ЛХАССА И ЕЯ ТАЙНЫ.
ОЧЕРКЪ
Тибетской экспедиціи 1903--1904 года.
ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО
Е. М. Чистяковой-Вэръ
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія П. О. Пантелѣева. Подольская, 34
1906.
Безплатное отдѣльное приложеніе ко журналу "Вѣстникъ Иностранной Литературы" за 1906 годъ.
Предисловіе
Недоступная Лхасса
Великій лама и его эволюція въ качествѣ священника-бога Лхассы
Почему была послана британская миссія
Впередъ! Мирная миссія превращается въ вооруженную силу
Мы спускаемся въ долину Чумби черезъ проходъ Дхелепъ и занимаемъ фортъ Фари
Движеніе въ Тунѣ по Тибетскому плоскогорью, черезъ, высокій проходъ Тангъ
Зимовка въ Тибетѣ
Въ Гуру; битва у "кристальныхъ источниковъ"
Тибетская армія и ея вожаки
Движете къ Джіантсе, мимо озеръ Рхамъ и Вала; битва въ ущельѣ "Краснаго Идола"
Джіантсе -- крѣпость и городъ
Храмы, священники и монастыри Джіантсе и окрестностей; посѣщеніе подземелій похоронившихъ себя отшельниковъ
Осаждены въ Джіантсе
Освобожденіе и штурмъ форта
Отъ Джіантсе къ Лхассѣ, мимо озера Ямдокъ и черезъ долину Тсангпо
Лхасса. "Престолъ боговъ"
Храмы и монахини города отшельниковъ. "Святое святыхъ" лам
Оракулы и колдуны
Священникъ-богъ и его дворецъ
Чай у правителя Тибета, регента
Мирные переговоры и подписаніе трактата
Прогулки кругомъ Лхассы
Обратное путешествіе, осмотръ долины Тсанго; снѣжные заносы въ Фари
Приложенія научныхъ результатовъ и замѣтокъ къ тексту
Послѣдующія страницы представляютъ собою, безъ сомнѣнія, еще неполный, однако, какъ я рѣшаюсь надѣяться, понятный и правдивый отчетъ о центральномъ Тибетѣ, его столицѣ, іерархіи его великаго ламы и его мечтательномъ населеніи отшельниковъ, въ томъ видѣ, въ которомъ все это явилось человѣку, стоявшему въ исключительно счастливыхъ условіяхъ для ознакомленія съ ними.
Прошло уже около полустолѣтія съ тѣхъ поръ, какъ я въ первый разъ посѣтилъ мистическую страну за Гималаями. Немного позже, а именно послѣ моего возвращенія съ войны въ Бирманѣ (1885--1886), во время которой я имѣлъ случай наблюдать примитивный буддизмъ бывшихъ подданныхъ короля Тебау, я нѣсколько лѣтъ прожилъ въ Дарджилингѣ, близъ границъ недоступной страны; тутъ находилась постоянно мѣнявшаяся колонія многихъ тысячъ тибетцевъ, ламъ и свѣтскихъ людей, только-что вернувшихся изъ священнаго города и имѣвшихъ постоянное общеніе съ нимъ. Любопытство, которое естественнымъ образомъ зародилось во мнѣ при видѣ этихъ странныхъ людей съ ихъ живописными караванами, съ ихъ лагерями, вскорѣ еще усилилось отъ отзвуковъ теософистическихъ вѣрованій въ то, что гдѣ-то за могучимъ Банченджонга находится ключъ къ тайнамъ стараго міра, погибшаго съ Атлантидой въ западномъ океанѣ какъ разъ въ то самое время, когда Тибетъ поднимался вмѣстѣ со все еще выраставшими Гималаями. Очевидно и неоспоримо, что въ этомъ заключается разгадка многихъ неразрѣшенныхъ проблемъ въ этнологіи, естественной исторіи и географіи "Крыши Міра". Въ Дарджилингѣ я познакомился также со многими "тайными изыскателями", съ этими отважными людьми, которые, не дорожа жизнью, посвящали себя тому, что Киплингъ называетъ "великой игрой", т. е. изслѣдованію самыхъ дикихъ и наименѣе извѣстныхъ частей загималайскихъ долинъ; изъ устъ этихъ смѣльчаковъ я слышалъ захватывающіе разсказы объ ихъ приключеніяхъ.
Мнѣ хотѣлось какъ можно лучше воспользоваться представлявшимися удобными случаями, которыми до сихъ поръ слишкомъ пренебрегали, и съ этой цѣлью я принялся изучать тибетскій языкъ и собирать всевозможныя свѣдѣнія, достойныя довѣрія. Когда я отрѣшился отъ перваго изумленія, охватившаго меня при видѣ того, какъ мало мы знаемъ о религіи этой страны и какъ мало походитъ она на буддизмъ Бирмана, я задумалъ сравнить тибетскія вѣрованія и обряды съ тѣми, которые носятъ названіе буддистскихъ вѣрованій и обрядовъ въ другихъ странахъ, и употребилъ большую часть моего отпуска на то, чтобы произвести интересовавшія меня наблюденія на Цейлонѣ, въ Китаѣ и Японіи. Желая пріобрѣсти свѣдѣнія болѣе свѣтскаго характера, я сдѣлалъ много сотенъ миль по горнымъ дорогамъ вдоль тибетской границы въ различныхъ ея мѣстахъ, отъ Геруаля и Непала на западѣ до Ассама на востокѣ, гдѣ кончается долина центральнаго Тибета, переходя въ долину рѣки Брамапутры; иногда я поднимался на большія высоты, иногда спалъ въ пещерахъ, спасаясь отъ пограничныхъ сторожей, иногда проникалъ на нѣсколько дней пути внутрь территоріи правительства Лхассы и при этомъ собиралъ свѣдѣнія о различныхъ племенахъ {"Племена долины рѣки Брамапутры", Калькутта, 1900 г.}, топографіи и естественной исторіи этихъ областей {Моя большая коллекція птицъ юго-западной приграничной области Тибета теперь находится въ музеѣ Хентера, Гласгоуск. университ., и была анализирована мною въ газетѣ Сикхима, Калькутта, 1894 г.}. Хотя моя попытка подъ видомъ туземца проникнуть въ мистическую цитадель въ 1892 году не удалась, однако, во время подготовительныхъ лѣтъ я собралъ такія точныя картины страны, что мое появленіе въ ея столицѣ показалось мнѣ лишь исполненіемъ горячей и долго ласкаемой грезы.
Я надѣюсь, читатель извинитъ, что я говорю о себѣ, но я дѣлаю это не ради хвастовства, а только съ цѣлью объяснить то до извѣстной степени особенное положеніе, въ которомъ я очутился, сдѣлавшись членомъ передовой колонны исторической экспедиціи въ Дхассу. Выше перечисленныя обстоятельства позволяли мнѣ разговаривать съ ламами, прирожденными глазами страны, и съ народомъ, встрѣчавшимся намъ на пути, а это было бы невозможно для человѣка, который не получилъ бы подобной предварительной подготовки; они же дали мнѣ въ руки средство истолковать множество символовъ, обычаевъ и миѳовъ, которые остались бы совершенно непонятными для непосвященнаго
Фотографіи, помѣщенныя въ этой книгѣ, за исключеніемъ двухъ-трехъ, всѣ сняты мною прямо съ натуры. Читатели оцѣнятъ талантливые наброски г-на Рибо, члена экспедиціи, сдѣланные въ стилѣ "Байе".
Пользуюсь случаемъ выразить благодарность моему другу доктору Ислаи Бёрнсъ Мурхедъ и м-ру Джону Муррею за ихъ помощь при пересмотрѣ корректуры.
Лондонъ, 9-го февраля 1905 г.
"Въ сердцѣ Азіи до сегодняшняго дня еще сохраняется единственная тайна, которую XIX вѣкъ предоставилъ разгадать XX,-- тибетское святилище въ Лхассѣ".
"Въ годъ Деревяннаго Дракона (1904 г.) первая часть года покровительствуетъ молодому властителю; потомъ надвигаются грабители, они враждебно наступаютъ и дерутся; является очень много враговъ; большія бѣды отъ оружія и тому подобное; властитель, отецъ и сынъ будутъ драться. Въ концѣ года примирительно говорящій человѣкъ побѣдитъ войну".
Тибетское пророчество изъ альманаха на годъ Деревяннаго Дракона (1904 г.).
Окруженная романтичностью столѣтій Лхасса, тайная цитадель "не умирающаго" великаго ламы, обвитая непроницаемой тайной, высилась на "Крышѣ Міра", манила къ своимъ замкнутымъ дверямъ самыхъ отважныхъ путешественниковъ и вмѣстѣ съ тѣмъ отбрасывала ихъ отъ себя. Благодаря всему очарованію неразрѣшенной загадки, этотъ таинственный городъ приковывалъ къ себѣ воображеніе, какъ одно изъ послѣднихъ невѣдомыхъ мѣстъ земли, какъ Мекка восточной Азіи, какъ священническій городъ "живого Будды", сидящаго на тронѣ, точно Богъ, и вѣчно царящаго надъ своимъ народомъ монаховъ съ тонзурами, которые то вьютъ канаты изъ песка, подобно нашимъ стариннымъ ученымъ, то спокойно вращаютъ молитвенныя колеса, то плетутъ мистическія чары, то изгоняютъ дьяволовъ, заполняя всѣмъ этимъ промежутки между своими глубокими мечтательными размышленіями. Но въ роковой для Тибета годъ Деревяннаго Дракона волшебный принцъ -- цивилизація, пробудилъ ото сна Лхассу; ея закрытыя двери сорваны, темный покровъ ея тайны поднятъ, и остававшееся подъ долгой печатью святилище со своимъ страннымъ культомъ и превращеннымъ въ идола великимъ ламой, теперь лишеннымъ фальшиваго сіянія, выдало свои тайны и лежитъ безъ чаръ передъ нашими западными глазами. Увы, такъ всегда романтизмъ стараго языческаго міра разсыпается отъ прикосновенія нашихъ современныхъ рукъ.
Изумительно, какимъ образомъ тибетскіе астрологи могли за такое долгое время предсказать ужасный штормъ, налетѣвшій на ихъ страну, и даже опредѣлить, что несчастіе обрушится на Лхассу въ извѣстный годъ. Одно вѣрно: еще задолго до того, какъ стали говорить о нашей экспедиціи, я собственноручно скопировалъ слова, поставленныя въ переводѣ въ началѣ этой страницы, изъ тибетскаго рукописнаго альманаха на злополучный для Тибета годъ, носящій въ фантастическомъ календарѣ ламъ названіе Деревяннаго Дракона {Этотъ календарь, полный смѣшныхъ и странныхъ символовъ и терминовъ, состоитъ изъ двѣнадцати зодіакальныхъ звѣрей, частью миѳологическихъ, частью настоящихъ; каждый изъ нихъ комбинируется съ одной изъ пяти китайскихъ стихій, которыя, какъ твердо вѣрятъ тибетцы, имѣютъ въ теченіе года могучее вліяніе на судьбу человѣка.}. Думая объ этомъ неблагопріятномъ пророчествѣ, глядѣвшемъ имъ въ глаза, слѣдуетъ отдать должную дань уваженія бѣднымъ тибетцамъ за то, что они съ такимъ патріотизмомъ, съ такою фанатическою преданностью отстаивали своего священника-бога, безъ всякой надежды на успѣхъ, такъ какъ хотя имъ и не было извѣстно наше подавляющее численное превосходство, но ихъ собственные оракулы заранѣе предсказали всю безплодность ихъ борьбы -- борьбы, въ которой тибетская исключительность билась на смерть и встрѣтила погибель.
Недоступность Лхассы въ значительной степени зависѣла отъ непроходимости естественныхъ преградъ, отъ положенія Тибета за высочайшими горами міра и отъ крайней трудности путешествія по этой странѣ, возвышающейся въ среднемъ отъ 12.000 до 15.000 футовъ надъ уровнемъ моря, и отъ отсутствія всякихъ удобствъ. Главную же причину составляли политическія преграды, возведенныя монахами -- ламами, всегда бывшими правителями, священниками и купцами Тибета. Движимые коммерческими и клерикальными интересами и страхомъ, что они потеряютъ свою выгодную монополію если впустятъ къ себѣ европейцевъ и ихъ методы, ламы всякими средствами, бывшими въ ихъ власти, старались сохранять свое изолированное положеніе. Подозрѣвая иностранцевъ, вѣчно стоя насторожѣ, они замкнули, блокировали доступъ къ своей странѣ и съ непоколебимой твердостью отдаляли всѣхъ старавшихся вторгнуться къ нимъ, въ случаѣ нужды дѣйствуя вооруженной силой. Такимъ образомъ, смѣлые путешественники: полковникъ Пржевальскій въ 1872--1879 году, графъ Сечени въ 1880 году, м-ръ Рокхиль, извѣстный тибетскій ученый въ 1889 и въ 1892 г., г-нъ Бонвало и принцъ Генри д'Орлеанъ въ 1889 г., капитанъ Боуеръ въ 1891 г., несчастный Дютрейль-де-Ренъ въ 1893 г., мистеръ и миссисъ Литльдель въ 1895 г. и д-ръ Свенъ Хединъ въ 1901 г.,-- подвергавшіе себя несравнимымъ опасностямъ, все же не могли проникнуть далѣе внѣшнихъ частей центральной провинціи и приблизиться къ Лхассѣ ближе чѣмъ на разстояніе недѣльнаго пути. Благодаря невольному отдаленію этихъ путешественниковъ отъ населенныхъ центральныхъ мѣстъ, разсказы ихъ большею частью носятъ географическій характеръ и заключаютъ въ себѣ, кромѣ описаній Рокхиля, мало свѣдѣній о жизни и понятіяхъ народа.
Ревность ламъ была направлена не только противъ европейцевъ. Уроженцы Индіи, были ли они буддистами или нѣтъ, за исключеніемъ немногихъ хорошо извѣстныхъ Тибету купцовъ изъ Непала и Ладака, также не пропускались черезъ границу, согласно приказанію императора Китая, переданному миссіонеру м-ру Хуку полстолѣтія тому назадъ, въ которомъ говорится: "Ни одинъ монголъ, индостанецъ (индусъ), патанецъ или ференги (европеецъ) не долженъ быть допущенъ въ Тибетъ".
Въ силу такой исключительной политики британское правительство, пожелавшее въ виду возможности различныхъ случайностей пріобрѣсти достовѣрную карту обширной неизвѣстной территоріи страны ламъ, которая столько сотенъ миль тянется вдоль границъ Индіи, было принуждено привлечь въ качествѣ тайныхъ изыскателей тибетцевъ, поселившихся по нашу сторону Гималаевъ и принявшихъ британское подданство; ихъ монгольскія черты позволяли имъ надѣвать тибетское платье. Къ этому классу принадлежали знаменитые наблюдатели "пундиты" {Индусское слово, которое значитъ "ученые люди".} Йенъ Сингъ и А-К, которыхъ подготовилъ и послалъ въ неизвѣстный Тибетъ полковникъ Монгомери, одинъ изъ членовъ изыскательной миссіи въ Индіи. Этимъ тайнымъ наблюдателямъ мы обязаны большею частью нашихъ знаній тибетской карты. Упомянутые храбрые пундиты, натурализованные тибетцы съ сѣверо-западныхъ Гималаевъ Кумаона, получивъ подготовку къ дѣятельности изыскателей, научившись употреблять призматическій циркуль, составлять маршруты, читать карты, отыскивать неподвижныя звѣзды, обращаться съ спеціальнымъ термометромъ для высотъ и т. д, отправились въ Тибетъ подъ видомъ купцовъ, въ случаѣ ареста рискуя жизнью; они исходили его во всѣхъ направленіяхъ и тайкомъ дѣлали его карту. Во время полныхъ приключеній предпріятій они съ необыкновеннымъ мужествомъ и изобрѣтательностью обманывали подозрительность тибетцевъ.
Піонеръ-изыскатель Ненъ-Сингъ, переодѣтый ладакскимъ купцомъ, достигъ Лхассы черезъ Непалъ въ 1866 г. и первый опредѣлилъ широту и долготу недоступнаго города. Восемь лѣтъ спустя, въ 1874 г., онъ снова посѣтилъ это мѣсто, черезъ Ладакъ идя по области золотыхъ рудниковъ; въ обоихъ случаяхъ Ненъ-Сингъ совершалъ огромные переходы по этой странѣ. Многія изъ своихъ наблюденій онъ дѣлалъ подъ покровомъ молитвеннаго колеса и четокъ. Видя, что кто-нибудь къ нему подходитъ, онъ сейчасъ же начиналъ вращать свое молитвенное колесо, и такъ какъ предполагается, что во время молитвы каждый добрый буддистъ погружается цѣликомъ въ религіозныя мысли, его рѣдко безпокоили; между тѣмъ колесо Ненъ-Синга вмѣсто обыкновенныхъ свитковъ молитвъ заключало въ себѣ длинныя полосы бумаги съ отмѣтками положеній различныхъ мѣстъ, съ записаннымъ числомъ шаговъ между различными городами и т. д. Такъ какъ колесо никогда не подвергается таможенному досмотру, оно впослѣдствіи хранило въ себѣ циркуль и компасъ. Четки Ненъ-Синга имѣли не сто восемь бусинъ, какъ обыкновенно, а ровно сто и служили замѣтками для его шаговъ: черезъ каждые сто шаговъ онъ опускалъ одну бусину. Отправляясь съ толпой пилигримовъ въ великому ламѣ, онъ долго подготовлялся, чтобы его святѣйшество, который, какъ предполагается, читаетъ тайны всѣхъ сердецъ, не узналъ, что онъ переодѣтъ; пундитъ принялъ смѣлый видъ и благополучно вынесъ это испытаніе.
Второй изыскатель, Кришна, очень образованный джентльмэнъ и мой личный другъ, оффиціально извѣстенъ подъ названіемъ А-К благодаря перестановкѣ первой и послѣдней буквъ его имени. Онъ принесъ еще больше пользы; онъ сдѣлалъ больше всѣхъ туземныхъ изыскателей. Онъ тоже дважды посѣтилъ Лхассу (второй разъ въ 1878 г.), пересѣкъ Тибетъ во всѣхъ направленіяхъ до границъ Монголіи, Китая и Бирмана и составилъ карту съ такой замѣчательной аккуратностью, что когда его цифры пересматривались въ Калькуттѣ, онѣ почти вполнѣ сошлись съ цифрами русскаго наблюдателя, полковника Пржевальскаго, тамъ, гдѣ дѣло касалось соприкосновенія Тибета съ Монголіей; это совпаденіе станетъ для насъ еще удивительнѣй, когда мы вспомнимъ, что эти изыскатели измѣрили множество сотенъ миль, путешествуя по самой неудобной странѣ въ мірѣ. Капитанъ Райдеръ, инженеръ, сообщаетъ мнѣ, что онъ также недавно провѣрялъ вычисленія А-К въ юго-восточномъ китайскомъ Тибетѣ при помощи колеснаго циклометра и нашелъ, что шаговыя измѣренія А-К были поразительно точны. Очень замѣчательными тибетскими тайными изыскателями были лама Уджіенъ Джіатшо и Кюнтупъ, оба натурализованные британскіе тибетцы изъ Сикхима или Дарджилинга.
Даже подобныхъ людей не разъ останавливали, какъ подозрительныхъ. Такъ какъ они доставили географическія свѣдѣнія, подвергая опасности свою жизнь, то и были награждены пенсіонами и землями.
Географическія знанія, такъ мужественно доставленныя тибетскими агентами британскаго правительства, а также изысканіе путей по внѣшнимъ областямъ м-ра Рокхиля и другихъ европейцевъ уже заполнили для насъ карту Тибета, первое основаніе которой положило "Изслѣдованіе ламъ", составленное іезуитами въ царствованіе наиболѣе дѣятельнаго изъ китайскихъ императоровъ Кангши, 1717 г. {Этотъ императоръ, по порученію котораго іезуитъ отецъ Регіусъ и другая братія составили замѣчательно точную карту Китая, гораздо болѣе точную, нежели большинство картъ Европы того времени, попросилъ ихъ сдѣлать для него также и карту Тибета. Для этой цѣли отцы-іезуиты надлежащимъ образомъ подготовили въ Пекинѣ двухъ ламъ и послали ихъ въ Лхассу и къ источникамъ Ганга; добытые ими результаты іезуиты собрали и составили первую карту Тибета, которая была отпечатана д'Анвилемъ въ трудѣ дю-Халда въ 1735 г.}.
Въ прошедшемъ столѣтіи въ Тибетъ вошли нѣкоторые индусы и даже проникли въ его священную столицу подъ видомъ тибетцевъ. Темный цвѣтъ лица облегчалъ имъ эту задачу. Такъ, Бабу Саратъ Чандра Дасъ, изъ Бенгаліи, съ четверть столѣтія тому назадъ пробрался въ Тибетъ изъ нашего приграничнаго города Дарджилинга, въ видѣ тибетскаго спутника ламы-наблюдателя Уджіенъ Джіатшо; онъ даже пробылъ нѣсколько дней въ Лхассѣ, подъ видомъ тибетскаго монаха проникнувъ въ священный городъ съ помощью одного ламы, друга Уджіенъ Джіатшо, но о наказаніи, которому подвергся старый лама, другъ Уджіена, за то, что онъ помогъ обману, благодаря которому бенгалецъ попалъ въ Лхассу, даже страшно разсказывать; оно проливаетъ отвратительный свѣтъ на дикое безчеловѣчіе такъ называемыхъ намѣстниковъ Будды на землѣ. Я слышалъ эту исторію много лѣтъ тому назадъ отъ очевидцевъ, а потомъ изъ устъ моего друга, тибетскаго губернатора Лхассы, который плакалъ, разсказывая мнѣ о судьбѣ ламы. Этотъ добрый, старый лама былъ однимъ изъ главныхъ монаховъ западной столицы Тибета, Ташильхумпо, однако, не имѣлъ ни малѣйшаго вліянія на политическое управленіе страною, которое всецѣло находится въ рукахъ лхасскихъ ламъ. Онъ носилъ высокое званіе "министра" -- Сенгъ-чемъ и очень желалъ научиться языку Индіи, бывшей родиной Будды, а потому попросилъ Уджіена Джіатшо въ слѣдующій разъ привезти съ собою въ Тибетъ индуса, который могъ бы заняться съ нимъ этимъ языкомъ. Старый лама обѣщалъ помочь учителю тайно пройти черезъ границу близъ Дарджилинга. Такимъ образомъ Саратъ Чандра Дасъ, который въ то время служилъ учителемъ въ школѣ Дарджилинга, проникъ въ Ташильхумпо и, проживъ тамъ нѣсколько мѣсяцевъ, попросилъ ламу въ отплату за его услуги доставить ему возможность взглянуть на Лхассу. Послѣ долгихъ просьбъ лама согласился; онъ убѣдилъ своего племянника, губернатора Джіантсе, которому онъ открылъ, кто такой Бабу, взять его съ собою въ Лхассу въ свитѣ губернаторши. Когда черезъ годъ въ Дарджилингѣ разошлась вѣсть, что добросердечный старый лама помогъ индусу прожить нѣсколько дней въ Лхассѣ, его, несмотря на высокое положеніе, бывшее немного ниже положенія великаго ламы, несмотря на всю его святость,-- его считали воплощеніемъ божества, несмотря на то, что тѣла его предшественниковъ въ теченіе трехъ поколѣній заключались въ позолоченныя гробницы на большомъ ламайскомъ кладбищѣ, гдѣ они составляли предметъ поклоненія многочисленныхъ пилигримовъ, несмотря, говорю я, на все это, когда оказалось, что онъ помогъ Сарату Чандрѣ пробраться въ Лхассу, въ Лхассѣ его объявили измѣнникомъ; фанатики, лхасскіе ламы, лишили старика высокаго званія, привезли въ священный городъ и тамъ публично били на площади, а потомъ низкимъ образомъ умертвили, завязавъ ему руки за спиной. Его тѣло не похоронили, а бросили въ рѣку, протекающую съ восточной стороны Лхассы {Рѣка Конгбу, близъ крѣпости-тюрьмы Шока.}; великій лама, имѣющій такую же власть надъ душами, какъ и надъ тѣлами, навѣки воспретилъ ему перевоплощаться {Это не единственный случай: китайскій политическій резидентъ въ Лхассѣ донесъ, что одинъ лама вынесъ служебныя печати, и тотъ подвергся подобному же наказанію со стороны сына неба; своей небесной властью императоръ объявилъ въ "Пекинской Газетѣ" отъ 31-го мая 1877 г., что "его душѣ не будетъ позволено переселяться послѣ смерти".}. Но, странная вещь, ребенокъ, который родился сейчасъ же послѣ убійства и теперь находится въ одномъ изъ монастырей, носитъ на себѣ доказательство того, что онъ перевоплощеніе стараго ламы; а именно: у него на лѣвомъ колѣнѣ нѣтъ колѣнной чашки, что составляетъ до крайности рѣдкую ненормальность.
Бѣдствія, причиненныя посѣщеніемъ Бабу, распространились и на родственниковъ несчастнаго ламы, на губернатора Джіантсе (Фала Депёнъ) и на его жену (Лха-Чамъ), которыхъ старикъ упросилъ дружески отнестись къ Сарату. Губернатора и его жену подвергли пожизненному тюремному заключенію {Ихъ посадили въ Чукія, крѣпость къ югу отъ Четанга, тамъ Депёнъ и умеръ.}, ихъ имѣнія конфисковали; многіе изъ ихъ слугъ были варварски обезображены: имъ обрубили ноги и руки, выкололи имъ глаза и затѣмъ имъ предоставили умирать медленной смертью въ ужасныхъ страданіяхъ; вотъ какая жестокая злоба кипѣла въ ламахъ противъ всѣхъ, кто помогъ Бабу осмотрѣть ихъ священный городъ. Между тѣмъ, онъ не прибавилъ ничего къ тому, что мы уже знали о Лхассѣ отъ нашихъ тайныхъ наблюдателей.
Въ числѣ азіатскихъ сосѣдей Тибета, дѣлавшихъ изслѣдованія въ этой странѣ, кромѣ индусовъ, были русскіе и доставили намъ довольно важныя свѣдѣнія о недоступномъ городѣ. Одинъ изъ наиболѣе извѣстныхъ изыскателей -- г-нъ Тисбиковъ, который въ 1902 г. привезъ фотографію Лхассы. Послѣднимъ изо всѣхъ азіатскихъ иностранцевъ, старавшихся проникнуть въ Лхассу, былъ японскій священникъ Каугаучи; ему пришлось бѣжать, спасая жизнь, въ маѣ 1902 года, когда тибетцы открыли, кто онъ и къ какой національности принадлежитъ. Многіе изъ его друзей-монаховъ въ монастырѣ Сера, въ которомъ онъ жилъ въ Лхассѣ, были заключены въ тюрьму: нѣкоторымъ, какъ говорятъ, выкололи глаза по приказанію его святѣйшества великаго ламы.
