Книговод

Роза и Нинета

Доде Альфонс


Роза и Нинета.

Современный романъ Альфонса Додэ


Avec un frontispice de Marold.

I.

   Черезъ двѣ недѣли послѣ развода и все еще въ упоеніи отъ того, что кончены его терзанія, Режи де-Фаганъ широко раскрылъ окна своей новой холостой квартиры и нетерпѣливо ждалъ появленія своихъ дочурокъ. Судебнымъ рѣшеніемъ ему предоставлено было право проводить съ ними два воскресенья въ мѣсяцъ. Въ этотъ день предстояло первое свиданіе, и въ безконечныхъ ворохахъ женскихъ писемъ, за двадцать лѣтъ перебывавшихъ на письменномъ столѣ избалованнаго водевилиста, очень немногія волновали его сердце такъ сильно, какъ простая записочка, доставленная наканунѣ:

"Милый мой папа!

   Мы пріѣдемъ въ Пасси завтра утромъ съ десяти-часовымъ поѣздомъ. Mademoiselle проводитъ насъ до дома No 37 на бульварѣ Босежуръ и тамъ, же возьметъ обратно вечеромъ, ровно въ девять часовъ.

Любящая тебя почтительная дочь Роза де-Фаганъ".

   Ниже стояло имя "Нинета", написанное еще нетвердымъ, полудѣтскимъ почеркомъ.
   И вотъ, въ тревожномъ ожиданіи, онъ не увѣренъ былъ теперь, придутъ ли онѣ на самомъ дѣлѣ, не съумѣетъ ли въ послѣднюю минуту хитрая и ловкая на увертки мамаша или эта непроницаемая mademoiselle выдумать какой-нибудь предлогъ для того, чтобы задержать дѣвочекъ. Въ любви къ себѣ дѣтей онъ не сомнѣвался. Но обѣ онѣ такъ молоды,-- Розѣ едва минуло шестнадцать лѣтъ, Нинетѣ нѣтъ и двѣнадцати,-- такъ еще слабы, что не подъ силу имъ сопротивленіе враждебнымъ вліяніямъ, тѣмъ болѣе не подъ силу, что, взятыя изъ монастыря послѣ развода, онѣ всецѣло были во власти матери и гувернантки. Адвокатъ не даромъ предупреждалъ его и говорилъ: "Не равна игра у васъ будетъ, мой добрый Режи: у васъ въ распоряженіи всего два дня въ мѣсяцъ на то, чтобы заставить любить себя". Ну, да какъ бы тамъ ни было, отецъ былъ убѣжденъ, что и въ эти два дня, при разумномъ веденіи дѣла, онъ сможетъ сохранить горячую привязанность дорогихъ его сердцу дѣтей. Но эти два дня необходимы ему сполна и въ точности, безъ у вертовъ, безъ плутней... А его волненіе все росло и росло по мѣрѣ того, какъ шло время,-- охватывало его съ такою силой, какой онъ не испытывалъ никогда въ ожиданіи другихъ свиданій, страстныхъ или серьезно-дѣловыхъ. Фаганъ метался по комнатѣ, высовывался изъ оконъ, оглядывая въ обоихъ направленіяхъ зеленѣющій, мирный бульваръ предмѣстья, примыкающій одною стороной къ линіи желѣзной дороги, прикрытой трельяжемъ и изгородью, другою къ ряду красивыхъ домовъ съ балконами, вазами въ цвѣтахъ, щеголеватыми палисадниками.
   -- Здравствуй, папа... Мы къ тебѣ!
   -- Вы, да какъ же это?... Гдѣ прошли?
   Въ лихорадочной тревогѣ, слѣдя то за часовою стрѣлкой, то за поѣздами, то за проходящими людьми на бульварѣ, онъ не видалъ, какъ вошли его дѣвочки. И вотъ онѣ вдругъ появились изъ маленькой прихожей, онѣ тутъ, передъ нимъ, какъ будто выросли, сформировались больше за два-три мѣсяца, что онъ ихъ не видалъ. Руки отца дрожали въ то время, какъ онъ помогалъ дочерямъ снять ихъ хорошенькія жакетки и круглыя шляпки, опушенныя перьями. Дѣвочки тоже чувствовали себя не совсѣмъ ловко въ этомъ новомъ для нихъ положеніи. Конечно, ихъ отецъ былъ и теперь все тотъ же милый, веселый, добрый папа, такъ чудесно игравшій съ ними, няньчившій ихъ на своихъ колѣняхъ, когда онѣ были совсѣмъ маленькими; но онъ уже не былъ мужемъ ихъ матери, а отъ того выходило что-то не такъ, разница какая-то, которую онѣ чувствовали, но опредѣлить не могли, что и отражалось наивнымъ недоумѣніемъ въ ихъ взорахъ.
   Эта неловкость разсѣялась мало-по-малу въ то время, какъ дѣвочки осматривали незнакомую еще имъ квартиру, залитую яркимъ свѣтомъ майскаго утра. Одни окна выходили на бульваръ, другія -- въ садикъ при домѣ, казавшійся довольно большимъ отъ густой зелени сосѣднихъ усадебъ. Почти во всѣхъ комнатахъ была новая мебель. Только въ рабочемъ кабинетѣ дѣти нашли знакомые библіотечные шкафы и огромный письменный столъ, углы котораго заботливый отецъ приказалъ закруглить изъ опасенія за головки малютокъ при игрѣ въ прятки. Сколько воспоминаній вызывала эта массивная мебель съ причудливыми изгибами ящиковъ, обтянутыхъ по краямъ мѣдью!
   -- Помнишь, Нинета, какъ одинъ разъ maman...
   По Нинета, меньшая, похитрѣе и плутоватѣе старшей, обрываетъ анекдотъ однимъ взглядомъ. Дѣло въ томъ, что, отпуская дѣвочекъ къ отцу, бывшая мадамъ де-Фаганъ, теперь носящая свою прежнюю фамилію мадамъ Раво, строго наказывала дочерямъ ничего не говорить о ней и, даже въ случаѣ неделикатныхъ разспросовъ, ни словомъ не проболтаться ни о ея теперешней жизни, ни о предположеніяхъ на будущее время. А зная, насколько Роза неосторожна и легкомыслена, она съ своими наставленіями обращалась, главнымъ образомъ, въ Нинетѣ, очень забавной съ своею смышленою мордочкой, сдержанной и скрытной, съ острыми мышиными глазками, все высматривающими и все замѣчающими. Неужели могла мадамъ Раво забыть въ такое короткое время гордый и полный достоинства характеръ человѣка, бывшаго почти двадцать лѣтъ ея мужемъ, и заподозрить его въ томъ, что онъ черезъ дѣтей станетъ шпіонить за матерью? Трудно, конечно, перестать интересоваться существованіемъ лица, жизнь котораго была долго связана съ вашею жизнью, давала ежедневно себя чувствовать та непріятностями, то радостями, всѣми мелочами постояннаго, интимнаго общенія. Но Режи де-Фаганъ всѣми силами старается все забыть и даже избѣгаетъ произносить имя своей бывшей жены; дѣвочки, съ своей стороны, держатся тоже насторожѣ, и это вноситъ холодъ, обрываетъ разговоры, дѣлаетъ въ нихъ "прорѣхи", какъ говорятъ въ театрѣ, портитъ оживленную прогулку по комнатамъ.
   Такъ, въ спальнѣ, напримѣръ, Роза и Нинета не могли сдержать возгласа удивленія передъ маленькою желѣзною кроватью, настоящею студенческою койкой, безъ занавѣсокъ и драпировокъ. Обѣ дѣвочки смотрѣли другъ на друга Съ одною и тою же мыслью, съ однимъ воспоминаніемъ о томъ, какъ утромъ на Рождество и въ новый годъ онѣ приходили въ своихъ длинныхъ ночныхъ платьицахъ, съ всклокоченными еще отъ сна головками, забирались на большущую кровать папы съ мамой и обмѣнивались съ ними поцѣлуями и подарками. И многое другое говорятъ еще другъ другу глаза Розы и Нинеты, когда встрѣчаютъ у изголовья отцовской кровати портреты, исчезнувшіе изъ семейной спальни въ домѣ улицы Лафитъ и увезенные отцомъ при его уходѣ оттуда. Тутъ большая пастель Бенера, гдѣ обѣ онѣ, шести лѣтъ и десяти, держатъ другъ друга за руки, въ высокихъ англійскихъ рукавахъ окутывающихъ ихъ кисейныхъ капотовъ, и рядомъ -- бабушка, bonnemaman де-Фаганъ, подъ стекломъ въ овальной рамѣ,-- та bonnemaman, которой онѣ не знали и про которую ихъ мать всегда говорила, что это была строгая, очень строгая женщина.
   Сколько думъ пробѣгаетъ въ ихъ маленькихъ головкахъ, какая путаница всѣхъ понятій, невозможность разобраться ни въ событіяхъ, ни въ лицахъ, еще недавно тѣсно и воедино связанныхъ, а теперь разрозненныхъ, разбитыхъ врознь, точно послѣ пожара или кораблекрушенія! И какъ все это сложно, какъ поразительно для нихъ, при незрѣлости и непривычкѣ мысли, столь обычныхъ въ слишкомъ юномъ возрастѣ! Хорошо, что надо было перейти въ столовую, куда черезъ открытыя окна врывались яркіе лучи солнца и весенній ароматъ сада. Столъ накрытъ изящно и кокетливо, передъ обоими приборами дѣвочекъ по букету цвѣтовъ,-- этимъ онѣ обязаны любезности мадамъ Гюленъ.
   -- Мадамъ Гюленъ?-- спросила Нинета, и ея шустрые глазенки засвѣтились любопытствомъ.
   -- Хозяйка дома... Она занимаетъ нижній этажъ и отдаетъ эту квартиру въ наймы, чтобы не оставаться въ домѣ совсѣмъ одной. Юна вдова и живетъ съ маленькимъ сыномъ и съ старою гувернанткой.
   -- А для папы флиртъ...-- сболтнула Роза, поправляя свои кудряшки на лбу передъ ручнымъ зеркальцемъ.
   Де-Фаганъ досмотрѣлъ на нее грустнымъ взглядомъ. Въ его ушахъ прозвучало одно изъ безсмысленныхъ словечекъ его бывшей супруги. А изъ двухъ дочерей Роза, по внѣшности, наименѣе похожа на г-жу Раво; высокимъ ростомъ и фигурой, слегка согнутой, цвѣтомъ кожи смуглой креолки, серьезнымъ и мечтательнымъ выраженіемъ лица она близко подходить къ тину отца. Онъ обратился къ ней тономъ мягкаго укора:
   -- Не до флирта мнѣ теперь, милое мое дитя, да полагаю такъ же, что и мадамъ Гюленъ не больше меня думаетъ объ этомъ. Юна очень нѣжная мамаша, узнала, что сегодня будутъ у меня мои дочки, и нарвала для нихъ цвѣтовъ.
   Появленіе слуги съ первымъ блюдомъ -- яичницей съ сморчками, любимымъ кушаньемъ Нинеты -- было встрѣчено радостными криками:
   -- Ахъ, Анфимъ!... Здравствуйте, Анфимъ!
   Онъ уже нѣсколько лѣтъ служилъ у де-Фагана и теперь краевѣдъ, тоже терялся отъ необычнаго положенія и бормоталъ:
   -- Добраго здоровья, mesdemoiselle, добраго здоровья!
   Это былъ южанинъ изъ Бокера, совсѣмъ неотесанный, съ очень низкимъ лбомъ, заросшимъ гладкими волосами; казалось, будто у него срѣзанъ весь верхъ головы со всѣмъ, что въ ней должно находиться. Его феноменальная глупость приводила въ отчаяніе супругу де-Фагана. При разводѣ Режи взялъ его къ себѣ отчасти, быть можетъ, потому, что Анфимъ сохранялъ связи съ кухней въ улицѣ Лафитъ, и черезъ него можно было каждый день имѣть вѣсточку оттуда. Эта знакомая фигура, появившаяся передъ дѣвочками во всей своей первобытной простотѣ, придала завтраку больше оживленія и свободы. И что за прелесть этотъ завтракъ, каждое блюдо котораго было обдумано и обсуждено Фаганомъ и его слугою, причемъ вспоминалось, любитъ ли мадемуазель Роза, чтобы былъ положенъ сахаръ въ зеленый горошекъ, какой времъ предпочитаетъ Нинета, шоколадный или ванильный.
   До опьяненія восхищенныя лакомымъ завтракомъ и своими новыми весенними туалетами, дѣвочки увлекались, въ живой болтовнѣ забывали наставленія мамаши,-- въ особенности старшая Роза, которой Нинета безирывно дѣлала таинственные знаки. Такъ; Фаганъ, совсѣмъ того не желая, узналъ, что въ пятницу "кузенъ" возилъ ихъ въ комическую оперу. Между тѣмъ, названіе "кузенъ" принадлежало къ числу запретныхъ словъ; но Роза никакъ уже не могла сдержаться. Тогда, чтобы предотвратить такія невольныя нескромности, за которыя имъ можетъ достаться вечеромъ по возвращеніи къ матери, отецъ переводилъ разговоръ на посторонніе, незначительные предметы, вспоминалъ объ ихъ монастырѣ, который почти видѣнъ отсюда, о его прекрасныхъ садахъ, гдѣ столько лѣтъ имъ жилось хорошо.
   Неужели онѣ не скучаютъ о немъ, хоть немножко? Не манитъ ли ихъ вернуться туда?
   -- О, это-то ужь нисколько!-- отвѣчали онѣ въ одинъ голосъ.
   -- А почему, мои милочки?... Было, однако, время, когда вы съ радостью туда возвратились...
   Онѣ затруднялись отвѣтить, не рѣшались сказать то, о чемъ юнъ уже догадался, какъ нельзя лучше. Потому это такъ, что со времени развода родителей все измѣнилось для нихъ дома. При жизни вмѣстѣ вѣчно происходили тяжелыя сцены, причемъ никакой мѣры уже не соблюдалось, и даже ихъ, дѣтей, иногда дѣлали участницами супружескихъ ссоръ: "Слышите, дѣти, какъ позволяетъ себѣ говорить со мною вашъ отецъ?"
   -- Сударыня, вы забываетесь при вашихъ дочеряхъ!
   Ихъ принуждены были отдать въ монастырскій пансіонъ, чтобы удалить отъ такихъ непріятностей, но какъ только отецъ покинулъ домъ и состоялся разводъ, мать поспѣшила взять ихъ въ себѣ, воспылала къ нимъ нѣжностью, далеко не свойственною ея черствой и своевольной натурѣ. Повидимому, она хотѣла завладѣть любовью дочерей. Гувернантка старалась тоже смягчить рѣзкость и строгость своей роли наставницы и воспитательницы.
   Эта перемѣна была уже замѣтна и пріятно бросалась въ глаза даже въ туалетахъ дѣтей. До сихъ поръ мать занималась только своими нарядами, тратя на это все свое время и слишкомъ много денегъ. Теперь же, при первомъ взглядѣ на этихъ восхитительныхъ модныхъ куколокъ, вмѣсто прежнихъ монастырскихъ послушницъ, гладко причесанныхъ, одѣтыхъ въ форменныя платьица, какими дѣвочки являлись изъ монастыря домой по субботамъ,-- Фаганъ понялъ, что его ex-супруга, никогда не бывшая сколько-нибудь сносною матерью, примется за это съ полнымъ азартомъ, начнетъ поблажать дочерямъ, баловать ихъ непозволительно, не въ ослѣпленіи материнской любви, а изъ низкой ревности, изъ желанія досаждать, мучить своего бывшаго мужа. Онъ уже предвидѣлъ цѣлый рядъ непріятностей, настоящую войну булавочными уколами... Но изъ-за чего же мучиться теперь? Вѣдь, съ нимъ его дѣвочки, тутъ онѣ и останутся до вечера. Послѣ завтрака, онъ рѣшилъ повезти ихъ на утренній спектакль французскаго театра, гдѣ давали одну изъ его пьесъ, которой онѣ еще не видали. Представьте себѣ только наслажденіе, гордость смотрѣть изъ ложи аванъ-сцены, какъ первые артисты Парижа передъ полною залой играютъ пьесу, написанную вашимъ отцомъ!
   Что ни дѣлай мадамъ Раво, хотя бы даже въ сотрудничествѣ съ гувернанткой, а такого удовольствія не доставить ей дочерямъ. По окончаніи спектакля, прогулка въ экипажѣ по Булонскому лѣсу и обѣдъ въ модномъ ресторанѣ. И этого развлеченія не можетъ имъ дать мамаша иначе, какъ въ сопровожденіи "кузена". О, какъ будетъ восхитительно самимъ заказывать слугѣ необыкновенныя блюда и слышать за сосѣдними столами шепотъ любопытства, вызываемый въ Парижѣ человѣкомъ, пользующимся извѣстностью: "Режи де-Фаганъ съ двумя дочерьми"! Потомъ, съ наступленіемъ ночи, онѣ пойдутъ, близко прижавшись другъ къ другу, по душистымъ, пустымъ аллеямъ лѣса, тихо вернутся въ Пасси, къ будьвару Босежуръ, гдѣ ихъ должна ждать въ каретѣ гувернантка. Вотъ, можно будетъ сказать, чудесно проведенный день!
   Изложеніе этой программы оживило завтракъ и вызвало горячій румянецъ на юныя лица блѣдненькихъ парижаночекъ. Въ открытыя окна неслись ароматы ландышей и розъ. Дроздъ весело распѣвалъ на вершинѣ огромнаго стараго вяза. Нинета подошла къ окну и старалась разсмотрѣть въ густыхъ вѣтвяхъ этого милаго пѣвца весны. Съ лужайки внизу послышался чистый дѣтскій голосокъ:
   -- Сходите играть со мной... Хотите?
   Это звалъ маленькій Морисъ Гюленъ, прелестный мальчикъ лѣтъ девяти-десяти, съ прозрачнымъ цвѣтомъ лица, съ длинными золотистыми локонами, падающими на спину; поврежденная колѣнка заставляла его подпрыгивать, опираясь на короткій косты. ликъ. Мадамъ Гюленъ, сидѣвшая вблизи сына съ книгой въ рукахъ, подняла голову и проговорила: "pardon", а потомъ "merci", съ очень доброю улыбкой на молодыхъ еще губахъ.
   -- Не забудь, что мы ѣдемъ въ театръ, Нинета!-- крикнула старшая сестра, какъ бы недовольная тѣмъ, что Нина такъ легко идетъ на новое знакомство. А та уже убѣжала, не разслышавъ предупрежденія.
   -- Не пойти ли и намъ?-- спросилъ отецъ.-- Мадамъ Гюленъ очень милая женщина...
   Роза рѣшительно отказалась. Она не знакома съ этими людьми... И въ интонаціи молодой дѣвушки, облокотившейся на подоконникъ рядомъ съ отцомъ, прозвучало зарождающееся недоброжелательство къ хозяйкѣ дома; промелькнуло то же чувство и въ очень опытномъ взглядѣ, которымъ она окинула туалетъ и всю фигуру сидящей въ саду женщины.
   Туалетъ былъ очень простой, нѣчто вродѣ полу-траура, чуть-чуть разцвѣченнаго бѣлою кружевною накидкой на головѣ, съ лиловатыми лентами цвѣта полевыхъ ирисовъ.
   

II.

   Извѣстная короткость, вслѣдствіе сходства ихъ положеній, симпатія, еще ускользающая отъ анализа, сложились между драматургомъ и его сосѣдкой. Вечеръ они провели вдвоемъ съ глазу на глазъ въ маленькомъ салонѣ нижняго этажа послѣ того, какъ ребенокъ ушелъ спать. Издали долеталъ неясный гулъ громаднаго Парижа, тишина опустѣвшаго бульвара нарушалась только лаемъ сторожевыхъ собакъ, да отъ времени до времени грохотомъ проносившагося мимо поѣзда, потрясавшаго домъ до основанія. Вдругъ часы, старинная фамильная вещь одного стиля съ тумбою и креслами Empire, пробили десять. Мадамъ Гюленъ тихо разсмѣялась, перекусывая зубами нитку своего вышиванія.
   -- Что разсмѣшило васъ?-- спросилъ Режи съ обычною у мужчинъ тревогой передъ загадочностью женщины, выдавшей себя невольнымъ смѣхомъ, отголоскомъ дѣтскаго своенравія, никогда не исчезающаго совершенно даже у наиболѣе сдержанныхъ.
   Она подняла на него свои большіе голубые глаза, поразительно ясные и чистые на прекрасномъ, спокойно-выразительномъ лицѣ женщины лѣтъ подъ тридцать.
   -- Я смѣюсь потому, что уже десять часовъ,-- сказала она,-- а вы и въ этотъ вечеръ не выходили изъ дому, что представляется довольно страннымъ въ жизни Режи де-Фагана.
   Фаганъ улыбнулся въ свою очередь.
   -- Какого же вы мнѣнія о жизни художниковъ и писателей? Вы всѣхъ ихъ считаете отчаянными шатунами, кутилами и полуночниками?
   Полина Гюленъ слегка затруднилась отвѣтомъ, потомъ сказала:
   -- Мнѣ приходитъ на умъ вашъ закулисный міръ, полный соблазновъ и искушеній... Если бы я была замужемъ за такимъ человѣкомъ, я не могла бы отдѣлаться отъ вѣчнаго страха.
   -- Страха?... страха чего? нашихъ актрисъ? А, вотъ фантазія.
   И драматургъ, человѣкъ такой опытный, какимъ былъ де-Фаганъ, началъ разбирать всю фальшь и дѣланность этихъ странныхъ существъ, живущихъ всегда готовыми фразами, условными чувствами, захваченныхъ шумихой игранныхъ ими пьесъ, тонъ которыхъ они и въ жизнь вносятъ, какъ куклы свой говорильный механизмъ.
   -- Наши актрисы! Да если и вправду случится имъ отдаться страстному порыву и сказать "люблю" иначе, чѣмъ обучали въ консерваторіи, онѣ тотчасъ же соображаютъ: "Какъ это хорошо у меня вышло!" -- и непремѣнно пускаютъ въ ходъ передъ публикой въ первой же подходящей пьесѣ... Нечего сказать, милый народъ, душа на-распашку и ни въ чемъ отказа добрымъ пріятелямъ. Надо ихъ посмотрѣть въ театрѣ за кулисами, надо знать жизнь уборныхъ, когда артистки однѣ, въ своей компаніи, безъ автора и директора, послушать, какъ онѣ перекрикиваются изъ одной уборной въ другую... вѣдь, это сущій фургонъ ярмарочныхъ комедіантовъ, настоящій странствующій балаганъ. Кромѣ самыхъ незрѣлыхъ юнцовъ, не заманишь туда ни одного порядочнаго человѣка.
   Мадамъ Гюленъ слушала очень внимательно, хотя, повидимому, была занята вышиваніемъ, раскинутымъ на ея колѣняхъ; она заговорила тѣмъ же спокойнымъ тономъ:
   -- Ну, Богъ съ ними, съ актрисами, хотя, разумѣется, вы нѣсколько преувеличиваете. А сколько есть другихъ соблазновъ для человѣка, пользующагося извѣстностью, для писателя, избалованнаго успѣхами? Салонныя поклонницы, засыпающія васъ посланіями обожательницы, разныя незнакомки, такъ и льнущія къ вамъ, влюбленныя въ васъ и пишущія вамъ объ этомъ...
   -- О, не особенно привлекательны и такія, и этотъ сортъ не слишкомъ опасенъ,-- сказалъ Режи.-- Начать съ того, что пишутъ всегда однѣ и тѣ же, полдюжина жалкихъ истеричекъ, да иностранки, собирающія автографы... Двадцать разъ я доказывалъ это моимъ пріятелямъ и товарищамъ по литературѣ,-- ихъ незнакомки оказывались и моими незнакомками.
   Полина подняла голову:
   -- Однако, можетъ же случиться, что женщина, взволнованная прекрасною пьесой или увлекательнымъ чтеніемъ, поддастся желанію поблагодарить автора.
   -- И возможно, что она напишетъ ему; но если она женщина порядочная, то письма она не пошлетъ... Попробуйте доказать мнѣ противное,-- прибавилъ онъ, пристально глядя ей въ лицо.
   -- О,что меня касается, то я не изъ экспансивныхъ...
   Слабый стонъ ребенка прервалъ ее, заставивъ пойти въ сосѣднюю комнату. Вернувшись черезъ минуту къ своему рабочему столу, она сказала, понижая голосъ:
   -- Сегодня весь вечеръ онъ не спокоенъ.
   Ей въ тонъ, какъ обычно велись ихъ интимныя бесѣды, Режи проговорилъ:
   -- Такъ вы представляли себѣ Фагана искателемъ нѣжныхъ приключеній и кутилой... Вы ошиблись. Та жизнь, которую я веду теперь, была моею мечтой, когда я женился. И вотъ какъ разъ моя лѣнь на выѣзды, мое домосѣдство и вызывали, главнымъ образомъ, недовольство моей жены. Это было первымъ поводомъ и основною причиной разрыва между нами.... Кто виноватъ? Женился я двадцати восьми лѣтъ, мои пьесы игралась уже на всѣхъ сценахъ, я былъ пресыщенъ всѣми удовольствіями, какія можетъ дать театръ, и вдругъ попадаю въ мужья женщинѣ, которая съ ума сходитъ отъ первыхъ представленій, отъ авторскихъ билетовъ... Мнѣ говорили, будто дѣдъ ея, Раво, составилъ себѣ состояніе фабрикаціей и отдачею напрокатъ театральныхъ костюмовъ. Очень можетъ быть, что въ силу атавизма страсть къ мишурѣ, къ бляхамъ, къ парикамъ, къ пестрымъ жилетамъ съ разводами пагубно подѣйствовали на ея жалкій, крохотный умишко. Вы видите, въ чемъ тутъ недоразумѣніе: человѣкъ женится, чтобы уйти отъ искусственной, поддѣльной жизни, свить себѣ гнѣздо, не имѣющее ничего общаго ни съ драматическимъ театромъ, ни съ комическою оперой, а его супруга, наоборотъ, искала только виднаго положенія, возможности бывать на всѣхъ генеральныхъ репетиціяхъ и красоваться на первыхъ страницахъ газетъ.
   -- Жестокое недоразумѣніе, правда,-- согласилась мадамъ Гюленъ, но какъ то не убѣжденно. Въ ея всегда правдивомъ голосѣ и въ не умѣющемъ лгать лицѣ чувствовалось сомнѣніе.
   Фаганъ понялъ это и попытался ее увѣрить:
   -- Я уступалъ, разумѣется, какъ уступаетъ болѣе влюбленный, а влюбленъ я былъ безумно, и не въ отзывы печати, не въ пустозвонную славу, какъ она! Каждый вечеръ, изо дня въ день много лѣтъ меня таскали на всевозможныя зрѣлища. Мы составляли часть того отвратительнаго "всего Парижа", который является всюду, безъ перерыва и устали, болѣе шутовскимъ, чѣмъ всѣ балаганные шуты. На всѣхъ первыхъ представленіяхъ какого бы ни было театра мы неизмѣнно занимали одни и тѣ же мѣста. Я видѣлъ, какъ въ партерѣ помаленьку лысѣютъ головы критиковъ, какъ появляются одна за другою морщины на лицахъ моихъ сосѣдей, все тѣхъ же, неизмѣнно, какъ и мы, и такъ же неизмѣнно раздавался у моего уха голосъ жены: "Каково, мадамъ X... перемѣнила ленты у своей розовой шляпки, воображаетъ, что ее примутъ за новую"... или: "Смотря, смотри, супруги Z.... какъ они постарѣли!" Потомъ въ антрактахъ, не отрывая отъ глазъ бинокля, она перебирала всѣ извѣстныя имена, повторяя всякую пустяковину, мелкія сплетня, ничтожные скандалы, которыми Парижъ услаждается всю зиму, сдабриваетъ свои развлеченія и которые придаютъ имъ особенную пикантность и прелесть. Въ концѣ-концовъ, такая жизнь наскучила мнѣ смертельно, опостылѣла до того, что въ этомъ-то, именно, и заключается истинная причина нашего развода.
   Мадамъ Гюленъ недовѣрчиво покачала головой:
   -- Говорили, однако, о какой-то исторіи...
   -- А, да... это про "законный поводъ къ разводу" въ отелѣ Испанія, о чемъ разсказывалось во всѣхъ газетахъ... Такъ вотъ съ чего,-- сознайтесь въ томъ,-- сложилось у васъ такое нехорошее мнѣніе обо мнѣ. А что, если я вамъ скажу, что этотъ "законный поводъ" былъ устроенъ по уговору съ моею женой?
   Видя недоумѣніе Полины, онъ продолжалъ:
   -- До нынѣшняго дня три человѣка знали объ этой комедіи:. бывшая мадамъ де-Фаганъ, я и совѣтникъ де-Мальвиль... Вы знаете его?-- сказалъ Режи, замѣтивши движеніе своей собесѣдницы.
   Она, молча, сдѣлала утвердительный знакъ головой, и Фаганъ залпомъ, не перерываясь, разсказалъ ей свои супружескія приключенія.
   -- Болѣе опостылѣть другъ другу, чѣмъ мы съ женой, конечно, уже никто не можетъ; но этого недостаточно для развода. "Намъ нуженъ рѣшающій фактъ,-- говорилъ моей женѣ ея другъ де-Мальвиль, отчаянный музыкантщикъ, разбирая съ нею на фортепіано послѣдній аусцугъ Вагнера, -- дайте мнѣ какой-нибудь скандалъ, то, что называется законнымъ поводомъ, и я берусь устроить ваше дѣло". Можетъ быть, не пускаясь въ дальніе розыски, я нашелъ бы въ отношеніяхъ г-жи де-Фаганъ къ ея кузену Ла-Постероль тотъ поводъ, который былъ нуженъ совѣтнику. Сдѣлать это помѣшали мнѣ два обстоятельства. Первое -- то, что самъ же я допустилъ слишкомъ интимную короткость этого кузена, молодаго рекетмейстера при совѣтѣ министровъ, самъ я предоставилъ ему сопровождать мою жену и дочерей въ театры и въ общество, изъ отвращенія въ выѣздамъ, изъ лѣниваго нежеланія бывать въ свѣтѣ. Затѣмъ -- вторая причина, истинная -- это наши двѣ дочери, ихъ замужство, ихъ будущность, весь смыслъ жизни для меня самого. Когда вина оказывается на сторонѣ мужчины, свѣтъ прощаетъ; если же виновна женщина, то извѣстная доля позора падаетъ на всю семью и навсегда ложится на дѣтей неизгладимымъ пятномъ. Вотъ почему я согласился взять на себя роль виноватаго и дать изловить себя въ тѣхъ условіяхъ, которыя вамъ извѣстны.
   -- И г. де-Мальвиль принималъ участіе въ этой комедіи?-- воскликнула въ негодованіи мадамъ Гюленъ.
   -- Вы, я вижу, не достаточно хорошо знаете этого симфониста, забравшагося на судейское кресло. Ни до чего, что только не Бетховенъ и не Вагнеръ, ему нѣтъ никакого дѣла. А, впрочемъ, человѣкъ онъ обязательный и по нашему дѣлу волновался не меньше, чѣмъ мы: то -- какъ бы не опоздалъ предупрежденный полицейскій комииссаръ, то -- явится ли на свиданіе ноя сообщница... вѣдь, безъ сообщницы-то обойтись нельзя. Что же тогда? Пришлось бы все начинать съ начала. Нельзя представить себѣ ничего потѣшнѣе этихъ законныхъ супруговъ, снова сходящихся въ какомъ-нибудь далекомъ углу Парижа, чтобы снова уговариваться относительно дня и часа, когда столь многоцѣнный "законный поводъ" будетъ, наконецъ, легальнымъ порядкомъ констатированъ. Для нашихъ переговоровъ мы выбрали проѣздъ Обсерваторіи, совсѣмъ вверху, гдѣ свѣжѣе и гуще ложится тѣнь каштановъ. Въ такой дали не представлялось опасности наткнуться на кого-нибудь изъ знакомыхъ, а это необходимо было: подумайте только, какого смѣха надѣлали бы супруги, жаждущіе развода и прогуливающіеся парочкой, уговаривающіеся и придумывающіе, какъ бы имъ отдѣлаться другъ отъ друга. Мнѣ вотъ приходится выискивать новыя положенія,-- думаю, что такое достаточно ново. "Въ понедѣльникъ, непремѣнно, отель "Испанія", да смотрите, чтобы ваша принцесса-то не обманула",-- говорила моя жена, крѣпко пожимая мнѣ руку на прощанье. А я, не менѣе дружественно и положительно, отвѣчалъ: "Въ понедѣльникъ, моя милая, это рѣшено!" Такъ и устроилось: въ слѣдующій понедѣльникъ въ отелѣ "Испанія" полицейскій номмиссаръ засталъ меня утромъ...
   -- Съ Эми Фера изъ театра Водевиля, -- сказала мадамъ Гюленъ, силясь улыбнуться,-- подробности можете пропустить, онѣ мнѣ извѣстны.
   -- Только не сполна,-- газеты не все передали. Бѣдняжка Эми Фера, разумѣется, не подозрѣвала, какое ее ждетъ пробужденіе, и хотя она далеко не весталка, мнѣ, все-таки, неловко было нѣсколько впутывать ее въ непріятное дѣло, съ которымъ будетъ носиться весь Парижъ. И вдругъ, раннимъ утромъ, сильный стукъ въ нашу дверь и рѣзкое: "Отворите, именемъ закона". Моя сообщница вскакиваетъ въ ужасѣ: "Мой мужъ!... Мы погибли!..." -- "Какъ вашъ мужъ?" -- "Да, я замужемъ... простите, что не сказала вамъ... Спасайтесь, спрячьтесь куда-нибудь". Признаюсь, тутъ я провелъ нѣсколько непріятныхъ минутъ, не зная, идетъ ли дѣло о моемъ прегрѣшеніи, или о ея. Къ счастью, неизвѣстность была непродолжительна. Вслѣдствіе такого-то приключенія, я былъ приговоренъ къ ежемѣсячной уплатѣ полутора тысячъ франковъ г-жѣ де-Фаганъ я мои дочери были оставлены при ней съ тѣмъ, что черезъ каждыя двѣ недѣли онѣ будутъ проводить воскресенье у меня. Мало это, но я убѣжденъ, что въ недалекомъ будущемъ мамаша смягчить эту статью и будетъ присылать ко мнѣ дѣвочекъ чаще, по мѣрѣ того, какъ онѣ будутъ подростать, и всякій разъ, когда ей нужно будетъ отъ нихъ освободиться.
   -- Не говорите мнѣ больше о разводѣ... это дрянной фарсъ!-- и мадамъ Гюленъ положила свою работу; ея руки дрожали, иголка не слушалась.
   -- А, между тѣмъ, я счастьемъ обязанъ разводу, по его милости я осводился отъ самаго мерзкаго существа...
   -- О, monsieur де-Фаганъ... можно ли говорить такъ о женщинѣ, виноватой лишь въ томъ, что она васъ недостаточно понимала? Вѣдь, это же только недоразумѣнія, несходство характеровъ.
   -- Нѣтъ, болѣе того, много болѣе... Я не разъ говорилъ, какъ восхищаетъ меня ваша прямота, правдивость вашихъ словъ и вашихъ глазъ. А въ этой женщинѣ меня до отчаянія доводила ея ложь,-- ложь прирожденная, ради лжи, изъ-за шика и похвальбы, неотдѣлимая отъ всей ея особы, отъ интонаціи ея голоса, настолько сливающаяся со всѣми ея поступками, что я не могъ уже отличать фальши отъ правды. Разъ, за ужиномъ въ-кабинетѣ ресторана послѣ оперы, я спросилъ ее: "Чему ты смѣешься такъ громко?" -- "Чтобы тамъ, рядомъ, подумали, что намъ очень весело". Вотъ вамъ, вся она тутъ. Я не запомню, чтобы когда-нибудь она говорила для того лица, которое тутъ, передъ нею, а всегда для кого-то другаго, тамъ, кто только что вошелъ, для слуги, который намъ подаетъ, для проходящаго мимо, чье вниманіе ей хочется привлечь... Однажды, въ обществѣ десятка людей, съ восторгомъ въ глазахъ, съ умиленіемъ въ голосѣ, она вдругъ обращается ко мнѣ: "О, милый мой, Барромейскіе острова!... первыя недѣли нашего супружества!..." Понятія мы не имѣли объ этихъ островахъ, никогда въ жизни тамъ не бывали... Представьте же себѣ мое удивленіе!
   Мадамъ Гюленъ попыталась еще разъ смягчить:
   -- Слабость довольно безвредная, въ сущности...
   -- Да,-- возразилъ Фаганъ,-- только она надоѣдаетъ до крайности и ставитъ человѣка въ невозможное положеніе. Спрашиваешь у подруги жизни: "Гдѣ ты была?... Что дѣлала?" -- и знаешь заранѣе, что въ ея отвѣтахъ нѣтъ ни слова правды и тысячи случайностей могутъ раскрыть, какъ она солгала безъ всякой надобности, за то съ такимъ упрямствомъ, съ такою наглостью, что противъ нихъ ничего нельзя подѣлать ни просьбами, ни убѣжденіями. Сейчасъ же тоненькій, щебечущій голосокъ: "Да увѣряю же тебя... да навѣрное... ты ошибаешься, или ты меня обманываешь". Всего прискорбнѣе, что съ годами, съ самоувѣренностью, которую пріобрѣтаетъ женщина, ложь становилась ядовитою, опасною для меня и для другихъ. На своихъ свѣтскихъ враговъ она цѣликомъ выдумывала самыя невозможныя, самыя возмутительныя вещи, которымъ, въ концѣ-концовъ, сама начинала вѣрить. И все это съ положительнымъ, совершенно разумнымъ видомъ, изъ-за котораго ничѣмъ себя не выдавала невропатка, что она и есть на самомъ дѣлѣ, если не считать маленькаго движенія, однообразнаго, автоматическаго, движенія пальцевъ, которыми она перебираетъ, мнетъ и теребитъ ленту или складку платья иногда по цѣлымъ часамъ... Общество легко и безъ провѣрки принимаетъ всякій преподносимые ему мерзости, и зло, причиняемое безнаказанно такимъ сквернымъ существомъ, оказывается громаднымъ. Сколько разъ, за большимі обѣдами, я старался всматриваться, подстерегать мою жену изъ-за корзинъ съ цвѣтами и орхидеями... "Что говорить она? Что еще сочиняетъ? Какой ядъ льетъ своему сосѣду это нарядное, модно причесанное чудовище?" Не замедлила она и меня сдѣлать своей жертвой. Въ обществѣ оказалась въ ходу исторія одной шведки, негоднѣйшей особы лѣтъ шестнадцати-семнадцати, которая увлеки меня до безумія, до преступленія, вселила въ меня отвращеніе, ненависть въ моимъ дѣтямъ и къ женѣ. "Если я умру скоро,-- говорила своимъ друзьямъ восхитительная дама, носившая мое имя, если я умру, вы поймете, кто меня убилъ".
   -- О, это ужасъ какой-то!-- вскрикнула пораженная Полина Гюленъ.
   -- Да, это ужасъ... Можете себѣ представить, какъ принна ли меня добрые знакомые, ихъ непрошенные совѣты, соболѣзнующіе или негодующіе взгляды, обращенные на насъ, на меня...Опровергать? Этого я даже и не пытался. Возможно ли было кого-нибудь увѣрить, что не знаю я никакой шведки, ни негодной, ни хорошей, и что вся эта семейная драма есть лишь плодъ больнаго воображенія? Я рѣшился молчать и продолжалъ на вечерахъ и на первыхъ представленіяхъ изображать Синюю Бороду въ то время, какъ рядомъ со мною изнывала отъ вздоховъ моя кроткая жертва, закатывая умирающіе глазки. Ея пріятельницы почитали ее настолько несчастною, что, несмотря на отвращеніе хорошаго парижскаго общества отъ разводовъ, стали ей совѣтовать всѣмъ сонмомъ развестись со мной. "Нѣтъ, нѣтъ... Я до конца останусь, до смерти, ради моихъ дочерей!..." На самомъ же дѣлѣ у нея, какъ и у меня, не было достаточнаго повода, и безъ совѣтовъ де-Мальвиля...
   Крикъ ребенка, болѣе сильный, чѣмъ прежній, еще разъ оборвалъ разговоръ. Мать быстро вышла изъ комнаты, потомъ скоро вернулась, но очень блѣдная и съ остаткомъ какого-то ужаса въ выраженіи прекрасныхъ глазъ.
   -- Что съ нимъ?-- спросилъ Фаганъ.
   -- Ничего, почти ничего... обыкновенный кошмаръ, отъ котораго онъ просыпается съ этимъ болѣзненнымъ стономъ, съ крикомъ страха.
   Бѣдный ея маленькій Морисъ, онъ такъ нервенъ, такъ слабъ! Она заговорила о сынѣ, о его здоровьѣ, о его поврежденной колѣнкѣ...
   -- Это не отъ рожденія?-- спросилъ Фаганъ съ большимъ участіемъ къ тревогѣ матери, самой глубокой, самой захватывающей изъ всѣхъ.
   -- Нѣтъ, несчастный случай... когда онъ былъ еще совсѣмъ маленькимъ.
   И она смолкла, погруженная въ горькія воспоминанія.
   

