ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ
СОЧИНЕНІЙ
А. К. ШЕЛЛЕРА-МИХАЙЛОВА
ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ
подъ редакціею и съ критико-біографическимъ очеркомъ А. М. Скабичевскаго и съ приложеніемъ портрета Шеллера.
Приложенія къ журналу "Нива" на 1905 г.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе А. Ф. МАРКСА
1905.
Пасторъ Флинтъ, по обыкновенію, серьезный, сдержанный и методичный, первый поднялся съ мѣста и тѣмъ самымъ подалъ знакъ остальнымъ присутствовавшимъ на семейномъ музыкальномъ вечерѣ у господъ Семпель, что пора дать отдыхъ и хозяевамъ. Началось двиганье стульевъ, зашуршали дамскія юбки. Было всего одиннадцать часовъ. Но пасторъ Флинтъ зналъ, что въ семьѣ Семпель въ этотъ насъ въ обыкновенные дни всѣ уже расходятся по своимъ комнатамъ и въ домѣ водворяется тишина. Эта тишина была необходима, такъ какъ самъ коммерціи совѣтникъ Оттонъ Августовичъ Семпель съ одиннадцати часовъ принимается за работу и проводитъ за нею ночь до трехъ, до четырехъ часовъ.
-- Главное, берегите свое здоровье!-- наставительно проговорилъ пасторъ Флинтъ, почтительно пожимая руку уважаемаго хозяина.
Семпель, маленькій, кругленькій человѣкъ съ рѣденькини бѣлесоватыми волосами на головѣ и такими же баками въ видѣ растрепанныхъ жиденькихъ мочалочекъ, только вздохнулъ.
-- Журить, журитъ, господинъ пасторъ, нужно Отто: работаетъ сверхъ силъ!-- замѣтила, тоже прощаясь съ пасторомъ Флинтомъ, сѣдоволосая жена Семпеля, грузно опираясь на свои костыли и съ выраженіемъ обожанія взглянувъ на мужа добрыми, старушечьими, слегка слезящимися глазами.
У нея, такого же крошечнаго и толстенькаго созданія, какъ ея мужъ, давно была отнята одна нога, а другая плохо служила ей, и потому она ходила на костыляхъ.
-- Да, да, Грета, я и берегу себя, берегу для васъ!-- мягко и ласково сказалъ мужъ, привѣтливо кивая головой и грустно улыбаясь въ ея сторону.
Къ нему и къ хозяйкѣ въ это время подходили уже другіе гости, изысканно и чопорно благодаря хозяевъ за доставленное имъ удовольствіе и откланиваясь.
-- Вашъ Янъ Оттоновичъ играетъ очаровательно, и сколько души!-- слышались со всѣхъ сторонъ комплименты, и любезные хозяева конфузливо благодарили и въ то же время сіяли отъ счастья, отъ гордости за своего сына.
Онъ же, виновникъ этихъ похвалъ, тоже маленькій бѣлобрысенькій человѣчекъ не то лѣтъ двадцати-пяти, не то лѣтъ шестнадцати, съ блѣдно-желтымъ, покрытымъ, какъ у старика, мелкими морщинками лбомъ, но еще безъ признаковъ растительности на зарумянившемся теперь отъ возбужденія лицѣ, влюбленными глазами слѣдилъ за высокой и стройной брюнеткой, стоявшей около пожилой, но, видимо, молодящейся дамы съ обрюзгшимъ и помятымъ лицомъ, разсыпавшейся передъ хозяевами въ приторныхъ и преувеличенныхъ похвалахъ таланту ихъ сына.
-- Главное, главное, эта душа въ игрѣ! Клавиши просто говорятъ у него подъ руками!
-- О, Марья Алексѣевна, вы такъ снисходительны!-- конфузливо благодарили хозяева.
Молодой піанистъ, кажется, готовъ былъ крикнуть красавицѣ-брюнегкѣ: "да что же вы-то ничего не прибавите къ похваламъ своей матери!" Но она упорно молчала, и только глаза ея выразительно торопили мать скорѣе покончить и всякія похвалы, и прощанье...
-- Какая одуряющая скука -- эти чопорные музыкальные вечера у Семпель!-- воскликнула юная брюнетка, едва она съ матерью очутилась на улицѣ.-- И они еще могутъ говорить, что у нихъ ist so gemütlich!
Не слушая ея и съ волочащимся по грязи подоломъ переходя площадь, такъ какъ у подъѣзда не было извозчиковъ, мать холодно и сухо замѣтила:
-- Самое худшее -- это то, что и съ веселыхъ, и со скучныхъ вечеровъ мы должны таскаться на наемныхъ извозчикахъ на Петербургскую сторону, какъ кухарки.
Дочь понимала, что это упрекъ не ея адресу, такъ какъ "выѣзды" дѣлались хотя и противъ ея воли, но исключительно для нея, иначе говоря, для выдачи ея замужъ.
Ничего не отвѣчая на слова матери, она не безъ ироніи опросила:
-- Говорятъ, Оттонъ Августовичъ -- сынъ крестьяниначухонца, подкинутый кому-то еще ребенкомъ?
Мать, въ свою очередь, поняла, что въ словахъ дочери ей посылается укоръ за то, что она, чванившаяся своимъ дворянскимъ происхожденіемъ и генеральскимъ званіемъ, видимо, желаетъ породниться съ внукомъ какого-то мужикачухонца. Она сухо отвѣтила:
-- Не знаю, кто былъ отецъ Семпеля... Оттонъ же Августовичъ -- дѣйствительный статскій совѣтникъ, а ихъ Янъ кончилъ курсъ гдѣ-то съ чиномъ... Въ какомъ чинѣ они тамъ кончаютъ?
-- Да, да, кончилъ,-- подтвердила дочь и нервно засмѣялась.-- Какъ жаль, что у него отъ занятій такъ порѣдѣли волосы... Впрочемъ, онъ занимался удивительно усидчиво! другіе кончали курсъ къ восемнадцати годамъ, а онъ учился вплоть до двадцати трехъ лѣтъ...
Мать перебила ее раздражительнымъ восклицаніемъ, переходя площадь:
-- Ахъ, Боже мой, мы опять попали въ какое-то болото! Недостаетъ только того, чтобы я слегла и умерла отъ простуды. Когда-нибудь это и случится... съ музыкальнаго вечера на кладбище!
Садясь, наконецъ, на дрожки, уже на другомъ концѣ площади, и мать, и дочь одновременно обратили вниманіе на окна бель-этажа, гдѣ находилась квартира семейства Семпель, и замѣтили, что тамъ гасились свѣчи и лампы. Онѣ еще не успѣли отъѣхать, какъ огни погасли во всѣхъ окнахъ, кромѣ двухъ оконъ кабинета Оттона Августовича.
-- Нашъ мальчикъ сегодня такъ счастливъ: его столько хватили!-- проговорилъ Оттонъ Августовичъ женѣ, простившись съ порозовѣвшимъ отъ счастія сыномъ и готовясь перейти въ свой кабинетъ.-- Марія Алексѣевна сказала правду, что въ его игрѣ много души, если не таланта.
-- "Прекрасной" души, Отто!-- подчеркнула Маргарита Ивановна.-- И просто становится обиднымъ, что не всѣ люди способны это понять...
-- Ты объ Ольгѣ Владиміровнѣ?-- спросилъ Семпель вскользь.
-- Ну, да!.. Хоть бы одно привѣтливое слово, хоть бы одна улыбка!.. Мальчикъ такъ жаждетъ этого.
-- Ты предубѣждена противъ нея! Она дѣвушка, достойная всякаго уваженія!
-- Кто не цѣнить моего сына, тотъ не можетъ быть моимъ другомъ!
-- Она еще такъ мало его знаетъ, Грета! А поступать легкомысленно не въ ея правилахъ.
-- Да развѣ его надо хорошо знать, чтобы узнать его прекрасную душу?-- воскликнула старушка.-- Его душа на ладони и прозрачна, какъ хрусталь.
