Книговод

Шерлок Холмс в Сибири

Дудоров-Орловец Петр Петрович


П.Никитин, П.Орловец

(Петр Петрович Дудоров)

Шерлок Холмс в Сибири

   Первое издание: Похождения Шерлока Холмса в Сибири. / П. Орловец. - Москва : тип. Вильде, [1909]. - 288 с.; 19 см.
  

Золото "Братского прииска"

I

   Этот случай, характеризующий необыкновенную наблюдательность Шерлока Холмса, случился лет за десять до столь несчастной для России русско-японской войны.
   Побывав во всех крупных центрах Европейской России, Шерлок Холмс вздумал посетить русские владения в Азии, куда его тянуло с давних пор.
   Признаюсь, и для меня Сибирь представлялась донельзя интересной страной.
   У нас, в Англии, про нее ходили целые легенды и масса самых необыкновенных рассказов.
   Поэтому не удивительно, что, как только Холмс намекнул на свое желание прокатиться по Сибири, я не только с радостью согласился сопровождать его, но и всячески стал торопить его с отъездом, опасаясь, чтобы он не передумал или не занялся новыми делами, которые сыпались на него в России со всех сторон.
   Шерлок Холмс прекрасно понимал меня и добродушно посмеивался над моим нетерпением, но все же моя торопливость подействовала на него.
   Отказавшись от нескольких выгодных, но малоинтересных дел, за которые его просили взяться, он закупил необходимые для долгого путешествия вещи и стал готовиться к поездке.
   И когда, наконец, сибирский поезд прямого сообщения отошел от дебаркадера московского вокзала, я вздохнул радостно, видя, что мое давнее желание наконец сбылось.
   Незаметно промелькнула Волга, остались позади степи Уфимской губернии, несколько часов полюбовались мы роскошными видами Урала, и поезд покатил по необъятной Сибири.
   Вопреки нашим ожиданиям, мы не встречали нигде по пути ни белых медведей, ни одичалых народов, про которых французские туристы писали, что они пожирают своих соплеменников и даже собственных детей.
   Страна была как страна, только страшно безалаберная, очень мало заселенная, покрытая местами непроходимой тайгой, не знавшей границ и уходившей до самого Ледовитого океана.
   Но что было удивительней всего, так это то, что крестьяне Сибири казались нам менее забитыми, более богатыми и более самолюбивыми, чем в средней России.
   В смысле образования сибиряки тоже значительно опередили своих соотечественников центральных губерний Европейской России. Холмс объяснял это тем, что русское правительство, в продолжение целого столетия, заполняло Сибирь исключительно ссыльными элементами. Смесь политических ссыльных с уголовными и казаками, переселенными сюда еще графом Муравьевым, создала особый народ.
   Интеллигентность политических ссыльных, вместе с изобретательностью и предприимчивостью бывших уголовных преступников и свободолюбием казачества, путем браков переданная потомству по наследству, создали в Сибири совершенно особый народ, далеко опередивший народ центральных губерний. А малое количество и отдаленность чиновников сделало этот народ из забитого и униженного -- гордым и независимым, способным постоять за себя.
   Эти качества сибиряков как нельзя лучше сказались во время последовавшей вскоре японской войны, в которой пальма первенства бесспорно пришлась на долю сибирских войск.
   В описываемое время великая сибирская железная дорога еще не была готова.
   Поезда ходили лишь до станции Зима, откуда путешественникам предоставлялось трястись на перекладных до Сретенска, а дальше на пароходе по Амуру.
   До станции Зима мы ехали около восьми суток.
   До Иркутска оставалось более двухсот верст, и мы еле добрались до этого города, изломав себе все бока и чуть не сломав шеи в проклятых почтовых возках.
   Приехав в Иркутск, мы решили отдохнуть.
   Этот город, находящийся вблизи многочисленных золотых приисков, интересовал нас, и мы хотели ближе познакомиться в нем с сибирской жизнью.
   Номер был нанят, и мы расположились в нем по-домашнему.
   Вскоре случай помог нам поближе ознакомиться с жизнью золотых приисков.

II

   Шерлок Холмс и я давно отбросили мысль путешествовать инкогнито. А так как русский народ очень любопытен, то недостатка в зеваках у нас не было.
   Слава Шерлока Холмса успела проникнуть в Сибирь, и куда бы мы ни приезжали, нас всюду встречали любопытные.
   Были даже такие, которые приглашали нас ни с того ни с сего на обед, вероятно, для того, чтобы посмотреть, как ест английский сыщик.
   Потому не удивительно, что, сидя однажды в номере своей гостиницы, мы услышали стук в дверь.
   На наше приглашение войти в комнату вошел здоровенный детина с сизо-багровым носом, одетый очень прилично.
   -- Однако прошу извинения, что, так сказать, нарушил и прочее! -- выпалил он густым басом, прибавляя, по привычке сибиряков, каждую минуту к речи слово "однако".
   -- Чем могу служить? -- спросил Холмс.
   -- Однако сделайте уж божескую милость, помогите! -- заговорил снова пришедший. -- Я -- один из хозяев так называемого "Братского" золотого прииска и явился к вам однако за помощью...
   -- Садитесь, пожалуйста, -- пригласил его Шерлок Холмс. -- У меня время свободное, и вам незачем торопиться.
   -- Однако спасибо! -- поклонился золотопромышленник.
   Он погладил бороду, провел рукой по волосам и, сев на стул, заговорил:
   -- Фамилия моя однако -- Хромых. Двое братьев нас однако: я и Сергей. Меня зовут Петр Харитонович. Поэтому и прииск наш называется "Братским". Прииск хоть и далеко отсюда, однако дорога до него сносная, добыча золотого песку хорошая, а оборудование прииска почти совершенное. Все было бы хорошо, если бы не воровали золото. Однако это воровство развилось так сильно и ведется настолько систематически, что, благодаря ему, мы еле-еле сводим концы с концами. Наши шпионы уверяют нас, что главную массу золота ворует и вывозит наш же управляющий, некий Зиновий Андреевич Сельцов, но мы не можем поверить этому. Два раза, сбитые с толку подобными показаниями, мы обыскивали его в дороге, когда он уезжал с прииска, но ни разу не находили у него ни крупинки золота. Однако положение наше неважное, и мы бы очень просили вас заняться нашим делом. Мы готовы заплатить вам треть стоимости краденого золота, лишь бы узнать способ, каким производится воровство...
   Он умолк и просительно взглянул на Шерлока Холмса.
   -- Далеко ли отсюда "Братский прииск"? -- спросил Холмс.
   -- Сто десять верст, -- ответил приискатель.
   -- А сколько дорог ведет к нему?
   -- Однако одна.
   -- Найдется ли для нас там помещение?
   -- Однако как не найтись!
   -- Прекрасно! -- проговорил Шерлок Холмс. -- Я берусь за ваше дело, хотя сознаюсь, что делаю это больше ради того, чтобы побывать на прииске и ознакомиться с приисковой жизнью.
   -- Ах, какое спасибо! -- воскликнул приискатель. -- Ну уж, позвольте мне на радостях пригласить нас сегодня отужинать со мною!
   От ужина мы не отказались.
   В нашей же гостинице был заказан кабинет, и мы перешли туда, предварительно переодевшись, к величайшему удивлению господина Хромых.
   За ужином, как водится, разговорились.
   -- Давно ли замечаете вы крупное воровство золота? -- спросил между прочим Холмс.
   -- То-то и дело, что странным кажется то, что начало крупных увозов золота началось три года тому назад, то есть тогда же, когда поступил на прииск новый управляющий.
   -- Хищение золота производится из конторы?
   -- О, нет! -- воскликнул Петр Харитонович. -- Это был бы открытый грабеж, а я однако говорю только про контрабанду.
   -- То есть?
   -- А вот, видите ли, какая штука! Все золото, добываемое на прииске, должно сдаваться в контору. Оно непосредственно поступает туда прямо с промывальной машины, где украсть его невозможно. Но кроме золотого песку, добываемого промывкой земли на машине, существуют еще самородки. Эти куски золота разной величины, иногда до нескольких фунтов весом, попадаются рабочим в то время, когда они работают в разрезе, то есть в канаве, из которой они накидывают золотоносную землю на тачки, для отвоза в промывальную машину. Эти кусочки золота кидаются в глаза, и рабочие имеют право подымать их руками, но обязаны класть в особые кружки, поставленные тут же. За эти самородки они получают премию по два рубля пятьдесят копеек за золотник. Но несмотря на самый бдительный досмотр смотрителей разреза, они умудряются однако воровать часть самородков для того, чтобы обменивать их потом на спирт у спиртоносов. Номинальная цена золота -- пять с полтиной золотник. Лица, ворующие таким способом золото, строго преследуются приисковой администрацией, и если при обысках у них найдут золото, -- оно конфискуется. Наши шпионы утверждают, что сам управляющий скупает краденое таким способом золото и сам вывозит его с прииска. Он его выменивает рабочим на спирт, конфекты и другие запрещенные вещи.
   -- А как часто уезжает ваш управляющий с прииска? -- спросил Холмс.
   -- Только один раз, именно по окончании работ, -- ответил Хромых.
   -- В какое время года?
   -- Поздней осенью, вот как сейчас.
   -- Значит, он скоро поедет?
   -- Однако да.
   -- Были ли на него доносы и в этом году?
   -- Быть-то были, да я опять-таки думаю, что на него указывают для отвода глаз. Нам доносили, что в этом сезоне он скупил пуд пять фунтов золота, а так как наше золото очень хорошего качества и ценится казною в девятнадцать тысяч шестьсот рублей пуд, то выходит, что он должен вывезти на двадцать две тысячи рублей. Нам думается, что золото скупает и вывозит кто-нибудь другой, смотритель какого-нибудь разреза, а нам отводят глаза Сельцовым.
   -- Весьма возможно! -- задумчиво произнес Шерлок Холмс, наливая себе в фужер шампанского.

III

   Далеко за полночь мы разошлись по домам. На прииск решено было выехать через два дня. Эти дни мы употребили на прогулки и осмотр города.
   В назначенный день нам подали просторную коляску, и вместе с Петром Харитонычем мы выехали на прииск, взяв с собой из гостиницы лишь самые необходимые вещи и оставив остальной багаж на хранение в отеле.
   Сытые, крепкие кони, перепрягаемые через каждые 20--25 верст, живо домчали нас до "Братского прииска". Тут нам отвели помещение в две комнаты рядом с квартирой Петра Харитоныча, и в первый же день мы перезнакомились со всей администрацией.
   Наши настоящие имена и наша профессия были скрыты от окружающих, и мы делали вид, что представляем из себя обыкновенных туристов, путешествующих по Сибири.
   Рано утром мы вставали по звонку, когда вставали все рабочие, ходили в разрез и на машину, старательно изучая и присматриваясь к приисковой жизни.
   В то же время я заметил, что Холмс зорко следит не только за управляющим, но и за другими лицами приисковой администрации.
   Как только работы кончались, Шерлок Холмс выходил из дому и исчезал где-то до поздней ночи.
   Результатом этих прогулок было то, что ни один рабочий прииска не мог посетить никого из администрации без того, чтобы про это посещение не узнал Холмс.
   Однажды вечером Холмс подошел ко мне со словами:
   -- Теперь, дорогой Ватсон, нам пора будет познакомиться и с сыщиками прииска.
   -- А что? Разве вы заметили что-нибудь? -- спросил я.
   -- Есть кое-что, -- ответил он. -- Мне сдается, что Петр Харитонович не совсем прав, говоря, что сыщики указывают ложно на управляющего. Несколько дней подряд я следил за ним, и мне удалось заметить один из его очень ловких маневров.
   -- А именно? -- полюбопытствовал я.
   -- Я заметил, что, наблюдая за ходом работ в главном разрезе, он останавливается подолгу именно в тех участках разреза, где золотой слой богаче. Положим, это вполне нормально, но дело в том, что, стоя около этих участков, он всегда находит причину, чтобы отослать на время куда-нибудь смотрителя этого участка разреза. Конечно, и в этом не было бы ничего удивительного, так как, по понятиям служащих, управляющий больше следит за рабочими, нежели усталый за день смотритель разреза, но... на самом деле выходит иначе. Рабочие воруют из выкидываемой земли самородки настолько ловко, что надсмотрщику достаточно лишь на секунду отвести глаза в сторону, чтобы кусочек золота исчез из-под ног приискателя. А наш милейший управляющий частенько отводит свои глаза. И потом... поздно вечером его частенько посещают двое рабочих, которых, как я заметил, он всегда ставит на лучших участках.

IV

   В этот же вечер мы зашли к Петру Харитоновичу.
   -- Могу ли я видеть вашу так называемую сыскную полицию? -- с улыбкой спросил его Холмс.
   -- Конечно, -- ответил тот. -- Прикажете позвать их сюда? -- спросил Хромых.
   -- А много ли их?
   -- Штат невелик -- всего двое.
   -- В таком случае я жду их, -- кивнул головой Холмс.
   Хозяин вышел и через двадцать минут возвратился в сопровождении двух обыкновенных приисковых рабочих.
   Попросив хозяина выйти, так как Холмсу хотелось остаться лишь со мною и сыщиками, он приступил к расспросам.
   Из слов этих двух людей Холмс узнал, что управляющий скупает золото лишь у двух рабочих, которые в свою очередь скупают краденое золото у всех остальных, меняя его на спирт, получаемый от управляющего. Однако делается это так осторожно, что подкопаться с прямыми уликами под управляющего нельзя никак. О количестве сбываемого рабочими краденого золота можно догадываться лишь по числу пьяных. Сначала думали, что золото сбывается спиртоносам, но потом выяснилось, что вблизи прииска нет ни одного спиртоноса, а между тем рабочие чаще бывают пьяными, чем на других приисках.
   Дальнейшие исследования привели к тому, что по всей видимости краденое золото собирали двое из рабочих, но делалось это так ловко, что об этом можно было лишь догадываться по тому обращению, слегка заискивающему, с каким остальные рабочие относились к этим двум. Заметить же, как они принимали золото и заменяли его спиртом, не представлялось никакой возможности.
   Поэтому-то против них и не могло быть прямых улик.
   Несколько повальных обысков не привели ни к каким результатам.
   Между тем было замечено, что эти двое рабочих находятся в фаворе у управляющего и часто посещают его.
   Управляющий же и не думал скрывать своего пристрастия, объясняя его тем, что названные рабочие ведут себя хорошо, работают лучше всех, не пьют и имеют хорошее влияние на остальных, умело улаживают разного рода мелкие столкновения между рабочей массой и администрацией, без которых не обходится обыкновенно ни один сезон тяжелой приисковой жизни.
   Холмс с глубоким вниманием слушал даваемые объяснения.
   -- Вы говорите, что по количеству пьяных и истребляемого спирта можно судить о приблизительном количестве сбытого ворованного спирта? -- спросил он, дослушав рассказ до конца.
   -- Да, -- ответил один из сыщиков. -- Мы ведем строгую запись.
   -- Почему же администрация не насядет с допросом на тех, кто чаще всех бывает пьян?
   Сыщики переглянулись с усмешкой.
   -- Приисковый рабочий скорее даст себя повесить, нежели выдаст источник, откуда он достает запрещенный напиток, -- ответил один из них.
   -- Прекрасно, -- произнес Холмс. -- А сколько, по вашему предположению, ворованного золота должно было скопиться у управляющего?
   -- По нашему подсчету, по сегодняшний день, у него должно быть приблизительно пуд восемь фунтов. Но, вероятно, у него найдется немного больше, так как за каждой бутылкой спирта уследить невозможно.
   -- Когда уезжает Сельцов?
   -- Через три дня. Завтра прекращаются работы на прииске и отправляется караван с добытым золотом, а Сельцов задержится на два дня для окончания отчетности и выдачи рабочим их книжек.
   На этом разговор наш окончился.

V

   Выйдя от Петра Харитоновича, мы прошли к себе на квартиру. Шерлок Холмс долго ходил молча взад и вперед по комнате, погруженный в свои мысли.
   -- Нет, он не доверит такого количества золота другому, -- произнес он наконец, останавливаясь у окна. -- Он одинокий, близких людей с ним нет, и он теперь или позже должен вывезти свое сокровище им. Вопрос лишь в том: повезет ли он его теперь с собою или запрячет для того, чтобы приехать за ним позже.
   -- Я думаю, что последнее вернее, -- согласился я.
   -- Это зависит от того, насколько он осторожен. Вор всегда чувствует, что за ним следят, -- ответил Холмс. -- И я даю голову на отсечение, что Сельцов сознает, что за ним есть надзор, тем более что он уже подвергался обыскам. Только он слишком надеется на свою ловкость. Если это так, то он постарается захватить золото с собой теперь же, так как прекрасно сознает, что проследить его вторую поездку не так трудно. Кроме того, поездка на прииск после работ возбудит подозрение, а скрыть ее невозможно, так как, несмотря на прекращение работ, на прииске остаются люди, которые во время безделья скорее заметят каждого прибывшего, нежели среди разгара и сутолоки сезона.
   С этим выводом я не мог не согласиться.
   С этого часа мы стали терпеливо ждать.
   День и ночь мы по очереди сторожили Сельцова, не спуская с него глаз, от которых он скрывался лишь тогда, когда запирался у себя в квартире.
   На следующий день с прииска уехал караван с золотом и хозяин.
   Перед отъездом он открыл приисковому уряднику наше инкогнито, попросив его действовать с нами и оказывать Холмсу всяческое содействие.
   Прошел еще день.
   В доме управляющего шли приготовления к отъезду.
   К подъезду его квартиры был подан его собственный просторный возок с кожаным фордеком, в который постепенно выносились его вещи.
   -- Нам надо сделать вид, что мы уезжаем, -- сказал под вечер Шерлок Холмс.
   Он долго о чем-то совещался с урядником.
   Мы зашли к управляющему, поблагодарили его за гостеприимство и заявили, что сегодня покидаем прииск.
   -- Мы могли бы поехать вместе? -- предложил управляющий.
   -- О, нет, благодарю вас! -- ответил Холмс. -- Я и то не могу себе простить, что задержался на сегодняшний день.
   Едва уловимая усмешка скользнула по губам управляющего.
   Выйдя от него, мы тотчас же приказали заложить экипаж и через два часа уже выехали с прииска вместе с урядником.
   Но лишь только мы отъехали от прииска восемь или десять верст, как Холмс приказал кучеру свернуть по первому попавшемуся проселку в сторону, и через четверть часа мы углубились в густую тайгу.
   -- Пусть он проедет вперед! -- пояснил Холмс. -- Нападение сзади всегда бывает удачнее. Мы нагрянем на него в тот момент, когда ему будут перепрягать лошадей на первой станции, и вряд ли самый обыкновенный обыск, произведенный с вниманием, не даст должного результата.
   Раскинувши войлока и закутавшись в теплые одеяла, мы переночевали эту ночь в лесу и встали с рассветом.
   Солнце, вероятно, уже взошло, но под угрюмой тенью тайги было еще почти темно.

VI

   Наш бивуак, очень похожий на разбойничью засаду, находился всего в двухстах или трехстах шагах от большой дороги.
   Поэтому среди гробовой тишины тайги до нас долетали малейшие звуки, не говоря уже о грохоте колес или топоте лошадиных копыт. Оставив лошадей в лесу, мы трое пробрались поближе к дороге и засели в густом кустарнике, так что могли видеть все, что происходит на проезжем тракте.
   До часу дня все было тихо.
   Но вот, наконец, мое ухо различило какие-то отдаленные звуки.
   Взглянув на Холмса, я увидел, что он насторожился. Звуки постепенно росли и расширялись, пока, наконец, не послышался ясно грохот мчавшегося экипажа и топот копыт.
   Через несколько минут мимо нас промчалась тройка.
   На облучке сидел кучер, в кибитке управляющий.
   Развалившись в беспечной, равнодушной позе, он, казалось, дремал, облокотившись спиной на задок.
   В нашу сторону он даже не взглянул.
   Судя по его внешнему виду, никогда нельзя было бы сказать, что совесть его чем-нибудь запятнана.
   Лишь только его коляска отъехала по нашему расчету версты на две, как Шерлок Холмс кинулся к нашему экипажу, сделав нам знак следовать за собой.
   Вскочив в экипаж, мы помчались что есть духу за исчезнувшим управляющим, боясь опоздать на станцию, на которой он должен был перепрягать лошадей.
   Версты мелькали за верстами.
   Наша тройка описала крутой полукруг, и из-за леса показались постройки станции.
   С ужасом заметили мы, что тройка управляющего уже кончает перепряжку.
   Еще минута, и он исчез бы снова из виду, но как раз в тот момент, когда его ямщик влез на облучок, наша тройка остановилась вся взмыленная рядом с его возком.
   -- Господин управляющий, я позволю себе задержать вас на минутку! -- произнес, подходя к нему, урядник.
   -- В чем дело? -- удивленно спросил тот. И обратившись к нам, весело воскликнул:
   -- Вот уж никак не думал, что обгоню вас! Где же это вы застряли? Неужели в тайге?
   -- Да, мы слегка увлеклись охотой, -- ответил Холмс.
   -- И хорошо сделали. По крайней мере, урядник выполнит свое поручение.
   Эта фраза была сказана с очевидным намерением уязвить нас. В глазах управляющего снова блеснул злорадный огонек.
   -- Ну-с, я вас слушаю! -- произнес он, обращаясь к уряднику.
   -- Позвольте вас обыскать!
   -- Меня? -- расхохотался управляющий. -- Неужели вы все еще думаете, что я увожу с собой хозяйское золото. Впрочем...
   Он пожал плечами и договорил:
   -- Законы тайги грубы, и раз кто попал в нее, должен мириться с ними. Делайте свое дело, господин урядник! Я к вашим услугам! -- Вместе с урядником они вошли в станционный дом.
   -- О, какая каналья! -- весело воскликнул Шерлок Холмс. -- Готов голову дать на отсечение, что он уже давно догадался, кто мы такие! Ведь он прямо-таки смеется мне в глаза!
   -- Да, я заметил это также! -- подтвердил я.
   И словно в подтверждение слов Холмса, управляющий вдруг выскочил из станционного дома.
   -- Что же, господа, вы не идете? Я думаю, что вам больше незачем ломать комедию и скрывать свое настоящее звание! Пожалуйте, господа сыщики! -- крикнул он нам.
   -- Когда так, то, конечно, нам не имеет смысла скрываться! -- ответил, улыбаясь, Холмс. -- Пойдемте-ка, Ватсон.
   Мы вошли в станционный дом и приступили к обыску.
   Но... у Сельцова не было решительно ничего, кроме пустого драпового пальто на вате и костюма, в боковых карманах которого оказался лишь бумажник и кое-какие письма.
   Из комнаты мы перешли во двор.
   Вся кибитка, чемодан и узлы были обшарены нами так, что не осталось неосмотренным ни одно перышко.
   Но... все наши старания не привели ни к чему.
   Золота не было нигде.
   Отозвав меня в сторону, Холмс тихо проговорил:
   -- Еще одно место осталось недосмотренным, дорогой Ватсон.
   -- А именно?
   -- Весьма возможно, что золото скрыто в осях, оглоблях или каких-нибудь частях кузова. Но скрыто оно настолько искусно, что заметить это по наружному осмотру -- решительно невозможно. Надо как-нибудь лишить его кибитки и тогда посмотреть: как он отнесется к этому.
   -- Я думаю, что это не так трудно сделать! -- заметил я. -- Просто взять и перерубить ему ось и переломать колеса.
   -- Гм... это выйдет слишком грубо, -- ответил Холмс. -- Надо сделать это не так заметно. Я отведу его снова в дом, а урядник пусть распорядится. Пусть он прикажет кучеру поломать возок где-нибудь по дороге.
   Он слегка подумал и добавил: -- Для этой цели можно будет даже подпилить слегка ось.

VII

   Сказав это, он удалился и, подойдя к Сельцову, не сводившему с него насмешливого взора, попросил его снова войти в станционное помещение, оставив урядника со мной.
   Оставшись с блюстителем порядка, я передал ему приказание Шерлока Холмса.
   Кивнув головой в знак согласия, он подозвал к себе кучера Сельцова и стал объяснять ему, что надо сделать.
   С своей стороны я пообещал кучеру пятьдесят рублей наградных, если он сумеет привести тарантас управляющего в совершенно негодное состояние, и объяснил ему, что дело это делается в интересах его хозяев.
   Нечего и говорить про то, что кучер охотно согласился на все.
   -- Недалече есть крутой спуск и на повороте верстовой столб, -- сказал он. -- Ежели на него наехать с маху, то вся бричка рассыпется.
   Достав из чемодана подпилок, я быстро надпилил обе оси.
   Через несколько минут из дому вышли и Холмс с Сельцовым.
   Холмс извинялся за причиненное беспокойство и говорил так искренне, что я и урядник даже вытаращили глаза.
   Казалось, он даже подружился с управляющим.
   Мы все вместе позавтракали, причем была выпита даже бутылка шампанского, и решили ехать до Иркутска вместе.
   Убрав погребцы, мы расселись каждый в свой экипаж и пустились снова в путь.
   Сельцов ехал впереди, мы -- сзади.
   Всю дорогу Шерлок Холмс не спускал глаз с передней тройки.
   Но вот, наконец, начался спуск, про который говорил кучер.
   С самого начала спуска лошади передней тройки зашалили.
   Усилия кучера, видимо, не приводили ни к какому результату.
   Горячие кони вдруг поднялись на дыбы и бешено понеслись под гору.
   С замиранием сердца мы следили за этой картиной.
   Сельцов, видимо, перетрусил не на шутку.
   Он вскочил с сиденья и что есть силы натянул вожжи левой пристяжки и левой стороны коренника.
   Это подействовало.
   Быстрота бега уменьшилась, но все же была сильна.
   Кучер, видимо, растерялся, так как тройка летела прямо на верстовой столб.
   Но не доезжая столба, он, видимо, оправился.
   Тройка описала зигзаг, но хотя лошади и успели избежать опасности, зато экипаж не спасся.
   Раздался страшный треск, и лошади вдруг стали на месте, тогда как кучер кубарем скатился с облучка, а сам Сельцов очутился на лошадиной спине.
   -- Проклятый идиот! -- со злостью ругался он, слезая на землю. -- Ну, счастье мое, что они едут за нами! А то что бы я делал здесь посреди двух станций?!
   Он ходил вокруг возка, сокрушенно покачивая головой.
   Тройка наша остановилась около него, и мы вылезли из тарантаса, выражая Сельцову свое соболезнование.
   -- Да, что уж тут плакать! -- ответил он с досадой. -- Мой возок придется бросить. Уж вы, господа, как-нибудь потеснитесь!
   -- Ну, конечно! -- воскликнул Холмс. -- Но неужели же вы так бросите такой прекрасный возок?
   -- А что с ним делать? -- ответил Сельцов. -- Не на себе же тащить! Кто-нибудь найдет и возьмет себе. Поблагодарит небось!
   Ловушка не удалась.
   Вещи Сельцова были перегружены на наш тарантас, и мы снова двинулись в путь, взяв лишь лошадей и упряжь разломанного экипажа.
   Но ехать впятером, при такой нагрузке, было невозможно.
   -- Я предлагаю идти по очереди пешком, -- сказал Холмс.
   На том и порешили.
   Решено было садиться двум, а двоим идти пешком и каждые пять верст меняться.
   Первыми пошли пешком я и Холмс.
   Пройдя свое расстояние, мы сели на возок, а урядник с Сельцовым пошли пешком.
   Идти было прохладно и легко, так что мы с Холмсом совсем не утомились. Но совсем другое случилось с Сельцовым.
   Сначала он пошел бодро, но пройдя первую версту, весь покрылся потом и покраснел.
   Вторую версту он делал отчаянные усилия, чтобы казаться бодрым, но в конце третьей версты заявил, что идти пешком так долго не может по непривычке и боли в ногах.
   -- Как странно! -- произнес улыбаясь Холмс. -- На прииске вы ходили целый день и не уставали, а тут устали.
   -- Действительно странно! Я и сам этого не понимаю! -- согласился управляющий.
   Насмешливый блеск совершенно исчез из его глаз и заменился выражением тревоги.
   В эту минуту Холмс вдруг крикнул кучеру:
   -- Стой!
   Сельцов едва заметно вздрогнул. Холмс положил руки на плечи Сельцова и холодно произнес:
   -- Ну-с, господин управляющий, вы напрасно смеялись надо мною. Провести Шерлока Холмса не так-то легко. Дайте мне ваше пальто.
   -- Но мне холодно! -- пробормотал управляющий.
   -- В таком случае оно будет снято насильно, -- воскликнул Холмс, кивая уряднику.
   В одну секунду пальто было снято с Сельцова. Взяв пальто за воротник, Холмс с усилием поднял его на вытянутой руке.
   -- Да, теперь я пойман! -- со злобой проворчал Сельцов.
   -- Ничего не понимаю! -- воскликнул я.
   -- О! Я об этом догадался по усталости господина управляющего, -- с улыбкой пояснил Холмс. -- Золото втерто в драп. Шлиховое золото, не скрепленное лигатурой, слишком мягко и великолепно втирается в сукно, в драп и подобные им материи, словно растворяясь в них. Если вы возьмете кусок шлихового золота и начнете его тереть о сукно, то скоро у вас в руке не останется ничего. Превратившись в пыль, оно все уйдет в сукно. Так сделал и этот господин. Он втер золото в драп и потом выжег бы свое пальто. Но... это ему не удалось, и с этой минуты он арестант. Мы снова пустились в путь, со связанным Сельцовым, одетым в другую шубу взамен отобранной, из которой впоследствии было выжжено пуд семь фунтов золота.
  
  

Громилы железных дорог

I

   История с находкой золота, украденного управляющим "Братского прииска", распространилась с быстротой молнии по всей Сибири.
   Имя Шерлока Холмса переходило из уст в уста, и быль, перемешанная с небылицами, превращала его в какого-то сказочного героя.
   Нередко ему приходилось самому выслушивать самые невероятные рассказы про самого себя, которыми нас потчевали пассажиры в поездах, не знавшие наших фамилий.
   Подобные рассказы приводили Холмса в самое веселое состояние и сильно забавляли нас.
   Дело было осенью, через полгода после вывоза из Манчжурии войск, участвовавших в русско-японской войне. Мы ехали в Харбин, желая свернуть оттуда во Владивосток и вернуться назад в Европейскую Россию через Хабаровск, Благовещенск и Стретенск.
   Таким образом мы посетили бы все выдающиеся города Сибири.
   Стоял серенький сентябрьский день, когда наш поезд подошел к станции Байкал.
   Стоянка была долгая, и мы вышли на вокзал с намерением пообедать, да заодно отведать знаменитой байкальской рыбы "омуля", воспеваемой в песнях каторги.
   Мы уже покончили и с омулем, и с отвратительным супом, когда какой-то жандармский офицер сел против нас.
   Взглянув на Холмса, он вдруг наморщил брови, словно что-то припоминая.
   В свою очередь и Шерлок Холмс посмотрел на него и вдруг улыбнулся.
   -- Мы, кажется, узнали друг друга, господин ротмистр, -- произнес он, приподнимая фуражку. -- Я имел честь видеть вас полгода тому назад в московском градоначальстве, куда вас, насколько я помню, вызывали по делу о фальшивых золотых пятирублевках.
   -- Совершенно верно, -- ответил офицер, прикладывая руку к козырьку. -- Я долго не мог узнать вас, но теперь узнаю вас. Ведь вы -- мистер Шерлок Холмс?
   -- Да.
   -- А это ваш товарищ доктор Ватсон?
   Я поклонился.
   Шерлок Холмс не любил стеснять себя в разговоре и в то же время не любил привлекать на себя внимание толпы, которое, конечно, сказалось бы, если б кто-нибудь услышал произнесенное громко имя Шерлока Холмса.
   Поэтому он предложил офицеру переместиться с общего стола за отдельный маленький, стоявший в углу станционного зала.
   Лакей перенес приборы, и мы разместились на новых местах.
   -- Вы переведены сюда из Европейской России? -- спросил Холмс.
   -- Да, четыре месяца тому назад, -- ответил ротмистр.
   -- Если не ошибаюсь, ваша фамилия Звягин?
   -- Совершенно верно.
   -- Ну, и что же, довольны вы новым назначением?
   -- Не особенно.
   -- Скучно?
   -- О, нет. Дело, видите ли, в том, что хищения на железных дорогах, и особенно на сибирских, приняли за последнее время такой грандиозный характер, что положительно ни один отправитель не может быть уверенным в целости груза. Меня командировали для расследования этого дела, но я с ужасом убеждаюсь, что эта работа мне не по плечу.
   -- Неужели? -- усмехнулся Холмс.
   -- Хищений такая масса и все они организованы так искусно, что положительно приходишь в растерянность: за какое из них и с какой стороны взяться.
   -- Зарегистрирована ли у вас стоимость похищенного хотя бы за один месяц?
   -- О, да!
   -- Интересно...
   -- Да вот взять хотя бы июль: казенного груза не дошло до станции Манчжурия и Харбина на сумму ста десяти тысяч, а частных грузов на семьдесят тысяч.
   -- Ого! -- воскликнул пораженный Холмс.
   -- Да, для вас, иностранцев, эта сумма кажется сногсшибательной, -- усмехнулся Звягин. -- Но у нас в России, а в особенности в Сибири, привыкли к подобным цифрам.
   В это время к ротмистру подошел другой жандармский офицер.
   -- Откуда бог несет? -- спросил Звягин.
   Тот назвал один из больших городов Сибири.
   -- Проездом? -- осведомился Звягин.
   -- Да. Взял отпуск, чтобы прокатиться.
   Они немного поговорили, и пришедший удалился.
   -- Вот счастливец! -- вздохнул Звягин.
   -- Кто он? -- спросил Холмс.
   -- Начальник охранного отделения в городе N. Моложе меня на год, всего двенадцать лет на службе, а получает шесть тысяч жалованья и тридцать тысяч безотчетных денег в год.
   -- Что-о?! -- переспросил изумленный Шерлок Холмс. -- Тридцать тысяч безотчетных денег в год?
   -- Да.
   -- На какие же это нужды?
   -- На шпионов и тому подобное.
   -- Черт возьми, дорогой Ватсон! -- воскликнул ошеломленный Шерлок Холмс. -- Что бы сказал наш парламент, если бы ему преподнесли такой сюрприз?!
   И обратясь снова к Звягину, он спросил:
   -- Неужели одно охранное отделение в провинциальном городе может тратить в год на политический сыск столько денег?
   -- Бывает еще и больше, -- хладнокровно ответил Звягин.
   -- Не слыхал! -- пробормотал смущенно Холмс. -- Вероятно, половина вашего народонаселения состоит из политических преступников. Но... если это так, то самое понятие "политический преступник" -- совершенно теряет свое значение.
   -- Не совсем, -- ответил с улыбкой Звягин. -- Впрочем, говорить об этом с иностранцами -- совершенно бесполезно. У вас своя жизнь, у нас своя...
   Он сокрушенно вздохнул и затянулся папиросой. В это время к нему подошел бравый жандармский унтер-офицер.
   -- Ваше-скородие, опять вагон на следующую станцию пришел наполовину без груза, -- отрапортовал он. -- Митяев только что оттуда!
   -- Тьфу ты черт! -- выругался Звягин. -- Ну, судите сами: берешься за одно дело, а в это время тебе докладывают уже о втором и пятом и десятом.
   Он с отчаянием взглянул на Шерлока Холмса.
   -- Кажется, полжизни бы отдал бы за вашу помощь! -- воскликнул он, глядя умоляюще на знаменитого сыщика.
   Мысль, пришедшая ему в голову, видимо, застряла в ней очень сильно, и он не на шутку стал умолять Шерлока Холмса и меня остаться тут на некоторое время, чтобы положить конец этим ужасным безобразиям.
   -- Требуйте от меня какой угодно контрибуции! -- воскликнул он.
   -- Мы едем как туристы, -- возразил Холмс.
   -- Ну, и прекрасно! Я вам покажу весь Байкал, Варгузинскую тайгу и каторгу, одним словом, вы увидите много интересного и такого, чего никогда не увидели бы иначе, проезжая на поезде. Кроме того -- премия пополам!
   -- Над этим стоит призадуматься, дорогой Ватсон! Как вы думаете? -- обратился ко мне Холмс.
   -- Предложение заманчивое! -- ответил я.
   -- Но, конечно же, оставайтесь! -- продолжал настаивать Звягин, ободренный словами моего друга.
   Холмс что-то обдумывал.
   -- Ну?! -- поторопил ротмистр.
   -- Решено, я остаюсь! -- ответил Холмс.
   -- Браво! -- радостно воскликнул Звягин. -- Эй, человек! Дай-ка сюда бутылочку шампанского, да позови носильщика!
   Вскоре наши вещи были перенесены из вагона в станционный зал, багаж взят, и мы снова сели за стол, на котором уже пенилось в стройных бокалах шампанское.

II

   -- Итак, я прошу лишь не называть никому наших настоящих имен, -- заговорил Холмс, чокаясь со мною и Звягиным. -- Пусть лучше ваши люди думают, что мы просто сыщики, нанятые вами. Мы ехали искать службы на железной дороге, вы случайно познакомились с нами и сманили к себе на службу.
   -- А станционное и инженерное начальство?
   -- Эти пусть думают, что мы ваши родственники. Дальше -- будет видно.
   -- Поэтому, за неимением здесь гостиниц, вы можете, надеюсь, смело остановиться у меня?
   -- Конечно.
   В двух словах все первоначальные разговоры были окончены, как и вообще разговоры о деле.
   Была подана и вторая бутылка.
   Просидев на вокзале около часу, мы перебрались на квартиру к Звягину и, разобравшись в вещах, заперлись с ним в кабинете для обсуждения плана действий.
   -- Как часто ходят здесь пассажирские поезда? -- спросил Холмс.
   -- Два раза в день, -- ответил Звягин.
   -- А товарные?
   Звягин только рукой махнул.
   -- Когда и сколько хотят? -- спросил Холмс.
   -- Вроде этого! -- ответил Звягин.
   -- Подозреваете ли вы кого-нибудь?
   -- Всех! -- резко произнес Звягин.
   -- То есть как это всех? -- удивился Холмс.
   -- Очень просто. По-моему, грабят все: начиная от главных заправил и кончая стрелочником.
   -- Насколько я понимаю господина ротмистра, дорогой Ватсон, нам придется иметь дело с половиной России.
   -- Или по крайней мере со всей железной дорогой! -- со злостью добавил Звягин.
   Выспросив у Звягина кое-какие сведения и взяв у него карты и планы Кругобайкальской и Забайкальской железных дорог, Холмс и я удалились в отведенные нам комнаты.
   Пока я не лег спать, Холмс все время сидел над графиками и картами и лег, вероятно, тогда, когда я уже давно спал. Но хотя он лег позже меня, я, вставши на другое утро, застал его уже за работой.
   Перед ним лежала его записная книжка, испещренная массой пометок.
   Увидав, что я проснулся, он кивнул мне головой и сказал:
   -- Вставайте, дорогой Ватсон. Мы совершим сегодня маленькую поездку в товарном поезде.
   -- Сейчас?
   -- Нет. День мы посвятим осмотру станции и кладовых, а вечером проедем за Байкал и завтра вернемся назад.

III

   За день мы порядочно-таки утомились.
   Осмотрев станционные пути, кладовые и товарную станцию, Шерлок Холмс нашел, что красть товар при подобном хаосе не представляет никакого труда.
   -- Было бы чудом, если бы его не крали! -- сказал он. -- Первое, что бросается в глаза, это то, что никто из служащих не находится на своем месте. Я удивляюсь, как тут до сих пор не украли самого начальника станции и участкового инженера!
   -- Вероятно, они не представляют из себя большой ценности, -- ответил я.
   -- Вполне согласен с вами, дорогой Ватсон, -- рассмеялся Холмс.
   После обеда мы поспали, а вечером пошли на станцию.
   Кондукторы и вообще станционные служащие еще не знали нас в лицо, и поэтому мы без всякого труда сторговались с обер-кондуктором товарного поезда, который разрешил нам проехать кругом Байкала за восемь гривен.
   Холмс умышленно поехал безбилетным пассажиром, так как безбилетная публика ни в ком не возбуждала подозрений. В десять часов вечера поезд тронулся.
   Ночь была темная, а огромные скалы с правой стороны еще более усиливали мрак.
   Громадный Байкал мирно дремал среди утесистых берегов, терявшихся во мраке, чуть поблескивая своей темно-стальной водяной гладью.
   Поезд грузно подымался в гору, изредка останавливаясь на мрачных, словно гнезда разбойников, станциях и поминутно ныряя из одного туннеля в другой.
   Мы стояли на одной из средних площадок, любуясь суровой картиной сибирской ночи.
   Часа через три мы подъехали к небольшой станции.
   Было около половины первого ночи.
   Ноги наши устали от неподвижного стояния и сидения на площадке, и Шерлок Холмс предложил мне промяться по платформе.
   Вероятно, ради экономии половина фонарей на станции не была зажжена, и поэтому везде было темно.
   Мы ходили взад и вперед по платформе, ожидая звонка.
   Вдруг громкий мужской голос крикнул в темноте:
   -- Слышь ты, Бурмистов! Плюнь ты на свой паровоз!
   -- Иду, -- ответил голос с паровоза.
   -- Ну, скорее, а то водка уж давно ждет.
   -- А когда поезд пустишь?
   -- Когда наужинаемся, тогда и пущу!
   Голоса смолкли.
   Подойдя к паровозу, мы увидели на нем лишь одного кочегара.
   -- Скоро ли поезд пойдет? -- спросил его Холмс.
   -- А вот когда машинист поужинает, -- ответил невозмутимо кочегар. -- Аль не видал, что он к начальнику станции пошел.
   -- Вы слышали? -- как-то растерянно пробормотал Холмс, когда мы отошли от паровоза.
   -- Слышал, -- ответил я.
   -- Это у них называется расписанием! Посмотрим, что будет дальше!
   Ждать пришлось долго, так как машинист ужинал около двух часов.
   Наконец, он вышел из станционного дома сильно шатаясь, в сопровождении еще более пьяного начальника станции.
   -- ...и боюсь же я этой сволочи, корреспондентов! -- громко резонировал начальник станции, продолжая, очевидно, начатую раньше беседу. -- Прежде эта дрянь сюда не заезжала, было вольготно, а как пошла война, так они и потянули, словно нечистая сила.
   -- Дд-а! -- протянул басом машинист.
   -- А главное, не знаешь, откуда он вынырнет, -- продолжал начальник станции. -- Даже среди военных завелись! Приедет, вынюхает и сгинет...
   -- А ты бы какого-нибудь эдак под колесо... будто нечаянно...
   -- Не ухватишь, брат! Прытки очень и все с пассажирскими поездами ездят. Где их разберешь? Слава тебе Господи, что еще на товарных не рыщут! Сразу бы нас на одно жалованье посадили!
   -- Черти! -- выругался машинист.
   Они подошли к паровозу.
   -- Не выпить ли, что ли, еще коньячку на дорожку? -- предложил начальник станции.
   -- Ну что ж!
   -- Ей, Ванька! -- крикнул начальник. -- Тащи-ка коньяк и рюмки к паровозу.
   Приятели сели на траву и через несколько минут снова принялись за питье.
   Притаившись за вагоном, мы слушали их разговор.
   -- Сколько вагонов взял? -- спрашивал голос начальника станции.
   -- У Аберьянца?
   -- Да.
   -- Два.
   -- Много ли получил?
   -- По двадцати рублей за вагон.
   -- Он мне уж на тебя жаловался. Говорит -- грабеж!
   -- Пущай! Ты намедни показал мне эти вагоны, ну я и велел отцепить их от поезда. Он заметил и ко мне. -- По какому, кричит, праву опять отцеплены вагоны? Они прямого сообщения, а из России идут уже четвертый месяц! Это безобразие! -- Ну, и пошел кричать. А я ему и говорю: -- Поезд на подъем пойдет, состав чересчур тяжел, так что задние вагоны отцепить пришлось. Паровоз не вытянет. -- Ну, он к тебе, вероятно, и пошел.
   -- Да, да. Ну, я ему и сказал, что машинисту виднее. Кричал, орал, что пожалуется, да ведь я знаю этих купцов! Кончил ведь тем, что заплатил.
   -- Ха-ха-ха! -- расхохотался машинист.
   -- Чего ты?
   -- А я подумал: сколько влезет купцу доставки, нормальной скоростью вагон со своим товаром от Москвы до Харбина?!
   -- Я как-то высчитывал! -- весело ответил начальник станции. -- По моему расчету он должен, кроме тарифа, заплатить рублей двести за вагон.
   -- Во время войны и больше было!
   -- Дд-а! Тогда и до тысячи доходило. Ну-ка, хлопнем!
   -- Вонзим! Заработали по две красненьких и ладно.
   -- Завтра я на вагонах купца Лиу-Пин-Юна заработаю! -- проговорил начальник станции.
   -- В ремонт?
   -- Да. Скажу, что нахожу их сломанными... Надо, мол, в депо отправить, а перегружать груз нельзя, потому что пломбы в Москве наложены. Постоят денька два на запасном пути, так небось раскошелится! А то и месяц продержу!
   Оба весело загоготали.
   Снова послышалось бульканье бутылки.
   Но через полчаса бутылка была, вероятно, допита, и сильно пьяный машинист, простившись с приятелем, полез на паровоз.
   Раздался третий звонок.
   Поезд дернуло так, что мы с Холмсом едва не вылетели с площадки.
   -- Однако... гм... ездить на этих поездах, кажется, опаснее, чем охотиться за самым отчаянным разбойником, -- заворчал Шерлок Холмс.

IV

   Поезд понесся очертя голову.
   Вагоны прыгали, шатались, словно пьяные, и мы, уцепившись за перила, употребляли невероятные усилия, чтобы не слететь с поезда.
   -- Ну и порядки! -- ворчал Холмс. -- Здесь любое страховое общество прогорит, если возьмется страховать поезда и людей от крушений! А администрация-то какова! Как вам нравится: для того, чтобы заставить вагон с собственным грузом дойти нормальной скоростью, надо раздать одних взяток двести рублей!
   Будки дорожных сторожей мелькали одни за другими.
   Но вот, наконец, мелькнул и семафор.
   Пьяный машинист умерил ход и так круто остановил поезд около станции, что несколько вагонов чуть не треснуло.
   Прошло полчаса.
   -- Черт возьми, ну и остановки! -- возмутился Холмс. -- Пойдемте-ка, дорогой Ватсон, спросим: скоро ли отправится дальше наш поезд.
   Мы вошли в станционный дом, из одного из окон которого доносились пьяные песни и крик.
   -- Скоро ли пойдет поезд? -- спросил Холмс какого-то сторожа.
   -- А вот машинист с помощником поужинают, ну и пойдет, -- ответил тот.
   -- То есть как же так поужинают? -- спросил Холмс, приходя почти в бешенство. -- Да ведь он на прошлой станции уже наужинался более чем достаточно!
   -- Ну, значит, еще хочет, -- флегматично отозвался сторож.
   -- Тьфу ты черт! -- плюнул Холмс, отходя снова к поезду.
   -- А не лучше ли нам слезть с поезда и подождать поезда, на котором машинист не так любит ужинать? -- посоветовал я.
   -- Гм... я и сам начинаю думать об этом! -- проворчал Холмс. Но так как поезда другого еще не было, мы снова сели на ступеньку вагона и стали ждать: что будет дальше.
   На этот раз машинист и его помощник ужинали почти полтора часа.
   Стало светать.
   Наконец они показались.
   Но боже, что за вид был у них!
   Машинист наужинался до того, что идти собственными средствами для него не представлялось ни малейшей возможности.
   Поэтому кортеж получился великолепный.
   Два сторожа тащили волоком машиниста, а его помощник шел за ним, едва передвигая ноги и напевая самый разухабистый русский мотив.
   Толкнув меня рукой, Холмс произнес:
   -- Как вы думаете, дорогой Ватсон, что будет с поездом, если машинист с его помощником вздумают еще раз поужинать? Ведь можно предполагать, что мы не доедем до следующей станции.
   Я только махнул рукой.
   -- Во всяком случае посмотрим, нет ли площадки у одного из задних вагонов. Все же безопаснее на случай крушения! -- сказал Холмс.
   В то время, как машиниста и его помощника еле водворили на паровоз, мы с Холмсом устроились на площадке третьего с конца вагона.
   -- Ну-с, Ватсон...
   Не успел Шерлок Холмс договорить своей фразы, как ужасный толчок заставил нас судорожно схватиться за перила.
   --- Начинается! -- с ужасом произнес я.
   Но, к нашему удивлению, мы не двинулись вперед, а продолжали стоять на месте.
   Холмс высунулся с площадки, чтобы посмотреть, в чем дело, и вдруг удивленно проговорил:
   -- А ведь поезд наш ушел, дорогой Ватсон.
   -- Как же так? -- удивился я.
   -- Очень просто! Машинист, конечно, заснул, а его помощник так дернул спьяна поезд, что четыре задних вагона оторвались от поезда и остались вместе с нами на месте, в то же время как поезд ушел вперед.
   На станции поднялась тревога.
   Вероятно, и в поезде кто-то из кондукторов заметил случившееся, так как за семафором поезд остановился и снова пошел назад.
   Четвертый сзади вагон с оборванными тяжами и цепями вывели из состава.
   Два ужаснейших толчка снова чуть не сшибли нас с ног. Вероятно, они были последней каплей, переполнившей чашу терпения Шерлока Холмса.
   Соскочив с поезда, он крикнул:
   -- Слезайте, дорогой Ватсон, слезайте скорее, пока нам еще не успели переломать ребра и свернуть шеи.
   Признаюсь, я очень охотно последовал его совету.
   Поезд ушел, а мы остались на пустой станции, на которой все, казалось, спало крепким сном.

V

   Впоследствии мы не каялись, что не поехали с этим поездом.
   Ровно через три четверти часа после того, как мы покинули его, он на полном ходу сошел с рельс от чересчур быстрой езды на одном из поворотов, причем, как сообщал нам сторож, двенадцать вагонов превратились в щепы, несколько штук треснуло, и уцелело лишь пять задних вагонов, на которых поездная прислуга отделалась лишь ушибами, правда -- довольно сильными.
   Машинист и помощник были убиты, кочегар -- тяжело ранен.
   Из поездной прислуги были убиты два кондуктора и трое тяжело ранены.
   Узнавши эти новости, мы забрались на товарную платформу и, вынув приготовленную заранее закуску, утолили голод, дававший себя уж чувствовать.
   Затем Холмс вынул свою записную книжку и стал что-то в ней записывать.
   -- Я записываю фамилии тех людей, которых в Англии сочли бы преступниками, -- произнес он.
   -- И много ли вы их набрали? -- спросил я.
   -- Боюсь, что к концу путешествия мне не хватит моей записной книжки, -- ответил Холмс, покачав головой.
   Часа через четыре подошел следующий товарный поезд.
   Один из задних товарных вагонов был пустой, и кондукторская бригада пускала в него публику за плату, которую брала себе.
   Вероятно, это было обычным делом, так как никто из станционного начальства не обращал на это никакого внимания.
   И я вполне согласился с Холмсом, когда он сказал:
   -- Кажется, все сибирские дороги строятся русским правительством не для публики, а для инженеров и железнодорожных служащих.
   На втором поезде мы проехали еще несколько станций, на которых он стоял столько, сколько нужно было машинисту, но зато новый машинист завтракал и обедал не так много, и это было для нас большим утешением.
   Снова наступил незаметно вечер.
   Стало совсем темно.
   Поезд наш отошел от какой-то станции и прошел, вероятно, верст десять.
   Вдруг с паровоза раздались тревожные свистки.
   Свистки повторялись один за другим, пока не перешли в отчаянный рев и тормоза стали сильно обжимать колеса.
   Наконец поезд остановился.
   Мы соскочили с площадки, чтобы посмотреть: что такое делается впереди.
   Оттуда доносились крики и отчаянная ругань, мелькали какие-то огни.
   -- Что случилось? -- тревожно спросил Холмс одного из кондукторов, возвращавшегося с фонарем от паровоза.
   -- На вагонетки чуть было не наехали! -- ответил тот и выругался.
   Вскоре поезд снова тронулся.
   Действительно, проезжая вперед, мы увидели штук десять вагонеток, лежавших разобранными около пути, и около них кучи беспорядочно сваленных шпал.
   Около вагонеток стояли люди с фонарями, ругавшиеся на чем свет стоит.
   Когда поезд проехал мимо них и пошел своим обыкновенным ходом, Холмс с усмешкой произнес:
   -- Готов пари держать, что и тут дело не чисто!
   -- То есть? -- спросил я.
   -- Во-первых, зачем им возить шпалы ночью? А во-вторых -- почему такую большую партию везут на десятке вагонеток, которые должны тащить люди, тогда как гораздо проще было бы перевезти их на платформе с помощью паровоза?
   -- Вероятно, нет паровоза, -- сказал я.
   -- Ну, в этом я глубоко сомневаюсь! -- ответил насмешливо Шерлок Холмс.
   Версты мелькали за верстами и, наконец, поезд остановился около станции.
   Холмс предложил сделать привал.
   Мы покинули поезд и, растянувшись на скамьях в "зале I-го и II-го класса", прекрасно выспались.

VI

   Разбитые приключениями двух ночей, мы проспали часов до восьми. На станции оказался буфет, мы напились чаю и пошли бродить по станции и около нее.
   Недалеко от станции были выстроены землянки для рабочих, работающих на постройке.
   День был праздничный, и рабочие кучками сидели около землянок, попивая чай или водку.
   Мы проходили мимо них, отвечая на поклоны.
   Одна из кучек привлекла наше внимание.
   Посреди этой кучки стоял человек, видимо, выпивший, и о чем-то говорил собравшимся.
   -- Я на него докажу! -- кричал он. -- Даром что анжинер, а у меня почихает.
   -- Аль уволил? -- спросил кто-то.
   -- Н-ну, нет -- шалишь! -- воскликнул первый. -- Значит, как начальник участка сказал мне, чтобы я убирался, я к начальнику дистанции! -- Так и так, говорю, он сам шпалы ворует тысячами, а меня гонит за двести штук! Я, мол, обо всем рапорт господину Юговичу подам, а копию министру путей сообщения.
   -- Ну и что же? -- полюбопытствовал один из рабочих.
   -- А то, что обещал меня на другой участок перевести, лишь бы рапорта не подавал. Небось, братцы, у них у всех-то рыла в пуху, так нас-то не замай сверх меры!
   -- Это верно! Вестимо! -- раздались одобрительные голоса.
   -- Чудно! Посмотришь: что они делают, так ажно диву дашься! -- заговорил один из рабочих, выступая вперед. -- Ну, к примеру сказать, зачем это один инженер у другого шпалы ворует? Скажем, к примеру, третьего дня инженер Илья Петрович наказывал своему десятнику поехать ночью с десятью вагонетками воровать шпалы на соседнем участке, у своего же приятеля анжинера Федора Николаевича. А сегодня Федор Николаевич шлет своего десятника воровать шпалы у Ильи Петровича. К чему хоть?
   -- А леший их знает!
   -- Эва, не догадался! -- воскликнул первый рабочий. -- Неужто не поймешь? Ну, вот скажем, Илья Петрович своровал у Федора Николаевича. Конечно, ворует-то для проформы, потому, если бы Федор Николаевич хотел, чтоб у него не воровали, так поставил бы побольше сторожей! Ну так вот!.. Федор Николаевич сейчас будто заметит пропажу и акт составит, при свидетелях, значит. Фунфузы, мол, сперли!.. Отряд пошлют, фунфузов не найдут, а Федор Николаевич новые деньги получит для пополнения сворованных шпал. Тэк-с! Ну... а у Ильи Петровича ворованные шпалы поставят в штабеля. Подрядчик, который работает ему шпалы, с ним заодно. Украл приблизительно Илья Петрович тысячу шпал, значит, подрядчик поставит на тысячу меньше, а покажет поставку на тысячу больше. Вот Илья Петрович за тысячу с него и получит. Выходит, братцы, что от такого дела и Илья Петрович в прибылях и Федор Николаевич тоже. А фунфузы виноваты! А их-то и нетути! Вот!
   Разговор среди рабочих завертелся вокруг хунхузов.
   -- Слышали? -- произнес насмешливо Холмс, отводя меня в сторону. -- Ведь форменный грабеж! Не знаю, что будет дальше, но до сих пор я еще не нашел здесь ни одного... честного человека.
   От землянок мы пошли к поселку, состоящему из нескольких лавок и домов.
   -- Зайти разве в лавку? -- спросил Холмс.
   -- Зайдем! -- ответил я. Мы вошли в лавку.

VII

   Окинув быстрым взглядом магазин, Шерлок Холмс попросил показать ему кальсоны, фуфайки и сапоги.
   Хозяин подал ему все просимые предметы.
   -- А другие сорта есть? -- спросил Холмс.
   Он перерыл весь магазин и выбрал себе в конце концов пару сапог, две фуфайки и кальсоны.
   Получив сверток, он заплатил деньги, и мы направились в другую лавку.
   Вторая лавка была также вся перерыта Холмсом, но тут он ничего не взял, кроме пары лимонов.
   Осмотрев одну за другой все лавки и набрав где посуды, где подтяжки, где зачем-то отрезов на женские платья, мы удалились в поле.
   -- Ну-с, посмотрим, что мы накупили, -- проговорил Шерлок Холмс, опускаясь на траву и развязывая пакеты.
   -- Удивляюсь, зачем вам понадобилось скупать весь этот хлам, который нам решительно никуда не нужен! -- сказал я, пожимая плечами.
   -- Ошибаетесь, дорогой Ватсон, этот хлам мне очень нужен, -- усмехнулся Холмс.
   Он взял из свертка лимон и подал его мне.
   -- Взгляните на этот лимон, дорогой Ватсон, -- заговорил он. -- На нем поставлен штемпель Красного Креста. Конечно, сердобольный жертвователь не предполагал, что его лимоны вместо того, чтобы попасть к раненым, попадут в самую заурядную лавку и будут продаваться по пятиалтынному.
   Он развернул другой пакет, достал сапоги и указал внутрь голенища.
   -- А вот и интендантский товар с казенным штемпелем. Вместо полубосой солдатской ноги, он попал в другую лавку. Теперь его может купить кто угодно, даже японец.
   Я с любопытством разглядывал образцы, захваченные Шерлоком Холмсом.
   А он продолжал развертывать одну вещь за другой, приговаривая:
   -- Великолепная коллекция! Фуфайки -- Синего Креста, кальсоны -- тоже... посуда с клеймом международного общества спальных вагонов, гм... вероятно, из поезда главнокомандующего... Подтяжки 14-го полевого госпиталя... Ну-ну-ну!
   -- Трудненько вам будет разобраться в этой каше! -- заметил я. -- Тут если копнуть, то хватит работы на десять лет.
   -- Без сомнения. Но для меня ведь важно лишь найти общую нить и точки, которые она соединяет.
   -- Что же вы думаете предпринять? -- спросил я.
   Холмс на минуту задумался.
   -- Видите ли, Ватсон, для меня совершенно не важны перекупщики. Меня интересуют гораздо более продавцы, и поэтому мы не сделаем, думается, большой ошибки, если несколько времени поторгуем с вами краденым товаром.
   -- То есть как это? -- не понял я.
   -- Попросту выберем пункт, где краденый товар имеет больше всего сбыта, и сами откроем там торговлю.
   -- Но в таком случае поездка наша затянется.
   -- Несомненно. Мы отправим подробное письмо о наших намерениях Звягину, но отнюдь не будем сообщать ему по частям о ходе наших работ. Багаж наш он вышлет в то место, которое мы выберем. Согласны вы на это, Ватсон?
   Я только мог пожать плечами.
   -- К чему вы спрашиваете о моем согласии? -- ответил я. -- Ведь вы прекрасно знаете, что я охотно следую всюду за вами.
   На этом мы окончили разговор.
   Весь следующий день мы были в пути, и выбор наш пал, наконец, на станцию Слюдянку.
   Отсюда Холмс послал короткое извещение Звягину, и мы стали деятельно готовиться к предстоящей торговле.

VIII

   Прошло дней десять.
   За это время мы успели кое-что сделать.
   Под торговлю была снята и переделана китайская фанза (изба), местный столяр спешно работал нам прилавки и полки, а сами мы бродили с утра до вечера по разным поставщикам, комиссионерам и торговцам, торгуясь по поводу самого разношерстного товара.
   Вскоре к нам начали приносить и образцы.
   Того товара, который не возбуждал подозрения, Холмс брал очень мало.
   Но лишь только он замечал подозрительный товар, он заказывал его большие партии, подолгу разговаривая с поставщиками. При подобных сделках нередко происходили и попойки, на которых Холмс и продавец ставили каждый по нескольку бутылок шампанского.
   Дней через двадцать, когда столярные работы в нашем помещении были окончены, в магазин стали привозить товар.
   Царица небесная! Чего-чего тут не свозили только к нам.
   Положительно, Холмс собирался открыть самый универсальный магазин, какой когда-либо видел мир!
   Сахар, коломазь, мука, ситцы, сухие овощи, сапоги, духи, фуфайки, миндаль, водка, полотно, зубоврачебные и хирургические инструменты, одним словом, все, что угодно.
   Купцы и комиссионеры, узнавшие, что мы скупаем все, что попадется под руку, -- шли к нам вереницей.
   Был вечер.
   Холмс только что начал раскупоривать ящик с сапогами, когда к нему вошел армянин Бахтадьян, его главный поставщик.
   -- Сапоги раскупориваешь? -- спросил он, обращаясь к нему, по кавказской привычке, на "ты".
   -- Да, твои сапоги! -- улыбаясь, ответил Холмс, вынимая одну пару и будто нарочно заглядывая в голенище.
   -- Клеймо смотришь? -- засмеялся Бахтадьян.
   -- А мне-то что? -- ответил Холмс, пожимая плечами. -- Я соскребу. А вот как ты не боишься так продавать?
   -- Зачем бояться? -- удивился Бахтадьян. -- Небось начальство продает, у него чего угодно купишь. Если нам с каждой вещи счищать да соскребать, так нам пять лет надо истратить!
   -- Али уж так много? -- удивился Холмс.
   Бахтадьян только махнул рукой.
   -- Пойдем вино пить! Говорить надо!
   Холмс бросил раскупорку, и мы все трое удалились в заднюю комнату, служившую нашим жильем.
   Холмс приказал приказчику-китайцу принести красного вина и шампанского.
   В Сибири любят пить эти вина, мешая их вместе.
   Сначала Холмс всячески оттягивал разговор о деле, усиленно подливая вино Бахтадьяну.
   И только когда он заметил, что Бахтадьян уже сильно покраснел от вина, он позволил ему говорить о том, о чем тот хотел.
   Результат получился превосходный.
   Комиссионер приступил к делу сразу, напрямик.
   -- Ты, душа мой, думаешь, я верю, что ты хочешь торговать здесь? -- спросил он ехидно.
   -- А то как же! -- удивился Холмс.
   Армянин хитро подмигнул.
   -- А зачем покупаешь все -- что под руку попадет? Небось в Россию повезешь, где сбыт есть? А?
   -- А хоть бы и так? -- сказал Холмс.
   -- Денег-то у тебя много?
   -- Хватит,
   -- Ну, а сколько можешь положить в дело?
   -- Сколько угодно, -- серьезно произнес Холмс. -- Своих не хватит -- товарищи есть.
   Бахтадьян одобрительно кивнул головой.
   Впоследствии Холмс говорил мне, что Бахтадьян все время подозревал, что мы с Холмсом представляем из себя главу великолепно организованной шайки, имеющей солидный капитал и занимающейся специально куплей и перепродажей краденого товара.
   -- Хочешь дела делать, так говори! -- сказал он.
   -- Конечно, хочу! -- ответил Холмс.
   -- Ну, так и делай! Доставлю товару сколько хочешь.
   -- А откуда?
   -- Со всех сторон предлагают. Есть и здесь и на Мысовой, в Иннокентьевской, Манчжурии, Байкале, ну, на всех станциях.
   -- Какой товар?
   -- Всякий. Кровати, белье, парфюмерия, ткани, сахар, свечи, медикаменты, инструмент, пишущие машины, типографский инструмент...
   -- А дорого?
   Бахтадьян прищурил глаз и взглянул на Холмса.
   -- Цены фабричные знаешь? -- спросил он.
   -- Знаю, -- ответил Холмс.
   -- Сколько хочешь скидки?
   -- Процентов семьдесят.
   -- Ты с ума сошел? -- воскликнул армянин.
   -- Нет, не сошел, -- хладнокровно ответил Холмс.
   -- А мне нажить нужно?
   -- Нужно.
   -- Что же я наживу-то?
   -- С меня получишь.
   -- Сколько?
   -- Десять процентов.
   Армянин задумался.
   -- Нет... не отдадут так дешево! -- произнес он, наконец. -- На аптекарских товарах, клейменом белье и сапогах, на топографическом инструменте и хирургическом -- можно и все восемьдесят процентов скидки получить, но... на остальном придется набавить до сорока, а с моим процентом значит до пятидесяти.
   -- Одеяла есть?
   -- Сколько угодно, только на них больше пятидесяти процентов скидки не дадут. Этот товар китайцы охотно берут.
   -- Ну, ладно... я подумаю. Дорого больно! -- лениво произнес Холмс.
   -- Да будет торговаться! Говори уж свою цену! - стал настаивать Бахтадьян. -- Ну, сколько скидки? - Хочешь, с моим процентом -- на круг сорок пять процентов?
   -- Нет, не хочу. На те товары, про которые ты говорил, что их отдадут дешево, -- пусть делают 75%, а на остальные -- сорок. Тебе же, за все без исключения, от меня -- десять процентов. Не хочешь -- так перестанем говорить.
   Целый час продолжался торг.
   Но как ни бился Бахтадьян, сколько ни уходил для виду, Холмс оставался непреклонным, не сбавляя ни одного процента.
   -- Ну, пусть будет по-твоему! -- воскликнул он наконец. -- Давай хоть маленький задаток, чтобы я знал, что могу начинать.
   -- Это можно, -- ответил хладнокровно Холмс. -- Ведь, если с малым сбежишь, большого не получишь. Получай три сотни.
   С этими словами он вынул из бумажника триста рублей и передал их Бахтадьяну.
   Получив их, тот сразу повеселел.
   Вероятно, ему предстоял хороший заработок, так как он тут же кликнул приказчика и, передав ему двадцать пять рублей, приказал купить три бутылки шампанского.
   В этот вечер кутеж затянулся далеко за полночь.

IX

   В продолжение всего следующего дня Шерлок Холмс все время писал телеграммы и рассылал их во все стороны.
   Вероятно, эти телеграммы имели большой успех, так как через сутки после этого к нам дождем посыпались ответные депеши, такого большого размера, будто это были не телеграммы, а простые письма.
   Читая их, Холмс улыбался, покачивая все время головой.
   -- В чем дело? -- спросил я его как-то раз.
   -- А вот взгляните! -- ответил он, подавая мне целый том телеграмм.
   Я взял в руки пачку и стал их просматривать.
   Это были пространные извещения наиболее крупных фирм и некоторых госпиталей, сообщавших о пропажах меха и других товаров, с подробным описанием их вида, клейм, укупорки, номеров накладных и тому подобных примет.
   Судя по этим телеграммам, во всей Восточной Сибири не было ни одной необворованной крупной фирмы. Стоимость украденного превосходила триста тысяч.
   Составив выборку и тщательно записав все, что нужно, Холмс проговорил:
   -- Ну-с, дорогой Ватсон, половина дела у меня в руках. Остается лишь выяснить личности первопродавцев и склады ворованных вещей. Вы поможете мне, Ватсон, проследить Бахтадьяна, имеющего, по-видимому, непосредственное сношение с ворами.
   -- С удовольствием! -- согласился я.
   -- В таком случае нарядитесь-ка простым рабочим и будьте готовы к довольно-таки утомительной работе. Сегодня он придет снова ко мне, но вы будете уже загримированным и не подходите на всякий случай близко к нам.
   Сказав это, он надел шляпу и вышел, обещав вернуться через несколько минут.
   Действительно, скоро он вернулся.
   -- Ну, вот я и узнал адрес Бахтадьяна, -- весело произнес он. -- Оказывается, он живет здесь же, на краю поселка, но только очень редко бывает дома. Пока, Ватсон, давайте закусим, а там уже примемся за дело.
   Мы поели холодной телятины, ростбифу и ветчины, запили это все доброй порцией лафита, и с помощью Холмса я принялся приводить себя в другой вид.
   Высокие смазные сапоги, полосатые старые шаровары и парусиновая блуза с картузом составили мой костюм.
   А несколько штрихов, проведенные искусной рукой Холмса по моему лицу, и рыжеволосый парик да маленькая бородка сделали меня совершенно неузнаваемым.
   Покончив с переодеванием, я вышел в магазин и сел в темном углу на кульке с солью.
   В это время сам Холмс надел такой же, как и я, костюм, но чтобы скрыть его, накинул поверх его халат.
   Вскоре пришел и Бахтадьян.
   На меня он не обратил никакого внимания и сразу обратился к Холмсу:
   -- Ну, сегодня привезут тебе ящиков пять. Товар будет разный, так как разбираться некогда. Берут ящики, какие попало. Привезут, тогда мы с тобой и посмотрим, что там есть.
   -- Ладно! -- произнес Холмс. -- Поздно ли привезут? А то ведь мне надо место приготовить.
   -- Не раньше трех часов ночи, -- сказал Бахтадьян. -- К этому времени и я подойду.
   -- Ну, ну.
   -- А сейчас мне некогда!
   -- Ступай куда надо! Разве я тебя держу? -- произнес Холмс, пожимая плечами.
   Бахтадьян ушел.
   Становилось темно, и спустя полминуты мы уже с трудом различали силуэт его фигуры, удалявшейся по направлению к станции.
   -- Ступайте вперед! Не упускайте его из виду! -- крикнул мне Холмс, схватывая коробку с гримом.
   Я выскочил из квартиры и пустился вслед за Бахтадьяном, в то время как Холмс с быстротой молнии работал над своим лицом.
   Следом за Бахтадьяном я пришел на станцию.
   Не упуская его из виду, я сел прямо на землю около забора.
   В это время ко мне подошел долговязый парень с подстриженными в скобку черными волосами.
   Его руки, лицо и костюм были вымазаны углем, делая почти незаметными небольшие черные, щетинистые усы.
   -- Поезд на Манжурию скоро пойдет, земляк? -- спросил он меня, опускаясь рядом со мною на землю.
   -- А шут его знает! -- ответил я.
   -- Так... -- меланхолично протянул он и умолк.
   Затем, посидев немного, он обернулся ко мне и дружески хлопнул меня по плечу.
   -- Мало же вы наблюдательны, дорогой Ватсон! -- услышал я знакомый голос.
   Я взглянул на Холмса, приведшего себя в такой грязный вид, и от души расхохотался.
   -- Тсс... -- шепнул он мне. -- Не надо обращать на себя внимания.
   В это время к Бахтадьяну, ходившему взад и вперед по платформе, подошел начальник депо и, отведя его в сторону, стал что-то серьезно и осторожно говорить ему.
   Тут же к ним подошел и третий человек, по виду похожий на десятника, и вмешался в разговор.
   Пока они говорили, подошел товарный поезд.
   Начальник депо медленно отошел от группы и подошел к вышедшему на платформу начальнику станции.
   Вместе с ним они пошли вдоль поезда и, не доходя до конца, остановились около пятого сзади вагона.
   Я заметил, как начальник станции едва заметно кивнул головой на этот вагон.
   В тот же момент Бахтадьян и его компаньон, следившие издали за начальниками станции и депо, вскочили на одну из вагонных площадок.
   -- Идемте и мы, Ватсон, на место, -- произнес Холмс. -- Они ведут себя очень осторожно! Я не сомневаюсь в том, что начальник станции указал Бахтадьяну на пятый вагон с конца. Обойдем поезд с другой стороны и сядем на одну из пустых площадок так, чтобы никто нас не видал.
   Мы обошли поезд и стали прохаживаться мимо него.
   Но вот, наконец, раздался третий звонок.
   Поезд тронулся, и мы, выбрав пустую площадку, вскочили на нее на ходу.

X

   Как только поезд стал останавливаться около следующей станции, мы соскочили на землю и притаились под вагонами стоявшего на соседнем пути поезда.
   Не успели мы спрятаться, как увидели фигуру Бахтадьяна и его спутника.
   Они прошли быстро мимо нас, направляясь к вагонам. Не доходя пятого сзади вагона, они остановились и так же, как и мы, спрятались под поезд.
   Но лишь только пробил третий звонок и поезд тронулся с места, оба они быстро вскочили на площадку пятого вагона. В свою очередь и мы заняли свое прежнее место на площадке.
   Таким образом, нас отделяло от них четыре вагона.
   Лишь только поезд отошел на версту от станции и справа от пути снова пошел крутой откос скал, как тьма сгустилась до того, что невозможно было рассмотреть даже телеграфные столбы.
   Туннель следовал за туннелем.
   Когда поезд влетал в галерею, подымался такой шум, что сколько ни напрягали мы слух, чтобы что-нибудь услышать, мы ничего не могли сделать.
   Но вот поезд пошел на подъем.
   Ход замедлился, и в следующий туннель поезд вошел почти черепашьим шагом.
   Но и тут, несмотря на такой ход, шум поезда был настолько силен, что расслышать какие-либо посторонние звуки не представлялось никакой возможности.
   Как только мы выехали из туннеля, Холмс обратился ко мне:
   -- Послушайте, дорогой Ватсон! На первой же остановке вы слезете и постарайтесь возможно скорее добраться домой. До трех часов ночи вы свободно успеете это сделать. Когда придет с товаром Бахтадьян, примите товар, но скажите, что я уехал на сутки или двое по очень выгодному делу. Скажите, что откупоривать и оценить товар без меня не решаетесь и, если он вам не доверяет, пусть пока заберет тюки.
   -- Ну а вы, Холмс? -- спросил я.
   -- Я вернусь через сутки, может быть, и раньше, а может быть, и немного позже, смотря по обстоятельствам, -- ответил он. -- Во всяком случае наблюдайте за всем, что происходит вокруг вас.
   Он дал мне кое-какие инструкции и, когда поезд подошел к станции -- слез.
   Я слез также, но Холмса не видал.
   Он исчез неизвестно куда.
   Обратный поезд, на мое счастье, уже стоял на станции, и так как была ночь, я беспрепятственно занял место на одной из площадок товарного вагона.
   В четверть третьего я был уже дома.

XI

   Около половины четвертого в дверь постучали.
   Это оказался Бахтадьян, привезший вместе с двумя какими-то людьми четыре ящика товара.
   Он очень удивился, узнав, что Холмса, которого он знал под фамилией Ведрина, нет дома.
   По-видимому, он хотел скорее сбыть товар, получить деньги и считать себя в стороне.
   Но делать было нечего.
   Везти товар обратно он не захотел и, сказав, что придет через два дня, ушел.
   Весь следующий день я провел один, сидя в лавке и отпуская по мелочам товар разным покупателям, которых было не особенно много.
   Часов около девяти вечера явился Холмс.
   Сбросив с себя платье рабочего и стерев грим, он с жадностью накинулся на еду.
   -- Как жаль, что я не захватил в карман хоть несколько бутербродов. Целый день мне пришлось работать на голодный желудок! -- проворчал он.
   По его сосредоточенному и озабоченному виду я сразу догадался, что он путешествовал недаром.
   Мельком взглянув на ящики с привезенным товаром, он сказал:
   -- Бахтадьян был здесь! Он явился к вам с двумя рабочими, около половины третьего ночи. На правом плече его было белое пятно. -- Я припомнил, что действительно заметил на правом плече Бахтадьяна белое пятно.
   -- Вы его видели? -- спросил я.
   -- Да, но только много раньше.
   -- Вы, вероятно, сделали сегодня великое открытие?
   -- Могу похвастаться! -- весело произнес Холмс.
   Он закурил сигару, вытянул ноги и заговорил:
   -- Вы, конечно, помните, Ватсон, тот момент, когда мы расстались? Лишь только поезд остановился, я бросился к пятому с конца вагону, но... ни Бахтадьяна, ни его товарища уже не было на площадке. Я обегал всю станцию, заглядывал во все закоулки, но... напрасно. Для меня не оставалось никакого сомнения, что они выскочили на ходу. Но где? Конечно, в том месте, где поезд шел тише, то есть на подъеме. До этой станции был лишь один большой подъем, на который поезд шел очень медленно...
   -- Это было перед большим туннелем, -- перебил я. -- Кажется, даже весь туннель шел на подъем.
   -- Совершенно верно, дорогой Ватсон. Ваша наблюдательность делает вам честь! -- сказал Холмс. -- Итак, надо было предположить, что оба они выскочили или перед туннелем или в самом туннеле. Невольно вставал вопрос: зачем? Но рядом с этим вопросом вставал другой: для чего пересаживались они с переднего вагона на площадку пятого с конца вагона, именно того самого, на который обратили внимание начальники станции и депо? Как ни хотелось мне броситься со всех ног к туннелю, я предпочел проехать еще до первого разъезда дальше. Делать осмотр вагона на станции было неудобно и опасно. Как только поезд двинулся дальше, я вскочил на ту самую площадку, на которой ехали Бахтадьян и его товарищ. Поезд выехал со станции, и как только мы миновали последнюю стрелку, я при помощи электрического фонаря принялся за осмотр стенки вагона. Первое, что я заметил, это было то, что щели между крашеными досками обшивки не были залиты краской. Словно вагон красили не после обшивки, а обшивали его уже заранее окрашенными досками. В одной из этих досок я нашел углубление, словно в это место вбили толстый гвоздь, но, не пробив им доски насквозь, снова вынули. Вынув из кармана стальную шпильку, я вставил ее в эту дыру и попробовал посредством ее откачнуть в сторону или приподнять доску. В стороны она не подалась, но зато приподнялась на вершок вверх, после чего свободно отошла внутрь, освободившись, очевидно, от упора. Дальше она вынулась совсем и из верхнего паза. Вслед за ней я вынул еще четыре доски, и таким образом в стене образовались огромные ворота...
   -- Это интересно! -- воскликнул я.
   -- Да, -- кивнул головой Холмс. -- Войдя в вагон и осветив его, я нашел его наполовину пустым. В нем оставалось лишь несколько тюков, которых воры, очевидно, не успели выкинуть до конца подъема. Выйдя снова на площадку и тщательно установив доски на место, я воспользовался тем, что снова попался подъем, и соскочил с поезда. Почти все время назад я бежал бегом. Наконец, я прибежал на станцию и шагом пошел дальше. До намеченного мною туннеля от станции было верст двенадцать. До этого туннеля было еще два, и я свободно прошел сквозь них, хотя у входов и встречал сторожей. Но лишь только я подошел, наконец, к тому туннелю, до которого добирался, как сторож преградил мне дорогу. -- Куда лезешь? -- крикнул он. -- Аль не знаешь, что в туннели запрещено ходить?! -- И сколько я ни ругался, так он меня и не пустил. Пришлось пойти на хитрость. Я сделал вид, что ухожу окружным путем, и спрятался в кустарнике на скале. Отсюда я хорошо видел сторожа. Лишь только я заметил, что он удалился в свою сторожку, я стремглав бросился вниз и юркнул в туннель. Этот туннель длинен. По-моему, он не короче версты.
   Шерлок Холмс на минуту прервал свой рассказ, Выпил глотка два красного вина и продолжал:
   -- Я осторожно подвигался вперед, прислушиваясь к малейшему шуму и осматривая самым подробным образом стены туннеля, которые я освещал электрическим фонарем. Я прошел уже сажен сто тридцать, как вдруг увидел вагонетку, разобранную и прислоненную к стене. В этом месте в стене туннеля была небольшая арка. Я стал с напряженным вниманием осматривать каждый камень стены. И вдруг я заметил, что четыре камня совершенно не соединены с окружающими их камнями цементом, тогда как между собою они были сцементированы. Это были не камни, а каменные плиты и все четыре, вместе взятые, составляли площадь почти в квадратную сажень. Нет сомнения, что это ворота, но... сколько ни бился я, так и не узнал: как отворяется этот потайной ход. Сегодня, дорогой Ватсон, мы вызовем Бахтадьяна, рассчитаемся с ним за доставленный товар и... направимся вместе туда.
   -- Вы подозреваете там склад ворованных вещей? -- спросил я.
   -- Да, на этой дороге. Каждая дорога имеет, конечно, свои хранилища, -- ответил Холмс.
   Назначив час отъезда, Холмс и я легли отдохнуть.
   Проспав часа два, Холмс встал, надел свой обычный костюм и исчез, а через полчаса вернулся назад в сопровождении Бахтадьяна.
   Втроем мы стали разбирать сданный мне товар.
   В ящиках оказались сапоги с интендантскими клеймами и белье для нижних чинов.
   Все это было оценено Холмсом замечательно точно по фабричным ценам, и требуемая часть была уплачена Бахтадьяну.
   Обещав доставить в эту же ночь, но не ранее четырех часов, новый товар, он удалился, а мы, быстро переодевшись в свои прежние рабочие костюмы и изменив по-старому нашу внешность, полетели на вокзал.

XII

   Темные плащи были единственным нашим багажом.
   Но там было пусто.
   Первый поезд отходит через два с четвертью часа и, чтобы не терять даром времени, мы возвратились в поселок.
   Прежде всего мы направились к квартире Бахтадьяна.
   Но в ней было темно, и поэтому мы принялись бесцельно бродить по двум единственным улицам поселка.
   Было совершенно темно.
   Поселок спал и казался вымершим.
   Выйдя на окраину, мы приблизились к складу Красного Креста и хотели было повернуть назад, как вдруг звуки голосов привлекли наше внимание.
   -- Бахтадьян! -- шепнул мне Холмс. -- Ради бога осторожнее! Следуйте за мною!
   Он пригнулся к земле и почти ползком стал пробираться к покрытой брезентами груде товара, принадлежащего Красному Кресту.
   Вскоре мы увидели силуэты трех мужчин, из которых в одном сразу я признал Бахтадьяна.
   Тихо подкравшись к груде, мы забрались под брезент и стали слушать.
   -- Ведь много не отпустите? -- спрашивал тихо Бахтадьян.
   -- Что касается нас, то есть интендантского ведомства, то у нас вы можете получить очень много, -- ответил другой голос. -- Весь товар, который возьмете, мы покажем отправленным вперед и сожженным во время отступления. Об этом мы уже сговорились с большинством интендантов в армии. Только надо забирать поскорее, пока не начали действовать комиссии по проверке оставшегося имущества.
   -- Откуда же можно получить?
   -- Можно часть здесь, а главную массу -- в Харбине.
   -- Что есть?
   -- Главным образом консервы, холсты, кожи, готовые сапоги, овес, ячмень, мука...
   -- А где можно сговориться о ценах?
   -- Заходите ко мне в поселок. Я сегодня приехал и остановился у интенданта.
   -- Хорошо. Ну... а как вы доставите груз из Харбина?
   -- О, об этом вы не беспокойтесь! С железной дорогой живем в ладу и делимся!
   -- Хорошо, завтра утром я зайду к вам! -- сказал Бахтадьян.
   И, обращаясь, очевидно, к третьему лицу, он произнес:
   -- А с вами как?
   -- Да то же самое, что и с ними, -- ответил третий голос. -- У нас в Красном Кресте много чего можно купить: сахар, белье, вино, ткани, табак, консервы...
   -- Где можно получить?
   -- Тоже здесь, затем в Гунжулине, Харбине...
   -- А у вас не хватятся?
   -- О, нет! Мы ведь имеем дело с теми, которые не говорят!
   И он назвал целый ряд фамилий, которые Холмс быстро записал при помощи потайного фонаря.
   -- А как вы нашли меня?
   -- Вот они, Иван Николаевич, рекомендовал мне.
   -- Да, это я сказал господину Трудину! -- подтвердил второй голос.
   -- Гм... -- промычал Бахтадьян. -- Заходите завтра утром к Ивану Николаевичу, мы сговоримся о ценах и тогда начнем перевозить.
   -- Хорошо.
   Нам было слышно, как все трое удалились, продолжая разговор.
   Покинув свою засаду, мы возвратились в поселок, но на вокзал Холмс не пошел.
   -- Мне придется сегодня кое-что разведать, -- сказал он. -- Поэтому сегодня вы проведете ночь без меня.
   Он пожал мне руку и исчез.

XIII

   Часов в двенадцать следующего дня Холмс явился домой возбужденный и радостный.
   Ни слова не говоря, он схватил лист бумаги и, набросав на нем телеграмму, побежал на телеграф.
   -- Ну-с, дорогой Ватсон, -- сказал он, возвратившись через полчаса, -- теперь все они в моих руках. Через три дня начнется подвоз краденого со всех концов.
   -- Вы что-нибудь видели? -- спросил я.
   -- Более чем нужно было! -- ответил Холмс весело. -- Когда мы расстались, я направился к дому интенданта. У ворот стоял его вестовой, и разговорившись с ним, я узнал, что к нему приехал гость: интендантский чиновник из Харбина, Иван Николаевич Бравов, которому отведена угловая комната с окнами во двор. Когда вестовой ушел спать, я без всякого труда взобрался на крышу и через слуховое окно пробрался на чердак. Тут я поместился как раз над комнатой Бравова и легко провертел буравом дыру в его потолке. Целую ночь я сидел не шевелясь. Часов в восемь, я видел это сквозь просверленную дыру, к нему явился Бахтадьян, затем Трудин и, наконец, помощник начальника одной из станций, некий Верховеров. Они начали торговаться, не стесняясь и называя массу фамилий, участвующих в деле, которых я всех переписал. Тут были и генералы, и инженеры, и доверенные Красного Креста. Благодаря их откровенной беседе я действительно убедился, что без косвенной помощи этих лиц ни Бахтадьян, ни Трудин, ни Бравов ничего не могли бы сделать или должны были бы ограничиться пустяками. У некоторых из названных ими лиц положение и протекция настолько велики, что способны заглушить преследование и процесс, если бы таковые начались. Но это, Ватсон, не наше дело. Через три дня начнется подвоз к главному тайному складу грузов с ближайших пунктов, а одновременно с этим -- с дальних на ближайшие, которые таким образом будут служить передаточными пунктами. По-видимому, вся эта банда настолько уверена в могуществе главных лиц, что действует почти открыто, Ну, да посмотрим. Послезавтра сюда должен прибыть Звягин с переодетыми жандармами.

XIV

   Два дня мы молча приготовлялись, продолжая следить за Бахтадьяном.
   В конце второго дня приехал Звягин с восемью переодетыми жандармами.
   Сам он тоже был в статском.
   На поезде они доехали лишь до предыдущей станции и оттуда пришли пешком.
   К нам на квартиру они явились поздно вечером и расположились в сарае на дворе, чтобы не возбуждать подозрений.
   Самым подробным образом Холмс рассказал ему все, что случилось за это время.
   Почти всю ночь они писали, причем я заметил, что на лице Звягина отражалась боязнь и нерешительность.
   Рано утром мы были уже на ногах.
   Часов в девять к нам зашел Бахтадьян.
   Он объявил нам, что через день-два доставит нам огромную партию товаров, и, попросив приготовить место и деньги, удалился.
   Весь остаток дня я с Холмсом провел на станции.
   Наши костюмы чернорабочих не возбуждали подозрений, и мы без труда выследили, как нагружали на отводном пути четыре вагона, за нагрузкой которых следили издали Бахтадьян и начальник депо.
   Груз в эти вагоны подвозился из поселка на китайских арбах.
   В это время с востока пришел товарный поезд. Обер-кондуктор подошел к Бахтадьяну и, что-то сказав ему, ткнул последовательно пальцем в три последние вагона.
   Взглянув на эти вагоны, Холмс произнес с усмешкой:
   -- Пломб-то на них нету! А товар наверно есть. И словно в подтверждение его слов дверь одного из вагонов отворилась, и из него выскочили Бравов и Трудин.
   С помощью китайцев они стали разгружать эти три вагона, перетаскивая тюки непосредственно в пустые вагоны на отводном пути, составлявшие один состав с теми, которые уже были нагружены Бахтадьяном.
   -- Пойдемте домой! -- шепнул мне Холмс.
   Звягин уже ждал нас.
   Он был сумрачен и задумчив.
   -- Поспешите, господин штаб-ротмистр, отправить на подводе трех жандармов к тому туннелю, про который я вам говорил! -- быстро проговорил Холмс. -- Пусть станут у восточного выхода и, когда подымется тревога, задерживают всех. Звягин отдал распоряжение.
   -- Ну-с! -- продолжал Холмс. -- Остальные жандармы пусть возьмут тоже подводы и скачут тоже к туннелю, но пусть спрячутся недалеко от западного входа так, чтобы видеть поезда. Как только на одном из поездов они увидят три электрических вспышки, пусть осторожно спешат в туннель. Мы же должны поспешить на вокзал.
   Осмотрев револьверы и захватив новые карманные электрические фонари, мы отправились на станцию.
   Нагруженный поезд еще стоял на отводном пути.
   Солнце село, и густая тьма в несколько минут окутала землю.
   Вдруг резкий свисток донесся с дежурного паровоза, и огни паровоза двинулись к отводному пути.
   Все трое мы бросились туда.
   Холмс на несколько минут оставил нас и, когда вернулся, шепнул:
   -- Их восемь человек! Четыре поместились на переднем вагоне и четверо на четвертом. Все остальные площадки свободны.
   В это время паровоз подошел к поезду, его соединили, и поезд тихо двинулся вперед.
   Все трое мы вскочили на один из задних вагонов и поехали. Снова миновали одну станцию, причем Холмс заметил, что начальник станции пропустил поезд, хотя поезд и шел вне всяких расписаний.
   Поезд даже не был осмотрен и двинулся дальше. Все это прямо бросалось в глаза.
   Проехали несколько туннелей и, наконец, дорога пошла на подъем.
   Не доезжая туннеля, Холмс дал три электрические вспышки.
   Перед туннелем поезд пошел так медленно, что за ним можно было идти шагом и, как только последний вагон въехал в туннель, совсем остановился.
   Накинув на себя темные плащи, мы по знаку Холмса соскочили с площадки и осторожно двинулись по туннелю.
   По ту сторону вагонов появился свет и послышались голоса.
   Вагонные двери стали открываться.
   Кто-то командовал, и тюки один за другим с глухим шумом валились из вагонов на землю, где подхватывались людьми.
   Забравшись в одну из ниш, мы сидели на корточках, смотря под колеса на работу, кипевшую по ту сторону вагонов.
   Прошло полчаса...
   Вдруг мы услышали шорох с западной стороны.
   Выхватив револьвер, Холмс бросился в ту сторону и исчез в темноте.
   С напряженными нервами мы ждали появления неизвестных людей с запада.
   Но вот вдруг перед нами, словно из-под земли, появился Холмс, а за ним целая толпа людей.
   Это были жандармы, спешившие на призывной сигнал.
   По знаку Холмса они, так же как и мы, притаились в нише, и мы снова начали ждать.
   Вдруг отчетливый голос нарушил тишину:
   -- Отводи поезд назад! Все разгружено! Тесно работать! -- Вагоны брякнули и поползли назад.
   Чтобы не быть замеченными с паровоза, мы прижались рядом к стене, соединив наши плащи в одну стену.
   Но машинист, вероятно, смотрел в другую сторону и не заметил нас даже тогда, когда огни паровоза обдали нас ярким светом.
   Прошла минута, и паровоз исчез.
   Мы сорвали с себя плащи.
   Перед нами была чудная картина.
   В мрачной подземельной галерее туннеля, освещенные багровым пламенем факелов, словно подземные духи, работали восемь человек.
   Мы видели, как Бахтадьян подошел к стене, приложил к ней шпильку, и часть стены вдруг подалась назад, образовав нечто вроде ворот.
   Яркий свет брызнул в открывшемся подземелье, и все восемь фигур принялись быстро перекатывать туда тюки.
   -- Вперед! -- скомандовал Холмс.
   Со всех ног мы кинулись к воротам, выхватив револьверы. Шум наших шагов вспугнул разбойников.
   Бахтадьян бросился к воротам, но в это время грянул выстрел Холмса, и главарь распластался на земле.
   -- Ни с места, кому жизнь мила! -- гаркнул Холмс во все горло.
   Но в ответ на этот крик со стороны разбойников грянуло несколько выстрелов.
   Они оправились, сомкнулись и, отчаянно отстреливаясь, стали отступать к востоку.
   Завязалась отчаянная перестрелка в подземном царстве, при почти абсолютной тьме, кого-то, очевидно, ранили, и он стонал.
   Вопли перемешивались с проклятиями и громом выстрелов.
   -- Жандармы Петров, Сидорчук, на помощь! -- гаркнул Звягин.
   Сзади разбойников грянуло два выстрела.
   -- Не стрелять! -- крикнул Звягин.
   Однако выстрелы сзади произвели среди разбойников панику.
   В их среде раздались крики о пощаде.
   Один за другим они бросали оружие, вопя о помиловании.
   Мы зажгли электрические фонари и тихо подступили к ним, держа перед собою револьверы.
   -- Двое жандармов пусть вспрыгнут на паровоз и помешают поезду уйти, а один -- становись около подземного склада! -- скомандовал Шерлок Холмс.
   И, обратившись к разбойникам, он холодно произнес:
   -- Ну, а что касается вас, то с вашей стороны будет самым благоразумным, если вы безропотно дадите себя связать. Нас много больше, нежели выдумаете, и восточный выход занят. Поторопитесь, господин Бравов, и вы, господин Трудин.
   Служащий Красного Креста и интендантский чиновник стояли молча, низко опустив головы.
   -- Жандармы, взять их! -- скомандовал Звягин. При слове "жандармы", вся банда вздрогнула, как один человек. По-видимому, они до сих пор думали, что имеют дела с простой разбойничьей шайкой.
   Лишь только раздалось слово "жандармы!" и переодетые солдаты двинулись вперед, как несколько человек из банды с отчаянной решимостью подняли револьверы.
   -- Ага! Так вот как! -- крикнул Холмс, вскидывая револьвер.
   В ту же минуту семь жандармов дали дружный залп, и четверо громил упали на землю, обливаясь кровью и оглашая туннель отчаянными воплями.
   В числе упавших был и Бравов.
   Это была последняя попытка самообороны. Ослабевшие численностью и морально, остальные воры стояли не шевелясь, дрожа всем телом.

XV

   -- Взять их! -- крикнул Звягин, бросаясь вперед. В один момент все громилы были связаны.
   -- Господи спаси! -- раздался вдруг отчаянный крик Холмса.
   Мы быстро оглянулись на него и увидели, что он, словно буря, несется по направлению к входу в подземный склад.
   Вот он добежал до какого-то предмета, лежавшего на земле, раздался глухой удар, и через минуту мы увидели Холмса, с искаженным лицом волочившего бесчувственного Бахтадьяна.
   -- Что случилось?! -- тревожно спросил я.
   -- А то, что опоздай я на пять секунд, этот негодяй взорвал бы и себя и всех нас на воздух! -- ответил Холмс. -- Он был ранен, и мы не обращали на него внимания. Видя, что им не уйти, он собрал силы и подполз к тому месту, куда выходил фитиль от мины, заложенной в стене. Я схватил его как раз в тот момент, когда он зажег спичку, которой хотел запалить бикфордов шнур... Ну, да хороший удар помешал ему отправить всю нашу компанию на тот свет!
   Раненые мучительно стонали.
   Вынув из кармана бинты и походную аптечку с необходимыми в нашей жизни перевязочными средствами, я стал перевязывать раненых.
   Затем, приставив к пойманной шайке караул, мы втроем отправились в подземелье, захватив с собой двух жандармов.
   Вход был сделан замечательно.
   Он состоял из четырех больших каменных плит, вделанных таким образом в толстую, железную раму, что в притворенном виде эти ворота ничем нельзя было отличить от стены туннеля. Войдя в подземелье, мы очутились в огромном гроте, высеченном в скале.
   Грот освещался десятком светлых ламп, свет которых падал на целые горы тюков самых разнообразных товаров.
   В углу стояла конторка с толстой книгой, в которой тщательно были записаны приход и расход товаров, с пометками: от кого он получен и кому продан.
   -- Вот все, что нам нужно! -- произнес Холмс, забирая книгу. И, обратясь к Звягину, он сказал:
   -- Я сделал свое дело. Вот вам список лиц, замешанных в это дело. Их сто девяносто два человека из крупных, а мелких, вероятно, в десять раз больше...
   Взяв в руки список, Звягин с нахмуренными бровями стал просматривать его.
   -- Тут люди с очень солидным положением, -- произнес он растерянно. -- Как с ними бороться...
   Он прикусил язык и замолчал. Холмс насмешливо посмотрел на него.
   -- Корень зла надо искать вверху, в прогнившей среде бюрократии, за которых отвечают стрелочники, -- произнес он. -- Если вы серьезно хотите искоренить зло, то вас спасет лишь правильный, парламентарный государственный строй.
   -- Это уже не моя забота, -- холодно проговорил Звягин.
   -- Но ведь тот факт, что в подобном деле участвуют такие лица, показывает на необходимость народного контроля, а не бюрократического, из среды которой вышли эти господа... -- снова заметил Холмс.
   -- Я попросил бы не говорить этих вещей при нижних чинах! -- резко перебил Звягин и добавил:
   -- Наше дело сделано. Караул расставлен, и мы можем идти.
   Мы вышли и, сев на поезд, ожидавший около туннеля, велели везти себя назад.

XVI

   С тех пор прошло несколько лет.
   Следя за судебной хроникой, мы знали, что по этому делу, сильно измененному, были привлечены к ответственности очень многие, но пострадали лишь низшие служащие и несколько второстепенных служащих разных ведомств.
   Первая и вторая Государственные Думы были распущены прежде, чем добрались до сибирских и манчжурских порядков, а третья Дума так завалилась законопроектами и так была занята благими пожеланиями, что ей было решительно не до Сибири.
  
  

Охотники на живых людей

I

   Мы возвращались из Сибири в Европейскую Россию.
   Водой мы не поехали.
   Шерлок Холмс достаточно хорошо знал Японию и Индию, чтобы предпринять морской путь, и предпочитал еще раз прокатиться по Сибири, для более подробного изучения этого края. Лето было в самом разгаре.
   От Владивостока мы доехали по железной дороге до Хабаровска, затем на пароходе добрались до Благовещенска и там пересели на другой пароход, шедший на Сретенск.
   Пассажиров было много, погода стояла поистине роскошная, и ехать было весело.
   В первый же день все пассажиры перезнакомились между собою, и за обедом и завтраком разговор делался общим.
   В этой стране золота, рыбы и пушного зверя разговор велся преимущественно об охоте, поисках золота и лове рыбы и всегда незаметно сворачивал на темы о различных разбоях и грабежах в этой области.
   Каждый раз, когда мы садились за стол, кто-нибудь из едущих припоминал какой-нибудь ужасный случай, и вслед за ним рассказы лились без конца.
   Близость каторги и единственного пути, по которому проходят беглые, сделало то, что сибиряки почти не боялись беглых каторжников и относились к ним чисто по-сибирски.
   -- Не тронь его, накорми, и он тебя не тронет! -- сказал как-то один пассажир, крепкий, статный сибиряк, про которого мы знали, что его фамилия Киселев и что он занимается рыбным делом.
   -- Ну, не всегда! -- ответил кто-то.
   -- Конечно! -- согласился Киселев. -- Но... от крупного каторжника можно скорее ждать благодарности, чем от мелкой шпанки. (Так называют мелких воришек.) Я сам убедился в этом!
   -- Это интересно! -- сказал кто-то.
   -- И будет хорошо, если вы расскажете нам что-нибудь интересное! -- подхватил другой.
   -- Что ж... я не отказываюсь! Случай действительно интересный, -- произнес Киселев.
   Он надавил сонетку и приказал вошедшему лакею подать себе черного кофе и четвертинку хорошего коньяку.
   Когда заказанное было принесено, он налил себе кофе, выпил рюмку коньяку и начал свой рассказ.

II

   -- Было это три года тому назад. У меня есть заимка под Николаевском на Амуре и находится она верстах в двух от города. На этой заимке есть дом, отдельная кухня, конюшни, погреба и вообще все хозяйственные постройки.
   Одним словом, это маленькая усадьба.
   Мои рыбные промыслы находятся недалеко от этой заимки, и я в сезон лова всегда живу на ней.
   Так было и тогда.
   Как сейчас помню, я обносил заимку новым забором.
   Старый забор был разрушен, и вместо него стояли новые столбы, только что врытые в землю.
   Два цепных пса сидели на цепях около дома.
   День, про который я рассказываю, был воскресный, и рабочих не было никого, за исключением моего конюха Филиппа, бывшего каторжанина, отбывшего уже срок каторги за убийство из ревности своей жены.
   Это был очень хороший человек, преданный мне и не раз доказавший мне свою преданность.
   Другой мой рабочий, Иван, поехал в город за какими-то покупками, и мы с Филиппом оставались одни.
   Мы ходили по двору и пересчитывали доски, соображая, хватит ли их на забор или нет.
   Вдруг наши собаки стали отчаянно лаять и метаться на своих цепях.
   В ту же минуту из высокого кустарника, окружавшего заимку и соединявшего его с тайгой, выскочил огромнейший мужик и почти бегом пустился прямо на меня.
   Вид его не внушал никакого доверия.
   Он был одет в арестантские коты (обувь) и серую арестантскую куртку.
   Шапки у него не было, и волосы развевались беспорядочными космами по ветру.
   Лицо у него было жесткое, неприятное, и видно было, что это человек отчаянный, который не умеет щадить.
   В первую минуту я хотел было бежать в дом за револьвером, но потом сообразил, что поздно.
   Не успел я собраться с мыслями, как верзила был уже около меня.
   -- Барин, спаси меня! -- проговорил он, задыхаюсь от быстрого бега.
   Я удивленно взглянул на него.
   -- Я -- Муха! -- проговорил он сурово.
   Я вздрогнул.
   Уж слишком хорошо было известно это страшное имя в Сибири.
   Этот каторжник, прозванный Мухой за свою идеальную способность исчезать из всех острогов, куда бы его ни сажали, был грозой всех приисков.
   Он охотился на золотоискателей и бил их, словно мух.
   Поймать его -- было сенсацией, но еще труднее было удержать его на каторге или в пересыльном остроге.
   Каждый раз он исчезал как дым, оставляя за собой кровавый след в виде убитых часовых.
   Каторга его боготворила и слушала.
   Он имел на всех громил почти сверхъестественное влияние. И этот человек теперь стоял передо мною, прося спасти его.
   -- Откуда ты? -- спросил я.
   -- Из острога. Теперь меня уже хватились. Спрячь... -- проговорил он сурово.
   Филипп, молча наблюдавший эту сцену, подошел ко мне.
   -- Спрячь его, барин, -- сказал он. -- Муха в долгу не останется.
   Совершенно машинально я вынул из кармана ключи, отпер ледник и указал на него Мухе.
   В один прыжок он подскочил к двери и стал спускаться вниз.
   -- Смотри не выдай! -- сказал он строго. -- Каторга за меня отомстит. Товарищи знают, что я к тебе побежал.
   Я кивнул головой и запер за ним дверь на висячий замок.
   Проделав это, я растерянно взглянул на Филиппа.
   -- Хорошо сделали, барин, -- произнес Филипп. -- Он, хоть его и поймают, все равно убежит, а тогда, если вы его выдадите, вам не миновать беды! Прирежет беспременно и спалит! Он таковский.
   Собаки снова залаяли.
   Я взглянул в сторону города.
   По кустарнику двигалась спешным шагом длинная цепь солдат с офицером во главе, направляясь на нашу заимку.
   -- Не видали ли вы здоровенного арестанта? Он только что побежал в вашу сторону! -- крикнул офицер мне на ходу.
   -- Нет. А что? -- спросил я удивленно.
   Солдаты и офицер подошли к нам.
   -- Никого не видали? -- еще раз спросил офицер.
   -- Нет! Проходили здесь два мужика с час тому назад...
   -- Ах -- нет! Этот мог пробежать здесь минуты три-четыре тому назад! Он в арестантском костюме, высокий, широкоплечий...
   -- Нет, такого не видал, -- решительным тоном сказал я.
   -- Может быть, он спрятался где-либо у вас, воспользовавшись тем, что вы на него не смотрите? -- спросил офицер.
   Он был знаком со мною и, конечно, не сомневался в том, что я говорю правду.
   Да и кому пришло бы в голову, что купец скрывает у себя нарочно величайшего злодея?
   -- Возможно, -- ответил я. -- Обыщите дом. Там, где висят замки, он не мог спрятаться, в остальных же местах он мог спрятаться за милую душу.
   -- А ну-ка, ребята, пошарьте! -- скомандовал офицер.
   Команда рассыпалась по всей заимке.
   Солдаты обыскали дом, кухню, чердаки и все постройки, за исключением ледника и сарая, на дверях которых висели замки.
   -- Нету, ваше благородие! -- отрапортовал спустя некоторое время унтер-офицер.
   -- В таком случае -- скорее вперед! -- крикнул офицер. -- В цепь! Рассыпайся, да гляди хорошенько в кусты! Он не уйдет далеко!
   Солдаты рассыпались и бегом пустились вперед, ныряя в кустах.
   Скоро они исчезли в тайге.
   Прошло часа три.
   Собаки снова залаяли.
   Это возвращались назад после бесплодных поисков солдаты.
   От усталости они еле передвигали ноги.
   Когда офицер проходил мимо меня, он сказал:
   -- Да, этот мерзавец недаром получил прозвище Мухи!
   -- Так это был знаменитый Муха? -- спросил я с деланым испугом.
   -- Он! -- ответил офицер, безнадежно махнув рукой.
   Они прошли мимо, все еще зорко всматриваясь в кусты, и скоро исчезли из виду.
   Я отворил ледник и выпустил Муху.
   Он вылез оттуда радостный, с блестящими глазами и протянул мне свою лапу, похожую на кузнечный молот.
   -- Спасибо! Я все слышал! -- произнес он весело. -- Ну, так вот тебе за это последний сказ Мухи: от этого времени тебя никто не тронет, потому если тронет, -- так не быть ему живому! Так и закажу нашим! Живи спокойно, разве только одной "шпанки" опасайся.
   И он так потряс мне руку, что чуть не выломал кости.
   -- Сослужи, барин, последнюю службу, -- произнес он после короткого молчания. -- Дай мне краюшку хлеба и двугривенничек.
   Я вынес ему каравай и рубль.
   Он взял их с достоинством, словно получил от меня долг, сунул рубль в карман, а каравай под мышку и кивнул мне головой.
   -- Еще раз спасибо! Не поминай лихом!
   И с этими словами он исчез навсегда из моих глаз.

III

   Рассказчик умолк.
   -- Ну, и что же? -- полюбопытствовал кто-то. -- Исполнилось ли обещание Мухи?
   -- О, да! -- ответил Киселев. -- До моего знакомства с Мухой на меня было произведено несколько покушений, конечно, с целью ограбления. Но после этого случая никто не делал мне никакого зла.
   -- А Муха остался на воле? -- полюбопытствовал Холмс.
   -- С тех пор его еще не удалось поймать, -- ответил Киселев. -- Власти даже знают, где он действует, но сделать с ним ничего не могут.
   -- Гм... странно! -- усмехнулся Холмс. -- Где же он действует?
   -- Скоро мы будем проезжать мимо того места.
   -- Вот как?
   -- Да. Это недалеко от ряда почтовых станций на берегу Амура. Эти станции стоят на вьючной тропе и известны под названием "семи смертных грехов".
   -- Какое странное название! -- задумчиво проговорил Холмс.
   -- Да, -- кивнул головой Киселев. -- Темная история облекает в тайну эти станции. Говорят, что станции эти содержат семь братьев, занимающихся исключительно разбоем, в то время когда, благодаря пароходному движению, станции остаются без работы.
   -- Красивая легенда! -- произнес Холмс.
   -- Не легенда, а правда! -- вмешался в разговор сидевший молча мрачный исправник.
   Холмс удивленно посмотрел на него.
   -- Мне кажется странным, что это говорите именно вы, чин полиции! -- сказал он. -- Раз вы уверены в том, что эти люди разбойники, то следовало бы их переловить и посадить в острог, тем более что они, как содержатели станций, наверно, и не скрываются.
   Пристав нервно забарабанил по столу пальцами.
   -- Легко говорить со стороны! -- заговорил он с оттенком раздражения. -- А вот пойдите-ка поймайте сами? Ведь вот все про них говорят, а доказать не могут! Неуловимы, да и только. Несколько раз их арестовывали, судили, но... раз доказательств нет, -- человека всегда оправдают. Они прямо в лицо нам смеются!
   -- И неужели же, если подобная охота составляет их главное ремесло, их так-таки и нельзя поймать?! -- воскликнул Холмс, в котором, по-видимому, разгорался профессиональный задор.
   -- А вот так и нельзя! -- злорадно ответил пристав. -- Ведь нельзя же отряжать на каждого разбойника в тайге по нескольку полицейских на целый год! Этак и полиции не хватит, а в тайге любое преступление можно скрыть! Следы-то вы там не особенно поищете!
   Пристав медленно пожевал губами и договорил:
   -- Вот хоть бы моя теперешняя поездка! Если уж на то пошло, так я командирован специально для того, чтобы прекратить эти массовые убийства приискателей и охотников, которые совершаются в этом районе. Ну, и что же вы думаете: моя поездка поможет делу? Как бы не так! Я буду сидеть в одном месте, а бить будут в другом; я перееду на то место, где бьют, а там перестанут бить и будут бить там, где я был раньше! Ну, разве только количество жертв уменьшится! Я получу прогонные, суточные и тому подобные деньги и приеду назад, больше и ничего!
   -- С печальным же сознанием вы едете в командировку! -- произнес Шерлок Холмс с улыбкой, тихо покачивая своей головой.
   -- Ничего не поделаешь! -- развел руками пристав. -- В России работать легко, там преступнику деться некуда, а вот пусть-ка сунутся сюда, да поработают в тайге!
   -- И среди этой банды работает по вашему предположению и Муха? -- спросил Холмс.
   -- До меня доходили эти слухи, но... насколько они основательны -- не знаю. Впрочем, не удивительно, если этот негодяй находится среди них. Это как раз его общество.
   Между тем собравшаяся компания стала мало-помалу расходиться, и скоро мы остались только втроем: я, Холмс и пристав.

IV

   Наш предыдущий разговор, видимо, расстроил пристава.
   Его, вероятно, возмущало недоверчивое и насмешливое отношение Холмса к полиции.
   Наконец, он не вытерпел.
   -- Вот вы все говорите: как можно не поймать?! А я вам скажу, что если бы из Петербурга выслали сюда целый штат сыщиков, так они разобрались бы в этой каше еще хуже нас! Э, да что! Присылайте сюда хоть самого Шерлока Холмса, так и тот уедет не солоно хлебавши!
   -- Гм... не думаю! -- произнес Холмс с саркастической улыбкой.
   -- Не думаете?! -- со злостью воскликнул пристав. -- А я пари держу, что он вернулся бы отсюда без головы. Это было бы все, что он смог бы здесь сделать.
   -- А я так держу пари за него! -- сказал Холмс.
   -- Вероятно, вы его поверенный? -- насмешливо спросил пристав.
   -- Да.
   -- Вот как! Может, даже и сам Шерлок Холмс?
   -- Он самый.
   -- С чем вас и поздравляю! У нас этаких Холмсов доморощенных сколько угодно!
   Пристава бесила насмешка, звучавшая в голосе Холмса.
   Он надулся и замолчал.
   Однако Холмс, на которого действительно напал задор, не унимался.
   -- Так как же мы будем с пари? -- спросил он.
   -- Это что же, с вами, что ли, я должен держать пари? -- со злостью огрызнулся пристав.
   -- Конечно, со мной!
   -- Убирайтесь, пожалуйста, с вашими глупостями! Словно, подумаешь, действительно передо мною Шерлок Холмс сидит!
   -- Да я же вам и говорю, что я Шерлок Холмс!
   -- Из сумасшедшего дома?
   -- Нет, с вами. Хотите посмотреть мой паспорт? Пристав как-то тупо и недоверчиво взглянул на Холмса.
   -- Ну, вас! -- махнул он рукой. -- Придет же в голову такая глупость!
   Холмс громко и от души расхохотался.
   Затем он с самой серьезной миной полез в боковой карман, достал из бумажника паспорт и подал его приставу.
   Тот как-то трусливо взял рукой поданный ему лист, глядя с недоверием на Холмса.
   Однако в этом взгляде можно было уловить не только недоверие, но и смущение.
   Его взгляд, казалось, говорил:
   -- А чем черт не шутит! Вдруг взаправду он Шерлок Холмс?!
   Между тем Холмс продолжал смотреть на него с самой веселой улыбкой.
   Вот пристав развернул лист, взглянул на его содержимое и в безмолвном удивлении, открывши рот, уставился на Шерлока Холмса.
   Эта дивная, достойная кисти художника сцена продолжалась с минуту.
   Пристав до того опешил от неожиданности, что положительно не мог произнести ни слова.
   Но вот он наконец пришел в себя и развел руками.
   -- Никак не ожидал! Вот уж никак не ожидал! -- заговорил он, растерянно улыбаясь.
   -- Только не называйте меня по имени при других пассажирах, -- попросил Холмс.
   -- Как угодно, как хотите! -- поспешил ответить пристав.
   -- А с нашим пари? -- усмехнулся Холмс.
   -- Ну, вот! -- воскликнул пристав. -- Стану я с вами пари держать! Ведь это я только со злости.
   И хлопнув себя по коленкам, он добродушно проговорил:
   -- Вот рад-то я, что увидел вас! Читать-то читал и всегда восторгался вами! У меня про вас вся семья читает, сына из-за вас чуть было не выгнали из гимназии!
   -- Вот как?! -- расхохотался Холмс.
   -- Ей-богу! Да теперь, я вам доложу, вы в такую моду вошли, что молодежь всех родных классиков перестала читать!
   Пристав чего-то завертелся, потом надавил кнопку электрического звонка и, когда в кают-компанию вошел лакей, приказал:
   -- А ну-ка, милейший, дай-ка поскорей бутылочку холодненького Редерера и миндаля с солью!
   И обернувшись к Холмсу, он пояснил:
   -- Никак не могу удержаться, чтобы не вспрыснуть такое знакомство. А... ведь чем черт не шутит! Может быть, другой господин (он указал, улыбаясь глазами, на меня) и есть ваш друг доктор Ватсон?
   -- Он самый, -- ответил я.
   -- Прелестно! -- воскликнул пристав. -- Постойте, давайте же, господа, познакомимся! Имею честь представиться: Иван Николаевич Курабко.
   Мы обменялись рукопожатиями.
   Пока мы обменивались рядом взаимных любезностей, лакей принес бокалы и вино.
   Пробка громко щелкнула, и золотистая влага полилась из дымящегося горлышка в бокалы.
   -- За здоровье дорогих гостей! -- провозгласил тост Курабко.
   Мы чокнулись и выпили.
   За первым бокалом последовал второй, потом, конечно, и Холмс приказал подать бутылку.
   Вино делало свое дело, и глаза пристава постепенно делались маслеными.
   -- Ну-с, многоуважаемый Иван Николаевич, -- заговорил Холмс, -- а как же быть все-таки с нашим спором?
   Пристав расхохотался.
   -- Неужели я так прост, что подумаю, что вас может задержать подобное дело?! -- воскликнул он.
   -- А между тем это так! -- ответил серьезно Шерлок Холмс. -- Вы заинтересовали меня трудностью предприятия, тайгой и всей обстановкой сибирской жизни и я... я серьезно подумываю о том, как бы взяться за это дело и слегка побродяжить вместе с вами по сибирским дебрям.
   Глаза Курабко радостно сверкнули.
   -- Нет... вы это серьезно? -- спросил он недоверчиво.
   -- Самым серьезным образом, -- ответил Холмс.
   -- Господи, вот было бы хорошо!
   -- Значит, по рукам?
   -- Но как же? Вы так... вдруг? Ведь мне скоро слезать с парохода!
   -- Тем лучше. Мне не надо получать и багаж. Пусть он идет в Сретенск, а вы протелеграфируете туда, чтобы его там хранили хорошенько до моего приезда.
   -- Это-то можно! Только как же это вы отправитесь без багажа?
   -- Очень просто. У меня есть и ручной багаж, в котором имеется все необходимое для меня, и с меня его будет достаточно.
   -- Ну, не ожидал я такой помощи! -- воскликнул радостно пристав. -- Эй, человек! Дай-ка еще бутылочку!
   Пока лакей замораживал шампанское, Холмс не терял даром времени, подробно расспрашивая Курабко о своеобразной охоте, которой занимались разбойники этой местности и в том числе Муха.
   -- Охота ужасная! -- заговорил пристав. -- В эту пору эти молодцы охотятся на охотников.
   -- То-есть как это?
   -- Очень просто. В конце весны олень сбрасывает свои старые рога и у него начинают расти новые. В то время как эти новые рога представляют из себя кровяные ростки, покрытые пухом, они очень ценятся китайцами, которым они известны под именем пантов и которые они употребляют в дорогие медикаменты. Цена некоторых пантов доходит до трехсот рублей за пару. Но добыть их очень трудно. В этот период олень делается очень осторожным и уходит в самую глушь тайги. Тут охотника ждут тысячи опасностей. Он может заблудиться, умереть голодной смертью, быть убитым, растерзанным дикими зверями и тому подобное. Но, несмотря на все эти опасности, смельчаки находятся. Эти люди сжились с тайгой, знают ее и не боятся ее. Они углубляются в самую чащу и там находят свою драгоценную добычу. Но горе им встретиться с разбойниками, если у них болтаются в сумке драгоценные панты. Охотники на охотников зорко стерегут их и бьют из засады. Это -- один род охоты...
   -- А есть разве и другой? -- перебил Холмс.
   -- Да. Другой сезон начинается с окончанием приисковых работ. Из тайги в это время возвращается масса так называемых "хищников". Хищниками называют золотоискателей, которые работают не на отведенном золотоносном участке, где нужно работать по правилам, а на неизвестных правительственным властям участках, найденных ими где-нибудь в самой глуши тайги; там они работают хищническим способом, промывая только самый центр золотоносного участка, где процент золота больше, и оставляя бока участков, где процент золотого песку меньше. Окончив работы, они возвращаются по домам, неся с собою добытое золото, и тут их опять встречают господа вроде Мухи.
   -- Теперь же какой сезон начинается? -- спросил Холмс.
   -- Пантовый уже прошел. Теперь начнется золотой, -- ответил пристав.
   -- И в этот сезон убитых, конечно, больше?
   -- Конечно. Ведь приискателей в сотни раз больше, чем охотников.
   -- Прекрасно! -- воскликнул Холмс. -- Итак, дорогой Ватсон, мы попали с вами на золотой сезон. Как вы к этому относитесь?
   -- Вы знаете ведь, что я люблю приключения, особенно если в них участвуете вы, -- ответил я.
   -- И значит, вы в данном случае остаетесь моим прежним товарищем и спутником?
   -- Само собою разумеется.
   Бутылка была подана, и бокалы снова наполнились.
   Попивая вино, мы уговорились о месте высадки и обсудили кое-какие детали.
   А так как до высадки оставалось только семь часов путешествия, то, допив бутылку, мы решили хорошенько выспаться и разошлись по каютам.

VI

   Было, вероятно, часов шесть утра, когда пристав постучал в нашу каюту.
   Мы не спали и, лежа на койках, разговаривали с Шерлоком Холмсом.
   -- Время, господа, время! -- крикнул Курабко. -- через час нам вылезать, а вы, кажется, и не думаете о том, как бы напиться хорошенько чайку.
   -- Сейчас! -- ответил Холмс, сбрасывая с кровати ноги. -- Через пять минут я буду готов.
   Мы принялись одеваться.
   Покончив с туалетом, мы вышли в кают-компанию, поздоровались с Курабко и выпили чаю.
   Взглянув на пристава, Холмс удивленно произнес:
   -- Неужели же вы думаете идти на дело в вашем форменном платье?
   -- А что? -- удивился тот.
   -- Это значило бы наверняка проиграть дело! Неужели вы не запаслись статским платьем?
   -- Признаться, нет, -- ответил пристав смущенно.
   -- Ну, это не беда, -- произнес Холмс успокоительно. -- В нашем ручном багаже авось найдется что-либо и для вас. Кончайте пить чай, да пойдемте к нам. Что-нибудь да уж выберем.
   Как только чаепитие было окончено, мы все трое удалились в нашу каюту.
   Порывшись у себя в чемодане, Холмс вытащил несколько ситцевых рубах и две пары плисовых широчайших шаровар.
   -- Я купил эти вещи для коллекции, -- пояснил он. -- Такие костюмы любят сибиряки.
   -- И в особенности приискатели, -- поддакнул пристав.
   -- Тем лучше, -- сказал Холмс. -- Рубах хватит нам всем, а вот насчет шаровар хуже. Нет ли у вас, Ватсон, чего-нибудь подходящего?
   У меня оказалось три пары обыкновенных статских брюк.
   Выбрав самую поношенную пару и прибавив к ней синюю рубаху, Холмс передал их приставу.
   -- Это возьмите вы. Итак, господа, прошу приступить к переодеванию. Если публика будет удивляться на наши наряды, мы можем сказать, что отправляемся на охоту.
   В десять минут все мы трое переоделись, а снятое платье уложили в чемоданы.
   Затем мы сунули в карманы по паре револьверов и по сотне патронов, а Холмс, кроме того, достал из чехла свой любимый винчестер, с которым он уже несколько раз охотился в восточной Сибири.
   Совершенно готовые в путь, мы стали ждать, не выходя из каюты.
   Но вот, наконец, раздался протяжный гудок, и пароход стал подходить к берегу, где он должен был брать дрова.
   Как только он остановился у пристани, мы вышли на берег, сами захватив свой ручной багаж.
   -- Тут на берегу у меня есть один приятель-дровосек, -- сказал нам пристав. -- Этот человек отличается тем, что не промолвит без особой надобности ни единого лишнего слова. Пойдемте к нему. У него мы можем оставить наш багаж, отдохнуть и запастись всем необходимым.
   -- Он хорошо знает местность? -- спросил Холмс.
   -- Как свои пять пальцев! -- воскликнул пристав. -- Он живет в этой местности лет десять, сам заправский охотник, и тайга для него -- мать родная.
   -- Вот и великолепно! -- обрадовался Холмс. -- В нашем предприятии он может сослужить нам очень важную службу.
   Разговаривая таким образом, мы взобрались на крутой берег и пошли по дороге мимо сложенных дров.

VII

   Вскоре мы подошли к одиноко стоявшему низенькому домику, приютившемуся у опушки леса.
   Пристав подошел к двери и, стукнув в нее, крикнул:
   -- А ну-ка, Федя, отопри! На охоту к тебе приехали!
   В избушке послышалось кряхтение, затем щелкнул дверной засов, отворилась дверь, и на пороге показался приземистый широкоплечий мужик, с угрюмым лицом, поросшим густой бородой и обрамленным давно не стриженной копной темно-карих волос.
   Увидав пристава, он радостно кивнул головой.
   -- А-а! Не ожидал! Взаправду на охоту? -- спросил он густым басом.
   -- Взаправду. Вот и двух товарищей привез с собой, -- ответил Курабко.
   -- Совсем будто приискатели! -- усмехнулся Федор. -- Надолго ли пожаловали? Да входите в избу-то!
   Мы вошли в избу, состоявшую из одной мрачной горницы, уставленной самой неприхотливой мебелью.
   На одной из стен висели две берданки, винчестер и дробовик, вокруг которых были развешены патронташи, сумки и ножи.
   Оставив нас в покое, Федор, не говоря ни слова, подошел к печке и стал ставить самовар.
   Пока мы разговаривали между собою и вскипал самовар, он не проронил ни слова.
   Мы напились чаю, закусили припасенными консервами и зажаренной Федором оленьей ногой и только тогда приступили к обсуждению будущего плана действий.
   Федору не пришлось долго объяснять настоящей цели нашего приезда.
   С двух слов он понял все и угрюмо пробурчал:
   -- Давно пора. Намедни ходил за оленем, так опять трех убитых видел.
   -- Где? -- быстро спросил Холмс.
   -- Верстах в тридцати.
   -- По какому направлению? От "Смертных грехов" далеко?
   -- То-то что далеко! Молодцы работают на чистоту, чтобы и подозрениев на них не было.
   -- Расскажи-ка, где это было?
   -- Чего рассказывать-то? От первого "греха" к северо-востоку верст пятнадцать.
   -- И следы были?
   -- Какие там следы! Небось тайга-то на мхах и воде летом! Долго ли ходить будете?
   -- Ну, уж этого не знаю! -- сказал Холмс.
   -- Значит, сухарей больше брать, -- произнес Федор и замолк.
   Больше он ничего не сказал.
   До самого вечера он занимался лишь тем, что чистил свои винтовки и приготовлял патроны, прерывая свои занятия лишь на время обеда и ужина, состоявших все из тех же консервов и оленьей ноги.
   Холмс тоже говорил мало.
   Он казался сосредоточенным и весь день ходил взад и вперед то по комнате, то по двору, о чем-то раздумывая.
   Перед тем как ложиться спать, он обратился к Федору:
   -- А нельзя ли мне посмотреть на этих братьев?
   -- Не советовал бы, а впрочем, можно. Я устрою, -- ответил тот.
   Больше они ни о чем не говорили.

VIII

   Мы выспались прекрасно и, проснувшись на следующий день с рассветом, стали собираться в путь.
   На этот раз Холмс с особенным вниманием нагружал свой и мой ранцы.
   Приставу дали котомку Федора, нагруженную самим Холмсом.
   Федор заботился о себе сам.
   Приставу он дал одну берданку, мне другую, а сам вооружился винчестером, заткнув на всякий случай себе за пояс пару больших финских ножей.
   Когда все было готово, мы поели и тронулись в путь.
   В наших нарядах приискателей, с винтовками за плечами, мы походили на настоящих сибирских охотников.
   Сначала мы шли на запад по вьючной тропе, извивавшейся по гористому берегу Амура.
   Пройдя верст двадцать, мы свернули вправо и пошли тайгой.
   Великая сибирская тайга, необъятная и суровая, приняла нас под свою угрюмую сень.
   Так продвинулись мы еще верст восемь, когда Федор вдруг остановился.
   -- Так посмотреть? -- спросил он Холмса.
   -- Что? -- удивленно спросил тот.
   -- Первый "грех". Хочешь?
   -- Да, -- ответил Холмс.
   -- Ну, так пойдем, -- коротко сказал Федор и, оборотясь к нам, добавил:
   -- А вы здеся побудьте.
   Они ушли, а мы с приставом остались на месте. Мы провели довольно скучно время, тем более что оно казалось нам бесконечно длинным.
   Но вот, наконец, часов через пять они вернулись.
   -- Ну, что? Как? -- набросились мы с расспросами на Холмса.
   -- Ничего, -- ответил он. -- Я видел двух братьев. Их черты лица настолько характерны, что теперь я без труда узнаю всех семерых в любой толпе, тем более что Федор говорил, что все они очень похожи друг на друга.
   -- О, да! -- ответил пристав.
   -- Мне удалось узнать очень важную вещь, -- продолжал между тем Холмс.
   -- Ну, ну! -- заторопили мы.
   -- Когда мы подошли к опушке тайги против первого "греха", мы засели в кустах почти у самого станционного дома. У столба стоял привязанный оседланный конь, уже взмыленный, и из этого я заключил, что либо у хозяина есть гость, либо он сам откуда-нибудь приехал.
   Притаившись в кустах, мы стали ждать. Наконец, дверь отворилась, и из них вышли два рослых молодца. Они были удивительно похожи друг на друга. Один из них сел на лошадь и, кивнув головой другому, сказал:
   -- Значит, к Сергею!
   И уехал. Федор говорил, что Сергей -- один из семи братьев. Он живет на четвертом стане отсюда, значит, на центральном. Из этого можно вывести заключение, что четвертый стан представляет из себя центральный сборный пункт.
   И, обратясь к приставу, Шерлок Холмс с улыбкой произнес:
   -- Как видите, если идти по нити сначала, то не трудно добраться и до клубка.
   -- Не совсем так, -- ответил тот. -- Для того, чтобы покончить с ними, надо застать их на месте преступления.
   -- И это будет, -- с уверенностью произнес Холмс. -- Надо только быть настойчивым, а не налетать на минутку для того, чтобы посмотреть и ничего не увидеть.
   -- Посмотрим на вас, -- ответил пристав, и в голосе его послышалась ирония, вызванная неприятным для него намеком.
   -- Итак, Ватсон, сегодня в поход! -- заговорил Холмс.
   -- Ты... этак вы меня совсем загоняете! -- проговорил пристав. -- Имейте в виду, что я и так уж сильно кашляю.
   -- О, о! Вы кашляете? Вот уж это совсем не подходящая болезнь! -- с сожалением произнес Холмс. -- В таком случае вам придется сегодня посидеть одному, иначе вы нас выдадите головой.
   -- Куда же вы собираетесь?
   -- На четвертый станок.
   -- Тьфу, чтобы вас! -- разозлился Курабко. -- Ведь это верст двадцать восемь отсюда, а то и все тридцать, да еще по горам!
   -- Вот поэтому-то нам и необходимо двинуться в путь немедленно, -- твердо сказал Холмс.
   Пристав только рукой махнул.

IX

   Однако ему пришлось покориться.
   Хорошо отдохнув и закусив, мы бодро тронулись в путь по вьючной тропе.
   Однако, не доходя второго "греха", Федор свернул в тайгу.
   -- Если идти напрямик, то больше восемнадцати верст не выйдет! -- сказал Федор.
   -- Да это расчудесно! -- воскликнул Холмс. -- Ведите нас, ведите, дорогой помощник!
   Мы свернули с тропы и углубились в тайгу.
   Это было чудное путешествие.
   Бесконечная, полная тайны, мрачная тайга окутала нас. Исполинские вековые кедры, сосны и ели серьезно и тихо пошептывали своими зелеными вершинами, словно протестуя на неожиданное вторжение в их среду.
   Ни дороги, ни даже тропинки не было.
   Федор, знавший тайгу как свои пять пальцев, вел нас наизусть, словно дикарь отыскивая дорогу среди гигантских стволов.
   Но хотя этот путь и был вдвое ближе, зато по качеству он поистине мог бы назваться каторжным.
   Мы то залезали в болото, то карабкались на горы, то чуть не кубарем скатывались в овраги.
   Пристав плевал, ругался и пыхтел.
   Прошло часа четыре.
   -- Ну, теперь еще часа два и мы на месте! -- произнес Федор.
   Мы двинулись дальше.
   Вдруг Холмс остановился и, словно гончая собака, стал нюхать воздух.
   -- Гм... вы не чувствуете, господа, запах падали? -- спросил он.
   -- Малость есть! -- ответил Федор, втягивая носом воздух.
   Холмс сделал несколько шагов вперед, потом возвратился, затем пошел вправо.
   -- Сюда, сюда! -- донесся до нас его тревожный голос.
   Мы бросились к нему и, добежав до него, вдруг в ужасе остановились.
   Холмс стоял над двумя человеческими трупами, небрежно брошенными один на другой.
   Склонившись над ними, мы стали смотреть на них. Оба убитые были рослые, здоровые мужчины в широких приисковых шароварах и рубахах, подпоясанных широкими кушаками.
   Меткие пули, по-видимому, хватили их наповал, так как у каждого из них было лишь по одной пулевой ране: у одного в голове, у другого в груди. Пустые котомки валялись тут же, а с ног, видимо, были стянуты сапоги, так как портянки лежали тут же. Волки уже слегка тронули трупы.
   -- Вот оно! Начинается! -- прошептал Холмс, пристально глядя на убитых. -- Совсем свежие трупы! Убиты не более десяти дней тому назад... Шли издалека, на что указывают слегка припухшие подошвы ног и протоптанные портянки... По-видимому -- приискатели...
   Холмс нагнулся над землей.
   -- А вот и следы! -- тихо произнес он. -- Вы, по-видимому, ошиблись, г-н Курабко, говоря, что тайга не сохраняет следов.
   С этими словами он вынул из кармана прекрасный карманный аппарат и сделал несколько снимков.
   После этого он измерил следы меркой.
   -- Убийцы ушли на юг, это ясно показывает направление следов... Их было двое... Ага! Вот и примятый кустарник, где они засели.
   Говоря это, Холмс подвигался по следам, тщательно оглядывая каждую пядь земли.
   -- Ну, вот! Я так и думал! -- крикнул он нам.
   Мы подошли к нему.
   Он стоял на тропе и указывал нам на нее.
   -- Жертвы шли по тропе, направляясь...
   -- С приисков, -- перебил его Федор.
   -- Я так и думал, -- согласился Холмс. -- В этом месте злодеи устроили на них засаду, убили их и, ограбив, скрылись.
   Но, хотя около трупов и сохранились следы, зато на тропинке они совсем не были видны, и Холмс, промучившись напрасно полчаса, возвратился не солоно хлебавши.
   Вынув финский нож, он наклонился над убитыми.
   -- Одна рана сквозная; у другого пуля застряла в груди, -- произнес он. -- А ну-ка извлечем ее. Ее размер и форма дадут нам кое-какое указание.
   С этими словами он принялся кромсать труп с искусством заправского мясника.
   Покончив с этой операцией, он тщательно спрятал сплюснувшуюся пулю.
   -- Ружье нарезное... вероятно, винчестер. Ну-с, господа, пора нам и в путь.
   Мы снова двинулись вперед.
   Так шли мы до тех пор, пока Федор не остановил нас.
   -- Осталось недалече! -- сказал он, глядя на Холмса как солдат на своего командира.
   Мы остановились.
   -- Ну-с, -- обратился Холмс к приставу. -- Вам придется подождать нас здесь.
   -- Долго?
   -- Не знаю. Во всяком случае не более суток.
   -- Ну, уж ладно, потерплю, -- сказал пристав.
   -- Одному-то вам придется быть не долго, -- проговорил Шерлок Холмс. -- Федор только проводит нас и вернется к вам, а назад я найду дорогу и сам. Я привык запоминать местность и не ошибусь. А свой багаж мы оставим здесь.
   Мы простились с Курабко, пожелав ему не быть съеденным дикими зверями, и ушли.
   Действительно оставалось немного.
   Едва прошли мы немного более получаса, как тайга стала редеть и, наконец, перешла в густой кустарник, шедший до самого берега.
   Лишь только мы вышли из тайги, как увидели четвертый "грех".
   Эта станция состояла из довольно большой избы, обнесенной невысокой стеной, за которой виднелись крыши хозяйственных построек.
   Могильная тишина окружала этот станок.
   Вероятно, братья еще не собрались, так как не слышно было ни людского говора, ни конского ржания.
   -- Ну, Федор, вы нам теперь не нужны. Ступайте назад. Я заметил дорогу засечками и без труда найду ее, -- проговорил Холмс.
   Неразговорчивый Федор кивнул головой и молча скрылся в тайгу.
   Долгое время мы сидели неподвижно в кустах, наблюдая за домом.
   Часа через два справа от нас раздался хруст валежника, и мы увидели человека среднего роста, сильного телосложения с винтовкой за плечами. На поясе у него болталось несколько куропаток и рябчиков.
   Подойдя к дому, он отпер дверь ключом и вошел вовнутрь.
   -- Сергей! -- шепнул Холмс. -- Старший брат.
   И снова потянулось тяжелое время ожидания.
   Но вот, наконец, где-то далеко послышался топот копыт.
   Три всадника, в которых по фамильному сходству можно было тотчас же узнать братьев, скорой рысью подъехали с запада по вьючной тропе и въехали в ворота станционного дома.
   Через полчаса подъехали и восточные братья.
   Сначала во дворе шла возня, вероятно, лошадей расседлывали и засыпали корм, потом стало тихо.
   Как только все успокоилось, Холмс дал мне знак следовать за собой, и мы поползли бесшумно по кустам, тихонько раздвигая ветви руками.
   Мы подползли к боковой части станционного дома, в которой не было окон.
   От этой стены мы пробрались ко второй, в которой было три окна, занавешенных наглухо.
   Притаившись у одного из них, мы стали слушать.
   Хоть мы и не видели тех, которые говорили, однако прекрасно слышали каждое произносимое слово, так как братья, уверенные в одиночестве, говорили не стесняясь.
   -- ...очень оно нужно! -- говорил чей-то голос. -- Теперича шарпанты сколько хочешь, пташки тратить не стоит...
   -- Вот я и говорю! -- перебил другой голос. -- Посмотреть кому пофартит, да тогда и точно...
   -- Нетрудно...
   Разные голоса заговорили наперебой:
   -- Сказывали, на Иннокентьевском фартит.
   -- Больше шпана, у спиртоносов оставляют. А вот на Крестовом...
   -- На Крестовом это точно...
   -- А кто в глаза?
   -- Говорю на Иннокентьевском... А уж коли наверняк, то надо на Всесвятский...
   -- Ладно, поспеем! Там позже...
   -- Да ты насчет глаз говори!
   -- В глаз Сергей с Сашкой пойдут...
   -- А седло?
   -- Седло у пятого зимовья, там и развьючивать будем...
   -- Это можно!
   -- На неделю, что ли?
   -- На случай берите больше... Может, вьюки запоздают.
   -- С Крестового?
   -- Да.
   -- Значит, с него?
   -- Ну да!
   -- Так ты, Сергей, хорошенько присмотри, кому фартило!
   -- В первой, что ли? А Муха был?
   -- Там встретим. А с чем в глаз пойдете?
   -- Известно, со спиртом.
   -- Ну и ладно. Там ведь урядников нет, можно прямо.
   -- Известно... хищники...
   -- Ладно. Дело кончили говорить, можно и выпить! Сережа, есть, что ли?
   -- Еще бы не быть. С месяц тому назад на две сотенных купил, так все и ждал вас...
   -- Иди!
   -- Сейчас. Посуду достану и принесу. А ты, Сашка, тащи, что есть из печи.
   Шерлок Холмс дернул меня за руку, и мы, словно змеи, юркнули в кусты и через несколько минут уже очутились под охраной суровой тайги.
   -- Занятный жаргон. Вполне собственный, -- заговорил Холмс, шагая по тайге и посматривая на сделанные зарубки. -- Пуля -- пташка, приискатель -- вьюк, убить -- развьючить... Оригинально! Вы, надеюсь, поняли теперь, Ватсон, их разговор?
   -- Конечно, -- ответил я. -- В лазутчики на Крестовый прииск идут Сергей и Александр. Они лишь разведают -- кому повезло, кто несет домой больше золота, и из какой-то засады у пятого зимовья, где их будут ждать остальные, они собираются бить несчастный народ.
   -- Совершенно верный вывод, дорогой Ватсон, -- кивнул головой Холмс. -- Теперь нам нужно во что бы то ни стало предупредить их и поспеть на Крестовый прииск раньше.
   Мы ускорили шаг, чтобы до темноты поспеть к покинутым друзьям.

XI

   Солнце уже садилось, когда мы пришли на место.
   Передав приставу и Федору все, что удалось нам узнать, мы устроили себе постели из валежника и заснули.
   Чуть забрезжил рассвет, как мы уже поднялись на ноги.
   Федор знал и зимовья и прииски, а так как весь наш багаж состоял лишь из ранцев с провизией, то Федор решил вести нас напрямик.
   Бодрым шагом мы двинулись в путь. Я не стану описывать эту ужасную дорогу. Достаточно сказать, что спустя двое с половиной суток мы подошли к Крестовому прииску.
   Интересный вид представлял из себя этот прииск.
   Вдоль небольшого ручейка, протекавшего среди пологих берегов, ютилось десятка два низеньких, грязных землянок, около которых на протянутых веревках сушилось незатейливое белье приискателей-хищников.
   Сами хищники, стоя на дне речки, вода которой была отведена канавой немного в сторону, красивыми группами работали над золотым дном.
   Лопатами набрасывали они золотоносную землю на широкие лотки и промывали эту землю водой, которая, растворяя в себе землю, сливалась, а золото оставалось на лотках. На лоток наваливалось приблизит ельно пуд земли, и если от ста пудов земли оставалось два золотника золота, то это считалось очень хорошей добычей.
   При удаче попадались и золотые самородки, весом, как говорил Федор, доходящие иногда до фунта и больше, но они попадались редко и были счастливой находкой для приискателя, которому, как говорится, "пофартило", то есть посчастливилось.
   Мы подошли к прииску.
   Увидав нас, приискатели остановили работы и изумленно посмотрели на нас.
   Но на нас были такие же костюмы, как и на них, за спинами у нас торчали, кроме ружей, и лопаты, предусмотрительно захваченные Федором, и вид наш ничем не возбуждал подозрения.
   -- Бог помочь! -- проговорил Холмс, нарочно грубым голосом.
   -- Спасибо! Откуда? -- ответили голоса. -- С разведок?
   Холмс кивнул головой.
   -- Пофартило?
   Федор сердито махнул рукой.
   -- Значит, горсточку наскресть пришли? На обратную? -- захохотал один из парней.
   -- Хоть с чем-нибудь назад прийти, да мукой раздобыться, -- сказал Холмс. -- Дней семь поработаем здесь, может, пофартит...
   -- Известно! Что ж... становись, места много.
   И, не считая больше нужным распространяться, приискатели принялись за работу.
   Сказав, что у нас сломалось по дороге два лотка, мы попросили одолжить нам эти предметы, на что получили полное согласие.
   Работа в этот сезон у хищников была удачная, они собирались нести домой хорошую добычу и были поэтому радостны и готовы на услуги.
   Нам отвели место в конце разреза и, казалось, позабыли нас.
   Мы же, вооружившись необходимым инструментом, не медля ни минуты стали на работу.

XII

   Когда солнце село, приискатели вспомнили про нас.
   Они подошли к нам и радушно предложили нам свободные места в землянках.
   Сообразно их указаниям мы разместились, а так как у Шерлока Холмса была в запасе четверть спирта, то он и решил устроить товарищескую пирушку.
   Конечно, таким количеством трудно было удовлетворить всех, но Холмс придумал исход.
   Половину запаса он решил выпить с товарищами двух землянок, приютившими нас, а другую половину отдать остальным.
   По понятиям приискателей, это было верхом товарищества, и когда Шерлок Холмс объявил об этом приискателям, радости их не было конца.
   Из четверти спирта, разбавленного холодной кипяченой водой, вышло три четверти ведра водки, которая и была разделена на две части, причем Холмс дал на сторону немного более половины.
   В этот вечер прииск пировал.
   Наши две землянки собрались вместе.
   Водка развязала языки, и жители тайги делались с каждой рюмкой откровеннее.
   Говорили о том: кому пофартило, кто и какие нашел самородки, высказывались планы на будущее.
   Но среди всех этих рассказов и признаний страх момента возвращения был главной, основной точкой.
   -- Эх, живым бы вернуться! Не попасть бы на злодеев!
   И когда Холмс начал говорить про то, что нужно идти вместе, большая часть вполне согласилась с ним.
   Не соглашались только некоторые, которым "пофартило" больше других и которые спешили возможно скорее добраться до города, чтобы реализировать свое добытое богатство.
   Не прошло и получаса, как мы могли уже смело сказать: кто хочет идти раньше и кто останется для того, чтобы подработать дольше.
   С "фартовыми" собирались уходить и наиболее трусливые, причем я заметил, что у остающихся силы обороны гораздо более. Среди них оставались самые отчаянные люди, у большинства которых были винтовки или револьверы.
   Мы пили часов до десяти вечера, и эта попойка настолько сблизила нас с приискателями, что они уже окончательно сдружились с нами.
   Прошло два дня.
   Утром на третий день прииск посетили гости.
   Это была разведочная партия, состоявшая из трех человек: двух, очень похожих друг на друга, и одного огромного, хмурого мужчины, который, казалось, одолел бы и слона.
   Эта партия была из коммерческих.
   Вместе с изысканиями она занималась и коммерцией, продавая спирт, запасы которого были у них более чем достаточны.
   Трое посетителей были встречены радушно.
   Взамен ведра спирта спекулянты получили двадцать золотников золота, и так как они ночевали здесь, то объявили, что прибавляют за это еще две бутылки спирта бесплатно.
   В этот вечер почти весь прииск был пьян.
   Языки, так же как и во время пьянства с нами, развязались, и приезжие гости узнали вскоре все тайны прииска настолько, что могли приблизительно сказать: сколько фунтов и золотников выработал тот или другой приискатель и кто когда двигается домой.
   Когда мы ложились спать, Холмс спросил меня тихо:
   -- Видели гостей?
   -- О, да! -- воскликнул я. -- Ведь это Сергей и его брат.
   -- А третий?
   -- Не знаю, -- ответил я.
   -- В таком случае я не ошибусь, если скажу, что, судя по описаниям, это и есть знаменитый Муха.
   В это время вблизи раздался шум шагов, и мы прекратили наш разговор.

XIII

   Была ночь.
   Уже пять дней тому назад покинули мы Крестовый прииск и брели по тайге, прислушиваясь к малейшему шороху.
   Но теперь нас было уже не четверо, а двенадцать человек.
   Тотчас же после того, как страшные гости покинули прииск, узнав все, что им было нужно, Холмс открыл бедным искателям счастья страшную правду.
   Действие получилось ошеломляющее.
   Правда, многие знали, что какие-то разбойники подстерегают их брата при выходе из тайги, но никто не знал своих врагов в лицо.
   А тут... эти враги были среди них, ели их хлеб и теперь готовились уничтожать их, как бездомных собак!
   Глухое бешенство овладело всем прииском.
   И когда Холмс предложил уничтожить врагов, весь прииск поднялся как один человек.
   Но не все ушли с нами.
   По совету Холмса все мы разделились на три отряда.
   Один разведочный, в котором шли и мы, другой, состоящий из фартовых, и третий -- из всех остальных, которые должны были идти в сотне шагов от фартовых, держа ружья наготове и быть готовыми к моментальной подаче помощи.
   Итак, была ночь...
   Наш передовой отряд, шедший по тайге параллельно тропе, остановился на ночлег.
   О палатках, конечно, не было и помину.
   Все улеглись, кроме часового, кто где хотел на земле, и скоро весь наш маленький отряд погрузился в тяжелый сон.
   Я почему-то долго не мог заснуть.
   И вдруг мне почудилось, словно откуда-то, издалека, доносился человеческий говор.
   Я быстро вскочил на ноги и разбудил Холмса.
   -- Что с вами? -- спросил он, удивленно глядя на меня.
   -- Мне слышатся человеческие голоса, -- сказал я.
   Это известие произвело на Холмса ошеломляющее действие.
   Он вскочил на ноги и, выпрямившись во весь рост, застыл в неподвижной позе.
   Слабые звуки снова донеслись до нас.
   -- Да, да, -- прошептал Холмс. -- А ну-ка, Ватсон, будите Федора и марш на разведку.
   Часовой тоже слышал звуки, но не придал им почему-то большого значения.
   В минуту Федор был разбужен.
   Он сразу понял серьезность положения.
   Перед уходом Холмс подозвал часового.
   -- Если нас не будет до утра, то идите вдоль тропы, пока не увидите белой тряпочки с левой стороны, Когда дойдете до нее, остановитесь, подождите второй отряд и, когда он подойдет, спрячьте половину людей в тайгу сзади, а сами расположитесь как на бивак и говорите свободно, не стесняясь, только смотрите в оба! -- сказал он.
   И мы пошли.
   По мере того, как мы подвигались, голоса становились все громче. Непроглядная ночь царила кругом, но Федор шел вперед, словно слепец в своей комнате, в которой изучил каждую доску.
   Чем дальше мы шли, тем тише и осторожнее становились наши шаги.
   Вдруг яркий свет костра блеснул среди деревьев.
   Опустившись на животы, мы поползли едва дыша.
   Скоро картина бивака открылась пред нами как на ладони.
   Среди гигантских стволов и кустарника горел костер, вокруг которого в красивых живописных позах сидело семь человек.
   Они жарили на вертеле кабанью ногу и лениво перебрасывались словами. Восьмая фигура виднелась немного поодаль.
   Это стоял часовой, опершись на винтовку и пристально поглядывая в сторону тропы, ведшей от прииска.
   -- ...и всегда будут, -- говорил кто-то из них.
   -- Дай-ка нож. Жрать хочу!
   -- Поешь! С рассветом того гляди подойдут, так не до еды будет! Ты, Муха, все приготовил?
   -- Все, -- ответил верзила с хмурым лицом, подымаясь с земли.
   -- Ага! Наконец-то я его увидел! -- шепнул Холмс.
   У костра продолжался разговор.
   -- Значит, вместе? -- спросил один из сидевших, в котором я сразу узнал Сергея.
   -- Да.
   -- Цепью... Шагов пять между каждым...
   -- Пропустим и потом сразу со всех сторон.
   -- А место?
   -- Здесь. Больше негде.
   Шерлок Холмс нажал мне локоть и пополз обратно.
   Тем же путем мы возвратились обратно.

XIV

   Белой тряпки не пришлось вешать.
   Мы возвратились к своему авангарду и застали его дожидающимся прибытия второй партии.
   В коротких словах мы рассказали им все, что видели.
   Но вот, наконец подошла и вторая партия.
   Отобрав к себе только десять человек с винтовками и простояв для отдыха часа четыре, Холмс приказал остальным медленно двигаться по тропе, громко разговаривая.
   Вместе же с отобранными людьми мы двинулись быстрым шагом вперед, напрямки.
   Подойдя ближе к засаде, мы опустились на землю и поползли.
   -- Стрелять по первому выстрелу! Лучше целься! Вы, г-н пристав, будете руководить левым флангом! -- командовал Холмс. -- Федор на правом! Арестовать их мы не в силах, значит, попросту надо уничтожить... Конечно, лучше взять живьем, но... вряд ли это удастся... Мы оцепим их сзади полукругом!
   Издали доносился громкий говор шедших по тропе наших людей, которых мы оставили для демонстрации.
   Начинало светать.
   Двигаясь среди кустов, мы незаметно оцепили врагов.
   Мы видели, как, услыхав голоса на тропе, они схватились за винтовки и засели цепью в кустах, вдоль тропы.
   Наши подвигались по тропе.
   Еще момент, и винтовки разбойников поднялись.
   Атлетическая фигура Мухи так и выделялась среди других.
   Вдруг Холмс быстро вскинул винтовку, громкий выстрел всколыхнул спящий воздух.
   И грозная тайга застонала.
   Выстрелы с нашей стороны следовали один за другим.
   Разбойниками, не ожидавшими нападения, овладела паника.
   Они метались как угорелые, стреляя без толку, тогда как наши выстрелы клали на землю одного за другим.
   Проклятия, стоны и мольбы, выстрелы, крики -- все это перемешивалось в общий гул.
   Но вот, наконец, все смолкло...
   Тогда мы стали смотреть на плоды своей ужасной работы.
   Четверо из братьев были убиты наповал, остальные трое лежали тут же, раненные кто одной, кто двумя пулями.
   Но Мухи не было.
   Он остался верен своему прозвищу и исчез бесследно, хотя Холмс и отлично помнил, как ранил его и как тот схватился за руку, выпустив винтовку.
   Скоро подошла вторая партия, а затем и третья.
   Приискатели подходили один за другим к мертвецам и к раненым, яростно плевали им в лица, произнося страшные проклятия.
   Ведь это были их самые ужасные враги!
   Мы молча наблюдали эту сцену озверенья.
   -- Добить! Добить! -- раздавались отовсюду голоса.
   Но Холмс вступился за раненых.
   Они нужны были для суда, и приискатели нехотя должны были согласиться нести на носилках своих врагов.

* * *

   Чем окончить этот рассказ?
   Мухи так и не нашли.
   Один из раненых по дороге был брошен, двое судились и были повешены, но что страннее всего, так это то, что когда полиция прибыла для производства обысков на станции, содержимые братьями, то нашла на их местах лишь семь обугленных мест.
   Неизвестная рука, может быть, мстительных приискателей, не захотела оставить о них и памяти.
   Вскоре станции были реставрированы и сданы другим лицам, разбои в этой местности почти затихли, пристав Курабко получил повышение по службе, а имя Шерлока Холмса прогремело по Сибири, как никогда не гремело до той поры.
  
  

Сокровище тайги

I

   -- Очень интересная легенда, дорогой Ватсон! Я очень люблю вообще легенды, так как, по-моему, между легендой и сказкой существует существенная разница. Сказка -- плод народной фантазии, чистый вымысел, но легенда -- другое дело. Легенда, если найти ее корень, всегда вытекает из жизни, имеет в своем основании какой-либо случившийся факт.
   Шерлок Холмс затянулся сигарой, выпустил из рта густой клуб дыма и, откинувшись на спинку кресла, продолжал:
   -- В этой легенде в основание положен случившийся факт, а так как факт этот случился не так-то давно, всего два года тому назад, то... Одним словом, эта легенда кажется мне не легендой, а чем-то поважнее, на чем следует поработать.
   -- Ну, ну, вы уже прочли мне целую лекцию о легендах, а той легенды, которая так удивляет вас, вы мне и не подумали рассказать, -- ответил я. -- Ведь это выходит -- разговор впустую.
   Шерлок Холмс весело рассмеялся.
   -- Ваша правда, дорогой Ватсон. Я сидел и думал про себя, а затем начал высказывать свои мысли вслух. Это вовсе не убедительно, и я постараюсь исправить свой промах.
   Он вытянул свои длинные ноги, положив их одну на другую, и заговорил.

II

   Вчера я гулял по Благовещенску. Пройдя центр города и полюбовавшись прекрасным зданием магазина Чурина, я незаметно дошел до самых глухих, отдаленных кварталов, в которых ютится зимой приисковый народ и разный сброд.
   Все эти улицы очень грязны, на них много кабаков, и полиция, как я слышал, не особенно любит посещать их поодиночке.
   Если сюда нагрянывают, то, в большинстве случаев, целыми командами, для производства облавы и после каждой облавы из этих кварталов набирают такую кучу сброда людей неизвестных профессий, что их положительно некуда бывает девать.
   Изредка в такие облавы попадаются и крупные рыцари разбойничьего и воровского царства.
   Но лишь только облава окончится, как эти кварталы снова наполняются прежним сбродом, появляющимся неизвестно откуда, словно блохи из пыли. Итак, я забрел туда.
   Подумав немного, я зашел в один из трактиров "без крепких напитков", в котором, как и во всех русских городах, посетители скорее могут достать водку, нежели чай.
   Такое положение дел вытекает, по всей вероятности, из того, что низшим чинам, а зачастую и средним русской полиции, получающим мизерное жалованье, выгодно не доносить о нарушении закона, с целью пополнения своего скромного бюджета.
   Правда, иногда читаешь в газетах о задержании того или другого лица за недозволенную торговлю водкой, но, принимая во внимание повседневную, почти откровенную торговлю вином во всех "чайных", приходишь к заключению, что к ответу привлекаются лишь те, которые почему-либо не сошлись с теми, кто призван стоять на страже государственных интересов.
   В трактире "без крепких напитков", в который я вошел, половина посетителей пила водку, остальная или пила чай или закусывала.
   Столиков свободных не оказалось, и мне пришлось занять место у стола, за которым сидел крепкий, рослый мужик лет сорока.
   По его костюму и манере себя держать я сразу узнал в нем приискателя.
   Помните, Ватсон, когда мы два года тому назад охотились на семерых братьев-разбойников, мы надевали точно такие же костюмы.
   Он пил чай, и я заказал себе тоже чаю.
   У моего соседа по столу было очень симпатичное лицо: открытое, честное, невольно напрашивающееся на доверие.
   И не удивительно, что мы разговорились.
   Как я и предполагал, он оказался приискателем.
   Человек он был бывалый, несколько раз ходил в разведки, одна из которых тянулась два года, работал много на разных приисках, но не пропивал, как большинство приискателей, своей добычи, а вкладывал ее ежегодно в хозяйство и теперь имеет в Благовещенске, на одной из крайних улиц, собственный домишко, пару лошадей, корову и считается человеком с достатком.
   -- Вырос я и родился здесь, -- говорил он мне, попивая чаек. -- Отец мой был тоже приискатель, ну, и меня сызмальства приучал к этому делу. Тайгу, значит, понял я еще будучи ребенком, а когда вырос, так знал ее так, что, кажись, и лесовик не прошел бы по ней так, как я.
   Много рассказывал он мне интересного, Пришлось-таки испытать ему на своем веку немало.
   Про его экономность знали.
   Благодаря этому его не один раз подстерегали в тайге, и если он до сих пор был еще жив, так только благодаря тому, что знал тайгу и никогда не возвращался с приисков тропами, а ходил напрямик, одному ему известной дорогой.
   Звали его -- Максим Веретенюк.
   Как большинство приискателей, он был суеверен.
   Он был убежден, что большое золото охраняется нечистой силой, и поэтому недоступно людям.
   -- Человеку достанется лишь малость, -- говорил он мне. -- А нешто в тайге только и есть что песок, рассыпанный в земле так, что в богатейшем месте со ста пудов земли набирается три, три с половиной золотника золота? Со старых времен известно, что в тайге есть целые скалы из золота, да только человеку достать их нельзя.
   Потому либо нечистый их оберегает для себя, либо мертвецы не дают...
   -- Мертвецы? -- спросил я.
   -- Да.
   -- Как же так?
   -- А очень просто. Старики говорят, что коли злодей, который злодействовал над нашим братом золотопромышленником, умрет, -- так душа его не может успокоиться. Она от жадности мучается и все мытарится по тайге, пока не найдет груды золота. Ну, а значит, как найдет, так и останется при ней на веки веков. Боится, что найдут другие это золото и отберут его. Вот душа злодея и мучается, и бродит по ночам вокруг этого места, все сторожит и плачет, и рычит, и аукает!
   -- Что за вздор! -- воскликнул я.
   -- Не говори! -- ответил мне Максим. -- Эти бродячие души многие видели. Да не далече ходить! Хошь, покажу тебе Ваську Кривопалова? Он намедни пришел из тайги ни жив ни мертв. Душу-то, значит, видел. Да и я сам в прошлом году еле ноги унес. Думал, бают сказку, не послушал, ну, чуть было и не пропал. Признаться, думал, что ежели с крестом да верою, так можно нечистую душу побороть и золото найтить, ан вышло-то оно не так легко.
   Я заинтересовался этим рассказом.
   И на мою просьбу рассказать все по порядку, он рассказал мне одну из последних сибирских легенд, в которой участвуют все наши знакомые.
   -- Вот как? -- удивился я. -- Это становится занятным.
   -- Да, дорогой Ватсон! Это не только занятно, но и в высшей степени интересно для нас, -- произнес многозначительно Шерлок Холмс. -- Да вот сами увидите! Дайте мне, если вам не лень встать, вон с той полки бутылку хересу и достаньте парочку стаканчиков. За рюмкой вина рассказывать будет легче.
   Я исполнил просьбу Холмса.
   Мы чокнулись и выпили.
   После этого Холмс снова закурил свою сигару и начал передавать своими словами слышанную легенду.

III

   "Это было несколько лет тому назад, -- так начал свой рассказ Максим Веретенюк. -- И теперь, когда едешь по Амуру вверх, то видны почтовые станции, стоящие вдоль вьючной дороги. Так вот семь из этих станций так и называются до сих пор "Семь смертных грехов".
   Стоят они рядом, отстоя одна от другой верст на десять-пятнадцать, смотря по трудности дороги.
   В былое время эти станции содержались семью братьями-разбойниками.
   И немало душ загубили они, убивая шедших с приисков золотопромышленников, и отбирали от них золото.
   Да только бог смилостивился над нашим братом.
   Приехал сюда откеля-то какой-то не то англичанин, не то хранцуз.
   Был он из сыщиков и, сказывают, праведной жизни. Только одних душегубов и ловил.
   Вроде как обет какой дал...
   И вот приснилося, сказывают, этому англичанину в английской еще земле, что бог ему на Сибирь велит ехать и великих злодеев поймать.
   До той поры наша полиция их никак истребить не могла, потому ей бог счастья не дает, а этот как приехал, так, сказывают, всех их одним махом и уложил.
   А сам скрылся, будто его и не бывало.
   Уж это верно, что души братьев нечистому принадлежали и с ним заодно были! Потому, как только убил их англичанин, так в ту же секунду все станки небесным огнем спалило, чтобы, значит, нечистое место чистым стало.
   Прилетели души разбойников на свои старые места, глядят, а все их имущество и клады нечистые -- бог спалил.
   Завыли они на всю тайгу.
   От воя их такая буря поднялась, какой давно матушка-Сибирь не видала!
   Сам я помню ее хорошо!
   Не то что деревья вырывало с корнем, даже хаты кое-где поопрокидывало!
   А кто приходил потом из тайги, те говорили, что в этот день нечистая сила так стонала в лесу, что умереть бы и то впору.
   Долго плакали они по отнятому у них богатству, но вдруг затихли.
   И разлетелись они в разные стороны искать себе золота.
   По мере того, как кто-нибудь находил себе золотую скалу, он оставался при ней и, взяв себе в помощники диких зверей, навеки оставался сторожить ее и мучиться страхом, чтобы ее не нашли люди.
   Таким образом нечистые души завладели в темной тайге семью золотыми скалами, и каждую из них стережет душа и зверь.
   Когда мне рассказали эту легенду, я решил отобрать хоть одну скалу у нечистых душ.
   Я долго постился, говел и, захватив с собою Евангелие и святой воды, отправился в тайгу.
   Мне говорили, что клады эти рассыпаны к северу от станции "Смертных грехов".
   И я направился туда.
   Долго, долго я бродил по тайге, ночуя под ее мрачными вершинами, как вдруг увидел то, чего ожидал.
   Это было ночью.
   Костер, на котором я жарил пару застреленных куропаток, потух.
   Я уже расположился было спать, как вдруг отдаленный треск сучьев и валежника привлек мое внимание.
   Слух у меня чуткий.
   Я быстро вскочил на ноги и стал вглядываться во тьму.
   И то, что я увидел, заставило меня послать к черту все свои надежды и потерять остаток храбрости.
   Будь проклята эта минута.
   Шагах в трехстах от меня что-то светилось.
   Я подполз ближе и с ужасом увидел страшный скелет, висевший, словно повешенный, на суке дерева.
   Весь он светился и дымился в темноте.
   А под ним то приподымаясь, то опускаясь, с глухим урчанием металось какое-то огромное чудовище, и слышны были звуки вроде бряцания цепей.
   На страшном чудовище светилась пятнами шерсть, а морда так и горела.
   Я чуть не потерял сознание.
   Схватив Евангелие, я стал громко читать его, кропя в проклятую сторону святой водой.
   Но видение не исчезало.
   Вдруг страшный рев потряс воздух!
   И тогда, обезумев от страха, я бросился бежать назад.
   Утром я собрал в первом попавшемся селении народ и мы обшарили всю тайгу, но... ни чудовища, ни скелета не нашли.
   А вечером никто не захотел идти туда, да и я сам, признаться, не желал испытывать снова вчерашнего страха.
   С тех пор я отказался от нечистого клада".

IV

   -- Вот видите ли, дорогой Ватсон, какая интересная легенда! -- проговорил Холмс, окончив пересказ. -- Конечно, мой приятель Максим рассказывал ее сбивчиво и не так красиво! Но... я, будто от его имени, облек для вас эту легенду в более литературную форму и надеюсь, что вы не в претензии на меня за это?!
   -- О, ничуть! -- воскликнул я. -- Легенда очень красива, но скорее похожа на сказку.
   -- Н-не совсем так! Вдумайтесь хорошенько в ее содержание и скажите: не найдете ли вы в ней чего-нибудь такого, что заслуживало бы большего внимания, нежели простая легенда?
   Я с недоумением пожал плечами.
   -- Единственно то, что у сибиряков богатая фантазия.
   -- Я думал, что вы немного проницательнее, -- с улыбкой возразил Холмс. -- Ну, так послушайте меня, и, я надеюсь, мои подозрения возбудят и в вас кое-какие мысли.
   Но вдруг в его намерениях, вероятно, произошел переворот.
   -- Я не хочу говорить вам ничего преждевременно, -- отрезал он вдруг неожиданно. Вам же будет интереснее, если вас поразит что-нибудь неожиданное. Но... я имею твердое мнение относительно этой легенды. Все, что случилось с Максимом, не сон, я в этом убежден. И... я решил во что бы то ни стало проникнуть в тайну тайги.
   Он посмотрел на меня загадочно и добавил:
   -- И кто знает, дорогой Ватсон, может быть, нам удастся завладеть тем кладом, которым не удалось овладеть ни Максиму, ни другим сибирякам.
   -- Желаю оправдания ваших великолепных надежд! -- иронически заметил я.
   -- Спасибо, -- ответил Холмс. -- Я на это пожелание смотрю серьезно и надеюсь, что вы не откажете принять от меня часть клада, когда он попадет ко мне в руки?
   -- С удовольствием! -- ответил я.
   Однако в тоне Холмса я слышал серьезные ноты.
   -- Скажите, Холмс, вы собираетесь действительно предпринять путешествие для проверки заинтересовавшей вас легенды? -- спросил я.
   -- Конечно. И в вас надеюсь иметь своего верного спутника, -- серьезно ответил Холмс.
   -- Когда вы думаете двигаться?
   -- Чем скорее, тем лучше. Можно было бы и завтра... Я ведь не любитель откладывать.
   -- Вдвоем?
   -- Нет, с нами отправится и мой новый товарищ Максим.
   -- Уверены ли вы в нем?
   -- Да, -- твердо произнес Холмс. -- Я привык наблюдать людей и почти без ошибки могу угадать по лицу характер человека, хотя бы я его и видел в первый раз.
   Он слегка помолчал и добавил:
   -- Кроме того, я наводил уже справки. Он не соврал, сказав, что имеет дом и хозяйство, а соседи все отзываются о нем, как о честном и трудолюбивом человеке, на слово которого можно сильно положиться.
   -- Но захочет ли он?
   -- О, что касается этого, то я постараюсь рассеять его суеверие, и тогда он пойдет за мною хоть в воду, в особенности, когда узнает, кто я.
   -- Достаточно ли он только интеллигентен для этого? -- усомнился я.
   -- Вполне, -- ответил Холмс.
   И, встав с кресла, он подошел к вешалке, на которой висело его пальто и шляпа.
   -- Пойдемте к нему, Ватсон. Это будет нам прекрасной прогулкой перед обедом.

V

   Максим Веретенюк, как я уже говорил, жил почти на краю Благовещенска.
   Придя к нему, мы застали его за работой.
   Вместе с женой и шестнадцатилетним сыном он вкатывал бочонки с соленой кетой (местная рыба) в погреб.
   Увидав Холмса, он приветливо кивнул ему головой и попросил подождать, пока он вкатит три последние бочонка в погреб.
   Как потом оказалось, жена его тоже не теряла даром времени.
   Она имела на базаре лавчонку, в которой торговала разным дешевым бакалейным товаром и соленой рыбой, прибавляя таким образом к домашнему доходу и свою выручку.
   Как только Веретенюк скатил в погреб последний бочонок, он вытер руки о фартук и подошел к нам.
   -- Однако хорошо, что пожаловали! -- приветливо сказал он, пожимая нам руки и прибавляя к своей речи по сибирской привычке слово "однако". -- Что же стоять здесь? Пожалуйте в горницу! Настя, поставь-ка самоварчик!
   Мы вошли в маленький, но чистенький уютный домик, состоявший из спальни, приемной горницы и кухни.
   -- Эх, деньжат не хватает! -- весело, но с оттенком огорчения заговорил Максим.
   -- А что? -- спросил Холмс.
   -- Да кета сейчас больно дешева! Будь деньги -- на все бы закупил! Ну, да ведь всего не закупишь, что хочется, а значит, слава богу, что и это купил!
   Холмс улыбнулся и хлопнул Веретенюка по колену.
   -- А у меня к вам дельце есть! -- произнес он весело. -- И если бы вы сослужили мне одну службу, я бы дал вам в задаточек сотни три...
   -- Ой ли! -- обрадовался Максим. -- Да за какое же это дело?
   -- Дело, положим, не легкое, но... если оно удастся мне, я готов из своей добычи отдать вам пятую часть, но не меньше чем тысячу рублей, хотя бы добычи оказалось всего двадцать пять рублей.
   Максим несколько минут упорно молчал. На его лбу образовались складки, и, казалось, он что-то усиленно обдумывал.
   -- А дело-то чистое? -- спросил он решительным тоном.
   Этот вопрос и тон страшно понравились мне. Холмс поспешил успокоить его.
   -- На нечестное дело я не позвал бы вас, дорогой Максим, -- сказал он. -- Наоборот, я зову вас на полезное дело.
   -- Ну, и слава богу! -- обрадовался Веретенюк. -- А какое же это дело?
   -- Искать недоисканный тобою клад.
   -- Ни за что на свете! -- воскликнул пораженный Максим.
   -- Ну-ну-ну, зачем же так бояться! -- стал успокаивать его Холмс. -- Во-первых, мы пойдем с моим другом вперед, а во-вторых... я и есть тот самый английский сыщик, про которого ты говорил, что он уничтожил на "грехах" семерых братьев-разбойников.
   Максим удивленно вытаращил на Холмса глаза.
   В продолжение нескольких минут он оставался словно в состоянии столбняка.
   Затем он медленно провел рукой по волосам, словно отгоняя кошмар, и тихо произнес:
   -- Вот так штука... А я-то... Ах ты, Господи!.. Да правду ли вы говорите?
   -- Вот мой паспорт, в котором написано, что я Шерлок Холмс. А если вы спросите в полиции, кто изловил разбойников, то вам укажут на меня, -- сказал Холмс с улыбкой. -- Только я совсем не праведный, а просто человек, преданный идее освобождения общества от негодных его элементов. Поэтому я никогда и не брался за дела неуголовного характера. Взяться, например, за политические дела я считал бы делом противным своей совести.
   Максим Веретенюк глядел на Холмса с каким-то благоговением.
   Наконец, он тихо кивнул головой и произнес:
   -- Если так, то с вами куда угодно пойду!
   Его столбняк пропал, и он стал веселым.
   -- Когда же идти? -- спрашивал он. -- Я ведь хоть сейчас!
   -- Тем лучше, в таком случае мы двинемся завтра же.
   -- Чудесно! Настя и без меня справится.
   -- А вот вам и задаток на покупку кеты, -- сказал Холмс, доставая бумажник и отсчитывая триста рублей.
   Дело было слажено.
   Часа два мы проговорили о подробностях будущего путешествия, сговорились относительно того, что взять с собою, где встретиться, и затем простились.

VI

   Остаток дня мы употребили на закупку необходимых предметов. Патроны, две винтовки, еда, электрические карманные фонари -- ничего не было забыто.
   Кроме вещей, которые должны были быть носимы при себе, мы приобрели и более тяжеловесный багаж, который Холмс хотел оставить где-нибудь в тайге, когда мы подойдем уже совсем близко к месту.
   До тех же пор мы могли прекрасно им пользоваться, следовательно, доставить себе в пути хоть некоторый комфорт.
   К числу этих предметов относились: палатка, две походных койки, коробки с провизией, походная кухня, складной походный стол и две складных табуретки.
   Холмс попытался было приобрести топографические карты побережья Амура между Благовещенском и Сретенском, но таких карт не оказалось во всем городе.
   -- Только в России можно встретить это! -- злился Холмс, переходя из магазина в магазин. Но делать было нечего. Карт не было, и приходилось покориться. Утро следующего дня мы провели у Веретенюка. С своей стороны и он приготовил все необходимое.
   К полудню весь наш багаж был перевезен на пароходную пристань.
   Мы взяли билеты и стали ждать. Пароход пришел чисто по-сибирски, то есть с опозданием на восемь часов, и мы чуть было не умерли с тоски от ожидания.
   Но вот, наконец, в три часа ночи так давно ожидаемый пароход причалил.
   А так как ночью разгружать и нагружать грузы было не совсем безопасно, в виду страшно развитого в этих местах воровства, то нам и было объявлено, что пароход отойдет лишь в восемь часов утра. Пришлось этому покориться. Ночевали в каютах. Утром пароход двинулся вперед. Надо заметить, что на большинстве амурских пароходов, ходивших к Сретенску, в то время не было буфетов.
   Для пароходного экипажа нанималась стряпуха, забиравшая с собой провизии немного более, чем нужно, и у нее можно было получать довольно сносные обеды,
   Так было и на нашем пароходе.
   Я не могу не остановиться над описанием этого путешествия, так как порядки, царившие на нашем пароходе, были характерными сибирскими порядками того еще не так далекого времени.
   И о них действительно стоит поговорить.
   Амур кверху от Благовещенска изобилует мелями, то и дело преграждающими фарватер.
   Там их называют перекатами, и около них имеются постоянно сигналы, показывающие глубину воды на них.
   Четыре с половиной фута -- глубина проходимая для большинства пароходов.
   Наш пароход сидел в воде четыре фута, и мы самым благополучным образом пропутешествовали первый день.
   Все дело испортила гармоника, этот типичный русский инструмент, издающий громкие хриплые звуки и приводящий русский народ в состояние какого-то умоисступления.
   Был вечер.
   В эту ночь мы должны были перевалить через знаменитый Ульдугичевский перекат, считавшийся на Амуре одним из самых мелких.
   Мы вышли с Холмсом на палубу, чтобы подышать свежим воздухом тайги, который так хорош на Амуре.
   Вечер был тихий и темный.
   Большинство публики тоже выбралось наверх, и среди нее шла веселая беседа.
   Командир парохода, вихрастый шатен с испещренным оспой лицом, сидел вместе со своим помощником около рулевой будки за столиком.
   Перед ними стояло две бутылки водки и горячая закуска.
   Для нас это казалось немного странным, но так как мы видели, что пассажиры ничуть не беспокоятся этим обстоятельством, то и мы отложили свои страхи.
   Вдруг на палубе раздались забубенистые звуки гармоники. Лихой приискатель выигрывал, сидя на канатах, такой разухабистый мотив, от которого в ногах положительно делались конвульсии.
   Это действие гармоники на человеческий организм тотчас же сказалось на некоторых пассажирах, ноги которых, помимо их воли, стали выбивать по палубе громкую дробь.
   Капитан хватил целый стакан водки залпом и чуть не подавился костью, которую впопыхах сунул в рот вместо мяса.
   Гармоника стала положительно неистовствовать.
   Кто-то из публики пустился вприсядку, под аплодисменты остальных.
   И через несколько минут палуба парохода представляла из себя нечто хаотическое, напоминающее моменты из жизни краснокожих.
   Появилось неимоверное количество бутылок.
   Все, у кого были только ноги, способные удерживать на себе туловище, -- пустились в отчаянную пляску.
   Командир со своим помощником бросили свои места у рулевой рубки и вместе с водкой перебрались к нам.
   Кругом все ржало, ревело, топало и гикало, заглушая стук колес и машины.
   Капитану принесли еще бутылок, и он опустошал их со своим помощником с изумительной отвагой и проворством.
   А проклятый гармонист скрипел так, словно хотел перепилить пароход.
   Вдруг наш капитан не выдержал.
   Он встал, покачнулся, гаркнул, словно его собирались резать, и пустился вприсядку, под одобрительный рев озверевшей публики.
   Но вот, наконец, гармонист унялся.
   Пьяная публика начала переругиваться друг с другом, а капитан так сцепился с своим помощником, что дело того и гляди обещало перейти в рукопашный бой.
   -- Перека-а-ат! -- раздался вдруг громкий, отчетливый голос спереди.
   Драка остановилась.
   -- Сколько? -- крикнул капитан.
   -- Четыре фу-ута! -- ответили с бака.
   Несколько секунд капитан о чем-то размышлял. И вдруг, неистово махнув рукой, он описал по палубе зигзаг и храбро крикнул:
   -- Штурмом!
   Такая храбрость привела в восторг всю публику.
   Решено было брать перекат штурмом.
   Пьяный капитан еле добрался до рулевой будки.
   Машине дан был полный ход.
   Кто-то кричал ура, вероятно, вообразив, что штурмуют неприятельскую крепость.
   Вдруг под пароходом раздалось зловещее шипение гальки об дно.
   Пароход вздрогнул всем корпусом и стал.
   -- Ся-яли! -- донеслось с бака.
   -- Наплевать! -- выругался капитан.
   Этот плевок обошелся пассажирам ровно в семь суток, которые пароход просидел на мели.
   Утром кухарка объявила пассажирам, что совсем не надеялась сидеть на мели, а поэтому, если это сидение продолжится более суток, то она перестанет готовить пассажирам, так как дай бог, чтобы хватило на команду.
   Между тем поселков поблизости не было, и пассажиры уехали на берег, каждый сгорая от нетерпения захватить что-нибудь первым на ближайшей почтовой станции.
   Весь день работали стрелами, стараясь сдвинуть пароход, но к вечеру выяснилось, что без помощи буксира сойти с мели не удастся, и капитан самым хладнокровным образом сложил оружие.

VII

   Но нам вовсе не улыбалась перспектива ожидания.
   Посоветовавшись с Веретенюком, Холмс решил покинуть пароход.
   Для этой цели Веретенюк отправился на первую почтовую станцию и часа через три вернулся с почтовой лодкой и двумя гребцами.
   Перебросив на лодку багаж, мы пожелали остающимся скорее выбраться с переката и тронулись в путь, сокращая его иногда через протоки.
   На каждой станции мы меняли лодку и гребцов, благодаря чему двигались безостановочно и довольно быстро.
   Это путешествие продолжалось двое суток.
   До ближайшего "греха" оставалось верст пятьдесят. Тут мы покинули водный путь, купили на станции лошадь и вьючное седло и, навьючив на спину животного тяжелый груз, пустились в дальнейший путь. По вечерам мы останавливались где-нибудь у ручья, скрытого в угрюмой тайге, разбивали себе палатку, варили вкусный ужин и усталые засыпали под гущей деревьев. Но несмотря на гробовую тишину тайги и на полное отсутствие в ней жизни, мы держали себя настороже и, когда наш маленький караван двигался, Веретенюк всегда шел впереди.
   Прошло еще два дня.
   -- Теперь близко! -- произнес однажды Веретенюк, и на его лице отразилось выражение тревоги.
   -- Вы, кажется, начинаете праздновать труса? -- улыбаясь, спросил Холмс.
   Веретенюк сконфузился и замолчал. Однако чем более время приближалось к вечеру, тем взгляд Веретенюка становился подозрительнее. Наконец, он остановился.
   -- Дальше с лошадью идти нельзя, -- проговорил он. -- Заржет, так слышно будет.
   -- Вот это верно! -- похвалил Холмс.
   Мы выбрали место у ручья и, сняв с лошади вьюк, привязали ее длинным арканом к дереву.
   Потом мы все трое принялись ей щипать траву. Часа через два около нашего коня уже возвышался небольшой стожок, которого лошади хватило бы дня на три.
   Итак, здесь наш конь был обеспечен едой и водой.
   Оставалось лишь уповать на то, что его не сожрут дикие звери.
   Бросив тут же и тяжелый багаж, мы с ранцами за плечами и винтовками в руках тронулись в дальнейший путь, спеша до наступления полной темноты пройти возможно большее расстояние.
   Тайга была мрачна. Сквозь густую листву деревьев не видно было ни неба, ни звезд, и это делало ее похожей на какую-то огромную сплошную могилу.
   Масса наваленного валежника, постоянно попадавшиеся пни то и дело преграждали нам путь, который с каждой минутой становился все тяжелее и тяжелее.
   -- Еще верст десять, и мы на месте, -- сказал Веретенюк.
   И снова мы пустились дальше. Через два часа пути мы остановились.
   Была полночь.
   По словам Веретенюка, проклятое место находилось где-то недалеко, но точно определить его направление и местонахождение он был не в состоянии.
   Поэтому мы не нашли ничего лучшего, как остановиться и ждать.
   С этого пункта Холмс надеялся в продолжение ночи сделать необходимые разведки, и если бы нам не посчастливилось, то на следующую ночь мы могли бы передвинуться на другое место.
   Подав нам кое-какие советы и в особенности попросив нас не шуметь, Холмс исчез.
   Однако через час он возвратился, не принеся с собою никаких известий.
   По его словам, он исходил не менее десяти верст, но всюду царила тишина и не было видно ничего подозрительного.
   После него на разведки пошел Веретенюк.
   Но этого нам пришлось ждать недолго.
   Едва он дошел до нас, как почти без чувств грохнулся на землю, причем его побелевшие губы прошептали: "Там".
   И он указал рукой на север.
   -- Мужайтесь, дорогой друг, -- проговорил Холмс, поднося к его рту фляжку с коньяком.
   Крепкий напиток, видимо, подбодрил упавшего духом, а увидя Холмса и меня улыбающимися, он настолько расхрабрился, что собрался было проводить Холмса.
   Однако Холмс не взял его с собою.
   Он предпочитал, чтобы Веретенюк немного окреп, и возлагал надежды, что я окончательно подбодрю его своим разговором.
   Итак, оставив его на мое попечение, Холмс исчез.
   Пока он уходил, я действительно успел настолько повлиять на Веретенюка и настолько убедить его, что на свете нет ничего сверхъестественного, что к приходу Холмса он окончательно успокоился.
   -- Теперь идемте за мной, -- проговорил Холмс, появляясь из темной заросли. -- На наше счастье ветер дует на нас, и мы можем свободно подойти к врагу, не дав ему узнать про наше нашествие.
   Осторожно ступая, мы тронулись в путь. Но едва прошли мы пару сот шагов, как Холмс остановил меня и, указав вперед, шепнул:
   -- Смотрите вверх на дерево.
   Я взглянул по указанному направлению и почувствовал, как легкая дрожь пробежала по моему телу.
   Действительно, то, что я увидел, представляло из себя странное зрелище.
   Под самыми ветвями высоких деревьев висел отвратительный человеческий скелет, тихо качавшийся в воздухе при малейшем порыве ветра.
   Странно было то, что не было видно, на чем он повешен и вообще подвешен ли, но весь он светился каким-то странным голубоватым светом, от которого исходил легкий дымок.
   -- А теперь взгляните под его ноги, -- шепнул Холмс.
   Я посмотрел, куда мне указывали, и увидал на земле почти под ногами скелета какое-то странное существо, очевидно живое.
   Это странное существо как-то странно металось во все стороны и светилось пятнами, благодаря чему рельефно выделялось в ночной тьме.
   Не успели мы вдоволь насмотреться на эту картину, как вдруг ветер изменил свое направление.
   А через секунду странно светящееся существо на земле вдруг словно выросло, и по тайге пронесся его грозный рев.
   Веретенюк трясся всем телом.
   Но мы, не шевелясь, ждали, что будет дальше.
   Но ждать было недолго.
   На наших глазах отвратительный скелет плавно спустился на землю, несколько раз подскочил вверх и затем исчез вместе с оберегавшим его чудовищем.

VIII

   -- Ну, а теперь мы смело можем возвратиться назад, -- проговорил Холмс. -- Ночью нам решительно нечего здесь делать, и возвратиться к прежнему биваку я считаю более благоразумным.
   С этими словами мы тронулись в обратный путь.
   Лишь только мы пришли на старое место, как Холмс посоветовал нам, не теряя времени, хорошенько отдохнуть, и мы, улегшись на траве, крепко заснули.
   Лишь только солнце взошло, мы были уже на ногах.
   Отойдя верст пять назад, мы сварили себе пищу для того, чтобы дым костра был виден недалеко, и тем же путем вернулись обратно.
   Оставив нас вместе с Веретенюком, Холмс исчез в тайге, из которой возвратился назад лишь спустя несколько часов.
   Судя по его лицу, я видел, что он чем-то доволен, но так как он не заговаривал первый, то и я не счел нужным надоедать ему своими расспросами.
   Часов в шесть вечера он дал нам знать, что пора двигаться в путь.
   Мы пошли, но не вперед, а забрали вправо, и через час я заметил, что мы огибаем с восточной стороны то место, на котором вчера видели поразившую нас картину.
   Так продолжалось до наступления глубокой темноты.
   Лишь только тьма сгустилась настолько, что двигаться вперед стало уже невозможным, Холмс остановился, и мы так же, как и в прошлую ночь, стали ждать.
   При этом мною было сделано открытие, заключавшееся в том, что сегодня мы стояли на тропе, попадавшейся в тайге страшно редко.
   Прошло часа три.
   И вдруг так же, как и вчера, Холмс нажал мой локоть и указал вдаль.
   Вероятно, шагах в двухстах от нас впереди, тоже, по-видимому, на самой тропе, светящийся скелет медленно поднялся с земли и повис в воздухе.
   Но на этот раз страшное чудовище, сторожившее скелет, не учуяло нас.
   В эту ночь ветер дул в нашу сторону без перерыва, но, однако, Холмс и не подумал приближаться к таинственному явлению.
   Это явление продолжалось почти до рассвета, и как только тайга едва заметно стала освещаться, мы удалились на восток, не менее как на пять верст.
   Тут снова мы отдыхали, варили пищу и так же, как и в прошлый день, с наступлением темноты отправились вперед, причем и на этот раз стали давать круг.
   Из этого нашего двухдневного движения я вполне понял намерение Холмса, который, очевидно, собирался исследовать это явление со всех сторон.
   Веретенюк за эти две ночи прекрасно освоился с видением и уже не испытывал прежнего страха.
   -- Я не стану останавливаться над подробностями двух последних ночей, скажу лишь только то, что с какой бы стороны мы ни подходили ночью к заколдованному месту, всюду нам приходилось натыкаться на одно и то же явление.
   Казалось, странный скелет и не менее странное живое существо со всех сторон оберегали довольно большое круглое пространство.
   Обойдя этот круг со всех сторон, мы на пятые сутки по совету Холмса возвратились к нашей лошади, которая, кстати сказать, успела уже съесть весь запас корма, сделанный нами.
   Около нее мы провели сутки, славно отдохнули, сделали новый большой запас провизии, которую положили себе в ранцы и, заготовив снова ей корм в двойном количестве и хорошенько промяв по тайге, мы снова тронулись в путь.

IX

   -- Итак, дорогой Ватсон, теперь мы идем на самое дело, -- говорил Холмс, шагая по тайге. -- Мы знаем приблизительно местонахождение нашего врага, знаем, в каких пределах он находится, и можем идти наверняк.
   -- Мне интересно было бы знать подробно ваши выводы, дорогой Холмс, -- сказал я, -- н. теперь, когда мы подходим уже к самой цели, вы, может быть, не откажетесь в порядке постепенности пояснить нам все дело.
   -- С удовольствием, -- ответил он.
   Он вынул из портсигара сигару, закурил ее и заговорил:
   -- Вы, конечно, помните, дорогой Ватсон, все то, что мы слышали на пароходе, и помните, вероятно, прекрасно наши похождения два года тому назад.
   -- О, да!
   -- И, конечно, помните семерых братьев-разбойников.
   -- Конечно.
   -- Ведь никто из них не остался живым. В перестрелке было убито четыре, остальные же трое были казнены. Единственно, кто избег тогда наших рук, так это Муха, еще раз оправдавший свое прозвище.
   -- ont> Уж не предполагаете ли вы, что он здесь, -- спросил я.
   -- Не только что предполагаю, но даже уверен в этом, -- ответил Холмс.
   -- Но каким образом?
   -- Очень просто. Лишь только завязалась перестрелка и я ранил его, как он тотчас же поспешил скрыться. Этот опытный каторжник, семнадцать раз бегавший с каторги и из разных тюрем, прекрасно понимал, что мы выйдем победителями из начатой борьбы. Кроме того, он видел, как валятся его товарищи один за другим, но не растерялся подобно им. Несмотря на раны, он поспешил скрыться. Но первым делом направился на ближайшую станцию из тех "семи грехов", на которых братья-разбойники были содержателями станций. Пока мы возились с трофеями нашей победы, он поочередно переходил от одной из этих станций к другой, конечно, все их ограбил и, чтобы не оставить от них никакого следа, сжег их. Нет никакого сомнения, что этот знаменитый разбойник знает тайгу как свои пять пальцев, знает в ней укромные места и успел перенести в одно из этих мест добытое таким путем богатство.
   Веретенюк, все время слушавший рассказ Холмса с напряженным вниманием, вдруг воскликнул:
   -- А уж что верно, то верно. А мы-то, дураки, тут и бога и черта приплели.
   Холмс весело рассмеялся.
   -- Да, дорогие друзья. Дело это гораздо проще, чем казалось вам с самого начала. И теперь, я надеюсь, последний негодяй из этой шайки не так-то легко минует моих рук.
   -- Но странно, зачем Мухе опять понадобилось оставаться здесь, именно в том самом почти месте, где его чуть было не постигла смерть, -- сказал я.
   -- Самый обыкновенный инстинкт разбойничий, -- ответил Холмс. -- Сибирь велика и обширна, и многочисленная полиция вряд ли будет несколько раз возвращаться на одно и то же место для розысков одного и того же преступника. Кроме того, чаще всего бывает так, что преступник никогда не засиживается особенно долго на одном месте и старается уйти оттуда, где его постигла неудача. Таким образом, сделав долгий и трудный круг и возвратившись на старое место, на котором, как всем известно, не было ни деревень, ни поселков поблизости и около которого окончательно разорены разбойничьи гнезда, он почти гарантировал свою дальнейшую безопасность.
   -- Но ведь по этому месту проходит тропа, ведущая на Крестовый прииск.
   -- Ну, и что же.
   -- Его могли заметить приисковые рабочие.
   -- Вот для этого-то им и предпринята та своеобразная система мистифицировать людей, которую мы наблюдали в течение нескольких ночей. Конечно, он не надеялся испугать своими простыми средствами интеллигентного человека, но на некультурную массу его прием подействовал, и это вы видели на примере хотя бы с Веретенюком.
   Холмс на минуту замолк и, несколько раз затянувшись сигарой, продолжал:
   -- Вероятно, эти скелеты принадлежат его прежним товарищам или тем из убитых, которые пали их жертвой. Собрать скелет не представляет собой никакой трудности, а сделать его светящимся уже окончательно нетрудно. Стоит только добыть фосфору и намазать им, чтобы они светились по ночам тем голубоватым дымящимся светом, который вы наблюдали эти ночи.
   -- А ведь и верно, -- воскликнул Веретенюк.
   -- То-то оно и есть, -- рассмеялся Холмс.
   -- Ну, а внизу же кто копошится? -- спросил Веретенюк, видимо, заинтересованный этим рассказом.
   -- О, что касается этого существа, то я выяснил вполне его личность в первый же день после того, как увидел это явление.
   -- И именно?
   -- Вы помните, что с наступлением утра я ушел от вас на несколько часов. Я сделал это нарочно, как только увидел, что явление скрылось. Пройдя вперед, я по реву чудовища заключил, что быстро удаляется от меня, и поэтому смело продолжал идти вперед. Было светло и, делая круги, я оглядывал каждый шаг, каждую пядь земли.
   Холмс рассмеялся и докончил:
   -- Его следы я нашел на земле; это было не что иное, как самый обыкновенный свежий медвежий помет. Бедный медведь подвергся участи скелета и, конечно, был так же вымазан фосфором, который и придавал ему этот странный сверхъестественный вид.
   -- Да неужели медведь? -- воскликнул Веретенюк.
   -- Он сам, собственной персоной, -- ответил Холмс. -- Достопочтенный Муха, знающий хорошо тайгу, вероятно без труда изловил нескольких медвежат, которых и рассадил на цепях в разных сторонах от своего логовища. Возможно также, что этих медвежат только всего двое, и он их переводит с места на место, перетаскивая и свои скелеты для того, чтобы отовсюду устрашать смельчаков, которые бы вздумали приблизиться к тому месту, которое он избрал своей резиденцией.
   -- Действительно, история получается очень простая, -- сказал я.
   -- Я знал ее почти всю заранее еще тогда, когда Веретенюк рассказал мне впервые свою легенду. Невозможно же, в самом деле, от меня требовать, чтобы я поверил в существование какой-то нечистой силы, окончательно преградившей доступ к Крестовому прииску. Муха сделал свое дело великолепно. Путем стараний в продолжение целого года он добился того, что стоустая молва вселила во всех уверенность, что это место нечисто и непроходимо для простого смертного. К тому же-эти необычайные для простого люда явления видели многие, и среди них, конечно, такие люди, которые вполне заслуживали доверия, и раз они говорили, что видели явление сами своими собственными глазами, остальные верили им беспрекословно, и не напади на эту легенду я, и Муха мог бы пользоваться еще долгое время свободой и полной безнаказанностью.
   -- Но ведь не может же он там сидеть безвыходно, -- перебил я.
   -- Конечно, я в этом и не сомневаюсь. Время от времени он покидает свое жилье, может быть, бывает даже в городах, где закупает все для себя необходимое и сбывает понемногу награбленное золото, но весьма возможно также и то, что при нем есть и еще кто-нибудь, и именно поэтому-то мы и должны быть настороже и действовать с крайней осмотрительностью.
   -- А как вы предполагаете, дорогой Холмс, как велика может быть та площадь, которую Муха решил сделать заколдованной? -- спросил я.
   Холмс ответил не сразу.
   Он достал свою записную книжку, долго высчитывал что-то карандашом и, наконец, ответил:
   -- По моему мнению, площадь эта не менее по крайней мере пяти квадратных верст.
   -- Итак, нам придется искать его на протяжении этой громадной площади.
   -- Не иначе.
   -- Ну, я думаю, что это займет у нас в тайге немало времени. И мы рискуем остаться без провизии.
   -- Это не совсем так, дорогой Ватсон, -- ответил Холмс с улыбкой. -- Нам вовсе незачем изучать каждую пядь земли. Достаточно обойти кругом это место, заметить где-нибудь медвежьи или человеческие следы и по ним нам нетрудно будет добраться и до самой берлоги разбойника.
   Разговаривая таким образом, мы все время подвигались вперед по бесконечной тайге.

X

   Время летело незаметно.
   Два раза мы останавливались, чтобы удовлетворить свой аппетит, но отдыхи наши были очень коротки.
   Когда, по расчету Холмса, до заколдованной площади оставалось не более двух-трех верст, мы сделали большой привал.
   Тут мы ночевали.
   А на следующий день, лишь только взошло солнце, мы отправились дальше.
   Пройдя версты три, Холмс повернул направо, и мы стали давать широкий круг.
   Часа два, а может быть, и немного больше, мы шли, не замечая ничего.
   Но вот, наконец, Холмс остановился и, указывая рукой себе под ноги, произнес:
   -- Взгляните сюда, господа.
   На земле под нашими ногами лежала кучка медвежьего помета, от которой в глубь тайги уходил едва заметный след, который можно было уловить по вытоптанной траве.
   Кое-где попадался переломленный кустарник.
   -- Теперь, господа, я попрошу вас соблюдать крайнюю осторожность, -- шепнул Холмс.
   Но его предостережение было совершенно излишне.
   Мы и сами сознавали серьезность положения и двигались так осторожно, что сухой валежник не издавал под нашими ногами никакого хруста.
   След вел почти напрямик.
   Холмс, шедший впереди, согнувшись над следом, пройдя версты две, остановился.
   -- А вот и другой, -- шепнул он, указывая на след, соединившийся с первым и шедший сбоку.
   С места соединения следов пошла уже сильно натоптанная дорожка.
   По дороге мы перешли ручей.
   На берегу этого ручья мы заметили, что трава на земле смята сильнее, словно по ней кто-нибудь катался.
   -- А вот здесь милый Муха отдыхал со своими питомцами, -- проговорил Холмс. -- Теперь он должен быть недалеко уже отсюда. Однако мне было бы очень интересно знать, находится ли он здесь один или с ним живет еще кто-нибудь.
   -- Ну, уж этого я, право, не знаю, -- ответил я. -- Но неужели же вы в самом деле решаетесь на нападения, не зная даже сил неприятеля?
   -- На этот вопрос я не могу еще вам ответить положительно, дорогой Ватсон, но во всяком случае я думаю, что это будет виднее, когда мы ближе подойдем к цели.
   Мы замолчали.
   Так прошли мы еще около полуверсты.
   Вдруг Холмс остановился и приложил палец к губам.
   В свою очередь и мы остановились как вкопанные, прислушиваясь к звукам тайги.
   Странные звуки, совсем не подходящие к этой угрюмой местности, доносились еле слышно до нас.
   Это был женский голос.
   Невидимая фея где-то пела, и в ее голосе слышались подавленные рыдания и безысходная тоска.
   -- Эге, так вот оно что, -- задумчиво проговорил Холмс. -- Ну, если уже здесь есть женщина, то вряд и нам придется натолкнуться на кого-либо из его товарищей. Интересно только знать, откуда она явилась. Но это мы скоро увидим.
   Он вынул из кармана револьвер и, зажав его в руке, ускорил шаг, идя прямо на голос.
   Вскоре до нас донеслось и урчанье медведей.
   Вероятно, Муха держал здесь их только днем, а на ночь выводил на посты.
   Между тем тайга как будто стала редеть.
   Показались пни свежесрубленных деревьев, и мы, из боязни быть замеченными, принуждены были спуститься на землю и совершать свое дальнейшее путешествие ползком.
   Но вот, наконец, мы увидели и самую берлогу разбойника.
   Она состояла из довольно просторной избы, очень низко врытой в землю и огороженной забором.
   Однако забор был настолько низок, что едва доходил до полуторааршинной высоты, и мы свободно могли видеть, спрятавшись в кустах, все, что делалось в этом дворе.
   Между прочим, я заметил, что в той стороне избы, которая была обращена к нам, было два окна, из которых одно было заделано крепкой железной решеткой.
   Именно-то из этого-то окна и доносился плачущий женский голос.

XI

   Притаившись в кустах, мы стали ждать.
   Холмс советовался с Веретенюком, как с человеком опытным и бывалым, о том, как напасть на разбойника, и о том, возможно ли его взять живым.
   Веретенюк гораздо более Холмса знал Муху.
   -- Не возьмешь, -- говорил он уверенно, покачивая головой. -- Не из таких он людей, чтобы живым даться. Лучше будет, если подстережем, когда он выйдет. Всадить ему пулю, да и дело с концом. По крайней мере, неба коптить не будет. А то ведь снова убежит, хоть ты его на цепь посади.
   Холмс задумался.
   Конечно, ему очень хотелось захватить разбойника живьем, но слова Веретенюка, казалось, произвели на него свое действие.
   -- Будь, что будет, -- произнес он задумчиво. -- Во всяком случае нам нужно ждать его появления и быть готовыми.
   Лишь только успел Холмс произнести эти слова, как за забором послышалось сердитое урчанье, и один из очень крупных медвежат, поднявшись на задние лапы, стал глядеть через забор прямо в нашу сторону, тревожно обнюхивая воздух.
   Вслед за этой мордой появилась и другая.
   Оба медведя с тревожным видом обнюхивали воздух, все время поворачивая носы в нашу сторону.
   -- Черт возьми, мы открыты, -- шепнул Холмс. -- Готов голову дать на отсечение, что негодяй не сейчас, так через минуту заметит наше присутствие по волнению своих зверей.
   Он на секунду задумался и снова тихо заговорил:
   -- Если он заметит наше присутствие, то, конечно, легко угадает, с какой стороны мы находимся, и свободно улизнет в другую сторону. Нам во что бы то ни стало нужно окружить его дом. Это спутает и животных. Заходите, господа, так, чтобы вам двум было видно три стены. Я же останусь на месте. И лишь только негодяй выйдет из своего логовища, стреляйте в него без разбора.
   -- А если это окажется не Муха? -- запротестовал я.
   -- Приметы его: высокого роста, блондин, с бородой, короткий в плечах, сутуловатый, на правом виске большое родимое пятно. Если же выйдет другой, то я крикну, чтобы он сдавался, и тогда вам по ходу дела видно будет, что предпринять.
   Мы поползли.
   Но не успел я доползти до намеченного мною пункта, как увидел человека богатырского телосложения, вышедшего из двери избы с ружьем в руках.
   Он подозрительно оглянулся по сторонам и взглянул на медведей, метавшихся в своих цепях.
   Заметив их беспокойство, он еще раз оглянулся кругом, и в глазах его сверкнул трусливый огонек.
   С быстротою молнии кинулся он к медведям, по всей вероятности, имея намерение спустить их с цепей.
   В ту же секунду грянул выстрел Холмса.
   В свою очередь я и Веретенюк выстрелили тоже.
   Вероятно, мы промахнулись.
   Быстро повернувшись назад, Муха бросился к избе.
   Со стороны Холмса грянул второй выстрел.
   Не добежав до избы шагов пяти, Муха широко взмахнул руками и опрокинулся навзничь.
   Мы бросились из засады к нему.
   Но лишь только мы подскочили к раненому негодяю, как он, собрав последние силы, схватился за брошенную винтовку и, приподнявшись на локте, прицелился в меня.
   Не знаю, что случилось бы со мной, если бы в эту самую секунду приклад Холмса не опустился на голову Мухи.
   С глухим стоном он рухнул на землю.
   Нагнувшись над ним и ощупав его пульс, Холмс хладнокровно произнес:
   -- Мертв.
   Затем, повернувшись на каблуках и сделав нам знак следовать за собой, он направился к избе.
   Это была изба, состоявшая из двух комнат.
   Одна из них, запертая на замок, была та самая, из которой слышался женский голос. Другая же комната была открыта, и при беглом осмотре, сделанном нами, мы сразу поняли, что она представляла из себя жилую комнату Мухи.
   Вдруг до нас из запертой комнаты донесся отчаянный вопль.
   -- Спасите, спасите, если только вы честные люди.
   Бросившись к убитому разбойнику, Холмс вынул из его кармана ключ и отпер им запертую дверь.
   Лишь только мы отворили ее, как молодая женщина, довольно красивая, бросилась к нашим ногам, моля о пощаде.
   Холмс ласково поднял ее за руку.
   Заявив ей, что мы лишь искали разбойника, он попросил ее сказать, кто она такая.
   Из рассказа молодой женщины выяснилось, что она дочь крестьянина из деревни Олсуфьевки.
   Негодяй похитил ее восемь месяцев тому назад, воспользовавшись тем, что она вышла в лес, притащил ее в это место, изнасиловал и с тех пор день и ночь держал ее взаперти, живя с ней как с женой.
   Христом богом девушка просила нас спасти ее и снова доставить к отцу.
   Обласкав ее и обещав сделать все, что она просит, мы приступили к обыску квартиры.
   После тщательного обыска в подполье хаты нами был найден бочонок, в котором было около четырех пудов шлихового золота. Кроме этого, в избе мы нашли большой запас оружия, съестных припасов, которых хватило бы на целый год, и около шестисот рублей деньгами.
   Итак, это был последний день прославившегося на всю Сибирь каторжника Мухи.
   Что сказать дальше?
   Переночевав в разбойничьем вертепе, мы запаслись в нем в достаточном количестве провизией и, нагрузив ею и найденными при обыске ценностями осла, который оказался у него в маленькой конюшенке, мы вчетвером двинулись в обратный путь.
  
  

Каторжник Варгузинской тайги

I

   Байкал, это чудное, огромное озеро Сибири, так и сиял. Под блеском ослепительных июньских лучей его могучая широкая грудь, дивно голубая и задумчивая, мерно колыхалась, еще не успокоившись окончательно от последней бури.
   Еле вздрагивая нежной дрожью под влиянием винта, наш пароход быстро мчался от западного берега к восточному, шумно рассекая темно-синюю воду.
   Далеко впереди синели неясной дымкой очертания прибрежных гор и исчезали где-то далеко-далеко на севере и юге.
   Грудь дышала свободно и легко, на душе было радостно и весело.
   Почти все пассажиры высыпали из кают наверх и весело болтали, любуясь солнцем, водой и далекой панорамой берегов.
   -- Какая прелесть! -- воскликнул Шерлок Холмс, не опускавший морского бинокля.
   -- Да, -- ответил я от души. -- В цивилизованной и прилизанной Европе нам не увидать таких картин.
   Сидевший с нами рядом на палубе полицейский офицер покачал с усмешкой головой.
   -- В вашей прилизанной Европе зато и не творятся такие дела, как тут, -- произнес он.
   -- А именно? -- полюбопытствовал Холмс.
   -- Что уж тут говорить! -- воскликнул полицейский офицер, судя по форме -- пристав. -- Вы вот едете и любуетесь видами, а нам приходится работать среди этих видов. Попробовали бы вы разобраться в этой тайге и горах, из которой меньше шансов выбраться живым, нежели сломать себе ногу у себя в комнате.
   Он покачал сокрушенно головой и указал на синеющий вдали берег.
   -- Как вам нравится эта далекая, синяя полоска? Не правда ли, какая тихая, спокойная, можно сказать, даже ласковая?
   -- Конечно! -- подтвердил Холмс.
   -- А между тем я врагу не посоветовал бы заглядывать туда часто, -- сказал пристав с усмешкой.
   -- Почему?
   -- Потому, что это -- Варгузинская тайга! -- серьезно ответил пристав. -- Это одно из самых ужасных и малопроходимых мест в Сибири.
   -- Почему же именно ужасных? -- спросил Холмс.
   -- Потому, что если в этой тайге встречаются два человека, то живым уходит тот, кто первый успеет убить другого.
   Эти слова заинтересовали нас.
   -- Вы слышали, Ватсон? Это интересно! -- произнес неосторожно Шерлок Холмс.
   Он тут же спохватился, но... было уже поздно. Пристав глядел на нас во все глаза. Вдруг он приблизился к нам совсем близко, придвинув табурет, и тихо сказал:
   -- Так вот кто вы такие!
   Отступление стало немыслимым.
   Между тем пристав, продолжавший смотреть на нас во все глаза, снова заговорил:
   -- А знаете ли, я все время присматривался к вам! Где, думаю, я видел раньше эти лица? Ну, а теперь-то, конечно, вспомнил. Вы очень похожи на портретах, мистер Шерлок Холмс! И как это я сразу не узнал вас?!
   С этими словами он встал и, щелкнув шпорами, проговорил:
   -- Уж если судьба столкнула нас неожиданно, то давайте уж познакомимся! Имею честь представиться: уездный начальник Варгузинского уезда, Семен Петрович Венгеров!
   Делать было нечего.
   Шерлок Холмс протянул ему руку.
   -- Только уж если вам удалось открыть наше инкогнито, то прошу вас не открывать его другим, -- попросил он.
   -- О, не беспокойтесь! -- успокоил нас уездный начальник, пожимая нам по очереди руки.
   Мы снова сели на наши стулья и продолжали прерванный разговор, но теперь говорили уже без стеснения, не нуждаясь в скрытности.

II

   -- Да, вот вы, чужестранцы, имеете очень слабое представление о нашей Сибири! -- заговорил Венгеров. -- Русское правительство в продолжение нескольких веков делало колоссальную ошибку, заселяя этот дивный, богатейший край ссыльными элементами и строя повсюду лишь каторжные тюрьмы...
   -- Вместо того чтобы переселять сюда малоземельных, но трудолюбивых крестьян, -- вставил Холмс.
   -- Совершенно верно! -- подтвердил Венгеров. В настоящее время вся Сибирь превращена в тюрьму, а тайга -- в безбрежные дороги для беглой каторги.
   -- Вы здесь давно? -- спросил я.
   -- Да уж лет десять! -- ответил Венгеров. -- Главное, тут что ни шаг, то непредвиденная опасность.
   -- А почему вы именно вспоминали про Варгузинскую тайгу? И притом называли ее самой страшной? -- полюбопытствовал Шерлок Холмс.
   -- Потому что в ней находится так называемая Варгузинская каторга.
   -- Да?
   -- И благодаря ей Варгузинская тайга страшно опасна, -- пояснил Венгеров. -- Тюрьмы плохи, стража недостаточна, и поэтому побеги совершаются постоянно! А как вы прикажете ловить беглого, раз он ушел в тайгу?
   -- Трудно?
   - Гм... Не то что трудно, а просто немыслимо! Беглый готов ведь на все! В особенности, когда за ним гонятся! Иногда они бегут целыми партиями, сидят месяцами в тайге, ожидая удобного момента для дальнейшего путешествиями тогда горе нашему брату, если он, преследуя их, углубится в тайгу. Засада возможна в каждом овраге, за каждым пнем, в любой заросли! Ну, и пиши пропало! Вот и приходится ждать, когда беглый появится в каком-нибудь населенном пункте.
   -- Скверно! -- поддакнул Холмс.
   -- Куда как плохо! -- воскликнул Венгеров. -- По роже каждого каторжника не узнаешь! Их ведь десятки тысяч, ну, значит, и жди, пока он совершит какое-нибудь преступление и этим обнаружит свой след! Выходит глупо: мы не предупреждаем преступлений, а ждем их совершения или, в лучшем случае, покушения на таковое, чтобы обнаружить след.
   -- Действительно, неостроумно! -- улыбнулся Холмс.
   -- А что прикажете делать? -- развел руками Венгеров. -- Если бы мы сновали по тайге, то, конечно, переловили бы некоторых, но зато от нас вряд ли бы осталось много в живых.
   -- А какой путь наиболее излюблен беглыми? -- спросил Холмс.
   -- Вся тайга, -- ответил уездный начальник. -- Среди каторжан есть такие, которые бегали чуть не по двадцать раз. Эти господа знают тайгу так, как никто из нас, и, конечно, им легко менять маршруты.
   -- Но в общем они направляются к Байкалу?
   -- Обязательно! Наиболее трусливые огибают его с южной стороны, но это требует большой, потери времени и сил, поэтому наиболее опытные и храбрые стараются прямо добраться до берега и переправиться через озеро.
   -- Каким образом? -- спросил я.
   -- Разными способами. Кое-где по берегу живут каторжане, отбывшие срок. Эти зачастую, из боязни за собственную шкуру, покрывают беглых, а где таких нет, там они берут силой.
   -- То есть?
   -- Поймают рыбака, пригрозят ему, ну, он и везет их на другой берег.
   -- Но ведь это же огромный риск! -- воскликнул Шерлок Холмс.
   -- Что делать! -- усмехнулся Венгеров.
   -- Байкал ведь не речка!
   -- Конечно, не речка! Но каторга привыкла к риску. А побег из тюрьмы? Разве он не рискует попасть под пулю часового? -- В это время раздался звонок, извещавший об обеде.
   Мы спустились в кают-компанию и заняли места рядом за столом.
   За обедом мы говорили мало, а когда вышли после обеда на палубу, то восточный берег был уже совсем близко от нас. Разговаривая, мы не замечали, как летит время, и не успели досыта наговориться, как пароход наш подошел уже совсем близко к берегу. Прошло еще часа два, и мы стали пришвартовываться к пристани.
   -- Вы где ночуете? -- спросил нас Венгеров. -- До поезда остается еще часов шесть, и я предложил бы вам посидеть и поспать у моего урядника, у которого я постоянно останавливаюсь, когда приезжаю в эти края. Можно, конечно, сделать это и на станции Мысовой, но там вряд ли будет свободное место. А кстати, я не был здесь уже дней семь и возможно, что мы узнаем про какой-нибудь интересный случай.
   Он помолчал и добавил:
   -- Да и вообще отчего бы вам не познакомиться с нашим диким краем? Предприняли бы для развлечения несколько недалеких экскурсий, посмотрели бы на тайгу... А?
   Холмс взглянул на меня и улыбнулся.
   -- А что вы думаете, дорогой Ватсон? Ведь предложение заманчивое и вряд ли нам удастся найти другой подобный случай!
   -- Ну, что же! -- ответил я. -- Вы ведь знаете, что я никогда не отказываюсь от экскурсий, в особенности с вами!
   -- Значит, по рукам?
   -- По рукам!
   Это решение донельзя обрадовало Венгерова. Лишь только с парохода спустили трап, он побежал на пристань.

III

   Станция Мысовая представляла из себя нечто вроде поселка.
   В это время работы по Кругобайкальской дороге были в самом разгаре, и на Мысовой сосредоточивались некоторые мастерские, склады и жило много рабочих и инженеров.
   Пройдя в сопровождении носильщиков в конец поселка, мы вошли в небольшой домик, где помещался урядник.
   Он был дома и встретил нас на пороге, вытянувшись перед Венгеровым, словно струна.
   -- Здорово, Карпов! -- поздоровался уездный начальник.
   -- Здравья желаю, вашскобродь! -- гаркнул тот.
   -- Все благополучно?
   -- Так точно, все благополучно, вашскобродь! Только вот Варнавка бежал!
   -- Тьфу! -- неистово плюнул Венгеров. -- Что же ты, дурак, орешь, что все обстоит благополучно?!
   Урядник сконфузился.
   -- Так что я хотел доложить... -- начал было он, но Венгеров перебил его, обернувшись к Холмсу:
   -- Вот-с! Не успел выйти на берег, а сюрприз уже готов!
   Он сокрушенно покачал головой и добавил:
   -- Да еще какой!
   -- Большая птица? -- спросил Холмс.
   -- Разбойник из разбойников! Это бич всего населения, гроза всей тайги! Он раз девять бегал уже с каторги и каждый раз обозначал свой путь самыми ужасными следами!
   -- Это интересно! -- проговорил Холмс с живостью. -- Расскажите мне про него подробнее.
   -- Эх, если бы вы взялись за него, пока он не успел еще перерезать душ двадцать народу! -- вздохнул Венгеров.
   Холмс улыбнулся.
   -- А вот сумейте заинтересовать меня! Быть может, тогда я и задержусь здесь немного, -- ответил Холмс. -- Я люблю приключения, но люблю их тогда, когда они интересны и есть из-за кого поработать.
   -- Ну, в таком случае вы останетесь наверняка! Я за это ручаюсь! -- весело воскликнул Венгеров. -- Карпов, поставь-ка самоварчик.
   -- Слушаю, вашскобродь! -- отозвался урядник.
   -- Так вы хотите узнать, что за субъект этот Варнавка? Извольте -- я расскажу! -- заговорил Венгеров. -- Сейчас ему лет сорок восемь, а попал он на каторгу двадцати пяти лет. Настоящее его имя и звание: крестьянин тульского уезда Василий Иванович Беркун. Этот субъект с детства отличался своими ужасными инстинктами и на каторгу попал за то, что ни с того ни с сего зарезал своего старого дядю, единственно для того, чтобы посмотреть, как умирают люди под ножом.
   -- Это было его признание?
   -- Вообразите -- да! Он так и заявил на суде: любопытно, дескать, было посмотреть: как так режут человека.
   -- Но ведь это больной человек!
   -- Вероятно, урод! На каторге он пробыл около двух лет и бежал, убив часового, и скрылся с его ружьем. После его побега немедленно начались убийства самого нелепого свойства. Подозревали, что это дело рук Варнавки, но поймать его никак не могли, и он благополучно добрался до своего уезда. Там он вырезал две семьи с целью грабежа и убил девушку, изнасиловав ее в лесу, куда она пошла за грибами. Благодаря последнему убийству на лес сделана была облава и Варнавка был схвачен. Суд присудил его к бессрочной каторге, и нам прислали его обратно.
   -- И он снова бежал?
   -- Конечно! Разве его мыслимо удержать? Он бежал через семь месяцев, но на этот раз был пойман скоро. Он питал злобу против одного лесника, живущего недалеко от Иркутска, и, желая прикончить с ним, сам налетел на его пулю и был доставлен к нам тяжело раненным.
   -- В какое место?
   -- В левое предплечье навылет. С тех пор он бегал еще семь раз и так наловчился удирать, что совершал несколько побегов буквально через несколько дней после того, как его доставляли на каторгу. Лесника он поклялся уничтожить во что бы то ни стало...
   -- Но почему его до сих пор не повесили? -- удивился Холмс.
   -- Потому что пока его собираются вешать, а его уж и след простыл.
   -- Значит, плохо смотрят!
   -- Помилуйте, как уж лучше? И закован, и в самой надежной камере! Раз сбежал в то время, как его вели к допросу, другой раз в ночь перед тем, как его хотели повесить, ну, одним словом, как ни стереги -- не устеречь!
   -- И вы говорите, что каждый его побег сопровождается рядом преступлений? -- спросил Холмс.
   -- Да, преимущественно убийствами. За последнее время он стал бравировать ими.
   -- Каким образом?
   -- Он ставит на жертве свой знак.
   -- А именно?
   -- Он делает большой шрам над правой бровью жертвы.
   -- Так-с, -- произнес задумчиво Холмс.
   Но в этот момент разговор наш был прерван Карповым, поставившим самовар на стол и пригласившим нас откушать чаю и жареной дикой кабанины.

IV

   -- Итак, -- ласково заговорил Венгеров, наливая чай в стаканы, -- можно надеяться, что погостите у нас, а может быть, даже совершите маленькую экскурсию...
   -- По следам Варнавки? -- спросил Холмс с улыбкой.
   Венгеров кивнул головой. Холмс задумался.
   -- Сам по себе этот субъект мало интересен, -- проговорил он наконец. -- Тайга интересует меня больше, а сам Варнавка интересует меня лишь как идеальный знаток этой тайги.
   И обернувшись ко мне, Холмс спросил:
   -- Ну, а вы какого мнения, дорогой Ватсон?
   -- Обыкновенного и постоянного, -- ответил я. -- Куда вы, туда и я. Песнь ведь старая!
   Шерлок Холмс с чувством пожал мне руку.
   -- Вот если бы каждый человек мог иметь такого друга! -- сказал он задумчиво.
   Дикая кабанина пришлась мне и Холмсу по вкусу. Мы плотно закусили, напились чаю и стали обсуждать наше будущее путешествие.
   -- А фотография Варнавки у вас есть? -- спросил Холмс.
   -- Как же-с! -- живо ответил Венгеров. -- Эта проклятая рожа постоянно находится со мною!
   С этими словами он достал большой бумажник и вынул из него визитную фотографическую карточку.
   -- Вот, полюбуйтесь! -- сказал он, подавая ее Холмсу.
   Мы взглянули на нее.
   С фотографии на нас смотрело угрюмое, скуластое лицо, с нависшими бровями и низким обезьяньим лбом, сверху которого беспорядочно торчали космы черных волос.
   -- Ростом два аршина девять с половиной вершков, крепкого, немного худощавого сложения! -- пояснил Венгеров. -- Глаза темно-карие, пальцы на руках короткие.
   -- Типичный убийца, -- проговорил Холмс. -- Я узнал бы его среди целого города.
   -- Да, физиономия аховая! -- согласился уездный начальник.
   Он подозвал урядника и стал задавать ему вопросы.
   -- Когда бежал Варнавка?
   -- Три дня тому назад, вашскобродь!
   -- Откуда?
   -- Из Варгузинской тюрьмы... Из каторжной! Сказывают, его должны были через два дни повесить.
   -- Подкопом?
   -- Кандалы и решетку перепилил.
   -- А часовой?
   -- Часового убил кандальной цепью.
   -- Не видали, куда он ударился?
   -- Не видали.
   -- Поздно хватились?
   -- Так точно. Только сказывают, что он на юг ударился.
   -- Почему?
   -- В тайге труп мужика нашли.
   -- С отметиной?
   -- Так точно. Мужик поехал за хворостом...
   -- А лошадь?
   -- Лошадь пропала. Должно, Варнавка угнал, потому -- телега осталась.
   -- Мужика раздел?
   -- Так точно! Догола.
   -- Какое на нем платье было?
   -- Обыкновенное. Сапоги, шаровары старые плисовые и рубаха синяя с горошком.
   -- А шапка?
   -- Шапка оленья с наушниками. Должно, зимнюю носил.
   -- Так-с! А лошадь?
   -- Темно-гнедая, вершков двух.
   -- С меткой?
   -- На левом окороке тавро вроде буквы Г.
   -- Что еще известно?
   -- Больше ничего, вашскобродь!
   -- Ну, ладно.
   Венгеров посмотрел на Холмса и спросил:
   -- Может, вы зададите ему несколько вопросов?
   -- Да, я желал бы знать, видел ли Карпов убитого?
   -- Так точно, видел! -- ответил урядник.
   -- Какое орудие было с ним, когда он ехал в лес?
   -- Охотничий нож и топор.
   -- И обе вещи пропали?
   -- Топор остался.
   -- Прекрасно. Чем нанесена рана?
   -- Должно быть, той же кандальной цепью, потому череп весь раздроблен.
   -- Не осталось ли каких-либо следов борьбы?
   -- Не могу знать! Следы спутаны!
   -- Где находится труп?
   -- В селе Мариновке, при становой избе.
   -- Это все, что мне нужно было узнать, -- произнес Холмс, записывая полученные сведения в свою записную книжку.
   -- Отдохнуть или удариться сегодня же в путь? -- рассуждал между тем вслух Венгеров.
   -- Но, конечно же, сегодня! -- усмехнулся Холмс. -- Если бы в моем распоряжении были перевозочные средства, я выехал бы через час!
   Это замечание, видимо, пристыдило участкового начальника, привыкшего, по-сибирски, делать все вразвалку.
   Он быстро вскочил на ноги, приосанился и крикнул:
   -- Ваша правда! Какого черта сидеть на месте! Эй, Карпов! Живо на почту, чтоб была сию же минуту тройка перекладных! Да забеги по дороге в лавки, купи там все необходимое в дорогу.
   -- Что прикажете купить? -- спросил Карпов, на голове которого в один момент очутилась фуражка.
   -- Ах, господи! Неужели впервые едешь со мною? Возьми консервов, круп, масла, соли, сухарей, хлеба, спичек, коньяку, рому, черта, дьявола! Пошел вон!
   Урядник как ошпаренный выскочил из избы.

V

   Лишь только Карпов скрылся за дверью, мы приступили к сборам.
   Чемоданы наши были открыты, нужные вещи отобраны и переложены в маленькие саки, которые были совершенно необременительны в дороге.
   В случае надобности мы могли бы уместить весь наш багаж на собственных спинах.
   Затем было осмотрено оружие.
   У нас с Холмсом был порядочный запас такого добра, и мы отложили себе по одной легкой магазинке, по паре десятизарядных револьверов и по охотничьему кинжалу.
   Венгеров вооружился почти так же, как и мы.
   Зарядив револьверы и набив патронташи ружейными и револьверными патронами, мы спрятали остальной запас в саки.
   Вскоре на улице раздался звон колокольчика, и почтовая тройка остановилась у крыльца.
   Карпов вошел в горницу, неся корзины с провизией и вином.
   Все это было упаковано самым тщательным образом в несгораемый сундучок, обтянутый кожей морской собаки, и, разместив вещи в просторном возке, мы все четверо заняли свои места.
   Карпов запер свой домик на замок, запер ставни и, передав ключи вышедшей во двор хозяйке, заявил, что все готово.
   Тройка дрогнула и быстро помчалась, подгоняемая кучером-бурятом.
   -- Жарь вдоль линии на север! -- скомандовал Венгеров.
   Кибитка была просторная, сена в ней было навалено вдоволь, и ехать было удобно.
   А дивные пейзажи, то и дело меняющиеся картины и чудный день делали путешествие совершенно незаметным.
   Меняя лошадей на каждой станции, мы к вечеру доехали до поворота железнодорожной линии на восток и, покинув ее, устремились к северу по направлению к Туркинской и Баргузину.
   Не доезжая верст сорока до селения Туркинского, мы заночевали на одной из станций и с рассветом тронулись дальше.
   В Туркинское мы прибыли к десяти часам утра.
   Тут решено было сделать привал, да заодно расспросить о Варнавке.
   На станции закусили, выпили чаю и отправились в селение. Тихо и мирно шагали мы по длинной и грязной улице, как вдруг наше внимание было привлечено огромной толпой народа, столпившейся около высокой избы.
   Толпа жужжала и волновалась.
   Среди ней то появлялись, то снова исчезали чины полиции, чем-то, видимо, сильно озабоченные.
   И когда мы приблизились к этой толпе, мы сразу услышали имя Варнавка, переходившее из уст в уста.
   -- Эге! -- воскликнул Шерлок Холмс. -- На ловца и зверь бежит! Посмотрим-ка, что этот молодец здесь натворил.
   Венгеров двинулся вперед.
   При виде уездного начальника и урядника толпа расступилась, и мы беспрепятственно проникли в дом.

VI

   Картина, представившаяся нашим глазам, была поистине ужасна!
   Вся внутренность избы была словно переворочена вверх ногами.
   На полу валялись столы, скамьи, разбитая посуда и разная домашняя утварь.
   Кровать была совершенно разворочена, а около нее на полу, среди лужи крови, валялись два трупа: женщины и мужчины.
   Следственные власти стояли тут же, тихо совещаясь между собой.
   Но об чем можно было тут совещаться, когда преступление было и без того ясно.
   Об этом без слов говорили кровавые шрамы, сделанные ножом над левыми бровями жертв.
   Подойдя к трупам, Холмс осмотрел их самым тщательным образом.
   -- Совершенно верно, -- произнес он тихо, указывая мне на трупы. -- Они лежали на кровати, когда разбойник вошел в избу, сорвав дверь с петель. На это указывает сама дверь. Первой проснулась женщина. Она вскочила с кровати, но тут же получила смертельный удар ножом в грудь и упала на пол. Вы видите, у ней всего одна рана и вытянуты руки. Ее муж воспользовался этим моментом, чтобы обороняться. Он схватил вот эту порезанную подушку и с нею, как со щитом, кинулся на врага. Разбойник несколько раз ударил ножом по подушке, и между ними завязалась борьба. Конечно, разбойнику было легко победить, так как он был вооружен. Он сначала нанес своей жертве рану в бок, но видя, что раненый продолжал крепко держать его за рубашку, нанес ему второй удар в грудь и третий -- в горло. Жертва упала. При борьбе у Варнавки была изодрана рубаха. Он был одет именно в ту рубаху, которая была им снята с убитого в лесу мужика. Вы видите, в зажатой руке покойника торчит лоскуток синего с красным ситца.
   По мере того, как рассказывал Холмс, картина убийства вырисовывалась предо мною как живая.
   Мысль Холмса шла так логично, правильно и живо, что можно было закрыть глаза и увидеть все, что происходило на этом месте.
   Покончив с осмотром трупов, Холмс принялся за осмотр комнаты.
   -- Это преступление произведено с очевидной целью грабежа, -- заговорил он, подзывая меня и Венгерова, который уже успел перекинуться несколькими словами с следственными властями.
   -- Комод и сундук взломаны, вещи перерыты и частью выброшены. Разбойник, убежав с каторги, нуждался в деньгах, может быть, и в другом костюме.

VII

   Холмс вышел на улицу и, пробыв там около четверти часа, возвратился.
   -- Ну-с, дорогой Ватсон, теперь мы пойдем по живым следам, -- произнес он, потирая руки.
   -- Вы что-нибудь уже открыли? -- спросил с любопытством Венгеров.
   -- А вы мне прежде скажите, какие данные добыло следствие? -- спросил в свою очередь Холмс.
   -- Следствие установило лишь преступление с целью грабежа, произведенного, судя по знакам на жертвах, Варнавкой, -- ответил Венгеров.
   -- И больше ничего?
   -- Ничего.
   -- Это слишком мало для мало-мальски порядочного следствия, -- с иронией сказал Холмс. -- Я в этом отношении пошел немного дальше. Преступник приехал верхом на лошади, которую привязал ко второму столбу забора со стороны улицы. Лошадь прикусывает. Совершив преступление, он снова сел на лошадь и направился к северу. Могу сказать еще, что подкова на правой передней ноге лошади еле держится.
   -- Но откуда вы узнали это? -- удивленно воскликнул Венгеров.
   -- О, это совсем не трудно узнать! -- ответил Холмс. -- На втором столбе забора ясно видны следы лошади, имеющей обыкновение грызть дерева. Что следы эти совершенно свежи, показывает то, что крошки дерева еще и до сих пор видны на грязи. Тут же видны и следы копыт. В следе правой передней ноги подкова сбита на сторону, и на грязи отпечатывается край копыта, свернутого с подковы. Следы идут с севера и уходят туда же.
   -- Но почему вы предполагаете, что на лошади приехал именно разбойник?
   -- Очень просто. Я спрашивал народ, не приезжал ли кто-нибудь к убитым или не выезжали ли они сами, и получил отрицательный ответ. Между тем лошадь должна была долго стоять у забора, так как дерева сгрызено много, и если бы лошадь стояла привязанной так долго днем, то она непременно обратила бы на себя чье-нибудь внимание.
   -- Что же вы намерены делать? -- спросил Венгеров, волнуясь.
   -- Мне необходимо знать, есть ли отсюда какие-нибудь дороги на север?
   -- Кроме той, по которой мы едем, -- нету.
   -- В таком случае сядемте сию же минуту в экипаж и марш в погоню!
   Мы быстро возвратились на станцию, приказали заложить лошадей и, сев в экипаж, помчались по направлению к Баргузину.
   Лишь только мы выехали за северную околицу, как Холмс приказал ехать шагом.
   Сам же он, соскочив с возка, пошел сбоку дороги, пристально всматриваясь во множество конских и человеческих следов, видневшихся на успевшей подсохнуть глиняной почве.
   -- Здесь! Вот, вот! -- кричал он время от времени, указывая нам на почти затоптанные редкие следы со сбитой на сторону подковой.
   Затем он сел в тарантас, и мы помчались что есть духу.
   Дорога шла без разветвлений, от нее не отходила ни одна тропка, и мы мчались быстро, умеряя шаг лошадей приблизительно через каждые пять верст.
   Холмс делал свои наблюдения, и мы продолжали путь.
   Но вот, наконец, мы доехали до первой станции.
   Там мы приказали перепрячь лошадей. Но это оказалось не так просто. Сибиряк-смотритель вышел к нам и категорически объявил, что тройки дать не может.
   -- Это еще почему? -- крикнул Венгеров.
   -- Только пара свободная есть. Две тройки в отъезде, одна пять минут тому назад возвратилась, а из четвертой тройки какой-то мерзавец украл сегодня одну лошадь.
   Шерлок Холмс насторожился.
   -- Вы говорите, что у вас украли лошадь? Когда?
   -- Да сегодня, часов около шести утра. Эта лошадь пришла в четыре домой. Ну, часов до пяти кучер возился с лошадьми, а потом уснул. В это время и украли. Должно быть, на юг или на север угнал!
   -- На юг он не мог угнать, потому что мы встретили бы его, -- ответил Холмс. -- Попросту Варнавка...
   -- Что-о?! -- воскликнул испуганный смотритель.
   -- Да, это, без сомнения, он украл. В эту ночь он вырезал в Туркинском семью и теперь удирает обратно на север, заметая таким образом свои следы. Ради бога давайте лошадей.
   -- Но... тогда возьмите из только что возвратившихся! -- забормотал растерянно смотритель. -- Я выберу самую сильную.
   -- Скорее, скорее! -- поторопил Венгеров. -- Он взял эту лошадь, потому что боялся, что его лошадь пристанет! Эх, черт возьми, как мы отстали!
   Смотритель крикнул кучера и распорядился, каких лошадей запрягать.
   Между тем Холмс не переставал расспрашивать смотрителя.
   -- Как идет отсюда дальше дорога? Далеко ли до станции?
   -- По ту сторону реки. Это верст двадцать пять будет.
   -- Нет ли обходных дорог?
   -- Ни одной. Река Баргузинка широка и быстра, но через нее ведет лишь один мост на нашей дороге.
   -- Заметен ли будет на следующей станции проезжий?
   -- Там мимо той станции никак не проехать незаметно. В особенности Варнавке! Да он туда и не поедет!
   -- Почему?
   -- Потому что там караул стоит. А этого подлеца каждый в глаза знает!
   Смотритель решительно покачал головой.
   -- Нет, он туда не поедет! -- повторил он еще раз. -- Он на юге, на... а впрочем, нет! Шут его знает, куда он девался! А может быть, засел между нашей и следующей станциями.
   -- А какова между этими станциями местность?
   -- На запад топь идет чуть не от самой дороги.
   -- И проходу совсем нет?
   -- Совсем.
   -- А на восток?
   -- На восток? Отсюда сначала идет по тайге топь, потом есть сухой кусочек, а потом идет снова топь до самой реки.
   -- А сухой кусок куда выходит?
   -- Да он небольшой. Всего версты три квадратных будет и тоже со всех сторон окружен топью. Мы туда бруснику собирать ходим, так уж места-то знаем, как свой двор.
   -- Прекрасно! -- воскликнул радостно Холмс. -- Значит, он сидит где-нибудь у дороги! На север ему не пройти, а если бы вы вздумали нам помочь, да постеречь его здесь...
   -- Зачем? -- воскликнул Венгеров. -- Мы оставим здесь Карпова! Он-то не пропустит его живым!
   -- Чудесно! -- согласился Холмс. -- Значит, Карпов, на вас надежда!
   -- Уж постараюсь! -- бодро отозвался урядник.
   -- Лошади готовы, -- перебил нас вошедший кучер.
   Мы еще раз быстро осмотрели оружие, вышли со станции, сели в кибитку и покатили.
   Но проехав верст пять, Холмс приказал остановить лошадей и, соскочив с кибитки, пошел пешком, осматривая каждый след.
   Вдруг он улыбнулся и дал нам знак остановиться.
   -- Нам счастье! -- крикнул он, подымая с земли подкову. -- Вот Варнавка на этом месте потерял ее!
   -- Но может быть, эта подкова принадлежит чужой лошади? -- недоверчиво проговорил Венгеров.
   -- Этого не может быть. Если вы возвратитесь немного назад, то увидите несколько следов со сбитой на сторону подковой. Кроме того, тут идет рядом еще конский след, но за ними не видно колесного! Без сомнения, Варнавка пересаживался по пути с лошади на лошадь, сохраняя этим их силы! Встаньте, господа, и помогите мне в отыскании следов.
   Мы соскочили с экипажа и пошли пешком, осматривая каждую пядь земли.

VIII

   Так прошли мы версты две, пока дорога не сделала крутой поворот вправо.
   Лишь только мы вышли на поворот, как увидали лошадь, стоявшую у самой дороги без седла и уныло понурившую голову.
   Это был довольно высокий гнедой мерин, загнанный до того, что шерсть его б ыла совершенно мокрая.
   Однако, судя по дыханию, лошадь успела уже немного отдохнуть, хотя еще и не притрагивалась к траве.
   Подскочив к ней, мы стали осматривать ее со всех сторон.
   На левом заднем окороке ясно виднелось тавро в виде буквы Г, а одна нога была без подковы.
   Сомнений быть не могло!
   Это была та самая лошадь, которую забрал Варнавка после убийства крестьянина в тайге.
   Вероятно, он заметил, что силы покидают бедное животное, и бросил его здесь на произвол судьбы, ускакав дальше на подручной лошади.
   Обсудив все обстоятельства, мы решили больше не влезать в кибитку.
   Варнавка вместе с другою лошадью должен был быть где-нибудь недалеко отсюда, справа или слева дороги.
   Чтобы не попасть впросак, мы решили разделиться.
   Я с Холмсом двинулись по тайге, с левой стороны дороги, а Венгеров с правой, держась тоже параллельно дороге.
   Держа ружья наготове, мы тихо подвигались вперед, осматривая каждый кустик, каждый пучок травы, совершенно готовые к засаде.
   Мы подвигались так тихо, что я даже не слыхал шагов Холмса, шедшего шагах в десяти левее меня.
   Это было очень утомительное путешествие.
   Глухая, тысячелетняя тайга, которую просекала лишь дорога, словно нарочно затрудняла каждый наш шаг. Колючий кустарник драл нам платье, ноги постоянно натыкались на огромные пни или погружались в страшную топь.
   Местами топь становилась настолько непроходимой, что нам приходилось прижиматься к самой дороге. Несколько раз пробовали мы отойти от дороги немного дальше к востоку, но по мере углубления в тайгу топь становилась совсем неприступной, и самое большое мы удалялись от дороги на 25--30 сажен.
   То же самое, вероятно, было и справа дороги, потому что фигура Венгерова довольно часто мелькала у самой дороги.
   Кибитка следовала за нами по дороге.
   Так прошли мы верст восемь.
   Тут тайга стала суше, но заросль была настолько густа, что мы еле-еле пробивались сквозь нее.
   Мрачная тайга упорно молчала, и лишь величественные шапки исполинских деревьев мрачно качались над нашими головами.
   Жутко было идти по этой глуши, в которую, казалось, никогда не забирались люди.
   А между тем почва под ногами становилась с каждым шагом все крепче и крепче.
   По временам Холмс делал попытки продраться глубже в тайгу, и теперь это ему удавалось.
   Сначала он углубился сажень на пятьдесят, затем немного больше.
   Мы поняли, что пришли на то место, о котором нам говорил смотритель станции.
   Выйдя на дорогу, Холмс подозвал Венгерова.
   -- Ну, как у вас? -- спросил он его.
   -- Безнадежная топь! -- ответил Венгеров.
   -- Пройдемте с вами по вашей стороне немного вперед, а Ватсон подождет нас. Если ничего подозрительного не будет, то мы возвратимся и исследуем это сухое местечко.
   Пока они разговаривали, я стоял шагах в пятнадцати от них и слышал каждое их слово.
   И вдруг все мы застыли в неподвижных позах, притаив дыхание.
   Отдаленное конское ржание донеслось до нас из глубины тайги слева.
   И в ту же минуту одна из лошадей нашей тройки громко и радостно заржала в ответ, повернув голову влево.
   За ней заржала и вторая.
   Ямщик-бурят насторожился и вдруг крикнул нам:
   -- Барины, а барины! Дозвольте посмотреть! Должно быть, это наша пропавшая лошадь своих почуяла и кричит там!
   Глаза Холмса радостно сверкнули.
   -- Животное помогает нам! -- воскликнул он. -- Он там, но...
   Он посмотрел на заросль и задумчиво сказал:
   -- Только через такую заросль с лошадью невозможно продраться! Вперед, господа! Где-нибудь должна быть лазейка.

IX

   Работая ножами и царапая себе в кровь руки и тело, мы устремились вперед.
   Платье клочьями летело с нас, ноги ныли, руки обливались кровью.
   Но вот наконец кустарник стал редеть.
   Холмс пошел тише, вглядываясь в землю и осматривая кусты.
   Наконец, он остановился.
   -- Здесь! -- произнес он, указывая на неясный след среди зелени, какой обыкновенно бывает, когда медведь или какое-нибудь крупное животное пробивается сквозь чащу.
   Действительно, в этом месте кусты были помяты, и на них можно было видеть много свежесломанных веточек, из-под коры которых влажно сочился сок.
   Свернув влево, мы стали подвигаться быстрее.
   Вскоре заросль стала настолько редкой, что мы могли идти почти походным шагом.
   Едва мы отошли от дороги с полверсты, как до нашего слуха донеслось уже совсем близкое, громкое ржание. Это было как раз вовремя, так как земля под ногами, покрытая мхом, стала опять топкой, и следы на ней делались совершенно незаметными.
   Повернув вполоборота направо, мы двинулись по направлению лошадиного ржания.
   Теперь мы уже подвигались еле-еле, пригинаясь к земле и стараясь не высовываться над мелким кустарником.
   Прошло минут двадцать.
   И наконец мы увидели лошадь.
   Покрытая потом, она стояла около огромного дерева, привязанная поводом к сучку, с ногами, ушедшими вершка на три в болотистую почву.
   Но около нее никого не было.
   Осторожно осмотрели мы местность кругом нее, обшарили все кусты, но ничто не выдавало близкого присутствия человека.
   Что было делать?
   Венгеров и я приуныли.
   Один Холмс не терял хладнокровия и присутствия духа.
   -- Он должен быть здесь! Ему некуда уйти! -- проговорил он тихо, после минутного раздумья. -- Дальше он не мог, очевидно, ехать верхом, потому что лошадь все равно завязла бы. Пешком он может проникнуть дальше!
   С этими словами он энергично встряхнул головой и стал углубляться в тайгу.
   Мы следовали за ним.
   Действительно, топь становилась глубже, и, только цепляясь за ветки кустов и за стволы молодых сосен, мы могли пробираться вперед.
   Но скоро и этому наступил конец.
   Топь сделалась непролазной, и, чтобы не погибнуть окончательно, нам пришлось вернуться немного назад.
   Делая отметины ножом, мы повернули направо, пытаясь время от времени углубляться в тайгу от принятой нами новой линии движения.
   Раз двадцать повторяли мы безуспешный опыт, но тайга не пускала нас в свои недра.
   Как вдруг радостное восклицание Холмса привлекло наше внимание.
   -- Смотрите, смотрите! -- шептал он, указывая на небольшую площадь, где заросль была особенно густа.
   -- Ничего не вижу! -- ответил я.
   -- И не видите клочка синего ситца на ветке? -- нетерпеливо воскликнул Холмс.
   Я взглянул по указанному направлению и вскоре действительно разглядел маленький лоскуток, застрявший на сучке куста.
   Не обращая внимания на то, что ноги его уходили почти по колена в воду, Холмс двигался к тому месту.
   Кое-как добрались мы до заросли.
   Она шла узкой полосой в глубь тайги.
   По ней идти стало легче, так как можно было пригибать ногами ветки и благодаря этому почти не вязнуть в болоте.
   Когда мы подошли к концу заросли, Холмс остановился и стал внимательно разглядывать старые пни, там и сям лежавшие на земле.
   -- Вот! -- указал он, наконец, победоносно на один из них. -- Смотрите, он ступал по нем!
   Действительно, на длинном, сгнившем пне ясно виднелись человеческие следы.
   Гуськом вступили мы на полусгнивший, длинный ствол исполинского дерева.
   Ствол качался под нашими ногами на топкой поверхности тундры.
   Но вот и эта дорога кончилась.
   Холмс храбро ступил на землю, но вдруг погрузился по пояс в болото.
   Мы бросились на помощь и еле-еле успели спасти его от неминуемой смерти.
   Вылезши из болота, Холмс встряхнулся и с улыбкой произнес:
   -- Наконец-то, я на самом себе познал, что такое ваша тайга! Да! По-видимому, с нею шутки плохи! Но, однако... Это очень странно! Ведь не утонул же он в самом деле!
   -- Все может быть! -- ответил Венгеров. -- Немало этих отчаянных бродяг гибнет в тайге.
   -- Нет, я с этим не согласен! -- воскликнул Холмс. -- Его маршрут носит определенный, заранее обдуманный характер!
   По тому же стволу он возвратился к заросли и вскоре вернулся назад с длинным шестом.
   Общими усилиями мы стали зондировать прилегающую к стволу почву.
   Но и это не привело ни к чему.
   Куда ни тыкали мы шест, он глубоко уходил в трясину; гораздо глубже, нежели рост человека.
   С досадой отбросив от себя шест, Холмс оглянулся кругом, словно ища разгадки этой непонятной истории.
   И вдруг торжествующая улыбка озарила его лицо.
   -- Итак, друзья мои, вы не замечаете ничего? -- спросил он.
   -- Ничего! -- ответили мы в один голос.
   -- В таком случае взгляните на ствол этого исполинского кедра! -- произнес Холмс, указывая на ствол огромного кедра, подымавшегося из трясины как раз около того лежачего ствола, на котором мы стояли.
   Я взглянул на кедровый ствол и тут только заметил несколько огромных гвоздей, вбитых в него один над другим наподобие лестницы.
   Как ни велика была шапка этого дерева, но благодаря неполной, еще майской зелени можно было убедиться, что в его листве никого нет.
   -- Давайте-ка подыматься! -- проговорил Холмс, приближаясь к этой своеобразной лестнице.
   Один за другим мы стали карабкаться вверх и вскоре достигли сучьев.
   Тут мы присели отдохнуть, ожидая дальнейших приказаний, тогда как сам Холмс, перелезая с сучка на сучок и крутясь по всему дереву, искал с него, выхода.

XI

   -- За мной! -- донесся до нас его голос.
   Мы полезли к нему.
   Он шел по толстому суку, держась за другой повыше.
   Тут только заметил я, что этот огромный сук соединяется с суком другого, не менее огромного, дерева.
   Расстояние между их стволами было, по крайней мере, аршин двадцать.
   Очутившись на соседнем дереве, мы спустились на его нижние сучья и тут заметили, что в ствол этого дерева вбиты такие же гвозди.
   Таким образом, эти два дерева образовывали нечто вроде природного моста через непроходимую топь!
   Быстро спустившись по стволу, мы, к величайшему изумлению, встали почти на сухую почву.
   О! Теперь мы не теряли ни одной минуты.
   Пробежав около пятидесяти сажен, мы увидали едва заметную тропу, проложенную среди кустарника.
   Идти стало совсем легко.
   До нас доносился неясный гул.
   -- Что бы это могло быть? -- спросил Холмс на ходу.
   -- Это Байкал! -- ответил Венгеров.
   И мы, словно подгоняемые ветром, снова почти бегом устремились вперед.
   Мы шли час, шли другой, изредка останавливаясь, чтобы слегка отдохнуть.
   Вдруг мы увидели, что Холмс, шедший шагов на тридцать впереди, круто остановился, вскинув винтовку в плечо!
   В ту же секунду раздался его грозный крик:
   -- Ни с места, иначе застрелю!
   Несмотря на то, что все это произошло в какие-нибудь две-три секунды, я успел узнать искаженное злобой лицо разбойника.
   Он на секунду остановился, будто сдаваясь, но затем вдруг упал на землю и, юркнув в кусты, исчез, не дав Холмсу даже выстрелить.
   Как сумасшедшие, мы бросились вперед.
   Фигура разбойника то и дело мелькала между деревьями, и мы неслись за ним, стараясь не потерять его из виду.
   Два раза Холмс останавливался, чтобы выстрелить, но в это время Варнавка скрывался, и Холмс должен был окончательно отказаться от своего намерения.
   Тайга редела.
   Однако мы скоро заметили, что наши усталые ноги далеко уступают Варнавкиным.
   Расстояние между нами, бывшее вначале не более ста шагов, постепенно возрастало, и когда мы, наконец, добежали до совершенно открытого места и увидели верстах в двух впереди себя величественное озеро Байкал, Варнавка был от нас настолько далеко, что достать его пулей из винчестера было уже немыслимо.
   -- Забирайте, Ватсон, вправо, а вы, Венгеров, влево! -- скомандовал Холмс. -- Держаться друг от друга на полверсты! Скорее к берегу!
   И рассыпавшись цепью, собрав остаток сил, мы побежали врассыпную.
   Так или иначе, Варнавке некуда было деться от нас, и он неминуемо должен был попасть под пулю одного из нас или сдаться живым.
   Оставалось немного более полуверсты до берега, когда Варнавка подбежал уже туда.
   По-моему, он должен был быть как раз против Холмса.
   Весь мокрый, с сильно бьющимся сердцем подбежал я, несколько минут спустя, к берегу и оглянулся.
   Берег был совершенно гол и пуст.
   Лишь у того места, где скрылся Варнавка, виднелся открытый шалаш, какая-то колода и несколько пустых бочек.
   В этом месте берег сильным откосом ниспадал к воде.
   Довольно сильный ветер дул со стороны Варгузинской тайги к востоку.
   И вдруг я увидел, что одна из бочек, сорвавшись с места, быстро покатилась вниз и, упав в воду, поплыла по озеру, подгоняемая ветром.
   Минуты через две к шалашу подскочил Холмс, делая нам знаки спешить к нему.
   В три минуты мы приблизились к нему.
   Мы перешарили все бочки, осмотрели колоду, шалаш, но все было напрасно.
   Разбойник исчез как дым.
   И вдруг я вспомнил про скатившуюся в воду бочку.
   -- А вы видели бочку, которая сорвалась отсюда и скатилась в воду? -- спросил я Холмса.
   -- Какую бочку? -- удивился тот.
   -- Вот ту, которая плывет вон там далеко, качаясь на волнах! -- сказал я, указывая на мелькавшую среди волн бочку, которую ветер уже успел отнести далеко от берега. Холмс взглянул по указанному направлению и перенес удивленный взгляд на Венгерова.
   -- Неужели же?! -- коротко спросил он.
   Венгеров, давно уже смотревший пристально на уплывавшую бочку, кивнул головой.
   -- Да, он в ней! -- ответил он злобно. -- Этот отчаянный прием практикуется здесь на Байкале часто нашей каторгой. Разве вы не слышали песни:
  
   Славное море, священный Байкал,
   Славный корабль -- омулевая бочка!
   Ну ж, Баргузин, пошевеливай вал,
   Плыть молодцу недалечко!
  
   -- Не слышали? Ну, так еще услышите! А теперь вы видели сами, как отчаянный разбойник бросился в море именно в бочке из-под байкальской рыбы омуля.
   -- Но неужели же бывают случаи, что они добираются до восточного берега? -- спросил пораженный Холмс.
   -- Зачастую, -- ответил Венгеров. -- Во всяком случае, ему уже нет возврата. Ветер уже угнал его в море.

XII

   Тем же путем мы возвратились назад.
   Однако Варнавке не удалось спастись.
   Через два дня мы узнали, что с парохода "Будущий", шедшего из Сосновки в Мысовую, видели плывущую по волнам бочку с палкой, на которой болталась тряпка.
   Была спущена шлюпка, и бочка была поймана.
   Она была пуста, но при осмотре, внутри ее, была найдена надпись, сделанная, вероятно, при сильной качке: "Тону, Варнавка".
   Вероятно, разбойника выкинуло из нее, и он погиб в волнах.
  
   ЭКСМО, 2002
   Scan, OCR, SpellCheck А.Бахарев
  
  
  
  
  
  
Ко всем произведениям автора К списку авторов