Книговод

Консульство и Империя

Тьер Адольф


   

КОНСУЛЬСТВО И ИМПЕРІЯ

Соч. ТЬЕРА.

Статья десятая и послѣдняя (*).

<Пер. и излож. И. Дьячкова>

   (*) Первыя семь статей напечатаны въ "Отеч. Зап." 1815 года (томы XL, XLI, XLIII и XLIII), восьмая и девятая въ 1846 году (томы XLIV и XLVI).-- Десятою статьею, здѣсь помѣщаемою, оканчивается изложеніе всѣхъ вышедшихъ доселѣ пяти частей сочиненія Тьера: "Histoire du Consulat et de l'Empire". Когда выйдутъ въ Парижѣ шестая и слѣдующія части, и выйдутъ ли когда-нибудь, -- неизвѣстно.

Третья коалиція: Пребываніе папы въ Парижѣ.-- Преобразованіе Итальянской-Республики въ вассальное королевство Французской Имперіи.-- Предложеніе этого королевства Іосифу Бонапарте.-- Наполеонъ рѣшается возложить на себя желѣзную корону.-- Торжественное засѣданіе въ сенатѣ.-- Вторичное коронованіе въ Миланѣ.-- Англія объявляетъ войну Испаніи.-- Соединенныя морскія силы Голландіи, Франціи, Испаніи.-- Проектъ экспедиціи въ Индію.-- Предпочтеніе экспедиціи прямо въ Англію.-- Соединеніе флотовъ въ Марти пикѣ, для устремленія ихъ потомъ въ Ла-Маншъ, въ числѣ шестидесяти кораблей.-- Папа располагаетъ наконецъ возвратиться въ Римъ.-- Объясненія его съ Наполеономъ.-- Отбытіе папы въ Римъ, а Наполеона въ Миланъ.-- Пребываніе Наполеона въ Италіи.-- Энтузіазмъ Итальянцевъ къ его особѣ.-- Коронація въ Миланѣ.-- Евгеній де-Боарнэ объявленъ вице-королемъ.-- Воинскія празднества и посѣщеніе Наполеономъ всѣхъ городовъ.-- Присоединеніе Генуи къ Франціи.-- Превращеніе Лукки въ феодальное владѣніе.-- Неудачи Гантома въ Брестѣ.-- Видоизмѣненіе всего плана.-- Внезапное возвращеніе Наполеона въ Фонтенбло.-- Приготовленія коалиціи.-- Наполеонъ съ нетерпѣніемъ ждетъ въ Булони появленія французскаго флота.-- Движеніе эскадръ.-- Долгое и благополучное плаваніе Вильнёва и Гравины до Мартиники.-- Вильнёвъ начинаетъ упадать духомъ.-- Поспѣшное возвращеніе его въ Европу.-- Сраженіе при Ферролѣ.-- Сильное негодованіе Наполеона, когда онъ узнаетъ, что Вильнёвъ идетъ въ Кадиксъ.-- Положительныя извѣстія о намѣреніяхъ Австріи.-- Планъ кампаніи 1805 года.

   Три дня спустя послѣ церемоніи помазанія на царство, Наполеонъ хотѣлъ раздать арміи и національной гвардіи орлы, долженствовавшіе украсить собою знамена имперіи. Эта церемонія, устроенная съ такимъ же достоинствомъ, какъ и ей предшествовавшая, происходила на Марсовомъ-Полѣ. Представители отъ всѣхъ корпусовъ явились принять назначенные для нихъ орлы къ подножію великолѣпнаго тропа, воздвигнутаго передъ зданіемъ Военной-Школы, и предъ принятіемъ орловъ, произнесли клятву (которую сдержали въ-послѣдствіи), защищать ихъ до послѣдней капли крови. Въ тотъ же день, данъ былъ въ Тюльери пиръ: императоръ и папа сидѣли за столомъ, другъ подлѣ друга,-- одинъ облеченный въ императорскія, другой въ первосвящснническія украшенія!
   Толпа, жадная до зрѣлищъ, была въ восхищеніи отъ этихъ торжествъ. Многіе умы, не поддававшіеся господству чувствъ, допускали все это, какъ необходимое слѣдствіе возстановленія монархіи. Люди мудрые возсылали обиты о томъ, чтобъ новый монархъ не предался упоенію своего всемогущества. Впрочемъ, никакое роковое предзнаменованіе не смущало еще всенародной радости. Вѣрили прочности новаго порядка вещей. Видѣли въ немъ, при большомъ, можетъ-быть, ужь слишкомъ-большомъ великолѣпіи, вѣрное освященіе общественныхъ началъ, провозглашенныхъ Французскою революціею, постоянно, не смотря на войну, возраставшее благоденствіе, и продолженіе величія, которому было чѣмъ очаровать національную гордость.
   Папѣ не хотѣлось-было долго пробыть въ Парижѣ; но онъ надѣялся, продливъ тамъ свое пребываніе, найдти благопріятный случай выразить Наполеону тайныя желанія римскаго двора, и покорился необходимости прожить тамъ два или три мѣсяца. Наполеонъ, который желалъ имѣть ею у себя за тѣмъ, чтобъ показать ему Францію, дать уразумѣть духъ ея, заставить понять, при какихъ условіяхъ возможно возстановленіе религіи, овладѣть, наконецъ, его довѣренностью, Наполеонъ старался со всею своею любезностью удержать его, и успѣлъ совершенно очаровать первосвященника. Пій VII жилъ въ Тюльери, имѣя полную свободу предаваться своимъ скромнымъ и религіознымъ привычкамъ, но когда выѣзжалъ, былъ окружаемъ всѣми аттрибутами верховнаго могущества; за нимъ слѣдовала императорская гвардія; словомъ, онъ былъ осыпаемъ величайшими почестями. Его интересная наружность, въ которой отражались его добродѣтели, плѣнила парижскій народъ, слѣдовавшій за нимъ всюду съ любопытствомъ, смѣшаннымъ съ сочувствіемъ и почтеніемъ. Папа объѣзжалъ поочередно парижскіе приходы, гдѣ совершалъ службу, посреди необычайнаго стеченія народа. Онъ посѣщалъ публичныя зданія, музеи, обогащенные Наполеономъ, и, казалось, самъ принималъ живѣйшее участіе въ величіи новаго царствованія. При посѣщеніи одного изъ общественныхъ заведеній, онъ велъ себя съ тактомъ и умѣньемъ, заслужившими ему всеобщее одобреніе. Будучи окруженъ колѣнопреклоненною толпою, жаждавшею его благословенія, онъ примѣтилъ человѣка, котораго ожесточенное лицо носило еще на себѣ слѣды угасшихъ революціонныхъ страстей, и который отворачивался, для избѣжанія первосвященническаго благословенія. Папа, подошедъ къ нему, сказалъ съ кротостью: "Не бѣгите отъ меня. Благословеніе старца никогда не приносило несчастія". Эти благородныя и трогательныя слова съ восторгомъ повторялись по всему Парижу.
   Празднества и гостепріимство, расточаемыя Наполеономъ своему достопочтенному гостю, не могли отвлечь его самого отъ главныхъ дѣлъ. Флоты, предназначенные способствовать высадкѣ, продолжали привлекать на себя все его вниманіе. Брестскій флотъ былъ наконецъ готовъ выступить въ море; но тулонскій, который хотѣли увеличить еще тремя кораблями, вмѣсто прежнихъ восьми, потребовалъ для своего вооруженія весь декабрь мѣсяцъ. Когда онъ былъ снаряженъ совершенно, противный вѣтеръ препятствовалъ ему выйдти изъ порта въ-продолженіе всего января. Адмиралъ Миссіесси, съ пятью кораблями, вооруженными въ РоніФорѣ, выжидалъ бури, чтобъ при ея покровительствѣ выйдти въ море, не будучи замѣченнымъ Англичанами. Наполеонъ посвящалъ это время внутренней администраціи своей новой имперіи.
   Рѣшившись вести съ Англіей войну на жизнь или смерть, онъ считалъ, однакоже, своимъ долгомъ начать свое царствованіе поступкомъ въ это время безполезнымъ, который былъ неудачнымъ повтореніемъ того, что было сдѣлано имъ такъ кстати при вступленіи въ званіе перваго консула. Онъ написалъ письмо англійскому королю съ предложеніемъ мира, и отправилъ это письмо съ бригомъ къ англійскому крейсеру передъ Булонью. Письмо немедленно было сообщено англійскому кабинету, который отозвался, что пришлетъ отвѣтъ черезъ нѣсколько времени. Миръ былъ возможенъ въ 1800 г., даже необходимъ для обѣихъ державъ. И потому тогдашняя попытка перваго консула была очень-умѣстна; отказъ же на его мирныя предложенія, за которымъ слѣдовали побѣды при Маренго и Гогенлинденѣ, смутилъ Питта, и былъ даже одною изъ главныхъ причинъ паденія этого министра. Но, въ 1805 г., оба народа были наготовь вступить въ новую войну; ихъ взаимныя притязанія возросли до такой степени, что могли быть улажены только силою, и мирное предложеніе слишкомъ-очевидно казалось придуманнымъ для обнаруженія притворной умѣренности или для снисканія удобнаго случая говорить съ англійскимъ королемъ какъ съ равнымъ монархомъ.
   Въ это время, предстояло разрѣшить чрезвычайно-важный вопросъ -- дать окончательное устройство Итальянской-Республикѣ. Эта республика, дочь Французской-Республики, должна была во всемъ слѣдовать судьбѣ своей матери. Въ 1802 г., по опредѣленію ліонской копсульты, она получила конституцію по образцу французской, принявъ правленіе по формѣ республиканское, въ сущности монархическое. Теперь естественно было ей сдѣлать послѣдній шагъ по слѣдамъ Франціи и изъ республики прекратиться въ монархію.
   Вице-президентъ Мельци и члены государственной консульты довольно-благосклонно приняли предложенія Камбасереса и Марескальки, полномочнаго министра Итальянской-Республики въ Парижѣ. Итальянцы соглашались принять короля и признать споимъ королемъ одного изъ братьевъ Наполеона, съ тѣмъ условіемъ, чтобъ выборъ палъ на Іосифа или Лудовика Бонапарте, а отнюдь не на Люсьяна, котораго они отвергали формально; другія условія состояли въ томъ, чтобъ этотъ король весь принадлежалъ имъ и имѣлъ постоянное мѣстопребываніе въ Миланѣ; чтобъ короны французская и итальянская были непремѣнно раздѣлены. Всѣ должностныя лица въ королевствѣ будутъ Итальянцы; прекратится плата субсидій на содержаніе французской арміи, и, наконецъ, Наполеонъ возьмется заставить Австрію признать эту новую перемѣну.
   Архиканцлеръ Камбасересъ былъ уполномоченъ вступить въ переговоры съ Іосифомъ Бонапарте касательно возведенія его на итальянскій престолъ. Къ великому изумленію Наполеона, Іосифъ отказался отъ этого престола по двумъ причинамъ, изъ которыхъ одна была очень-естественна, другая имѣла основаніемъ странное притязаніе. Іосифъ объявилъ, что, принявъ итальянскую корону, онъ долженъ будетъ навсегда отказаться отъ французскаго престола, и что потому онъ желаетъ остаться французскимъ принцемъ со всѣми правами на наслѣдованіе имперіею. Наполеонъ не имѣлъ дѣтей, и Іосифъ предпочиталъ отдаленную возможность нѣкогда царствовать во Франціи несомнѣнности царствовать теперь же въ Италіи. Такая причина была очень-естественна и исполнена патріотизма. Другая причина отказа Іосифа состояла въ томъ, что ему предлагали королевство слишкомъ-сосѣдственное, и потому слишкомъ-зависимое) что онъ долженъ будетъ царствовать подъ вліяніемъ главы Французской имперіи, и что ему не приходится такъ царствовать.
   Тщетны были всѣ старанія убѣдить Іосифа, и хотя о его назначеніи королемъ повѣщено было всѣмъ дворамъ, съ которыми Франція находилась въ сношеніяхъ, Австріи, Пруссіи, римскому двору, однако надо было придумать что-нибудь другое. Наполеонъ, видя изъ этого опыта, что ему не слѣдуетъ возводить на престолъ Ломбардіи короля, который могъ бы противорѣчить его намѣреніямъ, рѣшился принять самъ желѣзную корону и наименоваться Императоромъ французовъ, Королемъ Итальянскимъ. Но такой поступокъ слишкомъ напоминалъ бы присоединеніе къ Франціи Пьемонта, глубоко оскорбилъ бы Австрію и привлекъ бы ее отъ идей мирныхъ на сторону воинственныхъ идей Питта, который, по возвращеніи своемъ къ кормилу правленія, всѣми средствами старался затѣять третью коалицію. Для отвращенія этого неудобства, Наполеонъ положилъ объявить формально, что итальянская корона останется на главѣ его только до водворенія мира въ Европѣ; что тогда онъ приступитъ къ раздѣленію обѣихъ коронъ, и изберетъ себѣ въ преемники одного изъ французскихъ принцевъ. Въ настоящее время, онъ усыновилъ Евгенія де-Боарне, сына Жозефины, котораго онъ любилъ какъ собственнаго сына, и назначилъ вице-королемъ Италіи.
   Талейранъ подалъ Наполеону рапортъ, въ которомъ изъяснялъ, что всѣ провинціи, зависѣвшія нѣкогда однѣ отъ бывшей Венеціянской-Республики, другія отъ австрійскаго дома, герцога моденскаго или римскаго двора, бывъ соединены побѣдою въ одно государство, зависѣли теперь, какъ побѣжденныя провинціи, отъ воли императора Французовъ; что императоръ былъ обязанъ дать имъ правленіе правосудное, приспособленное къ ихъ интересамъ и основанное на началахъ Французской революціи; но что, впрочемъ, онъ могъ дать этому правленію форму, какая наиболѣе согласовалась бы съ его предначертаніями. За этимъ слѣдовалъ декретъ о конституціи новаго королевства, долженствовавшій быть одобренъ государственною консультою и итальянскими депутатами, находившимися въ Парижѣ, потомъ внесенъ во Французскій сенатъ, какъ одинъ изъ важнѣйшихъ конститутивныхъ актовъ имперіи, и обнародованъ въ засѣданіи императорскомъ. Между-тѣмъ, надо было, чтобъ и Италія казалась чѣмъ-нибудь при этихъ перемѣнахъ. Придумали устроить для ней зрѣлище торжественной коронаціи. Рѣшено было извлечь изъ сокровищницы Монцы знаменитую желѣзную корону ломбардскихъ королей, за тѣмъ, чтобъ Наполеонъ возложилъ ее на главу свою, по благословеніи ея архіепископомъ миланскимъ, сообразно съ древнимъ обыкновеніемъ императоровъ германскихъ, вѣнчавшихся въ Римѣ -- короною Западной Имперіи, а въ Миланѣ -- итальянскою.
   Положено было, что, но принятіи новаго декрета, итальянскіе депутаты, министръ Марескальки и обер-церемоніймейстеръ Сегюръ, отправятся въ Миланъ прежде Наполеона, устроютъ тамъ итальянскій дворъ и приготовятъ торжества коронаціи.
   Въ эту минуту носилось много слуховъ въ европейской дипломами. Говорили, что Наполеонъ отдаетъ корону Голландіи своему брату Лудовику, неаполитанскую предназначаетъ Іосифу и хочетъ присоединить Геную и Швейцарію къ Французской территоріи. Нѣкоторые даже утверждало, что Наполеонъ хотѣлъ сдѣлать кардинала Феша напою, и поговаривали, что испанская корона приберегалась для кого-нибудь изъ принцевъ дома Бонапарте. Ненависть враговъ Наполеона угадывала отчасти его планы, отчасти преувеличивала ихъ, прописывала ему и такіе, о которыхъ онъ еще не осмѣливался и думать, и конечно способствовала ихъ выполненію, приготовляя къ нимъ общее мнѣніе Европы, Въ засѣданіи сената, но случаю обнародованія декрета о конституціи Итальянскаго-Королевства, долженствовалъ быть дань отвѣтъ на всѣ эти предположенія истинныя или ложныя, и въ настоящее время зашедшія слишкомъ-далеко.
   Сначала, собрали въ Парижъ итальянскихъ депутатовъ, дали имъ на разсмотрѣніе декретъ, на который они согласились единогласно; затѣмъ императорское засѣданіе назначено 17 марта 1805 г. (26 вантоза XIII года). Императоръ отправился въ сенатъ въ два часа, окруженный всѣмъ великолѣпіемъ конституціональныхъ государей Англіи и Франціи, отправляющихся на королевское засѣданіе. При входѣ въ Люксембургскій-Дворецъ, онъ былъ встрѣченъ многочисленною депутаціею, и за тѣмъ возсѣлъ на тропъ, вокругъ котрраго стояли принцы, высшіе сановники, маршалы. Онъ приказалъ приступить къ докладу актовъ, долженствовавшихъ составить предметъ этого засѣданія. Талейранъ прочелъ свой рапортъ, а за рапортомъ, императорскій декретъ.
   Вслѣдъ за тѣмъ прочитана была вице-президентомъ Мсльци копія съ того же декрета на итальянскомъ языкѣ, подписанная ломбардскими депутатами. Послѣ того, министръ Марескальки представилъ этихъ депутатовъ Наполеону, которому они, какъ королю итальянскому, принесли присягу въ вѣрности. По окончаніи церемоніи, Наполеонъ, сидя и накрывшись, произнесъ твердо и ясно слѣдующую рѣчь:
   

"Сенаторы,

   "Мы хотѣли, въ настоящемъ обстоятельствѣ, явиться посреди васъ, "чтобъ высказать предъ вами вполнѣ мысль пашу объ одномъ изъ важнѣйшихъ предметовъ государственной политики.
   "Мы покорили Голландію, три четверти Германіи, Швейцарію, Ита"лію. Мы были умѣрены посреди величайшаго благоденствія. Изъ "столькихъ провинцій, мы сохранили за собою только то, что было "необходимо для поддержанія насъ на той точкѣ уваженія и могущества, на которой всегда находилась Франція...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   "Мы возвратили все, что сочли безполезнымъ для возстановленія нарушеннаго всеобщаго равновѣсія.
   "Германія была очищена; ея провинціи возвращены потомкамъ "столькихъ знаменитыхъ домовъ, которые погибли бы на вѣки, если бъ мы не оказали имъ великодушнаго покровительства.
   "Сама Австрія, послѣ двухъ несчастныхъ воинъ, добыла себѣ венеціанское государство. Во всякое время, она промѣняла бы охотно Венецію на провинціи, которыя утратила.
   "Тотчасъ но завоеваніи, Голландія была объявлена независимою. Присоединеніе ея къ нашей имперіи было бы дополненіемъ нашей коммерческой системы, потому-что самыя большія рѣки половины нашей территоріи изливаются въ Голландіи въ море. А между-тѣмъ, Голландія свободна, и ея таможни, торговля и администрація управляются по волѣ ея правительства.
   "Швейцарія была занята нашими войсками; мы защитили ее противъ соединенныхъ силъ Европы. Присоединеніе ея пополнило бы нашу военную границу. Но при всемъ томъ, Швейцарія управляется посредническимъ актомъ, по волѣ своихъ девятнадцати кантоновъ, будучи независима и свободна.
   "Присоединеніе территоріи Итальянской Республики къ Французской Имперіи было бы полезно для развитія нашего земледѣлія; однакожъ, послѣ вторичнаго покоренія, мы утвердили въ Ліонѣ независимость этой республики. Сегодня дѣлаемъ еще болѣе, провозглашаемъ принципъ раздѣленія коронъ французской и итальянской, назначая эпохою этого раздѣленія ту минуту, когда оно содѣлается возможнымъ и безопаснымъ для народовъ Италіи.
   "Мы приняли и возложимъ на главу свою эту желѣзную корону древнихъ Ломбардовъ, чтобъ снова закалить и скрѣпить ее. Но не колеблемся объявить, что передадимъ эту корону одному изъ дѣтей нашихъ запойныхъ, но крови, или но усыновленію, въ тотъ самый день, какъ перестанемъ тревожиться на охраняемою нами независимость другихъ "государствъ Средиземнаго-Моря.
   "Духъ злобы вотще будетъ искать предлоговъ воспламенить войну на материкѣ; то, что было присоединено къ нашей имперіи по конституціональнымъ законамъ государства, останется къ ней присоединеннымъ. Никакая новая провинція не будетъ включена въ составъ этихъ земель; но законы Батавской-Рсспублики, посредническій актъ девятнадцати швейцарскихъ кантоновъ и этотъ первый статутъ Итальянскаго-Королевства будутъ постоянно подъ покровительствомъ нашей державы, и мы не потерпимъ, чтобъ кто-нибудь дерзнулъ наложить на нихъ руку."
   Послѣ этой столь-высокомѣрной, столь-рѣшительной рѣчи, Наполеонъ выслушалъ присягу отъ только-что назначенныхъ имъ сенаторовъ и возвратился, въ сопровожденіи того же поѣзда, въ Тюльери. Гг. Мельци, Мирескальки и другіе Итальянцы получили приказаніе отправиться въ Миланъ для приготовленія умовъ къ новому готовившемуся торжеству. Кардиналъ Капрара, легатъ папы при Наполеонѣ, былъ архіепископъ миланскій. Онъ принялъ этотъ санъ только изъ повиновенія, будучи уже очень-старъ, удрученъ немощами и, послѣ долгой жизни, проведенной при дворахъ, будучи болѣе расположенъ удалиться отъ свѣта, нежели продолжать играть въ немъ роль свою. По убѣдительной просьбѣ Наполеона и съ согласія папы, онъ отправился въ Италію, за тѣмъ, чтобъ короновать тамъ новаго короля по древнему обычаю ломбардской церкви. Сегюръ поѣхалъ тотчасъ же, получивъ приказаніе ускорить приготовленія. Наполеонъ назначилъ свой собственный отъѣздъ въ апрѣлѣ, а коронованіе въ маѣ мѣсяцѣ.
   Эта поѣздка въ Италію согласовалась съ его военными планами, и даже чрезвычайно имъ споспѣшествовала. Наполеонъ принужденъ былъ ожидать всю зиму, чтобъ его эскадры изготовились выйдти изъ Бреста, Рошфора, Тулона. Въ январѣ 1805 года, было уже годъ и восемь мѣсяцевъ со дня разрыва съ Англіею, а между-тѣмъ линейные корабли не могли еще выступить въ море. При всемъ томъ, распорядительность Наполеона не усыплялась ни на минуту; но создать морскую силу можно не такъ-то скоро. Гантомъ, котораго приготовленія были окончены, простоялъ всю зиму въ ожиданіи, что Миссіесси и Вильнёвъ, вышелъ изъ Рошфора и Тулона, увлекутъ за собою Англичанъ. Миссіесси, который быль храбръ, хотя и не отличался стремительными порывами души, вышелъ изъ Рошфора 11 января, въ ужасную бурю, не будучи замѣченъ, ни настигнутъ Англичанами. Онъ поплылъ къ Антильскимъ-Островамъ съ 5 кораблями и 4 фрегатами. Его суда потерпѣли нѣкоторыя аваріи, исправленныя имъ въ морѣ. Что до Вильнёва, котораго министръ Декре наэлектризовалъ непродолжительнымъ энтузіазмомъ, онъ тотчасъ же охладился, увидѣвъ поближе тулонскую эскадру. Для того, чтобъ изъ одиннадцати экипажей сдѣлать восемь, должно было раздѣлить охъ, и слѣдовательно ослабить. Ихъ пополнили конскриптами, заимствованными изъ сухопутной арміи. Матеріалы, употреблявшіеся въ тулонскомъ портѣ, были нехорошаго качества; желѣзо, спасти, мачты не отличались прочностью. Вильнёвъ иного и, можетъ-быть, ужь слишкомъ-много занятъ былъ мыслію объ опасности, при такихъ судахъ и такихъ экипажахъ, встрѣтиться съ непріятельскими кораблями, пріобрѣвшими навыкъ и опытность послѣ крейсированія въ-продолженіе года и восьми мѣсяцевъ. Онъ упалъ духомъ прежде, нежели выступилъ въ море. Между-тѣмъ, понуждаемый Наполеономъ, министромъ Декре, генераломъ Лористономъ, онъ былъ наготовѣ поднять якорь съ исхода декабря до 18 января. 18 числа подулъ попутный вѣтеръ, и Вильнёвъ поднялъ паруса и успѣлъ ускользнуть отъ непріятеля. Ночью поднялась страшная буря, и многія его суда сильно пострадали, въ-слѣдствіе неопытности экипажей и дурныхъ матеріаловъ. Эскадра была разсѣяна. На утро, Вильнёвъ увидѣлъ себя разлученнымъ съ четырьмя кораблями и однимъ фрегатомъ. На однихъ судахъ были поломаны марсы, на другихъ оказалась течь и замѣчены аваріи, которыя трудно было исправлять въ морѣ. Въ довершеніе этихъ несчастій, два англійскіе фрегата наблюдали за ходомъ французской эскадры, и адмиралъ боялся быть застигнутымъ непріятелями въ минуту, когда онъ могъ противопоставить имъ только пять кораблей. Итакъ, онъ рѣшился возвратиться въ Тулонъ, хотя проѣхалъ ужь 70 льё, и не смотря на настоятельныя требованія Лористона продолжать путь. Вильнёвъ возвратился 27 января въ Тулонъ и благополучно ввелъ туда всю свою эскадру.
   Время не было потеряно. Занялись исправленіемъ поврежденій, чтобъ имѣть возможность снова выйдти въ море. Но адмиралъ Вильнёвъ былъ сильно огорченъ) онъ писалъ министру, въ самый день возвращенія въ Тулонъ: "Объявляю вамъ, что никуда не годны корабли такъ снаряженные, съ такимъ малымъ числомъ матросовъ, набитые войсками, построенные изъ старыхъ или негодныхъ матеріаловъ, -- корабли, у которыхъ при малѣйшемъ вѣтрѣ ломаются мачты или раздираются паруса, и которые, въ благопріятную погоду, проводятъ время въ исправленіи аварій, причиненныхъ вѣтромъ или неопытностью матросовъ. Я уже предчувствовалъ все это еще до отплытія и теперь жестоко убѣдился въ этомъ на опытѣ {Депеша 1 плювьйоза XIII года (21 января 1805) на кораблѣ Буцентавръ, на Тулонскомъ рейдѣ.})".
   Наполеонъ сильно негодовалъ, узнавъ объ этомъ безполезномъ выходѣ. Что дѣлать, говорилъ онъ, съ адмиралами, которые при первой аваріи упадаютъ духомъ и помышляютъ о возвращеніи? Надо вовсе отказаться отъ мореплаванія и ничего не предпринимать, даже и въ самое лучшее время года, когда операція могла быть остановлена разлученіемъ нѣсколькихъ судовъ. Должно было бы, говорилъ онъ еще, назначить, посредствомъ запечатанныхъ депешъ, Канарскіе-Острова сборнымъ мѣстомъ всѣмъ капитанамъ эскадры. Аваріи были бы исправлены на пути. Еслибъ на какомъ-нибудь корабль оказалась опасная течь, его оставили бы въ Кадиксѣ, пересадивъ съ него экипажъ и дессантъ на корабль Орелъ, который стоялъ въ этомъ портѣ наготовь пуститься въ море. Нѣсколько поломанныхъ марсовъ, кое-какіе безпорядки во время бури, -- вещи самыя обыкновенныя. Два дня благопріятной погоды утѣшили бы эскадру и поправили бы все. Но величайшее несчастіе нашего флота состоитъ въ томъ, что люди, начальствующіе имъ, новы во всѣхъ шансахъ начальствованіи {Письмо къ Лористону, 1 февраля 1805 г.}.
   Къ-несчастію, удобное время для экспедиціи въ Суринамъ уже прошло, и Наполеонъ долженъ былъ, съ своею обычною изобрѣтательностью, придумать что-нибудь новое. Первое его намѣреніе, состоявшее въ отправленіи Латуша изъ Тулона въ Ла-Маншъ, рушилась съ смертію этого неоцѣненнаго моряка. Второе состоявшее, въ томъ, чтобъ отвлечь Англичанъ въ моря Америки, отправивъ эскадру Вильнёва въ Суринамъ, а Миссіесси къ Антильскимъ-Островамъ, и, воспользовавшись этою диверсіею, ввести Гантома въ Ла-Маншъ, -- также не удалось отъ замедленіи при снаряженіи флота, отъ противныхъ вѣтровъ, и въ-слѣдствіе безплоднаго выхода изъ Тулона. Итакъ, необходимо было прибѣгнуть къ другому плану. Новая потеря, потеря адмирала Брюи, несходнаго съ Латушемъ, по по-крайней-мѣрѣ равнаго ему по достоинству, еще болве увеличивала затруднительность морскихъ операціи. Несчастный Брюи, столь замѣчательный по характеру, опытности, обширности ума, умеръ жертвою своей ревности и самоотверженія въ дѣлѣ устройства флотиліи. Если бъ онъ остался въ живыхъ, Наполеонъ навѣрное поставилъ бы его во главу эскадры, долженствовавшей выполнить задуманный имъ маневръ. Можно было бы сказать, что судьба, въ заговорѣ противъ французскаго флота, нарочно похитила у него въ-продолженіе десяти мѣсяцевъ двухъ его первыхъ адмираловъ, которые оба могли безъ-сомнѣнія помѣряться съ англійскими адмиралами. И потому надобно было, пока обстоятельства не обнаружатъ новыхъ людей съ талантами, покориться необходимости и довольствоваться адмиралами Гантомомъ, Вильнёвомъ и Миссіесси.
   На моряхъ въ это время только-что совершилось важное событіе, измѣнившее положеніе воюющихъ державъ. Англія неожиданно и несправедливо объявила войну Испаніи. Съ нѣкотораго времени она стала замѣчать, что нейтралитетъ Испаніи, не будучи слишкомъ-благопріятенъ для Франціи, былъ, однакожь, полезенъ ей во многихъ отношеніяхъ. Англія объявила мадритскому двору, что считаетъ нарушеніемъ нейтралитета происходившее въ портахъ Пиренейскаго-Полуострова, и грозила войною въ случаѣ, если французскіе корабли по-прежнему будутъ снаряжаться тамъ, и если французскіе корсары будутъ по-прежнему находить тамъ убѣжище и сбытъ для своей добычи. Она требовала, сверхъ-того, чтобъ Карлъ IV оградилъ Португалію отъ всякой попытки со стороны Франціи. Не смотря на всю безмѣрность этихъ требованій, Франція дозволяла мадритскому двору выслушивать ихъ, желая продлить выгодное для нея положеніе вещей. И дѣйствительно, военное содѣйствіе Испаніи не могло замѣнить для Франціи субсидію въ мильйоновъ въ годъ, а эта субсидія не могла быть выплачиваема безъ нейтралитета, который одинъ дѣлалъ возможнымъ привозъ металловъ новаго-свѣта. И потому готовы были уже согласиться на все; но Англія, дѣлаясь все болѣе и болѣе неограниченною въ своихъ требованіяхъ но мѣрь того, какъ уступали ея притязаніямъ, Англія потребовала, чтобъ немедленно прекращено было всякое вооруженіе въ испанскихъ портахъ, а она подразумевала подъ этимъ, чтобъ Французскіе корабли тотчасъ же были выгнаны изъ Ферроля, т. е. отданы ей на жертву. Нарушая наконецъ явно право народовъ, она повелѣла, безъ предварительнаго повѣщенія, остановить испанскіе корабли, которые попадутся на моряхъ. Такой поступокъ былъ настоящимъ пиратствомъ, потому-что Англичане имѣли въ виду захватить суда, шедшія изъ Америки съ грузомъ серебра и золота. Въ эту минуту, четыре испанскіе фрегата, везшіе 12 мильйоновъ піастровъ (около 60 мильйоновъ франковъ), плыли изъ Мехики къ берегамъ Испаніи. Они были остановлены англійскимъ крейсеромъ. Испанскій офицеръ, отказавшійся сдать свои суда, былъ варварски аттакованъ несравненно-превосходнѣйшею силою, и, посла мужественнаго сопротивленія, взятъ въ плѣнъ. Одинъ изъ четырехъ фрегатовъ взлетѣлъ на воздухъ, остальные три были отведены въ порты Великобританіи.
   Этотъ гнусный поступокъ возбудилъ негодованіе Испаніи и порицаніе всей Европы. Не недоумѣвая больше, Карлъ IV объявилъ войну Англіи. Въ то же время онъ повелѣлъ арестовать Англичанъ, схваченныхъ на Пиренейскомъ-Полуостровъ, и секвестровать ихъ имущества, въ обезпеченіе имуществъ и личности купцовъ испанскихъ.
   Наполеонъ, не могши болѣе требовать субсидію въ 48 мильйоновъ, поспѣшилъ устроить содѣйствіе ему Испаніи въ веденіи войны, и въ особенности старался внушить ей рѣшимость, достойную ея самой и ея прежняго величія.
   Испанскій кабинетъ, желая понравиться Наполеону, и по чувству справедливости къ достоинству, избралъ адмирала Гравину посланникомъ во Францію. Это быль первый офицеръ испанскаго флота; подъ простою наружностью онъ скрывалъ рѣдкій умъ и неустрашимость. Наполеонъ сильно привязался къ адмиралу Гравинѣ, а тотъ къ Наполеону. По тѣмъ же причинамъ, по которымъ назначили его посланникомъ, ввѣрили ему теперь главное начальствованіе надъ испанскимъ флотомъ, и, до отбытія его изъ Парижа, уполномочили его условиться съ французскимъ правительствомъ на счетъ морскихъ дѣйствій. Съ этою цѣлью, адмиралъ подписалъ, 4 января 1805 г., конвенцію, опредѣлявшую то участіе, которое прійметъ въ войнѣ каждая изъ обѣихъ державъ. Франція обязывалась содержать постоянно въ морѣ 47 линейныхъ кораблей, 29 фрегатовъ, 14 користтъ, 25 бриговъ, и спѣшить какъ-можно-скорѣе окончаніемъ строившихся на верфяхъ 10 кораблей и 14 фрегатовъ; посадить на каждый корабль 500 человѣкъ войска, а на каждый фрегатъ 200 человѣкъ, и, наконецъ, имѣть французскую флотилію всегда наготовь для перевезенія 90 тысячъ человѣкъ, не считая 30 тысячъ, которыхъ назначено было посадить на голландскую флотилію. Если присоединить силу флотиліи къ линейному флоту, то можно сказать, что всѣ тогдашнія морскія силы Франціи равнялись 60 кораблямъ и 40 фрегатамъ.
   Испанія съ своей стороны обѣщала вооружить немедленно 32 линейные корабля, снабдивъ ихъ подою на четыре мѣсяца и продовольствіемъ на полгода. Было положено, что адмиралъ Гравина прійметъ главное начальствованіе надъ испанскимъ флотомъ, и будетъ находиться въ прямыхъ сношеніяхъ съ французскимъ министромъ Декре. Это значило, что онъ будетъ получать инструкціи отъ самого Наполеона, и испанская гордость могла не краснѣя принять такія условія. Само-собою разумѣется, что субсидія прекратилась со дня начатія непріязненныхъ дѣйствій Англіи противъ Испаніи. Кромѣ того, обѣ дружественныя націи обязывались не заключать сепаратнаго мира. Франція обѣщала Испаніи содѣйствовать возвращенію ей колоніи Тринидадъ и даже Гибральтара, въ случаѣ, если воина будетъ увѣнчана какимъ-либо блистательнымъ успѣхомъ.
   Мадритскій дворъ бралъ на себя обязательство, гораздо превосходившее его средства. Много-много, если, вмѣсто 32 кораблей, онъ могъ снарядить кое-какіе 24 корабля. Такимъ-образомъ, морскія силы Франціи, Испаніи и Голландіи, взятыя вмѣстѣ, простирались до 92 линейныхъ кораблей, изъ которыхъ 60 принадлежали Франціи, 24 Испаніи, 8 Голландіи. Между-тѣмъ, флотилію надо считать за 15 кораблей: значитъ, настоящая сила линейнаго флота всѣхъ трехъ націй простиралась всего до 77 кораблей. Англичане считали у себя 89 кораблей, отлично вооруженныхъ, во всемъ превосходившихъ союзническіе, и готовились вскорѣ увеличить число ихъ до ста. Итакъ, перевѣсъ былъ на ихъ сторонѣ. Они могли быть побѣждаемы только превосходствомъ соображеній, которое почти, можно сказать, никогда не имѣетъ такого вліянія на морѣ, какъ на сушѣ.
   Къ-несчастію, морскія силы Испаніи, имѣвшей нѣкогда славный флотъ, находились теперь, какъ мы и говорили неоднократно, въ самомъ жалостномъ состояніи. Верфи и арсеналы ея были пусты. Число матросовъ въ Испаніи было очень-незначительно съ-тѣхъ-поръ, какъ торговля ея стала почти ограничиваться перевозомъ металловъ; ихъ еще сдѣлалось менѣе отъ желтой лихорадки, свирѣпствовавшей по всему прибрежью и принуждавшей матросовъ бѣжать или въ чужіе края, или во внутренность страны. Присоединивъ къ этому ужасные неурожаи и финансовое разстройство, увеличившееся потерею недавно-похищенныхъ гальйоновъ, мы составимъ себѣ приблизительное понятіе о всѣхъ бѣдствіяхъ, удручавшихъ эту державу, нѣкогда столь-великую, а теперь находившуюся въ столь-плачевномъ положеніи.
   Наполеонъ, такъ-часто и напрасно совѣтывавшій ей, во время послѣдняго мира, сохранить по-крайней-мѣрь часть своихъ средствъ для возстановленія флота, Наполеонъ хотѣлъ сдѣлать послѣднюю попытку при этомъ дворѣ, не надѣясь даже, чтобъ его послушали. На этотъ разъ, онъ дѣйствовалъ не угрозами, какъ въ 1803 г., а ласками и ободреніями. Онъ отозвалъ изъ Португаліи маршала Ланна, съ тѣмъ, чтобъ ввѣрить ему начальство надъ гренадерами, долженствовавшими прежде всѣхъ высадиться въ Англію. Онъ назначилъ генерала Жюно на мѣсто Ланна въ Португаліи. Онъ любилъ Жюно, который имѣлъ природный умъ, характеръ слишкомъ-горячій, но былъ преданъ ему безпредѣльно. Наполеонъ приказалъ Жюно остановиться въ Мадритѣ и свидѣться тамъ съ Княземъ-Мира, королевою и королемъ. Новый уполномоченный долженъ былъ задѣть тщеславіе Князя-Мира, дать ему почувствовать, что въ его рукахъ судьба испанской монархіи, и что въ его волѣ выбрать или роль презрѣннаго временщика, или роль министра, пользующагося благосклонностью своихъ владыкъ для возстановленія могущества своего отечества. Жюно былъ уполномоченъ обѣщать ему всяческое благорасположеніе Наполеона, и даже княжество въ Португаліи, если онъ ревностно будетъ служить общему дѣлу и постарается придать достаточную дѣятельность испанской администраціи. Посолъ Наполеона долженъ былъ потомъ увидѣть королеву, объявить ей, что въ Европѣ всѣмъ извѣстно вліяніе ея на правленіе, т. е. на короля и Князя-Мира, и стараться всѣми силами внушить ей благія чувствованія. Что касается до короля, то онъ по-прежнему занимался только охотою и ремеслами.
   Жюно получилъ приказаніе пожить въ Мадритѣ до отправленія своего въ Португалію, и играть тамъ роль чрезвычайнаго посланника, стараясь хоть сколько-нибудь оживить этотъ такъ-низко павшій дворъ.
   Теперь дѣло шло о томъ, какъ бы наилучшимъ образомъ употребить морскія силы трехъ націй, Франціи, Голландіи и Испаніи. Наполеона безпрерывно занималъ планъ ввести неожиданно болѣе или менѣе значительный флотъ въ Ла-Маншъ; и этотъ проектъ уже два раза подвергался видоизмѣненію. Но внезапно-блеснувшая въ головѣ Наполеона великая мысль отвлекла его на время отъ этого плана.
   Наполеонъ часто получалъ рапорты отъ генерала Декана, начальника французскихъ конторъ въ Индіи, который извѣщалъ его, что англійское владычество въ этой странѣ непрочно, что Маратты готовы возмутиться для сверженія съ себя ига, и что высадка шести тысячь французовъ съ достаточнымъ количествомъ военныхъ припасовъ можетъ рѣшить судьбу британско-индійской имперіи. Наполеонъ задумалъ экспедицію, которая стоила бы египетской и могла бы исторгнуть у Англичанъ важное завоеваніе, составлявшее, въ настоящій вѣкъ, ихъ величіе и славу. Правда, отдаленность Индіи дѣлала эту экспедицію гораздо-труднѣе египетской. Основываясь на собственномъ опытѣ, Наполеонъ думалъ, что на необозримыхъ моряхъ можно надѣяться избѣжать встрѣчи съ непріятелемъ. Такъ онъ, въ 1798 г., прошелъ межъ англійскихъ флотовъ съ нѣсколькими сотнями судовъ и съ цѣлою арміею, взялъ Мальту и присталъ къ Александріи, не будучи встрѣченъ Нельсономъ. Такимъ же точно образомъ надѣялся онъ ввести флотъ въ Ла-Маншъ. Для успѣха въ подобныхъ предпріятіяхъ, необходима была глубокая тайна и большое искусство провести британское адмиралтейство. Но онъ уже издавна подготовилъ все, чтобъ поставить Англичанъ въ совершенный тупикъ. Онъ собралъ войска, готовыя сѣсть на суда, во всѣхъ пунктахъ, гдѣ только находились эскадры, въ Тулонъ, Кадиксѣ, Ферролѣ, Рошфорь, Брестѣ, Текселѣ, и постоянно имѣлъ возможность отправить въ путь армію такъ, чтобъ Англичане и не знали о томъ и не могли угадать ни назначенія этой арміи, ни числительной ея силы. Намѣреніе произвести высадку приносило и ту пользу, что вниманіе непріятеля было безпрестанно обращено на этотъ предметъ, и Англичане ежеминутно должны были помышлять объ экспедиціи въ Ирландію или на берега Англіи. Итакъ, настоящее время было благопріятно для одной изъ тѣхъ необычайныхъ экспедицій, которыя Наполеонъ у мѣлъ столь быстро соображать и приводить въ исполненіе. Онъ думалъ, на-примѣръ, что для исторженія Индіи изъ рукъ Англичанъ можно было согласиться отложить всякіе другіе планы, даже и высадку, и готовъ былъ употребить на это всѣ свои морскія силы. Вотъ его разсчеты при этомъ случаѣ. Въ портахъ, кромѣ эскадръ, готовыхъ выступить въ море, находились въ резервѣ старыя суда, почти вовсе негодныя для военныхъ дѣйствій. Также и въ экипажахъ, кромѣ хорошихъ матросовъ, находились очень-молодые новобранцы, или конскрипты, только-что переведенные въ морскую службу. На этихъ обоихъ обстоятельствахъ Наполеонъ основалъ планъ свой. Онъ хотѣлъ присоединить къ извѣстному количеству новыхъ кораблей всѣ тѣ, которые были негодны къ службѣ, но которые могли, однакожъ, совершить переѣздъ, хотѣлъ помѣщать на нихъ артиллерію, а вмѣсто этого груза помѣстить большую массу войскъ, пополнить экипажи всякими людьми, взятыми изъ портовъ, отправить такимъ образомъ изъ Тулона, Кадикса, Ферроля, Рошфора, Бреста флоты, которые, не влача за собою ни одного транспортнаго судна, могли перевезти въ Индію значительное войско. Онъ предполагалъ отправить изъ Тулона тринадцать кораблей, изъ Бреста двадцать-одинъ, всего-на-все тридцать-четыре, изъ которыхъ на половину было бы старыхъ судовъ, и присоединить къ этимъ тридцати-четыремъ кораблямъ съ двадцать фрегатовъ, и въ числѣ этихъ послѣднихъ десять почти негодныхъ къ службѣ. Оба эти флота, которые вышли бы почти въ одно и то же время и встрѣтились бы другъ съ другомъ у Иль-де-Франса, могли помѣстить на себѣ всего-на-все сорокъ тысячъ человѣкъ, и солдатъ и матросовъ. По пріѣздѣ въ Индію, должно было уничтожить всѣ негодныя суда, а остальные пятнадцать кораблей и десять фрегатовъ съ экипажемъ изъ четырнадцати или пятнадцати тысячь матросовъ, должны были отплыть обратно въ Европу. Такимъ способомъ перевезено было бы въ Индію 25,000 или 26,000 человѣкъ войска, а въ европейскія моря возвратился бы флотъ изъ пятнадцати кораблей, превосходныхъ во всѣхъ отношеніяхъ, съ отборнымъ экипажемъ, пріобрѣвшимъ опытность въ долгомъ плаваніи. Итакъ, французы потеряли бы только нѣсколько никуда-негодныхъ судовъ и оставили бы въ Индіи войско, которое могло бы одолѣть Англичанъ, въ-особенности находясь подъ начальствомъ такого предпріимчиваго человѣка, каковъ былъ генералъ Деканъ.
   Наполеонъ предполагалъ отправить, кромѣ того, три тысячи Французовъ на голландскомъ тексельскомъ флотѣ, двѣ тысячи на вновь-формировавшейся въ Рошфорѣ дивизіи, четыре тысячи Испанцевъ на испанскомъ кадикскомъ флотѣ, что составляло новое подкрѣпленіе въ девять тысячь человѣкъ и такимъ-образомъ увеличило бы армію Декана до 35,000 или 36,000 человѣкъ. Весьма-вѣроятно, что подобная сила могла бы разрушить владычество Англичанъ въ Индіи, только-что порабощенной ими.
   Этотъ планъ былъ временною отсрочкою высадки; но дѣло статочное, что онъ могъ бы благопріятствовать этой высадкѣ совершенно-необыкновеннымъ образомъ: Англичане, получая извѣстія объ отправленіи французскихъ эскадръ, должны были бы пускаться въ-слѣдъ за ними и чрезъ то оставлять на свободѣ европейскія моря; а тѣмъ временемъ эскадра, возвращающаяся изъ Индіи съ пятнадцатью кораблями и десятью фрегатами, могла появиться въ проливѣ, гдѣ Наполеонъ, ежечасно готовый пуститься въ путь при первомъ удобномъ случаѣ, могъ воспользоваться даже хоть минутною благосклонностью судьбы. Правда, что эта послѣдняя часть комбинаціи предполагала, что французамъ посчастливилось бы вдвойнѣ, и при походѣ въ Индію, и на возвратномъ пути оттуда, а судьба рѣдко ущедряетъ человѣка до такой степени, какъ бы великъ онъ ни былъ. Цѣлый мѣсяцъ колебался Наполеонъ въ раздумьи, не зная, на что лучше рѣшиться, отправить ли эту экспедицію въ Индію, или переѣхать чрезъ проливъ Калэ.
   Однакожъ, булонская экспедиція была предпочтена Наполеономъ. Онъ полагалъ, что это предпріятіе приведетъ къ желанному успѣху скорѣе, рѣшительнѣе и вѣрнѣе, лишь только французскій флотъ внезапно появится въ Ла-Маншъ. И Наполеонъ снова принялся за соображенія и придумалъ третью комбинацію, которая была еще обширнѣе, глубже, изумительнѣе обѣихъ прежнихъ; основною мыслію ея было соединить, безъ вѣдома Англичанъ, всѣ французскія морскія силы между Дувромъ и Булонью.
   Наполеонъ рѣшился на этотъ планъ въ первыхъ числахъ марта и немедленно разослалъ приказы. Планъ состоялъ въ томъ, чтобъ привлечь Англичанъ въ Индію и къ Антильскимъ-Островамъ, куда уже привлекала ихъ вниманіе эскадра адмирала Миссіесси, отправившаяся 11 января, и потомъ возвратиться тотчасъ же въ европейскія моря, въ такомъ числѣ силъ, которое превосходило бы всякую англійскую эскадру. Этотъ планъ походилъ отчасти на планъ, составленный въ прошломъ декабрѣ мѣсяцѣ, но онъ былъ увеличенъ, пополненъ теперь присоединеніемъ силъ Испаніи. Островъ Мартиника назначенъ общимъ сборнымъ пунктомъ: къ находившимся уже здѣсь пяти кораблямъ Миссіесси должны были примкнуть сперва двѣнадцать кораблей Вильнёва, который приведетъ за собою изъ Кадикса шесть или семь испанскихъ кораблей Гравины и французскій корабль Орелъ, вслѣдъ за тѣмъ, долженъ былъ прибыть сюда и Гантомъ съ двадцатью-однимъ кораблемъ, а вмѣстѣ съ нимъ и французско-испанская феррольская эскадра. Такимъ-образомъ, въ Мартиникѣ должно было собраться около пятидесяти или шестидесяти кораблей: страшная сила, какая никогда и нигдѣ не сосредоточивалась воедино! На этотъ разъ, комбинаціи была такъ полна, такъ хорошо разсчитана, что Наполеонъ не усомнялся въ успѣхъ. Самъ даже министръ Декре соглашался, что она представляетъ всевозможные шансы удачи. Всего затруднительнѣе былъ выходъ Гантома изъ брестскаго рейда. Но можно же было разсчитывать, что въ мартъ мѣсяцѣ подуетъ, наконецъ, попутный вѣтеръ. Англичанамъ не могло прійдти въ голову, чтобъ непріятель задумалъ собрать, въ одномъ пунктъ, въ Мартиникѣ, разомъ пятьдесятъ или шестьдесятъ кораблей. Вѣроятнѣе всего было, что догадки ихъ устремятся на Индію. Во всякомъ случаѣ, соединись только всѣ вмѣстѣ Гантомъ, Гурдомъ, Вильнёвъ, Гравина и Миссіесси, то никакая англійская эскадра, съ которой бы они повстрѣчались и которая могла состоять по большей мѣръ изъ двѣнадцати или пятнадцати кораблей, не осмѣлилась бы напасть на ихъ соединенныя силы, и тогда возвращеніе въ Ла-Маншъ было бы обезпечено. Итакъ, всѣ французскія морскія силы должны были находиться вкупѣ межъ берегомъ Англіи и Франціи въ то самое время, какъ флоты Англіи устремились бы на Востокъ, въ Америку или въ Индію. Событія доказали вскорѣ, что эта комбинація могла осуществиться, даже и при посредственномъ выполненіи.
   Этотъ планъ тщательно сохранялся въ глубочайшей тайнъ. О немъ не было сообщено Испанцамъ, которые обязались послушно слѣдовать во всемъ велѣніямъ Наполеона. Изъ всѣхъ адмираловъ тайна ввѣрена была только лишь Вильнёву и Гантому, и то не при отправленіи, а въ моръ, когда они уже не могли имѣть сообщенія съ твердою землею. Въ тайну предпріятія не былъ посвященъ ни одинъ капитанъ корабля. Имъ только назначены были пункты для сбора, на случай, еслибъ корабли принуждены были разлучиться другъ съ другомъ. Ни одинъ изъ министровъ не зналъ плана, за исключеніемъ адмирала Декре. Ему было приказано сноситься прямо съ Наполеономъ и писать свои депеши собственноручно. Между-тѣмъ, во всѣхъ портахъ распространили слухъ объ экспедиціи въ Индію. Дѣлали видъ, что сажаютъ на суда много войска; на самомъ же дѣлъ, тулонская эскадра должна была взятъ съ собою едва три тысячи человѣкъ, а брестская шестъ или семъ тысячъ. Адмираламъ предписано было высадитъ на Антильскіе-Острова половину этой силы для подкрѣпленія тамошнихъ гарнизоновъ и привезти обратно въ Европу четыре или пять тысячь лучшихъ солдатъ для участія въ булоньской экспедиціи.
   Ко всѣмъ этимъ хитростямъ для обмана Англичанъ присоединялось, въ довершеніе всего, путешествіе Наполеона въ Италію. Онъ предполагалъ, что его флоты, пустясь въ море въ концѣ марта, употребятъ весь апрѣль на плаваніе въ Мартинику, май на соединеніе другъ съ другомъ, іюнь на обратное плаваніе въ Европу, и уже въ первыхъ числахъ іюля будутъ въ Ла-Маншѣ. Онъ долженъ былъ оставаться все это время въ Италіи, производить смотры, давать празднества, скрывать свои глубокіе помыслы подъ тщеславною, великолѣпною наружностью, потомъ, въ назначенное время, уѣхать потихоньку, перенестись въ пять дней изъ Милана въ Булонь, и между-тѣмъ, какъ всѣ будутъ увѣрены, что онъ еще въ Италіи, разразиться надъ Англіею ударомъ, которымъ онъ давно уже угрожалъ ей. Сама Англія начинала уже не вѣрить болѣе этимъ угрозамъ. Европа считала ихъ просто острасткою, придуманною для того, чтобъ тревожить британскую націю и заставлять ее истощаться въ безполезныхъ усиліяхъ. Между-тѣмъ, какъ всѣ предавались этой мысли, Наполеонъ, напротивъ, безпрерывно пополнялъ свою армію, расположенную на берегу океана. Такимъ-образомъ, булоньская армія увеличилась почти 30 тысячами человѣкъ, а никто и не подозрѣвалъ этого. Мнѣніе о томъ, что экспедиція въ Англію была просто демонстраціею, дѣлалось ежедневно болѣе и болѣе господствующимъ.
   Устроивъ все для приведенія въ исполненіе своего предпріятія и питая глубокую увѣренность въ успѣхѣ, Наполеонъ готовился отправиться въ Италію. Папа остался въ Парижъ на всю зиму. Сначала, онъ думалъ уѣхать во-свояси въ половинѣ февраля. Снѣга, въ обиліи выпавшіе на Альпахъ, послужили предлогомъ удержать его еще на нѣкоторое время. Первосвященникъ не могъ не уступить обаятельнымъ просьбамъ Наполеона и согласился отложить свой отъѣздъ до половины марта. Наполеонъ былъ очень-радъ, чтобъ Европа замѣтила продолжительность этого посѣщенія, старался ежедневно все болѣе и болѣе сближаться съ Шемъ VII и удерживать его во Франціи, между-тѣмъ, какъ французскіе агенты дѣлали въ Миланъ приготовленія ко вторичной коронаціи. Дворы неаполитанскій, римскій и даже этрурскій не безъ сокрушенія взирали на образованіе обширнаго французскаго королевства въ Италіи, и самъ папа, можетъ-быть, былъ бы не слишкомъ благосклоненъ къ политикъ Наполеона, еслибъ былъ въ это время въ Ватиканъ, подъ вліяніемъ всяческихъ наущеній.
   Пій VII, совершенно сдружившись съ Наполеономъ, сознался наконецъ предъ нимъ въ своихъ тайныхъ желаніяхъ. Онъ былъ очарованъ почестями, оказанными его особъ, почестями, приносившими пользу самой религіи; онъ былъ очарованъ благомъ, произведеннымъ, по-видимому, его присутствіемъ, и тѣмъ, что совершалъ во Франціи новый императоръ для способствованія возстановленію алтарей. Но при всей своей святости, Пій VII былъ человѣкъ, былъ государь, и торжество духовныхъ интересовъ, исполняя его удовольствіемъ, не могло заставить его забыть земные интересы римскаго двора, крѣпко-пострадавшіе съ потерею легацій. Онъ привезъ съ собою шесть кардиналовъ, изъ которыхъ одинъ, кардиналъ Борджіа, умеръ въ Ліонъ. Другіе, именно кардиналы Антонелли и ди-Пьетро, принадлежали къ партіи ультрамонтанской, и были въ непріязненныхъ отношеніяхъ къ кардиналу Капраръ, который и не могъ быть имъ подъ-стать по своему просвѣщенію и высокому уму. Они-то довели папу до того, что онъ сталъ скрывать свои дѣйствія отъ этого кардинала, долженствовавшаго, по званію легата, знать о всѣхъ негоціаціяхъ, въ которыя вступали въ Парижѣ. Безъ сомнѣнія, онъ не научилъ бы ихъ средству успѣть въ планахъ, ибо все, что возможно было сдѣлать для церкви, Наполеонъ дѣлалъ самъ, безъ всякихъ понужденій. Но этотъ человѣкъ, опытный и мудрый, отсовѣтовалъ бы имъ безполезныя попытки, которыя очень-часто дѣлаются причинами раздора.
   Наполеонъ, вспомоществуемый совѣтомъ Порталиса, кротко, но съ непреклонною твердостью отвергъ всѣ притязанія папы. Что до возврата легацій, Наполеонъ говорилъ, что, согласившись на это, онъ поступилъ бы измѣннически относительно Итальянской-Республики, избравшей его своимъ главою, объявивъ, впрочемъ, намѣреніе свое улучшить въ-послѣдствіи положеніе римскаго двора. Наполеонъ возложилъ на кардинала Феша объясниться по этому предмету съ папою. Онъ хотѣлъ, въ настоящее время, помочь ему денежными средствами и намекалъ на то, что, въ непродолжительномъ времени, будетъ имѣть возможность вознаградить его за потерянныя земли. Дѣйствительно, Наполеонъ провидѣлъ уже, что скоро возгорится на материкъ война, что онъ на этотъ разъ завоюетъ всю Италію, отниметъ у Австріи Венецію, у Бурбоновъ Неаполь и найдетъ средство удовлетворить пану.
   Но эти добрыя намѣренія въ будущемъ не мѣшали въ настоящее время родиться неудовольствію, которое сдѣлалось вскорѣ источникомъ непріятнѣйшихъ послѣдствій.
   Наполеонъ и папа разстались не столько недовольные другъ другомъ, сколько бы того надо было опасаться послѣ такихъ требованій и отказовъ. Папа, вмѣсто западни, которую пророчили ему безумцы при выѣздѣ изъ Рима, нашелъ въ Парижѣ великолѣпнѣйшій пріемъ и занималъ во Франціи мѣсто, достойное славнѣйшихъ эпохъ церкви. Самымъ трогательнымъ образомъ распростился онъ съ императоромъ и императрицею и отправился обратно въ Римъ, будучи осыпанъ богатыми дарами. Онъ выѣхалъ изъ Парижа 4 апрѣля 1805 года, посреди еще болѣе значительнаго стеченія народа, нежели какое было при вступленіи его въ этотъ городъ. Онъ долженъ былъ остановиться на нѣсколько дней въ Ліонѣ для празднованія тамъ праздника Пасхи.
   Наполеонъ все устроилъ такъ, чтобъ въ это же время самому отправиться въ путь. Давъ послѣднія повелѣнія Флоту и арміи и повторивъ испанскому двору свои просьбы, чтобъ все было готово въ Ферроль и Кадиксѣ, оставивъ архиканцлеру Камбасересу, не для вида только, но на самомъ дѣлѣ, управленіе имперіею, онъ отправился 1-го апрѣля въ Фонтенбло, гдѣ долженъ былъ остановиться на два или на три дня. Онъ удалялся въ восторгѣ отъ своихъ плановъ, полный увѣренности въ ихъ успѣхѣ. Первымъ залогомъ къ тому служилъ счастливый выходъ адмирала Вильнёва. Вильнёвъ, при попутномъ вѣтрѣ, 30 марта, поднялъ наконецъ паруса, и его потеряли изъ вида съ высотъ Тулона, не могши опасаться, чтобъ онъ повстрѣчался съ Англичанами. Одно неблагопріятное обстоятельство препятствовало полнотѣ счастія. 1-е апрѣля, равноденствіе еще не дало почувствовать себя въ Брестѣ, и погода тихая, ясная, помогшая способствовать удаленію Англичанъ, или скрытію отъ нихъ выхода эскадры, дѣлала невозможнымъ отплытіе Гантома. Будь только этотъ адмиралъ внѣ Бреста, тогда успѣхъ соединенія эскадръ не казался бы больше сомнительнымъ, и надо было бы предположить настоящій феноменъ, предположивъ, что равнодействіе не принесетъ съ собою попутнаго вѣтра въ-теченіе всего апрѣля мѣсяца. И такъ, Наполеонъ покинулъ Фонтенбло 3 апрѣля, направляясь чрезъ Труа, Шалонъ и Ліонъ, и обгоняя папу за тѣмъ, чтобъ оба поѣзда не помѣшали другъ другу.
   Между-тѣмъ, какъ онъ ѣхалъ въ Италію, предавшись своимъ обширнымъ замысламъ и развлекаясь по временамъ почестями, которыя оказывались ему народами, Европа, вся въ волненіи, разражалась третье ю коалиціею.
   Но тѣмъ временемъ, какъ все въ Европѣ волновалось противъ Наполеона, онъ, будучи окруженъ въ Италіи всѣмъ блескомъ королевской власти, занять былъ идеями, совершенно-противоположными идеямъ его противниковъ, даже наиболѣе-умѣренныхъ. Видъ Италіи, поприща его первыхъ побѣдъ, предмета всѣхъ его предпочтеній, породилъ въ немъ новые планы касательно величія его имперіи и устройства его собственнаго семейства. Онъ вовсе не хотѣлъ раздѣлять обладаніе этою страною съ кѣмъ бы то ни было и, напротивъ, мечталъ овладѣть ею во всей ея цѣлостности, создавъ нѣкоторыя изъ тѣхъ вассальныхъ королевствъ, которыя долженствовали служить оплотомъ новой Имперіи-Запада. Члены итальянской консульты, присутствовавшіе при обрядъ учрежденія Итальянскаго-Королевства, поѣхали впередъ, въ сопровожденіи вице-президента Мельци и министра Марескальки, для того, чтобъ приготовить принятіе Наполеона въ Миланѣ. Хотя Итальянцы гордились тѣмъ, что будутъ имѣть его королемъ, хотя правительство его болѣе всякаго другаго могло успокоить ихъ, однако потерянная или по-крайней-мѣрѣ отложенная надежда на королевство чисто-итальянское, страхи войны съ Австріей въ-слѣдствіе этой перемѣны, даже самая общность этого титула короля итальянскаго, придуманная съ цѣлію понравиться имъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ и встревожить Европу, -- все это сильно возмутило Итальянцевъ. Партія либеральная день-ото-дня все болѣе и болѣе отдалялась отъ новаго правительства, а аристократія не сближалась съ нимъ. Одинъ Наполеонъ могъ измѣнить этотъ порядокъ вещей. Присутствіе его, какъ генерала, всегда глубоко трогало сердца Итальянцевъ; присутствіе его, какъ императора и короля, должно было поразить ихъ еще болѣе. Славныя войска, собранныя на поляхъ битвы Маренго и Кастильйоне, готовились выполнить большіе маневры и представить безсмертныя сраженія. Всѣ иностранные министры были созваны въ Миланъ. Приливъ любопытныхъ, стекшихся въ Парижъ посмотрѣть на коронацію, отхлынулъ въ Ломбардію. Дано было движеніе -- и пламенное воображеніе Итальянцевъ снова закипѣло любовью и удивленіемъ къ человѣку, который въ-продолженіе девяти лѣтъ столь сильно волновалъ ихъ. По примѣру городовъ во Франціи, сформирована была для принятія Наполеона гвардія изъ молодыхъ людей лучшихъ фамилій.
   Прибывъ въ Туринъ, онъ встрѣтился здѣсь съ Піемъ VII и нѣжно простился съ нимъ въ послѣдній разъ. Затѣмъ онъ принималъ съ необыкновенною граціею своихъ новыхъ подданныхъ и занимался ихъ интересами, отличными еще отъ интересовъ прочей части Французской Имперіи. Онъ поправлялъ ошибки или несправедливости администраціи, удовлетворялъ множество просьбъ, и, желая очаровать народы, выказывалъ всю благость и величіе верховной власти; потомъ посвятилъ нѣсколько дней на осмотръ своего созданія, -- Алессандрійской-Крѣпости, служившей базисомъ его утвержденія въ Италіи. Въ настоящую минуту тамъ собраны были тысячи рабочихъ. Наконецъ, 5 мая, посреди равнины Маренго, съ высоты трона, воздвигнутаго на этой равнинѣ, гдѣ, три года назадъ, онъ стяжалъ себѣ самодержавіе, присутствовалъ онъ при славныхъ маневрахъ, представлявшихъ маренгское сраженіе. Ланнъ, Мюратъ, Бессьеръ начальствовали войсками на этихъ маневрахъ. Здѣсь не доставало одного только Дезэ! Наполеонъ заложилъ первый камень въ основаніе монумента въ память храбрымъ, павшимъ на полѣ битвы. Изъ Алессандріи отправился онъ въ Навію, гдѣ привѣтствовали его власти новой его столицы, Милана, и вступилъ въ Миланъ 8 мая, при громѣ пушекъ и звонѣ колоколовъ, при кликахъ народа, пришедшаго въ энтузіазмъ отъ его присутствія. Окруженный итальянскими властями и духовенствомъ, онъ колѣнопреклонился въ старомъ ломбардскомъ каѳедральномъ соборѣ, созданномъ на удивленіе Европы и предназначенномъ судьбою быть построену окончательно Наполеономъ. Итальянцы, энтузіасты въ высшей степени, всегда поражаются великолѣпными зрѣлищами: что должны были испытать они въ присутствіи человѣка, котораго величіе взошло предъ ихъ глазами, какъ звѣзда, замѣченная ими прежде всѣхъ на горизонтѣ европейскомъ?
   26 мая, Наполеонъ былъ помазанъ на царство въ миланскомъ каѳедральномъ соборъ съ такимъ же блескомъ, какъ и въ Парижъ за полгода предъ тѣмъ, въ присутствіи министровъ Европы и депутатовъ отъ всей Италіи. Желѣзная корона, почитаемая древнею короною королей ломбардскихъ, была доставлена изъ Монцы, гдѣ се хранили, какъ сокровище. По благословеніи ея кардиналомъ Капрарою, архіепископомъ миланскимъ, съ соблюденіемъ формъ, употреблявшихся нѣкогда относительно германскихъ императоровъ при коронованіи ихъ королями итальянскими, Наполеонъ самъ возложилъ ее на главу свою, какъ нѣкогда возложилъ на себя корону императора французовъ, произнося по-итальянски эти клятвенныя слова: Богъ далъ мнѣ ее: горе тому, кто до ней коснется! (Dio me l'ha data, guai a chi la toccherа). Энергія, съ которою онъ произнесъ эти слова, привела въ трепетъ всѣхъ присутствующихъ. Эта торжественная церемонія, приготовленная руками Итальянцевъ, а именно извѣстнымъ живописцемъ Аппіани, превзошла все доселѣ видѣнное въ Италіи.
   Послѣ этой церемоніи, Наполеонъ обнародовалъ органическій статутъ, которымъ создавалъ въ Италіи монархію, по образцу монархіи французской, и назначалъ вице-королемъ Евгенія Боарне. Затѣмъ онъ представилъ итальянской націи этого принца во время королевскаго засѣданія законодательнаго сословія. Весь іюнь мѣсяцъ онъ присутствовалъ въ государственномъ совѣтѣ и далъ администраціи въ Италіи движеніе, какое далъ и французской администраціи, занимаясь ежедневно дѣлами во всей ихъ подробности.
   Присутствіе Наполеона съ этими страшными арміями, которыя онъ устроивалъ и пополнялъ на великій случаи, разсѣяло опасенія насчетъ воины. Итальянцы начали вѣрить, что они не увидятъ ея болѣе на своей территоріи, и что до нихъ дойдетъ молва о ней съ береговъ Дуная и отъ воротъ самой Вѣны. Наполеонъ всякое воскресенье производилъ въ Миланѣ смотры войскамъ; потомъ онъ возвращался въ свой дворецъ и принималъ на публичной аудіенціи посланниковъ всѣхъ дворовъ Европы, извѣстнѣйшихъ иностранцевъ, и въ особенности представителей знатныхъ итальянскихъ фамилій и духовенства. Въ одинъ изъ этихъ пріемныхъ дней, обмѣнялся знаками почетнаго-легіона на знаки древнѣйшихъ и славнѣйшихъ орденовъ Европы. Прусскій министръ представился ему первый для врученія ему чернаго орла и бѣлаго орла. Затѣмъ явился испанскій посланникъ, который вручилъ ему орденъ золотаго-рука, потомъ, наконецъ, министры баварскій и португальскій, поднесшіе ему ордена св. Губерта и Христа. Наполеонъ представилъ имъ въ обмѣнъ знаки первой степени почетнаго-легіона, и далъ такое же количество орденовъ, сколько получилъ самъ. Затѣмъ онъ роздалъ иностранные ордена знатнѣйшимъ лицамъ имперіи. Въ нѣсколько Мѣсяцевъ, дворъ его сталъ на такую же ногу, какъ и всѣ прочіе европейскіе дворы; носилъ такіе же ордена, и богатыя одежды, походившія на военные мундиры. Посреди этого блеска, Наполеонъ, оставшись самъ простъ по-прежнему, имѣя на груди только знакъ почетнаго-легіона, нося мундиръ гвардейскихъ егерей безъ малѣйшаго золотаго шитья, черную шляпу, на которой виднѣлась только трехцвѣтная кокарда, Наполеонъ хотѣлъ, чтобъ всѣ знали, что роскошь, которою онъ окруженъ, была не для него. Любопытнымъ взорамъ народовъ хотѣлъ представить онъ только свой благородный и прекрасный образъ, который воображеніе людей окружало столькими славными трофеями. А между-тѣмъ, всѣ искали, всѣ желали видѣть его одного посреди этой свиты, блиставшей золотомъ и пестрѣвшей орденскими лентами всей Европы.
   Различные города Италіи присылали къ нему депутаціи съ просьбою посѣтить ихъ. Они добивались не простой почести, но и выгоды, потому-что проницательный взглядъ императора открывалъ всюду, гдѣ какое благо надо было совершить, а его могущественная рука находила средства это выполнить. Рѣшившись провести весну и половину лѣта въ Италіи, чтобъ лучше отвратить вниманіе Англичанъ отъ Булони, онъ обѣщалъ посѣтить Мантую, Бергамъ, Верону, Феррару, Болонью, Модену, Пьяченцу. Эта новость обрадовала Итальянцевъ и позволила всѣмъ имъ надѣяться имѣть свою долю въ благодѣяніяхъ новаго царствованія.
   Исключительно занятый высадкою, Наполеонъ не хотѣлъ вызывать въ настоящее время континентальной войны. Между-тѣмъ, задуманное имъ присоединеніе Генуэзской-Республики, дало предлогъ всѣмъ непріязненнымъ ему державамъ жаловаться на честолюбіе Франціи, и особенно на нарушеніе имъ своихъ обѣщаній, потому-что самъ Наполеонъ, учреждая Итальянское-Королевство, обѣщалъ сенату не присоединять болѣе ни одной провинціи къ своей имперіи. Но, надѣясь вскорѣ разсѣчь въ Лондонѣ гордіевъ узелъ всѣхъ европейскихъ вопросовъ, онъ не поколебался въ своемъ намѣреніи и рѣшился даровать Геную французскому флоту.
   Министромъ его при этой республикѣ былъ его соотечественникъ Саличетти, которому онъ препоручилъ вызнать расположеніе Генуэзцевъ и приготовить умы. Дѣло кончилось тѣмъ, что генуэзскій сенатъ и дожъ, по совѣту Саличетти, отправились въ Миланъ объявить Наполеону желаніе всего народа признать надъ собою верховную власть Франціи. Они были введены предъ Наполеона съ обрядами, напомнившими собою тѣ времена, когда побѣжденные народы молили о чести быть частію Римской-Имперіи. Наполеонъ принялъ ихъ на своемъ тронь, 4 іюня, объявилъ, что снисходитъ на ихъ просьбу, и обѣщалъ посѣтить Геную при выѣздѣ изъ Италіи.
   За этимъ присоединеніемъ послѣдовало другое, малозначительное само-по-себѣ, но какъ капля воды переполнившее чашу терпѣнія европейскихъ державъ. Луккская-Республика была безъ правительства и находилась въ затруднительномъ положеніи между Этруріею и Пьемонтомъ, подобно кораблю, лишенному кормила. Власти этой республики, подражая властямъ Генуи, явились въ Миланъ съ просьбою дать имъ конституцію и правительство. Наполеонъ согласился выполнить и ихъ желаніе; по считая эту республику слишкомъ-отдаленною отъ Имперіи, онъ отдалъ ея территорію въ удѣлъ старшей сестрѣ своей, принцессѣ Элизѣ, женщинѣ умной, мудро управлявшей этою страною, и заслужившей за то придуманное Талейраномъ прозваніе Луккской Семирамиды. Наполеонъ уже отдалъ ей герцогство Піомбино; теперь же отдавалъ ей и супругу ея, принцу Баккіоки, Лукку, въ видѣ наслѣдственнаго княжества, зависѣвшаго отъ Французской-Имперіи, долженствовавшаго быть возвращеннымъ корой г. въ случаѣ пресѣченія мужескаго колѣна, на всѣхъ условіяхъ, слѣдовательно, старинныхъ феодовъ Германской-Ммнеріи. Эта сестра Наполеона должна была впредь именоваться принцессою піомбинскою и луккскою.
   Талейрану поручено было написать Пруссіи, Австріи, и объяснить имъ эти поступки, которые Наполеонъ считалъ, впрочемъ, некасающимися вовсе до политики этихъ державъ. Между-тѣмъ, опытный глазъ императора французовъ былъ пораженъ вооруженіями Австріи. Цѣлые корпуса были въ движеніи къ Тиролю и къ бывшимъ венеціанскимъ провинціямъ. Вѣнскій кабинетъ увѣрялъ, что это движеніе войскъ было дѣломъ чистой предосторожности, возбужденной сосредоточеніемъ французскихъ войскъ при Маренго и Кастильйоне, въ числѣ слишкомъ-значительномъ для простыхъ воинскихъ празднествъ. Наполеонъ отправилъ немедленно переодѣтыхъ офицеровъ въ Тироль, Фріуль, Каринтію для осмотра этихъ приготовленій на самомъ мѣстѣ, и въ то же время потребовалъ отъ Австріи рѣшительныхъ объясненій.
   Онъ придумалъ еще другое средство вызнать настоящее расположеніе этого двора. Обмѣнявшись орденомъ почетнаго-легіона на ордена дружественныхъ дворовъ, онъ не обмѣнялся еще съ Австріею, а между-тѣмъ онъ хотѣлъ поставить себя съ этою державою на такую же ногу, какъ и съ другими, и потому вознамѣрился отнестись объ этомъ съ непосредственнымъ предложеніемъ къ Австріи, чтобъ такимъ образомъ удостовѣриться въ ея настоящихъ чувствованіяхъ. Онъ полагалъ, что если она дѣйствительно хочетъ въ скоромъ времени начать войну, то не осмѣлится, предъ лицомъ Европы и своихъ союзниковъ, оказать такое изъявленіе дружбы, считающееся, по обычаямъ дворовъ, самымъ знаменательнымъ, какое только оказать возможно, въ-особенности державѣ столь новой, какова Французская-Имперія. Ла-Рошфуко замѣнилъ въ Вѣнѣ Шамнаньи, сдѣлавшагося министромъ внутреннихъ дѣлъ. Ему было предписано заставить Австрію объясниться на счетъ ея вооруженіи и предложить ей обмѣнъ ея орденовъ на орденъ почетнаго-легіона.
   Наполеонъ, продолжая изъ Италіи поддерживать Англичанъ въ заблужденіи, что пресловутая высадка была пустою выдумкою, самъ между-тѣмъ безпрестанно старался увѣряться, что эта экспедиція могла быть лѣтомъ приведена въ исполненіе. Никогда по случаю какой бы то ни было операціи не посылалось такого множества депешъ и курьеровъ. Консульскіе агенты и морскіе офицеры, поставленные въ испанскихъ и французскихъ портахъ, въ Картагенѣ, Кадиксѣ, Ферроль, Байоннѣ, при устьѣ Жиронды, въ Рошфорь, при устьѣ Луары, въ Лорьянь, Брестъ, Шербурь, имѣя въ своемъ распоряженіи курьеровъ, передавали малѣйшія новости, случавшіяся на морѣ, и посылали извѣстія о нихъ въ Италію. Множество тайныхъ агентовъ, содержавшихся въ портахъ Англіи, отправляли свои рапорты, которые были передаваемы непосредственно самому Наполеону. Наконецъ, де-Марбуа, которому хорошо извѣстны были британскія дѣла, имѣлъ особенное назначеніе читать всѣ журналы, издававшіеся въ Англіи, и переводить изъ нихъ все, относившееся до морскихъ операцій; и -- обстоятельство, заслуживающее вниманія,-- наиболѣе по этимъ-то журналамъ узнавалъ о всемъ Наполеонъ, умѣвшій съ необыкновенною вѣрностью предупреждать намѣренія англійскаго адмиралтейства. Хотя англійскіе журналисты часто сообщали лживыя извѣстія, однако изъ ихъ словъ чудная проницательность Наполеона всегда находила средство угадывать истину. Но вотъ что еще страннѣе. Приписывая Наполеону самые несбыточные, самые нелѣпые планы, нѣкоторые журналисты, сами не подозрѣвая того, открыли его настоящее намѣреніе, и говорили, что онъ посылалъ флоты вдаль за тѣмъ, чтобъ потомъ вдругъ соединить ихъ въ Ла-Маншѣ. Адмиралтейство не остановило своего вниманія на этомъ предположеніи, которое, однакожь, открывало истину. Его предначертанія заставляютъ по-крайней-мѣрѣ предполагать, что оно не вѣрило тому.
   Исключая одно обстоятельство, которое сильно препятствовало соображеніямъ Наполеона и которое заставило его еще, въ послѣдній разъ, видоизмѣнить свой планъ. Наполеонъ, вообще говоря, не могъ не быть доволенъ ходомъ своихъ операцій. Адмиралъ Миссіесси, какъ мы уже видѣли, поплылъ въ январѣ мѣсяцѣ къ Антильскимъ-Островамъ. Еще не извѣстно было о подробностяхъ его экспедиціи, но уже знали, что Англичане были сильно встревожены за свои колоніи; что одна изъ нихъ, островъ Доминикъ, была взята, и что они посылали въ моря Америки подкрѣпленіе, и это было очень-выгодною диверсіею для французовъ. Адмиралъ Вильнёвъ, вышедъ изъ Тулона 30 марта, послѣ плаванія, котораго подробности были неизвѣстны, показался у Кадикса, соединился съ адмираломъ Гравиною, и такимъ образомъ, присоединивъ къ своей эскадръ испанскую дивизію, состоявшую изъ (5 кораблей и нѣсколькихъ фрегатовъ, и еще

КОНСУЛЬСТВО И ИМПЕРІЯ

Соч. ТЬЕРА.

Статья пятая.

Трибунатъ: Внутреннее управленіе. Обезопасеніе и поправленіе дорогъ. Возрожденіе торговли. Матеріальные результаты революціи относительно земледѣлія, промышлености, народонаселенія. Разсужденія о гражданскомъ кодексѣ въ государственномъ совѣтѣ. дворъ перваго консула. Консульская гвардія. Сестры перваго консула. Фоксъ и де-Калоннъ въ Парижѣ. Оппозиція противъ пегваго консула. Поступки генераловъ Ланна, Ожеро и Моро. Открытіе засѣданія X года. Оппозиція противъ гражданскаго кодекса. Гнѣвъ перваго консула. Мысль Камзасереса объ истолкованіи 38 статьи Конституціи. Консульта въ Ліонѣ. Экспедиція въ Сви-Доминго. Амьенскіе переговоры. Бонапарте -- президентъ Итальянской Республики.-- Консульство по жизнь: Исключеніе безпокойныхъ членовъ законодательнаго сословія и трибуната. Окончаніе амьенскаго конгресса. Подписаніе окончательнаго мира. Экстраординарное засѣданіе X года.-- Утвержденіе конкордата и органическихъ статей. Оффиціальное при и ятіе кардинала Капрары, какъ легата a latere. Торжественное Te Deum. Духъ христіанства (le Genie du Christianisme). Возвращеніе эмигрантовъ. Мысли перваго консула объ организаціи общества. Проекты объ учрежденіи почетнаго легіона и о на родномъ просвѣщеніи. Мысль о національномъ возмездіи первому консулу. Притворство некстати перваго консула. Ловкая выдумка Камбасереса. Всеобщее увлеченіе. Консульство по жизнь. Наполеонъ Бонапарте. Высшая степень его нравственнаго могущества.

   Мы видѣли, при помощи какихъ постоянныхъ и искусныхъ усилій, первый консулъ, покоривъ Европу своими побѣдами, успѣлъ сблизить ее съ Франціею своею политикою: мы видѣли, при помощи какихъ неменѣе-достойныхъ уваженія усиліи онъ примирилъ римскую церковь съ Французскою республикою, и положилъ конецъ бѣдствіямъ раскола. Усилія его къ возстановленію безопасности на проѣзжихъ дорогахъ, къ возбужденію дѣятельности въ торговлѣ и промышлености, къ доставленію цвѣтущаго состоянія финансамъ, порядка администраціи, къ начертанію кодекса гражданскихъ законовъ, приспособленнаго къ нравамъ націи, наконецъ къ организаціи французскаго общества во всѣхъ его частяхъ,-- всѣ эти усилія его были не менѣе постоянны и увѣнчались не меньшимъ успѣхомъ.
   Шайки разбойниковъ, составившіяся изъ дезертировъ французской арміи и изъ вольницы гражданской войны, преслѣдовавшія богатыхъ владѣльцевъ въ ихъ имѣніяхъ, путешественниковъ на большихъ дорогахъ, грабившія публичныя кассы и распространявшія ужасъ по всей странѣ, были теперь уничтожены послѣдними строгими мѣрами. Эти разбойники выбрали для своихъ подвиговъ время, когда почти всѣ войска были выведены за границу, и отъ-того не было достаточно силъ къ охраненію государства внутри. Но, по заключеніи люневялльскаго мира и возвращеніи части войскъ во Францію, положеніе дѣлъ измѣнилось. Многочисленныя подвижныя колонны, сопровождаемыя сперва военными коммиссіями, а позже этими особенными трибуналами, объ учрежденіи которыхъ сказали мы выше, проходили по дорогамъ во всѣхъ направленіяхъ. Многія сотни этихъ разбойниковъ были разстрѣляны въ-продолженія полу года. Другіе, совершенно-упавшіе духомъ, полагали оружіе и сдавались. Безопасность на большихъ дорогахъ была возстановлена, и тогда-какъ, въ январь и февралѣ 1801 г. едва можно было ѣздить изъ Парижа въ Руанъ, или изъ Парижа въ Орлеанъ, не подвергаясь опасности быть зарѣзану, въ исходѣ этого года можно было изъѣздить всю Францію, не подвергнувшись никакому несчастію. Только въ глубинѣ Бретани или посреди Севеннъ существовали, можетъ-быть, еще нѣкоторые остатки этихъ шаекъ. Вскорѣ и они должны были быть совершенно разсѣяны.
   Мы уже видѣли, какъ десятилѣтнія смуты почти-совершенно прервали возможность сообщенія во Франціи, и какъ первый консулъ ассигновалъ экстраординарную сумму на исправленіе двадцати главныхъ шоссе, пересѣкавшихъ землю республики. Онъ самъ наблюдалъ за употребленіемъ этой суммы и своимъ постояннымъ вниманіемъ возбуждалъ въ высочайшей степени рвеніе инженеровъ. Каждый изъ его адъютантовъ, или первѣйшихъ сановниковъ, но возвращеніи своемъ съ дороги, были разспрашиваемы имъ для того, чтобъ узнать, выполняются ли его повелѣнія. Въ X году было ассигновано на дороги 28 мильйоновъ -- сумма вдвое или втрое превосходившая прежніе расходы по этой статьѣ. И исправленія шли быстро, и изъ всего было видно, что, въ-теченіе 1802 года, дороги будутъ приведены въ превосходнее состояніе.
   Даны были повелѣнія къ проложенію новыхъ путей сообщенія между различными частями старой и новой Франціи. Строились четыре большія дороги между Италіею и Фракціею. Симплонская, о которой мы упоминали неоднократно, быстро подвигалась впередъ. Начали уже строить ту, которая должна была соединять Пьемонтъ и Савойю, пролегая чрезъ гору Сени. Повелѣно было приступить къ проложенію третьей чрезъ гору Женевру, для соединенія Пьемонта съ югомъ Франціи. Предпринято было исправленіе большой тендской дороги, проходящей чрезъ приморскія альпы. Такимъ-образомъ преграда альповъ уничтожаласъ между Франціею и Италіею посредствомъ этихъ четырехъ дорогъ. Чудо перехода чрезъ Сен-Бернаръ дѣлалось уже на будущее время безполезнымъ, еслибъ пришлось идти на помощь Италіи.
   Прокапывались каналы, строились новые мосты черезъ Сену. Эти многочисленныя и прекрасныя предпріятія привлекали на себя общественное вниманіе.
   Торговля видимо возрастала; возраждались мануфактуры. Производство шелковыхъ тканей начинало снова расцвѣтать. Ліонъ, любимый городъ перваго консула, снова занялся своею прекрасною промышленостью.
   Статистическія свѣдѣнія, собранныя о 67 департаментахъ (изъ числа 102, изъ которыхъ состояла Франція въ 1801 г.) показали, что въ этихъ департаментахъ народонаселеніе, простиравшееся въ 1789 г. до 21,176,243 жителей, простиралось въ 1800 г. до 22,297,443,-- значитъ, увеличилось слишкомъ 1,100,000 душами, почти на одну девятнадцатую. Этотъ результатъ, мало вѣроятный, еслибъ не подтверждался самыми вѣрными фффиціальными свѣдѣніями, доказываетъ, что бѣдствіе, произведенное во Франціи въ-отношеніи матеріальномъ, вскорѣ изгладилось съ чудною быстротою. Земледѣліе всюду шло съ возрастающимъ успѣхомъ.
   Первый консулъ придумалъ одно изъ дѣйствительнѣйшихъ средствъ, чтобъ знать все и быть въ состояніи дѣлать необходимыя улучшенія въ огромной машинъ государственнаго управленія. Онъ поручилъ нѣкоторымъ способнѣйшимъ государственнымъ совѣтникамъ объѣзжать Францію, наблюдать на самомъ мѣстѣ ходъ администраціи, доносить о мѣстныхъ потребностяхъ и найденныхъ злоупотребленіяхъ. Эти поѣздки приносили благодѣтельные плоды.
   Адъютанты, посылаемые имъ то къ арміямъ, то къ портамъ, чтобъ сообщать повсюду энергію его воли, получали приказаніе, мимоѣздомъ, наблюдать все, и обо всемъ рапортовать своему генералу. Полковники Лакюэ, Лористонъ, Савари, посыланные въ Антверпенъ, Булонь, Брестъ, Рошфоръ, Тулонъ, Геную, Отранте, имѣли порученіе на возвратномъ пути останавливаться въ каждомъ городѣ, присматриваться, прислушиваться ко всему и дѣлать обо всемъ свои замѣчанія: о состояніи дорогъ, движеніи торговыхъ дѣлъ, образѣ дѣйствій должностныхъ лицъ, расположеніи умовъ. Ни одинъ изъ нихъ не обманулъ его ожиданій; ни одинъ не боялся говорить правду передъ справедливымъ и всемогущимъ властелиномъ. Этотъ властелинъ, который не думалъ тогда ни о чемъ болѣе, какъ только о томъ, чтобъ творить благо,-- потому-что это благо, безконечное въ своемъ объемѣ и своемъ многоразличіи, было достаточно для поглощенія жара души его,-- этотъ властелинъ съ удовольствіемъ принималъ всякую вызванную имъ-самимъ истину, и съ рѣшимостью обращалъ ее въ свою пользу, -- надо ли было наказать чиновника, преступившаго долгъ свой, или пополнить недостатокъ въ новыхъ учрежденіяхъ, или обратить вниманіе на предметъ, до-тѣхъ-поръ ускользавшій отъ его зоркаго взгляда.
   Зрѣлищемъ, обращавшимъ на себя въ эту минуту всеобщее вниманіе, были совѣщанія о гражданскомъ кодексѣ въ государственномъ совѣтѣ. Потребность въ этомъ кодексъ была, конечно, сильнѣйшею изъ потребностей Франціи. Старинное гражданское законодательство, состоявшее изъ правъ феодальнаго, обычнаго, римскаго, не годилось долѣе для общества, снизу до верху подвергшагося рѣшительному перевороту. Коммиссія, составленная изъ Порталиса, Тронше, Биго-де-Преамне и Малльвилля, начертала проектъ гражданскаго кодекса. Этотъ проектъ былъ препровожденъ во всѣ трибуналы, чтобъ они подвергли его своему разсмотрѣнію и сдѣлали на него свои замѣчанія. Въ-слѣдствіе этого разсмотрѣнія и этихъ замѣчаній, проектъ былъ видоизмѣненъ, и наконецъ внесенъ въ государственный совѣтъ, который разбиралъ его статью за статьею, въ-продолженіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ. Первый консулъ, присутствуя на каждомъ изъ этихъ засѣданій, какъ президентъ, обнаруживалъ стройность, ясность, часто глубину взглядовъ, приводившихъ всѣхъ въ изумленіе. Не изумлялись, видя въ немъ администратора, въ немъ привыкшемъ править арміями, управлять покоренными странами, потому-что это качество необходимо для великаго полководца; но было чему дивиться, видя въ немъ законодателя. Его образованіе въ этомъ отношеніи было окончено быстро. Интересуясь всѣмъ, потому-что онъ понималъ все, онъ просилъ у Камбасереса нѣкоторыхъ книгъ по предмету права, и именно матеріаловъ, приготовленныхъ во время Конвента для изданія новаго гражданскаго кодекса. Онъ съ жадностію читалъ ихъ, какъ и тѣ книги религіознаго содержанія, которыми окружалъ себя, занимаясь конкордатомъ. Иногда недостаточное познаніе предмета заставляло его поддерживать странныя идеи; но онъ вскорѣ допускалъ образумить себя людямъ ученымъ, окружавшимъ его, и былъ выше всѣхъ ихъ, когда надо было извлечь изъ стеченія противоположныхъ идеи самое естественное и самое разумное заключеніе. Первый консулъ умѣлъ заставить работать всѣхъ, самъ работая по цѣлымъ днямъ. Протоколы замѣчательнѣйшихъ засѣданій были печатаемы и обнародываемы. Но прежде, чѣмъ посылались они въ Монитеръ, консулъ Камбасересъ просматривалъ ихъ, выбрасывая изъ рѣчей перваго консула, чего не слѣдовало знать публикѣ. И такъ, въ этихъ протоколахъ оставалась мысль перваго консула иногда исправленная, обезцвѣченная, но всегда поразительная. Это сильно дѣйствовало на публику, и она привыкла смотрѣть на него, какъ на единственнаго виновника всего, что творилось добраго и великаго во Франціи. Ей нравилось, что законодателемъ у нея тотъ же самый человѣкъ, котораго видала она полководцемъ, дипломатомъ, администраторомъ, и постоянно великимъ на всѣхъ этихъ столь различныхъ поприщахъ.
   Первая книга гражданскаго кодекса была окончена, и это былъ одинъ изъ многочисленныхъ проектовъ, которые должны были быть представлены законодательному сословію. Итакъ, замиреніе Франціи и ея внутренняя переорганизація шли вровень другъ съ другомъ. Хотя не все зло было еще исправлено, хотя не все благо было еще совершено, однакожъ сравненіе настоящаго съ прошедшимъ наполняло сердца всѣхъ удовольствіемъ и надеждою. Совершеніе всякаго благаго дѣла прописывали первому консулу, и были правы, потому-что, по свидѣтельству его трудолюбиваго сотрудника, консула Камбасереса, онъ давалъ направленіе всему, входилъ самъ въ подробности, и по каждой отдѣльной части дѣлалъ еще больше тѣхъ, кому была она спеціально ввѣрена.
   Человѣкъ, правившій Франціею съ 1799 по 1815 г., имѣлъ, безъ-сомнѣнія, въ-продолженіе своего поприща упоительные дни славы; по конечно ни онъ, ни Франція, которую очаровалъ онъ, не переживали подобныхъ дней,-- дней, въ которые величіе сопровождалось еще и мудростью, и особенно тою мудростью, которая заставляетъ надѣяться на продолжительность счастія.
   По-истинѣ, должно бъ было остановиться на чудесныхъ событіяхъ этихъ первыхъ временъ, и исторія, говоря объ этомъ царствованіи, сказала бы, что ничего болѣе великаго, болѣе совершеннаго люди не видывали на земли. Все это было написано на лицахъ людей всѣхъ состояній, всѣхъ націй, съ благоговѣніемъ толпившихся вокругъ перваго консула. Множество иностранцевъ стекалось въ Парижъ, чтобъ посмотрѣть на Францію, чтобъ увядать генерала Бонапарте, и большая часть изъ нихъ представлялась ему чрезъ министровъ своего правительства. Дворъ его, -- ибо онъ создалъ себѣ дворъ, -- дворъ его былъ вмѣстѣ военный и гражданскій, суровый и утонченный, изящный. Онъ прибавилъ къ нему нѣчто съ прошлаго года; онъ составилъ военный штатъ для себя и консуловъ и окружилъ, какъ государыню, придворными дамами госпожу Бонапарте. Консульская гвардія была образована изъ четырехъ пѣхотныхъ гренадерскихъ и егерскихъ батальйоновъ, въ 1,200 человѣкъ каждый, и двухъ кавалерійскихъ полковъ, конногренадерскаго и конноегерскаго. Тѣ и другіе были составлены изъ лучшихъ, храбрѣйшихъ солдатъ арміи. Многочисленная и хорошо-устроенная артиллерія дополняла эту гвардію и дѣлала изъ нея настоящую дивизію, изъ всѣхъ родовъ войскъ, простиравшуюся до 6,000 человѣкъ. Блистательный штабъ начальствовалъ этимъ превосходнымъ войскомъ. Къ этому особенному штабу консульской гвардіи первый консулъ присоединилъ военнаго губернатора Тюльерійскаго-Дворца, съ двумя офицерами штаба, бывшими въ званіи адъютантовъ (adjutants). Этимъ губернаторомъ былъ адъютантъ Дюрокъ, всегда употребляемый на деликатныя порученія. Ни одинъ офицеръ не былъ способнѣе его воцарить въ правительственномъ дворцѣ порядокъ и благочиніе, нравившіеся первому консулу и бывшіе въ духѣ того времени. Надо было смягчить этотъ воинственный видъ, придавъ ему нѣкоторую гражданскую наружность. Государственный совѣтникъ, Бензешъ (Beneztch) въ-продолженіе перваго года присутствовалъ при аудіенціяхъ и принималъ съ приличнымъ этикетомъ иностранныхъ министровъ и важныхъ особъ, имѣвшихъ доступъ къ консуламъ: четыре гражданскіе Офицера, съ званіемъ придворныхъ префектовъ, смѣнили теперь въ этой обязанности государственнаго совѣтника Бензеша. Четыре придворныя дамы назначены были къ госпожѣ Бонапарте, чтобъ помогать ей въ пріемѣ гостей въ салонѣ перваго консула. Новый дворъ украшался присутствіемъ супруги перваго консула и сестеръ его, изъ которыхъ всѣ были замѣчательны или по своимъ очаровательнымъ пріемамъ, или по уму, или по красотѣ. Выше мы говорили о братьяхъ перваго консула: теперь время познакомиться съ его сестрами. Старшая сестра перваго консула, госпожа Элиза Баккіоки, незамѣчательная по наружности, была очень-замѣчательна по уму, и привлекала вокругъ себя отличнѣйшихъ тогдашнихъ литераторовъ, каковы были Сюаръ, Мореллье, Фонтанъ. Вторая, Каролина Мюратъ, вышедшая за генерала этого имени, честолюбивая и прекрасная, упоенная счастливою судьбою своего брата, желая привлечь лучшую долю изъ нея на себя-самоё и своего мужа, была одною изъ женщинъ этого новаго двора, придававшихъ ему наиболѣе жизни и изящества. Третья, Полина Бонапарте, та, которая была за генераломъ Леклеромъ, и которая вышла потомъ за принца Боргезе, была одною изъ прекраснѣйшихъ особъ своего времени. Она еще не вызвала противъ себя злорѣчія, какъ сдѣлала это позднѣе, и если ея неосторожное поведеніе печалило иногда ея брата, страстная нѣжность, которую она чувствовала къ нему, трогала его и обезоруживала его строгость. Госпожа Бонапарте стояла выше всѣхъ ихъ, какъ супруга перваго консула, и очаровывала своею врожденною граціею Французовъ и иностранцевъ, имѣвшихъ доступъ въ правительственный дворецъ. Неизбѣжное и уже видимое соперничество между членами этого семейства, такъ-близкаго къ трону, было сдерживаемо генераломъ Бонапарте, который, хотя и любилъ близкихъ сердцу, однакожь обращался сурово съ нарушавшими миръ, который онъ любилъ видѣть вокругъ себя.
   Событіе нѣкоторой важности произошло въ консульскомъ семействѣ: то былъ бракъ Ортансы де-Боарне съ Лудовикомъ Бонапарте. Первый консулъ, нѣжно любившій обоихъ дѣтей своей супруги, хотѣлъ выдать Ортансу де-Боарне за Дюрока, полагая, что взаимная привязанность сближала эти два юныя сердца. Но этотъ бракъ, мало нравившійся госпожѣ Бонапарте, не состоялся. Госпожа Бонапарте, все мучимая страхомъ развода, съ-тѣхъ-поръ, какъ она перестала надѣяться имѣть дѣтей, задумала выдать дочь свою за одного изъ братьевъ своего супруга, льстя себя надеждою, что дѣти, которыя родятся отъ этого союза, связанныя двойственными узами съ новымъ главою Франціи, могутъ быть его наслѣдниками. Іосифъ Бонапарте былъ женатъ; Люсіанъ велъ безпорядочную жизнь, и держался въ непріязненномъ отношеніи къ своей своячениць; Іеронимъ искуплялъ на флотѣ кое-какія заблужденія молодости. Лудовикъ одинъ соотвѣтствовалъ видамъ госпожи Бонапарте: она избрала его. Онъ былъ уменъ, образованъ, по своенравенъ, и мало сходенъ по характеру съ назначаемою ему невѣстою. Первый консулъ, который такъ судилъ объ этомъ дѣлѣ, сначала противился, потомъ уступилъ и согласился на бракъ, который по долженъ былъ составить счастіе обоихъ супруговъ, по который, однажды, едва не далъ наслѣдниковъ всесвѣтной имперіи.
   Брачное благословеніе было дано кардиналомъ Капрарою, и въ частномъ домѣ, какъ совершались тогда всѣ требы, если совершавшіе ихъ были духовные неприсяжные. При этомъ же случаѣ, дано было благословеніе генералу Мюрату и супругъ его, Каролинѣ, которые до-сихъ-поръ еще не имѣли его, подобно многимъ другимъ мужьямъ и женамъ того времени, которыхъ бракъ бывалъ заключенъ только гражданскимъ образомъ. Генералъ Бонапарте и Жозефина были въ такихъ же обстоятельствахъ. Жозефина усильно просила своего мужа присоединить религіозную связь къ гражданской, уже соединявшей ихъ; но, изъ предусмотрительности ли, или изъ страха признаться предъ всѣми въ неполнотѣ контракта, связывавшаго его съ госпожою Бонапарте, первый консулъ не хотѣлъ на это согласиться.
   Однажды въ декаду, какъ мы уже говорили выше, первый консулъ принималъ посланниковъ и иностранцевъ, которые были представляемы ему министрами ихъ націи. Онъ проходилъ по рядамъ собранія, всегда многочисленнаго, въ сопровожденіи своихъ адъютантовъ. Госпожа Бонапарте явилась въ-слѣдъ за нимъ, въ сопровожденіи придворныхъ дамъ. Это была та же церемонія, какая соблюдалась при другихъ дворахъ, съ меньшимъ кортежемъ адъютантовъ и фрейлинъ, но за-то съ несравненно-большимъ блескомъ, окружавшимъ генерала Бонапарте. Дважды въ декаду, онъ приглашалъ къ своему столу знатнѣйшихъ особъ Франціи и Европы, и однажды въ мѣсяцъ давалъ въ Галереѣ-Діаны обѣдъ, къ которому было приглашаемо иногда до ста особъ. Въ эти дни были вечернія собранія въ Тюльери, куда были допускаемы высшіе сановники, посланники, особы высшаго французскаго общества, которыя стали сближаться съ правительствомъ. Внося разсчетъ даже въ малѣйшія вещи, первый консулъ предписывалъ своему семейству извѣстные наряды, чтобъ ввести ихъ черезъ подражаніе въ общее употребленіе. Онъ рекомендовалъ женѣ своей матерію, извѣстную подъ названіемъ лино (linon), для поощренія сен-кентенскихъ фабрикъ {Вотъ письмо, написанное изъ Сен-Кентена консулу Камбасересу:

Сен-Кентенъ, 21 плювьйоза IX г. (10 февраля 4801 г.)

   "Мануфактуры столь интересныя города Сен-Кентена и его окрестностей, занимавшія 70,000 работниковъ и впускавшія во Францію болѣе пятнадцати мильйоновъ наличныхъ денегъ, уменьшились теперь на пять-шестыхъ. Желательно было бы, чтобъ наши дамы пустили въ моду лино, не отдавая такого рѣшительнаго предпочтенія мусслинамъ. Мысль оживить одну изъ нашихъ интереснѣйшихъ отраслей мануфактурной промышлености, которою мы владѣемъ исключительно, и доставить пропитаніе такому большому числу французскихъ семействъ, право стоитъ то"то, чтобъ ввести въ моду лино: къ-тому же, ужь не довольно ли долго лино было въ немилости?"}. Что до него самого, простой между всѣми, онъ носилъ скромный егерскій мундиръ консульской гвардіи. Онъ обязалъ своихъ соправителей носить шитую золотомъ консульскую одежду и принимать у себя общество, чтобъ повторялось у нихъ, хотя съ меньшимъ блескомъ, то же, что дѣлалось въ Тюльери.
   Эта зима съ 1801 на 1802 г. (X-го года) была очень-блистательна отъ тѣхъ радостныхъ чувствъ, которыя царствовали во всѣхъ классахъ. Стеченіе множества иностранцевъ много способствовало блеску зимнихъ праздниковъ. Изъ лицъ, появившихся въ Парижѣ въ это время, два особенно привлекли на себя общее вниманіе: одинъ изъ нихъ былъ знаменитый Англичанинъ, другой эмигрантъ, котораго имя нѣкогда гремѣло въ свѣтѣ.
   Знаменитый Англичанинъ былъ Фоксъ, краснорѣчивѣйшій ораторъ Англіи; знаменитый эмигрантъ былъ де-Калоппъ, бывшій министръ Финансовъ, котораго гибкій и изобрѣтательный умъ умьлъ скрывать нѣсколько времени отъ глазъ версальскаго двора пропасть, къ которой тотъ шелъ большими шагами. Фоксъ нетерпѣливо желалъ увидѣть человѣка, къ которому чувствовалъ непреодолимое влеченіе, не смотря на свой британскій патріотизмъ. Онъ пріѣхалъ въ Парижъ тотчасъ по заключеніи предварительныхъ статей мира и былъ представленъ первому консулу англійскимъ министромъ. Онъ пріѣхалъ, чтобъ видѣть Францію и главу ея, но вмѣстѣ съ тѣмъ и порыться во французскихъ дипломатическихъ архивахъ, потому-что великій ораторъ-вигъ занимался тогда на-досугѣ сочиненіемъ исторіи двухъ послѣднихъ Стуарговъ. Первый консулъ отдалъ приказаніе, чтобъ всѣ архивы были открыты Фоксу, и сдѣлалъ ему пріемъ, могшій покорить даже врага, но очаровавшій друга, котораго онъ пріобрѣлъ себѣ одного своею славою. Первый консулъ отложилъ съ этимъ благороднымъ иностранцемъ въ сторону всякій этикетъ, вступилъ съ мимъ въ самыя дружественныя отношенія, велъ съ нимъ долгія и частыя бесѣды, и, казалось, хотѣлъ, въ его особѣ, покорить себѣ самый народъ англійскій. Часто, однакожь, они были другъ съ другомъ различныхъ мнѣній. Фоксъ былъ одаренъ тѣмъ живымъ воображеніемъ, которое дѣлаетъ ораторовъ увлекательными; но умъ его не былъ ни положителенъ, ни практиченъ. Фоксъ вызывалъ улыбку перваго консула своею наивностью, неопытностью, странными у человѣка, которому было около шестидесяти лѣтъ. Первый консулъ путалъ иногда британскій патріотизмъ Фокса громадностью своихъ очень-мало-скрываемыхъ плановъ. Однакожь, оба они сошлись между собою по уму и по сердцу, и были восхищены другъ другомъ. Первый консулъ употреблялъ всевозможныя старанія, чтобъ показать Фоксу весь Парижъ, и иногда самъ сопровождалъ его въ публичныя заведенія. Въ то время была выставка произведеній французской промышлености, вторая со времени революціи. Всѣ были поражены успѣхомъ французскихъ мануфактуръ, которыя, посреди всеобщихъ смутъ, принявъ, однакоже, участіе въ умственномъ движеніи вѣка, изобрѣли множество улучшеній и новыхъ способовъ производства. Иностранцы были, казалось, этимъ сильно поражены, особенно Англичане, хорошіе судьи въ такомъ дѣлѣ. Первый консулъ повелъ Фокса въ залы этой выставки, расположенныя во дворѣ Лувра, и наслаждался иногда изумленіемъ своего знаменитаго гостя. Фоксъ, посреди ласкъ, которыми былъ окруженъ, высказалъ одну остроумную мысль, дѣлающую честь чувствамъ и уму этого благороднаго человѣка, и доказывающую, что въ немъ справедливость въ-отношеніи къ Франціи уживалась съ самымъ утонченнымъ патріотизмомъ. Въ одной изъ залъ Лувра находился земной глобусъ, большой, красивый, назначенный для перваго консула, и очень-искусно сдѣланный. Кто-то изъ сопровождавшихъ перваго консула, повернувъ этотъ глобусъ, и положивъ руку на Англію, сказалъ довольно-неловко, что Англія занимаетъ очень-мало мѣста на картѣ вселенной. "Да" отвѣчалъ Фоксъ съ живостью: "да, на этомъ острову, такомъ маленькомъ, родятся Англичане, и на этомъ острову хотятъ умереть всѣ они; но" присовокупилъ онъ, проводя руками вокругъ обоихъ океановъ и обѣихъ Индій; "но въ-продолженіе своей жизни, они наполняютъ собою всю эту вселенную, и обхватываютъ ее своимъ могуществомъ". Первый консулъ рукоплескалъ такому отвѣту, исполненному гордости и такъ кстати-сказанному.
   Особа, наиболѣе, послѣ Фокса, занимавшая общественное вниманіе, былъ экс-министръ де-Калоннъ. Но ходатайству принца валлійскаго, онъ получилъ позволеніе пріѣхать въ Парижъ. Де-Калоннъ, по пріѣздъ своемъ, говорилъ рѣчи вовсе-неожиданныя и приводившія въ смущеніе роялистовъ. Онъ не хотѣлъ служить, говорилъ онъ, новому правительству, -- не могъ рѣшиться на это, будучи привязанъ къ дому Бурбоновъ; по долженъ былъ высказать правду друзьямъ своимъ. Никто въ Европѣ, по его мнѣнію, не могъ сравниться съ первымъ консуломъ. И потому не должно разсчивывать на Европу, чтобъ низложить генерала Бонапарте. Тѣмъ-болѣе не должно безчестить дѣла роялизма гнусными ковами, которые приводили въ ужасъ честныхъ людей всего свѣта. Изъ этихъ рѣчей всѣ заключали, что де-Калоннъ въ скоромъ времени вступитъ въ сношенія съ консульскимъ правительствомъ. Онъ видѣлся съ консуломъ Лебреномъ, который принималъ у себя роялистовъ съ позволенія перваго консула, и говорилъ съ нимъ о дѣлахъ Франціи. Говорили даже, что онъ будетъ для Финансовъ тѣмъ же, чѣмъ былъ Талейранъ для дипломаціи. Впрочемъ, на дѣлѣ ничего этого не было. Первому консулу нужно было въ людяхъ менѣе блеска ума, но болѣе прилежанія, чего не имѣлъ де-Калоннъ, и онъ нашелъ что ему было нужно въ Годенъ, который ввелъ отличный порядокъ въ Финансахъ Франціи.
   Кто бы подумалъ, что посреди столькихъ благъ, или уже совершенныхъ, или готовыхъ совершиться, могла возникнуть оппозиція, да еще и сильная оппозиція? Какъ бы то ни было, она готовилась, одна изъ самыхъ ожесточенныхъ, противъ лучшихъ твореній перваго консула. И не въ отчаянныхъ партіяхъ, радикально-противоположныхъ правительству перваго консула, роялистскихъ или революціонныхъ, готовилась оппозиція, но въ той самой партіи, которая желала ниспроверженія слабой Директоріи, способствовала тому, и призвала новое правительство, которое было въ одно и то же время искусно и твердо.
   Умѣренная революціонная партія, различными способами содѣйствовавшая перевороту 18 брюмера, съ самыхъ первыхъ дней консульства приняла два противоположныя направленія: одно изъ нихъ стремилось къ тому, чтобъ революція покончилась республикою демократическою и умѣренною, какую Вашингтонъ основалъ въ Америкѣ; другое, чтобъ она покончилась монархіей, сходною болѣе или менѣе съ англійской, даже, еслибъ было нужно, и съ старинной французской монархіей, только безъ прежнихъ предразсудковъ, только безъ феодальнаго начала, но съ прибавкою величія. Наступилъ третій годъ консульскаго правленія, и, по обыкновенію, эти два противоположныя направленія все усиливались отъ самаго своего противорѣчія; надо было вскорѣ ожидать кризиса.
   Трибунатъ, бывшій въ волненіи въ предшествовавшія собранія, то по поводу законовъ о финансахъ, то по поводу особенныхъ трибуналовъ, ныньче волновался еще болѣе при взглядѣ на все происходившее, при видѣ этого правительства, шедшаго такъ быстро къ своей цѣли. Въ-особенности конкордатъ приводилъ его въ негодованіе, какъ самый противореволюціонный актъ, какой только можно было себѣ представить. Гражданскій кодексъ не былъ, по его мнѣнію, довольно сообразенъ съ идеею равенства. Самые эти мирные трактаты, заключавшіе въ себѣ величіе Франціи, не правились ему по своей редакціи.
   Сійесъ, желая сдѣлать всякое волненіе невозможнымъ посредствомъ своихъ конституціональныхъ предосторожностей, не успѣлъ, какъ видимъ, въ своемъ намѣреніи, потому-что конституціи не создаютъ человѣческихъ страстей, и не въ состояніи уничтожить ихъ: онѣ только сцена, на которой проявляются эти страсти. И дѣйствительно, трибунатъ чувствовалъ разглагольственную суетность своей роли; законодательное сословіе постигало смѣшную сторону своего молчанія, и, сверхъ-того, оно заключало въ себѣ много прежде-бывшихъ духовныхъ, организованныхъ аббатомъ Грегуаромъ въ оппозицію безмолвную, но стѣснительную. Самый сенатъ, изъ котораго Сійесъ хотѣлъ сдѣлать богатаго и покоящагося старца, былъ не такъ покоенъ, какъ онъ предполагалъ: сенаторы сильно скучали своимъ празднымъ достоинствомъ. Всѣ эти учрежденія вмѣстѣ завидовали государственному совѣту, который одинъ раздѣлялъ съ первымъ консуломъ славу великихъ дѣлъ, совершавшихся ежедневно.
   Такимъ образомъ, это общество, которое Сійесъ хотѣлъ, по примѣру Венеціи и Генуи, усыпить чѣмъ-то въ родѣ аристократическаго правленія, все еще металось, какъ больной въ горячки, и могло быть укрощено, сдержано человѣкомъ власти, но не погружено въ мирный сонъ, какъ того надѣялся творецъ конституціи.
   И, странная вещь, Сійесъ, изобрѣтатель этого новаго порядка вещей, въ-слѣдствіе котораго царствовало съ одной стороны такъ много, а съ другой такъ мало дѣятельности, Сійесъ самъ сталъ томиться своимъ собственнымъ бездѣйствіемъ. Умѣренный и даже монархическій въ своихъ началахъ, онъ долженъ бы былъ одобрить дѣйствія перваго консула; но различныя причины -- однѣ неизбѣжныя, другія случайныя, начали ссорить ихъ другъ съ другомъ. Этотъ великій созерцательный умъ, доведенный до того, что только на все смотрѣлъ и ничего не дѣлалъ, долженъ былъ завидовать дѣятельному и могучему генію, ежедневно болѣе и болѣе овладѣвавшему Франціею и вселенною. Сійесъ въ блистательныхъ твореніяхъ генерала Бонапарте видѣлъ уже зародышъ его будущихъ ошибокъ, и, если не высказывалъ этого еще громко, то намекалъ иногда своимъ молчаніемъ, или однимъ словомъ, глубокимъ, какъ и мысль его. Можетъ-быть, ежеминутная внимательность въ обхожденіи могла бы успокоить, привязать его къ первому консулу. Но тотъ уже слишкомъ считалъ себя расквитавшимся съ Сійесомъ, подаривъ ему кронскую землю, и, сверхъ-того, погрузясь въ свои огромныя работы, онъ слишкомъ пренебрегъ необыкновеннымъ человѣкомъ, такъ благородно уступившимъ ему первое мѣсто въ день 18 брюмера. Онъ очень-вольно говорилъ о метафизикѣ Сійеса, его безсильномъ честолюбіи, и эти рѣчи были немедленно переносимы и отравляемы недоброжелателями. Сійесъ имѣлъ вокругъ себя нѣсколькихъ друзей, людей замѣчательныхъ, каковы дс-Траси, Тара, Кабанисъ, Ланжюнне, которые вмѣстѣ съ нимъ составляли въ сенатѣ уже довольно-замѣтную оппозицію. Конкордатъ казался имъ, какъ и многимъ другимъ, самымъ поразительнымъ доказательствомъ близкой контр-революціи.
   Не живя посреди собраній, первый консулъ не вѣдалъ искусства уживаться съ людьми, чѣмъ не пренебрегалъ и самъ Цезарь, какъ ни былъ онъ могущественъ, и чему научился онъ въ сенатъ римскомъ. Первый консулъ выражалъ свое неудовольствіе публично, смѣло, съ сознаніемъ своей силы и своей славы, и вовсе не внималъ мудрому Камбасересу, который, будучи опытенъ въ управленіи собраніями, напрасно совѣтовалъ ему знать мѣру и быть осторожнымъ. "Надо" отвѣчалъ первый консулъ: "доказать этимъ людямъ, что ихъ не боятся, и они почувствуютъ страхъ, когда увидятъ, что ихъ не испугались." Это уже, очевидно, были нравы, идеи чистаго самодержавія, по мѣрь того, какъ приближалась минута, когда монархія должна была сдѣлаться неизбѣжною.
   Оппозиція проявлялась не только посреди государственныхъ собраній, по и въ арміи. Масса арміи, какъ и масса націи, видя великіе результаты, полученные въ два года, была совершенно предана первому консулу. Однакожь, между начальниками находились недовольные, одни отъ чистаго сердца, другіе просто изъ зависти. Недовольными чисто -- сердечными были честные революціонеры, которые съ неудовольствіемъ смотрѣли на возвращеніе эмигрантовъ и наскоро-предстоявшую имъ обязанность показать въ церквахъ свои мундиры. Недовольными изъ зависти были смотрѣвшіе съ досадою на то, что равный имъ сначала превзошелъ ихъ въ славѣ, а теперь готовъ былъ сдѣлаться ихъ властелиномъ. Первые принадлежали по-большой-части къ итальянской арміи, другіе къ рейнской.
   Генералы итальянской арміи, вообще преданные первому консулу, но пламенные въ своихъ чувствованьяхъ, не любя ни духовныхъ, ни эмигрантовъ, жаловались на то, что изъ нихъ хотѣли сдѣлать ханжей, и высказывали все это въ рѣчахъ оригинальныхъ и неприличныхъ солдатамъ. Ожеро, Ланнъ, плохіе политики, по воины-герои, особенно второй, бывшій военнымъ человѣкомъ въ полномъ смыслѣ слова, позволяли себѣ самыя странныя выраженія. Ланнъ, сдѣлавшись командиромъ консульской гвардіи, распоряжалъ ея кассою съ щедростью, которая, впрочемъ, была извѣстна первому консулу и одобряема имъ. Роскошная отель служила помѣщеніемъ штабу этой гвардіи. Ланнъ держалъ здѣсь открытый столъ для всѣхъ своихъ товарищей и на этихъ-то солдатскихъ пиршествахъ много говорилъ противъ правительства. Первый консулъ не боялся ослабленія къ себѣ приверженности въ этихъ солдатахъ теперь праздныхъ. Онъ былъ увѣренъ, что при первомъ знакѣ, онъ найдетъ снова всѣхъ ихъ вокругъ себя, и Ланна скорѣе чѣмъ кого другаго. Однакожь, было опасно давать дольше волю этимъ головамъ и этимъ языкамъ, и онъ позвалъ къ себѣ Ланна. Тотъ, привыкши къ короткой Фамильярности съ своимъ главнокомандующимъ, позволилъ себѣ нѣкоторыя вспышки, тотчасъ укрощенныя холоднымъ начальническимъ тономъ перваго консула. Ланнъ удалился, скорбя о своемъ проступкѣ, скорбя о негодованіи, которому подвергся. Въ движеніи благородной гордости, онъ хотѣлъ уплатить всѣ издержки, сдѣланныя имъ изъ кассы гвардіи съ согласія перваго консула. Но этотъ генералъ, столько воевавшій въ Италіи, не имѣлъ почти ничего. Ожеро, точно, такой же неосторожный, но человѣкъ съ прекраснымъ сердцемъ, ссудилъ его суммою, составлявшею все его имущество, и сказалъ: "Вотъ, возьми эти деньги; поди къ неблагодарному, за котораго мы проливали нашу кровь, отдай ему, что должно за кассу, и не будемъ больше ему обязаны, ни мы, ни другіе." Первый консулъ не позволялъ своимъ старымъ товарищамъ по оружію, и героямъ и дѣтямъ вмѣстѣ, высвободиться изъ любви къ нему. Онъ разлучилъ ихъ. Ланнъ получилъ выгодное мѣсто посланника въ Португалію, Ожеро получилъ приказаніе быть осторожнѣе на будущее время и возвратиться къ своей арміи.
   Эти сцены съ офицерами итальянской арміи были сценами друзей, которые поссорились вчера, а сегодня обнимаются. Но болѣе-серьёзны были сцены съ рейнскими генералами, болѣе-холодными и болѣе-непримиримыми. Къ-несчастію, роковой раздоръ начиналъ обнаруживаться между главнокомандующими итальянской и рейнской армій, между генераломъ Бонапарте и генераломъ Моро.
   Моро, со времени австрійской кампаніи, успѣхомъ которой онъ былъ обязанъ, по-крайней-мѣрѣ отчасти, первому консулу, давшему ему начальствовать надъ лучшею арміею Франціи, Моро считался за втораго генерала республики. Въ основаніи, никто не ошибался на счетъ его достоинствъ: знали, что это былъ человѣкъ ума посредственнаго, неспособный къ великимъ соображеніямъ я совершенно-лишенный политическаго генія; но опирались на его дѣйствительныя качества генерала мудраго, благоразумнаго и мужественнаго, чтобъ представить его полководцемъ первостепеннымъ и способнымъ соперничествовать съ покорителемъ Италіи и Египта. Партіи владѣютъ чуднымъ инстинктомъ, чтобъ открыть слабости людей, выходящихъ изъ-подъ общаго уровня. Онѣ то льстятъ имъ, то оскорбляютъ ихъ, доколь не найдутъ слабой стороны, чрезъ которую могутъ наконецъ проникнуть въ ихъ сердце, чтобъ внести туда свой ядъ. Онѣ вскорѣ отъиска ли слабую сторону Моро -- тщеславіе. Лестью онѣ вдохнули въ него роковую зависть къ первому консулу, которая должна была нѣкогда погубить его-самого. Къ довершенію несчастія, Моро вступилъ въ бракъ, который способствовалъ къ тому, чтобъ поставить его и а эту роковую дорогу. Женщины обоихъ семействъ, Бонапарте и Моро, перессорились между собою за пустяки, за которые ссорятся только женщины. Въ семействъ Моро старались убѣдить его, что онъ долженъ быть первымъ, а не вторымъ, что генералъ Бонапарте дурно расположенъ къ нему... Моро безхарактерный, былъ слишкомъ-внимателенъ къ этимъ опаснымъ внушеніямъ. Между-тѣмъ, первый консулъ нисколько не былъ виноватъ передъ нимъ; напротивъ того, онъ осыпалъ его всевозможными отличіями, старался говорить о немъ гораздо съ лучшей стороны, нежели какъ о немъ думалъ, особенно по случаю сраженія подъ Гогенлинденомъ, которое онъ провозгласилъ во всеуслышаніе мастерскимъ произведеніемъ военнаго искусства, тогда какъ про-себя смотрѣлъ на это дѣло болѣе какъ на удачу, нежели какъ на ученую и обдуманную комбинацію. Зная слабости Моро, онъ обращался съ нимъ осторожно; но лишь-только Моро первый пошелъ противъ него, онъ не остался въ долгу, и, съ обыкновенною живостью своего характера., скоро отплатилъ ему. Однажды, онъ предложилъ Моро сопровождать его на смотръ; Моро отказалъ сухо, боясь быть смѣшаннымъ съ офицерами штаба перваго консула, и представилъ въ извиненіе, что не имѣлъ верховой лошади. Первый консулъ, оскорбленный этимъ отказомъ, вскорѣ отплатилъ ему. Въ одно изъ большихъ празднествъ, дававшихся часто, всѣ высшіе сановники были приглашены на обѣдъ въ Тюльери. Моро жилъ за городомъ; но, возвратясь наканунѣ по одному дѣлу, онъ пріѣхалъ къ консулу Камбасересу посовѣтоваться съ нимъ объ этомъ дѣлѣ. Камбасересъ, который безпрестанно занимался примиреніями, принялъ Моро какъ-нельзя-лучше. Удивись, что видитъ его въ Парижѣ, онъ поспѣшилъ увѣдомить перваго консула и сильно убѣждалъ его пригласить главнокомандующаго рейнскою арміею на завтрашній обѣдъ. "Онъ сдѣлалъ мнѣ публичный отказъ" отвѣчалъ первый консулъ: "я не хочу подвергать себя непріятности получить и другой". Ничто не могло склонить его, и на другой день, въ то время, какъ всѣ генералы и высшіе сановники республики находились въ Тюльери, сидя за обѣденнымъ столомъ перваго консула, Моро отомстилъ за это пренебреженіе, отправившись публично и въ штатскомъ платьѣ обѣдать въ одинъ изъ наиболѣе-посѣщаемыхъ ресторановъ столицы, съ толпою недовольныхъ офицеровъ. Это обстоятельство было замѣчено и произвело самый неблагопріятный эффектъ.
   Съ этого дня, т. е. съ осени 1801 г., генералы Бонапарте и Моро обнаруживали другъ къ другу величайшую холодность; это вскорѣ сдѣлалось всѣмъ извѣстно, и непріязненныя партіи спѣшили этимъ воспользоваться. Онѣ принялись превозносить похвалами генерала Моро въ ущербъ генералу Бонапарте, и старались исполнить оба эти сердца ядомъ ненависти. Эти подробности покажутся, быть-можетъ, недостойными исторіи, но все, что раскрываетъ людей, даже самыя жалкія ничтожности великихъ земли,-- все это достойно исторіи, потому-что все, что можетъ научить, ей принадлежитъ.
   Засѣданіе X года было открыто 1-го фримера (22-го ноября 1801 г.), по назначенію самой конституціи. По-истинѣ, консульское правительство могло теперь съ гордостью явиться предъ законодательное собраніе съ плодами дѣлъ своихъ. Миръ, заключенный съ Россіею, Англіею, германскими и итальянскими государствами, Португаліею, Портою; проектъ примиренія съ церковью, оканчивавшій религіозныя волненія; гражданскій кодексъ -- памятникъ, бывшій въ-послѣдствіи удивленіемъ цѣлаго свѣта; законы о народномъ просвѣщеніи, о почетномъ-легіонѣ и о множествѣ другихъ важныхъ предметовъ; финансовые проекты, приводившіе государственные доходы и расходы въ совершенное равновѣсіе: что можно было представить націи болѣе-полнаго, болѣе-чрезвычайнаго! И однакоже, все это было очень-дурно принято.
   Гражданскій кодексъ подвергся сильному порицанію, особенно въ трибунатъ. Оппоненты изъявили прежде всего величайшее удивленіе, найдя этотъ кодексъ столь простымъ, столь-мало новымъ. Какъ, только-то! говорили они; но въ этомъ проектѣ нѣтъ никакой новой концепціи, нѣтъ никакого великаго законодательнаго творчества; это просто переводъ правъ римскаго или обычнаго. Взяли Домата, Потье, Институціи Юстиніана, изложили по-французски все, что въ нихъ содержится, раздѣлили все это на статьи, связали статьи нумерами болѣе, нежели логическою послѣдовательностью, и послѣ-того выдаютъ Франціи эту компиляцію за памятникъ, имѣющій право на ея удивленіе и уваженіе! Гг. Бенжаменъ-Констанъ, Шенье, Генгене, Анріе, которыхъ способности были достойны лучшаго употребленія, смѣялись надъ государственными совѣтниками, говорили, что это были прокуроры, руководимые солдатомъ и выпустившіе эту пошлую компиляцію подъ пышнымъ именемъ гражданскаго кодекса Франціи.
   Отдѣлъ кодекса о пользованіи гражданскими правами и о лишеніи этихъ правъ былъ отвергнутъ огромнымъ большинствомъ.
   Гнѣвъ перваго консула достигъ до высшей степени, и онъ во всеуслышаніе возвѣстилъ рѣшимость свою сокрушить препоны, которыя старались противоположить всякому его благому начинанію.
   Консулъ Камбасересъ далъ благоразумный совѣтъ взять обратно гражданскій кодексъ, прервать засѣданіе, упразднить всѣ совѣщательныя собранія, а между-тѣмъ воспользоваться 38 статьею конституціи, которая состояла въ слѣдующемъ: Первое возобновленіе законодательнаго сословія и трибуната будетъ не ранѣе, какъ въ-теченіе X года.
   Теперь былъ X годъ (1801--1802). Могли выбрать такое время года, какое желали, для того, чтобъ совершить это возобновленіе. Могли, на-прим., приступить къ тому въ-теченіе зимы, въ плювьйозѣ или вантозѣ; исключить тогда пятую часть членовъ трибуната и законодательнаго сословія, т. е. двадцать членовъ изъ трибуната, шестьдесятъ изъ законодательнаго сословія, исключить такимъ-образомъ самыхъ непріязненныхъ, замѣнить ихъ людьми благоразумными и спокойными, и открыть весною экстра-ординарное засѣданіе, въ которое могли бы быть утверждены законы, теперь встрѣтившіе такую сильную оппозицію. Камбасересъ ручался, что сенатъ склонится на такое истолкованіе 38 статьи и на замѣщеніе оппонентовъ людьми, преданными правительству. Первый консулъ изъявилъ согласіе на этотъ планъ; онъ радъ былъ какимъ бы то ни было способомъ избавиться отъ людей, мѣшавшихъ ему дѣлать Франціи добро. Онъ самъ написалъ воззваніе къ законодательному сословію о взятіи обратно проекта гражданскаго кодекса, въ слѣдующихъ благородныхъ и строгихъ выраженіяхъ:

"Законодатели!

   "Правительство рѣшилось взять обратно проекты закона о гражданскомъ кодексѣ.
   "Съ трудомъ находитъ оно себя вынужденнымъ отложить до другаго времени законы, ожиданные націею съ такимъ нетерпѣніемъ; но оно убѣдилось, что еще не настало время, когда на большихъ совѣщаніяхъ будутъ царствовать необходимыя для нихъ тишина и единство".
   Эта заслуженная строгость произвела величайшій эффектъ. Законодательное сословіе, пораженное такимъ ударомъ, упало къ ногамъ правительства. Вмѣсто прежняго сопротивленія волѣ перваго консула, законодательное сословіе и сенатъ, испуганные, дали теперь преимущество кандидатамъ, предложеннымъ первымъ консуломъ на вакантныя мѣста въ сенатѣ.
   Оппоненты въ трибунатѣ подняли громкіе крики на слабость сената,-- слабость, которой вскорѣ они должны были сами подражать, и даже превзойдти ее.
   Планъ, принятый правительствомъ, былъ немедленно приведенъ въ исполненіе. Законодательныя работы были пріостановлены, и публично объявлено, что первый консулъ оставляетъ Парижъ и ѣдетъ на мѣсяцъ въ Ліонъ. Предметъ этой поѣздки заключалъ въ себѣ обычное величіе дѣйствій генерала Бонапарте. Дѣло шло о томъ, чтобъ дать конституцію Цизальпинской-Республикѣ, и пятьсотъ депутатовъ всѣхъ возрастовъ, всѣхъ состояній. Переѣзжали въ эту минуту чрезъ Альпы, въ жестокую зиму, чтобъ составить въ Ліонѣ огромный сеймъ, подъ именемъ консульты, и принять отъ руки генерала Бонапарте законы, назначеніе правительственныхъ лицъ, цѣлое правительство.
   Никто болѣе не занимался ни законодательнымъ сословіемъ, ни трибунатомъ, которые рѣшительно были упразднены. Они были такимъ-образомъ приведены въ затруднительное положеніе своимъ бездѣйствіемъ и несли на себѣ предъ цѣлою Франціею отвѣтственность за совершенную остановку благихъ и полезныхъ работъ правительства.
   Было условлено, что, въ отсутствіе перваго консула, Камбасересъ, владѣвшій особеннымъ искусствомъ вертѣть сенатомъ по-своему, возьмется заставить его истолковать 38 статью конституціи такъ, какъ было надо, и самъ будетъ наблюдать за исключеніемъ двадцати и шестидесяти членовъ, которыхъ хотѣли вытѣснить изъ трибуната и законодательнаго сословія.
   До отъѣзда, первому консулу предстояло еще заняться двумя важными дѣлами: экспедиціей въ Сен-Доминго и амьенскимъ конгрессомъ. Второе дѣло задержало его дольше, нежели какъ онъ полагалъ.
   Страсть къ отдаленнымъ обладаніямъ была старинною французскою страстью, которую пробудило царствованіе Лудовика XVI, очень-благопріятное для морскихъ силъ, и отъ которой еще не отвадили Францію большія неудачи на морѣ. Колоніи были тогда предметомъ самаго алчнаго желанія со стороны всѣхъ торговыхъ націй. Египетская экспедиція, придуманная съ цѣлью оспорить у Англичанъ владычество Индіею, была слѣдствіемъ этой всеобщей склонности, и дурной исходъ этой экспедиціи заставилъ сильно желать возмездія за Египетъ. Первый консулъ готовилъ два такія возмездія: Луизіану и Сен-Доминго. Онъ отдалъ Тоскану, эту прекрасную и драгоцѣнную часть Италіи, испанскому двору, чтобъ получить въ обмѣнъ Луизіану, и въ эту минуту требовалъ исполненія обѣщанія, сдѣланнаго этимъ дворомъ. Въ то же время онъ рѣшился возвратить Франціи островъ Сен-Доминго. Этотъ островъ, до революціи, былъ первымъ, самымъ важнымъ изъ Антольскихъ-Острововъ и самою завидною изъ колоній, доставлявшихъ сахаръ и кофс. Безразсудства Законодательнаго-Собранія заставили невольниковъ возмутиться и были причиною столь печально-достопамятныхъ ужасовъ, которыми свобода черныхъ ознаменовала свое появленіе на свѣтъ. Негръ, одаренный истиннымъ геніемъ, Туссен-Лувертюръ, совершилъ на Сен-Доминго нѣчто подобное тому, что совершилъ во Франціи первый консулъ. Онъ укротилъ, у правилъ это возмутившееся народонаселеніе и возстановилъ нѣкоторый порядокъ. Благодаря ему, уже не было больше рѣзни на Сен-Доминго, и тамъ уже начинали работать. Онъ придумалъ конституцію, которую повергъ предъ первымъ консуломъ, и обнаруживалъ къ метрополіи родъ національной привязанности. Этотъ негръ чувствовалъ къ Англіи глубокое нерасположеніе; онъ хотѣлъ быть свободнымъ и Французомъ. Первый консулъ, сначала, допустилъ этотъ порядокъ вещей; но вскорѣ въ немъ пробудилось сомнѣніе на-счетъ вѣрности Туссен-Лувертюра, и, не желая сдѣлать снова негровъ невольниками, онъ рѣшился воспользоваться перемиріемъ на моряхъ, чтобъ отправить въ Сен-Доминго эскадру и войско... Первый консулъ имѣлъ, въ-отношеніи къ чернымъ, намѣреніе поддержатъ то положеніе дѣлъ, которое было вызвано самими обстоятельствами. Онъ хотѣлъ во всѣхъ колоніяхъ, куда не проникло возмущеніе, сохранить невольничество, смягчивъ однако его, и на Сен-Доминго терпѣть свободу, сдѣлавшуюся неукротимою. Но онъ хотѣлъ обезпечить владычество метрополіи на этомъ послѣднемъ островѣ, и для того имѣть тамъ войско. Въ случаѣ, еслибъ черные, оставшись свободными, сдѣлались невѣрными подданными, или еслибъ Англичане снова начали войну, онъ имѣлъ намѣреніе, не нарушая свободы черныхъ, возвратить плантаціи прежнимъ ихъ владѣльцамъ, наполнявшимъ Парижъ своею нищетою, своими жалобами, своими проклятіями противъ правительства Туссен-Лувертюра. Многіе французскіе дворяне, уже лишенные революціею своихъ имуществъ во Франціи, были въ то же время и владѣльцами на Сен-Доминго, и теперь были лишены своихъ богатыхъ владѣній на этомъ островѣ. Не хотѣли возвратить имъ ихъ имуществъ во Франціи, сдѣлавшихся національными; но могли возвратить имъ ихъ сахарныя и кофейныя плантаціи на Сен-Доминго, и это было удовлетвореніемъ, которое, казалось, могло ихъ удовольствовать. Таковы-то были различныя побужденія, имѣвшія вліяніе на рѣшимость перваго консула. Возвратить Франціи самую большую изъ ея колоній и присоединить къ этой жемчужинѣ Антильскихъ-Острововъ устья Миссиссипи, чрезъ пріобрѣтеніе Луизіаны,-- таковы были планы перваго консула, планы, достойные сожалѣнія, какъ увидимъ вскорѣ, но предписанные такъ-сказать расположеніемъ умовъ, которое было обще во Франціи въ эту эпоху.
   Необходимо было торопиться, потому-что, хотя окончательный миръ, о которомъ теперь шло дѣло на амьенскомъ конгрессѣ, былъ почти несомнѣненъ, однако, на всякій случай, еслибъ Англичане предъявили новыя и несбыточныя притязанія, надо было воспользоваться нѣсколькими мѣсяцами, въ-продолженіе которыхъ море будетъ открыто, и отправить флотъ. Первый консулъ изготовилъ 26 линейныхъ кораблей и 20 фрегатовъ, на которыхъ могло помѣститься 20,000 человѣкъ. Онъ ввѣрилъ начальствованіе надъ этою эскадрою адмиралу Вилларе-Жуанезу, а начальствованіе надъ войсками генералу Леклсру, одному изъ лучшихъ офицеровъ рейнской арміи, женившемуся на сестрѣ его, Полинѣ. Первый консулъ требовалъ, чтобъ и сестра его послѣдовала за своимъ мужемъ. Онъ питалъ къ ней нѣжнѣйшую привязанность: такимъ-образомъ онъ посылалъ туда все, что имѣлъ наиболѣе-драгоцѣннаго, а не хотѣлъ, какъ говорили въ-послѣдствіи партіи, сослать въ страну лихорадочнаго и смертельнаго климата солдатъ и генераловъ рейнской арміи, затмѣвавшихъ его-самого. Другое обстоятельство служитъ доказательствомъ побужденію, которое руководило имъ при сформированіи корпуса, отправленнаго въ Сен-Доминго. Такъ-какъ казалось, что миръ долженъ быть всеобщимъ и съ-этихъ-поръ прочнымъ, то военные люди опасались, что имъ не будетъ болѣе каррьеры. Множество изъ нихъ наперерывъ просилось въ эту экспедицію, и считало такое назначеніе за большую милость. Храбрый Ришпансъ, этотъ герой германской арміи, данъ былъ въ помощники генералу Леклеру.
   Первый консулъ съ своею обычною быстротою дѣлалъ всѣ эти приготовленія и торопилъ какъ только могъ отправленіемъ этого флота, снаряжавшагося отъ береговъ Голландіи до южной оконечности Пиренейскаго-Полуострова. Тѣмъ временемъ, надо было объясниться по этому предмету съ англійскими министрами, которые очень-подозрительно смотрѣли на такое огромное вооруженіе. Было довольно-трудно разувѣрить ихъ, хотя въ сущности они даже желали этой экспедиціи. Они не хотѣли въ то время такъ пламенно освобожденія негровъ, какъ, казалось, хотѣли того въ-послѣдствіи. Зрѣлище свободы черныхъ на Сен-Доминго приводило ихъ въ страхъ за ихъ собственныя колоніи, особенно за Ямайку. И потому они желали успѣха вашему предпріятію; но ихъ стращалъ размѣръ средствъ, и они хотѣли, чтобъ войска были перевезены на купеческихъ судахъ. Впрочемъ, удалось наконецъ вразумить ихъ; они согласились пропустить эту огромную армаду, пославъ, однакожь, за ней обсерваціонную эскадру. Они обѣщали даже предоставить всѣ ямайскіе запасы продовольствія и военныхъ снарядовъ въ распоряженіе французской арміи, разумѣется, съ платою за то, что будетъ ей отпущено. Главная дивизія, сформированная въ Брестѣ, вышла въ море 14 декабря. Другія вскорѣ послѣдовали за нею. Къ концу декабря вся экспедиція была въ морѣ и, слѣдовательно, должна была прибыть въ Сен-Доминго, каковъ бы ни былъ результатъ амьенскихъ переговоровъ.
   Эти переговоры, ведомые лордомъ Корнуаллисомъ и Іосифомъ Бонапарте, шли тихо; впрочемъ, польза было опасаться разрыва.
   Первый консулъ старался кончить это дѣло какъ-можно-скорѣе. Онъ желалъ имѣть этотъ трактатъ уже готовымъ по возвращеніи своемъ изъ Ліона, потому-что предполагалъ внести это довершеніе всеобщаго мира, вмѣстѣ съ конкордатомъ и законами о финансахъ, въ обновленное законодательное сословіе. По этому онъ далъ приказаніе брату своему Іосифу быть сговорчивымъ касательно мелочныхъ подробностей, и торопиться подписать трактатъ.
   Первый консулъ отправился 8 января (18 нивоза) съ женою и частью своего военнаго двора въ Ліонъ. Талейранъ поѣхалъ туда прежде его съ намѣреніемъ все уладить такъ, чтобъ первому консулу, по пріѣздѣ, пришлось только освятить своимъ присутствіемъ уже готовые результаты.
   Наступило время устроить итальянскія дѣла, дать вторично конституцію Цизальпинской-Респу бликѣ.
   Генералъ Бонапарте отдалъ Цизальпинской-Республикѣ всю Ломбардію до Эча, Легаціи, Моденское-Герцогство, словомъ все, что принадлежало ей по кампо-форміоскому трактату. Пармское-Герцогство не имѣло еще опредѣлительнаго назначенія; Пьемонтъ въ настоящее время принадлежалъ Франціи. Цизальпинская-Республика въ этомъ составѣ имѣла до 5,000,000 жителей. Она легко могла получать дохода отъ 70 до 80 мильйоновъ; изъ этого она могла, между-прочимъ, содержать войско въ 40,000 человѣкъ. Она отвсюду была окружена владѣніями, находившимися подъ покровительствомъ Франціи. Огромныя фортификаціонныя работы, назначенныя генераломъ Бонапарте, съ вѣрностью взгляда и знаніемъ мѣстности ему только свойственными, должны были сдѣлать эту страну недоступною Австрійцамъ и всегда могущею получить во-время помощь отъ Франціи.
   Надо было дать правительство этой Цизальпинской-Республикѣ. Съ такою цѣлью учреждены были временныя власти, а именно, исполнительный комитетъ изъ трехъ членовъ и консульта, нѣчто въ родѣ очень-немногочисленнаго законодательнаго собранія. Но этотъ порядокъ вещей не могъ быть продолжителенъ.
   Первый консулъ имѣлъ при себѣ, въ Парижъ, министра Цизальпинской-Республики, Марескальки, и еще гг. Альдини, Сербеллони и Мельцы, присланныхъ во Францію для итальянскихъ дѣлъ. Это были наиболѣе-значительные люди этой страны. Первый консулъ совѣтовался съ ними на счетъ того, какую дать конституцію новой республикѣ, и, съ ихъ согласія, начерталъ конституцію, которая была подражаніемъ французской и стариннымъ итальянскимъ конституціямъ. Во главѣ республики должны были находиться президентъ и вице-президентъ, избираемые на десять лѣтъ.
   Когда первый консулъ уговорился касательно этого предначертанія съ гг. Марескальки, Альдини, Мельцы и Сербеллони, надо было заняться выборомъ лицъ новаго правленія. Но Италія была раздѣлена на партія, которыя трудно было согласить между собою. При такомъ порядки дѣлъ, отъ системы выборовъ, подобно тому, какъ и во Франціи, нельзя было ожидать здѣсь удовлетворительныхъ результатовъ. По-этому первый консулъ рѣшился самъ сдѣлать назначенія на всѣ правительственныя мѣста. Въ этомъ дѣлѣ, онъ былъ одушевляемъ только желаніемъ добра, и, во всякомъ случаѣ, имѣлъ безъ сомнѣнія право такъ дѣйствовать, потому-что новое государство рождалось чисто но его волѣ, и, создавая его такъ произвольно, онъ имѣлъ конечно право создавать его сообразно съ своею мыслію, которая, въ этомъ случаѣ, была совершенно-чиста и возвышенна.
   Но, посреди всѣхъ этихъ назначеній, труднѣе всего было избрать президента. Италія, всегда управлявшаяся духовными или иностранцами, не могла родить государственныхъ людей; она не произвела ни одного имени, предъ которымъ другія должны были бы согласиться стать въ тѣни. Первый консулъ задумалъ еще, чтобъ ему -самому дали титулъ президента, съ тѣмъ, чтобъ назначить себѣ вице-президента, на котораго бы онъ возложилъ всѣ подробности дѣлъ, предоставивъ себѣ главное ихъ направленіе. Все это слѣдовало облечь большою торжественностью, посреди которой должна была быть дана конституція новому государству и провозглашены новыя правительственныя власти. Надо было произвести впечатлѣніе и на Италію и на Европу. Первый консулъ придумалъ собрать всѣхъ Итальянцевъ въ Ліонѣ, потому-что для нихъ было бы очень-далеко отправляться въ Парижъ, а для него очень-далеко ѣхать въ Миланъ. Городъ Ліонъ, въ которомъ Италія нѣкогда собиралась на соборъ, былъ мѣстомъ наиболѣе для того удобнымъ. Сверхъ-того, первому консулу казалось очень-важнымъ собрать вмѣстѣ Французовъ и Итальянцевъ. Онъ думалъ даже чрезъ это способствовать возстановленію торговли обѣихъ странъ, потому-что въ Ліонѣ же мѣнялись нѣкогда произведенія Ломбардіи на произведенія восточныхъ Французскихъ провинцій.
   Нѣкоторыя изъ этихъ идей были сообщены Талейраномъ Итальянцамъ, находившимся въ Парижѣ, т. е. гг. Марескальки, Альдини, Сербеллони и Мельци. Передъ ними умолчено только было предположеніе вручить президентство первому консулу. Хотѣли, чтобъ это устроилось само-собою въ порывѣ энтузіазма, въ самую минуту собранія консульты.
   Проектъ конституціи не встрѣтилъ въ Миланѣ никакихъ возраженій. Онъ былъ принятъ съ великимъ удовольствіемъ, потому-что желали поскорѣе выйдти изъ настоящаго шаткаго положенія и получить болѣе-прочное, вѣрное существованіе. Временное правительство вручило первому консулу право избрать всѣ власти.
   Надо было расположить Итальянцевъ прибыть въ Ліонъ. Такая торжественность должна была поправиться итальянскому воображенію, и потому это предположеніе было немедленно одобрено. Избраны депутаціи отъ духовенства, дворянства, владѣльцевъ большихъ собственностей, отъ торговаго сословія, университетовъ, трибуналовъ, національной гвардіи. Такимъ-образомъ, было назначено четыреста-пятьдесятъ-двѣ особы, въ числѣ которыхъ находились почтенные прелаты, обремененные лѣтами: изъ нихъ нѣкоторые не вынесли тягости пути. Они отправились въ декабрь и совершили переѣздъ чрезъ Альпы въ одну изъ жесточайшихъ зимъ, какой давно не бывало. Всѣ хотѣли присутствовать на этомъ провозглашеніи независимости своего отечества героемъ, который даровалъ ему освобожденіе. Первый консулъ, заботившійся обо всемъ, далъ приказаніе, чтобъ все было приготовлено къ услугамъ, какъ по дорогѣ, такъ и въ самомъ Ліонѣ, для этихъ представителей итальянской національности, которые своимъ присутствіемъ должны были напомнить ему о его первыхъ и лучшихъ побѣдахъ. Ронскій префектъ сдѣлалъ большія приготовленія для ихъ принятія и приготовилъ большія, прекрасныя залы для предстоявшихъ торжествъ. Часть консульской гвардіи послана въ Ліонъ. Египетская армія, прославившаяся нѣкогда подвигами въ Италіи и недавно-высаженная на берегъ Европы, также должна была прійдти туда. Спѣшили одѣть се великолѣпно и сообразно съ климатомъ Франціи, который казался совершенно чуждъ этимъ солдатамъ, загорѣвшимъ отъ египетскаго солнца и превратившимся въ совершенныхъ Африканцевъ. Ліонская молодёжъ была собрана и сформирована въ кавалерійскій корпусъ, имѣвшій оружіе и одежду древней ліонской городской общины. Талейранъ и Шанталь, министръ внутреннихъ дѣлъ, прибыли прежде перваго консула, чтобъ принять членовъ консульты. Префекты, власти двадцати департаментовъ были собраны въ Ліонѣ. Первый консулъ заставилъ себя ждать, по случаю амьенскаго конгресса, котораго негоціаціи задержали его въ Парижѣ нѣсколькими днями долѣс. Итальянскіе депутаты начинали приходить въ нетерпѣніе. Чтобъ занять ихъ, ихъ раздѣлили на пять отдѣленій, по одному на каждую провинцію новаго государства, и предложили имъ на разсужденіе проектъ конституціи. Они сдѣлали полезныя замѣчанія, которыя Талейранъ имѣлъ приказаніе выслушивать, взвѣшивать и принимать, не касаясь однако никоимъ образомъ основныхъ началъ проекта. За исключеніемъ нѣкоторыхъ подробностей, которыя были видоизмѣнены, новая конституція была единогласно одобрена. Предложили также цизальпинскимъ депутатамъ, чтобъ обмануть ихъ нетерпѣніе, составить списки кандидатовъ, для того, чтобъ помочь первому консулу въ назначеніи многочисленныхъ правительственныхъ лицъ.
   Первый консулъ прибылъ 11 января 1802 г. (21 нивоза). Жители селеній, собравшись на проѣзжихъ дорогахъ, ждали его день и ночь. Они грѣлись около большихъ разложенныхъ огней и бѣжали на-встрьчу всякой каретѣ, ѣхавшей изъ Парижа, съ криками: да здравствуетъ Бонапарте! Наконецъ, первый консулъ показался и дсьхалъ до Ліона посреди безпрерывныхъ изъявленій энтузіазма. Онъ вступилъ туда вечеромъ, въ сопровожденіи своей жены, усыновленныхъ дѣтей, адъютантовъ, и былъ встрѣченъ министрами, гражданскими и военными властями, итальянскою депутаціею, штабомъ египетской армій и ліонскою молодёжью на коняхъ. Городъ, весь иллюминованный, блисталъ какъ въ ясный день. Первый консулъ въѣхалъ въ тріумфальныя ворота, надъ которыми находилась эмблема консульской Франціи: то былъ заснувшій левъ.
   На слѣдующій день, первый консулъ принималъ всѣ депутаціи отъ департаментовъ, а послѣ нихъ итальянскую консульту, въ которой было четыреста-пятьдесятъ членовъ на-лицо изъ числа четырехъ-сотъ пятидесяти-двухъ,-- примѣръ рѣдкой точности, если принять во вниманіе число лицъ, время года и разстояніе; къ-тому же, одинъ изъ отсутствовавшихъ былъ почтенный миланскій архіепископъ, скончавшійся у Талейрана отъ припадка апоплексіи. Итальянцы, съ которыми первый консулъ говорилъ на ихъ языкѣ, были очарованы, увидѣвъ его опять и найдя въ немъ вмѣстѣ и Француза и Итальянца. Энтузіазмъ каждый день возрасталъ, и посреди этого-то всеобщаго увлеченія, которое передавали другъ другу обѣ сблизившіяся націи, родилась идея назначить перваго консула президентомъ Цизальпинской-Республики. Убѣдили гражданина Мельца принять на себя вице-президентство. Не теряли времени, и 25 января (5 плювіоза) проектъ былъ представленъ собранію консульты. Она приняла его съ восторгомъ и провозгласила Наполеона Бонапарте президентомъ Итальяпской-Рсспублики. Здѣсь въ первый разъ были соединены другъ съ другомъ эти два имени: Наполеонъ и Бонапарте.
   Между-тѣмъ, какъ происходили эти совѣщанія, генералъ итальянской и египетской армій дѣлалъ смотръ своимъ старымъ солдатамъ. Египетскія полубригады были присоединены къ консульской гвардіи, къ многочисленнымъ отрядамъ войскъ и къ ліонской милиціи. Въ этотъ день, густой зимній туманъ разсѣялся, и при сіяніи солнца, на жестокомъ морозь генералъ Бонапарте проѣзжалъ передъ Фронтомъ своихъ старыхъ полчищъ, которыя принимали его съ невѣроятнымъ восторгомъ. Египетскіе и итальянскіе солдаты, восхищенные тѣмъ, что нашли столь великимъ этого сына своихъ подвиговъ, привѣтствовали его кликами и желали убѣдить его, что они не перестали быть его достойными, хотя ими и предводительствовали вожди, по стоявшіе ихъ. Онъ вызывалъ изъ рядовъ старыхъ гренадеровъ, говорили съ ними о выдержанныхъ ими битвахъ, о полученныхъ ими ранахъ; тамъ-и-сямъ онъ узнавалъ офицеровъ, съ которыми встрѣчался не разъ, пожималъ всѣмъ имъ руки и внушалъ имъ какое-то упоеніе, которымъ не могъ не увлечься и самъ въ присутствіи этихъ храбрыхъ людей, помогшихъ ему своею преданностью произвести чудеса; чудесами этими теперь наслаждался онъ самъ и вмѣстѣ съ нимъ наслаждалась вся Франція. Сцена происходила на развалинахъ Белькура и изглаживала плачевность этого мѣстоположенія, подобно тому, какъ слава заглаживаетъ несчастіе.
   По возвращеніи со смотра, первый консулъ нашелъ у себя депутацію консульты, принялъ ея просьбу, объявилъ, что соглашается на нее, и что отвѣтитъ завтра на этотъ новый актъ довѣренности къ нему итальянской націи.
   На слѣдующій день, 26 января (6 плювіоза), онъ отправился въ мѣсто, назначенное для общихъ засѣданій консульты. Это было въ большой церкви, устроенной и украшенной нарочно для этой цѣли. Тамъ все происходило какъ при королевскомъ засѣданіи, во Франціи, или въ Англіи. Первый консулъ, окруженный своимъ семействомъ, Французскими министрами, множествомъ генераловъ и префектовъ, находился на эстрадъ. Онъ сказалъ на итальянскомъ языкѣ, на которомъ имѣлъ превосходное произношеніе, простую и короткую рѣчь, въ которой выразила" свое согласіе, свои виды относительно правленія и благоденствія новой республики, и провозгласилъ назначеніе главнѣйшихъ правительственныхъ лицъ, сообразно съ желаніями консульты. Его слова были заглушены кликами: Да здравствуетъ Бонапарте! Да здравствуетъ первый консулъ Французской-Республики! Да здравствуетъ президентъ Итальянскои-Республики! Вслѣдъ за тѣмъ была прочитана конституція и списокъ гражданъ, долженствовавшихъ способствовать приведенію ея въ исполненіе. Это засѣданіе было торжественно и величественно; оно положило достойное начало существованію покой республики, которая должна была впредь называться Итальянскою-Республикою. При этомъ случаѣ, какъ и при многихъ другихъ, надо было пожелать только одного генералу Бонапарте: чтобъ геній-хранитель соединился въ этомъ любимцѣ счастія съ геніемъ-зиждителемъ.
   Первый консулъ уже три недѣли былъ въ Ліонѣ. Правленіе Франціею требовало его присутствія въ Парижѣ, и ему должно было сдѣлать послѣднія распоряженія для подписанія окончательнаго мира, о которомъ шли переговоры на амьенскомъ конгрессѣ. Въ то время, консулъ Камбасересъ и сенатъ старались избавить его отъ безразсудныхъ противниковъ, которые такъ жестоко дѣйствовали наперекоръ ему, въ такую минуту, когда онъ того наименѣе заслуживалъ. Онъ вскорѣ уже могъ снова приняться за этотъ длинный рядъ работъ, составлявшихъ счастіе и величіе Франціи. И потому онъ спѣшилъ возвратиться въ Парижъ, снова приняться за свои обычныя занятія, и получить тамъ, что казалось вѣроятнымъ, за свои подвиги новое величіе, справедливое возмездіе благороднѣйшему, плодотворнѣйшему честолюбію, какое только когда-либо бывало въ свѣтѣ.
   Онъ отправился 28 января (8 плювіоза), оставивъ Итальянцевъ исполненныхъ энтузіазма и надежды, оставивъ Ліонцевъ, восхищенныхъ тѣмъ, что они видѣли у себя нѣсколько дней этого необыкновеннаго человѣка, который наполнялъ весь свѣтъ своимъ именемъ, и который обнаруживалъ къ ихъ городу такое явное пристрастіе. Уѣзжая, первый консулъ пожаловалъ три шарфа тремъ мэрамъ города Ліона, въ память этого славнаго посѣщенія. Жители Бордо прислали къ нему депутацію съ просьбою посѣтить ихъ городъ. Онъ обѣщалъ имъ это, лишь-только удосужится но заключеніи окончательнаго мира. 31 января (11 плювіоза), вечеромъ, онъ прибылъ въ Парижъ.
   Поѣздка перваго консула въ Ліонъ была предпринята съ намѣреніемъ дать Итальяпской-Республикѣ конституцію и правительство, сообразно съ интересами Италіи и Франціи. Она была предпринята также съ намѣреніемъ п

КОНСУЛЬСТВО И ИМПЕРІЯ

СОЧ. ТЬЕРА.

Статья двѣнадцатая (*).

(*) Одиннадцатая статья помѣщена въ 6-й книжкѣ "Отечественныхъ Записокъ" 1847 года (томъ LII).

АУСТЕРЛИЦЪ. Дѣйствіе, произведенное извѣстіями изъ арміи.-- Финансовый кризисъ.-- Банкрутство многихъ торговыхъ и банкирскихъ домовъ во Франціи.-- Встревоженная публика увѣрена въ Наполеонѣ и ожидаетъ отъ него какого-нибудь блестящаго подвига, который возстановитъ кредитъ и дастъ миръ.-- Продолженіе военныхъ дѣйствіи.-- Положеніе дѣлъ въ Пруссіи.-- Мнимое нарушеніе неприкосновенности земель Аншпаха даетъ предлогъ къ возстанію военной партіи.-- Императоръ Александръ пользуется тѣмъ и отъѣзжаетъ въ Берлинъ.-- Онъ увлекаетъ прусскій дворъ въ обязательства съ коалиціей.-- Потсдамскій трактатъ.-- Отъѣздъ г-на Гаугвица въ главную квартиру Наполеона.-- Великая рѣшимость Наполеона при извѣстіи о новыхъ опасностяхъ, угрожающихъ ему.-- Онъ ускоряетъ движеніе свое къ Вѣнѣ.-- Успѣхи Массены въ Италіи.-- Походъ великой арміи черезъ долину Дуная.-- Переходъ черезъ Иннъ, Траунъ, Эйсъ.-- Наполеонъ въ Линцѣ.-- Движеніе, которое могли бы сдѣлать эрцгерцоги Карлъ и Іоаннъ для остановленія Наполеонова похода.-- Предосторожности его при сближеніи къ Вѣнѣ.-- Расположеніе корпусовъ его на обоихъ берегахъ Дуная и посреди Альповъ.-- Русскіе переходятъ черезъ Дунай въ Кремсѣ.-- Опасное положеніе корпуса Мортье.-- Сраженіе подъ Дирнштейномъ.-- Вступленіе въ Вѣну.-- Нечаянное овладѣніе дунайскими мостами.-- Наполеонъ хочетъ воспользоваться тѣмъ и отрѣзать отступленіе генералу Кутузову.-- Мюратъ и Лавнъ близь Голлабруна.-- Мюратъ дается въ обманъ, когда предлагаютъ ему перемиріе, и допускаетъ русскую армію удалиться.-- Наполеонъ отвергаетъ перемиріе.-- Кровавое сраженіе подъ Голлабруномъ.-- Прибытіе французской арміи въ Бріоннъ.-- Превосходныя распоряженія Наполеона при занятіи Вѣны, охраненіе себя со стороны Альповъ и Венгріи отъ эрцгерцоговъ, и для противоборства Русскимъ со стороны Моравіи.-- Ней занимаетъ Тироль.-- Отъѣздъ Наполеона въ Бріоннъ.-- Попытка вступить въ переговоры.-- Высокомѣріе русскаго главнаго штаба.-- Рѣшимость Русскихъ дать битву.-- Мѣстность, напередъ избранная Наполеономъ.-- Аустерлицкая битва 2 декабря (20 ноября).-- Подробности ея.-- Пораженіе австро-русской арміи.-- Слѣдствія того.-- Императоръ Австрійскій на бивакѣ Наполеона.-- Перемиріе, при обѣщаніи заключить вскорѣ миръ.-- Переговоры въ Бріоннѣ и Вѣнѣ.-- Условія, объявленныя Наполеономъ.-- Трактатъ съ Пруссіею.-- Мирный трактатъ съ Австріею, заключенный въ Пресбургѣ.-- Распоряженія Наполеона въ Вѣнѣ.-- Отъѣздъ его въ Мюнхенъ.-- Бракосочетаніе Евгенія Богарне съ принцессою Августою баварскою.-- Возвращеніе Наполеона въ Парижъ.-- Торжественная встрѣча ему во всѣхъ городахъ.

   Извѣстія съ береговъ Дуная наполнили Францію удовольствіемъ; извѣстія изъ Кадикса опечалили ее, но ни тѣ, ни другія не удивили. Всего надѣялись отъ нашихъ армій, постоянно побѣдоносныхъ съ самаго начала революціи, и ничего не ожидали отъ нашихъ флотовъ, такъ несчастливыхъ въ-продолженіе пятнадцати лѣтъ. За то, съ морскими событіями не соединяли никакихъ важныхъ послѣдствій, и, напротивъ, почитали удивительные наши успѣхи на твердой землѣ рѣшительными. Всѣ видѣли, что они удаляли отъ нашихъ границъ непріятельскія дѣйствія, разстроивали коалицію съ самаго начала ея, сокращали воину и дѣлали близкимъ миръ на твердой землѣ, возвращая надежду и на миръ морской. Но удаленіе арміи въ Австрію, на встрѣчу Русскимъ, заставляло предвидѣть новыя и великія событія, которыхъ ожидали съ живымъ нетерпѣніемъ. Впрочемъ, довѣренность къ генію Наполеона умѣряла всѣ тягостныя мысли.
   Эта довѣренность была необходима для поддержанія кредита, глубоко потрясеннаго. Мы означили тогдашнее затруднительное положеніе нашихъ финансовъ. Различныя мѣры и особливо патріотическія пособія богатыхъ гражданъ и банкировъ поддержали правительство въ его оборотахъ, но не могли отвратить многихъ частныхъ бѣдствій, быстро слѣдовавшихъ одно за другимъ, и увеличившихъ общее уныніе. Несостоятельность г. Рекамье, банкира, извѣстнаго своею честностью, обширностью своихъ дѣлъ, блестящимъ образомъ своей жизни и сдѣлавшагося жертвою обстоятельствъ болѣе, нежели своихъ Финансовыхъ оборотовъ, произвела самое тягостное впечатлѣніе. Неблагонамѣренность приписывала это сношеніямъ его съ казною, которыхъ никогда и не бывало. Много другихъ банкрутствъ, не столь значительныхъ, послѣдовали за упадкомъ г. Рекамье, въ Парижѣ и въ провинціяхъ, и произвели какой-то паническій ужасъ. Будь правительство не такъ твердо, не такъ могущественно, какъ Наполеоново, этотъ переломъ повлекъ бы за собою послѣдствія самыя прискорбныя. Но вѣря фортунѣ и генію повелителя, никто не сомнѣвался въ сохраненіи общественнаго порядка; всѣ ожидали какого-нибудь блестящаго подвига, который могъ возстановить кредитъ, и отвратительный родъ тѣхъ спекулянтовъ, которые дѣлаютъ худшимъ всякое положеніе, основывая свои разсчеты на упадкѣ кредитныхъ бумагъ, не осмѣливался пускаться въ биржевую игру, страшась побѣдъ Наполеона.
   Глаза всѣхъ были обращены къ Дунаю, гдѣ готовилось рѣшеніе судебъ Европы. Оттуда ожидали новыхъ событій и развязки финансоваго и политическаго перелома. Надѣялись увидѣть развязку благопріятную, особливо послѣ того, какъ въ нѣсколько дней цѣлая армія была взята почти безъ выстрѣла, дѣйствіемъ одного маневра. Новъ самомъ этомъ маневрѣ было обстоятельство, породившее непріятное недоумѣніе съ Пруссіею, и угрожавшее намъ еще однимъ непріятелемъ. Обстоятельство это было: переходъ корпуса маршала Бернадотта черезъ прусскую область Аншпахъ.
   Направляя свои колонны во флангъ австрійской арміи, Наполеонъ нисколько не почиталъ затрудненіемъ пройдти черезъ прусскія области во Франконіи. Дѣйствительно, въ силу конвенціи о нейтралитетѣ, заключенной Пруссіею съ воюющими державами въ послѣднюю войну, области Аншпахъ и Байрейтъ не были включены въ нейтралитетъ Сѣверной Германіи. Причина была проста: области эти находились на неизбѣжной дорогъ армій французскихъ и австрійскихъ, та къ-что почти невозможно было не переходить черезъ нихъ. Могли требовать только, чтобъ онѣ не сдѣлались театромъ непріятельскихъ дѣйствій, и чтобъ ихъ проходили быстро, платя за все, что тамъ возьмутъ. Если на этотъ разъ Пруссія желала другаго распоряженія, она была бы должна сказать о томъ. Впрочемъ, какъ она еще недавно вступила въ переговоры о союзѣ съ Франціею, и даже готова была взять предложенный ей Ганноверъ, то и не имѣла права перемѣнять прежнихъ правилъ своего нейтралитета, дѣлая ихъ въ-отношеніи къ Франціи болѣе строгими, нежели въ 1796 году. Такой поступокъ былъ бы непостижимъ, и потому она молчала, изъ приличія не осмѣливаясь изъявлять въ самый разгаръ переговоровъ о союзѣ такія требованія, какихъ не было во время величайшей къ намъ ея холодности. Наполеонъ, основываясь на прежней конвенціи и на признакахъ искренности, которой долженъ былъ вѣрить, не почиталъ перехода черезъ Аншпахъ нарушеніемъ неприкосновенности страны. Искренность его въ этомъ случаѣ доказывается тѣмъ, что по нуждѣ онъ могъ бы и не касаясь прусской области пройдти, стѣснивъ немного свои колонны, и почти такъ же вѣрно окружилъ бы Макка.
   Но положеніе Пруссіи между Наполеономъ и императоромъ Александромъ дѣлалось затруднительнѣе съ каждымъ днемъ. Первый предлагалъ ей Ганноверъ и свой союзъ, второй требовалъ пропустить черезъ Силезію одну изъ своихъ армій, и давалъ чувствовать, что волею или неволею надобно присоединиться къ коалиціи. Фридрихъ-Вильгельмъ былъ въ величайшемъ смущеніи. Желаніе увеличить свое могущество привлекало его къ Наполеону, а дворскія отношенія сближали съ коалиціею: онъ надавалъ обѣщаній всѣмъ и увидѣлъ себя въ затруднительномъ положеніи, изъ котораго единственнымъ выходомъ была для него война съ Россіею или съ Франціею. Это тревожило его, потому-что онъ былъ недоволенъ и другими и самимъ собою, съ ужасомъ помышляя о войнѣ. Но Россія угрожала ему, и онъ велѣлъ приготовить къ войнѣ 80 тысячь человѣкъ. Въ такомъ положеніи дѣлъ узнали въ Берлинѣ о мнимомъ нарушеніи неприкосновенности прусской земли. Оно было для прусскаго короля новымъ огорченіемъ, уменьшая силу несоглашеній его на требованія Александра. Конечно, онъ могъ пропустить французовъ черезъ Аншпахъ по такимъ соображеніямъ, которыя не существовали въ-отношеніи къ Россія. Но въ минуты увлеченія не всегда господствуетъ вѣрное сужденіе, и когда въ Берлинѣ услышали, что французы прошли черезъ Аншпахъ, при дворъ возопіяли, что Наполеонъ оскорбилъ Пруссію и поступаетъ съ нею, какъ привыкъ поступать съ Неаполемъ или Баденомъ; что перенести обиду значитъ обезчестить себя, и наконецъ, что если не хотятъ войны противъ Наполеона, то примется воевать съ Александромъ, который не потерпитъ пристрастія, ибо ему отказываютъ въ томъ, что дозволяютъ его противнику, и что если уже надобно рѣшиться, то было бы странно и недостойно чувствъ короля перейдти на сторону притѣснителей Европы противъ ея защитниковъ. Фридрихъ-Вильгельмъ, говорили при томъ, всегда изъявлялъ другія чувствованія, и въ Мемелѣ, и послѣ того, въ изліяніяхъ души своей съ новымъ своимъ другомъ Александромъ.
   Фридрихъ-Вильгельмъ, искренно-раздраженный нарушеніемъ неприкосновенности земель Аншпаха, отнимавшимъ у него лучшее возраженіе противъ требованій Россіи, поступилъ по обыкновенію людей слабыхъ: онъ употребилъ вмѣсто оружія, свой гнѣвъ, и старался показать себя раздраженнымъ больше, нежели былъ раздраженъ въ-самомъ-дѣлѣ. Его поступки съ двумя представителями Франціи были искусственны до смѣшнаго {Передаемъ слова г. Тьера во всей ихъ смѣшной дерзости: они показываютъ, какія понятія имѣетъ бывшій первый министръ Франціи о дипломатическихъ дѣйствіяхъ! Дерзость же выраженій падаетъ только на его нравственный характеръ. Прим. перев.}. Не только онъ отказался принимать ихъ, но и г. Гарденбергъ не хогьлъ допустить ихъ въ свой кабинетъ для объясненій. Гг. Лафоре и Дюрокь очутились какъ-будто въ опалѣ и были лишены всѣхъ сношеній, даже съ кабинетнымъ секретаремъ г. Ломбаромъ, черезъ котораго производилось тайныя сношенія, когда дѣло шло о вознагражденіяхъ германскихъ или о Ганноверѣ. Говорили, что королю не смѣютъ ничего представлять о Французахъ.
   Гг. Лафоре и Дюрокъ долго и тщетно требовали объясненія съ г. Гарденбергомъ. Наконецъ, они имѣли съ нимъ свиданіе и нашли его въ изученномъ положеніи человѣка, едва владѣющаго своимъ негодованіемъ. Послѣ множества горькихъ жалобъ, онъ какъ-будто невольно высказалъ, что Пруссія почитаетъ себя свободною отъ всѣхъ обязательствъ, и впредь будетъ руководствоваться только выгодами собственной своей безопасности. Постепенно, кабинетъ берлинскій довелъ до свѣдѣнія обоихъ французскихъ уполномоченныхъ, что онъ рѣшился открыть Русскимъ Силезію и занять Ганноверъ прусскою арміею, будто бы желая не допустить пламени войны вторгнуться въ самое сердце государства. Не договаривали только, что Франція должна почитать счастіемъ, расплачиваясь за все такою цѣною!
   Поступки берлинскаго кабинета были недостойны прямодушія короля и могущества Пруссіи {Такъ думаетъ г. Тьеръ, но не такъ будетъ судить исторія, зная насилія и грабежи Наполеона во всѣхъ государствахъ Европы. Прим. перев.}, но послѣ первой вспышки, формы начали улучшатся, не только потому-что, по принятому плану, надобно было смягчиться, по и потому-что изумительные успѣхи Наполеона внушали всѣмъ дворамъ не легкомысленныя размышленія.
   Событія берлинскія съ быстротою молніи передавались въ Пулаву. Александръ, желавшій увидѣться съ Фридрихомъ-Вильгельмомъ прежде, нежели Франція дала Пруссіи поводъ жаловаться на себя, теперь еще больше желалъ преднамѣреннаго свиданія. Онъ надѣялся имѣть большое вліяніе на короля, и не думая назначать мѣсто на равномъ разстояніи отъ Пулавы и Берлина, немедленно самъ пріѣхалъ въ прусскую столицу.
   Фридрихъ-Вильгельмъ пожалѣлъ, что надѣлалъ много шума и тѣмъ привлекъ къ себѣ посѣщеніе лестное, но опасное. Наполеонъ начиналъ войну такъ быстро и рѣшительно, что неохотно было соединяться съ его непріятелями. Но невозможно было отказаться отъ предупредительности государя, которому говорили, что любятъ его нѣжно. Александръ въѣхалъ въ прусскую столицу 25 октября, при громъ пушекъ, посреди рядовъ королевской прусской гвардіи. Юный король спѣшилъ навстрѣчу къ нему и обнялъ его искренно, при рукоплесканіяхъ берлинскаго народа, который сначала благосклонно думалъ о французахъ, по начиналъ увлекаться направленіемъ двора, тысячу разъ слыша повторенія, что Наполеонъ нарушилъ неприкосновенность земель Аншпаха изъ презрѣнія къ Пруссіи. Александръ обѣщалъ себѣ развить при томъ всѣ свои средства, желая соединить выгоды берлинскаго двора съ своими. Онъ успѣлъ въ томъ {Да, успѣлъ правотою своей души, чистотою своихъ намѣреній и своимъ необыкновеннымъ умомъ. Такими высокими качествами Александръ очаровывалъ всѣхъ, кто имѣлъ счастіе приближаться къ ному. Г. Тьера, какъ видно, изумляютъ высокія качества ума и души? Прим. перев.}. Онъ еще не пробылъ въ Берлинъ двухъ дней, какъ уже весь дворъ занимался только имъ, хвалилъ его прелесть, его умъ, его великодушную пылкость въ дѣлѣ Европы. Онъ окружилъ своею внимательностью всѣхъ родственниковъ великаго Фридриха, посѣтилъ герцога Брауншвейгскаго, Фельдмаршала Моллепдорфа, и почтилъ въ нихъ вождей прусской арміи. Молодой принцъ Лудовикъ, племянникъ короля, напередъ преданный Россіи и отличавшійся жестокою ненавистью къ французамъ и пламенною любовью къ славь, волновался еще больше обыкновеннаго. Какое-то общее увлеченіе предавало прусскій дворъ Александру. Фридрихъ-Вильгельмъ начиналъ устрашаться того, и ожидая предложеній, какія долженъ былъ породить общій энтузіазмъ, молчалъ, боясь минуты объясненія. Онъ вызвалъ опять къ себѣ Гаугвица и совѣщался съ нимъ. Гаугвицъ, разбирая дѣйствія своего неблагодарнаго ученика, Гарденберга, говорилъ, что за нѣсколько мѣсяцевъ были слишкомъ французами, а теперь сдѣлались слишкомъ Русскими. Но какъ выйдти изъ-затрудненія и вырваться изъ объятій юнаго императора? Затрудненіе увеличивалось съ каждымъ часомъ и нельзя было разрѣшить его безпрерывными отсрочками, Александръ дорожилъ временемъ, потому-что каждый день возвѣщалъ о новыхъ шагахъ Наполеона къ Дунаю и покой опаёности для Австріи и для русскихъ армій, пришедшихъ къ Инну. Онъ открылъ свои намѣренія прусскому королю и велѣлъ своему министру иностранныхъ дѣлъ приступить къ искусному и коварному графу Гаугвицу. Легко догадаться, какую тому развивали они. Пруссія, по ихъ мнѣнію, не могла отдѣлить своихъ выгодъ отъ европейскихъ; она не могла своею недѣятельностью доставить торжества общему врагу, который щадитъ ее, хотя и очень-мало, что доказываетъ переходъ черезъ Аншпахъ, но уничтожитъ тотчасъ, какъ только избавится отъ Австріи и Россіи. Пруссія, правда, подъ ударами Наполеона; до на помощь ея пришли съ 80-ти тысячною арміею, и пришли именно для нея. Армія, собранная въ Пулавѣ, на границѣ Силезіи, не угроза, а великодушное вниманіе Александра, который не хочетъ вовлечь друга въ тяжелую войну, не предлагая ему средствъ противъ опасностей {Читатели оцѣнятъ сами болтовню г. Тьера, ни на чемъ не основанную. Кто сказалъ ему, что такъ происходили переговоры? гдѣ акты, гдѣ свидѣтельства на то? Прим. перев,}. У Наполеона, впрочемъ, довольно враговъ; онъ въ страшной опасности на Дунаѣ, если соединенные Австрійцы и Русскіе противопоставятъ ему твердую преграду, а Пруссія обратится въ тылъ его во Франконіи: поставленный между двухъ огней, онъ непремѣнно погибнетъ. При такомъ вѣроятномъ случаѣ, общимъ избавленіемъ будутъ обязаны Пруссіи и сдѣлаютъ для нея все, что обѣщаетъ Наполеонъ и чего подумаетъ исполнить онъ: ей отдадутъ земли, которыми льстилъ онъ справедливому честолюбію бранденбургскаго дома, отдадутъ Ганноверъ. (Въ-самомъ-дѣлѣ, уже писали въ Лондонъ, стараясь побудить Англію къ такому пожертвованію.) Лучше же пріобрѣсти столь прекрасное увеличеніе земель отъ законнаго владѣтеля, въ награду за спасеніе всѣхъ, нежели отъ похитителя, раздающаго чужое въ награду измѣны.
   Къ этимъ убѣжденіямъ вскорѣ присоединилось новое вліяніе: поспѣшный пріѣздъ изъ Вѣны въ Берлинъ эрцгерцога Антонія. Онъ разсказывалъ объ ульмскихъ бѣдствіяхъ, о быстрыхъ успѣхахъ французовъ, объ опасностяхъ австрійской монархіи, по великости своей уже общихъ всей Германіи, и съ жаромъ ходатайствовалъ о сближеніи двухъ главныхъ нѣмецкихъ державъ.
   Дипломатическая сѣть была разставлена такъ хорошо, что прусскій король не могъ избѣгнуть отъ нея. Но онъ и г. Гаугвицъ сопротивлялись упорно, какъ-бы предчувствуя бѣдствія, вскорѣ поразившія прусскую монархію. Много было переговоровъ, споровъ, даже горькихъ жалобъ. Король и его министръ говорили, что хотятъ погубить и конечно погубятъ Пруссію, потому-что даже вся соединенная Европа не въ силахъ сопротивляться Наполеону; что если они уступаютъ, то единственно насилію, дѣлаемому ихъ разсудку, осторожности, для чего русская армія, собранная на границѣ Силезіи, служила орудіемъ {Здѣсь слова г-на Тьера похожи на какую-то шутовскую рѣчь. Не-уже-ли такъ пишутъ исторію? Прим. перев.}.
   Предупредительность, отрицанія, и особливо дѣйствіе постороннихъ причинъ, какъ-то фразы принца Людовика, восклицанія молодыхъ людей главнаго штаба прусскаго, наконецъ побѣдили г-на Гаугвица и заставили его раздѣлить намѣренія союзниковъ. Но король хотѣлъ сохранить послѣднее средство для избѣжанія отъ новыхъ обязанностей, и по совѣту Гаугвица принялъ планъ предложить посредничество, это огромное лицемѣрство, которое употребляли тогда всѣ державы, когда хотѣли скрыть планы коалиціи противъ Франціи {Любопытно, что всѣ дипломатическія мѣры противъ Франціи называются у г. Тьера коварствомъ, лицемѣрствомъ, и подобными вѣжливыми именами, тогда-какъ насилія и козни притѣснителѣ Европы кажутся ему только дипломатическими мѣрами. Безпристрастіе истинно-историческое. Прим. перв.}. Рѣшено было, что Пруссія, ссылаясь на невозможность жить спокойно между двумя ожесточенными противниками, которые не уважали даже неприкосновенности ея земель, рѣшается принудить ихъ къ миру. Ничего не могло быть лучше; но какія условія мира предложитъ она? Въ томъ состоя. іъ весь вопросъ. Еслибъ Пруссія сообразовалась съ трактатами, подписанными сю съ Наполеономъ и утверждавшими настоящее состояніе Французской имперіи, въ замѣну пріобрѣтеній Пруссіи въ Германіи, то противъ этого нечего было бы и сказать. Но она хотѣла предложить условіями мира новое разграниченіе австрійскихъ владѣній въ Ломбардіи, что повлекло бы за собою раздробленіе итальянскаго королевства, вознагражденіе королю сардинскому и, сверхъ-того, обыкновенныя условія самого Наполеона въ случаѣ всеобщаго примиреній, т.е. независимость Неаполя, Швейцаріи, Голландіи. Это было уже явнымъ нарушеніемъ взаимныхъ обезпеченій между Пруссіею и Франціей), утвержденныхъ не въ неудавшихся проектахъ союзовъ, но въ подлинныхъ конвенціяхъ, подписанныхъ но случаю вознагражденій въ Германіи.
   Русскіе и Австрійцы желали бы большаго; но зная, что Наполеонъ никогда не согласится и на эти условія, они были увѣрены, что и ими вовлекутъ Пруссію въ войну. Они согласились также, чтобъ въ переговорахъ съ Франціею не было и слова о Великобританіи; согласились и на послѣднее требованіе короля -- отсрочить на мѣсяцъ всѣ дѣйствія Пруссіи. Эта предосторожность, самая важная и самая двусмысленная, была слѣдствіемъ совѣтовъ герцога Брауншвейгскаго, который объявилъ, что прусская армія можетъ быть готова не раньше начала декабря, и г-на Гаугвица, который совѣтовалъ помедлить, чтобъ видѣть, какой оборотъ пріймутъ дѣла на Дунаѣ между Французами и Русскими. Съ такимъ полководцемъ, какъ Наполеонъ, событія не могли замедлиться и, выгадавъ только одинъ мѣсяцъ можно было надѣяться выйдти изъ замѣшательства какимъ-нибудь неожиданнымъ и окончательнымъ рѣшеніемъ дѣлъ. Положило, что черезъ мѣсяцъ отъ дня, въ который г. Гаугвицъ отправится изъ Берлина съ предложеніемъ посредничества, Пруссія начнетъ военныя дѣйствія, если Наполеонъ не дастъ удовлетворительнаго отвѣта. Къ мѣсяцу легко было прибавить еще нѣсколько дней, замедливъ подъ разными предлогами отъѣздъ г. Гаугвица; а сверхъ. Того, Фридрихъ-Вильгельмъ полагался на своего министра, на его осторожность, ловкость, при которыхъ первыя слова съ Наполеономъ не могли сдѣлать разрыва неизбѣжнымъ и немедленнымъ.
   Эти условія, недостойныя прямодушія Пруссіи (!), потому-что, повторяемъ, они были противны переговорамъ формальнымъ, за которые Пруссія получила богатыя земли, и особливо противны сближенію, которое Наполеонъ могъ почитать искреннимъ -- эти условія были внесены въ двойную декларацію, подписанную въ Потсдамѣ 3 ноября. Текстъ ихъ никогда не былъ обнародованъ, но послѣ Наполеонъ узналъ ихъ содержаніе. Декларація сохранила названіе потсдамскаго трактата. Наполеонъ, конечно, ошибся относительно Пруссіи: онъ ласкалъ ее, предоставлялъ ей много выгодъ, и упустилъ не одинъ случай связать ее безвозвратно. Но онъ оказалъ ей существенное благорасположеніе и былъ всегда прямодушенъ въ сношеніяхъ съ нею {Особенно, когда коварно опутывалъ ее невозможными условіями, и за сопротивленіе разорилъ и привелъ на край гибели. Но г. Тьеръ увѣренъ, что Наполеонъ былъ агнецъ невинный! Прим. перев.}.
   Александръ и Фридрихъ-Вильгельмъ жили въ Потсдамѣ. Тамъ, въ. прелестномъ убѣжищѣ великаго Фридриха, воспламенили они другъ-друга и заключили трактатъ, столь противный политикѣ и выгодамъ Пруссіи. Изворотливый Гаугвицъ былъ отъ него въ отчаяніи, и извинялъ самого-себя въ подписаніи такого трактата только надеждою отвратить его послѣдствія. Король, смущенный, разстроенный, не зналъ самъ куда идетъ. Его еще больше смутила сцена надъ гробницею великаго Фридриха. Александръ, вмѣстѣ съ королемъ, пришелъ подъ своды церкви въ Потсдамѣ, заплакалъ, обнялъ своего друга, клялся ему и заставилъ его поклясться въ вѣчной дружбѣ -- надъ гробомъ Фридриха-Великаго {Умилительное изліяніе чувствъ двухъ добродѣтельныхъ монарховъ надъ гробницею великаго человѣка, г. Тьеръ называетъ сценою! Впрочемъ, все сочиненіе его показываетъ, что онъ не способенъ понять такія сцены. Простимъ его! Прим. перев.}. Эта сцена вскорѣ стала извѣстна въ цѣлой Европѣ и утвердила мнѣніе, что между двумя монархами существуетъ тѣсный союзъ.
   Англія узнала о перемѣнѣ въ политикѣ Пруссіи, о переговорахъ, такъ счастливо веденныхъ съ берлинскимъ дворомъ, и признала въ томъ событіе важное, которое могло рѣшить жребій Европы. Тотчасъ отправила она для переговоровъ самого лорда Гаррауби, министра иностранныхъ дѣлъ. Лондонскій кабинетъ соглашался на все, только бы привлечь на свою сторону берлинскій дворъ: уступалъ Ганноверъ, обѣщалъ Голландію, предлагалъ вспомогательныя деньги. Но, разсуждая о будущемъ, старались извлечь для настоящаго существенное, т. е. укрѣпить союзъ съ Пруссіею, и торопили г. Гаугвица къ отъѣзду. Между-тѣмъ, императоръ Александръ, пробывъ въ Берлинъ десять дней, отправился 5 ноября въ Веймаръ, для свиданія съ великою княгинею сестрою своею, особою высокихъ достоинствъ: она жила въ Веймаръ, окруженная превосходными геніями германскими, наслаждаясь бесѣдою ихъ, которой была достойна Монархи россійскій и прусскій разстались въ изъявленіемъ совершеннаго дружества. Александръ отправлялся въ армію, окруженный участіемъ, естественнымъ при такомъ отъѣздѣ. Въ немъ привѣтствовали юнаго героя, готоваго встрѣтить величайшія опасности за общее дѣло царей.
   Между-тѣмъ, Лафоре, французскій министръ, и Дюрокъ, обер-гофмаршалъ императора, были совершенно оставлены. Дворъ продолжалъ оказывать имъ оскорбительную холодность. Обѣщая сохранять въ тайнъ потсдамскіе переговоры, Русскіе не могли, однакожь, не изъявлять удовольствія, и вездѣ говорили, что Пруссія соединена съ ними неразрывно. При томъ военная дѣятельность стараго герцога брауншвейгскаго, даже несообразная съ его лѣтами, доказывала, что присутствіе Александра въ Потсдамъ было не безуспѣшно. Гарденбергъ не показывался Французскимъ уполномоченнымъ; но Гаугвицъ принималъ ихъ къ себѣ. На вопросъ, что должно думать о распространяемыхъ Русскими слухахъ, онъ отрепался отъ всего. Онъ говорилъ, что дѣло идетъ объ извѣстномъ уже проектѣ посредничества, но не объяснялъ условій его, и только увѣрялъ, что заботится сдѣлать ихъ сообразными силѣ и славѣ того великаго человѣка, къ которому самъ отправляется съ ними.
   Ясно было только одно, что Силезія открыта Русскимъ, въ наказаніе за переходъ французскихъ войскъ черезъ Аншпахъ, и что Ганноверъ вскорѣ будетъ занятъ прусскою арміею. Въ тамошней крѣпости Гамельнѣ былъ 6-ти-тысячный французскій гарнизонъ, и г. Гаугвицъ, не говоря станутъ ли осаждать крѣпость, обѣщалъ только величайшее вниманіе къ Французамъ, прибавляя, что надѣется того же и отъ нихъ.
   Дюрокъ видѣлъ, что ему и euer о больше дѣлать въ Берлинѣ и отправился оттуда въ главную квартиру Наполеона. Наполеонъ -- это было въ началѣ ноября -- управившись съ первою австрійскою арміею, готовился обрушиться на Русскихъ, сообразно своему плану. Когда онъ узналъ, что происходило въ Берлинѣ, онъ чрезвычайно изумился, искренно вѣря, что переходомъ черезъ Аншпахъ не нарушилъ принятыхъ обычаевъ. Не думая, чтобъ раздраженіе Пруссіи было искренно, онъ былъ убѣжденъ, что имъ только прикрывали наклонность Пруссіи къ коалиціи. Но поколебать его не могли никакія предположенія, и онъ показалъ въ этомъ случаѣ все величіе своего характера.
   Мы уже видѣли общій планъ военныхъ дѣйствій, предначертанный имъ; но вмѣшательство Пруссіи могло сильно измѣнить этотъ планъ, еслибъ она, черезъ Франконію или Богемію, обратилась въ тылъ Наполеона, когда онъ шелъ къ Вѣнѣ. При извѣстіи о томъ, что происходило въ Берлинѣ, обыкновенный полководецъ остановился бы, отступилъ на ближайшую позицію къ Рейну, опасаясь быть обойденнымъ, и ожидалъ бы томъ со всѣми своими войсками послѣдствій потсдамскаго трактата. Но, дѣйствуя такимъ образомъ, онъ сдѣлалъ бы неизбѣжными тѣ опасности, которыя были только предположительными; онъ далъ бы время обѣимъ русскимъ арміямъ, Кутузова и Александра, соединиться, эрц-герцогу Карлу персіідти изъ Ломбардіи въ Баварію на соединеніе съ Русскими, Пруссакамъ время и смѣлость обратиться къ нему съ невозможными предложеніями и выступить на поприще. Черезъ мѣсяцъ у него было бы на рукахъ 120 тысячь Австрійцевъ, 100 тысячь Русскихъ, 150 тысячъ Пруссаковъ, собранныхъ въ Верхнемъ-Пфальцѣ или въ Баваріи, и громада силъ, вдвое превосходившая его силы, подавила бы его. Упорно оставаться при своей мысли, т. с. идти впередъ, отбросить на оконечность Германіи главныя силы союзниковъ, выслушать жалобы Пруссіи въ Вѣнѣ и вмѣсто отвѣта указать ей на свои побѣды: такая рѣшимость была самою благоразумною, хотя и казалась самою дерзкою. Великія рѣшенія бываютъ возможны только великимъ людямъ: обыкновенные люди пали бы исполняя ихъ; кромѣ того, они требуютъ превосходнаго генія, соединеннаго съ верховною властью: для свободы и твердости въ движеніяхъ надобно быть средоточіемъ всѣхъ движеній, всѣхъ извѣстій, всей власти, надобно быть полководцемъ и главою имперіи, надобно быть Наполеономъ и императоромъ.
   Наполеонъ возражалъ на требованія Пруссіи сообразно твердымъ своимъ рѣшеніямъ. Онъ переѣхалъ изъ Ульма въ Аугсбургъ, изъ Аугсбурга въ Мюнхенъ, для распоряженій походомъ. Главнокомандующій италійской его арміи, Массена, дѣйствовалъ противъ эрцгерцога Карла съ обыкновенною своею дерзостью, по удачно, такъ-что эрцгерцогъ, получивъ извѣстіе объ ульмскомъ бѣдствіи, началъ отступать. Такимъ-образомъ, другая часть Наполеонова плана исполнилась съ точностью, какъ и первая: эрцгерцогъ Карлъ, отодвинутый къ Австріи, принужденъ былъ отступать и идти на помощь къ угрожаемой столицѣ.
   Наполеонъ не терялъ ни минуты въ Мюнхенѣ для окончательныхъ распоряженій. Онъ торопился перейдти черезъ Иннъ, разбить Русскихъ и разстроить берлинскіе замыслы новыми успѣхами, столько же быстрыми, какъ успѣхи подъ Ульмомъ. Корпусъ генерала Кутузова, бывшій передъ нимъ, состоялъ при началѣ похода едва изъ 50-ти тысячь человѣкъ, хотя Россія и обѣщала, что онъ будетъ гораздо многочисленнѣе {Но не самъ ли г. Тьеръ, нѣсколько прежде, говорилъ, что въ арміи Кутузова было 60,000 человѣкъ? Мы уже имѣли случай замѣтить эту ошибку (О. З. іюнь 1847 г. стр. 71) и доказать, что г. Тьеръ играетъ арміями и числомъ ихъ, какъ пѣшками; какъ же вѣрить выводамъ его изъ такихъ безпрерывно ложныхъ и противорѣчивыхъ указаній? Прим. перев.}. На переходѣ отъ Моравіи до Баваріи, онъ оставилъ пять или шесть тысячь человѣкъ больныхъ и отсталыхъ, но къ нему присоединился австрійскій отрядъ Кинмайера, избѣгнувшій ульмскаго бѣдствія. Г. Мерфельдъ соединилъ еще нѣсколько войскъ съ этимъ отрядомъ и принялъ начальство надъ нимъ. Всего могло быть тутъ до 65-ти тысячъ солдатъ, русскихъ и австрійскихъ -- слишкомъ-мало для спасенія монархіи отъ 150-ти тысячъ Французовъ, тѣ которыхъ по-крайней-мѣрѣ сто тысячъ тли одною громадою. Генералъ Кутузовъ командовалъ арміею. Это былъ человѣкъ довольно старый, лишенный одного глаза отъ раны въ голову, очень толстый, лѣнивый, безпутный (dissolu), жадный {Этотъ нелѣпый портретъ одного изъ достопамятнѣйшихъ людей своего времени былъ достойно осмѣянъ и осужденъ въ журналахъ и въ мнѣніи всѣхъ читавшихъ г-на Тьера. Такова награда легкомысленному историку! Прим. перев.}, но проницательный, развязный умомъ столько же, какъ тяжелый тѣломъ, счастливый на войнѣ, ловкій при дворѣ, и довольно способный начальствовать тамъ, гдѣ надобны были осторожность и удача {Полководецъ, уничтожившій, обратившій въ прахъ Наполеона, кажется, не имѣетъ надобности въ оправданіи передъ безсильною ненавистью какого-нибудь Французика, который не знаетъ, что Кутузовъ всегда принималъ начальство надъ арміями въ самыхъ затруднительныхъ обстоятельствахъ, и только геніальныя дарованія его доставляли ему торжество. Прим. перев.}. Помощниками его были люди посредственные (!), кромѣ трехъ: князя Багратіона и генераловъ Дохтурова и Милорадовича. Князь Багратіонъ, Грузинецъ по происхожденію, былъ герой мужествомъ и замѣнялъ опытностью недостатокъ образованности {Багратіонъ имѣлъ геній военный, и образованность его доказана на всѣхъ поляхъ, гдѣ сражался онъ. Но кто же были образованные генералы у Наполеона? Ланнъ? Ней? Ожеро, и почти всѣ другіе, выслужившіеся изъ простыхъ солдатъ, и по обращенію походившіе на буйныхъ мужиковъ, а не генераловъ? Гдѣ они пріобрѣли образованность? Не въ трактирахъ ли и рабочихъ мастерскихъ, гдѣ выросли? Прим. перев.}: въ авангардѣ и въ аррьергардѣ, его роль была всегда самою трудною. Генералъ Дохтуровъ былъ воинъ благоразумный, скромный, образованный и твердый. Генералъ Милорадовичъ, Сербъ родомъ, блистательный храбростью, но не имѣвшій никакихъ военныхъ познаній, былъ человѣкъ безпутный жизнью, и соединялъ всѣ пороки образованности со всѣми пороками варварства {Предки Милорадовича были Сербы, но онъ былъ сынъ малороссійскаго помѣщика, заслуженаго генерала екатерилинскаго, и послѣ домашняго воспитанія учился 4 года въ Кенигсбергѣ, подъ руководствомъ Канта, потомъ въ Геттингенѣ, у знаменитѣйшихъ профессоровъ, а для узнанія военныхъ наукъ нѣсколько лѣтъ провелъ въ Мецѣ и Страсбургѣ, гдѣ были лучшіе тогда военные профессоры; наконецъ въ Парижѣ онъ блисталъ при дворѣ Маріи-Антуанетты, и всегда былъ благороднѣйшимъ, честнѣйшимъ изъ людей; храбрость же его была равно извѣстна и въ непріятельской и въ нашей арміи. На такого рыцаря безъ страха и укоризны г. Тьеръ осмѣливается изрыгать свои клеветы? Прим. перев.}. Характеръ солдатъ русскихъ довольно соотвѣтствовалъ характеру ихъ генераловъ. Въ нихъ была храбрость, дикая и худо-направленная. Артиллерія русская была неповоротлива, кавалерія плоха. Вообще, генералы, офицеры, солдаты, составляли армію необразованную, но удивительно страшную своею преданностью {Русская армія давно предупредила всѣ клеветы на нее, разбивъ пресловутыхъ Французовъ на всѣхъ поляхъ Европы, и потомъ великодушно защищая ихъ самихъ отъ внутреннихъ междоусобій, послѣ окончательной ссылки Наполеона. Прим. перев.}. Въ-послѣдствіи, русскія войска поучились воевать, воюя съ нами, и начали соединять знаніе съ мужествомъ {Но какимъ же образомъ били они Французовъ почти при всякой встрѣчѣ: били ихъ въ Италіи, прежде наученія, о которомъ говоритъ г. Тьеръ, били и въ 1805, и 1806--7-мъ, и окончательно добили въ 1812, 13-мъ и 14-мъ годахъ? Еще прежде они били и побѣждали Шведовъ, Турковъ, Пруссаковъ, Поляковъ, Персіянъ, всѣхъ, съ кѣмъ только встрѣчались. Странные это ученики, которые побѣждаютъ учителей! На какомъ же основаніи г. Тьеръ называетъ нашу армію 1805 года необразованною? Эти самые необразованные незадолго разбили и Моро, и Жубера, и Магдональда, и забрали въ плѣнъ нѣсколькихъ будущихъ маршаловъ Наполеона. Прим, перев.}.
   Кутузовъ до послѣдней минуты не зналъ объ ульмскомъ бѣдствіи, потому-что эрцгерцогъ Фердинапдъ и генералъ Маккъ еще наканунѣ несчастій извѣщали его только объ успѣхахъ. Истина открылась, когда генералъ Маккъ явился самъ возвѣстить объ истребленіи главной австрійской арміи. Кутузовъ, справедливо отчаявшись спасти Вѣну, не скрылъ тогда отъ императора Франца, который прискакалъ въ русскую главную квартиру, что надобно пожертвовать столицею. Онъ намѣревался самъ какъ можно-скорѣе выйдти изъ угрожавшей ему опасности, перешедши на лѣвый берегъ Дуная, гдѣ хотѣлъ соединиться съ резервами, подходившими черезъ Богемію и Моравію. Но императоръ Францъ и совѣтъ его рѣшились пожертвовать Вѣною только въ послѣдней крайности, и думали, что, замедливъ походъ Наполеона всѣми средствами, какія могла представить оборонительная война, дали бы время эрцгерцогу Карлу перейдти въ Авсирію, русскимъ резервамъ прійдти на Дунай, и, соединивъ всѣ союзныя войска, дать битву, которая, можетъ-быть, спасла бы столицу и монархію. Кутузовъ, соображаясь съ желаніями главнаго союзника своего государя, обѣщалъ противопоставить Французамъ всякое сопротивленіе, которое только не вовлекло бы въ большую, общую битву, и рѣшился, для задержанія непріятеля, воспользоваться всѣми притоками Дуная, впадающими въ него съ Альповъ. Для этого стоило только разламывать мосты и затруднять сильными аррьергардами переходъ Французовъ открытою силою, всегда трудный въ такое время года, когда рѣки бурлятъ и несутъ на себѣ льдины.
   Наполеонъ расположилъ свой походъ слѣдующимъ образомъ. Онъ долженъ былъ идти между Дунаемъ и цѣпью Альповъ, по дорогѣ, сжатой между рѣкою и горами. Идти впередъ съ многочисленною арміею по этой тѣсной дорогѣ, было затруднительно въ-отношеніи къ продовольствію и опасно для похода, потому-что, кромѣ эрцгерцога Карла, который могъ перейдти изъ Ломбардіи въ Баварію и устремиться въ нашъ тылъ, въ Тироль было около 25 тысячь человѣкъ подъ начальствомь эрцгерцога Іоанна. Наполеонъ принялъ противъ этого благоразумную предосторожность, поручивъ корпусу Нея завоевать Тироль. Онъ предписалъ маршалу выйдти изъ Ульма на Кемптенъ и проникнуть въ Тироль такъ, чтобъ разрѣзать на двое войска, разсѣянныя въ тамошней длинной странѣ. У Нея, безъ дивизіи Дюпона, способствовавшей Мюрату преслѣдовать эрцгерцога Фердинанда, оставалось около 10-ти тысячь человѣкъ. Но Наполеонъ, довѣряя твердости его и 14-ти тысячамъ Ожеро, подходившимъ изъ Франціи, полагалъ, что такихъ силъ достаточно для предположенной цѣли. Послѣ занятія Тироля, онъ назначилъ Бернадотту проникнуть въ Зальцбургъ, и приказалъ ему идти изъ Мюнхена къ Инну и переправиться черезъ него въ Вассербургѣ или въ Розсигсимѣ. Такимъ-образомъ, Наполеонъ обезпечивалъ себѣ двѣ выгоды: совершенно прикрывалъ себя со стороны Альповъ и оставался повелителемъ верхняго Инна, причемъ Австро-Руссы не могли защищать нижняго теченія рѣки противъ главныхъ силъ нашей арміи. Самъ онъ, съ корпусами маршаловъ Даву, Сульта и Ланна, съ резервомъ кавалеріи и гвардіею, прямо выступалъ противъ великой преграды Инна, располагаясь перешагнуть черезъ нее между Мюльдорфомъ и Браунау. Мюратъ, съ драгунами генераловъ Вальтера и Бомона, тяжелою кавалеріею генерала Гопу и понтонами, получилъ приказаніе двинуться прямо на Мюльдорфъ, слѣдуя изъ Мюнхена по большой дорогѣ черезъ Гогенлинденъ и поля, прославленныя генераломъ Моро. Маршалъ Сультъ долженъ былъ подкрѣплять его въ одномъ переходѣ позади. Даву пошелъ лѣвѣе, Ланнъ еще лѣвѣе Даву. Дивизія Дюпона двинулась внизъ по Дунаю, для овладѣнія Нассау. Наполеонъ съ гвардіею слѣдовалъ за Мюритомъ и Сультомъ, по большой мюнхенской дорогѣ.
   Еще не выступая изъ Аугсбурга, Наполеонъ устроилъ систему военныхъ депо, и обращалъ на нее тѣмъ болѣе вниманія, чѣмъ болѣе распространялись его дѣйствія. Въ Баваріи, на Лехѣ, онъ избралъ Аугсбургъ и распорядился необходимою защитою этого, довольно крѣпкаго и многолюднаго города, куда велѣлъ свозить всѣ коммиссаріатскіе и съѣстные запасы, и гдѣ велѣлъ устроить госпитали. Принявъ такія мѣры предосторожности, полезныя во всякомъ случаѣ, онъ отправился за своими корпусами, шедшими на одинъ или два перехода впереди.
   Движенія его арміи исполнялись по его предначертанію. 26-го октября она вся приближалась къ Инну. Австро-Руссы не оставили цѣлымъ ни одного моста, но солдаты наши, кидаясь сильными отрядами въ барки, вездѣ переплывали подъ ружейнымъ и картечнымъ огнемъ, очищали противоположный берегъ и готовили возстановленіе мостовъ, рѣдко гдѣ совершенію истребленныхъ непріятелемъ при поспѣшномъ его отступленіи. Бернадоттъ, встрѣчая не много препятствій, перешелъ черезъ Нинъ 28 октября, въ Вассербургѣ, а маршалы Сультъ, Мюратъ и Даву въ Мюльдорфѣ и Ней-Эттингень. Ланпъ направился къ Браулау, и нашедши мостъ разломаннымъ, послалъ на нѣсколькихъ отнятыхъ баркахъ отрядъ къ другому берегу. Отрядъ переправился черезъ рѣку и явился у воротъ Браунау. Каково было удивленіе нашихъ солдатъ, когда они нашли открытою эту крѣпость, совершенно вооруженную, приведенную въ осадное состояніе и снабженную значительными запасами. Тотчасъ овладѣли ею и заключили изъ такого страннаго событія, что непріятель отступаетъ съ поспѣшностью, близкою къ безпорядку.
   Наполеонъ, восхищенный столь-важнымъ пріобрѣтеніемъ, прискакалъ самъ въ Браунау, удостовѣриться лично въ томъ, какія средства представляла ему эта крѣпость. Онъ осмотрѣлъ ее и приказалъ перевозить въ нее большую часть запасовъ, которые сначала хотѣлъ собрать въ Аугсбургѣ, предпочитая для такого назначенія Браунау. Онъ оставилъ тамъ гарнизонъ и назначилъ командиромъ его своего адъютанта Лористона, возвратившагося изъ морской кампаніи, гдѣ находился онъ при адмиралѣ Вилльневѣ. Онъ ввѣрилъ ему не простое командованіе крѣпостью, а правленіе, простиравшееся на всѣ резервы, бывшіе сзади арміи. Военные снаряды, съѣстные припасы, раненные, рекруты, шедшіе изъ Франціи, плѣнные, отсылаемые туда, все должно было проходить черезъ Браунау, подъ надзоромъ генерала Лористона.
   Ноября 5 то, главная квартира Наполеона была уже въ Линцѣ, занятомъ Французами безъ сопротивленія. При движеніи своемъ впередъ, Наполеонъ безпрестанно принималъ новыя предосторожности. До-сихъ-поръ, онъ шелъ по правому берегу Дуная, не заботясь о лѣвомъ. Но слышно было, что въ Богеміи сбираются войска, подъ начальствомъ эрцгерцога Фердинанда, вышедшаго изъ Ульма съ нѣсколькими тысячами кавалеріи. Говорили также о второй русской арміи, приведенной Императоромъ Александромъ-въ Богемію. Итакъ, надобно было остерегаться и съ этой стороны. Наполеонъ приказалъ дивизіи Дюпона, посланной въ Нассау, идти по лѣвому берегу Дуная, держась на одной высотѣ съ арміею и посылая рекогносцировать дороги изъ Богеміи. Къ Дюпону должны были присоединиться Голландцы, отдѣленные отъ Мармона. Полагая, что и этого недовольно, Наполеонъ отдѣлилъ дивизію Газана отъ корпуса Ланна, и также послалъ ее на лѣвый берегъ, вмѣстѣ съ дивизіею Дюпона, отдавъ обѣ ихъ подъ начальство маршала Мортье. Не желая оставить ихъ отдѣленными отъ большой арміи, занимавшей правый берегъ, онъ вздумалъ составить изъ судовъ, собранныхъ на Иннѣ, Траунѣ, Энсѣ, Дунаѣ, многочисленную флотилію, гдѣ были съѣстные припасы, снаряды и всѣ усталые. Идя по Дунаю наравнѣ съ арміею, флотилія могла въ одинъ часъ высадить на правый или лѣвый берегъ десять тысячь человѣкъ, соединяла оба берега и служила въ одно время средствомъ сообщенія и перевозки.
   Всѣми такими предосторожностями Наполеонъ отвратилъ неудобство марша наступательнаго по узкой и длинной дорогѣ, между Альпами и Дунаемъ. На вершинѣ Альновъ былъ у него корпусъ Мармона; на половинѣ возвышенія ихъ корпусъ Даву, а у подошвы корпуса Сульта, Ланна, Бернадотта, гвардія, кавалерія Мюрата и наконецъ флотилія связывала все, что двигалось по обоимъ берегамъ рѣки и что трудно было тащить за собою. Въ такомъ грозномъ видѣ приближался онъ къ Вѣнѣ.
   Когда готовились выѣхать изъ Линца, въ главную квартиру прибылъ посланный отъ германскаго императора. То былъ генералъ Гіулай, взятый съ другими при Ульмѣ, отпущенный, и разсказавшій своему государю о мирныхъ расположеніяхъ Наполеона, слышанныхъ имъ, такъ-что императоръ Францъ рѣшился послать его съ предложеніемъ перемирія. Гіулай не выражался ясно, по явно желалъ, чтобъ Наполеонъ остановился не входя въ Вѣну, хотя не представлялъ съ своей стороны никакого ручательства въ близкомъ и сообразномъ съ обстоятельствами мирѣ. Наполеонъ не отказывался немедленно говорить о мирѣ съ уполномоченнымъ согласиться на необходимыя пожертвованія; но заключить перемиріе, безъ ручательства получить должное вознагражденіе за военныя издержки, значило дать время другой русской арміи присоединиться къ первой, а эрцгерцогамъ примкнуть къ Русскимъ подъ стѣнами Вѣны. Не такой человѣкъ былъ Наполеонъ, чтобъ сдѣлалъ онъ подобную ошибку. Онъ объявилъ, что остановился бы у воротъ Вѣны и не перешелъ бы за нихъ, еслибъ къ нему явились съ искренними предложеніями мира, но что иначе онъ прямо идетъ къ своей цѣли, которою была столица имперіи. Г. Гіулай упоминалъ о необходимости согласиться съ императоромъ Александромъ прежде, нежели будутъ утверждены условія, которыя пріймутъ всѣ воюющія державы. Наполеонъ отвѣчалъ, что императоръ Францъ напрасно подчиняетъ свои рѣшенія императору Александру, находясь въ опасности, которой тотъ не видитъ; что его дѣло думать о своей монархіи, и спасти ее соглашеніемъ съ Франціею, предоставивъ Французскимъ арміямъ заботу проводить русскихъ домой. Наполеонъ не сказалъ, какими условіями удовольствуется онъ, но всѣ знали, что онъ желалъ венеціянскихъ областей. Эти области составляли дополненіе Италіи. Для пріобрѣтенія ихъ, онъ не началъ бы войны; но когда Австрія сама вызвала на нее, то естественно, что онъ желалъ законнаго возмездія за свои побѣды. Впрочемъ, онъ отдалъ г. Гіулаю письмо къ императору Францу, письмо вѣжливое, краткое, но довольно-ясное касательно условій мира.
   Прежде отъѣзда, Наполеонъ принималъ также курфирста баварскаго, который не могъ застать его въ Мюнхенъ и пріѣхалъ въ Линцъ, изъявить ему свою признательность, свое удивленіе, свою радость и особливо надежды на увеличеніе своего государства.
   Наполеонъ оставался въ Линцѣ только три дня, именно сколько было необходимо для отданія приказаній. Но корпуса его не переставали идти, и перешедъ Иннъ 28 и 29 октября, Траунъ 31, Энсъ 4 и 5 ноября, они приближались въ этотъ самый день къ Амштеттену и Сен-Пельтену. Въ Амштеттенѣ, Русскіе хотѣли дать аррьергардное сраженіе, надѣясь выиграть время и спасти свои обозы. Большая вѣнская дорога проходила черезъ сосновый лѣсъ. Русскіе заняли позицію на полянѣ, между лѣсомъ, гдѣ было свободное пространство на право и на лѣво отъ дороги. Посреди этого пространства, впереди находилась артиллерія Русскихъ, подкрѣпленная кавалеріею, а позади, къ лѣсу, лучшая ихъ пѣхота {Обыкновенная пѣхота -- армейскіе полки. Но г-ну Тьеру хотѣлось назвать ее лучшею, для лжи, которую увидимъ сейчасъ. Прим. перев.}. Мюратъ и Ланнъ, выступивъ на поляну съ драгунами и съ гренадерами Удино, увидѣли распоряженія непріятеля. Они въ первый разъ встрѣтилось съ Русскими и спѣшили показать имъ, какъ сражаются Французы {Французы уже встрѣчались съ Русскими на поляхъ Италіи и были разбиты ими, слѣдовательно, показали свою храбрость! Прим. перев.}. Драгуны и конные егери пустились по большой дорогѣ на артиллерію и кавалерію непріятельскую. Не смотря на картечный огонь, наши храбрые кавалеристы скоро взяли пушки, изрубили русскую кавалерію и очистили пространство {Все это чистая ложь! Никогда кавалерія не ходитъ прямо на пушки, пошла и тутъ, слѣдственно, не взяла ихъ, и что еще лучше: на всемъ отступленіи Кутузова отъ Враунау до Ольмюца, Русскіе не потеряли ни одной пушки! Слышите ли, г-нъ Тьеръ: ни одной! Не во снѣ ли видѣли вы, что наши кавалеристы брали гдѣ-нибудь пушки? Прим. перев.}. Надобно было еще сломить пѣхоту, прислоненную къ сосновому лѣсу. Гренадеры Удино взяли это на себя. Послѣ жесточайшаго ружейнаго огня, они пошли на штыки противъ Русскихъ, которые показали рѣдкую храбрость, бились въ рукопашной схваткѣ и долго сопротивлялись, пользуясь частымъ лѣсомъ. Наконець, наши гренадеры вытѣснили ихъ изъ этой позиціи, обратили въ бѣгство, и убили, ранили и взяли въ плѣнъ у нихъ тысячу человѣкъ {Сколько тутъ правды, можно судить потому, что подъ колецъ сраженія при Амштеттенѣ Французы отступили въ безпорядкѣ и были преслѣдуемы нашими, Могли ли они забрать плѣнныхъ въ своемъ бѣгствѣ? См. основанное на Оффиціальныхъ документахъ Описаніе Войны 1803 іода, соч. ген.-лейт. Михайловскаго-Данилевскаго, стр. 93-я. Прим. перев.}.
   Мюратъ и Ланнъ шли вмѣстѣ, первый съ своею неусыпною, хотя изнуренною кавалеріею, второй съ своими страшными гренадерами. Они продолжали преслѣдовать непріятеля 6, 7 и 8 ноября, но нигдѣ не могли настичь его. "Русскіе" писалъ Ланнъ къ Наполеону, "бѣгутъ еще скорѣе, нежели мы преслѣдуемъ ихъ; эти ничтожные ни разу не остановятся подраться" {Хвастовство, недостойное образованнаго генерала, который долженъ былъ знать, что не робость побуждала Русскихъ къ отступленію. Прим. перев.}. 8 числа, передъ Сен-Нельтеномъ, Ланнъ и Мюратъ увидѣли ихъ въ боевомъ порядки, по-видимому, готовыхъ вступить въ сраженіе. Оба начальника нашего авангарда, не смотря на свою пылкость, не осмѣлились вступить въ битву безъ императора, тѣмъ больше, что не имѣли достаточныхъ средствъ дать ее. Весь день 8 числа оставались другъ передъ другомъ, вблизи красиваго Мёлькскаго Аббатства.
   Разные слухи извѣстили Мюрата, что Русскіе не намѣрены держаться въ Сен-Нельтенѣ. Въ-самомъ-дьлѣ, они приняли важное рѣшеніе. Уничтоженіемъ мостовъ и аррьергардными сраженіями задержавъ походъ Французовъ, и исполнивъ желаніе императора австрійскаго, который хотѣлъ, чтобъ какъ-можно-долѣе оспоривали большую вѣнскую дорогу, Русскіе думали, что сдѣлали уже довольно и помышляли о собственной своей безопасности. Они переправились черезъ Дунай въ Кремсѣ, гамъ, гдѣ онъ, оканчивая свой загибъ къ сѣверу, снова направляется къ востоку. Больше всего побудило ихъ къ тому извѣстіе, что часть французской арміи перешла на лѣвый берегъ Дуная. Въ-самомъ-дѣлѣ, они могли опасаться, что Наполеонъ неожиданнымъ манёвромъ перенесетъ главныя силы свои на лѣвый берегъ и отрѣжетъ югъ отъ Моравіи и Богеміи. Въ-слѣдствіе того, они перешли черезъ Дунай въ Кремсѣ и сожгли за собою мостъ. Другаго средства не было, потому-что укрѣпленія для защиты моста и прочнаго обладанія имъ были едва начаты. 9 числа совершили они свой переходъ, оставивъ во всемъ австрійскомъ эрцгерцогствѣ страшные слѣды своего пребыванія {Война всегда и неизбѣжно оставляетъ страшные слѣды послѣ себя. Прим. перев.}. Они грабили, опустошали, даже убивали, словомъ, поступали какъ варвары, такъ-что жители почитали Французовъ почти освободителями своими {Вотъ уже это жестокая иронія г. Тьера надъ своими земляками! Русскіе, проливавшіе свою кровь за Австрійцевъ -- губили ихъ, а Французы, которые въ Россіи оставили вездѣ послѣ себя только пожарища и пустыни, не уваживъ даже никакой святыни -- Французы, противъ которыхъ нѣсколько разъ возставало Австрійцы и наконецъ возстала вся Европа, были освободители Австрійцевъ! Прим. перев.}. Русскіе обходились съ австрійскими войсками совсѣмъ не какъ друзья, а чрезвычайно высокомѣрно и слагали на нихъ всѣ бѣдствія похода. Офицеры и генералы русскіе выражались на этотъ счетъ съ оскорбительною и нимало незаслуженною заносчивостью, потому-что если Австрійцы не оказывали такой стойкости, какъ русскіе пѣхотинцы, то были выше ихъ во всѣхъ другихъ отношеніяхъ {Могли ли Русскіе говорить съ уваженіемъ объ австрійскихъ войскахъ тотчасъ послѣ Ульма? Могли ли и до самаго окончанія войны почитать ихъ равными себѣ въ мужествѣ и военномъ искусствѣ? Дѣла говорятъ лучше словъ. Прим. перев.}. Австрійцы не ладили съ Русскими и отдѣлились отъ нихъ: они пошли защищать вѣнскіе мосты, и г. Мерфельдъ съ своимъ корпусомъ отступилъ по штейсрской дорогѣ на Леобенъ {Почему же здѣсь г. Тьеръ умалчиваетъ о совершенномъ пораженіи графа Мерфельда? Почему лишаетъ себя еще одного доказательства, что Русскіе тогда должны были почитать равными себѣ Австрійцевъ, всюду поражаемыхъ. Прим. перев.}. За нимъ шли Мармонъ и Даву. Прямая дорога въ Вѣну была открыта Французамъ: въ два перехода они могли быть у воротъ австрійской столицы, и никто не сталъ бы оспоривать у нихъ вступленія въ нее.
   Искушеніе было слишкомъ-велико для Мюрата. Могъ ли онъ устоять противъ желанія кинуться впередъ и показать столицѣ Австріи себя, всегда самаго виднаго на смотрахъ и въ опасностяхъ? Никогда армія, пришедшая съ запада, не проникала до столицы германской имперіи. Моро въ 1800 г. и генералъ Бонапарте въ 1797 г. подписали перемирія передъ самымъ входомъ въ нее. Только Турки были подъ стѣнами ея, но не прошли за нихъ. Мюратъ не устоялъ противъ искушенія, и 10 и 11 шелъ къ Вѣнѣ, побуждая Сульта и Ланна идти за собою. Онъ, однакожь, остерегся вступить въ нее и остановился въ Буркерсдорфѣ, въ гористой дефилеѣ Каленберга, въ двухъ льё отъ Вѣны.
   Поспѣшность безполезная и даже опасная. Непредвидѣнная перемѣна, открытая въ движеніи непріятеля, стоила того, чтобъ остановиться и ждать приказаній императора. Сверхъ-того, корпусъ маршала Мортье и флотилія, назначенная соединять его съ арміею, оставались далеко назади; а между-тѣмъ, завязавъ глаза, Мюратъ кидался между Русскими, перешедшими на другой берегъ Дуная, и Австрійцами, отброшенными въ горы.
   Дѣйствительно, въ это время сильная схватка угрожала маршалу Мортье, бывшему на львомъ берегу Дуная и подошедшему къ Штейну, гдѣ находились Русскіе, перешедшіе черезъ рѣку въ Кремсѣ. Опасность, какой подвергся Мортье, произошла не прямо отъ Мюрата, хотя онъ способствовалъ ей и увеличилъ ее своимъ поспѣшнымъ движеніемъ къ Вѣнѣ, но отъ небрежности, почти никогда не встрѣчаемой въ дѣйствіяхъ, управляемыхъ Наполеономъ, однако случившейся въ этотъ разъ, потому-что бываютъ промахи въ самой неутомимой и постоянной бдительности.
   При тысячѣ разнообразныхъ заботъ, Наполеонъ отступилъ отъ одного изъ самыхъ неизмѣнныхъ своихъ обычаевъ: удостовѣряться въ исполненіи отданныхъ имъ приказаній. Онъ предписалъ въ общихъ выраженіяхъ соединить корпусъ изъ дивизій Газана, Дюпона и Дюмопсо, составить флотилію для связи колоннъ, шедшихъ но обоимъ берегамъ рѣки, и слишкомъ положился на своихъ помощниковъ въ соглашеніи всего этого. Мюратъ двинулся впередъ слишкомъ-скоро; Мортье, увлеченный ли движеніемъ Мюрата, или не давшій точныхъ предписаній Дюпону, оставилъ интервалъ на цѣлый переходъ между дивизіею Газана, которая была при немъ, и дивизіями Дюпона и Дюмонсо, которыя должны были присоединиться къ нему. Флотилію трудно было соединить и она оставалась далеко назади.
   Наполеону быстро замѣтилъ эти неточности, поспѣшилъ въ Мёлькъ и, угадавъ, опасность Мортье, хотя еще не зналъ о ней, остановилъ корпусъ Сульта, который Мюратъ хотѣлъ увлечь за собою, и послалъ адъютантовъ къ Мюрату и Ланну замедлить ихъ движеніе. Онъ опасался не только за корпусъ, кинутый на лѣвый берегъ Дуная, но и за самый авангардъ, неосторожно вступившій въ дефилеи Каленберга.
   Нигдѣ ошибки не бываютъ такъ скоро наказаны, какъ на войнѣ, потому-что нигдѣ причины и дѣйствія не сближаются такъ быстро. Русскіе, ведомые за землѣ Австріи однимъ изъ лучшихъ офицеровъ австрійскаго генеральнаго штаба, полковникомъ Шмитомъ (!), тотчасъ замѣтили, что одна французская дивизія остается отдѣльною на лѣвомъ берегу Дуная, и рѣшились разгромить ее. Обезпеченные истребленіемъ моста въ Кремсѣ, безъ котораго французская армія не могла помочь отдѣленной дивизіи, и не видя большаго числа судовъ, которыя замѣнили бы мостъ, они остановились воспользоваться торжествомъ, по-видимому легкимъ. Въ дивизіи Газана считалось едва 5000 человѣкъ; Русскихъ было еще около 45 тысячь послѣ отдѣленія отъ нихъ Австрійцевъ. Мѣстность способствовала ихъ намѣреніямъ. Дунай течетъ въ этомъ мѣстѣ среди утесистыхъ береговъ, сжатый горами Богеміи съ одной стороны и Альпами Штиріи съ другой. Отъ Дирнштейна къ Штейну и Кремсу, дорога лѣваго берега, тѣсная, индѣ изсѣченная въ скалѣ, заперта между рѣкою и горами, повелѣвающими ею. Экипажи съ трудомъ проѣзжаютъ по ней. Потому-то Мортьё, проходившій тутъ съ дивизіею Газана, поставилъ на суда единственную баттарею, которою могъ располагать. Лошадей вели за дивизіею.
   11-го ноября, когда Мюрать спѣшилъ по правому берегу къ воротамъ Вѣны, Мортьё на лѣвомъ берегу прошелъ Дирнштейнъ, гдѣ есть развалины замка, въ которомъ содержался плѣнникомъ Ричардъ-Львиное-Сердце. Около Дирнштейна высоты нѣсколько удаляются отъ берега и оставляютъ пространство между своею подошвою и рѣкою. Дорога то углубляется, то идетъ выше почвы, но шоссе. Французская дивизія, зашедшая на эту дорогу, замѣтила дымъ Кремсскаго-Моста, который еще горѣлъ. Вскорѣ она увидѣла Русскихъ, и уже не сомнѣвалась, что они перешли тутъ черезъ Дунай. Не давая себѣ полнаго отчета, что такое было передъ нею, она, воспламененная общимъ жаромъ, увлекавшимъ всю армію, желала только идти впередъ и сражаться {Все дѣло подъ Кремсомъ показываетъ только грубое невѣжество Мортье и его подчиненныхъ, такъ же какъ искусство и храбрость Русскихъ. Но посмотрите, какъ сейчасъ г. Тьеръ будетъ расхваливать Мортье за глупое его дѣло. Прим. перев.}. Мортье отдалъ приказаніе и тотчасъ все было готово къ бою. Артиллерійскій офицеръ, въ-послѣдсгвіи генералъ Фавье, начальникъ баттареи при дивизіи Газана, выгрузилъ свои пушки и поставилъ ихъ на позицію. Русскіе сжатою массою ринулись на французскую дивизію. Огонь артиллеріи произвелъ въ ихъ рядахъ жестокое опустошеніе. Они кинулись на пушки и старалось захватить ихъ; пѣхота линейныхъ полковъ 100-го и 103-го защищала ихъ съ чрезвычайною твердостью. На тѣсной дорогѣ завязался отчаянный рукопашный бой. Пушки были взяты и немедленно опять отбиты. Едва вырвали ихъ у Русскихъ, какъ опять начали стрѣлять почти въ упоръ и произвели тѣмъ страшное дѣйствіе. Французы, поставленные на всѣхъ малѣйшихъ возвышеніяхъ, наносили ружейнымъ огнемъ своимъ пораженіе такое же, какъ огнемъ своей артиллеріи. Полъ-дня сражались на этомъ пунктѣ, и судя по числу раненныхъ, найденныхъ на другой день, непріятель потерпѣлъ большую потерю. У него захватили 1500 человѣкъ въ плѣнъ {Просто -- неправда! Прим. перев.}. Окончательно удержали за собою мѣсто сраженія, и думали, что могли отдохнуть.
   Сражаясь ушли впередъ до Штейна. 4-й легкій полкъ, разсыпанный на высотахъ, господствующихъ надъ рѣкою, поддерживалъ тамъ сильный ружейный огонь, который ежеминутно дѣлался живѣе. Скоро объяснилась и причина этого, сначала непостижимая. Русскіе обошли высоты. Двумя колоннами, составлявшими отъ 12-ти до. 15-ти тысячъ человѣкъ, они спустились позади дивизіи Газана и вошла въ Дирнштейнъ, пройденный ею утромъ. И такъ, она была окружена и отдѣлена отъ дивизіи Дюпона, оставшейся на одинъ переходъ позади. На Дунаѣ не было видно никакой части флотиліи, и, слѣдовательно, оставалось мало надежды спастись {Искусно приготовилъ себѣ такое положеніе Мортье? Не искусны были Русскіе? Кажется, это не показываетъ арміи необразованной; какъ назвалъ ее г. Тьеръ. Прим. перев.}. Приближалась ночь; положеніе было ужасно, и притомъ не сомнѣвалось, что были посреди цѣлой арміи. Въ такой крайности, явной для всякаго, не пришло въ голову никому, но офицеру, ни солдату, сдаться. Единственный выборъ передъ глазами этихъ храбрыхъ людей былъ -- умереть всѣмъ, до послѣдняго, но не сдаться -- таковъ былъ геройскій духъ всей арміи {Хвастовство нестерпимое! Не только солдаты и офицеры, которые упрашивали Мортье бѣжать, но полковники и генералы были постигнуты паническимъ страхомъ, даже бѣжали, но были при томъ захвачены въ плѣнъ, какъ-то: генералъ Грендоржъ и другіе. См. Описаніе войны 1805 года, соч. генерала Михайловскаго-Данилевскаго, стр. 107, Тамъ кремсское сраженіе описано по оффиціальнымъ свѣдѣніямъ. Прим. перев.}. Маршалъ Мортье думалъ, какъ его солдаты, и, какъ они, рѣшился лучше умереть, нежели отдать Русскимъ свою маршальскую шпагу. Онъ приказалъ идти колонною и пробиваться на штыкахъ, возвращаясь къ Дирнштейну, гдѣ должно было соединиться съ дивизіею Дюпона. Настала ночь. Въ темнотѣ снова начали бой, данный Русскимъ поутру, только въ противоположномъ направленіи. На этой тѣсной дорогъ кипѣлъ рукопашный бой, и люди были такъ близко другъ къ другу, что часто схватывались за горло. Сражаясь такимъ образовъ, приближалось къ Дирнштейну. Но, пробившись сквозь нѣсколько громадъ непріятеля, отчаивались достигнуть цѣли и открыть àce6b дорогу, безпрерывно замыкавшуюся. Нѣкоторые офицеры Мортье, не провидя спасенія, предлагали ему одному сѣсть въ лодку и избавить по-крайней-мѣрѣ самого себя отъ Русскихъ, ревнуя не дать имъ такого трофея, какимъ былъ бы маршалъ Франціи.-- "Нѣтъ" отвѣчалъ знаменитый маршалъ: "съ такими храбрыми людьми не разстаются. Или спасаются, или погибаютъ вмѣстѣ съ ними." Со шпагою въ рукѣ, онъ сражался впереди своихъ гренадеровъ и безпрерывно наступалъ вновь, пробиваясь въ Дирнштейнъ, когда вдругъ послышался позади Дирнштейна сильнѣйшій ружейный огонь. Надежда возродилась тотчасъ, потому-что, по всѣмъ вѣроятіямъ, это была дивизія Дюпона. Въ-самомъ-дѣлѣ, эта храбрая дивизія шла цѣлый день, когда на пути узнала объ опасномъ положеніи маршала Мортье и поснѣшила на помощь, къ нему. Генералъ Маршанъ, съ 9-мъ легкимъ и 96-мъ и 32-мъ линейными полками, тѣми самыми, которые отличались при Газлахѣ, бросился въ тѣснину. Одни шли прямо по дорогѣ къ Дирнштейну, другіе по отлогостямъ горъ; бой въ дефилсяхъ съ этой стороны завязался столько же свирѣпый, какъ и съ другой, въ дивизіи Газана. Наконецъ, 9-й легкій полкъ пробился въ Дирнштейнъ, куда съ другой стороны входилъ Морно. Обь колонны соединились и опознали одна другую при блескѣ огня. Солдаты обнимались, въ радости, что избѣгли такого бѣдствія.
   Потеря была жестока съ обѣихъ сторонъ, но слава не равна, потому-что 5000 Французовъ сопротивлялись больше нежели 30,000 Русскихъ {Но г. Тьерѣ самъ сказалъ, что въ одной дивизія Газана было 5000 человѣкъ, да, конечно, не меньше въ дивизіи Дюпона, безъ которой Мортье навѣрно былъ бы истребленъ или взятъ. Успѣхъ Русскихъ былъ бы еще больше, еслибъ Шмитъ, котораго такъ хвалить г. Тьеръ, но завелъ Дохтурова самъ не, зная куда. См. Описаніе войны 1805 г., стр. 104.}, и пробилась, спасли свои знамена {Нѣтъ, одно знамя было взято московскимъ мушкетерскимъ полкомъ. Прим. перев.}. Вотъ примѣры, на которые должно вѣчно указывать {Какъ на примѣръ грубой оплошности -- можно указывать на Мортье подъ Кремсомъ, гдѣ онъ попался въ ловушку и спасся единственно отъ неискусства г-на Шмита, который завелъ Богъ-знаетъ куда Дохтурова и далъ время прійдти Дюпону. Прим. перев.}." Солдаты, рѣшившіеся умереть, всегда могутъ спасти свою честь и часто успѣваютъ спасать свою свободу и жизнь.
   Мортье нашелъ въ Дириштеішѣ 1500 плѣнныхъ, взятыхъ имъ утромъ. Русскіе потеряли убитыми, раненными и плѣнными около 4,000 человѣкъ {Плѣнныхъ у Французовъ не могло быть, когда они были разбиты, обойдены, и если бы прежде взятые ими плѣнные находились въ Дирнштейнѣ, то и они освободились бы но взятіи города Дохтуровымъ. Напротивъ, Русскіе взяли въ плѣнъ 1500 Французовъ. У насъ выбыло изъ строя всего около 2000 человѣкъ. См. Описаніе войны 1805 года., стр. 108. Прим. перев.}. Въ томъ числѣ былъ полковникъ Шмитъ. Непріятели не могли испытать болѣе чувствительной потери и вскорѣ пришлось имъ горько пожалѣть о ней. Французы насчитывали 3,000 выбывшихъ изъ строя, убитыми и раненными. Въ дивизіи Газана убыла половина людей.
   Наполеонъ, бывшій въ Мёлькіи, узналъ развязку этой встрѣчи, и успокоился, потому-что страшился совершеннаго истребленія дивизіи Газана. Онъ восхищался поступками Мортье {Едва-ли! Наполеонъ побольше г-на Тьера понималъ военное дѣло. Достовѣрные французскіе писатели описываютъ гнѣвъ его при извѣстіи о кремсскомъ боѣ, который самъ онъ назвалъ въ своемъ 22-мъ бюллетенѣ; Celte journée а été une journée do massacre. См. Описаніе войны 1805 года., стр. 108 и 112. Прим. перев.} и его солдатъ, и послалъ самыя блестящія награды обѣимъ дивизіямъ, Газана и Дюпона. Онъ перевелъ ихъ на правый берегъ Дуная, дать имъ время перевязать свои рапы, и назначилъ Бернадотта замѣнить ихъ на лѣвомъ берегу. Но онъ негодовалъ на Мюрата за безсвязность въ общемъ движеніи различныхъ колоннъ арміи. Характеръ Наполеона былъ снисходителенъ, но умъ его строгъ. Онъ предпочиталъ блестящей храбрости простое, твердое, разсудительное мужество, хотя пользовался всякаго рода храбростью, какую только встрѣчалъ въ своихъ арміяхъ. Онъ обыкновенно былъ строгъ къ Мюрату и по любилъ его легкомыслія, хвастовства, безпокойнаго честолюбія, отдавая всю справедливость прекрасному его сердцу и блистательному мужеству. Онъ написалъ къ нему письмо жестокое и не совсѣмъ заслуженное... "Не могу одобрить вашего похода. Вы идете какъ бѣшеный, и не взвѣшиваете приказаній, мною вамъ отданныхъ. Русскіе не стали прикрывать Вѣны и перешли черезъ Дунай въ Кремсѣ. При такомъ необыкновенномъ обстоятельствѣ могли бы вы понять, что не можете дѣйствовать безъ новыхъ инструкцій... Не зная намѣреній непріятеля, не зная моей воли при этомъ новомъ оборотѣ дѣлъ, вы заноситесь съ моею арміею къ Вѣнѣ... Вы думаете только блеснуть входомъ въ Вѣну... Но слава тамъ, гдѣ опасность, и нѣтъ славы вступить въ беззащитную столицу."
   Мюратъ искупалъ тутъ ошибки всѣхъ. Онъ, конечно, шелъ слишкомъ-скоро; по когда бы остался передъ Кремсомъ безъ мостовъ и безъ судовъ, то немного пособилъ бы Мортье, который былъ въ 6ѣдѣ особливо отъ большаго разстоянія, оставленнаго между дивизіями Газана и Дюпона, и отъ удаленія флотиліи. Мюратъ очень опечалился. Наполеонъ узналъ о томъ отъ своего адъютанта Бертрана, и поправилъ обязательными словами дѣйствіе своего жосткаго выговора.
   Желая извлечь выгоду изъ самой ошибки Мюрата, Наполеонъ предписалъ ему, что какъ онъ уже былъ въ виду Вѣны, то не входить туда, а пройдти вдоль городскихъ стѣнъ и захватить большой мостъ на Дунаѣ, наведенный въ предмѣстіи. По занятіи моста, приказывалъ онъ, немедленно выступить на моравскую дорогу и прежде Русскихъ прійдти на тотъ пунктъ, гдѣ дорога изъ Кремса соединяется съ большою ольмюцкою дорогою. Занятіе моста и потомъ быстрый маршъ давали возможность преградить отступленіе Кутузова въ Моравію, и подвергнуть его такому же бѣдствію, какъ генерала Макка. Мюратъ имѣлъ тутъ случай загладить свою вину и спѣшилъ воспользоваться тѣмъ.
   Невѣроятно было, однакожь, чтобъ Австрійцы не истребили вѣнскихъ мостовъ, и Наполеонъ, отдавая приказаніе занять ихъ, не надѣялся, чтобъ можно было исполнить его.
   Австрійцы не стали защищать Вѣны. Эта прекрасная и огромная столица окружена правильною стѣною, тою самою, которая удержала Турковъ въ 1683 году; на съ-тѣхъ-поръ, она увеличилась обширными предмѣстьями, также окруженными невысокою стѣною, въ видѣ редантовъ. Все это послужило бы плохою защитою, о потому императоръ Францъ поручилъ графу Врбнѣ принять Французовъ и условиться съ ними о мирномъ занятіи столицы; но рѣшено было оспоривать у нихъ переходъ черезъ рѣку..
   Вѣна расположена въ нѣкоторомъ разстояніи отъ Дуная, текущаго лѣвѣе города, посреди лѣсистыхъ острововъ. Большой деревянный мостъ черезъ различные рукава рѣки служитъ для сообщеніи одного берега съ другимъ. Австрійцы были готовы взорвать его при появленіи Французов

КОНСУЛЬСТВО И ИМПЕРІЯ

Соч. ТЬЕРА.

Статья одиннадцатая (*).

   (*) Первыя десять статей напечатаны были въ "Отеч. Запискахъ и 1845 года (томы XL, XLI, XL1I и XLIII), и 1846 года (томы XLIV и XLVI).-- Предлагаемыя нынѣ статьи составляютъ шестой, недавно-вышедшій томъ "Histoire du Consulat et de l'Empire", Тьера.

УЛЬМЪ И ТРАФАЛГAPЪ.-- Слѣдствія присоединенія Генуи къ имперіи.-- Обширное поприще, открытое соображеніямъ Наполеона.-- Четыре нападенія, направленныя противъ Франціи.-- Наполеонъ занимается однимъ изъ нихъ, и способомъ отпора его располагается уничтожить три другія.-- Изложеніе плана его.-- Движеніе шести корпусовъ отъ береговъ Океана къ истокамъ Дуная.-- Наполеонъ сохраняетъ въ глубокой тайнѣ свои распоряженія и сообщаетъ ихъ только баварскому курфирсту, желая привязать его къ себѣ увѣреніемъ въ его безопасности.-- Мѣры, принятыя имъ для сохраненія флотиліи.-- Возвращеніе его въ Парижъ.-- Общественное мнѣніе о немъ.-- Упреки, обращаемые противъ него.-- Состояніе финансовъ.-- Недостатокъ въ деньгахъ.-- Компанія Соединенныхъ Негоціантовъ.-- У врагъ.-- Повелительныя распоряженія Наполеона.-- Суммы, вытребованныя имъ въ Страсбургъ и Италію чистыми деньгами.-- Наборъ конскриптовъ по декрету сената.-- Образованіе резервовъ.-- Національная гвардія.-- Холодность народа къ Наполеону.-- Онъ оскорбляется тѣмъ, но ѣдетъ въ армію, увѣренный, что вскорѣ превратитъ холодность въ восторгъ.-- Распоряженія союзныхъ державъ.-- Походъ двухъ русскихъ армій, одной въ Галлицію, на помощь къ Австрійцамъ, другой въ Польшу, для угрозы Пруссіи.-- Императоръ Александръ въ Пулавѣ.-- Переговоры его съ берлинскимъ дворомъ.-- Походъ Австрійцевъ въ Ломбардію и Баварію.-- Переходъ генерала Макка черезъ Иннъ.-- Курфирстъ баварскій, послѣ многихъ недоумѣній, предается Франціи и удаляется съ дворомъ и съ арміею въ Вюрцбургъ.-- Генералъ Маккъ занимаетъ позицію въ Ульмѣ.-- Поступки неаполитанскаго двора.-- Начало военныхъ дѣйствій со стороны французовъ.-- Составъ великой арміи.-- Переходъ черезъ Рейнъ.-- Походъ Наполеона съ шестью корпусами вдоль швабскихъ Альповъ, для обхода генерала Макка.-- 6 и 7 октября Наполеонъ приходитъ къ Дунаю близь Донауберта, прежде, нежели генералъ Маккъ подозрѣваетъ близость французовъ.-- Общій переходъ черезъ Дунай.-- Генералъ Маккъ окруженъ.-- Сраженія у Вертингена и Гюнцбурга.-- Наполеонъ въ Аугсбургѣ дѣлаетъ распоряженія съ двойною цѣлью: окружить Ульмъ и занять Мюнхенъ, желая отдѣлить Русскихъ отъ Австрійцевъ.-- Ошибка Мюрата.-- Опасность для дивизіи Дюнона.-- Гаслахское сраженіе.-- Наполеонъ спѣшитъ къ Ульму и поправляетъ всѣ ошибки. Эльхингенское сраженіе 14 октября.-- Обложеніе Ульма.-- Отчаяніе генерала Макка и отступленіе эрцгерцога Фердинанда.-- Австрійская армія принуждена сдаться.-- Неслыханное торжество Наполеона.-- Въ двадцать дней онъ уничтожилъ восьмидесяти-тысячную армію безъ битвы.-- Морскія дѣйствія со времени возвращенія адмирала Вилльнева въ Кадиксъ.-- Строгость Наполеона къ нему.-- Отправленіе адмирала Розили на мѣсто его, съ приказаніемъ флоту выступить изъ Кадикса и идти въ Средиземное-Море.-- Прискорбіе адмирала Вилльнева и рѣшимость дать отчаянную битву.-- Состояніе флота франко-испанскаго и флота англійскаго.-- Инструкція Нельсона своимъ капитанамъ.-- Поспѣшный выходъ адмирала Вилльнева въ море.-- Встрѣча обоихъ флотовъ у трафалгарскаго мыса.-- Нападеніе Англичанъ двумя колоннами.-- Разрывъ французскаго флота.-- Отчаянный бой нѣкоторыхъ французскихъ кораблей.-- Смерть Нельсона.-- Плѣнъ Вилльнева.-- Разсѣяніе французскаго флота.-- Страшная буря послѣ битвы.-- Кораблекрушенія.-- Поступки французскаго правительства съ его флотомъ.-- Молчаніе его о послѣднихъ событіяхъ.-- Ульмъ заставляетъ забыть Трафалгаръ.

   Велика была ошибка Наполеона, когда, передъ самою экспедиціею въ Англію, онъ присоединилъ къ Франціи Геную и тѣмъ окончательно заставилъ Австрію начать войну. Для свободныхъ дѣйствій противъ Англіи, ему всего нужнѣе было совершенное спокойствіе на твердой землѣ, а онъ вызывалъ противъ себя страшную коалицію. Правда, онъ не предвидѣлъ послѣдствій присоединенія Генуи: въ томъ была и ошибка, что онъ слишкомъ презиралъ Австрію и думалъ, что, при неспособности ея дѣйствовать, съ нею можно позволить себѣ все. Справедливо могли упрекать его за присоединеніе Генуи въ тогдашнихъ обстоятельствахъ; но въ существѣ оно было событіемъ счастливымъ. Конечно, еслибъ адмиралъ Вилльнёвъ съумѣлъ отплыть въ Ламаншскій-Проливъ и явился передъ Булонью, надобно было бы вѣчно сожалѣть о новой помѣхѣ въ исполненіи величайшаго предпріятія; но адмиралъ по являлся, и Наполеонъ, еще разъ принужденный бездѣйствовать, еслибъ только не рѣшился дерзко переправиться черезъ проливъ безъ покровительства флота -- Наполеонъ увидѣлъ бы себя въ большомъ замѣшательствѣ. Экспедиція, такъ часто возвѣщаемая, три раза неудавшаяся, наконецъ сдѣлала бы его смѣшнымъ и представила бы передъ Европою въ совершенномъ безсиліи противъ Англіи. Коалиція твердой земли вдругъ представляла необходимое ему поле битвы, поправляла его ошибку своею ошибкою, и очень-кстати выводила его изъ положенія неопредѣленнаго и непріятнаго. Какъ удивительна иногда цѣпь, соединяющая событія міра! Самое умное соображеніе бываетъ неудачно, и ошибка награждается успѣхомъ. Нельзя, однакожь, объявлять тщетнымъ всякое благоразуміе и предпочитать ему въ управленіи царствъ прихоть. Нѣтъ, въ дѣлахъ, разсчетъ всегда лучше увлеченій; но нельзя не сознаться, что выше намѣреній человѣка есть еще намѣренія Провидѣнія, болѣе-вѣрныя и глубокія. Смиримся, но не будемъ отрекаться отъ мудрости человѣческой.
   Кто видѣлъ вблизи трудности правленія, кто испыталъ, что значитъ рѣшиться на великое предпріятіе, и сколько труда пріуготовить его, исполнить, двинуть людей и дѣла -- тотъ одинъ оцѣнитъ рѣшимость Наполеона. Когда прошло его прискорбіе о неудачѣ булоньской экспедиціи, онъ весь предался новому предпріятію войны на твердой землѣ. Никогда не располагалъ онъ такими огромными средствами, никогда не видѣлъ передъ собою такого обширнаго поприща дѣйствій. Начальствуя италійскою арміею, онъ былъ ограниченъ въ своихъ дѣйствіяхъ равниною Ломбардіи и Альпами, и если обращалъ взоръ далѣе, пугливая осторожность директора Карно останавливала его соображенія. Бывъ первымъ консуломъ и изобрѣтая планъ похода въ 1800 году, онъ былъ принужденъ соображаться съ своими помощниками, ещё равными ему, и когда, на-примѣръ, составлялъ для Моро планъ, который могъ бы имѣть самыя счастливыя послѣдствія, его останавливалъ робкій умъ генерала; надобно было предоставить ему дѣйствовать по его соображенію, вѣрному, но ограниченному, а самому заключиться отдѣльно въ Пьемонтѣ. Правда, присутствіе его тамъ ознаменовалось дѣйствіемъ, которое останется чудомъ военнаго искусства; но все еще геній его встрѣчалъ препятствія, когда хотѣлъ развернуться. Въ первый разъ онъ былъ свободенъ, какъ Цезарь и Александръ. Сподвижники, стѣснявшіе его своею завистью или своею извѣстностью, согнали сами себя съ поприща неосторожными и виновными поступками. Оставались помощники, покорные его волѣ и обладавшіе въ высшей степени всѣми качествами, необходимыми для исполненія его намѣреній. Армія, утомленная продолжительнымъ бездѣйствіемъ, дышавшая только славою и битвами, образованная десятью годами войны и тремя годами лагерной жизни, была приготовлена къ самымъ труднымъ предпріятіямъ и самымъ дерзкимъ переходамъ. Вся Европа была открыта его соображеніямъ. Онъ былъ на западѣ, на берегахъ Сѣвернаго-Моря и Ламаншскаго-Пролива, а на востокѣ была Австрія, вспомоществуемая силами русскими, шведскими, итальянскими, англійскими, двигавшая на Францію громады, какъ-будто заговоромъ цѣлой Европы предоставленныя ея распоряженію. Положеніе, средства, все было велико. Но если никогда не бывало столько способовъ противостать внезапнымъ и страшнымъ опасностямъ, никогда не бывало и такихъ затрудненій. Армія, можно сказать, безпримѣрно приготовленная, была на берегу Океана, далеко отъ Рейна, отъ Дуная, отъ Альповъ, почему державы твердой земли и допускали сборъ ея безъ возраженій. Надобно было вдругъ перенести ее въ средоточіе твердой земли: въ томъ состояла задача. Увидимъ, какъ Наполеонъ уничтожилъ пространство, отдѣлявшее его отъ непріятелей, и сталъ посреди ихъ на точкѣ, самой удобной для разсѣянія грозной коалиціи.
   Онъ упорствовалъ въ мнѣніи, что война не такъ близка, какъ была въ-самомъ-дѣлѣ, но ясно видѣлъ приготовленія къ ней и планъ ея. Швеція занималась вооруженіями въ Стральзундь, въ шведской Помераніи; Россія въ Ревелѣ, въ Финскомъ-Заливѣ. Извѣщали о двухъ большихъ русскихъ арміяхъ: одна сосредоточивалась въ Польшѣ и должна была увлечь съ собою Пруссію, другая, въ Галиціи, готовилась на помощь Австріи. Не предполагали только, а знали навѣрное, что сбираются двѣ австрійскія арміи: одна, восьмидесяти-тысячная, въ Баваріи, другая, сто-тысячная, въ Италіи, соединенныя корпусомъ въ двадцать-пять или тридцать тысячь человѣкъ въ Тиролѣ. Наконецъ, Русскіе, собранные въ Корофу, Англичане въ Мальтѣ, и признаки волненія неаполитанскаго двора, несомнѣнно возвѣщали о попыткѣ на югъ Италіи.
   Итакъ, готовилось четыре нападенія: первое, съ сѣвера, черезъ Померанію, на Ганноверъ и Голландію, гдѣ должны были дѣйствовать Шведы, Русскіе и Англичане; второе, съ востока, черезъ долину Дуная, возлагалось на Русскихъ и Австрійцевъ; третье, въ Ломбардіи, предоставлялось однимъ Австрійцамъ; четвертое, на югѣ Италіи, нѣсколько-позднѣе располагались исполнить Русскіе, Англичане и Неаполитанцы вмѣстѣ.
   Наполеонъ постигъ этотъ планъ, какъ-будто присутствовалъ въ Вѣнѣ при военныхъ совѣщаніяхъ Винцингероде, о которыхъ говорили мы прежде. Одно обстоятельство было еще неизвѣстно ему и его непріятелямъ: увлекутъ ли они Пруссію? Наполеонъ не вѣрилъ тому. Соединенныя державы надѣялись успѣть, устрашивъ Фридриха-Вильгельма. Въ такомъ случаѣ, нападеніе съ сѣвера было бы уже по побочное покушеніе, стѣсненное нейтралитетомъ Пруссіи, но грозное предпріятіе противъ Франціи, отъ Кёльна до устьевъ Рейна. Но все это было мало вѣроятно, и Нанолеонъ почиталъ важными только два большія нападенія, черезъ Баварію и Ломбардію, полагая едва-достойнымо какихъ-нибудь предосторожностей тѣ, которыя готовились въ Помераніи и Неаполитанскомъ Королевствъ.
   Онъ рѣшился перенести главныя силы свои въ долину Дуная и уничтожить всѣ второстепенныя нападенія способомъ отпора главнаго изъ нихъ. Глубокое соображеніе его основывалось на обстоятельствѣ очень-простомъ: на отдаленіи Русскихъ, отъ чего не могли они во время прійдти на помощь къ Австрійцамъ. Онъ разсуждалъ, что Австрійцы, желая поспѣшить въ Баварію, и, по своему обычаю, занять знаменитую, ульмскую позицію, увеличатъ такимъ-образомъ пространство, естественно-отдѣляющее ихъ отъ Русскихъ, и тогда Русскіе поздно вступятъ въ линію, идя вверхъ по Дунаю съ главною своею арміею, соединенною съ австрійскими резервами. Наполеонъ располагалъ поразить Австрійцевъ прежде прибытія Русскихъ, и потомъ обратиться на нихъ, лишенныхъ пособія главной австрійской арміи. Онъ хотѣлъ употребить способъ, очень-легкій въ теоріи, очень-трудный въ исполненіи: разбить непріятелей одного за другимъ.
   Для успѣха въ такомъ предначертаніи, необходимо было совершенно-особымъ способомъ перенестись на театръ войны, то-есть, въ долину Дуная. Еслибъ, но примѣру Моро, Наполеонъ пошелъ вверхъ по Рейну и переправился черезъ него изъ Страсбурга въ Шафгаузенъ, а потомъ, черезъ дефилеи Шварцвальда, вышелъ между Альпами Швабіи и Констанцскимъ-Озеромъ, и такимъ-образомъ аттаковалъ съ фронта Австрійцевъ, утвердившихся позади Иллера, Ульма и Меммингена, онъ не достигъ бы вполнѣ своей цѣли. Еслибъ даже онъ разбилъ Австрійцевъ, въ чемъ, съ такою арміею, какъ его булоньская, онъ былъ увѣренъ больше, нежели когда-нибудь, то, гоня впередъ только ослабленныхъ, онъ велъ ихъ къ соединенію съ сѣверными ихъ союзниками. Надобно было, какъ при Марѳнго, и еще больше, нежели при Марѳнго, обойдти Австрійцевъ, и не только разбить, но окружить и всѣхъ отослать плѣнными во Францію. Тогда Наполеонъ могъ обратиться на Русскихъ, подкрѣпляемыхъ узко только резервами австрійскими.
   Переходъ очень-простой представился уму его. Одинъ изъ Французскихъ корпусовъ, Бернадотта, былъ въ Ганноверъ; другой, Мармона, въ Голландіи; остальные въ Булони. Онъ придумалъ провести первый черезъ Гессенъ во Франконію, на Вюрцбургъ и Дунай; двинуть второй вдоль Рейна, пользуясь пособіями рѣки, и черезъ Майнцъ и Вюрцбургъ соединить его съ корпусомъ ганноверскимъ. Покуда эти двѣ огромныя части арміи спускались отъ сѣвера къ югу, Нанолеонъ рѣшился движеніемъ отъ запада къ востоку, отъ Булони къ Страсбургу, перевести другіе корпуса, бывшіе подлѣ Ламапшскаго-Пролива, и, показывая видъ прямаго нападенія ими черезъ дефилеи Шварцвальда, въ-самомъ-дѣлъ оставить Шварцвальдъ вправо, перейдти на лѣво черезъ Виртсмбергъ, соединиться во Франконіи съ корпусами Бернадотта и Мармона, переправиться черезъ Дунай ниже Ульма, около Донауверта, стать такимъ образомъ позади Австрійцевъ, окружить ихъ, забрать, и, отдѣлавшись отъ нихъ, идти къ Вѣнѣ, на встрѣчу Русскомъ.
   Положеніе маршала Бернадотта, идущаго изъ Ганновера, и генерала Мармона, идущаго изъ Голландіи, было выгодно, потому-что одинъ могъ въ семнадцать дней, а другой въ четырнадцать или пятнадцать перенестись въ Вюрцбургъ, во Флангъ непріятельской арміи, стоявшей въ Ульмѣ. Движеніе войскъ отъ Булони въ Страсбургъ требовало око по двадцати-четырехъ дней, и оно-то должно было обратить вниманіе Австрійцевъ на обыкновенное мѣсто выхода войскъ черезъ Шварцвальдъ. Итакъ, въ двадцать-четыре дни, то есть, около 25-го сентября, Наполеонъ могъ быть уже на рѣшительномъ пунктѣ. Принимая намѣреніе тотчасъ, и какъ-можно-долѣе скрывая движенія войскъ присутствіемъ своимъ въ Булони; разсѣвая ложные слухи и утаивая свои предначертанія съ тѣмъ искусствомъ вводить въ заблужденіе непріятеля, какимъ онъ обладалъ въ высшей степени, Наполеонъ могъ переправиться черезъ Дунай позади Австрійцевъ прежде, нежели они подозрѣвали бы его присутствіе тамъ. При успѣхѣ, онъ съ октября мѣсяца освобождался отъ передней непріятельской арміи, употреблялъ ноябрь на походъ къ Вѣнѣ, и въ окрестностяхъ ея встрѣчался съ Русскими, которыхъ еще не видалъ никогда, и хотя зналъ, что пѣхота ихъ мужественна, по не почиталъ ихъ непобѣдимыми, потому-что Моро и Массена разбивали ихъ {Массена -- такъ, подъ Цюрихомъ; но когда Моро разбилъ Русскихъ? Прим. переводчика.}, а онъ надѣялся разбить еще сильнѣе. Достигнувъ Вѣны, онъ далеко окрылялъ италійскую армію Австрійцевъ, отъ-чего она непремѣнно должна была ретироваться. Наполеонъ располагался ввѣрить Массенѣ, мужественнѣйшему изъ своихъ помощниковъ и лучше другихъ знавшему Италію, начальство надъ французскою арміею на Адижѣ. Въ ней было бы только 50,000 человѣкъ, но отборныхъ, совершившихъ всѣ походы за Альпами, начиная отъ Монтенотте до Маренго. Если Массена могъ остановить эрцгерцога Карла только на одинъ мѣсяцъ, что казалось несомнѣннымъ съ солдатами, привыкшими побѣждать Австрійцевъ, не смотря на ихъ многочисленность, и подъ начальствомъ генерала, никогда неотступавшаго, то Наполеонъ, занявъ Вѣну, освобождалъ Ломбардію, какъ и Баварію. Наводя на себя эрцгерцога, имъ привлекалъ къ себѣ и Массену, а соединивъ съ своими 150,000 человѣками, пришедшими вдоль Дуная, 50,000, пришедшихъ съ береговъ Адижа, онъ могъ быть въ Вѣнѣ съ 200,000 побѣдоносныхъ Французовъ. Съ такою громадою войскъ, и когда были бы разстроены два главныя нападенія со стороны Баваріи и Ломбардіи, могли ли тревожить его два другія, приготовленныя на Сѣверѣ и югѣ, въ Ганноверѣ и со стороны Неаполя? Вся вооруженная Европа не была бы страшна для него.
   Но онъ принялъ нѣкоторыя предосторожности со стороны Нижней-Италіи. Генералъ Сен-Сиръ занималъ Калабрію 20-го тысячами человѣкъ. Наполеонъ поручилъ ему идти къ Неаполю и овладѣть имъ при первыхъ признакахъ непріязненности. Для предупрежденія аттаки съ сѣвера, онъ только продолжалъ начатые въ Берлинѣ переговоры о Ганноверѣ. Предлагая его Пруссіи за союзъ съ собою, но не надѣясь заключить открытый союзъ съ дворомъ робкимъ, онъ предлагалъ ему Ганноверъ въ видѣ залога. Во всякомъ случаѣ, Пруссія должна была удалить войска воюющихъ державъ, и тѣмъ прикрывала сѣверъ Европы.
   Никогда, ни одинъ полководецъ не изобрѣталъ и не приводилъ въ исполненіе такого обширнаго плана, потому-что никогда умъ болѣе могущественный, свободный въ намѣреніяхъ, располагавшій большими средствами, не имѣлъ случая дѣйствовать на такомъ пространствѣ земель {А планъ Императора Александра въ 1812 году -- соединить дунайскую армію и нѣсколько боковыхъ корпусовъ въ тылу Наполеона и отрѣзать отступленіе ему, еще занимавшему столицу въ средоточіи государства, планъ, разсчитанный день въ день, приведенный въ исполненіе на тысячахъ верстъ -- не-уже-ли онъ не обширнѣе, не дальновиднѣе обхода Австрійцевъ, которые сдавались почти безъ боя? А другой стратегическій планъ Александра въ 1813 году -- выйдти фланговымъ движеніемъ къ Лейпцигу съ главною арміею, оставляя Наполеона въ Дрезденѣ и во власти его нѣсколько первостепенныхъ крѣпостей на Эльбѣ -- планъ, увѣнчанный трофеями лейпцигской битвы, плѣномъ сен-сирова корпуса, невольнымъ бездѣйствіемъ Даву? Можно указать еще на нѣсколько подобныхъ геніальныхъ соображеній побѣдителя наполеонова, которыя уже и возвеличиваетъ исторія. Русскіе слишкомъ-долго молчали о своихъ подвигахъ, между-тѣмъ, какъ хвастовство французовъ безъ мѣры увеличивало славу Наполеона, конечно, основанную на великихъ подвигахъ, но и омраченную ошибками, безпримѣрными въ исторіи. Примѣч. переводчика.}. Что видимъ обыкновенно? Правительства нерѣшительныя, разсуждающія, когда надобно дѣйствовать; не предусмотрительныя, собирающія войска, когда имъ уже надобно быть на полѣ ботвы, и подъ руководствомъ правительствъ видимъ генераловъ, едва имѣющихъ власть двигаться на указанномъ имъ пространствѣ. Здѣсь, напротивъ, геній, воля, предусмотрительность, совершенная свобода дѣйствовать, все способствовало одному человѣку для одной дѣли. Рѣдко встрѣчаются такія обстоятельства; по когда они соединились -- міръ имѣетъ властителя.
   Въ послѣднихъ числахъ августа, Австрійцы были уже на берегахъ Инна и Адижа, Русскіе на границѣ Галлиціи. Казалось, они застанутъ врасплохъ Наполеона: случилось иначе. Въ величайшей тайнѣ начались передвиженія войскъ и были начаты переговоры о союзѣ съ Баденомъ и Виртембергомъ, которымъ, однакожь, не открывали близости предстоявшей войны. Одному курфирсту баварскому раскрыли всѣ обстоятельства. Несчастный государь Баваріи колебался между Австріею непріязненною и Франціею дружественною; но одна была близко, другая далеко, и онъ помнилъ, что, въ предшествовавшія войны, его угнетала та и другая, а при мирѣ забывали обѣ. Франція могла вознаградить его за союзъ увеличеніемъ земель; но еще не зная о движеніи войскъ изъ булоньскаго лагеря, онъ видѣлъ только, что она занята борьбою съ Англіею, и что ее безпокоятъ германскіе союзники, а она не имѣетъ средствъ помочь имъ. Потому-то онъ безпрестанно говорилъ о союзѣ Французскому посланнику Отто, и не смѣлъ заключить союза. Такое положеніе вдругъ перемѣнили письма Наполеона. Онъ прямо написалъ курфирсту и (объясняя, что ввѣряетъ чести его государственную тайну) объявилъ, что отмѣняетъ на время свои предпріятія противъ Англіи и немедленно идетъ съ 200,000 человѣкъ войска въ срединпу Германіи. "Къ вамъ во-время прійдетъ помощь" писалъ онъ ему: "и побѣжденная Австрія будетъ принуждена составить для васъ "значительное государство изъ обломковъ своихъ владѣній". Наполеонъ дорожилъ союзомъ курфирста, у котораго было 25,000 хорошо-образованныхъ солдатъ и обильно-снабженные магазины въ Баваріи. Важная выгода была -- вырвать у союзниковъ 25,000 хорошаго войска и увеличить имъ свое.
   Передъ выходомъ изъ булоньскаго лагеря, для охраненія флотиліи и всѣхъ приготовленныхъ для нея запасовъ, были приняты самыя тщательныя предосторожности и оставлено около тридцати-пяти тысячь войска, частію сформированнаго изъ матросовъ. Маршалъ Брюнъ назначенъ былъ главнымъ начальникомъ войска и всего берега. Боевые корпуса начали выступать въ походъ, и Наполеонъ самъ осматривалъ и провожалъ ихъ, одушевленныхъ мужествомъ и радостью при мысли о новыхъ битвахъ, отъ которыхъ ожидали они почестей, славы, богатства, и просили только скорѣе дать имъ случай перевѣдаться съ непріятелемъ.
   Наполеонъ смотрѣлъ выступленіе своей арміи въ походъ, и 2 сентября отправился изъ Булони. 3-го числа онъ былъ уже въ Мальмезонѣ. Никто не зналъ его намѣреній, и все еще думали, что онъ занятъ своими предпріятіями противъ Англіи, безпокоились только о намѣреніяхъ Австріи и объясняли себѣ перемѣщеніе войскъ, уже дѣлавшееся извѣстнымъ тѣмъ, что въ газетахъ писали объ отправленіи 30 тысячѣ человѣкъ для наблюденія Австрійцевъ на Верхнемъ-Рейнѣ.
   Публика, не зная въ точности событій, не подозрѣвая, до какой степени глубокая англійская интрига скрѣпила узлы новой коалиціи, упрекала Наполеона, что онъ вывелъ Австрію изъ терпѣнія тѣмъ, что возложилъ на себя корону Италіи, присоединилъ Геную къ имперіи и отдалъ Лукку принцессѣ Элизѣ. Ему удивлялись; почитали большимъ счастіемъ имѣть надъ собою правительство столько твердое и правосудное, какъ его, но упрекали его въ излишней любви къ тому, въ чемъ онъ былъ такъ великъ -- въ любви къ войнѣ. Никто не могъ подумать, что война будетъ несчастна при такомъ полководцѣ, какъ онъ, по слышали, что Австрія, Россія, часть Германіи получаютъ субсидіи отъ Англіи; не знали, скоро ли кончится эта новая борьба, и невольно вспоминали о бѣдствіяхъ первыхъ войнъ революціи. Довѣренность господствовала надъ другими ощущеніями; но слышался и легкій ропотъ, слишкомъ-чувствительный для тонкаго слуха Наполеонова.
   Тягостныя ощущенія публики всего больше усиливались отъ чрезвычайнаго стѣсненія въ финансахъ. Тому были разныя причины. Наполеонъ упорствовалъ въ своемъ намѣреніи никогда не дѣлать займовъ. "Покуда живъ, не выпущу никакихъ бумагъ", писалъ онъ къ г-ну Марбуа отъ 18 мая изъ Милана. Въ-самомъ-дѣли, упадокъ кредита, произведенный ассигнаціями и всѣми родами бумагъ, еще продолжался, и всемогущій, страшный тогда императоръ французовъ не могъ бы заставить принять пятифранковый доходъ болѣе нежели на пятьдесятъ франковъ, то-есть, заемъ былъ бы по 10 процентовъ. Но такое положеніе представляло большія трудности, потому-что самое богатое государство не въ силахъ удовлетворить тягостей войны и всегда принуждено отлагать часть ихъ на будущее.
   Мы видѣли состояніе бюджетовъ. Годъ XIII (отъ сентября 1804 до сентября 1805), уже оканчивавшійся, представлялъ новые недостатка. Въ XII году было ихъ 20 милліоновъ, въ XIII оказывалось уже 40. Къ-тому же, при плохомъ порядкѣ въ отчетности, открыли, что еще остаются неудовлетворенныя издержки и несостоявшіеся доходы за прежніе годы., что составляло мильйоновъ двадцать. Итакъ, 20 мильйоновъ недочета за XII годъ, 40 за XIII и двадцать за прежніе годы -- всего оказывалось до 80 мильйоновъ недоплаты при возобновленіи войны. Для пополненія ихъ употребили разныя, большею частію насильственныя средства, которыми могла располагать только всевластная воля Наполеона. Всего болѣе пострадала при томъ знаменитая компанія Соединенныхъ Негоціантовъ, которой душою былъ геніальный спекулянтъ Увраръ. Нѣсколько времени эта компанія была главнымъ средствомъ въ финансовыхъ оборотахъ Франціи и Испаніи; но напослѣдокъ отважность и дерзость ея оборотовъ требовали ограниченія, и тѣмъ былъ нанесенъ ей смертельный ударъ. Наполеонъ не вполнѣ понималъ путаницу финансовыхъ оборотовъ, въ какіе пускался довѣренный его, г. Марбуа, и приписывалъ общее стѣсненіе ложнымъ спекуляціямъ французской торговли, ростовщикамъ, и жаловался на дѣловыхъ людей почти такъ же, какъ жаловался онъ на идеологовъ, когда встрѣчалъ противоположныя ему идеи. Но онъ не хотѣлъ, чтобъ такое положеніе дѣлъ препятствовало исполненію его поколѣніи. Онъ требовалъ 12 мильйоновъ звонкою монетою въ Страсбургъ, и требовалъ такъ положительно, что ихъ добыли самыми необыкновенными средствами. Онъ требовалъ еще 10 мильйоновъ въ Италію, и компанія принуждена была купить ихъ въ Гамбургѣ, а оттуда золотомъ и серебромъ перевезла въ Миланъ черезъ Рейнъ и Альпы. Впрочемъ, Наполеонъ надѣялся черезъ пятнадцать или двадцать дней огромить всѣхъ такими ударами, которые должны были уничтожить всѣ замѣшательства. "Черезъ двѣ недѣли" говорилъ онъ: "я поражу Австрійцевъ, Русскихъ и биржевыхъ спекулянтовъ".
   Имѣя денежныя средства, хорошо ли, худо ли добытыя, онъ занялся конскрипціею и устройствомъ своихъ резервовъ. Годовой наборъ людей раздѣлялся тогда на двѣ половины, по 30 тысячи человѣкъ каждая; первая поступала на службу, другая оставалась по домамъ, по могла быть призвана подъ знамена простымъ приказомъ правительства. Отъ годовъ IX, X, XI, XII и XIII оставалась еще большая часть людей, уже возмужалыхъ., которыми правительство могло располагать. Наполеонъ вслѣдъ собрать ихъ всѣхъ, и кромѣ того рѣшился предупредить наборъ XIV года, къ которому принадлежали молодые люди, достигавшіе узаконеннаго возраста съ 23 сентября 1805 по 23 сентября 1806 года; а какъ вскорѣ хотѣли возстановить грегоріанскій календарь, то онъ вслѣдъ прибавить къ набору и тѣхъ, которые достигали узаконеннаго возраста съ 23 сентября по 31 декабря 1806 года. Итакъ, въ одинъ наборъ входили всѣ подвергавшіеся конскрипціи по конецъ декабря 1806 года. Такая мира доставляла Наполеону 80 тысячь человѣкъ, изъ которыхъ послѣднимъ не было еще и двадцати лѣтъ. Но онъ не хотѣлъ тотчасъ употребить ихъ на службу, а располагалъ приготовить къ дѣлу военному, помѣстивъ въ третьи батальйоны, составлявшіе депо каждаго полка. Годъ или два оно обучались бы, укрѣплялись въ силахъ, и черезъ пятнадцать или восьмнадцать мѣсяцевъ сдѣлались бы превосходными солдатами, почти такъ же хорошо приготовленными, какъ солдаты булоньскаго лагеря. Его предположеніе было равно выгодно и для здоровья людей, и для воинскаго ихъ образованія, потому-что, если двадцатилѣтьи конскриптъ тотчасъ идетъ въ походъ, то онъ скоро будетъ въ госпиталѣ. Но такое соображеніе было возможно только для того правительства, которое ужо имѣло противъ непріятеля устроенную армію, и ежегодный наборъ былъ нуженъ ему для резерва.
   Законодательный корпусъ былъ распущенъ, и собирать его понадобилось бы много времени. Наполеонъ не соглашался на такую задержку и вздумалъ обратиться къ сенату, основываясь на двухъ причинахъ: первая, что наборъ, обнимавшій болѣе двѣнадцати мѣсяцевъ, и въ который входили конскрипты, не достигшіе 20-ти лѣтъ, былъ самъ по себѣ неправиленъ; вторая, что обстоятельства не допускали медленности. Такое дѣйствіе нарушало законность: сенатъ не могъ опредѣлять ни денежнаго налога, ни набора людей. Онъ имѣлъ другія обязанности, какъ-то: не допускать законовъ, противныхъ конституціи, дополнять недостатки ея и наблюдать за дѣйствіями правительства, ознаменованными произволомъ. Одинъ законодательный корпусъ могъ опредѣлять налоги и наборы людей. Нарушеніе конституціи, уже слишкомъ-гибкой, было ошибкою: такъ легко не соблюдать формъ ея значило сдѣлать се совсѣмъ мечтательною. Другая ошибка была не уважать назначенія сената, сдѣлать его обыкновеннымъ средствомъ въ затруднительныхъ случаяхъ, и слишкомъ-ясно показать, что отъ него ожидали гораздо-больше послушности, нежели отъ законодательнаго корпуса. Архиканцлеръ Камбасересъ не любилъ излишествъ власти, не совершенно необходимыхъ, и замѣтилъ это, утверждая, что надобно, по-крайней-мѣрѣ, для соблюденія формъ, присвоить сенату, какъ государственную Мѣру, опредѣленіе набора войскъ. Наполеонъ не отвергалъ осторожности, но откладывалъ мѣры ея до другаго времени, какъ-скоро надобно было ему спѣшить, и не хотѣлъ ни установить общаго правила, ни медлить сборомъ конскриптовъ. Онъ велѣлъ заготовить сенатское опредѣленіе о наборѣ 1806 года, и основать его на двухъ чрезвычайныхъ обстоятельствахъ: неправильности набора и важности обстоятельствъ.
   Онъ рѣшился также примѣнить къ обстоятельствамъ національную гвардію, учрежденную законами 1790, 1791 и 1795, годовъ. Третья коалиція имѣла всѣ признаки двухъ первыхъ, и хотя времена перемѣнились, хотя Европа негодовала меньше противъ направленія Франціи и больше противъ ея величія, но Наполеонъ думалъ, что народъ обязанъ такъ же сильно и единодушно содѣйствовать своему правительству, какъ и прежде. Онъ не могъ ожидать того же порыва, потому-что революціонный энтузіазмъ не существовалъ болѣе, но могъ надѣяться на совершенную покорность закону со стороны гражданъ и на глубокое чувство чести тѣхъ изъ нихъ, которые были бы призваны закономъ. На такомъ основаніи велѣлъ онъ преобразовать національную гвардію, но хотѣлъ отъ нея болѣе подчиненности и воинственности, и потому распорядился приготовить сенатское опредѣленіе, которое уполномочивало бы его устроить ее силою императорскихъ декретовъ. Онъ рѣшился присвоить себѣ назначеніе офицеровъ и соединить въ роты егерей и гренадеровъ самую молодую и воинственную часть населенія. Онъ назначалъ ее для защиты крѣпостей и для сбора на угрожаемыхъ пунктахъ, какъ-то въ Булони, Антверпенѣ, Вандеѣ.
   Эти различныя силы были расположены такимъ-образомъ: болѣе 200 тысячь солдатъ шли въ Германію; 70 тысячь защищали Италію; двадцать одинъ батальйонъ пѣхоты съ пятнадцатью морскими батальйонами охраняли Булонь. Полки состояли изъ трехъ батальйоновъ: двухъ дѣйствующихъ и одного запаснаго, куда поступали солдаты больные и выздоравливавшіе, и гдѣ обучались конскрипты. Часть третьихъ батальйоновъ уже находилась въ Булони; всѣ другіе были размѣщены отъ Майнца до Страсбурга. Къ этимъ тремъ пунктамъ отправляли людей, собираемыхъ за IX, X, XI, XII и ХІІІ-й годы, и 80 тысячь конскриптовъ 1806 года. Они поступили въ третьи батальйоны, для обученія и для укрѣпленія себя въ силахъ. Старшіе изъ нихъ лѣтами, обучившись, долженствовали потокъ идти маршевыми отрядами на пополненіе въ арміи убыли отъ военныхъ дѣйствій. Такъ стопятидесяти-тысячный резервъ охранялъ границы и обезпечивалъ пополненіе корпусовъ. Національная гвардія подкрѣпляла резервъ и устроивалась на сѣверѣ и западѣ, для защиты береговъ и особливо Булони или Антверпена, если бы Англичане стали пытаться сжечь флотилію или истребить верфи на Шельдѣ. Маршалъ Брюнъ уже былъ назначенъ командовать въ Булони. Маршалъ Лефевръ назначался командовать въ Майнцѣ, маршалъ Келлерманнъ въ Страсбургѣ. Назначеніе ихъ показывало удивительную сметливость Наполеона. Маршалъ Брюнъ пользовался извѣстностью, пріобрѣтенною имъ въ 1799 году, при отраженіи десанта Русскихъ и Англичанъ. Маршалы Лефевръ и Келлерманнъ, старые солдаты, получившіе за свои заслуги мѣсто въ сенатѣ и жезлъ почетныхъ маршаловъ, были способны блюсти за устройствомъ резервовъ, между-тѣмъ, какъ болѣе молодые сподвижники ихъ должны были дѣйствовать на войнѣ. Тутъ же былъ случай уклоненія отъ закона, который воспрещалъ сенаторамъ занимать общественныя должности. Сенату очень не правился этотъ законъ, и отъ него уклонялись очень-ловко, назначая членовъ его къ образованію народныхъ защитниковъ отечества.
   Окончивъ распоряженія свои, Наполеонъ велѣлъ внести въ сенатъ всѣ исчисленныя нами мѣры, и представилъ ихъ самъ, въ торжественномъ собраніи, 23 сентября, въ Люксанбургѣ. Онъ говорилъ ясно и твердо о войнѣ, внезапно для него явившейся на твердой землѣ, когда онъ занимался экспедиціею противъ Англіи; говорилъ о требованныхъ отъ Австріи объясненіяхъ, о двусмысленныхъ отвѣтахъ ея и явныхъ теперь лжахъ, потому-что арміи ея перешли черезъ Иннъ 8-го сентября, въ то самое время, когда она особенно увѣряла въ наклонности своей къ сохраненію мора. Онъ обращался къ Франціи и обѣщалъ скоро уничтожить новую коалицію. Сенаторы изъявляли ему сильное сочувствіе, хотя въ глубинѣ сердца приписывали новую континентальную войну присоединеніямъ къ Франціи итальянскихъ областей. Во время проѣзда императорскаго кортежа по улицамъ отъ Люксанбурга до Тюльери, народный энтузіазмъ, подавленный стѣсненіями всякаго рода, былъ не такъ выразителенъ, какъ обыкновенно. Наполеонъ замѣтилъ это, оскорбился, и съ досадою говорилъ о томъ архиканцлеру Камбасересу. Онъ называлъ Парижанъ несправедливыми къ-себѣ, но утѣшался, надѣясь вскорѣ возбудить клики восторга, громкіе и пламенные больше тѣхъ, какіе столько разъ звучали въ ушахъ его, и, не имѣя времени занимать мысль свою ни однимъ предметомъ долго, переносили ее къ событіямъ, готовившимся на берегахъ Дуная. Поспѣшая отъѣздомъ, онъ составилъ положеніе объ устройствѣ правительства на время своего отсутствія. Братъ его Іосифъ получилъ назначеніе предсѣдательствовать въ сенатѣ; другой братъ, Лудовикъ, въ качествѣ конетабля, долженъ былъ заниматься наборомъ людей и образованіемъ національной гвардіи. Архиканцлеръ Камбасересъ былъ назначенъ предсѣдательствовать въ государственномъ совѣтѣ. Всѣ дѣла должны были поступать на сужденіе совѣта, составленнаго изъ министровъ и высшихъ сановниковъ, подъ предсѣдательствомъ великаго-избирателя Іосифа. Наполеонъ приказывалъ, чтобъ черезъ курьеровъ, отправляемыхъ къ нему каждый день, доставлялись донесеніе о всѣхъ дѣлахъ, съ личнымъ мнѣніемъ архиканцлера о каждомъ. Камбасерссъ опасался, что Іосифъ, предсѣдатель совѣта правительства, оскорбится ролею верховнаго критика, присвоенною одному изъ членовъ того же совѣта, и замѣтилъ это Наполеону. Наполеонъ рѣзко возразилъ, что изъ угожденія тщеславію не хочетъ лишиться самыхъ драгоцѣнныхъ для него свѣдѣній. Такъ и осталось. Рѣшенія императора должны были приходить въ Парижъ въ-слѣдствіе донесеніи архиканцлера. Только въ нетерпящихъ отлагательства случаяхъ совѣтъ уполномочивался предупреждать волю императора и отдавать приказанія, исполняемыя каждымъ министромъ подъ личною его отвѣтственностью. Такъ Наполеонъ предоставлялъ себѣ рѣшеніе всего, даже во время своего отсутствія, и архиканцлеръ Камбасересъ дѣлался окомъ его правительства, покуда самъ онъ оставался далеко отъ средоточія Франціи.
   Всѣ окружавшіе его съ печалью смотрѣли на его отъѣздъ. Не знали тайны его генія; не знали какъ онъ сократитъ воину; боялись, что она будетъ продолжительна, и были увѣрены, что она будетъ кровава. Спрашивали: какой жребіи ожидаетъ Францію, если его могущественная голова будетъ такъ же поражена ядромъ, какъ грудь Тюренна, или пулею, какъ лобъ Карла ХІІ-го? Сверхъ-того, приближенные не могли не обожать его, не смотря на его вспыльчивый, повелительный нравъ. Всѣ разставались съ нимъ въ большомъ горѣ. Онъ согласился, чтобъ до Страсбурга сопровождала его императрица, еще болѣе привязанная къ нему въ тѣ періоды, когда боялась, что союзъ ихъ но будетъ продолжителенъ. Онъ бралъ съ собою Бертье, а Талейрану оставлялъ приказаніе слѣдовать за главною квартирою въ нѣкоторомъ разстояніи, съ нѣсколькими чиновниками. Наполеонъ выѣхалъ изъ Парижа 24 числа и прибылъ въ Страсбургъ 26-го.
   Къ величайшему удивленію Европы, армія, за двадцать дней бывшая на берегахъ Океана, находилась уже въ центрѣ Германіи, на берегахъ Майна, Неккара и Рейна. Никогда и нигдѣ не видано было перехода больше тайнаго и быстраго. Головы колоннъ показывались всюду: въ Вюрцбургѣ, въ Майнцѣ, въ Страсбургѣ. Солдаты радовались до восторга, и видя Наполеона встрѣчали его тысячекратно-повторяемые криками: "Да здравствуетъ императоръ!" Эти безчисленныя войска, пѣхота, артиллерія, кавалерія, вдругъ собранныя; эти обозы съѣстныхъ припасовъ и боевыхъ снарядовъ, такъ быстро явившіеся; длинныя вереницы лошадей, купленныхъ въ Швабіи и Швейцаріи; словомъ, всѣ эти движенія арміи, за нѣсколько дней не ожиданной и вдругъ появившейся тутъ, представляли зрѣлище единственное, еще возвышаемое присутствіемъ военнаго двора, блестящаго, но строгаго, и безчисленнымъ множествомъ любопытныхъ, спѣшившихъ видѣть императора французовъ, идущаго на войну.
   Коалиція торопилась съ своей стороны, но она не такъ хорошо приготовилась, какъ Наполеонъ, и особливо не была такъ дѣятельна, хотя одушевлялась самыми пламенными страстями. Союзныя державы условились двинуть главныя силы свои къ Дунаю до наступленія зимы, чтобъ Наполеонъ не могъ, воспользовавшись трудностью сообщеніи въ дурное время года, поразить Австрію отдѣльно отъ ея союзниковъ. Всѣ приказы о передвиженіяхъ были отданы такъ, чтобъ въ концѣ августа и началѣ сентября приготовленія были кончены. Союзники думали слишкомъ предупредить такимъ-образомъ Наполеона, и начать военныя дѣйствія въ самое благопріятное для себя время. Они не ожидали такъ рано встрѣтить французовъ на театрѣ войны.
   Русскія войска собирались въ Ревелѣ и садились на суда въ первыхъ числахъ сентября, для отплытія въ Стральзуидъ. Они состояли изъ 16 тысячь человѣкъ, подъ командою генерала Толстаго. Двѣнадцать тысячь Шведовъ уже прежде ихъ прибыли въ Стральзундъ. Они должны были идти черезъ Мекленбургъ въ Ганноверъ и соединиться тамъ съ 15-ю тысячами Англичанъ, высаженныхъ на Эльбѣ въ Куксгевенѣ. Это составляло армію въ 43 тысячи человѣкъ, назначенную для нападенія съ сквера. Нападеніе ея могло быть главнымъ или побочнымъ, сообразно съ тѣмъ, присоединится или не присоединится къ нему Пруссія.
   Приближались двѣ большія русскія арміи, но 60 тысячь человѣкъ каждая: одна, подъ начальствомъ генерала Кутузова, шла черезъ Галлицію; другая, подъ начальствомъ генерала Буксгевдена, черезъ Польшу. Русская гвардія, подъ командою Великаго Князя Константина, состояла изъ 12-ти тысячь человѣкъ отборныхъ людей и слѣдовала за второю арміею {Въ арміи Кутузова было 40.405 человѣкъ, въ корпусѣ Буксгевдена 26,828, въ гвардейскомъ отрядѣ 8,500 человѣкъ. Эти свѣдѣнія заимствованы изъ строевыхъ рапортовъ, и показываютъ достовѣрность французскаго историка, который, не основываясь ни на чемъ, увеличилъ русскую армію пятьюдесятью тысячами человѣкъ! Прим. перев.}. Резервная армія генерала Михельсона устроивалась въ Вильнѣ. Юный Императоръ Александръ, вовлеченный въ войну, былъ столько проницателенъ, что видѣлъ свою ошибку, но не имѣлъ рѣшимости признать ее, или поправить быстрымъ образомъ дѣйствій: не сознаваясь самъ себѣ въ томъ, онъ былъ подъ властію тайнаго страха, и слишкомъ-поздно рѣшился на окончательныя приготовленія {Какъ ложно представляетъ г. Тьеръ характеръ и всѣ дѣйствія Императора Александра І-го, можетъ видѣть всякій изъ насъ, сравнивъ съ выдумками Французскаго историка правдивое изложеніе событій въ "Описаніи Первой Войны Императора Александра съ Наполеономъ", соч. генерал-лейтенанта Михайловскаго-Данилевскаго. При такомъ обличителѣ можно съ пренебреженіемъ читать злобныя клеветы г. Тьера. Прим. перев.}. Корпусъ генерала Кутузова, который изъ Галлиціи долженъ былъ прійдти на помощь къ Австрійцамъ, пришелъ на границу Австріи не раньше конца августа. Ему надлежало пройдти Галлиціюотъ Бродъ до Ольмюца, Моравію отъ Ольмюца до Вѣны, Австрію и Баварію отъ Вѣны до Ульма. Это было гораздо-дальше, нежели сколько французамъ надобно было пройдти отъ Булони до Ульма; а Русскіе не умѣли переноситься такъ быстро, какъ французы. Европа видѣла, какъ хаживали наши солдаты: она знаетъ, что быстрѣе ихъ не бывало никогда {Едва ли! Русскія войска быстрѣе ихъ два раза приходили въ Парижъ изъ-за нѣсколькихъ тысячь верстъ, одержавъ да пути своемъ безпримѣрныя побѣды. Прим. перев.}. Итакъ, предвидѣніе Наполеона исполнилось: Русскіе уже опоздали.
   Вторая русская армія, расположенная между Варшавою и Краковомъ, въ окрестностяхъ Пулавы, и вмѣстѣ съ гвардіею состоявшая изъ 70-ти тысячь человѣкъ {Повторяемъ, что у Буксгевдена было 26,828 человѣкъ, гвардіи 8,500, слѣдовательно, меньше чѣмъ половина противъ указанія г. Тьера, хоть онъ уже убавилъ здѣсь 2,000 человѣкъ противъ перваго своего указанія. Историческія числа измѣняются у него по волѣ. Прим. перев.}, ожидала прибытія Императора Александра; направленіе ея зависѣло отъ отношеній къ Пруссіи. Юный Императоръ хотѣлъ видѣть свои войска, отплывавшія изъ Ревеля, и потомъ отправился къ польской арміи {Корпусъ Буксгевдена никогда не назывался польскою арміею (l'armée de Pologne). Примѣч. перев.} въ Пулаву, недалеко отъ Варшавы. Онъ остановился въ Пулавѣ у своего молодаго министра иностранныхъ дѣлъ, князя Адама Чарторыскаго, желая быть ближе къ Берлину, для сношеній съ тамошнимъ дворомъ.
   При Александрѣ находился князь Петръ Долгорукій, новичокъ въ военномъ дѣлѣ, надменный и честолюбивый, врагъ умныхъ молодыхъ людей, занимавшихся при Государѣ дѣлами правительства {Генерал-адъютантъ Петръ Петровичъ Долгорукій былъ одинъ изъ образованнѣйшихъ молодыхъ людей своего времени, удостоенный особеннаго вниманія Императора Александра І-го и подававшій большія надежды, которыя уничтожила смерть его на полѣ чести, во время войны въ Финляндіи въ 1808 году. Прим. перев.}. Онъ старался убѣдить Императора, что эти молодые люди невѣрны Россіи и измѣняютъ ей для выгодъ Польши {Откуда могъ почерпнуть свѣдѣнія г. Тьеръ о тайныхъ совѣщаніяхъ россійскаго Монарха съ довѣреннымъ его генерал-адъютантомъ? Пусть, для пользы исторіи, онъ укажетъ свои источники! Иначе, мы признаемъ показанія его чистою ложью. Прим. перев.}. Мягкость Александра обѣщала успѣхи князю Долгорукому. Несправедливо было, что князь Чарторыскій могъ измѣнить Александру. Но онъ ненавидѣлъ прусскій дворъ, почитая двоедушіемъ слабость его, и какъ истый Полякъ желалъ, чтобы намѣреніе дѣйствовать насильственно, если онъ не станетъ соображаться съ видами коалиціи, было исполнено во всей строгости, то-есть, чтобъ съ нимъ были разорваны сношенія, и чтобъ, разсѣявъ его войска, едва собранныя, отняли у него Варшаву, Познань и провозгласили Александра польскимъ королемъ {Кто сказалъ все это г. Тьеру? Всѣ свѣдѣнія въ исторіи должны быть подкрѣпляемы неоспоримыми свидѣтельствами, а особливо столь важныя свѣдѣнія, какія сообщаетъ онъ здѣсь. Голословнымъ показаніямъ никто но довѣритъ. Прим. перев.}. Желаніе его было естественно для Поляка, но необдуманно для государственнаго мужа русскаго. Наполеонъ одинъ могъ разбить коалицію: что жь было бы, еслибъ ему придала насильственный союзъ Пруссіи?
   Впрочемъ, такое требованіе было слишкомъ-сильно для нерѣшительнаго характера Александра. Онъ отправилъ въ Берлинъ своего посланника, г-на Алопеуса {Императоръ Александръ І-й не могъ отправлять Алопеуса изъ Пулавы, потому-что Алопеусъ жилъ въ Берлинѣ и былъ прежде аккредитованъ при тамошнемъ дворѣ. Прим. перев.}, и вслѣдъ ему обратиться къ дружбѣ Фридриха-Вильгельма, требовать сначала свободнаго прохода для русской арміи черезъ Силезію и потомъ внушать, что союзники не сомнѣваются въ содѣйствіи Пруссіи благому преднамѣренію: освободить Европу. Посланникъ даже имѣлъ полномочіе объявить прусскому кабинету, что колебаться нельзя, что нейтралитетъ невозможенъ, и что если на проходъ войскъ не согласятся дружелюбно, то онъ будетъ произведенъ силою. Алопеусу долженъ былъ способствовать князь Долгорукій, генерал-адьютантъ Императора Александра. Ему поручили ясно показать въ Берлинѣ намѣреніе увлечь Пруссію ласками или заставить рѣшиться силою. Въ Пулавѣ даже составили манифестъ, который долженъ былъ предшествовать непріятельскимъ дѣйствіямъ {Само собою разумѣется, что манифесты составляются прежде, нежели раздадутся пушечные выстрѣлы, но бываютъ объявляемы только сообразно событіямъ. Ребяческое замѣчаніе г. Тьера показываетъ удивительную неопытность въ человѣкѣ, бывшемъ первымъ министромъ. Прим. перев.}.
   Между-тѣмъ, какъ Русскіе уполномоченные обращались съ пылкими своими требованіями къ прусскому двору, тамъ были и Французскіе уполномоченные, Дюрокъ и Лафоре, черезъ которыхъ Нанолеопъ предлагалъ Пруссіи Ганноверъ. Мы видѣли, что обер-гофмаршалъ Дюрокъ отправился изъ Булони въ Берлинъ съ этимъ предложеніемъ. Оно было обольстительно; но г. Гарденбергъ, котораго называли въ Европѣ министромъ благомыслящимъ, не зналъ, какъ на него согласиться. Два мѣсяца, іюль и августъ, прошли въ переговорахъ и разныхъ предположеніяхъ. Наконецъ, юный король прусскій, видя сближеніе армій русскихъ, австрійскихъ и французскихъ, убѣдился, что война близка и неизбѣжна. Онъ оставался твердъ въ обыкновенной своей системѣ нейтралитета Сѣверной Германіи. Тогда Дюрокъ и Лафоре, по повелѣнію Наполеона, предложили ему то, чего столько разъ требовалъ самъ берлинскій кабинетъ: отдачи Ганновера Пруссіи, въ видъ залога, съ тѣмъ, что она обезпечитъ Франціи обладаніе имъ. Фридрихъ-Вильгельмъ съ радостью увидѣлъ бы выступленіе французовъ изъ Ганновера, и желалъ получить столь драгоцѣнный залогъ; но зная, что за то онъ долженъ будетъ сопротивляться Сѣверной экспедиціи, отказался отъ всего. Онъ поставилъ на видъ, что въ настоящемъ положеніи своемъ былъ беззащитенъ противъ Россіи со стороны Польши. Дюрокъ и Лафоре возразили предложеніемъ ему 80-ти тысячной арміи французовъ, готовой соединиться съ Пруссаками. Но Фридрихъ-Вильгельмъ не хотѣлъ войны; онъ отвергнулъ ее и въ этомъ новомъ видѣ. Тогда-то прибыли въ Берлинъ гг. Алопеусъ и князь Долгорукій {Откуда же прибылъ Алопеусъ въ Берлинъ, когда онъ находился въ Берлинѣ? Прим. перев.}, и требовали, чтобъ Пруссія объявила себя за коалицію. Почти тоже отвѣчалъ король русскимъ посланникамъ, что отвѣчалъ посланнымъ Наполеона: Пруссія первая подвергалась ударамъ французовъ, какъ скоро присоединялась къ коалиціи. Русскіе посланники объявили, что собранныя между Варшавою и Краковомъ войска готовы подкрѣпить его, и что 70 тысячь Русскихъ пройдутъ черезъ Силезію и Саксонію на Рейнъ для того, чтобъ встрѣтить первый напоръ французовъ. Такія убѣжденія не увлекли Фридриха-Вильгельма. Тогда дали ему замѣтить, что уже поздно, и что въ присоединеніи его къ общему дѣлу не сомнѣвались до такой степени, что отдали русскимъ войскамъ приказаніе переходить черезъ Пруссію. Фридрихъ-Вильгельмъ твердо возсталъ противъ этого. Въ характерѣ его ошибались. Онъ былъ нерѣшителенъ {Г. Тьеръ находитъ всѣхъ противниковъ Франціи нерѣшительными! Это систематическая неправда. Прим. перев.}, и отъ-того иногда казался слабымъ и двуличнымъ, но, выведенный изъ терпѣнія, дѣлался упоренъ. Онъ пришелъ въ гнѣвъ, собралъ совѣтъ, къ которому пригласилъ стараго герцога брауншвейгскаго и фельдмаршала Моллендорфа, и, не смотря на свою бережливость, рѣшился поставить прусскую армію на военную ногу. Видя, что противъ него хотятъ дѣйствовать насильственно обѣ стороны, онъ рѣшился принять мѣры предосторожности и приказалъ собрать 80 тысячъ человѣкъ, для чего надлежало употребить около 61 мильйоновъ франковъ, частію изъ государственныхъ доходовъ, частію изъ казны Фридриха-Великаго, разстроенной въ предшествовавшее царствованіе, по пополненной экономіями настоящаго.
   Г-нъ Алопеусъ ужаснулся такихъ распоряженій и поспѣшилъ написать въ Пулаву, умоляя своего Императора сохранять расположеніе прусскаго короля, если онъ не желаетъ имѣть противъ себя всѣхъ силъ прусской монархіи.
   Эти извѣстія поколебали рѣшимость Императора Александра. Князь Чарторыскій убѣдительно упрашивалъ его, не допуская Пруссіи принять Мѣры предосторожности, пройдти просто черезъ ея владѣнія, а не выпрашивать этого такъ долго. Если Пруссія вздумаетъ воевать, говорилъ Чарторыскій, Александръ объявитъ себя польскимъ королемъ и устроитъ новое королевство, заслонившись русскими арміями. Если она приступитъ къ союзу -- преднамѣренный планъ исполнится и однимъ союзникомъ будетъ больше {Откуда заимствованы такія важныя указанія? Кто присутствовалъ при совѣщаніяхъ Императора Александра І-го съ его министромъ иностранныхъ дѣлъ? и кто могъ сообщить г. Тьеру содержаніе и даже слова ихъ совѣщаній? Это уже слишкомъ-смѣло! Прим. перев.}. Но Александръ уже получилъ свѣдѣнія отъ Алопеуса, отвергнулъ совѣты своего молодого министра, и снова послалъ князя Долгорукаго въ Берлинъ {Князь Долгорукій одинъ только разъ ѣздилъ въ Берлинъ. Прим. перев.}, увѣрить царственнаго своего друга, что онъ никогда не имѣлъ намѣренія стѣснять его волю, и, напротивъ, отдалъ приказъ русской арміи остановиться на границахъ Пруссіи; что онъ желаетъ доказать своими дѣйствіями уваженіе къ нему, но что великихъ дѣлъ нельзя рѣшать черезъ посредниковъ, и потому онъ проситъ назначить ему свиданіе. Оно и было назначено въ первыхъ числахъ октября. Между-тѣмъ, Лафоре и Дюрокъ оставались въ Берлинѣ: ихъ увѣряли въ твердомъ поддержаніи нейтралитета.
   Такъ употребили Русскіе сентябрь мѣсяцъ, между-тѣмъ, какъ Австрійцы лучше воспользовались этимъ драгоцѣннымъ временемъ. Г. Кобенцель не переставалъ повторять въ Парижѣ, что единственное желаніе Австріи -- получить посредствомъ переговоровъ обезпеченіе въ будущемъ положеніи Италіи, и въ это же самое время Австрія пользовалась англійскими субсидіями съ величайшею дѣятельностью. Прежде всего, она собрала 100 тысячь человѣкъ въ Италіи, подъ начальствомъ эрцгерцога Карла. Лучініи генералъ ея и самая сильная армія должны были возвратить ей самыя дорогія для нея области. Двадцать-пять тысячь человѣкъ, подъ начальствомъ эрцгерцога Іоанна, который командовалъ при Гогенлиндепѣ, охраняли Тироль; 80 или 90 тысячь человѣкъ назначались овладѣть Баваріею, двинуться въ Швабію и занять знаменитую ульмскую позицію, гдѣ Край, въ 1800 году, такъ долго удерживалъ генерала Моро. 50 или 60 тысячь Русскихъ Кутузова должны были присоединиться къ австрійской арміи {Можно ли такъ играть историческими указаніями! То было 60, то является 50 или 60 тысячь у Кутузова, когда ихъ всего было 46,405 человѣкъ. Десятки тысячь войска ни почемъ у г. Тьера! А еслибъ онъ понималъ, что значатъ 10,000 человѣкъ на полѣ сраженія!.. Прим. перев.} и составить армію во 140 тысячь человѣкъ, которою надѣялись достаточно занять французовъ, покуда подойдутъ другія русскія арміи, эрцгерцогъ Карлъ завоюетъ Италію, а войска, отправленныя въ Ганноверъ и Неаполь, произведутъ выгодную диверсію. Знаменитый генералъ Маккъ, составитель плановъ для всѣхъ походовъ противъ Франціи, съ большою дѣятельностью и нѣкоторымъ знаніемъ военныхъ подробностей сформировавшій австрійскую армію для новой войны, былъ самъ назначенъ командовать швабскою арміею, вмѣстѣ съ эрцгерцогомъ Фердинандомъ {Эрцгерцогъ Фердинандъ былъ главнокомандующимъ, а Маккъ генерал-квартирмейстеромъ арміи, но имѣлъ бланкеты своего императора. Прим. перев.}.
   Воспользовавшись городами, принадлежавшими Австріи въ тамошней странѣ, устроили магазины между Констанцскимъ-Озеромъ и Верхнимѣдуваемъ. Одномъ изъ австрійскихъ городовъ былъ Меммингснъ, на Иллерѣ, составляющій лѣвую сторону позиціи, которой правую сторону занимаетъ Ульмъ. Въ Меммипгенъ свезли неизмѣримые запасы и построили тамъ нѣсколько окоповъ, чего нельзя было сдѣлать въ Ульмѣ, принадлежавшемъ Баваріи.
   Все это совершалось въ послѣднихъ числахъ августа. Но Австрія, отъ излишней поспѣшности, вовсе необыкновенной для нея, сдѣлала великую ошибку. Нельзя было занять ульмской позиціи не перешедши черезъ баварскую границу. Сверхъ-того, Баварія имѣла 25-ти тысячную армію, огромные магазины, владѣла линіею Инна и, слѣдовательно, все заставляло прежде французовъ захватить такую богатую добычу. Съ нею вздумали дѣйствовать какъ Россія съ Пруссіею, то-есть, увлечь ее внезапностью. Правда, оно было легче; но при неудачѣ могли выйдти послѣдствія очень-непріятныя.
   Когда генералъ Маккъ прибылъ на берега Инна, князь Шварценбергъ былъ посланъ въ Мюнхенъ къ курфирсту съ самыми убѣдительными требованіями германскаго императора. Курфирста просили объявить себя за коалицію, соединить свои войска съ австрійскими, дозволить размѣстить ихъ въ австрійской арміи, по полку въ дивизію, предоставить въ распоряженіе союзниковъ свои земли и магазины, словомъ, присоединиться къ этому новому крестовому походу противъ общаго врага Германіи и Европы. Князь Шварценбергъ былъ уполномоченъ предложить, еслибы то понадобилось, Баваріи лучшіе округи въ Зальцбургѣ и даже въ Тиролѣ, съ тѣмъ, чтобъ въ Италіи, вновь завоеванной общимъ оружіемъ, можно было опять водворить боковыя линіи императорскаго дома, удаленныя оттуда.
   Покуда князь Шварценбергъ ѣхалъ въ Мюнхенъ, курфирстъ находился почти въ такомъ же положеніи, какъ прусскій король. Г. Отто, который въ 1801 году велъ такъ искусно переговоры въ Лондонѣ, былъ Французскимъ министромъ въ Мюнхенѣ. Показывая видъ, что дворъ тамошній не благоволитъ къ нему, онъ, однакожь, имѣлъ тайныя свиданія съ курфирстомъ и старался убѣдить его, что Баварія существуетъ только покровительствомъ Наполеона. Достовѣрно, что въ настоящемъ случаѣ, какъ и во многихъ другихъ, она могла спастись отъ Австріи только опираясь на Францію. Даже въ 1803-мъ году, она пріобрѣла достаточныя вознагражденія въ Германіи единственно при посредничествѣ Франціи. Указывая на такія соображенія, г. Отто умѣлъ прекратить колебанія курфирста и довести его до того, что 24 августа онъ связалъ себя союзнымъ договоромъ. Глубочайшая тайна была обѣщана и соблюдена. Черезъ нѣсколько дней потомъ, 7 сентября, явился въ Мюнхенѣ князь Шварценбергъ. Курфирстъ, слабый характеромъ, имѣлъ еще особенную причину оказывать слабость: супруга его, урожденная принцесса баденская, отличалась негодованіемъ противъ Франціи. Она тревожилась, плакала и показывала величайшую печаль, видя своего супруга прикованнымъ къ Наполеону, чѣмъ еще болѣе увеличивала его тревожное состояніе духа. Князь Шварценбергъ, за которымъ въ двухъ маршахъ была австрійская армія, успѣлъ, при помощи слезъ курфирстины, поколебать курфирста и вырвать у него обѣщаніе предаться Австріи. Но, устрашенный послѣдствіями такой внезапной перемѣны, государь баварскій, боясь Макка, бывшаго близко, боялся и Наполеона, еще отдаленнаго. Онъ почелъ долгомъ предупредить г. Отто, извинить свой поступокъ несчастнымъ своимъ положеніемъ и просить снисхожденія Франціи. Получивъ извѣщеніе его, г. Отто бросился къ курфирсту, показалъ ему опасность его отпаденія отъ Франціи и достовѣрность, что Наполеонъ скоро явится побѣдоноснымъ въ Мюнхенѣ, а для мира съ Австріей) пожертвуетъ ей Баваріей). Другія обстоятельства помогли убѣжденіямъ г. Отто. Требованіе размѣстить армію въ австрійскія дивизіи привело въ негодованіе баварскихъ генераловъ и офицеровъ. Въ то же время узнали, что Австрійцы, не ожидая согласія, испрашиваемаго въ Мюнхенѣ, перешли черезъ Иннъ, и такое нарушеніе неприкосновенности границъ взволновало умы. Стали громко говорить, что Питтъ честолюбивъ но меньше Наполеона, что онъ купилъ вѣнскій кабинетъ, и что, но милости англійскаго золота, Германія опять будетъ потоптана ногами солдатъ цѣлой Европы. Кромѣ этого, г-ну Отто поблагопріятствовало еще одно обстоятельство: при курфирстѣ былъ искусный министръ, г. Монжела, снѣдаемый честолюбіемъ за свою страну: онъ мечталъ пріобрѣсти для Баваріи въ девятнадцатомъ столѣтіи такія же увеличенія земель, какія въ восьмнадцатомъ пріобрѣла Пруссія, безпрестанно изъискивалъ, гдѣ, въ Вѣнѣ или Парижѣ, больше надежды на успѣхъ, и наконецъ убѣдился, что это вѣрнѣе съ государствомъ новымъ, т. е. съ Франціею. Потому-то онъ старался поддержать договоръ, подписанный съ г. Отто. На время, его поколебали-было предложенія князя Шварценберга, и честолюбіе готово было овладѣть имъ, какъ слабость его государемъ. Но онъ скоро возвратился къ прежнему, и убѣжденія г. Отто, при помощи общественнаго мнѣнія, негодованіи баварской арміи, совѣтовъ г. Монжела, еще разъ одержали побѣду. Курфирстъ снова предался Франціи. Пользуясь тревожнымъ состояніемъ духа его, получали отъ него согласіе на все, чего хотѣли. Предложили удалиться въ Вюрцбургъ, бывшій епископскій городъ, отданный Баваріи въ 1803 году, и велѣть арміи слѣдовать туда же; онъ согласился. Желая выиграть время, онъ извѣстилъ князя Шварценберга, что отправляетъ въ Вѣну баварскаго генерала г. Ногарола, извѣстнаго приверженца Австріи, уполномоченнаго вести переговоры съ нею. Потомъ курфирстъ отправился, со всѣмъ дворомъ своимъ, ночью съ 8 на 9 сентября, сначала въ Ратисбоннъ, а изъ Ратисбопна въ Вюрцбургъ, куда и прибылъ 12 сентября. Баварскія войска, собранныя въ Амбергь и Ульмѣ, получили приказаніе сосредоточиться въ Вюрцбургѣ. Выѣзжая изъ Мюнхена, курфирстъ обнародовалъ манифестъ, гдѣ объявлялъ Баваріи и Германіи, что его хотѣли сдѣлать жертвою насилія.
   Князь Шварценбергъ и генералъ Маккъ, перешедши черезъ Иннъ, увидѣло, что курфирстъ, дворъ его и армія ускользнули отъ нихъ, и что на нихъ обрушилось столько же негодованія, сколько смѣшнаго. Австрійцы шли усиленными маршами, но не могли настигнуть Баварцевъ и вездѣ встрѣчали противъ себя общее мнѣніе жителей. Одно обстоятельство еще болѣе раздражило баварскій народъ. У Австрійцевъ было множество бумажныхъ денегъ, обращавшихся въ самой Вѣнѣ съ большими потерями. Они заставляли жителей брать вмѣсто серебра эту упадшую бумагу. Итакъ, значительный денежный убытокъ присоединился къ оскорбленнымъ народнымъ чувствамъ для возстановленія Баварцевъ противъ Австріи.
   Послѣ этой печальной экспедиціи, генералъ Майкъ, виновный въ ней меньше австрійскаго дипломата, обратился къ Верхнему Дунаю и занялъ давно-назначенную ему позицію, имѣя правый флангъ въ Ульмѣ, лѣвый въ Меммингенѣ, и Фронтъ прикрытый Иллеромъ, который проходитъ черезъ Меммингенъ и въ Ульмѣ впадаетъ въ Дунай. Офицеры австрійскаго главнаго штаба нѣсколько лѣтъ не переставали восхвалять эту позицію, какъ лучшую для сопротивленія французамъ, выступающимъ изъ Шварцвальда. Однимъ крыломъ опирались тамъ на Тироль, другимъ на Дунай, и такимъ образомъ почитали себя безопасными съ обѣихъ сторонъ, не думая о тылѣ и не воображая, чтобъ французы могло подойдти какъ-нибудь иначе, нежели обыкновенною дорогою. Генералъ Маккъ притянулъ къ себѣ Іеллахича съ его форальбергскою дивизіею. Онъ имѣлъ въ ближайшемъ распоряженіи своемъ шестьдесятъ-пять тысячь человѣкъ, а въ тылу своемъ, для связи съ Русскими, генерала Кинмайера съ двадцатью тысячами человѣкъ. Это составляло восемьдесятъ-пять тысячь человѣкъ подъ ружьемъ.
   Итакъ, генералъ Маккъ былъ тамъ, гдѣ Наполеонъ предполагалъ и желалъ его, т. е. на Верхнемъ Дунаѣ, отдѣленный отъ Русскихъ разстояніемъ Вѣны отъ Ульма. Курфирстъ баварскій былъ въ Вюрцбургѣ, съ плачущимъ дворомъ своимъ, съ арміею, негодующею на Австрійцевъ, и въ ожиданіи скораго прибытія Французовъ.
   Для полнаго понятія о положеніи Европы во время этого великаго перелома, остается бросить взглядъ на событія въ Южной Италіи. Верховные совѣтники коалиціи не хотѣли, чтобъ неаполитанскій дворъ, наблюдаемый двадцатью тысячами Французовъ генерала Сен-Сира, слишкомъ-рано обнаружилъ себя, и присовѣтовали ему чистую измѣну, впрочемъ, не тяжелую для двора ослѣпленнаго и униженнаго ненавистью. Ему внушили, что надобно подписать нейтральный договоръ съ Франціею, и тѣмъ удалить корпусъ, бывшій въ Тарентѣ. Когда этотъ корпусъ удалится, говорили ему, тогда неаполитанскій дворъ, не стѣсняемый наблюденіемъ, будетъ имѣть время объявить свои намѣренія и принять Русскихъ и Англичанъ. Русскій генералъ Ласси, человѣкъ осторожный и смышленый, находился въ Неаполь, съ порученіемъ приготовить все въ тайнѣ, и доставить союзныя войска по наступленіи благопріятной минуты. Русскихъ было двѣнадцать тысячь въ Корфу, кромѣ резерва въ Одессѣ {Въ Одессѣ резервъ корпуса, бывшаго въ Корфу -- просто нелѣпость. Прим. перев.}; Англичанъ шесть тысячь въ Мальтѣ {Англичанъ въ Мальтѣ было 6600 человѣкъ. Прим. перев.}. Надѣялись еще на тридцать шесть тысячь Неаполитанцевъ {Неаполитанцевъ было всего 7500 человѣкъ, по оффиціальнымъ донесеніямъ генерала Ласси. Прим. перев.}, устроенныхъ не такъ худо, какъ обыкновенно, и на общее вооруженіе калабрійскихъ разбойниковъ.
   Договоръ съ Неаполемъ, предложенный Наполеону передъ самымъ отъѣздомъ его изъ Парижа, показался ему удовлетворительнымъ, и онъ не думалъ, чтобъ дворъ столь слабый рѣшился съ нимъ подвергнуть себя слѣдствіямъ измѣны. Онъ полагалъ, что ужасный промѣръ, данный имъ въ Венеціи въ 1797 году, излечилъ итальянскія правительства отъ склонности ихъ къ обманамъ. Въ нейтральномъ договорѣ, недопускавшемъ Русскихъ и Англичанъ въ Южную Италію, онъ находилъ ту выгоду, что могъ дать двадцать тысячь человѣкъ лишнихъ Массень, еслибъ пятьдесятъ тысячь оказались недостаточными для защиты Адижа.
   Итакъ, онъ принялъ предложеніе, и но договору, подписанному въ Парижъ 21 сентября, согласился вывести свои войска изъ Тарента, полагаясь на обѣщаніе неаполитанскаго двора не допускать высадки Русскихъ и Англичанъ. На такомъ условіи, генералъ Сен-Сиръ получилъ приказаніе выступить въ Ломбардію, и королева Каролина, вмѣстѣ съ слабымъ своимъ супругомъ, могла на свободѣ приготовлять внезапное возстаніе въ тылу Французовъ.
   Вотъ положеніе союзныхъ державъ съ 20 по 25 сентября. Русскіе и Шведы, принявшіе на себя нападеніе съ сѣвера, собирались въ Стральзундѣ, соглашая свои дѣйствія съ высадкою Англичанъ въ устьяхъ Эльбы {Везера, а не Эльбы. Прим. перев.}; русская армія устроивалась въ Вильнѣ подъ начальствомъ генерала Михельсона; Императоръ Александръ, съ корпусомъ своей гвардіи и съ арміею Буксгевдена, былъ въ Пулавѣ {Гвардія вовсе не была въ Пулавѣ: она шла изъ Бреста на Краковъ и Ольмюцъ, куда и пришла черезъ нѣсколько дней послѣ прибытія туда Императора Александра. Прим. перев.}, на Вислѣ, и старался о свиданіи съ прусскимъ королемъ; другая русская армія, подъ начальствомъ генерала Кутузова, проникла черезъ Галлицію въ Моравію, на соединеніе съ Австрійцами. Она была на одной высотѣ съ Вѣною и готовилась идти вверхъ по Дунаю. Генералъ Маккъ, впереди на сто льё, занялъ позицію въ Ульмѣ, имѣя у себя 85 тысячь человѣкъ и ожидая выхода Французовъ изъ Шварцвальда. Эрцгерцогъ Карлъ былъ со 100 тысячами человѣкъ на Адижѣ. Неаполитанскій дворъ приготовлялъ внезапное нападеніе, при помощи Русскихъ изъ Корфу и Англичанъ изъ Мальты.
   Наполеонъ, какъ мы видѣли, прибылъ въ Страсбургъ 26 сентября. Колонны его въ точности слѣдовали его приказаніямъ и проходили по начертаннымъ имъ путямъ. Маршалъ Бернадоттъ оставилъ въ крѣпости Гамельнѣ достаточное количество снарядовъ, съѣстныхъ припасовъ, сильный гарнизонъ, людей, менѣе способныхъ къ походу, и выступилъ изъ Геттингена съ 17,000 солдатъ, пріученныхъ къ самымъ тяжелымъ трудамъ. Онъ предувѣдомилъ курфирста гессенскаго о своемъ проходѣ, употребивъ притомъ предписанныя Наполеономъ формы. Сначала ему объявили согласіе, потомъ отказъ, на который не обратилъ онъ вниманія и прошелъ черезъ Гессенъ безъ сопротивленія. Провіантскіе офицеры ѣхали впереди его корпуса, закупали съѣстные припасы на каждомъ растахѣ и, платя за все наличными деньгами, всюду находили услужливыхъ спекулянтовъ, доставлявшихъ войскамъ все. Армія, у которой есть казна, можетъ жить безъ магазиновъ, безъ потери времени и безъ отягощенія страны, проходимой ею, если въ этой странъ есть какое-нибудь обиліе въ припасахъ. Съ такимъ средствомъ, Бернадоттъ безъ затрудненія прошелъ оба Гессена, княжество Фульдское, владѣнія князя-архиканцлера и Баварію. Онъ шелъ перпендикулярно отъ сѣвера на югъ. 17 сентября былъ онъ у Касселя, 20-го въ Гиссенѣ, 27-го въ Вюрцбургѣ, къ величайшей радости курфирста баварскаго, который изнемогалъ отъ страха посреди противорѣчивыхъ извѣстій объ Австрійцахъ и Французахъ. Къ нему прискакалъ министръ германскаго императора съ извиненіями о случившемся и съ намѣреніемъ опять привлечь его къ себѣ. Австрійскій министръ не зналъ о походѣ бернадоттова корпуса, покуда Французская кавалерія не появилась на высотахъ Вирцбурга. Онъ тотчасъ выѣхалъ и оставилъ намъ курфирста навсегда, то-есть, на все время нашего благоденствія.
   Г. Монжела, желая прикрасить поступки своего повелителя, просилъ у насъ одной предосторожности, не слишкомъ-почетной для Баваріи, а именно перемѣнить число союзнаго договора, заключеннаго съ Франціей). Этотъ договоръ былъ подписанъ 24 августа, а г. Монжела хотѣлось, чтобъ на немъ было выставлено 23-е сентября. Желаніе его исполнили, и онъ могъ утверждать передъ своими ратисбонискими уполномоченными, что предался Франціи не прежде, какъ на другой день послѣ насилій Австріи.
   Генералъ Мармонъ шелъ вверхъ по Рейну и, пользуясь имъ для перевоза своихъ тяжестей, слѣдовалъ по лѣвому берегу рѣки тою превосходною дорогою, которая остается однимъ изъ замѣчательнѣйшихъ памятниковъ Наполеонова царствованія. Онъ былъ 12 сентября въ Нимвегенѣ, 18-го въ Кёльнѣ, 25-го въ Майнцѣ, 26-го во Франкфуртѣ, 29-го въ окрестностяхъ Вюрцбурга. Съ нимъ былъ корпусъ изъ 20-ти тысячь человѣкъ и паркъ изъ 40 орудій, въ совершенной исправности и съ большимъ количествомъ снарядовъ. Въ числѣ 20 тысячь находилась голландская дивизія, подъ начальствомъ генерала Дюмонсо. Каковы были 15 тысячь Французовъ, составлявшихъ корпусъ Мармона, это показываетъ безпримѣрное въ военной исторіи событіе. Они прошли часть Франціи и Германіи, были двадцать дней въ походѣ безъ остановки, и по прибытіи въ Вюрцбургъ не доставало изъ нихъ только 9 человѣкъ. Каждый генералъ почелъ бы себя счастливымъ, еслибъ въ такомъ случаѣ не доставало у него двухъ-сотъ или трехъ-сотъ человѣкъ, потому-что при началѣ похода и отъ обыкновеннаго дѣйствія первыхъ переходовъ всегда оказываются и остаются назади люди слабаго сложенія {9 человѣк

   

КОНСУЛЬСТВО И ИМПЕРІЯ

Соч. ТЬЕРА.

Статья четвертая.

Оставленіе Египта Французами: Начало переговоровъ въ Лондонѣ. Завоеванія Англіи и Франціи на сушѣ и морѣ. Притязанія обѣихъ сто гопъ. Первый консулъ побуждаетъ Испанію скорѣе дѣйствовать наступательно противъ Португаліи, и дѣлаетъ новыя усилія для вспомоществованія Египту. Нерѣшительность и неудачи Гантома. Состояніе Египта по смерти Клебера. Неспособность Мену. Высадка Англичанъ въ абукирскомъ рейдѣ. Генералъ Фріанъ. Безполезное сраженіе 13 марта. Слѣдствія раздора между генералами. Сраженіе при Канопѣ. Оставленіе позиціи при Раманіэ. Сдача Каира генераломъ Белльяромъ. Мену, запертый въ Александріи, мечтаетъ о славѣ геройской обороны, подобной оборонѣ Массены. Египетъ окончательно потерянъ для Французовъ.-- Всеобщій миръ: Послѣдняя неудача Гантома. Битва при Алджезирасѣ. Лиссабонскій дворъ смиряется отъ подвиговъ Князя-Мира. Возрастающее вліяніе Франціи. Пребываніе инфантовъ въ Парижѣ. Переговоры въ Лондонѣ. Безуміе Князя-Мира, и наказаніе за то Испаніи. Булоньская флотилія. Заключеніе мира подъ видомъ предварительныхъ статей. Восторгъ бъ Англіи и Франціи. Конгрессъ въ Амьенѣ. Миры съ разными державами. Празднованіе мира, 18 брюмера. Пріемъ во Франціи лорда Корнуаллиса. Банкетъ въ лондонскомъ Сити.-- Конкордатъ: Намѣреніе перваго консула возстановить католическую вѣру. Условія начертаннаго имъ проекта. Пій VII. Мопснньйоръ Спина. Кардиналъ Койсальви въ Парижѣ. Переговоры его съ аббатомъ Берни. Торжественная ратификація Конкордата. Кардиналъ Капрара -- легатъ a latere. Нѣкоторыя замедленія, воспрепятствовавшія празднованію примиренія Франціи съ церковью въ день 18 брюмера.

   Цѣль, которую поставилъ себѣ первый консулъ, принявъ верховную власть, вскорѣ должна была быть достигнута, потому-что спокойствіе царствовало уже во Франціи, и приближалось время къ заключенію всеобщаго европейскаго мира. Такимъ-образомъ, менѣе, нежели въ два года, юный Бонапарте выполнилъ свой благородный подвигъ и сдѣлалъ свое отечество счастливѣйшею, могущественнѣйшею изъ всѣхъ державъ вселенной. Но должно было довершить это великое дѣло, должно было въ-особенности заключить миръ съ Англіею, потому-что, доколѣ эта держава не положила оружія, море оставалось бы запертымъ, и, что всего важнѣе, могла бы снова возгорѣться континентальная воина въ-слѣдствіе всемогущаго дѣйствія британскихъ субсидій. Для этого нужно было не только ловко вести переговоры въ Лондонѣ, но также дѣятельно приняться за войну съ Португаліей), и отстоять Египетъ противъ британскихъ силъ, потому-что исходъ событій въ этихъ обѣихъ странахъ долженъ былъ имѣть великое вліяніе на будущій трактатъ. Сверхъ-того, первый консулъ дѣлалъ слишкомъ-очевидны и приготовленія въ Булони и Калэ, давая тѣмъ уразумѣть, что отчаянное предпріятіе, экспедиція противъ Англіи, о которой долго думала Директорія, входитъ въ его соображенія и не превышаетъ его средствъ. Многочисленные корпуса шли въ эту часть Франціи, и у береговъ Нормандіи, Пикардіи и Фландріи собрано было множество канонерскихъ шлобокъ, крѣпко построенныхъ, сильно вооруженныхъ, могшихъ помѣстить на себѣ войска и совершить переѣздъ чрезъ Па-де-Калэ.
   Между-тѣмъ, французскій уполномоченный Отго и лордъ Гауксбёри вели переговоры въ Лондонѣ. Притязанія обѣихъ сторонъ были слишкомъ-велики; та и другая сторона выжидали благопріятны о для себя исхода военныхъ дѣйствій. Для узнанія этого результата необходимо было съ мѣсяцъ или съ два времени. Итакъ, стараясь всѣми силами не прерывать переговоровъ, вмѣстѣ съ тѣмъ стали выигрывать время, поводомъ къ чему служило разнообразіе и многосложность предметовъ, подлежащихъ разсужденію.
   "Все зависитъ", сказалъ Отто: "отъ двухъ обстоятельствъ: будетъ ли "англійская армія разбита въ Египтѣ? пойдетъ ли Испанія на Португалію? Спѣшите, достигните обоихъ этихъ результатовъ, или одного изъ нихъ, и вы заключите славный миръ. Но я долженъ вамъ сказать" присовокуплялъ онъ, что "если англійскіе министры очень боятся нашихъ солдатъ египетской арміи, за то вовсе не боятся рѣшимости испанскаго двора."
   И первый консулъ дѣлалъ безпрерывныя усилія, чтобъ пробудить дряхлый испанскій дворъ и заставить его содѣйствовать двумъ своимъ важнымъ предначертаніямъ, состоявшимъ въ томъ, чтобъ, съ одной стороны, захватить въ свои руки Португалію, съ другой направить къ Египту морскія силы обѣихъ націй. Люсіапъ Бонапарте, посланный въ Мадритъ, ревностно стараясь сравняться въ дипломатическихъ успѣхахъ съ Іосифомъ, дѣятельно способствовалъ въ Испаніи политикѣ своего брага. Правда, что онъ пріобрѣлъ тамъ вліяніе, благодаря своему имени, благодаря своей счастливой смѣлости, съ какою онъ не обращалъ ни малѣйшаго вниманія на бывшихъ тогда министровъ, и обратился прямо къ настоящему главѣ правленія, т. е. къ Князю-Мира. Люсіанъ говорилъ испанскому двору: вы желаете мира, вы хотите, чтобъ онъ былъ выгоденъ, вы хотите заключить его не потерявъ ни одной изъ своихъ колоній; и такъ, помогите намъ захватить въ залогъ португальскія области, которыя послужатъ намъ къ исторженію отъ Англіи большей части ея морскихъ завоеваній. Къ Князю-Мира Люсіанъ обратился съ другими доводами, болѣе-дѣйствительными. "Вы здѣсь все", говорилъ онъ временщику: "мой братъ знаетъ это, онъ припишетъ вамъ безуспѣшность своихъ предположеніи на миръ. Друзьями или врагами хотите имѣть насъ, Бонапарте?
   Наконецъ, всяческія убѣжденія подѣйствовали на Князя-Мира. Приготовленія къ воинѣ были ускорены по-возможности; на это были употреблены всѣ силы монархіи. Кто бы повѣрилъ, что эта великая и благородная нація, которой слава наполнила свѣтъ и которой патріотизмъ проявился вскорѣ потомъ съ такимъ блескомъ,-- кто бы повѣрилъ, что она едва-едва могла собрать двадцать-пять тысячь человѣкъ войска, что, имѣя великолѣпные порты, множество кораблей, остатки славнаго царствованія Карла III, она затруднялась заплатить за работу нѣсколькимъ ремесленникамъ, которые бы починили эти суда и сдѣлали ихъ годными къ плаванію; что она находилась, наконецъ, въ невозможности снабдить продовольствіемъ флотъ свой? Кто бы повѣрилъ, что пятнадцать испанскихъ кораблей, запертые въ-продолженіи двухъ лѣтъ въ Бресть, (составляли всю морскую силу этого государства? Недостатокъ въ металлахъ, въ-слѣдствіе прерванія сношеній съ Мехикою, заставилъ прибѣгнуть се къ системѣ бумажныхъ денегъ, а эти бумажныя деньги страшно упали въ цѣнности. Тогда было сдѣлано воззваніе къ духовенству, которое не имѣло въ настоящую минуту суммъ, бывшихъ необходимо-нужными, но которое пользовалось большимъ кредитомъ, нежели самое правительство; и, при помощи этого кредита, можно было окончить начатыя приготовленія.
   На подкрѣпленіе испанскому корпусу пришла французская дивизія, подъ начальствомъ Сен-Сира.
   Войска обѣихъ націй тронулись въ походъ, и Князь-Мира оставилъ Мадритъ, имѣя въ головѣ самыя обольстительныя мечтанія о славѣ. Дворъ и самъ Люсіанъ должны были сопутствовать ему. Первый консулъ предписалъ французскимъ войскамъ самую строгую дисциплину, онъ предписалъ имъ выслушивать обѣдню всякое воскресенье, словомъ во всемъ согласоваться съ испанскими обычаями. Онъ хотѣлъ, чтобъ видъ французовъ, вмѣсто того, чтобъ отталкивать Испанцевъ, еще болѣе сблизилъ ихъ съ Франціею.
   Съ этой стороны, все шло по желанію перваго консула. Онъ успѣлъ также склонить Испанію отдать въ его полное распоряженіе всѣ свои корабли, которые самимъ Французамъ пришлось вооружить и снабдить продовольствіемъ и даже экипажемъ {"Донесенія адмирала Дюмануара" говоритъ Тьеръ, "посланнаго первымъ консуломъ въ Испанію для вооруженія флота и принятія надъ нимъ начальствованія,-- донесенія эти, сохранившіяся доселѣ въ архивѣ Министерства Иностранныхъ Дѣлъ, представляютъ любопытную картину того, чѣмъ можетъ сдѣлаться великое государство въ дурныхъ рукахъ."}. Впрочемъ, первый консулъ, боясь нескромности Испаніи, скрывалъ отъ нея подъ разными другими предлогами свой планъ отправить въ Египетъ экспедицію подъ начальствомъ Гантома.
   Чтобъ вынудить у Испаніи эти слабыя пособія, первый консулъ выполнилъ въ-отношеніи къ ней всѣ свои обѣщанія съ замѣчательною точностью, и даже превзошелъ ихъ. По его милости, пармскій домъ получилъ, вмѣсто своего герцогства, прекрасную Тосканскую-Область, и по его же ходатайству получилъ на это согласіе Австріи. Тосканское-Герцогство, сверхъ того, получило названіе Этрурскаго-Королевства. Старый царствующій герцогъ пармскій, государь набожный, врагъ всего новаго, быль, какъ мы уже сказали, братъ испанской королевы. Его сынъ, молодой человѣкъ, очень-дурно воспитанный, женился на инфантѣ и жилъ въ Эскуріалѣ. Для этихъ-то двухъ молодыхъ супруговъ предназначали Этрурское-Королевство. Между-тѣмъ, первый консулъ, обѣщавшій это королевство только въ обмѣнъ на Герцогство-Пармское, долженъ быль отдать одно по упраздненіи другаго; но это упраздненіе могло случиться только или по смерти стараго царствующаго герцога, или въ-слѣдствіе его отреченія; но старый герцогъ не хотѣлъ ни умирать, ни отрекаться. Первый консулъ, презрѣвъ выгоду, которую онъ могъ бы имѣть, избавившись отъ такого гостя въ Италіи, согласился терпѣть его въ Пармѣ, и посадить немедленно инфантовъ на тронь этрурскій. Онъ только требовалъ, чтобъ они явились въ Парижъ принять корону изъ его рукъ, какъ нѣкогда монархи-подданные принимали, въ древнемъ Римѣ, корону изъ рукъ народа-царя. Итакъ, эти юные принцы оставили Мадритъ и отправились въ Парижъ, въ то самое время, какъ ихъ родители ѣхали въ Бадайосъ, чтобъ сдѣлать удовольствіе временщику, который хотѣлъ показаться имъ во всемъ блескѣ своего величія, во главѣ войска.
   Таковы-то были уступки, посредствомъ которыхъ первый консулъ надѣялся пробудить рвеніе испанскаго двора, и тѣмъ заставить его содѣйствовать своимъ намѣреніямъ.
   Въ это время, на Египетъ были обращены всѣ усилія, всѣ заботы; о немъ одномъ были всѣ страхи, всѣ надежды двухъ великихъ воюющихъ націи, Франціи и Англіи. Казалось, эти двѣ націи прежде, чѣмъ положить оружіе, вступятъ еще разъ въ борьбу, чтобъ со славою и съ возможно-большею для себя выгодою окончить страшную войну, обагрявшею кровью вселенную въ-продолженіе десяти лѣтъ.
   Мы уже видѣли, какъ адмиралъ Гантомъ вышелъ наконецъ изъ Бреста, въ бурную погоду. Эскадра его, состоявшая изъ семи кораблей, двухъ фрегатовъ, одного брига, везшихъ 4 тысячи войска и огромное количество военныхъ припасовъ, шла въ боевомъ порядкѣ. Впереди адмиральскій корабль Нераздѣльный (l`Indivisible); за нимъ шелъ Страшный (le Formidable), на которомъ развѣвался флагъ контр-адмирала Линуа. Но вскорѣ, посреди мрака и бури, эскадра была разсѣяна. На другой день на разсвѣтъ, Гантомъ, плывшій на "Нераздѣльномъ", легъ въ дрейфъ, надѣясь собралъ свою дивизію; но, боясь возвращенія Англичанъ, которые до-сихъ-поръ еще не показывались, и разсчитывая на то, что всѣмъ кораблямъ назначено сборное мѣсто, онъ поплылъ къ этой условленной точкѣ свиданія. Это сборное мѣсто находилось въ пятидесяти льё къ западу отъ мыса Сен-Венсена, наиболѣе выдающагося изъ всѣхъ мысовъ южнаго берега Испаніи. Одинъ только Французскій Фрегатъ Храбрость (la Brovoure) повстрѣчался съ англійскимъ фрегатомъ Согласіе (la Concorde), который наблюдалъ за ходомъ французской дивизіи, по англійской фрегатъ не хотѣлъ сцѣпиться въ абордажъ я ушелъ на всѣхъ парусахъ.
   Вскорѣ всѣ корабли собрались въ условленномъ мѣстѣ и поплыли къ Гибралтару, избѣжавъ такимъ чуднымъ образомъ опасности и отъ моря и отъ непріятеля. Эскадра была исполнена жара; она начинала догадываться, куда шли, и всякій желалъ выполнить славное назначеніе -- спасти Египетъ.
   Надо было спѣшить, потому-что въ это время флотъ адмирала Кейта, стоявшій въ макрійской бухтѣ, на берегу Малой-Азіи, ждалъ только послѣднихъ приготовленій Турковъ, всегда очень-медлительныхъ, чтобъ выйдти въ море и перевезти англійскую армію къ устьямъ Нила. И такъ, надобно было опередить его, и обстоятельства, казалось, способствовали тому самымъ благопріятнымъ образомъ. Англійскій адмиралъ Сен-Венсенъ, распоряжавшій брестскою блокадою, слишкомъ-поздно увѣдомленный объ уходѣ Гантома, послалъ за нимъ въ погоню адмирала Кэльдера, съ силою, равною французской дивизіи, т. е. съ 7 кораблями и 2 фрегатами. Англичане, немогшіе себѣ представить, чтобъ французская дивизія дерзнула проникнуть въ Средиземное-Море, посреди столькихъ крейсеровъ, обманутые сверхъ-того всѣми донесеніями, были увѣрены, что Французы отправились къ Сен-Доминго. И потому адмиралъ Кальдеръ шелъ къ Канарскимъ-Островамъ, чтобъ оттуда поплыть къ Антильскимъ. Вѣтры не очень были попутны Гантому, но ему благопріятствовалъ случай, потому-что англійскій адмиралъ Варренъ, безпрестанно крейсировавшій между Гибралтаромъ и Магономъ, имѣлъ у себя всего 4 корабля, такъ-какъ всѣ прочія англійскія силы были отданы адмиралу Кейту, для перевозки арміи въ Египетъ. Къ-несчастію, Гантомъ не зналъ этихъ подробностей, и тяжкая отвѣтственность, лежавшая на немъ, невольно приводила его въ смущеніе, котораго никакія ядра не производили въ его неустрашимомъ сердцѣ. Наконецъ, ему удалось пройдти проливъ и вступить въ Средиземное-Море. Ему должно было теперь какъ-можно-скорѣе пуститься на востокъ. И дѣйствительно, адмиралъ Варренъ стоялъ въ масонскомъ рейдѣ, а адмиралъ Кейтъ еще не покидалъ прибрежій Малой-Азіи. Слѣдовательно, берега Египта были свободны, и теперь можно было подать французской арміи помощь, которой она ждала съ нетерпѣніемъ, и о которой ей было возвѣщено уже съ давняго времени. Но Гантомъ, тревожимый судьбою своей эскадры, и еще-болѣе участью большаго числа находившихся на ней солдатъ, смущался при видѣ самыхъ незначительныхъ встрѣчавшихся ему судовъ. Предполагая между собою и Египтомъ непріятельскую эскадру, которой тутъ не было, онъ въ-особенности ужасался состоянія своихъ кораблей, и боялся, въ случаѣ, еслибъ пришлось ускорить ходъ передъ превосходнѣйшимъ непріятелемъ, но быть въ возможности этого сдѣлать съ оснасткою, пострадавшею отъ бури и на-скоро исправленною въ морѣ. И такъ, онъ потерялъ всякую увѣренность. Недовольный неисправнымъ ходомъ фрегата Храбрость, онъ рѣшился отослать его отъ себя въ Тулонъ. Но, вмѣсто того, чѣмъ бы просто отправить его въ этотъ портъ, а самому продолжать плыть вдоль африканскаго берега съ запада на востокъ, онъ имѣлъ оплошность подняться на сѣверъ, и стать почти въ виду Тулона. Онъ хотѣлъ снасти одинъ этотъ фрегатъ отъ англійскихъ крейсеровъ, и чрезъ то повредилъ всему предпріятію. Благодаря этой ошибкѣ, онъ былъ замѣченъ адмираломъ Карреномъ, который поспѣшилъ выйдти изъ Магона. Тщетно неустрашимый капитанъ Бержре, который ближе другихъ подходилъ къ англійской эскадрѣ, увѣрялъ Гантома, что у Англичанъ всего 4 корабля и 2 фрегата: Гантому казалось, что передъ нимъ 7 или 8 непріятельскихъ кораблей, и онъ, растерявшись совершенно, вошелъ въ Тулонъ. Здѣсь ожидали его другія безпокойства; то былъ страхъ подвергнуться гнѣву перваго консула, приведеннаго въ негодованіе тѣмъ, что онъ испортилъ такую важную экспедицію въ самую минуту успѣха.
   Дѣйствительно, тѣмъ временемъ, какъ Гантомъ лавировалъ между африканскимъ берегомъ и Магономъ, два фрегата, вышедшіе изъ Тулона съ снарядами и 440 человѣками войска, достигли Александріи, не встрѣтивъ ни одного англійскаго корабля. Два другіе фрегата, отправившіеся изъ Рошфора, переѣхали Океанъ и проникли чрезъ проливъ въ Средиземное-Море, не испытавъ никакой неудачи. Къ-несчастію, они разлучились другъ съ другомъ: одинъ изъ нихъ, безъ всякой непріятной встрѣчи, прибылъ въ Александрію; другой, настигнутый ночью англійскимъ фрегатомъ, вступилъ съ нимъ въ бой: находившіеся на французскомъ фрегатѣ 300 человѣкъ дессанта, вмѣшавшись въ бой, не смотря на свое мужество, произвели только ужасный безпорядокъ, и фрегатъ былъ взятъ Англичанами. Однакожь, изъ четырехъ фрегатовъ, трое достигли безъ всякаго приключенія египетскаго берега, который былъ свободенъ отъ непріятеля: такъ трудны встрѣчи на неизмѣримыхъ моряхъ; такъ важна бываетъ отвага моряка, рѣшающагося рискнуть своимъ флагомъ для выполненія великаго долга!
   Гантомъ вошелъ въ Тулонъ 19 февраля (30 плювьйоза), удрученный усталостью, пожираемый безпокойствомъ, испытывая, какъ писалъ онъ первому консулу, всѣ муки разомъ. Такъ и должно было быть, потому-что онъ погубилъ дѣло первостепенной важности. Первый консулъ, по природѣ раздражительный, мало сдерживалъ свой гнѣвъ, когда кто разрушалъ его предначертанія. Но онъ зналъ людей: онъ зналъ, что не во время ихъ дѣйствія должно обнаруживать имъ знаки неблаговоленія, потому-что этимъ можно привести ихъ еще въ большое смущеніе, а не ободрить; онъ зналъ, что Гантомъ имѣетъ нужду быть ободреннымъ, поддержаннымъ, а не приведеннымъ въ отчаяніе гнѣвомъ, котораго всѣ боялись тогда, какъ величайшаго изъ несчастій. И потому, вовсе не обременяя его своими упреками, онъ отправилъ къ нему своего адъютанта Лакюэ, чтобъ утѣшить и ободрить упавшаго духомъ адмирала, дать въ его распоряженіе войска, припасы, денегъ, и настоять, чтобъ онъ снова вышелъ въ море.
   Гантомъ былъ человѣкъ храбрый, хорошій морякъ и превосходный солдатъ. Но его нравственное состояніе въ это время доказываетъ, что отвѣтственность приводитъ людей въ трепетъ болѣе, нежели самая опасность жизни. Ободренный первымъ консуломъ, Гантомъ приступилъ къ дѣлу, по потерялъ много времени, какъ въ исправленіи аварій на своихъ корабляхъ, такъ и въ ожиданіи попутныхъ вѣтровъ. Однакожъ, оставалось еще нѣсколько благопріятныхъ минутъ. Адмиралъ Варренъ направилъ путь къ Неаполю и Сициліи, Адмиралъ Кейтъ приближался, правда, къ Абукиру съ англійскою арміею; однако, не было невозможно обмануть его бдительность и высадить французскія войска, или по ту сторону Абукира, т. е. у Дамьетты, или по сю сторону, въ двадцати или двадцати-пяти льё къ западу отъ Александріи, что позволило бы французскимъ солдатамъ достигнуть Египта посредствомъ нѣсколькихъ маршей черезъ пустыню.
   Между-тѣмъ, какъ первый консулъ настаивалъ, чтобъ Гангомъ вышелъ снова въ море, новые приказы торопили снаряженіе-эскадръ въ Рошфорь, Ферроль и Кадиксѣ, чтобъ подать Египту помощь всѣми путями разомъ. Наконецъ, Гантомъ, оживленный увѣщаніями перваго консула, къ которымъ присоединялись многочисленныя изъявленія благоволенія, поднялъ паруса 19 марта (28 вантоза). Но лишь-только вышли въ море,-- корабль "Конституція" сѣлъ на мель; надо было ждать два дня, чтобъ стащить его. 22 марта (1 жерминаля), эскадра снова снялась съ якоря съ семью кораблями, многими фрегатами, и поплыла къ Сардиніи, не бывъ замѣчена Англичанами.
   Очень-желательно было, чтобъ эти усилія имѣли успѣхъ, по-крайней-мѣрѣ отчасти, потому-что французская египетская армія, предоставленная своимъ собственнымъ средствамъ, имѣла противъ себя соединенныхъ солдатъ востока и запада. При всемъ томъ, даже оставаясь при своихъ собственныхъ силахъ, она могла побѣдить великое множество непріятелей, какъ и побѣдила за тюляхъ Абукира и Геліополя, еслибъ только она имѣла искуснаго вождя. Къ-несчастію, во главѣ ея не было болѣе генерала Бонапарте. Дезе и Клеберъ уже не существовали.
   Теперь должно дать понятіе о состояніи Египта послѣ смерти Клебера. Бывъ свидѣтелемъ того, какъ армія великаго визиря была разсѣяна въ одинъ мигъ, и какъ возстаніе трехъ-сотъ тысячь жителей Каира было укрощено въ нѣсколько дней горстью солдатъ, Египтяне считали французовъ непобѣдимыми и почитали ихъ водвореніе на берегахъ Нила приговоромъ судьбы. Къ-тому же, они начали свыкаться съ своими европейскими гостями и находить, что новое иго гораздо-менѣе тягостно, нежели старое, потому-что они платили налоговъ гораздо-менѣе, чѣмъ при мамелюкахъ, и не подвергались во время взиманія мири палочнымъ ударамъ, какъ это случалось въ правленіе ихъ сверженныхъ единовѣрцевъ. Мурадъ-Бэй, вождь мамелюковъ, рыцарь по характеру, другъ французовъ, владѣлъ Верхнимъ-Етитомъ на правѣ феодальномъ. Французы могли положиться на этого вѣрнаго васалла, и имъ достаточно было имѣть въ Верхнемъ-Египтѣ всего одну бригаду въ 2,500 человѣкъ, что было чрезвычайно-важно по малочисленности французскихъ войскъ.
   Французская армія, съ своей стороны, раздѣлявшая заблужденія своего полководца въ эпоху эль-аришекой конвенціи, и вмѣстѣ съ нимъ загладившая эти заблужденія на равнинахъ Геліополя, сознавала свою ошибку и ни мало не располагала снова впасть въ нее. Кромѣ того, генералъ Бонапарте находился теперь во главѣ правленія, и армія поняла тогда причины его отъѣзда, по почитала его уже бѣглецомъ, а, напротивъ, смотрѣла на него съ довѣрчивостью и надеждою.
   Солдаты жили въ полномъ изобиліи; питались часто дичиною вмѣсто говядины. Не доставало сукна; но въ такомъ жаркомъ климатѣ, этотъ недостатокъ, для Нѣкоторой части одежды, могъ быть пополняемъ бумажными тканями, которыми изобиловалъ Египетъ. Для остальной одежды были взяты всѣ разныхъ цвѣтовъ сукна, привезенныя за востокъ для продажи. Отъ этого произошла пестрота въ одеждѣ; но, какъ бы то ни было, солдатъ былъ одѣтъ и имѣлъ красивый видъ. Ученый полковникъ Коптъ оказалъ арміи большія услуги: онъ привезъ съ собою множество различныхъ ремесленниковъ, организованныхъ на военную ногу. При ихъ помощи, онъ устроилъ въ Египтѣ машины для тканья, валянія и стрижки суконъ; и такъ какъ не было недостатка въ шерсти, то надѣялись въ скоромъ времени обойдтись совершенно безъ европейскихъ тканей. То же было и съ порохомъ. Заводы, основанные Шампи въ Каиръ, изготовляли пороха въ достаточномъ количествъ для потребностей войны. Внутренняя торговля видимо возстановлялась. Караваны начинали появляться изъ центра Африки. Арабы съ береговъ Чермнаго-Моря приходили къ суэзскому и коссейрскому портамъ, гдѣ промѣнивали кофе, ароматы, финики на египетскую пшеницу и рисъ. Греки, пользуясь турецкимъ флагомъ, и будучи болѣе-ловки, нежели англійскіе крейсеры, привозили въ Дамьетту, Розетту и Александрію масло, вино и разные съѣстные припасы. Словомъ, въ настоящее время не было ни въ чемъ недостатка, а для будущаго приготовлялись большія средства. Офицеры, видя, что окончательное занятіе Египта было дѣломъ рѣшенымъ, старались устроиться тамъ съ возможно-меньшими неудобствами. Жившіе въ Александріи, или Каирѣ, а ихъ было большее число, -- нашли себѣ тамъ удобныя помѣщенія. Сиріянки, Гречанки, Египтянки, однѣ, купленныя у торговцовъ невольниками, другія, слѣдуя добровольной склонности, раздѣляли съ ними ихъ жилища. Грусть была изгнана. Два инженера построили въ Каиръ театръ, и сами офицеры играли тамъ французскія пьесы. Солдаты жили не хуже своихъ начальниковъ, и, благодаря этой способности французскаго характера свыкаться со всякою націею, они курили табакъ, пили кофе въ сообществъ съ Турками и Арабами.
   Финансовыя средства Египта, бывшія въ хорошемъ порядкѣ, позволяли удовлетворять всѣмъ нуждамъ арміи. Во время владычества мамелюковъ, съ Египта взималось отъ тридцати-шести до сорока мильйоновъ рублей. Теперь Египетъ выплачивалъ отъ двадцати до двадцати-пяти мильйоновъ, и къ-тому же взиманіе теперь не сопровождалось прежними жестокостями. Эти доходы отъ двадцати до двадцати-пяти милліоновъ были достаточны для расходовъ колоніи. Co-временемъ, можно было надѣяться откладывать ежегодно остатокъ отъ трехъ до четырехъ мильйоновъ, чрезъ что могъ бы составиться запасный капиталъ для удовлетворенія экстраординарныхъ издержекъ и для производства построекъ, служащихъ къ пользѣ или защитѣ. Армія состояла еще изъ двадцати-пяти или двадцати-шести тысячь человѣкъ, считая въ томъ числѣ власти, равно женъ и дѣтей многихъ военныхъ и гражданскихъ чиновниковъ. Собственно солдатъ въ томъ числѣ было двадцать-три тысячи человѣкъ, изъ которыхъ шесть тысячь инвалидовъ, бывшихъ, однакожь, въ состояніи защищать цитадели, и семнадцать или восьмнадцать тысячь въ полномъ здравіи, годныхъ нести самую трудную службу. Кавалерія была превосходна: она равнялась съ мамелюками въ храбрости и превосходила ихъ дисциплиною. Полевая артиллерія отличалась быстротою своихъ движеній. Полкъ, въ которомъ, вмѣсто лошадей, были употреблены дромадеры, достигъ высшей степени совершенства. Онъ мчался по степямъ съ необычайною скоростью и совершенно отвадилъ Арабовъ отъ грабежа. Уроны среднимъ числомъ были незначительны, потому-что тогда считалось всего 600 больныхъ на 26,000 человѣкъ. Однакожь, при продолжительной войнѣ, могъ оказаться недостатокъ въ людяхъ; но Греки съ охотою шли въ солдаты, Копты также. Самые негры, купленные за очень-незначительную цѣну, и замѣчательные по своей преданности, доставляли собою превосходныхъ рекрутъ. Армія, со-временемъ, могла набрать въ свои ряды отъ десяти до двѣнадцати тысячь вѣрныхъ и храбрыхъ солдатъ. Увѣренная донельзя въ своей храбрости и воинской опытности, она не сомнѣвалась, что ей удастся отбросить въ море Турковъ или Англичанъ, которыхъ бы послали, противъ нее изъ Азіи или Европы. Эти восьмнадцать тысячь, при хорошемъ начальствованіи, соединенныя кстати и двинутыя массою на вновь-высадившіяся войска, навѣрное должны были во что бы то ни стало удержать за собою берега Египта. Но для того необходимо было, чтобъ онѣ были хорошо направлены: это было условіе успѣха для египетской арміи, равно какъ и для всякой другой.
   Пусть представятъ себѣ, что Клеберъ, или, еще лучше, Дезе управлялъ бы Египтомъ въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ! Кто усомнится, что тотъ или другой изъ нихъ превратилъ бы эту страну въ цвѣтущую колонію, основалъ бы тамъ чудную имперію! Здоровый климатъ, безъ всякихъ лихорадокъ, неистощимо-плодородная почва, покорные и какъ-бы крѣпкіе землѣ поселяне, добровольные рекруты,-- какое превосходство въ условіяхъ сравнительно съ нынѣ-осповываемою африканскою колоніею Франціи!
   Но, вмѣсто Клебера, вмѣсто Дезе, Мену сдѣлался главнокомандующимъ, по старшинству. Это было непоправимое несчастіе для колоніи и ошибка со стороны перваго консула, который не замѣнилъ его никѣмъ другимъ. Мы уже сказали о причинѣ, побудившей перваго консула поступить такимъ-образомъ; но эта причина не могла бы извинить его, еслибъ онъ могъ знать совершенную неспособность Meну въ военномъ отношеніи. Одно обстоятельство склонило его въ пользу этого генерала, именно: всѣмъ-извѣстное рвеніе Мену относительно сохраненія и колонизаціи Египта. Мену былъ уменъ, образованъ, очень-трудолюбивъ, имѣлъ всѣ качества администратора, но у него не было ни единаго изъ качествъ полководца. Не имѣя ни опытности, ни быстроты взгляда, ни рѣшимости, онъ, въ довершеніе всего, обиженъ природою въ физическомъ отношеніи: онъ былъ тученъ, имѣлъ очень-слабое зрѣніе и дурно ѣздилъ верхомъ. Это былъ вождь плохо-выбранный для начальствованія надъ такими проворными, такими отважными воинами. Сверхъ-того, онъ вовсе не имѣлъ характера, и при такомъ жалкомъ главнокомандующемъ, генералы арміи, ссорясь между собою, вскорѣ сдѣлались жертвою роковыхъ раздоровъ.
   При генералѣ Бонапарте, въ Египтѣ былъ одинъ духъ, одна воля. При Клеберь, не долгое время существовали двѣ партіи, колонисты и антиколонисты. Но, послѣ отмщенія позора, славнаго отмщенія на равнинахъ Геліополя, насталъ порядокъ, исполненный единства. Лишь-только Мену принялъ начальствованіе, единство исчезло.
   Манія уподобить колонію метрополіи овладѣла Мону, какъ и всѣми мало-просвѣщенными колонизаторами, которые болѣе стремятся дѣлать скоро, нежели хорошо. Въ довершеніе всего, Мену учредилъ при себѣ совѣтъ, составленный не изъ четырехъ или пяти главнѣйшихъ офицеровъ, а по-крайней-мѣрѣ изъ пятидесяти военныхъ и гражданскихъ чиновниковъ разныхъ ранговъ. Это былъ настоящій парламентъ; собранія его прекратились скоро, потому-что казались всѣмъ смѣшными. Наконецъ, Мену сталъ издавать арабскій журналъ, который доводилъ до свѣдѣнія Египтянъ и арміи повелѣнія и распоряженія французскаго начальства.
   Между-тѣмъ, солдаты мало занимались этими нововведеніями. Она жили припѣваючи, смѣялись надъ Мену, но любили его добродушіе и цѣнили заботливость о нихъ. Туземцы были покорны и находили, при томъ, что иго французовъ гораздо-сноснѣе ига мамелюковъ. Однакожь, были люди гораздо-болѣе раздражительные, именно-недовольные въ арміи. Для того, чтобъ Мену не подвергался ихъ порицаніямъ, надо было, чтобъ онъ рѣшительно ничего не дѣлалъ, чтобъ онъ не давалъ своими распоряженіями никакой пищи ихъ язвительной критикѣ, и тогда они стали бы порицать его бездѣйствіе. Но Мену былъ одержимъ маніею все организовывать. Партія недовольныхъ воспользовалась этимъ и дошла даже до того, что условлено было втайнѣ низложить главнокомандующаго: намѣреніе безразсудное, исполненіе котораго ниспровергло бы колонію и превратило бы египетскую армію въ преторіанское войско. Пытали склонить на свою сторону офицеровъ во многихъ дивизіяхъ; по нашли ихъ нисколько-нерасположенными къ возмущенію, и отказались отъ своего намѣренія. Ренье и Дама увлекли Ланюсса; всѣ вмѣстѣ увлекли въ свою партію Белльяра и Вердье, и за исключеніемъ одного Фріана, всѣ дивизіонные генералы составили вскорѣ эту роковую оппозицію. Два старые члена Конвента, которыхъ генералъ Бонапарте привезъ съ собою въ Египетъ, чтобъ занять ихъ праздность, Тальянъ и Иснаръ, находилась въ Каиръ, и, возвратясь къ своимъ стариннымъ привычкамъ, явились самыми пламенными ажитаторами. За невозможностью низложить главнокомандующаго, что было признано невыполнимымъ, генералы придумали отправить къ нему депутацію, съ представленіемъ замѣчаній на его мѣры, изъ которыхъ нѣкоторыя, конечно, заслуживали порицанія. Эта депутація явилась передъ Мену невзначай; онъ выслушалъ ее съ большимъ неудовольствіемъ, однако не безъ достоинства, и обѣщалъ воспользоваться нѣкоторыми изъ сдѣланныхъ ему замѣчаній. Эта выходка произвела въ войскѣ настоящій скандалъ и была жестоко порицаема. Впрочемъ, Иснаръ и Тальянъ пострадали за всѣхъ, и были отправлены въ Европу.
   Въ это-то время, прибыло повелѣніе перваго консула, которое окончательно утверждало Мену въ званіи главнокомандующаго. Это выраженіе верховной власти пришло очень-кстати и возвратило къ долгу нѣкоторыхъ недовольныхъ. Впрочемъ, вскорѣ новыя смуты привели дѣла въ прежнее состояніе. Въ такихъ-то жалкихъ распряхъ эти люди, раздраженные грустью изгнанія, поощренные къ раздору слабостью военачальника, провели время, протекшее послѣ битвы при Геліополь до настоящей минуты, т. е. цѣлый годъ: драгоцѣнное время, которое должно было бы прожить въ согласіи, чтобъ чрезъ то приготовиться побѣдить страшнаго непріятеля, готоваго сойдти на берегъ Египта.
   Нилъ убывалъ; воды входили въ свое русло; орошенныя земли начинали высыхать. Настало время для высадки. Былъ февраль 1801 года (вандемьеръ IX г.). Англичане и Турки располагали снова напасть на колонію. Великій визирь, тотъ самый, котораго Клеберъ разбилъ при Геліополь, стоялъ въ Газѣ, между Палестиною и Египтомъ, не осмѣлившись послѣ своего пораженія появиться въ Константинополѣ, имѣя въ своемъ войскѣ не болѣе 10 или 12 тысячь человѣкъ, пожираемыхъ чумою, жившихъ грабежемъ и долженствовавшихъ ежедневно сражаться съ горцами Палестины, возставшими на такихъ незваныхъ гостей. Онъ былъ страшенъ не надолго. Капитанъ-паша, врагъ визиря, любимецъ султана, крейсировалъ съ нѣсколькими кораблями между Сиріею и Египтомъ. Онъ желалъ возобновить эль-аришскую конвенцію, мало надѣясь на силу оружія, чтобъ покорить имъ Египетъ и очень не довѣряя Англичанамъ, которыхъ крѣпко подозрѣвалъ въ желаніи исторгнуть эту прекрасную страну у Французовъ, чтобъ самимъ овладѣть ею. Наконецъ, 18 тысячь человѣкъ, состоящихъ изъ Англичанъ, Гессенцевъ, Швейцарцевъ, Мальтійцевъ, Неаполитанцевъ, находившихся подъ командою все англійскихъ офицеровъ и подчиненныхъ превосходной дисциплинѣ, приближались на эскадрѣ адмирала Кэйта къ Египту, подъ главнымъ начальствомъ отличнаго генерала, сэра Ральфа Аберкромби.
   Къ этимъ 18 тысячамъ европейскаго войска должны были присоединиться 6,000 Албанцевъ, которыхъ капитанъ-паша везъ въ это время на своей эскадрѣ, 6,000 сипаевъ, отправленныхъ изъ Индіи Чермнымъ-Моремъ, и около 20,000 плохихъ солдатъ, которые скоро должны были примкнуть къ десяти-тысячному войску великаго визиря въ Палестинѣ. Такимъ-образомъ, египетская армія имѣла противъ себя около 60,000 солдатъ. Она могла имъ противопоставить только 18,000 дѣйствующаго войска. Однакожь, этого было достаточно и даже слишкомъ, еслибъ главное начальствованіе было искусно.
   Во-первыхъ, не было никакой опасности быть захвачену невзначай, потому-что извѣщенія приходили со всѣхъ сторонъ, какъ изъ архипелага чрезъ посредство греческихъ судовъ, такъ и изъ Верхпяго-Египта Чрезъ Мурада-Бэя, и даже изъ самой Европы чрезъ частыя экспедиціи перваго консула. Всѣ эти извѣщенія давали знать о близкомъ походѣ, предпринимаемомъ вмѣстѣ мусульманами и Европейцами. Мену, глухой къ доходившимъ до него предостереженіямъ, не дѣлалъ въ эту критическую минуту ничего, что слѣдовало бы дѣлать и чего ясно требовало положеніе дѣлъ.
   Здравая политика требовала прежде всего старательно поддерживать дружественное расположеніе Мурада-Бэя, который, находясь въ Верхнемъ-Египтѣ, предпочиталъ французовъ Туркамъ и Англичанамъ. Поступки Мену, напротивъ, могли оттолкнуть отъ французовъ ихъ вѣрнаго союзника. Здравая политика требовала еще, чтобъ главнокомандующій воспользовался недовѣрчивостью Турковъ къ Англичанамъ и, не возобновляя скандала эль-аришской конвенціи, обезоружилъ бы ихъ посредствомъ притворныхъ переговоровъ, которые, занявъ ихъ, замедлили бы ихъ усилія. Мену и объ этомъ средствѣ думалъ не болѣе, какъ я о прочихъ.
   Что касается до мѣръ административныхъ и военныхъ, которыхъ требовали обстоятельства, онъ не умѣлъ ни одной изъ нихъ принять кстати. Нужно было, во-первыхъ, устроить въ Александріи, Розеттѣ, Дамьеттѣ, Раманіэ, всюду, гдѣ могла быть собрана армія, большіе военные запасы, что легко было исполнить въ такой плодородной странѣ, какъ Египетъ. Мену отказался это сдѣлать, потому-что никакъ не хотѣлъ обратить на этотъ предметъ ничего изъ суммъ, выплачиваемыхъ аккуратно въ жалованье, и потому-что трудность дѣлать новые налоги только-что позволяла ему выполнять этотъ расходъ. Необходимо было ремонтировать кавалерію и артиллерію, важнѣйшіе роды войскъ противъ дессантной арміи, которая обыкновенно не содержитъ въ себѣ ни той, ни другой. Онъ отказался выполнить и это, по тѣмъ же финансовымъ причинамъ, и простеръ свою непредусмотрительность даже до того, что выбралъ это время для охолощенія артиллерійскихъ лошадей, которыя были все жеребцы и которыя, по своей излишней горячности, были не очень-сподручны.
   Наконецъ, Мену не изъявилъ согласія на выводъ войскъ въ лагери, что было необходимо для здоровья солдатъ въ это время года, еслибъ даже и никакая опасность не угрожала Египту. Между-тѣмъ, оказались нѣкоторые признаки чумы. Расположить войска лагеремъ и вывести ихъ изъ города было настоящею необходимостью, даже независимо отъ потребности сдѣлать ихъ болѣе-подвижными. Армія, разсыпанная по гарнизонамъ или безполезно скученная въ Капрѣ и занятая взиманіемъ мири, нигдѣ не была готова къ военнымъ дѣйствіямъ. И, однакоже, хорошо распоряжая оставшимися у него 23 тысячами человѣкъ, изъ которыхъ 17 или 18 тысячь годны были къ строевой службѣ, Мену имѣлъ возможность всюду съ выгодою защитить Египетъ. Онъ могъ быть аттакованъ съ трехъ пунктовъ: со стороны Александріи, потому-что невдалекѣ оттуда находился абукирскій рейдъ, всегда предпочтительно предъ другими пунктами выбираемый для высадокъ; со стороны Дамьетты, другаго мѣста, годнаго для приставанія кораблей, хотя менѣе удобнаго, нежели Абукиръ; наконецъ, со стороны сирійской границы, гдѣ находился визирь съ осколками своей арміи. Изъ этихъ трехъ пунктовъ, только одинъ былъ серьёзно угрожаемъ, а именно Александрія и абукирскій рейдъ, что было легко предвидѣть, потому-что объ этомъ думали и говорили всѣ въ арміи. Плоскій берегъ Дамьетты, напротивъ, былъ нелегко доступенъ для кораблей и въ столь немногихъ пунктахъ соединялся съ Дельтою, что непріятельская армія, еслибъ она тугъ вышла за берегъ, легко могла бы попасть въ блокаду и вскорѣ была была бы принуждена сѣсть обратно на корабли. Поэтому, было невѣроятно, чтобъ Англичане явились со стороны Дамьетты. Со стороны Сиріи, визирь долженъ былъ внушать мало страха: онъ былъ такъ слабъ, такъ живо помнилъ пораженіе при Геліополѣ, что не могъ быть зачинщикомъ. Онъ не хотѣлъ двигаться впередъ, пока Англичане не успѣютъ высадиться за берегъ. Итакъ, единственнымъ предметомъ заботъ главнокомандующаго должна была быть англійская армія, которая, какъ видно было изъ донесеній, должна была высадиться скоро. Въ этомъ положеніи, слѣдовало оставить сильную дивизію вокругъ Александріи, т. е. отъ 4 до 5 тысячь человѣкъ дѣйствующей арміи, независимо отъ моряковъ и депо, назначенныхъ оберегать форты. Въ Дамьеттѣ довольно было имѣть 2,000 человѣкъ. Для наблюденія сирійской границы достаточно было дромадерскаго полка. Трехтысячный гарнизонъ въ Каирѣ, къ которому могли примкнуть двѣ тысячи человѣкъ изъ Верхняго-Египта, и который могъ быть подкрѣпленъ нѣсколькими тысячами французовъ изъ запасныхъ депо, -- этотъ гарнизонъ былъ достаточенъ, и даже слишкомъ, для удержанія въ повиновеніи народонаселенія столицы, на случай, еслибъ визирь показался подъ ея стѣнами. Эти разныя назначенія заняли отъ 11 до 12 тысячь человѣкъ изъ 17 или 18 тысячь дѣйствующей арміи. Оставался отборный шеститысячный резервъ, который должно было расположить лагеремъ, въ равномъ разстояніи отъ Александріи и Дамьетты. И дѣйствительно, существовалъ пунктъ, который соединялъ въ себѣ всѣ желаемыя условія, именно Раманіэ: мѣсто здоровое, на берегу Нила, не вдалекѣ отъ моря, удобное для продовольствія войска, лежащее на разстояніи однѣхъ сутокъ отъ Александріи, двухъ сутокъ отъ Дамьетты и трехъ или четырехъ отъ сирійской границы. Подобная сила могла бы всюду отбить попытки непріятеля.
   Мену не думалъ ни объ одномъ изъ этихъ способовъ и не только не думалъ, во даже отвергъ совѣты всѣхъ хотѣвшихъ заставить его подумать объ этомъ. Надо отдать справедливость: многіе генералы, и въ-особенности Рэнье, болѣе другихъ привычный къ большимъ военнымъ диспозиціямъ, говорили ему объ угрожавшей опасности и совѣтовали, какія должно принять мѣры; по Генералы вышли изъ вѣры у главнокомандующаго въ-слѣдствіе своей несвоевременной оппозиціи, и ныньче, когда они были правы, ихъ не болѣе слушали, какъ и тогда, когда они были виноваты.
   Храбрый Фріанъ, чуждый роковымъ раздорамъ арміи, ревностно занимался приготовленіемъ обороны Александріи. Онъ имѣлъ всего-навсе не болѣе 2,000 человѣкъ. Онъ долженъ былъ часть изъ нихъ отдѣлить для охраненія главныхъ прибрежныхъ пунктовъ, каковы абукирскій фортъ, посты Эдко и Розетты. По занятіи этихъ мѣстъ, у него оставалось не болѣе 1,200 человѣкъ. Къ-счастію, фрегатъ, прибывшій изъ Рошфора, привезъ подкрѣпленіе въ 300 человѣкъ, съ значительнымъ количествомъ снарядовъ. Благодаря этому непредвидѣнному приращенію, генералъ фріанъ могъ располагать 1,500 человѣками. Можно представить себѣ, какъ важна была бы въ эту минуту эскадра Гантома, еслибъ, немного понадѣясь на счастіе, этотъ адмиралъ привезъ 4,000 отборныхъ солдатъ, бывшихъ на корабляхъ его!
   Генералъ Фріанъ, при своемъ стѣсненномъ положеніи, ограничился только требованіемъ еще двухъ батальйоновъ и одного кавалерійскаго полка. Само дѣло доказало въ-послѣдствіи, что этой силы было бы достаточно; но онъ былъ чрезвычайно-смѣлъ, при такихъ обстоятельствахъ, рѣшившись понадѣяться за подкрѣпленіе какой-нибудь тысячи человѣкъ. Должно сказать вообще, что самоувѣренность арміи много способствовала ея гибели. Она привыкла сражаться въ Египтѣ одинъ противъ четверыхъ, иногда противъ восьмерыхъ, и не составила себѣ вѣрной идеи о средствахъ Англичанъ въ дѣлѣ высадки войскъ. Она думала, что Англичане никогда не будутъ въ состояніи высадиться на берегъ разомъ болѣе нѣсколькихъ сотенъ человѣкъ, безъ артиллеріи и кавалеріи, и воображала себѣ, что ей легко удастся прогнать ихъ штыками. Это была роковая, пагубная мечта. Не менѣе того, это подкрѣпленіе, котораго требовалъ себѣ Фріанъ, какъ ни было оно слабо, могло бы спасти все. Объ этомъ можно будетъ судить изъ хода самыхъ событій.
   28 февраля 1801 г. (9 вантоза IX г.) была примѣчена недалеко отъ Александріи англійская лодка, которая, казалось, занималась рекогносцировкою. Погнались за нею, взяли ее, равно какъ и находившихся на ней офицеровъ, которые имѣли порученіе сдѣлать приготовленія къ высадкѣ. Въ-слѣдъ за тѣмъ явился въ виду Александріи англійскій флотъ, состоявшій изъ 70 судовъ; по, за вѣтрами не могши подойдти къ берегу, онъ держался въ открытомъ морѣ. Судьба представляла еще шансъ къ спасенію Египта отъ Англичанъ, ибо казалось вѣроятнымъ, что ихъ высадка послѣдуетъ не прежде нѣсколькихъ дней. Извѣстіе, доставленное Фріаномъ въ Каиръ, прибыло зуда 4 марта (13 вантоза) пополудни. Еслибъ Мену тотчасъ же рѣшился на какую-нибудь скорую и благоразумную мѣру, все было бы поправлено. Еслибъ онъ обратилъ всю армію къ Александріи, кавалерія прибыла бы туда въ четверо сутокъ, пѣхота въ пять, т. е. 8 или 9 марта (17 или 18 вантоза) можно было бы сосредоточить на абукирскомъ берегу 10 тысячь человѣкъ. Можетъ-быть, въ это время Англичане успѣли бы уже высадить свои войска, по они никакимъ образомъ не имѣли бы еще времени выгрузить военные припасы, укрѣпить свою позицію, и Французы пришли бы еще довольно въ пору, чтобъ опрокинуть ихъ въ море. Ренье, находившійся въ Каирѣ, въ тотъ же день написалъ къ Мену письмо, дѣльцо совѣтуя ему не обращать большаго вниманія на визиря, который очевидно не будетъ зачинщикомъ, не обращать большаго вниманія на Дамьетту, со стороны которой нечего было опасаться, и поспѣшно идти со всею массою своихъ силъ къ Александріи. Ничего не могло быть справедливѣе. Во всякомъ случаѣ, ничего не теряли двинувшись на Раманіэ, потому-что, еслибъ, пришедши въ это мѣсто, узнали, что опасность угрожаетъ со стороны Дамьетты или со стороны Сиріи, то всегда могли бы легко перенестись за тотъ или другой изъ этихъ пунктовъ. Чрезъ это не теряли ни одного дня, а между-тѣмъ, были бы близко къ Александріи, гдѣ, по-видимому, была настоящая опасность. Но надо было рѣшиться тотчасъ же и выступить въ ту же ночь. Мену не хотѣлъ ничего слышать и сдѣлался настойчиво-самостоятеленъ въ своихъ приказахъ, оставшись по-прежнему шаткимъ въ своихъ идеяхъ. Не умѣя отличить дѣйствительно-угрожаемаго пункта, онъ отправилъ къ Дамьеттъ подкрѣпленіе къ генералу Рампону, послалъ Ренье съ его дивизіею въ Белбеисъ, стать противъ визиря со стороны Сиріи. Дивизію Ланюсса онъ двинулъ къ Раманіэ. Да и при всемъ томъ, онъ послалъ эту дивизію не вполнѣ, ибо удержалъ въ Каирѣ 88-ю полубригаду. Генералъ Лапюссъ имѣлъ приказаніе идти въ Раманіэ, и, сообразно съ тѣми свѣдѣніями, которыя получитъ здѣсь, двинуться изъ Раманіэ въ Александрію. Самъ Мену остался въ Каирѣ, съ значительнѣйшею частью своихъ силъ, выжидая дальнѣйшихъ извѣстій, стоя въ позиціи, столь удаленной отъ прибрежья. Поступить безтолковѣе и бездарнѣе было невозможно.
   Тѣмъ временемъ, событія шли съ большою быстротою. Англійскій флотъ состоялъ изъ 7 линейныхъ кораблей, многихъ фрегатовъ, бриговъ, и большихъ судовъ Ост-индской-Компаніи. На немъ находилось значительное количество шлюбокъ. Какъ уже сказано выше, лордъ Кэйтъ колядовалъ морскими силами, сэръ Рэльфъ Аберкромби сухопутными. Мѣсто, выбранное ими для высадки, было то же, которое всегда выбиралось и прежде, т. е. абукирскій рейдъ. Сюда пристала французская эскадра въ 1798 году; здѣсь была она истреблена Нельсономъ; здѣсь турецкая эскадра высадила храбрыхъ янычаровъ, опрокинутыхъ въ море генераломъ Бонапарте въ славный день побѣды при Абукиръ. Англійскій флотъ, продержавшись по-необходимости въ морѣ нѣсколько сутокъ (остановка гибельная для Англичанъ и очень-благопріятная для французовъ, еслибъ Мену съумьлъ ею воспользоваться, англійскій флотъ сталъ на абукирскомъ рейдѣ 6 марта (15 вантоза), въ разстояніи 5 льё отъ Александріи.
   Нижній-Египетъ, подобно Голландіи, или Венеціи, есть страна лагунъ. Онъ представляетъ, какъ всѣ страны этого рода, особый характеръ, въ который надобно вникнуть, чтобъ понять, какія военныя операціи могутъ быть произведены на этомъ театрѣ. Большія рѣки при своемъ впаденіи въ море образуютъ песчаныя отмели, расположенныя вокругъ ихъ устья. Эти отмели происходятъ отъ песковъ, которые наноситъ рѣка, которыхъ не принимаетъ въ себя море, и которые, находясь подъ вліяніемъ этихъ двухъ противоположныхъ силъ, тянутся параллельно берегу. Онѣ наносятся постепенно до уровня водъ, потомъ, со временемъ, выходятъ на поверхность, и представляютъ собою длинныя песчаныя прибрежья, омываемыя извнѣ прибоемъ морскихъ волнъ, изнутри орошаемыя рѣчными водами, которыя стѣсняются этими преградами въ своемъ теченіи. Нилъ, впадая въ Средиземное-Море, образовалъ передъ своими многочисленными рукавами обширный полукругъ такихъ песчаныхъ отмелей. Этотъ полукругъ, тянущійся по-крзиней-мѣрѣ на семьдесятъ льё, отъ Александріи до Пелузы, имѣетъ переправы только у Розетты, Бюрлоса, Дамьетты, самой Пелузы, переправы, чрезъ которыя воды Нила впадаютъ въ море. Орошаемый съ одной стороны Средиземнымъ-Моремъ, онъ орошается съ другой стороны озерами Марсотисъ и Мадіэ, озеромъ Эдко, озерами Бюрлосъ и Мензалэ. Всякая высадка въ Египетъ должна быть необходимо произведена на одной изъ этихъ песчаныхъ отмелей. Слѣдуя примѣру и необходимости, Англичане выбрали отмель, образующую александрійское прибрежье. Эта отмель длиною около пятнадцати льё, простираясь между Средиземнымъ-Моремъ съ одной стороны, озерами Марѳотисъ и Мадіэ съ другой, имѣетъ на одной изъ своихъ оконечностей городъ Александрію, а съ другой представляетъ входящій внутрь полукругъ, который упирается въ Розетту. Этотъ-то входящій внутрь полукругъ и образуетъ абукирскій рейдъ. Одна изъ сторонъ этого рейда была защищена абукирскимъ фортомъ, построеннымъ французами и обстрѣливавшимъ своими баттареями окружное прибрежье. Далѣе, тянулись вокругъ всего берега песчаные холмы, переходившіе по ту сторону рейда въ песчаную и сплошную равнину. Генералъ Бонапарте далъ приказаніе построить укрѣпленіе на этихъ холмахъ. Еслибъ это было выполнено, всякая высадка была бы рѣшительно невозможна. Англійскій флотъ, построясь въ двѣ линіи, сталъ посреди рейда. Онъ выжидалъ на якорь, чтобъ утишившееся волненіе позволило спустить въ море шлюбки. Наконецъ, 8 числа утромъ (17 вантоза), лишь-только стихло, лордъ Кейтъ посадилъ 5,000 отборнаго войска на 320 шлюбокъ. Эти шлюбки, расположенныя въ два ряда, приближались на греблѣ, подъ командою капитана Кохрэпа, имѣя на правомъ и лѣвомъ крылѣ по дивизіи канонерскихъ лодокъ, производившихъ сильную канонаду.
   Генералъ Фріанъ, имѣя у себя всего 1,500 человѣкъ; стоялъ нѣсколько отступя отъ берега, для укрытія своихъ войскъ отъ выстрѣловъ англійской артиллеріи. Нѣсколько аванпостовъ стояли у самаго моря; французская артиллерія обстрѣливала берегъ ядрами.
   Англичане приближались; солдаты лежали на днѣ шлюбокъ, матросы, стоя, усильно дѣйствовали веслами, съ хладнокровнымъ мужествомъ выдерживая огонь непріятельской артиллеріи; одни валились, другіе тотчасъ же замѣщали ихъ. Вся эта масса шла къ берегу, движимая какъ-бы одною волею. Наконецъ, она пристаетъ къ берегу; англійскіе солдаты подымаются со дна шлюбокъ и устремляются за землю. Они строятся и бѣгутъ къ песчанымъ возвышенностямъ, облегавшимъ рейдъ. Генералъ Фріанъ, извѣщенный объ этомъ отступавшими аванпостами, приходитъ нѣсколько уже поздно. Онъ дѣйствуетъ мужественно, но всѣ усилія его напрасны. Еслибъ въ эту рѣшительную минуту генералъ Фріанъ имѣлъ тѣ два пѣхотные батальйона и кавалерійскій полкъ, которыхъ онъ просилъ себѣ столько разъ, дѣло могло бы быть окончено, и Англичане были бы опрокинуты въ море.
   Этотъ бѣдственный день 8 марта (17 вантоза) повлекъ за собою потерю Египта. Храбрый генералъ Фріанъ, можетъ-быть, избралъ первую позицію слишкомъ-далеко отъ берега; можетъ-быть, также, онъ слишкомъ понадѣялся на превосходство своихъ солдатъ и слишкомъ-легкомысленно предположилъ, что Англичане могутъ высадиться разомъ только въ незначительномъ числѣ. Но эта самоувѣренность была очень-извинительна, и, къ-тому же, оправдана, потому-что имѣй онъ только однимъ или двумя батальйонами больше, Англичане были бы опрокинуты, и Египетъ спасенъ. Но что сказать о томъ главнокомандующемъ, который, въ-продолженіе двухъ мѣсяцевъ предостерегаемый со всѣхъ сторонъ объ угрожающей опасности, не сосредоточилъ своихъ силъ въ Раманіэ, что дало бы ему возможность въ этотъ рѣшительный день собрать передъ Абукиромъ десять тысячь человѣкъ? который, получивъ въ Каирѣ еще 4 марта положительное извѣщеніе, не двинулъ войскъ, могшихъ прибыть въ самое утро 8 числа, и, слѣдовательно, пришедшихъ бы во-время для отраженія Англичанъ? Что сказать также объ адмиралѣ Гантомь, могшемъ высадить въ Александріи четыре тысячи человѣкъ въ тотъ самый день, какъ фрегатъ изъ Рошфора привезъ 300 человѣкъ, сражавшихся на абукирскомъ берегу? Что сказать обо всѣхъ этихъ нерѣшимостяхъ, небрежностяхъ, ошибкахъ всякаго рода, какъ не то, что бываютъ дни, когда все сбирается грозною тучею на потерю сраженій и гибель государствъ?..
   Битва была страшно-кровопролитна. Англичане считали у себя 1,100 человѣкъ убитыми или раненными изъ тѣхъ 5,000, которые высадились на берегъ. Уронъ французовъ простирался до 400 человѣкъ изъ 1,500. Дѣло было жаркое. Генералъ Фріанъ отступилъ къ стѣнамъ Александріи, и тотчасъ же повѣстилъ Мену и стоявшихъ по близости генераловъ, чтобъ шли къ нему на помощь.
   Однакожь, все могло быть еще поправлено, еслибъ съумѣли воспользоваться оставшимся еще временемъ, силами, которыя еще имѣли въ своихъ рукахъ, и затруднительнымъ положеніемъ Англичанъ, высадившихся на эту песчаную отмель.
   Англичанамъ предстояло, во-первыхъ, высадить на берегъ все свое войско, потомъ выгрузить на берегъ военные припасы, -- дѣло, требовавшее много времени. За тѣмъ, они должны были двинуться вдоль этой песчаной отмели, чтобъ подступить къ Александріи, имѣя съ правой руки море, съ лѣвой озера Мадіэ и Мареотисъ; правда, они были подкрѣпляемы своими канонерскими лодками, но не имѣли ни кавалеріи, ни другой полевой артиллеріи, кромѣ той, которую могли влечь на себѣ. Очевидно, ихъ движенія должны были быть медленны, и вскорѣ очень-затруднены, когда они очутятся вередъ Александріей, ибо они будутъ принуждены, чтобъ выйдти изъ этой западни, или взять приступомъ этотъ городъ, или идти по узкимъ плотинамъ, посредствомъ которыхъ устроено сообщеніе съ внутренними областями Египта. Для того, чтобъ остановить ихъ, не надо было вступать съ ними въ частныя и неравныя сраженія, которыя только ободряли ихъ, обезкураживали французское войско и ослабляли его и безъ того немногочисленныя силы. Даже безъ сраженій можно было навѣрное, ставъ въ выгодной позиціи, преградить имъ дорогу. Итакъ, въ этихъ обстоятельствахъ оставалось одно: выжидать, чтобъ Мену, котораго ослѣпленіе теперь уже было побѣждено фактами, соединилъ все войско подъ стѣнами Александріи.
   Генералы Лапюссъ и Фріанъ опасались, чтобъ Англичане не овладѣли дорогою въ Раманіэ, по которой долженъ былъ прійдти Мену. По занятіи этой дороги непріятелемъ, французамъ все-таки оставался путь, правда, долгій и трудный, особенно для артиллеріи, по тинистымъ отмелямъ озера Марѳотлсъ. Во всякомъ случаѣ, эти генералы не имѣли достаточной причины вступать въ сраженіе, имѣя всѣ шансы противъ себя.
   Тѣмъ не менѣе, генералы Фріанъ и Ланюссъ, преувеличивая опасность, которой подвергались ихъ сообщенія, рѣшились (12 марта) сразиться; по, сойдя съ выгодной позиціи и имѣя дѣло съ превосходнѣйшимъ непріятелемъ, принуждены были отступить на прежнее мѣсто.
   Это была напрасная потеря пяти или шести сотъ человѣкъ,-- потеря очень-чувствительная для Французовъ, потому-что они не получали, подобно Англичанамъ, подкрѣпленій. Уронъ Англичанъ простирался до 1,400 человѣкъ.
   Рѣшено было ждать Мену, который наконецъ рѣшился двинуть армію къ Александріи. Онъ велъ съ собою главную массу своихъ силъ, оставивъ, впрочемъ, безполезно до 2,000 человѣкъ въ Дамьеттской-Области, въ окрестностяхъ Белбеиса, Салаіэ, въ самомъ Каирѣ и въ Верхнемъ-Египтѣ. Не зачѣмъ было принимать столько предосторожностей противъ Египтянъ, которые въ это время вовсе не имѣли мысли о возстаніи. Ихъ должно было опасаться тогда только, когда бы Французы были разбиты рѣшительно.
   Мену, прибывъ въ Раманіэ, понялъ всю важность опасности. Онъ увидѣлъ собственными глазами, какую тяжкую сдѣлалъ ошибку, допустивъ Англичанъ стать на твердую землю.
   Между-тѣмъ, Англичане получили нѣкоторыя подкрѣпленія и большое количество военныхъ припасовъ. Они утвердились на тѣхъ же песчаныхъ высотахъ, которыя занимали 13 марта Ланюссъ и Фріанъ. Вытѣснить ихъ оттуда было очень-трудно.
   Къ-тому же, Англичане были несравненно-превосходнѣе числомъ. У нихъ было до 18 тысячь человѣкъ противъ 10 тысячь: Фріанъ и Ланюссъ имѣли теперь всего-на-все 4,500 человѣкъ; Мену привелъ съ собою по большой мѣрѣ 5,000. Всѣ шансы, которые Французы въ первое и второе дѣло имѣли въ свою пользу, были теперь противъ нихъ. Однакожь, очень-естественно было рѣшиться вступить въ бой. И дѣйствительно, послѣ попытки опрокинуть Англичанъ въ море, сперва съ 1,500 человѣкъ, потомъ съ 5,000, было бы дѣломъ необыкновеннымъ не попытать теперь того же съ войскомъ въ 10,000 человѣкъ, которое составляло почти все, что только можно было собрать на одномъ пунктѣ.
   Нельзя не сказать, что можно было дѣйствовать и иначе, и особенно еслибъ поступить такъ послѣ высадки Англичанъ на берегъ и до безполезнаго сраженія, даннаго генералами Ланюссомъ и Фріаномъ: именно, оставить Англичанъ на занимаемомъ ими пути; быстро привести Александрію въ возможность обороняться; ввѣрить ея защиту морякамъ, запаснымъ депо, подкрѣпленнымъ 2,000 солдатами дѣйствующей арміи; потомъ вывести войска изъ всѣхъ постовъ, исключая Каира, гдѣ слѣдовало оставить трехтысячный гарнизонъ, расположивъ его въ цитадели; наконецъ, съ остальною арміею, т. е. съ 9 или 10 тысячами человѣкъ, стать въ открытомъ полѣ, будучи на готовь броситься или за Турковъ, еслибъ они вторглись изъ Сиріи, или на Англичанъ, еслибъ они сдѣлали хоть одинъ шагъ внутрь страны по узкимъ плотинамъ, проходящимъ по Нижнему-Египту. Чрезъ это Англичане очутились бы въ настоящей блокадѣ и вѣроятно должны были бы опять сѣсть на свою эскадру. Но для выполненія этого, потребенъ былъ генералъ болѣе-способный, нежели Мену, болѣе-опытный, нежели онъ въ искусствѣ двигать войсками. Нуженъ былъ, наконецъ, главнокомандующій совсѣмъ-непохожій за того, который, имѣя въ началѣ кампаніи всѣ шансы въ свою пользу, дѣйствовалъ такимъ образомъ, что имѣлъ теперь всѣ шансы противъ себя.
   Между-тѣмъ, сразиться теперь съ Англичанами было очень-естественною рѣшимостью, которая послѣдовательно согласовалась со всѣмъ что дѣлалось съ самаго открытія кампаніи. Однакожь, Французамъ надобно было спѣшить, отваживаясь на такую рѣшительную Мѣру, чтобъ не дать времени подоспѣть Туркамъ, шедшимъ изъ Сиріи.
   Для того, чтобъ дать сраженіе, необходимо было условиться въ планѣ. Мену былъ неспособенъ составить его и былъ съ своими генералами не въ такихъ отношеніяхъ, чтобъ ему ловко было прибѣгнуть къ ихъ совѣтамъ. Не смотря на то, начальникъ штаба, Лагранжъ, обратился съ просьбою начертать планъ къ генераламъ Ланюссу и Рэнье, которые, составивъ этотъ планъ съобща, представили его на утвержденіе Мену. Тотъ одобрилъ его почти-машинально.
   Близь развалинъ древняго Канопа (Canopus), завязалась эта рѣшительная битва, утромъ 21 марта (30 вантоза). Французы сражались храбро, по нскому было направлять ихъ дѣйствія. Въ самую важную минуту битвы, Мену, неспособный командовать, расхаживалъ только по полю сраженія, не отдавая никакихъ приказаній.
   Какое зрѣлище представляетъ война, когда жизнь людей, когда участь государствъ бываютъ ввѣрены такимъ бездарнымъ полководцамъ!
   Нельзя было сказать, чтобъ сраженіе было проиграно, потому-что непріятель не сдѣлалъ ни шага впередъ; но оно было уже проиграно, если не было совершенно выиграно, ибо нужна была рѣшительная побѣда, чтобъ оттѣнить Англичанъ къ Абукиру и принудить ихъ сѣсть на свою эскадру. Уронъ съ той и другой стороны были велики. У Англичанъ выбыло изъ строя около 2,000 человѣкъ, и между-прочимъ храбрый генералъ Аберкромби перенесенъ на корабль при послѣднемъ издыханіи. Французы потеряли не меньше. Генералы Ланюссъ и Руазъ были убиты, еще три генерала тяжело ранены.
   Теперь Французамъ не оставалось уже никакой надежды принудить непріятеля оставить Египетъ. Между-тѣмъ, скоро должны были подойдти Турки, шедшіе изъ Сиріи; капитанъ-паша, ѣхавшій на турецкой эскадрѣ, и готовившійся высадить у Абукира 6,000 Албанцевъ; наконецъ 6,000 сипаевъ, которые должны были высадиться у Коссеира, за берегу Верхняго-Египта. Что можно было предпринять посреди такого множества непріятелей съ арміею, которая, лишь-только дѣла колоши шли плохо, всегда съ ропотомъ говорила, что экспедиція была блистательнымъ безумствомъ, и что безполезно приносить храбрыхъ солдатъ въ жертву чистой химеры?
   Хотя послѣ этихъ трехъ дѣлъ, 8, 13 и 21 марта, французская армія лишилась около 3,500 человѣкъ, однако все-таки можно было, искусно и быстро маневрируя, разбить визиря, когда онъ выйдетъ изъ Сиріи, капитана пашу, когда онъ попытается прорваться чрезъ Розетту, Англичанъ, когда они захотятъ по узкимъ перешейкамъ двинуться внутрь Египта. Но все это надо было совершить не болѣе какъ съ 7,000 или 8,000 человѣкъ. Съ генераломъ самымъ рѣшительнымъ и очень-искуснымъ успѣхъ подобнаго предпріятія былъ бы хотя сомнителенъ, однако возможенъ: чего было ждать отъ Мену и его сподвижниковъ?
   Между-тѣмъ, оставалась еще надежда. То былъ Гантомъ съ своими кораблями и дессантнымъ войскомъ. Прибытіе въ эту минуту 4,000 человѣкъ могло спасти Египетъ.
   Но Гантомъ, хотя болѣе-способный, нежели Мену, не лучше его дѣйствовалъ въ настоящихъ обстоятельствахъ. Исправивъ въ Тулонѣ аваріи, потерпѣнныя по выходѣ изъ Бреста, онъ вышелъ, какъ мы видѣли. изъ Тулона, 19 марта (28 вантоза), вторично возвратился туда по случаю несчастія съ кораблемъ "Конституція", и снова вышелъ въ море 22 марта (1 жерминаля), держа путь къ Сардиніи. Ужь онъ былъ въ пятнадцати лье отъ мыса Карбонари, конечнаго пункта Сардиніи, готовый вступить въ каналъ, отдѣляющій Сицилію отъ Африки. Къ-несчастію, по неосторожности одного капитана, два корабля столкнулись другъ съ другомъ и получили значительныя поврежденія. Испуганный этими аваріями, Гантомъ не считалъ себя въ возможности держаться дольше въ морѣ, и возвратился въ Тулонъ 5 апрѣля (15 жерминаля), двѣ подѣли спустя послѣ канопскаго сраженія.
   Въ Египтѣ ничего по знали объ этомъ, и все еще питали надежду. При видѣ всякаго паруса, бѣжали къ берегу увѣриться, не Гантомъ ли это? Въ такомъ томительномъ ожиданіи, не предпринимали ничего и оставались въ бѣдственномъ бездѣйствій. Къ довершенію несчастія, Мурадъ-Бэй, неизмѣнный другъ французовъ, умеръ въ это время отъ чумы и оставилъ своихъ мамелюковъ Осману-Бэю, на дружбу котораго Французы не могли разсчитывать. Чума начала свирѣпствовать въ Капрѣ. Все шло какъ-нельзя-хуже и вело къ роковой развязкѣ.
   Англичане, съ своей стороны, опасаясь находившейся передъ ними арміи, не хотѣли отваживаться на удачу. Они лучше желали идти тихо, во вѣрно. Особенно поджидали они, чтобъ ихъ союзники, Турки, которымъ они не слишкомъ довѣряли, имѣли возможность прійдти къ нимъ на подмогу. Прошелъ мѣсяцъ со времени высадки, а они еще ничего не предпринимали, кромѣ того, что взяли абукирскій Фортъ, который оборонялся храбро, но палъ подъ разрушительнымъ огнемъ ихъ эскадры. Наконецъ, Англичане и Турки, овладѣвъ однимъ изъ устьевъ Нила,-- этимъ путемъ они могли получать продовольствіе, имѣя такимъ образомъ доступъ внутрь Египта,-- вздумали воспользоваться своими успѣхами, по не спѣша, потому-что они еще простояли болѣе трехъ недѣль до выступленія впередъ. Для проворнаго и сметливаго противника, это былъ очень-удобный случай побить ихъ. Еслибъ генералъ Мену употребилъ въ дѣло протекшій мѣсяцъ, т. е. окружилъ Александрію необходимыми укрѣпленіями, такъ чтобъ тамъ можно было оставить немного войска, еслибъ онъ вывелъ излишнее войско изъ Каира, то могъ бы противопоставить Англичанамъ отъ 8,000 до 9,000 человѣкъ. Этого числа было достаточно для того, чтобъ оттѣснить непріятеля къ устьямъ Нила, поднять упавшій духъ арміи, снова привесть въ покорность уже волновавшихся Египтянъ, замедлить движеніе визиря, снова поставить Англичанъ въ блокадное состояніе на александрійскомъ берегу, и наконецъ возвратить на свою сторону счастіе. Этотъ благопріятный случай былъ послѣдній. Мену совѣтовали выполнить это, но робкій, онъ вполовину только послѣдовалъ данному совѣту.
   Французы отступили къ Раманіэ; этотъ пунктъ не представлялъ особыхъ удобствъ къ оборонѣ; но если надо было гдѣ-нибудь отчаянно сопротивляться, то здѣсь, въ Раманіэ, потому-что потерявъ эту позицію, корпусъ генерала Лагранжа былъ бы отрѣзанъ отъ Александріи и принужденъ отступить къ Каиру. Когда французская армія и въ соединенныхъ силахъ не могла противостоять Англичанамъ, то было совершенно-невозможно, чтобъ она, разрѣзанная на-двое, могла оказать значительное сопротивленіе. Въ такомъ случаѣ, ей не оставалось ничего болѣе, какъ подписать капитуляцію. И такъ, съ потерею Раманіэ, Французы окончательно теряли весь Египетъ. При Раманіэ генералъ Лагранжъ съ 4,000 человѣкъ былъ предоставленъ самому-себѣ; къ нему не шелъ Мену съ обѣщанными 2,000, ни генералъ Белльяръ, который, имѣя въ Каиръ до 3,000 человѣкъ, не получилъ приказанія идти на Раманіэ. Имѣя противъ себя около 12,000 человѣкъ, Лагранжъ не отважился вступить въ сраженіе, оставилъ Раманіэ и, отступивъ къ Каиру, былъ отрѣзанъ отъ своихъ сообщеній.
   Съ этого дня, въ Египтѣ не произошло болѣе ничего достойнаго критики, или даже вниманія. Всюду встрѣчаемъ самую постыдную слабость съ самою плачевною бездарностью. Безъ сомнѣнія, эти слова относятся къ главнымъ командирамъ, а не къ солдатамъ и простымъ офицерамъ, всегда храбрымъ и готовымъ умирать.
   Въ Каирѣ, равно какъ и въ Александріи, не оставалось ничего болѣе дѣлать, какъ сдаться на капитуляцію. Здѣсь можно было показать еще одну заслугу -- медлить сдаваться. Чрезъ это, по-видимому, спасаютъ, кажется, только свою честь, а часто, на дѣлѣ, спасаютъ и отечество! Массена, продливъ оборону Генуи, сдѣлалъ возможною побѣду при Маренго. Генералы, занимавшіе Каиръ и Александрію, продливъ свое безнадежное сопротивленіе, могли еще съ большою пользою содѣйствовать успѣшности важныхъ переговоровъ Франціи съ Англіей. Они не знали этого, правда; и вотъ почему, въ невѣдѣніи тѣхъ услугъ, которыя можно оказать, продливъ оборону, должно внимать голосу чести, которая велитъ сопротивляться до послѣдней крайности. Несчастнѣйшій изъ этихъ двухъ генераловъ, находившихся въ блокадѣ, -- несчастнѣйшій, потому-что онъ сдѣлалъ наиболѣе ошибокъ,-- Мену, упорствуя медлить сдачею Александріи, былъ еще полезенъ, какъ увидимъ вскорѣ, для интересовъ Франціи. Это было позже его утѣшеніемъ, его извиненіемъ предъ первымъ консуломъ.
   Когда войска, отступившія изъ Раманіэ, прибыли въ Каиръ, надо было подумать, что предпринять. Генералъ Белльяръ былъ, по старшинству, главнокомандующимъ. Это былъ человѣкъ нерѣшительный. Въ Каирѣ оставалось около 7 тысячь войска, годнаго дѣйствовать, и отъ 5 до 6 тысячь человѣкъ больныхъ, раненныхъ и войсковой прислуги. Чума свирѣпствовала, не было ни денегъ, ни продовольствія, и предстояло защищать городъ необъятной окружности. Семи тысячь человѣкъ было мало для обороны на такомъ протяженіи. Стѣны никакъ не могли противостать искусству европейскихъ инженеровъ. Въ цитадель не могли помѣститься 12,000 Французовъ, и она никакъ не могла устоять противъ англійскихъ осадныхъ орудій. Очевидно, оставалось одно изъ двухъ: или смѣло спуститься въ Нижній-Египетъ и соединиться съ Мену въ Александріи, или удалиться въ Дамьетту, что было и вѣрнѣе и легче. Въ этомъ пунктъ, 7 тысячь солдатъ египетской арміи долго могли защищаться противъ вдвое или втрое-превосходнѣйшаго непріятеля. Такъ-какъ дѣло теперь шло только о томъ, чтобъ сдаться на капитуляцію, то Дамьетга могла отдалить этотъ жалкій результатъ, по-крайней-мѣрѣ еще на полгода; инженерный офицеръ д'Опуль (d'Haulpoul) предложилъ этотъ мудрый совѣтъ; во чтобъ послѣдовать ему, надо было выйдти изъ Капра, -- а генералъ Белльяръ рѣшился остаться въ этой столицѣ Египта, не зная самъ, что онъ тамъ будетъ дѣлать. Лѣвымъ берегомъ Нила Англичане и Турки шли отъ Раманіэ къ Каиру; правымъ берегомъ, великій визирь, съ плохимъ восточнымъ войскомъ отъ 25 до 30 тысячь человѣкъ, шелъ со стороны Сиріи и также приближался къ Каиру белбевскою дорогою. Генералъ Белльяръ, вспомнивъ трофеи Геліополя, вышелъ противъ Турковъ съ 6,000 войска. Турки, на этотъ разъ хорошо управляемые, не хотѣли вступить съ нимъ въ геліопольскую битву: ихъ надо было настигнуть въ самомъ лагерь ихъ, въ Белбеисѣ. Белльяръ боял

КОНСУЛЬСТВО И ИМПЕРІЯ.

СОЧ. ТЬЕРА.

Статья девятая (*).

(*) Первыя восемь статей напечатаны въ "Отеч. Запис." 1845 года (томы XL, XLI, XLII и XLIII, восьмая въ 1846 году (том. XLIV).

<Пер. и излож. И. Дьячкова>

Помазаніе на царство: Причины и выгоды замедленія экспедиціи въ Англію.-- Бюджеты XII и XIII годовъ.-- Косвенные налоги.-- Вооруженіе эскадръ брестской, рошфорской и тулонской.-- Первоначальный планъ Наполеона, касательно введенія французскаго флота въ Ла-Маншъ.-- Адмиралъ Латуш-Тревилль.-- Предположеніе произвести высадку въ Англію передъ коронаціею.-- Полномочные министры европейскихъ дворовъ вручаютъ Наполеону свои вѣрительныя грамматы.-- Отъѣздъ Наполеона въ Булонь.-- Генеральный смотръ флотиліи.-- Празднество на берегу океана и раздача арміи знаковъ почетнаго-легіона.-- Событія въ Англіи.-- Питтъ готовитъ средства къ новой коалиціи.-- Подозрѣнія Наполеона.-- Отъѣздъ изъ Парижа русскаго уполномоченнаго.-- Смерть адмирала Латуш-Тревилля и отсрочка высадки до зимы.-- Характеръ адмирала Вяльцева.-- Посѣщеніе Наполеономъ береговъ Рейна.-- Блистательный съѣздъ въ Ахейѣ.-- Кобентцель вручаетъ здѣсь Наполеону свои вѣрительныя грамматы.-- Императорскій дворъ переѣзжаетъ въ Майнцъ.-- Возвращеніе въ Парижъ.-- Приготовленія къ помазанію на царство.-- Трудная негоціація, касательно приглашенія въ Парижъ папы Пія VII.-- Кардиналъ Фешъ.-- Опасенія Пія VII при мысли ѣхать во Францію.-- Совѣщанія конгрегаціи кардиналовъ.-- Согласіе первосвященника.-- Вопросъ о церемоніалѣ.-- Наполеонъ предоставляетъ самому-себѣ возложить на себя корону.-- Отъѣздъ папы во Францію.-- Его путешествіе.-- Прибытіе Пія VII въ Фонтенбло.-- Неожиданный пріемъ.-- Бракосочетаніе Жозефины и Наполеона.-- Церемонія помазанія на царство.

   Заговоръ Жоржа, процессъ по этому дѣлу, послѣдовавшая да тѣмъ перемѣна въ формѣ правленія, наполнили собою всю зиму въ 1803 на 1804 годъ и пріостановили громадное предпріятіе Наполеона противъ Англіи. Но онъ не переставалъ объ этомъ думать, и, въ настоящую минуту, готовился, удвоивъ старанія и дѣятельность, привести въ исполненіе планъ свой въ срединѣ лѣта 1804 года; Впрочемъ, нельзя было сожалѣть объ этой отсрочкѣ, потому-что Наполеонъ, въ нетерпѣніи своемъ выполнить столь обширное преднамѣреніе, слишкомъ преувеличилъ себѣ возможность изготовиться совершенно къ исходу 1803 года. Безпрерывные опыты, дѣлаемые въ Булони, показывали ежедневно, что надо было принимать новыя предосторожности, вводить новыя улучшенія, и ничего не значило нанести ударъ полгодомъ позже, лишь бы только отсрочкою пріобрѣтено было средство нанести ударъ болѣе-вѣрный. Само-собою разумѣется, что не армія требовала такой потери времени, потому-что въ эту эпоху армія была наготовѣ всегда; причиною задержки были флотилія и эскадры. Постройка плоскихъ судовъ, соединеніе ихъ въ четырехъ портахъ пролива,-- все это было кончено. Но батавская флотилія заставила ждать себя; эскадры брестская и тулонская, содѣйствіе которыхъ предпріятію почиталось необходимымъ, не были готовы: восьми мьсяцовъ недостаточно было для ихъ вооруженія. На это была посвящена зима 1804 года. И такъ, время, по-видимому потерянное, было употреблено съ пользою. Оно въ особенности употреблено было на созданіе Финансовыхъ средствъ, которыя всегда тѣсно связаны съ военными средствами, и на этотъ разъ были связаны съ ними болѣе, нежели когда-нибудь. Дѣйствительно, если иные могутъ, при большомъ умѣньѣ и подвергаясь сильнымъ неудобствамъ, вести сухопутную войну съ малымъ количествомъ денегъ, живучи въ странѣ непріятельской, -- за то война на морѣ никакимъ образомъ по можетъ обойдтись безъ денегъ: ничего нельзя найдти на необозримой пустынѣ океана, кромѣ того, что удалось взять съ собою при выходѣ изъ портовъ.
   По бюджету на XII годъ (съ сентября 1803 г. по сентябрь 1804 г.) финансовыя средства Франціи простирались до 700 мильйоновъ; въ числѣ ихъ было 560 мильйоновъ обыкновенныхъ податей, 22 мильйона итальянской субсидіи, 48 мильйоновъ испанской субсидіи, 52 мильйона уплаты за Луизіану.
   Но уже XII годъ былъ на исходѣ, ибо теперь было лѣто 1804 года. Надо было подумать о XIII годѣ (съ сентября 1804 по сентябрь 1805 г.), въ которомъ вѣроятно не достанетъ значительнаго капитала американской субсидіи, предоставленной вполнѣ XII году. Нельзя было не заняться безотлагательно изъисканіемъ новыхъ источниковъ.
   Наполеонъ давно уже былъ убѣжденъ, что революція, создавшая огромныя средства равнымъ распредѣленіемъ налоговъ, тѣмъ не менѣе слишкомъ-жестоко поступила съ поземельною собственностью, сложивъ на нее одну бремя государственныхъ повинностей, чрезъ уничтоженіе косвенныхъ налоговъ. То, что сдѣлала революція, очень-обыкновенно во времена смутъ. При первыхъ безпорядкахъ, народъ, въ особенности городской, пользуясь обстоятельствами, отказывается платить налогъ, которымъ обложены предметы потребленія и главнѣйше горячіе напитки, составляющіе одно изъ величайшихъ его наслажденій. Это случилось въ 1803 году, когда народъ не платилъ налоговъ въ-продолженіе болѣе полугода; въ 1815 г., когда Бурбоны обманчивою надеждою отмѣнить налоги снискали себѣ на минуту всеобщую приверженность; наконецъ въ 1789 г., когда первыя народныя движенія были направлены противъ заставъ. Но эти налоги, наиболѣе ненавидимые населеніемъ городовъ, характеризуютъ страны истинно благоденствующія, падаютъ въ сущности болѣе на богатаго, нежели на бѣднаго и наименѣе всѣхъ другихъ вредятъ производительности. Въ восьмнадцатомъ столѣтіи утвердился предразсудокъ, опиравшійся тогда, надо сознаться, на неопровержимое основаніе: поземельная собственность, сосредоточенная въ рукахъ аристократіи и духовенства, неравно обложенная повинностями, смотря по качеству своихъ владѣльцевъ, была предметомъ ненависти въ глазахъ людей великодушныхъ, желавшихъ облегчить страданія бѣдныхъ классовъ. Въ эту-то эпоху придумана была теорія единственнаго налога, падавшаго исключительно на землю и долженствовавшаго покрывать собою всѣ расходы государства. Этимъ способомъ можно было отмѣнить налоги на вино и соль (les aides, les gabelles), налоги, по-видимому лежавшіе на однихъ низшихъ классахъ народа. По такая теорія, великодушная но намѣренію, ложная на дѣлѣ, должна была пасть передъ опытомъ. Съ 1789 г., земля была раздѣлена между тысячью рукъ, обложена равными повинностями; прежнія мѣры были неумѣстны. Надо было подумать, что отъ того страдаетъ важнѣйшій источникъ народнаго богатства -- земледѣліе, не въ ущербъ однимъ продавцамъ и потребителямъ крѣпкихъ напитковъ. Для всѣхъ было очевидно, что необходимо уравновѣсить доходы съ расходами, если правительство не хочетъ снова впасть въ систему бумажныхъ денегъ и банкрутство, и что, для уравновѣшенія доходовъ съ расходами, неизбѣжно разнообразить источники налога, которые безъ того могутъ изсякнуть. Человѣку, возстановившему во Франціи порядокъ, извлекшему изъ хаоса ея финансы чрезъ учрежденіе правильнаго взиманія прямыхъ податей, этому человѣку надлежало довершить свое дѣло открытіемъ снова забытаго источника косвенныхъ налоговъ. Но для этого необходима была огромная власть и сильная энергія. Вѣрный своему характеру, Наполеонъ не устрашился, въ то самое время, какъ домогался трона, возстановить, подъ именемъ соединенныхъ сборовъ (les droits réunis), самый непопулярный, но самый полезный изъ налоговъ.
   Изъ этого источника можно было надѣяться получить въ XIII году отъ 15 до 18 мильйоновъ, въ XIV отъ 30 до 40 мильйоновъ. На послѣдующіе же годы, трудно было сдѣлать смету этихъ доходовъ, но тѣмъ не менѣе можно было полагать, что они будутъ въ состояніи удовлетворить всѣмъ потребностямъ войны, даже и продолжительной.
   Наполеонъ рѣшился безотлагательно выполнить свое громадное предпріятіе. Онъ хотѣлъ переѣхать проливъ въ іюнь или августѣ 1804 г., и еслибъ невѣрующіе, сомнѣвавшіеся въ его намѣреніи, могли бы прочесть его частную корреспонденцію съ морскимъ министромъ, безконечное множество его приказовъ, тайное открытіе имъ надеждъ его архиканцлеру Камбасересу, то они вполнѣ убѣдилась бы на счетъ дѣйствительности этой необычайной рѣшимости. Всѣ суда, составлявшія флотилію, были соединены въ Этаплѣ, Булони, Вимрё и Амбльтёзь, исключая все-таки тѣхъ, которыя строились между Брестомъ и Байонною, ибо при плаваніи въ родъ каботажнаго, придуманномъ для соединенія судовъ въ порты Ла-Манша, никакимъ образомъ нельзя было обогнуть острова Уэссанъ (Oucssant). Но такъ-какъ почти всѣ суда были построены между Брестомъ и устьемъ Шельды, то и не настояло большой важности въ недостававшемъ. Было на чемъ перевезти 120 тысячь человѣкъ, которымъ предназначалось переѣхать черезъ проливъ на канонерскихъ шлюбкахъ. Остальное войско должно было по-прежнему сѣсть на эскадры брестскую и тексельскую.
   Въ Булони было все готово. Чудная армія съ нетерпѣніемъ ждала прибытія своего только-что коронованнаго вождя. Она горѣла желаніемъ привѣтствовать его, и идти во слѣдъ ему на поприще новой и неслыханной славы.
   Наполеонъ съ неменьшимъ нетерпѣніемъ желалъ явиться посреди арміи. Но межъ людей, посвященныхъ въ тайны военнаго искусства, возникъ важный вопросъ, смогутъ ли канонерскія шлюбки, эти орѣшныя скорлупы, какъ называли ихъ, -- противостать англійскому флоту. Адмиралъ Брюи и Берюель, адмиралъ голландской флотиліи, питали величайшую увѣренность относительно этихъ шлюбокъ. Оба они обмѣнивались пушечными выстрѣлами съ англійскими фрегатами, выходили изъ портовъ въ разное время и пріобрѣли убѣжденіе, что эти суда очень удовлетворительны для того, чтобъ переѣхать черезъ проливъ. Адмиралъ Декре, по характеру склонный противорѣчить всякому, и адмиралу Брюи охотнѣе, нежели кому-либо другому, казалось, думалъ иначе. Вотъ главнѣйшія возраженія, которыя дѣлалъ онъ императору и адмиралу Брюи {"Частная корреспонденціи Декре съ императоромъ", говоритъ Тьеръ "столь секретная, что она вся была ведена имъ собственноручно, существуетъ въ архивахъ Лувра. Она составляетъ одинъ изъ прекраснѣйшихъ памятниковъ того времени, послѣ корреспонденціи самого императора, и дѣлаетъ равную честь патріотизму этого министра, его разсудку и колкой оригинальности ума его. Въ ней заключаются виды величайшей важности, касательно устройства флота во Франціи: она должна была бы быть читанною безпрестанно моряками и администраторами. Здѣсь-то могъ изучить я эту глубокую концепцію императора, пріобрѣсти новое доказательство его необыкновенной предусмотрительности, и убѣдиться въ дѣйствительности его намѣреніи. Въ одномъ изъ этихъ-то писемъ находится мнѣніе адмирала Декре о флотиліи, мнѣніе, о которомъ тогда болѣе догадывались, ибо Наполеонъ налагалъ на всѣхъ молчаніе на счетъ сильной и слабой стороны своихъ клановъ."}. Безъ сомнѣнія, говорилъ онъ, 24-хъ-фунтовое ядро имѣетъ одну и ту же силу, будетъ ли имъ выстрѣлено съ шлюбки, или съ линейнаго корабля. Оно причиняетъ одинакія разрушенія, и часто большія, будучи брошено съ утлаго судна, которое легко ускользаетъ отъ непріятельскихъ выстрѣловъ, а между-тѣмъ само дѣлитъ навѣрную. Присоедините къ тому же ружейный огонь, страшный въ близкомъ разстояніи, опасность отъ абордажа, и намъ нельзя будетъ не признать важности канонерскихъ шлюбокъ. Онѣ помѣщаютъ на себѣ болѣе трехъ тысячь орудій большаго калибра, т. е. столько же, сколько поднимаетъ на себѣ флотъ изъ тридцати или тридцати-пяти линейныхъ кораблей, флотъ, какой очень-рѣдко бываетъ возможно собрать въ одномъ мѣстѣ. Но гдѣ эти шлюбки показали, что могутъ помѣряться съ большими судами Англичанъ? Въ одномъ только мѣстѣ, и то близь берега, гдѣ находится множество отмелей, посреди которыхъ эти большія суда были подобны арміи, попавшей въ дефилеи и обстрѣливаемой съ высоты неприступныхъ позицій цѣлою тучею меткихъ и неустрашимыхъ стрѣлковъ. Но, продолжалъ адмиралъ Декре, представьте себѣ эти шлюбки посреди канала, внѣ отмелей и въ присутствіи кораблей, небоящихся 6олѣе подойдти къ нимъ ближе; предположите, кромѣ того, довольно-сильный вѣтеръ, который для этихъ кораблей облегчитъ, а для вашихъ шлюбокъ затруднитъ маневрированіе: не подвергнутся ли онѣ опасности быть опрокинутыми, потопленными въ большомъ числѣ, гигантами, съ которыми ихъ принудили бы сразиться?-- "Потеря будетъ простираться" отвѣчалъ адмиралъ Брюи: "быть-можетъ, судовъ до ста изъ числа двухъ тысячь; а остальныя тысяча-девять-сотъ переѣдутъ же проливъ, что будетъ достаточно для погибели Англіи." -- Да, отвѣчалъ адмиралъ Декре, если только истребленіе этихъ ста судовъ не распространитъ ужаса между остальными тысячью-девятьюстами, если самое это множество спасшихся судовъ не будетъ неизбѣжною причиною суматохи, и если морскіе офицеры, сохранивъ свое хладнокровіе, не впадутъ въ замѣшательство, которое могло бы повлечь за собою всеобщую гибель.
   И потому допущена была ипотеза, что флотилія воспользуется однимъ изъ двухъ благопріятныхъ случаевъ, представляемыхъ обыкновенно временами года, т. с. или лѣтнею затишью, или зимними туманами. Но, для вывода флотиліи изъ портовъ и для переѣзда, потребно было около двухъ сутокъ. Въ такой промежутокъ времени, внезапная перемѣна атмосферы могла застать флотилію на пути.
   Итакъ, возраженія министра Декре были очень-важны. Наполеонъ почерпалъ отвѣты свои въ своемъ характерѣ, въ своей довѣренности къ судьбѣ, въ воспоминаніи о Сен-Бернарѣ и Египтѣ. Онъ говорилъ, что славнѣйшія изъ его операцій совершились, не смотря на не месье великія препятствія; что надо какъ-можно-менѣе оставлять на произволъ случая, но что все-таки надо предоставлять ему хоть что-нибудь. Однакоже, опровергая возраженія, онъ умѣлъ оцѣнить ихъ. Этотъ человѣкъ, столь отважный въ своихъ концепціяхъ, при приведеніи ихъ въ исполненіе быль благоразуменъ въ высшей степени. Для того, чтобъ отразить эти возраженія, онъ безпрестанно обдумывалъ планъ, какъ бы, неожиданнымъ маневромъ, ввести въ каналъ большой флотъ. Еслибъ этотъ флотъ, въ-продолженіе только трехъ дней имѣя перевѣсъ надъ англійскимъ флотомъ у Дюнъ, прикрылъ собою переѣздъ флотиліи, тогда пали бы всѣ препятствія. Адмиралъ Декре сознавался, что въ такомъ случаѣ онъ не нашелся бы ничего возражать, и что такая побѣда надъ океаномъ повергла бы Великобританію подъ сокрушительные удары ея соперницы. Еслибъ даже французская эскадра удержала за собою перевѣсъ только въ-теченіе двухъ дней, и а что можно было разсчитывать (ибо англійскій флотъ, блокировавшій Брестъ, не могъ быть извѣщенъ такъ скоро, чтобъ тотчасъ же соединиться съ флотомъ, бывшимъ на сторожъ передъ Булонью), то и тогда флотилія имѣла бы время оборотиться нѣсколько разъ и подвезти новыя войска, оставленныя въ лагерь, десять или пятнадцать тысячъ лошадей, ожидавшихъ на берегу Франціи средствъ быть перевезенными, и значительное количество военныхъ припасовъ.
   Такіе неслыханные результаты зависѣли, слѣдовательно, отъ внезапнаго появленія флота въ Ла-Маншъ. Для этого необходима была комбинація неожиданная, исполненію которой не могли бы помѣшать Англичане.
   Наполеонъ имѣлъ въ Брестъ флотъ изъ 18 кораблей, число которыхъ вскорѣ должно было возрасти до 21; въ Рошфорь и Ферроль находились флоты изъ 5 кораблей каждый; одинъ корабль стоялъ въ Кадиксѣ; наконецъ, въ Тулонѣ находилось 8 кораблей, къ которымъ должны были прибавиться еще два. Англійскій адмиралъ Корнваллисъ блокировалъ Брестъ 15-ю или 18-ю кораблями, Рошфоръ -- 5 или 6. Слабая англійская дивизія блокировала Ферроль. Наконецъ, Нельсонъ, съ своею эскадрою, крейсировалъ у Гіерскихъ-Острововъ и сторожилъ Тулонъ. Таково-то было состояніе обоюдныхъ силъ, и таково было поле, представлявшееся комбинаціямъ Наполеона. Мысль его состояла въ томъ, чтобъ искуснымъ, неожиданнымъ маневромъ ввести одинъ изъ французскихъ флотовъ, украдкою отъ Англичанъ, въ Ла-Маншъ, такъ, чтобъ этотъ флотъ сдѣлался на нѣсколько дней господиномъ пролива. Наполеонъ полагалъ, что въ зимнее время этотъ маневръ удобнѣе могъ быть совершенъ брестскимъ флотомъ, которому за то лѣтомъ не было никакой возможности выйдти изъ блокады, не вступи въ въ сраженіе. Въ лѣтнее время года, всего легче было выйдти изъ Тулона: въ іюнѣ и іюлѣ мѣсяцахъ сильные вѣтры принуждали Англичанъ укрываться у береговъ Корсики и Сардиніи. Эскадра, воспользовавшись этимъ обстоятельствомъ, могла сняться съ якоря при захожденіи солнца, уйдти въ ночь льё съ двадцать, обмануть Нельсона, взявъ ложное направленіе, и, внушивъ ему опасеніе на счетъ Востока, привлечь его, быть-можетъ, къ устьямъ Нила; ибо, съ-тѣхъ-поръ, какъ Наполеонъ ускользнулъ отъ него въ 1798 г., Нельсонъ былъ постоянно занятъ мыслью, что Французы снова могутъ перебросить армію въ Египетъ, и онъ не хотѣлъ быть обманутъ вторично. Итакъ, Наполеонъ придумалъ ввѣрить тулонскій флотъ отважнѣйшему изъ своихъ адмираловъ, Латуш-Тревиллю, составить этотъ флотъ изъ 10 кораблей и многихъ фрегатовъ, и образовать въ окрестностяхъ лагерь, чтобъ заставить думать о новой экспедиціи въ Египетъ. А между-тѣмъ, эта эскадра, обманувъ Нельсона, должна была, по выходѣ изъ Гибральтарскаго-Пролива, соединиться съ кораблемъ Орломъ (l'Aigle), укрывшимся въ Кадиксѣ, и съ французскою рошфорскою дивизіею и, такимъ-образомъ, въ числѣ 16 кораблей, воспользовавшись первымъ попутнымъ Вѣтромъ, устремиться въ Ла-Маншъ. Здѣсь предстояло важное затрудненіе: надо было пройдти между англійскими судами, крейсировавшими у береговъ Ирландіи, и флотомъ адмирала Корнваллоса, блокировавшимъ Брестъ. Но эскадра Гаптома, бывшая всегда на-готовъ пуститься въ море, не могла не привлечь на себя всего вниманія адмирала Корнваллиса. Если же бы онъ, оставивъ блокаду Бреста, бросился за Латуш-Тревиллемъ, то Гантомъ немедленно вышелъ бы изъ порта, и одинъ изъ двухъ Французскихъ флотовъ, а можетъ-быть и оба, могли явиться передъ Булонью. Почти невозможно было предполагать, чтобъ англійское адмиралтейство угадало такую комбинацію и предохранило бы себя отъ ней. Столь отдаленный пунктъ отправленія, какъ Тулонъ, наименѣе всего могъ навести на мысль о Ла-Маншъ. Къ-тому же, вооружая флотилію такъ, чтобъ она могла дѣйствовать самостоятельно, своими собственными средствами, Наполеонъ отклонилъ всякое помышленіе о посторонней помощи и усыпилъ бдительность непріятеля. Такимъ-образомъ, все было соображено для успѣха этого ученаго маневра, могшаго прійдти на умъ только такому человѣку, который составлялъ планы и дѣйствовалъ одинъ, самъ по себѣ, крѣпко хранилъ свою тайму и постоянно имѣлъ предъ собою въ мысляхъ одинъ и тотъ же предметъ {}.
   "Если вы", говорилъ Декре императору: "ввѣряете кому великое предпріятіе, то должны сперва увидѣть этого человѣка, переговорить съ нимъ и воодушевить его своимъ геніемъ. Это еще необходимѣе съ нашими морскими офицерами, которые упали духомъ отъ нашихъ пораженій на морѣ, которые всегда готовы умереть героями, по болѣе думаютъ о томъ, какъ погибнуть съ честью, нежели о томъ, какъ побѣдить." -- И Наполеонъ призвалъ къ себѣ Латуш-Тревилля, который находился въ Парижѣ, только-что возвратясь съ Сен-Доминго. Этотъ офицеръ не имѣлъ ни ума, ни генія-организатора адмирала Брюи; но, при выполненіи порученія, обнаруживалъ смѣлость, проницательность, которыя, вѣроятно, сдѣлали бы изъ него, еслибъ онъ прожилъ долѣе, соперника Нельсону. Онъ не былъ обезкураженъ, подобно прочимъ своимъ сотоварищамъ по оружію, и былъ готовъ отважиться на всякій подвигъ. Къ-несчастію, онъ вывезъ съ Сен-Доминго зародышъ 6олѣзпи, отъ которой столько храбрыхъ уже погибло или должно было еще умереть. Наполеонъ раскрылъ передъ нимъ свой планъ, далъ уразумѣть возможность его исполненія, говорилъ о громадности, неисчислимыхъ послѣдствіяхъ этого предпріятія, и наконецъ успѣлъ воспламенить адмирала огнемъ собственной души своей. Латуш-Тревилль, пришедшій въ энтузіазмъ, выѣхалъ изъ Парижа, не оправясь отъ болѣзни, и отправился лично надзирать за снаряженіемъ своей эскадры. Все было разсчитано такъ, чтобъ эта операція могла быть приведена въ дѣйствіе въ іюлѣ мѣсяцѣ, или по-крайней-мѣрѣ въ августѣ.
   Адмиралъ Гантомъ, командовавшій въ Тулонѣ до Латуш-Тревилля, былъ назначенъ въ Брестъ. Императоръ надѣялся многаго отъ приверженности Гантома и очень любилъ его. Однакожь онъ не находилъ его
   Это планъ Наполеона -- въ первоначальномъ своемъ видѣ. Потомъ онъ видоизмѣнялся нѣсколько разъ, смотря по обстоятельствамъ, довольно-смѣлымъ и потому не ввѣрилъ ему выполненія своего важнаго маневра; но кромѣ адмирала Брюи, превосходившаго Гаитома способностями, кромѣ адмирала Латуш-Тревилля, превосходившаго его отвагою, Наполеонъ предпочиталъ его всѣмъ прочимъ за его опытность и мужество. И потому онъ ввѣрилъ ему брестскую эскадру, вѣроятно предназначавшуюся перебросить войска въ Ирландію, и возложилъ на него пополнить вооруженіе этой эскадры съ тѣмъ, чтобъ она могла дѣйствовать за одно съ тулонскою.
   Между-тѣмъ, флотъ далеко не былъ готовъ пуститься въ море, по причинъ неслыханныхъ усиліи, дѣланныхъ на снаряженіе флотиліи. Съ-тѣхъ-поръ, какъ она была готова, всѣ средства морскаго вѣдомства были обращены на снаряженіе эскадръ. Постройка кораблей шла быстро въ портахъ Антверпена, Шербура, Креста, Лорьяна, Рошфора, Тулона. Наполеонъ сказалъ, что онъ хотѣлъ въ два года имѣть сто линейныхъ кораблей, и изъ числа ста -- двадцать пять въ Антверпенѣ. Онъ понуждалъ своего морскаго министра Декре и не давалъ ему рѣшительно покоя. Онъ отдалъ даже приказаніе производить работы въ Тулонѣ даже ночью, при свѣтѣ факеловъ, за тѣмъ, чтобъ десять кораблей, назначавшіеся для Латуша, поспѣли во-время. Чувствовался недостатокъ не въ однихъ матеріалахъ и рабочихъ, но и въ матросахъ. Наполеонъ, послѣ многихъ опытовъ, утвердился въ мысли пополнить этотъ недостатокъ молодыми новобранцами сухопутныхъ войскъ. Выбирались только такіе, которые чувствовали склонность къ морской службѣ. Такимъ-образомъ, удалось увеличить четвертою или пятою частью общую сложность морскихъ экипажей.
   Во Франціи считалось тогда 45 тысячь матросовъ: 15 тыслчь на флотиліи, 12 тысячь въ Брестѣ, отъ 4 до 5 тысячь въ Лорьянѣ и Рошфорѣ, 4 тысячи въ Ферролѣ и Кадиксѣ, около 8 тысячь въ Тулонѣ, не считая нѣсколькихъ тысячь въ Индіи. Съ прибавкою 12 или 15 тысячь новобранцевъ, число матросовъ простиралось до 60 тысячь человѣкъ. На одинъ брестскій флотъ прибавлено было 4 тысячи конскриптовъ. Ими не могли довольно нахвалиться. Еслибъ такія эскадры могли нѣкоторое время походить въ морѣ подъ начальствомъ хорошихъ офицеровъ, онъ могли бы вскорѣ сравняться съ англійскими эскадрами. Но, будучи заперты блокадою въ портахъ, онѣ не имѣли возможности практиковаться на морѣ; къ-тому же, адмиралы не имѣли той самоувѣренности, которая пріобрѣтается только побѣдою. Однакожь все шло подъ вліяніемъ мощной воли, старавшейся ободрить тѣхъ, которые утратили увѣренность въ свои силы. Адмиралъ Латушъ употреблялъ въ Тулонъ всевозможныя старанія, чтобъ изготовиться къ іюлю или августу мѣсяцу. Адмиралъ Гантомъ выходилъ изъ Бреста и возвращался назадъ, для того, чтобъ хоть сколько-нибудь обучить свои экипажи и держать Англичанъ въ безпрерывномъ недоумѣніи на-счетъ его плановъ. Эти безпрестанныя угрозы выйдти изъ порта могли наконецъ довести Англичанъ до того, что они перестали бы вѣрить дѣйствительности его намѣренія, чѣмъ онъ и могъ бы подъ-часъ воспользоваться.
   Наполеонъ заключилъ съ Генуей трактатъ, въ силу котораго эта республика уступила Франціи свои верфи, для построенія на нихъ десяти кораблей и такого же числа фрегатовъ. Эта мѣра должна была заставить Англичанъ обращать вниманіе въ одно и то же время и на Тулонъ и на Геную, содержать въ этомъ моръ двойной противъ прежняго обсерваціонный флотъ или блокировать только одинъ изъ портовъ, оставивъ другой свободнымъ. Франція обязалась въ возмездіе за это, принять на свой флотъ генуэзскихъ офицеровъ въ числѣ, пропорціональномъ судамъ, строившимся въ Генуѣ, и давать имъ такое же содержаніе, какъ французскимъ офицерамъ. Кромѣ того, она обязалась набрать шесть тысячъ генуэзскихъ матросовъ, которыхъ Лигурійская-Республика, съ своей стороны, обязалась содержать всегда въ ея распоряженіи. Но заключеніи мира, Франція должна была дать Генуэзцамъ императорскій флягъ, что доставило бы имъ покровительство Франціи, очень-полезное противъ Варварійцевъ.
   Уладивъ такимъ-образомъ все, Наполеонъ готовъ былъ отправиться въ булоньскій лагерь. Но онъ хотѣлъ предъ тѣмъ принять посланниковъ, имѣвшихъ полномочіе вручить ему новыя вѣрительныя грамматы, въ которыхъ онъ былъ чествуемъ титуломъ императора. Нунціи панскій, посланники испанскій и неаполитанскій, министры прусскій, голландскій, датскій, баварскій, саксонскій, баденскій, вюртембергскій, гессенскій, швейцарскій, представились ему въ воскресенье 8 іюля (19 мессидора) съ соблюденіемъ формъ, принятыхъ при всѣхъ дворахъ, и, вручая ему свои грамматы, впервые трактовали его какъ вѣнчаннаго владыку.
   Нѣсколько дней спустя, розданы были высшіе знаки почетнаго-легіона. Не смотря на то, что это учрежденіе было утверждено уже два года назадъ, его организація требовала много времени, и едва-только теперь была приведена къ окончанію. Наполеонъ собственноручно роздалъ эти высшіе знаки первѣйшимъ гражданскимъ и военнымъ лицамъ имперіи, въ церкви Дома-Инвалидовъ, этого памятника, къ которому онъ питалъ особенную привязанность. Наполеонъ совершилъ эту раздачу съ большимъ торжествомъ въ день годовщины 14 іюля. Онъ не давалъ еще ордена почетнаго-легіона въ обмѣнъ на иностранные ордена, но, въ ожиданіи этихъ обмѣновъ, которые онъ предполагалъ дѣлать съ тою цѣлію, чтобъ поставить, во всѣхъ отношеніяхъ, свою новую монархію на равную ногу съ другими, онъ подозвалъ къ себѣ, посреди самой церемоніи, кардинала Капрару, и, снявъ съ себя лепту почетнаго-легіона, отдалъ ее этому старому, почетному кардиналу, который былъ глубоко тронутъ столь блистательнымъ отличіемъ. Такимъ-образомъ, онъ началъ съ представителя папы сопричисленіе къ ордену, который, не смотря на всю свою новость, долженъ былъ-вскорѣ сдѣлаться предметомъ стремленія всей Европы.
   Употребляя всевозможныя старанія дѣлать серьёзными вещи по-видимому самыя суетныя, онъ послалъ крестъ старшаго-офицера (grandofficier) адмиралу Латуш-Тревиллю. "Я назначилъ васъ" писалъ онъ ему: "старшимъ-офицеромъ имперіи, блюстителемъ береговъ Средиземнаго-Моря; по очень желаю, чтобъ операція, которую вы готовитесь предпринять, доставила мнѣ случай возвысить васъ на такую степень почестей, чтобъ вамъ ничего не оставалось желать болѣе... Если мы овладѣемъ проливомъ всего на шесть часовъ, мы будемъ владѣть цѣлою вселенной". (2 іюля 1804 г.)
   Сильно-занятый этими обширными планами, императоръ отправился въ Булонь, ввѣривъ архиканцлеру Камбасересу, кромѣ обыкновенной обязанности предсѣдательствовать въ государственномъ совѣтѣ и сенатѣ, право дѣйствовать отъ имени верховной власти, еслибъ это было нужно. Архиканцлеръ былъ единственнымъ человѣкомъ во всей имперіи, къ которому онъ имѣлъ такую неограниченную довѣренность. 20-го іюля, онъ прибылъ въ булонскій портъ, чтобъ осмотрѣть тамъ флотилію, форты и различныя работы, которыя онъ предназначилъ произвести. Двѣ арміи, сухопутная и морская, встрѣтили его единогласными радостными кликами. Девятьсотъ пушечныхъ выстрѣловъ съ фортовъ и судовъ, отгрянувъ отъ Калэ до Дувра, возвѣстили Англичанамъ о присутствіи человѣка, который, въ-продолженіе полугора года, столь-сильно смущалъ обычное спокойствіе ихъ острова.
   Не смотря на то, что море было бурно, Наполеонъ, тотчасъ же по прибытіи своемъ, сѣлъ на шлюпку и отправился осматривать каменные и деревянные форты, предназначенные, какъ мы уже сказали, для прикрытія флотиліи. Онъ приказалъ произвести при себѣ нѣсколько выстрѣловъ, чтобъ удостовѣриться, выполнены ли данныя имъ инструкціи касательно разстояній, на которыхъ должны дѣйствовать выстрѣлы; потомъ выѣхалъ онъ въ открытое море посмотрѣть, какъ маневрируютъ въ виду англійской эскадры многія дивизіи флотиліи, успѣхи которыхъ адмиралъ Брюи превозносилъ безпрерывно. Наполеонъ возвратился въ восторгѣ, осыпавъ изъявленіями благоволенія начальниковъ обѣихъ армій, которые дѣйствовали подъ его верховнымъ надзоромъ.
   Назавтра и въ послѣдующіе за тѣмъ дни, объѣхалъ онъ лагери, стоявшіе отъ Этапля до Калэ; потомъ произвелъ смотры кавалерійскимъ полкамъ, расположеннымъ въ нѣкоторомъ разстояніи отъ береговъ, и особенно славной гренадерской дивизіи, устроенной генераломъ Жюно въ окрестностяхъ Арраса. Эта дивизія состояла изъ отрядовъ гренадеръ, выбранныхъ молодецъ къ молодцу изъ полковъ, неназначавшихся въ экспедицію. Она была даже гораздо-лучше самой консульской гвардіи, сдѣлавшейся гвардіею императорскою. Дивизію эту составляли десять батальйоновъ, каждый въ 800 человѣкъ. Съ этихъ гренадеровъ начато было преобразованіе въ обмундированіи. Они носили шаки (schakos) вмѣсто шляпъ; волосы остриженные и безъ пудры, вмѣсто прежней прически, хлопотливой для солдата и неопрятной. Эту-то отборную восьмитысячную дивизію хотѣлъ Наполеонъ высадить первую на берегъ Англіи, перевезши ее на легкихъ истинахъ, выше нами описанныхъ. Смотря на выправку этихъ гренадеровъ, на ихъ дисциплину и энтузіазмъ, Наполеонъ чувствовалъ, какъ удвоивалась его увѣренность въ успѣхъ предпріятія, и былъ увѣренъ, что завоюетъ въ Лондонѣ скипетръ владычества надъ сушею и морями.
   Въ первыхъ числахъ августа, императоръ увидѣлъ, что флотилія не можетъ изготовиться къ выступленію до сентября мѣсяца, и потому приказалъ сказать адмиралу Латушу, что отлагаетъ экспедицію на мѣсяцъ. Онъ утѣшался въ такомъ замедленіи, полагая, что этотъ мѣсяцъ будетъ употребленъ на усовершенствованіе приготовленіи, и что долгія сентябрскія ночи будутъ удобны для приведенія въ исполненіе его предпріятія.
   Въ ожиданіи, онъ хотѣлъ дать арміи большое празднество, которое способно было бы возвысить нравственное состояніе войскъ, если только оно могло быть еще болѣе возвышено. Онъ роздалъ уже высшіе знаки почетнаго-легіона знатнѣйшимъ лицамъ имперіи, въ церкви Дома-Инвалидовъ, въ годовщину 14 іюля. Онъ придумалъ раздать собственноручно войску кресты, долженствовавшіе замѣнить отмѣненное имъ почетное оружіе, и совершить съ торжествомъ эту церемонію въ день своего рожденія, на самомъ берегу океана, въ присутствіи англійскихъ эскадръ. Результатъ соотвѣтствовалъ его желанію, и современники хранили долгое воспоминаніе объ этомъ великолѣпномъ зрѣлищѣ.
   Онъ приказалъ избрать мѣсто, лежавшее вправо отъ Булони, вдоль моря, неподалеку отъ колонны, воздвигнутой здѣсь въ-послѣдствіи. Это мѣстоположеніе, имѣвшее форму полу-круглаго амфитеатра, какъ-бы съ намѣреніемъ построеннаго на самомъ берегу, казалось, самою природою было предназначено для какого-нибудь великаго національнаго зрѣлища. Здѣсь могла помѣститься цѣлая армія. Въ центръ амфитеатра, былъ воздвигнутъ для императора тронъ, обращенный заднею стороною къ морю, а переднею къ твердой землѣ. Справа и слѣва устроены были ступени для помѣщенія высшихъ сановниковъ, министровъ, маршаловъ. Но обѣ стороны трона должны были развернуться строемъ отряды императорской гвардіи. Насупротивъ, на наклоненномъ помостѣ этого природнаго амфитеатра, должны были размѣститься, подобно тому, какъ нѣкогда стоялъ народъ римскій на своихъ обширныхъ аренахъ, разные корпуса арміи, сомкнутые въ колонны и расположенные радіусами, сходившимися къ трону императора, какъ къ центру. Во главѣ каждой изъ этихъ колоннъ должна была находиться пѣхота, позади кавалерія.
   16 августа, на другой день послѣ дня св. Наполеона, войска явились на мѣсто празднества, посреди несметнаго стеченія народа, пришедшаго изъ всѣхъ сосѣднихъ провинцій посмотрѣть на это зрѣлище. Сто-тысячь человѣкъ, почти все ветераны республики, вперивъ очи въ Наполеона, ждали награды за свои доблестные подвиги. Солдаты и офицеры, долженствовавшіе получить кресты, вышли изъ рядовъ и приблизились къ подножію императорскаго трона. Наполеонъ, стоя, прочелъ имъ форму присяги на почетный-легіонъ, потомъ всѣ вмѣстѣ, при звукъ трубъ и громѣ орудій, отвѣтствовали: Клянемся! за тѣмъ, одни въ-слѣдъ за другими, подходили, въ-продолженіе нѣсколькихъ часовъ, за полученіемъ ордена, который долженъ былъ замѣнить прежнее кровное дворянство.
   Это великолѣпное зрѣлище сильно подѣйствовало на сердца всѣхъ присутствовавшихъ; непредвидѣнное обстоятельство придало ему еще болѣе важности. Одна изъ дивизій флотиліи, недавно вышедшая изъ Гавра, вступала въ эту минуту въ Булонь, въ бурную погоду, обстрѣливаясь сильною канонадою съ Англичанами. По-временамъ, Наполеонъ вставалъ съ трона, вооружался зрительною трубою и смотрѣлъ, какъ дѣйствовали его сухопутные и морскіе солдаты лицомъ-къ-лицу съ непріятелемъ.
   Такія сцены должны были сильно безпокоить Англію. Британскіе журналы, исполненные оскорбительныхъ и дерзкихъ выходокъ, глумились надъ Наполеономъ и его приготовленіями, и походили на насмѣшника, который трепещетъ предъ тѣмъ, надъ чѣмъ онъ по-видимому смѣется. На самомъ дѣлѣ, всюду царствовало всеобщее, глубокое безпокойство. Громадныя приготовленія для обороны Англіи смущали все государство и не успокоивали вполнѣ людей, свѣдущихъ въ военномъ дѣлѣ. Георгъ III увидѣлъ наконецъ необходимость вручить бразды правленія знаменитому и всемогущему Питту. Питтъ, вступивъ въ кабинетъ, не ввелъ туда за собою своихъ старыхъ друзей Уиндгэма и Гренвилля, ни своего недавняго товарища, Фокса. Его укоряли за эту двойственную невѣрность, которую истолковывали очень-различно. Вѣроятнѣе всего, что самъ онъ не хотѣлъ имѣть въ министерствѣ Уиндгэма и Гренвилля, какъ слишкомъ-отчаянныхъ тори, и что король, съ своей стороны, не хотѣлъ Фокса, какъ слишкомъ-отъявленнаго вига. Питта укоряли за то, что онъ не употребилъ при этомъ случаѣ надлежащаго старанія для побѣжденія упорства Георга III. При этихъ обстоятельствахъ, угрожавшихъ государству, казалось, всѣ желали, чтобъ оба величайшіе таланта Англіи соединились для приданія правительству большей силы и могущества.
   Однакожь, Питтъ имѣлъ такое вліяніе на умы, пользовался издавна такою всеобщею довѣренностью, что и одинъ могъ возстановить власть. По вступленіи въ министерство, онъ немедленно потребовалъ 60 мильйоновъ, какъ полагали, для составленія новыхъ коалицій.
   Такія-то событія совершались въ Англіи тѣмъ временемъ, какъ Наполеонъ возлагалъ на главу свою императорскую корону, и, перенесясь въ Булонь, располагалъ перешагнуть чрезъ преграду Океана.
   Наполеонъ былъ довольно равнодушенъ къ тому, что дѣлалось по ту сторону пролива. Военныя приготовленія Англичанъ вызывали на уста его улыбку, гораздо-чистосердечнѣйшую того смѣха, которымъ смѣялись англійскіе журналисты при видѣ его шлюбокъ. Онъ молилъ только объ одномъ, -- имѣть флотъ въ Ла-Маншѣ въ-продолженіе двухъ сутокъ, и бралъ на себя раздѣлаться со всѣми арміями, собранными между Дувромъ и Лондономъ. Перемѣны въ англійскомъ министерствѣ сильно тронули бы его только въ такомъ случаѣ, еслибъ къ кормилу правленія былъ допущенъ Фоксъ. Вѣря чистосердечности этого государственнаго человѣка, его расположенію къ Франціи, онъ быль бы увлеченъ отъ идей объ ожесточенной войнѣ къ идеямъ мирнымъ, и даже къ мысли о союзъ съ Англіей. Но появленіе Питта у кормила правленія, напротивъ, еще болѣе убѣждало его въ томъ, что надо было покончить дѣло какимъ-нибудь отважнымъ, отчаяннымъ предпріятіемъ, которое бы рѣшило судьбу обѣихъ націй. Наполеонъ, съ обычною своею проницательностью, видѣлъ уже начало коалиціи въ Европѣ; онъ пенялъ Талейрану за его легковѣрность и говорилъ, что при малѣйшемъ сомнѣніи на счетъ расположеній материка, онъ бросится не на Англію, по на ту изъ державъ, которая возбудитъ его безпокойство; ибо, какъ говорилъ онъ, онъ не такъ глупъ, что перейдетъ чрезъ Ла-Маншъ, не будучи вполнѣ обезпеченъ со стороны Рейна. Внезапное несчастіе заставило его по-неволѣ отложить на нѣсколько мѣсяцевъ выполненіе плановъ на-счетъ высадки.
   Храбрый и несчастный Латуш-Тревилль, снѣдаемый болѣзнію не вполнѣ излеченною и горячностью, съ которою не умѣлъ совладать, скончался 20 августа, въ тулонскомъ порть, наканунѣ предъ выходомъ въ море. Наполеонъ свѣдалъ объ этомъ плачевномъ событіи въ Булони, въ первыхъ числахъ августа 1804 года, въ то самое время, когда, изготовясь къ посадкѣ на суда, онъ ощущалъ однако какія-то предчувствія касательно европейской коалиціи. Тулонскій флотъ потерялъ своего командира; поневолѣ надо было отложить экспедицію въ Англію, ибо избрать новаго адмирала, назначить его, отправить, дать ему время ознакомиться съ своею эскадрою, все это требовало болѣе мѣсяца времени. Но уже августъ былъ въ исходѣ; значитъ, изъ Тулона эскадра могла отправиться не ранѣе, какъ въ октябрѣ, и уже въ ноябрь прибыть въ Ла-Маншъ. Кампанія дѣлалась зимнею, и потому надо было придумать новые планы.
   Адмиралъ Декре, по порученію Наполеона, призвалъ къ себѣ адмираловъ Вильнёва и Миссіесси и предложилъ первому изъ нихъ начальство надъ тулонскою эскадрою, а второму надъ рошфорскою, которая должна была остаться безъ командира по перемѣщеніи Вильнёва. Адмиралъ Вильнёвъ, имя котораго окружено несчастною извѣстностью, былъ человѣкъ умный, храбрый, зналъ свое дѣло практически, но не имѣлъ ни малѣйшей твердости характера. Въ высшей степени доступный впечатлѣніямъ, онъ способенъ былъ безмѣрно преувеличить затруднительность своего положенія и впасть въ совершенное уныніе. Адмиралъ Миссіесси, менје искусный, но болѣе хладнокровный, былъ мало способенъ къ высокимъ порывамъ, по за то также мало способенъ былъ и допустить себя впасть въ уныніе. Адмиралъ Декре призвалъ ихъ обоихъ, пыталъ побѣдить въ нихъ деморализацію, овладѣвшую не матросами и офицерами, которые всѣ исполнены были благороднаго рвенья, а командирами Французскихъ флотовъ, которымъ предстояло терять въ битвахъ то, чѣмъ они дорожили болѣе самой жизни, т. е. заслуженное имя. Наконецъ, Декре удалось склонить и Миссіесси и Вильнёва на принятіе его предложеній. Декре питалъ къ Вильнёву дружбу, которая началась еще съ первыхъ годовъ ихъ дѣтства. Онъ открылъ ему тайну императора, и, раскрывъ предъ нимъ важное назначеніе тулонской эскадры, воспламенилъ его фантазію. Плачевная попытка старой дружбы! Эта минутная восторженность должна была смѣниться въ душѣ Вильнёва роковымъ уныніемъ и повлечь за собою для французскаго флота самыя кровавыя невзгоды.
   Наполеонъ, глубоко знавшій людей, вовсе не помышлялъ, чтобъ Вильнёвъ могъ замѣнить адмирала Латуша, смѣнивъ его. Постоянно думая о своемъ планѣ, онъ снова видоизмѣнилъ его и еще болѣе расширилъ, въ-слѣдствіе приключившихся обстоятельствъ. Зима освобождала брестскій флотъ отъ безпрерывной блокады. Хотя Гантомъ оплошалъ въ 1801 г., однако онъ показалъ, во многихъ случаяхъ, мужество и приверженность, и Наполеонъ хотѣлъ теперь ввѣрить ему выполненіе блистательной и трудной части плана. Онъ отложилъ экспедицію до послѣ 18 брюмера (9 ноября), эпохи, назначенной для церемоніи коронованія, и рѣшился приказать Гантому выйдти въ это жестокое время года, съ 15 или 18 тысячами, предназначенными въ Ирландію 5 потомъ, когда этотъ адмиралъ высадилъ бы ихъ въ одномъ изъ доступныхъ пунктовъ этого острова, онъ хотѣлъ повернуть его эскадру вдругъ въ Ла-Маншъ, для прикрытія флотиліи во время ея переѣзда чрезъ проливъ. По этому видоизмѣненному плану, адмиралы Миссіесси и Вильнёвъ должны были выполнить совершенно иную роль, нежели какая возложена была на эскадры тулонскую и рошфорскую, при жизни Латуш-Тревилля. Адмиралъ Вильнёвъ, но выходѣ изъ Тулона, долженъ былъ отправиться въ Америку, отвоевать Суринамъ и голландскія колоніи въ Гвіанѣ. Одна изъ дивизій эскадры Вильнёва должна была мимоходомъ взять Островъ-Св.-Елены. Адмиралъ Миссіесси получилъ приказаніе высадить на Французскіе Антильскіе-Острова подкрѣпленіе въ 3 или 4 тысячи человѣкъ и за тѣмъ опустошить англійскіе Антильскіе-Острова, напавъ на нихъ врасплохъ. Оба адмирала, соединясь потомъ, чтобъ вмѣстѣ возвратиться въ Европу, должны были, въ довершеніе своихъ подвиговъ, освободить отъ блокады эскадру въ Ферролѣ и войдти въ Рошфоръ въ числѣ 20 кораблей. Имъ приказано было отправиться прежде Гантома, за тѣмъ, чтобъ Англичане, извѣщенные объ ихъ отплытіи, погналось за ипми. Наполеонъ хотѣлъ, чтобъ Вильнёвъ отправился изъ Тулона 12 октября, Миссіесси изъ Рошфора 1 ноября, Гантомъ изъ Бреста 22 декабря 1804 г. Онъ полагалъ навѣрное, что за 20 кораблями Вильиёва и Миссіесси уйдутъ изъ европейскихъ морей по-крайней-мѣрь 30 кораблей; потому-что Англичане, видя внезапное нападеніе на всѣхъ пунктахъ, безъ сомнѣнія всюду захотятъ отразить непріятеля. Въ такомъ случаѣ, вѣроятно, адмиралъ Гантомъ могъ бы на свободѣ выполнить возложенную на него операцію, т. е. коснувшись Ирландіи, идти передъ Булонь, или обогнувъ Шотландію, или отправясь прямо изъ Ирландіи въ Ла-Маншъ.
   Всѣ эти приказанія даны были Наполеономъ изъ самой Булони, гдѣ онъ имѣлъ тогда свое мѣстопребываніе. Наполеонъ хотѣлъ воспользоваться временемъ, остававшимся до зимы, о уяснить свои отношенія къ государствамъ твердой земли. Ведя ежедневную корреспонденцію съ Талейраномъ, онъ предписывалъ ему, какъ должно было поступать въ отношеніи дипломатическомъ для достиженія этой цѣли.
   Русскій уполномоченный въ Парижѣ, Убри, не получивъ отъ французскаго кабинета удовлетворительнаго отвьта nа счетъ занятіи Неаполя, невознагражденія короля пьемонтскаго и вторженія въ Ганноверъ,-- согласно даннымъ ему инструкціямъ, потребовалъ себѣ паспорты, присовокупивъ, что его отъѣздъ служитъ только къ прерванію дипломатическихъ сношеній, а не означаетъ объявленія войны, и что Французскій кабинетъ своими послѣдующими поступками рѣшитъ, должна ли война послѣдовать за этимъ прекращеніемъ дипломатическихъ сношеній. Вслѣдъ за отъѣздомъ Убри, отозванъ былъ изъ Петербурга французскій уполномоченный Рэнваль.
   Но мнѣнію Наполеона, вся политика материка зависѣла теперь отъ Австріи. И потому онъ рѣшился вызнать вполнѣ расположеніе вѣнскаго кабинета, прежде, нежели предастся выполненію своихъ предпріятій на морѣ. Онъ потребовалъ отъ Австрія безотлагательнаго признанія за нимъ титула императорскаго. Имѣя намѣреніе посѣтить берега Рейна, Наполеонъ долженъ былъ вскорѣ быть въ Ахень; онъ требовалъ, чтобъ Кобенцель явился къ нему съ поздравленіемъ и вручилъ ему свои вѣрительныя грамматы въ томъ самомъ городѣ, гдѣ германскіе императоры короновались обыкновенно короною Карла-Великаго. Онъ объявилъ, что если не получитъ удовлетворенія въ этомъ отношеніи, то никто не будетъ посланъ въ Вѣну въ преемники Шампаньи, назначенному министромъ внутреннихъ дѣлъ вмѣсто Шанталя, который былъ сдѣланъ сенаторомъ, и присовокупилъ, что отозваніе посланниковъ, между двумя столь-сосѣдственными націями, каковы Франція и Австрія, не пройдетъ даромъ.
   Послѣ такихъ дѣлъ, Наполеонъ уѣхалъ изъ Булони, гдѣ провелъ полтора мѣсяца, и отправился въ рейнскіе департаменты. До отбытія, онъ имѣлъ случай быть очевидцемъ битвы флотиліи съ англійскою дивизіею. 26 августа (8 Фрюктидора XII г.) въ два часа но полудни, онъ находился на рейдъ, обозрѣвая на своей лодкѣ стоявшія на якорѣ суда, которыя были въ числѣ ста-пятидесяти или двухсотъ шлюбокъ и пенишей. Англійская эскадра, стоявшая въ открытомъ морѣ, заключала въ себѣ два корабля, два фрегата, семь корветтъ, шесть бриговъ, два люгера и одинъ кутеръ, всего двадцать судовъ. Одна изъ корветтъ, отдѣлясь отъ непріятельской дивизіи, подошла къ французскимъ судамъ. Тогда адмиралъ далъ приказаніе первой дивизіи канонерскихъ шлюбокъ, подъ начальствомъ капитана Лсрэ, сняться съ якоря и броситься всею массою на корветту; это было выполнено, и корветта тотчасъ же принуждена была удалиться. Видя это, Англичане отрядили фрегатъ, нѣсколько корветтъ, бриговъ и куттеръ, для воспрепятствованія канонерскимъ шлюбкамъ отступить и стать въ прежнее положеніе. Императоръ, находившійся въ своей лодкѣ, вмѣстѣ съ адмираломъ Брюи, военнымъ и морскимъ министрами и многими маршалами, въѣхалъ въ средину шлюбокъ, бывшихъ въ дѣлѣ, и, чтобъ подать имъ примѣръ, приказалъ грести прямо на фрегатъ, близившійся на всѣхъ парусахъ. Ему было извѣстно, что солдаты и моряки, дивившіеся его отвагѣ на сухомъ пути, спрашивали иногда другъ друга, будетъ ли онъ также отваженъ и на морѣ. Онъ хотѣлъ показать имъ примѣръ своего мужества и пріучить охъ ставить ни во что большія непріятельскія суда. Онъ приказалъ гребцамъ своимъ, далеко оставивъ позади французскую линію выѣхать какъ-можно-ближе къ фрегату. Фрегатъ, видя лодку съ императорскимъ флагомъ, и, можетъ-быть, усомнясь, чтобъ она имѣла на себѣ столь-драгоцѣнный грузъ, пріостановилъ стрѣльбу. Морской министръ, боясь за императора послѣдствій такой отчаянной выходки, хотѣлъ броситься къ рулю и поворотить лодку; но Наполеонъ повелительнымъ жестомъ остановилъ движеніе министра, и лодка по-прежнему продолжала приближаться къ фрегату. Въ зрительную трубу разсматривалъ онъ фрегатъ, который вдругъ далъ залпъ и осыпалъ градомъ ядеръ лодку, везшую Цезаря и судьбу его. никто не былъ раненъ. Всѣ французскія суда, свидѣтели этой сцены, приблизились со всевозможною быстротою, чтобъ выдержать огонь и прикрыть собою лодку императора. На помощь подошла другая дивизія канонерскихъ шлюбокъ, подъ начальствомъ капитала Певрьё. Вскорѣ англійскій фрегатъ. пострадавшій сильно, принужденъ былъ уіідти въ открытое море. Вслѣдъ за нимъ отступили и корветы, потерпѣвшія значительныя авареи, а куттеръ, прострѣленный какъ рѣшето, пошелъ ко дну въ глазахъ французовъ.
   Наполеонъ уѣхалъ изъ Булони, восхищенный битвою, которой былъ очевидцемъ, тѣмъ 6олѣе, что онъ получилъ секретныя донесеніи изъ Англіи на-счетъ матеріальныхъ потерь и моральнаго эффекта, произведенныхъ этою схваткою.
   Онъ проѣхалъ чрезъ Бельгію, посѣтилъ Мопсъ, Валансьеннъ, и прибылъ 3 сентября въ Ахенъ. Императрица, пользовавшаяся пломбьерскими водами, во время пребыванія Наполеона на берегу океана, пріѣхала сюда, чтобъ присутствовать на празднествахъ, готовившихся въ рейнскихъ провинціяхъ. Здѣсь находились также Талейранъ, многіе высшіе сановники и министры. Кобентцель не замедлилъ явиться въ назначенное ему мѣсто. Императоръ Францъ, чувствуя, что ему неудобно будетъ отлагать дѣло долѣе, принялъ, 10 августа, съ торжественною церемоніею, признанный за его домомъ императорскій титулъ и назвался избраннымъ императоромъ германскимъ, наслѣдственнымъ императоромъ австрійскимъ, королемъ богемскимъ и венгерскимъ, эрцгерцогомъ австрійскимъ, герцогомъ штирійскимъ и пр. Вслѣдъ за тѣмъ далъ онъ приказаніе Кобентцелю отправиться въ Ахенъ, для врученія тамъ императору Наполеону вѣрительныхъ грамматъ.
   Императоръ Французовъ принялъ Кобентцеля наилучшимъ образомъ. Вмѣстѣ съ Кобентцелемъ представлялись: Суза, явившійся съ признаніемъ императорскаго титула со стороны Португаліи, бальи де-Ферреттъ, съ признаніемъ со стороны мальтійскаго-ордена, и множество иностранныхъ министровъ, которые, зная, какъ пріятно будетъ присутствіе ихъ въ Ахенъ, сами просили позволенія пріѣхать туда. Такимъ-образомъ въ Ахенъ съѣхалось все, что было самаго блистательнаго; всюду замѣтна была роскошь, торжественность. Во всемъ очевидно было намѣреніе пробудить воспоминанія о Карлѣ-Великомъ. Наполеонъ сходилъ въ склѣпъ, гдѣ погребенъ великій человѣкъ среднихъ вѣковъ, съ любопытствомъ осматривалъ его останки и щедро осыпалъ дарами духовенство. Послѣ празднествъ, онъ снова предался своимъ серьёзнымъ занятіямъ и объѣхалъ всю страну между Маасомъ и Рейномъ, Юлихъ, Бенлоо, Кёльнъ, Кобленцъ, осматривалъ и дороги и укрѣпленія, всюду исправлялъ проекты своихъ инженеровъ съ свойственными только ему вѣрностью взгляда и глубокимъ знаніемъ дѣла, и далъ приказаніе произвести новыя работы, долженствовавшія оградить неодолимымъ оплотомъ эту часть границъ Рейна.
   Въ Майнцѣ, куда онъ прибылъ въ концѣ сентября (въ началъ XII г.), ждали его новыя торжества. Сюда прибыли лично поздравить и привѣтствовать его всѣ германскіе государи, которыхъ владѣнія находились въ окрестностяхъ и которые находили для себя выгоднымъ сохранить благорасположеніе своего мощнаго сосѣда. Князь-архиканцлеръ, одолженный Франціи сохраненіемъ своего титула и своего богатаго достоянія, хотѣлъ привѣтствовать Наполсона въ Маіінцѣ, сноси прежней столицѣ. Вмѣстѣ съ нимъ представились принцы дома гессенскаго, герцогъ и герцогиня баварскіе, почтенный курфирстъ баденскій, старѣйшій лѣтами изъ всѣхъ государей Европы, прибывшій съ своимъ сыномъ и внукомъ. Эти и другія лица, пріѣзжавшія въ Майнцъ одни вслѣдъ за другими, были принимаемы съ великолѣпіемъ, далеко-превосходившимъ все, что они могли бы найдти въ Вѣнѣ.
   Ахенскія увеселенія возобновились въ Майнцъ: Французы и Нѣмцы стеклись отвсюду посмотрѣть вблизи на зрѣлище, въ настоящую минуту возбуждавшее любопытство цѣлой Европы. Наполеонъ пригласилъ на празднества по случаю своей коронаціи большую часть посѣтившихъ его принцевъ. Посреди этого шума, ежедневно утромъ, освободясь отъ суеты дворской жизни, онъ осматривалъ берега Рейна, изслѣдовалъ въ малѣйшихъ подробностяхъ мѣстоположеніе Майнца, который онъ считалъ важнѣйшимъ пунктомъ на твердой землѣ, не столько по его укрѣпленіямъ, сколько но его положенію на берегу славной рѣки, вдоль которой Европа борется съ Франціею въ-продолженіе десяти вѣковъ. Онъ отдалъ приказаніе произвести работы, долженствовавшія укрѣпить это мѣсто настоящимъ образомъ. Взглядъ на положеніе этого города внушилъ ему одну изъ полезнѣйшихъ предосторожностей, о которой никто, кромѣ его, и не подумалъ бы. Въ силу послѣднихъ трактатовъ, должны были быть срыты форты Кассель и Коль. Первый составляетъ предмѣстье (le débouché) Майнца, а второй -- предмѣстье Страсбурга, и оба лежатъ на правомъ берегу Рейна: эти предмѣстья мостами соединяются съ своими городами. И потому Майнцъ и Страсбургъ очевидно теряли много безъ этихъ пунктовъ, служившихъ имъ въ одно и то же время и средствомъ къ защитѣ и средствомъ къ переходу на другой берегъ. Наполеонъ предписалъ заготовить лѣса и всякіе матеріалы, необходимые для внезапнаго произведенія работъ, и пятнадцать тысячъ лопатъ и заступовъ, для того, чтобъ восемь или десять тысячъ работниковъ могли въ двадцать-четыре часа возстановить на другомъ берегу рѣки разрушенныя постройки. Одинъ недостатокъ орудій для работъ, писалъ онъ инженерамъ, заставитъ васъ потерять недѣлю времени. Онъ утвердилъ даже всѣ планы, за тѣмъ, чтобъ, по телеграфическому приказу, работы могли быть тотчасъ же начаты.
   Продливъ свое мѣстопребываніе въ Майнцѣ и въ новыхъ департаментахъ на все время, необходимое для его предначертаній, Наполеонъ отправился въ Парижъ, посѣтилъ мимоѣздомъ Люксембургъ и прибылъ въ Сен-Клу 12 октября 1804 г. (20 вандемьера XIII г.).
   Онъ питался минутною надеждою представить Франціи и Европѣ необычайное зрѣлище, переѣхавъ черезъ проливъ Калэ съ сто-пятидесятью тысячь человѣкъ и возвратясь въ Парижъ владыкою вселенной. Провидѣніе, сохранившее ему на долю столько славы, не допустило сто придать такой блескъ своему коронованію. Ему оставалось другое средство ослѣпить умы, заставивъ папу сойдти на время съ своего первосвященническаго трона и прибыть въ Парижъ для благословенія его скипетра и короны. Онъ не сомнѣвался успѣть одержать эту моральную побѣду надъ врагами Франціи. Все готовилось для его коронаціи, на которую приглашены были главнѣйшія власти имперіи, многочисленныя депутаціи отъ армій сухопутной и морской, и множество иностранныхъ принцевъ. Тысячи рабочихъ трудились надъ приготовленіями къ церемоніи въ базиликѣ Божьей-Матери. Молва о скоромъ пріѣздѣ папы не могла не разнестись повсюду; восторгъ былъ всеобщій; народъ набожный радовался такому извѣстію; эмиграція была глубоко опечалена; Европа исполнилась изумленія и зависти. Настоящій вопросъ подвергнутъ былъ обсужденію тамъ, гдѣ обсуживались всѣ дѣла, т. е. въ государственномъ-совѣтѣ. Въ отвѣтъ на возраженія членовъ совѣта, Наполеонъ изложилъ всѣ выгоды отъ присутствія папы при такомъ торжественномъ случаѣ, говорилъ о эффектѣ, который произведетъ оно на людей религіозныхъ и на весь свѣтъ, о силѣ, которую придастъ оно новому порядку вещей, и утверждалъ, что въ наше время нечего бояться притязаній какого-нибудь Григорія VII. Въ заключеніе всего, "Господй!" воскликнулъ онъ, "вы разсуждаете теперь въ Парижѣ, въ Тюльери: представьте себѣ, что вы разсуждаете въ Лондонѣ, въ британскомъ кабинетѣ, что вы, словомъ, министры короля англійскаго, и до васъ дошелъ слухъ, что папа переѣзжаетъ въ эту минуту черезъ Альпы для помазанія на царство императора французовъ; сочли ли бы вы это торжествомъ для Англіи, или для Франціи?" При этомъ вопросъ, всѣ смолкли и путешествіе папы въ Парижъ не встрѣтило болѣе возраженій.
   Но согласиться на это путешествіе не значило уладить все; надо было получить согласіе отъ римскаго двора: обстоятельство это было крайне-затруднительно. Для того, чтобъ успѣть, необходимо было употребить большое искусство, соединить немало твердости съ кротостью; а французскій посланникъ, кардиналъ Фетъ, при раздражительности своего характера, при своей жестокой гордости, былъ къ тому гораздо-менѣе способенъ своего предшественника, Како. Здѣсь представляется удобный случай познакомиться съ этимъ лицомъ, игравшимъ значительную роль въ дѣлахъ церкви и имперіи. Кардиналъ Фешъ, тучный тѣломъ, невысокій ростомъ, человѣкъ ума ограниченнаго, тщеславный, честолюбивый, вспыльчивый, но твердый на своемъ, былъ предназначенъ судьбою сдѣлаться важнымъ препятствіемъ для Наполеона. Во время терроризма, онъ, подобно многимъ духовнымъ, сбросилъ съ себя знаки своего сапа, а вмѣстѣ съ знаками и обѣты священства. Онъ сдѣлался военнымъ коммиссаромъ при итальянской арміи, и, посмотрѣвъ на него тогда, никто не сказалъ бы, что это былъ прежній служитель Божій. Но когда Наполеонъ возвращалъ духовенство къ возстановленнымъ алтарямъ, тогда и кардиналъ Фешъ сталъ подумывать, какъ бы возвратиться въ прежнее свое званіе и достать себѣ мѣстечко, которое онъ могъ надѣяться получить по своимъ могущественнымъ родственнымъ связямъ. Наполеонъ не хотѣлъ иначе допустить его снова въ духовное званіе, какъ съ условіемъ, чтобъ онъ перемѣнилъ свое поведеніе; и аббатъ Фешъ, съ рѣдкою силою воли, тотчасъ же измѣнивъ свои нравы, началъ вести примѣрную жизнь. Сдѣлавшись архіепископомъ ліонскимъ, воздѣвъ на себя кардинальскую шляпу, онъ тотчасъ же показалъ себя не опорою Наполеону, но скорѣе его антагонистомъ въ дѣлахъ церкви з и можно было уже видѣть, что онъ имѣлъ притязаніе заставить нѣкогда своего племянника, которому былъ обязанъ всѣмъ, имѣть дѣло съ дядею, нашедшимъ себѣ поддержку въ тайномъ нерасположеніи духовенства.
   Наполеонъ съ огорченіемъ говорилъ объ этой новой семейной неблагодарности съ мудрымъ Порталисомъ, который далъ ему совѣтъ избавиться отъ этого дяди, отправивъ его въ Римъ посланникомъ. "Ему будетъ тамъ" говорилъ Порталисъ "довольно дѣла съ гордостью, предразсудками римскаго двора, и онъ употребитъ недостатки своего характера вамъ на пользу, вмѣсто того, чтобъ употреблять ихъ вамъ во вредъ." По этой-то причинѣ, а не за тѣмъ, чтобъ сдѣлать его со-временемъ папою, какъ разглашали выдумщики ложныхъ слуховъ,-- аккредитовалъ Наполеонъ кардинала Феша при римскомъ дворѣ. Никакой папа не былъ бы для него болѣе-непріятенъ, болѣе-опасенъ.
   Такова-то была особа, долженствовавшая вступить въ переговоры касательно путешествія Пія VII въ Парижъ.
   Пій VII, узнавъ отъ кардинала Капрары о желаніяхъ Наполеона, былъ объятъ и долго волнуемъ самыми противоположными чувствованіями. Онъ понялъ, что теперь представлялся случай оказать новыя услуги церкви, можетъ-быть даже возвратить ей богатыя провинціи, похищенныя изъ отчины св. Петра. Но за то сколько надо было преодолѣть затрудненій, какимъ предстояло подвергнуться пересудамъ въ Европѣ! сколько неудовольствій посреди этой революціонерной столицы, зараженной духомъ философовъ, наполненной еще ихъ послѣдователями и населенной народомъ самымъ насмѣшливымъ въ міръ! Вся эта перспектива въ будущемъ сильно подѣйствовала на чувствительную и раздражительную душу первосвященника и значительно разстроила его здоровье. Его министръ, его наперсникъ, кардиналъ, государственный-секретарь Консальви сдѣлался тотчасъ же повѣреннымъ чувствованій, волновавшихъ душу владыки церкви. Оба они страшилось, что скажетъ свѣтъ объ этомъ освященіи незаконнаго государя, этого похитителя престола, какъ честила Наполеона партія роялистовъ; они опасались негодованія дворовъ, въ-особенности негодованія вѣнскаго двора, который съ смертельнымъ неудовольствіемъ смотрѣлъ на возвышеніе новаго императора Запада. Они боялись, что во Франціи неожиданно потребуютъ отъ папы, относительно религіи, чего-нибудь неудобовыполнимаго, въ чемъ отказать ему трудно было бы и въ Римѣ, а еще труднѣе будетъ въ Парижъ, и что это повлечетъ за собою непріятную, можетъ-быть, громогласную ссору. Они не доходили до того, чтобъ допустить какое-нибудь насиліе въ родѣ задержанія Пія VП въ Балансѣ; но смутно представляли себѣ странныя и, ужасныя сцены. Правда, что кардиналъ Консальви, бывшій въ Парижѣ по случаю конкордата, и кардиналъ Капрара, жившій въ этой столицѣ, имѣли о Наполеонѣ, его учтивости, деликатности его поступковъ понятіе совершенно несходное съ понятіемъ, царствовавшимъ при панскомъ дворъ, гдѣ духовенство представляло себѣ Парижъ не иначе, какъ пропастью, въ которой царилъ страшный исполинъ. Кардиналъ Капрара не переставалъ успокоивать смущенное воображеніе несчастнаго первосвященника, который исполнялся неопредѣленнаго страха при мысли о Парижъ, столицъ этой ужасной Французской революціи, пожравшей королей, королевъ и тысячи священослужителей.
   "Но что станется", думалъ папа, "что станется съ религіею и римскимъ дворомъ, если я не поѣду въ Парижъ?" Всѣ итальянскія государства были въ рукахъ Наполеона: Пьемонтъ, Ломбардія, Тоскана, даже Неаполь, были наполнены французскими войсками. Пощажены были одни только папскія владѣнія, изъ уваженія къ римскому двору. Чего не сдѣлаетъ Наполеонъ, будучи разгнѣванъ, оскорбленъ отказомъ, который непремѣнно разнесется по всей Европѣ и сочтется за осужденіе его правь римскимъ дворомъ? Всѣ эти противоположныя идеи своимъ приливомъ и отливомъ терзали душу паны и государственнаго секретаря Консальви. Впрочемъ, кардиналъ Консальви думалъ только о Европѣ, о ея мнѣніи и о неудовольствіи всѣхъ старыхъ кабинетовъ.
   Между-тѣмъ, папа и кардиналъ, ожидая со стороны французскаго двора новыхъ настоятельныхъ требованій, которыя, но всѣмъ вѣроятіямъ, не допустили бы отказа, папа и кардиналъ хотѣли имѣть на своей сторонѣ Священную-Коллегію. Они не осмѣливались вступить съ нею въ совѣщаніе, въ полномъ ея составь, ибо въ нѣдрѣ ея были кардиналы, находившіеся въ связи съ иностранными дворами и которые потому могли бы измѣнить папѣ. Они избрали десять членовъ, имѣвшихъ наибольшее вліяніе въ конгрегаціи кардиналовъ, и повергли на ихъ разсужденіе, подъ тайной исповѣди, то, что было сообщено кардиналомъ Капрарою и кардиналомъ Фешомъ. Вскорѣ къ этимъ кардиналамъ присоединено было еще десять другихъ, что составило всего двадцать. Эта консультація принесла слѣдующіе результаты. Пятеро изъ кардиналовъ были рѣшительно несогласны на требованіе Наполеона; пятнадцать же соглашались, однако на условіяхъ. Двое только причиною своего отказа поставили незаконность государя, котораго предстояло короновать. Пятеро сказали, что это значило освятить и ратификовать всяческое зло, причиненное новымъ монархомъ религіи, потому-что, если онъ и былъ виновникомъ конкордата, за то онъ былъ также виновникомъ органическихъ сгатей, и отнялъ, будучи генераломъ, легаціи у римскаго двора; что еще недавно, вспомоществуя въ дѣлѣ секуляризаціи, онъ содѣйствовалъ отнятію у германской церкви ея имуществъ; что, если онъ хочетъ, чтобъ въ немъ видѣли Карла-Великаго, то долженъ вести себя, какъ этотъ императоръ, и показать такую же щедрость относительно римскаго двора.
   Пятнадцать кардиналовъ, согласившихся на условіяхъ, представляли въ возраженіе мнѣніе и негодованіе европейскихъ дворовъ, неудобство для достоинства паны ѣхать въ Парижъ для помазанія новаго императора, тогда-какъ императоры священной имперіи всѣ приходили за помазаніемъ въ Римъ, къ подножію престола св. Петра; непріятность встрѣчи съ конституціональными епископами и съ нѣкоторыми сановниками, каковъ, напр., Талейранъ, которые расторгли узы священства и возложили на себя узы брака; затруднительность посреди непріятельской столицы отвергнуть безъ явнаго разрыва невыполнимыя требованія; наконецъ опасность такого путешествія для слабаго здоровья Пія VII. Припоминая то порицаніе, которому подвергся въ прошломъ столѣтіи папа Пій VI, когда онъ возвратился ни съ чѣмъ для религіи изъ своего путешествія въ Вину, пятнадцать кардиналовъ утверждали, что въ глазахъ христіанскаго міра снисхожденіе, требуемое отъ Пія VII, можетъ быть оправдано только полученіемъ очевидныхъ выгодъ, каковы, напр., отмѣна нѣкоторыхъ органическихъ статей, уничтоженіе мѣръ, принятыхъ Итальянскою-Республикою относительно духовенства, отмѣна того, что дѣлалось французскимъ коммиссаромъ въ Пармѣ и Піаченцѣ, относительно тамошней церкви, наконецъ территоріальныя вознагражденія за утраты римскаго двора, и въ-особенности принятіе стариннаго церемоніала, который наблюдался при коронованіи германскихъ императоровъ. Нѣкоторые изъ пятнадцати кардиналовъ присовокупляли даже, какъ условіе, необходимое для достоинства римскаго двора, чтобъ помазаніе на царство было совершено не въ Парижѣ, а въ Италіи, когда Наполеонъ посѣтитъ свои за-альпійскія владѣнія.
   Папа былъ расположенъ уже согласиться выполнить желаніе Наполеона, на условіяхъ, однако, предложенныхъ пятнадцатью кардиналами, и далъ знать объ этомъ кардиналу Фешу. Но между-тѣмъ, прибыло въ Римъ сенатское постановленіе 28 флореаля, и форма присяги императора, заключающая въ себѣ слѣдующія слова: "Клянусь чтить я заставлять чтить законы конкордата... и свободу вѣроисповѣданій. Подъ законами конкордата, по-видимому, понимались органическія статьи; слово: свобода вѣроисповѣданій, казалось, было освященіемъ ересей. Эта присяга сдѣлалась тотчасъ же причиною рѣшительнаго отказа. Снова были призваны на совѣщаніе двадцать кардиналовъ, и на этотъ разъ только пятеро изъ нихъ подали мнѣніе, что присяга не можетъ быть неодолимымъ препятствіемъ; пятнадцать же отвѣтствовали, что, при такой присягѣ, папѣ невозможно помазать новаго монарха.
   Хотя кардиналы обо всемъ происходившемъ хранили строгую тайну, однако, по неизбѣжной нескромности папскихъ агентовъ, негоціація сдѣлалась извѣстна всѣмъ прелатамъ и дипломатамъ, наполнявшимъ собою римскій дворъ. Всюду слышались остроты и сарказмы, Пія VII называли капелланомъ императора французовъ, потому-что этотъ императоръ, имѣя нужду въ папѣ, не ѣхалъ въ Римъ, что нѣкогда не считали для себя унизительнымъ Карлы-Великіе, Оттоны, Барбаруссы, Карлы-Пятые, а призывалъ папу къ себѣ во дворецъ.
   Все это поколебало Пія VII и кардинала Консальви, и оба они остановились на рѣшительной мысли дать отвѣтъ, по-видимому благопріятный, который однако былъ въ сущности отказомъ, потому-что заключалъ въ себѣ условія, невыполнимыя со стороны императора.
   Кардиналъ Фешъ старался разувѣрить римскій дворъ на-счетъ несогласности присяги съ духомъ церкви. Страхомъ и щедростью вызналъ онъ во всей подробности, въ чемъ состояли возраженія кардиналовъ и кѣмъ именно они поданы, и увѣдомилъ обо всемъ этомъ императора, присовокупивъ, безъ всякаго основанія, что есть полная надежда на успѣхъ, если только правительство не поскупится для римскаго двора на обѣщанія и представитъ ему совершенно-удовлетворительныя объясненія.
   Эти донесенія жестоко смутили кардинала Капрару, ибо французскій кабинетъ заключилъ но нимъ, что теперь согласіе первосвященника зависитъ только отъ нѣкоторыхъ объясненій, и былъ несомнѣнно-увѣренъ на счетъ прибытія папы въ Парижъ. Кардиналъ Капрара, знавшій истинное расположеніе своего двора, но неосмѣливавшійся его высказать, трепеталъ и, въ смущеніи, не зналъ что дѣлать. Императрица Жозефина болѣе самого Наполеона придавала важности помазанію на царство: это помазаніе казалось ей прощеніемъ неба за хищничество престола. И потому она приняла кардинала Капрару въ Сен-Клу съ самыми очаровательными знаками вниманія. Съ своей стороны, Наполеонъ изъявилъ ему свое живѣйшее удовольствіе, и оба сказали ему, что считаютъ это дѣло устроеннымъ; что нэпа будетъ принятъ въ Парижѣ съ почестями, подобающими главѣ всемірной церкви, и что религія получитъ отъ его путешествія безконечныя выгоды. Наполеонъ, не зная всего, тѣмъ не менѣе подозрѣвая, однакожь, отчасти скрытныя желанія римскаго двора, избѣгалъ объясненій съ кардиналомъ Капрарой, боясь, чтобъ онъ не потребовалъ отъ него чего-нибудь или совершенно невозможнаго, наприм. отмѣны органическихъ статей, или въ настоящее время крайне-затруднительнаго, наприм. возврата легацій. Такимъ-образомъ, кардиналъ былъ вдвойнѣ въ затруднительномъ положеніи, и отъ преждевременныхъ надеждъ, утвердившихся въ Парижѣ, и отъ трудности переговорить съ Наполеономъ и добыть отъ него слова, которыя могли бы рѣшить римскій дворъ.
   Аббатъ Бернье, сдѣлавшійся епископомъ орлеанскимъ, человѣкъ, котораго мудрый и глубокомысленный умъ былъ употребленъ на побѣжд

   

КОНСУЛЬСТВО И ИМПЕРІЯ

Соч. ТЬЕРА.

Статья шестая.

Секуляризаціи: Мнѣнія европейскихъ кабинетовъ при извѣстіи о пожизненномъ консульствѣ. Гетманскія дѣла. Состояніе Германіи по люневилльскому трактату. Секуляризаціи духовныхъ владѣній. Германская конституція. Партіи: протестантская и католическая. Пруссія и Австрія; ихъ различныя притязанія. Пространство и цѣнность территорій, подлежавшихъ раздѣлу. Отчаяніе мелкихъ дворовъ отъ честолюбія сильныхъ. Вмѣшательство перваго консула въ дѣло секуляризацій. Посредничество Россіи. Conclusum сейма. Характеръ этой трудной негоціаціи. Разрывъ амьенскаго мира: Усилія перваго консула къ возстановленію колоніальнаго величія Франціи. Духъ старинной торговли. Сен-Доминго. Возстаніе негровъ. Туссенъ-Лувертюръ. Экспедиція на Сен-Доминго. Укрощеніе черныхъ. Нерасположеніе Англіи къ Франціи. Вмѣшательство перваго консула въ дѣла Швейцаріи. Ошибка британскаго министерства. Распубликованіе рапорта полковника Себастіани о состояніи Востока. Достопамятный разговоръ перваго консула съ лордомъ Уитуортомъ. Состояніе Французской-Республики. Рѣчь англійскаго короля. Сцена съ лордомъ Уитуортомъ. Приготовленія къ войнѣ. Разрывъ амьенскаго мира.

   Достиженіе генераломъ Бонапарте верховной власти съ титуломъ консула-по-жизнь не изумило и не оскорбило европейскихъ кабинетовъ. Большая часть изъ нихъ, напротивъ того, видѣла въ этомъ новый залогъ спокойствія для всѣхъ державъ.
   Этотъ цѣлитель столькихъ золъ, этотъ творецъ столькихъ благъ овладѣлъ новою властью при рукоплесканіяхъ цѣлаго міра. На него смотрѣли, какъ на истиннаго государя Франціи. Иностранные министры, говоря о немъ съ французскими министрами, употребляли тѣ почтительныя выраженія, которыя употреблялись въ разговорахъ о самихъ короляхъ. Придворный этикетъ во Франціи былъ почти-монархическій. Все это находили простымъ, естественнымъ, необходимымъ. Въ этомъ возвышеніи перваго консула можно было провидѣть его честолюбіе, а въ честолюбіи -- близкое униженіе Европы; по только самые свѣтлые умы могли такъ глубоко проникать въ будущее, а они-то лучше всѣхъ и могли чувствовать всю громадность благъ, уже выполненныхъ консульскимъ правительствомъ.
   Въ настоящее время, вниманіе всѣхъ державъ было обращено преимущественно на германскія дѣла. Мы уже видѣли изъ предъидущаго, что уступка лѣваго берега Ренна Французской-Республикѣ лишила многихъ германскихъ князей ихъ государствъ, и что въ Люновиллѣ было положено вознаградить этихъ князей чрезъ секуляризацію духовныхъ владѣній, которыми была покрыта старая Германія. Ужь было время приступить къ всеобщей перестройкѣ этой огромной территоріи.
   Теперь надо проникнуть въ тсмное и трудное дѣло германскихъ вознагражденій. Это дѣло, начатое на раштадтскомъ конгрессѣ, оставленное послѣ кампо-форміоскаго мира въ-слѣдствіе умерщвленія французскихъ уполномоченныхъ и по причинѣ второй коалиціи, возобновленное послѣ люневилльскаго мира, часто-начинаемое, никогда-неоканчиваемое, это дѣло было важнымъ вопросомъ для Европы, -- вопросомъ, за рѣшеніе котораго брались, не умѣя разрѣшить его. Онъ могъ быть рѣшенъ только твердою волею перваго консула, потому-что было невозможно, чтобъ одной Германіи достало на такой подвигъ.
   По кампо-форміоскому и люневилльскому трактатамъ, лѣвый берегъ Рейна сдѣлался собственностью Франціи, отъ пункта, гдѣ эта славная рѣка выходитъ изъ швейцарской территоріи, между Базелемъ и Гуннигеномъ, до того мѣста, гдѣ она вступаетъ на голландскую территорію, между Эмерикомъ и Нимвегеномъ. Но, чрезъ уступку этого берега Французской-Республикѣ, германскіе князья всѣхъ степеней и всѣхъ состояній, какъ наслѣдственные, такъ и духовные, потерпѣли значительные ущербы въ территоріи и доходахъ. У Баваріи были отняты Герцогство-Цвейбрюкенское, Рейнскій-Палатинатъ, Герцогство-Юлихское; Вюртембергъ, Баденъ были лишены княжества Монбслльяръ и другихъ владѣній; три духовные курфирста, майнцскій, трирскій и кёльнскій, остались почти безъ земель; Пруссія принуждена была отказаться въ пользу Франціи отъ Герцогства-Гельдернскаго, части Клевскаго и небольшая княжества Мёрсъ,-- территорій, лежавшихъ по низовьямъ Рейна. Наконецъ, множество второстепенныхъ и третьестепенныхъ князей лишились своцхъ владѣній и своихъ имперскихъ ленъ. Сверхъ всего этого, въ Италіи два эрц-герцога австрійскіе принуждены были отказаться одинъ отъ Тосканы, другой отъ Моденскаго-Герцогства. Въ Голландіи, домъ оранско-нассаускій, бывшій въ свойствѣ съ прусскимъ, потерялъ штатгальтерство и довольно-большое количество собственныхъ своихъ имуществъ.
   По правиламъ строгой справедливости, одни нѣмецкіе князья должны были получить вознагражденіе на германской территоріи. Эрц-герцоги, дядья или братья императора, уже издавна бывшіе итальянскими государями, не имѣли никакого права на полученіе вознагражденій въ Германіи. То же можно было сказать и о штатгальтерѣ. Но но трактатамъ люневилльскому, базельскому и амьенскому было положено вознаградить въ Германіи и штатгальтера и обоихъ итальянскихъ эрцгерцоговъ. Германія была богата епископскими владѣніями. Чрезъ секуляризацію этихъ земель можно было отвести богатыя и насесенныя владѣнія всѣмъ жертвамъ воины.
   Трудно было бы опредѣлить съ точностью значительность территоріи, жителей, доходовъ во всѣхъ германскихъ земляхъ, могшихъ подвергнуться секуляризаціи. По вестфальскому миру, многія изъ нихъ были уже обращены въ свѣтскія владѣнія; по и остававшіяся составляли еще почти шестую часть собственно-Германіи, какъ по пространству, такъ и по народонаселенію. Дохода съ этихъ земель получалось отъ 40 до 50 мильйоновъ флориновъ (100--120 мильйоновъ франковъ). Многія изъ этихъ владѣніи составляютъ ныньче цвѣтущія провинціи, изъ которыхъ иныя -- лучшія во всей конфедераціи. Такъ, начиная съ востока и юга Германіи, встрѣчаемъ, въ Тироль, Епископства Трентское и Бриксенское, приносившія до 900,000 флориновъ. При переходѣ изъ Тироля въ Баварію, представлялось славное Епископство-Зальцбургское, ныньче одна изъ важнѣйшихъ областей Австрійской-Имперіи, приносившее, по словамъ однихъ, 1,200,000 флориновъ, по словамъ другихъ, 2,700,000, и бывшее родиною превосходныхъ солдатъ, такихъ же искусныхъ стрѣлковъ, какъ Тирольцы. При входѣ въ Баварію, встрѣчалось на Лехѣ Епископство-Аугсбургское, на Изсрѣ Фрейсингенское; наконецъ, при сліяніи Инна съ Дунаемъ, Пассауское, -- всѣ три составлявшія предметъ сильной зависти со стороны Баваріи, потому-что ими она могла бы выгодно дополнить свою территорію. По ту сторону Дуная, т. е. во Франконіи, находилось богатое Епископство-Вюрцбургское, котораго епископы пькогда домогались титула франконскихъ герцоговъ и были такъ богаты, что смогли построить въ Вюрцбургѣ дворецъ почти столь же прекрасный, какъ версальскій. Это владѣніе приносило дохода 1,400,000 Флориновъ, а съ смежнымъ съ нимъ Епископствомъ-Бамбергскимъ болѣе 2,000,000. Этотъ выдѣлъ могъ наилучшимъ образомъ округлить франконскую территорію Баваріи и вознаградить это государство за его огромныя потери. Пруссія завидовала этой долѣ, по причинѣ цѣнности и смежности этихъ земель съ Аншпахскимъ и Байрейтскимъ Маркизатствами.
   Оставалась часть Архіепископствѣ Майнцскаго, Трирскаго и Кёльнскаго, лежавшая на правомъ берегу Рейна. Оставались частицы Майнцскаго-Курфирства, заключенныя въ Турингіи, какъ, напр., Эрфуртъ, и эйхсфельдская территорія; потомъ Вестфальское-Герцогство съ доходомъ до 500,000 флориновъ, Епископства Падербориское, Оснабрюкское, Гильдесгеймское и, наконецъ, обширнѣйшее изъ всѣхъ, Епископство-Мюнстерское, третье въ Германіи по величинѣ дохода, приносившее тогда 1,200,000 Флориновъ.
   Если ко всѣмъ этимъ архіепископствамъ, епископствамъ и герцогствамъ, въ числѣ четырнадцати, къ этимъ остаткамъ старинныхъ духовныхъ курфиршествъ, присоединимъ обломки Епископствъ Шпейерскаго, Вормсскаго, Страсбургскаго, Базельскаго, Констанцскаго, множество богатыхъ аббатствъ, наконецъ сорокъ-девять вольныхъ городовъ, которые положено было не секуляризировать, а примкнуть къ сосѣдственнымъ государствамъ (что тогда называлось медіатгізировать), -- то получимъ приблизительно-вѣрное понятіе о тѣхъ земляхъ, которыми можно было располагать, чтобъ заставить свѣтскихъ владѣтелей забыть бѣдствія воины. Надо присовокупить, что, еслибъ не имѣлось притязанія вознаградить эрц-герцоговъ и штатгальтера, которые себѣ троимъ требовали по-крайней-мѣрь четвертой части всѣхъ этихъ земель, то не настояло бы необходимости уничтожать всѣ духовныя владѣнія и можно было бы отклонить отъ германской конституціи разрушительный ударъ, которымъ она вскорѣ поражена была.
   И дѣйствительно, секуляризировать всѣ духовныя владѣнія разомъ значило глубоко потрясти эту конституцію, ибо они играли въ ней значительную роль... Здѣсь необходимы нѣкоторыя подробности для уразумѣнія этой конституціи, старѣйшей изъ всѣхъ въ Европѣ, наиболѣе-почтенной послѣ англійской, и погибавшей теперь отъ алчности самихъ нѣмецкихъ князей.
   Германская-Имисрія была избирательная. Хотя съ-давнихъ-поръ императорская корона не выходила изъ австрійскаго дома, необходимо было, однакожь, чтобъ формальное избраніе, при каждой перемѣнѣ царствованія, возлагало се на наслѣдника этого дома, который, по рожденію, былъ королемъ богемскимъ, венгерскимъ, эрц-герцогомъ австрійскимъ, герцогомъ миланскимъ, каринтінекимъ, штирійскимъ, и проч., но не главою имперіи. Избраніе было производимо нѣкогда семью, а въ эпоху, о которой говоримъ мы, восемью курфирстами. Изъ числа восьми пятеро было свѣтскихъ и трое духовныхъ. Пятеро свитскихъ были: австрійскій домъ, по Богеміи; курфирстъ-палатинъ, по Баваріи и Палатинату; герцогъ саксонскій, по Саксоніи; король прусскій, по Бранденбургу; король англійскій, по Ганноверу. Трое духовныхъ курфирстовъ были: архіепископъ майнцскій, владѣвшій частью обоихъ береговъ Рейна въ окрестностяхъ Майнца, самимъ городомъ Майнцемъ и берегами Майна до Ашаффенбурга; архіепископъ трирскій, владѣвшій трирскою землею, т. е. долиною Мозеля, простиравшеюся отъ границъ старой Франціи до соединенія Мозеля съ Рейномъ у Кобленца; наконецъ, архіепископъ кельнскій, владѣвшій лѣвымъ берегомъ Рейна, отъ Бонна до Голландіи. Архіепископъ майнцскій былъ канцлеромъ конфедераціи и предсѣдательствовалъ на германскомъ сеймѣ.
   Эти восемь курфирстовъ назначали императорскую корону. Пятеро изъ нихъ были католики. Имперія была не только избирательная, по и представительная, если можно такъ выразиться относительно времени, неимѣющаго никакой аналогіи съ нашимъ. Совѣщанія о дѣлахъ союза происходили здѣсь на общемъ сеймѣ, собиравшемся въ Регенсбургѣ, подъ предсѣдательствомъ канцлера, архіепископа майнцскаго.
   Этотъ сеймъ состоялъ изъ трехъ коллегій: въ каждой засѣдали отдѣльно курфирсты, князья и представители сорока-девяти вольныхъ городовъ, почти вовсе-разоренныхъ и имѣвшихъ очень-мало вліянія въ совѣщательномъ правленіи маститой Германіи.
   Каждая изъ этихъ коллегій подавала голосъ отдѣльно. Каждое государство, но іерархическому порядку, словесно объявляло свое мнѣніе чрезъ посредство министра. Когда коллегіи были несогласны между собою, то онъ собирались въ конференцію, что называлось отношеніемъ (relatif)) и соотношеніемъ (correlalio) коллегіи. Онѣ дѣлали другъ другу взаимныя уступки и оканчивали общимъ мнѣніемъ, называемымъ сопclusum.
   Эти три коллегіи были не равной важности. Городовая ставилась почти ни во что. Нѣкогда, въ средніе вѣка, когда все богатство было сосредоточено въ вольныхъ городахъ, эти города имѣли средство заставить выслушать себя, давая деньги, или отказывая въ нихъ. Но дѣло приняло другой видъ съ-тѣхъ-поръ, какъ Нюрембергъ, Аугсбургъ, Кёльнъ не были уже болѣе центрами торговаго и Финансоваго могущества. Курфирсты, т. е. важнѣйшіе домы съ своими голосами въ коллегіи избирателей, съ голосами и кліентами въ коллегіи имперскихъ князей, брали верхъ при рѣшеніи всѣхъ совѣщательныхъ вопросовъ.
   Независимо отъ этого главнаго правительства, въ Германіи было еще мѣстное правительство, учрежденное для охраненія частныхъ интересовъ и для общаго распредѣленія повинностей конфедераціи. Это мѣстное правительство было -- окружное. Вся Германія была раздѣлена на десять округовъ, изъ которыхъ послѣдній, Бургонскій, былъ только пустымъ названіемъ, потому-что заключалъ въ себѣ области, уже съ давнихъ поръ отошедшія отъ имперіи. Самый могущественный владѣлецъ всего округа былъ въ немъ главнымъ распорядителемъ. Онъ призывалъ на совѣщаніе владѣтельныхъ князей, которыхъ земли составляли округъ, приводилъ въ исполненіе ихъ рѣшенія и являлся на помощь государствамъ, которымъ угрожало насиліе. Два имперскіе трибунала, одинъ въ Вецларѣ, другой въ Вѣнѣ, творили судъ между этими столь различными конфедератами -- королями, князьями, епископами, аббатами, республиками.
   Въ этомъ видѣ, конституція была почтеннымъ памятникомъ прежнихъ вѣковъ. Секуляризаціи должны были произвести въ ней значительное измѣненіе. Во-первыхъ, онѣ уничтожали въ коллегіи избирателей трехъ духовныхъ курфирстовъ, а въ коллегіи имперскихъ князей значительное число католическихъ членовъ. Въ этой послѣдней коллегіи исчезало католическое большинство, потому-что князья, призванные наслѣдовать духовные голоса, были почти всѣ протестанты. Черезъ это наносилось глубокое потрясеніе конституціи и равновѣсію силъ. Безъ-сомнѣнія, вѣротерпимость, слѣдствіе духа вѣка, отняла отъ словъ: "партія протестантская" и "партія католическая",-- ихъ бывалое религіозное значеніе; но эти слова пріобрѣли чрезвычайно-важный политическій смыслъ. Партія протестантская -- значило: партія прусская; партія католическая -- значило: партія австрійская. Впрочемъ, эти два вліянія уже давно раздѣляли между собою Германію. Можно сказать, что Пруссія была въ имперіи главою оппозиціи, Австрія -- главою партіи правительства. Фридрихъ-Великій, возведшій Пруссію на чреду первостепенныхъ державъ чрезъ отнятіе австрійскихъ владѣній, воспламенилъ сильную ненависть между двумя великими германскими домами. Эта ненависть, на минуту утушенная при видѣ французской революціи, снова возгорѣлась съ-тѣхъ-поръ, какъ Пруссія, отдѣлившись отъ коалиціи, заключила миръ съ Фракціею и обогатилась чрезъ свою нейтральность, между-тѣмъ, какъ Австрія истощала свои силы къ поддержанію съобща-предпринятой войны. Въ-особенности теперь, когда, по окончаніи войны, надо было раздѣлить владѣнія церкви, алчность обоихъ дворовъ еще болѣе усилила ихъ взаимную ненависть.
   Пруссія естественно хотѣла воспользоваться этимъ случаемъ секуляризацій, чтобъ навсегда ослабить Австрію. Эта послѣдняя въ концѣ восьмнадцатаго столѣтія, подобно тому, какъ во время тридцатилѣтней войны, какъ въ-продолженіе войнъ Карла V, была подпорою партіи католической: это не значило, что, во всякомъ случаѣ, протестанты стояли за Пруссію, а католики за Австрію; напротивъ, сосѣдніе раздоры часто нарушали эти отношенія. Такимъ образомъ, Баварія, пламенно-приверженная къ католицизму, но безпрерывно тревожимая видами Австріи на ея территорію, обыкновенно подавала голосъ заодно съ Пруссіей. Саксонія {Надо, впрочемъ, замѣтить, что въ эту эпоху саксонскій курфирстъ былъ католикъ, между-тѣмъ, какъ его государство исповѣдовало протестантство.}, хотя и протестантская держава, часто дѣйствовала противъ опасной своей сосѣдки, Пруссіи, и подавала голосъ заодно съ Австріей. Но, говоря вообще, Австрія имѣла своими кліентами католическихъ государей, и въ-особенности духовныя владѣнія. Естественно, Пруссіи не нравилось, что эти духовныя владѣнія доставляютъ Австріи солдатъ, удьлы для членовъ ея дома, и голоса на сеймъ.
   Однажды, дошедши до конституціональныхъ реформъ, германскіе государи были доведены еще и до другихъ измѣненій, а именно: до мысли объ уничтоженіи вольныхъ городовъ и непосредственнаго дворянства.
   Вольные города обязаны были своимъ происхожденіемъ императорамъ. Подобно тому, какъ французскіе короли освободили нѣкогда общины отъ тиранніи сеньоровъ, императоры давали германскимъ городамъ, образовавшимся чрезъ промышленость и торговлю, независимое существованіе, признанныя права, часто даже привилегіи. Вотъ что включило въ эту обширную германскую феодальную систему, подлѣ феодальныхъ сеньёровъ, подлѣ владѣтельныхъ служителей алтаря, носившихъ на главѣ своей графскія и герцогскія короны,-- демократическія республики, славныя по своимъ богатствамъ и своему духу. Аугсбургъ, Нюрнбергъ, Кёльнъ, въ-отношеніи искусствъ, промышленности и торговли, оказали нѣкогда много услугъ Германіи и всему человѣчеству. Всѣ эти города подпали подъ иго мелкихъ мѣстныхъ аристократій, и большая часть ихъ была управляема самымъ жалкимъ образомъ. Тѣ изъ нихъ, которыхъ торговля устояла, спаслись отъ общей гибели и представляли собою даже довольно-цвѣтущія республики. Но на нихъ смотрѣли завистливымъ окомъ сосѣдніе государи, желавшіе примкнуть ихъ къ своей территоріи. Пруссія, въ-особенности, хотѣла овладѣть Нюрнбергомъ, а Баварія Аугсбургомъ, хотя оба эти города были тогда въ сильномъ упадкѣ, сравнительно съ прежнимъ своимъ блестящимъ состояніемъ.
   Непосредственное дворянство имѣло происхожденіе довольно-сходное съ началомъ вольныхъ городовъ, ибо наименованіе его происходило отъ покровительства, оказаннаго императорами сеньёрамъ, слишкомъ-слабымъ для собственной защиты. Это дворянство особенно было распространено во Франконіи и Швабіи, потому-что въ эпоху истребленія швабскаго дома, сеньоры этой страны, оставшись безъ сюзерена, отдались императору. Оно называлось непосредственнымъ, потому-что зависѣло прямо, непосредственно отъ императора, а не отъ государей, во владѣніяхъ которыхъ лежали ихъ владѣнія. Такое названіе давалось всякому государству, городу, лену, аббатству, прямо зависѣвшимъ отъ имперіи. Это непосредственное дворянство гордилось своимъ высшимъ вассальствомъ, служило въ императорскихъ арміяхъ и канцеляріяхъ и предоставляло австрійскимъ вербовщикамъ рекрутъ -- народонаселеніе принадлежавшихъ имъ городовъ и селеній.
   Территоріальные владѣльцы, къ какой бы партіи ни принадлежали, желали присоединенія къ своимъ владѣніямъ и непосредственнаго дворянства и вольныхъ городовъ. Австрія, довольно-хладнокровная къ поддержанію вольныхъ городовъ, изъ которыхъ на иные она имѣла виды сама, слишкомъ-горячо вступилась за поддержаніе непосредственнаго дворянства, къ которому имѣла особенную привязанность. Между-тѣмъ, говоря вообще, она желала сохраненія всего, что могло быть сохранено.
   Австрія, безъ всякихъ другихъ видовъ, кромѣ желанія сохранить свое вліяніе въ имперіи, защищала старинную германскую конституцію, а съ нею и Феодальныя вольности Германіи. Пруссія, напротивъ, жаждавшая пріобрѣтеній, желавшая присоединить къ своей территоріи и вольные города и непосредственное дворянство, дѣлалась нововводительницею по честолюбію, и стремилась къ тому, чтобъ дать Германіи формы новѣйшаго общества, т. е. начать, сама не желая и не зная того, дѣло французской революціи въ старинной германской имперіи.
   Если конституціональные виды этихъ обѣихъ державъ были различны, то не менѣе того были различны и ихъ территоріальныя притязанія.
   Пруссія искала себѣ опоры во Франціи и рѣшилась связать свою политику съ политикою перваго консула.
   Германскіе князья, слѣдуя примѣру Пруссіи, прибѣгли всѣ къ помощи Франціи. Баварія, мучимая Австріею, герцоги баденскій, вюртембергскій, гессенскіе, завидовавшіе другъ другу; мелкіе владѣтели, устрашенные алчностью сильныхъ; вольные города, угрожаемые присоединеніемъ; непосредственное дворянство, подверженное подобной же опасности; всѣ великіе и малые, республики и наслѣдственные государи, явились въ Парижъ требовать праведнаго суда у перваго консула, одни чрезъ своихъ министровъ, другіе непосредственно собственною своею особою. Бывшій штатгальтеръ послалъ туда своего сына, принца оранскаго, бывшаго въ-послѣдствіи королемъ нидерландскимъ. Многіе другіе принцы прибыли равнымъ образомъ въ Парижъ. Всѣ наперерывъ другъ передъ другомъ посѣщали этотъ Сен-Клускій-Дворецъ, гдѣ генералъ республики былъ чествуемъ какъ король.
   Странное зрѣлище представляла тогда Европа,-- зрѣлище, доказывающее измѣнчивость человѣческихъ страстей и глубину премудрости Провидѣнія!
   Пруссія и Австрія увлекли Германію въ воину противъ Французской революціи, и онѣ были побѣждены. Франція, по праву побѣды, праву неоспоримому, когда побѣдоносная держава была вызвана на бой -- Франція завоевала лѣвый берегъ Рейна. Въ-слѣдствіе того, часть германскихъ князей очутилась безъ земель. Весьма было естественно вознаградить ихъ въ Германіи, и вознаградить только ихъ однихъ. Между-тѣмъ, Пруссія и Австрія, бывшія причиною ихъ потерь, хотѣли вознаградить на-счетъ этой несчастной Германіи своихъ собственныхъ родственниковъ, Итальянцевъ, каковы были эрцгерцоги, или Голландцевъ, какъ штатгальтеръ, и, что еще страннѣе, онѣ хотѣли, подъ именемъ своихъ близкихъ, вознаградить самихъ-себя, все на-счетъ этой же Германіи, жертвы ихъ собственныхъ ошибокъ. Наконецъ, что еще неслыханнѣе, если только это возможно, онѣ предстали съ просьбою предъ побѣдоноснаго представителя революціи, чтобъ онъ раздѣлилъ между ними эти добычи отъ алтаря, которыя онѣ не съумѣли раздѣлить сами!
   Первый консулъ ни мало не безпокоился о движеніи, происходившемъ вокругъ него, касательно перенесенія негоціаціи то сюда, то туда. Онъ хорошо зналъ, что негоціація будетъ происходить въ Парижѣ, потому-что онъ такъ хотѣлъ, и потому-что это было лучше во всѣхъ отношеніяхъ. Свободный въ своихъ дѣйствіяхъ съ подписанія всеобщаго мира, онъ выслушалъ одну вслѣдъ за другою всѣ партіи, интересовавшіяся этимъ дѣломъ: Пруссію, которая желала дѣйствовать только вмѣстѣ съ нимъ и чрезъ чего; Австрію, которая, стараясь выскользнуть изъ-подъ его вліянія, не упускала между-тѣмъ ничего, чтобъ расположить его въ свою пользу; Баварію, просившую у него совѣта и подпоры противъ угрожающихъ плановъ Австріи; оранскій домъ, отправившій своего принца въ Парижъ; дворы баденскій, вюртембергскій, гессенскіе, обѣщавшіе ему полную приверженность, если будутъ соблюдены ихъ выгоды; наконецъ, массу мелкихъ князей, громко кричавшихъ о своемъ старинномъ союзничествѣ съ Франціею. По выслушаніи этихъ различныхъ претендентовъ, первый консулъ вскорѣ понялъ, что, безъ вмѣшательства сильной воли, спокойствіе Германіи, а слѣдовательно и всего материка, будетъ навсегда подвержено опасности, и потому рѣшился предложить -- а въ существѣ дѣла, наложить -- свое посредничество, давъ, впрочемъ, мысль уладить все такимъ образомъ, который могъ сдѣлать честь справедливости Франціи и мудрости его собственной политики.
   Ничто не было разумнѣе, удивительнѣе видовъ перваго консула въ эту счастливую эпоху его жизни, когда, покрытый высочайшею, славою, какою когда-либо покрывался, онъ не имѣлъ, однакоже, стольку матеріальной силы, чтобъ презирать Европу и избавить себя отъ дѣйствованія по глубоко-соображенной политикѣ. Онъ ясно видѣлъ, что, при мало-надежномъ распоряженіи Англіи, надобно было подумать, какъ-бы предупредить опасность новой всеобщей войны; что, для этой цѣли, было необходимо найдти себѣ прочную союзницу на материкѣ; что дружба Пруссіи была въ этомъ случая наиболѣе пригодна; что прусскій дворъ, по своимъ интересамъ, имѣлъ болѣе всякаго другаго сходство съ французскою революціею; и что, при такомъ союзѣ, Франціи нечего было болѣе опасаться коалицій. Но первый консулъ чувствовалъ, что не должно усиливать Пруссіи до такой степени, чтобъ эта держава раздавила собою Австрію, ибо тогда она сдѣлалась бы въ свою очередь опасною, и даже опаснѣе Австріи для европейскаго равновѣсія; онъ понималъ, что чрезъ это можно было въ будущемъ приготовить для Франціи страшное соперничество съ бранденбургскимъ домомъ.
   Съ такими мыслями, первый консулъ составилъ сначала планъ территоріальнаго раздѣленія Германіи, состоявшій существенно въ томъ, чтобъ отдѣлить одну отъ другой три большія центральныя державы материка, Австрію, Пруссію, Францію, и помѣстить между ними всю массу германской конфедераціи. Но по встрѣтившимся затрудненіямъ, первый консулъ рѣшился оставить свои намѣренія и помириться на возможномъ.
   Императоръ Александръ склонился на предложеніе перваго консула -- быть посредникомъ въ этомъ дѣлѣ германскихъ вознагражденій.
   Изъ сдѣланныхъ территоріальныхъ распредѣленій оказалось, что за потерю 13 мильйоновъ флориновъ было опредѣлено возмездія около 14 мильйоновъ. Австрія изъ этого количества брала около 4 мильйоновъ для своихъ эрцгерцоговъ, Пруссія 2 мильйона для себя, пол-мильйона для штатгальтера; Баварія брала себѣ три, что равнялось ея потерямъ; Вюртембергъ, Баденъ, оба Гессена, Пассау, около двухъ мильйоновъ; всѣ мелкіе князья въ совокупности, два съ половиною. Итакъ, Австрія и Пруссія получали лучшую часть для самихъ-себя, или для принцевъ, вовсе не принадлежавшихъ къ составу германской конфедераціи.
   Оставалось условиться въ измѣненіяхъ конституціи. Сохраненъ былъ одинъ только духовный курфирстъ,-- майнцскій, которому отдано было Епископство Регенсбургское, мѣстопребываніе сейма.
   По предложенію перваго консула, число оставшихся шести курфирстовъ было увеличено до девяти: титулъ курфирста былъ данъ маркграфу баденскому, герцогу вюртембергскому и ландграфу гессенскому. Такимъ-образомъ, явилось шесть протестантскихъ курфирстовъ на трехъ католическихъ.
   Въ коллегіи имперскихъ князей также измѣнилось большинство въ пользу партіи протестантской. Полагали, что чрезъ отнятіе у Австріи нумерическаго большинства, эта держава будетъ только лишена власти господствовать своевольно надъ Германіей) и вовлекать ее въ войну, по прихоти своего высокомѣрія и честолюбія. Это было мнѣніе новаго архиканцлера (изъ дома Дальберговъ), человѣка очень-опытнаго въ практическомъ познаніи германской конституціи.
   Надо было устроить наконецъ городовую коллегію, во всѣ времена имѣвшую мало вліянія и предназначенную не имѣть большаго вліянія и въ будущемъ. Уничтожить всѣ города было бы слишкомъ-жестоко, и можно сказать утвердительно, что, безъ перваго консула, самые знаменитые изъ нихъ пали бы отъ честолюбія сосѣднихъ правительствъ. Но онъ считалъ своимъ долгомъ сохранить главные изъ нихъ. Онъ хотѣлъ поддержать Аугсбургъ и Нюрембергъ, по причинѣ ихъ исторической знаменитости, Регенсбургъ по причинѣ мѣстопребыванія въ немъ сейма, Ветцларъ, но причинѣ имперской камеры, Франкфуртъ и Любекъ по причинѣ ихъ торговой значительности. Онъ придумалъ присоединить къ нимъ еще два, Гамбургъ и Бременъ, которые, хотя и были важны, даже считались важнѣйшими изъ всѣхъ, не были однако доселѣ имперскими городами. Бременъ зависѣлъ отъ Ганновера. Онъ былъ взятъ отъ него за Цѣпу Епископства Оснабрюкскаго. Гамбургъ пользовался истинною независимостью, по не имѣлъ голоса въ городовой коллегіи. Онъ былъ причисленъ къ пси. Первый консулъ присовокупилъ полезныя привилегіи къ исключительному существованію вольныхъ городовъ. Они были объявлены нейтральными на будущее время въ войнахъ имперіи, изъятые отъ всякихъ воинскихъ повинностей, каковы: рекрутство, денежный контингентъ, квартированіе войскъ. Также были уничтожены мучительныя и тягостныя пошлины за проѣздъ по большимъ рѣкамъ Германіи,-- Рейну, Везеру, Эльбѣ. Такимъ-образомъ, благодаря одной Франціи, усиленное и улучшенное существованіе вольныхъ городовъ дало имъ возможность оказать великія услуги свободѣ торговли и чрезъ то самимъ получить важныя выгоды.
   По окончаніи этого труда, была начертана конвенція, подписанная графомъ Марковымъ и французскимъ уполномоченнымъ. Императоръ Александръ ратификовалъ ее.
   Сопротивленіе австрійскаго императора относительно новой конституціи заставило перваго консула сдѣлать нѣкоторыя уступки въ пользу австрійскаго дома. Баварія никакимъ образомъ не хотѣла уступить линіи по Инну, можетъ-быть потому, что между Инномъ и Зальцою находились весьма-важныя соляныя варницы, можетъ-быть и по той причинѣ, что тогда Мюнхенъ очутился бы очень-близко къ новой границѣ. Итакъ, нечего было и думать о возмездіи Австріи такимъ способомъ. Тогда первый консулъ принужденъ былъ уступить этой державѣ Епископство Эйхштедтское, лежавшее на Дунаѣ и заключавшее въ себѣ 70,000 жителей, приносившее 350,000 Флориновъ дохода, и предназначенное сперва для палатинскаго дома.
   Австрія требовала, чтобъ были еще назначены два курфирста изъ ея дома: помирились на одномъ; то былъ великій герцогъ Фердинандъ, назначенный такимъ образомъ быть курфирстомъ зальцбургскимъ, и такъ, явилось десять курфирстовъ вмѣсто девяти, какъ предполагалось по плану посредствующихъ державъ,-- вмѣсто восьми, какъ было по старой германской конституціи. Чрезъ это улучшилось положеніе Австріи въ коллегіи курфирсговъ. И, дѣйствительно, тамъ было теперь четыре католическіе курфирста: богемскій, баварскій, майнцскій, зальцбургскій, противъ шести протестантскихъ, брандепбургскаго, ганноверскаго, саксонскаго, гессен-кассельскаго, вюртембергскаго, баденскаго.
   Эти условія были включены въ конвенцію, подписанную въ Парижѣ 26 декабря 1802 г. (5 нивоза XI г.), Кобентцелемъ и Іосифомъ Бонапарте. Графъ Марковъ также подписалъ ее отъ имени Россіи.
   Австрія обѣщала не препятствовать болѣе дѣлу посредничества, и почти сдержала свое слово. Надо было наконецъ раздѣлаться съ вопросомъ, кому слѣдовало взять на себя 413 мильйоновъ флориновъ, которыхъ никто не хотѣлъ платить. Изъ этой суммы предназначалось 350 мильйоновъ архиканцлеру, 10 мильйоновъ герцогу ольденбургскому, 53 мильйона домамъ Изембурговъ и Штольберговъ. Весьма-естественно было, что Баварія отказалась уплатить въ эту сумму 200 мильйоновъ флориновъ, потому-что съ уступкою Эйхштедта она потеряла 350 мильйоновъ. Но Пруссія, хотя ничего непотерявшая, не хотѣла взять на себя такого незначительнаго бремени. "За двѣсти мильйоновъ флориновъ не будутъ вести войну", сказалъ Гаугвитцъ: жалкія слова, оскорбившія всѣхъ въ Регенсбургѣ, и поставившія Пруссію, по играемой ею роли, гораздо-ниже Австріи, которая, противоборствуя, отстаивала по-крайней-мѣрѣ территоріи и конституціональные принципы.
   Первый консулъ, въ строгомъ смыслѣ, могъ бы побѣдить эту скупость, но, имѣя нужду въ Пруссіи до конца для успѣха своего плана, онъ принужденъ былъ поберечь ее. И потому прибѣгли къ средству, нѣсколько измѣнившему первый французскій планъ, относительно навигаціи по рѣкамъ Германіи. Было рѣшено установить на Рейнѣ умѣренную пошлину (octroi), гораздо-меньшую въ сравненіи съ прежними феодальными поборами, и изъ нея-то положено было выплатить эти 413 мильйоновъ флориновъ. Чрезъ это улажены были всѣ неудобства, и выполнено было обѣщаніе архиканцлеру -- обезпечить для него независимый доходъ. Всѣ Нѣмцы хотѣли того, ибо полагали, что мильйонъ флориновъ годоваго дохода былъ только-что достаточенъ для владѣльца, имѣвшаго честь предсѣдательствовать на германскомъ сеймъ, и бывшаго послѣднимъ представителемъ изъ числа трехъ духовныхъ курфирстовъ священной имперіи. Самъ архиканцлеръ былъ назначенъ единственнымъ администраторомъ этихъ пошлинъ, совокупно съ Франціею, имѣвшею право наблюдать за израсходованіями, которыя надо было производить на львомъ берегу Рейна. Съ этой точки зрѣнія, Франціи нельзя было жаловаться на такое устройство, потому-что съ-тѣхъ-поръ архиканцлеръ имѣлъ полный интересъ стараться быть съ нею постоянно въ хорошихъ отношеніяхъ.
   Наконецъ, планъ, передѣланный въ послѣдній разъ, былъ одобренъ 25 февраля (6 вантоза XI г.), уже какъ окончательный актъ, чрезвычайною депутаціею, и немедленно представленъ сейму, гдѣ онъ и былъ принятъ тремя коллегіями почти-единогласно. Онъ встрѣтилъ оппозицію только со стороны Швеціи, которой монархъ, обнаруживавшій уже умственное помѣшательство, низринувшее его съ престола, приводилъ въ изумленіе Европу своимъ безумствомъ. Онъ обременялъ сильнымъ порицаніемъ державы-посредницы и германскія державы, содѣйствовавшія къ нанесенію такого сильнаго удара старинной конституціи Германіи. Эта смѣшная выходка со стороны государя, о которомъ никто и не думалъ въ Европѣ, нимало не помрачила удовольствія, произведеннаго прекращеніемъ продолжительныхъ тревогъ имперіи.
   Нѣмцы, даже и жалѣвшіе о старомъ порядкѣ вещей, сохранявшіе однако хоть сколько-нибудь справедливости въ своихъ сужденіяхъ, признавали, что Германія въ этомъ случаи пожинала неизбѣжные плоды безразсудной войны, что, такъ-какъ лѣвый берегъ Рейна былъ потерянъ въ-слѣдствіе этой войны, то надо было сдѣлать новый раздѣлъ германской почвы, что этотъ раздѣлъ, безъ сомнѣнія, былъ выгоднѣе для большихъ владѣтелей, нежели для мелкихъ, по что, безъ Франціи, это неравенство было бы еще сильнѣе, что конституція, видоизмѣненная во многихъ отношеніяхъ, была однакоже спасена въ основаніи, и не могла быть преобразована въ болѣе-просвѣщенномъ консервативномъ духѣ. Они признавали, наконецъ, что безъ силы перваго консула, анархія овладѣла бы Германіею, въ-слѣдствіе объявленныхъ въ то время притязаній всякаго рода. Слѣдственно, въ самой Германіи желали, чтобъ глава французскаго правительства быль покамѣстъ еще блюстителемъ своего творенія, доколѣ не были разрѣшены многіе вопросы, общіе и частные.
   Но первый консулъ не могъ взять на себя разрѣшеніе этихъ послѣднихъ затрудненій, потому-что для того ему надобно было бы сдѣлаться постояннымъ законодателемъ Германіи. Ему должно было только заняться спасеніемъ равновѣсія имперіи, составлявшаго часть европейскаго равновѣсія. Остальное могло быть дѣломъ только самаго сейма, который одинъ былъ облеченъ законодательною властью. И сеймъ могъ выполнить все это, вспомоществуемый, однако, Франціею, которая теперь была поручительницею за новую германскую конституцію, точно такъ же, какъ нѣкогда за старую. Только могущественнѣйшіе германскіе дворы могли своею умѣренностью предотвратить новое вмѣшательство чужеземца. Къ-несчастію, объ этомъ нельзя было и думать при настоящемъ образѣ дѣйствій Пруссіи и Австріи.
   Впрочемъ, теперь истинно-европейскія затрудненія, т. о. территоріальныя, были побѣждены, благодаря энергическому и благоразумному вмѣшательству генерала Бонапарте. Вѣсъ его въ Европѣ лучше всего сдѣлался очевиднымъ чрезъ эту негоціацію, которая ведена была такъ искусно, и въ-продолженіе которой онъ наложилъ на Германію собственную свою волю, для блага самой Германіи и для спокойствія міра: единственный случай, когда позволяется и считается полезнымъ вмѣшательство въ чужія дьла.
   Между-тѣмъ, какъ первый консулъ самовластно устроивалъ дѣла европейскаго материка, его пламенная дѣятельность, обнимая оба свѣта, распространялась даже до Америки и Индіи, съ цѣлію возстановить тамъ старинное колоніальное величіе Франціи.
   Ныньче, когда европейскія націи сдѣлались болѣе мануфактурными, нежели торговыми; ныньче, когда онѣ дошли до того, что могутъ производить и добывать, и еще въ лучшемъ качествѣ, то, чего искали прежде за моремъ; ныньче, наконецъ, когда большія колоніи, освободясь отъ своихъ метрополіи, взошли на степень независимыхъ государствъ, картина вселенной измѣнилась до того, что нельзя узнать ее. Новыя страсти, новые виды возникли въ замѣну страстей, волновавшихъ тогда міръ, и теперь едва можно понять причины, за которыя, столѣтіе тому назадъ, проливалась кровь человѣческая. Англія владѣла, какъ колоніею, Сѣверною-Америкою; Испанія владѣла, въ томъ же качествѣ, Южною-Америкою; Франціи принадлежали главнѣйшіе изъ Антильскихъ-Острововъ, и прекраснѣйшій изъ всѣхъ, Сен-Доминго. Англія и Франція оспоривали другъ у друга Индію. Каждая изъ этихъ державъ вмѣняла своимъ колоніямъ въ обязанность только си одной доставлять тропическія произрастенія, только отъ ней одной получать европейскія произведенія, допускать къ себѣ только ея корабли, снабжать матросами только ея флотъ. Каждая колонія представлялась такимъ-образомъ замкнутою во всѣхъ отношеніяхъ, какъ плантація, рынокъ и портъ. Англія хотѣла извлекать исключительно изъ своихъ американскихъ областей сахаръ, строевой лѣсъ, невыдѣланную хлопчатую бумагу; Испанія хотѣла одна добывать изъ Мехики и Перу металлы, которыхъ такъ жаждали другія націи; Англія и Франція хотѣли господствовать въ Индіи, чтобъ вывозить оттуда бумажную пряжу, мусселины, индіенны, предметы всеобщихъ алчныхъ стремленіи; онѣ хотѣли сбывать въ обмѣнъ свои собственныя издѣлія, и производить всю эту торговлю только подъ своимъ флагомъ. Ныньче эти пламенныя стремленія націй уступили мѣсто другимъ. Сахаръ, который надо было извлекать изъ растенія, прозябающаго въ самомъ тепломъ климатъ, извлекается ныньче изъ растенія, воздѣлываемаго на берегахъ Эльбы и Шельды. Хлопчатая бумага, которая прялась съ такимъ искусствомъ и съ такимъ терпѣніемъ индійскими руками, выдѣлывается въ Европѣ машинами, приводимыми въ движеніе горѣніемъ каменнаго угля. Мусселинъ тчется въ горахъ Швейцаріи или Фореса. Индіенны, которыя ткутся въ Шотландіи, Ирландіи, Нормандіи, Фландріи, расписываются въ Альзасѣ, наполняютъ собою Америку и идутъ даже въ Индію. За исключеніемъ кофе, чая,-- произведеній, которыя перенять искусство не въ состояніи, Европа во всемъ уравнялась съ другими странами и даже превзошла ихъ. Европейская химія уже замѣнила большую часть красильныхъ веществъ, которыхъ прежде искали подъ тропиками. Металлы добываются изъ европейскихъ горъ. Золото извлекается изъ Урала; Испанія начинаетъ находить серебро въ собственныхъ своихъ нѣдрахъ. Великій политическій переворотъ присоединился къ этимъ промышленымъ переворотамъ. Франція благопріятствовала возстанію англійскихъ сѣверо-американскихъ колоніи: Англія за то способствовала возстанію южно-американскихъ колоній. Тѣ и другія ныньче -- націи, и уже великія, или предназначенныя сдѣлаться великими. Подъ вліяніемъ тѣхъ же причинъ, африканское общество, котораго будущность неизвѣстна, развилось на Сен-Доминго. Наконецъ, Индія, подъ скипетромъ Англіи, есть не иное что, какъ страна покоренная, разоренная успѣхами европейской промышлености и назначенная прокормлять нѣсколько офицеровъ и нѣсколько чиновниковъ метрополіи. Въ наше время, націи хотятъ сами производить все, сбывать своимъ менѣе-искуснымъ сосѣдямъ излишекъ своихъ произведеніи, и соглашаются заимствовать отъ нихъ только сырые матеріалы, стараются даже разводить эти матеріалы какъ-можно-ближе къ своей странѣ: свидѣтельствомъ тому могутъ служить неоднократно-повторявшіеся опыты къ разведенію хлопчатой бумаги въ Египтѣ и Алжиріи. Такимъ-образомъ, великое зрѣлище колоніальныхъ стремленій смѣнилось зрѣлищемъ мануфактурныхъ интересовъ. Такъ-то безпрерывно измѣняется свѣтъ, и каждый вѣкъ долженъ необходимо напрячь нѣсколько и память и умъ, чтобъ уразумѣть предшествующее столѣтіе.
   Этотъ огромный промышленый и торговый переворотъ, начатый въ царствованіе Лудовика XVI съ американской войны, былъ довершенъ при Наполеонѣ континентальною блокадою. Главнѣйшею причиною этого переворота была борьба между Англіею и Франціею, ибо, между-тѣмъ, какъ первая хотѣла присвоить себѣ монополію заморскихъ произведеній, вторая отмщала ей, подражая имъ въ Европѣ. Внушителемъ этого подражанія былъ Наполеонъ, котораго назначеніемъ было такимъ-образомъ дать, во всѣхъ отношеніяхъ, новый видъ вселенной. Но, до увлеченія Франціи въ континентальную и мануфактурную систему, какъ онъ сдѣлалъ это позже, Наполеонъ-консулъ, весь исполненный идей оканчивавшагося вѣка, довѣрявшій тогда французскому флоту болѣе, нежели сколько довѣрялъ ему въ-послѣдствіи, вдался въ обширныя предпріятія для возстановленія колоніальнаго процвѣтанія Франціи.
   Это процвѣтаніе было нѣкогда довольно-велико, и было чего жалѣть и за что отваживаться на смѣлыя предпріятія. Въ 1789 г., Франція получила изъ своихъ колоній сахара, кофе, хлопчатой бумаги, индиго и проч. ежегодно цѣнностью на двѣсти пятьдесятъ мильйоновъ; изъ этого количества она потребляла сама на восемьдесятъ или сто мильйоновъ, а на остальныя сто пятьдесятъ мильйоновъ распространяла по всей Европѣ эти колоніальныя произведенія главнѣйше подъ видомъ рафинированнаго сахара. Надо было бы по-крайней-мѣрѣ удвоить эти цѣнности, чтобъ получить соотвѣтствующія нынѣшнимъ; и нѣтъ сомнѣнія, что въ наше время Франція много бы цѣнила и ставила въ ряду первѣйшихъ своихъ интересовъ колоніи, которыя доставляли бы ей предметъ для торговли въ пятьсотъ мильйоновъ. Франція находила въ этой торговлѣ средство переводить къ себѣ часть наличныхъ денегъ Испаніи, платившей ей своими піастрами за ея колоніальныя и мануфактурныя произведенія. Въ эпоху, о которой говоримъ мы, т. е. въ 1802 г., Франція, лишенная колоніальныхъ произрастеній, главнѣйше сахара и кофе, не имѣя ихъ даже и для своего потребленія, обращалась за ними къ Американцамъ, ганзейскимъ городамъ, Голландіи, Генуѣ, и, по заключеніи мира, къ Англичанамъ. Она платила за нихъ металлами, не имѣя еще, въ своей едва рождавшейся промышлености, средствъ уплачивать за нихъ издѣліями своихъ мануфактуръ. Такъ-какъ наличныя деньги во Франціи никогда уже, послѣ ассигнацій, не появлялись съ прежнимъ обиліемъ, то она часто нуждалась въ нихъ; этотъ недостатокъ устранялся безпрерывными усиліями новаго банка къ добыванію піастровъ, выходившихъ изъ Испаніи чрезъ контрбанду. И потому не было ничего обыкновеннѣе, какъ слышать жалобы торговаго класса на рѣдкость наличныхъ суммъ, на неудобство быть принужденнымъ покупать цѣною денегъ сахаръ и кофе, которые Франція нѣкогда получала изъ своихъ собственныхъ владѣній. Надо, безъ сомнѣнія, приписать эти рѣчи нѣкоторымъ ложнымъ идеямъ о способъ, какимъ установляется торговый балансъ, но надо приписать ихъ также и истинному факту -- трудности доставать себѣ колоніальныя произрастенія, и еще большей трудности платить за нихъ, или деньгами, сдѣлавшимися рѣдкими послѣ ассигнаціи, или еще мало-обильными произведеніями французской промышлености.
   Если къ этому присовокупить, что многочисленные владѣльцы плантаціи, нѣкогда богатые, теперь разоренные, наполняли собою Парижъ и присоединяли свои жалобы къ жалобамъ эмигрантовъ, то можно составить себѣ полное понятіе о побужденіяхъ, дѣйствовавшихъ на перваго консула и побуждавшихъ его на великія колоніальныя предпріятія. Подъ вліяніемъ этихъ-то сильныхъ причинъ, отдалъ онъ Карлу IV Этрурію, чтобъ получить въ возмездіе Луизіану. Такъ-какъ условія договора были выполнены съ его стороны, потому-что инфанты были посажены на этрурскій тронъ и признаны всѣми континентальными державами, то онъ хотѣлъ, чтобъ эти условія были выполнены и со стороны Карла IV, и требовалъ, чтобъ Луизіана была немедленно отдана Франціи. Экспедиція, состоявшая изъ двухъ кораблей и нѣсколькихъ фрегатовъ, была собрана на водахъ Голландіи, въ Гельветслуйсѣ, чтобъ перевезти войска къ устьямъ Миссисипи и занять эту прекрасную страну подъ владычество Франціи. Первый консулъ, имѣя возможность располагать Герцогствомъ Пармскимъ, былъ готовъ уступить его Испаніи, въ обмѣнъ на обѣ Флориды и небольшую часть Тосканы -- Сіенскій-Округъ, который онъ хотѣлъ отдать въ возмездіе королю Пьемонта. По нескромности испанскаго правительства, англійскій посланникъ узналъ о подробностяхъ этой негоціаціи, и зависть Англіи противопоставила тысячи препятствіи заключенію этого новаго договора. Первый консулъ занимался въ то же время Индіей и ввѣрилъ управленіе французскими конторами въ Пондишери и Шандернагорѣ одному изъ отличнѣйшихъ офицеровъ рейнской арміи, генералу Декану. Этотъ офицеръ, съ умомъ, равнявшимся его храбрости, и способный на самыя великія предпріятія, былъ избранъ и посланъ въ Индію, въ видахъ отдаленной, по глубокой политики. "Англичане", говорилъ первый консулъ генералу Декану, посылая ему удивительныя инструкціи: "Англичане -- владыки материка Индіи; они такъ пополнены безпокойства и недовѣрчивости; не должно подавать имъ ни малѣйшаго подозрѣнія, вести себя кротко и просто, сносить въ этихъ странахъ все, что честь позволитъ вынести, но имѣть съ сосѣдними владѣтельными князьями иныхъ сношеній, кромѣ необходимыхъ для содержанія французскихъ войскъ и конторъ. "По", присовокуплялъ первый консулъ; "надобно наблюдать надъ этими князьями и этими народами, которые съ скорбію покоряются британскому игу, изучать ихъ правы, ихъ сродства, способы, имѣть съ ними сообщенія, въ случаи войны; сообразить, какая европейская армія будетъ необходима, чтобъ помочь имъ свергнуть англійское владычество, какими военными снарядами должна быть снабжена эта армія, какія должны быть въ-особенности средства ея продовольствія; отъискать портъ, который могъ бы служить мѣстомъ высадки для флота, привезшаго войска; исчислить время и средства, необходимыя для того, чтобъ съ-разу овладѣть этимъ портомъ; начертать, послѣ полугодоваго пребыванія, первое донесеніе объ этихъ различныхъ вопросахъ; отправить его съ офицеромъ умнымъ и вѣрнымъ, который все видѣлъ бы на мѣстѣ самъ и могъ бы присовокупить изустныя поясненія на привезенный имъ рапортъ; полгода спустя, заняться этими же самыми вопросами на основаніи вновь-собранныхъ свѣдѣній, и отправить это второе донесеніе съ другимъ офицеромъ, равно вѣрнымъ и умнымъ, и дѣлать это всякіе полгода; взвѣшивать въ редакціи этихъ записокъ смыслъ каждаго выраженія, потому-что одно слово можетъ имѣть вліяніе на самыя важныя рѣшенія; наконецъ, въ случаѣ войны, поступать сообразно съ обстоятельствами -- или остаться въ Индостанѣ, или удалиться на Иль-де-Франсъ, отправивъ въ метрополію множество мелкихъ судовъ, чтобъ извѣстить ее о томъ, на что рѣшился главнокомандующій. Таковы были инструкціи, данныя генералу Декану, съ цѣлію не возжечь воину, но искусно воспользоваться ею, еслибъ она возгорѣлась снова.
   Самыя большія усилія перваго консула были направлены на Антильскіе-Острова, главное мѣсто колоніальнаго могущества Франціи. Съ Мартиникою, Гваделупою, Сен-Доминго французская торговля вела нѣкогда самыя выгодныя сношенія; особенно Сен-Доминго отпускалъ по-крайней-мѣрь три-пятыхъ изъ 250 мильйоновъ цѣнности произведеній, которыя Франція извлекала прежде изъ своихъ колоній. Сен-Доминго былъ тогда самымъ прекраснымъ, самымъ завиднымъ изъ заморскихъ владѣній. Мартиника довольно-счастливо ускользнула отъ слѣдствій возмущенія черныхъ; по Гваделупа и Сен-Доминго были повернуты вверхъ дномъ, и надобно было не менѣе цѣлой арміи для того, чтобъ возстановить -- не рабство, сдѣлавшееся невозможнымъ, по-крайней-мѣрѣ на Сен-Доминго, но законное владычество метрополіи.
   На этомъ островѣ, простирающемся въ длину на сто лье, въ ширину на тридцать, имѣющемъ счастливое положеніе при входѣ въ Мехиканскій-Заливъ, блистающемъ плодородіемъ, способнымъ къ воздѣлыванію сахара, кофе, индиго; на этомъ великолѣпномъ островѣ двадцать съ чѣмъ-то тысячи бѣлыхъ собственниковъ, двадцать съ чѣмъ-то тысячь отпущенниковъ различнаго цвѣта кожи, четыреста тысячь черныхъ невольниковъ воздѣлывали землю и извлекали изъ нея огромное обиліе колоніальныхъ произведеній, цѣнностью на 150 мильйоновъ франковъ. Тридцать тысячь французскихъ матросовъ занимались перевозкою въ Европу этихъ товаровъ въ обмѣнъ на французскія произведенія равной цѣнности. Что думала бы ныньче Франція о колоніи, которая доставляла бы ей продуктовъ на 300 мильйоновъ франковъ и представляла бы рынокъ для сбыта ея собственныхъ произведеній на 300 мильйоновъ, потому-что 150 мильноновъ въ 1789 г. соотвѣтствовали по-крайней-мѣрь 300 милліонамъ въ 1845 году? Къ-несчастію, у этихъ людей, бѣлыхъ, мулатовъ, черныхъ, были въ броженіи сильныя страсти, причина которыхъ лежала въ климатѣ и въ положеніи общества, гдѣ находились двѣ крайности: горделивое богатство и вопіющее рабство. Ни въ одной колоніи по было бѣлыхъ столь богатыхъ и столь гордыхъ, мулатовъ столь завидовавшихъ превосходству бѣлаго поколѣнія, черныхъ столь склонныхъ свергнуть иго и тѣхъ и другихъ. Мнѣнія, проповѣданныя въ Парижѣ въ Законодательномъ Собраніи, раздавшись посреди страстей, врожденныхъ такой странѣ, должны были вызвать тамъ ужасную бурю, подобную ураганамъ, производимымъ на моряхъ внезапною встрѣчею двухъ противныхъ вѣтровъ. Бѣлые и мулаты, которыхъ число едва было достаточно для того, чтобъ они могли защищаться въ совокупности другъ съ другомъ, вступили въ раздоръ, и, сообщивъ чернымъ заразу своихъ страстей, довели ихъ до возстанія. Сначала, они подверглись жестокости черныхъ, потомъ ихъ торжеству и ихъ владычеству. Здѣсь случилось то же, что случается во всякомъ обществѣ, гдѣ возникаетъ борьба классовъ: первый изъ этихъ классовъ былъ побѣжденъ вторымъ, первый и второй третьимъ. Но въ отличіе отъ того, что видимъ въ другихъ странахъ, эти люди носили на своемъ лицѣ отмѣты своихъ различныхъ происхожденій; ихъ ненависть происходила отъ неистовства физическихъ инстинктовъ, а ярость была подобна ярости дикихъ звѣрей. И потому, ужасы этой революціи превзошли все, что люди видѣли до-сихъ-поръ во Франціи въ девяносто-третьемъ году, и, не смотря на отдаленность, всегда ослабляющую ощущенія, Европа, уже такъ-сильно пораженная зрѣлищами материка, была глубоко взволнована неслыханными безчеловѣчіями, до которыхъ безразсудные, иногда жестокіе владыки довели свирѣпыхъ рабовъ своихъ. Законы человѣческаго общества, всюду сходные, породили тамъ, какъ и вездѣ, послѣ продолжительныхъ бурь, утомленіе, которое требуетъ властелина и существа необыкновеннаго, способнаго имъ сдѣлаться. Этотъ властелинъ былъ цвѣта торжествующей расы, т. е. черный. Онъ назывался Туссенъ-Лувертюръ. Это былъ старый невольникъ, неимѣвшій доблестной отваги Спартака, но одаренный глубокимъ притворствомъ и необычайнымъ правительственнымъ геніемъ. Будучи посредственнымъ военнымъ человѣкомъ, умѣя только дѣлать засады въ странѣ почти-неприступной, и даже въ этомъ отношеніи уступавшій нѣкоторымъ изъ своихъ сподвижниковъ, онъ пріобрѣлъ сверхъестественное вліяніе своею сметливостью давать направленіе дѣламъ. Эта раса варваровъ приняла его желѣзное иго, во сто разъ тяжелѣйшее ига прежнихъ плантаторовъ, и подверглась тяжкой обязанности работать, -- обязанности, которая, въ самомъ невольничествѣ, была для нихъ дѣломъ наиболѣе-ненавистнымъ. Черный невольникъ, сдѣлавшійся диктаторомъ, установилъ на Сен-Доминго сносный общественный порядокъ и совершилъ дѣла, которыя можно было бы смѣть назвать великими, еслибъ театръ ихъ былъ иной и еслибъ они были менѣе-эфемерны.
   На этой сен-домингской землѣ, какъ во всякой странѣ, бывшей долго жертвою гражданской войны, образовался раздѣлъ между воинственнымъ поколѣніемъ, способнымъ владѣть оружіемъ и имѣвшимъ вкусъ въ этому занятію, -- и рабочими поколѣніемъ, менѣе склоннымъ къ битвѣ, готовымъ, впрочемъ, снова кинуться въ опасности, еслибъ была угрожаема его свобода. Естественно, первое поколѣніе было вдесятеро малочисленнѣе втораго.
   Туссенъ-Лувертюръ образовалъ изъ перваго постоянную армію почти въ двадцать тысячь человѣкъ, раздѣленную на полубригады, по образцу aранцузскихъ армій, съ офицерами по-большой-части изъ черныхъ, а отчасти изъ мулатовъ и бѣлыхъ. Это войско, получавшее хорошее жалованье и хорошее содержаніе, будучи довольно-страшно въ климатѣ, который оно одно только могло выносить, и на почвѣ гористой, покрытой нехрупкимъ и колючимъ хворостомъ, -- это войско было раздѣлено на многія дивизіи и находилось подъ начальствомъ вождей одного съ нимъ цвѣта кожи, вождей, по-большой-части искусныхъ, но болѣй свирѣпыхъ, нежели искусныхъ, каковы на-прим.: Христофъ, Дессалинъ, Моизъ, Морена, Лаплюмъ. Преданные Туссену, всѣ они признавали его геній и сносили его первенство. Остальное народонаселеніе, подъ именемъ земледѣльцевъ, было возвращено къ труду. Имъ оставили Оружіе для того, чтобъ они употребили его въ дѣло при нуждѣ, въ случаѣ, еслибъ метрополія посягнула на свободу колоніи; по ихъ принудили возвратиться на плантаціи, покинутыя собственниками. Туссенъ провозгласилъ, что они свободны, но обязаны работать ещё въ-продолженіе пяти лѣтъ на земляхъ своихъ старыхъ владѣльцевъ, съ правомъ на четвертую часть добываемыхъ сырыхъ произведеній. Бѣлымъ собственникамъ сдѣланы были выгодныя предложенія, въ случаѣ если они возвратятся -- даже и тѣмъ изъ нихъ, которые, Въ минуту отчаянія, приняли участіе въ попыткѣ Англичанъ на Сен-Домниго. Они были хорошо приняты, и получили обратно свои имѣнія, населенныя такъ-называемыми свободными неграми, которымъ они предоставляли, по предписанію Туссена, четвертую часть добываемыхъ ими сырыхъ произведеній, оцѣниваемую самымъ произвольнымъ образомъ. Довольно-значительное число богатыхъ прежнихъ Собственниковъ, или погибшихъ во время смутъ колоніи, или покинувшихъ Францію эмигрантами, ни являлось снова само, ни высылало своихъ повѣренныхъ. Ихъ имущества, секвестрованныя подобно національнымъ владѣніямъ во Франціи, были отданы чернымъ офицерамъ, и за такую низкую цѣну, отъ которой Можно было обогатиться. Нѣкоторые предводители, какъ на-прим.: Христофъ и Дессалинъ, пріобрѣли себѣ такимъ-образомъ болѣе мильйона ежегоднаго дохода. Эти черные офицеры обращались съ неграми жестоко, какъ новые владыки: сѣкли ихъ розгами за лѣность и неповиновеніе, и производили родъ безпрерывной охоты какъ за звѣрьми, за тѣми изъ нихъ, которые предались бродяжнической жизни. Часто даже, Дессалинъ и Христофъ выпали ихъ передъ своими глазами.
   Благодаря распоряженіямъ Туссена, земля Сен-Доминго, орошенная такимъ множествомъ крови, послѣ десятилѣтнихъ смутъ представляла Въ 1801 г. плодородіе, почти равное ея плодородію въ 1789 году. Туссенъ, независимый отъ Франціи, далъ колоніи почти-неограниченную свободу торговли. Такая свобода, опасная для колоній съ посредственнымъ плодородіемъ; которыя; производя мало и дорого, имѣютъ свою выгоду брать Произведенія метрополіи за тѣмъ, чтобъ она сама брала ихъ собственныя, такая свобода, напротивъ, въ высшей степени важна для колоній богатой и плодородной, побуждающейся ни въ какомъ покровительствѣ для сбыта своихъ произведеніи и отъ-того находящей большія пользы въ свободныхъ сношеніяхъ со всѣми націями, и въ пріобрѣтеніи предметовъ необходимости и роскоши тамъ, гдѣ они лучше и дешевле. Въ такомъ положеніи находился Сен-Доминго. Островъ получилъ огромную выгоду отъ свободнаго пребыванія въ немъ иностранныхъ флаговъ, въ-особенности американскаго флага. Съѣстные припасы были здѣсь въ изобиліи; европейскіе товары продавались за дешевую цѣну; туземныя произведенія раскупались на-расхватъ, лишь только появлялись на рынкѣ. Прибавьте къ тому, что новые плантаторы, и черные и бѣлые, всѣ освобожденные отъ Обязательствъ съ капиталистами метрополій; не были, подобно старымъ плантаторамъ въ 1789 г., обременены долгами, и принуждены отдѣлять отъ своихъ доходовъ на проценты за Огромные запятые ими капиталы. Города Капъ, Порт-о-Пренсъ, Сен-Маркъ, Каій (Cayes), снова обрѣли нѣкоторый блескъ. Слѣды войны были здѣсь почти-совершенно изглажены: въ большой части этихъ городовъ виднѣлись изящныя жилища, построенныя для черныхъ офицеровъ и соперничествовавшія съ прекраснѣйшими домами прежнихъ бѣлыхъ собственниковъ, нѣкогда столь горделивыхъ, столь прославившихся своею роскошью и развратомъ.
   Черный глава колоніи довершилъ ея раждающееся благоденствіе смѣлымъ занятіемъ испанской части Сен-Доминго. Этотъ островъ былъ нѣкогда раздѣленъ на два отдѣла, изъ которыхъ одинъ, лежащій къ востоку,-- первый представляющійся тѣмъ, кто приходилъ изъ Европы,-- принадлежалъ Испанцамъ; другой, лежащій на западъ, обращенный къ Кубѣ и внутренности Мехиканскаго-Залива, принадлежалъ французамъ. Эта западная часть, состоявшая изъ двухъ выдавшихся мысовъ, которые образуютъ, кромѣ обширнаго внутренняго залива. Множество рейдовъ и гаваней,-- эта часть была удобнѣе другой для плантацій. И потому она была покрыта богатыми заведеніями. Испанская часть, напротивъ, мало-гористая, представляющая мало заливовъ, заключала въ себѣ менѣе сахарныхъ и кофейныхъ плантацій; но за то на ней паслось множество скота, лошадей и муловъ. Обѣ эти части вмѣстѣ могли оказать другъ другу великія взаимныя выгоды, между-тѣмъ, какъ раздѣленныя исключительною колоніальною системою, онъ были какъ-бы два отдаленные острова, изъ которыхъ одинъ имѣетъ то, чего нѣтъ въ другомъ, и которые по могутъ помѣняться другѣ съ другомъ своими НропзведОпіяйи по причинѣ далекаго разстоянія. Туссенъ, по изганіи Англичанъ, обратилъ всѣ свои помышленія на занятіе испанской части. Прикидываясь совершенно-покорнымъ метрополіи, по всемъ поступая по ея волѣ, онъ вооружился базельскимъ трактатомъ, но которому Испанія отдавала Сен-Доминго въ полное владѣніе Франціи, и предложилъ испанскимъ властямъ сдать ему провинцію, до-сихъ-поръ еще ими занимаемую. Не смотря на возраженія французскаго коммиссара, Туссенъ двинулъ всѣ дивизіи своей арміи и потребовалъ отъ испанскихъ властей, которыя были неспособны противиться, -- ключей Санто-Доминго. Эти ключи были вручены ему, и онъ вслѣдъ за тѣмъ занялъ всѣ города, принимая на себя только титулъ представителя Франціи, но поступая на дѣлѣ какъ независимый государь, и заставляя принимать себя въ церквахъ со всѣми почестями.
   Всѣмъ этимъ Туссенъ въ два года совершенно оживилъ колонію. Нельзя составить себѣ вѣрную идею о его политикѣ, не зная въ то же время, какъ поступалъ онъ, будучи поставленъ обстоятельствами между Франціей и Англіей. Этотъ невольникъ, сдѣлавшійся человѣкомъ свободнымъ и самодержцемъ, сохранилъ въ глубинѣ своего сердца невольную симпатію къ націи, которой цѣпи онъ нѣкогда носилъ, и никакъ не хотѣлъ видѣть Англичанъ на Сен-Доминго. И потому онъ употребилъ благородныя усилія изгнать ихъ, и успѣлъ въ томъ. Его политическій умъ, глубокій, хотя необразованный, укрѣплялъ его въ этихъ врожденныхъ чувствованіяхъ, и давалъ ему уразумѣть, что Англичане были болѣе-опасными владыками, ибо ихъ могущество на моряхъ сдѣлало бы ихъ власть на островѣ дѣйствительною и безграничною. Итакъ, онъ ни подъ какимъ видомъ не хотѣлъ этого владычества. Англичане, оставляя Порт-о Пренсъ, предложили ему королевскую власть на Сен-Доминго и немедленное признаніе этой власти, если онъ согласится отдать въ ихъ руки торговлю колоніи. Онъ не согласился на это, потому ли, что былъ еще приверженъ къ метрополіи, или потому-что, испуганный вѣстью о мирѣ, боялся французской экспедиціи, которая могла бы превратить въ прахъ его королевство. Сверхъ-того, тщеславіе принадлежать къ первой во всемъ свѣтѣ воинственной націи, тайное удовольствіе быть генераломъ французской службы, отъ руки самого перваго консула, взяли перевѣсъ въ душѣ Туссена надъ всѣми предложеніями Англіи. И такъ, онъ хотѣлъ остаться Французомъ. Держать Англичанъ въ почтительномъ разстояніи, живя съ ними въ миръ; признавать поминальную власть Франціи и повиноваться ей не болѣе, какъ на столько, чтобъ по вооружить противъ себя ея силъ,-- такова была политика этого удивительнаго человѣка. Онъ принялъ коммиссаровъ Директоріи, и потомъ вскорѣ отослала" ихъ (именно генерала Гедувилля) подъ тѣмъ предлогомъ, будто-бы они не понимали интересовъ своей родины, и требовали отъ него вещей невыполнимыхъ и гибельныхъ для нсй-самой.
   Его внутренняя политика не менѣе заслуживаетъ вниманіе, какъ и внѣшняя. Онъ ненавидѣлъ мулатовъ, какъ болѣс-близкихъ къ его племени и, напротивъ, оказывалъ величайшія ласки бѣлымъ, чрезъ что и добился съ ихъ стороны нѣкотораго уваженія, которое служило ему доказательствомъ, что геній его заставилъ забыть цвѣтъ его кожи. Съ черными же онъ обращался невѣроятно-строго, впрочемъ справедливо. Его дикое краснорѣчіе очаровывало ихъ. Съ каѳедры, на которую восходилъ онъ часто, онъ говорилъ имъ о Богѣ, о равенствѣ человѣческихъ племенъ, и говорилъ странными, очень-удачно придуманными притчами. Однажды, на-примѣръ, желая внушить чернымъ довѣренность къ самимъ-себѣ, онъ наполнилъ стаканъ зернами чернаго маиса, примѣшалъ туда нѣсколько зеренъ бѣлаго маиса, потомъ, потрясши этотъ стаканъ, и давъ замѣтить, какъ быстро бѣлыя зерна исчезли посреди черныхъ, онъ сказалъ: "Вотъ что значатъ бѣлые посреди васъ. Трудитесь, упрочьте свое благосостояніе трудомъ, и если бѣлые метрополіи захотятъ отнять у насъ свободу, мы возьмемся за наши ружья, и еще разъ одолѣемъ ихъ." Обожаемый за все это, онъ былъ въ то же время предметомъ страха потому-что былъ удивительно-бдителенъ. Одаренный дѣятельностью, изумительною въ его лѣта, онъ разставилъ во внутренности острова готовыя смѣны самыхъ быстрыхъ лошадей, и переносился, въ сопровожденіи нѣсколькихъ тѣлохранителей, съ чудною быстротою, съ одного конца острова на другой, проѣзжая верхомъ иногда по сорока льё въ день и налетая, подобно молніи, чтобъ наказать за преступленіе, вѣсть о которомъ дошла до него. Предусмотрительный и скупой, онъ скапливалъ деньги и оружіе въ горахъ внутренней части острова, и закапывалъ ихъ, говорятъ, въ мѣстѣ, называемомъ Урочищами-Хаоса (les Mornes du Chaos), близь Эннери, сдѣлавшагося обыкновеннымъ его мѣстопребываніемъ. То были средства для предстоявшихъ битвъ, которыя онъ все-еще считалъ вѣроятными и близкими. Стараясь во всемъ подражать первому консулу, онъ окружилъ себя гвардіею, свитою, создалъ себѣ родъ царскаго жилища, принималъ въ этомъ жилищѣ собственниковъ всѣхъ цвѣтовъ, особенно бѣлыхъ, и грубо обходился съ черными, которые не имѣли такого хорошаго вида. Даже и въ генерал-лейтенантскомъ мундирѣ, страшный по наружности, онъ имѣлъ льстецовъ, угодниковъ, и (грустно сказать) не разъ бѣлые, принадлежавшіе къ стариннымъ и богатымъ фамиліямъ острова, бросались въ его объятія для снисканія его покровительства. Люди, окружавшіе Туссена, увѣряли его, что онъ въ Америкѣ то же, что генералъ Бонапарте въ Европѣ, и что онъ долженъ здѣсь поставить себя въ такое же положеніе. Лишь-только онъ узналъ о подписаніи мира и могъ предвидѣть возстановленіе власти метрополіи, поспѣшилъ созвать совѣтъ колоніи для начертанія конституція. Этотъ совѣтъ собрался и дѣйствительно начерталъ довольно-смѣшную конституцію. По ея предначертанію, совѣтъ колоніи постановлялъ законы, генерал-губернаторъ утверждалъ ихъ, и имѣлъ исполнительную власть во всей ея обширности. Туссенъ, естественно, былъ назначенъ генерал-губернаторомъ колоніи, и къ тому же губернаторомъ по жизнь, съ властью назначать себѣ преемника. Подражаніе тому, что дѣлалось во Франціи, не могло быть болѣе-полнымъ и болѣе-дѣтскимъ. Что до власти метрополіи, то о ней не было и рѣчи. Конституція долженствовала быть только поднесена ей на утвержденіе; но, однажды давъ это утвержденіе, метрополія не имѣла болѣе никакого права надъ своею колоніею, ибо совѣтъ издавалъ законы, Туссенъ управлялъ, и могъ, еслибъ захотѣлъ лишить французскую торговлю всѣхъ ея выгодъ. Когда спрашивали у Туссена, въ какихъ отношеніяхъ будетъ находиться Сен-Домниго Къ Франціи, онъ отвѣчалъ: "Первый консулъ будетъ присылать ко мнѣ коммиссаровъ говоритъ со мною". Нѣкоторые Изъ его друзой, которые были болѣе его благоразумны, толковали ему объ опасности такихъ поступковъ, пророчили, что онъ вызоветъ противъ себя французскую экспедицію и погибнетъ. Самолюбіе этого невольника, сдѣлавшагося диктаторомъ, взяло верхъ. Онъ хотѣлъ, какъ самъ говорилъ, чтобъ первый изъ черныхъ былъ на дѣлѣ и по праву на Сан-Доминго тѣмъ же, чѣмъ первый Изъ бѣлыхъ былъ въ Европѣ, т. с. пожизненнымъ владыкою, съ правомъ назначать себѣ преступника. Онъ отправилъ въ Европу полковника Венсана съ тѣмъ, чтобъ изъяснить первому консулу новое конституціональное учрежденіе и испросить утвержденія офицеровъ-негровъ въ данныхъ имъ военныхъ чинахъ.
   Это подражаніе его величію, это притязаніе уподобиться ему, вызвало улыбку на уста перваго консула. Онъ былъ готовъ позволить называть себя первымъ изъ бѣлыхъ тому, кто назвалъ себя первымъ изъ черныхъ,-- но съ тѣмъ условіемъ, чтобъ колонія была связана съ метрополіею покорностью, и чтобъ обладаніе этою землею; искони французскою, было существенное, а по номинальное. Онъ утвердилъ всѣхъ негровъ въ присвоенныхъ ими себѣ военныхъ чинахъ, и сдѣлалъ Туссена генерал-лейтенантомъ, начальствующимъ на Сен-Доминго отъ имени Франціи. Но онъ хотѣлъ имѣть тамъ французскаго главнокомандующаго, послѣ котораго Туссенъ былъ бы первымъ,-- безъ этого условія, Сен-Доминго не принадлежалъ болѣе Франціи, -- и потому рѣшился послать туда генерала и армію. На этотъ постъ былъ избранъ генералъ Леклеръ. Для того, чтобъ доказать Туссену расположеніе правительства, отсылали къ нему двухъ сыноесй его, воспитанныхъ во Франціи, въ сопровожденіи ихъ наставника, г. Куанона. Къ этому первый консулъ присовокупилъ благородное и лестное письмо, въ которомъ обращался къ Туссену, какъ къ первому человѣку изъ племени черныхъ.
   Но онъ предвидѣлъ и сопротивленіе, и принялъ всѣ возможныя мѣры для преодоленія его силою. Онъ отправилъ въ Сен-Доминго 20,000 человѣкъ, подѣ начальствомъ генерала Леклера, на флотѣ, состоявшемъ изъ пятидесяти-восьми кораблей и фрегатовъ, управляемыхъ лучшими адмиралами: Вилларе-де-Жуйозомъ, Латуш-Тревиллемъ, Гантомомъ, Ливуа и др. Этотъ флотъ прибылъ 3 февраля 1802 года, и войско было высажено въ нѣсколькихъ пунктахъ, по не безъ сильныхъ сопротивленій. Всюду война была ожесточённая, безъ малѣйшей пощады. Туссенъ и Христофъ показали чудную, изумительную дѣятельность, и эту неумолимую, свирѣпую храбрость, которая не отступаетъ при видѣ какой бы ни было крайности. 5 февраля (17 плювьйоза) городъ Канъ былъ преданъ Христофомъ въ жертву пламени, въ виду французской эскадры, которая, за отливомъ, по неволь должна была держаться въ открытомъ морѣ. На с

КОНСУЛЬСТВО И ИМПЕРІЯ

Соч. ТЬЕРА.

Статья тринадцатая (*).

(*) Двѣнадцатая статья напечатана въ LV томѣ "Отеч. Записокъ" (декабрь 1847).

РЕЙНСКІЙ СОЮЗЪ. Наполеонъ въ Парижъ посвящаетъ первыя свои попеченія финансамъ.-- Компанія Соединенныхъ Негоціантовъ признана должною правительству, и у нея взято все.-- Наполеонъ, недовольный г-мъ Яіарбуа, замѣщаетъ его г-мъ Молліеномъ.-- Возстановленіе кредита.-- Приказанія о возвращеніи арміи, о занятіи Далмаціи, о завоеваніи Неаполя.-- Продолженіе дѣлъ съ Пруссіею.-- Ратификація шенбруннскаго трактата съ измѣненіями.-- Новое отправленіе г-на Гаугвица къ Наполеону.-- Шенбруннскій трактатъ, передѣланный въ Парижѣ, съ меньшими выгодами для Пруссіи.-- Г. Луккезини посланъ въ Берлинъ, для объясненія перемѣнъ въ трактатѣ.-- Шенбрунскій трактатъ, сдѣлавшійся парижскимъ, наконецъ ратификованъ, и г. Гаугвицъ возвращается въ Берлинъ.-- Господство Франціи.-- Вступленіе Іосифа Бонапарте въ Неаполь.-- Занятіе Венеціи.-- Медленіе въ отдачѣ Далмаціи.-- Французская армія останавливается на Иннѣ, въ ожиданіи отдачи Далмаціи, и размѣщается въ нѣмецкихъ областяхъ, удобнѣйшихъ для ея продовольствія.-- Отягощеніе занятыхъ земель.-- Положеніе прусскаго двора по возвращеніи г-на Гаугвица въ Берлинъ.-- Отправленіе герцога брауншвейгскаго въ Петербургъ, для объясненія поступковъ црусскаго кабинета.-- Пріемъ, сдѣланный герцогу въ Петербургѣ.-- Тщетныя усилія Пруссіи оправдать передъ Россіею и Англіею занятіе Ганновера.-- Англія объявляетъ войну Пруссіи.-- Смерть Питта.-- Фоксъ министръ.-- Надежды на миръ.-- Сношенія между Фоксомъ и Талейраномъ.-- Лордъ Ярмоутъ въ Парижѣ, въ качествѣ довѣреннаго переговорщика.-- Основанія морскаго мира.-- Агенты Австріи отдаютъ устья Каттаро не Французамъ, а Русскимъ.-- Угрозы Наполеона вѣнскому двору.-- Россія посылаетъ г-на Убри въ Парижъ, съ порученіемъ предупредить движеніе французской арміи противъ Австріи, и предложить миръ.-- Лордъ Ярмоутъ и г. Убри соединенно ведутъ переговоры въ Парижѣ.-- Возможность общаго мира.-- Разсчетъ Наполеона въ медленіи переговорами.-- Система французской имперіи.-- Вассальныя королевства, великія герцогства и герцогства.-- Іосифъ, король неаполитанскій.-- Лудовикъ, король голландскій.-- Распаденіе германской имперіи.-- Рейнскій союзъ.-- Движенія французской арміи.-- Внутреннія учрежденія и устройство разныхъ частей во Франціи.-- Продолженіе переговоровъ съ Россіею и Англіею.-- Мирный трактатъ съ Россіею, подписанный въ Парижѣ 20-го іюля г-мъ Убри.-- Это заставляетъ лорда Ярмоута предъявить свои полномочія.-- Лордъ Лаудердель присоединенъ къ нему.-- Затрудненія въ переговорахъ съ Англіею.-- Нескромность англійскихъ переговорщиковъ объ отдачѣ Ганновера возбуждаетъ въ Берлинѣ сильнѣйшее безпокойство.-- Ложныя извѣстія разгорячаютъ тамъ умы.-- Рѣшеніе вооружиться.-- Изумленіе и недовѣрчивость Наполеона.-- Россія отказывается ратификовать трактатъ, подписанный г-мъ Убри, и предлагаетъ новыя условія.-- Наполеонъ не хочетъ принять ихъ.-- Смерть Фокса еще болѣе затрудняетъ отношенія.-- Общее стремленіе къ войнѣ.-- Король прусскій требуетъ удаленія французской арміи.-- Наполеонъ отвѣчаетъ требованіемъ прекратить вооруженія Пруссіи.-- Продолжительное молчаніе обѣихъ сторонъ.-- Отъѣздъ прусскаго короля въ Магдебургъ.-- Неизбѣжность войны.

   Радость при успѣхѣ никогда не мѣшала Наполеону трудиться. Неутомимая душа его умѣла соединять наслажденіе съ трудомъ. Онъ пріѣхалъ въ Парижъ 26 января вечеромъ, и 27 утромъ былъ уже совершенно погруженъ въ дѣла правительственныя. Въ этотъ день, первый сановникъ имперіи, съ которымъ онъ занимался, былъ архи-канцлеръ Камбасересъ. Нѣсколько минутъ онъ съ удовольствіемъ слушалъ его поздравленія, и видѣлъ, какъ этотъ осторожный умъ былъ смущенъ чудесами послѣдней войны; потомъ, онъ началъ говорить о Финансовомъ кризисѣ, такъ быстро и счастливо оконченномъ. Онъ основательно вѣрилъ точности и правдивости донесеній Камбасереса, и потому прежде всѣхъ хотѣлъ выслушать его. Г. Марбуа особенно раздражилъ его тѣмъ, что онъ никакъ не полагалъ этого важнаго человѣка способнымъ къ легкомыслію въ дѣлахъ.. Ни мало не сомнѣваясь въ высокой честности своего министра, Наполеонъ не могъ простить ему, что онъ предоставилъ всѣ средства казначейства дерзкимъ спекулянтамъ, и за то хотѣлъ оказать крайнюю строгость. Архи-канцлеръ успѣлъ утишить его и показать, что, вмѣсто строгостей, лучше было открыть переговоры съ Соединенными Негоціантами, и получить отъ нихъ всѣ бывшія у нихъ цѣнности, чтобъ съ наименьшею потерею произвести ликвидацію въ этомъ странномъ дѣлѣ.
   Наполеонъ тотчасъ созвалъ въ Тюильри совѣтъ и потребовалъ подробнаго донесенія о дѣйствіяхъ компаніи, все еще для него темныхъ. Онъ призвалъ туда всѣхъ министровъ, и, кромѣ ихъ, г-на Молліека, директора кассы погашенія: онъ былъ доволенъ имъ, и полагалъ, что онъ гораздо способнѣе г-на Марбуа къ обширному управленію Фондами. Но его же повелѣнію были призваны въ Тюильри гг. Депре, Ванлерберге, Увраръ и чиновникъ, котораго обвиняли въ томъ, что онъ обманулъ министра казначейства.
   Всѣ были устрашены присутствіемъ императора, и онъ не скрывалъ своего гнѣва. Г. Марбуа началъ читать длинное донесеніе, приготовленное имъ о дѣлѣ. Едва прочелъ онъ часть его, какъ Наполеонъ сказалъ, прерывая чтеніе:-- я вижу, въ чемъ дѣло. Компанія Соединенныхъ Негоціантовъ хотѣла Фондами казначейства и банка удовлетворить Францію и Испанію. Но какъ Испанія могла только обѣщать піастры, то деньгами Франціи и хотѣли удовлетворить нужды обоихъ государствъ. Испанія должна была дать мнѣ вспомогательныя деньги, а вмѣсто того получила ихъ отъ меня. Теперь, пусть щ. Депре, Ваплерберге и Увраръ отдадутъ мнѣ все, что у нихъ есть, пусть Испанія заплатитъ мнѣ, что должна имъ, а иначе, я посажу этихъ господъ въ Венсеннь и пошлю армію въ Мадритъ.
   Наполеонъ былъ холоденъ и строгъ съ г-мъ Марбуа.-- "Уважаю характеръ вашъ", сказалъ онъ ему: "но вы допустили обманывать себя людямъ, отъ которыхъ я предостерегала васъ. Вы предоставили имъ всѣ государственныя цѣнности, хотя должны были бы лучше наблюдать за ихъ употребленіемъ. Мнѣ прискорбно, но я принужденъ устранить васъ отъ управленія казначействомъ, потому-что не могу оставить его вамъ послѣ того, что случилось". Тутъ Наполеонъ вслѣдъ ввести членовъ компаніи, призванныхъ въ Тюильри. Гг. Ванлерберге и Депре, хотя меньше виновные, горько плакали. Г. Увраръ, запутавшій компанію дерзкими спекуляціями, былъ совершенно спокоенъ. Онъ старался убѣдить Наполеона, что надобно позволить ему самому окончить сложныя операціи, въ которыя онъ ввелъ своихъ товарищей, и что черезъ Голландію и Англію онъ извлечетъ изъ Мехики значительныя суммы, превышающія выданныя Франціею.
   Вѣроятно, что, въ-самомъ-дѣлѣ, онъ лучше всякаго другаго окончилъ бы эту ликвидацію; но Наполеонъ былъ слишкомъ раздраженъ, хотѣлъ избавиться отъ спекулянтовъ я не вѣрилъ ихъ обѣщаніямъ. Г. Увраръ и его товарищи должны были или подвергнуться уголовному суду, или отдать немедленно все, что у нихъ было: запасы всякаго рода, всякое движимое и недвижимое имѣніе, обязательства на Изданію. Они рѣшились на это жестокое пожертвованіе. ,
   Такая ликвидація разоряла ихъ; по они подверглись ей злоупотребленіемъ средствъ казначейства. Достойнѣе сожалѣнія изъ трехъ былъ г. Ванлерберге: онъ не вмѣшивался въ спекуляціи своихъ товарищей, и только дѣятельно и честно производилъ во всей Европѣ торговлю хлѣбомъ, поставляя его Французскимъ арміямъ.
   Распустивъ совѣтъ, Наполеонъ удержалъ у себя г-на Діолліема, и не дожидаясь ни возраженій, ни согласія его, сказалъ ему; "Сегодня вы дадите присягу, какъ министръ казначейства". Такая довѣренность была лестна; но, устрашенный ею, г. Модліенъ не зналъ, что отвѣчать.-- Развѣ вы не хотите быть министромъ, прибавилъ Наполеонъ, и требовалъ, чтобъ въ тотъ же день онъ присягнулъ.
   Прежде всего посвятивъ заботы и попеченія устройству финансовъ, Наполеонъ занялся потомъ возвращеніемъ своей арміи во Францію. Онъ приказалъ, при медленномъ, спокойномъ походъ войскъ въ предѣлы отечества, оставить раненныхъ и больныхъ до весны въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ получили они первыя пособія. Офицеры должны были оставаться при нихъ и заботиться о ихъ выздоровленіи, для чего назначены были суммы изъ военной казны. Бертье оставался въ Мюнхенѣ для выполненія всѣхъ этихъ подробностей, такъ же какъ для наблюденія за размѣномъ земель, всегда столь затруднительномъ между нѣмецкими владѣтелями. Онъ долженъ былъ совѣщаться съ г-мъ Отто, министромъ Франціи при баварскомъ дворѣ.
   Наполеонъ занялся потомъ мѣрами противъ неаполитанскаго королевства. Массена, съ 40 тысячами человѣкъ, изъ числа войскъ, бывшихъ въ Ломбардіи, долженъ былъ идти чрезъ Тоскану и самую южную часть римскихъ владѣній, къ неаполитанскому королевству, не внимая никакимъ предложеніямъ о мирѣ или перемиріи. Наполеонъ еще не зналъ, прійметъ ли Іосифъ, отказавшійся отъ вице-королевства Италіи, корону Обѣихъ Сициліи, и далъ ему титулъ только своего намѣстника. Іосифъ не командовалъ арміею, порученною одному Массенѣ, потому-что Наполеонъ, жертвуя Фамильнымъ требованіямъ выгодами политики, не такъ легко жертвовалъ имъ выгодами военныхъ дѣйствій. Но, введенный въ Неаполь Массеною, Іосифъ долженъ былъ принять на себя гражданское управленіе страны и дѣйствовать съ королевскою властію.
   Въ то же время генералъ Молиторъ былъ направленъ къ Далмаціи. Въ подкрѣпленіе шелъ за нимъ генералъ Мармонъ, которому поручено было принять отъ Австрійцевъ Венецію и Венеціанскую Область. Принцъ Евгеній получилъ приказаніе отправиться въ Венецію и управлять тамъ завоеванными областями, еще не присоединяя ихъ къ Итальянскому-Королевству, хотя позднѣе онѣ должны были присоединиться къ нему.
   Наконецъ, желая возвысить духъ своихъ солдатъ и цѣлой Франціи, Наполеонъ приказалъ большой арміи собраться въ Парижѣ, на великолѣпное празднество, которое должна была дать ей столица. Нельзя было лучше выразить идею народа, привѣтствующаго армію, какъ поручивъ парижскимъ гражданамъ дать праздникъ аустерлицскимъ солдатамъ.
   Занимаясь такимъ образомъ управленіемъ своей обширной имперіи, и переходя отъ мирныхъ заботъ къ заботамъ о войнѣ, Наполеонъ зорко глядѣлъ также и на слѣдствія трактатовъ пресбургскаго и шёнбруннскаго. Именно Пруссіи оставалось ратификовать трактатъ, неожиданный ею, потому-что г. Гаугвицъ, отправившись въ Вѣну объявить условія, самъ принялъ предложенныя ему, и не только не принудилъ Наполеона къ чему бы то ни было, но привезъ заключенный съ нимъ оборонительный и наступательный трактатъ, съ вознагражденіемъ за то, правда, богатымъ даромъ Ганновера.
   Хотя Гаугвицъ пріѣхалъ не съ пустыми руками, однако его встрѣтили съ чувствами различными: дворъ съ гнѣвомъ, король съ горестью, публика съ удовольствіемъ и смущеніемъ, но никто не былъ совершенно доволенъ. Самъ г. Гаугвицъ явился безъ замѣшательства передъ всѣми своими судьями. Онъ привезъ изъ Шёнбрунна то, что всегда совѣтовалъ: увеличеніе Пруссіи, основанное на союзѣ съ Франціею. Единственною виною его было, что онъ на минуту покорился обстоятельствамъ, и отъ-того подвергся теперь непріятному противорѣчію, какъ подписавшій шёнбруннскій трактатъ, а за мѣсяцъ передъ тѣмъ онъ же подписалъ трактатъ потсдамскій. Но эти обстоятельства были дѣломъ неискуснаго его преемника и неблагодарнаго ученика, г. Гарденберга, который въ нѣсколько мѣсяцевъ до того запуталъ отношенія Пруссіи, что она не могла выйдти изъ нихъ безъ явныхъ противорѣчіи. Сверхъ-того, если г. Гаугвицъ и былъ увлеченъ на минуту, то меньше всякаго другаго, и наконецъ, онъ спасъ Пруссію отъ бездны, въ которую едва не ввергли ее. Ненадобно забывать также, что въ Потсдамѣ, при всѣхъ обольщеніяхъ во время пребыванія тамъ императора Александра, особенно внушали г. Гаугвицу не вовлекать Пруссію въ войну прежде окончанія декабря; а онъ 2-го декабря нашелъ уже побѣдоноснымъ и неотразимымъ того, кого хотѣли покорить или побѣдить. Онъ былъ поставленъ между опасностью пагубной войны, или противорѣчіемъ, богато вознаграждаемымъ: что же было ему дѣлать?-- Впрочемъ, говорилъ онъ, ничего нѣтъ потеряннаго. Основываясь на необычайномъ и непредвидѣнномъ положеніи дѣлъ, онъ заключилъ съ Наполеономъ обязательства условныя, больше нежели обыкновенно зависящія отъ ратификаціи прусскаго двора. Слѣдовательно, еще все остается въ прежнемъ видѣ. Могутъ и не ратификовать шёнбруннскаго трактата. Онъ предупредилъ о томъ Наполеона, сказалъ ему, что ведетъ переговоры не имѣя инструкцій и, слѣдовательно, договаривается не обязательно. Можно избрать -- или Ганноверъ, или войну съ Наполеономъ. Положеніе то же самое, какое было въ Шёнбруннѣ, только выигранъ мѣсяцъ, который почитали необходимымъ для устройства прусской арміи.
   Такъ говорилъ г. Гаугвицъ, преувеличивая только одно обстоятельство, что у него не было инаго выбора, кромѣ Ганновера или войны. Онъ могъ бы сблизить Пруссію съ Наполеономъ и не принимая Ганновера. Правда, что Наполеонъ не довѣрилъ бы такому полусближенію, а отъ недовѣрчивости до войны уже недалеко. Враги г. Гаугвица обращали противъ него и другой упрекъ. Въ Вѣнѣ, говорили они, меньше удаленный отъ австрійскихъ переговорщиковъ, онъ, дѣйствуя вмѣстѣ съ ними, могъ бы сильнѣе противиться Наполеону, и не такъ легко отступиться отъ европейскихъ интересовъ, въ которыхъ согласились въ Потсдамѣ, или отступиться съ согласія всѣхъ. Но это предполагало переговоры общіе, а Наполеонъ такъ мало желалъ ихъ, что требуя такого рода переговоровъ могли, только инымъ путемъ, опять дойдти до войны. Итакъ война, всюду война, съ противникомъ страшнымъ, прежде назначеннаго срока, окончанія декабря, противъ извѣстнаго желанія короля, противъ положительныхъ пользъ Пруссіи -- вотъ что, утверждалъ г. Гаугвицъ, было передъ нимъ въ Шёнбруннь.
   Положеніе было, такимъ-образомъ, гораздо-больше затруднительно для другихъ, нежели для него. Притомъ, онъ былъ одаренъ ловкостью неизмѣняемою и соединенною съ спокойствіемъ и прелестью, что поддержало бы его передъ противниками, когда бы онъ былъ даже виноватъ.
   Потому-то его не смущали крики, гремѣвшіе вокругъ; онъ даже не настаивалъ, чтобъ приняли трактатъ, какъ могъ бы настаивать переговорщикъ, привязанный къ оконченному имъ дѣлу; онъ только не переставалъ повторять, что остаются свободны, могутъ выбирать, не зная, что выбираютъ или Ганноверъ, или войну. Счастливъ былъ бы этотъ министръ, если бы въ-послѣдствіи онъ не перешелъ за назначенную имъ самимъ грань, и не испортилъ бы положенія дѣлъ несообразностями, которыя погубили его и едва не погубили его отечества.
   Искренніе или притворные энтузіасты называли пріобрѣтеніе Ганновера вѣроломнымъ. Они говорили, что это вовлекаетъ Пруссію въ вѣчную войну съ Англіею и уничтожаетъ торговлю всего народа; что, сверхъ-того, Ганноверъ пріобрѣтается уступкою прекрасныхъ областей, издавна принадлежавшихъ къ монархіи, Клева, Аншпаха, Нёшателя. Они утверждали, что Пруссія заключила невыгодный торгъ, уступивъ 300,000 жителей за 900,000; что если бы Ганноверъ достался безъ потери Нёшателя, Аншпаха, Клева, а еще съ прибавленіемъ чего-нибудь, на-примѣръ, ганзеатическихъ городовъ, тогда не о чемъ было бы сожалѣть. Въ-заключеніе прибавляли, что новый трактатъ, во всякомъ случаи, наноситъ безчестіе Пруссіи.
   Люди умѣренные, какихъ очень-много между богатыми берлинскими горожанами, не повторяя всѣхъ возгласовъ энтузіастовъ, страшились для торговли Пруссіи мщенія Англіи, скорбѣли объ уваженіи къ Пруссіи, искренно печалились, видя торжество Французскихъ армій надъ германскими, но больше всего страшились войны съ Франціею.
   Таковы же были въ глубинъ души чувства короля. Истый Германецъ сердцемъ, патріотъ, умѣренный въ мнѣніяхъ, онъ колебался между различными соображеніями. Его снѣдала грусть при мысли о потсдамскихъ обязательствахъ, которыя одни Мѣшали ему принять даръ Наполеона. Кромъ того, хотя лично онъ былъ мужественъ, по страшился войны какъ величайшаго бѣдствія. Онъ видѣлъ въ ней разстройство казны Фридриха, растраченной его отцомъ, тщательно собранной вновь имъ, и уже початой при послѣднемъ вооруженіи. Особенно видѣлъ онъ въ войнѣ, гибель монархія.
   Созвали совѣтъ, куда приглашены были важнѣйшія государственныя лица: гг. Гаугвицъ, Гарденбергъ, Шуленбургъ и два знаменитѣйшіе представителя арміи, Фельдмаршалъ Моллендорфъ и герцогъ Брауншвейгскій. Совѣщаніе было бурно, хотя страсти двора не участвовали въ томъ. При неизмѣнномъ аргументъ Гаугвица, который повторялъ, Что можно отказаться отъ Ганновера, но ненначе, какъ начавъ воішу, склонились и избрали рѣшеніе среднее, то-есть, самое дурное по обстоятельствамъ. Рѣшено было принять трактатъ, но съ измѣненіями. Г. Гаугвицъ жестоко противился тому, но его не послушали. Ему возражали, что каковы ни были бы измѣненія, но ими спасали честь Пруссіи, доказывая, что трактаты пишутся не подъ диктовку Наполеона. Такое побужденіе ослѣпляло людей, которымъ надобно было обманывать себя, и они приняли трактатъ съ разными измѣненіями.
   Первое изъ нихъ ясно показывало мысль предлагавшихъ измѣненія, и главную причину ихъ замѣшательства. Изъ трактата исключили названіе оборонительнаго и наступательнаго, какимъ названъ былъ союзъ съ Франціею, стараясь черезъ то явиться въ меньшемъ смущеніи передъ Россіею. Въ приложеніяхъ къ трактату объясняли, въ какихъ случаяхъ почитали себя обязанными дѣйствовать за-одно съ Франціею; требовали, чтобы новое, предполагаемое въ Италіи устройство было пояснено и включено во взаимныя ручательства, обезпеченныя шёнбруннскимъ трактатомъ, потому-что не хотѣли явно одобрить того, что готовилось въ Неаполѣ, то-есть, низложенія Бурбоновъ, покровительствуемыхъ Россіею.
   Такія измѣненія означали, что, невольно приступая къ политикѣ Франціи, не хотѣли приступить къ ней искренно, и особенно не хотѣли за Идти такъ далеко, чтобы уже нельзя было объяснить въ Петербургѣ и Вѣнѣ своихъ поступковъ. Намѣреніе было слишкомъ-явно и не могло быть благопріятно истолковано въ Парижѣ. Къ тому прибавили нѣсколько измѣненій, еще меньше прямодушныхъ. Правда, ихъ не вписали въ новый трактатъ, но предоставили г-ну Гаугвицу предложить ихъ словесно. Пріобрѣтая Ганноверъ, не хотѣли уступить Аншпаха, единственнаго сколько-нибудь важнаго пріобрѣтенія, котораго требовалъ Наполеонъ, но которое было наслѣдственнымъ владѣніемъ бранденбургскаго дома во Франконіи. Желая присоединить къ Пруссіи ганзеатическіе города, драгоцѣнные по своей торговой значительности, надѣялись такимъ образомъ усыпить чувство народной чести и обезоружить общественное мнѣніе.
   Министръ Франціи, г. Лафоре, которому былъ порученъ размѣнъ ратификацій, зналъ своего повелителя очень-хорошо, и потому не могъ позволить себѣ ратификовать измѣненный такимъ образомъ трактатъ. Когда его пригласили къ тому, онъ отказался; но убѣжденія были такъ неотступны, г. Гаугвицъ съ такою силою представлялъ ему необходимость оковать берлинскій дворъ, избавить его отъ вѣчныхъ измѣненій въ политикѣ и устранить отъ вліянія враговъ Франціи, что министръ-посланникъ согласился ратификовать измѣненный трактатъ sub spe rati -- извѣстная дипломатическая предосторожность, когда Хотятъ предоставить рѣшеніе волѣ своего государя.
   И такъ, опять въ Парижѣ могли быть одобрены новыя колебанія прусскаго двора. Г. Гаугвицъ, повидимому, имѣлъ успѣхъ у Наполеона, и ему поручили ѣхать во Францію и утишить бурю, которую предвидѣли. Онъ долго отклонялъ отъ себя это порученіе; но король говорилъ ему такъ убѣдительно, что онъ долженъ былъ покориться и ѣхать въ Парижъ, въ другой разъ бороться съ побѣдоноснымъ, коронованнымъ дипломатомъ, съ которымъ уже велъ онъ переговоры въ Шёнбрунпѣ.
   Г. Гаугвицъ пріѣхалъ въ Парижъ 1-го февраля. И съ Талейраномъ, и съ императоромъ онъ развилъ все свое искусство; а оно было велико. Онъ представилъ затрудненія своего правительства, поставленного между Франціею и соединенною Европою, чаще готоваго соединиться съ первою, но иногда увлекаемаго къ второй обстоятельствами понятными и извинительными. Онъ показалъ, что Французскому правительству необходимо ободрять и поддерживать его. Онъ представилъ себя единственнымъ человѣкомъ, который борется въ Берлинъ за союзъ Пруссіи съ Франціею, и потому имѣетъ право ожидать, что Наполеонъ поможетъ ему своею благосклонностью. Наполеонъ уступилъ такимъ внушеніямъ, и, къ-несчастію, согласился возобновить шёнбруннскій трактатъ, только съ условіями, нѣсколько больше обременительными противъ тѣхъ, отъ которыхъ отказался Фридрихъ-Вильгельмъ.
   -- Не хочу принуждать васъ, сказалъ Наполеонъ г. Гаугвицу: -- предлагаю привести дѣла въ прежній порядокъ, то-есть, взять обратно Ганноверъ и возвратить вамъ Аншпахъ, Нёшатель, Клевъ. Но если станемъ договариваться, если я снова уступлю вамъ Ганноверъ, то ужь не на прежнихъ условіяхъ, и потребую, чтобъ вы сдѣлались вѣрными союзниками Франціи. Пусть будетъ Пруссія искренно, открыто со мною, и я не опасаюсь европейской коалиціи; а не имѣя на рукахъ коалиціи, я управлюсь съ Англіею.
   Наполеонъ заблуждался только въ томъ, что хотѣлъ заставить Пруссію купить Ганноверъ новыми уступками, а не отдавалъ его ей на условіяхъ самыхъ выгодныхъ, потому-что вѣрными союзниками бываютъ только вполнѣ довольные. Г. Гаугвицъ, искренно желая сблизить Пруссію съ Франціею, обѣщалъ Наполеону все и со всѣми знаками прямодушія, но притомъ очень искусно замѣтилъ, что Наполеонъ довольно легкомысленно поступалъ съ Пруссісю; что ему необходимо щадить достоинство короля, во-первыхъ, для самого короля, гордаго въ скромности своей, и во-вторыхъ, для народа и арміи" которые не раздѣляютъ себя отъ монарха, и оскорбляются всѣмъ, что имѣетъ видъ неуваженія къ нему. Г. Гаугвицъ сказалъ, что нарушеніе неприкосновенности земель Аншпаха произвело самое печальное дѣйствіе, и увлекло всю Пруссію въ коалицію.
   Новый трактатъ былъ яснѣе и ограниченнѣе перваго. Ганноверъ былъ отданъ Пруссіи такъ же торжественно, какъ и въ Шёнбруннѣ, но съ условіемъ занять его немедленно, какъ владѣніе. Новое, важное обязательство вознаграждало за то: Пруссія обязывалась запереть Англичанамъ Везеръ и Эльбу такъ же строго, какъ запирали ихъ Французы, покуда они занимали Ганноверъ. Въ замѣну, Пруссія отдавала по прежнему Аншпахъ, Клеве, Нёшатель. Не было упомянуто о пространствѣ съ 20-го тысячами жителей, остававшемся у Пруссіи отъ княжества Аншпахскаго. Пруссія не только признавала Французскую имперію въ настоящемъ ея состояніи, съ новымъ устройствомъ въ Германіи и Италіи, но должна была обезпечить и послѣдствія войны, начатой съ Неаполемъ, то-есть, низложеніе Бурбоновъ и вѣроятное водвореніе фамиліи Бонапарте на тронь Обѣихъ-Сицилій. Это было, конечно, самое непріятное изъ условій, вновь предложенныхъ Пруссіи, потому-что отъ него положеніе короля дѣлалось еще затруднительнѣе въ-отношеніи къ императору Александру.
   Г. Гаугвица. не хотѣлъ самъ везти въ Берлинъ этого плода колебаній прусскаго двора, и рыпался послать туда г-на Луккезини, прусскаго министра въ Парижѣ. Ему неприлично было ходатайствовать о дѣлѣ испорченномъ, и на одного себя возложить отвѣтственность въ рѣшеніи, которое оставалось принять. Онъ хотѣлъ предоставить королю, своимъ товарищамъ и королевской фамиліи, заботу выбора между шёнбруннскимъ трактатомъ, очень передѣланнымъ, и войною.
   Какъ старшій надъ Луккезини, г. Гаугвицъ отправилъ его въ Берлинъ, а самъ временно занялъ мѣсто прусскаго министра въ Парижѣ. Онъ поручилъ ему представить своему двору трактатъ, изобразить въ точности положеніе дѣлъ во Франціи, и объяснить истинныя расположенія Наполеона, готоваго быть или союзникомъ могущественнымъ, искреннимъ, хотя и тяжелымъ по своей предпріимчивости, или непріятелемъ страшнымъ, если его заставятъ видѣть въ Пруссіи вторую Австрію. Г. Гаугвицъ не поручилъ г-ну Луккезини ходатайствовать отъ его имени о принятіи новаго трактата. Онъ не желалъ больше ничего, потому-что ему уже было противно дѣло слишкомъ неблагодарное, и тягостна была отвѣтственность слишкомъ-стѣсненна я. Онъ остался въ Парижѣ, гдѣ Наполеонъ принималъ его какъ-нельзя-лучше и гдѣ онъ съ любопытствомъ изучалъ этого необыкновеннаго человѣка, убѣждаясь съ каждымъ днемъ болѣе въ вѣрности собственной его политики, и въ томъ, что Пруссія и Франція равно теряли настоящія и будущія свои выгоды, не умѣя жить въ согласіи.
   Впрочемъ, въ Европѣ все шло по желанію счастливаго аустерлицскаго побѣдителя. Армія, посланная имъ въ Неаполь, подвигалась прямо къ своей цѣли. Неаполитанская королева, усиливаясь еще разъ отстранить бурю, собранную ея ошибками, умоляла всѣ дворы, и посылала одного за другимъ, кардинала Руффо и наслѣднаго принца, на встрѣчу къ Іосифу, попытаться заключить трактатъ, на какихъ бы ни было условіяхъ. Іосифъ, связанный повелительными приказаніями своего брата, не допустилъ къ себѣ кардинала Руффо, принялъ со вниманіемъ убѣжденія принца Фердинанда, но не останавливаясь шелъ къ Неаполю. Сорокатысячная французская армія перешла черезъ Гарильйано 8 февраля и подвигалась тремя корпусами. Правый корпусъ, генерала Репье, шелъ блокировать Гаетту; средній, маршала Массены, направлялся на Капую, а лѣвый, генерала Сен-Сира, на Апулію и Абруццо, къ Тарешскому Заливу. При извѣстіи о томъ, Англичане съ такою поспѣшностію сѣли на суда, что едва не подвергли опасности сбояхъ союзниковъ, Русскихъ. Первые удалились въ Сицилію, другіе на Корфу. Неаполитанскій дворъ укрылся въ Палермо, совершенно опустошивъ общественныя казначейства и даже кассу банка. Наслѣдный принцъ, съ остатками лучшихъ неаполитанскихъ войскъ, углубился въ Калабріи. Двое неаполитанскихъ знатныхъ господъ были посланы въ Капую, вступить въ переговоры о сдачѣ столицы. Конвенція была подписана, и Іосифъ, вмѣстѣ съ корпусомъ Массены, явился передъ Неаполемъ. Онъ вступилъ туда 15 февраля, ври чемъ порядокъ не нарушился: населеніе лаццарони не оказало ни малѣйшаго сопротивленія.
   Евгеній, вице-король Верхней-Италіи, принялъ отъ Австрійцевъ венеціанскія области. Онъ вступилъ въ Венецію къ величайшему удовольствію жителей древней царицы морей, которые въ присоединеніи своемъ къ итальянскому королевству, устроенному на благоразумныхъ началахъ, находили нѣкоторое вознагражденіе за потерю своей независимости. Корпусъ генерала Мармона, сошедшій съ Штирійскихъ Альповъ въ Италію, двинулся въ Изонцо, и составлялъ резервъ, готовый проникнуть въ Далмацію, еслибъ тамъ оказалось необходимымъ соединеніе силъ. Генералъ Молиторъ съ своею дивизіею быстро шелъ въ Далмацію, овладѣть страною, которою Наполеонъ дорожилъ, потому-что она сосѣдствовала съ Турціей". Молиторъ вступилъ въ Зару, столицу Далмаціи. Но ему оставалось пройдти довольно большое пространство берегами, до знаменитыхъ устьевъ Каттаро, самой южной и самой важной позиціи при Адріатическомъ-Мор", и онъ поспѣшалъ, желая удержать страхомъ своего приближенія Черногорцевъ, издавна приверженныхъ къ Россіи.
   Различные корпуса Французской арміи, тихо подвигаясь къ предѣламъ Франціи, все еще занимали разныя области Германіи. Отдыхъ возвратилъ имъ силы; между-тѣмъ, они наполнялись молодыми конскриптами, безпрестанно подходившими отъ береговъ Рейна, гдѣ были устроены депо, подъ управленіемъ маршаловъ Келлермана и Лефевра. Наши солдаты, если можно, сдѣлались еще больше способны къ воинѣ, нежели были до послѣдняго похода, и удивительно гордились своими недавними побѣдами. Они обращались человѣколюбиво съ нѣмецкими народами; были, правда, шумливы и хвастались своими подвигами; но когда утихалъ ихъ шумъ, они были обходительны какъ-нельзя-больше и совершенно противоположны въ этомъ союзнымъ Германцамъ, которые поступали съ своими земляками гораздо хуже, нежели мы. Къ-несчастію, Наполеонъ, изъ экономіи, полезной его арміи, но вредной его политикѣ, выплачивалъ своимъ солдатамъ только часть жалованья, а остальное удерживалъ, располагаясь выдать его по возвращеніи ихъ во Францію. Онъ требовалъ съѣстныхъ припасовъ отъ тѣхъ земель, гдѣ находились его войска, а у нихъ вычиталъ за то изъ жалованья. Такой налогъ былъ чрезвычайно тягостенъ для жителей. Если бы за съѣстные припасы платили, то войска наши были бы не тягостью, а выгодою для Германіи, которая знала, что они приведены были туда виною самой коалиціи, и глядѣла бы на нихъ благосклонно.
   Впрочемъ, если народы жаловались на продолжительное пребываніе у нихъ нашихъ войскъ, то государи небольшихъ владѣній, наконецъ, желали присутствія ихъ, какъ благодѣянія, потому-что нельзя ни съ чѣмъ сравнить дѣйствій, какія позволяли себѣ нѣмецкія правительства. особливо сколько-нибудь сильныя. Король баварскій, великій герцогъ баденскій, наложили руку на имѣнія непосредственнаго дворянства Имѣя право только на одну часть Брейсгау, котораго большая часть была назначена баденскому дому, король виртембергскій занялъ его все. Безъ Французскихъ войскъ, у Виртембергцевъ и Баденцевъ дошло бы до битвы.
   Наполеонъ поручилъ г-ну Отто, своему министру въ Мюнхенѣ, и Бертье, начальнику штаба своей арміи, рѣшать ссоры, которыя предвидѣлъ онъ между нѣмецкими владѣтелями, большими и малыми. Всѣ они прискакали въ Мюнхенъ, куда, казалось, переселился регенсбургскій сеймъ, и требовали тамъ не только правосудія Франціи, но и присутствія войскъ ея, какъ ни было оно тягостно. Со всѣхъ сторонъ являлись неразрѣшимые споры, которыхъ, по-видимому, нельзя было и рѣшить иначе, какъ новою передѣлкою германской конституціи. Meжду-тѣмъ, отряды нашихъ солдатъ охраняли спорныя мѣста и все было откладываемо до посредничества Франціи и ея министровъ. Впрочемъ, Наполеонъ не старался продлить этими случаями пребываніе своихъ войскъ въ Германіи; онъ нетерпѣливо желалъ возвратить свою армію, собрать со въ Парижѣ вокругъ себя, и ждалъ для этого только совершеннаго занятія Далмаціи и окончательнаго отвѣта прусскаго двора.
   И, наконецъ, прусскій дворъ, принужденный выразиться въ послѣдній разъ о передѣланномъ шенбруннскомъ трактатѣ, рѣшился. Онъ принялъ трактатъ, меньше выгодный для него послѣ двоякаго измѣненія его въ Берлинѣ и Парижѣ; онъ съ смущеніемъ на челѣ, принялъ даръ Ганновера, который въ другое время преисполнилъ бы его радостью. И что было дѣлать? оставалось или согласиться на предложенія Франціи, или начинать войну, которую вызывала прусская армія, _ но которой страшились свѣдущіе предводители ея.
   Начать войну надобно было въ то тремя, когда Наполеонъ, послѣ Ульма, вступалъ въ долину Дуная: тогда можно было обратиться въ тылъ его, покуда Австро-Русскіе, сосредоточенные въ Ольмюцѣ, привлекали его въ Моравію. Но прусская армія не была готова въ то время, а послѣ 2-го декабря, когда г. Гаугвицъ открылъ переговоры, было уже поздно. Еще позже было воевать съ французами, когда они, занимая Швабію и Франконію, могли тотчасъ вторгнуться въ Пруссію, между-тѣмъ какъ Русскіе были въ Польшѣ, а Австрійцы оставались совершенно обезоруженными.
   Итакъ, единственнымъ возможнымъ рѣшеніемъ было -- принять Ганноверъ на условіяхъ, предложенныхъ Франціею. Но такъ начинать искренній союзъ -- было довольно странно. Трактатъ 15-го февраля ратификовали 24-го. Г. Луккезини тотчасъ отправился съ ратификаціею обратно въ Парижъ. Г. Гаугвицъ, съ своей стороны, поѣхалъ въ Берлинъ. Онъ былъ совершенно доволенъ личными съ нимъ поступками Наполеона, и снова обѣщалъ ему вѣрный союзъ Пруссіи, но готовился къ тяжелымъ испытаніямъ при видѣ безчисленныхъ затрудненій, возставшихъ въ Германіи, и особенно при видѣ небольшихъ нѣмецкихъ владѣтелей, унижавшихся передъ Франціею для спасенія себя отъ притѣсненій владѣтелей, больше могущественныхъ или больше благопріятствуемыхъ. Въ Берлинѣ, г. Гаугвицъ нашелъ короля, опечаленнаго своимъ положеніемъ и окружавшими его затрудненіями. Дерзость недовольныхъ доходила до того, что, однажды ночью, въ домѣ г. Гаугвица были разбиты окна возмутителями порядка. Г. Гаугвицъ дѣлалъ видъ, что презираетъ такія изъявленія образа мыслей. Король признавалъ ихъ дѣломъ значительнымъ и объявилъ, что будетъ преслѣдовать виновныхъ, которыхъ и приказалъ отъискивать; но полиція не открыла ихъ, отъ слабости своей, или отъ соучастія съ виновниками. Выведенный изъ терпѣнія, король изъявилъ твердую и непремѣнную волю, которая усмирила недовольныхъ. Онъ далъ почувствовать, что рѣшимость его не измѣнна, что онъ принялъ ее для спасенія монархіи, и что всѣ должны соображаться съ видами его политики.
   Г. Гарденбергъ вышелъ изъ министерства и сдѣлался идоломъ недовольныхъ. Онъ былъ созданіе г. Гаугвица, его приверженецъ, подражатель, и жаркій хвалитель союза съ Франціею, особливо въ 1805 году, когда Наполеонъ изъ своего булонскаго лагеря предлагалъ Пруссіи Ганноверъ. Тогда г. Гарденбергъ почиталъ величайшею славою обезпечить такое увеличеніе своему государству, и изъявлялъ французскимъ министрамъ сожалѣніе, что король не рѣшается и слишкомъ медлитъ, какъ говорилъ онъ, соединиться съ Франціею. Послѣ, когда это намѣреніе не исполнилось, онъ, съ пылкостью привязался къ Россіи, и началъ громко роптать противъ Франціи. Наполеонъ зналъ его поступки и сдѣлалъ ошибку, не разъ говоря о немъ въ своихъ бюллетеняхъ, и оскорбительно намекая на одного прусскаго министра, обольщеннаго золотомъ Англичанъ. Укоризна была несправедлива. Г. Гарденбергъ былъ столько же обольщенъ золотомъ Англичанъ, сколько г. Гаугвицъ золотомъ французовъ. Такое нападеніе на г. Гарденберга доставило ему большую народность. Король уволилъ его въ отставку съ изъявленіями уваженія, которыя не мѣшали видѣть въ ней политическую немилость.
   По король сдѣлалъ уступку партіи, непріязненной къ Франціи, назначивъ въ товарищи къ г. Гаугвицу г. Келлера, который явно выдавалъ себя надзорщикомъ за своимъ начальникомъ. Фридрихъ Вильгельмъ сдѣлалъ еще больше, попытавшись сохранить дружбу Россіи и объяснить ей свою политику. Онъ убѣдилъ стараго герцога Брауншвейгскаго отправиться въ Петербургъ и противопоставить свою славу упрекамъ, какіе могло вызвать поведеніе Пруссіи въ Шёпбруннь и въ Парижъ. Почтенный старецъ, преданный дому бранденбургскому, пріѣхалъ въ Петербургъ въ первыхъ числахъ марта. Тамъ приняли его съ знаками величайшаго уваженія, хотя и не одобряли политики его двора. Между тѣмъ, съ нимъ вступили въ переговоры, долженствовавшіе остаться въ глубокой тайнѣ, даже для г. Гаугвица. На случай разрыва Пруссіи съ Франціею, ей предлагали всѣ пособія со стороны Россіи. Герцогъ брауншвейгскій не имѣлъ никакихъ полномочій отъ своего короля, и только обѣщалъ передать ему виды и намѣренія Россіи; переговоры же о нихъ долженъ былъ производить г. Гарденбергъ, тотъ самый министръ, который, по-видимому, оставался въ немилости, но, подъ рукою, продолжалъ дѣйствовать въ самомъ важномъ изъ тогдашнихъ государственныхъ дѣлъ Пруссіи.
   Стараясь такимъ образомъ передъ Россіею объяснить свои поступки, Пруссія въ то же время пыталась въ Лондонѣ извинить занятіе Ганновера. Въ манифестъ къ ганноверскому народу она говорила, что съ прискорбіемъ вступаетъ во владѣніе Ганноверскимъ Королевствомъ, за которое платитъ горестнымъ пожертвованіемъ своихъ областей на Рейнѣ, во Франконіи и Швейцаріи; но что она Дѣйствовала такимъ образомъ, желая упрочить миръ въ Германіи и освободить Ганноверъ отъ чужеземныхъ армій. Обращаясь къ ганноверскому народу съ такими словами, она говорила англійскому кабинету, что принимаетъ Ганноверъ не охотно, и какъ невольный предметъ мѣны за области, которыхъ ей чрезвычайно жаль; что таковы слѣдствія неблагоразумной войны, которую Пруссія всегда порицала, которую начали не смотря на ея предостереженія, и теперь должны упрекать себя за послѣдствія, потому что Сами воздвигли это колоссальное могущество, не кстати сражаясь ст нимъ: оно беретъ у однихъ и отдаетъ другимъ, насильствуетъ столько же тѣхъ, кому благопріятствуетъ своими дарами, сколько тѣхъ, у кого отнимаетъ.
   Англія не удовольствовалась такими сужденіями. Она отвѣчала манифестомъ, гдѣ жестоко упрекала прусскій дворъ, объявляя его падшимъ подъ иго Наполеона, недостойнымъ вниманія, по своей зависимости; но британскій кабинетъ не хотѣлъ показать своему народу, что возстановляетъ противъ себя еще одного непріятеля чисто за выгоды королевской Фамиліи, и потому объявилъ, что перенесъ бы это новое вторженіе въ Ганноверъ, неизбѣжное слѣдствіе континентальной войны, если бы Пруссія ограничилась простымъ занятіемъ его; но что закрытіемъ входа въ устья рѣкъ она оказала непріязненное дѣйствіе, чрезвычайно вредное англійской торговлѣ, и въ-слѣдствіе того ей объявляютъ войну. Отдало было приказаніе всѣмъ кораблямъ королевскаго Флота преслѣдовать прусскій флотъ. Это влекло за собою страшное замѣшательство для Германіи, потому-что балтійскія суда обыкновенно выставляли прусскій Флагъ, больше другихъ уважавшійся властителями моря.
   Нравственное дѣйствіе маренгской битвы обратило Англію къ Наполеону; дѣйствіе аустерлицской битвы еще разъ обращало ее къ нему, потому-что побѣды нашихъ сухопутныхъ войскъ были вѣрнымъ, хотя и непрямымъ средствомъ обезоружить ее. Первая изъ этихъ битвъ была причиной удаленія Питта отъ дѣлъ; вторая -- причиной его смерти. Великій министръ вновь вступилъ въ кабинетъ, въ августѣ 1803 года, лишь на два года, и былъ только поражаемъ огорченіями. Съ нимъ не вступили ни Уиндамъ, ни Гренвилль, прежніе сослуживцы, ни Фоксъ, недавній единомысленникъ, и ему надобно было сражаться въ парламентѣ съ старыми и съ новыми друзьями, а въ Европѣ съ Наполеономъ, который сдѣлался императоромъ и былъ могущественнѣе нежели когда-нибудь. Голосъ Питта, столь знакомый врагамъ Франціи, откликнулся военными криками повсюду: образовалась третья коалиція, и Французская армія была отвлечена отъ Дувра къ Вѣнѣ. Но Аустерлицъ разрушилъ третью коалицію, и Питтъ увидѣлъ, что намѣренія его ниспровергнуты, что Наполеонъ можетъ опять возвратиться въ Булонь, и тяжкія опасенія Англіи опять возраждаются.
   Мысль, что Наполеонъ опять явится на берегахъ Ламанша, занимала всѣхъ въ Англіи. Знали какъ трудно ему переправиться черезъ проливъ, но начали опасаться, что нѣтъ ничего невозможнаго для необыкновеннаго человѣка, колеблющаго весь міръ, и спрашивали себя, стоило ли подвергаться такимъ опасностямъ для пріобрѣтенія какого-нибудь лишняго острова, когда уже обладали всею Индіею, когда имѣли въ рукахъ Мысъ-Доброй-Надежды и Мальту, такъ-что трудно было отнять ихъ назадъ. Повторяли, что трафалгарская битва упрочила господство Англіи на моряхъ, по что Наполеону оставался европейскій материкъ; что онъ запретъ всѣ выходы изъ него, и что это былъ цѣлый міръ, а безъ него нельзя же вѣчно жить отдѣльно; что самыя громкія морскія побѣды не помѣшаютъ Наполеону когда-нибудь воспользоваться случаемъ и вторгнуться въ Англію. Система отчаянной воины не была такимъ образомъ одобряема Англичанами благоразумными, и хотя въ-послѣдствіи она привела къ успѣхамъ, по тогда чувствовали всю опасность ея, и не почитали равными съ нею выгодъ, какія могла принести борьба продолжительная.
   Люди всегда рабы счастія и всегда готовы воображать вѣчными свои минутныя прихоти: потому-то они были жестоки въ Питту. Они забывали двадцати-лѣтнія его услуги отечеству, забывали, на какую степень величія возвелъ онъ его силой своего патріотизма, своими парламентскими дарованіями, которыми властвовалъ въ нижней палатъ. Они признали его побѣжденнымъ и такъ поступали съ нимъ. Враги смѣялись надъ его политикой и надъ ея слѣдствіями. Они упрекали его за ошибки генерала Макка, за поспѣшность, съ какою Австрійцы открыли походъ, не дождавшись Русскихъ, и за поспѣшность Русскихъ, которые дали битву не дождавшись Пруссаковъ. Все это приписывали нетерпѣливому характеру Питта, показывали великое участіе къ судьбѣ Австріи, и обвиняли Питта въ гибели ея, а вмѣстѣ съ тѣмъ въ гибели единственной, истинной союзницы Англіи.
   Но Питтъ не участвовалъ въ планѣ похода: онъ только способствовалъ составленію коалиціи. Онъ больше всѣхъ способствовалъ союзу и тѣмъ помѣшалъ булонской экспедиціи. За это не думали быть благодарны ему.
   Одно странное обстоятельство еще больше усилило тяжкое дѣйствіе послѣдней побѣды Наполеона. Тотчасъ послѣ Аустерлица, какъ послѣ Маренго, утверждали, покуда не открылась истина, что Наполеонъ проигралъ большое сраженіе и лишился двадцати-семи тысячъ человѣкъ и всей своей артиллеріи. Но вскорѣ разнеслось точное извѣстіе, и члены оппозиціи напечатали переводъ Французскихъ бюллетеней, которые и раздавали у дверей Питта.
   Наполеонъ насладился бы вполнѣ своею славой, еслибъ могъ перенестись за проливъ и послушать, что говорятъ о немъ, о его геніи, о его счастіи! Грустныя измѣны здѣшняго міра! Что испытывалъ въ то время Питтъ, то долженъ былъ послѣ испытать Наполеонъ; только великость увлеченія и несправедливости была соразмѣрна великости его генія и судьбы.
   Двадцать-пять лѣтъ парламентской борьбы, разрушительной, истощающей душу и тѣло, разстроили здоровье Питта. Наслѣдственная болѣзнь, которая сдѣлалась смертельною отъ работы, утомленій и послѣднихъ прискорбіи, была причиной преждевременной кончины его, 23-го января 1806 года. Онъ умеръ 47 лѣтъ, и управлялъ своею страною больше двадцати годовъ, управлялъ съ такою властію, какую можно имѣть только въ самодержавной монархіи; а онъ жилъ въ государствѣ конституціонномъ, не пользовался благосклонностью своего короля и долженъ былъ покорять одобреніе самаго независимаго на землѣ собранія.
   Если удивительно, какъ въ самодержавныхъ государствахъ министры иногда долго сохраняли въ рукахъ своихъ власть, то какого удивленія достоинъ человѣкъ, который двадцать лѣтъ могущественно властвовалъ надъ англійскимъ народомъ! Конечно, многое подвержено минутнымъ прихотямъ при всякомъ дворъ, но вѣрно не больше, нежели въ совѣщательныхъ собраніяхъ. Всѣ прихоти мнѣнія, возбуждаемыя тысячью поощреній ежедневныхъ газетъ и отражающіяся въ парламентѣ, гдѣ принимаютъ онѣ силу народной власти, составляютъ волю шаткую, то покорную, то повелительную, и ее-то необходимо оковать и господствовать надъ множествомъ головъ, воображающихъ, что онѣ господствуютъ! Кромѣ искусства льстить, тутъ надобно еще другое, не похожее на него искусство слова, то пошлое, то высокое, которымъ можно заставить собраніе людей выслушать себя; надобно, сверхъ того, еще получить отъ природы характеръ, и только при помощи его можно отражать и удерживать волнующіяся страсти. Всѣми этими качествами, природными и пріобрѣтенными, Питтъ обладалъ въ высочайшей степени. Никогда въ новыя времена не бывало болѣе искуснаго вождя народныхъ собраній. Четверть вѣка подвергаясь увлекательной пылкости Фокса и ѣдкимъ сарказмамъ Шеридана, онъ поддерживался съ неизмѣннымъ хладнокровіемъ, говорилъ всегда вѣрно, кстати, умѣренно, и когда къ звучному голосу его противниковъ присоединился еще больше могущественный голосъ событій, когда Французская революція, безпрестанно сбивая съ толку государственныхъ людей и самыхъ опытныхъ европейскихъ генераловъ, кидала на пути своемъ или Флёрусъ, или Цюрихъ, или Маренго, онъ всегда умѣлъ, своею твердостью, приличіемъ своихъ отвѣтовъ, удерживать взволнованные умы британскаго парламента. Этимъ-то особенно и былъ достопамятенъ Питтъ, потому-что, какъ мы уже сказали, онъ не имѣлъ ни устройствующаго генія, ни глубокихъ свѣдѣній государственнаго человѣка. Кромѣ нѣсколькихъ финансовыхъ учрежденій сомнительнаго достоинства, онъ не создалъ въ Англіи ничего, часто ошибался въ оцѣнкѣ относительныхъ силъ Европы, хода событій; но съ дарованіями великаго политическаго оратора онъ соединялъ пламенную любовь къ своей странѣ и страстную ненависть къ Французской революціи. Геній тогда могущественъ, когда его волну ютъ страсти. Питтъ былъ представителемъ въ Англіи не дворянской аристократіи, но аристократіи торговой, которая отдавала ему свои сокровища путемъ займовъ, и онъ сопротивлялся величію Франціи и заразѣ демагогическихъ безпорядковъ съ неколебимымъ упорствомъ; онъ поддержалъ въ своей странъ порядокъ, не уменьшивъ свободы. Правда, онъ оставилъ Англію обремененную долгами, но спокойно обладающую морями и обѣими Индіями. Онъ пользовался силами Англіи до злоупотребленія; но она была второю страною на земномъ шарѣ при его смерти, и первою черезъ восемь лѣтъ потомъ. Огромныя властвованія принадлежатъ къ видамъ провидѣнія. Геніальный человѣкъ относительно къ народу тоже, что великій народъ въ-отношеніи къ человѣчеству. Великіе народы способствуютъ образованности и просвѣщенію міра, заставляютъ его быстрѣе двигаться на всѣхъ путяхъ. Надобно только совѣтовать имъ соединять съ силою осторожность, которая даетъ успѣхъ силѣ, и справедливость, которая заставляетъ уважать ее.
   Столь счастливый въ-продолженіе восьмнадцати лѣтъ, Питтъ былъ несчастливъ въ послѣдніе дни своей жизни. Мы, французы, были отмщены, потому-что этотъ жестокій непріятель могъ почитать насъ побѣдоносными навсегда, могъ сомнѣваться въ превосходствѣ своей политики и трепетать за будущность своего отечества. Его преемникъ, лордъ Кестлери, насладился нашими бѣдствіями! Между множествомъ разныхъ, самыхъ ужасныхъ обвиненій противъ Питта, никто и никогда не нападалъ на его честность. Онъ жилъ своими окладами, очень значительными, и хотя не былъ бѣденъ, но почитался бѣднымъ. При извѣстіи о его смерти, одинъ изъ членовъ прежняго министерскаго большинства предложилъ заплатить долги его. Это предложеніе, представленное парламенту, было встрѣчено съ уваженіемъ, но оспориваемо прежними его друзьями, а въ то время уже врагами, именно Уиндамомъ, бывшимъ такъ долго товарищемъ его въ министерствѣ. Благородный противникъ Питта, Фоксъ, отказался поддержать предложеніе, по отказался съ горестью.-- "Я чту знаменитаго моего противника", вскричалъ онъ такимъ голосомъ, который потрясъ сердца въ нижнемъ парламентѣ: "я почитаю славою моей жизни, что иногда называли меня соперникомъ его. Но я двадцать лѣтъ противился политикѣ его, и что сказало бы обо мнѣ настоящее поколѣніе, еслибъ я одобрилъ голосъ, которымъ хотятъ отдать послѣднюю и самую блестящую почесть этой политикѣ, которую я находилъ и нахожу пагубною Англіи!" Всѣ поняли мнѣніе Фокса и рукоплескали благородству его языка. Черезъ нѣсколько дней, предложеніе приняло другой характеръ, и парламентъ единогласно назначилъ 50 тысячь фунтовъ стерлинговъ (1,250,000 Франковъ) для платежа долговъ Питта. Рѣшено было похоронить его въ Уэстминстерь.
   Питтъ оставилъ послѣ себя ваканціи многихъ почетныхъ и важныхъ должностей, которыя занималъ онъ; но его трудно было замѣнить не на мѣстахъ, лестныхъ только честолюбію, а въ должности перваго министра, которая ужасала борьбою съ Наполеономъ, побѣдителемъ европейской коалиціи.
   Въ 1803 году, Георгъ III избралъ Питта, котораго не любилъ, и желалъ только обойдтись безъ Фокса, котораго любилъ еще меньше, но послѣ смерти Питта онъ покорился общему мнѣнію и соединилъ въ своемъ министерствъ Фокса, Гренвилла, Уиндама и ихъ друзей. Вообще, кабинетъ былъ составленъ такъ, что Фоксъ имѣлъ въ немъ большинство голосовъ. Нападенія исключенныхъ сотоварищей Питта, Кестлери и Каннинга не помѣшали ему получить большинство и въ палатѣ. Новый кабинетъ немедленно занялся двумя существенными предметами: образованіемъ арміи и сношеніями съ Франціею. Число регулярныхъ войскъ было увеличено, и отъ Фокса, отъ его положенія и пріязненныхъ сношеній съ первымъ консуломъ ожидали новыхъ случаевъ для открытія мирныхъ переговоровъ. Провидѣніе какъ-будто хотѣло наградить этого честнаго человѣка, доставивъ къ тому случай самый естественный и самый почетный для него. Одинъ мерзавецъ явился къ Фоксу и предлагалъ ему умертвить Нанолеона, Фоксъ, въ негодованіи, велѣлъ схватить негодяя и отдалъ англійской полиціи. Онъ тотчасъ написалъ къ Талейрану письмо, чрезвычайно-благородное, и объявляя о преступномъ, сдѣланномъ ему предложеніи, отдавалъ въ распоряженіе Талейрана всѣ средства преслѣдованія преступника, если умыселъ его окажется сколько-нибудь важнымъ.
   Наполеонъ, естественно, былъ тронутъ такимъ великодушнымъ поступкомъ, и велѣлъ Талейрану отвѣчать такъ, какъ заслуживалъ Фоксъ.
   "Я представилъ его величеству", писалъ Талейранъ, "письмо вашего превосходительства. "Узнаю въ этомъ правила чести и добродѣтели, которыми всегда руководствовался г. Фоксъ", вскричалъ императоръ.-- "Благодарите его отъ меня", прибавилъ онъ, "и скажите ему, что продолжится ли война, поддерживаемая политикою его государя, или раздоръ, безполезный для человѣчества, прекратится такъ скоро, какъ должны желать того оба народа, но я радуюсь, что война принимаетъ новый характеръ отъ этого поступка, который служитъ предвѣстіемъ, чего можно ожидать отъ кабинета, гдѣ и другіе, конечно, раздѣляютъ правила г. Фокса, вполнѣ способнаго оцѣнить все прекрасное, все истинно-великое."
   Талейранъ не говорилъ больше ничего, но этого было довольно для продолженія сношеній, столь благородно начатыхъ. Фоксъ тотчасъ отвѣчалъ письмомъ откровеннымъ, искреннимъ, гдѣ безъ изворотовъ, безъ дипломатическихъ уловокъ, предлагалъ миръ на условіяхъ вѣрныхъ и почетныхъ, при содѣйствіи средства, столько же простыхъ, сколько близкихъ. Это было началомъ переговоровъ, въ которыхъ главнымъ дѣйствующимъ лицомъ со стороны Англіи былъ молодой лордъ Ярмоутъ, искренній Другъ Фокса, освобожденный Наполеономъ отъ плѣна.
   Въ переговорахъ не объяснялись объ одномъ важномъ предметѣ, но давали разумѣть, что окончательно вопросъ о немъ будетъ рѣшенъ къ удовольствію королевской англійской фамиліи: это былъ Ганноверъ.
   Дѣйствительно, Наполеонъ рѣшился возвратить его Георгу ІІІ-му, и поводомъ къ этому важному ращенію были послѣдніе поступки Пруссіи. Языкъ ея манифестовъ, гдѣ старались представить себя Ганноверцамъ и Англичанамъ государствомъ угнетеннымъ, которое заставили принять богатое королевство, воспламенилъ Наполеона гнѣвомъ. Онъ хотѣлъ тотчасъ разодрать трактатъ 15-го февраля и принудить Пруссію возстановить все въ прежнемъ порядкѣ. Если бы время и Тайлеранъ не заставили поразмыслить, онъ надѣлалъ бы шуму. Другое, новое обстоятельство еще больше способствовало отвратить его отъ Пруссіи: это было обнародованіе переговоровъ 1805 года, сдѣланное лордомъ Кестлери и другими уволенными сочленами Питта. Они хотѣли отмстить за своего знаменитаго предводителя, и показали, что онъ не вмѣшивался въ военныя дѣйствія, но больше всѣхъ способствовалъ образованію коалиціи 1805 года, которая спасла Англію, заставивъ снять булонскій лагерь. Защищая память своего предводителя, они обличили во многомъ нѣкоторые дворы. Фоксъ упрекалъ неосторожныхъ съ высоты трибуны, и приписывалъ имъ замѣшательство во всѣхъ сношеніяхъ Англіи съ европейскими державами. Въ-самомъ-дѣлѣ, противъ англійской дипломатіи вопіяли всѣ кабинеты, облеченные передъ Франціею неосторожнымъ обнародованіемъ. Поведеніе Пруссіи стало ясно притомъ самымъ прискорбнымъ образомъ" Ея недавнія объявленія Англіи, по поводу Ганновера, надежды, какія давала она коалиціи прежде и послѣ потсдамскихъ событій, все было обнаружено. Наполеонъ, не жалуясь, только велѣлъ напечатать эти документы въ Монитёрѣ, предоставляя каждому угадывать, что онъ долженъ о нихъ думать.
   Но мнѣніе его о Пруссіи уже было составлено. Онъ не почиталъ ея стоющею продолжительной борьбы съ Англіею, которой и рѣшился возвратить Ганноверъ, предложивъ Пруссіи одно изъ двухъ: или соразмѣрное вознагражденіе въ Германіи, или то, что получилъ отъ нея, Аншпахъ, Клевъ и Нёшатель. Наполеонъ еще не зналъ тайнаго переговора, начатаго съ Россіею посредствомъ герцога брауншвейгскаго и г. Гарденберга.
   Одно странное происшествіе придало на нѣсколько дней видъ войны Дѣламъ, но въ существѣ оно способствовало мирному обороту ихъ со стороны Россіи. Французскія войска, назначенныя занять Далмацію, спѣшили къ устьямъ Каттаро, стараясь предохранить ихъ отъ угрожавшей опасности. Черногорцы встревожились, когда узнали о приближеніи французовъ, и, оставаясь въ связяхъ съ Русскими, призвали адмирала Сенявина, того самого, который перевозилъ изъ Корфу въ Неаполь и изъ Неаполя въ Корфу Русскихъ, назначенныхъ вторгнуться въ Италію. Адмиралъ,-пользуясь случаемъ захватить устья Каттаро, поспѣшилъ высадить нѣсколько сотенъ Русскихъ, присоединилъ къ нимъ вооруженныхъ Черногорцевъ, сошедшихъ съ своихъ горъ, и явился передъ укрѣпленіями. Австрійскій офицеръ, бывшій тамъ, и коммиссаръ, назначенный Австріею сдать укрѣпленія Французамъ -- отдали ихъ Русскимъ, объявляя себя принужденными къ тому несоразмѣрною силою, что было вовсе неосновательно, потому-что въ укрѣпленіяхъ Каттаро находились два австрійскіе батальйона, и они могли бы защищать ихъ даже противъ арміи, имѣвшей осадныя средства, которыхъ у Русскихъ не было. Главной виною этого поступка былъ австрійскій коммиссаръ, маркизъ Гизиліери, пронырливый Итальянецъ, послѣ отданный своимъ правительствомъ подъ судъ за такое дѣйствіе.
   Нарочный курьеръ привезъ Наполеону извѣстіе объ этомъ происшествіи. Оно было ему чрезвычайно непріятно, потому-что онъ дорожилъ устьями Каттаро не столько по существеннымъ выгодамъ тамошней морской мѣстности, сколько по сосѣдству ея съ Турціею, на которую изъ устьевъ Каттаро могъ онъ дѣйствовать покровительно или утѣснительно. Онъ изъявилъ свое негодованіе вѣнскому кабинету, потому-что отъ него долженъ былъ принять Далмацію, и его почиталъ обязаннымъ къ тому. Корпусъ маршала Сульта былъ готовъ перейдти за Иннъ и очистить Браунау. Наполеонъ приказалъ ему остановиться на Иннѣ, снова вооружить Браунау, укрѣпиться тамъ и сдѣлать изъ него настоящую крѣпость. Въ тоже время онъ объявилъ Австріи, что французскія войска пойдутъ назадъ, что австрійскіе плѣнные будутъ остановлены на пути въ отечество, и что, въ случаѣ надобности, военныя дѣйствія возобновятся, если ему не дадутъ одного изъ двухъ удовлетвореній: или немедленно сдадутъ устья Каттаро, или пошлютъ австрійскую военную силу отнять ихъ у Русскихъ, соединенно съ французами. Второе было ему еще лучше, потому-что тогда Австрія явилась бы въ непріятельскихъ дѣйствіяхъ съ Россіею.
   Все это было объявлено обыкновеннымъ рѣшительнымъ тономъ Наполеона, и произвело совершенный ужасъ въ Вѣнѣ. Австрійскій кабинетъ нисколько не былъ виноватъ въ дѣйствіи чиновника нисшаго разряда, который поступилъ безъ приказанія, думая угодить своему правительству. Тотчасъ отправили изъ Вѣны въ Петербургъ представленіе императору Александру, объясняя новыя опасности Австріи, и объявляли, что, никакъ не желая снова видѣть французовъ въ Вѣнѣ, лучше рѣшатся подвергнуться прискорбной необходимости напасть на Русскихъ въ укрѣпленіяхъ Каттаро.
   Адмиралъ Сенявинъ овладѣлъ устьями Каттаро не по распоряженію своего правительства, какъ маркизъ Гизиліери отдалъ ихъ по собственному произволу. Александръ съ неудовольствіемъ увидѣлъ положеніе, въ какое поставили союзника его, императора Франца, и вмѣстѣ съ тѣмъ его самого: удержать и отдать захваченное было равно затруднительно. Въ то же время его безпокоили переговоры, начатые Наполеономъ съ Англіею, и доведенный своими союзниками до недовѣрчивости, онъ не отвергалъ мысли о сближеніи съ Франціею. Въ такомъ расположеніи, занятіе устьевъ Каттаро казалось ему скорѣе случаемъ къ миру, нежели къ войнѣ. Онъ имѣлъ подъ рукою бывшаго секретаря русскаго посольства въ Парижъ, г. Убри, котораго поступки заслужили одобреніе обоихъ правительствъ, и который, сверхъ-того, хорошо зналъ Францію. Ему поручили отправиться въ Вѣну и истребовать тамъ для себя паспорты въ Парижъ. Явнымъ предлогомъ къ тому были попеченія о русскихъ плѣнныхъ, но существенное порученіе состояло въ переговорахъ о занятіи устьевъ Каттаро, при чемъ надлежало согласиться и во всѣхъ другихъ вопросахъ, раздѣлявшихъ обѣ имперіи. Г. Убри было приказано какъ-можно-долѣе замедлить сдачу устьевъ Каттаро, но отдать ихъ, еслибъ не представилось средства обойдтись безъ непріязненныхъ дѣйствій противъ Австріи, и особенно пріуготовить возстановленіе почетнаго мира между Россіею и Франціею. Для этого надобно было отстоять что-нибудь для двухъ бывшихъ подъ покровительствомъ Россіи государей, неаполитанскаго и піемонтскаго, потому-что, впрочемъ, обѣ имперіи не имѣли никакихъ спорныхъ вопросовъ и вели войну за политическое вліяніе. Передъ отъѣздомъ своимъ, г. Убри имѣлъ разговоръ съ императоромъ Александромъ и видѣлъ наклонность его къ миру. Съ такимъ убѣжденіемъ отправился онъ, имѣя полномочія двухъ родовъ: одни ограниченныя, другія полныя, обнимавшія всѣ вопросы, какіе могли представиться.
   Въ Вѣнѣ, г. Убри успокоилъ императора Франца, который опасался снова увидѣть у себя французовъ или открыть военныя дѣйствія противъ Русскихъ. Г. Убри разувѣрилъ его, показавъ свои полномочія, и черезъ графа Разумовскаго потребовалъ паспортовъ, желая какъ-можно-скорѣе быть въ Парижѣ. Наполеонъ немедленно велѣлъ удовлетворить его требованіе, и паспорты г. Убри были посланы въ Вѣну.
   Соображая свое положеніе, Наполеонъ видѣлъ Австрію, истощенную тремя войнами и желавшую избѣгнуть возобновленія непріятельскихъ дѣйствій противъ Франціи; видѣлъ Россію, неохотно продолжавшую борьбу съ нею; видѣлъ Англію, довольную своими успѣхами на морѣ, и не находившую выгоды снова подвергаться грозной экспедиціи; наконецъ, онъ видѣлъ Пруссію, лишенную значительности въ глазахъ всѣхъ, и въ такомъ положеніи цѣлый свѣтъ желалъ или сохранить или пріобрѣсти миръ, на условіяхъ, правда, еще не ясно опредѣленныхъ, но которыя во всякомъ случаѣ могли оставить Франціи степень первой державы во вселенной.
   Наполеонъ услаждался такимъ положеніемъ и ни мало не хотѣлъ нарушить его, даже для новыхъ побѣдъ. Но онъ имѣлъ обширные замыслы, и думалъ, что они могутъ естественно и прямо быть слѣдствіемъ пресбургскаго трактата. Они казались ему вообще столь предвидѣнными, что при одномъ условіи исполнить ихъ немедленно онъ надѣялся включить ихъ въ двойной миръ, о которомъ шли переговоры съ Россіею и Англіею. Тогда французская имперія, какъ онъ понималъ ее въ обширной своей мысли, была бы окончательно утверждена и признана Европою. При такихъ послѣдствіяхъ, онъ почиталъ миръ довершеніемъ и признаніемъ своего подвига, наградою трудовъ своихъ и своего народа, исполненіемъ задушевныхъ своихъ желаній. Въ-самомъ-дѣлѣ, онъ былъ человѣкъ, какъ уже сказалъ Фоксу, и совсѣмъ не былъ нечувствителенъ къ очарованіямъ спокойствія. Съ могущественною дѣятельностью своей души, онъ былъ такъ же способенъ чувствовать наслажденія мира и славу полезныхъ искусствъ, какъ снова перенестись на поля битвъ и бивакировать тамъ, въ снѣгу, посреди своихъ солдатъ.
   Ясно видѣлъ Наполеонъ, что, не спѣша въ переговорахъ, и, напротивъ, ускоряй исполненіе своихъ предпріятій, онъ достигнетъ двойной цѣли: основать свою имперію какъ онъ хотѣлъ, и утвердить существованіе ея общимъ миромъ.
   Съ самаго начала, когда онъ предпочелъ титулъ императора титулу короля, въ умѣ его уже была обширная система имперіи, къ которой принадлежали бы зависящія отъ нея королевства (des royautés vassales), по образцу германской имперіи, столь ослабленной, что она уже существовала только по имени и вызывала покушеніе замѣнить ее въ Европѣ. Послѣднія побѣды Наполеона до такой степени воспламенили его воображеніе, что онъ мечталъ возстановить западную имперію, возложить корону ея на свою голову, и возставить ее такимъ образомъ въ пользу Франціи. Новыя зависимыя королевства уже были готовы, и предназначались членамъ семейства Бонапарте. Евгеній Богарне, усыновленный Наполеономъ, супругъ баварской принцессы, уже былъ вице-королемъ Италіи, и вице-королевство его, простираясь отъ Тосканы до Юліанскихъ Альповъ, обнимало самую важную часть Итальянскаго Полуострова. Іосифъ, старшій братъ Наполеона, былъ назначенъ королемъ Неаполя: оставалось добыть ему Сицилію, и онъ обладалъ бы однимъ изъ прекраснѣйшихъ королевствъ втораго разряда. Голландія, съ трудомъ управляясь въ видѣ республики, находилась совершенно подъ зависимостью Наполеона, и онъ полагалъ, что можно присоединить ее къ своей системѣ, и какъ королевство отдать Лудовику Бонапарте, брату своему. Вотъ три королевства -- италійское, неаполитанское, голландское -- подъ зависимостью его имперіи. Иногда, простирая еще дальше мечту своего, величія, онъ думалъ объ Испаніи и Португаліи, которыя безпрестанно изъявляли ему знаки непріязненности, Испанія скрытой, Португалія явной. Но это было еще далеко на обширномъ горизонтѣ его мысли. Европа должна была принудить его къ какому-нибудь новому, оглушительному подвигу, подобному аустерлицкому, и тогда онъ позволилъ бы себѣ совершенно изгнать Бурбоновъ. Но достовѣрно, что изгнаніе этого дома начинало у него обращаться въ мысль систематическую. Съ той поры, какъ обстоятельства заставили его провозгласить низложеніе неаполитанскихъ Бурбоновъ, онъ почиталъ фамилію Бонапарте назначенною замѣнить Бурбоновъ на всѣхъ тронахъ Южной Европы.
   Въ обширной іерархіи государствъ, зависящихъ отъ французской имперіи, онъ хотѣлъ еще образовать второй и третій разрядъ ихъ изъ большихъ и малыхъ герцогствъ, по образцу ленныхъ владѣній германской имперіи. Въ пользу старшей сестры своей онъ уже учредилъ герцогство луккское, и располагался увеличить его присоединеніемъ къ нему княжества Массы, отдѣленнаго отъ италійскаго королевства. Онъ предполагалъ составить другое герцогство, Гвасталлу, также отдѣливъ ее отъ Италіи. Эти два отдѣленія были совершенно незначительны въ-сравненіи съ великолѣпнымъ присоединеніемъ венеціанскихъ областей. Наполеонъ пріобрѣлъ отъ Пруссіи Нёшатель, Аншпахъ и остатки герцогства клевскаго. Онъ отдалъ Аншпахъ Баваріи за герцогство бергское, прелестную землицу на правомъ берегу Рейна, ниже Кёльна, заключающую въ себѣ важную крѣпость Безель.-- Страсбургъ, Майнцъ, Безель, говаривалъ Наполеонъ -- три узды Рейна.
   У него были еще, въ Верхней Италіи, Парма и Піаченца; въ королевствъ неаполитанскомъ Понте-Корво и Беневенто, спорные лены между Неаполемъ и папою, который въ это самое время чрезвычайно огорчилъ его. Пій VII уѣхалъ изъ Парижа не такъ довольный, какъ ожидалъ. Наполеонъ обольщалъ его вниманіемъ своимъ, но но исполнилъ надеждъ на вознагражденіе землями. Сверхъ-того, вторженіе французовъ во всю Италію, гдѣ они распространились отъ Юліанскихъ Альповъ до Мессинскаго-Пролива, довершило въ глазахъ папы зависимость римскихъ владѣній. Онъ былъ въ отчаяніи и показывалъ это всѣми средствами. Онъ не хотѣлъ устроить церкви германской, и со времени секуляризаціи она оставалась безъ прелатовъ, безъ капитуловъ. Онъ не допускалъ никакого изъ церковныхъ устройствъ, принятыхъ въ Италіи. Когда Наполеонъ хотѣлъ разрушить бракъ, заключенный Іеронимомъ Бонапарте въ Соединенныхъ-Штатахъ съ протестанткою, папа оказалъ сопротивленіе, неискреннее, но упорное, и такимъ-образомъ, за недостаткомъ вещественнаго оружія, употреблялъ оружіе духовное. Наполеонъ велѣлъ сказать ему, что почитаетъ себя властителемъ Италіи, со включеніемъ Рима, и что онъ не потерпитъ тамъ скрытнаго врага; что онъ послѣдуетъ примѣру тѣхъ государей, которые, оставаясь вѣрны церкви, умѣли властвовать надъ нею; что онъ для римской церкви былъ истинный Карлъ-Великій, потому-что онъ возстановилъ ее, и хочетъ, чтобъ сообразно тому обходились съ нимъ. Между-тѣмъ, онъ выразилъ свое неудовольствіе занявъ Понте-Корво и Беневенто. Это было несчастное начало пагубнаго недоразумѣнія, и Наполеонъ, думалъ тогда, что можетъ въ немъ положить границы, какія назначитъ самъ, для пользы религіи и имперіи.
   Такимъ-образомъ, онъ могъ раздать нѣсколько троновъ, и, кромѣ того, раздѣлить между своими сестрами и вѣрнѣйшими сподвижниками, въ качествѣ княжествъ и герцогствъ, Лукку, Гвасталлу, Беневенто, Понте-Корво, Піаченцу, Парму, Нёшатель, Бергъ. Эти владѣнія составили бы третій разрядъ въ имперіи, и послужили блистательною наградою людямъ, которые доставили ему тронъ и Франціи величіе.
   Возложивъ императорскую корону на свою голову, онъ присудилъ самъ себѣ награду чудесныхъ подвиговъ современнаго поколѣнія, и тѣмъ воспламенилъ желанія товарищей своей славы, которые также хотѣли получить награду за свои труды. Къ-несчастію, они уже не подражали умѣренности генераловъ республики, и часто брали сами то, чего не давали имъ поспѣшно. Въ Италіи, именно въ венеціанскихъ областяхъ, были произведены поборы прискорбные, за которые Наполеонъ взъискалъ съ крайнею строгостью. Онъ съ невѣроятною бдительностью открылъ, разъискалъ тайну этихъ поборовъ, призвалъ къ себѣ тѣхъ, кто позволилъ ихъ себѣ, заставилъ ихъ высказать мѣру похищеній, и потребовалъ, чтобъ вся цѣнность была возвращена. Онъ началъ это съ самого главнокомандовавшаго генерала, который принужденъ былъ внести значительную сумму въ армейскую кассу.
   Но онъ требовалъ строгой неподкупности отъ своихъ генераловъ, желая въ то же время вознаградить ихъ за геройство. "Скажите имъ" писалъ онъ къ Евгенію и Іосифу, при которыхъ находились многіе изъ офицеровъ, подпавшихъ его взъисканію: "скажите имъ, что я дамъ всѣмъ гораздо больше, нежели могли бы они взять сами; что взятое ими самими покроетъ ихъ стыдомъ, а мой даръ сдѣлаетъ имъ честь и останется безсмертнымъ свидѣтельствомъ ихъ славы; что, хватая своими руками, они угнетаютъ мои народы и заставляютъ побѣжденныхъ проклинать Францію, а я, напротивъ, дамъ имъ собранное моею предусмотрительностью, и не ограблю через

КОНСУЛЬСТВО И ИМПЕРІЯ

СОЧ. ТЬЕРА.

Статья восьмая (*).

(*) Первыя семь статей напечатаны въ "Отечественныхъ Запискахъ" 1845 года (томы XL, XLI, XLII и XLIII).

Имперія. Впечатлѣніе, произведенное въ Европѣ смертію герцога ангьенскаго. Продолженіе процесса Жоржа и Моро. Самоубійство Пишгрю. Волненіе умовъ. Возвратъ къ монархическимъ идеямъ. Многочисленные адресы. Рѣчь де-Фонтана по случаю при веденія къ окончанію гражданскаго кодекса. Роль Фуше при этомъ обстоятельствѣ: онъ дѣлается орудіемъ готовящейся перемѣны. Камбасерисъ оказываетъ нѣкоторое сопротивленіе этой перемѣнѣ. Фуше настроиваетъ сенатъ. Первый консула не даетъ прямаго отвѣта сенату и обращается къ иностраннымъ дворамъ, чтобъ вызнать, признаютъ ли они его въ новомъ титулѣ, который онъ намѣренъ принять. Благопріятные отзывы Пруссіи и Австріи. Условія этого послѣдняго двора. живѣйшее расположеніе арміи провозгласить императора. Первый консулъ, послѣ довольно-долгаго молчанія, отвѣчаетъ Сенату, прося это государственное собраніе высказать вполнѣ мысль свою, сенатъ вступаетъ въ совѣщаніе. Трибунъ Кюре первый подаетъ голосъ о возстановленіи монархіи. Пренія по этому предмету въ трибунатѣ, и рѣчь трибуна Карно. Сенатъ обращается къ первому консулу съ предложеніемъ ему монархической власти. Необходимыя измѣненія въ консульской конституціи. Имперская конституція. Высшіе государственные сановники. Должности военныя и гражданскія. Сенатъ въ цѣломъ составѣ своемъ отправляется въ Сен-Клу и провозглашаетъ Наполеона императоромъ. Продолженіе процесса Жоржа и Моро. Осужденіе на смерть и казнь Жоржа. Помилованіе приговоренныхъ къ смерти: Армана де-Полиньяка и де-Ривьера. Изгнаніе Моро. Превращеніе республики въ военную монархію.

   Эффектъ, произведенный кровавою венсеннскою катастрофою, былъ, безъ-сомнѣнія, великъ во Франціи, но онъ былъ еще поразительнѣе въ Европѣ. Мы не удалимся отъ строгой истины, сказавъ, что эта катастрофа сдѣлалась главною причиною третьей всеобщей войны. Заговоръ французскихъ принцевъ и смерть герцога ангьенскаго были тѣми взаимными ударами, которыми революція и контр-революціями звали другъ друга на новую и упорную брань, вскорѣ распространившуюся отъ Альповъ и Рейна даже до береговъ Нѣмана.
   Для враговъ Франціи было истиннымъ кладомъ это ужасное происшествіе: оно породило новыя союзничества, которыя могли быть расторгнуты только пушечными выстрѣлами.
   Промахи противника -- жалкое вознагражденіе за наши собственныя ошибки. Какъ бы то ни было, Англія доставила своей соперницѣ такое вознагражденіе. Она совершила актъ, которому трудно дать имя: она доставляла деньги, необходимыя для приведенія въ исполненіе заговора, и принимала большее или меньшее участіе въ преступныхъ интригахъ трехъ своихъ агентовъ, бывшихъ уполномоченными ея министрами въ Касселѣ, Штутгардь и Мюнхенѣ. Первый консулъ отрядилъ въ Германію вѣрнаго офицера, который, переодѣвшись и выдавая себя за агента заговора, вкрался въ довѣренность гг. Дрека и Спенсера Смита. Вмѣстѣ съ извиненіемъ въ трудности собрать вдругъ значительныя суммы денегъ, онъ получилъ отъ нихъ, для передачи заговорщикамъ, болѣе ста тысячь франковъ золотомъ, которые немедленно и отдалъ въ руки французской полиціи. Рапортъ этого офицера, собственноручныя письма Дрека и Спенсера, были тотчасъ же собраны, внесены въ Сенатъ и сообщены дипломатическому корпусу, для удостовѣренія въ подлинности рукъ. Этого факта не было возможности отрицать. Рапортъ и письма эти, помѣщенные въ Монитерѣ и представленные иностраннымъ дворамъ, были причиною, что строгое порицаніе поступковъ Англіи заняло мѣсто сильнаго порицанія, котораго Франція въ-продолженіи нѣсколькихъ дней была исключительнымъ предметомъ. Люди безпристрастные совершенно убѣдились, что первый консулъ былъ вызванъ гнусными поступками своихъ враговъ, и сожалѣли, для его славы, что онъ не удовольствовался наказаніемъ, по законамъ, Жоржа и его сообщниковъ, и тѣмъ всеобщимъ презрѣніемъ, которому должна была подвергнуться англійская дипломація. Дрекъ и Смитъ, съ негодованіемъ высланные изъ Мюнхена и Штутгарда, быстро проѣхали по Германіи, не осмѣлившись нигдѣ показаться. Въ-особенности Дрекъ, при проѣздѣ чрезъ Берлинъ, получилъ отъ прусской полиціи приказъ ни дня не останавливаться въ этомъ городѣ. Онъ только проѣхалъ чрезъ эту столицу и поспѣшно отправился въ Англію, увозя съ собою стыдъ, которымъ покрылся за святотатственное оскорбленіе самыхъ священныхъ обязанностей.
   Поступокъ Дрека и его сотоварища только на короткое время заставилъ забыть смерть герцога ангьенскаго. Вскорѣ нѣкоторые европейскіе кабинеты изъявили живѣйшее свое негодованіе за гибель этой царственной жертвы. Въ это время, Пруссія и Россія взаимными деклараціями положили основаніе третьей коалиціи.
   Но всѣ дѣла, возбужденныя извнѣ венсеннскою катастрофою, едва отвратили вниманіе перваго консула отъ дѣлъ внутреннихъ, которыя достигли въ эту минуту настоящаго кризиса.
   Хотя въ скоромъ времени ослабло впечатлѣніе, произведенное смертью герцога ангьенскаго, однако умы все быди постоянно въ волненіи, по случаю процесса Жоржа, Моро и Пишгрю. Старая французская аристократія принимала живѣйшее участіе въ судьбѣ де-Ривьера и де-Полиньяка; дѣло Моро сильно интересовало всѣхъ, любившихъ славу Франціи. Но правосудіе должно было совершиться, и этотъ процессъ, еще на мѣсяцъ или на два, долженъ былъ смущать спокойствіе, обыкновенно-царствовавшее подъ правленіемъ перваго консула.
   Несчастный случаи, совершенно непредвиденный, еще болѣе придалъ мрачности этому положенію дѣлъ. Пишгрю, узникъ перваго консула, недовѣрявшій сначала его великодушію и съ трудомъ давшій вѣру его милосердымъ предложеніямъ, сообщеннымъ ему Реалемъ, вскорѣ былъ убѣжденъ, и съ довѣрчивостью предался мысли о сохраненіи себѣ жизни, и о томъ, что онъ снова обрѣтетъ себѣ честь, основавъ большую колонію въ Кайеннѣ. Предложенія перваго консула были чистосердечны, потому-что въ рѣшимости своей поразить только роялистовъ, онъ хотѣлъ дать помилованіе Моро и Пишгрю. Реалю, котораго нельзя подозрѣвать ни въ какомъ низкомъ чувствованіи, понесчастливилось на этотъ разъ не менѣе, какъ и въ дѣлѣ герцога ангьенскаго. Онъ опоздалъ въ Венсеннъ; теперь онъ очень-ридко являлся въ темницу Пишгрю, куда ему незачьмъ было ходить для допросовъ, такъ-какъ уже отчаялись допытаться чего-нибудь отъ столь скрытнаго и непреклоннаго человѣка, каковъ былъ старый генералъ республики. При множествѣ заботъ, Реалю было недосугъ посѣщать Пишгрю, который, не слыша болѣе ничего о предложеніяхъ перваго консула, и узнавъ о кровавомъ венсеннскомъ приключеніи, подумалъ, что нечего болѣе надѣяться на предложенное и обѣщанное ему милосердіе. Не смерть была страшна этому воину: вмѣстѣ съ жизнью терялъ онъ бѣдные останки своей уже столь-помраченной чести. Этотъ несчастливецъ предпочелъ непосредственную смерть, но смерть безъ стыда, который покрылъ бы его при публичномъ процессѣ. Это чувствованіе доказываетъ, что онъ былъ нисколько-лучше, нежели какъ заставляютъ полагать его прежніе поступки. Онъ взялъ у Реаля творенія Сенеки и однажды ночью, послѣ долгаго чтенія, оставивъ книгу раскрытою на томъ мѣстѣ, гдѣ говорилось о добровольной смерти, удавился посредствомъ шелковаго галстуха, изъ котораго свилъ веревку, и деревяннаго гвоздя, послужившаго ему рычагомъ. На разсвѣтѣ, стражи, услышавъ въ комнатѣ шумъ, вошли туда и нашли Пишгрю задохгаимся; лицо его было красно какъ у человѣка, пораженнаго апоплексіею. Призванные медики и должностныя лица не оставили ни малѣйшаго сомнѣнія на счетъ причины его смерти и убѣдили въ томъ со всею очевидностью людей добросовѣстныхъ.
   Но не существуетъ достаточно-яснаго доказательства для партій, рѣшившихся вьрить клеветь, или распростанять ее, не вѣря ей. Роялисты и люди праздные немедленно распространили слухъ, что Пишгрю былъ удавленъ сикаріями, убійцами, подосланными первымъ консуломъ. Эта катастрофа, названная тамильскою, была пополненіемъ катастрофы, названной венсеннскою, одна была продолженіемъ другой.
   Такимъ-образомъ, быстро созданъ былъ характеръ новаго Нерона. По примѣру римскаго владыки, онъ не имѣлъ почти переходнаго состоянія отъ добра къ злу, отъ добродѣтели къ предступлепію. Клеветники придумали и основаніе для своей лжи: они говорили, что правительство, потерявъ надежду убѣдить Пишгрю, умертвило его за тѣмъ, чтобъ онъ не явился, во время процесса, для оправданія своихъ единомышленникомъ.
   Это было самою безсмысленною, равно какъ и самою отвратительною выдумкой. Если былъ обвиняемый, котораго присутствіе въ судъ было бы необходимо въ интересахъ перваго консула, то это былъ Пишгрю. Пишгрю, лично, не могъ почесться опаснымъ соперникомъ съ-тѣхъ-поръ, какъ его доказанное соединеніе съ партіею роялистскою погубило его въ общественномъ мнѣніи; сверхъ того, показанія подсудимыхъ всѣхъ партій равно обвиняли его. Если было кого страшиться, то это -- Моро, котораго слава была еще незапятнана и котораго трудно было уличить; и если былъ подсудимый, полезный для его обличенія, то это былъ Пишгрю, служившій связью между республиканцами и роялистами.
   Различны были чувствованія, произведенныя въ массѣ народа политическими событіями. Если одни провозглашали гнуснымъ поступокъ съ герцогомъ ангьенскимъ, за то другіе находили не менѣе гнусными безпрерывно-возобновлявшіеся заговоры противъ особы перваго консула. Эти послѣдніе думали, что необходимо обмануть преступныя надежды роялистовъ. Они полагало, что человѣкъ, предметъ столь ужасныхъ кововъ, долженъ быть облеченъ саномъ короля или императора, за тѣмъ, чтобъ наслѣдственность, присоединенная къ его власти, дала ему непосредственныхъ преемниковъ но праву, -- чрезъ что уменьшились бы и посягательства на его особу, сдѣлавшись съ-тѣхъ-поръ безполезными. Вотъ съ какою быстротою Франція въ нѣсколько лѣтъ возвратилась къ идеямъ монархическимъ! Отъ пяти директоровъ, назначенныхъ на пять лѣтъ, сдѣлавъ былъ переходъ къ идеѣ о трехъ консулахъ, избираемыхъ на десять лѣтъ; потомъ, отъ идеи о трехъ консулахъ къ идеѣ объ одномъ консулѣ de facto, имѣвшемъ пожизненную власть. На такомъ пути нельзя было остановиться иначе, какъ сдѣлавъ послѣдній шагъ, т. е. возвратясь къ наслѣдственной власти. Для этого достаточно было малѣйшаго толчка, даннаго умамъ. Сами роялисты взяли на себя дать этотъ толчокъ, замысливъ умертвить перваго консула; и они представили тѣмъ очень-обыкновенное зрѣлище, ибо чаще всего сами враги правительства, своими безразсудными ковами, доставляютъ ему случай дѣлать быстрые успѣхи.
   Для всякой политической перемѣны необходимы люди, которые были бы орудіями осуществленія идей. Доселѣ Фуше, но остатку чистосердечія, порицалъ быстроту реакціи, съ которою Франція возвращалась къ прежнему порядку вещей; онъ заслужилъ даже благорасположеніе г-жи Бонапарте чрезъ то, что, казалось, раздѣлялъ ея неопредѣленные, смутные страхи; но за это онъ подвергся немилости ея честолюбиваго супруга. За эту неблагодарную роль тайнаго порицателя, Фуше лишился министерства и не хотѣлъ болѣе играть ее. Тогда онъ принялся за роль совершенно-противоположную. По своей доброй волѣ занимаясь полицейскими розъисками въ преслѣдованіи послѣдняго заговора, онъ самъ сталъ опять на свое мѣсто. Видя, что первый консулъ сильно раздраженъ на роялистовъ, онъ льстилъ его гнѣву и подстрекнулъ его на умерщвленіе герцога ангьенскаго. Если мысль, которую часто придавали первому консулу, -- заключить кровавый договоръ съ революціонерами и получить отъ нихъ корону за страшную цѣпу крови, если эта мысль входила тогда въ чью"нибудь голову, то навѣрное въ голову Фуше. Одобритель смерти герцога ангьенскаго, онъ былъ также пламеннѣйшимъ изъ новыхъ защитниковъ наслѣдственной власти. Въ монархическомъ рвеніи онъ превосходилъ даже гг. Талейрана, Редерера и де-Фонтана.
   Правда, не было нужды поощрять перваго консула въ его помыслахъ о тронь. Онъ желалъ самаго высшаго сана, но это не было его постоянною мыслью со времени итальянскихъ походовъ, ни даже со времени 18 брюмёра, какъ предполагали площадные разскащики; нѣтъ, не всѣ желанія разомъ овладѣли его душою. Его честолюбіе росло постепенно, подобно судьбѣ его. Достигши до главнокомандованія войсками, онъ увидѣлъ съ этой возвышенной точки еще болѣе возвышенныя вершины правленія республики и пожелалъ дойдтя до нихъ. Достигши этихъ высотъ, онъ увидѣлъ еще выше, надъ собою, безсмѣнное консульство и пожелалъ его. Добравшись до этой послѣдней выси, откуда онъ ясно созерцалъ тронъ,-- онъ захотѣлъ взойдти на него. Такъ шествуетъ человѣческое честолюбіе, и въ этомъ нѣтъ преступленія. Но умамъ ясно-видящимъ казалось опаснымъ это честолюбіе, безпрерывно возбуждаемое и безпрерывно удовлетворяемое, потому-что чрезъ всегдашнее удовлетвореніе все болѣе-и-болѣе возбуждалось оно.
   Но готовясь овладѣть властью, непринадлежащею ему по праву, всякій геній, какъ бы онъ un былъ отваженъ, бываетъ, по-крайней-мѣрѣ, поставленъ въ недоумѣніе, если не объемлется страхомъ. Въ подобномъ положеніи, невольная стыдливость овладѣваетъ самымъ пламеннымъ честолюбіемъ, и человѣкъ не дерзаетъ сознаться во всемъ, чего желаетъ. Первый консулъ, очень-мало говорившій о государственныхъ дѣлахъ съ своими братьями, имѣлъ въ нихъ, когда дѣло шло о его личномъ величіи, повѣренныхъ, которымъ охотно все высказывалъ, и къ-тому же повѣренныхъ болѣе пламенныхъ, нежели самъ онъ, потому-что они нетерпѣливо желали сдѣлаться принцами. Должно припомнить, что братья перваго консула съ презрѣніемъ смотрѣли на пожизненное консульство. Въ настоящее время, Люсіана не было во Франціи, а Іосифъ готовился оставить Парижъ. Люсіанъ женился на прекрасной вдовѣ, по этотъ бракъ очень-мало согласовался съ теперешнимъ положеніемъ семейства Бонапарте. Разссорившись, по поводу своей женитьбы, съ первымъ консуломъ, Люсіанъ удалился въ Римъ, разъигрывая роль изгнанника, и, по-видимому, ища въ наслажденіи искусствами утѣшенія за эту братнюю неблагодарность. Госпожа Лэтиція Бонапарте, которая, подъ скромностью женщины, рожденной въ бѣдности, къ тому же показывая видъ, что помнитъ о своемъ скромномъ происхожденіи, таила въ себѣ нѣкоторыя изъ страстей императрицы-матери, Лэтиція Бонапарте постоянно и неосновательно жаловалась на Наполеона, оказывая явное предпочтеніе сыну своему Люсіану: она послѣдовала за нимъ въ Римъ. Первый консулъ, исполненный нѣжности къ своимъ родственникамъ, даже и тогда, когда ему нельзя было похвалиться ими, напутствовалъ мать и брата своимъ всемогущимъ покровительствомъ и поручилъ ихъ благосклонности папы Пія VII.
   Іосифъ былъ также недоволенъ, и трудно представить себѣ чѣмъ, еслибъ исторія не взяла на себя груда разсказать объ этомъ. Онъ чувствовалъ себя оскорбленнымъ тѣмъ, что первый консулъ хотѣлъ назначить его президентомъ Сената, -- и онъ отвергъ это высокое назначеніе съ выраженіемъ оскорбленнаго достоинства. Первый консулъ, не любившій, чтобъ люди оставались праздными, приказалъ тогда сказать ему, чтобъ онъ отправился добывать себѣ величіе тамъ, гдѣ самъ онъ, первый консулъ, добыли свое собственное, т. е. въ армію. Іосифъ, назначенный полковникомъ 4-го линейнаго полка, отправился въ Булонь, въ ту самую минуту, какъ затѣвался великій вопросъ о возстановленіи монархіи. Итакъ, первый консулъ былъ лишенъ двухъ своихъ наперсниковъ, которымъ охотно сообщалъ все, касавшееся его собственнаго величія. Камбасересъ, съ которымъ онъ обыкновенно говорилъ обо всемъ,-- о дѣлахъ государственныхъ и о своихъ личныхъ, Камбасересъ, въ эпоху пожизненнаго консульства, избавилъ его отъ затрудненія высказать то, чего желалъ онъ. Но въ настоящее время, Камбасересъ безмолвствовалъ но двумъ побужденіямъ: одно изъ нихъ было хорошо, другое -- дурно. Хорошее побужденіе состояло въ томъ, что онъ, но своей рѣдкой предусмотрительности, страшился необузданности безпредѣльнаго честолюбія. Онъ слышалъ, какъ поговаривали о Галльской-Имперіи, о имперіи Карла-Великаго, и трепеталъ при мысли, что прочное величіе люневилльскаго мира будетъ принесено въ жертву гигантскимъ предпріятіямъ, въ-слѣдствіе возведенія генерала Бонапарте на тронъ императорскій. Дурное побужденіе происходило отъ нарушенія его личнаго интереса, потому-что отнынѣ онъ долженствовалъ быть отдѣленъ отъ перваго консула всею высотою трона и сдѣлаться, изъ соучастника въ верховной власти, какъ ни мала была его часть, простымъ подданнымъ будущаго монарха. Итакъ онъ безмолствовалъ, и на этотъ разъ (не такъ, какъ въ прошлый) не предоставлялъ своего вліянія къ услугамъ перваго консула. Третій консулъ, Лебренъ, въ высшей степени преданный первому консулу, но никогда ни во что невмѣшивавшійся, кромѣ администраціи, нисколько не могъ быть ему полезенъ.
   Фуше, въ жару своей ревности, по доброй волѣ сдѣлался агентомъ готовившейся перемѣны. Онъ ловко подступилъ къ первому консулу, котораго тайныя желанія отгадалъ, и представилъ ему необходимость скоро и окончательно на что-нибудь рѣшиться, настоятельную потребность покончить тревожное состояніе Франціи возложеніемъ на главу свою короны и совершеннымъ упроченьемъ результатовъ революціи.
   Онъ говорилъ ему, что всѣ классы націи одушевлены одномъ и тѣмъ же чувствомъ и нетерпѣливо желаютъ провозгласить его императоромъ галльскимъ или императоромъ Французовъ, какъ заблагоразсудится его политикѣ или его вкусу. Онъ часто принимался за эти убѣжденія, особенно стараясь дать почувствовать выгоды дѣйствовать кстати, въ ту минуту, когда Франція, приведенная въ безпокойство за жизнь перваго консула, была расположена согласиться на все, чего бы отъ нея ни потребовали. Отъ убѣжденій онъ переходилъ даже къ укорамъ, и сильно порицалъ нерѣшительность генерала Бонапарте. Тотъ не покидалъ своего уединенія въ Мальмезонь, со дня венсеннскаго происшествія. Фуше часто являлся туда, и когда не заставалъ перваго консула, отправившагося или на прогулку, или куда-нибудь, то нападалъ на его домашняго секретаря Мепваля, и предлинно разглагольствовалъ ему о выгодахъ наслѣдственной монархіи, и не только монархіи, но и аристократіи, какъ опоры и украшенія трона, присовокупляя, что если первый консулъ захочетъ возстановить ее, то онъ готовъ всѣми силами защищать мудрость новаго учрежденія, и, въ случаѣ надобности, готовъ даже самъ сдѣлаться дворяниномъ.
   Таково было рвеніе этого стараго республиканца, совершенно оставившаго свои заблужденія. Его безпокойная дѣятельность, возбужденная на этотъ разъ болѣе обыкновеннаго, заставляла его хлопотать уже черезъ мѣру и уподобляла мухѣ, справляющей въ путь дорожныхъ.
   И дѣйствительно, почти всѣ готовы были способствовать выполненію желаній перваго консула. Франція, видѣвшая, что уже издавна готовился ей властелинъ, который, впрочемъ, покрылъ ее славою и осыпалъ благодѣяніями, не хотѣла отказать ему въ такомъ титулѣ, какой наиболѣе полюбился бы его честолюбію. Государственныя собранія, генералы арміи, знавшіе; какъ невозможно впредь ни малѣйшее сопротивленіе, и видѣвшіе въ погибели Моро опасность несвоевременной оппозиціи, съ увлеченіемъ бросались во срѣтеніе новому Цезарю, чтобъ отличиться, по-крайней-мѣрѣ, своимъ рвеніемъ и извлечь себѣ пользу изъ возвышенія, которому воспрепятствовать было уже поздно. Всѣ встрѣчали затрудненіе только въ одномъ -- снова ввести въ употребленіе слова, прежде-изгнанныя, и отвергнуть другія, принятыя недавно съ такимъ энтузіазмомъ. Небольшая предосторожность въ выборѣ титула будущему монарху могла облегчить трудность самого дѣла. Такимъ образомъ, значительно уменьшилось бы затрудненіе, еслибъ новый владыка названъ былъ императоромъ, а не королемъ. Къ-тому же, для избавленія настоящаго поколѣнія отъ подобнаго затрудненія, невозможно было пріискать человѣка способнѣе прежняго якобинца Фуше, бравшагося подать собою примѣръ всѣмъ, и владыкѣ и подданнымъ, и старавшагося прежде всѣхъ произнести слова, которыми еще никто не дерзалъ обмолвиться.
   Фуше устроилъ все, вмѣстѣ съ нѣкоторыми зачинщиками въ Сенатѣ; а первый консулъ видѣлъ это, одобрялъ, по дѣлалъ видъ, какъ-будто ничего не знаетъ. Опасно было заговорить о необходимости новой перемѣны во французскихъ журналахъ, бывшихъ тогда въ совершенной зависимости отъ полиціи: могли бы подумать, что такое мнѣніе высказано но приказу. Правительство имѣло въ Англіи тайныхъ агентовъ, и при ихъ-то посредствѣ въ нѣкоторыхъ англійскихъ журналахъ было напечатано, что, со времени послѣдняго заговора, генералъ Бонапарте былъ безпокоенъ, мраченъ, грозенъ; что всѣ въ Парижѣ живутъ въ тревожномъ безпокойствѣ, что это -- естественное слѣдствіе правительственной формы, по которой все покоится на одной главѣ, и что потому во Франціи люди мирные желаютъ, чтобъ наслѣдственность, учрежденная въ семействѣ Бонапарте, доставила настоящему порядку вещей недостающую ему прочность. Такимъ-образомъ, англійскіе журналы, обыкновенно употреблявшіеся на обезславленіе перваго консула, на этотъ разъ были употреблены на служеніе его честолюбивымъ замысламъ. Эти статьи, будучи перепечатаны и истолкованы, произвели сильнѣйшее впечатлѣніе. Начало было сдѣлано. Въ это время, было нѣсколько выборныхъ коллегій, собранныхъ во многихъ департаментахъ. Не трудно было добыть отъ нихъ адресы. Равнымъ образомъ правительство само вызвало адресы со стороны муниципальныхъ совѣтовъ большихъ городовъ, каковы Ліонъ, Марсель, Бордо и Парижъ. Наконецъ, лагери, расположенные по берегамъ океана, въ свою очередь были приведены въ броженіе. Военные, вообще говоря, составляли классъ, наиболѣе-преданный первому консулу. За исключеніемъ нѣкотораго числа офицеровъ и генераловъ, изъ которыхъ одни были чистосердечные республиканцы, а другіе одушевлены старымъ соперничествомъ, раздѣлявшимъ солдатъ рейнскихъ и итальянскихъ,-- большая часть военачальниковъ провидѣла собственное свое возвышеніе въ этомъ возвышеніи военнаго человѣка на французскій престолъ. Итакъ, они были совершенно расположены быть зачинщиками въ этомъ дѣлѣ, и совершить то, что часто случалось въ Римской Имперіи, т. о. готовы были сами провозгласить императора. Генералъ Сультъ писалъ первому консулу, что ему удалось слышать, о чемъ говорили генералы и полковники, что всѣ желаютъ учрежденія новаго образа правленія, и готовы дать первому консулу титулъ галльскаго императора. Онъ испрашивалъ его приказаній касательно этого предмета. Просительныя грамматы ходили по драгунскимъ дивизіямъ, расположеннымъ лагеремъ въ Компьенѣ; эти грамматы покрывались рукоприкладствами и были отправлены въ Парижъ.
   Въ воскресенье, 4 жерминаля (25 марта), нѣсколько дней спустя послѣ смерти герцога ангьенскаго, многіе адресы избирательныхъ коллегій были представлены первому Консулу. Адмиралъ Гантомъ, одинъ изъ его приверженныхъ друзей, самъ поднесъ ему адресъ варской коллегіи, которой былъ президентомъ. Въ этомъ адресѣ говорилось, что не довольно наказать заговорщиковъ, но должно обширною системою учрежденій, которая бы упрочила и увѣковѣчила власть въ рукахъ перваго консула, утвердить спокойствіе Франціи и положить предѣлъ ея продолжительнымъ тревогамъ. Другіе адресы были прочитаны на той же аудіенціи, и непосредственно за ними была сказана рѣчь гораздо-высшаго разбора. Де-Фонтанъ быль сдѣланъ президентомъ въ законодательномъ сословіи и получилъ такимъ-образомъ, по милости семейства Бонапарте, мѣсто, котораго былъ достоинъ но талантамъ своимъ. На него было возложено принести поздравленіе первому консулу за окончаніе безсмертнаго творенія -- гражданскаго кодекса. Этотъ кодексъ, плодъ столькихъ ученыхъ бдѣній, памятникъ сильной воли и всеобъемлющаго ума главы республики, былъ приведенъ къ окончанію въ настоящій рядъ засѣданіи, и благодарное законодательное сословіе положило освятить это воспоминаніе, поставивъ въ залѣ своихъ засѣданій мраморный бюстъ перваго консула. Объ этомъ-то де-Фонтанъ возвѣщалъ на аудіенціи, и надо сознаться, что изъ всѣхъ титуловъ человѣка, котораго хотѣли прославить, ни одного нельзя было припомнить болѣе кстати въ минуту, когда готовились сдѣлать его наслѣдственнымъ властелиномъ въ странѣ, организованной его геніемъ. Дефонтанъ говорилъ такъ:

"Гражданинъ первый консулъ!

   "Громадная имперія уже четыре года покоится подъ сѣнью вашего мощнаго управленія. Мудрая соразмѣрность вашихъ законовъ еще болѣе и болѣе будетъ соединять подъ эту сѣнь всѣхъ гражданъ. Законодательное сословіе хочетъ освятить эту достопамятную эпоху: оно постановило, чтобъ ваше изображеніе, поставленное посреди залы ея совѣщаній, вѣчно напоминало ей ваши благодѣянія, равно какъ и обязанности и надежды французскаго народа. Двойственное право завоевателя и законодателя всегда заставляло смолкнуть всѣ прочія права; вы видѣли, какъ оно утверждено за вашей особою приговоромъ всей націи. Кто можетъ еще питать преступную надежду противопоставить Францію Франціи? Разъединится ли она за какія-нибудь воспоминанія о прошломъ, когда она сплочена воедино всѣми интересами настоящаго? У ней одинъ вождь -- вы; у ней одинъ врагъ -- Англія.
   "Политическія бури могли бросить даже и нѣкоторыхъ мудрыхъ на пути непредвидѣнные. Но лишь-только рука ваша подняла знаменія родины, всѣ добрые Французы узнали ихъ и потекли во слѣдъ онъ; всѣ перешли на сторону вашей славы. Тѣ, которые строютъ ковы въ нѣдръ вражьей земли, навсегда отрекаются отъ родной земли; и что могутъ они противопоставить вашему превосходству? У васъ -- непобѣдимыя арміи, у нихъ -- только пасквили да убійцы; и въ то время, какъ всѣ голоса религіи возносятся за васъ горе у подножія алтарей, возстановленныхъ вами, -- враги ваши наносятъ вамъ оскорбленія "посредствомъ жалкихъ орудій бунта и суевѣрія. Немощность ихъ кововъ дознана. Они ежедневно все болѣе и болѣе будутъ раздражать судьбу, ратуя противъ ея опредѣленій. Пусть, наконецъ, уступятъ они этому непреодолимому движенію, увлекающему вселенную, и пусть въ "безмолвіи помыслятъ о причинахъ паденія и возвышенія имперій."
   Это отреченіе отъ Бурбоновъ, высказанное предъ лицомъ вновь-избираемаго монарха въ такой торжественной рѣчи, было многознаменательно. Однакожь, правительство ничего не хотѣло обнародовать прежде, нежели не сдѣлаетъ перваго шага высшее въ государствѣ учрежденіе -- сенатъ, который, на основаніи конституціи, долженъ былъ первый подавать голосъ во всякомъ государственномъ дѣлѣ.
   Чтобъ заставить его сдѣлать этотъ шагъ, необходимо было поговорить съ Камбасересомъ, который правилъ сенатомъ но-своему. Для этого надо было объясниться съ нимъ и увѣриться въ его расположеніи, не потому, чтобъ можно было опасаться съ его стороны какого-нибудь противодѣйствія, но уже и самое его неодобреніе, хотя безмолвное, было бы истинно-досаднымъ въ такомъ обстоятельствѣ, гдѣ было очень-важно, чтобъ всѣ безъ исключенія казались увлеченными общимъ желаніемъ.
   Первый консулъ приказалъ позвать въ Мальмезонъ Лебрена и Камбасереса. Такъ-какъ Лебрена убѣдить было легче, то онъ былъ призванъ первый. Съ немъ не надо было дѣлать никакихъ усилій, потому-что онъ былъ рѣшительнымъ поклонникомъ монархіи, и въ-особенности когда она ввѣрялась генералу Бонапарте. Камбасересъ, недовольный тѣмъ, что готовилось, прибылъ, когда уже первый консулъ о многомъ успѣлъ переговорить съ Лебреномъ. Первый консулъ, сказавъ о настоящемъ движеніи умовъ, какъ-будто-бы самъ не принималъ въ этомъ никакого участія, спросилъ мнѣнія втораго консула о вопросѣ, столь-сильно занимавшемъ всѣхъ въ эту минуту,-- о вопросѣ касательно возстановленія монархіи.
   "Я все еще крѣпко сомнѣвался", отвѣчалъ ему Камбасересъ:-- "чтобъ дѣло дошло до того. Теперь вижу, что все стремится къ этой цѣли, и готовъ плакать". Тогда, плохо скрывая свое личное неудовольствіе, примѣшивавшееся въ душъ его къ мудрымъ видамъ, Камбасересъ изложилъ предъ первымъ консуломъ основанія своего мнѣнія. Онъ описывалъ ему республиканцевъ недовольными тѣмъ, что имъ не оставляли даже и мечты, которой они предавались, и роялистовъ возмущенными тѣмъ, что осмѣлились возстановить престолъ, не посадивъ на него Бурбона; онъ говорилъ, что опасно возстановлять прежній образъ правленія, и что за тѣмъ французамъ останется, пожалуй, только посадить одно лицо на мѣсто другаго, и такимъ-образомъ снова ввести старую монархію. Онъ приводилъ слова самихъ роялистовъ, которые громко хвастались тѣмъ, что имѣютъ въ генералѣ Бонапарте предтечу, посланнаго приготовить возвращеніе Бурбоновъ. Онъ показывалъ неудобства покой перемѣны, которая не могла принести ничего, кромѣ пустаго титула, потому-что власть перваго консула въ настоящее время была безгранична, и замѣтилъ, что часто бываетъ опаснѣе перемѣнять названіе вещей, нежели самыя вещи. Онъ ссылался на трудность получить отъ Европы признаніе монархіи, которую хотѣли основать, и еще на большую трудность заставить Францію выдержать третью войну, въ случаѣ, если бъ пришлось прибѣгнуть къ этому средству, чтобъ исторгнуть признаніе отъ старыхъ европейскихъ дворовъ; наконецъ, онъ представилъ много доводовъ, изъ которыхъ одни были превосходны, другіе посредственны, и чрезъ которые проглядывало неудовольствіе и досада, очень-мало свойственныя этому почтенному человѣку. Но онъ не осмѣлился высказать лучшіе изъ доводовъ, которые очень-хорошо сознавалъ въ душѣ своей, именно, что чрезъ это новое удовлетвореніе громаднаго честолюбія, нельзя уже будетъ остановиться ни на чемъ; потому-что, давъ генералу Бонапарте титулъ императора французовъ, тѣмъ самымъ приготовляли его желать титула императора Запада, чего онъ, въ-послѣдствіи, и желалъ въ-тайнѣ: это было не меньшею изъ причинъ, заставившихъ его переступить всѣ границы возможнаго, и чрезъ то пасть. Какъ всякій человѣкъ въ стѣсненномъ, неловкомъ положеніи, Камбасересъ не высказалъ, что наилучшаго объ этомъ предметѣ могъ высказать, и былъ побѣжденъ своимъ собесѣдникомъ. Первый консулъ, столь скрытный, притворный въ своихъ желаніяхъ во время учрежденія пожизненнаго консульства, на этотъ разъ самъ взялся за дѣло, видя, что другіе не хотятъ за него приняться. Онъ откровенно признался своему товарищу Камбасересу, что задумалъ возложить на себя корону, и объявилъ почему. Онъ утверждалъ, что Франція хотѣла короля, что это очевидно всякому, умѣвшему наблюдать; что она ежедневно покидала глупости, которыми ей когда-то набили голову, и что изъ этихъ глупостей самая величайшая была -- республика. "Франція", говорилъ онъ, "совершенно образумилась на-счетъ республики; она возведетъ на престолъ Бурбона, если ей не дадутъ Бонапарте; но возвратъ Бурбоновъ будетъ бѣдствіемъ, потому-что это будетъ чистою контр-революціею". Онъ присовокуплялъ, что, для самого себя не желая власти большей той, какая была въ рукахъ его, онъ уступаетъ въ этомъ случаѣ необходимой потребности умовъ, и интересу самой революція. Впрочемъ, но его словамъ, надо же было рѣшиться на что-нибудь, ибо армія приведена въ такое сильное движеніе, что, можетъ-быть, посреди двоихъ лагерей, провозгласитъ его императоромъ, и тогда его восшествіе на престолъ будетъ походить на преторіанскую сцену,-- а этого болѣе всего надо избѣгать.
   Эти доводы мало убѣдили Камбасереса, который и не желалъ быть убѣжденнымъ, -- и всякій остался при своемъ мнѣніи, негодуя на себя, что слишкомъ-много высказался. Такое неожиданное сопротивленіе Камбасереса смутило перваго консула, который, прикинувшись тогда менѣе нетерпѣливымъ, нежели какъ былъ на-самомъ-дѣлѣ, сказалъ обоимъ своимъ товарищамъ, что онъ ни во что не станетъ мѣшаться, и предоставитъ умы собственному ихъ движенію. Они разстались, недовольные другъ другомъ, и Камбасересъ, возвращаясь съ Лебреномъ поздно ночью въ Парижъ, сказалъ своему товарищу слѣдующія слова: "Дѣло кончено, монархія возстановлена; но у меня есть предчувствіе, что все это не будетъ продолжительно. Мы воевали съ Европою за тѣмъ, чтобъ дать ей республики, дочерей Французской-Республики; теперь мы будемъ воевать, чтобъ дать ей монарховъ, сыновей или братьевъ нашего,-- и истощенная Франція наконецъ падетъ отъ этихъ безумныхъ предпріятій."
   Но Камбасаресъ былъ безмолвнымъ неодобрителемъ; онъ и не думалъ поперечить пронырствамъ Фуше и его клевретовъ. Этимъ господамъ представлялся теперь превосходный случай. Въ-слѣдствіе принятаго обыкновенія сообщать сенату о важнѣйшихъ происшествіяхъ, представленъ былъ этому государственному собранію рапортъ великаго судьи касательно интригъ англійскихъ агентовъ, Дрека, Сненсера Смита и Тэйлора. Надо было отозваться на это сообщеніе правительства. Сенатъ назначилъ коммиссію, которая должна была представить ему проектъ отвѣта. Лазутчики, находя это обстоятельство благопріятнымъ, старались убѣдить сенаторовъ, что теперь настало время дать ходъ дѣлу о возстановленіи монархіи, что первый консулъ самъ въ большомъ недоразумѣніи, но что надо побѣдить его недоразуменія, представивъ ему недостатки настоящихъ учрежденій и указавъ на способъ исправить ихъ. Они напомнили, подъ-рукой, о томъ непріятномъ положеніи, въ которомъ находился сенатъ, два года тому назадъ, не съумѣвъ предупредить желанія генерала Бонапарте. Вслухъ высказали они причину, которая могла подвинуть сенатъ. Армія, говорили они, обожающая своего вождя, готова провозгласить его императоромъ, и тогда корона императорская дана будетъ, какъ въ Римѣ, преторіанцами. Надо спѣшить и избавить Францію отъ такого соблазна. Дѣйствуя такимъ образомъ, послѣдуютъ только примѣру римскаго сената, который не разъ спѣшилъ провозглашать нѣкоторыхъ императоровъ, за тѣмъ, чтобъ не принять ихъ изъ рукъ легіоновъ. Былъ потомъ и еще доводъ, котораго нечего было высказывать ни подъ рукою, ни въ-слухъ, именно, что правительству предстояло еще раздать большую часть сенаторскихъ воеводствъ (scnatorerics), учрежденныхъ во время пожизненнаго консульства, которыя доставляли доходъ въ пополненіе денежнаго содержанія, получаемаго каждымъ сенаторомъ. Сверхъ того предстояло раздать много новыхъ должностей. И потому, говорили, сенатъ не долженъ подвергаться опасности попасть въ немилость своего новаго владыки, если ужь не можетъ воспротивиться его возвышенію.
   Все это увлекло большинство сената, и потому было рѣшено дать многознаменательный отвѣтъ на представленіе перваго консула. Вотъ въ чемъ заключался смыслъ этого отвѣта.
   Учрежденія Франціи неполны въ двухъ отношеніяхъ. Во-первыхъ, нѣтъ судилища для высшихъ государственныхъ преступленій, и потому они судятся въ юридикціи недостаточной и слабой. Во-вторыхъ, правленіе Франціи покоится на одной главѣ, и это есть поводъ для безпрерывныхъ попытокъ заговорщиковъ, которые мечтаютъ, что, поразивъ эту главу, они вмѣстѣ съ тѣмъ ниспровергнутъ все. И этотъ-то двойственный недостатокъ въ учрежденіяхъ положено повергнуть на мудрое усмотрѣніе перваго консула.
   6 жерминаля (27 марта) сенатъ былъ созванъ для совѣщаній о проектѣ отвѣта. Фуше и друзья его приготовили все, не предувѣдомивъ консула Камбасереса, который обыкновенно предсѣдательствовалъ въ сенатѣ. Кажется даже, что они не предупредили и перваго консула для того, чтобъ пріятно изумить его. Но это вовсе не пріятно поразило Камбасереса, который окаменѣлъ отъ удивленія, слушая, какъ читался проектъ коммиссіи. При всемъ томъ онъ показалъ видъ совершеннаго безстрастія, и ничего не могли прочитать на лицѣ его многочисленные устремленные на него взгляды, ибо всѣ хотѣли дознаться, до какой степени все это было по-нраву первому консулу, котораго наперсникомъ и соумышленникомъ считали Камбасереса. При этомъ чтеніи, можно было разслышать очень-легкій, но очень-ощутительный ропотъ въ одной части сената; однако тѣмъ не менѣе проектъ былъ одобренъ огромнымъ большинствомъ и долженствовалъ на завтра же быть сообщенъ первому консулу.
   Тотчасъ по выходѣ изъ этого засѣданія, Камбасересъ, обиженный тѣмъ, что все это сдѣлали помимо его, послалъ къ первому консулу въ Мальмезонъ довольно-холодное письмо, въ которомъ извѣщалъ его о всемъ происшедшемъ. Первый консулъ возвратился на слѣдующій день въ Парижѣ, для принятія сената, и хотѣлъ предварительно объясниться съ обоими своими товарищами. Онъ казался какъ-бы удивленнымъ нечаянностью и поспѣшностью поступка сената, "Я не довольно обдумалъ все это", сказалъ онъ Камбасересу: "мнѣ нужно еще посовѣтоваться и съ вами и съ многими другими прежде, нежели рѣшусь на что-нибудь. Я скажу сенату, что -- подумаю. Но не хочу ни принимать его оффиціяльно, ни распубликовывать его предложеніе."
   Первый консулъ принялъ сенатъ и словесно отвѣчалъ его членамъ, сказавъ, что благодаритъ ихъ за изъявленіе ими своей приверженности, но что ему необходимо нужно зрѣло обсудить предметъ, повергнутый на его усмотрѣніе, и что прежде того онъ не можетъ дать всенароднаго и окончательнаго отвѣта.
   Прежде нежели стать на точку, съ которой невозможно отступленіе, первый консулъ хотѣлъ увѣриться въ расположеніи къ нему арміи и Европы. Собственно, онъ не сомнѣвался въ расположеніи ни той, ни другой, потому-что былъ любимъ первою, а для другой былъ страшенъ.
   По тогдашнимъ политическимъ отношеніямъ Франціи, только къ Испаніи, Пруссіи, Австріи и мелкимъ державамъ могъ обратиться первый консулъ съ вопросомъ, признаютъ ли онѣ его въ санѣ императора. Испанія была очень-слаба и не могла и помышлять объ отказѣ въ чемъ бы то ни было. Но пролитая кровь Бурбона заставляла помедлить нѣсколько недѣль прежде, нежели обратиться къ этой державѣ. Австрія наименѣе всѣхъ государствъ казалась раздраженною нарушеніемъ германской территоріи, и, при ея глубокомъ равнодушіи ко всему, что не составляло ея интереса, отъ нея, кажется, можно было добиться всего. Но, въ дѣлѣ этикета, она была причудлива, высокомѣрна, и не такъ-то легко можно было надѣяться получить отъ главы священной Римской-Имперіи признаніе титула новаго императора (ибо рѣшено уже было избрать этотъ титулъ, въ одно и то же время и болѣе-величественный, и болѣе-новый, и болѣе-воинственный, нежели королевскій).
   Фридрихъ-Вильгельмъ, король прусскій, узнавъ о желаніи перваго консула, поспѣшилъ написать собственноручно своему уполномоченному въ Парижѣ письмо, которое было сообщено Бонапарте, и въ которомъ король, въ самыхъ дружескихъ выраженіяхъ, объявлялъ, что съ удовольствіемъ готовъ признать новый порядокъ вещей во Франціи, упроченный учрежденіемъ наслѣдственности въ семействъ перваго консула.
   Эти слова, хотя чистосердечныя въ основаніи, не были, однакожь, совершенно-согласны съ духомъ трактата, заключеннаго Пруссіею съ Россіею) но желаніе мира доводило этого государя до подобныхъ поступковъ.
   Иначе дѣла шли въ Вѣнѣ. Австрійскій дворъ хотѣлъ за это признаніе получить себѣ какія-нибудь выгоды со стороны Франціи. И потому онъ объявилъ, что согласится выполнить желаніе перваго консула, если за австрійскимъ домомъ, но его наслѣдственнымъ владѣніямъ, будетъ признана корона не королевская, а императорская, такъ, чтобъ глава этого дома остался австрійскимъ императоромъ, въ случаѣ, если онъ перестанетъ быть германскимъ императоромъ, не будучи избранъ сеймомъ.
   Хотя первый консулъ мало сомнѣвался на-счетъ расположенія державъ, при всемъ томъ, отзывы ихъ принесли ему большое удовольствіе. Онъ изъявилъ самую дружественную благодарность прусскому двору. Не менѣе въ живыхъ выраженіяхъ отблагодарилъ Ѣнъ вѣнскій дворъ и отвѣтствовалъ, что безъ малѣйшаго затрудненія соглашается признать императорскій титулъ за австрійскимъ домомъ. Только онъ не хотѣлъ тотчасъ обнародовать этой деклараціи, чтобъ не показалось, что онъ за что-нибудь покупаетъ признаніе своего собственнаго титула. Онъ лучше желалъ обязаться секретнымъ трактатомъ признать позже преемника Франца II австрійскимъ императоромъ, въ случаѣ, еслибъ этотъ преемникъ утратилъ званіе германскаго императора. Впрочемъ, еслибъ вѣнскій дворъ сталъ настаивать, то онъ готовъ былъ уступить и въ этомъ обстоятельствѣ, непредставлявшемъ собственно никакихъ затрудненій, потому-что эти титулы не имѣли теперь настоящаго своего значенія. Со-времени Карла-Великаго до восьмнадцатаго столѣтія въ Европѣ былъ одинъ только императоръ, по-крайней-мѣрь на западѣ. Въ восьмнадцатомъ столѣтіи, царь русскій принялъ этотъ титулъ. Теперь, судя по тому, что происходило во Франціи, готовился явиться и третій императоръ. Явился бы и четвертый, еслибъ германскій сеймъ избралъ когда-нибудь императора Германіи не изъ австрійскаго дома. Полагали даже, что и англійскій король, назвавъ соединенный парламентъ шотландскій, англійскій и ирландскій императорскимъ парламентомъ, можетъ вздумать и самъ принять титулъ императора. Въ такомъ случаѣ было бы пять императоровъ. Но эти наименованія утратили то былое значеніе, какое они имѣли нѣкогда, когда Францискъ I и Карлъ V оспоривали другъ у друга избраніе германскихъ курфирстовъ.
   Независимо отъ этихъ отзывовъ европейскихъ дворовъ, первый консулъ получилъ отъ маршала Сульта извѣщеніе, что армія въ восторгѣ признать его самодержцемъ. Сверхъ того, въ-продолженіе двухъ или трехъ недѣль, употребленныхъ на переговоры съ Вѣною и Берлиномъ, большіе города Ліонъ, Марсель, Бордо, Парижъ, представили правительству адресы, въ которыхъ энергически говорили о возстановленіи монархіи. Увлеченіе было общее, и потому надо было, приступаете къ дѣлу оффиціальнымъ образомъ, объясниться наконецъ съ сенатомъ.
   Первый консулъ, какъ мы видѣли, не далъ сенату публичной аудіенціи, и только словесно отвѣчалъ на его предложеніе отъ 6 жерминаля. Вотъ уже около мѣсяца онъ заставлялъ его ожидать своего оффиціальнаго отвѣта. Этотъ отвѣтъ послѣдовалъ, наконецъ, 5 флореаля (25 апрѣля 1804 г.) и повлекъ за собою желаемую развязку". "Вашъ адресъ отъ 6 жерминаля", сказалъ первый консулъ: "не выходилъ изъ головы моей... Вы полагали, что наслѣдственность верховнаго сановничества необходима для обезопасенія французскаго народа отъ замысловъ нашихъ враговъ и отъ волненій, которыя могутъ породиться соперничествующими честолюбіями; многія изъ нашихъ учрежденій казались вамъ также долженствующими быть усовершенствованными для того, чтобъ навсегда упрочить торжество равенства и общественной свободы и доставить націи и правительству двойственное обезпеченіе, двойственную гарантію, въ которой они имѣютъ нужду... По-мѣрѣ-того, какъ я размышлялъ объ этихъ великихъ предметахъ, я болѣе-и-болѣе чувствовалъ, что, при обстоятельствѣ столько же новомъ, сколько и важномъ, мнѣ необходимы совѣты вашей мудрости и вашей опытности. И потому прошу васъ высказать мнѣ во всей полнотѣ мысль вашу."
   Это предложеніе еще не было распубликовано, равно какъ и то, на которое оно было отвѣтомъ. Сенатъ немедленно собрался для совѣщанія. Совѣщаніе не представляло затрудненій, и заключеніе было извѣстно уже напередъ: оно состояло въ предположеніи превратить консульскую республику въ наслѣдственную имперію.
   Однакожь, не слишкомъ-благовидно было повсемѣстное безмолвіе; для приличія надо было готовившуюся важную перемкну подвергнуть преніямъ въ такомъ государственномъ собраніи, гдѣ пренія происходили публично. Сенатъ не вступалъ въ пренія. Законодательное сословіе выслушивало оффиціальныхъ ораторовъ и съ безмолвіемъ подавало голоса свои. Трибунатъ, хотя уменьшенный и превращенный въ отдѣленіе государственнаго совѣта, еще сохранялъ право слова. Рѣшено было воспользоваться трибунатомъ, чтобъ съ единственной трибуны, сохранившей возможность противорѣчія, пустить въ народъ нѣсколько словъ, бывшихъ призраками свободы.
   Въ это время предсѣдателемъ трибуната былъ Фабръ-де-л'Одъ, человѣкъ преданный семейству Бонапарте. Правительство условилось съ Фабромъ на-счетъ избранія въ зачинщики по этому дѣлу человѣка, который былъ бы извѣстенъ прежде, какъ самый отчаянный республиканецъ. Трибупъ Кюрё, соотечественникъ и личный врагъ Камбасереса, былъ избранъ для разъигранія этой роли. Онъ начерталъ предложеніе, въ которомъ говорилось о возстановленіи наслѣдственности въ пользу семейства Бонапарте. Этотъ текстъ подвергся въ Сен-Клу странному измѣненію. Первый консулъ на мѣсто словъ: наслѣдственность въ семействѣ Бонапарте написалъ; наслѣдственность въ нисходящемъ потомствѣ Наполеона Бонапарте. Фабръ-де-л'Одъ былъ большой пріятель Іосифа. Очевидно, первый консулъ, недовольный своими братьями, не хотѣлъ имѣть никакого конституціональнаго обязательства съ-обща съ ними. Угодники Іосифа зажужжали вокругъ Фабра-де-л'Одъ, и проектъ предложенія былъ снова отправленъ въ Сен-Клу съ объясненіемъ, не поставить ли словъ: въ семействѣ Бонапарте вмѣсто словъ: въ нисходящемъ потомствѣ Наполеона Бонапарте. Проектъ былъ возвращенъ съ словами: въ нисходящемъ потомствѣ, -- безъ всякихъ объясненій.
   Фабръ рѣшился не разглашать объ этомъ обстоятельствъ и отдать трибуну Кюре текстъ предложенія въ такомъ видъ, какъ онъ вышелъ изъ рукъ перваго консула, но включивъ туда слова, предпочитаемыя клевретами Іосифа. Онъ думалъ, что когда это предложеніе разъ уже будетъ представлено и напечатано въ Монитерѣ, то никто не осмѣлится дѣлать въ немъ измѣненія, и онъ съ самоотверженіемъ готовился, еслибъ было нужно, на трудное объясненіе съ первымъ консуломъ. Это обстоятельство служитъ доказательствомъ, что партія около братьевъ Бонапарте была такъ сильна, что отваживалась, въ ихъ интересахъ, идти наперекоръ главѣ семейства. Обо всѣхъ этихъ продѣлкахъ изо-дня-въ-день даваемо было знать Іосифу, уже отправившемуся въ булоньскій лагерь.
   Въ субботу, 8 флореаля (28 апрѣля 1804 г.), предложеніе Кюре было внесено въ трибунатъ, а преніе по этому предмету было отложено до понедѣльника 10 флореаля. Толпа ораторовъ толпилась около трибуны въ намѣреніи поддержать это предложеніе, и они наперерывъ другъ передъ другомъ старались разглагольствовать о выгодахъ монархіи.
   Посреди этихъ низкихъ угодничествъ, только одно лицо обнаружило истинное достоинство. То былъ трибунъ Карно, человѣкъ, смѣло высказывавшій свое безкорыстное убѣжденіе. Смѣлость его была тѣмъ почтеннѣе, что онъ вовсе не выражался какъ демагогъ, а, напротивъ, говорилъ какъ гражданинъ мудрый, умѣренный, другъ порядка. Онъ объявилъ, что назавтра онъ покорится съ повиновеніемъ властелину, котораго поставилъ законъ; по что, въ ожиданіи этого закона, и такъ-какъ этотъ законъ подлежитъ обсужденію, онъ желаетъ высказать о немъ свое собственное мнѣніе.
   Трибунъ Карно съ благородствомъ говорилъ о первомъ консулѣ я объ услугахъ, оказанныхъ имъ республикѣ. По словамъ его, Французская-Республика въ кровавые дни своего существованія имѣла нужду, подобно древнему Риму, во временномъ диктаторѣ, и Наполеонъ Бонапарте могъ сдѣлать изъ этой диктатуры самое благородное, самое славное употребленіе, удержавъ ее въ рукахъ своихъ на время, необходимое для приготовленія Франціи къ свободѣ; но что, захотѣвъ обратить эту власть въ наслѣдственную и постоянную, онъ добровольно лишится славы единственной и безсмертной.
   Но это былъ гласъ вопіющаго въ пустынѣ. Въ засѣданіи 13 флореаля (3 мая), трибунатъ постановилъ слѣдующее:
   Во-первыхъ, чтобъ Наполеонъ Бонапарте, теперешній пожизненный консулъ, провозглашенъ былъ императоромъ, и, въ этомъ качествѣ, былъ правителемъ Французской-Республики.
   Во-вторыхъ, чтобъ титулъ императора и императорская власть были наслѣдственными въ его семействѣ, въ мужескомъ полѣ, по праву первородства.
   Въ-третьихъ, чтобъ, по учиненіи, въ устройствѣ конституціонныхъ властей, измѣненіи, требуемыхъ учрежденіемъ наслѣдственной монархіи, сохранены были равенство, свобода и права народа во всей своей неприкосновенности.
   Это постановленіе, одобренное огромнымъ большинствомъ на слѣдующій день, 14 флореаля (4 мая 1804 г.), было внесено въ сенатъ. Президентъ этого государственнаго собранія, выслушавъ депутацію трибуната, сказалъ трибунамъ: "Я не могу раздрать завѣсы, на время покрывающей занятія сената. Между-тѣмъ, я долженъ сказать вамъ, что, съ 6 жерминаля, мы обратили на тотъ же предметъ, какъ и вы, вниманіе перваго сановника. Но вотъ въ чемъ ваши преимущества: о чемъ размышляемъ мы въ-продолженіи двухъ мѣсяцевъ молча, о томъ, по вашимъ учрежденіямъ, дозволено вамъ вступать въ пренія предъ народомъ.
   "Въ вашихъ публичныхъ рѣчахъ мы обрѣли основу всѣхъ нашихъ мыслей. Подобно вамъ, граждане-трибуны, мы не хотимъ Бурбоновъ, потому-что не хотимъ контр-революціи, единственнаго дара, который могутъ принести намъ они.
   "Подобно вамъ, граждане-трибуны, мы желаемъ возвести новую династію, ибо хотимъ упрочить за народомъ французскимъ пріобрѣтенныя имъ права. Подобно вамъ, мы желаемъ, чтобъ не могли умалиться у насъ свобода, равенство, просвѣщеніе. Я не говорю о великомъ человѣкѣ, призванномъ славою дать свое имя своему вѣку... Не для себя самого, а для насъ долженъ онъ пожертвовать собою. Предлагаемое вами съ энтузіазмомъ сенатъ взвѣшиваетъ съ спокойствіемъ..."
   Изъ этихъ словъ видно, какъ сенатъ не хотѣлъ, чтобъ его опередили или превзошли въ дѣлѣ приверженности къ новому властелину. Люди, втайнѣ дававшіе направленіе готовившейся перемѣнѣ, очень-хорошо предвидѣли вліяніе, какое должны были произвести на это государственное собраніе пренія трибуната. Они воспользовались этимъ, для того, чтобъ ускорить рѣшимость сената; они говорили, что сенатъ долженъ дать свое рѣшительное мнѣніе въ тотъ самый день, какъ ему представлено будетъ мнѣніе трибуната, за тѣмъ, чтобъ казалось, что оба государственныя собранія встрѣтились другъ съ другомъ своими мыслями, а не казалось бы, что значительнѣйшее изъ нихъ обоихъ рабски слѣдуетъ за другимъ. И потому сенатъ со всею поспѣшностью принялся за это дѣло. Придумали поднести первому консулу меморію, въ которой сенатъ изложилъ бы свои мысли и представилъ бы основанія новаго органическаго сенатскаго постановленія. Въ-самомъ-дѣлѣ, эта меморія была совершенно готова въ то время, какъ была введена депутація трибуната. Редакція этой меморіи была одобрена, и положено было немедлено представить ее первому консулу. Хотѣли, чтобъ это представленіе сдѣлано было въ тотъ же день (14 флореаля). Въ-слѣдствіе того, отправлена была къ первому консулу депутація, которая вручила ему докладъ сената, вмѣстѣ съ меморіею, заключавшею въ себѣ идеи о новомъ монархическомъ устройствѣ Франціи.
   Должно было, наконецъ, дать этимъ идеямъ форму конституціональныхъ статей. Составлена была коммиссія изъ нѣсколькихъ сенаторовъ, и троихъ консуловъ: на нее возложено было начертать новое сенатское постановленіе. Не имѣя болѣе нужды брать предосторожность касательно гласности этого дѣля, правительство на слѣдующій день напечатало въ Монитёрѣ всѣ акты сената, сношенія его съ первымъ консуломъ, и всѣ адресы, съ нѣкотораго времени требовавшіе возстановленія монархіи.
   Назначенная коммиссія немедленно приступила къ дѣлу. Она собиралась въ Сен-Клу, въ присутствіи перваго консула и его обоихъ товарищей. Она разсмотрѣла и вслѣдъ за тѣмъ разрѣшила всѣ вопросы, возникшіе по случаю учрежденія наслѣдственной власти. Первый представившійся вопросъ относился до самого титула новому монарху. Будетъ ли онъ провозглашенъ королемъ или императоромъ? Та же причина, по которой, въ древнемъ Римѣ, цезари не возстановили титула царя и приняли совершенно-военный титулъ: императоръ -- заставила творцевъ новой конституціи предпочесть это послѣднее названіе. Оно было въ одно и то же время и ново, и величественно, и до извѣстной степени отклоняло воспоминанія о прошедшемъ, которое хотѣли возстановить отчасти, а не во всей цѣлости. Сверхъ-того, въ этомъ названіи было нѣчто неограниченное, что нравилось честолюбію Наполеона. Его многочисленные враги въ Европѣ, ежедневно приписывавшіе ему замыслы, которыхъ онъ вовсе не имѣлъ, или не имѣлъ еще, безпрестанно повторявшіе въ газетахъ, что онъ замышлялъ возстановить имперію Запада, или по-крайней-мѣрѣ Галльскую-Имисрію, его враги приготовили всѣхъ, и даже его-самого, къ титулу императора. Этотъ титулъ былъ на устахъ всѣхъ, друзей и недруговъ, гораздо-прежде до его принятія. Онъ былъ избранъ безъ возраженія. Въ-слѣдствіе того, рѣшено было провозгласить перваго консула императоромъ французовъ.
   Наслѣдственность, цѣль покой революціи, была, естественно, учреждена на началахъ салическаго закона, т. е. въ мужескомъ полѣ, по праву первородства. Такъ-какъ Наполеонъ не имѣлъ дѣтей, и, казалось, осужденъ былъ судьбою не имѣть ихъ, то было придумано предоставить ему право усыновленія, по примѣру римскихъ императоровъ. За неимѣніемъ усыновленнаго преемника, дозволено было перенести корону въ боковую линію, но не на всѣхъ братьевъ императора, а на двухъ исключительно, Іосифа и Лудовика. Только они пріобрѣли себѣ истинное уваженіе. Люсіанъ, по своему образу жизни, по своему недавнему браку, былъ признанъ неспособнымъ къ преемничеству. Іеронимъ, едва вышедшій изъ юношескаго возраста, женился на Американкѣ безъ согласія своихъ родственниковъ. И такъ, только Іосифъ и Лудовикъ были допускаемы къ наслѣдованію. Императору дана была неограниченная власть надъ членами императорской фамиліи, Было постановлено, что бракъ французскаго принца, заключенный безъ согласія главы имперіи, долженъ повлечь за собою лишеніе всѣхъ правъ на наслѣдство, какъ для самого принца, такъ и для дѣтей его. Одно только расторженіе брака, заключеннаго такимъ-образомъ, могло снова возвратить утраченныя права.
   Братья и сестры императора получали титулъ принцевъ и принцессъ, со всѣми почестями, приличествующими этому сану. Было рѣшено, что роспись содержанія императорской фамиліи будетъ утверждена на тѣхъ же началахъ, какъ роспись 1791 года, т. е. что она будетъ утверждена на все царствованіе, и будетъ состоять изъ уцѣлѣвшихъ еще королевскихъ дворцовъ, изъ сборовъ съ коронныхъ имуществъ и изъ ежегоднаго дохода въ 25 милліоновъ. Каждому французскому принцу было положено по мильйону въ годъ.
   При такомъ полномъ возвращеніи къ монархическимъ идеямъ, должно было окружить этотъ новый тронъ знатными сановниками, которые служили бы ему украшеніемъ и опорою. Къ-тому же, должно было подумать объ этихъ второстепенныхъ честолюбіяхъ, которыя добровольно уступили мѣсто высшему честолюбію, способствовали возвышенію его на верхъ величія и долженствовали быть, въ свою очередь, награжденными за свои заслуги частныя или личныя и общественныя. Всѣ думали о двухъ консулахъ, Камбасересѣ и Лебренѣ, которые, хотя, во всѣхъ отношеніяхъ, очень-далекіе отъ своего сотоварища, раздѣляли однакожь съ нимъ его верховную власть и оказали ему неоспоримыя заслуги мудростью своихъ совѣтовъ. И тотъ и другой присутствовали на совѣщаніяхъ сенаторской коммиссіи, начертывавшей въ Сен-Клу новую монархическую конституцію. Консулъ Камбасересъ, можетъ-быть, въ первый разъ въ своей жизни, не умѣя скрыть своего неудовольствія, былъ холоденъ и мало-сообщителенъ. Всѣ чувствовали необходимость удовлетворить обоихъ консуловъ, оканчивавшихъ свое назначеніе, и въ-особенности Камбасереса, который, не смотря на кой-какія смѣшныя стороны, пользовался величайшимъ общественнымъ уваженіемъ. Сначала, придумали-было, для подражанія во всемъ Римской-Имперіи, оставить по-прежнему обоихъ консуловъ подлѣ императора. Извѣстно, что, по возведеніи цезарей на императорскій престолъ, сохранено было званіе консуловъ, что одинъ изъ безумныхъ членовъ этой Фамиліи далъ титулъ консула своей лошади, что другіе давали его своимъ рабамъ и евнухамъ, и что въ Восточной-Имперіи, незадолго до ея паденія, было еще избираемо ежегодно по два консула, которыхъ обязанность состояла въ изданіи календаря. Это-то нелестное воспоминаніе внушило друзьямъ, впрочемъ благосклоннымъ, мысль сохранить двухъ консуловъ въ новой французской имперіи. Фуше, отвергая это предложеніе, сказалъ, что ни мало не надо заботиться о тѣхъ, которые потеряютъ нѣчто при новой организаціи; что важнѣе всего не оставить ни малѣйшаго слѣда отвергаемаго правленія, какимъ было тогда республиканское. "Люди, которые потеряютъ нѣчто при новомъ правленіи", возразилъ Камбасересъ, "могутъ утѣшиться, потому-что они унесутъ съ собою, что не всегда уносится, по оставленіи должностей, -- всеобщее уваженіе". Этотъ намекъ на Фуше и на его первый выходъ изъ министерства заставилъ улыбнуться перваго консула, который одобрилъ отвѣтъ, но постарался положить конецъ преніямъ, сдѣлавшимся невыносимыми. Второй и третій консулы не были болѣе приглашаемы въ засѣданія коммиссіи.
   Талейранъ, геніальнѣйшій изъ выдумщиковъ, когда дѣло шло о удовлетвореніи честолюбія, придумалъ заимствовать отъ Германской-Имперіи нѣкоторыя изъ ея сановитыхъ должностей. Каждый изъ семи курфирстовъ былъ, въ этой старой имперіи, одинъ маршаломъ, другой кравчимъ, третій казнохранителемъ, четвертый канцлеромъ Галліи или Италіи, и т. п. Еще смутно, неопредѣленно носилась мысль о возстановленіи, быть-можетъ, со-временемъ имперіи Запада въ пользу Франціи; а теперь готовились элементы для будущаго чрезъ окруженіе императора знатными сановниками, избранными въ настоящее время изъ французскихъ принцевъ и знатныхъ лицъ республики, но предназначенными въ-послѣдствіи сдѣлаться въ свою очередь королями, и составить свиту вассальныхъ монарховъ вокругъ престола новаго Карла-Великаго.
   Талейранъ, съ-обща съ первымъ консуломъ, придумалъ шесть высшихъ должностей, а именно должности: великаго избирателя, архиканцлера имперіи, государственнаго архиканцлера, государственнаго казначея (architrésorier), коннетабля и великаго-адмирала.
   Эти сановники не были отвѣтственными, и не могли быть отрѣшаемы отъ своихъ должностей. Они долженствовали имѣть права чисто-почетныя, и одинъ только общій надзоръ надъ тою частью правленія, съ которою имѣлъ соотношеніе ихъ титулъ. Такимъ-образомъ великій избиратель созывалъ законодательное сословіе, сенатъ, избирательныя коллегіи, приводилъ къ присягѣ избранныхъ членовъ различныхъ государственныхъ собраній, принималъ участіе во всѣхъ обрядахъ при созываніи и распущеніи избирательныхъ коллегій. Архиканцлеръ имперіи принималъ присягу отъ должностныхъ лицъ, или приводилъ ихъ къ присягѣ предъ императора, наблюдалъ за обнародованіемъ законовъ и сенатскихъ постановленій, предсѣдательствовалъ въ государственномъ совѣтѣ, верховномъ императорскомъ судѣ (о которомъ тотчасъ будетъ сказано), предлагалъ измѣненія, которыя желалось произвести въ законахъ; наконецъ, былъ оффиціальнымъ свидѣтелемъ при рожденіи, бракѣ и смерти членовъ императорскаго дома. Государственный архиканцлеръ былъ сановникъ по дипломатической части; онъ принималъ посланниковъ, представлялъ ихъ императору, подписывалъ трактаты и обнародывалъ ихъ. Государственный казначей имѣлъ въ своемъ вѣдѣніи большую государственную долговую книгу, скрѣплялъ своею подписью долговыя обязательства государства, провѣрялъ общую отчетность прежде представленія ея на усмотрѣніе императора, и предлагалъ свои соображенія касательно финансовыхъ оборотовъ. Коннетабль, относительно военнаго управленія, великій-адмиралъ, по морской части, имѣли совершенно-подобныя же обязанности. Наполеонъ положилъ правиломъ, что ни въ какомъ случаѣ ни одинъ изъ этихъ высшихъ сановниковъ не долженъ быть министромъ, затѣмъ, чтобъ почетное званіе было отдѣлено отъ дѣйствительной обязанности. Это были, для каждой части правленія, должности, учрежденныя по образцу самой верховной власти, недѣятельныя, безотвѣтственныя, почетныя, какъ и сама она, но, подобно ей-самой, долженствовавшія имѣть общій и верховный надзоръ.
   Лица, облеченныя въ эти званія, могли, въ отсутствіи императора, замѣнять его въ сенатѣ, или совѣтахъ, или въ арміи. Они составляли, вмѣстѣ съ императоромъ, верховный совѣтъ имперіи. Наконецъ, въ случаѣ прекращенія естественнаго и законнаго потомства, они избирали императора, и, въ случаѣ несовершеннолѣтія наслѣдника престола, составляли собою совѣтъ регентства.
   Мысль объ этихъ высшихъ должностяхъ была принята всѣми творцами новой конституціи. Каждое такое почетное лицо, если только оно въ одно и то же время не было и высшимъ сановникомъ и императорскимъ высочествомъ, должно было получать содержаніе, равнявшееся трети содержанія, получаемаго принцами, т. е. третьей части мильйона. Тутъ было что дать и двумъ братьямъ императора, и сто падшимъ соправителямъ, и знаменитѣйшимъ особамъ, оказавшимъ важныя государственныя или военныя заслуги. Всѣмъ пришли на мысль, послѣ двухъ братьевъ, Іосифа и Лудовика, консулы Камбасересъ о Лебренъ, Евгеній де-Боарне, усыновленный первымъ консуломъ, Мюратъ, своякъ Наполеона, Бертье, его вѣрный и полезный сотоварищъ по оружію, Талейранъ, посредникъ между Наполеономъ и Европою. Всѣ ждало отъ единой воли перваго консула раздачи этихъ высокихъ милостей.
   Также естественно было создать и въ арміи высшія мѣста, возстановить это маршальское званіе, существовавшее въ старой имперіи, и принятое въ цѣлой Европѣ, какъ самое блистательное знаменованіе военнаго начальничества. Положено было имѣть шестнадцать маршаловъ имперіи и еще четырехъ почетныхъ маршаловъ, избираемыхъ изъ старыхъ генераловъ, сдѣлавшихся сенаторами, и лишившихся, по этому званію, активныхъ функцій. Также возстановлены были званія генерал-инспекторовъ по артиллерійской и инженерной частямъ, и генерал-полковниковъ кавалеріи. Къ этимъ высшимъ военнымъ чинамъ присоединили высшіе гражданскіе чины, какъ наприм. каммергеровъ, церемоніймейстеровъ и т. п., и составили изъ тѣхъ и другихъ второй классъ сановниковъ, подъ именемъ высшихъ чиновъ имперіи, которые, подобно самимъ шести высшимъ сановникамъ, не могли быть отрѣшены отъ своихъ должностей. Чтобъ всѣхъ ихъ поставить сколько-нибудь на твердую ногу, вмѣнили имъ въ обязанность присутствовать въ избирательныхъ коллегіяхъ. Предсѣдательство каждой избирательной коллегіи предназначалось навсегда одному изъ высшихъ сановниковъ, или одному изъ высшихъ гражданскихъ и военныхъ чиновъ. Такимъ-образомъ, великій-избиратель долженъ былъ предсѣдательствовать въ брюссельской избирательной коллегіи; архиканцлеръ имперіи -- въ бордоской; государственный архиканцлеръ -- въ нантской; государственный казначей -- въ ліонской; коннетабль -- въ туринской; великій-адмиралъ -- въ марсельской.
   Высшіе гражданскіе и военные чины должны были предсѣдательствовать въ избирательныхъ коллегіяхъ меньшей важности. Человѣческое искусство не могло придумать ничего болѣе-ловкаго для представленія аристократіи въ совокупности съ демократіею, потому-что эта іерархія шести высшихъ сановниковъ и сорока или пятидесяти высшихъ чиновъ, поставленныхъ на ступеняхъ трона, была въ одно и тоже время аристократіею и демократіею: аристократіею -- но своему положенію, почестямъ, доходамъ, которые она вскорѣ должна была имѣть, благодаря побѣдамъ французскаго оружія; демократіею -- по своему происхожденію, потому-что она состояла изъ адвокатовъ, офицеровъ, выслужившихся изъ солдатъ, иногда и изъ простыхъ поселянъ, сдѣлавшихся маршалами, и должна была оставаться постоянно открытою всякому геніальному, или даже просто талантливому выскочкѣ. Всѣ эти творенія исчезли вмѣстѣ съ своимъ творцемъ, вмѣстѣ съ обширною имперіею, служившею имъ базисомъ; но дѣло статочное, что они могли бы, наконецъ, упрочиться, еслибъ время придало имъ свою силу и это право давности, внушающее почтеніе.
   Возстановивъ тронъ, украсивъ съ такою торжественностью его ступени, сочли не лишнимъ дать, въ утѣшеніе гражданамъ, нѣкоторыя небывалыя доселѣ обезпеченія его правъ. Такимъ-образомъ, сенату присвоена была привилегія быть блюстителемъ личной свободы гражданъ и свободы книгопечатанія, въ случаѣ, еслибъ та или другая подверглись противозаконному дѣйствію правительственныхъ властей.
   Въ глазахъ насмѣшливой націи смѣшнымъ казалось безмолвіе законодательнаго сословія, бокъ-о-бокъ съ излишнею болтливостью трибуната. Теперь дано было законодательному сословію право, по выслушаніи явившихся предъ него трехъ ораторовъ трибуната и трехъ государственныхъ совѣтниковъ, вступать, въ тайномъ комитетѣ, въ совѣщанія о представленныхъ на его усмотрѣніе предметахъ.
   Ко всему этому было, наконецъ, присоединено учрежденіе, недостававшее для безопасности правительства и для безопасности гражданъ, -- то былъ верховный императорскій судъ (la haute cour impériale), который въ Англіи, и ныньче во Франціи, находится въ нѣдрѣ палаты пэровъ. Недостатокъ въ этомъ учрежденіи сдѣлался чувствителенъ при слѣдствіи по жоржеву заговору и при несчастной венсеннской экзекуціи. И дѣйствительно, должно было доставить обезпеченіе правительству -- относительно злоумышленниковъ, составлявшихъ заговоры; гражданамъ -- относительно агентовъ правительства, злоупотреблявшихъ власть свою.
   Этотъ верховный судъ состоялъ, подъ предсѣдательствомъ архиканцлера, изъ ста двадцати членовъ, изъ которыхъ на половину было сенаторовъ.
   Положено было еще разъ прибѣгнуть къ волѣ націи и пригласить гражданъ къ поданію голосовъ на счетъ учрежденія наслѣдственности императорской власти въ потомствѣ генерала Бонапарте, и двухъ его братьевъ, Іосифа и Лудовика.
   Императоръ долженъ былъ, въ-теченіе двухъ лѣтъ, дать торжественную присягу учрежденіямъ имперіи, въ присутствіи высшихъ санов

КОНСУЛЬСТВО И ИМПЕРІЯ

Соч. ТЬЕРА.

Статья третья.

Перемиріе: Заботы о египетской арміи. Графъ Сен-Жульянъ. Предварительныя статьи мира. Сѣверный нейтралитетъ. Испанскій дворъ. Бертье въ Мадритѣ. Предложенія вѣнскаго кабинета. Требованіе первымъ консуломъ перемирія на моряхъ. Страхъ Австріи. Гогенлинденская конвенція. Кобентцель въ Люневиллѣ. Празднество 1-го вандемьера. Перенесеніе останковъ Тюренна. Партіи. Роли Фуше, Талейрана и Камбасересса. Семейство Бонапарте. Письма Лудовика XVIІІ, и отвѣты на нихъ перваго консула. Заговоръ Черакки и Арены. Памфлетъ Фонтана.-- Гогенлинденъ: Конгрессъ въ Люневиллѣ. Возобновленіе военныхъ дѣйствій. Моро и эрцгерцогъ Іоаннъ. Сраженіе при Гогенлинденѣ. Штемерское перемиріе. Макдональдъ на Альпахъ. Переправа Брюна черезъ Минчіо. Тревизское перемиріе. Возобновленіе переговоровъ въ Люневиллѣ. Люневилльскій миръ.-- Адская машина: Замыслы противъ перваго консула. Взрывъ въ улицѣ Сен-Пикезъ. Гнѣвъ перваго консула. Ссылка террористовъ. Низкій поступокъ Фуше. Открытіе истинныхъ виновниковъ преступленія. Казнь Карбона и Сен-Режана. Строгое осужденіе Топино-Лебрена, Арены и др. Внутреннія дѣла. Дороги. Сен-Кентенскій каналъ. Мосты черезъ Сену. Дорога черезъ Cимплонъ. Страннопріимныя обители на горѣ Сени и Симплонѣ.-- Нейтральныя державы: Флорентинскій трактатъ. Португалія. Адмиралъ Гантомъ. Общая коалиція противъ Англіи. Бѣдствія Англіи. Внутреннее ея состояніе. Питтъ. Георгъ III. Нельсонъ. Копенгагенъ. Расторженік коалиціи. Открытіе въ Лондонѣ переговоровъ о мирѣ. Успѣхи Франціи со дня 18 брюмера.

   Между-тѣмъ, какъ Озирисъ везъ въ Европу вѣсть о томъ, что произошло на берегахъ Нила, изъ Англіи были отправлены приказанія, совершенно-противоположныя посланнымъ прежде. Замѣчанія сэра Сиднея-Смита были приняты въ Лондонѣ. И потому правительство ратификовало эль-аришскую конвенцію и повелѣло лорду Кейту привести ее въ исполненіе. Но это уже было поздно, какъ мы видѣли; въ это время, конвенція была уничтожена оружіемъ, и Французы, снова завладѣвъ Египтомъ, не хотѣли уже болѣе его покинуть.
   Первый консулъ съ радостью узналъ объ упроченіи своего завоеванія. Къ-несчастію, вѣсть о смерти Клебера дошла до него почти въ то же время, какъ и вѣсть о его подвигахъ. Грусть Бонапарте была жива и чистосердечна. Онъ рѣдко притворялся, и то только тогда, когда бывалъ къ тому вынуждаемъ долгомъ или большими выгодами, но всегда съ усиліемъ, потому-что живость его характера дѣлала для него такое притворство труднымъ. Но въ тѣсномъ кругу своего семейства и приближенныхъ онъ сбрасывалъ съ себя всякую личину; здѣсь обнаруживалъ онъ и свою привязанность и свою ненависть съ крайнею пылкостью. Въ этой-то искренней бесѣдѣ онъ глубоко скорбѣлъ о смерти Клебера. Онъ не жалѣлъ въ, немъ, какъ въ Дезэ, друга, но жалѣлъ великаго генерала, полководца искуснаго, болѣе-способнаго, нежели кто-либо другой, упрочить водвореніе Французовъ въ Египтѣ, -- водвореніе, которое онъ считалъ лучшимъ изъ своихъ подвиговъ, но которое одинъ только окончательный успѣхъ могъ превратить изъ блистательной попытки въ великое, прочное предпріятіе.
   Время, подобно рѣкѣ, уносящей все, что люди бросаютъ въ ея быстрыя воды, время унесло эти отвратительныя выдумки, порожденныя тогда ненавистью партій. Однакоже, будетъ назидательно привести здѣсь одну изъ нихъ, хотя она уже совершенно забыта. Агенты партіи роялистовъ распространили слухъ, и англійскіе журналы повторили его, что Дезэ и Клеберъ, помрачавшіе собою перваго консула, были умерщвлены по его приказанію -- одинъ на поляхъ Маренго, другой въ Каиръ. Было не мало жалкихъ безумцевъ, которые повѣрили этому, а теперь почти стыдно вспоминать объ этихъ предположеніяхъ.
   Первый консулъ отдалъ уже настоятельныя приказанія флотамъ, стоявшимъ въ Бресть и Рошфорѣ, готовиться къ выступленію въ Средиземное-Море. Испанская эскадра, подъ начальствомъ адмирала Гравины, должна была, вмѣстѣ съ французскою, выйдти изъ годовой блокады въ Брестѣ. Къ этому соединенному флоту, состоявшему изъ 40 большихъ военныхъ кораблей, должны были примкнуть французскіе корабли изъ Лорьяна, Рошфора, Тулона, испанскіе изъ Ферроля, Кадикса, Картагены. Различныя движенія этого флота должны были быть направлены такъ, чтобъ обмануть Англичанъ, привести ихъ въ недоумѣніе, а тѣмъ временемъ адмиралъ Гантомъ, взявъ съ собою лучшіе на ходу корабли, долженъ былъ ускользнуть и перевезти въ Египетъ 6,000 отборнаго войска, множество ремесленниковъ и огромное количество военныхъ припасовъ и снарядовъ. Испанія охотно склонилась на это предложеніе. Она представляла въ возраженіе на этотъ планъ только плохое состояніе обоихъ флотовъ. Первый консулъ сдѣлалъ все, что было возможно, къ уничтоженію этого возраженія, и скоро корабли обѣихъ націй были снабжены всѣмъ необходимымъ. Въ ожиданіи, онъ хотѣлъ, чтобъ египетская армія всякіе пять или шесть дней получала отъ него извѣстія. Онъ далъ приказаніе, чтобъ изъ всѣхъ портовъ Средиземнаго-Моря, въ томъ числѣ и испанскихъ и итальянскихъ, были отправлены бриги, простыя купеческія суда съ ядрами, бомбами, свинцомъ, порохомъ, ружьями, саблями, лѣсомъ для дѣланія всякихъ повозокъ, медикаментами, хиною, зерновымъ хлѣбомъ, винами, наконецъ, со всѣмъ тѣмъ, чего не было въ Египтѣ. Онъ приказалъ, сверхъ-того, чтобъ всякое изъ этихъ малыхъ судовъ везло съ собою нѣсколько ремесленниковъ, каменьщиковъ или кузнецовъ, нѣсколько капонировъ и нѣсколько отборныхъ кавалеристовъ. Онъ заключилъ даже условія съ алжирскими купцами, чтобъ они отправили въ Египетъ грузы вина, въ которомъ нуждалась армія. По его приказанію, была набрана труппа комедіантовъ, былъ изготовленъ театръ, и все это должно было быть отправлено въ Александрію. Сдѣлана была подписка на лучшіе парижскіе журналы для главныхъ офицеровъ арміи, чтобъ дать имъ возможность знать все, что происходило въ Европѣ. Словомъ, ничѣмъ не было пренебрежено, что могло поддержать духъ солдатъ и поставить ихъ въ безпрерывное сношеніе съ родиною {Всѣ эти подробности извлечены изъ огромной корреспонденціи перваго консула съ департаментами военнаго и морскаго министерствъ.}.
   Безъ-сомнѣнія, многія изъ этихъ судовъ должны были попасться въ руки Англичанъ, но, большее число могло доѣхать и доѣхало дѣйствительно, потому-что обширный берегъ Дельты не могъ быть совершенно запертъ. Подобнымъ успѣхомъ не могла увѣнчаться попытка снабдить продовольствіемъ Мальту, которую Англичане держали въ строгой блокадѣ. Они употребляли всевозможныя усилія овладѣть этимъ вторымъ Гибралтаромъ; они знали, что здѣсь блокада могла имѣть вѣрный успѣхъ, потому-что Мальта -- скала, которая снабжается хлѣбомъ только морскимъ путемъ, тогда-какъ Египетъ -- обширная страна, питающая даже своихъ сосѣдей. Такимъ-образомъ, они съ величайшею настойчивостью облегали это мѣсто и заставляли его испытывать всѣ ужасы голода. Храбрый генералъ Вобуа, съ гарнизономъ въ 4,000 человѣкъ, не боялся ихъ нападеніи, во съ отчаяніемъ видѣлъ, что съ-часу-на-часъ уменьшается продовольствіе.
   Первый консулъ также много заботился объ избраніи полководца, способнаго начальствовать египетскою арміею. Потеря Клебера приводила его въ отчаяніе. Еслибъ Дезэ остался въ Египтѣ, зло могло бы быть легко поправлено. Но Дезэ возвратился и умеръ. Оставшіеся не были достойны такого начальствованія. Рэнье (Reynier) былъ хорошій офицеръ, воспитанный въ школѣ рейнской арміи, ученый, опытный, но холодный, нерѣшительный, безъ вліянія надъ войсками. Мену былъ очень образованъ, храбръ лично, энтузіастъ въ дѣлѣ экспедиціи, но неспособенъ управлять арміею, и къ-тому же онъ сдѣлался смѣшнымъ, женившись на Турчанкѣ и сдѣлавшись самъ мухаммеданиномъ. Онъ сталъ называться Абдала-Меву, что казалось солдатами очень-забавнымъ и ослабляло то уваженіе, которымъ главнокомандующій долженъ быть окруженъ. Генералъ Ланюссъ, храбрый, сметливый, полный жара, который онъ умѣлъ передавать другимъ, въ глазахъ перваго консула заслуживалъ предпочтеніе, хотя онъ и не имѣлъ довольно благоразумія. Но генералъ Мену принялъ начальствованіе по старшинству. Невозможно было быть увѣреннымъ, что повелѣніе, отправленное въ Египетъ, дойдетъ туда непремѣнно; Англичане могли перехватить это повелѣніе и, передавъ его не слово-въ-слово, могли чрезъ то заставить сомнѣваться на-счетъ его содержанія, а это могло поставить въ затруднительное положеніе касательно выбора главнокомандующаго, поселить несогласіе между генералами и привести въ смятеніе колонію. Итакъ, онъ оставилъ Дѣла въ томъ же положеніи и утвердилъ Мену, не полагая, впрочемъ, его до такой степени неспособнымъ, какъ онъ былъ на-самомъ-дѣлѣ.
   Теперь надо возвратиться въ Европу, чтобъ быть свидѣтелями того, что происходило на этомъ театрѣ великихъ міровыхъ событій. Письмо, отправленное первымъ консуломъ съ самаго поля Маренго къ германскому императору, дошло до него съ вѣстью о потерянномъ сраженіи. Авторитетъ Тугута былъ сильно ослабленъ, потому-что его непредусмотрительности приписывали всѣ бѣдствія. Однакоже, къ этимъ ошибкамъ, уже столь важнымъ, Австрія теперь присоединила и еще не менѣе-важную, именно, она еще тѣснѣе соединилась съ Англичанами, подъ вліяніемъ маренгскаго пораженія. До-сихъ-поръ вѣнскій кабинетъ не хотѣлъ принимать англійскимъ субсидій, но теперь считалъ своимъ долгомъ немедленно загладить потери этой кампаніи, или для того, чтобъ быть въ возможности заключить болѣе-выгодный миръ съ Франціей, или для того, чтобъ быть въ возможности снова вступить съ нею въ борьбу, еслибъ ея притязанія были слишкомъ-велики. И потому, онъ принялъ 2,500,000 фунтовъ стерлинговъ (62 мильйона рублей). За эту субсидію онъ обязался не заключать мира съ Франціею прежде февраля будущаго (1801) года, и если заключитъ, то не иначе, какъ чтобъ этотъ миръ былъ общій и для Англіи и для Австріи. Этотъ трактатъ былъ заключенъ 20 іюня, въ тотъ самый день, какъ прибыло въ Вѣну извѣстіе о событіяхъ въ Италіи. Итакъ, Австрія связала свою судьбу съ Судьбою Англіи еще на семь мѣсяцевъ; но она надѣялась провести лѣто въ переговорахъ и до зимы не начинать непріязненныхъ дѣйствій.
   Императоръ отправилъ свой отвѣтъ на письмо перваго консула съ тѣмъ же офицеромъ, который привезъ ему это письмо, т. е. съ графомъ Сен-Жульяномъ, къ которому онъ имѣлъ большое довѣріе. На этотъ разъ, отвѣтъ былъ прямо адресованъ генералу Бонапарте. Онъ заключалъ въ себѣ ратификацію обоихъ перемирій, заключенныхъ въ Германіи и Италіи, и приглашеніе объясниться со всею откровенностью объ условіяхъ будущихъ переговоровъ.
   Сен-Жульянъ прибылъ 21 іюля 1800 года (2 термидора VIII г.) въ Парижъ и былъ принятъ съ большою радостью. До него давно уже по бывали во Франціи послы императора. Въ немъ привѣтствовали представителя великаго государя и вѣстника мира. Мы уже сказали, какъ сильно желалъ первый консулъ окончить войну. Никто не оспоривалъ у него славы побѣдъ; но онъ жаждалъ теперь иной славы, менѣе-блистательной, по болѣе-новой и въ настоящее время болѣе-выгодной для его власти,-- славы примирить Францію съ Европою. Въ этой пламенной душѣ желанія были настоящими страстями. Онъ искалъ тогда мира такъ же, какъ въ-послѣдствіи искалъ войны Талейранъ, который не менѣе нетерпѣливо желалъ того же, поторопился сдѣлать заключеніе, что Сен-Жульянъ имѣлъ тайное полномочіе вступить въ переговоры, и предложилъ ему не ограничиваться простыми разговорами, а начертать съ-обща предварительныя статьи мира. Сен-Жульянъ возражалъ, что не имѣетъ никакой власти приступить къ составленію трактата. Талейранъ отвѣчалъ ему, что письмо императора достаточно его въ томъ уполномочиваетъ, и что если онъ хочетъ условиться въ предварительныхъ статьяхъ и подписать ихъ, подъ условіемъ дальнѣйшей ратификаціи, то Французскій кабинетъ, по простому письму императора, будетъ считать его достаточно-аккредитованнымъ. Сен-Жульянъ, человѣкъ военный, вовсе неопытный въ дипломатическихъ пріемахъ, простодушно признался Талейрану въ своемъ недоумѣніи, въ своемъ незнаніи формъ и спросилъ его, что бы онъ сдѣлалъ на его мѣстѣ. "Я бы подписалъ" отвѣчалъ Талейранъ.-- Ну, хорошо, сказалъ Сен-Жульянъ:-- я подпишу предварительныя статьи, которыя не должны имѣть значенія иначе, какъ послѣ ратификаціи моего государя.-- "Это само собою разумѣется" возразилъ Талейранъ: "только ратификоваиныя обязательства между націями бываютъ дѣйствительны."
   Въ основаніе переговоровъ былъ принятъ кампо-форміоскій трактатъ съ нѣкоторыми измѣненіями. Сен-Жульянъ, увлекаемый за предѣлы благоразумія желаніемъ играть значительную роль, по-временамъ чувствовалъ безпокойство на-счетъ странной смѣлости, которую онъ себѣ позволилъ. 28 поля 1800 года (9 термидора VIII г.), эти знаменитыя статьи были подписаны въ отели министерства иностранныхъ дѣлъ, къ великой радости Талейрана, который, видя, что Сен-Жульянъ такъ хорошо приготовленъ на всѣ вопросы, вѣрилъ не-на-шутку, что онъ имѣлъ тайныя инструкціи вступить въ переговоры. Между-тѣмъ, на дѣлѣ ничего этого не было, и Сен-Жульянъ. потому только такъ хорошо посвященъ былъ во всѣ обстоятельства дѣла, что въ Вѣнѣ хотѣли ему дать возможность вывѣдать у перваго консула мнѣніе относительно условій будущаго мира. Французскій министръ не умѣлъ проникнуть въ это обстоятельство и, желая составить актъ, который походилъ бы на трактатъ, впалъ чрезъ то въ важную ошибку.
   Сен-Жульянъ желалъ отвезти самъ въ Вѣну эти предварительныя статьи, безъ-сомнѣнія, чтобъ изъяснить императору причины своего страннаго поведенія. Онъ отправился изъ Парижа въ сопровожденіи Дюрока, котораго первый консулъ посылалъ теперь въ Австрію, какъ уже посылалъ его въ Пруссію, чтобъ видѣть тамъ дворъ вблизи и дать ему выгодное понятіе объ умѣренности и политикѣ новаго правительства. Дюрокъ заслуживалъ посланій этого рода.
   Чудные успѣхи Французовъ въ Италіи и Германіи естественно должны были имѣть значительное вліяніе не только на Австрію, но и на всѣ европейскіе дворы.
   Одно обстоятельство должно было окончательно присоединить политику сѣверныхъ державъ къ политикѣ перваго консула и доставить ему союзниковъ въ дѣлѣ, для котораго онъ особенно нуждался найдти ихъ. Англичане совершили новыя насилія относительно нейтральныхъ государствъ. Для нихъ было нестерпимо, чтобъ Русскіе, Датчане, Шведы, Американцы посѣщало спокойно всѣ порты вселенной и своимъ флагомъ прокрывали торговлю Франціи и Испаніи.
   Нейтральныя государства говорили, что война, которую вели между собою нѣкоторыя націи, вовсе не должна стѣснять ихъ собственныхъ дѣлъ, и что они имѣли право заниматься торговлею, которой лишали себя добровольно воюющія державы. Въ-слѣдствіе того, они присвоили себѣ право посѣщать свободно всѣ порты вселенной, даже производить торговлю между портами воюющихъ державъ, ходить, на-примѣръ, изъ Франціи и Испаніи въ Англію, изъ Англіи во Францію и Испанію и, что было наиболѣе оспориваемо, ходить изъ колоній въ метрополіи, изъ Мехики, на примѣръ, въ Испанію, чтобъ привозить туда металлы, которые, безъ ихъ помощи, не могли бы никогда прійдти въ Европу. Они утверждали, что флагъ покрываетъ грузъ, т. е. что флагъ державы, чуждой военныхъ дѣйствій, избавляетъ отъ всякихъ преслѣдованій грузъ, перевозимый на ея корабляхъ.
   Однакожъ, нейтральныя государства признавали, что они не должны перевозить груза, годнаго для войны, потому-что было бы совершенно противно идеѣ нейтралитета доставлять одной изъ воюющихъ державъ оружіе противъ другой. Но нейтральныя государства подразумевали подъ этимъ ограниченіемъ только предметы, приготовленные для военныхъ дѣйствій, какъ то: ружья, пушки, военные снаряды, всякіе предметы для экипированія и пр.; а подъ запрещеннымъ продовольствіемъ они разумѣли только то именно, которое приготовляется для потребленія въ войскѣ, на-пр., сухари; по привозъ на-пр. хлѣба вообще не могъ быть запрещенъ.
   Что до мѣстъ, въ которыя не имѣли права приходить нейтральные корабли, это были только порты, находившіеся въ настоящей блокадѣ и стсрегомые морскою силою, имѣвшею возможность взять ихъ или принудить къ сдачѣ голодомъ. Но для этого требовалось, чтобъ блокированіе было предшествуемо формальными деклараціями, чтобъ блокированіе было дѣйствительное, т. е. производилось достаточными къ тому средствами, а не было простымъ предлогомъ запереть портъ.
   Во избѣжаніе контрабанды, нейтральныя государства соглашались на то, чтобъ купеческія суда всѣхъ націй подвергались осмотру, но съ тѣмъ существеннымъ исключеніемъ, чтобъ торговые корабли были изъяты отъ этого осмотра, когда они конвоировались военнымъ кораблемъ. Военный или государственный флагъ, по ихъ словамъ, долженъ былъ внушать къ себѣ довѣріе на-слово, когда онъ свидѣтельствовалъ честью своей націи, что, во-первыхъ, конвоируемыя имъ суда принадлежатъ его націи, и во-вторыхъ, что они не везутъ никакихъ запрещенныхъ предметовъ. Въ противномъ случаѣ, говорили они, простой крейсирующій бригъ могъ остановить цѣлый конвой, а съ этимъ конвоемъ -- военный флотъ, можетъ-быть, даже адмирала. И кто знаетъ, какой-нибудь корсаръ могъ бы остановить или адмирала Суффрена, или лорда Нельсона!
   Эти начала нейтралитета поддерживались огромнымъ большинствомъ націй, по были рѣшительно оспориваемы Англіей).
   Вотъ въ чемъ преимущественно заключался интересъ, скрывавшійся подъ софизмами британскихъ публицистовъ. Англія хотѣла воспрепятствовать тому, чтобъ Испанцамъ не были доставляемы драгоцѣнные мехиканскіе металлы, главный источникъ ихъ богатства; Французамъ сахаръ и кофе, безъ которыхъ они не могли обходиться; а тѣмъ и другимъ лѣсъ, пенька, сѣверное желѣзо, необходимыя для ихъ флотовъ. Она хотѣла имѣть возможность заморить ихъ голодомъ, въ случаѣ неурожая, какъ и сдѣлала, на-пр. въ 1793 г.; она хотѣла, вмѣстѣ съ тѣмъ, подорвать торговлю всѣхъ націй, такъ, чтобъ война, которая для торговыхъ народовъ есть истинное бѣдствіе, сдѣлалась бы для ея торговли, какъ и было дѣйствительно, временемъ монополіи и чрезмѣрнаго благоденствія. Въ-отношеніи къ Американцамъ, она имѣла еще 6одѣсковарный замыселъ: она хотѣла захватить всѣхъ ихъ матросовъ, подъ предлогомъ, что они Англичане: это было легко сдѣлать по сходству языковъ.,
   Въ 1780 г., во время сѣверо-американской войны, Императрица Екатерина II образовала вооруженный нейтралитетъ противъ притязаній Англіи, желавшей господствовать на моряхъ. Первый консулъ, пользуясь благорасположеніемъ къ нему Императора Павла, возрастающимъ раздраженіемъ нейтральныхъ государствъ, неслыханными насиліями Англичанъ, употреблялъ всевозможныя старанія къ составленію такой же лиги и въ 1800 году.
   Датскій фрегатъ Фрея, конвоировавшій нѣсколько датскихъ же. купеческихъ судовъ, былъ встрѣченъ въ Ла-Маншѣ англійскою эскадрою. Начальникъ Фреи, капитанъ Крабъ, не хотѣлъ допустить англійскаго адмирала до осмотра своего конвоя. Англичане употребили недостойное насиліе. Крабъ храбро защищался противъ шести военныхъ кораблей. Фрея была взята и отведена въ Англію. Датское правительство громко жаловалось на оскорбленіе чести своего Флага. Лондонскій кабинетъ, вмѣсто того, чтобъ дать удовлетвореніе, имѣлъ странную дерзость считать себя обиженнымъ и отправилъ къ Копенгагену сильную эскадру требовать удовлетворенія. Къ-несчастію, Данія была захвачена невзначай: Зундъ не былъ защищенъ; Копенгагенъ могъ подвергнуться бомбардированію, и Данія должна была подписать конвенцію. Императоръ Павелъ съ негодованіемъ услышалъ о такомъ нарушеніи народнаго права и велѣлъ немедленно наложить эмбарго на англійскія суда, находившіяся въ портахъ Россіи, доколь не объяснятся совершенно замыслы англійскаго правительства. Итакъ, на сѣверѣ все благопріятствовало планамъ перваго консула. Дѣла шли не хуже и на югѣ Европы, т. е. въ Испаніи. Тамъ гибла отъ истощенія одна изъ прекраснѣйшихъ монархій земнаго шара, къ великому нарушенію европейскаго равновѣсія, къ великой скорби благородной націи, негодовавшей на ту роль, которую се заставляли играть въ свѣтѣ. Первый консулъ, въ неутомимомъ умѣ своемъ обнимавшій разомъ всѣ предметы, уже направлялъ на Испанію усилія своей политики.
   Печальная, но вѣрная картина, которую мы собираемся представить, совершенно необходима для уразумѣнія великихъ событіи этого вѣка.
   Король, королева испанскіе, Князь-Мира, уже давно занимали собою вниманіе Европы. Всякій сказанъ бы, что знаменитый домъ Бурбоновъ былъ осужденъ судьбою, въ концѣ этого вѣка, потерять королевскую власть во Франціи, Неаполѣ, Испаніи: ибо въ этихъ трехъ королевствахъ три слабые короля отдали, свой скипетръ на посмѣшище и презрѣніе свѣтя, вручивъ его тремъ королевамъ или легкомысленнымъ, или жестокимъ.
   Король Испаніи, Карлъ IV, былъ человѣкъ честный,-- не такой крутой, какъ Лудовикъ XVI, болѣе-пріятный въ обращеніи, но менѣе-образованный, и характера еще болѣе-слабаго. Онъ вставалъ очень-рано утромъ, не за тѣмъ, чтобъ заниматься королевскими обязанностями, а чтобъ выслушать нѣсколько обѣдень и потомъ отправиться въ свои мастерскія, гдѣ, вмѣстѣ съ токарями, кузнецами, оружейниками, скинувъ съ себя платье, онъ занимался въ ихъ сообществѣ разными работами. Очень любя охоту, онъ, однакожь, предпочиталъ оружейное ремесло. Изъ мастерскихъ своихъ переходилъ онъ въ конюшни, чтобъ самому присматривать, какъ ухаживаютъ за его лошадьми, и съ невѣроятнымъ панибратствомъ обращался съ своими конюхами. Проведя такимъ образомъ первую половину дня, онъ обѣдалъ одинъ, безъ королевы, безъ дѣтей, и посвящалъ другую половину дня охотѣ. Нѣсколько сотенъ лошадей и слугъ приводилось въ движеніе для этой ежедневной потѣхи, которая была господствующею страстью короля. Порыскавъ, какъ молодой человѣкъ, онъ возвращался во дворецъ, съ четверть часа проводилъ съ своими дѣтьми, полчаса занимался подписываніемъ бумагъ по дѣламъ, рѣшеннымъ королевою и министрами, садился играть съ нѣсколькими вельможами своего двора, иногда дремалъ съ ними до ужина, послѣ того ложился спать, всегда въ одинъ и тотъ же часъ. Такова была его жизнь; въ-продолженіе цѣлаго года въ ней не было ни малѣйшаго измѣненія, исключая святой недѣли, которая вся посвящалась на религіозные обряды. Впрочемъ, будучи человѣкомъ честнымъ, вѣрнымъ своему слову, кроткимъ, человѣколюбивымъ, набожнымъ, онъ былъ причастенъ соблазнамъ своего двора, ошибкамъ своего правительства только тѣмъ, что допускалъ совершать ихъ, не видя ихъ, и не вѣря имъ во все продолженіе своего многолѣтняго царствованія.
   Подлѣ него, королева, сестра герцога пармскаго, воспитанница Кондильяка, который написалъ для нея и ея брата прекрасныя сочиненія о воспитаніи, вела жизнь совершенно различную, которая принесла бы очень-мало чести славному философу, наставнику ея юности, еслибъ философы могли отвѣчать за своихъ учениковъ. Ему было подъ пятьдесятъ лѣтъ, и она сохранила еще нѣкоторые остатки красоты, которыхъ существованіе старалась продлить посредствомъ безконечныхъ попеченій. Выслушивая, подобію королю, ежедневно обѣдню, она употребляла на корреспонденцію со многими лицами, и въ особенности съ Княземъ-Мира, то время, которое Карлъ IV посвящалъ своимъ мастерскимъ и конюшнямъ. Въ этой корреспонденціи она сообщала Князю-Мира о дѣлахъ придворныхъ и государственныхъ, и получала отъ него, въ замѣнъ того, донесенія о мелочахъ и соблазнительныхъ новостяхъ Мадрита. Она оканчивала свое утро, посвящая часъ своимъ дѣтямъ и часъ правительственнымъ занятіямъ. Все къ подписанію короля шло чрезъ ея руки. Въ полдень она обѣдала одна, подобно тому, какъ и король; остальное время дня было посвящаемо пріемамъ, въ чемъ она отличалась большою граціею, и Князю-Мира, которому ежедневно удѣляла по нѣсколько часовъ.
   Князь-Мира не былъ уже болѣе министромъ въ то время, о которомъ говоримъ мы; но тѣмъ не менѣе онъ имѣлъ первенствующую власть въ королевствѣ. Этотъ человѣкъ странный, неспособный, невѣжественный, пустой, но красивый тобою, чего бываетъ достаточно для успѣха при испорченномъ дворѣ, наглый властелинъ королевы Луизы, царствовалъ уже двадцать лѣтъ надъ этою пустою и суетною душою. Скучая этою высокою благосклонностью, онъ раздѣлялъ ее охотно съ неизвѣстными любимцами, предавался тысячѣ безпутствъ, о которыхъ онъ разсказывалъ своей вѣнчанной рабынѣ, находя удовольствіе приводить ее въ отчаяніе своими разсказами, даже обращаясь съ нею, какъ говорили, самымъ грубымъ образомъ,-- и между-тѣмъ, онъ сохранялъ полную власть надъ этою принцессою, которая не умѣла ему противиться, и которая не могла быть счастливою, если не видала его всякій день. Въ Испаніи ничего не дѣлалось иначе, какъ по его волѣ; она" располагалъ всѣми государственными доходами, и имѣлъ у себя огромныя суммы наличныхъ денегъ, тогда-какъ въ казнѣ оставались только ассигнаціи, которыхъ цѣнность упала въ-половину. Нація почти привыкла къ этому зрѣлищу; она негодовала развѣ тогда только, когда новый чрезвычайный соблазнъ выводилъ краску на лицо бѣдныхъ Испанцевъ, которыхъ героическое сопротивленіе вскорѣ показало, что они были достойны инаго правительства. Въ ту минуту, какъ Европа оглашалась событіями, происходившими на берегахъ По и Дуная, испанскій дворъ былъ пораженъ неслыханнымъ соблазномъ, который долженъ былъ истощить терпѣніе націи. Князь-Мира женился на родственницѣ королевской фамиліи. Родился плодъ отъ этого союза. Король и королева, желая сами быть воспріемниками новорожденнаго отъ купели, приступили ка" тому со всѣмъ церемоніаломъ, употребляемымъ при крещеніи инфантовъ. Самые высшіе сановники должны были служить при этомъ обрядѣ. Этому дитяти въ пеленкахъ пожалованы были первѣйшіе ордена и великолѣпные подарки. На этотъ разъ всеобщее негодованіе дошло до высшей степени, и всякій Испанецъ считалъ себя лично-оскорбленнымъ этимъ соблазномъ. Посреди всѣхъ этихъ мерзостей, одинъ король, окруженный безпрерывною бдительностью своей супруги, ничего не вѣдалъ, ничего не подозрѣвалъ. Этотъ бѣдный и добрый король приводилъ иногда въ смущеніе присутствующихъ слѣдующими странными словами: "Мой неаполитанскій братъ очень-глупъ, что позволяетъ женѣ водить себя за носъ". Надо прибавить, что принцъ астурійскій, въ-послѣдствіи Фердинандъ VII, воспитанный вдали отъ двора, и притомъ съ невѣроятною жестокостью, гнушался временщика, котораго преступное вліяніе было ему извѣстно.
   Добрый король Карлъ IV питалъ, хотя издалека, за-глаза, дружественное расположеніе къ первому консулу. "Генералъ Бонапарте -- великій человѣкъ!" повторялъ онъ безпрестанно. Королева говорила то же, по холодно, потому-что Князь-Мира, осуждавшій иногда дѣйствія мадритскаго двора, при которомъ онъ уже не былъ первымъ министромъ, казалось, порицалъ склонность, обнаруживаемую къ французскому правительству. Первый консулъ послалъ въ подарокъ временщику великолѣпное оружіе, изготовленное на версальскомъ заводѣ. Такое вниманіе знаменитѣйшей особы въ Европѣ задѣло за-живо тщеславіе Князя-Мира, и онъ склонился на сторону Франціи.
   Самъ король изъявилъ желаніе получить такое же оружіе. Поспѣшили выдѣлать самое великолѣпное, которое онъ и принялъ съ истинною радостью. Королева также пожелала украшеній, и госпожа Бонапарте, славившаяся своимъ вкусомъ, послала ей все, что только Парижъ производилъ въ этомъ родѣ самаго изъисканнаго и самаго изящнаго. Карлъ IV, щедрый какъ Кастильянецъ, не хотѣлъ отстать, и старался отплатить истинно по-царски. Онъ изъ своихъ конюшень отобралъ лучшихъ на всемъ полуостровѣ лошадей, сперва шесть, потомъ двѣнадцать, потомъ шестнадцать. Онъ бы не остановился и на этомъ, еслибъ не умѣрили его жара. Онъ самъ цѣлые два мѣсяца выбиралъ лошадей, и никто лучше его не могъ бы выполнить этого дѣла, потому-что онъ былъ настоящій знатокъ. Онъ отправилъ во Францію съ этими лошадьми лучшихъ изъ своихъ конюховъ, одѣвъ ихъ въ великолѣпныя ливреи.
   Все это очень нравилось первому консулу, и онъ считалъ полезнымъ показать Европѣ, и даже Франціи, что преемники Карла V, потомки Лудовика XIV, поставляютъ себѣ за честь быть съ нимъ въ личныхъ сношеніяхъ. Но онъ искалъ болѣе-прочныхъ выгодъ въ своихъ дипломатическихъ сношеніяхъ и метилъ въ болѣе-важную цѣль.
   Король и королева испанскіе страстно любили дочь свою, инфанту Марію-Луизу, вышедшую замужъ за наслѣднаго пармскаго принца. Королева, сестра царствующаго пармскаго герцога, отдала дочь за своего племянника и сосредоточила на этой четѣ всю свою любовь, потому-что имѣла сильную привязанность къ дому, отъ котораго сама происходила. Она мечтала для этого дома объ усиленіяхъ въ Италіи, и такъ-какъ Италія зависѣла отъ побѣдителя при Маренго, то на него-то она полагала всю свою надежду для достиженія своихъ цѣлій. Первый консулъ, свѣдавъ объ этомъ, не пренебрегъ такимъ благопріятнымъ случаемъ и отправилъ въ Мадритъ своего вѣрнаго Бертье, человѣка, имѣвшаго наиболѣе участія въ его славѣ, потому-что Бертьё былъ тогда Парменіономъ новаго Александра.
   Заключенъ былъ трактатъ, которымъ первый консулъ обѣщалъ пармскому герцогу увеличить его владѣнія въ Италіи территоріею съ 1,200 жителей; сверхъ-того, упрочить за нимъ королевскій титулъ и выхлопотать признаніе этого новаго титула со стороны европейскихъ государей, въ эпоху всеобщаго мира. За это, Испанія должна была уступить Франціи Луизіану, въ томъ пространствъ, какъ эта область была уступлена Лудовикомъ XV Карлу III, и, сверхъ-того, дать ей шесть совершенно-вооруженныхъ линейныхъ кораблей.
   Послѣднее условіе, имѣвшее цѣлію принудить Португалію прервать союзъ съ Англіею, представляло мало затрудненій, потому-что оно такъ же соотвѣтствовало видамъ Испаніи, какъ и видамъ Франціи.
   Въ это же время, Франція примирилась съ Сѣверо-Американскими Штатами; также начато было сближеніе Французской-Рескублики съ римскимъ дворомъ.
   Между-тѣмъ, графъ Сен-Жульянъ приближался къ Вѣнѣ, въ сопровожденіи Дюрока. Они прибыли въ главную квартиру 4 августа 1800 г. (16 термидора VIII г.); во Дюрокъ былъ задержанъ и не могъ переѣхать границы, назначенной перемиріемъ. Императоръ былъ очень-удивленъ и очень-недоволенъ страннымъ поступкомъ Сен-Жульяна. Онъ боялся быть окомпрометтированнымъ передъ Англіей), которая помогла ему своими деньгами и которая была очень-подозрительеа. Сен-Жульянъ сосланъ былъ въ одну изъ отдаленнѣйшихъ областей. имперіи. Предварительныя статьи были объявлены заключенными агентомъ, не-имѣвшимъ политическаго характера и полномочія. Дюрокъ долженъ былъ отправиться обратно въ Парижъ.
   Между-тѣмъ, надо было опасаться, что первый консулъ, въ негодованіи, тотчасъ покинетъ Парижъ, станетъ во главу арміи республики и пойдетъ на Вѣну. И потому, Австрія, съ согласія Англіи, предложила первому консулу немедленно открыть конгрессъ, въ самой Франціи, въ Шелештадтѣ или Люневиллѣ, какъ ему будетъ угодно. Все это сопровождалось выраженіями, которыя могли успокоить бурный характеръ человѣка, управлявшаго тогда Франціею.
   Первый консулъ соглашался допустить къ переговорамъ о мирѣ и Англію, подъ тѣмъ условіемъ, чтобъ заключено было также перемиріе и па моряхъ. Еслибъ Англія согласилась на это, то для Франціи выгоды перемирія на моряхъ много бы превосходили неудобства континентальнаго перемирія, потому-что французскіе флоты, плавая свободно, могли бы тогда снабжать продовольствіемъ Мальту и перевезти въ Египетъ солдатъ и военные припасы. Надо, впрочемъ, сказать, что перемиріе на моряхъ было нѣчто очень-новое и очень-неупотребительное въ народномъ правѣ.
   Первый консулъ соглашался на нѣкоторыя видоизмѣненія въ этомъ перемиріи, соглашался даже, чтобъ Египетъ оставался въ блокадѣ, но требовалъ, чтобъ шесть фрегатовъ могли выйдти изъ Тулона, идти въ Александрію и возвратиться оттуда, не подвергаясь осмотру. Лондонскій кабинетъ не хотѣлъ и слышать о такомъ условіи.
   Былъ сентябрь 1800 г.; протекло уже много мѣсяцевъ въ пустыхъ переговорахъ со времени побѣдъ при Маренго и Гогштедтѣ, и первый консулъ не хотѣлъ 6олѣс терять времени въ бездѣйствіи.
   Между-тѣмъ, первый консулъ все это время занимался окончательною организаціею своихъ арміи. Германскій императоръ, съ своей стороны, употреблялъ въ дѣло съ величайшею дѣятельностью субсидіи, доставляемыя Англіею. Все пришли въ движеніе отъ Вѣны до Мюнхена. Край, не смотря на свою опытность и твердость на полѣ битвы, раздѣлилъ опалу Меласа. Самъ эрц-герцогъ Фердинандъ, служившій подъ его начальствомъ, былъ удаленъ. Эрц-герцогъ Іоаннъ, молодой принцъ, очень-образованный, очень-храбрый, но безъ опытности въ военномъ дѣлѣ, съ головою, полною теорій, съ воображеніемъ, пораженнымъ подвигами генерала Бонапарте, и хотѣвшій подражать ему во что бы ни стало, получилъ главнокомандованіе императорскими арміями. Это была одна изъ тѣхъ попытокъ, на которыя охотно рѣшаются въ минуты отчаянія. Императоръ отправился лично къ арміи, чтобъ сдѣлать ей смотръ, и одушевить се своимъ присутствіемъ.
   Посмотрѣвъ на все внимательно, онъ увидѣлъ, что ничто не было готово, что армія еще вовсе не оправилась, въ матеріальномъ и нравственномъ отношеніи, для того, чтобъ начать непріязненныя дѣйствія. Въ-слѣдствіе того, 20 сентября (въ 3-й дополнительный день VIII г.) заключено было въ деревнѣ Гогенлинденѣ, предназначенной вскорѣ сдѣлаться знаменитою, -- новое продолженіе перемирія на полтора мѣсяца, и за то Французской арміи были сданы мѣста: Филипсбургъ, Ульмъ и Ингольштадтъ.
   Тугутъ принужденъ былъ оставить свой постъ, по онъ все еще сохранилъ довольно-большое вліяніе на австрійскій кабинетъ. Министромъ иностранныхъ дѣлъ былъ сдѣланъ Лербахъ; а на мѣсто его для люневилльскаго конгресса былъ избранъ Лудвигъ Кобентцель, любимый генераломъ Бонапарте, бывшій уполномоченнымъ при заключенія кампоформіоскаго трактата.
   Сдача Французамъ Ульма, Ингольштадта и Филппсбурга пришлась очень-кстати къ празднованію перваго вандемьера. Она должна была оживить надежды за миръ, представивъ очевидную крайность Австріи. Въ этотъ праздникъ, одинъ изъ двухъ, сохраненныхъ конституціей, торжествовалась годовщина основанія республики. Первый консулъ хотѣлъ, чтобъ этотъ праздникъ былъ отправленъ съ неменьшимъ блескомъ, какъ и день 14 іюля, когда такъ кстати подоспѣли знамена, отбитыя въ послѣднюю кампанію, и память Вашингтона; онъ хотѣлъ, чтобъ этотъ праздникъ отличался характеромъ столь же патріотическимъ, но болѣе-серьёзнымъ, отъ всѣхъ тѣхъ, которые праздновались во время революціи, и въ-особенности, чтобъ онъ былъ изъятъ отъ всего смѣшнаго, неразлучнаго съ подражаніемъ древнимъ обычаямъ въ новыя времена.
   Всѣ народы празднуютъ свои побѣды при подножіи алтарей. Но алтарей во Франціи въ это время не было! Тѣ, которые были воздвигнуты Богинѣ Разума, во время терроризма, тѣ, которые теофилантропы украшали невинно цвѣтами во время безчиннаго правленія директоріи, давно уже казались смѣшными. А древній католическій алтарь еще не былъ возстановленъ... Съ-тѣхъ-поръ, оставались только церемоніи нѣсколько академическія, совершавшіяся подъ куполомъ Дома-Инвалидовъ: блистательныя рѣчи, какія, на прим., могъ произносить де-Фонтанъ; или патріотическія пѣсни, какія умѣли сочинять Мэюль или Лесюёръ. Первый консулъ чувствовалъ все это, и потому старался замѣнить религіозный характеръ характеромъ глубоко-моральнымъ.
   Во время нарушенія святыни гробницъ Сен-Дени, тѣло Тюренна найдено было совершенно-сохранившимся. Посреди неистовствъ черни, невольное чувство уваженія спасло эти останки отъ общаго оскверненія. Сначала перенесенные въ Ботаническій-Садъ, они были потомъ ввѣрены Александру Ленуару, который поставилъ ихъ въ Музеѣ Малыхъ-Августиновъ. Здѣсь-то прахъ Тюренна былъ выставленъ на показъ, болѣе для удовлетворенія любопытства, нежели уваженія народовъ. Первый консулъ возъимѣлъ мысль помѣстить въ Домъ-Инвалидовъ, подъ охраненіе этихъ ветерановъ, останки великаго человѣка. Почтить знаменитаго генерала и слугу старой монархіи, значило сблизить славу Лудовика XIV со славою республики. Это перенесеніе должно было совершиться въ послѣдній дополнительный день VIII года, а на завтра, 1-го вандемьера IX года (23 сентября), долженъ былъ быть заложенъ первый камень памятника Клеберу и Дезэ. Первый консулъ сдѣлалъ распоряженіе, чтобъ всѣ департаменты прислали ему представителей, которые, своимъ присутствіемъ, дали бы этомъ празднествамъ характеръ не только парижскій, но и національный.
   Въ пятый дополнительный день VIII г., всѣ власти отправились въ Музей Малыхъ-Августиновъ къ колесницѣ, на которой было положено тѣло Тюренна. На этой колесницѣ, запряженной четырьмя бѣлыми конями, лежала шпага героя монархіи, сохранившаяся въ фамиліи Бульйоновъ, и доставленная правительству для этой благородной церемоніи. Четыре старые генерала, изуродованные на службѣ республики, держали кисти колесницы; впереди нѣгая лошадь, подобная той, на которой часто ѣзжалъ Тюренномъ, взнузданная и осѣдланная, какъ лошади того времени, и ведомая негромъ, вѣрно воспроизводила нѣсколько образовъ того вѣка,-которому воздавали почесть. Тѣло Тюренна съ большою церемоніею, при звукахъ торжественной музыки, было положено въ ту гробницу, гдѣ оно покоится и ныньче, гдѣ вскорѣ долженъ былъ соединиться съ Тюренномъ и его сотоварищъ по славѣ, знаменитый и добродѣтельный Вобанъ, и гдѣ нѣкогда долженъ былъ соединиться съ нимъ и творецъ великихъ, нами повѣствуемыхъ дѣяній.
   Вечеромъ того дня дано было даромъ для народа въ столицѣ представленіе Тартюфа и Сида. Первый консулъ присутствовалъ на этомъ представленіи...
   На другой день, первый консулъ отправился, въ сопровожденіи всѣхъ властей и представителей отъ департаментовъ, на Площадь-Побѣдъ. Здѣсь долженъ былъ возвыситься памятникъ въ египетскомъ стиль, предназначенный пронять смертные останки Клебера и Дезэ, которыхъ первый консулъ хотѣлъ положить другъ возлѣ друга. Онъ заложилъ первый камень и потомъ отправился верхомъ въ Домъ-Инвалидовъ. Здѣсь, министръ внутреннихъ дѣлъ, братъ его Люсіанъ, произнесъ о состояніи республики рѣчь, произведшую живое впечатлѣніе. Единодушныя рукоплесканія привѣтствовали оратора, сблизившаго настоящій вѣкъ съ вѣкомъ Лудовика XIV: "Всякій бы сказалъ" произнесъ онъ: "что оба вѣка встрѣчаются и подаютъ другъ другу руку на этой великой гробницѣ!" Ораторъ указалъ на гробницу Тюренна...
   Во время этой церемоніи, первый консулъ получилъ телеграфическую депешу о гогенлинденскомъ перемиріи и сдачѣ Филипсбурга, Ульма, Ингольштадта. Онъ передалъ брату своему Люсіану ноту, которая была прочтена всѣмъ присутствовавшимъ и встрѣчена болѣе-громкими рукоплесканіями, нежели академическая рѣчь министра внутреннихъ дѣлъ. Народъ былъ въ какомъ-то восторгѣ отъ этого извѣстія. Не боялись болѣе воины; оправдано довѣріе къ генію перваго консула и къ мужеству французскихъ войскъ, еслибъ понадобилось продолжать войну; но послѣ столькихъ битвъ, послѣ столькихъ волненіи, желали насладиться въ мирѣ пріобрѣтенною славою и занимавшеюся зарею благоденствія.
   Первый консулъ, довольный уваженіемъ всей Франціи, мало заботился о болтовнѣ и замыслахъ окружавшихъ его партіи. Не то, чтобъ онъ былъ нечувствителенъ къ этимъ пустымъ рѣчамъ людей праздныхъ, но въ настоящее время онъ былъ такъ-занятъ своимъ дѣломъ, что не могъ обращать много вниманія на эти рѣчи. Не болѣе тревожили его и заговоры противъ его особы: на нихъ смотрѣлъ онъ, какъ на одинъ изъ тѣхъ шансовъ, которые встрѣчалъ на поляхъ битвы съ равнодушіемъ фаталиста. Впрочемъ, онъ ошибался на-счетъ угрожавшихъ ему опасностей. Исторгнувъ 18 брюмера власть у партіи революціонеровъ, имѣя теперь эту партію главнымъ врагомъ своимъ, онъ приписывалъ ей все, что ни случалось. Роялисты были въ его глазахъ, по-краиней-мѣрь тогда, преслѣдуемою партіею, которую надо было извлечь изъ угнетенія. Онъ хорошо зналъ, что между ними есть злодѣи; но привыкъ ожидать всякаго насилія только со стороны революціонеровъ. Одинъ изъ его совѣтниковъ, при всемъ томъ, старался исправить это заблужденіе: то былъ Фуше, министръ полиціи.
   Въ этомъ правительствѣ, сосредоточившемся почти въ одномъ человѣкѣ, всѣ министры были незамѣтны, исключая двухъ -- Фуше и Талейрана.
   Министръ полиціи, хотя находившійся подъ верховнымъ и бдительнымъ надзоромъ перваго консула, имѣлъ въ то время страшную власть.
   Фуше, призванный къ этому посту, старый ораторіянецъ и старый членъ Конвента, былъ человѣкъ смышленый и хитрый, ни добрый, ни. злой, хорошо-знавшій людей, особенно дурныхъ, и презиравшій ихъ; онъ употреблялъ суммы полиціи на содержаніе агентовъ, которые участвовали во всѣхъ смятеніяхъ, и на то, чтобъ наблюдать за ними; всегда былъ готовъ дать кусокъ хлѣба или мѣсто всякому, кто былъ утомленъ политическими треволненіями, и такимъ образомъ пріобрѣталъ правительству друзей, и особенно пріобрѣталъ ихъ самому-себѣ, окружалъ себя людьми обязанными, которые никогда не упускали случая увѣдомлять его обо всемъ, о чемъ желалъ онъ знать; имѣлъ такихъ обязанныхъ, приверженныхъ къ себѣ людей во всѣхъ партіяхъ, даже между роялистами, съ которыми умѣлъ ладить и которыхъ умѣлъ сдерживать кстати; всегда зналъ обо всемъ во-время, никогда не преувеличивалъ опасности; вѣрно отличалъ онъ безразсуднаго отъ человѣка, котораго надо было дѣйствительно опасаться, умѣлъ предостерегать одного, преслѣдовать другаго, -- словомъ, превосходно отправлялъ свою обязанность. Онъ былъ бы великимъ министромъ, еслибъ имѣлъ 6олѣсвозяышенныя побужденія, еслибъ его снисходительность имѣла другой принципъ, а не равнодушіе къ добру и злу, еслибъ его дѣятельность имѣла другое побужденіе, кромѣ страсти во все вмѣшиваться, что дѣлало его подозрительнымъ первому консулу и выставляло его часто простымъ интригантомъ. Первый консулъ пользовался Фуше, не довѣряясь ему, и потому часто старался замѣнить или повѣрять его, давая денегъ своему секретарю Бурьенну, коменданту Парижа Мюрату, и особенно своему адъютанту Савари. Но Фуше всегда умѣлъ показать неловкость и ребяческіе промахи этихъ господъ и доказать, что онъ одинъ хорошо знаетъ все.
   Фуше, хорошо зная нравственное состояніе революціонеровъ, не переставалъ повторять, что опасность, еслибъ она и была,-- была бы скорѣе со стороны роялистовъ, нежели со стороны революціонеровъ. Первый консулъ признавалъ заслуги этого человѣка, не любя его.
   Талейранъ, происходившій отъ знатнаго рода, предназначенный по рожденію своему къ военному званію, осужденный на духовное званіе несчастнымъ случаемъ, лишившимъ его употребленія ноги, неимѣвшій вовсе никакого расположенія къ этой возложенной на него обязанности, бывшій постепенно прелатомъ, придворнымъ человѣкомъ, революціонеромъ, эмигрантомъ, потомъ, въ заключеніе всего, министромъ иностранныхъ дѣлъ во время директоріи,-- Талейранъ сохранилъ въ себѣ кое-что отъ всѣхъ этихъ состояній: въ немъ видѣнъ былъ епископъ, вельможа, революціонеръ. Не имѣя никакого самостоятельнаго образа мыслей, обладая только природною умѣренностью, противившеюся всякимъ преувеличеніямъ; усвоивая себѣ тотчасъ идеи тѣхъ, которымъ онъ хотѣлъ нравиться или по склонности, или по разсчету; выражаясь чуднымъ языкомъ, принадлежавшимъ тому обществу, котораго наставникомъ былъ Вольтеръ; готовый на отвѣты живые, колкіе, дѣлавшіе его страшнымъ столько же, сколько онъ былъ привлекателенъ; поперемѣнно то ласковый, то пренебрежительный, то сообщительный, то непроницаемый; непринужденный, полный достоинства, хромой и нетерявшій чрезъ то граціи, наконецъ человѣкъ одинъ изъ самыхъ странныхъ, какого могла произвести только революція, онъ былъ самымъ обольстительнымъ дипломатомъ, но въ то же время неспособнымъ управлять дѣлами великаго государства, потому-что для управленія необходимы: воля, взглядъ и трудъ, а онъ не имѣлъ ни того, ни другаго, ни третьяго. Первый консулъ употреблялъ его только для сношеній съ иностранными министрами по своимъ указаніямъ, что Талейранъ и выполнялъ съ неподражаемымъ искусствомъ. При всемъ томъ, онъ имѣлъ и нравственное достоинство, именно любилъ миръ и выказывалъ это въ правленіе человѣка, любившаго войну. Одаренный изящнымъ вкусомъ, вѣрнымъ тактомъ, даже полезною лѣнью, онъ могъ оказать истинныя услуги, только противополагая обилію рѣчей, пера и дѣйствій перваго консула свою воздержность, свою точную во всемъ мѣру, даже свою склонность ничего не дѣлать. Но онъ имѣлъ мало вліянія на своего повелительнаго властелина, и потому пользовался властію еще менѣе, нежели Фуше.
   Впрочемъ, Талейранъ говорилъ совершенно-противное тому, что говорилъ Фуше. Любя старый образъ правленія, исключая лицъ и смѣшныхъ предразсудковъ прежняго времени, онъ совѣтовалъ снова устроить какъ-можно-скорѣе монархію, или что-нибудь ей подобное, пользуясь славою перваго консула за недостаткомъ королевской крови, и присовокуплялъ, что если хотятъ заключить въ скоромъ времени прочный миръ съ Европою, то надо спѣшить ей уподобиться. И, въ то время, какъ министръ Фуше, во имя революціи, совѣтовалъ не идти слишкомъ-скоро, Талейранъ совѣтовалъ, во имя Европы, не идти такъ медленно.
   Первый консулъ по достоинству цѣнилъ и того, и другаго, и ни одному изъ нихъ не ввѣрялся совершенно. Полной его довѣренности удостоивался только сотоварищъ его, Камбасересъ. Не имѣя блистательнаго ума, Камбасересъ былъ одаренъ рѣдкимъ здравымъ смысломъ и питалъ безпредѣльную привязанность къ первому консулу. Проведя десять лѣтъ своей жизни въ страхѣ, во время гонителей всякаго рода, онъ съ нѣжностью любилъ могучаго властелина, давшаго ему возможность подышать на свободѣ. Онъ противорѣчилъ первому консулу, но не иначе, какъ на-единѣ и когда чувствовалъ, что было еще время поправить ошибку. Но консулъ Камбасересъ имѣлъ много странностей: былъ ребячески-тщеславенъ съ низшими, ежедневно прогуливался въ Пале-Руаяль въ смѣшно-великолѣпной одеждѣ, и славился обжорствомъ, вошедшимъ въ пословицу.
   Первый консулъ охотно прощалъ своему сотоварищу все это и оцѣнялъ въ немъ необыкновенный здравый смыслъ, приверженность къ себѣ; смѣялся надъ его странностями, но всегда съ осторожностью, и оказывалъ ему величайшую изъ почестей -- только ему одному говорилъ все, только и интересовался, что его мнѣніемъ. И потому одинъ только Камбасересъ имѣлъ большое вліяніе на перваго консула. Безъ сомнѣнія, Камбасересъ былъ не геній, а только благоразуміе; для того же, чтобъ создать великое государство, необходима и тотъ и другое.
   Чтобъ имѣть вѣрное понятіе о людяхъ, окружавшихъ перваго консула, надо сказать нѣсколько словъ и о его семействѣ. У него было четверо братьевъ: Іосифъ, Люсіанъ, Лудовикъ и Іеронимъ. Мы познакомимся, въ свое время, съ двумя послѣдними. Іосифъ и Люсіанъ одни только имѣли тогда сколько-нибудь значенія. Іосифъ, старшій изъ всѣхъ, женился на дочери богатаго и почтеннаго марсельскаго негоціанта. Онъ былъ скроменъ, довольно-хитеръ, пріятенъ въ обхожденіи, и менѣе прочихъ наскучалъ брату. Ему-то первый консулъ предоставлялъ честь вести переговоры о миръ между республикою и государствами стараго и новаго свѣта. Онъ поручилъ ему заключить договоръ, который Франція готовилась заключить съ Америкой, и назначилъ его уполномоченнымъ въ Люневиллѣ, стараясь такимъ-образомъ пріискать для него роль, которая понравилась бы Франціи.-- Люсіанъ, бывшій въ настоящее время министромъ внутреннихъ дѣлъ, былъ человѣкъ умный, но ума неровнаго, безпокойнаго, непокорнаго, и неммѣвшій довольно таланта, хотя онъ имѣлъ его на столько, чтобъ искупить то, чего ему не доставало въ-отношеніи здраваго смысла. Оба они льстили склонности перваго консула достигнуть верховной власти, и причина этому понятна. Геній перваго консула, его слава, принадлежали ему лично: только одно качество могло перейдти на членовъ его семейства, -- это качество принцевъ крови, которыми бы они сдѣлались, еслибъ генералъ Бонапарте предпочелъ величество государя званію перваго сановника республики. Его братья были изъ числа тѣхъ людей, которые наименѣе воздерживались утверждать, что настоящій образъ правленія былъ только переходный, выдуманный за тѣмъ, чтобъ польстить революціоннымъ предразсудкамъ, но они полагали, что если надо основать что-нибудь прочное, необходимо дать власти болѣе сосредоточенности, единства и продолжительности. Изъ всего этого легко было вывести заключеніе. Первый консулъ, какъ всѣмъ извѣстно, не имѣлъ дѣтей, что приводило въ затрудненіе тѣхъ, которые мечтали уже о преобразованіи республики въ монархію. Хотя въ будущемъ, это неимѣніе наслѣдниковъ могло быть личною выгодою для братьевъ перваго консула, теперь это было аргументомъ противъ ихъ предначертаній, и они часто укоряли г-жу Бонапарте въ несчастій, причину котораго ей приписывали. Находясь съ нею въ ссоръ изъ зависти къ ея вліянію, они мало щадили ее въ разговорахъ съ ея мужемъ, и безпрестанно громко повторяли, что первому консулу необходимо-нужна супруга, которая дала бы ему дѣтей, что въ этомъ заключается не частный, а общественный интересъ, и что рѣшимость въ этомъ отношеніи неизбѣжна, если хотятъ упрочить будущность Франціи. Итакъ, по-видимому, столь счастливая супруга перваго консула была въ эту минуту далека отъ счастія. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   Принцъ, бывшій въ-послѣдствіи Лудовикомъ XVIII, въ то время находившійся въ изгнаніи, сдѣлалъ странную и мало-обдуманную попытку. Многіе роялисты, чтобъ изъяснить и извинить свое примиреніе съ новымъ правительствомъ, дѣлали видъ, что вѣрятъ, иди и въ-самомъ-дѣлѣ вѣрили, будто генералъ Бонапарте хотѣлъ возвратить Бурбоновъ. Лудовикъ, одаренный тактомъ и умомъ, поступилъ неловко, написавъ собственноручно нѣсколько писемъ генералу Бонапарте, которыя доказывали только одно: обыкновенныя мечты эмиграціи. Вотъ первое изъ этихъ писемъ.
   

20 февраля 1800 года.

   "Такіе люди, какъ вы, государь мой, чѣмъ бы ни казались ихъ поступки, по-видимому, никогда не внушаютъ безпокойства. Вы получили себѣ высокое мѣсто, и я этимъ очень-доволенъ. Лучше, чѣмъ кто иной, вы знаете, что необходимы сила и могущество, чтобъ сдѣлать великую націю счастливою. Спасите Францію отъ ея собственныхъ неистовствъ -- вы исполните первѣйшее желаніе моего сердца; возвратите ей короля ея, и грядущія поколѣнія благословятъ вашу память. Вы всегда будете такъ необходимы для государства, что я никогда не буду въ силахъ заплатить самыми важными мѣстами долгъ моихъ предковъ и мой собственный.

"Лудовикъ."

   Первый консулъ былъ очень изумленъ, получивъ это письмо, и оставался въ нерѣшимости, не зная, что отвѣчать. Принцъ, нетерпѣливый, какъ эмигрантъ, написалъ другое письмо. Вотъ оно:
   "Уже давно, генералъ, вы должны знать, что я уважаю васъ. Если вы сомнѣваетесь, что я съумѣю васъ отблагодарить, назначьте себѣ мѣсто, устройте судьбу друзей своихъ. Что до моихъ правилъ, я -- Французъ; милосердый по характеру, я буду такимъ и по разуму.
   "Нѣтъ, побѣдитель при Лоди, Кастильйоне, Арколе, покоритель Италіи и Египта не можетъ предпочитать славь суетную знаменитость! Между-тѣмъ, вы теряете драгоцѣнное время: мы можемъ устроить спокойствіе Франціи; я говорю, мы, потому-что нуждаюсь для этого въ Бонапарте и потому-что онъ не могъ бы совершить этого безъ меня.
   "Генералъ, Европа смотритъ на васъ, васъ ждетъ слава, и я нетерпѣливо желаю дать миръ моему народу.

"Лудовикъ."

   На этотъ разъ, первый консулъ счелъ необходимымъ дать отвѣтъ слѣдующаго содержанія:

Парижъ, 20 фрюктидора VIII года (7 сентября 1800).

   "Я получилъ, милостивый государь, ваше письмо; благодарю васъ за высказанное вами благородное на мой счетъ мнѣніе.
   "Вы не должны желать возвращенія во Францію: вамъ пришлось бы пройдти по пяти-стамъ тысячамъ труповъ.
   "Пожертвуйте своими личными выгодами спокойствію и счастію Франціи; исторія почтитъ васъ за это.
   "Я не нечувствителенъ къ несчастіямъ вашей фамиліи; я съ удовольствіемъ буду способствовать пріятности и тишинѣ вашего убѣжища.

"Бонапарте."

   Изъ этихъ словъ можно уже было заключить нѣчто, и личныя намѣренія перваго консула сдѣлались чрезъ нихъ болѣе-очевидными.
   Покушенія партій противъ раждающейся власти всегда способствуютъ ея успѣхамъ и даютъ ей смѣлость дерзать на все, о чемъ она только замышляетъ.
   Разглагольствователи-патріоты, болѣе-шумные и гораздо-менѣе опасные, нежели агенты роялизма, часто собирались у Демервиля, пустаго говоруна, служившаго прежде въ Комитетѣ-Общественнаго-Благосостоянія и бывшаго теперь безъ мѣста. Къ нему являлись Корсиканецъ Арена, одинъ изъ членовъ Пятисотеннаго-Совѣта, бѣжавшихъ въ окно въ день 18 брюмера; Тонино-Лебренъ, живописецъ не безъ таланта, ученикъ Давида, и нѣсколько Итальянцевъ, изъ которыхъ самый шумный былъ скульпторъ Черакки. Искали Брута, чтобъ поразить новаго Цезаря. Наконецъ, избрали для этой роли какого-то отставнаго военнаго, по имени Гарреля, который струсилъ и измѣнилъ безумцамъ. Полиція, однакоже, не перестала разжигать пламень, дала денегъ Гаррелю. Злодѣйство условлено было совершить въ Театрѣ Оперы, называвшемся тогда Театромъ-Искусствъ, въ тотъ день, когда первый консулъ долженъ былъ пріѣхать на представленіе новой оперы. Полиція, предувѣдомленная, приняла всевозможныя предосторожности. Заговорщики дѣйствительно явились на сборное мѣсто, но не всѣ, и то безъ оружія. Вооруженные были только подосланные для вида самою полиціею. Черакки и Арена были схвачены тутъ же: другіе были переловлены въ домахъ, гдѣ искали себѣ спасенія.
   Это происшествіе надѣлало такой шумъ, какого не заслуживало. Всѣ были увѣрены въ важности заговора; общее негодованіе и участіе выразились въ рѣчахъ депутацій отъ всѣхъ властей и во множествѣ адресовъ, полученныхъ первымъ консуломъ.
   Первый консулъ, однакожъ, не хотѣлъ, чтобъ вѣрили, что его жизнь зависитъ отъ перваго встрѣчнаго, и считалъ полезнымъ внушить всѣмъ, что, окруженный маренгскими гренадерами, онъ недоступенъ ударамъ убійцъ.
   Между-тѣмъ, партизаны перваго консула поговаривали, одни изъ убѣжденія, другіе, чтобъ польстить своему владыкѣ, -- что необходимо для утвержденія счастія Франціи нѣчто болѣе-прочное, нежели эфемерная власть одного человѣка, могущаго погибнуть отъ кинжала убійцы. Появился очень-странный, но очень-замѣчательный безъименный памфлетъ, который приписывали Люсіану Бонапарте, но который, по необыкновенному изяществу языка, по классическому знанію исторіи, долженъ былъ быть приписанъ своему настоящему автору, т. е. самому де-Фонтану. Этотъ памфлетъ произвелъ тогда сильное движеніе въ умахъ. Онъ обозначаетъ одинъ изъ шаговъ, сдѣланныхъ генераломъ Бонапарте да пути къ верховной власти. Заглавіе его было: "Параллель между Цезаремъ, Кромвелемъ, Монкомъ и Бонапарте". Авторъ сравнивалъ сперва генерала Бонапарте съ Кромвелемъ и не находилъ въ немъ ни малѣйшаго сходства съ этимъ главнымъ лицомъ англійской революціи. "Кромвель" говорилъ онъ: "былъ фанатикъ, кровожадный вождь бунтовщиковъ, цареубійца, побѣдитель только на гражданской войнѣ, завоеватель нѣсколькихъ городовъ и провинцій Англіи; наконецъ, варваръ, разорившій Оксфордскій и Кембриджскій Университеты. То былъ искусный злодѣй, а не герой. Что до Монка, то есть ли что-нибудь общее у этого робкаго человѣка, у этого переметчика всѣхъ партій, познавшаго цѣли, куда онъ шелъ, случайно способствовавшаго монархіи, съ генераломъ Бонапарте, съ этимъ умомъ столь твердымъ, такъ ясно сознававшимъ, чего онъ хотѣлъ?.. Титулъ герцога Альбемарля могъ удовлетворить тщеславіе генерала Монка; но не-уже-ли повѣрятъ, чтобъ маршальскій жезлъ или коннетабльская шпага могли удовольствовать человѣка, предъ которымъ смолкла Европа?.."
   Отвергнувъ всѣ эти сравненія, авторъ не находилъ въ исторіи никого сходнаго съ Бонапарте, кромѣ Цезаря. Онъ признавалъ въ немъ тотъ же военный геній, то же политическое величіе, но находилъ въ немъ нѣкоторое несходство: Цезарь, во главѣ римскихъ демагоговъ, угнеталъ партію людей честныхъ и разрушилъ республику; генералъ Бонапарте, напротивъ, возвысилъ во Франціи партію людей честныхъ и унизилъ партію злыхъ.
   Все это была правда: подвигъ, предпринятый доселѣ генераломъ Бонапарте, былъ нравственнѣе цезарсва.
   Послѣ всѣхъ этихъ сравненій, надо было сдѣлать заключеніе... "Счастлива была бы республика" восклицалъ авторъ: "еслибъ Бонапарте былъ безсмертенъ! Но гдѣ" присовокуплялъ онъ: "гдѣ его наслѣдники? гдѣ учрежденія, могущія поддержать его благія дѣла и увѣковѣчить сто геній? Судьба тридцати мильйоновъ людей зависитъ отъ жизни одного человѣка! Французы, что сталось бы съ вами, еслибъ вдругъ погребальный крикъ возвѣстилъ вамъ, что этотъ человѣкъ болѣе не существуетъ?"
   Авторъ изслѣдовалъ здѣсь различные шансы, которые могли представиться по смерти генерала Бонапарте... Французы! вы спите на краю пропасти!... Таковы были послѣднія слова этого страннаго сочиненія.
   Все высказанное здѣсь, за исключеніемъ нѣкоторыхъ льстивыхъ выраженій, было истинно; по эти истины были преждевременны. Люсіанъ, министръ внутреннихъ дѣлъ, употребилъ всѣ средства къ распространенію этого сочиненія по всей Франціи. Памфлетъ произвелъ большой эффектъ. Въ основаніи, онъ говорилъ то, о чемъ всѣ думали; но онъ требовалъ отъ Франціи признанія, которое сдѣлать ей не позволяла очень-законная гордость. Восемь лѣтъ назадъ, была уничтожена четырнадцати-вѣковая власть короля, и теперь такъ скоро Франція должна была признаться у ногъ тридцатилѣтняго генерала, что она обманулась, и молить его воскресить эту власть въ его особѣ! Правда, всѣ хотѣли дать ему власть равную власти королей, но надо было по-крайней-мѣрѣ спасти видимыя приличія, хоть для сохраненія національнаго достоинства.
   Продолженіе перемирія, купленное Австріею уступкою Филппсбурга, Ульма и Ингольштадта, было на исходѣ, а переговоры, начатые въ Люневиллѣ, представляли много затрудненій къ заключенію мира. Между-тѣмъ, положено было снова начать непріязненныя дѣйствія 28 ноября (7 фримера IX г.). Кобентцель и Іосифъ Бонапарте оставались въ Люневиллѣ, выжидая событій, которыя должны были произойдти разомъ на Дунаѣ, Иннѣ, Альпахъ и Эчъ.
   Первый консулъ расположилъ пять армій на этомъ обширномъ театръ войны. Онъ не принималъ ни надъ одною изъ нихъ главнокомандованія; но на всякій случай его экипажи находились въ Дижонѣ, чтобъ онъ могъ оттуда ѣхать всюду, куда потребуетъ необходимость.
   Эти пять армій были: армія Ожеро, на Майнъ, состоявшая изъ 20 тысячъ человѣкъ; армія Моро, на Иннѣ, изъ 130 тысячъ; Макдональда, въ Граубинденѣ, изъ 15 тысячъ; Брюна, на Минчіо, изъ 125 тысячъ человѣкъ, и корпусъ Мюрата, шедшаго въ Италію съ 10 тысячами амьенскихъ гренадеръ. Если къ этому числу присоединить 40 тысячъ, находившихся въ Египтѣ и колоніяхъ, 60 тысячъ внутри и на берегахъ Франціи, то выйдетъ, что республика, въ правленіе перваго консула, имѣла подъ ружьемъ почти до 400 тысячъ войска. Артиллерія была хорошо устроена и многочисленна. У Моро было 200 орудіи, у Брюна 180.
   Двѣ главныя арміи, Моро и Брюна, должны были пробиться, первая за Иннъ, другая за Минчіо. Обѣ онѣ равнялись противопоставленнымъ имъ непріятельскимъ войскамъ въ численной силѣ, но безмѣрно превосходили ихъ въ силѣ нравственной. Между ними лежала цѣпь Альповъ, образующихъ въ этомъ мѣстѣ Тироль. Австрійцы имѣли по корпусу въ нѣмецкомъ и итальянскомъ Тироль. Генералъ Макдональдъ съ 15 тысячь человѣкъ, которымъ дали грозное названіе второй резервной арміи, долженъ былъ занимать собою вниманіе обоихъ этихъ корпусовъ. Австрійцы опасались чего-нибудь въ родъ чуднаго перехода чрезъ Сен-Бернаръ. И потому Моро и Брюнъ, обезопасенные со стороны Альповъ, могли всею массою своихъ силъ идти впередъ. Небольшая армія Ожеро прикрывала во Франконіи и Швабіи лѣвый флангъ и тылъ Моро, а Мюратъ прикрывалъ правый Флангъ и тылъ Брюна противъ инсургентовъ Средней-Италіи, противъ Неаполитанцевъ, Англичанъ и проч.
   Первый консулъ вынужденъ былъ на такія благоразумныя предосторожности, потому-что исполнителями его плановъ были Брюнъ и Моро. Моро, лучшій изъ обоихъ и одинъ изъ лучшихъ въ Европѣ, не былъ, однакожь, способенъ совершить то, что самъ первый консулъ, сдѣлавшись императоромъ, совершилъ въ 1805 г., когда, собравъ значительную силу на Дунаѣ, и оставивъ меньшую силу въ Италіи, онъ, подобно молніи, устремился на Вѣну, не безпокоясь ни о своихъ флангахъ, ни о тылѣ, и полагая свою безопасность въ сокрушительной силѣ ударовъ, наносимыхъ имъ главному непріятелю.
   Эрцгерцогъ Іоаннъ начальствовалъ надъ австрійскою дунайскою арміею. 1-го декабря (10 фримера IX г.), онъ направилъ большую часть своей арміи на лѣвое крыло Французовъ: сорокъ тысячь напало на двадцать-шесть тысячь; Моро, видя превосходство Австрійцевъ, имѣлъ благоразуміе отступить въ величайшемъ порядкѣ; онъ удалился въ центръ обширнаго гогенлинденскаго лѣса. Эрцгерцогъ Іоаннъ, упоенный первымъ успѣхомъ, рѣшился напасть на армію Моро. 3-го декабря (18 фримера) совершилась знаменитая битва при Гогенлинденъ. Дѣло завязалось рано утромъ. Генералы Нэй, Ришпансъ, Лекурбъ, Деканъ, соревновали другъ другу въ искусствѣ и отважности, и способствовали успѣху соображеній Моро. Дивизіи Нэя и Ришпанса, обошедшія въ тылъ Австрійцевъ, рѣшили побѣду. Торжество Французовъ было полное. Австрійская армія еще болѣе встрѣтила затрудненій выйдти изъ лѣса, нежели сколько преодолѣла ихъ, проникая туда. Корпуса бродили, не зная куда бѣжать, попадали въ руки побѣдоносной арміи и полагали оружіе. Было уже пять часовъ; ночь набрасывала свои тѣни на поле битвы. Французы убили или ранили отъ 7 до 8 тысячь непріятелей, взяли 12 тысячь плѣнными, захватили 300 повозокъ, отбили 87 орудіи, -- такіе результаты на войнѣ очень-рѣдки. И такъ, австрійская армія потеряла въ одинъ день 20 тысячь солдатъ, почти всю свою артиллерію, обозы, и, что еще важнѣе, всю свою нравственную силу.
   Это сраженіе -- одно изъ славнѣйшихъ, данныхъ генераломъ Моро, и конечно одно изъ величайшихъ въ тотъ вѣкъ, который былъ свидѣтелемъ столькихъ чудныхъ битвъ. Говорили ошибочно, что при Маренго побѣдителемъ былъ не генералъ Бонапарте, а кто-то другой, и что это былъ генералъ Келлерманнъ. Можно было бы сказать, съ гораздо-большимъ основаніемъ, что кто-нибудь другой былъ побѣдителемъ при Гогенлинденѣ, а не генералъ Моро, и что это былъ генералъ Ришпансъ; потому-что тотъ по нѣсколько-неопредѣленному приказу совершилъ прекраснѣйшій маневръ. Но хотя менѣе-несправедливое, это мнѣніе было бы все-таки несправедливымъ. Оставимъ каждому право собственности на дѣля его и не будемъ подражать этимъ печальнымъ усиліямъ зависти, которая всюду отъискиваетъ побѣдителя инаго, кромѣ самого побѣдителя.
   Послѣ этой важной побѣды должно было живо преслѣдовать австрійскую армію, идти на Вѣну.
   Французы перешли Иннъ. Австрійскія войска отступали предъ ними. Моро шелъ на Штейеръ, чтобъ перейдти въ этомъ пунктѣ Энсъ.
   Юный эрцгерцогъ Іоаннъ, совершенно-упавшій духомъ отъ такихъ страшныхъ неудачь, былъ замѣненъ эрцгерцогомъ Карломъ, съ котораго сняли наконецъ опалу, предложивъ ему совершенно-невозможную задачу -- спасти австрійскую армію.
   Между-тѣмъ, Французы стояли уже у воротъ Вѣны. Многіе изъ генераловъ совѣтовали Моро завоевать Вѣну. "Лучше" говорилъ онъ: "за -- "воевать миръ... Я не получаю вѣстей ни отъ Макдональда, ни отъ Брюна; не знаю, успѣлъ ли одинъ изъ нихъ проникнуть въ Тироль, другой смогъ ли перейдти Минчіо! Ожеро очень-далеко отъ меня, въ худомъ положеніи; я, можетъ-быть, доведу Австрійцевъ до отчаянія, стараясь ихъ унизить. Лучше остановиться и удовольствоваться миромъ, "потому-что за него мы только и сражаемся."
   25 декабря (4 нивоза IX г.) Моро согласился заключить въ Штейеръ новое перемиріе, котораго условія были слѣдующія. Непріязненныя дѣйствія долженствовали быть прекращены въ Германіи. Генералъ Брюнъ и Макдональдъ должны были получить приглашеніе заключить подобное перемиріе для армій граубюнденской и итальянской. Французамъ отдана была вся долина Дуная, въ томъ числѣ и Тироль, и сверхъ того нѣкоторыя укрѣпленныя мѣста. Австрійскіе магазины были отданы въ ихъ распоряженіе. Ни французская, ни австрійская арміи не могли отряжать отъ себя войскъ въ Италію, еслибъ случилось, что на перемиріе не согласились бы генералы, дѣйствовавшіе въ этой странѣ.
   Во время этихъ событій въ Германіи, непріязненныя дѣйствія продолжались на Альпахъ и въ Италіи.
   Первый консулъ далъ приказаніе Макдональду идти чрезъ Альпы на Итальянскій-Тироль, въ обходъ Австрійцамъ, дѣйствовавшимъ на равнинахъ Италіи. Никакія возраженія, представлявшія_высоту горъ, жестокость времени года, не могли поколебать перваго консула. Онъ повторялъ только одно, что всюду, гдѣ два человѣка могутъ вступить, есть возможность пройдти цѣлой арміи, и что чрезъ Альпы легче перейдти во время морозовъ, нежели во время таянія снѣговъ, какъ онъ самъ переходилъ ч корабль Орелъ, направился къ Мартиникѣ. Послѣ того, отъ него не получали извѣстіи, но знали, что Нельсонъ, стерегшій Средиземное-Море, не могъ настигнуть его ни при выходѣ изъ Тулона, ни при выходѣ изъ пролива.
   Но тѣмъ временемъ, какъ адмиралъ Миссіесси распространялъ ужасъ на англійскихъ Антильскихъ-Островахъ, а адмиралы Вильнёвъ и Гравина плыли вмѣстѣ безъ всякихъ приключеній къ Мартиникѣ, Гантомъ, долженствовавшій примкнуть къ нимъ,-- Гантомъ, по случаю необыкновеннаго Феномена во временахъ года, не имѣлъ ни одного благопріятнаго дня для выхода изъ брестскаго порта. Досель никто не запомнитъ, чтобъ равноденствіе было совершенно безвѣтрено. Между-тѣмъ, прошли мѣсяцы мартъ, апрѣль, май (1805), а англійскій флотъ ни разу не былъ вынужденъ удалиться отъ прибрежій Бреста. Адмиралъ Гантомъ, знавшій, какой важной операціи онъ долженъ былъ содѣйствовать, съ величайшимъ нетерпѣніемъ выжидалъ удобной минуты для выхода изъ порта, и наконецъ, съ горя, сдѣлался болѣнъ. Погода почти неизмѣнно стояла тихая и ясная. По временамъ западный вѣтеръ, сопровождаемый громоносными тучами, казалось, готовъ былъ поднять на морѣ бурю, но небо тотчасъ прояснялось. Не было инаго средства, какъ вступить въ невыгодное сраженіе съ эскадрою, которая теперь была почти въ равномъ числѣ съ французскою, но превосходила ее своимъ качествомъ. Англичане, не подозрѣвая въ точности всего, имъ угрожавшаго, пораженные присутствіемъ флота въ Брестъ, другаго въ Ферролѣ, свѣдавъ, кромѣ того, о выходѣ кораблей изъ Тулона и Кадикса, усилили свои блокадныя эскадры. Они имѣли съ двадцать кораблей передъ Брестомъ, подъ начальствомъ адмирала Корпуаллиса, и 7 или 8 передъ Ферролемъ, подъ начальствомъ адмирала Келлера. Въ такомъ положеніи дѣлъ, адмиралъ Гантомъ выходилъ изъ рейда и возвращался туда, держа уже въ-продолженіе двухъ мѣсяцевъ на корабляхъ и десантное войско и матросовъ. Въ отчаяніи, онъ спрашивалъ, хотятъ ли, чтобъ онъ далъ сраженіе для выхода въ открытое море, но это было ему воспрещено рѣшительно.
   Разсчитывая, что въ половинѣ мая будетъ уже опасно заставлять Вильнёва, Гравину и Миссіесси ожидать долѣе въ Мартиникѣ, что англійскія эскадры, посланныя за ними въ погоню, тогда уже настигнутъ ихъ, Наполеонъ еще разъ видоизмѣнилъ планъ свой. Онъ положилъ, что если Гантомъ не отправится 20 мая, то не долженъ отправляться вовсе, а ждать въ Брестѣ, покуда пріидутъ освободить его изъ блокады. И потому Вильнёвъ получилъ приказаніе возвратиться въ Европу и выполнить тамъ то, что прежде поручено было Гантому, т. е. освободить изъ блокады Ферроль, гдѣ онъ долженъ былъ найдти 5 французскихъ кораблей, 7 испанскихъ, подойдти потомъ, если будетъ возможно, къ Рошфору, для соединенія тамъ съ Миссіесси, который, вѣроятно, къ этому времени возвратится съ Антильскихъ-Остроповъ, наконецъ явиться передъ Брестомъ, для открытія выхода Гантому, и такимъ-образомъ съ огромнѣйшею эскадрою въ 56 кораблей войдти въ Ла-Маншъ.
   Этотъ планъ былъ очень выполнимъ и заключалъ въ себѣ шансы успѣха, что вскорѣ и доказано было самыми событіями. При всемъ томъ, онъ былъ менѣе надеженъ предъидущаго. И дѣйствительно, еслибъ Гантомъ могъ выйдти въ апрѣль мѣсяцѣ, освободить отъ блокады Ферроль (что было возможно безъ сраженія, ибо въ то время 5 или 6 англійскихъ кораблей блокировали этотъ портъ), и отправиться въ Мартинику, то соединеніе съ Вильнёвомъ и Гравиною могло бы совершиться безъ всякаго сраженія; они возвратились бы въ Европу въ числѣ 50 кораблей, и имъ не надо было бы нигдѣ останавливаться, а можно было прямо устремиться въ Ла-Маншъ. Предстояли развѣ только встрѣчи на морѣ, но эти шансы такъ рѣдки, что можно даже не разсчитывать на нихъ. Новый планъ, напротивъ, заключалъ въ себѣ то неудобство, что подвергалъ Вильнёва необходимости дать сраженіе передъ Ферролемъ, другое передъ Брестомъ; и хотя, при обѣихъ этихъ стычкахъ, силы его были бы гораздо въ превосходнѣйшемъ числѣ противъ непріятельскихъ, однако никакъ нельзя было предположить навѣрное, что обѣ эскадры, которыя онъ пришелъ освободить отъ блокады, будутъ имѣть время подоспѣть къ нему на помощь и принять участіе въ сраженіи. Дѣйствительно, изъ Феррола и Бреста выходятъ только чрезъ узкія тѣснины; здѣсь, какъ и въ другихъ мѣстахъ, вѣтеръ, благопріятный для входа въ портъ, неблагопріятенъ для выхода, и дѣло статочное, что сраженіе могло произойдти при входѣ в!" эти порты, и даже кончено прежде, чѣмъ флоты, стоявшіе внутри, на рейдѣ, могли бы принять въ немъ участіе. Не только пораженіе, но даже нерѣшительное сраженіе могло совершенно обезкуражить генераловъ, которые какъ бы, впрочемъ, ни были храбры лично, не имѣли слишкомъ-большой довѣренности къ морю. Въ особенности, адмиралъ Вильнёвъ, хотя воинъ неустрашимый, не имѣлъ твердости характера, пропорціональной этимъ шансамъ, и надо было жалѣть, чтобъ хорошая погода воспрепятствовала первому намѣренію.
   Былъ и еще планъ, на которомъ Наполеонъ остановился на минуту; этотъ планъ доставлялъ менѣе силъ, но велъ Вильнёва прямо къ цѣли, въ Ла-Маншъ: адмиралъ не долженъ былъ останавливаться ни передъ Ферролемъ, ни передъ Брестомъ, но обогнуть Шотландію и потомъ устремиться въ Сѣверное-Море, передъ Булонь. Правда, что онъ прибылъ бы только съ 20-го кораблями вмѣсто 50-ти; но этого было достаточно для трехъ дней, и флотилія подъ этимъ прикрытіемъ могла навѣрное переплыть проливъ. Эта мысль вдругъ мелькнула въ головѣ Наполеона, и онъ написалъ ее; потомъ, желая еще большей несомнѣнности въ успѣхѣ, онъ предпочелъ большее соединеніе силъ большей несомнѣнности проникнуть въ Ла-Маншъ, и снова обратился къ плану, по которому Вильнёвъ долженъ былъ снять блокаду съ Ферроля и Бреста.
   Это было послѣднее измѣненіе, которое онъ сдѣлалъ, по обстоятельствамъ, въ своемъ планѣ. Самъ онъ въ post-scriptum къ одному изъ своихъ писемъ разсказываетъ, что посреди празднества передумалъ всѣ эти комбинаціи и рѣшился окончательно. Онъ немедленно разослалъ необходимыя инструкціи для приведенія въ исполненіе всего имъ задуманнаго.
   Разсылая множество приказовъ, Наполеонъ продолжалъ свое путешествіе по Италіи. Онъ посѣтилъ Бергамъ, Верону, Мантую, присутствовалъ на маневрахъ, представлявшихъ сраженіе при Кастильйоне, произведенныхъ двадцати-пяти-тысячнымъ корпусомъ на самомъ мѣстѣ этого сраженія; прожилъ нѣсколько дней въ Болоньѣ, и очаровалъ собою ученыхъ тамошняго знаменитаго университета; потомъ проѣхалъ чрезъ Модену, Парму, Пьяченцу и, наконецъ, великолѣпную Геную, пріобрѣтенную однимъ почеркомъ пера. Онъ провелъ здѣсь время съ 30 іюня но 7 іюля, посреди празднествъ, достойныхъ мраморнаго города, и превосходившихъ собою все, что Итальянцы доселѣ придумывали для принятія новаго властелина. Здѣсь встрѣтилъ Наполеонъ особу знаменитую, утомленную двѣнадцати-лѣтнимъ изгнаніемъ и оппозиціей, которой не оправдывали болѣе религіозныя обязанности; то былъ кардиналъ Мори. Онъ рѣшился послѣдовать примѣру папы и перейдти на сторону возстановителей алтарей. Подобно сообщникамъ Помпея, искавшимъ нѣкогда, одинъ вслѣдъ за другимъ, встрѣчи съ Цезаремъ въ одномъ изъ городовъ Римской-Имперіи, чтобъ добровольно предаться его обольщеніямъ, кардиналъ Мори въ Генуѣ преклонился предъ новымъ Цезаремъ. Онъ былъ принятъ съ предупредительною ласкою человѣкомъ геніальнымъ, желавшимъ понравиться человѣку знаменитому умомъ своимъ, и могъ провидѣть, что. возвратясь во Францію, будетъ вознагражденъ вернѣйшими степенями іерархіи.
   Принявъ отъ Генуэзцевъ присягу въ вѣрности и ввѣривъ государственному казначею Лебрену устройство администраціи этой покой части имперіи, Наполеонъ отправился въ Туринъ, гдѣ дѣлалъ видъ, что занимается смотрами; потомъ, 8 іюля вечеромъ, оставивъ императрицу въ Италіи, уѣхалъ въ двухъ простыхъ почтовыхъ каретахъ, выдавая себя на дорогѣ за министра внутреннихъ дѣлъ, и съ необыкновенною быстротою прибылъ въ Фонтенбло. Онъ былъ уже тамъ 11-го числа утромъ. Архиканцлеръ Камбасересъ и министры явились туда, чтобъ получить отъ него послѣднія приказанія. Онъ отправлялся въ экспедицію, долженствовавшую или сдѣлать его всемірнымъ властелиномъ, или поглотить его, новаго фараона, въ пучинахъ Океана. Никогда не былъ онъ болѣе спокоенъ, болѣе въ духѣ, болѣе увѣренъ въ себѣ. Но самые великіе геніи могутъ хотѣть; ихъ воля, какъ бы ни была могущественна, какъ воля человѣка, есть не болѣе, какъ безсильный капризъ, когда Провидѣніе хочетъ иначе. Предъ нами достопамятный тому примѣръ. Между-тѣмъ, какъ Наполеонъ приготовлялъ все для встрѣчи съ вооруженною Европою между Булонью и Дувромъ, Провидѣніе готовило ему эту встрѣчу совсѣмъ въ другихъ мѣстахъ!
   Европейскій горизонтъ застилался страшными, громовыми тучами. Отвсюду доходили вѣсти о движеніи войскъ въ Фріулѣ, Тиролѣ и Верхней-Австріи. Австрія ремонтировала кавалерію, усиливала артиллерію на берегахъ Эча, строила всюду запасные магазины, мосты на Піавѣ и Тальяменто, укрѣпляла венеціанскія лагуны. Все это не оставляло ни малѣйшей тѣни сомнѣнія на счетъ ея непріязненныхъ намѣреній, не смотря на то, что она увѣряла, будто все это не болѣе, какъ предосторожности ради ея венеціанскихъ владѣній, по случаю собранія въ Италіи французскихъ войскъ. Что же касается до обмѣна орденовъ, котораго отъ ней требовали, она отказывалась отъ этого подъ различными предлогами.
   При такомъ стеченіи обстоятельствъ, Наполеонъ долженъ былъ рѣшиться на что-нибудь окончательно въ нѣсколько дней, которые долженъ былъ провести въ Фонтенбло и Сен-Клу, до отъѣзда въ Булонь. Надо было рѣшиться или на высадку, или на войну съ континентальными державами. 11 іюля, въ самый день его прибытія въ Фонтенбло, архиканцлеръ Камбасересъ явился туда и сталъ говорить съ нимъ о важныхъ настоящихъ дѣлахъ. Камбасересъ былъ въ ужасѣ при мысли о состояніи материка, при мысли о поразительныхъ признакахъ близкой войны, и основательно считалъ присоединенія, совершенныя въ Италіи, причинами разрыва. Въ такомъ положеніи, онъ не могъ ясно представить себѣ, какъ Наполеонъ оставлялъ Италію и Францію въ жертву коалиціи, а самъ готовился ринуться на Англію. Наполеонъ, исполненный довѣрчивости, страсти къ своему обширному морскому плану, котораго во всей цѣлости онъ не повѣрилъ даже и самому архиканцлеру, Наполеонъ не былъ приведенъ въ смущеніе ни однимъ изъ возраженій Камбасереса. "Имѣйте довѣріе ко мнѣ", говорилъ ему Наполеонъ: "имѣйте довѣріе къ моей дѣятельности; я изумлю свѣтъ величіемъ и быстротою своихъ ударовъ! "
   Вслѣдъ за тѣмъ, онъ сдѣлалъ нѣкоторыя распоряженія относительно расположенія своихъ войскъ въ Италіи и на границахъ Рейна; потомъ далъ послѣднія инструкціи Талейрану относительно дипломатическихъ дѣлъ.
   Время не терпѣло отлагательствъ; все уже было готово на берегахъ Океана, и адмиралъ Вильнёвъ могъ всякую минуту появиться предъ Ферролемъ, Брестомъ, или въ Ла-Маншѣ. Адмиралъ Миссіесси возвратился въ Рошфоръ, обрыскавъ всѣ Антильскіе-Острова, захвативъ у Англичанъ Доминикъ, завезши войска, оружіе и военные припасы на Гваделупу и Мартинику, взявъ много призовъ и проѣхавъ подъ французскимъ флагомъ по Океану, безъ всякихъ несчастныхъ приключеній. Однакожь, онъ возвратился слишкомъ рано, и такъ-какъ не совсѣмъ охотно готовъ былъ снова пуститься въ море, то Наполеонъ замѣнилъ его капиталомъ Лальманомъ, отличнымъ офицеромъ, который, но его повелѣнію, отплылъ немедленно, не выждавъ даже покуда будутъ починены корабли, и отправился на встрѣчу Вильнёву въ окрестностяхъ Ферроля. Кончивъ все это, Наполеонъ поѣхалъ въ Булонь, оставивъ Камбасереса и Талейрана въ Парижѣ, взявъ съ собою маршала Бертье и давъ приказаніе адмиралу Декре немедленно присоединиться къ нему. 3 августа прибылъ онъ въ Булонь и былъ встрѣченъ радостными кликами арміи, начинавшей уже скучать ежедневнымъ въ-продолженіи двухъ съ половиною лѣтъ повтореніемъ однихъ и тѣхъ же воинскихъ упражненій: она была твердо увѣрена, что Наполеонъ на этотъ разъ пріиметъ надъ нею начальство и наконецъ перейдетъ въ Англію.
   На другой день но прибытіи, онъ собралъ всю пѣхоту на морское прибрежье. Она занимала болѣе 3 льё и представляла огромную массу во сто тысячи человѣкъ, вытянутую въ одну линію. Съ-тѣхъ-поръ, какъ Наполеонъ командовалъ войсками, ему не удавалось видѣть ничего 6олье прекраснаго. Возвратясь вечеромъ въ свою главную квартиру, онъ написалъ адмиралу Декре слѣдующія многознаменательныя слова: Англичане не знаютъ, что у нихъ на носу. Овладѣй мы проливомъ только на двѣнадцать часовъ, Англія погибла (Les Anglais ne savent pas ce gui leur pend a l'oreille. Si nous sommes maîtres douze heures de la traversée, l'Angleterre a vécu) {Письмо къ Декре, термидора XIII года, 4 августа 1805 года; депо государственнаго секретарства.}.
   Теперь онъ соединилъ въ четырехъ портахъ: Амбльтёзѣ, Вимрё, Булони, Этаплѣ, т. е. налѣво отъ мыса Грине и подъ вѣтромъ изъ Булони всѣ корпуса, долженствовавшіе сѣсть на флотилію. Это давнишнее желаніе его было наконецъ выполнено, благодаря стараніямъ арміи, благодаря славной битвъ, выдержанной батавскою флотиліею подъ начальствомъ адмирала Верюэля, для обогнутія мыса Грине въ присутствіи англійской эскадры. Эта битва, 18 іюля (20 мессидора), за нѣсколько дней до прибытія Наполеона, была самою значительною, какую когда-либо выдерживала флотилія. Нѣсколько дивизій голландскихъ канонерскихъ шлюбокъ повстрѣчали у мыса Грине І5 англійскихъ судовъ, какъ кораблей, такъ и фрегатовъ, корветтъ и бриговъ, и сразились съ ними съ рѣдкимъ хладнокровіемъ и съ полнымъ успѣхомъ. Встрѣча у мыса была опасна, потому-что въ этомъ мѣстѣ воды были глубоки, и англійскіе корабли могли, не боясь сѣсть на мель, тѣснить французскія утлыя суда. Не смотря на эту выгоду непріятеля, голландскія канонерскія шлюбки устояли передъ своими могучими противниками. Артиллерія, стоявшая по прибрежью, приспѣла поддержать ихъ, булоньская флотилія вышла имъ на подкрѣпленіе, и сквозь градъ ядеръ и картечь, адмиралъ Верюэлъ; имѣя подлѣ себя маршала Даву, прошелъ подъ выстрѣлами англійской эскадры, не потерявъ ни одного судна. Эта битва доставила въ арміи репутацію адмиралу Верюэлю, который пользовался уже большимъ уваженіемъ, и ободрила сто-шестьдесятъ тысячѣ человѣкъ солдатъ и матросовъ, готовыхъ переѣхать Ла-Маншъ на французской и батавской флотиліяхъ.
   Наполеонъ въ настоящее время имѣлъ подъ рукою всю свою армію. Въ два часа, люди и лошади могли быть посажены на суда и въ двадцать-четыре часа перевезены въ Дувръ. Что касается до военныхъ снарядовъ, то они уже давно находились на судахъ.
   Армія, собранная въ этомъ пунктѣ, постепенно до того возраставшая, заключала въ себѣ почти 132 тысячи солдатъ и 15 тысячь лошадей, независимо отъ 24 тысячнаго корпуса генерала Мармона, расположеннаго на Текселѣ, и 4 тысячь брестской дивизіи, долженствовавшей плыть на эскадръ Гантома.
   Съ такими-то страшными силами ждалъ Наполеонъ эскадры Вильнёва.
   Этотъ адмиралъ, какъ мы уже видѣли, отправился изъ Тулона 30 марта, съ II кораблями, въ числѣ которыхъ 2 были восьмидесяти-пушечные, и съ 6 фрегатами. Нельсонъ крейсировалъ у Барцелоны. Стараясь утверждать французовъ въ мнѣніи, что онъ намѣренъ основаться у этихъ прибрежій, онъ вдругъ перенесся на югъ Сардиніи, въ надеждѣ, что французы, обманутые распространенными имъ слухами, будутъ стараться избѣгать береговъ Испаніи и сами наткнутся ему на встрѣчу. Французскій флотъ, вышедъ при попутномъ вѣтрѣ и узнавъ истину отъ одного рагузскаго судна, направилъ свое плаваніе между Балеарскими-Островами и Картагеною, присталъ къ этому мѣсту 7 апрѣля и простоялъ здѣсь за безвѣтріемъ цѣлый день. Вильнёвъ предложилъ испанскому адмиралу Сальцедо присоединиться къ французскому флоту, чего тотъ, за неимѣніемъ приказаній, не могъ принять, и, при подувшемъ благопріятномъ вѣтрѣ снова пустившись въ путь, Вильнёвъ, 9 апрѣля, появился при входѣ въ Гибральтарскій-Проливъ. Въ тотъ же день, въ полдень, онъ вступилъ въ проливъ въ боевомъ порядки. Изъ Гибральтара узнали французскій флотъ; принялись звонить въ колокола, стрѣлять изъ пушекъ для поданія сигналовъ, потому-что здѣсь, въ порть, находилась только самая слабая дивизія. Вильнёвъ подъ-вечеръ появился въ виду Кадикса. Извѣщенный сигналами, капитанъ корабля Орелъ поспѣшилъ сняться съ рейда, и храбрый Гравина, употребившій всѣ старанія, чтобъ быть готовымъ, торопился поднять якорь и соединиться съ французскимъ адмираломъ. Но многое еще не было готово въ Кадиксѣ. 2,500 Испанцевъ, которыхъ должно было перевезти на острова, не были еще посажены на суда. Оканчивали нагрузку съѣстныхъ припасовъ. Адмиралу Гравини нужно было еще по-крайней-мѣрь двое сутокъ, по Вильнёвъ торопился и говорилъ, что онъ не будетъ больше ждать, если не присоединятся къ нему сейчасъ же. Хотя нѣсколько оправившись отъ смущенія послѣ перваго своего выхода, французскій адмиралъ былъ однако безпрестанно преслѣдуемъ образомъ Нельсона, все мерещившимся ему за плечами.
   Гравина, въ высшей степени преданный планамъ Наполеона, нагрузилъ суда на скорую руку, рѣшившись устроиться уже въ морѣ, и вышелъ въ ночь изъ Кадикса.
   Въ два часа утромъ, Вильнёвъ, при попутномъ вѣтрѣ, поплылъ къ западу. 11 числа онъ былъ въ открытомъ Океанѣ, избѣгнувъ страшной бдительности Англичанъ. 11 и 12, онъ сталъ поджидать испанскихъ кораблей, но изъ нихъ явились только два, и, не желая больше терять времени, адмиралъ поднялъ паруса, полагая, что Испанцы примкнутъ къ нему послѣ, или на пути, или у самой Мартиники, ибо всякій командиръ зналъ, что этотъ островъ назначенъ общимъ сборнымъ мѣстомъ. Но никто, впрочемъ, кромѣ самого Вильнёва, не зналъ великаго назначенія эскадры
   Вильнёвъ долженъ былъ бы ободриться духомъ, потому-что ему удалось побѣдить самыя важныя затрудненія; онъ выѣхалъ изъ Тулона, проѣхалъ Гибральтарскій-Проливъ и соединился съ Испанцами безъ всякихъ приключеніи. Но видъ экипажей сильно печалилъ его. Онъ находилъ ихъ гораздо-ниже того, чѣмъ были Англичане, и чѣмъ были нѣкогда Французы, во время американской воины. Это было очень естественно, потому-что они впервые выходили изъ порта. Онъ жаловался не только на экипажи, но и на корабли своей эскадры. Трое изъ его кораблей шли или посредственно или худо. На новомъ кораблѣ Плутонъ безпрестанно ломалось желѣзо. Адмиралъ Вильнёвъ былъ въ совершенномъ отчаяніи. Адьютантъ императора, Лористонъ, употреблялъ всѣ усилія, чтобъ ободрять его, но безуспѣшно. Впрочемъ, адмиралъ имѣлъ отличныхъ капитановъ, которые вознаграждали собою, сколько то было возможно, неопытность экипажей и недостатки вооруженія. Вильнёвъ утѣшался только при видѣ испанскихъ судовъ, которыя были гораздо-хуже французскихъ. При всемъ томъ, плаваніе, замедляемое тремя кораблями (что не необыкновенно при ходѣ цѣлой эскадры), было, по-видимому, благополучно и продолжалось безъ всякихъ приключеніи.
   Обманутый Нельсонъ искалъ французскую эскадру сперва на югѣ и востокѣ Средиземнаго-Моря. 16 апрѣля, узналъ онъ, что она приближается къ проливу, былъ задержанъ западными вѣтрами до 30 числа, очутился въ Океанѣ не прежде 11 мая и поплылъ къ Антильскимъ-Островамъ, гдѣ предполагалъ настичь ее.
   Въ это время, Вильнёвъ былъ очень-близокъ къ своей цѣли, ибо 14 мая достигъ Мартиники, послѣ плаванія, продолжавшагося шесть недѣль. По прибытіи, онъ имѣлъ удовольствіе найдти здѣсь четыре испанскіе корабля, которые были разлучены съ эскадрою и прибыли почти въ одно время съ нею. Это было важною выгодою, и онъ долженъ быль положиться нѣсколько на судьбу свою, которая до-сихъ-поръ путеводила его благосклонно.
   Это плаваніе было очень-полезно для французскихъ экипажей, потому-что въ это время они пріобрѣли довольно опытности. Бурь не было. Французы воспользовались этимъ и улучшили оснастку судовъ своихъ. "Теперь", писалъ генералъ Лористонъ императору: "мы сильнѣе цѣлою третью, нежели при нашемъ выходѣ."
   Адмиралъ Вильнёвъ, ужасаемый свою отвѣтственностью, не видѣлъ выгодъ настоящаго своего положенія и находилъ, что эскадра его въ самомъ плохомъ состояніи. Какъ человѣкъ упавшій духомъ, онъ преувеличивалъ достоинство непріятеля и не оцѣнялъ по заслугамъ солдатъ своихъ. Онъ говорилъ, что съ двадцатью французскими или испанскими кораблями онъ не хотѣлъ бы вступить въ сраженіе съ четырнадцатью англійскими, и говорилъ это передъ собственными офицерами. Къ-счастію, офицеры и солдаты, бывшіе въ лучшемъ расположеніи духа, чувствовавшіе менѣе своего вождя недостаточность своихъ средствъ, и исполненные довѣренности къ своему собственному мужеству, пламенно желали встрѣчи съ непріятелемъ. Генералъ Лористонъ, назначенный императоромъ къ Вильнёву для того, чтобъ ободрять и одушевлять его, съ постоянною ревностью выполнялъ возложенную на него обязанность; но онъ только больше сокрушалъ его и раздражалъ противорѣчіемъ. Гравина, человѣкъ простой, умный, полный энергіи, думалъ подобно Вильнёву на-счетъ качества своихъ кораблей, подобно Лористону на-счетъ необходимости жертвовать собою, и твердо рѣшился на все, лишь бы содѣйствовать намѣреніямъ Наполеона.
   Теперь, по приплытіи въ Мартинику, надобно было ждать здѣсь сорокъ дней прибытія Гантгома, котораго принужденная неподвижность въ Брестѣ не была еще здѣсь извѣстна. Итакъ, Вильнёвъ, пріѣхавшій 14 мая, долженъ былъ остаться въ этомъ мѣстѣ до 23 іюня, и онъ съ прискорбіемъ говорилъ, что этого времени достаточно для того, чтобъ быть настигнуту Нельсономъ и засажену въ блокаду въ Мартиникѣ или разбиту при малѣйшемъ покушеніи оттуда выйдти.
   Ему приказано было ждать Гантома, что поставляло его въ совершенную бездѣйственность; но, подобно людямъ не въ духѣ, онъ хотѣлъ имѣть движеніе. Онъ жаловался, что не можетъ идти опустошать англійскіе острова, а это онъ легко могъ бы сдѣлать съ двадцатью кораблями. Чтобъ убить время, овладѣли Алмазнымъ-Фортомъ (du Diamant), лежащимъ передъ Мартиникою, и невзятымъ адмираломъ Миссіесси, къ величайшему сожалѣнію Наполеона. Хотѣли довершить завоеваніе Доминика взятіемъ морны Кабри, которую взять Миссіесси также упустилъ изъ вида; но это мѣсто, сильно укрѣпленное природою и искусствомъ, требовало правильной осады, а ее не осмѣливались предпринять. Вильнёвъ отправилъ свои фрегаты, самые быстрые на ходу, крейсировать у Антильскихъ-Острововъ, затѣмъ, чтобъ захватить призы, и доставить ему свѣдѣнія объ англійскихъ эскадрахъ.
   Всего войскъ на французскихъ Антильскихъ-Островахъ было до двѣнадцати тысячъ. Съ такою силою можно было бы выполнить немаловажныя операціи, по адмиралъ не смѣлъ объ этомъ и думать, боясь проглядѣть Гантома. Надо присовокупить, что французскіе острова находились въ лучшемъ состояніи, имѣли въ достаточномъ количествѣ солдатъ и военные снаряды, были обильно снабжены съѣстными припасами, благодаря корсарамъ, и сверхъ-того одушевлены смѣлостію.
   Между-тѣмъ, чтобъ не подвергать экипажей болѣзнямъ, которыя начинали обнаруживаться отъ пребыванія въ этихъ странахъ, и для воспрепятствованія также побѣговъ, къ чему очень-склонны были Испанцы, адмиралъ Вильнёвъ рѣшился предпринять экспедицію на Барбаду, гдѣ у Англичанъ находились всѣ депо ихъ колоніальныхъ войскъ. Генералъ Лористонъ привезъ съ собою дивизію въ пять тысячь человѣкъ, тщательнѣйшимъ образомъ устроенную и экипированную. Она-то предназначалась для этой операціи. Генералъ Лористонъ придумалъ идти чрезъ Гваделупу, чтобъ взять тамъ въ подкрѣпленіе еще батальйонъ, ибо на Барбадь полагалось встрѣтить до десяти тысячь человѣкъ, на половину милиціи, на половину строевыхъ войскъ. Рѣшено было отправиться 4 іюня; но въ самый день, назначенный для отправленія пріѣхалъ контр-адмиралъ Магонъ съ двумя кораблями изъ Рошфора, которые отправилъ Наполеонъ для поданія первой вѣсти о приключившемся измѣненіи въ его планахъ. Магонъ пріѣхалъ сказать, что Гантомъ не могъ выйдти изъ Бреста, и что поэтому должно отправиться освободить его изъ блокады, и не только его, но и феррольскую эскадру, и, присоединивъ къ себѣ флоты, находившіеся въ этихъ портахъ, устремиться всею массою силъ въ Ла-Маншъ. При всемъ томъ, онъ привезъ также приказъ ждать до 21 іюня, ибо возможно было, что до 21 мая Гантомъ могъ еще выйдти изъ Креста, и такъ-какъ потребенъ былъ цѣлый мѣсяцъ для перехода изъ Бреста въ Мартинику, то нельзя было знать здѣсь ранѣе 21 іюня о томъ, что этотъ адмиралъ окончательно не могъ выйдти изъ порта. Такимъ-образомъ, было еще довольно времени для приведенія въ исполнепіе экспедиціи на Барбаду. Магонъ имѣлъ на своихъ корабляхъ войска и военные припасы. Онъ присоединился къ эскадрѣ, заключавшей въ себѣ теперь 27 судовъ, въ числѣ которыхъ было 14 французскихъ кораблей, 6 испанскихъ и 7 фрегатовъ. 6 іюня, эскадра пришла къ Гваделупѣ, гдѣ и взяла батальйонъ войска. 8 числа она обогнула островъ Антигоа, съ котораго не переставали стрѣлять, какъ вдругъ завидѣла выходившій оттуда конвой въ пятнадцать судовъ. То были купеческіе корабли, нагруженные колоніальными товарами и сопровождаемые простою корветтою. Адмиралъ немедленно отдалъ приказаніе эскадрѣ ринуться на эту добычу. Къ исходу дня конвой былъ взятъ. Стоимость его простиралась отъ 9 до 10 милліоновъ франковъ. Нѣкоторые пассажиры, Американцы и Итальянцы, сообщили извѣстія о Нельсонѣ. По ихъ словамъ, онъ прибылъ на Барбаду, въ то самое мѣсто, куда плыли французы. Они разногласили на-счетъ числительной силы его эскадры. Вообще говорили, что у него кораблей съ двѣнадцать. Но онъ соединился съ адмираломъ Кохрэномъ, стерегшимъ эти моря. Это извѣстіе произвело необыкновенное впечатлѣніе на адмирала Вильнёва. Ему чудился Нельсонъ съ 14, 16, даже 18 кораблями, т. е. съ силою почти равною его эскадръ, совсѣмъ готовый настичь его и схватиться съ нимъ. Поэтому онъ тотчасъ же задумалъ вернуться въ Европу. Лористонъ, напротивъ, основываясь на показаніи плѣнныхъ (которые говорили, что у Кохрэна не болѣе 2 кораблей, и слѣдовательно, у Нельсона всего-на-все 14), утверждалъ, что съ 20 кораблями можно было вступить въ сраженіе съ Нельсономъ и чрезъ это, избавившись отъ его преслѣдованія, вѣрнѣе выполнить свое назначеніе. Вильнёвъ не раздѣлялъ этого мнѣнія и хотѣлъ рѣшительно ѣхать въ Европу. Онъ т, жъ торопился, что не согласился даже возвратиться на французскіе Антильскіе-Острова для высадки взятыхъ тамъ войскъ, и рѣшился, выбравъ четыре лучшіе фрегата, посадить на нихъ сколько было возможно войскъ, и отправить ихъ въ Мартинику. Онъ далъ имъ приказаніе примкнуть къ эскадрѣ у Азорскихъ-Острововъ. Но при-всемъ-томъ на флотѣ оставалось еще 4 или 5 тысячъ человѣкъ. Чрезъ это колоніи лишались драгоцѣнныхъ силъ, которыя чрезвычайно-трудно было выслать имъ изъ Европы; флотъ же былъ поставленъ въ самое затруднительное положеніе, ибо и безъ того на немъ было мало съѣстныхъ припасовъ, а прѣсной воды едва достало на переѣздъ. Наконецъ, подвергались опасности проглядѣть Гантома, ибо до 21 іюня нельзя было знать навѣрно, вышелъ ли онъ, или нѣтъ, изъ Бреста, для отправленія въ Мартннику. На дѣлѣ не ошибались, предполагая, что онъ не отправился; но этого не знали, и потому распоряженія адмирала были важною ошибкою. На эти возраженія Вильнёвъ отвѣчалъ, что если Гантомъ отправился, то надо этому радоваться, что тогда не надо будетъ освобождать Бреста" изъ блокады, а пройдти безъ всякихъ остановокъ мимо этого порта, отправляясь въ Ла-Маншъ.
   Вильнёвъ рѣшился немедленно, насажалъ какъ только было можно больше войска на фрегаты и отправилъ ихъ въ Мартинику. Не желая оставлять у себя на рукахъ конвоя, ни терять его, онъ поручилъ другому фрегату препроводить его на одинъ изъ французскихъ острововъ. 10 іюня, онъ былъ на пути въ Европу. Его рѣшимость, хотя заслуживавшая порицаніе по своему побужденію, не была дурна на дѣлѣ, еслибъ онъ вернулся въ Мартинику для того, чтобъ высадить тамъ весь свои дессантъ, налиться водою, запастись съѣстными припасами и узнать новыя извѣстія изъ Европы.
   Нельсонъ, котораго онъ такъ боялся, прибылъ на Барбаду въ первыхъ числахъ іюня, послѣ изумительно-быстраго плаванія, идучи безъ страха всего-на-все съ 9 кораблями. Полагая, что французы отправились отвоевывать Тринидадъ для Испанцевъ, онъ взялъ на Барбадѣ 2 тысячи человѣкъ, присоединила" къ себѣ два корабля адмирала Кохрэна и не останавливаясь ни на минуту, явился 7 числа въ заливъ Паріа, на островъ Тринидадъ. Здѣсь, узнавъ свою ошибку, онъ снова пустился въ путь, и 10 числа пріѣхалъ къ Гренадѣ. Онъ располагалъ возвратиться на Барбаду, высадить здѣсь некстати-взятыя войска и пуститься назадъ въ Европу съ 11 кораблями. Сколько дѣятельности! сколько энергіи! какое удивительное умѣнье пользоваться временемъ! Вотъ еще новое доказательство, что въ войнѣ, и въ морской еще болѣе, нежели въ сухопутной, качество силъ значитъ болѣе количества. Нельсонъ съ 11 кораблями былъ полонъ довѣрчивости на томъ самомъ морѣ, на которомъ трепеталъ Вильнёвъ съ 20 кораблями, имѣя притомъ на своей эскадрѣ храбрыхъ матросовъ!
   Вильнёвъ шелъ въ Европу, направляя паруса къ сѣверо-востоку; погода была довольно-благопріятна. По прибытіи, 30 іюня, на Азорскіе-Острова, онъ нашелъ тамъ свои фрегаты, которые употребили не болѣе четырехъ дней на высадку дессанта и не встрѣтили Англичанъ; это доказывало, что и самъ Вильнёвъ могъ бы то же самое сдѣлать безъ всякой опасности. Четыре отряженные фрегата встрѣтили пятый фрегатъ, препровождавшій захваченный конвой, но никакъ не могшій довести его до мѣста назначенія. Они рѣшились сжечь эту добычу съ богатымъ грузомъ, что влекло за собою потерю 10 мильйоновъ. Такимъ-образомъ, французскій флотъ былъ собранъ воедино у Азорскихъ-Острововъ и пустился въ путь съ 20 кораблями и 7 фрегатами, направляясь къ берегамъ Испаніи. Онъ былъ вознагражденъ за потерю конвоя богатымъ призомъ, гальйономъ изъ Лимы, нагруженнымъ піастрами на 7 или 8 милліоновъ; этотъ гальйонъ былъ похищенъ однимъ англійскимъ корсаромъ и теперь былъ отнятъ у этого корсара. Это была подмога въ средствахъ, сдѣлавшаяся вскорѣ весьма-полезною. Вдругъ, въ первыхъ числахъ іюля, въ шестидесяти миляхъ отъ мыса Финистерре, подулъ совершенно-противный вѣтеръ, съ сѣверо-востока. Стали лавировать, чтобъ выиграть время и не быть отнесенными назадъ. Но вѣтеръ дулъ упорно и сдѣлался такъ силенъ, что многія суда потерпѣли аваріи; нѣкоторыя даже потеряли свои марсы. Два корабля, пріѣхавшіе съ Магономъ изъ Рошфора, привезли съ собою тарантскія лихорадки. Они были избиты больными. Войска, увезенныя изъ Европы въ Америку и привезенныя обратно изъ Америки въ Европу, почти не коснувшись земли, сдѣлались жертвою всевозможныхъ страданій. Уныніе царствовало на эскадрѣ. Восьмнадцати-дневный противный вѣтеръ усилилъ его до нельзя. Адмиралъ Вильнёвъ еще болѣе упалъ духомъ. Онъ хотѣлъ идти въ Кадиксъ, т. е. въ сторону противоположную тому пункту, на которомъ ждалъ его Наполеонъ, и куда призывали его данныя ему инструкціи. Генералъ Лористонъ противился этому всѣми своими силами, и наконецъ взялъ верхъ надъ Вальцевомъ. Къ-тому же, около 20 іюля измѣнился вѣтеръ, и французскій флотъ снова поплылъ къ Ферролю.
   Неблагопріятная погода была причиною двухъ несчастій: во-первыхъ, привела въ уныніе эскадру и вождя ея; во-вторыхъ, открыла глаза англійскому адмиралтейству. Бригъ, посланный Нельсономъ въ Англію, съ бюллетенемъ о его походѣ, завидѣлъ французскую эскадру, и на всѣхъ парусахъ пріѣхалъ въ Портсмутъ 7 іюля. Не зная еще Дѣли эскадры, но воображая себѣ, что она хочетъ, можетъ-быть, освободить изъ блокады Ферроль, англійское адмиралтейство приказало адмиралу Стерлингу, отряженному изъ брестскаго блокаднаго Флота для плаванія передъ Рошфоромъ, присоединиться съ пятью кораблями къ Кэльдеру, крейсировавшему въ окрестностяхъ мыса Финистерре. Соображая всѣ предъидущія обстоятельства, Англичане начали наконецъ мало-по-малу подозрѣвать, по-крайней-мѣрѣ смутно, часть плановъ Наполеона. Они не думали именно о соединеніи эскадръ въ Ла-Маншъ, но хотѣли предупредить снятіе блокады съ Ферроля или Бреста, казавшееся имъ вѣроятными. И потому они увеличили флотъ Корнуаллиса передъ Брестомъ до 24 кораблей, изъ которыхъ 5 были отряжены передъ Рошфоръ, а Феррольскій до 10 кораблей. Этотъ послѣдній, по соединеніи съ Рошфорскою дивизіею, долженъ былъ состоять изъ 14 или 15 кораблей. Всякая медленность въ дѣлѣ, требующемъ тайны,-- истинное несчастіе.
   22 іюля, въ полдень, Вильнёвъ завидѣлъ передъ собою 21 судно, въ числѣ которыхъ было 15 кораблей: то была эскадра Кэльдера, шедшая отрѣзать ему дорогу къ Ферролю. Отъ мѣста встрѣчи портъ находился льё въ сорока.
   Никакъ нельзя было усомниться въ неизбѣжности морской битвы. Вильнёвъ не думалъ болѣе избѣгать ее, ибо одной отвѣтственности, а отнюдь не опасности, боялся онъ; находясь въ безпрерывной душевной тревогъ, онъ упустилъ благопріятное время построиться въ боевой порядокъ. Генералъ Лористонъ, безпрестанно понукая его, убѣждалъ его съ одиннадцати часовъ утра сдѣлать расположенія, которыя онъ сдѣлали уже въ часъ по полудни. Такимъ-образомъ была потеряна лучшая часть дня. Не смотря на всѣ ошибки адмирала Вильнёва, результатъ этого сраженія могъ бы счесться за побѣду, еслибъ не были потеряны два испанскіе, корабля, по оплошности французовъ уведенные Англичанами. Экипажи, не смотря на свою неопытность, бились хорошо; по, съ одной стороны, туманъ, усилившій еще больше врожденную нерѣшительность Вильнёва, съ другой, излишняя недовѣрчивость адмирала къ самому себѣ и къ матросамъ, парализировали средства, бывшія у него въ рукахъ, и воспрепятствовали этой стычкѣ обратиться въ блистательную побѣду. Здѣсь, какъ и во многихъ другихъ морскихъ битвахъ, одно крыло французской арміи не пришло на помощь другому; но на этотъ разъ тутъ не было ошибки крыла, оставшагося въ бездѣйствіи, ибо контрадмиралъ Магонъ не былъ охотникъ стоять вдали отъ огня битвы. Въ первую минуту послѣ сраженія, Вильнёвъ былъ почти счастливъ, смогши встрѣтиться съ Англичанами, не потерпѣвъ пораженія; по когда онъ сталъ потомъ раздумывать, тогда его обычное уныніе и упадокъ духа превратились въ глубокую скорбь. Онъ слышалъ уже надъ собою порицанія Наполеона и общественнаго мнѣнія за то, что потерялъ два корабля, сражаясь съ двадцатью противъ пятнадцати. Онъ считалъ себя покрытымъ безславіемъ, и впалъ въ уныніе, близкое къ отчаянію. Прямо въ сердце поражалъ его строгій судъ экипажей, громко жаловавшихся на его нерѣшительность и превозносившихъ храбрость, рѣшительность адмирала Гравины. Въ довершеніе немилости судьбы, вѣтеръ, въ-продолженіе двухъ дней благопріятный, подулъ въ противную сторону. Къ больнымъ, которыхъ число увеличилось, надо было прибавить еще раненныхъ. Нечѣмъ было прохлаждать ихъ; воды было всего на пять или на шесть дней. При такомъ положеніи, Вильнёвъ хотѣлъ еще плыть въ Кадиксъ. Генералъ Лористонъ снова воспротивился этому: стали толковать, и рѣшились остановиться у Виго.
   Корабль Атласъ былъ превращенъ въ госпиталь, куда положили больныхъ и раненныхъ. При помощи денегъ съ испанскаго гальйона, эскадра запаслась всѣмъ необходимымъ, и, послѣ пятидневнаго отдыха, поднялась изъ Виго къ Ферролю, и, 2 августа, вступила въ открытый рейдъ, раздѣляющій Ферроль отъ Коруньи.
   Лишь-только появилась Французская эскадра, консульскіе агенты, поставленные на берегу но повелѣнію Наполеона, сообщили адмиралу Вильнёву данные ему приказы. Но этимъ приказамъ, онъ не долженъ былъ входить въ Ферроль, откуда выходъ очень затруднителенъ, а соединиться только съ поджидавшими его двумя дивизіями и отправиться къ Бресту. Вильнёвъ передалъ это повелѣніе Гравинѣ, но тотъ былъ уже въ проходъ въ портъ и не могъ вернуться; часть арміи вошла туда вмѣстѣ съ нимъ. Остальной флотъ, повинуясь Вильнёву, остановился насупротивъ, т. е. въ Коруньѣ.
   Чрезъ это обѣ эскадры были разлучены одна отъ другой на разстояніе трехъ или четырехъ лье. Самое непріятное послѣдствіе такой разлуки состояло въ потерѣ двухъ или трехъ дней, необходимыхъ для обратнаго выхода. Такая потеря была бы очень прискорбна съ адмираломъ, непривыкшимъ терять дни; но съ Вильнёвомъ въ этомъ можно было утѣшиться.
   Этотъ адмиралъ нашелъ въ Коруньѣ настоятельные приказы Наполеона, его ободрительныя слова, великолѣпныя обѣщанія и собственноручныя письма министра Декре, друга дѣтства Вильнёва. Императоръ и министръ убѣждали его не медлить ни минуты, плыть передъ Брестъ, дать сраженіе Корнуаллису, дать истребить себя, если это нужно, лишь бы Гантомъ могъ выйдти здравъ и невредимъ и присоединить къ себѣ остатки освободившей его эскадры. Всѣ эти извѣстія ободрили на минуту Вильнёва. Еслибъ онъ понялъ хорошенько свое назначеніе, то не имѣлъ бы причины отчаиваться, ибо, не смотря на потерю двухъ кораблей, онъ достигъ своей цѣли. Такъ судили, по-крайней-мѣрѣ, немного дней спустя англійское адмиралтейство и самъ Наполеонъ: адмиралтейство призвало адмирала Кэльдера передъ военный судъ; а Наполеонъ публично превозносилъ похвалами Вильнёва за то, что онъ, но словамъ императора, выполнилъ данное ему порученіе, хотя и оставилъ два корабля во власти непріятеля.
   И чего было бояться Вильнёву, когда ободрялъ его всемогущій властелинъ, располагавшій судьбами слугъ своихъ? Но, казалось, какой-то неизбѣжный рокъ преслѣдовалъ этого несчастнаго мореходца, смущалъ умъ его и велъ его, по тяжкимъ испытаніямъ, къ результату, котораго хотѣлъ онъ избѣгнуть, къ страшному пораженію, которое не повело за собою ни даже единственнаго результата, предмета желаній Наполеона -- господства въ Ла-Маншѣ въ-продолженіе всего однѣхъ сутокъ.
   Вильнёвъ думалъ, что, по выходѣ изъ Ферроля, онъ встрѣтитъ снова Кэльдера въ соединеніи съ Нельсономъ или Корнуаллнеомъ, и долженъ будетъ дать сраженіе, въ которомъ на этотъ разъ уже навѣрное можетъ погибнуть. И дѣйствительно, письма изъ Кадикся увѣдомляли его, что Нельсонъ возвратился въ Европу, что его видѣли въ Гибральтарь, но что онъ опять пустился въ Океанъ для соединенія или съ Кэльдеромъ передъ Ферролемъ, или съ Корнуаллисомъ передъ Брестомъ. Истина состояла въ томъ, что Нельсонъ, идя съ изумительною быстротою, присталъ къ Гибральтару въ концѣ іюля, въ то самое время, какъ Вильнёвъ сражался съ Кэльдеромъ; обратно вышедъ изъ пролива, онъ боролся въ настоящее время съ противными вѣтрами, желая пробраться въ Ла-Маншъ; у него было всего-на-все одиннадцать кораблей; онъ не соединился еще ни съ Кэльдеромъ, ни съ Корнуаллисомъ, и имѣлъ намѣреніе послѣ безпрерывнаго двухлѣтняго плаванія отдохнуть немного, чтобъ подкрѣпить свою истощенную эскадру. Эти факты не были извѣстны Вильнёву; но онъ зналъ данныя ему предписанія, которыя, для человѣка храбраго, были легко выполнимы, потому-что ему предписывалось не побѣдить, а биться на жизнь или смерть для освобожденія Бреста изъ блокады. Еслибъ, предъ Брестомъ, онъ былъ вспомоществуемъ Гантомомъ, то невѣроятно было потерять сраженіе съ 50 или 55 кораблями противъ 20 или 25. Еслибъ, напротивъ того, обстоятельства морскія воспрепятствовали Гантому принять участіе въ дѣлѣ, то Вильнёвъ, бившись на смерть, долженъ былъ поставить Корнуаллиса въ невозможность держаться въ моръ и продолжать блокаду, и Байтомъ, присоединивъ къ своему нетронутому флоту остатки славно-побѣжденнаго флота, могъ еще на нѣсколько дней завладѣть Ла-Маншемъ. Только этого и требовалъ Наполеонъ отъ своихъ адмираловъ.
   Къ-несчастію, Вильнёвъ вышелъ на землю. Стали исправлять аваріи (безъ чего можно бы было плавать еще мѣсяцъ или два), наливаться водою, запасаться съѣстными припасами. Наконецъ, 10 августа рѣшились поднять якорь. Вильнёвъ сталъ внѣ Коруньи, въ Арской-Губѣ, ожидая, чтобъ Гравина и вторая испанская дивизія подошли изъ Ферроля, что было не легко по причинѣ вѣтра. Онъ ждалъ три дня въ самомъ мучительномъ состояніи духа. Онъ писалъ, между-прочимъ, министру Декре: "Я узналъ на опытѣ, что французскій и испанскій флоты не могутъ показываться большими эскадрами... Мы можемъ водить дивизіи не 6олѣе какъ въ три, четыре или пять кораблей, на большій конецъ.
   "Я отправляюсь, но не знаю за чѣмъ. Выходя съ 29 кораблями, не смѣю и думать сразиться съ равнымъ числомъ кораблей непріятельскихъ, скажу вамъ безъ страха, что не хотѣлъ бы повстрѣчаться и съ двадцатью изъ нихъ. Наша морская тактика устарѣла; мы умѣемъ только строиться въ линію, а это-то и нужно непріятелю. Я не имѣю ни средства, ни времени принять другую тактику съ командирами, которымъ ввѣрены корабли обоихъ флотовъ... Я предвидѣлъ все это до отправленія изъ Тулона; моя иллюзія исчезла въ тотъ самый день, какъ я увидѣлъ примкнувшіе ко мнѣ испанскіе корабли... тогда надо "было отчаяваться во всемъ..."
   Передъ выходомъ, на корабляхъ, пришедшихъ изъ Рошфора, Алджезирасѣ и Ахиллесѣ, появилась снова лихорадка; испанскіе корабли, выходя изъ Ферроля, столкнулись другъ съ другомъ; была поломаны бугсприты, изорваны паруса. Эти случаи, очень-неважные сами-по-себѣ, присоединясь къ неудачамъ, уже испытаннымъ Вильнёвомъ, окончательно привели его въ отчаяніе. Онъ предписалъ превосходной дивизіи капитана Лальмана, состоявшей изъ пяти кораблей о нѣсколькихъ фрегатовъ, идти въ Брестъ, не будучи увѣренъ, что самъ будетъ тамъ же, и такимъ-образомъ подвергая гибели эту дивизію, еслибъ она пришла туда одна. Онъ написалъ адмиралу Декре депешу, въ которой, не скрывая горестнаго состоянія своего духа, обнаружилъ свое расположеніе ѣхать скорѣе въ Кадиксъ, нежели въ Брестъ. Лористону, котораго несносное присутствіе напоминало ему императора, онъ сказалъ, что поѣдетъ къ Бресту. Лористонъ, огорченный видя его въ подобномъ состояніи, но обрадованный его рѣшимостью, написалъ императору съ курьеромъ, отправленнымъ изъ Ферроля, что флотъ идетъ наконецъ къ Бресту и изъ Бреста въ Ла-Маншъ.
   Посреди этихъ душевныхъ тревогъ, Вильнёвъ удалился отъ Коруньи и потерялъ изъ вида землю въ день 14 августа. Въ довершеніе неучастія, довольно-сильный сѣверо-восточный вѣтеръ не могъ мчать его къ цѣли его великаго назначенія. Плачевное послѣдствіе смущенія, заставляющее насъ часто упускать азъ рукъ самые благіе дары судьбы! Въ это самое время, Кэльдеръ и Нельсонъ не были соединены другъ съ другомъ передъ Ферролемъ, какъ опасался того Вильнёвъ. Нельсонъ, пропекавъ напрасно Французовъ у Кадикса, поднялся къ сѣверу, долгое время лавировалъ противъ того жe сѣверо-восточнаго вѣтра, и наконецъ соединился съ Корнуаллисомъ передъ Брестомъ, въ тотъ самый день (14 августа), какъ французская эскадра выходила изъ Ферроля. Онъ оставилъ Корнуаллису небольшое число судовъ, могшихъ еще держаться въ морѣ, и съ другими отправился въ Портсмутъ, куда и прибыль 18 числа. Кэльдеръ, съ своей стороны, послѣ сраженія при Ферроль примкнулъ къ Корнуаллису съ своимъ крѣпко-пострадавшимъ флотомъ. Часть его кораблей была отправлена въ починку въ порты Ла-Манша. Корнуаллисъ немедленно составилъ для него дивизію въ 17 или 18 кораблей и отправилъ его обратно къ Ферролю, оставшись самъ на большой конецъ съ 18 кораблями для блокированія Бреста. Итакъ, Кэльдеръ возвращался въ пустой Ферроль. Еслибъ Вильнёвъ, ободрясь немного, соединился съ Лальманомъ у Виго и пустился въ Ла-Маншъ открытымъ моремъ, то могъ бы напасть на Корнуаллиса, который былъ разлученъ съ Нельсономъ и Кэльдеромъ, и имѣлъ всего-на-все 18 или 20 кораблей, Вильнёвъ наналъ бы на него съ 35 кораблями, не считая 21 корабля эскадры Гантома. Какой шансъ на успѣхъ упускалъ онъ, упавъ духомъ! Впрочемъ, генералъ,/Іористонъ ни на минуту не переставалъ убѣждать его: минутная перемѣна въ вѣтрѣ и упавшемъ духѣ Вильнёва, -- и великая мысль Наполеона могла бы быть приведена въ исполненіе!
   Трудно представить себѣ нетерпѣніе Наполеона, когда онъ на берегу булоньскомъ ежеминутно ожидалъ появленія своихъ флотовъ, чтобъ наконецъ привести въ исполненіе высадку въ Англію. Все уже было готово, чтобъ пуститься въ путь. Въ четырехъ портахъ: Амбльтёзѣ, Вимрё, Булони, Этаплѣ неоднократно дѣланы были опыты посадки на суда ста тридцати тысячь войска, и такимъ образомъ узнано было сколько нужно времени для этой операціи. Въ Амбльтёзь, на-примѣръ, корпусъ Диву посаженъ былъ на суда въ часъ съ четвертію, а лошади, принадлежащія къ этому корпусу, въ полтора часа.
   Итакъ, все уже было готово, когда Наполеонъ свѣдалъ наконецъ о битвъ при Ферроль, остановкѣ у Виго и о вступленіи въ Корупью. Хотя онъ сильно негодовали на моральное расположеніе Вильнёва и со всею строгостью судилъ его поступки, однако былъ доволенъ общимъ результатомъ, и, по его повелѣніямъ, всѣ газеты наполнились повѣствованіями о морской битвъ, съ разсужденіями самыми лестными для Вильнёва и обояхъ соединенныхъ флотовъ. Потеря двухъ кораблей казалась ему просто несчастнымъ случаемъ, который надо было приписать густымъ туманамъ; эта потеря, конечно, была непріятна, но казалась ничтожною въ сравненіи съ полученнымъ результатомъ, т. е. съ вступленіемъ въ Виго и соединеніемъ обоихъ флотовъ.
   Теперь онъ по сомнѣвался болѣе, что Вильнёвъ попытается появиться у Бреста. Гантомъ находился внѣ внутренняго рейда, въ виду открытаго моря, будучи защищенъ стами-пятьюдесятью орудіями, расположенными баттареею на берегу. Было бы неслыханнымъ несчастіемъ, еслибъ Гантомъ не имѣлъ возможности принять участіе въ сраженіи при высвобожденіи изъ блокады, и еслибъ Французы, соединивъ пятьдесятъ кораблей, двадцать-девять подъ начальствомъ Вильнёва и двадцать-одинъ подъ начальствомъ Гантома, не смогли погнать предъ собою непріятеля и войдти въ Ла-Маншъ съ тридцатью или сорока кораблями, потерявъ изъ нихъ десять или двадцать.
   "Вы видите", говорилъ Наполеонъ Декре, находившемуся при немъ въ Вулони: "что, не смотря на множество ошибокъ, неблагопріятныхъ случаевъ, планъ самъ-по-себѣ такъ хорошъ въ основаніи, что всѣ выгоды еще на нашей сторонѣ, и мы можемъ имѣть успѣхъ."
   Декре, бывшій тайнымъ повѣреннымъ страданій Вильнёва и раздѣлявшій его недовѣрчивость къ судьбѣ, былъ не такъ спокоенъ. "Все это возможно", отвѣчалъ онъ: "потому-что все превосходно разсчитано; по если это удастся, я увижу въ такомъ событіи перстъ Божій! Впрочемъ, онъ столь часто являлся въ дѣяніяхъ вашего величества, что и при этомъ случаѣ я не буду удивленъ его появленіемъ."
   Съ 15 на 20 августа, Наполеонъ былъ весь ожиданіе. На всѣхъ возвышенныхъ пунктахъ берега приготовлены были сигналы, предназначенные дать знать ему о появленіи французскаго флота на горизонтѣ. Будучи внимателенъ ко всякому извѣстію, привозимому изъ Парижа или изъ портовъ, онъ давалъ ежеминутно новыя приказанія для отклоненія обстоятельствъ, которыя могли бы помѣшать его планамъ. Получивъ извѣщеніе отъ Талейрана, что вооруженіе Австріи становится день-ото-дня знаменательнѣе и грознѣе, и что надо опасаться континентальной войны, но что въ то же время Пруссія, прельщенная предлагаемою ей приманкою, т. е. Ганноверомъ, готова вступить въ союзничество съ Франціею,-- Наполеонъ, не мѣшкая ни часу, призвалъ Дюрока, вручилъ ему письмо къ королю и уполномочилъ его на подписаніе трактата. "Отправьтесь сейчасъ же" сказалъ онъ ему: "ступайте прямо въ Берлинъ, не заѣзжая въ Парижъ, и убѣдите Пруссію заключить со мною союзническій трактатъ. Я отдаю ей Ганноверъ, но съ условіемъ, чтобъ она рѣшилась немедленно. Предлагаемый мною даръ стоитъ того. Черезъ двѣ недѣли, я не предложу уже ей того же. Теперь мнѣ нужно быть прикрыту со стороны Австріи, когда готовлюсь совершить переѣздъ чрезъ проливъ. За такую услугу, я отдаю Пруссіи обширную страну, которая присоединитъ къ е я арміи сорокъ тысячь человѣкъ. Но если позже я вынужденъ буду оставить берега Океана, чтобъ обратиться на материкъ, тогда не буду нуждаться ни въ комъ для образумленія Австріи и не заплачу болѣе столь-дорого за услугу, которая сдѣлается для меня безполезною." Наполеонъ требовалъ, чтобъ Пруссія немедленно двинула свои войска къ Богеміи, и не хотѣлъ и слышать о включеніи въ трактатъ -условіи, относившихся къ Голландіи, Швейцаріи, Италіи. Онъ уступалъ Ганноверъ и хотѣлъ союза безъ всякихъ иныхъ условій.
   Изъ того, что Наполеонъ рѣшился такъ скоро на столь-важный шагъ, можно судить, какую цѣну придавалъ онъ въ эту минуту свободному выполненію своихъ плановъ. Въ тотъ самый день, какъ онъ давалъ эти инструкціи Дюроку, т. е. 22 августа, прибылъ въ Булонь курьеръ, отправившійся изъ Ферроля въ то время, какъ Вильнёвъ снимался съ якоря. Наполеонъ получилъ прямо въ маленькомъ дворцѣ въ Мон-де-Брикъ депешу Лористона, между-тѣмъ, какъ депеша Вильнёва, надписанная на имя Декре, нашла адмирала на берегу моря, въ шалашѣ, въ которомъ жилъ онъ.
   Очарованный словами Лористона: "идемъ къ Кресту", Наполеонъ тотчасъ же продиктовалъ два письма къ Вильнёву и Гантому. Нельзя не привести ихъ здѣсь, потому-что они заслуживаютъ быть сохраненными исторіей.
   Онъ говорилъ Гантому:
   "Я уже далъ вамъ знать по телеграфу о своемъ желаніи, чтобъ вы не допустили Вильнёва жЛерять ни одного дня, за тѣмъ, чтобъ, воспользовавшись превосходствомъ, которое даютъ мнѣ пятьдесятъ линейныхъ кораблей, вы немедленно пустились въ море, съ цѣлію выполнить ваше назначеніе и войдти въ Ла-Маншъ со всѣми вашими силами. Я разсчитываю при обстоятельствѣ столь-важномъ на ваши таланты, вашу твердость, вашъ характеръ. Отправляйтесь и приходите къ намъ. Мы отмстимъ за шестивѣковыя оскорбленія и стыдъ. Никогда солдаты мои и моряки не проливали крови своей за болѣе великое дѣло!-- (Изъ императорскаго булоньскаго лагеря, 22 августа 1805 г.)"
   Онъ писалъ Вильнёву:
   "Господинъ вице-адмиралъ, я надѣюсь, что вы прибыли въ Брестъ. Отправляйтесь, не теряйте ни минуты, и съ моими соединенными эскадрами войдите въ Ла-Маншъ. Англія за нами! Мы совсѣмъ готовы, все уже на судахъ. Явитесь на однѣ сутки, и все кончено.-- (Императорскій булоньскій лагерь, 22 августа)."
   Но тѣмъ временемъ, какъ Наполеонъ, обманутый депешею Лористона, обращался съ этими пламенными словами къ обоимъ адмираламъ, Декре получилъ отъ Вильнёва, съ тѣмъ же курьеромъ, депешу совершенно различнаго содержанія, оставлявшую мало надежды на-счетъ отправленія его эскадры въ Брестъ. Декре поспѣшилъ сообщить императору вѣсть о плачевномъ нравственномъ состояніи, въ какомъ находился Вильнёвъ по отбытіи изъ Ферроля,
   Узнавъ эти совсѣмъ другія извѣстія, Наполеонъ предался жесточайшему гнѣву. Первые взрывы этого гнѣва пали на адмирала Декре, который далъ ему такого человѣка для начальствованія флотомъ. Онъ гнѣвался на министра тѣмъ болѣе еще, что приписывалъ ему, кромѣ выбора Вильнёва, мнѣнія, сходныя съ мнѣніями, обезкуражившими совершенно этого несчастнаго адмирала, -- жаловался, что нѣтъ ему помощника въ исполненіи его великихъ плановъ, и что онъ находитъ только людей, которые, щадя свою особу или свое имя, не умѣютъ даже потерять сраженіе, когда онъ, въ довершеніе всего, ничего болѣе и не требуетъ отъ нихъ, какъ чтобъ они отважились дать и проиграть сраженіе. "Вашъ Вильнёвъ" сказалъ онъ Декре: "неспособенъ даже командовать и фрегатомъ. Что сказать о человѣкѣ, который, при видѣ нѣсколькихъ матросовъ, заболѣвшихъ на двухъ корабляхъ его эскадры, при видѣ изломаннаго кончика какого-нибудь бугсприта и нѣсколькихъ изорванныхъ парусовъ, -- при дошедшемъ до него слухѣ о соединеніи Нельсона съ Кэльдеромъ, совершенно теряется и отказывается отъ выполненія своихъ плановъ? Но еслибъ Нельсонъ и Кэльдеръ соединились другъ съ другомъ, они находились бы у самаго входа въ Ферроль, чтобъ схватить французовъ здѣсь, при ихъ выступленіи, а не въ открытомъ морѣ! Это ясно какъ день и поражаетъ всякаго, кто не ослѣпленъ страхомъ {Эти сцены, свидѣтели которыхъ уже не существуютъ, были бы потеряны для исторіи безъ частныхъ и собственноручныхъ писемъ адмирала Декре и императора. Эти письма животрепещутъ волненіями этихъ достопамятныхъ дней. Множество изъ нихъ приходится на одинъ день, не смотря на то, что императоръ и Декре находились другъ отъ друга въ разстояніи полу-льё.}!" Наполеонъ назвалъ Вильнёва еще разъ трусомъ, даже измѣнникомъ, и повелѣлъ послать ему немедленно приказъ, чтобъ насильно заставить его идти изъ Кадикса въ Ла-Маншъ, если онъ отправился въ Кадиксъ; а въ случаѣ, еслибъ онъ поплылъ въ Брестъ, то предписывалось Гантому принять начальствованіе надъ обѣими соединенными эскадрами. Морской министръ, не осмѣливавшійся еще высказать всего своего мнѣнія касательно соединенія флотовъ посреди Ла-Манша и при настоящихъ обстоятельствахъ, но находившій это соединеніе опаснымъ, съ-тѣхъ-поръ, какъ Англичане, свѣдавъ о томъ, сосредоточились между Ферролемъ, Брестомъ и Портсмутомъ,-- морской министръ умолялъ императора не давать столь роковаго приказа, говорилъ ему, что удобное время уже миновало, что Англичане теперь сдѣлались ужь слишкомъ-осторожными, и что если французы будутъ упорствовать въ своемъ преднамѣреніи, то имъ не миновать передъ Брестомъ страшной катастрофы. Наполеонъ на все это отвѣчалъ одно, что подойди эскадра Вильнёва къ Бресту, тамъ соберется до пятидесяти кораблей, а Англичане никакъ не могутъ имѣть столько же; что во всякомъ случаѣ для него ничего не значитъ потеря одного изъ двухъ флотовъ, если другой, высвободясь изъ блокады, сможетъ войдти въ Ла-Маншъ и остаться властелиномъ этого пролива только въ-продолженіе однѣхъ сутокъ.
   Декре, удрученный упреками императора, рѣшился написать ему о томъ, чего не осмѣлился высказать на словахъ, и въ тотъ же вечеръ отправилъ къ нему слѣдующее письмо:

4 фрюктидора XIII г. (22 августа 1808 г.)

   "Я припадалъ къ стопамъ вашего величества и умолялъ васъ не пріобщать испанскихъ кораблей къ операціямъ вашихъ эскадръ. Не внявъ просьбамъ моимъ, ваше величество пожелали, чтобъ къ вашему флоту присоединились еще корабли кадикскіе и картагенскіе.
   "Вы желаете, чтобъ съ подобнымъ сборищемъ приведено было въ исполненіе предпріятіе, труднѣйшее само-по-себѣ, и дѣлающееся еще затруднительнѣе при элементахъ, составляющихъ армію, при неопытности вождей, ихъ непривычкѣ начальствовать и, наконецъ, при "обстоятельствахъ, извѣстныхъ вашему величеству такъ же хорошо, какъ и мнѣ, и о которыхъ излишне упоминать здѣсь.
   "При такомъ состояніи вещей, когда ваше величество ни во что ставите мое мнѣніе и мою опытность, я не знаю положенія, которое бы"по бы затруднительнѣе моего. Я желалъ бы, чтобъ ваше величество соблаговолили ваять во вниманіе, что я не имѣю въ мысляхъ иной выгоды, кромѣ выгодъ вашего флага и чести вашего оружія, и, если ваша эскадра находится въ Кадиксѣ, то умоляю васъ считать это событіе приговоромъ судебъ, сохраняющихъ ее для другихъ подвиговъ. Умоляю ваше величество не приказывать ей ѣхать изъ Кадикса въ Ла-Маншъ, ибо въ настоящее время такая попытка не обойдется безъ несчастія. Въ особенности умоляю не давать ей приказанія отважиться "на этотъ переѣздъ съ двухмѣсячнымъ продовольствіемъ, потому что д'Эстенъ (d'Eslaing) употребилъ на путь изъ Кадикса въ Брестъ, думаю, 70 или 80 дней (а можетъ-быть и болѣе).
   "Если мольбы мои не покажутся вашему величеству заслуживающими вниманія, то вы должны судить, что происходитъ въ моемъ сердцѣ...
   "Я долженъ сильно настаивать особенно въ эту минуту, когда я могу остановить объявленіе приказовъ, гибельныхъ, по моему убѣжденію, для службы вашего величества. О, еслибъ въ настоящемъ случаѣ, я былъ счастливѣе прежняго!
   "Но къ несчастію моему послужило знаніе мое ремесла мореходца, потому-что это знаніе не внушаетъ никакой довѣренности и не производитъ ни малѣйшаго результата при соображеніяхъ вашего величества. По истинѣ, государь, положеніе мое слишкомъ-тягостно. Я упрекаю себя въ неумѣніи убѣждать ваше величество. Сомнѣваюсь, чтобъ кто бы то ни было у спѣлъ въ томъ. Соблаговолите для морскихъ операцій учредить совѣтъ, адмиралтейство, все, что сочтется удобнымъ вашимъ величествомъ; относительно же самого-себя чувствую, что, вмѣсто того, чѣмъ бы укрѣпляться, слабѣю ежедневно. И надо быть справедливымъ: морской министръ, ограниченный вашимъ величествомъ во всемъ, что касается моря, дурно служитъ вамъ, и дѣлается ничѣмъ для славы вашего оружія, если только не дѣлается для нея вреднымъ.
   "Съ душевнымъ прискорбіемъ, ни мало неуменьшающимъ моей преданности и Вѣрности особь вашей, прошу ваше величество принять увѣреніе въ моемъ глубочайшемъ почтеніи.

"Подписано: Декре."

   Императоръ, недовольный, но тронутый, отвѣчалъ ему немедленно: "Прошу васъ прислать мнѣ завтра записку касательно вопроса: что должно дѣлать въ гакомъ случаѣ, если Вильнёвь остается въ Кадиксѣ? Всмотритесь съ должной точки въ обстоятельства и въ положеніе, въ "которомъ находится Франція и Англія; не ни гните ко мнѣ болѣе та"кихъ писемъ, какое написали -- это ничего не доканываетъ. Мнѣ "нужно только одно: усньть въ моемъ предпріятіи." (22 августа.-- Депо Лувра).
   На слѣдующій день, 21-го числа, Декре предложилъ императору свои планъ. Этотъ планъ, во-первыхъ, состоялъ въ томъ, чтобъ отложить экспедицію до зимы, ибо теперь было уже поздно вернуть флотъ изъ Кадикса въ Ла-Маншъ. Надо было бы приводить въ исполненіе предпріятіе посреди бурь равноденствія. Къ-тому же, Англичане знали обо всемъ. Всѣ, наконецъ, догадались о планѣ установить, соединеніе между Булонью и Брестомъ. Но мнѣнію Декре, должно было раздѣлить эти слишкомъ-многочисленныя эскадры на семь или восемь крейсерствъ, каждое отъ пяти до шести кораблей. Услуги, оказываемыя въ настоящее время крейсированіемъ капитана Лальмана, доказывали, чего надо было ожидать отъ этихъ отдѣльныхъ дивизіи. Слѣдовало сформировать ихъ изъ лучшихъ офицеровъ, изъ лучшихъ кораблей, и пустить въ Оксанъ. Онѣ привели бы въ отчаяніе Англичанъ, нанося пораженія ихъ торговли, и образовали бы отличныхъ матросовъ и командировъ эскадръ. Изъ этого можно было бы извлечь элементы морской силы для выполненія будущихъ великихъ плановъ.
   Такая война мнѣ по сердцу, говорилъ адмиралъ Декре.
   Если же зимою, присовокуплялъ онъ, вы захотите имѣть въ Ла-Маншѣ флотъ, то есть средство привести его туда. У васъ будетъ въ Кадиксѣ кораблей сорокъ. Соберите тамъ десантное войско подъ предлогомъ экспедиціи въ Индію или въ Ямайку. Потомъ, раздѣлите эскадру на двое: выберите изъ кораблей лучшіе на ходу, изъ офицеровъ такихъ, которые въ-продолженій года покажутъ себя способнѣйшими и наиболѣе отважными; выступите украдкою только съ двадцатью кораблями, постаравшись, чтобъ остальные привлекли на себя вниманіе Англичанъ; затѣмъ, проведите двадцать кораблей вокругъ Ирландіи и Шотландіи, и оттуда въ Ла-Маншъ. Призовите въ Парижъ Вильнёва и Гравину, ободрите ихъ, и они, навѣрное, выполнятъ такой маневръ.
   При чтеніи этого плана, Наполеонъ отказался совершенно отъ мысли тотчасъ же вернуть флотъ изъ Кадикса, если онъ отправился туда дѣйствительно, и написалъ собственноручно на оборотѣ депеши: сформировать семь крейсерство, распредѣливъ ихъ между Африкою, Суринамомъ, Святою Еленою, Капомъ, Иль-де-Франсомъ, Вѣтряными-Островами (les îles du Vent), Соединенными-Штатами, берегами Ирландіи и Шотландіи, устьемъ Темзы. За тѣмъ, онъ принялся читать и перечитывать депеши Вильнёва, Лористона и консульскаго агента, долго слѣдившаго, въ зрительную трубу, за ходомъ французской эскадры, когда се потеряли уже изъ вида съ высотъ Ферроля. Здѣсь искалъ Наполеонъ, какъ на страницѣ книги судебъ, отвѣта на вопросъ: къ Кадиксу, или къ Бресту идетъ Вильнёвъ?.. Неизвѣстность, въ которой оставляли его эти депеши, раздражала его болѣе, нежели сколько раздражило бы несомнѣнное извѣстіе о ходѣ на Кадиксъ. При такомъ тревожномъ состояніи его духа, и въ-особенности при настоящемъ положеніи Европы, было бы величайшею заслугою сказать ему, что дѣлалось съ флотомъ, ибо вѣсти съ австрійскихъ границъ ежеминутно становились все хуже и хуже. Австрійцы почти уже не скрывались болію; они стояли на Эчѣ въ значительныхъ силахъ, и угрожали перейдти черезъ Нинъ въ Баварію. По если Наполеону не суждено было разразиться въ Лондонѣ громовымъ ударомъ, который бы заставилъ Европу затрепетать и отпрянуть, то онъ долженъ былъ устремиться форсированнымъ маршемъ къ Рейну, и тѣмъ предотвратить оскорбленіе, готовившееся ему тогда, когда непріятель вступилъ бы прежде его-самого на его границу. Чувствуя живѣйшую потребность знать истину, Наполеонъ написалъ нѣсколько писемъ адмиралу Декре изъ Пон-де-Бракъ въ лагерь, чтобъ узнать его собственное мнѣніе о томъ: на что, по разсчетамъ вѣроятности, долженъ былъ рѣшиться Вильнёвъ. Декре, опасаясь слишкомъ раздражить императора, и въ то же время почитая противнымъ совѣсти обманывать его, отвѣчалъ ему всякій разъ разно, говоря ему то да, то нѣтъ, и раздѣляя тревожное состояніе духа своего властелина, происходившее отъ неизвѣстности, по очевидно склоняясь къ мнѣнію; что Вильнёвъ идетъ къ Кадиксу. Въ сущности, онъ почти не сомнѣвался въ этомъ. Тогда-то Наполеонъ, чтобъ не быть захваченнымъ невзначай, принялъ разомъ два противоположные плана и провелъ нѣсколько дней въ нерѣшительномъ расположеніи духа, невыносимомъ для такого, какъ его характера, будучи наготовь въ одно и то же время и перешагнуть черезъ проливъ и устремиться на материкъ, произвесть высадку въ Англію или идти на Австрію. Отличительная черта его характера состояла въ томъ, что лишь-только наступала минута дѣйствовать, онъ умѣлъ разомъ сдѣлаться собственнымъ властелиномъ. "Я уже рѣшился", писалъ онъ Талейрану. "Мои флоты были потеряны изъ вида съ высотъ мыса Ортегала, 14-го августа. Если они появятся въ Ла-Маншѣ, есть еще время, я сажусь на суда и произвожу высадку; я разсѣку въ Лондонѣ гордіевъ узелъ всѣхъ коалиціи. Если же, напротивъ того, мои адмиралы струсятъ или худо сманеврируютъ, я сниму свой лагерь при Океанѣ, вступлю съ двумя стами тысячь человѣкъ въ Германію, и не остановлюсь, пока не дойду до Вѣны" (je ne m'arrête pas que je n'aie touché barre à Vienne), "пока не отниму Венеціи и всего, что сохранила еще Австрія въ Италіи, и пока не изгоню Бурбоновъ изъ Неаполя. Не позволю непріятелямъ соедипиться, и разобью ихъ до ихъ соединенія. Умиривъ материкъ, я возвращусь на берегъ Океана работать снова надъ возстановленіемъ мира на моряхъ."
   Съ быстротою, свойственною великому характеру, сдѣлавъ наинужнѣншія распоряженія, чтобъ не быть предупрежденнымъ коалиціею, онъ нѣсколько поуспокоился, и сталъ ждать, что добраго примчатъ къ нему вѣтры.
   Онъ былъ мраченъ, погруженъ въ мысли, суровъ съ адмираломъ Декре, на лицъ котораго, казалось ему, видѣлъ онъ всѣ мнѣнія, поколебавшія Вильнёва, и не сходилъ съ морскаго берега, высматривая на горизонтѣ какого-нибудь неожиданнаго появленія. Морскіе Офицеры, разставленные съ зрительными трубами на различныхъ пунктахъ берега, должны были наблюдать за всѣмъ, что случалось на морѣ, и сообщать ему свои замѣчанія. Онъ провелъ такимъ-образомъ три дня, въ одномъ изъ тѣхъ нерѣшительныхъ расположеніи духа, которыя невыносимы для душъ пылкихъ и сильныхъ. Наконецъ, адмиралъ Декре, будучи мучимъ безпрерывными вопросами, объявилъ ему, что, принимая въ разсужденіе протекшее время, вѣтры, господствовавшіе на берегу, отъ Гасконскаго-Залива до пролива Калэ, и нравственное состояніе Вильнёва, онъ убѣжденъ, въ умѣ своемъ, что флоты направили паруса къ Кадиксу.
   Съ глубокою скорбью, соединенной съ сильными взрывами гнѣва, отказался наконецъ Наполеонъ отъ надежды увидѣть свой флотъ въ проливѣ. Онъ былъ такъ раздраженъ, что человѣкъ, съ особенною нѣжностью имъ любимый, ученый Монжъ, видя его въ этомъ состояніи, съ скромностью удалился, считая свое присутствіе излишнимъ. Онъ пошелъ къ Дарю, бывшему тогда главнымъ военнымъ коммиссаромъ, и разсказалъ ему о томъ, что видѣлъ. Въ ту же минуту, и самъ Дарю былъ позванъ къ императору. Онъ нашелъ его въ сильномъ волненіи) Наполеонъ говорилъ самъ-съ собою и, казалось, не замѣчалъ приходившихъ. Лишь-только вошелъ Дарю, и, стоя, въ молчаніи, ожидалъ приказовъ, Наполеонъ подошелъ къ нему и, обращаясь къ нему какъ человѣкъ, которому было все извѣстно, сказалъ: "Знаете ли вы, гдѣ Вильнёвъ? Онъ въ Кадиксѣ!" Потомъ съ жаромъ распространился насчетъ слабости и бездарности всего, его окружавшаго, говорилъ, что ему измѣнили, сокрушался объ уничтоженіи прекраснѣйшаго, вѣрнѣйшаго плана, какой только онъ когда-нибудь задумывалъ въ своей жизни, и обнаружилъ скорбь генія, покинутаго судьбою. Вдругъ, отложивъ гнѣвъ свой, онъ успокоился внезапно, и, съ изумительною легкостью перенесясь духомъ съ этихъ замкнутыхъ путей Океана на открытые пути материка, диктовалъ, въ-продолженіи нѣсколькихъ часовъ сряду, съ необычайнымъ присутствіемъ духа, съ необыкновенною опредѣлительностью въ подробностяхъ, планъ, который читатель прочтетъ въ слѣдующей книгѣ. То былъ планъ безсмертной кампаніи 1805 года. Ни въ голосѣ, ни на лицѣ Наполеона не видно было болѣе и слѣда раздраженія. Душевныя страданія его разсѣялись при великихъ соображеніяхъ его духа. Вмѣсто нападенія на Англію прямымъ путемъ, онъ поведетъ противъ нея войну длинною и излучистою дорогою по материку, и добудетъ себѣ на этомъ пути неслыханную славу прежде, нежели найдетъ на немъ себѣ гибель.
   Вѣрнѣе ли бы достигъ Наполеонъ своей цѣли прямымъ путемъ, т. е. высадкою? Вотъ вопросъ, который будутъ задавать себѣ и въ настоящемъ и въ будущемъ, и который рѣшить трудно. Между-тѣмъ, еслибъ онъ перешагнулъ въ Дувръ, то можно предположить, не оскорбляя британской націи, что она могла бы быть побѣждена арміею и полководцемъ, въ полтора года покорившими и поработившими Европу. Надо при этомъ сказать, что неприкосновенность англійской территоріи не пріучила этой страны къ опасности нашествія, что ни мало не уменьшаетъ славы ея эскадръ и регулярныхъ войскъ. И потому мало вѣроятно, чтобъ Англія могла противостать солдатамъ Напол ривести оппозицію въ затруднительное положеніе, подорвать довѣріе къ ней народа, оставивъ се въ бездѣйствіи, и доказавъ, что съ нею невозможно общественное благо; наконецъ, дать консулу Камбасересу время исключить изъ законодательнаго сословія и трибуната наиболѣе-безпокойныхъ членовъ.
   Консулъ Камбасересъ, при пособіи ученаго юрисконсульта Тропше, расположилъ сенатъ къ желаемому истолкованію 38 статьи конституціи. Очень-значительнымъ большинствомъ было рѣшено, что пятая часть членовъ обоихъ законодательныхъ сословіи будетъ перемѣнена по балотировкѣ, а не по жребію, Но этому акту старались придать нѣсколько-благовидную форму, и положили балотировать не тѣхъ, которые долженствовали быть исключены, а тѣхъ, которые должны были остаться. Сенаторы, наиболѣе преданные правительству, были посвящены въ тайну, отъ котораго изъ членовъ оно желало избавиться. Шестьдесятъ членовъ законодательнаго сословія, оказавшіе наибольшее сопротивленіе проектамъ перваго консула, особенно проекту возстановленія богослуженія, двадцать наиболѣе-безпокойныхъ членовъ трибуната, были исключены (éliminés). Главнѣйшіе изъ этихъ двадцати были: Шенье, Генгэне, Шазаль, Балье (Bailleul), Куртуа, Ганиль, Дону и Бенжаменъ-Констанъ.
   Таковъ былъ конецъ не трибуната, который продолжалъ существовать еще нѣсколько времени, по минутной значительности, пріобрѣтенной этимъ учрежденіемъ. Можно было бы пожелать, чтобъ первый консулъ, столь-исполненный славы, столь-обезпеченный всеобщимъ одобреніемъ Франціи отъ всякой неприличной оппозиціи, не обращалъ вниманія на нѣсколькихъ безсильныхъ порицателей. Но на этомъ свѣтѣ мудрость встрѣчается рѣже, нежели ловкость,-- рѣже, нежели самый геній, ибо мудрость предполагаетъ побѣду человѣка надъ собственными своими страстями, побѣду, къ которой великіе люди неспособнѣе ничтожныхъ дѣтей міра. Надо признаться, что въ этомъ случаи, первый консулъ поступилъ не благоразумно, и одно только можно привести ему въ оправданіе, именно, что такая оппозиція, ободренная его терпѣливостью, сдѣлалась бы, можетъ-быть, болѣе чѣмъ безпокойною, -- опасною и даже непреодолимою, еслибъ въ ней приняло участіе большинство законодательнаго сословія и сената, а это было возможно. Такое оправданіе имѣетъ нѣкоторое основаніе и доказываетъ, что бываютъ времена, когда диктатура дѣлается необходимостью.
   Что до этой оппозиціи трибуната, то она вовсе не заслуживаетъ похвалъ, которыми часто превозносили ее. Она противилась гражданскому кодексу, возстановленію алтарей, словомъ, лучшимъ намѣреніямъ перваго консула, и въ молчаніи смотрѣла на осужденіе несчастныхъ революціонеровъ, сосланныхъ безъ суда за адскую машину, въ которой они были невинны. Если, впрочемъ, непритворное чувство свободы вдохновляло многихъ изъ нихъ, за то другіе очевидно дѣйствовали изъ зависти, которая возмущала трибуналъ противъ государственнаго совѣта,-- людей, вынужденныхъ бездѣйствовать, противъ тѣхъ, которые имѣли привилегію все дѣлать. Итакъ, они совершили тяжкія ошибки, и, къ-несчастію, вызвали по менѣе-тяжкія со стороны перваго консула: плачевное сцѣпленіе обстоятельствъ, которое такъ часто приходится наблюдать исторіи въ нашей бурной вселенной, гдѣ вѣчный двигатель -- страсти человѣческія...
   Между лицами, вновь-введенными въ трибунатъ, находился Люсіапъ Бонапарте, возвратившійся изъ Испаніи послѣ посольства, которое принесло больше хлопотъ, нежели пользы; онъ показывалъ видъ, что не желаетъ ничего, кромѣ спокойнаго существованія, употребленнаго на службу брату, въ нѣдрѣ одного изъ важнѣйшихъ государственныхъ собраніи. Вмѣстѣ съ нимъ ввели и Карно, который недавно оставилъ военное министерство, гдѣ не умѣлъ понравиться первому консулу. Карно былъ расположенъ къ консульскому правительству не болѣе только-что исключенныхъ трибуновъ; по это былъ человѣкъ, уважаемый всѣми; оппозиція его должна была быть мало-дѣятельна, но революція не могла оставить его въ тѣни, не сдѣлавшись виновною въ ужасной неблагодарности.
   Между-тѣмъ, первый консулъ прибылъ въ Парижъ послѣ двадцатичетырех-дневнаго отсутствія. Теперь все было покорно: волненіе обоихъ законодательныхъ собраній было усмирено совершенно. Новая власть, которою первый консулъ былъ теперь облеченъ, также подѣйствовала на умы. Казалось, что ужь провидѣли на этой властительной главѣ двойственную корону Франціи и Италіи.
   Теперь онъ могъ совершить все и для организаціи Франціи, что было первыми его предметомъ, и для своего собственнаго величія, что было уже вторымъ. Ему нечего было болѣе бояться, чтобъ кодексы, которые уже составлены, или которые еще составлялись по его приказанію, чтобъ договоры съ папою о возстановленіи алтарей, -- чтобъ все это не пало передъ недоброжелательствомъ, или предразсудками государственныхъ собраній. Эти предначертанія не были единственныя, которыя замышлялъ онъ теперь. Уже нѣсколько мѣсяцевъ онъ готовилъ обширную систему народнаго воспитанія, чтобъ приспособить французское юношество къ настоящему порядку вещей. Онъ предначертывалъ систему національныхъ наградъ, которая, при военной формъ, свойственной тому времени и воинственному воображенію французовъ, могла бы служить вознагражденіемъ за гражданскія доблести, равно какъ и за военные подвиги; то былъ орденъ почетнаго-легіона, благородное учрежденіе, долго-задумываемое втайнѣ, и по истинѣ не менѣе-трудное изъ всѣхъ дѣлъ, которыя первый консулъ хотѣлъ ввести въ республиканскую Францію. Онъ желалъ также закрыть одну изъ глубочайшихъ ранъ революціи -- эмиграцію. Это было очень-трудно; однако минута приближалась, когда это могло сдѣлаться возможнымъ. Наконецъ, если, какъ говорили со всѣхъ сторонъ, если должно было упрочить власть въ рукахъ человѣка, который употреблялъ ее такимъ дивнымъ образомъ, если должно было дать его могуществу новый характеръ, болѣе-возвышенный, болѣе-продолжительный, нежели какой имѣло званіе перваго сановника, избраннаго на десять лѣтъ, изъ которыхъ три уже прошли, то теперь наступила минута, потому-что общественное благоденствіе, плодъ порядка, побѣды, мира, достигло своей высочайшей степени; оно было чувствуемо въ эту пору съ живостью, которую время могло скорѣе заглушить, нежели усилить.
   Однакожъ, эти планы объ общественномъ благъ и о личномъ своемъ величіи, которые замышлялъ первый консулъ въ одно и то же время, нуждались еще въ одномъ послѣднемъ актъ, т. е. въ окончательномъ заключеніи мира на моряхъ, о которомъ шли переговоры на амьенскомъ конгрессъ. Возвратясь въ Парижъ, первый консулъ съ новою дѣятельностью принялся за это дѣло.
   На конгрессѣ возникли новыя недоумѣнія. Первый консулъ объявилъ, что если не хотятъ принять того, что предложилъ онъ, то онъ немедленно вооружитъ снова булоньскую флотилію и станетъ лагеремъ противъ береговъ Англіи.
   Разрыва не болѣе желали въ Лондонъ, какъ и въ Парижъ, или Амьенъ. Англійскій кабинетъ чувствовалъ, что онъ падетъ, сдѣлавшись предметомъ смѣха, еслибъ полугодовая перемежка, слѣдствіе предварительныхъ статей, послужила только къ тому, чтобъ открыть моря Французскимъ Флотамъ. Лордъ Корнуаллисъ былъ очень-сговорчивъ относительно редакціи. Іосифъ Бонапарте былъ сговорчивъ не менѣе его, и 25 марта 1802 года, вечеромъ (4 жерминаля X года) былъ подписанъ миръ съ Великобританіей).
   Назначили полторы сутокъ для перевода трактата на столько языковъ, сколько было державъ, принимавшихъ участіе въ этомъ миръ. 27 марта (6 жерминаля), уполномоченные собрались въ ратушѣ (l'Hôtel de Ville). Первый консулъ хотѣлъ, чтобъ все было облечено самою важною наружностью. Уже давно онъ приказалъ отправиться въ Амьенъ отряду изъ своихъ лучшихъ войскъ, вновь экипированныхъ, велѣлъ исправить дороги изъ Амьена въ Кале и изъ Амьена въ Парижъ, и послалъ денегъ въ пособіе туземнымъ рабочимъ, нуждавшимся въ работѣ, -- для того, чтобъ ничто не могло внушить англійскому уполномоченному неблагопріятной мысли о Франціи. Наконецъ, онъ предписалъ сдѣлать приготовленія въ самомъ Амьенѣ, чтобъ подписаніе трактата произошло съ нѣкоторою торжественностью. Оба уполномоченные подписали миръ въ присутствіи властей и многочисленныхъ зрителей, потомъ обнялись дружески, при всеобщихъ радостныхъ восклицаніяхъ. Лордъ Корнуаллисъ и Іосифъ Бонапарте были сопровождаемы обратно въ свои жилища съ торжественною церемоніею, посреди самыхъ шумныхъ кликовъ толпы. Лордъ Корнуаллисъ слышалъ, какъ имя его благословлялось Французскимъ народомъ, и Іосифъ возвратился домой, слыша отвсюду крикъ, который долженствовалъ быть еще долго, и который могъ бы быть всегда крикомъ Франціи: Да здравствуетъ Бонапарте!
   Лордъ Корнуаллисъ отправился немедленно въ Лондонъ, не смотря на полученное имъ приглашеніе пріѣхать въ Парижъ. Онъ боялся, чтобъ уступчивость его относительно редакціи не была не одобрена его правительствомъ, и хотѣлъ обезпечить ратификацію трактата своимъ личнымъ присутствіемъ.
   Счастливый исходъ амьенскаго конгресса, если и не произвелъ въ англійскомъ народѣ тѣхъ же восторговъ энтузіазма, какіе произвело подписаніе предварительныхъ статей, однакожь засталъ его еще веселымъ и шумнымъ. На этотъ разъ говорили народу, что онъ насладится на дѣлъ миромъ, дешевизною припасовъ и уничтоженіемъ налога на доходы (income-tax), Онъ вѣрилъ этому и обнаруживалъ свою непритворную радость.
   Менѣе внѣшнихъ изъявленіи восторга, по не менѣе существеннаго удовольствія представлялъ народъ во Франціи. Наконецъ, были увѣрены, что достигли до настоящаго мира, мира на моряхъ, вѣрнаго и необходимаго условія континентальнаго мира. Послѣ десяти лѣтъ величайшей, ужаснѣйшей борьбы, какую только вели когда-либо между собою соперничествовавшія державы, положили наконецъ оружіе: храмъ Януса былъ запертъ.
   Кто совершилъ все это? Кто сдѣлалъ Францію столь-великою и столь-счастливою, Европу столь-сіюкойною? Одинъ человѣкъ, силою своего меча и глубиною своей политики. Такъ говорила о немъ Франція, и вся Европа вторила ей эхомъ. Онъ побѣждалъ послѣ при Аустерлицъ, Іенъ, Фридландѣ, Ваграмѣ,-- побѣждалъ во стѣ сраженіяхъ, ослѣпилъ, приводилъ въ ужасъ, покорилъ свѣтъ; но никогда не былъ онъ такъ великъ, потому-что никогда не былъ такъ мудръ!
   Первый консулъ, имѣя теперь въ своихъ рукахъ всѣ государственныя собранія, воспользовался прерогативами конституціи, чтобъ назначить чрезвычайное засѣданіе. Онъ возвратился 31 января 1802 г. (11 плювіоза) съ ліонской консульты амьенскій трактатъ былъ подписанъ 25 марта (4 жерминаля); перемѣны въ законодательномъ сословіи и трибунатъ окончились уже нѣсколько недѣль, и вновь-избранные члены были уже на своихъ постахъ: итакъ онъ созвалъ къ 5 апрѣля (15 жерминаля) чрезвычайное засѣданіе. Оно должно было продолжаться до 20 мая (30 флореаля), т. е. полтора мѣсяца. Этого было достаточно для выполненія его плановъ, какъ бы ни были они велико, потому-что теперь уже противорѣчіе не могло отнять у него много времени.
   Первымъ проектомъ, внесеннымъ въ законодательное сословіе, былъ конкордатъ.
   Первый консулъ все устроилъ такъ, что въ свѣтлое-воскресенье можно было отпраздновать великое торжество возстановленія богослуженій. Двѣ недѣли, предшествовавшія этому великому акту, были посвящены предварительнымъ распоряженіямъ. Надо было, во-первыхъ,-- кромѣ трактата, называемаго конкордатомъ, и который, какъ трактатъ, долженъ былъ быть утвержденъ законодательнымъ сословіемъ, -- надо было начертать и представить регламентъ, которымъ бы установлялось управленіе вѣроисповѣданій, на основаніи началъ конкордата и галликанской церкви. Сверхъ того, надо было назначить духовныя лица въ шестьдесятъ новыхъ эпархій.
   Первый консулъ началъ регламентомъ, установлявшимъ управленіе вѣроисповѣданій. Этотъ регламентъ извѣстенъ подъ именемъ органическихъ статей. Онъ былъ очень-обширенъ и установлялъ отношенія правительства ко всѣмъ исповѣданіямъ, католическому, протестантскому, еврейскому. Наконецъ, и грегоріанскій календарь былъ отчасти примиренъ съ республиканскимъ, Это было однимъ изъ важнѣйшихъ затрудненій. Нельзя было совершенно уничтожить календарь, который, болѣе всякаго другаго учрежденія, былъ воспоминаніемъ революціи, и который былъ приноровленъ къ новой системъ вѣсовъ и мѣръ. До было также невозможно возстановить католическую религію, не возстановивъ воскресенья, а съ воскресеньемъ недѣли. Сверхъ того, правы уже исполнили то, на что еще не осмѣливался законъ, и воскресенье всюду почиталось религіознымъ праздникомъ, болѣе или менѣе наблюдаемымъ, по вообще всюду допущеннымъ, какъ день отдохновенія отъ недѣльныхъ трудовъ. Первый консулъ рѣшился на нѣчто среднее. Онъ установилъ, что годъ и мѣсяцъ должны называться по республиканскому календарю, а день и недѣля, -- по грегоріанскому.
   По начертаніи и обсужденіи въ государственномъ совѣтѣ закона объ органическихъ статьяхъ, надо было заняться назначеніемъ духовныхъ лицъ. Въ этомъ дѣлѣ, первый консулъ совѣтовался съ Порталисомъ и Бернье. Беллуа, марсельскій епископъ, былъ назначенъ архіепископомъ парижскимъ. Камбасересъ, братъ втораго консула, сдѣланъ архіепископомъ руанскимъ. Аббатъ Фетъ, дядя перваго консула, человѣкъ гордый, поставлявшій себѣ в!" славу противиться своему племяннику, былъ назначенъ архіепископомъ ліонскимъ, т. о. примасомъ галльскимъ. Священникъ прихода св. Сульпиція, Напсемонъ, много способствовавшій своими трудами въ дѣлѣ отрѣшенія стараго духовенства, былъ избранъ въ Ваннъ епископомъ. Наконецъ, аббатъ Бернье получилъ епископство орлеанское. Это мѣсто не соотвѣтствовало его великому вліянію на дѣла церкви во Франціи; но аббатъ Бернье и самъ чувствовалъ, что воспоминаніе о гражданской войнѣ, связанное съ его именемъ, не позволяло возвысить его слишкомъ-замѣтно, и что власть на дѣлѣ, которою онъ пользовался, стояла внѣшнихъ почестей. Впрочемъ, первый консулъ готовилъ ему кардинальскую шляпу.
   Кардиналъ Капрара сильно противился этимъ назначеніямъ, даже плакалъ, но наконецъ долженъ былъ уступить необходимости.
   Когда все было готово, первый консулъ приказалъ внести конкордатъ въ законодательное сословіе, для того, чтобъ онъ получилъ силу закона. Къ конкордату были присоединены органическія статьи. Это было въ первый день чрезвычайнаго засѣданія 5 апрѣля 1802 года (15 жерминаля). Законодательное сословіе было распущено тогда, какъ амьенскій трактатъ, подписанный 25 марта, сдѣлался извѣстенъ въ Парижѣ. И потому, оно не было въ числѣ властей, явившихся къ первому консулу съ поздравленіями. Положено было отправить депутацію изъ двадцати-пяти членовъ для привѣтствованія перваго консула по случаю всеобщаго мира. Въ этой поздравительной рѣчи но было сказано ни слова о конкордатѣ, что показываетъ духъ тогдашняго времени даже въ нѣдръ обновленнаго законодательнаго сословія. Но первый консулъ въ отвѣтѣ своемъ далъ уразумѣть неприличность такого умолчанія.
   Это сильно подѣйствовало, какъ и ожидалъ первый консулъ. Проектъ, внесенный немедленно изъ законодательнаго сословія въ трибунатъ, былъ обсуженъ благосклонно. По докладу Симсона, онъ былъ утвержденъ большинствомъ 78 голосовъ противъ 7. Въ законодательномъ сословіи 228 голосовъ были поданы въ пользу его, а 21 противъ.
   8 апрѣля (18 жерминаля) оба проекта получили силу законовъ. Не стало болѣе препятствіи. Наступилъ четверкъ; въ слѣдующее воскресенье было вербное-воскресенье; недѣлю спустя свѣтлое Христово воскресенье. Первый консулъ хотѣлъ посвятить эти торжественные дни католической религіи великому празднику возстановленія вѣроисповѣданій. Онъ не принималъ еще оффиціально кардинала Капрары, какъ легата римскаго двора, и назначилъ ему завтрашній день, пятницу, для этого оффиціальнаго пріема.
   Въ назначенное время, кардиналъ-легатъ отправился торжественно въ Тюльери, въ экипажахъ перваго консула; за нимъ слѣдовала консульская гвардія; предъ нимъ везли въ одной изъ каретъ крестъ, знакъ его намѣстничества. Первый консулъ принялъ кардинала находясь во главѣ многочисленной свиты, состоявшей изъ обоихъ его соправителей, многихъ государственныхъ совѣтниковъ и блистательнаго штаба. Кардиналъ Капрара, имѣвшій кроткую и важную наружность, обратился къ первому консулу съ словомъ, въ которомъ достоинство соединялось съ выраженіемъ благодарности. Онъ далъ условленную клятву ничего не дѣлать противъ законовъ государства, и прекратить отправленіе своей должности, лишь-только это будетъ необходимо. Первый консулъ отвѣчалъ ему въ возвышенныхъ выраженіяхъ, предназначенныхъ въ-особенности отозваться въ иномъ мѣстѣ, не въ Тюльерійскомъ-Дворцѣ.
   Эта церемонія была первою изъ тѣхъ, которыя готовились, и она была мало замѣчена, потому-что парижскій народъ, не бывъ предувѣдомленъ, не могъ предаться своему обычному любопытству. На послѣзавтра было вербное-воскресенье. Первый консулъ уже представилъ кардиналу нѣкоторыхъ изъ главнѣйшихъ прелатовъ, которыхъ положено было назначить. Онъ хотѣлъ, чтобъ ихъ посвятили въ этотъ день вербнаго-воскресенья, для того, чтобъ они могли совершать службу черезъ недѣлю въ свѣтлое-воскресенье. То были: Беллуа, назначенный архіепископомъ парижскимъ, Камбасересъ, архіепископомъ руанскимъ, Бернье, епископомъ орлеанскимъ, Пансемонъ, епископомъ ваинскимъ. Церковь-Божьей-Матери была еще въ рукахъ конституціональнаго духовенства. Надо было дать ему формальный приказъ, чтобъ заставить отдать ключи отъ храма. Этотъ прекрасный храмъ былъ теперь въ самомъ плачевномъ состояніи: тамъ ничего не было готово для совершенія обряда посвященія надъ четырьмя прелатами. Этому помогли при помощи суммы, данной первымъ консуломъ, и съ такою поспѣшностью, что только въ день совершенія обряда увидѣли, что нѣтъ мѣста для ризницы. Ее устроили въ сосѣднемъ домѣ. Новые прелаты облеклись тамъ въ свои ризы, и въ этомъ одѣяніи отправились черезъ площадь въ соборъ. Народъ, свѣдавъ, что готовится большая церемонія, собрался отвсюду и соблюдалъ тишину и благочестіе. Наружность почтеннаго архіепископа Беллуа была такъ благородна и прекрасна, что тронула простыя сердца толпы, и всѣ, мужчины и женщины, преклонились съ благоговѣніемъ. Церемонія была трогательна по самому недостатку великолѣпія, -- но тому чувству, съ какимъ она совершалась. Четыре прелата были посвящены но всѣмъ принятымъ формамъ.
   Чрезъ недѣлю, въ свѣтлое-воскресенье, назначено было пропѣть торжественный Te Deum, для празднованія въ одно и то же время всеобщаго мира и примиренія съ церковью. Объ этой церемоніи было возвѣщено народу, какъ объ истинно-національномъ празднествѣ; распубликовано о сдѣланныхъ приготовленіяхъ, и напечатанъ церемоніалъ. Первый консулъ хотѣлъ отправиться на это торжество съ большимъ поѣздомъ, въ сопровожденіи всего, что было высшаго въ государствѣ. Онъ далъ замѣтить, чрезъ придворныхъ дамъ, женамъ высшихъ сановниковъ, что онѣ удовлетворятъ живѣйшему изъ его желаній, отправясь въ этотъ день въ соборъ отслушать Te Deum. Блистательнѣйшія изъ парижскихъ дамъ повиновались первому консулу. Знатнѣйшія изъ нихъ съѣхались въ Тюльери, чтобъ сопровождать госпожу Бонапарте въ каретахъ новаго двора.
   Первый консулъ далъ формальное приказаніе своимъ генераламъ сопровождать его. Это устроить было всего труднѣе, ибо извѣстно было, что они говорили всюду неприличныя и мятежныя рѣчи. Ожеро, терпимый въ Парижъ, былъ въ настоящее время однимъ изъ тѣхъ, которые говорили всего громче. Онъ былъ уполномоченъ своими товарищами предстать предъ перваго консула и выразить отказъ ихъ ѣхать въ Церковь-Божьей-Матсри. Генералъ Бонапарте хотѣлъ принять Ожеро въ консульскомъ собраніи, въ присутствіи всѣхъ консуловъ и министровъ. Тотъ изложилъ предъ нимъ цѣль своего посланничества, по первый консулъ напомнилъ ему долгъ его съ тою важностью, которую онъ умѣлъ выказывать въ начальствованіи, и особенно относительно военныхъ. Онъ далъ ему почувствовать неприличность его выходки, напомнилъ, что конкордатъ получилъ теперь силу государственнаго закона, что законы обязательны для всѣхъ классовъ гражданъ; что, впрочемъ, онъ самъ будетъ наблюдать надъ ихъ выполненіемъ, по своему двоякому званію генерала и перваго сановника республики; что не офицерамъ арміи, а правительству должно рѣшать, прилична ли церемонія, назначенная въ свѣтлое-воскресенье; что всѣ власти получили повелѣніе присутствовать на ней, военныя и гражданскія, и что всѣ онѣ должны повиноваться; что же касается до достоинства арміи, то онъ такъ заботится о немъ и можетъ быть въ этомъ дѣлѣ такимъ хорошимъ судьею, какъ никто изъ генераловъ, его товарищей по оружію, и увѣренъ, что нисколько не повредитъ этому достоинству, присутствуя лично на этихъ религіозныхъ церемоніяхъ; что, въ довершеніе всего, ихъ дѣло не разсуждать, а выполнять повелѣніе, и онъ ожидаетъ увидѣть ихъ всѣхъ въ воскресенье, вокругъ себя, въ каѳедральной церкви.-- Ожеро ничего не возражалъ, и возвратился къ своимъ товарищамъ съ смущеніемъ отъ сдѣланнаго имъ легкомысленнаго поступка, и съ рѣшимостью повиноваться.
   Все было готово, но въ послѣднюю минуту замыслы кардинала Капрары едва не уничтожили благородныхъ предначертаній перваго консула. Кардиналъ требовалъ отъ епископовъ, выбранныхъ изъ конституціональнаго духовенства, чтобъ они отреклись отъ своихъ старыхъ заблужденій, чести самымъ оскорбительнымъ образомъ ихъ присоединеніе къ гражданской конституціи духовенства. Это было унизительно не только для нихъ, по и для самой революціи. Первый консулъ, узнавъ объ этомъ, не хотѣлъ выносить подобныхъ притязаній, и, въ субботу вечеромъ, наканунѣ свѣтлаго-воскресенья, послалъ Порталиса сказать кардиналу, что если онъ еще будетъ настаивать на этомъ, то не бывать завтра церемоніи, а вмѣстѣ съ тѣмъ и конкордатъ не будетъ обнародованъ и останется безъ исполненія. Первый консулъ твердо рѣшился на это, и никакъ не хотѣлъ уступить въ томъ, что, казалось ему, могло повредить самой цѣли, т. е. сближенію, слитію партій.
   Кардиналъ уступилъ наконецъ, но гораздо уже за-полночь.
   На слѣдующій день, въ свѣтлое-воскресенье, 18 апрѣля 1802 г. (28 жерминаля X г.), конкордатъ былъ обнародованъ по всѣмъ кварталамъ Парижа, съ большою торжественностью и первѣйшими властями. Между-тѣмъ, какъ это обнародованіе происходило на улицахъ столицы, первый консулъ, хотѣвшій отпраздновать въ этотъ день все, что было счастливаго для Франціи, размѣнивалъ въ Тюльери ратификаціи амьенскаго трактата. Совершивъ этотъ важный обрядъ, онъ отправился въ Церковь-Божьей-Матери; за нимъ слѣдовали первѣйшіе государственные чины и множество должностныхъ лицъ, блистательный штабъ и толпа знатнѣйшихъ дамъ, сопровождавшихъ госпожу Бонапарте. Этотъ великолѣпный поѣздъ состоялъ изъ длиннаго ряда каретъ. Войска были разставлены по обѣимъ сторонамъ, отъ Тюльери до самого собора. Архіепископъ парижскій торжественно вышелъ со святою водою встрѣтить перваго консула въ дверяхъ храма. Новый глава государства былъ отведенъ подъ балдахинъ, на приготовленное для него мѣсто. Сенатъ, законодательное сословіе, трибунатъ стали по обѣ стороны алтаря. За первымъ консуломъ стояли генералы въ полной формѣ, явившіеся сюда болѣе изъ повиновенія, нежели по собственному убѣжденію; нѣкоторые изъ нихъ держались не совсѣмъ -- прилично. Самъ же онъ, одѣтый въ красный консульскій мундиръ, стоялъ неподвижно, съ лицомъ строгимъ, не раздѣляя ни разсѣянности однихъ, ни благоговѣнія другихъ. Онъ былъ спокоенъ, важенъ, въ положеніи главы имперіи, который совершаетъ великій актъ своей воли и заставляетъ однимъ своимъ взглядомъ всѣхъ покоряться.
   Церемонія была продолжительна и торжественна, не смотря на дурное расположеніе большей части тѣхъ, которыхъ надо было привлечь сюда насильно. Впрочемъ, эффектъ, произведенный сю, долженъ былъ имѣть рѣшительное дѣйствіе, потому-что, послѣ примѣра однажды уже даннаго великимъ человѣкомъ, должны были возникнуть снова всѣ старинные религіозные обряды, а всѣ сопротивленія должны были исчезнуть.
   Это празднество происходило по двумъ случаямъ, именно -- по случаю возстановленія вѣроисповѣданія и по случаю всеобщаго мира. Естественно, всюду царствовало веселіе, и всякій, испытавшій въ сердцѣ своемъ пагубныхъ страстей партіи, быль счастливъ общею радостью всей націи. Въ этотъ день даны были большіе обѣды у министровъ, куда были приглашены главнѣйшіе члены правительственныхъ мѣстъ. Представители державъ были отозваны къ министру иностранныхъ дѣлъ. У перваго консула былъ блистательный банкетъ, куда были приглашены кардиналъ Капрара, архіепископъ парижскій, главнѣйшіе изъ вновь-посвященныхъ духовныхъ, знатнѣйшія государственныя лица. Первый консулъ долго говорилъ съ кардиналомъ и изъявилъ ему свою радость отъ окончанія такого важнаго дѣла. Онъ гордился своею предпріимчивостью и успѣхомъ. Лишь-только слегка помрачилось на минуту его благородное чело: это было при видъ нѣкоторыхъ генераловъ, которыхъ пріемы и рѣчи не были приличны настоящему случаю. Онъ изъявилъ имъ свое неудовольствіе такимъ рѣшительнымъ тономъ, который не допускалъ возраженій и не позволялъ опасаться повторенія того же впредь.
   Для довершенія эффекта, который первый консулъ хотѣлъ произвести въ этотъ день, де-Фонтанъ написалъ, въ Монитерѣ, о вновь-вышедшей книгѣ, которая дѣлала тогда много шума: это былъ Духъ Христіанства (le Génie du Christianisme) -- книга, написанная молодымъ бретонскимъ дворяниномъ, Шатобріаномъ, бывшимъ въ свойствѣ съ Мальзербами и долгое время находившимся вдали отъ своей родины. Въ ней блестящимъ образомъ описывались красоты христіанства и открывалась нравственная и поэтическая сторона религіозныхъ обрядовъ, двадцать лѣтъ тому назадъ грубо-осмѣянныхъ. Жестоко-раскритикованный гг. Шенье и Генгэне, которые укоряли его въ лживыхъ и преувеличенныхъ краскахъ, горячо-поддерживаемый партизанами религіознаго возстановленія, Духъ Христіанства, какъ всѣ замѣчательныя творенія, сильно-превозносимый одними, сильно-порицаемый другими, произвелъ глубокое впечатлѣніе, потому-что выражалъ собою чувство истинное и весьма-сильно господствовавшее тогда во французскомъ обществѣ: это странное, неопредѣлимое чувство сожалѣнія о томъ, чего уже нѣтъ, о томъ, что презрѣли, или сгубили, имѣвъ прежде въ рукахъ своихъ, о томъ, что, разъ потерявши, оплакиваютъ долго. Таково сердце человѣческое! То, что есть, утомляетъ его, становится ему тяжкимъ; то, что перестаетъ существовать, вдругъ дѣлается въ глазахъ его привлекательнымъ" Твореніе молодаго писателя, гдѣ отпечатлѣлось это глубокое чувство, сильно тронуло умы и было съ отличною благосклонностью принято человѣкомъ, раздававшимъ тогда всѣ славы. Если въ этой книгѣ не проявлялись ни чистый вкусъ, ни простая и твердая вѣра писателей вѣка Лудовика XIV, за то она очаровательно описывала старинные религіозные правы, которыхъ уже не было болѣе. Безъ-сомнѣнія, здѣсь можно было порицать злоупотребленіе прекраснаго воображенія, но послѣ Виргилія, послѣ Горація осталось же въ памяти людей мѣсто для замысловатаго Овидія, для блистательнаго Лукана, и, можетъ-быть, одна изъ всѣхъ книгъ того времени, Духъ Христіанства, будетъ жить, крѣпко-связанная съ достатопамятною эпохою: она будетъ жить, какъ живутъ эти фризы, изваянные на мраморѣ зданія, живутъ вмѣстѣ съ памятникомъ, къ которому придѣланы.
   Призвавъ духовныхъ къ алтарю, выведши ихъ изъ мрака убѣжищъ, гдѣ они совершали свое богослуженіе и часто замышляли крамолы противъ правительства, первый консулъ исправилъ одинъ изъ ужаснѣйшихъ безпорядковъ своего времени и удовлетворилъ одной изъ величайшихъ нравственныхъ потребностей цѣлаго общества. Но оставался другой очень-плачевный безпорядокъ, дававшій еще Франціи видъ страны, раздираемой партіями: это было изгнаніе значительнаго числа французовъ, жившихъ въ чужихъ краяхъ въ бѣдности, иногда питавшихъ ненависть къ своему отечеству и получавшихъ отъ непріязненныхъ Франціи государствъ пропитаніе, за которое многіе изъ нихъ платили поступками, недостойными въ-отношеніи къ ихъ родинѣ. Изгнаніе -- ужасная выдумка раздора^ оно дѣлаетъ изгнанника несчастнымъ, растлѣваетъ его сердце, заставляетъ его просить милостыню у иноземца, распространяетъ вдаль печальное зрѣлище внутреннихъ смутъ. Изъ всѣхъ слѣдовъ революціи, ее должно изглаживать прежде всѣхъ. Генералъ Бонапарте смотрѣлъ на возвращеніе эмигрантовъ, какъ на необходимое дополненіе всеобщаго замиренія. Уже существовала относительно возвращенія эмигрантовъ система очень-неполная, очень-пристрастная, очень-неправильная, заключавшая въ себѣ всѣ неудобства общей мѣры, но неимѣвшая ея благотворнаго вліянія: то была система вычеркиваній, подъ тѣмъ предлогомъ, что такіе-то эмигранты были незаслуженно включены въ списки. Такимъ-образомъ, давалась амнистія не всегда самымъ безвиннымъ и достойнымъ того.
   Итакъ, первый консулъ рѣшился возвратить всѣхъ эмигрантовъ, за нѣкоторыми исключеніями. Противъ этой мѣры возникли сильныя возраженія. Во-первыхъ, всѣ конституціи, и именно конституція консульскаго правленія, объявляли формально, что эмигранты никогда не будутъ возвращены. Онѣ объявляли это, въ-особенности, для успокоенія пріобрѣтателей національныхъ имуществъ, которые были очень-подозрительны, и которые смотрѣли на изгнаніе прежнихъ владѣльцевъ ихъ имѣній, какъ на дѣло чисто-необходимое для ихъ безопасности. Первый консулъ, считая себя самою твердою опорою этихъ пріобрѣтателей, всегда выражая свою твердую волю защищать ихъ, одинъ въ цѣломъ свѣтѣ имѣя къ тому возможность, первый консулъ полагалъ себя столько-сильнымъ внушенною къ нему довѣренностью пріобрѣтателей національныхъ имуществъ, что могъ имѣть возможность отворить эмигрантамъ врата Франціи. И потому онъ приказалъ заготовить опредѣленіе, котораго первою статьею было подтвержденіе въ ненарушимости условій, заключенныхъ государствомъ съ пріобрѣтшими національныя имущества. Потомъ онъ приказалъ включить туда распоряженіе, которымъ возвращались всѣ эмигранты и отдавались, по возвращеніи, подъ надзоръ высшей полиціи. Впрочемъ, были сдѣланы нѣкоторыя исключенія при этомъ всеобщемъ возвращеніи. Въ немъ было отказано предводителямъ скопищъ, вооруженныхъ противъ республики, тѣмъ, которые служили въ непріятельскихъ арміяхъ, лицамъ, сохранявшимъ мѣста или титулы при принцахъ дома Бурбоновъ, генераламъ или народнымъ представителямъ, которые договаривались съ непріятелемъ (это касалось Пишгрю и пькорорыхъ членовъ законодательныхъ собраній), наконецъ епископамъ и архіепископамъ, отказавшимся просить объ отставки, по требованію папы. Число этихъ исключенныхъ лицъ было чрезвычайно-незначительно.
   Всего затруднительнѣе было рѣшить вопросъ касательно непроданныхъ имуществъ эмигрантовъ. Хотя съ совершенною справедливостью была признана ненарушимою продажа имуществъ, учиненная государствомъ, однако могло показаться жестокимъ не возвратить эмигрантамъ ихъ имуществъ, остававшихся еще неприкосновенными въ рукахъ правительства. "Я не сдѣлаю ровно ничего" говорилъ первый консулъ, "если возвращу эмигрантовъ въ отечество, не возврати имъ родовыхъ имѣній. Я хочу изгладить слѣды нашихъ гражданскихъ войнъ; а наполнивъ Францію возвратившимися эмигрантами, которые останутся въ нищетѣ, между-тѣмъ, какъ ихъ имущества будутъ подъ секвестромъ государства, я создамъ классъ недовольныхъ, которые не дадутъ намъ покоя. И эти имущества, оставшіяся подъ секвестромъ у государства, кто, думаете вы, купитъ ихъ въ присутствіи ихъ прежнихъ возвратившихся владѣльцевъ?" Итакъ, первый консулъ рѣшился отдать всѣ непроданныя недвижимыя имущества за исключеніемъ домовъ или строеній, запятыхъ подъ общеполезныя заведенія.
   Это опредѣленіе было предложено на разсмотрѣніе особенному совѣту, состоявшему изъ консуловъ, министровъ, нѣсколькихъ членовъ государственнаго совѣта и сенаторовъ. Тамъ сильно настаивали на томъ, чтобъ въ опредѣленіе включено было слово: "амнистія". Первый консулъ противился этому, онъ говорилъ, что не должно унижать людей, которыхъ хотѣли примирить съ Франціею, и что трактовать ихъ, какъ помилованныхъ преступниковъ, значило глубоко унизить ихъ. Ему отвѣчали, что эмиграція, по своему происхожденію, была преступленіемъ, потому-что она имѣла главною цѣлію вести войну съ Франціею, и что необходимо представлять се осужденною законами. Возникло самое жаркое преніе относительно имуществъ эмигрантовъ. Совѣтчики, призванные на совѣщаніе, упорно отвергали предположеніе возвратить дачи и лѣса, которые законъ 2 нивоза IV года призналъ неотчуждаемыми. Не смотря на всѣ свои усилія, первый консулъ былъ принужденъ уступить, и такимъ-образомъ, самъ не думая того, сохранилъ въ рукахъ своихъ одно изъ могущественнѣйшихъ средствъ вліянія на старинное французское дворянство, что въ-послѣдствіи привело къ нему все это дворянство: это средство состояло въ индивидуальномъ возвращеніи имуществъ тѣмъ изъ эмигрантовъ, которые подчинялись его правительству.
   Этотъ проектъ амнистіи, о которомъ разсуждалъ государственный совѣтъ наканунѣ обнародованія конкордата, десять дней спустя былъ внесенъ въ сенатъ и утвержденъ имъ безъ всякаго возраженія.
   Этотъ милосердый актъ долженъ былъ быть принятъ съ одобреніемъ всѣми разумными людьми, чистосердечно желавшими окончанія внутреннихъ смутъ своего отечества. Благодаря новымъ обезпеченіямъ закономъ, которыя были даны пріобрѣтателямъ національныхъ имуществъ, благодаря довѣренности, которую внушалъ къ себѣ этимъ людямъ первый консулъ, эта послѣдняя правительственная мѣра не причинила имъ слишкомъ-большихъ безпокойствъ, и она удовлетворила эту честную и, къ-счастію, самую многочисленную массу роялистской партіи, принимавшую безъ досады оказываемое ей добро. Эта мѣра встрѣтила неблагодарность только со стороны лицъ высшей эмиграціи, которыя въ парижскихъ салонахъ отплачивали злыми рѣчами за благодѣянія правительства. По ихъ словамъ, этотъ актъ былъ незначителенъ, неполонъ, несправедливъ, потому-что онъ дѣлалъ нѣкоторыя различія между лицами, потому-что онъ не возвращалъ эмигрантамъ ихъ проданныхъ или непроданныхъ имуществъ. Можно было обойдтись безъ одобренія этихъ пустыхъ болтуновъ... Однакожъ, первый консулъ былъ такъ жаденъ къ славѣ, что подобные жалкіе пересуды смущали иногда удовольствіе, которое ощущалъ онъ отъ всеобщаго одобренія Франціи и Европы.
   Но его стремленіе творить благо не зависѣло ни отъ похвалы, ни отъ порицанія, и едва довершилъ онъ великій подвигъ, о которомъ разсказали мы, какъ уже готовилъ другіе величайшей важности, въ-отношеніи политическомъ и общественномъ. Избавившись отъ препятствій, которыя представляло его плодотворной дѣятельности противодѣйствіе сената, онъ рѣшился во время этого чрезвычайнаго собранія въ жерминалѣ и флореалѣ, докончить или по-крайней-мѣрѣ во многомъ подвинуть переорганизацію Франціи. Вотъ его идеи въ этомъ отношеніи.
   Изъ извѣстныхъ уже дѣйствій перваго консула, въ особенности изъ возстановленія богослуженій, легко можно было угадать, каковъ былъ взглядъ его на устройство общества. Говоря вообще, онъ былъ расположенъ противорѣчить тѣснымъ и преувеличеннымъ системамъ, революціи, или, точнѣе сказать, нѣкоторыхъ революціонеровъ. Сама революція хотѣла уничтожать неправильности, странности, несправедливыя отличія, происходившія изъ феодальнаго начала, и въ силу которыхъ, на-примѣръ, Еврей, католикъ, протестантъ, дворянинъ, священникъ, гражданинъ, Бургиньйонецъ, Провансалецъ, Бретонецъ, не имѣли однихъ и тѣхъ же правъ, однѣхъ и тѣхъ же обязанностей, не несли однихъ и тѣхъ же налоговъ, не пользовались однѣми и тѣми же выгодами, -- словомъ, не жили подъ одними законами. Сдѣлать изъ всѣхъ этихъ французовъ, каковы бы ни были ихъ религія, происхожденіе, мѣсто родины, -- равныхъ гражданъ по правамъ и обязанностямъ, имѣющихъ доступъ всюду сообразно съ своимъ достоинствомъ, -- вотъ чего хотѣла революція въ своихъ первыхъ порывахъ, до того времени, какъ противорѣчіе еще не раздражило ея; вотъ чего хотѣлъ первый консулъ съ-тѣхъ-поръ, какъ это изступленіе уступило мѣсто разсудку. Но это химерическое равенство, о которомъ бредили съ минуту демагоги, долженствовавшее поставить всѣхъ людей подъ одинъ уровень, едва допускавшее природное неравенство, происходящее отъ различія ума и талантовъ, -- это равенство онъ презиралъ или какъ химеру духа системы, или какъ буйство зависти.
   Итакъ, онъ хотѣлъ іерархіи въ обществъ; на степеняхъ ея всѣ люди, безъ различія происхожденія, стали бы по своему достоинству; на степеняхъ ея остались бы навсегда тѣ, которые возведены туда своими отцами, по препятствуя впрочемъ новымъ пришельцамъ, которые бы стали возвышаться въ свою очередь.
   Этой-то, такъ-сказать, общественной растительности, вытекающей изъ самой природы, примѣчаемой во всѣхъ странахъ и во всѣ времена, хотѣлъ онъ дать свободный ходъ въ тѣхъ учрежденіяхъ, которыя думалъ основать. Какъ всѣ мощные умы, старающіеся открывать въ чувствѣ массъ народа истинные человѣчественные инстинкты, и любящіе противополагать это чувство ограниченнымъ видамъ духа системы, онъ искалъ въ расположеніяхъ, обнаруживаемыхъ въ его глазахъ самимъ народомъ, доказательствъ, аргументовъ для своихъ мнѣній.
   Тѣмъ, которые въ дѣлѣ религіи совѣтовали ему равнодушіе, онъ приводилъ въ опроверженіе волненіе народа, недавно столпившагося у дверей церкви и принудившаго священника предать погребенію тѣло какой-то актриссы. "Вотъ" говорилъ онъ этимъ партизанамъ равнодушія: "вотъ какъ равнодушенъ народъ! И вы... зачѣмъ вы сами, посреди величайшаго революціоннаго пароксизма, провозгласили Верховное Существо?.."
   Что до способа классифировать людей въ обществѣ, онъ говорилъ тѣмъ, которые не хотѣли никакого отличія: "Зачѣмъ же учредили вы почетныя ружья и сабли? Вѣдь это отличіе же, хотя довольно-смѣшно придуманное, потому-что ни почетнаго ружья, ни сабли нельзя носить на груди, а въ этомъ родѣ люди любятъ то, что видно издалека." Первый консулъ замѣтилъ странный фактъ и охотно указывалъ на него всѣмъ, съ кѣмъ обыкновенно бесѣдовалъ. Съ-тѣхъ-поръ, какъ Франція, предметъ почтенія и уваженія Европы, была наполнена министрами всѣхъ державъ, или знатными иностранцами, посѣщавшими ее, онъ былъ пораженъ тѣмъ любопытствомъ, съ которымъ народъ и даже люди повыше званіемъ слѣдили за иностранцами, и жадно разсматривали ихъ богатые мундиры, блестящіе ордена. Часто народъ толпился на дворѣ Тюльери, выжидая прибытія или выѣзда этихъ особъ. "Вотъ" говорилъ онъ: "эти суетныя ничтожества, которыя такъ презираютъ умники! Народъ не раздѣляетъ ихъ мнѣнія. Онъ любитъ эти разноцвѣтныя ленты, такъ же, какъ любитъ религіозныя торжества. Демократы-Философы называютъ это суетою, идолопоклонствомъ. Идолопоклонство, суета,-- пусть такъ. Но это идолопоклонство, эта суета -- слабости, общія всему человѣческому роду, и изъ той и другой можно вывести великія добродѣтели. Этими столь-презираемыми побрякушками производятъ героевъ! Какъ для одной, такъ и для другой, изъ этихъ такъ-называемыхъ слабостей, необходимы внѣшніе знаки; необходимо богослуженіе для религіознаго чувства; необходимы видимыя отличія для благороднаго чувства славы!"
   Первый консулъ рѣшился учредить орденъ, который бы замѣнилъ почетныя оружія, имѣлъ бы выгоду въ томъ, что могъ быть даваемъ солдату, равно-какъ и генералу, мирному ученому, равно-какъ и воину, состоялъ бы въ знакахъ подобныхъ съ виду носимымъ въ Европѣ, и въ пенсіонныхъ капиталахъ, что было особенно важно для солдата, когда онъ возвратится къ полямъ своимъ. Это новое учрежденіе было, въ его глазахъ, средствомъ для того, чтобъ ввести новую Францію въ сношеніе съ другими странами. Если такимъ-образомъ во всей Европѣ отличаютъ всенародно-оказанныя заслуги, зачѣмъ не допустить этой системы и во Франціи? "Націи" говорилъ онъ: "не должны стараться отличаться странностями, точно такъ же, какъ и отдѣльныя лица. Причудливость дѣлать иначе, нежели всѣ, не допускается людьми разсудительными, и въ-особенности людьми скромными. Ордена въ употребленіи во всѣхъ странахъ; пусть, -- присовокуплялъ первый консулъ, -- будутъ они въ употребленіи и во Франціи! Это будетъ еще новою связью съ Европою. Только ихъ давали прежде во Франціи, и даютъ теперь у нашихъ сосѣдей людямъ благороднаго происхожденія: я буду давать ихъ всякому, кто наилучшимъ-образомъ будетъ служить въ военной или государственной службѣ, или кто создастъ лучшія произведенія."
   Почетныя оружія, придуманныя Конвентомъ, мало имѣли успѣха, потому-что они не были приноровлены къ правамъ. Первый консулъ придумалъ учредить орденъ военный по формѣ, но предназначенный не для однихъ воиновъ. Онъ назвалъ его почетнымъ-легіономъ, желая выразить тѣмъ идею собранія людей, посвятившихъ себя служенію чести и защищенію извѣстныхъ принциповъ. Этотъ легіонъ долженъ былъ состоять изъ пятнадцати когортъ, всякая когорта изъ семи старшихъ-офицеровъ (grands officiers), двадцати командоровъ, тридцати офицеровъ и 350 простыхъ легіонаріевъ, всего изъ 6,000 человѣкъ всѣхъ степеней. Форма присяги, при пожалованіи орденомъ почетнаго-легіона, состояла въ обѣтѣ защищать республику, неприкосновенность территоріи, принципъ равенства, ненарушимость собственностей, называемыхъ національными. Каждой степени были даны знаки и пенсіи. Старшіе-офицеры получали въ годъ 5,000 франковъ, командоры 2,000, офицеры 1,000, простые легіонаріи 250 франковъ. На эти издержки были назначены доходы съ національныхъ имуществъ. Каждая когорта должна была имѣть свое мѣстопребываніе въ той провинціи, гдѣ находились отведенныя ей имущества. Всѣ когорты вмѣстѣ должны были быть управляемы верховнымъ совѣтомъ, состоящимъ изъ семи членовъ: троихъ консуловъ и еще четырехъ старшихъ-офицеровъ, изъ которыхъ первый долженъ былъ быть назначенъ сенатомъ, второй законодательнымъ сословіемъ, третій трибунатомъ, четвертый государственнымъ совѣтомъ. Совѣтъ почетнаго-легіона, составленный такимъ-образомъ, имѣлъ обязанностью наблюдать за управленіемъ имуществами легіона и разсуждать объ удостоеніи въ его члены. Отличительная черта этого учрежденія состояла въ томъ, что всяческія гражданскія заслуги на всевозможныхъ поприщахъ, на государственной службѣ, въ наукахъ, искусствахъ, литературѣ, давали право на пожалованіе этимъ орденомъ, равно-какъ и военныя заслуги. Въ настоящее время, было положено, что всѣ военные, имѣющіе почетныя оружія, должны были быть по нраву членами легіона, распредѣленными въ его рядахъ но своимъ чинамъ въ арміи.
   Это учрежденіе существуетъ не болѣе сорока лѣтъ, и оно уже освящено, какъ-будто-бы прошло чрезъ даль вѣковъ: столько въ эти сорокъ лѣтъ было оно наградою мужества, знанія, всяческаго достоинства! столько было оно предметомъ исканій со стороны великихъ и князей Европы, наиболѣе гордившихся своимъ происхожденіемъ! Время, судія въ дѣлѣ учрежденій, само произнесло приговоръ о пользѣ и достоинствѣ этого ордена.
   Послѣ этого, первый консулъ приступилъ съ неменьшимъ жаромъ къ системѣ воспитанія французскаго юношества. И дѣйствительно, тогдашнее воспитаніе было ничтожно, или оно находилось въ рукахъ враговъ революціи.
   Религіозныя корпораціи, нѣкогда занимавшіяся воспитаніемъ юношества, исчезли вмѣстѣ съ старымъ порядкомъ вещей. Онѣ готовы были, правда, возродиться, по первый консулъ не думалъ ввѣрить имъ новое поколѣніе, считая ихъ тайными сообщниками враговъ своихъ. Учрежденія, которыми Конвентъ старался замѣнить ихъ, были одною химерою, уже почти исчезнувшею. Конвентъ хотѣлъ давать безденежно первоначальное обученіе народу и второстепенное обученіе среднимъ классамъ, такъ-чтобъ сдѣлать и то и другое доступными всѣмъ семействамъ. Но изъ этого ничего не вышло. Общины отводили учителямъ первоначальныхъ школъ помѣщенія, вообще тѣ самыя, которыя занимали прежде сельскіе священники, по не давали имъ вовсе жалованья, или развѣ ужь выдавали имъ его ассигнаціями. Вскорѣ нищета разсѣяла этихъ бѣдныхъ наставниковъ. Центральныя школы, въ которыхъ преподавалось второстепенное обученіе, находясь по главнымъ городамъ всѣхъ департаментовъ, были въ нѣкоторомъ родъ академическими заведеніями, гдѣ читались публичные курсы, которые юношество могло слушать по нѣскольку часовъ въ день, а потомъ должно было возвращаться домой, или въ пансіоны, устроенные частною дѣятельностью. Духъ ученія былъ сообразенъ съ духомъ времени. Предметы классическіе, на которые смотрѣли, какъ на старую рутину, были здѣсь почти во все оставлены. Естественныя и точныя науки и новѣйшіе языки, заступили мѣсто древнихъ языковъ. Къ каждой изъ этихъ школъ былъ присоединенъ музей естественной исторіи. Такое образованіе имѣло мало вліянія на юношество, потому-что ученіе, продолжающееся часъ или два въ день, отнюдь было не въ состояніи овладѣть его душою. Дѣло воспитанія довершалось въ пансіонахъ, содержатели которыхъ были тогда по-большей-части врагами новаго порядка вещей, или жадными спекулаторами, смотрѣвшими на юношество, какъ на товаръ, а не какъ на священный залогъ, ввѣренный имъ государствомъ и семействами. Сверхъ-того, центральныя школы, находившіяся въ ста-двухъ департаментахъ, по одной въ каждомъ главномъ городъ департамента, были слишкомъ-многочисленны. Не было довольно учениковъ для этихъ ста-двухъ школъ. Только тридцать-двѣ изъ нихъ привлекли къ себѣ слушателей, и сдѣлались центрами просвѣщенія. Тамъ являлись нѣкоторые отличные профессоры, еще сохранявшіе духъ здравыхъ ученіи. Но политическіе перевороты и тамъ, какъ и всюду, давали чувствовать свое плачевное вліяніе. Профессоръ!, которыхъ избирали "присяжные обученія", смѣнялись другъ другомъ, подобно партіямъ у кормила власти, то появлялись, то исчезали снова, а вмѣстѣ съ ними и ученики ихъ. Наконецъ, эти школы, лишенныя всякой взаимной связи, неимѣвшія ни единства, ни общаго направленія, представлялись разбросанными осколками, а не великимъ зданіемъ народнаго просвѣщенія.
   Первый консулъ составилъ свои проектъ разомъ, съ своею обычною рѣшимостью.
   Во-первыхъ, финансы Франціи не представляли правительству средствъ открыть безденежное обученіе въ первоначальныхъ школахъ. И потому удовлетворились, въ этомъ отношеніи, тѣмъ, что учредили эти школы только въ тѣхъ мѣстахъ, гдѣ сами жители имѣли возможность содержать ихъ на свои счетъ. Община давала отъ себя помѣщеніе для школы, ученики взносили за себя соразмѣрно съ тѣмъ, сколько нужно было на содержаніе учителя. Вотъ все, что тогда можно было сдѣлать.
   Въ настоящее время, самымъ важнымъ было второстепенное обученіе. Первый консулъ въ своемъ проектѣ отмѣнилъ центральныя школы. Изъ нихъ только тридцать-двѣ имѣли болѣе или менѣе успѣха. Это было указаніемъ потребности просвѣщенія въ различныхъ частяхъ Франціи. Первый консулъ предположилъ учредить тридцать-два учебныя заведенія, которыя онъ назвалъ лицеями, -- именемъ, заимствованнымъ изъ древности, когда юношество вмѣстѣ съ основательнымъ образованіемъ получало въ важнѣйшіе годы возраста воспитаніе неизнѣженное, строгое, религіозное, совершенно на военную ногу. Онъ хотѣлъ ввести туда снова классическое образованіе, которое предоставляло бы первое мѣсто изученію древнихъ языковъ и давало бы только второстепенное мѣсто наукамъ математическимъ и физическимъ, предоставляя спеціальнымъ заведеніямъ дальнѣйшее усовершенствованіе въ этихъ послѣднихъ наукахъ. Онъ былъ правъ въ этомъ случаѣ, какъ и во всемъ прочемъ. Изученіе мертвыхъ языковъ не есть только изученіе однихъ словъ, но и вещей; это изученіе древности съ ея законами, нравами, искусствами, ея исторіею, столь-нравственною, столь-много-наставительною. Есть только одинъ возрастъ для изученія всего этого: дѣтство. Когда же прійдетъ мятежная пора юности съ своими страстями, съ своею наклонностью къ преувеличенію и ложному вкусу, когда настанетъ зрѣлый возрастъ съ своими положительными интересами, тогда жизнь проходитъ, и человѣкъ ни одной минуты не удѣляетъ на изученіе міра мертваго, подобно языкамъ, которые открываютъ намъ входъ въ него. И если запоздалое любопытство приведетъ кого къ этому предмету, то только сквозь блѣдные и недостаточные переводы можетъ онъ проникнуть въ эту прекрасную древность; и въ то время, когда ослабли религіозныя идеи, еслибъ исчезло и познаніе древности, люди составили бы только общества безъ всякой связи съ прошедшимъ, единственно-знакомое съ настоящимъ и занятое имъ, -- общество невѣжественное, униженное, исключительно способное къ механическимъ искусствамъ.
   Таковы были школы, въ которыхъ первый консулъ хотѣлъ образовать французское юношество. Но какъ привлечь его туда? Въ этомъ состояло затрудненіе. Первый консулъ помогъ этому средствомъ смѣлымъ и вѣрнымъ: такъ и должно дѣйствовать, если серьёзно хотятъ достигнуть цѣли. Онъ придумалъ учредить 6,400 ежегодныхъ стипендій (bourses gratuites) отъ казны., въ 700 или 800 франковъ каждая, что обходилось въ годъ отъ 5 до 6 мильйоновъ,-- сумма, по тогдашнему времени, очень-значительная. Этихъ шести тысячь и нѣсколькихъ сотъ учениковъ было достаточно, чтобъ наполнить лицеи. Довѣренность семействъ, которую пріобрѣсть можно было надѣяться позже, должна была co-временемъ избавить государство отъ продолженія этой жертвы. Плата, взимаемая съ этихъ стипендіатовъ, была достаточна къ покрытію большей части издержекъ по этимъ новымъ заведеніямъ.
   Первый консулъ хотѣлъ слѣдующимъ образомъ распредѣлить эти стипендіи: 2,400 изъ нихъ должны были быть даны дѣтямъ недостаточныхъ военныхъ и гражданскихъ чиновниковъ и жителей провинцій, недавно-присоединенныхъ къ Франціи; остальныя 4,000 предназначались для пансіоновъ, въ то время уже существовавшихъ. И дѣйствительно, было множество пансіоновъ, заведенныхъ частными людьми. Первый консулъ полагалъ, что ихъ должно оставить, но онъ присоединилъ ихъ къ своему плану самымъ простымъ и самымъ дѣйствительнымъ способомъ. Эти пансіоны не могли впредь существовать иначе, какъ съ дозволенія правительства; они должны были быть ежегодно осматриваемы лицами, назначенными отъ правительства; они обязаны были посылать своихъ воспитанниковъ слушать лицейскіе курсы, съ весьма-незначительною за то платою. Наконецъ, 4,000 стипендій, по ежегодномъ осмотрѣ, должны были быть раздѣляемы между воспитанниками различныхъ пансіоновъ, судя по одобренію, котораго заслуживали эти заведенія. Такимъ-образомъ, и пансіоны вошли существенною частію въ общій планъ воспитанія.
   Перейдя потомъ къ спеціальному обученію, первый консулъ занялся дополненіемъ его организаціи. Изученіе юриспруденціи погибло вмѣстѣ съ старымъ судебнымъ устройствомъ; онъ основалъ десять школъ правовѣдѣнія. Медицинскія школы, менѣе пренебреженныя, существовали въ числѣ трехъ: онъ предположилъ основать ихъ шесть. Политехническая школа уже существовала; она была присоединена къ этой организаціи. Сюда же присоединили школу публичныхъ работъ, извѣстную въ-послѣдствіи подъ именемъ Школы Путей-Сообщенія (des Ponts-et-Chaussées), школу механическихъ искусствъ, учрежденную тогда въ Компьенѣ, въ-послѣдствіи въ Шалонѣ-на-Марнѣ, первый образецъ школъ искусствъ и ремеслъ, которыя ныньче признаны столь-полезными; наконецъ, школу великаго искусства, составлявшаго тогда могущество перваго консула и Франціи, -- школу военную, которой назначено было занять замокъ въ Фонтенбло.
   Всему этому не доставало необходимаго дополненія, т. е. высшаго заведенія, которое доставляло бы всѣмъ этимъ коллегіямъ наставниковъ, которое имѣло бы надъ всѣми ими наблюденіе,-- словомъ, того, что въ-послѣдствіи назвали университетомъ. Но къ этому еще не приспѣло время. Первый консулъ сказалъ ученому Фуркруа: "это только начало; послѣ мы сдѣлаемъ больше и лучше".
   Эти оба проекта были внесены въ государственный совѣтъ и подверглись тамъ сильнымъ опроверженіямъ.
   Проектъ почетнаго-легіона выдержалъ жесточайшее нападеніе. Въ этомъ, какъ и въ дѣлѣ конкордата, первый консулъ упреждалъ, быть-можетъ, движеніе умовъ. Эта генерація, которая вскорѣ очутилась у подножія алтарей, которая вскорѣ покрывалась орденскими знаками съ ребяческимъ увлеченіемъ, сопротивлялась еще въ настоящее время возстановленію богослуженіи и учрежденію почетнаго-легіона.
   Даже и въ государственномъ совѣтѣ находили, что учрежденіе почетнаго-легіона нарушитъ равенство, введетъ прежнюю аристократію. Первый консулъ отвѣчалъ на всѣ эти возраженія самою сильною діалектикою. "Что есть аристократическаго", говорилъ онъ: "въ отличіи совершенно-личномъ, пожизненномъ, даваемомъ человѣку, оказавшему гражданскую или воинскую заслугу, даваемомъ ему-одному, даваемомъ ему только по жизнь, и непереходящемъ на его Дѣтей? Орденъ -- самое личное, наименѣе аристократическое изъ всѣхъ учрежденій". Но, говорили ему, за этимъ прійдетъ и другое. "Это быть можетъ", присовокуплялъ первый консулъ: "но разсмотримъ сперва то, что намъ даютъ, объ остальномъ будемъ судить потомъ. Спрашивалось, что значитъ легіонъ, состоящій изъ 6,000 человѣкъ, и въ чемъ будутъ состоять ихъ обязанности? Спрашивалось, будетъ ли онъ имѣть обязанности отличныя отъ тѣхъ, которыя возлагаются на всѣхъ гражданъ, равно обязанныхъ защищать территорію, конституцію, равенство? Во-первыхъ, на этотъ вопросъ можно отвѣчать то, что всякій гражданинъ обязанъ защищать общее всѣмъ отечество, и что, однакожь, есть армія, на которую въ-особенности возложенъ этотъ долгъ. Послѣ того, будетъ ли удивительно, что въ арміи будетъ избранный легіонъ, отъ котораго потребуютъ болѣе-ревностнаго выполненія его обязанностей, большаго расположенія къ пожертвованію своею жизнью? Но, кромѣ того, хотятъ ли знать, чѣмъ будетъ этотъ почетный-легіонъ", восклицаетъ первый консулъ, возвращаясь къ своей любимой идеѣ: "вотъ чѣмъ. Это есть опытъ организаціи людей, творцовъ и приверженцевъ революціи, которые не суть ни эмигранты, ни вандейцы, ни духовные. Приверженцы стараго правленія цѣлѣе, нежели какъ обыкновенно думаютъ. Всѣ эмигранты въ связи другъ съ другомъ; Вандейцы еще тайно составляютъ ополченія; и словами "законный король", "религія", можно въ минуту собрать тысячи рукъ, которыя и поднялись бы, будьте увѣрены, еслибъ ихъ не удерживало собственное утомленіе и сила правительства. Духовные составляютъ корпорацію, въ основаніи мало-расположенную ко всѣмъ намъ. Необходимо, чтобъ люди, принявшіе участіе въ революціи, соединились между собою, составили бы также одно прочное цѣлое. Эти 6,000 легіонаріевъ составляютъ одну изъ крѣпчайшихъ гарантій, какія вы только можете дать новому порядку вещей. И притомъ, будьте увѣрены, борьба съ Европою еще не кончена; знайте навѣрное, что она возобновится. Надо почитать за счастье, что имѣешь въ рукахъ такое легкое средство поддержать, возбудить храбрость нашихъ солдатъ! Всего посредствомъ трехъ мильйоновъ дохода съ національныхъ имуществъ сколько героевъ можете воззвать вы на поддержаніе великаго дѣла Франціи!"
   Таковы были аргументы перваго консула. Онъ приводилъ и другіе въ отвѣтъ тѣмъ, которые требовали, чтобъ новый орденъ былъ чистовоенный, и учрежденъ для одной арміи. "Я не хочу", говорилъ онъ: "основать преторіанское правленіе; не хочу вознаграждать однихъ военныхъ. Я думаю, что всѣ заслуги -- родныя сестры, что мужество, оказанное президентомъ Конвента, противящимся черни, должно стать на ряду съ мужествомъ Клебера, идущаго на приступъ Сен-Жан-д'Акры. Умъ имѣетъ свои права, и еще высшія, нежели сила; сама сила -- ничто безъ ума. Во времена героическія, вождемъ бывалъ человѣкъ самый сильный, самый ловкій; во времена цивилизаціи, вождемъ бываетъ умнѣйшій изъ храбрыхъ. Когда мы были въ Каирѣ, Египтяне не могли понять, чтобъ Клеберъ, при своей величественной осанкѣ, не былъ главнокомандующимъ. Мурадъ-Бэй, всмотрѣвшись поближе въ нашу тактику, понялъ, что я, а не кто другой, долженъ быть вождемъ такъ-предводительствованной арміи. Вы разсуждаете по-египетски, имѣя притязаніе ограничить награды воинскою доблестью. "Солдаты" -- присовокуплялъ первый консулъ, "солдаты разсуждаютъ лучше вашего. Пойдите на ихъ бивуаки, послушайте ихъ. Не думаете ли вы, что между ихъ офицерами самый огромный, самый величественный но наружности внушаетъ имъ наиболѣе уваженія? Нѣтъ, они уважаютъ храбрѣйшаго. Вы думаете, что храбрѣйшій ставится ими выше всѣхъ? Безъ сомнѣнія, они стали бы презирать того, въ чьемъ мужествѣ усомнились бы; по они чтятъ выше храбрѣйшаго того, кого считаютъ умнѣйшимъ. Что до меня самого, думаете ли вы, что единственно потому, что слыву великимъ полководцемъ, я правлю Франціею? Нѣтъ, но потому, что во мнѣ признаютъ качества государственнаго человѣка и правителя. Франція никогда не потерпѣла бы надъ собою руки солдата; тѣ, которые такъ думаютъ, жестоко ошибаются. Франція -- страна благородная и столько разумная, что не можетъ покориться матеріальному владычеству и возстановить у себя поклоненіе силѣ. Почтимъ умъ, доблесть -- словомъ, гражданскія заслуги на всяческомъ поприщѣ, будемъ вознаграждать ихъ наградою, равною для всѣхъ!"
   Эти доводы, высказанные съ жаромъ, съ силою, и исходя изъ устъ величайшаго полководца новѣйшихъ временъ, увлекли весь государственный совѣтъ, очаровали его.
   Не будучи въ состояніи заставить его отказаться отъ проекта, предлагали, однакожь, ему отложить его и выждать время. Онъ ничего не хотѣлъ слышать. Природа его во всемъ нетерпѣливо жаждала результата.
   Проектъ о системѣ народнаго воспитанія подвергся также сильнымъ опроверженіямъ въ государственномъ совѣтѣ. Но первый консулъ уничтожилъ ихъ глубокими доводами, которые высказалъ не въ одно засѣданіе и подъ тысячью различныхъ видовъ.
   Оба эти проекта были представлены законодательному сословію почти въ одно время, потому-что первый консулъ не хотѣлъ упустить это кратковременное засѣданіе, не положивъ главныхъ основъ своему обширному зданію. Законъ о; народномъ обученіи не встрѣтилъ большихъ препятствій, и, поддержанный докладчикомъ его, Фуркруа, который былъ творцомъ его на-половину вмѣстѣ съ первымъ консуломъ, былъ утвержденъ значительнымъ большинствомъ. Въ трибунатѣ онъ получилъ 80 бѣлыхъ балловъ противъ 9 черныхъ; въ законодательномъ сословіи 251 противъ 27. Но законъ о почетномъ-легіонѣ встрѣтилъ въ обоихъ собраніяхъ равно-сильное сопротивленіе. Люсіанъ Бонапарте былъ его докладчикомъ, и по живости, съ какою онъ защищалъ его, было очевидно, что онъ защищаетъ фамильную идею. Люсіанъ, имѣвшій даръ слова, по недостаточно упражнявшій его, отвѣчалъ на всѣ нападенія нехладнокровно и неумѣренно, и много содѣйствовалъ къ нерасположенію трибуната. Не смотря на очищеніе, которому подверглось это собраніе, внесенный проектъ получилъ въ свою пользу только 56 бѣлыхъ балловъ противъ 38 черныхъ. Въ законодательномъ сословіи онъ имѣлъ 166 голосовъ въ свою пользу и 110 противъ. Такомъ образомъ, проектъ закона былъ принятъ; но рѣдко большинство было такъ слабо, даже и до исключенія членовъ оппозиціи.
   Исходъ этого столь плодотворнаго засѣданія приближался, и однакожь амьенскій трактатъ не былъ еще внесенъ въ законодательное собраніе, чтобъ бытъ тамъ превращеннымъ въ законъ. Этотъ важный актъ былъ приберегаемъ на послѣдокъ. Хотѣли, чтобъ онъ послужилъ въ нѣкоторомъ родѣ вѣнцомъ для дѣяній перваго консула и совѣщаній этого чрезвычайнаго засѣданія. Сверхъ-того, на него смотрѣли, какъ на средство дать общественной благодарности случай высказаться въ пользу творца всѣхъ благъ, которыми наслаждалась теперь Франція.
   Съ нѣкотораго времени, дѣйствительно, спрашивали, не-уже-ли не будетъ дано достойнаго доказательства національной признательности человѣку, который, въ два съ половиною года, извлекъ Францію изъ хаоса, и примирилъ ее съ Европою, церковью и самою-собою, я уже почти-совершенно устроилъ ее внутри? Это чувство благодарности было общее и заслуженное. Легко было воспользоваться имъ къ выполненію тайныхъ желаній перваго консула, -- желаній, состоявшихъ въ томъ, чтобъ получить навсегда власть, врученную ему на десять лѣтъ. Сверхъ-того, умы имѣли уже относительно этого предмета окончательно-принятое мнѣніе, и, за исключеніемъ малаго числа роялистовъ или якобинцевъ, никому не доступна была мысль -- и никто не захотѣлъ бы,-- чтобъ власть перешла отъ генерала Бонапарте въ другія руки. Смотрѣли на неопредѣленное продолженіе его власти, какъ на самое простое и самое неизбѣжное дѣло. Итакъ, легко было превратить это расположеніе умовъ въ законный актъ; и если, полтора года назадъ, по поводу знаменитой параллели между Цезаремъ, Кромвелемъ и генераломъ Бонапарте, возникло сильное противодѣйствіе, то теперь нечего было болѣе опасаться. Стояло только сказать одно слово, чтобъ тотчасъ же предложили первому консулу настоящую верховную власть, подъ тѣмъ названіемъ и подъ тою формою, какъ захотѣлъ бы онъ самъ. Достаточно было выбрать какой-нибудь удобный случай, сдѣлать предложеніе, и оно было бы немедленно принято.
   Генералъ Бонапарте желалъ верховной власти; это было естественно и простительно. Творя блага, онъ повиновался своему генію; творя ихъ, онъ надѣялся за то награды. Въ этомъ по было ровно ничего преступнаго, тѣмъ болѣе, что по его убѣжденію и по истинѣ, для довершенія этихъ благъ необходимъ былъ на долгое время всемогущій правитель. Въ странѣ, которая не могла обойдтись безъ сильной и творящей руки, было законнымъ дѣломъ имѣть притязаніе на верховную власть тому, кто былъ самымъ великимъ человѣкомъ своего вѣка, и однимъ изъ самыхъ великихъ людей всего человѣчества. Вашингтонъ, посреди общества демократическаго, республиканскаго, исключительно торговаго, и на долгія времена мирнаго, Вашингтонъ былъ правъ, обнаруживъ мало честолюбія. Въ государствѣ республиканскомъ по случаю, монархическомъ по природѣ, окруженномъ врагами, съ-тѣхъ-поръ воинственномъ, немогшимъ управляться и защищаться безъ единства дѣйствія, генералъ Бонапарте былъ правъ, желая верховной власти, подъ какимъ бы то ни было названіемъ. Его вина не въ томъ, что онъ принялъ диктатуру, тогда необходимую, а въ томъ, что не всегда употреблялъ се такъ, какъ въ первые годы своего славнаго поприща.
   Генералъ Бонапарте скрывалъ глубоко въ своемъ сердцѣ желанія, которыя ясно примѣчали всѣ, даже самый простой народъ. Случалось развѣ, что онъ открывался въ томъ своимъ братьямъ. Никогда не говорилъ онъ, чтобъ титулъ перваго консула на десять лѣтъ пересталъ довольствовать его. Безъ сомнѣнія, когда вопросъ представлялся въ теоретической формѣ, когда говорили вообще о необходимости сильной власти, -- онъ давалъ волю словамъ своимъ и выражалъ свою мысль касательно этого предмета. Но никогда онъ не заключалъ тѣмъ, чтобъ требовать себѣ продолженія власти. Въ одно и то же время скрытный и довѣрчивый, онъ сообщалъ кое-что однимъ, кое-что другимъ, и скрывалъ нѣчто отъ всѣхъ. Но всѣ догадывались о тайномъ честолюбіи его сердца и часто говорили съ нимъ объ этомъ, предоставляя ему болѣе-удобное положеніе скорѣе умѣрять, нежели возбуждать рвеніе къ его собственному величію. Итакъ, ему говорили, что уже настало время установить въ его пользу нѣчто отличное отъ эфемерной и преходящей власти. Іосифъ, съ мирною кротостью своего характера, Люсіанъ съ своею природною дерзостью, стремились открыто къ той же цѣли. Они имѣли своими повѣренными и содѣйствователями людей, бывшихъ съ ними въ дружественныхъ отношеніяхъ, раздѣлявшихъ ихъ желанія или по убѣжденію, или изъ угожденія. Реньйо, Лапласъ, Талейранъ, Редереръ желали какъ-можно-скорѣйшаго и какъ-можно-полнѣйшаго возвращенія къ монархіи. Талейранъ, наиболѣе-спокойный, но не менѣе дѣятельный изъ нихъ, сильно былъ привязанъ къ монархіи, въ-особенности утонченной и блистательной, какъ во дворцѣ версальскомъ, но во всякомъ случаѣ безъ Бурбоновъ, съ которыми онъ считалъ въ то время свое существованіе несовмѣстнымъ. Эти задушевные повѣренные семейства Бонапарте много разсуждали между собою о настоящемъ вопросѣ. Однакожь, разомъ перейдти къ наслѣдственной верховной власти, съ титуломъ императора или короля, казалось очень-большою смѣлостью. Можетъ-быть, было лучше дойдти до того же, прошедъ чрезъ одно или нѣсколько промежуточныхъ состояній. Но, не отмѣняя титула перваго консула, что было гораздо-удобнѣе, можно было дать ему власть равную королевской, даже и въ-отношеніи наслѣдственности: то было пожизненное консульство, съ властью назначать себѣ преемника. Сдѣлавъ нѣкоторыя видоизмѣненія въ конституціи, на которыя легко было склонить сенатъ, можно было создать настоящее самодержавіе, подъ республиканскимъ титуломъ.
   Эта идея казаkась самою благоразумною и самою мудрою, и на ней, повидимому, остановились члены семейства Бонапарте. Это семейство находилось теперь въ странномъ волненіи. Братья, перваго консула, которые имѣли на челѣ своемъ лучъ его славы, но которымъ этого было мало, и которымъ хотѣлось бы, чтобъ онъ сдѣлался настоящимъ моyархомъ, чтобъ самимъ быть чрезъ то принцами крови, очень тревожились, жаловались, что они ничего не значатъ, что они способствовали къ возвышенію своего брата и не имѣютъ въ государствѣ мѣста, соотвѣтственнаго своему достоинству и своимъ заслугамъ. Іосифъ, очень-спокойный по характеру, сверхъ того довольный ролею миротворца, богатый, уважаемый, былъ менѣе-yетерпѣливъ. Люсіанъ, выдававшій себя за республиканца, болѣе всѣхъ, однакожь, желалъ, чтобъ самодержавная власть брата скорѣе воздвиглась на развалинахъ республики. Еще недавно, онъ отказался быть за обѣденнымъ столомъ у госпожи Бонапарте, сказавъ, что онъ явится туда, когда тамъ будетъ мѣсто, назначенное для братьевъ перваго консула. Посреди этого семейства, госпожа Бонапарте, болѣе заслуживавшая участія, потому-что она не питала всѣхъ этихъ честолюбивыхъ желаній, а, напротивъ, страшилась ихъ, госпожа Бонапарте была, по обыкновенію, болѣе испугана, нежели довольна готовившимися перемѣнами. ъ и стояли на лѣвомъ берегу съ заряженными пушками: тутъ было семь или восемь тысячъ человѣкъ подъ командою графа Ауэрсберга.
   Мюратъ легко приблизился къ мосту, не заходя въ городъ. Тогда со всѣхъ сторонъ распространялись слухи о перемиріи. Наполеонъ, по прибытіи въ Шёнбруннскій-Дворецъ, находящійся на дорогѣ около Вѣны, принималъ депутацію жителей, пришедшую просить его о снисхожденіи. Онъ принялъ ихъ со всѣми знаками уваженія къ образованному народу; выслушалъ также г. Гіулая, прибывшаго повторить предложенія, сдѣланныя имъ въ Линцѣ. Такимъ-образомъ, мысль о перемиріи, предвѣстникѣ мира, быстро распространилась. Въ то же время, Наполеонъ возобновилъ Мюрату и Ланну приказанія захватить, если можно, мосты; но они не имѣли надобности въ новыхъ подстреканіяхъ. Поставивъ гренадеровъ Удано за рощами, обрамливающимй Дунай, сами они, съ нѣсколькими адъютантами, подъѣхали къ предмостному укрѣпленію. При появленіи ихъ, сторожевой гусаръ выстрѣлилъ изъ карабина и ускакалъ. За намъ гнались до большаго моста, перекинутаго черезъ главный рукавъ, гдѣ австрійскій унтер-офицеръ артиллеріи, съ зажженнымъ фитилемъ, готовился взорвать мостъ, подъ которымъ были приготовлены зажигательныя вещества. Унтер-Офицера схватили и такъ достигли другаго берега, гдѣ сказали австрійскимъ канонерамъ, что перемиріе подписано или немедленно будетъ подписано, что плутъ переговоры о мирѣ, и что надобно объясниться о томъ съ генераломъ, начальствующимъ войсками.
   Изумленные Австрійцы оставались въ недоумѣніи и провели генерала Бертрана къ графу Ауэрсбергу. Австрійцевъ убаюкивали разговорами, стоя передъ жерлами ихъ пушекъ, когда вдругъ появилась изъ-за деревьевъ колонна гренадеровъ. Канонеры хотѣли открыть пальбу, но Ланнъ, Мюратъ и офицеры ихъ бросились къ нимъ, увѣряли, уговаривали и дали время своей колоннѣ подойдти, захватить и обезоружить артиллеристовъ. Графъ Ауэрсбергъ, не понимая самъ, какъ это сдѣлалось, въ смущеніи отступилъ съ своими войсками отъ берега.
   Наполеонъ съ восхищеніемъ узналъ о неожиданномъ занятіи мостовъ на Дунаѣ, и немедленно велѣлъ резерву кавалеріи, корпусамъ Ланва и Сульта, идти на Голлабрунъ, отрѣзать Кутузову отступленіе. Самъ онъ оставался въ Шёнбруннскомъ-Дворцѣ и поручилъ генералу Кларку главное начальство надъ Вѣною, предоставивъ полицейскій надзоръ городской милиціи. Онъ приказалъ наблюдать строжайшую дисциплину и не позволилъ прикасаться къ частной собственности, присвоивъ себѣ только государственную казну и арсеналы. Въ большомъ арсеналѣ вѣнскомъ были неисчислимыя богатства: сто тысячь ружей, двѣ тысячи артиллерійскихъ орудій, снаряды всякаго рода. Удивлялись, что они не вывезены были по Дунаю и завладѣли ими для арміи.
   Наполеонъ расположилъ потомъ свои войска такъ, что они крѣпко охраняли столицу, наблюдали дорогу отъ Альповъ, откуда вскорѣ могли прійдти эрцгерцоги, дорогу изъ Венгріи, откуда могли они прійдти послѣ, и наконецъ изъ Моравіи, на которой Русскіе были въ большихъ силахъ.
   Генералъ Кутузовъ пронялъ направленіе къ Моравіи, а не къ Богеміи, потому-что и другая русская армія обратилась къ Ольмюцу, на границѣ Моравіи и Галлиціи. Онъ приближался къ Голлабруну, имѣя впереди князя Багратіона, и съ изумленіемъ и ужасомъ узналъ, что Французы уже на большой дорогѣ, по которой хотѣлъ онъ идти, слѣдовательно, могъ быть увѣренъ, что ему отрѣжутъ путь. Онъ употребилъ противъ Мюрата хитрость, которую тотъ употребилъ противъ Австрійцевъ при занятіи мостовъ на Дунаѣ. При немъ былъ генералъ Винцингероде, тотъ самый, который условливался о планъ похода. Онъ послалъ ею къ Мюрату {Первоначально самъ Мюратъ прислалъ съ предложеніемъ перемирія, въ-слѣдствіе чего и былъ отправленъ къ нему Винцингероде. См. Описаніе войны 1805 г., стр. 425. Прим. перев.} повторять выдумки, обманувшія графа Ауэрсберга, что въ Шёнбруннѣ уполномоченные готовы подписать миръ. Онъ предложилъ Шюрату перемиріе, основанное на томъ, чтобъ оставаться на тѣхъ мѣстахъ, какія занимали войска, такъ-что прекращеніе военныхъ дѣйствіи не перемѣняло ничего. Въ случаѣ возобновленія ихъ, обязывались повѣстить другъ друга за шесть часовъ впередъ. Винцингероде искусно льстилъ Мюрату, который, сверхъ-того, почиталъ за честь быть первымъ посредникомъ мира, и принялъ перемиріе, только съ условіемъ, чтобъ императоръ утвердилъ его. Справедливость требуетъ прибавить довольно-важное соображеніе, особенно побудившее къ этому ошибочному поступку. Корпусъ Сульта еще не пришелъ, и Мюратъ боялся, что съ своею кавалеріею и гренадерами Удино онъ будетъ не въ силахъ заслонить Русскимъ дорогу. Немедленно послалъ онъ адъютанта въ главную квартиру съ проектомъ перемирія.
   На другой день посѣщала другъ друга. Князь Багратіонъ пріѣхалъ къ Мюрату, оказывалъ много предупредительности и любопытства видѣть Французскихъ генераловъ, особливо знаменитаго маршала Ланна {Ничего этого не было, и никогда Багратіонъ не ѣздилъ въ лагерь Французовъ, въ которыхъ онъ видѣлъ не только непріятелей, по враговъ своего отечества и цѣлаго міра. Эта ненависть его, объясняемая обстоятельствами, лучше всего показываетъ сколько правды въ словахъ г. Тьера. Прим. перев.}. Тотъ былъ очень-простъ въ обращеніи, но тѣмъ не менѣо вѣжливъ какъ воинъ: онъ сказалъ Багратіону, что еслибъ былъ одинъ, то они въ это время сражались бы, а не размѣнивались учтивостями. Въ-самомъ-дѣлѣ, въ это время, русская армія, прикрываясь аррьергардомъ Багратіона, который казался неподвижнымъ, быстро уходила позади такого прикрытія и достигала дороги въ Моравію. Такъ Мюратъ, обманутый въ свою очередь, допустилъ непріятеля отплатить себѣ за вѣнскій мостъ.
   Вскорѣ прибылъ адъютантъ императора, генералъ Лемарруа, съ жестокимъ выговоромъ Мюрату за ошибку его и съ приказаніемъ ему а маршалу Ланну аттаковать непріятеля немедленно, въ какой бы часъ ни пришло это повелѣніе. Ланнъ послалъ, однакожь, къ Багратіону офицера, предупредить его о полученномъ приказаніи. Распоряженія къ аттакѣ были сдѣланы тотчасъ. У Багратіона было отъ 7 до 8 тысячь человѣкъ, но онъ хотѣлъ окончательно, прикрыть движеніе Кутузова и принялъ благородную рѣшимость лучше погибнуть, нежели уступить. Ланнъ двинулъ на него своихъ гренадеровъ. Построить войскъ нельзя было иначе, какъ въ двѣ линіи пѣхоты, развернутыя одна противъ другой и нападающія одна на другую почти на ровной почвѣ. Нѣсколько времени, они производили другъ въ друга сильный и убійственный ружейный огонь, потомъ ударили въ штыки и, что рѣдко бываетъ на войнѣ, обѣ громады пѣхоты съ рѣшимостью шли на встрѣчу одна противъ другой, и сошлись безъ колебанія. Въ рукопашной схваткѣ, гренадеры Удино одолѣли багратіоновыхъ пѣхотинцевъ и нанесли имъ пораженіе. Потомъ, ночью, при свѣтѣ пожара, оспоривали другъ у друга сожженную деревню Шёнграбенъ, которая наконецъ осталась во власти Французовъ {Цѣль Багратіона была -- отступать сражаясь, и потому естественно, что онъ оставилъ Шёнграбенъ. Прим. перев.}. Русскіе сражались мужественно. Они потеряла при этомъ почти половину своего аррьергарда, около 3 тысячь человѣкъ, изъ которыхъ 1,500 остались на полѣ сраженія {Вся потеря Багратіона, до самаго присоединенія къ Кутузову, превышала не много болѣе 2000 человѣкъ. См. Описаніе Войны 1805 г. Прим. перев.}. Князь Багратіонъ, своею рѣшимостью, явилъ себя достойнымъ соревнователемъ маршала Мортье при Диринштенѣ {Никакого подобія нѣтъ между сраженіями подъ Кремсомъ и Шёнграбеномъ. Тамъ Мортье былъ окруженъ, разбитъ и едва не истребленъ отъ собственной оплошности, при чемъ онъ сражался но неволѣ и чуть не сдался въ плѣнъ. Подъ Шёнграбеномъ, Багратіонъ свободно принялъ сраженіе, продолжалъ его, пока почиталъ то нужнымъ, и отступилъ, совершивъ геройскую защиту арміи, прославившую его. Какое же тугъ соревнованіе съ Мортьё? Прим. перев.}. Кровавое сраженіе шёнграбенское происходило 16 ноября. Въ слѣдующіе дни, шли впередъ, на каждомъ шагу забирая плѣнныхъ, и 19 числа вступило въ Брюннъ, столицу Моравіи. Тамошнюю крѣпость нашли сооруженною и въ ней множество всякихъ запасовъ. Непріятели и не думали защищать ея. Они оставили Наполеону важную позицію, откуда онъ властвовалъ Моравіею и могъ свободно наблюдать и ожидать движенія Русскихъ.
   Наполеонъ получилъ извѣстіи о послѣднемъ сраженіи и поѣхалъ въ Брюннъ, потому-что изъ Италіи доносили ему о длинномъ отступленія эрц герцоговъ въ Венгрію, и онъ постигъ, что главное дѣло будетъ у него съ Русскими. Онъ измѣнилъ нѣсколько расположеніе корпуса Даку вокругъ Вѣны. Дивизію Гюдена, которая уже не была необходима на дорогѣ въ Штирію послѣ отступленія эрц-герцоговъ, отправилъ онъ къ Пресбургу. Дивизію Фріанз, того же корпуса, поставилъ онъ передъ Вѣною, на моравской дорогѣ. Дивизія Биссона (временно довизія Каффарелли) была отдѣлена отъ корпуса Даву и послана къ Брюнну, на смѣну въ корпусѣ Ланна дивизіи Газана, оставленной въ Вѣнѣ.
   По прибытіи въ Брюннъ, Наполеонъ перенесъ туда свою главную квартиру 20 ноября. Генералъ Гіулай, уже вмѣстѣ съ господиномъ Стадіономъ, явился къ нему говорить о мирѣ болѣе основательнымъ образомъ. Наполеонъ изъявилъ обоимъ имъ свое желаніе положить оружіе и возвратиться во Францію, но объяснилъ и условія, которыя необходимы для того. Онъ уже не допускалъ, чтобъ Италія, раздѣленная между Франціею и Австріею, оставалась предметомъ недовѣрчивости и войны между ними. Онъ желалъ ее всю, до Изонцо, то-есть, требовалъ венеціанскихъ областей, единственной части Италіи, которую оставалось ему завоевать. Онъ не сказалъ, чего потребуетъ для своихъ союзниковъ, курфирстовъ баварскаго, виртембергскаго и баденскаго, но въ общихъ выраженіяхъ объявилъ что надобно обезпечить ихъ положеніе въ Германіи и положить конецъ всѣмъ вопросамъ, нерѣшеннымъ между ними и императоромъ со времени новой германской конституціи 1803 года. Гг. Стадіонъ и Гіулай возстали противъ жестокости такихъ условіи; но Наполеонъ не показывалъ ни малѣйшаго расположенія отступиться отъ нихъ, и далъ разумѣть, что, неуклонно занимаясь войною, онъ не желаетъ имѣть вблизи переговорщиковъ, которые въ существѣ были не иное что, какъ военные шпіоны, посланные наблюдать его движенія. На такомъ основаніи онъ пригласилъ ихъ отправиться въ Вину, къ Талейрану, только-что пріѣхавшему туда. Наполеонъ, мало обращая вниманія на привычки своего министра, который не любилъ ни работы, ни тяжелой жизни въ главныхъ квартирахъ, призвалъ его сначала въ Страсбургъ, потомъ въ Мюнхенъ и наконецъ въ Вѣну. Онъ поручилъ ему безконечные переговоры, обыкновенно предшествующіе значительнымъ слѣдствіямъ дипломатическихъ совѣщаній.
   Во время разговоровъ съ Наполеономъ, одинъ изъ австрійскихъ уполномоченныхъ какъ-то неосторожно выразился и явно показалъ, что Пруссія связана трактатомъ съ Россіею и Австріей). Наполеону писали изъ Берлина, что было нѣчто подобное, по совсѣмъ не такъ опредѣленно, какъ онъ тутъ узналъ объ этомъ. Такое открытіе внушило ему новыя мысли и больше расположило къ миру, но не заставило отказаться отъ своихъ существенныхъ требованій. Неловко было ему слѣдовать за Русскими дальше Моравіи, то-есть, въ Польшу, потому-что эрц-герцоги могли отрѣзать ему сообщеніе съ Вѣною. Онъ рѣшился ждать прибытія г. Гаугвица и дальнѣйшаго развитія военныхъ предпріятій Русскихъ. Онъ не отказывался отъ переговоровъ на выгодныхъ условіяхъ, но готовъ былъ и разрубить гордіевъ узелъ коалиціи великою битвою, если непріятели дадутъ къ тому случай. Такъ провелъ онъ нѣсколько дней, изучая съ совершеннымъ вниманіемъ самъ и заставляя своихъ генераловъ изучать мѣстность, на которой они находились: тайное предчувствіе говорило ему, что тамъ можетъ быть рѣшительная битва. Въ то же время онъ давалъ отдыхъ своимъ войскамъ, изнуреннымъ усталостью, страдавшимъ отъ холода и иногда отъ голода, и прошедшимъ въ три мѣсяца почти пять-сотъ льё. Зато и ряды его солдатъ были очень неполны, хотя изъ нихъ оказалось отсталыхъ гораздо меньше, нежели въ какой-нибудь другой арміи. Съ открытія похода, не доставало налицо почти пятаго человѣка. Всѣ военные согласятся, что это было очень немного послѣ такихъ изнуреній. Впрочемъ, чуть гдѣ останавливались, какъ ряды вскорѣ пополнялись, благодаря ревности отстававшихъ присоединиться къ своимъ корпусамъ.
   Съ своей стороны, императоры россійскій и австрійскій, съѣхавшись въ Ольмюцѣ, разсуждали, что должно было имъ дѣлать. Кутузовъ совершилъ отступленіе, въ которомъ испытывалъ онъ только аррьергардныя пораженія {Пораженій не было ни гдѣ. "Отъ Браунау до Брюнна наше войско отражало "французовъ на каждомъ шагу, ни гдѣ не давая имъ ни малѣйшей поверхности." См. Описаніе Войны 1805 года, стр. 134. Прим. перев.}, по привелъ съ собою немного больше тридцати тысячъ человѣкъ, уже привыкшихъ сражаться, хотя истощенныхъ усталостью. Итакъ, онъ потерялъ 12 или 15 тысячъ человѣкъ убитыми, раненными, плѣнными, усталыми {"Потеря Кутузова отъ Браунау до Бргонпа состояла въ 5840 убитыхъ и раненныхъ". См. Описаніе Воины 1805 года, гдѣ всѣ подобныя указанія извлечены изъ строевыхъ рапортовъ, а въ нихъ не бываетъ утайки. Но для г. Тьера нѣсколько тысячь человѣкъ ни по чемъ! Прим. перев.}. Александръ, въ корпусѣ Буксгевдена и въ русской императорской гвардіи, привелъ 40 тысячъ {Въ корпусѣ Буксгевдена было 26,828 человѣкъ, въ отрядѣ гвардіи 8500 человѣкъ, всего 35,328 человѣкъ. Прим. перев.}, что составляло около 75 тысячъ Русскихъ. Пятнадцать тысячъ Австрійцевъ, изъ остатковъ корпусовъ Кинмайера и Мерфельда, и одна превосходная дивизія кавалеріи, дополняли австро-русскую армію подъ Ольмюцомъ, такъ-что всѣ силы ея состояли изъ 90 тысячъ человѣкъ {Въ соединенной подъ Ольмюцомъ россійско-австрійской арміи было Русскихъ 68,500 человѣкъ, Австрійцевъ 14,000, всего 82,500 человѣкъ. См. Описаніе Войны 1805 года, стр. 146. Прим. перев.}.
   Здѣсь мѣсто замѣтить, какъ несоразмѣрны были требованія Россіи на Европу съ существенными ея силами. Она хотѣла поддерживать равновѣсіе между державами, и вотъ сколько выставляла солдатъ на поле битвы, гдѣ рѣшались судьбы міра! При началѣ войны, въ разныхъ частяхъ Европы, всѣ силы ея простирались до 125 тысячъ человѣкъ и до 100 тысячъ, если вѣрить показанію Русскихъ послѣ пораженія ихъ. Австрія собрала больше 200 тысячъ человѣкъ; Пруссія могла выставить 150, Франція одна 300 тысячь. Говоримъ о числѣ солдатъ не по спискамъ (что дѣлаетъ разницу почти на половину); но о числѣ ихъ подъ огнемъ въ день битвъ. Правда, что русская пѣхота была крѣпка; во со ста тысячами человѣкъ, храбрыхъ и невѣжественныхъ {Невѣжественныхъ (ignorants), говоритъ г. Тьеръ; но въ ратномъ дѣлѣ Русскіе солдаты уже тогда были первыми въ Европѣ. Указываемъ опять на всѣ войны наши въ XVIII столѣтіи, со временъ Петра. Прим. перев.}, нельзя было тогда думать о господствѣ въ Европѣ.
   Неурожай тяготѣлъ надъ восточными областями австрійской монархіи. Въ Ольмюцѣ нуждались въ необходимомъ, и Русскіе доставали себѣ продовольствіе не съ ловкостью французскаго солдата, смышленаго мародёра, рѣдко жестокаго {Не смѣшно ли, что здѣсь г. Тьеръ хвалитъ своихъ земляковъ, какъ ловкихъ грабителей? И точно, слова: maraude, maraudeur, были изобрѣтены ими по время войнъ, слѣдовавшихъ за революціею, потому-что прежде не бывало такого систематическаго военнаго грабежа, какимъ отличались тогдашніе Французы. Вотъ лучшее объясненіе, отъ-чего были они ненавистны во всѣхъ странахъ, гдѣ вели войну. Въ этомъ можно отдать имъ преимущество передъ всѣми другими солдатами. Прим. перев.}.
   Такимъ-образомъ, въ австро-русскомъ лагерѣ не были настроены къ принятію благоразумныхъ рѣшеній.
   Какъ военные успѣха Фридриха-Великаго приписывали теоріи облическаго построенія, о которой онъ и не думалъ, такъ побѣды Наполеона приписывали одному манёвру, и разсуждали только о томъ, какъ надобно обходить непріятеля. Но увѣренію новыхъ знатоковъ, они изобрѣли новую науку и даже новое названіе для нея: это была стратегія, которую предлагало они государямъ подъ споимъ руководствомъ. Нѣмецъ Вейротеръ убѣдилъ приверженцевъ Александра, что у него готовъ прекрасный и вѣрный планъ для истребленія Наполеона. Онъ говорилъ объ огромномъ манёврѣ, посредствомъ котораго надобно было окружить императора Французовъ, отрѣзать его отъ вѣнской дороги, отбросить въ Богемію, разбитаго и отдѣленнаго навсегда отъ войскъ, остававшихся у него въ Австріи и Италіи.
   Можно представить себѣ, какъ молодые, тщеславные умы разсуждали о важномъ, предстоявшемъ тогда вопросѣ: должно или но должно было давать битву Наполеону? Безсмертныя картины, переданныя намъ древностію, гдѣ видимъ, какъ юная римская аристократія, въ безумномъ тщеславіи своемъ, принудила благоразумнаго Помпея дать фарсальскую битву -- эти картины не представляютъ ничего больше великаго и поучительнаго, нежели то, что происходило въ Ольмюцѣ, въ 1805 году, вокругъ императоровъ Александра и Франца. Всѣ разсуждали о вопросѣ: избѣгать ли или искать битвы, и всь выражала свое мнѣніе. Сообщество Долгорукихъ не затруднялось {Прежде г. Тьеръ изрыгалъ порицанія на одного, благороднаго князя Петра Петровича Долгорукаго; здѣсь онъ уже находитъ много Долгорукихъ (le? Dolgorouki); но какихъ же? Такъ не излагаютъ событіи историческихъ. Прим. перев.}. По его словамъ, не дать битвы значило бы оказать трусость и сдѣлать ошибку. Во-первыхъ, польза было болѣе жить въ Ольмюцѣ: армія гибла тамъ отъ недостатковъ и теряла духъ. Оставаясь въ Ольмюцѣ, отдавали Наполеону а честь войны, и три четверти австрійской монархіи, и всѣ ея обильныя средства. Вмѣсто того, идя впередъ, вдругъ вступали опять въ обладаніе всѣми средствами продовольствія, и наступательное движеніе возстановляло духъ и увѣренность арміи, всегда столь могущественные. И развѣ не видѣли, что настала минута помѣняться ролями? Наполеонъ, всегда столь быстрый, неотступный въ преслѣдованіи непріятеля, вдругъ остановился, колеблется, устрашенъ -- это явно! Утвердившись въ Брюннѣ, онъ на смѣетъ идти къ Ольмюцу, навстрѣчу русской арміи. Дирнштейнъ, Голлабрунъ привели его въ раздумье, да и армія его потрясена, какъ онъ самъ. Знали навѣрное, что она была изнурена усталостью, уменьшилась на половину, недовольна, ропщетъ.
   Таковы было рѣчи, которыя высказывали эти юноши съ непостижимою самоувѣренностью {Здѣсь только самоувѣренность и легкомысліе г. Тьера изумительны! Не основываясь ни на чемъ, я самъ не зная о комѣ, онъ разсказываетъ сказку, а не исторію. Прим. перев.}. Нѣсколько человѣкъ благоразумныхъ, именно, князь Чарторискій, такъ же молодой, по больше Долгорукихъ размышляющій {Потому такъ утвердительно и съ исключительною хвалою говоритъ г. Тьерѣ объ этомъ человѣкѣ, вообще порицая всѣхъ другихъ, истинныхъ приверженцевъ императора россійскаго? Прим. перев.}, противорѣчили немногими, простыми доводами, которые могли бы образумить всякаго, непораженнаго самымъ страннымъ ослѣпленіемъ. Не обращая вниманія, говорили они, на солдатъ, за которыми, однакожь, осталось поле сраженія и въ Дирнштейнѣ и въ Голлабрунь, и передъ которыми отступали отъ самаго Мюнхена до Ольмюца {Одно это сужденіе какихъ-то благоразумныхъ показало бы, что они не знали о чемъ говорили: при отступленіи обыкновенно оставляютъ поле сраженія, но отступленіе, какъ военный маневръ, ведетъ иногда къ торжеству. Довольно указать въ примѣръ на нашу отечественную войну. Наполеонъ погибъ въ Россіи, хотя и называлъ завоеваніемъ и побѣдою всѣ преднамѣренно-оставленные ему города. Прим. перев.}, не обращая вниманія и на генерала ихъ, побѣдителя всѣхъ европейскихъ генераловъ, опытнѣйшаго, если не величайшаго изъ всѣхъ современныхъ полководцевъ, потому-что онъ начальствовалъ во ста битвахъ, а теперешніе его противники не начальствовали ни въ одной {Кутузовъ, Багратіонъ, Милорадовичъ и многіе уже славные въ 1805 году наши генералы не начальствовали въ битвахъ!... Зачѣмъ говоритъ г. Тьеръ о томъ, чего не знаетъ? Прим. перев.}; не обращая вниманія ни на солдатъ, ни на полководца, можно еще не торопиться по двумъ убѣдительнымъ причинамъ. Первая и самая явная, что черезъ нѣсколько дней еще истечетъ мѣсяцъ, условленный съ Пруссіею, и она должна будетъ объявить свое рѣшеніе, Кто знаетъ, что проигранная битва не дастъ ей случая уклониться отъ обѣщаній? Напротивъ, по истеченіи назначеннаго срока, 150 тысячь Пруссаковъ вступятъ въ Богемію, Наполеонъ будетъ принужденъ отступить, и для этого не понадобится подвергать себя случайностямъ битвы. Другая причина для медленія та, что вскорѣ подойдутъ эрцгерцоги съ восьмьюдесятью тысячами Австрійцевъ изъ Венгріи, и тогда можно будетъ сражаться съ Наполеономъ, имѣя двухъ и, можетъ-быть, трехъ человѣкъ противъ одного. Трудно жить въ Ольмюцѣ; но если и точно нельзя пробыть тамъ еще нѣсколько дней, то стоитъ только отойдти въ Венгрію, на встрѣчу эрцгерцогамъ. Тамъ найдется и хлѣбъ и восемьдесятъ тысячь подкрѣпленія. Увеличивая такимъ образомъ разстоянія, противопоставили бы Наполеону самое страшное для него препятствіе. Доказательствомъ того служатъ сама неподвижность его по вступленіи въ Брюннъ. Если онъ не идетъ впередъ, то не, потому-что боится. Только неопытные военные могутъ утверждать, что такого человѣка удерживаетъ боязнь. Онъ не идетъ впередъ, потому-что находитъ разстояніе и безъ того уже слишкомъ-великимъ.
   Что отвѣчать на такіе доводы? Конечно, ничего. Но на умы предубѣжденные не дѣйствуютъ никакіе доводы. Очевидность раздражаетъ ихъ, но не убѣждаетъ. Окружавшіе Александра рѣшили, что надобно дать битву. Императоръ Францъ также согласился на это. Ему выгодно было, чтобъ вопросъ рѣшили скорѣе, потому-что государство его ужасно страдало отъ войны; онъ хотѣлъ также, чтобъ Русскіе помѣрились съ Французами и показали себя {Какія ребяческія сужденія! И зачѣмъ навязываетъ г. Тьеръ свои мѣщанскія сужденія военнымъ и государственнымъ людямъ? Прим. перев.}. Рѣшили -- оставить ольмюцкую позицію, очень-хорошую, гдѣ можно было легко отражать нападающую армію, какъ ни была бы она велика, и намѣревались атаковать Наполеона въ его позиціи подъ Брюнномъ, которую онъ уже много дней изучалъ тщательно.
   Русская армія двинулась пятью колоннами отъ Ольмюца къ Брюнну, для сближеніи съ Французскою арміею. Ноября 18-го, въ Вишау, на одинъ день пути отъ Брюнна, внезапно нанали на авангардъ, состоявшій изъ кавалеріи и слабаго отряда пѣхоты, поставленныхъ тутъ маршаломъ Сультомъ. Ихъ окружили тремя тысячами кавалеристовъ, и потомъ, съ однимъ батальйономъ пѣхоты, пробились въ самый Вишау. Сотня Французовъ была захвачена въ плѣнъ. Генерал-адъютантъ Долгорукій принималъ главное участіе въ этомъ подвигѣ. Эта легкая поверхность совершенно повернула молодыя головы русскаго главнаго штаба, и рѣшимость сражаться сдѣлалась неотклонимою {Все это вранье такъ очевидно, что не требуетъ опроверженія. Прим. перев.}. Аттаковать Наполеона располагались въ его позиціи подъ Брюиномъ, слѣдуя плану, приготовляемому Вейротеромъ. Сдѣланъ былъ еще одинъ переходъ впередъ, и тамъ остановились передъ замкомъ Аустерлицомъ.
   Наполеонъ обладалъ рѣдкою проницательностью для угадыванія плановъ своихъ непріятелей: онъ видѣлъ, что союзники желаютъ рѣшительнаго боя съ нимъ, и былъ тѣмъ очень-доволенъ. Но его занимали преднамѣренія Пруссіи, окончательно непріязненныя по послѣднимъ извѣстіямъ изъ Берлина, и движенія прусской арміи, приближавшейся къ Богеміи. Онъ не могъ терять времени: ему надобны были или громовая битва или миръ. Мало сомнѣвался онъ въ послѣдствіяхъ битвы; но миръ былъ все-таки вѣрнѣе. Австрійцы предлагали его съ видомъ искренности, по касательно условій ссылались на Россію. Наполеонъ желалъ узнать, что происходило въ головѣ Александра, и послалъ въ русскую главную квартиру своего адъютанта, генерала Савари, привѣтствовать императора, завести разговоръ съ нимъ, и узнать навѣрное чего онъ хочетъ.
   Савари отправился немедленно, явился парламентеромъ на аванпосты, и не безъ труда достигъ до императора Александра. Ожидая допуска къ нему, онъ могъ судить о расположеніи молодой аристократіи московской, о безумномъ ослѣпленіи ея, о желаніи побывать въ большой битвѣ {Савари, полицейскій, агентъ Наполеона -- могъ судить о блестящей, благовоспитанной аристократіи, окружавшей Императора Александра! Сейчасъ увидимъ изъ словъ самого г-на Тьера, умѣлъ ли Савари исполнить и то, что поручили ему. Прим. перев.}. Она надѣялась не меньше какъ разбить Французовъ и отогнать къ границамъ Франціи. Савари съ большимъ хладнокровіемъ слушалъ эти розсказни, наконецъ былъ допущенъ къ императору, передалъ ему слова своего государя, и нашелъ его тихимъ, вѣжливымъ, но уклончивымъ. При повторительныхъ увѣреніяхъ, что Наполеонъ одушевляется самыми мирными расположеніями, Александръ желалъ знать, на какихъ условіяхъ былъ бы возможенъ миръ. Савари не могъ отвѣчать на это, и просилъ императора отправить одного изъ своихъ адъютантовъ во французскую главную квартиру, для совѣщанія съ Наполеономъ. Онъ увѣрялъ, что слѣдствія такого поступка были бы самыя удовлетворительныя. Послѣ длиннаго переговора, при чемъ Савари, отъ излишняго усердія, сказалъ больше, нежели было поручено ему {Вотъ какъ искусенъ былъ Савари, который, въ-послѣдствіи, бывъ министромъ полиціи Наполеона, допустилъ запереть себя въ тюрьму! Прим. перев.}, Александръ назначилъ ѣхать съ нимъ самого князя Долгорукаго, главное лицо новаго сообщества, которое оспоривало благосклонность царя у гг. Чарторискаго, Строганова, Новосильцова {Откуда могъ узнать это г. Тьеръ? Безъ доказательствъ слова его -- сказка. Прим. перев.}. Князь Долгорукій, одинъ изъ самыхъ пылкихъ крикуновъ {Мы уже говорили, каковъ былъ въ дѣйствительности умный и благородный князь П. П. Долгорукій. См. "Отеч. Записки" іюнь 1847 г., стр. 72. Прим. перев.} русскаго главнаго штаба, тѣмъ не меньше почелъ особенно лестнымъ отправиться съ порученіемъ къ императору Французовъ. Онъ поѣхалъ съ генераломъ Савари {Онъ поѣхалъ къ Наполеону не вмѣстѣ съ Савари, а отдѣльно. Прим. перев.} и былъ представленъ Наполеону, когда тотъ, оканчивая обозрѣніе своихъ аванпостовъ, былъ въ самомъ простомъ костюмѣ и не могъ ничѣмъ поразить обыкновеннаго ума. Наполеонъ слушалъ, какъ этотъ молодой человѣкъ, лишенный сметливости и не знавшій умѣренности, высказывалъ ему, неприлично и некстати, идеи, нахватанныя имъ кой-гдѣ, питавшія русскій кабинетъ, и уже объясненныя нами при изложеніи проекта (о новомъ европейскомъ равновѣсіи. Если Франція захочетъ мира немедленно, то надобно, какъ увѣрялъ онъ, чтобъ она уступила Италію; если она продолжитъ войну и не будетъ счастлива въ ней, то должна будетъ возвратить Бельгію, Савойю, Пьемонтъ, чтобъ могли образовать вокругъ и противъ нея оборонительныя преграды. Эти мысли, чрезвычайно-неловко выраженныя, показались Наполеону явнымъ требованіемъ немедленнаго возвращенія Бельгіи, уступленной Франціи нѣсколькими трактатами, и раздражила его до глубины души; но онъ удержалъ себя, полагая, что собственное достоинство не дозволяло ему разразиться гнѣвомъ при такомъ переговорщикѣ. Онъ сухо отпустилъ его отъ себя, говоря, что не въ дипломатическихъ переговорахъ будутъ рѣшены несогласія, раздѣляющія политику обѣихъ имперіи. Наполеонъ былъ взбѣшенъ, и думалъ уже только объ одномъ: дать отчаянную битву.
   Послѣ внезапнаго нападенія на Вишау, онъ подвинулъ свою армію назадъ, въ позицію, превосходно избранную для битвы. Движенія его показывали какую-то нерѣшительность, непохожую на обычную смѣлость его предпріятій. Это обстоятельство, вмѣстѣ съ поступкомъ Сапари, еще больше воспламенило умы, первенствовавшіе въ русскомъ главномъ штабъ. Вокругъ императора Александра всѣ только и восклицали о войнъ. Наполеонъ отступаетъ, говорили тамъ; онъ въ полномъ отступленіи; надобно обрушиться на него, задавить его.
   Съ своей стороны, Французскіе солдаты, переполненные одушевленіемъ, ясно увидѣли, что вскорѣ дойдетъ у нихъ до схватки съ Русскими, и были въ восторгъ. Съ обѣихъ сторонъ приготовлялись къ рѣшительному сраженію.
   Наполеонъ получилъ отъ природы военный даръ и усовершенствовалъ его опытностью: руководствуясь имъ избралъ, онъ изъ всѣхъ позицій вокругъ Брюпна ту, которая обѣщала целичаіннія послѣдствія въ случаѣ нападенія непріятелей, что вскорѣ сдѣлалось несомнѣнно.
   За ручьемъ, обтекавшимъ позицію Французовъ съ фронта, мѣстность представляла сначала, противъ лѣваго фланга ихъ, равнину съ легкими возвышеніями, пересѣкаемую ольмюцкою дорогою; далѣе, противъ центра, мѣстоположеніе возвышалось постепеино и образовывало противъ праваго фланга плоскую возвышенность, называемую праценскою, по имени деревни, лежащей тамъ на полу-горѣ, въ оврагѣ. Возвышенность оканчивалась, на право, обрывомъ къ озерамъ, а на другой сторонѣ склонялась къ Аустерлицу, гдѣ виднѣлся Аустерлицкій-Замокъ.
   Тамъ замѣтно было много войскъ. Ночью пылали тамъ безчисленные огни, а днемъ видно было большое движеніе людей и лошадей. Глядя на это, Наполеонъ не сомнѣвался больше о намѣреніяхъ Австро-Руссовъ {Здѣсь г. Тьеръ, въ примѣчаніи, упоминаетъ о Французскомъ переводѣ сочиненія г-на генерал-лейтенанта Михайловскаго-Данилевскаго (Описаніе Воины 1805 года), и опровергаетъ мнѣніе нашего историка, что Наполеонъ еще наканунѣ зналъ предначертанный союзниками планъ битвы. Г. Тьеръ утверждаетъ, что Наполеонъ не могъ знать нашего плана, разосланнаго русскимъ военачальникамъ въ ночь передъ битвою. Здѣсь смѣшиваетъ онъ два предмета, совершенно различные и непонятные для него, какъ для человѣка невоеннаго: планъ битвы и диспозицію. Русскимъ военачальникамъ была разослана ночью диспозиція, составленная Вейротеромъ, но планъ битвы былъ извѣстенъ гораздо-прежде. Одного намека о главномъ направленіи нашихъ войскъ было достаточно для Наполеона. Иначе нельзя было бы объяснить себѣ, но какому указанію Наполеонъ къ утру перевелъ за гольдбахскій ручей корпуса Бернадотта и Сульта, и еще наканунѣ написалъ въ своемъ приказѣ: "Союзники станутъ обходить мое правое крыло"? Согласимся, что Наполеонъ былъ геній, но не могъ же онъ предвидѣть будущаго. Прим. перев.}. Явно было, что они хотѣли сойдти съ занимаемой ими позиціи, и перешедъ черезъ гольдбахскій ручей между озерами и нашимъ правымъ крыломъ, отрѣзать насъ отъ вѣнской дороги. Въ такомъ случаѣ, онъ рѣшился самъ дѣйствовать наступательно, пройдти за ручей черезъ деревни Жирковицѣ и Пуптовицѣ, подняться на праценскую возвышенность, между-тѣмъ, какъ Русскіе оставятъ се, и овладѣть ею. Еслибъ удалось это, то непріятельская армія была бы разрѣзана на двое, часть ея отброшена на-лѣво, въ долину, по которой идетъ ольмюцкая дорога, а часть на-право, въ озера. Тогда битва была бы гибельна для Австро Руссовъ. Но для этого надобно было, чтобъ они не ограничились половиною ошибки. Осторожное, даже робкое положеніе Наполеона возбуждало въ нихъ безразсудную самоувѣренность и должно было вовлечь ихъ въ полную ошибку.
   Этою идеею руководствовался Наполеонъ въ своихъ распоряженіяхъ. Уже двои сутки ожидая нападенія, онъ приказалъ Бернадотту оставить въ Иглау, на границѣ Богеміи, одну баварскую дивизію, а съ другими войсками идти усиленными маршами къ Брюнну. Даву приказалъ онъ двинуть дивизію Фріана, а если можно, то и дивизію Гюдена, къ Гросс-Райгернскому Аббатству, на дорогѣ изъ Вѣны къ Брюнну, противъ озеръ. Бернадоттъ прибыль на мѣсто 1-го декабря. Гюденъ былъ слишкомъ-далеко къ Пресбургу, и потому одинъ Фріанъ, извѣщенный вовремя, тотчасъ отправился, и въ сорокъ-восемь часовъ прошелъ тридцать-шесть льё, раздѣляющихъ Вѣну отъ Гросс-Райгерна. Дорбгою, солдаты иногда падали отъ усталости, по при малѣйшемъ звукѣ, похожемъ на пушечные выстрѣлы, бодро вставали и спѣшили на помощь своимъ товарищамъ, уже бывшимъ, какъ говорили, въ кровавомъ бою. Вечеромъ, 1-го декабря, въ жестокій холодъ, они бивакировали въ Гросс-Райгернь, въ полуторыхъ льё отъ поля битвы. Никогда пѣхота не совершала такого удивительнаго перехода: по восьмнадцати льё въ день, двое сутокъ сряду.
   Декабря 1-го, Наполеонъ, усиленный корпусомъ Бернадотта и дивизіею Фріана, могъ считать у себя 65 или 70 тысячь человѣкъ подъ ружьемъ, противъ 90 тысячь человѣкъ Русскихъ и Австрійцевъ, также бывшихъ подъ ружьемъ {Напротивъ, въ русской арміи было съ небольшимъ 80,000 человѣкъ, а во Французской до 90,000. Прим. перев.}.
   На лѣвомъ флангѣ его, Ланнъ, съ дивизіями Сюше и Каффарелли, занималъ ольмюцкую дорогу, и долженъ былъ сражаться въ волнистой равнинѣ, по обѣимъ сторонамъ шоссе. Наполеонъ придалъ ему кавалерію Мюрата, гдѣ были кирасиры генераловъ Гопу и Нансути, драгупы Вальтера и Бомона, егеря Мило и Келлермана. Онъ предвидѣлъ, что на этой плоской мѣстпости будетъ большая схватка кавалеріи. На холмѣ, названномъ французскими солдатами Сантонъ (по воспоминанію о Египтѣ), господствующемъ частью мѣстности и увѣнчанномъ часовнею Бозеницъ, онъ поставилъ 17-й легкій полкъ, подъ командою генерала Клапареда {Того самаго, который въ 1812 году сопровождалъ изъ Москвы награбленныя тамъ Французами сокровища, и между прочимъ крестъ съ Ивана-Великаго. Прим. перев.}, съ 18-ю орудіями, и вслѣдъ ему присягнуть въ томъ, что онъ будетъ защищать эту Позицію до смерти. Въ-самомъ-дѣлѣ, здѣсь былъ опорный пунктъ лѣваго Фланга.
   Въ центрѣ, позади гольдбахскаго ручья, онъ построилъ дивизіи Вапдама и Сент-Илера, принадлежавшія къ корпусу Сульта. Имъ назначилъ онъ перейдти ручей въ деревняхъ Жирковицѣ и Пуптовицѣ, и овладѣть праценскою возвышенностью, когда настанетъ для того время. Нѣсколько дальше, позади болота Кобельница и замка Сокольница, онъ поставилъ 3-ю дивизію Сульта, генерала Леграна. Онъ усилилъ ее двумя батальйонами стрѣлковъ, извѣстныхъ подъ именемъ егерей рѣки По и егерей корсиканскихъ, и отрядомъ легкой кавалеріи генерала Маргарина. Только 3-й линейный полкъ и корсиканскіе стрѣлка должны были оставаться въ Тельницѣ, ближайшемъ пунктѣ къ озерамъ, куда Наполеонъ желалъ привлечь Русскихъ. Далеко позади, въ полуторыхъ льё, находилась дивизія Фріана въ Гросс-Райгернѣ.
   Итакъ, имѣя десять дивизій пѣхоты, Наполеонъ выставилъ впередъ только шесть дивизій. Позади Лайва и Сульта, еръ берегъ въ резервѣ гренадеровъ Удимо, корпусъ Бернадотта, и свою гвардію, то-есть 25 тысячь человѣкъ, готовясь двинуть ихъ по надобности, и особливо на высоты праценскіе, которыми хотѣлъ овладѣть во что бы то ни стало, если Русскіе не оставятъ ихъ сами. Самъ онъ бивакировалъ въ резервѣ.
   Окончивъ распоряженія, онъ даже объявилъ о нихъ своимъ войскамъ въ прокламаціи, исполненной величіемъ приготовлявшихся событій.
   Въ тотъ же самый день, онъ принималъ г-на Гаугвица, наконецъ пріѣхавшаго во Французскую главную квартиру, увидѣлъ въ льстивомъ разговорѣ его всю обманчивость прусскаго двора, и еще больше убѣдился въ необходимости одержать блистательную побѣду. Онъ встрѣтилъ прусскаго посланника очень-вѣжливо, сказалъ, что назавтра у него сраженіе, что послѣ онъ увидится съ нимъ, если какое-нибудь ядро не снесетъ ему головы, и что тогда будетъ время уладить все съ берлинскимъ кабинетомъ. Онъ пригласилъ его отправиться въ ту же ночь въ Вѣну, адресовалъ его къ г-ну Талейрану, но велѣлъ провезти черезъ поле сраженія въ Голлабрунѣ, представлявшее зрѣлище ужасное. "Пусть этотъ Пруссакъ увидитъ своими глазами" писалъ онъ къ Талейрану, "какъ мы ведемъ войну".
   Вечеръ провелъ онъ на бивакъ, съ своими маршалами, но хотѣлъ побывать и у солдатъ, чтобъ видѣть ихъ нравственное расположеніе. Это было 1-го декабря вечеромъ, наканунѣ дня его коронованія. Сближеніе чиселъ было странное, и Наполеонъ не искалъ его, потому-что онъ принималъ битву, а не предлагалъ ея. Ночь была холодная и мрачная. Первые увидѣвшіе его солдаты хотѣли освѣтить ему дорогу, схватили соломы съ своихъ биваковъ, зажгли ее въ видѣ факеловъ и воткнули въ дула своихъ ружей. Въ нѣсколько минутъ сдѣлала то же вся армія, и обширный фронтъ нашей позиціи заблисталъ этою чудною иллюминаціею. Солдаты шли за Наполеономъ съ криками: "да здравствуетъ императоръ!" и обѣщали ему показать себя на другой день достойными его и себя. Всѣ были проникнуты энтузіазмомъ, шли въ опасность, какъ и должно, съ удовольствіемъ и увѣренностью.
   Наполеонъ удалился, чтобъ заставить своихъ солдатъ сколько нибудь отдохнуть, и ожидалъ въ палаткѣ своей заря дня, который долженъ былъ сдѣлаться однимъ изъ величайшихъ и въ его жизни, и въ исторіи.
   Огни и крики ясно различали съ высотъ, занятыхъ русскою арміею, гдѣ немногіе благоразумные военачальники почли это пагубнымъ предзнаменованіемъ. Таковы ли бываютъ признаки арміи, упадшей духомъ и отступающей? спрашивали они.
   Между-тѣмъ, начальники русскихъ корпусовъ, собранные у генерала Кутузова, въ деревнѣ Кресновицѣ, принимали инструкціи на слѣдующій день. Старый Кутузовъ былъ въ глубокой дремотѣ, и генералъ Бейротеръ, разложивъ карту страны передъ окружавшими его, высокопарно читалъ записку обо всемъ планѣ битвы. Мы почти изложили его впередъ, описывая распоряженія Наполеона. Правое крыло Русскихъ, подъ начальствомъ князя Багратіона, бывшее противъ нашего лѣваго крыла, должно было двинуться противъ Ланна, но обѣимъ сторонамъ ольмюцкой дороги, отнять у насъ Саттонъ и прямо идти на Брюннъ. Кавалерія, соединенная въ одну громаду между корпусомъ Багратіона и центромъ русской арміи, должна была занять ту самую долину, гдѣ Наполеонъ поставилъ Мюрата, и связать лѣвое крыло Русскихъ съ центромъ. Главныя силы арміи, состоявшія изъ четырехъ колоннъ, подъ начальствомъ генераловъ Дохтурова, Лаижерона, Пржибышевскаго и Колловрата, и бывшія въ это время на праценскихъ высотахъ, должны были сойдти съ нихъ, псрейдти черезъ болотистый ручей, описанный нами, взять Тельницъ, Сокольниць и Кобельницъ, обоидти правое крыло Французовъ, двинуться въ тылъ имъ и отрѣзать вѣнскую дорогу. Сборное мѣсто всѣхъ корпусовъ было назначено подъ стѣнами Брюнна. Великій князь Константинъ Павловичъ, съ русскою гвардіею, гдѣ было девять или десять тысячь человѣкъ, долженъ былъ на разсвѣтѣ выступить изъ Аустерлица и стать позади центра соединенной арміи, въ резервѣ.
   Генералъ Вейротеръ окончилъ свое чтеніе въ присутствіи начальниковъ русскихъ корпусовъ, но только одинъ изъ нихъ, Дохтуровъ, былъ внимателенъ, и одинъ, Лонжеронъ, былъ готовъ возражать и оспоривалъ планъ Вейротера. Ланжеронъ, французскій эмигрантъ, служившій противъ своего отчества {Ланжеронь быль эмигрантъ: это слово показываетъ, что онъ служилъ не противъ отечества, а противъ революціи, овладѣвшей Франціею. Прим. перев.}, спорщикъ и хорошій генералъ, спросилъ, думаетъ ли Вейротеръ, что все сдѣлается какъ онъ пишетъ, и съ своей стороны очень сомнѣвался въ томъ. Вейротеръ отстаивалъ мысль всего главнаго штаба русскаго {Всего? Но не самъ ли г. Тьеръ говоритъ, что Кутузовъ молчалъ и будто бы даже дремалъ; а мы знаемъ илъ "Описанія войны 1805 года", что многіе генералы русскіе не раздѣляли убѣжденій Вейротера. Прим. перев.}, что Наполеонъ отступаетъ, и что въ такомъ случаѣ распоряженія превосходны. Но Кутузовъ кончилъ всю распрю, отославъ корпусныхъ командировъ въ ихъ квартиры, и приказалъ, чтобъ копіи съ инструкцій были къ нимъ отправлены ко всѣмъ. Этотъ опытный вождь зналъ цѣну такимъ понятіямъ и распоряженіямъ о битвахъ, но допускалъ дѣйствовать другихъ, хотя и отъ своего имени.
   Съ четырехъ часовъ, Наполеонъ вышелъ изъ своей палатки, желая видѣть собственными глазами, вдаются ли Русскіе въ ошибку, къ которой онъ поощрялъ ихъ такъ искусно. Онъ спустился до деревни Пунтовицъ, на берегу ручья, раздѣлявшаго обѣ арміи, и замѣтилъ, что на праценскихъ высотахъ почти угасла огни Русскихъ. Очень слышный стукъ пушекъ и топотъ лошадей показывали движеніе слѣва вправо, къ прудамъ, а онъ именно желалъ, чтобъ туда шли Русскіе. Обрадованный, что предвидѣніе его оправдывается, онъ возвратился на возвышенную мѣстность своего бивака, откуда обнималъ онъ взглядомъ все протяженіе поля битвы. Маршалы была подлѣ него, верхомъ. День едва занимался. Зимній туманъ покрывалъ даль, и только возвышенныя части мѣстности выказывались изъ этого тумана, какъ острова изъ моря. Разные корпусы французской арміи были въ движеніи и сходили съ ночной позиціи своей къ ручью, раздѣлявшему ихъ отъ Русскихъ. Но они останавливались въ углубленіяхъ, скрытые мракомъ и удерживаемые приказаніями императора, покуда не настала минута, благопріятная для аттаки.
   На оконечности линіи, около озеръ, уже слышалась чрезвычайно-сильная перестрѣлка. Движеніе Русскихъ противъ нашего праваго крыла обозначалось. Даву поспѣшно ускакалъ двинуть дивизію Фріана изъ Грос-Райтерна на Тельницъ и подкрѣпить 3-й линейный полкъ и корсиканскихъ егерей, противъ которыхъ обращалась значительная часть непріятельской арміи. Маршалы Ланнъ, Мюратъ и Сультъ, со своими адъютантами, окружали императора, ожидая приказанія начать бой въ центръ и на лѣвомъ крылѣ. Наполеонъ умѣрялъ ихъ пылкость, давая Русскомъ довершить ошибку, которую дѣлали они на правомъ Фланги нашемъ, и хотѣлъ, чтобъ они безвозвратно зашли въ эти углубленія, куда уже входили. Наконецъ, явилось солнце и, разсѣявъ туманъ, облило свѣтомъ поле битвы. То было солнце Аустерлица, столько памятное по описаніямъ нынѣшнему поколѣнію, и, конечно, незабвенное для всѣхъ будущихъ поколѣній. Войска на высотахъ Працена видѣли. Русскіе, исполняя свой планъ, сошли къ руслу Гольдбаха и стремились овладѣть бывшими на немъ деревнями Тельницомъ и Сокольницомъ. Тогда Наполеонъ далъ знакъ къ аттакѣ, и маршалы его поскакали къ своимъ корпусамъ.
   Три русскія колонны, назначенныя аттаковать Тельницъ и Сокольницъ, выступили съ мѣста въ 7 часовъ утра. Онѣ была подъ начальствомъ генераловъ Дохтурова, Ланисрона и Пржибышевскаго, и подъ главнымъ предводительствомъ Буксгевдена, генерала плохаго и недѣятельнаго {Не обращаемъ вниманія на вздорныя клеветы, и здѣсь и далѣе высказанныя г. Тьеромъ противъ заслуженнаго генерала, бывшаго въ-послѣдствіи главнокомандующимъ русской арміи въ Финляндіи. Пр характеру книги вы видите, что въ ней систематически порицаютъ все русское, и мы должны во многихъ мѣстахъ читать ее, какъ любопытную небылицу о насъ-самихъ. Прим. перев.}, командовавшаго лѣвымъ крыломъ русской арміи такъ же мало, какъ мало командовалъ Кутузовъ всѣми войсками. Буксгевденъ былъ при колоннѣ Дохтурова, крайней въ русской линіи, и первой, назначенной въ дѣло. Онъ нисколько не заботился о другихъ колоннахъ и о соглашеніи различныхъ ихъ движеній, что было для насъ большимъ счастіемъ, потому-что еслибъ онѣ дѣйствовали дружно и вмѣстѣ обхватили Тельницъ и Сокольницъ, когда дивизія Фріана еще не подошла туда, то могли бы занять на правомъ нашемъ флангъ мѣста больше, нежели было полезно отдать его.
   Колонна Дохтурова бивакировала вмѣстѣ съ другими на высотѣ Працена. У подошвы этой высоты, въ углубленіи, отдѣлявшемъ ее отъ нашего праваго крыла, находилась деревня Аугестъ, а въ ней стоялъ авангардъ, подъ начальствомъ генерала Кинманера, состоявшій изъ пяти батальйоновъ и четырнадцати эскадроновъ австрійскихъ. Ему назначено было очистить равнину между Аугестомъ и Тельницомъ, покуда колонна Дохтурова будетъ сходить съ высоты. Австрійцы ревновали показать Русскимъ, что сражаются не хуже ихъ, и подошли къ Тельницу съ большою рѣшимостью. Надобно было пройдти за ручей, протекающій тутъ въ рвахъ, и потомъ взобраться на высоту, покрытую виноградинками и домами. Тутъ были, съ нашей стороны, кромѣ 3-го линейнаго полка, егеря корсиканскіе, искусные стрѣлки, которые, пользуясь мѣстностью, хладнокровно прицѣливались, стрѣляли въ гусаровъ, высланныхъ впередъ, и положили на мѣстѣ много ихъ, такъ же, какъ часть щеклерова пѣхотнаго полка. Черезъ полчаса, земля была усѣяна непріятельскими трупами, и Австрійцы, утомленные этимъ убійственнымъ и безполезнымъ боемъ, бросились на Тельницъ соединенною громадою своихъ пяти батальйоновъ, но также не успѣло проникнуть туда, встрѣченные 3-мъ линейнымъ полкомъ съ твердостью и мужествомъ испытаннаго войска. Покуда авангардъ Кинманера истощался въ безсильныхъ нападеніяхъ, колонна Дохтурова, состоявшая изъ 24 батальйоновъ, подъ предводительствомъ генерала Буксгевдена, явилась, заставивъ ждать себя болѣе часа, и помогла Австрійцамъ овладѣть Тельницомъ, котораго уже не могъ защитить 3-й полкъ. Перешедъ за ручей, Кинмайеръ пустилъ свои четырнадцать эскадроновъ по равнинѣ за Тельницомъ, противъ легкой кавалеріи Маргарона. Она храбро выдержала нѣсколько аттакъ, по не могла устоять противъ такой громады кавалеріи. Дивизія Фріана еще не пришла изъ Гросс-Райгерна, и наше правое крыло было совершенно обойдено. Но генералъ Буксгевденъ, заставивъ долго ждать себя, долженъ былъ въ свою очередь ждать второй колонны генерала Ланжерона, задержанной странною случайностью. Громада кавалеріи, назначенная занять равнину направо отъ Русскихъ к налѣво отъ Французовъ, худо поняла приказъ, и сначала остановился на самомъ Прадонѣ, посреди биваковъ колонны Ланжерона. Замѣтитъ свою ошибку, кавалерія двинулась къ настоящему своему мѣсту, по отрѣзала и долго задерживала колонны Ланжерона и Пржибышевскаго. Наконецъ, Ланжеронъ пришелъ къ Сокольницу и аттаковалъ его. Но тогда уже Фріанъ прибѣжалъ съ своею дивизіею, составленною изъ пяти пѣхотныхъ и шести драгунскихъ полковъ. Австро-Руссы, побѣдоносные въ Тельницѣ, оставляли за собою Гольдбахъ и обходили 3-й полкъ и кавалерію Маргарона, когда 1-й драгунскій полкъ, приблизившись къ непріятелю, быстро кинулся въ аттаку и отбросилъ въ Тслыищъ все, что пыталось выступить изъ него. Генералы Фріанъ и Гёдле съ первою бригадою вошли въ Тельницъ безъ выстрѣла, прогнали на штыкахъ Русскихъ я Австрійцевъ смѣшанною толпою за рытвины, составляющія русло Гольдбаха, и снова овладѣли мѣстностью, покрытою мертвыми и раненными. Къ-несчастію, туманъ, разсѣявшійся почти вездѣ, еще покрывалъ углубленія. Въ Тельницѣ были въ немъ, какъ въ облакѣ. 26-й легкій полкъ дивизіи Леграна, пришедшій на помощь 3-му полку, замѣчая, что за ручьемъ двигаются какія-то войска, не могъ разглядѣть цвѣта мундировъ ихъ, и открылъ огонь по 108-му полку, думая, что стрѣляетъ въ непріятеля. Такая неожиданная аттака поколебала 108-й полкъ, и онъ отступилъ, опасаясь быть обойденнымъ. Русскіе и Австрійцы воспользовались этимъ обстоятельствомъ и, имѣя тутъ двадцать-девять батальйоновъ, перешли въ наступательное дѣйствіе и выгнали изъ Тельница бригаду Гёдле, между-тѣмъ, какъ Ланжеронъ, съ, двѣнадцатью русскими батальйонами, подошелъ къ деревнѣ Сокольницу, на томъ же ручья, и пробился въ нее. Тогда обѣ колонны, Дохтурова и Ланжерона, начала выступать, одна изъ Тельница, другая изъ Сокольница. Въ то же самое время, колонна генерала Пржибышевскаго аттаковала и взяла замокъ Сокольницъ, повыше деревни того же имени. Тогда генералъ Фріанъ, геройски-дѣйствовавшій въ этотъ день, какъ и во многіе другіе, ринулъ генерала Бурсье, съ шестью Французскими полками, на колонну Дохтурова, которая уже развертывалась за Тельницомъ. Русскіе встрѣтили штыками нашихъ драгуновъ, но повторительныя, отчаянныя аттаки кавалеристовъ помѣшали имъ распространиться и поддержали бригаду Гёдле, бывшую съ нашей стороны. Фріанъ повелъ бригаду Лоше на колонну Ланжерона, уже прошедшую деревню Сокольницъ, вогналъ ее туда, вошелъ за нею, вытѣснилъ ее и отбросили за Гольдбахъ. Занявъ Сокольницъ, Фріанъ поручилъ 48-му полку охранять деревню, и пошелъ съ третьею бригадою, Кистера, оспоривать у Пржибышевскаго замокъ Сокольницъ. Ему удалось отодвинуть и его. Но покуда онъ оставался въ схваткѣ съ войсками Пржибышевскаго, передъ сокольницкимъ замкомъ, колонна Ланжерона снова аттаковала деревню и одолѣвала 48-й полкъ, который засѣлъ въ домахъ деревни и защищался съ удивительнымъ мужествомъ. Фріанъ воротился туда и освободилъ 48-й полкъ. Этотъ храбрый генералъ, и знаменитый начальникъ его, маршалъ Даву, безпрестанно переносясь отъ одного пункта къ другому на гольдбахской линіи, столь сильно оспориваемой, сражались, съ 7 или 8 тысячами пѣхоты и 2800 кавалеристами, противъ 35 тысячъ Русскихъ {Противъ Даву сражались не всѣ войска Буксгевдена, а только передовые отряды ихъ, слѣдовательно, тутъ показаніе г-на Тьера пристрастно и не кстати хвастливо. Если отъ ста-тысячной арміи отдѣлять сто человѣкъ для дѣйствія, то кто скажетъ, что сражались всѣ 100,000 человѣкъ? Это ясно! Прим. перев.}. Дѣйствительно, дивизія Фріана, послѣ сдѣланнаго ею перехода на 36 льё, уменьшилась до 6 тысячъ человѣкъ, и съ 3-мъ линейнымъ полкомъ въ ней было по больше 7 или 8 тысячь человѣкъ подъ ружьемъ. Но отсталые безпрестанно подходили, слыша пушечные выстрѣлы, и постепенно наполняли убылыя мѣста, являвшіяся въ ихъ рядахъ отъ непріятельскаго огня.
   Во время этого ожесточеннаго боя на нашемъ правомъ крылѣ, маршалъ Сультъ напалъ на позицію центра, отъ которой зависѣлъ жребій битвы. По сигналу Наполеона, дивизіи Вандама и Сент-Илера, построенныя въ колонны, прошли былымъ шагомъ по покатости праценской высоты. Дивизія Вандама взяла влѣво, а Сент Илера вправо отъ деревни Праценъ, находящейся глубоко въ оврагѣ, Оканчивающемся подлѣ Пуптовица гольдбахскимъ ручьемъ. Когда Французы шли впередъ, центръ непріятельской арміи, состоявшій изъ пѣхоты австрійской Колловрата и русской Милорадовича, въ числѣ двадцати-семи батальйоновъ, подъ личнымъ предводительствомъ Кутузова и обоихъ императоровъ, развертывался на праценской возвышенности, занимая мѣсто трехъ колоннъ Буксгевдена, спустившихся въ углубленія. Французы, не отвѣчая на ружейный огонь, производимый въ нихъ, продолжали взбираться на высоту, и своимъ живымъ, рѣшительнымъ подступленіемъ изумили непріятельскихъ генераловъ, ожидавшихъ увидѣть ихъ отступающими.
   Не останавливаясь прошли они черезъ деревню Праценъ. Генералъ Моранъ повелъ дальніе 10-й легкій полкъ и построился на плоскости. Генералъ Тіебо слѣдовалъ за нимъ съ своею бригадою и, подвигаясь впередъ, вдругъ сзади былъ встревоженъ ружейнымъ залпомъ двухъ русскихъ батальйоновъ, скрывавшихся въ оврагѣ, въ глубинѣ котораго находится деревня Праценъ. Тіебо остановился на минуту, отвѣчалъ на ружейный залпъ огнемъ почти въ упоръ, и вступилъ въ деревню съ однимъ изъ своихъ батальйоновъ. Онъ разсѣялъ или забралъ Русскихъ, занимавшихъ ее, и воротился подкрѣпить Морана. Съ своей стороны, бригада Каре, другая въ дивизіи Сент-Илера, прошла влѣво отъ деревни и выстроилась передъ непріятелемъ, между-тѣмъ, какъ Вайдамъ, со всею своею дивизіею, потянувшись еще лѣвѣе, занялъ позицію подлѣ небольшого холма Старый-Винобради, который господствуетъ праценскою плоскостью. Русскіе занимали этотъ холмъ пятью батальйонами и многочисленною артиллеріею.
   Непріятельская пѣхота была расположена въ двѣ линіи. Сультъ, не теряя времени, двинулъ впередъ дивизіи Сент-Илера и Вандама. Генералъ Тіебо составлялъ съ своею бригадою правое крыло дивизіи Сент-Илера, и имѣя батарею изъ двѣнадцати орудій, велѣлъ зарядить ихъ ядрами и картечью. Губительный огонь ея скоро произвелъ безпорядокъ въ рядахъ Австрійцевъ, которые сначала отступали и потомъ въ замѣшательствѣ бросились на склонъ плоскости. Вандамъ тотчасъ пошелъ на бывшаго противъ него непріятеля. Храбрая его пѣхота шла хладнокровно, остановилась, сдѣлала много губительныхъ залповъ и двинулась противъ Русскихъ въ штыки. Она опрокинула первую ихъ линію на вторую и заставила бѣжать обѣ на склонъ праценской плоскости, бросивъ артиллерію. При этомъ движеніи, Вандамъ оставилъ влѣво холмъ Старый-Винобради, защищаемый многими русскими батальйонами и уставленный пушками. Онъ воротился къ нему, и когда генералъ Шинеръ обходилъ его съ 24-мъ легкимъ полкомъ, самъ онъ пошелъ на него съ 4-мъ линейнымъ. Убійственный огонь не помѣшалъ ему взойдти на холмъ, сбить съ него Русскихъ и овладѣть ихъ орудіями.
   Такъ, меньше нежели въ одинъ часъ, двѣ дивизіи корпуса Сульта овладѣли праценскою возвышенностью и преслѣдовали Русскихъ и Австрійцевъ, въ безпорядкѣ отброшенныхъ на покатости этой возвышенности, склоняющейся къ Аустерлицкому Замку.
   Императоры австрійскій и россійскій, свидѣтели этого быстраго дѣйствія, тщетно старались остановить своихъ солдатъ. Имъ не внимали въ сумятицѣ, и Александръ уже могъ замѣтить, что присутствіе государя въ такихъ случаяхъ не можетъ замѣнить присутствія хорошаго генерала {Наполеонъ былъ въ то время государемъ, и прежде него Фридрихъ-Великій, Густавъ-Адольфъ и много другихъ государей развѣ не были сами полководцами своихъ армій? Прим. перев.}. Милорадовичъ, всегда блистательный въ бою, скакалъ но полю битвы, взрываемому ядрами, и усиливался воротить бѣжавшихъ. Кутузовъ, раненный пулею въ щеку, видѣлъ, какъ сбывается предвидѣнное имъ бѣдствіе, котораго не предупредилъ онъ отъ недостатка въ твердости. Онъ спѣшилъ призвать къ себѣ императорскую россійскую гвардію, расположенную передъ Аустерлицомъ, желая соединить за нею свой разбитый центръ {Это несправедливо. Русская гвардія не была призвана Кутузовымъ, потому-что оставалась слишкомъ-далеко отъ него, и имѣла совсѣмъ другое назначеніе -- подкрѣплять конницу князя Лихтенштейна, что далѣе говоритъ и самъ г. Тьеръ, смѣшивая всѣ событія такъ, что наконецъ изъ его описанія нельзя понять ничего. У него перемѣшаны и часы битвы, и корпуса, и всѣ дѣйствія этого сложнаго и громаднаго дѣла. Прим. перев.}. Еслибъ вождь австрійско-русской арміи, котораго достоинство ограничивалось необыкновенною хитростью подъ наружнымъ видомъ безпечности, былъ способенъ къ быстрымъ и вѣрнымъ рѣшеніямъ, то ему надобно было обратиться къ своему лѣвому флангу, бившемуся съ нашимъ правымъ, освободить три колонны Буксгевдена изъ углубленій, куда запропастили ихъ, вывести ихъ на праценскую возвышенность, и съ пятьюдесятью тысячами человѣкъ попытаться сдѣлать рѣшительное усиліе снова занять позицію, потому-что иначе армія его была разрѣзываема на двое. Если бы это и не удалось, то, по-крайней-мѣрѣ, онъ отступилъ бы къ Аустерлицу въ порядкѣ, но надежной дорогѣ, и не оставилъ бы своего лѣваго крыла припертымъ къ безднѣ. Но онъ только пособлялъ бѣдѣ, бывшей передъ его глазами, только соединялъ свой центръ за гвардіею {Повторяемъ, что этого не было, слѣдовательно, г. Тьеръ критикуетъ собственную свою выдумку. Предположеніе же его о присоединеніи къ Кутузову войскъ Буксгевдена, ушедшихъ на нѣсколько верстъ впередъ, показываетъ только, что онъ не вникъ въ событія аустерлицкой битвы и не имѣетъ понятія о военномъ дѣлѣ. Прим. перев.}, гдѣ было девять или десять тысячь человѣкъ, тогда-какъ Наполеонъ устремилъ все вниманіе на праценскую возвышенность, и въ подкрѣпленіе Сульта, уже побѣдоноснаго, велъ корпусъ Бернадотта, гвардію, гренадеровъ Удино, то-есть, двадцать-пять тысячь человѣкъ отборнаго войска.
   Между-тѣмъ, какъ наше правое крыло оспоривало у Русскихъ гольдбахскую линію, а нашъ центръ отнималъ у нихъ праценскую возвышенность, Ланнъ и Млоратъ, на львомъ крылѣ нашемъ, бились съ княземъ Багратіономъ и со всею австрійско-русскою кавалеріею {Главная масса кавалеріи была лѣвѣе Багратіона, къ Драцену. Прим. перев.}.
   На этомъ пунктѣ ожидали битвы, подобной египетской, потому-что видѣли восемьдесятъ-два эскадрона русскихъ и австрійскихъ, построенныхъ въ двѣ линій, подъ начальствомъ князя Лихтенштейна. Это заставило дивизіи Giorno и Каффарелли развернуть многіе батальйоны, а за интервалами ихъ поставить другіе батальйоны въ колоннѣ, для поддержанія и фланкированія первыхъ. Артиллерію разставила по фронту обѣихъ дивизій. Легкая кавалерія Келлермана и драгунскія дивизіи находились вправо на равнинѣ, а тяжелая кавалерія Нансути и Гону въ резервѣ.
   Въ такомъ грозномъ порядкѣ, Ланнъ двинулся, лишь только услышалъ выстрѣлы на Праценѣ, и проходилъ, какъ на учебномъ полѣ, эту равнину, освѣщенную яркимъ зимнимъ солнцемъ. Князь Лихтенштейнъ заставилъ себя ждать, по ошибкѣ, отъ которой австро-русская кавалерія безполезно переѣзжала съ праваго на лѣвый флангъ. Въ его отсутствіе, русская гвардія замѣстила пространство, оставшееся между центромъ и правымъ крыломъ соединенной арміи. Наконецъ, Лихтенштейнъ пришелъ, увидѣлъ движеніе ланнова корпуса, и пустилъ улановъ великаго князя Константина на дивизію Каффарелли. Смѣлые кавалеристы бросились, когда передъ этою дивизіею была бригада легкой кавалерій Келлермана. Одинъ изъ искуснѣйшихъ нашихъ кавалерійскихъ генераловъ, Келлерманъ, разсчелъ, что его отбросятъ на пѣхоту о, можетъ-быть, заставятъ привести со въ безпорядокъ, если онъ неподвижно встрѣтитъ такой страшный ударъ; потому онъ поворотилъ свои эскадроны, провелъ ихъ сквозь интервалы батальйоновъ Каффарелли, и перестроилъ на лѣвомъ флангѣ, выжидая минуты для аттаки. Уланы подскакали быстро, но, вмѣсто кавалеріи, встрѣтили непоколебимую линію пѣхоты, которая, даже не свертываясь въ каре, обдала ихъ убійственнымъ ружейнымъ огнемъ. Четыреста кавалеристовъ пали передъ фронтомъ дивизіи. Впереди ихъ, русскій генералъ Эссенъ былъ смертельно раненъ. Остальные въ безпорядкѣ разсыпались направо и налѣво. Тутъ Келлерманъ, пользуясь мгновеніемъ, атаковалъ улановъ слѣва и изрубилъ многихъ. Лихтенштейнъ послалъ на помощь уланамъ еще часть своихъ эскадроновъ. Тогда двинулись наши драгуны противъ непріятельской кавалеріи, и нѣсколько минутъ происходила ужасная, рукопашная схватка. Наконецъ, туча кавалеристовъ разсѣялась и каждый примкнулъ къ своей линіи; поле было усѣяно убитыми и раненными, большею, частію русскими и австрійскими {Вся эта схватка представлена невѣрно. См. "Описаніе Войны 1805 года", стр. 192. Прим. перев.}. Наша двѣ громады пѣхоты двинулись впередъ твердымъ и размѣреннымъ шагомъ. Русскіе встрѣтили ихъ огнемъ сорока орудій. Одинъ выстрѣлъ унесъ всѣхъ барабанщиковъ перваго полка Каффарелли. На эту грозную канонаду отвѣчали огнемъ всей нашей артиллеріи. Въ такой битвѣ пушечными выстрѣлами, генералу Валюберу раздробило ядромъ ляшку. Нѣсколько солдатъ хотѣли отнести его. "Оставайтесь на своихъ мѣстахъ", сказалъ онъ: "я съумѣю умереть и одинъ. Для одного человѣка не надобно лишаться шестерыхъ". Послѣ этого пошли на деревню Блазовицъ, бывшую вправо отъ равнины, гдѣ мѣстность начинаетъ возвышаться къ Працену. Блазовицъ, какъ и всѣ окружныя деревни, лежитъ въ глубокомъ оврагъ: онъ видѣнъ былъ только по пламени, пожиравшему его. Отрядъ русской гвардіи занималъ его утромъ, въ ожиданіи кавалеріи князя Лихтенштейна. 13-й легкій полкъ но приказанію Ланна двинулся взять его, по тутъ убитъ былъ командиръ полка, полковникъ Кастексъ, пулею въ лобъ. Солдаты его бросились въ штыки и овладѣли Блазовицемъ, гдѣ захватили нѣсколько сотъ человѣкъ въ плѣнъ {Къ чему преувеличивать небывалыми частными успѣхами общій большой успѣхъ Наполеона? Прим. перев.}.
   На другомъ крылъ ланнова корпуса, Русскіе, предводимые княземъ Багратіономъ, пытались овладѣть холмомъ, который наши солдаты назвало Сантономъ. Русскіе спустились въ долину у подошвы холма, взяли тамъ деревню Бозеницъ, и безполезно размѣнивались ядрами съ многочисленною артиллеріею, покрывавшею холмъ; по они не думали идти противъ ружейнаго огня 17-го полка, такъ утвердившагося, что къ нему не смѣли подступать близко.
   Багратіонъ построилъ остальную свою пѣхоту на ольмюцкой дорогъ, противъ дивизіи Сюше. Принужденный отступать, онъ тихо подавался назадъ передъ ланновымъ корпусомъ, шедшимъ безъ торопливости, стройно и безпрерывно выигрывая мѣстность.
   По взятіи Блазовица, Ланнъ велѣлъ взять Голубицъ и Крухъ, деревни вдоль ольмюцкой дороги, и наконецъ подошелъ къ багратіоновой пѣхотѣ. Тутъ онъ раздѣлялъ свою линію, составленную изъ двухъ дивизій, и послалъ одну дивизію, Сюше, косвенно влѣво, а другую, дивизію Каффарелли, косвенно вправо. Этимъ расходящимся движеніемъ, онъ отдѣлилъ пѣхоту Багратіона отъ кавалеріи Лихтенштейна, и отбросилъ первую налѣво отъ ольмюцкой дороги, а вторую направо, къ покатостямъ праценскаго возвышенія.
   Кавалерія Лихтенштейна хотѣла сдѣлать послѣднюю попытку, и вся кинулась на дивизію Каффарелли, которая приняла се съ обыкновеннымъ своимъ искусствомъ и остановила ружейнымъ огнемъ. Многочисленные эскадроны Лихтенштейна, разсѣянные, были опять соединены своими офицерами и понеслись на наши батальйоны. Но приказанію Ланна, кирасиры генераловъ Гопу и Нансути обскакали пашу пѣхоту сзади, построились на правомъ ея флангѣ, и пустились въ галопъ. Земля задрожала подъ тяжестью четырехъ тысячь всадниковъ, затянутыхъ въ желѣзо; ударъ ихъ сбилъ, разсѣялъ австро-русскіе эскадроны, и заставилъ удалиться къ Аустерлицу, откуда они уже и не показывались цѣлый день.
   Въ то же самое время, дивизія Сюше подошла къ пѣхотѣ Багратіона, направила на нее меткіе выстрѣлы своего огня, который войска наши, столько же обученныя, сколько привыкшія къ войнѣ, производили съ удивительною вѣрностью, и потомъ ударила въ штыки. Русскіе подвигались назадъ, уступая стремленію нашихъ батальйоновъ, но не разстроивались и не сдавались. Они представляли смѣшанную толпу, лѣсъ ружей, и подобно было отдвигать ихъ, но взять въ плѣнъ было нельзя. Ланнъ, освободившись отъ восьмидесяти двухъ эскадроновъ Лихтенштейна, спѣшилъ перенести тяжелую кавалерію Гопу съ праваго конца равнины на лѣвый, и послалъ ее рѣшительно прогнать Русскихъ. Кирасиры во всѣхъ направленіяхъ атаковали этихъ упорныхъ пѣхотинцевъ, отступавшихъ большими отрядами, и заставили нѣсколько тысячъ человѣкъ положить оружіе {Этого не было. Но у г. Тьера тысячи войскъ ни по чемъ! Прим. перев.}. Такъ на лѣвомъ нашемъ флангѣ, Ланнъ одинъ далъ цѣлую битву и забралъ четыре тысячи человѣкъ въ плѣнъ {Ланнъ такъ же далъ битву на этомъ мѣстѣ, какъ и князь Багратіонъ. Прим. перев.}. Земля была вокругъ усѣяна двумя тысячами убитыхъ и раненныхъ Русскихъ и Австрійцевъ.
   Между-тѣмъ, на праценской возвышенности бой возобновился между непріятельскимъ центромъ и корпусомъ Сульта, усиленнымъ всѣми резервами, лично приведенными Наполеономъ. Кутузовъ, по помышляя, какъ мы упомянули, о возвращеніи къ себѣ трехъ колоннъ Дохтурова, Лонжерона и Пржибышевскаго, зашедшихъ въ углубленія, думалъ только какъ бы соединить свой центръ, опираясь на императорскую гвардію. Одна бригада Каменскаго {Какъ все это перепутано! Дѣйствіе Каменскаго происходило почти при началѣ сраженія. Прим. перев.}, услышавъ въ тылу своемъ жаркую стрѣльбу, остановилась, и вдругъ обратилась къ праценской возвышенности. Извѣщенный о томъ, Ланжеронъ самъ повелъ ее, и оставилъ га" Сокольницѣ свою колонну.
   При возобновленіи боя въ центрѣ, Французы должны были сражаться съ бригадою Каменскаго, пѣхотою Колловрата и Милорадовича, и съ русскою гвардіею. Бригада Тіебо, занимавшая крайній правый флангъ сультова корпуса и отдѣленная отъ бригады Баре деревнею Праценъ, очутилась посреди огненнаго угла, потому-что передъ нею былъ фронтъ Австрійцевъ, а справа часть войскъ Ланжерона. Нѣсколько минутъ была она въ страшной опасности. Когда она сама перестроивалась угломъ, чтобъ выставить фронтъ непріятелю, офицеръ 36-го полка, Лабади, опасаясь, что батальйонъ его поколеблется подъ ружейнымъ и картечнымъ огнемъ, поражавшемъ на тридцати шагахъ, схватилъ знамя, сталъ съ немъ какъ жалонеръ, и вскрикнулъ: "Солдаты! вотъ ваша боевая линія". Батальйонъ развернулся въ совершенномъ порядкѣ. Другіе послѣдовали его примѣру; бригада заняла позицію и нѣсколько минутъ продолжался между нею и непріятелемъ убійственный ружейный огонь на разстояніи полувыстрѣла. Но три полка бригады скоро уничтожились бы отъ перекрестнаго огня, еслибъ бой продолжился. Генералъ Сент-Илеръ, изумлявшій всю армію рыцарскою храбростью, разсуждалъ съ генералами Тіебо и Мораномъ, что имъ дѣлать, когда полковникъ Пузе сказалъ ему: "Пойдемъ впередъ, въ штыки, или мы пропали".-- Да, впередъ, отвѣчалъ Сент-Илеръ. Тотчасъ взяли ружья на-перевѣсъ, бросились вправо на Русскихъ Каменскаго, прямо на Австрійцевъ Колловрата, и сбили первыхъ въ углубленія Сокольница и Тельпица, вторыхъ на покатости праценской возвышенности къ аустерлицкой дорогѣ {Но всемъ этомъ описаніи путаница: г. Тьеръ опровергаетъ самъ-себя, когда послѣ взятія Сультомъ Працена, опять выставляетъ тутъ нашу гвардію и Колловрата. Прим. перев.}.
   Покуда бригада Тіесбо такъ счастливо и мужественно выходила изъ своего затруднительнаго положенія, бригада Варе и дивизія Вандама, съ другой стороны деревни Працена, безъ особеннаго труда отражали новое нападеніе Австро-Русскихъ, и вскорѣ сбили ихъ къ подошвѣ возвышенности, на которую тщетно старались они взобраться. Въ пылу, одушевлявшемъ наши войска, первый батальйонъ 4-го линейнаго полка, отъ дивизіи Вандама, увлекся, преслѣдуя Русскихъ, на покатости, покрытыя виноградниками. Великій князь Константинъ тотчасъ послалъ отрядъ гвардейской кавалеріи, и батальйонъ, внезапно аттаковаиный посреди виноградниковъ, былъ опрокинутъ, прежде нежели успѣлъ свернуться въ каре. Въ суматохъ, знаменщикъ полка былъ убитъ. Одинъ унтер-офицеръ хотѣлъ взять у него орла, но былъ также убитъ. Солдатъ выхватилъ его изъ рукъ унтер-офицера, но и онъ палъ: кавалеристы великаго князя овладѣли трофеемъ.
   Наполеонъ, съ высоты, гдѣ находился онъ, замѣтилъ эту схватку и сказалъ Раппу: "Тамъ безпорядица: надобно поправить ее". Раппъ, съ мамелюками и конными егерями гвардіи, полетѣлъ выручать батальйонъ. Бессьеръ слѣдовалъ за немъ съ конными гренадерами. Дивизія Друэ, отъ корпуса Бсрнадотта, шла во второй линіи, и все это направилось противъ русской гвардіи.
   Непріятельская кавалерія рубила нашихъ пѣхотинцевъ, лежавшихъ на землѣ. Когда явился Раппъ, она обратилась противъ него съ четырьмя пушками. Залпъ картечью не остановилъ Раппа: онъ сбилъ императо ъ отсталыхъ и больныхъ изъ 20 тысячъ! Это явно баснословіе! Г. Тьеръ не знаетъ, что когда 20-ти-тысячный корпусъ идетъ безостановочно 20 дней, то начальникъ его почтетъ себя счастливымъ, если у него останется 5 тысячь человѣкъ, а остальные постепенно будутъ подходить въ-продолженіе нѣсколькихъ дней. Прим. перев.}.
   Такимъ-образомъ, въ концѣ сентября, Наполеонъ, съ 17-ю тысячами Бернадотта и 20-го тысячами Мармона, былъ посреди Франконіи, въ шести дняхъ отъ Дуная и угрожалъ Флангу Австрійцевъ. Кромѣ того, въ Вюрцбургѣ было 25 тысячъ баварскихъ войскъ, одушевленныхъ истиннымъ энтузіазмомъ за Французовъ. Они рукоплескала при видѣ нашихъ полковъ.
   Маршалъ Даву, съ корпусомъ, шедшимъ изъ Амбльтёза, маршалъ Сультъ, съ корпусомъ изъ Булони, маршалъ Ней, съ корпусомъ изъ Монтрёля, проходили черезъ Фландрію, Пикардію, Шампанію, Лотарингію, и съ 23 на 24 сентября были на Рейнѣ. Имъ предшествовала кавалерія, которую Наполеонъ привелъ въ движеніе за четыре дня прежде пѣхоты. Всѣ были одушевлены ревностью безпримѣрною. Дивизія Дюпона, проходя черезъ Энскій-Департаментъ, оставила позади себя человѣкъ пятьдесятъ, принадлежавшихъ къ тамошнимъ жителямъ. Они повидалось съ своими семействами, и черезъ день всѣ присоединились къ своимъ командамъ. Армія прошла 150 льё осенью, безъ отдыха даже на одинъ день, и въ ней не было ни отсталыхъ, ни больныхъ: примѣръ единственный, слѣдствіе духа войскъ и долгой лагерной жизни.
   Маршалъ Ожеро формировалъ свои дивизіи въ Бретани. Отъ Бреста, черезъ Алансонъ, Санъ, Лангръ, Бефоръ, ему надобно было проходить Францію на величайшемъ ея протяженіи, и онъ могъ быть на Рейнѣ черезъ двѣ недѣли послѣ другихъ корпусовъ, почему и долженъ былъ составить резервъ арміи.
   Никогда не испытывали удивленія, равнаго тому, какое распространило въ Европѣ непредвидѣнное прибытіе этой арміи. Ее полагали на берегахъ Океана, и черезъ двадцать дней, -- время, едва достаточное, чтобъ распространился слухъ о ея движеніи,-- она явилась на Рейнѣ и разливалась по Германіи. Таково было дѣйствіе чрезвычайной быстроты въ рѣшимости и глубокаго искусства скрыть принятое рѣшеніе.
   Извѣстіе о появленіи Французовъ распространилось мгновенно и породило въ нѣмецкихъ генералахъ только ту мысль, что главнымъ театромъ войны будетъ не Италія, а Баварія, куда шелъ Наполеонъ съ океанійскою арміею. Слѣдствіемъ было только требованіе усилить австрійскія войска въ Швабіи, и непріятное для эрцгерцога Карла приказаніе послать изъ Италіи отрядъ въ Тироль, на помощь къ генералу Макку, черезъ Форальбергъ. Но истинное намѣреніе Наполеона осталось глубоко скрытымъ. Полагали, что собранныя въ Вюрцбургѣ войска назначаются единственно для соединенія Баварцевъ и для защиты курфирста. Главное сближеніе войскъ на Верхнемъ-Рейнѣ, при входѣ въ дефилеи Шварцвальда, казалось назначеннымъ для открытія тамъ дѣйствій. Такъ генералъ Маккъ съ каждымъ днемъ утверждался въ своей идеѣ -- оставаться въ ульмской позиціи, назначенной ему.
   Когда Наполеонъ соединилъ всю свою армію, онъ далъ ей устройство, оставшееся въ ней съ-тѣхъ-поръ, и названіе, которое навсегда сохранится въ исторіи -- названіе великой-арміи.
   Онъ раздѣлилъ ее на семь корпусовъ. Войска маршала Бернадотта, приведенныя изъ Ганновера, составили первый корпусъ, въ 17 тысячъ человѣкъ. Маршалъ Мармонъ, съ войсками, пришедшими изъ Голландіи, составилъ второй корпусъ, гдѣ было 20 тысячъ солдатъ подъ ружьемъ. Войска маршала Даву, занимавшія въ Амбльтёзѣ третью крѣпость вдоль береговъ Океана, получили названіе третьяго корпуса: ихъ было 26 тысячъ человѣкъ. Маршалъ Сультъ, начальникъ центра большой океанской арміи, бывшаго въ Булони, составилъ, со своими 40 тысячами пѣхоты и артиллеріи, четвертый корпусъ. Отъ него вскорѣ должна была отдѣлиться дивизія Сюшё къ пятому корпусу, куда принадлежали дивизія Газана и аррасскіе гренадеры, извѣстные въ-послѣдствіи подъ названіемъ гренадеровъ Удино, по имени храбраго ихъ начальника. Кромѣ дивизіи Сюшё, въ составъ пятаго корпуса входило 18 тысячъ человѣкъ. Онъ назначался герою и вѣрному другу Наполеона, маршалу Ланну, вызванному изъ Португаліи принять участіе въ опасной булоньской экспедиціи, а теперь слѣдовавшему за императоромъ на берега Моравы, Епслы и Нѣмана. Неустрашимый Ней, начальникъ монтрёльскаго лагеря, составилъ шестой корпусъ, гдѣ было 24 тысячи солдатъ. Ожеро, съ двумя дивизіями, гдѣ считалось не болѣе 14 тысячъ человѣкъ, бывшій послѣднимъ на береговой линіи (въ Брестъ), составилъ седьмой корпусъ. Восьмымъ корпусомъ назвали въ-послѣдствіи войска, которыя пришли изъ Италіи и дѣйствовали въ Германіи. Это устройство было таково же, какъ въ рейнской арміи, по съ важными измѣненіями, примѣненными къ генію Наполеона и необходимыми для исполненія великихъ дѣлъ, имъ преднамѣренныхъ.
   Въ рейнской арміи, каждый корпусъ, укомплектованный всякими войсками, составлялъ самъ-собою маленькую армію, снабженную всѣмъ и способную дать сраженіе. Отъ-того эти корпуса стремились къ отдѣльности, особливо подъ начальствомъ такого генерала, какъ Моро, который начальствовалъ сообразно своему уму и характеру. Наполеонъ устроилъ свою армію такъ, чтобъ она вся была въ рукѣ его. Каждый корпусъ былъ укомплектованъ только пѣхотою, имѣлъ артиллерію только необходимую, а кавалеріи именно столько, сколько нужно для оберегательства, то-есть, нѣсколько эскадроновъ гусаровъ или егерей. Наполеонъ предоставлялъ себѣ послѣ комплектовать корпуса артиллеріею и кавалеріею, при помощи резерва изъ этихъ войскъ, которымъ распоряжалъ онъ одинъ. Сообразно мѣстности и требованію, онъ бралъ у одного и отдавалъ другому подкрѣпленіе орудіями или массу кирасировъ.
   Особенно заботился онъ имѣть подъ командою одного начальника, и подъ непосредственною зависимостью своей воли, главную массу кавалеріи. Кавалерія служитъ для наблюденій за непріятелемъ, безпрерывно рыская вокругъ него$ она довершаетъ пораженіе, когда онъ поколебался, она преслѣдуетъ и окружаетъ его, когда онъ бѣжитъ, и потому Наполеонъ хотѣлъ исключительно себѣ предоставить это средство приготовлять, рѣшать побѣду и собирать ея плоды. Онъ составилъ одинъ корпусъ тяжелой кавалеріи изъ кирасировъ и карабинеровъ, подъ командою генераловъ Нансути и Гопу, и прибавилъ къ нимъ драгуновъ пѣшихъ и конныхъ, полъ начальствомъ генераловъ Клейна, Вальтера, Бомоона, Бурсье и Бараге-д'Илье, а все это поручилъ зятю своему Мюрату, самому пламенному кавалеристу того времени, который и былъ подъ его начальствомъ истиннымъ magislro equitum римскихъ армій. При кавалеріи были баттареи конной артиллеріи, такъ-что она обладала не однимъ могуществомъ сабли, но и силою огня. Въ этомъ резервѣ считалось 22 тысячи кавалеристовъ, изъ которыхъ было 6 тысячъ кирасировъ, 9 или 10 тысячъ конныхъ драгуновъ, 6 тысячь пѣшихъ драгуновъ и тысяча конныхъ артиллеристовъ.
   Наконецъ, общимъ резервомъ великой-арміи была императорская гвардія, отборный корпусъ, превосходнѣйшій въ цѣломъ міръ, средство соревнованія и вмѣстѣ награды для отличившихся солдатъ, потому-что въ ряды гвардіи принимали не иначе, какъ по заслугамъ. Императорская гвардія состояла, такъ же, какъ и консульская гвардія, изъ гренадеровъ и егерей пѣшихъ и изъ гренадеровъ и егерей конныхъ, почти какъ полкъ, гдѣ оставили бы только однѣ отборныя роты. Къ ней причислялись превосходный батальйонъ итальянскій, представлявшій гвардію короля Италіи, великолѣпный эскадронъ мамелюковъ, послѣднее воспоминаніе о Египтѣ, и два эскадрона отборныхъ жандармовъ, охранявшіе благоустройство главной квартиры; всего было 7 тысячь человѣкъ. Къ нимъ присоединилъ Наполеонъ въ большомъ размѣрѣ любимое свое оружіе, которое иногда замѣняло всѣ другія -- артиллерію. Онъ составилъ паркъ, отлично и тщательно устроенный, изъ 24-хъ орудій, такъ-что на тысячу человѣкъ приходилось почти по четыре орудія.
   Гвардія некогда не отлучалась отъ главной квартиры; она всегда шла подлѣ императора, съ Ланцомъ и гренадерами Удино.
   Такова была великая-армія. Она представляла громаду во 186 тысячь воиновъ, дѣйствительно бывшихъ налицо. Въ ней считалось 38 тысячь кавалеристовъ и 340 орудій. Если прибавимъ къ тому 50 тысячь человѣкъ Массены, 20 тысячь генерала Сен-Сира, то найдемъ всего 256 тысячь Французовъ, разсѣянныхъ отъ Тарентскаго-Залива до устьевъ Эльбы, съ резервомъ внутри государства почти изъ 150 тысячь молодыхъ солдатъ. Прибавляя къ тому еще 25 тысячь Баварцевъ и 7 или 8 тысячь солдатъ баденскихъ и виртембергекихъ, готовыхъ вступить въ ряды Наполеона, можно сказать, что онъ шелъ съ 250-го тысячами Французовъ и съ 30-го тысячами Нѣмцевъ сражаться противъ 500 тысячь союзныхъ войскъ, въ томъ числѣ 250 тысячь Австрійцевъ, 200 тысячь Русскихъ, 50 тысячь Англичанъ, Шведовъ, Неаполитанцевъ, также имѣвшихъ резервы внутри Австріи, Россіи и на англійскихъ Флотахъ. Коалиція надѣялась присоединить къ себѣ 200 тысячь Пруссаковъ, что не было невозможно, если Наполеонъ не поспѣшилъ бы побѣдить.
   Онъ въ-самомъ-дѣлѣ спѣшилъ начать дѣйствія и назначилъ переходить черезъ Рейнъ 25 и 26 сентября, пожертвовавъ два или три дня для отдыха солдатъ, для исправленія разныхъ принадлежностей кавалеріи и артиллеріи, для перемѣны ушибенныхъ или изнуренныхъ лошадей свѣжими, во множествѣ собранными въ Эльзасѣ; наконецъ, онъ заботился приготовить большой артиллерійскій паркъ и значительное количество сухарей. Вотъ какъ распорядился онъ обойдти Шварцвальдъ, позади котораго ожидалъ Французовъ генералъ Маккъ, занимавшій Ульмъ.
   Разсматривая карту театра войны, видимъ, что Реннъ, выходя изъ Констанцскаго-Озера, течетъ до Базеля на западъ, и потомъ вдругъ поворачиваетъ почти прямо на Сѣверъ. Дунай, напротивъ, выходя изъ слабыхъ истоковъ, вблизи той точки, гдѣ Рейнъ вытекаетъ изъ Констанцскаго-Озера, льется на востокъ, и такъ, съ небольшими уклоненіями, идетъ до Чернаго-Моря. Цѣпь небольшихъ горъ, не кстати называемыхъ Швабскими-Альпами, раздѣляетъ обѣ эти рѣки, направляя Рейнъ къ морямъ сѣвера, а Дунай къ морямъ востока. Изъ Франціи видны вершины самыхъ крутыхъ изъ этихъ горъ, которыя, нечувствительно понижаясь, оканчиваются въ долинахъ Франконіи, между Нордлингеномъ и Донаувертомъ. Изъ полуоткрытыхъ ребръ ихъ, поросшихъ лѣсами, извѣстными подъ общимъ именемъ Шварцвальда (Чернаго Лѣса), вытекаютъ влѣво, то-есть, къ Рейну, Исккаръ и Майнъ, а вправо Дунай, который идетъ вдоль отлогостей ихъ, почти безлѣсныхъ о образующихъ террасы. Въ горахъ есть тѣсныя дефилеи, которыя необходимо проходить идя отъ Рейна къ Дунаю, если только не минуютъ этихъ горъ, подымаясь по Рейну за Шафгаузенъ, или идя у подошвы ихъ отъ Страсбурга до Нордлингена и равнинъ Франконіи, гдѣ онѣ исчезаютъ. Въ прежнія войны, Французы избирали поперемѣнно то одну, то другую дорогу. Иногда, идя отъ Рейна между Страсбургомъ и Гюнингеномъ, они проходили дефилеи Шварцвальда; иногда, подымаясь вверхъ по Рейну до Шафгаузена, они переправлялись черезъ рѣку близь Констанцскаго-Озера, и такимъ образомъ были у истока Дуная не проходя сквозь дефилеи.
   Желая стать между Австрійцами, занимавшими Ульмъ, и Русскими, подходившими на помощь къ нимъ, Наполеонъ долженъ былъ слѣдовать совсѣмъ другимъ путемъ. Спачала постаравшись обратить вниманіе Австрійцевъ на дефилеи Шварцвальда, куда, по-видимому, стремились его колонны, онъ долженъ былъ потомъ не переходить, а обойдти Швабскіе Альпы, и достигнувъ Нордлингена, обогнуть крайнюю низменность ихъ, а потомъ со всѣми корпусами своими переправиться черезъ Дунай въ Донаувертѣ. Такимъ движеніемъ онъ, мимоходомъ, присоединялъ къ себѣ корпуса Мармона и Бернадотта, уже пришедшіе въ Вюрцбургъ, обходилъ ульмскую позицію, выступалъ въ тылъ генерала Макка, и приводилъ въ исполненіе предначертанный имъ планъ, отъ котораго ожидалъ онъ великихъ послѣдствій.
   25 сентября, онъ предписалъ Мюрату и Ланну съ кавалерійскомъ резервомъ, гренадерами Удино и дивизіею Газана переправиться черезъ Рейнъ въ Страсбургъ. Мюратъ долженъ былъ идти съ своими драгунами изъ Оберкирха въ Фрейденштадтъ, изъ Оффенбурга въ Ротвейль, изъ Фрейбурга въ Нейштадтъ, и явиться такимъ-образомъ передъ главнѣйшими дефилеями, дѣлая видъ, что вся армія слѣдуетъ за нимъ. Чтобъ довершить заблужденіе непріятеля, приказано было заготовлять съѣстные припасы по всему этому направленію. Ланнъ долженъ былъ подкрѣплять обозрѣнія Мюрата нѣсколькими батальйонами гренадеровъ, но въ Дѣйствительности ему приказано было, находясь съ главными силами своего корпуса передъ Страсбургомъ, по дорогѣ въ Штутгардъ, прикрывать движеніе маршаловъ Нея, Сульта и Даву, назначенныхъ переправиться черезъ Рейнъ гораздо-ниже. Начальникъ артиллеріи, генералъ Сонжи, навелъ два моста: первый между Лаутербургомъ и Карлсруэ, для корпуса маршала Нея, другой въ окрестностяхъ Шпейера, для корпуса маршала Сульта. Въ распоряженіи маршала Даву былъ мостъ въ Мангеймѣ. Всѣ они должны были проходить поперегъ долинъ, идущихъ отъ Швабскихъ-Альповъ, съ боку цѣпи горъ, и въ связи одинъ съ другимъ, чтобъ при внезапномъ появленіи непріятеля помогать другъ другу. Имъ приказано было имѣть на четыре дни хлѣба въ ранцахъ солдатъ, и на четыре дни сухарей въ Фурахъ, что было необходимо на случай усиленныхъ маршей. Наполеонъ выѣхалъ изъ Страсбурга не прежде, какъ увидѣвъ отправленіе своихъ полковъ и резервовъ къ арміи, подъ прикрытіемъ одной дивизіи пѣхоты. Оірь переѣхалъ черезъ Рейнъ 1-го октября, въ сопровожденіи своей гвардіи, и простился съ императрицею, которая осталась въ Страсбургѣ, съ императорскимъ дворомъ и канцеляріею г. Талейрана.
   На землѣ Бадена встрѣтила Наполеона фамилія царствовавшаго тамъ дома, поспѣшившая изъявить ему чувства свои. Старый курфирстъ представился окруженный тремя поколѣніями принцевъ. Какъ всѣ германскіе государи втораго и третьяго разряда, онъ хотѣлъ воспользоваться благодѣяніями нейтралитета, истинной мечты въ подобныхъ обстоятельствахъ, потому-что если небольшія нѣмецкія государства не умѣли предупредить войны сопротивленіемъ большимъ державамъ, желавшимъ ея, они не могли надѣяться отклонить бѣдствія ея нейтралитетомъ, невозможнымъ для нихъ, когда они* почти всѣ находились на пути воевавшихъ армій. Вмѣсто нейтралитета, Наполеонъ предлагалъ имъ свой союзъ, обѣщалъ окончить въ пользу ихъ вопросы о земляхъ и владѣніи, раздѣлявшіе ихъ отъ Австріи со времени неоконченныхъ въ 1803 году соглашеній. Великій герцогъ баденскій принялъ наконецъ союзъ его, и обѣщалъ 3,000 человѣкъ своихъ войскъ, кромѣ съѣстныхъ припасовъ и средствъ для перевозки, за которые надобно было платить на мѣстѣ, Наполеонъ ночевалъ въ Эттлингенѣ, и 2-го октября отправился въ Штутгардъ. Передъ пріѣздомъ его, едва не дошло до непріязненныхъ дѣйствій между курфирстомъ виртембергскимъ и маршаломъ Неемъ. Курфирстъ, извѣстный въ Европѣ чрезвычайною своею живостью, спорилъ въ это время съ Французскимъ министромъ объ условіяхъ союза, который не нравился ему. Но, до заключенія его, онъ не хотѣлъ допускать войскъ ни въ Лудвигсбургъ, свой загородный дворецъ, ни въ Штутгардъ, свою столицу. Маршалъ Ней согласился не входить въ Лудвигсбургъ, по направилъ свою артиллерію на штутгардскія ворота и тѣмъ заставилъ отпереть ихъ себѣ. Наполеонъ прибылъ очень-кстати утишить гнѣвъ курфирста. Онъ былъ встрѣченъ имъ великолѣпно и условился съ нимъ въ союзѣ, который возвеличилъ виртембергскій домъ, какъ возвеличилъ онъ всѣхъ государей Южной-Германіи. Договоръ былъ подписалъ 5 октября, и заключалъ въ себѣ со стороны Франціи обязанность возвысить виртембергскій домъ, а со стороны Вортсмбсрга выставить 10 тысячъ человѣкъ, кромѣ съѣстныхъ припасовъ, лошадей, подводъ, за что надлежало платить деньгами.
   Наполеонъ пробылъ въ Лудвигсбургь три или четыре дня, давая время своимъ корпусамъ лѣваго Фланга войдти въ линію. Съ чрезвычайною осторожностью надобно было проходить, на протяженіи сорока льё, подлѣ 80 или 90 тысячь непріятелей, не встревоживъ ихъ и не подвергшись нечаянному ихъ нападенію на одинъ изъ Фланговъ. Наполеонъ исполнилъ это съ изумительнымъ искусствомъ и предусмотрительностью. Три дороги пересѣкали Виртембергъ и оканчивались у низменныхъ оконечностей Швабскихъ-Альновъ, куда надобно было достигнуть для прибытія къ Дунаю, между Донаувертомъ и Нигольштадтомъ. Главная, черезъ Форцгеймъ, Штутгардъ и Гейденгеймъ, шла подлѣ самыхъ горъ и была въ сообщеніи съ австрійскою позиціею въ Ульмѣ посредствомъ множества дефилей. Ее-то надобно было проходить съ особенною осторожностью, по причинѣ близости непріятеля. Наполеонъ занималъ ее кавалеріею Мюрага, корпусомъ маршала Ланна, корпусомъ Нея и гвардіею. Вторая дорога, идущая отъ Шпейера, черезъ Гейльбруопъ, Галль, Элльвангенъ, и оканчивающаяся на равнинѣ нордлингенской, была занята корпусомъ маршала Сульта. Третья, идущая отъ Мангейма черезъ Гейдельбергъ, Неккаръ-Эльцъ, Ингельфингенъ, оканчивается у Эттингена. Но ней проходилъ маршалъ Даву. Она сближалась съ направленіемъ пути корпусовъ Бернадотта и Мармона, шедшихъ отъ Вюрцбурга къ Дунаю. Наполеонъ расположилъ маршъ различныхъ колоннъ такъ, что онѣ всѣ пришли 6-го и 7-го октября на равнину дунайскаго берега, между Нордлингеномъ, Донаувертомъ и Нигольштадтомъ. При такомъ движеніи, лѣвое крыло описывало несравненно-большую дугу, нежели правое, служившее ему опорною точкою. Потому Наполеонъ велѣлъ своему правому флангу замедлять маршъ, чтобы корпусамъ Мармона и Бернадотта, составлявшимъ крайній лѣвый Флангъ, маршалу Даву, и маршалу Сульту, соединявшему всѣхъ другихъ съ главною квартирою, дать время окончить сходящееся ихъ движеніе.
   Наполеонъ выждалъ это, и 4-го октября двинулся со всѣмъ правымъ крыломъ. Мюратъ безпрерывно галопировалъ впереди своей кавалеріи, являлся поперемѣнно при входѣ во всѣ дефилеи, пересѣкающія горы, но показывался только и уводилъ назадъ свои эскадроны, какъ скоро парки и обозы проходили и было безопасны. Наполеонъ, съ корпусами Ланна, Нея и гвардіею, шелъ по штутгардской дорогѣ и былъ готовъ, съ пятьюдесятью тысячами человѣкъ, ринуться на помощь Мюрату, еслибъ непріятель показался съ большими силами въ одной изъ дефилей. Корпуса Сульта, Даву, Мармона и Бернадотта составляли центръ и лѣвое крыло арміи, и опасность начиналась для нихъ только по окончаніи движенія, производимаго подлѣ Швабскихъ-Альповъ, то-есть, по выступленіи на равнину Нордлингена. Въ-самомъ-дѣлѣ, могло быть, что генералъ Маккъ, еще во-время извѣщенный, потянулся бы отъ Ульма къ Донауверту, переправился черезъ Дунай, и на равнинъ Нордлингена далъ сраженіе, желая остановить Французовъ. Наполеонъ расположилъ все такъ, чтобъ Мюратъ, Пей, Ланнъ, и съ ними по-крайней-мѣръ корпуса маршаловъ Сульта и Даву сошлись вмѣстѣ 6 октября между Гейденгеймомъ, Эттингеномъ и Нордлингеномъ, и могли бы встрѣтить непріятеля большими силами. Но до-тѣхъ-поръ, онъ заботился обманывать генерала Макка какъ-можно-долѣе и не давать ему повода выйдти изъ своей позиціи, пока французскія войска не достигли Дуная въ Допаувсрт". 4-го и 6-го октября все продолжалось какъ-нельзя-лучше. Погода была прелестная; солдаты, въ исправной обуви и въ шинеляхъ, шли весело. Сто-восемьдесять тысячъ Французовъ двигались впередъ на протяженіи двадцати-шести льё, правымъ крыломъ касаясь горъ, лѣвымъ простираясь до Палатината, могли въ нѣсколько часовъ соединиться въ числѣ 90 или 100 тысячъ человѣкъ на одномъ или другомъ изъ своихъ фланговъ, и -- что гораздо-удивительнѣе -- Австрійцы даже но имѣли подозрѣнія о такомъ обширномъ дѣйствіи.
   "Австрійцы стоятъ у выходовъ изъ Шварцвальда", писалъ Наполеонъ къ Талейрану и Ожеро. "Дай Богъ, чтобъ и оставались тамъ! Я "только того и боюсь, что мы слишкомъ испугаемъ ихъ... Если дадутъ "они мнѣ выиграть нѣсколько переходовъ, я надѣюсь обойдти ихъ и "стану со всею моею арміею между Лехомъ и Изаромъ." Къ министру полиціи онъ писалъ: "Запретите рейнскимъ газетамъ говорить объ арміи: она какъ-бы не существуетъ для нихъ."
   Корпуса Бернадотта и Мармона, на пути къ назначенному имъ пункту, должны были проходить черезъ одну изъ прусскихъ областей во Франконіи, черезъ Аншнахъ. Посдвинувъ ихъ къ корпусу маршала Даву, Наполеонъ могъ бы притянуть ихъ къ себѣ не коснувшись прусскихъ владѣній. Но дороги уже было загромождены, и столпленіе тамъ новыхъ войскъ помѣшало бы правильности движеній и продовольствія. Сверхъ того, съуживая кругъ, описываемый арміею, уменьшали возможность окружить непріятеля. Наполеонъ хотѣлъ своимъ движеніемъ обхватить теченіе Дуная до Ингольштадта, чтобъ выйдти какъ-можно-далѣе въ тылу Австрійцевъ, и имѣть возможность остановить ихъ, еслибъ они отступили отъ Иллера до Леха. Онъ былъ въ такихъ отношеніяхъ къ Пруссіи, что не могъ предполагать излишнихъ затрудненій съ ея стороны, разсчитывалъ на обычай прежнихъ войнъ, когда проходили черезъ прусскія области Франконіи, бывшія внѣ черты нейтралитета, и не получилъ никакого извѣщенія, что надобно иначе поступить въ настоящемъ случаѣ; потому, по мало не раздумывая, онъ вслѣдъ корпусамъ Мармона и Бернадотта идти черезъ земли Аншпаха. Прусскія начальства явилось на границѣ, и отъ имени своего государя протестовали противъ дѣлаемаго имъ насилія. Имъ отвѣчали, указывая на приказанія Наполеона, и шли далѣе, платя за все деньги и соблюдая строжайшую дисциплину. Прусскіе подданные, получая платежъ за хлѣбъ и говядину, доставленные нашимъ солдатамъ, не казались оскорбленными за мнимое насиліе ихъ земель.
   6 октября, шесть корпусовъ Французской арміи благополучно прибыли за Швабскіе Альпы: маршалъ Ней въ Гейденгеймъ, маршалъ Ланнъ въ Нересгеймъ, маршалъ Сультъ въ Нордлингенъ, маршалъ Даву въ Эттонгенъ, генералъ Мармонъ и маршалъ Бервадоттъ на эйхштетскую дорогу, и всѣ были въ виду Дуная, гораздо-далѣе ульмской позиціи.
   Что дѣлали между-тѣмъ генералъ Маккъ, эрцгерцогъ Фердинандъ и всѣ офицеры австрійскаго главнаго штаба? По особенному счастію, намѣреніе Наполеона не раскрылось передъ ними. Сорокъ тысячь человѣкъ, переправившихся черезъ Рейнъ въ Страсбургѣ и тотчасъ бросившихся къ дефилеямъ Шварцвальда, утвердили ихъ въ той мысли, что Французы идутъ обыкновенною дорогою. Еще больше убѣдили ихъ въ такомъ мнѣніи ложныя донесенія лазутчиковъ, искусно переданныя имъ Наполеономъ. Правда, они слышали, что въ Виртембергь появились Французскія войска, но полагали, что они идутъ занять небольшія германскія государства, или, можетъ-быть, помочь Баварцамъ. Сверхъ-того, нѣтъ ничего безтолковѣе, разнорѣчивѣе безчисленныхъ донесеній лазутчиковъ и офицеровъ, посылаемыхъ для развѣдываній. Одни показываютъ корпуса тамъ, гдѣ встрѣтили они только отряды; другіе видятъ отряды тамъ, гдѣ находятся цѣлые Корпуса. Часто они и не видали своими глазами того, о чемъ доносятъ, а только собрали розсказни другихъ, испуганныхъ, устрашенныхъ, или изумленныхъ. Въ хаосъ такихъ донесеній, умъ высокій открываетъ истину, умъ мелкій теряется. Особливо, если существуетъ предварительное убѣжденіе, если готовы вѣрить, что непріятель прійдетъ черезъ такой-то пунктъ, а не черезъ другой, тогда всѣ собранныя свѣдѣнія изъясняются въ одномъ смыслѣ, какъ ни худо примѣнялись бы они къ нему. Но такъ-то составляются великія ошибки, иногда гибельныя для армій и государствъ.
   Въ такомъ состояніи былъ умъ генерала Макка. Австрійскіе офицеры издавна превозносили позицію, которая, опираясь вправо на Ульмъ, влѣво на Меммингенъ, была фронтомъ къ Французамъ, выходящимъ изъ Шварцвальда. Вѣря мнѣнію, тогда общему, и сверхъ того повппуясь положительнымъ инструкціямъ, генералъ Маккъ утвердился въ этой позиціи. У него были тамъ припасы, снаряды, и онъ не могъ представить себѣ, что положеніе его нехорошо. Единственная предосторожность, какую принялъ онъ касательно своего тыла, состояла въ томъ, что онъ послалъ генерала Кинмайера, съ нѣсколькими тысячами человѣкъ, въ Ингольштадтъ, наблюдать Баварцевъ, удалившихся въ Верхній Палатинатъ, и войдти въ связь съ Русскими, которыхъ ожидалъ онъ по большой дорогѣ изъ Мюнхена.
   Между-тѣмъ, какъ генералъ Маккъ оставался неподвижно въ Ульмѣ, шесть корпусовъ французской арміи выходили на долину Нордлингена. 6 октября, вечеромъ, дивизія Вандама, отъ корпуса Сульта, опередила всѣ другія, подошла къ Дунаю и захватила мостъ въ Мюнстерѣ, выше Донауверта въ одномъ льё. На другой день, корпусъ Сульта овладѣлъ самимъ донаувертскимъ мостомъ, котораго не могъ защитить одинъ батальйонъ Австрійцевъ Коллоредо, и тщетно пытался истребить его. Войска Сульта тотчасъ исправили мостъ и поспѣшно перешли черезъ него. Мюратъ, съ своими драгунскими дивизіями, опережая правое крыло, понесся къ мюнстерскому мосту, уже захваченному Вандамомъ, перескакалъ черезъ него съ одною дивизіею драгуновъ и бросился овладѣть важнымъ раинскимъ мостомъ на Лсхѣ. Лехъ течетъ позади Иллера, почти параллельно съ нимъ, и соединяется съ Дунаемъ близь Донауверта, образуя позицію за Ульмомъ, такъ-что, занявъ раинскій мостъ, обходили въ одно время Иллеръ и Лехъ и не оставляли генералу Макку возможности отступить удобно. Мюрату стоило только подскакать для овладѣнія Раппомъ и мостомъ на Лехѣ. Двѣсти всадниковъ его опрокинули всѣ патрули Кинманера, между-тѣмъ, какъ Сультъ утверждался въ Допаувертѣ, а Даву подходилъ на видъ къ нейбургскому мосту.
   Наполеонъ въ тотъ же день прибылъ въ Донаувертъ. Надежда его осуществилась; но онъ не почиталъ успѣха обезпеченнымъ, покуда по достигъ всѣхъ послѣдствій своего превосходнаго маневра. Уже нѣсколько сотъ человѣкъ было взято въ плѣнъ, и показанія ихъ были единогласны. Генералъ Маккъ остается въ Ульмѣ, на Иллерѣ; только ареррьгардъ его, командуемый Кинмайеромъ, и назначенный для соединенія Макка съ Русскими, встрѣченъ и отброшенъ Французами за Дунай. Наполеонъ тотчасъ рѣшился занять позицію между Австрійцами и Русскими, чтобъ помѣшать ихъ соединенію. Еслибъ Маккъ умѣлъ принять намѣреніе во время, то первымъ движеніемъ его было бы оставить берега Иллера, отойдти къ Леху, и черезъ Аугсбургъ присоединиться къ Кинмайеру на мюнхенской дорогѣ. Наполеонъ, не теряя ни минуты, предписалъ новыя передвиженія. Маршалъ Ней, съ 20 тысячами человѣкъ, остался на лѣвомъ берегу Дуная, для охраненія его; Мюратъ и Ланцъ, съ 40 тысячами, помѣстились на правомъ берегу Дуная, между Ульмомъ и Аугсбургомъ, для воспрепятствованія Макку уйдти по большой дорогѣ въ Мюнхенъ; Сультъ, съ 30 тысячами, былъ на Лехѣ и распространялся къ Аугсбургу. Такъ всѣ пути для Макка были заслонены громадами войскъ. х
   Отъ однѣхъ заботъ переходя къ другимъ, Наполеонъ немедленно приказалъ маршалу Даву поспѣшить черезъ Дунай къ Нейбургу, и очистить пунктъ ингольштадтскій, гдѣ должны были выйдти Мармонъ и Бернадоттъ. Дорога ихъ была длиннѣе, и они отстали на два перехода. Затѣмъ Даву долженъ былъ двинуться на мюнхенскую дорогу, противъ Кинмайера, и составить арріергардъ громадъ, скоплявшихся вокругъ Ульма. Корпуса Мармона и Бернадотта имѣли повелѣніе поспѣшить перейдти Дунай въ Ингольштадтѣ и двинуться къ Мюнхену, для возстановленія курфирста въ его столицѣ, только за мѣсяцъ оставленной имъ. Сопутнику Баварцевъ въ это время, Бернадотту, предоставлялъ Наполеонъ честь снова утвердить ихъ въ отечествѣ. Такимъ распоряженіемъ онъ ставилъ противъ Русскихъ, шедшихъ отъ Мюнхена, Бернадотта и Баварцевъ, а въ случаѣ нужды Мармона и Даву, назначенныхъ, смотря по обстоятельствамъ, идти къ Мюнхену или къ Ульму.
   8 октября, маршалъ Сультъ шелъ вверхъ по Леху, къ Аугсбургу, и не встрѣчалъ непріятелей. Мюратъ и Ланнъ должны были занять пространство между Лехомъ и Иллеромъ, и шли отъ Донауверта къ Бургау, по странѣ холмистой, кой-гдѣ покрытой рощами, или пересѣкаемой рѣчками, впадающими въ Дунай. Драгуны была впереди, когда встрѣтили они непріятельскій корпусъ, стоявшій передъ мѣстечкомъ Вертингеномъ и вокругъ него. Непріятельскій корпусъ былъ многочисленнѣе всѣхъ, встрѣченныхъ до-сихъ-поръ, и состоялъ изъ шести батальйоновъ гренадеровъ, подъ командою барона Ауффенберга, двухъ эскадроновъ кирасировъ герцога Альберта, и двухъ эскадроновъ легкоконныхъ Латура. Ихъ послалъ генералъ Маккъ сдѣлать обозрѣніе, когда до него дошелъ темный слухъ о появленіи Французовъ на берегахъ Дуная. Онъ все еще полагалъ, что эти Французы принадлежали къ корпусу Бернадотта, бывшему, какъ говорили, въ Вюрцбургѣ, для вспоможенія Баварцамъ. Австрійскіе офицеры сидѣли за столомъ, когда ихъ извѣстили, что показываются Французы. Чрезвычайно изумленные, сначала они не хотѣли вѣрить, но вскорѣ не могли сомнѣваться въ томъ, поспѣшно сѣли на коней и выѣхали передъ свои войска. Впереди Вертингена была деревенька Гогенрейхенъ, охраняемая нѣсколькими сотнями австрійской пѣхоты и кавалеріи. Изъ-за домовъ деревни они производили невыгодную для Французовъ стрѣльбу, такъ-что удерживали драгунскій полкъ, первый пришедшій на мѣсто. Эскадронный командиръ Эксельманъ, въ-послѣдствіи ознаменовавшій свое имя множествомъ блистательныхъ подвиговъ, а тогда простой адъютантъ Мюрата, прискакалъ, услышавъ ружейные выстрѣлы. Онъ спѣшилъ 200 драгуновъ, вызвавшихся въ охотники: они бросились въ деревню и штыками выгнали оттуда непріятелей. Между-тѣмъ, подошли новые отряды драгуновъ, и Австрійцы были сбиты, прогнаны за Вертингенъ; но позади его, на небольшомъ возвышеніи, девять батальйоновъ ихъ построились въ одно каре, небольшое, по сжатое и крѣпкое, съ пушками и кавалеріею по флангамъ. Храбрый Эксельманъ тотчасъ аттаковалъ каре съ удивительною смѣлостью: подъ нимъ была убита лошадь. Подлѣ него палъ полковникъ Монти, пораженный штыкомъ. Но стремительность аттаки не могла поколебать этой твердой громады. Такъ прошло нѣсколько времени; французскіе драгуны бросались въ рубку на австрійскихъ гренадеровъ, но тѣ отбивали ихъ штыками и ружейными выстрѣлами. Наконецъ показался Мюратъ, съ главными силами своей кавалеріи, и Лансъ съ гренадерами Удино, живо привлеченные пушечною пальбою. Мюратъ немедленно аттаковалъ каре своими эскадронами; Ланнъ спѣшилъ направить гренадеровъ къ опушкѣ лѣса, замѣченнаго въ отдаленіи, и тѣмъ хотѣлъ отрѣзать отступленіе Австрійцамъ. Аттакованные съ фронта, угрожаемые съ тыла, они отступали сначала стройно, но вскорѣ безпорядочно. Еслибъ гренадеры Удино могли прійдти нѣсколькими минутами раньше, то девять австрійскихъ батальйоновъ были бы взяты всѣ. Однакожь у нихъ взяли двѣ тысячи человѣкъ въ плѣнъ, и отбили нѣсколько пушекъ и знаменъ.
   Ланнъ и Мюратъ видѣли Эксельмана передъ штыками непріятеля, и хотѣли, чтобъ онъ привезъ Наполеону извѣстіе о первомъ успѣхѣ и непріятельскія знамена. Наполеонъ принялъ молодаго, блистательнаго офицера въ Донаувертѣ, наградилъ его степенью почетнаго легіона и вручилъ ему знаки ордена въ присутствіи своего штаба, желая придать больше блеска первымъ наградамъ, заслуженнымъ въ новую войну.
   Въ тотъ же день, 8 октября, Сультъ вступилъ въ Аугсбургъ безъ выстрѣла. Маршалъ Даву перешелъ черезъ Дунай въ Нейбурги и двинулся къ Айхаху, занять назначенную ему позицію между французскими корпусами, шедшими обложить Ульмъ и посланными къ Мюнхену противъ Русскихъ. Бернадоттъ и Мармонъ приготовлялись переходить черезъ Дунай около Ингольштадта, съ цѣлію идти въ Мюнхенъ.
   Наполеонъ приказалъ стѣснять ульмскую позицію. Онъ вслѣдъ Нею идти вверхъ по лѣвому берегу Дуная и овладѣть всѣми мостами на немъ, чтобъ свободнѣе дѣйствовать на обоихъ берегахъ. Мюрату и Ланцу предписано было идти вверхъ по правому берегу, и вмѣстѣ съ Неемъ стѣснять Австрійцевъ. На другой день, 9 числа, Ней, быстрый въ исполненіи, особливо когда ему приказывали подходить къ непріятелю, достигъ береговъ Дуная и шелъ по нимъ до высоты Ульма. Первые мосты встрѣтились ему въ Гюнцбургѣ. Онъ приказалъ дивизіи Малера занять ихъ.
   Мостовъ было три: главный передъ городкомъ Гюнцбургомъ, второй выше его, передъ деревнею Лейпгеймъ, третій ниже, передъ селеніемъ Рейзенбургъ. Генералъ Малеръ велѣлъ подступить ко всѣмъ тремъ вдругъ. Онъ поручилъ офицеру генеральнаго штаба Лефолю аттаковать лейпгеймскій отрядомъ войскъ, генералу Лабассе аттаковать рейзенбургскій 59 линейнымъ полкомъ, а себѣ предоставилъ аттаку главнаго, понцбургскаго моста, съ бригадою Маркопьё. Русло Дуная неправильно образовано въ этомъ мѣстѣ, и потому надобно было переходить множество небольшихъ рукавовъ и острововъ, усаженныхъ ивами и тополями. Передовыя войска бросились туда съ рѣшимостью, перешли вбродъ мѣшавшіе имъ заливы, и захватили двѣсти или триста Тирольцевъ, съ начальникомъ ихъ, генерал-майоромъ барономъ Аспромъ. Вскорѣ войска наши подошли къ главному рукаву, гдѣ былъ построенъ гюнцбургскій мостъ. Австрійцы, отступая, истребили одну часть его. Генералъ Малеръ хотѣлъ поправить ее, но на другомъ берегу стояли австрійскіе полки, многочисленная артиллерія, и самъ эрцгерцогъ Фердинандъ поспѣшилъ туда съ значительными подкрѣпленіями. Австрійцы начали понимать всю важность дѣйствій, открытыхъ въ тылу ихъ, и хотѣли чрезвычайнымъ усиліемъ спасти по-крайней-мѣрѣ ближайшіе къ Ульму мосты. Они направили на Французовъ убійственный огонь изъ ружей и пушекъ, и тѣ, не закрытые больше деревьями островковъ, остались подъ выстрѣлами на отмеляхъ рѣки, но выдерживали огонь съ удивительною твердостью. Пройдти вбродъ было невозможно. Они бросились къ столбамъ моста, надѣясь снова покрыть его досками. Но работавшіе не могли успѣть въ томъ, одинъ за однимъ поражаемые непріятельскими пулями, и ряды Французовъ, подвергшіеся въ это время выстрѣламъ Австрійцевъ, понесли жестокія потери. Генералъ Малеръ велѣлъ отступить на лѣсистые островки, ее желая продолжать безполезную дерзость.
   Это покушеніе стоило Французамъ нѣсколько сотъ человѣкъ. Двѣ другія аттаки производились въ то же время. Непроходимыя болота сдѣлали невозможною лейпгеймскую. Аттака рейзенбургская была счастливѣе. Генералъ Лабассе, наряду съ полковникомъ Лакюэ, начальникомъ 59-го полка, явился у большаго рукава Дуная. Австрійцы и тамъ потребили рядъ досокъ на мосту, но не совсѣмъ, такъ-что солдаты поправили мостъ, и 59-й полкъ прошелъ по немъ и занялъ Рейзенбургъ и окрестныя высоты, не смотря на тройное число непріятелей. Полковникъ Лакюэ былъ убитъ, сражаясь впереди своихъ солдатъ. Видя французскій полкъ одинъ на правомъ берегу Дуная, австрійская кавалерія ринулась на помощь своей пѣхотѣ и аттаковала съ ожесточеніемъ Французовъ, построившихся въ каре. Три раза кидалась она на штыки храбраго полка, и три раза была остановлена ружейнымъ огнемъ почти въ упоръ. 59-й полкъ удержался на полѣ сраженія послѣ усилій, достойныхъ памяти.
   Когда перешли черезъ одинъ изъ трехъ мостовъ, генералъ Малеръ, около вечера, свелъ всю свою дивизію къ Рейзенбургу. Тогда Австрійцы не рѣшились упорствовать въ защитѣ Гюнцбурга. Они въ ту же ночь отступили къ Ульму, и оставили Французамъ 1000 человѣкъ плѣнныхъ и 300 раненыхъ.
   Съ большими почестями похоронили полковника Лакюэ. Маршалъ Ней расположилъ дивизію Дюпона на лѣвомъ берегу рѣки и перевелъ на правый дивизіи Малера и Луазона, для сохраненія сообщеній съ Ланномъ.
   Наполеонъ до 9-го числа оставался въ Донаувертѣ, и оттуда отправился въ Аугсбургъ, средоточіе всѣхъ свѣдѣній и будущихъ распоряженій. Въ Аугсбургѣ онъ былъ между Ульмомъ съ одной стороны и Мюнхеномъ съ другой, то-есть, между швабскою арміею, которую окружалъ, и Русскими, которыхъ приближеніе подтверждалось общимъ слухомъ. Удаляясь отъ Ульма на день или на два, онъ хотѣлъ оставить тамъ одного начальника, и, больше по родству, нежели по превосходству дарованій, подчинилъ Мюрату маршаловъ Нея и Ланна, что очень не нравилось имъ и было поводомъ къ раздору. При новомъ порядкѣ дѣлъ во Франція, такія неудобства были неизбѣжны. Мюратъ распоряжалъ 60-го тысячами человѣкъ для удержанія Макка подъ Ульмомъ.
   Въ Аугсбургѣ Наполеонъ нашелъ маршала Сульта съ 4-мъ корпусомъ. Маршалъ Даву расположался въ Аихахѣ; Мармонъ слѣдовалъ за нимъ; Бернадоттъ шелъ къ Мюнхену. Французская армія была почти въ такомъ же положеніи, какъ въ Миланѣ, когда, чудесно перешагнувъ черезъ Сен-Бернаръ, она была въ тылу генерала Меласа, хотѣла окружить непріятеля и не знала на какомъ пути захватить его. Также недоумѣвали о намѣреніяхъ генерала Макка. Наполеонъ старался угадать, на что могъ бы онъ покуситься въ такой страшной опасности, и не угадывалъ, потому-что Маккъ самъ не зналъ того. Въ сомнѣніи своемъ, Наполеонъ предполагалъ у него самое благоразумное намѣреніе уйдти въ Тироль. Въ-самомъ-дѣлѣ, двинувшись къ Меммингену, влѣво отъ ульмской позиціи, Маккъ въ два или три перехода могъ бы достигнуть Тироля черезъ Ксмитенъ. Онъ присоединился бы тогда къ арміи, охранявшей цѣпь Альповъ, и къ арміи, занимавшей Италію. Спасая себя, онъ способствовалъ бы соединенію 200 тысячь человѣкъ, то-есть, громады войскъ, всегда грозной, какое ни занимала бы она положеніе на общемъ театрѣ войны. Во всякомъ случаѣ, онъ избѣгнулъ бы бѣдствія, навѣки знаменитаго въ военныхъ лѣтописяхъ.
   Наполеонъ приписывалъ ему такое намѣреніе, не останавливаясь на другой мысли, которую генералъ Маккъ могъ имѣть и имѣлъ нѣсколько времени, а именно: уйдти по лѣвому берегу Дуная, охраняемому только одною дивизіею Дюпона отъ корпуса маршала Нея. Меньше всего можно было предполагать такое рѣшеніе, потому-что оно требовало дерзости необычайной. Надобно было бы идти на перерѣзъ пройденнаго Французами пути, еще усѣяннаго ихъ экипажами и обозами, можетъ-быть, встрѣтить непріятеля въ большихъ силахъ, и прорваться сквозь него для отступленія въ Богемію. Наполеонъ не допускалъ такого предположенія, и заботился только заслонить дороги въ Тироль. Онъ приказалъ Сульту идти вверхъ по Леху до Ландсберга, занять Меммингенъ и преградить путь отъ него къ Кемптену. На мѣсто корпуса маршала Сульта, онъ поставилъ въ Аугсбургъ корпусъ Мармона, куда ввелъ также свою гвардію, обыкновенно слѣдовавшую за главною квартирою. Тамъ ожидалъ онъ движенія разныхъ корпусовъ своихъ, направляя переходы ихъ своими указаніями.
   Бернадоттъ, гоня аррьергардъ Кинмайера, вошелъ въ Мюнхенъ 12-го числа утромъ, ровно черезъ мѣсяцъ послѣ вторженія Австрійцевъ и ухода Баварцевъ. Онъ взялъ въ плѣнъ тысячу человѣкъ изъ отступавшихъ войскъ. Баварцы приняли Французовъ съ восторгомъ и рукоплесканіями. Наполеонъ тотчасъ пригласилъ курфирста возвратиться въ столицу со всею его арміею, ненужною въ Вюрцбургѣ и назначенною занять линію Инна, вмѣстѣ съ корпусомъ Бернадотта. Онъ просилъ употребить ее для обозрѣній, потому-что ей была извѣстна мѣстность, и черезъ нее можно было получать лучшія свѣдѣнія о походѣ Русскихъ, шедшихъ изъ Вѣны къ Мюнхену.
   Маршалъ Сультъ, посланный къ Ландсбергу, встрѣтилъ на пути своемъ только кирасировъ принца Фердинанда, поспѣшно отступавшихъ къ Ульму. Пылкость нашихъ войскъ была такова, что 26-й егерскій полкъ не устрашился помѣряться съ тяжелою кавалеріею австрійскою, и захватилъ цѣлыи эскадронъ ея съ двумя пушками. Такая встрѣча ясно показала, что Австрійцы не уходятъ къ Тиролю, а сосредоточиваются позади Иллера, между Меммингеномъ и Ульмомъ, и что тамъ готовится новая маренгская битва. Наполеонъ заботился соединить для нея какъ-можно-болѣе своихъ войскъ. Онъ предполагалъ, что битва можетъ случиться 13-го или 14-го октября; но, не имѣя надобности спѣшить, потому-что Австрійцы не начинали сами, онъ предпочелъ 14-е число, желая имѣть больше времени для сближенія войскъ. Прежде всего онъ перемѣстилъ маршала Даву и подвинулъ его къ Дахау, такъ-что, занимая выгодное мѣсто между Аугсбургомъ и Мюнхеномъ, онъ могъ въ три или четыре часа перенестись къ Мюнхену, и съ Бернадоттомъ и Баварцами противопоставить Русскимъ 60-ти тысячную армію, или снова двинуться къ Аугсбургу, на помощь Наполеону противъ Макка. Обезпечивъ свой тылъ, Наполеонъ приказалъ Сульту войдти въ связь съ корпусами, шедшими къ Иллеру, и послалъ свою гвардію въ Вейссенгорнъ, куда ѣхалъ и самъ, надѣясь такимъ-образомъ собрать сто тысячь человѣкъ на десяти льё, отъ Меммингена до Ульма. Но судьба готовила ему торжество инаго рода, больше новое и не меньше удивительное обширными послѣдствіями.
   Наполеонъ выѣхалъ изъ Аугсбурга въ Вейссенгорнъ 12-го числа, въ 11-ть часовъ вечеромъ. Дорогою онъ встрѣтилъ войска мармонова корпуса, составленнаго изъ Французовъ и Голландцевъ, изнуренныхъ усталостью, отягощенныхъ своимъ оружіемъ и провизіею, выданною имъ на нѣсколько дней. Погода, прелестная покуда не переходили черезъ Дунай, вдругъ сдѣлалась ужасною. Густой, мокрый снѣгъ растворилъ грязь, и дороги стали непроходимы. Всѣ рѣчки, впадающія въ Дунай, вышли изъ береговъ. Солдаты шли какъ въ болотѣ, и часто артиллерійскіе парки останавливали ихъ. Но они не роптали. Наполеонъ остановился поговорить съ ними, велѣлъ имъ стать вокругъ себя, объяснилъ положеніе непріятеля, манёвръ, которымъ окружили его, и обѣщалъ такое же прекрасное торжество, какъ подъ Маренго. Солдаты восхитились его словами, съ гордостью слушали, какъ величайшій полководецъ вѣка объяснялъ имъ свои планы, и въ восторгѣ одушевленія отвѣчали ему единогласными восклицаніями: Да здравствуетъ императоръ! Они снова пошли въ путь, съ нетерпѣніемъ поспѣшая къ великой битвѣ. Слышавшіе слова императора повторяли ихъ тѣмъ, которые не слыхали ихъ, и всѣ кричали въ радости, что Австрійцы пропала и будутъ забраны до послѣдняго.
   Пора была Наполеону возвратиться на Дунай, потому-что его приказанія, худо понятыя Мюратомъ, могли привести къ бѣдствіямъ, еслибъ Австрійцы были предпріимчивѣе.
   Покуда Ланнъ и Мюратъ окружали Ульмъ на правомъ берегу Дуная, Ней оставался на обоихъ берегахъ его, имѣя двѣ дивизіи на правомъ и одну, дивизію Дюпона, на лѣвомъ берегу. Сблизившись къ Ульму, Ней увидѣлъ ошибочность такого положенія. Онъ судилъ, основываясь на очевидности, на счастливомъ военномъ инстинктѣ, и на совѣтахъ полковника Жомини, офицера генеральнаго штаба, необыкновеннаго дарованіями. Опасность оставить одну дивизію на лѣвомъ берегу рѣки была явна для Нея.-- Почему, говорилъ онъ, Австрійцы не воспользуются случаемъ уйдти по лѣвому берегу, стоптавъ наши обозы и парки, которые не окажутъ имъ сильнаго сопротивленія?-- Мюратъ не соглашался съ нимъ, основываясь на худо-истолкованныхъ письмахъ императора, который ожидалъ значительнаго сраженія на Иллерѣ и приказывалъ сосредоточить тамъ всѣ войска. Мюратъ думалъ, что даже одной дивизіи Дюпона слишкомъ-много на лѣвомъ берегу, потому-что она не будетъ въ чертѣ сраженія въ назначенный для него день. Разномысліе произвело сольный раздоръ между Неемъ и Мюратомъ. Нея оскорбляла подчиненность начальнику, котораго почиталъ онъ ниже себя дарованіемъ, хотя и былъ онъ выше родствомъ съ императоромъ. Мюратъ, гордясь новымъ своимъ званіемъ, а еще больше довѣренностью Наполеона, давалъ чувствовать Нею оффиціальное свое превосходство, и наконецъ отдалъ ему безусловное приказаніе. Еслибъ не вступились тутъ общіе ихъ друзья, то военачальники императора кончили бы ссору свою неприлично высокому ихъ положенію. Слѣдствіемъ раздора были разнорѣчивыя приказанія дивизіи Дюнона и очень-опасное для нея положеніе. Къ-счастію, покуда спорили о лучшемъ для нея мѣстѣ, достопамятное сраженіе освободило ее отъ опасности, приготовленной ей ошибкой Мюрата.
   Генералъ Маккъ уже не сомнѣвался въ своемъ бѣдствіи и сдѣлалъ перемѣну фронта. Въ Ульмѣ было уже не правое крыло его, а лѣвое, и въ Меммингень не лѣвое, а правое. По прежнему опираясь на Иллеръ, онъ стоялъ тыломъ къ Франціи, какъ-будто пришелъ изъ нея, а Наполеонъ былъ тыломъ къ Австріи, какъ-будто пришелъ оттуда. Это было естественное положеніе двухъ военачальниковъ, изъ которыхъ одинъ обошелъ другаго. Маккъ стянулъ къ себѣ войска, разсѣянныя въ Швабіи и воротившіяся разбитыми изъ Вертингена и Вюрцбурга, и оставилъ только отряды на Иллерѣ отъ Меммингена до Ульма, а главную часть силъ своихъ соединилъ въ самомъ Ульмѣ, въ укрѣпленномъ лагерѣ, повелѣвающемъ городомъ.
   Около Ульма, лѣвый берегъ Дуная гораздо-выше праваго. Правый берегъ представляетъ болотистую равнину, слегка наклоненную къ рѣкѣ, а лѣвый рядъ холмовъ, въ видѣ террасы, омываемыхъ Дунаемъ. Михельсбергъ -- главная изъ тамошнихъ высотъ. Австрійцы занимали укрѣпленный лагерь въ числѣ 60-ти тысячь человѣкъ, имѣя внизу передъ собою городъ Ульмъ.
   Генералъ Дюпонъ, оставленный одинъ на лѣвомъ берегу, долженъ былъ, по приказанію Нея, приблизиться къ Ульму утромъ 11 октября, и подошелъ къ нему по альбекской дорогѣ. Въ это самое время Ней и Мюратъ спорили въ Гюнцбургѣ, а Наполеонъ въ Аугсбургѣ занимался общими распоряженіями. Генералъ Дюпонъ прибылъ въ деревню Гаслахъ, откуда видѣнъ весь Михельсбергъ, и усмотрѣлъ тамъ до 60 тысячь Австрійцевъ въ грозномъ положеніи. Послѣдніе переходы, въ дурную погоду и чрезвычайно-быстро совершенные, уменьшили его дивизію до 6 тысячь человѣкъ. У него, правда, оставили еще пѣшихъ драгуновъ Бараге-д'Илье, присоединенныхъ во время перехода отъ Рейна до Дуная не къ Мюрату, а къ Нею. Они съ большою пользою усилили бы его 5-ю тысячами человѣкъ, еслибъ не были въ Лангенау, въ трехъ льё назади.
   Генералъ Дюпонъ, пришедши къ Михельсбергу, увидѣлъ себя, съ тремя полками пѣхоты, двумя кавалеріи и нѣсколькими пушками, передъ 60-ти-тысячною арміею. Столь несчастливый въ-послѣдствіи, онъ, въ эту минуту, принялъ рѣшеніе, которое сдѣлало бы честь величайшему полководцу. Справедливо разсудилъ онъ, что, отступая, покажетъ только свою слабость и вскорѣ будетъ обхваченъ 10-го тысячами конницы, которую вышлютъ преслѣдовать его$ напротивъ, дѣйствуя дерзко, онъ обманетъ Австрійцевъ, заставитъ почесть отрядъ свой только авангардомъ Французской арміи, побудитъ наблюдать осторожность, и такимъ образомъ успѣетъ выйдти изъ дурнаго положенія, въ какое поставили его. Тотчасъ приготовился онъ къ сраженію. На лѣвомъ флангѣ его была деревня Гаслахъ, окруженная небольшою рощею. Тамъ, поставилъ онъ 32-й полкъ, прославившійся въ Италіи, 1-й гусарскій полкъ и часть своей артиллеріи. На правомъ флангѣ своемъ, гдѣ также была роща, онъ поставилъ 96-й линейный полкъ, 9-й легкій и 17-й драгунскій. Нѣсколько впереди праваго крыла его была деревня Юнгингенъ, также окруженная рощицами, и онъ занялъ ее отрядомъ.
   Въ такой позиціи генералъ Дюпонъ встрѣтилъ Австрійцевъ, отряженныхъ въ числѣ 25 тысячъ, подъ начальствомъ эрцгерцога Фердинанда, сбить 6-ти-тысячную дивизію Французовъ. И тутъ, вдохновенный свѣтлою мыслію, Дюпонъ тотчасъ увидѣлъ, что дивизія его будетъ истреблена однимъ ружейнымъ огнемъ, если онъ допуститъ Австрійцевъ развернуть свою линію и распространить стрѣльбу. Соединивъ съ дерзостью великой рѣшимости дерзость твердаго исполненія своей мысли, онъ велѣлъ полкамъ своего праваго фланга ударить въ штыки. Храбрые полки смѣло пошли на первую линію Австрійцевъ, сбили ее, привели въ безпорядокъ, и взяли 1500 человѣкъ въ плѣнъ, послѣ чего Дюпонъ возвратился на позицію съ двумя своими полками, и неподвижно ждалъ окончанія этого страннаго боя. Но Австрійцы не могли почитать себя побѣжденными и возвратились съ свѣжими войсками. Французы въ другой разъ встрѣтили ихъ штыками, прогнали и снова взяли многихъ въ плѣнъ. Безполезныя аттаки съ фронта утомили Австрійцевъ: они обратили свои усилія на фланги непріятеля, и подошли къ деревнѣ Гаслаху, прикрывавшей лѣвое крыло дивизіи Дюпона; въ деревнѣ находились и взятые въ плѣнъ Австрійцы. Тамъ встрѣтилъ ихъ жестокимъ отпоромъ 32-й полкъ: онъ прогналъ Австрійцевъ, а 1-й гусарскій полкъ, соревнуя пѣхотѣ, произвелъ нѣсколько сильныхъ аттакъ. Не ограничиваясь нападеніями на Гаслахъ, Австрійцы сдѣлали покушеніе и противъ праваго фланга, стараясь занять деревню Юнгингенъ. Многочисленность дала имъ средство утвердиться тамъ на минуту. Генералъ Дюпонъ, оцѣнивая опасность, вслѣдъ 96-му полку снова аттаковать Юнгингенъ и успѣлъ отбить его. Такъ переходила эта деревня изъ рукъ въ руки пять разъ, и въ смятеніи повторительныхъ нападеній Французы всякій разъ брали плѣнныхъ. Но покуда Австрійцы истощались въ безполезныхъ усиліяхъ противъ горсти солдатъ, ихъ многочисленная кавалерія распространилась по всѣмъ направленіямъ, кинулась на 17-й драгунскій полкъ, сдѣлала нѣсколько аттакъ противъ него, гдѣ убитъ храбрый его полковникъ, Сенъ Дизье, и заставила драгу и объ укрыться въ рощу. Туча австрійскихъ всадниковъ разлилась по всей окружности, до деревни Альбека, откуда пришла дивизія Дюпона, захватила обозъ его, оставленный подъ защитою драгуновъ Бараге-д'Илье, и доставила себѣ такимъ образомъ нѣсколько пошлыхъ трофеевъ (quelques vulgaires trophées), неутѣшительныхъ послѣ пораженія, претерпѣннаго 25-ю тысячами человѣкъ отъ 6-ти тысячъ {Любопытно, какъ г. Тьеръ умѣетъ закрашивать пораженія своихъ земляковъ, и выставлять неудачи ихъ противниковъ! Прим. переводч.}.
   Необходимо было положить конецъ опасному сраженію. Дюпонъ утомлялъ Австрійцевъ пять часовъ отчаяннымъ боемъ, и поспѣшилъ воспользоваться ночью для отступленія къ Альбеку. Онъ пришелъ туда въ порядкѣ и привелъ съ собой 4000 плѣнныхъ.
   Еслибъ генералъ Дюпонъ не остановилъ Австрійцевъ этою необыкновенною битвою, они ушли бы въ Богемію, и одно изъ превосходнѣйшихъ соображеній Наполеона уничтожилось бы совершенно. Вотъ доказательство, что великимъ генераламъ надобны и солдаты великіе: самымъ знаменитымъ полководцамъ часто бываетъ необходимо, чтобъ войска ихъ своимъ геройствомъ вознаграждали случайности войны, или ошибки, неизбѣжныя и для самаго генія.
   Встрѣча съ небольшою частью французской арміи была поводомъ къ бурнымъ совѣщаніямъ въ австрійской главной квартирѣ. Тамъ знали, что Сультъ находится въ Ландсбергѣ, не думали, что въ Алцбекѣ одинъ Дюпонъ, и начали почитать себя окруженными отвсюду. Послѣ Австрійцы хотѣли сложить весь стыдъ своего пораженія на генерала Макка; а онъ былъ въ смущеніи, которое легко вообразить. Что ни говорили бы судьи, умствующіе послѣ событія, а онъ могъ спастись не иначе, какъ еслибъ небесное вдохновеніе вдругъ открыло ему слабость корпуса, бывшаго передъ нимъ, и возможность раздавить его и отступить въ Богемію. Несчастный не зналъ, что Французы были малочисленны на лѣвомъ берегу Дуная, и сталъ совѣщаться съ августѣйшимъ товарищемъ своего печальнаго жребія, эрцгерцогомъ Фердинандомъ. Въ смутныхъ соображеніяхъ проходило драгоцѣнное время, и онъ не умѣлъ рѣшиться ни уйдти въ Богемію, поразивъ Дюпона, ни отступить къ Тиролю, пробившись черезъ Меммингенъ. Всего вѣрнѣе казалось ему еще крѣпче утвердиться въ Ульмѣ, сосредоточить тамъ свою армію, и ожидать, съ большими силами, которыя трудно сбить, прибытія Русскихъ черезъ Мюнхенъ и эрцгерцога Карла черезъ Тироль. Онъ увѣрялъ себя, что генералъ Кинмайеръ съ 20-го тысячами Австрійцевъ, и генералъ Кутузовъ съ 60-го тысячами Русскихъ вскорѣ явятся на мюнхенской дорогѣ, что эрцгерцогъ Іоаннъ съ тирольскимъ корпусомъ и даже эрцгерцогъ Карлъ съ италійскою арміею поспѣшатъ на помощь къ нему черезъ Ксмитенъ, и тогда самъ Наполеонъ вдругъ найдется въ опасности, потому-что его стѣснятъ 80 тысячь австро-русской арміи, пришедшей изъ Австріи, 25 тысячь Австрійцевъ изъ Тироля, 70 тысячь ульмскаго лагеря, а всего 175 тысячь человѣкъ. Но эти различныя соединенія могли бы совершиться, еслибъ въ срединѣ не стоялъ Наполеонъ, съ 160-го тысячами Французовъ, привыкшихъ побѣждать. Въ несчастій утѣшаются малѣйшею надеждою, и Маккъ вѣрилъ даже донесеніямъ лазутчиковъ, подосланныхъ Наполеономъ. Они говорили ему то о высадкѣ Англичанъ въ Булони, заставляющей Французовъ возвратиться къ Рейну, то о появленіи Русскихъ и эрцгерцога Карла на мюнхенской дорогѣ.
   Въ затруднительныхъ положеніяхъ подчиненные дѣлаются смѣлы и говорливы, порицаютъ начальниковъ и имѣютъ свои мнѣнія. У Макка были подчиненными многіе знатные, которые не боялись возвышать голосъ. Одни хотѣли отступать въ Тироль, другіе въ Виртембсргъ, нѣкоторые въ Богемію. Послѣдніе случайно разсуждали справедливо, и, ссылаясь на Гаслахское сраженіе, утверждали, что дорога въ Богемію открыта. Противорѣчія обыкновенно еще больше ослабляютъ смущенный умъ, и приводятъ его къ полумѣрамъ, которыя пагубнѣе всего. Генералъ Маккъ хотѣлъ уступить немного мнѣніямъ, оспориваемымъ имъ, и принялъ два рѣшенія, странныя со стороны человѣка, который твердо оставался въ Ульмѣ. Онъ послалъ дивизію Еллахича въ Меммингенъ, усилить тамошній постъ, охраняемый генераломъ Шпангеномъ съ 5-ю тысячами человѣкъ, желая такимъ образомъ поддерживать сообщенія съ Тиролемъ. Онъ послалъ генерала Риска, съ цѣлою дивизіею, овладѣть высотами Эльхингена, чтобъ протянуться по лѣвому берегу и сдѣлать сильное обозрѣніе на сообщеніяхъ Французовъ.
   Генералъ Рискъ занялъ эльхингенскій монастырь, на высотахъ лѣваго берега, подлѣ самаго Гаслаха, гдѣ сражались 11 числа. У подошвы монастыря былъ мостъ, истребленный Австрійцами и потомъ Французами. Итакъ, армія французская имѣла сообщенія съ лѣвымъ берегомъ только черезъ мосты въ Гюнцбургѣ, гораздо-ниже Эльхингена. Дивизія Дюпона отошла къ Лангенау. Къ-счастію, Австрійцы не знали, что путь отступленія былъ для нихъ открытъ!
   Въ такихъ-то обстоятельствахъ Наполеонъ, выѣхавъ изъ Аугсбурга 12 числа вечеромъ, прибылъ въ Ульмъ 13 числа. Тотчасъ, не смотря на ужасную погоду, онъ объѣхалъ верхомъ всѣ позиціи, занятыя военачальниками его. Они ссорились другъ съ другомъ и были совершенно различны въ мнѣніяхъ. Ланнъ, одаренный вѣрнымъ военнымъ взглядомъ, думалъ, какъ и Ней, что Австрійцы хотятъ не сражаться на Иллерѣ, а уйдти въ Богемію, лѣвымъ берегомъ, перешедъ черезъ дивизію Дюпона. Наполеонъ могъ сомнѣваться, бывши въ отдаленіи, но на мѣстѣ онъ тотчасъ увидѣлъ все. Впрочемъ, приказывая наблюдать лѣвый берегъ и поставить тамъ дивизію Дюпона, онъ не думалъ оставлять ея безъ опоры, и особливо не обезпечивъ средствъ перехода съ одного берега на другой, чтобы подать ей помощь въ случаѣ нападенія. Распоряженія Наполеона были поняты такъ же худо, какъ и мѣстность, почему онъ вполнѣ согласился съ Неемъ и Ланпомъ противъ мнѣнія Мюрата, и тотчасъ приказалъ поправить важныя ошибки, сдѣланныя въ предшествовавшіе дни. Онъ рѣшился возстановить сообщеніе праваго берега съ лѣвымъ по ближайшему къ Ульму эльхингенскому мосту. Можно было бы идти до Гюнцбурга, перейдти тамъ черезъ Дунай, и съ усиленною дивизіею Дюпона возвратиться къ Ульму. Но такое отдаленное движеніе давало Австрійцамъ время удалиться. Гораздо-лучше было, на разсвѣтѣ 14 то числа, возстановить съ бою эльхингенскій мостъ, бывшій передъ глазами, и перенестись на лѣвый берегъ въ достаточныхъ силахъ, между-тѣмъ какъ Дюпонъ, по новому приказанію, воротился бы отъ Лангенау черезъ Альбекъ къ Ульму.
   Наполеонъ отдалъ, въ-слѣдствіе того, приказанія на слѣдующій день. Маршалъ Сультъ былъ подвинутъ на оконечность линіи Иллера, къ Меммингену. Мармонъ составилъ связь на Иллерѣ. Лаинъ, Ней, Мюратъ, соединенные подъ Ульмомъ, готовились стать на обоихъ берегахъ Дуная и протянуть руку къ дивизіи Дюпона, оставленной на лѣвомъ берегу. Но для этого надобно было возстановить эльхингенскій мостъ, и Нею предоставили честь совершить утромъ 14-го числа мужественный подвигъ и вновь упрочить намъ обладаніе обоими берегами рѣки.
   Неустрашимый маршалъ еще не могъ забыть неприличныхъ словъ, сказанныхъ ему Мюратомъ во время недавняго ихъ спора. Какъ-будто соскучившись отъ разсужденій слишкомъ-длинныхъ, Мюратъ сказалъ: "что нисколько не понимаетъ плановъ, разъясняемыхъ ему, и что онъ привыкъ составлять свои планы въ виду непріятеля". Такой высокомѣрный отвѣтъ могъ произнести опытный дѣйствователь пустому разскащику. Утромъ 14-го числа, Ней, верхомъ, въ полной формѣ, въ орденахъ, схватилъ руку Мюрата, сильно тряхнулъ ее передъ всѣмъ штабомъ, передъ самимъ императоромъ, и гордо сказалъ: "Ну, ваше высочество, поѣдемте со мной составлять ваши планы въ виду непріятеля!" Тутъ онъ поскакалъ къ Дунаю, въѣхалъ въ него по брюхо своей лошади, и, подъ градомъ пуль и картечь, началъ распоряжаться опаснымъ дѣйствіемъ, ему порученнымъ. Надобно было поправить мостъ, отъ котораго оставались только столбы безъ пастилки, перейдти черезъ него, пройдти лугъ между Дупасмъ и подошвою высоты и овладѣть деревнею и монастыремъ эльхингенскимъ, которые возвышались амфитеатромъ и были защищаемы 20-го тысячами человѣкъ и грозною артиллеріею.
   Маршалъ Ней, не устрашаясь столькихъ препятствіи, приказалъ адъютанту генерала Луазопа и одному саперу взять доску и положить ее на столбы моста подъ огнемъ Австрійцевъ. Картечь раздробила ногу храброму саперу, по его тотчасъ замѣнили. Сначала была брошена одна доска, потомъ другая, третья, въ родѣ настилки. Такъ настлало одну часть моста, потомъ другую, и наконецъ покрыли послѣднюю перемычку, подъ убійственнымъ ружейнымъ огнемъ искусныхъ стрѣлковъ съ другаго берега рѣки. Волтижсры 6-го легкаго полка, гренадеры 39-го и рота карабинеровъ, не дожидаясь совершенной поправки моста, перебѣжали на другой берегъ Дуная, разсѣяли оборонявшихъ его Австрійцевъ, и заняли столько мѣста, что дивизія Луазона могла прійдти къ нимъ на помощь.
   Тогда Ней велѣлъ 39-му и 6-му легкому полку перейдти на другой берегъ. Онъ приказалъ генералу Виллатту вести 39-й полкъ вправо по лугу и очистить его отъ Австрійцевъ, а самъ, съ 6-мъ легкимъ полкомъ, хотѣлъ овладѣть монастыремъ. 39-й полкъ, на переходѣ черезъ мостъ, былъ остановленъ французскою кавалеріею, пылко бросившеюся туда, о не успѣлъ весь пройдти его. Только первый батальйонъ полка могъ исполнить приказаніе своего начальника. Онъ выдерживалъ аттаки австрійской кавалеріи и трехъ непріятельскихъ батальйоновъ, и, послѣ упорнаго сопротивленія, былъ даже оттѣсненъ къ выходу съ моста. Но вскорѣ къ нему подошли на помощь второй батальйонъ, 69-й и 76-й линейные полки, и онъ снова занялъ потерянное пространство, овладѣлъ всѣмъ лугомъ направо и заставилъ Австрійцевъ удалиться на высоты. Между-тѣмъ, Ней велъ 6-й легкій полкъ, взбирался по извилистымъ улицамъ деревни Эльхингенъ, подъ огнемъ изъ домовъ, занятыхъ пѣхотою, выбилъ Австрійцевъ изъ деревни и занялъ монастырь на вершинѣ возвышенія. Тамъ увидѣлъ онъ передъ собою холмистое пространство, усѣянное рощами, гдѣ 11 числа сражалась дивизія Дюпона. Эти холмы простираются до Михельсберга, надъ самымъ городомъ Ульмомъ. Ней хотѣлъ утвердиться тамъ, чтобъ при наступательномъ движеніи непріятеля не быть отброшеннымъ къ Дупаю. Онъ рѣшился опереть свое лѣвое крыло въ густомъ перелѣскѣ, идущемъ до самаго монастыря и деревни Эльхпигенъ, и потомъ двинуться правымъ крыломъ впередъ. Во время отчаяннаго боя въ той сторонѣ, остальныя войска австрійскаго корпуса составили нѣсколько кареевъ, по двѣ и по три тысячи каждый. Ней аттаковалъ ихъ драгунами, за которыми шла Пѣхота колонною. 18-й драгунскій полкъ произвелъ такую стремительную аттаку на одно каре, что смялъ его и заставилъ положить ружье. Остальные карей начали поспѣшно отступать, сперва къ Гаслаху, а наконецъ къ Михельсбергу.
   Между-тѣмъ, генералъ Дюпонъ, возвратившись отъ Лангенау къ Альбеку, встрѣтилъ корпусъ Вернека, наканунѣ вышедшій изъ Ульма произвести обозрѣніе на лѣвомъ берегу Дуная и отъискать средства для отступленія австрійской арміи. Генералъ Вернекъ, услышавъ позади себя пушечные выстрѣлы, возвратился къ Михельсбергу, по дорогѣ отъ Альбека въ Ульмъ. Онъ подходилъ туда въ то самое время, когда приближалась туда же дивизія Дюпона съ своей стороны, и маршалъ Ней занималъ высоты Эльхингена. Завязалось новое сраженіе на этомъ пунктѣ, между Вернекомъ, шедшимъ въ Ульмъ, и Дюпономъ, не допускавшимъ его туда, 32-й и 9-й легкій полки бросились сомкнутою колонною на австрійскую пѣхоту и отодвинули ее назадъ, между-тѣмъ какъ 96-й полкъ, въ каре, выдерживалъ аттаки австрійской кавалеріи. Въ такой борьбѣ окончился день. Ней со славою завоевалъ лѣвый берегъ, а Дюпонъ отрѣзалъ корпусу Вернека путь къ Ульму. Захвачено было три тысячи человѣкъ въ плѣнъ и отбито много пушекъ. Но гораздо-важнѣе было то, что Австрійцы окончательно были заперты въ Ульмѣ, и уже безъ всякой надежды къ спасенію, какое счастливое вдохновеніе ни пришло бы къ нимъ въ настоящую минуту.
   Покуда совершались эти событія на лѣвомъ берегу, Лаенъ приблизился къ Ульму правымъ берегомъ, Мармонъ выдвинулся къ Иллеру, а Сультъ, обойдя крайнюю точку позиціи Австрійцевъ, овладѣлъ Меммнегеномъ. Онъ прибылъ туда, когда еще дѣлали палиссады около города. Быстро окруживъ его, Сультъ принудилъ генерала Шпангена положить оружіе съ пятью тысячами человѣкъ, всею артиллеріею и множествомъ лошадей. Генералъ Еллахичъ слишкомъ-поздно пришелъ съ своею дивизіею помочь Меммингену, и видя передъ собою тридцати-тысячный корпусъ, отступилъ, не къ Ульму, изъ опасенія не пробраться къ нему, а къ Кемитену и Тиролю. Маршалъ Сультъ тотчасъ потянулся къ Оксенгаузену, довершая тѣмъ во всѣхъ направленіяхъ обложеніе укрѣпленнаго лагеря и города Ульма.
   Въ такомъ положеніи были дѣла къ концу дня 14 октября. Послѣ отступленія Еллахича и разныхъ сраженій, у Макка оставалось пятьдесятъ тысячъ человѣкъ: Еще надобно выключить изъ нихъ корпусъ Вернека, отрѣзанный дивизіею Дюпона. Несчастный Маккъ видѣлъ себя въ положеніи отчаянномъ. Выбирать рѣшеніе было не изъ чего. Единственнымъ средствомъ оставалось броситься, съ оружіемъ въ рукахъ, на какую-нибудь точку стальнаго круга, замкнувшаго его со всѣхъ сторонъ, и открыть себѣ путь или умереть. Не такъ бѣдственно было бы устремиться противъ Нея и Дюпона. Конечно, къ нимъ поспѣшили бы на помощь Ланнъ и Мюратъ по эльхингенскому мосту, а для побѣды надъ у падшими духомъ солдатами и не нужно было такого соединенія войскъ. Маккъ былъ бы разбитъ, по могъ спасти честь оружія, а это всего драгоцѣннѣе, когда нельзя побѣдить. Но Маккъ упорствовалъ въ своемъ рѣшеніи сосредоточиться въ Ульмѣ и ожидать помощи Русскихъ. На него жестоко нападали князь Шварценбергъ и эрцгерцогъ Фердинандъ. Послѣдній хотѣлъ, во что бы то ни стало, избѣгнуть несчастія попасть въ плѣнъ. Генералъ Маккъ предъявилъ уполпомоченіе отъ императора, которымъ, въ случаѣ разногласія, присвопвалась ему верховная власть. Но черезъ то онъ дѣлался отвѣтственнымъ, а не могъ заставить повиноваться себѣ. Эрцгерцогъ Фердинандъ, благодаря своему положенію, менѣе зависимому, рѣшился уклониться отъ приказаній главнокомандующаго. Про наступленіи ночи, онъ выбралъ тѣ изъ ульмскихъ воротъ, гдѣ меньше подвергался встрѣтить Французовъ, и вышелъ изъ города съ шестью или семью тысячами кавалеріи и корпусомъ пѣхоты, надѣясь присоединить къ себѣ генерала Верпека и уйдти черезъ Верхній Палатинатъ къ Богеміи. Присоединяя къ своему отряду корпусъ Вернека, эрцгерцогъ отнималъ у генерала Макка двадцать тысячь человѣкъ, оставляя его въ Ульмѣ только съ тридцатью тысячами, блокированнаго отвеюду и доведеннаго до крайняго бѣдствія -- положить оружіе самымъ постыднымъ образомъ.
   Ложно говорили, будто отбытіе эрцгерцога доказывало возможность выйдти изъ Ульма. Во-первыхъ, невѣроятно, чтобъ цѣлая армія, съ артиллеріею и тяжестями, могла ускользнуть какъ отрядъ, составленный большею частію изъ конныхъ войскъ. Но что случилось черезъ нѣсколько дней съ самимъ эрцгерцогомъ, показываетъ, что и армія погибла бы въ такомъ бѣгствѣ. Главною ошибкою было раздѣленіе силъ. Надобно было или оставаться, или выйдти всѣмъ вмѣстѣ; оставаться для отчаянной битвы, имѣя семьдесятъ тысячь человѣкъ; выйдти для удара съ тѣми же семьюдесятью тысячами на одинъ изъ пунктовъ блокады, и найдти тамъ смерть, или успѣхъ, иногда награждающій отчаяніе. Но раздѣлиться и одномъ бѣжать съ Еллахочемъ къ Тиролю, другимъ сопровождать эрцгерцога въ Богемію, третьимъ подписывать ульмскую капитуляцію -- вотъ что было хуже всего. Впрочемъ, опытъ показываетъ, что въ такихъ положеніяхъ угнетенная душа человѣческая, начиная нисходить, наконецъ нисходитъ такъ, что обыкновенію рѣшается на самое худшее. Справедливость требуетъ прибавить, что въ-послѣдствіи генералъ Маккъ всегда утверждалъ, что онъ не хотѣлъ раздѣлять силъ арміи и отступать отдѣльно.
   Наполеонъ провелъ ночь съ 14 на 15 число въ эльхингенскомъ монастырь. Утромъ 15 числа, онъ рѣшился кончить дѣло и приказалъ Нею взять михельсбергскія высоты. Ланнъ перешелъ со своимъ корпусомъ черезъ эльхнигенскій мостъ, способствуя аттакѣ Нея съ фланга. Ему поручено было взять Фрауэнбергъ, высоту близь Михельсберга. Наполеонъ находился на мѣстѣ, подлѣ Ланна, съ одной стороны наблюдая позиціи, къ которымъ Ней готовился подступать, съ другой обращая взгляды на Ульмъ, бывшій въ глубинѣ. И вдругъ демаскированная австрійская баттарея прыснула картечью въ группу императора. Лаппъ тотчасъ схватилъ поводья лошади Наполеоновой, стараясь удалить его отъ убійственнаго огня. Наполеонъ не искалъ огня и не уклонялся отъ него, приближаясь къ нему сколько надобно было для сужденія о дѣлѣ по собственному взгляду; онъ сталъ на такомъ мѣстѣ, откуда дѣйствіе было видно съ меньшею опасностью. Ней двинулъ свои колонны, взбираясь на окопы, сдѣланные на Михельсбергѣ, и взялъ ихъ штыками. Наполеонъ, опасаясь излишней быстроты въ аттакѣ Нея, хотѣлъ замедлить ее и дать время Ланну подойдти къ Фрауэнбергу, чтобъ тѣмъ развлечь вниманіе непріятеля. "Славы не раздѣляютъ", отвѣчалъ Ней генералу Дюма, привезшему ему приказаніе ждать помощи Ланна, и продолжалъ наступать, превозмогая всѣ препятствія. Онъ достигъ съ своимъ корпусомъ до отлогости высотъ, даже выше города Ульма. Ланнъ съ своей стороны взялъ Фрауэнбергъ, и соединившись они вмѣстѣ стали приближаться къ стѣнамъ города. Въ пылу, увлекавшемъ боевыя колонны, 17-й легкій полкъ взялъ приступомъ бастіонъ, ближайшій къ рѣкѣ, и утвердился въ немъ. Но Австрійцы видѣли слишкомъ-отважное положеніе этого полка, выгнали его изъ бастіона, и взяли у него нѣсколько плѣнныхъ.
   Наполеонъ призналъ нужнымъ прекратить сраженіе, и отложить до слѣдующаго дня предложеніе о сдачъ крѣпости, а въ случаѣ отказа приступъ къ ней. Въ-продолженіе дня, Дюп ся, чтобъ въ его отсутствіе Англичане и Турки не ворвались въ Каиръ. Такимъ-образомъ, вышедъ изъ Капра не зная зачѣмъ, генералъ Белльяръ возвратился туда безъ всякаго результата, между-тѣмъ, какъ народъ смотрѣлъ на него, какъ на побѣжденнаго.
   Французская армія, питая отвращеніе къ тѣмъ униженіямъ, на которыя осуждала ее неспособность, бездарность генераловъ, возвратилась къ образу мыслей, бывшему причиной эль-аришской конвенціи. Она утѣшалась въ своихъ несчастіяхъ, мечтая о возвращеніи во Францію. Еслибъ полководецъ рѣшительный и искусный подалъ собою примѣръ, какой данъ былъ въ Генуѣ Массеною, она послѣдовала бы этому примѣру. Но нельзя было ждать ничего подобнаго отъ генерала Белльяра. Онъ предложилъ непріятелю заключить перемиріе, на что тотъ и согласился охотно, потому-что Англичане искали здѣсь менѣе блеска, нежели пользы. Генералъ Белльяръ собралъ военный совѣтъ, въ которомъ многіе генералы поражали горькими упреками безумное поведеніе командира каирской дивизіи. Но сражаться теперь было бы жестокостью въ-отношеніи къ арміи. Французы имѣли передъ собой 40,000 непріятелей, не считая сипаевъ, которые, высадившись въ Коссейрь, шли внизъ по Нилу съ мамелюками, отпавшими отъ дружбы съ Французами по смерти Мурада-Бэя. А за собою Французы должны были страшиться народонаселенія полуварварскаго, въ 300,000 душъ, постигнутаго чумою, угрожаемаго голодомъ и уже готоваго возмутиться. Выдержать приступа было невозможно: надо было сдаться на капитуляцію.
   Непріятельскіе генералы съ радостью приняли французскихъ комиссаровъ: такъ еще боялись они, даже и въ эту минуту, перемѣны счастія. Они согласились за условія самыя выгодныя для французской арміи. Было положено, что она выступитъ изъ Каира со всѣми военными почестями, съ оружіемъ и обозами, съ артиллеріею, лошадьми, наконецъ совсѣмъ тѣмъ, что у ней было, что она будетъ перевезена во Францію и содержима во время переѣзда на-счетъ Англіи. Египтяне, которые бы захотѣли послѣдовать за арміею, получили на то позволеніе. Кромѣ того, они имѣли право продать свои имущества.
   Эта капитуляція была подписана 27 поня 1801 г. и ратификована 28-го іюня (8 и 9 мессидора IX года). Гордость старыхъ египетскихъ и итальянскихъ солдатъ страдала жестоко. Они готовились возвратиться во Францію, не такъ, какъ возвратились въ 1798 г., послѣ побѣдъ при Кастильйоне, Арколе и Риволи, гордые своею славою и заслугами, оказанными республикѣ; они готовились возвратиться туда побѣжденные, но все же возвращались во Францію, и при этой мысли сердца, изнывавшія въ долговременной разлукъ съ родиной, наполнялись невольною радостью, которая заставляла ихъ забывать всѣ превратности судьбы. Солдаты были внутренно-довольны, хотя и не сознавались въ томъ; во это довольство видно было на ихъ лицахъ. Одни военачальники были мрачны, помышляя объ осужденіи, которому они подвергнутся за поступки свои отъ перваго консула. Депеши, посланныя за капитуляціею, были исполнены самаго униженнаго душевнаго безпокойства. Для доставленія этихъ депешей выбраны люди, которые, за личныя свои дѣйствія, не могла подвергнуться порицанію: то были инженеръ д'Опуль и директоръ пороховыхъ заводовъ Шампи, бывшіе столь-полезными колоніи?
   Мену былъ запертъ въ Александріи, и, подобно Белльяру, ему оставалось только сдаться. Онъ только и могъ теперь сдѣлать. Чума уже поразила нѣсколько жертвъ въ Александріи; не было продовольствія въ-слѣдствіе непростительной ошибки, что не заготовлено запасовъ на случай осады. Множество солдатъ умирало ежедневно отъ цынги.
   Несчастный Мену, приведенный такимъ образомъ въ бездѣйствіе, имѣя досугъ подумать о своихъ ошибкахъ, окруженный всеобщимъ негодованіемъ, утѣшался, однакожь, мыслью о геройскомъ сопротивленіи, подобномъ бывшему при осадѣ, выдержанной Массеною въ Генуѣ. Онъ писалъ объ этомъ къ первому консулу и предсказывалъ ему достопамятную оборону. Генералы Дама и Рэнье оставались безъ войскъ въ Александріи. Они выражали здѣсь свое неудовольствіе и не умѣли вести себя прилично, даже и въ эти послѣднія минуты. Мену приказалъ арестовать ихъ ночью съ большою гласностью, и потомъ отвезти во Францію. Эта строгость не въ пору произвела немного эффекта. Армія, по своему здравому смыслу, порицала Рэньё и Дама, но вовсе не уважала Мепу. Единственная пощада ему со стороны ея состояла въ томъ, что она не питала къ нему ненависти. Холодно выслушивая его прокламаціи, въ которыхъ онъ разглагольствовалъ о рѣшимости своей скорѣе умереть, нежели сдаться, она была готова, еслибъ то было нужно, драться донельзя, но ужь не вѣрила болѣе въ необходимость этой жертвы. Она хорошо понимала, какое должны были имѣть послѣдствіе происшествія въ Каирѣ, и предвидѣла близкую капитуляцію; въ Александріи, подобно тому, какъ въ Каирѣ, утѣшались въ своихъ бѣдствіяхъ надеждою снова увидѣть вскорѣ Францію.
   Съ этого дня, ничѣмъ важнымъ не ознаменовалось болѣе пребываніе Французовъ въ Египтѣ, и экспедиція была нѣкоторымъ образомъ кончена. Эта экспедиція, считавшаяся одними за чудо смѣлости и искусства, почиталась, напротивъ того, другими за блистательную химеру; эти другіе были люди, желавшіе взвѣшивать все на вѣсахъ холоднаго разсудка.
   Послѣднее сужденіе, при всемъ кажущемся благоразуміи, въ основаніи мало-разумно и мало-справедливо.
   Наполеонъ, въ-продолженіе своей долгой и чудной каррьеры, ничего не создалъ въ умѣ своемъ болѣе-великаго и могшаго сдѣлаться болѣе истинно-полезнымъ. Безъ сомнѣнія, если вспомнить, что Французы не удержали за собою ни Рейна, ни Альповъ, то можно сказать, что и Египетъ, еслибъ Франція владѣла имъ и пятнадцать лѣтъ, былъ бы позже отнятъ у нея, какъ отняты и континентальныя ея границы. Но, разсуждая такимъ образомъ, можно бы прійдти къ вопросу о томъ, не было ли и самое пріобрѣтеніе рейнской линіи безуміемъ и химерою? Чтобъ обсудить это дѣло здраво, необходимо предположить на время, что эти долгія воины консульства и имперіи окончились иначе, нежели какъ онъ дѣйствительно кончились, и спросить, не было ли бы въ этомъ случаѣ завоеваніе Египта возможнымъ, могло ли оно быть предметомъ желанія Франціи, и не имѣло ли бы для Европы важныхъ послѣдствій? Сдѣлавъ такой вопросъ, нельзя усомниться въ отвѣтѣ. Извѣстно, что Англія почти рѣшилась, въ 1801 году, покориться необходимости -- уступить Франціи Египетъ, требуя за это вознагражденій. Эти вознагражденія, о которыхъ было сообщено французскому уполномоченному, вовсе не были непомѣрны. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что, во время послѣдовавшаго за тѣмъ морскаго мира, о заключеніи котораго мы скажемъ скоро, первый консулъ, предвидя его недолговѣчность, послалъ бы въ устья Нила огромныя пособія въ людяхъ и военныхъ припасахъ, и что армія, отправленная въ Сен-Доминго, куда пошла искать себѣ вознагражденія за потерянный Египетъ, могла бы на долгое время оборонить эту новую Французскую колонію въ Африкѣ отъ всякихъ нападеній. Такой генералъ, какъ Деканъ (Decaen), или Сен-Сиръ, соединяя съ опытностью въ военномъ дѣлѣ искусство администратора, имѣя подъ рукою, кромѣ 22,000 человѣкъ, остававшихся въ Египтѣ отъ первой экспедиціи, 30,000 человѣкъ, напрасно погибшихъ на Сен-Домниго, находясь такимъ-образомъ съ 50,000 Французовъ и съ огромнымъ количествомъ военныхъ припасовъ въ отмѣнно-здоровомъ климатѣ, на землѣ неистощимо-плодородной, обработывасмой поселянами, покорными всѣмъ владыкамъ и непривыкшими носить ружья у плуга, -- такой генералъ, какъ Деканъ или Сен-Сиръ, смогъ бы съ подобными средствами побѣдоносно защитить Египетъ и основать тамъ превосходную колонію.
   Успѣхъ былъ неоспоримо возможенъ. Надо прибавить, что въ борьбѣ на моръ за выгоды торговли, въ борьбѣ, которую выдерживали другъ противъ друга Франція и Англія, попытка первой изъ нихъ была въ нѣкоторомъ родѣ необходима по силѣ обстоятельствъ. И дѣйствительно, Англія завоевываетъ себѣ материкъ Остиндіи и такимъ-образомъ пріобрѣтаетъ первенство на моряхъ Востока. Франція, бывшая доселѣ ея соперницею, могла ли уступить ей безъ спора подобное первенство? Неизбѣжно было, чтобъ она попытала вступить въ борьбу въ этихъ странахъ Востока, на этомъ обширномъ поприщѣ честолюбія морскихъ державъ, и чтобъ попытала сдѣлать здѣсь пріобрѣтеніе, которое могло бы уравновѣшивать владѣнія Англичань. На всемъ земномъ шаръ нельзя было найдти страны, которая лучше соотвѣтствовала бы этой цѣли, какъ Египетъ. Чрезъ него торговля Востока могла бы перейдти снова въ Средиземное-Море, которое было тогда въ рукахъ Французовъ; словомъ, онъ стоялъ Индіи, и во всякомъ случаѣ былъ путемъ въ все. Итакъ, завоеваніе Египта было бы для Франціи неоцѣнимою заслугою. О, еслибъ, въ порывахъ своего безграничнаго воображенія, Наполеонъ не предпринималъ ничего болѣе-дерзновеннаго!
   Между-тѣмъ, какъ египетская армія изнемогала, не имѣя искуснаго вождя и не получая помощи, адмиралъ Гантомъ пытался въ третій разъ выйдти изъ Тулона; первый консулъ едва далъ ему время, исправить аваріи, происшедшія отъ столкновенія двухъ кораблей, и принудилъ его немедленно выйдти въ море. Гантомъ получилъ приказаніе, -- проѣзжая мимо Эльбы, произвести демонстрацію на Порто-Феррано, чтобъ тѣмъ облегчить занятіе этого острова Французскими войсками. Первый консулъ непремѣнно хотѣлъ отвоевать этотъ островъ, который, по трактатамъ съ Неаполемъ и Этруріей, былъ уступленъ Франціи, и за которомъ находился небольшой гарнизонъ, вполовину тосканскій, вполовину англійскій. Адмиралъ повиновался: явился передъ Эльбою, бросилъ нѣсколько ядеръ въ Порто-Феррайо, и прошелъ мимо, чтобъ не подвергать себя поврежденіямъ, которыя поставили бы его въ невозможность выполнить свое назначеніе. Еслибъ онъ пошелъ теперь прямо, онъ могъ бы еще быть полезенъ египетской арміи, потому-что, какъ мы видѣли, позиція въ Раманіэ была оставлена только 10 мая (20 флореаля). Впрочемъ, не надо было терять ни минуты. Но какая-то неизбѣжная судьба вмѣшивалась во всѣ дѣйствія адмирала Гантома. Мы видѣли, какъ, вышедъ счастливо изъ Бреста, еще счастливѣе вошедъ въ Средиземное-Море, онъ вдругъ потерялся, лишился присутствія духа, принялъ четыре корабля за восемь, и вошелъ въ Тулонъ. Мы видѣли, какъ онъ, оставивъ этотъ портъ въ мартѣ мѣсяцѣ, ускользнулъ отъ адмирала Варрена, прошелъ южную оконечность Сардиніи, и остановился еще разъ, въ-слѣдствіе столкновенія двухъ кораблей. Но это не было предѣломъ его несчастій. Едва удалился онъ отъ Эльбы, заразительная болѣзнь въ сильной степени открылась на эскадрѣ его. Адмиралъ Гантомъ счелъ безразсуднымъ и безполезнымъ везти съ собою въ Египетъ такое множество больныхъ, и потому рѣшился раздѣлить эскадру. Ввѣривъ контр-адмиралу Линуа начальство надъ тремя кораблями, онъ помѣстилъ на нихъ больныхъ матросовъ и солдатъ, и отправилъ ихъ въ Тулонъ; самъ же продолжалъ плаваніе къ Египту только съ 4 кораблями и 2 Фрегатами, на которыхъ находилось всего 2,000 человѣкъ. Но теперь было поздно, потому-что май былъ въ половинѣ, а въ это время Французская армія уже погибла, ибо генералы Белльяръ и Мену были разлучены другъ съ другомъ, въ-слѣдствіе оставленія Раманіэ. Адмиралъ Гантомъ не зналъ этого. Ему удалось наконецъ пристать къ африканскому берегу, въ разстояніи нѣсколькихъ переходовъ къ западу отъ Александріи. Французы, высадившіеся на берегъ, были встрѣчены отъ туземцевъ сильнымъ ружейнымъ огнемъ. Младшій братъ перваго консула, Іеронимъ Бонапарте, находился посреди этого дессантнаго войска. Надо было разрушить стоявшій тутъ городокъ Дернъ. Идти къ Александріи, не имѣя ни воды, ни съѣстныхъ припасовъ и сражаясь на каждомъ шагу, было бы безумною и безполезною отвагою: изъ 2,000 едва-ли бы дошла до конца пути и тысяча. Не стояло губить такого множества храбрыхъ изъ-за такой незначительной подмоги. Впрочемъ, происшествіе, которое легко было предвидѣть, покончило всѣ недоумѣнія. Адмиралу показалось, что приближается англійскій флотъ; тутъ уже было не до разсужденій: онъ обрубилъ канаты, не имѣя времени поднять якорей, поднялъ паруса и не былъ настигнутъ непріятелемъ.
   Фортуна, которая плохо служила ему, потому-что она помогаетъ только отважнымъ, ввѣряющимся ей, Фортуна послала, однако, ему утѣшеніе. Близь Кандіи онъ повстрѣчалъ англійскій корабль, взялъ его и вошелъ въ Тулонъ съ этимъ трофеемъ, слабымъ возмездіемъ за столько неудачь. Первый консулъ, снисходительный къ людямъ, которые перешли съ нимъ большія опасности, благосклонно принялъ это возмездіе и распубликовалъ о немъ въ "Монитерѣ".
   Между-тѣмъ, контр-адмиралъ Линуй, оставивъ въ Тулонѣ привезенныхъ имъ больныхъ матросовъ и солдатъ, немедленно отправился, по приказанію перваго консула, въ Кадиксъ, для соединенія съ эскадрами адмираловъ Дюмануара, Брюи и испанскими кораблями изъ Ферроля. Чрезъ это могъ составиться флотъ болѣе нежели въ двадцать кораблей, который назначался для доставленія въ Египетъ огромныхъ пособій. Во Франціи еще не было извѣстно, что въ Египтѣ было все кончено, и что тамъ оставалось защищать только Александрію. Спасти этотъ послѣдній пунктъ не было, впрочемъ, неважнымъ дѣломъ.
   Адмиралъ Линуа поспѣшно отправился къ Кадиксу, но свѣдавъ, что англійскій гибралтарскій флотъ крейсируетъ предъ этимъ портомъ, сталъ на якорѣ въ испанскомъ порть Алджезирасѣ, находящемся насупротивъ Гибралтара. Близь Гибралтарскаго-Пролива, гористые берега Испаніи образуютъ губу, имѣющую видъ лошадиной подковы, которой отверстіе обращено на югъ. На одной изъ сторонъ этой губы находится Алджезирасъ, на другой Гибралтаръ. Въ простую зрительную трубку изъ Алджезираса ясно видно, что дѣлается въ Гибралтарѣ. 6 поля 1801 года (17 мессидора IX г.), англійскій контр-адмиралъ Сомаресъ пришелъ отъ Кадикса предъ Алджезирасъ.
   Битва при Алджезирасѣ покрыла славою эскадру адмирала Линуй: здѣсь три французскіе корабля бились съ шестью англійскими и разрушили два изъ нихъ: одинъ изъ этихъ двухъ кораблей остался въ рукахъ Французовъ. Адмиралъ Сомаресъ былъ въ бѣшенствѣ и клялся отмстить Французамъ, лишь-только они выйдутъ изъ Алджезираса.
   Французско-испанская эскадра, состоявшая изъ шести кораблей, и трехъ фрегатовъ, соединилась съ эскадрою Линуй: они выступили изъ Алджезираса въ Гибралтарскій-Проливъ. Адмиралъ Сомаресъ пустился за ними въ погоню, съ пятью кораблями и нѣсколькими Фрегатами: пожираемый жаждою мести, онъ поставилъ на своихъ корабляхъ печи для раскаливанія ядеръ. Онъ выжидалъ минуты напасть на аррьергардъ.
   Въ темную ночь, два испанскіе корабля (составлявшіе вмѣстѣ съ Св. Антоніемъ, французскимъ кораблемъ -- аррьергардъ), не обознали другъ друга и сцѣпились съ остервенѣніемъ, какъ врагъ съ врагомъ. Въ-слѣдствіе ожесточенной взаимной канонады, и тотъ и другой были объяты страшнымъ пламенемъ, озарившимъ море своимъ заревомъ. Въ это время, роковой обманъ разсѣялся, но уже поздно: Сан-Карлосъ взлетѣлъ на воздухъ съ ужаснымъ трескомъ. Нѣсколько минутъ спустя, взлѣтѣлъ на воздухъ и другой корабль Св. Герменегильда.
   Пользуясь этомъ временемъ, адмиралъ Сомаресъ устремился на корабль Св. Антоній, разгромилъ его и увелъ съ собою. Французскіе и испанскіе адмиралы находились, по обычаю испанскаго Флота, на одномъ кораблѣ. Они были въ ужасной тревогѣ, не могши за мракомъ ночи ни различить, что происходило на морѣ, ни сдѣлать какія-нибудь распоряженія.
   Французская эскадра приближалась къ Кадиксу.
   Страшный (le Formidable), адмиральскій корабль Линуа, отсталъ отъ флота; его окружили три англійскіе корабля и одинъ фрегатъ, храбрый капиталъ Трудъ отбился мужественно отъ столь-многочисленныхъ не пріятелей и съ торжествомъ вошелъ въ Кадиксъ.
   Испанцы дивились по-справедливости этимъ подвигомъ. Но они печалились о гибели Сан-Карлоса и Св.-Герменегильды.
   Между-тѣмъ, событія въ Португаліи представляли имъ утѣшеніе.
   Князь-Мира перешелъ границу и сталъ осаждать португальскіе города полевою артиллеріею, за недостаткомъ осадныхъ орудій. Онъ уже успѣлъ овладѣть всею областью Алентехо. Французы еще не переступали португальской границы, и если Испанцы одни могли дойдти до такихъ результатовъ, то было очевидно, что, въ соединеніи съ Французами, они въ нѣсколько дней могли бы овладѣть Лиссабономъ и Опорто. Португальскій дворъ отправилъ своего уполномоченнаго къ Князю-Мира въ Бадахосъ, съ извѣстіемъ о готовности своей принять всяческія условія, какія только угодно будетъ соединеннымъ арміямъ. Таковы были событія въ концѣ іюня и началѣ іюля.
   Битвы при Алджезирасѣ и Кадиксѣ, короткая кампанія въ Португаліи вознаграждали нѣкоторымъ образомъ за событія въ Египтѣ. Впрочемъ, въ Европѣ не знали еще ни сраженія при Канопѣ, ни уже-подписанной капитуляціи въ Каирѣ, ни о неизбѣжности сдачи Александріи на капитуляцію. Въ то время, извѣстія не передавались по морю съ такою быстротою, какъ ныньче: надо было по-крайней-мѣръ мѣсяцъ, чтобъ узнать въ Марсели событіе, случившееся на берегахъ Нила. Изъ египетскихъ дѣлъ знали только о высадкѣ Англичанъ и первыхъ стычкахъ на прибрежьѣ Александріи, и вовсе не ожидая того, что сбылось на самомъ дѣлѣ, были въ сильномъ недоумѣніи на счетъ окончательнаго результата борьбы. Вѣсъ Франціи при производившихся переговорахъ ни мало не уменьшился; напротивъ, онъ увеличивался отъ того вліянія, которое день-это-дня пріобрѣтала Франція въ Европѣ.
   Но прежде, нежели пустимся снова въ лабиринтъ этихъ обширныхъ переговоровъ, гдѣ дѣло шло о величайшихъ интересахъ вселенной, должно упомянуть о событіи, занимавшемъ въ это время парижское любопытство и дополняющее собою чудное зрѣлище, которое представляла тогда Франція, управляемая консулами.
   Пармскіе инфанты, назначенные царствовать въ Тосканѣ, покинули Мадритъ въ то время, какъ королевскій дворъ отправился въ Бадахосъ, и прибыли къ пиренейской границѣ. Первый консулъ почиталъ очень-важнымъ заставить ихъ явиться въ Парижъ прежде, чѣмъ отправить во Флоренцію, для принятія новаго этрурскаго трона. Всѣ контрасты нравились живому и сильному воображенію генерала Бонапарте. Онъ любилъ это истинно-римское зрѣлище, зрѣлище короля, созданнаго имъ самимъ, его республиканскими руками; онъ особенно любилъ показывать, что не страшится ни мало присутствія Бурбона, и что его собственная слава ставила его выше всякаго сравненія съ древнею династіею, которой мѣсто занималъ онъ. Онъ любилъ также, на-показъ свѣту, выставлять въ этомъ Парижѣ, еще недавно бывшемъ театромъ кровопролитной революціи, великолѣпіе, изящный блескъ, достойные королей. Все это еще болѣе должно было показать, какая внезапная перемѣна совершилась во Франціи при его благотворномъ правленіи.
   Эта предусмотрительная заботливость, внимательная даже къ малѣйшимъ мелочамъ, которую онъ умѣлъ вносить въ важныя военныя соображенія, не была имъ забываема при торжественныхъ церемоніяхъ, въ которыхъ должны были играть роль его особа и его слава. Онъ самъ занимался распорядкомъ малѣйшихъ подробностей, заботился, чтобъ все было на своемъ мѣстѣ, и это было необходимо при совершенно-новомъ общественномъ порядкѣ, созданномъ на развалинахъ разрушеннаго міра.
   Три консула долго толковали между собою, какимъ образомъ будутъ приняты во Франціи король и королева этрурскіе. Для предупрежденія многихъ затрудненій, было рѣшено, что ихъ пріймутъ подъ вымышленнымъ именемъ графа и графини ливорнскихъ.
   Первый консулъ самъ укрощалъ немного-усиленное рвеніе префектовъ и не хотѣлъ, чтобъ изъ этого королевскаго посѣщенія дѣлали слишкомъ-важное дѣло. Юные вѣнценосцы прибыли въ Парижъ въ іюнѣ, чтобъ провести тамъ цѣлый мѣсяцъ. Они должны были помѣститься въ домъ испанскаго посланника. Было условлено, что ихъ величества, предупреждая перваго консула, первые сдѣлаютъ ему визитъ, и что онъ отдастъ имъ этотъ визитъ на другой день. Второй и третій консулы, которые не могли считаться въ той же степени представителями Франціи, должны были первые сдѣлать визитъ инфантамъ. На другой день по пріѣздъ, графъ и графиня ливорнскіе отправились въ Мальмезопъ, въ сопровожденіи испанскаго посланника, графа Азары. Первый консулъ принялъ ихъ во главѣ этого совершенно военнаго двора, который онъ себѣ создалъ. Графъ ливорнскій, нѣсколько-смущенный его осанкою, съ наивностію бросился въ объятія перваго консула. Бонапарте обращался съ этими юными супругами съ отеческою добротою и нѣжною заботливостью, сквозь которыя промелькивало, однакожь, все превосходство его могущества, славы и лѣтъ.
   Первый консулъ долженъ былъ въ Театръ-Оперы представить графа и графиню ливорнскихъ парижской публикѣ. Въ день, назначенный для этого представленія, онъ былъ нездоровъ. Консулъ Камбасересъ занялъ его мѣсто и повезъ инфантовъ въ Театръ-Оперы. Вошедъ въ консульскую ложу, онъ взялъ графа ливорнскаго за руку и представилъ публикѣ, которая отвѣчала единодушными рукоплесканіями, ко безъ всякаго злобнаго или оскорбительнаго намѣренія. Между-тѣмъ, люди праздные, привыкшіе ломать голову надъ самыми утонченными истолкованіями, по случаю самыхъ обыкновенныхъ происшествій, истолковывали тысячью способами прибытіе въ Парижъ испанскихъ принца и принцессы. Желавшіе только острить, говорили, что консулъ Камбасересъ представляетъ Франціи Бурбоновъ. Роялисты говорили, что генералъ Бонапарте хочетъ такимъ образомъ приготовить возвращеніе старинной династіи. Республиканцы, напротивъ, утверждали, что онъ хотѣлъ этими царственными торжествами пріучить Францію къ возстановленію монархіи, но въ свою собственную пользу.
   Министры получили приказаніе давать празднества высокимъ путешественникамъ. Талейранъ не нуждался въ этомъ приказаніи. Образецъ вкуса и изящества вовремя прежняго правленія, онъ былъ этимъ образцомъ еще болѣе по праву во время новаго порядка вещей; онъ далъ въ замкѣ Нёльи великолѣпный праздникъ, на который явилось избраннѣйшее французское общество. Ночью, посреди блистательной иллюминаціи, внезапно появился городъ Флоренція, представленный съ изумительнымъ искусствомъ. Тосканскій народъ плясалъ и пѣлъ на знаменитой площади Палаццо-Веккіо и подносилъ цвѣты юнымъ государямъ и тріумфальные вѣнки первому консулу. Это великолѣпіе стояло значительныхъ суммъ. То была расточительность директоріи, но соединенная съ изяществомъ другаго времени и съ этимъ благоприличіемъ совершенно-новымъ, которое грозный владыка старался впечатлѣть въ правы революціонной Франціи. Военный министръ, въ-слѣдъ за министромъ иностранныхъ дѣлъ, далъ военный праздникъ, на которомъ была отпразднована годовщина маренгскаго сраженія. Министръ внутреннихъ дѣлъ, второй и третій консулы также съ великолѣпіемъ приняли къ себѣ высокихъ путешественниковъ, и въ-продолженіе цѣлаго мѣсяца столица не отдыхала отъ безпрерывныхъ удовольствій. Первый консулъ не хотѣлъ, однакожь, чтобъ инфанты присутствовали на республиканскихъ торжествахъ поля, и сдѣлалъ необходимыя распоряженія, чтобъ они оставили Парижъ до наступленія годовщины 14-го поля.
   Посреди этихъ блистательныхъ праздниковъ, онъ пытался давать нѣкоторые совѣты царственной четѣ, готовившейся управлять Тосканою. Но онъ былъ пораженъ неспособностью молодаго принца, который, когда былъ въ Мальмезонъ, предавался въ адъютантской залѣ забавамъ, приличнымъ только ребенку. Одна принцесса понимала и прилежно выслушивала совѣты перваго консула. Онъ дѣлалъ неблагопріятныя предсказанія на-счетъ этихъ новыхъ государей, даваемыхъ одной изъ частей Италіи, и хорошо понималъ, что ему часто прійдется вмѣшиваться въ дѣла ихъ королевства. Генералъ Кларкъ былъ данъ менторомъ этимъ гостямъ подъ титуломъ французскаго министра при особѣ короля этрурскаго.
   Посреди этого обширнаго движенія дѣлъ, посреди этихъ праздниковъ, которые и сами почти были дѣломъ, не перерывался ходъ переговоровъ о мирѣ на моряхъ.
   Переговоры, начатые въ Лондонѣ между лордомъ Гауксбёри и Французскимъ уполномоченнымъ Отто, сдѣлались публичными. И та и другая сторона желали заключить миръ, ибо первый консулъ предвидѣлъ что-то недоброе отъ событіи, происходившихъ на берегахъ Нила, а британское правительство все опасалось неожиданнаго подвига со стороны египетской арміи. Новое англійское министерство въ-особенности желало мира, какъ главнѣйшей опоры своего существованія. И дѣйствительно, продолжайся воина, тогда всѣ несравненно-болѣе желали бы видѣть во главѣ правленія Питта, нежели какого-нибудь Аддингтона.
   Заключивъ миръ съ Россіею, получивъ первый успѣхъ въ Египтѣ, Англія изъ этого улучшенія своего состоянія хотѣла только извлечь скорѣйшій миръ съ Франціею. Она предлагала ей вывести войска обѣихъ націй изъ Египта и отдать его Портѣ.
   Англія требовала себѣ острова Цейлона, какъ необходимаго дополненія къ Индостану, одного изъ острововъ, Тринидада или Мартиники, по выбору Франціи, и острова Мальты.
   Первый консулъ объявилъ рѣшительно, что Англія должна удовольствоваться однимъ Цейлономъ; что онъ ни за что не уступитъ Мальты, и что Тринидадъ принадлежитъ Испаніи, его союзницѣ, которой выгоды онъ будетъ защищать, какъ свои собственныя.
   Къ этимъ дипломатическимъ объясненіямъ онъ присовокупилъ деклараціи, обнародованныя въ Мониторѣ, равно какъ и подробное извѣщеніе о вооруженіяхъ, готовившихся на булоньскомъ берегу.
   Дѣйствительно, въ Булони была собрана значительная флотилія. Первый консулъ еще не рѣшился тогда, -- какъ рѣшился позже {Должно отличать эту первую попытку, въ 1801 г., отъ большаго предпріятія, извѣстнаго подъ столь-славнымъ названіемъ "булоньскаго лагеря" относящагося къ 1804 году.}, на высадку въ Англіи; онъ хотѣлъ только напугать Англичанъ. Полный довѣренности къ своимъ сотоварищамъ, Камбасересу и Лебрену, онъ признался имъ, что съ находившимися въ то время въ Булони силами онъ не имѣетъ никакого средства отважиться на высадку -- одну изъ труднѣйшихъ военныхъ операцій; что онъ хотѣлъ этимъ дать знать Англіи о чемъ теперь идетъ дѣло, т. е. о прямомъ наступательномъ дѣйствіи, для успѣха котораго онъ, генералъ Бонапарте, не пожалѣетъ рискнуть своею жизнью, своею славою, и что если ему по удастся получить отъ британскаго кабинета удовлетворенія, то онъ пріиметъ свои мѣры, пополнитъ булоньскую флотилію такъ, чтобъ на ней могли помѣститься 100,000 войска, и самъ сядетъ на эту флотилію, попытать счастія въ этой страшной, но рѣшительной операціи.
   На англійскомъ берегу также дѣлались приготовленія, чтобъ отразить вторженіе непріятеля.
   Всѣ опасались прерванія переговоровъ; первый консулъ не уступалъ ни на шагъ.
   Но между-тѣмъ, какъ онъ такъ благородно отстаивалъ испанскія колоніи, Князь-Мира, своими безумными поступками, снялъ съ него обязанность дружбы въ-отношеніи къ Испаніи.
   Испанское правительство начало опасаться присутствія въ Испаніи 25,000 французскихъ войскъ. Князь-Мира поспѣшилъ заключить съ Португаліею самый ничтожный миръ. Чрезъ это вся кампанія очутилась пустымъ провожденіемъ времени, придуманнымъ для разсѣянія скуки временщика, пресыщеннаго милостями королевы и искавшаго воинской славы смѣшными путями, какъ и подобало его безумной легкомысленности.
   Князь-Мира внушалъ королевской фамиліи подозрѣнія на счетъ пребыванія Французовъ въ Испаніи. Предполагали со стороны перваго консула замыслы, которыхъ у него не было тогда и въ помышленіи, и которые пришли ему въ голову потомъ, послѣ неслыханныхъ событій, которыхъ ни онъ и никто другой не могъ тогда предвидѣть. Въ эту минуту, онъ хотѣлъ только одного: исторгнуть у Англіи однимъ островомъ больше,-- и этотъ островъ былъ испанскій.
   Принявъ условія, предложенныя лиссабонскимъ дворомъ, состоявшія единственно въ уступкѣ Оливенсы Испанцамъ, уплатѣ двадцати мильйоновъ франковъ Французамъ, и въ исключеніи англійскаго флага изъ портовъ Португаліи, Князь-Мира постарался заготовить двѣ копіи трактата: одну изъ нихъ должна была подписать Испанія, другую Франція. Князь-Мира подписалъ копію, назначенную для его двора, въ Бадахосѣ, потому-что все происходило въ этомъ городѣ. Вскорѣ она была ратификована королемъ, который находился тутъ же. Люсіанъ подписалъ съ своей стороны копію, назначенную для Франціи, и отправилъ ее на ратификацію къ своему брату.
   Первый консулъ получилъ это посланіе въ самый разгаръ лондонскихъ переговоровъ. Легко можно представить себѣ его раздраженіе. Онъ предался сильнѣйшему гнѣву на своего брата Люсіана.
   Между-тѣмъ, онъ надѣялся, что этотъ трактатъ еще не былъ ратификованъ. Нарочные курьеры были отправлены въ Бадахосъ объявить, что Франція несогласна на ратификацію, и предупредить ратификацію со стороны Испаніи. Но было уже поздно. Люсіанъ былъ въ сальномъ смущеніи отъ затруднительной, даже унизительной роли, доставшейся ему въ Испаніи вмѣсто блистательной роли, какую онъ надѣялся тамъ разъигрывать. Онъ отвѣтилъ на гнѣвъ брата припадкомъ дурнаго расположенія духа, припадкомъ довольно-часто случавшимся съ нимъ, и отправилъ просьбу объ увольненіи къ министру иностранныхъ дѣлъ. Съ своей стороны, Князь-Мира сдѣлался дерзостно-высокомѣренъ; онъ позволилъ себѣ рѣчи, которыя были смѣшны и безумны въ-отношеніи къ такому человѣку, какъ тотъ, кто управлялъ тогда Франціею. Онъ объявилъ, что переходъ новыхъ французскихъ войскъ чрезъ Пиринеи сочтется нарушеніемъ территоріи. Сверхъ-того, онъ потребовалъ возвращенія испанскаго флота, запертаго въ Брестъ, и немедленнаго заключенія всеобщаго мира, чтобъ прекратить какъ-можно-скорѣе союзъ, сдѣлавшійся тягостнымъ для мадритскаго двора.
   Первый консулъ, раздраженный этимъ въ высочайшей степени, приказалъ отвѣчать немедленно, что Французы останутся на полуостровѣ до заключенія особеннаго мира Франціи съ Португаліей; что если къ этимъ неприличнымъ рѣчамъ осмѣлятся присоединить хоть одинъ непріязненный поступокъ, тогда пробьетъ послѣдній часъ испанской монархіи.
   Въ наказаніе Испаніи, первый консулъ рѣшился пожертвовать Англіи островомъ Тринидадъ. При всемъ томъ, онъ приказалъ Французскому уполномоченному Отто стараться настаивать, чтобъ Англичане взяли, вмѣсто Тринидада, Французскій островъ Табаго.
   Къ-несчастію, странное поведеніе Князя-Мира много ослабило Французскаго уполномоченнаго. Вскорѣ прибывшее за тѣмъ извѣстіе о капитуляціи Каира еще болѣе обезсилило его. Между-тѣмъ, сопротивленіе Мену въ Александріи еще благопріятствовало притязаніямъ Франціи. Булоньской флотиліи должна была принадлежать честь окончить всѣ затрудненія этихъ долгихъ переговоровъ.
   Въ Англіи, умы не переставали тревожиться отъ приготовленій, дѣлаемыхъ на берегахъ Ла-Манша. Чтобъ разувѣрить ихъ, англійское адмиралтейство вызвало изъ Балтики Нельсона и вручило ему начальство надъ флотомъ. Предпріимчивый духъ англійскаго моряка позволялъ надѣяться, что онъ однимъ смѣлымъ ударомъ уничтожитъ французскую флотилію. 4-го августа (16 термидора), Нельсонъ въ-продолженіе шестнадцати часовъ бомбардировалъ французскую флотилію, но не причинилъ ей значительнаго вреда и долженъ былъ съ досадою отступить, поклявшись отмстить чрезъ нѣсколько дней. 16-го августа (28 термидора) онъ, съ большими противъ прежняго силами, сцѣпился съ французскою флотиліею въ абордажѣ. Англичане были прогнаны, потерпѣвъ значительный уронъ. Англія была сильно поражены этими событіями на морѣ.
   Наконецъ, первый консулъ поручилъ Отто уступить Тринидадъ. Эта уступка и двѣ булоньскія битвы положили конецъ нерѣшимости британскаго кабинета.
   Въ-слѣдствіе того, согласились немедленно освятить великіе уже полученные результаты, и отложить до дальнѣйшихъ переговоровъ затрудненія касательно формъ и подробностей. Для этого придумали начертать предварительныя статьи мира, и, въ-слѣдъ за подписаніемъ этихъ предварительныхъ статей, возложить на уполномоченныхъ начертаніе окончательнаго трактата. Впрочемъ, первый консулъ назначилъ дипломатамъ опредѣленный срокъ. Теперь былъ сентябрь въ половинѣ (въ исходѣ фрюктидоръ IX года); срокъ былъ данъ по 2 октября (10 вандемьера X года).
   Было положено, что Англія возвратитъ Франціи и ея союзницамъ, т. е. Испаніи и Голландіи, всѣ сдѣланныя ею морскія завоеванія, за исключеніемъ острововъ Цейлона и Тринидада, которые были отданы ей окончательно.
   И такъ, Англія сохранила за собою свои завоеванія въ Восточной-Индіи; островъ Цейлонъ, отнятый сю у Голландцевъ, необходимое дополненіе къ этому обширному индійскому материку; наконецъ, островъ Тринидадъ, взятый ею въ Антильскихъ-Островахъ у Испанцевъ. Она возвратила Капъ, Демерари, Бербису, Ессеквибо, Суринамъ Голландцамъ; Мартинику и Гваделупу Французамъ; Минорку Испанцамъ; Мальту, ордену св. Іоанпа-Іерусалимскаго. Англія очистила также Портоферрайо, который, вмѣстѣ со всѣмъ островомъ Эльбою, возвращался Французамъ. Въ вознагражденіе, Французы должны были оставить неаполитанскія владѣнія, т. е. Тарентскій-Заливъ.
   Наконецъ, Египетъ былъ оставляемъ войсками обѣихъ націй и возвращаемъ Порть.
   Такимъ образомъ, Англія, въ этой десятилѣтней борьбѣ, удержала за собою Индію, не допустивъ Франціи, чрезъ пріобрѣтеніе Египта, уравновѣсить ея вліяніе на Востокѣ. Но зато Франція измѣнила въ свою пользу видъ европейскаго материка: она отвоевала себѣ границу Альповъ и Рейна, навсегда отдалила Австрію отъ своихъ предѣловъ чрезъ пріобрѣтеніе Нидерландовъ, отняла у этой державы вѣчный предметъ ея алчныхъ стремленій, т. е. Италію, которая почти вся перешла подъ владычество Франціи. Она господствовала теперь въ Швейцаріи, Голландіи, Испаніи и Италіи.
   Вотъ чѣмъ пожертвовала Англія, подписавъ предварительныя статьи лондонскаго трактата, за Цѣну, правда, индійскаго материка. Франція могла согласиться на это. Всѣ союзныя съ нею державы возвратили себѣ почти все, потерянное ими въ-слѣдствіе войны.
   Таковы были результаты этого мира, славнѣйшаго, можетъ-быть, изъ всѣхъ, какіе когда-нибудь заключала Франція. Весьма-естественно, что французскій уполномоченный съ нетерпѣніемъ жаждалъ окончить это дѣло. Наступило уже 30 сентября, а еще встрѣтились нѣкоторыя недоразумѣнія по редакціи трактата. Наконецъ, 1 октября вечеромъ, наканунѣ роковаго срока, назначеннаго первымъ консуломъ, Отто съ радостью подписался подъ предварительными статьями мира; радость его была велика, безпримѣрна, потому-что никогда ни одинъ уполномоченный не утверждалъ своею подписью столько величія за своимъ отечествомъ.
   Вѣсть объ этомъ событіи пришла въ Мальмезонъ 3 октября. Въ то время, трое консуловъ присутствовали въ правительственномъ совѣтѣ. По вскрытіи депешей, бросили занятія, стали обниматься. Первый консулъ, охотно оставлявшій всякое притворство съ лицами довѣренными, обнаружилъ чувствованія, которыми былъ исполненъ. Столько результатовъ, полученныхъ въ столь короткое время, -- порядокъ, побѣда, миръ, данные Франціи его геніемъ и упорнымъ трудомъ въ два года, -- вотъ подвиги, которыми онъ могъ по справедливости гордиться и быть счастливымъ!
   Это извѣстіе тотчасъ было отправлено въ Парижъ для обнародованія. Къ вечеру, пушечные выстрѣлы возвѣстили народу о радостномъ событіи; предварительныя статьи мира были оглашены во всеуслышаніе на всѣхъ площадяхъ, на всѣхъ театрахъ. Восторгъ Французовъ былъ понятенъ, потому-что миръ съ Англіею былъ настоящимъ всеобщимъ миромъ, онъ упрочивалъ спокойствіе материка, уничтожалъ поводъ къ европейскимъ коалиціямъ и открывалъ цѣлый міръ для торговли и промышлености Франціи.
   Первый консулъ немедленно ратификовалъ предварительный трактатъ, и отправилъ своего адъютанта Лористона въ Лондонъ съ этою ратификаціею. Въ Англіи восторгъ доходилъ до неистовства. Воображали себѣ, что всѣ бѣдствія голода, дороговизны, кончатся разомъ. Мечтали о благахъ невѣдомыхъ, несбыточныхъ. Бываютъ дни, когда народы, подобно отдѣльнымъ людямъ, утомленные взаимною ненавистью, чувствуютъ нужду, хоть во мгновенномъ, хоть въ обманчивомъ примиреніи. Въ эту Минуту, къ-несчастію, столь быстротечную, англійскій народъ почти любилъ Францію; онъ обожалъ героя, мудреца, ею правившаго; онъ кричалъ съ восторгомъ: да здравствуетъ Бонапарте!
   Такова человѣческая радость: она бываетъ жива, глубока только подъ условіемъ невѣдѣнія будущаго. Благодарность премудрости Провидѣнія, неоткрывшаго людямъ книги судебъ! Какой бы ужасъ оледенилъ сердца всѣхъ, еслибъ вдругъ спалъ покровъ, скрывавшій будущее, и Англичане и Французы могли бы увидѣть передъ собою пятнадцать лѣтъ лютой ненависти, ожесточенной брани, материкъ и моря, обагренные кровью обоихъ народовъ! И Франція... какъ бы смутилась она, еслибъ въ то время, какъ она считала себя великою, великою навѣки, еслибъ тогда увидѣла она, на одной изъ страницъ этой страшной книги судебъ, трактаты 1815 года! И. этотъ герой, побѣдоносный и мудрый, который управлялъ ею, какъ былъ бы онъ изумленъ, проведенъ въ ужасъ, еслибъ, посреди своихъ славнѣйшихъ подвиговъ, могъ увидѣть свои огромныя ошибки; еслибъ, посреди своего чистѣйшаго благополучія, онъ увидѣлъ свое страшное паденіе, свое мученичество! О! по-истинѣ, Провидѣніе, по глубинѣ премудрости своихъ предначертаній, во благо открыло человѣку только настоящее; этого довольно для его слабаго сердца! И мы ныньче, зная все, о что происходило тогда и что совершилось въ-послѣдствіи, постараемся забыться на минуту, чтобъ понять, чтобъ раздѣлить эти живыя, глубокія ощущенія.
   Полковникъ Лористонъ прибылъ въ Лондонъ, въ отель французскаго уполномоченнаго, Огто. Вмѣстѣ съ нимъ онъ садится въ карету, чтобъ ѣхать къ Лорду Гауксбёри для обмѣна ратификацій. Народъ выпрягаетъ лошадей и съ радостными кликами везетъ на себѣ карету къ лорду Гауксбери, а оттуда къ первому министру Аддингтону, и наконецъ въ адмиралтейство къ лорду Сен-Винсенту. Эта конвульсивная радость продолжалась нѣсколько дней.
   Фактъ достойный примѣчанія, что, нѣсколько часовъ спустя послѣ подписанія предварительныхъ статей, прибылъ изъ Египта курьеръ, привезшій извѣстіе о сдачѣ Александріи, случившейся 30 августа 1801 г. (12 фрюктидора). "Этотъ курьеръ", сказалъ лордъ Гауксбёри французскому уполномоченному Отто: "прибылъ къ намъ восемь часовъ спустя послѣ подписанія трактата: тѣмъ лучше! еслибъ онъ прибылъ ранѣе, мы общественнымъ мнѣніемъ были бы принуждены имѣть большія притязанія, и переговоры были бы безъ сомнѣнія прерваны. Лучше миръ, нежели однимъ островомъ больше или меньше". Этотъ министръ, честный человѣкъ, говорилъ правду. Но это обстоятельство служитъ доказательствомъ, что сопротивленіе Александріи было полезно, и что всегда, даже въ отчаянномъ случаѣ, должно внимать голосу чести, который заставляетъ сопротивляться до послѣдней крайности.
   Было положено, что уполномоченные съѣдутся въ городѣ Амьенѣ, пунктѣ, находящемся между Лондономъ и Парижемъ, для начертанія тамъ окончательнаго трактата. Британскій кабинетъ съ своей стороны избралъ для этого дѣла стараго и почтеннаго моряка, лорда Корнуаллиса. Въ его лицѣ оказана была блистательная и заслуженая почесть флоту, который, въ этой борьбѣ, доставилъ Англіи славу. Лордъ Корнуаллисъ долженъ былъ прежде явиться въ Парижъ, чтобъ привѣтствовать перваго консула, и оттуда уже отправиться на мѣсто переговоровъ.
   Первый консулъ, съ своей стороны, избралъ брата своего Іосифа, котораго любилъ болѣе прочихъ, и который по пріятной своей наружности и по кротости характера былъ особенно способенъ разъигрывать роль примирителя, которая и была обыкновенно ему предоставляема.
   Немедленно за тѣмъ были заключены переговоры о мирѣ, начатые съ различными государствами, и еще досель небывшіе конченными. Первый консулъ владѣлъ искусствомъ производить сильные эффекты на воображеніе людей, потому-что самъ имѣлъ сильное воображеніе. Онъ на-скоро рѣшилъ всѣ недоразумѣнія, затрудненія со всѣми дворами, и хотѣлъ осыпать Францію всевозможными пріятными для нея событіями, однимъ въ-слѣдъ за другимъ, и привести ее въ восторгъ, упоеніе самыми небывалыми результатами.
   Люсіанъ Бонапарте былъ уполномоченъ заключить въ Мадритѣ миръ съ Португаліею. Франція была вознаграждена за военныя издержки и пріобрѣла нѣкоторыя выгоды для своей торговли и промышлености. Условлено было запереть португальскіе порты для военныхъ купеческихъ кораблей Англіи, до заключенія мира.
   Оставленіе Французами Египта оканчивало всѣ недоразумѣнія съ Оттоманскою Портою. Талейранъ заключилъ съ посломъ турецкаго султана предварительныя статьи мира, по которымъ Египетъ долженъ былъ быть возвращенъ Портѣ и возстановлены старинныя сношенія Франціи съ этою державою; равнымъ образомъ, должны были воспріять свою силу предшествовавшіе трактаты касательно торговли и мореплаванія.
   Подобные договоры были заключены съ Тунисомъ и Алжиромъ.
   Въ-слѣдъ за тѣмъ заключенъ миръ съ Баваріей), который былъ настоящимъ возобновленіемъ трактатовъ вестфальскаго и тёшенскаго.
   Наконецъ, въ довершеніе дѣла этого всеобщаго примиренія, трактатъ между Россіёю и Франціею былъ заключенъ въ Парижъ русскимъ посломъ, графомъ Марковымъ, и Талейраномъ. Франція уже оставила Египетъ; императоръ Александръ, по договору, заключенному въ Санктпетербургѣ съ Англіей) (5 іюня 1801 г.), отказался отъ Мальты, по принявъ сана великаго-магистра; оставленіе Французами тарентскаго рейда обезопасило Неаполитанское-Королевство; по вновь-заключенному трактату, Франція обязалась вознаградить сардинскаго короля за Пьемонтъ и, въ согласіи съ Россіей), устроить дѣля Германіи и Италіи.
   Эти различные трактаты, которые пополняли собою всесвѣтное замиреніе, были подписаны почти въ одно время съ лондонскими предварительными статьями. Французы были въ восторгъ; было рѣшено большимъ торжествомъ отпраздновать всеобщій миръ. Торжество было назначено 18 брюмера. Нельзя было лучше выбрать дня, потому-что всѣ эти славные результаты слѣдовало приписать революціи 18 брюмера. На этомъ празднествъ долженъ былъ присутствовать и лордъ Корнуаллисъ, Онъ прибылъ въ Парижъ 16 брюмера (7 ноября) съ множествомъ своихъ соотечественниковъ. 18 брюмёра Парижъ былъ наполненъ Англичанами, которые нетерпѣливо желали увидѣть эту обновленную Францію, вдругъ сдѣлавшуюся столь блистательною, особенно же увидѣть человѣка, бывшаго въ эту минуту удивленіемъ Англіи и всего свѣта. Знаменитый Фоксъ былъ въ числѣ Англичанъ, давно уже желавшихъ посѣтить Францію. Въ этотъ день, запрещено было ѣздить въ экипажахъ. Исключеніе было сдѣлано для одного лорда Корнуаллиса. Толпы народа съ уваженіемъ разступались предъ этимъ почтеннымъ представителемъ англійскихъ войскъ, готовившемся заключить миръ между двумя могущественными націями. Онъ былъ изумленъ, нашедъ эту Францію столь несходною съ тѣми отвратительными картинами, какія писали въ Лондонѣ эмигранты. Всѣ его соотечественники раздѣляли то же чувствованіе и выражали его съ наивнымъ восторгомъ.
   Во время этого парижстаго празднества, роскошный пиръ данъ былъ въ лондонскомъ сити, на которомъ, посреди живѣйшихъ восклицаній, были провозглашены слѣдующіе тосты:
   За здравіе короля Великобританіи!
   За здравіе принца валлійскаго!
   За свободу, благоденствіе соединенныхъ королевствъ Великобританіи и Ирландіи!
   За здравіе перваго консула Бонапарте, за свободу и счастіе Французской Республики!
   Шумныя и единодушныя восклицанія сопровождали этотъ послѣдній тостъ.
   Итакъ, Франція заключила миръ почти со всѣми державами вселенной. Оставалось заключить еще одинъ миръ, болѣе-трудный, можетъ-быть, нежели предшествовавшіе, потому-что онъ требовалъ совершенно-инаго генія, а не генія битвъ, и этого мира очень желали, ибо онъ долженъ былъ дать успокоеніе душамъ гражданъ, поселить единство въ семействахъ: то былъ миръ республики съ церковью. Теперь время приступить къ разсказу объ этомъ событіи.
   Первый консулъ желалъ, чтобъ въ день годовщины 18 брюмера, въ который назначено было праздновать примиреніе Франціи съ Европою, могло быть отпраздновано и примиреніе Франціи съ церковью. Онъ употребилъ всевозможныя усилія, чтобъ переговоры съ римскимъ дворомъ были окончены во-время, и чтобъ религіозныя церемоніи присоединились къ этимъ народнымъ празднествамъ.
   Революція въ-отношеніи къ религіи очевидно переступила предѣлы справедливости и разума. Первый консулъ приступилъ съ мудростью и искусствомъ къ перестройкѣ тогдашняго порядка вещей.
   Человѣкъ имѣетъ живую потребность въ религіозномъ вѣрованіи. Всюду и всегда, въ древности, какъ и въ новѣйшія времена, въ странахъ образованныхъ, какъ и въ странахъ дикихъ, находимъ его при подножіи алтарей. Во Франціи, въ девяносто-третьемъ году, человѣкъ отрекся отъ древней религіи своихъ предковъ, и, давъ обѣтъ ничему не вѣрить, нѣсколько дней спустя, уличилъ себя во лжи, и безумное служеніе Богинѣ-Разума, отправляемое близь эшафота, доказало, что этотъ обѣтъ былъ такъ же суетенъ, какъ и нечестивъ.
   Возстановить во Франціи католическую вѣру, вѣру Лудовика-Святаго, Карла-Великаго и Кловиса, могъ только человѣкъ, покрытый такою славою, какъ генералъ Бонапарте. Желая утвердить порядокъ въ государствѣ и семействахъ и удовлетворить нравственной потребности душъ, онъ рѣшился водворить католическую религію по-прежнему, за исключеніемъ политическихъ правъ, которыя онъ считалъ несовмѣстными съ настоящимъ состояніемъ французскаго общества.
   При побужденіяхъ, подобныхъ тѣмъ, которыя руководили имъ, нужно ли разъискивать, дѣйствовалъ ли онъ по внушенію религіознаго убѣжденія, или только изъ политическихъ видовъ и по честолюбію? Онъ дѣйствовалъ по мудрости, т. е. въ-слѣдствіе глубокаго познанія человѣческой природы, и этого довольно. Остальное остается тайною, въ которую можетъ стараться проникнуть любопытство, всегда естественное, когда дѣло идетъ о великомъ человѣкѣ, но которая не имѣетъ большой важности. Однакожь, въ этомъ отношеніи должно сказать, что моральное настроеніе генерала Бопапарте располагало его къ идеямъ религіознымъ. Высокій умъ болѣе поражается, соразмѣрно высокой своей природъ, красотами мірозданія. Только разумѣніе открываетъ разумъ въ порядкѣ природы, и великій человѣкъ способнѣе всякаго другаго прозрѣть Бога въ его твореніяхъ. Генералъ Бонапарте охотно вступалъ въ пренія о вопросахъ философскихъ и религіозныхъ съ Монжемъ, Лагранжемъ, Лапласомъ, учеными, которыхъ уважалъ и любилъ, и часто приводилъ въ смущеніе, въ ихъ, невѣрующихъ, опредѣлительностью и оригинальною силою своихъ доказательствъ. Къ этому надо еще присовокупить, что онъ былъ возращенъ въ странѣ дикой и религіозной, за глазахъ набожной матери, и видъ стариннаго католическаго алтаря возбуждалъ въ немъ воспоминанія дѣтства, всегда столь сильно-дѣйствующія на чувствительное и сильное воображеніе. Что до честолюбія, которое Нѣкоторые клеветники выставляли единственною пружиною его поступковъ въ этомъ случаѣ, онъ не имѣлъ тогда инаго, кромѣ желанія дѣлать добро во всемъ; безъ сомнѣнія, должно простить ему, если онъ видѣлъ передъ собою увеличеніе власти, какъ возмездіе за благо, которое хотѣлъ совершить.
   Подвигъ, предпринятый имъ, легкій, по-видимому, потому-что дѣло шло объ удовлетвореніи слишкомъ-дѣйствительной общественной потребности, былъ, однакожь, очень-труденъ. Люди, окружавшіе его, были почти всѣ безъ исключенія мало расположены къ возстановленію древняго богослуженія; и эти люди, гражданскіе сановники, полководцы, литераторы и ученые, были творцы Французской революціи, съ которыми онъ долженъ былъ закончить ея дѣло, загладивъ ея ошибки и освятивъ окончательно ея разумные и законные результаты. Ученые, какъ, наприм., Лапласъ, Лагранжъ, и особенно Монжъ, говорили первому консулу, что онъ унизитъ передъ Римомъ достоинство своего правленія и своего вѣка. Рёдереръ, самый жаркій монархистъ того времени, тотъ, который хотѣлъ какъ -- можно-скорѣйшаго и какъ-можно-полнѣйшаго возвращенія къ монархіи, неохотно смотрѣлъ на это предположеніе возстановить древнее богослуженіе. И самый Талейранъ, такъ сильно-жаждавшій сблизить настоящее съ прошедшимъ, и Францію съ Европою, хотѣлъ только, чтобъ прекращено было преслѣдованіе священниковъ; но вовсе не желалъ возстановленія католической церкви, съ ея правилами и ея дисциплиною. Противъ этой мѣры были также и товарищи по оружію генерала Бонапарте, генералы, сражавшіеся подъ его начальствомъ, неимѣвшіе по-большой-части первоначальнаго основательнаго воспитанія, боявшіеся, не смотря на свою славу, сдѣлаться смѣшными. Наконецъ, братья генерала Бонапарте, жившіе въ большой дружбѣ съ книжными людьми того времени, напитанные сочиненіями послѣдняго вѣка, и пеподозрѣвавшіе дѣйствительной потребности, почувствованной уже народными массами, сильно отсовѣтовывали ему это дѣло, на которое они смотрѣли какъ на безразсудную и преждевременную реакцію.
   Итакъ, первый консулъ былъ осаждаемъ совѣтами всевозможныхъ родовъ. Одни говорили ему, чтобъ онъ не вмѣшивался въ дѣла религіозныя, ограничился только прекращеніемъ преслѣдованія священниковъ, и предоставилъ присяжнымъ ('assermentés) и неприсяжнымъ (insermentés^ вѣдаться другъ съ другомъ, какъ имъ угодно. Другіе, признавая опасность, могущую пропзойдти отъ равнодушія и бездѣйствія, совѣтовали ему воспользоваться представляющимся случаемъ и сдѣлаться немедленно главою Французской церкви, не оставляя болѣе въ рукахъ чуждой власти великой власти религіи. Третьи, наконецъ, предлагали ему ввести во Францію протестантство, и говорили, что стояло только ему-самому сдѣлаться протестантомъ, и всѣ съ охотою послѣдуютъ его примѣру.
   Первый консулъ противился всѣми силами и ума своего и краснорѣчія этимъ пошлымъ совѣтамъ. Онъ составилъ себѣ религіозную библіотеку изъ немногихъ, но самыхъ избранныхъ книгъ, относившихся по-большой-части къ исторіи церкви и въ-особенности къ отношеніямъ церкви къ государству; онъ приказалъ перевести для себя латинскія сочиненія Боссюэта по этому предмету, пожиралъ все это въ короткія минуты, остававшіяся ему отъ государственныхъ дѣлъ, и, дополняя своимъ геніемъ то, чего не зналъ, онъ, подобно тому, какъ и при составленіи гражданскаго кодекса, изумлялъ всѣхъ вѣрностью, обширностью, разнообразіемъ своихъ знаній въ исторіи церкви. Но своему обыкновенію, когда какая-нибудь мысль сильно занимала его, онъ говорилъ о ней ежедневно съ своими товарищами, съ министрами, членами государственнаго совѣта или законодательнаго сословія, наконецъ со всѣми, чьимъ мнѣніемъ дорожилъ. Онъ опровергъ одну въ-слѣдъ за другою предлагаемыя ему ошибочныя системы, и опровергъ ихъ доводами точными, опредѣлительными.
   Первый консулъ составилъ проектъ примиренія Французской Республики съ римскою церковью, поставивъ въ основаніе договора съ римскимъ дворомъ начала, положенныя самою революціею. Новое духовенство не должно было быть политическою властью, не должно было имѣть собственности: оно должно было заниматься только отправленіемъ богослуженія, получало отъ правительства содержаніе, было назначаемо имъ, утверждаемо папою. Предназначалось основать шестьдесятъ анархій, вмѣсто прежнихъ ста-пятидесяти-восьми. Духовное вѣдомство въ полицейскомъ отношеніи подлежало гражданской власти; право суда надъ духовенствомъ предоставлялось государственному совѣту, вмѣсто уничтоженныхъ парламентовъ. Таковъ былъ планъ перваго консула. Это была гражданская конституція, утвержденная въ 1790 году, съ тѣми видоизмѣненіями, которыя могли склонить римскій дворъ принять эту реформу.
   При выполненіи этого плана надо было заняться устроеніемъ перехода отъ настоящаго порядка къ будущему, который хотѣли основать. Какъ поступить относительно уже существующихъ духовныхъ властей? Какъ уладиться съ этими духовными всевозможныхъ родовъ, епископами, или простыми священниками, изъ которыхъ одни присяжные и преданные дѣлу революціи, отправлявшіе въ церквахъ богослуженіе всенародно; другіе неприсяжные, эмигранты, или возвратившіеся на родину тайно, отправлявшіе свои требы, и по большой-части враждебные правительству? Генералъ Бонапарте придумалъ систему, принятіе которой встрѣтило въ Римѣ сильное затрудненіе, ибо, въ-теченіе восьмнадцати вѣковъ, церковь никогда не дѣлала того, что ей теперь предлагалось. По этой системѣ, должно было уничтожить всѣ существующія эпархіи. Для этого надо было, чтобъ папа потребовалъ отъ всѣхъ духовныхъ властей ихъ отрѣченія отъ должностей своихъ. Еслибъ они отказались выполнить это требованіе, онъ самъ низложилъ бы ихъ; и тогда должно было приступить къ раздѣленію Франціи на шестьдесятъ новыхъ эпархіи, изъ которыхъ сорокъ-пять епископствъ и пятнадцать архіепископствъ. Для замѣщенія ихъ, первый консулъ долженъ былъ назначить шестьдесятъ прелатовъ, взятыхъ безъ различія изъ числа присяжныхъ и неприсяжныхъ, но болѣе изъ числа послѣднихъ, которые были многочисленнѣе и находились въ большемъ уваженіи у христіянъ. Эти прелаты, назначенные первымъ консуломъ, должны были быть утверждены папою и немедленно вступить въ отправленіе своихъ должностей, подъ наблюденіемъ гражданской власти и государственнаго совѣта.
   Содержаніе, соотвѣтственное ихъ нуждамъ, должно было быть опредѣлено имъ по бюджету государства. Но за то папа обязанъ былъ призвать законнымъ отчужденіе церковныхъ имуществъ; запретить всякія завѣщанія въ пользу священниковъ, примирить съ Римомъ духовныхъ, вступившихъ въ бракъ; словомъ, способствовать правительству положить конецъ всѣмъ бѣдствіямъ того времени.
   Этотъ планъ былъ полонъ, и, за исключеніемъ нѣсколькихъ подробностей, превосходенъ для настоящаго и для будущаго. Первый консулъ отстаивалъ свой планъ съ непобѣдимою твердостью и терпѣніемъ, въ-продолженіе одной изъ самыхъ продолжительныхъ и самыхъ трудныхъ негоціацій, какія только извѣстны въ исторіи церкви. Никогда свѣтская и духовная власти не встрѣчались въ болве-важныхъ обстоятельствахъ, никогда не имѣли онѣ болве-достойныхъ представителей.
   Этотъ молодой человѣкъ, столь разумный, имѣвшій столь далекіе виды, но столь пылкій въ своихъ стремленіяхъ, этотъ молодой человѣкъ, управлявшій тогда Франціею, былъ, по волѣ Провидѣнія, поставленъ на сценѣ міра предъ лицо первосвященника, исполненнаго рѣдкой добродѣтели, одареннаго привлекательною наружностью и ангельскимъ характеромъ, но способнаго скорѣе пріять мученичество, нежели допустить посягательство на интересы вѣры или римскаго двора. Его лицо, живое и кроткое вмѣстѣ, ясно выражало нѣсколько-восторженную чувствительность души его. Имѣя около шестидесяти лѣтъ, слабый здоровьемъ, хотя онъ жилъ и долго, всегда съ склоненною головою, съ взглядомъ острымъ и проницательнымъ, съ рѣчью трогательною и пріятною, онъ былъ достойнымъ представителемъ не тои властительной религіи, которая, при Григоріи VII, господствовала и была достойна этого господствованія надъ варварскою Европою, но той преслѣдуемой религіи, которая, но имѣя въ рукахъ своихъ громовъ церкви, не могла дѣйствовать на людей ивою силою, кромѣ силы кроткаго убѣжденія.
   Тайное влеченіе привязывало его къ генералу Бонапарте. Они встрѣтились другъ съ другомъ, какъ мы уже сказали выше, во время итальянскихъ войнъ, и, вмѣсто этихъ неистовыхъ воителей, изрыгнутыхъ Французскою революціею, которыхъ описывали въ Европѣ осквернителями алтарей, убійцами священниковъ-эмигрантовъ, Пій VII, бывшій тогда имольскимъ епископомъ, встрѣтилъ молодаго человѣка -- геніальнаго, говорившаго, какъ и онъ самъ, по-итальянски, обнаруживавшаго самыя умѣренныя чувствованія, поддерживавшаго порядокъ, заставлявшаго чествовать алтари. Впечатлѣніе, произведенное этими первыми взаимными отношеніями, никогда не изгладилось изъ сердца первосвященника и имѣло вліяніе на всѣ поступки его относительно генерала, сдѣлавшагося консуломъ и императоромъ: поразительное доказательство, что во всѣхъ дѣлахъ, ничтожныхъ и важныхъ, добро никогда не пропадаетъ. Дѣйствительно, позже, когда конклавъ собрался въ Венеціи, для избранія преемника Пію VI, скончавшемуся плѣнникомъ въ Балансѣ, воспоминаніе о первыхъ дѣйствіяхъ генерала итальянской арміи имѣло вліяніе на избраніе новаго паны.
   По просьбѣ перваго консула, папа отправилъ въ Парижъ монсиньйора Спину, генуэзскаго священника, хитраго лицемѣра, алчнаго, чтобъ договориться о дѣлахъ какъ политическихъ, такъ и религіозныхъ. Сначала, монсиньйоръ Спина не принялъ никакого Оффиціальнаго титула: до такой степени римскій первосвященникъ, не смотря на свою склонность къ генералу Бонапарте, боялся сдѣлась гласными свои сношенія съ Французскою-Республикою. Но вскорѣ, видя прибытіе въ Парижъ, въ-слѣдъ за находившимся уже тамъ прусскимъ и испанскимъ министрами, уполномоченныхъ всѣхъ европейскихъ дворовъ, папа пересталъ колебаться, и дозволилъ монсиньйору Спинѣ принять оффиціальный характеръ, и обнаружить цѣль своего посольства.
   Для веденія переговоровъ съ монсиньйоромъ Спиною, первый консулъ избралъ, какъ мы уже говорили, извѣстнаго аббата Бернье, примирителя Вандеи. Монсиньйоръ Спина, выслушавъ условія, предложенныя первымъ консуломъ, называлъ ихъ чрезмѣрными, противными вѣрѣ, и утверждалъ, что римскій первосвященникъ никогда не рѣшится согласиться на нихъ.
   По приказанію перваго консула, начертанъ былъ проектъ конкордата, который и былъ отправленъ въ Римъ, такъ-какъ монсиньйоръ Спина, хотя имѣвшій всѣ полномочія, отказался подписать его, ссылаясь на то, что въ дѣлѣ религіи только самъ папа, окруженный кардиналами, можетъ принять трактатъ.
   Передъ отсылкою въ Римъ проекта конкордата, первый консулъ отправилъ въ Италію благочестивый даръ, знаменитое деревянное изваяніе Богородицы изъ Церкви-Лореттской-Божьей-Матери, похищенное во время директоріи изъ самой Лоретты и хранившееся въ Парижъ въ Національной Библіотекъ.
   Папа принялъ конкордатъ лучше, нежели ожидали. Этотъ достойный первосвященникъ думалъ, что при нѣкоторыхъ измѣненіяхъ въ редакціи, онъ сможетъ удовлетворить перваго консула, что считалъ очень-важнымъ, потому-что возстановленіе религіи во Франціи оыло въ его глазахъ самымъ главнымъ, самымъ существеннымъ изъ всѣхъ дѣлъ церкви.
   Вскорѣ римскій дворъ отправилъ къ первому консулу контр-проектъ конкордата, по которому религія должна была быть объявлена религіею государства (religion del'Étal). Впрочемъ римскій проекта" былъ почти во всемъ сходенъ съ Французскимъ. Важнѣйшимъ изъ затрудненій было низложеніе старыхъ епископовъ, которые отказались бы сами просить объ увольненія себя.
   По между-тѣмъ, какъ въ Римѣ проходило такъ много времени, то во взаимныхъ переговорахъ между кардиналами, то въ переговорахъ между кардиналомъ Консальви, государственнымъ секретаремъ, и Како (Саcault), Французскимъ посланникомъ при римскомъ дворѣ, -- первый консулъ терялъ всякое терпѣніе. Онъ началъ опасаться, чтобъ римскій дворъ не затѣялъ интригъ или съ эмигрантами, или съ иностранными дворами, а особенно съ Австріею. Къ его природной недовѣрчивости присоединились внушенія враговъ религіи, старавшихся увѣрить, что его обманываютъ, и что онъ, столь проницательный, столь искусный будетъ проведенъ хитрыми Итальянцами. Онъ мало былъ расположенъ вѣрить, чтобъ кто-нибудь былъ хитрѣе его, однако захотѣлъ бросить лотъ въ то море, которое всѣ считали очень-глубокимъ, и въ тотъ самый день, какъ курьеръ, везшій папскія депеши, выѣзжалъ изъ Рима, онъ позвалъ къ себѣ, въ Мальмезонъ, аббата Бернье, монсиньйора Спину и Талейрана, и объявилъ, что не имѣетъ болѣе довѣренности къ римскому двору, что обойдется и безъ него. Впрочемъ, онъ прибавлялъ, что, по-прежнему, уважаетъ папу, и приписывалъ всю эту медлительность кардиналу Консальви и окружавшимъ первосвященника.
   Первый консулъ достигъ своей цѣли, потому-что несчастный Спина оставилъ Мальмезонъ въ настоящемъ помѣшательствъ и поспѣшилъ въ Парижъ, чтобъ отправить своему двору депеши, исполненныя овладѣвшаго имъ самимъ ужаса.
   Талейранъ, съ своей стороны, писалъ Како депешу, сообразную съ разговоромъ въ Мальмезонѣ.
   Како получилъ приказаніе черезъ пять дней выѣхать изъ Рима во Флоренцію, если проектъ конкордата не будетъ немедленно утвержденъ, или будетъ утвержденъ съ измѣненіями.
   Папа былъ очень опечаленъ извѣстіемъ о такомъ происшествіи. Кардиналъ Консальви, въ особенности, видя себя ясно-обозначеннымъ въ депешахъ перваго консула, виновникомъ всѣхъ проволочекъ, едва не умеръ отъ страха. Впрочемъ, онъ мало былъ виноватъ въ этомъ случаѣ, и вся медлительность происходила отъ обветшалыхъ формъ канцеляріи, старѣйшей въ свѣтѣ. Како предложилъ папъ и кардиналу Консальви мысль, которая сначала ихъ удивила и привела въ смущеніе, но которая потомъ показалась имъ единственнымъ путемъ спасенія. "Вы не хотите" говорила" онъ: "утвердить конкордатъ, присланный изъ Парижа, во всѣхъ его выраженіяхъ; ну! пусть самъ кардиналъ отправится во Францію, облеченный отъ васъ полномочіемъ. Онъ дастъ первому консулу узнать себя, внушитъ ему къ себѣ довѣріе, и чрезъ то добьется до необходимыхъ измѣненій въ редакціи. Онъ отстранитъ своимъ присутствіемъ потерю времени, которая въ особенности непріятна для нетерпѣливаго характера главы нашего правленія".
   Эта неумолимая партія, составленная не только изъ эмигрантовъ, но изъ всѣхъ людей, ненавидѣвшихъ въ Европѣ Французскую революцію, эта партія, которая желала бы вѣчной войны съ Франціею, которая со скорбію видѣла окончаніе гражданской войны въ Вандеѣ и съ неменьшею скорбію приближавшійся конецъ раскола, осаждала Римъ письмами, распускала по немъ разныя вѣсти, покрывала его стѣны пасквилями. Въ одномъ изъ этихъ пасквилей, на-примѣръ, говорилось, что Пій VI для спасенія вѣры лишился престола, а Пій VII для удержанія за собою престола, губитъ вѣру {Ріо VI per conscrvar la fede // Perde la sede. // Pio VII per conservar la sedo // Perde la fede.}. Впрочемъ, ничто не могло поколебать первосвященника въ его рѣшимости спасти церковь. Кардиналъ Консальви былъ его повѣреннымъ, другомъ; разстаться съ нимъ было для него очень-трудно. Кардиналъ, въ свою очередь, ужасался мысли -- ѣхать въ Парижъ, въ эту революціонную пучину, пожравшую, какъ говорили ему, такъ много жертвъ. Онъ трепеталъ при одной мысли явиться предъ этого страшнаго генерала, бывшаго въ одно и то же время предметомъ удивленія и страха, и котораго монсиньйоръ Спина описывалъ ему особенно-раздраженнымъ противъ государственнаго секретаря. Наконецъ, кардиналъ рѣшился, но такъ, какъ рѣшаются идти на смерть. "Если ужь жертва необходима" говорилъ онъ, "я жертвую собою, и ввѣряюсь Провидѣнію"". Онъ имѣлъ даже неосторожность писать въ Неаполь письма, сообразныя съ этими словами, письма, которыя достались Французскому посланнику въ Неаполѣ и были сообщены имъ первому консулу. Къ-счастію, тотъ счелъ ихъ болѣе-смѣшными, нежели оскорбительными.
   Отъѣздъ Како и его удаленіе во Флоренцію могло быть весьма-неблагопріятно истолковано для Рима и Неаполя. Папа боялся этого. И потому было условлено, чтобъ Како и кардиналъ Консальви отправились вмѣстѣ, и вмѣстѣ доѣхали до Флоренціи.
   6-го іюня (17 преріаля), Консальви и Како выѣхали изъ Рима вмѣстѣ, въ одной каретѣ. Кардиналъ всюду показывалъ народу Како, говорилъ: "вотъ Французскій министръ"; старался дать знать, что между Франціею и Римомъ не было разрыва. Како остался во Флоренціи, а кардиналъ Консальви съ трепетомъ отправился въ Парижъ.
   Между-тѣмъ, первый консулъ успокоился, получивъ изъ Рима проектъ, и увидѣвъ, что перемѣны относились болѣе къ формѣ, нежели къ сущности. Онъ видѣлъ, что дѣло должно было уладиться скоро къ великой славь его правленія. И потому, онъ принялъ очень-ласково перваго министра римскаго двора.
   Католическая религія была названа "религіею большинства Французовъ". Всѣ прочія условія, предложенныя первымъ консуломъ, остались неизмѣнны.
   По обыкновенію, предоставляя своему старшему брату заключать всѣ важные акты, первый консулъ и теперь назначилъ уполномоченными Іосифа Бонапарте, государственнаго совѣтника Крете, и наконецъ, аббата Бернье, который заслуживалъ этой чести за понесенные имъ труды и за оказанное искусство при этихъ продолжительныхъ и достопримѣчательныхъ переговорахъ. Папа имѣлъ уполномоченными кардинала Консальви, монсиньйора Спину и отца Казелли, ученаго Итальянца, прибывшаго съ римскою легаціею, для вспомоществованія ей своими теологическими знаніями. 15-го поля 1801 г. (26 мессидора) былъ подписанъ этотъ важный трактатъ, въ-послѣдствіи названный "конкордатомъ". Надо было еще дождаться ратификаціи этого акта папою, потомъ получить буллы, долженствовавшія сопровождать его обнародованіе, равно какъ папскія грамматы къ старымъ духовнымъ властямъ, въ-слѣдствіе которыхъ тѣ должны были сложить съ себя санъ свой; надо было сдѣлать новое раздѣленіе на епархіи, избрать шестьдесятъ новыхъ прелатовъ. Первый консулъ, всегда спѣшившій достигнуть до результата, желалъ, чтобъ все это было окончено какъ-можно-скорѣе, чтобъ въ одно и то же время отпраздновать и миръ съ европейскими державами и миръ съ церковью. Исполненіе такого желанія было трудно. Тѣмъ не менѣе спѣшили закончить всѣ подробности по этому дѣлу, чтобъ какъ-можно-менѣе замедлить дѣло возстановленія религіи.
   Папа былъ въ восхищеніи при возвращеніи въ Римъ кардинала Консальви и Французскаго министра Како. Созванная имъ конгрегація кардиналовъ одобрила конкордатъ, и папа, не смотря на стѣснительное состояніе своихъ финансовъ, хотѣлъ, чтобъ церемонія ратификацій была сопровождена торжественностью. Легатомъ во Францію онъ избралъ искуснѣйшаго при римскомъ дворѣ дипломата, кардинала Капрару, человѣка знатнаго происхожденія (онъ былъ изъ фамиліи Монтекукулли), извѣстнаго со своему образованію, по своей опытности и умѣренности. Первый консулъ самъ изъявилъ желаніе имѣть при своей особѣ этого "князя церкви". Папа поспѣшилъ удовлетворить этому желанію и употребилъ даже в еніе всѣхъ затрудненій по дѣлу о конкордатѣ, былъ очень полезенъ и при настоящемъ обстоятельствѣ. На него возложено было отвѣчать римскому двору. Онъ уговорился, по этому предмету, съ кардиналомъ Капрарой, и далъ ему замѣтить, что, послѣ надеждъ, возбужденныхъ въ императорской фамиліи, и послѣ ожиданія, произведеннаго во французской публикѣ, невозможно было бы отступить, не оскорбивъ Наполеона, и не подвергшись непріятнѣйшимъ послѣдствіямъ. Епископъ орлеанскій начерталъ депешу, которая сдѣлала бы честь самымъ ученымъ, самымъ искуснымъ дипломатамъ. Онъ припоминалъ услуги, оказанныя Наполеономъ церкви, и права, которыя онъ имѣлъ на ея признательность, блага, которыя еще могла ожидать отъ него религія, и въ-особенности эффектъ, который будетъ произведенъ на французскій народъ присутствіемъ Пія VII. Онъ объяснилъ присягу и выраженія, относительно свободы вѣроисповѣданій, такъ, какъ должно было понимать ихъ; сверхъ-того, онъ подалъ мысль устроить двѣ церемоніи: одну гражданскую, въ которой императоръ произнесетъ присягу и прійметъ корону; другую религіозную, въ которой эта корона будетъ благословлена первосвященникомъ. Наконецъ, онъ объявилъ положительно, что правительство желаетъ присутствія папы въ Парижѣ единственно въ интересахъ религіи и дѣлъ, связанныхъ съ нею. Эти слова заключали въ себѣ такъ много надеждъ, что могли сильно подѣйствовать на самого святѣйшаго отца лично, который сверхъ-того находилъ въ нихъ предлогъ, оправдывавшій его предъ христіанскимъ міромъ въ его уступчивости Наполеону.
   Кардиналъ Капрара присовокупилъ къ этой оффиціяльной депешѣ французскаго правительства частныя письма, въ которыхъ онъ описывалъ то, что происходило во Франціи, благо, которое предстояло тамъ выполнить, зло, которое предстояло тамъ изгладить, и утверждалъ положительно, что нельзя было сдѣлать отказа, не подвергаясь большой опасности; что въ Римѣ плохо разсуждаютъ о настоящемъ положеніи дѣлъ, и что папа будетъ въ высшей степени доволенъ своимъ путешествіемъ.
   Будучи перенесена вторично въ Римъ, негоціація должна была удаться. Папа и кардиналъ Консальви у видѣли ясно изъ писемъ легата и епископа орлеанскаго невозможность отказа и, при усиленномъ настояніи кардинала Феша, наконецъ сдались. Но они чувствовали необходимость еще разъ посовѣтоваться съ кардиналами; въ-особенности они были испуганы мыслію епископа орлеанскаго о двойной церемоніи. Папа допускалъ только одну церемонію, потому-что онъ не только хотѣлъ окропить святой водой новаго императора, по хотѣлъ и короновать его.
   Пій VII отвѣчалъ французскому правительству, что онъ согласенъ выполнить его желаніе, но не иначе, какъ на слѣдующихъ условіяхъ: присяга должна быть истолкована не какъ одобрительное признаніе еретическихъ догматовъ, но какъ простая матеріальная вѣротерпимость; должны быть выслушаны возраженія папы противъ нѣкоторыхъ органическихъ статей и его требованія касательно пользъ церкви и римскаго двора (о легаціяхъ прямо не говорилось); не должны быть допущены до папы епископы, упорствовавшіе подчиниться римскому двору, иначе, какъ развѣ послѣ новаго и болѣе полнаго подчиненія съ ихъ стороны; папа по долженъ быть подвергаемъ непріятности встрѣчаться съ лицами, находившимися въ положеніи, противномъ законамъ церкви (этимъ прямо указывалось на жену министра иностранныхъ дѣлъ); церемоніалъ коронованія будетъ тотъ же, что наблюдался римскимъ дворомъ при помазаніи императоровъ, или архіепископомъ реймскимъ, помазывавшимъ французскихъ королей; всего-на-все будетъ одна церемонія, совершенная самимъ папою; депутація изъ двухъ французскихъ епископовъ поднесетъ Пію VII пригласительное письмо, въ которомъ императоръ скажетъ, что, удержанный сильными причинами въ нѣдръ своей имперіи, и имѣя переговорить съ святѣйшимъ отцомъ о пользахъ религіи, онъ просить сто прибыть во Францію для благословенія его короны, и для соглашеній о пользахъ церкви, къ папѣ не должны относиться ни съ какимъ требованіемъ и ни чѣмъ не затруднять его возвращенія въ Италію. Первосвященническій дворъ изъявлялъ, наконецъ, желаніе, чтобъ помазаніе на царство отложено было до 25-го декабря,-- дня, въ который Карлъ-Великій былъ провозглашенъ императоромъ,-- потому-что папа, жестоко взволнованный, чувствовалъ необходимость провести нѣсколько времени въ Кастель-Гавдольфо, чтобъ отдохнуть нѣсколько, и кромѣ того не могъ выѣхать изъ Рима, не устроивъ многихъ дѣлъ по римскому управленію.
   Безъ всякаго затрудненія можно было принять всѣ эти условія, потому-что французское правительство, обѣщая выслушать возраженія папы на нѣкоторыя органическія статьи, не обѣщало вмѣстѣ съ тѣмъ дать этимъ возраженіямъ удовлетвореніе въ такомъ случаѣ, когда они были бы противны началамъ французской церкви. Можно было также обязаться не обращаться къ ІІію VII ни съ какими несообразными требованіями и предоставить ему совершенную свободу дѣйствовать, потому-что никогда противная тому мысль не входила въ голову Наполеона. Дѣйствительно, одно только воображеніе этихъ трепещущихъ и слабыхъ старцевъ могло представить себѣ, что свобода папы можетъ подвергнуться опасности во Франціи.
   Кардиналъ Фешъ, получивъ согласіе первосвященника, объявилъ, что императоръ принимаетъ на себя всѣ путевыя издержки, что для разореннаго правительства было однимъ затрудненіемъ меньше. Сверхъ-того, онъ сообщилъ о подробностяхъ великолѣпнаго пріема, готовившагося къ пріѣзду святѣйшаго отца. Къ-несчастію, кардиналъ Фетъ портилъ все дѣло совершенно-неумѣстными, посторонними требованіями. Онъ хотѣлъ, чтобъ папу сопровождали двѣнадцать кардиналовъ и въ добавокъ государственный секретарь Консальви; онъ хотѣлъ, вопреки принятому обычаю, но которому кардиналы распредѣляются по старшинству, сидѣть на первомъ мѣстѣ въ каретѣ первосвященника, въ качествѣ посланника, великаго раздавателя милостыни и дяди императора. Все это было рѣшительно безполезно и причиняло людямъ робкимъ и привыкшимъ къ формализму столько же горя, какъ и самыя важныя затрудненія.
   Пій VII уступилъ относительно нѣкоторыхъ пунктовъ, но былъ непреклоненъ на-счетъ числа кардиналовъ и на-счетъ назначенія государственнаго секретаря Консальви. Въ страхъ, Пій VII и Консальви продумали необыкновенную предосторожность для предотвращенія всякой опасности для церкви. Папа, считавшій себя гораздо-крѣпче больнымъ, нежели какъ было на дѣлѣ, и принимавшій приключившееся ему нервическое раздраженіе за опасную болѣзнь, думалъ, что ему легко можно умереть на дорогѣ. Онъ думалъ также, что, можетъ-быть, захотятъ употребить во зло его довѣренность. На этотъ послѣдній случай, онъ составилъ и подписалъ свое отрѣченіе, и вручилъ его на сохраненіе кардиналу Консальви, за тѣмъ, чтобъ тотъ могъ объявить мѣсто папы вакантнымъ. Къ-тому же, въ случаѣ смерти или отрѣченія папы, нужно было созвать Священную-Коллегію, для замѣщенія престола св. Петра. И потому надлежало оставить въ Римъ какъ-можно-болѣе кардиналовъ, и между ними человѣка, который съумѣлъ бы распорядиться въ такихъ важныхъ обстоятельствахъ, т. е. самого кардинала Консальви. Была и еще причина, заставившая папу дѣйствовать такимъ-образомъ. Онъ далъ торжественное обѣщаніе австрійскому двору не вступать съ Наполеономъ ни въ какіе переговоры, чуждые вопросу о дѣлахъ французской церкви. Но чтобъ повѣрили его слову, онъ долженъ былъ не брать съ собою кардинала Консальви, человѣка, чрезъ котораго шли всѣ важнѣйшія дѣла римскаго двора.
   Но этимъ-то причинамъ Пій VII отказался взять съ собою болѣе шести кардиналовъ и упорствовалъ въ своей рѣшимости оставить въ Римѣ государственнаго секретаря Консальви. Онъ согласился выполнить личныя притязанія кардинала Феша. Тотъ долженъ былъ занимать первое мѣсто подлѣ папы, съ самаго вступленія въ предѣлы Франціи.
   Условившись такимъ образомъ, папа отправился въ Кастель-Гандольфо, гдѣ чистый воздухъ, спокойствіе духа, которое испытываетъ человѣкъ, рѣшившись на что-нибудь, со-дня-на-день все 6олѣе и болѣе пріятныя извѣстія о готовившемся для него пріемѣ въ Парижѣ, возстановили сильно-разстроенное здоровье первосвященника.
   Наполеонъ смотрѣлъ на этотъ успѣхъ, какъ на великую побѣду, которая закрѣпитъ окончательно его права и не оставитъ ему ничего желать болѣе для приданія законности своей власти. При всемъ томъ, онъ не хотѣлъ терять свойственнаго ему характера посреди этихъ внѣшнихъ, пышныхъ торжествъ; онъ не хотѣлъ ничего дѣлать, ничего обѣщать, что было бы противно собственному его достоинству и основнымъ началамъ его правленія. Кардиналъ Фешъ сказалъ ему, что достаточно будетъ отправить къ папѣ генерала, пользующагося высокимъ уваженіемъ, и онъ отправилъ генерала Каффарелли съ приглашеніемъ, которое было начертано въ почтительныхъ, даже ласкательныхъ выраженіяхъ, но въ которомъ не очень намекалось на то, будто папа былъ призываемъ для иныхъ какихъ дѣлъ, кромѣ помазанія на царство. Письмо, написанное съ величайшимъ достоинствомъ, заключалось въ слѣдующемъ:

"Святѣйшій отецъ,

   "Благопріятное дѣйствіе, произведенное на нравственность и характеръ моего народа возстановленіемъ христіанской религіи, принуждаетъ меня просить ваше святѣйшество дать мнѣ новое доказательство участія, принимаемаго вами въ судьбѣ моей и въ судьбѣ этого великаго народа, при одномъ изъ важнѣйшихъ обстоятельствъ, представляемыхъ лѣтописями вселенной. Прошу васъ присутствіемъ своимъ придать характеръ религіозный церемоніи помазанія и коронованія перваго императора французовъ. Эта церемонія пріобрѣтетъ новый блескъ, когда она будетъ совершена вашимъ святѣйшествомъ. Она привлечетъ на насъ и наши народы благословеніе Всевышняго, котораго законы правятъ судьбами имперій и семействъ.
   "Вашему святѣйшеству извѣстны нѣжныя чувствованія, которыя давно уже питаю къ вамъ, и потому можете судить сколь великое удовольствіе доставитъ мнѣ этотъ случаи снова представить вамъ доказательства моихъ къ вамъ чувствованій.
   "Затѣмъ, молимъ Всевышняго, да сохранитъ васъ, святѣйшій отецъ, на многія лѣта на престолѣ нашей матери святой церкви.

"Вашъ набожный сынъ,
"Наполеонѣ."

   Къ этому письму присоединены были настоятельнѣйшія просьбы, чтобъ папа, вмѣсто 25-го декабря, прибылъ въ послѣднихъ числахъ ноября. Наполеонъ не говорилъ о настоящей причинѣ, заставлявшей его желать, чтобъ церемонія была совершена ранѣе; причина эта заключалась не въ иномъ чемъ, какъ въ его предположеніи произвести высадку въ Англію въ декабрь мѣсяцѣ. Онъ ссылался на причину, тоже справедливую, но менѣе важную, именно на неудобство оставлять слишкомъ-долго въ Парижѣ всѣ уже созванныя гражданскія и военныя власти.
   Генералъ Каффарелли отправился со всевозможною поспѣшностью, и прибылъ въ Римъ въ ночь съ 28 на 29 сентября. Кардиналъ Фешъ представилъ его папѣ, который принялъ гостя истинно по-отечески. Пій VII взялъ письмо изъ рукъ генерала и отложилъ прочесть его по окончаніи аудіэнціи. Но, когда онъ узналъ содержаніе этого письма и не нашелъ тамъ приглашенія прибыть во Францію по поводу религіозныхъ дѣлъ, то впалъ въ глубокую горесть и нервическое разстройство, возродившее живѣйшія опасенія. Этому почтенному первосвященнику, равно какъ и всякому государю съ душою возвышенною, дороже всего были его честь, достоинство его короны. Онъ сильно оскорблялся призваніемъ Наполеонова капеллана, которое давали ему его враги. Онъ позвалъ къ себѣ кардинала Феша: "вы поднесли мнѣ ядъ", сказалъ онъ ему, присовокупивъ, что не будетъ отвѣчать на такое письмо, и не поѣдетъ въ Парижъ, потому-что въ-отношеніи къ нему не сдержали слова. Кардиналъ Фешъ пыталъ утѣшить раздраженнаго первосвященника, и полагалъ, что новое совѣщаніе кардиналовъ можетъ уладить это послѣднее затрудненіе. Всѣ начинали чувствовать невозможность отступить, и посредствомъ послѣдней изъяснительной ноты, подписанной кардиналомъ-посланникомъ, затрудненіе было уничтожено. Положено было, что папа, но причинѣ дня всѣхъ-святыхъ, отправится 2 ноября, и 27 прибудетъ въ Фонтенбло.
   Между-тѣмъ, какъ такія происшествія происходили въ Римѣ, императоръ Наполеонъ устроилъ въ Парижъ все, для приданія новой церемоніи чуднаго, небывалаго блеска. Онъ пригласилъ принцевъ баденскихъ, князя-архиканцлера Германской-Имперіи и многочисленныя депутаціи, отъ администраціи, магистратуры и арміи. Онъ предоставилъ епископу Бернье, равно какъ и архиканцлеру Камбасерссу, разсмотрѣть церемоніалъ, употреблявшійся обыкновенно при помазаніи императоровъ и королей, и представить ему, какія надо сдѣлать въ этомъ церемоніалъ измѣненія, сообразныя съ настоящими нравами, духомъ времени и самыми предубѣжденіями Франціи противъ римской власти. Онъ приказалъ имъ хранить это дѣло въ величайшей тайнъ, за тѣмъ, чтобъ эти вопросы не сдѣлались предметомъ непріятныхъ толковъ, и предоставлялъ самому-себѣ разрѣшить всѣ сомнѣнія. Оба обряда, и римскій и французскій, представляли въ себѣ много такого, что не могло теперь поправиться умамъ во Франціи. По тому и другому церемоніалу, монархъ являлся во храмъ, безъ знаковъ верховной власти, каковы скипетръ, мечъ, корона, и принималъ ихъ уже изъ рукъ первосвященника. По французскому обряду пэры, по римскому обряду епископы держали корону надъ главой монарха, стоявшаго на колѣняхъ, и первосвященникъ, взявъ ее, опускалъ ее на чело помазанника. Бернье и Камбасересъ, уничтоживъ нѣкоторыя подробности, бывшія слишкомъ въ противорѣчіи съ настоящимъ временемъ, полагали сохранить эту послѣднюю часть церемоніи, замѣнивъ сэровъ и епископовъ шестью высшими сановниками имперіи, и оставивъ папѣ, согласно съ древне-принятымъ обычаемъ, право возложить корону на новаго монарха. Наполеонъ, основываясь на духѣ націи и войска, утверждалъ, что онъ не можетъ принять такимъ образомъ корону изъ рукъ первосвященника; что нація и войско, по волѣ которыхъ онъ принималъ ее, будутъ оскорблены, видя церемоніалъ, несоотвѣтствующій сущности вещей и независимости престола. Онъ былъ непреклоненъ на этотъ счетъ, говоря, что ему извѣстны лучше, нежели кому другому, настоящія чувствованія Франціи, которая безъ сомнѣнія наклонна къ идеямъ религіознымъ, по, и въ этомъ отношеніи, всегда готова порицать тѣхъ, кто перейдетъ извѣстныя границы. И такъ, онъ хотѣлъ прибыть въ базиликъ императоромъ, со всѣми своими регаліями, предоставивъ папѣ только благословить ихъ. Онъ согласился быть благословленнымъ, помазаннымъ на царство, но отнюдь не коронованнымъ. Архиканцлеръ Камбасересъ, соглашаясь съ тѣмъ, что было справедливо въ мнѣніи Наполеона, говорилъ объ опасности не менѣе важной оскорбить первосвященника, уже и безъ того слишкомъ-опечаленнаго, и лишить церемонію драгоцѣннаго сходства съ старинными формами, употреблявшимися отъ временъ Пепина и Карла-Великаго. Камбассресъ и Бернье, оба бывшіе въ самыхъ тѣсныхъ связяхъ съ легатомъ, уполномочены были сообщить ему полю императора. Кардиналъ Капрара, зная, какъ много значили формы для его двора, полагалъ, что ни на что не слѣдовало рѣшаться окончательно безъ согласія папы, но что тѣмъ не менѣе ничего не слѣдовало пока требовать отъ Рима, чтобъ не навлечь новыхъ затрудненій. Будучи убѣжденъ, что папа, по прибытіи своемъ, будетъ тотчасъ же разувѣренъ и очарованъ пріемомъ, готовившимся ему во Франціи, кардиналъ полагалъ, что все уладится гораздо-легче въ Парижъ, подъ вліяніемъ неожиданнаго удовольствія, нежели въ Римъ подъ вліяніемъ смутныхъ опасеній.
   Но, кромѣ этихъ затрудненій, оставались еще другія, возникшія въ нѣдрѣ императорской фамиліи. Дѣло шло о назначеніи роли супругъ, братьямъ, сестрамъ императора при этой церемоніи помазанія на царство. Прежде всего надо было знать, будетъ ли Жозефина коронована и помазана, подобно самому Наполеону. Она пламенно желала того, ибо это было бы новыми узами, связывавшими ее съ супругомъ, новою гарантіею противъ будущаго развода, мысль о которомъ постоянно тревожила ее въ-продолженіе всей ея жизни. Наполеонъ колебался между своею нѣжностью къ ней и тайными предчувствіями своей политики, какъ вдругъ одна семейная сцена едва не погубила несчастной Жозефины. Всѣ суетились вокругъ новаго монарха, братья, сестры, сродники. Всякій хотѣлъ, на этомъ торжествѣ, долженствовавшемъ, казалось, освятить всѣхъ ихъ, роли, сообразной съ своими настоящими притязаніями и надеждами на будущее. При водѣ этого общаго движенія, и будучи свидѣтельницею искательствъ у Наполеона, въ особенности со стороны одной изъ сестеръ его, Жозефина, смущенная, пожираемая ровностью, обнаружила подозрѣнія оскорбительныя для этой сестры, и для самого Наполеона, подозрѣнія, согласныя съ жестокими клеветами эмигрантовъ. Наполеонъ тотчасъ же вспыхнулъ сильнымъ гнѣвомъ, и, находя въ этомъ гнѣвѣ силу противъ своей привязанности, сказалъ Жозефинѣ, что готовъ развестися съ нею {"Я привожу здѣсь", говоритъ Тьеръ: "вѣрный разсказъ очевидна, одной почтенной особы, состоявшей при императорской фамиліи и сохранившей это воспоминаніе въ своихъ неизданныхъ въ свѣтъ запискахъ."}; что, впрочемъ, на это надо же будетъ рѣшиться позже, и что гораздо-лучше покориться необходимости теперь же, не вступая въ болѣе-тѣсныя узы. Онъ призвалъ къ себѣ обоихъ своихъ усыновленныхъ дѣтей, сообщилъ имъ о своей рѣшимости, и повергъ ихъ этимъ извѣстіемъ въ глубочайшую скорбь. Ортанса и Евгеніи Боарнэ объявили, съ спокойною и печальною твердостью, что послѣдуютъ за своею матерью всюду, куда сошлютъ ее. Жозефина, послушавшись добраго совѣта, казалась смиренно-покорною своей участи. Противоположность ея грусти съ радостью, блиставшею на лицахъ прочихъ членовъ императорской фамиліи, терзала сердце Наполеона, и онъ не могъ рѣшиться видѣть изгнанною и несчастною эту женщину, подругу его юности, изгнанными и несчастными вмѣстѣ съ нею этихъ дѣтей, сдѣлавшихся предметомъ его отеческой нѣжности. Онъ сжалъ Жозефину въ своихъ объятіяхъ, сказалъ ей, отъ полноты сердца, что никогда не будетъ въ состояніи разлучиться съ нею, хотя бы, можетъ-быть, того и требовала политика; и потомъ обѣщалъ ей, что она будетъ короновала вмѣстѣ съ нимъ, и подлѣ него получитъ отъ руки папы божественное освященіе.
   Жозефина, вѣчно живая, непостоянная, перешла отъ страха къ живѣйшему восторгу, и съ дѣтскою радостію предалась приготовленіямъ къ этой церемоніи.
   Наполеонъ, питая задушевную мысль возстановить нѣкогда имперію Запада, желалъ имѣть вокругъ своего тропа вассальныхъ государей. Въ настоящее время, онъ дѣлалъ изъ своихъ братьевъ, Іосифа и Лудовика, высшихъ сановниковъ имперіи; вскорѣ онъ надѣялся сдѣлать изъ нихъ королей, и уже теперь готовилъ для Іосифа тронъ въ Ломбардіи. Его намѣреніе состояло въ томъ, чтобъ, сдѣлавшись королями, они остались высшими сановниками имперіи. Такимъ-образомъ они должны были быть во Французской Имперіи Запада тѣмъ же, чѣмъ были въ Германской Имперіи принцы саксонскій, бранденбургскій, богемскій, баварскій, ганноверскій и проч. Надо было, чтобъ церемонія помазанія на царство соотвѣтствовала такому плану и была эмблематическимъ преобразованіемъ готовившейся дѣйствительности. Онъ не допускалъ, чтобъ епископы или пэры держали надъ головою его корону, ни даже, чтобъ первѣйшій изъ епископовъ, римскій первосвященникъ, возложилъ на него эту корону. По такимъ же причинамъ, онъ хотѣлъ, чтобъ два брата его, предназначенные быть вассальными королями великой имперіи, занимали мѣсто подлѣ него, чѣмъ ясно знаменовалось бы ихъ будущее вассальство. Онъ требовалъ, чтобъ братья его поддерживали полы его мантіи въ то время, какъ одѣянный императорскою мантіею, онъ будетъ въ самомъ базиликѣ переходить отъ трона къ алтарю, отъ алтаря къ трону. Онъ требовалъ того не для себя только, по и для императрицы. Принцессы, его сестры, должны были отправлять при особѣ Жозефины ту же должность, которую его братья будутъ отправлять при немъ ея и онъ. Чтобъ добиться до этого, ему необходимо было энергически выразить свою волю. Хотя, по добротѣ сердца, прискорбны были ему эти семейныя сцены, однако тѣмъ не менѣе онъ дѣлался настойчивъ въ своей рѣшимости, когда отъ того зависѣли планы его политики.
   Былъ ноябрь мѣсяцъ; все было готово въ Церкви Божьей-Матери. Депутаціи прибыли; трибуналы были въ бездѣйствіи; шестьдесятъ епископовъ или архіепископовъ, въ сопровожденіи своего причта, жили въ праздности. Генералы, адмиралы, отличнѣйшіе сухопутные и морскіе офицеры, маршалы Даву, Нэй, Сультъ, адмиралы Брюи, Гантомъ, вмѣсто того, чтобъ быть въ Булони или Брестъ, находились въ Парижѣ. Наполеонъ былъ недоволенъ этимъ, потому-что, хотя онъ и любилъ торжества, однако ставилъ ихъ гораздо-ниже серьёзныхъ дѣлъ Множество любопытныхъ, стекшихся со всѣхъ сторонъ Европы и Франціи, наводняли столицу и съ нетерпѣніемъ ждали необыкновеннаго зрѣлища. Наполеонъ, которому не не нравилось это всеобщее стремленіе, Наполеонъ желалъ, однакожь, прекратить это положеніе вещей, выходившее изъ правильнаго порядка, господство котораго онъ такъ любилъ видѣть въ своей имперіи. Онъ посылалъ офицера за офицеромъ для врученія намъ писемъ, исполненныхъ сыновней нѣжности, не заключавшихъ въ себѣ вмѣстѣ съ тѣмъ и живѣйшія настоянія, не благоугодно ли будетъ его святѣйшеству поспѣшить пріѣздомъ. Наконецъ, послѣ безпрерывныхъ, откладываній, церемонія назначена была 2 декабря.
   Папа рѣшился, наконецъ, выѣхать изъ Рима. Уполномочивъ во всемъ кардинала Консальви и простясь съ нимъ по-отечески, онъ отправился, 2 ноября утромъ, въ Храмъ-св.-Петра и долго пробылъ тамъ, стоя на колѣняхъ, будучи окруженъ кардиналами, римскою знатью и народомъ. Онъ молился пламенно, какъ-бы готовясь идти на встрѣчу величайшимъ опасностямъ; послѣ того, онъ сѣлъ въ карету и пустился въ путь по витербской дорогѣ. Транстеверинскій народъ, столь вѣрный своимъ первосвященникамъ, долго со слезами слѣдовалъ за его каретою. Уже миновало то время, когда римскій дворъ былъ наиболѣе образованнымъ въ Европѣ. Теперь старцы Священной-Коллегіи, едва-знакомые съ вѣкомъ, въ которомъ они жили, порицавшіе даже мудрую уступчивость Пія VII,-- готовы были вѣрить самымъ нелѣпымъ сказкамъ. Нѣкоторые изъ нихъ считали вѣроятнымъ слухъ о готовящемся во Франціи злодѣйскомъ умыслѣ -- захватить папу и потомъ овладѣть его землями, какъ-будто Наполеону нужно было прибѣгать къ такому средству, чтобъ сдѣлаться владыкою Рима! какъ-будто онъ, въ настоящую минуту, желалъ чего-нибудь, кромѣ благословенія первосвященника, которое придало бы его власти характеръ болѣе-почтенный въ глазахъ свѣта!
   Пій VII, не смотря на свою бѣдность, хотѣлъ провезти съ собою подарки, достойные хозяина, къ которому онъ ѣхалъ въ гости. По свойственному ему нѣжному такту, онъ выбралъ для самого Наполеона два античные камея, столь же замѣчательные своею красотою, какъ и значеніемъ. На нихъ изображены были -- на одномъ Ахиллесъ, на другомъ воздержаніе Сципіона. Папа назначалъ для Жозефины вазы также античныя и удивительной работы. По совѣту Талейрана, онъ везъ для придворныхъ дамъ множество четокъ.
   Итакъ, онъ отправился въ путь, проѣхалъ но римскимъ владѣніямъ и Тосканѣ, посреди итальянскихъ народовъ, колѣнопреклонявшихся при встрѣчъ съ нимъ. Во Флоренціи, онъ былъ принятъ этрурскою королевою, овдовѣвшею и въ настоящее время правившею, въ качествѣ регентши, новымъ королевствомъ, созданнымъ Наполеономъ. Эта принцесса, набожная какъ Испанка, приняла папу съ изъявленіями глубочайшаго почитанія, которыя очаровали его. Съ-тихъ-поръ, онъ сталъ нѣсколько оправляться отъ своихъ тревожныхъ опасеній. Онъ хотѣлъ избѣжать легацій, за тѣмъ, чтобъ не освятить своимъ присутствіемъ принадлежность этихъ земель другому государству, кромѣ Рима, и принужденъ былъ проѣхать чрезъ Пьяченцу, Парму и Туринъ. Онъ еще не былъ во Франціи, а уже французскія власти и войска окружали его. Онъ видѣлъ, съ какимъ почтеніемъ преклонились предъ нимъ старый Мену, офицеры итальянской арміи, и былъ тронутъ почтительнымъ выраженіемъ этихъ мужественныхъ лицъ. Кардиналъ Камбасересъ и одинъ изъ придворныхъ каммергеровъ, посланные на встрѣчу папѣ, вручили ему на границахъ Пьемонта (которыя были и границами имперіи) письмо Наполеона, исполненное выраженій благодарности и обѣтовъ, которые возсылалъ императоръ за скорое и успѣшное путешествіе первосвященника. Съ-часу-на-часъ все болѣе и болѣе разувѣряемый, Пій VII пересталъ наконецъ страшиться послѣдствіи своей рѣшимости. Онъ переѣхалъ чрезъ Альпы. Приняты были чрезвычайныя предосторожности для безопасности переѣзда ему и сопровождавшимъ его кардиналамъ. Наконецъ, Пій VII прибылъ въ Ліонъ. Здѣсь его опасенія смѣнились истиннымъ восторгомъ. Множество народа стеклось въ этотъ городъ изъ Прованса, Дофине, Франш-Конте, Бургони увидать представителя Бога на землѣ. Видя колѣнопреклоненною эту націю, которую представляли ему вѣчно-бунтующею противъ властей земныхъ и небесныхъ, эту націю, которая ниспровергала троны и держала въ плѣну одного изъ первосвященниковъ, ІІій VII былъ пораженъ, разувѣренъ и сознался, что старый совѣтникъ его Капрара былъ правъ, утверждая, что это путешествіе будетъ благодѣтельно для религіи и доставитъ самому ему безконечное удовольствіе. Въ Ліонѣ пришло къ папѣ еще письмо отъ императора, заключавшее въ себѣ новыя благодаренія и новые обѣты, возсылаемые за его скорое возвращеніе. Этотъ первосвященникъ, съ тѣломъ слабымъ, щедушнымъ, съ бользненно-чувствительными нервами, неощущавшій однако усталости при такомъ пріемѣ, самъ предложилъ ускорить свое путешествіе двумя днями, что и было принято. Онъ выѣхалъ изъ Ліона посреди такихъ же почестей, проѣхалъ чрезъ Муленъ, Неверъ, встрѣчая всюду на дорогахъ толпу, тронутую такимъ зрѣлищемъ и жаждавшую благословеній главы церкви.
   Пій VII долженъ былъ остановиться въ Фонтенбло. Наполеонъ все устроилъ такимъ образомъ, чтобъ имѣть случай явиться на встрѣчу первосвященнику и дать ему отдохнуть два или три дня въ этомъ уютномъ мѣстѣ. Онъ назначилъ въ этотъ день, 25 ноября, охоту по направленію къ дорогѣ, по которой слѣдовалъ папа. Зная, когда первосвященническій поѣздъ достигнетъ до Сент-Эрема, онъ направилъ въ ту сторону своего коня, чтобъ встрѣтиться съ папою, который вскорѣ и прибылъ туда дѣйствительно. Наполеонъ тотчасъ же представился первосвященнику и обнялъ его. Піи VII, тронутый этою предупредительностью, съ волненіемъ, съ любопытствомъ смотрѣлъ на новаго Карла-Великаго, о которомъ онъ безпрерывно думалъ уже нѣсколько лѣтъ, какъ объ орудіи Божіемъ на землѣ. Былъ полдень. Оба владыки сѣли въ карету и отправились въ Фонтенблоскій-Замокъ. Наполеонъ предоставилъ сидѣть по правую руку главъ церкви. При входъ въ замокъ, императрица, вельможи имперіи, военачальники вышли встрѣтить Пія VII. Первосвященникъ, хотя привыкшій къ римскимъ торжествамъ, не видалъ, однакожь, ничего столь величественнаго. Въ сопровожденіи такихъ знаменитыхъ лицъ, онъ былъ отведенъ въ назначенные для него аппартаменты. Отдохнувъ нѣсколько часовъ, онъ, по правиламъ этикета, наблюдаемаго государями, посѣтилъ императора и императрицу, которые тотчасъ же отдали ему визитъ. Все болѣе и болѣе разувѣряемый, болѣе увлекаемый обворожительными рѣчами хозяина, давшаго себѣ слово поправиться гостю, Пій VII почувствовалъ въ сердцѣ своемъ привязанность, которую сохранилъ неизмѣнно до конца своей жизни, къ герою, испытавшему уже тогда страшныя превратности судьбы. Вельможи имперіи были представлены ему одинъ за другимъ. Онъ принималъ ихъ съ рѣдкимъ радушіемъ и плѣнительною граціею. Кроткая и внушающая почтеніе наружность, проницательный взглядъ Пія VII трогали сердца всѣхъ, и самъ онъ былъ тронутъ впечатлѣніемъ, имъ производимымъ. Съ нимъ не вступали еще въ разсужденіе ни объ одномъ изъ затрудненій, которыя еще оставалось уладить. Щадили его раздражительную чувствительность, его усталость. Онъ весь преданъ былъ волненію, радости отъ такого пріема, который казался ему торжествомъ самой религіи.
   Наступила минута отправиться въ Парижъ, вступить, наконецъ, въ этотъ городъ, гдѣ въ-продолженіе цѣлаго столѣтія находился въ броженіи умъ человѣческій и гдѣ въ-продолженіи нѣсколькихъ лѣтъ рыпались судьбы міра. 28 ноября, послѣ трехдневнаго отдохновенія, императоръ и папа поѣхали въ одной каретъ въ Парижъ; папа по-прежнему сидѣлъ по правую руку. Для первосвященника былъ отведенъ Павильйонъ-Флоры, отдѣланный нарочно для него. 29-го числа, папѣ дали оправиться отъ дороги, а 30-го представили ему сенатъ, законодательное сословіе, трибунатъ, государственный совѣтъ. Президенты этихъ четырехъ государственныхъ собраній обратились къ нему съ рѣчами, въ которыхъ, въ самыхъ блистательныхъ выраженіяхъ, восхвалялись его добродѣтели, его мудрость, его благородная снисходительность къ Франціи. Папа въ-особенности тронутъ былъ словомъ, произнесеннымъ де-Фонтаномъ, который напоминалъ собою ораторовъ вѣка Лудовика XIV. Народъ, толпившійся подъ окнами, требовалъ, чтобъ первосвященникъ показался ему. Уже по всему Парижу разнеслась молва о кротости Пія VII, о его благородной наружности. Папа многократно выходилъ на балконъ Тюльери всегда въ сопровожденіи Наполеона, былъ привѣтствуемъ громкими кликами и видѣлъ, какъ народъ парижскій, стоя на колѣняхъ, ждалъ его первосвященническаго благословенія, -- тотъ самый народъ, что былъ виновникомъ событій 10 августа и что недавно еще чествовалъ Богиню Разума.
   При видъ всего этого, мрачныя опасенія, предчувствія Пія VII совершенно разсѣялись. Разсуждая о церемоніалъ предстоявшаго торжества, папа соглашался на главныя видоизмѣненія, основанныя на состояніи тогдашнихъ нравовъ; но онъ сильно стоялъ за право своихъ предшественниковъ-возлагать корону на главу императора. Наполеонъ далъ приказаніе не настаивать болѣе на этомъ и сказалъ, что устроитъ все на самомъ мѣстѣ.
   Наступилъ канунъ этого великаго торжества, т. е. 1 декабря. Жозефина, понравившаяся первосвященнику за свою набожность, совершенно походившую на набожность Итальянокъ, пробралась къ нему, чтобъ сдѣлать признаніе, изъ котораго надѣялась извлечь для себя великую пользу. Она объявила ему, что была соединена съ Наполеономъ только гражданскимъ обрядомъ, потому-что, въ эпоху ихъ бракосочетанія, религіозныя церемоніи были запрещены. Наполеонъ, просившій кардинала Капрару дать брачное благословеніе сестрѣ его и ея мужу, Мюрагу, не хотѣлъ того же для самого-себя. Папа тотчасъ же объяснился съ Наполеономъ, и сказалъ, что можетъ помазать на царство его самого, ибо церковь, при коронованіи императоровъ, никогда не входила въ разбирательство состоянія ихъ совѣсти, но по можетъ короновать Жозефину, и чрезъ то освятить наложничество. Наполеонъ, раздраженный на Жозефину за ея нескромность, боясь идти наперекоръ папѣ, который былъ непобѣдимъ въ дѣлахъ вѣры, сверхъ-того, не желая измѣнять церемонію, которой программа была уже обнародована, согласился принять брачное благословеніе. Жозефина, сильно укоряемая своимъ супругомъ, была однакожь въ восторгъ отъ удачи своего поступка. Въ самую ночь, предшествовавшую коронаціи, императоръ и императрица были обвьичаны въ капеллъ Тюльери кардиналомъ Фешемъ; свидѣтелями были Талейранъ и маршалъ Бертье. Это обстоятельство было сохраняемо въ глубочайшей тайнѣ до самаго развода. На утро примѣтны были еще на покраснѣвшихъ глазахъ Жозефины слѣды слезъ, которыхъ стоили ей эти внутреннія волненія.
   Въ воскресенье, 2 декабря, въ морозный, но ясный зимній день, парижскій пароль, который, на нашихъ глазахъ, сорокъ лѣтъ спустя, бѣжалъ въ такую же нору на встрѣчу смертнымъ останкамъ Наполеона, стремился посмотрѣть, какъ поѣдетъ императорскій поѣздъ. Папа отправился первый съ десяти часовъ утра, гораздо-прежде императора, за тѣмъ, чтобъ оба поѣзда не помѣшали одинъ другому. Онъ былъ сопровождаемъ многочисленнымъ духовенствомъ, облеченъ въ великолѣпнѣйшія убранства и сопровождаемъ отрядами императорской гвардіи. Близь Площади-Божьей-Матери построенъ былъ богато-изукрашенный портикъ для принятія, по выходѣ изъ экипажей, государей и принцевъ, отправлявшихся въ старый базиликъ. Архіепископскій домъ, отдѣланный съ роскошью, достойною гостей, для которыхъ онъ предназначался, былъ приготовленъ для кратковременнаго отдохновенія папы и императора. Папа остановился здѣсь на минуту и отправился въ церковь, гдѣ уже за нѣсколько часовъ предъ тѣмъ собрались депутаты городовъ, представители магистратуры и войска, шестьдесятъ епископовъ съ своимъ причтомъ, сенатъ, Законодательное сословіе, трибунатъ, государственный совѣтъ, принцы нассаускій, гессенскій, баденскій, архиканцлеръ Германской-Имперіи и наконецъ министры всѣхъ державъ. Главныя двери въ Церковь-Божьей-Матери были заперты, потому-что къ нимъ прислоненъ былъ императорскій тронъ. Входили въ боковыя двери. Когда папа, предшествуемый крестомъ и знаменіями намѣстника св. Петра, появился въ этой старинной базиликѣ св. Лудовика, всѣ присутствовавшіе поднялись съ своихъ мѣстъ, и пятьсотъ музыкантовъ огласили своды храма торжественною кантатою: Tu es Petrus (Ты еси Петръ). Это произвело внезапный и глубокій эффектъ. Папа шествовалъ медленно, колѣнопреклонился предъ алтаремъ, и потомъ возсѣлъ на приготовленный для него тронъ по правую сторону алтаря. Къ нему подходили съ поклономъ, одинъ въ-слѣдъ за другимъ, шестьдесятъ прелатовъ французской церкви. Каждаго изъ нихъ, былъ ли то конституціональный или не конституціональный, привѣтствовалъ онъ одинаково-благосклоннымъ взглядомъ. За тѣмъ стали ждать прибытія императорской фамиліи.
   Церковь-Божьей-Матери была изукрашена съ безпримѣрнымъ великолѣпіемъ. Отъ свода до помоста, стѣны покрыты были бархатомъ, усѣяннымъ золотыми пчелами. При подножіи алтаря находились простыя кресла, которыя должны были занять императоръ и императрица до своего коронованія. Въ глубинѣ церкви, на концѣ, противоположномъ алтарю, громадный тронъ съ двадцатью четырьмя ступенями и съ колоннами, поддерживавшими фронтонъ, былъ предназначенъ для императора, когда онъ будетъ украшенъ уже короною, и для его супруги. Таковъ былъ обычай по обоимъ обрядамъ, римскому и французскому. Монархъ садился на престолъ не прежде, какъ бывъ уже коронованъ первосвященникомъ.
   Императора ждали и ждали долго. Это было единственнымъ непріятнымъ обстоятельствомъ при настоящемъ великомъ торжествѣ. Такое продолжительное ожиданіе было мучительно для папы. Замедленіе произошло отъ-того, что учредитель этихъ празднествъ опасался столкновенія обоихъ поѣздовъ. Императоръ отправился изъ Тюльери въ каретѣ, которая была вся въ стеклахъ; два золотые генія поддерживали надъ нею корону; эта карета сдѣлалась популярною во Франціи; народъ всегда узнавалъ ее послѣ, при всѣхъ другихъ церемоніяхъ. Императоръ былъ облеченъ по рисунку славнѣйшаго живописца того времени, въ одѣяніе, походившее на нарядъ шестнадцатаго столѣтія: на немъ былъ токъ съ перомъ и короткая мантія. Онъ долженствовалъ облачиться по-императорски только въ самомъ архіепископскомъ домѣ, и прямо предъ тѣмъ, какъ вступитъ въ церковь. Сопровождаемый маршалами, ѣхавшими верхомъ, предшествуемый высшими сановниками, ѣхавшими въ экипажахъ, онъ подвигался медленно вдоль Улицы-Сент-Оноре, набережной Сены и по Площади-Церкви-Божіей-Матери, посреди кликовъ несметнаго множества народа, который былъ въ восторгѣ, при видѣ своего любимаго генерала, сдѣлавшагося императоромъ, какъ-будто-бы не самъ онъ, этотъ народъ, былъ творцомъ всего этого съ своими измѣнчивыми страстями, съ своимъ воинственнымъ героизмомъ, и какъ-будто-бы все это возникло по манію волшебнаго жезла. Наполеонъ, подъѣхавъ къ описанному уже нами портику, вышелъ изъ кареты, отправился въ архіепископскій домъ, взялъ тамъ корону, скипетръ, императорскую мантію и направилъ стопы свои въ базилику. Подлѣ него несли большую корону, въ видѣ тіары, сдѣланную наподобіе короны Карла-Великаго. Въ эту минуту на немъ была корона цезарей, т. е. простой золотой лавровый вѣнокъ. Всѣ съ удивленіемъ взирали на эту голову, прекрасную подъ золотымъ лавромъ, подобную изображенію на античной медали. Вступивъ во храмъ, при звукахъ отгрянувшей музыки, Наполеонъ колѣнопреклонился и потомъ пошелъ къ кресламъ, которыя долженъ былъ занимать до совершенія надъ нимъ обряда помазанія на царство. Тогда началась церемонія. На алтарь положили корону, скипетръ, мечъ и мантію. Папа помазалъ чело, руки, длани императора, потомъ благословилъ мечъ, которымъ препоясалъ его, скипетръ, который вручилъ ему, и приблизился взять корону. Наполеонъ, слѣдившій за его движеніями, желая покончить, по своему слову, затрудненіе на самомъ мѣстѣ, взялъ корону изъ рукъ первосвященника безъ насилія, по съ рѣшительностью и самъ возложилъ ее на главу свою. Дѣйствіе, понятое всѣми присутствующими, произвело невыразимый эффектъ. Взявъ потомъ корону императрицы и приблизясь къ простертой передъ нимъ Жозефинѣ, Наполеонъ съ видимою нѣжностью возложилъ эту корону на главу подруги судьбы своей: Жозефина заливалась слезами. Совершивъ это, Наполеонъ подошелъ къ громадному трону. Онъ взошелъ на него, сопровождаемый своими братьями, несшими полы императорской мантіи. Тогда папа приблизился, по обычаю, къ подножію трона благословить новаго монарха и возгласить эти слова, которымъ внималъ нѣкогда и Карлъ-Великій въ базиликѣ св. Петра, когда римское духовенство провозгласило его императоромъ Запада: Vivat in aeternum semper Augustus. При этомъ возглашеніи, тысячекратно-повторенные клики: да здравствуетъ императоръ! раздались подъ сводами Церкви-Божіей-Матери; грянули пушечные выстрѣлы, и весь Парижъ узналъ о совершеніи торжества, которымъ права Наполеона были освящены окончательно по всѣмъ формамъ, принятымъ между людьми.
   За тѣмъ архиканцлеръ Камбасересъ поднесъ императору текстъ клятвенной присяги, одинъ изъ епископовъ приблизился къ нему съ евангеліемъ, и, положивъ руку на эту священную книгу, императоръ произнесъ присягу, заключавшую въ себѣ великія начала Французской революціи. Потомъ совершена была первосвященническая служба, и время было далеко уже за полдень, когда оба поѣзда возвратились въ Тюльери, проѣзжая посреди несметнаго множества народа.
   Такова была эта торжественная церемонія, бывшая началомъ возвращенія Франціи къ началамъ монархическимъ.

"Отечественныя Записки", No 5, 1846

   
   
   
лѣдующій день, Леклеръ овладѣлъ развалинами Капа. Добровольная сдача одного изъ туссеновыхѣ военачальниковъ,
   Лаплюма, спасла цѣлую треть колоніи, именно южную часть, отъ варварскихъ опустошеній. Всего въ десять дней французскія войска овладѣли прибрежьями, портами, главнѣйшими городами острова, по большей части воздѣланными землями. У Туссена оставалось всего-на-все три или четыре черныя полубригады, съ предводителями Морена, Христофомъ, Дессалиномъ, да его сокровища, груды оружія, зарытыя въ Урочищахъ-Хаоса. Къ-несчастію, у негровъ оставалось много бѣлыхъ, уведенныхъ ими въ заложники и претерпѣвавшихъ отъ нихъ самое жестокое обращеніе. Надо было воспользоваться благопріятнымъ временемъ года, чтобъ довершить завоеваніе острова.
   Туссенъ заперся въ гористой и неприступной странѣ. Въ его урочища (les mornes) можно было проникнуть только чрезъ узкія ущелья, сдѣлавшіяся почти-непроходимыми отъ тропической растительности, и въ глубинѣ которыхъ черные, засѣвъ стрѣлками, представляли собою почти неодолимую преграду. При всемъ томъ, старые солдаты рейнской арміи, перенесенные за Атлантику, могли устрашиться только одного климата. Одинъ онъ могъ побѣдить ихъ; и дѣйствительно, только климатъ одолѣвалъ ихъ въ этотъ героическій вѣкъ: такъ гибли они отъ солнца Сен-Доминго!
   Главнокомандующій Леклеръ положилъ воспользоваться февралемъ, мартомъ и апрѣлемъ, потому-что позже жары и дожди сдѣлали бы военныя операціи невозможными. Онъ имѣлъ у себя отъ 17 до 18 тысячь человѣкъ. Нѣкоторые солдаты, правда, были больны, но всё еще оставалось тысячь пятнадцать годныхъ дѣйствовать.
   Главнокомандующій хотѣлъ сначала подѣйствовать на сердце Туссена. Этотъ негръ, способный отважиться на ужаснѣйшія свирѣпства для выполненія своихъ намѣреній, былъ тѣмъ не менѣе чувствителенъ къ природнымъ влеченіямъ. Генералъ Леклеръ, по повелѣнію перваго консула, привезъ на Сен-Доминго двухъ сыновей Туссена, воспитанныхъ во Франціи, чтобъ испробовать надъ его сердцемъ вліяніе сыновнихъ увѣщаній. Наставникъ долженъ былъ представить ихъ отцу, вручить ему письмо перваго консула и стараться снова привязать его къ Франціи, обѣщая ему второстепенную власть надъ островомъ.
   Туссенъ принялъ обоихъ сыновей и ихъ наставника въ своемъ всегдашнемъ убѣжищѣ, Эннери. Онъ долго сжималъ ихъ въ своихъ объятіяхъ. Это старое сердце, пожираемое честолюбіемъ, было потрясено. Сыновья Туссена и ихъ почтенный воспитатель стали описывать ему могущество и человѣколюбіе французской націй, выгоды, сопряженныя съ покорностью, при которой его положеніе на Сен-Доминго все еще будетъ очень-важно, и которое упрочитъ его дѣтямъ блистательную будущность; они говорили, что сопротивленіе поведетъ за собою навѣрное его гибель. Мать одного изъ этихъ юношей присоединилась къ нимъ, чтобъ попробовать побѣдить Туссена. Тронутый этими убѣжденіями, онъ просилъ нѣсколько дней для размышленія. Но честолюбіе и любовь къ свободѣ взяли верхъ надъ родительскою нѣжностью. Онъ приказалъ позвать къ себѣ обоихъ сыновей своихъ, снова сжалъ ихъ въ объятіяхъ и предоставилъ имъ на волю выборъ между Франціею, сдѣлавшею изъ нихъ людей образованныхъ, и имъ-самимъ, произведшимъ ихъ на свѣтъ, и объявилъ, что не перестанетъ любить ихъ, будь они хоть въ рядахъ его враговъ. Эти несчастныя дѣти, волнуемыя подобно отцу своему, подобно ему пришли въ недоумѣніе. Однакожь, одинъ изъ нихъ, бросившись на шею Туссену, объявилъ, что онъ умретъ свободнымъ чернымъ, подлѣ него. Другой, нерѣшительный, послѣдовалъ за своею матерью въ одну изъ земель диктатора.
   Отвѣтъ Туссена не оставлялъ болѣе никакого сомнѣнія на-счетъ необходимости тотчасъ же взяться за оружіе.
   Французы двинулись разомъ на всѣ важнѣйшія мѣста, занятыя неграми.
   Храбрый Рошамбо проникъ въ самое неприступное мѣсто, называемое Оврагъ-Ужей (la Ravine aux Couleuvres); надо было идти туда чрезъ узкое ущелье, окаймленное острыми скалами, ощетинившееся гигантскими деревьями, колючими кустарниками и защищаемое черными меткими стрѣлками. За этимъ ущельемъ стоялъ самъ Туссенъ съ тремя тысячами гренадеровъ-негровъ и со всею своею артиллеріею. Французы ворвались со штыками; восемьсотъ черныхъ легло на мѣстѣ; вся артиллерія Туссена досталась побѣдителямъ.
   Дессалинъ, застигнутый генераломъ Буде въ Сен-Маркѣ, самъ предалъ огню свое богатое жилище; его примѣру послѣдовали другіе, и онъ удалился, перерѣзавъ часть бѣлыхъ и увлекши остальныхъ за собою въ ужасный притонъ урочищъ (les mornes), Дессалинъ кинулся-было на Порт-о-Пренсъ, но былъ отбитъ храбрымъ генераломъ Памфилемъ-Лакруа.
   Черные были совершенно обезоружены. Леклеръ со всѣхъ сторонъ напалъ на негра-предводителя Морена, и тотъ, не видя никакой возможности защищаться, сдался съ двумя тысячами храбрѣйшихъ черныхъ. Это былъ самый жестокій ударъ, нанесенный нравственному могуществу Туссена.
   Наконецъ, взятъ былъ Фортъ Крет-а-Пьерро, гдѣ находились сокровища и оружіе, скопленныя Туссеномъ. Главнокомандующій отдалъ приказаніе вытѣснить черныхъ изъ окрестныхъ урочищъ. Въ Верретахъ армія была свидѣтельницею ужаснаго зрѣлища. Черные долгое время влачили вслѣдъ за собою толпы бѣлыхъ, которыхъ они побоями принуждали поспѣвать за ними. Видя, что преслѣдовавшая ихъ-самихъ армія отобьетъ у нихъ плѣнниковъ, негры перерѣзали восемьсотъ этихъ несчастныхъ, мужчинъ, женщинъ, дѣтей и старцевъ. Французы нашли землю, покрытую этою ужасною гекатомбою, и воины, столь великодушные, столько разъ сражавшіеся во всѣхъ частяхъ свѣта, присутствовавшіе на столькихъ кровопролитыхъ зрѣлищахъ, но никогда невидавшіе избіенія женъ и младенцевъ, были проникнуты глубокимъ содроганіемъ и праведнымъ гнѣвомъ, сдѣлавшимся гибельнымъ для черныхъ, которые попадались въ ихъ руки.
   Былъ апрѣль мѣсяцъ. Черные не имѣли больше никакихъ средствъ къ оборонѣ, по-крайней-мѣрь въ настоящее время. Ихъ уныніе было глубоко. Предводители, пораженные великодушными поступками Леклера съ тѣми, которые сдались, и которымъ онъ оставлялъ ихъ чины и земли,-- предводители рѣшились положить оружіе. Такъ сдались Христофъ, свирѣпый Дессалинъ, наконецъ и самъ Туссенъ. Туссенъ питалъ только одну надежду -- на климатъ. И Дѣйствительно, онъ уже издавна привыкъ видѣть, какъ Европейцы, особенно военные люди, гибли отъ этого разрушительнаго климата, и онъ ласкалъ себя мыслью вскорѣ найдти въ желтой лихорадкѣ ужасную себѣ помощницу. Отъ-этого онъ рѣшился въ мирѣ выжидать благопріятной минуты снова взяться за оружіе.
   Съ этого времени, въ колоніи былъ возстановленъ порядокъ, и снова воцарилось то благоденствіе, которымъ она наслаждалась въ правленіе своего диктатора.
   На Гваделупѣ храбрый Ришпансъ, съ тремя или четырьмя тысячами человѣкъ, смирилъ возмутившихся негровъ и снова возвратилъ ихъ въ невольничество, истребивъ главныхъ зачинщиковъ бунта. Эта, въ нѣкоторомъ родѣ, контрреволюція была возможна и безопасна на такомъ небольшомъ островѣ, какъ Гваделупа; по она представляла важное неудобство тѣмъ, что могла устрашить сеи-домингскихъ черныхъ на счетъ ихъ собственной судьбы.
   Представьте себѣ человѣка завистливаго очевидцемъ успѣховъ своего страшнаго соперника, и вы будете имѣть почти-вѣрное понятіе о тѣхъ чувствованіяхъ, которыя испытывала Англія при видѣ благоденствія Франціи. Эта могущественная и славная нація могла бы, однакожъ, въ собственномъ своемъ величіи найдти себѣ утѣшеніе при видѣ величія ближняго! Но ее снѣдала странная зависть! Пока успѣхи генерала Бонапарте служили аргументомъ противъ министерства Питта, имъ рукоплескали въ Англіи. Но съ-тѣхъ-поръ, какъ эти успѣхи, безпрерывно возраставшіе, стали относиться только къ самой Франціи, съ-тѣхъ-поръ, какъ у видѣли, что она пріобрѣтаетъ величіе въ мирѣ такъ же какъ и въ войнѣ, политикою такъ же какъ и оружіемъ, съ-тѣхъ-поръ, какъ увидѣли, что въ-продолженіе полутора года Итальянская-Республика сдѣлалась, въ президентство генерала Бонапарте, французскою провинціею, Пьемонтъ присоединенъ къ французской территоріи, съ одобренія всего материка, Парма и Луизіана увеличили владѣнія Франціи чрезъ простое выполненіе трактатовъ, наконецъ, Германія чрезъ ея вліяніе получила новую конституцію, -- съ-тѣхъ-поръ, какъ увидѣли, что все это совершается само-собою, тихо, естественно, -- явная досада овладѣла сердцами всѣхъ Англичанъ.
   Классы, наименѣе принимавшіе участіе въ выгодахъ мира, болѣе другихъ обнаруживали свою ревность. Бирмингэмскіе и манчестерскіе мануфактуристы, избавленные контрабандою отъ затрудненій, встрѣчаемыхъ ими въ портахъ Франціи, жаловались мало; но купцы высшаго разбора, видя, что море покрыто соперничествующими флагами, что источникъ финансовыхъ прибылей изсякъ вмѣстѣ съ займами, во всеуслышаніе изъявляли свое сожалѣніе о войнѣ, и казались еще болѣе недовольными миромъ, нежели самая аристократія. Они-то, всемогущіе въ Лондонѣ и портахъ, имѣя своими органами Уиндгэма, Гренвилла и Дондаса, перекрикивали всю націю, и одушевляли своими страстями британскіе журналы. Поэтому лондонскія газеты начинали дѣлаться очень-непріязненны франціи, предоставляя, впрочемъ, газетамъ, издававшимся подъ редакціею французскихъ эмигрантовъ, заботу оскорблять перваго консула, его братьевъ, сестеръ, все его семейство.
   Къ-несчастію, министерство Аддингтона было лишено всякой энергіи. По слабости, оно совершало истинно-вѣроломные поступки. Оно платило еще Жоржу Кадудалю, который былъ извѣстенъ какъ закоснѣлый заговорщикъ; оно давало въ его распоряженіе значительныя суммы на содержаніе убійцъ, которыхъ множество безпрестанно отправлялось изъ Портсмута въ Джерзей, изъ Джерзея на берегъ Бретани. Оно по-прежнему терпѣло пребываніе въ Лондонъ памфлетиста Пельтье, не смотря на возможность удалить его законными средствами, на основаніи alien-bill, и отдавало изгнаннымъ Бурбонамъ всѣ почести, приличествующія королевской фамиліи. Оно дѣйствовало такъ, повторяемъ, по слабости, не осмѣливаясь покинуть эти старыя орудія англійской политики.
   Первый консулъ былъ глубоко оскорбленъ такими поступками. Въ отвѣтъ на неоднократно-повторявшіяся требованія торговаго трактата, онъ требовалъ обузданія нѣкоторыхъ журналовъ, изгнанія Жоржа и Пельтье, удаленія французскихъ принцевъ. Но изъ всѣхъ доводовъ перваго консула обнаруживалась только слабость великаго человѣка, который, владычествуя надъ Европою, обращалъ вниманіе на подобныя мелочи. И дѣйствительно, что было за дѣло всемогущему побѣдителю при Маренго до Жоржа, Пельтье и графа д'Артуа съ его королевскими украшеніями? Противъ кинжаловъ убійцъ -- онъ имѣлъ свою судьбу; противъ оскорбленій памфлетистовъ -- свою славу; противъ законности Бурбоновъ -- онъ обладалъ любовью Франціи! Но, о слабость великихъ сердецъ! этотъ человѣкъ, поставленный такъ высоко, мучился тѣмъ, что было такъ низко... Мы уже оплакивали это заблужденіе съ его стороны, и не можемъ воздержаться, чтобъ не оплакивать его же снова, приближаясь къ минутѣ, когда это заблужденіе произвело столь-роковыя послѣдствія.
   Первый консулъ, по владѣя болѣе собою, отмщалъ за себя отвѣтами, помѣщаемыми въ Монитерѣ, часто писалъ ихъ самъ, и эти статьи можно было распознать по необыкновенной силѣ слога. Онъ заключалъ, что не существуетъ правительства тамъ, гдѣ нельзя обуздать клевету, предупредить убійство, оказать, наконецъ, покровительство европейскому общественному порядку.
   Тогда англійское министерство жаловалось въ свою очередь. "Эти журналы, рѣчи которыхъ васъ оскорбляютъ" говорило оно "неоффиціальные; мы не можемъ отвѣчать за нихъ; но Монитеръ -- признанный органъ французскаго правительства. Онъ оскорбляетъ насъ ежедневно; мы также съ своей стороны, и еще съ большимъ правомъ, требуемъ удовлетворенія".
   Такія-то жалкія перебранки въ-продолженіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ наполняли собою депеша обоихъ правительствъ; но вдругъ явились болѣе-важныя событія, доставившія такому гнѣвному расположенію предметъ, правда, болѣе-опасный, по по-крайней-мѣрь болѣе-достойный.
   Швейцарія была жертвою двухъ партій: олигархической и умѣренно-республиканской. Явилось два правительства: одно утвердилось въ Лозаннѣ, другое въ Бернъ. Оба они отправили къ первому консулу уполномоченныхъ; одно изъ нихъ умоляло о его вмѣшательствѣ, другое заклинало его не предпринимать ничего. Передъ лицомъ очевидной контрреволюціи, первый консулъ не могъ оставаться въ нерѣшимости. "Я перестаю" говорилъ онъ: "быть нейтральнымъ и бездѣйственнымъ. Я хотѣлъ уважить независимость Швейцаріи и заботиться о нераздраженіи Европы. Но довольно уже уступчивости для интересовъ, непріязненныхъ Франціи. Пока я видѣлъ въ Швейцаріи только простыя распри, могшія окончиться усиленіемъ той или другой партіи, я долженъ былъ предоставить ее самой себѣ, но ныньче это невозможно, когда дѣло идетъ о явной контрреволюціи, совершаемой солдатами, нѣкогда служившими Бурбонамъ, потомъ перешедшими на жалованье, присылаемое изъ Англіи. Я не потерплю контрреволюціи нигдѣ, въ Швейцаріи, Италіи, Голландіи, равно какъ и въ самой Франціи; не уступлю полуторѣ тысячѣ наемниковъ, содержимыхъ Англіею, не уступлю этихъ грозныхъ бастіоновъ Альповъ, которые европейская коалиція не смогла, въ двѣ компаніи, исторгнуть у нашихъ истощенныхъ отъ усталости солдатъ. Мнѣ говорятъ о волѣ швейцарскаго народа: я не хочу видѣть ее въ волѣ двух-сотъ аристократическихъ фамилій. Я слишкомъ уважаю этотъ храбрый народъ, и помогу повѣрить, чтобъ онъ хотѣлъ такого ига. Но, во всякомъ случаѣ, есть нѣчто, на что я обращаю больше вниманія, нежели на волю швейцарскаго народа: это -- безопасность сорока мильйоновъ людей, которыми я начальствую. Я намѣренъ объявить себя посредникомъ гельветической конфдераціи, дать ей конституцію, основанную на равенствѣ правъ и природѣ почвы. Тридцать тысячь человѣкъ станутъ на границѣ, чтобъ обезпечить выполненіе моихъ благодѣтельныхъ намѣреній. Но если, противъ моего ожиданія, я не буду въ состояніи обезпечить спокойствіе народа, которому хочу сдѣлать всяческое имъ заслуживаемое благо, тогда я знаю на что рѣшиться. Присоединю къ Франціи все, что, по почвѣ и правамъ, походитъ на Франш-Конте, присоединю все остальное къ горцамъ малыхъ кантоновъ, дамъ имъ образъ управленія, какой имѣли они въ четырнадцатомъ вѣкѣ, и предоставлю ихъ самимъ-себѣ. Я положилъ себѣ разъ-на-всегда за правило: Швейцарія должна быть или въ дружбѣ съ Франціею, или не должна существовать вовсе."
   Вслѣдъ за этимъ, первый консулъ отправилъ своего адъютанта, полковника Раппа, въ Швейцарію, съ прокламаціею ко всѣмъ властямъ, какъ законнымъ, такъ и мятежническимъ. Генералъ Нэй долженъ былъ ожидать въ Женевѣ извѣстій отъ Раппа, и при первомъ отъ него знакѣ, идти на Бернъ съ двѣнадцатью или пятнадцатью тысячь человѣкъ.
   Сдѣлавъ всѣ эти распоряженія съ необыкновенною быстротою, первый консулъ съ спокойною отвагою удалъ, какое дѣйствіе произведетъ въ Европѣ его рѣшимость столь смѣлая, и которая, вмѣстѣ съ тѣмъ, что было сдѣлано въ Италіи и Германіи, еще болѣе обнаруживала его могущество, становившееся для всѣхъ очень-чувствительнымъ.
   Британскій кабинетъ придумалъ сначала нотою протестовать противъ всякаго матеріальнаго вмѣшательства со стороны Франціи въ дѣла Швейцаріи. Но видя, что этимъ нельзя удержать перваго консула, министерство Аддингтона отправило на самое мѣсто дѣйствія агента съ порученіемъ разсмотрѣть и развѣдать, рѣшились ли инсургенты защищаться, и предложить имъ, въ такомъ случаѣ, денежное вспомоществованіе Англіи. Этотъ агентъ получилъ приказаніе закупить для нихъ въ Германіи оружіе. Австріи было предложено субсидіи на сто мильйоновъ флориновъ (225 мильйоновъ франковъ), если она захочетъ принять участіе въ судьбѣ Швейцаріи.
   Но англійскій кабинетъ сдѣлалъ болѣе-важную ошибку, имѣвшую позже огромныя послѣдствія.
   Нѣкоторыя обстоятельства замедлили оставленіе Мальты Англичанами до ноября 1802 г. Теперь, въ самый день отправленія агента въ Швейцарію, былъ посланъ въ Средиземное-Море фрегатъ съ приказаніемъ мальтійскому гарнизону остаться на этомъ островѣ. Это формальное нарушеніе амьенскаго трактата было тяжкою ошибкою со стороны министерства, старавшагося о поддержаніи мира.
   Возгласы британскаго кабинета въ пользу швейцарской независимости были очень-дурно приняты французскимъ кабинетомъ. Отвѣтъ, данный по приказанію перваго консула лорду Гауксбёри, былъ совершенно-необычаенъ. "Вы объявите британскому министерству" писалъ между-прочимъ Талейранъ французскому уполномоченному Отто: "что первый консулъ не хочетъ, чтобъ Швейцарія была превращена въ новый Джерзей. Первый консулъ не желаетъ войны, ибо онъ увѣренъ, что французскій народъ можетъ найдти въ распространеніи торговли столько же выгодъ, какъ и въ распространеніи своей территоріи. Но ничто не удержитъ его, если честь или интересъ республики потребуютъ, чтобъ онъ взялся за оружіе. Малѣйшая угроза, какъ бы ни была она косвенна, должна быть принята съ наивозможнымъ достоинствомъ, какъ вызовъ на войну. Впрочемъ, какою же войною будутъ угрожать намъ? Морскою? Но наша торговля едва-только возрождается, и добыча, которую мы доставимъ Англіи, будетъ очень незначительна. Наши Антильскіе-Острова снабжены солдатами, привыкшими къ тамошнему климату; на одномъ Сен-Доминго ихъ двадцать-пять тысячь. Правда, наши порты будутъ обложены блокадою; но въ самую минуту объявленія войны, Англія въ свою очередь подвергнется блокадъ. Берега Ганновера, Голландіи, Португаліи, "Италіи до Тарента, будутъ заняты нашими войсками. Тогда Лигурія, Ломбардія, Швейцарія, Голландія превратятся во французскія провинціи, которыя доставятъ намъ огромныя средства; и такимъ-образомъ, насъ принудятъ осуществить эту Галльскую-Имперію, которою теперь безпрестанно стараются пугать Европу. Что же станется, когда первый консулъ, покинувъ Парижъ и приготовивъ средства перевезти чрезъ проливъ сто тысячь войска, будетъ держать Англію въ вѣчномъ мучительномъ ожиданіи высадки?... Возбудитъ ли Англія континентальную войну? Но гдѣ найдетъ она союзниковъ? Однако, во всякомъ случаѣ, если ей и удастся это, она сама принудитъ насъ покорить Европу. Первому консулу всего только тридцать-три года, онъ разрушалъ толь"ко второстепенныя государства: кто знаетъ, сколько потребуется ему времени, если онъ будетъ вынужденъ на измѣненіе снова вида Европы, и на возстановленіе Западной-Имперіи?"
   Всѣ бѣдствія Европы, всѣ бѣдствія Франціи заключались въ этихъ ужасныхъ словахъ, которыя можно было бы почесть написанными послѣ самыхъ событій: такъ они вѣрно предрекали будущее {Депеша, которой сущность представили мы, была написана 1 брюмера XI г. Талейраномъ французскому уполноченному Отто, подъ диктовку перваго консула.}. Такимъ-образомъ левъ, возмужавъ, началъ чувствовать свою силу и былъ готовъ ею воспользоваться. Англія дразнила его, будучи защищена оплотомъ океана; по левъ могъ перескочить чрезъ этотъ оплотъ.
   Огто имѣлъ приказаніе вовсе не говорить ни о Мальтѣ, ни о Египтѣ, потому-что не хотѣли даже и предполагать, чтобъ Англія могла нарушить торжественный трактатъ, подписанный предъ лицомъ вселенной. Ограничились предписаніемъ, чтобъ онъ сократилъ всю политику Франціи въ слѣдующія слова: весь амьенскій трактатъ, ничего болѣе, какъ амьенскій трактатъ.
   Лордъ Гауксбёри, понимавшій все значеніе этихъ словъ, намекавшихъ о Мальтѣ, возражалъ слѣдующимъ выраженіемъ: состояніе материка въ эпоху амьенскаго трактата, ничего болѣе, какъ это состояніе.
   Вопросъ, принявшій подобный оборотъ, вызвалъ со стороны перваго консула отвѣтъ быстрый и обстоятельный. "Франція", говорилъ по онъ приказанію Талейранъ, "Франція принимаетъ условіе, выраженное лордомъ Гауксбёри. Въ эпоху подписанія амьенскаго трактата, Франція имѣла десять тысячь человѣкъ въ Швейцаріи, тридцать тысячь въ Пьемонтѣ, сорокъ тысячь въ Италіи, двѣнадцать тысячь въ Голландіи. Хотятъ ли, чтобъ дѣла стали опять на эту ногу? Въ ту эпоху, Англія знала, что президентство вручается Итальянскою-Республикою первому консулу; она знала о предположеніи присоединить Пьемонтъ къ Франціи, потому-что ей было отказано въ вознагражденіи, которое она требовала въ пользу короля сардинскаго; и не смотря на все это, она подписала амьенскій трактатъ! И такъ на что же она жалуется? Она постановляла одно условіе: очищеніе Тарента въ-теченіе трехъ мѣсяцевъ, и Тарентъ былъ оставленъ Французскими войсками въ-теченіе двухъ мѣсяцевъ. Что касается до Швейцаріи, то было извѣстно, что тамъ уже хлопотали о новой конституціи, и никто не могъ вообразить себѣ, чтобъ Франція допустила тамъ контрреволюцію. Но во всякомъ случаѣ, даже въ-отношеніи самаго строгаго права, что можно сказать противъ Франціи? Гельветическое правительство и всѣ партіи требовали посредничества Франціи. Германскія дѣла заключаютъ ли въ себѣ нѣчто новое для Англіи? Не суть ли они буквальное выполненіе люневилльскаго трактата, который былъ извѣстенъ и обнародованъ гораздо прежде амьенскаго трактата? Зачѣмъ Англія подписала новыя распредѣленія въ Германіи, если она считала ненужнымъ секуляризировать эту страну? Зачѣмъ король гановерскій, который есть также и король великобританскій, зачѣмъ одобрилъ онъ германскую негоціацію, принявъ Епископство Оснабрюкское? Британскій кабинетъ, полгода назадъ, не хотѣлъ вовсе вмѣшиваться въ дѣла материка; а теперь только и думаетъ о томъ. Пусть дѣлаетъ, что ему будетъ угодно."
   Гаугвитцъ чрезвычайно-вѣрно опредѣлилъ политику англійскаго правительства, сказавъ при этомъ случаѣ Французскому посланнику: это слабое министерство Аддингтона такъ торопилось подписать миръ, что, не смотря ни на что, не сдѣлало никакого возраженія; теперь оно замѣчаетъ, что Франція велика, что она пожинаетъ плоды своего величія, и оно хочетъ разорвать имъ же самимъ подписанный трактатъ!"
   Дѣло Швейцаріи было окончено при мудромъ посредничествѣ перваго консула, чрезъ это устранилась главнѣйшая причина раздора между Англіей и Франціей, и лордъ Гауксбёри просилъ, чтобъ французское правительство отправило въ Лондонъ своего посланника, генерала Андреосси, предлагая отправить въ Парижъ англійскаго посланника, лорда Уитуорта. Первый консулъ охотно согласился на это, какъ потому-что, не смотря на движенія гнѣва, возбужденныя въ его души британскимъ вѣроломствомъ, не смотря на образы неслыханнаго величія, которые онъ иногда предвидѣлъ въ будущемъ, какъ слѣдствія войны, такъ и потому-что, не смотря на все это, онъ все еще былъ расположенъ къ миру. Вызывая, раздражая его, безъ сомнѣнія вынуждали его сознаваться внутренно, что война была его естественнымъ призваніемъ, можетъ-быть даже его судьбою; что онъ умѣлъ править государствомъ мудро; но что прежде, нежели править, онъ умѣлъ сражаться, что въ этомъ заключалось его назначеніе, его искусство по превосходству, и что, если Моро съ французскими войсками дошелъ до воротъ Вѣны, то самъ онъ можетъ пойдти гораздо-далѣе. Онъ часто мечталъ обо всемъ этомъ, и въ такія минуты странныя видѣнія представлялись иногда уму его. Онъ видѣлъ., что цѣлыя имперіи разрушены, вся Европа передѣлана, и его консульская власть смѣнена короною, которая долженствовала быть значительна не менѣе короны Карла Великаго. Всякая угроза, всякое оскорбленіе вызывали въ великой душѣ его одинъ за другимъ эти роковые и обольстительные образы. Это легко было замѣтить по странному величію его ежедневныхъ рѣчей, по депешамъ, которыя онъ диктовалъ своему министру иностранныхъ дѣлъ, наконецъ по тысячѣ писемъ, адрессованныхъ имъ къ агентамъ правительства. При всемъ томъ, онъ говорилъ самому-себѣ, что все это величіе не уйдетъ отъ него рано или поздно, и онъ находилъ, что миръ продолжался еще очень-мало, что Сен-Доминго не былъ окончательно отвоеванъ, что Луизіана не была занята, что французскій флотъ не былъ возстановленъ. По его мнѣнію, ему необходимо было, до возобновленія войны, еще четыре или пять лѣтъ постоянныхъ усилій въ нѣдрѣ глубокаго мира. Первый консулъ раздѣлялъ эту страсть къ великимъ постройкамъ, обыкновенно встрѣчаемую у основателей имперій; онъ любилъ заниматься этими крѣпостями, воздвигаемыми въ Италіи, этими огромными дорогами, пролагаемыми по Альпамъ, этими планами новыхъ городовъ, предположенныхъ въ Бретани, этими каналами, долженствовавшими соединить бассейны Сены и Шельды. Онъ наслаждался самодержавною властью, всеобщимъ удивленіемъ, наслаждался всѣмъ этимъ въ глубокомъ миръ, который долженъ былъ быть для него сладостнымъ послѣ столькихъ сраженій, столькихъ походовъ, совершенныхъ съ такими самопожертвованіями.
   Итакъ, первый консулъ чистосердечно желалъ продолженія мира, и соглашался на все, что могло упрочить его продолжительность. Въ-слѣдствіе этого, онъ отправилъ въ Лондонъ генерала Андреосси, и съ большимъ почетомъ принялъ въ Парижъ лорда Уитуорта. Это произвело самое благопріятное впечатлѣніе въ Лондонѣ.
   Зима 1803 г. была почти такъ же блистательна, какъ зима 1802 г. Она казалась даже болѣе-спокойною, потому-что теперь не было несносной оппозиціи трибуната.
   Англійскій кабинетъ думалъ уже, что теперь время вывести войска изъ Мальты. Распубликованіе въ Мониторѣ рапорта полковника Себастіани произвело въ Англіи сильнѣйшее негодованіе. Разсказъ офицера, объяснявшаго жалкое положеніе Турковъ въ Египтѣ, возможность выгнать ихъ оттуда, живость воспоминаній, оставленныхъ по себѣ Французами, и особенно жаловавшагося на дурные поступки британскаго Офицера,-- такой разсказъ оскорбилъ Англичанъ и вывелъ ихъ изъ спокойнаго положенія. Между-тѣмъ, все это могло бы обойдтись безъ послѣдствій, еслибъ партіи не придрались къ этому случаю. Унндгэмъ, Доидасъ, Гренвилль начали кричать громче прежняго и покрывали своими голосами рѣчи людей великодушныхъ, каковы были Фоксъ и друзья его. Напрасно эти послѣдніе силились доказывать, что рапортъ не заключалъ въ себѣ ничего необычайнаго, и что еслибъ первый консулъ имѣлъ виды на Египетъ, то онъ не сталъ бы ихъ опубликовывать. Никто не хотѣлъ ихъ слушать, и всѣ начали съ жаромъ разглагольствовать; говорили, что англійская армія была поругана, что необходимо блистательнымъ образомъ отмстить за ея оскорбленную честь. Впечатлѣніе, произведенное въ Лондонѣ, дошло до Парижа, какъ звукъ, отраженный многочисленными отголосками; первый консулъ потерялъ всякое терпѣніе. Онъ находилъ страннымъ это раздраженіе въ людяхъ, которые сами не выполнили двухъ важнѣйшихъ обязательствъ -- оставленія Александріи и Мальты. И потому онъ уполномочилъ Талейрана въ Парижѣ, а Андреосси въ Лондонѣ положить конецъ этому дѣлу и получить обстоятельное изъясненіе, почему такъ долго отлагалось выполненіе трактата.
   18 февраля вечеромъ, первый консулъ пригласилъ лорда Уитуорта въ Тюльери и принялъ его очень-ласково. Большой письменный столъ занималъ средину кабинета; первый консулъ посадилъ посланника у одного конца стола, а самъ сѣлъ у другаго {Первый консулъ въ тотъ же день разсказалъ объ этой бесѣдѣ министру внѣшнихъ сношеній, за тѣмъ, чтобъ онъ сообщилъ объ этомъ французскимъ министрамъ при иностранныхъ дворахъ. Первый консулъ говорилъ объ этомъ своимъ сотоварищамъ и многимъ особамъ, которыя сохранили о томъ воспоминаніе. Наконецъ, лордъ Уитуортъ передалъ этотъ разговоръ цѣликомъ своему кабинету. Эта сцена сдѣлалась извѣстна цѣлой Европѣ и о ней писали различнымъ образомъ.}. Онъ сказалъ ему, что хотѣлъ видѣть его, поговорить съ нимъ лично, чтобъ убѣдить его въ своихъ настоящихъ намѣреніяхъ, чего ни одинъ изъ его министровъ не могъ сдѣлать такъ хорошо, какъ онъ самъ. Онъ припомнилъ всѣ свои отношенія къ Англіи съ самаго начала своего консульства. "Всякій вѣтеръ" воскликнулъ первый консулъ: "всякій вѣтеръ, подымающійся въ Англіи, приноситъ мнѣ только ненависть и оскорбленіе. Теперь" присовокупилъ онъ "мы находимся въ положеніи, изъ котораго, намъ непремѣнно надо выйдти. Хотите ли вы, или нѣтъ, выполнить амьенскій трактатъ?.. Что до меня, я выполнилъ его съ величайшею точностью. Безполезно стараться обманывать насъ въ этомъ отношеніи: желаете ли мира, желаете ли войны? Если вы желаете войны, скажите только одно слово, и мы поведемъ ее съ ожесточеніемъ, до окончательной гибели одной изъ двухъ націй. Если же вы желаете мира, то должно очистить Александрію и Мальту,-- потому-что" присовокупилъ первый консулъ съ выраженіемъ непреклонной рѣшимости "эта мальтійская скала, на которой воздвигнуто столько укрѣпленій, безъ сомнѣнія имѣетъ великую важность въ-отношеніи владычества на моряхъ, по въ моихъ глазахъ она имѣетъ еще большую значительность, потому-что съ ней тѣсно связана честь Франціи. Что скажетъ свѣтъ, если мы позволимъ нарушить торжественный трактатъ, заключенный съ нами? Свѣтъ усомнится въ нашей энергіи. Что до меня, то я уже рѣшился: я лучше хочу васъ видѣть на высотахъ Монмартра, нежели на высотахъ Мальты!"
   Ужасное слово, слишкомъ-вѣрно сбывшееся на гибель Франціи!
   Лордъ Уитуортъ, безмолвный, неподвижный, непонимавшій довольно сцены, на которую онъ былъ призванъ, въ короткихъ словахъ отвѣчалъ на рѣчь перваго консула. Онъ утверждалъ, что Александрія оставлена уже Англичанами, теперь, въ минуту ихъ разговора. Что до Мальты, то онъ объяснялъ замедленіе встрѣченною трудностью получить гарантію европейскихъ дворовъ и упорными отказами гросмейстера Русполи. Но онъ присовокупилъ, что Англія наконецъ готовилась приступить къ оставленію этого острова, какъ перемѣны, случившіяся въ Европѣ, и въ-особенности рапортъ полковника Себастіани, сдѣлались причиною новыхъ затрудненій. Здѣсь первый консулъ прервалъ англійскаго посланника. "О какихъ перемѣнахъ хотите сказать вы? Власть моя надъ Европою не сдѣлалась ни болѣе, ни менѣе того, какою была она во время заключенія амьенскаго трактата. Укажите мнѣ хоть на одно государство, которому бы я угрожалъ нападеніемъ? То, что вы говорите о рапортѣ полковника Себастіани, недостойно отношеній двухъ великихъ націй. Если вы опасаетесь моихъ видовъ на Египетъ, -- милордъ, я постараюсь разувѣрить васъ. Да, я много думалъ о Египтѣ, буду думать о немъ и еще, если вы принудите меня возобновить войну. Но я не нарушу мира, которымъ мы наслаждаемся съ недавняго времени, для того, чтобъ отвоевать эту страну. Турецкая-Имперія грозитъ своимъ паденіемъ. Но будьте спокойны, я не ускорю событій. Еслибъ я хотѣлъ, то силы, посланныя мною въ Сен-Доминго, я могъ бы направить на Александрію. Ваше войско тамъ въ 4,000 человѣкъ не было бы для меня препятствіемъ.. Оно было бы, напротивъ того, для меня извиненіемъ. Я бы внезапно напалъ на Египетъ, и въ этотъ разъ вы не могли бы исторгнуть его изъ моихъ рукъ. Но я и не мечтаю ни о чемъ подобномъ, мнѣніе Европы тотчасъ бы обратилось противъ меня, мое политическое вліяніе было бы потеряно. Зачинщиками раздора должны быть вы, а не я; мггь это необходимо для того, чтобъ Франція проявила весь свой энтузіазмъ, весь свой порывъ, въ войнѣ, которую я принужденъ буду вести съ вами. Теперь, если вы сомнѣваетесь въ моемъ желаніи поддержать миръ, выслушайте и судите, до какой степени я чистосердеченъ. Будучи еще очень-молодъ, я достигъ до могущества, до славы, къ которымъ трудно что-нибудь прибавить. И этою властью, этою славою, думаете вы, я захочу рискнуть въ отчаянной борьбѣ? Если вступлю въ войну съ Австріей), я съумѣю найдти дорогу въ Вѣну. Если вступлю въ войну съ вами, я лишу васъ всѣхъ союзниковъ на материкѣ, я запру вамъ доступъ туда отъ Балтики до Тарентскаго-Залива. Вы обложите насъ блокадою, но я запру васъ въ свою очередь; вы сдѣлаете изъ материка тюрьму для насъ, а я обращу вамъ въ тюрьму все пространство морей. Между-тѣмъ, чтобъ покончить дѣло, необходимы будутъ средства болѣе прямыя; надо будетъ соединить сто-пятьдесятъ тысячь человѣкъ, огромную флотилію, попытать перейдти проливъ, и, быть-можетъ, погребсти въ глубинѣ морей мою судьбу, мою славу, жизнь мою. Высадка въ Англію, милордъ, отчаянная отвага!" Сказавъ эти слова, первый консулъ, къ великому удивленію своего собесѣдника, принялся самъ исчислять трудности, опасности подобнаго предпріятія, и, соглашаясь, что тутъ болѣе шансовъ погибнуть, нежели успѣть, онъ присовокупилъ, съ выраженіемъ необычайной энергіи: "Но, милордъ, какъ ни велика эта отвага, я рѣшусь на нее, если вы меня къ тому принудите. Я предамъ на волю судьбы и мою армію и самого-себя. Со мною, это великое предпріятіе пріобрѣтетъ болѣе шансовъ, нежели съ кѣмъ другимъ. Я перешелъ въ зимнюю пору чрезъ Альпы; я знаю, какъ можно сдѣлать возможнымъ то, что кажется невозможнымъ для всѣхъ; и, если я успѣю, ваши поздніе внуки кровавыми слезами будутъ оплакивать предковъ. Вы видите", воскликнулъ первый консулъ: "долженъ ли я, могущественный, счастливый, спокойный теперь, рискнуть на такое предпріятіе своимъ могуществомъ, счастіемъ, спокойствіемъ; вы видите, чистосердеченъ ли я, говоря, что желаю мира?" Потомъ, успокоясь, первый консулъ присовокупилъ: "Лучше и для васъ, и для меня, удовлетворить мои требованія выполненіемъ трактатовъ. Вы владыки морей, а я владыка земли. Постараемся сблизиться другъ съ другомъ, и мы, по своей волѣ, будемъ править судьбами вселенной!" Эта рѣчь, столь необычайная по своей откровенности, изумила, смутила англійскаго посланника, который, будучи очень-честнымъ человѣкомъ, не былъ, къ-несчастію, способенъ понять величіе и чистосердечность словъ перваго консула. Двѣ цѣлыя націи должны были бы присутствовать при подобномъ разговорѣ и дать отвѣтъ на него.
   На другой день по открытіи засѣданія законодательнаго сословія, 2 вантоза (21 февраля), было прочитано, по обыкновенію, изображеніе состоянія республики, начертанное рукою самого перваго консула. По поводу неоставленія Мальты Англичанами было сказано, что въ случаѣ войны, одна Англія не будетъ въ состояніи бороться съ Франціей {"Я слышалъ и, говоритъ Тьеръ, "отъ одной важной особы, одного изъ почтеннѣйшихъ членовъ англійской дипломаціи, что эти слова привели въ волненіе всѣ умы Англіи, и что съ этого дня надо было считать неизбѣжнымъ объявленіе войны".}.
   Когда это изображеніе состоянія республики, написанное съ большою заносчивостью, дошло до Лондона, оно произвело тамъ гораздо-болѣе шума, нежели рапортъ полковника Себастіани, болѣе нежели событія въ Италіи, Швейцаріи, Германіи, въ которыхъ упрекали перваго консула. Надо присовокупить, что первый консулъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, отправилъ къ британскому правительству ноту, требуя окончательнаго объясненія на счетъ оставленія Мальты.
   Англійскій кабинетъ принужденъ былъ, наконецъ, рѣшиться на что-нибудь и объявить первому консулу свои намѣренія касательно этого острова, сдѣлавшагося причиною столь великихъ событій. Смущеніе его было велико, потому-что онъ не хотѣлъ ни признаться въ намѣреніи нарушить торжественный трактатъ, ни обѣщать очистить Мальту, что сдѣлалось невозможнымъ по его собственной слабости. Принужденный общественнымъ мнѣніемъ рѣшиться на что-нибудь, и не зная на что рѣшиться онъ вознамѣрился внести въ парламентъ рѣчь короля, что въ представительныхъ государствахъ служитъ иногда средствомъ занять умы, обмануть ихъ нетерпѣніе, но что можетъ сдѣлаться очень-опаснымъ, когда правительство не сознаётъ ясно, къ чему хотятъ привести ихъ, и заботится только о томъ, чтобъ доставить имъ минутное удовлетвореніе.
   Въ засѣданіе 8 марта, слѣдующая рѣчь внесена была въ парламентъ:

"Георгъ, король... и пр.

   "Его величество считаетъ необходимымъ увѣдомить нижнюю палату, что такъ-какъ значительныя военныя приготовленія производятся въ портахъ Франціи и Голландіи, то онъ полагаетъ нелишнимъ принять новыя предохранительныя мѣры для безопасности своего государства. Хотя всѣ эти приготовленія готовятся, по-видимому, для колоніальныхъ экспедицій, однако, такъ-какъ въ настоящее время существуютъ между его величествомъ и французскимъ правительствомъ важныя недоразумѣнія, результатъ которыхъ неизвѣстенъ, -- его величество рѣшился сообщить объ этомъ своимъ вѣрнымъ подданнымъ, будучи "твердо увѣренъ, что онъ можетъ положиться на ихъ рвеніе и щедрость, которыхъ могутъ потребовать обстоятельства для чести его короны и для существенныхъ пользъ его народа."
   Трудно было бы придумать что-нибудь болѣе некстати. Эти слова не имѣли достаточнаго основанія и были оскорбительны для Франціи.
   Рѣчь короля сдѣлалась извѣстною въ Парижѣ 11 марта. Къ-несчастію, на послѣ-завтра приходило ь воскресенье, день пріема дипломатическаго корпуса въ Тюльери. Весьма-естественное любопытство привлекло туда всѣхъ иностранныхъ министровъ, желавшихъ посмотрѣть на перваго консула при этомъ обстоятельствѣ и особенно на англійскаго посланника. До начатія аудіенціи, первый консулъ былъ у г-жи Бонапарте, въ ея покояхъ, и игралъ съ ребенкомъ, долженствовавшимъ быть тогда его наслѣдникомъ: то былъ новорожденной сынъ Лудовика-Бонапарте и Ортансы де-Боарне. Придворный префектъ возвѣстилъ, что всѣ уже собрались, и между прочими именами произнесъ имя лорда Уитуорта, Это имя произвели на перваго консула видимое впечатлѣніе; онъ пересталъ играть съ дитятей, схватилъ за руку г-жу Бонапарте и стремительно вступилъ въ пріемную залу, прошелъ мимо всѣхъ иностранныхъ министровъ и обратился прямо къ представителю Великобританіи. "Милордъ" сказалъ онъ ему съ чрезвычайнымъ волненіемъ: "что новаго изъ Англіи?" и, почти не ожидая его отвѣта, присовокупилъ: "И такъ, вы хотите войны?" -- Нѣтъ, генералъ, отвѣчалъ съ большою умѣренностью посланникъ: -- мы слишкомъ-хорошо чувствуемъ выгоды мира.-- "И такъ, вы хотите войны" продолжалъ первый консулъ очень-громко, такъ-что могъ быть слышимъ всѣми присутствовавшими. "Мы сражались другъ съ другомъ десять лѣтъ; хотите ли, чтобъ сражались еще десять лѣтъ? Какъ можно было сказать, что Франція вооружается? Въ нашихъ портахъ нѣтъ ни одного корабля; всѣ годные корабли отправлены въ Сен-Доминго. Одна только небольшая эскадра находится въ водахъ Голландіи, и уже четыре мѣсяца ни для кого не тайна, что эта эскадра назначается въ Луизіану. Сказали, что между Франціей и Англіей существуетъ несогласіе, -- мнѣ объ этомъ вовсе неизвѣстно. Я знаю только, что островъ Мальта не оставленъ Англичанами въ условленный срокъ; но не могу представить себѣ, чтобъ ваши министры захотѣли нарушить обязательство Англіи, отказавшись выполнить торжественный трактатъ. По-крайней-мѣрѣ, они еще не говорили объ этомъ намъ. Я не могу также предполагать, чтобъ своими вооруженіями вы имѣли помышленіе испугать французовъ: ихъ можно убивать, милордъ, но испугать -- никогда!" Посланникъ, изумленный и нѣсколько-смущенный, не смотря на свое хладнокровіе, отвѣчалъ, что англійское правительство не хочетъ ни того, ни другаго, что оно старается, напротивъ, жить въ добромъ согласіи съ Франціею. "Въ такомъ случаѣ" возразилъ первый консулъ: "надо уважать трактаты. Горе тому, кто не уважаетъ трактатовъ!" Потомъ онъ прошелъ мимо посланниковъ испанскаго и русскаго и сказалъ имъ довольно-громко, нихъ было два Гибральтара въ Средиземномъ-Морѣ, одинъ при входѣ, другой по срединѣ".
   Англійскій кабинетъ, поставленный такимъ-образомъ между двухъ крайностей, рѣшился предпочесть войну уступкѣ Мальты. Лордъ Уитуортъ получилъ депешу, въ которой ему приказано было требовать обладанія Мальтою, по-крайней-мѣрѣ на десять лѣтъ, уступки острова Ламидузы, немедленнаго оставленія Швейцаріи и Голландіи Французскими войсками, и опредѣленнаго вознагражденія королю Пьемонта. Въ возмездіе за это предлагалось признать итальянскія государства. Вмѣстѣ съ тѣмъ объявлено было лорду Уитуорту, чтобъ онъ немедленно потребовалъ себѣ паспортовъ, если условія Англіи но будутъ приняты.
   Какъ послѣднее средство уладить дѣло, британскіе министры предлагали первому консулу уступить Мальту на десять лѣтъ Англіи, тайною статьею трактата. Талейранъ объявилъ лорду Уитуорту, что первый консулъ не намѣренъ обманывать Франціи; но что Мальта можетъ быть уступлена Англичанамъ, если Франціи дано будетъ за это равнозначащее вознагражденіе. Лордъ Уитуортъ сказалъ, что не имѣетъ права откладывать долѣе свой отъѣздъ, и оба министра разстались, очень-опечаленные тѣмъ, что имъ не удалось примирить враждующія стороны. Лордъ Уитуортъ потребовалъ себѣ паспортовъ, но сказалъ, что поѣдетъ тихо, и что въ это время Французское правительство успѣетъ написать въ Лондонъ и получить оттуда отвѣтъ, прежде, нежели онъ достигнетъ Калэ. Было условлено, что англійскій посланникъ будетъ ожидать въ Калэ, покуда генералъ Андреосси прибудетъ въ Дувръ.
   Парижъ весь превратился въ любопытство. Толпа народа осаждала двери отели англійскаго посланника, чтобъ посмотрѣть дѣлаются ли тамъ приготовленія къ отъѣзду. Прождавъ еще цѣлыя сутки и давъ такимъ образомъ Французскому кабинету время одуматься, лордъ Уитуорта" выѣхалъ наконецъ въ Калэ. Его отъѣздъ произвелъ живое впечатлѣніе въ Парижѣ, и всѣ предчувствовали, что великія событія готовятся ознаменовать этотъ новый періодъ войны.
   Генералъ Андреосси былъ провожаемъ изъ Англіи съ видимымъ сожалѣніемъ. Онъ прибылъ въ Дувръ въ то самое время, какъ лордъ Уитуортъ въ Калэ, т. е. 17 мая. Лордъ Уитуортъ былъ тотчасъ же перевезенъ по ту сторону пролива. Онъ поспѣшилъ посѣтить Французскаго посланника, осыпалъ его знаками уваженія, и самъ проводилъ его на бортъ судна, долженствовавшаго перевезти его во Францію. Оба посланника разстались другъ съ другомъ въ присутствіи разстроенной, опечаленной толпы. Въ эту торжественную минуту, казалось, обѣ націи говорили другъ другу: "прости!-- до свиданія послѣ ужасной войны и потрясенія вселенной..."
   Таково было печальное окончаніе этого кратковременнаго амьенскаго мира!

"Отечественныя Записки", No 10, 1845

   
   
   
ъ то никого. Пусть подождутъ", прибавлялъ онъ: "и они будутъ богаты, уважаемы, не краснѣя ни за какія взятки."
   Такъ глубокія идеи соединялись у него съ помыслами, по-видимому, только тщеславными. Во время консульства, когда все еще имѣло форму республиканскую, онъ придумалъ почетный легіонъ. Теперь, когда все вокругъ него принимало форму монархическую и самъ онъ вырасталъ видимо, онъ хотѣлъ, чтобъ всѣ вырастали вмѣстѣ съ нимъ. Онъ думалъ создать королей, великихъ герцоговъ, герцоговъ, графовъ. Талейранъ, усердный хвалитель созданій такого рода, въ-продолженіе послѣдней войны самъ много содѣйствовалъ Наполеону, и столько же занималъ его этимъ трудомъ, сколько устройствомъ Европы, о которомъ поручено было ему вести переговоры въ Пресбургь. Вдвоемъ, они составили обширную систему вассальства, куда входили герцоги, великіе герцоги, короли, подъ верховною властью императора, и не съ одними тщетными титулами, но съ настоящими княжествами, въ земляхъ или богатыхъ доходахъ.
   Для большей сообразности съ германскою имперіею, новые короли должны были сохранить и на тронахъ своихъ качество верховныхъ сановниковъ Французской имперіи. Іосифъ долженъ былъ остаться великимъ избирателемъ, Лудовикъ коннетаблемъ, Евгеній государственнымъ архи-канцлеромъ, Мюратъ великимъ адмираломъ, когда и сдѣлались бы королями или великими герцогами. Младшіе сановники, какъ-то вице-коннетабль, вице-великій-избиратель, и другіе, назначенные изъ главнѣйшихъ государственныхъ лицъ, исправляли бы ихъ должности во время ихъ отсутствія, и такимъ образомъ увеличили бы число почетныхъ должностей. Короли, остававшіеся сановниками французской имперіи, должны были часто жить во Франціи и имѣть королевское помѣщеніе въ Луврѣ, нарочно приспособленное для нихъ. Они должны были составлять совѣтъ императорской Фамиліи, исполнять въ немъ нѣкоторыя особенныя должности во время малолѣтныхъ императоровъ, и даже избирать новаго императора, въ случаѣ пресѣченія мужеской линіи.
   Наполеонъ не хотѣлъ прямо похитить скипетръ германской имперіи у главы австрійскаго дома. По времени, это казалось ему предпріятіемъ слишкомъ огромнымъ, хотя уже немногое устрашало его послѣ Аустерлица. Но онъ зналъ, на что могъ осмѣлиться въ Германіи въ настоящую минуту, и твердо предположилъ, что должно было сдѣлать. Теперь онъ хотѣлъ только раздробить, ослабить германскую имперію, такъ, чтобъ одна Французская имперія блистала на Западѣ. Потомъ онъ хотѣлъ соединить владѣтелей Южной Германіи на берегахъ Рейна, во Франконіи, въ Швабіи, въ Баваріи, и составить изъ нихъ союзъ, объявивъ себя протекторомъ его. Этотъ союзъ обнародовалъ бы, что связи его съ германскою имперіею расторгаются. Другіе германскіе владѣтели остались бы въ прежнемъ союзѣ, подъ вліяніемъ Австріи, или, что было вѣроятнѣе, оставили его и соединились, по волѣ, одни вокругъ Пруссіи, другіе вокругъ Австріи. Тогда Французская имперія, имѣя формально подъ своею властію Италію, Неаполь, Голландію, можетъ-быть, со временемъ, и полуостровъ испанскій, а подъ своимъ протекторствомъ Южную Германію, обнимала бы почти тѣ же государства, которыя принадлежали Карлу-Великому, и занимала бы мѣсто имперіи западной. Придать ей этотъ титулъ было бы уже только дѣло словъ, правда, важное по причинѣ зависти въ Европѣ, но исполнимое въ день какой-нибудь побѣды или счастливыхъ переговоровъ.
   И немного оставалось сдѣлать для исполненія такого предпріятія, потому-что Баварія, Виртембергъ, Баденъ договаривались тогда въ Парижѣ, стараясь какъ-нибудь устроить свое положеніе, возвеличенное, ро неопредѣленное. Всѣ другіе владѣтели просили включить ихъ, подъ какимъ бы ни было титуломъ и условіемъ, въ новую Федеративную систему, которую предвидѣли и которой желали, потому-что не могли избѣгнуть отъ нея. Быть включеннымъ въ нее -- значило жить, не быть включеннымъ -- значило погибнуть. Потому-то надобно было вести переговоры только съ государями Бадена, Виртемберга, Баваріи, да и съ ними совѣщались только до нѣкоторой степени, исключая изъ переговоровъ всѣхъ другихъ. Положено было представить тѣмъ владѣтелямъ, которыхъ хотѣли сохранить, договоръ вполнѣ составленный и допустить ихъ только къ подписанію его. Новый союзъ долженъ былъ называться Рейнскимъ Союзомъ, а Наполеонъ протекторомъ его.
   Талейранъ и старшій чиновникъ при немъ, г. Лабенардьеръ, человѣкъ очень искусный, занимались составленіемъ проекта новаго союза по порученію императора, и должны были представить ему свою работу.
   Таково было сцѣпленіе событій, два раза побудившихъ Францію вмѣшаться въ дѣла Германіи. Въ первый разъ, неизбѣжный раздѣлъ духовныхъ имѣній, угрожая Германіи потрясеніемъ, заставилъ просить Наполеона совершить этотъ раздѣлъ и произвести при томъ всѣ необходимыя измѣненія въ германской конституціи. Въ другой разъ, Наполеонъ, съ береговъ Океана призванный на берега Дуная вторженіемъ Австрійцевъ въ Баварію, былъ принужденъ найдти себѣ союзниковъ въ Южной Германіи, наградить ихъ, возвысить, но въ то же время удерживать, когда они хотѣли употребить во зло его союзъ, и опять вмѣшаться въ устройство положенія нѣмецкихъ владѣтелей, которые были важны для Франціи географическимъ своимъ положеніемъ. Личные виды его притомъ ограничивались желаніемъ уничтожить одинъ высокій титулъ самымъ расторженіемъ имперіи германской, и оставить передъ глазами народовъ только французскую имперію. Но существенными причинами вмѣшательства его были притѣсненія сильныхъ, вопли слабыхъ, и двоякое, очень позволительное желаніе: изглаживая несправедливости, дѣлаемыя отъ его имени, преобразовать Германію сообразно свѣту собственнаго его разсудка, если уже онъ не могъ не вмѣшаться въ эти дѣла.
   Тѣмъ не меньше, со стороны Наполеона было великою ошибкою это вмѣшательство въ дѣла Германіи дальше извѣстныхъ границъ. Французская политика всегда стремилась первенствовать на югѣ Европы, въ Италіи, даже въ Испаніи, и какъ ни обширно было это честолюбіе, но блистательныя побѣды могли оправдать великость его. Совсѣмъ иное было простирать свое могущество на сѣверъ Европы, то-есть, въ Германію: это значило вывести изъ всякихъ предѣловъ тайное отчаяніе Австріи и внушить Пруссіи зависть такого рода, какой никогда не внушала ей Франція. Это значило взять на себя затрудненія, возникавшія отъ несогласій всѣхъ небольшихъ владѣтелей, поставить противъ себя тѣхъ, кому не благопріятствовали, не привязавъ къ себѣ дѣйствительно благопріятствуемыхъ, потому-что по многимъ выраженіями этихъ можно было предвидѣть, что, обогатившись посредствомъ насъ, они будутъ способны обратиться противъ насъ и купить тѣмъ сохраненіе пріобрѣтеннаго ими. Надежда на помощь ихъ войскъ была опаснымъ обманомъ, потому-что она заставила бы почитать союзниками тѣхъ солдатъ, которые при случаѣ готовы были сдѣлаться измѣнниками. Еще огромнѣе была ошибка -- перемѣнить старинныя отношенія Германіи, при которыхъ Пруссія была вѣчною завистницею Австріи, слѣдовательно, союзницею Франціи, а всѣ германскіе государи были соперниками другъ друга и отъ-того кліентами нашей политики, искавшими ея помощи. Франція могла бы увеличить вліяніе Пруссіи, уменьшить вліяніе Австрія -- этого довольно было на цѣлый вѣкъ, и больше даже ничего не было нужно для Германіи. Затѣмъ, все было только ниспроверженіемъ европейской политики, больше пагубнымъ, нежели полезнымъ. Еслибъ измѣненія простерли до того, что Пруссія стала бы могущественною, то этимъ только перемѣщали опасность: переносили въ Берлинъ непріятеля, котораго всегда находили мы въ Вѣнѣ; еслибъ истребили Пруссію и Австрію, то возставили бы противъ себя всю Германію. Въ-отношеніи къ мелкомъ государствамъ, все, что переходило границы справедливаго покровительства нѣкоторымъ владѣтелямъ втораго разряда, какъ-то баварскому, баденскому, виртембергскому, обыкновеннымъ союзникамъ Франціи, все, что превышало разсудительную цѣну вознагражденія за ихъ союзъ, было опаснымъ вмѣшательствомъ въ дѣла другаго, безплатнымъ принятіемъ на себя трудностей, чужихъ для насъ, и рѣзкимъ обманомъ самихъ себя, хотя оно имѣло видъ нарушенія чужой независимости. Оставалось сдѣлать одну, еще большую ошибку: основать французскія королевства въ Германіи. Наполеонъ еще не дошелъ до такой степени могущества и заблужденія. Старинная конституція Германіи, измѣненная рецессомъ 1803 года, съ нѣкоторыми еще рѣшеніями, пренебреженными тогда, съ старинными вліяніями, измѣненными только въ размѣрѣ, вотъ что было надобно Франціи, Европѣ, Германіи. Мы затѣяли больше не столько для своей пользы, сколько для пользы Германіи, она оставалась за то въ глубокомъ озлобленіи противъ насъ, и ждала часа нашего отступленія: тогда посыпались выстрѣлы сзади на нашихъ солдатъ, подавленныхъ многочисленностью. Такова награда ошибокъ!
   Оставляя гг. Талейрана и Лабенардьера устроивать въ тайнѣ съ министрами баденскимъ, виртембергскимъ и баварскимъ подробности новаго плана германскаго союза, Наполеонъ началъ исполнять свой общій планъ, особливо относительно Италіи и Голландіи, дабы уполномоченные Англіи и Россіи, договариваясь х каждый съ своей стороны, увидѣли уже конченныя и невозвратимыя рѣшенія касательно новыхъ королевствъ, имъ задуманныхъ.
   Корона Неаполя была назначена Іосифу, корона Голландіи Лудовику. Основаніе этихъ королевствъ было для Наполеона столько же политическимъ разсчетомъ, сколько услажденіемъ сердца. Онъ былъ не только великъ: онъ былъ добръ, и чувствителенъ къ кровнымъ привязанностямъ, иногда до слабости. Не всегда получалъ онъ награду за свои чувства., потому-что нѣтъ ничего столько требовательнаго, какъ Фамилія, изъ ничего возвысившаяся. Каждый изъ его родственниковъ, сознаваясь, что побѣдитель при Риволи, при Пирамидахъ, подъ Аустерлицомъ былъ основателемъ величія Бонапартовъ, почиталъ себя, однакожь, чѣмъ-то, способствовавшимъ тому, и воображалъ, что съ нимъ поступаютъ жестоко, несправедливо, несоразмѣрно съ его заслугами. Мать его, безпрестанно повторяя, что она произвела его на свѣтъ, жаловалась, что ей не довольно отдаютъ уваженія и почтенія; а она изъ всѣхъ женщинъ этого семейства была самая скромная, меньше ослѣпленная. Луціанъ Бонапарте говорилъ, что онъ далъ корону своему брату, потому-что онъ одинъ былъ твердъ 18 брюмера, и за такую услугу жилъ въ изгнаніи. Іосифъ, самый кроткій, самый благоразумный изъ всѣхъ, напоминалъ въ свою очередь, что онъ старшій братъ, и что при такомъ качествѣ мало оказываютъ ему вниманія. Онъ былъ готовъ вѣрить, что трактаты люневильскій, аміенскій, конкордатъ, подписанные имъ по благосклонности Наполеона, къ ущербу г-на Талейрана, были столько же слѣдствіемъ личнаго его искусства, сколько подвиговъ его брата. Лудовикъ, больной, недовѣрчивый, набитый гордостью, прикидывался добродѣтельнымъ, и бывъ человѣкомъ честнымъ, утверждалъ, что имъ пожертвовали, заставивъ прикрыть своею женитьбою слабости Гортензіи Богарне къ Наполеону -- клевета гнусная, выдуманная эмигрантами, распространенная тысячью памфлетовъ, и Лудовикъ былъ виноватъ, показывая, что занимается ею, какъ-будто онъ въ-самомъ-дѣлѣ вѣрилъ ей сколько нибудь. Такъ каждый изъ нихъ почиталъ себя въ чемъ нибудь пожертвованнымъ, невознагражденнымъ за участіе въ величіи брата. Сестры Наполеона не смѣли высказывать такихъ требованій, по волновались вокругъ него., и смущали своимъ соперничествомъ, иногда своимъ неудовольствіемъ, душу его, поглощенную множествомъ другихъ заботъ. Каролина безпрестранно просила за Мюрата, легкомысленнаго, но по-крайней-мѣрѣ платившаго своему шурину преданностью за его благодѣянія, такъ-что нельзя было предугадать тогда, чѣмъ кончитъ онъ, хотя правда, что отъ легкомыслія можно ожидать всего. Элиза, старшая сестра, переселенная въ Лукку, гдѣ искала она личной славы управлять хорошо маленькимъ владѣніемъ, и въ-самомъ-дѣлѣ управляла имъ прекрасно, Элиза хотѣла увеличенія своего герцогства.
   Изъ всѣхъ его родныхъ, Іеронимъ, какъ самый младшій, и Полина, оставались внѣ всякихъ требованій, раздоровъ, зависти, смущавшихъ императорскую фамилію. Іеронимъ часто подвергался строгости Наполеона въ годы необузданной своей юности, по видѣлъ въ немъ больше отца, нежели брата, и принималъ благодѣянія его съ сердцемъ, исполненнымъ безпримѣсной признательности. Полипа, преданная своимъ удовольствіямъ, какъ принцесса семейства цезарей, прелестная какъ Венера древнихъ, искала въ величіи своего брата только средствъ удовлетворять своимъ склонностямъ, довольствовалась титулами Еоргезе, принадлежавшими ей по мужу, и готова была предпочесть богатство, источникъ наслажденій, величію, удовлетворяющему гордость. Она такъ любила своего брата, что когда онъ бывалъ на войнѣ, Камбасересъ, управлявшій безъ него дѣлами царствующей фамилія и государства, былъ принужденъ посылать принцессѣ извѣстія въ ту же минуту какъ получалъ ихъ, потому-что отъ малѣйшаго замедленія она дѣлалась жестоко больна.
   Опасеніе, что дѣти фамиліи Богарне будутъ предпочтены имъ, заставило Бонапартовъ сдѣлаться врагами Жозефины. Въ этомъ они не щадили даже сердца Наполеона, и мучили его всѣми способами. Раннее величіе Евгенія, уже вице-короля и вѣроятнаго наслѣдника прекраснаго королевства Италіи, оскорбляло ихъ удивительно, хотя та же корона была предлагаема Іосифу, и онъ не хотѣлъ ея, потому-что она слишкомъ-непосредственно подчинила бы его власти императора французовъ. Онъ хотѣлъ царствовать, по выраженію его, независимо. Увидимъ далѣе, сколько это желаніе независимости, общее всѣмъ членамъ императорской фамиліи, соединенное съ стремленіями народовъ, надъ которыми они царствовали, породило затрудненій Наполеону въ его правленіи, и новыхъ причинъ несчастій въ нашихъ несчастіяхъ.
   Надобно было раздѣлить новыя королевства и герцогства между всѣми членами этой фамиліи. Корона неаполитанская обезпечивала Іосифу положеніе довольно независимое, и, кажется, была такъ прекрасна, что онъ могъ принять ее. Даже странно употреблять такія слова для выраженія чувствъ, съ какими принимали эти прекрасныя королевства люди, рожденные далеко отъ трона, далеко даже отъ того величія, какимъ частные люди бываютъ иногда одолжены рожденію или счастію. Но одною изъ странностей фантастическаго зрѣлища, какое представили французская революція и необыкновенный человѣкъ, поставленный ею во главѣ своей, были эти отказы, медленія, почти презрѣніе ранняго пресыщенія къ прекраснѣйшимъ коронамъ отъ такихъ лицъ, которыя въ юности своей не могли надѣяться носить ихъ. Наполеонъ видѣлъ, какъ Іосифъ презрѣлъ одинъ разъ президентство сената, въ другой разъ вице-королевство Италіи, но былъ увѣренъ, что онъ пріиметъ тронъ неаполитанскій, и далъ ему сначала только титулъ своего намѣстника Послѣ, удостовѣрившись въ его согласіи, онъ включилъ имя его въ декреты, назначенные для представленія въ сенатъ.
   Для Голландіи назначилъ онъ Лудовика, который потомъ, въ обвинительной противъ своего брата книгѣ, разсказывалъ Европѣ, какъ онъ былъ оскорбленъ, что съ нимъ мало совѣтовались при этомъ назначеніи. Въ-самомъ-дѣлѣ, Наполеонъ, не занимаясь Лудовикомъ, потому-что воля его не казалась ему препятствіемъ, съ которымъ надобно бороться, призвалъ нѣсколькихъ значительнѣйшихъ гражданъ Голландіи, именно адмирала Вергюэля, искуснаго и мужественнаго начальника флотиліи, желая расположить Голландію отказаться отъ своего древняго республиканскаго правленія и превратиться въ монархію. Вотъ другая черта картины, изображаемой нами: Французская революція начала тѣмъ, что хотѣла превратить всѣ тропы въ республики, а теперь заботилась превратить древнѣйшія республики въ монархіи. Республика венеціанская и генуэзская, сдѣланныя областями разныхъ королевствъ, свободные города Германіи, поглощенные, разными княжествами, уже указывали на это удивительное стремленіе. Королевство голландское было послѣдними" и самымъ яркимъ явленіемъ. Голландія, бросившись въ объятія Франціи, чтобъ уклониться отъ штадтгалтеровъ была недовольна, видя себя осужденною вѣчно воевать, и не признательна къ Наполеону, который въ Аміенѣ, и безпрестанно потомъ, употреблялъ величайшія усилія, стараясь возвратить ей потерянныя колоніи. Голландцы, полу-Англичане по религіи, по нравамъ, по духу торговому, хотя враги Англіи по морскимъ интересамъ, ни мало не сочувствовали съ правительствомъ Наполеона и съ величіемъ его, исключительно континентальнымъ. Малѣйшая побѣда на морѣ обольстила бы ихъ больше, нежели самая блистательная побѣда на землѣ. Они не скрывали неуваженія къ полу-монархическому правленію великаго пенсіонарія, принятому ими по внушенію Наполеона, когда онъ установлялъ родъ первыхъ консуловъ во всѣхъ странахъ, подвергнувшихся вліянію Франціи. Великимъ пенсіонаріемъ былъ г. Схиммельпеннинкъ, добрый гражданинъ и почтенный человѣка., по его почитали только французскимъ префектомъ, которому поручено обирать жителей, хотя онъ требовалъ налоговъ и займовъ, необходимыхъ при военномъ положеніи. Неблагосклонность къ правленію великаго пенсіонарія была единственнымъ облегченіемъ къ тому, чтобъ заставить Голландію принять короля. Голландцы, какъ всегда бываетъ при окончаніи революцій, сдѣлались уже равнодушны ко всему; однако имъ тяжело было видѣть, что у нихъ отнимаютъ республиканское устройство. Но увѣренность, что имъ оставятъ ихъ законы, особливо городскіе, разсказы о добротѣ Лудовика Бонапарте, о строгой его нравственности, о бережливости его и независимости его характера, наконецъ, обыкновенная покорность давнопредвидѣнному, заставили главныхъ представителей Голландіи склониться на учрежденіе королевства. Новое положеніе Голландіи относительно къ Франціи должно было превратиться въ союзъ одного государства съ другимъ, основанный на трактатѣ.
   Наполеонъ не присоединилъ венеціанскихъ областей немедленно къ италійскому королевству, желая свободнѣе изучить средства ихъ и потомъ употребить сообразно своимъ намѣреніямъ: они, вмѣстѣ съ Далмаціею, были присоединены къ королевству, съ условіемъ уступить округъ Масса принцессѣ Элизѣ, для увеличенія герцогства луккскаго, и герцогство Гвасталлу принцессѣ Полинѣ Боргезе, которая еще ничего не получала отъ щедрости своего брата. Она не хотѣла оставить себя герцогства, и продала его италійскому королевству за нѣсколько мильйоновъ франковъ.
   Можетъ-быть, тутъ былъ случаи подумать о папѣ и о существенной причинѣ его неудовольствій. Въ то время, когда Италію дѣлили остріемъ сабли, не трудно было бы назначить что-нибудь и для увеличенія владѣній папскихъ. Новые короли были бы еще очень счастливы, если бы имъ достались государства ихъ безъ какой-нибудь лишней области, а Пій VII, получивъ вознагражденіе, терпѣливѣе перенесъ бы, что могущество Франціи окружаетъ его со всѣхъ сторонъ, какъ было то послѣ водворенія Іосифа въ Неаполѣ. Во всякомъ случаѣ, у Наполеона были еще Парма и Піаченца, и онъ всего лучше могъ бы употребить ихъ на утѣшеніе римскаго двора. Но со времени Аустерлица, Наполеонъ началъ меньше прежняго заботиться о сопротивленіяхъ физическихъ и нравственныхъ. Онъ былъ чрезвычайно недоволенъ папою, непріязненными его происками противъ новаго неаполитанскаго короля, и скорѣе былъ расположенъ уменьшить, нежели увеличить наслѣдіе преемниковъ св. Петра. Сверхъ-того, онъ берегъ Парму и Піаченцу, думая вознаградить ими государей, покровительствуемыхъ Россіею и Англіею, какъ-то старинныхъ владѣтелей Неаполя и Піемонта, лишенныхъ трона, т. е. хотѣлъ кинуть имъ нѣсколько крохъ съ роскошнаго стола, за которымъ возсѣдали новые короли. Тѣмъ не меньше онъ ошибался, оставляя папу недовольнымъ, готовымъ на всякія крайности, когда легко было бы удовольствовать его безъ большой потери для королевствъ, недавно основанныхъ.
   Надобно было надѣлить Мюрата, мужа Каролины Бонапарте, который по-крайней-мѣрь заслужилъ на войнѣ то, что хотѣли сдѣлать для него по родству. Но у него были также свои требованія, или, лучше сказать, требованія его жены. Наполеонъ думалъ дать имъ княжество нёшательское, но ни мужъ, ни жена не хотѣли его. Между Наполеономъ и его семействомъ обыкновенно посредствовалъ архи-канцлеръ Камбасересъ, одушевляемый умирительнымъ терпѣніемъ, которое укрощаетъ взаимныя раздраженія, выслушиваетъ все, но повторяетъ только то, что можно повторить. Онъ зналъ какъ жестоко недовольны были они, и находили, что съ ними поступаютъ оскорбительно въ сравненіи съ другими. Тогда Наполеонъ назначилъ имъ герцогство бергское, уступленное Франціи Баваріею за Аншпахъ, и еще увеличенное остатками герцогства клевскаго: эта прелестная страна, такъ счастливо раскинутая по правому берегу Рейна, была населена 320 тысячъ жителей, давала, за исключеніемъ всѣхъ издержекъ управленія, четыреста тысячъ флориновъ дохода, позволяла содержать два полка, и могла доставить своему владѣтелю нѣкоторую значительность въ новомъ германскомъ союзѣ. Плодовитое воображеніе Мюрата и жены его, въ-самомъ-дѣлѣ, возмечтало о важной роли, украшенной какимъ нибудь великолѣпнымъ титуломъ, заимствованнымъ у священной имперіи.
   Царствующая фамилія была надѣлена. Но Наполеонъ любилъ не однихъ братьевъ и сестеръ своихъ. Оставались еще военные сподвижники его и сотрудники въ дѣлахъ гражданскихъ. Врожденная доброта его была здѣсь въ согласіи съ его политикою, и ему усладительно было заплатить за кровь однихъ, за труды другихъ. Онъ хотѣлъ видѣть ихъ храбрыми, трудолюбивыми, неподкупными, и думалъ, что для этого надобно было щедро наградить ихъ. Видѣть улыбку на лицѣ своихъ подчиненныхъ, улыбку не признательности, которой онъ вообще мало довѣрялъ, но довольства, было однимъ изъ живѣйшихъ наслажденій его сердца.
   Онъ совѣтовался съ архи-канцлеромъ Камбасересомъ о распредѣленіи новыхъ милостей, и тотъ, видя, что какъ ни велика была добыча, которую могли дѣлить, но что объемъ заслугъ и честолюбій былъ еще больше, понялъ затрудненіе Наполеона и хотѣлъ прекратить его, начавъ съ себя. Онъ оросилъ Наполеона не думать о немъ при наградѣ новыми герцогствами. Никто лучше его не понималъ, что, достигнувъ извѣстной степени счастія, гораздо важнѣе сохранить, нежели пріобрѣтать еще больше. Управлять политикою имперіи, гдѣ Наполеонъ былъ главою администраціи и армій, значило остаться первымъ изъ всѣхъ, разъ достигнувъ того. Архи-канцлеръ желалъ только одного: сохранить настоящее свое величіе, и увѣренность сохранить его предпочиталъ онъ самымъ великолѣпнымъ герцогствамъ. Онъ пріобрѣлъ эту увѣренность вотъ въ какомъ случаѣ. Видя, какъ Наполеонъ требуетъ, чтобы новые короли сохранили, свои достоинства во Франціи, онъ. боялся, что повелитель хочетъ имѣть сановниками имперіи только королей, и что титулъ архи-канцлера, которымъ онъ былъ облеченъ, и архи-казначея, которымъ пользовался князь Лёбрёнъ, перейдутъ къ одному изъ новыхъ монарховъ. Онъ желалъ узнать мысль Наполеона и сказалъ ему: "когда у васъ будетъ готовъ король для принятія титула архи канцлера, вы предупредите меня, и я попрошу увольненія." -- Оставайтесь спокойны, отвѣчалъ ему Наполеонъ:-- мнѣ надобно свѣдущаго въ закопахъ для этой должности, и вы сохраните ее.-- Въ-самомъ-дѣлѣ, посреди коронованныхъ главъ, составлявшихъ прежнюю германскую имперію, были мѣста для простыхъ прелатовъ: курфирстовъ майнцскаго, тревускаго и кельнскаго. Точно также, посреди королей, сановниковъ имперіи, Наполеону угодно было сохранить мѣсто для перваго, самаго важнаго юрисконсульта своего времени: онъ долженъ былъ внести въ его совѣты мудрость, которая могла и не войдти въ нихъ.
   Этого было совершенно-довольно для благоразумнаго архи-канцлера. Съ-тѣхъ-поръ, онъ не желалъ, не просилъ больше ничего для себя, и помогалъ Наполеону въ затруднительной раздачѣ владѣній и достоинствъ. Оба согласились въ томъ, что надобно прежде всѣхъ дать высокую награду Бертьё, самому неутомимому, исполнительному, и, можетъ-быть, самому просвѣщенному изъ сподвижниковъ Наполеона: онъ былъ всегда подлѣ него подъ ядрами, переносилъ безъ малѣйшаго знака неудовольствія жизнь, которая была исполнена опасностей, впрочемъ, не превышавшихъ отличнаго его мужества, но начинала утомлять его. Наполеонъ съ наслажденіемъ думалъ, что можетъ заплатить ему за услуги. Онъ далъ ему княжество нёшательское, и тѣмъ сдѣлалъ его владѣтельнымъ государемъ.
   Одинъ изъ его слугъ больше всѣхъ другихъ казался возвышеннымъ въ Европѣ: это былъ Талейранъ. Онъ больше оказывалъ ему услугъ своимъ искусствомъ вести переговоры съ иностранными министрами и своею свѣтскою образованностью, нежели мудростью своихъ совѣтовъ, хотя имѣлъ то достоинство, что всегда защищалъ умѣренную политику. Наполеонъ не любилъ его и не довѣрялъ ему, но ему непріятно было видѣть его недовольнымъ, а Талейранъ былъ недоволенъ съ-тѣхъ-поръ, какъ его не включили въ число великихъ сановниковъ. Желая вознаградить его, Наполеонъ пожаловалъ ему княжество беневентское, одно изъ двухъ, отнятыхъ у папы, потому-что они были окружены неаполитанскими владѣніями.
   Другое изъ этихъ княжествъ, Понте-Корво, онъ хотѣлъ отдать человѣку, не оказавшему никакой значительной услуги, и готовому при случаѣ отложиться отъ Франціи: по этотъ человѣкъ, маршалъ Бернадоттъ, былъ своякъ Іосифа. Наполеонъ сдѣлалъ насиліе себѣ, облекая его новымъ достоинствомъ. Онъ рѣшился на то изъ приличія, по семейнымъ отношеніямъ.
   Наградить этихъ трехъ или четырехъ человѣкъ, значило бы очень-немного, еслибъ Наполеонъ не подумалъ о другихъ, больше многочисленныхъ, и, кромѣ Бертьё, больше заслуженныхъ сподвижникахъ своихъ, которые, находясь вокругъ него, ожидали своего участка въ пріобрѣтеніяхъ побѣды. Для удовлетворенія ихъ, онъ придумалъ учрежденіе, чрезвычайно искусно изобрѣтенное. Раздавая королевства, онъ надѣлялъ ими новыхъ королей съ условіемъ: учредить тамъ герцогства, съ богатыми доходами, и уступить ему часть государственныхъ имѣній. Такъ присоединяя венеціанскія области къ королевству италійскому, онъ рѣшился устроить тамъ двѣнадцать герцогствъ: далматское, истрійское, фріульское, кадорское, беллунское, Конельйяно, тревизское, Фельтрское, Бассано, виченцское, падуанское и Ровиго. Эти герцогства не соединяла съ собой никакой власти, но обезпечивали ежегодный доходъ, назначавшійся изъ отдѣленной на то пятнадцатой части доходовъ государства. Онъ отдалъ неаполитанское королевство Іосифу, съ условіемъ отдѣлить тамъ шесть владѣній (ленъ), въ числѣ которыхъ были упомянутыя два княжества, Беневенто и Понте-Корво, и кромѣ того еще четыре герцогства, гаеттское, отрантское, тарентское и реджійское. Присоединяя къ луккскому княжеству -- княжество Масса, Наполеонъ назначилъ тамъ учрежденіе герцогства Масса. Еще три учредилъ онъ въ Пармѣ и Піаченцѣ. Одно изъ нихъ было пожаловано архи-казначею Лебрёну. Въ числѣ названныхъ нами титуловъ, находимъ нѣкоторые, вскорѣ наградившіе знаменитѣйшихъ слугъ имперіи, и нынѣ перешедшіе къ ихъ дѣтямъ: это послѣдній, живой слѣдъ-нашего прешедшаго величія. Всѣ эти герцогства были учреждены на тѣхъ же условіяхъ, какъ двѣнадцать, основанныя въ венеціянскихъ областяхъ, безъ власти, по съ участіемъ въ пятнадцатой части доходовъ. Наполеонъ хотѣлъ, чтобъ всякій чинъ имѣлъ свою награду, и присвоилъ себѣ, въ каждой изъ этихъ странъ, государственныя имѣнія и доходы, для установленныхъ имъ жалованій. Такъ, въ венеціянскихъ областяхъ, онъ обезпечилъ себѣ тридцать мильйоновъ государственнаго достоянія, и велѣлъ вписать въ государственную книгу италійскаго королевства 1,200,000 франковъ дохода. Съ тою же цѣлію онъ предоставилъ себѣ государственныя имѣнія Пармы и Піаченцы, мильйонъ дохода въ неаполитанскомъ королевствѣ, четыре мильйона государственныхъ достояніи въ княжествахъ Лукка и Масса. Все это составило 22 герцогства, 34 мильйона государственныхъ имѣній, 2,400,000 Франковъ дохода, и вмѣстѣ съ казною арміи, гдѣ послѣ первой военной контрибуціи было уже около 70 мильйоновъ, которые могли неопредѣленно увеличиться отъ новыхъ побѣдъ, назначалось въ награду всѣмъ чинамъ, отъ солдата до маршала. Гражданскіе чиновники также должны были получить свои участки. Наполеонъ уже обсуживалъ съ Талейраномъ проектъ возстановленія дворянства, признавая, что почетнаго легіона и герцогствъ было недостаточно. Онъ предполагалъ создать графовъ, бароновъ, почитая необходимыми такія общественныя отличія, и желая, чтобъ каждый возвысился съ нимъ, соразмѣрно своимъ достоинствамъ. Но онъ полагалъ исправить глубокую суетность этихъ титуловъ двумя способами: заставивъ покупать ихъ великими заслугами, и присвоивъ имъ доходы, которые обезпечивали бы будущность фамиліи.
   Эти различныя рѣшенія были одно за другимъ представляемы сенату въ мартѣ, апрѣлѣ, іюнѣ, для обращенія ихъ въ статьи основныхъ законовъ имперіи.
   Марта 15-го, 1806 года, Мюратъ былъ объявленъ великимъ герцогомъ клевекимъ и бергскимъ; 30-го марта, Іосифъ былъ провозглашенъ королемъ Неаполя и Сициліи, Бертьё княземъ нёшательскимъ, а Полина Боргезе объявлена герцогинею Гвасталлы. Только 5-го іюня (переговоры съ Голландіей) замедлились) Лудовикъ былъ провозглашенъ королемъ Голландіи, Талейранъ княземъ Беневенто, Бернадоттъ княземъ Понте-Корво. Можно было вообразить себя во временахъ римской имперіи, когда простои декретъ сената отнималъ или давалъ корону.
   Рядъ такихъ необычайныхъ событіи былъ заключенъ окончательнымъ образованіемъ новаго рейнскаго союза. Переговоры производились втайнѣ между Талейраномъ и министрами Баваріи, Бадена и Виртемберга. Видя смущеніе нѣмецкихъ владѣтелей, всѣ подозрѣвали, что дѣло идетъ еще разъ объ устройствѣ Германія. Кто, по географическому положенію своихъ владѣній, могъ быть включенъ въ новый союзъ, тотъ умолялъ принять его туда, надѣясь сохранить тѣмъ свое существованіе. Пограничные съ союзомъ старались проникнуть тайну его конституціи, желая знать свои отношенія къ этому новому могуществу, и хотѣли всего больше вступить въ него за какія-нибудь выгоды. Австрія почитала съ нѣкотораго времени имперію разрушенною, безполезною для нея, почему и глядѣла на это зрѣлище съ наружнымъ равнодушіемъ. Пруссія, напротивъ, видѣла въ паденіи стариннаго германскаго союза совершенную революцію; она желала бы раздѣлить съ Франціею по-крайней-мѣрѣ императорскую власть, отнятую у австрійскаго дома, имѣть подъ своимъ покровительствомъ Сѣверную-Германію, когда Франція присвоивала себѣ покровительство надъ югомъ, и внимательно наблюдала, что будетъ. Неловкое овладѣніе Ганноверомъ, и депеши, обнародованныя въ Лондонѣ, такъ охладили къ ней Наполеона, что онъ не заботился даже извѣстить ее о томъ, что должно было бы совершиться въ согласіи съ нею. Ее устранили отъ дѣлъ Германіи, то-есть, ея собственныхъ, и кромѣ того распространяли множество слуховъ о новыхъ разграниченіяхъ, при чемъ взяли бы у нея однѣ области и отдали бы ей другія, меньше значительныя.
   Всѣ эти слухи порождали два, нетерпѣливые въ своемъ честолюбіи владѣтеля германскіе, одинъ столько же древній, сколько другой былъ новъ. Первый былъ курфирстъ гессен-кассельскій, владѣтель скупой, богатый произведеніями своихъ рудниковъ. Онъ старался расположить къ себѣ Англію, гдѣ было много его капиталовъ въ разныхъ мѣстахъ; Пруссію, съ которою былъ сосѣдомъ и считался въ войскахъ ея генераломъ; наконецъ, Францію, которая въ это время воздвигала или низвергала владѣтельные домы. Онъ истощилъ всѣ хитрости въ сношеніяхъ съ Талейраномъ, стараясь, чтобъ его не отвергли и надѣлили при новомъ устройствѣ дѣлъ. На-примѣръ, онъ предлагалъ себя въ новый союзъ, и, слѣдовательно, подчинялъ нашему вліянію одинъ изъ важнѣйшихъ участковъ Германіи, Гессенъ, но съ условіемъ -- отдать ему значительную часть владѣніи гессеи-дармштадтскаго дома, къ которому питалъ онъ ненависть прямой линіи къ побочной, какъ то часто случается между нѣмецкими фамиліями. Онъ упорно настаивалъ на этомъ и предлагалъ планъ, очень-обширный и подробный. Въ то же время, онъ писалъ прусскому королю о томъ, что замышляли въ Парижѣ, говоря, что приготовляютъ союзъ, который равно уничтожитъ вліяніе Пруссіи и Австріи, и что его стараются всѣми средствами вовлечь въ этотъ союзъ.
   Иначе поступалъ новый нѣмецкій владѣтель, Мюратъ. Ему недовольно казалось прекраснаго Бергскаго Герцогства, гдѣ было 320 тысячъ жителей, съ 400 тысячъ флориновъ дохода, причемъ онъ могъ содержать два полка и имѣть въ своихъ рукахъ важную крѣпость Везель: онъ хотѣлъ сдѣлаться равнымъ, по-крайней-мѣрѣ, владѣтелямъ Виртемберга или Бадена, и желалъ, чтобъ для этого составили ему государство въ Вестфаліи, съ мильйономъ жителей. Онъ безпрестанно обращался съ этимъ къ Талейрану, а тотъ былъ всегда угодникомъ членовъ императорской фамиліи, и составлялъ одинъ проектъ за другимъ, какъ бы образовать для него владѣніе. Разумѣется, думали взять отъ Пруссіи Мюасгеръ, Оснабрюкъ и Ост-Фризію. Правда, что въ обмѣнъ хотѣли отдать ей ганзеатическіе города -- вознагражденіе превосходное, если не землями, то, по-крайней-мѣрѣ, богатствомъ и значительностью.
   Всѣ эти планы, придуманные безъ вѣдома Наполеона, не заслужили одобренія его, когда онъ узналъ о нихъ. Онъ такъ мало заботился удовлетворить честолюбіе Мюрата, что думалъ о новомъ разграниченіи Германіи, и особенно рѣшился не включать ганзеатическихъ городовъ ни въ одно изъ большихъ европейскихъ государствъ. При послѣднихъ его распоряженіяхъ, уже исчезъ Аугсбургъ и готовъ былъ исчезнуть Нюренбергъ, два города, черезъ которые производилась торговля Франціи съ Среднею и Южною Германіею. Торговля наша съ сѣверомъ шла черезъ Гамбургъ, Бременъ, Любекъ. Наполеонъ очень остерегся бы пожертвовать городами, которыхъ независимость была важна для Франціи и Европы. Вина и ткани французскія проникали въ Германію и въ Россію подъ нейтральнымъ флагомъ ганзеатическихъ городовъ, и подъ тѣмъ же флагомъ привозились потребности для флотовъ, а иногда и хлѣбъ, при дурныхъ урожаяхъ во Франціи. Запереть эти города таможнями большаго государства, значило оковать торговлю ихъ и нашу. Довольно было лишить себя Нюренберга, Аугсбурга, присылавшихъ во Францію свои галантерейные и стальные товары, и вывозившихъ оттуда наши вина, ткани и колоніальные товары, распространяемые потомъ по всему югу Германіи.
   Наполеонъ, твердо рѣшившись не жертвовать ганзеатическими городами, отвергалъ всякое соображеніе объ уступкѣ ихъ какому бы то ни было государству, большому или мелкому. Потому онъ не способствовалъ никакому проекту Мюрата. Что касалось курфирста гессенскаго, то онъ ненавидѣлъ этого властителя обманчиваго, скрывавшаго въ себѣ подъ личиною какого-то равнодушія ожесточеннаго врага, и располагался при первомъ случаѣ отплатить ему за чувства его къ Франціи. Потому-то онъ не хотѣлъ связывать себя, въ-отношеніи къ нему, принятіемъ его въ предначертанный союзъ, причемъ сдѣлалось бы невозможнымъ предположеніе, довольно близкое и заслуженное -- уничтожить этого государя. Еслибы случилось, возвратить Ганноверъ Англіи, то надобно было бы найдти вознагражденіе для Пруссіи, и Наполеонъ хотѣлъ предложить ей Гессенъ, который, вѣрно, она приняла бы, какъ приняла церковныя княжества и Ганноверъ, и какъ приняла бы ганзеатическіе города, которыхъ такъ домогалась.-Намѣреніе Наполеона осталось тайною для европейской дипломатіи, и было возмездіемъ для гессен-кассельскаго дома съ врагами Франціи. Оно-то было непостижимою тогда причиной упорнаго отказа на всѣ убѣжденія курфирста принять его въ новый союзъ, и лживой вѣрности, которою вскорѣ сталъ онъ хвалиться передъ Пруссіею.
   Совѣщанія происходили только съ государями Бадена, Виртемберга и Баваріи, и когда согласились съ ними во всемъ, то трактатъ представили для подписанія другимъ государямъ, которые по просьбѣ ихъ были включены въ новый союзъ; по у нихъ не спрашивали мнѣнія о свойствѣ акта, утверждавшаго союзъ. Трактатъ былъ означенъ 12-мъ числомъ іюля; въ немъ заключались слѣдующія распоряженія:
   Новый союзъ принималъ краткое и хорошо избранное названіе Рейнскаго Союза. Оно отклоняло мысль о союзъ цѣлой Германіи, и примѣнялось исключительно къ государствамъ, сосѣднимъ съ Франціею и бывшимъ съ нею въ сношеніяхъ, неоспоримо выгодныхъ. Такъ названіе поправляло нѣсколько ошибку самаго установленія. Государи, подписавшіе трактатъ, составляли союзъ, подъ предсѣдательствомъ князя архи-канцлера, и подъ протекторствомъ императора французовъ. Всякое несогласіе между ними долженъ былъ рѣшать сеймъ, засѣдавшій во Франкфуртѣ, и состоявшій только изъ двухъ коллегій: одна называлась коллегіею королей, другая коллегіею князей. Первая соотвѣтствовала древнему совѣту курфирстовъ (электоровъ, избирателей), уже не имѣвшему смысла, потому-что не нужно было избирать императора; вторая, по названію и по сущности своей, была то же, что древняя коллегія князей. Не было ничего соотвѣтствовавшаго древней коллегіи городовъ.
   Государи Союза были въ вѣчномъ оборонительномъ и наступательномъ союзѣ съ Франціею. Всякая война, начатая Союзомъ или Франціею, была общею имъ обоимъ. Франція должна была выставлять войскъ 200 тысячь человѣкъ, а Союзъ 63 тысячи, раздѣленныхъ между нимъ такимъ-образомъ: Баварія выставляла 30 тысячь, Виртембергъ 12, великое герцогство баденское 8, великое герцогство бергское 5, гессен-дармштадтское 4, наконецъ, мелкія государства всѣ вмѣстѣ 4 тысячи. При смерти князя-архиканцлера, императоръ французовъ имѣлъ право назначить ему преемника.
   Союзники объявляли себя навѣки отдѣлившимися отъ германской имперіи, и должны были немедленно и торжественно извѣстить о томъ регенсбургскій сеймъ. Въ отношеніяхъ взаимныхъ и въ дѣлахъ германскихъ, они должны были руководствоваться законами, о которыхъ франкфуртскій сеймъ долженъ былъ вскорѣ открыть совѣщанія.
   Особенною статьею трактата, всѣ владѣтельные германскіе дворы получали право присоединиться къ союзу, но безусловно. При подписаніи трактата Рейнскій Союзъ составляли короли баварскій и виртембергскій, князь архиканцлеръ, архіепископъ регенсбургскій, великіе герцоги баденскій, бергскій, гессен-дармштадтскій, герцоги нассау-зигенскій и нассау-вейльбургскій, князья гогенцоллерн-гехингенскій и гогенцоллерн-зигмарингенскій, Сальм-Сальмъ, Сальм-Кирхбургъ, Изембургъ, Арембергъ, Лихтенштейнъ, Лейенъ.
   Знаменитый трактатъ Рейнскаго Союза положилъ конецъ древней германской имперіи, существовавшей тысячу шесть лѣтъ, со времени Карла Великаго, коронованнаго въ 800 году, до Франца ІІ-го, лишившагося имперіи въ 1806 году. Трактатъ Рейнскаго Союза представилъ образецъ конституціи для покой Германіи, и въ такомъ смыслѣ былъ общественною реформою, подвергая вліянію Франціи государства Южной Германіи, и предоставляя сѣвернымъ государствамъ избрать себѣ протектора по усмотрѣнію.
   Обнародованный съ великою торжественностью, онъ не изумилъ никого, но ясно для всѣхъ довершилъ систему Наполеона. Властвуя надъ югомъ Европы царственною своею фамиліею, сдѣлавшись протекторомъ государей рейнскихъ, онъ не имѣлъ только титула западнаго императора.
   Надлежало объявить это послѣдствіе тѣмъ, кого касалось оно, т. е. регенсбургскому сейму, императору австрійскому, и Пруссіи. Сейму объявили простымъ извѣщеніемъ, что его не будутъ признавать болѣе. Императору австрійскому отправили ноту, гдѣ, не указывая пути дѣйствій, который долженъ онъ былъ избрать и который былъ предвидѣнъ ясно, говорили о германской имперіи, какъ объ установленіи, устарѣвшемъ столько же, какъ венеціянская республика, разрушавшемся во всѣхъ частяхъ, не оказывавшемъ ни покровительства государствамъ слабымъ, ни вліянія На государства сильныя, не соотвѣтствовавшемъ ни потребностямъ времени, ни относительному размѣру германскихъ государствъ между собою; наконецъ, доставлявшемъ самому австрійскому дому только тщетный титулъ императора Германіи, устарѣлый до такой степени, что нынѣшній глава этого дома, съ предвѣдѣніемъ объявилъ себя императоромъ австрійскимъ, что и освобождаетъ вѣнскій дворъ отъ всякой зависимости относительно курфирстскихъ (избирательныхъ) домовъ. Такимъ образомъ, не требовали, но изъявляли надежду, что императоръ Францъ откажется отъ титула, который на дѣлѣ уничтожался въ большей части Германіи, входившей въ составъ Рейнскаго Союза, и который впредь не долженъ быть признаваемъ Франціею.
   Пруссію, напротивъ, поздравляли, что она избавилась отъ узъ германской имперіи, всегда рабствовавшей передъ Австріею, и въ вознагражденіе за то, что принимали подъ свою зависимость югъ Германіи, приглашали ее взять подъ такую же зависимость германскій сѣверъ. "Императоръ Наполеонъ", писалъ французскій кабинетъ: "увидитъ безъ "предубѣжденія и даже съ удовольствіемъ, что Пруссія, посредствомъ "союза, подобнаго Рейнскому, соединяетъ подъ своимъ вліяніемъ всѣ владѣнія Сѣверной Германіи." Не называли никого изъ государей, слѣдовательно, не исключали ни одного изъ нихъ; но ни число, ни значительность ихъ не могли быть велики. То были Гессенъ-Кассель, Саксонія, съ разными своими отраслями, два дома мекленбургскіе, наконецъ, мелкіе Сѣверные владѣтели, которыхъ безполезно исчислять. Обѣщали ни сколько не препятствовать союзу такого рода.
   Наполеонъ не осмѣливался, однакожь, дѣйствовать такимъ образомъ безъ сильныхъ и явныхъ предосторожностей. Наблюдая съ обыкновенною своею дѣятельностію событія въ Неаполѣ, Венеціи, Далмаціи, безпрерывно заботясь о внутреннемъ управленіи имперіею, онъ старался привести свою большую армію въ грозное положеніе. Она была расположена въ Баваріи, во Франконіи, въ Швабіи, жила въ хорошихъ квартирахъ, отдохнула, была готова къ новымъ походамъ, черезъ Баварію-ли въ Австрію, или черезъ Франконію и Саксонію въ Пруссію. Наполеонъ размѣстилъ въ ней два резерва, сформированные въ Страсбургѣ и Майнцѣ, маршалами-сенаторами Келлерманомъ и Лефевромъ. Это увеличило се сорока тысячами человѣкъ, набранными за годъ передъ тѣмъ, совершенно устроенными, обученными, приготовленными къ трудамъ. Нѣкоторые, принадлежавшіе къ резервамъ прежнихъ годовъ, даже достигли возраста истинной силы, т. е. двадцати четырехъ или двадцати пяти лѣтъ. Въ послѣдній походъ, армія уменьшилась двадцатью тысячами человѣкъ, изъ которыхъ четвертая часть опять поступила въ строй; слѣдовательно, отъ новаго усиленія она увеличилась и обновилась. Наполеонъ, пользуясь тѣмъ, что часть его арміи получала продовольствіе въ чужой землѣ, увеличилъ число войскъ французскихъ до 450,000 человѣкъ, изъ которыхъ 152 тысячи было во Франціи (жандармы, ветераны, инвалиды и депо были въ томъ же числѣ), сорокъ тысячь въ Неаполѣ, пятьдесятъ тысячь въ Ломбардіи, двадцать тысячь въ Далмаціи, шесть тысячь въ Голландіи, двѣнадцать тысячь въ булонскомъ лагерѣ, и 170 тысячь въ большой арміи. Въ числѣ этихъ, соединенныхъ въ одну громаду, въ полномъ военномъ составѣ, было тридцать тысячь конницы, десять тысячь артиллеристовъ, 130 тысячь пѣхоты. Они были доведены до высшей степени совершенства, какой только возможно достигнуть дисциплиною и войною, подъ предводительствомъ величайшаго полководца. Въ такомъ грозномъ положеніи, Наполеонъ могъ ожидать, какое дѣйствіе произведутъ въ Берлинѣ и Вѣнѣ его предначертанія, и чѣмъ окончатся переговоры, открытые въ Парижѣ съ Англіею и Россіею.
   Гражданскіе труды Наполеона были велики въ 1806 годъ, достопамятный имперіи, какъ 1802 годъ былъ достопамятенъ въ эпоху консульства: оба они были обильны событіями, оба утвердили Францію диктаторіальною республикою въ 1802 и обширною федеративною имперіею въ 1806 году. Въ этотъ годъ Наполеонъ учредилъ королей-вассаловъ, своихъ братьевъ, устроилъ герцогства для своихъ генераловъ и чиновниковъ, богатыя имѣнія для своихъ солдатъ, уничтожилъ германскую имперію, и одною французскою имперіею наполнилъ весь Западъ. Начатые каналы, мосты, дороги продолжались, и вредирипяты были работы болѣе важныя, какъ, напримѣръ, каналы между Роной и Рейномъ, между Рейномъ и Шельдой, дороги корнишская, тарарская, между Мецомъ и Майнцемъ. Наполеонъ проектировалъ великіе памятники въ столицѣ: колонну Вандомской Площади, арку звѣзды, окончаніе Лувра, улицу, которая должна была называться императорскою, главнѣйшіе фонтины парижскіе. Онъ началъ реставрировать Сен-Дени, повелѣлъ окончить Пантеонъ; онъ издалъ уставъ судопроизводства, усовершенствовалъ составъ государственнаго совѣта, основалъ университетъ, уплатилъ всѣ недоданныя казною суммы, дополнилъ систему налоговъ, преобразовалъ французскій банкъ и пріуготовилъ новую систему французской казны. Все это, начатое въ январь, было окончено въ іюнь 1806 года {Многое изъ этого не окончено и донынѣ, а многое осталось только въ проектѣ. Примѣч. перев.}. Чей умъ замышлялъ когда либо предпріятія болѣе обширныя, болѣе глубокія, многочисленныя, и совершилъ ихъ въ меньшее время? Правда, мы касаемся вершины этого царствованія, вершины, высокой, безъ сравненія.
   Къ-несчастію, этотъ годъ кончился не въ мирѣ, какъ можно было ожидать, а въ войнѣ, частію по ошибкѣ Наполеона, частію по ошибкѣ самой Европы, и наконецъ отъ жестокаго удара смерти, которая въ тотъ же годъ унесла Фокса, въ который не стало Питта.
   Лордъ Ярмоутъ, съ которымъ охотно длили переговоры, но отступалъ отъ прежнихъ предложеніи. Англія хотѣла сохранить большую часть своихъ морскихъ завоеваніи, оставляла намъ наши континентальныя завоеванія, исключая Ганноверъ, и только спрашивала, что сдѣлаютъ для вознагражденія короля неаполитанскаго? Казалось, ее не очень безпокоили новыя королевства и Рейнскій Союзъ. Наполеонъ, не имѣя болѣе повода медлить окончаніемъ переговоровъ, когда главныя предпріятія его были исполнены, торопилъ лорда Ярмоута истребовать себѣ полномочія, чтобы прійдти къ какому нибудь заключенію. Наконецъ лордъ Ярмоутъ и получилъ ихъ, но съ приказаніемъ предъявить не прежде, какъ увидѣвъ возможность согласиться съ Франціею и условившись съ русскимъ уполномоченнымъ.
   Г. Убри пріѣхалъ въ іюнь мѣсяцѣ съ формальными полномочіями, по съ инструкціею двоякою: первое, выиграть время для дѣла объ устьяхъ Каттаро, и такимъ образомъ избавить Австрію отъ военнаго дѣйствія, которымъ ей угрожали; второе, окончить всѣ существовавшія несогласія мирнымъ трактатомъ, если Франція прійметъ условія, сообразныя съ достоинствомъ русской имперіи. Одно обстоятельство утвердило г. Убри въ мысли, что надобно окончить все мирнымъ трактатомъ. Во время пути его, перемѣнились русскіе министры. Г. Убри видѣлъ въ назначеніи министромъ иностранныхъ дѣлъ генерала Будберга новое доказательство, что императоръ Александръ желаетъ мира, и въ такомъ убѣжденіи почиталъ себя въ правѣ дать сообразное тому направленіе переговорамъ.
   Талейранъ безъ труда внушилъ ему, что между обѣими имперіями нѣтъ никакого важнаго повода къ спору, и все ограничивается вопросомъ о двухъ или трехъ небольшихъ государствахъ, покровительствуемыхъ Россіею. Въ этомъ отношеніи, г. Убри желалъ какого-нибудь вознагражденія королю пьемонтскому, желалъ утвердить Сицилію за неаполитанскими Бурбонами, и наконецъ желалъ, чтобы трактатъ имѣлъ видъ полезнаго и почетнаго вмѣшательства Россіи въ дѣла Европы. Наполеонъ хотѣлъ сначала, чтобы трактатъ просто возстановилъ миръ между обѣими имперіями, и тѣмъ явно подтвердилъ бы, что онъ не признаетъ за Россіею никакого права имѣть вліяніе на дѣла Европы; но это строгое намѣреніе должно было пасть передъ возможностью тотчасъ возстановить миръ, что невольно заставило бы Англію вести переговоры на условіяхъ разсудительныхъ. Потому Наполеонъ позволилъ Талейрану допустить все "дружное вліяніе русскаго кабинета. Онъ уполномочилъ его обезпечить въ главномъ трактатѣ выходъ французскихъ войскъ изъ Германіи, неприкосновенность Оттоманской Имперіи, независимость Рагузской Республики, позволилъ обѣщать содѣйствіе Франціи въ сближеніи Пруссіи съ Швеціею, и, наконецъ, принять содѣйствіе Россіи къ возстановленію мира между Франціею и Англіею. Изъ всего этого можно было составить трактатъ не такой незначительный, какого сначала хотѣлъ Наполеонъ, и слѣдовательно, больше лестный для Россіи. Но еще надобно было какое-нибудь вознагражденіе для королей Пьемонта и Неаполя. Королю пьемонтскому Наполеонъ отказалъ во всемъ рѣшительно, и принуждены были согласиться на то; неаполитанскому никакъ не хотѣлъ онъ уступить Сицилію, и требовалъ ея для Іосифf, уже обладавшаго королевствомъ неаполитанскимъ. Стараясь согласить противоположныя требованія, придумали мѣру среднюю, которая состояла въ томъ, чтобы острова балеарскіе отдать наслѣдному принцу неаполитанскому, а королю и королевѣ, лишеннымъ престола, назначить денежное вознагражденіе. Правда, что острова балеарскіе принадлежали Испаніи; по у Наполеона было чѣмъ вознаградить за нихъ, увеличивъ маленькое Эгрурское Королевство какимъ-нибудь обломкомъ герцогствъ Пармскаго и Піаченцскаго. Сверхъ-того, онъ могъ представить мадритскому двору свою причину: наслѣдный принцъ неаполитанскій сдѣлался зятемъ Карла IV въ тотъ самый день, какъ принцесса неаполитанская вышла за принца астурійскаго. Въ дополненіе всѣхъ причинъ, Наполеонъ имѣлъ силу. Слѣдовательно, онъ могъ на счетъ балеарскихъ острововъ принять на себя обязанность.
   Послѣ этого соображенія, надобно было кончить. Г. Убри вошелъ въ сношеніе съ лордомъ Ярмоутомъ, который хотя изъявлялъ самое доброе расположеніе къ Франціи, однако почиталъ слабостью согласиться на всѣ требованія Талейрана. Какъ истый Англичанинъ, онъ желалъ оставить Сицилію королевѣ Каролинѣ: это значило то же, что отдать ее Англіи. Потому-то онъ убѣждалъ г-на Убри продлить сопротивленіе русскаго кабинета.
   Но у Талейрана было средство, внушенное ему Наполеономъ, и онъ употребилъ его очень-ловко: то была угроза немедленно открыть противъ Австріи военныя дѣйствія, если не отдадутъ устьевъ Каттаро. Наполеонъ, въ-самомъ-дѣлѣ, дорожилъ этимъ мѣстомъ, по счастливому его положенію на Адріатикѣ, и особливо по близости къ границамъ Турціи. Рѣшившись истребовать отдачи его, онъ потому легко могъ угрожать, что хотѣлъ дѣйствовать. Ему стоило для этого сдѣлать одинъ шагъ: войска его были на Иннѣ и занимали Браунау. Въ-слѣдствіе этого, Талейранъ объявилъ г-ну Убри, что надобно заключить миръ и подписать трактатъ, передававшій Франціи устья Каттаро, или выѣхать изъ Парижа, послѣ чего нападутъ на Австрію, если она не соединитъ своихъ усилій съ нашими.
   Г. Убри, устрашённый такимъ рѣшительнымъ объявленіемъ, сообщилъ затрудненіе свое лорду Ярмоуту, говоря, что, по даннымъ ему наставленіямъ, онъ долженъ предохранить Австрію отъ немедленнаго нападенія; что въ настоящемъ положеніи, нельзя выиграть ничего выжиданіемъ, потому-что., наполеонъ, сообразно своему характеру; безпрестанно производитъ что-нибудь новое, и почитаетъ это уже невозвратнымъ; что еслибъ переговоры вели въ апрѣль, то Іосифъ не былъ бы объявленъ королемъ неаполитанскимъ; еслибъ договаривались прежде іюня, то Лудовикъ Бонапарте не сдѣлался бы королемъ голландскимъ; наконецъ, еслибъ вступили въ переговоры прежде іюля, то германская имперія не разрушилась бы. Потому-то г. Убри рѣшился, и, не смотря на убѣжденія лорда Ярмоута, подписалъ мирный трактатъ съ Франціею.
   Въ гласныхъ статьяхъ этого трактата договаривались объ очищеніи Германіи, о независимости Рагузской Республики, о неприкосновенности Турецкой Имперіи; обѣщали ходатайство обѣихъ договаривающихся державъ объ окончаніи несогласій между Пруссіею и Швеціею, и Франція явно принимала ходатайство Россіи о возстановленіи мира съ Англіею. Все это было почетно для Россіи. Обѣщали также независимость Семи Острововъ и немедленное очищеніе устьевъ Каттаро. Тайными статьями трактата отдавали наслѣдному принцу неаполитанскому балеарскіе острова, но съ условіемъ не допускать туда Англичанъ въ военное время; обезпечивали пенсію его родителямъ, и утверждали Шведскую Померанію за Швеціею при соглашеніяхъ, какія должны были открыться между Швеціею и Пруссіею.
   Заключивъ трактатъ, г. Убри немедленно отправился въ Петербургъ, для утвержденія трактата ратификаціею своего правительства. Онъ полагалъ, что хорошо исполнилъ свое дѣло, потому-что еслибъ заключенный имъ миръ былъ отвергнутъ петербургскимъ кабинетомъ, то по-крайней-мѣрѣ онъ замедлилъ на полтора мѣсяца угрозу, объявленную Австріи.
   Талейрану оставалось договариваться съ лордомъ Ярмоутомъ. Онъ такъ искусно представилъ ему невозможность продолжать этотъ родъ комедіи -- уполномоченнаго, не объявляющаго своихъ полномочій, представилъ такіе сильные и ясные доводы въ необходимости какой-нибудь развязки, что англійскій переговорщикъ, увлеченный также примѣромъ г-на Убри и естественнымъ честолюбіемъ подписать свое имя подъ громкимъ мирнымъ трактатомъ, предъявилъ данныя ему полномочія. Наполеонъ, съ своей стороны, уполномочилъ для переговоровъ съ нимъ генерала Кларка. Итакъ, съ 22-го іюля оффиціально были открыты мирные переговоры съ Англіею. При первыхъ объясненіяхъ, главнѣйшее затрудненіе представилъ вопросъ о Сициліи: лордъ Ярмоутъ не былъ формально уполномоченъ уступить ее, а Наполеонъ не почиталъ Іосифf твердымъ на тронь Неаполя безъ Сициліи.
   Британскій кабинетъ былъ чрезвычайно раздраженъ дѣйствіями г-на Убри и спѣшилъ отправить въ Петербургъ курьеровъ съ жалобами, что русскій уполномоченный оставилъ англійскаго. Не ограничиваясь тѣмъ, онъ порицалъ своего собственнаго переговорщика, лорда Ярмоута, за то, что онъ слишкомъ-рано предъявилъ свои полномочія. Опасаясь увлеченій его, онъ избралъ въ товарищи ему вига, лорда, лаудерделя, тяжелаго по характеру, и отправилъ этого втораго уполномоченнаго немедленно, съ инструкціями ясными, но предоставлявшими, касательно Сициліи, больше свободы, нежели сколько имѣлъ ея лордъ Ярмоутъ. Лордъ Лаудердсль былъ дипломатъ точный, приверженный къ формамъ. Какъ вигъ, онъ былъ скорѣе другъ, нежели врагъ мира; но ему внушили, что надобно остерегаться обольщеній Талейрана, полагая лорда Ярмоута неспособнымъ къ тому.
   Въ Парижъ приняли лорда Лаудерделя вѣжливо, но холодно, угадывая, что онъ присланъ, какъ подкрѣпленіе слишкомъ мягкому характеру лорда Ярмоута. Наполеонъ, для противодѣйствія присылкѣ лорда Лаудерделя, назначилъ съ своей стороны еще одного переговорщика, г-на Шампапьп.
   При самомъ началъ совѣщаніи этого маленькаго конгресса, лордъ Лаудердель представилъ длинную, безусловную ноту, гдѣ, излагая переговоры кабинетные и оффиціальные, требовалъ, чтобъ, не вдаваясь въ нихъ далѣе, приняли основаніемъ uti possidetis. Наполеонъ искренно желалъ мира, полагалъ его близкимъ послѣ того, какъ г. Убри подписалъ трактатъ 20-го іюля; по не надобно было тревожить его характера, раздражительнаго и нетерпѣливаго. Медленіе въ отвѣтѣ было первымъ признакомъ его неудовольствія. Лордъ Лаудердель не почелъ себя побѣжденнымъ и повторилъ ту же декларацію. Тогда ему возразили сильною и благородною нотою, гдѣ излагали, что переговоры шли до-сихъ-поръ искренно и прямодушно, безъ педантскихъ формъ, какія хотѣлъ внести въ нихъ новый переговорщикъ; что если намѣренія перемѣнились, если весь этотъ дипломатическій парадъ скрываетъ тайное намѣреніе только достать нѣсколько документовъ, для представленія ихъ парламенту, и потомъ прекратить сношенія, то лордъ Лаудердель можетъ отправиться назадъ, потому-что нисколько не намѣрены соображаться съ парламентскими видами британскаго кабинета. Лордъ Лаудердель ни мало не думалъ о разрывъ: онъ былъ только неискусенъ. Объяснились. Увидѣли, что пота лорда Лаудерделя была просто форма, не отрицавшая ни одного изъ условій, уже принятыхъ лордомъ Ярмоутомъ; что даже уступка Сициліи, съ вознагражденіемъ больше значительнымъ, нежели балеарскіе острова, стала яснѣе со времени пріѣзда лорда Лаудерделя, и послѣ этого начали совѣщаться о Пондишери, Суринамѣ, Табаго, св. Люціи.
   Англійскіе уполномоченные казались увѣренными, что Россія не ратификуетъ трактата Убри послѣ представленій британскаго кабинета. Наполеонъ не хотѣлъ вѣрить тому, и думалъ, что всего лучше ожидать ратификацій Россіи и тѣмъ заставить Англію принять условія, которыя почиталъ онъ выгоднѣйшими. Онъ приказалъ обоимъ французскимъ переговорщикамъ длить время до того дня, когда получится отвѣтъ изъ Петербурга. Г. Убри отправился 22-го іюля; отвѣтъ долженъ былъ прійдти въ концѣ августа.
   Наполеонъ ошибался: рѣдкій случай, когда онъ не читалъ мыслей своихъ противниковъ! Всего скорѣе можно было сомнѣваться въ ратификаціи Россіи, и, сверхъ-того, разрушенное здоровье Фокса было новою опасностью для переговоровъ. Если бы этотъ великодушный другъ человѣчества палъ подъ бременемъ правительственныхъ заботъ, отъ которыхъ онъ давно отвыкъ, то въ министерствѣ британскомъ партія войны одержала бы верхъ надъ партіею мира.
   Другое важное обстоятельство угрожало миру, гораздо больше медленій, которыхъ требовалъ Наполеонъ. Пруссія находилась въ самомъ печальномъ состоянія. Съ-тѣхъ-поръ, какъ она заняла Ганноверъ и въ Лондонѣ были обнародованы сношенія ея съ Англіею, Наполеонъ потерялъ всякое уваженіе къ ней я поступалъ какъ съ союзницею, отъ которой нечего надѣяться. Такъ всѣ въ Европѣ знали о новомъ германскомъ союзѣ, а Пруссія получала о томъ столько же извѣстій, какъ малѣйшія нѣмецкія государства. Всѣ знали, что съ Англіею идутъ переговоры, и, слѣдовательно, должна быть рѣчь о Ганноверѣ, а Пруссія не имѣла и объ этомъ никакихъ разувѣрительныхъ сообщеній. Фридрихъ-Вильгельмъ былъ въ тайныхъ сношеніяхъ съ Россіею, но могъ видѣть, какъ она удалялась отъ него по мѣрь сближенія съ Франціею. Австрія не могла простить ему, что онъ оставилъ ее тотчасъ послѣ Аустерлица; Англія объявила ему войну, захватила триста купеческихъ прусскихъ кораблей, и онъ видѣлъ себя въ Европѣ оставленнымъ отъ всѣхъ, такъ что даже шведскій король велѣлъ стрѣлять въ его войска, когда они подошли къ Шведской Помераніи, занимая Ганноверъ.
   Такое положеніе внушало прусскому кабинету размышленія самыя прискорбныя и устрашающія, подкрѣпляемыя самыми странными слухами. Мысль возвратить Ганноверъ Англіи для пріобрѣтенія морскаго мира, была такъ естественна, что сдѣлалась общею. И такъ мало уважали Пруссію, не смотря на добродѣтели ея короля, что готовы были одобрять поступки Наполеона противъ державы, которая не умѣла быть ни для кого ни врагомъ, ни другомъ. Союзники Франціи, ужасно страдавшіе отъ войны, громко говорили, что для Пруссіи но стоитъ и однимъ днемъ продолжать бѣдствія Европы. Испанскій посланникъ въ Берлинѣ, генералъ Пардо, повторялъ это такъ гласно, что всѣ спрашивали, откуда такіе смѣлые возгласы. Все, что происходило въ Парижъ, разсказывали, даже не имѣя порядочныхъ свѣдѣній.
   Неблагонамѣренные люди усиливали эти слухи самыми невѣроятными и прискорбными выдумками. Говорили, что Франція согласна возстановить польское королевство въ пользу Россіи, и для этого отнять у Пруссіи области, доставшіяся ей при послѣднемъ раздѣлѣ Польши. Другіе увѣряли, что вскорѣ провозгласятъ Мюрата королемъ Вестфаліи и отдадутъ ему Мюнстеръ, Оснабрюкъ, Восточную-Фрисландію.
   Солдатская болтовня придавала этимъ вздорамъ нѣкоторую вѣроятность. Мюратъ, въ своемъ Бергскомъ Герцогствѣ, имѣлъ военный дворъ, гдѣ позволялись самыя странныя разсужденія. Военные товарищи его, сдѣлавшіеся его придворными, говорили, что такое владѣніе слишкомъ-мало для зятя императора, что вскорѣ онъ будетъ королемъ Вестфаліи и ему составятъ прекрасное королевство на счетъ этой злой Пруссіи, которая измѣняетъ всѣмъ. Не одни окружавшіе Мюрата говорили такъ: французскіе военные, наполнявшіе Германію, ждали новой войны, и надѣялись вскорѣ быть въ Берлинѣ, такъ же какъ были въ Вѣнѣ. Новый князь Понте-Корво, Бернадоттъ, живя въ Аншпахъ, высказывалъ публично разные планы, и все это приписывали Наполеону. Ожеро, еще меньше соображая свои слова, пилъ на обѣдахъ со своимъ штабомъ за успѣхи близкой войны съ Пруссіею.
   Такія дурачества праздныхъ солдатъ, пересказываемыя въ Берлинѣ, естественно, производили тамъ самое прискорбное впечатлѣніе. Народъ, пламенѣлъ негодованіемъ, и это еще больше удручало короля. Г. Гаугвицъ не осмѣливался даже высказать ему всего своего унынія. Ошибки, безъ него и противъ его мнѣнія сдѣланныя, производили наконецъ неизбѣжныя свои послѣдствія. Но его обвиняли во всемъ, какъ-будто онъ былъ тому причиной. Министръ финансовъ, въ полномъ собраніи совѣта, язвительно упрекалъ его за тяжкую для прусской торговли потерю трехъ-сотъ кораблей, захваченныхъ Англичанами. Извѣстный въ арміи генералъ Рюхель простеръ невѣжливость къ нему до оскорбленія. Мнѣніе, въ Пруссіи съ-часу-на-часъ болѣе возставало противъ г-на Гаугвица, котораго вся вина состояла въ томъ, что, по просьбѣ короля, онъ вновь принялъ на себя дала, когда его система союза съ Франціею была уже невозможна. Чувство германскаго патріотизма ускорило переломъ. Пюрепбергскіе книгопродавцы распространяли противъ Франціи памфлеты, и Наполеонъ велѣлъ хватать ихъ: къ одному изъ нихъ онъ велѣлъ примѣнить строгость военныхъ законовъ, признающихъ непріятелемъ того, кто старается возмутить государство противъ занимающей его арміи, и книгопродавецъ былъ разстрѣлянъ. Это несчастное событіе возстановило общее мнѣніе противъ Франціи и приверженцевъ ея.
   Король Фридрихъ-Вильгельмъ и г. Гаугвицъ надѣялись успокоить умы успѣхомъ въ образованіи союза Сѣверныхъ державъ Нѣмецкихъ, подъ протекторствомъ Пруссіи, что послужило бы противодѣйствіемъ Рейнскому Союзу. Наполеонъ самъ внушилъ имъ идею о томъ. Но Саксонія и Гессенъ-Кассель чрезвычайно-холодно встрѣтили предложенія о преднамѣренномъ союзѣ. Саксонія болѣе склонялась къ Австріи, а Гессенъ, желая оправдать себя передъ Пруссіею, утверждалъ, будто Франція страшно угрожаетъ ему, если онъ приступитъ къ Сѣверному союзу. Ничего подобнаго никогда не было; но министръ гессенскій привезъ въ Берлинъ увѣренія, что Наполеонъ предлагаетъ его государю присоединиться къ Рейнскому Союзу, чего опять никогда не бывало. Напротивъ, Наполеонъ рѣшительно отказалъ въ томъ собственнымъ искательствамъ Гессена.
   По такому совершенно ложному извѣстію, король прусскій призналъ въ поступкахъ Наполеона самую черную измѣну, почелъ себя обманутымъ, притѣсняемымъ, и былъ жестоко раздраженъ. Когда достигли до него извѣстія кассельскаго двора, изъ Франціи была получена депеша г-на Луккезини. Этотъ посланникъ, человѣкъ умный, по легкомысленный, неискренній, жившій въ Парижѣ со всѣми врагами правительства, и въ то же время бывшій усерднымъ искателемъ у Талейрана, собралъ слухи о жребіи, ожидавшемъ Пруссію. Добившись отъ англійскихъ уполномоченныхъ искренняго свѣдѣнія, что Ганноверъ обѣщаютъ возвратить Англіи, онъ увидѣлъ въ томъ довершеніе грозныхъ обстоятельствъ. Двусмысленный въ поведеніи, поперемѣнно противникъ и приверженецъ системы г-на Гаугвица, еще недавно поддерживавшій трактатъ 15 февраля, имъ самимъ привезенный въ Берлинъ, онъ почелъ себя въ личной отвѣтственности, когда послѣдній опытъ союза съ Франціею принималъ дурной оборотъ. Потому-то онъ преувеличилъ свои донесенія самымъ неосторожнымъ образомъ.
   Сердце, переполненное чувствованіями долго удерживаемыми, разрывается вдругъ, когда послѣднее впечатлѣніе довершитъ всѣ прежнія ощущенія: такъ король и его министры внезапно выразили все свое негодованіе противъ Франціи. Здѣсь начинаются истинныя вины г-на Гаугвица. Вѣря немногому изъ того, что ему говорили, но желая прикрыть свою отвѣтственность, онъ сверхъ-того надѣялся властвовать пылкою партіею, ставъ во главѣ военныхъ демонстрацій, и согласился на все, что предлагали въ эту минуту тревоги. Система его была ниспровергнута, и ему надобно было удалиться, предоставивъ другимъ случайности разрыва съ Франціею, въ которомъ онъ предвидѣлъ бѣдствіе. По онъ уступилъ общему движенію умовъ, и всѣ приверженцы его при королѣ, именно г. Ломбардъ, спѣшили подражать ему.
   Въ Потсдамѣ былъ созванъ совѣтъ. Въ немъ присутствовали старые генералы, какъ-то герцогъ брауншвейгскій и фельдмаршалъ Моллендорфъ. Эти люди оказывали себя благоразумными до-сихъ-поръ; но когда они увидѣли, что король и самъ г. Гаугвицъ почитаютъ возможными и даже истинными измѣны, приписываемыя Франціи, они не колебались болѣе, и рѣшеніе -- вновь поставить на военную ногу всю прусскую армію, какъ была она за шесть мѣсяцевъ передъ тѣмъ, было единогласно принято. Большинство совѣта, со включеніемъ короля, видѣло въ томъ мѣру безопасности; г. Гаугвицъ почиталъ это отвѣтомъ всѣмъ, кто говорилъ, что Пруссію предаютъ Наполеону.
   Вдругъ въ Берлинѣ разнесся слухъ, 10 августа, что король принялъ рѣшеніе вооружиться, что большія затрудненія произошли между Пруссіею и Франціею, что даже открыты опасности невидимыя, какая-то преднамѣренная измѣна, объясняющая присутствіе французскихъ войскъ въ Швабіи, Франконіи и Вестфаліи. Мнѣніе, часто бурное, по всегда удерживаемое примѣромъ короля, къ которому имѣли довѣренность, выразилось съ жестокостью. Сердца подданныхъ во выдержали долѣе, какъ и сердце ихъ короля. Мы были правы, кричали со всѣхъ сторонъ, что Франція пощадитъ Пруссію но больше нежели Австрію, что она хочетъ захватить и опустошить всю Германію; что приверженцы союза съ Франціею или глупцы или измѣнники; что не Гарденбергъ продалъ себя Англіи, а Гаугвицъ Франціи; что надобно было наконецъ узнать это, по только узнали слишкомъ-поздно; что но теперь, но за шесть мѣсяцевъ, наканунѣ или на другой день Аустерлица, надобно было взяться за оружіе; что, впрочемъ, все равно, надобно раньше или позже защищаться или погибнуть; что Англія и Россія, конечно, поспѣшатъ на помощь тѣмъ, кто воспротивится Наполеону; что французы побѣждали слабыхъ Австрійцевъ и Русскихъ, но не такъ легко раздѣлаться съ солдатами великаго Фридриха.
   Кто видѣлъ въ то время Берлинъ, тѣ разсказываютъ, что никогда не бывало примѣра подобнаго увлеченія. Г. Гаурвицъ съ ужасомъ видѣлъ, что онъ невольно очутился дальше предположенной цѣли: онъ хотѣлъ простой демонстраціи, а у него требовали воины. Армія громко призывала войну. Дворъ, удерживаемый до-сихъ-поръ неизмѣнною волею короля, кричалъ теперь никовъ, высшихъ чиновъ, министровъ, государственнаго совѣта, сената, законодательнаго сословія, трибуната, кассаціоннаго суда, архіепископовъ, епископовъ, предсѣдателей судовъ-юстицій, предсѣдателей избирательныхъ коллегій и мэровъ тридцати-шести главнѣйшихъ городовъ республики. Эта присяга должна была быть дана,-- какъ гласилъ текстъ новаго конституціональнаго акта,-- французскому народу, на евангеліи. Она должна была состоять въ слѣдующихъ словахъ: "Клянусь сохранять неприкосновенность территоріи республики, чтить и заставлять чтить законы конкордата и свободы исповѣданій; чтить и заставлять чтить равенство правъ, политическую и гражданскую свободу, неотмѣнность покупокъ національныхъ имуществъ; не налагать никакого налога, ни установлять никакой таксы иначе, какъ въ силу закона; сохранять учрежденіе почетнаго-легіона; управлять единственно въ видахъ интересовъ, счастія и славы французскаго народа."
   Таковы-то были условія, принятыя для новой монархіи въ проектѣ сенатскаго постановленія, написанномъ просто, опредѣлительно и ясно, какъ писались всѣ законы того времени.
   Первый консулъ, желая вознаградить своихъ сотоварищей, Камбасереса и Лебрена, предназначилъ первому изъ нихъ санъ архиканцлера имперіи, а второму санъ государственнаго казначея. Такимъ-образомъ, онъ равнялъ ихъ съ своими родными братьями, которые также включались въ число шести высшихъ сановниковъ. Онъ объявилъ о своемъ намѣреніи Камбасересу, съ тою плѣнительною ласкою, которой никто не былъ въ состояніи противиться. "Я окруженъ" сказалъ онъ Камбасересу: "и буду окруженъ болѣе, нежели когда-нибудь, интригами, лживыми или корыстными совѣтами, одни вы такъ умны и чистосердечны, что говорите мнѣ правду. И потому я хочу еще болѣе приблизить васъ къ себѣ. Вы будете пользоваться полною моею довѣренностью и оправдаете ее." Эти хвалы были заслужены. Камбасересъ, которому нечего было болѣе желать, ни страшиться на такомъ высокомъ мѣстѣ, долженъ былъ быть, и былъ дѣйствительно самымъ чистосердечнымъ, самымъ правдивымъ изъ совѣтниковъ новаго императора, и одинъ только имѣлъ на него вліяніе.
   Іосифъ Бонапарте былъ назначенъ великимъ-избирателемъ, Лудовикъ Бонапарте коннетаблемъ. Двѣ должности -- государственнаго архиканцлера и великаго-адмирала не были никому отданы. Наполеонъ былъ въ недоумѣніи, не зная кого выбрать изъ членовъ своего семейства. Ему приходили на мысль и Люсіанъ, бывшій въ отсутствіи и въ немилости (недавній бракъ его, впрочемъ, надѣялись расторгнуть), и Евгеній де-Боарне, непросившій ничего, но съ совершенною покорностью ожидавшій всего отъ нѣжности своего названнаго родителя, и Мюратъ, домогавшійся кое-чего не самъ, но чрезъ свою жену, молодую, прекрасную, честолюбивую, любимую Наполеономъ и ловко пользовавшуюся нѣжностью, которую она внушила ему.
   Талейранъ, главный изобрѣтатель новыхъ сановничествъ, испыталъ, при этомъ случаѣ, первый непріятный толчокъ, имѣвшій гибельное вліяніе на его душевное расположеніе, и бросившій его, позже, въ оппозицію, роковую для него-самого, досадную для Наполеона. Талейранъ мечталъ, что онъ будетъ назначенъ дипломатическомъ сановникомъ, государственнымъ архиканцлеромъ. Но Наполеонъ высказалъ на этотъ счетъ положительно свой образъ мыслей. Онъ не допускалъ, чтобъ высшіе сановники могли быть министрами; онъ хотѣлъ, чтобъ министрами были люди, подлежащіе отвѣтственности и отрѣшенію, и которыхъ онъ могъ смѣнять и наказывать по своему произволу. Генералъ Бертьё былъ для него орудіемъ столь же драгоцѣннымъ, какъ и Талейранъ. Между-тѣмъ, онъ хотѣлъ его оставить министромъ, равно какъ и Талейрана, вознаградивъ ихъ обоихъ богатымъ содержаніемъ. Гордость Талейрана была сильно оскорблена, и, все оставаясь ловкимъ придворнымъ, онъ сталъ, однакоже, обнаруживать свое недовольство, которое было сначала очень-мало замѣтно, но, въ-послѣдствіи, усилилось и отозвалось ему жестокою немилостью.
   Сверхъ-того, и въ арміи и при дворѣ, оставалось еще довольно мѣстъ, могшихъ удовлетворить всѣмъ честолюбіямъ. На четыре мѣста почетныхъ маршаловъ Наполеонъ назначалъ: Келлерманна, въ воспоминаніе о дѣлѣ при Вальми; Левебра, за его испытанную храбрость и за приверженность съ самаго дня 18 брюмера; Нериньйона и Серрюрьё, за то уваженіе, которымъ они заслуженно пользовались въ войскѣ. Изъ числа шестнадцати маршальскихъ мѣстъ, предназначенныхъ для генераловъ, бывшихъ въ дѣйствующей службѣ, четырнадцать хотѣлъ отдать онъ немедленно, а два остальныя оставить у себя въ запасѣ для вознагражденія будущихъ заслугъ. Эти четырнадцать жезловъ были даны: генералу Журдану, въ намять славной побѣды при Флёрюсѣ; генералу Бергьё за его важныя и постоянныя заслуги по управленію главнымъ штабомъ; генералу Массенѣ за Риволи, Цюрихъ, Геную; генераламъ Ланву и Нэю за длинный рядъ геройскихъ подвиговъ; генералу Ожеро за Кастильйоне; генералу Брюну за Гельдеръ; Мюрату за его рыцарское мужество въ главѣ Французской кавалеріи; генералу Бессьёру за начальствованіе гвардіею, которое было въ рукахъ его со дня маренгскаго сраженія, и котораго онъ былъ достоинъ; генераламъ Монсе и Мортье за ихъ воинскія доблести; генералу Сульгу за заслуги въ Швейцаріи, подъ Генуей, въ будоньскомъ лагерь; генералу Даву за дѣйствія въ Египтѣ и за твердость характера, которую онъ вскорѣ доказалъ самымъ блистательнымъ образомъ; наконецъ, генералу Бернадотту за нѣкоторую славу, пріобрѣтенную имъ въ самбр-и-мааской и рейнской арміяхъ, въ особенности за его родство съ семействомъ Бонапарте, не смотря на вражду, которую Наполеонъ открылъ въ сердцѣ этого офицера, и на то, что самъ Наполеонъ неоднократно во всеуслышаніе изъявлялъ предчувствіе будущей перемѣны своихъ къ нему отношеній.
   Но въ спискѣ новыхъ маршаловъ не находилось имени генерала, который еще не бывалъ главнокомандующимъ, но который уже двигалъ, подобно генераламъ Ланну, Нэю, Сульту, значительными корпусами, и наравнѣ съ а помянутыми полководцами заслуживалъ маршальскій жезлъ. То былъ Гувіонъ Сен-Сиръ. Если онъ не могъ сравняться съ Массеною, но геройскому характеру, и о орлиному взгляду въ пылу сраженія, за то онъ превосходилъ его въ знаніи военнаго дѣла и въ воинскихъ соображеніяхъ. Съ-тѣхъ-поръ, какъ Моро былъ потерянъ для Франціи за свои политическія ошибки, съ-тѣхъ-поръ, какъ не существовали уже Клеберъ и Дезе, Сен-Сиръ былъ, вмѣстѣ съ Массеною, самымъ способнымъ человѣкомъ для командованія арміею; разумѣется, Наполеонъ не могъ быть поставленъ въ параллель ни съ кѣмъ. Но завистливый и неуживчивый правъ Сен-Сира начиналъ охлаждать къ нему верховнаго раздавателя милостей. Вмѣстѣ съ державною властью явились и слабости, и Наполеонъ, прощавшій все генералу Бернадотту, не умѣлъ прощать генералу Сен-Сиру его завистливаго глаза. Однакожь, генералъ Сен-Сиръ получилъ мѣсто генерал-полковника, и былъ назначенъ генерал-полковникомъ кирасиръ. Жюно и Мармонъ, вѣрные адъютанты генерала Бонапарте, было назначены генерал-полковниками гусаръ и егерей, Бараге-д'Иллье -- драгунъ. Генералъ Мареско получалъ званіе генерал-инспектора по инженерной части, генералъ Сультъ мѣсто генерал-инсоектора артиллеріи. Но морской части, вице-адмиралъ Брюй, начальникъ и устроитель флотиліи, получилъ адмиральскій жезлъ и былъ сдѣланъ генерал-инспекторомъ береговъ океана; вице-адмиралъ Декре былъ назначенъ генерал-инспекторомъ береговъ Средиземнаго-Моря.
   Дворъ былъ устроенъ со всею пышностью старинной французской монархіи, и съ большимъ великолѣпіемъ, нежели германскій императорскій дворъ. При немъ положены были: великій раздаватель милостыни, обер-каммергеръ обер-егермейстеръ, обер-шталмейстеръ, обер-церемоніимейстеръ, и обер-гофмаршалъ. Званіе великаго раздавателя милостыни было дано кардиналу Фешу, дядѣ Наполеона; званіе обер-каммергера -- Талейрану; званіе обер-егермейстера -- генералу Бертье. Двумъ послѣднимъ эти придворныя мѣста даны были въ вознагражденье за то, что они не получили двухъ изъ высшихъ сановничествъ имперіи. Званіе обер-шталмейстера было пожаловано Колэнкуру, въ возмездіе за клеветы роялистовъ, разсвирѣпѣвшихъ на него по смерти герцога ангьенскаго. Сегюръ, бывшій посланникъ Лудовика XVI при дворъ Екатерины-Великой, способнѣйшій всякаго другаго научить новый дворъ пріемамъ и обычаямъ стараго, Сегюръ былъ назначенъ обер-церемоніймейстеромъ. Дюрокъ, управлявшій консульскимъ дворомъ, по превращеніи этого двора въ императорскій, долженъ былъ управлять и имъ, будучи облеченъ въ званіе обер-гофмаршала.
   Не будемъ упоминать о должностяхъ низшихъ, ни о второстепенныхъ претендентахъ, оспоривавшихъ другъ у друга эти мѣста. Есть болѣе-достойные факты, о которыхъ должна повѣствовать исторія. Она нисходитъ до этихъ мелочныхъ подробностей только тогда, когда онѣ необходимы для цѣрной живописи нравовъ. Скажемъ только, что эмигранты, до смерти герцога ангьенскаго желавшіе приблизиться ко двору, а по смерти принца отдалившіеся на минуту, но, по забывчивости, свойственной всѣмъ людямъ, мало уже думавшіе о катастрофѣ, приключившейся два мѣсяца тому назадъ,-- эмигранты начали показываться въ числѣ искателей, желавшихъ добиться мѣстечка при дворѣ императорскомъ. Нѣкоторые изъ и ихъ получили себѣ мѣсто. Предметомъ особенныхъ стараній было -- устроить для императрицы великолѣпный штатъ. Особа знатнаго рода, г-жа де-Ла-Рошфуко, лишенная красоты, но не остроумія, отличавшаяся своимъ воспитаніемъ и пріемами, нѣкогда бывшая самою жаркою роялисткою, а теперь смѣявшаяся съ большою граціею надъ погасшими страстями, была назначена главною штатс-дамою Жозефины.
   Но важнѣе всѣхъ этихъ назначеній было назначеніе Фугае министромь полиціи; это мѣсто было возстановлено для него въ вознагражденіе заслугъ, оказанныхъ имъ при послѣднихъ событіяхъ.
   Надо было дать оффиціальный характеръ всѣмъ этимъ избраніямъ и главнѣйшему изъ всѣхъ, дѣлавшему изъ генерала республики наслѣдственнаго монарха. Начертано было окончательно сенатское постановленіе. Положено было представить его 26 флореаля (16 мая 1804 г.) сенату за тѣмъ, чтобъ оно было утверждено по обычной формѣ. По представленіи, немедленно назначена была коммиссія, долженствовавшая составить свой рапортъ. Начертаніе этого рапорта возложено было на Ласепеда, ученаго и самаго преданнаго Наполеону сенатора. Ласепедъ написалъ рапортъ въ двое сутокъ и представилъ его сенату на третій день, 28 Флореаля (18 мая). Этотъ день былъ назначенъ для торжественнаго провозглашенія Наполеона императоромъ. Было положено, что консулъ Камбасересъ будетъ предсѣдательствовать въ засѣданіи сената, за тѣмъ, чтобъ очевиднѣе было его личное одобреніе новаго монархическаго учрежденія. Едва Ласепедъ кончилъ чтеніе своего рапорта, какъ всѣ сенаторы единогласно одобрили сенатское постановленіе во всей его цѣлости. Они присутствовали даже съ видимымъ нетерпѣніемъ при обрядахъ, которыми долженъ быть сопровождаемъ такой актъ, потому-что торопились поскорѣй отправиться въ Сен-Клу. Положено было, что сенатъ во всемъ своемъ составь явится въ Сен-Клу для представленія своего декрета первому консулу, и для привѣтствованія его титуломъ императора. Лишь-только принято было сенатское постановленіе, какъ всѣ сенаторы шумно оставили засѣданіе и въ запуски другъ передъ другомъ бросились къ своимъ каретамъ,-- всякому хотѣлось прежде всѣхъ пріѣхать въ Сен-Клу.
   Сдѣланы были приготовленія въ зданіи сената, по дорогѣ, и въ самомъ Сен-Клу, для этого неслыханнаго зрѣлища. Въ прекрасный весенній день длинная вереница каретъ, сопровождаемая конною гвардіею, перенесла сенаторовъ въ самую резиденцію перваго консула. Наполеонъ и супруга его, извѣщенные заранѣе, ждали этого торжественнаго посѣщенія. Наполеонъ, стоя, въ военной одеждѣ, спокойный, какимъ онъ умѣлъ быть, когда зналъ, что на него смотрятъ,-- жена его, въ одно и то же время довольная и смущенная, встрѣтили сенатъ, во главъ котораго находился Камбасересъ. Камбасересъ, почтительный сотоварищъ и еще болѣе-почтительный подданный, произнесъ, преклопясь низко, слѣдующія слова солдату, котораго онъ провозглашалъ императоромъ:

"Государь,

   "Любовь и признательность французскаго народа уже четыре года тому ввѣрили вашему величеству бразды правленія и право избирать преемника вашей власти. Сегодня объявляемое вамъ болѣе-высокое назначеніе есть только дань, которую нація платитъ своему собственному достоинству и ощущаемой ею потребности -- оказывать вамъ ежедневно изъявленія своего уваженія и привязанности, увеличивающихся повседневно.
   "Дѣйствительно, можетъ ли французскій народъ помыслить безъ восторга о счастіи, которое онъ испытываетъ съ-тѣхъ-поръ, какъ Провидѣніе внушило ему мысль ввѣриться вамъ?
   "Войска были побѣждены, финансы въ разстройствѣ; общественный кредитъ исчезъ; партіи оспоривали другъ у друга остатки нашего древняго величія; идеи религіозныя и даже нравственныя были помрачены; безпрестанная смѣна сановниковъ лишила ихъ должнаго уваженія.
   "Ваше величество явились. Вы призвали снова побѣду подъ наши знамена, вы возстановили порядокъ и экономію въ общественныхъ расходахъ; нація, разувѣренная вашею распорядительностью, снова получила довѣренность къ своимъ собственнымъ средствамъ; ваша мудрость умѣрила ярость партій; религія дождалась возстановленія своихъ алтарей; наконецъ (и это, безъ сомнѣнія, величайшее изъ чудесъ, совершенныхъ вашимъ геніемъ), наконецъ, вы заставили этотъ народъ, не"обузданный въ-слѣдствіе гражданскихъ смутъ, -- полюбить и почтить власть, которою вы пользовались только для его славы и спокойствія.
   "Французскій народъ не имѣетъ притязанія быть судьею учрежденій другихъ государствъ; ему не-зачѣмъ разбирать чужихъ дѣлъ, ни слѣдовать ихъ примѣрамъ: впредь урокомъ ему будетъ служить опытность.
   "Онъ въ-продолженіи цѣлыхъ столѣтій пользовался выгодами, сопряженными съ наслѣдственностью власти; онъ выстрадалъ непродолжительную, но тяжкую опытность противоположной системы; онъ возвращается, по свободному и обдуманному размышленію, къ образу правленія, сообразному съ его духомъ. Онъ свободно пользуется своими правами, вручая вашему императорскому величеству власть, которую собственные его интересы не позволяютъ ему оставить въ своихъ рукахъ. Онъ обязывается за грядущія поколѣнія, и, торжественнымъ актомъ, ввѣряетъ счастіе своихъ внуковъ отраслямъ вашего рода.
   "Счастлива нація, которая, послѣ столькихъ смутъ, находитъ посреди себя человѣка, могущаго укротить бурю страстей, примирить всѣ интересы, и соединить всѣ голоса!
   "Если, по началамъ нашей конституціи, должно повергнуть на санкцію, на утвержденіе народа часть декрета, касающуюся учрежденія наслѣдственной власти, за то сенатъ счелъ долгомъ своимъ всеподданнѣйше просить ваше императорское величество изъявить согласіе на "немедленное исполненіе органическихъ постановленій, и, для лавы "равно какъ и для счастія республики, онъ теперь же провозглашаетъ Наполеона императоромъ Французовъ."
   Лишь-только архиканцлеръ произнесъ эти слова, клики: да здравствуетъ императоръ! раздались во дворцѣ Сен-Клу. Эти клики, съ радостью и громкими рукоплесканіями, повторились народомъ, толпившимся на дворахъ и въ садахъ дворцовыхъ. Довѣрчивость и надежда были на всѣхъ лицахъ, и всѣ присутствовавшіе, увлеченные Эффектомъ зрѣлища, увѣрены были, что надолго упрочено ихъ счастіе и благоденствіе Франціи. Архиканцлеръ Камбасересъ, увлеченный и самъ, всегда, казалось, хотѣлъ того, что совершалось въ настоящую минуту.
   Когда, наконецъ, водворилось безмолвіе, императоръ произнесъ сенату слѣдующія слова:
   "Все, что можетъ способствовать благу отечества, существенно связано съ собственнымъ моимъ счастіемъ.
   "Принимаю титулъ, который вы считаете полезнымъ для славы націи.
   "Повергаю на санкцію народа законъ о наслѣдственности. Надѣюсь, что Франція никогда не раскается въ тѣхъ почестяхъ, которыми она окружитъ мое семейство.
   "Во всякомъ случаѣ, духъ мой не будетъ болѣе съ моимъ потомствомъ въ тотъ день, когда оно перестанетъ заслуживать любовь и довѣренность великой націи."
   Новыми восклицаніями заглушены были эти прекрасныя слова. За тѣмъ, сенатъ, чрезъ посредство своего президента, Камбасереса, произнесъ нѣсколько поздравительныхъ словъ новой императрицѣ, которыя она выслушала, по своему обыкновенію, съ величайшею граціею и на которыя отвѣчала только глубокимъ смущеніемъ.
   Послѣ того сенатъ удалился, придавъ этому человѣку, рожденному такъ далеко отъ трона, титулъ императора, и этотъ человѣкъ навсегда сохранилъ данный ему титулъ, даже и послѣ своего паденія и въ изгнаніи. Впредь мы будемъ называть его этимъ титуломъ, который сдѣлался его собственностью съ описаннаго нами дня. Голосъ націи долженъ былъ рѣшить, быть ли ему наслѣдственнымъ императоромъ. Но, въ ожиданіи, онъ былъ императоромъ Французовъ, утвержденный властію сената, дѣйствовавшаго въ предѣлахъ правъ своихъ.
   Между-тѣмъ, какъ сенаторы удалялись, Наполеонъ удержалъ архиканцлера Камбасереса, и хотѣлъ, чтобъ онъ остался обѣдать вмѣстѣ съ императорскою фамиліею. Императоръ и императрица осыпали его ласками и старались заставить его забыть разстояніе, отдѣлявшее его съ-сихъ-поръ отъ его прежняго товарища. Впрочемъ, архиканцлеръ могъ утѣшиться: на дѣлѣ, онъ не снизошелъ съ той степени, на которой стоялъ; только владыка его взошелъ выше, и въ-слѣдъ за собою возвысилъ всѣхъ.
   Императору и архиканцлеру Камбасересу нужно было переговорить между собою о многихъ важныхъ предметахъ, имѣвшихъ связь съ событіемъ этого дня, именно о церемоніи коронованія и о новомъ образѣ правленія, который должно было дать Итальянской-Республикѣ, не могшей оставаться республикою подлѣ Франціи, превращенной въ монархію. Наполеонъ, любившій чудесное, возъимѣлъ смѣлую мысль, выполненіе которой должно было поразить умы и сдѣлать еще болѣе необыкновеннымъ его восшествіе на престолъ: онъ хотѣлъ, чтобъ его помазалъ на царство самъ папа, перевезенный на этотъ случай изъ Рима въ Парижъ. Дѣло безпримѣрное въ-продолженіе восьмнадцати-вѣковаго существованія церкви. Всѣ германскіе императоры, безъ исключенія, сами отправлялись на помазаніе на царство въ Римъ. Карлъ-Великій былъ провозглашенъ императоромъ Запада въ базиликѣ св. Петра, какъ-бы невзначай, въ день Рождества-Христова (800 г.), и папа для него не покидалъ Рима. Правда, Пепинъ быль коронованъ во Франціи папою Стефаномъ; но Стефанъ отправился туда для испрошенія помощи противъ Лонгобардовъ. Теперь впервые папа долженъ былъ покинуть Римъ, для освященія правъ новаго монарха въ собственной столицѣ этого государя. Сходство съ прошедшимъ состояло въ томъ, что и теперь церковь вознаграждала титуломъ императора счастливаго воина, оказавшаго ей помощь; чудное сходство съ Карломъ Великимъ, достаточно замѣнявшее законность, на которую вотще опирались Бурбоны!
   Наполеонъ рѣшился во что бы ни стало привлечь Пія VII въ Парижъ. Это было дѣломъ очень-труднымъ, и всякій другой на его мѣстѣ не могъ бы успѣть. Онъ хотѣлъ дѣйствовать чрезъ кардинала Капрэру, который безпрестанно писалъ въ Римъ, что безъ Наполеона религія погибла бы во Франціи, а, можетъ-быть, и въ Европѣ. Наполеонъ сообщилъ свой планъ архиканцлеру Камбасересу и условился съ нимъ на-счетъ того, какъ сдѣлать первое нападеніе на предразсудки и неподвижность римскаго двора.
   Что до Итальянской-Республики, Наполеонъ задумалъ составить изъ нея монархію вассальную и отдать ее хоть бы, на-примѣръ, Іосифу. Это значило положить основаніе имперія Запада, о которой уже мечталъ Наполеонъ въ своемъ честолюбіи, отнынѣ неимѣвшемъ границъ. Условлено было, что архиканцлеръ Камбасересъ, бывшій въ тѣсныхъ сношеніяхъ съ Мельци, вице-президентомъ республики, напишетъ ему предварительно объ этомъ предметѣ.
   Наполеонъ условившись съ своимъ прежнимъ сотоварищемъ обо всемъ этомъ, пригласилъ къ себѣ въ Сен-Клу кардинала-легата и объявилъ ему о своемъ желаніи такимъ рѣшительнымъ тономъ, что кардиналъ не посмѣлъ ничего возразить. Наполеонъ сказалъ ему, что онъ хочетъ чрезъ него предварительно увѣдомить папу, и потомъ уже, увѣрившись, что не послѣдуетъ отказа, обратится къ папъ съ формальною просьбою пріѣхать въ Парижъ; онъ присовокупилъ, что ни мало не сомнѣвается въ исполненіи своихъ желаніи и полагаетъ, что для пользы самой церкви будутъ чрезвычайно-важны и присутствіе въ Парижѣ первосвященника, и соединеніе, при этомъ необыкновенномъ случаѣ, торжествъ религіозныхъ съ торжествами гражданскими. Кардиналъ Капрара тотчасъ же отправилъ курьера въ Римъ, а Талейранъ, съ своей стороны, написалъ кардиналу Фешу, увѣдомляя его объ этомъ новомъ предположеніи и возлагая на него содѣйствовать этой негоціаціи.
   Была весна. Наполеонъ желалъ, чтобъ пана пріѣхалъ осенью. Онъ предполагалъ въ эту пору присоединить и другое чудо къ этому небывалому зрѣлищу -- къ коронованію напою въ Парижѣ представителя французской революціи, именно -- хотѣлъ привести въ исполненіе экспедицію въ Англію, экспедицію, отложенную имъ по случаю заговора роялистовъ и по случаю учрежденія имперіи. Онъ уже до того усовершенствовалъ всѣ приготовленія, что успѣхъ казался ему несомнѣннымъ. Нужно было подождать еще съ мѣсяцъ, не болѣе, чтобъ нанести Англіи этотъ громовый ударъ. Наполеонъ полагалъ совершить эту великую военную операцію въ іюлѣ или августѣ. Онъ надѣялся, что возвратится въ октябрѣ мѣсяцѣ, покрытый побѣдою, съ окончательнымъ миромъ въ рукѣ, и, исполненный всемогущества, увѣнчается императорскою короною въ началѣ зимы, въ годовщину 18 брюмера (9 ноября 1804 года). Въ пылкой головѣ его кипѣли разомъ всѣ эти планы, и вскорѣ увидимъ, изъ послѣднихъ придуманныхъ имъ соображеній, что эти планы не были пустыми химерами.
   Послѣдующіе дни были употреблены на принесеніе присяги новому властелину Франціи. Всѣ члены сената, законодательнаго сословія, трибуната, были вводимы по-одиначкѣ, одинъ въ-слѣдъ за другимъ. Архиканцлеръ Камбасересъ, стоя подлѣ сидѣвшаго императора, читалъ форму присяги; затѣмъ лицо, допущенное къ присягѣ, произносило клятву, а императоръ, приподнявшись въ половину съ своего императорскаго кресла, отвѣчалъ легкимъ поклономъ своему новому вѣрноподданному. Эта внезапная перемѣна, введенная въ сношеніяхъ между подданными и государемъ, который еще наканунѣ былъ имъ равенъ, произвела непріятное впечатлѣніе на членовъ государственныхъ собраній. Отдавъ корону по какому-то увлеченію, оно были теперь изумлены, увидѣвъ первыя послѣдствія того, что сдѣлали. Трибунъ Карно, вѣрный своему обѣщанію подчиниться закону, лишь-только онъ будетъ данъ, произнесъ присяжную клятву вмѣстѣ съ другими членами трибуната.
   Массы народа, восхищенныя правленіемъ столь же славнымъ, сколько и благодѣтельнымъ, пораженныя неслыханнымъ зрѣлищемъ, которое онѣ созерцали въ его цѣлостности, а не въ подробностяхъ, не зная и не завидуя этимъ счастливцамъ текущаго дня, которымъ удалось сдѣлать изъ своихъ дѣтей пажей, изъ своихъ женъ штатс-дамъ, а изъ самихъ-себя придворныхъ префектовъ и каммергеровъ,-- массы народа были внимательны и объяты изумленіемъ, обратившимся наконецъ въ восторгъ. Наполеонъ, изъ артиллерійскаго подпоручика сдѣлавшійся императоромъ, принятый, признанный Европою и поднятый на щитъ посреди глубокой тишины, покрывалъ блескомъ судьбы своей всѣ мелочныя ничтожности, вмѣшавшіяся въ это чудное событіе. Правда, теперь не чувствовали того увлеченія, которое, въ 1799 году, заставило ужасомъ пораженную націю бѣжать во срѣтеніе своему спасителю,-- не ощущали болѣе того чувства благодарности, которое, въ 1802 году, заставило восхищенную націю дать ея благодѣтелю безсмѣнную власть, и менѣе стремились отплатить благодарностью человѣку, который такъ хорошо вознаграждалъ себя своими собственными руками. Но всѣ считали его достойнымъ наслѣдственной верховной власти, дивились тому, что онъ рѣшается взять ее, одобряли ея возстановленіе, потому-что она служила самымъ полнымъ возвращеніемъ къ порядку; наконецъ, были ослѣплены чудомъ, котораго были свидѣтелями. Такимъ-образомъ, хотя съ чувствами нѣсколько-различными отъ тѣхъ, которыя переполняли сердца въ 1799 и 1802 годахъ, граждане съ увлеченіемъ, однако, спѣшили другъ передъ другомъ во всѣ мѣста, гдѣ только были открыты реестры, -- для того, чтобъ подавать тамъ голоса. Одобрительныя подписи насчитывались милліонами, и едва нѣсколько отрицательныхъ подписей, кое-гдѣ виднѣвшихся, какъ-бы для доказательства свободы, которою пользовались граждане, выдавались замѣтно посреди необозримой массы благопріятныхъ голосовъ.
   Наполеонъ долженъ былъ испытать еще послѣднее неудовольствіе прежде вступленія въ полное обладаніе своимъ новымъ саномъ. Надобно было покончить этотъ процессъ Жоржа и Моро. Не предстояло большихъ затрудненій касательно Жоржа и его соумышленниковъ, касательно самого Пишгрю, еслибъ онъ остался въ живыхъ. Процессъ долженствовалъ покрыть ихъ смущеніемъ и доказать соучастничество принцевъ-эмигрантовъ въ ихъ заговорѣ. Но въ это дѣло былъ замѣшанъ Моро. Въ началѣ, думали найдти противъ него болѣе уликъ, нежели сколько нашлось дѣйствительно, и хотя его проступокъ былъ очевиденъ для людей добросовѣстныхъ, при всемъ томъ, однакожь, недоброжелатели имѣли возможность отрицать вину этого генерала. Къ-тому же, господствовало какое-то невольное чувство при видѣ этого контраста двухъ величайшихъ генераловъ республики, изъ которыхъ одинъ всходилъ на тронъ, другой былъ въ оковахъ, въ ожиданіи смертной казни или изгнанія. Въ подобныхъ случаяхъ все отлагается въ сторону, даже и справедливость, и всѣ готовы скорѣе обвинить счастливаго, будь онъ даже и правъ.
   Всѣ раздѣлявшіе одинакую участь съ Моро, по увѣщанію своихъ защитниковъ, условились совершенно оправдать его. Въ началѣ процедуры, они были сильно раздражены на Моро, но интересъ взялъ верхъ надъ страстью, и они дали другъ другу слово снасти его, если только будетъ возможно. Во-первыхъ, чрезъ это нанесенъ былъ бы Наполеону сильнѣйшій правственный ударъ, именно -- еслибъ его соперникъ вышелъ съ побѣдою изъ оковъ, признанный невиннымъ, еще болѣе возвеличенный преслѣдованіемъ и сдѣлавшійся врагомъ неумолимымъ. Къ-тому же, если Моро не составлялъ заговора, то можно было утверждать, что вовсе не было никакого заговора, -- значитъ, не было ни преступленія, ни виновныхъ.
   Весь Парижъ интересовался судьбою Моро и возсылалъ мольбы о его спасеніи. Даже и тѣ, которые, не питая недоброжелательства къ Наполеону, видѣли въ Моро только знаменитаго и несчастнаго воина, котораго услуги могли быть еще полезны, желали, чтобъ онъ вышелъ изъ этого испытанія невиннымъ, и чтобъ могъ быть возвращенъ арміи и Франціи.
   Пренія открылись 28 мая (8 прэріаля XII года), посреди несметнаго стеченія народа. Обвиняемые были многочисленны и сидѣли на лавкахъ въ четыре ряда. Не всѣ они одинаково держали себя. Жоржъ и его сообщники принимали на себя видъ самоувѣренности: они чувствовали себя довольными, потому-что, какъ бы то ни было, они могли называть себя приверженными жертвами своего дѣла. Однакожъ, дерзкое высокомѣріе Нѣкоторыхъ изъ нихъ не расположило къ немъ публики. Жоржъ, хоть и возвышенный въ глазахъ толпы энергіею своего характера, вызвалъ противъ себя нѣсколько возгласовъ негодованія. Но несчастный Моро, удрученный славою, оплакивавшій въ эту минуту знаменитость, которая привлекала на него любопытные взоры толпы, не имѣлъ уже болѣе спокойной самоувѣренности, составлявшей нѣкогда его главнѣйшее достоинство на войнѣ. Онъ очевидно спрашивалъ самого-себя, зачѣмъ очутился онъ здѣсь, между роялистами,-- онъ, одинъ изъ героевъ революціи; и если онъ былъ справедливъ къ себѣ, то могъ сказать себѣ только одно -- что заслужилъ судьбу свою, предавшись жалкому пороку зависти. Посреди этихъ многочисленныхъ обвиненныхъ, публика искала глазами только его-одного. Здѣсь по-временамъ раздавались рукоплесканія старыхъ солдатъ, скрывавшихся въ толпѣ присутствующихъ, и возгласы пріунывшихъ революціонеровъ, которые думали, что видятъ самую республику на этой скамьѣ, гдѣ сидѣлъ главнокомандующій рейнскою арміею. Это любопытство, эти почести приводили въ смущеніе Моро: въ то время, какъ другіе съ важностью склоняли свои имена, ничтожныя и снискавшія себѣ жалкую извѣстность, онъ такъ тихо произносилъ свое славное имя, что оно едва было слышимо. Праведная кара за поруганіе столь-прекраснаго имени!
   Пренія были продолжительны. Заговорщики съ точностью выполняли придуманную ими систему оправданій. Жоржъ, де-Полиньякъ и де-Ривьеръ прибыли въ Парижъ, по словамъ ихъ, только потому, что имъ представили новое правительство совершенно-лишившимся своей популярности и всѣ умы готовыми снова призвать Бурбоновъ. Они не скрывали своей приверженности къ дѣлу законныхъ государей, ни своего расположенія содѣйствовать движенію, еслибъ такое движеніе было возможно; но, присовокупляли они, Моро, котораго интриганты представляла будто-бы готовымъ принять Бурбоновъ, нимало не думалъ о томъ и не хотѣлъ слушать никакихъ съ ихъ стороны предложеній; съ того времени имъ и въ голову не приходило составлять заговоръ.-- Жоржъ, вопрошенный объ основаніи замысла и поставленный на очную ставку съ своими первыми показаніями, въ которыхъ онъ сознался, что прибылъ съ цѣлью сдѣлать нападеніе на перваго консула на дорогъ въ Мальмезонъ, имѣя подлѣ себя французскаго принца, -- Жоржъ, смущенный, отвѣчалъ, что безъ-сомнѣнія объ этомъ подумали бы позже, еслибъ произвести возстаніе сочлось удобнымъ; но никто и не занимался планомъ нападенія, такъ-какъ ничто подобное не было возможно. Ему показывали кинжалы, мундиры, приготовленные имъ для шуановъ, на самыхъ этихъ шуановъ, сидѣвшихъ подлѣ него на скамьѣ подсудимыхъ: онъ не былъ, собственно говоря, поставленъ въ-тупикъ, но дѣлался тогда молчаливъ, и, казалось, своимъ безмолвіемъ свидѣтельствовалъ, что эта система, придуманная для оправданія его соумышленниковъ и Моро, не имѣла ни вѣроятія, ни достоинства.
   Было только одно обстоятельство, на-счетъ котораго всѣ они согласовались съ прежними своими показаніями, -- именно, пребываніе посреди ихъ Французскаго принца. И дѣйствительно, затѣмъ, чтобъ не попасть къ разрядъ разбойниковъ, они чувствовали нужду имѣть возможность сказать: "во главъ нашей шайки находился принцъ". Мало заботились они о томъ, что компрометируютъ королевское достоинство: Бурбонъ придавалъ имъ видъ солдатъ, сражающихся за законную династію" Впрочемъ, когда Бурбоны спасали жизнь свою въ Лондонѣ, по помышляя о своихъ несчастныхъ жертвахъ, эти жертвы имѣли право въ Парижѣ пытаться спасти если не жизнь свою, по-крайней-мѣрѣ честь.
   Что до Моро, его система оправданія была гораздо-вьроятнѣе; онъ изложилъ ее въ письмѣ къ первому консулу, къ-несчастію, написанномъ очень-поздно, много времени спустя послѣ безполезныхъ допросовъ великаго-судьи и когда уже правительство не могло прервать судопроизводства,-- а не то показалось бы, что оно боится публичныхъ преній. Моро сознавался, что видѣлся съ Пишгрю, но съ цѣлью примириться съ немъ и устроить ему средства возвратиться во Францію. По укрощеніи гражданскихъ смутъ, онъ думалъ, что покоритель Голландіи заслуживаетъ быть возвращеннымъ республикѣ. Онъ не хотѣлъ видѣться съ нимъ явно, ни прямо просить его возвращенія, потерявъ всякій вѣсъ по случаю своей размолвки съ первымъ консуломъ. Тайна, которою облекался онъ, не имѣла другаго повода. Правда, роялисты воспользовались этимъ случаемъ, чтобъ говорить ему о замыслахъ противъ правительства, но онъ отвергъ всѣ эти смѣшныя предложенія. Онъ не донесъ о нихъ, потому-что не считалъ ихъ опасными, и, сверхъ-того, такой человѣкъ, какъ онъ, не созданъ для ремесла доносчика.
   Оправданіе Моро, опровергаемое положительными уликами, было причиною самыхъ жаркихъ преній, посреди которыхъ Моро снова обрѣлъ истинное присутствіе духа, почти подобное тому, которое являлось у него на войнѣ, во время настоятельной опасности. Онъ далъ даже нѣсколько отвѣтовъ, исполненныхъ благородства, которымъ сильно рукоплескала слушатели. "Пишгрю былъ измѣнникъ" сказалъ ему президентъ: "и на него сами вы донесли Директоріи. Какъ могли думать вы примириться съ нимъ и возвратить его во Францію?" -- "Въ то время" отвѣчалъ Моро: "въ то время, когда армія Кондё наполняла собою парижскіе салоны и салоны перваго консула, я могъ заняться возвращеніемъ Франціи покорителя Голландіи." Но этому случаю, его спросили, почему онъ такъ поздно донесъ на Пишгрю, и, казалось, хотѣли набросить тѣнь подозрѣнія на его прошедшую жизнь. "Я скоро положилъ конецъ" отвѣчалъ онъ: "свиданіямъ Пишгрю съ принцемъ Конде на границѣ, положивъ побѣдами моей арміи разстояніе въ восемьдесятъ лье между принцемъ и Рейномъ. Когда миновала опасность, я предоставилъ военному совѣту заботу разсмотрѣть найденныя бумаги и отправить ихъ къ правительству, если онъ сочтетъ это полезнымъ."
   Моро, вопрошенный о существѣ заговора, къ которому пристать предлагали ему, продолжалъ утверждать, что онъ отвергъ это предложеніе. "Да" говорили ему: "вы отвергли предложеніе возвести снова на престолъ Бурбоновъ, но вы согласились воспользоваться Пишгрю и Жоржемъ для ниспроверженія консульскаго правительства, въ надеждѣ получить изъ ихъ рукъ диктатуру." -- "Мнѣ приписываютъ, какъ вижу" отвѣчалъ Моро: "смѣшное намѣреніе -- воспользоваться роялистами, чтобъ сдѣлаться диктаторомъ, какъ-будто-бы я могъ забрать себѣ въ голову, что роялисты, оставшись побѣдителями, вручать мнѣ власть. Я десять лѣтъ велъ войну и въ-продолженіе этихъ десяти лѣтъ не дѣлалъ, какъ мнѣ кажется, ничего смѣшнаго." Это исполненное благородства обращеніе къ его прошлой жизни было покрыто шумными знаками одобренія. Но не всѣ свидѣтели были посвящены въ тайну роялистовъ. Нѣкто, по имени Роланъ, по-прежнему продолжалъ подтверждать показанія, гибельныя для Моро. Буве де-Лозье, этотъ офицеръ жоржевъ, спасшійся отъ самоубійства за тѣмъ, чтобъ бросить на Моро страшное обвиненіе, не могъ отречься отъ слонъ своихъ и повторялъ ихъ, всѣми силами стараясь смягчить ихъ значительность. Но въ этомъ обвиненіи, изложенномъ письменно, онъ объявилъ только то, о чемъ зналъ отъ самого Жоржа. Жоржъ говорилъ, что Буве худо разслышалъ, худо понялъ и, въ-слѣдствіе того, сдѣлалъ невѣрный доносъ. Но оставалось это свиданіе ночью, на Бульварѣ-Магдалины, на которое сошлись вмѣстѣ Моро, Пишгрю и Жоржъ: это обстоятельство не клеилось съ простымъ намѣреніемъ возвратить Пишгрю во Францію.
   Моро при этомъ доводѣ упалъ духомъ, и замѣтно стало уменьшаться участіе къ нему присутствующихъ. Но неловкія укоризны президента на-счётъ его состоянія снова нѣсколько возбудили участіе, готовое совсѣмъ погаснуть, "Какъ бы то ни было, вы виноваты и тѣмъ, что не сообщили о томъ, что вамъ было извѣстно", сказалъ ему президентъ: "и не смотря на ваше увѣреніе, что такой человѣкъ, какъ вы, не созданъ для ремесла доносчика, вы должны были прежде всего повиноваться закону, повелѣвающему всякому гражданину, кто бы онъ ни былъ, доносить объ узнанныхъ имъ злоумышленіяхъ. Вы, сверхъ-того, обязаны были выполнить это въ-отношеніи къ правительству, осыпавшему васъ благодѣяніями. Не имѣете ли вы богатыхъ окладовъ, отели, земель?" -- Укоризна была неумѣстна, ибо относилась къ генералу безкорыстнѣйшему изъ всѣхъ въ то время.-- "Господинъ президентъ", отвѣчалъ Моро: "не кладите на вѣсы моихъ заслугъ и моего состоянія: между такими вещами не можетъ быть сравненія. Я получаю содержаніе въ сорокъ тысячъ франковъ, я имѣю домъ,землю, которые стоятъ триста или четыреста тысячъ франковъ. Я бы имѣлъ теперь пятьдесятъ мильйоновъ, еслибъ пользовался побѣдою, какъ многіе другіе".-- Раштадгъ, Биберахъ, Энгенъ, Мёскирхъ, Гогенлинденъ, эти славныя воспоминанія, поставленныя подлѣ ничтожной горсти денегъ, привели въ волненіе присутствующихъ и вызвали шумные знаки одобренія, которые начинали уже рѣдѣть отъ невѣроятности оправданіи.
   Преніе длилось въ-продолженіе двѣнадцати дней; волненіе умовъ было велико. Въ-присутствіи генерала торжествующаго и увѣнчаннаго короною, являлся генералъ въ несчастій и оковахъ, противополагавшій, своимъ защищенномъ, послѣднее возможное сопротивленіе власти, со-дня-на-день становившейся неограниченнѣе; посреди безмолвія національной трибуны раздавались голоса адвокатовъ, какъ-бы въ странѣ свободной, -- а здѣсь въ опасности люди знаменитые, принадлежавшіе одни къ эмиграціи, другіе къ республикѣ: правду сказать, было, чѣмъ тронуться сердцамъ всѣхъ и каждаго! Всѣ уступали справедливому состраданію, а можетъ-быть также и этому скрытному чувству, которое заставляетъ желать неудачъ счастливому могуществу; и, не будучи врагами правительства, многіе возсылали мольбы о спасеніи Моро. Наполеонъ, чувствовавшій себя неспособнымъ къ этой низкой зависти, въ которой его обвиняли, хорошо знавшій, что Моро, не желая возстановленія Бурбоновъ, хотѣлъ его смерти, чтобъ занять его мѣсто, Наполеонъ думалъ и говорилъ во всеуслышаніе, что ему должны оказать справедливость, осудивъ генерала, виновнаго въ государственномъ преступленіи. Онъ желалъ осужденія, какъ своего собственнаго оправданія; онъ желалъ этого осужденія не за тѣмъ, чтобъ срубить на эшафотѣ голову побѣдителя при Гогенлинденѣ, но чтобъ имѣть честь оказать ему помилованіе. Судьи знали это, публика также.
   Но судьи не поддались вліянію причинъ политическихъ и, наконецъ, послѣ сорока-дневныхъ преній, 21 преріаля (10 іюня) изрекли приговоръ. Они произнесли смерть Жоржу и его девятнадцати сообщникамъ. Моро, котораго матеріальное участіе въ заговори не было достаточно доказано, но котораго нравственное поведеніе было укоризненно, -- Моро былъ осужденъ на двухлѣтнее заключеніе въ темницѣ. Арманъ де-Полиньякъ и де-Ривьеръ были приговорены къ смертной казни, Жюль де-Полиньякъ и пятеро другихъ подсудимыхъ на двухлѣтнее заключеніе; двадцать-два человѣка признаны невидными.
   Этотъ приговоръ, одобренный людьми безпристрастными, причинилъ смертельное неудовольствіе новому императору, который съ живѣйшимъ увлеченіемъ порицалъ слабость судей, между-тѣмъ, какъ, въ тоже время, другіе обвиняли ихъ въ жестокости. Но вскорѣ Наполеонъ пришелъ въ себя, смягчилъ приговоръ Моро и согласился, чтобъ онъ отправился въ Америку.
   Этотъ несчастный генералъ изъявилъ желаніе продать свое имущество, и Наполеонъ далъ приказаніе немедленно пріобрѣсти его за самую высокую цѣну. Что до осужденныхъ роялистовъ, то постоянно строгій въ-отношеніи къ нимъ со времени послѣдняго заговора, онъ не хотѣлъ сначала ни одному изъ нихъ даровать помилованіе. Одинъ Жоржъ, энергіею своего мужества, внушалъ ему нѣкоторое участіе, но онъ видѣлъ въ немъ неумолимаго врага, котораго надо было извести для упроченія общественнаго спокойствія. Впрочемъ, не о Жоржѣ заботилась эмиграція: она сильно хлопотала за де-Полиньяка и де-Ривьера; она порицала безразсудство, вовлекшее этихъ людей знатнаго рода, утонченнаго воспитанія, въ сообщество, столь мало ихъ достойное; но она не могла выносить мысли быть зрительницею ихъ казни, и надо сказать правду, что ихъ проступокъ, происходившій отъ увлеченія духа партіи, могъ быть извиненъ и заслуживалъ снисхожденія отъ самого главы имперіи.
   Всѣ знали сердце Жозсфины, -- знали, что въ нѣдръ неслыханнаго величія, она сохранила трогательное добродушіе; знали также, что она жила въ безпрерывномъ страхъ, помышляя о кинжалахъ, безпрестанно угрожавшихъ ея супругу. Блистательный подвигъ милосердія могъ отвратить эти кинжалы и утишить раздраженныя сердца. Съумѣли вкрасться къ ней при посредствѣ г-жи де-Ремюза, состоявшей при ея особѣ, и ввели къ ней въ Сен-Клускій Дворецъ г-жу де-Полиньякъ, которая оросила слезами ея императорскую мантію. Жозефина растрогалась (какъ и надо было ожидать отъ ея чувствительнаго сердца), растрогалась при видѣ жены, умолявшей о помилованіи мужа. Она поспѣшила къ Наполеону. Тотъ, но своему обыкновенію, скрывая волненіе подъ жесткою и строгою наружностью, грубо отвергъ просьбу жены своей. Г-жа де-Ремюза была тутъ же. "Вы вѣчно принимаете участіе въ моихъ врагахъ", сказалъ онъ имъ обѣимъ: "они столько же безразсудны, сколько и виновны. Если я не проучу ихъ, они пріймутся за свое снова и будутъ причиною, что явятся новыя жертвы." Жозефина, послѣ такого отказа, не знала, что и дѣлать. Наполеонъ долженъ былъ, спустя нѣсколько минутъ, выйдти изъ залы совѣта и проходить но одной изъ галерей дворца. Она придумала, чтобъ г-жа де-Полиньякъ поджидала въ этомъ мѣстѣ, когда появится Наполеонъ, и бросилась бы ему въ ноги. Дѣйствительно, въ ту минуту, когда онъ проходилъ, г-жа де-Полиньякъ стала передъ нимъ, и, заливаясь слезами, умоляла о спасеніи жизни ея супруга. Наполеонъ, изумленный, бросилъ грозный взглядъ на Жозефину, соучастничество которой въ этомъ дѣлѣ было для него ясно; но тотчасъ же побѣжденный, сказалъ г-жѣ де-Полиньякъ, что онъ удивляется, находя въ заговорѣ, умышленномъ противъ его особы, Армана де-Полиньяка, товарища своего дѣтства по военной школѣ, но что онъ прощаетъ его ради слезъ супруги, и желаетъ, чтобъ эта слабость съ его стороны не имѣла гибельныхъ послѣдствій, ободривъ роялистовъ на совершеніе новыхъ безразсудствъ. "Сударыня", присовокупилъ онъ: "очень-виноваты тѣ принцы, которые подвергаютъ гибели жизнь своихъ вѣрнѣйшихъ слугъ, не раздѣляя съ ними ихъ опасностей".
   Г-жа де-Полиньякъ, исполненная восторга и благодарности, разсказала посреди испуганной эмиграціи объ этой сценъ, которая заставила тогда на минуту отдать справедливость Жозефинѣ и Наполеону. Де-Ривьеръ оставался въ опасности. Мюратъ и жена его пробрались къ императору съ тѣмъ, чтобъ побѣдить его и исторгнуть отъ него другую милость. Помилованье де-Полиньяка влекло за собою помилованье де- Ривьера. Наполеонъ тотчасъ же согласился. Великодушный Мюрать, одиннадцать лѣтъ спустя, не встрѣтилъ подобнаго же великодушія.
   Таковъ былъ конецъ этого жалкаго и ненавистнаго кова, который имѣлъ цѣлью извести Наполеона, и который, напротивъ, способствовалъ тому, что онъ восшелъ на престолъ, къ несчастно менѣе-чистый, нежели какимъ онъ былъ прежде. Таковъ былъ конецъ этого дерзновеннаго предпріятія, котораго слѣдствіемъ были: трагическая смерть французскаго принца, непринимавшаго никакого участія въ злоумышленіи, безнаказанность людей, бывшихъ виновниками заговора, и наконецъ изгнаніе Моро, единственнаго генерала этой эпохи,-- генерала, изъ котораго могли, преувеличая его славу и во многомъ умаляя славу Наполеона, сдѣлать соперника этому послѣднему. Поразительный урокъ, которымъ должны были бы воспользоваться партіи! Правительство, партія, или отдѣльный человѣкъ всегда пріобрѣтаютъ большую силу, когда противники ихъ пытаются свести ихъ съ лица земли преступными средствами.
   Съ-этихъ-норъ, побѣждено было всякое противодѣйствіе. Въ 1802 г. Наполеонъ преодолѣлъ гражданское сопротивленіе, уничиживъ трибунатъ; въ 1804 г., онъ сокрушилъ военное сопротивленіе, подорвавъ заговоръ эмигрантовъ съ республиканскими генералами. Въ то время, какъ онъ всходилъ по ступенямъ трона, Моро удалялся въ изгнаніе. Они должны были свидѣться другъ съ другомъ, на разстояніи пушечнаго выстрѣла, подъ стѣнами Дрездена, оба несчастливцами: одинъ приходилъ изъ чужой земли воевать противъ своей отчизны, другой злоупотребилъ свое могущество и чрезъ то вызвалъ всеобщую реакцію противъ величія Франціи; одинъ погибъ здѣсь отъ ядра французскаго, другой одержалъ послѣднюю побѣду, но уже видѣлъ разверзшуюся предъ нимъ бездну, поглотившую въ-послѣдствіи его чудную судьбину.
   Но какъ бы то ни было, эти великія событія были еще далеки. Наполеонъ казался тогда всемогущимъ на вѣки. Безъ-сомнѣнія, онъ испыталъ много скорби въ это послѣднее время, ибо, независимо отъ великихъ несчастій, Провидѣніе всегда скрываетъ какое-то предвкусіе горечи въ самомъ счастіи, какъ-бы затѣмъ, чтобъ образумить душу человѣческую и приготовить ее къ сильнымъ ударамъ судьбы. Эти двѣ недѣли были тяжки для Наполеона, но онѣ скоро миновали. Оказанное имъ милосердіе бросило кроткій свѣтъ на его раждающееся царствованіе. Смерть Жоржа никого не опечалила, хотя сто мужество, достойное лучшей участи, внушило нѣкоторое сожалѣніе. Вскорѣ сердца всѣхъ наполнились снова этимъ чувствомъ изумленнаго любопытства, которое испытывали люди, смотря на столь-необычайное зрѣлище.

"Отечественныя Записки", No 2, 1846

   
   
   
резъ Сен-Бернаръ. Это было разсужденіе человѣка съ непреклонною волею, который хочетъ, во что бы то ни стало, достичь своей цѣли. Самое дѣло доказало, что въ горахъ зима представляла опасности по-крайней-мѣрѣ равныя весеннимъ, и что, сисрхътого, она осуждала людей на ужасныя страданія.
   Генералъ Макдональдъ выполнилъ приказаніе со всею энергіею своего характера.
   Выждавъ успѣховъ Макдональда, Брюнъ совершилъ переправу чрезъ Минчіо въ двухъ пунктахъ: при Поццоло и Маццембано; но эта переправа стояла Французамъ много крови, которую бы пощадили проливать безполезно генералы Бонапарте и Моро. Лекурбъ иначе переходилъ рѣки въ Германіи.
   Австрійская армія, подъ начальствомъ графа Белльгарда, была оттѣснена Брюномъ, соединившимся съ Макдональдомъ, къ Веронѣ; изъ Вероны она отступила къ Тревизь, гдѣ и было заключено перемиріе, 16 января. Брюнъ, вопреки даннымъ ему инструкціямъ, не потребовалъ уступки Мантуи.
   Тѣмъ временемъ, Міоллисъ съ 3,500 человѣками разбилъ въ Тосканѣ, при Сіеннѣ, 16,000 вторгнувшихся туда Неаполитанцевъ; а Мюратъ, перешедшій Пьемонтъ и занявшій Папскую-Область, былъ готовъ войдти въ Неаполь. Тогда было заключено третье перемиріе, въ-слѣдствіе котораго неаполитанскіе порты были заперты для Англичанъ.
   Такимъ образомъ, война была кончена. Первый консулъ, узнавъ о сраженіи при Гогенлиндень, обнаружилъ самую чистосердечную радость. Въ этой кампаніи, онъ главнѣйше негодовалъ на безполезное пролитіе крови при Поццоло, и въ-особенности на жестокую ошибку Брюна, который не потребовалъ себѣ Мантуи. Первый консулъ отказалъ ратификовать тревизскую конвенцію, и объявилъ, что онъ дастъ приказаніе снова приняться за непріязненныя дѣйствія, если Мантуя не будетъ немедленно сдана Французамъ.
   Между-тѣмъ, Іосифъ Бонапарте и Кобентцель находились въ Люневиллѣ, выжидая, чѣмъ кончатся событія, происходившія на Дунаѣ и Эчѣ. Кобентцель употреблялъ всевозможныя усилія выиграть поболѣе для своего отечества, по слышалъ только неизмѣнный ультиматумъ перваго консула: Рейнъ, Э чь.
   26 декабря 1800 г., была возобновлена на сѣверѣ знаменитая противъ Англіи декларація 1780 года. Пруссія присоединилась къ этой сѣверной лигѣ. Все это благопріятствовало видамъ перваго консула, и потому требованія его возрастали болѣе и болѣе. Наконецъ Кобентцель вынужденъ былъ на большія противъ прежняго уступки, и такимъ образомъ 9 Февраля 1800 года былъ заключенъ въ Люневиллѣ знаменитый трактатъ, которымъ была окончена воина второй коалиціи, и вторично уступленъ Франціи лѣвый берегъ Рейна, и вмѣстѣ съ тѣмъ дано ей господство въ Италіи.
   Генералъ Бонапарте былъ облеченъ властію 9 ноября 1799 г. (18 брюмера VIII г.); теперь было 9-е февраля 1801 г. (20 плювіоза IX г.): слѣдовательно, прошло всего годъ и три мѣсяца, и уже Франція, отчасти переорганизованная внутри, совершенно-побѣдоносная извнѣ, была въ мирѣ съ материкомъ, въ союзѣ противъ Англіи съ сѣверомъ и югомъ Европы. Испанія готовилась выступить противъ Португалліи; неаполитанская королева была у ногъ Французовъ; римскій дворъ трактовалъ въ Парижъ о томъ, какъ уладить дѣла религіозныя.
   Въ то время, какъ внѣшнее положеніе Франціи со-дня-на-день становилось блистательнѣе, внутреннее ея состояніе представляло зрѣлище иногда ужасное: послѣднія конвульсіи издыхающихъ партій. Предъ нами являлась уже картина разбоевъ, свирѣпствовавшихъ по большимъ дорогамъ, и отчаянныхъ скопищъ, дерзавшихъ даже на убіеніе перваго консула. То были неизбѣжныя слѣдствія старинныхъ раздоровъ. Обезсиленные крамольники, отчаявшись одолѣть гренадеровъ консульской гвардіи, пытались извести страшными средствами непобѣдимаго виновника ихъ пораженія.
   Разбои еще-болѣе усилились съ приближеніемъ зимы. Нельзя было проѣзжать по дорогамъ, не подвергаясь опасности быть ограбленнымъ или убитымъ. Первый консулъ сформировалъ для преслѣдованія этихъ шаекъ многіе небольшіе военные отряды, за которыми слѣдовали военныя коммиссіи. Разбойники, взятые съ оружіемъ въ рукахъ, были судимы въ сорокъ-восемь часовъ и разстрѣливаемы.
   Но въ это время злодѣи другаго рода замышляли различными и еще, болѣе-страшными средствами разрушить консульское правительство. Между-тѣмъ, какъ производилось судебное слѣдствіе надъ Демервилемъ, Черакки и Ареною, ихъ единомышленники революціонеры все составляли замыслы одинъ другаго безумнѣе. Они задумали умертвить перваго консула въ его ложѣ въ Театрѣ-0перы, и едва осмѣлились, какъ мы уже видѣли, взяться за кинжалы. Теперь они замышляли другое. То они хотѣли произвести безпорядокъ при выходѣ изъ одного изъ театровъ, и во время этого безпорядка заколоть перваго консула; то хотѣли похитить его на дорогѣ въ Мальмезонъ, и потомъ убить. Все это, какъ истые клубные разглагольствователи, они говорили возлѣ и во всеуслышаніе, такъ-что полиція обстоятельно знала обо всѣхъ ихъ предначертаніяхъ. Но они только говорили, и никто изъ лихъ не былъ такъ смѣлъ, чтобъ отважиться на что-нибудь подобное. Фуше нисколько не боялся ихъ, но тѣмъ не менѣе слѣдилъ за ними неутомимо. Однакожь, между многочисленными выдумками, одна была страшнѣе всѣхъ прочихъ и чрезвычайно всполошила полицію. Нѣкто, по имени Швалье, мастеровой на оружейныхъ заводахъ, основанныхъ въ Парижъ во время Конвента, былъ захваченъ во время своихъ занятій надъ устройствомъ ужасной машины. То былъ бочонокъ, начиненный порохомъ и картечью, къ которому было прилажено ружейное дуло съ куркомъ. Эта машина очевидно назначалась на пагубу перваго консула. Изобрѣтатель былъ схваченъ и брошенъ въ тюрьму. Это изобрѣтеніе надѣлало шума и обратило вниманіе всѣхъ на людей, которыхъ называли тогда якобинцами и террористами. Первый консулъ, какъ мы уже сказали, раздѣлялъ въ этомъ отношеніи ошибочное мнѣніе публики, и потому все, что бы ни случилось худаго, относилъ къ революціонерамъ, и добирался до нихъ. Напрасно Фуше старался обратить его вниманіе на роялистовъ. Но для измѣненія мыслей перваго консула необходимы были неопровержимые факты. Къ-несчастію, уже готовились представиться самые ужасные.
   Жоржъ, возвратившись изъ Лондона въ Морбиганъ, сыпалъ деньгами, благодаря щедрости Англичанъ. Онъ подослалъ въ Парижъ нѣсколько убійцъ для умерщвленія перваго консула. Между ними находились Лимоэланъ и Сен-Режанъ, оба закаленные въ ужасахъ гражданской войны; второй изъ нихъ былъ морской офицеръ, имѣвшій коекакія свѣдѣнія въ артиллеріи. Къ этимъ двумъ людямъ присоединился третій, по имени Карбонъ, достойный слуга этихъ великихъ преступниковъ. Фуше наблюдалъ за ними зорко. Но по неловкости двухъ слѣдившихъ за ними агентовъ, онъ упустилъ ихъ изъ вида. Между-тѣмъ, какъ полиція старалась напасть опять на ихъ слѣдъ, эти злодѣи облекли себя самымъ густымъ мракомъ неизвѣстности. Не разглагольствуя подобно якобинцамъ, не повѣряя никому своей тайны, они готовили ужасное злодѣйство. Машина Швалье внушила имъ мысль извести перваго консула посредствомъ боченка, начиненнаго порохомъ и картечью. Они рѣшились поставить этотъ бочонокъ на тележку, а ее помѣстить въ одной изъ узкихъ улицъ, которыя вели тогда на Карусельную-Площадь, и по которымъ первый консулъ часто ѣзжалъ въ каретѣ. О, ни купили лошадь, тележку, и наняли сарай, выдавая себя за заѣзжихъ купцовъ. Эти три человѣка выбрали, для выполненія своего замысла, день, когда первый консулъ долженъ былъ ѣхать въ Театръ-Оперы, слушать въ первый разъ дававшуюся ораторію Гайдна, Сотвореніе Міра. Это было 3 нивоза (24 декабря 1800 г.). Сен-Режанъ долженъ былъ поджечь порохъ въ бочонкѣ, а оба другіе стали на-сторожѣ въ виду Тюльери, чтобъ извѣстить его, лишь-только завидятъ карету перваго консула. Сен-Режанъ имѣлъ жестокость поручить пятнадцати-лѣтней дѣвочкѣ стеречь лошадь, запряженную въ эту ужасную машину. Къ-счастію, отрядъ гренадеровъ слѣдовалъ за каретою перваго консула, вмѣсто того, чтобъ ѣхать передъ нею. Сообщники не извѣстили во-время Сен-Режана, или струсивъ, или не узнавъ экипажа перваго консула. И самъ Сен-Режанъ увидѣлъ карету тогда уже, когда она нѣсколько миновала машину. Кучеръ перваго консула, который былъ очень-ловокъ и который обыкновенно ѣздилъ съ нимъ очень-скоро, имѣлъ время проѣхать одинъ изъ поворотовъ Улицы-Сен-Никезъ, какъ вдругъ раздался взрывъ. Потрясеніе было ужасно; карста едва не опрокинулась; всѣ стекла были разбиты въ дребезги, картечь исковеркала фасадъ сосѣднихъ домовъ. Одинъ изъ конныхъ гренадеровъ былъ тяжко раненъ и множество убитыхъ и умирающихъ вдругъ наполнило сосѣднія улицы. Первый консулъ продолжалъ путь, и пріѣхалъ въ Театръ-Оперы. Лицо его было спокойно и не выражало ни малѣйшаго волненія посреди чрезвычайнаго безпокойства, которое обнаруживалось въ залѣ со всѣхъ сторонъ.
   Онъ оставался въ театрѣ нѣсколько минутъ, и тотчасъ же возвратился въ Тюльери. Доселѣ-сдерживаемый имъ гнѣвъ разразился вполнѣ. Онъ во всемъ обвинялъ революціонеровъ, которыхъ честилъ якобинцами, террористами, сентябристами. Фуше вспомнилъ объ агентахъ Жоржа, потерянныхъ изъ вида полиціею, и не колебался, мысленно, приписывать имъ злодѣяніе.
   Люди разсудительные видѣли уже, что левъ во гнѣвѣ своемъ переступитъ чрезъ границу законовъ; но толпа требовала казней. Роялисты обвиняли въ преступленіи революціонеровъ, а революціонеры -- роялистовъ. Тѣ и другіе говорили это искренно, потому-что преступленіе осталось непроницаемою тайною виновниковъ его.
   Между-тѣмъ, какъ Фуше занимался отъискиваніемъ настоящихъ преступниковъ, всѣ спрашивали, чѣмъ можно предупредить на будущее время попытки въ такомъ же родѣ.
   Два дня спустя послѣ этого происшествія, изданы были два закона. Однимъ изъ нихъ повелѣно было преступленія, совершенныя противъ членовъ правительства, судить военнымъ судомъ; другимъ присвоивалась первому консулу власть удалять изъ Парижа людей, которыхъ пребываніе въ столицѣ сочтется опаснымъ, и наказывать ихъ ссылкою изъ Франціи, если они будутъ пытаться ускользнуть изъ мѣста перваго своего изгнанія. Первый консулъ хотѣлъ во что бы то ни стало избавиться отъ безпокойныхъ, -- отъ этихъ, по словамъ его, безумцевъ, вѣчно бунтующихъ, построенныхъ батальйоннымъ карре противъ всѣхъ правительствъ. "Необходимо", говорилъ онъ: "громкое, скорое отмщеніе; надобна казнь примѣрная!"
   Между-тѣмъ, начали уже сомнѣваться на-счетъ истинныхъ виновниковъ преступленія. Министръ Фуше и префектъ полиціи Дюбуа не переставали производить дѣятельныя разъисканія, и эти разъисканія не остались безуспѣшны. Сильный взрывъ уничтожилъ почти всѣ орудія злодѣянія. Дѣвочка, которой Сен-Режанъ отдалъ стеречь лошадь, была разорвана на части; остались только ноги этой несчастной. Шины отъ колесъ тележки были отброшены на далекое разстояніе. Собрали какіе могли остатки отъ тележки и лошади, распубликовали объ нихъ въ журналахъ и созвали всѣхъ парижскихъ барышниковъ лошадьми. По счастливому случаю, первый владѣлецъ лошади узналъ ее тотчасъ, указалъ на торговца, которому онъ ее продалъ; а тотъ разсказалъ, что перепродалъ ее двумъ незнакомымъ людямъ, называвшимъ себя заѣзжими купцами; онъ описалъ ихъ самымъ обстоятельнымъ образомъ. Совершенно-сходныя показанія представили и хозяинъ сарая, отдававшій его въ наемъ на нѣсколько дней для постановки тележки, и бочарь, продавшій бочонокъ и набивавшій за него желѣзные обручи. На очную ставку со всѣми этими лицами было выведено изъ тюрьмы болѣе двух-сотъ революціонеровъ, арестованныхъ по этому случаю. Ни одинъ изъ нихъ не былъ признанъ.
   Фуше, который, не знавъ всей истины, зналъ, однакожь, ее отчасти, одолѣваемый со всѣхъ сторонъ, имѣлъ слабость склониться на мѣру, направленную, правда, противъ людей, запятнанныхъ кровью, но все-таки невиновныхъ въ преступленіи, за которое хотѣли ихъ наказать теперь. Изъ всѣхъ, принимавшихъ участіе въ этомъ актѣ проскрипціи, онъ былъ больше всѣхъ неизвинимъ; но на него нападали со всѣхъ сторонъ, его обвиняли въ потворствѣ революціонерамъ, и онъ не имѣлъ твердости воспротивиться. Онъ самъ представилъ въ государственный совѣтъ рапортъ, на который послѣдовала резолюція консуловъ. Въ этомъ рапортѣ было, между-прочимъ, сказано: Всѣ эти люди не были взяты съ кинжаломъ въ рушь, но вообще извѣстно, что всѣ они способны наострить его и за него взяться.
   Первый консулъ не хотѣлъ, чтобъ ихъ обвинили въ преступленіи 3-го нивоза, потому-что они не были въ томъ уличены. "Ихъ ссылаютъ", говорилъ онъ; "за 2 сентября, 51 мая, преріальскіе дни, заговору Бабёфа, за все, что они сдѣлали, за все, что они могли бы еще сдѣлать."
   За этимъ рапортомъ слѣдовалъ списокъ ста-тридцати человѣкъ, осужденныхъ въ ссылку; нѣкоторымъ изъ нихъ придано было прозваніе сентябристовъ.
   Эти несчастные, на пути въ Нантъ, едва могли быть спасены отъ ярости народа въ городахъ, чрезъ которые слѣдовали. Подъ вліяніемъ такихъ-то чувствъ происходило осужденіе Черакки, Арены, Демервилля и Типо-Лебрёна. И они четверо были приговорены къ смерти 9 января (19 нивоза), а 31 января казнены.
   Тѣмъ временемъ, ужасная тайна адской машины прояснялась мало-по-малу. Фуше отправилъ къ Жоржу агентовъ, для разу знанія, что сталось съ Карбономъ и гдѣ онъ теперь живетъ. Карбонъ былъ схваченъ и донесъ на Лимоэлана и Сен-Режана. Лимоэланъ успѣлъ уѣхать за границу. Сен-Режанъ былъ найденъ больной, въ-слѣдствіе полученныхъ имъ при взрывъ ранъ. Карбонъ и Сен-Режанъ были немедленно казнены.
   Закоснѣлые обвинители революціонеровъ, враги Фуше, были въ большомъ смущеніи. Вѣрность взгляда проницательнаго министра полиціи была признана, и Фуше опять вошелъ въ милость у перваго консула.
   Скорбныя чувства, которыхъ причиною была эта машина, названная въ-послѣдствіи адскою, вскорѣ исчезли передъ радостью, произведенною люневилльскимъ миромъ.
   Посреди военныхъ и политическихъ занятіи, первый консулъ не переставалъ, какъ мы уже замѣчали неоднократно, обращать вниманіе на дороги, каналы, мосты, промышленость и торговлю.
   Дороги были въ самомъ жалкомъ положеніи; суммы, ассигнованныя на ихъ исправленіе, были недостаточны. Первый консулъ включилъ въ бюджетъ IX года новыя суммы, взятыя изъ капиталовъ государственнаго казначейства, на продолженіе экстра-ординарныхъ начатыхъ уже поправокъ. Капалъ, называющійся ныньче Сен-Кентенскимъ, соединяющій Сену и Уазу съ Соммою и Шельдою, т. е. соединяющій Бельгію съ Франціей), не былъ приводимъ къ окончанію. Первый консулъ самъ отправился на мѣсто работъ, и рѣшилъ недоумѣніе инженеровъ. Положено было приступить къ постройкѣ трехъ мостовъ чрезъ Сену, изъ которыхъ одинъ, ведущій къ Ботаническому-Саду, былъ названъ въ-послѣдствіи аустерлицскимъ. Въ то же время, первый консулъ занимался дорогою чрезъ Симилонъ -- первымъ проектомъ своей юности, проектомъ всегда дорогимъ его сердцу, наиболѣе-достойнымъ въ будущемъ стать на ряду съ воспоминаніями о Риволи и Маренго. Припомнимъ, что первый консулъ, основавъ Цизальпинскую-Республику, хотѣлъ приблизить ее къ Франціи дорогою, которая, начинаясь у Ліона или Дижона, идя на Женеву, проходя къ Валлису, выходя на Лаго-Маджіоре и Миланъ, дала бы Франціи возможность во всякое время явиться посреди Верхней-Италіи съ пятьюдесятью тысячами войска и со стами орудіями.
   За недостаткомъ подобной дороги, должно было переходить чрезъ Сен-Бернаръ. Теперь, когда итальянская республика возстановлялась по люневильскому конгрессу, нужнѣе было, чѣмъ когда-нибудь, устроить военный путь сообщенія между Ломбардіею и Фракціею. Первый консулъ отдалъ приказаніе немедленно начать необходимыя работы. Генералъ Тюрро, который, какъ мы видѣли, сходилъ съ Малаго-Сен-Бернара съ легіонами конскриптовъ въ то время, какъ первый консулъ спускался съ Большаго-Сен-Бернара съ войсками, закаленными въ бояхъ, генералъ Тюрро получилъ приказаніе перенести свою главную квартиру въ Домо-д'Оссола, къ самому подножію Симплона. Этотъ генералъ долженъ былъ служить прикрытіемъ рабочимъ и пособлять имъ руками своихъ солдатъ.
   Къ этому великолѣпному творенію первый консулъ хотѣлъ присоединить и другое, въ воспоминаніе перехода чрезъ Альпы. Иноки обители на Большомъ Сен-Бернарѣ оказали Французской арміи истинныя услуги. Первый консулъ сохранилъ за это живѣйшую признательность. Онъ повелѣлъ основать двѣ подобныя же обители, одну на горѣ Сенй, другую на Симилонѣ, для содѣйствія въ благотворительныхъ подвигахъ монастырю Большаго-Сен-Бернара.
   Въ это же время, его занимала еще благодѣтельная мысль,-- мысль дать Франціи гражданскій кодексъ (le code civil). Изданіе этого кодекса первый консулъ поручилъ многимъ извѣстнымъ юристамъ, Порталису, Троппіе, Биго-де-Преамне. Этотъ трудъ былъ приведенъ къ окончанію и разсмотрѣнъ предварительно въ трибуналахъ и государственномъ совѣтѣ. Положено было представить его законодательному сословію въ слѣдующее засѣданіе, въ X году.
   Такимъ-образомъ, все организовывалось въ одно время, съ тѣмъ единствомъ, которое обширный умъ вноситъ въ свои творенія, съ быстротою, которую можетъ придавать пламенная воля, имѣющая самыхъ ревностныхъ выполнителей. Геніи, творившій все это, былъ безъ сомнѣнія необыкновененъ; по надо сказать, необыкновенны были и самыя обстоятельства. Генералу Бонапарте предназначено было двинуть Францію и Европу, и рычагомъ назначена ему побѣда; ему дано было начертать французской націи кодексъ, и въ то время всѣ умы готовы были принять его законы; онъ долженствовалъ быть строителемъ дорогъ, каналовъ, мостовъ, и некому было мѣшать ему въ полученіи необходимыхъ средствъ; даже другіе народы отдавали въ его распоряженіе свою казну, на-прим.: Итальянцы, чтобъ способствовать прорытію Симилона, и чтобъ дать вклады на содержаніе обителей, созданныхъ на вершинъ Альповъ. Причина этому -- то, что Провидѣніе ничего не дѣлаетъ въ-половину: великому генію оно назначаетъ великій подвигъ, а на великій подвигъ готовитъ великаго генія.
   Первый консулъ съ нетерпѣніемъ желалъ пожать слѣдствія люневилльскаго мира; эти слѣдствія должны были состоять въ заключеніи мира съ государствами твердой земли, доселѣ еще несблизившимися съ республикою, и въ принужденіи ихъ запереть свои порты для Англіи, въ возстановленіи противъ нея всѣхъ силъ нейтральныхъ государствъ, въ соединеніи Франціи съ этими державами, чтобъ предпринять какую-нибудь большую операцію противъ территоріи и торговли Великобританіи и въ добытіи, наконецъ, всею сложностью этихъ средствъ, мира на моряхъ, совершенно-необходимаго для континентальнаго мира.
   Мы уже видѣли, что, въ-слѣдствіе подвиговъ Мюрата, Неаполь заключилъ перемиріе, исключавшее Англичанъ изъ портовъ Обѣихъ-Сицилій. Наконецъ, былъ заключенъ во Флоренціи миръ, которымъ Неаполь уступилъ Франціи свою часть острова Эльбы; другая принадлежала Тосканѣ. Первый консулъ хотѣлъ пріобрѣсти для Франціи весь этотъ островъ. По одной изъ секретныхъ статей мира, неаполитанское правительство обязалось содержать на свой счетъ Французскую дивизію отъ 12 до 15 тысячь человѣкъ, предназначавшуюся первымъ консуломъ на помощь Египту.
   Испанскій дворъ, восхищенный условіями люневильскаго трактата, по которымъ Тоскана была предоставлена юному пармскому инфанту съ королевскимъ титуломъ, -- день-это-дня становился преданнѣе первому консулу. Люсіанъ Бонапарте явился въ Мадритъ и сблизился съ Княземъ-Мира, который обрадовался расположенію къ себѣ Бонапарте, и объявилъ, что до него, то онъ готова" содѣйствовать первому консулу въ его видахъ противъ Португаліи. Онъ требовалъ, чтобъ въ Испанію была прислана двадцати-пяти-тысячная дивизія, потому-что сама Испанія не была въ состояніи выставить болѣе двадцати тысячь: такъ въ то время была истощена эта монархія. Присутствіе французскихъ силъ могло встревожить короля и королеву, и потому Князь-Мира требовалъ, чтобъ эти войска были ввѣрены начальству испанскаго генерала. Области Португаліи, которыя будутъ завоеваны, должны были оставаться залогомъ въ рукахъ Испаніи до заключенія общаго мира; а между-тѣмъ всѣ португальскіе порты должны были быть заперты для Англичанъ.
   Карлъ IV не согласился ни на какія завоеванія отъ своего зятя, а только брался заставить его расторгнуть союзъ съ Англіей. Эти виды не соотвѣтствовали видамъ Князя-Мира, который, какъ говорили въ Мадритѣ, желалъ выгадать для себя владѣніе въ Португаліи. Но, какъ бы то ни было, онъ долженъ былъ покориться -- и былъ назначенъ генералиссимусомъ.
   Такимъ-образомъ, вся Европа содѣйствовала планамъ перваго консула. При такомъ положеніи дѣлъ, Англія должна была поспѣвать всюду: въ Средиземное-Море -- блокировать Египетъ; въ Гибралтарскій-Проливъ -- задержать французскіе флоты; къ берегамъ Португаліи -- на помощь угрожаемой союзницѣ; передъ Рошфоръ и Брестъ -- блокировать французско-испанскую эскадру, готовую выйдти въ море, на сѣверъ, въ Балтійское Море -- воспрепятствовать соединенію противъ нея нейтральныхъ государствъ. Ей надо было, наконецъ, поспѣть и въ Индію, чтобъ и тамъ удержать за собою свое владычество и покоренныя страны.
   Первый консулъ хотѣлъ воспользоваться этою единственною минутою, когда британскія силы, долженствовавшія быть всюду, должны были по необходимости быть разсѣяны. Ему въ-особенности хотѣлось послать помощь Египту. Онъ смотрѣлъ на колонію, основанную на берегахъ Нила, какъ на лучшее изъ своихъ твореній.
   Испанскій и голландскій флоты соединились съ французскимъ. Многочисленныя экспедиціи должны были въ одно и то же время на различныхъ пунктахъ привлечь вниманіе Англичанъ, привести ихъ въ недоумѣніе, и хоть одной изъ нихъ, воспользовавшейся этимъ смущеніемъ врага, могло удаться достигнуть береговъ Египта. Чтобъ употребить въ пользу неблагопріятное время года, затруднявшее непріятельскія крейсерства предъ Брестомъ, первый консулъ хотѣлъ, чтобъ эскадра адмирала Гантома отправилась до весны {Эта эскадра состояла изъ семи кораблей, самыхъ скорыхъ на ходу, изъ двухъ фрегатовъ и одного брига. На нихъ находились пять тысячъ дессанта, снаряды и припасы всякаго рода и европейскія произведенія, которыхъ наиболѣе должны были желать въ Египтѣ. Нагрузка была уже окончена, но первый консулъ приказалъ перегрузитъ суда снова, по новому способу. Онъ хотѣлъ, чтобъ на каждомъ кораблѣ находилось полное собраніе предметовъ, приготовленныхъ для колоніи, а не все одинъ предметъ, за тѣмъ, чтобъ, въ случаѣ, если одинъ изъ кораблей будетъ взятъ непріятелемъ, экспедиція не лишилась бы съ тѣмъ вмѣстѣ всего этого, предмета.}. Его приказанія въ этомъ отношеніи были ясны; но ему было не легко вперить въ своихъ адмираловъ отвагу, одушевлявшую его сподвижниковъ на твердой землѣ. Адмиралъ Гантомъ казался ему сильнымъ и счастливымъ, потому-что онъ такъ чудодѣйственно перевезъ его самого изъ Александріи въ Фрежюсъ. Но онъ жестоко обманывался. Этотъ офицеръ, морякъ очень-опытный, хорошо знавшій прибрежья Леванта, храбрый въ дѣлѣ, былъ, впрочемъ, человѣкъ ума нетвердаго, и не могъ выносить тяжесть бремени, лишь-только его облекали большою отвѣтственностью. Экспедиція была готова; на корабли посадили многія семейства должностныхъ людей, сказавъ имъ, что они отправляются въ Сен-Доминго; однакожь, все еще не рѣшались пуститься въ путь. Сав.арй, дѣйствуя по приказаніямъ перваго консула, побѣдилъ всѣ трудности, и принудилъ Гантома отправиться. Англійскіе крейсеры замѣтили это движеніе, дали знать объ отъѣздѣ Французовъ эскадрѣ, производившей блокаду, и Гантомъ принужденъ былъ возвратиться, показывая видъ, что это было не что иное, какъ простыя экзерциціи.
   Наконецъ, 23 января (3 плювіоза), въ ужасную бурю, разсѣявшую непріятельскихъ крейсеровъ, онъ поднялъ паруса, и, не смотря на величайшія опасности, счастливо вышелъ изъ брестскаго порта, держа путь къ Гибралтарскому-Проливу. Помощь Гантома была тѣмъ болѣе важна, что знаменитая экспедиція, состоявшая изъ 15 или 18 тысячь Англичанъ, направлялась въ то время къ Египту. Она стояла на рейдъ Макри, противъ Родоса, выжидая времени, удобнаго для высадки, и окончанія приготовленій, дѣлаемыхъ Турками.
   Дано было повелѣніе, чтобъ ни одинъ изъ четырнадцати столичныхъ журналовъ ничего не говорилъ о движеніи, замѣчаемомъ во французскихъ портахъ, и чтобъ касательно этого предмета всѣ они заимствовали свѣдѣнія только изъ одного оффиціальнаго журнала, Монитера.
   Теперь перенесемся на сѣверъ и посмотримъ, что происходило тамъ между Англіею и нейтральными государствами.
   Величайшія опасности скопились въ это время надъ главою британскаго правительства. Наконецъ, разразилась война между этимъ правительствомъ и прибалтійскими державами.
   На декларацію нейтральныхъ государствъ Англія отвѣтила наложеніемъ эмбарго на русскія, шведскія и датскія суда. Она исключила изъ этой мѣры одну торговлю Пруссіи, потому-что еще надѣялась отторгнуть ее отъ коалиціи, и потому-что эта держава имѣла подъ своею рукою Ганноверъ.
   Такимъ-образомъ, Англія находилась въ одно и то же время въ непріязненныхъ отношеніяхъ съ Франціею и Испаніею, своими старыми непріятельницами, и Россіею, Швеціею, Пруссіею, своими старыми союзницами; отъ нея отступились Австрія по люневильскому миру, Неаполь но Флорентинскому трактату. Португалія, ея послѣднее прибѣжище на материкѣ, также скоро должна была быть отъ нея отторгнута. Положеніе Англіи сдѣлалось похоже на положеніе Франціи въ 1793 г. Ей предстояло бороться съ цѣлою Европою. Къ довершенію бѣдствія, Англія была жертвою страшнаго голода. Все это было дѣломъ упрямства Питта и генія генерала Бонапарте. Питтъ, нехотѣвшій вступить въ переговоры до Маренго, генералъ Бонапарте, обезоружившій часть Европы своими побѣдами и возстановившій другую противъ Англіи силою своей политики, были, неоспоримо, и тотъ и другой, виновниками этой изумительной перемѣны судьбы.
   Англія въ такомъ тяжкомъ положеніи не упала духомъ, два года неурожая были причиною голода. Къ тому же присоединилась война съ приморскими державами, отъ которыхъ Англія, особенно отъ прибалтійскихъ, получала обыкновенно хлѣбъ. Всѣ налоги представляли въ этотъ годъ страшный дефицитъ. Налогъ на доходы (income-tax), налоги съ предметовъ потребленія, угрожали недоимкою отъ 75 до 100 мильйоновъ рублей (отъ 3 до 4 мильйоновъ фунтовъ стерлинговъ). Для покрытія обыкновенныхъ расходовъ, необходимъ былъ заемъ отъ 625 до 650 мильйоновъ (отъ 24 до 26 мильйоновъ фунтовъ стерлинговъ). Всѣ винили Питта, что онъ войною съ революціонерною Франціею усилилъ сумму долга болѣе, чѣмъ 7 бильйонами 500 мильйонами рублей,-- свыше 300 мильйоновъ фунтовъ стерлинговъ.
   Но должно сказать, что Англія представляла собою истинный феноменъ обогащенія, пропорціональнаго увеличенію издержекъ. Кромѣ покоренія Индіи, доконченнаго уничтоженіемъ Типо-Саиба, кромѣ завладѣнія частію французскихъ, испанскихъ и голландскихъ колоній, къ которому присоединилось и пріобрѣтеніе острова Мальты, Англія захватила въ свои руки торговлю цѣлаго свьта. По Оффиціальнымъ документамъ, ввозъ товаровъ, простиравшійся въ 1781 г., къ концу американской войны, до 318 мильйоновъ рублей (12,724,000 фунтовъ стерлинговъ), и въ 1792 г., при началь войны съ революціонною Франціею, до 491 мильйона (19,659,000 фунтовъ стерлинговъ), въ 1799 г., возвысился до 748 мильйоновъ рублей (29,945,000 фунтовъ стерлинговъ). Вывозъ мануфактурныхъ произведеній Англіи, въ 1781 г. простиравшійся до 190 мильйоновъ (7,633,000 фунтовъ стерлинговъ), въ 1792 г. до 622 мильйоновъ (24,905,000 фунтовъ стерлинговъ), возвысился въ 1799 г. до 849 мильйоновъ (33,991,000 фунтовъ стерлинговъ). Такимъ-образомъ, все утроилось со времени американской войны, и почти удвоилось со времени войны съ революціонною Франціею. Доходъ съ налоговъ на потребленіе возросъ со 183 мильйоновъ рублей (7,320,000 фунтовъ стерлинговъ) до 389 мильйоновъ рублей (15,587,000 фунтовъ стерлинговъ).
   И такъ, всѣ силы британской имперіи возросли вдвое или втрое всего въ двадцать лѣтъ, и если Англія въ настоящее время чувствовала себя стѣсненною, это было стѣсненіе, которое испытываетъ богачъ. Правда, Англія имѣла долгъ болѣе чѣмъ въ 12 бильйоновъ, ежегодно должна была уплачивать за него 500 мильйоновъ; въ этомъ году ей слѣдовало израсходовать 1,700 мильйоновъ, и для покрытія этихъ издержекъ сдѣлать заемъ въ 600 мильйоновъ. Все это, безъ сомнѣнія, чудовищно-много, въ особенности если вспомнить цѣнности тогдашняго времени; но Англія имѣла и силы, пропорціональныя этимъ требованіямъ. Хотя она не была континентальною державою, у ней было войска 302 тысячи человѣкъ, изъ которыхъ 193 регулярнаго войска. У ней было 814 военныхъ судовъ всякой величины и въ числѣ ихъ 120 линейныхъ кораблей, 250 Фрегатовъ, на которыхъ было 120 тысячь матросовъ. Къ этимъ колоссальнымъ матеріальнымъ средствамъ Англія присоединяла множество отличнѣйшихъ морскихъ офицеровъ, и во главѣ ихъ великаго моряка, Нельсона. Онъ былъ характера страннаго, крутаго; ему нельзя было ввѣрять начальствованія тамъ, гдѣ, кромѣ войны, на немъ лежала бы политика. Но посреди опасности это былъ герой; тутъ онъ показывалъ столько же ума, сколько и отважности. Англичане справедливо гордились его славою.
   Англія и Франція наполнили настоящій вѣкъ своимъ страшнымъ соперничествомъ. Минута, до которой мы дошли въ нашемъ разсказѣ, -- одна изъ замѣчательнѣйшихъ въ борьбѣ, которую онѣ выдерживали другъ противъ друга. Обѣ онѣ сражались въ-продолженіе восьми лѣтъ. Франція, съ Финансовыми средствами гораздо-менѣе-обширными, но, можетъ-быть, болѣе-прочными, потому-что они основывались на территоріальномъ доходѣ, противостояла Европѣ, распространила свою территорію до Рейна и Альповъ, пріобрѣла себѣ господство въ Италіи и рѣшительное вліяніе на материкѣ. Англія, съ произведеніями всесвѣтной торговли, съ сильнымъ флотомъ, пріобрѣла себѣ на моряхъ политическій перевѣсъ, пріобрѣтенный Франціею на твердой землѣ. Хитрою своею политикою, своими субсидіями, она устремила европейскія державы на свою соперницу, и въ то время, какъ онѣ бились, служа ей, она захватила колоніи всѣхъ націй, утѣсняла нейтральныя государства, мстила за успѣхи Франціи на твердой землѣ невыносимымъ владычествомъ на моряхъ; и, однакоже, будучи побѣдоносною на этомъ элементѣ, она все-таки не могла воспрепятствовать Франціи основать въ Египтѣ славную колонію, угрожавшую самой англійской Индіи.
   Англія пожинала плоды принятой ею политики; она удвоила свои колоніи, торговлю, доходы, флотъ, но удвоила также и свой долгъ, свои издержки, своихъ враговъ, и представляла бокъ-о-бокъ съ огромнымъ богатствомъ отвратительную нищету народа, умирающаго отъ голода. Противъ Англіи соединились всѣ прочія европейскія державы, имѣвшія флоты; черезъ это она имѣла противъ себя 166 кораблей, число гораздо-превосходившее британскую морскую силу. Но для Англіи было весьма-выгодно то, что она имѣла противъ себя коалицію; да и къ тому же, флотъ ея былъ лучше и опытнѣе союзническаго. Однакоже, опасность для ней была велика, потому-что, еслибъ, во время этой борьбы, генералъ Бонапарте успѣлъ переплыть съ арміею проливъ, Англія погибла бы.
   Старое счастіе Питта, подобно судьбѣ Тугута, меркло передъ рождающеюся звѣздою молодаго генерала Бонапарте. Питту досталась на долю рѣдкая участь, неимѣвшая въ этотъ вѣкъ себѣ равной, кромѣ судьбы Фридриха-Великаго. Ему было отъ роду всего сорокъ-три года, и онъ уже семьнадцать лѣтъ властвовалъ, и властвовалъ неограниченно, въ странѣ свободной. Но его счастіе уже состарѣлось, а счастіе Бонапарте, напротивъ того, было юно; оно только-что рождалось.
   Въ Великобританіи, народъ, доведенный до страшнаго голода, былъ всюду въ возстаніи, грабилъ роскошныя жилища британской аристократіи и опустошалъ въ городахъ лавки хлѣбниковъ или магазины продовольствія. Общій голосъ обвинялъ Питта въ настоящихъ бѣдствіяхъ. Противъ него возстала оппозиція; во главѣ ея -- Фоксъ, Шериданъ, Тирнэ, лорды Грей и Голлендъ, вызывавшіе его на отвѣтъ передъ лицомъ Англіи, приведенной въ ужасъ множествомъ своихъ враговъ и смущенной криками голоднаго народа, вотще требовавшаго себѣ хлѣба.
   На все это Питтъ отвѣчалъ слабо. Онъ все повторялъ свой любимый доводъ, что еслибъ онъ не велъ войны, англійская конституція должна была бы погибнуть; и онъ приводилъ въ примѣръ Венецію, Неаполь, Пьемонтъ, Швейцарію, Голландію, духовныя владѣнія въ Германіи, какъ-будто можно было повѣрить, чтобъ то, что случилось съ третьестепенными державами итальянскими и германскими, могло случиться и съ могущественною Англіею и ея либеральною конституціею. Онъ отвѣчалъ, и на этотъ разъ съ большимъ основаніемъ, что если Франція много усилилась на твердой землѣ, зато Англія много усилилась на морѣ; что ея флотъ покрытъ славою; что хотя долгъ ея и налоги увеличились, за то также удвоилось ея богатство, и что, во всѣхъ отношеніяхъ, Англія была могущественнѣе теперь, нежели до начала войны. Онъ былъ непреклоненъ, говоря о правахъ нейтралитета; Допусти, говорилъ онъ, Англія эти начала, и тогда какая-нибудь канонерская шлюбка въ состояніи будетъ конвоировать торговлю цѣлаго свѣта.
   Вліяніе Питта видимо ослабѣло. Всѣ чувствовали, что онъ, упорствуя продолжать войну, упустилъ два случая выгодно заключить миръ: наканунѣ битвы при Маренго, и наканунѣ сраженія подъ Гогенлинденомъ. Упустить удобный случаи, для политиковъ, равно какъ и для полководцевъ, -- несчастіе неисправимое. Онъ чувствовалъ себя, и другіе видѣли, что онъ побѣжденъ геніемъ генерала Бонапарте.
   Надо отдать справедливость ему и Англіи, что мѣры, принятыя во время ужаснаго голода, были въ высочайшей степени благоразумны. Назначены были значительныя преміи за ввозъ хлѣба; запрещено было гнать изъ хлѣба вино; приходы давали вспомоществованія не деньгами, что увеличило бы цѣну на хлѣбъ, а съѣстными припасами, наприм.: солониною, овощами и т. п. Издана была отъ короля прокламація ко всѣмъ классамъ, пользовавшимся довольствомъ и которые могли разнообразить свою пищу; эта прокламація предлагала имъ уменьшить по возможности въ своихъ домахъ потребленіе хлѣба. Наконецъ, отправили многочисленные флоты добывать рисъ въ Индіи, рожь въ Америкѣ и въ странахъ, омываемыхъ Средиземнымъ-Моремъ. Старались промышлять хлѣбъ и изъ Франціи, производя контрабанду на берегахъ Бретани и Вандеи.
   Между-тѣмъ, посреди этого бѣдствія, Питтъ изготовлялъ все, чтобъ предпринять смѣлую кампанію въ Балтійское-Море, лишь-только позволитъ время года. Онъ хотѣлъ сначала поразить Данію, потомъ Швецію, и наконецъ устремиться къ берегамъ Россіи. Но вскорѣ возникло неудовольствіе между королемъ и министромъ, и 8 Февраля 1801 г., Питтъ получилъ отставку. Эта отставка, послѣ семнадцати-Лѣтняго управленія министерствомъ, при обстоятельствахъ столь чрезвычайныхъ, произвела живѣйшее изумленіе. Въ этомъ стали подозрѣвать скрытый замыселъ Питта, и съ-тѣхъ-поръ утвердилось общественное мнѣніе, разглашенное въ-послѣдствіи историками, что Питтъ, видя наступившую необходимость минутнаго мира, согласился удалиться отъ дѣлъ на нѣсколько мѣсяцевъ, за тѣмъ, чтобъ этотъ миръ былъ заключенъ другими, а чтобъ возвратиться самому къ кормилу правленія, когда уже минетъ эта минутная необходимость. Такія-то побужденія толпа приписываетъ людямъ, дѣйствующимъ на политическомъ поприщъ, а писатели, плохо посвященные въ дѣло, повторяютъ эти рѣчи такъ, какъ имъ удалось ихъ слышать!
   Питтъ не предвидѣлъ ни амьенскаго мира, ни его непродолжительности {"Я узналъ" говоритъ Тьеръ: "приводимыя здѣсь подробности отъ многихъ современниковъ Питта, очень-близкихъ къ нему, принимавшихъ участіе въ министерскихъ дѣлахъ того времени и занимающихъ еще и теперь важные посты въ Англіи."}; сверхъ-того, онъ не считалъ мира несообразнымъ съ своимъ присутствіемъ у кормила правленія, потому-что согласился на переговоры въ Лиллѣ въ 1797 г., и еще недавно назначилъ Гренвиля въ Люневилль. Питтъ взялъ отставку, къ великому отчаянію короля, къ большому неудовольствію министерской партіи, къ ужасу Англіи, видѣвшей съ сильнѣйшимъ безпокойствомъ, что люди новые и неопытные приступаютъ къ кормилу правленія. Питтъ былъ замѣщенъ своею креатурою, Аддингтономъ. Лордъ Гауксбёри, въ-послѣдствіи лордъ Ливерпуль, замѣнилъ лорда Грсивилля, министра иностранныхъ дѣлъ. То были люди умные, умѣренные, но мало способные, -- оба бывшіе друзья Питта, и въ-продолженіи нѣкотораго времени дѣйствовавшіе по его указаніямъ. И это-то обстоятельство, болѣе всякаго другаго, содѣйствовало къ утвержденію мнѣнія, что удаленіе Питта было притворно.
   Эти сильныя волненія потрясли слабый разсудокъ Георга ІІІ-го. Новый припадокъ безумія лишилъ его возможности почти въ-продолженіе цѣлаго мѣсяца управлять государствомъ. Питтъ получилъ отставку. Аддингтонъ и Гауксбёри были уже назначены министрами, но еще не вступили въ отправленіе своихъ должностей. Питтъ, хотя переставшій быть министромъ, былъ настоящимъ Правителемъ Англіи во время этого кризиса, продолжавшагося почти цѣлый мѣсяцъ, и получилъ эту власть съ всеобщаго согласія. Въ это время, въ портахъ снаряжались англійскіе флоты, и адмиралы Паркеръ и Нельсонъ вышли изъ Ярмута съ 47 кораблями, держа путь къ Балтикѣ.
   Въ половинѣ марта, король наконецъ оправился, и Питтъ удалился. Питтъ чувствовалъ, что звѣзда его блѣднѣла передъ раздающеюся звѣздою, предназначенною бросить совершенно-иной свѣтъ, нежели какимъ блистала его собственная. Хотя въ-послѣдствіи онъ снова приступилъ къ дѣлами", чтобъ скончать посреди ихъ вѣкъ свой, однако настоящая кончина его должна считаться съ этого дня. Питтъ, послѣ семнадцати-лѣтняго управленія, оставилъ свою страну болѣе-богатою, чѣмъ прежде, но и болѣе-обремененною долгами. Это былъ совершенный ораторъ, какъ органъ правительства, глава партіи, по мало просвѣщенный государственный человѣкъ, совершившій большія ошибки и исполненный предразсудковъ своей націи. Это былъ Англичанинъ, наиболѣе ненавидѣвшій Францію.
   Хотя Аддингтонъ и лордъ Гауксбёри не могли сравниться съ Питтомъ, однако движеніе уже началось, и британскій корабль еще направлялъ нѣсколько времени бѣгъ свой, приданный кормъ его рукою павшаго министра. Англійскій флотъ шелъ въ Балтику рѣшать великій вопросъ о правъ нейтральныхъ государствъ, и армія, перевозимая на корабляхъ адмирала Кейта, ѣхала на Востокъ отнимать Египетъ Французовъ.
   Адмиралъ Паркеръ былъ главнокомандующимъ балтійскимъ флотомъ, Нея ьсонъ находился при немъ на случай, когда прійдется дать сраженіе.
   Чтобъ проникнуть изъ Категата въ Балтику, надо проѣхать проливъ Зундъ, отдѣляющій берега Даніи отъ береговъ Швеціи. Между Гельзенёромъ и Гельзингборомъ онъ имѣетъ въ ширину 2,300 туазовъ. Этотъ проливъ глубже со стороны Швеціи, и потому, поставивъ по этому берегу баттареи, можно было бы затруднить проѣздъ для Англичанъ. Но шведскій берегъ не былъ защищенъ въ это время, да не бывалъ защищенъ и прежде. Дѣйствительно, онъ по представляетъ ни одного порта, гдѣ могли бы приставать купеческія суда. Въ Зундъ всего одинъ портъ Гельзенёръ, принадлежащій Даніи: отъ-этого-то защищенъ былъ только одинъ датскій берегъ; на немъ была построена сильная крѣпость Кронепбургъ. Отъ-этого также произошло обыкновеніе платить за проѣздъ чрезъ Зундъ Датчанамъ, а не Шведамъ. Впрочемъ, Густавъ-Адольфъ, одинъ изъ ревностнѣйшихъ членовъ лиги, хотѣлъ построить на берегу Швеціи укрѣпленія, но въ это время іода такое предпріятіе было рѣшительно невозможно, потому-что желѣзо не брало земли, оледенѣлой морозомъ. Впрочемъ, еслибъ и оба берега были защищены, то все проливъ такъ широкъ, что англійскіе корабли, держась посрединѣ, не могли бы сильно пострадать отъ непріятельскихъ ядеръ.
   Кромѣ Зунда, есть и еще два прохода въ Балтику: это два морскіе рукава, отдѣляющіе, одинъ островъ Зеландъ отъ острова Фіоніи, другой островъ Фіонію отъ берега Ютландіи, и извѣстные подъ именемъ Большаго и Малаго Бельтовъ. Но они были для Англичанъ не такъ удобны, какъ Зундъ, по своимъ отмѣлямъ и потому, что здѣсь англійскіе корабли подвергались бы гибельному дѣйствію датскихъ баттареи.
   Датчане сосредоточили свою защиту не въ Зундѣ, а передъ самымъ Копенгагеномъ.
   Отважный Нельсонъ разгромилъ датскій флотъ. Датчане защищались мужественно, по надо было опасаться за самый Копенгагенъ, и потому они поспѣшили заключить перемиріе на три съ половиною мѣсяца. Кончина Императора Павла перемѣнила положеніе дѣлъ. Нельсонъ, оставляя Копенгагенъ, не зналъ объ этомъ; иначе, это событіе увеличило бы его притязанія. Адмиралъ Паркеръ немедленно ратификовалъ это перемиріе.
   Англичане рѣшились смягчить свои требованія касательно права нейтралитета, и всѣ непріязненныя дѣйствія на Балтійскомъ-Морѣ были пріостановлены. Англія склонялась къ примиренію съ Франціею, которая въ-продолженіи десяти лѣтъ потрясала Европу и уже угрожала британской территоріи. Англійское правительство хотѣло теперь, пользуясь благопріятными обстоятельствами, загладить ошибки, происшедшія отъ упорной политики Питта.
   Первый консулъ, мечтавшій только о томъ, чтобъ сдержать обѣщаніе, данное Франціи -- доставить ей порядокъ и миръ, первый консулъ съ радостію принялъ предложенія англійскаго кабинета и поручилъ Французскому уполномоченному въ Лондонѣ, Отто, начать переговоры съ лордомъ Гауксбёри. Дѣйствительно, эти переговоры начались въ первыхъ числахъ апрѣля 1801 г. (въ срединѣ жерминаля IX года).
   Съ 18 брюмера VIII г. (9 ноября 1799 г.), по жерминаль IX года (апрѣль 1801 г.) прошло всего около полутора года, и Франція, въ мирѣ со всѣмъ материкомъ, въ чистосердечныхъ и откровенныхъ переговорахъ съ Англіею, готова была, наконецъ, въ первый разъ по прошествіи десяти лѣтъ стяжать общій миръ за сушѣ и на морѣ. Условіе этого общаго мира, допущенное всѣми договаривавшимися сторонами, было сохраненіе завоеваній Франціи.

"Отечественныя Записки", No 7, 1845

   
   
еона, еще не истощеннымъ усталостью. Героическая рѣшимость ея правительства, удалившагося, напримѣръ, въ Шотландію и оставившаго Англію въ жертву опустошенія, доколь не пришелъ бы Нельсонъ со всѣми эскадрами запереть возвратъ Наполеону-побѣдителю и сдѣлать его плѣнникомъ посреди страны имъ завоеванной, -- такая рѣшимость безъ сомнѣнія повлекла бы за собою небывалыя комбинаціи, но она была внѣ всякаго вѣроятія. Мы твердо убѣждены, что еслибъ Наполеонъ достигъ Лондона, Англія приступила бы къ заключенію трактата.
   Итакъ, весь вопросъ зависѣлъ отъ перехода черезъ проливъ. Этотъ переходъ былъ дѣломъ чрезвычайно-отважнымъ, не смотря на то, что флотилія могла переплыть проливъ въ штиль, или зимою во время бури. И потому, Наполеонъ думалъ о пособіи флота для прикрытія экспедиціи. Скажутъ, что вопросъ былъ приводимъ къ главнѣйшему затрудненію -- къ превосходству надъ Англичанами на морѣ. Нѣтъ, ибо дѣло шло не о томъ, чтобъ иревзойдти ихъ, ни даже сравняться съ ними. Требовалось единственно привести, посредствомъ искусной комбинаціи, флотъ въ Ла-Маншъ, пользуясь случайностями, которыя представляются моремъ и его неизмѣримостью, дѣлающею встрѣчи весьма-затруднительными. Планъ Наполеона, столь-часто видоизмѣняемый, воспроизводимый съ такимъ изумительнымъ творчествомъ, представлялъ всѣ шансы на успѣхъ въ рукахъ человѣка болѣе-твердаго духомъ, нежели Вильнёвъ. Безъ сомнѣнія, Наполеонъ нашелъ здѣсь, подъ иною формою, неудобства своей относительной слабости въ морскомъ дѣлѣ; Вильнёвъ, живо чувствуя ее, былъ приведенъ въ смущеніе, но уже слишкомъ, и въ такой сильной степени, что помрачилъ этимъ честь свою передъ судомъ исторіи. Какъ бы то ни было, флотъ его бился храбро при Ферролѣ, и, если предположить, что онъ далъ бы передъ Брестомъ несчастное сраженіе, которое далъ спустя нѣсколько времени при Трафальгарѣ, Гантомъ могъ бы выйдти; и если терять сраженіе, то не лучше ли было бы потерять его съ пользою для перехода черезъ Ла-Маншъ? И можно ли бы было, даже и при такомъ исходѣ сраженія, сказать, что оно было потеряно? Итакъ, Вильнёвъ былъ виноватъ, хотя его уже порицали слишкомъ, какъ обыкновенно поступаютъ съ несчастными. Человѣкъ опытный, забывая, что ревностью часто дополняютъ то, чего не достаетъ въ матеріальномъ отношеніи, онъ не умѣлъ подняться до высоты своего призванія и совершить то, что Латушъ-Тревилль навѣрное совершилъ бы на его мѣстѣ.
   Итакъ, предпріятіе Наполеона не было мечтою: оно было въ высшей степени выполнимо въ такомъ видѣ, какъ онъ приготовилъ его; и, быть-можетъ, въ глазахъ истинныхъ цѣнителей, оно доставитъ ему болѣе чести, нежели столько другихъ предпріятій, увѣнчанныхъ блистательнымъ успѣхомъ. Оно не было также выдумкою, какъ воображали себѣ люди, любящіе подозрѣвать глубину тамъ, гдѣ ея нѣтъ вовсе: нѣсколько тысячь писемъ министровъ и самого императора не оставляютъ въ этомъ отношеніи ни малѣйшаго сомнѣнія. Это было предпріятіе серьёзное, преслѣдованное въ-теченіе нѣсколькихъ лѣтъ съ настоящею страстью. Равнымъ образомъ, полагали, что Наполеонъ перешелъ бы проливъ, еслибъ не отвергъ Фультона, предлагавшаго ему пароходство. Ныньче невозможно предсказать роль, какую пароходство будетъ играть въ грядущихъ событіяхъ; но съ вѣроятностью можно сказать, что оно дастъ Франціи болѣе силъ противъ Англіи. Сдѣлаетъ ли оно проливъ доступнѣе къ переѣзду, это будетъ зависѣть отъ усилій, которыя съумѣетъ употребить Франція для достиженія превосходства въ приложеніи этой новой силы; это будетъ зависѣть отъ ея патріотизма и ея предвидѣнія. Но, относительно отказа Наполеона можно утверждать, что Фультонъ предлагалъ ему это искусство въ дѣтствѣ, слѣдовательно, такое, которое тогда не могло подать никакой помощи. Итакъ, Наполеонъ сдѣлалъ все, что могъ. При этомъ обстоятельствѣ, нельзя упрекнуть его ни въ чемъ. Безъ сомнѣнія, само Провидѣніе не хотѣло, чтобъ онъ успѣлъ. И почему? Онъ, не всегда справедливый относительно враговъ своихъ, былъ на этотъ разъ правъ съ своей стороны.

"Отечественныя Записки", No 6, 1846

   
   
   
Она смѣло признавалась въ своихъ опасеніяхъ супругу, который въ припадкѣ вспыльчивости заставлялъ ее молчать. Отвергнутая имъ, она обращалась тогда къ людямъ, имѣвшимъ надъ нимъ нѣкоторое вліяніе, умоляла ихъ опровергнуть совѣты честолюбивыхъ и безразсудныхъ братьевъ и давала такимъ-образомъ своимъ предчувствіямъ, своему страху гласность, которая очень не нравилась первому консулу.
   Фуше старался ее утѣшить. "Сударыня" говорилъ онъ ей: "успокоимтесь. Вы безполезно станете противоречить вашему супругу. Онъ будетъ консуломъ по жизнь, королемъ или императоромъ, всѣмъ, чѣмъ только можно быть. Ваши опасенія утомляютъ его: мои совѣты были бы для него оскорбительны. Итакъ, будемъ ждать, и предоставимъ совершаться событіямъ, которыхъ ни вы, ни я остановить не въ состояніи".
   Развязка приближалась по мѣрѣ того, какъ подходилъ къ концу срокъ чрезвычайнаго засѣданія X года. Между-тѣмъ, въ этомъ дѣлѣ нельзя было обойдтись безъ руки одного человѣка, и этотъ человѣкъ былъ консулъ Камбасересъ. Мы уже говорили о его скрытомъ, но дѣйствительномъ вліяніи на перваго консула. Его вліяніе въ сенатѣ было равно велико. Это первое въ государствѣ собраніе питало истинное уваженіе къ старому юрисконсульту, сдѣлавшемуся повѣреннымъ новаго Цезаря. Въ настоящемъ обстоятельствѣ, такъ-какъ генералъ Бонапарте не могъ самъ провозгласить себя консуломъ по жизнь или императоромъ, и такъ-какъ было необходимо, чтобъ какое-нибудь государственное учрежденіе приняло на себя сдѣлать подобное предложеніе, то очевидно, взяться за это должно было сенату, а въ сенатѣ человѣку, который управлялъ имъ, который значилъ въ немъ болѣе всѣхъ.
   Камбасересъ, хотя привязанный къ первому консулу, не безъ нѣкотораго, однакожъ, неудовольствія смотрѣлъ на перемѣну, долженствовавшую поставить его еще въ дальнѣйшемъ разстояніи отъ его знаменитаго сотоварища. Но онъ видѣлъ, что безполезно всякое сопротивленіе желаніямъ генерала Бонапарте, и что, въ настоящихъ своихъ границахъ, эти желанія законны.
   Между-тѣмъ, какъ объ этомъ предметѣ шли жаркіе разговоры около перваго консула, а самъ онъ только слушалъ все это, стараясь наблюдать молчаніе, Камбасересъ положилъ конецъ этому принужденному состоянію, заговоривъ первый съ своимъ сотоварищемъ о происходившемъ. За себя и третьяго консула, Лебрена, онъ предложилъ ему всяческую помощь въ этомъ дѣлѣ, гдѣ первому консулу неловко было дѣйствовать своею особою, потому-что онъ долженъ былъ казаться принимающимъ, а не вынуждающимъ насильно титулъ, о которомъ шла рѣчь. Первый консулъ, выразивъ Камбасересу свою благодарность за подобную откровенность, объявилъ ему, что доволенъ своимъ настоящимъ положеніемъ, не видитъ необходимости перемѣнить его, и ни на что не рѣшится, чтобъ изъ него выйдти; что, по его мнѣнію, надо сдѣлать нѣкоторыя перемѣны въ формѣ правленія, по что ему нельзя вмѣшиваться въ это дѣло, потому-что онъ имѣетъ слишкомъ-прямое участіе въ этомъ вопросѣ, и что такимъ-образомъ онъ будетъ ждать, а самъ ничего не предприметъ.
   Камбасересъ отвѣчалъ первому консулу, что безъ сомнѣнія ему-самому неловко начинать подобное дѣло; но что, если ему угодно объясниться съ своими сотоварищами, дать имъ обоимъ выразумѣть въ чемъ состоитъ его мысль, то они, разъ уже узнавъ его намѣренія, избавятъ его отъ труда обнаруживать ихъ, и немедленно приступятъ къ дѣлу. Отъ-того ли, что онъ чувствовалъ нѣкоторое замѣшательство высказать свое желаніе, или отъ-того, что желалъ болѣе, нежели сколько тогда предназначали ему,-- можетъ-быть, даже и самодержавной власти,-- только первый консулъ облекся новою непроницаемою завѣсою, и все повторялъ одно и то же, что онъ не имѣетъ никакого опредѣленнаго желанія, по что будетъ доволенъ, если оба его товарища будутъ наблюдать за движеніемъ умовъ, даже направлять ихъ, для предупрежденія безразсудствъ, которыя могутъ надѣлать неловкіе друзья.
   Никогда первый консулъ не хотѣлъ высказать своей мысли своему товарищу Камбасересу. Къ естественному замѣшательству, которое онъ испытывалъ, примѣшивалась и иллюзія. Онъ мечталъ, что безъ его вмѣшательства повергнутъ къ йогамъ его корону. Это было заблужденіе. Публика, спокойная, счастливая, признательная, была расположена освятить своимъ согласіемъ все, что будетъ сдѣлано, но отрекшись нѣкоторымъ образомъ отъ всякаго участія въ общественныхъ дѣлахъ, она по была расположена вмѣшиваться въ нихъ, даже для того, чтобъ засвидѣтельствовать благодарность, которую чувствовала. Государственныя собранія, за исключеніемъ нѣкоторыхъ зачинщиковъ, находившихъ въ томъ свои интересъ, устыдились при мысли отречься, предъ лицомъ неба, отъ республиканскихъ формъ, на поддержаніе которыхъ они недавно произносили клятву. Многіе, мало-опытные въ тайнахъ политики, вѣрили даже, что первый консулъ, довольный всемогуществомъ, которымъ пользовался, особенно съ-тѣхъ-поръ, какъ освободился отъ оппозиціи трибуната,-- удовольствуется возможностію дѣлать все, что хочетъ, и предоставитъ себѣ легкую славу быть новымъ Вашингтономъ, превосходящимъ американскаго Вашингтона, геніемъ и славою. И потому, когда зачинщики говорили, что еще ровно ничего не сдѣлано для перваго консула, который самъ такъ много сдѣлалъ для Франціи, нѣкоторые безхитростные люди отвѣчали на это наивно: что же хотите вы, чтобъ для него сдѣлали? что хотите вы, чтобъ ему предложили? какая награда можетъ соотвѣтствовать оказаннымъ имъ. заслугамъ? Истинное ему вознагражденіе -- его слава.
   Камбасересъ былъ такъ благоразуменъ, что не хотѣлъ отмстить за это притворство перваго консула, оставивъ дѣла въ застоѣ. Надо было чѣмъ-нибудь покончить, и онъ рѣшился вмѣшаться въ дѣло немедленно. По его мнѣнію и по мнѣнію многихъ свѣдущихъ людей, было достаточно дать первому консулу продолженіе власти на десять лѣтъ, которыя, съ семью годами, остававшимися отъ перваго періода, продлили бы его консульство на семнадцать лѣтъ. Дѣйствительно, это значило, и во Франціи, и въ Европѣ, разрушить всѣ надежды враговъ перваго консула, которые разсчитывали на законный терминъ его могущества. Но Камбасересъ хорошо зналъ, что первый консулъ не удовольствуется этимъ, что. ему надо было предложить нѣчто другое, и что съ пожизненнымъ консульствомъ, соединеннымъ съ правомъ назначать преемника, можно получить всѣ выгоды наслѣдственной монархіи, избѣжавъ неудобствъ, могущихъ произойдти отъ перемѣны титула. И потому онъ остановился на этой мысли и старался распространить ее въ сенатѣ, законодательномъ сословіи, трибунатѣ.
   Первый консулъ съ намѣреніемъ отлагалъ представленіе амьенскаго трактата на утвержденіе законодательному сословію. Камбасересъ понималъ, что это было именно то обстоятельство, которымъ надо было воспользоваться, и потому устроилъ все такъ, чтобъ достигнуть желаемаго результата. 6 мая (16 флореаля) проектъ закона былъ внесенъ въ законодательное сословіе тремя государственными совѣтниками: то были Рёдереръ, Брюи (адмиралъ) и Берлье. Обыкновенно, проекты были сообщаемы трибунату просто чрезъ законодательное сословіе; на этотъ разъ, по важности предмета, правительство хотѣло само непосредственно сообщить трактатъ трибунату. Это порученіе было возложено на трехъ государственныхъ совѣтниковъ: Ренье, Тибодо и Биго-Преамне. Едва окончили они свои докладъ, какъ трибунъ Симеонъ потребовалъ слова. "Такъ какъ правительство", сказалъ онъ: "сообщило намъ такимъ торжественнымъ образомъ мирный трактатъ, заключенный съ Великобританіею, то мы должны отвѣчать на это тѣмъ же. Я предлагаю отправить къ правительству депутацію, чтобъ поздравить его съ возстановленіемъ всеобщаго мира." Это предложеніе было тотчасъ же принято. Президентъ Шабо-де-л'Аллье, одинъ изъ друзей консула Камбасерсса, произнесъ съ трибуны слѣдующія слова:
   "У всѣхъ народовъ давались почести людямъ, которые славными дѣяніями приносили честь странѣ своей и спасали се отъ великихъ опасностей.
   "Кто когда-либо болѣе генерала Бонапарте имѣлъ права на признательность націи?
   "Кто, во главъ армій или во главѣ правительства, доставила болѣе чести своему отечеству и оказалъ ему болѣе заслугъ?
   "Его доблесть, его геній спасли французскій народъ отъ неистовствъ анархіи и бѣдствій войны, и французскій народъ такъ-великъ, такъ великодушенъ, что не оставитъ столькихъ благодѣяній безъ великаго возмездія.
   "Трибуны! будемъ органами его, этого народа. Намъ въ-особенности должно показать примѣръ, когда дѣло идетъ о томъ, чтобъ выразить, въ подобно-важномъ случаѣ, чувствованія и волю французскаго народа."
   Въ-слѣдствіе этой рѣчи, рѣшено было единогласно выразить на дѣлѣ національную признательность первому консулу. Сенатъ опредѣлилъ составить особую коммиссію, которая представила бы свои соображенія о томъ, чѣмъ должна быть выражена эта признательность.
   Депутація, которую трибунъ Симеонъ предложилъ отправить къ правительству, на другой же день, 7 мая (17 флореаля), была принята въ Тюльери. Первый консулъ былъ окруженъ своими товарищами, множествомъ высшихъ должностныхъ лицъ и генералами. Видъ его былъ важенъ и скроменъ. Отблагодаривъ трибуна Симеона за выраженныя имъ въ привѣтствіи чувствованія, и сказавъ, что видитъ въ этомъ результатъ болѣе-благопріятныхъ отношеній, установившихся между правительствомъ и трибунатомъ, прямо намекнувъ такимъ-образомъ на перемѣны, произведенныя въ этомъ учрежденіи, первый консулъ заключилъ этими благородными словами: "Что до меня, я принимаю съ чувствительнѣйшею благодарностью рѣшеніе трибуната. Не желаю иной славы, кромѣ выполненія всей возложенной на меня обязанности. Не ищу инаго возмездія, кромѣ любви моихъ согражданъ: счастливы, если они твердо убѣждены, что бѣдствія, которыя имъ пришлось бы испытать, будутъ для меня всегда самыми чувствительными бѣдствіями, что жизнь дорога мнѣ только по тѣмъ заслугамъ, которыя я могу оказать моему отечеству; что самая смерть отнюдь не будетъ мнѣ прискорбна, если мои послѣдній взглядъ увидитъ благоденствіе республики такъ же упрочившимся, какъ упрочилась ея слава".
   Теперь шло дѣло только о томъ, чѣмъ выразить національную благодарность въ-отношеніи къ генералу Бонапарте. Никто на этотъ счетъ не обманывался: всѣ хорошо знали, что только продолженіемъ власти можно было отплатить знаменитому генералу за неизмѣримыя благодѣянія, имъ оказанныя. Между-тѣмъ, нѣкоторыя немудрыя головы въ трибунатѣ и сенатѣ мечтали, подавая голосъ, что дѣло шло о воздвиженіи статуи или монумента въ честь перваго консула. Но такихъ господъ было очень-немного. Масса трибуновъ и сенаторовъ хорошо знала, какъ надобно выражать свою благодарность. Весь этотъ день и слѣдующій, Тюльери и отель Камбасереса не пустѣли. Сенаторы наперерывъ одинъ передъ другимъ являлись съ вопросами, какъ имъ должно поступить. Ихъ рвеніе было велико; надо было только высказать, чего хотѣли, чтобъ они привели это въ исполненіе. Одинъ изъ нихъ сказалъ даже консулу Камбасересу: "Чего хочетъ генералъ? Хочетъ ли онъ быть королемъ? Пусть только скажетъ..." Любопытствуя узнать настоящія мысли перваго консула, сенаторы старались приблизиться къ нему какъ-только могли, и пробовали тысячью способами выпытать изъ устъ его хоть одно сколько-нибудь значительное слово. Но онъ постоянно упорствовалъ обнаружить свои намѣренія, даже предъ сенаторомъ Лапласомъ, котораго онъ особенно любилъ, и который, по этому, былъ уполномоченъ вывѣдать его сокровенныя желанія. Онъ всегда отвѣчалъ, что все, что сдѣлаютъ, что бы ни сдѣлали, будетъ имъ принято съ благодарностью, и что онъ не имѣетъ никакого особеннаго желанія. Нѣкоторые хотѣли знать, будетъ ли пріятно ему продолженіе власти на десять лѣтъ. Онъ отвѣчалъ, съ притворною уничиженностью, что всякое изъявленіе общественной благодарности,-- это ли, другое ли,-- будетъ ему достаточно и пріятно. Сенаторы, послѣ того, обращались къ консуламъ Камбасересу и Лебрену, чтобъ спросить ихъ совѣта, на что имъ слѣдуетъ рѣшиться. "Назначьте его консуломъ по жизнь", отвѣчали они: "и вы сдѣлаете все, что можно лучшаго".-- "Но, говорятъ, онъ не хочетъ этого", возражали люди болѣе-безхитростные: "говорятъ, что его удовольствуетъ продолженіе власти на десять лѣтъ. Зачѣмъ идти дальше, нежели сколько онъ хочетъ?"
   Консуламъ Лебрену и Камбасересу стояло много хлопотъ убѣждать ихъ. Камбасересъ далъ знать объ этомъ первому консулу. "Вы поступаете неблагоразумно", говорилъ онъ ему: "что не хотите объясниться. Ваши враги (они есть у васъ, не смотря на ваши заслуги, въ самомъ даже сенатѣ) воспользуются вашимъ молчаніемъ." -- "Оставьте ихъ", отвѣчалъ первый консулъ Камбасересу: "большинство сената всегда расположено дѣлать болѣе, нежели сколько отъ него требуютъ. Они пойдутъ дальше, нежели вы думаете."
   Камбасересъ возражалъ ему, что онъ ошибается. Но было невозможно побѣдить это упорное притворство. Между-тѣмъ, такъ и случилось, какъ говорилъ Камбасересъ. 8-го мая (18 флореаля) сенатъ, послѣ двух-суточныхъ преній, рѣшилъ продолжить первому консулу власть на десять лѣтъ.
   Первый консулъ, окруженный въ Тюльери своими братьями, Іосифомъ и Люсіаномъ, узналъ съ живѣйшимъ неудовольствіемъ объ этомъ результатѣ. Въ первую минуту, онъ думалъ просто отказаться отъ предложенія сената и тотчасъ призвалъ къ себѣ своего сотоварища Камбасереса. Второй консулъ сказалъ, что, безъ сомнѣнія, случившееся очень-непріятно, однако легко можетъ быть поправлено; что прежде всего не надо показывать никакого неудовольствіи; что въ двое сутокъ все можетъ быть измѣнено, но что для этого необходимо дать Дѣлу новый видъ, и что онъ беретъ это на себя. "Сенатъ предлагаетъ вамъ продолженіе перваго консульства" говорилъ Камбасересъ: "отвѣчайте, что вы благодарны за такое предложеніе, по что не отъ него, а съ согласія цѣлой націи вы получили власть, что отъ одной націи вы можете получить продолженіе этой власти, и что желаете испросить ея согласія тѣмъ же путемъ, какой былъ употребленъ для принятія консульской конституціи, т. е. посредствомъ реестровъ, открытыхъ по всей Франціи. Тогда мы составимъ въ государственномъ совѣтѣ формулу, которая будетъ повергнута на народную санкцію. Мы спросимъ націю не о томъ, можетъ ли генералъ Бонапарте принять продолженіе власти на десять лѣтъ, по о томъ, долженъ ли онъ принять консульство по жизнь. Еслибъ первый консулъ самъ сдѣлалъ что-либо подобное, присовокуплялъ Камбарасересъ, то это было бы неловко. Но я могу дать этому дѣлу ходъ, -- я, второй консулъ, которому нѣтъ тутъ никакой выгоды. Пусть генерала" ѣдетъ въ Мальмезонъ; я одинъ останусь въ Парижѣ, соберу государственный совѣтъ, который и начертаетъ новое предложеніе, долженствующее быть повергнутымъ на одобреніе націи."
   Эта искусная уловка была принята съ большимъ удовольствіемъ генераломъ Бонапарте и его братьями. Камбасересъ осыпанъ благодарностью за эту геніальную выдумку и былъ уполномоченъ дѣйствовать.
   Все такъ устроилось, какъ говорилъ Камбасересъ, и коммиссія, составленная изъ нѣсколькихъ государственныхъ совѣтниковъ, составила слѣдующій актъ, который назначено было обнародовать на другой день:
   "Консулы республики, полагая, что отзывъ перваго консула есть блистательная почесть, оказанная власти народа; что народъ, вопрошаемый о своихъ драгоцѣннѣйшихъ интересахъ, не долженъ знать другаго предѣла, кромѣ самыхъ этихъ интересовъ, постановляютъ слѣдующее... и проч. Народу французскому будутъ предложены два вопроса:
   "1) Наполеонъ Бонапарте будетъ ли консуломъ по жизнь?
   "2) Будетъ ли онъ имѣть право назначить себѣ преемника?
   "На этотъ конецъ открываются реестры у всѣхъ мэровъ, въ канцеляріяхъ всѣхъ трибуналовъ, у нотаріусовъ и у всѣхъ государственныхъ должностныхъ лицъ."
   Для поданія голосовъ былъ назначенъ трехнедѣльный срокъ.
   Камбасересъ отправился вслѣдъ за тѣмъ къ первому консулу съ этомъ опредѣленіемъ государственнаго совѣта. Трудно объяснить, почему первый консулъ упорно отвергалъ второй вопросъ. "Кого хотите вы, чтобъ я выбралъ себѣ преемникомъ? Моихъ братьевъ? Но Франція, согласившаяся быть управляемою мною, согласится ли быть управляемою Іосифомъ или Люсіаномъ? Васъ ли назначу я, васъ, консулъ Камбасересъ? Осмѣлитесь ли вы принять на себя такую обязанность? И къ-тому же, когда не уважили завѣщанія Лудовика XIV, уважатъ ли мое? Человѣкъ умершій, кто бы онъ ни былъ, уже больше ничто." Первый консулъ негодовалъ на Рёдерера, зачѣмъ онъ, не посовѣтовавшись ни съ кѣмъ, подалъ эту мысль о наслѣдствѣ. И онъ заставилъ выкинуть изъ мнѣнія государственнаго совѣта второй вопросъ, относившійся къ избранію преемника. Побужденіе, руководившее перваго консула въ этомъ случаѣ, очень-темно. Хотѣлъ ли онъ, оставивъ пропускъ въ организаціи правительства, доставить себѣ новый предлогъ, чтобъ сказать еще разъ, и нѣсколько-позже, что власть была безъ будущности, безъ величія, и что должно превратить ее въ наслѣдственную монархію? или боялся онъ семейныхъ раздоровъ и несчастій, въ которые вовлекло бы его право избирать преемника между своими братьями и племянниками? Если судить по его рѣчамъ въ эту эпоху, то послѣднее предположеніе покажется болѣе-справедливымъ.
   Обрѣзанный такимъ-образомъ актъ появился въ Монитерѣ, утромъ 11 мая (21 флореаля). Можно было быть увѣрену въ согласіи націи. Должно было казаться страннымъ, что предложеніе сената, единственной власти, которая имѣла право дѣлать предложенія, было измѣнено такъ существенно мѣстомъ, которое не было ни сенатъ, ни законодательное сословіе, ни трибунатъ, а просто совѣтъ, зависящій отъ правительства. Правда, государственный совѣтъ имѣлъ тогда великую важность, дѣлавшую его почти-равнымъ законодательнымъ собраніямъ; воззваніе къ волѣ націи было въ нѣкоторомъ родѣ поправкою, прикрывавшею всѣ неправильности этой процедуры, и давало государственному совѣту очевидную роль простаго редактора вопроса, предлагаемаго Франціи. Всѣ смѣялись надъ сенатомъ, который и самъ былъ въ довольно-сильномъ смущеніи отъ-того, что не съумѣлъ лучше понять желанія генерала Бонапарте, и который безмолвствовалъ, не находя ничего приличнаго ни сказать, ни сдѣлать. Что до сопротивленія, то онъ не имѣлъ никакого средства, и даже не помышлялъ о томъ. Безъ-сомнѣнія, потокъ не былъ такъ всеобщъ, чтобъ не возникало порицаніе въ извѣстныхъ мѣстахъ, на-прим. въ скрытыхъ убѣжищахъ, гдѣ вѣрные республиканцы скрывали свое отчаяніе, въ блистательныхъ отеляхъ Сен-Жерменскаго-Предмѣстья, гдѣ роялисты проклинали эту новую власть, которой они еще тогда не начинали служить. Но это порицаніе, едва уловимое посреди хвалебнаго хора, возносившагося вокругъ перваго консула и достигавшаго до его слуха, это порицаніе производило мало эффекта. Только мыслящіе люди, а ихъ всегда очень-немного, могли погружаться въ странныя размышленія о превратностяхъ революціи, о противорѣчіи самой-себѣ этой генераціи, ниспровергшей двѣнадцативѣковую королевскую власть, хотѣвшей даже въ своемъ изступленіи ниспровергнуть всѣ тропы Европы, а теперь возсоздающей, по частямъ, разрушенный престолъ, и ревностно оттискивающей человѣка, кому бы отдать его. Къ-счастію, она нашла для этой роли человѣка необыкновеннаго.
   Эти минутныя затрудненія вскорѣ уступили мѣсто настоящей оваціи. Законодательное сословіе и трибунатъ въ цѣломъ своемъ составѣ явились въ Тюльери къ первому консулу, подать голосъ въ пользу увѣковѣченія его власти. Было бы утомительно воспроизводить рѣчи, произнесенныя при этомъ случаѣ. Это было всегдашнее выраженіе все той же признательности, все той же довѣренности къ правительству перваго консула. Подобный примѣръ могъ только увлечь гражданъ къ поданію голоса, еслибъ они нуждались въ такомъ побужденіи. Они наперерывъ другъ передъ другомъ спѣшили къ мэрамъ, нотаріусамъ, въ канцеляріи трибуналовъ, чтобъ вписать въ реестры свои одобрительные голоса.
   Наступилъ конецъ флореаля. Спѣшили заключить это короткое и достопамятное засѣданіе внесеніемъ финансовыхъ законовъ. Предложенный бюджетъ былъ въ высшей степени удовлетворителенъ. Онъ простирался всего до 625 мильйоновъ франковъ и покрывался доходами, примѣтно-возраставшими, не считая возстановленія косвенныхъ налоговъ, остававшихся источникомъ для покрытія новыхъ нуждъ, которыя могли возникнуть въ-послѣдстиіи. Въ этомъ финансовомъ благоденствіи оставалось одно жалкое напоминаніе о прошломъ: это было банкрутство, происшедшее отъ бумажныхъ денегъ, по которое отнюдь нельзя было вмѣнить въ вину консульскому правительству.
   Эти предложенія не встрѣтили болѣе оппозиціи, подобной оппозиціи IX года. Они были послѣднимъ актомъ этого полуторамѣсячнаго засѣданія, посвященнаго столъ-важнымъ предметамъ.
   Трибунатъ и законодательное сословіе разошлись 20 мая (30 флореаля), оставивъ Францію въ состояніи, въ какомъ она еще не бывала, и, можетъ-быть, никогда не будетъ.
   Въ эту минуту, народъ, наперерывъ другъ передъ другомъ, подавалъ свой одобрительный голосъ въ отвѣтъ на запросъ, предложенный государственнымъ совѣтомъ. Голосовъ было подано слишкомъ три съ половиною мильйона. По-видимому, это было мало при народонаселеніи въ 36 мильйоновъ человѣкъ; по въ сущности -- много, болѣе, чѣмъ сколько требуютъ и получаютъ въ большей части извѣстныхъ конституцій, гдѣ триста, четыреста, пятьсотъ тысячъ голосовъ, на большій конецъ, выражаютъ волю народа. И дѣйствительно, половина изъ этихъ 36 мильйоновъ -- женщины, неимѣющія политическихъ правъ; въ остальныхъ 18,000,000 есть старики, дѣти, такъ-что мужественнаго и крѣпкаго населенія должно полагать всего 12,000,000. Итакъ, если еще принять въ соображеніе людей, промышляющихъ себѣ хлѣбъ ручными работами, по-большей-части безграмотныхъ, едва знающихъ подъ какимъ правительствомъ живутъ они, то эти три съ половиною мильйона голосовъ -- число необычайное.
   Были, впрочемъ, нѣкоторые диссиденты, республиканцы или роялисты, которые подписали на реестрахъ свое несогласіе, и которые своимъ присутствіемъ свидѣтельствовали о свободъ, предоставленной всѣмъ и каждому. Но число ихъ было вовсе незамѣтно.
   Первый консулъ занялся самъ, чтобъ внести нѣкоторыя измѣненія въ конституцію, казавшіяся ему необходимыми. Порицая твореніе Сійеса, онъ полагалъ однако сохранить основаніе его конституціи, присовокупивъ только нѣкоторыя новыя удобства для правительства.
   Были люди, которые, видя, что, по силѣ обстоятельствъ, должна быть введена монархія, мечтали о введеніи во Францію просто англійской монархіи, съ наслѣдственною королевскою властью и двумя независимыми палатами.
   Первый консулъ, не смотря на то, что такимъ проектомъ назначался ему престолъ, не раздѣлялъ этого мнѣнія, будучи чистосердечно убѣжденъ въ невозможности подобнаго учрежденія при настоящемъ порядкѣ вещей.
   Тѣ, которые не хотятъ въ немъ видѣть ничего болѣе, кромѣ военнаго человѣка, и едва-едва администратора, а отнюдь не государственнаго человѣка, воображаютъ себѣ, что онъ вовсе не зналъ англійской конституціи. Это рѣшительное заблужденіе! Видя въ Англіи единственную страшную соперницу, какую Франція имѣла въ Европѣ, онъ постоянно по спускалъ съ нея глазъ и проникъ до сокровеннѣйшихъ пружинъ ея конституціи. Въ частыхъ разговорахъ о правительственныхъ предметахъ, онъ говорилъ объ этомъ съ рѣдкою проницательностью. Одно въ-особенности не нравилось ему въ британской конституціи, именно, что важнѣйшія государственныя дѣла, требующія наиболѣе продолжительныхъ размышленій, большой послѣдовательности въ видахъ, глубокой тайны въ исполненіи,-- предаются публичной гласности и случайностямъ интриги, и витійства. "Пусть гг. Фоксъ, Питтъ или Аддингтонъ" говорилъ онъ: "будутъ искуснѣе одинъ другаго въ веденіи парламентской интриги, или краснорѣчивѣе -- въ засѣданіи парламента, и у насъ будетъ война вмѣсто мира; вселенная снова вспыхнетъ пламенемъ; Франція уничтожитъ Англію, или будетъ ниспровергнута ею! Отдавать" восклицалъ онъ съ гнѣвомъ: "отдавать судьбу міра на произволъ такихъ пружинъ!.." Этотъ великій умъ, исключительно занятый преобладавшею мыслію объ условіяхъ хорошаго выполненія въ государственныхъ дѣлахъ, забывалъ, что эти дѣла могутъ подпасть еще подъ болѣе-прискорбное вліяніе какой-нибудь г-жи Ментенонъ въ вѣкъ ханжества, г-жи Помпадуръ въ вѣкъ разврата, и даже, въ скоропреходящую Опоху великаго человѣка, каковы Фридрихъ или Наполеонъ,-- подъ вліяніе славолюбія, до-нельзя пытающаго судьбу сраженій.
   Первый консулъ хотѣлъ, чтобъ власть его товарищей была также продолжена по жизнь. "Вы довольно сдѣлали для меня" сказалъ онъ консулу Камбасересу, "и я долженъ упрочить ваше положеніе". Итакъ, принципъ пожизненности былъ принятъ для троихъ консуловъ, какъ въ настоящее время, такъ и на будущее. Оставался важный вопросъ о назначеніи преемника первому консулу, чѣмъ должно было замѣнить наслѣдственность. Генералъ Бонапарте сначала отказался отъ этого права избрать себѣ преемника; наконецъ, онъ уступилъ, и было рѣшено, чтобъ онъ назначилъ себѣ преемника при жизни. Въ этомъ случаѣ, онъ долженъ былъ съ большою церемоніею представить его сенату, гдѣ тотъ далъ бы присягу республикѣ, въ присутствіи консуловъ и всѣхъ властей. Этотъ преемникъ засѣдалъ въ сенатѣ на ряду съ консулами, непосредственно послѣ третьяго.
   Во всякомъ случаѣ, еслибъ, для избавленія себя отъ семейныхъ распрей, первый консулъ не назначилъ себѣ преемника при жизни, а захотѣлъ его наименовать въ завѣщаніи, то долженъ былъ, до смерти, вручить это завѣщаніе, за своею печатью, другимъ консуламъ, въ присутствіи министровъ и президентовъ государственнаго совѣта. Это завѣщаніе должно было оставаться въ архивахъ республики. Но въ этомъ случаѣ надо было, чтобъ сенатъ ратификовалъ волю завѣщателя.
   Когда первый консулъ не совершилъ бы избранія ври жизни, или еслибъ онъ не оставилъ завѣщанія, или еслибъ это завѣщаніе не было ратификовано, тогда второй и третій консулы должны были назначить преемника, котораго, по ихъ представленію, утверждалъ сенатъ.
   Таковы были формы для обезпеченія перехода власти. Это избраніе могло превратиться въ наслѣдственность, потому-что глава государства былъ воленъ избрать своего сына, еслибъ онъ имѣлъ его. Онъ могъ предпочитать между своими преемниками того, кого считалъ бы достойнѣйшимъ.
   Консулы были по праву членами сената и должны были предсѣдательствовать въ немъ.
   Первому консулу дано было право -- миловать. Это значило уподобить его власть, по возможности, власти государя.
   По бюджету, назначалось первому консулу шесть мильйоновъ франковъ, и мильйонъ двѣсти тысячь обоимъ его товарищамъ.
   Измѣненія консульской конституціи состояли въ замѣнъ списковъ выборныхъ -- обширной бездѣйственной и мечтательной кандидатуры, -- избирательными пожизненными коллегіями, собиравшимися по-временамъ для представленія кандидатовъ на выборъ сенату; во врученіи сенату власти видоизмѣнять конституцію, пополнять ее, отстранять всякое препятствіе къ ея ходу; наконецъ, власти распускать трибунатъ и законодательное сословіе; въ предоставленіи генералу Бонапарте консульства по жизнь; въ отнятіи силы у трибуната и въ превращеніи его во второй государственный совѣтъ, уполномоченный критиковать дѣла перваго; въ перенесеніи изъ законодательнаго сословія и государственнаго совѣта въ особенный совѣтъ нѣкоторыхъ важныхъ правительственныхъ дѣлъ, каковы, напр., утвержденіе трактатовъ; наконецъ, въ учрежденіи между трибуналами іерархіи и дисциплины.
   Это была все по-прежнему аристократическая конституція Сійеса, способная превратиться въ аристократію или деспотизмъ, смотря по рукѣ, ее направлявшей,-- конституція, превращавшаяся теперь въ самодержавную власть подъ рукою генерала Бонапарте, но могшая превратиться, по его смерти, въ чистую аристократію, еслибъ, до смерти, онъ не низринулъ всего въ бездну.
   Итакъ, конституція Сійеса могла нѣкогда возвратиться къ своей первоначальной цѣли; но въ настоящее время она была только личиною диктатуры.
   И надо признаться, что эта республика-по-имени заключала въ себѣ рѣдкое величіе: она напоминала, въ нѣкоторомъ отношеніи, РимскуюРеспублику, превращенную въ имперію. Этотъ сенатъ имѣлъ мощь сената древняго Рима, -- мощь, которую онъ предоставлялъ императору, когда тотъ былъ силенъ, и которую онъ возвращалъ себѣ, когда императоръ былъ слабъ. Этотъ первый консулъ имѣлъ, по-истинѣ, могущество римскихъ императоровъ. Присовокупимъ, что онъ имѣлъ почти и ихъ власть надъ вселенною.
   Наконецъ, сенатъ издалъ постановленіе, состоявшее изъ трехъ статей. Первая изъ нихъ гласила слѣдующее: "Французскій народъ назначаетъ и сенатъ провозглашаетъ Наполеона Бонапарте первымъ консуломъ по жизнь."
   Съ этой-то эпохи, имя, данное при крещеніи, Наполеонъ, начало являться на государственныхъ актахъ рядомъ съ Фамильнымъ прозваніемъ генерала Бонапарте, которое одно до-сихъ-поръ было извѣстно въ мірѣ. Это столь славное имя, въ-послѣдствіи столько разъ повторявшееся голосомъ націй, было употреблено оффиціяльно всего только одинъ разъ въ конститутивномъ актѣ Итальянской-Республики. По приближеніи къ самодержавію, имя, отдѣляясь мало-по-малу отъ Фамильнаго прозванія, вскорѣ должно было произноситься всѣми одно, и генералъ Бонапарте, названный однажды Наполеономъ Бонапарте, долженъ былъ вскорѣ называться не иначе, какъ Наполеономъ, согласно тому, какъ именуются государи.
   Вторая статья сенатскаго постановленія опредѣляла, что статуя Мира, держащая въ одной рукѣ лавръ побѣды, а въ другой декретъ сената, должна свидѣтельствовать потомству о признательности націи.
   Наконецъ, третьею статьею было положено, что сенатъ явится къ первому консулу и представитъ ему съ этимъ своимъ постановленіемъ выраженіе довѣренности, любви и удивленія Французскаго народа. Эти три выраженія принадлежали самому декрету.
   Для прибытія сената въ Тюльери избранъ былъ день большой дипломатической аудіенціи. То было 3 августа 1802 г. (15 термидора) утромъ. Всѣ министры примиренной Европы были собраны въ огромной залѣ, гдѣ первый консулъ, по обыкновенію, принималъ ихъ; здѣсь также обыкновенно были представляемы знатнѣйшіе иностранцы. Едватолько началась аудіенція, какъ возвѣстили о прибытіи сената. Это сословіе во всемъ составь своемъ было введено тотчасъ же. Президентъ Бартелеми говорилъ отъ лица всѣхъ.
   "Французскій народъ" сказалъ онъ первому консулу: "Французскій народъ, признавая огромныя заслуги, оказанныя ему вами, желаетъ, чтобъ мѣсто перваго государственнаго сановника осталось неотмѣнно въ вашихъ рукахъ. Овладѣвъ такимъ-образомъ всею вашею жизнью, онъ тѣмъ выразилъ только мысль сената, изложенную въ указѣ 18 флореаля. Нація этимъ торжественнымъ благодарственнымъ актомъ возлагаетъ на васъ упрочить наши учрежденія." Послѣ такого приступа, президентъ исчислилъ вкратцѣ великіе подвиги генерала Бонапарте на войнѣ и въ мирѣ, предсказывалъ благоденствіе въ будущемъ, безъ несчастій, которыхъ никто, можетъ-быть, тогда не предвидѣлъ. За тѣмъ онъ прочелъ текстъ декрета. Первый консулъ, поклонясь сенату, отвѣчалъ этими благородными словами:
   "Жизнь гражданина принадлежитъ его отечеству. Французскій народъ хочетъ, чтобъ вся моя жизнь была посвящена ему... Я повинуюсь его волѣ.
   "Моими стараніями, вашимъ содѣйствіемъ, граждане-сенаторы, содѣйствіемъ всѣхъ властей, довѣренностію и волею этого громаднаго народа,-- свобода, равенство, благоденствіе Франціи будутъ защищены отъ прихотей судьбы и неизвѣстности будущаго. Лучшій изъ народовъ будетъ счастливѣйшимъ, -- онъ вполнѣ достоинъ этого; его благополучіе будетъ способствовать счастію цѣлой Европы.
   "Довольный тогда тѣмъ, что былъ призванъ, по волѣ Того, отъ Кого все исходитъ,-- устроить на землѣ порядокъ, правду, равенство, я услышу, какъ пробьетъ послѣдній часъ мой, безъ сожалѣнія и безъ тревожной думы о приговоръ обо мнѣ будущихъ поколѣній."
   По удаленіи сената, первый консулъ продолжалъ принимать иностранцевъ, которыхъ подводили къ нему министры Англіи, Россіи, Австріи, Пруссіи, Швеціи, Баваріи, Гессена, Вюртемберга, Испаніи, Неаполя, Америки, ибо цѣлая вселенная была въ эту минуту въ миръ съ Франціею.
   На другой день, и августа, новыя статьи, измѣнявшія конституцію, были подвергнуты на разсужденіе государственнаго совѣта. Первый консулъ предсѣдательствовалъ въ этомъ торжественномъ собраніи; онъ читалъ статьи одну за другою и дѣлалъ на нихъ опредѣлительныя и сильныя замѣчанія. Онъ самъ предлагалъ опроверженія и отвѣчалъ на нихъ. Вопреки мнѣнію Петье и Рёдерера, первый консулъ не хотѣлъ, чтобъ завѣщаніе объ избраніи преемника было обязательно для сената, по той причинѣ, что человѣкъ умершій, какъ бы великъ онъ ни былъ при жизни, по смерти есть уже ничто. При этомъ случаѣ, онъ произнесъ на-счетъ наслѣдственности странныя слова, которыя доказывали, что, въ настоящую минуту, онъ не думалъ объ этомъ. И дѣйствительно, онъ повторялъ, развивая мысль свою, что наслѣдственность несообразна съ нравами и господствующими мнѣніями. Природа его не была способна ни къ лжи, ни къ лицемѣрству; но, находясь, какъ и всѣ люди, подъ вліяніемъ настоящей минуты, онъ отвергалъ наслѣдственность, ибо видѣлъ, что умы мало расположены принять ее, и, облеченный притомъ властью совершенно-монархическою, онъ довольствовался существенностью безъ титула.
   Послѣ нѣкоторыхъ видоизмѣненій въ подробностяхъ, постановленіе сената было превращено, въ сенатѣ, въ органическое постановленіе. На слѣдующій день, 5 августа (17 термидора), оно было обнародовано съ обычными формами, и вдѣлалось такимъ-образомъ дополненіемъ консульской конституціи.
   Франція ощущала глубокое удовольствіе. Семейство перваго консула видѣло, что не осуществлялись ни опасенія его, ни желанія; тѣмъ не менѣе оно раздѣляло всеобщее довольство. Г-жа Бонапарте начала успокоиваться, видя, что исчезаетъ мысль о королевской власти. Этотъ родъ наслѣдственности, предоставлявшій главѣ государства право избирать себѣ преемника, было все, чего она только желала, потому-что она не имѣла дѣтей отъ перваго консула, и имѣла любимую дочь, супругу Лудовика Бонапарте, которая вскорѣ должна была сдѣлаться матерью. Она желала и льстилась надеждою скоро увидѣть внука. Она мечтала, что онъ будетъ наслѣдникомъ всесвѣтнаго скипетра. Супругъ ея раздѣлялъ ея виды. Братья Наполеона (такъ будемъ мы впредь называть его), братья Наполеона были менѣе довольны, по-крайней-мѣрѣ Люсіанъ, котораго вѣчно-тревожный духъ ничѣмъ не могъ успокоиться. Но они были сдѣланы главнѣйшими лицами въ совѣтѣ почетнаго-легіона, и еще членами сената, призванными естественно имѣть въ этомъ учрежденіи сильное вліяніе. Первый консулъ, сдѣлавъ своихъ товарищей, Камбасереса и Лебрёна, консулами по жизнь, хотѣлъ видѣть вокругъ себя товарищей, счастливыхъ его собственнымъ возвышеніемъ. Онъ успѣлъ въ этомъ. Одно только лицо вышло обиженнымъ изъ этого кризиса, именно -- Фуше, министръ полиціи, потому-что министерство полиціи было уничтожено, и это было мѣрою, имѣвшею болѣе всѣхъ другихъ характеръ довѣренности и забвенія Ему было дано мѣсто въ сенатѣ, и сказано, въ правительственномъ актѣ, что если потребуется снова учредить это министерство, то его, Фуше, а не кого другаго сдѣлаютъ опять министромъ полиціи.
   День 15-го августа (27 термидора) былъ празднованъ впервые какъ день рожденія перваго консула. Утромъ этого дня, первый консулъ принималъ поздравленія отъ сената, трибуната, государственнаго совѣта, духовенства, столичныхъ гражданскихъ и военныхъ властей и дипломатическаго корпуса. Въ полдень, въ Церкви-Божіей-Матери и во всѣхъ церквахъ республики былъ пропитъ Te Deum. Вечеромъ, блистательныя иллюминаціи представляли въ Парижъ -- то изображеніе Побѣды, то изображеніе Мира, то, наконецъ, на одной изъ башенъ Церкви-Божіей-Матсри, знакъ зодіака, подъ коимъ родился виновникъ всѣхъ благъ, за которыя нація возносила благодаренія небу.
   Нѣсколько дней спустя, 21 августа (3 фрюктидора), первый консулъ отправился въ торжественной процессіи для вступленія въ званіе президента сената. Войска стояли по обѣ стороны дороги отъ Тюльери до Люксамбурскаго-Дворца. Карета новаго владыки Франціи, сопровождаемая многочисленнымъ штабомъ и конною консульскою гвардіею, была запряжена въ восемь великолѣпныхъ копей, подобно тому, какъ запрягалась никогда карста короля. Никто не раздѣлялъ съ нимъ чести сидѣть въ ней. Въ слѣдующихъ каретахъ ѣхали второй и третій консулы, министры, президенты государственнаго совѣта. По прибытіи въ Люксамбурскій-Дворецъ, первый консулъ былъ принятъ при входѣ депутаціею изъ десяти сенаторовъ. Сидя въ креслахъ, довольно-схожихъ съ трономъ, онъ принялъ присягу отъ двухъ своихъ братьевъ, Люсіана и Іосифа, сдѣлавшихся сенаторами по праву, въ качествѣ членовъ главнаго совѣта почетнаго-легіона. Послѣ этого обряда, государственные совѣтники доложили пять постановленій сената.
   Чтобъ дать сенату немедленно понятіе о вліяніи, какое было обѣщано ему въ важнѣйшихъ государственныхъ дѣлахъ, Талейранъ прочелъ рапортъ о распоряженіяхъ, готовившихся въ Германіи подъ вліяніемъ Франціи, для вознагражденія духовными имѣніями наслѣдственныхъ государей, лишившихся владѣній на лѣвомъ берегу Рейна. Это было, какъ вскорѣ увидимъ изъ продолженія этой исторіи, весьма-важнымъ дѣломъ въ тогдашнее время. По совершеніи этого, міръ, казалось, долженствовалъ насладиться миромъ надолго. По окончаніи чтенія рапорта, первый консулъ удалился, предоставивъ сенату трудъ разсмотрѣть представленныя ему пять органическихъ сенатскихъ постановленій.
   Сопровождаемый снова десятью сенаторами, встрѣтившими его по его прибытіи, и напутствуемый кликами парижскаго народа, первый консулъ вступилъ въ Тюльерійскій-Дворецъ какъ конституціональный монархъ, возвращающійся съ королевскаго засѣданія.
   Лѣто уже проходило, потому-что наступилъ исходъ августа. Первый консулъ поселился въ Ceu-Клускомъ-Замкѣ, на что онъ сперва не соглашался, когда ему предлагали этотъ замокъ какъ загородное жилище. Оставивъ свою первоначальную рѣшимость, онъ приказалъ произвести тамъ исправленія, которыя, малозначительныя сначала, вскорѣ обняли весь замокъ.. Они только-что были приведены къ окончанію. Первый консулъ воспользовался этимъ, чтобъ расположиться на житьё въ этой прекрасной резиденціи. Онъ принималъ здѣсь, въ назначенные дни, высшихъ сановниковъ, важныхъ лицъ всѣхъ классовъ, иностранцевъ, посланниковъ. По воскресеньямъ, тамъ служилась въ придворной церкви обѣдня, и противники конкордата начинали присутствовать на ней, какть нѣкогда присутствовали на обѣдняхъ въ Версали. Первый консулъ, въ сопровожденіи своей супруги, выслушивалъ очень-краткое молебствіе, и потомъ разговаривалъ, въ галереѣ замка, съ лицами, посѣтившими его. Присутствующіе, стоя въ два ряда, ждали, домогались словъ его, какъ домогаются рѣчей государя или генія. Въ этомъ кругу видѣли только его-одного, только на него обращали вниманіе. Его настоящее положеніе напоминало Августа, сохраняющаго, посреди высочайшаго могущества, наружныя привычки римскаго гражданина.
   Иногда, послѣ продолжительнаго странствованія по обширной и прекрасной странѣ я останавливается на минуту путешественникъ, чтобъ взглянуть съ возвышеннаго пункта на пройденное пространство: сдѣлаемъ то же самое, остановимся и бросимъ взглядъ назадъ, чтобъ взглянуть на дивные подвиги генерала Бонапарте, со дня 18 брюмера. Какое обиліе, какое разнообразіе, какое величіе событій!
   Теперь, еслибъ мы, забывъ происходившее въ-послѣдствіи, представили себѣ этого диктатора, тогда необходимаго, оставшимся столь же мудрымъ, сколько былъ онъ великъ, соединившимъ въ себѣ всѣ эти противоположности, которыя Богъ никогда, по-истинѣ, не соединялъ въ одномъ человѣкѣ, -- эту геніальную силу, составляющую великихъ воителей, съ терпѣніемъ, отличительною чертою основателей монархій: еслибъ мы представили себѣ, что онъ продолжительнымъ успокоеніемъ утишаетъ взволнованное французское общество и приготовляетъ его мало-по-малу къ этой свободѣ, составляющей честь и необходимую потребность новѣйшихъ обществъ, потомъ, по умиреніи Европы, безъ раздраженія ея зависти, превращаетъ въ постоянную данную всеобщей политики территоріальныя границы на основаніи люневильскаго и амьенскаго трактатовъ; наконецъ, закончиваетъ свою каррьеру актомъ, достойнымъ Антониновъ, и рѣшается искать, гдѣ бы то ни было, достойнѣйшаго себѣ преемника, съ тѣмъ, чтобъ вручить ему эту Францію, организованную, приготовленную къ свободѣ и навсегда сдѣлавшуюся великою, -- какой человѣкъ когда-нибудь могъ бы сравниться съ нимъ! Но такой человѣкъ -- воитель, подобно Цезарю, политикъ, подобно Августу, мужъ добродѣтельный, подобно Марку Аврелію, былъ бы болѣе нежели человѣкомъ, -- а Провидѣніе не ниспосылаетъ боговъ для управленія міромъ...
   Впрочемъ, въ эту эпоху онъ казался столь-умѣреннымъ, бывъ уже столь-побѣдоноснымъ, былъ такимъ глубокимъ законодателемъ, бывъ уже такимъ великимъ полководцемъ, обнаружилъ столько любви къ мирнымъ искусствамъ, отличившись уже такъ-сильно въ военномъ дѣлѣ, что могъ заставить и Францію и вселенную предаться несбыточнымъ мечтаніямъ. Только немногіе изъ приближенныхъ его совѣтниковъ, способные въ настоящее время провидѣть будущее, были проникнуты столько же безпокойствомъ, сколько и удивленіемъ, видя неутомимую дѣятельность его ума и тѣла, энергію его воли, пылкость его стремленій. Они трепетали даже, видя его творящимъ благо въ такомъ видѣ, какъ онъ творилъ его, потому-что онъ спѣшилъ творить это благо такъ быстро и въ такихъ огромныхъ размѣрахъ... Мудрый Тронше, удивлявшійся ему и въ то же время любившій его, видѣвшій въ немъ спасителя Франціи, сказалъ однажды съ скорбію консулу Камбасересу: "этотъ молодой человѣкъ начинаетъ какъ Цезарь; я боюсь, чтобъ онъ не кончилъ подобно ему".

"Отечественныя Записки", No 9, 1845

   
   
   
рскую кавалерію и проскакалъ дальше мѣста, занятаго остатками 4-го батальйона. Тамъ снова аттаковала его гвардія. Это были кавалергарды Александра, подъ начальствомъ своего полковника, князя Рѣпнина {Князь Рѣпнинъ командовалъ эскадрономъ, а не полкомъ. Прим. перев.}. Они сбили конныхъ егерей, причемъ былъ убитъ храбрый Морланъ, ихъ полковникъ. Но тутъ подскакали конные гренадеры, предводимые Бессьеромъ. Эти великолѣпные всадники, на огромныхъ лошадяхъ, ревновали помѣряться съ кавалергардами Александра. Нѣсколько времени длилась схватка между ними, и свидѣтельница этого жестокаго боя, пѣхота русской гвардіи не смѣла стрѣлять, опасаясь попасть въ своихъ. Наконецъ, Наполеоновы конные гренадеры, старые солдаты, испытанные во ста сраженіяхъ, сломили молодыхъ всадниковъ Александра, разсѣяли и оставили довольно много падшими въ бою.
   Наполеонъ видѣлъ этотъ бой и былъ въ восторгѣ, что русская молодежь наказана за свое самохвальство {Наполеонъ былъ въ такомъ отдаленіи, что не могъ видѣть подробностей сраженія одного полка, и различить молодые или старые воины сражались тутъ, особенно же какой именно полкъ былъ въ схваткѣ. Прим. перев.}. Окруженный штабомъ, онъ встрѣтилъ Раппа, раненнаго, покрытаго кровью, сопровождаемаго плѣннымъ княземъ Рѣпнинымъ {Наполеонъ увидѣлъ князя Рѣпнина, когда возвращался съ праценскихъ высотъ въ свою главную квартиру въ Позоржицъ, по окончаніи битвы. Прим. перев.}, и громко выразилъ ему свое удовольствіе. Между-тѣмъ, три полка дивизіи Друэ, приведенные полковникомъ Жераромъ, попятили пѣхоту русской гвардіи къ деревнѣ Кресповицу, взяли эту деревню и побрали много людей въ плѣнъ. Былъ часъ пополудни, и побѣда казалась уже несомнѣнною {Нѣтъ, г. Тьеръ! мы такъ чтимъ военное дарованіе Наполеона, что безпристрастно скажемъ: побѣда была рѣшена имъ въ 10 часу утра, когда онъ разгромилъ центръ русской арміи. Прим. перев.}, потому-что Ланнъ и Мгорать овладѣли равниною на лѣвомъ флангѣ, Сультъ, поддерживаемый всѣмъ резервомъ занялъ праценскую возвышенность: оставалось только подвинуться вправо и сбить въ озера три колонны Буксгевдена, тщетно упорствовавшія отрѣзать намъ вѣнскую дорогу. Тогда Наполеонъ, оставляя корпусъ Бернадотта на праценской возвышенности и обращаясь вправо съ корпусомъ Суіьта, гвардіею и гренадерами Удино, хотѣлъ самъ собрать плодъ своихъ глубокихъ соображеній, и пошелъ тою дорогою, по которой слѣдовали колонны Буксгевдена спускаясь съ праценской возвышенности, ударить на нихъ съ тыла. И было время прійдти ему, потому-что Даву, съ помощникомъ своимъ Фріаномъ, безпрестанно переходя отъ Кобельница къ Тельницу и не допуская Русскихъ за Гольдбахъ, вскорѣ пали бы передъ ними. Четыре лошади были убиты подъ Фріаномъ. Онъ истощался въ послѣднихъ усиліяхъ, когда Наполеонъ вдругъ появился съ громадою всесокрушающихъ войскъ. Русскіе, въ изумленіи и отчаяніи, пришли въ страшное смятеніе. Колонна Пржибышевскаго вся и половина ланжероновой, оставаясь передъ Сокольницомъ, были окружены безъ всякой надежды спастись, потому-что Французы шли въ тылъ ихъ по тѣмъ дорогамъ, которыми они сами проходили утромъ. Обѣ колонны разсѣялись; часть ихъ была взята въ плѣнъ въ Сокольницъ; другая побѣжала къ Кобельницу и была окружена подлѣ тамошнихъ болотъ; третья направилась къ Брюину, и принуждена была положить оружіе близъ вѣнской дороги {Никакая часть русской арміи не положила оружія подъ Аустерлицомъ, и самъ Наполеонъ сказалъ о ней, черезъ много лѣтъ потомъ: "L'armée russe d'Austerlitz n'aurait pas perdu la bataille de la Moskwa". Войска, которымъ отдавалъ справедливость врагъ ихъ въ дни своего бѣдствія, не были способны класть оружіе. Прим. перев.}, именно тамъ, гдѣ Русскіе назначили мѣсто соединенія своего въ надеждѣ побѣды.
   Ланжеронъ, съ остатками бригады Каменскаго и нѣсколькими батальйонами, выведенными имъ прежде пораженія, удалился къ Тельницу и озерамъ, близь того мѣста, гдѣ былъ Буксгевденъ съ колонною Дохтурова. Неспособный начальникъ лѣваго крыла Русскихъ, гордясь, что съ 29-тью батальйонами и 22-мя эскадронами оспоривалъ деревню Тельницъ у пяти или шести французскихъ батальйоновъ {Здѣсь нелѣпость разсказа доходитъ до невѣроятности. Самъ г. Тьеръ говоритъ (см. выше), что у Фріана было 7 или 8 тысячь пѣхоты, кромѣ подходившихъ къ нему отсталыхъ, и двѣ тысячи восемь-сотъ кавалеріи; какъ же тутъ превратились они въ 5 или 6 батальйоновъ? Куда дѣлась кавалерія? Сверхъ-того, каковы бы ни были 29 батальйоновъ и 22 эскадрона, но естественно ли, чтобъ они не уничтожили пяти батальйоновъ? Вотъ до чего доводитъ хвастовство и желаніе писать о предметѣ, котораго не знаетъ авторъ! Прим. перев.}, оставался неподвиженъ, ожидая успѣха колоннъ Ланжерона и Пржибышевскаго. Ланжеронъ прискакалъ, и съ живостью разсказывалъ ему, что дѣлается, о Вы всегда видите только непріятелей" грубо отвѣчалъ Буксгевденъ.-- А вы не въ состояніи видѣть ихъ нигдѣ, возразилъ Ланжеронъ {Въ русской арміи подобныя выраженія между старшимъ и младшимъ не допускаются ни въ какомъ случаѣ. Никогда не могло быть такого разговора, и наши военныя лѣтописи не представляютъ примѣра, чтобы подчиненный дерзнулъ противорѣчить начальнику; безпрекословное, слѣпое, благоговѣйное повиновеніе старшему составляетъ крѣпость и основу нашего военнаго устройства. Прим. перев.}. Но въ эту минуту явился корпусъ Сульта на отлогости возвышенія къ озерамъ и двинулся на колонну Дохтурова, желая сбить ее туда. Опасность была несомнѣнная. Буксгевденъ, съ четырьмя полками, которые онъ оставлялъ при себѣ, пытался воротиться на прежнюю свою дорогу, проходившую черезъ Аугестъ, между подошвою праценской возвышенности и озеромъ Сачаномъ. Онъ поспѣшно бросился туда, приказывая Дохтурову спасаться какъ можетъ. Ланжеронъ присоединился къ нему съ остатками своей колонны. Буксгевденъ проходилъ черезъ Аугестъ въ ту минуту, когда дивизія Вандама, сходя съ высоты, вступала туда съ своей стороны. Поражаемый огнемъ Французовъ, онъ успѣлъ уйдти только съ частію своихъ войскъ. Большая часть, вмѣстѣ съ остатками ланжероновыхъ людей, была остановлена Вандамомъ, овладѣвшимъ Аугестомъ. Тогда всѣ бросились къ замерзшимъ озерамъ и старались тамъ открыть себѣ путь. Ледъ, покрывавшій озера, ослабленный теплотою солнечнаго дня, не сдержалъ тяжести людей, лошадей, пушекъ, проломился въ нѣсколькихъ мѣстахъ, и Русскіе тонули тамъ или спасались на остававшихся крѣпкими Мѣстахъ.
   Наполеонъ пріѣхалъ самъ на праценскія покатости къ сторонѣ озеръ, и увидѣлъ гибель, такъ хорошо имъ приготовленную. Онъ велѣлъ гвардейской баттареѣ стрѣлять ядрами въ непроломленныя части льда, и тѣмъ довершилъ бѣдствіе несчастныхъ, убѣжавшихъ туда. Около двухъ тысячь человѣкъ погибли подъ сломаннымъ льдомъ {Кто сосчиталъ сколько погибло людей при этомъ случаѣ? Не нырялъ ли на дно озера тотъ, кто сообщилъ г. Тьеру такую подробность? Прим. перев.}.
   Между французскою арміею и этими недоступными озерами оставалась еще несчастная колонна Дохтурова, которой часть спаслась съ Буксгевденомъ {Никакая часть колонны Дохтурова не пошла съ Буксгевденомъ, а всѣ были ведены Дохтуровымъ вокругъ Сачанскаго-Озера. Прим. перев.}, и часть погибла подъ льдомъ. Оставленный въ такомъ ужасномъ положеніи, Дохтуровъ оказалъ самое благородное мужество. Ближе къ озерамъ, мѣстность возвышается, составляя родъ опоры. Дохтуровъ прислонился къ этому естественному окопу и построилъ свои войска въ три линіи, помѣстивъ кавалерію въ первой, артиллерію во второй, пѣхоту въ третьей {Такого построенія никогда не бываетъ въ войнъ. Тутъ все перемѣшано, хотя и не къ униженію Дохтурова. Это не исторія, а сказка о какихъ-то небывалыхъ происшествіяхъ. Наши генералы не нуждаются въ фантастическихъ, хотя и похвальныхъ разсказахъ о нихъ: истина представляетъ довольно славныхъ подвиговъ ихъ. Прим. перев.}. Въ такомъ порядкѣ, онъ твердо отбивался отъ Французовъ, а между-тѣмъ послалъ нѣсколько эскадроновъ отъискивать путь между озерами Саманомъ и Меницомъ.
   Тутъ завязался послѣдній, жестокій бой. Драгуны дивизіи Бомона, приведенные отъ Мюрата съ лѣваго фланга на правый, аттаковали австрійскую кавалерію Кинмайера, который, исполнивъ свой долгъ, отступилъ подъ покровительствомъ русской артиллеріи. Она громила картечью драгуновъ, тщетно покушавшихся захватить ее. Пѣхота Сульта двинулась на нее въ свою очередь, и не смотря на выстрѣлы почти въ упоръ, овладѣла артиллеріею и прогнала русскую пѣхоту къ Тельницу. Съ своей стороны, Даву вступилъ въ Тельницъ съ дивизіею Фріана. Тогда Русскимъ оставалось бѣжать по тѣсному промежутку между Тельницомъ и озеромъ. Нѣкоторые бросились гуда толпою, и погибло тамъ. Другіе успѣли отступить по пути, открытому между озерами Саманомъ и Меницомъ. За ними погналась французская кавалерія. Въ глинистой почвѣ, растаявшей днемъ и превратившейся въ густую грязь, вязли люди и лошади. Русская артиллерія погрязла тамъ. Наши кавалеристы забрали при этомъ пораженіи три тысячи плѣнныхъ и множество пушекъ {Что значитъ: "множество пушекъ" (une grande quantité de canons)? Историкъ долженъ сказать сколько именно. Прим. перев.}. Одинъ изъ дѣйствующихъ въ этой ужасной сценъ, Ланжеронъ, воскликнулъ: "Я видѣлъ нѣсколько проигранныхъ сраженій, но не имѣлъ понятія о такомъ пораженіи" {Жаль, что не пояснено: гдѣ видѣлъ проигранныя сраженія графъ Ланжеронъ? Въ арміи Рошамбо, сражаясь подъ знаменами Вашингтона, или въ арміи принца кобургскаго, сражаясь съ революціонерами? Находясь въ. русской службѣ, онъ видѣлъ только побѣды -- свидѣтельство тому Фокшаны, Рымникъ, Очаковъ, Измаилъ. Прим. перев.}.
   Въ-самомъ-дѣлѣ, отъ одного до другаго фланга русской арміи, сохранился порядокъ только въ корпусъ Багратіона, котораго Ланнъ не преслѣдовалъ, не зная, что происходило на правомъ крылъ арміи. Все остальное было въ страшномъ безпорядкѣ, испускало дикіе крики и грабило деревни на дорогъ, доставая себѣ пищи. Оба государя, россійскій и австрійскій, удалялись съ поля битвы, гдѣ слышали они крики Французовъ: Да здравствуетъ императоръ! Александръ былъ глубоко унылъ. Императоръ Францъ, больше спокойный, переносилъ бѣдствіе хладнокровно. Въ общемъ несчастій, онъ имѣлъ по-крайней-мѣрѣ то утѣшеніе, что Русскіе уже не могли приписывать всю славу Наполеона трусости Австрійцевъ {Развѣ, погибая въ отчаянномъ, кровопролитномъ бою, Русскіе оправдывали тѣмъ своихъ союзниковъ, которые почти безъ боя сдались подъ Ульмомъ, и тѣмъ доставили Наполеону неизмѣримыя преимущества? Проиграть сраженіе, даже быть побѣжлену не безчестіе; но сдаваться въ плѣнъ безъ боя и не отстаивать грудью своей страны -- другое дѣло. Прим. перев.}. Оба императора ѣхали черезъ поля Моравіи въ непроницаемой темнотѣ, отдѣленные отъ своей свиты. Императоръ австрійскій, видя все погибшимъ, взялъ на себя отправить князя Лихтенштейна къ Наполеону, просить перемирія и обѣщать миръ черезъ нѣсколько дней потомъ. Онъ поручалъ ему также изъявить Наполеону желаніе свое имѣть съ нимъ свиданіе на аванпостахъ.
   Князь Лихтенштейнъ, честно исполнившій спою обязанность въ битвѣ, могъ съ честію предстать побѣдителю и поспѣшилъ въ главную квартиру Французовъ. Наполеонъ, побѣдоносный, объѣзжалъ поле битвы, приказывая подбирать раненныхъ. Онъ не хотѣлъ дать себѣ отдыха, покуда не оказалъ споимъ солдатамъ всѣхъ попеченій, столько заслуженныхъ ими. Покорствуя его приказаніямъ, ни одинъ изъ нихъ не оставлялъ рядовъ для относа раненныхъ во время сраженія. Отъ того земля была покрыта ими на протяженіи слишкомъ трехъ льё. Особенно покрывали ее трупы Русскихъ. Страшно было поле битвы, но старые наши революціонные солдаты глядѣли на него равнодушно. Раны, смерть казались имъ, привыкшимъ къ ужасамъ воины, естественнымъ слѣдствіемъ сраженій, и пустяками посреди побѣды. Упоенные удовольствіемъ, они оглашали воздухъ кликами при видѣ группы генераловъ, показывавшей присутствіе Наполеона. Возвращеніе его въ главную квартиру, учрежденную въ Позоржицѣ, въ почтовомъ домѣ, походило на тріумфальное шествіе.
   Эта душа, предназначенная испытать самыя тяжкія прискорбія послѣ самыхъ живыхъ радостей, услаждалась тогда Успѣхомъ самымъ великолѣпнымъ и самымъ заслуженнымъ, потому-что, если побѣда часто бываетъ благосклонностью случая, то здѣсь она была наградою удивительныхъ соображеній. Въ-самомъ-дѣлѣ, Наполеонъ геніально проникнулъ намѣреніе Русскихъ отнять у него дорогу къ Вѣнѣ, постигъ, что тогда они станутъ между нимъ и озерами, къ чему онъ поощрялъ ихъ самымъ положеніемъ своимъ, и потомъ, ослабляя свое правое крыло, усиливая центръ, онъ кинулся съ главными силами на праценскія высоты, оставленныя непріятелями, разрѣзалъ ихъ тѣмъ на двое, и сбросилъ въ пропасть, изъ которой они не могли выйдти {Здѣсь авторъ противорѣчитъ самъ-себѣ, ибо въ подробностяхъ онъ, какъ мы видѣли, разсказываетъ это иначе. Прим. перев.}. Главная часть его войскъ, сбереженная въ резервѣ, почта не дѣйствовала: такъ вѣрная мысль сдѣлала крѣпкимъ его положеніе, такъ мужество его солдатъ позволяло ему выставлять ихъ противъ непріятеля въ меньшемъ числѣ. Можно сказать, что изъ 65,000 французовъ, 40,000 или 45,000 сражались, потому-что корпусъ Бернадотта, гренадеры и пѣхота гвардіи только размѣнялись нѣсколькими ружейными выстрѣлами съ непріятелемъ {Напротивъ, всѣ они также были въ пылу сраженія, на Праценѣ, и конечно не танцовали передъ русскимъ картечнымъ и ружейнымъ огнемъ. Прим. перев.}. Такъ 45,000 Французовъ побѣдили 90,000 Австро-Русскихъ {Нелѣпое хвастовство, котораго не требуетъ блестящій подвигъ Наполеона. Прим. перев.}.
   Слѣдствія этого дня были неизмѣримы: 15 тысячь убитыхъ, утонувшихъ и раненныхъ, около 20 тысячь плѣнныхъ, между которыми 10 полковниковъ и 8 генераловъ, 180 орудій, безмѣрное число лошадей, артиллерійскихъ повозокъ и обозовъ -- таковы были потери непріятеля и трофеи Французовъ {Покажемъ безпристрастіе наше г-ну Тьеру, и пояснимъ, что Русскіе потеряли при томъ 133 орудія, хотя въ самомъ бюллетенѣ Наполеона число орудій показано меньше. Убитыхъ, плѣнныхъ, раненныхъ, словомъ -- выбывшихъ изъ строя было у насъ до 21,000 человѣкъ. Все это обнародовано у насъ въ составленномъ и напечатанномъ по Высочайшему повелѣнію "Описаніи первой войны Императора Александра съ Наполеономъ въ 1805 году", генерал-лейтенантомъ Михайловскимъ-Данилевскимъ. Прим. перев.}. Наша потеря простиралась до семи тысячь человѣкъ убитыхъ и раненныхъ.
   Наполеонъ, возвратившись въ свою главную квартиру въ Позоржицѣ, принялъ тамъ князя Лихтенштейна, но принялъ какъ побѣдитель самый вѣжливый, и условился о свиданіи черезъ День съ императоромъ австрійскимъ на аванпостахъ обѣихъ армій. Перемиріе должно было заключиться только послѣ свиданія и объясненій императоровъ Франціи и Австріи.
   На другой день, Наполеонъ перенесъ свою главную квартиру въ Аустерлицѣ, замокъ, принадлежащій фамилій Кауницовъ. Онъ поселился тамъ, и хотѣлъ дать имя этого замка битвѣ, которую солдаты уже назвали битвою трехъ императоровъ. Въ-послѣдствіи, она названа и будетъ называться въ вѣкахъ тѣмъ именемъ, какое далъ ей безсмертный полководецъ, выигравшій ее.
   Въ назначенный день, императоръ Францъ, съ согласія своего союзника, императора россійскаго, отправился для свиданія съ Наполеономъ, и нашелъ его на бивакѣ, подлѣ огня, разложеннаго солдатами. Наполеонъ оказалъ вѣжливость, явившись туда первый, пошелъ на встрѣчу австрійскому императору, и когда тотъ вышелъ изъ кареты, онъ поцаловалъ его. Ободренный пріемомъ своего всемогущаго непріятеля, монархъ австрійскій вступилъ съ нимъ въ продолжительный разговоръ. Главные генералы обѣихъ армій стояли въ отдаленіи и съ любопытствомъ смотрѣли на необыкновенное зрѣлище, какъ побѣжденный преемникъ цезарей просилъ мира у коронованнаго солдата, возведеннаго Французскою революціею на верхъ человѣческихъ почестей.
   Наполеонъ извинился передъ императоромъ Францомъ, что принимаетъ его въ такомъ помѣщеніи.-- Ваше величество заставляете меня три мѣсяца жить въ этомъ дворцѣ, сказалъ онъ.-- Вы живете въ немъ не безъ успѣха, и не можете за то сердиться на меня, возразилъ австрійскій монархъ.-- Разговоръ обратился на общность положенія. Тотъ и другой увѣряли, что не желали войны и начали ее поневолѣ. Наполеонъ объявилъ, что на условіяхъ, уже сказанныхъ г-ну Гіулаю, онъ готовъ подписать миръ. Императоръ Францъ, не объясняясь о томъ, хотѣлъ знать расположеніе Наполеона относительно русской арміи. Наполеонъ тотчасъ потребовалъ, чтобъ Австрія отдѣлила свои выгоды отъ выгодъ Россія, чтобъ русская армія выступила въ назначенные дни изъ австрійскихъ владѣній, и обѣщалъ при такомъ условіи заключить перемиріе. Миръ съ Россіею можно устроить послѣ, прибавилъ онъ:-- потому-что это къ ней одной относится.-- Повѣрьте мнѣ, сказалъ Наполеонъ -- что вамъ не надобно смѣшивать своихъ дѣлъ съ дѣлами императора Александра. Теперь въ Европѣ одна Россія можетъ воевать изъ прихоти. Побѣдятъ ее, она удалится въ свои пустыни, а вы расплачиваетесь за войну своими областями.
   Остроумныя выраженія Наполеона очень-хорошо поясняли отношенія европейскія. Императоръ Францъ далъ слово не начинать болѣе войны, и за себя и за Александра заключилъ перемиріе, при чемъ условіемъ было, что Русскіе отступятъ въ назначенные дни, а кабинетъ австрійскій тотчасъ пошлетъ въ Брюннъ переговорщиковъ, уполномоченныхъ подписать отдѣльный миръ съ Франціею. Императоры разстались, изъявляя другъ другу знаки искренности. Наполеонъ посадилъ въ карету императора, называемаго имъ братомъ, а самъ верхомъ возвратился въ Аустерлицъ.
   Военныя дѣйствія прекратились окончательно, но переговоры о мирѣ, немедленно послѣдовавшіе за тѣмъ, встрѣтили безчисленныя затрудненія, при столкновеніи различныхъ выгодъ Франціи, Австріи и Пруссіи, также принимавшей большое участіе въ устройствѣ дѣлъ Средней-Европы. Императоръ россійскій, предоставивъ своему союзнику вступить въ переговоры съ побѣдителемъ, направилъ свои войска къ предѣламъ Россіи и выѣхалъ изъ Голича въ Петербургъ. Наполеонъ продолжалъ переговоры съ Пруссіею и Австріею настойчиво и упорно. Самъ онъ отправился въ Вѣну о призвалъ въ Брюннъ Талейрана, для совѣщаній тамъ съ гг. Гіулаемъ и Лихтенштейномъ. То была опасная минута для мудрости Наполеона. Человѣкъ, который своимъ геніемъ и храбростью своихъ солдатъ могъ производить такія событія, какъ Маренго и Аустерлицъ, будетъ ли соображаться съ кѣмъ-нибудь на землѣ? Тщетно думалъ Талейранъ умѣрить страсти его. Наполеонъ, въ изумительныхъ дерзостію и искусствомъ личныхъ переговорахъ съ Гаугвицомъ въ Вѣнѣ, вырвалъ у Пруссіи миръ, согласный съ его намѣреніями. Послѣ множества разныхъ измѣненій, переговоры съ австрійскимъ кабинетомъ были продолжаемы въ Пресбургь, и тамъ былъ заключенъ 26 декабря 1805 года пресбургскій мирный договоръ, одинъ изъ славнѣйшихъ договоровъ Наполеона.
   Австрійская монархія, потерявшая всѣ свои владѣнія въ Италіи, лишенная уступкою Тироля повелительныхъ мѣстъ среди Альповъ, отброшенная за Иннъ, неимѣвшая болѣе никакихъ передовыхъ твердынь въ Швабіи и Феодальныхъ связей, подчинявшихъ ей государства Южной. Германіи, понесла въ то же время неизмѣримыя потери вещественныя и политическія. Она лишилась 4 мильйоновъ подданныхъ изъ 24, 15 мильйоновъ Флориновъ дохода изъ 103. Трактатъ былъ хорошо обдуманъ для спокойствія Италіи и Германіи, и только одинъ недостатокъ ярко выказывался въ немъ, а именно, излишнее угнетеніе побѣжденнаго, при чемъ онъ не могъ искренно предаться судьбѣ своей. Австрійскіе уполномоченные, при подписаніи трактата, ограничились только присоединеніемъ къ нему письма, обще подписаннаго ими, гдѣ поручали они великодушію Наполеона неаполитанскій королевскій домъ. Декабря 27, въ одномъ изъ вѣнскихъ дворцовъ, Наполеонъ принималъ эрцгерцога Карла, и изъявилъ всѣ знаки уваженія, должные его высокому сану и военной его славѣ. Разговоръ ихъ больше всего былъ обращенъ на военное искусство, что, впрочемъ, казалось естественнымъ при свиданіи двухъ знаменитыхъ полководцевъ; но эрцгерцогъ удалился, не сказавъ ни одного слова о дѣлахъ обѣихъ имперій.
   Всѣ распоряженія немедленно оставить Австрію были сдѣланы. Наполеонъ велѣлъ отправить по Дунаю двѣ тысячи пушекъ и сто тысячь ружей, взятыхъ въ вѣнскомъ арсеналѣ. Онъ назначилъ полтораста пушекъ въ Пальма-Нова, для вооруженія этой важной крѣпости, повелѣвавшей венеціянскими областями на твердой землѣ. Онъ расположилъ возвратный походъ своихъ солдатъ такъ, чтобъ они шли небольшими переходами, потому-что не хотѣлъ заставить ихъ возвращаться какъ они пришли -- бѣглымъ шагомъ. Но дорогѣ были сдѣланы всѣ необходимыя распоряженія доставить имъ обильное продовольствіе. Наполеонъ велѣлъ раздать два мильйона франковъ своимъ офицерамъ, чтобъ каждый изъ нихъ могъ тотчасъ насладиться плодами побѣды. На Бертье было возложены всѣ попеченія о возвратномъ походѣ арміи во Францію. Она должна была выступить изъ Вѣны въ-продолженіе пяти дней, и черезъ двадцать дней уже перейдти черезъ Йенъ. При переговорахъ условились, что крѣпость Браунау останется въ рукахъ Французовъ до полной выплаты 40 мильйоновъ контрибуціи.
   Но окончаніи всѣхъ распоряженій, Наполеонъ отправился въ Мюнхенъ, гдѣ встрѣтили его съ восторгомъ. Баварцы, которымъ суждено было оставить его въ дни нашихъ бѣдствій и принудить перейдти черезъ нихъ при Ганау, оглушало своими рукоплесканіями и преслѣдовали самымъ пламеннымъ любопытствомъ побѣдителя, того, кто спасъ ихъ отъ вторженія непріятелей, возвеличилъ ихъ на степень королевства, обогатилъ отнятымъ у побужденной Австріи! Онъ присутствовалъ при бракосочетаніи принцессы Августы, дочери короля баварскаго, съ Евгеніемъ Богарне, вице-королемъ Италіи, пасынкомъ завоевателя и любимцемъ его сердца. Насладившись счастіемъ драгоцѣннаго ему сына, удивленіемъ народовъ, жаждавшихъ видѣть грознаго побѣдителя, насладившись даже лестью своихъ непріятелей, Наполеонъ отправился въ Парижъ, гдѣ ожидалъ его восторгъ Франціи.
   Походъ, длившійся только три мѣсяца, вмѣсто войны нѣсколькихъ годовъ, какъ опасались сначала; твердая земля обезоруженная; Французская имперія, распространенная въ границахъ, которыхъ она не должна была бы никогда преступать; ослѣпительная слава, усилившая блескъ нашего оружія; общественный и частный кредитъ, возстановленный какъ-бы чудомъ; новые виды и надежды на спокойствіе и благосостояніе, открытые народу, при уважаемомъ цѣлымъ міромъ и могущественномъ правительствѣ -- вотъ за что хотѣли отблагодарить Наполеона тысячекратными кликами: "Да здравствуетъ императоръ!" Онъ слышалъ эти клики въ Страсбургѣ, при самомъ переѣздѣ черезъ "Рейнъ, и они сопровождали его до Парижа, куда пріѣхалъ онъ 26 января 1806 года. Это было то же, что маренгское возвращеніе. Въ-самомъ-дѣлѣ, Аустерлицъ для имперіи былъ то же, что Маренго было для консульства. Маренго утвердило консульскую власть въ рукахъ Наполеона, Аустерлицъ обезпечилъ императорскую корону на головѣ его. Маренго въ одинъ день перенесло Францію изъ угрожаемаго положенія въ положеніе спокойное и великое; Аустерлицъ въ одинъ день уничтожилъ грозную коалицію и произвелъ послѣдствія не меньше великія. Для умовъ размышляющихъ и спокойныхъ, если оставались еще они при такихъ событіяхъ, единственный предметъ опасенія заключался въ извѣстномъ непостоянствѣ счастія, и -- что еще гораздо страшнѣе -- въ слабости человѣческаго ума, который иногда не падаетъ и подъ бременемъ несчастія, но рѣдко переноситъ благополучіе не впадая въ великія ошибки.

"Отечественныя Записки", No 12, 1847

   
   
   
онъ, оставаясь противъ корпуса Вернека, опять сражался съ нимъ, стараясь не допустить его до Ульма. Наполеонъ послалъ Мюрата узнать, что тамъ дѣлается, потому-что трудно ему было объяснить себѣ это, не зная о выступленіи изъ города части австрійской арміи. Вскорѣ онъ убѣдился, что нѣсколькимъ отрядамъ Австрійцевъ удалось выйдти одними изъ ульмскихъ воротъ, меньше другихъ видными Французамъ. Немедленно поручилъ онъ Мюрату съ резервною кавалеріею, дивизіею Дюпона и гренадерами Удино преслѣдовать до крайней возможности часть непріятельской арміи, вышедшую изъ города.
   На другой день, 16 числа, Наполеонъ вслѣдъ бросить нѣсколько гранатъ въ Ульмъ, и вечеромъ приказалъ одному изъ офицеровъ своего штаба, Сегюру, явиться къ генералу Макку и требовать, чтобъ онъ положилъ оружіе. Сегюръ съ величайшимъ трудомъ проникъ въ крѣпость, ночью, въ ужасную погоду. Его провели съ завязанными глазами къ генералу Макку, и готъ старался скрыть свою глубокую скорбь, но не могъ не выразить изумленія и горести, когда узналъ всю обширность своего бѣдствія. Онъ не зналъ его вполнѣ, не зналъ, что былъ окруженъ болѣе нежели ста тысячами Французовъ, что другія шестьдесятъ тысячѣ занимали линію Инна, что Русскіе были очень-далеко, а эрцгерцогъ Карлъ, удержанный Массеною на Адижѣ, не могъ прійдти. Каждое изъ этихъ извѣстіи раздирало его душу; сначала онъ не хотѣлъ вѣрить имъ, но вскорѣ былъ убѣжденъ повторительными и справедливыми увѣреніями Сегюра. Онъ раскричался противъ предложенія сдаться, но, наконецъ, сталъ переносить мысль о капитуляціи, съ условіемъ ждать нѣсколько дней помощи Русскихъ. "Я готовъ сдаться черезъ восемь дней",[сказалъ онъ, "если Русскіе не явятся передъ Ульмомъ". Сегюръ имѣлъ приказаніе согласиться на пять, и въ крайности на шесть дней ожиданія. Въ случаѣ отказа, онъ долженъ былъ угрожать приступомъ и самымъ жестокимъ жребіемъ для войскъ, бывшихъ подъ начальствомъ Макка.
   Этотъ несчастный генералъ полагалъ свою честь, уже потерянную, въ полученіи отсрочки на восемь, а не на шесть дней. Сегюръ отправился съ отпѣтомъ его къ императору. Переговоры продолжались, и наконецъ Бертье, допущенный самъ въ крѣпость, согласился съ Маккомъ въ слѣдующихъ условіяхъ. Если 25 октября прежде полуночи не явится австро-русскій корпусъ, способный освободить Ульмъ отъ блокады, то австрійская армія должна положить оружіе, признать себя военноплѣнною, и быть отведена во Францію. Австрійскіе офицеры могутъ возвратиться въ Австрію, съ условіемъ не служить болѣе противъ Франціи. Лошади, оружіе, спаряды, знамена, все должно принадлежать французской арміи.
   Договаривались 19 октября, но конвенцію рѣшились подписать 17-мъ числомъ, что давало видъ, будто Маккъ отстоялъ требуемые имъ восемь дней. Этотъ несчастный пріѣзжалъ въ главную квартиру императора, и встрѣченный со вниманіемъ, должнымъ несчастію, утверждалъ положительно, что онъ не виновенъ въ бѣдствіяхъ своей арміи, что въ Ульмѣ укрѣпились по приказанію придворнаго военнаго совѣта, и что когда были тамъ окружены, то раздѣлились совершенно противъ его воли.
   Конвенція ульмская была то же, что александрійская, только ей не предшествовало страшное кровопролитіе маренгское.
   Между-тѣмъ, Мюратъ, съ дивизіею Дюпона, гренадерами Удино и резервомъ кавалеріи, выкупалъ свою недавнюю ошибку, преслѣдуя Австрійцевъ съ быстротою истинно-чудесною. Онъ отчаянно преслѣдовалъ Вернека и эрцгерцога Фердинанда, клянясь, что не дастъ уйдти ни одному человѣку. Выступивъ 16 октября утромъ, онъ вечеромъ имѣлъ сраженіе съ аррьергардбмъ Вернека, въ Неренштеттенѣ, и захватилъ двѣ тысячи человѣкъ въ плѣнъ. На другой день, онъ шелъ на Гейденгеймъ, стараясь обойдти фланги непріятеля быстрымъ движеніемъ своей кавалеріи. Вернекъ и эрцгерцогъ, тогда соединившись, отступали вмѣстѣ. Днемъ, Французы прошли Гейденгеймъ и прибыли въ Нересгеймъ къ ночи, въ одно время съ аррьергардомъ вернекова корпуса, разстроили его и заставили разсѣяться въ лисахъ. 18 числа Мюратъ шелъ безъ отдыха, слѣдуя за непріятелемъ на Нордлингенъ. Полкъ Стюарта былъ окруженъ и сдался весь. Генералъ Вернекъ видѣлъ себя окруженнымъ со всѣхъ сторонъ, не могъ идти далѣе съ пѣхотою изнуренною и, не имѣя ни надежды, ни желанія спастись, предложилъ капитуляцію. Она была принята, и восемь тысячь человѣкъ положили оружіе. Три австрійскіе генерала, съ частію кавалеріи, хотѣли уйдти не смотря на капитуляцію. Мюратъ послалъ къ нимъ офицера напомнить объ исполненіи обязательства. Не слушая ничего, они присоединились къ эрцгерцогу Фердинанду. Мюратъ далъ себѣ обѣщаніе наказать такое вѣроломство еще больше дѣятельнымъ преслѣдованіемъ ихъ. Ночью овладѣли большимъ обозомъ, состоявшимъ изъ пятисотъ повозокъ.
   Дорога представляла зрѣлище неслыханнаго замѣшательства. Австрійцы кинулись на наши сообщенія, забрали много нашихъ обозовъ, отсталыхъ и часть казны Наполеона. У нихъ отбили все захваченное ими на время, и сверхъ-того ихъ артиллерію, обозы и казну. Солдаты, чиновники обѣихъ армій бѣжали въ безпорядкѣ, сами не зная куда идутъ, не зная кто побѣдитель и кто побѣжденный. Мужики Верхняго Палатината ловили бѣгущихъ, обирали ихъ, разрѣзывали постромки у австрійской артиллеріи и брали отъ нея лошадей. Продолжая преслѣдованіе, Мюратъ прибылъ 19-го числа въ Гунценгаузенъ, на прусскую границу Аншпаха. Прусскій офицеръ имѣлъ смѣлость явиться къ нему, требуя соблюденія нейтралитета, когда бѣгущимъ Австрійцамъ позволили проходить черезъ ту же область. Вмѣсто всякаго отвѣта, Мюратъ насильно вошелъ въ Гунценгаузенъ и слѣдовалъ за эрцгерцогомъ далѣе. 20-го числа онъ прошелъ черезъ Нюрнбергъ. Истощенный въ силахъ непріятель наконецъ остановился. Завязалось кавалерійское дѣло. Послѣ множества аттакъ съ той и другой стороны, эскадроны эрцгерцога разсѣялись и большая часть ихъ положила оружіе. Вся остальная пѣхота сдалась въ плѣнъ. Эрцгерцогъ былъ обязанъ спасеніемъ своимъ преданности одного унтер-офицера, который отдалъ ему свою лошадь. Съ двумя или тремя тысячами всадниковъ эрцгерцогъ успѣлъ выбраться на богемскую дорогу.
   Мюратъ не почелъ обязанностью продолжать преслѣдованіе далѣе. Онъ шелъ четыре дни безъ отдыха, больше нежели по десяти льё въ день. Войска его были утомлены до изнуренія. Самое преслѣдованіе, продолженное за Нюрнбергъ, вывело бы его изъ круга дѣйствій арміи. Да и не стоило одного лишняго перехода то, что оставалось у эрцгерцога. Мюратъ забралъ 12 тысячъ плѣнныхъ, 120 пушекъ, 500 повозокъ, 11 знаменъ, 200 офицеровъ, 7 генераловъ и казну австрійской арміи. Таково было участіе его въ этомъ безсмертномъ походѣ.
   Планъ Наполеона осуществился вполнѣ. 20-го октября, то-есть, въ двадцать дней, безъ большой ботвы, въ-слѣдствіе переходовъ и нѣсколькихъ сраженій, 80-ти тысячная армія была истреблена. Ушло только генералъ Кинмайеръ съ двѣнадцатью тысячами человѣкъ, генералъ Еллахичъ съ пятью или шестью, эрцгерцогъ Фердинандъ съ двумя или тремя тысячами всадниковъ. Въ Вертингенѣ, Гюнцбургѣ, Гаслахѣ, Мюнхенѣ, Эльхингенѣ, Меммингенѣ, въ преслѣдованіи подъ начальствомъ Мюрата, было взято около 30-ти тысячъ человѣкъ въ плѣнъ {Вотъ приблизительное, но скорѣе уменьшенное, нежели преувеличенное исчисленіе взятыхъ въ плѣнъ:
   Въ Вертингенѣ -- 2000
   -- Гюнцбургѣ -- 2000
   -- Гаслахѣ -- 4000
   -- Мюнхенѣ -- 1000
   -- Эльхингенѣ -- 3000
   -- Меммпигенѣ -- 5000
   Во время преслѣдованія Мюратомъ отъ -- 12 до 13,000
   Всего -- 29 или 30,000}. Оставалось взять въ Ульмѣ 30-ть тысячь. Итакъ, всего забрано было 60 тысячъ человѣкъ, съ ихъ артиллеріею, состоявшею изъ 200 орудій, съ 4-мя или 5-ю тысячами лошадей, способныхъ превосходно ремонтировать нашу кавалерію, со всѣми запасами австрійской арміи и 80-ю знаменами.
   Во французской армія было нѣсколько тысячь человѣкъ слабыхъ ногами, отъ усиленныхъ переходовъ; выбывшихъ изъ строя насчитывали не больше двухъ тысячь.
   Наполеонъ, обезпеченный со стороны Русскихъ, былъ радъ остановиться на четыре или на пять дней передъ Ульмомъ, дать солдатамъ время отдохнуть, а особливо присоединиться къ своимъ командамъ, потому-что во время послѣднихъ, быстрыхъ дѣйствій довольно большое число ихъ отстало.-- Нашъ императоръ выдумалъ новый способъ воевать, говорили они: -- воюетъ уже не руками, а ногами нашими!
   Но Наполеонъ не хотѣлъ ждать долѣе, и дорожилъ тремя или четырьмя днями, которые оставалось бездѣйствовать, въ силу капитуляціи, подписанной съ генераломъ Маккомъ. Онъ призвалъ его къ себѣ, старался утѣшить скорбѣвшее его сердце, и получилъ новую уступку: Маккъ согласился сдать крѣпость 20 числа, съ тѣмъ, чтобъ Ней оставался подъ Ульмомъ до 25 октября. Онъ думалъ, что исполняетъ послѣднюю обязанность, заставляя одинъ французскій корпусъ бездѣйствовать до восьмаго дня. Впрочемъ, онъ былъ приведенъ въ такое положеніе, что никакой его поступокъ уже не могъ быть важнымъ. Онъ согласился выйдти изъ крѣпости на другой день.
   Въ-самомъ-дѣлѣ, на другой день, 20 октября, въ день на вѣки достопамятный, Наполеонъ стоялъ у подошвы Михельсберга, супротивъ Ульма, и смотрѣлъ на проходившую мимо его австрійскую армію. Онъ занималъ возвышенный склонъ; позади его была построена пѣхота, полукружіемъ на покатости высотъ, а напротивъ кавалерія, развернутымъ фронтомъ. Австрійцы проходили между двумя линіями и складывало свое оружіе при вступленіи на этотъ родъ амфитеатра. Наполеонъ присутствовалъ тутъ, стоя подлѣ большаго бивачнаго огня, нарочно разложеннаго. Генералъ Маккъ явился первый, и отдалъ ему свою шпагу, горестно выговоривъ: "Вотъ несчастный Маккъ". Наполеонъ встрѣтилъ его и офицеровъ его съ совершенною вѣжливостью, и поставилъ ихъ подлѣ себя. Австрійскіе солдаты, не доходя до него, бросали свое оружіе съ отчаяніемъ, дѣлавшимъ честь ихъ чувству, которое развлекалось въ нихъ только чувствомъ любопытства при видъ Наполеона. Всѣ пожирали глазами этого страшнаго завоевателя, который уже десять лѣтъ наносилъ такія жестокія оскорбленія ихъ знаменамъ.
   Разговаривая съ австрійскими офицерами, Наполеонъ сказалъ довольно громко, такъ, чтобъ могли слышать всѣ: "Я не знаю, за что мы ведемъ войну. Я не хотѣлъ ея, думалъ воевать только съ Англичанами, когда вашъ государь вызвалъ меня на бой. Вы видите мою армію: въ Германіи у меня 200,000 человѣкъ, а ваши плѣнные солдаты увидятъ еще 200,000, которые идутъ черезъ Францію на помощь къ этимъ. Вы знаете, что мнѣ и не нужно столько для побѣды. Государь вашъ долженъ подумать о миръ, потому-что иначе можетъ случиться паденіе лотарингскаго дома. Я не желаю новыхъ царствъ на твердой землѣ; желаю кораблей, колоній, торговли; а такое честолюбіе выгодно столько же для васъ, какъ и для меня." Слова его, произнесенныя довольно-надменно, имѣли отвѣтомъ со стороны австрійскихъ офицеровъ только молчаніе, и сожалѣніе, что они заслуживали ихъ. Потомъ, Наполеонъ разговаривалъ съ извѣстнѣйшими изъ австрійскихъ генераловъ, и пять часовъ присутствовалъ при этомъ необыкновенномъ зрѣлищѣ. Двадцать-семь тысячь человѣкъ прошли передъ немъ. Въ крѣпости оставалось три или четыре тысячи раненыхъ.
   По своему обычаю, Наполеонъ объявилъ на другой день прокламацію къ своимъ солдатамъ. Вотъ въ какихъ выраженіяхъ была она написана:

"Императорская главная квартира въ Эльхингенѣ,
29 вандемьера XIV года (27 октября 1803.)

"Солдаты великой-арміи!

   "Въ пятнадцать дней мы окончили походъ: исполнили, что предполагали. Мы изгнали войска австрійскаго дома изъ Баваріи, и возстановили власть нашего союзника въ его областяхъ. Армія, съ надменностью, равною ея неосторожности, пришедшая на наши границы, уничтожена. Но какое дѣло Англіи? цѣль ея достигнута: мы не въ Булони.
   "Изъ ста тысячь австрійской арміи, шестьдесятъ тысячь наши плѣнники: они замѣнятъ нашихъ конскриптовъ въ полевыхъ работахъ. Изъ всей этой арміи ушло едвали 15,000 человѣкъ; всѣ генералы ея, 200 пушекъ и 90 знаменъ достались намъ. Солдаты! я возвѣщалъ вамъ великую битву; но, благодаря плохимъ соображеніямъ непріятеля, я пріобрѣлъ тѣ же успѣхи, не подвергаясь неудачѣ, и, что безпримѣрно въ исторіи народовъ, такія великія послѣдствія ослабили насъ не болѣе какъ 1500 человѣкъ, выбывшихъ изъ строя.
   "Солдаты! этотъ успѣхъ есть слѣдствіе вашей безграничной довѣренности къ вашему императору, вашего терпѣнія въ трудахъ и лишеніяхъ всякаго рода, вашей рѣдкой неустрашимости.
   "Но мы не остановимся на томъ: вы нетерпѣливо желаете начать второй походъ. Мы пойдемъ противъ русской арміи, перенесенной золотомъ Англіи отъ оконечностей вселенной, и заставимъ ее испытать такой же жребій.
   "Съ этою новою борьбою особенно соединена честь пѣхоты. Тамъ рѣшится во второй разъ вопросъ, уже рѣшенный въ Швейцаріи и Голландіи, вторая ли или первая въ Европѣ французская пѣхота {Этотъ вопросъ окончательно рѣшенъ на безчисленныхъ поляхъ сраженіи, въ Италіи при Треббіо и Нови, и потомъ въ Россіи: подъ Смоленскомъ, при Лубнной, подъ Бородинымъ, въ Малоярославцѣ, подъ Краснымъ, -- нужно ли исчислять болѣе и досказывать, чья пѣхота первая въ мірѣ? Это знаетъ вся Европа. Прим. перев.}? Тамъ нѣтъ генераловъ, съ которыми въ борьбѣ я могъ бы пріобрѣсти славу: все мое попеченіе будетъ -- одержать побѣду какъ-можно-меньше проливая вашей крови. Мои солдаты -- дѣти мои."
   На другой день послѣ сдачи Ульма, Наполеонъ отправился въ Аугсбургъ, намѣреваясь прибыть къ Инну прежде Русскихъ, идти на Вѣну, и, слѣдуя принятому рѣшенію, разстроить четыре нападенія, направленныя противъ имперіи, однимъ походомъ великой арміи на австрійскую столицу.
   Зачѣмъ, послѣ счастливаго повѣствованія нашего, мы должны тотчасъ помѣстить другое, прискорбное? Въ ть же самые дни октября, навсегда славные для Франціи, Провидѣніе жестоко вознаградило побѣды нашихъ армій гибелью нашихъ флотовъ.
   Несчастный Вилльнёвъ, выходя изъ Ферроля, желалъ, соображаясь съ видами Наполеона, направиться къ Ламаншскому-Проливу, но неотразимое чувство возвратило его къ Кадиксу. Онъ былъ пораженъ какимъ-то ужасомъ при извѣстіи о соединеніи Нельсона съ адмиралами Калдеромъ и Корнуалсомъ. Но Нельсонъ отплылъ въ Портсмутъ, Калдеръ въ Ферроль, куда прибылъ послѣ Вилльнёва, и одинъ Корнуалсъ оставался передъ Брестомъ. Такъ Вилльнёвъ потерялъ великій случаи для себя и для Франціи, хотя нельзя сказать, что вышло бы изъ необычайной экспедиціи Наполеона, когда онъ былъ бы у воротъ Лондона, а австрійскія арміи на рейнскихъ границахъ. Быстрота ударовъ его, подобныхъ молніи, рѣшила бы, могъ ли онъ въ сорокъ дней, съ 20 августа до 30 сентября, покорить Англію и дать Франціи два соединенные скиптра надъ землею и морями?
   На пути изъ Ферроля въ Кадиксъ, Вилльнёвъ, побуждаемый настояніями и убѣжденіями генерала Лористона, хотѣлъ даже воротиться въ Ламаншъ, но противный вѣтеръ заставилъ его окончательно идти въ Кадиксъ. Въ виду его, 20 августа, онъ увидѣлъ англійскихъ крейсеровъ, принялъ ихъ за соединенный флотъ непріятеля, и далъ имъ возможность уйдти отъ него, не воспользовавшись даже случаемъ взять въ плѣнъ два или три англійскіе корабля цѣлымъ своимъ флотомъ.
   Онъ справедливо ожидалъ гнѣва Наполеонова, и былъ отъ-того въ новомъ отчаяніи. Наполеонъ, получивъ подробное донесеніе отъ своего адъютанта Лористона, въ-самомъ-дѣлѣ, не зналъ мѣры своему гнѣву, и говоря съ морскимъ министромъ, ругалъ Вилльнёва самыми оскорбительными словами, называя даже трусомъ и измѣнникомъ. Несчастный Вилльнёвъ не былъ ни трусъ, ни измѣнникъ. Онъ былъ добрый солдатъ и хорошій человѣкъ, но упадшій духомъ отъ неопытности французскихъ моряковъ и несовершенства флота ихъ, напуганный совершеннымъ разстройствомъ испанскаго флота; онъ видѣлъ вѣрное пораженіе въ каждой встрѣчѣ съ непріятелемъ, не понимая, что Наполеонъ требовалъ отъ него не побѣды, а пожертвованія собою, для того, чтобъ имѣть возможность пройдти самому черезъ Проливъ.
   Въ бурѣ событій, Наполеонъ почти забылъ о Вилльнёвъ; но отправляясь на берега Дуная, сдѣлалъ новыя распоряженія о флотѣ, приказывая раздѣлить брестскую эскадру на нѣсколько отдѣленій для крейсерства, а флоту Вилльнёва идти изъ Кадикса въ Средиземное-Море. Онъ разсчитывалъ, что флотъ изъ сорока и даже сорока-шести кораблей, по соединеніи съ картагенскою дивизіею, можетъ нѣсколько времени господствовать въ Средиземномъ-Морѣ, захватить англійскихъ крейсеровъ, стоявшихъ передъ Неаполемъ, и доставить Сен-Сиру полезную помощь четырьмя тысячами солдатъ, которые были на корабляхъ. Онъ предписывалъ выйдти изъ Кадикса, даже въ виду соединеннаго англійскаго флота, и лучше быть разбитымъ, нежели безчестить себя малодушіемъ.
   Эти незрѣлыя распоряженія, данныя въ гнѣвѣ на робость Вилльнёва, не оспоренныя министромъ Декре, несмѣвшимъ повторять уже сказаннаго много разъ, были немедленно переданы въ Кадиксъ. Декре исключилъ оскорбительныя выраженія Наполеона, но упоминалъ о гнѣвѣ и упрекахъ его Вилльнёву. Извѣщая его о новомъ назначеніи, онъ приказывалъ ему зайдти въ Картагену, Неаполь и Тарентъ, для исполненія означенныхъ нами инструкцій. Такъ, вполовину скрывая истину, онъ только приводилъ Вилльнёва въ недоумѣніе и отчаяніе.
   Передъ самымъ отъѣздомъ въ Страсбургъ, Наполеонъ отдалъ послѣднее приказаніе морскому министру. "Вашъ другъ Вилльнёвъ вѣрно струситъ выйдти изъ Кадикса", сказалъ онъ ему. "Отправьте адмирала Розили принять начальство надъ эскадрою, если она еще не отправилась, и прикажите Вилльнёву пріѣхать въ Парижъ, дать мнѣ отчетъ въ своихъ поступкахъ". Декре не имѣлъ духа объявить Вилльнёву это новое несчастіе, лишавшее его всякаго средства возстановить себя въ мнѣніи, и только написалъ ему объ отъѣздѣ Розили, не упоминая для чего. Онъ не давалъ совѣта отплыть прежде прибытія Розили въ Кадиксъ, но надѣялся, что такъ сдѣлается, и въ замѣшательствѣ, между несчастнымъ другомъ, точно виноватымъ, и императоромъ, котораго распоряженія почиталъ неосторожными, Декре впалъ въ обыкновенную погрѣшность, предоставляя событія имъ самимъ, и не принимая на себя отвѣтственности дать имъ направленіе.
   Вилльнёвъ угадалъ изъ писемъ Декре все, чего не договаривали ему, и въ прискорбіи, особливо отъ незаслуженнаго упрека въ трусости, который чувствовалъ онъ въ самыхъ умолчаніяхъ министра, своего покровителя и друга, отвѣчалъ ему: "Подло и глупо будетъ, если моряки бросятъ въ меня камень. Они сами приготовятъ себѣ осужденіе. Пусть прійдутъ на корабли и посмотрятъ съ какими средствами надобно выходить на битву. Впрочемъ, если французскому флоту не доставало только смѣлости, какъ увѣряютъ, то императоръ вскорѣ будетъ доволенъ и можетъ ожидать самыхъ блистательныхъ успѣховъ."
   Эти прискорбныя слова заключали въ себѣ предвѣщаніе событій очень-близкихъ, Вилльнёвъ началъ дѣятельно готовиться къ выходу, хотя вполнѣ видѣлъ и чувствовалъ всю недостаточность способовъ къ тому. Вмѣстѣ съ нимъ приготовлялся и флотъ испанскій, еще больше неисправный и бѣдный въ средствахъ. Кромѣ плохаго состоянія кораблей, экипажи его были неопытны и не могли думать о соперничествѣ съ Англичанами, особливо при новой ихъ морской тактикѣ. Англичане оставили старинную методу идти линіею, корабль противъ корабля, и смѣло шли впередъ, не соблюдая никакого порядка, кромѣ относительной ходкости кораблей, устремлялись на непріятельскій флотъ, разрѣзывали его, отдѣляли часть и ставили между двухъ огней, не боясь свалки и своихъ перекрестныхъ выстрѣловъ другъ въ друга. Опытность, искусство, увѣренность экипажей давали имъ преимущество въ этихъ отважныхъ предпріятіяхъ. Англичане произвели въ морской войнѣ почти такой же переворотъ, какой Наполеонъ произвелъ въ войнѣ сухопутной. Нельсонъ былъ вовсе не Наполеонъ, но геній въ своемъ дѣлѣ, и въ высокой степени обладалъ качествами для наступательной войны: дѣятельностью, дерзостью, взглядомъ.
   Всего больше тревожило Вилльнёва состояніе испанскаго флота. Онъ состоялъ изъ красивыхъ, огромныхъ кораблей, и одинъ изъ нихъ, le Santissima Trinidad, 140-пушечный, былъ самый большой въ Европѣ. Но эти огромныя военныя машины, напоминавшія блескъ испанской монархіи Карла III, походили на турецкіе корабли, великолѣпные по наружности, безполезные въ опасности. Бѣдность испанскихъ арсеналовъ не позволяла исправить ихъ, а плохое состояніе экипажей приводило въ отчаяніе. Матросы были неопытные мужики, недавно набранные въ приморскихъ городахъ, а офицеры большею частію, стоили своихъ матросовъ. Немногіе изъ офицеровъ, какъ то адмиралъ Гравина, вице-адмиралъ Алава, капитаны Вальдесъ, Чуррука и Галіано, могли напомнить славныя времена испанскаго флота.
   Вилльнёвъ, рѣшившись доказать, что онъ не трусъ, употребилъ весь сентябрь и начало октября на установленіе какого-нибудь порядка и на выборъ лучшаго въ этой амальгамѣ двухъ флотовъ. Онъ состановилъ двѣ эскадры, одну боевую, другую резервную. Онъ самъ принялъ начальство надъ первою, состоявшею изъ 21 корабля, и раздѣлилъ со на три дивизіи, изъ 7 кораблей каждая. Подъ непосредственнымъ начальствомъ его была дивизія центра; адмиралъ Дюмануаръ начальствовалъ дивизіею аррьергарда, вице-адмиралъ Алава дивизіею авангарда. Резервная эскадра состояла изъ 12 кораблей и раздѣлялась на двѣ дивизіи, по 6 кораблей каждая. Адмиралъ Гравина былъ начальникомъ ея, имѣя подъ командою контр-адмирала Магопа, начальника второй дивизіи.
   Вся соединенная эскадра состояла изъ 33 кораблей, 5 фрегатовъ и 2 бриговъ. Вилльнёвъ хотѣлъ воспользоваться благопріятнымъ вѣтромъ 8-го октября и выйдти изъ Кадикса; по три испанскихъ корабля оказались неспособными для военныхъ дѣйствіи. Сами испанскіе офицеры замѣтили это. Вилльнёвъ, не желая принять отвѣтственности въ томъ на себя, собралъ военный совѣтъ. Храбрѣйшіе офицеры обоихъ флотовъ объявили, что готовы всюду на исполненіе воли императора Наполеона, но что немедленно идти противъ непріятеля съ такими кораблями, какъ большая часть ихъ, есть опасная неосторожность; что при первой встрѣчѣ съ англійскимъ флотомъ, соединенный флотъ непремѣнно будетъ истребленъ, и что лучше подождать благопріятнѣйшихъ обстоятельствъ.
   Вилльнёвъ отослалъ протоколъ этого совѣщанія въ Парижъ, съ своимъ мнѣніемъ, гдѣ никакъ не одобрялъ онъ большой битвы при настоящемъ состояніи обоихъ флотовъ. Посылая эти безполезные документы, чтобъ лучше показать свою спокойную преданность, онъ прибавилъ, что рѣшился сняться съ якорей при первомъ восточномъ вѣтрѣ, способномъ для вывода кораблей въ море.
   Нетерпѣливо ждалъ онъ минуты оставить Кадиксъ во что бы то ни стало. Наконецъ онъ видѣлъ передъ собою этого ужаснаго Нельсона, котораго образъ преслѣдовалъ его на всѣхъ моряхъ и заставилъ не исполнить великаго порученія изъ страха встрѣтиться съ нимъ. Теперь онъ не боялся встрѣчи съ нимъ, хотя она была страшнѣе нежели когда-нибудь: душа, возмущенная отчаяніемъ, желала опасности, даже пораженія, какъ доказательства, что онъ имѣлъ причину избѣгать встрѣчи съ англійскими кораблями.
   Нельсонъ уже приближался къ Кадиксу съ флотомъ, бывшимъ въ Ламаншскомъ-Проливѣ. У него было также 33 или 34 корабля, по испытанные продолжительными плаваніями. Онъ зналъ, черезъ испанскихъ шпіоновъ, о всѣхъ приготовленіяхъ Вилльнёва, и тщательно наблюдалъ за нимъ. Инструкція, данная имъ англійскимъ Офицерамъ для предстоявшаго сраженія, почитается образцовою между моряками. Зная истинное состояніе силъ Вилльнёва, онъ не побоялся оставить 4 корабля въ Гибралтарѣ, дать одинъ адмиралу Калдеру, отозванному въ Англію, и отослать еще одинъ въ Гибралтаръ, для наливки кодою.
   Въ это время получены были въ Кадиксѣ послѣднія депеши изъ Парижа, извѣщавшія объ отъѣздѣ адмирала Розили. Вилльнёвъ не оскорбился тѣмъ. Мысль служить съ честію подъ начальствомъ старшаго по чину и по лѣтамъ, и подъ командою его показать свою храбрость, облегчила душу, угнетенную тяжестью слишкомъ-большой отвѣтственности. Но Розили былъ уже въ Мадритѣ, а министръ ничего но объяснялъ Вилльнёву о будущемъ назначеніи его при попомъ адмиралъ. Вилльнёвъ началъ думать, что его просто отрывать отъ командованія, и что онъ не будетъ имѣть утѣшенія сражаться съ честію даже въ качествѣ подчиненнаго. Чтобъ избавиться отъ такого безчестія, онъ воспользовался своими инструкціями, и тотчасъ далъ сигналъ сниматься съ якорей. 19 и 20 чиселъ весь флотъ вышелъ въ море. На видъ онъ былъ прекрасенъ. Французскіе корабли маневрировали хорошо, по испанскіе, по-крайней-мѣрѣ большая часть, худо.
   Вскорѣ появились передовые англійскіе корабли, показывавшіе приближеніе главной ихъ эскадры. Всю ночь видны были сигналы ихъ, извѣщавшіе о направленіи французскаго флота. На разсвѣтѣ увидѣли приближеніе англійскаго флота, раздѣленнаго на двѣ группы: первая, состоявшая изъ 12 кораблей, была подъ начальствомъ самого Нельсона, другая, изъ 15 кораблей, имѣла начальникомъ адмирала Коллингвуда. Вилльнёвъ ясно видѣлъ намѣреніе ихъ разрѣзать флотъ его на двѣ части, по остался почти въ прежнемъ порядкѣ: корабли соединеннаго флота были выстроены въ одну линію, неровную отъ-того, что они худо повиновались усиліямъ своихъ экипажей; резервная дивизія, по непремѣнному приказанію Вилльнёва, также вошла въ линію и увеличила ее, хотя Гравина не одобрялъ такого маневра, а контр-адмиралъ Магонъ громко сказалъ, что это погрѣшность. Къ этому присоединилось несчастное направленіе вѣтра, которое мѣшало движеніямъ французскаго флота и способствовало нападенію Англичанъ. Въ 11 часовъ утромъ началась ужасная трафалгарская битва, и къ пяти часамъ была окончена почти совершеннымъ разстройствомъ и истребленіемъ большей части испанскихъ и французскихъ кораблей. Вотъ главнѣйшія подробности ея.
   Обѣ колонны англійскаго флота шли смѣло, прямо противъ огромной линіи непріятельской. Южная колонна, подъ начальствомъ Коллингвуда, опередила нѣсколько сѣверную и первая начала бой противъ средины французской линіи. Черезъ полчаса приблизилась и колонна Нельсона. На сторонѣ Англичанъ было искусство, превосходное устройство кораблей, и рѣшительность во всѣхъ маневрахъ. Отъ-того, ни одинъ изъ французскихъ кораблей не могъ имъ сопротивляться, и постепенно разстрѣливаемые, громимые ядрами и картечью, они дѣлались неспособны къ сопротивленію и сдавались. Линія соединеннаго флота была разорвана сначала на двое, потомъ на нѣсколько частей, отъ-чего англійскіе корабли проходили въ промежутки, остававшіеся между кораблями, и съ двухъ, даже съ трехъ сторонъ обстрѣливали непріятелей. Вытянутые въ линію, многіе французскіе корабли были только свидѣтелями пораженія своихъ товарищей; но нѣкоторые оказали самое мужественное сопротивленіе и нанесли Англичанамъ много вреда. Корабль Страшный, между огнемъ двухъ англійскихъ кораблей: Побѣда и Дерзкій, сражался геройски, но былъ наконецъ такъ близко Побѣды, гдѣ находился самъ Нельсонъ, что уже не могъ стрѣлять изъ пушекъ, и храбрый капитанъ его, Люка, послалъ стрѣлковъ на марсы и отстрѣливался одной стороной отъ Дерзкаго. Нельсонъ, въ старомъ фракѣ, который носилъ онъ въ дни сраженій, подвергался вмѣстѣ съ бывшимъ подлѣ него капитаномъ корабля, Гарди, огню Французовъ, но не хотѣлъ остеречься отъ опасности. Подлѣ него былъ убитъ секретарь его, и люди падали безпрестанно. Великій морской предводитель, предметъ удивленія и ненависти Французовъ, безстрастно наблюдалъ ужасную сцену смерти и разрушенія, когда пущенная съ марсовъ Страшнаго пуля попала въ лѣвое плечо его и остановилась въ ребрахъ. Кольни его подогнулись, и онъ упалъ на палубу, но старался удержаться, опершись на одну руку. "Гарди", сказалъ онъ своему капитану: "Французы покончили со мною".-- Нѣтъ, нѣтъ еще, отвѣчалъ Гарди.-- "Да, я скоро умру", прибавилъ Нельсонъ. Его перенесли на мѣсто перевязки, но онъ былъ почти безъ памяти и прожилъ немного часовъ. По-временамъ приходя въ себя, онъ повторялъ нѣсколько разъ совѣтъ, показывавшій глубокую его предусмотрительность: "Поставьте эскадру на якори въ концѣ дня, поставьте на якори".
   Смерть Нельсона была величайшею потерею для англійскаго флота. Какъ-бы въ вознагражденіе за то, на Страшномъ было убито и ранено 522 человѣка изъ 6401 Самъ главнокомандующій французскаго флота Вилльнёвъ, бывшій на кораблѣ Буцентаврѣ, совершенно изстрѣленномъ во время боя, былъ взятъ въ плѣнъ. Вообще, семнадцать кораблей французскихъ и испанскихъ было взято Англичанами; одинъ взлетѣлъ на воздухъ. Соединенная эскадра потеряла шесть или семь тысячъ человѣкъ убитыми, раненными, утонувшими и взятыми въ плѣнъ. Никогда волны моря невидали такой ужасной сцены!.. Адмиралъ Гравина, оставшись послѣ Вилльнёва старшимъ, далъ сигналъ къ отступленію и ушелъ съ одиннадцатью кораблями, кромѣ четырехъ кораблей контр-адмирала Дюмануара, отступившихъ отдѣльно. Ушло также нѣсколько фрегатовъ.
   Англичане одержали побѣду совершенную, но кровавую, дорого купленную. Двадцать-семь кораблей ихъ почти всѣ потеряли мачты; нѣкоторые сдѣлались неспособны къ дѣйствію навсегда или до значительной починки. Потеря въ людяхъ простиралась у нихъ до 3000 матросовъ, кромѣ множества офицеровъ; но всего прискорбнѣе была смерть Нельсона, который одинъ стоилъ цѣлаго флота. Англичане вели за собой на буксирѣ семнадцать плѣнныхъ кораблей, едва державшихся на водѣ; они заслужили славу искусствомъ и неоспоримою храбростью въ дѣйствіи. Французы оказали геройство въ самомъ пораженіи своемъ.
   Гравина отошелъ къ Кадиксу. Дюмануаръ, боясь встрѣчи съ непріятелемъ, направился къ проливу.
   Адмиралъ Коллингвудъ надѣлъ трауръ по своемъ знаменитомъ начальникѣ, но не почёлъ обязанностью послѣдовать его предсмертному совѣту, и вмѣсто того, чтобъ поставить эскадру на якори, остался на ночь подъ парусами. Подымался опасный вѣтеръ; ночь была темная, а корабли англійскіе маневрировали съ трудомъ отъ полученныхъ ими поврежденій, и еще должны были буксировать или охранять семнадцать плѣнныхъ кораблей. Вскорѣ вѣтеръ усилился, и за ужасами кровавой битвы послѣдовали ужасы страшной бури, какъ-будто небо хотѣло наказать два образованнѣйшіе въ мірѣ народа, достойные съ пользою повелѣвать міромъ въ союзѣ между собою, за неистовства, какимъ предавалось они нѣсколько часовъ назадъ. Адмиралъ Гравина имѣлъ близкое и надежное убѣжище въ Кадиксѣ; по адмиралъ Коллингвудъ, удаленный отъ Гибралтара, только на волнахъ могъ отдохнуть отъ трудовъ и страданій побѣды. Ночью, побѣдители и побѣжденные смѣшались, и Англичане принуждены были оставить буксируемые корабли или отказаться отъ надзора за другими. На Буцентаврѣ, англійскій караулъ предоставилъ остальному экипажу избавиться отъ опасности, и Французы съ радостію поставили запасныя мачты и направились къ Кадоксу, куда гналъ ихъ ураганъ. Альжезирасъ, гдѣ былъ трупъ несчастнаго адмирала Магона, почти насильно овладѣлъ англійскимъ карауломъ и также поплылъ къ Кадиксу, куда и прибылъ послѣ безчисленныхъ трудовъ и опасностей. Буцентавръ разбился на тамошнемъ рейдѣ, толкнувшись о скалу. Тамъ же погибъ стоявшій на якорѣ Неукротимый. Изъ числа остававшихся у Англичанъ плѣнныхъ кораблей, Страшный, такъ храбро сражавшійся съ Побѣдою и нанесшій смерть Нельсону, потонулъ, когда у него вдругъ оторвалась корма, изстрѣленная во время битвы. Два испанскіе корабля погибли у береговъ Испаніи.
   Англійскій флотъ, удерживаемый противными вѣтрами, оставался въ виду Кадикса, когда оттуда вышелъ неустрашимый капитанъ Космао съ пятью кораблями и пятью фрегатами, и направился прямо противъ англійской эскадры. Колингвудъ выставилъ противъ него десять меньше поврежденныхъ кораблей своихъ, но при этомъ движеніи по необходимости отдалился отъ плѣнныхъ кораблей, при чемъ французскіе фрегаты захватили два изъ нихъ и взяли ихъ на буксиръ. Довольный успѣхомъ, Космао возвратился съ двумя отбитыми кораблями въ Кадиксъ. Но Коллингвудъ, видя, что ему трудно сохранять свою добычу, потопилъ или сжегъ четыре другіе корабля, въ томъ числѣ и громадный Le Sanlissima Trinidad.
   Наконецъ, англійскій адмиралъ возвратился въ Гибралтаръ, и привелъ съ собою только четыре изъ семнадцати взятыхъ кораблей: и изъ тѣхъ еще надобно было потопить одинъ.
   Что представляетъ намъ трафалгарская ботва, наименованная такъ по имени мыса, близь котораго она происходила? Неопытныхъ моряковъ и союзниковъ ихъ еще больше неопытныхъ, дисциплину слабую, матеріальную часть въ небреженіи, вездѣ поспѣшность, со всѣми ея послѣдствіями. Начальникъ, живо чувствующій всѣ эти невыгоды, предвидитъ страшныя неудачи и съ такимъ предвидѣніемъ мѣшаетъ великимъ предпріятіямъ своего повелителя; раздраженный тѣмъ повелитель не принимая въ соображеніе матеріальныхъ препятствій, которыя легче преодолѣвать на сухомъ пути, нежели на морѣ, оскорбляетъ суровостью своихъ упрековъ адмирала, больше достойнаго сожалѣнія, нежели порицанія; адмиралъ сражается съ отчаянія, и жестокая къ-несчастью фортуна лишаетъ его даже выгоды вѣтра; половина флота бездѣйствуетъ отъ своего невѣдѣнія или отъ прихоти стихій, другая бьется отчаянно; съ одной стороны разсчитанная, опытная храбрость, съ другой геройская неопытность, высокая гибель, страшное кровопролитіе, неслыханное истребленіе) послѣ неистовствъ людей неистовства бури) бездна поглощаетъ трофеи побѣдителя; торжествующій предводитель гибнетъ, побѣжденный думаетъ о самоубійствѣ -- такова была роковая трафалгарская битва съ ея причинами, послѣдствіями и трагическими подробностями {Риторическія фразы г-на Тьера нисколько не поясняютъ трафалгарской битвы. Она была проиграна Французами и Испанцами не отъ-того, чтобъ у нихъ было меньше искусства и даже храбрости, нежели у Англичанъ; у нихъ не доставало одушевленія, рѣшимости, внушаемыхъ безпрерывными успѣхами и увѣренностью въ своихъ силахъ. Тѣ же Французы оказывали чудеса храбрости и искусства подъ начальствомъ Наполеона до 1812 года, а въ 1813 году терпѣли пораженіе почти при всякой встрѣчѣ: только лѣнивый изъ союзныхъ генераловъ не билъ самыхъ знаменитыхъ маршаловъ. Прим. перев.}.
   Можно было извлечь изъ этого великаго бѣдствія полезныя слѣдствія для нашего флота. Надобно было бы разсказать какъ что происходило. Сраженіе нѣкоторыхъ кораблей могло быть съ гордостью описано наряду съ ульмскими торжествами. Мужество несчастливое достойно удивленія не меньше мужества счастливаго: оно трогательнѣе. Сверхъ-того, Фортуна такъ осыпала насъ своими благосклонностями, что можно было объявить и о нѣкоторыхъ ея жестокостяхъ. Потомъ, надобно было наградить людей, благородно исполнившихъ свой долгъ, и предать военному суду устрашенныхъ ужасомъ зрѣлища и удалившихся отъ битвы. Хотя бы дѣйствія ихъ въ другихъ случаяхъ были хороши, по должно было пожертвовать этими людьми, для установленія дисциплины ужаснымъ примѣромъ. Всего больше правительству надобно было найдти урокъ самому-себѣ въ кровавомъ пораженіи трафальгарскомъ, сознаться, что нельзя нечего дѣлать наспѣхъ, и особливо, когда дѣло идетъ о флотѣ, нельзя вводить въ линейную битву эскадры, неопытныя въ моръ, и надобно сначала образовать ихъ частыми и отдаленными крейсерствами.
   Добрѣйшій испанскій король, не пускаясь въ такіе разсчсты, наградилъ всѣхъ, не различая храбрыхъ и трусовъ и желая только выставить честь своего флага, пріобрѣтенную дѣйствіями нѣкоторыхъ:-- слабость, естественная въ устарѣломъ дворѣ, но внушенная добротою. Паши моряки, оправившись нѣсколько отъ своихъ страданій, жили смѣшанно съ испанскими моряками въ Кадиксь, когда узнали, что испанскій король наградилъ чинами всѣхъ Испанцевъ, бывшихъ въ трафалгарской битвѣ, кромѣ особыхъ наградъ за отличіе. Испанцы почти стыдились, что ихъ награждаютъ, когда французы не награждены ничѣмъ, и говорили имъ, что вѣроятно они также получатъ воздаяніе за свое мужество. Ничего не бывало: храбрые и трусы между Французами равно были оставлены въ забвеніи.
   Адмиралъ Декре испыталъ глубокую горесть, когда получилъ извѣстіе о пораженіи подъ Трафалгаромъ. Онъ, со своимъ умомъ, съ отличнымъ знаніемъ морскаго дѣла, всегда извѣщалъ своего государя о пораженіяхъ и бѣдствіяхъ, когда во всемъ другомъ тотъ видѣлъ только успѣхи. Онъ сообщилъ ему и теперь печальныя подробности о битвѣ, когда Наполеонъ, въ орлиномъ полетѣ своемъ, уже приближался къ Вѣнѣ. Хотя извѣстіе несчастливое съ трудомъ могло проникнуть въ душу, упоенную торжествами, однако трафалгарская новость опечалила и даже глубоко оскорбила Наполеона. Но онъ былъ теперь меньше нежели обыкновенно строгъ къ Вилльнёву, потому-что несчастный сражался храбро, хотя и очень-неосторожно. Наполеонъ поступилъ въ этомъ случаѣ, какъ часто поступаютъ люди сильные и слабые: онъ старался забыть печаль свою, и хотѣлъ, чтобъ другіе постарались забыть ее. Онъ желалъ, чтобъ во французскихъ журналахъ немного говорили о Трафалгарѣ, и упомянули о немъ, какъ о неосторожномъ сраженіи, гдѣ мы больше потерпѣли отъ бури, нежели отъ непріятеля. Онъ не хотѣлъ также ни награждать, ни наказывать, что было жестокою несправедливостью, недостойною его и духа его правительства. Въ душѣ его раждалось тогда особенное чувство, которое внушило ему такой ничтожный образъ дѣйствій: онъ начиналъ отчаяваться во французскомъ флотѣ. Онъ открывалъ больше вѣрный, больше исполнимый способъ поразить Англію -- поразить ее въ союзникахъ, получавшихъ отъ нея деньги, отнять у нея твердую землю и совершенно изгнать оттуда ея торговлю и вліяніе. Онъ естественно могъ предпочитать способъ, которымъ дѣйствовалъ превосходно, и съ осторожностью могъ бы навѣрное достигнуть имъ своей цѣли. Съ этого времени, Наполеонъ меньше думалъ о морской силѣ и хотѣлъ, чтобъ всѣ меньше думали о ней.
   Сама Европа, какъ-бы соглашаясь съ его желаніемъ, охотно готова была молчать о трафалгарской битвѣ. Звукъ шаговъ его на твердой землѣ мѣшалъ слышать громъ трафальгарскихъ пушекъ. Державы, у которыхъ противъ груди была шпага наполеонова, не выигрывали ничего отъ морской побѣды, полезной одной Англіи, имѣвшей послѣдствіемъ только новое распространеніе торговаго ея владычества, котораго онѣ не любили и терпѣли его только изъ зависти къ Франціи. Сверхъ-того, слава Британіи не утѣшала ихъ въ собственномъ униженіи. Трафалгаръ не затмилъ блеска Ульма и, какъ увидимъ вскорѣ, не уменьшилъ никакого изъ его послѣдствій.

"Отечественныя Записки", No 6, 1847

   
   
   
еликія усилія, чтобъ побѣдить сопротивленіе кардинала, бывшаго въ преклонныхъ лѣтахъ, больнаго, и мало-расположеннаго снова начать трудную карьеру своей первой молодости. Однакожь, это отвращеніе было побѣждено настоятельными убѣжденіями первосвященника и великими интересами церкви. Папа хотѣлъ облечь кардинала Капрару самымъ высокимъ дипломатическимъ саномъ при дворѣ римскомъ, саномъ легата а latere. Такой легатъ облекается всѣмъ полномочіемъ: ему всюду предшествуетъ крестъ. Снова была собрана великая консисторія, и въ присутствіи всѣхъ кардиналовъ, всѣхъ иностранныхъ министровъ, кардиналъ Капрара получилъ серебряный крестъ, который долженъ былъ быть предносимъ передъ нимъ въ этой республиканской Франціи, уже съ давнихъ поръ отвыкшей отъ католическихъ торжественныхъ процессій.
   Все было подготовлено такъ, чтобъ кардиналъ Капрара въѣхалъ въ Парижъ ночью. Для него былъ приготовленъ тамъ великолѣпнѣйшій отель на счетъ Французскаго правительства.
   Кардиналъ былъ принятъ, какъ иностранный посолъ, а не какъ представитель церкви. Принятіе его въ этомъ характерѣ было отложено до времени окончательнаго возстановленія религіи. Въ этотъ же день положено было избрать новыхъ епископовъ, пропѣть Te Deum; тогда же кардиналъ-легатъ долженъ былъ дать присягу первому консулу.
   Первый консулъ желалъ, чтобъ возстановленіе религіи послѣдовало тоже 18 брюмера, въ день, назначенный для празднованія всеобщаго мира. Но еще не отъ всѣхъ прежнихъ духовныхъ властей получены были отзывы объ увольненіи, безъ чего нельзя было приступить къ избранію новыхъ епископовъ. Впрочемъ, блескъ празднества 18 брюмера могъ заставить перваго консула забыть о томъ, чего еще не доставало для полноты торжества. Папа, всегда готовый дѣлать то, чего желалъ человѣкъ, котораго онъ называлъ своимъ любезнымъ сыномъ, далъ буллу, которою утверждались новыя эпархіи, и предоставилъ, чего прежде не дѣлалось, легату власть утверждать новыхъ епископовъ. За такія снисхожденія онъ желалъ одного, что и поручилъ устроить искусству кардинала Капрары, чтобъ его пощадили отъ непріятной обязанности утверждать лица конституціональнаго духовенства.
   Ничто болѣе не препятствовало уже обнародованію великаго религіознаго акта, совершеннаго съ такими трудами. Но теперь была упущена благопріятная минута. Засѣданіе X года открылось, по обыкновенію, съ 1 фримера (22 ноября 1801 г.). Трибунатъ, законодательное сословіе, сенатъ были собраны: возникло сильное сопротивленіе, и слышались непристойныя рѣчи противъ конкордата. Первый консулъ не хотѣлъ, чтобъ такими буйными криками была возмущена торжественная церемонія, и положилъ выждать время, когда удастся ему смирить или сокрушить трибунатъ, чтобъ отпраздновать возстановленіе религіи. Теперь причиною медленности былъ онъ самъ, и римскій дворъ въ свою очередь готовился торопить его окончаніемъ начатаго. Впрочемъ, внезапныя затрудненія, встрѣчѣ съ которыми онъ подвергся, доказывали важность и большую смѣлость его рѣшимости. Не только противъ конкордата возникла сильная оппозиція, но и противъ самаго гражданскаго кодекса, и противъ нѣкоторыхъ трактатовъ, утверждавшихъ миръ вселенной. Гордый своими дѣяніями, сильный общественнымъ одобреніемъ, первый консулъ рѣшился дойдти до послѣдней крайности. Онъ только и говорилъ, что сокрушитъ тѣ республиканскія собранія, которыя будутъ ему противиться. Такимъ-образомъ, человѣческія страсти готовились всколебать своимъ буйствомъ славнѣйшія дѣянія великаго человѣка и великой эпохи.

"Отечественныя Записки", No 7, 1845

   
   
свободно. Говорили, что только съ этого дни начали быть Нѣмцами, Пруссаками; что, наконецъ, слушаются голоса пользы и чести, избавляются отъ обольщеній союза вѣроломнаго и оскорбительнаго, и дѣлаются достойными себя и основателя прусской монархіи, великаго Фридриха!
   Во всемъ, что происходило въ Берлинѣ, было одно истинное и достойное уваженія: это нѣмецкій патріотизмъ, униженный успѣхами Франціи и вспыхивавшій при первомъ, даже неосновательномъ предлогѣ. Но чувство это являлось не кстати. Надобно было въ 1805 году, когда Наполеонъ оставилъ Булонь, или громко объявить себя за Францію и сказать причины того, соединивъ съ этимъ честь Пруссіи, или тогда же объявить себя противъ Франціи, и бороться съ нею, когда Австрія и Россія держали въ рукахъ оружіе. Теперь шли къ гибели, и даже путемъ непочетнымъ.
   Депеши г-на Луккезини были перехвачены полиціею Наполеона и извѣстны ему. Онъ пришелъ въ негодованіе и тотчасъ велѣлъ написать къ г-ну Лафоре о посылкѣ этихъ депешъ, поручая ему опровергнуть всѣ навѣты прусскаго министра и потребовать отзыва его. Къ-несчастію, было слишкомъ-поздно: уже нельзя было овладѣть порывомъ общаго мнѣнія въ Пруссіи. Сверхъ-того, г. Гаугвицъ, смѣшанный разными ролями, которыя онъ принужденъ былъ играть въ послѣдній годъ, не имѣлъ болѣе смѣлости къ здравымъ рѣшеніямъ. Онъ не осмѣливался ни повидаться съ министромъ Франціи, ни объявить безумцамъ, которымъ льстилъ въ ихъ безуміи, что еще разъ оставляетъ ихъ, присоединяясь къ благоразумнымъ людямъ, тогда очень-рѣдкимъ въ Берлинѣ.
   Г, Лафоре нашелъ его смущеннымъ и избѣгающимъ объясненій. Но, послѣ многихъ попытокъ, онъ увидѣлъ его и спросилъ, какимъ образомъ могъ онъ до такой степени выйдти изъ обычнаго своего хладнокровія, какъ могъ повѣрить лживымъ разсказамъ, изобрѣтённымъ въ Гессенѣ, и легкомысленнымъ толкамъ, собраннымъ г-мъ Луккезини; какъ не подождалъ или не изыскивалъ свѣдѣній болѣе точныхъ, прежде нежели принялъ рѣшенія столь важныя, какъ тѣ, которыя публично извѣстны? Г. Гаугвицъ смущался по-мѣръ-того, какъ начиналъ опять видѣть яснѣе, и казался въ отчаяніи отъ сдѣланныхъ поступковъ. Онъ простодушно сказалъ, что быстрота потока увлекаетъ короля, дворъ и его самого, и наконецъ объявилъ, что если не пособятъ имъ, то они бросятся, можетъ-быть, на гибель свою, въ бурю войны; что еще ничто не погибло, если Наполеонъ рѣшится на такой поступокъ, который удовлетворилъ бы гордость толпы и успокоилъ бы осторожность кабинета; что удаленіе французской арміи, столпившейся на дорогахъ, ведущихъ въ Пруссію, дало бы средство достигнуть этой двойной цѣли; что тогда можно было бы отмѣнить вооруженія, представивъ, что причиной ихъ былъ сборъ французскихъ войскъ, а причиной отмѣны вооруженій удаленіе французовъ за Рейнъ. Г. Гаугвицъ прибавилъ, что, желая облегчить объясненія, вскорѣ отзовутъ г-на Луккезини и пошлютъ въ Парижъ человѣка надежнаго и благоразумнаго, г-за Кнобельсдорфа.
   Наполеонъ могъ бы согласиться на требуемое не роняя своей славы, потому-что никогда не думалъ онъ захватывать Пруссію. Онъ принялъ нѣкоторыя предосторожности, когда отказывались ратификовать шёнбруннскій трактатъ. Но съ-тѣхъ-поръ онъ думалъ только объ Австріи и о возвращеніи себѣ устьевъ Каттаро какою нибудь угрозою, а со времени трактата, подписаннаго г-мъ Убри, располагалъ даже возвратить свои войска во Францію. Онъ приказалъ устроивать обширный лагерь въ Медонъ, гдѣ хотѣлъ собрать свою большую армію, и въ сентябрѣ дать тамъ великолѣпныя празднества. Приказанія о томъ были уже отправлены. Но важное и неожиданное событіе сдѣлало для него труднымъ такое направленіе дѣлъ. Противъ его ожиданія, императоръ Александръ отказался ратификовать трактатъ, подписанный г-мъ Убри. Онъ принялъ это рѣшеніе по неотступнымъ домогательствамъ Англіи, и потому-что уже зналъ о движеніи въ Пруссіи; наконецъ, и недавнее разрушеніе германской имперіи побуждало его не ратификовать трактата г-на Убри. Онъ отвѣчалъ, однакожь, что готовъ возобновить переговоры, но соединенно съ Англіею; что онъ даже дастъ ей полномочія для переговоровъ, по съ условіемъ, что неаполитанской королевской фамиліи оставятъ не только Сицилію, но и всю Далмацію, а балеарскіе острова отдадутъ королю пьемонтскому.
   Курьеръ съ этими извѣстіями прибылъ въ Парижъ 3 сентября, когда вооруженія Пруссіи занимали всю Европу, когда отъ Наполеона требовали вывести изъ замѣшательства г-на Гаугвица и короля Фридриха-Вильгельма, то-есть, требовали, чтобъ онъ отступила съ своими французскими войсками. Это породило въ немъ глубокую недовѣрчивость, и онъ вообразилъ, что ему измѣняютъ. Онъ помнилъ, какъ поступала Австрія въ прошедшемъ году, думалъ, что и внезапныя вооруженія Пруссіи только вѣроломство, и что на него хотятъ напасть нечаянно въ сентябрѣ 1806 года, какъ почти случилось въ сентябрѣ 1805-го. Потому онъ не былъ расположенъ выводить свои войска изъ Франконіи, чрезвычайно важной военной позиціи, какъ вскорѣ увидимъ, на случай войны съ Пруссіею. Другое обстоятельство заставляло ею вѣрить существованію коалиціи, Фоксъ былъ боленъ два мѣсяца и умеръ. Такъ въ одинъ годъ, продолжительныя утомленія властвованія убили Питта, и первые шаги поприща, сдѣлавшагося новымъ для него, ускорили конецъ Фокса, который упесъ съ собою миръ цѣлаго свѣта и возможность благодатнаго союза между Франціею и Англіею. Если Англія много потеряла въ Питтѣ, то Европа и человѣчество понесли неизмѣримую утрату въ Фоксѣ. Онъ умеръ, и военная партія готова была восторжествовать надъ мирною въ британскомъ кабинетъ.
   Но этотъ кабинетъ не осмѣливался значительно измѣнить условій мира, прежде посланныхъ въ Парижъ. Лордъ Ярмоутъ уклонился отъ переговоровъ, потому-что они надоѣли ему. Лордъ Лаудердель оставался одинъ. Ему приказали изъ Лондона представить требованія Россіи, которая желала Сициліи и Далмаціи для неаполитанскаго двора, Балеарскихъ Острововъ для короля пьемонтскаго. Лордъ Лаудердель, представляя эти новыя условія, дѣйствовалъ отъ имени обоихъ дворовъ, какъ уполномоченный ими обоими. Такъ, ожидая дѣйствія петербургскихъ ратификацій, Наполеонъ пропустилъ рѣшительный случай добыть миръ. Такія ошибки случаются съ величайшими умами на поприщѣ политики и войны.
   Это раздражало Наполеона, и еще больше заставляло его предполагать существованіе заговора въ Европѣ. Потому онъ готовъ былъ скорѣе прибѣгнуть къ войнѣ, нежели уступить. Въ то же время онъ принималъ г-на Кнобельсдорфа, который поспѣшно пріѣхалъ замѣнить г-на Луккезини. Лично къ нему онъ былъ благосклоненъ и положительно объявилъ, что у него нѣтъ никакого намѣренія противъ Пруссіи; что онъ не понимаетъ, чего хочетъ она отъ него, потому-что онъ отъ нея не хочетъ ничего, кромѣ исполненія трактатовъ; что онъ не думалъ ничего отнимать у нея, что все разглашенное объ этомъ ложь, и этими словами напоминалъ онъ о донесеніяхъ г-на Луккезини, который въ тотъ же день представилъ отзывныя свои грамматы. Дѣйствуя съ откровенностью, достойною его величія, онъ прибавилъ, что въ ложныхъ слухахъ было истинно только то, что говорили о Ганноверѣ; что, въ-самомъ-дѣлѣ, онъ выслушалъ объ этомъ Англію; что-видя миръ Цѣлаго свѣта соединеннымъ съ этимъ вопросомъ, онъ хотѣлъ обратиться къ Пруссіи, изложить ей положеніе дѣлъ во всей истинѣ, и дать на выборъ -- общій миръ, купленный отдачею Ганновера, разумѣется, съ вознагражденіемъ -- или продолженіе войны съ Англіею, по воины отчаянной, и потому напередъ объяснились бы, въ какой степени силы думалъ продолжать ее король Фридрихъ-Вильгельмъ. Онъ увѣрилъ, сверхъ-того, что не принялъ бы никакого рѣшенія, не объяснившись вполнѣ и откровенно съ Пруссіею.
   Такое прямодушное объясненіе должно было бы изгнать всѣ сомнѣнія. Но Пруссіи надобно было, сверхъ-того, еще доказательство уваженія, которое поддержало бы ея гордость. Наполеонъ былъ бы готовъ и на это, еслибъ въ то время сомнѣніе не овладѣло онъ и еслибъ онъ не вѣрилъ существованію коалиціи, которой еще не было, хотя вскорѣ она должна была образоваться. Но въ раздраженіи ума, производимомъ событіями, не всегда можно вѣрно судить о томъ, что происходитъ у противниковъ. Потому-то онъ предписалъ г-ну Лафоре крайнюю осторожность и велѣлъ объявить г-ну Гаугвицу, что Пруссія не получитъ другихъ объясненій, кромѣ данныхъ господамъ Кнобельсдорфу и Луккезини; что же касается до армій, то онъ отвѣчаетъ точно такимъ же требованіемъ, и что если Пруссія отмѣнитъ свои вооруженія, то онъ обязывается немедленно перевести за Рейнъ французскія войска. Потомъ онъ приказалъ г-ну Лафоре молчать и ждать событій.-- Въ такомъ положеніи, писалъ онъ ему, не должно довѣрять увѣреніямъ, какъ ни казались бы они искренни. Мы слишкомъ-много разъ были обмануты; надобны существенныя доказательства: пусть Пруссія прекратитъ вооруженія, и французы перейдутъ обратно за Рейнъ; но прежде этого -- ни за что.
   Г. Лафоре вѣрно исполнилъ предписанія своего государя: безъ труда убѣдилъ онъ г-на Гаугвица, напередъ убѣжденнаго, но увлекаемаго событіями; потомъ онъ замолчалъ. Прусскому кабинету не довольно было узнать намѣренія Наполеона: ему надобно было существенное объясненіе для публики, надобны были событія, по ясныя и положительныя, то-есть, отступленіе Французовъ. Воспламененныя воображенія съ трудомъ удовлетворились бы даже самымъ разувѣрительнымъ дѣйствіемъ. Прусская гордость требовала удовлетворенія, которое еще больше нужно бываетъ для виноватыхъ, чѣмъ для правыхъ.
   Король и г. Гаугвицъ пропустили еще нѣсколько дней, ожидая, не скажетъ ли Наполеонъ чего-нибудь болѣе яснаго и удовлетворительнаго.-- Это молчаніе губитъ все, повторялъ г. Гаугвицъ г-ну Лафоре.-- Но жребій былъ брошенъ: Пруссія, своими колебаніями, отнявшими у нея довѣренность Наполеона, а Франція своими неуважительными къ ней поступками, должны были доведены быть до войны пагубной и тѣмъ больше прискорбной, что въ тогдашнемъ положеніи міра это были двѣ единственныя державы, которыхъ выгоды могли быть соглашены. Г. Лафоре неизмѣняемо хранилъ молчаніе, предписанное ему; по скорбь, выражавшаяся въ лицѣ его, имѣла свое глубокое значеніе, если бы прусскій дворъ хотѣлъ понять ее и сталъ дѣйствовать сообразно тому. Но это было уже невозможно ни для короля Фридриха-Вильгельма, ни для его министерства. Каждый день полки проходили черезъ Берлинъ, распѣвая патріотическія пѣсни, которыя повторялъ народъ, волновавшійся въ улицахъ. Со всѣхъ сторонъ спрашивали, когда король отправится въ армію, и правда ли, что онъ остается въ Потсдамѣ, думая отмѣнить первоначальное намѣреніе. Общее мнѣніе взывало такъ громко, что надобно было повиноваться ему. 21-го сентября Фридрихъ-Вильгельмъ отправился въ Магдебургъ. Это служило сигналомъ войны, ожидаемой въ Германіи, ожидаемой и въ Парижѣ Наполеономъ. Съ этого дня, она сдѣлалась неизбѣжна. Въ слѣдующей книгѣ увидимъ страшныя превратности ея, бѣдственныя послѣдствія для Пруссіи и славныя послѣдствія для Наполеона, которыя внушали бы намъ одно чистое удовольствіе, если бы политика была согласна въ нихъ съ побѣдою.

К. ПОЛЕВОЙ.

"Отечественныя Записки", No 4, 1848

   
   
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов