(Исторія новой русской литературы XIX столѣтія).
(Пушкинъ, Гоголь, Бѣлинскій).
СОСТАВИЛЪ
В. В. Сиповскій,
примѣнительно къ новымъ программамъ ср. учебн. завед. М. Н. Пр.
(мужскія гимназіи, реальныя училища и женскія гимназіи), а также соотвѣтственно новымъ программамъ, принятымъ въ учебныхъ заведеніяхъ IV Отдѣл. Вѣдомства Императрицы Маріи.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНІЕ Я. БАШМАКОВА И Кo.
1910.
Пушкинъ, Гоголь и Бѣлинскій -- крупнѣйшія явленія въ исторіи нашей литературы. Они не только объясняютъ все въ ея прошломъ,-- они, своей литературной дѣятельностью, даютъ ключъ къ разумѣнію всей послѣдующей русской литературы. Вотъ почему изученіе ихъ творчества особенно важно, такъ какъ оно даетъ возможность уяснить великій историческій смыслъ изученія послѣдовательнаго (не эпизодическаго) курса исторіи русской литературы. Оттого считалъ я цѣлесообразнымъ характеристикѣ этихъ трехъ великихъ русскихъ писателей отвести побольше мѣста въ своемъ учебномъ руководствѣ. Я постарался органически связать ихъ съ исторіей русскаго народнаго, письменнаго и книжнаго творчества предшествующихъ вѣковъ. Послѣдній (второй) выпускъ III-ьей части моего руководства отведенъ выясненію тѣхъ литературныхъ результатовъ, къ которымъ привела русскую литературу въ XIX ст. дѣятельность трехъ названныхъ писателей.
Полагаю, что деталъный анализъ произведеній Пушкина и Гоголя долженъ пріучить учениковъ внимательнѣе относиться къ великимъ произведеніямъ русскаго литературнаго слова. Нѣтъ физической возможности составить руководство, въ которомъ съ такою же детальностью анализированы были произведенія многочисленныхъ русскихъ лириковъ и романистовъ XIX столѣтія. Изъ попытки написать классное руководство съ такими широкими планами вышло бы нѣсколько объемистыхъ томовъ, которые "руководствомъ" быть, конечно, не могли бы. Вотъ почему, съ педагогической точки зрѣнія, я считаю полезнымъ пріучать учениковъ къ литературному анализу на болѣе доступныхъ, по мысли и объему, произведеніяхъ Пушкина и Гоголя -- съ тѣмъ, чтобы ученики самостоятельно могли примѣнять полученные "навыки" къ анализу произведеній новѣйшихъ русскихъ писателей. Вотъ почему послѣдняя часть моего руководства которая охватитъ 40--60, отчасти 70-ые годы исторіи русскаго, творчества, представитъ собою -- 1) сжатую характеристику главнѣйшихъ русскихъ литературныхъ направленій второй половины XIX в.,-- 2) выясненіе той генетической связи, которая соединяетъ важнѣйшія литературныя явленія XIX ст. въ одно органически-послѣдовательное развитіе,-- 3) указаніе на ту связь, которая русскую литературу этого періода неразрывно соединила съ идейнымъ содержаніемъ русской жизни ХІХ-го ст.
Я думаю, что такое "историческое" освѣщеніе литературной жизни ХІХ-го столѣтія подыметъ у учениковъ интересъ къ изученію величайшихъ произведеній эпохи и оставитъ для ихъ самостоятельности широкій просторъ. Пусть въ ихъ рукахъ будутъ произведенія, историческій смыслъ которыхъ имъ ясенъ,-- литературный анализъ произведутъ они сами, благодаря основательнымъ знакомствомъ съ Пушкинымъ, Гоголемъ и Бѣлинскимъ.
Предисловіе
Пушкинъ въ Александровскую эпоху
Характеристика русскаго общества этой эпохи. 1--2 Сложность общественной жизни русскаго общества въ Александровскую эпоху -- 1. Сложность литературной жизни--1. Пушкинъ -- итогь всей предшествовавшей русской литературной жизни 2. -- Біографія Пушкина 2--10. Отецъ и мать -- 2. Литературныя вліянія въ дѣтствѣ -- 3. Вліяніе няни -- 3. Пушкинъ въ лицеѣ -- 3. Литературные интересы лицеистовъ -- 3. Вліяніе Чаадаева -- 4. Вліяніе Жуковскаго -- 4. Впечатлѣніе отъ войнъ 1812--1814 гг. -- 4. Настроенія Пушкина въ лицеѣ -- 4. Окончаніе лицея -- 4. Настроенія русскаго общества той поры -- 4. Пушкинъ въ обществѣ -- 4. Ссылка поэта -- 5. Пушкинъ на югѣ -- 5. Кавказъ и Крымъ -- 5. Кишиневъ -- 5. "Міровая тоска" Пушкина -- 6. Одесса -- 6. Столкновенія съ Воронцовымъ -- 6. Пушкинъ въ с. Михайловскомъ -- 6. Примиреніе съ жизнью -- 7. Пушкинъ "на волѣ" -- 7. Отношеніе русскаго общества и властей къ поэту -- 7. Настроенія Пушкина -- 8. Сватовство -- 8. Кавказъ -- 9. Женитьба -- 9. Жена поэта -- 9. Отношеніе къ поэту аристократіи -- 10. Друзья -- 10. Пушкинъ въ послѣдній періодъ жизни -- 10. Дуэль -- 10. Литературная дѣятельность Пушкина -- 11--19. Періоды литературной дѣятельности Пушкина -- 11. а) Лицейскій періодъ творчества Пушкина -- 11--19. Французская "легкая поэзія" -- 11. Популярность ея у насъ въ ХѴШ в. -- 11. Вліяніе этой поэзіи на Пушкина -- 12. Творчество Пушкина въ лицеѣ. Его философія -- 12. Взглядъ на поэзію -- 12. Содержаніе его поззіи -- 13. "Фантазія" поэта -- 13. Эпикуреизмъ Пушкина послѣ лицея -- 14. Вліяніе войны 1812--1814 гг. на творчество Пушкина -- 14. Элегическіе мотивы въ поэзіи лицейскаго періода -- 14. Реалистическій элементь въ поэзіи этого періода -- 14. "Городокъ" -- 15. "Сонъ" -- 15. Значеніе пушкинскихъ эпиграммъ -- 15. Политическія стихотворенія -- 15. "Къ Чаадаеву" -- 16. "Деревня" -- 16. "Вольность" -- 16. "Чернь" -- 16. "Русланъ и Людмила" -- 17. Литературная исторія поэмы -- 17. "Народничество въ поэзіи XVIII в. -- 17. Построеніе волшебно-рыцарскихъ романовъ, иностранныхъ и русскихъ -- 17. Построеніе поэмы Пушкина -- 17. Пародіи на волшебно-рыцарскіе романы -- 17. Поэма Пушкина -- пародія -- 18. Достоинства поэмы -- 18. Отношеніе русскаго общества къ поэмѣ -- 18. Сочувственные отзывы о ней--18. b) Отрицательные -- 18. Въ чемъ "новизна" поэмы"--18. b) Пушкинъ на югѣ -- 19-43. Психологическія основанія "міровой тоски" у Пушкина --19. Историческія и литературныя основанія "міровой тоски" -- 19. "Рене" Шатобріана -- 20. Поззія Байрона -- 20. Пушкинъ и Шатобріанъ -- 20. Пушкинъ и Байронъ -- 21. "Погасло дневное свѣтило" и "пѣснь Чайльдъ-Гарольда" -- 21. "Кавказскій Плѣнникъ" и "байронизмъ" этой поэмы -- 21. Характеристика героя -- 22. Автобіографическое значеніе поэмы -- 22. "Байронизмъ" въ чертахъ героя -- 22. Вліяніе "Рене" -- 23. Героини поэмы Пушкина и повѣстей Шатобріана -- 23. Пушкинъ, Шатобріанъ и Байронъ -- 23. Отношеніе Пушкина къ своей поэмѣ -- 23. Отношеніе критики -- 24. Критика о вліяніи Байрона -- 24. Исторія созданія героя этой поэмы -- 24. "Бахчисарайскій фонтанъ" -- 24. Вліяніе Байрона -- 24. Герой поэмы -- 25. Отношеніе критики -- 25. Предисловіе кн. Вяземскаго -- 25. Романтизмъ этой поэмы -- 25. "Братья-разбойники" -- 25. Сравненіе "байроническихъ" поэмъ съ "Русланомъ и Людмилой" -- 25. Лирическое творчество на югѣ -- 26. "Чаадаеву" -- 26. "Къ Чаадаеву" -- 26. Наполеонъ въ лирикѣ этого періода -- 26. Вліяніе Байрона (эготизмъ) -- 27. "Пѣсня о Вѣщемъ Олегѣ" -- 27. "Демонъ" -- 27. Литературное и автобіографическое значеніе этого произведенія -- 27. "Цыгане" -- 28. Любовь въ этой поэмѣ -- 28. Культурный человѣкъ въ первобытномъ обществѣ -- 28. Исторія Алеко -- 28. Алеко-цыганъ -- 29. Эгоизмъ его -- 29. Отношеніе къ нему цыганъ--29. Развѣнчиванье байронизма въ лицѣ Алеко -- 30. Отношеніе Байрона къ своимъ героямъ -- 30. Литературное вліяніе на эту поэму Байрона и Шатобріана -- 35. Отношеніе критики -- 31. "Евгеній Онѣгинъ" -- 31. Первоначальное отношеніе Пушкина къ герою -- 31. Байроническій типъ въ Евгеніи Онѣгинѣ -- 32. Начало романа -- 32. Воспитаніе Онѣгина -- 32. "Свѣтъ" -- 32. Содержаніе жизни Онѣгина -- 32. Причины его тоски -- 33. Деревня -- 34. Ленскій -- 34. Близость Ленскаго къ Жуковскому -- 34. "Дружба" Онѣгина и Ленскаго -- 35. Ларины -- 35. Ларинъ -- 35. Ларина -- 36. Ольга -- 36. Татьяна -- 36. Ея простонародный мистицизмъ -- 36. Чтеніе романовъ -- 37. Встрѣча съ Онѣгинымъ -- 37. Чувства, вызванныя этой встрѣчей -- 37. Разговоръ съ няней о любви -- 37. Любовь Татьяны -- 38. Отношеніе Онѣгина къ письму Татьяны -- 38. Ссора съ Ленскимъ -- 39. Смерть Ленскаго и судьба Онѣгина -- 39. Судьба Татьяны -- 40. Замужество Татьяны -- 40. Встрѣча съ Онѣгинымъ -- 40. Послѣдній разговоръ Татьяны съ Онѣгинымъ -- 40. Татьяна -- идеальный образъ русской жешцины -- 41. Отношеніе публики къ первымъ главамъ романа -- 41. Описанія -- 41. "Поэзія прозы" -- 41. Сцены бытовыя -- 41. Романъ-элегія -- 41. Литературныя вліянія -- 41. Сатира-элегія -- 42. Вліяніе "Новой Элоизы" -- 42. Вліяніе "Дельфины" -- 42. Соціальное значеніе пушкинскаго романа -- 42. Отношеніе критики къ роману -- 43. Вопросъ о "народности" въ русской критикѣ -- 43. Отзывъ Полевого -- 43. Вопросъ о "байронизмѣ" въ романѣ -- 43. Отзывъ Надеждина -- 43. с) Михайловскій періодъ въ творчествѣ Пушкина -- 43-58. Лирика этого періода -- 43. "Желаніе славы" -- 44. "Къ А. П. Кернъ" -- 44. "Зимній вечеръ" -- 44. Интересъ Пушкина къ народной поэзіи -- 44. Интересъ Пушкина къ древнерусской письменности -- 45. Интересъ Пушкина къ творчеству другихъ народовъ и эпохъ -- 45. "Пророкъ" -- 45. Широкое знакомство Пушкина съ иностранной литературой -- 46. "Борисъ Годуновъ" -- 46. Содержаніе -- 46. а. Вступленіе. Отношеніе къ Борису знати -- 46. Отношеніе народа къ избранію -- 47. Рѣчь Бориса -- 47. Ложь -- основа жизненной трагедіи Бориса -- 47. b. Главная часть. Отношеніе народа -- 47. Монологъ Бориса -- 48. Отношеніе бояръ къ Борису -- 48. с. Заключеніе. Отношеніе народа -- 48. Состояніе души Бориса -- 48. Отношеніе народа къ вѣсти объ убіеніи дѣтей Бориса -- 49. Вставные эпизоды -- 49. Борисъ, какъ человѣкъ -- 49. Борисъ, какъ правитель -- 50. Борисъ, какъ преступникъ -- 50. Причины паденія Бориса -- 50. Василій Шуйскій -- 51. Дмитрій Самозванецъ -- 51. Происхожденіе драмы -- 52. Вліяніе Шекспира -- 52 (а. обрисовка характеровъ, b. "единства", с. смѣшеніе комическаго и трагическаго, d. введеніе массъ, многихъ дѣйствующихъ лицъ. Дробность дѣйствія, е. драма-хроника, f. естественность дѣйствія). Раевскій о драмѣ Пушкина -- 53. Вліяніе Карамзина -- 54. Пушкинъ, какъ историкъ -- 54. Вліяніе произведеній древней письменности на драму -- 55. Вліяніе псевдоклассиковъ-драматурговъ-- 55. "Athalie" Расина -- 55. "Мораль" пушкинской драмы -- 56. "Идейный преступникъ" -- 57. Мораль драмы -- 57. Отношеніе Пушкина къ своей драмѣ -- 57. Независимость Пушкина, какъ писателя -- 57. Особенности драмы Пушкина -- 58. Отношеніе критики -- 58.
VIII *). Николаевскій періодъ русской литературы. 58--119
{* В предыдущихъ частяхъ этой книги выяснены семи періодовъ исторіи русской литературы}
Характеристика русскаго общества этой эпохи -- 59. Либералы конца александровской эпохи -- 59. Императоръ Николай I, какъ политическій дѣятель -- 60. "Оффиціальная народность" -- 60. Отношеніе массы русскаго общества къ политикѣ правительства -- 60. Развитіе націонализма -- законное историческое явленіе -- 61. Смѣшеніе націонализма съ консерватизмомъ -- 61. Особенности этого націонализма николаевской эпохи -- 61. Оппозиція этому націонализму -- 61. Политкка внутренняя и внѣшняя николаевской Россіи -- 62. "Перевоспитаніе" русскаго общества -- 62. Міровоззрѣніе русскихъ "націоналистовъ" -- 62. Критика этого міросозерцанія -- 63. Идейное содержаніе жизни передового русскаго общества въ эту эпоху -- 64. Чаадаевъ -- 64. Отношеніе массы русскаго общества къ "письмамъ" Чаадаева -- 66. Апологія сумасшедшаго" -- 66. Значеніе этихъ "писемъ" -- 66. Отношеніе къ Чаадаеву его идейныхъ противниковъ -- 66. Интересъ русскаго общества къ нѣмецкой философіи -- 67. Шеллингь. Общій характеръ его философіи -- 67. Взглядъ его на исторію -- 68. Смыслъ прогресса -- 68. Гегель -- 68. "Міровой разумъ" -- 68 "Все дѣйствительное разумно" -- 69. Ученіе объ эволюціи -- 69. Взглядъ его на исторію -- 69. Эстетика Гегеля -- 70. Вліяніе обоихъ философскихъ ученій на русское общество -- 70. Кружокъ Станкевича -- 70. Станкевичъ -- 70. Герценъ о "гегеліанствѣ" русской молодежи -- 70. Значеніе этого увлеченія философіей -- 71. Герценъ и его друзья -- 71. Сенъ-Симонъ и его ученіе -- 71. Его послѣдователи -- 72. Столкновеніе Герцена съ Бѣлинскимъ -- 72. Славянофильство въ русскомъ обществѣ -- 72. Исторія славянофильства -- 73. Особенности этой теоріи -- 73. Дѣятели этой группы -- 73. Взглядъ ихъ на Петра и русскую исторію -- 74. Идеалы славянофильства -- 74. "Западничество" въ русскомъ обществѣ -- 74. Критика славянофильства -- 75. Критика современности -- 75. d) Литературная дѣятельность Пушкина въ николаевскую впоху -- 76-119. Его міросозерцаніе -- 76. Отношеніе къ Николаю I -- 76. Любовь Пушкина къ людямъ, какъ одно изъ основаній примиренія его съ жизнью -- 77. Пушкинъ и "оффиціальная народность" -- 77. "Клеветннкамъ Россіи" -- 77. "Бородинская годовщина" -- 78. Пушкинъ и Шеллингь -- 78. Взгляды Пушкика на "поэзію" -- 79. "Поэтъ" -- 79. "Чернь" -- 79. "Поэту"-- 80. Самостоятельность Пушкина въ этихъ стихотвореніяхъ -- 80. "Эхо" -- 81. "Памятникъ" -- 81. Реализмъ, какъ художественный пріемъ -- 81. Лирика послѣдняго періода -- 82. Элегіи -- а. любовныя--82, b. взглядъ на жизнь -- 82. "Въ началѣ жизни"-- 83. "19 Октября 1836 г." -- 83. "Брожу ли я вдоль улицъ шумныхъ" -- 84. "Безумныхъ лѣтъ угасшее веселье" -- 84. Борьба и страданіе въ поэзіи Пушкина -- 84. Свобода въ поэзіи Пушкина -- 85. "Изъ VI Пиндемонте" -- 85. Вліяніе древнерусской церковной поэзіи -- 85. Античный міръ въ поэзіи Пушкина -- 85. Восточная и западная поэзія въ творчествѣ Пушкина -- 86. Русская природа въ творчествѣ Пушкина -- 87. Народная поэзія въ творчествѣ Пушкина -- 87. Вс. Миллеръ о "народничествѣ" Пушкина -- 87. Обработка народныхъ сказокъ въ стихи -- 88. Оригинальность стихотворныхъ размѣровъ въ "народныхъ" произведеніяхъ Пушкина -- 88. Происхожденіе нѣкоторыхъ "народныхъ" произведеній Пушкина -- 88. Работа Пушкина надъ своимъ языкомъ -- 88. Эпическія произведенія Пушкина въ этотъ періодъ -- 89. "Полтава"-- 89. Мазепа -- 89. Отношеніе Пушкина къ своему герою -- 89. Петръ Великій -- 90. Петръ, Карлъ и Мазепа -- 91. Смыслъ поэмы -- 91. Развѣнчиваніе личности въ поэмѣ -- 92. Художественныя красоты поэмы -- 92. Происхожденіе поэмы -- 92. "Галубъ" -- 92. Идея поэмы -- 92. "Мѣдный всадникъ" -- 93. Евгеній -- жертва исторической необходимости -- 93. Евгеній -- представитель "захудалаго" дворянства -- 94. Евгеній -- славянофилъ -- 94. Петрь Великій въ поэмѣ -- 94. Происхожденіе поэмы -- 95: Сравненіе этихъ поэмъ съ прежними -- 95. Историческія повѣсти Пушкина -- 95. Вліяніе Вальтеръ-Скотта -- 95. Н. А. Котляревскій объ историческихъ повѣстяхъ Пушкина -- 96. Историческая повѣсть на Западѣ -- 96. Историческая повѣсть въ Россіи до Пушкина -- 96. "Арапъ Петра Великаго"--97. Русское общество въ повѣсти -- 97. Петрь Великій -- 97. Арапъ-Ибрагамъ -- 97. "Капитанская дочка" -- 97. Русская жизнь и люди въ повѣсти -- 97. Первая глава -- "Дворянское гнѣздо" ХѴІІІ-го столѣтія -- 98. Вторая глава -- Оренбургскій край -- 98. Третья глава -- Бѣлогорская крѣпость -- 98. Четвертая-шестая главы -- Любовь Гринева -- 98. Шестая-тринадцатая главы -- "Пугачевщина" -- 99. Четырнадцатая глава -- развязка романа -- 99. Старикъ Гриневъ -- 99. Молодой Гриневъ --100. Ключевскій о героѣ повѣсти -- 100. Старики Мироновы --101. Мироновъ --101. Иванъ Игнатьевичъ -- 102. Василиса Григорьевна -- 102. Маша Миронова --103. Сравненіе этой героини съ Татьяной -- 104. Пугачевъ -- 105. Хлопуша -- 105. Швабринъ -- 105. Императрица Екатерина -- 106. Савельичъ -- 106. Литературная исторія повѣсти --107. Вліяніе на повѣсть "Исторіи Пугачевскаго бунта" -- 107. Литературныя вліянія на повѣсть -- 108. Бытовые романы Пушкина -- 108. "Дубровскій" -- 108. Троекуровъ -- 108. Старикъ Дубровскій -- 108. Молодой Дубровскій -- 108. Маша Троекурова -- 109. "Повѣсти Бѣлкина" -- 109. "Выстрѣлъ" -- 109. "Метель" -- 109. "Гробовщикъ" -- 110. "Станціонный смотритель" -- 110. "Барышня-крестьянка" -- 110. "Исторія села Горохина" -- 110. Драмы Пушкина -- 110. "Скупой Рыцарь" -- 111. Герой-психопатъ -- 111. Манія величія -- 111. Idee fixe -- 111. Манія преслѣдованія -- 111. "Поэзія золота" -- 112. Альберъ -- 112. Происхожденіе драмы -- 112. "Моцартъ и Сальери" -- 112. Типъ героя -- 112. Сравненіе Сальери съ "скупымъ рыцаремъ" -- 112. Сложность душевной борьбы Сальери -- 114. Моцартъ -- 114. Литературная исторія драмы -- 114. "Каменный гость" -- 114. Донъ-Жуанъ -- 114. Отношеніе его къ женщинамъ -- 115. "Поэзія любви" -- 115. Отношеніе къ Донъ-Жуану --115. Couleur locale -- 115. "Любовь" въ этой драмѣ -- 115. Литературная исторія драмы -- 115. "Пиръ во время чумы" -- 116. "Русалка" -- 116. Литературная исторія драмы -- 116. Пушкинъ, какъ личность. Его откровенность -- 116. Впечатлительность -- 116. "Многогранность" его души -- 116. Исторія его міросозерцанія -- 116. Любовь къ людямъ -- 117. Ширина этого чувства -- 117. Любовь къ жизни -- 117. Любовь къ свободѣ -- 117. Любовь къ правдѣ -- 117. "Свободомысліе" Пушкина -- 118. Значеніе Пушкина -- 118.
Николай Васильевичъ Гоголь
Біографія Гоголя -- 120-138. Отецъ -- 120. Мать -- 120. Вліяніе малороссійской природы и народности -- 121. Гоголь въ дѣтствѣ -- 121. Гоголь въ Лицеѣ -- 122. Меланхолія Гоголя и ея причины -- 122. "Исканія правды" -- 123. Гоголь -- "загадочная натура" -- 123. "Честолюбіе" Гоголя -- 123. Мечты о "служеніи родинѣ" -- 124. Лицейскія сочиненія Гоголя -- 124. "Гансъ Кюхельгартенъ" -- 124. Автобіографическій интересъ повѣсти -- 124. Гоголь -- романтикъ -- 125. Гоголь въ Петербургѣ -- 125. Первыя разочарованія -- 125. Поѣздка Гоголя за границу -- 126. Гоголь за границей -- 126. Идеалы древней Руси и міросозерцаніе Гоголя -- 127. Гоголь на службѣ -- 127. "Вечера на хуторѣ близъ Диканьки" -- 127. Работа Гоголя надъ повѣстями -- 127. Гоголь въ апогеѣ славы -- 128. Вліяніе Пушкина на -- а) литературное, b) философское -- и с) политическое развитіе Гоголя -- 128. Блестящій періодъ творчества Гоголя -- 129. Гоголь-профессоръ -- 129. "Ревизоръ" -- 130. Отношеніе Гоголя къ своему произведенію -- 130. Объясненіе Гоголемъ смысла пьесы -- 131. Гоголь за границей -- 132. Жизнь въ Римѣ -- 133. Отношеніе къ родинѣ -- 133. "Мертвыя души" -- 133. Болѣзнь Гоголя -- 134. Смерть Пушкина -- 134. Смерть Вьельгорскаго -- 135. Лирическія мѣста 1-ой части; ихъ автобіографическое значеніе -- 135. Гоголь въ Россіи -- 135. Друзья Гоголя -- 136. Отношеніе цензуры -- 136. Болѣзнь Гоголя -- 137. "Выбранныя мѣста изъ переписки" -- 138. "Авторская исповѣдь" -- 138. Смерть Гоголя -- 138. Литературная дѣятельность Гоголя -- 139-235. а) Первый періодъ литературной дѣятельности Гоголя -- 139-187. "Гансъ Кюхельгартенъ -- 139. Содержаніе -- 139. Литературная исторія этого произведенія -- 140. Недостатки его -- 140. Вечера на хуторѣ близъ Диканьки -- 141. Сочетаніе романтизма и реализма въ повѣстяхъ -- 141. Романтическій элементъ; фантастика романтизма и реализма -- 142 -- а) комическое-фантастическое -- 144, b) прекрасно-фантастическое -- 144. с) ужасно-фантастическое -- 145. "Дьяволъ" въ этихъ повѣстяхъ -- 145. "Природа" въ повѣстяхъ -- 146. "Веселый" пейзажъ -- 146. "Мрачный" пейзажъ -- 147. Особенность гоголевскихъ описаній природы -- 147. "Любовь" въ повѣстяхъ--148. "Крестьяне" въ повѣстяхъ -- 148. "Романтическое" и "реалистическое" міросозерцаніе -- 148. "Романтическая" и "реалистическая" манера письма -- 149. Реалистическій элементъ въ повѣстяхъ -- 149. Малороссійская жизнь въ повѣстяхъ -- 149. Простонародные типы въ повѣстяхъ -- 150. Пожилыя женщины -- 150. Молодежь въ повѣстяхъ -- 151. "Иванъ Ѳедоровпчъ Шпонька" -- 150. Содержаніе повѣсти. Герой -- 151. Тетушка его -- 152. Сторченко -- 152. Значеніе повѣсти -- 153. Отношеніе Гоголя къ крѣпостному праву -- 153. Происхожденіе этихъ повѣстей -- 153. Народный мистицизмъ -- 154. Значеніе народной пѣсни для повѣстей -- 155. Вліяніе легендъ на повѣсти -- 155. Литературныя вліянія (иноземныя и русскія) -- 156. Новалисъ. Гофманъ -- 156. Жуковскій -- 156. Марлинскій -- 156. Пушкинъ -- 156. Источники гоголевскаго реализма -- 156. Квитка-Основьяненко 156. Нарѣжный -- 157. Рылѣевъ -- 157. Погодинъ -- 157. Отношеніе русской публики и критики къ повѣстямъ -- 158. Значеніе этихъ повѣстей въ исторіи русской литературы -- 159. "Миргородъ" -- 159. Отличіе повѣстей "Миргорода" отъ "Вечеровъ" -- 160. "Вій" -- 160. а) Романтическій элементъ въ "Віи" -- 160. b) Реалистическій элементъ въ повѣсти -- 161. Хома Брутъ -- 162. Литературная исторія этого типа -- 162. Другіе герои повѣсти -- 163. Психологія въ повѣсти -- 163. "Старосвѣтскіе помѣщики" -- 163. Жизнь героевъ повѣсти -- 163. Безсодержательность этой жизни -- 163. "Незаконность" этой жизни -- 164. Простота и чистота этой жизни -- 164. Отсутствіе въ ней "любви къ людямъ" -- 164. "Темнота" этой жизни -- 164. Личныя причины симпатій Гоголя къ героямъ повѣсти -- 165. Осужденіе этой жизни Гоголемъ -- 165. Отношеніе Гоголя къ крѣпостному праву въ повѣсти -- 165. Идейные недостатки повѣсти -- 165. Всесторонность въ изображеніи жизни героевъ -- 166. Литературная исторія повѣсти -- 166. Происхожденіе повѣсти -- 166. "Повѣсть о томъ, какъ поссорились Иванъ Ивановичъ съ Иваномъ Никифоровичемъ --167. Жизнь уѣзднаго города временъ Гоголя -- 167. Безсодержательность этой жизни -- 167. Разсказчикъ -- 168. Иванъ Ивановичъ; его характеристика -- а) какимъ онъ казался жителямъ Миргорода -- 169. "Богомольность" и "доброта" его -- 169. Человѣкъ "приличій", душа общества -- 169. Отношеніе Ивана Ивановича къ себѣ -- 169. b) "дѣйствительный" Иванъ Ивановичъ -- 170. Иванъ Никифоровичъ -- а) какимъ онъ казался жителяігь Миргорода -- 170. "Хорошій человѣкъ" -- 170. b) "дѣйствительный" Иванъ Никифоровичъ -- 170. Судья -- 170. Городничій -- 170. Жизнь города -- 170. Сравненіе этой повѣсти съ "Старосвѣтскими помѣщиками" -- 171. Гуманность Гоголя въ этой повѣсти -- 171. Литературная исторія повѣсти -- 171. "Два Ивана" -- повѣсть Нарѣжнаго -- 171. "Тарасъ Бульба". Отношеніе Гоголя къ этому сюжету -- 172. Гоголь, какъ историкъ -- 172. Историческія ошибки Гоголя въ этой повѣсти -- 173. Малороссійское казачество -- 173. Разносторонность его жизни -- 174. Свобода этой жизни -- 174. Отношеніе казаковъ къ семьѣ -- 174. Ихъ идеалы -- 174. Патріотизмъ -- 174. Національныя черты казаковъ въ герояхъ другихъ повѣстей Гоголя -- 174. Характеристика Тараса -- 174. Бульба-семьянинъ: а) Отношеніе его къ женѣ -- 174. b) Отношеніе къ дѣтямъ -- 175. Бульба, какъ военачальникъ, дипломатъ, товарищъ -- 175. Бульба, какъ человѣкъ -- 175. Остапъ -- 176. Андрій -- 176. Соединеніе въ повѣсти романтизма и реализма -- 176 -- а) романтизмъ -- 176. b) реализмъ -- 177. Литературная исторія повѣсти -- 177. Интересъ Гоголя къ исторіи Малороссіи -- 177. Интересъ Гоголя къ народнымъ пѣснямъ -- 177. Отраженіе этихъ пѣсенъ въ повѣсти Гоголя -- 178. Вліяніе исторіи на повѣсть -- 178. "Славянофильство" въ повѣсти -- 179. Вальтеръ-Скоттъ и европейскій историческій романъ -- 178. Предшественники Гоголя въ созданіи русскаго историческаго романа -- 179. Нарѣжный -- 179. Марлинскій -- 179. Загоскинъ -- 179. Лажечниковъ -- 179. Отношеніе "Тараса Бульбы" къ предшествующимъ произведеніямъ этого рода -- 179. "Арабески" -- 179. Статьи "Арабесокъ" эстетическаго содержанія -- 180. Статьи "Арабесокъ" историческаго содержанія -- 181. Взглядъ Гоголя на значеніе поэта -- 181. Гоголь о малороссійскихъ пѣсНяхъ --182. Гоголь объ исторіи Малороссіи -- 182. Гоголь о Пушкинѣ -- 182. Гоголь о реализмѣ -- 182. Беллетристическія статьи въ "Арабескахъ" -- 183. "Портретъ" -- 184. "Чистое искусство" -- 184. Взглядъ Гоголя на сущность и предѣлы художественнаго реализма -- 184. Религіозное значеніе искусства -- 184. Литературная исторія повѣсти -- 185. "Невскій проспектъ" -- 185. "Записки сумасшедшаго" -- 185. Поприщинъ -- 185. Проблески общественной сатиры въ "Запискахъ" -- 186. Сопоставленіе Поприщина съ Евгеніемь ("Мѣдный Всадникъ'') -- 186. Отношеніе критики къ "Миргороду" и "Арабескамъ" -- 186. Булгаринъ -- 186. Шевыревъ -- 186. Бѣлинскій -- 186. Значепіе критики Бѣлинскаго для Гоголя -- 187. b) Второй періодъ дѣятельности Гоголя -- 187-217. Интересъ Гоголя къ театральному дѣлу -- 187. Значеніе Гоголя въ исторіи русскаго театра -- 187. "Игроки" -- 188. "Женитьба" -- 188. Кочкаревъ -- 189. Подколесинъ -- 189. Агафья Тихоновна -- 189. Положительныя лица комедіи -- 189. Отношеніе критики -- 189. Н. А. Котляревскій объ "общечеловѣчности" типовъ этой комедіи -- 189. Отношеніе Гоголя къ своей комедіи -- 190. Значеніе этой комедіи -- 190. Попытка Гоголя создать обличительную комедію съ общественнымъ содержаніемъ -- 190. "Владиміръ 3-ей степени" -- 190. Значеніе первыхъ драматическихъ опытовъ Гоголя -- 191. Общественное значеніе комедіи Гоголя -- 191. Гоголь о русской "народной" комедіи -- 191. Гоголь о "смѣхѣ" -- 192. Основная идея комедіи "Ревизоръ". Какъ ее понималъ Гоголь -- 192. Аллегорическое значеніе комедіи -- 193. Затруднительное значеніе критики при опредѣленіи идеи комедіи -- 193. "Темное царство" въ комедіи -- 194. Герои комедіи -- 194. Городничій -- 194. Чиновникъ-хищникъ -- 194. Его самовластіе -- 195. Его практическая сметка -- 195. Его "двоевѣріе" -- 195. Жена городничаго -- 195. Дочь -- 195. Его хвастовство -- 196. Фантазія -- 196. Тщеславіе и самодовольство -- 196. Безполезность -- 196. Легкомысліе -- 196. Психологическая ошибка чиновниковъ города -- 196. Судья -- 196. Попечитель богоугодныхъ заведеній -- 196. Добчинскій и Бобчинскій -- 196. Осипъ -- 197. Русская комедія до Гоголя -- 197. Комедіи Гоголя въ форяальнош, отношеніи -- 198. Комедіи Гоголя въ идейномъ отношеніи -- 199 Сравненіе комедій Гоголя съ современными ей пьесами -- 199. "Пріѣзжій изъ столицы", комедія Основьяненко и значеніе этой пьесы для "Ревизора" -- 199. Отношеніе русской критики къ "Ревизору" -- 200. Кн. Вяземскій о "Ревизорѣ" -- 200. Бѣлинскій -- 201. Гоголь о "Ревизорѣ" -- 201. "Театральный разъѣздъ" -- 202. Гоголь о "смѣхѣ" -- 202. Историко литературное значеніе "Ревизора" -- 202. Повѣсти послѣдняго періода. "Шинель" -- 203. Основная идея повѣсти -- 203. Характеристика героя повѣсти -- 203. Отношеніе Гоголя къ герою повѣсти -- 203. Художественная цѣнность повѣсти -- 204. Другія дѣйствующія лица въ повѣсти -- 205. Литературная исторія повѣсти -- 206. Предшественники Гоголя въ изображеніи "маленькихъ людей" -- 206. Значеніе этой повѣсти для послѣдующей русской литературы -- 206. Основная идея "Мертвыхъ Душъ" -- а) съ точки зрѣнія Гоголя -- 207. b) съ точки зрѣнія критики -- 209. Характеристика Чичикова, исторія его души и идеаловъ -- 209. Дѣтство -- 210. Недовольство дѣйствительностью -- 210. "Деньги" въ жизни -- 210. "Карьера" -- 210. Отношеніе къ людямъ. Постепенное расширеніе идеаловъ Чичикова -- 210. Пути къ этимъ идеаламъ -- 211. Сила воли Чичикова -- 211. Умъ -- 211. Наклонности къ поэзіи -- 211. Чичиковъ съ людьми -- 211. Отношеніе Чичикова къ самому себѣ -- 212. "Мелочность" Чичикова -- 212. "Сострадательность" -- 212. Сложность его натуры -- 213. Оригинальность ума Чичвкова -- 213. Другія дѣйствующія лица въ поамѣ -- 213. Собакевичъ -- 213. Коробочка -- 214. Плюшкинъ -- 214. "Плюшкинъ" и "Скупой Рыцарь" -- 215. Маниловъ; историческое значеніе этого типа -- 215. Ноздревъ -- 216. с) Третій періодъ дѣятельности Гоголя -- 217-236. Идея второй части "Мертвыхъ Душъ" -- 217. Значеніе второй части для исторіи русской литературы -- 217. Идеалы общественной жизни во второй части -- 218. "Апоѳеозъ труда" -- 218. Исканіе Гоголемъ "русскаго человѣка" -- 219. Тентетниковъ -- 219. Костанжогло -- 220. Муразовъ -- 220. Пѣтухъ -- 220. Хлобуевъ -- 221. Кошкаревъ -- 221. Ширина гоголевскихъ типовъ -- 221. Ихъ общечеловѣческое значеніе -- 221. Чичиковъ -- 221. Коробочка -- 221. Ноздревъ; Тентетниковъ -- 221. Психологія губернскаго города -- 222. Психологія животныхъ -- 222. "Описанія" въ "Мервыхъ Душахъ" -- 223. "Реализмъ Мертвыхъ Душъ" -- 223. Отношеніе Гоголя къ реализму -- 224. Лирическія отступленія въ поэмѣ -- 224. Литературная исторія поэмы -- а) юморъ -- 225. b) форма -- 225. Реализмъ предшествующихъ Гоголю и современныхъ ему писателей -- 226. Пушкинъ -- 226. Марлинскій -- 226. Лермонтовъ; Герценъ; Одоевскій; Сологубъ; Загоскинъ; Даль; Гребенка; Основьяненко; Полевой; Павловъ; Булгаринъ; Сенковскій; Погодинъ -- 226. Н. А. Котляревскій о реализмѣ "Мертвыхъ Душъ" -- 227. Русская хритика о "Мертвыхь Душахъ" -- 228. Булгаринъ -- 228; Сенковскій -- 228. Полевой -- 228. Шевыревъ -- 228. Аксаковъ -- 228. Бѣлинскій -- 228. "Выбранныя мѣста изъ переписки съ друзьями" -- 229. Содержаніе -- 230. Патріархальный складъ государственной жизни -- 230. Помѣщикъ-дворянинъ, его значеніе въ государствѣ -- 230. Апоѳеозъ "труда" и работы надъ "землей" -- 230. Русское общество въ пониманіи Гоголя -- 231. Мысли Гоголя о значеніи церковной поэзіи для поэзіи новой русской -- 231. Отношеніе Европы и Россіи -- 231. Разнообразіе тона и стиля "писемъ" -- 232. Отношеніе русскаго общества къ этому произведенію -- 232. "Авторская исповѣдь" -- 233. Гоголь, какъ личность; трагедія его жизни -- 233. Трагедія Гоголя, какъ писателя -- 233. Проф. Д. Н. Овсяннико-Куликовскій о характерныхъ особенностяхъ таланта Гоголя -- 234. Пушкинъ и Гоголь -- 234. Историческое значеніе Гоголя; выводы -- 235.
Виссаріонъ Григорьевичъ Бѣлинскій
Біографія его -- 237-245. Отецъ его -- 237. Мать -- 237. Дѣтство Бѣлинскаго -- 237. Литературные вкусы Бѣлинскаго въ юности -- 237. Бѣлинскій въ университетѣ -- 238. Драма его "Дмитрій Калининъ" -- 238. Кружокъ Станкевича -- 238. Первые литературные опыты -- 238. Значеніе кружка Станкевича въ жизни Бѣлинскаго -- 238. Вліяніе нѣмецкой философіи на убѣжденія Бѣлинскаго -- 239. "Все дѣйствительное разумно" -- 240. "Чистое искусСТВО -- 240. Журнальная дѣятельность Бѣлинскаго -- 240. Вліяніе Герцена на міросозерцаніе Бѣлинскаго -- 241. Бѣлинскій въ Петербургѣ -- 241. Новые идеалы Бѣлинскаго -- 241. Бѣлинскій о перемѣнахъ своего міросозерцанія -- 242.Требованія, предъявляемыя имъ теперь къ литературѣ -- 242. Отношеніе къ Пушкину -- 242. "Фанатизмъ" Бѣлинскаго -- 243. Бѣлинскій -- въ интимномъ кругу друзей -- 243. Бѣлинскій и славянофилы -- 243. Бѣлинскій и "русская народность" -- 243. Успѣхъ Бѣлинскаго въ средѣ читателей -- 244. "Современникъ" -- 244. Бѣлинскій за границей -- 244. Болѣзнь и смерть -- 245. Личность Бѣлинскаго -- 245. Литературная дѣятельность Бѣлинскаго -- 245-255. а) Первый періодь -- 245-347. Надеждинъ и "скептическая" школа въ Московскомъ университетѣ -- 245. "Скептицизмъ" въ литературѣ -- 245. Литературныя мечтанія -- 246. Опредѣленіе понятія "литература" -- 246. Опредѣленіе "народности" -- 246. Скептицизмъ Бѣлинскаго -- 246. Манера письма -- 247. Другія статьи этого періода -- 247. Бѣлинскій о Гоголѣ -- 247. b) Второй періодъ литературной дѣятельности Бѣлинскаго -- 247-361. Вліяніе Гегеля. "Менцель критикъ Гете" -- 248. "Очерки бородинскаго сраженія" -- 249. "Горе отъ ума". Опредѣленіе "дѣйствительности" -- 249. Опредѣленіе "русской народности" -- 250. Взглядъ на русскую исторію и литературу -- 251. Взглядъ на Пушкина -- 251. с) Третій періодъ дѣятельности Бѣлинскаго -- 351-355. Взглядъ Бѣлинскаго на смыслъ литературы -- 252. Значеніе писателя -- 252. Критика "историческая" -- 252. Взглядъ на Пушкина -- 252. Взглядъ на народную поазію -- 252. Разнообразіе и пестрота содержанія сочиненій Бѣлинскаго -- 253. Страстность статей Бѣлинскаго -- 253. Акад. А. Н. Ждановъ о Бѣлинскомъ -- 254. Русская критика до Бѣлинскаго -- 254. Псевдо-классики и романтики -- 254. Полевой-романтикъ -- 254. Историческое значеніе Бѣлинскаго; выводы -- 254. Заключеніе: Гоголь, Бѣлинскій и Пушкинъ -- 255.
Пушкинъ въ александровскую эпоху.
Сложность общественной жизни русскаго общества въ александровскую эпоху.
Во второй части моей "Исторіи русской словесности" (стр. 187-193) я сдѣлалъ характеристику того любопытнаго времени, лучшимъ выразителемъ котораго былъ у насъ Пушкинъ. Я отмѣтилъ сложность культурной жизни этой эпохи, указавъ на пестроту ея общественныхъ настроеній, на разнообразіе интересовъ тогдашняго общества,--разнообразіе, доходившее до разительныхъ противорѣчій. Яснѣе всего эти противорѣчія сказались на личности самого Александра I: начавъ съ рѣчей о конституціи, онъ кончилъ тѣмъ, что отдалъ Россію въ руки Аракчеева, Магницкаго, Рунича и Фотія. Подобныя противорѣчія наблюдаются и въ русскомъ обществѣ: рядомъ съ консерватизмомъ Карамзина ("Записка о древней и новой Россіи", "Исторія Государства Россійскаго") и его идеализаціей Московской Руси --развиваются и зрѣютъ либеральныя мечты русскихъ конституціоналистовъ, разбившіяся 14 декабря 1825 года о крѣпкіе устои самодержавія. На ряду съ интересами политическими въ тогдашнемъ обществѣ сильны были (особенно, подъ конецъ царствованія Аіександра I) интересы религіозные, выразившіеся, между прочимъ, въ усиленіи мистицизма (секты, масонство) -- и, наконецъ, стали уже ясно опредѣляться интересы философскіе (вліянія нѣмецкой идеалистической философіи Шеллинга и Гегеля).
Сложность литературной жизни.
Въ области литературной надо отмѣтить такое же существованіе въ одно время самыхъ различныхъ настроеній. Вслѣдъ за крайнимъ индивидуализмомъ оптимиста-Жуковскаго, который не признавалъ никакихъ общественныхъ интересовъ и сосредоточился исключительно на созерцаніи своей "прекрасной души", намѣчается такая-же индивидуалистическая лирика, но пессимистическая (Боратынскій) и, въ то же время, расцвѣтаетъ направленіе чисто-эстетическое (Батюшковъ), которое также было чуждо всякой политики и признавало чистую красоту единственнымъ содержаніемъ поэзіи. Въ то же время и политическія настроенія эпохи нашли себѣ выраженіе въ лирикѣ Рылѣева, Одоевскаго и др. Реалистическое направленіе выразилось въ творчествѣ Крылова и Грибоѣдова; народническое, намѣченное еще ХѴIII-ымъ вѣкомъ, тоже развивалось, захватывало дѣятельность почти всѣхъ тогдашнихъ писателей,--крупныхъ и мелкихъ, старыхъ и молодыхъ, но не находило себѣ еще яркаго выразителя.
Пушкинъ -- итогъ всей предшествовавшей русской литературной жизни.
Пушкинъ былъ любопытнымъ итогомъ всѣхъ этихъ "направленій": въ теченіе недолгой своей литературной дѣятельности онъ, начавъ съ псевдоклассгщизма, перешелъ къ романтизму и кончилъ реализмомъ и народничествомъ. Онъ былъ и индивидуалистомъ, который живетъ только интересами своей души, былъ и скорбникомъ-пессимистомъ, былъ и эстетикомъ-"жрецомъ", служителемъ "чистой красоты", былъ и политикомъ-судьей русской тогдашней жизни... И не только настроенія изящной литературы XVIII--начало ХІХ-го вѣка были имъ пережиты,-- ему болѣе, чѣмъ кому-либо изъ его предшественниковъ, удалось понять и выразить въ своемъ творчествѣ духъ древней Руси и идеалы простого русскаго народа. Вотъ почему все это заставляетъ видѣть въ Пушкинѣ итогъ всей русской литературы, не только новой, но и древней и даже народной словесности (см. 1 стр. I т. 1-го вып. моей "Исторіи русской словесности"). Оттого извѣстное изреченіе Герцена: "Петръ Великій бросилъ вызовъ Россіи и она отвѣтила ему Пушкинымъ" -- далеко не охватываетъ всего содержанія пушкинскаго творчества.
Біографія Пушкина. Отецъ и мать.
Александръ Сергѣевичъ Пушкинъ родился 26 мая 1799 года, въ достаточной дворянской семьѣ. Воспитанія дома онъ не получилъ хорошаго. Отецъ его былъ пустой свѣтскій человѣкъ,-- актеръ-любитель, охотникъ разсказывать анекдоты и собирать сплетни; онъ гордился своей славой остряка, умѣвшаго сочинять каламбуры и экспромты. До старости онъ остался эгоистомъ, которому до семьи дѣла никакого не было. Жена его тоже жила только интересами свѣтской жизни. Какъ мужъ, она не занималась ни хозяйствомъ, ни дѣтьми. Но, кромѣ того, она была вспыльчива и несправедлива, -- такъ, напримѣръ, она съ ранняго дѣтства не взлюбила будущаго поэта -- и эта "нелюбовь" сохранилась y нея навсегда. Домъ Пушкиныхъ представлялъ собой вѣчную толчею,-- они были друзьями всей Москвы, и двери ихъ квартиры были открыты для всѣхъ,--"для званыхъ и незваныхъ, особенно изъ иностранныхъ". Вѣчно запутанные въ долгахъ, они являли собою примѣръ полной безалаберности.
Литературныя вліянія въ дѣтствѣ на поэта. Вліяніе няни.
Свѣтлой чертой С. Л. Пушкина была любовь къ литературѣ,-- y него была богатая библіотека, составленная изъ французскихъ и русскихъ писателей XVIII в. Эта библіотека въ жизни его знаменитаго сына сыграла большую роль: благодаря ей, онъ, еще ребенкомъ, познакомился съ литературой XVIII в. и рано взялся за перо: еще въ родительскомъ домѣ началъ онъ сочинять подражанія Мольеру и Вольтеру. Но особенно увлекала его "легкая поэзія" французовъ, съ ея жизнерадостными настроеніями, веселымъ, не всегда приличнымъ содержаніемъ. Обладая съ дѣтства феноменальной памятью, Пушкинъ "выучилъ наизусть" всю эту литературу,-- оттого такъ сильны были ея вліянія на первыхъ опытахъ его собственнаго творчества. Познакомился Пушкинъ и съ произведеніями русскихъ писателей; нѣкоторыхъ онъ узналъ даже лично: И. И. Дмитріевъ, Н. М. Карамзинъ, В. А. Жуковскій посѣщали домъ его отца. Но не только съ книгами знакомился A. C. Пушкинъ,-- его няня Арина Родіоновна разсказывала ему народныя сказки, пѣла пѣсни; она была хорошимъ знатокомъ пословицъ, прибаутокъ и сумѣла заинтересовать мальчика народной поэзіей, заставила его полюбить съ дѣтства народное творчество. Она привязалась къ забытому, нелюбимому ребенку и согрѣла его маленькое отзывчивое сердце своей любовью, спасла это сердце отъ ранняго холода и озлобленія. Сроднивъ его съ простонародной поэзіей, она защитила душу мальчика отъ того презрѣнія къ родинѣ, которое было присуще многимъ людямъ того времени {Самъ Пушкинъ уже въ зрѣломъ возрастѣ признавался, что, благодаря воспитанію, онъ французскій языкъ всегда зналъ лучше русскаго.} и которое было результатомъ нерусскаго воспитанія нашего дворянства. На всю жизнь сохранилъ поэтъ благодарность къ своей старой нянѣ. Зато француженки-гувернантки и французы-гувернеры совсѣмъ не сумѣли овладѣть его "неуимчивой" натурой: и вотъ, не зная родительской любви, почти не вѣдая надъ собой контроля, онъ росъ свободно и безпорядочно.
Въ 1811-омъ году родители помѣстили его въ царскосельскій лицей, тогда только что открытый. Здѣсь Пушкинъ занимался неровно,-- только тѣмъ, что его интересовало; педагогическимъ вліяніямъ своихъ лицейскихъ наставниковъ онъ совсѣмъ не поддался. Съ товарищами y него отношенія были тоже непрочныя. Вспыльчивый, неровный въ обращеніи, то назойливый, то обидчивый -- онъ для многихъ изъ нихъ остался навсегда человѣкомъ непонятымъ. Сблизился онъ только съ Пущинымъ и Дельвигомъ, которые сумѣли подъ несимпатичной оболочкой открыть его любящее сердце. Они привязались къ нему, и онъ на ихъ чувства отвѣтилъ такой-же неизмѣнной любовью.
Литературныя интересы лицеистовъ.
Особенное значеніе имѣлъ для Пушкина лицей въ томъ отношеніи, что здѣсь окончательно сложились его литературные вкусы: онъ сдѣлался центромъ литературнаго кружка тѣхъ товарищей, которые, какъ и онъ, пописывали стишки. Молодые поэты издавали и свои рукописные журналы. Чтеніе тоже процвѣтало въ лицеѣ. Лицеисты выписывали всѣ лучшіе тогдашніе журналы и слѣдили за русской и иностранной литературой. Впрочемъ, Пушкинъ остался вѣренъ той "легкой" французской поэзіи, съ главными произведеніями которой онъ ознакомился еще дома. Вотъ почему и первые литературные опыты его почти всѣ носятъ слѣды вліяній этой фривольной поэзіи.
Пользуяеь "свободой" лицейской жизни, Пушкинъ часто посѣщалъ общество царскосельскихъ гусаровъ. Здѣсь онъ сблизился съ Нащокинынъ и Каверинымъ,-- съ ними онъ кутилъ и повѣсничалъ; въ обществѣ гусаровъ подружился онъ и съ Чаадаевымъ. Этотъ образованный человѣкъ, "философъ-трезвенникъ", въ веселомъ обществѣ гусаровъ былъ "загадкой". Пушкинъ заинтересовался внъ, и многіе вечера провелъ въ его кабинетѣ, слушая либеральныя рѣчи этого "мудреца-мечтателя". Можно думать, что либерализмъ Чаадаева былъ чисто-теоретическимъ, оторваннымъ отъ жизни,-- тѣмъ не менѣе, онъ плѣнилъ Пушкина. Подъ вліяніемъ его, Пушкинъ сталъ думать о тонъ, чтобы "отчизнѣ посвятить души высокіе порывы", онъ сталъ мечтать, что наступитъ время, когда "заря плѣнительнаго счастья" разгорится на родинѣ и воцарится "святая вольность". Вѣроятно, въ такомъ же либеральномъ духѣ были бесѣды Пушкина и съ Пущинымъ, который, еще лицеистомъ, сблизился съ будущими декабристами.
Въ другомъ направленіи вліялъ на Пушкина Жуковскій. Его прекрасная, "кристальная", свѣтлая душа дѣйствовала на мятежное, горячее сердце поэта успокаивающимъ образомъ; она просвѣтляла его и воодушевляла къ высокому и прекрасному. Самъ Пушкинъ признавалъ, что нѣжный голосъ "пѣвца Свѣтланы" обладалъ способностью "утѣшать" его "безмолвную печаль", a иногда его, слишкомъ "шумную, рѣзвую, радость" смирялъ первой неясной "думой".
Жуковскій имѣлъ вліяніе не только на его сердце, но и на творчество,-- онъ ввелъ Пушкина въ интересы молодыхъ передовыхъ писателей, сгруппировавшихся въ "Арзамасѣ",-- этимъ онъ помогъ Пушкину скорѣе отдѣлаться отъ французскихъ псевдоклассическихъ вліяній.
Впечатлѣніе отъ войнъ 1812--1814 г.
Къ событіянъ этой эпохи, отразившимся на творчествѣ Пушкина, надо отнести также войну 1812 года. Лицеисты провожали войска, уходившія на на войну, и въ 1814 году встрѣчали ихъ побѣдоносное возвращеніе; императоръ Александръ, "спаситель Россіи и всей Европы", вызывалъ въ ихъ впечатлвтельной юной средѣ благоговѣніе.
Настроенія Пушкина въ лицеѣ.
Въ личной жизни Пушкина событіями были различныя сердечныя увлеченія, самыя разнообразныя, -- отъ мимолетныхъ, легкомысленныхъ -- до болѣе глубокихъ, которыя приводили жизнерадостнаго лицеиста-поэта въ настроенія то радостныя, то элегическія, то даже пессимистическія.
Въ 1817 г. 9-го іюня онъ кончилъ лицей и вступилъ въ свѣтъ. Для жизни онъ былъ такъ же мало подготовленъ, какъ и тогда, когда изъ родительскаго дома вступалъ въ стѣны лицея: онъ оставался такимъ же неуравновѣшеннымъ человѣкомъ, отзывчивымъ, впечатлительвымъ, равно способнымъ на добро и на зло,-- все подъ вліяніемъ "минуты".
Настроенія русскаго общества той поры. Пушкинъ въ обществѣ. Ссылка поэта.
Русское общество этой поры жило самыми пестрыми впечатлѣніями: теперь надвигалась уже реакція, но значительная часть общества жило еще либеральными мечтами первыхъ дней александровскаго царствованія,--къ тому же общество было еще взволновано патріотическимъ подъемомъ 1812 года. Эта несогласованность настроеній уже выразилась въ столкновеніяхъ правительства и общества. Въ литературѣ обозначилась такая же борьба между консерватизмомъ "Бесѣды" и либерализмомъ "Арзамаса". Кромѣ того, въ широкихъ кругахъ русскаго общества царилъ самый беззаботный разгулъ. Пушкинъ всей головой окунулся въ политическій и литературный либерализмъ эпохи и въ то же время, съ увлеченіемъ отдался свободной жизни тогдашней "золотой молодежи". Поэтъ точно старался обогатить себя самыми сильными и разнообразными впечатлѣніями. Въ его творчествѣ замѣчаемъ мы полное отраженіе его тогдашнихъ интересовъ: онъ разбрасываетъ злыя эпиграммы и памфлеты на тѣхъ дѣятелей, которые примкнули къ реакціи, онъ борется, вмѣстѣ съ арзамасцами, противъ членовъ "Бесѣды" -- онъ воспѣваетъ въ своихъ стихахъ разгулъ, беззаботное веселье и легкомысленныхъ красавицъ. И, рядомъ съ этими гимнами въ честь радостей жизни, онъ знаетъ и грустныя чувства: какое-то "чистое" увлеченіе отравило его жизнерадостность... Впрочемъ, такія увлеченія недолго имъ владѣли,--налетали мятежныя страсти, и онъ отдавался имъ всецѣло, легко забывая свою чистую любовь. Тогда онъ, не безъ задора, говоритъ о своемъ презрѣніи къ "черни", понимая подъ этимъ словомъ людей, не одобряющихъ его эпикуреизма,-- людей, скованныхъ благоразуміемъ, или приличіямъ. Юноша-поэтъ скоро угорѣлъ въ чаду такой жизни и утомился. Ссылка подошла кстати: за свое свободное поведеніе -- онъ былъ принужденъ оставить столицу. Заступничество Карамзина, Жуковскаго, Энгельгардта (бывшаго директора Лицея) сдѣлали то, что "сѣверъ" (Сибирь, или Соловки) замѣненъ былъ ему "югомъ",--и Пушкинъ былъ отправленъ въ Екатеринославъ служить подъ начало генерала Инзова.
Пушкинъ на югѣ. Кавказъ и Крымъ.
Пріѣхавъ на мѣсто новаго служенія, онъ сейчасъ же захворалъ. Мимоѣздомъ посѣтилъ его Н. Н. Раевскій, знавшій его по Царскому Селу. Онъ ѣхалъ съ семействомъ на Кавказъ и пригласвлъ съ собою А. С. Пушкина. Инзовъ отпустилъ его, и поэтъ отправился на Кавказъ. Раевскіе быля людьми передовыми, хорошо образованными; они сердечно отнеслись къ Пушкину, и въ ихъ кругу поэтъ отдыхалъ душой послѣ пережитыхъ треволненій. Онъ наслаждался природой Кавказа и внимательно присматривался къ жизни казаковъ {Говорятъ, что изъ этой поѣздки вывезъ онъ нѣсколько пѣсенъ о Разинѣ, записанныхъ имъ лично.}. Съ Кавказа они перебрались въ Крымъ, въ Гурзуфъ. Здѣсь онъ интересуется татарами, ихъ пѣснями и, подражая имъ, сочиняетъ пѣсню татаръ въ "Бахч. Фонтанѣ". Изъ Крыма Раевскіе отправились въ свое имѣніе Каменку, a Пушкинъ -- въ Бессарабію. Пользуясь добротой своего начальника, онъ не разъ посѣщалъ Раевскихъ въ ихъ имѣніи. Здѣсь онъ встрѣтился съ нѣкоторыми будущими декабристами и принималъ участіе въ ихъ политическихъ бесѣдахъ.
Кишиневъ. "Міровая тоска" Пушкина.
Службой Инзовъ Пушкина не обременялъ, и поэту много свободнаго времени оставалось въ Кишиневѣ. Мѣстное общество не отличалось культурностью, и Пушкинъ повелъ себя по отношенію къ нему вызывающе -- высмѣивалъ мѣстную знать, дрался нѣсколько разъ на дуэли. Въ низкой средѣ Кишинева онъ опять отдается низменнымъ интересамъ: угаръ петербургской жизни на него налетѣлъ еще разъ. Впрочемъ, онъ теперь не отдается ему всецѣло,-- онъ много читаетъ, стараясь чтеніемъ восполнить пробѣлы своего образованія. Кромѣ того, онъ сближается съ нѣкоторыми передовыми офицерами южной арміи. Интересовался онъ также мѣстными нравами и обычаями, записывалъ пѣсни и сказанія; одно время увлекался онъ греческимъ возстаніемъ. Но все это не заполняло его души, и онъ здѣсь, на югѣ, скоро узналъ приступы "міровой тоски",-- того чувства, которое прошлось по всему европейскому обществу, выразившись въ поэзіи Шатобріана, Байрона и иногихъ другихъ большихъ и малыхъ "скорбниковъ". Ихъ вліянію поддался и Пушкинъ, и въ творчествѣ его за эту эпоху замѣтно вліяніе обоихъ этихъ пѣвцовъ "разочарованія".
Одесса. Столкновенія съ Воронцовымъ.
Истомившись въ полудикомъ Кишиневѣ, Пушкинъ перебрался въ Одессу служить подъ начало гр. Воронцова. На первыхъ порахъ жизнь въ шумной европейской Одессѣ плѣнила его,-- онъ посѣщаетъ театры, завязываетъ знакомства, увлекается мѣстными красавицами, особенно г-жей Ризничъ. Но вскорѣ здѣсь его встрѣтили новыя непріятности: онъ не поладилъ со своимъ начальникомъ гр. Воронцовымъ, который требовалъ отъ подчиненныхъ исполнительности и корректности,-- и тѣмъ, и другимъ Пушкинъ никогда не отличался; да, кромѣ того, онъ былъ избалованъ полной свободой, предоставленной ему въ Кишиневѣ Инзовымъ. Къ тому жe Пушкинъ влюбился въ жену гр. Воровцова, и, кажется, встрѣтилъ взаимность. Хотя это было и вполнѣ чистое, возвышенное чувство, но, конечно, оно могло только ухудшить отношенія между гр. Воронцовымъ и поэтомъ. Оскорбленный презрительнымъ отвошеніемъ графа, пренебреженіемъ къ его литературной славѣ, Пушкинъ пересталъ стѣсняться даже въ дѣловыхъ сношеніяхъ съ начальствомъ. Тогда гр. Воронцовъ попросилъ убрать поэта изъ Одессы на сѣверъ. Это сдѣлать было рѣшено въ Петербургѣ еще до полученія просьбы гр. Воронцова, такъ какъ въ руки московской полиціи попало письмо, въ которомъ поэтъ писалъ, что беретъ уроки атеизма"... Въ дни, когда высшіе круги русскаго общества отличались религіозностью, такое заявленіе поэта сочтено было, конечно, преступленіемъ,-- и въ 1824 году онъ былъ отозванъ изъ Одессы и поселенъ въ имѣніи отца, селѣ Михайловскомъ Псковской губерніи.
Пушкинъ въ с. Михайловскомъ.
На первыхъ порахъ здѣсь, въ деревенскомъ затишьи, поэтъ тосковалъ страшно,--его тянуло на югъ, гдѣ и природа такъ прекрасна, и гдѣ остались дорогія его сердцу существа.
Но вскорѣ Пушкинъ обжился въ деревнѣ, сталъ посѣщать сосѣдей, особенно сблизился съ Осиповой, ея дочерьми и сыномъ, студентомъ Дерптскаго увиверситета. Въ деревнѣ продолжалъ онъ заниматься самообразованіемъ,-- рѣдкое письмо его не заключаетъ въ себѣ просьбы прислать ему книгъ. Онъ перечиталъ въ это время много произведеній иностранной литературы, слѣдилъ внимательно за современной русской, изучилъ русскую исторію, познакомился съ русскими лѣтописями. Къ этому времени относится увлеченіе его Шекспиромъ, Вальтеръ-Скоттомъ и народной русской поэзіей. Особенно помогла ему въ этомъ отношеніи старушка-няня, съ которою ему пришлось коротать вдвоемъ долгіе зимніе вечера. Она пересказывала ему сказки и пѣла пѣсни, которыя когда-то онъ слышалъ отъ нея въ дѣтствѣ. Конечно, теперь онъ отнесся серьезнѣе, чѣмъ въ дѣтствѣ, къ народной поэзіи, и самъ сталъ собирать и записывать народныя произведенія и всматриваться въ народные обычаи {Объ этомъ свидѣтельствуютъ, хотя бы, его примѣчанія къ свадебнымъ пѣснямъ, записаннымъ имъ въ Псковской губ.}. Къ этому же времени относится возникновеніе y него интереса къ Св. Писанію, въ житіямъ святыхъ. Всѣ эти интересы отразились на его творчествѣ. Сказался на его произведеніяхъ также интересъ къ поэзіи чуждыхъ народовъ и эпохъ. Въ настроеніи Пушкина тоже произошли большія измѣненія: онъ успокоился и примирился съ жизнью, узнавъ ближе русскій народъ и его прошлое. {За это "примиреніе" Пушкина упрекали и современники, и нѣкоторые позднѣйшіе критики. Но упреки эти неосновательны. Пушкинъ на себѣ пережилъ то, что пережила современная ему европейская мысль. Гёте началъ съ бурныхъ настроеній "Sturm und Drang'a" и кончилъ "отреченіемъ" (resignation) отъ мятежныхъ идеаловъ юности: онъ сталъ говорить о "смиреніи", онъ говорилъ: "мнѣ всегда были противны апостолы свободы. Въ концѣ концовъ, каждый изъ нихъ искалъ только произвола для себя. Если ты "хочешь освободить многихъ, то сумѣй служитъ имъ". "Евангеліе отъ Іоанна, пишетъ онъ, я признаю моимъ Евангеліемъ и сущность всей мудрости свожу къ одному изреченію -- дѣти, любите другъ друга!". Вотъ, чѣмъ, разрѣшился его протестъ. Шиллеръ, начавшій съ "Разбойниковъ", сталъ звать къ такому-же "смиренію": "примкнутъ къ человѣчеству, найти въ его вѣковомъ трудѣ маленькую область, маленькій уголокъ и сосредоточить на этой скромной работѣ всю свою силу" -- это правило предлагалъ онъ къ свѣдѣнію "тому человѣку, который выплылъ съ цѣлой флотиліей въ открытое дгоре жизни и возвратился на одной спасательной лодкѣ въ тихую пристань". "О человѣчествѣ, пишетъ онъ, ты никогда не можешь думать достаточно высоко,-- какъ ты носишь эту идею въ твоей душѣ, такъ ты и выражаешь ее въ дѣйствіяхъ. Также и человѣку, который встрѣчается съ тобою въ тѣсномъ кругу твоей жизни -- простирай руку помощи, если онъ въ ней нуждается. Ho o благѣ человѣческихъ поколѣній, другъ, пусть заботится, какъ вчера, такъ и сегодня -- небо, какъ оно заботится о дождѣ и росѣ". Во Франціи это "отреченіе" отъ идеаловъ протеста выразилось въ возрожденіи религіознаго чувства (Шатобріанъ, Ламенэ, Ламартинъ, Нодье, де-Местръ). Всего характернѣе, что самъ Баіронъ, подъ конецъ своего творчества, сталъ приближаться кь такоиу же смиренію, и къ отреченію. (Н. Котляревскіи "Міровая Скорбь", 307--334).}
Примиреніе съ жизнью. Пушкинъ "на волѣ".
Это новое міросозерцаніе его было чисто-философскимъ пониманіемъ жизни, признаніемъ въ ней наличвости того добра, которое раньше имъ не понималось, не признавалось. На почвѣ такого новаго міросозерцанія развилось y Пушкина и новое пониманіе средствъ служенія обществу,-- на прямыхъ, широкихъ и свободныхъ путяхъ. Вотъ почему онъ не примкнулъ къ декабрьскому мятежу, и 11-го мая 1825 года подалъ на имя государя прошеніе о снятіи съ него опалы. 28 августа онъ былъ спѣшно вызванъ въ Москву, 4-го сентября представленъ къ государю и былъ имъ прощенъ. Государь говорилъ съ нимъ долго и милостиво, обѣщалъ самъ цензировать его сочиненія и поручилъ его надзору гр. Бенкендорфа, тогдашняго шефа жандармовъ. Это былъ человѣкъ исполнительный, но холодный и недоброжелательный: до процвѣтанія русской литературы ему дѣла никакого не было, и потому опека его надъ Пушкинымъ оказалась для поэта очень тяжелой. На первыхъ порахъ этого поэтъ не замѣтилъ и беззаботно наслаждался "волей".
Отношеніе русскаго о-на и властей къ поэту. Настроенія Пушкина.
Московское общество приняло Пушкина съ распростертыми объятіями: съ нимъ носились въ "свѣтѣ" и въ литературныхъ кругахъ. Онъ читалъ вездѣ свои произведенія (особенно "Бориса Годунова") и радовался отъ души тому, что его чтеніе вездѣ сопровождалось шумнымъ успѣхомъ. Его радость была отравлена суровымъ выговоромъ Бенкендорфа за то, что онъ осмѣлился читать своего "Бориса Годунова", не испросивъ на это предварительно разрѣшенія Государя. Драма была представлена на высочайшій судъ, и Государь пожелалъ, чтобы изъ нея были выкинуты всѣ народныя сцены, и она была обращена въ "романъ". Пушкинъ не согласился исполнить этотъ совѣтъ-приказаніе и на нѣсколько лѣтъ запряталъ "подъ сукно" свою драму. Тяжелое настроеніе опять имъ овладѣло, и его потянуло въ деревенскую тишь. Бенкендорфъ ревниво опекалъ поэта, часто дѣлая ему замѣчанія. Подъ вліяніемъ такихъ непріятностей, Пушкинъ сталъ томиться жизнью: онъ нигдѣ не можетъ найти себѣ мѣсто, -- живеть то въ деревнѣ, то въ Петербургѣ. Онъ чуждъ былъ родной сеыьи, но, въ то же время, не могъ уже съ прежней юношеской жизнерадостностью отдаваться утѣхамъ холостой жизни,-- онъ чувствовалъ себя неизмѣримо выше тогдашняго русскаго общества -- и литераторскаго, и свѣтскаго; наконецъ, онъ сознавалъ, что не исполнились его мечты о независимомъ существованіи, ради котораго принесено было столько жертвъ.
Утомившись одинокой холостой жизнью, поэтъ начинаетъ искать прочной любви, которая могла бы создать его семейное счастье. Съ этой цѣлью онъ пытался сблизиться съ нѣкоторыми барышнями московскаго и петербургскаго свѣта, но всѣ эти попытки долго оставались неудачными.
И вотъ, судьба поставила ему на пути Наталью Николаевну Гончарову. Это была молоденькая, семнадцатилѣтняя дѣвушка, недалекая и малообразованная, но прекрасная собой, какъ Мадонна. У Пушкина, по его словамъ, "закружилась голова", когда онъ ее увидалъ, и онъ рѣшительно пошелъ къ развязкѣ, начавъ сватовство съ матерью плѣнившей его дѣвушки, кажется, не постаравшись заглянуть въ сердце и душу самой дѣвушки. Мать ея была человѣкомъ очень тяжелымъ: набожность въ старомъ московскомъ духѣ и благоговѣніе передъ памятью Императора Александра не спасли ее отъ самодурства, деспотизма и, вообще, недоброжелательства къ людямъ. Она была, во всѣхъ отношеніяхъ, полною противоположностью Пушкину.
Поэтъ, съ его славой вольнодумца религіознаго и политическаго, былъ ей антипатиченъ, но и дочь пристроить поскорѣе она была не прочь. Во всякомъ случаѣ, она дала Пушкину неопредѣленный отвѣтъ, который повергъ его въ такое отчаянье, что онъ вдругъ почувствовалъ потребность бросить все -- и Москву, и Петербургъ, и удрать куда-нибудь подальше, отъ знакомыхъ лицъ, отъ знакомыхъ людей... Не испрашивая никакихъ разрѣшеній, самъ не отдавая себѣ яснаго отчета зачѣмъ, -- помчался онъ на Кавказъ. Онъ, между тѣмъ, скакалъ въ дѣйствующую армію, гдѣ думалъ размыкать свое горе среди сильныхъ ощущеній войны. Всегда впечатлительный и увлекающійся, онъ вздохнулъ на Кавказѣ свободной грудью: какъ ребенокъ, наслаждался онъ красотами природы и картинами своеобразной кавказской жизни. Онъ принялъ дѣятельное участіе и въ военныхъ дѣйствіяхъ,-- съ отвагой бросался въ первые ряды, гдѣ шла горячая свалка. Главнокомандующій Паскевичъ скоро выразилъ ему свое неудовольствіе по поводу того, что онъ не желаетъ слушать его совѣтовъ; кромѣ того, Паскевичъ былъ недоволенъ невниманіемъ поэта къ его любезности и сближеніемъ съ декабристами.
Исполняя желанія Паскевича, Пушкинъ отправился во-свояси на сѣверъ.
На родинѣ его ждали выговоры Бенкендорфа за самовольный отъѣздъ и сухой пріемъ Гончаровыхъ. Тѣмъ не менѣе, въ ноябрѣ 1830 года онъ сдѣлался женихомъ H. H. Гончаровой; потомъ начались между нимъ и будущей тещей нелады, которые чуть было не повели къ окончательному разрыву. Кажется, подъ конецъ, самъ Пушкинъ не прочь былъ отъ этого разрыва: отъ первыхъ очарованій немного оставалось въ его сердцѣ.
18-го февраля 1831 года свадьба поэта состоялась, и онъ съ молодой женой перебрался въ Петербургъ. На первыхъ порахъ онъ былъ почти вполнѣ счастливъ,--только заботы о деньгахъ тревожили его съ каждымъ днемъ все сильнѣе: онъ то хлопочетъ о раврѣщеніи издавать оффиціальный журналъ, то намекаетъ, что охотно занялъ бы вакантное послѣ Карамвина мѣсто "исторіографа", то старается перехватить въ долгъ y друзей, взять впередъ за свои сочиненія... Его молодая жена совершенно безучастно относилась къ хозяйству,-- великому поэту приходилось хлопотать относительно квартиръ, ругаться съ прислугой; попутно устраивалъ онъ запутанныя дѣла своего безалабернаго, опустившагося отца и безшабашнаго брата Льва, и родственниковъ жены... Немудрено, что творчество поэта стало погасать. Къ этому времени относится вторичное принятіе его на службу въ министерство иностранныхъ дѣлъ; кромѣ того, съ разрѣшенія начальства, онъ занимался теперь въ архивахъ "Исторіей Петра Великаго".
Жена поэта. Отношеніе къ поэту аристократіи. Друзья. Пушкинъ въ послѣдній періодъ жизни.
Въ угоду молодой красавицѣ-женѣ, Пушкинъ повелъ теперь широкій, свѣтскій образъ жизни. Онъ тщеславился своей женой и баловалъ ее на свою голову. Она, недавно еще скромная, тихая дѣвушка, патріархально-воспитанная, скоро втянулась въ шумную живнь "большого свѣта". -- Для этой жизни она не была вооружена ни умомъ, ни тактомъ, ни знаніемъ людей, и сразу стала дѣлать промахи, которые огорчали и смущали поэта, -- въ письмахъ его къ женѣ встрѣтимъ мы по этому поводу рядъ совѣтовъ и просьбъ... Между тѣмъ, въ погонѣ за деньгами, поэтъ не зналъ покоя. Занимаясь исторіей Петра Великаго, онъ вдругъ увлекся пугачевскимъ бунтомъ и, желая изучить вопросъ на мѣстѣ, отправился странствовать въ Казань и Оренбургъ. Письма его къ женѣ полны тревоги за нее,-- ревность уже наростала въ его сердцѣ. Въ 1834 году. Пушкина сдѣлали камеръ-юнкеромъ,-- это придворное званіе было ему не по лѣтамъ, и онъ былъ недоволенъ этимъ званіенъ,-- за то ликовала жена: она радовалась тому, что будетъ блистать на придворныхъ балахъ, и что попала теперь въ самый высокій кругъ русской аристократіи. Эта знать была почти сплошь интернаціональна,-- до русской литературы ей дѣла никакого не было,-- немудрено, что на Пушкина здѣсь смотрѣли только, какъ на "выскочку", и мстили ему тонкими и злыми выходками. Это бѣсило его, но его отаровательная Nathalie ничего не замѣчала и веселилась напропалую. Настроенія поэта дѣлаются теперь все мрачнѣе... замираетъ его смѣхъ, порою омрачается его оптимизмъ... Онъ отдыхалъ душою только въ кругу избранныхъ друзей: Жуковскій, Вяземскій, Гоголь,-- вотъ, его друзья-литераторы; Нащокинъ, Соболевскій -- его пріятели, съ которыми онъ дѣлился всѣми многочисленными горестями и рѣдкими радостями своей жизни... Хорошо чувствовалъ себя Пушкинъ также въ салонѣ Смирновой (урожденной Россетъ). Здѣсь собирались всѣ друзья Пушкина, сюда приходили иностранцы-дипломаты. Въ теплой, сердечной атмосферѣ этого интеллигентнаго общества Пушкинъ отдыхалъ душой, и свободно раскрывалъ самыя завѣтныя свои мысли. Сдѣлавшись теперь искреннимъ христіаниномъ, онъ много говорилъ о религіи; онъ обнаружилъ глубокое знакомство съ всемірной и русской исторіей,-- въ оцѣнкѣ русской и западной литературы онъ не зналъ себѣ въ тогдашней Россіи соперника. Даже иностранцевъ поражалъ его "европейскій умъ, широкій и глубокій". Барантъ, французскій посланникъ, самъ извѣстный историкъ, говорилъ о немъ съ благоговѣніемъ, утверждая, что онъ -- "великій мыслитель", что онъ "мыслитъ, какъ опытный государственный мужъ" {Мицкевичъ въ некрологѣ Пушкина писалъ: "Пушкинъ удивлялъ слушателей живостью, тонкостью и ясностью ума; онъ обладалъ громадною памятью, вѣрнымъ сужденіемъ, изящнѣйшимъ вкусомъ. Когда онъ разсуждалъ о политикѣ иностранной и внутренней, казалось, что говоритъ посѣдѣлый, дѣловой человѣкъ, питающійся ежедневно чтеніемъ парламентскихъ преній. Рѣчь его, въ которой можно было замѣтить и зародыши будущихъ его произведеній, становилась болѣе и болѣе серьезной. Онъ любилъ разбирать великіе религіозные, общественные вопросы, самое существованіе которыхъ было, повидимому, неизвѣстно его соотечественникамъ".}.
Развязка въ жизни Пушкина приближалась: французскій эмигрантъ Дантесъ, принятый государемъ въ Кавалергардскій полкъ, сталъ слишкомъ явно ухаживать за женой Пушкина,-- та отвѣчала обычнымъ ей кокетствомъ... Поэтъ былъ увѣренъ въ своей женѣ, но, зная злобное отношеніе къ нему свѣта, боялся больше, чѣмъ слѣдовало, сплетенъ и слуховъ. Однажды онъ и его знакомые получили анонимные пасквили, въ которыхъ набрасывалось пятно на честь его и его жены. Поэтъ вспылилъ, позволилъ себѣ нѣсколько рѣзкостей и вызвалъ Дантеса на дуэль. Потомъ дѣло затянулось, но затѣмъ опять возникло, и 27 января 1837 г. состоялась между ними дуэль, на которой поэтъ былъ смертельно раненъ и скончался 29-го января. Много нашлось людей, искренне оплакавшихъ поэта, но въ высшемъ свѣтѣ нашлись и такіе, которые злорадствовали. По ихъ адресу направилъ Лермонтовъ свою страстную элегію-сатиру: "На смерть Пушкина".
Періоды литературной дѣятельности Пушкина.
Литературная дѣятельность Пушкина можетъ быть раздѣлена на три періода: а) періодъ лицейскихъ произведеній, b) періодъ "міровой скорби" и -- с) періодъ сближенія съ русской дѣйствительностью. Съ такимъ дѣленіемъ совершенно совпадаетъ послѣдовательная смѣна увлеченія Пушкина различными художественными школами: а) псевдоклассицизмомъ, b) романтизмомъ и -- с) реализмомъ {Впрочемъ, это дѣленіе должно быть, принято лишь условно: тогда, какъ, напримѣръ, y Бѣлинскаго смѣна настроеній была такъ радикальна, что, увлекаясь однимъ, онъ рѣшительно все прерывалъ съ другимъ,-- Пушкинъ, при его разностороиности, въ періодъ классицизма, является иногда "реалистомъ", a въ періодъ реализма могъ возвращатъся и къ классицизму, и кь романтизму. Тѣмъ не менѣе, указанное мною дѣленіе можеть быть принято, такъ какъ основано на преобладаніи (а не на исключительности) опредѣленныхъ художественныхъ міровоззрѣній y Пушкина въ извѣстный періодъ его жизни.}.
а) Лицсйскій періодъ. Французская "легкая поэзія".
а) Лицейскій пе ріодъ творчества Пушкина (преобладаніе псевдоклассическихъ вліяній). Выше было указано, что въ родномъ домѣ мальчика окружали французскія вліянія: преклоненіе передъ Мольеромъ, Корнелемъ и Расиномъ и увлеченіе французской "легкой поэзіей",-- вотъ, атмосфера, въ которой воспитывались дѣтскіе литературные вкусы Пушкина. Объ этой "легкой поэзіи" приходилось не разъ говорить выше {См. мою Исторію руcской cловесности, ч. II, 29, 57, 117 и др. "Легкая поэзія (poêsies lêgères, poêsies fugitives, vers de sociêtê) стихотворныя шалости любовнаго, или шутливаго, характера (пѣсни Анакреона, Овидія, мадригалы, стансы, сонеты, тріолеты, рондо); Хлои и Дафнисы, Психеи и Амуры, Нимфы и Сатиры -- любимые образы этой поэзіи. Во Франціи произведеніями въ такомъ родѣ особенно прославились Лафонтенъ, Шолье, Жанъ-Батистъ-Руссо, Вольтеръ и Парни.}. Ей отдали дань почти всѣ русскіе лирики-псевдоклассики, начиная съ Сумарокова. "Остроумная, слегка сентиментальная, и, въ то же время, часто прозрачно-циничная, эта поэзія, повторяя шутки древности, въ пастушескихъ эклогахъ, эпиграммахъ, насмѣшливыхъ эпитафіяхъ, красиво и граціозно воплотила забавы утонченнаго французскаго ума: подъ прикрытіемъ шалостей греческихъ пастуховъ и пастушекъ, Дафнисовъ и Хлой, или веселыхъ олимпійцевъ, рѣзвыхъ нимфъ и сатировъ -- часто изображались дѣйствительныя похожденія тогдашнихъ маркизовъ и маркизъ" (II, 57).
У насъ въ ХѴIII в. эта поэзія имѣла большой успѣхъ: и если "серьезная" лирика (ода), уступая натиску времени, теряла свой возвышенный, строго-величавый характеръ и, наполняясь новымъ содержаніемъ, приближалась къ "поэзіи дѣйствительности", то еще большую свободу, въ этомъ направленіи, имѣла "легкая поэзія".
Популярность ея y насъ въ XVIII в. Вліяніе этой поэзіи на Пушкина. Взглядъ на поэзію.
Время Екатерины, время беззаботнаго, изысканнаго прожиганія жизни, вѣроятно, особенно способствовало популярности y насъ этихъ стихотворныхъ бездѣлушекъ, переводныхъ, подражательныхъ и оригинальныхъ. Такими "бездѣлушками" увлекался и отецъ Пушкина, и дядюшка его Василій Львовичъ, небезызвѣстный, въ то время, поэтъ; въ отцовской библіотекѣ мальчикъ нашелъ почти полный подборъ подобныхъ произведеній; ими онъ зачитывался, ихъ выучилъ "наизусть". Немудрено, что рано стали грезиться ешу шаловливыя нимфы, фавны, сатиры... Поэзія олицетворилась для него въ видѣ античнаго бога Феба,-- или "музы-вакханочки": онъ бредилъ греческой миѳологіей и легко усвоилъ избитые термины классической и псевдоклассической поэзіи: "лира", "пою", поэтъ-"жрецъ" и пр.
Подъ вліяніемъ этой жизнерадостной, беззаботной поэзіи, онъ даже въ сочиненіяхъ Вольтера не усмотрѣлъ серьезнаго содержанія, и оцѣнилъ только его остроуміе, его блестящій тонкій цинизмъ. За вольтеровскимъ смѣхомъ онъ не подмѣтилъ того безпросвѣтнаго пессимизма, который за нимъ скрывался. Да это и понятно: въ этотъ періодъ жизни Пушкинъ былъ далекъ отъ "пессимизма": "эпикуреизмъ" классической и псевдоклассической поэзіи,-- вотъ, что его плѣняло.
Творчество Пушкина въ лицеѣ. Его философія.
Онъ продолжалъ "творить" и въ стѣнахъ лицея. Прекрасно усвоилъ онъ ученіе "эпикурейцевъ" и не разъ въ своихъ раннихъ юношескихъ стихахъ рекомендуетъ себя поклонникомъ этой утѣшительной системы. За это онъ называетъ себя "мудрецомъ", "апостоломъ мудрой вѣры", "лѣнивымъ философомъ", "поэтомъ сладострастья", "сыномъ нѣги"... Охотно расточаетъ онъ наставленія, въ родѣ слѣдующихъ: "наслаждайся, наслаждайся! чаще кубокъ наливай, страстью пылкой утомляйся и за чашей отдыхай!" "любви нѣтъ болѣ счастья въ мірѣ" "безъ вина здѣсь нѣтъ веселья, нѣтъ и счастья безъ любви"; ловить "рѣзвое счастье", расточать безъ боязни "жизни дни златые", "играть", забывая печали, искать истины "на днѣ бокала",-- вотъ, что совѣтовалъ друзьямъ юный "парнасскій волокита". Этотъ "безпечный Пинда посѣтитель" тогда легко смотрѣлъ на свою поэзію: муза его -- "вакханочка", его "цѣвница" -- "мечтаній сладостныхъ пѣвица", его посланія "летучія", стихи его "вѣтренные", веселиться -- его "законъ"... Онъ "только съ музой нѣжится младой", своимъ произведеніямъ онъ не придаетъ особаго значенія,-- они "плоды веселаго досуга", "не для безсмертья рождены, для самого себя, для друга, да для Темиры молодой". Онъ самъ откровенно указываетъ, откуда пришли къ нему эти беззаботныя настроенія -- онъ себя называетъ "наслѣдникомъ поэзіи" Лафора, Шолье, Парни. Ихъ онъ именуетъ "врагами труда, заботъ, печали"; эти "сыны безпечности лѣнивой" были ему "любезны"; "муза праздности счастливой вѣнчала ихъ", "веселыхъ грацій перстъ игривый" "оживлялъ ихъ младыя лиры",-- и нашъ молодой поэтъ, по его словамъ, увлекаемый ими, "крался вслѣдъ за ними", покоренный ихъ легковѣсной славой {Ср. стихи "Посланіе къ Галичу", "Посланіе къ Ив. Ив. Пущину", "Мое завѣщаніе", "Городокъ". "Къ Батюшкову'', "Гробъ Анакреона", "Посланіе къ Юдину", "Моему Аристарху".}. Изъ русскихъ писателей особенно увлекалъ юношу Батюшковъ, который въ первомъ періодѣ своего творчества былъ такимъ же беззаботнымъ пѣвцомъ эпикуреизма.
Цѣлый рядъ произведеній Пушкина, въ которыхъ дѣйствующими лицами являлись пастухи и пастушки, нимфы и сатиры, былъ результатомъ этого преклоненія передъ Парни и КR. {Ср. стихи: "Леда", "Блаженство", "Гробъ Анакреона", "Фавнъ и Пастушка", Амуръ "и Гименей", "Фіалъ Анакреона", "Торжество Вакха".}. Даже мрачной, холодной поэзіей Оссіана увлекся онъ въ передѣлкахъ Парни {Ср. стихи: "Кольна", "Эвлега", "Осгаръ".}. Произведенія автобіографическаго содержанія проникнуты такимъ же безоблачнымъ настроеніемъ: вино, любовь и дружба,-- вотъ, единственные мотивы этихъ произведеній; къ нимъ относятся всѣ многочисленныя посланія его къ друзьямъ и красавицамъ, мимоходомъ плѣнявшимъ его легко-воспламеняющееся сердце.
Надо, впрочемъ, добавить, что многія изъ тѣхъ шумныхъ и широкихъ развлеченій, которыя воспѣвалъ Пушкинъ во время пребыванія своего въ лицеѣ, относились къ области "фантазіи". Онъ самъ не разъ признается, что въ ранней юности былъ большимъ "фантазеромъ-мечтателемъ"
"Фантазія, тобою
Одной я награжденъ!
--восклицаетъ онъ въ одномъ произведеніи; себя онъ называетъ "невольникомъ мечты младой", говоритъ, что "мечта -- младыхъ пѣвцовъ удѣлъ". Въ мечтахъ онъ обладалъ тогда "всѣми радостями земными". Юношу тянуло въ очарованный міръ фантазіи, туда, "гдѣ міръ одной мечтѣ послушный". Что это былъ за міръ,-- мы видѣли: дѣйствительная жизнь была куда скучнѣе и скромнѣе,-- тѣмъ "прекраснѣе" былъ "міръ мечты": онъ казался ему роскошнымъ садомъ, гдѣ не переводятся цвѣты -- увядаетъ одинъ, расцвѣтаетъ другой... Хлои смѣняются Доридой, любовь -- виномъ. Юноша-поэтъ, окрыляемый фантазіей, видѣлъ себя въ роскошномъ хороводѣ красавицъ, въ кругу друзей, гдѣ царятъ тонкія анакреонтическія настроенія. Отуманенный этой оранжерейной атмосферой, не имѣвшей ничего общаго съ дѣйствительностью, онъ пѣлъ восторженную пѣснь безмятежному эпикуреизму...
Эпикуреизмъ Пушкина послѣ лицея.
Позднѣе, когда онъ кончилъ лицей и вступилъ въ жизнь, этотъ "эпикуреизмъ" выразился въ самомъ безшабашномъ прожиганіи жизни, -- тогда поэтъ пересталъ воспѣвать безтѣлесныхъ Хлой и Доридъ, сталъ воспѣвать живыхъ женщинъ и живую любовь, мало общаго имѣющую съ тѣмъ отвлеченнымъ, фантастическимъ чувствомъ, съ которымъ онъ носился въ лицеѣ.
Но, повторяю, никогда Пушкинъ не былъ въ исключительномъ подчиненіи y однихъ настроеній,-- если "эпикурейскіе" мотивы были типичными для этой эпохи, то нельзя умолчать и о другихъ, замѣтно опредѣлившихся въ этотъ періодъ въ его творчествѣ.
Вліяніе войны 1812--14 гг. на творчество Пушкина.
Отечественная война даже съ нѣжной лиры Жуковскаго сорвала нѣсколько могучихъ аккордовъ. Тѣмъ понятнѣе "героическія" настроенія y болѣе разносторонняго и впечатлительнаго Пушкина. И вотъ, рядъ прочувствованныхъ патріотическихъ произведеній написано имъ въ честь войнъ 1812-го и 1814-го годовъ {"Воспоминанія въ Царскомъ Селѣ", "Наполеонъ на Эльбѣ", "На возвращеніе Государя Императора изъ Парижа въ 1814 году".}. Но эти попытки "парить" во слѣдъ Державину остались въ его творчествѣ одинокими.
Элегическіе мотивы въ поэзіи лицейскаго періода.
Необходимо отмѣтить также присутствіе въ его поэзіи лицейскаго періода элегическихъ мотивовъ. Эти мотивы клиномъ врѣзаются въ его эпикурейскія настроенія. Они вызваны былш чувствомъ чистой любви, которая впервые охватила Пушкина въ стѣнахъ лицея. Этому чувству посвящено нѣсколько произведеній, грустныхъ и возвышенныхъ по настроенію {"Посланіе къ кн. Горчакову", "Разлука", "Уныніе", "Элегія", "Я думалъ". Кромѣ того, объ этомъ чувствѣ говоритъ онъ въ стихотвореніяхъ: "Наѣздники", "Желаніе", "Осеннее утро", "Разлука", "Элегія", "Наслажденіе", "Окно" и др.}. Несчастная любовь отравила его радость,-- онъ теперь называетъ себя на жизненномъ пиру "гостемъ угрюмымъ", "душа y него больная"; "одной слезы" оказалось достаточно, чтобъ "отравить бокалъ"; "уснувъ лишь разъ,-- на тернахъ" онъ проснулся...
Реалистическій элементъ въ поэзіи этого періода. "Городокъ".
Характерно, что уже въ эту пору ранняго творчества начали опредѣляться y Пушкина симпатіи къ тому художественному реализму, которыя впослѣдствіи упрочили за нимъ славу "поэта дѣйствительности". Такъ, въ стихотвореніи "Городокъ" поэтъ сумѣлъ удачно изобразить трогательную прелесть русскаго захолустья: веселый садъ, съ старыми липами, цвѣтущей черемухой и березами, домикъ "въ три комнаты", тишина, лишь изрѣдка прерываемая скрипомъ телѣгъ... И жизнь такъ же тиха, "безпорывна" въ этой идиллической обстановкѣ,-- разсказы словоохотливой старушки и добродуншаго инвалида-старика пріятно разнообразятъ эту "святую" тишину. Въ этой жизни ничего нѣтъ напоминающаго мотивы и картины псевдоклассической поэзіи,-- это -- неприкрашенная русская правда, всю красоту которой Пушкинъ, очевидно, сумѣлъ прочувствовать еще юношей.
"Но вотъ ужъ полдень.
Въ свѣтлой залѣ
Весельемъ круглый столъ накрытъ:
Хлѣбъ-соль на чистомъ покрывалѣ,
Дымятся щи, вино въ бокалѣ
И щука въ скатерти лежитъ...
Сосѣди шумною толпой
Взошли, прервали тишину...
Въ другомъ стихотвореніи "Сонъ" опять передъ нами чисто-русскій деревенскій пейзажъ:
"Какъ утро здѣсь прекрасно!
Въ тиши полей, сквозь тайну сѣнь дубравъ,
Какъ юный день сіяетъ гордо, ясно!
Свѣтлѣеть все; другъ друга перегнавъ,
Журчатъ ручьи, блестятъ луга безмолвны:
Еще роса подъ свѣжей муравой,
Златыхъ озеръ недвижно дремлютъ волны...
Значеніе пушкинскихъ эпиграммъ. Политическія стихотворенія. "Къ Чаадаеву".
Еще въ лицеѣ Пушкинъ сталъ сочинять эпиграммы на различныя событія и дѣятелей лицейской жизни. По окончаніи лицея эти эпиграммы юноши-поэта пріобрѣтаютъ болѣе серьезный характеръ,-- ими онъ разитъ теперь не только личныхъ своихъ враговъ,-- но и принципіальныхъ противниковъ его литературнаго и политическаго либерализма: поражая противниковъ "Арзамаса" и враговъ Карамзина, онъ такъ же дерзко нападаетъ на тогдашнихъ вожаковъ русской государственной жизни -- Аракчеева, Фотія, Голицына. Значеніе этихъ смѣлыхъ и злыхъ стишковъ громадно,-- они были вѣрнымъ отраженіемъ того недовольства политикой императора Александра, которое созрѣвало въ сознаніи либеральной части русскаго общества. Но, кромѣ этихъ стихотворныхъ "проказъ", написалъ Пушкинъ въ это время и три серьезныя политическія стихотворенія: "Къ Чаадаеву", "Деревня" и "Вольность". Всѣ они сложились, очевидно, подъ живымъ впечатлѣніемъ чьихъ-то горячихъ искреннихъ рѣчей, случайнымъ слушателемъ которыхъ удалось быть Пушкину. Отзывчивый, какъ всегда, Пушкинъ, въ минуты подъема, настраивалъ свою "изнѣженную", шаловливую лиру на возвышенный ладъ, и тогда мечты о конституціи, объ освобожденіи крестьянъ,-- мечты, модныя въ русскомъ обществѣ, находили y него прекрасное воплощеніе въ прочувствованныхъ стихахъ:
Товарищъ! вѣрь, взойдетъ она,
Заря плѣнительнаго счастья,
Россія вспрянетъ ото сна!..
Въ стихотвореніи "Деревня" поэтъ тоскуетъ при видѣ "губительнаго позора, невѣжества русской деревни"; его возмущаютъ картины "барства дикаго" и "тощаго рабства". Кончается это стихотвореніе прекраснымъ вопросомъ:
"Увижу-ль я, друзья, народъ неугнетенный,
И рабство, падшее по манію царя,
И надъ отечествомъ свободы
Взойдетъ-ли, наконецъ, прекрасная заря?
И шутливыя, и серьезныя политическія стихотворенія Пушкина ходили по рукамъ, переписывались, заучивались наизусть. Такая популярность указываетъ, что творчество поэта было вѣрнымъ "эхомъ" тогдашней повышенной политической жизни. Съ нимъ пришлось считаться петербургскимъ властямъ, и ода "Вольность" (сочинена въ періодъ отъ 1817 до 1819 г.) послужила предлогомъ для высылки поэта изъ столицы.
Но если реалистическіе и политическіе мотивы очень замѣтны въ творчествѣ Пушкина, -- не они характерны для этой эпохи. Онъ, по преимуществу, остается еще "эпикурейцемъ". "Черни презирай ревнивое роптанье" -- поучаетъ онъ въ одномъ стихотвореніи, понимая подъ чернью всѣхъ "благоразумныхъ" людей, которые не понимали его эпикуреизма. Такой-же "чернью" былъ для него и "высшій свѣтъ", весь окованный "приличіями". По-видимому, готовъ онъ къ "черни" отнести и литературныхъ "старовѣровъ", -- слишкомъ строгихъ Аристарховъ-псевдоклассиковъ.
Такимъ образомъ, уже въ этотъ первый періодъ опредѣлилось въ Пушкинѣ стремленіе къ независимости чувствъ и мысли,-- "чернью", въ его глазахъ, была всякая среда, которая дерзала накладывать свое "veto" на свободное пользованіе всѣми благами свободной жизни.
Преобладающими настроеніями лицейскаго періода проникнуто первое крупное произведеніе Пушкина: "Русланъ и Людмила" (начато въ 1817 году, окончено въ 1819 году).
Литературная исторія поэмы. "Народничество" въ поэзіи XVIII в.
По типу своему, это произведеніе принадлежитъ къ тѣмъ поэмамъ и романамъ конца XVIII-го и начала ХІХ-го вѣка, въ которыхъ ясно сказалось тяготѣніе къ творчеству въ "народническомъ" духѣ. Для полнаго осуществленія его -- нужно было только понять народъ. Эго сдѣлалъ Пушкинъ, но гораздо позднѣе, въ періодъ жизни въ селѣ Михайловскомъ. Теперь-же онъ стоялъ такъ же далеко отъ пониманія народа, как Чулковъ, Поповъ, Карамзинъ и др. (см. II ч. моей "Исторіи русской словесности" стр. 293--298). Поэтому всѣ эти первыя "народническія произведенія" отразили на себѣ вліянія псевдоклассицизма и сентиментализма,-- въ такой же мѣрѣ зависѣли они и отъ волшебно-рыцарскихъ романовъ; истинная-же "народность" русская очень слабо выразилась въ этихъ произведеніяхъ. Тѣмъ не менѣе въ тяготѣніи къ народному, въ интересѣ къ родному творчеству -- великій смыслъ "народническаго" направленія. "Русланъ и Людмила" сложился цѣликомъ подъ вліяніемъ творчества этихъ писателей.
Такимъ образомъ, Пушкинъ былъ неправъ, называя содержаніе своей поэмы "дѣлами давно минувшихъ дней", "преданьями старины глубокой". Такъ опредѣляя свое произведеніе, онъ стоялъ на той обычной точкѣ зрѣнія, которая не только въ народныхъ былинахъ, но и въ романахъ Чулкова видѣла поэтическія воспомиванія о дѣйствительныхъ фактахъ русскаго прошлаго.
Мы видѣли уже, что волшебно-рыцарскіе романы Чулкова и Попова и др. тѣсно примыкаютъ къ поэмамъ Аріосто, Боярдо, къ романамъ-пародіямъ Виланда ("Оберонъ") и пр., съ тѣмъ только отличіемъ, что въ русскія подражанія вставлены имена русскихъ богатырей,-- имена, взятыя изъ былинъ, a иногда и вымышленныя.
Построеніе волшебно-рыцарскихъ романовъ, иностранныхъ и русскихъ.
Какъ всѣ волшебно-рыцарскіе романы и поэмы ("Амадисы", "Пальмерины", "Влюбленный Роландъ", "Неистовый Роландъ"), такъ и романы Чулкова и Попова построены на шаблонныхъ схемахъ: рыцари разыскиваютъ красавицъ, потащенныхъ чародѣемъ, или какимъ-нибудь насильникомъ. Для освобожденія красавицы нужно преодолѣть рядъ трудностей, испытаній, надо вооружиться особыми "талисманами", "волшебными мечами", "копьями" и пр. Подвигъ, конечно, удается -- чародѣй оказывается побѣжденнымъ, и благодарная красавица награждаетъ своею любовью избавителя-рыцаря. Здѣсь и добрые чародѣи, помогающіе герою совѣтомъ, или дѣломъ, здѣсь и волшебные замки, съ очарованными красавицами, и соблазны, и ужасы...
Построеніе поэмы Пушкина. Пародіи на волш.-рыц. романы. Поэма Пушкина -- пародія. Достоинство поэмы.
Совершенно такъ же построена поэма Пушкина,-- сравнительно съ романами Чулкова и Попова, въ ней нѣтъ ни одного новаго мотива, но зато она граціозна, удивительно свѣжа, вся пропитана тонкимъ остроуміемъ, блещетъ яркостью красокъ и легкой примѣсью изящнаго эпикуреизма, который такъ характеренъ для многихъ пушкинскихъ произведеній лицейскаго періода. Рыцарскіе авантюрные мотивы, которые y многихъ писателей разрабатывались серьезно, въ поэмѣ Пушкина разработаны шутливо: скептицизмъ ХVIII-го вѣка, вліянія Вольтера, Виланда, Гамильтона, Ла-Фонтена внесли въ юношескую поэму Пушкина эту своеобразную окраску, сближающую поэму Пушкина съ "пародіями" на рыцарскіе романы. Такимъ образомъ, это ироническое отношеніе автора къ содержанію своего произведенія и, въ то же время, полное неумѣніе разобраться, что въ сказочныхъ мотивахъ народнаго происхожденія, что книжнаго,-- помѣшали первому произведенію Пушкина сдѣлаться "народнымъ". Къ достоинствамъ поэмы надо отнести прекрасную форму этого произведенія, легкій, игривый стиль, бодрое, задорное настроеніе, которое пронизываетъ всю поэму, ярко и полно отразившую на себѣ идеалы и настроенія лицейскаго періода.
Отношеніе русскаго общества къ поэмѣ.
Поэма была принята русской публикой восторженно -- ясное доказательство того, что она пришлась по плечу русскому обществу,-- въ ней видѣли старое, извѣстное, но сказанное на новый ладъ, возведенное въ дѣйствительную красоту.
а) Сочувственные отзывы о ней. b) Отрицательные.
Впрочемъ, критика русская раздѣлилась на два лагеря -- одни восхваляли поэму, другіе ее осуждали. Жуковскій, послѣ прочтенія поэмы, подарилъ Пушкину свой портретъ, съ надписью: "побѣдителю-ученику отъ побѣжденнаго учителя". Другой "арзамасецъ" Воейковъ написалъ длинный разборъ поэмы, въ которомъ ее превознесъ, какъ произведеніе, въ "романтическомъ" духѣ написанное; онъ нашелъ въ поэмѣ и нравственную цѣль, которая достигнута поэтомъ, такъ какъ злодѣйство оказалось наказаннымъ, а добродѣтель торжествующей... Но Воейковъ не удержался и отъ упрековъ,-- онъ нашелъ, что поэтъ недостаточно цѣломудренъ: "онъ любитъ проговариваться, изъясняться двусмысленно, намекать, употреблять эпитеты: "нагіе", "полунагіе", говоря даже о холмахъ и сабляхъ -- напр.: "холмы нагіе", "сабли нагія"; онъ безпрестанно томится какими-то желаніями, сладостными мечтами и пр." Такъ наивно судилъ о поэмѣ Пушкина ея поклонникъ: онъ увидалъ въ ней "романтизмъ", котораго тамъ не было,-- "нравоучительность", которая отсутствовала, и безнравственность тамъ, гдѣ была только игра молодой фантазіи. Еще курьезнѣе отзывы о поэмѣ ея противниковъ. Одинъ изъ нихъ хулилъ поэму съ точки зрѣнія псевдоклассицизма; попутно онъ высказывается и о народныхъ сказкахъ; ихъ онъ называетъ "плоскими шутками старины", несмѣшными, и незабавными, а отвратительными по своей грубости. Поэтому и поэма Пушкина показалась ему произведеніемъ вульгарнымъ, недостойнымъ печати. Онъ восклицаетъ: "позвольте спросить: если бы въ Московское Благородное Собраніе какъ-нибудь втерся (предполагаю невозможное возможнымъ) гость съ бородою, въ армякѣ, въ лаптяхъ и закричалъ бы зычнымъ голосомъ: "здорово, ребята!" -- неужели бы стали такимъ проказникомъ любоваться!". Такимъ же "неприличіемъ" показался ему литературный дебютъ Пушкина.
Очень важно, что для стариковъ-псевдоклассиковъ поэма Пушкина показалась "проказникомъ",-- это и было "новое слово", внесенное Пушкинымъ; за это превознесли его друзья-арзамасцы, за это на него напали старики. Вся сотканная изъ старыхъ поэтическихъ формулъ, поэма Пушкина была нова своимъ свободнымъ отношеніемъ къ литературнымъ традиціямъ; она не была романтическимъ произведеніемъ {Фантастика поэмы не та, съ которой явился романтизмъ. Романтизмъ относится къ своимъ чудесамъ съ "вѣрой" (ср. сочиненія Жуковскаго),-- между тѣмъ, у Пушкина отношеніе къ фантастикѣ то, что мы встрѣчаемъ въ волшебныхъ сказкахъ ХѴIII-го вѣка -- скептическое, ироническое.}, но она была "вызовомъ" творчеству "старому", связанному правилами, подчиненному морали,-- тусклому и однообразному... Тотъ фактъ, что около этого юнаго произведенія въ русской критикѣ разгорѣлаь ожестченная полемика, доказываетъ всю важность поэмы.
b) Пушкинъ на югѣ. Психологическія основаніа "міровой тоски" у Пушкина.
b) Пушкинъ на югѣ (періодъ міровой скорби). Пушкинъ на югѣ подчинился вліянію поэзіи "міровой скорби". Обстоятельства его жизни сложились такъ, что для пессимизма почва была хорошая. Неожиданно попавъ въ опалу, онъ, беззаботный и безмятежный эпикуреецъ, увидалъ оборотную сторону жизни,-- непрочность своего положенія, полную зависимость отъ властей; онъ убѣдился, что многіе "друзья" отшатнулись отъ него, опальнаго поэта, увидалъ, что героини его легкихъ пѣснопѣній скоро забыли его... Все это были слишкомъ сильные удары для довѣрчиваго юноши, и разочарованіе въ людяхъ надвинулось на него. Знавалъ онъ и раньше приступы тоски, но тогда она лишь легкой тѣнью проносилась надъ его эпикурействомъ,-- теперь она, правда, ненадолго, сдѣлалась господствующимъ настроеніемъ, опредѣлившимъ типичныя черты его творчества на югѣ.
Историческія и литературныя основанія "міровой тоски". "Рене" Шатобріана.
"Міровая скорбь" коренится еще въ серединѣ ХVIII-го вѣка. Вѣкъ французской философіи былъ эпохой блестящей, самодовольной цивилизаціи,-- эпохой холодной и умной, по своимъ убѣжденіямъ, впрочемъ, не всегда глубокимъ и потому шаткимъ. Въ вожакахъ эпохи было мало любви и страсти,-- "много логики". Этотъ вѣкъ, додумавшійся до безпросвѣтнаго матеріализма, человѣка представившій, какъ машину ("L'homme machine"), умудрился не только на всю жизнь человѣка, всего государства, но и на жизнь міра смотрѣть такъ же просто и близоруко. Руссо, во имя забытаго "чувства", выразилъ свой протестъ, -- онъ обрушился на эту холодную, разсудочную культуру,-- онъ призналъ, что цивилизація дѣлаетъ людей "несчастными"... Это признаніе и было зерномъ, изъ котораго развернулась европейская "міровая скорбь". На первыхъ порахъ ученики Руссо попытались бороться съ разсудочностью вѣка, съ ложью и односторонностью цивилизаціи -- во имя идеаловъ правды, простоты и любви. Въ Германіи эти сторонники Руссо создали настроеніе "Sturm und Drang'a", во Франціи -- ту революцію, которая должна была перестроить всю жизнь на началахъ любви, на проведеніи въ жизнь идеаловъ "равенства", "братства" и "свободы". Въ Германіи это увлеченіе протестомъ, увлеченіе своей "свободной личностью", привело къ Вертеру, разочарованному юношѣ, который кончаетъ свои дни самоубійствомъ. На землѣ ему нѣтъ мѣста -- или онъ долженъ смириться, какъ смирились Гете, Шиллеръ и другіе. Во Франціи разочарованіе выразилось еще сильнѣе,-- революція показала, что апостолы прекрасныхъ словъ: "свобода", "равенство" и "братство" часто оказывались самыми обыкновенными тиранами, необузданными и свирѣпыми... Революція разбудила въ обществѣ всѣ темныя силы, и недавній гражданинъ-идеалистъ предсталъ звѣремъ. И вотъ, насколько прежде была безгранична въ людяхъ вѣра въ себя и въ ближняго, настолько теперь стало безгранично ихъ отчаянье. Онъ озлобился противъ людей, виновниковъ этого несчастія, сталъ презирать ихъ и ненавидѣть, отъ любви перешелъ къ враждѣ, къ холодному индифферентизму и кончилъ самымъ мрачнымъ осужденіемъ жизни... Его скорбь объ этомъ мірѣ дошла до крайнихъ предѣловъ,-- она превратила его въ скептика и мизантропа. И революція, и имперія Наполеона одинаково вели къ этому антиобщественному настроенію. "Рене" Шатобріана, этотъ разочарованный эгоистъ, бросающій родину и уходящій отъ людей въ лѣса и степи Америки -- лучшій представитель этого настроенія.
Поэзія Байрона была вовымъ словомъ "міровой скорби". Если его предшественники-"скорбники" ограничивались жалобами, или удаленіемъ отъ людей, отъ цивилизованнаго міра,-- то Байронъ выступилъ съ "протестомъ", съ "вызовомъ"... Апостолъ "свободы", защитникъ униженныхъ и оскорбленныхъ, слѣдовательно, человѣкъ гуманный -- онъ часто знаетъ настроенія яркой мизантропіи -- тогда онъ не находитъ для людей словъ любви. Въ такія минуты онъ создаетъ своихъ мрачныхъ титановъ-героевъ, сердца которых полны ненависти къ человѣчеству, или холоднаго равнодушія. Такіе герои отрицаютъ любовь и состраданіе считаютъ слабостью. И вотъ, изъ "эгоиста", на нашихъ глазахъ, выростаетъ "эготистъ", т. е. независимая личность, гордая, сильная, которой не надо людей, не надо общества,-- это -- титанъ-"сверхчеловѣкъ", стоящій выше людскихъ законовъ и обычаевъ. Такимъ образомъ, "байронизмъ",-- изъ всѣхъ видовъ "міровой скорби" является самымъ сложнымъ: онъ складывается изъ "разочарованія" въ жизни, въ людяхъ, въ культурѣ, изъ "протеста", который выразился въ проповѣди "свободы", и, наконецъ, изъ "культа личности", переходящаго въ крайній "эготизмъ".
Пушкинъ и Шатобріанъ. Пушкинъ и Байронъ. "Погасло дневное свѣтило" и "Пѣснь Чайльдъ-Гарольда".
Съ поэзіей "міровой скорби" Пушкинъ познакомился еще въ Петербургѣ: Шатобріанъ, съ его Рене, былъ ему давно извѣстенъ, и, быть можетъ, въ минуты утомленія отъ жизни, уже тогда отражался въ его радостномъ творчествѣ сѣрыми тонами. Теперь для этихъ настроеній почва была благодарная: Пушкинъ былъ оторванъ отъ прежней жизни, въ ней онъ имѣлъ основанія разочароваться; оставалась въ сердцѣ пустота,-- лучшая почва для разочарованія. Любопытно, что подъ вліяніемъ литературныхъ образовъ, Пушкинъ сталъ воображать себя добровольнымъ изгнанникомъ, подобно Рене, по своей волѣ покинувшимъ прежнюю жизнь. Какъ разъ въ это время подошло увлеченіе Байрономъ,-- этимъ геніальнымъ ученикомъ Шатобріана. Гордая муза англійскаго скорбника, полная презрѣнія, даже вражды къ человѣчеству, нашла отзвукъ въ впечатлительной душѣ поэта; онъ зналъ уже раньше первые приступы этого "презрѣнія" къ "черни" -- теперь, когда судьба оторвала его отъ толпы, когда онъ былъ далекъ отъ нея, отъ ея вліяній,-- онъ тѣмъ сильнѣе могъ ощутить это "презрѣніе" къ людямъ, къ ихъ культурной жизни, къ чувствамъ "минутной дружбы" и "минутной любви"... Спокойная жизнь въ радушной семьѣ Раевскихъ, живыя впечатлѣнія Кавказа и Крыма, пестрота кишиневскихъ и одесскихъ впечатлѣній ослабили остроту этого разочарованія, спасли сердце Пушкина отъ байроновскаго озлобленія, отъ его безпощадной жесткости. Впрочемъ, и сердце Пушкина, мягкое и любящее, было не байроновскаго склада -- онъ могъ лишь "байронствовать", но не могь перевоплотиться въ Байрона. Даже тогда, когда онъ самъ считалъ себя послѣдователемъ Байрона, онъ, на самомъ дѣлѣ, шелъ за Шатобріаномъ и его "Рене". Стоитъ сравнить элегію Пушкина "Погасло дневное свѣтило", которую онъ самъ назвалъ "подражаніемъ Байрону", съ прообразомъ ея, -- "прощальной пѣсней" Чайльдъ-Гарольда,-- и мы сразу увидимъ, какъ далекъ былъ Пушкинъ отъ Байрона, даже въ разгаръ его увлеченія англійскимъ поэтомъ.
Произведеніе Пушкина проникнуто чувствомъ тихой грусти: прощаясь съ родиной, онъ весь во власти "воспоминаній прошлаго"; вокругъ него летаютъ мечты, въ глазахъ его "родились слезы вновь"; онъ жалуется, что "отцвѣла его младость", и покидаетъ онъ родину съ "глубокими ранами любви". Не такъ прощается со своею родиной герой Байрона,-- онъ прерываетъ все съ прошлымъ, воспоминаньямъ онъ не даетъ воли надъ собой, онъ не жалѣетъ о дняхъ счастья въ родной сторонѣ, ему не о комъ "сронить ни единой слезы",-- "смѣясь", онъ покидалъ свой край родной... Это смѣхъ недобрый, жесткій -- и тяжело дѣлается отъ него на душѣ. Только маленькій пажикъ Чайльдъ-Гарольда, съ его искреннимъ плачемъ, смягчаетъ это холодное прощаніе. И, право, нашъ Пушкинъ ближе по духу къ этому пажику, чѣмъ къ его господину-- Чайльдъ-Гарольду-Байрову.
"Кавказскій плѣнникъ" и "байронизмъ" этой поэмы.
Въ 1821 году, окончилъ Пушкинъ поэму: "Кавказскій плѣнникъ".
Это произведеніе тѣсно связано съ жизнью Пушкина. И опять-таки въ этомъ произведеніи специфически-байроновскаго очень немного: нѣтъ тутъ ничего "мрачнаго, богатырскаго, сильнаго" {Такими словами Пушкинъ въ одномъ письмѣ определилъ сущность байронизма.} -- нѣтъ и слѣда энергіи байроновскихъ героевъ: никогда Байронъ и его герои "подъ бурей" не поникали "томною главой" -- бури дѣйствовали на нихъ возбуждающе. Между тѣмъ, въ словахъ "посвященія" къ "Кавказскому плѣннику": "Когда я погибалъ безвинный, безотрадный" -- слышится жалоба, чуждая байроновской поэзіи...
Далѣе говорится о желанномъ успокоеніи на лонѣ дружбы:
"... другъ друга мы любили
И бури надо мной свирѣпость утомили--
Я въ мирной пристани боговъ благословилъ.
Байронъ, въ періодъ расцвѣта своего творчества, никогда бы не благословилъ "мирной пристани",-- онъ былъ, по собственному признанію, "врагомъ покоя": онъ жаждалъ борьбы, гоненія судьбы ему были нужны, такъ какъ они воспламеняли его энергію.
Все поведеніе пушкинскаго героя, съ начала его прибытія на Кавказъ до бѣгства, оттуда подтверждаетъ его признаніе, что онъ "вянетъ жертвою страстей", "безъ упованья, безъ желаній". Онъ живетъ прошлымъ,-- слушая черкешенку.
"Онъ забывался: въ немъ тѣснились
Воспоминанья прошлыхъ дней.
"Слезы" катятся изъ его глазъ, такъ какъ на родинѣ осталось то существо, въ которое онъ былъ безнадежно влюбленъ. Отъ этой неудачной любви онъ "гаснетъ, какъ пламень дымный". Онъ хочетъ умереть "забытымъ, одинокимъ", "съ воспоминаніями, грустью и слезами". Итакъ, герой Пушкина -- юноша, только "напустившій" на себя холодъ душевный, но на дѣлѣ сохранившій и теплыя чувства, и надежды -- онъ связанъ съ прошлымъ; "грусть", "слезы", "мечты" -- все это знакомо ему; покоя они жаждетъ, a борьбы страшится
Автобіографическое значеніе поэмы.
Стоитъ сравнить этотъ образъ съ тѣмъ, который вырисовывается изъ элегій: "Погасло дневное свѣтило", "Я пережилъ своя желанья -- и мы убѣдимся, что герой поэмы -- отраженіе личности самого поэта, котораго своимъ сѣрымъ крыломъ коснулась "міровая скорбь". Это -- юноша, покинутый вѣтренными друзьями шумной юности,-- юноша, еще привязанный къ воспоминаніямъ прошлаго, потому тоскующій,-- юноша, y котораго мягкое сердце, но мало энергіи, который легко изнемогаетъ въ борьбѣ, но легко и ободряется.
"Байронизмъ" въ чертахъ героя.
Итакъ, въ образѣ героя нѣтъ ничего схожаго съ героями Байрона. Если есть въ немъ черты байронизма, то они лишь искусственно привязаны къ его облику. "Грозное страданіе", "бурная жизнь", т. е. тѣ "богатырскія", сильныя черты, которыя казались Пушкину характерными для поэзіи Байрона, -- совсѣмъ не вяжутся съ образомъ плѣнника. Такимъ же неудачнымъ наслоеніемъ "байронизма" въ поэмѣ оказалась любовь къ "свободѣ"... Съ призракомъ свободы (и чтобы позабыть неудачную любовь?) онъ ѣдетъ на Кавказъ... Зачѣмъ? Чтобы убивать горцевъ? Но при чемъ же тогда "призракъ свободы"? Или герой Пушкина хотѣлъ "опроститься", жить съ горцами и дѣлить съ этими "свободными" сынами ихъ радости и печали? но тогда зачѣмъ же бѣжать отъ нихъ? и куда бѣжать?
"Гордое, одинокое страданіе" -- тоже черта байроническая,-- черта, которую мы находимъ и y пушкинскаго героя,--
Таилъ въ молчаньи онъ глубокомъ
Движенья сердца своего
И на челѣ его высокомъ
Не измѣнялось ничего.
Но и эта черта недолго удержалась за нимъ: y него, оказывается, и слезы градомъ льются; въ порывѣ восторга онъ даже "вопитъ"... Такимъ образомъ, глубокаго вліянія Байронъ не имѣлъ на созданіе героя "Кавказскаго Плѣнника". Слѣдовательно, если Пушкинъ и увлекался въ это время произведеніями британскаго поэта, то увлеченіе это его не поработило,-- онъ оставался самимъ собою, чуждымъ байроновской энергіи, далекимъ отъ гордости и титаническаго "эготизма".
Гораздо ближе и герои Пушвина, и самъ онъ подходятъ къ Шатобріану. Этого французскаго писателя Пушкинъ зналъ еще до Байрона, и помнитъ его тогда, когда давно уже пересталъ говорить о Байронѣ: въ 1837 г. Шатобріана онъ называетъ "первымъ изъ современныхъ писателей, учителемъ всего пишущаго поколѣнія". Герой Шатобріана -- совершенный "Кавказскій Плѣнникъ": онъ не возмущается, не ненавидитъ, не мститъ,-- онъ жалуется, тоскуетъ, такъ какъ онъ -- жертва, a не боецъ. Глубокая меланхолія,-- вотъ, чувство, которымъ онъ живетъ. Онъ -- юноиа "sans force et sans vertu", бросившій родину вслѣдствіе несчастной любви; среди цивилизованныхъ людей ему мало мѣста съ его безмѣрнымъ эгоизмомъ. Рене бѣжитъ къ дикарямъ, но тоска, грусть слѣдуютъ за нимъ по пятамъ; теплая, самоотверженная любовь дикарки не вытѣсняетъ изъ его сердца думъ о той женщинѣ, которая осталась на родинѣ.
Героини поэмы Пушкина и повѣстей Шатобріана.
Героини обѣихъ повѣстей Шатобріана ("Rêne", "Atala") напоминаютъ черкешенку изъ "Кавказскаго Плѣнника": Atala, влюбленная въ плѣнника, появляется къ нему ночью, и съ тѣхъ поръ постоянно ходитъ тайкомъ къ юношѣ и ведетъ съ нимъ долгія бесѣды о любви. Потомъ она освобождаетъ его изъ плѣна и умираетъ въ борьбѣ съ своею любовью. Другая героиня Celuta, отдавшая всю жизнь Рене, услышала отъ него признаніе, что сердце его занято думой о другой женщинѣ; Celuta, потерявъ Рене, бросается въ рѣку.
Пушкинъ, Шатобріанъ и Байронъ.
Такимъ образомъ, говоря о настроеніяхъ "міровой скорби", которыя овладѣли творчествомъ Пушкина, мы должны признать, что онъ одинаково увлекался и Шатобріаномъ, и Байрономъ, хотя вліяніе перваго было болѣе сильнымъ, органическимъ, такъ какъ коренилось въ свойствахъ души самого Пушкина.
Отношеніе Пушкина къ поэмѣ.
Самъ Пушкинъ очень строго отнесся къ своей поэмѣ вскорѣ послѣ ея окончанія. Онъ говоритъ въ одномъ письмѣ, что въ поэмѣ пытался создать "характерный типъ" своего времени. "Я въ немъ хотѣлъ изобразить это равнодушіе къ жизни и къ ея наслажденіямъ, эту преждевременную старость души, которыя сдѣлались отличительными чертами молодежи 19-го вѣка" {Элегія: "Я пережилъ свои желанія", написанная черезъ два дня послѣ окончанія "Кавказскаго плѣнника", прекрасно рисуетъ это настроеніе.}, но онъ признавалъ, что нарисовать "характеръ" ему не удалось. Тѣмъ не менѣе, по его словамъ, онъ любилъ свою поэму, такъ какъ въ ней были "стихи его сердца".
Критика не была такъ разборчива, какъ самъ авторъ. Если недостатки характера героя были замѣчены нѣкоторыми критиками, то они превознесли умѣніе поэта рисовать картины кавказской природы,-- этотъ couleur locale, который въ этомъ произведеніи былъ введенъ, какъ художественный пріемъ...
Кроиѣ того, критика совершенно справедливо оцѣнила большую содержательность этого произведнія, большую идейность, сравнительно съ "Русланомъ и Людмилой". Здѣсь была усмотрѣна попытка психолога разобраться въ душѣ "героя времени". Здѣсь были и настроенія болѣе глубокія: "трогательное уныніе, болѣе чувства, болѣе силы, болѣе возвышенной поэзіи" -- какъ выразился одинъ критикъ.
Критика о вліяніи Байрона.
Единодушнымъ хоромъ критика современниковъ признала, что на поэмѣ сказалось вліяніе Байрона: кн. Вяземскій указалъ на Чайльдъ-Гарольда, какъ на образецъ пушкинской поэмы. Характеры пушкинскихъ героевъ показались русскимъ критикамъ "чужеземцами-эмигрантами, переселившимися изъ байронова міра". На разные лады повторяетъ русская критика свои мнѣнія о "байронизмѣ" Пушкина, и еще въ 40-ыхъ годахъ Н. Полевой утверждалъ, что "Байронъ возобладалъ совершенно поэтическою душою Пушкина, и это владычество на много времени лишило нашего поэта собственныхъ его вдохновеній". "Кавказскій Плѣнникъ, по его мнѣнію, былъ рѣшительнымъ сколкомъ съ того лица, которое въ исполинскихъ чертахъ, грознымъ привидѣніемъ пролетѣло въ поэзіи Байрона". Эти категорическія утвержденія упрочили въ исторіи русской литературы ходячее мнѣніе о "байронизмѣ" Пушкина.
Тщетно нѣкоторые критики указывали на несходство Пушкина и Байрона, на самостоятельность русскаго генія (Булгаринъ, Фарнгагенъ-фонъ-Энзе, Надеждинъ, Бѣлинскій, Чернышевскій, Катковъ, Добролюбовъ); мнѣніе о полной подчиненности Пушкина Байрону,-- мнѣніе, невѣрное вслѣдствіе своей односторонности, дожило до нашихъ дней.
Исторія созданія героя этой поэмы.
Образъ "Кавказскаго Плѣнника" складывался y Пушкина, очевидно, тогда, когда онъ еще ѣхалъ на югъ "въ ссылку"; Кавказъ, куда онъ пріѣхалъ съ Раевскими, подсказалъ для его картины фонъ; знакомство съ Байрономъ (въ семьѣ Раевскихъ) наложило на готовый образъ нѣсколько невѣрныхъ, чуждыхъ ему, чертъ. Когда поэма была написана, настроенія Пушкина уже далеко разошлись съ нею: оттого она ему не нравилась, какъ только была окончена.
"Бахчисарайскій Фонтанъ".
Подъ впечатлѣніемъ Крыма, его природы и преданій, нашсалъ Пушкинъ вторую свою поэму: "Бахчисарайскій Фонтанъ".
Вліяніе Байрона. Герой поэмы.
Въ этой поэмѣ вліяніе Байрона сказалось въ попыткѣ заимствовать y англійскаго писателя манеру изображать южную природу, восточную жизнь,-- словомъ, couleur locale и couleur êthnografique. "Слогъ восточный, пишетъ Пушкинъ, былъ для меня образцомъ, сколько возможно намъ, благоразумнымъ, холоднымъ европейцамъ. Европеецъ и въ употребленіи восточной роскоши долженъ сохранять вкусъ и взоръ европейца. Вотъ почему Байронъ такъ прелестенъ въ "Гяурѣ" и въ "Абидосской невѣстѣ". "Бахчисарайскій фонтанъ", говоритъ Пушкинъ, отзывается чтеніемъ Байрона, отъ котораго я съ ума сходил". Дальше этихъ воздѣйствій на манеру письма вліянія Байрона не простирались,-- ни одинъ изъ героевъ этой поэмы не можетъ быть отнесенъ къ "байроническимъ", ни одинъ не отличается даже чертами "Кавказскаго Плѣнника". Впрочемъ, современники поэта умудрились увидѣть черты байронизма въ образѣ Хана-Гирея, который послѣ смерти Маріи и казни Заремы, сдѣлался мрачнымъ, и въ то же время, разочарованнымъ и тоскующимъ... Когда ему приходилось "въ буряхъ боевыхъ" носиться по бранному полю "мрачнымъ" и "кровожаднымъ", иногда "безотрадный пламень", вспыхивалъ въ его сердцѣ и дѣлалъ его вдругъ безсильнымъ,-- сабля, поднятая въ пылу битвы, оставалась тогда неподвижной, и могучій Гирей дѣлался слабѣе ребенка. Только упорное желаніе связать Пушкина съ Байрономъ могло находить эту поэму "байронической" по духу.
Критика съ восторгомъ привѣтствовала это произведеніе Пушкина,-- всѣ были поражены удивительной картинностью произведенія, ея гармоническимъ стихомъ. Герои поэмы, Гирей и Зарема, показались нѣкоторымъ критикамъ до того близкими къ героямъ Байрона, что одинъ критикъ утверждалъ, будто "Ханъ-Гирей составленъ по героямъ Байрона настолько чувствительно", что "самыя движенія Гирея, самыя положенія подражательны". Гораздо справедливѣе были другія указанія на то, что въ этой поэмѣ только въ "манерѣ письма" Пушкинъ слѣдовалъ за англійскимъ писателемъ.
Предисловіе кн. Вяземскаго.
Гораздо больше нареканій въ русской критикѣ вызвало предисловіе къ пушкинской поэмѣ, написанное кн. Вяземскимъ и представляющее собою защиту романтизма противъ нападенія классиковъ. Защита была не изъ сильныхъ, такъ какъ самъ Вяземскій не понималъ еще сущности "романтизма". Но онъ довольно вѣрно указалъ недостатки старой школы письма. Во всякомъ случаѣ, важно, что, начиная съ этого произведенія, Пушкинъ, такъ сказать, "оффиціально", признанъ былъ "романтикомъ".
Это болѣе широкое и расплывчатое наименованіе вѣрнѣе подходитъ къ его поэмѣ, чѣмъ "байронизмъ".
Въ такой же мѣрѣ, не "байроническимъ", a "романтическимъ" произведеніемъ можетъ быть названа третья поэма его: "Братья-разбойники". Примыкая своимъ сюжетомъ къ "Шильонскому узнику" Байрона (два брата заключены въ тюрьмѣ; болѣзнь и смерть младшаго на глазахъ y старшаго), произведеніе это, въ чертахъ героевъ, не имѣетъ ничего специфически-байроническаго. Какъ и въ Ханъ-Гиреѣ, такъ и въ разбойникахъ, герояхъ этой третьей поэмы,-- изображены личности крупныя, сильныя въ "романтическомъ вкусѣ",-- но "міровой скорби" нѣтъ въ ихъ настроеніяхъ.
Сравненіе этихъ поэмъ cъ "Русланомъ и Людмилой".
Всѣ эти поэмы, сравнительно съ "Русланомъ и Людмилой", представляютъ явленія, болѣе сложныя, въ литературномъ отношеніи. Въ первой поэмѣ Пушкина нѣтъ ни разработки "характеровъ" героя, нѣтъ драматизма, нѣтъ картинъ природы. Все это появляется лишь въ указанныхъ трехъ произведеніяхъ. "Кавказскій плѣнникъ" еще относится къ субъективному творчеству, такъ какъ Пушкинъ свои настроенія изобразилъ въ своемъ героѣ; остальныя поэмы "объективны" по манерѣ письма; при чемъ особой драматичностью отличается "Бахчисарайскій Фонтанъ",-- сцена появленія Заремы въ комнатѣ Маріи принадлежитъ къ первымъ удачнымъ опытамъ Пушкина въ драматическомъ родѣ. Вмѣсто пустой, шаловливой сказки ("Русланъ и Людмила") получились первые психологическіе очерки, указывающіе на быстрый ростъ художественныхъ интересовъ Пушкина.
Лирическое творчество на югѣ. "Чаадаеву".
Лирическое творчество Пушкина, за время пребыванія его на югѣ, отличается разнообразіемъ и пестротой. Кромѣ указанныхъ ("Погасло дневное свѣтило", "Я пережилъ свои желанія", прологъ къ "Кавказскому Плѣннику"), въ другихъ стихотвореніяхъ мы не найдемъ слѣдовъ "міровой тоски",-- напротивъ, нѣкоторые изъ нихъ свидѣтельствуютъ о душевномъ спокойствіи поэта, -- такъ, въ стихотвореніи "Чаадаеву" поэтъ прямо говоритъ, что въ его--
"...сердцѣ, бурями смиренномъ
Тепѳрь и лѣнь, и тишина.
Оставивъ шумъ и суету культурной жизни, онъ теперь узналъ "и трудъ, и вдохновенье". Въ другомъ посланіи къ "Чаадаеву", противорѣча предисловію къ "Кавказскому Плѣннику", онъ говоритъ:
"Оставя шумный кругъ безумцевъ молодыхъ,
Въ изгнаніи моемъ я не жалѣлъ о нихъ.
Для сердца новую вкушаю тишину,--
Въ уединеніи мой своенравный геній
Позналъ и тихій трудъ, и жажду размышленій...
Музы, "богини мира", явились теперь къ нему. Либеральныя настроенія его отразились въ немногихъ произведеніяхъ {"Кинжалъ", "Отрывокъ".}. Много стихотвореній посвящено Крыму и его природѣ {"Нереида", "Рѣдѣетъ облаковъ летучая гряда'', "Бахчисарайскому Фонтану", "Желаніе", "Въ Юрвуфѣ бѣдный мусульманъ", "Таврида".}; немало было написано имъ стихотвореній, отражающихъ его тогдашнія сердечныя увлеченія {"Мой другъ, забыты мной", "Элегія" ("Простишь-ли мнѣ", "Ненастный день потухъ", "Ночь").}.
"Наполеонъ" въ лирикѣ этого періода; вліяніе Байрона (эготизмъ).
Любопытны стихотворенія этой эпохи, посвященныя Наполеону {"Наполеонъ", "Къ морю".}. Еще недавно французскій императоръ казался Пушкину только "преступникомъ" -- теперь, подъ вліяніемъ Байрона, онъ, въ сознаніи Пушкина, выросъ до размѣровъ "титана". Такимъ образомъ, прежде "поэзія міровой скорби" понята была Пушкинымъ только со стороны разочарованія, унынія -- въ результатѣ, получился герой "Кавказскаго Плѣнника". Теперь эта поэзія повернулась къ Пушкину другой своей стороной -- гордымъ сознаніемъ "личности" ("эготизмъ"). Отсюда, изъ этого сознанія, вылилось нѣсколько стихотвореній, въ которыхъ чувствуется, что поэть ставитъ себя выше пошлой и мелочной толпы.
Особнякомъ стоятъ среди произведеній этой поры: "Пѣсня о Вѣщемъ Олегѣ" и "Демонъ".
Первое произведеніе, одно изъ лучшихъ произведеній Пушкина, по содержанію и по формѣ, является подражаніемъ "думѣ" Рылѣева: "Олегъ Вѣщій", -- стихотворенія, написаннаго раньше пушкинскаго и Пушкину извѣстнаго. Произведеніе Пушкина, въ ряду другихъ, совершенно одиноко по содержанію и по настроенію,-- ясное доказательство того, что созданіе его не было результатомъ продолжительныхъ настроеній, или интересовъ, a было "случайнымъ" произведеніемъ, написаннымъ подъ впечатлѣніемъ нечаянно-блеснувшей идеи.
"Демонъ", литературное и автобиографическое значеніе этого произведенія.
Въ стихотвореніи "Демонъ" современники Пушкина увидѣли отраженіе личности -- A. H. Раевскаго. Существуетъ разсказъ, что, познакомившись съ поэтомъ и желая подшутить надъ нимъ, онъ прикинулся всеотрицающимъ скептикомъ. Бесѣда съ нимъ произвела на поэта сильное впечатлѣніе и вылилась въ стихотвореніи "Демонъ". Самъ Пушкинъ предлагалъ иное толкованіе своему произведенію, -- онъ предлагалъ видѣть въ немъ "олицетвореніе человѣческаго сомнѣнія"', "олицетвореніе отрицанія", ссылаясь даже на Гёте, который "вѣчнаго врага человѣчества назвалъ духомъ отрицающимъ". Эта ссылка на Гёте, быть можетъ, указываетъ на литературное заимствованіе Пушкинымъ для своего произведѳнія нѣкоторыхъ чертъ отъ Мефистофеля. "Скептицизмомъ" самъ Пушкинъ забавлялся наканунѣ ссылки на сѣверъ: онъ писалъ письмо, что беретъ уроки "атеизма", отрицанія... Такимъ образомъ, произведеніе это, можетъ быть, въ равной мѣрѣ, литературнаго и автобіографическаго происхожденія; къ "байроническимъ'' оно не можетъ быть отнесено, такъ въ немъ нѣтъ никакихъ типичныхъ чертъ байроновской поэзіи.
На югѣ началъ Пушкинъ сочинять "Цыганъ" и "Евгенія Онѣгина". Первое произведеніе, начатое въ 1823 г., окончено въ 1824 году (10 окт.), второе начато было въ 1822 и окончено въ 1831-омъ {1-ая глава начата 28 мая 1822 г.; 2-ая оковлена 8 дек. 1823 г.; 3-ья -- 2 октября 1824 г.; 4-ая -- въ январѣ 1825 г.; 5-ая въ 1825--6 г.; 6-ая въ 1826 г.; 7-ая въ 1827--8 г.; 8-ая глава -- въ 1830--31 г.}.
Такимъ образомъ, обѣ поэмы писались въ одно время и окончаніе "Цыганъ" почти совпало съ окончаніемъ 3-ей главы "Онѣгина", -- поэтому, и поэма эта, и начало романа должны быть отнесены къ періоду творчества Пушкина на югѣ. Оба они любопытны для характеристики отношеній поэта къ "байронизму".
"Цыгане". Любовь въ этой поэмѣ. Культурный человѣкъ въ первобытномъ обществѣ.
Поэма Цыгане, въ равной мѣрѣ, является отраженіемъ личной жизни поэта и литературныхъ вліяній. Наблюденія надъ жизнью полувосточнаго Кишинева, знакомство съ бытомъ бессарабскихъ цыганъ,-- все это заставило Пушкина всмотрѣться въ то своеобразное мѣстное пониманіе "любви", которое было совершенно чуждо культурнаго человѣка {Этотъ интересъ Пушкина къ мѣстному пониманію "любви" выразился также въ стихахъ: "Черная Шаль", "Рѣжь меня, жги меня".}. Оказалось, что среди цыганъ сохранилась еще та свобода любовныхъ отношеній, которая носитъ всѣ черты первобытнаго общества и въ культурномъ обществѣ давно замѣнена цѣпью зависимостей,-- отъ писанннхъ законовъ до условій свѣтскаго "приличія" включительно. Изъ всѣхъ человѣческихъ чувствъ любовь, соединяющая мужчину и женщину, чувство самое эгоистическое. Пушкинъ выбралъ этотъ трудный вопросъ для провѣрки гороя, зараженнаго ядомъ "міровой тоски" -- врага культурной жпзни, съ ея ложью... Мы видѣли что всѣ "скорбники" (Рене, герои Байрона, герои "Кавказскаго плѣнника") проклинаютъ культурную жизнь, всѣ прославляютъ жизнь дикарей... Выдержитъ-ли такой герой всю первобытную жизнь, со всей простотой ея быта, чистотой и свободой чисто-растительнаго и животнаго бытія? И герой поэмы "Цыгане" не выдержалъ испытанія. Одной ненависти къ культурѣ оказалось недостаточнымъ для того, чтобы сдѣлаться дикаремъ во всемъ. Выросшій въ атмосферѣ эгоизма и насилія, культурный человѣкъ несетъ съ собой всюду, съ прекрасными словами и мечтами -- эгоизмъ и насиліе.
Какъ Рене, какъ нѣкоторые герои Байрона, какъ герой "Кавказскаго Плѣнника", Алеко бросаетъ городъ и цивилизованныхъ людей, разочарованный ихъ жизнью. Онъ отказался отъ всѣхъ условій ихъ жизни,-- и объ этомъ не жалѣетъ. Молодой цыганкѣ Земфирѣ онъ говоритъ:
"О чемъ жалѣть? Когда бъ ты знала,
Когда бы ты воображала
Неволю душныхъ городовъ!--
Тамъ люди въ кучахъ, за оградой
Не дышатъ утренней прохладой,
Ни вешнимъ запахомъ луговъ;
Любви стыдятся, мысли гонятъ,
Торгуютъ волею своей,
Главу предъ идолами клонятъ
И просятъ денегъ да цѣпей.
Ему ненавистно все въ брошенной имъ жизни,-- жизнь цыганъ его плѣняетъ, и онъ мечтаетъ, что сынъ его, выросши дикаремъ, не будетъ никогда знать:
"...нѣгъ и пресыщенья
И пышной суеты наукъ...
за то онъ будетъ:
"безпеченъ здравъ и воленъ,
Не будетъ вѣдать ложныхъ нуждъ;
Онъ будетъ жребіемъ доволенъ,
Напрасныхъ угрызеній чуждъ.
Алеко "опростился", сдѣлался настоящимъ цыганомъ, водитъ ручного медвѣдя и этимъ зарабатываетъ пропитаніе. Но онъ не слился съ этой первобытной жизнью: какъ Рене, онъ временаки тоскуетъ:
"Уныло юноша глядѣлъ
На опустѣлую равнину
И грусти тайную причину
Истолковать себѣ не смѣлъ.
Съ нимъ черноокая Земфира,
Теперь онъ -- вольный житель міра,
И солнце весело надъ нимъ
Полуденной красою блещетъ.
Что жъ сердце юноши трепещетъ?
Какой заботой онъ томимъ?
Эгоизмъ его. Отношеніе къ нему цыганъ.
Но стоило ему убѣдиться, что его подруга Земфира ему измѣнила, -- въ немъ проснулся прежній эгоистъ, выросшій въ условіяхъ культурной "несвободной" жизни. Онъ убиваетъ измѣнницу-жену и ея любовника. Таборъ цыганскій бросаетъ его, и, на прощанье, старый цыганъ, отецъ убитой Земфиры, говоритъ ему знаменательныя слова:
"Оставь насъ, гордый человѣкъ,
Ты не рожденъ для дикой воли,
Ты для себя лишь хочешь воли.
Ужасенъ намъ твой будетъ гласъ:
Мы робки и добры душой,
Ты золъ и смѣлъ -- оставь же насъ.
Прощай! да будетъ миръ съ тобой!
Развѣнчиваніе байронизма въ лицѣ Алеко.
Въ этихъ словахъ Пушкинъ указалъ полную несостоятельность "байроническихъ героевъ" -- "эгоистовъ", которые слишкомъ живутъ собой и для себя {См. выше стр. 7, подр. прим. 1, слова Гете об "апостолахъ свободы".}. Этихъ героевъ Пушкинъ теперь развѣнчиваетъ, въ характеристикѣ, хотя бы, поэмъ Байрона: "Гяуръ" и "Донъ-Жуанъ" -- въ нихъ, по его словамъ: --
...отразился вѣкъ.
И современный человѣкъ
Изображенъ довольно вѣрно,
Съ его безнравственной душой,
Себялюбивой и сухой,
Мечтанью преданной безмѣрно,
Съ его озлобленнымъ умомъ,
Кипящимъ въ дѣйствіи пустомъ.
Въ этихъ словахъ,-- вся характеристнка Алеко и ясное раскрытіе новыхъ отношеній поэта къ байронизму,-- въ поэзіи Байрона увидѣлъ теперь Пушкинъ только "безнадежный эгоизмъ".
Отношеніе Байрона къ своимъ героямъ.
Алеко развѣнчанъ Пушкинымъ: съ него смѣло сдернута маска, и онъ стоитъ передъ нами безъ всякихъ прикрасъ, наказанный и униженный. Байронъ никогда не развѣнчивалъ своихъ героевъ, такъ какъ они -- его любимыя созданья, выношенныя на его сердцѣ, вскормленныя его кровыо, воодушевленныя его духомъ. У него сюжетъ, положенный въ основу поэмы "Цыганъ", конечно, имѣлъ бы другой конецъ... Жаль, что въ своихъ, наиболѣе типичныхъ, поэмахъ онъ никогда не подвергалъ своихъ героевъ такому испытанію, какому рискнулъ подвергнуть своего Алеко Пушкинъ.
У Байрона герой, проклинающій людей, съ ихъ суетой, съ ихъ цивилизаціей, бросается на лоно прнроды, и, если духъ его не сливается всецѣло съ жизнью природы, такъ какъ нигдѣ не умиротворяется,-- то всетаки никогда природа эта не становилась ему на дорогѣ въ видѣ той неумолимой, суровой силы, которая сломила Алеко.
Итакъ, Алеко -- герой, который можетъ быть сопоставленъ съ героями Байрона, такъ какъ въ немъ чувствуется и энергія, и мрачность духа, оскорбленнаго въ борьбѣ съ людьми; въ немъ есть и манія величія, присущая истымъ созданіямъ байроновской фантазіи, но Алеко осужденъ Пушкинымъ,-- онъ не окруженъ даже тѣмъ блѣднымъ ореоломъ мученичества, которое слабо мерцаетъ вокругъ чела "Кавказскаго Плѣнника". Алеко -- уже не Пушкинъ, и байроническіе мотивы, звучащіе въ рѣчахъ героя "Цыганъ", не прошли сквозь сердце Пушкина,-- онъ просто взялъ любопытный типъ, перенесъ его въ своеобразную обстановку и поставилъ въ столкновеніе съ новой интригой. Здѣсь было чисто-объективное творчество, характеризующее въ литературной жизни Пушкина переходъ къ періоду эпическаго творчества.
Литературное вліяніе на эту поэму Байрона и Шатобріана.
Литературныя вліянія, сказавшіяся въ созданіи этой поэмы, шли со стороны Байрона и Шатобріана: первый помогь поэту нарисовать "типъ", помогъ изобразить couleur locale, далъ самую форму поэмы, перебивающуюся діалогами. Второй далъ нѣкоторыя детали въ обрисовкѣ героевъ, и, быть можетъ, помогъ разобраться въ душѣ героя.
Мы видѣли уже, что за Алеко, какъ за Рене, тоска слѣдуетъ по пятамъ -- это ихъ характерная черта. Затѣмъ въ романѣ Шатобріана встрѣчаемъ мы любопытный образъ патріарха индѣйскаго племени -- Chaktas. Онъ знаетъ жизнь, съ ея бѣдами и печалями, много видѣлъ на вѣку,-- онъ является судьей эгоизма и сердечной пустоты юноши Рене. Если Chaktas не произноситъ такихъ энергичныхъ укоровъ, которые услышалъ Алеко отъ стараго цыгана,-- тѣмъ не менѣе, зависимость пушкинскаго героя отъ шатобріановскаго вполнѣ возможна. Сходство между произведеніемъ Пушкина и Шатобріана простирается до тожества замысла,-- оба писагеля сознательно развѣнчиваютъ своихъ героевъ, наказывая ихъ за пустоту души.
Русская критика и публика восторженно приняла новое произведеніе Пушкина. Всѣхъ плѣнили описанія цыганскаго быта, заинтересовалъ и драматизмъ поэмы; отмѣтила современная критика и самобытность Пушкина въ отношеніи къ герою, отмѣтила на зависимость отъ Байрона лишь въ "манерѣ пнсьма". Критикъ "Московскаго Вѣстника" указалъ, что съ "Цыганъ" начинается новый, третій періодъ въ творчествѣ Пушкина, "русско-пушкинскій" (первый періодъ онъ назвалъ "итальяно-французскимъ", второй -- "байроническимъ"). Совершенно справедливо отмѣтилъ критикъ: 1) наклонность Пушкина къ драматическому творчеству, 2) "соотвѣтственность съ своимъ временемъ", т. е. способность изображать "типичныя черты современности" и -- 3) стремленіе къ "народности".
Если въ "Цыганахъ" Пушкинъ развѣнчалъ байроническій типъ въ обстановкѣ бессарабскихъ степей, то въ "Евгеніи Онѣгинѣ" поэтъ осудилъ его въ другой обстановкѣ -- въ шумѣ столичной жизни и въ тиши русской деревни.
"Евгеній Онѣгинъ". Первоначальное отношеніе Пушкина къ герою.
Евгеній Онѣгинъ имѣетъ большое значеніе не только въ исторіи русскаго романа, но и какъ произведеніе, имѣющее автобіографическое значеніе. Образъ героя сложился въ воображеніи автора тогда, когда къ байронизму онъ относился уже вполнѣ отрицательно. Но въ памяти его свѣжи были еще воспоминанія о своемъ недавнемъ увлеченіи англійскимъ поэтомъ. И вотъ, по его признанію, онъ пишетъ "сатирическое произведеніе", въ которомъ имѣетъ цѣлью высмѣять "москвичей въ гарольдовыхъ плащахъ" -- т. е. современныхъ ему юношей, корчившихъ изъ себя разочарованныхъ байроническихъ героевъ. Самъ Пушкинъ грѣшилъ этимъ еще недавно, и не скрылъ этой слабости въ своемъ романѣ.
Поэмы Байрона: "Донъ-Жуанъ" и "Беппо", въ которыхъ и къ героямъ, и къ жизни авторъ относится съ легкимъ юморомъ, задали тонъ первымъ главамъ пушкинскаго романа,-- въ началѣ своего произведенія Пушкинъ такъ же подтруниваегь надъ Онѣгинымъ, быть можетъ, не предвидя элегической развязки романа,-- вѣдь самъ онъ впослѣдствіи указывалъ, что въ началѣ "даль свободнаго романа", онъ "сквозь магическій кристаллъ еще неясно различалъ".