Въ противоположность мнѣнію большинства, въ былыя времена, а именно въ теченіе трехъ послѣднихъ столѣтій, большое количество европейцевъ проникало въ Лхассу, и хотя ихъ никогда не принимали особенно хорошо, однако, имъ позволяли оставаться въ священномъ городѣ на различные періоды времени, иногда на нѣсколько мѣсяцевъ, иногда на много лѣтъ. Большею частью это были самоотверженные римско-католическіе миссіонеры; сухіе и далеко недостаточные разсказы, которые они оставили намъ, собранные сэромъ Клеменцемъ Маркгамомъ, только подстрекаютъ наше любопытство {Издано Кирхеромъ -- см. мою книгу "Будда".}.
Первый европеецъ, поставившій свою ногу въ Лхассу, кажется, былъ братъ Одорикъ, который, какъ полагаютъ, достигъ священнаго города въ 1330 г. по P. X, по дорогѣ изъ Китая. Прошло около трехъ столѣтій, когда другой европеецъ послѣдовалъ за нимъ, и также со стороны Китая. Австрійскій іезуитъ Грюберъ и бельгійскій графъ Дорвиль въ 1662 г. пришли пѣшкомъ изъ Китая въ Лхассу и пробыли въ священномъ городѣ около двухъ мѣсяцевъ; они ушли изъ Тибета черезъ Непалъ.
До послѣдняго времени не существовало другого пространнаго описанія дворца великаго ламы, кромѣ того, который сдѣлалъ первый изъ этихъ двухъ путешественниковъ. Самого великаго ламу они не видали, потому что отказались пасть передъ нимъ ницъ. Въ 1706 г. за ними послѣдовали капуцинскіе монахи Жjзефъ де-Аскули и Франциско де-Туръ и въ 1716 г. іезуиты Дезидери и Фрейеръ, которые путешествовали изъ Дели черезъ Кашмиръ и Лехъ. Дезидери предпринялъ смѣлое путешествіе и остановился въ Лхассѣ, въ надеждѣ обратить тибетцевъ въ христіанство. Онъ пробылъ въ священномъ городѣ тринадцать лѣтъ; потомъ его отозвалъ папа и не позволилъ ему вернуться въ Тибетъ, вслѣдствіе жалобъ, поданныхъ на него капуцинами, которые вскорѣ тоже проникли въ Лхассу изъ Патна въ Индіи, черезъ Непалъ, и устроили тамъ другую миссію. Главой этихъ капуциновъ былъ Ораціо делла-Пенна; онъ явился въ Тибетъ съ двѣнадцатью братьями, изъ которыхъ по крайней мѣрѣ четверо въ 1719 г. черезъ Непалъ достигли Лхассы и устроили тамъ миссію {Въ Саченъ-Нага. Около 1730 г., въ то время, какъ эти миссіонеры жили въ Лхассѣ, одинъ молодой голландскій путешественникъ, Вамъ де-Путе, переодѣвшись, достигъ этого города и послѣ "долгаго пребыванія" тамъ отправился въ Пекинъ подъ видомъ китайскаго мандарина и наконецъ вернулся въ Индію опять-таки черезъ Лхассу; такимъ образомъ до теперешняго времени онъ былъ единственнымъ европейцемъ, который совершилъ путешествіе изъ Индіи черезъ Лхассу въ Китай. См. соч. Маркгама.}, болѣе или менѣе постоянно державшуюся въ этомъ городѣ около полу столѣтія. Въ 1724 г. имъ позволили построить въ Лхассѣ капеллу, и самъ великій лама, который нѣсколько разъ велъ очень дружескіе разговоры съ отцами-капуцинами, посѣтилъ ее и былъ пораженъ всѣмъ, что увидѣлъ въ ней. Ораціо вернулся въ Римъ въ 1735 г. за подкрѣпленіями, и папа послалъ съ нимъ въ 1738 г. еще девять монаховъ, а также письма къ далай-ламѣ, въ великому ламѣ Лхассы. Монахи пріѣхали въ священный городъ въ 1740 г. и провели въ немъ еще двадцать лѣтъ {Одинъ изъ нихъ, Белигатти, оставилъ дневникъ, изъ котораго большинство свѣдѣній помѣщено въ "Alphabetum Tibetanum" Джорджа. Римъ 1762 г.}, затѣмъ были удалены изъ Лхассы, вслѣдствіе вліянія китайскаго политическаго резидента; имъ пришлось основаться въ Непалѣ, вмѣстѣ съ обращенными. Вытѣсненные отсюда жестокими гуркхами во во время ихъ нашествія на эту область, капуцины поселились на британской территоріи въ Беттіи, въ Бенгаліи, на границахъ Непала; тамъ въ 1880 г. я посѣтилъ ихъ миссію и въ первый разъ слышалъ ея захватывающую и романтическую исторію.
Миссія не оставила своей тибетской дѣятельности и, благодаря этому, существуетъ такая странность: "апостольскій викарій Тибета", который до нынѣшняго дня еще назначается въ Римѣ, не найдя возможности основаться въ Тибетѣ, принужденъ жить въ приграничной странѣ Китая, на востокъ, или на британской территоріи въ Дарджилинскомъ участкѣ, на западъ отъ замкнутой страны.
До нынѣшняго года только одинъ англичанинъ сто лѣтъ тому назадъ видѣлъ Лхассу (если мы не будемъ считать Муркрофта). Единственный англичанинъ, о которомъ я говорю,-- Томасъ Менингъ, служившій въ китайскомъ отдѣленіи остъ-индской компаніи. Онъ былъ другомъ Чарльза Лэмба, также служившаго въ той же компаніи въ Лондонѣ. Менингъ, очарованный романтическими разсказами о Китаѣ и о таинственной странѣ, находящейся въ зависимости отъ него, о Тибетѣ, рѣшилъ посвятить свою жизнь изслѣдованію этихъ мѣстъ. Лэмбъ старался отговорить своего друга отъ того, что онъ называлъ безумными намѣреніями:
"Повѣрь мнѣ,-- пишетъ Лембъ,-- все это выдумки поэтовъ. Постарайся излечиться. Выпей чемерицы. Старайся избѣгать искушенія. Перестань читать путешествія, всѣ они -- ложь".
Однако, Менингъ поступилъ въ китайское отдѣленіе остъ-индской компаніи для того, чтобы выучиться китайскому языку и узнать обычаи народа, такъ какъ это было необходимо для его цѣли. Проведя три года въ Кантонѣ, онъ въ 1811 г. отправился въ Калькутту, прося оффиціальной помощи для своего предпріятія; однако, узкость взглядовъ тѣхъ дней заставляла правительство относиться очень недружелюбно въ начинаніямъ людей, не принадлежавшихъ къ извѣстной кликѣ, хотя бы и необычайно хорошо подготовленныхъ; оно отказало ему въ помощи какого бы то ни было рода; ему даже не дали вѣрительныхъ писемъ. Огорченный такимъ оффиціальнымъ пренебреженіемъ, Менингъ тѣмъ не менѣе храбро пустился одинъ въ путь; подъ видомъ китайскаго доктора, перенося безконечныя трудности, онъ шелъ черезъ Бхотанъ въ Лхассѣ. Въ священномъ городѣ онъ провелъ нѣсколько мѣсяцевъ и имѣлъ нѣсколько дружескихъ свиданій съ великимъ ламой. Наконецъ китайцы его арестовали и отослали въ Индію. Оттуда онъ той же дорогой вернулся въ Китай, но, возмущенный отношеніемъ правительства, не представилъ рапорта о своихъ путешествіяхъ и даже никому не разсказывалъ о томъ, что видѣлъ. Онъ оставилъ только отрывочныя замѣтки въ необработанномъ дневникѣ {Онѣ были напечатаны Маркгамомъ.}.
Въ этомъ дневникѣ довольно подробно описано свиданіе Менинга съ великимъ ламой и подкрѣпляется вѣра въ сверхъестественность этого священнаго лица, которое передъ посѣщеніемъ Менинга "переселилось" въ тѣло маленькаго ребенка.
"Въ этотъ день (17-го декабря 1811 г.) я привѣтствовалъ великаго ламу. Прелестное юное созданіе! Лицо поэтически трогательное. Можно было заплакать. Я очень счастливъ, что видѣлъ его и его благословенную улыбку. Надѣюсь часто видѣть его". Менингь продолжаетъ разсказывать такъ:
"Красивое и интересное лицо ламы и его манеры поглотили все мое вниманіе. Въ это время ему было около семи лѣтъ; онъ отличался простыми, не аффектированными манерами хорошо воспитаннаго царственнаго дитяти. Его лицо показалось мнѣ поэтически и трогательно прекраснымъ. Онъ былъ веселъ и беззаботенъ, его прелестный ротъ постоянно складывался въ граціозную улыбку, которая освѣщала всѣ его черты... Онъ спросилъ меня, не встрѣтилъ ли я на пути затрудненій и непріятностей, на что я сейчасъ же отвѣтилъ, какъ слѣдуетъ. Я сказалъ, что у меня были непріятности, но что, испытавъ счастье очутиться въ его присутствіи, я былъ вполнѣ вознагражденъ за все и пересталъ думать объ испытанныхъ трудностяхъ. Я увидѣлъ, что этотъ отвѣтъ понравился и ламѣ, и окружающимъ его".
Менинга спросили, не нужно ли ему чего-нибудь, и онъ пишетъ: "Я попросилъ великаго ламу дать мнѣ книги, говорящія о его религіи и древней исторіи, а также прислать мнѣ одного изъ его ученыхъ ламъ, знающаго китайскій языкъ, который помогъ бы мнѣ въ чтеніи". Эта просьба была исполнена только отчасти: Мевингу обѣщали приготовить копіи съ книгъ и потомъ выдать ихъ ему.
Этотъ несчастный ребенокъ умеръ нѣсколько лѣтъ спустя, какъ говорятъ, убитый регентомъ {Его звали Си-фанъ.}, которому хотѣлось удержать подольше главную власть въ своихъ рукахъ.
До Менинга только двѣ партіи англичанъ были въ Тибетѣ, во никто изъ принадлежавшихъ къ нимъ не достигъ Лхассы. Я говорю объ эмиссарахъ Уаррена Гастингса, перваго и величайшаго изъ нашихъ генералъ-губернаторовъ британской Индіи. Этотъ дальновидный администраторъ, который сумѣлъ превратить торговую остъ-индскую компанію въ великое могущество и источникъ силы Англіи, обладалъ очень развитыми географическими инстинктами. Въ первый годъ своего назначенія онъ отправилъ изыскателей для изученія своей территоріи, и результатомъ этого явилась знаменитая карта Реннеля, первая правильная карта Индіи. Въ тотъ же годъ Уарренъ Гастингсъ попытался завязать дружескія и коммерческія отношенія между страной ламъ и долинами Бенгаліи. Для этой цѣли онъ учредилъ большую ярмарку у подножія горъ въ Венгпурѣ, ниже Бхотана, и, воспользовавшись письмомъ, полученнымъ имъ отъ великаго ламы западнаго Тибета, въ которомъ тотъ просилъ за бхотанетскихъ {Бхотанцы въ 1773 г. наводнили Кучъ-Бехаръ, находившійся въ зависимости отъ остъ-индской компаніи, и увели въ неволю его раджу. Компанія послала отрядъ войска, который снова завладѣлъ Кучъ-Бехаромъ и жестоко наказалъ бы бхотанцевъ, если бы Уарренъ Гастингсъ не простилъ ихъ послѣ заступничества великаго ламы.} грабителей, въ 1774 г. отправилъ къ нему миссію, состоявшую изъ м-ра Богля, члена магистратуры, и д-ра Гамильтона, члена индійскаго медицинскаго управленія; Уарренъ Гастингсъ надѣялся такимъ путемъ завести новую торговлю. Въ западномъ Тибетѣ миссію приняли хорошо, но ей не позволили отправиться въ Лхассу; точно также ей не удалось заключить торговый трактатъ съ Тибетомъ. Но все же Уарренъ Гастингсъ сдѣлалъ великое дѣло, завязавъ дружескія отношенія съ западнымъ Тибетомъ. Для того, чтобы укрѣпить эту дружбу, Уарренъ Гастингсъ устроилъ тибетскій храмъ въ Гоура {Храмъ для тибетскихъ купцовъ, посѣщающихъ Калькутту, былъ снабженъ заботами друга Богля, великаго ламы Ташильхумпо, тибетскими книгами и изображеніями. Это строеніе снова открыли въ 1887 г. вмѣстѣ съ его книгами и нѣкоторыми изъ его изображеній, изъ которыхъ иныя теперь почитаются, какъ индусскія божества. Онъ носитъ названіе "тибетскаго сада" (Бхотъ-Баганъ).}, въ Калькуттѣ, и воспользовался смертью дружески расположеннаго къ нему ламы Ташильхумпо въ западномъ Тибетѣ, чтобы послать другую миссію для поздравленія новаго ламы съ его "перевоплощеніемъ" (тибетцы вѣрятъ, что ихъ великіе ламы никогда не умираютъ, а послѣ видимой смерти только переселяются въ тѣло новорожденнаго ребенка). Поздравительная миссія отправилась въ 1783 г. подъ руководствомъ капитана Тёрнера, родственника Уаррена Гастингса, такъ какъ въ это время Богдъ умеръ. Повидимому, на капитана Тёрнера произвели сильное впечатлѣніе сверхъестественное достоинство ребенка и декорумъ, окружавшій его, хотя невозможно не почувствовать ироніи въ отрывкѣ изъ его дипломатическо-исторической замѣтки, ироніи настолько же сильной, насколько велика оффиціальная ловкость документа.
Утромъ 4-го декабря (1783 г.) британскій посланный получилъ аудіенцію; онъ увидѣлъ, что великій лама, которому въ то время было полтора года, сидѣлъ на тронѣ, съ отцомъ и съ матерью по лѣвую руку. Капитану Тёрнеру сказали, что хотя младенецъ не можетъ говорить, но онъ все понимаетъ, а потому глава миссіи сказалъ:
-- Генералъ-губернаторъ, узнавъ въ Китаѣ о вашей болѣзни, былъ пораженъ огорченіемъ и печалью и продолжалъ оплакивать ваше отсутствіе изъ этого міра до тѣхъ поръ, пока туча, омрачавшая счастье вашей націи, не разсѣялась, благодаря вашему новому появленію. Его наполнила радость, которая была, если это возможно, еще больше печали, испытанной имъ при полученіи первой печальной новости. Губернаторъ трепетно желаетъ, чтобы вы какъ можно дольше освѣщали міръ вашимъ присутствіемъ, надѣется, что дружба, которая раньше существовала между нами, не уменьшится, а скорѣе станетъ еще больше прежняго, и проситъ, чтобы вы, продолжая выказывать доброту къ его соотечественникамъ, установили постоянныя сообщенія между вашими владѣніями и тѣмъ, что принадлежитъ британской націи.
Младенецъ смотрѣлъ на капитана Тёрнера съ большимъ вниманіемъ и нѣсколько разъ медленно наклонилъ голову, точно понимая и одобряя каждое слово. Все его вниманіе было обращено на главу миссіи и онъ велъ себя съ изумительнымъ достоинствомъ, сохраняя декорумъ. Никогда капитанъ Тёрнеръ не видалъ болѣе красиваго ребенка {Тёрнеръ. "Посольство ко двору Теша-ламы".}.
Однако, этой миссіи также не удалось проникнуть въ Лхассу или заключить какой-нибудь коммерческій договоръ, вслѣдствіе враждебности китайскаго резидента въ Лхассѣ, который, какъ предполагается, былъ причиной письма, посланнаго регентомъ Лхассы къ ламѣ западнаго Тибета, дружески расположенному къ намъ. Онъ слышалъ {Это касалось м-ра Богля.}, писалъ регентъ, что два феринги (два европейца) пріѣхали въ Тибетъ съ большой свитой слугъ; феринги очень любятъ войну и, проскользнувъ въ страну, производятъ смуты и дѣлаются ея господами; феринги никогда не допускались въ Тибетъ, и онъ совѣтуетъ ламѣ Ташильхумно найти какое-нибудь средство отправить ихъ вонъ; императоръ Китая, добавилъ регентъ, воспретилъ допускать въ Тибетъ какихъ-либо чужестранцевъ.
Говорятъ, будто англичанинъ, д-ръ Муркрофтъ, проникъ въ Лхассу въ 1826 году и много лѣтъ оставался въ священномъ городѣ. Однако, другіе утверждаютъ, что онъ умеръ въ 1826 г., не достигнувъ Лхассы. Карьера д-ра Муркрофта замѣчательна. Онъ посвятилъ себя коммерческой эксплуатаціи Ладака и сѣверо-западнаго Тибета, главнымъ образомъ, намѣреваясь доставлять разведенныхъ тамъ лошадей правительству Индіи; однако, какъ и въ случаѣ съ Менингомъ, на просьбу Муркрофта признать оффиціальными его сношенія съ этими далекими странами, послѣдовалъ суровый отказъ. Даже когда, не обращая вниманія на то, что у Муркрофта не было оффиціальнаго положенія, главы Ладака, довѣріе которыхъ докторъ пріобрѣлъ своей близостью къ народу, выбрали его своимъ посредникомъ, прося его передать правительству Индіи, что они желаютъ поручить покровительству Англіи свою страну, опять-таки послѣдовалъ рѣзкій отпоръ. Въ результатѣ сикхи наводнили Ладакъ и впослѣдствіи область, вмѣстѣ съ Кашмиромъ, перешла къ раджѣ сикховъ и была потеряна для Англіи. Вскорѣ послѣ этого Муркрофтъ исчезъ, и разсказъ, который г-нъ Хукъ слышалъ въ Лхассѣ изъ устъ слуги доктора, а также изъ устъ многихъ тибетскихъ оффиціальныхъ лицъ, разсказъ о долгомъ пребываніи Муркрофта въ этомъ городѣ подъ видомъ кашмирскаго купца, мнѣ кажется вполнѣ возможнымъ.
Вотъ какую исторію, подтвержденную многими лицами въ Лхассѣ, передавалъ слуга: въ 1826 г. Муркрофтъ явился изъ Ладака въ Лхассу со своимъ ладакскимъ слугой; онъ носилъ мусульманское платье и говорилъ по-персидски, выражаясь на этомъ языкѣ съ такой свободой, что лхасскіе кашмирцы принимали его за; одного изъ своихъ соотечественниковъ. Онъ нанялъ въ городѣ домъ и прожилъ въ немъ двѣнадцать лѣтъ вмѣстѣ со своимъ слугой Нишаномъ, котораго онъ привелъ съ собою изъ Ладана; самъ этотъ слуга думалъ, что его господинъ уроженецъ Кашмира. Муркрофтъ купилъ нѣсколько стадъ козъ и воловъ, отправилъ ихъ въ горные проходы высотъ, окружающихъ Лхассу, и поручилъ тибетскимъ пастухамъ. Подъ предлогомъ осмотра своихъ стадъ притворный мусульманинъ свободно разъѣзжалъ, дѣлалъ рисунки и изготовлялъ географическія карты. Наконецъ, проживъ въ Лхассѣ двѣнадцать лѣтъ, Муркрофтъ пустился въ обратный путь къ Ладану, но въ провинціи Нари (или Гундешъ), въ сѣверо западномъ Тибетѣ, на него напала шайка разбойниковъ и зарѣзала его. Тибетское правительство преслѣдовало и арестовало убійцъ и грабителей, захватило часть собственности англійскаго путешественника и въ его вещахъ нашло цѣлую коллекцію географическихъ рисунковъ и картъ. Только при видѣ этихъ вещей лхасскія власти поняли, что Муркрофтъ былъ англичаниномъ {"Путешествія по Татаріи". Хукъ оспариваетъ утвержденіе, будто Муркрофтъ умеръ, не достигнувъ Лхассы. Дѣйствительно, было легко ошибиться.}.
Послѣдними европейцами, побывавшими въ Лхассѣ, были два француза, священники-лазаристы, Хукъ и Габе. Въ 1845 г. они отправились инспектировать новый викарный приходъ Монголіи, только-что созданный папой. 9-го января 1846 г. они вступили въ священный городъ и пробыли въ немъ около мѣсяца, затѣмъ ихъ, какъ и прежнихъ миссіонеровъ, вытѣснили изъ Лхассы, благодаря вліянію китайскаго министра-резидента, который хитро убѣдилъ ламу, что его духовное могущество потерпитъ пораженіе, благодаря христіанскимъ миссіонерамъ; однако, предполагается, что настоящую причину дѣйствія китайскаго посланника въ этомъ случаѣ составляла месть за пораженіе Битая во время "борьбы изъ-за опіума".
Несомнѣнно, что Китай, пользуясь своей сюзеренной властью надъ Тибетомъ, постоянно заставлялъ вытѣснять европейцевъ изъ этой страны, боясь, что въ противномъ случаѣ китайскіе коммерческіе интересы и политическое значеніе пострадаютъ. Сюзеренная власть Китая возникла только въ 1720 г. по P. X, когда китайская армія вступила въ Тибетъ по приглашенію одной изъ враждовавшихъ партій монаховъ Лхассы и подавила гражданскую и религіозную войну, вспыхнувшую въ священномъ городѣ. Водворивъ порядокъ, императоръ Кангши впервые помѣстилъ въ Лхассѣ двухъ китайскихъ мандариновъ въ качествѣ политическихъ агентовъ или "амбановъ" {Это манджурское слово и всѣ амбаны манджуры; каждый изъ нихъ носитъ слѣдующій титулъ: императорскій помощникъ резидента въ Тибетѣ и военный депутатъ, вице-губернаторъ.} (о которыхъ мы столько слышали недавно), давъ имъ широкія полномочія и значительные отряды для охраны. До тѣхъ поръ Тибетъ, хотя и платившій номинальную подать Китаю, въ дѣйствительности былъ совершенно независимъ. Въ видѣ земельной собственности Китай въ ту же эпоху взялъ себѣ большой кусокъ богатѣйшей части восточнаго Тибета {Области Дартсендо (Та-тсіен-лу), Литхангъ со своими серебряными минами, Батхангъ и Амдо -- все, что теперь входитъ въ провинцію Сце-чтанъ.}.
Китай сталъ еще строже требовать исключенія европейцевъ изъ Тибета послѣ того, какъ императору Ченлунгу (который славится своимъ художественнымъ фарфоромъ) въ 1792 г. пришлось послать армію, чтобы выгнать изъ Тибета гуркховъ. Въ тотъ годъ разбойничье племя гуркховъ, привлеченное разсказами о громадныхъ богатствахъ, собранныхъ въ большомъ монастырѣ западнаго Тибета, который посѣтили Богль и Тёрнеръ, отправило экспедицію съ цѣлью его ограбить. Пораженные паникой монахи обратились къ китайскому императору, и армія Ченлунга разбила гуркховъ, прогнала ихъ черезъ Киронгскій проходъ (около 16.000 футовъ надъ уровнемъ моря) и, преслѣдуя ихъ до Непала, нанесла имъ позорное пораженіе подлѣ ихъ столицы (Катманду {Тогдашній амбанъ Лхассы очень оригинально говоритъ объ этой китайской арміи въ письмѣ, переведенномъ Рокхилемъ. "Въ настоящее время (1791 г.) дикіе гуркхи повсюду выказываютъ свою способность обманывать; но императорскія войска двигаются на нихъ, и имъ такъ же не удастся спастись, какъ рыбамъ изъ котла; вотъ какъ легко будетъ потушить огни возмущенія и возстановить порядокъ". И амбанъ оказался совершенно правъ.}). Китайскій генералъ донесъ, что гуркхамъ помогали британскіе офицеры (однако, это не доказанный фактъ), а потому Китай устроилъ укрѣпленіе въ Фари и въ другихъ пунктахъ индійской границы, чтобы преградить всякій доступъ въ Тибетъ съ этой стороны.
Со времени нашей Сикхимъ-тибетской войны въ 1880 г. китайцы все время помогали тибетцамъ еще строже прежняго не допускать европейцевъ въ ихъ страну.
Моя собственная частная попытка добраться до Лхассы со стороны Непала, лѣтомъ 1892 года, подъ видомъ тибетскаго пилигрима, скрывъ наблюдательные инструменты въ молитвенныхъ колесахъ, въ пустыхъ посохахъ, въ корзинкахъ съ двойнымъ дномъ, не удалась; на мое несчастье, раджа гималайскаго государства Сикхимъ, находящагося подъ нашимъ покровительствомъ и лежащаго въ востоку отъ Непала, попался въ интригахъ съ тибетцами и бѣжалъ со всѣми своими богатствами въ Тибетъ какъ разъ въ то самое время и по той самой дорогѣ, которую я намѣтилъ для моего путешествія. Проходъ, избранный раджей при его неожиданной экскурсіи, единственный, который могъ послужить для моихъ цѣлей, такъ дорого охранялся и непальцами, и тибетцами, что меня и мою маленькую свиту сейчасъ же замѣтили. Въ проходахъ, удаленныхъ отъ центральной провинціи, еще было возможно избѣгать пограничныхъ сторожей, такъ что я сдѣлалъ нѣсколько путешествій во внутренность страны, выбирая при этомъ мѣста для остановокъ уже въ темнотѣ, чтобы обманывать шпіоновъ и разбойниковъ. Такимъ образомъ, я дважды проникалъ до истоковъ рѣки Сутледжъ въ сѣверо-западномъ Тибетѣ; когда же меня остановили и открыли, кто я, мнѣ, конечно, пришлось вернуться, чтобы избѣжать политическихъ осложненій.
Европейцу было почти невозможно избавиться отъ ареста, потому что лхасскіе ламы подъ страхомъ смертной казни приказывали каждому сельскому старостѣ центральнаго и сѣверо-западнаго Тибета не позволять ни одному иностранцу проходить черезъ его деревню или останавливаться въ ней; староста же передавалъ эту отвѣтственность съ такими же угрозами каждому изъ крестьянъ. Благодаря этому всѣ тибетцы такъ зорко и такъ усердно всматривались въ лица путешественниковъ, что наши тибетскіе тайные наблюдатели постоянно навлекали на себя ихъ подозрительность и бывали задержаны. Даже Кауагучи, обладавшій вполнѣ монгольскими чертами лица, нерѣдко вызывалъ подозрѣніе.
-- Вы не тотъ, за кого себя выдаете,-- сказалъ одинъ изъ его подозрительныхъ проводниковъ:-- Я думаю, вы переодѣтый англичанинъ. Если же вы не настоящій англичанинъ, то во всякомъ случаѣ какой-то европеецъ.
Однако, зная, что въ силу случайности можно избѣжать ареста, я рѣшился поймать этотъ счастливый случай, хотя тибетскіе шпіоны, жившіе въ Дарджилингѣ, слѣдили за всѣми моими дѣйствіями, и описаніе моей наружности было отправлено въ Лхассу. Въ этомъ описаніи, между прочимъ, говорилось о синихъ глазахъ, и д-ръ Свенъ-Хединъ очень удивлялся, почему тибетцы, поймавшіе его, съ особенной настойчивостью заглядывали ему въ глаза.
Почти непреодолимыя преграды для входа въ ту или другую часть собственнаго Тибета, хотя бы даже отдаленную отъ зачарованной Лхассы, повидимому, заставили многихъ европейскихъ путешественниковъ послѣднихъ лѣтъ перенести границы магическаго термина "Тибетъ" далеко на сѣверъ, включивъ въ нихъ все пространство большой необитаемой пустыни Чангтангъ, лежащей между заселеннымъ Тибетомъ и стѣной Куенъ-Луня на высокомъ плоскогорій, которое поднимается надъ низменностями центральной Азіи; между тѣмъ, ни эта никому не принадлежащая страна, ни ея окрестности не охраняются тибетцами или кѣмъ-нибудь инымъ на протяженіи многихъ сотенъ миль. Въ результатѣ у публики явилось фальшивое мнѣніе, будто Тибетъ -- обширная пустынная равнина, холодная, обнаженная, безъ деревьевъ, что, какъ мы увидимъ, совершенно несогласно съ истиной.
Благодаря изолированности Лхассы, сохранявшейся столько столѣтій, этотъ городъ сдѣлался центромъ самой крайней въ мірѣ формы правительства священниковъ, и его властелинъ, погруженный въ полнѣйшее бездѣйствіе, могъ присвоить себѣ положеніе божества. Великаго ламу обожаютъ, какъ проявленіе божественнаго существа, принявшаго безсмертную форму на землѣ,-- сверхъестественное положеніе, которое производило на умы европейцевъ странное очарованіе.
Великій лама и его эволюція въ качествѣ священника-бога Лхассы.
Для того, чтобы понять обстоятельства, которыя послужили причиной отправки британской миссіи въ Лхассу, необходимо немного подробнѣе заглянуть въ раннюю исторію и въ традиціонныя преданія Тибета.
Нѣкогда тибетцы представляли очень воинственное племя и управлялись своими собственными вождями и царями, которые избирались народомъ за большую личную силу и за военныя удачи. Это было до появленія буддизма въ Тибетѣ и задолго до его вассальнаго подчиненія Китаю; въ тѣ дни тибетцы еще были жестокими дикарями, не имѣвшими письменности.
Въ эту эпоху, 400--600 гг., китайцы говорили о своихъ тибетскихъ сосѣдяхъ, какъ о кровожадныхъ, варварскихъ пастухахъ, раздѣленныхъ на маленькіе кланы, постоянно сражавшіеся другъ съ другомъ. Каждый годъ они приносили "маленькую присягу" своему главѣ и при этомъ въ видѣ жертвоприношенія убивали овецъ, собакъ и обезьянъ. Черезъ каждые три года они приносили "большую присягу" и убивали людей, лошадей, быковъ и ословъ. У нихъ не было письменности и для замѣтокъ они употребляли палочки съ зарубками или веревки съ завязанными узлами. Еще и теперь существующій знакъ соглашенія, состоящій изъ сломаннаго камня, причемъ каждая изъ сторонъ сохраняетъ его половину (какъ это дѣлаютъ англійскіе влюбленные съ разломанной шестипенсовой монеткой), служитъ остаткомъ обычаевъ тибетцевъ ранняго періода.
Происхожденіе, на которое тибетцы съ любовью заявляютъ притязаніе, восхитило бы сердце лорда Монбодо, опередившаго Дарвина въ его гипотезѣ. Тибетцы считаютъ своимъ прародителемъ обезьяну, которая переходила черезъ Гималаи и тамъ женилась на горной дьяволицѣ. Юное потомство обезьянъ съѣло волшебныя зерна, данныя ему сострадательнымъ духомъ горъ (который впослѣдствіи сдѣлался великимъ ламой). И удивительны были послѣдствія этого. Шерсть и хвосты юныхъ созданій становились все короче и короче и наконецъ совершенно исчезли. Они начали говорить, они стали людьми. Замѣтивъ въ себѣ перемѣну, первые люди надѣли одежды изъ листьевъ. Такимъ образомъ тибетцы объясняютъ главныя черты своего характера и наклонностей; по ихъ словамъ, отъ отца они унаслѣдовали любовь къ благочестію (они могли бы прибавить -- къ обезьянничанью), отъ матери получили грубость, жестокость, кровожадность и способность обманывать {"Жизнь Будды" Рокхиля; мой "Буддизмъ".}.
Въ началѣ VII столѣтія, какъ разъ въ то время, когда они появляются на туманномъ горизонтѣ исторіи, тибетцы заняли верхній Бирманъ и западный Китай и принудили китайскаго императора къ позорному миру; во имя одного изъ условій этого мира съ Китаемъ въ 640 г. тибетскій царь Сронгстанъ Гампо, тогда двадцатитрехлѣтній молодой человѣкъ, женился на китайской принцессѣ.
Очень интересны подробности, которыя вспоминаются въ китайскихъ анналахъ того времени: "Тибетскій царь воздвигнулъ для нея дворецъ, состоявшій (на горѣ Потала) изъ стоячихъ бревенъ и лежащихъ стропилъ (по китайскому образцу).
Когда принцесса сказала, что ей не нравится красно-коричневая краска на лицахъ народа, онъ приказалъ отмѣнить обычай краситься. Больше: онъ самъ вмѣсто войлока и овечьихъ шкуръ надѣлъ прекрасныя шелковыя и брокаровыя одежды и постепенно принялъ китайскіе обычаи. Дѣтей главнѣйшихъ лицъ Тибета онъ отправилъ въ національныя школы Китая.
Онъ выписалъ яйца шелковичныхъ червей, каменщиковъ и прессы для изготовленія вина, а также лицъ, умѣвшихъ изготовлять бумагу и чернила. Все было исполнено, какъ онъ желалъ.
Китайская принцесса, также какъ и другая жена Сронгстана, родомъ изъ Непала, была горячей буддисткой, и онѣ вмѣстѣ быстро обратили молодого мужа въ свою вѣру и заставили его ввести ихъ религію въ дикій Тибетъ. Онъ скоро сдѣлался самымъ усерднымъ покровителемъ буддизма и посвятилъ свое богатство и всѣ средства на то, чтобы распространить эту религію въ своихъ владѣніяхъ. Сронгстанъ послалъ за буддійскими священниками въ Индію, гдѣ буддизмъ все еще процвѣталъ, и попросилъ ихъ сдѣлатъ тибетскій языкъ письменнымъ, введя индусскій алфавитъ, который и до сихъ поръ остается въ Тибетѣ; на этотъ новый письменный языкъ своей страны онъ приказалъ перевести многія изъ самыхъ важныхъ буддійскихъ книгъ Индіи и Китая.
Новая религія, которую царь силой привилъ народу, въ угоду своимъ любимымъ женамъ, для его страны оказалась благомъ не безъ непріятной примѣси. Къ концѣ концовъ буддизмъ превратился въ ужасную паразитную болѣзнь, которая внѣдрялась въ жизненныя силы Тибета и подтачивала ихъ. Уже и безъ того очень нечистая форма буддизма, введенная въ страну Сронгстана, сдѣлалась въ ней только прикрытіемъ наихудшихъ формъ угнетающаго поклоненія дьяволу; въ силу новыхъ вѣрованій, бѣдные тибетцы вѣчно боялись нападенія тысячъ лукавыхъ дьяволовъ и въ этой жизни, и въ будущемъ мірѣ и безъ конца платили громадныя суммы своимъ священникамъ для предупрежденія бѣдъ. Подъ верховнымъ покровительствомъ "тибетскаго Карла Великаго" и его наслѣдниковъ, буддійскіе священники или ламы, какъ ихъ называютъ въ Тибетѣ, быстро умножились. Вскорѣ они захватили въ свои руки почти всю государственную власть и, послѣ борьбы изъ-за первенства со старымъ дворянствомъ, одержали верхъ и превратили тибетскихъ царей въ бездѣятельныхъ куколъ. Позже они совершенно вытѣснили царей и открыто присвоили себѣ верховную власть.
Цареніе священниковъ въ Тибетѣ, какъ и въ другихъ странахъ, оказалось ретрограднымъ. Ламы управляли страной всецѣло въ своихъ интересахъ. Они даже не были духовными лицами, никогда не проповѣдывали свѣтскимъ людямъ и не воспитывали ихъ, напротивъ, держали народъ въ невѣжествѣ и рабствѣ. Со времени возвышенія ламъ тибетцы остались безъ всякой духовной поддержки священниковъ и, лишенные своей силы и бодрости духа, какъ нація, падали и гибли.
Первымъ священникомъ-царемъ Тибета сдѣлался верховный священникъ ламайскаго монастыря "красныхъ шапокъ" въ Сакіи, въ западномъ Тибетѣ. Онъ уже былъ маленькимъ царькомъ въ своей области, а въ 1252 г. великій моголъ, императоръ Китая Кублай-Ханъ, далъ ему власть надо всѣмъ Тибетомъ за то, что онъ принялъ на себя оффиціальную обязанность освящать и короновать императоровъ Китая; совершенно такъ же христіанскій папа, помазавъ Карла, великаго императора Запада, въ благодарность за эту услугу получилъ духовную силу надо всѣми душами въ императорскихъ владѣніяхъ. Кублай-Ханъ, сынъ знаменитаго Чингисъ-Хана, какъ мы знаемъ изъ разсказовъ его слуги Марко Поло и другихъ, былъ очень просвѣщеннымъ правителемъ и пользовался услугами всѣхъ талантливыхъ людей, гдѣ бы онъ ни встрѣчалъ ихъ, между европейцами или азіатами. Онъ отыскивалъ религію, которая могла бы сплотить наиболѣе нецивилизованныя части его покой имперіи, и для этого призвалъ къ своему двору самыхъ могущественныхъ ламъ, а также представителей христіанства и еще многихъ другихъ религій. Послѣ изслѣдованія религій, онъ для себя и своего народа выбралъ ламаизмъ, какъ религію, имѣющую болѣе общаго съ народными вѣрованіями, уже укоренившимися въ Китаѣ и Монголіи, нежели конфуціанство, магометанство или христіанство.
Обращенію въ буддизмъ императора Кублай-Хана придали чудесный характеръ. Говорятъ, онъ потребовалъ, чтобы присланные къ нему папой христіанскіе миссіонеры показали ему какое-нибудь чудо въ доказательство превосходства своей религіи, и прибавилъ, что если имъ не удастся сдѣлать чуда, а ламы совершатъ его, онъ приметъ буддизмъ. И вотъ въ присутствіи миссіонеровъ, которые не могли исполнить требованія Кублая, по желанію ламъ, винный кубовъ императора чудеснымъ образомъ поднялся къ его губамъ. Послѣ этого императоръ принялъ ламайскую религію, а пристыженные миссіонеры объявили, что кубовъ былъ поднятъ самимъ дьяволомъ, въ когти котораго попалъ императоръ. Кублай воздалъ великому ламѣ, или настоятелю монастыря Сакіи, царскія почести, подарилъ ему яшмовую печать и даровалъ китайскій титулъ.
Когда монгольская династія пала въ Китаѣ, ея калмыцкіе князья бѣжали въ Монголію, къ границамъ Сибири; тамъ, отрѣзанные отъ Тибета, они избрали для себя собственнаго великаго ламу. Преемники его и до теперешняго дня всегда живутъ въ своей столицѣ въ Ургѣ, подлѣ большого озера Лобъ-Норъ, имѣя политическія сношенія съ находящимися въ этомъ городѣ русскими оффиціальными лицами.
Лишившись покровительства монгольской династіи, первосвященникъ Сакіи и его преемники все же около четырехъ столѣтій царили надъ наибольшей частью Тибета, хотя новая китайская династія, желая поколебать ихъ могущество, раздавала яшмовыя печати и царскіе титулы всѣмъ главамъ важнѣйшихъ монастырей враждебныхъ имъ орденовъ. Въ 1641 г. разбойничьи бродячія татарскія племена, нахлынувшія съ сѣвера, старались опрокинуть старозавѣтное правленіе ламъ.
Одинъ честолюбивый священникъ, глава могучей новой секты -- "желтыхъ шапокъ" или такъ называемаго "добродѣтельнаго ордена" (Джелукъ-Па), воспользовался тѣми преимуществами, которыя ему дало это нашествіе, а также падавшей властью верховнаго священника Сакіи, и выхватилъ свѣтское правленіе изъ рукъ "красныхъ шапокъ". Онъ самъ происходилъ изъ царскаго рода и убѣдилъ своего покровителя татарскаго князя Гуши-хана, свергнуть путемъ вооруженной силы первосвященника Сакіи и отдать власть ему главѣ Джелукъ-Па. Въ отплату Гуши и его преемники были сдѣланы военными начальниками Лхассы, съ титуломъ царей, между тѣмъ de facto абсолютнымъ монархомъ остался этотъ главный священникъ "желтыхъ шапокъ". Онъ носилъ прозвище: "Великъ, какъ океанъ" (по-тибетски "Джіатшо"), что на монгольскомъ языкѣ его татарскаго покровителя звучало "далай"; отсюда и явился титулъ "далай-лама" (въ просторѣчіи Ta-Ле), названіе, подъ которымъ священники-цари Лхассы извѣстны европейцамъ {Титулъ "далай" монголы раньше давали двумъ изъ его предшественниковъ, которые, какъ доказалъ м-ръ Рокхиль, носили такое же прозвище, какъ и онъ.}. Впрочемъ, перваго далай-ламу тибетцы называли: "Драгоцѣнный покровитель торжествующаго господина" (Джіал-уа или Кіаб-гои Рим-по-че), а не "далаемъ". Тѣмъ не менѣе, говоря о немъ, я буду употреблять титулъ "далай", такъ какъ это наиболѣе извѣстное для европейцевъ названіе великаго ламы Лхассы. Завладѣвъ трономъ, онъ посѣтилъ манчжурскаго императора Китая, который только-что свергъ съ престола династію Минговъ; великій лама предложилъ императору свое подданство, а за это была утверждена его верховная власть надъ Тибетомъ.
Этотъ тибетскій кардиналъ Уольсей, первый изъ первосвященниковъ-царей или далай-ламъ Лхассы, носилъ имя Лобцангъ -- краснорѣчивый. Онъ былъ прирожденнымъ дипломатомъ и представляетъ собою самую властную фигуру, которая когда-либо появлялась на подмосткахъ тибетской исторіи. Насколько я могу утверждать {Для подробностей см. мое сочиненіе "Буддизмъ Тибета".}, именно онъ облекъ себя и своихъ преемниковъ сіяніемъ божественнаго происхожденія и одарилъ сверхъестественными предками, съ цѣлью упрочить свою власть и пріобрѣсти наибольшее суевѣрное уваженіе бѣдныхъ тибетцевъ. Мнѣ кажется, что для этого онъ дѣйствовалъ слѣдующимъ образомъ:
Онъ былъ пятымъ изъ серіи главныхъ настоятелей новаго ордена "желтыхъ шапокъ" или "неженатыхъ ламъ", который для своего верховнаго священника или главнаго настоятеля выбралъ титулъ Будды -- "Побѣдитель" или "Завоеватель жизни" (Джіал-уа -- по-тибетски и "Джина" -- по-индусски). Въ теченіе пяти поколѣній этихъ настоятелей ихъ преемственность опиралась на вѣрованіе въ перевоплощеніе самаго перваго изъ нихъ; послѣ смерти онъ, согласно этимъ вѣрованіямъ, сейчасъ же воплотился въ тѣло новорожденнаго ребенка и продолжалъ, перевоплощаясь, являться на свѣтъ ради блага своего монастыря и своего ордена "желтыхъ шапокъ".
Воспользовавшись теоріей, говорившей, что онъ перевоплощеніе перваго настоятеля "желтыхъ шапокъ", новый великій лама расширилъ ее, опираясь на принципъ божественнаго права царей; онъ сталъ утверждать, что и онъ, и первый аббатъ были перевоплощеніемъ самаго могучаго и самаго популярнаго изъ царей Тибета, а именно Сронгстана Гампо, затѣмъ, что и Сронгстанъ въ свою очередь былъ земнымъ воплощеніемъ милосердаго духа, горъ, который далъ первымъ тибетцамъ волшебную пищу, превратившую ихъ изъ обезьянъ въ людей. Этого милосердаго духа отождествили съ наиболѣе популярнымъ изо всѣхъ божествъ позднѣйшихъ буддистовъ, а именно съ "господиномъ милосердія" (Аволокита, по-тибетски Чен-рэ-ци); предполагается, что послѣднее божество могло быть Буддой, но отказалось отъ этого и перешло изъ міра и существованія въ Нирвану {Вѣрнѣе Нариниривана.} -- уничтоженіе, съ тѣмъ, чтобы оставаться на небесахъ и имѣть возможность помогать всѣмъ людямъ на землѣ, которые будутъ молить его спасти ихъ отъ земной опасности, помочь имъ достигнуть рая и избавиться отъ ада. Того, другого и третьяго, по вѣрованію тибетцевъ, можно легко достигнуть, только произнося мистическое заклинаніе "господина милосердія" а именно "онъ-ма-ни-пад-ме-хенъ".-- "Привѣтъ! Драгоцѣнность (господинъ милосердія) въ цвѣткѣ лотоса". Для того, чтобы это заклинаніе имѣло силу, даже нѣтъ необходимости произносить его; можно просто смотрѣть на его написанную форму. Съ этой цѣлью чудесное заклинаніе помѣщаютъ всюду такъ, чтобы оно постоянно было передъ глазами; оно вращается въ миріадахъ молитвенныхъ колесъ, выгравировано на камняхъ молеленъ, кэрновъ, нарисовано и высѣчено на строеніяхъ, повторяется всѣми губами въ Тибетѣ, Монголіи, Ладакѣ и въ Гималайскихъ буддистскихъ государствахъ до Бхотана, а также отъ Байкала до Западнаго Битая.
Такимъ путемъ хитрый далай-лама связалъ съ собою самыя популярныя легенды и традиціи тибетцевъ и присвоилъ себѣ самое популярное изо всѣхъ мистическихъ заклинаній. "Привѣтъ! Драгоцѣнность въ цвѣткѣ лотоса". На этихъ словахъ онъ построилъ свое сверхъестественное генеалогическое древо и для доказательства его истинности "открылъ книгу откровенія", въ которой доказывалось, что обо всемъ этомъ было пророчески написано за тысячу лѣтъ до царя Сронгстана Гампо.
Благодаря такимъ убѣдительнымъ доказательствамъ, почти всѣ бѣдные тибетцы, священники и свѣтскія лица, сейчасъ же признали сверхъестественность происхожденія и сверхъестественность существа лукаваго далай-ламы. Недовѣрчивыхъ же ламъ, принадлежавшихъ въ враждебнымъ сектамъ и не вѣрившихъ въ эту исторію, жестоко убивали по приказанію несовѣстливаго деспота, выдававшаго себя за земное воплощеніе кроткаго Будды; ихъ монастыри силой превращали въ обители преобладавшей государственной церкви ордена "желтыхъ шапокъ". Іезуитъ Грюберъ, который посѣтилъ Лхассу въ это время, т. е. около 1656 г. по P. X., называетъ драконовскаго буддиста "дьявольскимъ богомъ; отцомъ, осуждающимъ на смерть всякаго, кто отказывается поклоняться ему". Такимъ образомъ, басня о божественности первосвященника Лхассы, призывавшагося мистическимъ восклицаніемъ: "Привѣть! Драгоцѣнность въ цвѣткѣ лотоса", просуществовала до теперешняго времени.
Единственнымъ лицомъ, которому великій далай-лама позволилъ до извѣстной степени дѣлить съ нимъ божескія почести, былъ настоятель большого монастыря его собственнаго ордена, въ западной столицѣ Тибета Ташильхумпо (или Шигатсе). Этотъ настоятель получилъ привилегію разсматривать и одобрять новорожденныхъ кандидатовъ для замѣщенія трона лхасскаго великаго ламы и освящать избраннаго кандидата для новаго перевоплощенія; великій лама Лхассы исполнялъ тоже дѣло для ламы Ташильхумпо, такъ какъ монастырь Ташильхумпо, построенный за двѣсти лѣтъ передъ тѣмъ, теперь тоже подчинилъ преемственность своихъ главныхъ священниковъ теоріи перевоплощеній. Далай-лама Лхассы возвелъ въ достоинство великаго ламы настоятеля, который, въ силу новой теоріи, представлялъ собою земное воплощеніе выдуманнаго Будды, созданнаго позднѣйшими буддистами Индіи изъ одного изъ титуловъ Сакіа-Муни, а именно изъ титула "безграничный свѣтъ" (Амитабха) {Подробности въ моемъ сочиненіи "Буддизмъ".}. Этотъ Будда-богъ, земной отсвѣтъ котораго такимъ образомъ помѣщается въ Ташильхумпо, какъ мнѣ кажется, воплощаетъ миѳъ солнца. Его изображаютъ съ горящимъ краснымъ лицомъ и полагаютъ, что онъ живетъ въ ослѣпительномъ небѣ на западѣ, къ которому, повидимому, спѣшатъ всѣ свѣтила. Западный рай -- популярное небо; всѣ тибетцы надѣются войти въ него въ будущей жизни; туда же ламы помѣщаютъ и своего "грядущаго Будду" или "Мессію". Вслѣдствіе послѣдняго вѣрованія, ламы хотя и противятся появленію въ ихъ странѣ людей съ запада, но постоянно съ тревогой смотрятъ въ сторону заката, ожидая оттуда появленія Будды. По этой же причинѣ, видя мои для нихъ необъяснимыя знанія ихъ религіи, они вообразили, что я представляю собою отсвѣтъ отъ западнаго рая; русскій лама Дорджіевъ, какъ говорятъ, опять-таки на этомъ основаніи убѣждалъ нынѣшняго великаго далай-ламу признать русскаго царя своимъ сюзереномъ, подъ тѣмъ предлогомъ, что русскій императоръ отсвѣтъ отъ сказочнаго западнаго рая.-- Популярнаго бога рая превратили въ духовнаго отца "господа милосердія", который воплощенъ въ великаго ламу Лхассы, и для того, чтобы показать ихъ родство, изображеніе послѣдняго часто украшается пламенно-красной головой солнечнаго Будды, сидящей въ его волосахъ. Первосвященникъ Ташильхумпо извѣстенъ европейцамъ подъ именемъ Таши (въ просторѣчіи Тешу) -- ламы по мѣсту его пребыванія. Богль и Тёрнеръ видѣли именно этого сановника. У него нѣтъ отвлекающихъ неотложныхъ свѣтскихъ дѣлъ, кромѣ осмотра владѣній, данныхъ ему для содержанія его монастырей, и онъ болѣе всецѣло предается духовнымъ вопросамъ, нежели его братъ, великій лама Лхассы. Поэтому онъ пользуется особенно высокой репутаціей благочестія и учености, такъ что ему даютъ титулъ, "Великая драгоцѣнность учености" (пан-чен, римпо-че) {По-монгольски "иртини" или "ердени". Прекрасныя черты Таши-ламы произвели сильное впечатлѣніе на Богля. "Онъ обладаетъ большимъ, христіанскимъ милосердіемъ и совершенно свободенъ отъ тѣхъ узкихъ предразсудковъ, которые вмѣстѣ съ честолюбіемъ и скупостью послужили самыми богатыми источниками человѣческихъ несчастій... Симпатія внушаетъ расположеніе и я не могъ не чувствовать тѣхъ же волненій, какъ и пилигримы ламы; надо сознаться, что я никогда не встрѣчалъ человѣка, манеры котораго такъ сильно нравились бы мнѣ, или къ которому я послѣ такого короткаго времени почувствовалъ бы такое сердечное расположеніе".}.
Хотя первый правитель, далай-лама Лхассы, былъ большимъ злодѣемъ, онъ покровительствовалъ искусству и наукѣ и выстроилъ для себя новый дворецъ на холмѣ Потала, за городомъ; тамъ въ скоромъ времени его жизнь окружили быстро родившіяся и выросшія легенды.
Онъ тридцать пять лѣтъ процарствовалъ въ Тибетѣ въ качествѣ первосвященника-царя, твердо упрочилъ свои притязанія на божественность, а потомъ на склонѣ своихъ дней удалился въ уединеніе. Отрекшись отъ престола въ 1676 г. по P. X, онъ передалъ правленіе своему незаконному сыну Санждіе Джіатшо, назвавъ его регентомъ (дезридъ) съ абсолютной политической властью. Сынъ, такой же властолюбивый интриганъ, какъ и отецъ, шестнадцать лѣтъ скрывалъ смерть далай-ламы и правилъ по своему капризу. Потомъ онъ возвелъ на тронъ великаго ламы молодого человѣка самыхъ распущенныхъ нравовъ, который до такой степени оскорблялъ всеобщія чувства своей разнузданной жизнью, что въ 1706 г. военный начальникъ или царь Лхассы, правнукъ Гуши-хана, убилъ регента {Оффиціально онъ умеръ отъ водяной.}. Его креатура, порочный молодой далай-лама, былъ, съ позволенія китайскаго императора, свергнутъ съ престола, изгнанъ и вскорѣ послѣ того убитъ, несмотря на свое божественное происхожденіе.
Послѣ этого убійства классъ священниковъ, недовольный результатами этой методы наслѣдованія при помощи перевоплощеній, возмутился. Ламы бросили теорію повторяющихся рожденій и избрали въ далай-ламы одного изъ своей среды; это былъ пожилой священникъ изъ медицинской школы въ Лхассѣ. Какъ бы желая успокоить свою совѣсть, монахи признали, что въ него перешло д_ы_х_а_н_і_е предыдущаго далая, хотя и не его жизнь. Ихъ выборъ былъ утвержденъ китайскимъ императоромъ.
Враждебная партія монаховъ, вернувшись къ отвергнутой теоріи переселенія души великаго ламы, достала ребенка, родившагося вскорѣ послѣ убійства распущеннаго далая, и выставила его, какъ истиннаго кандидата на престолъ.
Сторонники юнаго претендента содержали его въ Синингѣ, въ Китаѣ, на границѣ Тибета, пока не подоспѣло время. Народъ въ значительной мѣрѣ поддерживалъ этого кандидата, и споръ между враждующими монашескими партіями окончился гражданской войной, во время которой орда татаръ изъ Сунгаріи (Джунгаріи), подъ предводительствомъ Тзе-уангъ-Рабдана, съ сѣвера нахлынула на Тибетъ подъ предлогомъ возстановленія истинной религіи, штурмомъ взяла Лхассу въ 1710 г., разграбила и опустошила городъ, разорила и сожгла дворецъ великаго ламы на холмѣ Нотала, сравняла съ землей пагоду великаго далай-ламы, Негуангъ, уничтожила памятники, убила многихъ монаховъ и военнаго начальника или "царя", преемника Гуши-хана. Воспоминаніе объ этомъ удачномъ нашествіи на Лхассу недисциплинированной арміи, двигавшейся на верблюдахъ съ равнинъ Туркестана, не безынтересно въ наше время, когда столько писателей увѣряетъ, что даже русская армія не въ состояніи покорить Тибетъ.
Народъ сталъ молить китайскаго императора о помощи; императоръ Кангши послалъ армію въ десять тысячъ человѣкъ для возстановленія порядка. Онъ взялъ Лхассу, убилъ татарскаго узурпатора, снова учредилъ преемственность далай-ламъ, опиравшуюся на теорію переселенія душъ, и отдалъ тронъ великаго ламы юному кандидату, котораго поддерживалъ народъ. Но онъ обрѣзалъ его могущество, давъ ему въ руки только духовное управленіе; для свѣтской власти Кангши назначилъ перваго министра съ титуломъ "царя", хотя номинально онъ подчинялся великому ламѣ. Въ 1720 г. Кангши пріобрѣлъ формальную сюзеренную власть надъ Тибетомъ и помѣстилъ въ Лхассу двухъ китайскихъ мандариновъ въ качествѣ политическихъ резидентовъ или амбановъ съ большими полномочіями {"Амбанъ будетъ съ полной равноправностью совѣтоваться съ тале-ламой или Паншенъ-Ринпоче относительно всѣхъ мѣстныхъ дѣлъ. Всѣ чиновники, начиная съ келона (министра), и всѣ духовныя лица, занимающія оффиціальное положеніе, должны предлагать на его разрѣшеніе всѣ вопросы. Онъ будетъ наблюдать за условіями защиты границъ, осматривать различные гарнизоны, контролировать финансы страны и смотрѣть за отношеніями Тибета съ племенами, живущими близъ его границъ. Адресы, которые племена пожелаютъ подать тале-ламѣ, должны сперва представляться амбану; онъ прикажетъ ихъ перевести и разсмотритъ ихъ. Позже амбанъ съ тале-ламой будутъ изготовлять отвѣты и передавать ихъ посланнымъ... Если племена вздумаютъ написать келонамъ (министрамъ), послѣдніе обязаны препроводить эти письма амбану; онъ же, дѣйствуя согласно съ тале-ламой, изготовитъ отвѣты; ни одинъ келонъ не имѣетъ права лично отвѣчать на адресы или письма".-- Китайскія государственныя замѣтки, переведенныя Рокхилемъ.}. Желая увѣковѣчить возстановленіе своего вліянія, онъ на 60-й годъ своего царствованія поставилъ въ Лхассѣ подъ потальскимъ дворцомъ большой камень съ надписью.
Неблагодарный новый далай-лама приказалъ убить своего перваго министра или царя въ 1727 г. Узнавъ объ этомъ, китайскій императоръ снова послалъ армію въ Лхассу, заключилъ въ тюрьму священную личность далай-ламы, убилъ другихъ заговорщиковъ и назначилъ регентомъ одного стараго уважаемаго монаха, по имени Кизри, однако, лишивъ его всякой свѣтской власти, которую онъ передалъ коменданту дворца по имени Польхане Міюангъ съ титуломъ царя. Очевидцами всѣхъ этихъ волнующихъ событій были миссіонеры, іезуиты и капуцины, которые, странно сказать, жили въ Лхассѣ въ теченіе всего этого періода.
Священный далай-лама томился въ тюрьмѣ въ Нотадѣ за свои преступленія; между тѣмъ регентъ не угодилъ китайскимъ амбанамъ, и въ 1750 г. они его убили. Тогда народъ взялся за оружіе и перерѣзалъ китайцевъ; вслѣдствіе этого пришла новая карающая китайская армія, посланная великимъ императоромъ Ченлунгомъ.
Послѣ возстановленія китайскаго вліянія власть амбановъ до такой степени возросла, что они захватили въ свои руки назначеніе регентовъ; хотя первоначально ихъ должность была учреждена для охраненія великаго ламы, но при новомъ положеніи вещей каждый изъ нихъ превращался для него въ "старика съ моря". Они, стоя за трономъ, держали всѣ пружины, они были настоящей двигательной силой государственной машины, скрываясь за фигурой временнаго регента; амбаны регулировали даже избраніе новыхъ далай-ламъ и врядъ ли были далеки отъ старинной политики убійствъ, возродившейся съ новой силой.
Замѣчательно, что, начиная съ этого времени, бѣдный далай-лама постоянно очень быстро переселялся изъ одного тѣла въ другое. Онъ умиралъ молодымъ. Ему никогда не удавалось достигнуть совершеннолѣтія; онъ властвовалъ и умиралъ несовершеннолѣтнимъ. Едва несчастный юный далай достигалъ восемнадцати лѣтъ (возраста совершеннолѣтія на Востокѣ), какъ онъ неизмѣнно погибалъ таинственнымъ образомъ, на тронъ всходилъ новорожденный ребенокъ, и регентство продолжалось. Такимъ образомъ страна никогда не оставалась безъ регента, который дѣйствовалъ заодно съ китайскими амбанами. Послѣдніе четыре далай-ламы умерли одиннадцати, восемнадцати, восемнадцати и восемнадцати лѣтъ; эти цифры говорятъ сами за себя.
Далай-ламѣ 1904 г. позволили сдѣлаться исключеніемъ изъ этого правила, благодаря вліянію національной партіи, которая глухо возстала противъ излишняго вмѣшательства китайцевъ во внутреннее управленіе страны. Эта національная партія спасла молодого далая отъ трагической судьбы его предшественниковъ; путемъ драматическаго переворота она избавила и его, и правительство отъ китайскихъ помочей.
Въ 1894 г. далай-ламѣ минуло восемнадцать лѣтъ; вспоминая печальную судьбу его предшественниковъ, всѣ считали этотъ возрастъ роковымъ предѣломъ жизни великихъ ламъ, и вотъ, при помощи хитрой стратагемы друзья ламы достали оффиціальныя печати отъ регента, схватили этого послѣдняго и заточили его въ монастырь гдѣ онъ вскорѣ и умеръ. Получивъ въ руки печати, далай-лама овладѣлъ браздами правленія и лишилъ китайскихъ амбановъ всякаго голоса въ государственныхъ дѣлахъ. Смущенные амбаны добыли изъ Пекина повелительный эдиктъ, въ которомъ приказывалось вернуть печати и возстановить регента въ его обязанностяхъ. Между тѣмъ регентъ умеръ или былъ убитъ; поэтому новый амбанъ пріѣхалъ въ Лхассу; но его подкупили съ тѣмъ, чтобы онъ оставилъ все, какъ было. Онъ уничтожилъ дѣйствіе эдикта, не обнародовавъ его, предоставляя Пекину думать, что онъ исполнилъ императорское приказаніе.
Позже молодой далай, умѣвшій примѣняться къ обстоятельствамъ, воспользовался тѣмъ, что Китай потерялъ свое значеніе послѣ пораженія, нанесеннаго ему японцами въ 1895 г. и союзными арміями въ 1900 г.: онъ открыто отказался слѣдовать указаніямъ китайцевъ, и имъ пришлось признать паденіе своего вліянія въ Тибетѣ и подчиниться тому нескрываемому презрѣнію, съ которымъ тибетцы выучились смотрѣть на ихъ власть, низведенную до степени пустого фарса, до тѣни тѣни. Все это дѣлалось до того явно, что два года тому назадъ китайскій намѣстникъ западной провинціи Се-Чуанъ, которая прилегаетъ къ Тибету, попросилъ пекинское правительство послать въ Лхассу армію съ тѣмъ, чтобы она вернула уваженіе къ Китаю.
Теперешній молодой далай-лама носитъ титулъ "Краснорѣчиваго Благороднаго Т'уб-дена". Онъ свѣтскій государь Тибета, а его духовное владычество распространяется на Тибетъ, на всѣ гималайскія буддистскія государства, начиная отъ Бхотана до Ладака и до Байкальскаго озера, на Монголію и на большую часть Китая, вплоть до Пекина. Вотъ какъ въ 1902 г. описывалъ его наружность японскій священникъ Кауагучи, который подъ видомъ китайскаго врача имѣлъ нѣсколько свиданій съ его святѣйшествомъ:
"Это былъ молодой человѣкъ лѣтъ двадцати шести, съ красивымъ, умнымъ лицомъ. Онъ сидѣлъ на креслѣ въ желтомъ татарскомъ капюшонѣ или въ священническомъ клобукѣ, въ платьѣ изъ желтаго шелка и красной шерсти, со многими нижними одеждами изъ полосатой шелковой матеріи. Въ лѣвой рукѣ онъ держалъ четки съ зернами изъ дерева бодхи. Хотя далай-лама обладаетъ невѣроятнымъ количествомъ запасовъ золота, драгоцѣнностей и четокъ изъ всевозможныхъ дорогихъ матеріаловъ, каждый разъ, когда мнѣ удавалось видѣть его, съ нимъ были только эти простыя священническія четки. Служители принесли чай въ великолѣпно отчеканенныхъ серебряныхъ чайникахъ, и, протянувъ мою деревянную чайную чашку, которую каждый въ Тибетѣ носитъ съ собою, я въ присутствіи далая выпилъ изъ нея. "Вы должны лечить моихъ священниковъ", часто замѣчалъ онъ, но мы обсуждали и много другихъ вопросовъ".
Словесные разсказы лхасскихъ купцовъ утверждаютъ, что "его божественность" очень гордъ, упрямъ и порой вспыльчивъ, такимъ образомъ онъ, повидимому, не вполнѣ свободенъ отъ нѣкоторыхъ человѣческихъ заблужденій.
Его дворъ и совѣтники состоятъ изъ ламъ монастырей "желтыхъ шапокъ"; это нѣчто вродѣ священнической аристократіи; къ ламамъ присоединяется немного свѣтскихъ людей; всѣ они дѣлятся на партіи и ссорятся между собой изъ-за власти. Та партія, которая временно пользуется фаворомъ, вліяетъ на далай-ламу.
Дѣйствительно, можно пожалѣть бѣднаго далай-ламу, сидящаго на своемъ неудобномъ тронѣ, посреди атмосферы, согрѣтой враждой партій. Онъ, еще молодой человѣкъ, едва достигшій тридцатилѣтняго возраста, не знающій ничего изъ внѣшняго міра, окруженъ совѣтниками почти столько же несвѣдущими, какъ и онъ самъ, которые грубо его обманываютъ, заставляютъ дѣлать фальшивые шаги или по незнанію, или ради своихъ цѣлей и представляютъ ему, все въ такомъ фальшивомъ свѣтѣ, что для него немыслимо дѣйствовать согласно какому-либо здравому совѣту или понимать его цѣлесообразность. Поэтому нечего удивляться, что интригующіе люди обманываютъ, его. Вотъ что вызвало британскую миссію
Освободившись отъ вмѣшательства китайцевъ, несчастный молодой далай вскорѣ попалъ въ русскіе когти, благодаря вліянію своего любимаго опекуна, ламы Дорджіева. Этотъ лама, монгольскій бурятъ съ береговъ Байкальскаго озера, а потому по рожденію -- русскій подданный. Онъ выросъ и воспитывался въ Россіи {Въ Азохоцкомъ монастырѣ, въ русскомъ Забайкальѣ. Его полное имя Го-мангь Ломцангь Дорджіевъ.} и тридцати пяти лѣтъ помѣстился въ Лхассѣ въ Де-пёнгѣ (или Дебёнги), въ одномъ изъ большихъ монастырей, процвѣтавшихъ лѣтъ двадцать тому назадъ. Тутъ его ученость доставила ему титулъ "почетнаго профессора" {"Кханъ (по)-де-файн-ка" или "Тзаннайсъ Кханпо".} и онъ добился благосклонности далая, тѣмъ болѣе, что былъ агентомъ, благодаря которому байкальскіе татары стали вносить въ казначейство Лхассы духовную подать. Онъ очень образованный человѣкъ, членъ Русскаго Географическаго Общества и нѣсколько разъ пересѣкалъ Индію по дорогѣ въ Одессу и въ Петербургъ. Недавно ему былъ порученъ арсеналъ въ Лхассѣ. Получивъ возможность свободно говорить съ молодымъ далаемъ, онъ возбудилъ его противъ англичанъ и заставилъ думать, что его другъ не Англія, а "Бѣлый Царь".
Дѣйствуя согласно его совѣтамъ, далай-лама сдѣлалъ много шаговъ для сближенія съ Россіей и въ то же время дерзко отказывался отъ всякихъ сношеній съ нами, усугубляя свои проступки яростными нападеніями на нашу политическую миссію; все это навлекло на Тибетъ такую бурю, результаты которой трудно предвидѣть, и подвергло опасности собственное положеніе далая. Притязанія на божественность не охраняли его предшественниковъ отъ низложенія, заключенія въ тюрьму и даже смерти отъ рукъ ихъ собственнаго народа въ тѣхъ случаяхъ, когда это было удобно ламамъ и Китаю; врядъ ли и теперь они охранятъ его и рои его вампирскихъ священниковъ отъ послѣдствій его недавней враждебной политики.
Смягчитъ ли левіаѳанъ горъ бурю этого составившаго эпоху года Деревяннаго Дракона? Кто можетъ сказать, что вплетено въ его судьбу? Но удивительно, что давно, еще въ 1866 г., т. е. за десять лѣтъ до рожденія теперешняго далай-ламы, пандитъ-наблюдатель Ненъ-Сингъ говорилъ, что въ его время въ Лхассѣ увѣряли что великій лама перевоплотится только тринадцать разъ. Очень знаменательно, что нынѣшній лама -- тринадцатый.
Привѣтъ! Драгоцѣнность (великій лама) въ цвѣткѣ лотоса!".
Почему была послана британская миссія.
"Что годится для другихъ травъ, не годится для крапивы".
Тибетская пословица.
Не простое любопытство увидѣть "замкнутую страну" заставило вооруженную британскую миссію двинуться къ Тибету въ декабрѣ 1903 г., а заносчивая враждебность тибетцевъ, которая казалась намъ еще серьезнѣе, благодаря интригамъ Россіи, желавшей захватить въ свои руки главенство въ великомъ политико-религіозномъ центрѣ, въ этомъ Римѣ азіатскихъ буддистовъ, и овладѣть горнымъ плоскогорьемъ, поднимающимся надъ восточными проходами въ Индію.
Досадная и дерзкая враждебность ламъ долгое время клонилась къ уменьшенію нашей торговли и нашего значенія въ Тибетѣ, и хотя мы иногда старались побороть такое положеніе вещей, однако, послѣдовательно являвшіеся намѣстники всегда заминали вопросъ объ этомъ; такимъ образомъ было много вѣроятій, что наша послѣдняя миссія въ Кхамбо-Джонгъ въ 1903 г. останется безъ послѣдствій и будетъ возвращена, а наши неудачи продолжатся еще нѣсколько лѣтъ. Но въ 1903 г. мы узнали, что Россія явно интригуетъ въ Тибетѣ, желая пріобрѣсти вліяніе на Лхассу, и Англіи пришлось подумать о самозащитѣ. О русскихъ интригахъ давно ходили слухи, но въ 1903 г. они окончательно выяснились, и Великобританія была вынуждена помѣшать важному географическому пункту, который находится такъ близко отъ Индіи и можетъ быть такъ легко утилизированъ для нападеній на нее, окончательно перекачнуться въ орбиту Россіи.
Дѣйствительно, несмотря на то, что Гималаи великолѣпнымъ образомъ ограждаютъ Индію съ востока, не эта исполинская цѣпь, а большое и высокое плоскогорье къ сѣверу отъ нея и отъ Тибета, пустынная стѣна плоскогорья Куенъ-Лунь образуетъ научную границу Индіи, защищая ее отъ большого соперничающаго могущества въ долинахъ центральной Азіи, а именно отъ Россіи. Широкое и изумительно высокое плоскогорье Куенъ-Лунь дѣйствительно составляетъ могучую границу между двумя державами-соперницами.
Это громадное печальное плоскогорье Чангъ-Тангъ {Большая, высокая пустыня Чангъ-Тангъ или Джангъ-Тангъ лежитъ на высотѣ отъ 15.000 до 16.000 футовъ надъ уровнемъ моря. Его длина 1.500 миль, ширина въ среднемъ достигаетъ 500 миль и уменьшается до 100 миль на его сѣверномъ концѣ и до 350 миль на восточномъ. Площадь пустыни занимаетъ около 480.000 квадратныхъ миль, или пространство, равняющееся площади, въ которой Великобританія съ Ирландіей могла бы умѣститься три съ половиной раза. Для постоянныхъ поселеній пустыня непригодна, но въ лѣтніе мѣсяцы, отъ мая до августа, она покрывается рѣдкой травой, привлекающей съ нижнихъ плоскогорій стада дикихъ яковъ, дикихъ козъ, овецъ, антилопъ и волковъ, которые охотятся за ними. Собственно Тибетъ лежитъ къ югу отъ Чангъ-Танга и его площадь 200.000 квадратныхъ миль съ небольшимъ, т. е. немного больше двойной площади Великобританіи. Сюда мы включаемъ золотыя поля Тхокъ, но не китайскій Тибетъ.} -- необитаемая страна, неблагопріятная для человѣческихъ поселеній; путешественникъ, лишенный воды, постоянно угнетаемый высотою болѣе чѣмъ въ 5.000 метровъ, странствуетъ по ней среди вѣтра и снѣга, не видя ни одного человѣческаго существа, ни одного дерева, и болѣе двухъ мѣсяцевъ тащится отъ равнинъ восточнаго Туркестана до первыхъ лагерей тибетскихъ пастуховъ, на 150 или 200 километровъ сѣвернѣе Лхассы"; итакъ, плоскогорье Чангъ-Тангъ совершенно невозможно для движенія арміи, а потому Тибетъ составляетъ ближайшаго и доступнѣйшаго сосѣда Индіи, какъ говаривалъ принцъ Анри д'Орлеанъ: "Отъ Тибета до Индіи одинъ шагъ". Правда, этотъ шагъ нужно сдѣлать черезъ Гималаи, но его можно совершить въ теченіе нѣсколькихъ дней; Дарджилингъ ближе къ Лхассѣ (330 миль), чѣмъ къ Калькуттѣ, отъ которой онъ находится менѣе чѣмъ на разстояніи дневного пути во рельсамъ. Вдобавокъ, какъ доказала настоящая экспедиція, передвиженіе большой арміи въ Тибетъ со стороны Индіи можетъ быть совершено по любой дорогѣ, даже среди зимы. Въ 1793 г. китайская армія въ 70 тысячъ человѣкъ перешла черезъ Гималаи, отъ Тибета въ Непалъ, черезъ проходъ Киронгъ, приблизительно на высотѣ 16.000 футовъ надъ уровнемъ моря, и нанесла страшное пораженіе гуркхамъ близъ ихъ столицы. Поэтому нечего удивляться, что Англія не желаетъ, чтобы вражеское могущество овладѣло этой важной и легко проходимой границей Индіи.
Если бы Россія основалась въ богатой долинѣ Лхассы или пріобрѣла подавляющее вліяніе на ламу, это подѣйствовало бы на наши восточныя границы отъ Кашмира и Ладака на сѣверѣ до Непала и Ассама на югѣ, создало бы осложненія, вызвало бы враждебные намъ союзы многихъ гималайскихъ государствъ, подвергло бы опасности наше владычество надъ Индіей, потребовало бы громадныхъ затратъ на укрѣпленіе нашей восточной границы на всемъ ея протяженіи и на содержаніе въ Бенгаліи арміи въ десятки тысячъ солдатъ, такой же большой, какую мы имѣемъ въ Пенджабѣ, и еще болѣе дорогой.
Неизбѣжность движенія въ Тибетъ была признана много лѣтъ тому назадъ нѣкоторыми изъ насъ, знавшими положеніе вещей; мы указывали на пользу миссіи въ 1888 г. и въ 1895 г., говоря при этомъ о необходимости отбросить китайское посредничество и имѣть дѣло прямо съ Тибетомъ. Еще подробнѣе мы указывали на ея неизбѣжность въ 1898 г. и навлекли на себя многія нападки со стороны извѣстной части англійской прессы въ Индіи, но въ 1903 г. это движеніе сдѣлалось совершившимся фактомъ.
Какое долготерпѣніе выказывала Англія въ своихъ отношеніяхъ съ Тибетомъ, вполнѣ выяснится изъ краткаго обозрѣнія причинъ, заставившихъ ее послать миссію; этотъ же обзоръ послужитъ иллюстраціей къ комически уклончивой политикѣ китайцевъ. Наши первыя отношенія съ Тибетомъ завязались вслѣдствіе набѣга бхотанцевъ на Бенгалію въ 1772 г. Великій лама Ташильхумпо прислалъ тогда письмо нашему генералъ-губернатору Уаррену Гастингсу, прося его за бхотанцевъ; слѣдствіемъ этого явилась коммерческая миссія Богля 1774 года.
Когда мы пріобрѣли гималайское государство Сикхимъ, смежное съ Бхотаномъ и заключающее въ себѣ климатическую станцію Дарджилингъ, знаменитую видами на Эверестъ и Канченджанга, намъ пришлось войти въ болѣе прямыя сношенія съ Тибетомъ, такъ какъ Сикхимъ былъ духовно подчиненъ Лхассѣ и его границы тянулись вдоль Тибета болѣе чѣмъ на сто миль; вскорѣ возникъ вопросъ о рубежахъ и о торговлѣ черезъ нихъ, что и послужило первой причиной для нашей миссіи. Происхожденіе же нашей сюзеренной власти надъ Сикхимомъ представляетъ собою очень интересную часть англійской исторіи и отчетъ о немъ очень важенъ для характеристики нашей ссоры съ Тибетомъ.
Въ началѣ XIX столѣтія монгольская власть пала, и разбойничьи шайки мелкихъ принцевъ старались создать кратковременныя княжества изъ умиравшей имперіи; въ этотъ періодъ маленькое племя гуркховъ захватило Непалъ и, основавшись тамъ, наводнило все пространство Гималаевъ отъ рѣки Сутледжъ до Бхотана; затѣмъ гуркхи завели противъ насъ интриги съ индусскими магаратскими князьями, надѣясь овладѣть Индіей и изгнать англичанъ изъ этой страны. Въ это критическое время, въ 1815 г. (годъ Ватерлоо), когда наша власть уже дрожала на вѣсахъ, генералъ Отчерлонай (большая побѣдная колонна котораго теперь представляетъ собою самый поразительный монументъ въ столицѣ Индіи) спасъ наше владычество. Въ 1816 г. онъ разбилъ гуркховъ и вытѣснилъ ихъ изъ сѣверныхъ Гималаевъ Кумаона (Наини-талъ) и изъ Геруала (Муссури), а также изгналъ ихъ изъ Сикхима.
Чтобы имѣть возможность постоянно смирять этихъ дерзкихъ враждебныхъ гуркховъ, удерживать ихъ въ Непалѣ, не давая имъ распространяться дальше, мы тогда взяли въ свои руки дороги по обѣимъ сторонамъ Непала и оставили ихъ за собой или вернули ихъ прежнимъ владѣтелямъ. Такимъ образомъ мы возстановили власть раджи Сикхима, сдѣлавъ его британскимъ вассаломъ. Черезъ нѣсколько лѣтъ, въ 1830 г., когда для Калькутты потребовалась климатическая станція, мы арендовали у раджи дорогу во внѣшней части сикхимскахъ холмовъ до Дарджилинга, и станція была открыта докторомъ Кемблемъ, членомъ медицинскаго управленія Индіи; относительно его заслугъ докторъ Хукеръ писалъ: "Онъ (докторъ Кембль) вывелъ британскій Сикхимъ изъ его первобытнаго состоянія непроходимой джунглы, населенной полудикими и враждовавшими между собою племенами, и превратилъ въ цвѣтущую европейскую горную станцію и богатую земледѣльческую провинцію". Онъ также первый ввелъ разведеніе чая, которое съ тѣхъ поръ возросло до такихъ широкихъ размѣровъ. Когда въ 1849 г. докторъ Кембль и докторъ Хукеръ (позже сэръ Джозефъ) вмѣстѣ путешествовали по сикхимскимъ Гималаямъ, сикхимскій раджа, по наущенію своего неистоваго тибетскаго перваго министра "безумнаго Діюана" Намджіаля, захватилъ ихъ и посадилъ въ тюрьму.
Въ наказаніе за это оскорбленіе вся внѣшняя часть Сикхима, включая и климатическую станцію Дарджилингъ, была присоединена къ нашимъ владѣніямъ въ видѣ британской области. Лхасскіе ламы, пользуясь своимъ духовнымъ вліяніемъ на раджу-буддиста и на его тибетскую жену {Теперешняя жена раджи -- дочь одного изъ непервостепенныхъ придворныхъ при дворѣ великаго ламы въ Лхассѣ.}, возбуждали въ немъ вражду къ намъ. Когда онъ былъ низложенъ, въ 1872 г., игръ (позже сэръ Джонъ) Эдгаръ, градоначальникъ Дарджилинга, воспользовался удобнымъ случаемъ и попытался завязать дружескія сношенія съ тибетцами, въ первый разъ со временъ попытки Уаррена Гастингса за сто лѣтъ передъ тѣмъ,-- частью въ надеждѣ открыть новую торговлю (такъ какъ самая кратчайшая изо всѣхъ существующихъ торговыхъ дорогъ отъ внѣшняго міра къ Лхассѣ идетъ черезъ Сикхимъ), частью желая установить добрыя политическія и сосѣдскія отношенія съ духовнымъ главою нѣсколькихъ милліоновъ британскихъ подданныхъ ламанскихъ буддистовъ въ нашихъ гималайскихъ государствахъ, начиная отъ Ладака на сѣверѣ и кончая Бхотаномъ на юго-востокѣ. Ръ 1873 г. м-ру Эдгару удалось добиться свиданія съ начальникомъ тибетской долины Чумби, но онъ не могъ начать переговоровъ съ Лхассой.
Въ 1884 г. м-ръ Маколей, министръ бенгальскаго правительства, которое на лѣто переноситъ свою главную квартиру въ Джарджилингъ, движимый мыслью о возможности торговли между Тибетомъ и Индіей, видѣлся съ тибетскимъ начальникомъ небольшой крѣпости и таможеннаго пункта Кхамбо, на сѣверѣ сиккимской границы, и, заинтересовавъ своимъ планомъ лорда Гандольфа Черчиля, тогдашняго статсъ-секретаря, получилъ отъ Пекина, какъ сюзерена Тибета, паспортъ для посѣщенія Лхассы вмѣстѣ съ торговой миссіей. Эту миссію организовали въ 1886 г. и она уже собиралась перейти черезъ сикхимскую границу въ Тибетъ, но китайцы стали возставать противъ ея дальнѣйшаго движенія, хотя они и выдали пропускной паспортъ; лордъ Дюферинъ, дѣйствуя по приказанію лорда Сольсбери, державшагося ходячаго, но преувеличеннаго понятія о громадной военной силѣ Китая -- этого колосса "желтой опасности", глиняныя ноги котораго предстояло черезъ нѣсколько лѣтъ показать японцамъ,-- и не желая противиться его требованіямъ, велѣлъ вернуть миссію.
Это было несчастное рѣшеніе; оно вызвало мысль о нашей слабости, за которую всѣ стали насъ презирать. Ободренные нашимъ кажущимся безсиліемъ, ламы сдѣлались активно враждебными. Въ 1886 г. ихъ вооруженныя силы заняли наше вассальное государство Сикхимъ и не дошли только шестидесяти миль до Дарджилинга, вызвавъ страшную панику въ этой европейской санаторіи. Волна ихъ фанатической ненависти къ европейцамъ прокатилась черезъ весь Тибетъ до другого его края, гдѣ въ 1887 г. ламы изгнали римско-католическихъ миссіонеровъ изъ ихъ давнишняго пріюта въ Батангѣ, до самаго основанія сожгли дома ихъ миссіи и перерѣзали многихъ изъ обращенныхъ ими. Ламы заставили также сикхимскаго раджу подписать трактатъ, въ которомъ говорилось, что Сикхимъ подчиняется только Тибету. Послѣ безполезныхъ переговоровъ съ Китаемъ и видя, что тибетцы отказываются очистить наше вассальное государство, намъ пришлось силой оружія выгнать ихъ, пославъ въ 1838 г. въ Сикхимъ очень дорого стоившую намъ маленькую экспедицію подъ начальствомъ генерала Грахама. Ихъ укрѣпленія были взяты приступомъ, и мы изгнали тибетцевъ, выказавшихъ большое мужество и рѣшительность; наши войска преслѣдовали ихъ, оттѣснивъ черезъ проходъ Джалепъ въ долину Чумби.
За комедіей послѣдовалъ фарсъ. На сцену сейчасъ же явился посланникъ его небеснаго величества императора Китая и надменно приказалъ западнымъ варварамъ уйти, несмотря на то, что Китай только-что показалъ свое безсиліе заставить тибетцевъ очистить Сикхимъ. Изъ уваженія къ новымъ требованіямъ страшныхъ китайцевъ тогдашній намѣстникъ Индіи велѣлъ отозвать наши войска изъ Чумби; они ушли въ тотъ же день, какъ вступили въ эту долину. Такое немедленное исполненіе требованій Китая, вмѣстѣ съ тѣмъ обстоятельствомъ, что мы не только не присоединили къ своимъ владѣніямъ желанную климатическую станцію долины Чумби, но даже не потребовали вознагражденія за понесенные нами расходы (около милліона стерлинговъ) и за наши случайныя потери {Наши потери были: убитый одинъ офицеръ, раненые 3 солдата; у тибетцевъ было убито около 200 человѣкъ, 400 ранено, 200 взято въ плѣнъ.} во время этой маленькой войны, навлеченной на насъ тибетцами, укрѣпило и китайцевъ, и тибетцевъ во мнѣніи, что мы ихъ боимся. Послѣ сикхимской войны 1888 г. начались продолжавшіеся два года переговоры съ Китаемъ для опредѣленія межи сикхимской границы; наконецъ, 17-го марта 1890 г. договоръ былъ подписанъ китайскимъ амбаномъ Лхассы отъ имени номинальнаго сюзерена Тибета, съ одной стороны, и лордомъ Лэнсдоуномъ, какъ намѣстникомъ Индіи, съ другой. Въ трактатѣ 17-го марта, закончившемъ споры относительно опредѣленія рубежа, ламы выразили также согласіе облегчить торговлю черезъ границы Тибета и для этого назначить смѣшанную коммиссію. Договоръ подписали въ 1890 г., по позже ламы отказались признать этотъ трактатъ и обременили еще болѣе досадными налогами и стѣсненіями торговлю Индіи.
Послѣ переговоровъ, тянувшихся, благодаря обычной уклончивости Китая, еще три года, британскіе и китайскіе коммиссіонеры, а именно м-ръ Пауль, градоначальникъ Дарджилинга, м-ръ Джемсъ Хартъ изъ китайской таможни и китайскій амбанъ {Шенгъ-таи, братъ теперешняго амбана Лхассы, манджуръ царской крови.} съѣхались 5-го декабря 1893 г. и подписали трактатъ съ цѣлымъ рядомъ торговыхъ соглашеній. Въ этомъ договорѣ стояло, что всѣ британскіе купцы получатъ свободный въѣздъ въ Ятунгъ, въ тибетской долинѣ Чумби, какъ на торговый рынокъ, и утверждалось, что въ теченіе пяти лѣтъ товары Индіи, за исключеніемъ оружія, соли и нѣсколькихъ другихъ вещей, не будутъ обложены никакой пошлиной; затѣмъ, что индійскій чай черезъ пять лѣтъ будетъ пропускаться черезъ тибетскую границу съ пошлиной, не превосходящей той, которая взимается за китайскій чай, ввозимый въ Англію. Это условіе имѣло для меня нѣкоторый личный интересъ, такъ какъ мнѣ предстояло сдѣлаться британскимъ военнымъ резидентомъ на этомъ рынкѣ.
Къ несчастію, наши коммиссіонеры упустили прекрасный случай привлечь къ участію въ этомъ договорѣ тибетцевъ и такимъ путемъ, вѣроятно, отвратить позднѣйшія непріятности. Несмотря на то, что тибетцы вслѣдъ за китайцами прислали изъ Лхассы въ Дарджилингъ одного изъ своихъ высшихъ чиновниковъ, а именно перваго министра Шата-шапе, потомка стариннаго знатнаго рода, ему не дали участія въ переговорахъ; кромѣ того, съ нимъ не обращались такъ, какъ того требовалъ его высокій санъ. Я тогда случайно былъ въ Дарджилингѣ и, до крайности заинтересованный Тибетомъ, нѣсколько разъ навѣстилъ шапе; онъ оказался очень вѣжливымъ, хорошо образованнымъ господиномъ расположеннымъ къ Англіи. Будучи наслѣдственнымъ правителемъ, онъ очень желалъ узнать, какъ мы управляемъ Индіей, и просилъ меня дать ему наши сокращенные кодексы: уголовный, полицейскій и гражданскій. Разъ, по его словамъ, ему не удалось извлечь никакой политической выгоды изъ своего многомѣсячнаго пребыванія въ Дарджилингѣ, ему было бы пріятно привезти съ собой въ Лхассу какія-либо полезныя свѣдѣнія, благодаря которымъ его соотечественники могли бы исправить свой правительственный строй, до извѣстной степени подражая нашей индійской системѣ, тѣмъ болѣе, что ея превосходство произвело на него большое впечатлѣніе. Я исполнилъ его просьбу и, вручая ему переводы, указалъ въ общемъ содержаніе кодексовъ. Министра до крайности поразило наше правило не требовать отъ обвиняемаго сознанія; онъ замѣтилъ:
-- А мы-то, слѣдуя примѣру китайцевъ, дѣйствуемъ совсѣмъ противоположнымъ образомъ; мы, напротивъ, пытаемъ обвиняемаго, пока онъ не сознается въ преступленіи.
Онъ еще попросилъ меня дать ему списокъ нашихъ чиновниковъ въ послѣдовательномъ порядкѣ, а также различныхъ лекарствъ; все это я доставилъ ему. Когда же я предложилъ сановнику отвезти его въ долину, къ Гайя, самому святому мѣсту для буддиста, въ которомъ Сакіа-Муни сдѣлался буддой, онъ горячо поблагодарилъ меня, однако, прибавилъ, что хотя лично ему это доставило бы величайшее наслажденіе, но что онъ оффиціальное лицо, слуга великаго ламы, который позволилъ ему ѣхать только въ Дарджилингъ; что если бы онъ спустился дальше, въ Индію, то по возвращеніи въ Лхассу могъ бы попасть въ немилость, потерять свое положеніе и вліяніе за слишкомъ большую дружбу съ англичаниномъ. Однако, лама выразилъ надежду, что онъ привезетъ въ Лхассу благопріятный отчетъ и что тогда ему позволятъ вернуться въ Дарджилингъ съ разрѣшеніемъ отправиться на поклоненіе въ Гайу. Передъ самымъ отъѣздомъ этого тибетца изъ Дарджилинга его очень раздосадовало грубое обращеніе съ его писцомъ; компанія чрезмѣрно горячихъ молодыхъ британцевъ стащила его съ лошади и избила на большой дорогѣ за то, что онъ не отдалъ имъ салама.
Такимъ образомъ, дружески расположенному къ намъ знатному тибетцу, явившемуся именно ради трактата, позволили вернуться въ Лхассу, не предложивъ ему присутствовать при переговорахъ.
Ламы не признали трактата, заключеннаго между китайцами и британцами; они съ Нѣкоторымъ основаніемъ отказались считать договоръ дѣйствительнымъ подъ тѣмъ предлогомъ, что они не участвовали въ его составленіи. Они сейчасъ же помѣшали открытію рынка Ятунга, не позволивъ тибетскимъ купцамъ ѣздить туда или селиться тамъ и перерѣзавъ долину передъ Ятунгомъ высокой стѣной съ бойницами. Всѣмъ извѣстно, что китайцы были двигателями этой стратагемы; они желали доказать тибетцамъ свое дипломатическое искусство и увѣрить ихъ, что, вынужденные открыть Ятунгъ, они все же нашли въ себѣ достаточно ума, чтобы избѣжать этой уступки съ помощью удивительнаго укрѣпленія.
Такъ было прервано торговое движеніе по самой прямой изо всѣхъ дорогъ къ столицѣ Тибета, и китайскій намѣстникъ провинціи Се-Чуанъ вознаградилъ за то китайскихъ чиновниковъ и въ Лхассѣ и въ Чумби; самъ же всѣми силами постарался перенести торговый трактъ съ кратчайшей и наиболѣе удобной дороги на длинный и трудный путь черезъ восточный Тибетъ, по своей собственной провинціи, что дало ему возможность пожинать пошлины и другія выгоды съ китайскаго чая и европейскихъ товаровъ и получать деньги съ ламъ и тибетскихъ купцовъ. Это былъ тотъ же непатріотичный намѣстникъ, который устроилъ для Россіи тайный трактатъ съ Китаемъ, въ силу котораго послѣдній передалъ ей сюзеренную власть надъ Тибетомъ; за свои услуги мандаринъ долженъ былъ получить монополію на всю торговлю съ центральнымъ Тибетомъ. Съ этихъ поръ всѣмъ товарамъ предстояло проходить черезъ его руки по его провинціи, а не по долинѣ Чумби.
Ламы не только блокировали торговлю Индіи въ долинѣ Чумби, но и опрокинули поставленные по трактату межевые столбы, захватили часть Сикхима и противъ воли увели въ Тибетъ много британскихъ подданныхъ. Всѣ попытки водворить нормальное положеніе вещей совершенно не удались.
Въ 1900 и 1901 гг. мы старались завязать письменныя сношенія съ далай-ламой. Наше правительство послало письма черезъ бхотанскаго начальника Уджіенъ Кази, британскаго подданнаго.
Нашъ политическій ладакскій агентъ послалъ первое изъ писемъ въ августѣ 1900 г., съ этой цѣлью доѣхавъ до Гартока, лежащаго на разстояніи нѣсколькихъ недѣль пути отъ границы, чтобы передать его тибетскому губернатору или гарпёну этой области для доставленія въ Лхассу. Однако, вышеупомянутый тибетскій чиновникъ черезъ нѣсколько недѣль вернулъ письмо, велѣвъ передать, что онъ, несмотря на свое обѣщаніе, не осмѣлился доставить его въ Лхассу. Въ іюнѣ 1901 г. послали второе письмо изъ Дарджилинга вмѣстѣ съ первымъ возвращеннымъ, поручивъ ихъ Уджіену Кази, который ѣхалъ привѣтствовать великаго ламу отъ имени бхотанскаго раджи и везъ ему въ подарокъ двухъ слоновъ и леопарда. Этотъ эмиссаръ прибылъ въ Лхассу въ августѣ 1901 г. Вотъ какъ онъ старался передать эти письма; мы приводимъ его собственныя слова: "Я сказалъ ламѣ-камергеру, что я привезъ письмо отъ его превосходительства намѣстника. Онъ доложилъ это далай-ламѣ. На пятый день послѣ моего пріѣзда я передалъ его превосходительству письмо. Камергеръ проводилъ меня къ великому ламѣ, но вскорѣ ушелъ изъ комнаты, и съ далаемъ остались только я и слуга, подававшій чай. Когда этотъ слуга ушелъ изъ комнаты, далай началъ говорить со мною о вопросахъ, касавшихся Бхотана, и о правительствѣ Индіи. Затѣмъ онъ сказалъ, что не можетъ взять письма, не спросивъ мнѣнія совѣта и амбана, и выразилъ опасеніе, что амбанъ подниметъ шумъ и, вѣроятно, вызоветъ непріятныя волненія; въ послѣднемъ случаѣ, какъ увѣрялъ далай, онъ не могъ бы отвѣчать за мою жизнь и, кромѣ того, по его словамъ, ему воспрещалось писать какія бы то ни было письма къ какимъ бы то ни было иностраннымъ правительствамъ. Тогда я указалъ на то, что это письмо было написано важнѣйшимъ лицомъ послѣ короля. Далай отвѣтилъ мнѣ, что условія, мѣшавшія ему подучать письма, были подписаны не имъ, а его предшественниками, и что, къ своему сожалѣнію, онъ не можетъ ни принять этого письма, ни написать на него отвѣтъ... "Пусть ваше правительство не сердится на меня; я никогда не дѣлалъ ему никакого зла. Я позволяю моимъ подданнымъ торговать произведеніями нашей страны, но если кто-нибудь изъ подданныхъ вашего большого правительства пріѣдетъ сюда, это, пожалуй, повлечетъ осложненія". Я сказалъ, что, позволивъ въѣзжать въ свою страну нашимъ купцамъ, онъ не принесетъ Тибету никакого вреда; далай же мнѣ возразилъ, что, можетъ быть, это и такъ, но что онъ сомнѣвается въ справедливости моихъ словъ, и напомнилъ о томъ, что китайцы и непальцы уже возмущали покой его страны".
Эти письма были оскорбительно возвращены нераспечатанными, а между тѣмъ вскорѣ выяснилось, что въ то же время далай-лама въ 1900 и въ 1901 гг. посылалъ собственноручныя письма со спеціальными посольствами подъ руководствомъ ламы Дорджіева къ царю въ Петербургъ, какъ это показываютъ слѣдующія оффиціальныя замѣтки:
Извлеченіе изъ "Saint-Pétersbourg"" отъ 2-го октября 1900 г.
"Его Величество Государь Императоръ принялъ въ субботу 30-го сентября во дворцѣ Ливадіи Ахарамба Агвана Дорджіева, перваго тсанитъ-хамба при особѣ тибетскаго далай-ламы"...
Извлеченіе изъ газеты "Одесскія Новости" отъ 12-го іюня 1901 г.: "Сегодня Одесса будетъ привѣтствовать чрезвычайную миссію отъ далай-ламы Тибета, которая направляется въ С.-Петербургъ съ важными дипломатическими инструкціями. Персоналъ миссіи состоитъ изъ восьми важныхъ государственныхъ лицъ съ ламой Дорджіевымъ во главѣ. Главная цѣль чрезвычайнаго посольства -- сближеніе съ Россіей и усиленіе хорошихъ отношеній съ него Въ настоящее время Тибетъ, какъ всѣмъ хорошо извѣстно, находится подъ покровительствомъ Китая, однако, условія этого протектората никогда не были ясно опредѣлены. Настоящее посольство снаряжено и отправлено къ Его Императорскому Величеству далай-ламой; посланные везутъ отъ него собственноручныя письма и подарки Эта чрезвычайная миссія въ числѣ другихъ дѣлъ подниметъ вопросъ объ учрежденіи въ Петербургѣ постоянной тибетской миссіи для сохраненія добрыхъ отношеній Тибета съ Россіей".
Составъ миссіи подробно опредѣлила "Петербургская Газета". Во главѣ: Агванъ Дорджіевъ; секретарь далай-ламы Чамбу Донидъ (или Са-Хамбо-Дониръ), Лубзонъ Каинтчокъ; Начальникъ области Тибета Сомбоу Тсидуронъ Пундзокъ (или Джанстанъ Цомбонъ Тзитонгъ Пунтсокъ); секретарь Дорджіева и переводчикъ Оушче Норзуновъ и главный шигшитъ Гассоновъ.
Извлеченіе изъ "Правительственнаго Вѣстника" отъ 25-го іюня 1901 г.:
"Его Величество Государь Императоръ въ субботу 23-го іюня принялъ въ большомъ петергофскомъ дворцѣ чрезвычайныхъ посланниковъ далай-ламы Тибета, Хамбо-Аквана Дорджіева и Лубзана-Кайптчека Хамбо-Донира. Послѣ ихъ пріема Его Величеству Государю Императору имѣли счастіе представляться секретарь миссіи Джантсанъ Цомбонъ Тзитонгъ Пунтсокъ, начальникъ тибетскаго округа".
Извлеченіе изъ "Правительств. Вѣстн." отъ 1-го декабря 1901 г.:
"28-го ноября тибетскій посланный Хамба-Акванъ Дорджіевъ имѣлъ счастіе представляться Ея Величеству Государынѣ Императрицѣ Александрѣ Ѳеодоровнѣ".
Политическій характеръ этой миссіи еще очевиднѣе въ статьѣ "Новаго Времени" отъ 1-го іюня 1901 г., въ которой говорится, что Дорджіевъ написалъ для свѣдѣнія русскаго правительства памфлетъ, въ которомъ были описаны обычаи Лхассы и интриги, окружающія далай-ламу. Эта газета далѣе говоритъ, что "вѣсти о пораженіи Китая, о русскихъ побѣдахъ въ Манчжуріи и т. д. проникли въ Тибетъ къ ламѣ. При такихъ обстоятельствахъ сближеніе съ Россіей, конечно, представляется ему естественнымъ шагомъ, такъ какъ Россія единственная держава, способная противодѣйствовать интригамъ Великобританіи, которая такъ долго старалась получить доступъ въ Лхассу и только дожидается удобнаго случая силой ворваться въ нее". Миссію, съ Дорджіевымъ во главѣ, провожалъ русскій эскортъ. Русскія газеты называли ее "научной миссіей", хотя въ эскортъ вошла развѣдочная вѣтвь русской арміи.
Эти подозрительныя миссіи, а также мрачная враждебность ламъ, ихъ умышленная невѣжливость относительно насъ и отказы, которые мы слышали отъ такого слабаго и полуварварскаго государства, какъ Тибетъ, послужили послѣдними каплями въ чашѣ терпѣнія нашего правительства. Въ 1902 г. нашъ посланникъ произвелъ сильное давленіе на Пекинъ, и въ результатѣ Китай согласился на то, чтобы британская политическая миссія отправилась въ Кхамба-Джошъ въ Тибетѣ. Китайское правительство сообщило, что амбанъ Лхассы, въ сопровожденіи нѣсколькихъ высшихъ тибетскихъ чиновниковъ, встрѣтитъ тамъ британскую коммиссію и, въ видахъ соглашенія, будетъ совѣщаться съ нею относительно спорныхъ вопросовъ. Китай такъ всецѣло и очевидно измѣнилъ политику, что не только приказалъ амбану не противиться болѣе принятію британскихъ агентовъ, но и напечаталъ въ "Пекинской Газетѣ" рапортъ, въ которомъ онъ настойчиво уговаривалъ совѣтниковъ далай-ламы воздерживаться отъ дальнѣйшихъ невѣжливостей съ британскими посланными Онъ говорилъ, что слѣдуетъ придти къ примирительнымъ соглашеніямъ, потому что "если вспыхнетъ вражда, ея послѣдствія будутъ невѣроятны" и что тогда "вмѣшательство императорскаго резидента окажетъ мало вліянія". Тѣмъ не менѣе китайское правительство очевидно только старалось снять съ себя всякую отвѣтственность и возложить ее на ламъ, которыхъ оно презрительно называло "нашими варварскими вассалами". Это видно изъ того, что едва амбанъ сталъ убѣждать ламъ согласиться на то, что онъ называлъ "вполнѣ справедливыми требованіями британцевъ", китайское правительство уличило его въ измѣнѣ и немедленно отозвало изъ Лхассы. Предполагается, что несчастный покончилъ жизнь самоубійствомъ.
Между тѣмъ британская коммиссія была организована. Ея главой избрали майора Ф. Е. Іонгхёзбенда, чиновника политическаго департамента; резидента Сикхима Уайта назначили его ассистентомъ, а м-ра Уильтона -- изъ китайскаго консульства -- китайскимъ переводчикомъ, артиллерійскаго же капитана О'Коннора тибетскимъ толмачемъ и секретаремъ. Эта миролюбивая миссія, въ сопровожденіи 200 піонеровъ сикховъ, въ іюлѣ 1903 г. перешла черезъ границу, двигаясь къ Кхамба-Джонгу, какъ было ранѣе рѣшено, и путешествуя съ большими издержками, такъ какъ ей приходилось везти провизію для себя и заботиться о своемъ обозѣ, начиная отъ долинъ Индіи. Миновавъ горный проходъ, возвышающійся на 16.000 ф. надъ уровнемъ моря, она достигла Кхамба-Джонга, отстоящаго на 20 миль отъ тибетской границы; но тутъ ея не встрѣтилъ никто: ни китайскіе, ни тибетскіе уполномоченные. На запросъ въ Пекинъ, почему представитель Сына Неба не явился въ Кхамба-Джонгъ, послѣдовалъ отвѣтъ, что новый амбанъ выѣхалъ изъ Пекина, но не вынесъ трудностей путешествія, что другой амбанъ покинулъ Пекинъ въ декабрѣ 1902 г. и все еще находился въ дорогѣ и, наконецъ, что очень высокій чиновникъ изъ Тибета поѣхалъ изъ Лхассы для совѣщанія съ нашей миссіей. Черезъ нѣсколько недѣль этотъ тибетецъ дѣйствительно явился, но оказался лицомъ очень низкаго ранга, такъ что британскій коммиссіонеръ отказался войти съ нимъ въ какіе бы то ни было переговоры.
Въ этой мертвой петлѣ миссія полковника Іонгхёзбенда четыре мѣсяца ожидала посланныхъ, которые такъ и не пріѣхали. Зато пришла армія въ 3.000 тибетцевъ, выстроилась противъ лагеря миссіи и грозила напасть на нее, если англичане не уйдутъ.
Есть основаніе предполагать, что во время этихъ враждебныхъ демонстрацій между далай-ламой и Россіей былъ заключенъ тайный трактатъ, въ силу котораго Россія пріобрѣтала сюзеренную власть надъ Тибетомъ и дѣлалась покровительницей ламайской религіи. Когда Россію уличили въ этомъ, она стала отнѣкиваться отъ трактата, но признала, что старалась упрочить свои интересы въ Лхассѣ; потомъ обычнымъ ей грознымъ тономъ, при помощи котораго она съ такимъ успѣхомъ распространила свою власть въ Азіи, разсыпалась въ замаскированныхъ угрозахъ, показавшихъ еще яснѣе, что намъ необходимо немедленно начать дѣйствовать. Мы получили несомнѣнно ясныя доказательства, что Тибетъ готовится въ войнѣ съ нами: непальскій раджа извѣстилъ наше правительство, что далай-лама просилъ у него вооруженной помощи для вытѣсненія миссіи; кромѣ того, мы съ достовѣрностью узнали, что въ Тибетъ ввозились русскія ружья, заряжающіяся съ казенной части, и аммуниція. Всѣ тибетцы толковали объ этомъ на дарджилингскомъ базарѣ, на который быстро просачивались новости изъ Лхассы. Потомъ слухи о русскихъ интригахъ были подтверждены японскимъ священникомъ Кауагучи; послѣ возвращенія изъ Лхассы въ 1903 г. онъ сообщилъ, что въ 902 г. ламы приняли отъ русскаго правительства два груза привезенныхъ на верблюдахъ ружей. Въ сентябрѣ 1903 г. вполнѣ выяснилось, что Дорджіевъ, кромѣ своихъ профессіональныхъ буддистскихъ обязанностей, принялъ на себя наблюденіе за военными приготовленіями въ лхасскомъ арсеналѣ.
При видѣ того, что Россія угрожаетъ самымъ жизненнымъ интересамъ Индіи, намъ стала вполнѣ ясна насущная необходимость немедленно двинуть нашу миссію, потому что, какъ объяснилъ лордъ Кёрзонъ, мы не могли терпѣть враждебнаго вліянія на границы Индіи и, хотя сами не желали занимать территоріи другихъ племенъ или странъ и были готовы предоставить эту территорію нашимъ союзникамъ и друзьямъ, позволять недружественнымъ и соперничающимъ вліяніямъ пробираться въ нашимъ границамъ и гнѣздиться подъ самыми нашими стѣнами.
Поэтому 6-го ноября 1903 г. правительство его величества рѣшило: 1) что наша миссія безъ промедленій двинется впередъ и достигнетъ торговаго города Джіантсе, въ сердцѣ Тибета, отстоящаго отъ британской границы на 130 миль, а отъ Лхассы на 145 миль, взявъ съ собой эскортъ достаточно большой для того, чтобы, въ случаѣ нужды, силой пробить себѣ дорогу и заставить тибетцевъ исполнить ихъ обязанности, помѣщенныя въ трактатѣ; 2) что мы займемъ долину Чумби, съ цѣлью показать, что мы дѣйствуемъ не шутя, и 3) что экспедиція отступитъ, едва ламы дадутъ намъ удовлетвореніе.
Впередъ! Мирная миссія превращается въ вооруженную силу.
"Поколотите китайца, и онъ заговорить по-тибетски".
Тибетская пословица.
Итакъ, намъ предстояло вступить въ Тибетъ не въ качествѣ просителей, умоляющихъ впустить ихъ, не въ качествѣ маленькой партіи путешественниковъ, смиренно проскользающихъ мимо дерзкаго и варварскаго охранителя границъ; теперь миссія должна была двинуться какъ представительница высшаго могущества, идущая открыто, мирно, однако, съ достаточной силой, чтобы потребовать открыть двери, если она найдетъ ихъ замкнутыми. Положеніе вещей было съ рѣзкой откровенностью и прелестно очерчено въ карикатурѣ Punch'а: великій лама увѣряетъ Джона-Буля, мелочного торговца, что онъ не нуждается въ благословеніи свободной торговли, но слышитъ въ отвѣтъ: "Вы заслужили ее".
Когда въ октябрѣ 1903 г. рѣшили, что британская миссія проникнетъ до сердца Тибета и, если понадобится, пробьется сквозь вооруженное сопротивленіе, предусмотрительно усилили эскортъ, увеличивъ его до цѣлой бригады, съ цѣлью обезпечить безопасность миссіи и позволить ей вынести возможное сопротивленіе. Въ этой бригадѣ {23-й сикхскіе піонеры -- 700. 32-й idem -- 700. 8-й гуркхи -- 700. 1 отр. верховой инфантеріи -- 100. 1 отр. No 3 бенгальскіе саперы. 1 отр. No 4 мадрасскіе саперы. 2 пушки No 7 горной батареи. Пулеметы, Норфолькскій полкъ. Инженеры, полевой отрядъ. 5 отдѣленій полевыхъ госпитателей. Провіантское и транспортное отдѣленіе.} насчитывалось около 2.800 штыковъ и она находилась подъ командой бригаднаго генерала Д. Р. Л. Макдональда, который прославился въ Угандѣ; онъ получилъ инструкціи двигаться мирно и держаться оборонительнаго образа дѣйствій во время движенія миссіи по Тибету, а также и во время занятія долины Чумби.
Во всей военной исторіи еще небывало примѣра, чтобы арміи какого бы то ни было цивилизованнаго государства приходилось вести маленькую войну (такъ какъ дѣло приняло именно оборотъ маленькой войны) на высотѣ болѣе чѣмъ въ 15.000 ф. надъ уровнемъ моря, т. е. на одномъ уровнѣ съ вершиной Монъ-Блана, и задача, выпавшая на долю генерала Макдональда, могла бы испугать большую часть вождей. Въ походъ, сопряженный съ громадными физическими трудностями, пришлось выступить очень быстро, безъ всякихъ подготовленій и въ глубокую зиму. Нашимъ индійскимъ войскамъ предстояло выносить сильный холодъ, постоянно ожидать нападеній изъ-за естественныхъ преградъ пути и съ невѣроятными трудностями и усиліями передвигать обозъ.
Генералъ Макдональдъ избралъ линіей своего движенія въ Тибетъ самый легкій путь, а именно обыкновенную торговую дорогу черезъ проходъ Джелепъ, близъ Чумби, который являлся тѣмъ болѣе желательнымъ, что мы должны были занять долину Чумби. Итакъ, едва были мобилизованы войска и ихъ транспорты, а съѣстные припасы и другія принадлежности свезены въ базису у подножія горъ, генералъ распорядился, чтобы миссія, вмѣстѣ со своимъ маленькимъ эскортомъ, отступила отъ Кхамба Джонга въ Джелепской дорогѣ. Это было очень мудрое рѣшеніе: оно создало лучшій базисъ для движенія большого корпуса войскъ, который было рѣшено послать. Длинная и трудная дорога черезъ Леченъ, бывшая немногимъ лучше козьихъ тропинокъ, со своимъ проходомъ, который поднимается больше чѣмъ на 16.000 ф. надъ уровнемъ моря, съ очень небольшимъ количествомъ лѣса для топлива, благодаря распоряженію Макдональда, была замѣнена дорогой Чумби, изобилующей лѣсомъ для топлива и пастбищами для транспортныхъ животныхъ, проходы которой ниже леченскихъ футовъ на 2.000.
Съѣстные запасы и средства для ихъ перевоза -- эти пугала путешественника, точно также какъ и генерала, командира арміи,-- вскорѣ оказались особенно тяжелымъ затрудненіемъ для нашей экспедиціи; другую трудность представляла постройка и починка горныхъ тропинокъ, словомъ, созданіе дороги, по которой могъ бы пройти нашъ транспортъ, двигаясь по самой затруднительной линіи сообщенія въ мірѣ. Вѣдь предстояло не только переправить черезъ горы палатки, постели, аммуницію и т. д., но существовала несравненно большая трудность, а именно доставка пропитанія для войска и для еще обширнѣйшей арміи транспортщиковъ, двигавшейся сзади; всѣ запасы приходилось нести въ горы изъ долинъ Индіи, потому что въ Гималаяхъ не было возможности найти пропитанія. Ежедневная провизія для арміи, состоящей главнымъ образомъ изъ людей, которые ѣдятъ только зерно, доходитъ до невѣроятнаго количества возовъ, и вопросъ о томъ, какъ доставить наибольшее количество этихъ грузовъ въ наискорѣйшее время, черезъ много десятковъ миль, по дурнымъ горнымъ дорогамъ на громадной высотѣ, представлялъ собой проблему, которую приходилось разрѣшить генералу Макдональду и его главному интенданту майору Брезертону. Вскорѣ вопросъ былъ разрѣшенъ. Чуть не всѣ транспортныя и багажныя животныя, подходившія для работы, были наняты, и вскорѣ дорога наполнилась двигающейся массой животныхъ и носильщиковъ-куліевъ. Отъ нашего базиса въ Силигури, куда кричащіе локомотивы ежедневно привозили изъ Калькутты сотни тоннъ съѣстныхъ припасовъ и другихъ товаровъ, верблюды и тысячи телѣгъ, приведенныхъ изъ Бомбея и Мадраса, повезли тяжести по колесной дорогѣ, которая на протяженіи 45 миль вьется по долинѣ рѣки Тисты; когда дорога сдѣлалась слишкомъ крутой для воловъ, запряженныхъ въ телѣги, ихъ замѣнили мулами. Когда же окончилась проѣзжая дорога, тяжести навьючили на быковъ, и они потащили ихъ по козьимъ тропамъ, которыя расширили піонеры и саперы въ изумительно короткое время, превративъ ихъ въ дорожки муловъ. Тамъ, гдѣ путь сталъ еще круче, грузъ положили на вьючныхъ муловъ и вьючныхъ пони, а когда онъ сдѣлался слишкомъ крутъ даже для нагруженныхъ муловъ, тысячи куліевъ понесли тяжести на своихъ спинахъ. Эти куліи составляли сами по себѣ большую армію, пеструю толпу, собранную изъ разныхъ частей Гималаевъ, даже изъ-за 1.000 миль. Тутъ были балтисы изъ страны за Кашмиромъ, геруальцы изъ-за Муссори и Наини-таль, съ дюжину различныхъ племенъ Непала (которыхъ одолжилъ намъ раджа этой страны), мѣстные лепчи и бхотіасы изъ Сикхима, бхотанцы съ востока и значительное количество дружественныхъ тибетцевъ.
Когда, въ видахъ трудности транспорта, урѣзали все, что было возможно, не избѣжалъ той же участи и нашъ личный багажъ. Уже и раньше онъ былъ доведенъ до полевого минимума, до восьмидесяти фунтовъ на каждаго офицера и сорока на солдата, включая палатки и все остальное очень маленькое снаряженіе для почти арктическаго пояса, въ который намъ предстояло вступить.
Мѣстомъ отправленія и базисомъ нашихъ операцій былъ Силигури, послѣдняя точка желѣзнодорожнаго пути равнинъ. Онъ лежитъ у подножія Гималаевъ, всего на высотѣ 397 фут. надъ уровнемъ моря.
Выйдя 6-го ноября 1903 г. изъ поѣзда въ Силигури, мы очутились въ хвостѣ полевого лагеря. За желѣзнодорожной станціей суетились военные въ хаки, а около станціоннаго двора, посреди горокъ наваленныхъ товаровъ различныхъ цвѣтовъ, такъ какъ они состояли изъ мѣшковъ съ зернами, муки, сахара, соли, изъ ящиковъ съ провизіей и связокъ одеждъ, стояла линія нѣсколькихъ сотенъ телѣгъ, запряженныхъ волами, ожидали мулы и пони съ ихъ погонщиками; множество куліевъ нагружали телѣги припасами для нашей арміи. Въ сторонкѣ ожидали наши собственные слуги. Я также отыскалъ своихъ слугъ, татаръ изъ Дарджилинга, Кюнтупа, знаменитаго обозрѣвателя, и моего повара Ачума, которые оба были моими вѣрными спутниками въ теченіе многолѣтняго странствія въ восточныхъ Гималаяхъ, носили мое ружье и камеру и въ самое короткое время создавали для меня удобные ночлеги и вкусныя кушанья. Пока нагружали нашъ багажъ, многіе изъ насъ отправились въ станціонную буфетную комнату, чтобы еще разъ насладиться цивилизованными кушаньями, раньше чѣмъ мы погрузимся въ дикія горы.
Отправленіе изъ палящихъ долинъ Индіи, съ ихъ горячими мѣднокрасными небесами и раскаленной пылью, въ прохладныя горы, которое всегда такъ восхищаетъ европейскихъ изгнанниковъ въ Индіи, въ особенности радовало насъ, такъ какъ намъ предстояло увидѣть мистическую страну за снѣгами. Снѣжные ряды уже виднѣлись вдали; они громоздились надъ темными стѣнами внѣшнихъ Гималаевъ и горѣли на солнцѣ, холодные, неумолимые и грозные, точно блестящіе бѣлые клыки ледяныхъ сторожей Индіи въ 20.000 ф. надъ нами.
Ведя нашихъ косматыхъ маленькихъ горныхъ пони по дорогѣ, стремящейся къ глубокому зѣву въ первыхъ цѣпяхъ, черезъ которыя рѣка Тиста прорывается въ долину, мы минуемъ довольно пустынную открытую низменность; татары племени кочъ (Кучъ, беха) отняли ее отъ лѣса Тераи, какъ называется эта болотистая полоса у подножія горъ. Наше движеніе по временамъ останавливается, благодаря обрывкамъ арміи, отрядамъ солдатъ, стадамъ навьюченныхъ муловъ и медленнымъ вереницамъ коммиссаріатскихъ телѣгъ, запряженныхъ волами. Миновавъ ихъ, мы приблизительно на 5-й милѣ входимъ въ большой лѣсъ изъ деревьевъ саль; въ его глубинахъ наша дорога образуетъ тѣнистую аллею, которая тянется много миль. Кромѣ статнаго "саля", въ этомъ лѣсу встрѣчаются только "кхаиръ" или "ватечу", акаціевидное дерево съ очень пріятнымъ кислымъ плодомъ, напоминающимъ крыжовникъ; теперь онъ спѣлъ и утоляетъ жажду. Вскорѣ мы входимъ въ горное ущелье Сивокъ или "ущелье вѣтровъ" и попадаемъ въ британскій Сикхимъ; на другомъ же берегу Тисты -- британскій Бхотанъ {Бхотанъ, индусское названіе этой страны, обозначаетъ: конецъ Тибета (Бхота); самъ народъ называетъ свою страну "Дукъ" иди "Страна гремящаго дракона", что очень кстати, такъ какъ эта часть Гималаевъ наиболѣе часто подвержена грозамъ.}, тотъ кусокъ Бхотана, который былъ присоединенъ нами въ 1866 г. вслѣдствіе постоянныхъ набѣговъ бхотанцевъ на долины Индіи {Миссіи Эдена, посланной въ 1864 г. для предупрежденія дальнѣйшихъ набѣговъ, были нанесены величайшія оскорбленія: людей, стоявшихъ во главѣ ея, заключили въ тюрьму и осыпали плевками. Это окончилось войной 1865 г., а на слѣдующій годъ присоединеніемъ всей полосы Бхотана отъ Калимпонга до долинъ; между тѣмъ бхотанцамъ ежегодно давали бы субсидію въ 50.000 рупій, если бы они оставались мирными. Независимый Бхотанъ простирается на востокъ отъ Калимпонга приблизительно на 200 миль; его ширина достигаетъ 90 миль отъ тибетской границы до равнинъ Индіи. Въ 1838 г. д-ръ Грифисъ, членъ медицинскаго управленія Индіи, сопровождавшій миссію капитана Пембертона въ 1838 г., сдѣлалъ большое путешествіе по Бхотану, которое онъ и описалъ въ своихъ дневникахъ (три тома); онъ также собралъ большое количество растеній, разобранныхъ и размѣщенныхъ въ Кію м-ромъ Оливеромъ.}. Его внѣшнія волнистыя части подъ горами называются Дуарсъ {Буквально,-- двери къ горамъ.}; это мѣстность, представляющая собою цвѣтущій чайный садъ.
Мѣстное племя хорошо назвало глубокій горный проходъ, путь бурной Тисты черезъ горы, "ущельемъ вѣтровъ", такъ какъ по нему льется непрестанный потовъ тумана и свистящаго воздуха, точно по могучей трубѣ камина; днемъ порывы шкваловъ несутся въ долину, а ночью воздухъ течетъ вверхъ; съ ненасытной жаждой вѣтеръ всю ночь всасываетъ полный лихорадокъ туманъ и дождевыя облака изъ болотистыхъ долинъ Тераи внизу и дѣлаетъ эту часть нижняго Сикхима однимъ изъ самыхъ сырыхъ мѣстъ въ мірѣ. Утромъ весь проходъ бываетъ полонъ тумана, который стремится въ долину, точно рѣка дыма. Это придало ему репутацію наиболѣе зараженной части убійственно-болотистаго Тераи. Въ дождливое время года "ущелье вѣтровъ" заразительно, ядовито. Теперь же, въ ноябрѣ, оно здоровѣе, и такъ какъ мы не можемъ найти никакого другого подходящаго пункта для стоянки, мы здѣсь устраиваемъ нашъ лагерь на берегу маленькаго притока рѣки, противъ хижинъ небольшого базара горцевъ, которые въ зимніе мѣсяцы приходятъ сюда со своими семьями, принося на продажу апельсины, грецкіе орѣхи и другія произведенія земли. Большую часть пропитанія и утвари они добываютъ себѣ изъ лежащей вблизи джунглы; даже ихъ горшки для варенія пищи и ихъ кувшины вырѣзываются изъ бамбука. Хотя москитовъ не замѣчалось, я изъ предосторожности далъ всѣмъ хинина и позаботился, чтобы каждый защитился отъ холодной сырости, которая неслась черезъ проходъ, пропитанная испареніями тучнаго тропическаго лѣса.
Хотя "ущелье вѣтровъ" нездорово, оно очень красиво. Здѣсь бурныя воды могучей Тисты, выходя изъ горъ, не сдавленныя болѣе скалами и уставшія отъ своей бѣшеной скачки по утесамъ, встрѣчаютъ томную нѣгу долинъ и лѣниво тянутся широкой сѣтью болотистыхъ каналовъ, которые ползутъ черезъ густую джунглу, направляясь къ далекому горизонту. Низменные берега рѣки и ея островки покрыты густой и почти непроходимой чащей роскошнѣйшаго и высочайшаго тропическаго лѣса, въ густыхъ заросляхъ котораго ютятся почти всѣ породы дикихъ звѣрей, начиная отъ тигра, водится здѣсь, также и привлекающая ихъ дичь. Имѣя достаточное количество слоновъ для движенія по джунглѣ, близъ Тисты можно было бы встрѣтить всякую дичь, начиная отъ перепелки и кончая дикимъ слономъ; поэтому насъ совсѣмъ не удивило, когда одинъ изъ погонщиковъ пожаловался, что ночью тигръ умертвилъ и унесъ одного изъ его большихъ воловъ.
Дальнѣйшее путешествіе по окруженной скалами извилистой долинѣ, покрытой густой зеленой джунглой до краевъ рѣки Тисты, на слѣдующій день показываетъ вамъ самыя великолѣпныя на свѣтѣ рѣчныя картины, съ измѣняющимися видами при каждомъ поворотѣ.
На переднемъ планѣ, изъ глубокихъ затѣненныхъ уголковъ, вдоль дороги здѣсь и тамъ поднимаются живописныя хижины немногочисленныхъ и отважныхъ горцевъ, которые, не обращая вниманія на нездоровый климатъ долины, спускаются въ нее на нѣсколько недѣль въ холодную погоду, чтобы торговать и зарабатывать себѣ пропитаніе въ качествѣ дровосѣковъ и т. д. Большая ихъ часть приходитъ сюда со смежныхъ холмовъ Непала; это все люди съ ножами Кукри, засунутыми за пояса; виднѣется много лепчасовъ -- жителей сикхимскихъ горъ; наименьшая часть принадлежитъ къ бхотіасамъ или натурализованнымъ тибетцамъ {Тибетцы называютъ свою страну "Бодъ", а себя "Бод-па". Наше европейское названіе "Тибетъ" передѣлано изъ кашмирскаго "Тиббатъ", или "Тебетъ" -- испорченное слово "То-бодъ", т. е. верхній Тибетъ, обозначавшее высоко лежащую часть Тибета, смежную съ Кашмиромъ и Ладакомъ и представляющую собою область, съ которой европейцы познакомились раньше всѣхъ остальныхъ. Съ другой стороны индусы измѣнили мѣстное названіе страны "Бодъ" въ "Бхотъ" и называютъ жителей Тибета "Бхотіа". Это ходячее названіе тибетцевъ въ данной части Гималаевъ. Для дальнѣйшихъ подробностей см. мою книгу "Въ Гималаяхъ".}.
Здѣсь же можно видѣть и купцовъ изъ запретной "страны" съ ихъ крупными собаками. Они ведутъ косматыхъ пони, нагруженныхъ небольшимъ количествомъ шерсти, которую имъ, несмотря на ограниченія торговли, удалось тайкомъ вывезти изъ Тибета. Всѣ эти племена одѣты болѣе или менѣе живописно, въ особенности женщины; всѣ красивы, веселы и добродушны. Ихъ живыя откровенныя манеры освѣжаютъ послѣ почтительной медлительности жителей долинъ. Передъ многими изъ хижинъ лежатъ груды продажныхъ "золотыхъ плодовъ" (соналу), восхитительныхъ апельсиновъ, лучшихъ изо всѣхъ сикхимскихъ фруктовъ; они родятся въ такомъ множествѣ, что дюжина продается за полъ-пенни. Такъ какъ я уже подробно описывалъ и иллюстрировалъ въ моей книгѣ "Въ Гималаяхъ" многія интересныя татарскія племена Сикхима, съ ихъ странными обычаями и съ удивительными картинами этой страны, включая и дорогу, по которой мы теперь двигаемся отъ Силлгури къ проходу Джелепъ, я вплоть до этого прохода буду описывать только военныя измѣненія, введенныя нашей нынѣшней экспедиціей, для дальнѣйшихъ подробностей отправляя читателя въ вышеуказанному сочиненію.
Проѣзжая дорога отъ долины Тисты къ Тибету -- военная дорога, проложенная въ 1888 г.; она была сдѣлана изъ стараго тракта для экспедиціи генерала Грехема, предпринятой съ цѣлью вытѣснить тибетцевъ изъ занятыхъ ими частей Сикхима въ Тибетъ черезъ проходъ Джелепъ. Это прекрасная, хорошо построенная дорога; но тяжелое ежедневное движеніе многихъ тысячъ нагруженныхъ телѣгъ въ теченіе послѣднихъ недѣль во многихъ мѣстахъ образовало въ ней большія выб оины. Въ среднемъ она имѣетъ около 16 ф. ширины, вьется приблизительно футовъ на сто надъ рѣкой и, высѣченная въ крѣпкихъ высокихъ скалахъ, проходитъ надъ многими пропастями. Опаснѣе всего тѣ мѣста, гдѣ она, поднимаясь футовъ на 89, пересѣкаетъ многочисленныя осыпи и полосы гравія, подточенныя снизу теченіемъ рѣки. Въ подобныхъ пунктахъ дорога часто поддерживается только шестами, укрѣпленными горизонтально или вертикально, вбитыми въ рыхлую почву и составляющими не особенно крѣпкія подставки или настилку. Здѣсь геологическая формація необыкновенно неудобна для проведенія дороги: преобладаетъ крошащійся шиферъ, который легко отрывается во время ливней, такъ что вслѣдствіе осыпей дорога дѣлается вполнѣ непроходимой въ дождливое время года (отъ іюня до сентября), когда цѣлые ея куски исчезаютъ въ рѣкѣ. Удивительно, что теперь такое небольшое количество транспортныхъ животныхъ падаетъ въ опасныя пропасти, изъ которыхъ многія не ограждены. Глядя черезъ край дорога, я замѣтилъ лишь двухъ-трехъ животныхъ, упавшихъ недавно; большіе коршуны собрались надъ ихъ тѣлами далеко внизу, подлѣ скалистаго ложа рѣки.
Въ этихъ осыпающихся мѣстахъ, висящихъ надъ пропастями, наше движеніе по ухабистой дорогѣ часто останавливалось, запруженное встрѣчными нагруженными телѣгами и навьюченными животными. Когда при такихъ обстоятельствахъ мы старались разойтись, было интересно видѣть, до чего инстинктъ самосохраненія заставлялъ каждаго изъ людей и каждое изъ животныхъ бороться за жизнь и держаться внутренней или наиболѣе безопасной стороны пути и упрямо сохранять ее. Большая часть телѣгъ поднялась наверхъ со съѣстными припасами, а возвращалась нагруженная чурбанами дорогого дерева саль; лѣсная область, пользуясь возвращающимися пустыми транспортными телѣгами, отправляла на нихъ свой товаръ къ желѣзной дорогѣ по дешевой цѣнѣ, что также служило къ выгодѣ военнаго управленія,-- очень дѣловое соглашеніе.
Слѣдуя вдоль праваго берега, мы пересѣкаемъ рѣку Кали-Джхора (или "черный потокъ", дѣйствительно черный отъ угольныхъ осколковъ), невдалекѣ отъ угольныхъ копій Делинга въ Ріангѣ, выходимъ на террасу надъ рѣкой и вступаемъ въ государственныя плантаціи хинныхъ деревьевъ. Здѣсь, на этихъ жаркихъ сырыхъ горахъ, хинное дерево находитъ пріютъ, напоминающій его родину Перу, и даетъ правительству возможность выдѣлывать для Индіи много тоннъ хинина, божественнаго лекарства, которое дѣлаетъ возможной жизнь въ лихорадочныхъ тропикахъ. По краямъ дороги нагромождены боченки съ керосиннымъ эѳиромъ, самымъ дешевымъ спиртомъ, благодаря которому извлекается хининъ.
Близъ моста Тисты, тамъ, гдѣ дорога перекидывается на лѣвый берегъ, мы находимся на высотѣ 780 ф. надъ уровнемъ моря. Въ настоящее время мостъ расширили такъ, чтобы по нему могли переѣзжать неразобранныя на части телѣги. Этотъ пунктъ представляетъ собою окончаніе старой проѣзжей дороги; отсюда вверхъ по горѣ вьется дорожка для пони и черезъ четыре мили приводитъ въ санаторіи Калимпонга, гдѣ милосердная шотландская миссія подъ руководствомъ почтеннаго Д. А. Грехема недавно учредила нѣсколько сиротскихъ пріютовъ по бернардской системѣ для смѣшанныхъ англо-индійскихъ и полубѣлыхъ дѣтей Калькутты. Нельзя себѣ представить болѣе благороднаго, высокаго и добраго дѣла. Благодаря этимъ пріютамъ, маленькіе бродяги спасаются отъ грязи и порока городскихъ притоновъ и воспитываются для здоровой и полезной жизни. На разстояніи нѣсколькихъ миль отъ пріютовъ стоитъ маленькая капелла самоотверженнаго французскаго католическаго миссіонера отца Дегодена, который здѣсь работаетъ вотъ уже четверть столѣтія, проведя такой же долгій періодъ въ восточномъ китайскомъ Тибетѣ.
Мы еще миль сорокъ слѣдуемъ по колесной дорогѣ вдоль долины Тисты. Она ведетъ въ проходамъ надъ столицей сикхимскаго раджи; мы двигаемся по ней, минуемъ живописное сліяніе Ранджита съ Тистой, направляемся въ поселенію въ лѣсу (Таркхола) и здѣсь устраиваемъ лагерь; на слѣдующій день мы пересѣкаемъ ручей Ронгли и входимъ въ постъ Рангпо, который находится въ собственномъ Сикхимѣ и составляетъ депо базиса нашей экспедиціи; отсюда путь къ проходу Джелепъ пойдетъ уже не по проѣздной дорогѣ, а по крутымъ горнымъ тропинкамъ, пригоднымъ только для животныхъ, которыхъ ведутъ подъ уздцы.
Итакъ, Рангпо очень важное мѣсто для нашей экспедиціи. Разнородные запасы сложены въ маленькія горки; построено много линій бараковъ и большой базаръ уже образовался тамъ, гдѣ всего недѣлю тому назадъ стояли только отдѣльныя хижины. Настоящее его названіе -- Рангпо-Рамъ-Пу, или изогнутая преграда; дѣйствительно, отроги камней заставляютъ рѣку дѣлать изгибъ въ формѣ латинской буквы U; въ изгибѣ на маленькой плоскости берега помѣщается постъ въ глубокой выбоинѣ; онъ поднимается только на 800 ф. надъ уровнемъ моря и окруженъ почти тропическимъ лѣсомъ; поэтому въ немъ царитъ малярія. Чтобы избѣжать опасности заразы, мы расположились въ рощѣ апельсиновыхъ деревьевъ, гораздо выше, на площадкѣ. Въ этомъ дѣятельномъ мѣстѣ всѣ были переутомлены, и, можетъ быть, больше всѣхъ работалъ чиновникъ-бенгалецъ въ почтовой конторѣ; онъ какъ во снѣ подавалъ письма одной рукой, въ то время какъ другой стукалъ телеграмму, исполняя трудъ четырехъ человѣкъ.
Складъ снабжаетъ всѣхъ солдатъ различныхъ формъ спеціальной теплой одеждой для тѣхъ арктическихъ областей, которыя громоздятся высоко надъ нами; мы остаемся здѣсь нѣсколько дней, чтобы получить теплое платье и собрать мѣстныхъ горцевъ для обязанностей куліевъ и носильщиковъ. Теплое платье щедро раздается даромъ и солдатамъ, и сопровождающимъ войско, чтобы защищать ихъ отъ холода и мороза. Въ прибавку къ обыкновенному набору зимняго платья, въ который включается балаклавская шапка, тяжелая теплая куртка на фланели, шерстяныя панталоны, толстые сапоги, непромокаемый плащъ и байковое одѣяло, каждый еще получилъ:
1 куртку изъ овчины "поштинъ", съ длинными рукавами.
1 толстое простеганное ватное одѣяло.
1 пару толстыхъ шерстяныхъ перчатокъ.
1 пару рукавицъ на мѣху.
2 толстыя куртки изъ овечьей шерсти.
1 пару стеганыхъ панталонъ.
1 тяжелую шерстяную фуфайку.
1 пару войлочныхъ сапогъ до колѣнъ (джильджитъ).
1 пару шерстяныхъ карпетокъ.
1 пару очковъ для предупрежденія слѣпоты отъ снѣга.
Каждый изъ куліевъ получилъ такой же наборъ и потому складъ выдалъ около 10 тысячъ всѣхъ этихъ вещей.
Во время нашего пребыванія въ Рангпо я нарисовалъ кресла для переноски больныхъ въ горахъ; эти кресла-корзины предстояло нести горнымъ куліямъ такъ же, какъ они носятъ всякій грузъ, а именно на спинахъ съ налобной повязкой. Куліи-лепчасы въ нѣсколько дней сдѣлали около сорока переносныхъ креселъ изъ бамбука {Лучшій и самый прочный бамбукъ для корзиночной работы -- "по" или "па" (Dendrocalainus hamiltonii). Это самый рослый изо всѣхъ бамбуковъ, достигающій около фута толщины; его стебель, разрѣзанный на сегменты, употребляется въ качествѣ кувшиновъ. Другой бамбукъ, растущій рядомъ съ нимъ, "зху" или "махло" (Bambusa nutans), хотя и очень проченъ въ прямомъ положеніи, но ломается, когда его согнутъ.} и тростника сосѣдней джунглы. Въ то время, когда они занимались этимъ дѣломъ, ихъ принцъ, сынъ и наслѣдникъ раджи, пріѣхалъ къ намъ съ визитомъ.
Мы снова двигаемся изъ Рангпо вверхъ по горамъ, поднимаемся вдоль рѣки Ронгли къ Джелепу по дорожкѣ муловъ, только-что проложенной мадрасскими саперами. Теперь станетъ понятно, почему наши главныя силы состоятъ изъ піонеровъ и саперовъ. Прекрасная верховая дорожка, по которой мы вьемся по горамъ и проѣзжаемъ между утесами, только-что сдѣлана въ теченіе немногихъ недѣль и, несмотря на то, что нужно было произвести многочисленные взрывы, она уже представляетъ собою превосходный путь нѣсколько работающихъ партій мусби-сикскихъ піонеровъ заканчиваютъ ее. На 10-й милѣ мы пересѣкаемъ рѣку, черезъ которую устроенъ прочный мостъ, тоже перекинутый саперами ниже мѣдныхъ копій, гдѣ арендаторы изъ Непала добываютъ зеленую руду. Послѣ восьмимильнаго постепеннаго подъема мы видимъ старую дорогу 1888 года изъ Калимпонга, по которой я поднимался въ Джелепъ во время тибеткой экспедиціи этого года.
Какая перемѣна въ этой части Сикхима! Эта прекрасная долина, тогда бывшая однимъ обширнымъ дѣвственнымъ лѣсомъ, съ отдѣльными жителями, теперь превратилась въ хорошо населенную страну, съ деревнями и маленькими фермами, разсѣянными по расчищеннымъ горнымъ склонамъ. То же случилось и съ большей частью другихъ не такихъ высокихъ долинъ. Начало оживленія страны положилъ м-ръ Уайтъ, инженеръ департамента общественныхъ работъ, политическій резидентъ Сикхима. Большую часть работающаго новаго населенія онъ ввезъ изъ Непала, потому что непредпріимчивые мѣстные жители не отзывались на его убѣжденія и не старались преобразить и поднять страну.
Сикхимцы, которые сопровождали меня, находили эту мѣру большимъ оскорбленіемъ и ущербомъ для себя и при каждомъ удобномъ случаѣ громко говорили объ этомъ. Однако, врядъ ли можно въ этомъ отношеніи симпатизировать имъ. Результатомъ такого дѣятельнаго развитія сикхимскаго государства было то обстоятельство, что м-ръ Уайтъ увеличилъ въ десять разъ доходы раджи; для насъ же, путешественниковъ пріятныя послѣдствія его дѣятельности заключаются въ томъ, что мы можемъ покупать по дорогѣ яйца, домашнюю птицу и другую провизію и встрѣчать куліевъ тамъ, гдѣ прежде была необитаемая пустыня.
За поселеніемъ Ронгли (что значитъ "хижина"), дающимъ свое имя рѣкѣ, мы вступаемъ на большую лѣстницу Гималаевъ. Пока мы только на высотѣ 2.700 ф. надъ уровнемъ моря. Однако, пройдя слѣдующія 15 миль, мы поднимаемся на 10.000 ф. выше и проходимъ черезъ самое сердце хребта. Начиная отъ полутропическаго лѣса съ гигантскими бамбуками, фигами, тиссами и т. д., мы зигзагами вьемся по крутымъ уступамъ, быстро минуемъ болѣе холодныя полосы дубовъ, грецкихъ орѣшинъ и клена, буковъ и илимовъ съ низкорослыми зарослями малины и барбариса и входимъ въ открытый, усѣянный снѣгомъ сосновый лѣсъ Джейлукъ. Надъ замерзшимъ снѣгомъ поднимаются рододендроны и можжевельникъ Лингту, а дальше открываются волнистыя пространства альпійскихъ пастбищъ, съ большими пятнами снѣга и съ широкими видами на снѣжныя горы. Эти немногія мили привели насъ сразу отъ палящаго лѣта въ глубокую зиму.
Наша пестрая, разнообразная толпа воиновъ и сопровождающихъ, задыхаясь и тяжело дыша, медленно и съ трудомъ идетъ по вьющейся крутой дорогѣ; всѣ одѣты въ тяжелое теплое платье. Горные куліи, съ ношами на спинахъ, съ палками въ рукахъ, шагаютъ терпѣливо и съ трудомъ, потомъ останавливаются на краяхъ дороги, чтобы пропустить вереницу солдатъ: странные ряды и одѣтые страннымъ, страшнымъ образомъ! Голову каждаго окутываетъ балаклавская шапка, обвязанная шерстянымъ шарфомъ; на станѣ, окруженномъ ватной одеждой, овчинная куртка; руки въ перчаткахъ; глаза защищены зелеными очками; за спиной ружье; рука носильщика на каждомъ шагу втыкаетъ короткую альпійскую палку въ скользкую замерзшую почву. Однако, несмотря на все это внѣшнее переодѣваніе, сейчасъ же узнаешь высокаго, тупого, бородатаго сикха, приземистаго маленькаго коротконосаго татарскаго гуркха, темнокожаго статнаго мадрасскаго сапера и британскаго "Томми Аткинса". Послѣдній чувствуетъ себя свободнѣе всѣхъ; у него всегда готова веселая шутка или толчокъ для проходящихъ товарищей.
Какъ разъ подъ скалистымъ выступомъ Лингту (12.617 ф.), тамъ, гдѣ тибетцы во время своего набѣга въ 1888 г. выстроили грубую каменную крѣпость, остатки которой еще видны снизу, я стараюсь снова взглянуть на одно дерево; на немъ во время войны 1888 г. я видѣлъ мертвыя тѣла двухъ вооруженныхъ тибетцевъ; они составляли часть засады въ лѣсу и когда ихъ открыли, не захотѣли ни спуститься, ни сдаться и въ отвѣтъ на всѣ предложенія только стрѣляли въ нашихъ солдатъ; наконецъ, были застрѣлены на своихъ высокихъ вѣтвяхъ.
Въ Лингту оканчивается нашъ самый крутой подъемъ. За этимъ мѣстомъ почти гладкая дорога ведетъ черезъ извилистыя равнины плоскогорья; мы минуемъ заросли рододендроновъ и подходимъ въ приграничному посту Гнатонгу, на старой моренѣ съ ея ледниковымъ озеромъ, окруженнымъ лѣсомъ черныхъ сосенъ. Раньше чѣмъ показался Гнатонгъ, пошелъ снѣгъ; это была первая снѣжная буря, которую когда-либо видѣла большая часть нашихъ индійскихъ войскъ; дикіе порывы ледяного вѣтра проносились надъ дорогой, уже и безъ того опасно-скользкой отъ стараго замерзшаго снѣга. Онѣмѣлые, посинѣвшіе, мы 5-го декабря 1903 г. достигли Гнатонга, который лежитъ на высотѣ 12.010 ф. надъ уровнемъ моря. Однако, въ старыхъ деревянныхъ баракахъ, подкрѣпленные горячей чашкой чая передъ пылающими бревнами, мы всѣ, индусы и другіе, вскорѣ позабыли о перенесенныхъ страданіяхъ.
Мы остановились въ Гнатонгѣ на нѣсколько дней, чтобы наши войска собрались для движенія всей массой къ проходу Джелепъ, отстоящему отсюда на 10 миль. Это составляло самую высшую стоянку, которую до насъ когда-нибудь раскидывала цивилизованная нація. Старые бараки, выстроенные дербайшайрскимъ полкомъ въ 1888 г. и позже занимавшіеся конаутцами, большею частью обветшали или сгорѣли съ тѣхъ поръ, какъ этотъ постъ былъ покинутъ въ 1895 г. Теперь ихъ наскоро поправили; прикатили и новыя бревна для крышъ изъ лѣса, бывшаго рядомъ.
Картина здѣсь очень величава; даже теперь, во время немилосердаго времени года, она полна оттѣнковъ, хотя ей и недостаетъ ея яркаго ковра альпійскихъ цвѣтовъ. Озеро само по себѣ представляетъ большое развлеченіе: лѣтомъ на немъ можно ѣздить на лодкѣ, зимой кататься на конькахъ подъ темными соснами, силуэты которыхъ рисуются на небѣ. Снѣжные виды въ югу необычайно широки и величавы; изъ Гнатонга видно дальше, чѣмъ изъ Дарджилинга. Съ этой большой высоты Канченджонга со своими ледниками кажется гораздо массивнѣе, также какъ и отдаленные отроги цѣпи Эвереста, которые поднимаются за нею. Смотря отсюда, можно повѣрить, что эта изумительная выдающаяся масса Гималаевъ до такой степени нарушила симметрію притяженія земли, что подняла уровень моря въ Бенгальскомъ заливѣ близъ его береговъ, такъ что, идя на суднѣ къ Калькуттѣ, вы до извѣстной степени поднимаетесь въ гору. Я выкопалъ это интересное свѣдѣніе въ 1899 г. и съ радостью узналъ, что мои замѣтки заставили изыскательную коммиссію Индіи поднять этотъ вопросъ и при помощи наблюденій точно опредѣлить, насколько были нарушены законы тяготѣнія. Всѣмъ, кому интересно познакомиться съ высочайшими вершинами въ свѣтѣ, будетъ также полезно замѣтить, что одинъ обозрѣватель (капитанъ Вудъ P. Е.) только-что былъ посланъ въ Непалъ съ рапортомъ относительно другого вопроса по поводу этихъ же горъ, на который я также привлекалъ вниманіе коммиссіи въ то же самое время; я говорю объ опредѣленіи настоящаго названія горы Эверестъ и о невозможности, чтобы этотъ король горъ представлялъ собою, какъ обыкновенно предполагаютъ, вершину, называемую Гауризанкаръ, видимую изъ Катманду въ Непалѣ. Вначалѣ высокія вершины Гималаевъ измѣрялись наблюдателями издали, миль за 70, за 100 или больше, съ различныхъ пунктовъ индійскихъ долинъ, гдѣ ихъ настоящія названія неизвѣстны. Когда вершину, называемую теперь "Эверестъ", измѣряли впервые въ 1854 г., и убѣдились, что это самая высочайшая гора на земномъ шарѣ, ее обозначили въ отчетѣ "вершиной XV", не зная ея мѣстнаго названія; впослѣдствіи ее окрестили именемъ "Эверестъ", въ честь изслѣдователя Индіи, учредившаго коммиссію для изученія Гималаевъ, что и привело въ открытію этой вершины, превышающей всѣ высоты на земной поверхности. Тогдашній резидентъ Непала, м-ръ Ходгсонъ, сообщилъ Королевскому Географическому Обществу, что эта вершина видна изъ Катманду, гдѣ непальцы называютъ ее Девадхунга; братья Шлагинтвейты въ 1862 г., также заявляя, что она видна изъ Катманду, увѣряли, что она "Гауризанкаръ" непальцевъ. Послѣднее имя было принято и напечатано на континентальныхъ картахъ. Въ 1898 г. я, желая убѣдить, что Эверестъ не виденъ изъ Катманду, доказалъ, что тибетцы {"Въ Гималаяхъ" и "Географическій Журналъ".} почитаютъ эту гигантскую вершину и рисуютъ ея портретъ въ видѣ картинки-карты, называя Джомо-Кангкаръ или "Бѣлая Дѣва ледниковъ", а также, что ея наружный проходъ-ледникъ называется Лапчи-Кангъ. Благодаря этому наблюденію капитанъ Вудъ теперь говоритъ {Калькутта, 1904 г.}, что названіе "Гауризанкаръ" дается въ Катманду нашей "вершинѣ XX", которая отстоитъ приблизительно на 78 миль отъ ихъ города и совсѣмъ не находится въ группѣ Эвереста; между тѣмъ гора Эверестъ, вершина XV обозрѣнія, не видна изъ Катманду, а изъ цѣпи Кауліи на нѣсколько миль выше этого мѣста "виденъ незначительный ея пунктъ въ прорывѣ главной цѣпи". Совершенно то же говорилъ я.
10-го декабря 1903 г. въ Гнатонгъ прибыли всѣ наши войска; была доставлена и провизія на шесть дней, затѣмъ колонна эскорта миссіи получила приказаніе двинуться на слѣдующее утро, чтобы достигнуть прохода Джелепъ, спуститься въ долину Чумби и такимъ образомъ завершить первую стадію нашего вступленія въ Тибетъ.
Мы спускаемся въ долину Чунби черезъ проходъ Джелепъ и занимаемъ фортъ Фари.
"Индія погибнетъ отъ излишней нерѣшительности;
Тибетъ -- отъ фальшивыхъ надеждъ".
"Слова -- водяные пузыри, дѣла же -- капли золота".
Тибетскія пословицы.
Переходъ Ганнибала черезъ Альпы былъ сущей бездѣлицей въ сравненіи съ движеніемъ генерала Макдональда по проходу Джелепъ на высотѣ 14.390 ф. надъ уровнемъ моря и въ глухую зиму, съ маленькой арміей, въ которой насчитывалось около 3.000 солдатъ и около 7.000 сопровождающихъ, всего около 10.000 человѣкъ
Эти силы, поднявшись изъ долинъ къ Гнатонгу, 11-го декабря 1903 г. вышли изъ лагеря, эскортируя полковника Іонгхёзбенда и штабъ его миссіи; каждый солдатъ несъ пищу вдобавокъ къ своему собственному платью и вьюку. Транспорты несли запасы пропитанія, снаряженіе для лагеря, многочисленную аммуницію и топливо для приготовленія кушанья, такъ какъ мы остановились выше границы деревьевъ въ Купху (13.200 ф.), на разстояніи 5-ти миль отъ Гнатонга и на 4 мили ниже прохода Джелепъ. Здѣсь холодъ въ теченіе ночи упалъ до 2° Фаренгейта, т. е. до 34° Р. ниже точки замерзанія.
Утромъ рано мы осторожно выступили къ проходу Джелепъ; намъ донесли, что, по всѣмъ вѣроятіямъ, тибетцы будутъ противиться нашему движенію, но мы не встрѣтили никакого сопротивленія, по той причинѣ, какъ выяснилось позже, что тибетскія войска все еще стояли лагеремъ противъ нашего маленькаго показного эскорта въ Кхамба-Джонгѣ, не зная о нашемъ приближеніи по иному пути, такъ какъ генералъ Макдональдъ держалъ въ глубокой тайнѣ экспедицію, направлявшуюся черезъ эти мѣста, удобныя для обороны. Даже и безъ всякаго человѣческаго сопротивленія переходъ въ разряженномъ воздухѣ и среди холода высокаго пункта былъ очень тяжелъ для всѣхъ: и для людей, и для животныхъ. Наша колонна, извиваясь, какъ змѣя, по крутой тропинкѣ, идущей зигзагами, растягивалась болѣе чѣмъ на 4 мили и, казалось, ползла, какъ улитка, между холодными черными скалами, потому что всѣ мы, не вынося разряженнаго воздуха, останавливались черезъ нѣсколько ярдовъ, переводя дыханіе. Почти никто, даже изъ числа ѣхавшихъ большую часть дороги, не избѣжалъ боли въ вискахъ и въ глазныхъ яблокахъ; нѣкоторые страдали настоящей горной болѣзнью, многія изъ транспортныхъ животныхъ падали. Очень замедляла движеніе необходимость останавливаться, чтобы снова поднять упавшій грузъ. Къ счастью, снѣга не шло и дулъ несильный вѣтеръ.
Нашъ быстрокрылый способъ сообщенія съ міромъ внизу -- а именно проволоки полевого телеграфа -- подвигался вмѣстѣ съ нами такими быстрыми шагами, что линія телеграфныхъ столбовъ достигла вершины почти такъ же скоро, какъ мы.
Когда мы были на верхней точкѣ прохода, въ узкой расщелинѣ отрога горы, отброшенной главной цѣпью Гималаевъ въ сторону долинъ Индіи, на насъ налетѣлъ безпощадный ледяной вѣтеръ; онъ рѣзалъ больно, какъ ножъ, мѣшалъ дышать и проникалъ сквозь наше толстое теплое платье, точно оно было сдѣлано изъ легкаго газа. Вслѣдствіе этого на вершинѣ нельзя было остаться долѣе одного мгновенія, но въ эту секунду мы увидѣли цѣлое море суровыхъ горныхъ вершинъ, тамъ и сямъ заметенныхъ снѣгомъ; надъ ними, съ лѣвой, стороны отъ насъ, высился красивый рогъ Чумолхари; изъ-подъ нашихъ ногъ бѣжала каменистая, быстро понижавшаяся тропинка къ глубокой впадинѣ, поросшей сосновымъ лѣсомъ, среди котораго монастырь Карджіу казался бѣлымъ пятномъ. Сойдя немного внизъ, мы почти сейчасъ же замѣтили, что вѣтеръ превратился; скользя и сползая съ обледенѣлыхъ скалъ, которыя здѣсь служили нашимъ путемъ, мы медленно двигались; тяжело-нагруженные куліи спотыкались, ушибали ноги; такъ мы прошли черезъ маленькое замерзшее озеро съ зеленымъ льдомъ, спустились еще на 2.000 ф, черезъ замерзшіе потоки, превратившіеся въ твердый ледъ, и достигли темнаго сосноваго лѣса. Тутъ, на берегахъ полузамерзшей рѣчки, мы остановились на упругомъ ложѣ изъ сосновыхъ иголъ, между упавшими стволами сосенъ, которые вскорѣ превратились въ пріятные пылающіе костры и позволили намъ выпить по чашкѣ горячаго чая; позже пришли наши вьючныя животныя; ихъ разгрузили; поставили палатки; стемнѣло.
Именно, въ это. время передъ нами явилось живое доказательство Того, что мы вступили въ часть Небесной Имперіи; появилась цѣлая процессія китайскихъ солдатъ, которые сопровождали нѣсколькихъ сановниковъ; надъ каждымъ изъ важныхъ китайцевъ несли громадный почетный зонтикъ. Это были китайскіе, мандарины и тибетскій губернаторъ долины Чумби; услышавъ о нашемъ движеніи, они явились требовать, чтобы полковникъ, Іонгхёзбендъ отправился обратно со всѣми нашими силами. Понятно, имъ сказали, что это теперь совершенно невозможно, и они спокойно исчезли, погрузившись во тьму.
На слѣдующее утро 13-го декабря, мы поднялись рано и на разсвѣтѣ выступили изъ этого лагеря (Ланграмъ, 12.100 ф.) съ надеждою увидать давно жданную долину Чумби. Ночной отдыхъ избавилъ всѣхъ отъ головной боли. Воздухъ былъ восхитительно свѣжъ и сухъ, за ночь температура упала до 20° Фаренгейта или до 10° ниже точки замерзанія. Мы продолжали спускаться; неотдѣланная крутая тропинка вилась по лѣсу серебристыхъ елей; намъ пришлось пересѣкать многіе замерзшіе горные потоки, которые теперь представляли собою покатыя поверхности изъ крѣпкаго льда; наполнивъ всѣ впадины, онъ образовалъ положительно "смертельные катки", на которыхъ мулы и вьючныя животная скользили на каждомъ шагу. Въ сѣверной тѣни все замерзло, нигдѣ не было ни малѣйшихъ признаковъ жизни, только время отъ времени пролетали снѣжные голуби, направляясь къ какому-нибудь таявшему на солнцѣ мѣсту. Мы шли дальше; солнечный свѣтъ сталъ не такимъ холоднымъ, и мы приблизились въ поселенію въ лѣсу, въ возбуждавшему столько споровъ, затерянному далекому Ятунгу {Настоящее названіе, даваемое ему тибетцами, На-Донгъ или "ухо"; вѣроятно, это намекъ на то, что онъ представлялъ собой передовой постъ для собиранія пограничныхъ новостей.}. Онъ заключенъ въ угрюмой глубинѣ узкаго ущелья закрытъ высокими холмами и кажется совершенно невозможнымъ мѣстомъ для торговаго рынка; какъ мы уже видѣли, китайцы пользовались имъ, чтобы помѣшать нашей коммерціи войти въ Тибетъ, причемъ назначили тибетскимъ представителемъ человѣка, стоявшаго внѣ закона, извѣстнаго уголовнаго преступника изъ Дарджилинга, по имени Дарджай-е.
Ворота въ китайской охранительной стѣнѣ, выстроенной здѣсь въ качествѣ преграды, были открыты, но когда полковникъ Іонгхёзбендъ въѣзжалъ въ нихъ, китайскій солдатъ бросился къ нему и схватилъ его лошадь за поводъ; послѣдовалъ споръ. Тибетскій губернаторъ долины Чумби, получившій имя отъ своего замка Фари, и потому называемый Фари-депёнъ, крупный, веселый, хорошо воспитанный моложавый человѣкъ изъ благородной фамиліи Джіантсе, Кайи-бу, вышелъ впередъ и сталъ уговаривать нашего коммиссіонера подождать здѣсь двѣ или три недѣли, давъ ему время написать въ Лхассу и получить отвѣтъ отъ великаго ламы. Китайскіе чиновники поддерживали губернатора, заявляя, что они только-что получили отъ амбана письмо, въ которомъ говорилось, что онъ очень скоро пріѣдетъ въ Ятунгъ. Въ отвѣтъ полковникъ Іохгхёзбендъ сказалъ, что онъ не можетъ обсуждать какихъ-либо вопросовъ въ этомъ мѣстѣ или съ кѣмъ либо, кромѣ настоящихъ представителей. Тогда оробѣвшіе китайцы и тибетецъ сказали, что они формально протестовали противъ нашего движенія и что они больше ничего не могутъ сдѣлать въ виду нашей подавляющей силы.
Когда, послѣ этого театральнаго представленія, наше войско начало проходить сквозь узкія ворота въ преграждающей стѣнѣ, капитанъ Паръ, гостепріимный чиновникъ китайской таможни (это мѣсто составляетъ одинъ изъ входовъ въ Китай, отданныхъ ему по трактату), пригласилъ насъ на роскошный завтракъ. Пока европейскія блюда обсуждались, намъ принесли китайское угощенье -- плавники акулы, супъ изъ птичьихъ гнѣздъ, гнилыя черныя яйца и т. д., въ это время къ намъ присоединились китайскіе мандарины и тибетскій губернаторъ. Ихъ познакомили съ нами, и они принялись за избранныя китайскія лакомства. (На наше счастье, строгій этикетъ не заставлялъ насъ ѣсть). Произносились тосты за здоровье всѣхъ, чокались стаканами и обмѣнивались самыми дружелюбными улыбками. Въ лѣвомъ ухѣ тибетскаго губернатора висѣла золотая серьга длиной въ 4 дюйма, украшенная жемчугомъ, съ длинной бирюзовой подвѣской. Какъ только мы ушли, онъ вернулся въ свой фортъ Фари. Маленькій уединенный домикъ, занятый теперь капитаномъ Паромъ, имѣлъ для меня личный интересъ: его выстроили въ 1894 г. для агента-офицера, а этотъ постъ предназначался мнѣ, когда еще возлагались высокія надежды на возможность торговли въ Ятунгѣ.
Спустившись отъ Ятунга мили на двѣ, мы вступили въ цвѣтущую деревню Ринченгангъ, въ началѣ знаменитой долины Чумби. Эта часть Тибета, лежащая между Сикхимомъ и Бхотаномъ, расположена на южныхъ склонахъ Гималайскихъ горъ, какъ и самый Сикхимъ; такимъ образомъ въ географическомъ смыслѣ она еще внѣ собственнаго Тибета.
Очаровательная долина, лежащая приблизительно на высотѣ 9.530 ф. надъ уровнемъ моря, носитъ чисто-альпійскій характеръ и напоминаетъ долины верхняго Кашмира. Опоясанныя темными соснами, утесистыя горы поднимаютъ съ обѣихъ ея сторонъ свои зубчатыя, увѣнчанныя снѣгомъ вершины, а по ея серединѣ шумно вьются прозрачныя зеленыя воды рѣки Mo, бѣгущей по каменистому ложу между лугами и полями. Лугъ здѣсь достигаетъ ширины четверти мили и на его травянистыхъ террасахъ, усѣянныхъ замороженными остатками дикихъ цвѣтовъ прошлаго года -- примулъ, анемоновъ, лѣсного щавеля, ластовичной травы и дикой клубники, разбросаны красивые, большіе двухъ и трехъэтажные дома, выстроенные въ стилѣ швейцарскихъ шале, съ далеко выдающимися краями крышъ и съ деревянными рѣзными и пестро расписанными балконами.
Въ деревнѣ Ринченгангъ около сорока такихъ красивыхъ домовъ, которые гораздо лучше, чѣмъ дома туземцевъ въ Сикхимѣ или даже Дарджилингѣ. Они тѣснятся между узкими проходами и всѣ выкрашены въ яркіе цвѣта, что придаетъ имъ видъ благосостоянія и комфорта.
Цѣлыя толпы возбужденныхъ жителей, включая и многихъ монаховъ въ красныхъ платьяхъ, стояли но краю дороги и съ изумленіемъ, открывъ рты, смотрѣли, какъ мы наводняемъ ихъ долину. Хотя наши силы очень пугали ихъ, нельзя сказать, чтобы ихъ поведеніе было слишкомъ почтительно. Напримѣръ, они не высовывали языковъ, что составляетъ привѣтствіе въ этихъ областяхъ; нѣкоторые даже не отдавали намъ "салама", но мы не обращали вниманія на недостатокъ вѣжливости. Эти люди -- посредники-торговцы; они ведутъ дѣла съ тибетцами на плоскогорьяхъ надъ Фари съ одной стороны и съ дарджилингскимъ и калькуттскими рынками съ другой; имѣя такую монополію разносочной торговли, они, понятно, не могли съ восторгомъ смотрѣть на миссію, которая очевидно собиралась учредить прямое торговое сообщеніе съ Фари и съ плоскогорьемъ верхняго Тибета. Большею частью они одѣты, какъ тибетцы въ Дарджилингѣ. Это не чистые тибетцы, а очевидно помѣсь съ бхотанскимъ племенемъ; сами себя они называютъ "томо", согласно названію долины. Тутъ также есть чистые бхотанцы изъ сосѣдней долины {Ха-па.} на востокѣ.
Къ счастью, наше вступленіе не произвело большой паники; только немногіе бѣжали, захвативъ съ собою женщинъ и имущество; большинство же осталось; туземцы сразу стали приносить въ лагерь зерна хлѣба, разные съѣстные припасы и т. п., за что мы имъ хорошо платили рупіями. Желая сохранить ихъ расположеніе, генералъ, подъ страхомъ самаго суроваго наказанія, отдалъ строгій приказъ солдатамъ никоимъ образомъ не безпокоить деревни, потому что, какъ говоритъ тибетская пословица, "если вы желаете получить молоко и яйца, вы не должны пугать корову и курицу".
На слѣдующій день (14-го декабря) развѣдочный Отрядъ донесъ, что путь свободенъ и мы двинулись въ деревнѣ Чумби, давшей долинѣ названіе, извѣстное европейцамъ, хотя туземцы называютъ ее То-Mo или "страна пшеницы", очевидно въ противоположность смежному Сикхиму, который тибетцы зовутъ "страной риса".
Было восхитительно идти вдоль рѣки по хорошей и почти горизонтальной дорогѣ среди великолѣпныхъ пейзажей. Съ каждымъ поворотомъ появлялись все новыя картины, съ остріями снѣжныхъ вершинъ, которыя поднимались изъ-за разнообразныхъ массъ березъ и сосенъ. Сначала нашъ путь походилъ на сельскую аллею, такъ какъ отъ рѣки насъ отдѣляли купы ивовыхъ деревьевъ, дикія розы и кусты красной смородины. Кристальныя воды Mo то стремились по усѣянному валунами ложу, то образовывали глубокіе зеленые пруды, убѣжище форелей, то лѣнились около большихъ отполированныхъ камней изъ розоваго гранита или гнейса, упавшихъ съ утесовъ наверху, то раздѣлялись на два рукава, окружая островки, заросшіе ольхами и соснами.
За каменными оградами на поляхъ, уже лишенныхъ пшеницы, ячменя, картофеля, рѣпы и т. д., хозяйничали цѣлыя стаи мѣстныхъ воробьевъ и красноногихъ воронъ; въ вышинѣ вились жаворонки, и ихъ веселыя пѣсни вызывали въ насъ воспоминаніе о родинѣ; быстро проносились снѣжные голуби; лай серебристой лисицы на склонахъ горъ вызывалъ мысль о присутствіи фазановъ и другой дичи.
Подъ монастыремъ Карджіу, стоявшемъ на утесѣ, рисуясь на линіи неба на разстояніи мили отъ насъ, наша дорога прошла мимо нѣсколькихъ водяныхъ мельницъ. По ея краямъ возвышалось много "кэрновъ" или "чортеновъ" -- могучихъ надгробныхъ монументовъ, иногда хранящихъ въ себѣ реликвіи умершихъ святыхъ; виднѣлись также "мондонги" {Буквально "украшенный надписью Мани".} -- короткія стѣнки или четыреугольные столбы, выложенные изваянными камнями съ мистической надписью великаго ламы. "Привѣтъ! Драгоцѣнность въ цвѣткѣ лотоса". Каждый слогъ изреченія былъ окрашенъ въ различный цвѣтъ; подлѣ кэрновъ стояли высокіе шесты молитвенныхъ флаговъ, представлявшіе собою любимое мѣсто отдыха горныхъ "рѣполововъ" и здѣшнихъ ласточекъ. Около нѣкоторыхъ изъ нихъ поселяне вращали свои молитвенныя колеса и жужжащимъ голосомъ бормотали мистическую формулу, а надъ ними развѣвался молитвенный флагъ.
Эти молитвенные флаги представляютъ талисманы счастья. Они называются "драконы-лошади" и въ ихъ центрѣ помѣщается конь съ мистической драгоцѣнностью на спинѣ; кругомъ фигуры -- заклинанія, въ которыхъ мистицизмъ буддистовъ Индіи комбинируется съ китайскими миѳами; заклинанія эти привлекаютъ помощь самыхъ любимыхъ божествъ ламъ на человѣка, жертвующаго флагъ; его имя или годъ рожденія выставляется на талисманѣ. Призываются слѣдующія божества: 1) тотъ, это даетъ мудрость (Манджузри), 2) тотъ, кто спасаетъ отъ ада и страха (Авалокита, воплощенный въ далай-ламу), 3) тотъ, кто спасаетъ отъ несчастныхъ случайностей и ранъ (Ваджрапани), 4) тотъ, это очищаетъ душу отъ грѣха (Ваджрасатуа) и 5) тотъ, это даруетъ долгую жизнь (Амитайюсъ). Тутъ я воспроизвожу одинъ изъ флаговъ и даю переводъ его.
Въ томъ мѣстѣ, гдѣ скалистый выступъ опускается въ рѣку, поворотъ дорогъ показалъ намъ красивую деревню Байема, что значитъ "песчаная"; она гнѣздится на песчаномъ берегу потока, который несется со скалистой возвышенности. Ея дома со стропилами, покрытыми красивой рѣзьбой и узорами, художественнѣе всѣхъ остальныхъ во всей долинѣ; за этимъ скалистымъ пунктомъ долина снова расширяется. Тутъ мы встрѣтили цѣлую толпу китайскихъ чиновниковъ и солдатъ; послѣдніе были въ желтыхъ блузахъ, на спинахъ которыхъ виднѣлись три большія черныя китайскія буквы. Всѣ они двигались намъ навстрѣчу. Вскорѣ мы очутились въ ихъ деревнѣ, въ уголкѣ настоящаго Китая, перенесеннаго далеко на западъ. Войдя въ ворота съ китайской таблеткой и съ драконами по бокамъ, попадаешь на настоящую китайскую улицу. По обѣимъ ея сторонамъ -- лавки съ качающимися вывѣсками; на окнахъ красивые цвѣточные горшки съ ноготками, маргаритками или бальзаминами въ цвѣту; неожиданная роскошь въ серединѣ зимы! Конечно, уходъ китайцевъ за растеніями и за пѣвчими птицами въ клѣткахъ имѣетъ цивилизующее вліяніе на дикихъ тибетцевъ. Въ лавкахъ за конторками сидятъ хозяева магазиновъ въ косахъ и спокойно курятъ свои трубки съ опіумомъ; подлѣ нихъ чашки съ чаемъ и блюдечки. На улицѣ противъ ямыня или зданія суда маленькія дѣти играютъ со своими тибетскими матерями, одѣтыми въ китайскіе костюмы. Нѣсколько фонарныхъ столбовъ возвышаются, какъ голубятни. Даже нездорово-жирныя свиньи на лицо; онѣ роются въ объѣдкахъ и убѣгаютъ при нашемъ приближеніи.
Многіе изъ сыновъ Небесной Имперіи находятъ здѣсь послѣдній пріютъ; за деревней -- ворота съ тяжелымъ верхомъ, покрытыя надписями; они ведутъ къ маленькому кладбищу, полному обѣтныхъ таблетокъ. Говорятъ, этотъ постъ былъ учрежденъ послѣ трактата 1893 г. съ цѣлью блокировать торговое движеніе и отнимать силу договора. У многихъ китайскихъ чиновниковъ очень спокойная важная наружность. Они съ нескрываемымъ презрѣніемъ смотрятъ на тибетцевъ, а на насъ, западныхъ варваровъ, бросаютъ равнодушные взгляды, точно въ нашемъ появленіи нѣтъ ничего необыкновеннаго и точно оно совершенно не касается ихъ.
За деревней горы сдвигаются съ обѣихъ сторонъ и на протяженіи приблизительно мили придаютъ долинѣ обнаженный скалистый видъ. Наконецъ мы огибаемъ утесъ по крѣпкой каменной великолѣпно построенной дамбѣ; тутъ долина снова раскрывается у подножія скалы, поросшей красивымъ лѣсомъ; за изгибомъ утеса виднѣется старый лѣтній дворецъ сикхимскаго раджи въ его личныхъ владѣніяхъ въ Чумби, носящихъ названіе "изгибъ водъ" и расположенныхъ на амфитеатрѣ удаляющихся горъ.
Этотъ дворецъ -- четыреугольный трехъэтажный каменный домъ, увѣнчанный блестящимъ позолоченнымъ куполомъ; онъ поднимается надъ тѣснящимися къ нему хижинами слугъ раджей. Дворецъ разрушается; онъ заброшенъ съ 1892 г., когда снова пойманному раджѣ воспретили пріѣзжать сюда, чтобы превратить его тибетскія интриги, для которыхъ это мѣсто представляло прекрасную почву. Остатки хорошихъ фресокъ покрываютъ нѣкоторыя изъ его комнатъ, а китайское вліяніе замѣтно въ отдѣлкѣ рамъ, заклеенныхъ бумагой. Въ маленькой часовнѣ я нашелъ большое количество тибетскихъ переводовъ {Кахджіуръ.} индійскихъ буддійскихъ книгъ (съ сотню объемистыхъ томовъ). Сторожевыя собаки, прикованныя у дверей этого дома, приняли насъ съ яростнымъ лаемъ. Это крупныя тибетскія дворняжки "мастифы", о которыхъ Марко Поло говоритъ: "Онѣ велики, какъ ослы, и могутъ великолѣпно ловить дикихъ животныхъ" {Изданіе Юле.}.
Генералъ нашелъ, что въ стратегическомъ отношеніи Чумби не годится для пребыванія главной квартиры; поэтому мы остановились въ этой деревнѣ только на одинъ день, и развѣдочный отрядъ поѣхалъ вверхъ по долинѣ, разыскивая лучшаго мѣста. Былъ найденъ пунктъ болѣе удобный для оборонительнаго положенія и находившійся гораздо выше, а именно при соединеніи долины Кхамбу съ долиной Чумби. Новой позиціи, лежащей на высотѣ 9.780 ф. надъ уровнемъ моря, дали имя: "Новая Чумби"; на слѣдующій день мы двинулись къ ней, перейдя на лѣвый берегъ ръки по прекрасному разводному мосту съ будочкой часового на одномъ изъ его концовъ. Подъ нашимъ лагеремъ хорошенькая деревня Эузака посреди изъ и сосенъ; рядомъ съ нею маленькій монастырь Бакчамъ; стоя на террасѣ надъ рѣкой, онъ возвышается приблизительно на 7.000 ф.; надъ нимъ на западѣ -- проходъ Тагкаръ; послѣ Хувера я первый изъ европейцевъ посѣтилъ его. Недостатокъ этого мѣста, какъ постояннаго лагеря (ему предстоитъ быть главной квартирой гражданскаго чиновника миссіи м-ра Уольша, которому поручена эта вновь занятая или присоединенная область), состоитъ въ томъ, что въ немъ вѣчный вѣтеръ и что оно слишкомъ затѣнено утесами, вслѣдствіе чего зимой въ него проникаетъ слишкомъ мало солнца.
Однако, этотъ новый пунктъ не представлялъ собою цѣли стремленій генерала Макдональда; онъ хотѣлъ попасть въ фортъ Фари, который находится на 28 миль выше, на средней точкѣ подковообразнаго бассейна рѣки Mo, на краю большой равнины собственнаго Тибета и господствуетъ надо всѣмъ движеніемъ въ долинѣ Чумби. Для быстраго занятія форта Фари подготовили летучую колонну въ 800 ружей и съ четырьмя пушками; она должна была выступить черезъ, два дня, т. е. когда изъ долинъ Индіи подвезутъ шестидневную провизію для этого предпріятія, потому что мы жили безъ всякихъ запасовъ и намъ приходилось питаться только тѣмъ, что мы доставали въ данную минуту.
Когда боязливые сикхимскіе куліи, лепчасы и бхотіасы услышали, что часть нашихъ силъ вскорѣ двинется къ грозной тибетской крѣпости, на нихъ нашелъ такой ужасъ, что они почти всѣ бѣжали въ теченіе ночи, вмѣстѣ со своимъ начальникомъ, внукомъ того "неистоваго министра", который посадилъ въ тюрьму д-ра Хуккера; теперь ему дали возможность возстановить потерю чести его рода, помогая британскому правительству, но онъ оказался безнадежно-невѣрнымъ. Замѣчательно, до чего всѣ эти полудикія пограничныя племена пугаются при одномъ словѣ "тибетцы". Охваченные глупымъ страхомъ, они воображаютъ, будто мы всѣ будемъ уничтожены тибетцами, хотя многіе изъ этихъ людей цѣлые годы прожили въ Дарджилингѣ и даже бывали въ Калькуттѣ, гдѣ наши силы могли бы произвести на нихъ впечатлѣніе. Но такого впечатлѣнія не получилось. Они такъ теряются, выйдя за предѣлы своихъ границъ, что это заставляетъ насъ взять назадъ слишкомъ благосклонное мнѣніе, которое является въ насъ, когда мы видимъ ихъ въ ихъ собственныхъ лѣсахъ; покинувъ родную джунглу, они сейчасъ же утрачиваютъ всякое мужество. Теперь они оказались безнадежно-недостойными довѣрія; имъ нельзя поручать никакого дѣла, даже на близкомъ разстояніи отъ ихъ собственной узкой полосы лѣсовъ низинъ. Этотъ радикальный недостатокъ мужества и характера заставилъ м-ра Уайта отказаться отъ ихъ помощи для поднятія Сикхима и вмѣсто ихъ для работы ввести трудолюбивыхъ, терпѣливыхъ непальцевъ. Итакъ, если прирожденные буддійскіе уроженцы Сикхима поглощаются въ своей собственной странѣ индусскими переселенцами изъ Непала, они должны порицать только себя и свое нерадѣніе.
Летучая колонна оставила Чумби 18-го декабря, т е. на второй день послѣ нашего прибытія въ этотъ пунктъ. До сихъ поръ глаза европейца никогда не видѣли верхней части долины Mo, по которой мы теперь тянулись. Она очень живописна, но слишкомъ скалиста и крута для культуры; исключеніе составляютъ береговыя плоскости, затѣненныя разнообразнымъ лѣсомъ, надъ которымъ на горныхъ пастбищахъ пасутся стада яковъ. На 3-ей милѣ, тамъ, гдѣ почти вертикальный утесъ вышиной футовъ въ тысячу, "Крѣпость коршуна" (Габъ Джонгъ), падаетъ въ ложе рѣки и заставляетъ долину изгибаться подъ прямымъ угломъ, суживая ее до степени тѣснаго ущелья и создавая изъ нея страшное естественное укрѣпленіе, китайцы выстроили вторую стѣну, преградивъ проходъ самымъ дѣйствительнымъ образомъ. Можно двигаться только черезъ ворота въ стѣнѣ, и горсть рѣшительныхъ стрѣлковъ на утесахъ могла бы уничтожить всю колонну. На террасѣ, господствуя надъ этой стѣной, стоитъ укрѣпленный постъ китайскихъ солдатъ, и въ немъ помѣщается около сотни воиновъ подъ командой китайскаго полковника; тибетцы же занимаютъ "Фортъ коршуна". Къ счастью, они заботливо оставили ворота не запертыми. Если бы это мѣсто закрыли, намъ пришлось бы брать его штурмомъ и потерять много людей.
Еще болѣе крутой подъемъ длиною около мили привелъ насъ къ цвѣтущей деревнѣ Галингка (10.800 ф.) на залитой солнцемъ террасѣ, окруженной тучными полями. Староста деревни вышелъ къ намъ навстрѣчу и почтительно привѣтствовалъ генерала, снявъ шляпу, самымъ вѣжливымъ образомъ высунувъ языкъ и подавъ ему церемоніальный шелковой шарфъ {Шарфъ имѣетъ около ярда длины и называется "кхатагъ"; ни одинъ, даже самый бѣдный тибетецъ не подумаетъ подойти съ просьбой къ значительному лицу или явиться къ нему съ визитомъ безъ шарфа. Они также употребляются для обертыванія писемъ.}. Отсюда виднѣется не менѣе пяти монастырей {Самый значительный изъ нихъ Донгъ-Баръ, "Бѣлый монастырь".}; большей частью они сидятъ, какъ орлиныя гнѣзда, на почти недоступныхъ мѣстахъ, возвышаясь на 1000--4000 ф. надъ рѣкой.
Теперь намъ приходилось извилинами подниматься на откосъ могучаго обвала, который нѣсколько сотъ лѣтъ тому назадъ упалъ съ горы слѣва и преградилъ долину; онъ тогда образовалъ плотину вышиной футовъ въ тысячу; черезъ ея остатки прыгаетъ рѣка, образуя цѣлую серію каскадовъ. Поднимаясь, я такъ и ожидалъ, что увижу равнину, и дѣйствительно она явилась передъ нашими глазами. Громадный обвалъ запрудилъ воды верхней долины, образовавъ изъ нихъ большое озеро; съ теченіемъ времени оно засорилось землей и грязью, которую къ нему приносили потоки, впадавшіе въ него; наконецъ изъ него образовался теперешній широкій травянистый лугъ, плоскій, какъ доска билліарда, длиною мили въ три и приблизительно въ полмили шириною; прозрачная рѣка, замерзающая только по краемъ, тихо вьется по полянѣ, образуя извилины, иногда сужаясь въ бирюзовые пруды -- притоны рыбы, гдѣ можно видѣть пятнистую форель даже зимой. На болѣе мелкихъ разливахъ копошатся дикія утки и другія водяныя птицы. Нѣсколько испуганныхъ красныхъ фазановъ и трагопановъ пронеслось въ сосѣдній сосновый лѣсъ, въ которомъ живетъ статный большой чумбійскій олень или "шао".
Среди спокойной травянистой равнины Лингмо, въ которой красота Альпъ соединяется съ величіемъ Гималаевъ, мы раскинули лагерь ни зеленомъ дернѣ, охваченные запахомъ сосенъ окружающаго лугъ сосноваго лѣса и находясь на высотѣ 11.200 ф надъ уровнемъ моря; тутъ подъ защитой одѣтыхъ соснами горъ, которыя смѣло поднимаются, переходя въ граціозныя снѣжныя вершины, было гораздо теплѣе, чѣмъ въ Чумби, приблизительно на 2.000 ф. подъ нами. Я сразу почувствовалъ, что прекрасный лугъ въ ближайшемъ будущемъ предназначенъ сдѣлаться обширной санаторіей Бенгаліи. Его восхитительно-свѣжій, сухой и возбуждающій воздухъ и красивыя окрестности способны сдѣлать его индійскимъ Нордрахомъ для леченія воздухомъ чахотки, къ несчастію, такъ сильно возрастающей въ Индіи. Думая объ этомъ, я обошелъ его, избралъ мѣста для отелей и гидропатическихъ заведеній съ постепенными упражненіями въ ходьбѣ и подъемѣ на горы по лѣсу, надъ звеньями рѣчныхъ заливовъ, среди чуднаго англійскаго воздуха. Красоты его успокоивающихъ лѣсныхъ прогалинъ достойны того, чтобы ихъ идеализировали кисть, перо и пѣсня.
Переходъ слѣдующаго дня былъ наихудшимъ. Намъ пришлось двигаться по громадамъ скалъ съ острыми краями, и это разбивало ноги и все тѣло людей и животныхъ, работавшихъ изо всѣхъ силъ. Намъ также пришлось перебираться черезъ скользкія ледяныя глыбы на берегахъ замерзшихъ потоковъ. Долина стала безпощадной и дикой; большіе нависшіе обнаженные утесы почернѣвшаго гранита тянулись непрерывными выступавшими громадами на протяженіи болѣе тысячи футовъ по обѣимъ сторонамъ узкаго ущелья и хмурились, склоняясь другъ къ другу. Деревья, теперь жидко окаймлявшіе дорогу, дѣлались все рѣже и рѣже; наконецъ на высотѣ 13.350 ф. исчезли совсѣмъ; серебристая береза росла выше сосны, а кустистые рододендроны встрѣчались еще на нѣсколько сотъ футовъ выше березъ; наконецъ мы вышли изъ этихъ волнистыхъ долинъ на широкое, открытое, обнаженное плоскогорье, по которому проносился вѣтеръ; оно было окрашено яркими красными, желтыми, какъ охра, и лиловыми полосами, благодаря шиферной формаціи тибетскаго плато, которое посылаетъ сюда свои волны. Мы прошли около мили по этимъ извилистымъ, поросшимъ густой травой откосамъ и наконецъ достигли холодной замороженной долины До-т'акъ или "Утесистые камни", длиной въ милю и шириной, въ четверть мили; тутъ мы раскинули лагерь посреди обмерзлыхъ стеблей смертельнаго аконита, напротивъ замерзшаго водопада болѣе чѣмъ въ сто футовъ высотою, который царь-морозъ въ одно мгновеніе сдѣлалъ твердымъ сверху до низу.
Въ этой ледяной долинѣ стоялъ не вѣроятный холодъ. Солнце только-что зашло за горы и въ 4 часа пополудни намъ было гораздо холоднѣе, чѣмъ когда-либо днемъ до этого пункта нашей экспедиціи. Термометръ уже показывалъ -- 43° Фаренгейта; при ледяномъ вѣтрѣ, налетѣвшемъ на насъ, мы положительно страдали. До сумерекъ наши палатки не явились, а запаса топлива, который мы принесли съ собою, благодаря недостатку носильщиковъ, едва хватило для того, чтобы согрѣть немного пищи; согрѣться самимъ было нельзя. Ужасная сила и пронзительность вѣтра мучили насъ. Въ нашихъ палаткахъ казалось такъ же холодно, какъ снаружи; валенки не согрѣвали нашихъ онѣмѣвшихъ ногъ, и никто изъ насъ, дрожавшихъ въ овчинахъ, не могъ заснуть во всю эту ужасную ночь. Бѣдные оледенѣвшіе солдаты и сопровождающіе тѣснились другъ къ другу въ палаткахъ; кругомъ насъ до разсвѣта раздавался цѣлый хоръ кашля и чиханія. Удивительно, что никто не умеръ (пало нѣсколько муловъ) и что было такъ мало случаевъ отмороженья. Наконецъ въ этой арктической полосѣ занялся день; вѣтеръ упалъ, и мы начали выходить на солнечный свѣтъ. Комическую картину представляли мы, когда закутанные въ наши шкуры, съ помертвѣлыми синими лицами, мы топали ногами, чтобы согрѣться, а наше дыханіе падало, превращаясь въ снѣжинки, или замерзало длинными льдинами на нашихъ усахъ и бородахъ, потому что къ этому времени всѣ отростили себѣ бороды или старались отростить ихъ въ видѣ защиты отъ холода.
Лучше всего доказало парализирующую силу холода дѣйствіе, которое онъ произвелъ на нашихъ самыхъ увлекающихся спортсмэновъ. Когда на разсвѣтѣ открылось, что морозъ согналъ съ горъ цѣлое стадо дикихъ "голубыхъ" овецъ и онѣ подошли близко къ нашему лагерю, эта возбуждающая новость не заинтересовала охотниковъ, которые въ обыкновенное время были бы готовы взобраться на крутизну въ 4.000 ф, имѣя слабую надежду увидѣть эту дичь.
Подъ лучами оживляющаго солнца мы вскорѣ забыли страданія, вынесенныя въ теченіе ужасной ночи, сняли лагерь и снова пошли вверхъ по долинѣ. Наслажденія бродячей жизни, повидимому, не особенно восхищали нашихъ азіатскихъ путевыхъ товарищей, хотя они шагали усердно и не жаловались. Намъ остался недолгій подъемъ. Пройдя зигзагами еще мили три по обнаженнымъ горамъ надъ замерзшей рѣчкой, мы наконецъ достигли края равнины Фари, подлѣ брода Кхангбу (Кхангбу-рабъ); отсюда началась очень легкая дорога. Волна, идущая отъ большого Тибета, образуетъ равнину Фари. На травянистомъ открытомъ лугу плоскости шириною мили въ три наша извивавшаяся колонна сгруппировалась въ широкій фронтъ; ѣздящая пѣхота держалась по обоимъ ея флангамъ на разстояніи мили отъ нея. Въ такомъ порядкѣ наша маленькая армія двигалась по равнинѣ, ограниченной по обѣимъ сторонамъ круглыми обнаженными холмами, надъ которыми въ 12-ти миляхъ отъ насъ высилась бѣлоголовая, цѣломудренная Чумолхари, или "Гора Богини-Владычицы", ея рогъ вздымается на точкѣ встрѣчи трехъ областей: Тибета, Бхотана и Чумби. На лугу спокойно паслись газели; ружейный выстрѣлъ могъ бы попасть въ нихъ, но онѣ были въ полной безопасности, потому что намъ не позволялось стрѣлять; на горахъ виднѣлись дикіе голубые бараны (бархалы или, какъ тибетцы называютъ ихъ, па-уа). Большая часть этой равнины представляетъ собою торфяное болото, однако, странно сказать, туземцы, которые сильно нуждаются въ топливѣ, не употребляютъ для этой цѣли торфа. Нашъ путь перерѣзывало много широкихъ замерзшихъ потоковъ, стремящихся съ низкихъ холмовъ, и ихъ ледъ былъ настолько толстъ, что выносилъ нашу тяжесть, а также тяжесть нагруженныхъ животныхъ.
Послѣ поворота долины мы за четыре мили увидѣли громаду форта Фари. Казалось, онъ гнѣздился у самаго подножія величавой бѣлой вершины Чумолхари {Собственно "Джо-мо-лха-ри".}; черныя хижины города тѣснились кругомъ него. Съ правой стороны отъ насъ лежалъ низкій проходъ изъ Бхотана, по которому лѣтъ сто или больше тому назадъ путешествовали Богль, Тёрнеръ и Менингъ; слѣдовательно теперь мы вышли на путь, уже пройденный европейцами хотя и очень, очень давно.
Подходя въ Фари, мы замѣтили, что въ народѣ царило большое волненіе; толпа жужжала кругомъ форта, и генерала Макдональда встрѣтила депутація горожанъ, прося его не вступать въ фортъ и въ городъ. Ни губернаторъ, нашъ ятунгскій другъ депёнъ, ни два градоправителя форта (джонгпёны) не вышли; одинъ изъ нихъ извинился болѣзнью, другой отсутствіемъ. Однако, генералъ замѣтилъ, что занятіе форта необходимо для военныхъ цѣлей, и послѣ того какъ ѣздящая пѣхота донесла ему, что въ Фари не имѣется тибетскихъ войскъ, два отряда нашихъ гуркховъ вошли въ крѣпость и подняли союзный флагъ на ея верхней башнѣ. Тогда джонгпёны замѣчательно быстро выздоровѣли и одинъ изъ нихъ почти сейчасъ же явился въ нашъ лагерь засвидѣтельствовать свое почтеніе генералу, который позволилъ имъ обоимъ продолжать квартировать въ фортѣ и исполнясь свои обязанности подъ его покровительствомъ. Успокоенные, они сейчасъ же прислали въ лагерь большое количество корма для животныхъ, топлива, а также немного провизіи вродѣ рѣпы; за все они, разумѣется, получили полную плату. Здѣшній бхотапскій коммерческій агентъ {Ка-тсо Тсонгъ-пёнгъ или "глава-купецъ".} казался особенно расположеннымъ къ вамъ и придумывалъ всякія ухищренія, чтобы доставлять намъ необходимые запасы. На слѣдующій день, 21-го декабря, депёнъ въ сопровожденіи китайскаго полковника Чао и двухъ градоправителей сдѣлалъ генералу визитъ въ лагерь; генералъ объяснилъ, что мы пришли съ цѣлью приготовить дорогу для миссіи, и прибавилъ, что пока тибетцы будутъ относиться къ намъ дружески, имъ нечего бояться. Полковникъ Чао сообщилъ, что онъ получилъ письмо отъ амбана, въ которомъ говорилось, что тотъ выѣхалъ изъ Лхассы.
Эта безкровная побѣда генерала Макдональда была большимъ успѣхомъ. Однимъ быстрымъ ударомъ онъ сумѣлъ овладѣть большимъ мобилизаціоннымъ центромъ тибетскихъ войскъ со всѣми ихъ тоннами пороха, ядеръ и пуль, не сдѣлавъ ни одного выстрѣла, такъ какъ большой тибетскій гарнизонъ все еще стоялъ въ Кхамба-Джонгѣ, не зная о нашемъ движеніи. Благодаря такимъ быстрымъ дѣйствіямъ мы овладѣли крѣпостью, которая господствуетъ надъ большимъ торговымъ путемъ въ Индіи, и мирно пріобрѣли владычество надъ почти непобѣдимыми нижними долинами; между тѣмъ, если бы ихъ заняли тибетцы, дѣйствуя противъ насъ, мы не могли бы захватить ихъ безъ большого кровопролитія съ обѣихъ сторонъ. Итакъ, мысль о нашемъ пораженіи, которую нашъ уходъ изъ Кхамба-Джонга могъ заронить въ умы тибетцевъ, была болѣе чѣмъ разсѣяна быстрымъ появленіемъ въ Фари гораздо большихъ британскихъ силъ, чѣмъ прежде, причемъ самый фортъ очутился въ нашихъ рукахъ.
Крѣпость Фари похожа на средневѣковой европейскій замокъ. Она стоитъ на скалѣ высотой футовъ въ шестьдесятъ, посреди обнаженной и опоясанной горами равнины. Ея башни поднимаются футовъ на семьдесятъ близъ прохода въ Тибетъ, который она охраняетъ и караулитъ. Фари производитъ впечатлѣніе большой массивности и силы, благодаря толщинѣ своихъ построенныхъ изъ камня стѣнъ, ихъ внутреннимъ пологимъ откосамъ въ египетскомъ стилѣ и малочисленности оконъ, хотя они обильно усѣяны бойницами.