III.

   -- Нѣтъ, мои милыя... нѣтъ, хорошія дочки мои, вы просите невозможнаго. Не настаивайте, мнѣ было бы это слишкомъ непріятно.
   Настаивать! Да онѣ и не подумаютъ. Въ виду отказа отца, Нинета взяла какую-то книгу, Роза -- модный журналъ; кроткія личики милыхъ дѣвочекъ вдругъ застыли, какъ-то огрубѣли, сосредоточились въ молчаливомъ вниманіи, изъ-за котораго по временамъ проскальзывали плутовскіе взгляды, посматривающіе искоса и подкарауливающіе изъ-подъ опущенныхъ рѣсницъ. Передъ Фаганомъ были уже не дѣти-подростки, а двѣ женщины, съ тѣмъ ангельски-невозмутимымъ упрямствомъ, которое способно довести мужчину до отчаянія. И несчастный отецъ волновался, выбивался изъ силъ, чтобы дать уразумѣть этимъ неподатливымъ маленькимъ головкамъ серьезные мотивы своего отказа, отказа въ прибавкѣ къ ежемѣсячно выдаваемой имъ суммѣ.
   Посудите сани, за тѣ семь мѣсяцевъ, что ихъ мать и онъ живутъ врознь, хоть одинъ разъ задержалъ ли онъ выдачу двухъ тысячъ франковъ, вмѣсто полутора тысячъ, назначенныхъ судомъ? И этого мало, хватаетъ духа требовать больше, когда все его состояніе заключается въ поспектакльной платѣ театра. Въ нынѣшнемъ году онъ не можетъ пожаловаться, его пьесы идутъ хорошо; но его доходъ можетъ уменьшиться по капризамъ публики. Къ тому же, надо подумать и о приданомъ Розы.
   -- И, наконецъ, милыя вы мои, я нахожу, что для воскресенія, для одного изъ моихъ рѣдкихъ воскресеній, когда вы приходите повидаться съ отцомъ, вы взяли на себя довольно странное порученіе. Не могли развѣ съ этимъ командировать ко мнѣ вашу гувернантку или, еще лучше, прислать письмо, на которое я съунѣлъ бы отвѣтить?
   Только это прямое нападеніе, захватывающее и ихъ мать, сломило упорное молчаніе дѣвочекъ.
   -- Что ты, папа, -- сказала Нинета, не поднимая глазъ отъ книги, -- никто намъ не давалъ порученіи... Эту маленькую прибавку мы просили дли себя однѣхъ.
   -- На наши туалеты, -- прибавила Роза неувѣренно, изъ-за большихъ модныхъ картинокъ, окружавшихъ ее точно ширмы.
   Какъ!... На ихъ туалеты!... Да, вѣдь, излишекъ каждаго мѣсяца и назначается именно на ихъ туалеты, а ужъ, конечно, не на наряды г-жи Раво, и молѣденькія дѣвочки ихъ возраста и ни общества могли бы удовольствоваться этимъ. Фаганъ пустился въ подробное высчитываніе расходовъ на платье, на бѣлье, на обувь, не соображая даже, что выходитъ повтореніе одной изъ несносный сценъ прежней его семейной жизни, только на этотъ разъ, вмѣсто одной женщины, ему приходилось отбиваться отъ двухъ. Возраженія сыпались за возраженіями, тонкія и мѣткія со стороны меньшой, но еще болѣе волнующія со стороны старшей, благодаря ея мягкости и неосторожности. Такъ, у нея вдругъ сорвалась съ языка фраза о свадьбѣ, которая, разумѣется, потребуетъ...
   -- Какая свадьба?-- спросилъ Фаганъ, живо выпрямляясь.
   Какъ ни былъ быстръ взглядъ, брошенный Нинетой ея слишкомъ увлекающейся сестрѣ, отецъ перехватилъ его на лету, поблѣднѣлъ, какъ мертвецъ, и проговорилъ рѣзкимъ и жесткимъ голосомъ:
   -- Ясно!... Такъ, такъ, превосходно!... Я понялъ... мадамъ Раво выходитъ замужъ... это она вправѣ... а за кого? Узнать можно... за кузена, конечно?
   Пылающія щеки дѣвочекъ, ихъ растерянныя движенія отвѣчали ему лучше словъ и удвоивали его бѣшенство. Онъ ревновалъ, не жену, разумѣется, а дочерей своихъ. И въ прежнее время ові страдалъ не мало отъ близости къ нимъ этого Ла-Постероля, отъ его баловства, отъ подарковъ, которыми онъ умѣлъ подманивать ихъ, привлекать къ себѣ, какъ маленькихъ попугаевъ, кокетливыхъ и лакомыхъ. А теперь что же это будетъ, когда онъ поселится въ одномъ домѣ съ ними, на правахъ ближайшаго человѣка, вотчима?... Въ самомъ скоромъ времени, въ силу обстоятельствъ, общности жизни, постояннаго и фактическаго присутствія, онъ станетъ ихъ отцомъ въ большей мѣрѣ, чѣмъ родной отецъ. Эта мысль доводила Фагана до бѣшенства, къ тому же, могло случиться, что дѣтей увезутъ далеко отъ Парижа, совсѣмъ отнимутъ...
   -- О, этого еще... еще этого недоставало!-- онъ задыхался отъ злости, махалъ своими длинными руками, сжималъ кулаки движеніемъ, полнымъ безсмысленной угрозы.
   Но гнѣвъ Фагана, креола съ острова Бурбонъ, проносился, какъ ураганъ, быстро и шумно. Полетѣло на полъ нѣсколько стульевъ, два или три раза онъ хлопнулъ дверьми, не выходя изъ комнаты, потомъ утихъ, растянулся на своемъ большомъ американскомъ креслѣ и, какъ всегда бывало по воскресеньямъ, попросилъ Розу сыграть что-нибудь на фортепіано, купленномъ нарочно для нея.
   У Розы, къ сожалѣнію, мигрень, о, такой сильный мигрень...
   -- Ну, Розета, хоть немного... Нѣсколько тактовъ Шопена или Мендельсона...
   -- Мнѣ очень жаль, папа... не могу я...
   Въ виду мрачнаго, упорнаго тона, отецъ не хотѣлъ настаивать, съ мигренью не спорятъ. Онъ обратился къ Нинетѣ:
   -- Ты бы пошла поиграть съ Морисомъ.
   -- Нѣтъ, въ другой разъ... я устала.
   По тому, какъ она обѣими рунами вцѣпилась въ книгу, по своенравному и капризному выраженію лица видно было, что ни мягкіе уговоры отца, ни умоляющіе взгляды, которыми смотрѣлъ изъ сада бѣдный, скучающій мальчикъ, и ничто въ мірѣ не заставитъ Нинету перемѣнить ея рѣшеніе.
   Во весь день Фагану безпрерывно приходилось наталкиваться на дурное настроеніе дочерей, бывшее, очевидно, послѣдствіемъ вліянія той, отсутствующей, невидимой и тѣмъ болѣе неодолимой. Стоило же хлопотать и разводиться, если опять предстоитъ выдерживать тѣ же семейныя сцены, переносить слѣдующее за ними, давно извѣстное ему, убійственно-упорное молчаніе недовольства и каприза!
   Въ тоскливое, несносно тянувшееся послѣобѣденное время онъ писалъ г-жѣ Раво нѣсколько писемъ и тотчасъ рвалъ ихъ, находя, что они выходятъ то слишкомъ мягкими, то чрезмѣрно рѣзкими. Наконецъ, когда дѣвочки простились съ нимъ очень холодными поцѣлуями и отправлялись къ своей mademoiselle, дожидавшейся ихъ у подъѣзда, онъ далъ Розѣ записку къ ея матери, въ которой просилъ мадамъ Раво повидаться съ нимъ завтра утромъ.
   На томъ же самомъ проѣздѣ Обсерваторіи, гдѣ нѣсколько мѣсяцевъ назадъ они уговаривались о разводѣ, Фаганъ поджидалъ свою ex-супругу не безъ нѣкотораго любопытства. Очень часто, одиноко проводя вечера, онъ пытался воспроизвести ее передъ собою. Но портрета у него не было, а въ его воспоминанія черта лица какъ-то путались, однѣ представлялись увеличенный и счетъ другихъ. Въ его сознаніи образа жены уже не существовало.
   Когда онъ увидалъ ее издали въ темномъ платьѣ, подолъ котораго шелестѣлъ по сухимъ листьямъ, собраннымъ въ кучи, она показалась ему выше ростомъ, чѣмъ онъ предполагалъ. Съ неменьшимъ любопытствомъ и она замѣтила, что онъ пополнѣлъ, лицо стало солиднѣе и свѣжѣе, мягче какъ-то отъ серебристой сѣдины, начавшей проступать въ усахъ и на вискахъ. Его же въ особенности поразило измѣненіе цвѣта ея волосъ изъ неопредѣленнаго, бѣлокуро-пепельнаго, въ рыжій самаго венеціанскаго оттѣнка, что отразилось на всемъ ея лицѣ: на немъ какъ бы легли горячіе тона хорошей итальянской картины, цвѣтъ глазъ сталъ ярче, кожа блестящѣе,-- совершенно новая красота, ретушированная и подправленная, дополненная, быть можетъ, незамѣтнымъ для глаза употребленіемъ косметиковъ.
   Туалетъ, превосходный, какъ и прежде, еще болѣе выигрывая отъ кокетливаго желанія нравиться, спеціально присущаго женщинѣ, которая любитъ и хочетъ быть любимою. Въ ея манерахъ видна была извѣстная увѣренность и независимость, которыя мадамъ Раво пріобрѣла вмѣстѣ съ полною авторитетностью въ тѣ нѣсколько мѣсяцевъ, что она оставалась одна отвѣтственною за свои поступки.
   "Разводъ пошелъ ей впрокъ чертовски",-- подумалъ де-Фагаи и тотчасъ же рѣшительно приступилъ къ объясненію:
   -- Почему вы не предупредили меня объ этомъ замужствѣ?... Такъ мы съ вами условливались, однако.
   Она состроила хорошенькую улыбочку, фальшивую, попрежнему, поглядывая угломъ глаза изъ-подъ полу приподнятыхъ рѣсницъ... Да, вѣдь, ничего же не рѣшено еще... Она сама еще не знаетъ... Какъ, по его мнѣнію, благоразумно ли это будетъ?
   -- Вы меня знаете, добрый мой Фаганъ, вы знаете Ла-Постероля... Что вы мнѣ посовѣтуете?
   Она говорила тономъ искренней дружбы и даже, идя рядомъ съ нимъ по тротуару проѣзда, сдѣлала инстинктивное движеніе, чтобы взять Фагана подъ руку. Почти такъ же безсознательно онъ отстранился и, чтобы избѣжать вопросовъ, которые онъ находилъ неумѣстными и совершенно лишними, онъ напомнилъ ей объ условіяхъ развода: "никогда не покидать Парижа, не увозить дѣтей далеко отъ Парижа"... Его губы, подъ сѣдѣющими усами, вздрагивали отъ негодованія.
   Она очень быстро его успокоила... Чтобы ея дочери уѣхали изъ Парижа! Только ужь никакъ не съ матерью и не по случаю этого брака!... Ла-Постероль занимаетъ хорошее мѣсто, не ныньче-завтра будетъ совѣтникомъ, всѣ интересы привязываютъ его къ Парижу... Да и сама она слишкомъ парижанка... Это послѣднее соображеніе успокоило Фагана болѣе всѣхъ другихъ доводовъ. На самомъ дѣлѣ, онъ не могъ ее себѣ представить живущею въ провинціи, гдѣ нѣтъ ни первыхъ представленій, ни скачекъ, ни всякихъ выставокъ, на которыя ходятъ людей посмотрѣть и себя показать. Когда она опять заговорила о своемъ Ла-Постеролѣ, о выгодахъ предполагаемаго замужства, онъ уже слушалъ ее безъ неудовольствія, чуть не дѣлился съ ней своими мнѣніями.
   Между тѣмъ, дождь, собиравшійся съ утра, начиналъ накрапывать,-- осенній дождь, мелкій, пронизывающій. Тяжелыя тучи нависли надъ Люксембургомъ. Де-Фаганъ и мадамъ Раво раскрыли зонты; потомъ черезъ минуту она свой сложила, такъ какъ неудобно было разговаривать издали, пошла совсѣмъ рядомъ съ своимъ бывшимъ мужемъ и повела рѣчь о дочеряхъ. Ея новое положеніе, если она рѣшится на замужство, доставитъ имъ связи въ оффиціальныхъ сферахъ, поможетъ сдѣлать хорошія партіи. Старшей уже исполнилось шестнадцать лѣтъ... Что могла сдѣлать для пріисканія ей жениха женщина одинокая, разведенная съ мужемъ, стѣсненная въ своихъ выѣздахъ и въ пріемахъ у себя? Современемъ Роза и Нинета пострадали бы отъ такого удаленія отъ общества.
   -- Васъ самихъ, Режи, не тяготитъ развѣ ваше одиночество?
   Она говорила это очень тихо, прижимаясь къ нему, чтобы укрыться отъ все усиливающагося дождя. Потоки воды сѣрою завѣсой застилали улицу съ ея деревьями и прекрасную бронзовую группу Карно, состоящую изъ четырехъ женщинъ, поддерживающихъ земной шаръ въ его вращательномъ движеніи. Изрѣдка поднималась съ скамейки парочка, прогоняемая дождемъ, проходила мимо нихъ, пытаясь обмѣняться мимолетною улыбкой понимающихъ другъ друга людей. Никому не могло въ голову придти, зачѣмъ они сюда явились и каковы ихъ взаимныя отношенія.
   Мало-по-малу подъ ласкающимъ тепломъ осенняго утра, подъ вліяніемъ необычности такой бесѣды, которую онъ смутно мечталъ уже внести въ одну изъ своихъ будущихъ пьесъ, Фаганъ сталъ внимательно прислушиваться въ ея голосу, хотя и зналъ, сколько въ немъ лжи и ехидства. Она только что, говорила: "дайте мнѣ совѣтъ", теперь сама преподавала совѣты, и еще какіе разумные! Она убѣждала его тоже жениться, не доживать вѣка покинутымъ одиночкой, высказывала увѣренность, что онъ будетъ превосходнымъ мужемъ для другой женщины, болѣе способной подчиниться его вкусамъ, его идеямъ. Такой оборотъ разговора забавлялъ его, и онъ сталъ возражать мягко, почти весело, когда она его перебила:
   -- Какъ жаль, что мадамъ Гюленъ...
   -- Мадамъ Гюленъ?
   -- Да, ваша хозяйка дома...
   И опять въ углахъ ея тонкихъ губъ обозначилась мошенническая черточка. Фаганъ вздрогнулъ.
   -- А развѣ вы ее знаете?
   -- Достаточно для того, чтобы видѣть въ ней полное олицетвореніе подходящаго для васъ типа.
   -- Въ такомъ случаѣ, что же значитъ: "какъ жаль"?
   -- А! да, какъ жаль, что мадамъ Гюленъ не вдова!-- и, видя его озадаченное лицо, она продолжала:-- Вы сказали дѣтямъ, что она вдова; она только разлучена съ мужемъ {Séparation de corps -- прекращеніе сожительства, разлука супруговъ, закономъ установленный во Франціи видъ неполнаго расторженія брака, причемъ разлученные не могутъ вступать въ новые супружества, какъ при разводѣ -- divorce. Прим. перев.}.
   -- Вы-то почему знаете?
   -- У меня своя полиція.
   Она разсмѣялась такимъ нехорошимъ смѣхомъ, что Фаганъ рѣзко повелъ плечами, точно хотѣлъ отшвырнуть далеко отъ себя, какъ нѣчто для него совершенно незначительное, мадамъ Гюленъ и ея вдовство. Они прошли еще немного, не обмѣниваясь ни словомъ. А дождь все усиливался. Шумное появленіе толпы студентовъ изъ фехтовальной залы вдругъ наполнило пустынную улицу смѣхомъ и гамомъ и окончательно уничтожило привлекательность оригинальнаго свиданія. Они разстались у ближайшей станціи фіакровъ.
   Почему онъ возвращался съ стѣсненнымъ сердцемъ съ этого свиданія? Онъ былъ убѣжденъ, что его дочери не уѣдутъ изъ Парижа, что предположенный бракъ ни въ чемъ не измѣнитъ его покойной и довольной жизни. Неужели въ немъ шевельнулись воспоминанія, неопредѣленныя сожалѣнія при видѣ этой помолодѣвшей блондинки, сдѣлавшейся рыжею, и отъ ея тонкаго аромата вербены, который онъ долго любилъ? Нѣтъ, и тысячу разъ нѣтъ! Едва миновало первое изумленіе, какъ одной ея скверной улыбки достаточно было, чтобы напомнить ему о годахъ мученій и страданій. Что же это? Какая тревога душитъ его? Послѣ множества увертокъ и попытокъ обмануть себя, онъ вынужденъ былъ сознаться, что горькое чувство вызвано извѣстіемъ о томъ, что его другъ, мадамъ Гюленъ, замужемъ. И въ глубинѣ его, далеко гдѣ-то, точно въ концѣ какой-то аллеи, появлялась Полина Гюленъ; ея некрупная фигура, ея прекрасные, открытые глаза, привлекающіе, какъ магнитъ, въ лицѣ выраженіе прямоты; успокоивающей ласки, которою дышетъ все ея существо, въ абсолютную противуположность съ женщиной, только что разставшейся съ нимъ. Ясно было, что въ теченіе нѣсколькихъ недѣль въ его сердцѣ намѣчались, незамѣтно для него самого, какія-то неясныя мечты, разбитыя, точно громомъ, неожиданнымъ сообщеніемъ: мадамъ Гюленъ замужемъ!
   Правда ли это, однако? Не романическая ли сплетня, въ обычномъ вкусѣ г-жи Раво? Поразмысливъ хорошенько, онъ припомнилъ, какъ часто приводила его въ недоумѣніе странная сдержанность сосѣдки, когда рѣчь касалась ея мужа, умершаго или нѣтъ, тогда какъ во всемъ остальномъ между ними установилась самая задушевная откровенность, а равно и нѣкоторыя фразы, вырывавшіяся иногда у маленькаго Мориса. На что же нужна такая ложь, отнимающая у этой безгранично-правдивой и честной женщины большую долю ея очаровательности? А онъ-то раскрывалъ передъ нею всю свою душу!
   Выходитъ, что всѣ женщины лгуньи, ни одной нельзя вѣрить,: ихъ словамъ нельзя даже придавать значенія свидѣтельскихъ показаній дѣтей на судѣ...
   Охваченный цѣлою бурей тяжелыхъ и противурѣчивыхъ думъ, онъ вернулся домой съ твердою рѣшимостью приступить тотчасъ же къ объясненію. Тутъ ему сказали, что въ данную минуту мадамъ Гюленъ занята съ пользующимся огромною славой хирургомъ, приглашеннымъ для Мориса, у котораго сдѣлалось воспаленіе въ больной колѣнкѣ.
   Позавтракавши, Фаганъ сошелъ внизъ узнать, въ чемъ дѣло. Его не приняли. У двери горничная Анета, выняньчившая Мориса, разсказала ему со слезами на глазахъ, что на-завтра рѣшено сдѣлать очень серьезную операцію, въ домѣ идутъ къ этому приготовленія и хозяйка никого не принимаетъ. Тогда онъ спросилъ, не можетъ ли быть чѣмъ-нибудь полезенъ завтра,-- держать ребенка во время операціи или присмотрѣть за нимъ. Мадамъ Гюленъ приказала сказать, что благодаритъ сосѣда, но ни въ чемъ не нуи дается.
   Какъ далека была отъ него въ эту минуту очаровательная женщина! Опасно заболѣлъ ея ребенокъ, и какъ ничтожно для сердца матери значеніе близкаго ей, повидимому, человѣка!
   

VI.

   Если бы у него оставалось какое-либо сомнѣніе относительно его любви къ Полинѣ Гюленъ, то въ силѣ ея убѣдили бы его окончательно напряженное состояніе и лихорадочное волненіе, не дававшія ему покоя во все утро того дня, когда дѣлали операцію маленькому Морису. Безъ матери и безъ ея тревогъ, которыя Фаганъ живо представлялъ себѣ, его сердце не замирало бы передъ опасностью операціи лишь отъ того, что такъ милъ и ласковъ болѣзненный ребенокъ, что его прелестная болтовня, свойственная инымъ дѣтямъ, кажется отголоскомъ съ какой-то дивной планеты, гдѣ наивный языкъ служитъ для выраженія совсѣмъ не ребяческимъ понятій. Черезъ Анфима де-Фаганъ зналъ, насколько серьезна операція, -- приходилось сшить раздробленную колѣнную чашку, и въ рѣшительную минуту онъ осторожно ходилъ по комнатамъ, на будучи въ состояніи взяться за что-либо, напряженно прислушивался ко всякому шуму внизу, стараясь уловить крикъ или стонъ, точно дѣло касалось одной изъ его дочерей.
   По временамъ онъ безпокойно останавливался у окна и машинально барабанилъ по стеклу судорожно вздрагивавшими пальцами. И вдругъ, среди порывовъ осенней бури, рвавшей клочья облаковъ и со свистомъ и трескомъ гнувшей старые вязы, онъ увидалъ ходящаго по аллеѣ человѣка лѣтъ тридцати пяти, сорока, коренастаго, краснолицаго, съ усами щеткой, затянутаго въ военный сюртукъ. Незнакомецъ былъ, повидимому, встревоженъ, бродилъ безъ дѣла, какъ и онъ самъ, и тоскливо вглядывался въ окна высокой комнаты нижняго этажа, гдѣ происходила операція.
   Замѣтилъ ли Режи одинъ изъ его отчаянныхъ взглядовъ, или его поразилъ видъ этого человѣка съ непокрытою головой, несмотря на бурю, точно онъ у себя дома, только де-Фаганъ вдругъ сообразилъ: "это отецъ... ея мужъ..." Въ этомъ не могло уже быть никакого сомнѣнія, когда мадамъ Гюленъ, въ длинномъ пеньюарѣ и съ неубранною головой, однимъ прыжкомъ сбѣжала съ четырехъ ступеней крыльца и быстро подошла къ нему вся сіяющая. Она торопливо говорила ему что-то,-- несомнѣнно, объ окончаніи операціи, объ ея удачномъ исходѣ,-- и, въ-то же время, поднимала руки, чтобы придержать волосы, разбиваемые вѣтромъ въ мелкіе локоны. Тогда, пользуясь этимъ чисто-женскимъ движеніемъ, незнакомецъ порывисто обнялъ ея стройный и гибкій станъ. Она отшатнулась, гнѣвно повторила два или три раза: "Нѣтъ... нѣтъ..." и, не оглядываясь, убѣжала въ домъ.
   О, да, это мужъ, навѣрное... и, судя уже по одному жесту, которымъ онъ пытался взять и обхватить эту женщину, мужъ еще молодой, пылкій, какъ въ день свадьбы. Эта мысль не выходила изъ головы у Фагана. Въ то время, какъ Анфимъ подавалъ завтракъ, онъ попробовалъ кое-что выспросить у слуги. А тотъ, по обыкновенію, не умѣлъ ни на что дать путнаго отвѣта... Рыжіе волосы? усы щеткой?... Нѣтъ, о такомъ онъ ничего не слыхалъ. За то Анфимъ былъ неистощимъ въ разсказахъ объ операціи со всѣми мельчайшими подробностями, сколько труакаровъ было, сколько губокъ, какъ испугались было, что недостанетъ хлороформа, какъ всѣ теряли головы и только мать оставалась спокойною, ободряла всѣхъ кругомъ... Впрочемъ, если надо узнать, такъ можно спросить у Анеты или у кухарки.
   -- Не смѣй ты этого дѣлать!-- сказалъ Фаганъ, въ ужасѣ отъ бездны безобразій, которыя можетъ ему натворить этотъ идіотъ. Потомъ, затаивъ въ себѣ всѣ свои думы и печали, онъ отправился въ театръ Водевиля, гдѣ репетировалась его пьеса. Къ величайшей своей радости, на извощичьей станціи Пасси, гдѣ онъ взялъ экипажъ, Фаганъ увидалъ, какъ тотъ, кого онъ уже называлъ "мужемъ", съ легкостью юноши взбирался на имперіалъ трамвая. Стало быть, онъ не остался до вечера у мадамъ Гюленъ. И въ этотъ день актеры говорили на репетиціи: "Сегодня нашъ авторъ въ превосходномъ настроеніи". А Режи, сидя въ своей авторской "клѣткѣ" авансцены, въ большомъ.былъ удовольствіи отъ собственнаго произведенія, точно оно было ему совсѣмъ незнакомо, и находилъ, что его актеры играютъ "какъ настоящіе ангелочки".
   За то каково же было разочарованіе по возвращеніи домой, когда Анфимъ, съ блаженнымъ и гордымъ видомъ отъ того, что все разузналъ, началъ ему докладывать:
   -- А тотъ-то господинъ, о которомъ вы справлялись, что съ открытою головой ходилъ по саду...
   -- Ну, да, и что же?
   -- Должно быть, какой-нибудь близкій родственникъ хозяйки... только что вернулся и обѣдаетъ у нея... нѣтъ ничего мудренаго, что и ночевать останется, такъ какъ Анета...
   -- Да мнѣ-то что за дѣло: обѣдай онъ, ночуй тамъ...
   Бѣдняга Фаганъ! Ему "дѣла" было такъ мало, что онъ до обѣда своего не дотронулся, во вечь вечеръ не могъ ни за что приняться, ни даже за книгу, только и было у него въ головѣ: "Останется ли этотъ человѣкъ?..." А если останется, то какъ допустить, что мужъ,-- Фаганъ уже не сомнѣвался въ томъ, что это мужъ,-- что мужъ такой обворожительной женщины станетъ спокойно сидѣть съ нею рядкомъ, и что сама она, въ радости отъ того, что удалась операція, что ребенокъ спасенъ, не проститъ отцу всѣхъ его винъ?
   И онъ блѣднѣлъ отъ злости,-- онъ, отнесшійся такъ спокойно къ замужству своей жены съ Ла-Постеролемъ. Да, вѣдь, ту-то, жену, онъ не любилъ, а Полину Гюленъ онъ обожаетъ. Въ этомъ нѣтъ уже сомнѣнія.
   Что же дѣлать? Оставаться въ этомъ домѣ? Сохранить прежнія дружескія отношенія?... Онъ изстрадался бы жестоко, доказательствомъ тому служили болѣзненно-учащенные удары его сердца. Придется, стало быть, уѣхать, разстаться съ тихимъ пріютомъ, гдѣ такъ легко работается, и съ спокойными, длинными вечерами, и съ милымъ сосѣдствомъ матери и ея сынишки...
   Его думы были прерваны какимъ-то необычнымъ шумомъ внизу: слышались торопливые шаги, неясный гулъ рѣзкаго спора, учащенные звонки, стукъ опрокидываемой въ борьбѣ мебели, гнѣвные криви мужскаго голоса... Съ первыми тревожными звуками Фаганъ вскочилъ съ кресла и выбѣжалъ на темную лѣстницу. Почти тотчасъ же отворилась дверь нижняго этажа; вышелъ человѣкъ, взбѣшенный до изступленія; ему свѣтила Анета, держа лампу трясущимися руками. На порогѣ подъѣзда незнакомецъ обернулся, грозя поднятыми кулаками, разразился неистовою руганью и выбѣжалъ на бульваръ, хлопнувши дверью со всего розмаха. Служанка поспѣшила на крѣпко запереть ее, задвинуть засовомъ.
   Фаганъ растерянно стоялъ на лѣстницѣ нѣмымъ свидѣтелемъ этой сцены, не зная, на что ему рѣшиться. Вдругъ, поддавшись неудержимому влеченію, онъ сбѣжалъ внизъ и очутился въ гостиной, гдѣ мадамъ Гюленъ, съ разбившеюся косой и съ блуждающимъ взглядомъ, опустившись на край дивана, все еще не могла придти въ себя отъ разыгравшейся драмы. Комната была освѣщена только вспыхивающимъ пламенемъ дровъ въ каминѣ.
   -- Войдите, войдите,-- проговорила она, протягивая ему ледяныя, нервно вздрагивающія руки.
   -- Вы звали... Я пришелъ,-- прошепталъ онъ.
   Она продолжала еще тише:
   -- О, да, я такъ испугалась.
   Чтобы не смущать ее нескромными вопросами, онъ ограничился двумя словами:
   -- Что Морисъ?
   -- Онъ спитъ... спитъ мой милый мальчикъ... Какъ хорошо, что не проснулся, хлороформа дали много.
   -- Стало быть, операція была удачна?
   -- Удачнѣе, чѣмъ можно было ожидать.
   Вошла Анета и залила гостиную веселымъ свѣтомъ лампы.
   -- Не бойтесь, не вернется, цѣпь заложила и задвинула засовомъ...-- и, увидавши сосѣда, она прибавила:-- Э, да и мосье де-Фаганъ здѣсь... О, теперь мы спокойны!
   Когда служанка вышла, Полина Гюленъ придвинула свое кресло къ столу, сдѣлала Фагану знакъ сѣсть по другую сторону и, вполнѣ овладѣвши собой, быстро оправила волосы и складки своего скромнаго шерстянаго пеньюара съ пушистымъ кружевомъ.
   -- Вамъ бы въ голову никогда не могло придти, кто этотъ человѣкъ... вотъ, что вышелъ отсюда...
   -- Вашъ мужъ, полагаю.
   -- Вы это знали?
   -- Предпочиталъ бы отъ васъ узнать.
   -- Слушайте,-- сказала она.
   И на томъ же самомъ мѣстѣ, при такомъ же лаѣ сторожевыхъ собакъ, при такомъ же потрясающемъ грохотѣ поѣздовъ желѣзной дороги, опоясывающей городъ, въ томъ же уютномъ маленькомъ салонѣ, гдѣ Фаганъ разсказывалъ ей о своей печальной семейной жизни, онъ выслушалъ повѣсть о ея страданіяхъ.
   Выданная замужъ въ Гавръ, десять лѣтъ назадъ, за офицера морскаго коммиссаріата, черезъ четыре года она уже была вынуждена разойтись съ нимъ. И какое же терпѣніе надо было имѣть, чтобы прожить четыре года съ подобнымъ человѣкомъ! Не золъ онъ,-- нѣтъ, не кутила, не игрокъ, а такихъ куда какъ много въ безобразно-шумныхъ морскихъ портахъ. Но онъ до того ревнивъ, такъ грубъ и дикъ во время припадковъ ревности, повторявшихся ежедневно, что ни предупредить, ни ослабить такихъ вспышекъ ничто не могло, никакія предосторожности самой скромной и совсѣмъ не кокетливой жены. Если она танцовала на балѣ, дома ждетъ ее сцена, и какая сцена!... за ея туалетъ, всегда, впрочемъ, обревизованный имъ при отъѣздѣ,-- причемъ требовалось, что-бы шея была прикрыта подъ-душу, рукава удлинены до локтей,-- за то, какъ она себя держитъ, какъ вальсируетъ, какъ кланяется... Если она не танцуетъ, опять ссора: жена выставляетъ на посмѣшище его ревность, а сама разыгрываетъ роль жертвы, сидя въ сторонѣ...
   О, съ какимъ страхомъ ждала эта бѣдная жена оффиціальныхъ празднествъ, на которыя онъ тащилъ ее непремѣнно! Его подозрительность не ограничивалась лишь тѣмъ, что происходитъ въ обществѣ, на вечерахъ. Днемъ она должна дать отчетъ въ томъ, гдѣ была, да въ точномъ порядкѣ, со всѣми подробностями, кого гдѣ встрѣтила. Супружескій контроль преслѣдовалъ ее до сокровенныхъ тайниковъ ея души, добирался до ея думъ и чувствъ. "Ты о чемъ думаешь? Отвѣчай, живо!" Онъ даже сновъ не оставлялъ въ покоѣ. Если и ничего не видала во снѣ, все равно, надо было разсказывать, подъ вѣчнымъ страхомъ бѣшеныхъ взрывовъ, если онъ не фигурировалъ въ сновидѣніи, такъ какъ лгать она не хотѣла.
   За всѣ четыре года, прожитые съ этимъ человѣкомъ, она не помнитъ ни одной ночи, что обошлась бы безъ слезъ, безъ криковъ, оскорбленій и неистовствъ, до которыхъ доводила этого несчастнаго его болѣзненная фантазія. Потомъ онъ валялся въ ногахъ, рыдалъ, умолялъ о прощеніи.
   -- Четыре года я прощала и, быть можетъ, изъ гордости, изъ жалости или изъ-за стыда, а также и ради нашего ребенка, я терпѣла бы и дольше. Но разъ вечеромъ,-- Тутъ ея голосъ упалъ, сдѣлался грубѣе, сталъ неузнаваемымъ,-- разъ вечеромъ, въ порывѣ бѣшенства, онъ дошелъ до такой низости, что заподозрилъ, будто Морисъ не его сынъ, вырвалъ у меня ребенка и такъ швырнулъ его на полъ, что... О, бѣдное мое дитя!... Съ этого дня, какъ онъ ни просилъ, сколько ни плакалъ, какъ ни угрожалъ убить себя и меня тоже убить, я перестала быть его женой, потребовала формальнаго прекращенія сожительства, и мое требованіе удовлетворено судомъ. Я тотчасъ же покинула Гавръ, взяла ребенка и переѣхала въ Парижъ въ моей матери, вдовѣ, которая уже нѣсколько лѣтъ жила въ этомъ домѣ. По ея желанію, по ея совѣту, въ этой мѣстности и въ нашемъ кругу я выдала себя также за вдову. Старое парижское общество сохраняетъ нѣкоторое предубѣжденіе противъ разведенной женщины, смотритъ на нее подозрительно, тѣмъ болѣе, что, безъ особенныхъ справокъ, никому неизвѣстно, которая сторона признана судомъ виновною. По мнѣнію моей доброй мамы, такая предосторожность въ особенности пригодится мнѣ, когда ея не будетъ въ живыхъ и я останусь одна. И я должна сказать, что на самомъ дѣлѣ мое мнимое вдовство помогало мнѣ во многихъ случаяхъ...
   Фаганъ сдѣлалъ отрицательное движеніе головой, какъ бы намѣреваясь возражать, но тотчасъ же заговорилъ о томъ, что его волновало:
   -- Вы не воспользовались, стало быть, предоставленными вамъ закономъ правами, если вашъ мужъ возвращается къ вамъ?
   -- Сегодня онъ явился по мнѣ въ первый разъ, -- отвѣтила мадамъ Гюленъ, не опуская гдазъ.
   -- Каждый годъ перваго января Анета сообщаетъ ему о нашемъ житьѣ, но до нынѣшняго дня мы съ нимъ никогда не видѣлись. И я вызвала его сюда не столько по случаю этой операціи, которая могла быть опасною, сколько изъ-за одного пункта освободившаго меня судебнаго рѣшенія. Да, совѣтникъ де-Мальвидь....
   -- Мальвиль?... вагнеріянецъ моей супруги?
   -- Тотъ самый... Онъ былъ тогда предсѣдателемъ суда въ Гаврѣ и, въ качествѣ такого же яростнаго музыканта, какъ мой мужъ, состоялъ въ одномъ съ нимъ квартетѣ. Такъ вотъ, постановляя въ мою пользу приговоръ о разлученіи,-- рѣшить иначе не было никакой возможности,-- онъ предоставилъ отцу право руководить воспитаніемъ сына, начиная съ десятилѣтняго возраста до окончанія его образованія. Морису скоро минетъ десять лѣтъ, и яри мысли, что у меня отнимутъ его, отдадутъ куда-нибудь далеко въ учебное заведеніе, мое сердце разрывалось на части... А онъ, мой бѣдный мальчикъ, такъ боится этого, что каждую ночь кричитъ отъ страха. Я просила вызвать мужа въ надеждѣ, что онъ сжалится надъ несчастнымъ страдальцемъ и оставить его на моемъ попеченіи дольше установленнаго срока. Утромъ я подумала, что мнѣ удастся это, когда увидала волненіе отца, едва осмѣлившагося поцѣловать спящаго ребенка, полу-мертваго, безъ кровинки въ лицѣ отъ хлороформа. Вечеромъ онъ пришелъ опять, сказалъ, что хочетъ провести ночь здѣсь въ гостиной, присматривать за Морисомъ, если я слишкомъ утомлюсь. Онъ говорилъ такъ мягко, клялся оставить мнѣ сына насколько я хочу времени... Такъ хорошо звучалъ голосъ нѣжнаго отца, и только... Ему приготовили тутъ постель, видите; я пошла къ сыну, оставивши дверь полуотворенною... И вдругъ этотъ негодяй... и безъ моего отказа, безъ отчаяннаго сопротивленія...
   -- Мерзавецъ! -- проговорилъ Фаганъ поблѣднѣвшими губами. Но ея раздраженіе подѣйствовало на него успокоительно.
   -- О, я почувствовала, что во мнѣ вернулась вся ненависть къ нему, и сама я не знаю, откуда взялась сила оттолкнуть его, выгнать, угрожая, что я весь домъ созову на помощь. И теперь уже клянусь, что человѣкъ этотъ никогда больше не подойдете близко ни ко мнѣ, ни къ моему ребенку!
   -- Относительно себя вы на это имѣете законное право, что касается ребенка...
   -- Пока ему минетъ десять лѣтъ, у меня въ распоряженіи еще три мѣсяца. Если въ эти три мѣсяца его колѣнка не излечится, я разсчитываю получить отъ суда отсрочку. Если же онъ выздоровѣетъ, или же если отецъ прибѣгнетъ къ пріятельской помощи своего Мальвиля, тогда я заберу моего мальчика, убѣгу съ нимъ, спрячусь на краю свѣта.
   Тревожное молчаніе, очень долгое, послѣдовало за этою угрозой бѣгствомъ и разлукой, которая, казалось, уже мысленно удаляетъ ихъ другъ отъ друга. Вдругъ Режи де-Фаганъ сказалъ, какъ бы думая вслухъ:
   -- Въ сущности, почему бы не развестись? Послѣ того перваго рѣшенія суда въ вашу пользу ничего не можетъ быть легче...
   -- А какая отъ этого выгода?
   Онъ сильно поблѣднѣлъ.
   -- Выгода та, что вы получите право выйти замужъ и въ человѣкѣ, который васъ полюбитъ, найдете защитника для Мориса и для себя.
   -- Еще разъ замужъ!... О, я довольно уже, смѣю думать, научена опытомъ, что такое замужство... Къ тому же, вся моя семья -- ревностные католики... моя покойная мать считала разводъ тяжелымъ грѣхомъ, и сама я, воспитанная въ тѣхъ же понятіяхъ... А. кстати,-- оборвала она вдругъ,-- что ваша жена? видѣли вы ее? Я забыла васъ спросить.
   -- Видѣлъ.
   -- Не волновались?
   -- Нисколько, точно встрѣтилъ на перекресткѣ бывшую когда-то любовницу.
   -- И вотъ что сталось съ бракомъ по милости развода!-- прошептала Полина Гюленъ, и легкій румянецъ залилъ ея лицо при? извѣстіи, что Режи такъ равнодушно относится къ своей женѣ.-- А она? Увѣрены ли вы въ томъ, что и вы ее не взволновали? Предположенія о новомъ замужествѣ остаются въ той же силѣ?
   -- Болѣе, чѣмъ когда-нибудь. Только заручившись увѣренностью въ томъ, что мои дочери не уѣдутъ изъ Парижа, я въ восторгѣ отъ этого брака, такъ какъ онъ еще болѣе удаляетъ отъ. меня эту женщину и дѣлаетъ невозможнымъ какое бы то ни была сближеніе... И посудите, насколько мое положеніе лучше вашего. Представьте себѣ, что развелись и вы; Гюленъ мо гъ бы вторична жениться, обзавестись новою семьей, и тогда, по всей вѣроятности, онъ оставилъ бы васъ обоихъ въ покоѣ.
   -- Да, вы правы,-- сказала она задумчиво,-- вы совершенно правы... только я никогда не разведусь... Это невозможно, невозможно.
   

V.

   Въ теченіе нѣсколькихъ дней афиши театра Водевиля сообщали, что "въ непродолжительномъ времени" будетъ дана новая пьеса де-Фагана. О ней говорили въ театрахъ, въ клубахъ, на пріемахъ свѣтскихъ женщинъ, въ министерскихъ канцеляріяхъ, въ кафе бульваровъ, и на столъ моднаго драматурга уже сыпались просьбы о билетахъ на первое представленіе въ такомъ множествѣ, что желающими ихъ получить можно было наполнить театръ нѣсколько разъ.
   Въ воскресенье, когда только что вошли его дочери, онъ, смѣясь, показалъ имъ принесенную почту, невообразимое число требованій этого рода.
   -- Знаешь, папа, -- живо сказала Нина, -- мама желала бы имѣть ложу на генеральную репетицію.
   -- Охотно дамъ,-- отвѣтилъ Фаганъ, слегка хмурясь, какъ и всякій разъ, когда онѣ заговаривали о своей матери,-- съ однимъ условіемъ, впрочемъ: я хочу, чтобы въ этотъ вечеръ вы были со мною, а не съ ней.
   Роза, въ простотѣ сердечной, готова уже была сказать: "Нѣтъ ничего проще", но остановилась, встрѣтивши взглядъ сестры. А Нинета вздернула носикъ и возразила:
   -- Милый папа, ты не подумалъ о томъ, что каждую минуту во всю твою репетицію тебя будутъ требовать на сцену, за кулисы, и тогда мы будемъ оставаться совсѣмъ однѣ.
   -- Объ этомъ я подумалъ,-- сказалъ Фаганъ,-- мы попросимъ съ собою мадамъ Гюленъ.
   -- Мадамъ Гюленъ?... Никогда въ жизни!
   И Роза,-- кроткая, хорошенькая Роза,-- вскочила и проговорила это обрывающимся голосомъ, съ искаженнымъ лицомъ. Нѣтъ, не бывать этому, и думать нечего... Ни за что въ мірѣ она не покажется въ обществѣ съ этою особой.
   Отецъ не разсердился, а лишь старался сдержать улыбку, такъ какъ узналъ свою кровь, свою породу, весь свой островъ въ этой вспышкѣ колоніальной бури.
   -- Эта особа, какъ ты говоришь, милое мое дитя,-- женщина, достойная полнаго уваженія, и я не знаю, кѣмъ и съ какою цѣлью ты такъ настроена противъ нея. Къ тому же, какъ могла ты подумать,-- ты, моя большая, нѣжно любимая Роза,-- что вашъ отецъ допуститъ, въ обществѣ ли, дома ли, близость съ вами такой женщины, которая не была бы олицетвореніемъ безупречности?
   Роза не уступала:
   -- Это ужь какъ тебѣ угодно, только я и моя сестра предпочтемъ отказаться отъ твоей репетиціи, чѣмъ быть на ней съ этою...
   Онъ не далъ ей договорить:
   -- Пусть такъ и будетъ, мои дѣти. Моя репетиція безъ васъ обойдется. А за симъ, не имѣя никакого основанія приглашать будущую мадамъ Ла-Постероль, я прошу васъ предупредить ее, чтобы на ложу она не разсчитывала.
   Онъ и злился-то больше на мать, такъ какъ отлично угадывалъ, что именно она даетъ постоянную пищу ревности Розы. И на самомъ дѣлѣ, мадамъ Раво за всѣмъ слѣдила черезъ Пинеду, тщательно подмѣчавшую своими вѣчно подстерегающими глазками-ищейками возростающую интимность между Фаганомъ и его сосѣдкой, и по-своему пользовалась всякими мельчайшими подробностями. Такъ, она знала, что маленькому Морису все еще запрещено какое бы то ни было движеніе; на прогулку его возили, уложивши въ колясочку, и Фаганъ часто каталъ его въ этой колясочкѣ отъ усыпанной пескомъ площадки передъ домомъ до тѣнистаго круга подъ старыми вязами или переносилъ его на рукахъ. Дѣлать это могъ только Фаганъ, осторожно поднимавшій бѣднаго маленькаго калѣку, выросшаго за время болѣзни, склонявшаго бѣлокурую блѣдную головку на плечо своего задушевнаго друга. Когда Нинета передавала такія нѣжныя сцены, мать, хорошо знавшая слабости обѣихъ дочерей, обращалась къ гувернанткѣ, своей всегдашней повѣренной и говорила настолько громко, чтобы слышали дѣти:
   -- Вотъ увидите, онъ усыновитъ этого ребенка и оставить моимъ бѣднымъ дѣвочкамъ лишь то, чего не можетъ у нихъ отнять.
   Съ тѣхъ поръ мадемуазель Нинета, дѣвица очень юная, но весьма разсчетливая, возненавидѣла маленькаго Мориса и настолько этого не скрывала, что ребенокъ уже не смѣлъ просить ее поиграть съ нимъ и даже не поднималъ глазъ къ окну, у котораго онъ прежде поджидалъ ее. Относительно Розы, которую нисколько не занимали денежные вопросы, велась другая тактика. Очень пылкая и, въ особенности, страшно ревнивая, она изъ себя выходила при мысли, что посторонняя женщина занимаетъ въ сердцѣ отца такое же мѣсто, какъ она. Одно, впрочемъ, нравилось ей въ г-жѣ Гюленъ, это ея религіозность, препятствовавшая ей развестись, несмотря на то, что въ супружествѣ она очень несчастлива. Молодая дѣвушка, сохранившая отъ пребыванія въ монастырѣ запасъ религіозности, находила это очень хорошимъ и высказывала это въ присутствіи своей матери.
   -- Ну, еще бы...-- насмѣхалась мадамъ Раво, а съ нею вмѣстѣ и мадемуазель, протестаитка-англичанка.-- Знаемъ мы этихъ святошъ... ихъ религія не дозволяетъ разводиться, но только это она имъ и не дозволяетъ.
   А мадемуазель Роза, настоящая современная парижанка, очень смышленая въ своемъ невѣдѣніи, отлично понимала значеніе этихъ словъ и была убѣждена въ томъ, что Полина Гюленъ любовница ея отца. Вотъ почему ее такъ возмущало предложеніе быть съ нею въ одной ложѣ.
   Испорчено еще одно воскресенье, одно изъ тѣхъ хорошихъ воскресеній, когда отецъ привозилъ лакомства со всѣхъ концовъ Парижа, припоминалъ меню изысканныхъ ужиновъ, чтобы устроить праздникъ дочерямъ, убиралъ столъ рѣдкими цвѣтами, изящнымъ остроуміемъ и живостью бесѣды старался занимать милыхъ дѣвочекъ, на сближеніе съ которыми ему давали такъ мало времени.
   На этотъ разъ ему стало на нихъ досадно, и такое необычное его недовольство, повидимому, оправдывало клеветы г-жи Раво. Какъ же бы иначе могла сосѣдка забрать такую власть надъ отцомъ, склоннымъ быстро поддаваться и привыкшимъ къ подчиненію! Онъ смотрѣлъ на восхитительные туалеты, служившіе рамками обозленнымъ маленькимъ мордочкамъ, и припоминалъ многочисленныя жертвы, принесенныя ради нихъ,-- въ особенности послѣднюю, совершенно неразсчетливую прибавку содержанія. Въ то же время, изъ сада доносился скрипъ по песку маленькой колясочки и слышался голосъ милой и безподобной Полины Гюленъ. Онъ звалъ, насколько тяжело ей и горько, и его возмущало жестокосердіе его дочерей въ отношеніи этой несчастной женщины.
   Въ первый разъ съ тѣхъ поръ, какъ установились ихъ двухнедѣльныя воскресныя свиданія, Режи и его дочери не знали, какъ дотянуть имъ этотъ день до конца, и Анфимъ отвезъ Розу и Пинеду домой ранѣе обычнаго часа.
   -- Позвольте мнѣ пообѣдать у васъ,-- попросилъ бѣдняга отецъ свою сосѣдку, и когда онъ передалъ ей причину своей размолвки съ дочерьми, то, вмѣсто благодарности, подучилъ только упреки:
   -- Какъ можете вы ставить имъ въ вину ихъ ревность къ Морису и ко мнѣ? Вѣдь, это же такъ естественно, мой добрый другъ... Начать съ того, что на вашу репетицію я не поѣду. Я не могу оставить моего больнаго, и какъ ни преданна намъ Анета, я не довѣрю ей моего мальчика на цѣлый вечеръ. Къ тому же, и на душѣ слишкомъ тяжело, и много еще горя впереди. Подумайте только, я до того дошла, что готова почти желать, чтобы мой ребенокъ остался калѣкой... Ужасъ какой! А выздоровѣетъ онъ, и отецъ отниметъ его у меня... А вы хотите, чтобы я въ театръ ѣхала, пыталась бы развлечься! Нѣтъ... берите съ собою дочерей, пусть онѣ будутъ съ вами, въ вашей ложѣ... А когда вернетесь, приходите и разскажите мнѣ, довольны ли вы, хорошо ли идетъ ваша пьеса. Я буду ждать васъ, обѣщаю вамъ это.
   А такъ какъ все, что она говорила, было искренно, выливалось изъ глубины ея души, съ спокойною и неотразимою силой волны морскаго прилива, то ея другъ повѣрилъ ей и исполнилъ все, какъ она сказала.
   Въ вечеръ генеральной репетиціи мадамъ Раво, въ сопровожденіи своего жениха, Ла-Постероля, и одного хорошаго знакомаго, вошла въ ложу авансцены съ видомъ женщины, привыкшей къ торжествамъ первыхъ представленій. Въ то же время, авторъ пьесы усаживалъ въ бенуаръ своихъ двухъ дочерей, съ ихъ англичанкой деревянной подѣлки. Зала имѣла фантастическій видъ, при половинномъ освѣщеніи, едва дававшемъ возможность разсмотрѣть тамъ и сямъ, въ разныхъ этажахъ, группы тихо разговаривающихъ тѣней,-- критиковъ, пріятелей автора, записныхъ театраловъ, модистокъ, портнихъ, одѣвальщицъ изъ уборныхъ... Отъ времени до времени, въ залитыхъ огнями корридорахъ мелькали розовыя ленты служительницъ, отворявшихъ двери.
   -- Ну, какъ? Дѣло идетъ, кажется,-- шепталъ де-Фаганъ, наклоняя къ сіявшимъ отъ восторга дочерямъ лицо приговореннаго къ смерти, съ помутившимся взглядомъ, съ посинѣвшими губами, точно онъ ставилъ пьесу въ первый разъ въ жизни.
   -- Идетъ ли!... Да ты послушай только...-- отвѣчала Нинета, не переставая апплодировать по окончаніи втораго акта, вызвавшаго со стороны всѣхъ разсѣянныхъ въ залѣ группъ настоящую, единодушную овацію. На глазахъ Розы блестѣли слезы. Мадамъ Раво, освѣщенная рампой, высовывалась изъ ложи, приходила въ восторгъ, ни мало не стѣсняясь своимъ фальшивымъ положеніемъ, хлопала вѣеромъ и кричала тономъ знатока: "А, очень хорошо... нотъ это прелесть!..." И актерамъ на сценѣ она посылала пріятельскія одобрительныя улыбки, такъ что можно было подумать, будто она все еще остается женою автора.
   Жена автора въ тотъ вечеръ, когда его пьеса имѣетъ успѣхъ,-- какъ вздувается отъ этого женское тщеславіе! Можно быть увѣреннымъ, что ея Ла-Постероль никогда не доставитъ ей подобнаго самоуслажденія, ни ея дочерямъ тоже... Такъ думалъ Режи де-Фаганъ, и для полноты его тріумфа недоставало лишь одного -- присутствія Полины Гюленъ въ полумракѣ его бенуара, ея бодрящей улыбки, ея тихаго сочувствія.
   Послѣ третьяго акта,-- всѣхъ было четыре,-- пьеса поднималась все выше. Фаганъ, упоенный восторгомъ, которымъ люди никогда не пресыщаются, хотѣлъ и дочерей сдѣлать участницами торжества, чтобы дать ихъ тщеславію неизгладимое изъ памяти наслажденіе. Онъ отворилъ дверь ложи и при нихъ принималъ своихъ друзей, а также директоровъ провинціальныхъ театровъ, странствующихъ антрепренеровъ, иностранныхъ корреспондентовъ, спѣшившихъ перевести и поставить на заграничныхъ сценахъ новое произведеніе чествуемаго автора. Въ то же время, появлялись для его дочерей коробки конфектъ и цвѣты, со всѣхъ сторонъ рукопожатія, привѣтственные возгласы изъ корридора. Роза и Нинета, рѣшительно ошеломленные успѣхомъ отца, получили свою долю участія въ его торжествѣ,-- такія обѣ хорошенькія, каждая посвоему миловидная: меньшая съ живыми, плутовскими глазками на свѣженькомъ личикѣ, старшая -- томная и мечтательная, при яркомъ освѣщеніи матово-блѣдная, какъ креолка.
   -- Мои дочери,-- говорилъ Режи гордо.
   И на этихъ двухъ парижаночекъ въ прелестныхъ платьяхъ и и шляпкахъ на-диво заглядывались всѣ бывшіе тутъ бульвардье, журналисты и биржевики съ темпераментомъ игроковъ и говорили другъ другу:
   -- Съ такими-то фетишами... не мудрено, что ему везетъ!
   Вдругъ толпа восторженно привѣтствовавшихъ сіяющаго автора разступилась передъ дамой въ туалетѣ, бьющемъ на эффектъ. Это мадамъ Раво стремительно рванулась впередъ, пожала руку Режи, по-мужски, по-товарищески, проговорила: "Вотъ это хорошо, милый мой Фаганъ, это очень хорошо!..." обмѣнялась улыбкой счастья съ дочерьми и прошла дальше, вызвавши изрядное недоумѣніе такою слишкомъ демонстративною и непредвидѣнною выходкой, подавшею поводъ къ различнымъ заключеніямъ. Одни видѣли въ этомъ простой порывъ, необдуманное выраженіе восторга женщиной, увлекающейся искусствомъ до забвенія стѣснительныхъ, условныхъ приличій. Другіе, и въ ихъ числѣ Фаганъ, безошибочно распознали пріемъ извѣстнаго сорта модныхъ дамъ, гоняющихся за рекламой, сующихся всюду "на-показъ" во что бы то ни стало и выкраивающихъ себѣ роль въ какой бы то ни было пьесѣ, гдѣ имъ нѣтъ и мѣста.
   "Вотъ это хорошо, милый мой Фаганъ!" -- и онъ одинъ хохоталъ надъ этою фразой, усадивши дѣтей съ гувернанткой въ карету и направляясь домой пѣшкомъ, чтобы успокоить лихорадочнорастрепанные нервы на зимнемъ холодѣ чудесной яркой ночи. И передъ нимъ проносились совсѣмъ иного рода воспоминанія о томъ, къ бывало, онъ возвращался съ женою изъ театра послѣ неудачной пьесы. Какъ эта женщина злилась на него тогда, какммъ злораднымъ смѣхомъ издѣвалась она надъ пьесой и надъ авторовъ! Съ какимъ презрительнымъ пожиманіемъ плечъ относилась она къ не покидавшимъ еще его надеждамъ! А затѣмъ, поутру, когда приносили газеты, изъ кучи неодобрительныхъ, придирчивыхъ и язвітельныхъ отзывовъ она выбирала самый худшій, чтобы показать ему наиболѣе рѣзкую строчку, наиболѣе оскорбительную фразу. А, негодный для сожительства товарищъ! Восторгайся теперь сколько угодно, апплодируй своему милому Фагану, а онъ очень доволенъ, что возвращается домой одинъ, твой Фаганъ, что свободенъ онъ подъ этимъ небомъ, усѣяннымъ звѣздами, и что злишься ты, навѣрное, до бѣшенства доходишь отъ предстоящаго успѣха, несомнѣннаго, обезпечивающаго такой доходъ, какого въ твое время никогда не бывало.
   Нѣсколько недѣль спустя послѣ перваго представленія пьесы, когда имя автора красовалось еще на афишахъ, а его портреты -- въ витринахъ, въ газетахъ появилось извѣстіе о бракосочетанія съ блестящею обстановкой въ меріи улицы Друо г. Ла-Постероля, рекетмейстера совѣта министровъ, съ г-жею Раво. У новобрачнаго свидѣтелями были два министра, у его супруги -- два академика, изъ которыхъ одинъ исполнялъ ту же обязанность при ея первомъ замужствѣ, лѣтъ восемнадцать назадъ. Слѣдовало перечисленіе молодыхъ женщинъ, присутствовавшихъ на свадьбѣ, описаніе ихъ туалетовъ. По окончаніи церемоніи былъ пріемъ у новобрачныхъ въ ихъ квартирѣ улицы Лафитъ.
   -- Скажите по правдѣ,-- спрашивала мадамъ Гюленъ своего жильца, пришедшаго къ ней въ этотъ вечеръ,-- не сжалось немножко ваше сердце отъ того, что произошло сегодня?
   Онъ поклялся, что нѣтъ, потомъ, нѣжно глядя на нее, сказалъ:
   -- О, какъ бы желалъ я видѣть васъ тоже свободною... Конечно, пока я все еще лишенъ моихъ дочерей, но вы увидите, что мадамъ Ла-Постероль будетъ менѣе точно держаться судебнаго рѣшенія, чѣмъ мадамъ Раво, и мои дѣвочки станутъ бывать у меня чаще... Разводъ и только разводъ, другой развязки нѣтъ.
   Она отрицательно качала головой съ грустною улыбкой ничѣмъ непоколебимаго убѣжденія.
   Факты, однако, казалось, подтверждали справедливость мнѣнія Режи. Роза и Нинета пріѣзжали чаще на бульваръ Босежуръ и не ограничивались уже однимъ воскресеньемъ въ двѣ недѣли. То старшая сестра, то меньшая, при выѣздахъ куда-нибудь съ гувернантюю, забѣгали невзначай и проводили у отца часъ или два. И если Роза продолжала еще сторониться отъ сосѣдей, за то Нинета сама первая высказывала желаніе сойти въ садъ и побѣгать съ маленькимъ Морисомъ, начинавшимъ уже обходиться безъ костылей.
   -- Какъ ни смѣшно это,-- говорилъ дурковатый Анфимъ старой кухаркѣ нижнихъ жильцовъ,-- а изъ головы у меня не вынешь увѣренности, что прежняя мадамъ моего мосье подсылаетъ дочерей шпіонить за нимъ на счетъ вашей хозяйки.
   Немного требовалось проницательности, чтобы понять это. Но Режи де-Фагенъ, мастеръ все ловко подмѣчать и изображать людей, подобно многимъ своимъ собратьямъ, всю силу своей острой наблюдательности и тонкаго анализа отдавалъ своему литературному дѣлу и въ обрѣзъ удерживалъ для житейскаго обихода лишь безусловно необходимую долю простой разсудительности. А потому онъ и не замѣчалъ постояннаго наблюденія за нимъ и за Полиной Гюленъ, за ихъ взаимными отношеніями, и не могъ подозрѣвать, что дѣлается это съ извѣстною, опредѣленною цѣлью, которая скоро должна была выясниться.
   Разъ утромъ, когда онъ довольно рано усаживался за работу, къ нему вошла Нинета. Вуалетка плотно затянута, прикрываетъ лукавые глазки, вздернутый носикъ покраснѣлъ отъ холода, одна рука въ карманѣ кофточки, другая помахиваетъ зонтикомъ. Во всей фигуркѣ -- что-то задорное и плутовское, что ее старитъ и подчеркиваетъ сходство съ матерью. Дѣвочка окинула взглядомъ кабинетъ и, удостовѣрившись, что они одни, заговорила:
   -- Съ нами случилась пренепріятная вещь, милый папа. Представь себѣ, кузенъ,-- онѣ обѣ продолжали такъ называть Ла-Постероля,-- назначенъ префектомъ въ Корсику.
   -- И онъ принялъ назначеніе?-- закричалъ Фаганъ, откидывая кресло однимъ толчкомъ своихъ длинныхъ ногъ на два метра отъ стола.
   Маленькая шляпочка, отдѣланная сверкающими перьями гималайскаго фазана, наклонилась, сдѣлала утвердительный знакъ, что -- да, кузенъ принимаетъ.
   -- И ваша мать соглашается? Не помнитъ развѣ она нашихъ условій?
   О, съ какимъ достоинствомъ, съ какою важностью Нинета отвѣтила:
   -- Наша мать вынуждена принести эту жертву будущности своего мужа... Аяччіо, какъ префектура, считается лишь второклассною, но для кузена въ его лѣта положеніе, все-таки, великолѣпное.
   Нинета была восхитительна. Сидя на краю низкаго кресла, она водила зонтикомъ по узору ковра и изподтишка поглядывала въ отца, стараясь уловить впечатлѣніе, произведенное ея словами. Онъ сообразилъ, что ее прислали, вмѣсто старшей сестры, слишкомъ наивной и простодушной, потому что хотѣли отъ него добиться кое-чего, очень важнаго. Краска гнѣва бросилась ему въ лицо передъ этою предательски-хитрою дѣвчонкой, взорвавшею его такъ, какъ будто тутъ была сама его прежняя "упруга.
   -- Ну, и пусть мадамъ Ла-Постероль отправляется за своимъ мужемъ хоть на край свѣта! Мнѣ до этого нѣтъ дѣла... Но мнѣ обѣщали, мнѣ клялись, что мои дочери не уѣдутъ изъ Парижа... И этого никогда вамъ отъ меня не добиться!
   Свои слова онъ подкрѣпилъ сильнымъ ударомъ кулака по столу, энергичнымъ движеніемъ, всего чаще обличающимъ слабость человѣка, его неспособность къ упорному сопротивленію. Мадемуазель Нинета очень спокойно объяснила ему, что ея мать не только не желаетъ увозить ихъ, но предупредила ихъ даже, что помѣститъ обѣихъ въ тотъ же монастырь, гдѣ онѣ были, съ дозволеніемъ имъ отпуска по воскресеньямъ два раза въ мѣсяцъ.
   -- Только, видишь ли, милый папа, -- изъ-подъ вздрагивающихъ рѣсницъ, крадучись, косились зоркіе глазки, -- намъ было бы очень тяжело обѣимъ покинуть маму, и мы обращаемся къ тебѣ съ просьбой, одну изъ насъ, Розу или меня, какъ тебѣ угодно будетъ, оставить съ мамой, что тѣмъ болѣе возможно, что пребываніе кузена въ Аяччіо будетъ очень непродолжительно, министръ уже обѣщалъ ему...
   Тоненькій голосокъ щебеталъ и заливался, какъ пѣсенка жаворонка, все выше и быстрѣй. Закрой глаза Режи, и ему могло бы показаться, что все это происходитъ лѣтъ десять назадъ, что распѣваетъ мадамъ де-Фаганъ и что онъ вынужденъ покорно склонить голову передъ неудержимымъ многословіемъ и несокрушимымъ, упорствомъ своей жены.
   -- Тамъ видно будетъ, я подумаю,-- сказалъ онъ, вставая.
   -- Дѣло, однако, въ томъ, что время не ждетъ,-- дня черезътри назначеніе кузена будетъ объявлено въ Правительственномъ Вѣстникѣ.
   -- Хорошо, дитя мое, хорошо... завтра утромъ вы получите мой отвѣтъ.
   

VI.

   Ла-Постероль былъ уже три мѣсяца въ Корсикѣ и считался лучшимъ префектомъ изъ всѣхъ, когда-либо назначавшихся правительствомъ республики въ Аяччіо. Такою блестящею репутаціей онъ обязанъ не столько своимъ административнымъ способностямъ, сколько восхитительному тріо парижанокъ -- женѣ и двумъ падчерицамъ, водворившимся въ префектурѣ. Городъ былъ очарованъ жилыми улыбками этихъ дамъ, постоянно неразлучныхъ, прелестными туалетами, которыми онѣ щеголяли то въ экипажѣ, то пѣшкомъ, то верхомъ. Когда онѣ проѣзжали мимо, продавщицы сигаръ на большой улицѣ выбѣгали изъ своихъ лавочекъ съ возгласами умиленія я съ сверкающими отъ восторга темными глазами. Эти южане такъ впечатлительны ко всему, что красиво и граціозно. къ тому же, префектъ жилъ открыто, и его субботніе вечера, которымъ особенное оживленіе придавала стоянка эскадры въ гавани, его постоянные пріемы и праздники, съ одной стороны, расшевеливали довольно-таки домосѣдное общество Аяччіо, привлекали приглашенныхъ изъ сосѣднихъ городовъ Бонифачіо, Порто-Веккіо, Сартены, съ другой стороны, давали жизнь гостиницамъ, заработокъ портницамъ, цвѣточницамъ, заставляли повторять и любить во всемъ островѣ неизвѣстное до тѣхъ поръ новое имя Ла-Постеролей.
   Разъ, въ субботу, въ одинъ изъ чудныхъ зимнихъ вечеровъ корсиканскихъ, мягкостью воздуха подобныхъ майскимъ вечерамъ Франціи, въ тотъ часъ, когда въ саду префектуры зажигались разноцвѣтные фонари и располагалась музыка адмиральскаго корабля для обычныхъ танцевъ на убитыхъ пескомъ дорожкахъ въ опьяняющемъ ароматѣ апельсинныхъ деревьевъ и магнолій, мадемуазель Роза, разстроенная и блѣдная въ своемъ бальномъ платьѣ, тревожно бѣгала, разыскивая мадамъ Ла-Постероль, и нашла ее, наконецъ, въ маленькомъ салонѣ съ гостями, допивавшими послѣобѣденный кофе. Молодая дѣвушка позвала ее нервнымъ жестомъ.
   -- Прочти это,-- сказала она, быстро подавая матери раскрытое письмо, одинъ почеркъ котораго вызвалъ дрожь на блестящемъ декольте супруги префекта.
   Пробѣгая письмо, она тихо спросила:
   -- Сейчасъ принесли?
   -- Сію минуту... мальчикъ изъ гостиницы... онъ тамъ, наружи ждетъ отвѣта.
   Стараясь казаться спокойною, мать продолжала читать и перечитывать, обмахиваясь вѣеромъ, хотя письмо было не изъ длинныхъ:
   "Я въ отелѣ Франція, на площади Diamant, жду, что мои дочери придутъ обнять отца. Если, по прошествіи получаса, я ихъ не увижу, то приду за ними самъ въ префектуру.

Режи де-Фаганъ".

   -- Что тутъ дѣлать?-- убитымъ голосомъ проговорила жена префекта.
   -- Бѣдный папа!-- прошептала, въ то же время, Роза.
   -- Пожалѣй... еще этого недоставало!-- сказала мать тономъ такой шипящей ненависти, что Ла-Постероль остановился въ недоумѣніи, выходя изъ маленькаго салона на встрѣчу только что пріѣхавшему адмиралу.
   Черезъ плечо жены онъ прочелъ записку. Съ великолѣпнымъ самообладаніемъ, приличествующимъ администратору, и лишь съ чуть замѣтною дрожью въ длинныхъ пальцахъ, разглаживающихъ баки, господинъ префектъ распорядился въ полголоса:
   -- Пусть англичанка проводитъ ихъ какъ можно скорѣе и незамѣтнѣе. Что же касается разговоровъ, вы не хуже меня знаете, что должно говорить: присутствіе г. де-Фагана въ Аяччіо дѣлаетъ намъ положеніе невыносимымъ.
   При послѣднихъ словахъ, у входа въ садъ сверкнули золотые голуны и шитье на шляпахъ. Ла-Постероль бросился на встрѣчу:
   -- Ah! mon amiral...-- и заученные переливы голоса бюрократическаго шаркуна затерялись въ звукахъ Марсельезы, грянувшихъ изъ всѣхъ мѣдныхъ жерлъ флагманскаго оркестра.
   Вскорѣ начался балъ, и въ то время, какъ изъ залитыхъ яркимъ свѣтомъ залъ вальсъ скользилъ, извиваясь подъ душистою сѣнью сада, дочери Фагана въ темныхъ плащахъ на бальныхъ платьяхъ убѣгали втихомолку съ своею гувернанткой, спѣшно пробирались вдоль высокихъ, мрачныхъ домовъ на площадь, которая въ этотъ вечеръ, по справедливости, могла быть названа "брилліантовою", подъ ослѣпительнымъ блескомъ полной луны, бросающей столбы свѣта на искрящуюся, подвижную рябь безгранично раскинувшагося моря.
   Въ этомъ феерическомъ освѣщеніи темная фигура лихорадочно сновала взадъ и впередъ по асфальту пустынной площади.
   Какъ рѣшился Режи де-Фаганъ дозволить увезти своихъ дочерей? И почему отпустилъ онъ обѣихъ, когда отъ него требовали отдать только одну? Сдѣлалъ онъ такъ по совѣту мадамъ Гюленъ, послѣ разговора его съ Нинетой.
   -- Предположите,-- говорила ему добрая сосѣдка,-- что вы, согласно съ сдѣланнымъ вамъ предложеніемъ, оставите одну изъ вашимъ дочерей въ монастырѣ, далеко отъ ея сестры и отъ матери, при единственномъ развлеченіи бывать у васъ два раза въ мѣсяцъ, ваша дѣвочка сочтетъ себя несчастною жертвой, а на васъ будутъ смотрѣть какъ на жестокаго мучителя. Нѣтъ, разъ уже эта женщина, вопреки всѣмъ своимъ обѣщаніямъ, уѣзжаетъ изъ Парижа и увозить съ собою или Розу, или Нинету,-- отдайте ей обѣихъ. Будьте для вашихъ дочерей лицомъ, страдающемъ отъ разлуки съ няни, удержите за собою преимущество покинутаго, привлекательность отсутствующаго. Ихъ любовь къ вамъ будетъ рости. Мадамъ Ла-Постероль еще красива, желаетъ еще нравиться; теперь у нея свои семейные интересы, молодой мужъ, моложе ея самой, и очень можетъ случиться, что она же первая скажетъ вамъ: "Освободите меня отъ нихъ", а за нею и ваши дочери: "Возьми насъ скорѣе къ себѣ".
   Такъ дѣвочки и уѣхали, обѣщая, что каждая изъ нихъ будетъ писать разъ въ недѣлю. Въ началѣ письма приходили очень аккуратно, были нѣжны и проникнуты милыми изліяніями, которыя недорогаго стоять издали; вмѣстѣ съ тѣмъ, эти посланія давали подробный отчетъ обо всѣхъ празднествахъ, въ которыхъ принимали свою долю участія Роза и Нинета, сообщали о прибытіи эскадры, о посѣщеніи ими адмиральскаго броненосца. Счастливый отецъ въ восторгѣ носился съ этими образцами изящнаго слога, показывалъ ихъ въ своемъ клубѣ, въ фойе театра. Потомъ писала одна Нинета, такъ какъ Роза сопровождала вотчима въ его объѣздѣ острова для ревизіи. На слѣдующую недѣлю письма совсѣмъ не оказалось, получилась телеграмма, сообщавшая, что Нинета слегка повредила ногу при осмотрѣ броненосца. Прошелъ еще мѣсяцъ, и не было уже ни письма, ни депеши, а лишь простая записка отъ гувернантки, извѣщавшей, что Нинета отправилась въ маленькое путешествіе въ Сардинію и что у Розы лихорадка. Въ концѣ-концовъ, отецъ разсердился, пригрозилъ, что самъ пріѣдетъ, если ему не напишутъ тотчасъ же. Ему не отвѣтили, и вотъ онъ явился, внѣ себя отъ бѣшенства, потрясая кулаками, измышляя безумные проекты мести, если дочери не явятся ровно въ десять часовъ.
   -- Добрый вечеръ, папочка!
   -- А, милочки мои, какъ я радъ!
   Кулаки разжались, открылись объятія, и бѣдняга прижималъ своихъ дѣвочекъ къ груди, къ щекамъ, увлаженнымъ слезами... Его Нинета! его Роза! тутъ онѣ, съ нимъ, обнимаютъ его... Къ чему жалобы и упреки? Да онѣ же и не виноваты совсѣмъ...
   -- Если бы ты зналъ, папочка...
   -- Ты представить себѣ не можешь...
   -- Вотъ, спроси у Розы...
   -- Нинета подтвердитъ тебѣ...
   Онѣ взяли его подъ обѣ руки, близко прижимались къ нему, и онъ не замѣтилъ, какъ онѣ увели его за городъ, на широкій пустынный обрывъ, по одну сторону котораго плещетъ и сверкаетъ море, по другую -- тянутся сады, дачи, фамильныя могилы, выдѣляющіяся бѣлыми очертаніями на темномъ склонѣ холмовъ. Позади раздаются тяжеловѣсные шаги англичанки, держащейся на такомъ разстояніи, чтобы не проронить ни одного слова изъ разговора отца съ его дѣтьми.
   Уже Нинета слегка "задаетъ" ему за неблагоразумный пріѣздъ такъ вдругъ, невзначай. Каковъ скандалъ, если въ городѣ узнаютъ, что явился первый мужъ супруги префекта!
   -- Подумай только, папочка, въ какое положеніе ты ставишь маму...
   Тонъ Нинеты,-- дѣвочкѣ нѣтъ еще и пятнадцати лѣтъ,-- настолько самоувѣренъ, ея рука такъ жметъ руку "папочки", что тотъ начинаетъ сознавать свою вину.
   -- Да и для насъ, для сестры и для меня, выходитъ нѣчто совсѣмъ невозможное,-- продолжаетъ она все смѣлѣе, по мѣрѣ того, какъ сдается отецъ.-- Никто здѣсь, или почти никто, не знаетъ правды; всѣ думаютъ, что мама вдова, что мы сироты.
   Фаганъ пытается возражать; перспектива прослыть за покойника, за несуществующее лицо оскорбляетъ его, душу его возмущаетъ. Но у Нинеты на все готовъ отвѣтъ:
   -- Ты понимаешь, въ здѣшней сторонѣ они понятія не имѣютъ о нашихъ театральныхъ знаменитостяхъ... до того они отстали во всемъ... Можешь себѣ представить, какъ нехорошо относятся здѣсь къ разводу! Одного этого достаточно, чтобы разстроить замужство Розы.
   Отецъ готовъ изъ себя выйти: какъ? Роза выходитъ замужъ, а ему объ этомъ ни слова!... Нѣжнымъ пожатіемъ руки старшая дочь быстро его успокоиваетъ. До замужства еще далеко. За нею ухаживаетъ нѣкто мосье Ремори, товарищъ прокурора въ Бастіи, сынъ одного изъ предсѣдателей судебной палаты въ Парижѣ. Въ смыслѣ партіи, лучше этой семьи желать ничего нельзя. Это замужство очень улыбается Ла-Постеролю, главнымъ образомъ, потому, что положитъ конецъ, вѣроятно, враждебнымъ отношеніямъ, раздѣляющимъ Бастію и Аяччіо,-- магистратуру и администрацію. Впрочемъ, ничего ровно не рѣшено еще, и Ремори-отецъ, живущій въ Парижѣ, долженъ въ скоромъ времени оффиціально обратиться въ Фагану, если только скандалъ его пребыванія въ Корсикѣ не поведетъ къ рѣзкому разрыву.
   -- Да никакого скандала не будетъ,-- сказалъ отецъ, встревоженный волненіемъ своей старшей дочери.-- А что, развѣ господинъ товарищъ прокурора завладѣлъ твоимъ сердечкомъ?
   Вмѣсто отвѣта, Роза, казалось, готова была заплакать, и онъ сталъ ее нѣжно успокоивать, усадилъ на низенькую каменную стѣнку на краю дороги, самъ рядомъ сѣлъ между нею и Нинетой. Въ нѣсколькихъ шагахъ отъ нихъ вытянулась столбомъ англичанка, какъ таможенный сторожъ у морскаго берега.
   -- Слушайте меня, дѣвочки мои,-- онъ нѣжно гладилъ и ласкалъ ихъ руки,-- я согласенъ, что поступилъ неосторожно. Но бѣды изъ этого никакой не выйдетъ. Въ гостиницѣ меня никто не знаетъ, мое имя еще неизвѣстно, я могу назваться вымышленнымъ именемъ, пробыть пять-шесть дней, никого не видя, лишь съ однимъ условіемъ, что каждый вечеръ я съ вами обѣими, подъ наблюденіемъ вашей гувернантки, буду дѣлать такую же таинственную прогулку, какъ сегодня.
   -- А днемъ-то... какъ же ты одинъ будешь?-- сказала Роза, тронутая такою нѣжностью безъ тѣни эгоизма.-- Если бы еще можно было мнѣ съ тобою запереться.
   -- Да развѣ же это возможно?-- живо перебила ее Нинета.-- Насъ всѣ настолько знаютъ, что стоитъ только которой-нибудь войти въ гостиницу...
   -- Нѣтъ, нѣтъ, дѣтки, не безпокойтесь о томъ, что я днемъ буду дѣлать. Я буду обдумывать развязку одной неоконченной пьесы или стану ѣздить въ море съ рыбаками ловить сардинъ. И я вполнѣ доволенъ буду, если вечеромъ мои дочки придутъ сюда, и мш побесѣдуемъ мирно въ этой дивной обстановкѣ... Хорошо здѣсь, хорошо мнѣ съ вами... милыя вы мои...
   Да, правда, одинъ такой вечеръ вознаграждалъ его за мѣсяцы скуки и одиночества. Нинета у него на колѣняхъ, Роза привалилась къ его плечу; передъ ними серебрящееся море, набѣгающее изъ необъятной дали тяжелыми рокочущими и пѣнистыми волнами на каменистый берегъ. Вдали, справа, мелькаетъ перемѣнными огнями, то зелеными, то красными, маякъ де-Сангинеръ. Мягкое дыханіе ночи шелеститъ тонкими вѣтвями и трепетною листвой садовъ, благоухающихъ цвѣтомъ апельсинныхъ и лимонныхъ деревьевъ, съ которыхъ то тутъ, то тамъ срываются и глухо падаютъ на землю созрѣвшіе плоды. Собесѣдники слегка вздрагиваютъ:
   -- Что это?... Слышите?... Точно шаги, ходитъ кто то... вотъ тутъ... нѣтъ, тамъ...
   И всѣ трое смѣются, ближе прижимаются другъ къ другу.
   Отецъ отмѣтился въ гостиницѣ подъ чужимъ именемъ, провелъ весь слѣдующій день въ своей комнатѣ и вышелъ только въ баню.
   У дверей этого заведенія, весьма мало посѣщаемаго въ Аяччіо, какъ и въ большинствѣ южныхъ городовъ, онъ столкнулся съ типичнѣйшимъ парижскимъ франтомъ, вооруженнымъ нѣжно-яркимъ шелковымъ зонтомъ и ведущимъ на шкуркѣ маленькаго грифона, не крупнѣе крысы.
   -- Хе, чортъ меня задави! да, вѣдь, это де-Фаганъ... А! какъ Хы, моя прелесть, старина-знаменитость?... И гдѣ встрѣтились!... вотъ такъ икра!
   Фагану, желавшему отъ всѣхъ укрыться, очень неудобна была встрѣча съ пустоголовымъ членомъ клуба "Вертопраховъ", гдѣ этотъ щеголекъ въ числѣ любителей сыгралъ какъ-то ничтожненькую роль въ одной изъ его пьесъ. Съ этого и началась своего рода короткость, возгласы: "моя прелесть", "старина-знаменитость", показавшіеся Фагану дурацки неумѣстными, при настоящихъ обстоятельствахъ, въ такой дали отъ жаргона парижскихъ бульваровъ.
   -- Прошу васъ, баронъ,-- отецъ развинченнаго Рушуза былъ баронъ, и сынокъ не стѣснялся пользоваться, при жизни родителя, его титуломъ и кое-чѣмъ еще посущественнѣе,-- я здѣсь подъ строжайшимъ инкогнито, и вы бы меня обязали...
   -- Скромность и гробовое молчаніе, старина моя сердечная... А, да, понимаю... мадамъ Ла-Постероль, вѣдь, ваша... стали быть, два бутончика изъ префектуры... Восхищенъ, милѣйшій мой, восхищенъ, ваши дочки съ ногь-сшибательно прелестны... и если бы "пиковая дама" не облупила меня до костей, я бы сейчасъ же попросилъ у васъ руку меньшой... немножко зелено-незрѣло, но я обожаю орѣшки впросырь.
   О, какимъ неописуемымъ взглядомъ окинулъ отецъ этого гаденькаго, слюняваго баронета, истрепаннаго въ тридцать лѣтъ чуть не до дряхлости, одѣтаго какимъ-то жокеемъ, съ огромною сердоликовою мбрдой кабана на булавкѣ, зашпиливающею галстукъ цвѣта бычачьей крови. Нечего сказать, мужъ для Нинеты! Фаганъ сдержался, однако, такъ какъ ему необходимо было, чтобы франтъ не болталъ, и спросилъ его, зачѣмъ онъ забрался въ Корсику.
   -- Поправляться на зеленомъ полѣ, дорогой мой... Вслѣдствіе дыры въ карманѣ, продѣланной на большихъ скачкахъ, авторъ дней моихъ посадилъ меня на мамашино наслѣдство, отъ котораго, кромѣ фу-фу, ничего не осталось. И вотъ я теперь на неопредѣленное время законопаченъ въ этой разбойничьей сторонѣ съ сотней франковъ въ мѣсяцъ казеннаго жалованья и. съ тѣмъ, что удастся сорвать вечеромъ въ здѣшнемъ клубѣ просвиставшихся, отъ которыхъ мудрено поживиться... Къ счастью, у меня уцѣлѣли еще брилліанты милой моей маменьки, да привезъ я съ собою Фирмена, стараго охотника нашего клуба, а это золотой человѣкъ,-- никогда не допустить патрона до голодной смерти... Приходите какъ-нибудь утромъ завтракать къ намъ, вонъ туда, видите, въ эту большую коробью...-- онъ указалъ концомъ зонта на высокій итальянскій домъ у самой воды въ глубинѣ порта.-- У меня пять комнатъ во второмъ этажѣ, подъ потолки -- хоть вандомскую колонну ставь. Прислуга -- вышеназванный Фирменъ и кухарка Серафима, распрекрасная супруга погонщика муловъ съ Иль Русса, считающаяся самою горластою пѣвицей Аяччіо. Между нами сказать...-- баронъ понизилъ голосъ и съ невообразимо дурацкимъ видомъ признался, что Серафима въ самомъ скоромъ времени удостоить его полной своей благосклонности...
   "Нечего говорить вамъ, что этого фантоша я буду держать отъ себя подальше",-- писалъ де-Фаганъ, вернувшись въ гостинницу и сообщая мадамъ Гюленъ всѣ подробности своего путешествія. Какъ горько онъ ошибался, бѣдняга!
   Въ этомъ своего рода одиночномъ заключеніи, въ которомъ его держала воля дочерей или, вѣрнѣе, ихъ матери, требовавшихъ, чтобы днемъ онъ нигдѣ не показывался, на него скоро напала несноснѣйшая скука, охватила его какимъ-то удушающимъ туманомъ, гнетущимъ всякую мысль, отнимающимъ способность даже что-нибудь дѣлать. Фаганъ вставалъ поздно, караулилъ изъ-за полуприкрытыхъ жалюзи приходъ корабля, неаполитанскаго ловца коралловъ, подъ широко раскинутымъ косымъ парусомъ, похожимъ на огромное крыло, потомъ читалъ, не отдавая себѣ отчета въ прочитанномъ, и послѣ дряннаго обѣда, съѣденнаго безъ аппетита, ждалъ девяти часовъ вечера, той минуты, когда дочери выйдутъ къ нему на приморскій обрывъ.
   Вотъ почему, черезъ день послѣ первой встрѣчи, когда баронъ Рушузъ пришелъ съ игрою новыхъ картъ въ карманѣ и предложилъ сыграть въ экарте по золотому фишка, въ тоскующемъ Фаганѣ встрепенулся страстный игрокъ, какимъ онъ былъ въ молодости, и партія началась... Проѣхать триста миль, переплыть море, поселиться на этомъ ароматномъ и живописномъ островѣ и запереться въ полутемной комнатѣ съ глазу-на-глазъ съ гаденькимъ Рушузомъ за нескончаемою игрой въ карты,-- нечего сказать, достойное занятіе для Режи де-Фагана, извѣстнаго драматическаго писателя!
   Около шести часовъ Фирменъ, чисто выбритый, корректный, съ головы до ногъ въ черномъ, приносилъ своему господину стаканъ воды Виши. Ставя пустой стаканъ на подносъ, баронъ неизмѣнно протягивалъ руку къ величественному холую, быстро потиралъ большимъ пальцемъ указательный и выразительно говорилъ: "Дай-ка сюда нѣсколько золотушекъ",-- такъ какъ барону жестоко не везло, и утѣшалъ онъ себя лишь тѣмъ, что имѣетъ честь проигрываться знаменитому писателю, въ ожиданіи поправиться за баккара въ клубѣ "просвиставшихся".
   Только вечеромъ, передъ чудною картиной берега и моря, на которую нельзя до-сыта насмострѣться, Фаганъ, подъ руку съ дочерьми, забывалъ отупляющую дневную скуку. Приходилъ онъ всегда первымъ, садился за выступомъ какой-нибудь скалы надъ самымъ обрывомъ и ждалъ. Вотъ доносится издали скрипъ маленькихъ ботинокъ по каменистой дорогѣ, сдержанный смѣхъ, оживленный шепотъ его дѣвочекъ, которыхъ очень занимаетъ романичность, таинственность этихъ встрѣчъ.
   -- Настоящее любовное свиданіе, -- чуть слышно говоритъ сестрѣ Нинета.
   -- И одинъ влюбленный на двухъ...-- смѣется Роза.
   -- На трехъ даже,-- ты забыла mademoiselle.
   Вдругъ изъ-за скалы повязывается отецъ, легкіе крики испуга, потомъ долгіе поцѣлуи и тихій говоръ, милая болтовня о томъ, какъ провели день, это у нихъ былъ, куда онѣ выѣзжали, какъ примѣривали наряды для костюмированнаго бала, назначеннаго въ префектурѣ на послѣдній день карнавала. Нинета будетъ въ костюмѣ инфанты Веласкеза, въ свѣтлой атласной юбкѣ съ прямыми складками, Роза -- благородною венеціанкой съ волосами, обращенными въ золотисто-рыжій цвѣтъ.
   -- И каково же мнѣ-то, что я васъ не увижу...-- сокрушался бѣдняга Фаганъ, вынужденный уѣхать черезъ недѣлю, какъ разъ утромъ въ день бала.-- Очень мнѣ хотѣлось бы пропустить еще одинъ пароходъ.
   Онъ говорилъ объ этомъ робко, такъ какъ уже разъ отложилъ свой отъѣздъ. Нинета, основательно настроенная матерью, старалась ловко отговорить его: къ чему послужитъ такая отсрочка, когда ни онъ на балъ попасть не можетъ, ни имъ нельзя придти къ нему показаться въ костюмахъ? Чтобъ убѣдить его окончательно, она добавила:
   -- Къ тому же, рано или поздно твое пребываніе здѣсь откроется, и это надѣлаетъ намъ много непріятностей. Надо ѣхать, милый папочка, предсѣдатель палаты Ремори долженъ явиться просить руки твоей дочери, такъ, вѣдь, не Анфимъ же...
   -- Хорошо, хорошо, уѣду,-- отвѣчалъ отецъ, и его сердитый тонъ смягчался, становился нѣжнымъ отъ прикосновенія къ его рукѣ молодыхъ, свѣжихъ губокъ его Розы, благодарившей безмолвнымъ поцѣлуемъ.
   О, да, эта любить его по-настоящему, безъ гримасъ и притворства; Нинета любить тоже, но слишкомъ молода она еще, на нее сильно вліяніе матери и этой дубовой англичанки, отчаянной сальваціонистки {Сальваціонисты -- члены Арміи Спасенія, извѣстной ханжествующей англійской секты.}, которая съ перваго появленія въ ихъ домѣ стала относиться съ презрѣніемъ въ Фагану, беззаботному и невѣрующему креолу-парижанину, губящему души человѣческія своими театральными писаніями. На нѣжность его Розы ничто не подѣйствовало, ни ядъ Арміи Спасенія, ни наговоры матери; отецъ чувствовалъ, что навсегда она его, и только съ нею дѣлился кое-чѣмъ совершенно задушевнымъ.
   Такъ, однажды, когда Нинета и гувернантка немного отъ нихъ отстали, онъ заговорилъ со старшею дочерью о Полинѣ Гюленъ, о серьезной и честной дружбѣ, установившейся между ними.
   -- Ты о ней ошибочнаго мнѣнія, дорогая моя, но вотъ увидишь, когда узнаешь ее лучше.
   Роза не отвѣчала и смотрѣла вдаль, какъ бы слѣдя за перемѣнными огнями маяка.
   -- Знаешь, если бы она была вдовой, какъ я это думалъ прежде: я бы, вѣроятно, на ней женился... Тебѣ это было бы непріятно?
   -- О, да,-- прошептала молодая дѣвушка, видимо, сдерживаясь.
   -- А почему?
   -- Потому, что видѣть чужую женщину между моимъ отцомъ и мною, знать, что въ его домѣ не мама, а другая...
   -- Однако, твоя мать вышла же замужъ... у васъ, въ домѣ, при ней не отецъ твой, а другой...
   -- О, это совсѣмъ не то... или, по крайней мѣрѣ, для меня это не то.
   Фаганъ усмѣхнулся, недовольный на половину.
   -- Выходитъ, что твоя мать была вправѣ вторично выйти замужъ, а мнѣ нельзя жениться? Ты обрекаешь меня вѣкъ оставаться вдовцомъ, жить одинокимъ, когда сама ты выйдешь тоже замужъ, потомъ -- твоя сестра... У васъ, у каждой, будетъ своя семья, только я... Чисто-женское рѣшеніе.
   Роза близко прижалась къ нему.
   -- Видишь ли, папочка... я ревнива... Эту мадамъ Гюленъ я съ перваго дня возненавидѣла... Да, я возненавидѣла ее, какъ твою... какъ друга твоего... Подумай только, если бы она стала твоею женой!
   Онъ хотѣлъ отвѣтить, но къ нимъ подошла Нинета, и они заговорили о другомъ.
   

VII.

   Порывы вѣтра превращались почти въ бурю на дорогѣ къ маяку, у которой разбивались пѣнистыя волны, образуя подвижную и широкую бѣлую кайму подъ обрывомъ, чернымъ, какъ ночь, и болѣе пустыннымъ, чѣмъ обыкновенно. Ни звѣздочки въ вышинѣ; тревожное волненіе моря, невидимаго и грохочущаго, только угадать можно было по свѣту маяка, то какъ будто поднимающемуся, то какъ бы уходящему куда-то вглубь, точно спичка, зажженная и брошенная на гребни волнъ и не гаснущая какимъ-то чудомъ.
   -- Это ты, папа?-- окликнула въ полголоса одна изъ дочерей Режи, услыхавши шумъ мелкихъ камешковъ подъ торопливыми шагами.
   -- Я, дѣтки.
   Онъ удивился тому, что нашелъ ихъ уже на мѣстѣ свиданія, и приписалъ ихъ спѣшный приходъ желанію пробыть съ нимъ подольше въ послѣдній вечеръ, такъ какъ онъ уѣзжалъ на слѣдующій день, въ часъ, съ пакетботомъ Генералъ Себастьяни.
   -- Въ какую ужасную погоду тебѣ придется ѣхать!-- сказала Роза, вздрагивая всѣмъ тѣломъ.
   Въ разсчеты меньшой сестры не входило допускать большія нѣжности.
   -- Кто знаетъ... къ завтраму перемѣнится...-- и, подхвативши отца подъ руку, она проговорила:-- давай побѣгаемъ... при такомъ вѣтрѣ невозможно стоять на мѣстѣ.
   Буря опьяняла ее. Нинета заставляла отца и сестру бѣгать вмѣстѣ съ нею, смѣялась, когда до нея долетали брызги пѣны. Вдругъ она остановилась:
   -- Знаешь, Роза, далеко заходить нельзя, надо вернуться рано.
   -- Рано вернуться... зачѣмъ?-- встревожился Фаганъ.
   -- У насъ репетиція нашей шарады... въ костюмахъ. Завтра -- нашъ первый дебютъ.
   Фагана такъ и взорвало; но онъ сдержался, подавилъ охватившую его злость, ему хотѣлось оставить по себѣ нѣжное воспоминаніе, безъ примѣси горечи. Онъ пробормоталъ только очень печально:
   -- Не хорошо это, не любезно, какъ разъ въ послѣдній вечеръ...
   Роза сказала:
   -- Бѣдный папа!
   -- Послушай, однако, -- перебила ее Ненета, -- мы пришли раньше тебя, сестра можетъ подтвердить это... Мы ждали тебя, навѣрное, больше двадцати минутъ.
   Старшая сестра ничего не отвѣтила, чувствуя всю нелѣпость и безсердечность такого высчитыванія минуть. Всѣмъ троимъ стало неловко, холодно какъ-то; слова не шли съ языка. Никогда еще въ такой мѣрѣ, какъ на этомъ пустынномъ и темномъ берегу, Режи де-Фаганъ не испытывалъ такого утомленія отъ жизни, отъ борьбы, отъ усилій не дать своихъ дѣтей всецѣло во власть той женщины. Все точно замерло въ немъ -- и ненависть къ матери, и страстная любовь къ дѣтямъ. Въ сердцѣ ничего не оставалось,-- смертельная пустота, тоскливое безучастіе агоніи. Ласка Розы, угадавшей, вѣроятно, его состояніе, и нѣсколько ловкихъ фразъ Нинеты вывеля Фагана изъ итого нравственнаго обморока; но воспоминаніе о немъ и боязнь, что можетъ повториться то же, остались съ этой минуты навсегда.
   -- Правда, что говоритъ Нинета? Скажи, моя старшая дочка. Или, можетъ быть, вы это выдумали, чтобы не такъ тяжело было намъ проститься?
   -- Совершенная правда, папа... Мосье Ремори обѣщано мѣсто товарища прокурора въ Версали. Тогда свадьба будетъ въ Парижѣ, и твоя старшая дочь около тебя останется.
   -- Не говоря уже о томъ,-- прибавила Нинета,-- что кузовъ скоро получитъ высшее назначеніе при государственномъ совѣтѣ, и мы всѣ переѣдемъ на житье въ Парижъ... Часто будемъ видаться... И опять -- наши милые завтраки по воскресеньямъ... хорошо, вѣдь, будетъ, если они устроятся попрежнему?
   -- О, конечно...-- вздохнулъ Фаганъ, и эти надежды, обманчивыя или достовѣрныя, скрасили разставаніе во мракѣ темной ночи, въ которомъ онъ обнималъ своихъ дочерей, не видя ихъ.
   Роза сказала правду.
   Когда на другой день онъ вошелъ на корабль подъ мелкимъ дождемъ, сливающимся съ мокрою пылью, взметаемою вѣтромъ по волнамъ, море грозно бушевало даже до глубины порта. Молъ исчезалъ въ бурунахъ, пѣнистые гребни валовъ каждую минуту выкидывались на набережную, разливались до домовъ, въ которые со смѣхомъ и криками забѣгали отъ нихъ толпы народа. Въ портъ входили корабли, спѣшили укрыться пароходы и парусники, ловцы кораловъ и рыбачьи баркасы, иные уже истрепанные и поврежденные,-- всѣ бѣжали отъ непогоды, отъ страшной борьбы вѣтра съ моремъ, дававшей знать о себѣ грохотомъ, подобнымъ безпрерывной канонадѣ. А тамъ, вдали, видно было, какъ медленно пробирается на рейдѣ громадный трансатлантическій пароходъ, вскидываемый волнами, казалось, чуть ли не въ уровень съ крышами домовъ и въ иные моменты какъ бы висящій въ воздухѣ.
   Когда пакетботъ такихъ гигантскихъ размѣровъ уклоняется отъ своего пути и ищетъ пристанища въ портѣ, Генералу Себастіани совсѣмъ не стыдно было бы на сутки отложить свой уходъ въ море. Но для этого надо было, чтобы командовалъ имъ кто-нибудь другой, а не маленькій, сухой и черный человѣкъ съ профилемъ индюшки, сердито шагавшій по своему мостику, стиснувши зубами чубукъ большой красной трубки, пыхтѣвшей громче пароходной топки. На всѣ вопросы пассажировъ у него былъ одинъ отвѣтъ:
   -- Пусть садится кто хочетъ, а я ухожу... ze pars avé li civaux {"Я ухожу съ лошадьми".}...-- съ четырьмя десятками маленькихъ корсиканскихъ лошадей, которыхъ онъ везъ въ Марсель.
   Фаганъ хорошо зналъ море, такъ какъ много разъ дѣлалъ переѣзды до Иль-Бурбона, и его забавляло даже такое путешествіе юрской чайки съ однимъ крыломъ въ воздухѣ и съ другимъ -- въ пѣнѣ. Къ тому же, на душѣ тоскливо было, его томило одиночество, отъ котораго въ этотъ день онъ страдалъ больше, чѣмъ когда либо. Онъ переживалъ одинъ изъ тѣхъ моментовъ, когда опасность матъ къ себѣ и привлекаетъ,-- въ особенности, опасность, которою грозятъ стихіи, придающія идеѣ смерти нѣчто грандіозное, какъ бы безличное, представляющееся исчезновеніемъ въ смутной безднѣ апокалипсическаго видѣнія... И вотъ въ то время, какъ большинство записавшихся пассажировъ рѣшило отложить свой отъѣздъ, Фаганъ помѣстился въ лучшей каютѣ перваго класса и, при звукѣ колокола, едва слышномъ и разнесенномъ ураганомъ, вышелъ на палубу.
   Залитая пѣной набережная, старые темные дома, бѣлая будка на оконечности мола,-- все двинулось, убѣгало, становилось меньше, и по мѣрѣ того, какъ расширялся рейдъ, валы дѣлались все выше и тяжелѣе, все ближе слышался грохотъ канонады разбушевавшагося моря. Скоро на темномъ небѣ вырѣзалась красная скала де-Сангинеръ съ маякомъ на одномъ выступѣ и съ генуэзскою башней на другомъ. А тамъ, подъ густою зеленью Барбикальи, вьется лентой береговая дорога я будитъ въ сердцѣ Режи нѣжныя мысли о его дочеряхъ, о чудныхъ вечерахъ, промелькнувшихъ такъ быстро.
   Вспоминаютъ ли онѣ, думаютъ ли въ эту минуту о своемъ отцѣ, или заняты только костюмами для шарады этого вечера?... Какъ хороша будетъ Роза въ своемъ венеціанскомъ нарядѣ, и какъ мила мордочка Нинеты въ блестящемъ атласѣ инфанты! Грустно до чего, что нельзя взглянуть на нихъ изъ какого-нибудь темнаго угла, хотя бы мелькомъ, какъ смотритъ прохожій съ улицы на женщинъ, закутанныхъ въ накидки и выходящихъ изъ кареты, привезшей ихъ на балъ, и любуется ими мимоходомъ при блескѣ праздничнаго освѣщенія...
   Громадный валъ рѣзко оборвалъ его мечты, обдалъ палубу изъ конца въ конецъ, срывая скамейки и перегородки. Режи едва успѣлъ схватиться за штангу подъ тамбуромъ перваго класса, но не удержался на ногахъ и покатился на лѣстницу. Священникъ и два офицера, всего трое ѣхавшихъ съ нимъ пассажировъ, помогли ему подняться, кое какъ обсушиться. Отданъ былъ приказъ закрыть выходы и люки, и они остались запертыми въ полутемномъ сыромъ салонѣ. Удары винта прекратились; Корабль тяжело переваливался съ боку на бокъ, машина не работала и отъ этой тишины становилось жутко на сердцѣ. Поваръ, блѣднѣе своего колпака, пріотворивъ дверь и цѣпляясь за что попало руками, сказалъ:
   -- Лежачій валъ сломался... Пытаются на парусахъ вернуться въ Аяччіо...
   Наступила ночь, когда, благодаря необыкновенной ловкости и счастью, Генералъ Себастіани, вышедшій изъ Аяччіо паровымъ судномъ, вернулся въ тотъ же портъ паруснымъ. Лиловатыя сумерки и сырая мгла закутывали городъ съ его мелькающими огоньками, съ пѣснями и криками, трескомъ барабановъ и петардъ, звуками волынокъ и охотничьихъ рожковъ, со всѣмъ гамомъ и шумомъ итальянскаго карнавала, для котораго могучіе басовые аккорды непрерывно давало гнѣвно бушующее море. Фаганъ не зналъ, что предпринять: оставаться ли на кораблѣ въ сырости, толкотнѣ и безпорядкѣ, при ударахъ молота рабочихъ, исправляющихъ машину, или же ночевать въ городѣ среди маскарадной сутолоки и уличнаго веселья, когда на сердцѣ еще лежитъ тяжелымъ гнетомъ прощаніе съ дѣтьми. Одно не лучше было другаго. Его побудили рѣшиться желаніе приблизиться къ дочерямъ, надежда увидать издали огни ихъ бала и смутная мысль о возможности, при какой-нибудь счастливой случайности, обнять ихъ еще разъ.
   На грязной набережной, все еще обдаваемой отъ времени до времени набѣгающею волной зеленоватаго оттѣнка, при свѣтѣ фонарей, онъ столкнулся съ человѣкомъ, бѣгомъ тащившимъ какой-то узелъ въ рукахъ.
   -- Э-э! Фаганъ...Вы откуда взялись, старая знаменитость? Я думалъ, вы уѣхали.
   -- Какъ видите, вернулся.
   И, быстро разсказавши про свои приключенія, Фаганъ спросилъ:
   -- А вы-то, баронъ, куда такъ стремитесь съ узломъ, точно подмастерье портнаго?
   На самомъ дѣлѣ для джентльмена, блиставшаго несчетное число разъ, по его словамъ, на скачкахъ, таскать по улицамъ завязанный въ люстринъ свертокъ было не совсѣмъ къ лицу. Къ довершенію конфуза, баронъ припомнилъ вдругъ, что проводилъ было "старину-знаменитость", не заплативши ему пятидесяти или шестидесяти полуимперіаловъ, проигранныхъ за послѣднее козырянье въ экарте.
   -- А вы вотъ что, милѣйшій мой Фаганъ, такъ какъ вечеръ у васъ свободенъ, то пойдемте ко мнѣ обѣдать. Послѣ обѣда мы пошвыряемъ картинками часокъ-другой, пока не подойдетъ sä мною ваша компанія.
   "Компанію" составляли восемь или десять молодыхъ людей изъ клуба, задумавшихъ нарядиться, замаскироваться и отправиться во домамъ города интриговать, какъ это принято на карнавалахъ Аяччіо.
   -- Я и ходилъ-то за моимъ костюмомъ Мефисто... Осторожнѣе, дорогой мой, тутъ двѣ ступени... Вотъ мы и дома.
   Въ то время, какъ они взбирались по лѣстницѣ стараго дома съ мокрыми, плачущими стѣнами, Фаганъ, слушавшій до сихъ воръ молча, живо спросилъ маленькаго Рушуза:
   -- А въ префектуру зайдете?
   -- Въ префектуру? Еще бы... тамъ балъ и спектакль.
   -- Въ такомъ случаѣ, любезный мой баронъ, похлопочите добыть мнѣ какой-нибудь костюмъ и забирайте меня съ собою.
   -- Да ничего же нѣтъ легче,-- отвѣтилъ баронъ, очень довольный тѣмъ, что можетъ оказать услугу своему кредитору. Вся итальянская труппа Большаго театра въ его распоряженіи, и можно послать къ басу Деодато... Нѣтъ, лучше къ баритону Паганетти, такому же большому, длинному, какъ Фаганъ, и взять любой костюмъ...
   -- А, Фирменъ... Фирменъ, приборъ... Мосье обѣдаетъ со мной.
   Плѣсень съ лѣстницы, казалось, перебралась въ комнаты съ высочайшими потолками, недостаточно и мрачно меблированныя, которыя отдавала внаймы барону Рушузу вдова Димперани, мать флотскаго священника, отправившагося на нѣсколько лѣтъ въ плаваніе. Раковины, экзотическія растенія, высушенные хоралы, модель фрегата на каминѣ, картинки духовнаго содержанія по стѣнамъ и повсюду вязанія крючкомъ -- на спинкахъ полинявшихъ креселъ, на обломанномъ мраморѣ столика, маленькіе коврики на полу, плохо прикрывающіе обветшалый паркетъ, -- все это, при плохомъ освѣщеніи, производило впечатлѣніе холода и неуютности. Доносившійся изъ кухни запахъ жаренаго лука еще болѣе подчеркивалъ захудалую бѣдность этого жилища. Порядочно забавнымъ оказывался контрастъ между такою обстановкой и хвастливыми замашками постояльца и его величественнаго Фирмена.
   Слуга, повидимому, болѣе господина стѣснялся тѣмъ, что парижанинъ увидитъ нищенство ихъ житья-бытья. Чтобы какъ-нибудь прикрыть его, онъ напускалъ на себя усиленную важность сугубую корректность, провозглашалъ: "Кушать подано, господинъ баронъ", съ ненужною торжественностью, нисколько не подходившею ни къ унылой столовой, безъ огня въ каминѣ, безъ драпировокъ на высокихъ, черныхъ окнахъ, въ которыя мигали огоньки гавани, ни къ жалкому столу съ дымящимся луковымъ супомъ между блюдомъ вареной рыбы и чашкой традиціонной простокваши, безъ которой не обходится ни одинъ корсиканскій обѣдъ.
   О, да, кушать подано господину барону, но подано скудно весьма, что не мѣшало ему, однако, ломаться, подмигивать маленькими и гаденькими глазками и въ продолженіе всего обѣда повѣствовать о безчисленныхъ побѣдахъ, одержанныхъ имъ надъ женщинами всѣхъ слоевъ общества.
   -- А что Серафима?-- спросилъ Фаганъ, переходя въ гостиную, гдѣ ихъ ждалъ кофе на игорномъ столѣ между жетонами и пакетомъ новыхъ картъ.
   -- Серафима? О! въ наипревосходнѣйшемъ видѣ... Проста идеальная женщина... Только и можно встрѣтить въ Корсикѣ... поэтесса и кухарка, ноги Діаны и не стоитъ мнѣ ни рѣдиски... На подождите, радость моя, обревизуйте сами.
   На зовъ хозяина вошла Серафима, высокая, крупная баба, съ широкимъ станомъ, съ здоровенными ногами, вырисовывающимися, впрочемъ, довольно изящными линіями подъ гладко обтянутою юбкой.
   -- Сними же это, -- сказалъ баронъ, приподнимая косынку, накинутую на голову и закрывавшую часть лица съ низкимъ лбомъ, пересѣченнымъ длиннымъ шрамомъ, съ темными глазами, съ рѣзкими и грубыми, но правильными чертами.
   -- Весьма одобряю, милѣйшій мой,-- отвѣтилъ Фаганъ на выразительное "а, хе?" своего хозяина.-- Только гдѣ же это она заполучила такую восхитительную борозду надъ бровями?
   Серафима поняла и гордо заявила:
   -- U cultellii di і maritu {Это ножомъ мой мужъ.}.
   -- Да, мой дорогой, это звѣроподобный погонщикъ муловъ въ припадкѣ ревности... ножомъ ее хватилъ... Бѣдняжка ты моя, козочка несчастная!-- и баронъ похлопывалъ ее одною рукой по бедрамъ, а другою снималъ карты, торопясь скорѣе приняться за отыгрышъ, для чего, собственно, онъ и затащилъ Фагана въ свой баракъ.
   Раздался рѣзкій звонокъ.
   -- Вашъ костюмъ, навѣрное, -- сказалъ Рушузъ, но тотчасъ же сильно поблѣднѣлъ, услыхавши тяжеловѣсные шаги и готтентотскій смѣхъ, доносившіеся сначала изъ корридора, потомъ изъ кухни, куда Фирменъ провелъ посѣтителя.
   -- U maritu!-- прошептала Серафима, кидаясь въ кухню въ то время, какъ баронъ не громко говорилъ ей вдогонку:
   -- Накормите его хорошенько.
   -- Вы какъ будто смущены?-- спросилъ Режи своего хозяина.-- Это что же, появленіе Отелло?
   -- Н-нѣтъ... Но это животное пристаетъ, всякій разъ выпрашиваетъ что-нибудь.
   Башмаки, подбитые желѣзными гвоздями, зашлепали по корридору, раздался грубый стукъ въ дверь.
   -- Войдите!-- едва выговорилъ баронъ обрывающимся гоюсомъ.
   Въ комнату ввалился огромный, бритый малый въ толстой курткѣ, накинутой на плечи, съ ярко-краснымъ фуляровымъ платкомъ, слабо повязаннымъ на круглой, мускулистой шеѣ, которую не тронулъ, казалось, загаръ отъ рѣзкаго солнца горныхъ вершинъ. Широкая, крѣпкая грудь могла поспорить твердостью со мраморомъ стола; громадныя руки, особенно выдѣлявшіяся изѣвсеі его фигуры, лапы землистаго цвѣта, вертѣли и мяли старый картузъ, отъ котораго вѣяло глушью заросшихъ дебрей и разбойничьихъ притоновъ.
   -- Что новаго, молодчина Паломбо?
   -- Ничего хорошаго, moussou le baron...-- и совершенно спокойно мужъ Серафимы разсказалъ, что на Монте-Ротонда два его мула,-- отличнѣйшіе мулы,-- попали въ грозу подъ проливной дождь, простудились и -- куикъ!-- оба померли отъ воспаленія. Необходимо замѣнить ихъ сейчасъ же, а то все дѣло стало какъ разъ во время сезона, чистое разореніе ему и братьямъ. А гдѣ взять такую уйму денегъ, провались онѣ!... Вотъ онъ и надумалъ... Серафима говорила, что муссу такъ добръ къ ней!...
   Въ то время, какъ онъ говорилъ это, его маленькіе слоновые глазки, выглядывавшіе изъ-за толстокожихъ складокъ, воззрились на косынку Серафимы, забытую на ручкѣ кресла, на которомъ важно развалился баронъ Рушузъ. Чѣмъ дальше, тѣмъ голосъ корсиканца дѣлался рѣзче, становился почти дерзкимъ, несмотря на слащавость рѣчи. Баронъ слѣдилъ за направленіемъ его взгляда и за разростаніемъ угрожающаго тона, терялъ голову въ смущеніи отъ забытаго кухаркой шелковаго лоскута, точно мужъ засталъ ее самоё у него на колѣняхъ, бормоталъ что-то со страху, спрашивалъ, сколько понадобится денегъ его милѣйшему и добрѣйшему Паломбо на покупку пары новыхъ муловъ.
   -- Восемьсотъ франковъ и ни эскудо меньше.
   Тутъ корсиканецъ, приберегавшій свой эффектъ къ рѣшительной минутѣ, протянулъ впередъ руку и мрачно проговорилъ:
   -- Это что? Серафимино?
   Въ полномъ ужасѣ баронъ обратился къ Фагану и очень тихо сказалъ:
   -- Во имя состраданія, мой старый другъ, дайте взаймы сорокъ полуимперіаловъ, вы спасете меня отъ катастрофы.
   Онъ взялъ голубой банковый билетъ, переданный ему Фаганомъ, и протянулъ его Паломбо съ облегченнымъ и сіяющимъ видомъ.
   -- Восемьсотъ франковъ тебѣ на муловъ, молодецъ, а остальное твоей женѣ.
   Тотъ сгребъ деньги, поблагодарилъ и направился въ кухню, откуда еще долго потомъ слышались громкій хохотъ и шипѣніе сковородъ.
   Послѣ такого нашествія баронъ хотѣлъ продолжать игру, но его партнеръ откинулъ карты въ сторону, пріятельски взялъ его черезъ столъ за руки и почти отеческимъ тономъ сказалъ:
   -- Нѣтъ, дитя мое, оставимъ это, прошу васъ.
   -- Однако, добрѣйшій мой...
   -- Я знаю, вамъ бы хотѣлось отыграться. Но я предложу вамъ нѣчто лучшее. Мнѣ просто тяжело таскать въ карманѣ деньги, которыя я выигрываю у васъ уже цѣлыхъ десять дней. Вотъ почему я такъ радъ былъ, что могъ сейчасъ васъ выручить. Позвольте) мнѣ прибавить къ этому нѣсколько тысяче-франковыхъ билетовъ, которые, благодаря вашему отчаянному несчастью въ игрѣ...
   -- О, мосье де-Фаганъ...-- бормоталъ бѣдняга дрожащими отъ волненія губами.-- Такое одолженіе, если бы вы знали...
   Не окончивши фразы и забывши всѣ свои напускные аллюры онъ захватилъ голову обѣими руками и принялся громко плакать, какъ большой ребенокъ, какимъ онъ и былъ, въ сущности. Вдругъ подъ окномъ раздались звуки трубы.
   -- А, вотъ они!-- воскликнулъ баронъ и быстро вскочилъ на ноги съ моментально высохшими глазами.-- Скорѣе, одѣваемся...
   И, натягивая трико Мефистофеля, прилаживая на головѣ дантевскую шапочку, онъ совершенно искренно шепталъ:
   -- Какъ-никакъ, а старина Фаганъ -- душа!...
   Фаганъ ничего не отвѣтилъ, очень занятый переодѣваніемъ въ половинчатый, двухцвѣтный балахонъ шута и шапку съ погремушками, присланные баритономъ Паганетти.
   Въ сумракѣ и туманѣ набережной толпилась ряженая молодежь въ пестрыхъ костюмахъ и болтала коверканнымъ говоромъ, своеобразнымъ бульварнымъ языкомъ клубовъ и конюшенъ развинченнаго Рушуза, взятаго ею за образецъ учителя и вожака. При зюзюкающамъ мѣстномъ акцентѣ это производило такое же впечатлѣніе, какъ парижскія моды, подхваченныя женщинами Таити.
   -- Мой другъ Риголетто,-- сказалъ баронъ, представляя своего гостя.
   -- Въ поискахъ за дочерью,-- добавилъ Фаганъ, чтобы сказать что-нибудь.
   -- Не за дочерьми ли?-- прошепталъ ему на ухо Рушузъ.
   -- А, вѣдь, и вправду, я не сообразилъ.
   И отецъ улыбнулся надъ такимъ совпаденіемъ его театральнаго костюма съ настоящимъ положеніемъ.
   -- Съ кого начнемъ?-- спросилъ кто-то.
   -- Да съ префектуры,-- отвѣтилъ Фаганъ, которому совсѣмъ не было охоты шататься ночью по городу.
   Пройдя два или три узкихъ переулка, очень оживленныхъ, несмотря на темноту, въ сопровожденіи толпы мальчишекъ и разноцвѣтныхъ фонарей и при повторяющемся сотни разъ мѣстномъ припѣвѣ: О Ragoni! О cho dotto!... О Ragoni! О cho dotto!...-- замаскированные явились къ Ла-Постеролю, когда только что кончилась шарада. Весело вошли они въ большую залу среди шумной толкотни и говора приглашенныхъ, обрадованныхъ тѣмъ, что можно, наконецъ, двигаться, расправить ноги, утомленныя двухъ-часовымъ сидѣніемъ на мѣстѣ.
   Криками и смѣхомъ встрѣтили гости толпу ряженыхъ въ пестрыхъ и яркихъ костюмахъ съ плюмажами, султанами и погремушками. Пока пошли предупредить хозяевъ, Фаганъ взглянулъ въ высокое стѣнное зеркало и удостовѣрился въ томъ, что костюмъ совершенно измѣнилъ его внѣшность и что инкогнито вполнѣ обезпечено подъ бархатною маской съ кружевною бородой и огромнымъ сборчатымъ воротникомъ, доходящимъ до ушей. Нѣтъ, сама ex-супруга не узнаетъ его. И онъ весь отдался юношескому удовольствію, наслажденію подсмотрѣть ту часть свѣтской жизни своихъ дочерей, доступъ къ которой былъ для него безусловно закрытъ.
   Другъ за другомъ, по одиночкѣ, съ барономъ во главѣ, замаскированные прошли мимо префекта и его супруги и направились обходить другія комнаты между двумя рядами приглашенныхъ.
   Когда Режи послѣднимъ проходилъ мимо своей бывшей жены, то онъ едва узналъ ее. Со времени послѣдней ихъ встрѣчи она пополнѣла; цвѣтъ волосъ еще разъ измѣнился подъ густою пудрой набѣло, что представляло красивый контрастъ съ плечами и руками, все еще молодыми, и съ дѣтскимъ выраженіемъ значительно округлившагося лица. Но такою же точно, какъ и прежде, осталась ея улыбка, одинаково фальшивая, мелкая и ехидная, на губахъ и въ глазахъ. И ему невольно стало жутко отъ этой улыбки,-- столько зла она ему сдѣлала и впереди еще очень много можетъ надѣлать! Онъ низко поклонился мадамъ Ла-Постероль, не смѣя взглянуть на нее, и поспѣшилъ къ ея мужу, этому чванливому болвану съ пустою и звонкою тыквой, вмѣсто головы, замѣнившему его на двуспальной кровати мадамъ Раво.
   "Мнѣ знакомы эти глаза",-- подумала хозяйка дома въ то время, какъ замаскированные проходили дальше, и, обернувшись къ Ла-Постеролю, спросила:
   -- Кто это?
   -- Кто-жь его знаетъ,-- отвѣтилъ онъ уклончиво.
   Между двумя рядами обнаженныхъ плечъ, цвѣтовъ, перьевъ, черныхъ фраковъ, золотыхъ галуновъ, аксельбантовъ, Фаганъ слышалъ тотъ же вопросъ, переходившій изъ устъ въ уста, по мѣрѣ его приближенія:
   -- Кто это?... кто такой?
   Узнали всѣхъ, несмотря да ихъ умѣнье переряживаться, измѣнять голосъ и походку, и по именамъ называли замаскированныхъ: О Тше!... О Пе!... Хе, Форчіоли... Добрый вечеръ, баронъ"... Но высокій, послѣдній, никому не отвѣчающій ни слова и только погромыхивающій своею дурацкою палочкой съ бубенчиками,-- кто бы это могъ быть?
   А онъ только и думалъ о своихъ дочеряхъ и удивлялся, что не видитъ ихъ. Куда онѣ дѣвались? Костюмы, что ли, мѣняютъ послѣ шарады? Онъ уже не зналъ, какъ дождаться ихъ, поставленный въ неловкое положеніе возростающимъ кругомъ любопытствомъ, когда онѣ вдругъ появились у входа въ большой залъ,-- обѣ, его Роза и его Нинета, и какъ восхитительно милы обѣ! Слѣдуя за процессіей замаскированныхъ, которой онъ не могъ ни ускорить, ни нарушить, онъ тихо сказалъ на ухо меньшой: "Добрый вечеръ, хорошенькая инфанта"...-- и это прозвучало такою лаской, что дѣвочка вздрогнула всѣмъ тѣломъ подъ атласными бантами своего длиннаго лифа и, какъ бы чувствуя правду, попыталась заглянуть въ глаза своего отца. Но онъ уже прошелъ мимо и направлялся къ ея старшей сестрѣ.
   Съ золотистыми волосами, падающими волнами до юбки плотнаго дама, Роза смотрѣла на проходившихъ замаскированныхъ, стоя подъ руку съ красивымъ кавалеромъ, очень молодымъ, судя по лицу, и блистательно лысымъ во всю голову, лоснящуюся глянцемъ. Вдругъ на своей рукѣ, затянутой въ длинную перчатку, она почувствовала нѣжное прикосновеніе бархатной маски, и близкій ей сердцу голосъ,-- голосъ того, кто, какъ ей извѣстно было, уѣхалъ еще наканунѣ,-- прошепталъ ей:
   -- Веселой ночи, прекрасная догаресса.
   Въ смущеніи она собиралась отвѣтить, но погремушки Риголетто только мигъ одинъ прозвучали около нея, потомъ зазвонили энергическимъ движеніемъ надъ толпой и исчезли въ саду. Она хочетъ разузнать, ищетъ всюду Нинету и находитъ ее въ первомъ салонѣ за тревожнымъ совѣщаніемъ съ госпожею Ла-Постероль, страшно поблѣднѣвшею подъ румянами. Съ самою дрянною, точно якомъ отравленною, улыбкой супруга префекта, едва слышно, какъ бы перьямъ своего вѣера, проговорила:
   -- Отомщу я ему, дѣвочки... клянусь, онъ мнѣ за это хорошо поплатится!
   Музыка заиграла вальсъ, начались приглашенія къ танцамъ, толпа отхлынула на мѣста, и три женщины, мать и ея дочери, волнуемыя различными чувствами, закружились въ вихрѣ бала.
   

VIII.

   Жесточайшая непріятность ждала Режи де-Фагана при его возвращеніи въ Парижъ: всѣ ставни нижняго этажа оказались запертыми и садъ опустѣвшимъ. Полина уѣхала со всѣми сирими, и Анфимъ, присутствовавшій при ихъ отъѣздѣ, не могъ дать своему господину ни малѣйшихъ свѣдѣній. Горничная Аннета сказала ему:
   -- Мы въ путь.
   -- А куда?
   -- Въ Гавръ...-- и затѣмъ никакихъ разъясненій.
   Фагану это представлялось невѣроятнымъ. Зачѣмъ въ Гавръ? Съ какой стати ей туда ѣхать, когда тамъ живетъ ей мужъ?
   -- Да, вѣдь, онъ пріѣзжалъ, мужъ-то...-- возражалъ Анфимъ съ обычнымъ дурацкимъ добродушіемъ.-- Аннета думала даже, что онъ хотѣлъ увезти мальчонку. Потомъ онъ уѣхалъ одинъ, а мадамъ поѣхала черезъ два дня.
   Что же бы это такое могло быть?
   Охваченный тревогой Фаганъ провелъ первые дни, не выходя изъ дома, въ ожиданіи письма и въ смутной надеждѣ, что, открывши окно утромъ, онъ увидитъ маленькаго Мориса въ саду и встрѣтить его взглядъ, устремленный на комнату его стараго друга. Но нѣтъ, пусто было на лужайкѣ, казавшейся безъ дѣтскихъ игръ каждый разъ все больше, а въ круговой аллеѣ, гдѣ онъ и дорогая ему Полина такъ часто и такъ подолгу гуляли въ дружеской бесѣдѣ, пробивалась уже сквозь песокъ молодая травка, ясно указывавшая на отсутствіе жильцовъ и запустѣніе.
   Однажды, впрочемъ, при неожиданномъ и поспѣшномъ входѣ въ комнату Анфима, у Фагана замерло сердце. Онъ подумалъ, что слуга несетъ ему какія-нибудь вѣсти.
   -- Нѣтъ, мосье, а тутъ вотъ есть кое-что почуднѣе... нынѣшнія утреннія газеты сообщаютъ, что мосье сошелъ съ ума.
   Это было сказано тѣмъ особливымъ тономъ недовольства и разраженія, какимъ Анфимъ говорилъ съ Фаганомъ о его неудачныхъ пьесахъ. Затѣмъ слуга отдернулъ драпировки оконъ и подалъ своему господину "сообщеніе", воспроизведенное въ двухъ наиболѣе распространенныхъ газетахъ Парижа. Тамъ значилось въ выраженіяхъ, почти тождественныхъ, что, вслѣдствіе болотной лихорадки, захваченной въ Корсикѣ, извѣстный драматическій писатель, Режи де-Фаганъ, впалъ въ умопомѣшательство, первые признаки котораго обнаружились на одномъ балѣ въ Аяччіо.
   -- О, тварь подлая!-- крикнулъ Режи.
   Онъ узналъ замашку и продѣлку своей жены и тотчасъ же, въ неистовствѣ, началъ давать Анфиму противорѣчивыя приказанія такимъ грубымъ тономъ, какого никогда у него не бывало.
   Въ растерянныхъ взглядахъ бѣднаго малаго онъ замѣтилъ очень ясно выраженную мысль: "Неужели и вправду сошелъ съ ума?" И эти взгляды слуги послужили ему очень быстро урокомъ, опредѣленнымъ указаніемъ, какъ ему слѣдуетъ держать себя въ публикѣ. Поддавшись своей природной пылкости, онъ помчался бы въ редакціи требовать опроверженій, началъ бы неистовствовать и угрожать такъ, что это могло только подтвердить напечатанную про него гадость. Съ другой стороны, нельзя было отнестись къ этому съ преувеличеннымъ спокойствіемъ и безучастіемъ, изъ чего легко могли бы вывести заключеніе о его болѣзненно-апатическомъ состояніи.
   Въ двухъ редакціяхъ, куда онъ поѣхалъ, передъ нимъ вяло извинились; сообщеніе было ими получено прямо изъ Аяччіо по телеграфу. Опроверженія появятся завтра же, и если только ему угодно, то весьма легко произвести разслѣдованіе. Стоить ли затѣвать разслѣдованія?... Это значило бы придавать слишкомъ большое значеніе дурацкой выходкѣ, мистификаціи. И въ редакціяхъ газетъ повторялись вокругъ него эти слова: "дурацкая выходка, мистификація", причемъ всѣ зорко всматривались въ его глаза, внимательно слѣдили за его словами и жестами. О, эта мерзкая женщина мастерски умѣла подпустить яду! Противъ всякой другой клеветы есть возможность защищаться, выставить доказательства. А тутъ что подѣлаешь?
   Въ теченіе всего дня Фаганъ старался быть въ публикѣ, на виду, всюду возбуждая любопытство и недоумѣніе, какъ это онъ разгуливаетъ на свободѣ, среди живыхъ и здоровыхъ, какъ выпускаютъ его. Ужь не вырвался ли онъ какъ-нибудь?... Въ клубѣ его встрѣтили съ излишнею любезностью, съ особеннымъ радушіемъ, какъ добраго пріятеля, котораго уже и не чаяли увидать. Онъ тамъ обѣдалъ, живо и остроумно разговаривалъ, обѣщалъ дать новую пьесу къ предстоящему годичному празднику. Потомъ, проведя вечеръ въ двухъ или трехъ театральныхъ фойе, онъ вернулся въ клубъ къ тому часу, когда разные шалопаи, вродѣ барона Рушуза, собираются туда "поживиться" на зеленомъ полѣ, и до утра проигралъ въ карты, чтобы основательно доказать, насколько онъ въ здравомъ умѣ и свѣжей памяти.
   Вернувшись домой, онъ отворилъ окно въ садъ. Начинало свѣтать. На едва видной вершинѣ высокаго вяза черный дроздъ распѣвалъ свою утреннюю пѣсенку, разносившуюся въ туманной мглѣ тоненькими, причудливыми переливами. Фаганъ задумался подъ наплывомъ грусти, какого-то упадка силъ. Какимъ одинокимъ чувствовалъ онъ себя въ этомъ Парижѣ, по которому слонялся цѣлый день! Столько промелькнуло лицъ, мужскихъ и женскихъ, и ни одного между ними сколько-нибудь близкаго ему! Отъ этого ли безграничнаго унынія, или отъ утренняго тумана, пропитавшаго сыростью его тонкое платье, но онъ дрожалъ всѣмъ тѣломъ, закрылъ окно, страдалъ отъ какого-то необъяснимаго тоскливаго чувства, которое не давало ему ни лечь и успокоиться, ни уснуть, возбуждало мозгъ и заставило начать длинное письмо къ старшей дочери; передъ нею одной онъ могъ излить всю свою душу и только въ ней могъ найти опять бодрость и охоту жить.
   "Я не хочу, милая моя Роза, ни на одинъ день оставлять тебя въ неизвѣстности относительно ужасной новости, которую вы должны уже знать изъ газетъ. Нѣтъ, слава Богу, ни сумасшествія, ни опасности лишиться разсудка. Твой отецъ все таковъ же, какимъ ты его всегда знала; голова свѣжа и глаза видятъ все ясно, одна пьеса пишется, другія складываются въ умѣ. Я поплатился лишь тѣмъ, что у меня пропалъ цѣлый день и ночь на то, чтобы показывать себя Парижу всѣхъ часовъ и всякихъ мѣстъ, неопровержимо удостовѣрять всѣхъ въ моемъ полномъ умственномъ здоровьѣ. Сегодня газеты напечатаютъ опроверженія, завтра объ этомъ и помина не будетъ. Ошибка тѣхъ, кто думалъ меня утопить этою мерзостью, состоитъ въ томъ, что они вообразили, будто въ настоящее время возможно съ человѣкомъ, пользующимся такою извѣстностью, какъ я, продѣлать то же, что было съ несчастнымъ Саи до немъ, адвокатомъ, котораго, при второй имперіи, выдали за сумасшедшаго и продержали десять лѣтъ въ заключеніи. О, если бы я хотѣлъ мстить и допустилъ дознаніе, какъ мнѣ то предлагали, въ какую западню попали бы тѣ негодяи и тѣ дураки! Но злоба и ненависть отнимаютъ слишкомъ много времени. Всю жизнь свою я посвятилъ труду, а это, пойми, большое благо. Я такъ одинокъ... Нѣтъ теперь даже сосѣдства, которое до сихъ поръ, избавляло меня отъ тоски жить въ пустомъ домѣ. Мадамъ Гюленъ уѣхала и увезла своего ребенка, вѣроятно, чтобы избѣжать послѣдствій несправедливаго рѣшенія суда, которымъ у нея отнимали мальчика и хотѣли передать отцу. Совѣтникъ Малѣвиль все же честный человѣкъ. Какъ могла придти ему и другимъ членамъ суда, рѣшавшимъ дѣло о разлученіи супруговъ, въ голову мысль включить ужасное постановленіе, отдающее ребенка на произволъ отца съ десятилѣтняго возраста до конца образованія? Каково несчастной матери жить подъ страхомъ, что ея больнаго мальчика могутъ помѣстить пансіонеромъ куда-нибудь далеко, выбрать для него какое-нибудь спеціальное заведеніе, исключительно суровое, закрытое для надзора матери, недоступное для ея ласки сыну? Кто знаетъ, наконецъ, не припишутъ ли ему дурныхъ наклонностей, испорченности, вынуждающихъ помѣщеніе его въ Метррэ, эту каторжную тюрьму, называемую семейно-воспитательнымъ заведеніемъ, или же еще -- въ морскую школу, съ плаваніями, съ долгимъ изгнаніемъ? Несчастная мадамъ Гюленъ! Какъ понятно мнѣ, что она увезла ребенка, спрятала его въ какой-нибудь трущобѣ!
   "А тѣмъ временемъ я лишенъ нѣжной дружбы женщины, становившейся мнѣ съ каждымъ днемъ все дороже, да и Мориса тоже, развлекавшаго меня своею милою болтовней. Своимъ быстрымъ развитіемъ болѣзненнаго ребенка, своими ласками и прелестью дѣвочки онъ мнѣ напоминалъ тебя въ тѣ дни, когда ты немного кашляла, а потоку сидѣла дома, и приходила читать у моего стола. Съ какою гордостью ты приносила мнѣ большія книги, настолько тяжелыя, что ты спотыкалась съ ними, съ какимъ восторгомъ помогала мнѣ работать, подавая то карандашъ, то коробку перьевъ. А Нинета... помнишь, какъ, бывало, сидитъ она на коврѣ,-- вся-то съ капустный кочанъ,-- и "устанавливаетъ папину библіотеку", то-есть перепутываетъ всѣ мои книги, ставитъ ихъ вверхъ ногами, разрознивая авторовъ и томы, въ такомъ восхитительномъ безпорядкѣ, что я не позволялъ Анфиму убирать ихъ... Да, пустяки все это, но чудные пустяки!... И вотъ эти-то воспоминанія, затаившіяся въ далекомъ уголкѣ моего сердца, точно эхо, отзывались на голосовъ маленькаго Мориса. Никогда не думалъ я, что мнѣ такъ тяжело будетъ съ нимъ разстаться.
   "Признакъ старости, дорогая моя. Увы! да, старости. Мнѣ скоро сорокъ пять лѣтъ, тотъ возрастъ, когда человѣкъ живетъ уже не на проценты, а расходуетъ капиталъ своихъ силъ и здоровья. Силы уже перестаютъ возобновляться; каждая непріятность проводить морщину на лицѣ, каждое волненіе треплетъ и разбиваетъ нервы. Грустно это, дитя мое, но лучшая часть жизни миновала, наибольшее, что я сдѣлать могъ въ жизни, уже сдѣлано; впереди теперь -- только ослабленіе силъ и шансовъ на успѣхъ. А тамъ, позади меня, рвется впередъ бѣшено спѣшащая и алчная молодежь. А какъ быстро въ наше время человѣкъ становится старою клячей! А сдѣлавшись старою клячей, куда какъ тяжело не имѣть ни дома, ни семьи. Вотъ въ этотъ часъ, когда я пишу тебѣ, весь разбитый ночью, проведенною въ клубѣ, когда садъ затянутъ туманомъ ранняго утра, если бы ты знала, до чего унылымъ кажется мнѣ мое жилище. И какъ хорошо было бы, если бы въ сосѣдней комнатѣ спали любимая женщина и ребенокъ, которыхъ боязно было бы потревожить неосторожными шагами. Ничего и никого, даже и въ нижнемъ этажѣ.
   "Ты скажешь мнѣ, что было у меня все это, и домъ, и семья, и что я не съумѣлъ ихъ сохранить. Но чья же вина? Я никогда не жаловался, никогда не говорилъ тебѣ ничего противъ твоей матери, которая по отношенію ко мнѣ не была настолько же сдержана. Надо, однако, чтобы ты узнала, какъ я пожертвовалъ собою и какъ несправедливо было,-- чтобы ни думалъ объ этомъ идіотъ судья,-- присудить меня къ одиночеству, къ вѣчному одиночеству въ та время, какъ моя жена... Э, Боже мой, что же это, я говорю тебѣ, моя взрослая дѣвица Роза, о судейскихъ и такимъ тономъ, когда ты выходишь замужъ за одного изъ нихъ и очень представительнаго на видъ, какъ мнѣ это показалось на балѣ въ вашихъ оффиціальныхъ салонахъ.
   "Его отецъ былъ у меня третьяго дня и тоже очень мнѣ понравился. Это толстый господинъ, не особенно величественный для предсѣдателя палаты, умный, несомнѣнно, съ проницательными глазами, съ длинною сѣдою бородой, приводящею въ смущеніе весь судейскій міръ, и съ демократическими мнѣніями, которымъ онъ и обязанъ своими необычайными успѣхами по службѣ. Ни сантима за душою, надо замѣтить. Онъ очень доволенъ тѣмъ, что я давно уже позаботился о приданомъ моей милой Розы. Не входя во всѣ мелочныя подробности, я могу сказать, что я предоставляю тебѣ всѣ сборы съ двухъ самыхъ доходныхъ моихъ пьесъ: Заколдованный садъ въ "Комической Оперѣ" и Супруги Досье въ "Театрѣ французской комедіи", на худой конецъ двадцать тысячъ франковъ въ годъ. Отецъ твоего Гастона, повидимому, удовлетворенъ этимъ. Я показывалъ ему альбомъ, гдѣ твои портреты и портреты твоей сестры, снятые въ разныхъ возрастахъ. Онъ въ восторгѣ отъ нихъ и уже заговариваетъ о Нинетѣ для своего меньшаго сына, учащагося въ Сенъ-Сирской школѣ. Будь же вполнѣ счастлива, дѣло покончено, если только мнѣ не заявятъ у Кальвиля, съ которымъ я на-дняхъ увижусь, что господинъ Ремори-отецъ -- бѣглый изъ Нумеи, выскочившій въ предсѣдатели за исключительныя заслуги. Я бы долженъ былъ начать съ наведенія основательныхъ справокъ. Но единственный знакомый мнѣ членъ палаты, этотъ самый Кальвиль теперь въ Лиллѣ устраиваетъ вагнеровскій фестиваль и вернется лишь черезъ нѣсколько дней. И тогда, все уладивши, повѣнчавши моихъ дѣтокъ какъ можно скорѣе, я заговорю съ ними объ одномъ проектѣ, о мечтѣ, плѣняющей меня... А, впрочемъ, отчего не высказать тебѣ всего сейчасъ же, съ. условіемъ, что это останется между нами, если моя фантазія покажется тебѣ неосуществимою?
   "Какого ты мнѣнія о томъ, чтобы въ Берсали намъ жить втроемъ? Назначеніе Гастона Ремори есть, повидимому, дѣло нѣсколькихъ недѣль,-- какъ разъ, чтобы имѣть время вамъ повѣнчаться и нанять недалеко отъ парка прелестный домикъ въ два этажа, между дворомъ и садомъ. Я поселяюсь во второмъ этажѣ, вы -- въ первомъ, каждый особнякомъ, кухня, столъ отдѣльныя, съ правомъ кушать вмѣстѣ въ большой столовой нижняго этажа. Понимаешь ли, какое это будетъ счастье для меня? Моя дочурка -- тутъ, близехонько... Мнѣ слышны ея шаги, ея смѣхъ. Я наверстаю много тяжелыхъ дней, проведенныхъ въ разлукѣ съ нею. А для васъ-то какъ было бы удобно!
   "Бѣдняга отецъ не стѣснитъ. Хотятъ его видѣть -- стукъ-стукъ въ потолокъ, и онъ тутъ. Почувствуетъ онъ себя лишнимъ -- живо наверхъ. А когда явится бебе, какъ хорошо будетъ, если вечеромъ вамъ нужно выѣзжать. Кто присмотритъ за домомъ, за ребенкомъ, за прислугой? Да дѣдушка... И, въ то же время, вдали отъ всѣхъ помѣхъ, отъ приставальщиковъ дать денегъ взаймы, отъ актеровъ, выпрашивающихъ роли, отъ директоровъ театровъ, которые торопятъ и горячку порять изъ-за окончанія пьесы,-- счастливый дѣдъ работаетъ въ покоѣ и въ тиши, сколачиваетъ приданое Нинетѣ. О, я былъ бы такъ счастливъ, такъ счастливъ, какъ никогда, и, зная любящее сердце моей доброй дочери, я убѣжденъ, что и она была бы счастлива моимъ счастьемъ".
   На письмо отца Роза де-Фаганъ отвѣчала съ первою почтой:
   "Мы были въ совершенномъ восторгѣ, дорогой мой папа, когда узнали объ ошибкѣ газетъ и о томъ, что ты никогда не былъ болѣвъ психически. Но позволь твоей большой дочери пожурить тебя немножко и согласись съ нею, что если умъ твой остается неповрежденнымъ, то поступаешь ты не всегда такъ, какъ бы слѣдовало человѣку серьезному. Твое появленіе на балѣ въ префектурѣ, въ компаніи съ тѣми молодыми людьми, шло въ разрѣзъ со всѣми приличіями,-- признайся въ этомъ,-- и маму, и кузена ты поставилъ въ самое неловкое положеніе, и они вправѣ на тебя сердиться за это. Прости, что я такъ говорю съ тобой; въ твои года нельзя жизнь вести немного излишне по-водевильному. Это сказалъ Гастонъ, который, впрочемъ, любитъ тебя всѣмъ сердцемъ и очень высоко цѣнить тебя, какъ драматурга. Но каково же это, въ самомъ дѣлѣ, пуститься бѣгать по городу съ такимъ пустымъ человѣкомъ, какъ Рушузъ, забраться въ домъ, къ которому тебѣ, по множеству причинъ, и близко-то подходить не слѣдуетъ!...Послушай, папочка... А потомъ, что такое передавали мосье Ла-Постеролю, будто ты собираешься въ комедіи изобразить его женитьбу и твой разводъ? Мыслимо ли это?
   "Послѣ этого вполнѣ заслуженнаго выговора перейдемъ къ предметамъ болѣе веселымъ. Меня глубоко тронули твои заботы о моемъ приданомъ. При окладѣ Гастона, мы будемъ настоящими господами. но какъ жаль, что твой планъ жизни вмѣстѣ не практиченъ! Это было бы восхитительно, при нашей взаимной любви; только множество обстоятельствъ, которыя ты упустилъ изъ вида, препятствуютъ нашему сожительству. Боже мой, развѣ жизнь не переполнена лишеніями и неудачами? Если бы ты былъ постоянно съ нами, тогда какъ же могла бы мама видаться со мною, не рискуя каждую минуту встрѣтиться съ тобой? А такія встрѣчи были бы вамъ настолько же мало пріятны, насколько онѣ показались бы мало приличными въ глазахъ свѣта и даже прислуги. И такъ же точно относительно кузена, который вынужденъ бы былъ отказаться отъ посѣщенія насъ, чтобы не заставлять тебя удаляться къ себѣ наверхъ, какъ только онъ покажется. Не говоря уже о моихъ личныхъ чувствахъ къ нему, Гастонъ долженъ часто видаться съ мосье Ла-Постеролемъ. Ему мы обязаны повышеніемъ по службѣ и моимъ замужствомъ. Онъ съ мамой и Нинетой переселится скоро въ Парижъ и мы будемъ постоянно другъ у друга. Дорогой мой папа, твоя мечта -- не болѣе, какъ мечта, дунь на нее, забудь о ней и утѣшайся увѣренностью, что твои дочери, все-таки, часто будутъ видаться съ тобой, а не только черезъ воскресенье, какъ это постановлено судомъ.
   "Само собою разумѣется, что Гастонъ ничего не знаетъ о твоемъ проектѣ. Ему слишкомъ тяжело было бы идти противъ твоего желанія; онъ такъ благодаренъ тебѣ за все, что ты для насъ дѣлаешь, и поручилъ просить тебя еще вдобавокъ о маленькомъ одолженіи. Надо справиться о цѣнѣ жемчуга для свадебной корзины. Мнѣ хотѣлось имѣть три нитки съ застежкой изъ рубина. Посмотри, милый папа, поищи, узнай обстоятельно. Въ концѣ письма ты найдешь реестръ еще кое-какихъ маленькихъ порученій, и я почти не извиняюсь въ томъ, что причиняю тебѣ хлопоты,-- такъ меня избаловалъ лучшій и нѣжнѣйшій изъ отцовъ..."
   Онъ плохо уже разбиралъ послѣднія строки, мелькавшія сквозь слезы, застилавшія его глаза. Бѣдная дѣвочка, не ея это письмо, безсердечное, набитое нравоучительными сентенціями. Ей продиктовано это, ее заставили это написать... И позади Розы отецъ видѣлъ сидящую у своего голубаго шелковаго пюпитра мадамъ Ла-Постероль съ ея предательскою улыбкой, слышалъ ея жесткій голосъ, подсказывающій и поправляющій...
   Боже-Господи! да, превосходную пьесу можно сдѣлать изъ его исторіи... такую пьесу, что заплачутъ всѣ отцы и, можетъ быть, нѣкоторыя маменьки тоже, и названіе готово: Разводъ отца Горіо {Отецъ Горіо -- названіе извѣстнаго романа Бальзака, въ которомъ главное дѣйствующее лицо -- Горіо, отецъ двухъ дочерей -- находится въ положеніи, сходномъ съ изображеннымъ Альфонсомъ Доде, и умираетъ покинутымъ дочерьми, связанными свѣтскій приличіями всякими условностями.}.
   

IX.

   -- Не знаю, мосье, сейчасъ справлюсь...
   Фаганъ не могъ не подивиться стойкому нахальству слуги, который не смѣлъ сказать, что его господинъ дома, когда въ сѣняхъ еще слышны были неистовые раскаты фортепіано и ни съ чѣмъ несравнимый голосъ совѣтника де-Мальвиля, завывающаго, лаящаго, мяукающаго, ржащаго послѣднюю партію своего обожаемаго Бомнозитора. Лакей вернулся и, подъ музыкальный грохотъ, потрясавшій стекла въ прихожей, невозмутимо сказалъ:
   -- Если вамъ угодно будетъ потрудиться войти...
   Совѣтникъ Гаренъ де-Мальвиль, сидя за роялью, повернулъ къ гостю худое, нервное лицо, безъ лѣтъ, какъ всѣ лица, на которыхъ житейскія горести провели морщины, измяли черты и обезцвѣтили глаза. Ротъ, широко, до глубины глотки, зѣвавшій въ эту минуту Вагнера, искаженный и черный, своимъ безобразіемъ былъ какъ разъ подъ стать этому большому рабочему кабинету, гдѣ пыльныя тетради нотъ и юридическія книги кучами валялись на мебели и на полу, все загромождали настолько, что пройти было мудрено.
   -- Режи, другъ мой, послушайте только, послушайте... второй актъ Тристана и Изольды... объясненіе въ любви... Isolde... Geliebte...
   Сидя на кучѣ книгъ, Фаганъ покорно претерпѣвалъ потоки звуковъ, зная, что ничто не помѣшаетъ маніаку докончить партію, прерывая исполненіе чуть не на каждомъ тактѣ криками восторга и упиленія:
   -- Уколъ, дорогой мой... настоящій уколъ морфіемъ, опьяняющій и убаюкивающій... Endlich... Endlich...
   Наконецъ, утомленные Тристанъ и Изольда выпустили другъ друга изъ объятій, совѣтникъ-меломанъ повернулся на своемъ табуретѣ и спросилъ у гостя о его занятіяхъ, о здоровьѣ:
   -- А, не важно?... Да, да, понимаю...жизнь холостяка, жизнь артиста... Что не берете примѣра съ жены? Замужъ вышла она... плутовка! Вотъ она такъ раздѣлываетъ Вагнера... А кстати, что ваши дочери? Про дочерей мнѣ разсказывайте.
   -- Вотъ именно, господинъ совѣтникъ...
   И онъ сказалъ, что старшая выходитъ замужъ, вступаетъ въ семью судейскихъ -- Ремори, и что онъ разсчитываетъ получить отъ господина де-Мальвиля свѣдѣнія о томъ, пользуются ли эти люди уваженіемъ и почетомъ. Совѣтникъ причмокнулъ длинною выбритою губой:
   -- Почетомъ, Ремори?... Да, пожалуй, если хотите... Но въ магистратурѣ это изъ новыхъ слоевъ, изъ выскочекъ... словомъ, онъ одинъ изъ всѣхъ нашихъ предсѣдателей носитьбороду, тогда какъ господинъ первый предсѣдатель, получивши такое же назначеніе, обрился изъ уваженія къ нашимъ традиціямъ... Вотъ онъ, видите, весь тутъ вашъ Ремори, и если сынъ пошелъ въ отца...
   И совѣтникъ пошелъ расписывать парижскую судебную палату съ точки зрѣнія старыхъ и новыхъ слоевъ такъ пространно подробно, что Фаганъ, не совсѣмъ здоровый и не въ духѣ, давно бы ушелъ, если бы на губахъ у него не вертѣлся одинъ вопросъ, настоящій postscriptwn его посѣщенія, который ему и удалось вставить почти передъ уходомъ. Дѣло было въ томъ, что нѣкто... Гюленъ... да, именно, такъ -- Гюленъ... съ женою судился, совѣтникъ помнить, быть можетъ...
   -- Какъ же не помнить!... Гюленъ изъ Гавра... первокласный альтъ, лучшій знатокъ Баха во всей Франціи... по части Вагнера пожиже, а, все-таки, обѣщалъ мнѣ пріѣхать въ нынѣшнемъ году въ Байрейтъ... бѣдный малый...
   -- А что такое, что съ нимъ случилось?
   -- Да умеръ, очень просто.
   -- Умеръ! а... а когда?-- проговорилъ Фаганъ, и голосъ его вдругъ понизился на цѣлую октаву.
   -- Съ мѣсяцъ назадъ. Мнѣ онъ писалъ четвертаго утромъ и въ тотъ же вечеръ, ложась спать, застрѣлился изъ своего форменнаго револьвера... Пламенный былъ человѣкъ, съ ума сходила отъ любви...
   И опять, подхваченный своимъ конькомъ, совѣтникъ скривилъ пасть, закатилъ глаза и завопилъ: "Iso-o-olde! Geli-liebte!"
   А Фаганъ, ошеломленный и растерянный, вышелъ изъ комнаты, спотыкаясь о вороха нотъ и словарей.
   Умеръ! Теперь все понятно: отъѣздъ Полины, и именно въ Гавръ, и ея отсутствіе, вынужденное хлопотами объ улаженіи дѣлъ по наслѣдству... Еще нѣсколько мѣсяцевъ траура для соблюденія приличій, и эта очаровательная женщина сдѣлается его женою. Препятствій нѣтъ уже никакихъ. Ревность Розы?-- ребячество, легко устранимое нѣсколькими поцѣлуями и лишнимъ браслетомъ къ свадьбѣ. Умеръ онъ, умеръ!... и такое-то страшное слово является источникомъ безмѣрной радости! Фаганъ себя не помнилъ, говорилъ вслухъ, выйдя отъ совѣтника и направляясь улицей Святыхъ Отцовъ къ набережнымъ. Вздоръ это, стало быть, что человѣку далеко за сорокъ и что зубовъ порядочно-таки не хватаетъ, и что виски побѣлѣли! Двадцать лѣтъ назадъ не такъ весело шелъ онъ отъ своей невѣсты въ тотъ день, когда ей родители сказали: "Она согласна, и мы тоже". И небо не казалось ему тогда болѣе синимъ, чѣмъ въ этотъ вечеръ апрѣльскаго дня, розовый и сѣроватый, при мокрыхъ тротуарахъ, при первыхъ пѣсняхъ птицъ, при первомъ проблескѣ зеленоватаго пушка на деревьяхъ Тюльери.
   И во всемъ его существѣ разливалось тоже ликованіе весны, нахлынувшее вдругъ, съ толчками въ сердцѣ, съ стѣсненіемъ въ груди, причины котораго онъ доискивался уже нѣсколько дней и которое обусловливалось, вѣроятно, наступленіемъ тепла, приближеніемъ всеобщаго обновленія, въ особенности же нежданнымъ счастьемъ, представляющимся теперь близкимъ. Передъ нимъ проносился взглядъ большихъ голубыхъ глазъ, затуманенныхъ любовью, готовымъ вырваться признаніемъ; онъ видѣлъ и платье, которое будетъ на ней въ тотъ вечеръ... она пьетъ чай въ маленькой гостиной, онъ чувствуетъ и сознаетъ, что здѣсь онъ у себя и никуда не уйдетъ отсюда. И отъ этихъ плѣнительныхъ мечтаній такой восторгъ разливался по его лицу, что раза два или три ему показалось, будто встрѣчные обращаютъ на него вниманіе и его улыбка вызываетъ и у нихъ улыбки.
   Остановившись у окна магазина въ улицѣ Мира не столько для того, чтобы посмотрѣть выставленныя вещи, сколько для того, чтобы помечтать еще безъ помѣхи, онъ услыхалъ: "Pardon, cher maître" {Это "cher maître" совсѣмъ непереводимо на русскій языкъ. По французски употребленное въ такомъ смыслѣ слово "maître" значитъ "мастеръ художникъ"; съ такимъ почетнымъ наименованіемъ обращаются безразлично, къ музыканту, живописцу, скульптору, артисту и писателю, если, конечно, они пользуются извѣстностью.}, сказанные двумя голосами, однимъ женскимъ, другимъ болѣе грубымъ. Это заставило его быстро обернуться. Передъ нимъ были супруги Кувершель, актеры, повѣнчавшіеся лѣтъ двадцать назадъ, сдѣлавшіеся притчей во языцѣхъ за свою нѣжность и обоюдное восхищеніе другъ другомъ. Жена, служившая въ театрѣ Водевиля, похворала два года, была замѣнена другою актрисой и потомъ забыта. И вотъ мужъ выпрашивалъ для нея роль у Фагана, причемъ такъ говорилъ о ея красотѣ, о ея талантѣ, такими очарованными, полными иллюзіи, глазами смотрѣлъ на ея несчастное, взмученное, морщинистое лицо, а она взглядами такъ нѣжно благодарила его, подъ наплывомъ двойной гордости женщины и артистки, что Режи не могъ себѣ представить ничего болѣе трогательнаго...
   Роль онъ далъ, другую обѣщалъ мужу и долго смотрѣлъ имъ вслѣдъ, когда они уходили одинаково веселыми шагами, не модною парочкой, разрозненною, махающею руками, а крѣпко, взявшись подъ руку, плотно прижавшись другъ къ другу. Сомнѣнія не могло быть въ томъ, что разлучить ихъ въ силахъ только смерть. А это были комедіанты, тѣ мелкія и тщеславныя души, надъ пустотою и ребячествомъ которыхъ онъ такъ часто насмѣхался... Да, вотъ гдѣ, у жалкихъ скомороховъ онъ встрѣтилъ идеальное супружество, о какомъ онъ мечталъ. О, если бы Полина согласилась, сколько хорошихъ лѣтъ можно прожить такъ, вмѣстѣ, душа въ душу, вопреки свѣту со всѣми его условностями!...
   -- Вы нездоровы, мосье?-- такими словами встрѣтилъ его Анфимъ, увидавши лицо своего господина, когда онъ вернулся въ свою далекую квартиру.
   -- Нѣтъ, нѣтъ, ничуть не нездоровъ...
   Только все то же лихорадочное возбужденіе, какой-то горячій и чрезмѣрный приливъ жизненной энергіи, давящій его слишкомъ тѣсную грудь. И вдругъ, подходя къ столу обѣдать, онъ видитъ, что скатерть и тарелки завертѣлись въ бѣломъ вихрѣ, въ ушахъ звонъ, дышать нечѣмъ... Онъ хочетъ двинуться къ окну, открыть сто... На шумъ упавшаго тѣла вбѣжалъ Анфимъ и нашелъ своего господина лежащимъ на полу, точно убитаго громомъ.
   Режи опомнился въ постели около двухъ часовъ яснаго, прозрачнаго дня и не могъ сообразить, сколько времени онъ былъ въ забытьи, отъ котораго только что очнулся, въ забытьи съ горячечнымъ бредомъ, съ видѣніями и страшными кошмарами, то красными отъ огня пожара и пролитой крови, то безцвѣтно-мутными, какъ вода, въ которой онъ тонулъ, теплая или ледяная, смотря потому, насколько горѣло его тѣло. Изъ путаницы мыслей выдѣлялись два опредѣленныхъ образа: его дочери, поперемѣнно ласковыя и хорошенькія, а потомъ съ лицами жесткими, съ сухими глазами онѣ видѣли его больнымъ и умирающимъ и руки не протянули, капли воды не подали утолить жажду. Наконецъ, вернулось сознаніе дѣйствительности, и онъ слегка жмурился отъ длинной подосы солнечнаго свѣта, пересѣкавшей золотистою дорожкой коверъ его мирно убранной комнаты. Окно полуоткрыто, драпировка спущена, изъ-за ея бахромы видно, какъ перелетаютъ птички и движутся вѣтви деревьевъ.
   Совсѣмъ близко отъ окна сидитъ женщина вся въ черномъ; она наклонилась къ свѣту и опустила глаза на работу. Съ своей кровати Фаганъ видитъ только бѣлую наклоненную шею и заложенную косу съ рыжеватымъ отливомъ, но онъ узнаетъ Полину Гюленъ и Мориса, читающаго у ея ногъ на табуретѣ. Послѣ столькихъ тревожныхъ и мрачныхъ видѣній, эта картина такъ его очаровываетъ, что онъ боится, какъ бы и она не пропала, какъ бы не исчезла, подобно другимъ, въ сумракѣ горячки. Онъ закрылъ глаза, взглянулъ опять и увидалъ ту же группу сквозь пыльно-золотистый лучъ, пробивающійся изъ-за драпировки. Только на этотъ разъ Морисъ поднялъ голову, ихъ глаза встрѣтились, улыбнулись другъ другу, и мальчикъ, одинъ, безъ костыля, вскочилъ на ноги и бросился въ объятія своего друга.
   Полина подошла тоже, протягивая руки. Окинувши ее быстрымъ взглядомъ, Режи нашелъ, что она поблѣднѣла, очертанія лица вытянулись немного въ траурной рамкѣ; тѣнь какой-то новой печали легла на ихъ доброе, честное выраженіе. Отъ слабости онъ плачетъ, цѣлуетъ ея пальцы.
   -- Другъ мой... добрый другъ...-- потомъ, привлекая ее ближе, онъ тихо шепчетъ, чтобы не услыхалъ ребенокъ:-- Я свободна... свободна, наконецъ!
   -- О, нѣтъ, Режи, не надо этого,-- говоритъ она, высвобождаясь.-- Никогда не будемъ говорить объ этомъ.
   Да и правда, слишкомъ еще недавняя драма обусловливала собою такую стыдливость, обязывала къ весьма понятной сдержанности. Онъ заговорилъ тотчасъ же о другомъ, спросилъ, давно ли она вернулась... Недѣлю назадъ, неужели?... Цѣлую недѣлю она около него, и онъ не узнавалъ ее, въ безпамятствѣ не чувствовалъ даже ея близости!... Въ вечеръ своего пріѣзда она нашла бѣднаго Анфима въ хлопотахъ изъ-за пріисканія сидѣлки. Тогда, хорошо помня часы, проведенные Фаганомъ съ ея больнымъ ребенкомъ, она назвалась сама быть сестрою милосердія до тѣхъ поръ, когда пріѣдутъ ее смѣнить дочери писателя, извѣщенныя о его болѣзни.
   -- А, да, мои дочери... Гдѣ же онѣ, мои дѣвочки?
   Онъ заволновался, его щеки разгорались. Мадамъ Гюленъ попыталась его успокоить. Анфимъ послалъ телеграмму въ первые же дни. Но, вѣдь, далеко это, въ Корсику; можетъ быть, море слишкомъ бурно... выѣхать имъ не съ кѣмъ. А потомъ,-- кто знаетъ?-- между письмами, доставленными во время его болѣзни, навѣрное, найдется отвѣтъ его дочерей.
   Изъ кучи писемъ, раскинутыхъ по постели, двѣ маленькихъ записочки, съ корсиканскимъ штемпелемъ и за подписью Нинеты, были прочтены Полиной Гюленъ вслухъ, такъ какъ отецъ быль еще настолько слабъ, что самъ не могъ ихъ разобрать. Въ отчаяніи она, бѣдная Нинета,-- по первому письму,-- въ полномъ отчаяніи отъ внезапной болѣзни отца, а также отъ ухода эскадры; но она не теряетъ надежды, что ея отецъ скоро выздоровѣетъ и что эскадра не замедлитъ возвратиться. Роза уѣхала съ кузеномъ въ Бастію проститься съ молодымъ Ремори, отправляющимся во Францію. Второе письмо извѣщало о скоромъ пріѣздѣ въ Парижъ Розы и Нинеты, вмѣстѣ съ мосье и мадамъ Ла-Постероль. Тотчасъ же по пріѣздѣ обѣ дѣвушки поспѣшатъ навѣстить своего милаго папочку. Затѣмъ слѣдовали гигіеническія наставленія, совѣты остерегаться вечерней прохлады, сырости въ саду, и носить особенную фланель изъ шерсти степныхъ овецъ, причемъ сообщался и адресъ фабриканта.
   -- Это очень мило,-- прошепталъ Фаганъ, лаская бѣлокурую шелковистую головку Мориса,-- очень мяло, но я успѣлъ бы умереть нѣсколько разъ, не видавши ихъ.
   Мадамъ Гюленъ ничего не возражала изъ опасенія еще болѣе усилить горькое чувство, всю глубину котораго она ясно понимала. Оставивши его съ ребенкомъ, она вышла въ сосѣднюю комнату, куда вызывали ее энергическіе жесты Анфима.
   Тамъ была mademoiselle, длинная и сухая дѣвица въ очкахъ, явившаяся узнать о здоровьѣ господина де-Фаганъ.
   -- Отъ кого?-- спросила мадамъ Гюленъ.
   -- Отъ его дочерей,-- отвѣтила англичанка высокомѣрно.
   -- Такъ онѣ въ Парижѣ?
   -- Надо полагать...
   Полина понизила голосъ, боясь, какъ бы не услыхалъ ихъ отецъ:
   -- Мосье де-Фаганъ чувствуетъ себя лучше, но если онъ отъ кого-нибудь другаго, а не отъ самихъ дочерей, узнаетъ о томъ, что онѣ въ Парижѣ, то это можетъ его убить. Такъ и можете передать этимъ дѣвицамъ.
   Гувернантка смѣрила взглядомъ Полину Гюленъ, отвѣтившую ей своимъ яснымъ взоромъ, потомъ повернулась на неуклюжихъ башмакахъ и вышла, не сказавши ни слова, не поклонившись..
   Ла-Постероли три дня уже проживали въ одномъ Family на Куръ-ла-Ренъ, въ ожиданіи свадьбы дочери и новаго назначенія ли главы семейства. Первою мыслью Розы, по пріѣздѣ, было увидать скорѣе отца, и она бы тотчасъ же отправилась къ нему съ Нмнетой, ecu бы не возраженія матери, ревновавшей ее къ отцу за такую торопливость. Болѣзнь, можетъ быть, заразительна, въ особенности ли людей, пріѣхавшихъ издалека, изъ хорошаго климата. Надо справиться, разузнать.
   -- Но мы знаемъ, мама... вѣдь, это не заразительно, приливъ крови къ легкому.
   Тогда мадамъ Ла-Постероль, поджавши величественно губы, намекнула на извѣстную особу, которую ея дочери рискуютъ встрѣтить у мосье де-Фагана, что вышло бы крайне непристойно.
   -- Мадамъ Гюленъ?-- возразила Роза.-- О, тамъ все давно кончено... Я думаю даже, что ея и въ Парижѣ нѣтъ.
   Чтобы удостовѣриться въ этомъ, маменька послала гувернантку. Та вернулась настолько довольною, что еще издай, съ улицы, начала дѣлать знай своимъ зонтомъ тремъ дамамъ, ждавшимъ ее на балконѣ Family.
   -- Меня приняла сама мадамъ Гюленъ,-- объявила она торжественно.
   -- Я отлично знала, что это не кончено,-- замѣтила мать.
   Затронутая за сердце молодая дѣвушка отвѣтила равнодушнымъ тономъ:
   -- Стало быть, мы ни на что ему и не нужны, ecu ли ухода за нимъ при немъ находится эта дана.
   -- Тѣмъ болѣе, что ему много лучше,-- прибавила англичанка. Встревоженная Нинета спросила сестру:
   -- Такъ мы не пойдемъ къ нему?
   -- Иди, если хочешь... я не пойду.
   -- Совсѣмъ напрасно...-- сказала дѣвочка, озабоченная множествомъ такихъ матеріальныхъ соображеній, о которыхъ нисколько не думала старшая сестра; но Нинетѣ не удалось измѣнить ея рѣшеніе.
   Дни проходили. Режи еще не вставалъ съ постели, хотя дѣло, видимо, шло на поправку, благодаря веснѣ, приливу новыхъ животворныхъ силъ. Онъ начиналъ принимать кое-кого, сидя на кровати; но такъ какъ докторъ запрещалъ ему говорить, то онъ проводилъ часть скучнаго дня за игрою въ домино съ Морисомъ, или же слушая прекрасное чтеніе Полины Гюленъ въ полумракѣ нежаркой и покойной комнаты, Порою этому чтенію вторило, точно аккомпанировало, страстное воркованіе голубя, расхаживающаго по цинку наружнаго подоконника. Иногда, прерывая партію домино или начатую страницу, больной раздумывалъ вслухъ, сдвинувши брови:
   -- Что же бы это, наконецъ, могло быть такое?... Отчего онѣ мнѣ не пишутъ?
   Его терзало воспоминаніе о дочеряхъ. Но нѣсколько успокоительныхъ словъ женщины-друга, ея неопредѣленныя объясненія, высказываемыя нѣсколько наудачу, быстро разгоняли его тревоги, не столь убѣдительностью придумываемыхъ ею доводовъ, сколько нѣжною лаской голоса и взоровъ, одинаково обворожительныхъ.
   Съ тѣхъ поръ, какъ онъ помнилъ себя, никогда онъ не былъ такъ увлеченъ, такъ очарованъ, хотя Полина Гюленъ ничего не дѣлала для этого, а, напротивъ, старалась освободить руки, когда онъ бралъ ихъ, избѣгала прежнихъ разговоровъ о любви и супружествѣ, въ особенности же всякихъ намековъ на послѣднія событія, смерть Гюлена, ея поѣздку, -- на все то, что волновало Режи и о чемъ онъ не рѣшался спрашивать.
   Разъ, однако, когда они были одни,-- она за своимъ вышиваніемъ у открытаго окна, черезъ которое она безпрестанно заглядывала въ садъ, гдѣ бѣгалъ и весело кричалъ ея сынъ, Фаганъ все еще на своей постели,-- у него вырвались, точно вздохъ, слова:
   -- А этотъ садъ... какъ тяжело мнѣ было найти его пустымъ, когда я вернулся изъ Корсики!-- и, не дождавшись отвѣта, онъ проговорилъ: -- чего стоило предупредить меня строчкой, двумя словами?
   -- Я уѣхала настолько разстроенною...-- она говорила, не повертывая головы и не поднимая глазъ.-- Меня такъ поразила телеграмма его отца: "Гюленъ умираетъ, пріѣзжайте скорѣй!" Сначала я не повѣрила, думала, что это какая-нибудь ловушка... Потомъ поѣхала въ Гавръ одна, а ребенка отослала съ Аннетой къ ней, въ глубь Вогезскихъ горъ. Телеграмма не лгала, однако, его уже не было въ живыхъ, когда я пріѣхала.
   Такъ далеко она еще никогда не заходила. но ему всего болѣе хотѣлось узнать, зачѣмъ пріѣзжалъ къ ней мужъ послѣ той ужасной сцены; вотъ о чемъ она не проговаривалась ни словомъ. И Фаганъ, охваченный подозрѣніями, необыкновенною мнительностью, ограничился вопросомъ, затрудняясь его выговорить:
   -- Что побудило его покончить съ собою, вы знаете?
   -- Нѣтъ... я не знаю...-- сказала она, дѣлая надъ собою усиліе.-- Бытъ можетъ, его утомила жизнь, полная ненависти, безвыходность положенія, въ которое мы попали. О, несчастный!...
   Фаганъ прошепталъ, едва разжимая губы:
   -- Съ какимъ сожалѣніемъ вы о немъ говорите!... Неужели вы все еще любили его?
   -- Неужели вы думаете, что онъ бы умеръ, если бы я его еще любила?...-- глазъ она не поднимала.-- Нѣтъ, нѣтъ... но видѣть его мертвымъ, съ почернѣвшимъ отъ пороха ртомъ, когда за два дня до этого...
   -- За два дня?...
   Не кончивши фразы, она встала и на нѣсколько секундъ высунулась въ окно взглянуть на своего мальчика.
   -- А его отецъ, его несчастный отецъ...-- заговорила она, садясь въ кресло.-- Если бы вы видѣли его у постели покойника, того, кто былъ его сыномъ, и вы пожалѣли бы такъ же, какъ я... Эти нѣсколько дней въ Гаврѣ я провела съ старикомъ, не отходя отъ него, не имѣя даже времени написать вамъ. Да я и не знала, что вы вернулись, къ тому же...
   Она еще разъ выглянула въ окно.
   -- Что такое? Я не вижу Мориса...
   Звонокъ на лѣстницѣ далъ знать о приходѣ гостя къ Фагану. Въ такихъ случаяхъ мадамъ Гюленъ удалялась въ другія комнаты, чтобы избѣжать всякихъ пересудовъ. Она хотѣла уйти и наскоро убирала разную мелочь въ свою рабочую корзнику, но Режи сдѣлалъ ей знакъ -- "нѣтъ, останьтесь". Его слишкомъ интересовалъ разговоръ; надо было довести его до конца.
   Хлопнула дверь, послышались легкіе, быстрые шаги, и въ комнату стремительно вбѣжалъ Морисъ съ крикомъ радости:
   -- Вотъ онѣ, вотъ Роза и Нинета!
   Онъ увидалъ, какъ онѣ позвонили у подъѣзда, и въ полномъ восторгѣ, какъ лично за себя, такъ отъ радостной вѣсти, принесенной имъ Фагану, мальчикъ хлопалъ въ ладоши, послалъ поцѣлуй матери и бросился на встрѣчу Нинетѣ, которая вошла первою, высоко закинувши головку, съ вуалеткой на лицѣ. Она отстранила ребенка равнодушнымъ и разсѣяннымъ жестомъ.
   -- Мы къ тебѣ, папа.
   Она остановилась середи комнаты, въ упоръ глядя на мадамъ Гюленъ, точно не ожидала ее тутъ встрѣтить.
   -- Дѣвочки мои... милыя!...-- радостно вскрикнулъ Фаганъ и протянулъ къ нимъ руки.
   Только что вошедшая Роза остановилась такъ же неподвижно, макъ ея сестра.
   -- Что это, дѣти? Что съ вами?-- заволновался Фаганъ.
   -- А то, отецъ,-- сказала Роза, положивши одну руку на плечо сестры и протягивая другую мелодраматическимъ жестомъ, такимъ же искусственнымъ и дѣланнымъ, какъ и дрожь ея голоса,-- то, что ни минуты мы здѣсь не останемся, ни я, ни Нинета, если ты не прикажешь, этой женщинѣ уйти отсюда.
   Взявши за руку своего мальчика, уже пугливо прижавшагося къ ней, Полина Гюленъ хотѣла его увести, но Фаганъ быстро удержалъ ее и, приподнявшись на постели, заговорилъ:
   -- Вамъ уйти... вамъ, самоотверженной, не знавшей отдыха, когда вы ухаживали за мною, спасли меня, въ то время, какъ всѣ покинули?... Скорѣе уйдутъ онѣ, эти негодныя дочери, способныя дать отцу умереть, не сказавши ему слова, не взглянувши на него...-- Полина попыталась остановить его.-- Да, я знаю, вы всегда ихъ защищаете... оправдываете молодостью, слабостью характера, вліяніемъ тѣхъ дрянныхъ женщинъ... Я долго вѣрилъ этому, теперь кончено... Негодныя онѣ дочери, говорю я вамъ, въ нихъ жалости нѣтъ... А, что я перенесъ отъ нихъ!... сколько ударовъ ножомъ прямо въ сердце!...
   Потомъ вдругъ, съ глубокою нѣжностью во взглядѣ, измѣнившимся голосомъ онъ обратился къ нимъ:
   -- Роза, большая моя дѣвочка, умоляю тебя, проси извиненія у этой женщины, которую ты такъ несправедливо оскорбила... сдѣлай это, моя Роза...
   На полное достоинства возраженіе мадамъ Гюленъ онъ продолжалъ:
   -- Да, да, она обязана это сдѣлать, я требую этого... онѣ мои дѣти, онѣ должны мнѣ повиноваться. Ты слышала, Роза?... Нинета, я приказываю...
   Въ нерѣшительныхъ движеніяхъ высокой, тоненькой фигуры Розы чувствовалось колебаніе. Но ревность взяла верхъ.
   -- Нѣтъ... этого никогда.
   -- А ты, Нинета, дорогая моя?
   -- О, я... такъ же, какъ сестра.
   Тогда онъ вышелъ изъ себя.
   -- Такъ уйдите же вонъ, злыя, неблагодарныя!... Уйдите вонъ, дрянныя дѣвчонки... и чтобы никогда я васъ не видалъ больше... Я развелся съ женой, такъ пусть же и съ дочерьми я будутъ разводѣ. Такъ вы и скажите вашей матери... И никогда, никогда больше...
   Его лицо избороздилось глубокими морщинами, голосъ сталъ хриплымъ, несчастный отецъ упалъ на подушки, все еще держа руку Полины въ своихъ рукахъ, и еще разъ или два прохрипѣлъ: "Никогда, никогда больше..." Роза вышла изъ комнаты, рыдая, за нею слѣдомъ Нинета съ сухими глазами, съ злымъ выраженіемъ лица.
   

X.

   На проѣздѣ обсерваторіи, въ самомъ концѣ, подъ густою зеленью развѣсистыхъ каштановъ, вскорѣ послѣ іюньскаго полудня, мадамъ Ла-Постероль нервно прохаживалась по асфальту тротуара, тамъ и сямъ испещреннаго скамейками, на которыхъ сидѣли, развалившись, разные оборванцы, точно сорвавшіеся съ висѣлицы. Вся въ очень темно-красномъ, отъ чулокъ до зонтика, и въ набѣло-напудренномъ парикѣ, временъ прабабушекъ, она казалась совершенно равнодушной къ восхищенному удивленію учениковъ живописи и студентовъ, которые, прежде чѣмъ войти въ сосѣднюю фехтовальную залу, останавливались взглянуть на эту сѣдую даму съ такими соблазнительно-молодыми глазами, съ самоувѣренною и твердою походкой капитана корабля на своей вышкѣ. Каждую минуту она взглядывала на крошечные часики, блестѣвшіе изъ кожи ея браслета, и гнѣвно шептала:
   -- Пять часовъ... десять минуть шестаго... двадцать минуть...-- волнуясь изъ-за того, сколько времени ей придется ждать еще.
   Въ концѣ проѣзда показался Фаганъ, шедшій медленною и неокрѣпшею походкой человѣка, едва оправившагося послѣ болѣзни. Такъ какъ, со времени рѣзкой сцены съ дочерьми, онъ упорно отказывался ихъ видѣть, то его супруга добилась отъ него этого свиданія, чтобы условиться о нѣкоторыхъ подробностяхъ свадьбы Розы. Полина Гюленъ, всегда одинаково добрая и разсудительная, старалась всячески сблизить его съ дѣтьми и на этотъ разъ рѣшилась проводить его съ Морисомъ до Люксембурга, гдѣ они и дождутся его возвращенія.
   Какъ только мадамъ Ла-Постероль увидала его и очень еще издай разсмотрѣла, насколько онъ похудѣлъ и поблѣднѣлъ, какъ почти совершенно побѣлѣли его небольшіе, свѣтлые усы, она поспѣшила къ нему на встрѣчу и, подчеркивая легкою усмѣшкой жестокость своей мысли, сказала:
   -- Поистрепались, мой бывшій супругъ,-- и, тѣмъ не менѣе, подошла къ нему съ выраженіемъ участія, предательской кошачьей ласки.
   Ему вспомнились всѣ ея отвратительныя козни, до послѣдней продѣлки, самой горькой,-- до разрыва его съ дочерьми,-- и въ немъ поднялись чувства презрѣнія и злобы, а также страха (онъ сознавалъ свою слабость), какъ передъ злымъ геніемъ его жизни, какъ передъ какимъ-то враждебнымъ кобольдомъ {Kobolde -- невидимыя существа, по германскимъ народнымъ повѣрьямъ, нѣчто вродѣ нашихъ домовыхъ и лѣшихъ, только болѣе злобныя и враждебныя человѣку Прим. перев.}, подкарауливающимъ его въ сумракѣ этой темной аллеи.
   -- Вотъ хорошо, что вы пришли,-- начала она, идя рядомъ съ нимъ и соразмѣряя свой шагъ съ его медленнымъ движеніемъ.
   Такъ какъ, подчиняясь извѣстнымъ приличіямъ, она не могла пріѣхать къ Фагану, ни Фаганъ къ ней, то она и вспомнила объ ихъ старой аллеѣ для улаженія общихъ дѣлъ.
   Фаганъ живо перервалъ ее:
   -- Напрасно вы не обратились къ моему нотаріусу. Тамъ уже все улажено.
   -- И улажено такъ, что я узнала джентльмена, какимъ вы всегда были.
   Но дѣло не въ деньгахъ только, а въ томъ, чтобы условиться о свадебномъ обѣдѣ, о порядкѣ вѣнчанія, о томъ, гдѣ будетъ подписанъ контрактъ. У него или у нея -- это одинаково неудобно для обѣихъ сторонъ. Всего лучше было бы, по ея мнѣнію, у Ремори, родныхъ жениха. Согласенъ онъ на это? Прекрасно... Затѣмъ, другой вопросъ. Бракъ,-- разумѣется, бракъ церковный,-- будетъ у св. Магдалины. Всего болѣе Роза желала бы войти въ церковь подъ руку съ отцомъ.
   -- Она знаетъ, что нужно сдѣлать для этого,-- сказалъ Фаганъ, останавливая ее повелительнымъ жестомъ.
   Глаза мадамъ Ла-Постероль слегка прищурились.
   -- Написать маленькое письмо съ извиненіемъ госпожѣ Гюленъ, я полагаю?
   -- Непремѣнно.
   -- О, она охотно рѣшится на это! Такъ непреодолимо желаніе идти подъ руку съ отцомъ, знаменитымъ писателемъ,-- она особенно оттѣнила это, чтобы дать понять, что дѣло тутъ вовсе не въ любви, а въ тщеславіи, и прибавила, улыбаясь:-- А мнѣ уже придется удовольствоваться тѣмъ, что я пройдусь подъ руку съ предсѣдателемъ Ремори.
   -- Стало быть, мы оба тамъ будемъ?-- спросилъ озадаченный Фаганъ.
   -- Да какъ же, разъ мы выдаемъ замужъ нашу дочь?
   Они прошли нѣсколько шаговъ молча. Потомъ онъ тихо проговорилъ:
   -- Странно это, все-таки... А вашъ мужъ, Ла-Постероль?
   Въ его голосѣ слышалась насмѣшка.
   -- Да, вотъ именно... Ла-Постероль... Я хотѣла о немъ сказать... очень трудно его устранить... онъ мой мужъ, вотчимъ Розы... къ тому же, онъ и бракъ этотъ устроилъ. До вступленія въ магистратуру Гастонъ Ремори состоялъ при его канцеляріи... Согласны вы съ тѣмъ, что его присутствіе необходимо?
   -- Я не вижу въ этомъ никакого неудобства.
   И, погрузившись вдругъ въ свои безконечныя думы, Фаганъ предоставилъ ей полную свободу болтать, вертѣть браслетами и зонтикомъ, восхваляя семейство Ремори, предсѣдателя, его супругу и прелестнаго сенъ-сирца, увивающагося вокругъ Нинеты.
   -- Вотъ и еще свадьба наклевывается, мой добрый другъ, случай еще разъ намъ встрѣтиться подъ этими деревьями... Люблю я ихъ, эти большія деревья... а вы?
   Онъ не отвѣтилъ, занятый думами о томъ, на что наводили мысль ея слова,-- о длинномъ рядѣ, безъ конца, такихъ же томительныхъ свиданій въ этой широкой аллеѣ, о безчисленныхъ встрѣчахъ съ его бывшею женой, съ каждымъ разомъ все старѣющею и измѣняющеюся, все болѣе и болѣе злобною и ехидною. Она заставила его опомниться неожиданнымъ вопросомъ:
   -- А вы, мой милый Фаганъ, когда думаете жениться? Препятствій нѣтъ теперь, я полагаю, такъ какъ мосье Гюленъ умеръ.
   Онъ вздрогнулъ и зорко посмотрѣлъ ей въ глаза.
   -- А, такъ вы уже знаете?
   -- Многое, что вамъ не извѣстно, пари держу.
   По судорожному движенію губъ, по ея взгляду искоса онъ понялъ, что она хочетъ больно его ужалить, страшно больно. Но его одолѣвало нехорошее любопытство.
   -- Ну-ка, что такое... что мнѣ неизвѣстно?
   -- Хотя бы то, напримѣръ, изъ-за чего застрѣлился мужъ этой прелестной Полины... Я убѣждена, что вы этого и не подозрѣваете... А застрѣлился онъ,-- это его подлинныя выраженія въ прощальномъ письмѣ къ одному другу,-- застрѣлился потому, что не въ силахъ былъ пережить счастья, которое не можетъ повториться... Поняли?... Нѣтъ, не понимаете?
   Несчастный Фаганъ такъ хорошо понялъ, или подумалъ, будто понялъ, что охваченный внезапною слабостью опустился на первую скамейку.
   -- Очень естественно... въ первый разъ вышли... ноги еще слабы немного,-- заискивающимъ тономъ говорила мадамъ Ла-Постероль; потомъ на жестъ Фагана, указывавшаго ей мѣсто рядомъ съ собою, она отвѣтила:-- Нѣтъ, благодарю, я предпочитаю...
   Парижанка сдѣлала брезгливую гримаску и, опираясь на свой зонтикъ, слегка покачиваясь всѣмъ тѣломъ, продолжала:
   -- Такъ вотъ... какъ вы знаете, подходило время, когда ребенокъ, по закону, долженъ былъ перейти въ грубыя лапы мужа, къ великому отчаянію матери. Вдругъ Гюленъ, влюбленный болѣе, чѣмъ когда-либо, является къ своей женѣ... это во время вашего путешествія въ Корсику... и говоритъ, я повторяю приблизительно его собственныя слова: "Если вы согласитесь на то, чего я хочу, моя милая, тогда я сажусь на корабль, и вы никогда обо мнѣ больше не услышите; кромѣ того, я письменно въ бумагѣ, которую оставлю въ вашихъ рукахъ, откажусь отъ всѣхъ моихъ законныхъ правъ на нашего сына".
   Фаганъ вскочилъ съ мѣста.
   -- Да, вѣдь, это нелѣпость... такая бумага не имѣетъ никакого значенія. Ни одинъ судъ въ мірѣ...
   -- Я знаю, я знаю... а мадамъ Гюленъ этого не знала, не зналъ, вѣроятно, и ея мужъ. Мнѣ передавалъ это совѣтникъ де-Мальвиль... Ну, вотъ, я и выдала вамъ мой источникъ. Впрочемъ, исторія получаетъ черезъ это только большую достовѣрность... Кальвиль говорилъ мнѣ, что такого рода обязательства, полюбовныя соглашенія, одинаково часто заключаются какъ между людьми свѣтскими, такъ и въ средѣ крестьянъ, и что, въ сущности, въ нашей странѣ, гдѣ знаніе законовъ для всѣхъ обязательно, никто о нихъ ни малѣйшаго понятія не имѣетъ. И такъ, возвращаюсь къ супругамъ Гюленъ... несчастная женщина, въ ужасѣ отъ мысли лишиться ребенка, согласилась на то, чего требовалъ мужъ,-- супружескихъ правъ на одну ночь, и женщина принесла себя въ жертву чувствамъ матери. Тяжело это, но согласитесь, что для казуистовъ тутъ представляется не мало любопытныхъ подробносьей. Чувство отвращенія къ мужу, это не подлежитъ сомнѣнію... только, вѣдь, онъ уже не былъ ея мужемъ... они разлучены легально... она жила на положеніи вдовы около пяти лѣтъ... Кромѣ того, она въ такихъ годахъ, когда женщина у насъ сознаетъ, что такое любовь, и не подчиняется прихоти...
   О, отравительница! съ какимъ искусствомъ подносила она свой ядъ, и какъ она слѣдила за его губительнымъ дѣйствіемъ по истомленному, блѣдному лицу, которое во всякомъ другомъ вызвало бы состраданіе!
   -- Такъ видите ли, эта ночь показалась настолько обворожительною мужу, сдѣлавшемуся любовникомъ, что, по возвращеніи въ Гавръ, у него не хватило духу уѣхать, и онъ счелъ за лучшее умереть, чѣмъ пережить счастье, которое не можетъ повториться, какъ сказано въ его письмѣ къ Мальвилю.
   Фаганъ выпрямился и проговорилъ сквозь стиснутые зубы:
   -- Во всякомъ случаѣ, я считаю вашего Кальвиля достойнымъ хранителемъ ввѣренныхъ передъ смертью тайнъ.
   -- Это точно,-- сказала она съ злымъ смѣхомъ.-- Стоитъ только поиграть изъ Вагнера, и онъ себя выдастъ съ головы до пятъ.
   Нѣсколько шаговъ они прошли молча. Наконецъ, видя, что онъ опять задумался, мадамъ Ла-Постероль взяла его за руку.
   -- Пора, надо разстаться. Дѣвочки тутъ, близехонько, хотите ихъ повидать?
   Послѣ минутнаго колебанія, онъ гнѣвно отвѣтилъ:
   -- Нѣтъ, въ другой разъ.
   -- И прекрасно... До скораго свиданія, милый мой Фаганъ.
   Она оставила его въ толкотнѣ перекрестка и легкимъ, веселымъ шагомъ прошла до угла бульвара Поръ-Ройяль, гдѣ ее ждало большое открытое ландо, разцвѣченное яркими зонтиками.
   -- Ты одна?-- спросила Роза, опечаленная тѣмъ, что не увидитъ отца.
   -- Все равно, дѣло улажено,-- небрежно отвѣтила мадамъ Ла-Постероль и взяла широкую, какъ валекъ, руку гувернантки, чтобы войти въ экипажъ.-- Славный малый онъ, зла не помнитъ... и контрактъ подпишетъ, и на свадьбѣ будетъ.
   -- А мое приданое?-- сказала Нинета.-- Говорилъ онъ о моемъ приданомъ?
   -- Обдѣлано... Но всего лучше то, что я навѣрняка пристроила ему полную невозможность жениться на мадамъ Гюленъ.
   -- О, въ такомъ случаѣ, разъ конкурренція опрокинута...-- и Нинета весело разсмѣялась подъ вуалеткой.
   Роза, не имѣя болѣе повода ревновать, сгорбила свой длинный станъ и прошептала:
   -- Бѣдный папа!...
   А онъ тѣмъ временемъ шелъ по цвѣтущимъ, зеленымъ скверамъ, облитымъ золотистымъ блескомъ вечерняго солнца, и направлялся въ Люксенбургу, гдѣ долженъ былъ встрѣтиться съ мадамъ Гюленъ и ея сыномъ. Глядя на высокую рѣшетку сада, уходящую въ безконечную даль фіолетовою сѣтью длинныхъ желѣзныхъ полосъ, онъ думалъ о другѣ, ожидающемъ его за этою широко раскинутою, но лишь мнимою, преградой, немного напоминающею препятствія, отдѣлявшія ихъ другъ отъ друга. Теперь ему понятно было, въ силу какихъ нравственныхъ мотивовъ эта прелестная и чуткая Полина, любившая его, казалось, въ то время, когда была не свободна, рѣзко стала отстраняться отъ него, сдѣлавшись вдовою и вполнѣ независимою женщиной. Все это чрезмѣрныя преувеличенія, разумѣется, и онъ съумѣетъ разсѣять ихъ современенъ постоянствомъ своей любви.
   И онъ ускорнвалъ шагъ съ ликованіемъ въ душѣ, вдыхая всѣмъ впечатлительнымъ существомъ выздоравливающаго тепло догорающаго дня, разнообразные ароматы цвѣтниковъ, освѣжаемыхъ легкими брызгами поливки, падавшей съ журчаніемъ ручейковъ. По двумя шагами дальше начали возникать въ памяти слова мадамъ Ла-Постероль. Ядъ дѣйствовалъ, расползался изъ нерва въ нервъ. Ночь, цѣлая ночь въ объятіяхъ этого человѣка! То была, несомнѣнно, жертва, такъ какъ она любила его, Фагана. Любила, это ясно. Стало быть, отдаваясь другому, она лгала,-- лгала всею душой, всѣмъ существомъ своимъ, и дѣлала это по доброй волѣ, потому что человѣкъ этотъ не имѣлъ на нее никакихъ правъ и фактически въ теченіе нѣсколькихъ лѣтъ не былъ ея мужемъ...
   Не былъ мужемъ!... И этими всего только тремя словами, которыя та негодница, точно отраву, впрыснула въ него, она нашла средство причинить ему жестокія страданія... Не былъ нуженъ, значить, не былъ уже человѣкомъ для нея отвратительнымъ, возмущавшимъ сердце ея и все существо. Нѣчто новое, неизвѣданное въ чистомъ, строгомъ вдовствѣ... и, по справедливому замѣчанію мадамъ Ла-Постероль, въ такихъ годахъ, когда женщина у насъ...
   О! эти чудные голубые глаза, закрывающіеся отъ ласки другого, эти бѣлыя, точно мраморныя, плечи, вздрагивающія и розовѣющія отъ поцѣлуевъ... никакимъ усиліемъ воли онъ не могъ отогнать отъ себя представленія объ этомъ и никогда не будетъ въ силахъ это сдѣлать. И Полина хорошо знала это; она понимала, что, если они вступятъ въ бракъ, то воспоминаніе объ этомъ не дастъ новая обоимъ, загрязнитъ ихъ счастье. Да, Полина была права, и онъ теперь вполнѣ раздѣляетъ мотивы ея сдержанности.
   Тѣмъ не менѣе, онъ, все-таки, не рѣшался объясниться съ нею... Вѣдь, это чувство можетъ потускнѣть въ нихъ обояхъ, сгладиться съ теченіемъ времени при постоянномъ общеніи ихъ взаимной любви. Кто знаетъ, наконецъ,-- весьма возможно, что въ такой же чудный день, какъ этотъ, когда все оживаетъ, торжествующая страсть унесетъ съ собою все и все сотретъ одною неопреодолимою вспышкой здороваго, всеочищающаго пламени!...
   Онъ подходилъ къ воротамъ Люксенбурга, куда его медленно привело самоопровергающееся, жестокое раздумье. Прежде чѣмъ войти, онъ оглянулся назадъ и поднялъ сжатый кулакъ по направленію къ аллеямъ проѣзда, гдѣ изъ-за темной зелени мелькали неясныя очертанія стройныхъ и сладострастныхъ фигуръ Барпо, поддерживающихъ земной шаръ и олицетворяющихъ вчетверомъ всѣ злокозненности земныхъ женщинъ.
   -- О, гадина!...-- прорычалъ несчастный Фаганъ.-- Мастерски умѣешь ты по каплѣ выпить кровь человѣка...
   Рученка мальчика, проскользнувшая между его пальцами, увлекла его въ садъ, точно его добрый другъ, Полина, съ дальней скамейки, гдѣ она сидѣла, угадала всѣ его терзанія и послала Мориса, чтобы оторвать его отъ мучительныхъ думъ.
   -- Боже мой, какъ вы блѣдны!-- сказала мадамъ Гюленъ, когда онъ подошелъ къ ней, и въ то время, какъ она спрашивала, не прозябъ ли онъ, въ ея голосѣ слышалась невысказанная тревога, инстинктивный страхъ женщины передъ опасностью, которую отъ нея скрываютъ и которую она угадываетъ. Что тамъ произошло? Что узналъ онъ такое, отчего до такой степени истомлено его лицо?
   -- Вы бы присѣли на минуту... это, быть можетъ, отъ усталости.
   -- Напротивъ, ходить давайте. Мнѣ такъ необходимо чувствовать вашу руку на моей.
   Фаганъ замѣтилъ, что она дрожитъ, разстроенная и взволнованна! настолько же, какъ и онъ. Слѣдовало ли, вопреки только что принятому имъ рѣшенію, объясниться, откровенно и не откладывая, и уничтожить эту неопредѣленность, гнетущую ихъ обоихъ?... Ребенокъ бѣжалъ впереди ихъ, они безсознательно шли за нимъ по лѣвой террасѣ; правая въ этотъ часъ переполнена гуляющими, такъ какъ тамъ играетъ музыка, звуки которой, разбитые и оборванные, доносились до нихъ вмѣстѣ съ криками дѣтей, щебетаніемъ ласточекъ и всѣмъ задорнымъ и неугомоннымъ шумомъ мелюзги. Прогулка казалась Фагану такою пріятной въ затишьѣ клонящагося въ вечеру дня, рядомъ съ женщиной, очаровывающей своею свѣжестью подъ траурнымъ нарядомъ и прозрачностью цвѣта лица, какъ у ея ребенка, что у Режи духа не хватило разрушить эту умиротворяющую гармонію, и онъ ограничился лишь передачею тѣхъ подробностей свиданія съ женой, которыя касались замужства его дочери.
   -- А, другъ мой, вы безусловно были правы!... Какая путанная исторія разводъ и къ какимъ страннымъ положеніямъ онъ приводитъ!... Роза выходитъ замужъ черезъ нѣсколько дней, большаго соблюденія на свадьбѣ всѣхъ правилъ и приличій создать нельзя; но родители дѣвушки въ разводѣ, и что же за диковинное зрѣлище представитъ собою это бракосочетаніе!
   Онъ потѣшался тѣмъ, что расписывалъ весь порядокъ шествія: во главѣ онъ, отецъ, ведетъ подъ руку невѣсту... за ними -- мадамъ Ла-Постероль, маменька, носящая, впрочемъ, не одно имя съ своею дочерью... въ заключеніе -- Ла-Постероль, высокій образецъ соблюденія всѣхъ приличій, тоже фигурируетъ въ процессіи и считаетъ себя тутъ въ наилучшемъ видѣ на своемъ мѣстѣ.
   -- Представьте себѣ только все это ползущимъ по безконечной лѣстницѣ Магдалины, вступленіе всего этого черезъ главный порталъ, и всѣ огни свѣчей, и всѣ волны звуковъ органа для встрѣчи этой чепухи... О, если бы Парижъ умѣлъ еще смѣяться...
   Но онъ, Фаганъ, не смѣялся, оскорбленный въ своихъ родительскихъ чувствахъ, окончательно потерявшій своихъ дочерей. Полина попыталась возражать еще разъ въ ихъ защиту, по лицу Режи пробѣжала быстрая и горькая усмѣшка. Разочарованный до слезъ, онъ отвѣтилъ ей:
   -- Нѣтъ, другъ мой, вы ошибаетесь, мои дѣти перестали быть моими; ихъ отобрала эта негодная женщина. Мой адвокатъ предсказывалъ это. Она подрывалась, какъ муравей, какъ червякъ, по песчинкѣ и изо дня въ день... И каково же это -- знать, что до конца моей жизни я связанъ съ этою гадиной, что не выпуститъ она меня никогда! Послѣ замужства Розы мы очутимся опять вмѣстѣ на свадьбѣ Нинеты. Потомъ пойдутъ внучата, и намъ предстоитъ встрѣчаться на крестинахъ. Она моею кумой будетъ, вы увидите это, и моя кума будетъ обучать моихъ внучатъ ненавидѣть меня, какъ обучала этому моихъ дочерей... О! разводъ, это -- разрубаніе путъ, я праздновалъ его, какъ освобожденіе,-- помните это?... Я былъ такъ счастливъ, такъ гордился... Нѣтъ, когда есть дѣти, то разводъ не есть даже рѣшеніе...
   Мадамъ Гюленъ слегка покачала головой:
   -- Когда есть дѣти, то и разлученіе супруговъ не лучше... Это лишь кажущаяся, фиктивная разлука... Ребенокъ всегда остается между отцомъ и матерью.
   Это было сказано глухимъ, упавшимъ голосомъ, какимъ она разсказывала только свое истинное горе, тогда какъ его обычный тембръ звучалъ прозрачнымъ, чистымъ хрусталемъ, которому подобно было все существо ея.
   -- Что же тогда?... что дѣлать?-- прошепталъ Фаганъ.
   Послѣ долгаго молчанія, подъ замирающіе звуки послѣднихъ тактовъ марша изъ Лоэнгрина, онъ вслухъ договорилъ то, на чемъ уже сходились мысли ихъ обоихъ:
   -- Да, ненарушимость брака, только въ этомъ было бы счастье... Сказать себѣ, выбирая жену: когда я умру, вотъ плечо, на которое я склоню голову, чтобъ уснуть, вотъ уста, которыя закроютъ мнѣ глаза. А потому я хочу, чтобы плечо это было очень нѣжно, очень чисто, чтобъ эти губы были свѣжи и были только для меня одного... Только такой бракъ мнѣ былъ понятенъ.
   Полина грустно вздохнула. То былъ ея единственный отвѣть, выражавшій согласіе и одобреніе.
   Они сошли съ широкой закругленной лѣстницы террасы и бродили вокругъ большаго бассейна, подъ розовымъ блескомъ зари, въ томномъ сіяніи погасающаго дня. Обоихъ охватывала дрожь и даже ребенка, переставшаго бѣгать и кутавшагося въ складкахъ чернаго платья матери.
   -- Домой пора бы,-- предложила она.-- И такъ уже слишкомъ долго для перваго выхода...
   -- Что-жь, пойдемте, -- согласился Режи тѣмъ же уныло-безучастнымъ тономъ.
   У выхода, въ неясномъ гулѣ отливающей толпы, онъ разыскивалъ экипажъ, когда увидалъ въ нѣсколькихъ шагахъ впереди мадамъ Ла-Постероль и ея дочерей, запоздавшихъ, вѣроятно, на музыкѣ и усаживавшихся въ свое ландо. Бросающіеся въ глаза туалеты этихъ дамъ и щегольской экипажъ собирали кучку любопытныхъ, что, повидимому, очень льстило Розѣ и Винетѣ.
   -- Отойдемте къ сторонѣ, -- сказалъ Фаганъ своей спутницѣ.
   Быть настолько близко къ дорогимъ сердцу, почти рядомъ съ ними, блестящими и нарядными, и не имѣть возможности обнять ихъ, это было слишкомъ тяжело ему! Истинною жертвой развода былъ этотъ несчастный человѣкъ, смотрящій вслѣдъ своимъ дочерямъ, ихъ матери, настоящей своей семьѣ, быстро уносящейся въ экипажѣ, полномъ веселаго смѣха и яркихъ лентъ, тогда какъ онъ стоитъ на краю тротуара, въ нерѣшимости и въ неизвѣстности, подъ сумракомъ наступающей ночи, съ этой женщиной и съ этимъ ребенкомъ въ глубокомъ траурѣ, котораго онъ не раздѣлялъ и который достаточно ясно указывалъ, насколько они были и навсегда, вѣроятно, останутся чужими другъ другу.

М. Ремезовъ.

-----

   Мы напечатали романъ Альфонса Додэ Роза и Нинета потому, что въ настоящее время это самое выдающееся произведеніе французской беллетристики. Романъ написанъ мастерски, рукою настоящаго художника, я представляетъ яркую и вѣрную картину нравовъ интереснаго слоя парижскаго общества,-- того слоя, который одною стороной соприкасается съ высшею магистратурой и съ такъ называемымъ большимъ свѣтомъ, другою -- съ зажиточною буржуазіей и міромъ литературнымъ и артистическимъ. По замыслу и исполненію, это такой же безпощадный романъ, какъ Безсмертный, а въ нѣкоторыхъ отношеніяхъ это даже болѣе "жестокій" романъ, въ особенности для французовъ, которымъ неизмѣримо ближе, чѣмъ намъ, всѣ понятія, чувства и взгляды несчастныхъ Режи де-Фаганъ и Полины Гюленъ. Во Франціи все то, что переживаютъ эти хорошіе и въ душѣ честные люди, можетъ представляться убѣдительнымъ и доказательнымъ, при рѣшеніи вопроса, допустимо ли расторженіе брама разводомъ или разлученіемъ супруговъ, когда есть дѣти. Мы же находимъ доводы въ пользу нерасторжимости брака не только недостаточными, но способными дать основанія къ совершенно противуположному рѣшенію этого въ высшей степени важнаго вопроса. Само собою разумѣется, что такое супружество, о которомъ мечтаетъ Фаганъ,-- супружество въ любви, мирѣ и ничѣмъ неомраченномъ согласіи до гробовой доски,-- есть великое счастье для супруговъ и ихъ дѣтей, и при такихъ обстоятельствахъ никакой рѣчи быть не можетъ о разлученіи супруговъ. И наоборотъ, неудачный бракъ всегда ведетъ къ несчастью той или другой стороны, иногда обѣихъ сторонъ, причемъ несогласія супруговъ непремѣнно отражаются на дѣтяхъ болѣе или менѣе прискорбными послѣдствіями. Вотъ тутъ-то и выдвигается на первое мѣсто вопросъ, что лучше для дѣтей, что въ нравственномъ отношеніи для нихъ полезнѣе, разлука родителей или совмѣстное ихъ житье при обоюдномъ недовольствѣ, ведущемъ къ постояннымъ ссорамъ, невольными свидѣтелями которыхъ, а иногда и прямыми участниками, неизбѣжно бываютъ дѣти. Нашимъ читателямъ хорошо извѣстна, конечно, Крейцерова Соната гр. Л. Н. Толстаго. Здѣсь мы напомнимъ лишь о томъ, какъ супруги Позднышевы "дрались" дѣтьми, переманивала ихъ каждый на свою сторону, натравливали ихъ другъ на друга. То же самое происходило и въ семьѣ Фагана, когда онъ жилъ съ женой, и такъ бываетъ во всякой семьѣ, когда отношенія супруговъ обостряются до извѣстной степени. Что лучше для супруговъ: не расходиться, жить вмѣстѣ, ненавидѣть и презирать другъ друга, какъ супруги де-Фаганъ, въ теченіе восемнадцати лѣтъ, вѣчно грызться и изводить другъ друга, "драться" дѣтьми, или разойтись и искать если не новаго счастья,-- всегда, впрочемъ, возможнаго,-- то относительнаго спокойствія душевнаго и забвенія прежняго несчастья? Что для дѣтей лучше, чтобы родители травили имт другъ друга, "дрались" ими, или чтобы одинъ изъ родителей ушелъ, исчезъ и оставилъ ихъ на попеченіе другого?
   Въ романѣ Альфонса Додэ вопросы эти представляются въ очень яркомъ освѣщеніи, въ очень сильныхъ тонахъ, но отъ прямаго и вполнѣ опредѣленнаго ихъ рѣшенія авторъ, какъ будто умышленно, уклоняется, точно боится слишкомъ рѣзкаго заключенія, и останавливается на слащаво-идиллическихъ мечтаніяхъ объ идеальной супружеской любви. Очень можетъ быть, что объясненія такой неопредѣленности слѣдуетъ искать въ нежеланіи автора слишкомъ сильно раздражить общественное мнѣніе нѣкоторыхъ вліятельныхъ кружковъ французскаго общества, каковы всѣ "ревностные католики", на авторитетъ которыхъ ссылается г-жа Гюленъ, и "хорошее парижское общество", относящееся съ "отвращеніемъ" къ разводамъ, по словамъ Фагана. Какъ бы то ни было, герой и героиня романа согласны въ томъ, что "разводъ ничего не рѣшаетъ" и что не слѣдуетъ ни разводиться, ни расходиться, когда есть дѣти. Но тутъ же передъ обоими встаетъ основной вопросъ: "Что дѣлать?" Да, "что же дѣлать", когда расходиться не слѣдуетъ, а жить вмѣстѣ нельзя? На это требуется ясный и точный от вѣтъ. И указанія на то, какимъ долженъ быть отвѣтъ, мы находимъ въ самомъ романѣ Роза и Нинета, вопреки, быть можетъ, желанію автора, не захотѣвшаго высказаться прямо и открыто ни въ пользу развода, ни противъ него. Изъ разсказа Фагана о его семейной жизни читатель видѣлъ, что съ такою женщиной, какъ его супругами одинъ порядочный человѣкъ жить не можетъ. Она въ полномъ смыслѣ слова негодница, "une gueuse", какъ называетъ ее мужъ и въ чемъ онъ убѣдился вскорѣ послѣ женитьбы, если, во всякомъ случаѣ, долженъ былъ убѣдиться задолго до рожденія второй дочери, Нинеты, которая на пять лѣтъ моложе Розы. Пять лѣтъ совмѣстной жизни съ такою супругой -- достаточный срокъ для того, чтобы не осталось у мужа никакого сомнѣнія въ полной ея негодности, какъ жены и макъ матери, и въ совершенной ея неисправимости. Режи де-Фаганъ долженъ былъ очень скоро понять, что ошибся въ выборѣ жены и что его мечты объ идиллической семейной жизни не могутъ никогда осуществиться. Авторъ и герой его романа такъ расписали эту даму, что на заключительный вопросъ: "что же дѣлать?" -- можетъ быть только одинъ разумный отвѣть: "разстаться съ нею какъ можно скорѣе, бѣжать отъ нея, спасаться, какъ отъ чумы, спасать ребенка (благо онъ пока одинъ) отъ неминуемой и злой заразы". Другаго рѣшенія быть не можетъ, и всякое другое рѣшеніе неизбѣжно должно привести къ самымъ плачевнымъ результатамъ, которые всею тяжестью своею обрушатся на мужа, виновнаго въ томъ, что онъ не съумѣлъ, не захотѣлъ или не осилилъ разорвать "путы", въ которыя попалъ по милости той или иной несчастной случайности. Кромѣ того, романъ Додэ доказываетъ намъ, что горе тому, кто опоздаетъ поступить такъ, кто, по различнымъ соображеніямъ и подъ разными предлогами, не прекратитъ сожитія, когда всѣ нравственныя связи между супругами порваны и не могутъ быть возстановлены. Герой романа Доде слишкомъ долго избѣгалъ роковой развязки и жестоко поплатился за то, что прожилъ восемнадцать лѣтъ съ ненавистною ему и ненавидѣвшею его женой. И еще онъ тяжело наказанъ за то, что, расторгая невыносимый бракъ, "разрубая путы", какъ онъ говоритъ, онъ ихъ не разрубилъ на самомъ дѣлѣ или, по крайней мѣрѣ, разрубилъ не всѣ и, притомъ, не такъ, какъ бы слѣдовало это сдѣлать для собственнаго спокойствія и для блага дѣтей. Въ тонъ и есть самая большая его вина, что онъ оставилъ дочерей въ полномъ распоряженіи негоднѣйшей изъ матерей, имѣвшей, къ тому же, завѣдомо ему, любовную связь съ дряннымъ и пустоголовымъ кузеномъ. Первою причиной всѣхъ несчастій героя романа былъ не разводъ, а неудачный бракъ, который слабохарактерный мужъ слишкомъ долго не рѣшался расторгнуть; второю причиной было его странное самообольщеніе, будто онъ сможетъ сохранить любовь дочерей, почти совсѣмъ взрослыхъ дѣвушекъ, въ конецъ уже испорченныхъ негодною матерью и оставленныхъ имъ на полную нравственную гибель подъ непрерывнымъ вліяніемъ дурной, ненавидящей его женщины и ея любовника, сдѣлавшагося потомъ ея мужемъ и вотчимомъ его дочерей. Есть, наконецъ, и третья причина страданій героя, чисто-случайная, это -- его любовь къ Полинѣ Гюленъ,-- любовь, которая могла принести ему такое именно счастье, о какимъ онъ всегда мечталъ, и принесла ему много горя лишь потому, что родные г-жи Гюленъ "ревностные католики", и сама она считали разводъ дѣломъ недозволительнымъ. Если бы не это обстоятельство, Полина развелась бы съ мужемъ, по закону удержала бы при себѣ ребенка, вышла бы замужъ за любимаго и любящаго ее человѣка и были бы оба они какъ нельзя лучше счастливы. Стало быть, и въ этомъ случаѣ причина страданій обоихъ лежитъ не въ разводѣ, а, наоборотъ, въ нежеланіи развестись и въ предпочтеніи настоящему разводу очень неудобной формы расторженія брака разлученіемъ супруговъ, этимъ полуразводомъ, которому у насъ, приблизительно, соотвѣтствуетъ выдача женѣ отдѣльнаго вида на жительство.
   Авторъ показываетъ намъ въ мрачныхъ картинахъ нѣкоторыя дурныя стороны обоихъ способовъ расторженія брака при существованіи дѣтей, но нисколько не убѣждаетъ насъ въ томъ, что совмѣстная жизнь супруговъ, при наличности тѣхъ же условій, не привела бы къ чему-либо болѣе мрачному и ужасному и супруговъ, и ихъ дѣтей. Какъ бы ни судили герои романа о разводѣ, что бы ни хотѣлъ доказать авторъ, для насъ несомнѣннымъ представляется одно, что всѣ изображенныя имъ бѣды произошли отъ неполноты расторженія обоихъ супружествъ. Герой романа слишкомъ легкомысленно и долго обольщалъ себя надеждой сохранить любовь дочерей и слишкомъ поздно пришелъ къ сознанію, выразившемуся въ горькихъ словахъ: "Я развелся съ женой, такъ пусть же и съ дочерьми я буду въ разводѣ!..." Расторженіе брака есть, въ то же время, и расторженіе семьи, отказъ того изъ супруговъ, который уходитъ отъ семьи, не только отъ покидаемаго супруга, но и отъ оставляемыхъ дѣтей. Какъ это ни больно для родительскаго сердца, но это такъ, и лишь въ очень рѣдкихъ, исключительныхъ случаяхъ можетъ быть иначе. И вотъ это-то обстоятельство необходимо тщательно взвѣсить и обсудить, прежде чѣмъ разбивать семью; и нерѣдко оно вынуждаетъ родителей отклонять полный разрывъ, какъ ни тяжела ихъ совмѣстная жизнь. Съ другой стороны, однако, возможны и такіе случаи, когда наличность дѣтей должна побуждать одного изъ супруговъ добиваться развода, во что бы ни стало, для того, чтобы изъять дѣтей изъ-подъ пагубнаго для нихъ вліянія негодной матери или звѣроподобнаго отца. Насколько обязательна для родителей ненарушимость брака -- ради дѣтей, настолько же, при иныхъ обстоятельствахъ, можетъ оказаться обязательнымъ разводъ тоже ради дѣтей, ради ихъ спасенія отъ нравственной гибели, каковы бы ни были чувства или убѣжденія того или другаго изъ родителей. Въ такомъ именно подоженіи представлены авторомъ Режи де-Фаганъ и Полина Гюленъ. И мы считаемъ, что они обязаны были для блага дѣтей требовать развода, не отлагая этого на долгое время и не поддаваясь никакимъ соображеніямъ, хотя бы такимъ же, на которыя ссылаются Фаганъ и Полина, или даже еще болѣе вѣскимъ. Въ чему, на самомъ дѣлѣ, привело подчиненіе Полины убѣжденіямъ'"ревностныхъ католиковъ" и страхъ Фагана передъ мнѣніемъ "хорошаго парижскаго общества"? Г-жа Гюленъ довела мужа до самоубійства, сама уничтожила возможность счастья для себя въ бракѣ съ любимымъ человѣкомъ; ея безгранично-любимый сынъ рано или поздно узнаетъ о причинѣ самоубійства отца,-- этого отъ него не скроешь, разъ секретъ извѣстенъ Мальвилю и г-жѣ Ла-Постероль, -- и тогда... Страшно подумать о томъ, что ждетъ тогда мать и сына... Фаганъ навсегда и безповоротно потерялъ дочерей, утратилъ ихъ любовь и даже уваженіе, погубилъ ихъ обѣихъ нравственно, допустивши мерзкую женщину сдѣлать изъ нихъ такихъ же негодницъ,-- des gueuses,-- какова она сана. Заботливыя и нѣсколько преждевременныя соображенія отца объ ихъ будущихъ замужствахъ, помѣшавшія ему указать поводъ къ разводу въ поведеніи жены и тѣмъ самымъ отобрать у нея дочерей, привели къ такому браку для старшей дочери, отъ котораго мы не можемъ ждать ничего хорошаго, и къ сватовству младшей, не обѣщающему ничего добраго. Все, изъ-за чего бились, терпѣли, страдали, собою жертвовали несчастные Полина и Фаганъ,-- все это ускользнуло отъ нихъ, прахомъ разсыпалось и на нихъ же обрушилось еще болѣе тяжелымъ несчастьемъ, чѣмъ тѣ, отъ которыхъ они думали избавиться разными увертками, компромиссами, полумѣрами и полу рѣшеніями.
   Для такихъ людей и въ такомъ видѣ, какъ изображено въ романѣ, "разводъ не есть рѣшеніе" и "разлученіе супруговъ не лучше развода".. Изъ этого не слѣдуетъ, однако же, чтобы такъ было всегда, для всѣхъ и при всякихъ обстоятельствахъ, не слѣдуетъ даже и того, чтобы для тѣхъ же самыхъ лицъ это было вѣрно, если бы авторъ не ввелъ въ свой романъ, совершенно случайнаго и довольно произвольно усложняющаго дѣло, повода къ самоубійству Гюлена. Событіе это нисколько не соотвѣтствуетъ прямому и честному характеру Полины, нисколько не служитъ къ разъясненію вопроса о разводѣ и разлученіи супруговъ, а лишь безъ нужды его запутываетъ. Не всѣ же разведенные супруги обречены полюбить не разведенныхъ, а разлученныхъ только съ мужьями женщинъ. Такая нѣсколько искусственно составленная комбинація ослабляетъ значеніе доводовъ, направленныхъ противъ расторженія браковъ.
   Много большій интересъ, чѣмъ развитіе основной идеи, представляетъ для русскихъ читателей обрисовка характеровъ всѣхъ дѣйствующихъ лицъ до самаго послѣдняго и изображеніе нынѣшнихъ парижскихъ нравовъ и понятій о томъ, что хорошо и прилично и что подлежитъ осужденію со стороны общественнаго мнѣнія. Въ лицѣ Режи де-Фагана авторъ хотѣлъ дать если и не крупный, то, во всякомъ случаѣ, очень симпатичный типъ человѣка честнаго, порядочнаго и добраго, хорошаго отца. Слѣдовательно, все то, что дѣлаетъ этотъ прекрасный человѣкъ и какъ онъ относится къ дочерямъ, одобряется авторомъ, а за нимъ и хорошимъ французскимъ обществомъ, и, наоборотъ, не одобряются поступки его ex-супруги. Въ сущности же, взгляды ихъ на воспитаніе дочерей, на ихъ будущность и на устройство ихъ судьбы, когда онѣ подростутъ, разнятся весьма мало. Мы, русскіе, затруднимся даже сказать, кто изъ нихъ, отецъ или мать, приноситъ больше нравственнаго вреда этимъ двумъ дѣвочкамъ, не говоря уже о томъ, что этого нѣжно-любящаго отца мы вправѣ считать главнымъ виновникомъ порчи дѣвочекъ, такъ какъ онъ предоставилъ ихъ сполна вліянію двухъ дрянныхъ и враждебныхъ ему женщинъ. Мамаша рядитъ дочерей, какъ куколъ, средства же на это даетъ отецъ добровольно; она перекрашиваетъ имъ волосы, какъ и себѣ, веселитъ балами и разыгрываніемъ шарадъ; онъ восхищается разряженными и раскрашенными дѣвочками, и самъ бы ихъ раскрасилъ, еслибъ онѣ были въ его рукахъ. Мать устраиваетъ сватовство дочерей и выдаетъ старшую за какого-то преждевременно облысѣвшаго чиновника, повидимому, карьериста, весьма неравнодушнаго къ размѣрамъ приданаго. Отецъ доволенъ такою партіей и озабоченъ развѣдываніемъ не о женихѣ дочери, а объ "респектабельности" его семьи... Въ общемъ не то возмущаетъ и огорчаетъ несчастнаго отца, что его дочери ряженыя и крашеныя куклы, что ихъ готовятъ быть такими же "gueuses", какова ихъ маменька,-- нѣтъ, вся душевная боль и всѣ страданія его отъ того происходятъ, что дочери не любятъ его, "нѣжнѣйшаго и лучшаго изъ отцовъ". Съ начала и до конца романа онъ только однимъ и озабоченъ, чтобъ удержать за собою любовь дочерей какими бы то ни было способами,-- всяческимъ баловствомъ, лакомствами, обѣдами въ ресторанахъ, въ особенности же нездоровымъ раздразниваніемъ ихъ тщеславія. Послѣ блестящаго успѣха его пьесы, Фаганъ съ восхищеніемъ думаетъ, что Ла-Постероль никогда не доставитъ такого наслажденія его дочерямъ, какое доставилъ имъ тріумфъ отца. Жестоко ошибся бѣдный Фаганъ: его минутное торжество очень скоро угасло въ чаду иного, личнаго тщеславія, въ салонахъ префектуры, гдѣ сами дѣвочки, независимо отъ нѣжнаго родителя, играютъ первыя роли и наслаждаются собственными тріумфами по милости своей маменьки и кузена-вотчима Ла-Постероля. "Правдивая и чистая" Полина Гюленъ старается смягчить негодованіе отца и оправдываетъ дѣвочекъ ихъ молодостью, незрѣлостью, дѣтскою слабостью воли и характеровъ. Изъ этого ясно, что умная и честная женщина, искренній, правдивый другъ Фагана, не понимаетъ, не сознаетъ сама, въ чемъ состоитъ истинная причина нехорошихъ отношеній дочерей къ отцу. Если бы она уразумѣла это, тогда она сказала бы Фагану: "Мой добрый другъ, во всемъ вы сами виноваты, вы получаете лишь то, что сами подготовили дряннымъ воспитаніемъ вашихъ дочерей". И если бы Полина говорила по-русски, она закончила бы такъ: "снявши голову, по волосамъ не плачутъ".
   Самъ по себѣ разводъ,-- въ данномъ случаѣ, по крайней мѣрѣ, -- не оказалъ никакого вліянія на нравственную сторону этихъ дѣвочекъ и едва ли могъ дать иные результаты, если бы состоялся много раньше и если бы дочери остались при отцѣ. Очень можетъ быть, что онѣ любили бы отца такъ, какъ онъ того страстно хотѣлъ, и утѣшали бы его своею любовью; но мало вѣроятно, чтобы такой отецъ съумѣлъ дать имъ лучшее воспитаніе и лучшее направленіе. Есть очень много основаній думать, что всѣ заботы были бы устремлены на изящныя манеры, на наряды и прически, на шарады въ костюмахъ, на свѣтскія приличія и на пріисканіе, хотя бы и плѣшивыхъ, жениховъ изъ "респектабельныхъ" семействъ. Таково нынѣшнее французское общество, какимъ изобразилъ его Альфонсъ Додэ, и авторитетъ такого знатока Парижа и столь тонкаго наблюдателя служитъ намъ порукою въ томъ, что мастерски написанная имъ картина, воспроизводитъ передъ нами подлинную дѣйствительность.

"Русская Мысль", кн. IV--V, 1892

   
   
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов