Книговод

Джоб Пиппинс,

Английская_литература


   

ДЖОБЪ ПИППИНСЪ,
или
ЧЕЛОВѢКЪ, КОТОРЫЙ НЕ МОЖЕТЪ ВЫДЕРЖАТЬ!

ГЛАВА I

   Не вводите въ искушеніе сердца, глазъ, слуха, пальцевъ почтеннаго Джоба Пиппинса, если не хотите увидѣть образчика власти надъ собою! Это человѣкъ, который -- не можетъ выдержать! Онъ тогда только не пилъ бы вина, когда бъ вина не было на свѣтѣ; и если вы поставите передъ нимъ стаканъ яду, я и тутъ не ручаюсь, чтобы онъ удержался и не хватилъ изъ этого стакана. Таковъ у него нравъ! Будь онъ слѣпъ, его бъ не соблазнила ни какая красота въ мірѣ; будь только онъ глухъ, онъ никогда бы не послушался лукавыхъ внушеній. Этого только и не достаетъ для его совершенства. Но среди такого множества соблазновъ и искушеній, какъ ему быть безгрѣшнымъ! Джобъ пречестный малый, однако жъ, если бъ нечаянно подставили ему свой карманъ, я увѣренъ, онъ въ первый моментъ погрузилъ бы руку и въ вашъ карманъ. Ну, чѣмъ же онъ былъ бы виноватъ, вытащивъ у васъ платокъ или портфель? Обвиняйте природу, которая такимъ создала бѣднаго Джоба.
   Пою, о Муза, приключенія мужа, который испыталъ тяжкія бѣдствія и несчастія, многія, единственно потому что голубоокая Минерва не дала ему своего хладнокровнаго благоразумія. Поди сюда, о Васька, возьми эти гадкія чернила, негодную смѣсь желчи и кислоты, принеси мнѣ медовый сотъ. Избавь меня также отъ этого издѣлія грязнаго Вулкана, который прежде ковалъ громы для отца боговъ, а нынче, увы, дѣлаетъ стальныя перья для конторщиковъ; принеси мнѣ перо изъ крыла жаръ-птицы. Пусть всѣ сердца разнѣжатся, слушая разсказъ о похожденіяхъ новаго Одиссея. Я начинаю исторію Джоба Пиппинса.
   На двадцать второмъ году Джобъ могъ располагать собою и ему нечего было жаловаться на неволю. Но это была только хитрость судьбы, которая дала ему свободу. только для того чтобы тѣмъ жесточе преслѣдовать его за каждое употребленіе злополучнаго дара. Первое достопамятное событіе жизни Джоба Пиппинса покажетъ, какъ, въ полнотѣ надеждъ и счастія, онъ вдругъ долженъ былъ бѣжать изъ города, гдѣ родился, со стыдомъ, который гнался за нимъ ядовитою змѣей.
   Сиръ Сципіонъ Меникинъ былъ жемчужина Англійскихъ баронетовъ. Въ немъ сосредоточивались цѣломудріе, благочестіе и чистота нравовъ трехъ незамужнихъ тетушекъ. Можно сказать, что сиръ Сципіонъ самъ былъ старая дѣвушка, -- такъ онъ уподоблялся тремъ своимъ тетушкамъ скромностью и омерзеніемъ ко всему мірскому и вольному. Вся разница между нимъ и тетушками состояла въ томъ, что сиръ Сципіонъ брилъ бороду, а тетушки не брили. Счастливъ бы былъ Джобъ Пиппинсъ, если бы и этой разницы не было между баронетомъ и его почтенными родственницами!
   Я совершенно убѣжденъ, что молодая леди Меникинъ, супруга сиръ Сципіона, была счастлива, тихо, безмятежно счастлива. Иначе и не могло быть. Она была тридцатью годами моложе своего мужа и могла весною своей жизни вкушать зрѣлые плоды осени. Когда она рѣзвилась, твердая рука опытности умѣряла ея живость. Хотѣлось ли ей высказать все, что у ней было на душѣ, сиру Сципіону стоило только взглянуть, и нескромная откровенность замерзала на ея губкахъ. Когда она говорила объ удовольствіяхъ сего міра, ея мудрый супругъ доказывалъ какъ дважды два, что исключая его помѣстья и его самаго, вся земля была ничто иное какъ огромный вертепъ разврата, а люди не болѣе и не менѣе какъ мерзкіе гады. При этой картинѣ семейнаго благополучія, мнѣ кажется, что я слышу тоненькіе голоски моихъ читательницъ, которыя восклицаютъ: "Счастливая леди Меникинъ!".
   Нѣтъ сомнѣнія, что одно только несчастное стеченіе обстоятельствъ могло наполнить домъ сиръ Сципіона всѣмъ, что есть лучшаго въ суетахъ міра. У него былъ отличнѣйшій въ цѣломъ графствѣ поваръ, самыя рѣдкія вина, самыя статныя лошади и красавица жена. Что можетъ быть утѣшительнѣе для бѣдняка, какъ зрѣлище людей умѣренныхъ, которыхъ благодать угнетаетъ своими щедротами. Человѣку, который самое имя женщины находилъ неблагопристойнымъ, судьба дала женою ангела красоты, настоящаго ангела, который сложилъ на время свои крылья. Баронетъ всегда доказывалъ, что одна вода есть природный, святой и здоровый напитокъ для человѣка; и судьба принуждала его запивать бургондскимъ стразбургскіе пастеты!
   -- Что, онъ имѣетъ хорошія правила, то есть, благонравіе, этотъ молодой человѣкъ? спросилъ сиръ Сципіонъ.
   -- Говорятъ, сударь, у него самая легкая рука во всемъ графствѣ.
   -- Какъ исполняетъ онъ обязанности чистой нравственности?
   -- Онъ брѣетъ бороду такъ чисто и ловко, что вы и не замѣтите.
   -- Послушный ли онъ сынъ, смирный ли онъ сосѣдъ?
   -- Леди Бегъ изволитъ отзываться, что онъ убираетъ волосы не хуже французскаго парикмахера.
   Пусть его придетъ.
   И Джоба Пиппинса позвали брить сира Сципіона Меникина. Онъ такъ отличился, что баронетъ тотчасъ наименовалъ его своимъ придворнымъ бородобрѣемъ.
   Недѣли проходили, и Джобъ каждый день пожиналъ новые лавры на бородѣ сиръ Сципіона. Его бритва какъ зефиръ летала около жирнаго подбородка баронета, его рука порхала какъ мотылекъ по кудрямъ парика. Какъ жаль что геніальный артистъ не имѣлъ власти надъ собою!
   Около того времени съ леди Меникинъ случилось приключеніе: горничная отошла отъ нея. Дѣвушку уличили въ полученіи записки, съ весьма неблагопристойною печатью, -- двумя сердцами на стрѣлѣ, двумя гадкими голубями вверху и любовнымъ девизомъ внизу. Горничная, къ которой посылаютъ такія омерзительныя вещи, не можетъ служить въ домѣ баронета сиръ Сципіона Меникина. Негодующая добродѣтель караетъ порокъ, не думая о послѣдствіяхъ: не то сиръ Сципіонъ не согналъ бы преступницы со двора. Горничная съ необыкновеннымъ искусствомъ убирала волосы своей госпожи, и въ этомъ дѣлѣ она уступала только великому Джобу. Случилось, что слѣдующій день, послѣ удаленія безнравственной горничной, былъ назначенъ сиръ Сципіономъ для угощенія желудка предсѣдателя Общества Воздержности, учрежденнаго въ сосѣднемъ городѣ. Уже цѣлую недѣлю двѣ черепахи ожидали смерти лежа на спинѣ въ кухнѣ баронета. Изъ уваженія къ гостямъ, сиръ Сципіонъ хотѣлъ, чтобы жена его явилась во всей красотѣ. Какъ досадно, что преступленіе горничной узнали не послѣ пира. Дѣлать было нечего: въ первый разъ рука чужаго мужчины должна была коснуться локоновъ леди Меникинъ. Джобу предстояло счастіе причесывать волосы миледи.
   Во время оно дамы пудрились.
   

ГЛАВА II.

   Теперь мы приближаемся къ грѣхопаденію Пиппинса. Я отдалилъ, сколько могъ, его стыдъ, но болѣе откладывать невозможно, и я вывожу на сцену новаго Тарквинія съ бритвою. Сберитесь съ духомъ, сударыни: является на сцену Джобъ Пиппинсъ.
   Право, видный молодой человѣкъ; очень хорошій собою. Сколько милаго плутовства въ его лицѣ! А глаза у негодяя какъ у сокола! Прекрасный молодой человѣкъ.
   Впрочемъ это не мое мнѣніе, но общій голосъ дамъ того околотка, который онъ причесывалъ какъ первый подмастерье главнаго парикмахера графства, пока находился у него въ ученьи.
   -- Отмѣнно статный мужчина! сказала однажды старая леди Модлинкортъ, осматривая его съ ногъ до головы; и приговоръ ея обратился въ пословицу, потому что леди была знатокъ дѣла и особенно славилась толщиною икоръ своихъ лакеевъ.
   Вотъ Джобъ въ библіотекѣ сиръ Сципіона, который рѣшилъ, что его супруга приметъ нашего героя въ святилищѣ наукъ, а самъ онъ сядетъ въ кресла противъ нея и будетъ присматривать за благочиніемъ производства. Артистъ, легкой рукой, съ невинными мыслями, принимается за работу. Онъ взглянулъ на величественную красоту леди Меникинъ, и пальцы его съ почтеніемъ прикоснулись къ ея изящной головкѣ. Онъ дотрогивался до волосъ ея, какъ-будто до ея сердца; раскладывалъ локоны направо и налѣво съ такою осторожностью какъ брилліанты въ нѣсколько милліоновъ. Сиръ Сципіонъ держалъ въ рукѣ Тита Ливія, и не сводилъ глазъ съ Джоба.
   Артистъ продолжалъ работу уже не съ такою самоувѣренностью. Его смущала, какъ говорятъ про новобрачныхъ, новость его положенія. Взглянувъ на миледи и ея почти неподвижнаго парикмахера, вы бы сказали, что Діана заставила мраморную статую Актеона чесать свои золотыя кудри.
   -- Господинъ Спринджъ пріѣхалъ, сказалъ слуга, отворяя до половины двери.
   -- Сейчасъ, отвѣчалъ сиръ Сципіонъ, и выбѣжалъ изъ библіотеки. Тутъ солнце, которое яркими лучами освѣщало благородный и чистый гербъ Меникиновъ на окошкахъ замка, померкло и скрылось за тучами.
   Джобъ приближался къ концу своего испытанія: уже наступала минута торжества добродѣтели, но врагъ рода человѣческаго попуталъ смертнаго. Локоны миледи были завиты, какъ слѣдуетъ, и лежали каждый на своемъ мѣстѣ: Фидій не налюбовался бы на эту голову; оставалось только довершить трудъ, -- повѣять пудру, легкую какъ первый снѣгъ, душистую, какъ крылья весеннихъ зефировъ. Леди Меникинъ надѣла маску; Пиппинсъ взялъ кисть съ пудрой.
   Два или три раза обошелъ онъ около ея милости, и задрожалъ; началъ пудрить, но его нетвердая рука бросала порошокъ на плеча, на колѣни, а локонамъ ничего не доставалось. Джобъ хотѣлъ собраться съ духомъ, кашлянулъ, чтобъ укрѣпить нервы своихъ пальцевъ; повернулся какъ левъ въ пещерѣ. Нѣтъ, никогда еще парикмахеръ не подвергался такому соблазну. Впрочемъ пусть читатель попробуетъ самъ пудрить такую красавицу наединѣ.
   Я сказалъ, что леди надѣла маску: это сказано было неосновательно. Не подлежитъ никакому сомнѣнію, что она закрыла себѣ кускомъ кдкой-то клеенки лобъ, глаза и носъ: но губки! розовыя, пухленькія губки! Въ томъ-то и дѣло что губки не были закрыты. Этотъ спѣлый, махровый, полу-открытый ротикъ дышалъ зноемъ Аравіи на чувства бѣднаго Джоба и говорилъ его воображенію, чего ввѣкъ не выразить словами. Глаза, хранители этого сокровища, были закрыты; драконы, которые стерегли запрещенный плодъ, спали. Несмотря на это, Джобъ всё-еще старался пудрить!
   Человѣкъ, у котораго есть чувства, болѣе сдѣлать не въ силахъ. Славно, Джобъ! продолжай пудрить, и не засматривайся. Вотъ на шкафу бюстъ Сенеки: взгляни на него, и старайся философскою думою подавить волненіе сердца. Вотъ, насупротивъ тебя книга тоненькаго формата въ зеленомъ переплетѣ: это, Джобъ, сочиненіе Цицерона о обязанностяхъ человѣка; чудесная книга для людей съ пылкими страстями. Посмотри еще въ эту сторону, и ты побѣдишь врага: Платонъ на тебя смотритъ, Джобъ, между-тѣмъ, какъ ты пудришь! Какая божественная голова у него! Сколько могущества, сколько спокойствія въ этомъ величественномъ челѣ! Платонъ есть...
   -- Чмокъ -- чмокъ -- чмокъ -- чмооооокъ!!!
   О ужасъ! О дерзость! Свѣтопреставленіе! Повѣрите ли вы такой наглости, такому безстыдству? Люди крали у самой висѣлицы; есть мошенники, которые тутъ же, гдѣ столпившійся народъ любуется на казнь вора, не отстаютъ отъ дурной привычки принимать чужіе карманы за свои: но чтобы кто-нибудь, глядя на Платона, осмѣлился поцѣловать чужую жену, это, право, не слыхано!
   Жаль, что мы не можемъ показать на дѣлѣ, какъ Джобъ поцѣловалъ леди Меникинъ. Помните ли первые пять шесть звуковъ крика дрозда, когда онъ бросается на червя, звонкихъ, рѣзкихъ, свистящихъ, истерическихъ? Нѣтъ, они еще не имѣютъ той быстроты, пронзительности, полноты! Въ отчаяніи, что не можемъ дать вамъ понятія объ этомъ, мы должны привести живописное выраженіе служанки, которая хотя и не была на ту пору въ комнатѣ, однако божилась, что Джобъ "вырвалъ поцѣлуи съ корнями." Къ сожалѣнію, прекрасное выраженіе служанки нѣсколько темно; но въ такихъ случаяхъ я всегда предпочитаю сужденіе женское всѣмъ мужскимъ фразамъ.
   Теперь я долженъ обратить вниманіе ваше на печальную картину супружескаго быта. Послѣдній поцѣлуй еще безъ сомнѣнія раздается въ ушахъ вашихъ; еще своды древняго замка Меникиновъ колеблются отъ этого звука.
   Вообразите, -- есть ли только у васъ есть воображеніе, -- женщину молодую и прекрасную, которой вдругъ представилось что-нибудь страшное, отвратительное; положимъ, удавъ. Руки ея хотятъ оттолкнуть гадкое чудовище: ротъ открытъ, въ глазахъ мракъ, грудь надута громкимъ крикомъ, готовымъ вырваться: это леди Меникинъ.
   Потомъ представьте себѣ недурнаго собою молодаго человѣка, который лежитъ у ея ногъ: его дрожащія руки судорожно сжаты, его лице вытянулось на пол-аршина, глаза его опущены, онъ какъ-будто хочетъ пробить колѣнами полъ и провалиться сквозь него: это Джобъ Пиппинсъ.
   Поглядите же теперь вправо: дверь отворена и въ дверяхъ стоитъ почтенный мужчина лѣтъ пятидесяти; лице его, обыкновенно румяное, теперь синяго, почти чернаго цвѣту; его плоскій носъ расширился еще болѣе; его губы разбухли отъ ярости; онъ совершенно похожъ на Отелло. Это баронетъ; это оскорбленный супругъ.
   Изъ-за плеча баронета выглядываетъ пара глазъ аква-мариннаго цвѣту, драгоцѣнная принадлежность господина Семмеля Спрпиджа, стряпчаго по частнымъ дѣламъ, нѣчто въ родѣ ищейки баронетовой.
   Одинъ глазъ и часть носа лакея видны между рукою сира Сципіона и дверью. Это только отрывки, но изъ нихъ можно безошибочно заключать о цѣломъ.
   Непродолжительно было ужасное безмолвіе. Догадливый Спринджъ подалъ свою палку баронету; тотъ, не говоря ни слова, скрежеща зубами, схватилъ ее, занесъ надъ головою артиста, и разбилъ бы черепъ Джоба какъ куриное яйцо, но къ счастію палка зацѣпилась за огромные оленьи рога, которые висѣли надъ дверью библіотеки, какъ трофей безсмертнаго подвига баронетова на одной достопамятной охотѣ. Сиръ Сципіонъ, желая поскорѣе добраться до противника, дернулъ изъ всей силы, и украшеніе библіотеки съ громомъ рухнуло на него; Спринджъ и лакей бросились помогать ему, и только помогли упасть прямо на рога. Тутъ жена закричала, и въ самомъ дѣлѣ было отъ чего. Какая женщина не испугается, когда мужъ въ глазахъ ея изранитъ себя собственными рогами!
   Сиръ Сципіонъ кричалъ и бѣсился; Спринджъ съ лакеемъ старались освободить его отъ роговъ, но, какъ они ни хлопотали, баронетъ болѣе и болѣе запутывался въ проклятыя вѣтви полами платья, петлицами и парикомъ. Весь домъ пришелъ въ смятеніе, вся дворня сбѣжалась: бѣдный сиръ Сципіонъ завязъ въ рогахъ дотого, что они какъ-будто приросли къ нему. Наконецъ онъ упросилъ усердныхъ слугъ оставить его въ покоѣ, и тотчасъ избавился съ удивительною ловкостью.
   Баронетъ, съ разодраннымъ платьемъ упалъ въ кресла. Джобъ дотого перепугался что и не вздумалъ бѣжать. Какая глупость! Онъ упалъ на колѣни, и любопытные зрители обступили его.
   Сиръ Сципіонъ важно повернулъ голову, и взглянувъ изъ-подлобья на разкраснѣвшуюся жену. Она поблѣднѣла. Потомъ баронетъ обратился къ Джобу, и поднялъ указательный палецъ.
   Надо знать величественную осанку Сиръ Сципіона Меникина, чтобы постичь силу этого указательнаго пальца и то впечатлѣніе, какое перстъ человѣческій произвелъ надъ артистомъ. Джобъ затрясся такъ, что три шиллинга и шесть пенсовъ весьма слышно стучали другъ о друга въ карманѣ его жилета. Человѣкъ можетъ притвориться; но золота, серебра, и даже мѣди, никакъ не принудишь къ притворству. Джобъ дрожалъ, голосъ его замеръ, и, съ крайнимъ усиліемъ, бѣдный молодой человѣкъ могъ произнесть только слѣдующее оправданіе: "Простите, сударь!... виноватъ!... не выдержалъ!......"
   -- Какъ?...... не выдержалъ?...... Еще смѣешь?...... Мошенникъ!......... воръ! закричалъ сиръ Сципіонъ, задыхаясь отъ гнѣва. Въ судъ, бездѣльника!
   -- Въ судъ, повторилъ стряпчій.
   -- Въ тюрму! закричалъ сиръ Сципіонъ.
   -- Въ тюрму, повторилъ стряпчій.
   Джобъ прыгнулъ въ окно, и помчался черезъ огороды и пашни.
   -- Ловите! ловите!......
   Въ ту самую минуту въѣхала на дворъ карета предсѣдателя Общества Воздержности.
   

ГЛАВА III.