Мужъ и жена поцѣловались на прощаньи. Она тяжело заковыляла въ свою спальню, онъ прошелъ заниматься въ свой кабинетъ.
Снявъ съ себя бережно парадный сюртукъ, Семцель облачился въ свой домашній люстриновый жакетъ и присѣлъ къ большому письменному столу, заваленному дѣловыми бумагами. За этимъ столомъ онъ проработалъ сорокъ пять лѣтъ. Сколько бумагъ онъ сначала переписалъ, потомъ составилъ, далѣе подписалъ тутъ! А сколько безсонныхъ ночей придется провести еще у этого стола? Ему припомнился совѣтъ пастора Флинта: "берегите свое здоровье!" Должно-быть, это воспоминаніе пришло ему въ голову потому, что, садясь за свой старый рабочій столъ, онъ опять почувствовалъ сегодня удушье. Онъ нѣсколько минутъ не могъ приняться за работу и долженъ былъ откинуться на спинку кресла, запрокинувъ немного голову. Это положеніе всегда нѣсколько облегчало его страданіе. Сперва говорили, что у него простая астма; потомъ стали подозрѣвать грудную жабу. Но серьезно лѣчиться ему было некогда. Работы было много, а онъ могъ жить только до тѣхъ поръ, пока работалъ. Въ этомъ онъ былъ глубоко убѣжденъ. Онъ давно затвердилъ и запечатлѣлъ въ своемъ сердцѣ слова Библіи, лежавшей постоянно на его столѣ: "Im Schweiss deines Angesichts sollst du dein Brod essen, bis dass du wieder zu Erde w rdest, davon du genommen bist!"
-- Чухна! чухна!-- дразнили его товарищи въ училищѣ.-- Гдѣ твой лайба? Почемъ салака?
И онъ конфузился, робѣлъ и, вѣроятно, отъ волненія, плохо отвѣчалъ учителямъ. Нѣкоторые изъ нихъ, не имѣя ни возможности, ни желанія заниматься психологіей ребенка, тоже не то насмѣшливо, не то дружески корили его:
-- Эхъ ты, непонятливый чухонецъ!
Мало-по-малу, онъ привыкъ къ тому, что кличка "чухонецъ" почти такая же позорная, какъ клички "жидъ", "татаринъ" и что онъ дѣйствительно болѣе тупъ и несообразителенъ, чѣмъ его другіе товарищи съ русской смекалкой. съ французской развязностью или съ нѣмецкой усидчивостью. Его пріемные родители, взявшіе его только потому, что онъ остался круглымъ сиротою, послѣ того какъ умерла его мать и съ горя повѣсился его угрюмый, неразговорчивый отецъ-чухонецъ, были формально набожными, разсудочно человѣколюбивыми и узко честными нѣмцами. Они сочли своимъ долгомъ взять сироту, сына своего деревенскаго кучера и коровницы; они, будучи бездѣтными, рѣшились даже держать его, какъ сына, не въ людской, а въ своихъ комнатахъ; они вмѣнили себѣ въ обязанность дать ему серьезное образованіе, чтобы онъ, не имѣющій ни кола, ни двора, могъ потомъ зарабатывать хлѣбъ. Но нѣжной ласки, сердечности въ отношеніи къ нему они не могли ему дать. Когда онъ приносилъ домой дурные баллы, они морщились и соображали:
-- Это раса сказывается! Наша Грета моложе его, а какъ легко ей все дается!
Грета была тоже сиротой, ихъ пріемышемъ-племянницей. И Отто слышалъ при этомъ:
-- Ты долженъ работать до поту въ лицѣ, если Богъ не далъ тебѣ быстрой сообразительности и никакихъ талантовъ!
"Чухонецъ" -- тайкомъ вздыхалъ Отто и упорно корпѣлъ-корпѣлъ надъ работой. Онъ надѣялся на одно свое чухонское упорство. Онъ зналъ, что это качество у него есть, такъ какъ про него говорили: "упрямъ, какъ чухна!" Это даже послужило лишнимъ предлогомъ для шутокъ. Разъ какъ-то учитель сказалъ:
-- Ты, Семпель, упрямъ, какъ истый чухна!
Одинъ изъ маленькихъ зубоскаловъ съ напускнымъ простодушіемъ неожиданно спросилъ у учителя:
-- А изъ животныхъ, Николай Петровичъ, кто упрямѣе всѣхъ?
-- Извѣстно, оселъ,-- отвѣчалъ пойманный врасплохъ учитель и тутъ же разсердился:-- Глупые вопросы задаешь... Баллъ вотъ за поведеніе сбавлю!
Но слово было уже сказано и всѣ начали говорить:
-- Онъ упрямъ, какъ Семпель или какъ оселъ!
Только маленькая Грета и не понимала того, что онъ, ея румяный и голубоглазый любимецъ Отто,-- чухонецъ. Должно-быть, ради этого онъ и благоговѣлъ передъ нею. Онъ уже служилъ въ большомъ частномъ банкѣ, когда умерли его пріемные родители.
-- Отто, я теперь совсѣмъ одна на свѣтѣ.-- сказала ему Грега, заливаясь слезами.
-- А я-то? Развѣ я не съ тобой?-- отвѣтилъ онъ, изумляясь, что она забиваетъ о немъ.
-- Теперь же намъ нельзя жить вмѣстѣ. Мы чужіе, Отто,-- печально пояснила она.
Онъ опустилъ голову: да, они чужіе; мало того, онъ даже не нѣмецъ, а чухонецъ, какой-то мужикъ Семпель, тогда какъ она -- фрейлейнъ Шварцъ-фонъ-Шиллинггофъ.
-- Если бы ты любилъ меня, конечно, конфузливо начала она, теребя платокъ, и остановилась.
-- Грета, да я боготворю тебя!-- воскликнулъ онъ съ жаромъ.
Она покраснѣла еще болѣе, окончательно сконфузилась и не могла продолжать.
-- Грета, ты хотѣла что-то сказать,-- робко напомнилъ онъ, видя, что она молчитъ.
-- Я хотѣла сказать... Только ты не думай обо мнѣ дурно,-- въ замѣшательствѣ начала она.-- Я хотѣла сказать, что, конечно, мы могли бы не разставаться, если бы были мужемъ и женою...
Такъ произошло ихъ объясненіе въ любви. Они поженились.
Сорокъ пять лѣтъ прошло съ той поры, какъ Отто Августовичъ назвалъ Маргариту Ивановну своею женою и сѣлъ работать за этотъ столъ, доставшійся ему вмѣстѣ съ нею въ наслѣдство отъ его пріемныхъ родителей, а казалось, что это было вчера. По крайней мѣрѣ, его упорство въ работѣ и ихъ взаимная любовь остались такими же, какими были и прежде. Правда, его положеніе въ обществѣ перемѣнилось: мелкій конторщикъ дослужился до званія члена правленія банка, былъ коммерціи совѣтникъ и имѣлъ чинъ дѣйствительнаго статскаго совѣтника, но не измѣнился взглядъ на него у окружающихъ.
-- Семпель усердный работникъ!-- говорили про него прежде и то же говорятъ теперь.
Какъ и прежде, такъ и теперь -- если ощущается какой-нибудь видный постъ -- никто и не думаетъ называть его въ числѣ кандидатовъ на этотъ постъ. Если бы кто-нибудь сказалъ, что на постъ директора банка прочатъ Семпеля -- это сочли бы шуткой дурного тона. Напротивъ того, имя его навертывалось на языкъ всѣмъ, когда нужно было назначить дѣлопроизводителя какой-нибудь новой комиссіи или послать кого-нибудь на щекотливую и сложную ревизію въ отдаленномъ захолустьѣ.
-- Семпель съ этимъ справится!-- говорили люди и шутливо прибавляли:-- онъ можетъ работать въ сутки двадцать четыре часа и еще нѣсколько минутъ!
