Николаев Петр Федорович - Локк

ЛОККЪ *).

(Thomas Fowler: "Locke").

*) Русская Мысль, кн. III.

Мы прервали свой разсказъ о событіяхъ любопытнаго жизненнаго поприща нашего философа здраваго смысла изложеніемъ существенныхъ пунктовъ того великаго трактата, который составляетъ главное право Локка на безсмертіе; теперь снова возвратимся къ его біографіи. Въ 1681 году Шефтсбюри былъ арестованъ въ Лондонѣ по обвиненію въ государственной измѣнѣ и послѣ непродолжительнаго суда надъ нимъ королевскаго совѣта отправленъ въ лондонскую башню. Несмотря на всѣ стараніи короля, большое жюри отвергло его обвиненіе, и 1 декабря онъ былъ освобожденъ. Его освобожденіе было принято во всей странѣ съ огромною радостью, Лондонъ былъ иллюминованъ; но приливъ общественнаго мнѣнія въ пользу виговъ скоро уступилъ мѣсто другому настроенію. Лѣтомъ 1682 года Шефтсбюри, Монмоутъ, Руссель и другіе составляли планы возстанія, и при открытіи заговора Шефтсбюри пришлось скрываться въ Сити, такъ какъ онъ не могъ разсчитывать на новое оправданіе. Изъ своего убѣжища въ Сити онъ приготовлялъ новое возстаніе и хвалился, что у него готово десять тысячъ "ловкихъ парней", но дѣло было почему-то отложено и Шефтсбюри пришлось бѣжать въ Голландію. Онъ получилъ званіе амстердамскаго гражданина и могъ бы еще видѣть осуществленіе своихъ лучшихъ и самыхъ дорогихъ надеждъ на побѣду въ Англіи дѣла конституціонной свободы, если бы безжалостная рука смерти не прекратила его жизнь, полную приключеній и рѣдкаго смѣшенія личныхъ пороковъ и недостатковъ и политическихъ добродѣтелей.

Трудно сказать утвердительно, принималъ ли Локкъ какое-либо участіе въ планахъ Шефтсбюри, раздѣлялъ ли онъ, напримѣръ, его мнѣніе о необходимости заставить Карла признать своимъ наслѣдникомъ Монмоута,-- мнѣніе, мотивированное самимъ Шефтсбюри положеніемъ, что "чѣмъ слабѣе права, тѣмъ лучше король". Кромѣ того указанія внука Шефтсбюри, которое мы приводили въ первой статьѣ, что Локкъ "раздѣлялъ съ моимъ дѣдомъ опасности, какъ раньше раздѣлялъ почести", -- другихъ указаній не имѣется. Во всякомъ случаѣ, было бы маловѣроятнымъ, чтобы столь близкій въ Шефтсбюри человѣкъ, какъ Локкъ, не имѣлъ свѣдѣній о его планахъ, не былъ посвященъ въ его тайны; тѣмъ болѣе, что вся жизнь нашего философа доказываетъ, что онъ далеко не былъ просто теоретикомъ и кабинетнымъ человѣкомъ, что та жизненная энергія, которая была унаслѣдована средними классами Англіи отъ ихъ отцовъ, бившихся противъ королевскаго деспотизма, и проявленная ими въ соединеніи съ замѣчательнымъ здравымъ смысломъ, всегда отличающимъ классъ, близкій къ своему политическому торжеству, наполняла все существо Локка. Какъ бы то ни было, участвовалъ ли онъ въ заговорахъ Шефтсбюри и въ заговорахъ его послѣдователей, или нѣтъ, его жизнь въ Англіи сдѣлалась невозможною. Деспотизмъ Стюартовъ, какъ и всякій другой деспотизмъ, не желалъ разбирать виновныхъ отъ невиновныхъ, всякій противникъ произвола для него уже являлся заговорщикомъ и виновнымъ въ государственной измѣнѣ; жизнь и свобода всякаго такого человѣка во всякое время могла быть отнята у него. "Я полагаю, -- совершенно основательно замѣчаетъ профессоръ Фоулеръ,-- что если бы Локкъ въ эти времена злоупотребленій и угнетенія и дѣйствительно участвовалъ въ заговорѣ добиться посредствомъ насилія измѣненія въ престолонаслѣдіи или даже низложенія, то это не могло бы запятнать въ глазахъ потомства его имени". Каково было положеніе дѣлъ, къ какимъ гнуснымъ средствамъ развращенія общества, къ какому деморализующему шпіонству прибѣгалъ англійскій деспотизмъ, какія условія жизни создавалъ онъ для лучшихъ сыновъ Англіи, это всего лучше рисуется письмами нѣкоего Придо, впослѣдствіи норвичскаго декана, къ Элліоту, впослѣдствіи помощнику государственнаго секретаря. Письма эти такъ любопытны, что ихъ стоитъ привести цѣликомъ.

"14 марта 1681 года. Локкъ живетъ здѣсь (въ Оксфордѣ) очень разумно и хитро; два дня онъ въ городѣ, а три его нѣтъ, и никто не знаетъ, куда и когда онъ уѣзжаетъ и когда возвращается. Навѣрное, тутъ какая-нибудь интрига; но онъ ни слова не говоритъ о политикѣ, о новостяхъ и чего-нибудь имѣющаго отношеніе къ настоящему положенію дѣлъ, точно это его совсѣмъ не занимаетъ".

"19 марта. Никакъ не могу узнать, куда уѣзжаетъ Л., -- такъ ловко онъ обставляетъ свои отлучки. Въ послѣдній разъ онъ отлучался на десять дней, а куда -- я не могъ узнать. Вчера онъ вернулся; иногда самъ онъ уѣзжаетъ и оставляетъ своего лакея, который часто прохаживается по улицамъ, чтобы люди думали, что его хозяинъ дома; при этомъ онъ никого не впускаетъ въ его комнату, такъ что неизвѣстно, дома онъ или уѣзжаетъ. Думается, что тутъ есть какіе-то проекты".

"24 октября 1682 г. Локкъ живетъ у насъ очень покойно и не говоритъ ни одного слова, по которому бы можно было догадаться, что у него на сердцѣ. Теперь, когда его патронъ убѣжалъ, я думаю, онъ будетъ жить здѣсь".

Придо не былъ ни полицейскимъ, ни профессіональнымъ шпіономъ, юнъ былъ просто добровольцемъ гнуснѣйшей изъ системъ, до мозга костей развращающей все общество. Онъ просто смакуетъ сплетню о заговорахъ; ему обидно, что онъ никакъ не можетъ узнать, куда уѣзжаетъ Локкъ изъ Оксфорда; ему очень бы хотѣлось забраться въ его комнату и пересмотрѣть его бумаги. И, однако, этотъ Придо не кто-нибудь, а ученый человѣкъ, членъ университета, принадлежащій къ числу оксфордскихъ профессоровъ.

Другой доброволецъ былъ еще болѣе высокопоставленнымъ человѣкомъ, это -- докторъ Фелль, деканъ коллегіи Христа и оксфордскій епископъ. Онъ писалъ Сундерданду, министру Барда и Іакова, такое письмо:

"Въ теченіе многихъ лѣтъ я присматривалъ за нимъ (за Ловкомъ), но юнъ такъ остерегался, что, послѣ строгаго слѣдствія, я могу съ увѣренностью сказать, что въ коллегіи нѣтъ ни одного человѣка, какъ бы онъ близокъ съ нимъ ни былъ, который бы слышалъ, чтобы Л. сказалъ хоть одно слово противъ правительства или даже что-либо касательно таковаго; и хотя очень часто и въ обществѣ, и въ частномъ разговорѣ намѣренно начинали говорить неодобрительно о его патронѣ, графѣ Шефтсбюри, о его партіи и его планахъ, его никакъ не могли вынудить къ тому, чтобъ онъ словомъ или взглядомъ выразилъ свой интересъ къ такому разговору. Я полагаю, что на всемъ свѣтѣ не найдешь такого мастера въ притворствѣ и въ игрѣ въ молчанку".

Ботъ при какихъ условіяхъ приходилось тогда жить подозрительнымъ людямъ Англіи; неудивительно, что они пріучались не только къ "эзоповскому языку", но и къ притворству и молчаливости. Самъ Локкъ въ своихъ Мысляхъ о воспитаніи рекомендуетъ родителямъ и воспитателямъ съ раннихъ лѣтъ пріучать дѣтей къ искусству скрывать свои мысли. Истинно горекъ долженъ былъ быть опытъ, заставлявшій великаго философа давать людямъ такой нефилософскій совѣтъ.

Вѣроятно, что во время своего пребыванія въ Оксфордѣ при такихъ ужасныхъ условіяхъ существованія Локкъ написалъ первый изъ своихъ двухъ Трактатовъ о правительствѣ, изданныхъ въ 1690 году. Въ то же время, вѣроятно, медленно собирались матеріалы для его Опыта и постепенно зрѣли его взгляды о равныхъ вопросахъ: политическихъ, этическихъ, теологическихъ и философскихъ. Ему приписывали въ это время сочиненіе многихъ политическихъ памфлетовъ, но въ его письмѣ къ графу Пемброку, отъ 1684 года, заключается его торжественное увѣреніе, что юнъ не писалъ "никакого памфлета или трактата", и нѣтъ никакого основанія не довѣрять ему.

Положеніе подозрѣваемаго было такъ неудобно для научныхъ трудовъ Локка,-- не говоря, конечно, о томъ, что оно было совершенно невыносимымъ для человѣка, привыкшаго и желавшаго дѣйствовать,-- что ему ничего больше не оставалось дѣлать, какъ эмигрировать. Эмиграція вообще составляетъ послѣднее прибѣжище для угнетенныхъ, но нигдѣ и никогда, можетъ быть, столь охотно не прибѣгали къ итожу прибѣжищу, какъ въ Англіи въ годы борьбы съ деспотизмомъ и беззаконіями Стюартовъ. Мысль объ эмиграціи была совсѣмъ не новостью для Локка, онъ часто полушутливо, полусерьезно говорилъ о ней въ письмахъ къ своежу другу, французу Топинару. Очень вѣроятно, что Локкъ въ то время вообще отчаивался въ возможности лучшаго будущаго для своей родины и, можетъ быть, онъ понималъ, что именно опальнымъ, находившимся въ то время въ Голландіи, предстоитъ сыграть выдающуюся роль въ предстоявшемъ переворотѣ, какъ другіе опальные сыграли выдающуюся роль послѣ преслѣдованій "кровавой" Маріи. Послѣднее предположеніе вѣроятнѣе, если принять во вниманіе весь строй натуры Локка, его способность вѣрить въ принципы и его политическую проницательность. Какъ бы то ни было, въ 1683 году мы встрѣчаемъ Локка уже въ Голландіи. За то Локкъ, по королевскому указу, былъ лишенъ званія члена коллегіи церкви Христа. Этотъ любопытный памятникъ глупой злобы враговъ просвѣщенія и теперь еще показывается въ библіотекѣ коллегіи. Вотъ его переводъ:

"Достопочтенному отцу въ Богѣ, Джону, лорду епископу оксфордскому, декану церкви Христа и нашему вѣрному и возлюбленному капитулу.

"Достопочтенному отцу въ Богѣ, вѣрному и возлюбленному, привѣтъ. Такъ какъ мы получили свѣдѣнія о мятежномъ и безчестномъ поведеніи Локка, одного изъ студентовъ этой нашей коллегіи, мы считаемъ за благо сообщить вамъ свою волю и желаніе, чтобы вы лишили его вышеупомянутаго званія и всѣхъ правъ и преимуществъ, съ онымъ связанныхъ. На сіе мы уполномочиваемъ васъ. Шлемъ вамъ сердечный привѣтъ.

"Дано при нашемъ дворѣ въ Уитгаллѣ 11 ноября 1684, а царствованія же нашего въ тридцать шестое".

"По приказанію его величества
Сундерландъ".

"Такимъ образомъ,-- замѣчаетъ профессоръ Фоулеръ,-- самый знаменитый изъ людей, какого только видѣли стѣны Оксфорда со временъ реформаціи, былъ изгнанъ по повелѣнію распутнаго и деспотическаго двора".

Время пребыванія Локка въ Голландіи было не только благотворнымъ въ политическомъ отношеніи, но очень счастливымъ періодомъ его жизни. Вскорѣ послѣ его отъѣзда изъ Англіи, 6 февраля 1685 года умеръ Карлъ II, и на тронъ Англіи вступилъ послѣдній, выродившійся представитель дома Стюартовъ, Іаковъ, тупой ханжа и безтолковый деспотъ. Значительная часть англійскаго общества и въ особенности всѣ искренно вѣрующіе протестанты сразу поняли, что при такомъ королѣ невозможно надѣяться на правильное развитіе конституціонной жизни страны, что политическія бури неизбѣжны; средніе классы съ всегда свойственною имъ политическою осторожностью и склонностью къ терпѣнію и компромиссамъ хотѣли бы еще ждать непосредственныхъ дѣйствій короля, но болѣе нетерпѣливые люди не могли ждать. Монмоутъ въ Англіи и герцогъ Аржиль въ Шотландіи попробовали поднять знамя возстанія, но обѣ эти попытки кончились неудачно. Локкъ, какъ и слѣдуетъ истому представителю благоразумія среднихъ классовъ, держался въ сторонѣ. "Но,-- справедливо замѣчаетъ проф. Фоулеръ,-- въ подобныя времена сильной политической ненависти и безстыднаго угнетенія благоразуміе безполезно". Локкъ былъ слишкомъ извѣстенъ англійскому двору, какъ приверженецъ Шефтсбюри, чтобы его могли оставить въ покоѣ. Спеціальный посолъ Англіи, полковникъ Скельтонъ, представилъ генеральнымъ штатамъ списокъ личностей, опасныхъ для англійскаго правительства, и требовалъ ихъ выдачи. Въ этомъ спискѣ было и имя Локка. Философу пришлось скрываться, хотя, собственно говоря, наврядъ ли онъ подвергался серьезной опасности. Муниципалитетъ Амстердама слишкомъ ненавидѣлъ католицизмъ и слишкомъ симпатизировалъ свободѣ, чтобы особенно заботиться объ исполненіи желанія короля Англіи; да и принцъ Оранскій не желалъ гоняться за эмигрантами, цѣль которыхъ состояла въ томъ, чтобы обезпечить его право на престолъ Англіи.

Возстанія Монмоута и Аржиля принесли пользу конституціонной партіи, хотя она сама и не участвовала въ нихъ: они очищали дорогу къ трону ея кандидату, Вильгельму Оранскому.

Въ 1686 году уже начались тайные переговоры этой партіи съ принцемъ, и несомнѣнно, что въ этихъ переговорахъ Локкъ принималъ дѣятельное участіе. Онъ писалъ къ своему другу Лимборку изъ Роттердама: "Я мало думалъ въ Амстердамѣ о политикѣ, а здѣсь не могу особенно много заниматься литературой". Біографы Локка полагаютъ, что онъ именно около этого времени вступилъ чрезъ посредство лорда Мордаунта, впослѣдствіи графа Петерборо, въ личныя сношенія съ Вильгельмомъ и Маріей. Эти отношенія скоро перешли въ дружескія.

Локку во время его пріѣзда въ Голландію было около 51 года, и онъ пользовался уже значительною извѣстностью въ политическихъ и литературныхъ кругахъ Англіи и Голландіи и, тѣмъ не менѣе, онъ еще не писалъ ничего, хотя, какъ мы говорили уже, усердно занимался и собиралъ матеріалы для своей послѣдующей литературной дѣятельности. Обыкновенно это обстоятельство объясняютъ его чрезмѣрною добросовѣстностью, его скромностью или всеподавляющимъ его интересомъ къ текущимъ политическимъ дѣламъ. Всѣ эти причины, конечно, могли имѣть нѣкоторое значеніе. Локкъ былъ дѣйствительно замѣчательно добросовѣстнымъ философомъ и замѣчательно скромнымъ человѣкомъ; онъ дѣйствительно потратилъ въ своей юности много времени и умственныхъ силъ на довольно мелкую, хотя и чрезвычайно важную, партійную борьбу, но несомнѣнно, что самую главную роль въ позднемъ развитіи его таланта и въ позднемъ проявленіи этого таланта въ литературной дѣятельности играла какъ эпоха, въ которую жилъ Локкъ, такъ и его личный темпераментъ. Локкъ былъ человѣкъ уравновѣшенный и спокойный, и эта уравновѣшенность и спокойствіе проявляются почти въ каждой написанной имъ строчкѣ; у него нигдѣ не замѣчается того священнаго жара, той безпокойной нервозности, которыя отличаютъ всегда истинныхъ писателей, писателей по натурѣ, которыя не даютъ имъ покоя до тѣхъ поръ, пока они не возъмутся за перо, которыя заставляютъ ихъ писать не чернилами, а сокомъ своихъ нервовъ. Локкъ былъ по существу человѣкомъ практики и мыслителемъ практики -- и время, въ которое онъ жилъ, и общественные классы, и политическая партія, представителемъ которыхъ въ философіи онъ былъ, были существенно практическими. На всякаго "журавля въ небѣ" онъ смотрѣлъ довольно презрительно и всегда предпочиталъ "синицу въ руки". Характерно то обстоятельство, что Локкъ нигдѣ въ своихъ трактатахъ о правительствѣ, о финансахъ, о религіи не обмолвился ни однимъ добрымъ словомъ о болѣе радикальныхъ и смѣлыхъ теченіяхъ мысли, которыя предшествовали эпохѣ реставраціи. А онъ былъ, все-таки, философъ, и, притомъ, философъ благодушный, склонный къ благоволенію, и, конечно, не могъ относиться къ крайнимъ (левеллерамъ) съ такою ненавистью и съ такимъ презрѣніемъ, съ какими относились къ нимъ представители "практической" политики, средніе классы, боровшіеся по-своему съ деспотизмомъ Стюартовъ и желавшіе добраго короля, который обезпечилъ бы для нихъ протестантскую религію и конституцію со всѣми ихъ несовершенствами. Въ этомъ отношеніи любопытно замѣчаніе Ловка о крайней коммунистической сектѣ Йонна, поселившейся близъ Лейвардена. "Они принимаютъ въ секту,-- разсказываетъ Локкъ,-- всѣхъ безъ различія пола, возраста и общественнаго положенія. У нихъ все общее, и всякій вновь принятый членъ отдаетъ все, что у него есть, Господу Богу, то-есть церкви, управляемой избранными представителями. Эти люди, однако, не охотно говорятъ о себѣ съ чужими, и они, кажется, склонны давать поученія только тѣмъ, "кого Богъ,-- какъ они говорятъ,-- расположилъ къ ученію" и въ комъ они видятъ "знаки милости Божіей". Но эти знаки "милости Божіей", кажется мнѣ, состоятъ просто въ подчиненіи волѣ и правиламъ ихъ пастора Йонна, который, если не ошибаюсь, имѣетъ надъ ними полную власть. Потому-то, хотя, повидимому, всѣмъ и управляетъ церковь, но легко замѣтить, что всѣ дѣла рѣшаетъ онъ; онъ dominus factotum, и хотя они, какъ я полагаю, вообще люди хорошей и примѣрной жизни, но тонъ ихъ, манеры и настроеніе заставляютъ подозрѣвать ихъ въ нѣкоторомъ лицемѣріи". Въ этомъ замѣчаніи весь Локкъ, со всѣми "го характерными чертами: онъ добродушенъ, благосклоненъ, нѣсколько скептиченъ и насмѣшливъ, но развѣ въ его словахъ не слышится кроткаго и благодушнаго презрѣнія ко всякой крайности въ мышленіи -- какомъ угодно, въ политическомъ ли, соціальномъ или религіозномъ? Оцѣнить крайность, понять ея существенно-важное ядро, выдѣлить все случайное и временное и обратить вниманіе на вѣское, постоянное и значительное здравый смыслъ даже философа здраваго смысла не можетъ и объясняетъ все покорностью какому-либо чудаку вѣроучителю, тупостью и лицемѣріемъ. Мы выше упомянули о письмѣ Локка къ его другу Лимборку; съ этимъ Лимборкомъ, также какъ и съ Леклеркомъ, Локкъ поддерживалъ свои сношенія и тогда, когда вернулся въ Англію. Вообще нашъ философъ перезнакомился тогда со всѣми учеными и литераторами Голландіи, и эти знакомства не остались безъ вліянія на его литературную дѣятельность, въ особенности въ области философіи и политики. Лимборкъ былъ профессоромъ теологіи у арминіанъ. Арминіане (называемые "ремонстрантами", потому что они подали въ 1610 году генеральнымъ штатамъ "ремонстраціи", т.-е. протестъ или увѣщаніе) были голландскими латитуданаріанцами, и, хотя они были осуждены синодомъ въ Дортѣ въ 1619 году и подвергались въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ ожесточеннымъ преслѣдованіямъ кальвинистскаго духовенства, во время пребыванія въ Голландіи Локка были уже многочисленны, имѣли семинарію и пользовались значительнымъ вліяніемъ не только въ Голландіи, но и вездѣ въ Европѣ. Антидогматическій, терпимый и, такъ сказать, чисто-этическій характеръ теологіи арминіанъ долженъ былъ быть особенно привлекательнымъ для Локка. Другой изъ голландскихъ знакомыхъ Локка, Леклеркъ, былъ еще въ то время молодымъ человѣкомъ, но уже довольно извѣстнымъ въ Европѣ, какъ теологъ и философъ. Онъ сперва придерживался ученій Декарта, но вскорѣ пришелъ къ тѣмъ же взглядамъ, какъ и Локкъ въ своемъ знаменитомъ Essay. Какъ богослова, его обвиняли въ соціанизмѣ.

Такой человѣкъ, полный энергіи и новыхъ взглядовъ, былъ особенна пріятнымъ Локку, который занимался тѣми же вопросами и въ томъ же направленіи; они оба шли по одной и той же, тогда еще мало утоптанной тропинкѣ, уводившей ихъ отъ общепринятыхъ положеній въ область свободнаго и безпристрастнаго изслѣдованія..

Зимой 85--86 года Локкъ писалъ свои знаменитыя Письма о вѣротерпимости (Epistola de tolerantia), адресованныя къ Лимборку. Этотъ трактатъ былъ доданъ только въ 1689 году, когда Локкъ уже былъ въ Англія, и тотчасъ же переведенъ на англійскій, французскій и голландскій языки. Нѣсколько раньше, въ 88 году, въ Biblioteque Universelle, издаваемой Леклеркомъ, появилось извлеченіе изъ Опыта, переведенное Леклеркомъ съ рукописи. Позже это извлеченіе было издано отдѣльно съ посвященіемъ графу Пемброку.

Письма о вѣротерпимости были изданы уже въ то время, когда Локкъ вернулся на родину и когда онъ снова, хотя и не съ тою энергіей, какъ раньше, погрузился въ занятія практическими государственными дѣлами. Самымъ существеннымъ изъ политическихъ вопросовъ, который наиболѣе долженъ былъ привлечь вниманіе Локка, былъ вопросъ о расширеніи предѣловъ національной церкви на базисѣ соглашенія ("comprehension", какъ говорили тогда), а также вопросъ о смягченіи ограниченія гражданскихъ правъ, которымъ подвергались наиболѣе крайніе изъ сектантовъ, т.-е. вопросъ о вѣротерпимости. Локкъ также, какъ и его другъ Мордаунтъ, былъ на сторонѣ либеральныхъ мѣръ въ этихъ вопросахъ и жаловался въ письмахъ къ Лимборку, что епископальное духовенство противится всякимъ реформамъ. Исходъ религіозной борьбы, происходившей въ началѣ царствованія Вильгельма, былъ совсѣмъ неблагопріятенъ для приверженцевъ вѣротерпимости. Билль о соглашеніи совсѣмъ не прошелъ, а билль о вѣротерпимости представлялъ ужь слишкомъ большой компромиссъ даже для такихъ умѣренныхъ людей, какъ Локкъ. Количество статей и изъятій въ этомъ биллѣ громадно. Локку было самому не особенно ловко передъ его голландскими друзьями за этотъ новый законъ, и въ письмахъ къ Лимборку онъ почти извиняется за свое участіе въ его составленіи. "Вѣротерпимость дарована, -- пишетъ онъ,-- но, конечно, не такая, какой хотѣли бы вы и люди, подобные вамъ, истинные христіане. Но уже и то хорошо, что мы добились хоть этого. Я надѣюсь, что это будетъ началомъ заложенія основъ свободы и мира, на которыхъ создастся потомъ Христова церковь"., Въ послѣдующемъ письмѣ онъ говоритъ: "Люди всегда будутъ отличаться въ своихъ мнѣніяхъ о религіи и постоянно будутъ раздоры и борьба до тѣхъ поръ, пока они не соединятся воедино связью единаго милосердія". Лордъ Кингъ, родственникъ и близкій Локку человѣкъ, довольно прозрачна намекаетъ, что нашъ философъ самъ участвовалъ въ переговорахъ о составленіи акта о вѣротерпимости. И это довольно вѣроятно, хотя актъ и отличается недостатками, не замѣтить которыхъ Локкъ не могъ,-- онъ былъ человѣкъ практической и государственной дѣятельности и компромисса гораздо болѣе, чѣмъ человѣкъ отвлеченнаго и неуклоннаго идеала.

Epistola de tolerantia появились, какъ мы сказали, въ 1689 году въ Голландіи, и появились они анонимно. Локкъ только въ завѣщаніи призналъ свое авторство, хотя и трудно предполагать, чтобы это авторство оставалось неизвѣстнымъ публикѣ. Любопытно отношеніе Локка къ этому сэбытію. Отвѣтственнымъ передъ публикой лицомъ является Лимборкъ и онъ въ слѣдующемъ послѣ изданія году сообщилъ имя автора ихъ общимъ друзьямъ, которые, однако, умѣли молчать. И, тѣмъ не менѣе, Локкъ былъ страшно раздраженъ нескромностью Лимборка; онъ съ досадой писалъ ему: "если бы вы довѣрили мнѣ секретъ такого рода, я не открылъ бы его ни другу, ни родственнику, вообще никому и ни при какихъ условіяхъ. Вы не понимаете, какимъ тревогамъ вы меня подвергли". "Трудно понять,-- говоритъ даже благосклонный къ Локку Фоулеръ,-- что могло такъ безпокоить Локка при извѣстіи объ открытіи его авторства. Можетъ быть, онъ надѣялся добиться какихъ-нибудь улучшеній акта о вѣротерпимости, проведеннаго въ прошломъ году, и боялся, что его руки будутъ связаны, если будетъ извѣстно, что онъ придерживается крайнихъ взглядовъ; а, можетъ быть, онъ просто боялся, что ему придется вести продолжительную и скучную полемику съ ханжами разныхъ вѣроисповѣдываній". Эти догадки, во всякомъ случаѣ, подтверждаютъ наши утвержденія, что Локкъ не былъ человѣкомъ неуклоннаго идеала, человѣкомъ теоретической борьбы, а скорѣе человѣкомъ компромисса и практики, такъ какъ и его время было эпохой практической борьбы и практическаго компромисса. Совершенно аналогическій случай произошелъ и съ другимъ великимъ современникомъ Локка, Ньютономъ, и такъ какъ онъ произошелъ при участіи самого Локка, то будетъ не лишнимъ упомянуть о немъ. Ньютонъ написалъ въ 1690 году Локку письмо подъ заглавіемъ: An Historical Account of two Notable Corruptions of Scripture in а Letter to а Friend (т.-е, письмо къ другу о двухъ очевидныхъ извращеніяхъ текста св. Писанія). Это письмо Ньютонъ не рѣшился печатать въ Англіи,-- хотя и трудно понять, какою опасностью это грозило ему лично,-- и просилъ Локка отвезти въ Голландію, чтобы тамъ письмо было переведено и анонимно отпечатано. Локкъ не поѣхалъ въ Голландію и переслалъ письмо къ Лекдерку. Но Ньютонъ вскорѣ испугался даже анонимнаго напечатанія и писалъ Локку, умоляя его остановить печатаніе. Лекдеркъ, настоящій теоретикъ и борецъ за теоретическій идеалъ, не желавшій и не умѣвшій считаться съ предразсудками среды, прочелъ по этому поводу надлежащую нотацію какъ Локку, такъ и Ньютону: "Нужно кое-чемъ рисковать, -- писалъ онъ, -- чтобы послужить честнымъ людямъ, заблуждающимся только по ихъ незнанію и съ радостью готовыхъ, отдѣлаться отъ своихъ ложныхъ, понятій, если только имъ это возможное

Письма о вѣротерпимости были немедленно переведены на англійскій языкъ нѣкіимъ Вильямомъ Попиль (Popple), лондонскимъ купцомъ, принадлежавшимъ къ сектѣ унитаріанцевъ. "Намъ нужны,-- говоритъ переводчикъ въ предисловіи въ письмамъ, намекая на новый актъ о вѣротерпимости,-- болѣе радикальныя средства противъ нашего недуга. Ни декларація о вѣротерпимости, ни актъ о соглашеніи (comprehension) не могутъ достичь этой цѣли. Намъ нужна абсолютная свобода, справедливая и постоянная свобода, равная для всѣхъ и безпристрастная". Переводъ вызвалъ, конечно, очень оживленную полемику. На возраженія нѣкоего Іоны Проста Локкъ отвѣчалъ "вторымъ письмомъ о вѣротерпимости", подписаннымъ "филантропъ" и изданнымъ въ 1690 году. Простъ снова возражалъ, и Локкъ опять отвѣчалъ въ 1691 году въ "третьимъ письмѣ" за тою же подписью; въ 1704 году Простъ снова напалъ на него и Локкъ возражалъ ему въ "четвертомъ письмѣ", которое ему, однако, не удалось кончить. Эти письма, несомнѣнно, въ свое время имѣли очень большое вліяніе и, вѣроятно, въ значительной степени способствовали распространенію болѣе просвѣщенныхъ взглядовъ на этотъ вопросъ.

Говорить о теологическихъ убѣжденіяхъ Локка значило бы выйти не только изъ предѣловъ нашей статьи, а изъ предѣловъ нашей задачи -- говорить о Локкѣ спеціально, какъ о философѣ здраваго смысла и какъ о представителѣ, въ качествѣ таковаго, получившихъ въ то время политическое господство среднихъ классовъ англійскаго общества. Подробное изложеніе какъ всѣхъ деталей жизни историческаго дѣятеля, такъ и всѣхъ его взглядовъ -- дѣло полной его біографіи, а мы пишемъ только краткій и довольно спеціальный (въ смыслѣ основной точки зрѣнія) историко-литературный этюдъ. Для нашей цѣли будетъ достаточно только упомянуть о его работахъ въ этой области. Въ 1696 году Локкъ издалъ Essay on the Ileasonabless of Christianity, as delivered in Scriptures. Это сочиненіе отстаивало взглядъ о сверхъестественности христіанскаго откровенія и признавало его важность для человѣчества, и, тѣмъ не менѣе, оно не удовлетворяло догматамъ строгаго правовѣрія. Наиболѣе таинственныя и наименѣе понятыя изъ ученій христіанства не отрицались, правда, авторомъ, но признавались имъ несущественными для спасающей душу вѣры. Неудивительно, что работа Локка вызвала сильные споры. "Говоръ и шумъ, вызванный этимъ сочиненіемъ,-- разсказываетъ намъ самъ Локкъ,-- могутъ убѣдить людей, будто оно ниспровергаетъ всякую нравственность и имѣетъ въ виду ниспровергнуть христіанскую религію. Я долженъ сознаться, что подобныя разсужденія, распространившіяся въ очень широкихъ кругахъ, сначала смутили меня, тѣмъ болѣе, что я самъ-то сознаю искренность своихъ убѣжденій, побудившихъ меня опубликовать это сочиненіе, причемъ я питалъ нѣкоторую надежду оказать услугу уменьшающейся въ обществѣ набожности и непонятому и оклеветанному христіанству". Первую вылазку противъ Локка сдѣлалъ Джонъ Эдвардсъ, бывшій кембриджскій профессоръ, въ своемъ рѣзкомъ памфлетѣ: Мысли о причинахъ атеизма, въ которомъ онъ утверждалъ, что книга Локка совершенно "социніанская", а социніане, по его мнѣнію, если и не атеисты, то люди "благосклонные въ атеизму". Несомнѣнно, конечно, что между взглядами Локка, также какъ и его великаго современника Ньютона, и ученіями Социнія, хотя и не крайнихъ его послѣдователей, было довольно значительное сходство. Но весь комизмъ нападокъ Эдвардса состоялъ въ томъ, что обвиненіе въ атеизмѣ было сдѣлано противъ человѣка, признававшаго существованіе Божіе "самою очевидною истиной, познаваемою разумомъ", и ни на минуту не сомнѣвавшагося въ реальности сверхъестественнаго вмѣшательства. Локкъ съ весьма извинительною рѣзкостью отвѣчалъ Эдвардсу въ своей Vindication. Эдвардсъ снова напалъ на него въ своемъ памфлетѣ Socinianism unmasked и въ The Socinian Creed, на которыя Локкъ отвѣчалъ въ своей Second Vindication. Всѣ просвѣщенные люди того времени, желавшіе примирить свои вѣрованія въ сверхъестественность съ новыми требованіями разума, были, конечно, на сторонѣ Локка.

Любопытно отмѣтить то обстоятельство, что въ области этики Локкъ, хотя и на теологическихъ основаніяхъ, придерживается принциповъ утилитаризма и можетъ считаться предшественникомъ этой школы и ея главнаго представителя, Бентама, въ отличіе отъ Локка и Палея строившаго свою систему морали не на теологической основѣ. Самъ Локкъ въ своемъ Опытѣ въ главѣ о Бытіи Божіемъ утверждаетъ, что всякая истинная нравственность зависитъ отъ признанія бытія Божія. Въ началѣ этого сочиненія, признавая, что "отдѣльныя моральныя правила могутъ быть пригнаны всѣмъ человѣчествомъ и безъ знанія или допущенія этой истинной основы нравственности", онъ утверждаетъ, однако, что такою истинною основой "можетъ быть только воля и законъ Божій". но какъ узнать эту волю и законъ? "Богъ соединилъ неразрывною связью добродѣтель и общее счастье,-- отвѣчаетъ онъ на этотъ вопросъ,-- и, стало быть, для того, чтобы узнать божественную волю, нужно только при посредствѣ разума убѣдиться, что именно ведетъ въ большей суннѣ общаго блага. Эта форма утилитаризма, построеннаго на теологическонъ базисѣ и поддерживаемаго теологическою санкціей, представляетъ, очевидно, ту же самую форму, которая впослѣдствіи сдѣлалась столь популярна, благодаря извѣстному сочиненію Палея.

На основаніи этой системы этики мы поступаемъ справедливо просто потому, что такъ повелѣваетъ Богъ, и потому, что Онъ накажетъ насъ, если мы не будемъ повиноваться Его заповѣдямъ. Но, несмотря на божественное происхожденіе и божественную санкцію морали, признаки ея чисто-человѣческія: это -- просто большая сумма блага; и такъ какъ добро и зло приводятся въ наслажденію и страданію, то конечнымъ признакомъ добродѣтели и моральнаго поведенія служитъ то, что они ведутъ къ увеличенію наслажденій и къ предотвращенію страданій всего человѣчества. Такимъ образомъ, и въ области этики, какъ и въ теоріи познанія, Локкъ является несомнѣннымъ родоначальникомъ чисто-англійской философіи, отъ Юма и Бентама чрезъ Милля доходящей до новѣйшаго и одного изъ самыхъ яркихъ ея представителей, Л. Уорда.

Письма о вѣротерпимости произвели такое сильное вліяніе на современниковъ Локка и имѣли такое крупное историческое значеніе, что необходимо поговорить объ ихъ содержаніи. Мы видѣли, что Локкъ сначала боялся даже ихъ анонимной публикаціи, -- боялся потому, что они могли связать руки для дальнѣйшей практической дѣятельности, такъ какъ тогда онъ могъ казаться человѣкомъ, придерживающимся крайнихъ мнѣній. Для современнаго читателя будетъ небезъинтересно узнать, что тогда люди считали крайними мнѣніями. Существенное положеніе этого произведенія состоитъ въ томъ, что юрисдикція государства не должна касаться регулированія богослуженія, что государство не должно вмѣшиваться въ религіозны" убѣжденія гражданъ, если только эти убѣжденія не противорѣчатъ цѣлямъ свѣтской власти. Области государства и церкви строго разграничиваются Локкомъ. "Предѣлы ихъ,-- говоритъ онъ,-- постоянны и опредѣленны. Тотъ, кто смѣшиваетъ эти два учрежденія, совершено отдѣльныя и безпредѣльно отличающіяся другъ отъ друга во всемъ -- въ ихъ происхожденіи, въ ихъ цѣляхъ, въ ихъ дѣятельности,-- соединяетъ самыя противуположныя и далекія одна отъ другой вещи, однимъ словомъ, соединяетъ небо и землю". Спрашивается, однако, нѣтъ ли такихъ спекулятивныхъ положеній, которыя должны подлежать со стороны свѣтской власти ограниченіямъ и стѣсненіямъ? Локкъ отвѣчаетъ утвердительно на этотъ вопросъ:

"Во-первыхъ, свѣтская власть не должна терпѣть мнѣній, противныхъ человѣческому обществу или тѣмъ моральнымъ правиламъ, которыя необходимы для его существованія".

Во-вторыхъ, говоря о людяхъ, придерживающихся положеній, вродѣ того, что "не слѣдуетъ держать слова, даннаго еретикамъ", или что "отлученные отъ церкви монархи утрачиваютъ свои права", или что "свѣтская власть основана на милости Божіей", Локкъ замѣчаетъ, что эти люди и имъ подобные, претендующіе на какія-либо особыя привилегіи или на власть надъ другими смертными въ дѣлахъ гражданскихъ, подъ покровомъ религіи присвоитъ власть надъ другими, не принадлежащими къ ихъ церкви. Они не имѣютъ права на вѣротерпимость со стороны государства, такъ какъ они не признаютъ обязанности относиться ко всѣмъ терпимо въ дѣлахъ религіи. Всѣ такія и подобныя имъ ученія обозначаютъ, что придерживающіеся ихъ готовы при всякомъ удобномъ случаѣ захватить власть и завладѣть помѣстьями и достояніемъ своихъ согражданъ и что они требуютъ отъ государства вѣротерпимости только до тѣхъ поръ, пока сдѣлаются достаточно сильными для достиженія власти.

"Въ-третьихъ, церковь, построенная на томъ положеніи, что всѣ вступающіе въ ея нѣдра ipso facto отдаются правительству и службѣ другаго государя, не имѣютъ права на вѣротерпимость; ибо, такимъ образомъ, свѣтская власть допустила бы установленіе въ своей странѣ чужой юрисдикціи и позволила бы своимъ подданнымъ дѣлаться врагами ихъ собственнаго правительства.

"И, наконецъ, не имѣютъ права на вѣротерпимость всѣ, отрицающіе существованіе Бога. Обѣщанія, условія и присяга, составляющіе основу человѣческаго общества, не обязательны для атеистовъ".

Практическимъ слѣдствіемъ такихъ оговорокъ Локка было бы исключеніе изъ права на вѣротерпимость католиковъ, атеистовъ и нѣкоторыхъ изъ крайнихъ сектъ. Очевидно, что мнѣнія нашего философа съ современной точки зрѣнія не могутъ быть названы крайними. Но дѣло въ томъ, что ихъ нельзя безъ нарушенія исторической правды признать крайними даже для того времени. Еще Моръ въ первой половинѣ XVI вѣка защищалъ въ этомъ вопросѣ болѣе прогрессивныя положенія, да и вообще Локкъ былъ далеко не первымъ изъ англійскихъ писателей, защищавшимъ идеи широкой вѣротерпимости. Бэконъ въ своемъ любопытномъ произведеніи: Essay on Unity in Religion стоитъ на той же точкѣ зрѣнія, какъ и Локкъ. Во время гражданскихъ войнъ индепенденты были приведены своими теоріями о церковномъ управленіи и о правахъ личности на свободу религіозныхъ убѣжденій къ защитѣ принциповъ еще болѣе широкой терпимости.

Даже среди церковниковъ, Гольсъ, Чилингвортъ и Іеремія Тайлоръ защищали тѣ же гуманные принципы. Практическіе выводы, къ которымъ приходить Тайлоръ въ своемъ знаменитомъ сочиненіи о Свободѣ проповѣди (Liberty of Prophesying), очень похожи на выводы Локка, а теоретическія основанія, на которыхъ онъ строилъ эти выводы, т.-е. трудность открытія религіозной истины и незначительное количество теологическихъ положеній, которыя можно признать до извѣстной степени достовѣрными, не только предвосхитили, но и опередили взгляды Локка. Вниманіе послѣдняго было обращено на эти вопросы религіозными раздорами въ эпоху гражданскихъ войнъ и въ теченіе лѣтъ, предшествующихъ появленію перваго письма о вѣротерпимости, его интересъ къ нимъ поддерживался не только событіями, происходившими въ Англіи, но и вліяніемъ его голландскихъ друзей. Особенности положенія арминіанъ Голландіи и ихъ ученія побудили ихъ, какъ подобныя же условія раньше побудили индепендентовъ Англіи, отстаивать широкую вѣротерпимость. Собственно говоря, памфлеты Локка отличаются отъ сочиненій его предшественниковъ (кромѣ, однако, произведеній Мильтона) только открытымъ выраженіемъ его взглядовъ, политическимъ, а не теологическимъ характеромъ его аргументовъ и еще тѣмъ, что они были всецѣло посвящены этому вопросу. И при всемъ томъ не слѣдуетъ за бывать, что Локкъ, какъ мыслитель по преимуществу практическій, ограничивалъ ту почву, на которой онъ ставилъ вопросъ; Томасъ Моръ, напримѣръ, не признавая за атеистами права на участіе къ политической жизни, признавалъ, однако, за ними всѣ гражданскія права и полную вѣротерпимость. Отдѣленіе Локкомъ областей вѣдѣнія религіозной и гражданской власти логически приводило къ идеѣ о непригодности положенія о государственной религіи. Независимость, требуемая имъ для всѣхъ религіозныхъ обществъ, была, конечно, несогласима съ контролемъ государства, совершенно необходимымъ, однако, надъ дѣдами церкви, получавшей отъ государства особыя привилегіи, и несомнѣнно, что Локкъ прекрасно понималъ, что его положенія ведутъ именно къ такимъ выводамъ. Еще въ 1669 году онъ возражалъ на одну изъ статей Основной конституціи Каролины, признававшей англиканскую церковь господствующею въ этой колоніи. Однимъ словомъ, несомнѣнно, что взгляды Локка въ этомъ вопросѣ отличались гуманностью и, вмѣстѣ съ тѣмъ, практичностью; но они совсѣмъ не опережали на нѣсколько вѣковъ взглядовъ какъ его предшественниковъ, такъ и лучшихъ изъ его современниковъ, какъ это можно сказать, наприм., о взглядахъ Мора,-- они не имѣли тѣхъ свойствъ, какими всегда отличаются взгляды великихъ людей, которыхъ обыкновенно принято называть фантазерами и утопистами; въ этомъ вопросѣ, какъ и во всѣхъ другихъ, Локкъ оставался вѣренъ себѣ; онъ и въ нихъ является истиннымъ представителемъ здраваго смысла, истиннымъ, хотя не лучшимъ, среднимъ умственнымъ типомъ. Характерно то соображеніе, которымъ біографъ Локка, профессоръ Фоулеръ, оправдываетъ философа,-- хотя, по нашему мнѣнію, онъ совсѣмъ не нуждается въ подобныхъ оправданіяхъ,-- въ томъ, что Локкъ не пошелъ дальше по пути сомнѣній, на который онъ, было, вступилъ во время своего пребыванія въ Голландіи. Цо его мнѣнію, если бы Локкъ пошелъ дальше по этому пути, онъ утратилъ бы свой покой и міръ лишился бы, можетъ быть, лучшихъ изъ его произведеній. Послѣднее утвержденіе не совсѣмъ понятно и, во всякомъ случаѣ, черезъ-чуръ смѣло, а первое нелишне,-- люди здраваго смысла всегда слишкомъ дорожатъ своимъ спокойствіемъ и если иногда и опережаютъ свое время, то всегда на незначительное пространство, "на полсаженки".

Въ первой статьѣ мы сообщили, что Опытъ имѣлъ огромное вліяніе на всѣхъ европейскихъ философовъ до самаго послѣдняго времени; такое же значеніе относительно мышленія политическаго имѣло и другое сочиненіе Локка -- его два Трактата о правительствѣ, изданные въ 1690 г. Бурное время отъ гражданскихъ войнъ до революціи.1688 года было эпохой споровъ и полемики о правахъ королей и подданныхъ, о происхожденіи правительства, о вопросѣ, въ какомъ случаѣ можетъ быть оправдано возмущеніе противъ власти, и т. п. Не только печатные станки выпускали громадное количество памфлетовъ о подобныхъ вопросахъ, но и въ теченіе трехъ четвертей вѣка они обсуждались въ парламентѣ, въ судахъ, съ каѳедры, въ обществѣ. Произведеніе Гоббса проложило дорогу для такихъ обсужденій; несмотря на его роялизмъ, книга была сожжена по рѣшенію парламента реставраціи и "гоббизмъ" сдѣлался для современниковъ синонимомъ всего революціоннаго и безнравственнаго. Роялисты съ ужасомъ отворачивались отъ теоріи общественнаго договора, впервые формулированной Гоббсомъ, несмотря на то, что философъ признавалъ, что разъ врученныя подданными ихъ государю права неотчуждаемы; но какъ ни открещивалось почти все англійское общество отъ гоббизма, онъ постепенно и незамѣтно захватывалъ все политическое мышленіе Англіи и ученія пуританъ, стоявшихъ, конечно, на другой, чисто-теологической почвѣ, давали ему свою могучую поддержку. Роялистамъ приходилось искать поддержки для своихъ ученій тоже въ библейскихъ толкованіяхъ и эту поддержку они нашли въ произведеніи сэра Роберта Фильмера: Patriarcha or the Natural Power of Kings,-- сочиненіи, появившемся послѣ смерти автора въ 1680 году, но и раньше весьма распространенное въ рукописи. Эта любопытная книга основываетъ права королей на патріархальной власти Адама и его наслѣдниковъ. По теоріи Фильмера, Адамъ получилъ отъ самого Бога власть надъ Евой и ея потомствомъ до отдаленнѣйшихъ поколѣній. Эта власть, основанная на двухъ независимыхъ другъ отъ друга положеніяхъ: на правѣ отца и на правѣ собственности, была передана Адамомъ его наслѣдникамъ,-- такая передача и составляетъ основу правъ королей на повиновеніе ихъ подданныхъ и причину, почему эти права неоспоримы. Въ теоріи, несмотря на ея странную форму, заключалось, конечно, болѣе исторической правды -- въ смыслѣ того, что всякая политическая власть въ исторіи дѣйствительно произошла отъ власти главы семьи или рода,-- чѣмъ теоріи Гоббса и Локка о не существовавшемъ общественномъ договорѣ. Ошибка Гоббса и Локка, также какъ и Руссо и его послѣдователей,-- ошибка, конечно, весьма извинительная,-- состояла въ томъ, что они предполагали, будто первобытный человѣкъ руководился тѣми же мотивами и дѣйствовалъ столь же обдуманно, какъ и наши современники. Историческій и сравнительный методы, которымъ слѣдуютъ современные изслѣдователи, какъ въ этикѣ и въ психологіи, такъ и въ политикѣ, былъ совершенно неизвѣстенъ во времена Локка. Всякая ошибка, какъ бы благородна она ни была, обыкновенно влечетъ за собой значительную сумму зла; но ошибочное понятіе объ общественномъ договорѣ сдѣлало для исторической жизни столько добра въ смыслѣ развитія идей справедливости и свободы, что мы невольно забываемъ о вредныхъ ея слѣдствіяхъ для политическаго мышленія человѣчества. Во всякомъ случаѣ, это понятіе было, если и не вѣрнѣе, то плодотворнѣе для политической жизни, чѣмъ та путаница нелѣпостей и противорѣчій, какой отличалась теорія Фильмера и всѣ старыя теоріи о происхожденіи правительства. Повидимому, онѣ были столь нелѣпы, что даже не заслуживали возраженія. Но слѣдуетъ помнить, что въ тѣ времена теологическіе аргументы вводились во всѣ области мышленія и что всѣ разсужденія, имѣющія какое-либо, хотя бы и самое отдаленное и даже мнимое, отношеніе къ св. Писанію, имѣли значительное вліяніе на умы современниковъ. Книга Фильмера была, дѣйствительно, настолько извѣстна и вліятельна, что заслуживала опроверженій Локка. Мы уже говорили, что первый изъ двухъ трактатовъ о правительствѣ былъ написанъ нашимъ философомъ во время его пребыванія въ Оксфордѣ. Говорить объ этомъ первомъ трактатѣ, гдѣ Локкъ обстоятельно и по пунктамъ разбиваетъ Фильмера, не стоитъ; но второй трактатъ достаточно интересенъ, такъ какъ Локкъ излагаетъ въ немъ свою собственную теорію объ "истинномъ происхожденіи, задачахъ и цѣляхъ гражданскаго правительства". Біографъ Локка, Фоксъ Боурнъ, вѣроятно, правъ, полагая, что этотъ второй трактатъ написанъ Локкомъ во время его пребыванія въ Голландіи. Сочиненіе, особенно въ послѣднихъ его глазахъ, отличается страстнымъ тономъ, довольно необычнымъ у Локка, какъ будто бы оно было написано во время бурь великой политической борьбы; въ предисловіи въ изданію весьма ясно высказывается, что цѣль автора состояла въ тонъ, чтобы "укрѣпить тронъ нашего великаго освободителя, теперешняго короля Вильгельма, и оправдать предъ всѣмъ міромъ народъ Англіи, любовь котораго къ его справедливымъ и естественнымъ правамъ спасла всю націю въ то время, когда она находилась на краю погибели и рабства".

Теорія Локка о происхожденіи и сущности гражданскаго общества весьма схожа съ теоріями Пуффендорфа и Гуккера (а также Гоббса и Гуго Греція); Локкъ часто ссылается на Гуккера. Это просто теорія такъ называемаго "общественнаго договора": согласіе индивидуумовъ на договоръ можетъ быть выражено открыто ими только предполагается, и такое молчаливое согласіе "имѣетъ силу для всякаго въ предѣлахъ территоріи извѣстнаго правительства". Хотя никто и не обязанъ вступать въ общество противъ своей воли, но разъ человѣкъ вступилъ въ него, онъ долженъ подчиниться формѣ правительства, установленной большинствомъ. Есть, однако, одна форма правительства, которую даже всесильное большинство не имѣетъ права устанавливать; эта форма, по мнѣнію Локка, есть абсолютизмъ, такъ какъ онъ "не согласенъ съ гражданскимъ обществомъ и совсѣмъ не есть форма правительства". Локкъ осмѣиваетъ тотъ взглядъ, что люди могли когда-нибудь добровольно установить надъ собой такую власть; по его мнѣнію (слѣдуетъ имѣть въ виду литературу, по поводу которой писалъ Локкъ, и, прежде всего, произведеніе Гоббса), это все равно, что полагать, будто "люди, оставивъ естественное состояніе и вступивъ въ общество, согласились, чтобы всѣ, кромѣ одного человѣка, состояли подъ властью законовъ, а этотъ одинъ удержалъ всю свободу естественнаго состоянія, да, притонъ, увеличившуюся въ силу его власти и сдѣлавшуюся своеволіемъ въ силу безнаказанности. Это все равно, что полагать, будто люди были такъ глупы, что они постарались избѣжать зла, дѣлаемаго имъ лисицами, "очень рады быть пожираемыми львами, даже считаютъ это обезпеченіемъ ихъ правъ".

Предполагая, что правительство, такимъ образомъ, установлено, Локкъ падаетъ вопросъ: существуютъ ли такія его дѣйствія, которыя вели бы къ утратѣ имъ права на преданность и подчиненіе подданныхъ? Для того, чтобы дать отвѣтъ на такой вопросъ, Локкъ обращается къ обсужденію цѣлей политическаго общества и правительства, и это обсужденіе составляетъ" въ сущности говоря, самую цѣнную часть его теоріи. Главнѣйшая цѣль, преслѣдуемая людьми при ихъ вступленіи въ общество, состоитъ "во взаимномъ охраненіи ихъ жизни, свободы и собственности". Потому правительство, не гарантирующее достиженія этихъ цѣлей и въ особенности то, которое само нарушаетъ права подданныхъ, виновно въ нарушеніи оказаннаго ему довѣрія и можетъ быть устранено. Стало быть, общество должно всегда считать себя обладающимъ верховною властью, врученною правительству только временно, т.-е. до тѣхъ поръ, пока оно надлежащимъ образомъ и вѣрно пользуется довѣренными ему полномочіями, и должно всегда быть готово вмѣшаться, когда его довѣренный измѣнитъ его довѣрію. Локкъ предвидѣлъ то возраженіе его теоріи, что при подобныхъ отношеніяхъ народа и правительства ничто не можетъ помѣшать постояннымъ безпорядкамъ и непрерывнымъ революціямъ. Локкъ полагается относительно сохраненія порядка на инерцію человѣчества; вообще въ разсужденіяхъ нашего философа о цѣляхъ правительства и правахъ подданныхъ сквозь густую сѣть заблужденій, невѣрныхъ посылокъ и партійной страстности проглядываетъ здравый смыслъ практическаго государственнаго человѣка. Какія бы теоріи,-- говоритъ онъ,-- ни предлагались, какія бы традиціи ни господствовали въ обществѣ относительно происхожденія, сущности и предѣловъ власти правительства, народъ, сознавай себя несчастнымъ отъ ошибокъ его правителей и понявъ, что онъ можетъ добиться улучшенія своего положенія, совсѣмъ не будетъ руководиться этими теоріями или традиціями и будетъ дѣлать попытки низвергнуть сдѣлавшееся невыносимымъ для него иго. "Когда народъ несчастенъ и подвергается злоупотребленіямъ произвольной власти, считайте его правителей, если вамъ угодно, сынами Юпитера, пусть они будутъ священны и божественны, пусть они низошли съ неба или получили отъ него свою власть, выдавайте ихъ за кого вамъ будетъ угодно,-- все равно, произойдетъ то же самое. Вообще народъ, оскорбляемый противно всякому праву, будетъ готовъ при всякомъ удобномъ случаѣ сбросить съ своей шеи тяготѣющее на немъ ярмо".

Несомнѣнно, что теорія государства, защищаемая Локкомъ, имѣла громадное вліяніе на политическое мышленіе Европы; практическія слѣдствія этого ученія, воспроизведеннаго и развитаго позднѣйшими писателями (въ особенности Руссо), могутъ быть прослѣжены въ исторіи французской к американской революцій. Вѣроятно, что идеи Я окна имѣли не малую долю вліянія и на опредѣленіе хода политической исторіи и, главное, политическаго мышленія Англіи. Утвержденіе, что короли имѣютъ божественное право, и отрицаніе положенія, что народъ есть верховный судья своихъ собственныхъ дѣлъ и судьбы своихъ правителей, теперь въ Англіи кажутся парадоксами, скорѣе глупыми и смѣшными, чѣмъ вредными. Но не такими они казались во времена Стюартовъ, когда подобныя положенія защищались со всякой каѳедры, приводились учеными юристами въ мотивахъ судебныхъ рѣшеній и были ходячею монетой общественнаго мнѣнія. Это измѣненіе политическаго мышленія,-- говоритъ Фоулеръ,-- и тотъ добрый плодъ, который оно принесло въ улучшившихся отношеніяхъ между законодательною властью к народомъ и между короной и парламентомъ, могутъ, безъ особеннаго преувеличенія, быть до извѣстной степени приписаны вліянію великодушнаго духа свободы, проникающаго все это произведеніе Локка, и традиціямъ партіи виговъ, впослѣдствіи сдѣлавшимися достояніемъ всего народа Англіи.

Въ заключеніе изложенія этого замѣчательнаго произведенія Локка, отмѣтимъ его мнѣніе о необходимости парламентской реформы. "Къ какимъ нелѣпостямъ можетъ повести слѣпая преданность къ потерявшимъ всякій смыслъ обычаямъ, -- говоритъ онъ, -- можно убѣдиться изъ того обстоятельства, что какое-нибудь мѣстечко, только называемое городомъ, въ которомъ нѣтъ ничего, кромѣ развалинъ, въ которомъ, вмѣсто домовъ, стоитъ только какой-нибудь хлѣвушокъ, и вмѣсто обывателей, одинъ пастухъ, посылаетъ въ великое собраніе законодателей столькихъ же представителей, какъ и цѣлое населенное и богатое графство".

Намъ осталось поговорить о нѣкоторыхъ сравнительно незначительныхъ произведеніяхъ Локка, хотя и эти произведенія по большей части таковы, что могли бы создать довольно почетную извѣстность другому писателю и кажутся незначительными только по сравненію съ такими произведеніями, какъ Опытъ, Письма о вѣротерпимости и два Трактата о правительствѣ. Говорить о нихъ будетъ всего удобнѣе въ связи съ общественною дѣятельностью Локка въ послѣдніе годы его жизни. Вѣроятно, никогда ни одинъ коммонёръ Англіи, не бывшій ни членомъ парламента, ни придворнымъ фаворитомъ, не игралъ такой выдающейся роли въ общественной жизни своей страны, какъ нашъ философъ. Этимъ онъ обязанъ своему трудолюбію, своему ровному и прекрасному характеру, позволявшему ему имѣть множество друзей среди правящихъ классовъ Англіи, и въ особенности своей извѣстности, даже знаменитости, въ качествѣ интеллектуальнаго представителя этихъ классовъ, для которыхъ именно тогда, въ царствованіе Вильгельма III, наступила счастливая эра осуществленія ихъ надеждъ на правильное конституціонное управленіе. Локкъ во время своего пребыванія въ Голландіи очень близко сошелся съ будущимъ королемъ, бывшимъ для него идеаломъ конституціоннаго монарха, хотя далеко не всѣ современники, даже не всѣ политическіе друзья Локка раздѣляли его полное довѣрія къ Вильгельму. Дружба Лора съ королекъ, кажется, не прекращалась до сакой смерти послѣдняго. Съ начала своего царствованія Вильгельмъ хотѣлъ воспользоваться услугами Локка и назначить его на какой-нибудь дипломатическій постъ. Локкъ только что вернулся въ Англію, какъ чрезъ посредство лорда Мордаунта получилъ предложеніе отправиться въ Бранденбургъ въ качествѣ посланника при дворѣ Фридриха Перваго. Локкъ не принялъ этого предложенія; съ свойственнымъ ему тактомъ онъ отговорился плохимъ состояніемъ своего здоровья; въ письмѣ къ Мордаунту онъ указывалъ еще и на другую причину своего отказа -- на необходимость пить при такомъ дворѣ, гдѣ пьянство было обычнымъ явленіемъ. "Я знаю,-- писалъ онъ,-- что на свѣтѣ нѣтъ болѣе удобнаго штопора для откупориванія человѣческихъ мыслей, какъ выпитая во-время бутылка вина. Потому, если я могу подавать совѣты въ подобномъ дѣлѣ, я полагалъ бы, что интересамъ короля будетъ полезнѣе послать человѣка, обладающаго одинаковыми со мной способностями и который, притомъ, умѣетъ выпить, а не меня, самаго трезваго человѣка во всемъ королевствѣ". Наврядъ ли, впрочемъ, эта отговорка была настоящею причиной отказа. Ему предлагали другой дипломатическій постъ посла въ Вѣнѣ и онъ тоже отказался. Впослѣдствіи король снова настаивалъ, но также тщетно, чтобы Локкъ вступилъ на дипломатическое поприще. Въ 1698 г., т.-е. не задолго до конца своего царствованія (Вильгельмъ умеръ въ 1702 г.1 онъ предложилъ Локку другой, менѣе отвѣтственный, но не менѣе важный постъ. На основаніи письма послѣдняго къ Сомерсу, написаннаго немедленно послѣ таинственнаго свиданія Локка съ королемъ, можно догадываться, что Вильгельмъ просилъ его быть помощникомъ и руководителемъ Вильяма Бентинка, графа Портланда, назначеннаго посломъ при французскомъ дворѣ. Въ то время былъ только что заключенъ Рисвикскій миръ и миссія была не изъ легкихъ; она требовала большаго такта и благоразумія. Локкъ и въ этомъ случаѣ отговорился плохимъ состояніемъ здоровья. Возможно, что онъ имѣлъ и другія причины; если принять во вниманіе цѣлостность его характера, его проницательность, твердость его конституціонныхъ убѣжденій, можно думать, что во всѣхъ этихъ отказахъ отъ дипломатической службы онъ руководился соображеніями, которыхъ не смѣлъ высказать открыто, такъ какъ они могли показаться его современникамъ, даже самымъ прогрессивнымъ изъ виговъ, ужь очень необычными. Дѣло въ томъ, что въ то время единственною областью государственной дѣятельности, надъ которой парламентъ не имѣлъ, да и не считалъ особенно нужнымъ имѣть, правильнаго и постояннаго контроля, была область иностранныхъ сношеній, дипломатіи. Въ этой области англичане того времени, какъ бы забывая о позорныхъ договорахъ Карла съ Людовикомъ, допускали единоличную волю короля и самъ Вильгельмъ считалъ такое право короля необходимою прерогативой короны,-- необходимою не только въ теоріи, но и на практикѣ, для болѣе удобнаго проведенія своихъ широкихъ плановъ общеевропейской Политики. Возможно, что Локкъ, бывшій сподвижникомъ Шефтсбюри въ его борьбѣ съ королевскимъ произволомъ, пережившій время позора и униженія Англіи, которымъ она подвергалась именно въ силу такой не контролируемой и не оспариваемой (иначе, какъ въ рѣдкихъ случаяхъ) парламентомъ прерогативы короля, имѣлъ другіе взгляды на этотъ вопросъ, чѣмъ всѣ его современники и самъ Вильгельмъ, или даже такіе прогресивные виги, какъ его другъ Сомерсъ. Онъ, правда, не имѣлъ никакого недовѣрія лично къ Вильгельму,-- для него король былъ образцомъ конституціоннаго монарха,-- и позже, въ 1702 году, незадолго до смерти Вильгельма, писалъ своему родственнику, Петру Вингу, что лондонское Сити и всѣ графства Англіи должны (послѣ тронной рѣчи короля при объявленіи войны Франціи) "соединиться сердцами и поднести его величеству благодарственный адресъ за то, что онъ такъ заботится о нихъ"; и, все-таки, Локкъ могъ полагать, что вступить на службу при условіи полной парламентской безконтрольности было бы не совсѣмъ согласно съ его основными политическими убѣжденіями. Локкъ былъ человѣкъ цѣльный и убѣжденный и, несмотря на всю свою склонность къ компромиссамъ, никогда не поступался своими основными убѣжденіями. Еще въ то время, когда онъ жилъ въ Голландіи и ему угрожала опасность со стороны англійскаго правительства, а, можетъ быть, и выдача, его друзья, квакеръ Пеннъ и графъ Пемброкъ, хлопотали у Іакова И о помилованіи Локка; Пемброкъ писалъ ему, что король велѣлъ извѣстить его, Локка, что тотъ можетъ возвратиться въ Англію. "Я сказалъ ему,-- писалъ Пемброкъ,-- что я уговорю васъ поцѣловать его руку, и онъ вполнѣ удовольствовался этимъ". Отвѣтъ Локка,-- хотя, конечно, у него могли быть еще и другіе мотивы,-- былъ полонъ благородства и твердости. Онъ отвѣтилъ, что "такъ какъ онъ невиновенъ въ какомъ-либо преступленіи, то и не нуждается въ прощеніи". Что наша догадка (странно, что ни одинъ изъ біографовъ Локка не остановился на такомъ предположеніи) о причинахъ отказа Ловка вступить на дипломатическое поприще не совсѣмъ неосновательна, до нѣкоторой степени видно изъ заключенія его письма въ Мордаунту. "Если я могу чѣмъ-нибудь служить его величеству,-- писалъ онъ,-- такъ это своими незначительными знаніями конституціи своей родины, характера моихъ земляковъ и сущности ихъ партій, потому я полагаю, что я былъ бы болѣе полезенъ дома, хотя и понимаю, что такая должность за границей была бы для меня лично выгоднѣе, если бы только она не была вредна для моего здоровья".

Послѣ отказа принять предложеніе короля Локкъ получилъ назначеніе на должность "Commissioner of Appeals" (т.-е. члена коммиссіи, разсматривающей подаваемыя палатѣ общинъ частными лицами заявленія и петиціи),-- должность съ незначительнымъ содержаніемъ, но не обременяющая работой.

Вскорѣ послѣ своего возвращенія въ Англію Локкъ поселился въ 20 миляхъ отъ Лондона, въ графствѣ Эссексъ въ Отсѣ, помѣстьи своего друга лэди Мэшемъ. Эта семья сдѣлалась для Ловка совсѣмъ родною, онъ прожилъ въ ней до конца жизни. Но въ своемъ сельскомъ уединеніи Локкъ ее разрывалъ связей съ политическими и учеными сферами; онъ велъ дѣятельно переписку съ такими учеными, какъ Ньютонъ, Бойль, Молинё и друг., съ такими политическими дѣятелями, какъ Сомерсъ, о которомъ Горацій Вальполь писалъ, какъ "объ одномъ изъ тѣхъ божественныхъ людей, которые подобно церкви во дворцѣ остаются чистыми, хотя вокругъ нихъ свирѣпствуютъ тиранія, подкупность и безуміе", какъ Карлъ Монтэгю, впослѣдствіи лордъ Галифаксъ, замѣчательнѣйшій изъ современныхъ Локку финансистовъ Англіи, и друг. Онъ часто пріѣзжалъ въ Лондонъ и жилъ тамъ по дѣламъ и служебнымъ обязанностямъ, которыя убѣдилъ его принять на себя король и виги, часто руководившіеся совѣтами Локка. Вообще онъ игралъ очень видную роль въ общественной жизни Англіи до самой смерти Вильгельма, котораго пережилъ только на два года. Весной 1695 года онъ, кажется, игралъ самую видную роль въ проведеніи мѣры, въ то время сдѣлавшейся было яблокомъ раздора между двумя палатами, въ дѣлѣ отмѣны закона о печати (Licensing Act). Англійская пресса раньше не была совершенно свободна и актъ Карла II, бывшій еще въ то время въ силѣ, былъ особенно суровъ. Палата общинъ, когда ей въ сессію 1695 года предложили возобновить нѣкоторые временные статуты, рѣшила отмѣнить этотъ актъ. Палата лордовъ не согласилась и снова внесла его въ книгу статутовъ, палата общинъ не приняла подобной поправки и дѣло дошло до конференціи, въ которой представителемъ общинъ явился другъ Локка, Клеркъ. Документъ, представленный имъ конференціи, приписывается, и не безъ основанія, Локку. Аргументы этого важнаго доклада существенно-практическіе, входящіе въ детали и указывающіе на финансовыя и всякія другія неудобства акта. Подобные аргументы, какъ замѣчаетъ Маколей, были "особенно приспособленными къ пониманію парламентскаго большинства" и, благодаря имъ, удалось добиться того, чего не добился Мильтонъ своимъ замѣчательнымъ произведеніемъ: Areopagitica,-- рѣшенія палатъ, "исторія котораго," по словамъ Маколея,-- весьма несовершенно можетъ быть прослѣжена въ журналахъ парламента, хотя сдѣлала для свободы и цивилизаціи больше, чѣмъ Великая Хартія и билль о правахъ". Изъ этого доклада, лорда Книга, напечатаннаго въ Локка, видно, что монополія "Company of Stationers" была столь невыносимымъ игомъ, что книги, напечатанныя въ Лондонѣ, покупались дешевле въ Амстердамѣ, чѣмъ въ Чёрчъ-Ярдѣ св. Павла. Книжная торговля Англіи была почти уничтожена.

Едва былъ порѣшенъ этотъ вопросъ, какъ Локку пришлось оказать полезное вліяніе на законодательную дѣятельность Англіи по вопросу, возбуждавшему въ немъ особенный интересъ и о которомъ онъ писалъ еще раньше. Въ 1692 году онъ издалъ анонимное сочиненіе подъ заглавіемъ: Письмо къ члену парламента о нѣкоторыхъ соображеніяхъ по поводу пониженія процента и поднятія цѣнности монеты. Членъ парламента, къ которому писалъ Локкъ, былъ никто иной, какъ Сомерсъ. Письмо составляетъ извлеченіе изъ старыхъ рукописей Локка, написанныхъ еще около 1672 года, когда государственное казначейство было закрыто и платежи кредиторамъ государства пріостановлены на годъ. Эта несчастная мѣра, бывшая причиной множества банкротствъ и разорившая лондонское Купечество, была принята въ то время, когда старый патронъ Локка, Шефтсбюри, былъ канцлеромъ казначейства, но вина ея принятія падала на Клиффорда, одного изъ ненавистнѣйшихъ министровъ Карла II. Локку теперь пришлось вернуться къ этому вопросу уже по другому поводу. Дѣло въ томъ, что въ Англіи въ то время были два сорта серебряной монеты: одна безъ пунктированныхъ краевъ, а другая такъ называемая "milled", съ пунктированнымя краями. Форма первой изъ монетъ была не совсѣмъ круглая, а неправильная, такъ что она обрѣзывалась и портилась; естественно, что вторая монета, т.-е. "milled", переливалась и увозилась за границу и на рынкѣ оставалась только первая, легковѣсная и испорченная монета. Въ Оксфордѣ, наприм., 100 ф. ст. монетой, которая должна бы была вѣсить 400 унцій, вѣсили только 116 унцій. Понятно, какія затрудненія происходили благодаря такому положенію денежнаго рынка для торговли и вообще для всѣхъ сдѣлокъ. Въ апрѣлѣ 1694 г., вскорѣ послѣ учрежденія англійскаго банка (въ этомъ учрежденіи Локкъ тоже принималъ нѣкоторое участіе), Карлъ Монтегю получилъ постъ канцлера казначейства; по случаю отъѣзда короля на континентъ, два ближайшіе друга Локка, Сомерсъ и графъ Пемброкъ, были назначены въ число семи лордовъ-судей, которые должны были управлять королевствомъ. Эти государственные люди понимали, что въ такомъ дѣлѣ ничего нельзя добиться суровыми карательными мѣрами и что необходимо разумное финансовое законодательство. Они, естественно, обратились за совѣтомъ къ Локку и вызвали его изъ Отся въ Лондонъ. Несмотря на кажущуюся невидность его оффиціальнаго положенія, его роль въ рѣшеніи этого вопроса была одною изъ самыхъ важныхъ, если не главною. Дѣло шло, главнымъ образомъ, объ устраненіи предложенія Лаундеса, секретаря казначейства, которому было поручено собраніе статистическихъ свѣдѣній о положеніи денежнаго рынка и предложившаго пониженіе цѣнности монеты на 1/4. Локкъ, а съ нимъ Монтегю и Сомерсъ понимали, что принять такое предложеніе значатъ просто ограбить владѣльцевъ монеты и сдѣлать то же самое, за что государство вѣшало поддѣлывателей монеты. Локкъ, вернувшись въ Отсъ, написалъ, по порученію Сомерса, возраженіе Лаундесу. Этотъ памфлетъ озаглавленъ: Добавочныя соображенія о возвышеніи цѣнности монеты, и въ болѣе простой и краткой формѣ повторялъ аргументы прежняго памфлета, написаннаго тоже для руководства лордовъ-судей подъ заглавіемъ: Нѣкоторыя замѣчанія объ ассигнаціяхъ (Printed Paper). Не желая вдаваться въ утомительныя для читателя подробности, замѣчу, что въ своихъ экономическихъ сочиненіяхъ Локкъ значительно уступалъ по ясности взглядовъ произведеніямъ другихъ предшественниковъ Смита: Вильяма Петти и Дудлея Норта, хотя и взгляды Локка для своего времени были довольно новы и повліяли благотворно на экономическое законодательство Англіи. Въ то время, какъ Локкъ издавалъ свои памфлеты, Монтегю, съ одобренія комитета палаты, внесъ въ парламентъ свои резолюціи и несомнѣнно, что въ составленіи ихъ помогалъ Локкъ. Резолюціи были приняты только въ слѣдующей сессіи 1696 года и слѣдуетъ думать, что вліяніе памфлетовъ Локка много помогло ихъ принятію.

Въ томъ же году Локкъ при министерствѣ, руководителемъ котораго былъ его другъ Сомерсъ, получилъ назначеніе одного изъ членовъ учрежденнаго тогда "совѣта торговли и плантацій". Обязанности этого совѣта были очень разнообразны: онъ былъ и комитетомъ торговли, и комитетомъ призрѣнія бѣдныхъ (Poor Law Board), и министерствомъ колоній. Членамъ его поручалось изслѣдованіе общаго состоянія торговли въ странѣ: имъ поручалось "сообразить, какими средствами можно улучшить уже существующія въ королевствѣ полезныя и выгодныя промышленныя предпріятія и какъ ввести новыя". Они были обязаны также "сообразить, какимъ образомъ дать работу и занятіе бѣднымъ, сдѣлать ихъ полезными для общества, и этимъ путемъ облегчить тяготы вашихъ подданныхъ". Наконецъ, они должны узнавать о состояніи "плантацій", какъ назывались тогда колоніи, не только относительно ихъ торговли, но и относительно администраціи и устройства суда и изобрѣсти средства сдѣлать ихъ болѣе полезными для метрополіи, особенно относительно доставки ими кораблестроительныхъ матеріаловъ. Работы было много и Локкъ работалъ, несмотря на свой преклонный возрастъ, очень усердно; лѣтомъ и осенью онъ жилъ въ Лондонѣ и каждодневно посѣщалъ засѣданія комитета, и даже тогда, когда онъ жилъ въ Отсто, онъ постоянно посылалъ въ комитетъ доклады. Только слабое состояніе здоровья заставило его отказаться въ 1700 году отъ этой должности. Нѣкоторые изъ докладовъ Локка сохранились; они довольно любопытны, особенно доклады о введеніи въ Ирландіи льнянаго ткачества и о реформѣ законодательства о бѣдныхъ.

Для полноты нашего очерка слѣдуетъ упомянуть еще объ одномъ произведеніи Локка, изданномъ въ 1693 году, хотя, по недостатку мѣста, о немъ мы можемъ сказать только нѣсколько словъ. Еще во время своего пребыванія въ Голландіи Локкъ переписывался съ Кларкомъ о воспитаніи "го дѣтей; по просьбѣ друзей и въ особенности Молинё, онъ обработалъ эти письма и издалъ ихъ подъ заглавіемъ: Нѣкоторыя мысли о воспитаніи (переведены на русскій языкъ). Въ связи съ этимъ сочиненіемъ упомянемъ и "небольшомъ трактатѣ -- Conduct of the Understanding, долженствующемъ по его плану составлять добавочную главу его знаменитаго Опыта. Этотъ томикъ долженъ былъ до нѣкоторой степени замѣнять обычные учебники логики. Авторъ, какъ и въ другихъ своихъ сочиненіяхъ, не придаетъ особеннаго значенія правиламъ и полагаетъ, что люди дѣлаются добродѣтельными и разумными практикой и привычкой. Онъ вездѣ стоитъ за то, что можно назвать опытнымъ или нагляднымъ воспитаніемъ. Въ своемъ трактатѣ о воспитаніи Локкъ сильно нападаетъ на тогдашнее университетское образованіе, на неразумный классицизмъ и, подобно Мильтону, признаетъ положенія Коменскаго и думаетъ, что при посредствѣ новыхъ методовъ образованія путь къ знанію можетъ быть сдѣланъ краткимъ и легкимъ, и что все необходимое можетъ быть изучено въ теченіе немногихъ лѣтъ, проведенныхъ въ школѣ и университетѣ. Локкъ составилъ громадную образовательную программу ( изъ которой, кстати замѣтить, совершенно исключается греческій языкъ) и думаетъ, что изучить все въ ней перечисленное можно до 22-хъ лѣтняго возраста. Несомнѣнно, что идеи Локка, посредственно или непосредственно, отравились въ сочиненіи его знаменитаго послѣдователя въ этомъ вопросѣ, въ Эмилѣ Руссо. Одно обстоятельство, какъ справедливо указываетъ Морлей, отличаетъ, однако, Эмиля отъ всѣхъ предшествующихъ ему сочиненій по вопросу о воспитаніи. Руссо не ограничивается вопросомъ о воспитаніи дѣтей богатыхъ родителей, какъ ограничивается Локкъ, и ставитъ вопросъ о воспитаніи не ученаго и джентльмена, а просто человѣка.

Послѣдніе четыре года своей жизни Локкъ провелъ въ тихомъ уединеніи въ Отсѣ, окруженный любящею его дружескою семьей и сохраняя до конца свои отношенія съ литературными и политическими сферами. Онъ тихо скончался 28 октября 1704 года; прахъ его покоится на кладбищѣ приходской церкви Гайлаверъ. Написанная имъ самимъ латинская эпитафія гласитъ, что онъ прожилъ свою жизнь, довольный своею неизвѣстностью. "Его смерть,-- разсказываетъ намъ его другъ леди Машемъ,-- была подобна всей его жизни, она была смертью набожнаго, естественнаго, простаго, лишеннаго всякой аффектаціи человѣка; я полагаю, что міръ никогда не видалъ такого замѣчательнаго по своей разсудительности и религіозности человѣка, какимъ былъ онъ и при жизни, и при смерти".

"Какъ ни великъ долгъ, которымъ философія обязана Опыту Локка,-- говоритъ проф. Фоулеръ,-- конституціонная теорія -- его трактатамъ о правительствѣ, свобода религіознаго мышленія -- его письмамъ о вѣротерпимости, можно поставить вопросъ, не было ли все человѣчество еще болѣе обязано ему за то участіе, которое онъ принималъ въ практическихъ реформахъ? Несомнѣнно, было бы слишкомъ смѣло утверждать, что безъ его иниціативы или помощи денежное обращеніе въ Англіи не было бы улучшено, монополія Stationers' Company уничтожена или оковы акта о прессѣ (Licensing Act) разбиты. Но можно сказать, что если бы не его проницательность, не его неутомимыя усилія, эти мѣры были бы отложены надолго или проведены съ такою массой исключеній и изъятій, что онѣ потеряли бы половину своего значенія. Въ недавно прошлое время было принято говорить презрительно о писателяхъ и государственныхъ людяхъ временъ Вильгельма, и даже теперь имъ рѣдко отдаютъ полную справедливость. Поклонниковъ мистической философіи и романтической политики можно попросить указать, гдѣ ихъ герои, въ теоріи или на практикѣ, сдѣлали то, что сдѣлали ясный разумъ и простой, прямой, практическій здравый смыслъ людей, вродѣ Галифакса, Сомерса и Локка?"

Локкъ былъ, дѣйствительно, и въ теоріи, и въ практикѣ истиннымъ представителемъ здраваго смысла и, притомъ, онъ былъ неизломанною, дѣльною натурой, натурой высѣченною, какъ говорится, изъ одного куска. Несомнѣнно, это свойство его ума и характера придаетъ ему особенное величіе, и это величіе онъ заимствовалъ у времени, бывшаго эпохой практическаго осуществленія великихъ идей и у среднихъ классовъ, бывшихъ тогда носителями прогрессивныхъ идей, и истиннымъ представителемъ которыхъ онъ являлся и въ философіи, и въ общественной дѣятельности.

П. Н.

"Русская Мысль", кн.IV, 1892