ПЕРЕПИСКА
Л. Н. Толстого съ H. Н. Страховымъ
1870--1894
Съ предисловіемъ и примѣчаніями
Б. Л. Модзалевскаго
Изданіе Общества Толстовскаго Музея
Переписка Л. Н. Толстого съ извѣстнымъ въ свое время (1860--1890-е гг.), но еще мало оцѣненнымъ критикомъ и мыслителемъ Николаемъ Николаевичемъ Страховымъ (родился 16-го октября 1828 г. въ г. Бѣлгородѣ Курской губерніи, умеръ 24-го января 1896 г. въ Петербургѣ) печатается по подлинникамъ, принадлежащимъ Обществу Толстовскаго Музея (письма Толстого) и семейному архиву Л. Н. Толстого (письма Страхова), откуда матеріалъ сообщенъ графиней С. А. Толстой.
Въ переписку эту входитъ свыше 70 писемъ и записокъ Толстого за 1870--1892 гг. и около 200 писемъ Страхова за 1881--1894 гг., причемъ не перепечатываются тѣ письма Толстого, которыя были опубликованы во второмъ томѣ извѣстнаго труда П. И. Баринова: "Л. Н. Толстой. Біографія. По неизданнымъ матеріаламъ (воспоминанія и письма Л. Н. Толстого)", а оттуда перепечатаны въ сборникѣ П. А. Сергіенка: "Письма Л. Н. Толстого", т. I и II. На эти письма сдѣланы лишь соотвѣтственныя ссылки и указанія {При изданіи писемъ Толстого и Страхова соблюдена орѳографія подлинниковъ, съ буквальною точностью, безъ какихъ бы то ни било сокращеній, и съ сохраненіемъ въ письмахъ Толстого словъ зачеркнутыхъ, но поддававшихся все же разбору: такія слова заключены нами въ прямыя скобки [ ]; въ такія же скобки поставлены и предположительныя даты писемъ или мѣста ихъ написанія; знаки препинанія также сохранены по мѣрѣ возможности и прибавлены только въ случаяхъ необходимости. За помощь въ разборѣ нѣкоторыхъ неясно написанныхъ Толстымъ словъ и вообще въ снятіи копій съ писемъ приношу свою благодарность Е. А. и Н. А. Успенскимъ.}.
Переписка Толстого со Страховымъ дошла до насъ далеко не въ полномъ видѣ, какъ это можно видѣть изъ писемъ обоихъ корреспондентовъ, упоминающихъ о письмахъ, намъ пока неизвѣстныхъ. Слѣдуетъ надѣяться, что письма эти не только сохранились, но и находятся въ вѣрныхъ рукахъ {Въ 1893 г. А. М. Хирьяковъ переписалъ у Страхова письма къ нему Толстого, по порученію В. Г. Черткова; по этимъ-то копіямъ, сохраняющимся въ архивѣ послѣдняго, Н. И. Бирюковъ напечаталъ нѣкоторыя письма Толстого и отрывки изъ нихъ въ своей біографіи Льва Николаевича.} и будутъ современемъ опубликованы. Каждая строка Толстого для насъ дорога, особенно же дороги его письма къ такимъ лицамъ, съ которыми, какъ со Страховымъ, онъ былъ въ давнихъ дружескихъ отношеніяхъ, располагавшихъ его къ полной откровенности; этимъ письмамъ самъ Толстой склоненъ былъ придавать особенное значеніе и, отвѣчая на запросъ П. А. Сергѣенко, писалъ ему 6-го февраля 1906 г.: "У меня было два (кромѣ А. А. Толстой -- это третье) лица, къ которымъ я много написалъ посмертному воспоминанію о Страховѣ {"Русское Обозр." 1896, кн. 10, стр. 635--636, 649, 651.}, говорить, что "вообще чрезвычайно была любовь его къ этому человѣку; къ Данилевскому уіиколаю Яковлевичу) онъ былъ привязанъ, какъ къ типично собравшему въ себѣ свѣтлыя народныя черты: ясный умъ и твердый, опытный характеръ; къ Григорьеву (Аполлону Александровичу) -- какъ къ иниціатору правильныхъ пріемовъ въ любимѣйшемъ его дѣлѣ -- критикѣ; къ Толстому привязанность его была болѣе глубокая и мистическая: онъ любилъ его, какъ олицетвореніе лучшихъ и глубочайшихъ стремленій души человѣческой, какъ особливый нервъ въ огромномъ тѣлѣ человѣчества, въ коемъ мы, остальные, составляемъ менѣе понимающія и значущія части; онъ любилъ его именно въ его неясности, неоконченности... Любилъ въ немъ темную бездну, дна которой никто не видѣлъ, изъ глубины которой еще поднимается множество сокровищъ; и, нѣтъ сомнѣнія, лучшаго друга Толстой никогда не терялъ".
Съ сожалѣнію, Страховъ не написалъ очерка своего знакомства съ Толстымъ и унесъ съ собою въ могилу много цѣннѣйшихъ разсказовъ о немъ, и только въ краткой автобіографической запискѣ своей сухо сообщилъ, что знакомство его съ Л. Н. Толстымъ случилось въ 1871 году. Послѣ статей о "Войнѣ и Мирѣ", разсказываетъ онъ: "я рѣшился написать ему письмо, въ которомъ просилъ дать что-нибудь для напечатанія въ "Зарѣ". Онъ отвѣчалъ, что у него ничего нѣтъ, и прибавилъ настоятельную просьбу заѣхать къ нему въ Ясную Поляну, если представится возможность. Въ 1871 г. я получилъ изъ "Зари" 400 р., которые долго задерживались, и въ іюнѣ поѣхалъ погостить у своихъ родныхъ въ Полтавѣ. Возвращаясь въ Петербургъ, я остановился въ Тулѣ, переночевалъ, взялъ извозчика и поѣхалъ въ Ясную. Съ тѣхъ поръ мы видаемся каждый годъ, т. е. обыкновенно я лѣтомъ гощу у него мѣсяцъ, полтора. Мы иногда спорили, охладѣвали другъ къ другу, но добрыя чувства скоро брали верхъ; семья его полюбила меня, и теперь во мнѣ видятъ стараго, неизмѣннаго друга, таковъ я и есть на самомъ дѣлѣ" {Б. В. Никольскій, назв. соч., стр. 50.}.
Такъ вспоминаетъ Страховъ, незадолго до своей смерти, о своемъ знакомствѣ съ Толстымъ,-- вспоминаетъ холодно и сухо,-- а вотъ какъ писалъ онъ Толстому въ 1876 г., вернувшись изъ Ясной Поляны: "Не счастье-ли, не величайшее-ли счастье знать такого чело вѣка, какъ Вы, и побывать въ такомъ уголкѣ земли, какъ Ясная Поляна? Вы создали вокругъ себя этотъ чудесный міръ, такой цѣльный и стройный, и въ немъ господствуетъ Вашъ духъ: простой, высокій и чистый. Напряженіе Вашей духовной жизни постоянно меня изумляетъ, съ перваго нашего знакомства (до знакомства я думалъ о Васъ ниже, а теперь старательно внушаю всѣмъ, и дуракамъ, и умникамъ, что не встрѣчалъ никого, кто бы такъ работалъ головою, какъ Вы). Въ Ясной Полянѣ возможны всякія человѣческія бѣдствія, кромѣ одного -- невозможна скука, потому что центръ этого міра -- человѣкъ, непрерывно растущій душою. И смыслъ этой жизни я не могу иначе назвать, какъ святостью; это культъ чистоты, простоты, добросовѣстнѣйшее и непринужденнѣйшее стремленіе къ высшимъ цѣлямъ человѣка. Нѣтъ! это нѣчто удивительное! У Васъ могутъ быть недостатки и слабости, но они не имѣютъ значенія въ Вашей жизни; то, чѣмъ эта жизнь опредѣляется, высоко и безукоризненно. Все время у Васъ я чувствовалъ себя, какъ влюбленный".
Со своей стороны и Толстой платилъ Страхову за его чувства чувствами уваженія и серьезнаго, прочнаго расположенія. Въ письмѣ къ графинѣ А. А. Толстой, называя его своимъ пріятелемъ, Толстой говоритъ, что Страховъ -- "одинъ изъ лучшихъ людей", которыхъ онъ знаетъ {Толстовскій Музей, т. I, С.-Пб. 1911, стр. 279, въ письмѣ отъ февраля 1877 г.}. Писемъ Страхова Толстой ждалъ всегда съ нетерпѣніемъ, говорилъ, что съ особенно пріятнымъ чувствомъ распечатываетъ письма съ почеркомъ Страхова на адресѣ (см. письмо 26-го апрѣля 1892 г.) и любилъ бесѣдовать съ нимъ на волновавшія обоихъ темы. "Когда проснусь, то первое, что представляется,-- это мое желаніе общенія съ Вами", писалъ онъ ему однажды (см. письмо 23-го ноября 1878 г.). "У меня", писалъ Толстой А. А. Фету 21-го іюля 1876 г.: "недѣлю тому назадъ былъ Страховъ, съ которымъ, безпрестанно поминая Васъ, я нафилософствовался до усталости. Если, Богъ дастъ, поѣдемъ въ Грайворонку, то приставимъ къ себѣ полицмейстеромъ Петю, чтобы онъ не позволялъ говорить всю дорогу ни о философіи, ни о поэзіи, чтобы не было и помину ни о Л. Толстомъ, ни о Фетѣ" {Письма Л. Н. Толстого, собр. П. А. Сергѣенко, т. II, стр. 48--49.}... "Знаете-ли", писалъ ему Толстой въ началѣ личнаго знакомства своего со Страховымъ: "что меня въ васъ поразило болѣе всего? Это выраженіе вашего лица, когда вы разъ, не зная, что я въ кабинетѣ, вошли изъ сада въ балконную дверь. Это выраженіе, чуждое, сосредоточенное и строгое, объяснило мнѣ васъ (разумѣется, съ помощью того, что вы писали и говорили). Я увѣренъ, что вы предназначены къ чисто философской дѣятельности. Я говорю "чисто" въ смыслѣ отрѣшенія отъ поэтическаго, религіознаго объясненія вещей. Ибо философія чисто умственная есть уродливое западное произведеніе, и ни грекъ Платонъ, ни Шопенгауэръ, ни русскіе мыслители не понимали ее такъ. У васъ есть одно качество, которое я не встрѣчалъ ни у кого изъ русскихъ: это -при ясности и краткости изложенія мягкость, соединенная съ силой: вы не зубами рвете, а мягкими, сильными лапами. Я не знаю содержанія вашего предполагаемаго труда, но заглавіе мнѣ очень нравится, если оно опредѣляетъ содержаніе въ общемъ смыслѣ. Но да не будетъ я то статья, но, пожалуйста, сочиненіе. Но бросьте развратную журнальную дѣятельность Я вамъ про себя скажу: вы, вѣрно, испытываете то, что я тогда, когда жилъ, какъ вы (въ суетѣ), что изрѣдка выпадаютъ въ мѣсяцы часы досуга и тишины, во время которыхъ вокругъ тебя устанавливается понемногу ничѣмъ ненарушаемая своя собственная атмосфера, и въ этой атмосферѣ всѣ жизненныя явленія начинаютъ размѣщаться такъ, какъ они должны быть и суть для тебя, и чувствуешь себя и свои силы, какъ измученный человѣкъ послѣ бани. И въ эти-то минуты для себя (не для другихъ) истинно хочется Сработать и бываешь счастливъ однимъ сознаніемъ себя и своихъ силъ, иногда и работы. Это-то чувство вы, я думаю, испытываете, и нерѣдко и я прежде, теперь же это мое нормальное положеніе, и только изрѣдка я испытываю ту суету, въ которой и вы меня застали и которая только изрѣдка перерываетъ это состояніе. Вотъ этого то я бы желалъ вамъ" {Письмо это приведено по копіи изъ архива В. Г. Черткова, въ книгѣ Н. И. Бирюкова, т. II, стр. 241--242 и перепечатано у П. А. Сергѣенка, т. I, стр. 94--95.}.
Толстой любилъ въ Страховѣ вѣчную работу его мысли, его постоянныя исканія: "мы съ нимъ очень похожи другъ на друга нашими религіозными взглядами",-- писалъ онъ графинѣ А. А. Толстой по поводу ея словъ объ отношеніи Толстого къ вопросамъ религіи; "мы оба убѣждены, что философія ничего не даетъ, что безъ религіи жить нельзя, а вѣрить не можемъ" {Тамъ-же.}. Свое высокое довѣріе къ Страхову Толстой засвидѣтельствовалъ еще и тѣмъ, что въ своемъ первомъ по времени завѣщательномъ распоряженіи (1895 г.) онъ поручилъ Страхову, вмѣстѣ съ графиней С. А. Толстой и В. Г. Чертковымъ разборъ и пересмотръ своихъ бумагъ {"Толстовскій Ежегодникъ 1912 года", М. 1912. стр. 9 и 11.}. Лучше всего, однако, взаимныя отношенія Страхова и Толстого выясняются, конечно, изъ ихъ переписки, изъ самаго тона писемъ обоихъ корреспондентовъ,-- и къ изученію ея мы. отсылаемъ читателей. Мы вполнѣ увѣрены, что переписка эта обратитъ на себя такое-же вниманіе, какое вызвали къ себѣ переписка Толстого съ графиней А. А. Толстой, опубликованная въ 1911 году Обществомъ Толстовскаго Музея, и сборники писемъ его, изданные П. А. Сергѣенкомъ и А. Е. Грузинскимъ {По поводу сборниковъ П. А. Сергѣенка см. прекрасный этюдъ И. И. Замотина: "Л. Н. Толстой въ его письмахъ", Варшава, 1912. Подъ редакціей А.Е. Грузинскаго въ Москвѣ изданъ въ 1912 г. "Новый сборникъ писемъ Л. Н. Толстого", собранныхъ также П. А. Сергѣенкомъ. Характеристику переписки Толстого со Страховымъ см. въ статьѣ В. П. Кранихфельда въ "Современномъ Мірѣ" 1912, No 12, стр. 327--342.}. Мы не сомнѣваемся также, что чтеніе это будетъ поучительно для всѣхъ почитателей великаго писателя земли Русской и во многомъ уяснитъ для нихъ его высокій духовный образъ.
1. Л. Н. Толстой -- H. Н. Страхову.
19 Марта 1870. [Ясная Поляна].
Я съ большимъ удовольствіемъ прочелъ вашу статью о женщинахъ {Статья Страхова "Женскій вопросъ" ("Заря" 1870 г., No 2, стр. 107--149), написанная по поводу выхода въ свѣтъ книги Джона Стюарта Милля въ двухъ переводахъ: "Подчиненность женщины", въ переводѣ съ англійскаго языка, съ предисловіемъ H. К. Михайловскаго и съ приложеніемъ писемъ О. Конта къ Миллю по женскому вопросу (С.-Пб. 1869) и "О подчиненіи женщины". Переводъ съ англійскаго, подъ редакціею и съ предисловіемъ Г. Е. Благосвѣтлова, С.-Пб. 1869. Статья Страхова вошла въ сборникъ его статей "Борьба съ Западомъ въ нашей литературѣ Историческіе и критическіе очерки", С.-Пб. 1882, изд. 2-е, С.-Пб. 1887.} и обѣими руками подписываюсь подъ ея выводы; но одна уступка, кот. вы дѣлаете о женщинахъ безполыхъ, мнѣ кажется портитъ все дѣло. Такихъ женщинъ нѣтъ, какъ нѣтъ четвероногихъ людей. Отрожавшаяся женщина и ненашедшая мужа женщина все таки женщина, и если мы будемъ имѣть въ виду не то людское общество, кот. обѣщаютъ намъ устроить Милли и пр., а то, которое существуетъ и всегда существовало по винѣ непризнаваемаго ими кого то, мы увидимъ, что никакой надобности нѣтъ придумывать исходъ для отрожавшихся и не нашедшихъ мужа женщинъ: на этихъ женщинъ безъ конторъ, каѳедръ и телеграфовъ всегда есть и было требованіе [всегда], превышающее предложеніе.-- Повивальныя бабки, няньки, экономки, распутныя женщины. Никто не сомнѣвается въ необходимости и недостаткѣ пов. бабокъ, и всякая несемейная женщина, нехотящая распутничать тѣломъ и душою, не будетъ искать каѳедры, а пойдетъ, насколько умѣетъ, помогать родильницамъ. Няньки -- въ самомъ обширномъ народномъ смыслѣ. Тетки, бабки, сестры это няньки, находящія себѣ въ семьѣ въ высшей степени цѣнимое призваніе. Гдѣ семья, въ кот. бы не было такой няньки, кромѣ нанятой? I счастлива та семья и тѣ дѣти, гдѣ она есть. И женщина, не хотящая распутничать душой и тѣломъ, вмѣсто телеграфной конторы всегда выберетъ это призваніе,-- даже не выберетъ, а сама собой нечаянно впадетъ въ эту колею и съ сознаніемъ пользы и любви пойдетъ по ней до смерти. Не говорю о наемныхъ нянькахъ, кот. мы выписывали изъ Швейцаріи, Англіи, Германіи.
Подъ экономками, кромѣ наемныхъ, опять я разумѣю [ж] тещъ, матерей, сестеръ, тетокъ, бездѣтныхъ женъ. Опять призваніе женственное, въ высшей степени полезное и достойное. Не знаю, почему для достоинства женщины -- человѣка вообще выше передавать [депеши] чужія депеши или писать рапорты, чѣмъ соблюдать состояніе семьи и здоровье [и бла] ея членовъ.
Вы можетъ быть удивитесь, что въ число этихъ почетныхъ званій я включаю и несчастныхъ б...й Это я обязанъ сдѣлать потому, что мои доводы строятся не на томъ, чтобы мнѣ желательно было, а на томъ, что есть и всегда было. Эти несчастныя всегда были и есть и по моему было бы безбожіемъ и безсмысліемъ допускать, что Богъ ошибся, устроивъ это такъ, и еще больше ошибся Христосъ, объявивъ прощеніе одной изъ нихъ. Я только смотрю на то, что есть, стараюсь понять, для чего оно есть. То, что этотъ родъ женщинъ нуженъ, намъ доказываетъ то, что мы выписали ихъ изъ Европы; то же, для чего онѣ необходимы, нетрудно понять, если мы только допустимъ то, что всегда было, что родъ человѣческій развивается только въ семьѣ. Семья только въ самомъ первобытномъ и простомъ быту можетъ держаться безъ помощи магдалинъ, какъ это мы видимъ въ глуши въ мелкихъ деревняхъ; но чуть только является большое скопленіе въ центрахъ -- большія села, маленькіе города, большіе города -- столицы, такъ являются онѣ и всегда соразмѣрно величинѣ центра. Только земледѣлецъ, никогда не отлучающійся изъ дома, можетъ, женившись молодымъ, оставаться вѣрнымъ своей женѣ и она ему, но въ [при] усложненныхъ формахъ жизни мнѣ кажется очевиднымъ, что это невозможно (въ массѣ, разумѣется]. Что же было дѣлать тѣмъ законамъ, кот. управляютъ міромъ? Остановить скопленіе центровъ и развитіе? Это противорѣчитъ другимъ цѣлямъ. Допустить свободную перемѣну женъ и мужей (какъ этого хотятъ пустобрехи либералы) -- это тоже не входитъ въ цѣли провидѣнія по причинамъ яснымъ для насъ -- это разрушало семью, и потому по закону экономіи силъ явилось среднее -- появленіе магдалинъ соразмѣрное усложненію жизни. Представьте себѣ Лондонъ безъ своихъ 70 т. магдалинъ. Что бы сталось съ семьями? [Удержал] (Много ли бы удержалось [мужей] женъ, дочерей чистыми? Что бы сталось съ [нр] законами нравственности,-- кот. такъ любятъ, блюсти люди. Мнѣ кажется, что этотъ классъ женщинъ необходимъ для семьи, при теперешнихъ усложненныхъ формахъ жизни.-- Такъ что, если мы только не будемъ думать, что общественное устройство произошло по волѣ какихъ то дураковъ и злыхъ людей, какъ это думаютъ Милли, а по волѣ непостижимой намъ, то намъ будетъ ясно мѣсто, занимаемое въ немъ несемейной женщиной. Они смотрятъ съ точки зрѣнія гордости, т.е. желанія показать, что они устроятъ міръ лучше, чѣмъ онъ устроенъ, и потому ничего не видятъ; но стоитъ только посмотрѣть съ точки зрѣнія существующаго, и все станетъ ясно. Они говорятъ о женщинѣ хорошо. Призваніе женщины все таки главное -- рожденіе, воспитаніе, кормленіе дѣтей. [Только ж] Мишеле прекрасно говоритъ, что есть только женщина, а что [человѣкъ] мущина есть, le mâle de la femme {Самецъ женщины.}. И посмотрите же на эту женщину, исполняющую свой прямой долгъ. Тотъ, кто жилъ съ женщиной и любилъ ее, тотъ знаетъ, что у этой женщины, рожающей въ продолженіи 10, 15 лѣтъ, бываетъ періодъ [такого напряженія и труда], въ которомъ она бываетъ подавлена трудомъ. Она носитъ или кормитъ; старшихъ надо учить, одѣвать, кормить [одинъ боленъ, другой]; болѣзни, воспитаніе, мужъ и вмѣстѣ съ тѣмъ темпераментъ, кот. долженъ дѣйствовать, ибо она должна рожать. Въ этомъ періодѣ женщина бываетъ, какъ въ туманѣ напряженія, она должна выказать упругость энергіи непостижимую, если бы мы не видали ее. Это въ родѣ того, какъ наши севѣрн. мужики въ 3 мѣс. лѣта убираютъ поля. Въ этомъ то періодѣ представьте себѣ женщину, подлежащую искушеніямъ всей толпы неженатыхъ кобелей, у к. нѣтъ магдалинъ, и главное -- представьте себѣ женщину безъ помощи другихъ несемейныхъ женщинъ -- сестеръ, матерей, тетокъ, нянекъ, гдѣ есть женщина, управившаяся [сама] одна въ этомъ періодѣ. Такъ какое же нужно еще назначеніе несемейнымъ женщинамъ? онѣ всѣ разойдутся въ помощницы рожающимъ, и все ихъ будетъ мало, и все будутъ мереть дѣти отъ недосмотра и будутъ отъ недосмотра дурно накормлены и воспитаны.
На письмѣ помѣтка Н. П. Страхова карандашомъ "не посланное. 19 марта 1870".
2. H. Н. Страховъ -- Л. H. Толстому.
12-го сентября 1871 г. [Петербургъ].
Поиски мои кончены, высокоуважаемый Левъ Николаевичъ, но ничего хорошаго не могу сообщить Вамъ.
1. Глазуновъ {Извѣстный книгопродавецъ Иванъ Ильичъ Глазуновъ (род. 1826, ум. 1889), издатель сочиненій Кантемира, Фонвизина, Лермонтова, Жуковскаго, Гончарова, Островскаго, Тургенева и др.; былъ въ 1881--1885 С.-Петербургскимъ городскимъ головою.} отказался.
2. Вольфъ {Маврикій Осиповичъ Вольфъ, тоже книгопродавецъ и издатель (род. 1825, ум. 1883).}, увидавъ меня, вдругъ объявилъ, что больше четырехъ тысячъ онъ не даетъ.
3. Исаковъ {Яковъ Алексѣевичъ Исаковъ (род. 1810, ум. 1981), владѣлецъ книжнаго магазина, издатель сочиненій Пушкина и др.}, или лучше его прикащикъ Мартыновъ {Николай Гавриловичъ Мартыновъ, впослѣдствіи самъ владѣлецъ книготорговли и издатель.}, ведущій всѣ его дѣла, толковалъ, что полное собраніе не пойдетъ, такъ какъ есть Стелловскаго {Ѳедоръ Тимоѳеевичъ Стелловскій (ум. 1875), владѣлецъ типографіи, литографіи и нотнаго магазина, издатель соч. Писемскаго, Достоевскаго и др. авторовъ; его изданіе сочиненій Толстого вышло въ 1864 г., въ 2 томахъ.}, а хорошо бы издать Войну и Миръ, тысячи три экземпляровъ, и пустить рубля по три.
4. Самое выгодное предложеніе сдѣлалъ Д. Ѳ. Ѳедоровъ {Дмитрій Ѳедоровичъ Ѳедоровъ, книготорговецъ въ Апраксиномъ Дворѣ.}, тотъ, на чьи деньги разсчитывалъ Кожанчиковъ {Дмитрій Ефимовичъ Кожанчиковъ, книгопродавецъ (ум. 1877).}. Принимая Ваши условія (т. е. 4 тома, 36.000 экземпляровъ, цѣна 10 рублей), онъ предлагаетъ Вамъ шесть тысячъ рублей, деньги сейчасъ и сполна. Расчетъ его вотъ какой:
Вамъ -- 6.000 р.
Изданіе будетъ стоить -- 8.000
Уступка книгопродавц. -- 7.200 по 20% съ 36.000
Всего -- 21.200
Ему останется -- 14.800
Эти деньги онъ думаетъ выручить въ 3 года. То есть на 14 тысячь затраты (Вамъ 6 и за изданіе 8), онъ думаетъ въ три года нажить рубль на рубль. "Можетъ быть, прибавилъ онъ, кто-нибудь для славы издастъ на лучшихъ условіяхъ, но по-купечески дать больше невыгодно". Тургеневъ, сказалъ мнѣ Ѳедоровъ, самъ печатаетъ свои изданія и потомъ продаетъ гуртомъ за полцѣны, то есть какъ разъ даетъ книгопродавцу выручить столько, сколько желаетъ выручить съ Васъ Ѳедоровъ.
Очень бы я былъ доволенъ, если бы мои справки послужили Вамъ къ чему-нибудь,-- напримѣръ, пригодились бы для соображеній о самомъ выгодномъ способѣ сдѣлать дѣло. Но я заранѣе не надѣялся на здѣшнихъ издателей, и думаю, что въ Москвѣ Вы найдете людей болѣе денежныхъ и болѣе смѣлыхъ {Собраніе сочиненій Толстого было издано. лишь въ 1873 г., въ Москвѣ, въ 8 томахъ, со включеніемъ въ него "Войны и Мира".}.
Хочу поправить то, что я писалъ Вамъ о Достоевскомъ. Повидавшись съ нимъ нѣсколько разъ, я увидѣлъ, что онъ вовсе не ослабѣлъ, и что перемѣна, которая мнѣ показалась страшною, въ сущности имѣетъ какой-то очень хорошій характеръ. Теперь у него прекрасная семья {Достоевскій женился въ 1867 г.; его жена, Анна Григорьевна, рожд. Сниткина, здравствуетъ понынѣ.}, двое маленькихъ дѣтей; есть при томъ надежда, что онъ можетъ быть избавится отъ житья заработкомъ. Словомъ -- будущее очень свѣтло, и я, вмѣсто того чтобы жалѣть о немъ, сталъ радоваться {Незадолго до этого Достоевскій вернулся изъ-за-границы, гдѣ прожилъ около 4-хъ лѣтъ.}.
Бѣсы {"Бѣсы" написаны были въ 1870 г., печатались въ теченіе всего 1871 г. и конца 1872 г. въ "Русскомъ Вѣстникѣ" и въ 1873 г. были изданы отдѣльно.} очевидно представляютъ всѣ его достоинства и всѣ его недостатки, возведенные въ квадратъ, если не въ кубъ. Онъ работаетъ надъ этимъ романомъ добросовѣстнѣйшимъ образомъ; а выйдетъ, кажется, чудище, котораго никто не пойметъ {Воспоминанія свои о Достоевскомъ Страховъ помѣстилъ въ "Семейныхъ Вечерахъ" 1881 г" т. I, февр., стр. 235--248, и въ Собраніи сочиненій Достоевскаго, изд. 1882--1883 г., т. I; 20 писемъ Достоевскаго къ Страхову (1862--1871) хранятся въ Рукописномъ Отдѣленіи Библіотеки Ими. Академіи Наукъ; большинство ихъ было напечатано въ Полномъ собраніи сочиненій Достоевскаго (С.-Пб. 1883, т. I, стр. 259--314) съ примѣчаніями Страхова и по большей части полностію.}.
Графинѣ разскажите слѣдующую исторію: Была тутъ дѣвушка, на которой меня все толкали жениться. Но такъ какъ она была богата и криворота и по другимъ высшимъ причинамъ, я ничуть не подавался на подталкиваніе. Долженъ сознаться, что я находилъ дѣвушку все-таки симпатичною. Нынѣшней весной вдругъ объявляютъ, что она выходитъ замужъ за молодого человѣка, котораго мы всѣ знали и который давно за ней ухаживалъ. Женихъ сіяетъ, пьютъ шампанское и пр. По службѣ онъ долженъ былъ уѣхать мѣсяца на два или на три. Случайно я его встрѣтилъ въ Кіевѣ. Онъ объявилъ мнѣ, что Петербургъ -- Европа, а Кіевъ все-таки Азія, и что онъ въ эту же ночь ѣдетъ въ Петербургъ.-- "Играть свадьбу"?-- Не знаю...-- "Какъ?.." Да вы тамъ лучше узнаете.-- Пріѣзжаю въ Петербургъ и узнаю: женихъ пріѣхалъ какъ разъ на канунѣ того дня, когда его невѣста должна была вѣнчаться съ другимъ! Говорятъ, они видѣлись въ тотъ же день; женихъ упрекалъ, она плакала и на колѣняхъ просила прощенія... Впрочемъ подробности еще узнаю хорошенько. Свадьба однако же совершилась на слѣдующій день съ новымъ женихомъ. Отставной уѣхалъ назадъ въ Кіевъ.
Вотъ вамъ и женитесь! А графиня говоритъ, что это вовсе не трудно.
Недавно слышалъ сужденія о "Войнѣ и Мирѣ" съ новой точки зрѣнія. Строгія маменьки не даютъ этой книги дочкамъ, находя ее соблазнительною. Особенно возмущаются двумя сценами: когда А пароль видитъ въ первый разъ Наташу и входитъ къ ней въ ложу, и 2) когда Наташа ночью прокрадывается къ раненному князю Андрею.
Отъ всей души желаю вамъ всего хорошаго.
Вамъ преданнѣйшій
Н. Страховъ.
1871 г. 12 сент. {Писано послѣ перваго посѣщенія Страховымъ Ясной Поляны и личнаго знакомства съ Толстымъ.}
3. H. Н. Страховъ -- Л. Н. Толстому.
1872 г. 10 Марта [Петербургъ] 1).
1) Отвѣтъ на письмо Толстого отъ 3-го марта 1872 г. (см. Бирюковъ, т. II, стр. 114--115).
О, какія радостныя вѣсти, безцѣнный Левъ Николаевичъ! Такъ Вы опять пишете, опять работаете -- увидимъ-я даже предчувствую немножко, что дѣло идетъ о сліяніи съ народною поэзіею, и хочу поговорить объ Вашихъ волнахъ. Но -- сперва о томъ, что называемся дѣлами. К.жъ бы ни желалъ, но не могу помочь Вамъ; Вы должны покориться горькой участи и чѣмъ-нибудь отдѣлаться отъ "Заря". Во первыхъ Кашпиревъ {Василій Владиміровичъ Кашпиревъ (род. 1836, ум. 1875) издавалъ подъ своею редакціею въ Петербургѣ съ 1869 до начала 1872 г. ежемѣсячный журналъ "Заря", который прекратился вслѣдствіе полной непрактичности самого издателя и несмотря на успѣхъ среди читателей. H. Н. Страховъ написалъ прочувствованный некрологъ Кашпирева въ "Гражданинѣ" 1875 г., No 50.} питаетъ ко мнѣ величайшую ревность по отношенію къ журналу. Сколько я ни старался показать, что не посягаю ни на малѣйшую частицу его власти, что имѣю въ виду не свое самолюбіе, а только пользу дѣла, онъ не повѣрилъ до сихъ поръ и съ предъубѣжденіемъ встрѣчаетъ всѣ мои совѣты, а настоянія вызываютъ въ немъ даже упорное противодѣйствіе. Но это бы еще ничего -- я сталъ бы дѣйствовать черезъ другихъ. Главное -- Вы не повѣрите, въ какихъ безпрерывныхъ фантазіяхъ живетъ чета Кашпиревыхъ; они только мечтами и питаются и услаждаются. Ваше имя въ журналѣ для нихъ такой удобный предлогъ для всякихъ радужныхъ надеждъ, розовыхъ разговоровъ и размышленій, что они отъ него не откажутся ни за какія дѣйствительныя блага. Если же Вы не исполните Вашего обѣщанія, то жалобамъ и нареканіямъ не скоро будетъ конецъ. Такъ все и идетъ: подозрѣваютъ, мечтаютъ, злословятъ, жалуются, а дѣла только не дѣлаютъ, и хотя время проводятъ не безъ занимательности, но съ большими издержками и не только безъ пользы для другихъ, а со вредомъ.
Такъ и быть -- поскорѣе пришлите два-три разсказа и свалите съ себя эту обузу. Я впрочемъ сегодня еще потолкую въ Редакціи и завтра напишу Вамъ результатъ.
11 марта. Не смотря на мои разговоры, Кашпиревъ стоитъ на напечатаніи Вашего разсказа. Одна причина довольно уважительна: будетъ исполнено обѣщаніе редакціи, а въ числѣ безчисленныхъ упрековъ "Зарѣ" не разъ было повторено, что она фальшиво обѣщаетъ Васъ. Въ послѣдній разъ этотъ упрекъ очень взбѣсилъ Кашпирева, такъ какъ сдѣланъ былъ (печатно) Авсѣенкою {Василій Григорьевичъ Авсѣенко (род. 1842, здравствуетъ понынѣ), извѣстный беллетристъ, публицистъ и критикъ; принималъ дѣятельное участіе въ "Зарѣ", въ которой въ 1869 г. помѣстилъ нѣсколько повѣстей, романовъ и критическихъ статей.}, бывшимъ сотрудникомъ и пріятелемъ, который участвовалъ даже въ составленіи объявленія, даже настаивалъ, чтобы Васъ обѣщали какъ можно положительнѣе. Нѣтъ, Левъ Николаевичъ, покоритесь судьбѣ и пришлите Вашъ разсказъ объ охотѣ. Поручите мнѣ держать корректуру -- и дѣло сдѣлается скорехонько, и всей исторіи будетъ конецъ {Въ "Зарѣ", въ послѣдней ея книжкѣ (No 2-й 1872 года) былъ напечатанъ разсказъ графа Л. Н. Толстого "Кавказскій Плѣнникъ" стр. 7--33) -- изъ 4-й книги "Азбуки" Толстого (см. П. И. Бирюковъ, Біографіи Толстого, т. II, стр. 114--115).}.
"Заря" идетъ вотъ какъ. Первую книжку типографія кончила 8-го или 10-го февраля. Затѣмъ до первыхъ чиселъ марта не было послано въ типографію ни одной рукописи. Теперь набирается февральская книжка и выйдетъ на Святой. Почему такъ дѣлается, я еще не разгадалъ; но думая объ этомъ, я каждый день благодарю небеса, что сложилъ съ себя заботы о Зарѣ и отложилъ всякую надежду на нее.
Пріѣзжалъ я къ Вамъ, что называется, разбитый на голову. Въ 1870, я изъ кожи лѣзъ, чтобы поставить Зарю на ноги. Хлопоталъ, самъ писалъ столько, какъ никогда, добился величавшаго чуда -- что весь годъ "Заря" выходила въ тотъ мѣсяцъ, который на оберткѣ, самъ раздобылъ денегъ Кашпиреву на послѣднія книжки. Я ждалъ большого усиленія подписки -- ничуть не бывало; вѣроятно доля неуспѣха заключается въ неисправной разсылкѣ и перепискѣ съ подписчиками. Но какъ бы то ни было, я увидѣлъ, что дѣло не можетъ идти, а Кашпиревъ въ половинѣ января 1871 объявилъ мнѣ отставку,-- то есть увольненіе отъ редакторскихъ занятій и отъ 100 р. въ мѣсяцъ. Меня, конечно, не это поразило, а то, что я потерпѣлъ фіаско какъ журналистъ, что меня не читаютъ и что я не могу содѣйствовать ходу журнала ни своими статьями, ни группированіемъ вокругъ себя другихъ пишущихъ. Да; и въ сотрудникахъ я очень обманулся,-- я, собиравшій вокругъ себя когда-то множество молодежи, не нашелъ ни единаго человѣка, который бы поусердствовалъ мнѣ въ журналѣ. Очень я заносился высоко, оттого и много у меня оказалось несбывшихся возможностей и обманувшихъ надеждъ.
Тосковалъ я все лѣто. Свиданіе съ Вами оживило меня и доставило мнѣ минуты удивительнаго восторга, о которомъ Вы могли судить по моимъ письмамъ и за который еще разъ благодарю Васъ. Но пріѣхавши въ Петербургъ неизвѣстно зачѣмъ, ни къ чему и ни къ кому, пустившись отыскивать работу для денегъ на житье и занятіе для того, чтобы чѣмъ-нибудь кормить умъ и душу, я потерпѣлъ неудачи, остановки, и до сихъ поръ у меня ничего не склеилось. Я хотѣлъ добыть переводовъ и ими жить, а другую половину времени употреблять на книгу, какъ Вы мнѣ совѣтовали. Перевожу я теперь вотъ что: статьи Ренана по исторіи религій (гдѣ нѣтъ ничего оскорбительнаго для христіанства) и Шопенгауэра Grundprobleme der Ethik; но издатели плохи -- задерживаютъ плату -- потому и переводы мало подвигаются. Изъ нужды сталъ писать въ Зарю, о коммунѣ, о Дарвинѣ {Въ "Зарѣ" 1869--1870 г. Страховъ, между прочимъ, помѣстилъ свой критическій разборъ "Войны и Мира".}; писалъ бы и больше, да приходится чуть не клещами вытягивать гонорарій -- мочи нѣтъ. Сталъ наконецъ писать въ новый прескверный журналъ Гражданинъ {"Гражданинъ", въ 1872 г. началъ издаваться (еженедѣльно) княземъ В. П. Мещерскимъ, подъ отвѣтственной редакціей Г. К. Градовскаго, а съ 1873 г.-- В. Ѳ. Пуцыковича и Достоевскаго, помѣщавшаго въ "Гражданинѣ" свой "Дневникъ Писателя". Объ основаніи "Гражданина" и о первыхъ его годахъ см. "Мои воспоминанія" князя В. П. Мещерскаго, ч. II, С.-Пб. 1898, стр. 157 и слѣд.}, гдѣ скоро плотятъ, но -- душа не лежитъ къ этому изданію, къ редактору и его кружку. Съ первымъ номеромъ вышла исторія, которая меня повеселила. Черезъ Ап. И. Майкова {Аполлона Николаевича Майкова, наряду съ Побѣдоносцевымъ, Достоевскимъ, Тютчевымъ, Страховымъ и др. князь Мещерскій называетъ "воспріемниками" своего "Гражданина" (тамъ же, стр. 164).} я отдалъ туда статейку, но самъ не показывался въ кружокъ, такъ что сотрудники ничего обо мнѣ не подозрѣвали. Выходитъ номеръ и вдругъ они находятъ тамъ меня {H. Н. Страховъ помѣстилъ въ сборникѣ "Гражданина" статью свою "Ренанъ и его послѣдняя книга" (по поводу книги, "La réforme intellectuelle et morale" Paris. 1872) -- въ кн. I, стр. 87--138.}. На первой же середѣ Мещерскаго {О "средахъ" князя В. П. Мещерскаго см. въ его "Воспоминаніяхъ", ч. II, стр. 164.}, они гурьбой наступаютъ на него, и открыто, цѣлымъ хоромъ пускаются ругать меня. А Майковъ и самъ Мещерскій стали за меня и побили ихъ торжественно. Послушайте, какое обвиненіе было высказано -- они находили и кричали, что въ моихъ статьяхъ -- о дна вода. Что скажете? А спросите -- откуда злоба? Очень ужъ они паршивы, и я ихъ пугаю своею честностію (я не хвалюсь,-- вѣдь это качество отрицательное), да не любезенъ имъ потому, что объ нихъ ничего не пишу, мало, видите, даю имъ вѣсу и не изучаю ихъ.
А книга о происхожденіи вещей {Книга H. Н. Страхова "Міръ какъ цѣлое. Черты изъ науки о природѣ" вышла въ томъ-же 1872 году.} пріостановилась вотъ почему. Я все таки улучилъ время и сталъ читать, прочелъ Дарвина, [Хри] Каспара Вольфа {Каспаръ-Фридрихъ Вольфъ (род. 1733, ум. 1794), съ 1767 г. профессоръ анатоміи и. физіологіи въ Ими. Академіи Наукъ въ Петербургѣ; своимъ сочиненіемъ "Theoria generationis" положилъ начало современной эмбріологіи.}, принялся было за Спенсера {Знаменитый философъ (род. 1820, ум. 1903), соціологъ, психологъ, педагогъ и біологъ.} и за Бутлерова {Академикъ Александръ Михайловичъ Бутлеровъ (род. 1828, ум. 1886), извѣстный химикъ.}; да вдругъ пріѣхалъ Н. Я. Данилевскій {Другъ H. И. Страхова, о немъ см. ниже.} и говоритъ, что онъ будетъ писать о Дарвинѣ. Я ему и рѣшился было уступить, и книги свои подарилъ, да вижу, что онъ лѣнивецъ и что это дѣло кажется, все таки прійдется взять на себя. Теперь я задумалъ написать пока для Бесѣды {Ежемѣсячный журналъ, издававшійся въ Москвѣ въ 1871 и 1872 гг. подъ редакціей С. А. Юрьева; статей Страхова въ немъ не появлялось.} общую статью о природѣ организмовъ, или въ этомъ родѣ.
Вы видите, я по немножку все таки борюсь со страстью къ журнальному писанію, но борюсь не безъ усилія: привыкъ къ извѣстной формѣ, И къ легкой работѣ. Не могу также удержаться отъ чтенія журналовъ.
Вотъ пока отвѣтъ на Вашъ вопросъ: что я дѣлаю. Простите, что прежде всего занялъ Васъ собою: я тороплюсь и, по испорченности моей натуры, это мнѣ было легче, чѣмъ написать о народности; откладываю ее до слѣдующаго письма, которое напишу, не дожидаясь Вашего. При всѣхъ моихъ горестяхъ, я толстѣю; желудокъ мой и расположеніе духа явно поправились. Изъ того, что Вы молчите о Вашемъ здоровьѣ, заключаю, что все благополучно; по крайней мѣрѣ желаю этого отъ всей души
1) Въ теченіе 1872 г. у Толстого со Страховымъ шла оживленная переписка; письма Страхова за это время не сохранились въ архивѣ Л. Н. Толстого или еще не разысканы, а письма Толстого напечатаны, цѣликомъ или въ отрывкахъ, въ книгѣ П. И. Бирюкова "Л. Н. Толстой", т. I, стр. 133--135 (мартъ), 135--136 (мартъ -- апрѣль); 115 (15-го апрѣля); 115--116 (конецъ апр.); 116--117 (19-го мая), 117 (іюнь -- іюль), 117--118 (7-го августа), 118 (августъ -- сентябрь), 239 (15-го сентября), 239 -- 240 (23-го сентября), 118--119 (30-го сентября), 119 и 242--246 (12-го ноября), 199--200 (12-го декабря); они перепечатаны также и въ сборникахъ П. А. Сергѣенко (т. I и II) -- нѣкоторыя полнѣе, чѣмъ у П. И. Бирюкова.
4. H. Н. Страховъ -- Л. Н. Толстому.
4 декабря 1872 г. Мшатка 1).
1) Имѣніе друга Страхова -- Николая Яковлевича Данилевскаго на южномъ берегу Крыма. Письма Страхова къ Данилевскому напечатаны И. П. Матченко въ "Русскомъ Вѣстникѣ" 1901 г., No 1, стр. 127--142, No 2, стр. 453--469, No 3, стр. 125--141 (30 писемъ за 1873--1835 гг.).
Конечно, безцѣнный Левъ Николаевичъ, я долженъ быть доволенъ тѣмъ состояніемъ души, въ которое пришелъ, поселившись здѣсь: жизнь такъ складывается, что нельзя ни работать, ни скучать,-- полный отдыхъ. Мы встаемъ передъ восходомъ солнца, то есть въ началѣ восьмого, [Въ 9 часовъ всѣ] и сходимся пить чай и кофе. Въ 9 часовъ всѣ готовы. Данилевскій {Н. Я. Данилевскій (род. 1822, ум. 1885), воспитанникъ Имп. Александровскаго Лицея (выпуска 1842 г.) и кандидатъ физико-математическаго факультета С.-Петербургскаго Университета (1846 г.), привлекавшійся по дѣлу Петрашевскаго, съ 1850 г. служилъ по М-ву Внутр. Дѣлъ, участвовалъ въ экспедиціи акад. Бэра для излѣдованія рыболовства на Волгѣ и въ Каспійскомъ морѣ, потомъ членъ ученаго комитета и членъ Совѣта Министерства Государственныхъ Имуществъ; авторъ ряда статей научнаго и публицистическаго содержанія и книгъ "Россія и Европа. Взглядъ на культурныя и политическія отношенія славянскаго міра къ германо-романскому" (первоначально -- въ журналѣ "Заря" 1869 г., отд. изданіе 1871 г. и, посмертныя, подъ наблюденіемъ Страхова -- въ 1888 и 1889 гг.) и "Дарвинизмъ" (2 ч., С.-Пб. 1885 г.).} съ невообразимою страстью принимается садить, копать, обрѣзывать; жена {Жена Н. Я. Данилевскаго -- Ольга Александровна.} распоряжается по хозяйству, которое все въ ея рукахъ, а потомъ учитъ старшую дочь. Я иду гулять, непремѣнно гулять, сотому что до сихъ поръ еще не сытъ видомъ моря, горъ и южнаго неба. Право, сегодня первый день, когда я безъ труда удержался отъ этого удовольствія. Дубы и орѣхи уже облетѣли, но трава зелена, цвѣтутъ розы, пеларгоніи, и кромѣ лавровъ, кипарисовъ и миндалей, есть много другихъ вѣчно зеленыхъ деревьевъ и кустарниковъ; температура, когда я пріѣхалъ, была 12--15 Реомюра; теперь 10--12. Беру съ собой книгу, но читаю очень немного. Это -- самое быстрое время дня. Въ 1-мъ часу собираемся обѣдать и сидимъ вмѣстѣ часовъ до двухъ. Затѣмъ новыя прогулки вплоть по сумерекъ и даже до луны. Вмѣстѣ со свѣчами подается чай и ужинъ, а затѣмъ приходитъ самое длинное время дня. Тутъ я ухожу къ себѣ и даю часа полтора или два урокъ крестьянскому мальчику Алешѣ, 16-ти лѣтъ, удивительно красивому и способному. Его привезли изъ Вологды и хотѣли сдѣлать изъ него живописца, потому что и теперь уже онъ мастерски рисуетъ. Потомъ мы трое,-- я, Данилевскій и его жена,-- сидимъ и чаще всего молча читаемъ,-- я романы "Русскаго Вѣстника" или сказки Гоффмана, Ольга Александровна тоже что-нибудь въ этомъ родѣ, а Николай Яковлевичъ -- книги по садоводству. Иногда подымается безконечный споръ -- объ атомахъ, о жителяхъ планетъ {Статьи Страхова о жителяхъ планетъ, вошедшія въ его трактатъ "Міръ, какъ цѣлое" (С.-Пб. 1872 г.), вызвали насмѣшки надъ нимъ въ современной журналистикѣ.}, о началахъ нравственности. День проходитъ удивительно скоро; въ 11 часовъ расходимся спать. Между тѣмъ кажется, что я здѣсь ужъ Богъ знаетъ какъ давно, и что 5 ноября, когда я выѣхалъ изъ Петербурга, было чуть ли не годъ тому назадъ.
Чувствую однако же, что апатія, которая схватила меня въ Петербургѣ и въ которой я былъ и у Васъ, все еще меня держитъ. Сколько разъ случалось мнѣ прежде вздыхать о спокойствіи и думать, что ничего не можетъ быть завиднѣе жизни, какую я теперь веду, а теперь меня тянетъ -- забыться въ какой-нибудь работѣ или отдаться печальнѣйшимъ мыслямъ, которыя у меня всегда на готовѣ. Признаться, я мало приписываю важности тому, какъ я себя чувствую, и самое досадное для меня то, что въ дурномъ расположеніи я не могу доставить другимъ столько удовольствія, сколько хотѣлъ бы. Напримѣръ, не съумѣю сказать Вамъ что-нибудь хорошее о себѣ, и не съумѣю выразить, какъ мнѣ пріятно было опять увидѣть Васъ и вообще ближе узнать Васъ по поводу Азбуки {Первая "Азбука графа Л. Н. Толстого" вышла въ 4 книгахъ въ Петербургѣ въ.концѣ 1872 года. Сообщая графинѣ А. А. Толстой о своихъ работахъ надъ "Азбукой", Толстой сообщалъ ей 12-го января 1872 г.: "Пишу я эти послѣдніе года азбуку и теперь печатаю. Разсказать, что такое для меня этотъ трудъ многихъ лѣтъ -- азбука, очень трудно. Нынѣшней зимой надѣюсь прислать Вамъ, и тогда вы, по дружбѣ ко мнѣ, можетъ быть, прочтете. Гордыя мечты мои объ этой азбукѣ вотъ, какія по этой азбукѣ только будутъ учиться два поколѣнія русскихъ всѣхъ дѣтей отъ царскихъ до мужицкихъ и первыя впечатлѣнія поэтическія получатъ изъ нея, и что, написавъ эту Азбуку, мнѣ можно будетъ спокойно умереть". ("Толстовскій Музей", т. I, С.-Пб. 1911, стр. 229--230; ср. далѣе стр. 233).}. Очень бы мнѣ хотѣлось имѣть Вашу карточку, чтобы живѣе вспомнить минуты, когда Вы живой стояли передо мною. Оказалось, что я Васъ очень забылъ съ прошлаго свиданія. Какимъ-то свѣтлымъ духомъ вѣетъ отъ Васъ, какъ и отъ всѣхъ Вашихъ произведеній, и я часто укрѣпляюсь этимъ духомъ, вспоминаю о немъ, какъ о томъ образцѣ, котораго слѣдуетъ держаться {Слѣдующая далѣе вторая часть письма сохранилась на оторванной половинѣ почтоваго листа; нижняя часть этой половины оборвана, такъ что пропало около десяти строкъ текста.}.
Право, я ничего столько не желаю, какъ того, чтобы Вамъ жилось хорошенько и чтобы Вы писали какъ можно охотнѣе. Это самый большой мой интересъ, потому что къ себѣ я очень равнодушенъ, и не жду отъ себя большого толку. Однако же я принялся за чтеніе и размышленіе по предмету, о которомъ говорилъ Вамъ; началъ съ теоріи зрѣнія, какъ самаго совершеннаго чувства, въ которомъ должна раскрыться вся тайна познанія внѣшняго міра. Васъ очень прошу -- если не читали еще моей книги {"Міръ, какъ цѣлое" (С.-Пб. 1872),-- лучшее, по мнѣнію K. Н. Бестужева-Рюмина, сочиненіе Страхова, "стройный, изящный и цѣльный трактатъ о философіи природы", заключающій въ себѣ много оригинальнаго, но надо извѣстный, несмотря на то, что вышелъ и 2-мъ изданіемъ ("Журн. Мин. Нар. Просвѣщ.", 1896 г. ч. CCCIII, No 2, отд. 4, стр. 116).},-- прочтите и скажите мнѣ Ваше сужденіе. Увѣряю Васъ, оно будетъ мнѣ однимъ изъ главнѣйшихъ указаній, какъ идти впередъ. Вы превосходно почувствуете нравственное впечатлѣніе, которое производитъ книга; а оно-то и есть самое важное.
Вы видите, что я Васъ слушаюсь -- занимаюсь философіею, Вы какъ разъ угадали меня. Хотя меня въ литературѣ зовутъ обыкновенно философомъ, но такіе пріятели, какъ Достоевскій, Майковъ {Поэтъ Аполлонъ Николаевичъ (о немъ ср. въ книгѣ Страхова "Замѣтки, о Пушкинѣ и другихъ поэтахъ", С.-Пб. 1888 и изд. 2-е. Кіевъ. 1897).} -- все тянули меня на критику. Лучшую критику я написалъ объ Васъ {О Толстомъ Страховъ началъ писать въ половинѣ 1860-хъ годовъ; его статьи были собраны имъ въ сборникѣ "Критическія статьи объ И. С. Тургеневѣ и Л. Н. Толстомъ", СПб. 1885 (изд. 4-е -- 1901 г.).}, а Вы все-таки не пожелали, чтобы я упражнялся въ этомъ родѣ писаній. Теперь я такъ хорошо понимаю, что Вы правы, что Вы угадали мою лучшую способность, то, что съ дѣтства составляло главный интересъ моего ума.
Авось что-нибудь и выйдетъ. Не тороплюсь {Здѣсь нижняя частъ, письма оторвана, какъ указано выше.}... Крыму не больше двухъ мѣсяцевъ, же судя по началу, я готовъ здѣсь прожить цѣлый годъ и тронусь не иначе, какъ если вызовутъ.
Въ Московскихъ Вѣдомостяхъ, которыхъ здѣсь никто не читаетъ, не исключая и меня, я до сихъ поръ не нахожу объявленій о Вашей Азбукѣ, и это меня безпокоитъ. Если будете писать, то скажите слова два, какъ идетъ дѣло. Мой адресъ: Таврической губерніи, Ялтинскаго уѣзда, станція Байдары, въ имѣніе Н. Я. Данилевскаго.
За исправленіе Азбуки я еще не принимался; ее жадно читаютъ дѣти Данилевскаго -- находятъ ее понятнѣе и занимательнѣе всѣхъ другихъ книгъ.
Чувствую, что много еще есть мыслей, которыя нужно передать Вамъ; запасъ ихъ начался еще въ Петербургѣ -- и надѣюсь, не все же пропадетъ. Утѣшьте меня -- напишите мнѣ; это оживитъ меня больше всего.
Вашъ всею душою
Н. Страховъ.
1872 г. 4 Дек. Мшатка.
5. H. Н. Страховъ -- Л. Н. Толстому.
8-го января 1873 г. [Мшатка].
Письмо Ваше, безцѣнный Левъ Николаевичъ, такъ меня обрадовало и заняло, что и сказать не могу {Письмо отъ 12-го ноября 1872 г. по поводу книги Страхова "Міръ какъ цѣлое. Черты изъ науки о природѣ", С.-Пб. 1872 г.; оно напечатано въ біографіи Толстого, составленной П. И. Бирюковымъ, т. II, стр. 242-- 246 и въ изданіи П. А. Сергѣенко "Письма Л. Н. Толстого", т. II. стр. 30--33. Подлинникъ хранится въ архивѣ В. Г. Черткова.}. Огромное спасибо Вамъ за него; и вотъ былъ бы величайшій грѣхъ съ Вашей стороны, если бы Вы его не послали. Если у Васъ есть или будутъ какіе-нибудь листки, обращенные ко мнѣ, умоляю Васъ, не колеблитесь и присылайте -- для меня все, что Вы пишете, относится къ высшему роду писанія, именно: Вы вовсе неспособны что-нибудь сочинить; все будутъ настоящія Ваши мысли и чувства, и слѣдовательно все интересно и будетъ мною прочитано съ любовью и уваженіемъ безпредѣльнымъ.
Похвалы Ваши доставили мнѣ огромную радость, а Ваша критика (въ обыкновенномъ смыслѣ) и огорчила и заставила много думать. Огорченіе заключается вотъ въ чемъ: Вамъ не нравится, когда я принимаюсь шутить (напр. Жители планетъ {Такъ озаглавлена и о нихъ трактуетъ 2-я часть книги H. Н. Страхова "Міръ, какъ цѣлое".}); я и прежде догадывался, что какъ только я оставлю сухія, холодныя разсужденія (такъ отозвался одинъ пріятель вообще о моемъ писаніи), такъ у меня выходитъ что-то странное. Изъ этого тля меня слѣдуетъ тотъ выводъ, что я не могу дать живого, теплаго тона тому, что пишу. Нечего дѣлать; прійдется впередъ оставить попытки на глубокомысленную и тонкую шутливость. IX Письмо и Птицы {Отдѣлы того-же сочиненія.} не понравились Вамъ по этой причинѣ; но есть тутъ и другая, болѣе важная.
Изъ всѣхъ Вашихъ замѣчаній видно, что Васъ непріятно задѣло -- прямое выраженіе пантеизма. Вы положили палецъ на рану, написавши мнѣ, что я унизилъ человѣческую жизнь, поставивши ея цѣлью совершенствованіе (того, что заключается въ организмахъ). Отсутствіе нравственнаго смысла въ книгѣ (указанія на идею добра) для Васъ тотчасъ стало ясно. О, какъ бы я хотѣлъ имѣть точныя формулы для Вашего взгляда, для мысли, нравственной цѣли міра, и какъ бы хотѣлъ видѣть отношеніе этой мысли ко всему, что есть въ моей книгѣ и отъ чего я не могу никакъ отказаться!
Книга писана давно; тогда я былъ ревностнымъ пантеистомъ, такъ что потомъ былъ за то даже наказанъ жизнью и совѣстью. Вы сейчасъ замѣтили, что я слишкомъ легко трактую о недовольствѣ жизнью и не упоминаю объ религіи. Я ее тогда не понималъ и научился понимать только потомъ, отъ Шопенгауэра. Я тогда приписывалъ великую важность умственному прогрессу, литературѣ и подобнымъ глупостямъ, и вотъ почему поэты были (да еще какая дрянь!) для меня важнѣе пережитаго момента христіанства.
До сихъ поръ однако же я приписываю пантеизму величайшую важность, какъ прямо противо-христіанскому движенію, которымъ воодушевлено все умственное (движеніе) развитіе Запада, которое составляетъ душу нѣмецкой литературы, которое дало нѣмцамъ силу, недавно ими обнаруженную, и произведетъ еще огромныя послѣдствія. Корень пантеизма глубокъ неизмѣримо. Намъ неизвѣстна другая наука, кромѣ науки пантеистической. Всѣ привычки нашего ума сложились въ этомъ направленіи, и я не вижу выхода,-- вотъ моя бѣда.
Печатая свою книгу, я иногда задумывался надъ вопросомъ -- не дурную ли, не безнравственную ли книгу я печатаю? Прошу Васъ, отвѣтьте мнѣ на этотъ вопросъ. Передѣлать ее я не могъ -- не было ни времени, ни ясной мысли. Отказаться отъ нея -- никакъ не могъ; такъ ясны были почти всѣ положенія; почти сплошь все было дважды два четыре. Какъ я радъ, что Вы ее прочитали! Не правда ли, что жаль было отказаться отъ этой массы соображеній, которою въ корректурѣ я самъ любовался? Вотъ я и порѣшилъ -- напечатать и тогда, закончивъ одинъ періодъ мыслей, искать выхода, сознательно пойти противъ самого себя, начать новую мысль, опираясь на старую.
Новый взглядъ долженъ быть не ниже стараго и слѣдовательно удержать всю долю истины, которая есть въ старомъ.
Мнѣ было бы очень трудно, если бы я вздумалъ Вамъ разсказывать разные зачатки мыслей, которыя у меня бродятъ и которыя, я думалъ, начнутъ распускаться въ Мшаткѣ. {Имѣніе Н. Я. Данилевскаго на Южномъ берегу Крыма.} Въ статьѣ о Дарвинѣ и о Парижской Коммунѣ {Эти статьи вошли въ сборникъ H. Н. Страхова; "Борьба съ Западомъ въ нашей литературѣ", кн. I и II.} я уже отрекся отъ Гегеля {Толстой упрекалъ Страхова за выписки изъ Гегеля,-- встрѣченыя имъ въ книгѣ "Міръ какъ цѣлое".}, уже отрицаю тотъ непремѣнный, строго-законный прогрессъ, который онъ находилъ въ умственномъ движеніи человѣчества, отрицаю и то, что умъ руководитъ исторіею, что она есть развитіе идей. Мнѣ хотѣлось бы однакоже спуститься до корня и взяться за теорію познанія, въ которой, мнѣ кажется, уже заключена вся сущность дѣла.
Отвѣчу теперь на отдѣльные пункты. За духъ Вы меня напрасно упрекаете; я употребилъ это слово только какъ извѣстное названіе того, о чемъ хочу говорить, а не въ смыслѣ признанія особой сущности. По смыслу всей книги міръ есть нѣчто цѣльное, то есть всѣ его явленія вытекаютъ изъ одной сущности. Все существующее я одинаково признаю проявленіемъ духа.
Какая чудесная мысль у Васъ, что сущность настоящей жизни есть нравственно-религіозное сознаніе, понятіе добра. Если Вы можете пояснить мнѣ это, то умоляю Васъ, напишите мнѣ еще объ этомъ хоть страничку. У Васъ сказано: понятіе добра таково, что нельзя про него сказать, что оно есть у человѣка, но его нѣтъ у животнаго. Если тутъ нѣтъ описки, то я не понимаю.
Да и вообще -- это мысль не Шопенгауэровская, такъ какъ она отрадна и свѣтла, и беретъ положительную сторону дѣла, а не его процессъ, не одну теорію явленій. Я боюсь сказать Вамъ, какой страшный смыслъ имѣетъ въ моихъ глазахъ философія Шопенгауэра; это новый ударъ и послѣдній, сокрушающій всѣ надежды человѣка; какъ Гегель приводитъ къ [безо] отрицанію всего твердаго въ существующемъ и познаваемомъ, такъ Шопенгауэръ приводитъ къ отрицанію всего твердаго въ нравственности. По лучше не буду говорить. Поймите послѣ этого, какъ радостна была для меня мысль, что Вы, самый милосердный изъ всѣхъ поэтовъ, исповѣдуете вѣру въ добро, какъ въ сущность человѣческой жизни. Воображаю, что для Васъ эта мысль имѣетъ теплоту и свѣтъ, совершенно непонятный такимъ слѣпцамъ, какъ я.
Вы пишете, что изъ моей книги поняли меня; что это значитъ? Вели но очень обидно, напишите.
У Васъ сказано: На стр. 76, отличая круговоротъ отъ жизни, авторъ опровергаетъ смѣшеніе этихъ двухъ понятій не духомъ, а сознаніемъ жизни, и это мѣсто прекрасно. Я не нахожу этого мѣста, и хотѣлъ бы знать, на что Вы указываете, и за что меня хвалите.
Вообще Ваши похвалы очень мѣтки; мѣста о кристаллахъ, объ инфузоріяхъ, чѣмъ отличается человѣкъ, и вся вторая часть книги дѣйствительно потребовали отъ меня самого большого напряженія мысли,-- и я дождался справедливой награды. Ваша идіосинкразія къ Гегелю -- необыкновенно характерна, но я понимаю только вообще ея возможность, а объяснить ее себѣ не могу. Почти зависть беретъ меня, когда подумаю, что есть же такіе характерные люди, какъ Вы.-- А мнѣ -- ничего не претитъ, все проглочу и произвожу -- чуть-ли не одинъ навозъ.
Судьба Вашей Азбуки {Азбука графа Л. Н. Толстого, въ 4 книгахъ, издана была въ С.-Пб. въ 1872 г. Она допечатывалась въ Петербургѣ подъ наблюденіемъ Страхова (П. И. Бирюковъ, Біографія Толстого, т. II, стр. 113--120.} изумляетъ меня. Одинъ мой пріятель, нынѣ знаменитый драматургъ Аверкіевъ {Дмитрій Васильевичъ Аверкіевъ (род. 1836, ум. 1905), сотрудничавшій въ "Зарѣ" Кашпирева, авторъ "Каширской старины" (1871) и мн. др. пьесъ. Въ 1871 г. Аверкіевъ поселился въ Москвѣ и дѣятельно сотрудничалъ въ "Русскомъ Вѣстникѣ" Каткова.}, серьезно увѣрялъ меня, что у меня тяжелая рука, и что потому ни одно дѣло въ моихъ рукахъ не удается. Печатая Вашу Азбуку, я думаю, что невозможно, чтобы моя тяжелая рука ей повредила. А вышло такъ, что чуть-ли не правъ Аверкіевъ. Замѣчу однакоже, что объявленій въ Моск. Вѣд. было мало.
Вчера получилъ письмо изъ Петербурга, отъ Майкова {Вѣроятно -- Аполлонъ Николаевичъ Майковъ, поэтъ.}. Они тамъ ругаются и торопятъ меня, чтобы я ѣхалъ назадъ. Судя по свѣдѣніямъ письма, прійдется мнѣ черезъ мѣсяцъ двинуться, и теперь на меня напало непріятное чувство ожиданія, что вотъ-вотъ позовутъ. Еще новость, которую я узналъ уже прежде изъ Московскихъ Вѣдомостей -- Достоевскій сталъ, редакторомъ Гражданина {О томъ, какъ Достоевскій сталъ редакторомъ "Гражданина", см. "Мои воспоминанія" князя. В. П. Мещерскаго, т. II, С.-Пб. 1808, стр 175--182.}. Живо воображаю, какъ въ немъ разгорѣлась страсть журналиста и не знаю, не пожалѣть ли объ этомъ. А впрочемъ человѣку не нужно мѣшать дѣлать, что онъ любитъ дѣлать. Одна бѣда: онъ меня теперь запряжетъ; отъ него ничѣмъ не отговоришься, и у меня въ перспективѣ -- работать всякія статейки для Гражданина.
Еще разъ -- тысячу Вамъ благодарностей за Ваше письмо, и тысячу извиненій, что поздно отвѣчаю. Вѣроятно Вы не разъ попрекнули меня. Но кромѣ того, что почта здѣсь ходитъ страшно медленно, виновата и здѣшняя жизнь: такъ людно (пріѣхали еще родные Данилевскихъ), такъ шумно и даже тѣсно, что только и можно -- ничего не дѣлая, не замѣчать, какъ проходятъ дни за днями. Я же собирался написать Вамъ хорошенько. А тутъ праздники, Новый Годъ, Татарскія Свадьбы и пр. и пр.
До слѣдующаго письма, безцѣнный Левъ Николаевичъ. Если пришлете деньги, то присылайте скорѣе, довольно будетъ и ста рублей, а то я боюсь, что меня позовутъ и я затрудню Данилевскихъ, пустившихся нынче въ большіе расходы по своему саду. Графинѣ мой усердный поклонъ.
Вашъ всею душою
Н. Страховъ.
1873 г. 8 Янв.
6. H. Н. Страховъ -- Л. Н. Толстому.
15-го марта 1873 г. Петербургъ.
Опишу Вамъ подробно, безцѣнный Левъ Николаевичъ, что со мною случилось. Уѣхалъ я отъ Васъ 19-го; признаться, я колебался; но такъ какъ Сергѣй сказалъ мнѣ: "лошади готовы, сейчасъ подаютъ", то отступать назадъ мнѣ ужъ показалось поздно и странно, и я уѣхалъ. День былъ удивительный: солнце, сугробы снѣга, деревья въ серебрѣ -- я любовался всю дорогу. Поѣздъ, какъ Вы знаете, опоздалъ; однако онъ пришелъ гораздо раньше, чѣмъ было объявлено; какимъ-то чудомъ Ея. Оболенскій {Князь Леонидъ Дмитріевичъ Оболенскій (род. 1844, ум. 1888), въ 1871 г. женившійся на племянницѣ Л. Н. Толстого -- графинѣ Елизаветѣ Валеріановнѣ Толстой. Ихъ сынъ, князь Николай Леонидовичъ, женатъ на дочери Л. Н. Толстого -- графинѣ Маріи Львовнѣ. Въ 1883 г. князь Л. Д. Оболенскій съ П. А. Берсъ издалъ сборникъ "Разсказы для дѣтей И. С. Тургенева и графа Л. Н. Толстого" съ рисунками Васнецова, Рѣпина, Маісовскаго и Сурикова; 2-е изданіе ихъ вышло въ 1880 г.} догадался и во время явился на станцію -- и мы покатили. Въ Москвѣ я, по совѣту начальника станціи, взялъ извощика, гналъ сколько можно и поспѣлъ за 2 или за 3 минуты до отправленія курьерскаго поѣзда въ Петербургъ. Я былъ ужасно радъ, какъ будто мнѣ дѣйствительно нужно было за чѣмъ-нибудь такъ торопиться. Такимъ образомъ 20-го. часу въ 12-мъ, я былъ въ Петербургѣ. На прежней квартирѣ комната моя оказалась свободною, я напился чаю, поговорилъ съ моимъ сожителемъ, умылся, прибрался и -- въ Библіотеку. "Прекрасно, что Вы пріѣхали, дѣлать Вамъ нечего, но непремѣнно нужно, чтобы Вы здѣсь были", и пр. Изъ Библіотеки {Страховъ уже служилъ тогда въ Имп. Публичной Библіотекѣ, въ штатъ который зачисленъ былъ 1-го августа 1873 г.} я покатилъ къ Петру Андреевичу -- не засталъ его дома; потомъ къ Майкову {Аполлонъ Николаевичу.} (и тотъ и другой конецъ очень длинные). У Майкова почувствовалъ, что озябъ: однако обѣдалъ весело и съ аппетитомъ. Но послѣ обѣда меня разломило и пріѣхавши домой, я ужъ очень дурно себя чувствовалъ. Легъ пораньше спать, думалъ отоспаться -- всталъ и не могъ пить кофе. Послалъ за докторомъ, онъ взглянулъ на мою ногу (гдѣ у меня была ссадина, которую помните я перевязывалъ) и объявилъ, что у меня рожа. Въ ожиданіи лекарствъ въ сумерки я всталъ съ постели, чтобы зажечь свѣчу. Но со мной сдѣлался обморокъ, я грохнулся и разбилъ зеркало. Сбѣжались, подняли меня, положили въ постель, и съ тѣхъ поръ я лежу въ ней до настоящей минуты, и въ ней пишу къ Вамъ это письмо. Вотъ чѣмъ кончилось веселое путешествіе! Я застудилъ свою ранку и прикинулась рожа, которая здѣсь очень ходитъ. Съ недѣлю я ничего не ѣлъ и испытывалъ не боль, но мучительное разстройство во всемъ тѣлѣ, тошноту, зелень въ глазахъ, шумъ въ ушахъ и т. п. Теперь все уже прошло; есть только послѣдствія рожи, самой ея уже нѣтъ: но встать все еще не могу.
Услышавши о моей бѣдѣ, сошлись ко мнѣ мои знакомые и пріятели, и право я увидѣлъ искреннее участіе, которое меня очень тронуло. Часто было тѣсно въ моей комнатѣ (она, правда, не велика), и съ утра до вечера кто-нибудь сидитъ, такъ что не давали мнѣ и писать къ Вамъ, чего мнѣ давно хочется. Письмо Ваше {Оно неизвѣстно.} было мнѣ истинною отрадою. Почему Вы думаете, что мы не увидимся? Послѣ нынѣшней поѣздки, на меня напало очень сильное чувство усталости, и думается мнѣ: полно разъѣзжать; сиди лучше въ своемъ уголку въ Петербургѣ. Куда еще рваться и чего еще искать? Но лѣтомъ, во время каникулъ (въ Библіотекѣ іюль мѣсяцъ не работаютъ) проѣхать на нѣсколько дней въ мою Мекку -- Ясную Поляну,-- это такъ легко, что я готовъ дѣлать это каждый годъ -- для освѣженія, для обновленія. Одни сутки ѣзды -- вовсе не ѣзда.
Я давно уже не помню такого веселаго дня, какъ Ваши имянины; чѣмъ чаще я вижу Васъ, тѣмъ милѣе Васъ нахожу (позвольте такъ выразиться). Всею душою желаю, чтобы пошла наконецъ Ваша работа, которая такъ глубоко и серьезно Васъ занимаетъ (какъ я люблю эти Ваши волненія, и какъ они меня самого волнуютъ!). Но помните, Левъ Николаевичъ, что если Вы и ничего не напишете, Вы все таки останетесь творцомъ самаго оригинальнаго и самаго глубокаго произведенія русской литературы. Когда русскаго царства не будетъ, новые народы будутъ по "Войнѣ и миру" изучать, что за народъ были русскіе.
Лежа на своей постели, я узналъ всѣ литературныя новости, всѣ сплетни, и снова вполнѣ вошелъ въ петербургскую жизнь, къ которой питаю тайное равнодушіе и даже отвращеніе. Ничего не случилось, Левъ Николаевичъ. Майкова "Два міра" и новое изданіе его сочиненій были встрѣчены глухимъ молчаніемъ, полнымъ холодомъ. Только Никитенко {Александръ Васильевичъ, академикъ, бывшій профессоръ Петербургскаго Университета и цензоръ, умершій въ 1877 г. Его статья о драмѣ Майкова "Два міра" напечатана была въ "Журн. Министерства Народнаго Просвѣщенія" 1874 г., апр., стр. 384--409. См. Дневникъ Никитенко, т. II, стр. 470 и 501.}, который такъ недоволенъ Вами, пришелъ въ восторгъ и написалъ большой хвалебный разборъ; собирается (чуть ли не сегодня) читать его у В. И. Безобразова {Владиміръ Павловичъ, съ 1864 г. академикъ; умеръ въ 1885 г.}, на вечернемъ сборищѣ; гдѣ напечатаетъ, не знаю. О реторика! тебя ничѣмъ и никогда не выжить. Всегда только какъ рѣдкое исключеніе будутъ нѣкоторые писать, остальные же будутъ сочинять.-- Достоевскимъ я очень недоволенъ: онъ старѣетъ видимо съ каждымъ днемъ. Гражданинъ, въ которомъ онъ редакторствуетъ, очень его волнуетъ, тревожитъ, раздражаетъ. Пишетъ онъ вещи не глупыя, но странныя, недоконченныя, неясныя; самъ это чувствуетъ и не можетъ "вырваться изъ положенія, въ которое себя поставилъ {"Мещерскій уѣхалъ къ моему удовольствію", писалъ Страховъ Н. Я. Данилевскому весной 1873 г.; "Достоевскій одинъ заправляетъ дѣломъ, и, кажется, много ему выпадаетъ на долю непріятностей. Охота была соваться въ такое дѣло! Судя по разсказамъ, онъ принялъ на себя редакторство впопыхахъ, не подумавши, а мысль объ этомъ подалъ Майковъ. Ну, счастье Мещерскому! ("Русск. Вѣстн." 1901 г., No 1, стр. 130).}.
О книгѣ своей я до сихъ поръ ничего вѣрнаго не знаю; но есть слухъ, будто она пошла порядочно, къ великому изумленію Базунова {Книгопродавецъ-издатель Александръ Ѳедоровичъ Базуновъ (ум. въ 1899 г.).} (т. е. можетъ быть распродано 400--500 экземпляровъ). І?ъ несчастію слухъ идетъ отъ Софіи Сергѣевны Кашпиревой, большой сочинительницы. Бѣдный Кашпиревъ {Бывшій издатель журнала "Заря" (см. выше).} былъ у меня раза три -- его , точно что-то подкосило: сѣдѣетъ, брюзгнетъ. Онъ былъ впрочемъ боленъ -- едва ли не отъ волей.
Разумѣется я пробовалъ читать, и многое пробѣжалъ, хотя безъ настоящаго вкуса; теперь однако же и мозгъ и желудокъ дѣйствуютъ уже довольно хорошо. Скажу Вамъ о двухъ книгахъ: Записки о всеобщей Исторіи Хомякова {Записки о "Всемірной исторіи" Алексѣя Степановича Хомякова входятъ нынѣ въ собраніе его сочиненій.} и Geschichte der deutschen Philosophie v. Zeller {Эдуардъ Целлеръ, нѣмецкій богословъ философъ; его "Geschichte, der deutsshen Philosophie seit Leibnitz" вышла въ 1873 году.}. Целлеръ привелъ меня въ ужасную досаду. Книга написана легко, очень точно, очень полно, но безъ всякой мысли, безъ всякой цѣли. Въ концѣ оказывается, что философіи теперь не существуетъ; авторъ надѣется, что она снова явится, но будетъ не идеализмомъ, какъ до сихъ поръ, а чѣмъ-то болѣе реалистическимъ. Шопенгауэръ въ видѣ исключенія подвергается жестокой критикѣ; Целлеръ находитъ въ немъ противорѣчія и непослѣдовательности. Помѣшались они на логикѣ! Не содержаніе имъ важно, а силлогистическая форма, и имъ и въ голову не приходитъ, что эта бѣдная форма не можетъ вмѣстить и сотой доли истины! Гартманъ {Карлъ-Робертъ-Эдуардъ Рартманнъ (род. 1842), нѣмецкій философъ, авторъ "Philosophie der Unbewussten" (изд. 1888) и многихъ другихъ сочиненій по философіи, метафизикѣ, по вопросамъ политическимъ, богословскимъ, соціальнымъ и др.} тоже въ сильнѣйшей степени старается все систематизировать. Холодныя, безсмысленныя и наконецъ ужасно-грубыя и логически-то построенія!
Хомяковъ мнѣ очень нравится, хотя я еще мало читалъ его, чтобы произнести сужденіе. Какое живое пониманіе жизни народовъ! Какъ выставлены Славяне! По книга загромождена сомнительною ученостію и безконечными отрывочными гипотезами.
Вотъ пока все, безцѣнный Левъ Николаевичъ. Утѣшьте меня, напишите. Отъ Петра Андреевича я получилъ 250 р., за которые покорно благодарю. Получилъ сегодня и подушку и зонтикъ и палку.
Вашъ всею душою
Н. Страховъ.
Графинѣ мое усердное почтеніе. Адресъ мой тотъ же: домъ Калугина у Пѣвческаго моста.
1873 г. 15 Марта. Спб.
7. H. H. Страховъ -- Л. H. Толстому.
15 Апр. 1873 г. [Петербургъ].
Нахожусь въ такомъ дурномъ расположеній духа, безцѣнный Левъ Николаевичъ, что не слѣдовало бы писать къ Вамъ; но такъ какъ я пропустилъ болѣе удобныя минуты, и уже запоздалъ отвѣтомъ, то напишу Вамъ по крайней мѣрѣ факты, о которыхъ Вы спрашиваете, а думая о Васъ, можетъ быть и повеселѣю. Сегодня я дѣлалъ первые визиты (дня три какъ выхожу); мнѣ объявили, что нѣмецъ, котораго мѣсто я займу, на этой недѣлѣ подаетъ въ отставку -- и я тотчасъ же буду принятъ на службу {Въ Императорской Публичной Библіотекѣ, гдѣ Страховъ занялъ мѣсто вышедшаго въ отставку М. Ѳ. Поссельта, будучи назначенъ завѣдующимъ Отдѣленіемъ юридическихъ и соціальныхъ наукъ (Отчетъ имп. Публ. Библіотеки за 1873 г. стр. 4).}. Это очень устраиваетъ мои дѣла, потому что въ послѣдніе дни писаніе статей до того мнѣ опротивѣю, что я съ ужасомъ думаю о томъ возможномъ случаѣ, если бы мнѣ пришлось жить этимъ писаніемъ. Написалъ я двѣ статейки для Гражданина, одну -- Замѣтки о текущей литературѣ, другую -- рецензію на книгу Анненкова Ал. Серг. Пушкинъ, которая есть ничто иное, какъ перепечатка, перваго тома его изданія Сочиненій Пушкина {Книга Павла Васильевича Анненкова "А. С. Пушкинъ. Матеріалы для его біографіи и оцѣнки произведеній", С.-Пб. 1873, значительно переработана по сравненію съ 1-мъ ея изданіямъ 1855 года. Отзывъ о ней былъ помѣщенъ въ "Гражданинѣ" 1873 г., No 17, стр. 523--524.}; да еще я написалъ больше половины статьи о развитіи организмовъ для московскаго журнала Природа {Популярный естественно-историческій журналъ, выходившій съ 1873 по 1877 годъ въ Москвѣ. Редакторами были профессоръ Московскаго Университета Сергѣй Алексѣевичъ Усовъ (род. 1827, ум. 1888 г.) и Леонидъ Павловичъ Сабанѣевъ (род. 1844, ум. 1898 г.).}, издаваемаго Усовымъ и Сабанѣевымъ. Сабанѣевъ почему-то меня знаетъ, прислалъ мнѣ первую книжку -- чудесный томъ съ картинками; всѣхъ томовъ въ годъ будетъ четыре. Я написалъ ему, приметъ ли онъ статью, въ которой отвергается Дарвинъ; онъ отвѣчалъ, что очень охотно, и я принялся усердно писать.
Вѣроятно я еще не окрѣпъ послѣ болѣзни,-- но только никогда еще не чувствовалъ я такого отвращенія къ своимъ статьямъ, какъ то, которое во мнѣ возбудили мои статейки для Гражданина: или ужъ такъ противно показалось мнѣ выступать на арену журналистики: но во всякомъ случаѣ я представился себѣ болтуномъ, въ которомъ уже простылъ всякій жаръ. А вѣдь писалось какъ будто съ увлеченіемъ.
Со статьею о развитіи другая исторія. Время болѣзни было (для меня счастливымъ временемъ, Левъ Николаевичъ. Я чувствовалъ, что былъ тогда лучше, добрѣе, спокойнѣе и умнѣе. Въ эти два мѣсяца (изъ которыхъ недѣль шесть я пролежалъ) я много читалъ и думалъ; и заходили у меня такіе мечты и планы, что мнѣ страшно въ нихъ и признаваться. Чтеніе и размышленіе были продолженіемъ того, чѣмъ я занимался въ Крыму {Въ имѣніи Н. Я. Данилевскаго.} и о чемъ немножко говорилъ Вамъ, когда ѣхалъ туда. Но и у Васъ и въ Крыму я все унывалъ, а тутъ явилась такая надежда на свои силы, что досадно вспомнить, когда подумаешь теперь объ ихъ дѣйствительномъ размѣрѣ. Явились и зачатки мыслей, повидимому способныхъ къ большой разработкѣ. Вотъ одну-то изъ нихъ я и вздумалъ изложить въ статьѣ о развитіи. По мѣрѣ писанія я однако почувствовалъ, что предметъ расширяется, и что для такой статьи нужно годъ или два занятій. А между тѣмъ статья обѣщана къ 1-му Мая, и конечно я ее допишу и пошлю. Потянуло меня читать книги по этому предмету, побывалъ я въ своей библіотекѣ, сталъ выходить,-- и совсѣмъ наконецъ сбился съ того настроенія, въ которомъ начата статья. Теперь ужъ кажется, что это воодушевленіе никогда не воротится.
А какое странное и противное впечатлѣніе произвелъ на меня Петербургъ! Апрѣль есть время самой блестящей уличной жизни, Я вотъ меня поразило это всеобщее напряженіе, написанное на всѣхъ лицахъ, отражающееся и въ походкѣ, и въ платьѣ, и во всемъ рѣшительно. Тщеславіе конечно на первомъ мѣстѣ; каждый, выходя на улицу, какъ будто покрываетъ себя лакомъ, или сперва выутюжитъ себя, а потомъ только выйдетъ. Старики съ удивительно причесанными волосами, вылощенные, выхоленные, носящіе иногда сѣдую бороду, но съ такимъ тщеславіемъ, какъ женщина новую шляпку; женщины имѣютъ всѣ престранный видъ, какъ будто у нихъ что-то нехорошее на умѣ... Но не буду Вамъ описывать: и долго и не умно, и Вы поймете съ одного слова. Скажу только, что съ большой отрадой я встрѣчалъ добродушныхъ извощиковъ и дворниковъ, на которыхъ не было никакого лоску и которые глазѣли на весь этотъ Вавилонъ, очевидно не принимая въ свою душу ни единой черты изъ жизни, въ немъ совершающейся. А юноши! Самолюбіе, озабоченность и какой-то позывъ къ дерзости -- написаны на каждомъ лицѣ. Знаете, здѣсь, мнѣ кажется, становится понятна и здѣшняя литература. Какую жизнь видятъ предъ собой тѣ, кто пишетъ? Такую, которая не внушаетъ никакого уваженія, никакой любви, гдѣ эгоизмъ, жажда наслажденій и самолюбіе дѣйствуютъ на голо, гдѣ деньги -- все. Кстати о деньгахъ. До сихъ поръ не знаю, какъ идете моя книга {"Міръ какъ цѣлое", изд. 1872.}; до сихъ поръ то надѣюсь, что у меня будетъ маленькій доходъ, то опасаюсь, что пожалуй вмѣсто дохода прійдется приплачивать. Никто изъ здѣшнихъ моихъ пріятелей моей книги не читалъ. Статью еще можно прочесть; но книгу -- кто же читаетъ книги въ Петербургѣ? А я встрѣтилъ очень отрадныя подтвержденія своимъ мыслямъ. Во время болѣзни я читалъ Основы Химіи Менделѣева {Знаменитый курсъ Д. И. Менделѣева былъ во 2-мъ изданіи выпущенъ въ свѣтъ въ 2 частяхъ въ 1872--1873 г.}; онъ принялъ (мы давно знакомы и споривали до ссоръ) существенные пункты: въ принципѣ отрицаетъ атомы и простыя тѣла; это очень мнѣ польстило. Кромѣ того вышла брошюрка Дюбуа-Реймона'"О границахъ естествознанія"; въ ней не только отрицаются атомы и простыя тѣла (притомъ глубже, чѣмъ у Менделѣева), но и ощущеніе признается нематеріальнымъ. Боже мой! Чему приходится радоваться! Кстати: однимъ изъ моихъ гордыхъ мечтаній было -- точное и строгое ниспроверженіе механическаго взгляда и замѣна его другимъ.
Статьи я принялся писать главнымъ образомъ потому, что стали выходить Ваши 250 р.-- я уже видѣлъ впереди ихъ конецъ. Посудите сами, однако же, какъ я долженъ быть Вамъ благодаренъ: съ Сентября прошлаго года но Май нынѣшняго я живу почти на одни Ваши деньги {За наблюденіе за печатаніемъ и корректуру "Азбуки" Толстого.}; на нихъ и въ Крымъ съѣздилъ, на нихъ и прожилъ два мѣсяца; Вы мнѣ дали почти полгода свободныхъ для чтенія и отдыха и размышленія.-- Чуть не забылъ! Попросите Петра Андреевича почаще публиковать о Вашей Азбукѣ; я увѣренъ, что мало было публикацій. Мой книгопродавецъ публикуетъ до сихъ поръ о моей книгѣ раза три или четыре въ мѣсяцъ. Когда узнаю у него, для чего онъ это дѣлаетъ и.какова польза отъ этого, напишу Вамъ въ точности. Поклонитесь отъ меня низко Софьѣ Андреевнѣ, и еще одному человѣку -- Сережѣ {Старшій сынъ Л. Н. Толстого -- Сергѣй Львовичъ, родившійся 23 іюня 1863 года.}, о которомъ вспоминаю съ самымъ пріятнымъ чувствомъ.
Вашъ всею душою
Н. Страховъ.
Грѣхъ Вамъ оставлять у себя письма, которыя ко мнѣ пишете: какъ безмѣрно я Вамъ былъ благодаренъ за большое письмо о моей книгѣ! Повѣрьте, что моей любви и уваженія достало бы, чтобы оцѣнить все, какъ слѣдуетъ.
Я еще не теряю надежды! что Вы получите мое крымское письмо; если же нѣтъ, я реставрирую его и съ дополненіями.
Пропустилъ главное: въ моихъ мечтахъ и замыслахъ я все благодарилъ Васъ за то, что Вы меня направили на философію. Теперь это дѣло рѣшенное: поступлю на службу и буду постепенно читать и работать но выбраннымъ мною вопросамъ.-- о цвѣтахъ, о познаніи, и пр.
Дайте еще немножко созрѣть моимъ замысламъ, и тогда я напишу Вамъ о нихъ подробнѣе. А теперь мнѣ трудно излагать незрѣлыя мысли. А что задачу я взялъ страшно-крупную, Вы конечно, догадываетесь.
8. H. Н. Страховъ -- Л. Н. Толстому.
17-го мая 1873 г. Петербургъ.
Какое чудесное письмо {Оно неизвѣстно въ печати.}, безцѣнный Левъ Николаевичъ! Почему-то я все думалъ, что Вамъ пишется, но такой радостной вѣсти, что у Насъ въ чернѣ готовъ цѣлый романъ, не ожидалъ {"Анна Каренина"; онъ началъ появляться въ "Русскомъ Вѣстникѣ" 1875 года, съ No 1-го.}. Буду теперь ждать, буду заранѣе утѣшаться мыслью, что навѣрное
опять гармоніей упьюсь,
Надъ вымысломъ слезами обольюсь... 1)
1) Изъ "Элегіи" Пушкина "Безумныхъ лѣтъ угасшее веселье".
То, что Вы пишете о добрѣ и красотѣ, для меня понятно: не даромъ же я изучалъ Ваши созданія и восхищался ими. Но Вы написали мнѣ Вашу мысль въ такой точной формѣ, до которой я не могъ самъ дойти, и мнѣ вдругъ объяснилось многое. Я понялъ то Ваше милосердіе, которымъ такъ восторгался. Это настоящая религія художника, поэта, и опять повторяю, тутъ нѣтъ ничего Шопенгауэровскаго; у Шопенгауэра красота подчинена нравственности. А Вы становитесь на такую точку, на которой Вы неуязвимы, съ которой Васъ нельзя сдвинуть. Красота для Васъ высшее и вмѣстѣ совершенно таинственное, т. е. безконечно глубокое. Это мнѣ по душѣ удивительно.
Вы спрашиваете, можно ли прислать мнѣ на просмотръ Войну и Миръ, когда исправите. Не только можно, но я Васъ прошу объ этомъ, я наконецъ требую во имя всѣхъ правъ, какія только Вы согласны признать за мною. Это будетъ большое наслажденіе. На лѣто я остаюсь въ Петербургѣ; поступивши въ Библіотеку, я буду имѣть множество свободнаго времени,-- него же лучше? Да притомъ я Вамъ недовѣряю въ высочайшей степени; Вы непремѣнно надѣлаете недосмотровъ; я гораздо аккуратнѣе Васъ. Если не боитесь того, что у меня тяжелая рука, то присылайте -- Вы меня утѣшите.
Въ Библіотеку я поступаю въ первыхъ числахъ Іюня. Книги моей разошлось только 400 экземпляровъ, такъ что книгопродавецъ только выручилъ свои деньги, а барышъ получилъ далеко не весь. Я и тому радъ. Здоровье мое поправляется вмѣстѣ съ погодою, и я веселѣе съ каждымъ днемъ -- слишкомъ я тогда набросился на книги, не успѣвши окрѣпнуть. Статьи мои въ Гражданинѣ имѣютъ большой успѣхъ, но какъ всегда -- не въ публикѣ, а въ литературѣ, которая хвалитъ ихъ на словахъ, а въ печати, разумѣется, только ругаетъ.
А что же непосланное письмо? Грѣхъ Вамъ будетъ, если и мнѣ не пришлете всего, что Вы писали во мнѣ, но не послали. Ну скоро ли и гдѣ Вы найдете человѣка, который бы такъ любилъ и понималъ Васъ, какъ я? А для меня это великое счастіе, какъ Вы, конечно, понимаете и увѣрены.
Въ Самару Вамъ напишу, но какой адресъ? Довольно ли просто въ Самару? Теперь тороплюсь отправить письмо, чтобы оно застало Васъ до 20-го. Откладываю все, что хотѣлось бы написать.
Графинѣ мой усердный поклонъ, и -- счастливый путь!-- если тронетесь въ Самару.
Вашъ всею душою
Н. Страховъ.
1873 г. 17 мая, Спб.
P. S. Нетерпѣливо буду ждать Войны и Мира. Будете писать, скажите мнѣ, когда надѣетесь кончить пересмотръ и когда я получу пересмотрѣнное. За все, за все -- спасибо Вамъ, большое спасибо! Какая Вы для меня радость въ жизни!
9. H. Н. Страховъ -- Л. Н. Толстому.
[Лѣто -- осень 1873 г., Петербургъ].
Ну что жъ, безцѣнный Левъ Николаевичъ! Я вѣдь опять спасовалъ. Сколько я ни думалъ и ни перечитывалъ, я не рѣшился почти ничего вычеркнуть. Даже напротивъ, мысли о поправкахъ, блеснувшія мнѣ при первомъ перечитываніи, исчезали по мѣрѣ вчитыванія и въ то же время мнѣ яснѣе и яснѣе становился ходъ Вашихъ мыслей, такъ что, сдѣлавши множество мелкихъ исправленій, въ которыхъ эти двѣ статьи особенно нуждались, я вычеркнулъ всего въ двухъ мѣстахъ по двѣ по три строчки,-- тамъ, гдѣ надобность была совершенно очевидна. Вамъ, слѣдовательно, пересматривать еще разъ эти страницы не нужно, и я отослалъ поэтому весь четвертый томъ въ Москву. На Ваше рѣшеніе я отдаю только слѣдующее: въ послѣдней статьѣ, Вопросы исторіи, я предлагаю Вамъ выкинуть послѣдній параграфъ, XII-й, гдѣ находится сравненіе переворота въ исторіи съ переворотомъ въ астрономіи, произведеннымъ системою Коперника. Сравненіе это неточно и не поясняетъ дѣла,-- говорю это прямо, потому что предъидушія страницы удивительны по точности и ясности, вплоть до самаго этого ХІІ-го, совершенно лишняго параграфа. Если Вы согласны со мною, то напишите въ Москву, чтобы его выпустили, это значитъ послѣднія четыре страницы, отъ словъ Съ тѣхъ поръ до словъ нами зависимость. Хотя мнѣ очень нравится все, что Вы пишете, все таки рѣшусь сказать, что первая часть Вопросовъ исторіи, именно разсужденіе о власти чрезвычайно растянуто и не совсѣмъ точно. Неточность происходитъ оттого, что Вы не опредѣляете, что собственно Вы называете дѣломъ, событіемъ, настоящимъ происшествіемъ въ исторіи. Убивать, умирать -- это событія; сердиться, приказывать -- не событія. Я говорю примѣрно. Такимъ образомъ Вашу мысль, мнѣ кажется, можно еще развить, повести дальше. Но при этомъ я былъ очень удивленъ; я увидѣлъ, что оборотъ мысли въ моей статьѣ о Дарвинѣ, Переворотъ въ наукѣ {Статья Страхова, написанная по поводу вышедшаго въ 187t г., въ переводѣ съ англійскаго языка, сочиненія Дарвина: "Происхожденіе человѣка и подборъ во отношенію, къ полу". Этотъ этюдъ вошелъ въ видѣ 1-й части, въ работу Страхова, озаглавленную "Дарвинъ" и вошедшую въ его сборникъ "Борьба съ Западомъ въ нашей литературѣ", кн. 2-я.}, очень похожъ на оборотъ Вашего разсужденія о власти. Очень возможна, что я безсознательно подражалъ Вамъ и только теперь замѣтилъ это. Вообще Ваша Война и Миръ еще долго будетъ удивлять другихъ оригинальностію мыслей, но на себѣ я замѣтилъ, что освоился съ ними совершенно. Значитъ онѣ глубоко вошли въ меня, спасибо Вамъ!
Теперь приступлю къ предмету, который мнѣ очень не по душѣ: хочу просить у Васъ денегъ. Прошу именно сто рублей. Я все хотѣлъ сдѣлать эту работу для Васъ даромъ; она мнѣ была очень пріятна, и Вы повѣрите, что я имѣлъ бы большую радость оказать Вамъ хоть маленькую услугу; но пять мѣсяцевъ въ ожиданіи мѣста, моя болѣзнь и положеніе брата, оставшагося безъ жалованія, подрѣзали меня, и какъ я ни вертѣлся, но не вывернулся. И въ Библіотекѣ {Съ l-то августѣ т. Страховъ былъ зачисленъ на службу библіотекаремъ Имп. Публичной Библіотеки, службу гдѣ оставилъ въ 1885 г.} первые три мѣсяца жалованья даютъ только двѣ трети. Вотъ отчасти причина и того, что я пишу въ Гражданинѣ. Говорю отчасти, потому что я бы и не могъ иначе поступить. Достоевскій видитъ во мнѣ стараго уже товарища по-литературѣ очень любитъ мой статьи, и считалъ бы просто измѣною, если бы я не участвовалъ въ журналѣ, на который онъ кладетъ всю душу -- совершенно по напрасну. Я и лавирую -- отъ времени до времени пишу к стараюсь сдѣлать что можно,-- подъискиваю сотрудниковъ, смотрю рукописи и пр. Но все же я и теперь уже могу удѣлить немножко времени серьезному чтенію, которое постоянно меня къ себѣ тянетъ. А къ новому году я надѣюсь я буду уже вполнѣ свободенъ: долги будутъ уплочены, и съ Гражданиномъ, когда обнаружится состояніе подписки, можно совершенно раскланяться, т. е. объявить, что на будущій годъ дамъ только двѣ-три статейки. Достоевскій едва ли останется редакторомъ; онъ очень боленъ, раздраженъ, и доктора его шлютъ въ Италію.
Недавно я только кончилъ свою статью о развитіи организмовъ надѣюсь, послѣднюю большую статью, въ которой мысль высказана поспѣшно, недостаточно разработана -- а между тѣмъ я считаю ее достойною самой лучшей обработки. И вотъ бѣда -- не знаю, гдѣ ее печатать. Я послалъ въ Москву, въ Природу {См. выше.}, но этотъ журналъ очень не надеженъ и право боюсь -- прекратится, не успѣвъ напечатать моей статьи.
Такъ до сихъ поръ почти стоитъ затѣянная мною работа -- относительно механическаго взгляда на природу. Но мысль не покидаетъ меня, нѣтъ-нѣтъ да и приходятъ соображенія, по которымъ чувствую, что она зрѣетъ понемножку.
Противорѣчіе, которое я нашелъ въ Вашихъ письмахъ, состоитъ въ томъ, что Вы сперва писали, что отдались роману {"Анна Каренина".} всею душою, а потомъ, что онъ въ легкомъ родѣ. Все это и другое (Вашъ радостный тонъ и то, что ни за что не прочитали бы мнѣ романа)возбуждаетъ во мнѣ ожиданіе чего-то удивительнаго, столь живаго и искренняго, какъ только Вы умѣете писать. О формѣ (какъ Вы сами говорили) заботиться нечего: сама прійдетъ. Развѣ Война и Миръ не представляетъ въ этомъ отношеніи полнѣйшей оригинальности? Нашъ первый словесникъ, Никитенко, не даромъ разгнѣвался на то, что В. и М. не подходитъ ни подъ одинъ родъ словесныхъ произведеній.
Дописываю письмо къ Вамъ въ Библіотекѣ, которую люблю съ съ каждымъ днемъ больше. Здѣсь я спокойнѣе, чѣмъ гдѣ-бы то ни было; мои двѣ залы -- крайнія, такъ что никто черезъ нихъ не проходитъ. Кромѣ того мнѣ принадлежитъ въ нихъ единственное окно Библіотеки, выходящее на югъ. Сегодня чудесный день, и мнѣ весело думать, что Вы можетъ быть охотитесь и въ свѣтломъ настроеніи духа. Все, что Вы пишете о себѣ, о Вашей семьѣ, о графинѣ, меня радуетъ необыкновенно. Но -- грѣшный человѣкъ! радуетъ ужасно и то, что вспоминаете обо мнѣ, о моихъ мысляхъ.
И чье-нибудь онъ сердце тронетъ,
И сохраненная молвой
Быть можетъ въ Летѣ не потонетъ
Строфа, слагаемая мной1).
1) Изъ послѣдней (XL) строфы 2-й главы "Евгенія Онѣгина".
Какіе стихи! Я не совсѣмъ кстати привелъ ихъ, но захотѣлось поэзіи.
Пожалуста, поскорѣе Вашъ романъ! А если не скоро еще, то скажите, въ какомъ положеніи дѣло.
Вашъ всею душою
Н. Страховъ.
Мнѣ все кажется, что Вы плохо цѣните "Войну и Миръ": тамъ вѣдь есть множество вещей безподобныхъ, никѣмъ до Васъ не сказанныхъ, да и Вы сами уже этого самаго не напишете. Что это произведеніе безсмертное -- дамъ голову на отсѣченіе.
10. H. Н. Страховъ -- Л. Н. Толстому.
26-го ноября 1873 г. Петербургъ.
Какъ я радъ, безцѣнный Левъ Николаевичъ, что такъ скоро представился случай поработать для Васъ. Если Вы не боитесь, что у меня рука тяжелая (чего самъ я немножко боюсь), то предлагаю Вамъ отдать мнѣ корректуру и все, что только пожелаете, на слѣдующихъ условіяхъ: Вы мнѣ дадите 1) два экземпляра Вашего новаго романа {"Анна Каренина"; онъ началъ печататься съ января 1875 года.} 2.) два экземпляра собранія Вашихъ сочиненій {Это было 3-е изданіе "Сочиненій" Толстого. Въ 8-ми частяхъ (М. 1873).} 3) два экземпляра Азбуки {Изданіе въ 4-хъ книгахъ, С.-Пб. 1872 г.}. Теперь дѣла мои уже такъ поправились, что я уже не буду брать съ Васъ денегъ за удовольствіе первому прочитать Вашъ романъ и вникнуть въ каждую его строчку,-- что, увѣряю Васъ, немалое наслажденіе. Одно меня сокрушаетъ -- мнѣ говорили, что я плохой корректоръ, что Азбука кишитъ опечатками, несмотря на мои усердныя усилія. Хоть я и знаю, что сдѣлаю корректуру лучше Васъ, но все-таки предупреждаю Васъ и заранѣе прошу быть снисходительнымъ.
Что касается того, что я человѣкъ замѣчательный, то я право начинаю, по немножку въ это вѣрить. Не имѣя почти вовсе творчества, я имѣю очень большую способность пониманія. Этою способностью очень восхищается Данилевскій {Николай Яковлевичъ, пріятель Страхова.}, человѣкъ, съ которымъ мы расходимся во множествѣ вещей и недавно чуть было не побранились въ письмахъ изъ за моей книги {Одно письмо Страхова къ Данилевскому съ возраженіями по поводу замѣчаній Данилевскаго см. въ "Русск. Вѣстникѣ" 1901 г., No 1, стр. 127--129.}. Онъ написалъ мнѣ, что она хуже, чѣмъ нигилизмъ и матеріализмъ. Но объ этомъ послѣ. Когда я написалъ маленькую статью объ Россіи и Европѣ {Сочиненіе Данилевскаго, печатавшееся въ "Зарѣ" 1869 г. и вышедшее отдѣльнымъ изданіемъ въ C.-Пб. въ 1871 г.}, онъ былъ ужасно изумленъ необыкновенною точностію, съ которою я понялъ его мысль, оцѣнилъ всѣ ея особенности. Точно такъ онъ былъ въ восторгѣ отъ моего разбора Милля, о подчиненіи женщинъ {См. выше, въ письмѣ Л. Н. Толстого къ Страхову отъ 19-го марта 1870 г.}, книжки, которую мы вмѣстѣ съ нимъ читали, плывя по Днѣпру по дорогѣ въ Крымъ. Троицкій {Матвѣй Михайловичъ Троицкій, профессоръ философіи въ Московскомъ Университетѣ, докторъ философіи. Его книга "Нѣмецкая психологія въ текущемъ столѣтіи. Историческое и критическое изслѣдованіе. Съ предварительнымъ очеркомъ успѣховъ психологіи со временъ Бэкона и Локка" издана была въ Москвѣ въ 1867 г. Подробный разборъ ея, принадлежащій перу Страхова, былъ помѣщенъ въ "Отечественныхъ Запискахъ" 1867 г., No 17 и 24.}, философъ, сказалъ мнѣ лично, что только отъ меня онъ и могъ ожидать такого вѣрнаго разбора его книги: Нѣмецкая Психологія. Статьи о Герценѣ удивляли своею вѣрностію пониманія тѣхъ, кто лично зналъ Герцена и любилъ его {Статьи о Герценѣ Страховъ помѣстилъ въ "Зарѣ" 1870 г., кн. 3, 4 и 12; перепечатаны въ сборникѣ "Борьба съ Западомъ въ нашей литературѣ" т. I.}. Михайловскій {Николай Константиновичъ Михайловскій.} въ Отеч. Зап. заявилъ, что ни въ одной литературѣ онъ не встрѣчалъ такой вѣрной оцѣнки Ренана, какую сдѣлалъ я {Статья Страхова "Ренанъ и его послѣдняя книга" помѣщена была въ сборникѣ "Гражданина" 1872 г., ч. I, стр. 87--138; въ ней разсмотрѣно сочиненіе Ренана "La réforme intellectuelle et morale" 1872 г.,}. Кромѣ того, я писалъ о Дарвинѣ (еще не напечатано) и увѣренъ, что одинъ понимаю его, какъ слѣдуетъ; я писалъ о Польскомъ вопросѣ -- статья подняла ужасный гвалтъ; писалъ о коммунѣ {Въ "Зарѣ" 1871 г., No 10--11, стр. 1--37.}:, и наши политики -- Градовскій {Александръ Дмитріевичъ, профессоръ C.-Пб. Университета (ум. 1889), публицистъ.}, Данилевскій {О немъ см. выше.}, Григорьевъ {Василій Васильевичъ Григорьевъ, профессоръ Петербургскаго Университета (ум. 1881), бывшій въ 1869--1870 г. редакторомъ "Правительственнаго Вѣстника".} -- не знали, куда меня посадить и какими словами похвалить.
Не смѣйтесь, пожалуста, надъ моею похвальбою; въ ней есть и нѣкоторая горечь. Конечно, по моему мнѣнію, всякій безпристрастный человѣкъ долженъ сказать: въ нашей литературѣ о Данилевскомъ, Троицкомъ, объ Миллѣ {Въ "Зарѣ" 1870 г., No 2, стр. 107--149; вошла въ сборникъ "Борьба съ Западомъ въ нашей литературѣ" т. I.}, Ренанѣ, Дарвинѣ, Герценѣ, объ Коммунѣ {Всѣ эти статьи вошли въ сборники "Борьба съ Западомъ" т. I и II.} -- писалъ одинъ Страховъ; все, что писали другіе, не имѣетъ никакой цѣны и не заслуживаетъ вниманія; но все писанное Страховымъ прошло безслѣдно, такъ какъ это была только критика, только анализъ, а положительнаго тутъ ничего не было, не было -- проповѣди.
Какъ бы то ни было, Вы видите, что, хотя я Васъ ставлю выше всѣхъ и никого такъ не хвалилъ, какъ Васъ, но моей критикѣ я подвергалъ и многихъ другихъ, и подвергалъ съ тѣмъ же успѣхомъ, какъ и Васъ, достигалъ очень точнаго пониманія. И такъ Вы можете на меня положиться. Лучшимъ своимъ дѣломъ я считаю все-таки мою критическую поэму въ четырехъ пѣсняхъ -- Критическій разборъ "Войны и Мира" {Помѣщено было въ "Зарѣ" 1869 и 1870 гг. и вышло отдѣльнымъ изданіемъ въ 1871 г.}.
О Вашихъ механическихъ соображеніяхъ я хотѣлъ писать Вамъ много, но отложу до слѣдующаго письма. Я самъ теперь занятъ очень близкими къ этому вопросами. Послѣднія двѣ недѣли я съ такою сластью отдался серьезному чтенію, какой давно не испытывалъ. Я очень радъ, что такимъ образомъ дѣло все больше идетъ на ладъ, и что удовольствіе, которымъ я такъ дорожу, мнѣ не измѣняетъ.
Теперь же напишу Вамъ только вотъ что: если выбросить изъ окна кошку, то она полетитъ по параболѣ, то есть такъ полетитъ ея центръ тяжести. Эта парабола есть произведеніе силы тяжести и никакія движенія кошки измѣнить этой линіи не могутъ. Однако движенія возможны и хотя ни на іоту не измѣнятъ линіи, описываемой центромъ, могутъ привести къ тому, что кошка упадетъ на ноги. И такъ движенія возможны независимо отъ дѣйствія тяжести (тяжестію производится только парабола и больше ничего).
До слѣдующаго письма, несравненный Левъ Николаевичь! Графинѣ засвидѣтельствуйте мое усердное почтеніе и глубокое сожалѣніе о Вашемъ недавнемъ горѣ {Смерть маленькаго сына Толстыхъ -- Пети, умершаго отъ крупа 9-го ноября 1873 г. (См. П. Бирюковъ, т. II, стр. 248--249. Толстовскій Музей, т. I, стр. 244 и 219).}. Не думайте, что затрудните меня работою.
Вашъ всею душою
Н. Страховъ.
1873 г. 26 Ноября Спб.
11. H. Н. Страховъ -- Л. Н. Толстому.
7-го декабря 1873 г. [Петербургъ].
Мнѣ кажется, я понимаю Вашу мысль, безцѣнный Левъ Николаевичъ, и даже готовъ согласиться, что она справедлива, но прибавивъ, что она не доказана и что ее очень трудно доказать. Вы называете тяжестію то, что обыкновенно называется массою; можетъ быть это дѣйствительно одно и то же, но это тожество еще не выведено {Письмо Толстого, на которое отвѣчаетъ Страховъ, неизвѣстно.}.
Попробую отвѣчать на Ваши примѣры:
1. Брошенная кошка. Центръ тяжести не есть для нея точка опоры. Этотъ центръ есть только математическая точка, указывающая распредѣленіе массы всѣхъ частей ея тѣла. А эта масса есть дѣйствительно точка опоры для дѣйствія мускуловъ, такъ что центръ тяжести есть центръ всѣхъ опоръ.
Вообще точка опоры для дѣйствія силы есть масса того тѣла, на которое сила дѣйствуетъ. Сила = масса Х ускореніе. Если масса = О, то и сила равна нулю, т. е. движенія не будетъ.
2. "Если резинка сокращается при тяготѣніи, то она сокращается къ своему центру тяжести". Это Ваши слова, совершенно справедливыя. Но точно также справедливо будетъ сказать: внѣ тяготѣнія при одной упругости, растянутая резинка сократится къ своему центру инерціи- "Центромъ инерціи" въ механикѣ именно называется центръ массъ, разсматриваемыхъ независимо отъ всякихъ силъ. При тяжести эта самая точка образуетъ центръ тяжести.
Я готовъ согласиться, что разсматривать вещество независимо отъ всякихъ силъ есть очевидное отступленіе отъ дѣйствительности, голое отвлеченіе, математическій пріемъ. Но мнѣ еще совершенно неясно, какъ можно отдѣлаться отъ этого отвлеченія.
Вмѣсто этихъ понятій, на которыя Вы желаете свести дѣло, механики употребляютъ слѣдующія, болѣе отвлеченныя.
Вмѣсто:
Притяженіе (тяготѣніе) -- Сила инерціи
Тяжесть (вѣсъ) -- Масса
Центръ тяжести -- Центръ инерціи.
Ваши понятія относятся только къ явленіямъ опредѣленной силы, тяжести, а понятія механики ко всѣмъ силамъ, какія есть, и возможны. Предполагается, что каждое тѣло сопротивляется силѣ, на него дѣйствующей (это будетъ Ваша точка опоры), или имѣетъ постоянную неотъемлемую отъ него силу инерціи. Количество этой силы пропорціонально массѣ тѣла, или лучше -- масса есть ничто иное, какъ мѣра этого количества. Центръ инерціи есть точка, отъ которой массы удалены соразмѣрно, т. е. чѣмъ больше масса, тѣмъ она ближе. Поэтому и дѣйствіе всякихъ силъ соотвѣтствуетъ положенію центра инерціи.
Выпишу Вамъ изъ Ньютона:
"Матерія имѣетъ силу сопротивленія, вслѣдствіе которой всякое тѣло стремится сохранить свое состояніе покоя или равномѣрнаго движенія по прямой линіи. Эта сила всегда пропорціональна своей у тѣлу и отличается отъ инерціи Массы только способомъ, которымъ мы ее понимаемъ. Вслѣдствіе инерціи [массъ] матеріи происходитъ, что всякое тѣло съ трудомъ можетъ быть выведено изъ своего состоянія покоя или движенія. Поэтому и силу матеріи можно назвать весьма выразительно силою инерціи. Обнаруживаетъ же эту силу тѣло только ори измѣненіи [своего] его состоянія другою силою, на него дѣйствующею, и обнаруженіе ея бываетъ то Сопротивленіемъ, то Напоромъ, смотря по отношенію: Сопротивленіемъ, когда тѣло ради сохраненія своего состоянія борется съ дѣйствующею на него силою; Напоромъ, когда тѣло, не поддаваясь силѣ какого-нибудь препятствія, стремится измѣнить состояніе этого препятствія. Обыкновенно Сопротивленіе приписывается покоющимся тѣламъ, а Напоръ движущимся; но движеніе и покой, какъ они обыкновенно понимаются, различаются между собою только относительно, и не всегда [то, что] покоится то, что считается покоющимся".
(Principia mathem. Philos Nat.)
Ученіе объ инерціи есть важнѣйшій пунктъ механики, но до сихъ поръ составляетъ предметъ споровъ. Многіе полагаютъ, что понятіе инерціи не подходитъ подъ понятіе силы. Какъ бы то ни было, если мы изъ понятія инерціи вздумаемъ выводить понятіе тяготѣнія или наоборотъ (такъ какъ и инерція и тяготѣніе принадлежатъ всѣмъ тѣламъ)", то намъ прійдется вѣроятно измѣнить оба понятія, перестроить адъ, Словомъ я ничего не знаю, и если вдобавокъ дурно изложилъ Вамъ и то, что понимаю, то останется мнѣ только просить у Васъ извиненія.
Я все собирался уяснить себѣ начала механики и въ Крыму, а потомъ во время болѣзни много думалъ; но кромѣ нѣкоторыхъ замѣчаній у меня нѣтъ еще никакого готоваго взгляда. Съ мѣсяцъ назадъ -- споткнулся объ одну книгу, Дюринга "Исторія началъ механики": какъ я ни усиливался, не могъ понять, чего ему хочется, и думаю, что виноватъ онъ, а не я. Но предмета этого я не брошу.
Спасибо Вамъ и за похвалы, и за униженіе (говорю о критической способности). Если что-нибудь сдѣлаю, то тутъ будетъ часть и Вашего ободренія. Продолжаю по немножку читать и кажется не даромъ.
До слѣдующаго письма, безцѣнный Левъ Николаевичъ! Тороплюсь къ почтовому ящику.
Вашъ всею душою
Н. Страховъ.
1873 г. 7 Дек.
12. H. Н. Страховъ -- Л. Н. Толстому.
22-го февраля 1874 г. [Петербургъ].
Какія чудесныя извѣстія, безцѣнный Левъ Николаевичъ! Дѣло, которое совершается въ Ясной Полянѣ, до того важно и для меня драгоцѣнно, что я все боюсь чего-то, какъ бывало боишься и не вѣрить, что женщина тебя любитъ. Но Вы пишете, что все готово; ради Бога берегите же рукопись и сдавайте ее въ типографію.
Не повѣрю, своему счастью, пока не увижу печатныхъ строкъ {Страховъ радовался тому, что Толстой въ это время заканчивалъ начало "Анны Карениной*; раннею весною 1874 г. онъ уже начало романа повезъ въ Москву, для печатанія на страницахъ "Русскаго Вѣстника", но оно увидѣло свѣтъ лишь въ No 1-мъ за 1875 г.: такъ много Толстой передѣлывалъ его въ корректурѣ.}.
Январь и Февраль совсѣмъ выбили меня изъ прежней колеи. Я написалъ для Складчины {"Складчина. Литературный сборникъ, составленный изъ трудовъ русскихъ литераторовъ въ пользу пострадавшихъ отъ голода въ Самарской губерніи", Спб. 1874. Толстой не принялъ участія въ этомъ сборникѣ, который, однако, возникъ именно вслѣдствіе того участія, которое приняло Русское общество въ борьбѣ съ голодомъ, но почину Толстого, еще въ августѣ 1873 г. обратившагося къ обществу съ воззваніемъ о помощи въ No 207 "Моск. Вѣдом." (См. П. Бирюковъ, т. II, стр. 180--489).} "Замѣтки о Пушкинѣ" страницъ 20 {"Замѣтки о Пушкинѣ" занимаютъ въ "Складчинѣ" стр. 561--587; онѣ помѣчены 29-мъ января 1874 г.; перепечатаны въ сборникѣ Страхова "Замѣтки о Пушкинѣ и другихъ поэтахъ", Спб. 1888; изд. 2-е. Кіевъ. 1897.}; Гончарову {Иванъ Александровичъ Гончаровъ помѣстилъ въ "Складчинѣ" статью "Изъ воспоминаній и разсказовъ о морскомъ плаваніи" 525--560).}, который тамъ въ сущности редакторъ, они понравилисъ. А я очень благодаренъ этой статьѣ; по ея милости я перечиталъ Пушкина, и освѣжился, и запасся для своей критики новыми мыслями. Контрастъ съ нынѣшнею литературой, съ Некрасовымъ и Щедринымъ, которые нынче имѣютъ самый большой успѣхъ, успѣхъ возрастающій (увѣряю Васъ, это такъ) -- вышелъ поразительный {H. Н. Страховъ, вступившій въ члены возникшаго въ 1868 г. Славянскаго Благотворительнаго Общества 21-го октября 1873 г. былъ избранъ редакторомъ "Славянскаго Сборника", предпринятаго Обществомъ съ цѣлью спеціальнаго изученія славянства; впослѣдствіи былъ членомъ Совѣта Общества; предисловіе Страхова, читанное имъ 14 февраля 1874 г., см. въ книгѣ В. Аристова "Первыя 15 лѣтъ существованія С.-Петербургскаго Славянскаго Благотворительнаго Общества", Спб. 1883, стр. 260. 1-й томъ "Сборника" вышелъ въ 1875 году; о немъ см. въ письмѣ Страхова къ Н. Я. Данилевскому отъ 6-го января 1874 г. ("Русск. Вѣстн." 1901 г., No 1, стр. 132).}. Кромѣ того, я написалъ предисловіе къ "Славянскому Сборнику" {Членомъ Ученаго Комитета Министерства Народнаго Просвѣщенія Страховъ только что былъ назначенъ; цѣлью его привлеченія въ Комитетъ былъ разборъ поступающихъ въ него для разсмотрѣнія учебниковъ по естественнымъ наукамъ (см. тамъ-же, стр. 132).}, а еще важнѣе -- читалъ его въ торжественномъ засѣданія Славянскаго Комитета 14 Февраля. Кромѣ того я написалъ рецензію на одно изданіе, какъ членъ Ученаго Комитета М. Н. Пр. {Романъ въ 3-хъ частяхъ С. И. Смирновой печатался въ "Отечественныхъ Запискахъ" 1873 г., No 10--12 и былъ изданъ отдѣльно въ 1874 г.}, и засѣдалъ въ этомъ Комитетѣ и читалъ эту рецензію. Наконецъ открою Вамъ самое позорное изъ своихъ занятій, я читалъ современные романы, Смирновой "Попечитель учебнаго округа" {См. слова Страхова въ письмѣ къ Н. Я. Данилевскому отъ начала 1874 г. ("Русск. Вѣстн." 1901 г., No 1, стр. 133--134).}, Боборыкина "Полжизни", Данилевскаго" Девятый Валъ", Сальяса "Пугачевцы", Аверкіева "Исторія блѣднаго молодого человѣка" и дочитался до того, что теперь тошно глядѣть на нихъ, что иные я бросилъ на серединѣ и дочитывать не стану. я это дѣлалъ по настояніямъ Достоевскаго, убѣждавшаго меня писать критику; но ничего не написалъ, а пишу теперь объ оперѣ "Борисъ Годуновъ" Мусоргскаго, чудищѣ невообразимомъ {"Борисъ Годуновъ на сценѣ" -- статьи Страхова въ видѣ писемъ къ редактору (Ѳ. М. Достоевскому) напечатаны были въ "Гражданинѣ" 1874 г.; перепечатаны въ сборникѣ "Замѣтки о Пушкинѣ и другихъ поэтахъ", Спб. 1888, стр. 79--104. Послѣ недавняго возобновленія оперы Мусоргскаго на Маріинской сценѣ, Русская публика и музыкальная критика отнеслись къ этому великому произведенію съ тѣмъ же восторгомъ, какъ и въ 1874 г.}.
Кстати о критикѣ. Что же мнѣ дѣлать, Левъ Николаевичу когда меня къ ней тянетъ? А я понимаю, что успѣхъ можетъ имѣть только положительное, только проповѣдь или искусство. Но до проповѣди можетъ быть я никогда не дойду, хотя буду стараться. Теперь я богатъ; съ моихъ двухъ мѣстъ {Т. е. изъ Публичной библіотеки и Ученаго Комитета Министерства Народнаго Просвѣщенія.} я буду получать 2.500 р. Когда Достоевскій откажется отъ Гражданина (чуръ-секретъ! Это будетъ въ половинѣ Марта), перестану вовсе писать въ журналы. Мои два мѣста -- не преувеличивая -- самыя легкія, какія есть на свѣтѣ.
Я объ нихъ зналъ; я объ нихъ -- объ этихъ самыхъ мѣстахъ мечталъ десять лѣтъ назадъ. Увы! тогда, когда хотѣлось, они были недоступны; а теперь пришли сами, разомъ оба,-- когда уже не будетъ отъ нихъ той пользы, которую они мнѣ тогда доставили бы. А впрочемъ я кажется разсуждаю о вещахъ, о которыхъ нельзя разсуждать. Какъ бы то ни было, я радъ. Мнѣ теперь очень совѣстно, что я взялъ съ Васъ 100 рублей {За труды по печатанію "Азбуки" Толстого.}; за то не присылайте мнѣ ничего,-- я самъ куплю всѣ Ваши книги, какія мнѣ надобно. Работа, однако же, за мною; прошу Васъ, располагайте мною; я Вашъ должникъ.
И такъ служба меня не будетъ обременять; эти два мѣста даются почти для отдыха. И я буду работать. Это не самообманываніе, а твердое, ясное намѣреніе. Черезъ три мѣсяца у меня не будетъ ни копейки долгу, будетъ своя квартира и мебель, и никакихъ заботъ, кромѣ моихъ спокойныхъ должностей. Послѣ 15-лѣтнихъ заработковъ литературою -- я просто оживаю.
Ужъ простите, что я такъ неприлично радуюсь. Лучше не буду говорить о себѣ. Новости въ Петербургѣ не прекращаются и какъ-то скользятъ по душамъ. Или мнѣ это такъ кажется? Застрѣлился сынъ Писемскаго {Любимый сынъ извѣстнаго писателя Алексѣя Ѳеофилактовича Писемскаго и его жены Екатерины Павловны, рожд. Свиньиной (дочери писателя) -- Николай Алексѣевичъ, только-что передъ тѣмъ окончившій курсъ Московскаго Университета и пріѣхавшій служить въ Петербургъ. Причины его самоубійства остались невыясненными.}. Какая знаменательная исторія! Онъ, говорятъ, начитался Спинозы и Гартмана, очень распутничалъ и уже года три носился съ мыслью о самоубійствѣ. Печально то, что этому юношѣ была открыта вся совокупность нашего образованія, нашей науки, искусства. Онъ отлично учился и былъ веселаго нрава. Сильныхъ поводовъ -- никакихъ. Другія новости: журналъ Дѣло закрывается, или передается {Слухъ былъ невѣрный: "Дѣло", основанное Г. Е. Благосвѣтловымъ, выходило, съ нѣкоторыми перерывами, до 1888 г. Въ 1866--1879 гг. его редакторомъ-издателемъ былъ Н. И. Шульгинъ.}. Говорятъ, онъ читался (не выписывался, а читался) больше всѣхъ нашихъ журналовъ. Полонскій {Яковъ Петровичъ, поэтъ.} написалъ поэму, въ которой содержится глупѣйшая клевета на святую гору Аѳонъ. Майковъ написалъ для Складчины два хорошія стихотворенія {Въ "Складчинѣ" помѣщены 4 стихотворенія Аполлона Николаевича Майкова.}; но не можетъ онъ отдѣлаться отъ реторики! Мы съ нимъ большіе пріятели; но я все яснѣе и яснѣе вижу, что вся его поэзія заимствованіе, подражаніе, и -- что всего хуже -- что онъ другой и не понимаетъ, что его вдохновляетъ не предметъ, а только образъ, который онъ находитъ у другихъ.
Нынѣшняя зима была очень богата свадьбами: точно повѣтріе какое.
Пока прощайте! Пишите, печатайте, будьте счастливы и благополучны во всемъ, во всемъ. Для меня это будетъ тоже счастіемъ.
Вашъ всею душою
Н. Страховъ.
1874. 22 февр. Спб.
13. H. Н. Страховъ -- Л. Н. Толстому.
[Май -- Іюнь 1374 г. Петербургъ].
Какъ же это можно, безцѣнный Левъ Николаевичъ! Значитъ я очень дурно пишу, если Вы у меня нашли что-то ироническое {Письмо Толстого, на которое отвѣчаетъ здѣсь Страховъ, не извѣстно, равно какъ неизвѣстно и письмо Страхова, вызвавшее его, въ которомъ Толстой усмотрѣлъ иронію.}. Нѣтъ, я въ этомъ не виноватъ. Можетъ быть я шутливо говорилъ объ Академіи, но не объ Васъ. Мнѣ такъ живо представились Срезневскій {Измаилъ Ивановичъ Срезневскій, знаменитый филологъ, академикъ 1849--1880.}, Никитенко {Академикъ; см. выше.} и другіе подобные академики, и досадно стало, что Вы должны будете сказать что-нибудь имъ въ похвалу. А впрочемъ я самъ не знаю, объ чемъ толкую; но въ какомъ бы мѣстѣ или словѣ Вы ни нашли иронію, увѣряю Васъ, Вы ошиблись. Я виноватъ передъ Вами въ другомъ: я меньше объ Васъ думаю и рѣже Васъ вспоминаю; и занятія меня тормашатъ, и нападаетъ на меня какой-то душевный сонъ,-- чувствую впрочемъ -- здоровый и спокойный- Съ большой радостью думаю о свиданіи съ Вами; по соглашенію съ товарищами {По службѣ въ Публичной Библіотекѣ.} я могу выѣхать 1-го Іюля, и прямо къ Вамъ.
Тогда наконецъ познакомлюсь и съ Вашимъ новымъ романомъ {"Анной Карениной".}. Какъ я его жду! Сказать Вамъ не могу, какъ скучна мнѣ нынѣшняя литература. "Пугачевцы" {Романъ графа Е. А. Саліаса-де-Турнемиръ.}, когда я ихъ дочиталъ, оставили впечатлѣніе ужасной пустоты, то чувство, которое испытываешь, прослушавши пять водевилей сряду. У насъ тутъ много говорили о романѣ Бульвара Кенелмъ Чиллингла {Романъ "Kenelm Chillingly" вышелъ въ 1873 г.}; Авсѣенко (новый критикъ) {См. ваше.} даже поставилъ его въ примѣръ нашей литературѣ. Но тамъ много умныхъ мыслей и никакого творчества. Эти умныя мысли тоже удивили меня способомъ, которымъ онѣ высказаны. Помните Гамлета когда онъ говоритъ объ актерѣ: "если бы онъ чувствовалъ то, что я, то весь театръ заливался бы слезами"! Такъ и тутъ; если бы Бульверъ чувствовалъ всю силу тѣхъ мыслей, которыя онъ выражаетъ, то онъ поразилъ бы читателей до глубины сердца. А онъ ихъ высказываетъ очень спокойно и шутя; дѣйствующія лица въ тысячу разъ менѣе серьезны, чѣмъ ихъ рѣчи.
Но перейду къ главному предмету. То, что Вы пишете о педагогахъ, глубоко вѣрно. Вы попали въ міръ {Говѣрится объ участіи Толстого въ засѣданіяхъ Московскаго Комитета Грамотности зимою и весною 1874 г., въ которыхъ Толстой защищалъ буквослагательный методъ обученія грамотѣ и опровергалъ звуковой. Вскорѣ Толстой помѣстилъ въ "Отечественныхъ Запискахъ" статью о народномъ образованіи въ видѣ письма къ Предсѣдателю Комитета И. Н. Шаталову. До;поводу этой статьи Страховъ написалъ статью "Обученіе народа" въ "Гражданинѣ" 1874 г., No 48, ст. 1213--1216 и No 50, ст. 1272--1275.}, съ которымъ я знакомъ достаточно, хотя всегда отъ него устранялся, видя въ немъ одно пустомельство и не имѣя твердыхъ точекъ опоры для сужденія объ этомъ дѣлѣ. Мнѣ очень нравилась Ваша Ясная Поляна {Журналъ Толстого, издававшійся имъ въ Москвѣ въ 1862 г.; вышло 12 NoNo съ 12 книжками для дѣтскаго чтенія.} и педагогическія статьи. Я объ этомъ тогда писалъ во Времени {"Время" 1863 г., No 1,, стр. 150--169.}. Я былъ знакомъ съ самымъ блестящимъ нашимъ педагогомъ -- Ушинскимъ {К. Д. Ушинскій, авторъ "Родного Слова".}, и не находилъ у него ничего твердаго и яснаго. Я видѣлъ раза два, но по разсказамъ хорошо знаю покойнаго Цейдлера {Петръ Михайловичъ Цейдлеръ (род. 1821, ум. 1873), первый директоръ Гимназіи Ими. Человѣколюбиваго Общества, устроитель Московской Земской Учительской Семинаріи.}. Это былъ удивительный человѣкъ, но онъ отвергалъ всякую систему въ педагогіи, онъ дѣйствовалъ своею личностію, неотразимо привлекая и покоряя учащихся; его главная мысль была та, что школа должна приближаться къ семьѣ, имѣть характеръ семьи во взаимныхъ отношеніяхъ членовъ. Вотъ главное, а остальное сдѣлается само собою. Вообще" кромѣ сильнѣйшаго отвращенія къ нѣмецкой искусственной педагогикѣ, я ничего тутъ не знаю, и мнѣ глубоко противны всѣ эти люди, которые съ непонятнымъ жаромъ толкуютъ о томъ, чего не понимаютъ.
Я вотъ Вы затѣваете бороться съ этою гадостью. Я прямо скажу, что мнѣ за Васъ непріятно. Сочувствую Вамъ вполнѣ, буду слѣдить съ живѣйшимъ интересомъ {Страховъ написалъ вскорѣ обстоятельный разборъ статьи Толстого о народномъ образованіи, напечатанной въ "Отечественныхъ запискахъ" ("Гражданинъ" 1874 г., No 48 и 50).} и увѣренъ, что Вы успѣете высказать чудесныя вещи. Но подумайте, Левъ Николаевичъ -- вѣдь ихъ несмѣтное полчище; вѣдь они тупы и рьяны; вѣдь за нихъ станетъ вся наша прогрессивная печать. Мнѣ грустно будетъ, если Ваши силы и Ваше время будетъ тратиться на разборъ и отраженіе всякой грязи, если какой-нибудь вздоръ будетъ Васъ занимать и будетъ на Васъ дѣйствовать сильнѣе, чѣмъ онъ того стоитъ.
Впрочемъ -- простите мнѣ все, что я сейчасъ сказалъ; я вѣдь не знаю, что именно Вы хотите дѣлать и какъ Вы будете дѣлать. Только мнѣ представляется дѣло большою битвою, на которую можно потратить силъ столько, сколько угодно. Если Вы будете сражаться и до конца Вашей жизни, то все таки очень мало уменьшите число и силу Вашихъ противниковъ. Я согласенъ съ Н. Я. Данилевскимъ, что насъ можетъ отрезвить одно -- война съ Европою.
Какъ бы то ни было, повѣрьте, что я всею душею желаю Вамъ успѣховъ во всемъ, что Вы начинаете. Писать объ Васъ или за Васъ мнѣ будетъ наслажденіемъ. Жаль, что Гражданинъ портится; Достоевскій отказался отъ редакторства и кажется вся газета обратится въ органъ петербургскихъ духовныхъ споровъ. Тутъ есть общество "Любителей духовнаго просвѣщенія" подъ предсѣдательствомъ Константина Николаевича; {Великаго Князя.} оно нынче стало мѣстомъ горячей полемики о раскольникахъ...
Пишу и думаю: ни о чемъ-то этомъ Левъ Николаевичъ не знаетъ,-- и какъ хорошо дѣлаетъ!
Но кромѣ Гражданина есть вѣдь и другія мѣста.
Не читали ли Вы моей статейки о Пушкинѣ? {"Замѣтки о Пушкинѣ", помѣщенныя въ сборникѣ въ пользу голодающихъ "Складчина" 1874, стр. 561--587 (см. выше).} И что вообще скажете о "Складчинѣ"? *
Вашъ всею душою
Н. Страховъ.
P. S. Можетъ быть я перемѣню квартиру; мой адресъ неизмѣнный: въ Публичную Библіотеку.
На этомъ письмѣ -- далѣе рукою Толстого написано:
Слова соединяются согласуясь 1) по роду, числу и лицу 2) по роду и числу и [3) не согласуясь но падежамъ.
1. мужикъ (великъ) спалъ, мужики (велики) спали, баба (велика) спала.
2) -- мужикъ великъ, мужики велики, баба велика.
[3] и не согласуясь 1) по падежамъ, 2) по [неопредѣленному наклоненію] предлогамъ, [3) по нарѣчію съ глаголомъ] 3. неопредѣленному наклоненію, 4) нарѣчія.
1) дать [палк] булку, кусокъ хлѣба, мнѣ родной.
2) Городъ въ табакеркѣ Одинъ изъ многихъ.
3) хочетъ спать, желанье играть. 4) хорошо живетъ, скучно говоритъ.
1) одно слово соединяетъ два другихъ, не согласуя ихъ мужикъ купилъ овса, черное прочнѣе бѣлаго, вѣкъ лежать мертвымъ.
2) [одно согласованное соединеніе соединяется не согласуя два другихъ] {Далѣе нѣсколько словъ совсѣмъ не разборчивыхъ.}.
14. H. Н. Страховъ -- Л. Н. Толстому.
20-го іюня 1874 г. (Петербургъ).
3-го Іюля я буду въ Москвѣ, безцѣнный Левъ Николаевичъ. Рѣшено, что мнѣ нельзя прогулять больше мѣсяца и къ 29 Іюля я долженъ быть опять въ Петербургѣ. Предлагаю теперь себя къ Вашимъ услугамъ; не могу ли я Вамъ помочь въ изданіи романа? {"Анны Карениной", которая начала появляться въ "Русскомъ Вѣстникѣ" съ 1-го No 1875 года,}
Я съ ужасомъ прочиталъ, что Вы остановили печатаніе -- Вы насъ замучите ожиданіемъ. То, что Вы пишете {Это письмо Толстого къ Страхову неизвѣстно.} о значеніи Вашей педагогической дѣятельности, показываетъ только, какъ горячо Вы увлечены ею. Когда-то, въ 1862 году, я первый встрѣтилъ Вашу Ясную Поляну восторженными похвалами (это было во Времени); {См. выше.} слѣдовательно Вы не можете сомнѣваться въ моемъ искреннемъ сочувствіи къ Вашей педагогикѣ; но Вы преувеличиваете, ставя ее выше Вашего художества.
Обо всемъ этомъ ужасно хочется переговорить съ Вами, я не хочется даже писать, потому что чувствуешь, что всего не напишешь. Скоро -- скоро я увижу Васъ,-- а теперь только хотѣлъ спросить, не будетъ ли какого наказа для Москвы?
Я такъ боюсь вмѣшиваться въ Ваши работы,-- а все тянетъ.
Письмо Буняковскаго {Вѣроятно академика Виктора Яковлевича Буняковскаго, извѣстнаго математика (ум. 1889).} (какъ я нахожу, очень хорошее) передано Бѣляеву, {См. письмо No 16.} и если въ Понедѣльникъ, 24-го, будетъ что-нибудь,-- я сейчасъ Вамъ напишу.
Вашъ всею душою
Н. Страховъ.
1874 г. 20 Іюня Сиб.
15. H. Н. Страховъ -- Л. Н. Толстому.
23-го Іюля 1874 г. Полтава. (1).
(1) Писано послѣ поѣздки къ Толстому въ Самарское имѣніе его, на кумысъ; здѣсь Страховъ познакомился въ рукописи или въ корректурахъ съ "Анной Карениной".
Двѣ недѣли совершенно счастливыхъ,-- что Вы скажете на это, безцѣнный Левъ Николаевичъ? Вы, можетъ быть, посмѣялись бы, если бы я описалъ Вамъ нѣкоторые элементы моего счастья,-- мужа моей покойной сестры, {Д. И. Самуся [см. въ концѣ этого письма].} моихъ двухъ племянницъ, одной родной, другой троюродной и т. п. Но что несомнѣнно хорошо -- это здѣшнее солнце, воздухъ, темныя ночи, тополи и акаціи, луна и т. д. Все это до того пріятно, что я часто самъ смѣюсь надъ собою, и захотѣлъ протянуть это удовольствіе. Мнѣ удалось выпросить у Ученаго Комитета еще засѣданіе я я остаюсь здѣсь еще недѣли на полторы. Кажется дѣлаю глупость, потому что эти недѣли, пожалуй, уничтожатъ все прежнее впечатлѣніе. И такъ я буду у Васъ 8-го. Августа непремѣнно, а можетъ быть и 7-го, и даже 6-го.
Вашъ романъ не выходитъ у меня изъ головы. Каждый разъ, что бы Вы ни написали, меня поражаетъ удивительная свѣжесть, совершенная оригинальность, какъ будто изъ одного періода литературы я вдругъ перескочилъ въ другой. Вы справедливо замѣтили, что въ иныхъ мѣстахъ Вашъ романъ напоминаетъ "Войну и Миръ"; но это только тамъ, гдѣ сходны предметы; какъ только предметъ другой, то онъ является въ новомъ свѣтѣ, еще невиданномъ, небываломъ въ литературѣ. Развитіе страсти Карениной -- диво дивное. Не такъ полно, мнѣ кажется, у Васъ изображено (да многія части и не написаны) отношеніе свѣта къ этому событію. Свѣтъ радуется (какая удивительная черта!), соблазнъ соблазняетъ его; но является реакція, отчасти фальшивая, лицемѣрная, отчасти искреняя, глубокая. Я не знаю хорошенько, что у Васъ тутъ будетъ, не смѣю и думать -- самому развивать тему; но тутъ должно быть что-нибудь очень интересное, очень глубокое; на эту точку всѣ обратятъ вниманіе и будутъ требовать отъ Васъ рѣшенія, приговора.
Что касается до меня, то внутренняя исторія страсти -- главное дѣло и все объясняетъ. Анна убиваетъ себя съ эгоистическою мыслью, служа все той же своей страсти; это неизбѣжный исходъ, логическій выводъ изъ того направленія, которое взято съ самаго начала. Ахъ, какъ это сильно, какъ неотразимо ясно!
Все взято у Васъ съ очень высокой точки зрѣнія -- это чувствуется въ каждомъ словѣ, въ каждой подробности, и этого Вы. вѣроятно не цѣните, какъ должно, и можетъ быть не замѣчаете. Ужасно противно читать у Тургенева подобныя свѣтскія исторіи, напр. въ Дымѣ. Такъ и чувствуешь, что у него нѣтъ точки опоры, что онъ осуждаетъ что-то второстепенное, а не главное, что напр. страсть осуждается потому, что она недостаточно сильна и послѣдовательна, а не потому, что это страсть. Онъ съ омерзѣніемъ смотритъ на своихъ генераловъ потому, что они фальшивятъ, когда поютъ, что недостаточно хорошо говорятъ по-французски, что кривляются недостаточно граціозно и т. д. Простой и истинной человѣческой мѣрки у него вовсе нѣтъ. Вы въ полномъ смыслѣ слова обязаны напечатать Вашъ романъ, чтобы разомъ истребить вело эту и подобную фальшь. Какъ Тургеневъ долженъ обозлиться!
Онъ -- спеціалистъ по части любви и женщинъ! Ваша Каренина разомъ убьетъ всѣхъ его Иринъ, и подобныхъ героинь (какъ зовутъ въ "Вешнихъ Водахъ"?). А для Боборыкиныхъ, Крестовскихъ и иныхъ подобныхъ романистовъ это будетъ полезнѣйшимъ и можетъ быть плодотворнымъ урокомъ. А читать Васъ будутъ съ жадностію непомѣрною,-- помилуйте, какой предметъ!
Всею душою желаю Вамъ бодрости и силы. Для меня теперь очень ясна исторія Вашего романа. Вы съ горяча написали его, потомъ развлеклись, и онъ сталъ Вамъ скученъ.
Вамъ Ваше дорого творенье,
Пока на пламени труда
Кипитъ, бурлитъ воображенье;
Оно простыло -- и тогда
Постыло Вамъ и сочиненье (1).
(1) Слова книгопродавца въ стихотвореніи Пушкина "Книгопродавецъ и поэтъ" (1824 г.).
По нѣкоторымъ изъ Вашихъ словъ я вижу, что Вы размышляете о разныхъ вещахъ, въ сравненіи съ которыми предметъ Вашего романа Вамъ кажется иногда незначительнымъ (самъ по себѣ онъ имѣетъ существенную, первостепенную важность!). Тутъ одно средство -- взяться за дѣло и не отрываться отъ него, пока не кончите. Если Вы не допишете Вашего романа, я обвиню Васъ просто въ лѣности, въ нежеланіи немножко себя приневолить.
Что до меня, я и здѣсь слѣдую Вашему совѣту -- занимаюсь философіей, и по прежнему отъ времени до времени благодарю Васъ. Если изъ этихъ занятій не выйдетъ ничего оригинальнаго, то все таки выйдетъ польза. Я чувствую, что занятъ сроднымъ мнѣ дѣломъ, что обогащаюсь ясными понятіями и познаніями вполнѣ опредѣленными. Недавно сталъ читать одну нѣмецкую книгу,-- сейчасъ же вижу насквозь, что глупость. Это очень пріятно.
Всею душою Вашъ
Н. Страховъ.
1874 г. 28 Іюля, Полтава.
Мой адресъ на всякій случай: H. H. С--ву у Данила Ивановича Самуся, Инспектора Полтавской Гимназіи.
16. H. Н. Страховъ -- Л. Н. Толстому.
22-го сентября 1874 г., Петербургъ.
Ученый Комитетъ {Министерства Народнаго Просвѣщенія, членомъ коего состоялъ Страховъ съ февраля 1874 г.} еще не поставилъ рѣшенія объ Вашей Азбукѣ, безцѣнный Левъ Николаевичъ. Ее разсматривали трое: Сентъ-Илеръ {Карлъ Карловичъ Сентъ-Илеръ, директоръ Петербургскаго Учительскаго Института и членъ Особаго Отдѣла Ученаго Комитета по разсмотрѣнію книгъ, издаваемыхъ для народнаго чтенія.} -- обученіе чтенію и всѣ статьи для учителя; Бѣляевъ {Вѣроятно -- Алексѣй Михайловичъ Бѣляевъ, редакторъ "Артиллерійскаго Журнала" (1872--1885), умершій въ 1885 году.} -- Ариѳметику, и Майковъ {Поэтъ Аполлонъ Николаевичъ Майковъ, служившій цензоромъ Петербургскаго Комитета Цензуры Иностранной и членомъ Особаго Отдѣла Ученаго Комитета по разсмотрѣнію книгъ, издаваемыхъ для народнаго чтенія.} -- всѣ статьи для чтенія. И Майковъ и Сентъ-Илеръ одинаково отозвались о статьяхъ для чтенія, какъ объ мастерскихъ и образцовыхъ. За тѣмъ Сентъ-Илеръ пишетъ вотъ что: Вашъ способъ обученія чтенію почти таковъ, какъ у Столпянскаго {Николай Петровичъ Столпянскій, редакторъ журнала "Школьная Жизнь" (1872--1874), авторъ различныхъ азбукъ и букварей и другихъ школьныхъ книгъ; ум. 1908.} и Корфа {Извѣстный дѣятель по народному образованію баронъ Николай Александровичъ Корфъ (ум. 1883).}. Вы отвергаете звуковой методъ, о которомъ много и хорошо написано, а сами не излагаете подробно вашихъ возраженій и доказательствъ. Для учителя все хорошо, но извѣстно, отрывочно и не мотивировано. Склады -- вовсе не объяснены. Курсивъ и надстрочныя буквы Сентъ-Илеръ не одобряетъ, такъ какъ при начальномъ обученіи будутъ развлекать вниманіе учениковъ, для которыхъ еще труденъ самый механизмъ чтенія. Общее заключеніе -- по краткости и малой обработкѣ какъ Азбуки, такъ и статей для учителя, Ваша книга ниже многихъ другихъ азбукъ, а цѣна непомѣрно высока. Рекомендовать для библіотекъ, а не какъ учебникъ {Рѣчь идетъ объ "Азбукѣ" Толстого, вышедшей въ 1872 г. въ 4 книгахъ, стоимостью за всѣ -- 2 р. Въ 1875 г. была издана "Новая Азбука" Толстого, стоимостью въ 14 коп., которая была одобрена и рекомендована Ученымъ Комитетомъ Министерства Народнаго Просвѣщенія.}.
Бѣляевъ совсѣмъ не одобрилъ ариѳметики. Главное 1) у Васъ нѣтъ именованныхъ чиселъ; 2] нѣтъ опредѣленій и правилъ; 3) нѣтъ объясненія принятой терминологіи; 4) есть своя непринятая терминологія; 5) нѣтъ объясненій (!), а все сводится къ механическимъ выкладкамъ; 6) есть ошибки, неясности, неполнота; 7) есть лишнее -- изображеніе счетовъ, которые не нужны при дѣйствительныхъ счетахъ; разныя счисленія; славянскій и римскій счетъ, который нужно показать не въ началѣ, а уже потомъ.
Выводъ для меня ясенъ. Все, что бы Вы ни предложили, будетъ отвергаться потому, что противорѣчитъ принятому и доказанному, и каждый пунктъ Вамъ уступятъ только съ бою, то есть если Вы напишете столько же, какъ Бунаковъ {Извѣстный педагогъ Николай Ѳедоровичъ Бунаковъ (род. 1837, ум. 1905), авторъ цѣнныхъ "Записокъ", изд. Спб. 1909. Онъ разбранилъ статью Л. Н. Толстого о народномъ образованіи (въ "Семьѣ и Школѣ" 1874 г., No 10).}, Евтушевскій {Авторъ многочисленныхъ учебниковъ ариѳметики Василій Адріановичъ Евтушевекій (род. 1836, ум. 1888).} и т. п. Я видѣлъ недавно книгу: Руководство по преподаванію общеобразовательныхъ предметовъ. Вышло 2 тома; составляютъ эту книгу -- цвѣтъ нашихъ педагоговъ. Въ концѣ 2-го тома есть систематическое изложеніе способовъ обученія чтенію, г. Миропольскаго {Сергѣй Иринеевичъ Миропольскій; его характеристику см. въ Запискахъ Н. Ѳ. Бунакова, стр. 103.}. Этотъ Миропольскій очень бойкій болтунъ (сужу по одной его статьѣ, которую пришлось прочесть), но болтунъ и составляетъ красу и наслажденіе здѣшней педагогіи. Хотите, я Вамъ пришлю книгу? Самъ я этого никакъ не хочу, ибо мое желаніе -- чтобы Вы не отвлекались отъ романа. Я продержалъ корректуру 5-го листа и съ большою радостію буду держать всѣ остальные. Мнѣ пріятна изучать Васъ, а при бѣгломъ чтеніи я всегда не замѣчу тысячи вещей. Повѣрьте, Левъ Николаевичъ, что для меня составляетъ, истинную радость услужить Вамъ, особенно послѣ того, какъ я пр#далъ Вамъ свои прежнія услуги безъ всякой уступки противъ обыкновенной рыночной цѣны. Вознагражденія я попрошу,-- именно по окончаніи печатанія пять, экземпляровъ романа.
Теперь же у меня такія просьбы: 1) прикажите выслать мнѣ первые четыре листа романа {"Анны Карениной".}; 2) Скажите мнѣ, какъ зовутъ управляющаго типографіей {"Русскій Вѣстникъ", въ которомъ помѣщена "Анна Каренина", печатался въ Москвѣ.} -- Михаилъ Николаевичъ Лавровъ или иначе? Я забылъ его имя и не знаю, вѣрно ли припомнилъ.
Пишите, пишите, безцѣнный Левъ Николаевичъ! Вотъ моя главная просьба.
Вотъ еще. Увидѣвъ изъ бумагъ Комитета, что ему неизвѣстна Ваша Азбука въ 12 книгахъ {Эта Азбука, вышедшая въ свѣтъ въ Петербургѣ въ 1874 г., состояла изъ 12 отдѣльныхъ выпусковъ, изъ которыхъ II--IX заключали русскія и славянскія хрестоматіи, X и XI -- Ариѳметику, а XII -- Руководство для учителя; всѣ вмѣстѣ стоили 2 р. 20 к.}, я взялъ такой экземпляръ у Надѣина и отправилъ въ Комитетъ. Слѣдствіемъ этого будетъ вѣроятно то, что одобрятъ отдѣльно Ваши книги для чтенія и онѣ вдругъ разойдутся. Можетъ быть Комитетъ предложитъ сбавить цѣну; я объявилъ секретарю, что готовъ списаться съ Вами объ этомъ и что конечно Вы не откажетесь.
Кажется все.
Всей душою Вашъ
Н. Страховъ.
1874 г. 22 Сент., Спб.
17. H. Н. Страховъ -- Л. Н. Толстому.
8-го ноября 1874 г. Петербургъ.
Очень виноватъ передъ Вами, безцѣнный Левъ Николаевичу всѣ послѣдніе дни я твердилъ себѣ, что нужно, нужно писать къ вамъ, и не могъ собраться.
Вотъ съ мѣсяцъ, или съ полтора, какъ мнѣ очень не по себѣ; же разберу, что это такое -- нездоровье или скука, скука оттого, что нѣтъ у меня настоящаго дѣла, что я усиленно ищу его и не нахожу. Какъ бы то ни было, я виноватъ. Мнѣ слѣдовало извѣстить Васъ, что злодѣй Некрасовъ {Поэтъ Некрасовъ, редакторъ "Отечественныхъ Записокъ", въ сентябрьской книжкѣ которыхъ за 1874 г. была помѣщена статья Толстого о народномъ образованіи, въ видѣ письма къ I. Н. Шатилову. Письма Некрасова къ Толстому по поводу этой статьи (отъ 12-го октября 1874 г.) см. въ книгѣ П. И. Бирюкова, т. II, стр. 157.} не приготовилъ оттисковъ; я положился на него, а слѣдовало самому похлопотать. Онъ обѣщалъ мнѣ наконецъ 10 оттисковъ, но и тѣхъ не присылаетъ. Былъ онъ у меня въ Библіотекѣ {Въ Публичной Библіотекѣ, гдѣ служилъ Страховъ.} и очень старательно заявлялъ, какой онъ благонамѣренный и какъ мало сочувствуетъ всему революціонному; былъ мяу него и чуть не согласился остаться обѣдать съ нимъ и -- какъ онъ выразился -- съ его хозяйкою. Но оттисковъ все таки нѣтъ.
Ваше намѣреніе продать романъ въ "P. В." очень смущаетъ меня; я предчувствую, что Вы не сойдетесь. P. В. {"Русскій Вѣстникъ" Каткова, гдѣ "Анна Каренина" дѣйствительно и начала появляться съ No 1-го 1875 г.} имѣетъ слишкомъ мало подписчиковъ, и по дѣлу съ Достоевскимъ я знаю, какъ онъ жмется. А не заводилъ ли съ Вами переговоровъ Некрасовъ? Онъ просилъ меня сдѣлать Вамъ предложеніе и даже содѣйствовать съ своей стороны, "такъ какъ Толстой-де человѣкъ своеобычный; пожалуй заупрямится". Я не торопился писать къ Вамъ объ этомъ, зная, что Некрасовъ самъ съ Вами въ перепискѣ; что же касается до того, чтобы уговаривать Васъ въ его пользу,-- не хочу. Никакъ не могу желать усиливать то направленіе, которому онъ служитъ отчасти по личному настроенію, но большею частью по лукавству и невѣжеству.
Вѣроятно Вы слышали о здѣшнихъ возмущеніяхъ въ Мед. Академіи, Технол. Институтѣ, Университетѣ, Горномъ корпусѣ. Ужасная жалость беретъ при мысли объ этой нашей молодежи. Они истинныя дѣти по пониманію людей и дѣйствительности; и эти то дѣти заражены самыми извращенными понятіями,-- имъ внушенъ фанатизмъ я энтузіазмъ -- нелѣпѣйшій. Можетъ быть французскіе юноши еще имѣютъ право ставить себя наряду со своими взрослыми людьми; но наши, какъ давно замѣчено, зрѣютъ очень медленно и долго остаются мальчиками.
Причина волненія -- учебныя строгости, которыя усиливаются съ каждымъ годомъ во всѣхъ вѣдомствахъ,-- чего нельзя не одобрить, если только это дѣлается какъ слѣдуетъ, безъ обидъ и ненужныхъ тычковъ. Недовольство молодежи сорвалось на человѣкѣ, который (нужно отдать ей справедливость) вполнѣ стоитъ антипатіи. Это Діонъ, {Ціонъ, Илья Ѳадеевичъ, воспитанникъ Медико-Хирургической Академіи, докторъ медицины, профессоръ физіологіи въ Петербургскомъ Университетѣ (съ 1870) и Медицинской Академіи (съ 1872 г.), въ 1875 г. уволенный изъ нея и переселившійся заграницу; оставивъ научную дѣятельность, онъ занялся вопросами финансовыми, одно время состоялъ агентомъ Министерства Финансовъ; нападки его на Вышнеградскаго и Витте послужили поводомъ къ вызову его въ Петербургъ для объясненій (1897), но Ціонъ не явился и приговоренъ къ изгнанію изъ Россіи.} проф. Физіологіи, жидъ, хвастливый, нахальный, безсердечный. Онъ въ Мед. Академіи, отличающейся глубокимъ невѣжествомъ и чисто школьническими нравами, сталъ носиться со своею наукою и давить и студентовъ, и профессоровъ. Невѣжды ополчились противъ нахала, который знаетъ на вершокъ больше; полтора года тянулась политика, сводившаяся на одинъ мудрый вопросъ: къ больше знаетъ?-- Наконецъ, когда Діонъ принесъ на свою, первую лекцію (кажется въ половинѣ Октября) свою послѣднюю полемическую брошюру и сталъ раздавать ее студентамъ, прибавляя разныя объясненія и величанія, студенты разразились свистомъ и шиканьемъ и пошвыряли въ Профессора полученныя отъ него брошюрки.
Пожаръ распространился по другимъ заведеніямъ, и теперь много молодыхъ людей исключены и разсылаются на мѣста жительства. Нѣкоторые изъ нихъ очень довольны: интеллигенція нужна-де не въ Петербургѣ, а въ глухихъ мѣстахъ. Между тѣмъ общество -- не шелохнется. Никто не боится этихъ волненій, никто не опасается за порядокъ, и даже мало говорятъ о событіи; жалѣть -- никто не жалѣетъ. Какъ глупы тѣ революціонеры,- которые теперь воображаютъ, что могутъ возбудить общество, вооружить его противъ правительства! Больше, чѣмъ когда-нибудь, они теперь на воздухѣ. Народъ ихъ не знаетъ и общество знать не хочетъ.
Возвращаюсь къ Вашему роману. По своему обыкновенію, я сталъ любить его и понимать тѣмъ больше, чѣмъ больше читалъ. Какая прелесть -- сцена объясненія въ любви Левина! Ученый разговоръ брата Левина -- тоже безподобно! Какъ все это свѣжо, ново и безконечно правдиво и тонко! Разговоръ въ трактирѣ мнѣ показался нѣсколько длиннымъ. Разумѣется, это не помѣшаетъ, такъ какъ онъ все-таки имѣетъ всѣ Ваши достоинства.
Азбука Ваша наконецъ одобрена, {См. выше, въ предыдущемъ письмѣ.} то есть одобрены всѣ книжки для чтенія; первая же и наставленія для учителя одобрены только для учительскихъ библіотекъ; а Ариѳметика вовсе неодобрена.
Шумъ изъ за Вашей статьи {О народномъ образованіи, напечатанной въ "Отечественныхъ Запискахъ".} идетъ страшный; Евтушевскаго, {См. предыдущее письмо.} который непочтительно отозвался объ Васъ въ Педагогическомъ Обществѣ, осмѣяли всѣ газеты. Я говорилъ съ Сентъ-Илеромъ, {тоже.} моимъ давнишнимъ пріятелемъ, который тутъ главный столбъ педагогіи. Онъ очень несогласенъ съ Вами; сказалъ, что именно Евтушевскій и Бунаковъ {тоже.} не подражаютъ нѣмцамъ и вступили на самостоятельный путь, который близокъ къ Вашимъ мнѣніямъ; Вы напали будто-бы на отживающее направленіе, на тѣ слѣды его, которые еще остались у Евъ и Бун. Я хотѣлъ писать статью, но такъ не писалось, какъ еще никогда. Да въ "Гражданинѣ" почти и не стоитъ. Однако къ Середѣ изготовлю. {Статья Страхова напечатана въ NoNo 48 и 50 "Гражданина" за 1874 г.}
Пока, прощайте!
Вашъ всею душою
Н. Страховъ.
1874 г. 8 Нояб. Спб.
18. H. Н. Страховъ -- Л. Н. Толстому.
1-го января 1875 г. Петербургъ.
Кажется все идетъ очень благополучно, безцѣнный Левъ Николаевичъ. Въ Вашемъ письмѣ {Оно неизвѣстно въ печати.} хорошія вѣсти, и объ Васъ самихъ и объ романѣ {"Аннѣ Карениной".}. Пріятно думать, что Вамъ хорошо заплатили; 20 тысячъ еще небывалая цѣна за романъ. Слухи о немъ здѣсь ходятъ все сильнѣе и сильнѣе; одни говорятъ, что онъ явится въ Отеч. Запискахъ {"Анна Каренина" печаталась въ "Русскомъ Вѣстникѣ".}, другіе увѣряютъ, что Стасюлевичъ {Михаилъ Матвѣевичъ Стасюлевичъ, редакторъ-издатель "Вѣстника Европы".} далъ Вамъ 30.000. Я слышалъ наконецъ и сужденія; H. Н. Воскобойниковъ {Николай Николаевичъ Воскобойниковъ (ум. 1882), сперва постоянный сотрудникъ, а съ 1875 г.-- помощникъ редактора "Московскихъ Вѣдомостей" Каткова.}, очень восторженный человѣкъ, который меня за что-то не любитъ, но нашелъ для своей преданности исходъ въ ревностномъ служеніи Каткову, читалъ начало Вашего романа въ гранкахъ, и говорилъ мнѣ, что онъ выше Войны и Мира. Онъ очень неглупый человѣкъ, и его сужденіе показываетъ, съ какою жадностію Васъ примутся читать и хвалить.
А я видѣлъ здѣсь нѣчто въ родѣ Вашего Левина. Пріѣзжалъ сюда Павелъ Дмитріевичъ Голохвастовъ {П. Д. Голохвастовъ (род. 1838, ум. 1892), воспитанникъ Пажескаго Корпуса и вольнослушатель Петербургскаго Университета, впослѣдствіи управляющій Ташикимъ желѣзодѣлательнымъ заводомъ въ Арзамасскомъ уѣздѣ; его піеса въ 5 д. "Алеша Поповичъ", составленная по стариннымъ русскимъ былинамъ, издана въ Москвѣ въ 1869 г. Его изслѣдованіе "Законы стиха русскаго народнаго и нашего литературнаго" напечатано въ "Русск. Вѣстникѣ" 1881, кн. 12 и перепечатано, въ исправленномъ и дополненномъ видѣ, въ "Памятникахъ Общества Древней Письменности", С.-Пб. 1883 г. Письма Толстого къ Голохвастову за 1872--1877 гг. напечатаны въ "Русск. Вѣстникѣ" 1904 г., кн. II стр. 196--215.} и удивительно мнѣ понравился. Два вечера онъ просидѣлъ у меня, объясняя свою теорію русскаго стиха -- теорію безподобную, въ которую я крѣпко увѣровалъ. Какое въ немъ чувство языка, стиха! Въ первый разъ я услышалъ настоящее чтеніе былинъ. А его патріотизмъ, его дерзкія мысли объ Европѣ -- все вмѣстѣ дало мнѣ понятіе о томъ, какія силы и чувства растутъ у насъ тамъ, вдали отъ Петербурга и независимо отъ нашей литературы. Вы конечно знаете, что онъ Вашъ большой поклонникъ; онъ говорилъ, что Вы еще не сказали Вашего главнаго слова, что онъ ждетъ еще отъ Васъ величайшаго произведенія.
Былъ здѣсь также Катковъ {Михаилъ Никифоровичъ, редакторъ "Московскихъ Вѣдомостей" и основатель "Русскаго Вѣстника".}, и былъ очень ласковъ со мною, и навѣщалъ, и позвалъ къ себѣ на именины дочери, и усердно приглашалъ въ "Русскій Вѣстникъ" и въ "Московскія Вѣдомости". Ахъ, если бы это было года два назадъ! А теперь я не могу просиживать все утро надъ бумагой, и нѣтъ у меня прежняго задора удивлять публику. Я написалъ впрочемъ 4 статейки, двѣ объ Васъ (въ "Гражданинѣ") {По поводу статьи Толстого о народномъ образованіи.} -- гораздо хуже, чѣмъ предполагалъ, и двѣ объ Соловьевѣ (одна въ "Гражданинѣ", {О диспутѣ Владиміра Сергѣевича Соловьева -- въ "Гражданинѣ" 1874 г., No 48, стр. 1211--1213.} другая въ "Моск. Вѣдомостяхъ") {Тоже о диспутѣ Соловьева -- "Московскія Вѣдомости" 1874 г., No 308, съ подписью Н. С.} -- довольно сухія и легкія. Ваше мнѣніе о Соловьевѣ я раздѣляю; хоть онъ явно и отрицается отъ Гегеля, но втайнѣ ему слѣдуетъ. Вся критика Шопенгауэра основана на этомъ. Но дѣло, кажется, еще хуже. Обрадовавшись, что нашелъ метафизическую сущность, Соловьевъ уже готовъ видѣть ее повсюду лицомъ къ лицу и расположенъ къ вѣрѣ въ спиритизмъ. Притомъ онъ страшно болѣзненъ, какъ будто истощенъ -- за него можно очень опасаться,-- не добромъ кончитъ. А книжка его, чѣмъ больше читаю, тѣмъ больше кажется мнѣ талантливою {"Кризисъ западной философія противъ позитивистовъ; по поведу философіи безсознательнаго, Гартмана", М., 1874 г.}. Какое мастерство въ языкѣ, какая связь и сила! Непремѣнно напишу объ ней {Свое намѣреніе Страховъ привелъ въ исполненіе г ораздо позднѣе: въ 1881 г., по поводу этой книги Соловьева и другой его же "Критика отвлеченныхъ началъ", онъ помѣстилъ статью "Исторія и критика философіи" -- въ "Журналѣ Минист. Народнаго Просвѣщенія", ч. 23, январь, отд. II, стр. 79--115.}. Но нѣмъ больше думаю, тѣмъ больше расширяется предметъ. Собственно мое желаніе -- написать по этому поводу объ Шопенгауэрѣ, объявить питателямъ объ этомъ философѣ и восхвалить его какъ можно громко. Но вѣдь это много значитъ. И вотъ я принялся за чтеніе, за Шопенгауэра и за Гегеля. Вѣдь я до сихъ поръ не читалъ Memorabilien Фрауэнштедта и множество другого. Вообще, получивши въ Публ. Библіотекѣ доступъ ко всякимъ книгамъ, я сталъ жадно читать, и въ этомъ проходитъ теперь моя жизнь. И чѣмъ больше читаю, тѣмъ меньше пишется. Мнѣ противна надобность писать, когда мысль не готова (а таково было многое въ моемъ писаніи), и не знаю, когда Катковъ дождется моей статьи.
Но лучше обо всемъ этомъ не продолжать. Съ нынѣшняго года литература получаетъ нѣсколько новый видъ. "С.-Петербургскія Вѣдомости" отняты у Корша {Валентинъ Ѳедоровичъ Кортъ, извѣстный публицистъ (ум. 1883), бывшій помощникъ редактора "Московскихъ Вѣдомостей", съ 1863 г. арендовавшій "C.-Петербургекія Вѣдомости", изъ которыхъ сдѣлалъ органъ либеральный. Онъ былъ отстраненъ отъ редакторства съ переходомъ этой газеты изъ вѣдѣнія Академіи Наукъ въ распоряженіе Министерства Народнаго Просвѣщенія.} и отданы Саліасу {Извѣстный романистъ графъ Евгеній Александровичъ Саліасъ-де-Турнемиръ; онъ пробылъ редакторомъ недолго.}. Что онъ будетъ дѣлать и зачѣмъ ихъ взялъ, право не понимаю. Меня и туда звали. Вотъ не было ни гроша, да вдругъ алтынъ! Я почувствовалъ, вспомнивъ старое, какой задоръ долженъ былъ бы во мнѣ пробудиться, если бы я былъ тотъ же, какъ года четыре назадъ! Къ моимъ услугамъ двѣ газеты и толстый журналъ -- о "Гражданинѣ" я уже и не говорю. Но старость умудряетъ.
Ничего я такъ не желаю, какъ того, чтобы Вамъ работалось надъ Вашимъ романомъ. Это изображеніе страсти во всей ея прелести и во всемъ ничтожествѣ не выходитъ у меня изъ головы. Вы мнѣ не говорили и не писали, вѣрно ли я понимаю Вашъ романъ; но я его понимаю такъ. Каренина такъ чутка и хороша душою, что первое разоблаченіе, первые признаки ждущей ее судьбы уже- не переносятся ею. Отдавшись всею душою одному желанію -- она отдалась дьяволу, и выхода ей нѣтъ. У Васъ безконечно оригинальна самая постановка страсти.-- Вы ее не идеализируете и не унижаете, Вы единый справедливый человѣкъ, такъ что Ваша Анна Каренина возбудитъ безконечную жалость къ себѣ, и всякому однако же будетъ ясно, что она виновата. Если я не такъ понимаю пожалуста напишите мнѣ.