Его упорство извѣстно было всѣмъ; его честность стояла выше всякихъ подозрѣній. Семпель отличался крайнею скромностью, и когда ему приходилось непремѣнно куда-нибудь являться въ парадной формѣ, всѣ удивлялись:
-- Однако сколько онъ орденовъ и звѣздъ за благотворительность нахваталъ!.. Впрочемъ, онъ, кажется, чуть ли ужъ не тайный совѣтникъ.
А Семпель, по минованіи надобности, спѣшилъ снять парадный мундиръ и ордена, облачался въ свой рабочій люстриновый жакетъ и садился за свой рабочій столъ...
Такимъ образомъ сложилась его служебная карьера: она шла безъ скачковъ, ровно и неизмѣнно, вчера, какъ сегодня. Характеръ его семейной жижи тоже не измѣнился; Семпель всегда чувствовалъ себя счастливѣйшимъ мужемъ. И тутъ были событія, были перемѣны, но всѣ онѣ миновали и исчезали, какъ что-то внѣшнее, какъ исчезаютъ круги съ зеркальной поверхности воды, образовавшіеся на время отъ брошеннаго въ нее камня
-- Его Грета была нѣсколько разъ матерью, и нѣсколько разъ мужъ и жена оплакивали преждевременно, ранѣе году, умиравшихъ дѣтей. Наконецъ, у нихъ родился Янъ и, къ ихъ великой радости, пережилъ роковой годовой возрастъ. Его жизнь дорого стоила Маргаритѣ Ивановнѣ. У нея сперва отнялись ноги, потомъ ей и вовсе пришлось лишиться одной, ноги. Но счастье мужа и жены не поколебалось ни на минуту. Можно было даже сказать, что со времени рожденія Яна они стали еще счастливѣе, а со времени несчастія съ ногами Маргариты Ивановны привязанность ихъ другъ къ другу стала еще нѣжнѣе, получила какой-то трогательный оттѣнокъ.
Мальчикъ былъ весь въ отца.
-- Въ немъ я чувствую свое возрожденіе!-- говорилъ Отто Семпель и даже не горевалъ о томъ, что Янъ учился такъ же туго, какъ когда-то учился онъ самъ.
Когда это замѣчали учителя, отецъ говорилъ просто:
-- Мнѣ тоже туго давалось ученіе, но и онъ доучится!
И прибавлялъ:
-- Я не боюсь за Яна: онъ упорствомъ и настойчивостью, какъ и я, добьется всего.
Когда его предостерегали противъ аристократическаго пансіона, куда онъ хотилъ отдать сына, и говорили о кутежахъ и фанфаронствѣ, онъ только пожималъ плечами:
-- Я слишкомъ хорошо знаю Яна и вѣрю въ него, чтобы не бояться ничего.
И онъ не ошибся. Янъ не сбился съ пути. Если что и тревожило въ послѣднее время Оттона Августовича, такъ это то, что онъ самъ начиналъ прихварывать и боялся умереть прежде, чѣмъ Янъ добьется самаго главнаго въ жизни -- своего семейнаго счастья. Конечно, Янъ сумѣетъ добиться и этого,-- фрейлейнъ Ольга оцѣнитъ его и дастъ ему свое согласіе выйти за него замужъ. Это вполнѣ достойная всякаго уваженія дѣвушка, хорошо воспитанная въ институтѣ, сдержанная по натурѣ, сознательно избѣгающая всякихъ свѣтскихъ развлеченій, съ строгими правилами. Оттонъ Августовичъ давно подмѣтилъ, что его сынъ до безумія влюбленъ въ нее, и упорно неустанно сталъ присматриваться къ ней и изучать ее. Вопросъ былъ важный: Янъ любилъ въ первый разъ и было бы горько, если бы его первая любовь была неудачной. Однако результаты изученія Ольги Владиміровны оказались вполнѣ благопріятными для нея. Правда, она, какъ кажется, не была влюблена въ Яна, но она, какъ умная и разсудительная дѣвушка, конечно, оцѣнитъ его и тогда полюбитъ, а это главное: такія благородно-гордыя дѣвушки, какъ она, разъ полюбивъ, не измѣняютъ, остаются вѣрными до гроба.
-- Милая Грета сердится,-- проговорилъ онъ вслухъ:-- что люди не сразу влюбляются въ ея Яна. Она забываетъ, что не всѣ же могутъ влюбляться такъ, какъ она влюбилась когда-то въ своего чухонца.
Онъ усмѣхнулся, потомъ, глубоко вздохнувъ, принялся за работу и съ грустью подумалъ:
"Только бы мнѣ Господь Богъ послалъ еще эту послѣднюю радость!"
-- Не думаетъ ли, любезный, твой хозяинъ, что мы можемъ сбѣжать?-- пренебрежительно говорила Марья Алексѣевна Богуцкая, сидя передъ зеркаломъ въ своей спальнѣ и не оборачиваясь къ стоявшему за ея полуобнаженною спиною молодому мужику, въ смущеніи вертѣвшему въ рукахъ свою фуражку.
-- Затѣмъ сбѣжать?.. А такъ какъ сегодня семое число, а за квартеру еще не плачено,-- медленно а сбивчиво сталъ объяснять еще неопытный дворникъ, глядя въ полъ.
-- Ну, что же изъ этого?.. Ну, седьмое... ну, а завтра будетъ восьмое... Приди десятаго числа и тогда получишь деньги,-- пояснила Марья Алексѣевна.
-- Такъ-то оно такъ, намъ все равно, мы дворники... Только по контрахту, значитъ, никакъ невозможно позже третьяго числа, а нынеча и то семое,-- началъ опять дворникъ, совсѣмъ не зная, что говорить и что дѣлать со своими руками и фуражкой.
-- По контракту! по контракту!-- передразнила его Марья Алексѣевна, пожимая голыми плечами.-- Мало ли какихъ глупостей можно написать въ контрактѣ!
Она, еще не успѣвъ надѣть платья, сидѣла въ корсетѣ передъ туалетомъ и слегка пудрилась, почему и не могла выйти въ кухню, а приказала позвать въ спальню дворника, уже третій день сряду добивавшагося увидѣть ее.
-- Что-жъ,-- продолжала она насмѣшливо: -- мнѣ такъ было и писать государю въ прошеніи, что у меня контрактъ съ твоимъ хозяиномъ? Да это курамъ на смѣхъ!.. Государю писать о такихъ мелочахъ!.. Станетъ онъ вмѣшиваться... Ты пойми, что мнѣ отъ государя должны передать деньги.
-- Извѣстно... Откуда же вамъ...-- началъ въ смущеніи недоумѣвавшій дворникъ.
-- Ну, то-то же! Ты такъ и скажи хозяину: генеральша, молъ, отъ государя ожидаетъ денегъ... А по контракту я цѣлый годъ аккуратно платила.
-- Что говорить!-- согласился дворникъ.-- Не аккуратно бы, такъ, извѣстно, давно выселили бы.
-- Выселили бы! Выселили бы!.. Меня выселили бы? Мужикъ! Я не кто-нибудь, я генеральша! Ты забываешься, неотесъ этакій!-- вспылила Богуцкая, обернувшись на стулѣ съ тяжело поднимавшейся отъ волненія грудью къ оторопѣвшему дворнику.
Онъ продолжалъ смотрѣть на полъ и вертѣть фуражку: его смущали и обнаженныя плечи генеральши, и ея засыпанное пудрою лицо, какъ выпачканное мукою лицо мельника.
-- Чего намъ забываться,-- обиженно проворчалъ онъ.-- Оченно мы все помнимъ... а такъ какъ ежели хозяинъ спосылаетъ...
-- Ну, и ступай къ нему, и скажи ему, что ея превосходительство ждетъ денегъ отъ государя,-- слышишь, отъ. государя!-- и раньше десятаго числа не уплатитъ. Государь не можетъ дать раньше. Слышишь?-- повышая голосъ, внушала она.
-- Оченно хорошо мы слышимъ, не оглохли, слава Богу,-- протянулъ все еще обиженный дворникъ:-- а только порядки у насъ такіе: не платятъ и выселяй! Тоже иные шаромыжники...
-- Уйдешь ты? уйдешь ты?-- вскрикнула визгливымъ голосомъ Марья Алексѣевна, оскорбленная до глубины души.-- Хамъ, истинно хамъ!
Дворникъ, видимо, испугался этого визга и, махнувъ безнадежно шапкой, съ неуклюжею осторожностью пошелъ къ двери, стуча ногами.
Едва ушелъ дворникъ, какъ спальня огласилась истерическими рыданіями. Марья Алексѣевна не имѣла привычки скрывать свои чувства: и хохотала, и плакала всегда на всю квартиру.
Ольга Владиміровна была въ сосѣдней комнатѣ и слышала и весь этотъ разговоръ, и послѣдовавшій за нимъ истерическія рыданія. Она вышивала въ пяльцахъ какую-то подушку и бросила иглу, услыхавъ рыданія матери. Откинувшись на спинку стула, сдвинувъ красиво очерченныя черныя брови и стиснувъ крѣпко зубы, она мрачно устремила глаза въ пространство. Передъ ея воображеніемъ проходили картины ея жизни. Три года прошло съ того времени, какъ она вышла изъ института и какъ умеръ скоропостижно ея отецъ, генералъ Богуцкій. Съ той поры и началась эта пытка. Отъ прежней жизни въ семьѣ остались только полная непрактичность, генеральское чванство, неоплатные долги и завистливая жажда тянуться за богатыми родственниками. Марья Алексѣевна Богуцкая находила единственное спасеніе въ истерическихъ припадкахъ; ея семнадцатилѣтвій сынъ, пажикъ Теодоръ, утѣшалъ себя только тѣмъ, что грубилъ матери и сестрѣ да швырялъ въ лицо служанкѣ невычищенныя или прохудившіяся перчатки. Ольга же Владиміровна, серьезно и разносторонне взвѣшивая и соображая, что будетъ дальше, впадала въ какое-то оцѣпенѣніе, и въ эти минуты ея лицо принимало мрачное выраженіе не то героини трагедіи, не то женщины, готовой на преступленіе. А въ передней ежедневно толкались кредиторы, лавочники, дворники, модистки, слышались укоры, брань, ругательства, непечатныя слова: "Что намъ до вашего благородства -- вы намъ наши денежки подайте".
-- Позоръ! Позоръ!-- шептали блѣднѣвшія губы Ольги Владиміровны, и она цѣпенѣла, тщетно ища исхода.
Идти въ гувернантки, не любя дѣтей, не чувствуя педагогическихъ способностей, не умѣя подлаживаться къ людямъ безъ привычки стоять въ роли старшей служанки? Правда, его положеніе избавитъ ее отъ жизни здѣсь, въ этомъ аду. Но что дастъ этотъ трудъ? Гроши на обувь, на тряпки, и только? А дальше что: скитанья съ мѣста на мѣсто, безъ гроша на черный день, безъ права на отдыхъ? И такъ всю жизнь! всю жизнь! Не больше дастъ и трудъ дѣвушки-канцеляристки. Быть въ этомъ положеніи еще хуже, потому что, живя дома, ежедневно будешь видѣть тѣ же истерики матери и будешь такъ же брезгливо останавливать брата:
-- Ты, кажется, скоро начнешь драться съ прислугой!
Изъ-за этого у нихъ идетъ вѣчная война.
Она перебирала всѣ профессіи дѣвушекъ, доступныя институткѣ, не умѣющей даже переводить съ тѣхъ языковъ, которые еще не затрепаны такъ, какъ французскій и нѣмецкій языки, и знающей, въ сущности, очень скверно для роли переводчицы даже родной русскій языкъ. Всѣ эти профессіи продавщицъ, мелкихъ гувернантокъ, жалкихъ учительницъ, переписчицъ, конторщицъ даютъ не средства къ существованію, а только средства пріодѣться такъ, чтобы можно было въ приличномъ нарядѣ, пріискивать исподволь кормильца-мужчину, покуда еще уголъ и ѣда даются въ родительскомъ домѣ. Ея сердце покуда еще не билось любовью, и она уже впередъ презирала и ненавидѣла этого человѣка, который купитъ ее законно или незаконно, пользуясь гѣмъ, что она не можетъ жить, не продавшись кому-нибудь. Но кто этотъ человѣкъ, готовый ее купить? Ухаживателей было много, но каждый изъ нихъ ухаживалъ опасливо, съ оглядкой, боясь попасться въ ловушку -- нажить скандалъ незаконной связью съ дѣвушкой изъ общества, или дойти до несчастія законнаго брака съ красивой безприданницей. Содержаніе красивыхъ женщинъ стоитъ особенно дорого. Мужчины не забываютъ этого. Правда, ей стоило сказать только слово, и одинъ изъ нихъ былъ бы у ея ногъ, но этотъ одинъ... Она стискивала свои бѣлые, ровные зубы, представляя себѣ, что этотъ бѣлобрысый, безцвѣтный и скучный чухонецъ, внукъ какого-то мужика, идущій по стопамъ отца изъ частной банковской службѣ, будетъ имѣть право неотлучно быть около нея и требовать отъ нея любви.
Въ сосѣдней комнатѣ все еще продолжалась историка.
"А это легче?-- мелькнуло въ ея головѣ:-- и развѣ это не продолжается ежедневно? Развѣ завтра кредиторы не будутъ такъ же безцеремонно ругать насъ и развѣ мама завтра не будетъ такъ же унизительно и пошло лгать, что она ждетъ денегъ отъ министра, изъ комиссіи прошеній, отъ государя?"
Эти мысли все чаще и чаще приходили ей въ голову за послѣднее время. Сегодня онѣ были особенно назойливы. Она, наконецъ, встала и рѣшительно направилась въ спальню матери:
-- Ты устрой это дѣло съ Семпель!-- отрывисто, приказывая, проговорила она.
-- Ахъ, Боже мой, какое тамъ дѣло, о чемъ ты говоришь?-- брюзгливо застонала мать.
-- Ты же сама говорила, что мнѣ стоитъ только захотѣть...-- она не кончила начатой фразы, стискивая зубы.
-- Оля, Оля, ты согласна!-- радостно воскликнула Марья Алексѣевна, быстро поднимаясь съ просіявшимъ лицомъ съ кушетки, на которой она лежала.
-- Ахъ, ради Бога, только не распространяйся со мной объ этомъ!-- отрывисто сказала дочь и поспѣшно вышла изъ спальни матери.
Ей было теперь противно все -- и ея рѣшеніе, и радость матери.
-- Ольга Владиміровна, берегите моего Яна,-- произнесла задушевнымъ голосомъ Маргарита Ивановна, крѣпко пожимая руку молодой Богуцкой, послѣ того какъ съ обѣихъ сторонъ, то-есть, со стороны жениха и невѣсты, было высказано согласіе на бракъ.
Съ лица Ольги Владиміровны сбѣжала краска, и дѣвушка, гордо поднявъ голову, многозначительно спросила:
-- А вы, Маргарита Ивановна,-- вы попросили о томъ же своего сына?
-- О, о, Янъ сама доброта и само терпѣніе!-- съ увлеченіемъ воскликнула Маргарита Ивановна.
-- Вы, значитъ, сомнѣваетесь, что я добра и терпѣлива?-- послышался слегка ироническій вопросъ.
-- Нѣтъ, нѣтъ!.. Но вы знаете, какъ я люблю Яна. Мнѣ, старухѣ, можно простить материнскій эгоизмъ!-- взмолилась Маргарита Ивановна, чувствуя упрекъ.
-- И несправедливость будущей свекрови?-- закончила уже слегка шутливо ея фразу Богуцкая и совсѣмъ серьезно, немного сухо добавила:-- Я, Маргарита Ивановна, слишкомъ горда для того, чтобы вызвать хоть чѣмъ-нибудь чужіе упреки. Одно это служитъ ручательствомъ за то, что я постараюсь быть хорошей женой.
Маргарита Ивановна почувствовала что-то такое, какъ будто она вдругъ сдѣлалась и меньше ростомъ, и глупѣе, и ничтожнѣе своей будущей родственницы. Она такъ сконфузилась, что даже скрыла отъ мужа и сына весь этотъ разговоръ и даже чувствовала себя виноватой. Дѣйствительно, какое право имѣла она думать, что Ольга Владиміровна не будетъ беречь ея сына? Какое право имѣла она быть несправедливой къ ней? Какъ она не поняла, что въ характерѣ Ольги Владиміровны преобладаетъ подмѣченная самимъ Отто черта благородной гордости,-- той гордости, которая дѣлаетъ все, чтобы не дать повода къ упрекамъ, сплетнямъ, выговорамъ?.. Гдѣ-то въ душѣ старушки было въ то же время безсознательное недовольство Ольгой Владиміровной за то, что именно та была причиной нарушенія ея неизмѣнной душевной гармоніи. "Недотрога!" мысленно сказала она про Ольгу Владиміровну и рѣшила, что съ тою нужно говорить и дѣйствовать очень осторожно и осмотрительно, что это не простая и безхитростная натура, которая не взвѣшиваетъ каждаго слова, не ставитъ каждаго лыка въ строку, но щетинится, какъ ежъ, отъ каждаго неосторожнаго и неожиданнаго прикосновенія. Съ нею нужно было быть тѣмъ болѣе осмотрительною, что отъ нея зависѣло счастіе Яна, а Янъ уже теперь былъ, что называется, на седьмомъ небѣ, только еще получивъ согласіе Ольги Владиміровны выйти за него замужъ.
-- Я чувствую, что она приноситъ нѣкоторую жертву, выходя за меня замужъ,-- простодушно говорилъ онъ.-- Себя я не обманываю ни насчетъ своей наружности, ни насчетъ своихъ способностей. Но я сумѣю заплатить ей за все и пробудить въ ней къ себѣ то глубокое и прочное чувство, которое въ супружеской жизни въ тысячу разъ важнѣе мимолетной влюбленности.
-- Она должна быть благодарной тебѣ уже за то, что ты спасешь ее отъ бѣдности!-- не выдержала Маргарита Ивановна, недовольная самоуниженіемъ сына.
Въ ея глазахъ это былъ лучшій и совершеннѣйшій изъ людей.
-- Ни отъ чего я ее не спасаю!-- горячо возразилъ сынъ.-- Такія красавицы, такія умныя и развитыя личности, какъ она, не засиживаются въ дѣвушкахъ. Если Ольга до сихъ поръ еще не вышла замужъ, такъ это только потому, что она не любила выѣздовъ и почти не показывалась въ пустомъ свѣтскомъ обществѣ.
-- Костюмы для выѣздовъ очень дорого стоятъ!-- ввернула Маргарита Ивановна съ несвойственною ей ѣдкостью.
-- Мама!-- съ упрекомъ остановилъ ее изумленный сынъ.-- Ты ли это говоришь?
Маргарита Ивановна почувствовала, что ея Янъ поймалъ ее въ недоброжелательствѣ къ Ольгѣ Владиміровнѣ, и замолчала, опять упрекая въ душѣ себя въ несправедливости и въ то же время, помимо своей воли, сердясь на невольную виновницу этой несправедливости.
"Недостаетъ только, чтобы я сдѣлалась настоящей свекровью, заѣдающей жизнь невѣстки?" -- съ горечью подумала старушка, качая головой.
Вечеромъ, когда Маргарита Ивановна осталась одна съ Оттономъ Августовичемъ, мужъ счелъ нужнымъ заговорить съ женою о достоинствахъ Богуцкой:
-- Это сильная по характеру и стойкая дѣвушка. Янъ можетъ быть спокоенъ за себя съ нею: она не запачкаетъ его имени, разъ это имя добровольно присвоила себѣ и она. Я много присматривался къ ней и изучилъ ея взгляды на женскія обязанности.
Онъ говорилъ долго и много, какъ бы стараясь внушить свои взгляды и женѣ, которая молчала, боясь опять прорваться какой-нибудь безтактной враждебной выходкой и скорбно думая:
"Это Отто говоритъ для меня, считая меня несправедливой!"
Ей было страшно тяжело, что ея Отто впервые въ жизни заподозрилъ ее въ несправедливости. До этой поры онъ зналъ, что она мухи не обидитъ, а не только человѣка. Ей стало еще тяжелѣе, когда, уходя въ свой кабинетъ работать, Оттонъ Августовичъ немного наставительно замѣтилъ:
-- Мы же, милая Грета, должны со своей стороны сдѣлать все, чтобы она видѣла въ насъ не свекровь и свекра, а мать и отца. Не такъ ли, дорогая? Это нужно для счастія нашего Яна!
Онъ ласково поцѣловалъ ее въ лобъ и удалился. Никогда она еще не ложилась спать въ такомъ тяжеломъ настроеніи. Ее заподозрили въ несправедливости! ее считаютъ нужнымъ учить быть доброй! Лежа уже въ постели, она вслухъ проговорила:
-- Дай Богъ, чтобы эта дѣвушка не внесла большого несчастія въ нашу семью.
Марья Алексѣевна, когда вопросъ о свадьбѣ ея дочери былъ окончательно рѣшенъ, не удержалась и заговорила своимъ обычнымъ приподнятымъ тономъ:
-- О, какъ онъ тебя любитъ! онъ ловитъ каждый твой взглядъ, старается угадать каждое твое желаніеі Онъ будетъ для тебя...
-- Мама, у меня же есть свои глаза,-- холодно остановила ея изліянія Ольга Владиміровна и сухо начала дѣловой разговоръ.
Когда Теодоръ узналъ, что сестра невѣста Яна Семпеля, онъ поморщился, подумавъ: "бѣлобрысый чухонецъ", и не удержался, сказалъ ей:
-- Очень ужъ бѣлобрысъ онъ и малъ ростомъ!
Она промолчала: не увѣрять же его, что она любитъ именно такихъ мужчинъ. Братъ не унялся.
-- Правда, такіе мужья особенно удобны: ихъ и пеленать можно, и держать подъ башмакомъ.
-- Я бы назвала тебя наглецомъ, если-бъ ты не былъ такъ прискорбно глупъ,-- рѣзко замѣтила Ольга Владиміровна
Они были между собою на ножахъ и не церемонились.
-- А ты особенно вѣжлива!-- проворчалъ онъ.
Сестра ничего не отвѣтила.
Она вообще старалась, чтобы никто не говорилъ съ ною о ея женихѣ, о его чувствахъ къ ней, о ея чувствахъ къ нему. Это была свѣжая рана, до которой нельзя было дотрогиваться постороннимъ рукамъ. Счастливымъ исключеніемъ былъ, можетъ-быть, одинъ старикъ Семпель. Какъ-то разъ онъ замѣтилъ ей, провожая ласковымъ взглядомъ добродушныхъ голубыхъ глазъ уходившаго сына:
-- Янъ безгранично любитъ васъ!
-- Я только потому и выхожу за него замужъ,-- спокойно отвѣтила она и твердо пояснила:-- иначе я была бы бѣдной невѣстой, которой оказываютъ благодѣяніе, женясь на ней. Теперь же я сознаю, что я могу сдѣлать счастливымъ человѣка, охотно соглашаясь быть его женой.
-- Да, вы сумѣете сдѣлать человѣка счастливымъ!-- сказалъ Оттонъ Августовичъ, высоко цѣнившій умъ, характеръ и правила Ольги Влалиміровны.
"Въ этомъ единственное оправданіе моей рѣшимости",-- мелькнуло въ ея головѣ.
И точно, она сдѣлала все, чтобы Янъ Оттоновичъ, съ перваго же дня своего вступленія въ новую квартиру, гдѣ онъ поселился вдвоемъ со своею женою, почувствовалъ себя безконечно счастливымъ. Ни на одну минуту молодая женщина не дала ему почувствовать даже того, что ее съ непривычки немного утомляли его безчисленные поцѣлуи и ласки, ни на одну минуту въ его голову не закралось подозрѣніе, что она не любитъ его, а только позволяетъ ему любить ее. Разъ, въ порывѣ увлеченія, онъ воскликнуть:
-- Божество ты мое, сколько ты дала мнѣ счастья!
-- На то я и божество,-- пошутила она:-- а не истуканъ, глухой и къ мольбамъ, и къ славословіямъ.
Въ другой разъ онъ откровенно высказалъ вслухъ гнѣздившуюся въ его мозгу мысль:
-- Я иногда просто не вѣрю себѣ, что такая красавица, какъ Ты, могла полюбить меня, не блещущаго красотой...
-- Физіономія тутъ ни при чемъ,-- отвѣтила она просто:-- главное, безграничная любовь...
Она не лгала: его беззавѣтная любовь мирила ее отчасти съ ея новымъ положеніемъ, она сознавала, что было бы лучше, если бы онъ могъ быть умнѣе, находчивѣе, остроумнѣе, если бы онъ могъ быть красивѣе, развязнѣе, щеголеватѣе, если бы онъ могъ быть выше ростомъ; но она сознавала и то, что положительно никто не могъ ее любить такъ, какъ любилъ онъ, беззавѣтно, довѣрчиво, восторженно. Она понимала даже, что другая на ея мѣстѣ злоупотребила бы своей властью -- стала бы по-мѣщански командовать имъ, вить изъ него веревки, держать его подъ башмакомъ, можетъ-быть, обманывать его. Она дѣлала брезгливую гримасу. Она никогда не злоупотребитъ его обожаніемъ: она будетъ дѣлать все, чтобы платить привязанностью за его страстную любовь.
Было нѣсколько случаевъ, когда Янъ Оттоновичъ ясно увидалъ, что жена ревниво и разумно охраняетъ ихъ семейное счастье отъ всякихъ постороннихъ вторженій и вліяній. Какъ-то разъ она случайно услыхала, какъ онъ расхваливалъ ее своей матери и восторженно говорилъ о томъ, до какой степени онъ счастливъ. Вѣроятно, Маргарита Ивановна все еще сомнѣвалась въ невѣсткѣ. Когда мать молодого мужа уѣхала, Ольга Владиміровна мягко и ласково замѣтила ему:
-- Ахъ, милый, какъ ты экспансивенъ. Зачѣмъ такъ много говорить Маргаритѣ Ивановнѣ о нашемъ счастіи? Старушка можетъ приревновать тебя ко мнѣ, отнявшей тебя у нея. Это принесетъ ей огорченіе и можетъ заронить чувства враждебности ко мнѣ въ ея добрую душу.
-- Мама же такъ любитъ меня и должна радоваться моему счастью,-- возразилъ онъ.
-- Любитъ и потому можетъ ревновать,-- пояснила она.-- Будемъ счастливы для самихъ себя, не впуская никого въ свою святую святыхъ.
Она засмѣялась:
-- Знаешь, когда человѣкъ здоровъ, онъ никогда не хвастаетъ этимъ здоровьемъ, не кричитъ о немъ. Иначе можно заподозрить, что прежде онъ не былъ здоровымъ, и хвастаетъ этимъ, какъ чѣмъ-то новымъ для него... Или, пожалуй, еще заподозрятъ, что онъ говоритъ о своемъ здоровьѣ, чтобы скрыть истину, чтобы разсѣять чьи-то подозрѣнія...
-- Ты думаешь, что мама можетъ заподозрить, что я не вполнѣ счастливъ?-- сказалъ онъ весело.-- Да стоитъ только взглянуть на меня. Отъ меня вѣдь пышетъ счастіемъ.
-- Нѣтъ, нѣтъ, я просто боюсь, что бѣдная Маргарита Ивановна обидится и скажетъ въ душѣ: "Охъ, дѣти, дѣти, всегда-то они таковы: мать дѣлай для нихъ что хочешь, и все-таки съ любимой женой они будутъ чувствовать себя счастливѣе". Материнскій эгоизмъ нужно щадить даже ради самихъ себя... Я, по крайней мѣрѣ, чувствую, что я буду страшно ревнивой матерью...
-- Да? И ко мнѣ будешь ревновать нашихъ дѣтей?-- спросилъ онъ, заглядывая счастливыми глазами въ ея лицо.
-- Мы же одинъ человѣкъ,-- коротко отвѣтила она.
Онъ припалъ губами къ ея рукамъ.
Въ другой разъ онъ также случайно услышалъ изъ кабинета ея разговоръ съ Маріей Алексѣевной. Генеральша шумно жаловалась на своего Теодора, вышедшаго въ офицеры. Съ каждымъ днемъ ему нужно все болѣе и болѣе денегъ. Мотыга! Долги сталъ дѣлать. Мало того, что у нея есть свои долги, такъ еще онъ должаетъ! Молоко на губахъ не обсохло, а должаетъ..
-- Кстати, не можешь ли ты ссудить мнѣ денегъ?-- закончила свои жалоба мать.
-- У меня же нѣтъ своихъ денегъ,-- сухо отвѣтила дочь.
-- Какъ, развѣ твой мужъ ничего не даетъ тебѣ?-- удивилась генеральша.
-- Мнѣ же деньги не нужны ни на что'
-- Что же, онъ самъ изволитъ и хозяйничать?-- презрительно замѣтила мать.
-- О, нѣтъ!
-- Такъ изъ чего же ты хозяйничаешь?
-- Изъ хозяйственныхъ денегъ.
-- Такъ значитъ же у тебя есть деньги?
-- Да, на хозяйство есть.
Генеральша возмутилась.
-- Что же, онъ усчитываетъ каждый грошъ?
-- Нѣтъ, я усчитываю, чтобы не тратить лишняго.
Разговоръ былъ прерванъ Яномъ Оттоновичемъ.
Онъ вышелъ изъ кабинета съ смущеннымъ видомъ и черезъ нѣсколько времени улучилъ минуту и вызвалъ знаками жену.
-- Оля, прости... Я случайно слышалъ весь разговоръ,-- началъ онъ тихо и осторожно.-- Твоей матери нужны деньги. Сколько? Возьми!
Она покачала годовой и, весело смѣясь, промолвила:
-- Глупый!
А затѣмъ, ничего не объясняя мужу, вышла въ гостиную, гдѣ сидѣла ея мать.
Едва успѣла генеральша уѣхать, какъ Ольга Владиміровна прошла въ кабинетъ мужа и, шутя, взяла его за ухо.
-- Это за вмѣшательство въ чужія дѣла!
-- Нѣтъ, въ самомъ дѣлѣ, Оля!-- началъ онъ въ смущеніи.
-- Что въ самомъ дѣлѣ? Надо помочь моему братцу пьянствовать и развратничать, потому что онъ надѣлъ офицерскій мундиръ? Надо помочь моей матери расшвыривать деньги и дѣлать долги, потому что она не умѣетъ жить... Ахъ, голубчикъ, на это я насмотрѣлась до того, что... Ну, да не будемъ говорить объ этомъ, а то мнѣ станетъ невыносимо скверно... Я довольно страдала отъ всего этого и до замужества...
Впервые она, взволнованная, поблѣднѣвшая, разсказала ему въ общихъ чертахъ, какъ неумѣло жила ея мать, какъ распущенъ былъ ея братъ, какъ ихъ одолѣвали всякіе креиторы,-- разсказала страстно, мрачнымъ тономъ, не плачась, не гримасничая, а какъ-то такъ, какъ говорятъ о чемъ-то роковомъ, неотвратимомъ.
-- Я знаю, что ихъ жизнь погубитъ ихъ, и знаю также, что спасти ихъ нельзя,-- мрачно закончила она.-- Кто вздумаетъ тащить ихъ изъ омута, тотъ самъ погибнетъ въ немъ, Я знала это и прежде... и... Ты знаешь теперь, отъ чего ты спасъ меня и за что я люблю тебя...
Если бы можно было сойти съ ума отъ счастія, онъ сошелъ бы съ ума именно въ этотъ день: впервые она прямо сказала ему, что она любитъ его, впервые она прижалась къ нему, точно боясь, что ее утащатъ отъ него въ этотъ омутъ долговъ, кредиторовъ, дрязгъ, униженій, изъ-за гроша и безпутной привычки мотать, мотать и мотать деньги, въ то же время протягивая, куда можно, руки за подачками, вспомоществованіями и пособіями.
Жизнь въ квартирѣ молодыхъ Семпель шла спокойно и мирно.
Утромъ мужъ уходилъ въ одиннадцать часовъ на службу, къ пяти являлся къ обѣду. Вечера посвящались чтенію вслухъ книгъ и его любимымъ музыкальнымъ занятіямъ, въ которыхъ сказывалось мало таланта, мало школы, но много упорства и чувства. Два раза въ мѣсяцъ у нихъ бывали назначенные вечера. Такіе же вечера и тоже два раза въ мѣсяцъ попрежнему продолжались у стариковъ Семпель. Раза два въ мѣсяцъ посѣщались театры или концерты. Въ воскресенье старики Семпель и ихъ сынъ неизмѣнно бывали въ церкви. Кружокъ знакомыхъ и у стариковъ, и у молодыхъ былъ почти одинъ и тотъ же: старые испытанные друзья, немного старомодные люди, словно выхваченные со страницъ "Кладдерадача," съ въѣвшимися въ плоть и кровь взглядами, привычками и обычаями, немного чопорные и накрахмаленные, какъ мысленно говорила про нихъ Ольга Владиміровна, но безусловно честные и вѣрные и своимъ друзьямъ, и своимъ принципамъ. Впереди всѣхъ, какъ настоящій Моисей своего маленькаго народа, стоялъ пасторъ Флинтъ, которымъ гордились прихожане и близкіе къ нимъ люди, какъ ученымъ изслѣдователемъ родной народной жизни, собиравшимъ сказки, пѣсни и мелодіи своего народа, и какъ твердой опорой всѣхъ нуждающихся въ помощи изъ пасомыхъ имъ лицъ. Во главѣ женщинъ стояла его жена, маленькая, хлопотливая старушка, съ выкрошившимися зубами и добродушно улыбавшимся широкимъ ртомъ, устраивавшая рукодѣльныя собранія среди болѣе состоятельныхъ членовъ прихода въ пользу нуждающихся и разныя елки для бѣдныхъ дѣтей прихода. Пасторъ Флинтъ немного поморщился, когда тайный совѣтникъ Сеыпель сказалъ ему о намѣреніи Яна жениться на православной. Но нельзя же было дѣлать юношу несчастнымъ ради религіозныхъ вопросовъ. Юноша былъ еще чисть, какъ самая чистая изъ дѣвушекъ; онъ полюбилъ впервые, и, Богъ вѣсть, что могло бы выйти, если бы воспротивились его первой любви ради его вѣроисповѣданія. Пасторъ Флинтъ понялъ все это не хуже самого старика Семпеля, и ограничился только тѣмъ, что при вѣнчаніи сказалъ молодому человѣку прочувствованную проповѣдь о томъ, что онъ долженъ, не смотря ни на что, оставаться вѣрнымъ своей церкви и своему народу, твердо идя по стопамъ своего почтеннаго отца, никогда не забывавшаго своего происхожденія.
-- Мы всегда глубоко скорбимъ,-- закончилъ почтенный пасторъ:-- когда среди насъ являются люди, гнушающіеся своимъ происхожденіемъ и мѣняющіе свое вѣроисповѣданіе по какимъ бы то ни было причинамъ...
И съ первыхъ же дней своей женитьбы Семпель младшій сдѣлался, подобно своему отцу, членомъ церковнаго благотворительнаго общества и сталъ принимать по воскресеньямъ, отъ двухъ, до трехъ часовъ, своихъ нуждающихся земляковъ, горячо принимая участіе въ ихъ нуждахъ, печаляхъ и стремленіяхъ. Въ свободные часы, когда Ольга Владиміровна оставалась одна дома, она шила, вышивала, хозяйничала. Въ душѣ и кругомъ царствовала глубокая тишина, какъ въ могилѣ...
-- А я къ тебѣ съ новостью!-- воскликнула Марья Алексѣевна, посѣтивъ какъ-то дочь и торопливо здороваясь съ нею.-- Вообрази, наша юродивая выходитъ замужъ!
-- Катишъ?-- немного удивилась Ольга Владиміровна, зная, что, ея кузина, Екатерина Марковна Гомозова была не особенно красива собой, жила постоянно въ деревнѣ и какъ-то сторонилась людей.
-- Да, и представь за кого? За Петра Николаевича Труворова... Онъ провинціальный воротила, что-то въ родѣ дворянскаго предводителя, однимъ словомъ, человѣкъ съ карьерой... Сестра Женя въ восторгѣ отъ своего будущаго зятя... Превозноситъ его въ письмѣ... Конечно, на деньгахъ женится на нашей юродивой... Ахъ, деньги, деньги, чего онѣ ни дѣлаютъ!
Ольга Владиміровна молчала; она лучше матери знала, что дѣлаютъ деньги.
-- Ты, разумѣется, поѣдешь на свадьбу?.. Женя навѣрное будетъ звать.
-- Не думаю!
-- Нельзя же... Женя старуха, а все же пріѣзжала къ тебѣ на свадьбу; даже Катишъ сдѣлала тебѣ эту великую честь... было бы неловко, если бы вы не поѣхали къ ней.
-- У мужа служба, да, кромѣ того, онъ такъ привыкъ не разставаться со своими... одна же я, конечно, не поѣду.
-- Нельзя же вѣчно быть пришитымъ къ папашѣ и мамашѣ!-- презрительно воскликнула генеральша.
Ольга Владиміровна промолчала.
-- У васъ вообще, точно въ больницѣ: въ такой-то часъ такое-то лѣкарство по столовой ложкѣ,-- замѣтила съ насмѣшкой въ голосѣ Марья Алексѣевна и немного раздражила свою дочь своимъ насмѣшливымъ тономъ.-- Это убійственно скучно и однообразно.
-- Утреннія посѣщенія кредиторовъ и ихъ брань, мама, были тоже не веселѣе и не разнообразнѣе,-- отвѣтила колко и рѣзко Ольга Владиміровна:-- и хотя я давно не бывала у васъ, но я впередъ могу сказать, что, напримѣръ, дѣлалось у васъ вчера, какъ Теодоръ бушевалъ изъ-за разорванныхъ перчатокъ, какъ требовалось не имѣющихся въ домѣ денегъ на циркъ, и какъ онъ вернулся пьяный послѣ цирка изъ какого-нибудь кабачка... Это тоже и не весело, и однообразно!
-- Какъ это мило -- попрекать насъ нашими стѣсненными обстоятельствами!-- воскликнула брезгливо мать.-- Ты среди своихъ чухонъ дѣлаешься настоящей буржуазной.
-- Я васъ не попрекаю ничѣмъ. Я хочу только сказать, что всякая жизнь однообразна и что я предпочитаю однообразіе честнаго семейнаго счастья всякому другому однообразію -- однообразію дрязгъ, попоекъ, кутежей... Вообще съ моей стороны было бы крайнею неблагодарностью, если бы я хоть на минуту пожаловалась на ту жизнь, которая выпала на долю мнѣ. Я шла замужъ, потому что у меня не было другого исхода, меня, въ сущности, спасли отъ петли, а между тѣмъ мнѣ на каждомъ шагу даютъ чувствовать, что благодѣяніе сдѣлано не мнѣ, а, что, напротивъ того, благодѣяніе сдѣлала я... О, я бы презирала себя, если бы я отравила хоть на мгновеніе счастіе этихъ людей, смотрящихъ мнѣ въ глаза, чтобы исполнить малѣйшее мое желаніе...
Мать слушала ея горячую рѣчь, съ сомнѣніемъ качая головой, и, наконецъ, засмѣялась свойственнымъ ей легкомысленнымъ смѣхомъ.
-- Ты, должно-быть, часто повторяешь все это себѣ -- замѣтила она.-- Оттого это и выходить у тебя такъ трогательно и краснорѣчиво!
Ольга Владиміровна окончательно разсердилась: ее неожиданно поймали на чемъ-то, угадали то, что она нерѣдко передумывала сама съ собой.
-- Я не знаю, для чего вы начали весь этотъ разговоръ,-- сдержанно и холодно сказала она, стараясь казаться невозмутимой.-- Но я разъ и навсегда попрошу васъ не мѣшаться въ мою семейную жизнь, въ мое семейное счастье!
-- Развѣ ты боишься, что оно разсѣется, какъ призракъ, отъ одного прикосновенія къ нему?-- пренебрежительно проговорила мать.
Когда она ушла, Ольга Владиміровна погрузилась въ мрачное раздумье. Неужели она подала чѣмъ-нибудь поводъ матери или кому-нибудь заподозрить, что она несчастлива? Правда, бывали минуты, когда она чувствовала, что ей чего-то недостаетъ, когда ей казалось, что ее что-то гнететъ и душитъ, что она была бы низкою и недостойною женщиною, если бы посмѣла роптать на свою жизнь. Но эти минуты переживала только она одна сама съ собою, и о нихъ не зналъ никто... Ей вдругъ пришло въ голову: почему же такъ настойчиво увѣрялъ ея мужъ свою мать въ ихъ взаимномъ семейномъ счастіи? Не подозрѣвала ли и та, что ихъ супружеское счастье не совсѣмъ полное? Отчего она иногда такъ пытливо смотритъ на нее, на Ольгу Владиміровну, точно спрашиваетъ ее, вполнѣ ли ода довольна своей судьбой, вполнѣ ли счастлива она? Недостаетъ только того, чтобы ея мать, со свойственнымъ ей легкомысліемъ, стада на сторонѣ сожалѣть ее, говорить со вздохомъ, что она несчастна...
-- Какъ могутъ иногда глупые люди отравить спокойствіе ближнихъ одной глупой фразой, одной пошлой мыслью!-- раздражительно проговорила она, строго сдвигая брови.
Старая тетка Ольги Владиміровны, Евгенія Алексѣевна Гомозова, очень радушно приглашала пріѣхать Ольгу Владиміровну и ея мужа на свадьбу своей дочери и кстати погостить въ ея подмосковномъ имѣніи, послѣ отъѣзда молодыхъ за границу.
-- Намъ нужно бы ѣхать. Твоя тетка была такъ любезна, присутствовала на нашей свадьбѣ,-- немного нерѣшительно замѣтилъ Янъ Оттоновичъ, прочитавъ письмо Гомозовой.
Ольга Владиміровна чутко уловила въ его словахъ звуки нерѣшительности и, угадавъ, что онъ не хочетъ ѣхать, поспѣшила сказать:
-- Да, но какъ же твоя служба? И притомъ Оттонъ Августовичъ и Маргарита Ивановна будутъ скучать безъ тебя...
-- Это не важно,-- возразилъ онъ.-- На службѣ я имѣю право взять двухмѣсячный отпускъ, а папѣ съ мамой не придется много скучать: мы поѣдемъ недѣли на двѣ, на три, а они въ это время переберутся на дачу... Кстати, нынче пасторъ Флинтъ переѣзжаетъ на дачу къ намъ. Для насъ приготовляется верхъ большой дачи, а пасторъ нанимаетъ у папы маленькую дачу... Меня смущаетъ вовсе не это, а твое положеніе...
-- Мое положеніе?-- удивилась Ольга Владиміровна.
-- Ну, да; не утомитъ ли тебя дорога, не повредитъ ли это твоему здоровью. Надо бы спросить доктора,-- пояснилъ онъ.
-- О, это пустяки! Я чувствую себя отлично.
Уже нѣсколько мѣсяцевъ, какъ она была беременна.
-- Въ такомъ случаѣ, если ты не боишься утомиться, то мы ѣдемъ. Все же провѣтримся и поразнообразимъ жизнь,-- рѣшилъ онъ.
Она промолчала. Дѣйствительно, гдѣ-то въ глубинѣ души она чувствовала все сильнѣе и сильнѣе необходимость разнообразія, отдыха отъ этого буднично-безцѣльнаго существованія среди чуждыхъ ей интересовъ и людей. Кромѣ того, теперь ее еще немного-- испугала перспектива провести цѣлое лѣто не только со стариками Семпель, но и съ семействомъ пастора Флинта. Пасторша, какъ ей было извѣстно изъ разсказовъ, лѣтомъ обыкновенно занималась изготовленіемъ разныхъ изящныхъ бездѣлушекъ для зимнихъ благотворительныхъ лотерей и базаровъ: дѣлала абажуры изъ бумажныхъ цвѣтовъ, изготовляла затѣйливыя вещицы для вытиранія перьевъ, колпачки для ламповыхъ стеколъ, вышивала подушки, плато, коврики, покрышки для чайниковъ. Во всемъ этомъ придется принять участіе, помогать ей. Хуже всего было то, что всѣ эти пустячки вызываютъ всеобщій наивный восторгъ, точно все это не продается за гроши въ Перинной линіи Гостинаго двора. Эти лѣтнія занятія пасторши обыкновенно чередуются съ хлопотами о больныхъ бѣднякахъ, которые стекаются къ ней съ гнойными язвами на тѣлѣ, съ покрытыми золотушными струпьями дѣтьми на рукахъ, и пасторша, весело показывая свои гнилые зубы въ растянутомъ улыбкою ртѣ, бодро и твердо вѣруя въ силу своихъ лѣкарствъ и въ нетребовательность простыхъ натуръ, носится изъ угла въ уголъ, какъ шарикъ, промываетъ раны, дѣлаетъ перевязки, даетъ паціентамъ спирты, спуски, горчичники и больше всего чаю, сахару... У тетки, Евгеніи Алексѣевны, все же будетъ, вѣроятно, что-нибудь новое. Жажда чего-нибудь новаго уже давно закралась въ ея душу и сосала ее, какъ червь!
Оттонъ Августовичъ слишкомъ сильно любилъ своего Яна, чтобы отговаривать его отъ поѣздки или показывать сыну, что ему непріятенъ этотъ отъѣздъ. Оттонъ Августовичъ, напротивъ того, очень весело и одобрительно встрѣтилъ извѣстіе объ отъѣздѣ.
-- Разсѣетесь немного, посмотрите на жизнь,-- сказалъ онъ.-- А то молодые люди, а сидите въ четырехъ стѣнахъ, не видите, какъ другіе люди живутъ. Нѣтъ, я на своемъ вѣку всего насмотрѣлся, разъѣзжая по ревизіямъ. Помнишь, Грега, какъ мы колесили по Россіи?..
-- Да, это было тяжело, это было тяжело!-- вздохнула старушка, не вполнѣ разслышавъ, что хотѣлъ сказать Отто.
Со стороны Оттона Августовича такимъ образомъ препятствій не было, но Маргарита Ивановна не удержалась и озабоченно сказала сыну, оставшись съ нимъ наединѣ:
-- Меня Отто пугаеть.
-- Что такое?-- удивился сынъ.