   Куда годится мужчина, женщина или дитя безъ характера? Скелетъ, который стоитъ въ кабинетѣ хирурга, не такъ отвратителенъ и имѣетъ болѣе права на наше участіе. Что сталось бы съ нами, съ обществомъ, съ безопасностью гражданъ, если бъ всѣ парикмахеры, которые причесываютъ нашихъ женъ и невѣстъ, всѣ башмачники, которые примѣряютъ имъ башмаки, были люди безъ власти надъ собою и не могли выдержать искушеній! Сиръ Сципіонъ былъ человѣкъ добраго сердца; но онъ свыше всего любилъ справедливость и чистоту нравовъ, и безъ содроганія предалъ бы суду человѣка безъ правилъ, который бы укралъ изъ его саду яблоко; и если бы вора повѣсили, баронетъ произнесъ бы еще надъ его бренными остатками прекрасную рѣчь о помощи плоти, о необходимости строгаго исполненія законовъ и о страшномъ судѣ. Боялся ли Джобъ суда и рѣчи баронета, или его гнала совѣсть, только онъ, увернувшись отъ погони, бѣжалъ даже изъ города.
   Два дня послѣ приключенія своего въ замкѣ, одна говорили, что это было просто наглое покушеніе молодаго парикмахера на честь леди Меникинъ, но другіе утверждали, что парикмахеръ и миледи обожаютъ другъ друга и сговорились-было бѣжать вмѣстѣ, -- преступникъ сидѣлъ уже у печки въ гостинницѣ подъ вывѣскою зайца съ собаками, въ десяти миляхъ отъ своей родины. Онъ хотѣлъ, не останавливаясь, итти въ Лондонъ, но пригожая Молли, дочь трактирщика, стояла у порога. Джобъ не выдержалъ! Онъ забылъ объ опасности, и вошелъ. Джобъ обладалъ въ высокой степени тремя совершенствами, которыя по мнѣнію Элоизы весьма опасны для прекраснаго пола: онъ писалъ хорошо, говорилъ хорошо и пѣлъ хорошо. Оттого онъ прославился во всѣхъ кухняхъ; и какъ Джобъ былъ изъ тѣхъ умныхъ людей, которые думаютъ, что лавры годятся только къ украшенію окороковъ и въ соусъ, то онъ преимущественно употреблялъ свой дарованія къ обвороженію тѣхъ, кто могъ наградить его кускомъ ростбифу. Джобъ легко произвелъ выгодное впечатлѣніе надъ Молли своей наружностью и краснорѣчіемъ, и надъ трактирщикомъ двумя шиллингами, которые онъ безъ торгу заплатилъ за свой ужинъ. Но прелести Молли невидимою цѣпью приковывали его къ скамьѣ гостинницы. На третій день онъ издержался до послѣдней пенни, и ему не оставалось другаго пути въ кухню трактирщика, кромѣ какъ черезъ сердце Молли. Любовь молодой кухарки есть пропасть, наполненная яичницами, котлетками и кремами!
   Однако Джобъ жилъ слишкомъ долго въ гостинницѣ, не платя хозяину ни гроша, и трактирщикъ начиналъ уже значительно посматривать на дверь. Било три часа, а Пиппинсъ еще не обѣдалъ. Онъ глядѣлъ въ окошко, и разсматривалъ гранитный столбъ, на которомъ было написано: "Отъ Лондона 112 миль." Вдругъ кто-то позвонилъ въ колокольчикъ, и Джобъ встрепенулся, какъ-будто его обдали холодной водой; онъ издали узналъ голосъ Коттельса, смотрителя своего прихода.
   -- Я зналъ навѣрное, что найду его здѣсь! Здравствуйте, миссъ Молли. Вы еще ни съ кѣмъ не убѣжали? Хорошо, хорошо, дайте мнѣ справиться съ дѣлишками; я...
   Джобъ не разслышалъ, объ чемъ Коттельсъ говорилъ съ Молли, но черезъ минуту дверь отворилась, и онъ увидѣлъ передъ собою члена Земской полиціи.
   -- Мистеръ Пиппинсъ, мне почтеніе!
   Коттельсъ былъ простой человѣкъ, лѣтъ пятидесяти, и лице его имѣло только два выраженія, -- суровую повелительность и низкое раболѣпство. Тогда онъ смотрѣлъ сколько могъ грознѣе. Бѣдному Джобу казалось, что передъ нимъ стоитъ палачъ графства, съ длинной цѣпью въ рукѣ, и каждое слово смотрителя превращалось въ его ушахъ въ зловѣщее бряканье желѣза. У совѣсти воображеніе удивительно пылко!
   Но, къ удивленію Джоба, смотритель заговорилъ съ нимъ такимъ образомъ, который ясно показывалъ, что онъ явился не по обязанности своего званія.
   -- Прошедшаго не воротить, пріятель! сказалъ Коттельсъ съ важностью. Надо поправить все это. Разскажи мнѣ по-дружески, отъ начала до конца, какъ все это случилось.
   Приходскій чиновникъ сѣлъ на стулъ, заложилъ ноги и уставилъ глаза на Джоба.
   -- Я всегда зналъ чинопочитаніе, угрюмо отвѣчалъ Пиппинсъ.
   -- О! сказалъ Коттельсъ и отворилъ ротъ, какъ-будто сбирался имъ слушать. Хорошо!
   -- Я знаю, какое уваженіе должно имѣть нашему брату къ господамъ, продолжалъ Джобъ. Поэтому, когда на прошедшей недѣлѣ меня позвали....
   Тутъ артистъ повернулся, важно взглянулъ на смотрителя и спросилъ торжественнымъ голосомъ. "Знаете ли, что въ этомъ трактирѣ прекрасное пиво?" Коттельсъ, видно, зналъ сердце человѣческое, потому что онъ, не отвѣчая, позвонилъ и сказалъ: "Молли, кружку пива!"
   -- Самого лучшаго! прибавилъ Джобъ.
   -- И такъ, тебя позвали, продолжалъ Коттельсъ, когда Джобъ опорожнивъ кружку поставилъ ее на столъ.
   -- Да! Я не виноватъ, что она меня позвала. Зачѣмъ же ей было звать меня къ себѣ?
   Коттельсъ отодвинулъ стулъ, и сказалъ:-- Никогда! Она не звала тебя.
   -- Не звала? возразилъ Джобъ съ жаромъ: развѣ она меня не звала?
   -- Я не вѣрю, чтобы она сдѣлала первый шагъ... Да впрочемъ женщинъ не разгадаешь! прибавилъ смотритель.
   -- Онѣ какъ пчелы, господинъ Коттельсъ: пока не ужалятъ и не догадаешься, что у нихъ есть жало.
   -- Такая кроткая! такъ хорошо воспитанная! такая смиренница! говорилъ Коттельсъ въ раздумьѣ. Пиппинсъ, другъ мой, если все это правда, съ тобой очень худо поступили. Но я пріѣхалъ за дѣломъ и все долженъ знать. Потомъ?
   -- Потомъ вы не повѣрите, господинъ Коттельсъ, сказалъ съ улыбкою Джобъ, но я клянусь честію, отецъ Молли все утро не выходилъ изъ дому, и оттого у меня сегодня съ пяти часовъ ничето не было на зубахъ.
   Коттельсъ, съ непонятною щедростью приказалъ подать обѣдать. Артистъ выразительно мигнулъ Молли, и она поставила на столъ ветчины, холоднаго ростбифу и новую кружку самаго лучшаго пива. Когда Джобъ утолилъ голодъ, Коттельсъ снова принялся допрашивать его.
   -- Хорошо, Пиппинсъ, она позвала тебя: потомъ?
   -- Господинъ Коттельсъ, сказалъ онъ рѣшительнымъ тономъ, къ удивленію смотрителя: я не понимаю вашего любопытства Молли, убери все это Я знаю все, что будетъ, и больше ничего знать не хочу!
   -- Что будетъ?. Я привезъ двадцать фунтовъ стерлинговъ!
   -- Я говорю вамъ, господинъ Коттельсъ, что все это напрасно! Четыре слова тоже значуть что и тысяча. Дѣлайте со мной, что хотите! Ну, виноватъ, и полно!
   -- Нехорошо! очень нехорошо! Однако ты не безъ друзей, пріятель! (Джобъ покачалъ головою.) Безъ сомнѣнія очень дурно послѣ всѣхъ милостей сиръ Сципіона, стараться соблазнить его жену. (Джобъ изумился), -- обольстить такую благородную даму и еще хотѣть бѣжать съ ней за море...
   -- Господинъ Коттельсъ, что вы говорите? закричалъ Джобъ, ударивъ кулакомъ по столу и вскочивъ со стула.
   -- Впрочемъ, продолжалъ смотритель хладнокровно, о твоемъ благѣ пекутся добрые люди. Дамы Человѣколюбиваго Общества занялись твоимъ дѣломъ, и хотя онѣ и считаютъ тебя злодѣемъ, однакожъ какъ теперь нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія въ виновности васъ обоихъ, какъ вы очевидно увлечены невольно въ бездну несчастной страсти и ты можешь еще сдѣлаться жертвою ревности этого стараго тирана, Меникина, то онѣ составили между собою подписку въ знакъ своего состраданія, и посылаютъ тебѣ со мною двадцать фунтовъ стерлинговъ...
   -- Двадцать фунтовъ! повторилъ Джобъ, не вѣря ушамъ своимъ.
   -- Это еще не все, продолжалъ Коттельсъ. Леди Джордилль, предсѣдательница Дамскаго Человѣколюбиваго Общества, поручила мнѣ сказать тебѣ, что если сиръ Сципіонъ, прежде развода, подастъ жалобу въ судъ, онѣ за тебя заплатятъ всѣ издержки; и хотя ты безнравственный, опасный человѣкъ, однако тебя не допустятъ повѣсить.
   -- Двадцать фунтовъ и издержки, повторилъ Джобъ, переводя дыханіе. Что вы это говорите?
   -- Послушай, мой другъ, продолжалъ смотритель, не оставляй города. Воротись, найми лавку въ лучшемъ мѣстѣ: ручаюсь честію, это приключеніе съ леди доставитъ тебѣ большіе барыши.
   -- Въ самокъ дѣлѣ? спросилъ парикмахеръ, подумавъ.
   -- Разумѣется! И если только сиръ Сципіонъ подастъ на тебя жалобу въ уголовный судъ......
   -- Въ уголовный судъ? Жалобно простоналъ Джобъ.
   -- Ты разбогатѣешь.
   Тутъ Коттельсъ перевелъ духъ, и милостиво посмотрѣлъ на Джоба.
   Какъ ни ломалъ себѣ голову Джобъ, онъ не могъ ничего понять, и наконецъ спросилъ.:
   -- Господинъ Коттельсъ, что все это значитъ?
   -- Вотъ двадцать фунтовъ. Трактирщику за пиво и обѣдъ заплатишь, конечно, ты...
   Смотритель положилъ деньги на столъ.
   -- Теперь, Пиппинсъ, другъ мой, продолжалъ онъ, потирая руки: разскажи мнѣ все. Ты и ея честь хотѣли бѣжать во Францію. Люди такъ говорили, а кучеръ...
   -- Господинъ Коттельсъ, признаюсь съ сокрушеніемъ, что я поцѣловалъ леди Меникинъ. Что жъ дѣлать? Грѣшный человѣкъ! Не выдержалъ!...
   -- Потомъ...
   -- Хорошо, хорошо. Потомъ?
   -- Потомъ я упалъ на колѣни съ чистосердечнымъ раскаяніемъ. Потомъ пришелъ сиръ Сципіонъ и едва не убилъ меня. Потомъ я выскочилъ въ окно и ушелъ. Потомъ я очутился здѣсь. Что жъ касается до ея чести, то, господинъ Коттельсъ, кто осмѣливается сказать хоть одно слово противъ нея, тотъ подлецъ и негодяй.
   -- Такъ то, что говорятъ, неправда? спросилъ смотритель.
   -- Богъ накажи лжецовъ, а я сказалъ сущую правду.
   -- Такъ только и было что одинъ похищенный поцѣлуй? Болѣе ничего?
   -- Ничего! закричалъ Джобъ такъ громко, что Молли съ отцемъ прибѣжали въ комнату. Ничего! Божусь вамъ, ничего!
   Коттельсъ мигомъ схватилъ деньги со стола и взялъ шляпу.
   -- Въ настоящемъ положеніи дѣла, мистеръ Пиппинсъ, такъ какъ не было ни несчастной страсти, ни обольщенія, ни покушенія на бѣгство, я отвезу деньги назадъ. Дамское Человѣколюбивое Общество полагало, что подписывается въ пользу злополучнаго преступника, въ пользу человѣка, который хотѣлъ спасти нѣжную и молодую женщину отъ тиранства стараго ревнивца: такъ какъ онѣ ошиблись, то деньги надо возвратить имъ.
   Три минуты послѣ этого Коттельсъ скакалъ назадъ, донести предсѣдательницѣ общества о случившемся. Дамы долго за чаемъ превозносили честность смотрителя.
   -- Что за дуракъ! вздумалъ же сказать правду во время, воскликнулъ трактирщикъ. Что за дуракъ!
   Джобъ покраснѣлъ до ушей, всталъ съ мѣста и сказалъ жалкимъ голосомъ: -- Мистеръ Пипъ, что жъ прикажете дѣлать? Ну, не выдержалъ!....
   -- Что за дуракъ!
   

ГЛАВА IV.

   "Отъ Лондона 109 миль". При видѣ такого столба есть о чемъ подумать путнику съ пустымъ карманомъ. Для васъ, господа, которые ѣздите въ своихъ или почтовыхъ каретахъ, путевые столбы составляютъ пустое украшеніе дороги; но они совсѣмъ не то для бѣднаго пѣшехода, который въ первый разъ обращаетъ безпріютную голову къ мѣсту, гдѣ текутъ рѣки меду и молока, -- къ столицѣ. Чѣмъ ближе онъ къ цѣли, тимъ болѣе они возбуждаютъ въ немъ радость или опасеніе. Эти столбы точь-въ-точь рядъ сторожей очарованнаго замка въ Арабскихъ сказкахъ; каждый изъ нихъ страшнѣе своего сосѣда, такъ, что путникъ, приведенный наконецъ въ ужасъ этими уродливыми пугалами, которые чѣмъ далѣе тѣмъ гаже, лишается силъ, когда, подходя къ послѣднему, отвратительнѣйшему изъ всѣхъ, онъ начинаетъ вбирать въ себя пары таинственнаго города. Размышляйте объ этомъ, поэты! Мудрецы говорятъ, что и камни глаголятъ: какъ же не имѣть путевому столбу большой столичной дороги выспреннихъ мыслей, глубокихъ мечтаній?
   "Отъ Лондона 109 миль". Джобъ Пиппинсъ сидѣлъ на камнѣ, и отъ бездѣлья смотрѣлъ на заходящее солнце. Солнце сѣло; нашъ артистъ повернулъ голову, и увидѣлъ тяжелую извощичью бричку, которая, какъ слонъ въ водяной болѣзни, медленно къ нему приближалась. Извощикъ подозвалъ его на помощь; тотъ подошелъ къ бричкѣ, и съ удивленіемъ увидѣлъ сѣрую лошадь сира Сципіона. Конь привязанъ былъ къ бричкѣ сзади. Джобъ Пиппинсъ не успѣлъ вымолвить слова, какъ извощикъ оскалилъ зубы, почесалъ въ головѣ, и съ довольнымъ видомъ сказалъ:
   -- Вѣдь у меня въ бричкѣ лежитъ мертвецъ!
   -- Мертвецъ? вскрикнулъ испуганный Джобъ. Какъ мертвецъ?
   -- Онъ лежалъ поперегъ дороги; конь стоялъ надъ нимъ словно ягненокъ. Я довезу его до Барли-Моуской гостинницы.
   -- Ради Бога постой! прервалъ Джобъ и прыгнулъ въ бричку.
   Въ бричкѣ лежалъ баронетъ. Джобъ увидѣлъ что баронетъ вовсе не думалъ умирать. Съ нимъ случился только апоплексическій ударъ, и онъ свалился съ лошади. Въ одно мгновеніе ока, Джобъ сорвалъ съ сиръ Сципіона сюртукъ, перевязалъ ему руку, и вынулъ изъ кармана бритву. Извощикъ хладнокровно посматривалъ на эти приготовленія, и наконецъ спросилъ:
   -- Что ты хочешь съ нимъ дѣлать?
   -- Пустить ему кровь, отвѣчалъ Пиппинсъ: я боюсь, чтобъ у него сердце не перестало биться.
   -- Кажется, это стряпчій Гриндерсъ, изъ нашего города. Хорошенько его!
   Извощикъ нагнулся къ рукѣ паціента, чтобъ посмотрѣть, кровь ли пойдетъ изъ жилъ стряпчаго или чернила.
   -- Хорошенько его!
   -- Какой Гриндерсъ, возразилъ Джобъ. Это сиръ Сципіонъ Меникинъ.
   -- Сиръ Сципіонъ? Право? такъ постой же, не трогай его!
   Извощикъ схватилъ Пиппинса за руку, когда этотъ заносилъ уже бритву: онъ хотѣлъ удержать оператора, но только всадилъ всю бритву въ руку баронета. Джобъ поблѣднѣлъ, извощикъ вздрогнулъ.
   -- Насъ повѣсятъ, закричалъ жалобно извощикъ; и эхо въ утѣшеніе ему повторило -- "повѣсятъ".
   Извощикъ быстро отвязалъ коня, сѣлъ на него и пустился во всю прыть, оставивъ бѣднаго Пишшиса вдвоемъ съ израненнымъ паціентомъ. Кровь текла ручьемъ; онъ сталъ считать удары пульса у баронета, который началъ ужъ приходить въ себя, и едва снова не упалъ въ обморокъ, увидѣвъ надъ своей головой Джоба съ окровавленной бритвою. Въ то же время послышался конскій топотъ; Джобъ Пиппинсъ поднялъ глаза, и увидѣлъ извощика, скачущаго на баронетовой лошади; за ней плелась какъ могла другая лошадь, которая, судя по ея неуклюжему галопу и по огромности, происходила отъ знаменитаго Троянскаго коня: на ней трясся маленькій толстый человѣчекъ, въ шляпѣ съ широкими полями.
   Къ счастію, какъ говорилъ потомъ баронетъ, хозяинь Барли-Моуской гостинницы сломалъ себѣ ногу и послалъ-было за докторомъ Сеффрономъ, и къ счастію этотъ Сеффронъ былъ домашній докторъ баронета. Докторъ осмотрѣлъ изрѣзанную руку, и взглянулъ на Пиппинса:
   -- Это твоя работа?
   Пиппипсъ взглянулъ на доктора, и отвѣчалъ:-- Да!
   -- Иногда въ нашемъ искусствѣ случаются чудеса, продолжалъ докторъ: можетъ-быть не нужно будетъ отпиливать руку.-- Ты хотѣлъ пустить кровь, умница, продолжалъ докторъ, бросая сердитые взгляды на Пиппинса: ты хотѣлъ всю ее выпустить!
   -- Чортъ побери, не выдержалъ! отвѣчалъ Джобъ, обтирая бритву.
   -- Мы! Вы нашли сиръ Сципіона лежащимъ на дорогѣ?
   -- Лежалъ свернувшись какъ ежъ, отвѣчалъ извощикъ.
   -- А! сказалъ докторъ, пристально всматриваясь въ баронета.-- А! И онъ три раза покачалъ головою.-- А! черепаха, черепаха!
   Извощикъ съ удивленіемъ оглянулся во всѣ стороны, и нигдѣ не увидалъ черепахи. Гдѣ ему было знать, что Сеффронъ намекалъ на обѣдъ, на которомъ былъ супъ à la tortue (смотри выше), и на который, по какому-то странному случаю, его не позвали. Изъ Барли-Моу подъѣхала тележка; докторъ посадилъ въ нее сиръ Сципіона, и отвезъ его въ замокъ. Хотя леди Меникинъ, по свойственному ей великодушію, простила уже дерзость Джоба Пиппинса въ отношеніи къ себѣ самой, она однако жъ разсердилась, какъ слѣдуетъ доброй женѣ, когда узнала жестокое обращеніе своего парикмахера съ ея бѣднымъ мужемъ.
   Джобу предстоялъ длинный, утомительный путь; неумолимый извощикъ не согласился взять его въ свою бричку. Ночь приближалась; бѣдняжка съ отчаяніемъ смотрѣлъ кругомъ себя и не видѣлъ ни одного жилища. Три раза онъ обратился было къ Барли-Моу, но его тамъ знали, и онъ три раза остановился. Онъ стоялъ въ нерѣшимости, какъ вдругъ вдалекѣ между деревьями мелькнулъ свѣтъ. Джобъ мигомъ перепрыгнулъ черезъ плетень, и побѣжалъ къ огню, который то являлся, то исчезалъ. Наконецъ наткнулся онъ на хижину, которая по виду и по величинѣ не предвѣщала ничего утѣшительнаго. Онъ подошелъ къ двери, и вдругъ остановился, услышавъ тяжкое дыханіе, которое казалось исходило изъ нѣдръ земли. Свѣтъ исчезъ. Пиппинсъ нагнулся, протянулъ руки, но не могъ ничего ощупать. Опять послышалось прежнее храпѣніе. Въ тоже время раздался громкій лай цѣпной собаки, и Джобъ различилъ женскій голосъ: "Цыцъ! Кто тамъ?" Пиппинсъ былъ въ восторгѣ, услышавъ женскій голосъ, и настроилъ свой собственный на самый пріятный тонъ: онъ началъ говорить про далекій путь, про холодъ, про голодъ, про бѣдность, и о прочемъ; собака отвѣчала на все это воемъ, который показался ему безчеловѣчнымъ въ такомъ какъ его положеніи. Проклиная въ душѣ собаку, Пиппинсъ прислушивался, не скажетъ ли чего женщина; но она не говорила болѣе ни слова, и оставила его разсуждать съ несговорчивымъ четвероногимъ, которое, при каждомъ убѣжденіи, рычало сердитѣе. Пиппинсъ истощилъ все свое краснорѣчіе; собака была неумолима. Наконецъ онъ отошелъ отъ хижины и снова побрелъ къ большой дорогѣ. И опять вспомнилъ Джобъ о женскомъ голосѣ, и остановился; въ этомъ звукѣ что-то говорило его сердцу -- воротись, Джобъ Пиппинсъ! Онъ стоялъ, потупивъ глаза, какъ вдругъ раздался шелестъ шаговъ. Онъ спрятался за дерево, и увидѣлъ что три человѣка шли къ хижинѣ: они постучались, дверь ту же минуту отворилась, и путники вошли. Пиппинсъ успѣлъ разглядѣть, что въ печкѣ горитъ огонь, и въ то же самое время порывъ вѣтра пронялъ его до костей. Тутъ онъ рѣшился: подошелъ къ двери, коснулся до замка, и къ нему вышелъ тотчасъ человѣкъ весьма не гостепріимной наружности. Пиппинсъ началъ убѣждать его; но скорѣе убѣдилъ бы онъ осиновый чурбанъ. Хозяинъ отступилъ и готовъ былъ вытолкать бѣднаго артиста, какъ вдругъ глаза его засверкали, ротъ, скривясь, образовалъ нѣчто въ родѣ улыбки, и онъ провелъ рукою по сѣдымъ волосамъ: "Э!... что? холодно? Хорошо, войдите. Полли, стулъ!"
   Притащили стулъ для Пиппинса; онъ сѣлъ и придвинулся къ огню, стараясь казаться какъ можно спокойнѣе; но, какъ онъ ни бился, самое мѣсто, и лица, которыя его окружали, сильно тревожили его воображеніе.
   Хижина была вся смазана изъ глины и покрыта соломой. Ее какъ-будто построили на одну недѣлю, или она сама выросла изъ земли украдкою: въ ней могъ жить только мизантропъ Тимонъ или фальшивый монетчикъ. Мебель представляла странную смѣсь: на столѣ изъ сосновыхъ досокъ стоялъ прекрасный хрусталь; подлѣ него этруская бронзовая лампа; но не было ни одного стула, кромѣ того, на которомъ сидѣлъ Пиппинсъ. Хозяева, -- ихъ было трое, отдыхали на пустыхъ ящикахъ. Въ одномъ углу, на соломѣ, лежали разныя платья, которыя по-видимому были сшиты не для нихъ. Пиппинсъ взглянулъ на стѣну, обломокъ большаго зеркала приколоченный гвоздями, показалъ ему все общество. Несмотря на свою бойкость, и на мужество, свойственное каждому бѣдняку, онъ почувствовалъ нѣчто въ родѣ страха, и безпокойно повернулся два три раза, какъ школьникъ, котораго только-что высѣкли. Ни на чьемъ лицѣ не было привѣтливой улыбки. Тотъ, который казался старѣе прочихъ, тотъ самый, который впустилъ его, былъ человѣкъ средняго росту, съ страшными глазами, съ носомъ какъ у орла и съ шеей какъ у быка. Онъ сидѣлъ подлѣ стола, подперши руками щетинистый подбородокъ, и какъ-нельзя болѣе походилъ на дикаго звѣря, который сбирается прыгнуть. На немъ была широкая куртка изъ бѣлаго сукна, старые лосинные панталоны, полосатая рубашка, растянутая на косматой груди, загорѣвшей точно какъ изношенная подошва. Финіасъ, такъ его звали, пристально смотрѣлъ на Пиппинса.
   Бетсъ и Мортлекъ казались гораздо моложе друга своего, Финіаса. Бетсъ былъ ужасно безобразенъ. Его лице мерцало чистымъ багровымъ цвѣтомъ; глаза его были маленькіе, подслѣповатые и одинъ изъ нихъ всё смотрѣлъ на носъ, загибавшійся въ ту сторону какъ-будто желая съ нимъ встрѣтиться; зубы его, изъ которыхъ не доставало многихъ, походили на заржавѣлые и изломанные гвозди; весь лобъ свой онъ могъ бы закрыть двумя пальцами, и красоту эту довершали еще курчавые рыжіе волосы. Эта Горгона, будь сказано мимоходомъ, осмѣливалась смотрѣть на Полли, которая однако жъ была для него какъ каменная. У Мортлока, младшаго изъ трехъ, глаза были живые, цыганскіе, очень не дурные, если бы онъ не прищуривалъ ихъ безпрестанно. Оба они поглядывали то на Пиппинса, то на Финіаса: этого нечаяннаго гостепріимства они никакъ не могли понять. Подлѣ нихъ стояла Полли, прислонясь къ стѣнѣ, и сложивъ руки на груди.
   Въ ея обращеніи пробивалось что-то дикое, даже возбуждающее опасеніе, но не было ничего неблагороднаго. При высокомъ ростѣ, она имѣла прекрасно выточенные члены, глаза быстрые и черные, волосы темнорусые, которые падали длинными кудрями и хорошо оттѣняли ея блѣдное, но здоровое, лице. Подъ нѣсколько полными губами сіяли зубы бѣлые какъ перламутръ. Джобъ отдохнулъ, увидѣвъ въ зеркалѣ ея привлекательныя черты: Медицейская Венера не такъ бы сильно поразила его своей красотою.
   Долго молчали они. Наконецъ Бетсъ, изъ человѣколюбиваго намѣренія завесть разговоръ, спросилъ, который часъ.
   Въ эту минуту зазвенѣли часы съ репетиціею. Пиппинсъ вскочилъ на ноги, и вынулъ изъ кармана богатый хронометръ, о которомъ онъ совершенно забылъ. При видѣ золотыхъ часовъ, глаза Бетса и Мортлека заблистали. Финіасъ не оказалъ никакого удивленія,, потому что онъ замѣтилъ красивую цѣпочку и печать еще прежде, чѣмъ пустилъ его въ хижину.
   -- Пріятель! сказалъ Финіасъ: вѣрно, время тебѣ дорого, когда ты мѣришь его такими дорогими часами?
   -- Это не мои часы, сказалъ оторопѣвшій Джобъ: часы не мои...
   Тутъ всѣ трое захохотали.
   -- Да вы не знаете, какъ они мнѣ достались, возразилъ Джобъ; и опять его собесѣдники засмѣялись.
   Артистъ опустилъ руки въ карманъ, чтобъ посмотрѣть, не попало ли туда еще что-нибудь чужое, и вынулъ свой платокъ, напитанный кровью сиръ Сципіона. Финіасъ всталъ съ своего мѣста, Мортлекъ выразительно щелкнулъ языкомъ, а Бетсъ свиснулъ.
   -- А! ты охотился? Ну, дѣло сдѣлано; разскажи, какъ что было, спросилъ Финіасъ.
   -- Сперва скажи, куда ты зарылъ тѣло, прибавилъ осторожный Мортлекъ.
   Напрасно Пиппинсъ говорилъ правду; напрасно толковалъ онъ имъ какъ пускалъ кровь баронету, какимъ образомъ вынулъ часы изъ его кармана, чтобы считать удары пульса, какъ потомъ, въ торопяхъ, положилъ ихъ въ свой жилетъ и забылъ возвратить законному владѣльцу: ему отвѣчали только хохотомъ.
   -- Хорошо, господа, сказалъ Джобъ Пиппинсъ, который начиналъ сердиться на ихъ веселость и отчасти опасаться ихъ взглядовъ: хорошо! какъ ни темно теперь, и какъ ни далеко до замка Меникинъ, я сейчасъ туда отправлюсь. Я отдамъ часы, и пусть сиръ Сципіонъ знаетъ, что я взялъ ихъ только для него и безъ всякаго дурнаго намѣренія...
   Онъ повернулся къ двери, но Финіасъ заслонилъ ее своей широкой спиною, и сказалъ:
   -- Итти сегодня? въ такое время? Ты не знаешь, съ кѣмъ еще встрѣтишься: ну, если тебя обокрадутъ дорогой.
   Не ожидая отвѣта Финіасъ заперъ дверь, и закричалъ: "Полли, джину!"
   Черезъ нѣсколько минутъ сговорчивый Джобъ сидѣлъ на стулѣ съ стаканомъ джину, приготовленнаго самою Полли, и Полли сидѣла подлѣ него, смотря прямо въ лице ему своими черными глазами. Три новые друга помѣстились напротивъ. Вѣтеръ засвистѣлъ сильнѣе, огонь разгарался болѣе и болѣе, и пламя ярко отражалось на лицахъ хозяевъ, которые показались Пиппинсу чрезвычайно откровенными и добрыми. И стѣны мазанки потеряли свою мрачность; и Полли уже не была такъ горда: Пиппинсъ сдѣлался словоохотнѣе.
   -- Еще стаканчикъ! еще! пожалуйста, говорилъ Финіасъ: увидишь, какъ запоешь!
   -- Прибавьте немного воды, сказалъ Пиппинсъ, который спохватился, да уже поздо: крошечку воды!....
   Онъ протянулъ стаканъ.
   -- Изволь, но только вода здѣсь такая дурная, -- и Бетсъ долилъ водкой полу-опорожненный стаканъ Джоба.
   Я сказалъ уже, что герой нашъ пѣлъ прекрасно. У него всегда были въ занасѣ пѣсенки для красавицъ, -- и для бѣлокурыхъ и для смуглыхъ; стоило только перемѣнить два три слова, вклеить имя волшебницы, и ода была готова. Онъ выпилъ еще стаканъ, бросилъ страстный взглядъ на Полли, и, взявъ ее за руку, началъ пѣть:
   
   "И очаровавный и страстный,
   Гляжу на красоту твою,
   И полонъ страстію ужасной
   Терзаюсь, Полли, но люблю...
   
   Но, не окончивъ и этой первой строфы, Джобъ свалился со стула. Увѣрившись, что онъ ничего не чувствуетъ, Финіасъ нагнулся къ нему, какъ вдругъ раздался громкій стукъ у дверей.
   -- Что тамъ за чортъ? проворчалъ Финіасъ, приподнявъ голову.
   

ГЛАВА V.

   Бетсъ осторожно отворилъ дверь, и новый посѣтитель однимъ шагомъ очутился у неподвижнаго туловища Пиппинса.
   -- Это что? спросилъ онъ ударивъ ногою въ плечо Бахусова поклонника.
   Бетсъ хотѣлъ разсказывать, но гость знакомъ приказалъ ему молчать, ловкимъ движеніемъ руки вытащилъ въ одно мгновеніе ока часы изъ кармана Пиппинса и переложилъ въ свой. Ясно, что онъ былъ мастеръ своего дѣла. Финіасъ нахмурился. Я догадываюсь, что у воровъ есть соревнованіе: непріятно же видѣть, что товарищъ проворнѣе насъ дѣйствуетъ своими десятью пальцами! Отсюда легко догадаться, почему Финіасъ не порадовался искусству Скинкса, который, какъ видно съ перваго взгляда, имѣлъ отличныя дарованья.
   Нашъ новый знакомецъ былъ Геркулесъ большой дороги. Многихъ показывали за деньги какъ великановъ, хотя они далеко не стоили Скинкса. Въ немъ, безъ подошвы, было два аршина тринадцать вершковъ; сверхъ-того самая счастливая наружность: взглянуть на него, вы бы никакъ не подумали, что это негодяй, особенно когда онъ порядочно одѣнется и пріѣдетъ къ вамъ въ гости. Но теперь онъ не глядѣлъ франтомъ. Острые взоры его безпрестанно переходили съ одного предмета на другой. Лице было блѣдно, оттого что онъ не спалъ нѣсколько ночей, и голосъ хриплый, который давно уже обратился въ сиповатый басъ отъ ночнаго воздуха и водки. Онъ говорилъ мало, но рѣзко и сильно. Не однихъ только пѣшеходовъ убѣждалъ онъ остановиться своимъ словомъ. Сила его была удивительна, и онъ не разъ удерживалъ карету, одной рукою, особенно когда въ ней блисталъ заряженный пистолетъ. Страшный его костюмъ шелъ къ нему какъ нельзя болѣе: на немъ былъ темнокоричневый сюртукъ съ галунами, которые когда-то слыли золотыми; черные бархатные панталоны, сапоги, доставшіеся видно отъ какого-нибудь великана, треугольная шляпа съ разными вычурами и пара отличныхъ пистолетовъ.
   Скинксъ, сложа руки, съ презрѣніемъ смотрѣлъ на Пиппинса. А что дѣлала Полли? Она стояла, съ раскраснѣвшимися щеками, съ трепещущимъ сердцемъ, и не сводила глазъ съ колоса, который былъ также нечувствителенъ какъ Родосскій.
   "Люцій! Люцій!" говорила она, и наконецъ Скинскъ откликнулся глухимъ ревомъ: "Полли!" Онъ сѣлъ. Полли сѣла ему на колѣни, и обвила его шею руками. Скинксъ въ раздумьѣ игралъ хронометромъ Пиппинса. При этомъ видѣ сердце финіасово разрывалось.
   -- Удалось ли? спросилъ Мортлекъ Скинкса. Есть ли что на дорогѣ?
   -- На дорогѣ? повторилъ Скинксъ съ досадой, какъ человѣкъ который чувствуетъ, что онъ рожденъ для чего-то высшаго. Что проку на дорогѣ безъ лошади! Каково мнѣ теперь грабить пѣшкомъ! Чтобы этой собакѣ, которая застрѣлила мою лошадь гмъ! гмъ!
   Скинксъ хотѣлъ было вздохнуть, но закусилъ губу, свиснулъ, и сталъ бить маршъ по плечу Полли.
   -- Вотъ все, присовокупилъ онъ, что я добылъ на этой недѣлѣ.
   И онъ съ довольнымъ видомъ сталъ разсматривать часы сиръ Сципіона.
   -- Не трудно подобрать съ земли птицу, которую подстрѣлилъ другой, сказалъ Финіасъ съ досадой.
   -- Что? сказалъ Скинксъ: что такое? Ты начинаешь умничать? Да что бы вы значили, дураки, если бы у меня не было головы за васъ! Отъ васъ такъ же мало пользы какъ отъ повѣшеннаго вора. Подстрѣлилъ! Ужъ лучше скажи, что ты выдумалъ ружье и порохъ.
   -- Выдумать не выдумалъ, возразилъ Финіасъ вполголоса, а употреблять ихъ умѣю хоть противъ кого.
   -- Молчи, Финіасъ, ты разсердилъ Люція, сказала Полли.
   -- Разсерди его палачь! проворчалъ Финіасъ сквозь зубы.
   -- Кто тамъ ворчитъ? Ты ли, Финіасъ, или собака? Скинксъ снялъ Полли съ колѣнъ, всталъ, подошелъ къ мятежнику, и взглянулъ на него такъ, что тотъ задрожалъ. Скинксъ ожидалъ отвѣта.
   -- Собака, отвѣчалъ Финіасъ, тономъ очень похожимъ на собачій вой.
   Скинксъ спокойно сѣлъ на стулъ, и Полли по прежнему помѣстилась на его колѣнахъ.
   -- Какъ не стыдно, братъ Финіасъ, спорить о такой дряни! сказалъ Бетсъ. Эти игрушки на то и годятся, чтобъ платить ими за вѣсти, которыя сообщаютъ нашему капитану о проѣзжающихъ и движеніи военной команды.
   -- Безъ сомнѣнія капитанъ хочетъ подарить часы этой служанкѣ въ трактирѣ подъ вывѣской зайца съ собаками, присовокупилъ злой Мортлекъ. У плутовки прехорошенькіе голубые глаза; капитанъ очень любитъ голубые глаза и говоритъ, что они лучше черныхъ.
   Клеопатринъ аспидъ не былъ такъ ядовитъ какъ Мортлекъ. Полли, ужаленная въ самое сердце, прыгнула съ колѣнъ на середину комнаты, вся дрожа, какъ стрѣла, которая только что вонзилась въ цѣль. Глаза ея сверкали, лице покраснѣло, черныя косы распались на всѣ стороны. Она не могла выговорить ни одного слова; кинулась какъ кошка на Скинкса, выхватила часы у него изъ кармана, и бросила ихъ изо всей силы на полъ. Скинксъ вскочилъ, между-тѣмъ какъ всѣ колеса хронометра описывали красивые круги около его стула.
   Скинксъ обыкновенно владѣлъ собою, но дѣло шло о золотыхъ часахъ, и онъ забылся. Онъ взглянулъ грозно на Полли, произнесъ ужасное ругательство, сжалъ кулакъ, и занесъ его на любовницу. Она уклоняясь отъ удара, потеряла равновѣсіе и упала прямо на желудокъ Пиппинса, который застоналъ глухимъ голосомъ.
   Стонъ бѣднаго Джоба, паденіе Полли, общій хохотъ, обезоружили капитана. Онъ приказалъ Бетсу собрать обломки часовъ. "Гдѣ ты досталъ его, Финіасъ?" спросилъ онъ ласково. Это вниманіе смягчило обиженнаго Финіаса, и онъ разсказалъ, какъ все случилось; какъ часы перешли во владѣніе Джоба, и какъ онъ имъ показывалъ окровавленный платокъ.
   -- Э! такъ онъ даже васъ увѣрялъ, что честнымъ образомъ добылъ часы? сказалъ Скинксъ съ предательскою улыбкою. Видно, молодецъ разумѣетъ ремесло свое. Подай-ка лучину; посмотритъ, каковъ собою этотъ добродѣтельный мужъ.
   Послушный Финіасъ поднялъ голову Пиппинса. Скинксъ взялъ горящую лучину, и поднесъ ее къ лицу спящаго артиста.
   -- Ха, ха, ха! старый воробей, ребята! воскликнулъ Скинксъ. Я знаю его какъ своихъ десять пальцевъ; онъ беретъ все, что ни попадется. Его недавно судили въ Іоркѣ за то, что онъ спроворилъ корольковыя погремушки у альдермановой малютки. Я видѣлъ, какъ его повели въ смирительный домъ; видно, убѣжалъ. Его зовутъ Вилліамъ Тикетъ.
   Надобно полагать, что, сходство Пиппинса съ Тикетомъ было разительно, когда такой человѣкъ какъ Скинксъ обознался. Я не думаю, чтобъ онъ говорилъ это въ шутку. Нѣтъ, овладѣвъ принадлежностью Пиппинса, онъ былъ увѣренъ, что наказываетъ притворщика, хитраго вора, который хотѣлъ провести свою братью.
   -- Вотъ что я сдѣлаю, говорилъ Скинксъ: мы...
   -- У! закричалъ Пиппипсъ судорожно ухватившись за лице, на которое упалъ уголь отъ горящей лучины. Скинксъ и его товарищи расхохотались и пришли въ самое веселое расположеніе духа. Приговоръ былъ произнесенъ, и его тотчасъ исполнили. Но какъ? и гдѣ? Что сталось съ Пиппинсомъ?
   

ГЛАВА VI.

   Было прекрасное апрѣльское утро; солнце сіяло съ безоблачнаго неба; поля, усѣянныя цвѣтами испускали благоуханія; птицы пѣли и щебетали; заяцъ то прыгалъ по лугу, то садился и умывался росою; ежъ, проснувшись отъ долгаго сна, расправлялъ свои члены; улитки ползали въ грязи; ягнята играли, а Джобъ Пиппинсъ еще не просыпался.
   Гдѣ же нашъ Джобъ? Его нѣтъ на этомъ прекрасномъ лугу. Куда его забили мошенники? Видите ли эту высохшую канаву? Тамъ, тамъ лежитъ Джобъ Пиппинсъ.
   Тогда какъ вся земля убрана цвѣтами, онъ несчастный лежитъ на ложѣ изъ крапивы! Въ головѣ у него терновникъ, кругомъ его пресмыкаются гадины! Жаба квакаетъ у твоего лица, надъ тобою воронъ поетъ плачевныя пѣсни! Бѣдный, бѣдный Джобъ Пиппинсъ!
   Джобъ Пиппинсъ проснулся. Глаза у него горѣли, языкъ былъ сухъ и голова болѣла; другими словами, онъ чувствовалъ всѣ слѣдствія похмѣлья, и, что еще хуже, онъ былъ въ одной рубашкѣ, -- какъ Гамлетъ. Она изъ бѣлой сдѣлалась цвѣта грязи, въ которой Джобъ лежалъ. Маленькое насѣкомое пѣло надъ нимъ свою звонкую пѣсенку. "Часы!" закричалъ онъ, и вскочилъ на ноги; все кружилось около него, -- деревья, поля и стада.
   Было, повторяю, прекрасное апрѣльское утро, когда Пиппинсъ всталъ въ одной рубашкѣ посреди обширнаго поля или, скорѣе, посреди вселенной, безъ шляпы, безъ сапоговъ, безъ чулокъ. Дерзкіе зефиры развѣвали это послѣднее платье, образуя изъ него траурный флагъ, дающій знать о крайней степени бѣдствія. Пиппинсъ начиналъ чувствовать мученія голода: онъ поглядѣлъ на коровъ, и ему смерть захотѣлось бифштеку. Онъ не зналъ на что рѣшиться. Итти ли къ избушкѣ, гдѣ съ нимъ такъ неблагородно поступили? Но что можетъ сдѣлать человѣкъ въ одной рубашкѣ противъ четырехъ мужчинъ и одной женщины! Бѣжать въ первую деревню и разсказать все происшествіе? Кто повѣритъ человѣку въ такомъ нарядѣ! Пока стоялъ онъ въ раздумьѣ, быкъ съ сосѣдняго поля, которому не понравилась его странная наружность, перескочилъ черезъ плетень и устремился прямо на него. Джобъ, примѣтивъ опасность, бросился черезъ заборъ къ сосѣднему лугу и въ нѣсколько прыжковъ очутился на большой дорогъ. Быкъ махалъ рогами, и съ негодованіемъ смотрѣлъ на костюмъ бѣглеца. До этого событія, Джобу казалось, что ему ужъ нельзя хуже быть на свѣтъ; нѣсколько секундъ тому назадъ онъ готовъ былъ вызывать Фортуну на борьбу съ собою, увѣренный, что она не можетъ болѣе разорить его. Надменный человѣкъ! Тогда, онъ былъ однако жъ владѣльцемъ цѣлой рубашки. Теперь, онъ на большой Лондонской дорогѣ, а половина его единственнаго украшенія, осталась на сучьяхъ проклятаго забора! Отступленіе Джоба было самое постыдное: онъ не спасъ даже своего знамени. (Нравоученіе: человѣкъ у котораго всего одна только рубашка, еще не долженъ гордиться и презирать судьбу, потому что она можетъ отнять и эту.)
   Джобъ стоялъ на дорогѣ, и сердце его разрывалось при видѣ разодранной собственности, раззѣвавшемся на сучьяхъ забора подъ стражею быка, который, какъ казалось, чувствовалъ всю важность своихъ трофеевъ. Въ безсильной злости Джобъ обернулся спиною къ быку, который однакожъ перенесъ обиду съ удивительною философіей.
   Теперь-то, вы думаете, Фортуна Джоба остановилась рѣшительно на точкѣ нуля? Онъ голоденъ, у него нѣтъ ни копѣйки денегъ въ карманѣ, даже нѣтъ кармана. Гдѣ найти ему друга? Рѣка, которая серебристою лентою извивается по изумруднымъ лугамъ, дастъ ему и платье, и пищу, и пріютъ. Боже мой! Самоубійство? Нѣтъ. Джобъ зналъ цѣну жизни; она теперь никуда не годилась, и совсѣмъ тѣмъ онъ не бросилъ ея съ презрѣніемъ рыбамъ. Это благоразуміе, первое, которое онъ оказалъ въ жизни, не могло остаться безъ награды, и вы у видите, что эта рѣка сдѣлалась для Пипиннса Пактоломъ.
   Оставивъ врага своего, онъ пошелъ къ рѣкѣ. Когда Джобъ былъ еще мальчикомъ, онъ часто купался въ ней съ сотнею рѣзвыхъ школьниковъ. Онъ вспомнилъ объ этихъ счастливыхъ дняхъ, и вздохнулъ.Думалъ ли онъ тогда о рубашкѣ!...
   Онъ пробрался полемъ и скоро дошелъ до ивовыхъ кустарниковъ, которые росли на берегу. Ясно, что въ его положеніи всего приличнѣе было расхаживать между кустарниковъ, и онъ съ необыкновенною вѣрностью взгляда тотчасъ оцѣнилъ всю ихъ практическую пользу. Сколько извѣстно, Джобъ Пиппинсъ первый открылъ, что кустарники могутъ съ выгодою замѣнить одежду. Вотъ онъ въ кустарникахъ, на берегу рѣки. Что это? Нечистый ли вздумалъ освѣжать обожженные члены въ водѣ? Или благодатный геній, сжалившись надъ бѣднымъ артистомъ нарочно спустился на землю? Искушеніе ли это демона, или даръ милосердаго неба? Пиппинсъ задумался, и было отъ чего. Вообразите, почтеннѣйшій читатель, что на васъ только и есть -- половина Джобовой рубашки: вы голодны, усталы, безпріютны въ кустарникахъ, и вдругъ видите вы передъ собою хорошую пару платья, жилетъ, галстухъ, шляпу, перчатки, сапоги, тросточку, все, что дѣлаетъ человѣка порядочнымъ. Чтобы вы сдѣлали? И прибавьте, что все это у васъ подъ рукою, что нѣтъ никого свидѣтелей. Чтобы вы сдѣлали? Вы видѣли, въ какія несчастія повергся Джобъ, оттого что онъ никогда не могъ выдержать; но спрашивается -- выдержали ли бы вы сами?......
   Вотъ что сдѣлалъ Джобъ. Онъ сѣлъ на траву, перемѣнилъ свою полу-рубашку на цѣлую, батистовую, бѣлую какъ снѣгъ, которая передъ нимъ лежала; примѣрилъ чулки и сапоги, -- и они шли ему какъ невозможно лучше; надѣлъ брюки; застегнулъ жилетъ и сюртукъ, взялъ шляпу, перчатки, тросточку, положилъ галстухъ въ карманъ, съ тѣмъ, чтобы завязать на досугѣ; и такъ какъ онъ ходилъ очень скоро, то въ три минуты очутился снова на большой дорогѣ. Онъ опять прошелъ мимо достопамятнаго забора: быкъ стоялъ на томъ же мѣстъ, и сердито смотрѣлъ на остатки рубашки. Пиппипсъ взглянулъ на лоскутъ, грозилъ быку тросточкой, и улыбнулся съ видомъ глубочайшаго презрѣнія.
   Джобъ продолжалъ итти, какъ вдругъ почувствовалъ что-то тяжелое у себя въ карманѣ. Онъ сунулъ руку, и вытащилъ кошелекъ: въ кошелькѣ было восемь гиней и столько же доллеровъ. Это уже слишкомъ! Пиппинсъ прислонился къ дереву, держа въ одной рукѣ кошелекъ, а другую прижимая къ сердцу, отъ глубины чувствъ благодарилъ Провидѣніе. Кто знаетъ, сколько времени нашъ артистъ остался бы въ этомъ положеніи, если бы не помѣшалъ ему стукъ телеги, которая мчалась во всю прыть. Въ ней сидѣло двое мущинъ; они проскакали мимо его, вскрикнули отъ удивленія, и одинъ прибавилъ: "Браво, Вилліамъ Тикетъ! Айда, хватъ! Посмотри, какое славное у него платье! А не болятъ у тебя зубы?"
   -- Нѣтъ сомнѣнія, подумалъ Пиппинсъ: платье принадлежитъ какому-то господину Тикету.
   Онъ остановился: лица ихъ, кажется, были ему знакомы; по они проѣхали такъ скоро и притомъ могъ ли знать Джобъ, что Скинксъ принялъ его вчера за мошенника Вилліама Тикета? Ничего этого онъ не зналъ. Но замѣчаніе проѣзжихъ, которые, я думаю, торопились куда-нибудь на промыселъ, заставило его принять нужныя мѣры. Платье, которое на немъ было, по-видимому всѣ знали въ этой сторонѣ, и потому онъ, лишь только поровнялась почтовая карета и кондукторъ спросилъ его, не угодно ли его чести сѣсть, съ непритворнымъ удовольствіемъ прыгнулъ въ дилижансъ, возвращавшійся откуда-то безъ сѣдоковъ; опустилъ сторы, и поскакалъ въ ближайшій городъ, за десять миль отъ этого мѣста. Сидя въ каретѣ онъ по крайней мѣрѣ двадцать разъ вынималъ кошелекъ и считалъ деньги.
   Кондукторъ получилъ приказаніе остановиться, потому, что "его чести" нужно зайти въ сосѣднюю деревню. Джобъ хотѣлъ въ ней отдохнуть весь день, -- еще было рано, -- и къ ночи пуститься въ Лондонъ. Онъ еще не завтракалъ. Джобъ, черезъ мостъ, пошелъ къ гостинницѣ. Вдругъ раздался крикъ. Джобъ оглянулся, и увидѣлъ женщину, которая рвала на себѣ волосы и призывала на помощь, показывая на рѣку. Онъ посмотрѣлъ, и примѣтилъ въ водѣ ребенка. Въ одно мгновеніе ока Джобъ бросился съ моста въ рѣку и поплылъ къ нему. Дитя погружалось и всплывало. Пиппинсъ нырнулъ разъ, другой; -- онъ плавалъ хорошо, но сюртукъ былъ немножко узокъ, и благополучно вытащилъ Августина Винкса, сына и наслѣдника господина Николая Винкса, конюшаго, владѣльца великолѣпнаго помѣстья Ледибердъ-Лоджъ, котораго садъ простирался до самой рѣки.
   

ГЛАВА VII.

   -- Настоящій джентльменъ! это видно по бѣлью, утверждала Ледибердъ-Лоджская прачка о Джобѣ, который въ это время занималъ голубую спальню, лучшую во всемъ домѣ. Настоящій джентльменъ! Его рубашку можно продѣть сквозь обручальное кольцо. Какой батистъ! Долженъ быть изъ дворянъ.
   -- И я полагаю, онъ не женатъ, сказала горничная неосмотрительному камердинеру.
   -- Плаваетъ-то какъ утка, говорилъ тотъ не слушая ее.
   -- Вотъ было бы жаль, если бы нашъ молодой баринъ, мистеръ Августинъ, утонулъ! А завтра его рожденіе. И такой обѣдъ приготовили!
   -- Ну, я думаю, что этотъ господинъ останется до завтра и будетъ обѣдать у насъ. Ему и золота не грѣхъ дать кушать. Да что золото! Такого человѣка надо кормить чистымъ жемчугомъ. (Пиппинсъ давно уже былъ того же мнѣнія).
   Выше-сказанное есть краткая выписка изъ занимательной бесѣды, происходившей въ людской о человѣколюбивомъ избавителѣ, котораго уложили въ постель въ голубой комнатѣ. Мистеръ Винксъ, конюшій, со слезами на глазахъ, суетился около посланнаго небомъ гостя; то называлъ его ангеломъ хранителемъ своего рода, то предлагалъ ему другую половину цыпленка (Джобъ скушалъ первую въ постели), то настаивалъ, чтобы его еще обложили горячими одѣялами. Тщетно Джобъ поминутно докладывалъ ему о поправленіи своего здоровья: благодарный отецъ утверждалъ, что послѣ такого великодушнаго подвига силы его должны быть совершенно истощены. И вслѣдъ за тѣмъ онъ приказалъ подать кофе и поджареннаго хлѣба; потомъ побѣжалъ въ другую комнату цѣловать маленькаго Августина, котораго, спасши отъ влажной смерти, посолили всего горячей солью; а тамъ опять явился къ Джобу, и объявилъ уже рѣшительно, что докторъ -- домашній докторъ -- долженъ посмотрѣть его. "Отличный человѣкъ -- десять тысячъ фунтовъ стерлинговъ въ годъ отъ практики -- необыкновенный человѣкъ. Докторъ Сеффронъ -- вы слыхали про доктора Сеффрона?" Джобъ очень хорошо слыхалъ про него, но видно сомнѣвался въ его искусствѣ, потому что онъ положительно отринулъ его вмѣшательство въ дѣла своего тѣла. Онъ очень радъ, если имѣлъ случай быть полезнымъ Г. Винксу, но что касается до доктора, то очень благодаренъ -- онъ чувствуетъ смертельное отвращеніе ко всѣмъ докторамъ на свѣтѣ. "Хорошо, хорошо! Да позвольте только ему пощупать вашъ пульсъ, и покажите ему языкъ." Джобъ поморщился, и закусилъ губу. "Хорошо, я не буду докучать вамъ; но если вы получите лихорадку за то что спасли мое дитя... гдѣ горячія одѣяла?!" Винксъ съ бѣшеною заботливостью сталъ дергать колокольчикъ, и потомъ убѣжалъ изъ комнаты, а Джобъ между-тѣмъ проглотилъ втораго цыпленка и десятую чашку кофе, роскошно развалившись на пуховикахъ подъ шелковыми занавѣсами. Насытясь наконецъ, онъ сѣлъ на постели, и началъ размышлять, какъ вдругъ входить черезчуръ услужливый Винксъ, и съ нимъ непогрѣшимый докторъ Сеффронъ. Джобъ мигомъ нырнулъ въ пуховики, какъ въ воду.
   -- Извините я не выдержалъ Вы мой благодѣтель Поговорите, пожалуйста, съ докторомъ. Сдѣлайте милость!
   Джобъ молчалъ какъ камень.
   -- Ну, такъ дайте руку и покажите языкъ. Можетъ-быть, вы нездоровы и сами того не знаете. Это очень возможно Не правда ли, докторъ?
   -- Нѣтъ ничего вѣроятнѣе, отвѣчалъ мудрый Сеффронъ.
   -- Я только прошу объ одномъ: пожалуйста, покажите языкъ!
   Видя, что ему не отдѣлаться, Джобъ протянулъ руку. Сеффронъ взялъ ее и вынулъ часы. Это былъ хронометръ. Джобу сдѣлалось дурно, лишь только онъ послышалъ стукъ хронометра.
   -- Ммъ! сказалъ Сеффронъ, выпуская руку позвольте вашъ языкъ?
   Джобъ проворно насунулъ почти до оконечности носа ночной колпакъ, изящную работу госпожи Винксъ, закрылъ бороду и нижнюю губу простынею и, скрѣпивъ сердце, высунулъ языкъ.
   -- Да! языкъ нехорошъ, примолвилъ докторъ: какъ будто обожженъ. Языкъ нехорошъ! Это слѣдствіе воды.
   Джобъ не сказалъ ни слова, но подумалъ: "Воды съ джиномъ!"
   -- Ничего! продолжалъ Сеффронъ. Вамъ должно, сударь, пустить кровь.
   Джобъ отрицательно покачалъ головою и закутался въ одѣяло.
   -- Нѣтъ, пожалуйста, позвольте доктору пустить вамъ кровь! сказалъ Винксъ и побѣжалъ къ колокольчику. Пожалуйста! я васъ покорнѣйше прошу... Съ такою драгоцѣнною жизнью какъ ваша... Нанси, принеси скорѣе тарелку... Съ такою жизнью шутить не должно.-- Право, присовокупилъ онъ самымъ ласковымъ голосомъ, право, вамъ надо пустить себѣ кровь!
   Джобъ продолжалъ сопротивляться, но упрямый Сеффронъ уже вынулъ ланцетъ.
   -- Въ подобныхъ случаяхъ, важно произнесъ докторъ, нѣкоторые врачи употребляютъ медленныя средства, какъ то, слабительныя и прочая, но я всегда на органы жизни дѣйствую ланцетомъ.
   -- Такъ и должно! воскликнулъ Винксъ.
   -- Сюда, Нанси, сказалъ Сеффронъ горничной, которая подошла съ прекрасною тарелкою настоящаго Китайскаго фарфора, достойною принять въ себя кровь Джоба. Теперь, сударь, дайте мнѣ руку. Вамъ никогда не пускали крови? Это ничего; сущая бездѣлица; вамъ можно даже будетъ обѣдать со всѣми.
   -- Я надѣюсь на это, сказалъ Винксъ. А вы, докторъ, останетесь ли обѣдать съ нами сегодня?
   Джобъ съ трепетомъ ожидалъ отвѣта друга здравія.
   -- Безъ сомнѣнія! И завтра тоже.
   Джобъ удержалъ горькій вздохъ, готовившійся вырваться изъ груди, и съ самоотверженіемъ преслѣдуемой невинности протянулъ руку. Онъ понялъ, что во все время пребыванія доктора въ этомъ домѣ, ему должно быть больнымъ, очень больнымъ и лежать въ постели.
   -- Славно! славно! говорилъ докторъ, смотря съ наслажденіемъ на кровь Джоба, которая лилась ручьемъ въ тарелку, между-тѣмъ какъ Нанси съ каждой каплей становилась блѣднѣе. Славно! Это очень здорово! Пускать кровь -- святое дѣло. Я доложу вамъ, мистеръ Винксъ, что недалѣе какъ вчера одно это спасло сиръ Сципіона Меникина. Не дергайте, сударь, вашей руки... Да, сиръ Сципіонъ можетъ поставить монументъ ланцету.
   "Развѣ моей бритвѣ", подумалъ Пиппинсъ.
   -- Сиръ Сципіонъ? вскричалъ Винксъ. Да онъ крестяный отецъ моему Августину! Онъ обѣдаетъ у меня завтра.
   -- У васъ ознобъ, сударь? спросилъ докторъ съ участіемъ у своего паціента, видя, что кровать подъ нимъ трясется. Неужели ознобъ?
   Джобъ искривилъ ротъ, чтобы сказать: Нѣтъ, и дрожалъ по-прежнему.
   -- Сиръ Сципіонъ никакъ не можетъ быть, продолжалъ Сеффронъ: хоть онъ и внѣ опасности, благодаря счастливому случаю, который привелъ меня къ нему въ минуту опасности, однако... Не бойся, Нанси... Апоплексическій ударъ.
   -- Такъ вы ему пустили кровь? воскликнулъ Винксъ.
   -- Да; ему пустили кровь, отвѣчалъ Сеффронъ.
   -- Что говорятъ про эту исторію? спросилъ значительно Винксъ почти шопотомъ.
   -- Какую? Про парикмахера?
   Сеффронъ улыбнулся и пожалъ плечами.
   -- Что касается до меня, примолвилъ добрый Винксъ, то я не вѣрю сплетнямъ; хотя леди Меникинъ и не изъ лучшей фамиліи и воспитывалась въ посредственномъ пансіонѣ, всё-таки я полагаю, что она не въ состояніи...... Скажите, докторъ, что за человѣкъ этотъ Пипнинсъ?
   -- Вы никогда его не видали? О! онъ онъ...
   -- Говорятъ, недуренъ собою?
   -- У женщинъ странный вкусъ, мистеръ Винксъ. По-моему, жъ немъ нѣтъ ничего хорошаго. Узкій выдавшійся лобъ, большія скулы, носъ какъ у мартышки, покрытый веснушками, глаза какъ у щуки... Какъ вы себя теперь чувствуете?
   Джобъ сжалъ губы и съ усиліемъ кивнулъ головою.
   -- Я вамъ говорилъ, что вы почувствуете облегченіе... Къ счастію для уродовъ, у женщинъ странный вкусъ, мистеръ Винксъ. Вы знаете, что я называю френологію вздоромъ, однако, если бы обвиняемый въ преступленіи былъ похожъ на этого молодца, я едва ли бы оправдалъ его!
   -- Очень странно! Говорятъ, для него собирали подписку, сказалъ Винксъ.
   -- Можетъ быть, что дамы подарятъ ему серебряный сервизъ, если только его не повѣсятъ прежде, чѣмъ сервизъ поспѣетъ. Его вездѣ ищутъ.
   -- Такъ новаго нѣтъ ничего? Совершенно ничего.
   -- Богъ вѣсть чего не надѣлалось въ замкѣ Менакинъ, съ тѣхъ поръ какъ его туда пустили! Даже вчерашній вечеръ Но вы все узнаете, дайте срокъ. Я скажу только одно: этого негодяя непремѣнно повѣсятъ, и подѣломъ. Какъ вы чувствуете себя теперь, сударь? спросилъ ласково докторъ.
   -- Ну, какъ вы себя чувствуете? повторилъ съ участіемъ Винксъ.
   -- Онъ въ обморокѣ! закричалъ Сеффронъ. Воды! Нанси, воды скорѣе! Этотъ тяжелый колпакъ... Прочь его!
   И самъ Сеффронъ протянулъ руку къ кисточкѣ: еще полсекунды, и злой клеветникъ увидѣлъ бы лице Джоба; но больной рѣшительно схватился за колпакъ, и сказалъ;
   -- Очень хорошо; покорно васъ благодарю, мнѣ очень хорошо.
   -- Я вамъ это говорилъ, съ торжествующимъ видомъ произнесъ Сеффронъ. Видите, какъ хорошо пускать кровь! Убери это, Нанси, продолжалъ онъ, перевязывая руку.
   Нанси вынесла кровь.
   -- Не лучше ли ему не вставать нынче? спросилъ заботливый Винксъ.
   -- Да; лучше не вставать, отвѣчалъ Сеффронъ.
   -- Что жъ можно ему дать къ обѣду?
   -- Посмотримъ. Сегодня по моему мнѣнію... сегодня ему можно давать все, чего онъ ни попроситъ.
   -- Какъ! когда у него открывается лихорадка?
   -- Это моя система. Я держусь теоріи, что можно все ѣсть. Если ему это такъ пройдетъ, значитъ, что онъ выздоравливаетъ; если напротивъ ему будетъ хуже, то завтра болѣзнь усилится, и мы увидимъ яснѣе что дѣлать.
   Сеффронъ взялъ шляпу и палку, и отправился къ выздоравливающему Августину. Винксъ подошелъ къ больному. d>   -- Почтенный другъ мой! спаситель моего сына, благодѣтель моего семейства, чего вамъ угодно покушать?
   Джобъ отвѣчалъ слабымъ дрожащимъ голосомъ:
   -- Стаканъ рому съ горячей водой и сахаромъ.
   Желаніе было довольно странно для больнаго, но его тотчасъ исполнили. Потомъ онъ пожелалъ видѣться съ камердинеромъ, Джекомъ, которому поручено было катать маленькаго барича на лодкѣ, и котораго неосторожность едва не стоила жизни наслѣднику имени Винксовъ. Прежде чѣмъ его прогнали, Джекъ, имѣлъ удовольствіе говорить на-единѣ съ Джобомъ, объ чемъ, я не знаю. Вѣрно, Джобъ давалъ ему золотые совѣты, какъ вести себя впередъ и наставлялъ несчастнаго, въ правилахъ благоразумія. Наконецъ онъ пожелалъ спать; и уснулъ твердымъ сномъ; и спалъ на мягкихъ пуховикахъ; и того, кто утромъ еще не имѣлъ рубашки, берегли и холили, какъ наслѣднаго принца.
   

ГЛАВА VIII.

   Съ слѣдующимъ утромъ все пришло въ движеніе въ Ледибердъ-Лоджѣ и окрестностяхъ. Хотѣли праздновать день рожденія и избавленія маленькаго Августина съ великимъ торжествомъ. Рано утромъ признательный отецъ стоялъ уже у кровати Джоба, который объявилъ ему, что онъ не въ состояніи обѣдать съ гостями. Мистеръ Винксъ, конюшій, былъ въ отчаянія.
   -- И вообразите какое несчастіе! воскликнулъ Винксъ. Докторъ Сеффронъ пишетъ, что ему никакъ нельзя навѣстить васъ сегодня; онъ провелъ всю ночь у леди Джимини и не ложился спать. Докторъ не будетъ! Какое несчастіе!...
   -- Вы изволите говорить, что докторъ Сеффронъ? Я попробую встать. Можетъ-быть мнѣ достанетъ силы обѣдать съ вами.
   Винксъ пожалъ руку своему гостю.
   -- Да; я думаю, что мнѣ теперь лучше Но... но...
   -- Понимаю! Ваше платье... Оно совершенно испорчено. Невозможно его надѣть...
   -- Да; оно то есть...
   -- Безъ-сомнѣнія, безъ-сомнѣнія! Но посмотримъ... Позволите ли мнѣ вамъ предложить: у меня есть платье; оно будетъ вамъ совершенно въ пору. Я надѣвалъ его только одинъ разъ, когда я былъ шерифомъ графства и отвозилъ прошеніе обывателей къ королю. Смѣю сказать, прекрасное платье: кафтанъ шоколатнаго бархату, съ вышитыми цвѣтами на фалдахъ, и съ букетами на карманахъ; жилетъ бѣлый атласный, съ золотымъ шитьемъ; и нижнее платье подъ стать. Оно будетъ вамъ въ пору, вы увидите! Я тогда былъ потоньше. Право, оно будетъ вамъ въ пору.
   И Винксъ, въ восторгѣ отъ своего плана, побѣжалъ исполнять его.
   Мы пропускаемъ весь процессъ туалета. Позвольте вамъ теперь представить Джоба, виноватъ! Джона Джоэля, Конюшаго, въ томъ самомъ, платьѣ въ которомъ бывшій шерифъ графства ѣздилъ во дворецъ; въ платьѣ, которое нѣкогда было заказано Винксомъ въ тщетномъ ожиданіи баронетства. Если бы добродушный, гостепріимный Винксъ и былъ склоненъ къ подозрѣніямъ, онъ и тогда бъ не узналъ Джоба въ этомъ великолѣпномъ нарядѣ, тѣмъ болѣе что Сеффронъ описалъ его такъ безбожно. Джобъ былъ точь-въ-точь новопожалованный графъ. Если бы колоколъ не позвалъ его къ обѣду, онъ, какъ Нарциссъ, до самаго вечера любовался бы на себя въ зеркалѣ. И дѣло въ томъ, что онъ дѣйствительно былъ красавецъ; эту истину доказалъ общій шопотъ дамъ, которыя съѣхались праздновать рожденіе Августина и наградить ласковыми улыбками его избавителя. Джобъ притомъ ходилъ съ подвязанною рукою, и это давало ему новое право на благосклонность и участіе прекраснаго пола. Онъ вошелъ въ залу и робко окинулъ глазами собраніе, -- что можно приписать замѣшательству человѣка, который въ первый разъ видить себя въ порядочномъ обществѣ, но также можно отнести и къ его скромности. А въ самомъ-то дѣлѣ Джобъ искалъ глазами и боялся увидѣть доктора Сеффрона.
   Джобъ думалъ, что церемонія представленій уже кончилась, когда Винксъ подвелъ къ нему молодаго человѣка, котораго и по росту и по сложенію тѣла можно было бы счесть за близнеца съ Пиппинсомъ.
   -- Мистеръ Джоэлъ, позвольте мнѣ познакомить васъ съ моимъ пріятелемъ, господиномъ Франкомъ Тритономъ. Вашъ образъ мыслей и ваше воспитаніе сблизятъ васъ потомъ еще болѣе. Вы непремѣнно полюбите другъ друга!...
   Джобъ поклонился Франку, Франкъ поклонился Джобу, а Винксъ тихонько сказалъ своему пріятелю:
   -- Молодецъ! Какъ плаваетъ! Онъ перещеголялъ бы всѣхъ васъ; даже вашего Дельфина.
   Джобъ поклонился еще ниже.
   -- Но!...... Винксъ поднялъ указательный палецъ, съ трудомъ удерживая хохотъ, и отошелъ принимать новаго гостя, который пріѣхалъ съ Франкомъ.
   -- Мистеръ Джоэль, позвольте вамъ рекомендовать! Господинъ Вигморъ!
   Огромный Вигморъ приподнялся, кивнулъ головою Джобу какъ мемноновъ колоссъ, и опять сѣлъ на прежнее мѣсто. Этотъ новый знакомецъ, довольно грубой наружности, былъ по-видимому воспитанъ хуже всѣхъ, и между-тѣмъ, -- странно!-- Джобъ чувствовалъ себя передъ нимъ не совсѣмъ ловко. Дамы, добрыя дамы, суетились около Джоба: онѣ только и дѣлали, что своимъ звонкимъ голоскомъ превозносили его великодушіе и мужество. Въ тысячный разъ почтенная мистриссъ Винксъ благодарила его за спасеніе сына; бабушки, тетушки, кузины, каждая въ свою очередь, изъявляли ему самую нѣжную признательность. Тутъ пошли распросы о здоровьѣ. Не болятъ ли у него голова, рука, нога; не чувствуетъ ли онъ нѣсколько лихорадки? На всѣ эти заботливые вопросы Джобъ умѣлъ отвѣчать очень довко: "Нѣтъ, не болятъ; благодарю васъ, сударыня." Но вопросы повторялись такъ часто, что наконецъ Джобъ, измучившись, смѣшавшись, не зная что говоритъ и почти не различая уже спрашивающихъ, только кланялся во всѣ стороны и повторялъ машинально: "Нѣтъ, не болятъ; благодарю васъ, сударыня; нѣтъ не болятъ."
   На минуту всѣ замолчали по какому-то поводу, и Джобъ случайно очутился подлѣ Г. Вигмора.
   -- Не болятъ ли у насъ зубы, сударь? спросилъ хриплымъ басомъ Г. Вигморъ.
   -- Нѣтъ, не болятъ; благодарю васъ, сударыня.
   Тутъ всѣ обернулись къ Вигмору, который, твердый какъ щитъ, смѣло выдержалъ взгляды всего общества. Шопотъ пронесся по всей залѣ; нѣкоторые изъ мущинъ засмѣялись. "Чортъ побери, думалъ Джобъ: не далѣе какъ вчера кто-то спрашивалъ меня тоже о зубахъ. Что имъ за надобность до моихъ зубовъ? Конечно, въ этой проклятой канавѣ, гдѣ я вчера ночевалъ, было такъ сыро". Въ замѣшательствѣ онъ взглянулъ на Вигмора. Но въ эту самую минуту слуга доложилъ, что кушанье подано.
   Джобъ... Джобъ Джоэль, Конюшій, повелъ госпожу Винксъ.
   Обѣдъ начался съ необыкновенною важностью. Это великое событіе каждыхъ сутокъ въ настоящемъ случаѣ занимало болѣе чѣмъ когда-либо и гостей и хозяевъ Ледибердъ-Лоджа. Джобъ держался какъ-нельзя лучше: онъ говорилъ очень мало, и произвелъ впечатлѣніе не на одну хорошенькую собесѣдницу. Между-тѣмъ Вигморъ очень громко изъявлялъ свое удовольствіе видѣть, что у него такой хорошій аппетитъ. Винксъ удивился этой невѣжливости, и досадовалъ, зачѣмъ Франкъ привелъ съ собою своего пріятеля. Джобъ былъ очень внимателенъ къ своимъ сосѣдямъ, и этимъ возбуждалъ ихъ непритворную дружбу къ себѣ, особенно пастора Ломби, который сидѣлъ у черепахи. Три раза, -- въ эти счастливые дни еще не ограничивались одною тарелкою, -- три раза пастору накладывали съ блюда, а онъ все еще не сводилъ глазъ съ него. Часто хотѣлъ онъ спросить еще, и также часто преодолѣвалъ эту постыдную слабость. Борьба страстей въ его сердцѣ не укрылась отъ проницательнаго взора Джоба. Пасторъ взглянулъ еще разъ на черепаху, вздохнулъ, и уже готовъ былъ отвернуться отъ нее на всегда, какъ Джобъ, съ неподражаемою ловкостью схватилъ ложку и, прежде чѣмъ тотъ успѣлъ извиниться, тарелка его снова наполнилась верхомъ. Лице пастора заблистало радостью. "Какъ вы добры!" сказалъ онъ признательнымъ голосомъ, протянулъ свою руку и сжалъ Пиппинсову такъ, что всѣ пальцы хрупнули какъ каленые орѣхи. Немногіе видѣли этотъ прекрасный поступокъ, а благодарность слышалъ одинъ Джобъ.
   Примѣчательнаго ничего не случилось, пока не явился на столъ аршинный сазанъ. Пасторъ сказалъ:
   "Чудо, какая рыба, мистеръ Винксъ!"
   -- По-моему, сазанъ царь всѣхъ плавающихъ, замѣтилъ неосторожный Франкъ.
   -- Лучше Дельфина? спросилъ лукаво Винксъ.
   -- Ха, ха, ха! загремѣлъ Вигморъ, такъ что одна нѣжная леди, которая только шесть мѣсяцевъ тому назадъ овдовѣла, вспрыгнула на стулѣ какъ-будто вдругъ раздалось подлѣ нея рычаніе льва.
   -- Что такое? что вы говорили про дельфина? спросила съ невиннымъ удивленіемъ госпожа Винксъ.
   Винксъ посмотрѣлъ изкоса на Франка; тотъ бросилъ на него умоляющій взглядъ, и госпожа Винксъ не получила отвѣта.
   -- Знаете ли, сударь, спросилъ Вигморъ, вдругъ обращаясь къ Джобу, какъ ловятъ жемчугъ?
   -- Не знаю, отвѣчалъ Пиппинсъ.
   -- Я думаю, какимъ опасностямъ подвергаются бѣдные люди при этой ловлѣ? замѣтила нѣжная вдова.
   -- Для этого употребляютъ однихъ преступниковъ, сказалъ Франкъ.
   -- Правда ли это? спросилъ Вигморъ Джоба.
   -- Не думаю, возразилъ этотъ.
   Винксъ съ нетерпѣнія потеръ руки, пасторъ кашлянулъ. Вигморь нахмурился.
   -- Для меня, продолжала нѣжная вдова, жемчугъ лучше брилліантовъ.
   -- Что бы вы взяли, сели бы пришлось выбирать, спросилъ въ свою очередь Джобъ Вигмора.
   -- Безъ-сомнѣнія то, что взяла бы дама, отвѣчалъ Вигморъ улыбаясь.
   -- Слѣдовательно жемчугъ, сказала вдова.
   -- Жемчугъ, сказалъ рѣшительно Вигморъ, и, обращаясь къ Джобу, спросилъ его довольно грубо: -- А знаете ли вы, какъ добываютъ кораллъ?
   -- Вигморъ, вы распрашиваете господина Джоэля, какъ-будто онъ былъ въ самомъ дѣлѣ рыбакъ, сказалъ Франкъ, которому поведеніе его пріятеля начинало казаться страннымъ.
   -- Правда, правда, Франкъ! примолвилъ добрый Винксъ. Жемчугъ и брилліанты... Онъ спасъ драгоцѣннѣйшую мою жемчужину. Да благословитъ его Богъ! Вотъ все что я могу сказать...
   Слезы навернулись на глазахъ отца. Госпожа Винксъ, со всею теплотою материнскаго чувства, взглянула на избавителя.
   -- Если бы вы видѣли господина Джоэля въ эту минуту! сказала она. Говорятъ, что онъ нырялъ какъ какъ...
   -- Какъ дельфинъ. подхватилъ одинъ молодой человѣкъ, насмѣшливо дополняя сравненіе. Мущины засмѣялись, дамы подняли глаза съ удивленіемъ, Винксъ хохоталъ отъ чистаго сердца, посматривая на Франка.
   -- Какъ хотите, а я разскажу, вскричалъ веселый хозяинъ. Вы слыхали, мистеръ Джоэль, про человѣка, котораго прозвали Дельфиномъ? Извините, я забылъ, что вы не здѣшній! Здѣсь есть одинъ молодецъ, который плаваетъ право не хуже кита. Мой пріятель Франкъ вообразилъ, что онъ ему не уступаетъ и... ха, ха, ха! вчера утромъ, не говоря никому ни слова, только съ однимъ свидѣтелемъ, именно съ господиномъ Вигморомъ ха, ха, ха! они сошлись плавать въ запуски на рѣкѣ, въ нѣсколькихъ миляхъ отсюда и рѣшить споръ значительнымъ закладомъ. Франку не посчастливилось; Дельфинъ побѣдилъ его, бѣдный Франкъ проигралъ пари, и, вообразите, когда онъ вышелъ на сушу, оказалось, что Наяды, рѣзвыя шалуньи съ жемчужными поясами, какъ говоритъ, кажется, Мильтонъ, сговорились удержать его у себя въ плѣну. Знаете ли, что онѣ съ нимъ сдѣлали? Онѣ украли у него платье.
   Мущины покатились со смѣху, при мысли о затруднительномъ положеніи Франка; дамы, которымъ эта шутка не понравилась, опустили глаза; Джобъ смѣялся пуще всѣхъ, потому что, не будучи твердъ въ миѳологіи, онъ принялъ Наядъ за прачекъ.
   -- Такъ точно, мистеръ Джоэль! продолжалъ Винксъ: клянусь вамъ, правда; другими словами, воръ, у кралъ его платье.
   У Джоба вытянулось лице; ему показалось, будто его всего обложили шпанскими мухами.
   -- И представьте себѣ, что ему оставили ха, ха, ха! (тутъ Винксъ, съ похвальною предосторожностью, приставилъ руку къ одной сторонѣ рта, такъ, что его могъ слышать одинъ Джобъ), что ему, взамѣнъ всего платья и денегъ (зубы Джоба застучали другъ о друга), оставили только половину изорванной, грубой и грязной рубашки ха, ха, ха!
   Джобъ вспомнилъ о заборѣ, о быкѣ, и столъ съ гостями закружился передъ нимъ; онъ ничего не могъ различить, кромѣ глазъ Вигмора, которые пристально на него смотрѣли.
   -- Что съ вами? спросила госпожа Винксъ, и всѣ обернулись къ Джобу. Вамъ дурно?
   -- Я виноватъ! вскричалъ Винксъ. Ему не должно было сходить съ постели! Не болитъ ли у васъ голова?
   -- Не болитъ ли у васъ рука? спросила сострадательная вдова.
   -- Не болятъ ли у васъ зубы? сказалъ Вигморъ, то есть, капитанъ Скинксъ, потому что это былъ онъ.
   -- Говоря это, Скинксъ игралъ съ цѣпочкою хронометра сира Сципіона.
   Теперь вы конечно понимаете, за что онъ по все время преслѣдовалъ бѣднаго Джоба, и почему говорилъ ему о перлахъ и кораллахъ. Скинксъ, принимая этого молодаго человѣка за мошенника Тикета, полагалъ что тотъ его поддѣлъ, и ему досадно было видѣть вора искуснѣе себя, хотя онъ и удивлялся въ душѣ необыкновенному искусству и смѣлости мнимаго своего соперника. Скинксъ устроилъ весь закладъ между Франкомъ и Дельфиномъ, съ тѣмъ чтобы обобрать перваго, когда они будутъ плавать. Проѣзжіе въ телегѣ, которыхъ вы видѣли вчера, были его подчиненные и скакали въ указанное мѣсто, чтобы похитить платье Франка. И между-тѣмъ добыча досталась другому, проворнѣйшему! Хоть кому, станетъ досадно.
   -- Слава Богу, слава Богу! закричала госпожа Винксъ: слава Богу, вотъ ѣдетъ и докторъ Сеффронъ.
   -- Въ постель, въ постель, простоналъ Джобъ, и, пробившись сквозь гостей, вбѣжалъ въ спальню и нырнулъ въ пуховики.
   Докторъ Сеффронъ, не теряя времени, пустился въ погоню за господиномъ Джоэлемъ.
   

ГЛАВА IX.

   Снова докторъ посягнулъ на пульсъ Джоба, и снова Джобъ надвинулъ колпакъ на глаза до самой оконечности носа.
   -- Кажется, что я пріѣхалъ очень кстати, сказалъ докторъ, держа за руку паціента.
   На это одинъ Джобъ могъ дать отвѣтъ, но онъ предпочелъ молчать. Сеффронъ всталъ со стула, отошелъ, засунулъ руки въ карманы, и произнесъ приговоръ: "Еще нѣсколько крови."
   -- Я думаю то же, сказалъ Винксъ и, благосклонно улыбаясь, шепнулъ: Нанси, тарелку.-- Какихъ-нибудь шестнадцать унцій, и шпанскую мушку на желудокъ, примолвилъ Сеффронъ. Да!... На сегодняшній день будетъ довольно.
   -- Обѣдъ не могъ повредить ему; онъ почти ничего не ѣлъ три, четыре блюда! сказалъ Винксъ жалкимъ тономъ.
   -- Могу увѣрить васъ только въ томъ, прервалъ Сеффронъ съ самымъ цѣлительнымъ расположеніемъ къ больному, что если завтра не будетъ лучше, я выбрѣю ему голову. (Винксъ пожалъ руку доктора въ знакъ благодарности.) Есть у васъ голуби?
   -- Вы знаете, что мы ихъ страхъ любимъ. Но вы можете приказать что-нибудь получше... идутъ ли они къ его желудку?
   -- Желудку? Ба! къ его подошвамъ. Если мы не употребимъ всѣхъ возможныхъ стараній (Сеффронъ понизилъ голосъ до тона, которымъ сообщаются только великія тайны), если мы не употребимъ всѣхъ стараній, дѣло можетъ кончиться сумасшедшимъ домомъ. (Винксъ вздрогнулъ.)
   -- Да, мистеръ Винксъ! не должно терять ни одной минуты.
   Въ это мгновеніе явилась Нанси съ полотенцемъ и съ роковою тарелкою Китайскаго фарфора. Снова Сеффронъ вынулъ свой ланцетъ, и снова занесъ его надъ паціентомъ, какъ вдругъ громкое храпѣніе Джоба остановило его кровопролитное усердіе.
   -- Боже мой, онъ спитъ! вскричалъ Винксъ, и Джобъ въ подтвержденіе справедливости его замѣчанія, сталъ храпѣть еще громче, такъ что пологъ задрожалъ отъ звука.-- Не будите его, сказалъ Винксъ, видя что докторъ налагаетъ руку на одѣяло: развѣ сонъ не принесетъ ему облегченія, любезный докторъ?
   -- Излечитъ его кореннымъ образомъ, насмѣшливо возразилъ Сеффронъ. Дайте ему шесть часовъ такого сна, и мое пособіе уже не будетъ нужно. (А Джобъ нарочно захрапѣлъ еще сильнѣе.) Не полагайтесь вы на этотъ сонъ. Со многими изъ моихъ паціентовъ случалось то же, и, смѣю васъ увѣрить честнымъ словомъ, несмотря на всѣ мои усилія, сонъ такой всегда окончивался смертнымъ сномъ.
   -- А я такъ думалъ, что сонъ есть цѣлительный бальсамъ! сказалъ поверхностнаго ума хозяинъ.
   -- Онъ и есть бальсамъ, сухо примолвилъ докторъ: только въ нѣкоторыхъ случаяхъ цѣлительный бальсанъ хуже самаго смертельнаго яду; этотъ случай одинъ изъ тѣхъ. Милостивый государь! милостивый государь!...
   Докторъ сталъ будить Джоба, какъ послышалось легкое стучанье въ дверь. Лакей, съ должнымъ уваженіемъ къ спальнѣ больнаго, просунулъ только уголокъ своего лица, и самымъ кроткимъ голосомъ спросилъ доктора, будетъ ли онъ обѣдать вмѣстѣ со всѣми или прикажетъ поставить для себя приборъ въ особой комнатѣ., Сеффронъ, погруженный въ свои врачебныя занятія, казалось, не разслышалъ этого; но, простоявъ немного подлѣ больнаго, который между-тѣмъ творилъ чудеса, потому что каждый его храпокъ отличался новымъ усовершенствованіемъ противъ предъидущаго, и въ тонѣ и объемѣ звука, -- простоявъ немного, онъ отправился въ табакерку, понюхалъ табаку и сказалъ: "А! хорошо! теперь лучше вотъ теперь гораздо лучше. Что ты говорилъ, братецъ?" И онъ обернулся къ лакею, который ждалъ отвѣта. Лакей повторилъ вопросъ. "Я думаю, любезный другъ," продолжалъ Сеффронъ, обращаясь къ хозяину, "что мы можемъ оставить больнаго на нѣсколько времени... Но послушай, Нанси, если замѣтишь малѣйшее измѣненіе, тотчасъ дай мнѣ знать." Они отошли отъ постели. Тутъ Джобъ принялся храпѣть изо всѣхъ силъ, а докторъ, покамѣстъ звуки не перестали доходить до его слуха, одобрялъ каждый храпокъ: хорошо!-- лучше -- лучше... лучше -- лучше....
   Появленіе доктора въ столовой привело всѣ любопытства въ движеніе. Каждый, исключая одного Скинкса, или Вигмора, хотѣлъ знать, въ какомъ положеніи больной, и докторъ Сеффронъ отвѣчалъ каждому общими словами, въ которыхъ, я думаю не было ни какого смыслу, потому что всѣ осталимъ довольны отвѣтомъ. Прерванный обѣдъ, на который докторъ, оставивъ больную леди Джимини, прискакалъ верхомъ за четыре мили, продолжался съ усиленнымъ апетитомъ. Всѣ были веселы. Я не могу однако жъ скрыть огорченія доктора: черепахи уже не было! Тщетно докторъ значительно мигалъ лакеямъ, тщетно призывалъ ихъ къ своему стулу для допроса: черепахи уже не было!
   Я пишу повѣсть, а не сатиру на людей; однако жъ долженъ сказать правду, что минутъ черезъ пять всѣ совершенно забыли о великодушномъ избавителѣ Августина: никто, отъ Винкса до доктора Сеффрона включительно, не думалъ уже о обитателѣ голубой комнаты, и индѣйка съ трюфлями казалась этимъ плотояднымъ двуногимъ несравненно важнѣе страждущаго человѣчества. Эгоизмъ людей обѣдающихъ превосходитъ всѣ эгоизмы! Совсѣмъ тѣмъ было одно сердце, -- было одно, которое думало о Джобѣ, и котораго апетитъ исчезъ при десятомъ глоткѣ, потому что докторъ мимоходомъ упомянулъ объ опасномъ возвратѣ Джобовой болѣзни. И какое сердце! Прекрасная вдова носила въ груди одно изъ тѣхъ сердецъ, смѣлыхъ и мягкихъ, которыя, относительно нѣжности, можно сравнить только съ персиками. Оттого ли, что она довольно долго жила съ мужемъ, или оттого, что его похоронила, только она обладала чрезвычайно зоркимъ взглядомъ, который проникалъ въ существо вещей, и въ одно мгновеніе ока оцѣнила надлежащимъ образомъ достоинства Джоба. Большой ростъ, прекрасное лице, по-видимому пріятный характеръ и, несмотря на толки доктора, здоровое сложеніе, суть такія качества, которыя не могли ускользнуть отъ ея опытности. Она нѣжно думала о Джобѣ, между-тѣмъ какъ другіе предавались постыдному обжорству.
   Въ самое рабочее время обѣда, прекрасная вдова, сидя подлѣ доктора, -- онъ залечилъ ея мужа, и оттого она имѣла большую къ нему довѣренность, -- рѣшилась предложить ему рядъ вопросовъ касательно здоровья интереснаго паціента. Докторъ былъ человѣкъ систематическій, и не любилъ чтобы ему подавали блюда и больныхъ вмѣстѣ. Сверхъ-того, въ настоящемъ случаѣ, онъ былъ свирѣпо голоденъ, проскакавъ четыре мили въ обѣденное время и проведши всю ночь безъ сна у постели леди Джимини, о которой онъ нечаянно вспомнилъ на ту пору.
   -- Что жъ, любезный, докторъ? какъ?...... какъ тамъ у васъ?......... хорошо?
   Докторъ, ворочая во рту кусокъ гуся, отвѣчалъ; "Хорошо, сколько можно ожидать въ подобныхъ случаяхъ." Это былъ его любимый отвѣтъ для всѣхъ отчаянныхъ случаевъ, потому что неумѣренныхъ ожиданій нѣкоторыхъ людей онъ никогда не принималъ въ уваженіе.
   -- Какъ же вы думаете? нѣтъ ничего опаснаго?
   -- Опаснаго? О, нѣтъ!...... нѣтъ ни какой опасности. Я...... съ большимъ удовольствіемъ (Сеффронъ подвинулъ свою рюмку сосѣду, который желалъ налить ему своего вина)...... послалъ за кормилицей.
   (Онъ опять набилъ ротъ гусемъ.)
   -- За кормилицей!...... Да начто жъ?
   Докторъ, очистивъ во рту проходъ для словъ, наклонилъ голову къ вдовѣ, и самымъ сладкимъ врачебнымъ голосомъ отпустилъ ей въ ухо: "Молока нѣтъ!"
   -- Фуй, что вы это! вскрикнула вдова, покраснѣвъ до самыхъ ушей.
   -- Но разрѣшеніе было благополучно (докторъ осушилъ залпомъ рюмку вина), и мальчикъ...... такой прекрасный, здоровый......
   Вдова разкраснѣлась еще болѣе и отворотилась отъ Сеффрона.
   -- Что вамъ такъ не понравилось, миледи? Вѣдь вы любите ея превосходительство.
   -- Ея превосходительство? Да я васъ спрашиваю о томъ, который...... объ этомъ...... что...... О комъ же вы говорите, любезный докторъ?
   -- Я говорю о вашей пріятельницѣ, леди Джимини. Развѣ господинъ Винксъ вамъ не сказывалъ, что она въ нынѣшнюю ночь родила сына?
   -- Сына? Ахъ, я очень рада!...... Но спаситель нашего Остиньки?
   -- Онъ...... онъ въ постели......
   И Сеффронъ, котораго эти вопросы стали обременять, отворотившись въ другую сторону, провелъ испытующій взоръ по столу въ надеждѣ открыть что-нибудь достойное его желудка. Вниманіе его остановилось на огромной индѣйкѣ, которую разрѣзывалъ одинъ изъ гостей на концѣ стола, и онъ, при общемъ шумѣ разговоровъ, вступилъ съ операторомъ въ гастрономическій разборъ предмета, между-тѣмъ какъ вдова, потупивъ глаза, продолжала его распрашивать.
   -- Но любезный докторъ.... что жъ у него болитъ?
   -- Грудь!...... я нахожу, грудь, отвѣчалъ Сеффронъ своему собѣседнику, трудящемуся надъ индѣйкой.
   -- Ахъ, Боже мой! воскликнула вдова въ душѣ, и прибавила вслухъ: -- Но онъ, кажется, такой видный молодой человѣкъ......... и хорошій собою......
   -- Нѣтъ, нѣтъ; ноги не хороши, произнесъ докторъ.
   -- Ну, объ этомъ я не могу судить однако жъ скажите, любезный докторъ при его здоровомъ сложеніи...
   -- Пережжено все легкое! воскликнулъ Сеффронъ съ чувствомъ глубокаго сожалѣнія.
   -- Боже мой, что вы говорите!...... Глаза его не показываютъ этого, возразила вдова со вздохомъ. Несмотря на легкую блѣдность, лице у него полно и пріятно.
   -- Безъ соусу, отвѣчалъ докторъ на выраженное жестомъ предложеніе разрѣзывавшаго индѣйку, и тутъ только изумленная вдова, поднявъ глаза, съ негодованіемъ увидѣла, что докторъ занятъ весь презрѣнною, бездушною птицею. О, какъ пламенно желала она въ душѣ, чтобы слова Сеффрона относились къ индѣйкѣ, а не къ Джобу! Однако она не была увѣрена въ ихъ назначеніи и осталась въ мучительной неизвѣстности. Сеффронъ, получивъ тарелку жаркаго, принялся пожирать его съ эпикурейскимъ наслажденіемъ. Вдова надулась. Нѣсколько времени она не говорила ни слова. Себялюбіе эскулапа внушало ей омерзеніе, и она даже рѣшилась хранить вѣчное молчаніе: но можно ли задушить голосъ сострадательнаго сердца? Въ ту самую минуту, какъ доктору перемѣнили тарелку и онъ углубился въ новую поживу, прекрасная вдова пристала къ нему съ самымъ серебрянымъ голоскомъ: "Но, любезный докторъ, пожалуйста, скажите...... скажите мнѣ, пожалуйста..."
   Сеффронъ положилъ ножъ и вилку (онъ тогда трудился надъ фазаномъ, и съ жалкимъ взглядомъ, съ чувствомъ, съ упрекомъ, почти патетическимъ голосомъ, началъ умолять вдову: -- Ради Бога, сударыня, не говорите со мною, когда я ѣмъ!...... Сдѣлайте милость, не говорите!...... Покорнѣйше прошу васъ...... Я проглотилъ три куска жиру, оттого что меня безпрерывно развлекаютъ."
   Видѣли ль вы когда-нибудь, какъ, сгибая шею вдвое, индѣйка прячетъ голову подъ крыло передъ дождемъ? Такъ точно вдова, уколотая брюзгливою выходкой эскулапа, свернула свою шейку и головку. Сеффронъ мало заботился объ этомъ движеніи, и, съ важностью продолжая великое занятіе, при своей самонадѣянности, былъ увѣренъ, что устранилъ всѣ дальнѣйшія помѣхи. Роскошный кусокъ фазана красовался на его вилкѣ, -- вилка приближалась ко рту, -- ротъ уже былъ разинутъ и готовъ принять нѣжный глотокъ въ свои объятія, какъ, съ длиннымъ, длиннымъ вздохомъ, голова вдовы упала на плечо доктору. Все взволновалось вокругъ стола, и раздался общій крикъ: "Въ обморокѣ!" И самъ судья, пережевывая дичину, рѣшилъ, что она, очевидно, въ обморокѣ. Вигморъ унесъ вдову изъ столовой. За нимъ побѣжала хозяйка и одна дама, пріятельница несчастной. Дама тотчасъ воротилась, и всѣми силами старалась отторгнуть Сеффрона отъ тарелки. Докторъ готовъ былъ бросить ей свой дипломъ и отказаться отъ медицины.
   -- Это настоящее несчастіе! вскричалъ хозяинъ. Сперва господинъ Джоэль упалъ въ обморокъ за обѣдомъ, потомъ леди Сара!
   -- Симпатія, сказалъ Франкъ Тритонъ съ усмѣшкой.
   -- Какой вы злой! возразила одна пріятельница вдовы, помирая со смѣху.
   -- Надо положить ее на постель, произнесъ докторъ, вставая со стула съ видомъ человѣка разобиженнаго.
   -- Въ розовую комнату! въ розовую комнату! закричалъ Винксъ, и одинъ изъ лакеевъ побѣжалъ показать дорогу.
   Вигморъ, по указанію слуги, отправился въ розовую комнату съ своей истерическою ношею и сдалъ ее Сеффрону, который слѣдовалъ за ними съ погребальною торжественностію. Возвращаясь въ столовую, Вигморъ проходилъ мимо комнаты Джоба, и услышалъ его голосъ: больной, казалось, весело разговаривалъ съ женщиною и смѣялся. Будучи такъ близко, не учтиво было бы съ его стороны не навѣстить знакомца. Онъ слегка пріотворилъ дверь и, не показываясь въ комнатѣ, спросилъ своимъ желѣзнымъ голосомъ: "Ну что, господинъ Тикетъ, лучше ли вамъ теперь?" Нанси вскочила со стула, и подбѣжала къ двери. "Скажите, примолвилъ Скинксъ, что Вигморъ, капитанъ Вигморъ, приходилъ справляться о здоровьѣ и желаетъ знать не болятъ ли зубы." Скинксъ ушелъ.
   -- Тикетъ?...... Зубы?...... Что такое онъ говоритъ, сударь? сказала Нанси.
   -- Богъ его знаетъ, что такое! отвѣчалъ Джобъ, и у него опять закружилась голова.
   Спустя немного, снова дверь тихонько отворялась, и вошла Дженни, горничная прекрасной вдовы. Она, сдѣлавъ миленькій книксенъ, тысячу разъ покорнѣйше просила извиненія, -- мастеръ Джоэль, по милости своей, благоволитъ простить ее, -- ей бы никакъ не хотѣлось причинить ему безпокойство, -- но нужно, чтобы Фанни пошла къ ея барынѣ, потому что докторъ хочетъ пускать кровь ея барынѣ, -- а она не можетъ смотрѣть на кровь своей доброй барыни, такъ какъ она боится крови и очень любитъ свою барыню,-- и Нанси будетъ такъ дсбра, что подержитъ тарелку для ея барыни, а между-тѣмъ она останется здѣсь, къ услугамъ его милости, господина Джоэля, если только угодно господину Джоэлю. Джобъ отвѣчалъ знакомъ, что его милости это угодно. Нанси ушла.
   -- А чѣмъ, спросилъ Джобъ горничную вдовы слабымъ и страждущимъ голосомъ, а чѣмъ заболѣла ваша прелестная госпожа?
   -- Не могу сказать, сударь...... но докторъ говоритъ, что у ней такая же болѣзнь какъ и у васъ.
   -- Какая же это болѣзнь? спросилъ Джобъ въ большомъ затрудненіи.
   -- Кажется, онъ называлъ ее симъ... симпанія. Извините, если я не умѣю выговорить докторскихъ названій...... Но, пускай ее называется какъ хочетъ, только докторъ говоритъ, что противъ этой болѣзни одно лекарство бросить кровь. Онъ и вамъ, сударь, тоже бросалъ кровь?
   -- Провалъ его возьми! сказалъ Джобъ.
   -- Поэтому онъ и моей госпожѣ хочетъ бросать кровь.
   Джобъ не сказалъ ни слова.
   -- Да, сударь! онъ говоритъ, что вашу милость и мою барыню слѣдуетъ лечить одинаковымъ образомъ, и уже послалъ въ городъ за шпанскими мушками. Вы, сударь, я думаю, не позволите ему брить себѣ голову?...... Сдѣлайте милость, не позволяйте!
   -- Почему такъ? спросилъ Джобъ, тронутый участіемъ, которое дѣвушка, какъ онъ думалъ принимала въ его особѣ.
   -- А потому, сударь, что у моей барыни такіе прекрасные волосы. Если докторъ станетъ лечить ее, какъ васъ... Ей такъ идутъ къ лицу волосы! Пока жилъ покойный баринъ... Фуй, онъ былъ такой старый! Я не понимаю, какъ моя барыня согласилась выйти за него. И такой капризный... Вы не повѣрите, сударь, какъ она хороша въ волосахъ!
   -- А богата ли она?
   -- Довольно богата; конечно, нельзя сказать, чтобы...... однако очень богата.
   Возвращеніе Нанси положило конецъ этому разговору. Нанси донесла, что все кончено. Дженни встала, и, уходя, бросила на Джоба взглядъ таинственный, полный слезъ и горя; вздохнула изъ глубины сердца и примолвила: "Бѣдная моя госпожа!"
   -- А гдѣ она? спросилъ Джобъ послѣ ухода Дженни. Не здѣсь ли, подлѣ?
   -- Черезъ стѣну, въ розовой комнатѣ, сказала Нанси.
   -- Черезъ стѣну! подумалъ Джобъ. И лечить насъ будутъ одинаково!
   И, при небольшомъ усиліи воображенія, онъ такъ ясно увидѣлъ сквозь стѣну миленькое личико вдовы, и ея черные глаза, и бѣлую перевязанную руку, что лучше онъ бы не могъ видѣть въ седьмой степени магнитизма. И хотя онъ видѣлъ только сквозь стѣну, однако жъ все это произвело надъ нимъ глубокое впечатлѣніе.
   

ГЛАВА X.

   Цѣлые три дня,-- три темныя ночи,-- Джобъ и вдова были сосѣдями по комнатамъ. Ихъ чувства, настроенныя, какъ утверждалъ докторъ, и какъ сами они вѣрили, на одинаковую болѣзнь, производили своей совокупною игрою самую сладкую гармонію. Они могли слышать, если кто изъ нихъ закашляетъ, и лишь только удостовѣрились въ возможности, это не музыкальное дѣйствіе нашего горла сдѣлалось для нихъ источникомъ прекрасныхъ аккордовъ. Чудесныя вещи разыгрываются въ наше время на жидовскихъ цимбалахъ, составленныхъ изъ кусковъ сосноваго дерева и пучковъ соломы, но это еще ничего не значить въ сравненіи съ кашлемъ вдовы и Джоба. Они такъ прилежно упражнялись въ этой новой отрасли музыки, кашляя на разные тоны: то piano, то aifeltuoso, то allegreto, то con espressione, то наконецъ fortissimo, что къ вечеру втораго дня могли бъ уже давать публичный концертъ. Я читалъ недавно любопытную статейку о концертахъ, даваемыхъ въ Англіи на колоколахъ, и о совершенствѣ, до котораго довели тамъ звонарское искусство: говорятъ, будто нашли средство выражать колокольнымъ набатомъ всѣ возможныя чувства, даже самыя нѣжныя. Статься можетъ; однако жъ я не думаю, чтобы колокола могли имѣть ту выразительность, какую имѣлъ кашель нашей вдовы. Она однажды прокашляла очень ясно -- "пиши, Джобъ Пиппинсъ!", и Джобъ сѣлъ писать.
   

"Голубая комната, сельцо Ледибердъ-Лоджъ",

   "Мистеръ Джоэль, свидѣтельствуя свое глубочайшее почтеніе, счелъ бы себѣ за величайшее счастіе получить извѣстіе о томъ, какъ леди Сара Кенди провела вчерашнюю ночь. Мистеръ Дж. сильно интересовался ея кашлемъ, и боится, не причинилъ ли безпокойства своимъ собственнымъ. Нѣтъ ли какого средства противъ кашлю?"
   

Розовая комната, сельцо Ледибердъ-Лоджъ.

   "Леда Сара Кенди, взаимно свидѣтельствуя уваженіе свое мистеръ Джоэлю, ласкаетъ себя мыслію, что онъ провелъ вчерашнюю ночь гораздо лучше; весьма огорчена его простудою, и сожалѣетъ, что голубятникъ такъ близокъ къ голубой комнатѣ, потому что утреннее воркованіе голубей, вѣроятно, безпокойно для нѣжнаго состоянія его здоровья. Леди Кенди желаетъ удостовѣрить мистеръ Джоэля, что въ ея маленькомъ кашлѣ нѣтъ ни какой опасности, она подвержена ему всякую весну; и надѣется, что онъ не помѣшалъ покою мистеръ Дж."
   

Голубая комната, сельцо Ледибердъ-Лоджъ.

   "Dear mylady -- Я слушалъ всю ночь съ величайшимъ вниманіемъ, и былъ пріятно удивленъ значительнымъ уменьшеніемъ вашего драгоцѣннаго кашлю, потому что онъ не болѣе трехъ разъ поразилъ мой слухъ, совершенно вамъ преданный. Я приписываю это счастливое событіе освѣжительному дѣйствію сна. Боюсь только, что эти мерзкіе воробьи проснулись сегодня слишкомъ рано, и помѣшали вашимъ прелестнымъ сновидѣніямъ, хотя и осмѣливаюсь льстить себя надеждою, что ихъ несносный шумъ не причинилъ вреда вашему здоровью. Съ совершенною преданностью имѣю честь быть, mylady, вашимъ, и прочая.

Джонъ Джоэль.

   "PS. Если вы изволили выпить всю свою стклянку лекарства, то въ моей еще остается довольно. Я считаю излишнимъ удостовѣрять васъ, что она совершенно къ вашимъ услугамъ."
   

Розовая комната, сельцо Ледибердъ-Лоджъ.

   "Dear sir -- Ваша заботливость льститъ меня и вмѣстѣ смущаетъ. Я бы желала утаить грустное обстоятельство, но всегда любила истину превыше всего. Всю ночь не могла я сомкнуть глазъ ни на одну минуту. Въ дни, болѣе счастливые, спала я спокойно, какъ дѣва волшебной сказки. Но есть обстоятельства, есть печали, потери, -- и съ тѣхъ-поръ какъ я осиротѣла, -- но оставимъ это дѣло. Прошедшаго не воротить.
   "Я не могла уснуть; но были звѣзды на небѣ,-- и полная луна сіяла чистымъ, невиннымъ блескомъ, какъ огонь весталки, -- и соловей пѣлъ въ рощѣ -- и легкій вѣтерокъ шумѣлъ около моихъ оконъ, -- и листъ дерева съ глухимъ шелестомъ ударялся въ стекло -- бываютъ такія сочетанія юности -- дѣтства, я хочу сказать, бываютъ чувства -- то есть, мечтанія -- относительно ощущеній, которыя благость природы -- ахъ, мистеръ Джоэль, что значилъ бы этотъ міръ безъ симпатіи! Сара Кенди.
   "PS. Не можете ли удѣлить мнѣ одинъ изъ вашихъ порошковъ?"
   

Голубая комната, сельцо Ледибердъ-Лоджъ.

   "Му dearest lady -- Сердце мое разрывается отъ печальной необходимости увѣдомить васъ, что у меня не осталось ни одного порошка. Но я послалъ сказать господину Винксу, и нарочный уже поскакалъ въ городъ.
   "И вы не спали всю ночь! Странное обстоятельство,-- я тоже не могъ уснуть! Я тоже смотрѣлъ на звѣзды, и размышлялъ, не тамъ ли живетъ надежда! Я тоже любовался на мѣсяцъ, круглый и блестящій какъ обручальное кольцо! Такъ ваше почтенное имя -- Сара? Ахъ, миледи, видѣли ль вы когда-нибудь, какъ представляютъ въ театрѣ "Кровавую монахиню"? Если вы видѣли, -- тамъ тоже есть прекрасная Сара,-- то вы видѣли и израненное сердце: я не скажу больше ничего. И между-тѣмъ, какой оселъ этотъ Раймундъ -- убѣжать съ привидѣніемъ! О, если бъ я имѣлъ -- то есть -- о, почему бы и мнѣ не имѣть моей, моей собственной Сары! Твой навсегда, Джонъ Джоэль.
   "PS. У меня есть еще одна сткляночка неначатая."
   

Розовая комната, сельцо Ледибердъ-Лоджъ.

   "Dear Mr Jewel -- Вашъ разборъ прославленной драмы дѣлаетъ честь равно вашему критическому дарованію, какъ и вашимъ чувствамъ. Неправдоподобность бѣгства съ привидѣніемъ, такъ рѣзко обнаруженная врожденнымъ вамъ вкусомъ, признаюсь поражала часто и меня, но никогда такъ сильно какъ теперь, когда вы очертали ее золотымъ перомъ вашимъ. Ахъ, мистеръ Джоэль, зачѣмъ вы не благоволите писать для театра! Ради умирающей драмы нашей, забудьте, что вы дворянинъ и напишите хоть одну піесу.
   "Вы говорите о Раймундѣ, что онъ принялъ призракъ за живую особу. Увы, мало-ли таких Саръ на свѣтѣ, которыя тоже были обмануты призракомъ! И напротивъ, мало примѣровъ побѣговъ -- мало браковъ, состоявшихся черезъ похищенія -- но куда я сбиваюсь?
   "Я слышала, что вы скоро будете уже выходить. Позвольте мнѣ первой поздравить васъ съ благополучнымъ выздоровленіемъ. Какъ отрадно, -- говоря словами старика, который является въ "Неожиданной встрѣчѣ", -- чувствовать себя хорошо послѣ долгаго страданія! Дышать свѣжимъ воздухомъ, -- блуждать наудачу между сельскими картинами, -- сидѣть въ сумракѣ прелестнаго вечера, -- такого вечера, какъ, напримѣръ, будетъ по всей вѣроятности сегодняшній, -- въ роскошной ясминной бесѣдкѣ, -- такой какъ та, что въ концѣ втораго саду, по правую сторону акацій, пройдя калитку что подлѣ уединенной самбуковой рощицы, потомъ нѣсколько влѣво, какъ отрадно въ такой восхитительный вечеръ, въ такомъ мѣстѣ вдыхать благоуханіе снѣжныхъ цвѣтковъ ясмину, -- сидѣть и бесѣдовать о нашихъ надеждахъ въ томъ мірѣ, о нашихъ удовольствіяхъ въ этомъ! Ахъ, мистеръ Джоэль!
   "Adieu, душевно вамъ преданная, А. К."
   
   Мы не имѣемъ намѣренія критиковать этой корреспонденціи; мы приводимъ ее въ томъ видѣ, въ какомъ ее получили отъ достовѣрнаго человѣка. Найдутся другіе, которые не совсѣмъ будутъ согласны съ леди Кенди на счетъ правильности многихъ выраженій "Золотаго пера" господина Джоэля. Взыскательная критика можетъ также замѣтить, что прекрасная вдова сбирается вдыхать благоуханіе ясминныхъ цвѣтовъ въ апрѣлѣ мѣсяцѣ. Но это такія мелочи, что не стоитъ обращать на нихъ вниманія. Велика бѣда, что ясмины не цвѣтутъ въ апрѣлѣ! Сколько разъ присутствіе хорошенькой женщины превращало въ настоящіе яцинты, зловонную и ядовитую крапиву, растущую гдѣ-нибудь за плетнемъ? Дѣло въ томъ, что во всей письмовной литературѣ, по-крайней-мѣрѣ сколько намъ извѣстно, сдва-ли найдется десять писемъ равно примѣчательныхъ, по своей формѣ, слогу, мѣсту, откуда они писаны, мыслямъ и чувствамъ, какія въ нихъ содержатся, и наконецъ по самимъ обстоятельствамъ двухъ корреспондентовъ. Какое дѣйствіе произвела эта переписка надъ умомъ Джоба, легко вообразить, вспомнивъ, что онъ былъ человѣкъ, который -- не могъ выдержать!
   Джобъ находился на высочайшей степени страсти. Но съ другой стороны онъ чувствовалъ, что долженъ почтенному хозяину дома и благородной дамѣ, которая съ нимъ переписывалась.
   Джобъ лежалъ на постели, въ сладостномъ раздумьѣ, держа двумя пальцами послѣднее письмо вдовы, когда Винксъ постучался въ дверь.
   -- Лучше? Ого, лучше! гораздо лучше! вскричала эта гостепріимная душа, чистосердечно улыбаясь Джобу. А вдова-то! Она тоже сбирается оставить сегодня свою комнату.
   Джобъ покраснѣлъ и спряталъ письмо въ карманъ.
   -- Видите, какъ Сеффронъ поднялъ обоихъ васъ на ноги! Ха, ха, ха! Онъ клянется, что еще никогда не случалось ему лечить труднѣйшей болѣзни. Да что жъ я забываю сказать вамъ, что вамъ сундукъ привезли!
   -- Сундукъ! вскричалъ изумленный Джобъ, забывъ совершенно, что онъ говорилъ хозяину, что у него вещи, -- прекрасное бѣлье и платье, -- которыя онъ оставилъ въ одной дальней гостинницѣ, -- предпочитая довершить пѣшкомъ свое путешествіе, по примѣру любителей сельской природы и видописныхь мѣстоположеній.
   -- Сундукъ! повторилъ Джобъ, не вѣря своимъ ушамъ, хотя Винксъ свидѣтельствовалъ положительно о существованіи его сундука.
   Джобъ думалъ, что возвратилось время волшебства и чародѣйства.
   -- Какой-то молодой человѣкъ привезъ сюда и оставилъ, продолжалъ Винксъ. Нанси, прикажи Джону принести сюда сундукъ нашего дорогаго гостя. Ха, ха, ха, а вдова-то!
   Винксъ ударилъ раза три кулакомъ въ стѣну, въ отвѣтъ на легкій женскій смѣхъ, который раздался въ сосѣдней комнатѣ: смѣхъ повторился.
   -- Ха, ха, миледи! прокричалъ Винксъ вдовѣ, и потомъ, лукаво посматривая на Джоба, спросилъ его: Вы не можете мнѣ сказать, кто тамъ, въ этой комнатѣ?
   -- Мой сундукъ? отвѣчалъ Джобъ въ замѣшательствѣ.
   -- Ха, ха, ха! миледи, слышите?...... Да вотъ вашъ сундукъ. Джонъ, станови его сюда.
   Слуга поставилъ передъ Джобомъ знаменитый сундукъ, -- правильнѣе, деревянный ящикъ, съ крышкою, весьма похожій на тѣ, въ которыхъ продаютъ матросамъ сухари.
   -- Сундукъ! вскричалъ Джобъ еще разъ, глядя на ящикъ съ такимъ страхомъ, какъ-будто въ немъ заключалась зажженная бомба.
   -- Съ вашимъ именемъ однако жъ, сказалъ Винксъ. Посмотрите, вотъ вашъ адрессъ -- John Jewel, Esq. И вы хорошо дѣлаете. Въ дорогу никогда не должно брать много вещей. Кчему? Пару чистыхъ рубашекъ, и довольно. Здѣсь, вѣрно, ваши рисунки? Вы много сняли видовъ?
   Джобъ пытался отвѣчать, но уста его были скованы.
   -- Постойте, я хочу посмотрѣть вашъ портфель. Вы не знаете, мистеръ Джоэль, я большой охотникъ до рисунковъ, и у меня есть, могу похвастать, прекрасное собраніе видовъ Англіи и Шотландіи... Гдѣ ключъ отъ сундука?. Да онъ не запертъ! (Винксъ открылъ ящикъ: на верху въ самомъ-дѣлѣ лежала какая-то бумага). Какъ, мистеръ Джоэль, скиццы? Право? Юмористическіе скиццы? Ха, ха, ха! Хорошо... Очень хорошо.
   Джобъ въ ужасномъ смущеніи, и стараясь подавить его всѣми мѣрами, подошелъ къ Винксу полюбоваться въ первый разъ въ жизни на произведеніе своего рисовальнаго дарованія. И что жъ онъ увидалъ? На оборотѣ предсмертной рѣчи одного славнаго вора лошадей, отпечатанной на полулистѣ бумаги, нарисована была перомъ и чернилами висѣлица, -- два столба и перекладина, Фантастически составленные изъ дѣтскихъ коралловыхъ игрушекъ, и между столбами человѣкъ, повѣшенный по всѣмъ правиламъ искусства, съ чернымъ колпакомъ на глазахъ и съ головою, наклоненною всторону.
   -- Странный сюжетъ! продолжалъ Винксъ, очень странный! А что тутъ подписано внизу?... Ого! вижу, вижу: Конецъ Вилліама Тикета. Ха, ха, ха! забавно...... Я, признаться вамъ по совѣсти, не люблю этого рода сюжетовъ, но вашъ рисунокъ выполненъ превосходно. Вы отлично рисуете.
   У Джоба потемнѣло въ глазахъ, и онъ легъ опять на постель, дрожа какъ осиновый листъ отъ ужаса. Голосъ потухъ въ его груди. Онъ лежалъ, пригвозженный къ кровати зловѣщимъ предсказаніемъ, и медленно умиралъ со страху. Винксъ, въ которомъ любопытство одерживало верхъ надъ приличіемъ, пошелъ еще искать рисунковъ въ сундукѣ своего госта. Рисунковъ болѣе не было. Винксъ нашелъ только грубое и грязное платье, котораго плебейскій покрой поразилъ его необычайнымъ изумленіемъ.
   -- Ваше платье, мистеръ Джоэль? вскричалъ онъ съ комическимъ выраженіемъ: ваше?
   И, говоря это, онъ держалъ далеко отъ себя, двумя пальцами, за конецъ, какъ змѣю, старые холстинныя панталоны, очевидно опасаясь, чтобы они не обвились около его руки и неужалили. Онъ ждалъ отвѣта, но подобное ожиданіе было неумѣстно: могъ ли Джобъ говорить, когда къ ужасу, какимъ его поразилъ злодѣйскій рисунокъ, присоединилось еще то остолбененіе, въ какое приходитъ человѣкъ, узнавая свои собственные панталоны? Это уже было свыше его силъ, умственныхъ и тѣлесныхъ!
   Въ сундукѣ дѣйствительно заключался весь гардеробъ Джоба Пиппписа, его синяя камлотовая куртка, его старый жилетъ нѣкогда огненнаго цвѣту, его черный галстукъ, его сапоги съ заплатками, и прочая. Винксъ посмотрѣлъ еще на адрессъ.
   -- Это неслыханная исторія! восклицалъ честный
   Винксъ, выбрасывая по-одиначкѣ всѣ эти вещи на полъ. Это ужасъ! Это срамъ! Это должна быть какая-нибудь глупая шутка! какая-нибудь пошлая мистификація! (Джобъ улыбнулся въ знакъ согласія.) Потѣха безмозглаго остроумія!... (Джобъ пожалъ плечами изъ жалости объ ея изобрѣтателяхъ.) Я доберусь до истины! (Джобъ махнулъ рукою, какъ-бы желая сказать, что это не стоитъ труда.) Нѣтъ, мистеръ Джоэль, я непремѣнно узнаю, кто это сдѣлалъ! Я отыщу проказниковъ! Въ моемъ домѣ! моему гостю!... Нѣтъ, я не допущу такой наглости! Нѣтъ, нѣтъ, это не водится между порядочными людьми! Я хочу знать, кто осмѣлился...
   И лице Винкса вдругъ озарилось свѣтлою мыслію.
   -- А! постойте! Теперь я догадываюсь. Теперь я знаю, чья это выдумка. Это не кто иной какъ...
   И въ то самое мгновеніе дверь отворилась настежь. Вошелъ рѣчной герой, Франкъ Тритонъ.
   -- Здравствуйте, любезный Джоэль! какъ можете? Здоровы? очень радъ, сказалъ посѣтитель съ той свободною любезностью, которою отличаются истинно-благовоспитанные люди.
   Джобъ томно улыбнулся Франку, и зажмурилъ глаза, потому что окело его кровати вдругъ выросъ ивовый кустарникъ, и свѣтлая, сребристая рѣка потекла поперегъ комнаты.
   -- Здоровы? повторилъ Франкъ, и подошелъ къ Винксу, чтобъ пожать ему руку; но Винксъ выпрямился, и съ достоинствомъ посмотрѣлъ ему въ глаза.
   -- Мистеръ Тритонъ! торжественно сказалъ Винксъ: ежели вы дворянинъ и честный человѣкъ...
   -- Ого! вскричалъ Тритонъ, по-видимому не привыкшій къ этому образу заклинанія. Ого! Что за чортъ?
   Винксъ сбился съ своего предисловія, и началъ da capo: "Мистеръ Тритонъ, ежели вы дворянинъ, и честный человѣкъ, то вы мнѣ скажете, что это значитъ?" И, устремивъ свой указательный палецъ на ящикъ, а глаза на Франка, онъ предсталъ воплощеннымъ демономъ вопрошенія.
   -- Это? сказалъ Франкъ своимъ ледянымъ голосомъ.
   -- Да! это. И это и это и это, возразилъ Винксъ, поочередно указывая на разбросанныя по полу остатки бывшаго Пиппинса.
   Франкъ прибѣгнулъ къ обыкновенной уловкѣ открытаго преступленія: онъ хотѣлъ смѣяться, но Винксъ остановилъ его.
   -- Нѣтъ, сударь, это не смѣшное дѣло; оно можетъ имѣть важныя послѣдствія. Дѣло идетъ о моей чести, которую я считаю оскорбленною, и я опять васъ спрашиваю, знаете ли вы это платье.
   Тритонъ опустилъ голову на грудь чтобъ скрыть улыбку, и, не зная что отвѣчать, сталъ перекидывать тросточкою злополучное платье Джоба.
   -- Ну, этого довольно! сказалъ Винксъ. Довольно; дѣло кончено. Я вижу, что это твоя шутка, Франкъ, и, признаюсь тебѣ, шутка очень неприличная. Какъ она покажется господину Джоэлю, я этого не знаю, только... Полно, сударь! ни слова! вы не можете отрекаться. Теперь я все помню: когда я говорилъ о сундукѣ господина Джоэля, кромѣ васъ и господина Вигмора никого тутъ не было. При имени Вигмора, Франкъ началъ вертѣть тросточкою, а Джобъ громко прокашлялъ, чтобы заглушить этотъ непріятный звукъ: и вдругъ въ сосѣдней комнатѣ раздался нѣжный, тоненькій кашель. Только я повторяю, что какъ бы на это не смотрѣлъ господинъ Джоэль, а что касается лично до меня...
   Винксъ, не зная какъ окончить фразу, взглянулъ на Джоба, котораго лице, судорожно искривленное, и дрожащія губы, показывали въ это время сильное душевное волненіе. Этотъ разговоръ о чести, и эта вдова съ своимъ кашлемъ, этотъ Вигморъ, который являлся вездѣ какъ кровавое привидѣніе, повергли бѣднаго парикмахера въ отчаяніе. Добродушный Винксъ принялъ его страхъ за припадокъ сильнаго благороднаго гнѣва, и испугался. Возвращаясь вдругъ къ своей природной кротости, онъ вздумалъ явиться примирителемъ, чтобы предупредить слѣдствія Джобова ожесточенія. "Это очень не хорошо, сказалъ Винксъ съ заботливымъ безпокойствомъ: это очень глупо со стороны Франка, но онъ, знаете, острякъ, -- а остроумные люди часто бываютъ сумасшедшіе, -- но Франкъ, если бъ только онъ захотѣлъ оставить свое остроуміе, увѣряю васъ, былъ бы славный малой, -- и поэтому господинъ Джоэль благоволитъ простить тебѣ эту шутку и не станетъ думать о тряпьѣ, присланномъ въ сундукѣ."
   Джобъ пошевелился для отвѣта, ни языкъ его еще былъ нѣмъ.
   -- Поди, поди, тебѣ прощаютъ. Забудьте, сударь, объ этомъ. Обѣщайте мнѣ, мой дорогой Джоэль, что вы гн будете думать объ этой мистификаціи. Вы не будете думать? да?
   -- Я...... я постараюсь...... забыть великодушно, отвѣчалъ Джобъ.
   -- Вотъ это благородно! Храбрые люди всегда великодушны; и человѣкъ, который въ состояніи броситься въ рѣку.....
   Джобъ жалко посмотрѣлъ на Винкса.
   -- Ну, ну, хорошо, я не буду упоминать объ этомъ болѣе! Но вы дружески пожмете руку Франка. (Джобъ хотѣлъ протянуть руку, но не осмѣлился.) Поди сюда, Франкъ: я долженъ видѣть васъ друзьями, рука въ рукѣ; я непремѣнно хочу видѣть...
   И въ могущественномъ порывѣ человѣколюбія, Винксъ вытащилъ руку Джоба изъ-подъ одѣяла, притянулъ Франка бечевой, сложилъ ихъ руки, и, сколотивъ обѣ своей собственною, началъ трясти ихъ изъ всей силы, чтобы взболтать обоюдную дружбу.
   -- Теперь я счастливъ! вскричалъ Винксъ.-- Теперь я совершенно счастливъ! повторилъ онъ, быстро расхаживая по комнатѣ, и побѣжалъ къ женѣ, внѣ себя отъ радости, что посадилъ древо міра.
   Джобъ, оставшись съ Тритономъ, хотѣлъ пуститься въ погоду, но Франкъ предложилъ нижеслѣдующій вопросъ: Скажите, сдѣлайте милость, давно-ли вы знакомы съ господиномъ Вигморомъ?
   За минуту, Джобъ имѣлъ намѣреніе повернуться на бокъ для вступленія въ бесѣду съ Франкомъ, но этотъ вопросъ, произнесенный значительнымъ тономъ, пронзилъ его на-сквозь, и пригвоздилъ спину его къ тюфяку. Джобъ только вздохнулъ.
   

ГЛАВА XI.

   -- Скажите, сдѣлайте милость, давно вы знакомы съ капитаномъ Витморомъ? съ свирѣпымъ хладнокровіемъ повторилъ Франкъ свой прежній вопросъ.
   У Джоба кровь застыла въ жилахъ. Онъ отвѣчалъ:
   -- Нѣтъ...... я съ нимъ незнакомъ.
   -- Странно!...... Ммъ! А мнѣ показалось, какъ-будто онъ узналъ васъ во время обѣда.
   -- Нѣтъ, повторилъ Джобъ нѣсколько приличнѣйшимъ голосомъ.
   -- Какъ же! онъ еще, помнится, намѣкалъ на вашу прежнюю болѣзнь. Не спрашивалъ ли онъ васъ о... о зубной боли?
   -- Никогда въ жизни не видалъ я его до встрѣчи у господина Винкса, сказалъ Джобъ, и онъ сказалъ сущую правду, потому что, если вы хорошо помните, онъ былъ пьянъ и спалъ въ первое свое знакомство съ Вигморомъ въ хижинѣ.
   -- Онъ, мнѣ кажется...... порядочный человѣкъ? примолвилъ Франкъ сомнительно, на что Джобъ не отвѣчалъ ни слова.-- Однако жъ, продолжалъ Франкъ помолчавъ немного, это очень, очень странно!
   -- Я думалъ, напротивъ, что онъ вашъ старинный пріятель, замѣтилъ Джобъ, ободренный тономъ Франка, который, казалось, не слишкомъ жаловалъ его злодѣя, и любопытствуя узнать что-нибудь о проклятомъ Вигморѣ. Вѣдь вы друзья съ нимъ?
   -- Только знакомцы, и очень поверхностные. Я разскажу вамъ, мистеръ Джоэль, какъ это было. Вы слышали, что я бился объ закладъ съ Дельфиномъ о томъ, кто лучше изъ насъ плаваетъ? Это случилось въ гостинницѣ, когда я возвращался изъ Лондона. Вигморъ былъ тутъ и разговаривалъ съ Дельфиномъ о плаваніи. Вотъ и поводъ къ знакомству. Вигморъ разсказывалъ, что онъ когда-то состязался съ Дельфиномъ на Темзѣ, и проигралъ ему пари; однако жь онъ утверждалъ, что Дельфинъ плаваетъ весьма посредственно, и что онъ слышалъ объ одномъ человѣкѣ изъ здѣшнихъ помѣщиковъ, который въ состояніи побѣдить его. "Кто онъ таковъ?" спросилъ я.-- Нѣкто Франкъ Тритонъ.-- "Да это я!" -- Вы?-- Конечно! И, признаться, самъ онъ подстрекнулъ меня къ вызову Дельфина. По рукамъ; дѣло слажено; и мы избрали его въ свидѣтели. Но господинъ Винксъ уже разсказывалъ вамъ, чѣмъ это кончилось! Какой-то мошенникъ укралъ мое платье; оставивъ меня безъ всего. Вы можете себѣ представить мое положеніе, когда я вышелъ изъ воды! (Джобъ могъ себѣ представить.) Безъ Вигмора, не знаю, что бы я сдѣлалъ. Онъ принялъ живѣйшее участіе въ моемъ приключеніи, ужасно взбѣсился на вора, искалъ его въ кустарникахъ и клялся, что удушитъ этого негодяя собственными руками, ежели только его поймаетъ... Что съ вами, мистеръ Джоэль?
   -- Ничего; такъ; колотье въ боку.
   -- Онъ былъ такъ добръ, что самъ побѣжалъ искать для меня одежды въ ближайшую хижину, и черезъ нѣсколько минутъ принесъ..... вотъ это самое платье, которое вы видите здѣсь на полу. Онъ занялъ его у хозяйки.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? произнесъ Джобъ, уныло посматривая на свое родное имущество.
   -- По-крайней-мѣрѣ онъ такъ говорилъ. Но дѣло въ томъ, любезный Джоэль, что никто не любить быть поддѣтымъ: бездѣльникъ, который похитилъ мое платье, во-первыхъ укралъ тоже мои деньги...... Вы первый, которому я признаюсь въ этомъ.
   Тутъ Франкъ дружески взялъ руку Джоба, и прибавилъ:
   -- Сдѣлайте милость, никому не говорите о томъ, что у меня украли и деньги!
   -- Будьте увѣрены, что никому не скажу ни слова! твердо произнесъ Джобъ.
   -- Я не люблю, чтобы надо мной смѣялись Что касается до мошенника, который ихъ укралъ, то ему не миновать заслуженной награды. Онъ скоро кончитъ поприще свое на висѣлицѣ, и я уже вижу петлю на его шеѣ...
   Джобъ мгновенно закутался съ головой въ одѣяло, со страху.
   -- Что такое? Вамъ дурно?
   -- Дурно!...
   -- Стаканъ воды.
   Джобъ выпилъ воду, которую налилъ ему Франкъ.
   -- На меня поминутно находитъ тошнота и ознобъ послѣ кровопусканія..... И Виг..... Вигморъ занялъ это платье у хозяйки хижины?
   -- Какъ онъ говоритъ. Но, между нами будь сказано, я не побожусь, что онъ не содралъ его съ костей какого-нибудь висѣльника.-- Посмотрите, Джоэль, присовокупилъ ораторъ, поднявъ съ земли куртку концомъ тросточки: вѣдь это совершенно покрой Нюгатской тюрмы?
   -- Совершенно, сказалъ Джобъ, и, чтобы скорѣе перейти къ другому предмету, онъ спросилъ: -- Почему жъ вы подозрѣваете Вигмора?
   -- Я вамъ скажу. Будучи тронутъ его дружескою вѣжливостью, я пожелалъ доставить ему знакомство моего друга Винкса, и привезъ этого человѣка сюда. Здѣсь, въ одномъ разговорѣ...... Что это за шумъ?
   Въ сосѣдней комнатѣ послышались звонкіе женскіе голоса, смѣхъ, шарканье, перестановка стульевъ.
   -- Это у вашей сосѣдки, сказалъ Франкъ. Что, она уже здорова?...... Ха, ха, ха!-- Джоэль, прибавилъ онъ, приложивъ палецъ къ носу и лукаво улыбаясь: вы, право опасный человѣкъ! Винксъ замѣчаетъ..... Но, послушайте, это не водится: вы вскружаете головы нашимъ вдовамъ, и однимъ своимъ появленіемъ, говорятъ, уничтожили всѣ мои долговременные труды. Мы будемъ драться на пистолетахъ......
   Франкъ вдругъ остановился, увидѣвъ, что у дверей стоитъ Винксъ.
   -- Чтоооо? спросилъ протяжно Винксъ, услышавшій два послѣднія слова.
   -- Ничего, отвѣчалъ Франкъ.
   -- Одѣньтесь, любезный Джоэль, сказалъ Винксъ Джобу: одѣньтесь скорѣе и пожалуйте сюда. Миледи вотъ въ этой комнатѣ, у вдовы; она скоро выйдетъ, и зы увидите, что за чудесная женщина. Что ваша вдова! Посмотрите-ка ее! Я познакомлю васъ съ ея мужемъ. Надѣюсь что вы еще друзья между собою? быстро спросилъ онъ Франка, съ недовѣрчивостью глядя ему въ лице.-- Что, друзья еще? сказалъ онъ Джобу.
   -- Безъ сомнѣнія. Прощайте, Джоэль!...
   И тутъ Франкъ понизилъ голосъ, однако жъ не столько, чтобы внимательный Винксъ кое-чего не разслышалъ: Помните ли, что вы мнѣ обѣщали?.... Пожалуйста, ни слова! ни одного слова! Особенно Винксу!-- Прощайте; до свиданія; мы увидимся, сказалъ онъ вслухъ, и ушелъ.
   Винксъ стоялъ посерединѣ комнаты, и мысленно благословлялъ звѣзды за то, что онѣ во время привели его сюда. "Такъ это только притворное примиреніе! Драться на пистолетахъ! не говорите ни слова Винксу! до свиданія, увидимся!-- Ого!...... Хорошо, хорошо. А какъ, увидимъ! Слава Богу, въ Англіи есть полиція," -- все это простучало въ черепъ Винкса съ неимовѣрною быстротою, и онъ, скрывая свою проницательность, опять обратился къ Джобу. "Вы пожалуете къ намъ? Приходите непремѣнно. Джонъ, убери отсюда эти лохмотья. Ко мнѣ пріѣхало нѣсколько человѣкъ моихъ друзей, съ которыми вы должны познакомиться. Я оставилъ миледи у вашей сосѣдки.... Ха, ха, ха!...... чудеса происходятъ на бѣломъ свѣтѣ..... Да вотъ онъ; вотъ ея мужъ. Посмотрите въ окошко! Сиръ.....
   Джобъ приподнялся съ постели, и, несмотря на деревья, которыя заслоняли часть террасы, ясно увидѣлъ между двумя кустами розъ столь хорошо извѣстный ему парикъ сиръ Сципіона Меникина. Джобъ полу-мертвый повалился на подушки.
   -- Прійдете вы къ намъ? спросилъ Винксъ, стоя задомъ къ Джобу и лицемъ къ саду, въ которомъ расхаживалъ сиръ Сципіонъ.
   -- Ввечеру; постараюсь.
   Полный сомнѣнія взглядъ Винкса, заставилъ Джоба повторить обѣщаніе съ особенною торжественностью, и хозяинъ, притворившись довольнымъ, ушелъ. Я говорю -- притворившись, потому что Винкса не проведешь!
   И вотъ Джобъ снова подъ одною крышею съ сиръ Сципіономъ и съ леди Меникинъ! съ тою, которой розовый ротикъ, былъ причиною всѣхъ его несчастій! съ тѣмъ, чье неумолимое правосудіе грозило ему уголовнымъ судомъ! Въ двадцатый разъ уже спрашивалъ Джобъ самого себя, что ему дѣлать, когда взоръ его упалъ, нечаянно на рисунокъ, сдѣланный перомъ и чернилами и изображающій печальную кончину Вилліама Тикста. Роса ужаса покрыла его холодное тѣло. И страхъ Джоба былъ довольно основателенъ, потому что, когда Джонъ уносилъ вмѣстѣ съ ящикомъ, скромное платье, которое покрывало Пиппинса въ дни его невинности, Винксъ и сиръ Сципіонъ попались слугѣ на встрѣчу, и баронетъ, лишь-только болтливый хозяинъ показалъ ему знаменитый костюмъ, присланный его благодѣтелю, тотчасъ узналъ куртку и жилетъ бездѣльника, который воруетъ поцѣлуи, разсѣкаетъ проѣзжимъ артеріи и вытаскиваеть часы изъ кармановъ, всю ливрею своего придворнаго цырюльника. "Нѣтъ ни какого сомнѣнія, что этотъ мошенникъ, сказалъ сиръ Сципіонъ,-- а никто въ свѣтѣ не произносилъ слова "мошенникъ" живописнѣе и звучнѣе чѣмъ сиръ Сципіонъ, отъ частаго употребленія, -- что этотъ мошенникъ присоединился къ шайкѣ воровъ и бродягъ въ окрестностяхъ. Онъ долженъ непремѣнно быть здѣсь. Его отыщутъ! И вотъ, сударыня, прибавилъ онъ обращаясь къ леди Меникинъ: вотъ какого человѣка вы защищали!" Леда Меникинъ ничего не отвѣчала, но, пользуясь правомъ прекраснаго пола, она заслонила себѣ глаза отъ солнца носовымъ платкомъ. Одинъ только носовой платокъ знаетъ сердце женщины и всѣ его тайны! И еще разъ спросилъ Джобъ, что дѣлать? Но послѣ этого разговора, который происходилъ подъ его окнами, благоразуміе отвѣчало ему рѣшительно -- бѣжать!.... Бѣжать! оставить все! мужественно отказаться отъ этой мягкой постели, отъ этихъ вкусныхъ блюдъ, отъ всей этой суеты мірской, и бѣжать! Одной вдовы жаль: но что значитъ вдова въ сравненіи съ жизнію! Бракъ -- сомнительное благо, а висѣть -- явное зло. Притомъ Вигморъ!.... Но я не хочу разсѣкать ножомъ страстнаго анатомиста чувствъ, мыслей и страданій Джоба, потому что это значило бы писать новый "Послѣдній день приговореннаго къ смерти", -- книгу, въ которой я не нахожу ни какого смыслу. Уже наступилъ вечеръ, уже заблистали звѣзды, уже соловей началъ свою плѣнительную пѣсню, -- впрочемъ, звѣзды можно выпустить, потому что небо покрыто было облаками, уже Джобъ обдумалъ свой планъ. Отъ всталъ съ постели, одѣлся, тихонько подошелъ къ двери, еще тише повернулъ ручку замка. О горе! дверь заперта ключомъ извнѣ.
   Холодный потъ выступилъ ца его лицѣ.
   Джобъ долго сидѣлъ на стулѣ подлѣ двери, обремененный черными мыслями. Комната его выходила на лѣстницу. На лѣстницѣ раздался громкій разговоръ.
   -- Куда тебя чортъ носить, Филиппъ? Вѣрно въ кабакъ! Тебя принесли, что ли, или ты самъ пришелъ?
   -- Ну вотъ! въ кабакъ! Я уже три недѣли вина въ глаза не видалъ.
   -- Гдѣ же былъ? Мы вездѣ искали тебя къ ужину.
   -- Въ мѣстечко ѣздилъ.
   -- Зачѣмъ?
   -- Баринъ посылалъ за приходскимъ констеблемъ.
   -- Ну, что, привезъ ли ты его?
   -- Привезъ.
   И въ то же время послышались на лѣстницѣ тяжелые шаги, но отголоску которыхъ Джобъ мигомъ узналъ оффиціальные сапоги грознаго блюстителя благочинія.
   -- Сюда, сударь! раздался прежній голосъ. Пожалуйте!
   Джобъ вскочилъ съ своего стула. Другой, на его мѣстѣ, упалъ бы въ обморокъ: но вы не знаете Джоба. Въ минуты великой опасности, онъ одушевляется геройскою рѣшимостью и превосходитъ самого себя. Сиръ Сципіонъ! Платье! Вигморъ! Франкъ Тритонъ! Висѣлица на рисункѣ! Дверь, запертая снаружи! И констебль въ добавокъ! Человѣкъ съ благороднымъ сердцемъ, въ такихъ случаяхъ выскакиваетъ въ окно. Окно было не выше какъ въ дна человѣческихъ роста. Въ саду господствовала темнота. Связавъ двѣ простыни вмѣстѣ, Джобъ продѣлъ ихъ въ сердце, вырѣзанное во внутреннимъ ставнѣ, и благополучно спустился на террасу. Отсюда онъ побѣжалъ прямо, въ надеждѣ добраться гдѣ-нибудь до забора, но въ незнакомомъ саду, ночью, при этомъ множествѣ извилистыхъ дорожекъ, невозможно было не заблудиться. Джобъ ходилъ цѣлый часъ; два раза проклятыя дорожки, обратно приводили его къ дому, два раза онъ со страхомъ побѣжалъ отъ него въ противоположную сторону; наконецъ совершенно онъ потерялъ голову въ этомъ лабиринтѣ, и бродилъ уже на удачу. Отчаяніе сжало его сердце. Джобъ плакалъ..... Да! Джобъ плакалъ.
   Была лужайка. Черезъ эту лужайку шла дорожка. По этой дорожкѣ плелся бѣдный Джобъ, обливаясь горькими слезами, какъ вдругъ явились изъ-за деревъ двѣ темныя, мрачныя, страшныя человѣческія фигуры, которыя шли къ нему на встрѣчу. Джобъ задрожалъ и остановился. Спрятаться было негдѣ. Онъ бросился немного всторону и припалъ къ землѣ, на травѣ.
   Двѣ мрачныя фигуры прошли мимо его, и остановились у скамейки, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ мѣста, гдѣ онъ лежалъ. Одна мрачная фигура присѣла, другая мрачная фигура стояла.
   -- Какая роскошная ночь! сказала сидячая фигура.
   -- Что жъ теперь будетъ, сударыня? сказала стоячая фигура.
   -- И, нечего бояться. Онъ запертъ въ своей комнатѣ, и его стерегутъ. Констебль здѣсь!
   "И ты противъ меня!" горестно произнесъ Джобъ въ душѣ своей, какъ Юлій Цезарь, потому что онъ явственно различилъ при этихъ жестокихъ словахъ голосъ вдовы.
   -- Неужели его повѣсятъ, сударыня?
   Сидячая фигура не отвѣчала ни слова, и казалась погруженною въ глубокую задумчивость.
   -- Повѣсить господина Джоэля!...... дворянина! это ужасъ, продолжала стоячая фигура съ нѣжнымъ негодованіемъ.
   Джобъ дрожалъ всѣмъ тѣломъ. Вдова молчала. Спустя нѣсколько минутъ, она спросила разсѣянно: -- Что ты говоришь?
   -- Я говорю всё про то, что этотъ высокій, толстый господинъ сказалъ мнѣ въ день рожденія Остиньки. Онъ говорилъ: "Господинъ Джояль вамъ очень нравится, а его скоро нов.......
   -- Перестань! сказала вдова.
   Продолжительное молчаніе. Слышны только легкіе вздохи сидячей фигуры.
   -- Но я всё думаю, сударыня, о томъ куда дѣвался вашъ брилліантовый фермуаръ. Это непонятно! Когда вы упали въ обморокъ за обѣдомъ, и этотъ высокій господинъ принесъ васъ на рукахъ въ розовую комнату, я очень хорошо помню, у васъ на шеѣ не было фермуа...
   Тутъ трава попала въ ноздри Джобу, и онъ чихнулъ.
   -- Филиппъ? быстро спросила задумчивая госпожа.
   -- Нѣтъ! это мужчина!.... вскричала горничная съ болѣе обширнымъ знаніемъ предмета, и обѣ бросились бѣжать со страху назадъ, откуда пришли.
   Горничная, какъ легкая дѣвушка, умчалась быстрѣе серны. Вдова, какъ барыня, не могла бѣжать такъ скоро, и чтобы сократить путь, избрала діагональное направленіе потравѣ, черезъ лужокъ; налетѣла на лежащаго Джоба и упала прямо въ его объятія.-- "Это я!.... Я, твой Джоэль!" сказалъ онъ вполголоса, не выдержавъ и забывъ опасность, констебля, все. "Это я!" И въ удостовѣреніе истины словъ своихъ, приложилъ къ губкамъ вдовы формальный поцѣлуй, сильно прижимая ее къ сердцу. Крикъ испуга, который готовъ былъ вырваться изъ груди вдовы, остался безъ употребленія.
   -- Какой вы проказникъ, сказала она тихо высвобождаясь изъ рукъ Джоба. Послѣ такой болѣзни ходить ночью по травѣ! Воротитесь тотчасъ въ свою комнату!
   -- Невозможно! вскричалъ онъ, вдругъ вспомнивъ о своемъ положеніи и выпуская вдову изъ своихъ объятій. Невозможно! Участь моя рѣшена!
   -- Что вы говорите!
   -- Я говорю, что участь моя рѣшена!...... Но гдѣ бы я ни былъ, миледи, что бы со мной на случилось, воспоминаніе о вашихъ прелестяхъ, о вашихъ добродѣтеляхъ, о сладкомъ времени болѣзни, проведенномъ въ голубой комнатѣ... Ахъ, миледи!..... я несчастнѣйшій человѣкъ въ мірѣ!
   -- Я все знаю. Господинъ Винксъ разсказывалъ мнѣ всю исторію Но какъ же вы здѣсь? Вы были заперты?
   -- Да, да! сказалъ Джобъ, содрогаясь при одной мысли объ этомъ.
   -- И вы ушли? зачѣмъ?
   -- Я долженъ былъ уйти... Все кончено!
   -- Кончено?...... Несчастный!...... вы пролили его кровь!
   -- Да! отвѣчалъ Джобъ, жалкимъ голосомъ, полагая, что она говоритъ о сиръ Сципіонѣ. Но я сдѣлалъ это безъ всякаго худаго намѣренія. Я считалъ своимъ долгомъ...
   -- Безъ сомнѣнія! Но свѣтъ, мистеръ Джоэлъ, о лучшихъ нашихъ намѣреніяхъ судитъ всегда... А гдѣ же... А гдѣ жъ онъ теперь?
   -- Здѣсь, въ сельцѣ!...... въ домѣ!
   -- И это вѣрно?
   -- Какъ нельзя болѣе. Я самъ видѣлъ между кустовъ его голову.....
   -- Охъ!...... охъ!...... Джоэль! вскричала вдова, плача и закрывая лице руками: охъ!...... что вы сдѣлали? что теперь будетъ?...... Они васъ поймаютъ!..... Здѣсь уже есть полиція! Вы погибли! Ваша драгоцѣнная жизнь сдѣлается жертвою жестокихъ законовъ.... Ахъ, Джоэль (и говоря это, она нѣжно прислонила голову къ его плечу), они васъ повѣсятъ!..
   Ну, воля ваша, а это ужъ слишкомъ! Джобъ много претерпѣлъ въ послѣдніе пять или шесть дней; онъ довольно храбро перенесъ всѣ мученія, всѣ несправедливости, всѣ насмѣшки, но этого трогательнаго подтвержденія никакъ не могъ онъ вынести. Онъ зарыдалъ, и слезы Джоба потекли ручьемъ на шляпку леди Кенди, между-тѣмъ какъ его рука судорожно обвивалась около ея таліи.
   -- Но здѣсь не мѣсто для насъ, сказала вдругъ вдова: то есть, для васъ, Джоэль. Вы должны бѣжать.... выѣхать изъ Англіи. Черезъ нѣсколько времени все забудутъ, вы возвратитесь, и тогда.....
   -- Да, миледи; вы правы. Это было бы самое лучшее средство, самое благоразумное... Но, такъ какъ вы оказали мнѣ столько благо склонности, то я долженъ признаться передъ вами, что не могу оставить Англіи безъ...
   -- Нѣтъ, нѣтъ, Джоэль!
   -- Не могу пуститься за...
   -- Послѣ, послѣ!
   Не могу тронуться съ мѣста безъ...... (денегъ хотѣлъ сказать Джобъ; но у вдовы не достало терпѣнія).
   -- Честный ли вы человѣкъ, мистеръ Джоэль? живо спросила она.
   -- О, не сомнѣвайтесь въ этомъ! воскликнулъ Джобъ съ удивительною смѣлостью, кладя руку на сердце, вмѣсто заемнаго письма.
   -- Такъ...... такъ...... такъ и моя судьба рѣшена. Прощай, Англія Джоэль, я твоя навсегда! вскрикнула чувствительно вдова и бросилась на шею Джобу, у котораго согнулись колѣни подъ тяжестью этой новой отвѣтственности.
   Велико было изумленіе Джоба; страненъ былъ и самый казусъ. Уходя отъ петли, вмѣсто денегъ достать на дорогу вдову, этого, я думаю, ни съ кѣмъ еще не случалось. Какъ быть? Брать ли, или не брать?...... Взять -- не что; но куда дѣваться, на одной висѣлицѣ съ женой?...... Джобъ не выдержалъ, взялъ. Висѣть, такъ висѣть вдвоемъ!
   И въ эту минуту раздались со всѣхъ сторонъ громкіе клики. Сиръ Сципіонъ и Винксъ кричали во всѣ горло для ободренія поимщиковъ.
   -- Время дорого! вскричала вдова. Сюда!...... по этой дорожкѣ!...... вотъ сюда, сюда!
   Госпожа Кенди прыгнула въ кусты; Джобъ безмолвно пошелъ за нею, дивясь самъ своему положенію; клики поминутно усиливались, и кто-то выстрѣлилъ изъ пистолета, -- какъ далеко, не знаю, -- Джобъ божился, что у него подъ носомъ. Но предоставимъ бѣглецовъ ихъ судьбѣ; пока они уходятъ, я объясню вамъ, что значилъ этотъ шумъ.
   Винксъ, смертельно страшась вспыльчивости Джоба, заперъ его замкомъ, для того чтобы воспрепятствовать неизбѣжной, по его мнѣнію, дуэли между его благодѣтелемъ, Джоэлемъ, и его другомъ, Тритономъ, о которой онъ разсказалъ всѣмъ съ величайшею достовѣрностью. Это сдѣлано было по совѣту сиръ Сципіона, въ мудрость котораго онъ излилъ горечь своего сердца, и отчаяніе свое по случаю "такой исторіи", происходящей въ его домѣ. Для большей безопасности они позвали еще полицейскаго чиновника, который долженъ былъ арестовать обоихъ противниковъ, какъ скоро поднято будетъ оружіе. Принявъ всѣ мѣры благоразумія, долго ждали они, не позвонитъ ли Джобъ, для того чтобы его выпустили, наконецъ Винксъ самъ пошелъ къ нему, вмѣстѣ съ сиръ Сципіономъ, съ тѣмъ чтобы его уговаривать соединеннымъ краснорѣчіемъ. Входя въ голубую комнату, -- какое счастіе для Джоба, что онъ во время избѣгъ этого посѣщенія! они, вмѣсто знаменитаго гостя, нашли только отворенное окно и простыни на ставнѣ. Для Вилкса дѣло было яснѣе солнца: его гость, руководимый глубокимъ чувствомъ мнимаго долга чести, улизнулъ въ окошко, чтобы не опоздать на мѣсто роковаго вызова и не прослыть трусомъ послѣ претерпѣнной обиды. Это было тѣмъ очевиднѣе, что въ то же самое время исчезъ и Франкъ. (А Франкъ просто уѣхалъ, не простившись, къ одному изъ сосѣдей -- пить: онъ обѣщалъ почтенному сосѣду непремѣнно явиться ввечеру по этому важному дѣлу, для котораго собирались многія опоры портвейна и хереса). Тутъ вооружили всѣхъ каммердинеровъ, лакеевъ, буфетчиковъ, поваровъ, псарей, конюховъ, и они, подъ личнымъ предводительствомъ Винкса и сиръ Сципіона, разсыпались по цѣлому околотку ловить смертоубійцъ. Экспедиція не достигла своей цѣли, потому что поимщики дѣйствовали за садомъ, а Джобъ былъ въ саду, въ нѣсколькихъ шагахъ отъ дома, въ объятіяхъ прекрасной вдовы. Но они вмѣсто Джоба поймали трехъ воровъ, которые, свернувшись какъ ежи, лежали въ крапивѣ подъ заборомъ во ожиданіи благопріятнаго часа, когда всѣ уснутъ въ сельцѣ. Этотъ почтенный тріумвиратъ состоялъ изъ Финіаса, Мортлека и Бетса. Бетсъ выстрѣлилъ изъ пистолета, и сдался; другіе даже не защищались. Возвратимся къ любовникамъ.
   Они благополучію вышли на большую дорогу, пробѣжали мостъ, ведущій къ деревнѣ, и увидѣли почтовую карету, которая остановилась передъ харчевнею. Вдова обладала убѣдительными доводами, которые мигомъ рѣшили почталіона взять ее и Джоба и скакать безъ остановки. По извѣстнымъ мнѣ причинамъ я не желаю описывать того, что происходило въ каретѣ, въ которой они были одни. Но едва счастливые любовники отъѣхали полторы мили отъ Ледибердъ-лоджа, какъ вдругъ кто-то удержалъ ихъ стремленіе. "Стой! деньги!" заревѣлъ грубый голосъ, и лошадиная голова заглянула въ окно кареты. Вдова вскрикнула -- "Вигморъ!" и со страхомъ вынула кошелекъ. Джобъ, пряча лице въ уголъ, протянулъ руку чтобы подать добычу разбойнику, но, къ удивленію, никто не принималъ ея. Лошадь стояла передними ногами на коленяхъ, и всадникъ, сидя на задней части спины, изо всей силы колотилъ шпорами животное, которое никакъ не хотѣло подняться. Почтальонъ, примѣтивъ это, къ счастью догадался ударить по лошадямъ, и вдова съ Джобомъ ускакали. На другой день Вигмора нашли мертвымъ въ тотъ мѣстѣ: онъ былъ весь избитъ копытами. Теперь, какъ вся опасность для нашего героя прошла, то можно откровенно сказать, что онъ былъ бы повышенъ, если бъ сиръ Сципіонъ или кто-нибудь узналъ его въ домѣ этого честнаго Винкса. Дѣло въ томъ, что Франкъ не все сказалъ: онъ утаилъ, что, вмѣстѣ съ платьями и деньгами, у него украли также коня, на которомъ онъ пріѣхалъ къ рѣкѣ, -- прекраснаго коня и только имѣвшаго тотъ порокъ, что любилъ порой становиться подъ всадникомъ на колѣни; а какъ платье нашли бъ у Джоба, то онъ же, Джобъ, отвѣчалъ бы и за лошадь; а какъ за лошадь въ Англіи человѣка вѣшаютъ какъ тряпку, то вы можете себѣ представить, какъ печально кончилъ бы свое поприще добрый и невинный юноша за то, что не выдержалъ и поцѣловалъ коралловыя губки леди Меникинъ; за то, что не выдержалъ и сказалъ, что онъ не обольщалъ ея, за то, что онъ не выдержалъ и изъ состраданія пустилъ кровь своему врагу; за то, что не выдержалъ, и признался, что находящіеся у него часы -- не его; за то, что не выдержалъ, и, будучи безъ рубашки, одѣлся въ найденное въ лѣсу платье, и за прочее.
   Чѣмъ же кончилась исторія?
   Ничѣмъ! Финіаса, Мортлека и Бетса повѣсили. Скинска, мнимаго Вигмора, убила Франкова лошадь. Полли вышла замужъ за того же полицейскаго, который пріѣзжалъ къ Винксу, и носила фермуаръ леди Кенди.
   А Джобъ.
   Джобъ ушелъ за границу съ вдовою, женился на ней, совершилъ свой tour по Европѣ, послалъ новые часы сиръ Сципіону, и безъименно пятьдесятъ фунтовъ стерлинговъ Франку Тритону за его платье, и жилъ очень весело. Однажды, гулялъ онъ съ своей супругою по Набережной Темзы, вдругъ, покинувъ ея руку, вскочилъ на перила и бросился въ воду.
   Какъ? что! По какому поводу?
   Ну не выдержалъ! Что прикажете дѣлать!.....
   Вдова была такая капризная, такая сварливая, что изъ рукъ вонъ. Не выдержалъ и

Конецъ!

Blackwood's Magazine.

"Библіотека для Чтенія", т. 18, 1836

   
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов