Книговод

Вокруг Луны

Верн Жюль


   Жюль Верн

Вокруг Луны

Autour de la Lune

Перевод с французского Марко Вовчок

    

ГЛАВА ВСТУПИТЕЛЬНАЯ,

которая подводит итоги первой части и служит предисловием ко второй.

   В течение 186... года весь мир был поражен необычайным по смелости научным опытом, беспримерным в истории ученых исследований. Члены "Пушечного клуба", основанного группой артиллеристов в Балтиморе после Гражданской войны в Америке, задумали установить связь с Луной - да, да, с Луной, не более и не менее, - пустив в нее ядро из пушки. Председатель клуба Барбикен, автор проекта, заручившись советами астрономов Кембриджской обсерватории, подготовил все необходимое для выполнения этого неслыханного предприятия, которое, впрочем, сведущие люди признали вполне осуществимым. Организовав повсеместную подписку, собравшую около тридцати миллионов франков, он приступил к грандиозным работам.
   На основании докладной записки, составленной астрономами обсерватории, орудие, из которого будет выпущен снаряд, должно быть установлено в местности, расположенной между 0° и 28° северной или южной широты и нацелено на Луну прямо в зенит. Ядро должно обладать первоначальной скоростью в 12 тысяч ярдов в секунду. Снаряд, выпущенный 1 декабря в 10 часов 46 минут 40 секунд вечера, должен достичь Луны через четыре дня после вылета, а именно 5 декабря ровно в полночь, в момент, когда Луна будет находиться в перигее, то есть ближе всего к Земле, иными словами, на расстоянии 86 тысяч 410 лье.
   Влиятельные члены "Пушечного клуба", председатель Барбикен, майор Эльфистон, секретарь Дж. Т. Мастон, и другие ученые на нескольких заседаниях обсудили вопросы о форме и составе ядра, о типе и положении орудия, о качестве и количестве пороха. Было решено следующее. Во-первых, снаряд будет полым шаровидным ядром в 108 дюймов диаметром, с толщиной стенок в 12 дюймов и весом в 19 250 фунтов. Во-вторых, орудием будет пушка типа колумбиады, в 900 футов длиной, отлитая из чугуна и врытая отвесно прямо в землю. В-третьих, на пороховой заряд потребуется 400 тысяч фунтов пироксилина, который, выделив при взрыве шесть миллиардов литров газов, с достаточной силой вытолкнет снаряд по направлению к ночному светилу.
   После того как эти вопросы были разрешены, председатель Барбикен с помощью инженера Мерчисона выбрал подходящее место на возвышенности во Флориде, на 27°7' северной широты и 5°7' западной долготы. На этой площадке после грандиозных работ была с успехом отлита колумбиада.
   Так обстояли дела, когда неожиданное событие еще во сто крат усилило всеобщий интерес к этому великому предприятию.
   Некий француз, предприимчивый парижанин, остроумный и отважный, художник в душе, объявил, что желает лететь внутри ядра, чтобы высадиться на Луне и произвести обследование земного спутника. Этого неустрашимого искателя приключений звали Мишель Ардан. Он прибыл в Америку, был встречен с энтузиазмом, выступил на митинге, откуда его с триумфом вынесли на руках, заставил председателя Барбикена помириться с его смертельным врагом капитаном Николем и, в знак полного примирения, убедил их обоих лететь вместе с ним внутри снаряда.
   Предложение было принято. Форму снаряда решили изменить. Вместо круглого он стал цилиндро-коническим. Этот своего рода воздушный вагон снабдили мощными пружинными буферами и разбивными перегородками, чтобы ослабить силу толчка при выстреле. Упаковали запасы провизии на целый год, воды - на несколько месяцев и газа - на несколько дней. Особый аппарат автоматически вырабатывал и подавал кислород в количестве, достаточном для дыхания троих путешественников. В то же самое время по заданию "Пушечного клуба" был сооружен на одной из высоких вершин Скалистых гор гигантский телескоп, чтобы следить оттуда за полетом ядра в небесном пространстве. Словом, все было подготовлено.
   И вот 1 декабря, в назначенный час, при громадном стечении народа вылет состоялся, и три человека, впервые в истории покинув земной шар, устремились в межпланетное пространство, твердо уверенные, что достигнут цели путешествия. Отважные исследователи, Мишель Ардан, председатель Барбикен и капитан Николь, должны были завершить свой перелет за 97 часов 13 минут 20 секунд. Следовательно, их прибытие на поверхность лунного диска могло состояться только 5 декабря, как сообщалось в некоторых плохо осведомленных газетах.
   Однако произошло непредвиденное явление: детонация, произведенная выстрелом колумбиады, повлекла за собой внезапное сотрясение земной атмосферы и скопление громадного количества водяных паров. Обстоятельство это вызвало всеобщее возмущение, так как Луна на много ночей скрылась за тучами от взоров наблюдателей.
   Доблестный Дж. Т. Мастон, самый преданный друг троих путешественников, в сопровождении почтенного Дж. Бельфаста, директора Кембриджской обсерватории, отправился на Скалистые горы и прибыл в Лонгспик, где был установлен мощный телескоп, приближающий Луну на расстояние двух лье. Достойный секретарь "Пушечного клуба" пожелал лично проследить весь путь своих отважных друзей.
   Скопление облаков в атмосфере сделало невозможным 5, 6, 7, 9 и 10 декабря всякие наблюдения. Опасались даже, что наблюдения придется отложить до 3 января следующего года, так как Луна, вступив с 11 декабря в последнюю четверть, окажется на ущербе, что помешает следить за полетом снаряда.
   Но вот, наконец, ко всеобщему удовлетворению, сильный ураган разогнал тучи в ночь с 11 на 12 декабря, и Луна, сильно ущербленная, ярко засияла на черном фоне неба.
   В ту же ночь с наблюдательного поста в Лонгспике полетела телеграмма, отправленная Мастоном и Бельфастом в адрес бюро Кембриджской обсерватории.
   Что же сообщалось в телеграмме?
   Она гласила: снаряд, выпущенный колумбиадой в Стонзхилле, усмотрен Бельфастом и Мастоном 11 декабря в 8 часов 47 минут вечера; снаряд, отклонившись по неизвестной причине, не долетел до Луны, но пролетел настолько близко, что попал в сферу лунного притяжения; прямолинейное движение ядра превратилось в движение по кривой, и ныне, обращаясь по эллиптической орбите вокруг ночного светила, оно стало его спутником.
   Телеграмма добавляла, что свойства нового небесного тела пока еще не могут быть установлены. Действительно, чтобы окончательно определить его свойства, требовалось произвести три последовательных наблюдения над новым спутником в трех его различных положениях. Далее сообщалось, что расстояние, отделяющее снаряд от лунной поверхности, можно приблизительно исчислить в 2833 мили, то есть в 4500 лье.
   В заключение высказывались две гипотезы: или притяжение Луны возобладает, и тогда путники достигнут цели путешествия, или же снаряд, следуя по той же орбите, будет обращаться вокруг лунного диска до скончания веков.
   Какая же судьба ожидает путешественников при любой из двух возможностей? Правда, съестных припасов им хватит на некоторое время. Но даже если предположить, что их дерзкое предприятие увенчается успехом, каким образом они возвратятся обратно? Удастся ли им вообще вернуться? Узнают ли когда-нибудь люди, что с ними сталось? Все эти вопросы необычайно волновали публику и с жаром обсуждались в печати всеми современными авторитетами.
   Здесь уместно сделать одно замечание, над которым не мешало бы подумать иным исследователям, склонным к поспешным выводам. Если ученый решает обнародовать какое-либо чисто теоретическое умозаключение, он должен действовать как можно осмотрительнее. Никто вас не принуждает открывать планету, или комету, или новый спутник, и тот, кто ошибется в подобном случае, неизбежно подвергнет себя насмешкам толпы. Значит, лучше подождать, и именно так следовало поступить нетерпеливому Дж. Т. Мастону, прежде чем пустить по всему свету пресловутую телеграмму, сообщающую, по его мнению, последнее слово о результатах знаменитого опыта.
   В самом деле, в телеграмме были допущены двоякого рода ошибки, что и подтвердилось впоследствии. Во-первых, ошибки в наблюдении, касающиеся расстояния между поверхностью Луны и снарядов, ибо его немыслимо было усмотреть в указанный срок, 11 декабря, я то, что явилось или померещилось Дж: Т. Мастону на небосклоне, никак не могло быть ядром колумбиады. Во-вторых, ошибки теоретические, касающиеся судьбы упомянутого ядра, ибо счесть его спутником Луны значило бы вступить в полное противоречие с основными законами механики.
   Лишь одна из гипотез наблюдателей с Лонгспика могла подтвердиться, а именно: что путешественники - если они еще живы - приложат все усилия, чтобы с помощью лунного притяжения достигнуть поверхности светила.
   Как бы то ни было, но эти умные и отважные люди благополучно перенесли страшный толчок при вылете, и об их-то путешествии в вагоне-снаряде мы и собирал емся рассказать со всеми удивительными и драматическими подробностями. Рассказ этот разрушит множество иллюзий и опровергнет немало догадок, но зато даст правдивую картину всех трудностей и неожиданностей, связанных с подобного рода опытом, а также покажет во всем блеске научные таланты Барбикена, находчивость практичного Николя и веселую отвагу Мишеля Ардана.
   Кроме того, наш рассказ докажет, что их достойный друг Дж. Т. Мастон только даром терял время, когда, свесившись над трубой исполинского телескопа, наблюдал за движением Луны по звездным пространствам.
    

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

Между 10 часами 20 минутами и 10 часами 47 минутами вечера.

   Ровно в десять часов Мишель Ардан, Барбикен и Николь распростились со всеми друзьями, которых они оставляли на Земле. Две собаки, предназначавшиеся для разведения собачьей породы на Луне, уже сидели в снаряде. Путешественники приблизились к отверстию огромной колумбиады. Подъемная машина тотчас спустила их в жерло вплоть до конической верхушки снаряда.
   Отсюда через специальный люк они проникли в свой алюминиевый вагон. Канаты и блоки были тотчас же вытянуты наружу, и жерло колумбиады освободилось от всех лесов и площадок.
   Очутившись с товарищами в снаряде, Николь немедленно принялся завинчивать его отверстие плотной металлической крышкой, укрепленной изнутри нажимными винтами; такие же плотно пригнанные крышки закрывали толстые выпуклые стекла иллюминаторов. Путешественники, герметически закупоренные в металлической тюрьме, погрузились в глубочайший мрак.
   - Ну, дорогие попутчики, - сказал Ардан, - моя специальность - домашний уют, и я - отличный хозяин. Пожалуйста, не церемоньтесь и чувствуйте себя как дома. Прежде всего надо как можно удобнее и уютнее расположиться в нашей новой квартире. Для начала я нахожу, что у нас темновато. Не для кротов же, черт возьми, изобретен газ!
   С этими словами беззаботный француз чиркнул спичкой о подошву своего сапога и поднес ее к газовому рожку на баллоне, в котором под сильным давлением хранился запас светильного газа. Этот запас был рассчитан для освещения и отопления снаряда в течение ста сорока четырех часов, или шести суток.
   Газ загорелся, и при его свете пассажиры увидели комфортабельную комнату со стеганой обшивкой по стенам, круглым диваном и сводчатым потолком.
   Все находившиеся в снаряде предметы - оружие, посуда, приборы - были плотно пригнаны к стенам и укреплены на стеганых прокладках, так что могли выдержать самое сильное сотрясение. Для осуществления рискованного предприятия предусмотрели все, что только было в человеческих силах.
   После тщательного осмотра Мишель Ардан заявил, что очень доволен новым помещением.
   - Это, конечно, тюрьма, - сказал он, - но тюрьма летучая. И если бы только нам дозволено было хоть изредка высовывать нос из окна, я подписал бы на такую квартиру арендный договор сроком хоть на сто лет. Чему ты усмехаешься, Барбикен? Уж не думаешь ли ты, что этот снаряд станет нашим гробом? Да хоть бы и так, я все-таки не променяю его на Магометов гроб, который болтается из стороны в сторону на одном месте.
   Пока Мишель Ардан разглагольствовал, Барбикен и Никель заканчивали последние приготовления.
   Хронометр Николя показывал двадцать минут одиннадцатого вечера, когда три путешественника окончательно замуровались в снаряде. Этот хронометр был поставлен по часам инженера Мерчисона с точностью до десятой секунды. Барбикен взглянул на него и сказал:
   - Друзья мои, теперь ровно двадцать минут одиннадцатого. В десять часов сорок семь минут двадцать секунд Мерчисон пустит электрический ток по проводу, соединенному с зарядом колумбиады. В ту же минуту мы оторвемся от Земли. Значит, нам остается всего-навсего двадцать семь минут.
   - Двадцать шесть минут и сорок секунд, - поправил педантичный Николь.
   - Ну что ж, - воскликнул неунывающий Ардан. - За двадцать шесть минут можно еще наделать пропасть дел. Можно обсудить глубочайшие моральные и политические проблемы и даже разрешить их. Двадцать шесть дельно использованных минут стоят двадцати шести лет безделья! Несколько секунд жизни Паскаля или Ньютона стоят целой жизни какого-нибудь глупца или бездельника.
   - Так что же из этого следует, неугомонный болтун? - спросил Барбикен.
   - Следует только то, что нам остается целых двадцать шесть минут.
   - Теперь уже только двадцать четыре, - опять поправил Николь.
   - Хорошо, только двадцать четыре, дорогой капитан. Двадцать четыре минуты, в течение которых можно с успехом углубить и обсудить...
   - Мишель, - перебил его Барбикен, - у нас будет достаточно досуга для самых глубокомысленных рассуждений во время перелета, а теперь лучше бы заняться приготовлениями к отъезду.
   - А разве не все готово?
   - Разумеется, все готово, но следовало бы еще кое-что сделать, чтобы ослабить, насколько возможно, первоначальный толчок.
   - А ты разве забыл воду в разбивных перегородках? Ее упругость предохранит нас от любого толчка.
   - Я надеюсь, Мишель, - мягко сказал Барбикен, - но все-таки не уверен...
   - Ну и шутник! Он "надеется"! Он "не уверен"! Он дожидался, пока нас совсем закупорят, чтобы сделать такое печальное признание! Я требую, чтобы меня сейчас же выпустили отсюда!
   - Выпустили? Да как же это сделать? - спросил Барбикен.
   - Действительно, теперь это трудновато. Мы сидим в вагоне и через двадцать четыре минуты услышим свисток кондуктора.
   - Через двадцать, - поправил Николь. Несколько мгновений путешественники молча глядели друг на друга; затем осмотрели все находившиеся при них вещи.
   - Все в порядке, - сказал Барбикен, - все на месте. Теперь надо решить, как бы получше разместиться, чтобы легче выдержать толчок от выстрела. Какое положение наиболее выгодно? Прежде всего надо предотвратить приток крови к голове.
   - Совершенно верно, - заметил Николь.
   - Ну так встанем вверх ногами, как клоуны в цирке! Чего же лучше! - воскликнул Ардан, готовясь тотчас же привести в исполнение свою выдумку.
   - Нет, нет, - возразил Барбикен, - лучше всего лечь на бок. Лежа на боку, мы легче перенесем толчок. Заметьте, что в момент выстрела никакого значения не будет иметь, находимся ли мы внутри снаряда или впереди него.
   - Ну, раз это не имеет никакого значения, я могу быть спокоен, - сказал Мишель Ардан.
   - Одобряете ли вы мою мысль, Николь? - спросил Барбикен.
   - Вполне, - отвечал Николь. - Остается тринадцать с половиной минут.
   - Наш Николь не человек, - воскликнул Мишель Ардан, - а ходячий хронометр с секундомером на восьми камнях...
   Но товарищи уже не слушали его; с непостижимым хладнокровием они заканчивали последние приготовления к вылету. Со стороны их можно было принять за двух аккуратных пассажиров, которые со всеми удобствами располагаются в железнодорожном купе. Спрашивается, из чего только сделаны сердца у этих американцев! Их пульс не ускоряется даже в минуту самой страшной опасности.
   В снаряд были положены три толстых, туго набитых тюфяка. Николь и Барбикен вытащили их на середину диска, образующего подвижный пол. На эти тюфяки путешественники намеревались улечься за несколько минут до выстрела.
   Неугомонный Ардан суетился и вертелся в своей тесной тюрьме, как он называл снаряд, словно дикий зверь в клетке. Он без умолку болтал с друзьями и с собаками - Дианой и Сателлитом, которым, как мы помним, он незадолго до отъезда дал эти символические клички.
   - Эй, Диана, сюда! Эй, Сателлит! - кричал он, подбадривая собак. - Ко мне! Мы с вами покажем лунным собакам, как ведут себя псы на Земле! То-то прославится ваша собачья порода! Черт возьми! Приведись нам только вернуться назад, мы уж конечно привезем с собой новую, скрещенную породу "лундогов", которая произведет здесь страшнейший фурор.
   - Если только на Луне водятся собаки! - заметил Барбикен.
   - Разумеется, водятся, - уверенно заявил Мишель Ардан. - Там водятся и лошади, и коровы, и ослы, и куры. Держу пари, что мы найдем там кур.
   - Пари на сто долларов, что их там нет, - заявил Николь.
   - Принимаю вызов, капитан! - воскликнул Ардан, пожимая руку Николя.
   - Впрочем, ты уже трижды проиграл пари с нашим председателем: деньги для нашего полета собраны, выплавка снаряда удалась как нельзя лучше и, наконец, зарядка колумбиады выполнена без малейшей аварии, - итого ты, стало быть, проиграл шесть тысяч долларов!
   - Ну что ж, ну и проиграл, - согласился Николь. - Десять часов тридцать семь минут шесть секунд!
   - Прекрасно, капитан. Не пройдет, значит, и четверти часа, как тебе придется отсчитать председателю девять тысяч долларов: четыре тысячи за то, что колумбиаду не разорвало, и пять тысяч за то, что снаряд взлетит дальше, чем на шесть миль.
   - Что ж, доллары со мной, - отвечал Николь, спокойно хлопнув себя по карману, - и я охотно расплачусь.
   - Я вижу, Николь, что ты человек порядка, чего я никогда не мог сказать про себя. И все-таки позволь тебе заметить, что все твои пари - верный убыток.
   - Почему?
   - Да потому, что если ты выиграешь, значит, колумбиада взорвется, а с ней и снаряд... И тогда Барбикен не сможет заплатить тебе свой проигрыш.
   - Моя ставка внесена в Балтиморский банк, - вмешался Барбикен, - и если Николь погибнет, деньги достанутся его наследникам.
   - Фу-ты, что за практичные люди! - воскликнул Ардан. - Чем меньше я вас понимаю, тем более вам удивляюсь.
   - Сорок две минуты одиннадцатого! - сказал Николь.
   - Остается всего пять минут, - заметил Барбикен.
   - Да, всего-навсего! - воскликнул Мишель Ардан. - А мы закупорены в снаряде, в стволе девятисотфутовой пушки! И под снарядом - четыреста тысяч фунтов пироксилина, что равняется шестнадцати тысячам фунтам обычного пороха. Наш приятель Мерчисон с хронометром в руке вперился сейчас в стрелку, положил палец на электрическую кнопку, отсчитывает секунды и готовится швырнуть нас в межпланетное пространство.
   - Будет тебе шутить, Мишель! - серьезно сказал Барбикен. - Приготовимся! От торжественной минуты нас отделяет всего несколько мгновений. Пожмем друг другу руки, друзья!
   - Да, да, всего несколько секунд, - подхватил Ардан, не в силах скрыть волнение.
   Трое смельчаков обнялись в последний раз.
   - Храни нас бог, - сказал набожный Барбикен. Ардан и Николь растянулись на тюфяках, положенных в середине диска.
   - Десять часов сорок семь минут! - прошептал капитан.
   - Еще двадцать секунд!
   Барбикен проворно погасил газ и улегся около товарищей.
   Безмолвие прерывалось только стуком хронометра, отбивавшего секунды.
   Вдруг друзья почувствовали страшной силы сотрясение, и снаряд под давлением шести миллиардов литров газа, образовавшегося от взрыва пироксилина, взлетел в пространство.
    

ГЛАВА ВТОРАЯ.

Первые полчаса.

   Что же произошло? Какие последствия имело это страшное сотрясение? Удалось ли остроумным конструкторам снаряда добиться желаемых результатов? Удалось ли смягчить удар благодаря пружинам, стеганым прокладкам, водяным буферам и разбивным перегородкам? Выдержали ли они невероятный толчок скоростью в одиннадцать тысяч метров, которого было бы достаточно, чтобы в одну секунду пересечь весь путь от Парижа до Нью-Йорка? Вот какие вопросы занимали и волновали миллионы свидетелей необычайного события. В эти минуты никто уже не помнил о цели путешествия, все думали только о самих путешественниках. Что же увидели бы в снаряде провожающие вроде Дж. Т. Мастона, доведись им хоть одним глазком заглянуть в него?
   Да ровно ничего.
   В ядре царствовал глубочайший мрак. Но цилиндро-конические стенки выдержали выстрел как нельзя лучше: ни одной трещинки, ни одного прогиба, ни одной деформации. Чудесный снаряд ничуть не испортился от неимоверного взрыва - не расплавился, не пролился алюминиевым дождем на землю, как опасались иные скептики.
   Внутри снаряда все было в порядке. Некоторые предметы только сильно подбросило кверху, но самые нужные из них нисколько не пострадали. Их крепления оказались в полной сохранности.
   На подвижном диске, опустившемся до утолщенного дна снаряда, после того как сплющились перегородки и вылилась заполнявшая их вода, лежали три неподвижных тела. Живы ли были Барбикен, Николь и Ардан? Или же снаряд превратился в металлическую гробницу и уносил в пространство только их трупы?
   Через несколько минут одно из тел зашевелилось. Руки задвигались, голова приподнялась. Человек встал на колени. Это был Мишель Ардан. Ощупав себя и испустив громкий вздох, он заявил:
   - Мишель Ардан целехонек! Посмотрим, что с другими.
   Бравый, француз хотел встать, но не смог устоять на ногах. Голова у него кружилась, от бурного кровообращения он словно ослеп и шатался, как пьяный.
   - Брр! - сказал он. - Точно выпил две бутылки кортона. Только, пожалуй, это не так приятно.
   Ардан провел несколько раз рукой по лбу, потер виски.
   - Николь! Барбикен! -- крикнул он громко и со страхом прислушался.
   Ответа не было.
   Ни одного вздоха, который сказал бы ему, что сердца его товарищей еще бьются. Он позвал вторично. То же молчание.
   - Черт возьми! - проговорил Ардан. - Они словно с пятого этажа вниз головой свалились! Ба! - прибавил он с обычной непоколебимой уверенностью. - Уж если француз мог стать на колени, то американцы-то уж наверняка вскочат на ноги! Однако прежде всего исследуем обстановку.
   Ардан чувствовал, что жизнь быстро к нему возвращается: кровь отлила от головы, пульс бился ровнее. Несколько новых усилий вернули ему равновесие. Ему удалось встать на ноги и вынуть из кармана фосфорные спички.
   От трения спичка зажглась, и он поднес ее к газовому рожку. Газовый баллон был цел: газ не улетучился. Впрочем, в случае утечки Ардан почувствовал бы запах газа, да и не мог бы безнаказанно зажечь спичку в помещении, наполненном светильным газом. Соединясь с воздухом, газ образовал бы взрывчатую смесь, и взрыв, может быть, довершил бы то, что начало сотрясение.
   Как только газовый рожок вспыхнул, Ардан склонился над своими товарищами. Они лежали друг на друге и казались бездыханными. Николь лежал сверху, Барбикен снизу.
   Ардан поднял капитана, прислонил к дивану и принялся что есть мочи растирать его. Усердный и умелый массаж привел Николя в чувство. Он открыл глаза, и к нему тотчас же вернулось привычное хладнокровие. Схватив Ардана за руку и озираясь по сторонам, он спросил:
   - А Барбикен?
   - Всякому свой черед, - спокойно отвечал Ардан. - Я начал с тебя, потому что ты лежал сверху, а теперь примемся за Барбикена.
   Они вместе, приподняли председателя "Пушечного клуба" и положили его на диван. Барбикен, по-видимому, пострадал сильнее своих товарищей. Он был весь в крови. Николь, однако, скоро убедился, что кровотечение вызвано легкой раной в плече - пустячной царапиной, которую он тотчас же тщательно перевязал.
   Однако Барбикен не скоро пришел в себя и перепугал друзей, не щадивших сил на растирание.
   - Он еще дышит, - сказал Николь, прикладывая ухо к груди раненого.
   - Да, - отвечал Ардан, - дышит, как человек, привыкший к этому ежедневному процессу. Растирай его, растирай сильнее!
   Оба массажиста работали так усердно, что Барбикен, наконец, пришел в сознание. Он открыл глаза, приподнялся, взял за руки обоих друзей, и первыми его словами были:
   - Ну что, Николь, летим? Николь и Ардан переглянулись. Они еще не успели подумать о снаряде. Их первой заботой были пассажиры, а не вагон.
   - В самом деле, где мы? - спросил Ардан. - Летим мы или нет?
   - Может быть, мы преспокойно лежим на флоридской земле? - спросил Николь.
   - Или на дне Мексиканского залива? - добавил Ардан.
   - Что вы! - воскликнул Барбикен.
   Обе догадки, высказанные друзьями, тотчас вернули его к действительности.
   Как бы там ни было, пока еще невозможно было сказать что-нибудь достоверное относительно состояния снаряда. Кажущаяся неподвижность его и отсутствие всякого сообщения с внешним миром не позволяли решить этого вопроса. Может статься, снаряд летел по траектории в межпланетном пространстве, а может быть, поднявшись на короткое время вверх, он упал на землю или в Мексиканский залив... Принимая во внимание незначительную ширину Флоридского полуострова, падение в Мексиканский залив представлялось вполне вероятным.
   Дело было нешуточное, и задача чрезвычайно интересная. Надо было разрешить ее как можно скорее. Барбикен, взволнованный, усилием воли преодолевая физическую слабость, поднялся на ноги и прислушался. Снаружи - глубочайшее безмолвие. Стены были так толсты, что не пропускали ни малейшего звука. Но одно обстоятельство поразило Барбикена: температура внутри снаряда сильно повысилась. Барбикен вынул из футляра термометр: он показывал сорок пять градусов по Цельсию!
   - Мы летим! - сказал Барбикен. - Мы летим! Эта удушающая жара проникает сквозь стенки снаряда! Она объясняется трением ядра об атмосферные слои. Скоро она спадет, потому что мы несемся уже в пустоте. И после того как мы чуть не задохнулись от зноя, нам придется вытерпеть жестокий холод.
   - Почему же? - спросил Ардан. - По-твоему, Барбикен, мы уже за пределами земной атмосферы?
   - Конечно, Мишель, разумеется. Слушай! Сейчас пятьдесят пять минут одиннадцатого. Мы вылетели восемь минут назад. Если бы скорость полета не уменьшилась от трения снаряда о воздух, нам было бы достаточно шести секунд, чтобы преодолеть шестнадцать лье земной атмосферы.
   - Совершенно верно, - подтвердил Николь, - но насколько, по-вашему, снизилась от трения наша начальная скорость?
   - На одну треть, Николь, - отвечал Барбикен. - Это снижение действительно громадно, но оно соответствует моим расчетам. Таким образом, если начальная скорость снаряда равнялась одиннадцати тысячам метров, то по выходе из атмосферы она должна была снизиться до семи тысяч трехсот тридцати двух метров. Что бы там ни было, этот перегон мы уже миновали и...
   - И наш друг Николь проиграл оба пари, - перебил Ардан. - Четыре тысячи долларов за то, что колумбиада не взорвалась, и пять тысяч долларов за то, что снаряд поднялся выше шести миль. Ну-ка, Николь, раскошеливайся.
   - Проверим сначала, - ответил капитан. - А за расплатой дело не станет. Весьма возможно, что предположения и расчеты Барбикена совершенно верны и что я проиграл девять тысяч долларов. Но мне приходит в голову другое соображение, которое лишает смысла самое пари.
   - Какое же? - встрепенулся Барбикен.
   - А такое, что по той или по другой причине искру не попала в порох, и мы не взлетели.
   - Черт возьми, капитан, - вскричал Мишель Ардан. - Вот гипотеза, которую даже такой невежда, как я, может мигом опровергнуть. Ты говоришь глупости. А толчок, который нас чуть было не прикончил? Не я ли приводил тебя в чувство? А рана на плече председателя, которая все еще кровоточит...
   - Согласен, Мишель, - ответил Николь, - но позволь задать тебе один вопрос.
   - Есть, капитан.
   - Ты слышал выстрел, который, несомненно, должен быть оглушительным?
   - Нет, - отвечал озадаченный Ардан, - я действительно не слышал выстрела.
   - А вы, Барбикен?
   - Я тоже не слыхал.
   - Ну так как же? - спросил Николь.
   - В самом деле странно, - пробормотал председатель. - Отчего же мы не слышали выстрела?
   Приятели недоуменно переглянулись.
   Они столкнулись с необъяснимым явлением. Снаряд полетел, значит, должен быть и выстрел!
   - Погодите, - сказал Барбикен, - сначала осмотримся, где мы. Откроем-ка ставни.
   Эта простая операция была тотчас же выполнена. Гайки, которые сдерживали болты наружных ставен, поддались нажиму английского ключа; болты были выдвинуты наружу, и металлические пробки, обшитые каучуком, мгновенно заткнули болтовые отверстия. Наружная ставня, как крышка на шарнире, тотчас опустилась и обнажила вставленное в раму выпуклое стекло иллюминатора. Такое же окно имелось на другой стене снаряда. Третье - было устроено в куполе, четвертое - на полу, на дне снаряда. Таким образом через боковые окна можно было в двух противоположных направлениях наблюдать небо, а через верхний и нижний иллюминатор - Луну и Землю. Барбикен с товарищами кинулись к окну.
   В окно не проникал ни один луч света. Снаряд был окружен полнейшим мраком.
   - Нет, друзья, мы не упали на Землю! - воскликнул Барбикен. - И не погрузились на дно Мексиканского залива! Нет, мы несемся в пространстве! Взгляните только на сверкающие во мраке звезды и на непроницаемую темноту, сгустившуюся между нами и Землей!
   - Ура! Ура! - в один голос вскричали Николь и Ардан.
   Густой мрак действительно подтверждал, что снаряд покинул Землю, так как иначе путешественники видели бы земную поверхность, ярко освещенную в эту минуту лунным светом. Темнота доказывала также, что снаряд уже прорезал земную атмосферу, в противном случае рассеянный в воздушном слое свет отражался бы на его металлических стенках. Этот свет проникал бы и в окна, а они оставались неосвещенными. Сомнения не было. Путешественники действительно оторвались от Земли.
   - Я проиграл, - признал Николь.
   - С чем тебя и поздравляю! - сказал Ардан. - Получите девять тысяч долларов, - сказал капитан, вынимая из кармана пачку банковых билетов.
   - Прикажете расписку в получении? - спросил Барбикен, беря деньги.
   - Если это вас не затруднит, - ответил Николь. - Порядок никогда не помешает.
   И Барбикен серьезно и флегматично, словно он сидел у себя в конторе, вынул записную книжку, вырвал из нее чистый листок, набросал карандашом расписку по всем правилам бухгалтерии, расписался, проставил дату, приложил печать и вручил расписку Николю, который бережно спрятал ее в свой портфель.
   Мишель Ардан, сняв фуражку, отвесил товарищам безмолвный поклон. Такой формализм в подобных условиях лишил его дара речи. Ардан отроду не видел ничего более "американского"...
   Покончив с деловыми формальностями, Барбикен и Николь снова подошли к окну и принялись разглядывать созвездия. На черном фоне неба звезды выделялись яркими точками, но Луны с этой стороны нельзя было видеть, потому что, двигаясь с востока на запад, она мало-помалу приближалась к зениту. Ее отсутствие удивило Ардана.
   - Где же Луна? - сказал он. - Неужели наше свидание с ней не состоится?
   - Успокойся, - ответил Барбикен. - Наша будущая "Земля" на своем месте, но с этой стороны мы не можем ее видеть. Отворим другое боковое окно.
   Барбикен уже двинулся было к противоположному ставню, как вдруг, его внимание было привлечено каким-то приближающимся блестящим предметом - Это был сверкающий шар, колоссальные размеры которого трудно было определить. Поверхность шара, обращенная к Земле, была ярко освещена. Его можно было принять за какую-то маленькую Луну, отражавшую свет большой Луны. Шар двигался с необычайной быстротой и описывал, по-видимому, вокруг Земли Кривую, пересекавшую траекторию летящего снаряда. Поступательное движение этого тела дополнялось вращением его вокруг своей оси; таким образом, оно в своем полете ничем не отличалось от других небесных тел, движущихся в пространстве.
   - Это еще что же такое? - воскликнул Мишель Ардан. - Еще один снаряд?
   Барбикен не ответил. Появление этого громадного небесного тела удивило и встревожило его. Он понимал, что их ядро вполне могло столкнуться с неизвестным болидом и такая встреча грозила путешественникам самыми плачевными последствиями, либо отклонив снаряд с его пути, либо ударом повергнув его обратно на Землю; либо, наконец, этот астероид вследствие непреодолимой силы притяжения мог увлечь снаряд за собой.
   Председатель Барбикен быстро оценил все три возможности, которые тем или иным путем привели бы его предприятие к роковому концу. Его спутники безмолвно уставились в пространство. Шар, приближаясь, все увеличивался, и вследствие известной оптической иллюзии путешественникам казалось, что снаряд летит прямо ему навстречу.
   - Тысяча чертей! - воскликнул Мишель Ардан. - Поезда вот-вот столкнутся!
   Путешественники инстинктивно подались назад. Их ужас был неописуем, но продолжался недолго. Астероид пронесся в нескольких сотнях метров от снаряда и исчез так же внезапно, как и появился. Это объяснялось не столько быстротой его полета, сколько тем, что его поверхность, обращенная к Луне, быстро потухла в непроглядном мраке.
   - Счастливого пути! - проговорил Мишель Ардан со вздохом облегчения. - Подумайте только! Неужели же Вселенная так мала, что какое-то жалкое ядро не может на свободе прогуляться по небу? Что это за важная особа, эта планета, которая чуть было нас не сшибла? Кто знает?
   - Я знаю, - сказал Барбикен.
   - Ты всегда все знаешь, чтоб тебе неладно было! - Да, это простой болид, но болид очень крупный, который благодаря силе притяжения Земли превратился в ее спутник.
   - Неужто? Стало быть, у Земли две Луны? Как у Нептуна!
   - Да, Мишель, две Луны, хотя считается, что Луна - единственный спутник Земли. Вторая Луна так мала и скорость ее до того громадна, что жители Земли не в состоянии ее обнаружить. Французский астроном Пти на основании известных отклонений планет сумел установить наличие второго спутника Земли и дать его характеристику. По его наблюдениям этот болид якобы обращается вокруг Земли за три часа двадцать минут, то есть с неимоверной быстротой.
   - Все ли астрономы признают существование этого спутника? - спросил Николь.
   - Нет, не все, - отвечал Барбикен, - но если бы он им встретился, как сейчас нам, они перестали бы в нем сомневаться. А знаете, мне пришло в голову, что этот болид, который здорово насолил бы нам, столкнись он со снарядом, поможет нам теперь определить наше положение в пространстве.
   - Каким образом? - удивился Ардан.
   - А вот каким. Расстояние его от Земли известно, значит, в той точке, где мы его встретили, мы находились на расстоянии восьми тысяч ста сорока километров от поверхности земного шара.
   - Ого, свыше двух тысяч миль! - воскликнул Ардан. - Куда же годятся перед такой скоростью поезда-экспрессы нашей жалкой планеты - Земли!
   - Еще бы! - сказал Николь, взглянув на хронометр. - Сейчас одиннадцать часов, а мы покинули американский континент всего только тринадцать минут тому назад.
   - Неужели же всего только тринадцать минут? - удивился Барбикен.
   - Да, ровно тринадцать, - подтвердил Николь. - И если бы наша первоначальная скорость в одиннадцать километров оказалась постоянной, мы делали бы около двух тысяч лье в час.
   - Все это прекрасно, друзья, - проговорил Барбикен, - но перед нами все еще стоит неразрешимый вопрос: почему мы не слыхали выстрела колумбиады?
   Не находя ответа, все замолчали, и Барбикен принялся опускать ставень второго бокового иллюминатора. Эта операция удалась ему как нельзя лучше, и через открытое окно полился лунный свет, ярко озаривший внутренность снаряда. Экономный Николь поспешил погасить ненужный теперь газ, который к тому же только мешал наблюдению межпланетных пространств.
   Лунный диск сиял с поразительной яркостью. Лучи, уже не задерживаемые туманной атмосферой Земли, струились через окно и наполняли снаряд серебристыми бликами. Черная завеса неба оттеняла яркость Луны, которая в этой пустоте, не рассеивавшей света, уже не затмевала соседних звезд. Теперь небо представляло совершенно особое, невообразимое для земного жителя зрелище.
   Легко понять, с каким интересом рассматривали наши смельчаки ночное светило - конечную цель своего путешествия. Спутник Земли в своем поступательном движении незаметно приближался к зениту - математической точке, которой он должен был достигнуть примерно через девяносто шесть часов. Горы, равнины, весь рельеф Луны казался ничуть не крупнее, чем с любой точки земного шара, но в пустом пространстве свет Луны достиг ослепительной яркости. Диск сверкал словно платиновое зеркало.
   О Земле, которая все дальше уходила от них, путники забыли даже и думать. Капитан Николь первый вспомнил о покинутой планете.
   - Не будем неблагодарными. Наш последний взгляд должен быть обращен к нашей родине в минуту разлуки с ней. Я хочу еще раз увидеть Землю, прежде чем она совсем скроется из глаз, - сказал он.
   Барбикен охотно согласился исполнить желание товарища и начал поспешно распечатывать окно в дне снаряда, откуда можно было наблюдать Землю. Подвижный диск, который при взлете снаряда был прижат к самому дну, друзья разобрали не без труда. Части его бережно расставили вдоль стен - они могли еще пригодиться. Тогда в нижней части снаряда образовался круглый просвет в пятьдесят шесть сантиметров ширины. Этот просвет закрывало толстое стекло толщиной в пятнадцать сантиметров, укрепленное медной арматурой. Снаружи к окну была прилажена алюминиевая ставня на шурупах. Шурупы отвинтили, болты ослабили, алюминиевая ставня отошла, и открылся вид на небо.
   Мишель Ардан, став на колени, нагнулся над окном. Оно было темное, точно матовое.
   - Что это! - воскликнул он. - Где же Земля!
   - Земля? - переспросил Барбикен. - Да вот она!
   - Как, эта узенькая полоска? Этот серебристый серп?
   - Ну конечно, Мишель. Через четыре дня, в полнолуние, в тот момент, как мы достигнем Луны, Земля будет находиться в фазе "новоземелия". Сейчас мы видим Землю только в форме узкого серпа, который скоро исчезнет, и Земля на несколько дней погрузится в полнейший мрак.
   - Вот тебе на! Вот так Земля! - повторял Ардан, глядя во все глаза на тонкий серп родной планеты.
   Объяснение Барбикена было правильно. Земля по отношению к снаряду переходила в свою последнюю фазу. Ее серп, составляющий восьмую часть диска, ясно вырисовывался на фоне черного неба. Свет этого серпа, синеватый от плотного слоя атмосферы, был так же ярок, как и свет Луны, а самый серп можно было сравнить с огромным, растянутым по небу луком. Некоторые точки, особенно в его вогнутой части, были ярко освещены и свидетельствовали о наличии высоких гор; но эти точки по временам заволакивались темными мутными пятнами, каких мы никогда не видим на поверхности Луны. Это были кольца облаков, окружавших земной шар.
   Впрочем, благодаря тому же закону, который проявляется и на Луне, находящейся в фазе новолуния, весь диск земного шара был хорошо различим на фоне неба. Диск светился пепельным светом, менее, однако, сильным, чем пепельный свет Луны. Причину этой меньшей яркости пепельного света понять легко. Пепельный свет Луны обусловлен солнечными лучами, отраженными от поверхности Земли. На Землю же, наоборот, отраженный свет Солнца падает с Луны. Стало быть, отражение с Земли в тринадцать раз сильнее лунного вследствие разницы объемов обоих небесных тел. Этим объясняется разница в силе пепельного света: темная часть Земли вырисовывалась менее четко, чем темный диск Луны, так как яркость освещения пропорциональна силе света обоих светил. Надо также добавить, что земной серп казался более вытянутым в длину, что объяснялось явлением иррадиации.
   В то время как путешественники вглядывались в глубокий мрак межпланетного пространства, перед ними внезапно рассыпался сверкающий букет падающих звезд. Сотни болидов, воспламеняясь от сопротивления атмосферы, прорезали темноту блестящим огненным дождем и исчертили сверкающими линиями темную часть земного диска. В этот период Земля находилась в перигелии, а декабрь всегда изобилует падающими звездами, которых астрономы насчитывают до двадцати четырех тысяч в час. Мишель Ардан, однако, пренебрегая научными объяснениями, предпочитал думать, что Земля этим искрометным фейерверком провожает в опасный путь своих троих детей.
   Вот и все, что видели друзья от погруженного во мрак родного светила, одной из меньших планет нашей Солнечной системы, восходящей и заходящей утром и вечером, как и остальные более крупные планеты. Земля была теперь едва заметной точкой в пространстве, бледным, исчезающим во мраке серпом - и это было все, что оставалось от планеты, на которой они покинули все дорогое сердцу.
   Долго три друга, в полном молчании, но взволнованные одинаковыми чувствами, смотрели вдаль, между тем как снаряд уносил их от Земли с постепенно убывающей скоростью.
   Наконец путешественников стало непреодолимо клонить ко сну. Была ли то физическая усталость или упадок душевных сил? Естественно, что после того возбуждения, в котором они находились в последние часы на Земле, неизбежно должна была последовать реакция.
   - Ну что ж, спать так спать, - сказал Мишель. Друзья улеглись на тюфяках, и скоро все трое погрузились в глубокий сон.
   Но не проспали они и сорока пяти минут, как Барбикен вскочил и начал будить товарищей.
   - Понял! Понял! - кричал он.
   - Что понял, что? - спросил Мишель Ардан, вскакивая с тюфяка.
   - Понял, почему мы не слыхали выстрела колумбиады!
   - Ну? - спросил Николь.
   - Потому что наше ядро летит быстрее звука и опередило его!
    

ГЛАВА ТРЕТЬЯ.

Путешественники устраиваются на новоселье

   После этого поразительного, но, конечно, вполне правильного объяснения трое товарищей снова заснули глубоким сном. Да и где бы могли они отыскать более тихое и спокойное место для отдыха? На Земле и городские дома и сельские хижины воспринимают все сотрясения, какие только возможны на поверхности земного шара. На море корабль качается на волнах, находясь в постоянном движении. В воздухе аэростат непрерывно болтается вследствие разной плотности воздушных слоев. Только снаряд, летевший в полной пустоте, среди полного безмолвия, мог обеспечить своим обитателям полный покой.
   Поэтому сон наших смельчаков продолжался бы, может быть, бесконечно, если бы внезапный шум не пробудил их в семь часов утра 2 декабря, через восемь часов после их вылета.
   Этим звуком был самый обыкновенный собачий лай.
   - Что это, собака? - воскликнул Мишель Ардан, сразу вскакивая. - Ах, это же наши собаки!
   - Они проголодались, - заметил Николь.
   - Черт возьми! Мы совсем забыли про них!
   - Да где же они? - спросил Барбикен.
   Все трое принялись за розыски и скоро обнаружили одну собаку, забившуюся под диван. Толчок при вылете так ошеломил ее, что она молча лежала в углу до тех пор, пока голод не заставил ее залаять.
   Это была бедная Диана, которая еще не вполне пришла в себя, но все-таки выползла из своего убежища на призыв хозяев.
   Ардан подбадривал ее самыми нежными прозвищами.
   - Диана, милочка, сюда, - говорил он, - поди ко мне, дочка! Твоя история будет воспета в охотничьих летописях; язычники сделали бы тебя подругой Анубиса, а христиане - спутницей святого Роха; ты достойна, голубушка, чтобы бог Анда выковал тебе свинцовую статую, как тому псу, которого Юпитер уступил прекрасной Европе за один только поцелуй; твоя слава превысит славу героев Монтаргиса и горы Сен-Бернар; взлетев в межпланетные миры, ты, того гляди, станешь Евой лунного собачьего рода Ты оправдаешь на Луне изречение Туссснеля: "Вначале бог создал человека и увидел, что он слаб, и дал ему собаку!" Сюда, Диана, ко мне!
   Неизвестно, польстил ли Диане этот высокопарный дифирамб, но она, жалобно скуля, мало-помалу выползла из-под дивана.
   - Так, - сказал Барбикен, - Ева налицо, а где же Адам?
   - Адам? - повторил Ардан. - Адам, верно, недалеко. Он где-нибудь тут. Надо его покликать. Сателлит, сюда! Сателлит! Сателлит!
   Но Сателлит не показывался, и Диана продолжала жалобно скулить.
   Друзья установили, однако, что она не ранена, и угостили ее аппетитным куском пирога, что сразу же прекратило ее жалобный вой.
   Что же до Сателлита, то он исчез. Лишь после долгих поисков его удалось обнаружить в верхней части снаряда, куда он был самым непостижимым образом отброшен толчком при вылете снаряда. Бедный пес был в жалком состоянии.
   - Экое горе, - воскликнул Мишель Ардан. - Вот тебе и акклиматизация!
   Несчастного пса бережно спустили вниз. Он разбился головой о свод снаряда и едва ли мог поправиться после такого удара. Тем не менее раненого перенесли вниз и уложили на подушку.
   - Бедный пес, мы будем ухаживать за тобой, - сказал Мишель Ардан. - На нас лежит ответственность за твою жизнь. Я предпочту потерять руку, чем допустить, чтобы бедняга Сателлит охромел хотя бы на одну лапу!
   Мишель дал раненому псу несколько глотков воды. Пес с жадностью набросился на воду. После этого путешественники снова вернулись к своим наблюдениям над Луной.
   Теперь Земля уже представлялась им в виде пепельного диска, который с одной стороны был окаймлен еще более узким серпом, чем накануне; но по сравнению с Луной, постепенно приобретавшей очертания правильного, круга, земной серп все еще казался огромным.
   - Экая досада, что мы не вылетели в минуту "полноземелия", то есть тогда, когда наш земной шар был как раз против Солнца, - вздохнул Ардан.
   - Почему? - удивился Николь.
   - Потому что тогда мы увидели бы в совершенно новом свете все наши материки и моря. Первые переливались бы под солнечными лучами всеми цветами радуги, а последние темнели бы и синели, как на географических картах. Мне бы также хотелось взглянуть на полюса Земли, которых никогда еще не видел человеческий глаз.
   - Все это так, - сказал Барбикен. - Но если бы Земля была "полной", то в фазе новолуния находилась бы Луна. Другими словами, она была бы невидима в солнечных лучах. А для нас выгоднее видеть цель, к которой мы стремимся, чем точку нашего отправления.
   - Вы совершенно правы, Барбикен, - согласился Николь. - К тому же заметьте, что когда мы доберемся до Луны, то за долгие лунные ночи мы вдоволь успеем наглядеться на земной шар, где копошатся нам подобные.
   - Нам подобные? - переспросил Мишель Ардан. - Они теперь такие же нам подобные, как и жители Луны - селениты. Ведь наш снаряд - новый мир, населенный только нами одними. Мне подобен Барбикен, Барбикен - Николю. Над нами и вне нас человечество кончается; мы трое - единственные жители этого мирка до той самой минуты, пока мы не превратимся в обыкновенных селенитов.
   - Это случится почти через восемьдесят восемь часов, - сказал Николь.
   - А это значит? - спросил Мишель Ардан.
   - Это значит, что теперь половина девятого, - ответил Николь.
   - На мой взгляд, - заключил Мишель, - невозможно привести никаких возражений против завтрака; теперь самое время закусить.
   Действительно, жители новой планеты не могли обойтись без еды, и их желудки повелительно заявляли о своих законных правах.
   Мишель Ардан в-качестве француза объявил себя шеф-поваром и главным распорядителем. По этой части ему не было соперников. Газ доставил необходимое тепло, а в ящике с провизией нашлись припасы для первой закуски в межпланетном пространстве.
   Сначала были поданы три чашки превосходного бульона, который Мишель приготовил, распустив в горячей воде драгоценные таблетки Либига из лучших сортов говядины. За мясным бульоном последовало несколько ломтиков бифштекса, спрессованных под гидравлическим прессом. Бифштекс был так сочен и нежен, словно он только что вышел из кухни английского кафе. Мишель, отличавшийся чрезвычайным пылким воображением, уверял даже, что бифштекс этот "с кровью".
   Вслед за мясом появились консервированные овощи - "первой свежести", по уверению Ардана, и, наконец, завтрак завершился превосходным чаем с печеньем, приготовленным по-американски. Этот напиток, признанный друзьями восхитительным, был изготовлен из листиков первосортного чая, несколько ящиков которого предоставил в распоряжение путешественников российский император. Роскошный пир увенчался бутылкой великолепного бургундского, "случайно" обнаруженной Мишелем в ящике с припасами. Три друга выпили за союз Земли с ее спутником.
   И Солнце, словно не довольствуясь участием в изготовлении этого благодетельного вина, напоенного его лучами и теплом на холмах Бургундии, само захотело присоединиться к компании трех собутыльников. Как раз в эту минуту снаряд вышел из конуса тени, которую отбрасывал земной шар, и лучи дневного светила озарили нижнюю часть снаряда благодаря углу, образуемому орбитами Земли и Луны.
   - Солнце! - воскликнул Ардан.
   - Конечно, Солнце! - ответил Барбикен. - Я все время дожидаюсь его появления.
   - Однако же теневой конус, отбрасываемый Землей в пространство, простирается и по ту сторону Луны.
   - И даже на довольно значительное расстояние, - подтвердил Барбикен, - если не учитывать преломления лучей в атмосфере. Но когда Луна окружена этой тенью, это значит, что центры трех светил - Солнца, Земли и Луны - находятся на одной прямой. Тогда точки пересечения их орбит совпадают с фазами полной Луны и происходит затмение. Отправься мы в момент лунного затмения, все наше путешествие совершилось бы в темноте. А это было бы крайне неприятно.
   - Почему?
   - Да потому, что хоть мы и несемся в пустоте, наш снаряд залит лучами Солнца, снабжающего нас светом и теплом. Благодаря этому мы можем экономить газ. А он нам еще пригодится.
   Действительно, блеск и теплота солнечных лучей, не смягченные никакой атмосферой, освещали и согревали снаряд так, словно он внезапно перекочевал из зимы в лето. Снаряд был затоплен сверху лунным светом, а снизу - солнечным.
   - А ведь у нас недурно! - заметил Николь.
   - Еще бы! - подхватил Ардан. - Будь у нас в нашей алюминиевой квартире хоть горсточка земли, я бы за сутки вырастил сахарный горошек. Боюсь только, как бы стенки снаряда не начали плавиться.
   - Успокойся, милый друг, - сказал Барбикен. - Когда снаряд прорезал атмосферу, он выдержал температуру повыше теперешней. Я нисколько не удивился бы, если бы жители Флориды приняли наш снаряд за раскаленный болид.
   - Значит, Мастон считает, что мы изжарились?
   - Я и сам удивляюсь, что этого с нами не случилось, - сказал Барбикен. - Вот опасность, которой никто из нас не предусмотрел.
   - Ошибаетесь, я очень этого опасался, - просто сказал Николь.
   - И ты ни слова не проронил об этом, доблестный капитан? - воскликнул Ардан, пожимая ему руку.
   Тем временем Барбикен продолжал устраиваться в снаряде, словно он собирался остаться здесь навсегда. Мы помним, что воздушный вагон представлял в основании площадь в пятьдесят четыре квадратных фута, а в высоту достигал двенадцати футов. Он был очень искусно отделан внутри: каждому предмету - дорожной утвари, поклаже, приборам и инструментам - было отведено свое место, и поэтому, не загромождая снаряда, они оставляли пассажирам довольно большое пространство. Толстое стекло, занимавшее часть дна, могло выдержать большую тяжесть. Барбикен и его друзья спокойно расхаживали по стеклу, как по обыкновенному полу, а солнечные лучи, падая отвесно снизу, освещали внутренность снаряда, создавая самые фантастические световые эффекты.
   Путешественники осмотрели бак с водой и ящик с провизией. Благодаря мерам, принятым для ослабления толчка, кладовые нисколько не пострадали. Провизия имелась в изобилии, и ее хватило бы для троих путешественников на целый год. Барбикен позаботился запастись продуктами на тот случай, если бы снаряд опустился в совершенно бесплодных областях Луны. Что же касается водки и воды, запасы которой достигали пятидесяти галлонов, то они были рассчитаны всего на два месяца. По последним наблюдениям астрономов, атмосферное давление на Луне считалось очень низким, атмосфера была плотной и насыщенной парами, в особенности в глубоких низинах, где, несомненно, имелись многочисленные ручьи. Таким образом, во время путешествия и первого года пребывания на Луне мужественные исследователи не должны были испытывать ни голода, ни жажды.
   Оставалась проблема воздуха внутри снаряда. Но и здесь все оказалось предусмотренным. Аппарат Рейзе и Реньо, предназначенный для производства кислорода, был заправлен хлорноватокислым калием с запасом на два месяца. Он, конечно, расходовал некоторое количество газа, так как калий подогревался до температуры свыше четырехсот градусов. Но и в этом отношении все было рассчитано с запасом. К тому же аппарат не требовал почти никакого обслуживания и работал автоматически. При указанной высокой температуре хлорноватокислый калий, превращаясь в хлористый калий, отдавал весь содержащийся в нем кислород. Какое же количество кислорода можно получить из восемнадцати футов хлорноватокислого калия? Семь фунтов - все, что требовалось для дыхания обитателей снаряда.
   Задача, однако, не ограничивалась только восполнением израсходованного запаса кислорода; надо было также позаботиться об удалении выделяемой при дыхании углекислоты. За двенадцать с лишним часов атмосфера внутри снаряда была перенасыщена этим газом, представляющим продукт соединения элементов крови с кислородом. Капитан Николь сразу же заметил по учащенному трудному дыханию Дианы, что воздух в снаряде тяжелый. Как и в знаменитой Собачьей пещере, углекислота вследствие своего веса собиралась на дне снаряда, и бедная-Диана, лежавшая головой на полу, должна была гораздо раньше своих хозяев испытать действие этого вредного газа. Капитан Николь поспешил исправить дело. Он тотчас же расставил по дну снаряда несколько банок с раствором едкого натра, предварительно их встряхнув. Это вещество, жадно поглощающее углекислоту, быстро очистило воздух внутри ядра.
   После этого друзья перешли к осмотру инструментов и приборов. За исключением одного минимального термометра, у которого разбилось стекло, все термометры и барометры уцелели. Превосходный металлический барометр был вынут из выложенного ватой ящика и повешен на стену. Он показывал, конечно, только давление воздуха внутри снаряда, но зато был снабжен гигрометром, определявшим влажность воздуха. В данную минуту его стрелка колебалась между 765 и 760 миллиметрами. Это означало хорошую, ясную погоду.
   Взятые Барбикеном компасы тоже оказались в целости и исправности. Внутри снаряда их стрелки бешено вращались, не указывая никакого направления. Естественно, что на таком расстоянии от Земли магнитный полюс не мог оказывать ощутительного влияния на прибор. Но на Луне компасы могли бы обнаружить любопытнейшие явления. Во всяком случае, было очень интересно проверить, подчиняется ли спутник Земли тем же законам магнетизма, как и сама Земля.
   Осмотрели и гипсометр - прибор для измерения высоты лунных гор, секстант для определения высоты Солнца, теодолит - геодезический инструмент, служащий угломером. И наконец, проверили подзорные трубы, которые должны были сыграть важную роль во время приближения снаряда к Луне. Все эти инструменты и приборы после тщательного осмотра и проверки были найдены в хорошем состоянии, несмотря на резкий толчок при вылете.
   Рабочие орудия - кирки, заступы и прочие, - о которых специально позаботился Николь, всевозможные семена и саженцы, которые Ардан мечтал пересадить на лунную почву, - все лежали на своих местах, в верхних помещениях снаряда. Здесь, под куполом, образовался своего рода чердак, который изобретательный француз завалил целыми горами какой-то утвари. Что именно там хранилось, было неизвестно. Мишель не считал нужным ставить об этом в известность своих товарищей. Они заметили только, что Мишель время от времени поднимался в этот тайник по вделанным в стене ступенькам и наводил там порядок. Он что-то раскладывал, переставлял, торопливо шарил в каких-то таинственных коробках, напевая старинную французскую песенку и при этом немилосердно фальшивя, чем несказанно веселил всю компанию.
   Барбикен придавал большое значение сохранности ракет и фейерверков. Эти важные приспособления с тяжелым зарядом предназначались для замедления скорости ядра, когда, пройдя нейтральную зону, оно должно было войти в область лунного притяжения и затем упасть на поверхность Луны. Впрочем, благодаря различию в массах Земли и Луны сила падения была в шесть раз слабее той силы, с которой ядро упало бы на Землю.
   Итак, весь осмотр закончился ко всеобщему удовлетворению. Затем каждый из путешественников снова вернулся к наблюдениям межпланетного пространства через стекла боковых иллюминаторов.
   Их глазам представлялось все то же зрелище. Все пространство небесной сферы усыпано было звездами и созвездиями необычайной яркости, способной свести с ума любого астронома. С одной стороны сверкало Солнце, как жерло громадной огнедышащей печи, как ослепительный диск без сияния, на фоне совершенно черного неба. С другой стороны Луна отбрасывала отраженные солнечные лучи и казалась неподвижной среди окружающего ее звездного сонма.
   Внизу виднелось темное пятно, словно глубокий колодезь в небе, окруженное серебристой каемкой, - это была Земля. Там и сям проступали туманности, точно громадные комья звездного снега, а от зенита до надира тянулось исполинское кольцо, образованное из россыпи неисчислимых звезд - Млечный Путь, - в котором наше Солнце представляет светило всего лишь четвертой величины. Друзья долго не могли оторвать глаз от невиданного зрелища, не поддававшегося никакому описанию. Сколько новых мыслей, сколько неведомых доселе чувств рождала эта картина Вселенной в их душах! Барбикен под свежим впечатлением решил приступить к путевым заметкам; он отмечал час за часом все события, сопровождающие осуществление его дерзкого замысла. Он писал спокойно, крупным, словно квадратным почерком, сухим слогом, напоминающим коммерческие отчеты.
   Математик Николь тем временем проверял свои расчеты траекторий и с необычайной ловкостью орудовал астрономическими цифрами. Ардан то и дело заговаривал с Барбикеном, который ему не отвечал, или с Николем, который его не слушал, или, наконец, с Дианой, ничего не понимавшей в его рассуждениях. Он вел длинные диалоги сам с собой, задавая вопросы, сам же отвечая на них, вертелся, шмыгал то сюда, то туда, то приседая на корточки над нижним иллюминатором, то залезая под самый купол снаряда, - и при этом всегда напевал себе под нос. В этом микрокосме он олицетворял собою подвижность и способность приспосабливаться к любым условиям, столь свойственные французской нации, и надо сказать, что его родина имела в нем достойного представителя.
   День, или, точнее говоря, двенадцатичасовой промежуток, составлявший день на Земле, закончился обильным, мастерски приготовленным ужином. Никакое событие до сих пор не нарушало беспечного настроения друзей, не поколебало их уверенности в успехе.
   Так, полные надежд, не сомневаясь в удаче, они мирно заснули, в то время как снаряд со все убывающей скоростью летел по неведомым путям Вселенной.
    

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ.

Немного алгебры.

   Ночь прошла без приключений. Собственно говоря, слово "ночь" в данном случае не подходит.
   Снаряд нисколько не изменил своего положения относительно Солнца. По астрономическому времени в нижней части снаряда был день, в верхней - ночь. Поэтому каждый раз, когда в нашем рассказе мы будем употреблять слова "день" и "ночь", их надо понимать как время от восхода до захода Солнца на Земле.
   Глубокий сон наших путешественников был тем спокойнее, что снаряд, несмотря на громадную скорость полета, казался совершенно неподвижным. Никакое сотрясение не обнаруживало его движения в пространстве.
   Движение, с какой бы скоростью оно ни происходило, никак не отражается на человеке, когда оно совершается в пустоте или когда масса воздуха, окружающая тело, движется вместе с ним.
   Кто из обитателей Земли замечает скорость ее движения? Однако же он несется вместе с нею со скоростью девяносто тысяч километров в час. Движение в таких условиях не ощущается так же, как и покой. Ни одно тело на него не реагирует. Если тело находится в покое, оно продолжает оставаться в покое, пока его не выведет из этого состояния какая-либо посторонняя сила. Если же тело в движении, оно не остановится до тех пор, пока ему не преградит путь какое-либо препятствие. Это безразличие к движению или к покою и есть инерция.
   Барбикен и его спутники, заключенные в снаряде, чувствовали себя в полной неподвижности. Впрочем, их ощущение покоя не прекратилось бы, даже если бы они расположились на поверхности снаряда. Не будь Луны, которая все увеличивалась над ними, они могли бы побиться об заклад, что реют в какой-то совершенно неподвижной среде.
   В это утро, 3 декабря, друзья были разбужены радостным, но совершенно неожиданным звуком. Это был крик петуха, раздавшийся в самом снаряде.
   Первым вскочил Мишель и проворно вскарабкался на свой "чердак". Он поспешно запер какой-то приоткрывшийся ящик.
   - Да замолчишь ли ты, - сказал он шепотом. - Эта тварь провалит всю мою затею! Николь и Барбикен проснулись.
   - Петух! - воскликнул Николь.
   - Успокойтесь, друзья мои!-с живостью ответил Мишель. - Я просто захотел вас потешить сельской музыкой.
   И он издал такое великолепное "кукареку", которое сделало бы честь самому гордому представителю петушиной породы.
   Оба американца разразились громким смехом.
   - Необычайный талант, - сказал Николь, лукаво посматривая на своего товарища.
   - Такие шутки очень приняты у нас во Франции, - ответил Мишель. - Это совсем по-галльски. У нас кричат петухом даже в самом лучшем обществе.
   Затем, желая перевести разговор на другую тему, он добавил:
   - А знаешь, Барбикен, о чем я думал всю ночь?
   - О чем? - спросил председатель.
   - Я все думал о наших кембриджских друзьях. Ты, конечно, заметил, что я ни черта не смыслю в математике. Так вот я никак не могу понять, каким образом наши ученые в обсерватории могли вычислить скорость, которую должен иметь снаряд, чтобы долететь до Луны.
   - Ты хочешь сказать, - перебил Барбикен, - до той нейтральной точки, где силы земного и лунного притяжения одинаковы, потому что с этой точки, которая находится почти на девяти десятых всего расстояния между обеими планетами, снаряд полетит на Луну сам собой, вследствие собственной тяжести.
   - Ну да, именно это я и имел в виду, - сказал Мишель. - Но как же все-таки они вычислили эту скорость?
   - Ничего нет легче.
   - А ты сумел бы сам провести это вычисление?
   - Ну разумеется. Мы с Николем вычислили бы эту скорость и сами, если бы справка обсерватории не избавила нас от этого труда.
   - Подумать только, - вздохнул Мишель. - А я бы не мог решить этой задачи даже под страхом смертной казни.
   - Потому что ты не знаешь алгебры, - спокойно ответил Барбикен.
   - Эх вы, "иксоеды"! Вы, думаете, сказали: "Алгебра", и этим все объяснили!
   - Мишель, - сказал Барбикен, - ты, надеюсь, не станешь отрицать, что нельзя ковать без молота или пахать без плуга?
   - Не стану, конечно.
   - Ну так алгебра - такое же орудие, как соха или плуг, и орудие весьма полезное для тех, кто умеет с нею обращаться.
   - Не может быть.
   - Сущая правда.
   - А ты согласен воспользоваться этим орудием тут же при мне? Если тебе, конечно, не скучно.
   - Разумеется.
   - И показать мне, как вычислить начальную скорость нашего снаряда?
   - Да, дорогой друг. Приняв в расчет все известные условия задачи: расстояние от центра Земли до центра Луны, радиус Земли, массу Земли, массу Луны, я могу с точностью установить начальную скорость нашего снаряда, и при этом с помощью самой простой формулы.
   - Какая же это формула?
   - А вот увидишь. Но только я не стану вычеркивать кривой, описанной нашим снарядом между Луной и Землей, учитывая их относительное движение вокруг Солнц

ПРИЛОЖЕНІЕ КЪ РУССКОМУ ВѢСТНИКУ.

ВОКРУГЪ ЛУНЫ

РАЗКАЗЪ ЖЮЛЯ ВЕРНА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ ФРАНЦУЗСКАГО.

МОСКВА.
Въ Университетской типографіи, на Страстномъ бульварѣ.
1869.

   * Это новое, только что оконченное печатаніемъ на столбцахъ Journal des D3;bats, произведеніе извѣстнаго автора Необыкновенныхъ путешествій есть вторая часть его любопытнаго фантастическаго очерка Отъ земли до луны, появившагося года два тому назадъ, и содержаніе котораго пересказано во вступительной главѣ настоящаго сочиненія. Новое произведеніе отличается тѣми же достоинствами какъ и прежніе труды остроумнаго автора, умѣвшаго создать новый родъ ученой беллетристики. Изображая фантастическія странствованія въ мѣста въ дѣйствительности недоступныя человѣку, на полюсы, къ центру земли, въ воздушныя и даже междупланетныя пространства, онъ умѣетъ придать описанію замѣчательный оттѣнокъ вѣроятности и успѣваетъ сообщить множество живо, блестяще и вмѣстѣ точно изложенныхъ научныхъ свѣдѣній.

ВСТУПИТЕЛЬНАЯ ГЛАВА,
вкратцѣ излагающая первую часть этого сочиненія а служащая предисловіемъ ко второй.

   Въ теченіи 186* года весь міръ былъ глубоко взволнованъ ученымъ предпріятіемъ, подобныхъ которому не встрѣчалось въ лѣтописяхъ науки. Члены Пушечнаго Клуба, кружка артиллеристовъ, основаннаго въ Бальтиморѣ по окончаніи Американской междуусобной войны, возымѣли мысль завести сношенія съ луной,-- да, съ луной!-- и послать ей ядро. Президентъ ихъ, Барбиканъ, посовѣтовавшись на этотъ счетъ съ астрономами Кембриджской обсерваторіи, принялъ всѣ мѣры необходимыя для успѣха этого необычайнаго предпріятія, призваннаго исполнимымъ по приговору большинства людей компетентныхъ. Объявивъ публичную подписку, которая въ этой странѣ, сочувствующей всему что сопряжено съ затрудненіями, доставила около тридцати милліоновъ франковъ, онъ принялся за выполненіе своихъ гигантскихъ работъ.
   На основаніи мемуара составленнаго членами обсерваторіи, пушка назначенная для посылки ядра, должна быть установлена въ странѣ лежащей между 0 и 28 градусомъ сѣверной или южной широты дабы прицѣлиться въ луну въ зенитѣ. Ядро должно имѣть начальную скорость въ 12.000 ярдовъ въ секунду. Выпущенное 1го декабря, въ 11 часовъ безъ 13ти минутъ, и 20ти сeкyндъ вечера, оно должно встрѣтить луну спустя четыре дня, 5го декабря, ровно въ полночь, когда луна будетъ находиться въ своемъ перигеѣ, то-естъ на ближайшемъ разстояніи отъ земли или, точнѣе, на разстояніи 86.410 льё отъ земли.
   Главные члены Пушечнаго Клуба, президентъ Барбиканъ, маіоръ Эльфистонъ, секретарь І. Т. Мастонъ и другіе ученые имѣли нѣсколько засѣданій, на которыхъ обсуждались форма и составъ ядра, устройство пушки, количество и качество пороха, которыми для того потребуются. Рѣшено было: 1) чтобы ядро имѣло форму гранаты изъ алюминія во 108 дюймовъ въ диаметрѣ и толщиной въ 12 дюймовъ въ стѣнкахъ, и вѣсомъ было въ 19.250 фунтовъ; 2) чтобы пушка была чугунная, Колумбіада, длиной въ 900 футовъ и вылитая прямо въ землѣ; 3) чтобы зарядъ состоялъ изъ 400.000 фунтовъ разрывнаго хлопка, которые, развивая шесть милліардовъ литровъ газа подъ ядромъ, легко могли бы перенести его къ лунѣ.
   По рѣшеніи этихъ вопросовъ, президентъ Барбиканъ, при содѣйствіи инженера Мурчисона, избранъ мѣстность, расположенную во Флоридѣ, подъ 27о7' сѣв. широты и 5о7' зап. долготы. Здѣсь-то, по выполненіи диковинныхъ работъ, Колумбіада и была отлита съ полнымъ успѣхомъ.
   Дѣло находилось въ такомъ положеніи когда произошло событіе увеличившее во сто кратъ интересъ связанный съ этимъ великимъ предпріятіемъ.
   Одинъ Француз, истый Парижанинъ по своимъ фантазіямъ, художникъ остроумный и отважный, потребовалъ чтобъ его посадили въ ядро, и чтобы онъ могъ такимъ образомъ достигнуть луны и изслѣдовать земнаго спутника. Этотъ неустрашимый авантюристъ былъ Мишель Арданъ. Онъ прибылъ въ Америку, былъ повсюду принимаемъ съ восторгомъ, собиралъ митинги, а которыхъ его носили въ тріумфѣ, примирилъ президента Барбикана съ его заклятымъ врагомъ, Капитаномъ Николемъ, и въ залогъ примиренія убѣдилъ ихъ отправиться вмѣстѣ съ нимъ въ ядрѣ.
   Предложеніе было поднято. Форма ядра была, измѣнена. Его сдѣлали цилиндро-коническимъ, Этотъ родъ воздушнаго вагона снабдили сильными пружинами и разбивными перегородками, которые должны были ослабить толчокъ, неиз бѣжный при выпускѣ ядра. Заготовили съѣстныхъ припасовъ на годъ, воды на нѣсколько и мѣсяцевъ, и газа на нѣсколько дней. Автоматическій снарядъ производилъ и доставлялъ количество воздуха, необходимое для дыханія трехъ путешественниковъ. Въ то же время Пушечный Клуб устраивалъ на одной изъ высочайшихъ вершинъ Скалистыхъ Горъ исполинскій телескопъ, который давалъ возможность слѣдить за ядромъ во время его полета. Все было готово.
   30го ноября, въ назначенный часъ, посреди многочисленнаго стеченія публики, ядро полетѣло, и, въ первый еще разъ три человѣческія существа, оставляя земной шаръ, пускались въ междупланетныя пространства, почти съ полною увѣренностью достигнуть своей цѣли.
   Эти смѣлые путешественники, Мишель Арданъ, президент Барбаканъ и капитанъ Николь, должны были совершитъ, свой переѣздъ, въ девяносто семь часовъ тринадцать минутъ и двадцать секундъ. Такимъ образомъ прибытіе ихъ на лунный дискъ должно было совершиться 5го декабря въ полночь, въ ту самую минуту когда совершится полнолуніе, а не 4го, какъ извѣстили нѣкоторыя газеты получившія неточный свѣдѣнія.
   Но,-- обстоятельство неожиданное!-- выстрѣлъ Колумбіады непосредственнымъ слѣдствіемъ своимъ имѣлъ возмущеніе земной атмосферы и сосредоточеніе въ ней громаднаго количества паровъ. Феноменъ этотъ возбудилъ общую досаду, ибо луна въ продолженіе нѣсколькихъ ночей была сокрыта отъ взоровъ ея наблюдателей.
   Достойный І. Т. Мастонъ, самый бравый изъ друзей трехъ путешественниковъ, отправился къ Скалистымъ Горамъ, въ сопровожденіи досточтимаго І. Бельфаста, директора Кембриджской обсерваторіи, и достигъ станціи Лонгсъ-Пика, гдѣ воздвигнутъ былъ телескопъ, приближавшій луну на разстояніе двухъ лъё. Почтенный секретарь Пушечнаго Клуба желалъ самъ наблюдать за воздушною колесницей своихъ отважныхъ друзей.
   Скопленіе облаковъ въ атмосферѣ дѣлало невозможными наблюденія 5го, 6го, 7го, 8го, 9то и 10го декабря. Полагали даже что наблюденіе придется отложить до Зго января будущаго года, ибо луна, вступая 11го декабря въ свою послѣднюю четверть, представитъ тогда уменьшающуюся часть диска, недостаточную для того чтобы слѣдить по немъ путь ядра.
   Но наконецъ, къ общему удовольствію, сильная буря очистила атмосферу въ ночь съ 11го на 12е декабря, и луна, въ половину освѣщенная, ясно обрисовалась на черномъ фонѣ неба.
   Этою же ночью отправлена была, со станціи Лонгсъ-Пика, Мастономъ и Бельфастомъ телеграмма къ членамъ бюро Кембриджской обсерваторіи.
   Что же гласила эта телеграмма? Она извѣщала что 11го декабря, въ 8 часовъ и 47 минутъ вечера, ядро, пущенное Колумбіадой изъ Стонъ-Гилля, замѣчено было гг. Мастономъ и Бельфастомъ; что ядро, уклонившееся съ пути по неизвѣстной причинѣ, не достигло своей цѣли, но что оно прошло столь близко отъ луны что задержано было ея притягательною силой; что его прямолинейное движеніе измѣнилось въ круговое, и что потомъ, увлеченное по эллиптической орбитѣ вокругъ ночнаго свѣтила, оно сдѣлалось его спутникомъ.
   Телеграмма извѣстила что элементы этой новой планеты не могли еще быть исчислены; и дѣйствительно, для ихъ опредѣленія необходимо троекратное наблюденіе планеты въ трехъ различныхъ положеніяхъ. Потомъ она сообщала что разстояніе отдѣляющее ядро отъ лунной поверхности могло приблизительно считаться въ двѣ тысячи восемьсотъ тридцать три мили или въ четыре тысячи пятьсотъ льё.
   Въ заключеніе она высказывала слѣдующую двоякую гипотезу: или лунное притяженіе луны увлечетъ наконецъ ядро, и путешественники достигнутъ своей цѣли, или же ядро, удерживаемое на неизмѣнной орбитѣ, будетъ обращаться около луннаго диска до скончанія вѣковъ.
   При этихъ различныхъ случайностяхъ, какова же будетъ участь путешественниковъ? Правда, они снабжены на нѣкоторое время съѣстными припасами. Но если даже предположить что ихъ смѣлое предпріятіе увѣнчается успѣхомъ, то какимъ образомъ возвратятся они? И могутъ ли они возвратиться когда-нибудь? Получатся ли отъ нихъ извѣстія? Эти вопросы, обсуждаемые первыми учеными знаменитостями того времени, сильно волновали публику.
   Здѣсь умѣстно сдѣлать замѣчаніе, которое предлагаемъ вниманію слишкомъ нетерпѣливыхъ наблюдателей. Когда ученый возвѣщаетъ публикѣ объ открытіи чисто спекулятивномъ, то онъ долженъ дѣйствовать съ крайнею осторожностью. Никого не принуждаютъ открывать планету, комету или спутника, и тотъ кто ошибается въ этомъ случаѣ по справедливости заслуживаетъ насмѣшекъ толпы. Потому лучше всего не торопиться, что и слѣдовало сдѣлать нетерпѣливому I. Т. Мастону, прежде чѣмъ пускать въ свѣтъ эту телеграмму, заключавшую въ себѣ, по его мнѣнію, послѣднее слово вышесказаннаго предпріятія.
   На повѣрку же вышло что эта телеграмма заключала въ себѣ двоякую ошибку, какъ оказалось въ послѣдствіи: 1) ошибку въ наблюденіи относительно разстоянія ядра отъ поверхности луны, ибо 11го декабря невозможно было его разсмотрѣть, а то что видѣлъ I. Т. Мастонъ не могло быть ядро Колумбіады; 2) теоретическую ошибку относительно участи которая могла постигнуть означенное ядро, ибо превращать его въ спутники луны значило становиться въ явное противорѣчіе съ законами раціональной механики.
   Одна гипотеза наблюдателей Лонгсъ-Пика могла осуществиться, именно та которою предусматривался случай, когда путешественники, если они еще остались въ живыхъ, соединятъ свои усилія съ притяженіемъ луны чтобы достигнуть поверхности ея диска.
   А между тѣмъ эти смышленые и смѣлые люди пережили страшный толчокъ отъѣзда, и ихъ-то путешествіе въ ядрѣвагонѣ имѣетъ быть сообщено со всѣми его драматическими и диковинными подробностями. Разказъ этотъ разрушитъ множество предположеній и обманчивыхъ мечтаній; но онъ дастъ точное понятіе о перипетіяхъ сопряженныхъ съ подобнымъ предпріятіемъ и выставитъ въ надлежащемъ свѣтѣ научныя свѣдѣнія Барбикана, изобрѣтательность практическаго Николя и полную юмора смѣлость Мишеля Ардана.
   Сверхъ того онъ докажетъ что достойный другъ ихъ, І. Т. Мастонъ, тратилъ понапрасну свое время, когда, склонясь надъ исполинскимъ телескопомъ, наблюдалъ ходъ луны, посреди звѣздныхъ пространствъ.
   

ГЛАВА I.
Отъ десяти часовь двадцати минутъ до десяти часовъ сорока семи минутъ вечера.

   Когда пробило десять часовъ, Мишель Арданъ, Барбиканъ и Николь простились со многочисленными друзьями, которыхъ они оставляли на землѣ. Двѣ собаки, предназначенныя для акклиматизаціи собачьей породы на материкахъ луны, были уже помѣщены въ ядро. Путешественники приблизились къ отверстію огромной чугунной трубы и, посредствомъ крана, были опущены до конической верхушки ядра.
   Тамъ отверстіе, устроенное съ этою цѣлію, дало имъ доступъ въ вагонъ изъ алюминія. Веревки и блоки крана вытянуты наружу, и жерло Колумбіады мгновенно освободилось отъ своихъ послѣднихъ лѣсовъ.
   Тотчасъ же по вступленіи со своими товарищами въ ядро Николь принялся закрывать его отверстіе посредствомъ крѣпкой доски, придерживаемой внутри нажимными винтами; другія доски, плотно пригнанныя, закрывали чечевицеобразныя стекіа продушинъ. Путешественники, герметически закупоренные въ своей металлической тюрьмѣ, были погружены въ глубочайшій мракъ.
   -- Теперь, мои дорогіе товарищи, сказалъ Мишель Арданъ,-- будемъ какъ дома. Я привыкъ, къ семейной жизни и хорошо умѣю хозяйничать. Всё дѣло въ томъ чтобы расположиться какъ можно пріятнѣе и удобнѣе на нашей новой квартирѣ. И прежде всего устроимъ чтобы намъ было посвѣтлѣе. Чортъ возьми! Вѣдь не для кротовъ, же изобрѣтенъ газъ.
   Говоря это, беззаботный малый шаркнулъ спичкой о подошву своего сапога; огонекъ вспыхнулъ и онъ поднесъ его къ рожку, утвержденному на пріемникѣ, въ которомъ былъ угле-водородъ подъ высокимъ давленіемъ въ количествѣ достаточномъ для освѣщенія и отопленія ядра въ теченіи ста сорока часовъ или шести дней и шести ночей.
   Газъ загорѣлся; ядро, освѣщенное такимъ образомъ, превратилось въ комфортабельную комнату, съ мягкими обоями по стѣнамъ, меблированную круглыми диванами, со сводомъ поднимавшимся въ видѣ купола.
   Предметы, которые она заключала въ себѣ, оружіе, инструменты, посуда, плотно пригнанные къ устроеннымъ для нихъ мѣстамъ и переложенные ватой, должны были выдержатъ толчокъ отъѣзда. Всевозможныя человѣческія предосторожности были приняты чтобы привести къ успѣшному окончанію такое смѣлое предпріятіе.
   Мишель Арданъ осмотрѣлъ все и объявилъ что онъ очень доволенъ своимъ новымъ помѣщеніемъ.
   -- Это тюрьма, сказалъ онъ,-- но тюрьма путешествующая, а еслибы мнѣ предоставили право смотрѣть, въ окно, то я готовъ бы законтрактовать себя на сто лѣтъ! Ты улыбаешься, Барбиканъ. У тебя вѣрно что-нибудь другое на умѣ? Не думаешь ли ты что тюрьма эта будетъ нашимъ гробомъ? Пусть будетъ и гробомъ, но я не промѣняю ее на гробъ Магометовъ, который носится въ пространствѣ, а не двигается впередъ!
   Пока Мишель Арданъ говорилъ все это Барбиканъ и Николь дѣлали свои послѣднія приготовленія.
   Хронометръ Николя показывалъ двадцать минутъ одиннадцатаго вечеромъ, когда наши путешественники окончательно заключились въ своемъ ядрѣ. Хронометръ этотъ поставленъ былъ по хронометру инженера Мурчисона. Барбиканъ посмотрѣлъ на него.
   -- Друзья мои, сказалъ онъ,-- теперь двадцать минутъ одиннадцатаго. Въ десять часовъ сорокъ семь минутъ Мурчисонъ пуститъ электрическую искру по проволокѣ, соединяющейся съ зарядомъ Колумбіады. Именно въ эту минуту мы разстанемся съ нашею планетой. Итакъ, намъ остается пробыть на землѣ двадцать семь минутъ.
   -- Двадцать шесть минутъ и тринадцать секундъ, отвѣчалъ аккуратный Николь.
   -- Такъ что жъ! воскликнулъ весело Мишель Арданъ:-- въ двадцать шесть минутъ можно надѣлать много дѣла! Можно обсудить самые важные вопросы нравственности или политики, и даже рѣшить ихъ! Двадцать шесть минутъ употребленныя дѣльно лучше двадцати шести лѣтъ, въ которыя ничего не сдѣлаешь! Нѣсконькъ секундъ какого-нибудь Паскаля или Ньютона, гораздо дороже чѣмъ вся жизнь безполезной толпы глупцовъ.
   -- И ты выводишь изъ этого, неукротимый говорунъ? спросилъ президентъ Барбиканъ.
   -- Я вывозку изъ этого что намъ остается двадцать шесть минутъ, отвѣчалъ Арданъ.
   -- Двадцать четыре только, замѣтилъ Николь.
   -- Двадцать четыре, если тебѣ это угодно, любезный капитанъ, отвѣчалъ Арданъ,-- двадцать четыре минуты, въ которыя можно было бы изслѣдовать....
   -- Мишель, сказалъ Барбиканъ,-- во время нашего переѣзда у насъ будетъ достаточно времени чтобъ обсудить самые трудные вопросы. Теперь же займемся отъѣздомъ.
   -- А развѣ мы не готовы?
   -- Безъ сомнѣнія. Но необходимо еще принять нѣкоторыя мѣры предосторожности чтобъ ослабить по возможности первый толчокъ.
   -- Развѣ у насъ нѣтъ этихъ слоевъ воды между разбивными перегородками, упругость которыхъ достаточно предохранитъ насъ?
   -- Надѣюсь, Мишель, отвѣчалъ кротко Барбиканъ,-- но я не увѣренъ въ этомъ.
   -- Каковъ затѣйникъ! воскликнулъ Мишель Арданъ.-- Онъ надѣется.... Онъ не увѣренъ!... И онъ ждалъ пока насъ закупорятъ чтобы высказать такое отчаянное признаніе! Я требую чтобы меня выпустили!
   -- А гдѣ средство? спросилъ Барбиканъ.
   -- Правда, отвѣчалъ Мишель,-- теперь оно трудновато. Мы въ вагонѣ, и черезъ двадцать четыре минуты раздастся свистокъ кондуктора.
   -- Черезъ двадцать, сказалъ Николь.
   Въ продолженіе нѣсколькихъ мгновеній путешественники глядѣли другъ на друга. Потомъ они осмотрѣли всѣ находившіяся при нихъ вещи.
   -- Все на своемъ мѣстѣ, сказалъ Барбиканъ.-- Теперь слѣдуетъ рѣшить какъ намъ лучше размѣститься чтобы выдержать толчокъ отъѣзда. Необходимо озаботиться какое положеніе намъ принять, и прежде всего, насколько возможно, принять мѣры чтобы кровь не слишкомъ сильно ударила намъ въ голову.
   -- Справедливо! сказалъ Николь.
   -- Въ такомъ случаѣ, замѣтилъ Мишель Арданъ, готовый тотчасъ же къ словамъ присоединить дѣйствіе,-- станемъ годовой внизъ, а ногами кверху, какъ дѣлаютъ клоуны Большаго цирка.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Барбиканъ,-- лучше всего ляжемъ на бокъ. Мы такъ легче вынесемъ толчокъ. Замѣтьте хорошенько что въ моментъ когда полетитъ ядро, внутри ли его мы будемъ или были бы предъ нимъ, это почти одно и то же.
   -- Если это только почти одно и то же, возразилъ Мишель Арданъ,-- то я совершенно спокоенъ.
   -- Одобряете ли вы мою мысль, Николь? спросилъ Барбиканъ.
   -- Вполнѣ, отвѣчалъ тотъ.-- Намъ остается еще тринадцать съ половиной минутъ.
   -- Этотъ Николь вовсе не человѣкъ, замѣтилъ Мишель,-- это ходячій хронометръ съ секундами, на цилиндрѣ, съ восемью камнями....
   Но товарищи не слушали его и съ невозмутимымъ хладнокровіемъ оканчивали послѣднія приготовленія. Они похожи были на двухъ аккуратныхъ путешественниковъ, усѣвшихся въ вагонъ и старающихся устроиться какъ можно комфортабельнѣе. Поневолѣ спросишь себя изъ какого матеріала вылиты американскія сердца, біеніе которыхъ не усиливается при наступленіи величайшей опасности!
   Три толстые и прочно набитые тюфяка были положены въ ядро. Николь и Барбиканъ расположили ихъ въ центрѣ диска, составлявшаго подвижной полъ. Здѣсь должны были лечь путешественники за нѣсколько минутъ до отъѣзда.
   Въ продолженіе этого времени Арданъ, будучи не въ состояніи оставаться неподвижнымъ, поворачивался въ своей тѣсной тюрьмѣ, какъ дикій звѣрь въ клѣткѣ, разговаривая то со своими друзьями, то съ собаками Діаной и Спутникомъ, которымъ онъ незадолго до того далъ эти характеристическія имена.
   -- Ну, Діана! ну, Спутникъ! восклицалъ онъ, заигрывая съ ними.-- Итакъ вамъ придется поучать лунныхъ собакъ изящнымъ манерамъ собакъ земныхъ! Вотъ что принесетъ большую честь собачьей породѣ. Чортъ возьми! Если мы когда-нибудь вернемся сюда, я привезу скрещенный типъ moon dogs, который произведетъ фуроръ.
   -- Да, если есть собаки на лунѣ, замѣтилъ Барбиканъ.
   -- Конечно есть, съ увѣренностью сказалъ Мишель Арданъ,-- также какъ лошади, коровы, ослы, куры. Бьюсь объ закладъ что мы тамъ найдемъ куръ!
   -- Сто долларовъ что ихъ нѣтъ тамъ, возразилъ Николь.
   -- Идетъ, капитанъ, отвѣчалъ Арданъ; пожимая руку Николю.-- Но кстати, ты уже три раза проигралъ пари нашему президенту, такъ какъ капиталъ необходимый для нашего предпріятія собранъ, операція отливки удалась, и наконецъ Колумбіада была заряжена безъ всякаго несчастія; всего ты проигралъ 6.000 долларовъ.
   -- Да, отвѣчалъ Николь.-- Десять часовъ 37 минутъ и 6 секундъ.
   -- Ладно, капитанъ. Не пройдетъ четверти часа, и тебѣ придется отсчитать 9.000 долларовъ президенту; 4.000 за то что Колумбіаду не разорветъ и 5.000 за то что ядро взлетитъ на воздухъ далѣе чѣмъ на шесть миль.
   -- Доллары со мной, отвѣчалъ Николь, ударяя себя по карману,-- и я съ радостью готовъ расплатиться.
   -- Вижу, Николь, что ты порядочный человѣкъ, какимъ мнѣ никогда не удавалось сдѣлаться. Но говоря вообще, cъ твоего позволенія, ты подержалъ нѣсколько пари очень для тебя невыгодныхъ.
   -- А почему? спросилъ Николь.
   -- Потому что, если ты выиграешь первое пари, значитъ Колумбіаду разорветъ, а съ нею и ядро, и Барбикану не придется выплатить тебѣ проигранные доллары.
   -- Моя ставка положена въ Бальтиморскій банкъ, отвѣчалъ очень просто Барбиканъ,-- и еслй Николя: не; станетъ, то она достанется его наслѣдникамъ.
   -- О, практическіе люди! воскликнулъ Мишель Арданъ: -- умы положительные! Удивляюсь вамъ, но не понимаю васъ.
   -- Одиннадцатаго сорокъ двѣ минуты! сказалъ Николь.
   -- Остается только пять минутъ, отвѣчалъ Барбиканъ.
   -- Да, только пять минуточекъ, повторилъ Мишель.-- И мы заключены въ ядрѣ, на днѣ пушки въ 900 футовъ! И подъ этимъ ядромѣ положено 400.000 фунтовъ разрывнаго хлопка, что равняется 1.000.000 фунтамъ обыкновеннаго пороха! И другъ Мурчисонъ, съ хронометромъ въ рукѣ, устремивъ глаза на стрѣлку, положивъ палецъ на электрическій аппаратъ, считаетъ секунды и готовится ринуть насъ въ междупланетныя пространства.
   -- Довольно, Мишель! сказалъ Барбиканъ серіознымъ голосомъ.-- Приготовимся, нѣсколько секундъ отдѣляютъ насъ отъ великой минуты. Вашу руку, друзья!
   -- Да, да, произнесъ Мишель Арданъ, болѣе взволнованный чѣмъ онъ желалъ то выказать.
   Три смѣлые товарища крѣпко пожали другъ другу руки.
   -- Да сохранитъ насъ Богъ! сказалъ набожный Барбиканъ.
   Мишель Арданъ и Николь, растянулись на тюфякахъ, расположенныхъ въ центрѣ диска.
   -- Десять часовъ сорокъ семь минутъ! прошепталъ капитанъ.
   Оставалось двадцать секундъ, Барбиканъ поспѣшно погасилъ газъ и легъ подлѣ своихъ спутниковъ.
   Глубокое молчаніе прерывалось только ударами хронометра.
   Вдругъ страшное сотрясеніе, и ядро, уступая давленію двѣсти милліардовъ литровъ газа, развившихся отъ воспламененія пироксилина, ринулось въ пространство.
   

ГЛАВА II.
Первые полчаса.

   Что произошло? Какое дѣйствіе произвелъ этотъ страшный толчокъ? Изобрѣтательность строителей ядра увѣнчалась ли желаннымъ успѣхомъ? Ослабѣлъ ли ударъ, благодаря пружинамъ, четыремъ мягкимъ тампонамъ, водянымъ подушкамъ, разбивнымъ перегородкамъ? Успѣли ли побѣдить страшный порывъ этой начальной скорости въ одиннадцать тысячъ метровъ, съ которою можно было бы въ секунду пролетѣть Парижъ или Нью-Йоркъ? Вотъ, конечно, вопросъ, который предлагали себѣ тысячи свидѣтелей этой потрясающей сцены. Они забывали цѣль путешествія и думали только о путешественникахъ! И еслибы кто-нибудь изъ нихъ, I. Т. Мастонъ, напримѣръ, бросилъ взглядъ во внутренность снаряда, что бы они увидѣли тамъ?...
   Ровно ничего. Глубокій мракъ царствовалъ въ ядрѣ. Но его цилиндро-коническія стѣнки устояли какъ нельзя лучше. Ничто не треснуло, не погнулось, не испортилось. Чудное ядро не измѣнилось подъ громаднымъ взрывомъ пороха, не обратилось, какъ опасались нѣкоторые, въ дождь изъ алюминія.
   Внутри, вообще, не произошло большаго безпорядка. Нѣкоторые предметы сильно подбросило къ верху, но самые важные, повидимому, не пострадали отъ удара.
   На подвижномъ дискѣ, опустившемся до самаго дна ядра, по разрывѣ перегородокъ и истеченіи воды, три тѣла лежали безъ движенія. Барбиканъ, Николь, Мишель Арданъ дышали ли еще? Ядро это не обратилось ли въ металлическій гробъ, несущій въ пространство три трупа?...
   Нѣсколько минутъ спустя по отлетѣ ядра, одно изъ этихъ тѣлъ пришло въ движеніе; руки зашевелились, голова поднялась, оно успѣло стать на колѣна. То былъ Мишель Арданъ. Онъ ощупалъ себя, громко произнесъ: ухъ! потомъ сказалъ:
   -- Мишель Арданъ цѣлъ. Посмотримъ что другіе....
   Неустрашимый Французъ хотѣлъ встать, но не могъ держаться на ногахъ. Голова у него кружилась, кровь прилила къ глазамъ. Онъ похожъ былъ на пьянаго.
   -- Бррр! произнесъ онъ.-- То же самое дѣйствіе что отъ двухъ бутылокъ Кортона; только глотать-то это, можетъ-быть, не такъ пріятно.
   Потомъ, проведя нѣсколько разъ рукой по лбу и потирая себѣ виски, онъ закричалъ твердымъ голосомъ:
   -- Николь! Барбиканъ!
   Со страхомъ ждалъ онъ что будетъ. Отвѣта не было. Не слышно ни одного вздоха, по которому можно было бы предположить что товарищи его еще живы. Онъ позвалъ ихъ снова. То же молчаніе.
   -- Чортъ возьми! сказалъ онъ.-- Они какъ будто упали съ пятаго этажа внизъ головой!... Ба!... прибавилъ онъ съ тою непоколебимою увѣренностью, которая никогда его не оставляла:-- если Французъ могъ стать на колѣна, то два Американца, ни мало не стѣсняясь, могутъ подняться на ноги. Но прежде всего осмотримся.
   Арданъ чувствовалъ что жизнь быстро возвращается къ нему. Кровь его улеглась и снова приняла свое обычное обращеніе. Новыя усилія дали ему возможность найти равновѣсіе. Ему удалось подняться на ноги; онъ досталъ спичку, добылъ огня и зажегъ газовый рожокъ. Вмѣстилище газа нисколько не повредилось; газъ не вылетѣлъ. Иначе запахъ выдалъ бы его, и въ этомъ случаѣ Мишель Арданъ не могъ бы безнаказанно поводить зажженною спичкой въ этомъ замкнутомъ пространствѣ, наполненномъ водородомъ. Газъ въ соединеніи съ воздухомъ произвелъ бы гремучую смѣсь, и взрывъ, можетъ-быть, довершилъ бы то что началъ толчокъ.
   Какъ только загорѣлся рожокъ, Арданъ наклонился надъ тѣлами своихъ спутниковъ. Тѣла эти лежали одно на другомъ, какъ двѣ безжизненныя массы, Николь сверху, Барбиканъ снизу.
   Арданъ поднялъ капитана, прислонилъ его къ дивану и началъ изо всѣхъ силъ растирать его. Это растираніе, производимое искусною рукой, оживило Николя, который открылъ глаза; присутствіе духа тотчасъ же возвратилось къ нему, онъ схватилъ Ардана за руку, и осматриваясь кругомъ, спросилъ:
   -- А что Барбиканъ?
   -- Каждому свой чередъ, спокойно отвѣчалъ Мишель Арданъ.-- Я началъ съ тебя, Николь, потому что ты лежалъ сверху; теперь займемся Барбиканомъ.
   Арданъ и Николь приподняли президента Пушечнаго Клуба и положили его на диванъ. Барбиканъ, повидимому, пострадалъ болѣе своихъ товарищей. Онъ былъ весь въ крови, но Николь вскорѣ успокоился, убѣдись что это кровотеченіе не представляло никакой опасности и происходило отъ царапины на плечѣ, которую Николь тщательно обмылъ и перевязалъ.
   Со всѣмъ тѣмъ, Барбиканъ нѣсколько времени не приходилъ въ себя, какъ ни усердно его растирали друзья.
   -- Онъ дышетъ, однако, сказалъ Николь, прикладывая ухо къ груди товарища.
   -- Да, отвѣчалъ Арданъ,-- онъ дышетъ, какъ человѣкъ который имѣлъ нѣкоторую привычку къ этой ежедневной операціи. Потремъ его хорошенько, Николь.
   И оба импровизованные медика принялись работать такъ усердно что Барбиканъ пришелъ наконецъ въ чувство. Онъ открылъ глаза, приподнялся, взялъ за руки своихъ спутниковъ, и первымъ словомъ его было:
   -- Ну что, Николь, двигаемся ли мы?
   Николь и Арданъ взглянули другъ на друга. Они не успѣли еще подумать о ядрѣ. Первая забота ихъ была о путешественникахъ, а не о вагонѣ.
   -- А что, въ самомъ дѣлѣ, двигаемся ли мы? повторилъ Ардан/ь.
   -- Или лежимъ спокойно на почвѣ Флориды? спросилъ въ свою очередь Николь.
   -- Или на днѣ Мексиканскаго залива? присовокупилъ Мишель.
   -- Какъ бы не такъ! воскликнулъ президентъ Барбиканъ.
   И эта двоякая гипотеза, высказанная его спутниками, тотчасъ возвратила ему полное сознаніе.
   Во всякомъ случаѣ невозможно еще было рѣшить что-нибудь относительно положенія ядра. Его кажущаяся неподвижность, отсутствіе всякаго сообщенія со внѣшнимъ міромъ не позволяли рѣшить этотъ вопросъ. Можетъ-быть, ядро совершаетъ свой полетъ въ пространствѣ, можетъ-быть, поднявшись на короткое время вверхъ, оно упало на землю или въ Мексиканскій заливъ,-- паденіе возможное, если принять въ соображеніе незначительную ширину Флоридскаго перешейка.
   Дѣло было серіозное, проблема интересная. Нужно было разрѣшить ее какъ можно скорѣе. Барбиканъ, сильно возбужденный, преодолѣвая нравственною энергіей свою физическую слабость, всталъ на ноги и началъ прислушиваться. Извнѣ глубокое безмолвіе. Толстая обивка стѣнъ была достаточна чтобы не допускать никакого звука. Но одно обстоятельство поразило Барбикана. Температура внутри ядра была необыкновенно высока. Президентъ вынулъ термометръ изъ футляра и справился съ нимъ: оказалось 45 градусовъ по Цельзію.
   -- Да, воскликнулъ онъ тогда,-- мы двигаемся! Этотъ удушающій жаръ проникаетъ сквозь стѣнки ядра. Онъ происходитъ отъ тренія его объ атмосферическіе слои. Онъ скоро уменьшится, потому что мы уже несемся въ пустотѣ; теперь мы едва не задыхаемся отъ жару, а потомъ намъ придется выносить страшный холодъ.
   -- Какъ такъ? спросилъ Арданъ.-- По-твоему, Барбиканъ, мы теперь уже за предѣлами земной атмосферы?
   -- Безъ всякаго сомнѣнія, Мишель. Послушай меня. Теперь пятьдесятъ пять минутъ одиннадцатаго. Мы отправились восемь минутъ тому назадъ. Но еслибы начальная скорость нашего полета не уменьшилась отъ тренія, то намъ шестнадцати секундъ было бы достаточно чтобы перелетѣть шестнадцать льё атмосферы, окружающей нашъ сфероидъ.
   -- Совершенно такъ, сказалъ Николь,-- но въ какой пропорціи полагаете вы уменьшеніе этой скорости отъ тренія?
   -- Въ пропорціи одной трети, Николь, отвѣчалъ Барбиканъ.-- Это уменьшеніе значительно, но таково оно должно быть по моимъ вычисленіямъ. Итакъ, если мы имѣли начальную скорость въ 11.000 метровъ, то по выходѣ изъ атмосферы эта скорость уменьшится до 7.332 метровъ. Какъ бы то ни было, мы уже перелетѣли этотъ промежутокъ и....
   -- И въ такомъ случаѣ, сказалъ Мишель Арданъ,-- нашъ другъ Николь проигралъ оба пари: 4.000 долларовъ за то что Колумбіаду не разорвало, 5.000 долларовъ за то что ядро поднялось выше шести миль. Итакъ, Николь, расплачивайся.
   -- Сначала докажемъ это, отвѣчалъ капитанъ,-- а потомъ расплатимся. Весьма возможно что заключенія Барбикана вѣрны и что я проигралъ 9.000 долларовъ. Но мнѣ приходитъ въ голову другая гипотеза, и она уничтожила бы закладъ.
   -- Какая это? съ живостью спросилъ Барбиканъ.
   -- Гипотеза что, по той или другой причинѣ, огонь не попалъ въ порохъ, и мы не полетѣли.
   -- Чортъ возьми, капитанъ, воскликнулъ Мишель Арданъ,-- вотъ гипотеза достойная моей головы! Ужели она серіозна? Развѣ толчокъ не уморилъ насъ въ половину? Развѣ я не возвратилъ тебя къ жизни? Развѣ плечо капитана не въ крови отъ этого толчка?
   -- Согласенъ, Мишель, отвѣчалъ Николь,-- но вотъ еще вопросъ.
   -- Слушаю, капитанъ.
   -- Слышалъ ты выстрѣлъ который, конечно, долженъ быть ужасенъ?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Арданъ, изумленный до крайности,-- я не слыхалъ выстрѣла.
   -- А вы, Барбиканъ?
   -- И я тоже не слыхалъ его.
   -- Ну что же? спросилъ Николь.
   -- И въ самомъ дѣлѣ, прошепталъ президентъ,-- отчего мы не слыхали выстрѣла?
   Три пріятеля съ недоумѣніемъ посмотрѣли другъ на друга. Здѣсь дѣйствительно представлялся феноменъ необъяснимый.
   Ядро полетѣло, однако, и стало-быть выстрѣлъ долженъ былъ послѣдовать.
   -- Вопервыхъ, осмотримся гдѣ мы, и откроемъ ставни, сказалъ Барбиказъ.
   Эта операція, чрезвычайно простая, была тотчасъ же выполнена. Гайки одерживавшія болты на внѣшнихъ пластинкахъ праваго окна уступили давленію англійскаго ключа. Эти болты были выдвинуты наружу, и заслонки, обдѣланныя въ каучукъ, заткнули отверстіе въ которое они проходили. Наружная пластинка тотчасъ же опустилась на своемъ шарньерѣ, и чечевицеобразное стекло, вставленное въ раму, появилось наружу. Такое же окно находилось на другой сторонѣ ядра, третье въ куполѣ, наконецъ четвертое посреди самаго дна. Вслѣдствіе этого, небо можно было наблюдать въ четырехъ противоположныхъ направленіяхъ чрезъ боковыя рамы, а землю и луну прямо чрезъ верхнее и нижнее отверстія ядра.
   Барбиканъ и его спутники тотчасъ же бросились къ окну. Никакой лучъ свѣта не проникалъ въ него. Глубокій мракъ окружалъ ядро. Это не помѣшало президенту Барбикану воскликнуть:
   -- Нѣтъ, друзья мои, мы не упали на землю! Нѣтъ, мы не погрузились на дно Мексиканскаго залива! Да, мы несемся въ пространствѣ! Видите звѣзды которыя мерцаютъ среди ночи и этотъ непроницаемый мракъ скопляющійся между землей и нами!
   -- Ура, ура! закричали въ одинъ голосъ Мишель Арданъ и Николь.
   И дѣйствительно, этотъ густой мракъ свидѣтельствовалъ что ядро оставило землю, ибо земная почва, ярко освѣщенная въ то время луннымъ свѣтомъ, была бы видима путешественниками, еслибъ они оставались на ея поверхности. Этотъ мракъ свидѣтельствовалъ также что ядро перешло атмосферный слой, ибо разсѣянный воздухомъ свѣтъ, перенесъ бы нѣкоторый отблескъ на металлическія стѣнки, котораго не было замѣтно. Свѣтъ этотъ освѣтилъ бы окно, а окно оставалось въ темнотѣ. Сомнѣваться было уже невозможно. Путешественники разстались съ землей.
   -- Я проигралъ, сказалъ Николь.
   -- Съ чѣмъ тебя и поздравляю, отвѣчалъ Арданъ.
   -- Вотъ 9.000 долларовъ, сказалъ капитанъ, вынимая изъ кармана банковые билеты.
   -- Датъ вамъ росписку? спросилъ Барбиканъ, принимая деньги.
   -- Если вамъ не трудно, отвѣчалъ Николь.-- Дѣло будетъ чище.
   И серіозно, флегматически, какъ будто сидя у своей кассы, президентъ Барбиканъ вынулъ записную книжку, вырвалъ отъ нея чистый листокъ, написалъ карандатомъ росписку по всѣмъ правиламъ и вручилъ капитану, который тщательно уложилъ ее въ свой портфель.
   Мишель Арданъ снялъ фуражку и безмолвно поклонился своимъ товарищамъ. Такой формализмъ въ подобную минуту сковалъ ему уста. Онъ еще никогда не видывалъ ничего до такой степени американскаго.
   Барбиканъ и Николь, по окончаніи своего дѣла, подошли опять къ окну и принялись разсматривать созвѣздія. Звѣзды яркими точками выдѣлялись на черномъ фонѣ неба. Но съ этой стороны нельзя было видѣть луны, которая, двигаясь съ востока на западъ, мало-по-малу приближалась къ зениту. Отсутствіе ея вызвало слѣдующее замѣчаніе Ардана:
   -- А луна? Ужь не хочетъ ли она убѣжать отъ насъ?
   -- Успокойся, отвѣчалъ Барбиканъ.-- Нашъ будущій сфероидъ на своемъ мѣстѣ, но мы не можемъ видѣть его съ этой стороны. Откроемъ другое боковое окно.
   Въ ту минуту когда Барбиканъ готовился отойти отъ окна чтобъ открыть противоположный ставень, вниманіе его обратило на себя приближеніе какого-то блестящаго предмета. То былъ огромный дискъ, колоссальные размѣры коего невозможно было опредѣлить. Поверхность его, обращенная къ землѣ, была ярко освѣщена. Можно было принять его за маленькую луну отражающую свѣтъ большой. Онъ двигался съ необыкновенною быстротой и, повидимому, описывалъ вокругъ земли орбиту, которая перерѣзывала путь ядра. Поступательное движеніе этого тѣла дополнялось вращеніемъ его вокругъ самого себя. Такимъ образомъ оно вело себя точно такъ же какъ всѣ небесныя тѣла движущіяся въ пространствѣ.
   -- Ба! воскликнулъ Мишель Арданъ:-- что это такое? Другое ядро?
   Барбиканъ не отвѣчалъ. Появленіе этого огромнаго тѣла удивило его и встревожило. Возможна была встрѣча, грозившая гибельными послѣдствіями, уклонилось ли бы ядро отъ своего пути, послѣдовало ли бы столкновеніе, которое низвергнуло бы его на землю, или было бы оно наконецъ привлечено неудержимо притягательною силой этого астероида.
   Президентъ Барбиканъ быстро сообразилъ послѣдствія этихъ трехъ гипотезъ, которыя такъ или иначе повели бы къ гибельной неудачѣ ихъ предпріятія. Товарищи его молча устремили взоры въ пространство. Предметъ все увеличивался, приближаясь, и, по извѣстному оптическому обману, казалось что ядро стремится къ нему.
   -- Боги! воскликнулъ Мишель Арданъ: -- поѣзды сейчасъ столкнутся!
   Путешественники инстинктивно отодвинулись назадъ. Страхъ ихъ былъ неописанный, но продолжался не долѣе нѣсколькихъ секундъ. Астероидъ прошелъ въ нѣсколькихъ стахъ метровъ отъ нихъ и исчезъ не столько вслѣдствіе быстроты своего хода, сколько потому что поверхность его, противоположная лунѣ, вдругъ слилась съ глубокимъ мракомъ пространства.
   -- Счастливаго пути! сказалъ Мишель Арданъ, вздыхая полною грудью и съ видимымъ удовольствіемъ.-- Какъ! ужели безпредѣльность недовольно обширна чтобы какое-нибудь ничтожное ядро не могло прогуливаться въ ней безъ опасностей! Да что же это за неугомонный шаръ, который едва не столкнулся съ нами?
   -- Я знаю, сказалъ Барбиканъ.
   -- Чортъ возьми, ты все знаешь!
   -- Это простой болидъ, но болидъ огромный, который притяженіе земли удержало въ качествѣ спутника.
   -- Возможно ли? Стало-быть земля, подобно Нептуну, имѣетъ двѣ луны?
   -- Да, мой другъ, двѣ луны, хотя и полагаютъ обыкновенно что у нея одна только луна. Но эта вторая луна такъ мала, и движеніе ея такъ быстро что жители земли не могутъ ее видѣть. Только принимая въ соображеніе нѣкоторыя пертурбаціи, французскій астрономъ, г. Пти, могъ опредѣлить бытіе этого втораго спутника и вычислить его элементы. По его наблюденіямъ, этотъ болидъ совершаетъ свое обращеніе вокругъ земли только въ три часа двадцать минутъ, слѣдовательно съ чрезвычайною быстротой.
   -- Всѣ ли астрономы, спросилъ Николь,-- допускаютъ бытіе этого спутника?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Барбиканъ; -- но еслибъ они, подобно вамъ, встрѣтили его, то не могли бы въ немъ сомнѣваться. Мнѣ кажется, однако, что этотъ болидъ, который надѣлалъ бы вамъ много хлопотъ еслибы столкнулся съ нами, дастъ намъ возможность опредѣлить наше положеніе въ пространствѣ.
   -- Какъ такъ? спросилъ Арданъ.
   -- Разстояніе его извѣстно, и въ томъ пунктѣ гдѣ мы его встрѣтили мы были ровно на 8.140 километровъ надъ поверхностью земнаго шара.
   -- Болѣе чѣмъ на двѣ тысячи лье! воскликнулъ Мишель Арданъ.-- Что же предъ этимъ экстренные поѣзды жалкаго шара, называемаго землей!
   -- Надѣюсь, сказалъ Николь, смотря на свой хронометръ,-- теперь одиннадцать часовъ, и мы разстались съ американскимъ континентомъ только тринадцать минутъ тому назадъ,1
   -- Только тринадцать минутъ? переспросилъ Барбиканъ.
   -- Да, отвѣчалъ Николь,-- и еслибы наша начальная скорость одиннадцати километровъ не измѣнилась, то мы сдѣлали бы десять тысячъ лье въ часъ.
   -- Все это прекрасно, мои друзья, сказалъ президентъ,-- во все-таки остается неразрѣшеннымъ вопросъ: отчего мы не слыхали выстрѣла Колумбіады?
   За неимѣніемъ отвѣта, разговоръ прекратился, и Барбиканъ, обдумывая его, занялся опущеніемъ ставня второго боковаго окна. Операція ему удалась, и въ открытое окно луна наполнила внутренность ядра яркимъ свѣтомъ. Николь, какъ человѣкъ экономный, тотчасъ же погасилъ газъ, который сдѣлался излишнимъ, и свѣтъ котораго только мѣшалъ наблюденію планетныхъ пространствъ.
   Лунный дискъ сіялъ тогда съ необыкновенною ясностью.
   Лучи его, не задерживаемые болѣе туманною атмосферой земнаго шара, лились чисто сквозь окно и наполняли внутренность ядра серебристыми отблесками. Черный цвѣтъ неба удваивалъ сіяніе луны, которая, въ этой эѳирной пустотѣ, не разсѣвавшей свѣта, не затемняла сосѣднихъ звѣздъ. Небо, видимое такимъ образомъ, представляло зрѣлище совершенно новое, котораго и вообразить себѣ невозможно.
   Понятно съ какимъ интересомъ смотрѣли наши смѣльчаки на царицу ночи, главную цѣль ихъ странствія. Спутникъ земли, въ своемъ поступательномъ движеніи, нечувствительно приближался къ зениту, математической точкѣ, которой онъ долженъ былъ достигнуть по истеченіи почти 96 часовъ. Его горы, раввины, всѣ его очертанія представлялись ихъ глазамъ нисколько не яснѣе чѣмъ съ какого бы то ни было пункта земли, но его свѣтъ въ пустомъ пространствѣ разливался съ необыкновенною ясностью. Дискъ сверкалъ какъ платиновое зеркало. О землѣ, исчезавшей подъ ихъ ногами, путешественники могли сохранить только одно воспоминаніе.
   Капитанъ Николь первый обратилъ вниманіе своихъ спутниковъ на оставленный ими шаръ земной.
   -- Да, сказалъ Мишель Арданъ,-- не будемъ къ нему неблагодарны. Такъ какъ мы оставляемъ нашу страну, то ей должны принадлежать наши послѣдніе взгляды. Я хочу увидѣть землю прежде чѣмъ она совсѣмъ скроется отъ нашихъ глазъ.
   Барбиканъ, чтобъ удовлетворить желаніе товарища, занялся очищеніемъ окна на днѣ ядра, которое дало бы возможность прямо наблюдать землю. Подвижной дискъ, на которомъ они лежали во время выпуска ядра и который силой верженія былъ притиснутъ къ самому дну, былъ разобравъ не безъ труда. Части его, тщательно поставленныя вдоль стѣнокъ, могли еще служить въ случаѣ надобности. Тогда на нижней части ядра отыскано было окно, снабженное толстымъ стекломъ, которое и открыто было съ помощью того же механизма какъ и боковыя окна.
   Мишель Арданъ сталъ на колѣна предъ окномъ. Оно было темно, какъ бы матовое.
   -- Ну что же? воскликнулъ онъ: -- а гдѣ же земля?
   -- Земля? сказалъ Барбиканъ: -- да вотъ она.
   -- Какъ? Эта узенькая полоса, этотъ серебристый серпъ?
   -- Безъ сомнѣнія, Мишель. Черезъ четыре дня, когда будетъ полная луна, въ ту самую минуту какъ мы ея достигнемъ, земля станетъ иная. Она теперь представляется намъ въ видѣ растянутаго серпа, который скоро исчезнетъ, и тогда на нѣсколько дней она погрузится въ непроницаемую тѣнь.
   -- Это-то земля! повторялъ Мишель Арданъ, смотря во всѣ глаза на маленькую полоску родной планеты.
   Объясненіе данное президентомъ Барбиканомъ было вѣрно. Земля, по отношенію къ ядру, входила въ свою послѣднюю фазу. Она была въ своемъ октантѣ и являлась тонкимъ серпомъ на черномъ фонѣ неба. Свѣтъ его, нѣсколько синеватый отъ густоты атмосфернаго слоя, былъ не такъ ярокъ какъ серпъ луны. Но размѣры его казались несравненно значительнѣе; онъ являлся громаднымъ лукомъ растянутымъ по небу. Нѣкоторые пункты, ярко освѣщенные, особенно въ его вогнутой части, свидѣтельствовали о существованіи высокихъ горъ; но они по временамъ исчезали подъ густыми пятнами, какихъ никогда не видно на поверхности луннаго диска. То были кольца облаковъ, концентрически расположенныхъ вокругъ земнаго сфероида.
   Впрочемъ, вслѣдствіе естественнаго феномена, тождественнаго съ тѣмъ который происходитъ на лунѣ, когда она находится въ своихъ октантахъ, можно было видѣть весь контуръ земнаго шара. Полный дискъ его выказывался довольно явственно, благодаря пепельному свѣту, менѣе впрочемъ замѣтному чѣмъ пепельный свѣтъ луны. И причину этой меньшей яркости понять не трудно. Когда этотъ отблескъ замѣчается на лунѣ, то онъ происходитъ отъ солнечныхъ лучей, которые земля отражаетъ къ своему спутнику. Здѣсь наоборотъ, онъ происходитъ отъ солнечныхъ лучей, отражаемыхъ отъ луны на землю. Но свѣтъ земной почти въ тринадцать разъ сильнѣе луннаго, что зависитъ отъ различнаго отблеска обоихъ тѣлъ. Отсюда вытекаетъ слѣдствіе что, въ явленіи пепельнаго свѣта, темная часть земнаго диска обозначается не такъ явственно какъ таковая же часть луннаго диска, такъ какъ напряженіе явленія пропорціонально освѣщающей силѣ обѣихъ планетъ. Надо прибавить что серпъ земли, казалось, образовалъ дугу болѣе продолговатую, чѣмъ дуга диска. Естественное слѣдствіе иррадіаціи.
   Между тѣмъ какъ путешественники пытались проникнуть глубокій мракъ пространства, сверкающій букетъ падучихъ звѣздъ раскинулся предъ ними. Сотни болидовъ, воспламенившихся отъ соприкосновенія съ атмосферой, прорѣзывали мракъ блестящими полосами и испещряли своимъ свѣтомъ пепельную часть диска. Въ эту эпоху земля находилась въ своемъ перигеліи, и декабрь мѣсяцъ такъ благопріятенъ появленію этихъ падучихъ звѣздъ что астрономы насчитывали ихъ до 24.000 въ часъ. Но Мишель Арданъ, не обращая вниманія на научныя объясненія, утѣшался мыслію что земля напутствуетъ самыми блестящими фейерверками отбытіе трехъ чадъ своихъ.
   Вотъ все что наблюдали они на этомъ сфероидѣ, затерянномъ въ тѣни, на этой нижней планетѣ солнечнаго міра, которая для большихъ планетъ заходитъ и восходитъ какъ простая утренняя или вечерняя звѣзда. Незамѣтная точка въ пространствѣ, этотъ шаръ, на которомъ они оставили все что имъ было дорого, являлся не болѣе какъ убѣгающимъ серпомъ.
   Долгое время три друга, безмолвно, но слившись сердцами, смотрѣли въ даль, между тѣмъ какъ ядро неслось со скоростью уменьшавшеюся однообразно. Потомъ неудержимая сонливость овладѣла ими. Было ли то утомленіе тѣла и духа? Конечно, ибо, послѣ возбужденнаго состоянія, въ которомъ они провели послѣдніе часы на землѣ, реакція должна была послѣдовать неизбѣжно.
   -- Ну что жъ, сказалъ Мишель,-- коли спать, такъ спать!
   Они улеглись на своихъ матрацахъ и вскорѣ всѣ трое погрузились въ глубокій сонъ.
   Но не прошло четверти часа, какъ Барбиканъ вдругъ вскочилъ и, будя своихъ товарищей, закричалъ имъ что было у него силы:
   -- Нашелъ, нашелъ!...
   -- Что ты нашелъ?... спросилъ Мишель Арданъ, вскакивая съ постели.
   -- Причину почему мы не слыхали выстрѣла Колумбіады.
   -- А именно? Спросилъ Николь.
   -- Ядро наше летѣло скорѣе звука!
   

ГЛАВА III,
въ которой путешественники устраиваются.

   Какъ только это любопытное и несомнѣнно вѣрное объясненіе было сдѣлано, три друга снова погрузились въ глубокій сонъ. Да и гдѣ бы имъ найти для сна мѣсто болѣе тихое и спокойное? На землѣ городскіе дома, сельскія хижины ощущаютъ всѣ сотрясенія сообщаемыя оболочкѣ земнаго шара. На морѣ, судно, носимое волнами, безпрерывно потрясается и колеблется. Въ воздухѣ, аэростатъ безпрерывно качается на воздушныхъ слояхъ различной густоты. Одно только это ядро, несущееся въ абсолютной пустотѣ, посреди абсолютнаго безмолвія, представляло обитателямъ своимъ абсолютный покой.
   Вслѣдствіе этого, сонъ трехъ смѣлыхъ путешественниковъ, можетъ-быть, длился бы до безконечности, еслибы внезапный шумъ не разбудилъ ихъ въ семь часовъ утра, 2го декабря, спустя восемь часовъ послѣ ихъ отъѣзда.
   Шумъ этотъ былъ явственно раздававшійся лай собаки.
   -- Собаки! Да, собаки! воскликнулъ Мишель Арданъ, поднимаясь въ ту же минуту съ постели.
   -- Онѣ проголодались, сказалъ Николь.
   -- Еще бы! отвѣчалъ Мишель; -- мы совсѣмъ о нихъ забыли.
   -- Гдѣ жь онѣ? спросилъ Барбиканъ.
   Начали, разыскивать, и одну изъ собакъ нашли подъ диваномъ. Испуганная, ошеломленная начальнымъ толчкомъ, она, свернувшись, лежала въ своемъ углу до тѣхъ поръ пока голодъ не заставилъ ее подать голосъ.
   То была кроткая Діана, стыдливо выползавшая по-немногу изъ своего убѣжища, уступая убѣдительнымъ просьбамъ. Мишель Арданъ не переставалъ приманивать ее самыми нѣжными рѣчами.
   -- Діана, Діанушка, говорилъ онъ,-- поди сюда дитя мое! Ты, судьба которой будетъ отмѣчена въ кинегетическихъ лѣтописяхъ! Ты, которую язычники дали бы въ подруги богу Анубису! Ты достойна быть изваянною рукой бога преисподней, подобно той собачкѣ которую Юпитеръ уступилъ за поцѣлуй красавицѣ Европѣ! Ты, слава которой затмитъ славу героевъ Монтаржи и Сенъ-Бернара! Ты, которая, пускаясь въ междупланетныя пространства, сдѣлаешься, можетъ-быть, Евой лунныхъ собакъ! Ты, которая оправдаешь тамъ на высотѣ слова Туссенеля; "Въ началѣ Богъ сотворилъ человѣка, и видя слабость его, далъ ему собаку!" Поди же ко мнѣ, Діанушка, поди ко мнѣ!
   Діана, уступая льстивымъ рѣчамъ, подвигалась мало-помалу, съ жалобнымъ воемъ.
   -- Хорошо, сказалъ Барбиканъ,-- Еву-то мы видимъ, но гдѣ же Адамъ?
   -- Адамъ! отвѣчалъ Мишель.-- И Адамъ вѣрно не далеко!
   Онъ также забился куда-нибудь. Надо позвать его. Спутникъ, сюда, Спутникъ!
   Но Спутникъ не появлялся, а Діана продолжала выть. Ее освидѣтельствовали, нашли что она не ранена и угостили ее вкуснымъ пирожкомъ, тотчасъ же прекратившимъ ея жалобныя стенанія.
   Что касается до Спутника, то его долго не могли отыскать; наконецъ его нашли въ одномъ изъ верхнихъ отдѣленій ядра, куда разомъ подбросилъ его толчокъ. Бѣдное животное, сильно разбившееся, находилось въ самомъ жалкомъ положеніи.
   -- Чортъ возьми! сказалъ Мишель.-- Вотъ вамъ и акклиматизація....
   Бѣдную собаку осторожно спустили внизъ. Голова ея была разбита о сводъ ядра, и казалось что она не опомнится отъ этого удара. Тѣмъ не менѣе, ее бережно положили на подушку, и тамъ она вздохнула.
   -- Мы будемъ ухаживать за тобой, сказалъ Мишель.-- На насъ лежитъ отвѣтственность за твою жизнь. Я готовъ скорѣе потерять руку чѣмъ хоть одну лапку моего бѣднаго Спутника!
   Говоря это, онъ далъ воды разбитому животному, которое съ жадностью стало пить ее.
   Затѣмъ путешественники принялись наблюдать землю и луну. Земля являлась имъ уже въ видѣ пепельнаго диска, оканчивавшагося болѣе узкимъ серпомъ чѣмъ наканунѣ; но объемъ его оставался еще огроменъ, при сравненіи его съ луной, которая все болѣе и болѣе обращалась въ полный кругъ.
   -- Досадно, право, сказалъ Мишель Арданъ,-- что мы не отправились въ минуту "полноземлія", то-есть когда нашъ шаръ былъ какъ разъ противъ солнца.
   -- А почему? спросилъ Николь.
   -- Потому что мы увидѣли бы въ новомъ свѣтѣ наши моря и материки, первыя -- сверкающія отъ отраженія солнечныхъ лучей, вторые -- болѣе темные и въ такомъ видѣ какъ ихъ изображаютъ на нѣкоторыхъ картахъ. Мнѣ желательно было бы видѣть эти полосы земли, на которыя никогда не падалъ взоръ человѣческій.
   -- Конечно, отвѣчалъ Барбиканъ,-- но еслибы земля была полная, то мѣсяцъ находился бы въ періодѣ новолунія, то-есть былъ бы невидимъ въ солнечныхъ лучахъ. А для насъ выгоднѣе видѣть цѣль къ которой мы стремимся чѣмъ точку съ которой мы отправились.
   -- Вы правы, Барбиканъ, отвѣчалъ Николь,-- да къ тому же, когда мы доберемся до луны, то успѣемъ въ долгія лунныя ночи вдоволь насмотрѣться на этотъ шаръ, гдѣ кишатъ наши ближніе!
   -- Наши ближніе! сказалъ Мишель Арданъ.-- Но теперь они столько же наши ближніе какъ и селениты! Мы живемъ въ новомъ мірѣ, населенномъ нами одними, въ ядрѣ! Я ближній Барбикана, а Барбиканъ ближній Николя. Надъ нами и внѣ насъ человѣчество оканчивается, и мы единственное населеніе этого микрокосма до той минуты пока не сдѣлаемся простыми селенитами!
   -- Почти чрезъ 88 часовъ, прибавилъ капитанъ.
   -- И это значитъ?... спросилъ Мишель.
   -- Что теперь половина девятаго, отвѣчалъ Николь.
   -- Ну, такъ, возразилъ Мишель,-- я не вижу причины почему бы намъ не позавтракать.
   И дѣйствительно, жители новой планеты не могли оставаться безъ ѣды, и желудокъ ихъ настоятельно требовалъ подкрѣпленія. Мишель Арданъ, въ качествѣ Француза, объявилъ себя главнымъ поваромъ, въ чемъ онъ и не нашелъ себѣ конкуррентовъ. Газъ доставилъ количество тепла нужное для приготовленія кушанья, а ящикъ съ провизіей -- необходимые элементы для этого перваго банкета.
   Завтракъ начался тремя чашками превосходнаго бульйона, добытаго разведеніемъ въ теплой водѣ драгоцѣнныхъ плитокъ Либиха, изготовленныхъ изъ лучшихъ частей рогатаго скота населяющаго пампы. За бульйономъ послѣдовали нѣсколько кусковъ бифштекса, сдавленнаго гидравлическимъ прессомъ, столь же нѣжныхъ и сочныхъ какъ будто они только что вышли изъ кухни Café Anglais. Мишель, человѣкъ пылкаго воображенія, утверждалъ даже что они "окровавлены".
   Овощи въ ковсервѣ и "свѣжѣе чѣмъ въ натурѣ", какъ замѣтилъ тотъ же любезный Мишель, послѣдовали за мясомъ, и завтракъ заключился нѣсколькими чашками превосходнаго чая съ тартинками, изготовленнаго по-американски.
   Наконецъ, для довершенія этого торжества, Арданъ вытащилъ бутылку отличнаго бургонскаго, которая случайно попала въ ящикъ съ провизіей. Друзья выпили ее въ честь соединенія земли съ ея спутникомъ.
   И какъ будто бы недостаточно было этого благороднаго вина, возращеннаго солнечными лучами на холмахъ Бургони, само солнце выступило для озаренія пиршества. Въ эту минуту ядро вышло изъ конуса тѣни отбрасываемой земнымъ шаромъ, и лучи блестящаго свѣтила упали на нижнюю поверхность ядра....
   -- Солнце! воскликнулъ Мишель Арданъ.
   -- Безъ сомнѣнія, отвѣчалъ Барбиканъ.-- Я поджидалъ его.
   -- А между тѣмъ, замѣтилъ Мишель,-- конусъ тѣни, которую земля отбрасываетъ въ пространство, идетъ за луну.
   -- И на значительное разстояніе, если не принять въ соображеніе атмосферной рефракціи, сказалъ Барбиканъ.-- Но когда луна покрыта этою тѣнью, то это значитъ что центры трехъ тѣлъ, солнца, земли и луны, лежатъ на прямой линіи. Тогда узлы совпадаютъ съ фазами полной луны, и происходитъ затменіе. Еслибы мы отправились въ моментъ затменія луны, то все путешествіе наше совершилось бы въ тѣни. А это было бы прискорбно.
   -- Почему такъ?
   -- А потому что, хотя мы и несемся въ пустотѣ, наше ядро, окруженное лучами солнца, будетъ пользоваться его свѣтомъ и теплотой. Итакъ -- экономія газа, драгоцѣнная во всѣхъ отношеніяхъ.
   И дѣйствительно, подъ этими лучами, температура и блескъ которыхъ не умѣрялись никакою атмосферой, ядро согрѣвалось и освѣщалось какъ будто бы оно вдругъ перешло отъ зимы къ лѣту. Луна сверху, солнце снизу обливали его своими лучами.
   -- Здѣсь очень хорошо, замѣтилъ Николь.
   -- Надѣюсь, отвѣчалъ Мишель Арданъ:-- немного земли на нашей планетѣ изъ алюминія, и мы выростили бы горошекъ въ 24 часа. Боюсь только одного, чтобы стѣны ядра не вздумали растопиться.
   -- Успокойся, мой достойный другъ, отвѣчалъ Барбиканъ.-- Ядро выдержало температуру гораздо болѣе высокую, когда оно скользило по атмосфернымъ слоямъ. Я не удивился бы нисколько, еслибъ оно показалось жителямъ Флориды воспламененнымъ болидомъ.
   -- Но въ такомъ случаѣ I. Т. Мастонъ долженъ предполагать что мы изжарились.
   -- Меня самого удивляетъ что этого не случилось съ нами, сказалъ Барбиканъ.-- Вотъ опасность, которой мы не предвидѣли.
   -- Призваться, я очень этого опасался, отвѣчалъ равнодушно Николь.
   -- И ты ничего не сказалъ намъ объ этомъ, безподобный капитанъ! воскликнулъ Мишель, сжимая руку своего товарища.
   Между тѣмъ Барбиканъ началъ устраиваться въ ядрѣ, какъ будто бы ему предстояло навсегда остаться въ немъ. Нужно припомнить что этотъ воздушный вагонъ въ основаніи своемъ представлялъ поверхность въ 54 квадратные фута. Двадцати футовъ вышиной до вершины свода, искусно снаряженный внутри, мало загроможденный инструментами и дорожною утварью, которымъ отведены были особыя мѣста, онъ предоставлялъ тремъ путешественникамъ нѣкоторую свободу движеній. Толстое стекло, занимавшее часть дна, могло легко выносить значительную тяжесть. Оттого Барбиканъ и его товарищи могли расхаживать по немъ какъ по крѣпкому полу; но солнце, ударявшее на него прямо своими лучами, освѣщая внутренность ядра снизу, производило въ немъ странные переливы свѣта.
   Приступили къ осмотру ящиковъ съ водой и съѣстными припасами. Эти вмѣстилища не пострадали нисколько, благодаря мѣрамъ принятымъ для ослабленія толчка. Запасовъ было въ изобиліи, и они могли пропитать путешественниковъ въ теченіи цѣлаго года. Барбиканъ имѣлъ въ виду обезпечить себя, на случай если ядро остановится на совершенно безплодной части луны. Что касается до воды и до запаса водки, состоявшаго изъ пятидесяти галлоновъ, то ихъ было достаточно только на два мѣсяца. Но, по послѣднимъ наблюденіямъ астрономовъ, луна одарена атмосферой низкою, густою, плотною, по крайней мѣрѣ въ ея глубокихъ долинахъ, и тамъ не можетъ быть недостатка въ ручьяхъ и источникахъ. Итакъ, во время путешествія и въ теченіе перваго года своего пребыванія на лунномъ континентѣ, смѣлые изслѣдователи не должны были страдать ни отъ голода, ни отъ жажды.
   Оставался вопросъ о воздухѣ внутри ядра. Въ этомъ отношеніи они были также вполнѣ обезпечены. Аппаратъ Рейзе и Реньйо, назначенный для произведенія кислорода, былъ снабженъ на два мѣсяца хлорнокислымъ поташомъ. Онъ по необходимости потреблялъ нѣкоторое количество газа, ибо отдѣляющее кислородъ вещество должно былъ постоянно поддерживать выше четырехъ сотъ градусовъ. И тутъ они были обезпечены. Къ тому же аппаратъ требовалъ самаго небольшаго надзора. Онъ дѣйствовалъ автоматически. При этой возвышенной температурѣ хлорнокислый поташъ измѣнялся въ хлористый потассій, отдавая весь кислородъ который содержалъ въ себѣ. Но что же доставляли 18 фунтовъ хлорнокислаго поташа? Семь фунтовъ кислорода необходимаго для ежедневнаго потребленія жителей ядра.
   Но недостаточно было одного возобновленія потребленнаго кислорода; требовалось еще поглощеніе угольной кислоты, производимой выдыханіемъ. Уже въ теченіи 12-ти часовъ атмосфера ядра переполнялась этимъ крайне вреднымъ газомъ, продуктомъ сожиганія элементовъ крови вдыхаемымъ кислородомъ. Николь замѣтилъ это состояніе воздуха по учащенному дыханію Діаны. И дѣйствительно, угольная кислота, подобно тому какъ происходитъ въ знаменитой Собачьей Пещерѣ, скоплялась на днѣ ядра вслѣдствіе своей тяжести. Такимъ образомъ бѣдная Діана должна была прежде своихъ господъ испытать присутствіе этого газа. Но капитанъ Николь поспѣшилъ поправить дѣло. Онъ тотчасъ же поставилъ на дно ядра нѣсколько сосудовъ съ хлорнокислымъ поташомъ, который болталъ нѣсколько времени, и это вещество, жадно впивающее въ себя угольную кислоту, поглотило его совершенно и очистило внутренній воздухъ.
   Затѣмъ начался осмотръ инструментовъ. Термометры и барометры устояли, за исключеніемъ одного термометра à minima, у котораго разбилось стекло. Превосходный анероидъ, вынутый изъ ящика, обложеннаго ватой, былъ повѣшенъ на одной изъ стѣнъ. Конечно, онъ показывалъ только давленіе воздуха внутри ядра. Но онъ показывалъ также количество водяныхъ паровъ заключавшихся въ немъ. Въ эту минуту стрѣлка его колебалась между 735 и 760 миллиметрами. Это означало "хорошую погоду".
   Барбиканъ взялъ съ собою также нѣсколько компасовъ, которые оказались въ совершенной исправности. Понятно что въ настоящемъ положеніи ихъ стрѣлка блуждала, то-есть не имѣла никакого опредѣленнаго направленія. И дѣйствительно, на томъ разстояніи отъ земли гдѣ находилось ядро, магнитный полюсъ не могъ имѣть никакого ощутительнаго вліянія на аппаратъ. Но эти компасы, перенесенные на лунный дискъ, могли послужить тамъ къ самымъ интереснымъ наблюденіямъ. Во всякомъ случаѣ, любопытно было изслѣдовать, подчиняется ли спутникъ земли такому же магнетическому вліянію, какъ и сама земля.
   Гипсометръ для измѣренія высоты лунныхъ горъ, секстантъ для опредѣленія высоты солнца, теодолитъ, геодезическій инструментъ служащій для съемки плановъ и приведенія угловъ къ горизонту, зрительныя трубки, употребленіе которыхъ особенно будетъ важно по приближеніи къ лунѣ, всѣ эти инструменты были тщательно осмотрѣны и признаны въ исправности, несмотря на силу начальнаго толчка.
   Что касается до утвари, кирокъ, заступовъ и различныхъ орудій, коллекцію которыхъ забралъ съ собою Николь, что касается до различныхъ сѣменъ и кустарниковъ, которые Мишель Арданъ замышлялъ перенести на лунную почву, то они всѣ были на своихъ мѣстахъ въ верхнихъ углахъ ядра. Тамъ устроенъ былъ родъ палатей, заваленныхъ различными предметами, которые захватилъ съ собою предусмотрительный Французъ. Что у него тамъ было, онъ не объяснялъ товарищамъ; только время отъ времени, по ступенямъ вдѣланнымъ въ стѣну ядра, онъ карабкался въ этотъ тайникъ и все приводилъ тамъ въ порядокъ. Онъ осматривалъ, перебиралъ все что тамъ было, открывалъ и закрывалъ какіе-то таинственные ящики, распѣвая при этомъ довольно фальшиво старинныя французскія пѣсни, что забавляло его собесѣдниковъ.
   Барбиканъ тщательно старался предохранить отъ порчи свои ракеты и другіе подобные предметы. Эти важные снаряды, сильно заряженные, должны были ослабить паденіе ядра, когда оно, привлекаемое луннымъ притяженіемъ, по миновеніи пункта нейтральнаго притяженія, упадетъ на поверхность луны. Паденіе это, впрочемъ, должно было совершиться въ шесть разъ тише чѣмъ на поверхности земли, благодаря различію массы обѣихъ планетъ.
   Итакъ осмотръ оказался вполнѣ удовлетворителенъ. Путешественники возвратились къ наблюденію пространства въ боковыя окна и въ нижнюю раму.
   Зрѣлище было то же самое: все пространство небесной сферы наполнено было планетами и созвѣздіями такой чудной ясности что астрономъ сошелъ бы съ ума отъ восторга! Съ одной стороны виднѣлось солнце; какъ жерло растопленной печи, оно являлось ослѣпительнымъ дискомъ, безъ ореола, и какъ бы отдѣляясь на черномъ фонѣ неба. Съ другой стороны луна отраженіемъ отбрасывала его огни и казалась какъ бы неподвижною посреди звѣзднаго міра. Затѣмъ пятно довольно темное, какъ бы прорывавшее небо, и еще окруженное серебристою полоской: то была земля. Тамъ-и-сямъ туманныя массы, какъ бы большіе комы звѣзднаго снѣга, и отъ зенита до надира громадное кольцо образуемое недосягаемою пылью звѣздъ, этотъ млечный путь, посреди коего солнце не болѣе какъ звѣзда четвертой величины.
   Наблюденія не могли отвлечь ихъ отъ созерцанія столь новаго зрѣлища, о которомъ никакое описаніе не можетъ дать настоящаго понятія. Сколько думъ оно имъ навѣяло! Сколько невѣдомыхъ ощущеній оно пробудило въ ихъ душѣ! Барбиканъ, подъ вліяніемъ этихъ впечатлѣній, задумалъ начать разказъ о своемъ путешествіи; онъ отмѣчалъ часъ за часомъ всѣ факты ознаменовавшіе начало ихъ предпріятія. Онъ писалъ спокойно своимъ крупнымъ четвероугольнымъ почеркомъ и нѣсколько коммерческимъ слогомъ.
   Въ это время исчислитель Николь просматривалъ свои формулы траекторій и распоряжался цифрами съ необыкновенною ловкостью. Мишель Арданъ болталъ то съ Барбиканомъ, который не отвѣчалъ ему, то съ Николемъ, который его не слушалъ, то съ Діаной которая не понимала его теорій; наконецъ заговорилъ самъ съ собою, дѣлалъ себѣ вопросы и отвѣчалъ на нихъ, расхаживая взадъ и впередъ, занимаясь разными мелочами, то наклоняясь надъ нижнею рамой, то взбираясь наверхъ ядра, и все распѣвая. Въ этомъ микрокосмѣ онъ служилъ представителемъ французской подвижности и болтливости, и представителемъ вполнѣ достойнымъ.
   День или, правильнѣе -- выраженіе "день" не точно,-- 12тичасовой періодъ составляющій день на землѣ окончился обильнымъ ужиномъ мастерски изготовленнымъ. Не случилось ничего такого что могло бы потревожить спокойствіе путешественниковъ. Вслѣдствіе этого, полные надежды, даже увѣренные въ успѣхѣ, они мирно заснули, между тѣмъ какъ ядро съ постоянно уменьшающеюся скоростью неслось по небесному пути.
   

ГЛАВА IV.
Нѣсколько алгебры.

   Ночь прошла благополучно. Правду сказать, слово ночь выраженіе неточное. Положеніе ядра относительно солнца не измѣнялось. Въ астрономическомъ смыслѣ, на нижней части ядра былъ день, на верхней ночь. Итакъ, если въ этомъ разказѣ встрѣчаются означенныя выраженія, то ихъ слѣдуетъ принимать за періодъ времени протекающій между восходомъ и закатомъ солнца на землѣ.
   Сонъ путешественниковъ былъ тѣмъ покойнѣе что, несмотря на чрезмѣрную быстроту съ какою двигалось ядро, оно казалось неподвижнымъ. Никакое колебаніе не обозначало полета его въ пространствѣ. Перемѣщеніе, какъ бы быстро оно ни совершалось, не можетъ производить ощутительнаго вліянія на организмъ, когда оно совершается въ пустотѣ или когда масса воздуха вращается вмѣстѣ съ летящимъ тѣломъ. Какой житель земли замѣчаетъ быстроту ея движенія, а между тѣмъ эта быстрота равняется 90.000 километрамъ въ-часъ. Движеніе при этихъ условіяхъ "не ощущается", также какъ и неподвижность. Поэтому всякое тѣло остается къ нему равнодушнымъ. Если тѣло неподвижно, то оно и остается таковымъ до тѣхъ поръ, пока какая-нибудь посторонняя сила не перемѣститъ его. Если же оно въ движеніи, то не остановится, пока не встрѣтитъ на пути своемъ какой-нибудь преграды. Это равнодушіе къ движенію или неподвижности есть инерція.
   Такимъ образомъ Барбиканъ и его товарищи, будучи заключены во внутренности ядра, могли считать себя въ полной неподвижности. Впрочемъ, впечатлѣніе было бы одинаково еслибъ они находились и внѣ ядра. Безъ луны, постоянно увеличивавшейся надъ ними, безъ земли постоянно уменьшавшейся подъ ними, они могли бы поклясться что находятся въ совершенной неподвижности.
   Въ это утро, Зго декабря, ихъ пробудилъ веселый, но совершенно неожиданный звукъ -- пѣніе пѣтуха во внутренности вагона.
   Мишель Арданъ первый вскочилъ съ постели; вскарабкался на своій чердакъ и, затворяя полуоткрытый ящикъ, произнесъ шепотомъ:
   -- Замолчишь ли ты, проклятый! Это животное разстроитъ, пожалуй, мою комбинацію!
   Однако Николь и Барбиканъ проснулись.
   -- Пѣтухъ! сказалъ Николь.
   -- О, нѣтъ, мои друзья! съ живостью отвѣчалъ Мишель:-- это мнѣ вздумалось разбудить васъ такимъ сельскимъ напѣвомъ.
   И произнеся эти слова, онъ прокричалъ кукареку такъ искусно, что ему позавидовалъ бы самый крикливый изъ пѣтуховъ.
   Американцы не могли удержаться отъ смѣха.
   -- Отличный талантъ, сказалъ Николь, подозрительно поглядывая на своего товарища.
   -- Да, отвѣчалъ Мишель,-- національная потѣха! Это чисто по-гальски. У насъ такъ поютъ пѣтухомъ въ самомъ лучшемъ обществѣ.
   Потомъ, поспѣшно перемѣнивъ разговоръ, онъ сказалъ:
   -- А знаешь ли, Барбиканъ, о чемъ я продумалъ всю ночь?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ тотъ.
   -- О нашихъ кембриджскихъ друзьяхъ. Ты замѣтилъ уже что я ничего не смыслю въ математикѣ. Поэтому я никакъ не могу разгадать, какимъ образомъ наши ученые на обсерваторіи могли вычислить съ какою начальною скоростью должно быть пущено ядро, чтобъ отъ Колумбіады долетѣть до луны.
   -- Ты хочешь сказать, возразилъ Барбиканъ,-- чтобы достигнуть того нейтральнаго пункта гдѣ земное и лунное притяженія уравновѣшиваются, а. Предположим, что обе планеты неподвижны. Этого будет совершенно достаточно.
   - Почему же?
   - Потому что именно так решаются задачи, называемые "задачами трех тел", интегральный же метод для решения таких задач еще недостаточно разработан.
   - Скажите пожалуйста, - насмешливо произнес Мишель Ардан, - стало быть, математики еще не сказали своего последнего слова!
   - Ну разумеется, нет, - ответил Барбикен.
   - Ну что ж! Авось лунные жители довели интегральное исчисление до большего совершенства, чем вы! А кстати, что такое интегральное исчисление?
   - Этот способ, противоположный дифференциальному исчислению...
   - Благодарю покорно!
   - Другими словами, это исчисление, дающее нам конечные величины, дифференциалы которых нам известны.
   - Вот кто по крайней мере понятно! - воскликнул Мишель с видом полного удовлетворения.
   - А теперь, - сказал Барбикен, - дай мне кусочек бумаги, огрызок карандаша, и через полчаса я покажу тебе нужную формулу.
   С этими словами Барбикен принялся за вычисления. Николь продолжал изучать в окно необозримые межпланетные пространства, предоставив Мишелю заботу о завтраке.
   Не прошло и получаса, как Барбикен, подняв голову, показал Ардану бумажку, исписанную алгебраическими знаками, среди которых выделялась следующая формула:
   - Что же это значит? - спросил Мишель.
   - Это значит, - ответил Николь, - что одна вторая V в квадрате минус V нулевое в квадрате равно gr, помноженное на r, деленное на х, минус единица плюс m прим, деленное на m, умноженное на r, деленное на d минус х, минус r, деленное на d минус r...
   - Икс плюс игрек на закорках у зета и верхом на р, - расхохотался Мишель. - И все это тебе понятно, капитан?
   - Ничего нет понятнее.
   - Ну еще бы! - сказал Мишель. - Да ведь это же ясно с первого взгляда; теперь мне больше ничего не требуется.
   - Вечно ты издеваешься! - вмешался Барбикен. - Захотел алгебры, ну и получай.
   - Пусть уж лучше меня повесят!
   - В самом деле, - сказал Николь с видом знатока, читая формулу. - Мне кажется, эта формула совершенно правильна. Это интеграл уравнения действующих сил, и я не сомневаюсь, что она приведет к искомому результату!
   - Но я тоже хочу хоть что-нибудь понять! - вскричал Мишель. - Я готов отдать за это десять лет жизни... Николя.
   - Ну так послушай, - начал Барбикен. - Половина V квадрат минус V нулевое в квадрате - это формула, дающая нам полувариацию действующей силы.
   - Ну допустим. А Николь тоже понимает, что это значит?
   - Конечно, Мишель, - ответил капитан. - Все эти, кажущиеся тебе каббалистическими знаки составляют собой простой, самый точный и логичный язык для тех, кто им владеет.
   - И ты полагаешь, Николь, - сказал Мишель, - что при помощи таких иероглифов, еще более непонятных, чем египетские "ибисы", ты сможешь найти начальную скорость, которую следовало сообщить снаряду?
   - Безусловно, - ответил Николь. - Припомощи этой формулы я смогу даже сказать тебе, с какой скоростью летит снаряд в любой точке пространства.
   - Честное слово?
   - Честное слово.
   - Подумать только, ты, значит, ученый не хуже нашего председателя!
   - Нет, Мишель. Барбикен сделал как раз самое трудное. Он нашел уравнение, определяющее все условия задачи. Остальное - вопрос арифметики и требует только знания четырех правил.
   - Ну это действительно пустяки! - ответил Мишель Ардан, хотя ни разу в жизни не одолел ни одной задачи на сложение и называл эти упражнения "китайскими головоломками, позволяющими получать бесконечно разнообразные итоги".
   Барбикен, однако, уверял, что и Николь, поразмыслив, смог бы самостоятельно найти ту же формулу.
   - Не знаю, - возразил Николь, - чем больше я ее изучаю, тем больше она меня восхищает.
   - А теперь, - сказал Барбикен, обращаясь к своему невежественному другу, - слушай. Ты поймешь, что все эти буквы имеют определенные значения.
   - Слушаю, - смиренно сказал Мишель.
   - d означает расстояние между центрами Земли и Луны, - сказал Барбикен. - Эти точки нам нужны для вычисления сил притяжения.
   - Понятно.
   - r - радиус Земли.
   - Радиус... Допустим.
   - m - масса Земли, а m прим - это масса Луны. Эти величины приняты в формуле потому, что притяжение тел пропорционально их массам.
   - Понимаю.
   - g - сила тяжести, скорость, приобретаемая телом в течение секунды при падении на поверхность Земли. Ясно?
   - Как божий день!
   - Буквой х я обозначил то переменное расстояние, которое отделяет нас от центра Земли, а V - скорость снаряда при данном расстоянии.
   - Прекрасно !
   - Наконец, скорость снаряда по выходе из атмосферы обозначим V нулевое.
   - Правильно, - сказал Николь, - до этой точки и следовало вычислять скорость, так как известно, что начальная скорость в полтора раза больше той, которую снаряд сохранил при выходе из атмосферы.
   - Ничего не понял! - воскликнул Мишель.
   -- Это же так просто! - сказал Барбикен.
   - Просто, да, видно, не для меня! - ответил Мишель.
   - Это значит, что когда наш снаряд достиг границы земной атмосферы, он уже потерял треть своей начальной скорости.
   - Так много?
   - Да, милый друг, и притом только вследствие сопротивления воздуха: трения о воздух, понимаешь? Ты представляешь себе, что чем быстрее движется снаряд, тем большее сопротивление оказывает ему атмосфера?
   - Это понятно, - согласился Мишель, - это я себе представляю, но все эти ваши V нулевое и V нулевое в квадрате отскакивают от моей тупой башки как от стены горох...
   - Первая естественная реакция на алгебру. Но погоди, голубчик, - сказал Барбикен, - сейчас, чтобы доконать тебя, мы вставим в эту формулу числовые значения, соответствующие каждой букве.
   - Делать нечего, приканчивайте меня! - с отчаянием воскликнул Мишель.
   - В этой формуле, - продолжал Барбикен, - есть величины известные, а есть и такие, которые еще придется вычислить.
   - Этим займусь я, - сказал Николь.
   - Итак, во-первых, r представляет собой земной радиус, величина которого на широте Флориды - точке нашего отправления - равняется шести миллионам тремстам семидесяти тысячам метров; и - расстояние между центрами Земли и Луны, равное пятидесяти шести радиусам Земли, значит...
   - Значит, - перебил Николь, уже успевший сделать вычисление, - это самое расстояние будет равно тремстам пятидесяти шести миллионам семистам двадцати тысячам метров в то время, когда Луна находится в перигее, то есть в наиболее близкой точке от Земли.
   - Правильно, - подтвердил Барбикен. - Далее: т прим, деленное на т, есть отношение массы Луны к массе Земли, равное одной восемьдесят первой.
   - Отлично, - заметил Мишель.
   - g - сила тяжести, которая во Флориде равна девяти метрам и восьмидесяти одному сантиметру; отсюда следует, что gr равно...
   - Шестидесяти двум миллионам четыремстам двадцати шести тысячам квадратных метров, - подхватил Николь.
   - А дальше что? - спросил Мишель Ардан.
   - А дальше, - ответил Барбикен, - когда буквы заменены числовыми величинами, я могу приступить к определению V нулевого, то есть скорости, которую снаряд должен иметь при выходе из атмосферы, чтобы с нулевой скоростью достигнуть точки равного притяжения. Итак, если в этот момент скорость должна быть равной нулю, то х будет расстоянием, на котором находится эта нейтральная точка, и может быть выражено девятью десятыми d, то есть мы получаем расстояние между двумя центрами.
   - Сплошной туман, - вздохнул Мишель.
   - У меня, стало быть, получится: х равно девяти десятым d и v равно нулю, а тогда моя формула примем вид...
   Барбикен быстро выписал формулу:
   - Так! Именно так! - вскричал Николь, жадно впиваясь глазами в формулу.
   - Все ли ясно? - спросил Барбикен.
   - Чего же яснее! - воскликнул Николь.
   - Ну и мудрецы! - прошептал Мишель.
   - Понял ли ты, наконец? - спросил его Барбикен.
   - Еще как! - воскликнул Мишель. - Того гляди, голова треснет...
   - Итак, - продолжал Барбикен, - v нулевое в квадрате, равно двум gr, помноженным на единицу минус десять r, деленных на девять d, минус одна восемьдесят, первая, помноженная на десять r, деленных на d минус r, поделенных на d минус r.
   - А чтобы получить искомую скорость снаряда по выходе его из атмосферы, - добавил Николь, - остается только произвести вычисление.
   И капитан, не страшась никаких трудностей, с неимоверной быстротой принялся за вычисление. Столбцы цифр вырастали из-под его карандаша, и скоро вся страница была испещрена делениями и умножениями. Барбикен внимательно следил за капитаном, а Мишель, сжав обеими руками голову, старался избавиться от начавшейся мигрени.
   - Ну как? - спросил Барбикен после некоторого молчания.
   - Готово! - ответил Николь. - Для того чтобы снаряд мог долететь до нейтральной точки, где притяжения Земли и Луны уравновешиваются, скорость его при выходе из атмосферы должна быть равной...
   - Чему? - с нетерпением спросил Барбикен.
   - Одиннадцати тысячам пятидесяти одному метру в первую секунду.
   - Как? - воскликнул Барбикен. - Сколько?
   - Одиннадцать тысяч пятьдесят один метр, - повторил капитан.
   - Проклятье! - воскликнул в отчаянии Барбикен.
   - Что с тобой, дорогой? - спросил Мишель Ардан, не понимая волнения председателя.
   - Что со мной? Если в данный момент скорость от трения уже уменьшилась на одну треть, то первоначальная скорость должна была равняться...
   - Шестнадцати тысячам пятистам семидесяти шести метрам! - ответил Николь.
   - А по расчетам Кембриджской обсерватории выходило, что достаточно скорости в одиннадцать тысяч метров. И именно с этой скоростью мы и вылетели из колумбиады!
   - Ну так что ж? - недоумевал Николь.
   - Да то, что эта скорость, значит, была недостаточной.
   - Ну?
   - И мы не долетим до нейтральной точки!
   - Черт возьми!
   - Мы не пролетим и половины пути!
   - Проклятое ядро! - завопил Мишель Ардан, вскакивая с такой поспешностью, словно снаряд через несколько минут должен был грохнуться о Землю.
   - Значит, мы упадем обратно на Землю!
    

ГЛАВА ПЯТАЯ.

Холод межпланетных пространств.

   Результат вычислений как громом поразил наших путешественников. Кому бы могла прийти в голову мысль о подобной ошибке? Барбикен все еще не верил в такую возможность. Николь, однако, снова проверил все свои расчеты и убедился в их правильности. Точность же формулы, взятой в основу вычислений, не подлежала, никакому сомнению. После вторичной проверки оказалось, что для достижения желаемой точки снаряду действительно нужно было сообщить начальную скорость в 16 576 метров в первую секунду, в противном случае снаряд не мог долететь до намеченной цели.
   Трое друзей молча переглянулись. О завтраке никто уже не думал. Барбикен, стиснув зубы и конвульсивно сжав кулаки, нахмурившись смотрел в окно. Николь, скрестив на груди руки, уставился на свои цифры.
   - Вот тебе и ученые! Только положись на них! - бормотал Мишель Ардан. - Я не пожалел бы двадцати золотых, если бы наш снаряд обрушился всем грузом на Кембриджскую обсерваторию и раздавил ее вместе с ее шарлатанами.
   И вдруг Николя словно осенило.
   - Стойте! - сказал он. - Сейчас семь часов утра. Стало быть, мы вылетели тридцать два часа тому назад. Значит, мы проделали больше половины всего пути и, как видите, не падаем!
   Барбикен ничего не ответил. Быстро взглянув на Николя, схватил инструмент, которым пользовался на Земле в качестве угломера. Подойдя к нижнему окну, он произвел измерения с точностью, допускаемой кажущейся неподвижностью снаряда. Затем, вытирая со лба капли пота, он снова принялся за вычисления. Николь с тревогой глядел на него; он сообразил, что председатель хочет по величине земного диаметра определить расстояние снаряда от Земли.
   - Нет! - воскликнул, наконец, Барбикен после нескольких минут молчания. - Нет, мы не падаем! Мы находимся сейчас за пятьдесят тысяч лье от Земли! Мы уже миновали ту точку, в которой снаряд мог бы остановиться, если бы его начальная скорость была равной только одиннадцати тысячам метров!
   - Это очевидно, - подтвердил Николь, - и, значит, начальная скорость от взрыва четырехсот тысяч фунтов пороха была значительно больше одиннадцати тысяч метров! Теперь понятно, почему мы встретили второй спутник Земли уже по истечении тринадцати минут: он обращается на расстоянии восьми тысяч ста сорока километров от Земли.
   - Это объяснение тем более правдоподобно, - добавил Барбикен, - что, выбросив воду, находившуюся между разбивными перегородками, наш снаряд внезапно освободился от довольно значительного балласта.
   - Верно, - подтвердил Николь.
   - Ах, дорогой Николь, - воскликнул Барбикен, - мы спасены!
   - А поэтому, - спокойно произнес Ардан, - раз мы спасены, давайте завтракать!
   В самом деле, Николь не ошибся: начальная скорость снаряда была, к счастью, значительно больше той, которую вычислили кембриджские астрономы, но это не умаляло ошибки Кембриджской обсерватории.
   Успокоившись после ложной тревоги, наши путешественники уселись за стол и весело принялись за завтрак. Много было съедено за этим завтраком, но еще больше сказано. После случая с алгеброй их уверенность еще возросла.
   - Почему бы нам, собственно говоря, и не достигнуть цели? - твердил Мишель Ардан. - Ведь мы продолжаем лететь. Преград перед нами нет: дорога ровная, без единого камешка. Путь свободен. Куда свободнее, чем путь корабля, которому приходится рассекать волны океана; свободнее пути аэростата, борющегося с ветром. А раз корабли пристают куда им полагается и аэростаты поднимаются куда им вздумается, почему бы и нам не добраться до намеченной цели?
   - Мы и доберемся! - сказал Барбикен.
   - Хотя бы для поддержания престижа американской нации! - прибавил Ардан. - Единственной нации, которая оказалась в силах поднять такое дело, единственной нации, способной породить нашего председателя Барбикена! А ведь знаете, теперь, когда нам больше не о чем беспокоиться, я боюсь, что нам придется скучновато. Не правда ли?
   Барбикен и Николь запротестовали.
   - Я это предвидел, дорогие друзья, - продолжал Мишель. - Скажите только слово, и к вашим услугам будут и шашки, и шахматы, и карты, и домино! Недостает только бильярда!
   - Как? - удивился Барбикен. - Неужели ты захватил с собою все эти пустяки?
   - А то как же! - ответил Мишель. - И не только для собственного развлечения, но и для снабжения ими лунных ресторанчиков.
   - Друг мой, - сказал Барбикен, - если на Луне есть жители, то они, конечно, появились на свет на сотни тысяч лет раньше нас, потому что сама Луна, несомненно, старше нашей планеты. А если эти жители существуют уже сотни тысяч лет и их мозг устроен так же, как и наш, то они уж наверное не только давно изобрели все, что придумано нами, но даже и такие вещи, которые появятся у нас только через несколько столетий. Едва ли нам придется их учить чему-нибудь: скорее они многому нас научат.
   - Как? - возразил Мишель. - Ты допускаешь, что у них были такие художники, как Фидий, Микеланджело и Рафаэль?
   - Конечно.
   - И такие поэты, как Гомер, Виргилий, Мильтон, Ламартин и Гюго?
   - Я в этом уверен.
   - Такие философы, как Платон, Аристотель, Декарт и Кант?
   - Без сомнения.
   - Такие ученые, как Архимед, Евклид, Паскаль, Ньютон?
   - Могу в этом поручиться.
   - И такие комики, как наш Арналь, такие фотографы, как... Надар?
   - Разумеется.
   - Однако, дружище Барбикен, если они так же умны, как и мы, а может, и того умнее, то почему же им до сих пор не пришло в голову попытаться завести сношения с Землей? Почему они не запустили лунный снаряд на Землю?
   - А кто тебе сказал, что они этого не сделали?
   - В самом деле, - заметил Николь, - им это было легче сделать, чем нам, и по двум причинам: во-первых, сила притяжения Луны в шесть раз слабее силы притяжения земного шара, а это значительно облегчило бы взлет снаряда; во-вторых, им пришлось бы выбросить снаряд всего на восемь тысяч лье, а не на восемьдесят тысяч, что потребовало бы вдесятеро меньшей метательной силы.
   - А тогда, я повторяю, - сказал Мишель, - отчего же они этого не сделали?
   - И я повторяю, - ответил Барбикен, - кто тебе сказал, что они этого не делали?
   - Когда же?
   - Да, может быть, за тысячи лет до нашего появления на Земле.
   - А снаряд? Где же их снаряд? Покажи!
   - Милый друг, - ответил Барбикен. - Пять шестых поверхности земного шара покрыты водой. Отсюда пять шансов из шести, что если такой снаряд и был пущен с Луны, то он погребен теперь на дне Атлантического или Тихого океана; а может быть, попал в какую-нибудь пропасть в те времена, когда земная кора еще не успела окончательно затвердеть.
   - Дружище Барбикен, - воскликнул Мишель, - у тебя на все находится ответ! Я просто преклоняюсь перед твоей премудростью. И все-таки я выдвигаю гипотезу, которая мне больше по сердцу: хотя лунные обитатели и древнее и мудрее, чем мы, а пороха еще не выдумали!
   В эту минуту громкий лай Дианы прервал разговор друзей; собака, по-видимому, требовала своей доли в завтраке.
   - Батюшки! - воскликнул Мишель. - Мы так увлеклись спорами, что совсем позабыли о наших псах.
   Диане был тотчас же предложен здоровенный кусок пирога, который она проглотила с большим аппетитом.
   - Знаешь, Барбикен, нам следовало бы сделать из нашего снаряда второй Ноев ковчег и доставить на Луну каждой земной твари по паре.
   - Ну, для этого у нас не хватило бы места, - ответил Барбикен.
   - Пустяки, - возразил Мишель, - стоило бы только немного потесниться!
   - Это было бы тем более остроумно, - заметил Николь, - что такие жвачные, как бык и корова или лошадь, оказались бы нам очень полезны на Луне. К несчастью, в нашем вагоне довольно мудрено устроить конюшню или хлев.
   - Можно было бы по крайней мере, - сказал Мишель, - взять с собой хотя бы осла, ну хоть бы самого маленького ослика, это мужественное и терпеливое животное, на котором так любил кататься верхом старичок Силен! Люблю я этих бедных ослов! Они сущие пасынки и неудачники среди прочих созданий природы. Их избивают не только при жизни, но даже и после смерти
   - Что ты хочешь сказать? - спросил Барбикен.
   - Да ведь барабаны выделываются из ослиных шкур!
   Это глубокомысленное замечание Мишеля вызвало веселый смех друзей. Но внезапный крик Ардана скоро прервал общее веселье.
   - Друзья мои, - сказал Мишель Ардан, заглянув в логово Сателлита. - Болезнь Сателлита прошла!
   - Тем лучше, - сказал Николь.
   - Да нет же, - отозвался Мишель, - я хочу сказать, что он издох. Вот это действительно печально, - продолжал он с огорчением. - Диана, бедняжка, боюсь, что тебе уже не придется стать родоначальницей лунной собачьей породы!
   Несчастный Сателлит действительно так и не оправился от полученной раны. Он околел - в этом невозможно было сомневаться.
   Мишель Ардан растерянно глядел на своих друзей.
   - Теперь перед нами встает вопрос, - сказал Барбикен, - мы не можем на целые сутки оставлять труп пса в снаряде.
   - Конечно, не можем, - ответил Николь, - но наши окна на шарнирах, их легко можно открыть; распахнем одно из окон и выбросим труп пса в пространство.
   - Так мы и сделаем, - сказал Барбикен после некоторого раздумья, - но при этом мы должны быть очень осторожны.
   - Почему же? - полюбопытствовал Мишель.
   - По двум причинам, которые ты легко поймешь, - ответил Барбикен. - Первая причина касается воздуха, заключенного в снаряде. Мы должны постараться, чтобы его улетучилось как можно меньше.
   - Но ведь мы же возобновляем воздух!
   - Да, возобновляем, но только частично, - возразил Барбикен. - Наш аппарат, дорогой Мишель, производит только кислород. Кстати, нам нужно следить за тем, чтобы количество вырабатываемого кислорода не превышало известного предела. Избыток кислорода может вызвать в нашем организме чрезвычайно нежелательные физиологические явления. Так вот, мы возобновляем кислород, но не можем возместить потери азота - газа, который не поглощается нашими легкими и содержание которого в воздухе должно оставаться неизменным. А именно азот-то и может быстро улетучиться через открытое окно.
   - Много ли его улетучится, пока мы выбросим нашего бедного Сателлита, - возразил Мишель.
   - Хоть и немного, а все-таки постараемся не мешкать.
   - А вторая причина? - спросил Мишель.
   - Вторая причина - нельзя напускать наружного холода в наш вагон. Температура за стенками нашего снаряда настолько низка, что мы рискуем замерзнуть.
   - А Солнце на что?
   - Солнце согревает наш снаряд, потому что он поглощает его лучи, но Солнце не согревает пустого пространства, в котором мы летим. Там, где нет воздуха, нет и тепла, так же как нет и рассеянного света. Следовательно, там, куда не проникают непосредственно лучи Солнца, и темно, и холодно. Здесь температура пространства определяется только излучением звезд; такая же температура установилась бы и на Земле, если бы в один прекрасный день наше Солнце погасло.
   - Ну уж этого опасаться не приходится, - ответил Николь.
   - Кто знает, - возразил Мишель Ардан. - К тому же, даже если Солнце и не потухнет, разве не может случиться, что наша Земля отдалится от него?
   - О господи! - воскликнул Барбикен. - У нашего Мишеля опять новые идеи!
   - А то как же, - продолжал Мишель, - разве вы не знаете, что в тысяча восемьсот шестьдесят первом году Земля пересекла хвост кометы? Допустим, что притяжение какой-нибудь кометы оказалось бы сильнее солнечного притяжения. Тогда земная орбита изогнулась бы в направлении этого блуждающего светила, а Земля, став его спутником, умчалась бы на такое расстояние от Солнца, что его лучи уже не могли бы согревать земную поверхность.
   - Это действительно может случиться, - согласился Барбикен, - но весьма вероятно, что последствия такого происшествия окажутся менее угрожающими, чем ты предполагаешь.
   - Почему же?
   - Потому что холод и тепло все же пришли бы на нашей планете в некоторое равновесие. Ученые рассчитали, что если бы Земля была увлечена кометой тысяча восемьсот шестьдесят первого года, то на самом большом расстоянии от Солнца она получила бы в шестнадцать раз больше того количества тепла, которое получает Земля от Луны. Такое тепло, даже сконцентрированное самыми сильными линзами, не дает никакого сколько-нибудь ощутимого эффекта.
   - Ну! - сказал Мишель.
   - Погоди, - остановил его Барбикен. - Вычислено также, что в перигелии, когда Земля наиболее близка к Солнцу, она подвергалась бы действию температуры, в двадцать восемь тысяч раз превышающей среднюю температуру нашего лета. Благодаря этой жаре, которая переплавила бы в стекло все твердые вещества на Земле и испарила всю воду, вокруг Земли образовалось бы облачное кольцо и смягчало бы этот чрезмерный зной. А следовательно, холод, испытываемый Землей в афелии, и зной - в перигелии, были бы уравновешены, и в результате получилась бы какая-то средняя, более или менее выносимая температура.
   - Какая же температура предполагается в межпланетных пространствах? - спросил Николь.
   - Раньше считали, что эта температура беспредельно низка, - ответил Барбикен. - Вычисляя снижение температуры в межпланетных пространствах термометрическим способом, астрономы получали цифры порядка миллионов градусов ниже нуля. Знаменитый ученый Фурье, соотечественник Мишеля, член французской Академии наук, произвел более точные вычисления. По Фурье, температура Вселенной не опускается ниже шестидесяти градусов.
   Мишель насмешливо свистнул.
   - Это приблизительно соответствует температуре наших полюсов, - продолжал Барбикен. - На острове Мелвилл или у форта Релианс температура достигает приблизительно пятидесяти шести градусов Цельсия ниже нуля.
   - Остается доказать, - сказал Николь, - что Фурье не сбился в своих расчетах. Если я не ошибаюсь, другой ученый, Пуйэ, считает температуру межпланетных пространств равной ста шестидесяти градусам ниже нуля. Вот мы теперь и проверим, кто из них прав.
   - Только не сейчас, - сказал Барбикен. - Сейчас солнечные лучи прямо падают на наш градусник, и поэтому мы, конечно, получим преувеличенные цифры. А вот когда мы доберемся до Луны, то в течение лунной ночи, равной нашим пятнадцати суткам, у нас будет достаточно времени, чтобы произвести этот опыт - ведь спутник Земли вращается в пустоте.
   - А что ты понимаешь под пустотой? - спросил Мишель. - Ты имеешь в виду абсолютную пустоту?
   - Да, пустоту, абсолютно не содержащую воздуха.
   - И в этой пустоте ничто не заменяет воздуха?
   - Нет, заменяет - эфир, - ответил Барбикен.
   - А что такое эфир?
   - Эфир, дорогой мой, это смесь невесомых атомов, которые, согласно учению молекулярной физики, соответственно своим размерам, так же удалены один от другого, как небесные тела во Вселенной. И вместе с тем эти расстояния меньше трех миллионных долей миллиметра. Атомы-то вследствие своего движения и вращения и оказываются источником тепла и света. Они производят в одну секунду четыреста тридцать триллионов колебаний амплитудой от четырех до шести десятимиллионных миллиметра.
   - Миллиарды миллиардов! - вскричал Мишель Ардан. - Подумать только, что люди не поленились измерить и сосчитать эти колебания. Ну знаешь, дорогой друг, все эти цифры и выкладки твоих ученых потрясают слух, но ничего не говорят уму.
   - И все-таки приходится прибегать к цифрам...
   - Ну нет. Мне гораздо понятнее метод сравнений. Любой предмет, принятый за мерило, скажет нам гораздо больше. Например, если ты мне твердишь, что объем Урана больше объема Земли в семьдесят шесть раз, а объем Сатурна - в девятьсот раз, Юпитера - в тысячу триста раз, Солнца - в миллион триста тысяч раз, никакого наглядного представления эти цифры мне не дают. Я предпочитаю систему Льежской обсерватории, которая попросту и без дураков говорит: "Солнце - это тыква диаметром в два фута, Юпитер - апельсин, Сатурн - анисовое яблоко, Нептун - черешня, Уран - крупная вишня, Земля - горошина, Венера - горошинка, Марс - булавочная головка, Меркурий-горчичное зернышко, Юнона, Церера и Паллас - песчинки". Это дает мне хотя бы некоторое представление о сравнительной величине планет.
   После этого выпада Мишеля Ардана по адресу ученых и астрономических цифр, которыми они не моргнув глазом испещряют бесчисленные столбцы своих трудов, путешественники приступили к погребению Сателлита.
   Надо было выбросить его труп в пространство так же, как моряки выкидывают в море мертвецов.
   По указаниям Барбикена, вся процедура похорон требовала крайней расторопности, чтобы предотвратить потерю воздуха, который благодаря своей эластичности мог быстро улетучиться в мировое пространство. Болты правого окна, шириной около тридцати сантиметров, были осторожно отвинчены, и Мишель, подняв на руки труп Сателлита, приготовился вышвырнуть его в окно. При помощи мощного рычага, позволявшего преодолеть давление внутреннего воздуха на стенки снаряда, стекло быстро повернулось на шарнирах, и Сателлит был выброшен... Из снаряда улетучилось при этом самое большее несколько молекул воздуха, и вся операция была выполнена так удачно, что впоследствии Барбикен уже не боялся таким же манером отделываться от всякого хлама, загромождавшего их вагон.
    

ГЛАВА ШЕСТАЯ.

Вопросы и ответы.

   4 декабря хронометры показывали пять часов земного утра, когда путешественники проснулись после пятидесятичетырехчасового путешествия. Они провели в снаряде только пятью часами сорока минутами больше половины предполагаемого срока, а между тем ядро успело пролететь уже семь десятых всего пути. Это несоответствие объяснялось непрерывным снижением скорости снаряда.
   Когда друзья через нижнее окно поглядели на Землю, она показалась им темным пятном, померкшим в солнечном сиянии. Ни серпа, ни пепельного света - ничего уже не было. На следующий день в полночь нужно было ждать "новоземелия" в то самое время, когда Луна вступит в фазу полнолуния. Наверху ночное светило становилось все ближе и ближе к траектории снаряда, так что встреча должна была произойти точно в назначенный срок. Весь черный небосвод был испещрен множеством сверкающих точек, которые как будто медленно передвигались, но вследствие огромных расстояний, отделяющих их от снаряда, относительная величина их не изменялась. Солнце и звезды видны были так же, как и с Земли. Луна же хотя и казалась значительно крупнее, но в сравнительно слабые подзорные трубы путешественников еще нельзя было наблюдать деталей ее поверхности, ни топографического или геологического строения.
   Время протекало в непрерывных беседах. Говорили главным образом о Луне; каждый высказывал все, что знал: Барбикен и Николь, как и всегда, делились научными сведениями, а Мишель угощал их своими неистощимыми фантазиями. Много толковали о самом снаряде, о его положении в пространстве и направлении пути, о возможных случайностях, о необходимых предосторожностях, которые следовало принять при падении на Луну.
   Как-то раз во время завтрака один вопрос Мишеля о снаряде вызвал очень любопытный ответ Барбикена, который стоит здесь привести.
   Мишеля интересовало, что случилось бы со снарядом, если бы при начальной скорости полета его остановило какое-либо препятствие.
   - Я не представляю себе, - сказал председатель "Пушечного клуба", - что могло бы остановить снаряд?
   - Ну все-таки предположим, что это случилось бы? - Твое предположение совершенно невероятно, - ответил Барбикен. - Разве что сила толчка оказалась бы недостаточной; но в таком случае скорость снаряда стала бы снижаться постепенно, а внезапной остановки все-таки произойти не могло.
   - Ну а если бы он столкнулся с каким-нибудь телом?
   - С каким же, например?
   - Да хоть с тем же огромным болидом, который мы встретили.
   - Тогда, - сказал Николь, - снаряд вместе со всеми нами разлетелся бы на тысячу кусков.
   - Мало этого, - добавил Барбикен, - мы бы при этом заживо сгорели.
   - Сгорели! - удивился Мишель. - А жаль, что ничего подобного не случилось: интересно было бы посмотреть.
   - Много бы ты увидел! - отозвался Барбикен. - Теперь известно, что тепло есть особый вид движения; если ты нагреваешь воду, то есть сообщаешь ей теплоту, это значит, что ты приводишь в движение частицы воды.
   - Подумайте! - воскликнул Мишель. - Вот остроумная теория.
   - И совершенно правильная, милый друг. Теплота - это движение молекул, то есть попросту движение мельчайших частиц тела. Если нажать тормоз железнодорожного поезда, он остановится. А куда же при этом денется движение? Движение превратится в теплоту, и тормоз нагреется. Почему смазывают оси колес? Чтобы предотвратить нагрев, иначе произойдет потеря движения, превращенного в тепло. Понимаешь?
   - Еще бы! - воскликнул Мишель. - Прекрасно понимаю! Значит, например, если я очень долго бежал или плавал и с меня градом валит пот, почему я останавливаюсь? Очень просто: мое движение превратилось в теплоту!
   Шутка Мишеля заставила Барбикена улыбнуться. Затем он снова вернулся к своей теории.
   - Таким образом, в случае столкновения нашего снаряда с каким-нибудь телом случилось бы то же, что и с пулей, которая отскакивает горячей после удара о металлическую пластину. Ее движение превращается в теплоту. Я утверждаю, что если бы наше ядро столкнулось с болидом, резкое сокращение его скорости вызвало бы такую температуру, что снаряд в одно мгновение не только расплавился, а даже испарился бы.
   - А что же случилось бы, если бы Земля внезапно прекратила свое поступательное движение? - спросил Мишель.
   - Ее температура повысилась бы до такой степени, что наша планета тотчас превратилась бы в пар.
   - Здорово, - сказал Мишель, - вот прекрасное средство покончить с нашим миром и избавить людей от всех земных несчастий.
   - А если бы Земля упала на Солнце? - спросил Николь.
   - По расчетам, - ответил Барбикен, - такое падение вызвало бы развитие теплоты, равной теплоте сгорания тысячи шестисот шаров угля, по объему равных земному шару.
   - Недурная порция тепла для Солнца, - воскликнул Мишель. - Обитатели Урана и Нептуна вряд ли пожаловались бы на такую прибавку, ведь они, должно быть, замерзают от холода на своих планетах.
   - Итак, друзья мои, - продолжал Барбикен, - всякое резко прерванное движение порождает теплоту. На основании этой теории можно допустить, что солнечное тепло поддерживается множеством болидов, которые непрерывным градом падают на поверхность Солнца. Вычислено даже, что...
   - Берегись, осторожнее, - вставил Мишель, - мы опять подходим к цифрам.
   - Вычислено даже, - продолжал невозмутимо Барбикен, - что при ударе каждого болида о поверхность Солнца развивается количество тепла, равное теплу от сгорания четырех тысяч единиц каменного угля того же объема.
   - А какова теплота Солнца? - спросил Мишель.
   - Если бы Солнце окружить слоем угля толщиной в двадцать семь километров, то сгорание его дало бы теплоту, равную солнечной.
   - И эта теплота?..
   - Посредством этой теплоты можно бы в час вскипятить два миллиарда девятьсот миллионов кубических мириаметров воды.
   - Почему же мы до сих пор не изжарились! - воскликнул Мишель.
   - Потому что атмосфера, окружающая земной шар, поглощает четыре десятых солнечного тепла. К тому же тепло, получаемое Землею, составляет не более одной двухмиллиардной доли всего солнечного тепла.
   - Я вижу, - сказал Мишель, - что все к лучшему на этом свете и что эта ваша атмосфера полезная штука, потому что она не только позволяет нам дышать, но и мешает нам изжариться.
   - Да, - сказал Николь, - но на Луне, к несчастью, дело обстоит по-другому.
   - Подумаешь! - воскликнулнеунывающий Мишель. - Если там есть жители, они чем-то дышат. Если их уже нет, они, я надеюсь, оставили достаточно кислорода на троих человек хотя бы где-нибудь в долинах, где он мог скопиться благодаря своей тяжести. Ну что ж, мы не будем взбираться на горы, вот и все!
   С этими словами он встал и направился к окну смотреть на сиявший ослепительным блеском лунный диск.
   - Черт возьми! - воскликнул он. - Здорово же там жарко!
   - Не говоря уже о том, - прибавил Николь, - что день на Луне длится триста шестьдесят часов.
   - Но зато, - пояснил Барбикен, - и ночи там такие же длинные, а так как тепло теряется в пространство от излучения, ночная температура Луны не должна отличаться от температуры межпланетных пространств.
   - Теплое местечко, что и говорить! - сказал Мишель. - Ну что же, не беда! Я бы хотел уже быть там! Эх, дорогие друзья, а ведь и впрямь забавно иметь Землю вместо Луны, видеть, как она встает из-за горизонта, угадывать очертания ее материков и говорить себе: "Вот тут Америка, а вон там Европа", потом следить, как она меркнет в солнечных лучах. Кстати, Барбикен, могут ли лунные жители наблюдать затмения?
   - Да, солнечные затмения могут, - ответил Барбикен, - когда центры Солнца, Луны и Земли находятся на одной прямой линии и притом Земля стоит между обоими светилами. Но эти затмения частичные, потому что Земля, заслоняющая, как экран, солнечный диск, слишком мала и оставляет видимой большую часть Солнца.
   - А почему же не может быть полного затмения? - спросил Николь. - Ведь теневой конус, отбрасываемый Землей, выходит далеко за пределы Луны!
   - Да, если не учитывать преломления лучей в земной атмосфере. И нет, если мы будем иметь в виду это преломление. Обозначим дельтой прим горизонтальный параллакс, а р прим видимый диаметр...
   - Ух, - вздохнул Мишель, - опять половина v плюс ноль в квадрате. Говори, пожалуйста, так, чтобы тебя могли понять простые смертные, ходячая ты алгебра!
   - Изволь! - согласился Барбикен. - Итак, говоря вульгарно, так как среднее расстояние от Луны до Земли равно шестидесяти радиусам Земли, то длина теневого конуса вследствие преломления сократится по крайней мере до сорока двух радиусов. А поэтому во время затмений Луна оказывается за пределами чисто теневого конуса и освещается не только периферийными, но и центральными солнечными лучами.
   - Тогда почему же все-таки затмение происходит, раз, по-вашему, его быть не должно? - шутливо допытывался Мишель.
   - Только потому, что эти солнечные лучи оказываются ослабленными преломлением и большая их часть поглощается атмосферой, через которую они проходят.
   - Такое объяснение меня вполне удовлетворяет, - заявил Мишель. - К тому же мы все это проверим, когда окажемся на Луне. А теперь, Барбикен, скажи мне, веришь ли ты, что Луна - древняя планета?
   - Что за идея?
   - Представь, - сказал Мишель с забавной важностью, - мне тоже иногда приходят в голову разные идеи.
   - Эта идея принадлежит не Мишелю, - сказал Николь.
   - Ну и слава богу, значит, я плагиатор.
   - Ну конечно, - ответил Николь. - Если верить преданиям древних, жители Аркадии, например, считали, что их предки жили в те времена, когда Луна еще не была спутником Земли. На основании этого некоторые ученые считали Луну кометой, чья орбита однажды приблизилась к Земле настолько, что оказалась в сфере притяжения Земли.
   - Ну а что же в этой гипотезе соответствует истине? - спросил Мишель.
   - Да ничего, - ответил Барбикен, - и доказательством тому служит тот факт, что на Луне не осталось и следа той газообразной оболочки, которая всегда окружает кометы.
   - А разве Луна, - предположил Николь, - прежде чем она стала спутником Земли, не могла, находясь в перигелии, настолько близко подойти к Солнцу, чтобы все ее газообразные вещества испарились?
   - Могло быть и так, друг Николь, но это маловероятно.
   - Почему?
   - Потому что... Впрочем, не знаю почему.
   - Ага! - торжествовал Мишель. - О том, чего мы не знаем, можно написать сотни томов.
   - А скажите, пожалуйста, который теперь час? - спросил Барбикен.
   - Три часа, - ответил Николь.
   - Как незаметно проходит время в беседах таких ученых, как мы, - сказал Мишель. - Я чувствую, как с каждым часом я становлюсь умнее и образованнее.
   С этими словами он залез под свод снаряда, "чтобы лучше наблюдать Луну", как он выразился: Товарищи его в это время смотрели в нижнюю раму, где не видно было ничего нового.
   Через несколько минут Ардан снова спустился вниз и, подойдя к боковому иллюминатору, вскрикнул от изумления.
   - Что случилось? - спросил Барбикен.
   Председатель "Пушечного клуба" поспешно подошел к окну и увидел нечто вроде сплющенного мешка, который летел в нескольких метрах от снаряда. Мешок, казалось, висел неподвижно. Следовательно, он летел с тою же скоростью, что и ядро.
   - Это еще что за штука? - спросил Ардан. - Может быть, это какая-нибудь межпланетная частица, которую наш снаряд захватил в сферу своего притяжения, и этот "спутник" будет сопровождать нас до самой Луны?
   - Меня вот что удивляет, - заметил Николь. - Каким образом это тело, удельный вес которого несомненно намного меньше удельного веса нашего снаряда, может так стойко держаться на одном уровне с нами.
   - Николь, - сказал Барбикен после нескольких минут размышления, - я не знаю, что это за тело, но могу вам объяснить, почему оно держится на одном уровне с нашим снарядом.
   - Почему же?
   - Потому что мы теперь летим в пустоте, мой дорогой капитан, а в пустоте все тела падают или движутся (что одно и то же) с одинаковой скоростью, независимо ни от формы тела, ни от его веса. Это воздух своим сопротивлением создает различия в весе. Если из длинной трубы выкачать насосом весь воздух, то всякий предмет, который вы введете в эту трубу, будь то пылинки или кусочки свинца, станет двигаться в ней с одинаковой скоростью. И здесь, в межпланетном пространстве, мы имеем ту же причину и те же следствия.
   - Совершенно верно, - подтвердил Николь. - Значит, все, что бы мы ни выкинули из снаряда, будет лететь вместе с нами вплоть до самой Луны.
   - Какие же мы дураки! - воскликнул Мишель.
   - Чем же мы заслужили такую лестную характеристику? - спросил Барбикен.
   - А тем, что мы не догадались наполнить наш вагон всякими полезными предметами: книгами, инструментами, орудиями и так далее. Мы теперь могли бы их выбросить, и все это следовало бы за ними к месту назначения. Вот это мысль! Почему бы нам самим не прогуляться, как этот болид? Почему бы не выпрыгнуть в пространство через одно из окон? Какое должно быть наслаждение парить в эфире! И притом в более выгодном положении, чем птица, которая должна работать крыльями, чтобы не упасть.
   - Прекрасно, - сказал Барбикен. - А чем бы ты стал дышать?
   - Проклятый воздух, его всегда не хватает там, где он нужен!
   - Зато если бы воздуха хватило, Мишель, ты очень скоро отстал бы от нас, так как твои удельный вес меньше веса снаряда.
   - Выходит, что это заколдованный круг?
   - Самый что ни на есть заколдованный!
   - Значит, придется еще посидеть взаперти в этом вагоне?
   - Придется.
   - Черт побери! - неистово закричал Мишель.
   - Что с тобой? - спросил Николь.
   - Я угадал, что это за мнимый болид. Никакой это не астероид и не осколок планеты!
   - Что же это, по-твоему? - спросил председатель "Пушечного клуба".
   - Это наш несчастный пес! Это супруг Дианы. Действительно, этот предмет, сплющенный, неузнаваемый, плоский, как волынка, из которой выпустили воздух, был труп сателлита, летевший вслед за снарядом к Луне.
    

ГЛАВА СЕДЬМАЯ.

Минута опьянения.

   Это любопытное, но вполне логичное, странное, но объяснимое явление могло произойти только при данных необычайных условиях. Всякий предмет, выброшенный из вагона наружу, должен был следовать по той же траектории и мог остановиться только вместе со снарядом. Эта тема дала повод к беседам, которые затянулись до самой ночи. Волнение путешественников увеличивалось по мере их приближения к цели. Они готовились к неожиданностям, ждали новых "чудес" и находились а таком состоянии, что ничто не могло бы их удивить. Их воображение намного опережало снаряд, скорость которого, незаметно для пассажиров, уже значительно снизилась, и Луна с каждой минутой увеличивалась на их глазах. Казалось, им достаточно протянуть руку, чтобы дотянуться до нее...
   На другой день, 5 декабря, все трое были уже на ногах с пяти часов утра. Если верить вычислениям, то этот день должен быть последним днем их странствия. Именно в этот день, ровно в полночь, в самый момент полнолуния, они должны были достигнуть блестящего диска Луны. В ближайшую же полночь должно было завершиться самое необычайное из всех путешествий, какие только предпринимались в древние или в новые времена. Поэтому уже ранним утром, сквозь окна, посеребренные лучами Луны, они приветствовали ночное светило радостными и дружескими возгласами: "Ура!"
   Луна величественно плыла по звездному небу; еще несколько градусов - и она очутится именно в той точке пространства, где должна произойти ее встреча со снарядом. Барбикен на основе собственных расчетов установил, что снаряд упадет в северном полушарии, где тянутся обширные равнины и лишь кое-где попадаются редкие горы - обстоятельство благоприятное, если лунная атмосфера, как полагали, действительно сохранилась только в лунных низинах.
   - Равнина к тому же гораздо удобнее для нашей посадки, чем горы, - заметил Ардан. - Житель Луны, которого высадили бы в Европе на Монблане или в Азии на вершине Гималаев, еще не вправе был бы сказать, что находится на Земле.
   - Есть и еще одно удобство, - добавил капитан Николь, - если снаряд упадет на плоскую поверхность, он остановится тотчас же, как только прикоснется к ней. С горы же, наоборот, он покатится как колесо, а так как мы не белки, то нам уже не выйти живыми из ядра. Стало быть, все к лучшему.
   Успех дерзкого предприятия и в самом деле казался уже несомненным. Но Барбикен был все же чем-то озабочен, хотя и хранил молчание, не желая волновать своих спутников.
   Дело в том, что движение снаряда по направлению к северному полушарию Луны доказывало, что его траектория несколько отклонилась. По математическим выкладкам, выстрел должен был нацелить снаряд в самый центр лунного диска. Отклонение было очевидным, но что же могло его вызвать?
   Барбикен, не имея каких-либо исходных данных, не мог понять, ни даже определить степень такого отклонения. Однако он надеялся, что это отклонение не будет иметь иных последствии, кроме их посадки в северных областях Луны, как раз наиболее для этого благоприятных.
   Поэтому Барбикен, не делясь ни с кем своими опасениями, довольствовался тем, что внимательно наблюдал Луну, стараясь по возможности уловить степень отклонения снаряда.
   Что могло быть ужаснее предположения, что снаряд, не достигнув цели, начнет удаляться от Луны и унесется в межпланетное пространство!
   Теперь Луна уже не казалась плоским диском, уже все яснее вырисовывались ее выпуклости и горы. Если бы солнечные лучи падали сейчас на Луну косо, а не отвесно, то благодаря отбрасываемой ими тени можно было бы ясно различить высокие кольцеобразные лунные горы, увидеть зияющие кратеры и причудливые трещины, бороздящие необозримые лунные равнины. Но сейчас весь этот рельеф стушевывался из-за яркого солнечного освещения. Можно было лишь с трудом разглядеть крупные темные пятна, которые придают Луне сходство с человеческим лицом.
   - Лицо, да и только, - сказал Ардан. - Но я обижен за прекрасную сестру Аполлона - оказывается, она рябая!
   Путешественники на таком близком расстоянии от цели не отрываясь вглядывались в этот неведомый мир. В своем воображении они уже странствовали по новой стране. Они взбирались на высокие пики, спускались на дно широких кратеров. То тут, то там им чудились обширные моря, едва сдерживаемые в берегах давлением разреженной атмосферы, горные потоки, несущие свои воды в эти моря. Склонясь над бездной, они надеялись услышать хоть какой-нибудь звук с этого вечно безмолвного светила.
   Этот день ярче всего запечатлелся в памяти друзей. Ни одна подробность не изгладилась из их воспоминаний. Безотчетная тревога овладевала ими по мере приближения к цели. Эта тревога, конечно, усилилась бы если бы они только знали, насколько уменьшилась скорость снаряда: она показалась бы им явно недостаточной, чтобы долететь до цели.
   В это время снаряд уже почти ничего не "весил". Вес его уменьшался непрерывно и должен был полностью исчезнуть; такое поразительное явление возможно лишь в точке, где лунное притяжение уравновешивается земным.
   Однако, несмотря на все волнения, Ардан с привычной ему аккуратностью не забыл приготовить завтрак. Друзья закусили с большим аппетитом. Что может быть вкуснее бульона, сваренного на газе? Что может быть лучше консервированного мяса? В довершение пиршества было выпито несколько стаканов отменного французского вина, причем Ардан не упустил случая заметить, что лунные виноградники - если они существуют - должны под палящими лучами Солнца давать самые прекрасные сорта вин. Предусмотрительный француз захватил с собою на всякий случай несколько драгоценных лоз Медока и Кот д'Ора, на которые он возлагал большие надежды.
   Кислородный аппарат Рейзе и Реньо действовал с необычайной точностью. Воздух в снаряде был совершенно чистым. Ни одна молекула углекислоты не могла устоять против едкого натра, а кислород, по словам капитана Николя, был "самого первого сорта". Небольшое количество водяных паров, заключавшихся в снаряде, смешиваясь с воздухом, умеряло его сухость; немногие дома Парижа, Лондона, Нью-Йорка, немногие театральные залы находились в столь идеальных гигиенических условиях.
   Но для правильного действия аппарата за ним требовался тщательный уход. Поэтому Мишель каждое утро осматривал регуляторы утечки, проверял краны и устанавливал температуру газа. До сих пор все шло как нельзя лучше, путешественники, подражая почтенному Дж. Т. Мастону, начинали заметно полнеть, и, доведись им провести в своей "тюрьме" еще несколько месяцев, они вышли бы из нее совершенно неузнаваемыми. Одним словом, с ними происходило то же, что и с цыплятами в клетке - они жирели с каждым днем.
   Глядя в окно, Барбикен видел труп пса и прочие предметы, выкинутые из снаряда, которые неотступно следовали за ними. Диана грустно подвывала при виде останков Сателлита. Но весь этот хлам казался неподвижным, словно он лежал на земле.
   - Знаете ли, друзья, - сказал Ардан, - если бы один из нас не перенес первого толчка при вылете, было бы очень трудно "предать земле" его останки, то есть я хочу сказать "предать эфиру", так как здесь эфир заменяет землю. Посмотрите на труп Сателлита, он преследует нас как угрызения совести!
   - Да, это было бы невесело, - ответил Николь.
   - Ах, - воскликнул Мишель. - Я жалею только о том, что здесь нельзя погулять! Какое было бы наслаждение парить в этом лучезарном эфире, купаться и кувыркаться в живительных солнечных лучах! Если бы Барбикен догадался запастись скафандром и воздушным насосом, я бы рискнул вылезти из снаряда и умостился бы на нем в позе какой-нибудь "химеры" или "гиппогрифа".
   - Неисправимый мечтатель, - рассмеялся Барбикен, - поверь, что ты недолго бы красовался в виде своего гиппогрифа, потому что, несмотря на скафандр, тебя раздуло бы от содержащегося в тебе самом воздуха, ты лопнул бы как граната или как воздушный шар, залетевший слишком высоко в небо. Брось свои сожаления и запомни: пока мы парим в пустоте, всякие сентиментальные прогулки за пределами снаряда запрещаются.
   Мишель Ардан нехотя поддался убеждениям товарища. Он согласился, что его мечты трудно выполнимы, но все же не невозможны, так как слова "невозможно" в его словаре не существовало.
   Беседа переходила с одной темы на другую и не прерывалась ни на минуту.
   Трем друзьям казалось, что в их головах родятся самые разнообразные идеи с тою же быстротой, как распускаются молодые побеги под первыми лучами весеннего солнца. Они чувствовали себя просто переполненными "идеями".
   Среди множества вопросов и ответов, обсуждавшихся в это утро, Николь затронул вопрос, который озадачил друзей.
   - Вот что, - сказал капитан, - лететь на Луну, конечно, очень интересно, а как-то мы вернемся назад? Собеседники с изумлением переглянулись. Можно было подумать, что этот вопрос встал перед ними впервые.
   - Что ты хочешь сказать? - серьезно спросил Барбикен.
   - Мне кажется неуместным толковать о возвращении из страны, в которую мы даже еще и не прибыли, - добавил Мишель.
   - Я же не говорю об отступлении, - возразил Николь, - но я повторяю свой вопрос: каким способом мы вернемся?
   - Этого я не знаю, - ответил Барбикен.
   - А я и знал бы, все равно не вернулся бы, - ответил Мишель.
   - Вот так ответ! - воскликнул Николь.
   - Я его одобряю, - заявил Барбикен. - И прибавлю со своей стороны, что ваш вопрос в настоящую минуту не имеет никакого существенного значения. Впоследствии, если мы найдем нужным вернуться на Землю, мы и подумаем об этом. Если колумбиады на Луне и не будет, то снаряд-то ведь всегда останется с нами.
   - Хорошо утешение! Пуля без ружья!
   - Ружье всегда можно сделать, - возразил Барбикен, - порох тоже: ни в металлах, ни в селитре, ни в угле не может быть недостатка в недрах Луны. К тому же, чтобы возвратиться на Землю, нужно преодолеть лишь лунное притяжение; достаточно будет подняться над Луной на восемь тысяч лье, чтобы потом, в силу закона тяготения, снаряд сам собой упал на Землю.
   - Довольно, - перебил Мишель, воодушевляясь. - И слышать не хочу о возвращении! Поговорили, и будет. А вот что касается сообщения с нашими старыми земляками - по-моему, наладить его будет нетрудно.
   - Каким же это образом?
   - Посредством болидов, извергаемых лунными вулканами.
   - Весьма остроумная идея, Мишель, - серьезно сказал Барбикен. - Лаплас высчитал, что для отправления болида с Луны на Землю совершенно достаточно силы, в дать раз превышающей метательную силу наших пушек. А ведь вулканы обладают гораздо большей силой извержения.
   - Ура! - закричалМишель. - Болиды - прекрасные почтальоны, и при этом еще даровые! Ну и посмеемся же мы над нашим почтовым ведомством! Но я думаю...
   - О чем ты думаешь?
   - Прекрасная идея! Как нам не пришло в голову прицепить к снаряду проволоку! Мы могли бы обмениваться с Землей телеграммами!
   - Черт возьми! - ответил Николь. - А вес проволоки длиной в восемьдесят шесть тысяч лье тебе нипочем?
   - Конечно, нипочем! Можно было только удвоить заряд колумбиады! Его можно было бы утроить, учетверить, упятерить! - кричал Мишель, все больше разгорячаясь.
   - Против этого проекта, - сказал Барбикен, - я выскажу только одно возражение. А именно, проволока при вращательном движении Земли наматывалась бы на снаряд, как цепь на вал, и, стало быть, неизбежно притянула бы нас обратно на Землю.
   - Что за дьявольщина! - вскричал Мишель. - Значит, все мои нынешние идеи невыполнимы. Идеи, достойные Мастона! Кстати, я уверен, что если мы не вернемся на Землю, то Мастон непременно навестит нас на Луне!
   - Не сомневаюсь в этом, - горячо подтвердил Барбикен. - Он верный и смелый товарищ. Да к тому же это и не так уж трудно! Колумбиада прочно врыта в землю Флориды! Хлопка и азотной кислоты для пироксилина хватит! Луна снова пересечет зенит Флориды! Через восемнадцать лет она будет в точности в той же самой точке, что и сейчас.
   - Ну еще бы, - вторил Мишель, - Мастон, конечно, навестит нас, а с ним и наши друзья: Эльфистон, Бломсбери, все члены "Пушечного клуба"... Ну и устроим же мы им прием! А там, глядишь, между Луной и Землей установятся уже регулярные рейсы поездов и снарядов! Ура Мастону!
   Если уважаемый Мастон и не был в состоянии расслышать эти "ура", выкрикиваемые в его честь, то в ушах у него звенело наверняка. Что-то поделывал он в это время? Стоял, бедняга, на своем наблюдательном посту в Скалистых горах, на астрономической станции Лонгспика, и старался разыскать в беспредельном пространстве снаряд колумбиады. Если он думал в эту минуту о своих дорогих друзьях, то надо сказать, что и они не оставались в долгу, и под влиянием какого-то странного возбуждения все их лучшие мысли к чувства были связаны с ним.
   Чем же, однако, объяснялось это усиливавшееся с каждой минутой возбуждение пассажиров снаряда? Лица их раскраснелись, точно они сидели перед раскаленной печью: дыхание сделалось бурным: легкие работали как кузнечные мехи; глаза горели, голоса звучали оглушительно громко; каждое слово вылетало из их уст как пробка из бутылки шампанского. Их жесты стали беспокойными, им не хватало места, чтобы развернуться, и, что всего удивительнее, они даже не замечали своего странного нервного возбуждения. Однако они были трезвы, это не подлежало никакому сомнению. Следовало ли приписать это странное мозговое возбуждение необычайной обстановке, близости ночного светила, от которого их отделяло всего несколько часов пути, или таинственному влиянию Луны на их нервную систему?
   - А теперь, - резко произнес Николь, - раз не известно, возвратимся ли мы с Луны, я хочу знать, что мы станем на ней делать.
   - Что мы станем делать? - воскликнул Барбикен, грозно топая ногой, словно он находился в фехтовальном зале. - Я этого и знать не хочу!
   - Ах, ты не знаешь? - взревел Мишель, и его крик вызвал громкое эхо в снаряде.
   - Нисколько об этом не забочусь! - в унисон ему кричал Барбикен.
   - А я знаю! - воскликнул Мишель.
   - Ну и скажи! - завопил Николь, который тоже не в состоянии был сдерживать раскаты своего голоса.
   - Захочу - скажу! - ответил Мишель, резко хватая товарища за руку.
   - Говори сию минуту, - гремел Барбикен, сверкая глазами и грозя кулаком. - Ты увлек нас в это безумное путешествие, и мы желаем, наконец, знать зачем!
   - Да, - заорал Николь, - если я не знаю, куда иду, то хочу знать, зачем я иду!
   - Зачем! - вскричал Мишель, подпрыгивая на целый метр. - Ты хочешь знать зачем? Затем, чтобы именем Соединенных Штатов завладеть Луной! Чтобы присоединить к Союзу сороковой штат! Чтобы колонизовать Луну, обработать ее, заселить, насадить там все чудеса науки, искусства и техники! Чтобы цивилизовать селенитов, если они только уже не цивилизованнее нас, и, наконец, провозгласить у них республику, если они еще не догадались сделать это сами!
   - Да существуют ли еще на Луне эти селениты? - зарычал Николь, которым под влиянием непонятного опьянения словно овладел дух противоречия.
   - Кто говорит, что селенитов нет? - угрожающе завопил Мишель.
   - Я! - проревел в ответ Николь.
   - Капитан! Посмей только повторить эту дерзость, и я заткну тебе глотку!
   Противники готовы были кинуться с кулаками друг, на друга, и нелепый спор грозил превратиться в побоище, если бы Барбикен, подскочив, не бросился их разнимать.
   - Стойте, безумные! - крикнул он, разводя Николя и Мишеля. - Если селенитов нет, мы обойдемся и без них.
   - Ну конечно, - орал Мишель, уже позабыв все свои предшествующие утверждения. - Мы можем обойтись и без них!
   - На черта нам селениты!.. Долой селенитов!
   - Луна будет наша! - кричал Николь.
   - Мы втроем провозгласим республику!
   - Я буду конгрессом! - вопил Мишель.
   - А я сенатом! - орал Николь.
   - А Барбикен президентом! - рычал Мишель.
   - Президент должен быть избран народом! - крикнул Барбикен.
   - Президент будет избираться конгрессом, - завопил Мишель. - А так как я и есть конгресс, то я едино-гласно избираю тебя президентом!
   - Ура! Ура! Да здравствует президент Барбикен! - кричал Николь.
   - Гип-гип, ура! - подхватил Мишель Ардан. Затем "президент" вместе с "сенатом" громовыми голосами затянули популярную песенку "Янки дудл", а конгресс вторил им, распевая в басовом регистре "Марсельезу".
   Тут началась такая безудержная пляска, с исступленными жестами, дикими конвульсиями и клоунскими кульбитами, что Диана, присоединившись к этой вакханалии, неистово завыла и подпрыгнула к самому своду снаряда. Оттуда послышалось непонятное хлопанье крыльев и необычайно звонкий петушиный крик.
   Пять или шесть кур, как обезумевшие летучие мыши, взлетели под потолок, ударяясь с размаху о стенки снаряда.
   Тут путешественники пришли в состояние полного опьянения. Непонятно почему, воздух обжигал им легкие и дыхательное горло. Наконец в беспамятстве они замертво упали на дно снаряда.
    

ГЛАВА ВОСЬМАЯ.

На расстоянии 78114 лье от Земли.

   Что же случилось? Что было причиной такого странного опьянения, грозившего, может быть, гибельными последствиями?
   Причиной была ошибка забывчивого Мишеля, которую Николь, к счастью, вовремя заметил и успел исправить.
   После полного изнеможения, продолжавшегося несколько минут, капитан очнулся раньше других и постарался привести в порядок свои мысли.
   Несмотря на то что он позавтракал всего лишь два часа тому назад, он чувствовал такой мучительный голод, точно не ел несколько дней. Весь его организм, от желудка до мозга, находился в высшей степени возбуждения.
   Он поднялся на ноги и потребовал у Мишеля дополнительного завтрака, но обессиленный Мишель ничего не мог ответить. Тогда Николь решил сам заварить побольше чаю, чтобы запить дюжину сандвичей. Прежде всего, разумеется, потребовался огонь, и Николь чиркнул спичкой.
   Каково же было его изумление, когда серная спичка вспыхнула таким ярким огнем, что глазам стало больно. Из газового рожка, к которому Николь поднес спичку, вырвалось пламя яркое и ослепительное, как поток электрического света.
   Тут-то Николь понял все. И яркое пламя газовой горелки, и странные физиологические явления, происходившие в его организме, и неимоверное возбуждение всех душевных и физических способностей - все стало ему ясно.
   - Кислород! - воскликнул он.
   И, наклонись к кислородному аппарату, он убедился, что из крана бьет струя этого бесцветного газа, не имеющего ни вкуса, ни запаха. Без него немыслима жизнь, но избыток его в чистом виде может привести в полное расстройство человеческий организм. Беспечный Мишель по рассеянности оставил кран аппарата открытым!
   Николь поспешил прекратить истечение кислорода, которым был настолько насыщен воздух в снаряде, что пассажиры могли в конце концов умереть, если не задохнувшись, то заживо сгорев.
   Через час воздух очистился и вернул легким способность работать нормально. Мало-помалу три друга очнулись от опьянения. Но еще долго, как пьяницы после выпивки, они не могли стряхнуть с себя похмелье.
   Мишель ничуть не смутился, узнав, что он один повинен во всем случившемся. Что за беда? Эта неожиданная оргия нарушила однообразие путешествия: под ее влиянием друзья наговорили кучу глупостей, но все это было забыто так же быстро, как и высказано.
   - Ну что ж, - весело сказал француз, - право, я нисколько не раскаиваюсь, что отведал этого хмельного газа. По-моему, друзья мои, очень забавно было бы открыть заведение с кислородными кабинами, где люди с ослабевшим организмом могли бы хоть несколько часов пожить более активной жизнью. Представьте себе, например, какое-нибудь собрание, где воздух был бы насыщен этим возбуждающим газом, или, положим, театр, куда администрация впускала бы его в увеличенных дозах: какой темперамент обнаружили бы актеры и зрители, сколько было бы огня, сколько восторгов! А если бы можно было подпоить кислородом не собрание, а целую нацию! Как закипела бы ее жизнь! Нацию истощенную можно было бы превратить в великую и могучую! Я думаю, что для поправления здоровья многие государства нашей старушки Европы не мешало бы подвергнуть подобному кислородному лечению!
   Мишель рассуждал с такой горячностью, словно кран кислородного аппарата был все еще отвернут. Неожиданное замечание Барбикена умерило его восторг.
   - Все это прекрасно, милый Мишель, - сказал он, - но не объяснишь ли ты нам, откуда взялись куры, принявшие столь деятельное участие в нашем концерте?
   - Куры?
   - Ну да.
   В самом деле, полдюжины кур во главе с красавцем петухом, подпрыгивая и кудахча, бродили по снаряду.
   - Эх, негодницы! - воскликнул Мишель. - Это кислород произвел такой переполох.
   - Что ты хочешь с ними делать? - спросил Барбикен.
   . - Разводить их на Луне, черт возьми!
   - Зачем же ты их прятал?
   - Сюрприз, уважаемый председатель, неудавшийся сюрприз! Я хотел, не говоря ни слова, выпустить их на Луне. Воображаю ваше изумление, когда вы увидели бы, как эти земные пернатые преспокойно пасутся на лунных полях!
   - Ах, озорник, ах, мальчишка! - воскликнул Барбикен. - Чтобы вскружить тебе голову, не нужно никакого кислорода; ты вечно в таком состоянии, которое мы пережили, нанюхавшись газа. Ты всегда как безумный.
   - А кто знает, не были ли мы именно тогда умнее всего? - спросил Мишель.
   После этого философского изречения друзья принялись наводить порядок в своем вагоне. Куры и петух были водворены в клетку. Но тут Барбикен и его товарищи заметили новое поразительное явление.
   С той самой минуты, как они стали удаляться от Земли, их собственный вес, вес ядра и всех предметов, находившихся в нем, постепенно уменьшался.
   Если они и не могли обнаружить уменьшения веса снаряда, то в конце концов должна была наступить минута, когда это странное явление они заметили бы на самих себе, на приборах и предметах, которыми они пользовались.
   Обычные весы, конечно, не могли бы обнаружить этого уменьшения тяжести, потому что гири, при помощи которых взвешивается всякий предмет, потеряли бы такую же долю веса, что и самый предмет. Другое дело - пружинные весы: упругость пружины не зависит от земного притяжения, и такие весы позволили бы точно определить уменьшение веса.
   Как известно, сила притяжения, или, другими словами, тяжесть, прямо пропорциональна массе и обратно пропорциональна квадрату расстояния. Отсюда вытекает, что если бы Земля была единственным телом во всей вселенной, а другие небесные тела по какой-либо причине внезапно исчезли, то снаряд, по закону Ньютона, весил бы тем меньше, чем дальше он находился бы от Земли. Но при этом он не поте ибо, начиная съ этого пункта, находящагося почти на девяти десятыхъ пути, ядро упадетъ на луну просто вслѣдствіе своей тяжести.
   -- Положимъ такъ, отвѣчалъ Мишель,-- но, повторяю еще разъ, какимъ образомъ они могли вычислить начальную скорость?
   -- Нѣтъ ничего легче.
   -- И ты умѣлъ бы сдѣлать такое вычисленіе?
   -- Безъ сомнѣнія. Мы съ Николемъ сдѣлали бы его, еслибы мемуаръ обсерваторіи не избавилъ насъ отъ этого труда.
   -- Что до меня касается, мой дорогой Барбиканъ, то мнѣ легче было бы потерять голову чѣмъ рѣшить такую задачу.
   -- Потому что ты не знаешь алгебры, спокойно отвѣчалъ Барбикащь.
   -- А такъ вотъ каковы вы, иксоѣды! Вамъ кажется что словомъ алгебра все сказано!
   -- Послушай, Мишель, возразилъ Барбиканъ,-- какъ ты думаешь, можно ковать безъ молотка, или пахать безъ сохи?
   -- Трудновато.
   -- Итакъ алгебра есть такое же орудіе какъ соха и молотокъ, и отличное орудіе для того кто умѣетъ имъ владѣть.
   -- Серіозно?
   -- Совершенно серіозно.
   -- И ты могъ бы употребить въ дѣло это орудіе, здѣсь же при мнѣ?
   -- Если тебѣ это угодно.
   -- И показать мнѣ какъ исчислена была начальная скорость нашего вагона?
   -- Да, мой достойный другъ. Принимая въ соображеніе всѣ элементы проблемы, разстояніе центра земли отъ центра луны, радіусъ земли, массу земли и массу луны, я могу съ точностью опредѣлить какова должна быть начальная скорость ядра, и все это простою формулой.
   -- Посмотримъ формулу.
   -- Ты увидишь ее. Я не стану опредѣлять кривую которую въ дѣйствительности описываетъ ядро между луной и землей, и не буду принимать въ разчетъ ихъ поступательнаго движенія около солнца. Нѣтъ, я буду считать эти тѣла неподвижными, что для насъ совершенно достаточно.
   -- А почему?
   -- Потому что иначе это было бы изысканіемъ той проблемы, которая носитъ названіе "проблемы трехъ тѣлъ", а интегральное счисленіе не развилось еще на столько чтобы рѣшить ее.
   -- Ого! сказалъ Мишель Арданъ своимъ насмѣшливымъ тономъ:-- стало-быть математика не сказала еще своего послѣдняго слова?
   -- Конечно, нѣтъ, отвѣчалъ Барбиканъ.
   -- Хорошо! Можетъ-быть жители луны пошли дальше васъ въ интегральномъ счисленіи? А кстати, что такое интегральное счисленіе?
   -- Это счисленіе обратное счисленію дифференціальному, серіозно отвѣчалъ Барбиканъ.
   -- Очень благодаренъ.
   -- Говоря другими словами, это счисленіе которымъ отыскиваются конечныя величины, дифференціалъ коихъ извѣстенъ.
   -- Вотъ что по крайней мѣрѣ ясно, отвѣчалъ Мишель, прикидываясь совершенно удовлетвореннымъ.
   -- А теперь, продолжалъ Барбиканъ,-- клочокъ бумаги и карандашъ, и чрезъ полчаса я найду требуемую формулу.
   Сказавъ это, Барбиканъ погрузился въ свое занятіе, между тѣмъ какъ Николь продолжалъ смотрѣть въ пространство, предоставляя Мишелю позаботиться о завтракѣ.
   Не прошло получаса, и Барбиканъ, поднявъ голову, показалъ Мишелю Ардану страницу исписанную алгебраическими знаками, посреди коихъ выдѣлялась слѣдующая общая формула:


   -- Что жь это значитъ? спросилъ Мишель.
   -- Это значитъ, отвѣчалъ Николь,-- что половина V квадратъ, минусъ V нулевое квадратъ, равно gr, помноженному на r дѣленный на x минусъ единица плюсъ m примъ, дѣленный на m....
   -- Иксъ скачетъ на игрекѣ, зетомъ погоняетъ, воскликнулъ Мишель Арданъ, разражаясь неистовымъ хохотомъ.-- И ты это понимаешь, капитанъ?
   -- Какъ нельзя лучше.
   -- Еще бы! сказалъ Мишель:-- оно въ глаза бросается, и съ меня совершенно достаточно.
   -- Вѣчный забавникъ! возразилъ Барбиканъ.-- Тебѣ хотѣлось алгебры, и вотъ тебѣ ея въ волю.
   -- Нѣтъ, ужь лучше повѣсьте меня!
   -- Дѣйствительно, отвѣчалъ Николь, разсматривая формулу съ видомъ знатока,-- вычисленіе сдѣлано отлично, Барбиканъ. Это интегралъ уравненія живыхъ силъ, и я не сомнѣваюсь что мы найдемъ искомый результатъ.
   -- Какъ бы мнѣ хотѣлось понять это! воскликнулъ Мишель:-- я бы далъ десять лѣтъ жизни Николя, только бы добраться до такой премудрости.
   -- Итакъ слушай, продолжалъ Барбиканъ,-- половина V квадратъ минусъ V нулевое квадратъ -- формула, которая даетъ вамъ половину измѣненія живой силы.
   -- Хорошо, а Николь понимаетъ что это значитъ?
   -- Конечно, Мишель, отвѣчалъ капитанъ.-- Всѣ эти знаки, которые тебѣ кажутся кабалистическими, составляютъ самую ясную, самую простую, самую логическую рѣчь для того кто умѣетъ ихъ читать.
   -- И ты утверждаешь, Николь, продолжалъ допрашивать Мишель,-- что посредствомъ этихъ гіероглифовъ, которые не понятнѣе египетскихъ ибисовъ, ты въ состояніи опредѣлить какую начальную скорость должно было имѣть наше ядро?
   -- Безъ сомнѣнія, и даже, на основаніи этой формулы, я могу сказать тебѣ какова его скорость на любомъ пунктѣ нашего пути.
   -- Честное слово?
   -- Честное слово.
   -- Ну, такъ стало-быть ты такой же хитрецъ какъ нашъ президентъ.
   -- Нѣтъ, Мишель. Самое трудное именно то что сдѣлалъ Барбиканъ; онъ составилъ уравненіе въ которомъ приняты въ разчетъ всѣ условія проблемы. Остальное -- дѣло ариѳметики и требуетъ только знанія четырехъ правилъ.
   -- И то ужь хорошо! отвѣчалъ Мишель Арданъ, который въ жизнь свою не умѣлъ никогда сдѣлать безъ ошибки даже сложенія, и который опредѣлялъ это правило слѣдующимъ образомъ: "Маленькій китайскій кастетъ, дающій возможность получать безконечно-разнообразные итоги".
   Барбиканъ замѣтилъ однако что Николю стоило бы только подумать, и онъ, конечно, самъ нашелъ бы эту формулу.
   -- Не знаю, отвѣчалъ Николь,-- но чѣмъ болѣе я всматриваюсь въ нее, тѣмъ болѣе нахожу въ ней достоинствъ.
   -- Теперь послушай, сказалъ Барбиканъ своему несвѣдущему товарищу,-- и ты увидишь что всѣ эти буквы имѣютъ значеніе.
   -- Слушаю, отвѣчалъ Мишель съ видомъ самоотверженія.
   -- d, сказалъ Барбиканъ,-- есть разстояніе центра земли отъ центра луны, ибо необходимо брать центры для вычисленія притяженій.
   -- Это я понимаю.
   -- r есть радіусъ земли.
   -- r -- радіусъ. Согласенъ.
   -- m есть масса земли; m примъ масса луны. Необходимо принять въ соображеніе массу двухъ притягивающихъ тѣлъ, потому что притяженіе пропорціонально массамъ.
   -- Понимаю.
   -- g значитъ тяготѣніе, скорость пріобрѣтаемая по прошествіи секунды тѣломъ падающимъ на поверхности земли. Ясно это?
   -- Какъ хрусталь, отвѣтилъ Мишель.
   -- Теперь я обозначаю буквой x измѣняющееся разстояніе, отдѣляющее ядро отъ центра земки, и буквой V скорость какую имѣетъ ядро на этомъ разстояніи.
   -- Хорошо.
   -- Наконецъ выраженіе V нулевое, стоящее въ уравненіи, есть скорость которую имѣетъ ядро при выходѣ изъ атмосферы.
   -- И дѣйствительно, сказалъ Николь,-- въ этомъ именно пунктѣ и слѣдовало вычислить эту скорость, такъ какъ извѣстно что скорость при отправленіи составляетъ ровно три половины скорости при выходѣ изъ атмосферы.
   -- Этого ужь я не понимаю.
   -- А между тѣмъ вопросъ очень простъ, сказалъ Барбиканъ.
   -- Не такъ простъ какъ я, возразилъ Мишель.
   -- Это значитъ что когда наше ядро долетѣло до границы земной атмосферы, то оно уже потеряло треть своей начальной скорости.
   -- Такъ много?
   -- Да, мой другъ, и это только вслѣдствіе тренія своего объ атмосферные слои. Ты понимаешь что, чѣмъ быстрѣе оно двигалось, тѣмъ болѣе встрѣчало сопротивленія со стороны воздуха.
   -- Это я допускаю, сказалъ Мишель,-- и понимаю, хотя твои V нулевое и V нулевое квадратъ сталкиваются у меня въ головѣ, какъ гвозди въ мѣшкѣ!
   -- Первое дѣйствіе алгебры, отвѣчалъ Барбиканъ.-- А теперь, чтобъ доканать тебя, мы вставимъ числовыя данныя этихъ различныхъ выраженій, то-есть обратимъ ихъ въ цифры.
   -- Доканайте меня! отвѣчалъ Мишель.
   -- Изъ этихъ выраженій, сказалъ Барбиканъ,-- одни извѣстны, другія слѣдуетъ вычислить.
   -- Я беру на себя эти послѣднія, сказалъ Николь.
   -- Разсмотримъ r, продолжалъ Барбиканъ,-- есть радіусъ земли, который, подъ широтой Флориды, нашего исходнаго пункта, равняется 6.370.000 метрамъ, d, то-есть разстояніе отъ центра земли до центра луны, равняется 56ти земнымъ радіусамъ или....
   Николъ быстро сдѣлалъ вычисленіе.
   -- Или, сказалъ онъ,-- 356.720.000 метровъ, въ моментъ когда луна находится въ своемъ перигеѣ, то-есть на самомъ близкомъ ея разстояніи отъ земли.
   -- Хорошо, сказалъ Барбиканъ.-- Теперь m примъ раздѣленный на m, то-есть отношеніе массы луны въ массѣ земли, есть одна восемьдесятъ первая.
   -- Отлично! замѣтилъ Мишель.
   -- g, тяготѣніе, во Флоридѣ есть 9 метровъ 81. Изъ чего слѣдуетъ, что gr равно...
   -- Шестидесяти двумъ милліонамъ четыремъ стамъ двадцати шести тысячамъ, отвѣчалъ Николь.
   -- И потомъ? спросилъ Мишель Арданъ.
   -- Потомъ, когда выраженія обращены въ цифры, отвѣчалъ Барбиканъ,-- я буду отыскивать скорость V нулевое, то-есть скорость которую должно имѣть ядро оставляя атмосферу для достиженія точки притяженія, то-есть той точки, гдѣ скорость равняется нулю. Такъ какъ въ этотъ моментъ скорость будетъ равна нулю, то я и обозначаю ее нулемъ, а x, разстояніе на которомъ находится этотъ нейтральный пунктъ, будетъ представляемо девятью десятыми d, то-есть разстоянія отдѣляющаго оба центра.
   -- У меня смутное понятіе что это должно быть вѣрно, сказалъ Мишель.
   -- Итакъ у меня будетъ: x равенъ девяти десятымъ d, а V равно нулю и моя формула будетъ....
   Барбиканъ быстро написалъ на бумагѣ:


   Николь прочелъ съ жадностью.
   -- Такъ, такъ! вскричалъ онъ.
   -- Ясно ли это? спросилъ Барбиканъ.
   -- Какъ будто написано огненными буквами! отвѣчалъ Николь.
   -- Достойные мужи! пробормоталъ Мишель.
   -- Понялъ ли ты наконецъ? спросилъ его Барбиканъ.
   -- Понялъ ли я! воскликнулъ Мишель Арданъ: -- то-есть у меня голова трещитъ.
   -- Итакъ, продолжалъ Барбиканъ,-- V нулевое квадратъ равняется двумъ gr, помноженнымъ на единицу безъ 10r дѣленнымъ на 9d минусъ 1/31 помноженная на 10r дѣленныхъ на d, минусъ r дѣленный на dr.
   -- А теперь, сказалъ Николь,-- чтобы получить скорость ядра по выходѣ его изъ атмосферы, стоитъ только сдѣлать вычисленіе.
   Капитанъ, какъ опытный практикъ, принялся вычислять съ ужасающею быстротой. Умноженія и дѣленія росли у него подъ пальцами. Цифры унизывали чистую страницу. Барбиканъ слѣдилъ за нимъ глазами, между тѣмъ какъ Мишель Арданъ старался обѣими руками подавить начинавшуюся мигрень.
   -- Ну? спросилъ Барбиканъ послѣ нѣсколькихъ минутъ молчанія.
   -- По вычисленію всего, отвѣчалъ Николь,-- V нулевое, то-есть скорость ядра при выходѣ изъ атмосферы для достиженія пункта равнаго притяженія, должна быть.....
   -- Во сколько? спросилъ Барбиканъ.
   -- Въ 11.051 метръ въ первую секунду.
   -- Что? воскликнулъ Барбиканъ, вскакивая,-- что вы сказали?
   -- Одиннадцать тысячъ пятьдесятъ одинъ метръ.
   -- Проклятіе! произнесъ президентъ отчаяннымъ голосомъ.
   -- Что съ тобой? произнесъ Мишель Арданъ, удивленный до крайности.
   -- Что со мной? Но если въ этотъ моментъ скорость уже уменьшилась на одну треть отъ тренія, то первоначальная скорость должна бы быть....
   -- Въ шестнадцать тысячъ пятьсотъ семьдесятъ шесть метровъ, отвѣчалъ Николь.
   -- А Кембриджская обсерваторія объявила что одиннадцать тысячъ метровъ достаточно для полета, и наше ядро полетѣло только съ этою скоростію!
   -- Ну что же? спросилъ Николь.
   -- Значитъ, она недостаточна.
   -- Правда.
   -- Мы не долетимъ до нейтральнаго пункта.
   -- Чортъ возьми!
   -- Мы не доберемся даже до половины пути!
   -- Проклятое ядро! воскликнулъ Мишель Арданъ, вспрыгнувъ такъ какъ будто ядро уже готово было удариться о землю.
   -- И упадемъ опять на землю!
   

ГЛАВА V.
Холодъ въ пространствѣ.

   Открытіе это было громовымъ ударомъ. Кто бы могъ ожидать такой ошибки вычисленія? Барбиканъ не хотѣлъ этому вѣрить. Николь просмотрѣлъ свои цифры. Онѣ были вѣрны. Что касается до формулы, на основаніи коей сдѣланъ былъ выводъ, то въ вѣрности ея невозможно было усомниться, и по окончаніи повѣрки оказалось несомнѣннымъ что начальная скорость въ 16.576 метровъ въ первую секунду была необходима для достиженія нейтральнаго пункта.
   Друзья молча посмотрѣли другъ на друга. О завтракѣ не было и помина. Барбиканъ, стиснувъ зубы, сдвинувъ брови, конвульсивно сжимая кулаки, наблюдалъ въ окно. Николь, скрестивъ руки, разсматривалъ свои вычисленія. Мишель Арданъ бормоталъ:
   -- Вотъ они, ученые! Всегда-то они поступаютъ такъ! Я бы далъ двадцать пистолей чтобъ упасть на Кембриджскую обсерваторію и раздавить ее со всѣми находящимися въ ней цифроплетами.
   Вдругъ въ головѣ капитана мелькнула какая-то мысль, которую онъ поспѣшилъ сообщить Барбикану.
   -- Вотъ что! сказалъ онъ:-- теперь семь часовъ утра; значитъ, мы отправились уже тридцать два часа тому назадъ; болѣе половины нашего пути мы пролетѣли, а еще не падаемъ, сколько мнѣ извѣстно.
   Барбиканъ не отвѣчалъ ни слова. Но быстро взглянувъ на капитана, онъ взялъ циркуль, служившій ему для измѣренія угловой величины земнаго шара. Потомъ черезъ южное окно онъ сдѣлалъ самое точное наблюденіе, благодаря кажущейся неподвижности ядра. Затѣмъ онъ поднялся, отирая лобъ, съ котораго градомъ катился потъ, и начертилъ нѣсколько цифръ на бумагѣ. Николь понялъ что президентъ имѣлъ въ виду по измѣренію земнаго діаметра вывести разстояніе ядра отъ земли. Онъ со страхомъ смотрѣлъ на него.
   -- Нѣтъ, сказалъ Барбиканъ по прошествіи нѣсколькихъ минутъ,-- нѣтъ, мы не падаемъ! Мы уже болѣе чѣмъ на пятьдесятъ тысячъ льё отъ земли! Мы перешли тотъ пунктъ гдѣ бы ядро должно было остановиться, еслибы скорость его была одиннадцать тысячъ метровъ! Мы все еще поднимаемся.
   -- Это ясно, отвѣчалъ Николь,-- и отсюда слѣдуетъ заключить что наша начальная скорость подъ давленіемъ четырехъ сотъ тысячъ фунтовъ разрывнаго хлопка была сильнѣе требуемыхъ одиннадцати тысячъ метровъ. Этимъ объясняется что по истеченіи только тринадцати минутъ мы встрѣтили втораго спутника, который обращается на разстояніи слишкомъ двухъ тысячъ льё отъ земли.
   -- И это объясненіе тѣмъ болѣе вѣроятно, присовокупилъ Барбиканъ,-- что выбросивъ воду, находившуюся между разбивными перегородками, ядро вдругъ облегчилось отъ значительной тяжести.
   -- Вѣрно! сказалъ Николь.
   -- О, мой дорогой Николь, воскликнулъ Барбиканъ,-- мы спасены!
   -- Итакъ, спокойно произнесъ Мишель Арданъ,-- если мы спасены, то давайте завтракать.
   И дѣйствительно, Николь не ошибся. Начальная скорость, по счастію, была значительнѣе той которая была указана Кембриджскою обсерваторіей, но тѣмъ не менѣе обсерваторія ошиблась.
   Путешественники успокоились отъ этой фальшивой тревоги, сѣли за столъ и весело позавтракали. Они много ѣли и говорили еще болѣе. Впрочемъ, увѣренность въ успѣхѣ была сильнѣе до "алгебраическаго эпизода" чѣмъ послѣ онаго.
   -- А почему бы намъ не успѣть въ нашемъ предпріятіи? повторялъ Мишель Арданъ.-- Почему бы намъ не доѣхать? Вѣдь мы несемся. На пути намъ нѣтъ препятствій; камней нѣтъ на нашей дорогѣ. Путь нашъ свободнѣе пути корабля, который борется съ волнами, пути аэростата который борется съ вѣтромъ. Но если корабль приходитъ туда куда ему хочется, если аэростатъ поднимается куда заблагоразсудитъ, почему бы вашему ядру не достигнуть цѣли къ которой оно стремится?
   -- Oнo и достигнетъ ея, сказалъ Барбиканъ.
   -- Хотя бы для чести американскаго народа, прибавилъ Мишель Арданъ,-- единственнаго народа который способенъ довести до конца такое предпріятіе,-- единственнаго который могъ произвести президента Барбикана! Но вотъ что мнѣ пришло въ голову: теперь, когда намъ не о чемъ безпокоиться, что съ нами будетъ? Мы будемъ царственно скучать....
   Барбиканъ и Николь отрицательно покачали головами.
   -- Но я предусмотрѣлъ этотъ случай, друзья мои, продолжалъ Мишель.-- Скажите только слово. Въ ваше распоряженіе явятся шашки, шахматы, карты, домино! Недостаетъ только билліярда!
   -- Какъ? спросилъ Барбиканъ,-- ты захватилъ съ собой всю эту дрянь?
   -- Конечно, отвѣчалъ Мишель,-- и не только для нашего развлеченія, но съ похвальнымъ намѣреніемъ надѣлить ею лунные трактиры.
   -- Другъ мой, сказалъ Барбиканъ,-- если луна населена, то жители ея появились на свѣтъ за нѣсколько тысячъ лѣтъ до жителей земли, такъ какъ, безъ сомнѣнія, луна древнѣе вашей планеты. Итакъ, если селениты существуютъ уже сотни тысячъ лѣтъ, если мозгъ у нихъ устроенъ подобно человѣческому мозгу, то они давно изобрѣли все что мы изобрѣли, и даже то что мы изобрѣтемъ въ теченіе будущихъ столѣтій. Имъ нечему будетъ учиться у васъ, а намъ придется всему научиться отъ нихъ.
   -- Какъ? спросилъ Мишель:-- ты думаешь что у нихъ были такіе же художники какъ Фидій, Микель-Анджело или Рафаэль?
   -- Да.
   -- Такіе поэты какъ Гомеръ, Виргилій, Мильтонъ, Ламартинъ и Гюго?
   -- Я увѣренъ въ этомъ.
   -- Такіе философы какъ Платонъ, Аристотель, Декартъ и Кантъ?
   -- Ни мало не сомнѣваюсь.
   -- Ученые какъ Архимедъ, Эвклидъ, Паскаль и Ньютонъ?
   -- Готовъ поклясться что да.
   -- Комики какъ Арналь и фотографы какъ.... Надаръ?
   -- Конечно.
   -- Въ такомъ случаѣ, другъ Барбиканъ, если эти Селениты также сильны какъ мы, даже сильнѣе насъ, то почему же они не попытаются завести сношенія съ землей? Почему они не пустили луннаго ядра въ предѣлы земные?
   -- А кто жь тебѣ сказалъ что они этого не сдѣлали? спросилъ серіозно Барбиканъ?
   -- И дѣйствительно, прибавилъ Николь,-- имъ это было легче сдѣлать чѣмъ намъ, и по двумъ причинамъ: вопервыхъ, притяжевіе въ шесть разъ менѣе на поверхности луны чѣмъ на поверхности земли, что даетъ возможность ядру подниматься гораздо легче; вовторыхъ, имъ достаточно было ринуть ядро на 8.000 льё, вмѣсто 80.000, что требуетъ силы верженія въ десять разъ меньшей.
   -- Въ такомъ случаѣ, сказалъ Мишель,-- я повторяю, почему они этого не сдѣлали?
   -- А я, возразилъ Барбиканъ,-- повторяю: кто тебѣ сказалъ что они этого не сдѣлали?
   -- Когда же?
   -- Тысячи лѣтъ назадъ, до появленія человѣка на землѣ.
   -- А ядро? Гдѣ же ядро? Покажите мнѣ его.
   -- Другъ любезный, отвѣчалъ Барбиканъ,-- море покрываетъ пять шестыхъ вашего шара. Вслѣдствіе этого можно легко предположить что лунное ядро, если оно было пущено, покоится теперь въ глубинѣ океановъ Атлантическаго или Тихаго, а можетъ быть зарылось въ какой-нибудь трещинѣ, въ то время когда земная кора еще недостаточно окрѣпла.
   -- Дорогой мой Барбиканъ, сказалъ Мишель,-- у тебя на все готовъ отвѣтъ, и я преклоняюсь предъ твоею мудростью. При всемъ томъ есть гипотеза, которая мнѣ понравилась бы болѣе всѣхъ другихъ, а именно: такъ какъ Селениты старше насъ, то они и умнѣе насъ, и стало-быть пороха не изобрѣтали.
   Въ эту минуту Діана вмѣшалась въ разговоръ громкимъ лаемъ. Она требовала себѣ завтрака.
   -- Ахъ, сказалъ Мишель Арданъ,-- въ нашихъ разсужденіяхъ мы забываемъ Діану и Спутника.
   Тотчасъ же кусокъ пирога былъ отданъ въ распоряженіе Діаны, которая поспѣшно убрала его.
   -- Видишь что, Барбиканъ, сказалъ Мишель,-- намъ слѣдовало бы обратить нашъ снарядъ въ Ноевъ ковчегъ и взять съ собой на луну по парѣ всѣхъ домашнихъ животныхъ.
   -- Безъ сомнѣнія, отвѣчалъ Барбиканъ,-- но у насъ бы мѣста не достало для нихъ.
   -- Вотъ еще! сказалъ Мишель: -- потѣснившись немножко, можно бы....
   -- Дѣло въ томъ, замѣтилъ Николь,-- что быкъ, корова, лошадь были бы намъ очень полезны на лунномъ материкѣ. Къ несчастію, вагонъ нашъ нельзя было обратить ни въ конюшню, ни въ хлѣвъ.
   -- Но по крайней мѣрѣ, сказалъ Мишель Арданъ,-- мы могли бы захватить съ собою осла, только маленькаго осла, это мужественное и терпѣливое животное, на которомъ любилъ кататься древній Силенъ. Я люблю ихъ, этихъ бѣдныхъ ословъ. Вотъ животныя наименѣе одаренныя природой! Ихъ колотятъ не только въ продолженіи жизни, но даже колотятъ и по смерти....
   -- Что ты этимъ хочешь сказать?
   -- А то что изъ ихъ шкуры выдѣлываютъ барабаны.
   Барбиканъ и Николь не могли не разсмѣяться такому глубокомысленному разсужденію. Но отчаянный крикъ ихъ веселаго товарища вдругъ остановилъ ихъ. Онъ наклонился надъ канурой Спутника и поднялся со слѣдующими словами:
   -- Хорошо! Спутникъ уже не боленъ.
   -- А! сказалъ Николь.
   -- Нѣтъ, продолжалъ Мишель,-- онъ умеръ. Вотъ, присовокупилъ онъ жалобнымъ тономъ,-- что крайне прискорбно! Я опасаюсь, моя бѣдная Діана, что ты не дашь отраслей въ лунныхъ пространствахъ.
   Дѣйствительно, бѣдный Спутникъ не могъ пережить своей раны. Онъ издохъ и издохъ окончательно. Мишель Арданъ съ отчаяннымъ видомъ смотрѣлъ на своихъ друзей.
   -- Теперь представляется вопросъ, сказалъ Барбиканъ:-- мы не можемъ оставлять при себѣ еще сорокъ восемь часовъ трупъ этой собаки.
   -- Конечно нѣтъ, отвѣчалъ Николь,-- но наши окна утверждены на шарньерахъ, они могутъ открываться; мы откроемъ одно изъ нихъ и бросимъ этотъ трупъ въ пространство.
   Президентъ подумалъ нѣсколько минутъ, потомъ сказалъ:
   -- Да, надо сдѣлать это, но только примемъ предварительно всевозможныя предосторожности.
   -- Почему? спросилъ Мишель.
   -- По двумъ причинамъ, которыя ты поймешь, отвѣчалъ Барбиканъ.-- Вопервыхъ, относительно воздуха наполняющаго ядро, котораго тратить надо какъ можно менѣе.
   -- Но вѣдь мы возобновляемъ этотъ воздухъ?
   -- Только частію. Мы возобновляемъ одинъ кислородъ, мой дорогой Мишель, и при этомъ стараемся чтобъ аппаратъ не доставлялъ этого кислорода въ слишкомъ большомъ количествѣ, ибо такой излишекъ можетъ повести къ весьма важному физіологическому разстройству въ насъ самихъ. Но если мы возобновляемъ кислородъ, то не возобновляемъ азота, этого элемента котораго легкія не поглощаютъ и который долженъ оставаться неприкосновеннымъ. А азотъ этотъ вылетѣлъ бы быстро въ отворенное окно.
   -- Ну, ужь много его вылетитъ въ то мгновеніе пока мы выбрасываемъ этого бѣднаго Спутника!
   -- Положимъ такъ, но все-таки надо дѣйствовать поспѣшно.
   -- А другая причина? спросилъ Мишель.
   -- Другая причина, что не слѣдуетъ внѣшняго холода допускать въ снарядъ, иначе мы замерзнемъ живые.
   -- А солнце-то....
   -- Солнце согрѣваетъ наше ядро, которое поглощаетъ его лучи, но оно не согрѣваетъ пространства по которому мы теперь несемся. Гдѣ нѣтъ воздуха, тамъ нѣтъ болѣе ни тепла, ни разсѣяннаго свѣта: куда не достигаютъ прямо солнечные лучи, тамъ такъ же темно какъ и холодно. Итакъ температура эта есть не что иное какъ температура производимая звѣзднымъ сіяніемъ, то-есть такая какая водворилась бы на земномъ шарѣ еслибы вдругъ потухло солнце.
   -- Чего опасаться нельзя, сказалъ Николь.
   -- Кто знаетъ! замѣтилъ Мишель Арданъ.-- Впрочемъ допустимъ что солнце не потухнетъ; развѣ не можетъ случиться что земля удалится отъ него?
   -- Хорошо! сказалъ Барбиканъ:-- вотъ Мишель начинаетъ снова строить гипотезы.
   -- А развѣ неизвѣстно, продолжалъ Мишель,-- что земля прошла, въ 1861 году, сквозь хвостъ кометы? Предположимъ же такую комету, притяженіе которой сильнѣе солнечнаго притяженія; тогда земная орбита загнется къ блуждающей планетѣ, и земля, сдѣлавшись ея спутникомъ, будетъ увлечена на такое разстояніе что солнечные лучи не будутъ имѣть никакого вліянія на ея поверхность.
   -- Это можетъ случиться дѣйствительно, отвѣчалъ Барбиканъ,-- но послѣдствія такого перемѣщенія могли бы быть не такъ страшны какъ ты предполагаешь.
   -- А почему?
   -- Потому что холодъ и теплота уравновѣсились бы на нашемъ шарѣ. Исчислено что, еслибы земля была увлечена кометой 1861 года, то она въ наибольшомъ удаленіи отъ солнца испытывала бы теплоту въ шестьнадцать только разъ превышающую ту которую проливаетъ къ намъ луна и которая, будучи сосредоточена въ фокусѣ самыхъ сильныхъ стеколъ, не производитъ никакого замѣтнаго дѣйствія.
   -- Слѣдовательно....
   -- Подожди немного, отвѣчалъ Барбиканъ.-- Исчислено также что въ своемъ перигеліи, то-есть на самомъ близкомъ разстояніи отъ солнца, земля испытывала бы теплоту въ двадцать восемь тысячъ разъ сильнѣйшую лѣтней теплоты. Но эта теплота, способная превратить въ стекло земныя вещества и испарить воды, образовало бы густое кольцо облаковъ, которое уменьшило бы эту чрезмѣрную температуру. Отсюда равновѣсіе между холодомъ въ афеліи и теплотой въ перигеліи, и средняя температура, вѣроятно, была бы сносная.
   -- Но во сколько градусовъ исчисляется температура планетныхъ пространствъ? спросилъ Николь.
   -- Въ прежнее время, отвѣчалъ Барбиканъ,-- температуру эту полагали весьма низкою. Исчисляя ея термометрическое пониженіе, приходили къ милліонамъ градусовъ ниже нуля. Фурье, соотечественникъ Мишеля, знаменитый членъ Парижской Академіи наукъ, привелъ эти цифры въ надлежащую величину. По его мнѣнію, температура пространства не падаетъ ниже 60-ти градусовъ.
   -- Только-то! сказалъ Мишель.
   -- Это почти та же температура, продолжалъ Барбиканъ,-- которая наблюдаема была въ полярныхъ странахъ, на островѣ Мельвилѣ и въ фортѣ Рельянсъ, то-есть около 56-ти градусовъ ниже нуля по Цельзію.
   -- Остается доказать, сказалъ Николь,-- что Фурье не ошибся въ своихъ вычисленіяхъ. Если не ошибаюсь, другой французскій ученый, г. Пулье, опредѣлилъ температуру пространства во 160 градусовъ ниже нуля. Это мы теперь и провѣримъ.
   -- Не въ эту минуту, отвѣчалъ Барбиканъ,-- потому что солнечные лучи, падая прямо на нашъ термометръ, дали бы намъ, напротивъ, температуру слишкомъ высокую. Но когда мы доберемся до луны, то въ продолженіе 15-ти-дневныхъ ночей, господствующихъ поперемѣнно на каждой изъ ея сторонъ, мы будемъ имѣть возможность произвести этотъ опытъ, ибо спутникъ нашъ двигается въ пустомъ пространствѣ.
   -- Но что называешь ты пустымъ пространствомъ? спросилъ Мишель:-- есть ли это абсолютная пустота?
   -- Это пространство лишенное воздуха.
   -- И гдѣ воздухъ ничѣмъ не замѣняется?
   -- Нѣтъ, замѣняется эѳиромъ, отвѣчалъ Барбиканъ.
   -- А что такое эѳиръ?
   -- Эѳиръ, мой другъ, есть скопленіе невѣсомыхъ атомовъ, которые относительно своихъ размѣровъ, какъ гласятъ трактаты молекулярной физики, такъ же далеки другъ отъ друга какъ и небесныя тѣла въ пространствѣ. Ихъ разстояніе, однако, менѣе трехъ милліонныхъ миллиметра. Это атомы, которые своимъ колеблющимся движеніемъ производятъ свѣтъ и теплоту, совершая въ секунду 430 трилліоновъ колебаній пораждающихъ волны отъ 4хъ до шести десятитысячныхъ миллиметра длиною.
   -- Мильярды мильярдовъ! воскликнулъ Мишель Арданъ:-- стало-быть всѣ эти колебанія вымѣрены и сосчитаны. Все это, другъ Барбиканъ, цифры ученыхъ, ужасающія слухъ и ничего не говорящія уму.
   -- Надо, однако, приводить въ числа....
   -- Нѣтъ. Лучше сдѣлать сравненіе. Трилліонъ ничего не значитъ. Сравненія выражаетъ все. Напримѣръ: если ты мнѣ скажешь что Уранъ своимъ объемомъ въ шестьдесятъ шесть разъ болѣе земли, Сатурнъ въ 900, Юпитеръ въ 1.300 разъ, солнце въ 1.300.000 разъ, то это меня нисколько не подвинетъ впередъ. Отъ того я и предпочитаю старинныя сравненія, находящіяся въ книжкѣ Double Liégeois, которая говорятъ вамъ по просту безъ затѣй: солнце есть тыква въ два фута въ діаметрѣ, Юпитеръ -- апельсинъ, Сатурнъ -- мелкое яблоко, Нептунъ -- шпанская вишня, Уранъ -- простая вишня, Земля -- горошина, Венера -- маленькая горошина, Марсъ -- булавочная головка, Меркурій -- горчичное зерно, а Юнона, Церера, Веста и Паллада -- простыя песчинки. Тутъ по крайней мѣрѣ понимаешь въ чемъ дѣло.
   Послѣ этой выходки Мишеля Ардана противъ ученыхъ и тѣхъ трилліоновъ которые они выставляютъ не поморщась, путешественники принялись за погребеніе Спутника. Все дѣло было въ томъ чтобы выбросить его въ пространство, точно такъ же какъ моряки выбрасываютъ въ море трупы.
   Но, какъ говорилъ Барбиканъ, необходимо было дѣйствовать поспѣшно, чтобы потерять какъ можно менѣе того воздуха, упругость коего тотчасъ же могла вытѣснить его съ пустоту. Болты праваго окна, отверстіе котораго простиралось до 30 центиметровъ, были отодвинуты тщательно, между тѣмъ какъ Мишель, въ сильномъ волненіи, готовился бросить свою собаку въ пространство. Окно быстро двинулось на шарньерахъ, и Спутникъ вылетѣлъ вонъ. Воздуха потрачено было нѣсколько ничтожныхъ частицъ, и операція окончилась такъ удачно что въ послѣдствіи Барбиканъ не побоялся этимъ же путемъ избавиться отъ различныхъ обломковъ и остатковъ стѣснявшихъ вагонъ.
   День Зго декабря окончился безъ особыхъ приключеній, и Барбиканъ могъ убѣдиться что ядро продолжало все съ уменьшающеюся скоростью свой путь къ лунному диску.
   

ГЛАВА VI.
Вопросы и отвѣты.

   4го декабря, хронометры показывали пять часовъ земнаго утра, когда путешественники проснулись послѣ пятидесятичетырехъ-часоваго пути. По времени, они только на пять часовъ сорокъ минутъ перешли за половину срока назначеннаго для пребыванія ихъ въ ядрѣ; но относительно пути, они совершили его около семи десятыхъ. Причиной этого обстоятельства было правильное уменьшеніе ихъ скорости.
   Когда они разсмотрѣли землю въ нижнее окно, то она явилась предъ ними темнымъ пятномъ, потонувшимъ въ солнечныхъ лучахъ. Не видно было ни серпа, ни пепельнаго свѣта. На другой день, въ полночь, должно было быть новоземлге, въ ту самую минуту когда наступило бы полнолуніе. Сверху луна становилась все ближе и ближе на линіи описываемой ядромъ, такъ что она должна была встрѣтиться съ нимъ въ назначенный часъ. Вокругъ, черный сводъ былъ усѣянъ блестящими точками, которыя, казалось, медленно перемѣщались. Но вслѣдствіе значительнаго разстоянія на которомъ онѣ находились, ихъ относительная величина не измѣнилась. Солнце и звѣзды казались точно такими же какими ихъ видишь съ земли. Что касается до луны, то она значительно возросла въ величинѣ; но телескопы путешественниковъ, вообще не слишкомъ сильные, не представляли еще возможности сдѣлать какія-либо полезныя наблюденія на ея поверхности и опредѣлить ея топографическія и геологическія особенности.
   Время шло въ нескончаемыхъ разговорахъ. Въ особенности много говорилось о лунѣ. Каждый высказывалъ свои собственныя свѣдѣнія. Барбиканъ и Николь, постоянно серіозные, Мишель Арданъ, неистощимо веселый. Ядро, его положеніе, направленіе, случайности которыя могли встрѣтиться, предосторожности которыя слѣдовало принять при паденіи на луну -- вотъ что составляло неистощимый предметъ для предположеній.
   За завтракомъ одинъ вопросъ Мишеля, относительно ядра, вызвалъ отвѣтъ Барбикана столь интересный что на немъ стоитъ остановиться.
   Мишель, предположивъ что ядро было бы вдругъ задержано въ то время когда оно имѣло свою страшную начальную скорость, хотѣлъ узнать какія были бы послѣдствія такой остановки.
   -- Но, возразилъ Барбиканъ,-- я не вижу какимъ образомъ ядро могло бы быть задержано.
   -- Все-таки предположимъ это, отвѣчалъ Мишель.
   -- Предположеніе невозможное, возразилъ практическій Барбиканъ.-- Развѣ предположить что сила верженія оказалась бы недостаточною. Но въ такомъ случаѣ скорость его уменьшалась бы мало-по-малу, и оно не остановилось бы вдругъ.
   -- Допустимъ, наконецъ, что оно столкнулось бы съ какимъ-нибудь тѣломъ въ пространствѣ.
   -- Съ какимъ, напримѣръ?
   -- Ну, хоть съ этимъ огромнымъ болидомъ который мы встрѣтили.
   -- Тогда, сказалъ Николь,-- ядро разлетѣлось бы въ дребезги, а съ нимъ вмѣстѣ и мы.
   -- Еще хуже, отвѣчалъ Барбиканъ,-- мы сгорѣли бы живьемъ.
   -- Сгорѣли бы! воскликнулъ Мишель:-- сожалѣю что этого не случилось, а то интересно было бы посмотрѣть....
   -- И ты увидѣлъ бы, сказалъ Барбиканъ.-- Нынѣ извѣстно уже что теплота есть видоизмѣненіе движенія. Когда нагрѣваютъ воду, то-есть прибавляютъ въ нее теплоты, это значитъ что придаютъ движеніе ея частицамъ.
   -- Браво! сказалъ Мишель:-- вотъ остроумная теорія.
   -- И вѣрная, мой достойный другъ, потому что она объясняетъ всѣ феномены теплоты. Теплота есть не что иное какъ частичное движеніе, простое колебаніе частицъ тѣла. Когда нажимаютъ тормозъ поѣзда, то поѣздъ останавливается. Но что дѣлается съ движеніемъ которое онъ имѣлъ? Оно превращается въ теплоту, и тормозъ нагрѣвается. Зачѣмъ мажутъ оси колесъ? Чтобъ онѣ не нагрѣвались, такъ какъ эта теплота была бы не что иное какъ движеніе, потерянное чрезъ преобразованіе въ теплоту. Понимаешь ли ты это?
   -- Еще бы! отвѣчалъ Мишель:-- понимаю какъ нельзя лучше. Такъ, напримѣръ, если я долго бѣжалъ и вспотѣлъ, если потъ каплетъ съ меня, то почему я принужденъ остановиться? Просто потому что мое движеніе превратилось въ теплоту.
   Барбиканъ не могъ не улыбнуться этой новой выходкѣ Мишеля. Потомъ продолжалъ развивать свою теорію:
   -- Итакъ, въ случаѣ столкновенія, съ нашимъ ядромъ было бы то же что съ пулей, которая, ударившись о металлическую пластинку, падаетъ вся горячая. Это ея движеніе превратилось въ теплоту. Поэтому я утверждаю что, еслибы наше ядро задѣло болидъ, то быстрота его, разомъ уничтоженная, произвела бы теплоту способную улетучить его мгновенно.
   -- Въ такомъ случаѣ, спросилъ Николь,-- что бы случилось еслибы земля вдругъ была задержана въ своемъ поступательномъ движеніи?
   -- Температура ея достигла бы той степени что она тотчасъ же превратилась бы въ пары.
   -- Отлично! воскликнулъ Мишель:-- вотъ средство покончитъ съ міромъ, которое очень упростило бы дѣло.
   -- А еслибы земля упала на солнце? сказалъ Николь.
   -- По вычисленіямъ, отвѣчалъ Барбиканъ,-- это паденіе развило бы теплоту равную той которую могутъ произвести 1.600 шаровъ угля равныхъ объемомъ нашему земному шару.
   -- Добрый придатокъ къ солнечной температурѣ, замѣтилъ Мишель Арданъ,-- и вѣроятно на него не пожаловались бы жители Урана или Нептуна, которые должны на своихъ планетахъ терпѣть смертельный холодъ.
   -- Итакъ, друзья мои, продолжалъ Барбиканъ,-- всякое движеніе, разомъ задержанное, производитъ теплоту. И эта теорія дала возможность допустить что теплота солнечнаго диска поддерживается градомъ болидовъ, падающимъ безпрерывно на его поверхность. Даже исчислили....
   -- Примемъ наши мѣры! проворчалъ Мишель: -- опять выступаютъ цифры....
   -- Исчислили даже, продолжалъ невозмутимый Барбиканъ,-- что ударъ каждаго болида на солнце долженъ производить теплоту равную 4.000 массамъ каменнаго угля одинаковаго объема.
   -- А какъ велика солнечная теплота?
   -- Она равняется той какую произвело бы воспламененіе слоя угля, который окружалъ бы солнце на толщину 27 километровъ.
   -- А эта теплота?...
   -- Могла бы вскипятить въ часъ два мильярда 900 милліоновъ кубическихъ миріаметровъ воды.
   -- И она не изжариваетъ васъ?
   -- Нѣтъ, потому что земная атмосфера поглощаетъ четыре десятыхъ солнечной теплоты. Къ тому же количество теплоты принимаемой землею не болѣе одной двухмильярдной всего лучеиспусканія.
   -- Вижу теперь, сказалъ Мишель,-- что все на свѣтѣ къ лучшему, и что эта атмосфера преполезное изобрѣтеніе, потому что она не только позволяетъ намъ дышать, но и мѣшаетъ еще намъ изжариться.
   -- Да, сказалъ Николль,-- и, къ несчастію, не то будетъ на лунѣ.
   -- Вотъ еще! сказалъ Мишель, никогда не унывавшій: -- Если тамъ есть жители, то вѣдь дышатъ же они. Если ихъ уже нѣтъ тамъ болѣе, то вѣрно они оставили достаточно кислорода для трехъ человѣкъ, хотя бы въ глубинѣ ущелій, куда онъ по тяжести своей долженъ былъ укрыться! Что жь за бѣда! Мы не будемъ карабкаться на горы! Вотъ и все тутъ.
   И Мишель отправился разсматривать лунный дискъ, сіявшій ослѣпительнымъ блескомъ.
   -- Чортъ возьми! сказалъ онъ:-- а вѣдь тамъ, должно-быть, страшно жарко.
   -- Не говоря уже о томъ, прибавилъ Николь,-- что день тамъ продолжается 360 часовъ.
   -- За то, сказалъ Барбиканъ,-- и ночи тамъ такія же длинныя, а такъ какъ теплота возобновляется лучеиспусканіемъ, то температура должна быть такая же какъ и въ планетныхъ пространствахъ.
   -- Сторонка, нечего сказать! замѣтилъ Мишель.-- Ну, да что за бѣда! Мнѣ очень хотѣлось бы быть уже тамъ! Эхъ, мои милые товарищи, право, очень куріозно луной имѣть землю, видѣть какъ она поднимается на горизонтѣ, распознавать очертанія ея материковъ и говорить другъ другу: "Вотъ тутъ Америка, а тамъ Европа"; потомъ слѣдить какъ она исчезаетъ въ лучахъ солнца. Кстати, Барбиканъ, бываютъ ли затменія для лунныхъ жителей?
   -- Бываютъ солнечныя затменія, отвѣчалъ Барбиканъ,-- когда центры трехъ свѣтилъ находятся на одной линіи, и земля стоитъ посрединѣ. Но затменія эти только кольцеобразныя, во время которыхъ земля, заслоняющая солнце какъ экранъ, позволяетъ видѣть большую часть его.
   -- А почему, спросилъ Николь,-- не бываетъ полныхъ затменій? Развѣ конусъ тѣни, бросаемый землею, не простирается за луну?
   -- Да, если не принимать въ соображеніе рефракцію, производимую земною атмосферой. Нѣтъ, если принимать въ соображеніе эту рефракцію. Итакъ, пусть будетъ дельта примъ горизонтальный параллаксъ и і примъ видимый полудіаметръ....
   -- Уфъ! сказалъ Мишель:-- половина V нулевое квадратъ!... Говори же наконецъ чтобы всѣмъ было понятно, о ты, ходячая алгебра!
   -- Итакъ, по просту сказать, отвѣчалъ Барбиканъ,-- такъ какъ среднее разстояніе отъ луны до земли равняется шестидесяти земнымъ радіусамъ, то длина конуса тѣни, вслѣдствіе рефракціи, приводится менѣе чѣмъ къ сорока двумъ радіусамъ. Отсюда выходитъ что во время затменій луна находится внѣ конуса полной тѣни, и что солнце посылаетъ ей лучи не только со своихъ краевъ, но также и съ своего центра.
   -- Въ такомъ случаѣ, сказалъ насмѣшливо Мишель Арданъ,-- отчего же бываетъ затменіе, если оно не должно быть?
   -- Единственно потому что солнечные лучи ослаблены рефракціей, и что атмосфера, чрезъ которую они проходятъ, погашаетъ большую ихъ часть.
   -- Причина эта совершенно меня удовлетворяетъ, отвѣчалъ Мишель.-- Къ тому же мы сами увидимъ когда будемъ тамъ. Теперь скажи мнѣ, Барбиканъ, какъ ты думаешь, не была ли луна прежде кометой?
   -- Вотъ идея!...
   -- Да, отвѣчалъ съ нѣкоторою гордостью Мишель,-- у меня бываютъ такія идеи.
   -- Но это не твоя идея, замѣтилъ Николь.
   -- Вотъ тебѣ разъ! Стало-быть я, по-твоему, не болѣе какъ литературный похититель?
   -- Конечно. По свидѣтельству древнихъ, Аркадійцы утверждали что ихъ предки жили на землѣ прежде чѣмъ луна сдѣлалась ея спутникомъ. Исходя отъ этого факта, нѣкоторые ученые приняли луну за комету, которую орбита ея приблизила къ землѣ настолько что она стала спутникомъ послѣдней.
   -- А есть ли что-нибудь дѣльное въ этой гипотезѣ?
   -- Ничего, отвѣчалъ Барбиканъ,-- и доказательство что луна не сохранила нисколько той газообразной оболочки которая сопровождаетъ всегда кометы.
   -- Но, возразилъ Николь,-- развѣ луна не могла, прежде чѣмъ сдѣлалась спутникомъ земли, пройти въ своемъ перигеліи такъ близко къ солнцу что оставила тамъ, вслѣдствіе испаренія, всѣ эти газообразныя вещества?
   -- Могла, другъ Николь, но это невѣроятно.
   -- Почему?
   -- Потому.... Ну, право, не знаю почему.
   -- Ахъ, сколько томовъ можно было бы написать, воскликнулъ Мишель,-- о томъ чего не знаешь! Но скажите мнѣ, который часъ?
   -- Три часа, отвѣчалъ Николь.
   -- Какъ время-то идетъ, сказалъ Мишель,-- въ бесѣдахъ такихъ ученыхъ какъ мы! Рѣшительно, я чувствую что научаюсь ужь слишкомъ многому! Чувствую что становлюсь кладеземъ знаній!
   Сказавъ это, Мишель взлѣзъ на верхъ ядра "чтобы лучme наблюдать луну", какъ онъ увѣрялъ. Въ это время его товарищи смотрѣли въ нижнюю раму, по тамъ ничего не было новаго.
   Когда Мишель Арданъ сошелъ сверху, то приблизился къ боковому окну и вдругъ воскликнулъ отъ изумленія.
   -- Что тамъ такое? спросилъ Барбиканъ.
   Президентъ также подошелъ къ окну и замѣтилъ родъ сплющеннаго мѣшка, несшагося внѣ, въ нѣсколькихъ отъ него метрахъ. Предметъ этотъ казался неподвижнымъ какъ ядро, и стало-быть имѣлъ то же движеніе какъ и ядро.
   -- Что это тамъ за штука? повторилъ Мишель.-- Не одно ли это изъ маленькихъ тѣлъ пространства, которое наше ядро держитъ въ сферѣ своего притяженія и которое будетъ сопровождать его до луны?
   -- Меня удивляетъ, отвѣчалъ Николь,-- какимъ образомъ тѣло это можетъ такъ строго держаться на одномъ уровнѣ съ нашимъ ядромъ, тогда какъ удѣльный вѣсъ его несомнѣнно менѣе удѣльнаго вѣса ядра?
   -- Николь, сказалъ Барбиканъ, подумавъ съ минуту,-- я не знаю что это за предметъ, но очень хорошо знаю почему онъ держится на уровнѣ ядра.
   -- А почему?
   -- Потому что мы несемся въ пустотѣ, мой милый капитанъ, а въ пустотѣ тѣла падаютъ или движутся, что одно и то же, съ равною скоростью, каковы бы ни были ихъ тяжесть или форма. Только воздухъ своимъ сопротивленіемъ производитъ различіе паденія. Когда вы пневматически производите пустоту въ трубкѣ, то предметы, которые вы туда бросаете, легкія ли пылинки или крупинки свинца, падаютъ съ одинаковою быстротой. Здѣсь въ пространствѣ та же причина и то же дѣйствіе.
   -- Совершенно справедливо, сказалъ Николь,-- и все что мы выбросимъ изъ ядра будетъ постоянно сопровождать его на пути до самой луны.
   -- Какіе же мы глупцы! воскликнулъ Мишель.
   -- За что ты насъ честишь такъ? спросилъ Барбиканъ.
   -- За то что мы должны были бы наполнить снарядъ полезными предметами, книгами, инструментами, орудіями и пр. Мы все побросали бы на пути, и все послѣдовало бы за нами. Но вотъ что мнѣ пришло въ голову: почему мы сами не прогуляемся на свободѣ, подобно этому болиду? Почему намъ не броситься въ пространство черезъ окно? Какое наслажденіе было бы чувствовать что висишь въ эѳирѣ, въ положеніи болѣе пріятномъ чѣмъ птица, которая постоянно должна размахивать крыльями?
   -- Хорошо, сказалъ Барбиканъ,-- а какъ бы ты сталъ дышать?
   -- Проклятый воздухъ, котораго нѣтъ тамъ такъ некстати!
   -- А еслибъ онъ былъ тамъ, Мишель, то такъ какъ плотность твоя менѣе плотности ядра, то ты очень скоро остался бы позади.
   -- Въ такомъ случаѣ это безвыходное положеніе?
   -- Самое безвыходное.
   -- И надо оставаться въ заключеніи въ этомъ вагонѣ?
   -- Надо.
   -- Ахъ! воскликнулъ громовымъ голосомъ Мишель.
   -- Что съ тобой? спросилъ Ничолль.
   -- Я понимаю, я угадываю что такое этотъ мнимый болидъ! Это вовсе не астероидъ, вовсе не обломокъ какой-нибудь планеры!
   -- Что жь это такое? спросилъ Барбиканъ.
   -- Это наша несчастная собака, мужъ Діаны!
   И дѣйствительно, этотъ предметъ, искаженный, неузнаваемый, превратившійся въ ничто, былъ трупъ Спутника, сплюснутый какъ волынка, изъ которой выпустили воздухъ, и все двигавшійся и двигавшійся.
   

ГЛАВА VII.
Минута опьянѣнія.

   Такимъ образомъ, при этихъ необыкновенныхъ условіяхъ, совершился феноменъ не виданный, но логическій, странный но объяснимый. Всякій предметъ, выброшенный изъ ядра, долженъ былъ слѣдовать по одному съ нимъ пути и останавливаться вмѣстѣ съ нимъ. Это явленіе послужило предметомъ разговоровъ въ продолженіе всего вечера. Волненіе нашихъ путешественниковъ усиливалось по мѣрѣ приближенія къ цѣли. Они готовились ко всему чудесному, ждали новыхъ феноменовъ, и ничто не удивило бы ихъ при томъ расположеніи духа, въ которомъ они находились. Возбужденное воображеніе ихъ опережало ядро, скорость котораго значительно ослабѣвала, хотя они того и не чувствовали. Но луна все увеличивалась предъ ихъ глазами, и имъ казалось уже что стоитъ только протянуть руку чтобы схватить ее.
   На другой день, 5го декабря, въ пять часовъ утра, всѣ трое уже были на ногахъ. День этотъ долженъ былъ быть послѣднимъ днемъ ихъ странствія, если только вычисленія ихъ не обманули. Въ тотъ же день въ полночь, чрезъ восемьнадцать часовъ, въ самую минуту полнолунія, они должны были достигнуть блестящаго диска луны. Въ полночь должно было окончиться это путешествіе, самое необычайное въ древнія и новыя времена. Потому, съ утра, чрезъ окна осеребряемыя царицей ночи, они привѣтствовали ее радостнымъ и полнымъ увѣренности крикомъ: ура!
   Луна величественно двигалась къ нимъ по звѣздному небу. Еще нѣсколько градусовъ, и она достигнетъ именно той точки въ пространствѣ гдѣ должна совершиться встрѣча ея съ ядромъ. По собственнымъ наблюденіямъ, Барбиканъ исчислилъ что ядро коснется сѣвернаго полушарія луны, гдѣ простираются обширныя равнины, и гдѣ горы встрѣчаются рѣдко. Обстоятельство чрезвычайно благопріятное, если лунная атмосфера, какъ полагали, скоплена лишь въ углубленіяхъ.
   -- Равнина мѣсто гораздо болѣе удобное для высадки, чѣмъ гора, замѣтилъ Мишель Арданъ.-- Селенитъ котораго высадили бы въ Европѣ на Монъ-Бланѣ, или въ Азіи на Гиммалайскихъ вершинахъ, не могъ бы въ строгомъ смыслѣ сказать что онъ уже прибылъ на землю!
   -- Къ тому же, присовокупилъ капитанъ Николь,-- на плоской поверхности ядро останется неподвижно, какъ только оно ея коснется. Если же, напротивъ, оно упадетъ на поверхность наклонную, то покатится какъ лавина, а такъ какъ мы не бѣлки, то едва ли бы мы остались въ этомъ случаѣ здравы и невредимы. Итакъ все къ лучшему!
   И дѣйствительно, успѣхъ смѣлаго предпріятія казался несомнѣннымъ. Одна мысль тревожила, однако, Барбикана, но онъ не высказывалъ ея, не желая прежде времени безпокоить своихъ товарищей.
   Направленіе ядра къ сѣверному полушарію луны свидѣтельствовало что линія ихъ пути нѣсколько измѣнилась. Выстрѣлъ исчисленный математически долженъ былъ донести ядро въ самый центръ луннаго диска. Если оно не направлялось къ нему, то, значитъ, произошло уклоненіе. Что произвело его? Барбиканъ не могъ ни представить себѣ причины, ни опредѣлить важности этого уклоненія, потому что не доставало точекъ сравненія. Онъ надѣялся, впрочемъ, что единственнымъ результатомъ уклоненія будетъ остановка ядра на верхнемъ краѣ луны, мѣстности болѣе благопріятной для высадки.
   Итакъ Барбиканъ, не сообщая своихъ опасеній товарищамъ, ограничивался болѣе тщательнымъ наблюденіемъ луны и старался изслѣдовать, не измѣнилось ли направленіе ядра. Положеніе ихъ было бы ужасно, еслибъ ядро, не попавъ въ цѣль и увлекаемое за предѣлы диска, ринулось въ междупланетныя пространства.
   Въ эту минуту луна явилась уже не плоскою какъ дискъ, а до нѣкоторой степени обнаружила свою выпуклость. Еслибы солнце косвенно озарило ее своими лучами, то произведенная имъ тѣнь обнаружила бы высокія горы, которыя обрисовались бы явственно. Взглядъ могъ бы углубиться въ зіяющую бездну кратеровъ и выслѣдить причудливые изгибы, испещрявшіе громадное пространство равнинъ. Но всѣ выпуклости уравнивались еще въ яркомъ освѣщеніи. Едва можно было различить тѣ широкія пятна которыя придаютъ лунному лику какъ бы человѣческій образъ.
   -- Лицо, да и только, сказалъ Мишель Арданъ,-- но мнѣ очень прискорбно за любезную сестрицу Аполлона: лицо-то у нея рябоватое!
   Между тѣмъ путешественники, столь близкіе къ своей цѣли, не переставали наблюдать открывавшійся предъ ними новый міръ. Воображеніе носило ихъ по этимъ невѣдомымъ странамъ. Они поднимались на высокіе пики. Они спускались въ глубину широкихъ ущелій. Тамъ и сямъ они воображали себѣ обширныя моря, едва сдерживаемыя подъ разрѣженною атмосферой, и потоки воды изливавшіе въ нихъ влагу, накоплявшуюся на горахъ. Наклонясь надъ бездной, они надѣялись услышать шумъ свѣтила, вѣчно безмолвнаго въ пустыняхъ пространства.
   Этотъ послѣдній день оставилъ въ нихъ жгучія воспоминанія. Они отмѣтили малѣйшія его подробности. Смутная тревога охватывала ихъ по мѣрѣ приближенія къ цѣли. Эта тревога удвоилась бы, еслибъ они могли чувствовать, какъ незначительна была ихъ скорость. Она показалась бы имъ слишкомъ недостаточною чтобы довести ихъ до цѣли. Дѣло въ томъ что тогда ядро не имѣло уже почти никакого вѣса. Вѣсъ его безпрерывно уменьшался и долженъ былъ обратиться въ нуль на той точкѣ гдѣ притяженія луны и земли, нейтрализуя другъ друга, должны были произвести самыя необычайныя явленія.
   Несмотря на всю тревогу, Мишель Арданъ не забылъ со своею обычною точностью приготовить завтракъ. Всѣ кушали съ большимъ аппетитомъ. Нельзя было ничего представить вкуснѣе этого булѣйона, изготовленнаго съ помощью газа, и этого мяса въ консервахъ. Нѣсколько стакановъ добраго французскаго вина заключили завтракъ. И при этомъ случаѣ Мишель Арданъ не преминулъ замѣтить что лунные виноградники, согрѣтые этимъ горячимъ солнцемъ, должны производить самыя тонкія вина, если они только существуютъ тамъ. На всякій случай, предусмотрительный Французъ не забылъ захватить съ собою нѣсколько лозъ Медока и Котъ д'Ора, на которыя онъ особенно разчитывалъ.
   Аппаратъ Рейзе и Реньйо дѣйствовалъ постоянно съ чрезвычайною аккуратностью. Воздухъ поддерживался въ совершенной чистотѣ. Никакая частица угольной кислоты не могла устоять противъ поташа, а что касается до кислорода, то несомнѣнно, по увѣренію Николя, "онъ былъ перваго сорта". Небольшое количество водяныхъ паровъ, находившееся въ ядрѣ, смѣшивалось съ этимъ воздухомъ, умѣряя его сухость, и многія изъ комнатъ въ Парижѣ, въ Лондонѣ и Нью-Йоркѣ, многія театральныя залы, конечно, не могутъ похвалиться такими благопріятными гигіеническими условіями.
   Но для правильнаго дѣйствія, аппаратъ этотъ долженъ былъ поддерживаться въ совершенномъ порядкѣ. Для того, каждое утро, Мишель осматривалъ регуляторы истеченія, пробовалъ краны и регулировалъ по пирометру теплоту газа. До сихъ поръ все шло своимъ порядкомъ, и путешественники, въ подражаніе достойному I. Т. Мастону, начинали пріобрѣтать полноту, которая сдѣлала бы ихъ неузнаваемыми, еслибы заключеніе ихъ продлилось нѣсколько мѣсяцевъ. Словомъ, съ ними было то что бываетъ съ цыплятами въ клѣткѣ: они жирѣли.
   Смотря въ окна, Барбиканъ увидѣлъ въ немъ трупъ собаки и различные предметы, выброшенные изъ ядра, которые настойчиво слѣдовали за ними. Діана жалобно выла, глядя на останки Спутника. Они казались неподвижными, какъ будто бы лежали на твердой почвѣ.
   -- Знаете ли что, мои друзья? сказалъ Мишель Арданъ:-- еслибъ одного изъ насъ пришибъ толчокъ ядра, то намъ очень прискорбно было бы хоронить его, или -- что я говорю?-- ринуть въ эѳиръ, потому что эѳиръ замѣняетъ здѣсь землю! Трупъ покойнаго преслѣдовалъ бы насъ какъ угрызеніе совѣсти.
   -- Это было бы очень грустно, сказалъ Николь.
   -- Ахъ! воскликнулъ Мишель:-- я сожалѣю только объ одномъ что не могу прогуляться въ пространствѣ. Какое наслажденіе плавать посреди этого яснаго эѳира, купаться въ этихъ чистыхъ лучахъ солнца! Еслибы только Барбиканъ вздумалъ запастись пробочнымъ снарядомъ и воздушнымъ насосомъ, то я рискнулъ бы выскочить изъ ядра и принялъ бы на вершинѣ его положеніе химеры и гиппогрифа.
   -- Эхъ, мой дорогой Мишель, отвѣчалъ Барбиканъ,-- не долго пришлось бы тебѣ разыгрывать гиппогрифа; несмотря на твою непроницаемую одежду, раздутую воздухомъ находящимся въ тебѣ, ты лопнулъ бы какъ граната или, лучше сказать, какъ воздушный шаръ поднявшійся слишкомъ высоко. Итакъ, не жалѣй ни о чемъ и помни слѣдующее: до тѣхъ поръ пока мы будемъ носиться въ пустотѣ, тебѣ должно отказаться отъ всякой сантиментальной прогулки внѣ ядра.
   Мишель Арданъ уступилъ до нѣкоторой степени убѣжденію товарища. Онъ сознался что дѣло было трудно, но не "невозможно" -- слово, котораго онъ не произносилъ никогда.
   Отъ этого предмета бесѣда перешла къ другому и не прерывалась ни на минуту. Тремъ друзьямъ казалось что мысли развиваются у нихъ въ головѣ какъ листья отъ первыхъ весеннихъ жаровъ. Они чувствовали себя преисполненными идей.
   Посреди перекрестныхъ вопросовъ и отвѣтовъ Николь поставилъ одинъ вопросъ, на который не послѣдовало непосредственнаго разрѣшенія.
   -- Вотъ что! сказалъ онъ: -- отправляться на луну очень пріятно, но какимъ образомъ мы воротимся съ нея?
   Собесѣдники взглянули на него съ изумленіемъ. Можно было подумать что такая случайность въ первый разъ представлялась имъ.
   -- Что вы хотите этимъ сказать, Николь? спросилъ Барбиканъ серіозно.
   -- Толковать о возвращеніи изъ страны въ которую еще не прибыли мнѣ кажется несвоевременнымъ, присовокупилъ Мишель.
   -- Я отнюдь не за тѣмъ сказалъ это чтобъ отступиться отъ начатаго дѣла, возразилъ Николь,-- во все-таки повторяю мой вопросъ: какимъ образомъ мы возвратимся?
   -- Этого я не знаю, сказалъ Барбиканъ.
   -- А я, продолжалъ Мишель,-- еслибъ и зналъ какъ возвратиться, то не поѣхалъ бы.
   -- Хорошъ отвѣтъ! воскликнулъ Николь.
   -- Я одобряю слова Мишеля, сказалъ Барбиканъ,-- и прибавлю что вопросъ этотъ не имѣетъ, въ настоящую минуту, ни малѣйшаго интереса. Послѣ, когда мы найдемъ что время возвращаться, то и подумаемъ объ этомъ. Если Колумбіады тамъ не будетъ, то ядро все-таки будетъ съ нами.
   -- Утѣшительно, нечего сказать! пуля безъ ружья!
   -- Ружье можно сдѣлать. Порохъ также можно сдѣлать. Ни въ металлахъ, ни въ селитрѣ, ни въ углѣ не можетъ быть недостатка на лунѣ. Къ тому же, чтобы возвратиться, надо одолѣть только восемь льё луннаго притяженія чтобы, по законамъ тяготѣнія, упасть на земной шаръ.
   -- Довольно, сказалъ Мишель, одушевляясь.-- Чтобъ и рѣчи не было о возвращеніи! Мы и такъ слишкомъ много говорили о немъ. Что касается до сообщенія съ вашими бывшими сотоварищами на землѣ, то это будетъ не трудно.
   -- А какимъ образомъ?
   -- Посредствомъ болидовъ, извергаемыхъ лунными волканами.
   -- Отличная выдумка, Мишель, отвѣчалъ Барбиканъ тономъ убѣжденія.-- Лапласъ вычислилъ что силы впятеро сильнѣйшей вашихъ пушекъ было бы достаточно для отправленія болида съ луны на землю. А нѣтъ волкана который бы не былъ одаренъ болѣе значительною силой верженія.
   -- Ура! воскликнулъ Мишель.-- Вотъ самые удобные факторы, эти болиды, да и стоить они вамъ ничего не будутъ! И какъ мы посмѣемся надъ почтовымъ управленіемъ! Но я думаю....
   -- О чемъ?
   -- Прекрасная мысль! Отчего мы не прицѣпили проволоки къ нашему ядру. Мы пересылались бы телеграммами съ землей!
   -- Чортъ возьми! возразилъ Николь:-- а вѣсъ-то проволоки въ восемьдесятъ шесть льё ты развѣ ставишь ни во что?
   -- Какъ ни во что? Зарядъ Колумбіады могкно было утроить, учетверить, упятерить! кричалъ Мишель, все съ большею и большею запальчивостью.
   -- Противъ твоего проекта, сказалъ Барбиканъ,-- можно сдѣлать только одно небольшое возраженіе. Дѣло въ томъ что, при вращательномъ двигкеніи шара, наша проволока обернулась бы около него какъ цѣпь на воротѣ, и неизбѣжно возвратила бы насъ на землю.
   -- Клянусь тридцатью девятью звѣздами Союза, сказалъ Мишель,-- у меня сегодня все непрактичныя мысли, мысли достойныя I. Т. Мастона! Но я полагаю что если мы не возвратимся на землю, то I. Т. Мастонъ способенъ явиться чтобъ отыскать насъ.
   -- Да, онъ явится за нами, отвѣчалъ Барбиканъ,-- онъ достойный и мужественный товарищъ. Къ тому же и дѣло это не трудное! Развѣ Колумбіада не осталась на флоридской почвѣ? Развѣ можетъ оказаться недостатокъ въ хлопкѣ и азотной кислотѣ для выдѣлки пироксилина? Развѣ луна не пройдетъ снова по зениту Флориды? Развѣ чрезъ восемьнадцать лѣтъ она не будетъ занимать того же мѣста какое занимаетъ въ настоящую минуту?
   -- Да, повторилъ Мишель,-- да, Мастонъ явится къ намъ, и съ нимъ наши друзья: Эльфистонъ, Бломсбери, всѣ члены Пушечнаго Клуба; и какъ же мы примемъ ихъ! И потомъ устроятся поѣзды ядеръ между луной и землей! Ура I. Т. Мастону!
   Весьма вѣроятно что, если досточтимый I. Т. Мастонъ, не слыхалъ криковъ произносимыхъ въ честь его, то по крайней мѣрѣ у него звенѣло въ ушахъ. Что онъ дѣлалъ въ то время? Безъ сомнѣнія, стоя на Скалистыхъ Горахъ, на станціи Лонгсъ-Пика, онъ старался разсмотрѣть невидимое ядро, несшееся въ пространствѣ. Если онъ думалъ о своихъ любезныхъ товарищахъ, то должно сознаться что и они не оставались у него въ долгу и, подъ впечатлѣніемъ какого-то страннаго возбужденія, посвящали ему свои лучшія мысли.
   Но откуда взялось это одушевленіе, явно усиливавшееся въ обитателяхъ ядра? Трезвость ихъ не подлежала сомнѣнію. Нужно ли было это странное возбужденіе мозга приписать исключительнымъ обстоятельствамъ въ которыхъ они находились, такъ близко отъ ночнаго свѣтила что только нѣсколько часовъ отдѣляли ихъ отъ него, или какому-нибудь тайному вліянію луны, дѣйствовавшему на нервную систему? Лица ихъ покраснѣли, какъ будто они сидѣли предъ печью, дыханіе ихъ ускорилось, легкія дѣйствовали какъ кузнечные мѣхи, глаза ихъ метали пламя; голоса издавали громовые звуки; слова ихъ вылетали подобно пробкѣ шампанскаго, вытѣсняемой угольною кислотой; тѣлодвиженія становились опасны: такъ много нужно было для нихъ пространства. И, что всего страннѣе, они сами не замѣчали этого чрезмѣрнаго напряженія ихъ мозга.
   -- Теперь, сказалъ Николь отрывисто,-- теперь, когда мнѣ неизвѣстно когда мы возвратимся съ луны, я желаю знать что мы будемъ тамъ дѣлать?
   -- Что мы будемъ тамъ дѣлать? отвѣчалъ Барбиканъ, топая ногой какъ въ фехтовальной залѣ:-- я этого не знаю.
   -- Ты не знаешь? воскликнулъ Мишель страшнымъ голосомъ, громко раздавшимся въ ядрѣ.
   -- Нѣтъ! даже и вообразить себѣ не могу, возразилъ Барбиканъ такимъ же тономъ какъ и его товарищъ.
   -- Ну, такъ я знаю! проревѣлъ Мишель.
   -- Говори же, коли знаешь, закричалъ Николь, который тоже не въ состояніи былъ совладѣть со своимъ голосомъ.
   -- Я буду говорить когда мнѣ вздумается, отвѣчалъ Мишель, схвативъ за руку товарища.
   -- Надо чтобы тебѣ сейчасъ это вздумалось, сказалъ Барбиканъ, сверкая глазами и дѣлая рукой угрожающій жестъ.-- Ты насъ завлекъ въ это страшное путешествіе, и мы хотимъ знать зачѣмъ?
   -- Да, прибавилъ капитанъ,-- такъ какъ я не знаю теперь куда иду, то желаю знать зачѣмъ я иду туда.
   -- Зачѣмъ? закричалъ Мишель подпрыгивая на метръ: -- зачѣмъ? Затѣмъ чтобы принять во владѣніе луну именемъ Соединенныхъ Штатовъ! Чтобы присоединить сороковой штатъ къ Союзу! Чтобы колонизовать лунныя области, обработать ихъ, населить, перенести туда всѣ чудеса искусства, науки и промышленности! Чтобъ образовать Селенитовъ, если они уже не образованнѣе насъ, и учредить между ними республику, если они еще не учредили ея у себя.
   -- Да еще есть ли на свѣтѣ Селениты? возразилъ Николь, который, подъ вліяніемъ этого необъяснимаго опьянѣнія, становился крайне задоренъ.
   -- Кто говоритъ что нѣтъ Селенитовъ? закричалъ Мишель угрожающимъ тономъ.
   -- Я! отвѣчалъ Николъ.
   -- Капитанъ! не повторяй мнѣ этой дерзости, или я верну тебѣ ее въ горло черезъ зубы!
   Противники готовились броситься другъ на друга, и этотъ безтолковый споръ готовъ былъ превратиться въ драку, какъ вдругъ Барбиканъ бросился разнимать ихъ.
   -- Подождите, несчастные! сказалъ онъ, разводя ихъ:-- если нѣтъ Селенитовъ, то можно будетъ обойтись и безъ нихъ.
   -- Да, сказалъ Мишель, который ни мало не держался за свою мысль,-- можно будетъ обойтись и безъ нихъ. Намъ нечего дѣлать съ Селенитами. Долой Селенитовъ!
   -- Намъ нужно царство луны! сказалъ Николь.
   -- Мы втроемъ устроимъ республику!
   -- Я буду конгрессомъ! кричалъ Мишель.
   -- А я сенатомъ, говорилъ Николь.
   -- А Барбиканъ президентомъ! ревѣлъ Мишель.
   -- Не нужно президента избираемаго націей! отвѣчалъ Барбиканъ.
   -- Хорошо, президентъ будетъ избираться конгрессомъ, сказалъ Мишель,-- а такъ какъ конгрессъ я, то я и избираю тебя президентомъ единогласно!
   -- Ура! ура! ура! президенту Барбикану! кричалъ Николь.
   -- Гипъ, гипъ, гипъ! вопилъ Мишель.
   Потомъ президентъ и сенатъ запѣли неистовымъ голосомъ народную пѣсню Yankee Doodle, между тѣмъ какъ конгрессъ, надрываясь, тянулъ Марсельезу.
   Тогда началась неистовая пляска съ дикими жестами, съ оглушительнымъ топаньемъ и кувырканьемъ. Діана, присоединяясь къ этой пляскѣ, завыла въ свою очередь и прыгнула до вершины ядра. Тамъ послышались необъяснимыя хлопанья крыльевъ и пѣтушиный крикъ звучности необычайной. Пять или шесть куръ взлетѣли, ударяясь о стѣнки ядра, какъ обезумѣвшія летучія мыши.
   Потомъ три сопутника, легкія которыхъ разстроились подъ непонятнымъ впечатлѣніемъ, болѣе чѣмъ опьянѣлые, сожигаемые воздухомъ, воспалявшимъ ихъ дыхательный снарядъ, упали безъ движенія на дно ядра.
   

ГЛАВА VIII.
На разстояніи семидесяти восьми тысячъ ста четырнадцати льё.

   Что такое случилось? Откуда взялось это странное опьянѣніе, послѣдствія котораго могли быть столь гибельны? Причиной его была разсѣянность Мишеля, и ее, къ счастію, Николь успѣлъ поправить во время.
   Послѣ совершеннаго безчувствія, продолжавшагося нѣсколько минутъ, капитанъ очнулся первый и сталъ приводить въ порядокъ свои умственныя способности. Несмотря на то что не болѣе двухъ часовъ тому назадъ они завтракали, онъ чувствовалъ страшный голодъ, мучившій его такъ какъ будто онъ не ѣлъ нѣсколько дней.
   Вслѣдствіе этого онъ всталъ и потребовалъ у Мишеля дополненія къ завтраку. Истомленный Мишель не отвѣчалъ. Тогда Николь задумалъ сдѣлать себѣ чаю чтобы запить полдюжины сандвичей, которые онъ проглотилъ. Прежде всего ему нужно было добыть огня, и онъ шаркнулъ спичкой.
   Каково же было его изумленіе когда сѣра вспыхнула необыкновеннымъ блескомъ, почти невыносимымъ для глазъ! Изъ газоваго рожка, который онъ зажегъ, разлилось пламя похожее на лучи электрическаго солнца.
   Вдругъ догадка озарила умъ Николя. Онъ разомъ понялъ причины этого необыкновеннаго блеска, физіологическаго разстройства которое онъ чувствовалъ, и возбужденія всѣхъ своихъ нравственныхъ и физическихъ способностей.
   -- Кислородъ! воскликнулъ онъ.
   И склонясь подъ воздушнымъ аппаратомъ, онъ увидѣлъ что изъ крана вылетаетъ струей этотъ безцвѣтный газъ, безъ вкуса, безъ запаха, въ высшей степени животворный, но производящій въ чистомъ состояніи самое важное разстройство организма. Мишель, по разсѣянности, оставилъ кранъ совершенно открытымъ.
   Николь поспѣшилъ остановить это изліяніе кислорода, коимъ пропитана была атмосфера и который могъ причинить смерть путешественникамъ: онъ не задушилъ бы ихъ, а сжегъ.
   По прошествіи часа воздухъ очистился, и дыханіе возстановилось. Мало-по-малу три друга очнулись отъ опьянѣнія. но имъ необходимо было оправиться отъ дѣйствія кислорода, и они были въ положеніи пьяницъ у которыхъ проходитъ хмѣль.
   Узнавъ о той долѣ отвѣтственности которая падала на него въ этомъ происшествіи, Мишель нисколько не сконфузился. Эта неожиданная оргія нарушила однообразіе путешествія. Много глупостей было сказано подъ ея вліяніемъ, но онѣ были уже забыты.
   -- Притомъ, прибавилъ веселый Французъ,-- я нисколько не раскаиваюсь что отвѣдалъ этого полновѣснаго газа. Знаете ли, друзья, что можно было бы основать отличное заведеніе съ кислородными кабинетами, гдѣ люди съ ослабѣвшимъ организмомъ могли бы пожить въ продолженіе нѣсколькихъ часовъ жизнью болѣе дѣятельною! Представьте себѣ собранія, гдѣ воздухъ былъ бы пропитанъ этою геройскою жидкостью, театры, гдѣ администрація пускала бы ее въ большомъ количествѣ,-- какая страсть въ душѣ актеровъ и зрителей, какой огонь, какой восторгъ! А еслибы, вмѣсто одного собранія, возможно было пропитать имъ цѣлый народъ, то какая дѣятельность закипѣла бы въ средѣ его, какой придатокъ жизни онъ получилъ бы! Истощенную націю можно было бы такимъ образомъ превратить въ націю великую и сильную, и въ нашей Европѣ нашлось бы не одно государство которому бы, въ интересахъ его здоровья, пришлось воспользоваться кислороднымъ лѣченіемъ.
   Мишель говорилъ съ такимъ жаромъ какъ будто кранъ съ кислородомъ все еще былъ открытъ. Но Барбиканъ одною фразой умѣрилъ его восторгъ.
   -- Все это прекрасно, другъ Мишель, сказалъ онъ ему,-- но не сообщишь ли ты намъ откуда взялись куры примѣшавшія свой голосъ къ нашему концерту?
   -- Куры-то?...
   -- Да.
   И дѣйствительно, полдюжины куръ и вел рял бы своего веса полностью, так как земное притяжение давало бы себя знать независимо от расстояния.
   Но в данном случае должен был наступить момент, когда снаряд вышел бы из сферы действия законов всемирного тяготения, так как притяжение других небесных тел можно было считать равным нулю.
   Путь снаряда лежал между Землей и Луной. По мере того как снаряд удалялся от Земли, земное притяжение изменялось обратно пропорционально квадрату расстояния. Лунное же притяжение изменялось прямо пропорционально. В какой-то точке пути оба притяжения - лунное и земное - должны были уравновеситься, и тогда снаряд должен был потерять всякий вес. Если бы массы Луны и Земли были одинаковы, эта точка находилась бы как раз на середине расстояния между обеими планетами. Но так как массы их различны, то легко вычислить, что эта точка находилась на части всего пути, или в численном выражении в 78 114 лье от Земли.
   В этой точке равновесия притяжении всякое тело, не имеющее никакой скорости и никакого двигателя, осталось бы навеки неподвижным, потому что оба светила притягивали бы его с равной силой и ничто не могло бы заставить его лететь в ту или другую сторону.
   Если сила толчка была рассчитана правильно, снаряд должен был достигнуть этой точки при нулевой скорости, утратив какие бы то ни было признаки веса вместе со всеми находящимися в нем предметами.
   Что же случилось бы после этого? Представлялись три возможности.
   Либо снаряд, все же сохранивший некоторую скорость, пройдя точку равных притяжении, упал бы на Луну, так как лунное притяжение возобладало бы над земным.
   Либо снаряду не хватило бы скорости для достижения нейтральной точки, и тогда он упал бы обратно на Землю, так как земное притяжение возобладало бы над лунным.
   Либо, наконец, двигаясь с достаточной скоростью для достижения нейтральной точки, но недостаточной, чтобы перейти за нее, он навеки остановился бы, паря на этой линии, как легендарный Магометов гроб, между зенитом и надиром.
   Таково было положение, возможные последствия которого Барбикен подробно объяснил своим спутникам, чрезвычайно заинтересовав их. Как же узнать, достиг ли снаряд этой нейтральной точки, расположенной в 78 114 лье от Земли? Действительно, как это сделать, когда ни сами они, ни предметы, заключенные с ними в снаряде, уже ни в малейшей степени не подчинялись законам тяготения?
   До сих пор путешественники хотя и знали, что земное тяготение постепенно убывает, однако не могли еще заметить полного его исчезновения. Но как раз в этот день утром, около одиннадцати часов, Николь уронил стакан, и, к общему изумлению, стакан не упал, а повис в воздухе.
   - Вот так штука! - воскликнул Ардан. - Вот тебе и законы физики!
   Действительно: различные предметы, оружие, бутылки, брошенные и предоставленные самим себе, словно чудом держались в воздухе. Мишель поднял Диану, и собака без всякого труда воспроизвела чудесный фокус висения в воздухе, показанный в цирке Кастоном и братьями Робер-Гуден. Собака, кстати, даже и не заметила, что она парит в воздухе.
   Путешественники, вступившие в этот новый мир чудес, изумленные, потрясенные, несмотря на все свои научные рассуждения, чувствовали, что телам их недостает веса. Вытянутые руки не опускались; головы качались на плечах; ноги не касались пола снаряда. Они вели себя как пьяные, потерявшие равновесие и устойчивость. Человеческая фантазия создавала людей, лишенных отражения, лишенных тени! А тут сама реальность благодаря равновесию сил притяжения двух планет создала людей, лишенных веса!
   Мишель вдруг подпрыгнул и, отделившись на некоторое расстояние от дна снаряда, повис в воздухе, как добрый монах в "Ангельской кухне" Мурильо. В одно мгновение оба приятеля присоединились к Мишелю, и в центре снаряда произошло своего рода "чудесное вознесение".
   - Подумать только! На что ж это похоже! Невероятно! - кричал пораженный Мишель. - Непостижимо, и все-таки это так! Вот если бы Рафаэль увидел нас в таком положении! Мы послужили бы ему прекрасной натурой для его "Вознесения"!
   - Это не может долго продолжаться, - сказал Барбикен. - Как только снаряд перейдет за нейтральную линию, тотчас же начнет действовать лунное притяжение, и мы начнем падать на Луну.
   - Что же, тогда нам придется стоять на верхушке снаряда, кверху ногами? - спросил Мишель.
   - Нет, этого не случится, - успокоил его Барбикен, - потому что снаряд, центр тяжести которого расположен в самом низу, начнет постепенно поворачиваться дном к Луне.
   - Значит, и все наше хозяйство кувырнется кверху дном?
   - Успокойся, Мишель, - сказал Николь. - Бояться нечего. Ни один предмет не тронется с места, мы даже и не заметим, как перевернется снаряд.
   - Совершенно верно, - добавил Барбикен. - Как только мы достигнем нейтральной точки, нижняя, относительно более тяжелая часть снаряда повернется перпендикулярно к поверхности Луны. Но чтобы это могло произойти, нам нужно пройти точку равного притяжения.
   - Ах вот как: мы пересекаем линию равного притяжения! - подхватил Мишель. - В таком случае мы должны последовать обычаю моряков, пересекающих экватор: вспрыснем это событие!
   Одним движением Мишель достал со стены бутылку и стакан, расставив их в "пространстве" перед приятелями, и, весело чокаясь, они троекратным "ура" приветствовали переход границы земного притяжения.
   Состояние равновесия лунного и земного притяжении продолжалось не более часа. Путешественники чувствовали, что мало-помалу опускаются на дно, и Барбикен стал замечать, что конический купол снаряда начинает уклоняться от прямой, направленной к Луне, а дно приближаться к ней. Это значило, что лунное притяжение преодолевало силу земного. Падение на Луну, пока что очень незаметное, началось. Скорость падения в первую секунду равнялась всего только трети миллиметра, или 590 тысячных линии.
   Но мало-помалу притягательная сила Луны неизбежно увеличится, и снаряд, обращенный конической частью к Земле, начнет с возрастающей скоростью стремиться к Луне, пока не упадет на ее поверхность. Стало быть, цель будет достигнута. Ничто уже теперь не могло помешать успеху предприятия. Николь и Ардан разделяли радость Барбикена.
   Друзья обсуждали все эти столь новые для них явления, которые поражали их на каждом шагу. Восторженный Ардан делал из всего самые фантастические выводы.
   - Друзья! - воскликнул он. - Какой прогресс сулила бы Земле возможность каким-нибудь способом отделаться от закона тяготения, от этой грузной цепи, которой мы прикованы к Земле! Ведь это все равно что дать свободу пленнику. Никакой усталости ни в руках, ни в ногах. Если теперь, чтобы держаться над Землею в воздухе одной только работой мускулов, нужна сила, в сто пятьдесят раз превышающая силу человека, то тогда, без законов тяготения, нам достаточно будет только усилия воли, чтобы по своей прихоти взлетать в пространство.
   - Да, - заметил Николь смеясь, - если бы можно было уничтожить силу тяжести, как уничтожают боль при помощи наркоза, многое изменилось бы в нашей современной жизни!
   - Решено, - вопил Мишель, воодушевленный своим фантастическим проектом, - уничтожим силу тяжести! Тогда не понадобится никаких лебедок, никаких кранов, тросов, рычагов, - все эти приспособления потеряют всякий смысл.
   - Хорошо сказано, - заметил Барбикен, - но если все потеряет вес, то ничто и не сможет держаться на месте: ни шляпа на твоей голове, дорогой Мишель, ни дом на своем фундаменте, потому что камни, из которых он сложен, держатся только силой тяжести. Не существовало бы лодок, которые держатся на воде только силой земного притяжения. Не осталось бы даже океана, воды которого удерживаются в равновесии только благодаря силе тяготения! Наконец от нас ушла бы и сама атмосфера, потому что ее частицы, ничем более не сдерживаемые, рассеялись бы в беспредельном пространстве...
   - Какая жалость, - огорчился Мишель. - Уж эти мне положительные люди! Вечно стараются стащить меня с небес на землю!
   - Утешься, Мишель, - продолжал Барбикен. - Если и не существует на свете планеты, где бы не действовали законы притяжения, то все же ты побываешь на планете, где это притяжение гораздо слабее, чем на Земле.
   - Это на Луне-то?
   - Ну да, на Луне. Все предметы на ней весят в шесть раз меньше, чем на Земле, и это очень легко установить.
   - И мы будем в состоянии заметить это?
   - Разумеется, потому что сто наших килограммов на поверхности Луны весят только тридцать.
   - А наша мускульная сила там не уменьшится?
   - Нисколько. Если ты употребишь усилие, необходимое для прыжка на метр от земли, то на Луне при том же усилии ты подскочишь на восемнадцать футов.
   - Стало быть, на Луне мы будем настоящими геркулесами! - вскричал Мишель.
   - Да, тем более, - сказал Николь, - что если рост селенитов пропорционален массе их планеты, они будут казаться нам просто карликами, ростом не больше фута.
   - Лилипуты! - обрадовался Мишель. - А я буду разыгрывать роль Гулливера! Мы воплотим в жизнь легенду о великанах. Подумайте только, как выгодно бросить собственную планету и пуститься в странствие по Солнечной системе!
   - Погоди, Мишель, - остановил его Барбикен. - Если уж тебе непременно хочется быть Гулливером, советую тебе посещать только меньшие планеты нашей системы - вроде Меркурия, Венеры или Марса, массы которых меньше массы Земли. Если же ты отважишься отправиться на планеты вроде Юпитера, Сатурна, Урана, Нептуна, роли переменятся: там ты сам будешь лилипутом.
   - А на Солнце?
   - Плотность Солнца в четыре раза меньше земной, объем его в миллион триста двадцать четыре тысячи раз больше, а притяжение больше земного в двадцать семь раз. При таких условиях тамошние жители должны быть ростом по крайней мере футов в сто.
   - Тысяча чертей! - вскричал Мишель. - Значит, сам я был бы на Солнце пигмеем, букашкой!
   - Гулливером у великанов! - подсказал Николь.
   - Именно так! - согласился Барбикен.
   - Тогда нелишне было бы захватить с собой на Солнце несколько пушек.
   - Ну это напрасно! - сказал Барбикен. - Снаряды на Солнце не произвели бы никакого эффекта и не пролетели бы и нескольких метров.
   - Вот это здорово!
   - И вполне достоверно. Притяжение этого огромного светила так сильно, что предмет весом в семьдесят килограммов на Земле будет весить на поверхности Солнца тысячу девятьсот тридцать килограммов. Твоя шляпа - десяток килограммов! Твоя сигара - полфунта. И наконец, если ты упадешь на солнечную "землю", твой вес будет настолько велик - около двух тысяч пятисот килограммов, - что ты не сможешь подняться и стать на ноги!
   - Что за черт! - воскликнул Мишель. - Стало быть, там всегда надо таскать при себе небольшую карманную лебедку! Ну, дорогие друзья, на первый раз удовольствуемся Луной. Здесь по крайней мере мы будем важными особами. А там посмотрим, стоит ли отправляться на Солнце, где нужна подъемная машина даже для того, чтобы поднести ко рту стакан вина.
    

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ.

Результаты отклонения.

   Барбикен больше не тревожился: если окончательный исход путешествия и не был еще ясен, то по крайней мере в силе, с которой был пущен снаряд, нельзя было сомневаться. Скорость снаряда обеспечила пересечение им нейтральной линии. Стало быть, обратно на Землю снаряд упасть уже не мог. Не мог он и повиснуть в точке равного притяжения двух планет. Оставалась только одна возможность: снаряд должен был достигнуть своей цели под влиянием лунного притяжения.
   Падение должно было произойти с высоты около восьми тысяч двухсот девяноста шести лье на планету, притяжение которой было, правда, слабее земного в шесть раз. Но и к такому падению надо было подготовиться не мешкая.
   Меры предосторожности были двух родов: во-первых, необходимо было ослабить удар в момент соприкосновения снаряда с Луной; во-вторых, заранее умерить быстроту падения и таким образом сделать его последствия менее ощутимыми.
   Барбикен очень жалел, что для ослабления удара он не мог воспользоваться теми средствами, которые с таким успехом были применены для ослабления удара при вылете из колумбиады, то есть водой, игравшей роль буфера, и разбивными перегородками. Перегородки сохранились, но воды не было. Нельзя же было расходовать драгоценный запас воды, сохранявшийся в снаряде на тот случай, если бы путешественники в первые дни своего пребывания на Луне не смогли добыть питьевой воды.
   Слой воды, находившийся при вылете снаряда в деревянных перегородках, на которых держался водонепроницаемый диск, занимал не менее трех футов в высоту на площади в 54 квадратных фута. Объем этой воды достигал 6 кубических метров, а вес - 5750 килограммов. Теперь же все сосуды в снаряде не содержали и пятой доли этого количества воды. Таким образом, от этого средства ослабления толчка приходилось отказаться.
   К счастью, Барбикен, не ограничиваясь водой, снабдил подвижной пол очень крепкими пружинами, предназначенными для ослабления толчка при вылете после разлома горизонтальных перегородок. Эти буфера уцелели, их надо было только привести в порядок и укрепить на прежнем месте подвижной пол. Со всеми этими делами справились быстро и легко, тем более что каждая вещь была почти невесома.
   Все было подготовлено. Все части хорошо пригнаны одна к другой, завинчены гайками и болтами. Все инструменты оказались налицо, и скоро восстановленный круг пола был укреплен на стальных пружинах, как стол на ножках. Эта установка повлекла за собой только одно неудобство: нижнее окно оказалось загороженным, и путешественники лишились возможности наблюдать Луну в момент отвесного падения снаряда на ее поверхность. Но с этим им приходилось мириться. К тому же из боковых окон виднелись огромные лунные пространства, как бывает видна Земля из гондолы воздушного шара.
   Установка диска потребовала часа работы. После полудня все приготовления были закончены. Барбикен произвел новые наблюдения и, к великому огорчению, установил, что снаряд еще та повернулся перпендикулярно к поверхности Луны: траектория ядра совпадала с кривой, параллельной окружности лунного диска.
   Ночное светило ярко сияло на небе, между тем как с противоположной стороны снаряд заливали лучи дневного светила.
   Такое положение снаряда было далеко не утешительным.
   - Долетим ли мы до Луны? - осведомился Николь.
   - Будем действовать с тем расчетом, что мы непременно доберемся до нее, - ответил Барбикен.
   - Трусы! - воскликнул Ардан. - Конечно, мы долетим, и даже скорее, чем нам этого хочется.
   Этот решительный ответ заставил Барбикена снова приняться за работу. Он занялся приспособлениями, предназначенными замедлить падение снаряда.
   Здесь следует вспомнить митинг, состоявшийся в городе Тампа, во Флориде, на котором выступал Николь, заняв позицию, совершенно противоположную и враждебную Барбикену, и резко возражая Мишелю Ардану. Николь утверждал тогда, что при ударе о Луну снаряд разобьется, как стекло, а Ардан возражал, что он задержит падение при помощи своевременно пущенных ракет.
   И в самом деле, мощные ракеты, имея точкой опоры дно снаряда и вылетая наружу, должны были вызвать обратное действие снаряда и тем самым до некоторой степени замедлить скорость его падения. Правда, этим ракетам пришлось бы гореть в безвоздушном пространстве, но кислорода им хватило бы, потому что он заключался в самих ракетах. Ведь извержению лунных вулканов никогда не препятствовал недостаток атмосферы вокруг Луны.
   Барбикен перед отъездом запасся ракетами в маленьких стальных цилиндрах с нарезкой, которые ввинчивались в дно снаряда. Изнутри они были заделаны в уровень с дном, а снаружи выступали на полфута. Их было двадцать штук. Специальное отверстие, проделанное в диске, позволяло зажечь фитили, которыми были снабжены ракеты. Самые взрывы ракет должны были произойти за пределами снаряда. Взрывчатая смесь была заблаговременно заложена в каждый цилиндр. Оставалось только вовремя вынуть металлические пробки, вставленные в дно снаряда, и вместо них ввинтить цилиндры с ракетами, плотно пригнанные к отверстиям.
   Эта работа была закончена к трем часам. После этого путешественникам оставалось только ждать.
   Снаряд между тем заметно приближался к Луне. Он уже несомненно испытывал до некоторой степени действие ее притяжения.
   Однако собственная скорость снаряда увлекала его по кривой к лунной поверхности. В результате этих двух факторов - лунного притяжения и собственной скорости снаряда - могла получиться некоторая тангенциальная линия; во всяком случае, ясно было, что снаряд не упадет отвесно на лунную поверхность, потому что иначе его нижняя часть уже давно бы повернулась к Луне под действием собственной тяжести.
   Беспокойство Барбикена усилилось, когда он обнаружил, что снаряд не подчиняется силе одного только лунного притяжения. Перед ним открывалась неизвестность, страшная неизвестность - в межзвездном пространстве. Он, серьезный ученый, казалось бы, предусмотрел все три возможности: возвращение на Землю, падение на Луну и повисание снаряда в точке равного притяжения обеих планет. И вот теперь совершенно неожиданно возникала еще какая-то неведомая четвертая возможность, чреватая всеми ужасами бесконечности. Чтобы не пасть духом перед этим открытием, надо было быть таким отважным ученым, как Барбикен, таким флегматиком, как Николь, или же таким отчаянным авантюристом, как Ардан.
   Люди иного склада постарались бы решить вопрос с практической точки зрения: пытались бы разгадать, куда их уносит злополучный снаряд. Но наши путешественники и не думали об этом: они интересовались только причиной отклонения снаряда. Разговор перешел на эту тему.
   - Итак, мы сошли с рельсов, - сказал Ардан, - но почему?
   - Я опасаюсь, - ответил Николь, - что, несмотря на все принятые меры предосторожности, колумбиада была неверно нацелена. Как бы ничтожна ни была ошибка, ее совершенно достаточно, чтобы выбросить нас за пределы лунного притяжения.
   - Плохо, стало быть, целили? - спросил Мишель.
   - Не думаю, - возразил Барбикен. - Пушка была установлена точно по перпендикуляру и нацелена прямо в зенит. А так как Луна проходит теперь через зенит, то мы должны были попасть в самый ее центр. Тут есть какая-то другая причина, которой я не могу еще уловить.
   - Не запаздываем ли мы? - предположил Николь.
   - Запаздываем? - переспросил Барбикен.
   - Да, - продолжал Николь. - В письме Кембриджской обсерватории говорилось, что путь наш должен завершиться за девяносто семь часов тринадцать минут двадцать секунд. А это значит, что раньше этого срока Луна еще не подойдет к назначенной точке, а позже уже удалится от нее.
   - Совершенно верно, - подтвердил Барбикен. - Но мы вылетели первого декабря вечером, в десять часов сорок шесть минут тридцать пять секунд; на месте мы должны быть пятого в полночь, в момент полнолуния. Сегодня у нас пятое декабря, половина четвертого пополудни: ясно, что восьми с половиной часов нам бы хватило для достижения цели. Почему же мы от нее уклоняемся?
   - Может быть, от излишней скорости? - снова спросил Николь. - Теперь-то нам известно, что первоначальная скорость оказалась больше предусмотренной.
   - Нет, нет! Ни в коем случае, - вскричал Барбикен. - Никакой избыток скорости не помешал бы нам достичь Луны, держись наш снаряд точного направления. Нет! Наш снаряд уклонился от своей первоначальной траектории. Что-то отклонило его с пути.
   - Что же? Каким образом?
   - Этого я и сам не знаю...
   - Слушай, Барбикен, - нетерпеливо перебил Мишель, - хочешь, я скажу тебе свое мнение об этом вопросе?
   - Говори.
   - Я не дал бы и полдоллара за такое открытие! Мы свернули с пути - это факт. Куда нас несет - не все ли равно? Рано или поздно мы все узнаем. Какого черта! Раз мы летим в беспредельное пространство, то попадем же мы в конце концов в сферу какого-нибудь притяжения!
   Хладнокровие Мишеля Ардана не могло успокоить Барбикена. И не потому, что его тревожило неизвестное будущее, - вовсе нет! Ему хотелось во что бы то ни стало доискаться причины отклонения снаряда с намеченного пути.
   Снаряд между тем продолжал лететь боком к Луне вместе со всей свитой выкинутых из него вещей. По выдающимся вершинам лунных гор Барбикен мог даже определить, что от Луны их отделяет меньше двух тысяч лье и что скорость снаряда остается почти неизменной. Это было еще новым доказательством того, что они не падают отвесно на Луну.
   Собственная начальная скорость снаряда все еще преодолевала лунное притяжение, хотя траектория снаряда, видимо, приближалась к лунному диску и можно было еще надеяться, что на более близком расстоянии сила тяготения возьмет свое и заставит снаряд упасть на Луну.
   За неимением более важного дела трое приятелей продолжали заниматься наблюдениями. Однако они еще не могли ясно различить топографию земного спутника. Все контуры сливались в ярких солнечных лучах.
   Друзья наблюдали Луну через боковые иллюминаторы до восьми часов вечера. Луна увеличилась настолько, что закрыла собою половину небесной сферы. Снаряд был залит с одной стороны лучами Солнца, с другой - светом Луны.
   В это время Барбикен установил, что от Луны их отделяет всего лишь семьсот лье. Он выяснил, что скорость снаряда достигает двухсот метров в секунду, то есть около ста семидесяти лье в час. Нижняя часть ядра под влиянием центростремительной силы повертывалась к Луне, но центробежная сила одерживала верх, и создавалось впечатление, что траектория снаряда выгнется в некую кривую, определить которую было еще невозможно.
   Барбикен не переставал доискиваться разрешения неразрешимой задачи. Часы проходили. Снаряд явно приближался к Луне, но было совершенно очевидно, что он ее не коснется. Расстояние, на котором снаряд пройдет мимо Луны, будет зависеть от взаимодействия притягательных и отталкивающих сил, которыми обусловливалось его движение.
   - Я хочу только одного, - твердил Мишель, - как можно ближе подойти к Луне, чтобы проникнуть во все ее тайны!
   - Будь же проклята та причина, которая заставила наш снаряд уклониться с пути! - негодовал Николь.
   - Будь же проклят... - воскликнул Барбикен, пораженный озарявшей его догадкой. - Будь же проклят тот болид, который встретился нам в пути!
   - Что? - переспросил Ардан.
   - Что вы хотите этим сказать? - воскликнул Николь.
   - Хочу сказать, - продолжал Барбикен, - что нашим уклонением мы обязаны исключительно встрече с этим блуждающим телом.
   - Но ведь оно даже не коснулось нас! - заметил Мишель.
   - Это ничего не значит. Масса его по сравнению с нашим снарядом огромна, и притяжения его было вполне достаточно, чтобы повлиять на направление снаряда.
   - Такой пустяк! - воскликнул Николь.
   - На расстоянии восьмидесяти четырех тысяч лье от Земли, - ответил Барбикен, - достаточно и такого пустяка, чтобы мы пролетели мимо Луны!
    

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ.

Наблюдения над Луной.

   Барбикен действительно нашел единственную сколько-нибудь вероятную причину отклонения. Как бы ничтожна она ни была, только она и могла повлечь за собою отклонение снаряда от надлежащего направления. Она оказалась роковой. Смелая попытка из-за нелепой случайности оказалась обреченной на неудачу, и если не произойдет какого-нибудь нового, совершенно исключительного события, им не удастся попасть на Луну.
   Пройдут ли они хотя бы настолько близко от нее, чтобы разрешить некоторые проблемы физики и геологии земного спутника, которые до сих пор оставались неясными? Вот единственный вопрос, занимавший наших путешественников в данную минуту. О своей судьбе они не хотели и думать. А между тем что ожидало их среди беспредельных пустынь, если не хватит воздуха, который они скоро должны израсходовать? Еще несколько дней - и они задохнутся в снаряде, который блуждал теперь по прихоти неведомых сил. Но эти несколько дней казались друзьям веками, и они каждую минуту посвящали наблюдениям над Луной, на которую уже не надеялись попасть.
   Расстояние, отделявшее снаряд от Луны, определялось в это время в двести лье. С точки зрения видимости рельефа лунного диска путешественники были сейчас фактически дальше от Луны, чем жители Земли, вооруженные мощными телескопами.
   В самом деле, мы знаем, что телескоп, установленный Джоном Россом в Парсонстоуне, давая увеличение в 6500 раз, приближал Луну на расстояние шестнадцати лье от Земли; а благодаря мощному окуляру Лонгспика ночное светило, при увеличении в 48 тысяч раз, оказывалось приближенным почти на расстояние двух лье, что позволяло изучить во всех подробностях любой предмет диаметром не менее десяти метров.
   Итак, без телескопа топография Луны на таком расстоянии не поддавалась сколько-нибудь точному изучению. Глаза улавливали лишь смутные контуры огромных низин, довольно произвольно называемых "морями", но характер этих низин установить было невозможно. Рельефы горных хребтов расплывались благодаря яркому отраженному свету солнечных лучей. Человек, ослепленный этими лучами, невольно отводил глаза, словно от блеска расплавленного серебра.
   Вместе с тем теперь уже ясно обозначалась форма Луны в виде вытянутого шара. Она казалась гигантским яйцом, острый конец которого был повернут к Земле. В далекую эпоху своего образования Луна, в жидком или газообразном состоянии, представляла собой шар совершенно правильной формы. Но вскоре, притянутая к Земле под действием силы тяготения, Луна несколько вытянулась. Став спутником Земли, она утратила первоначальную строгость и чистоту формы: ее центр тяжести сместился по отношению к ее геометрическому центру. Именно из этого некоторые ученые вывели заключение, что на противоположном полушарии Луны, которого никогда не видно с Земли, могли сохраниться воздух и вода.
   Этот общий контур Луны наши путешественники могли наблюдать лишь в течение нескольких минут. Расстояние снаряда от Луны очень быстро сокращалось: скорость снаряда, значительно снизившаяся, превосходила все же в восемь или девять раз скорость железнодорожных экспрессов. Наклонное положение снаряда порождало в Мишеле Ардане некоторую надежду, что они коснутся хотя бы какой-нибудь точки лунного диска. Мишель никак не мог примириться с тем, что снаряд на попадет на Луну, и непрестанно заговаривал об этом. Но Барбикен как более авторитетный ученый разубеждал его в этом со всей беспощадностью логики.
   - Нет, Мишель, нет! - говорил он. - Попасть на Луну мы могли бы, только падая на нее, а мы не падаем. Мы находимся под влиянием двух сил - центростремительной, которая притягивает нас к Луне, и центробежной, которая неумолимо отталкивает нас от нее.
   Это было сказано таким убедительным тоном, что Мишель потерял, наконец, всякую надежду.
   Снаряд направлялся к северному полушарию Луны, которое на лунных картах помещают внизу, так как эти карты сняты при помощи телескопа, дающего, как известно, перевернутое изображение. Одна из таких карт - Марра selenographica [Лунная карта (лат.).] - в настоящую минуту лежала перед Барбикеном. Северное полушарие представляло собою обширные равнины, на которых кое-где возвышались горные пики.
   В полночь наступило полнолуние. В этот момент друзья находились бы уже на Луне, если бы злополучный болид не отклонил их от первоначального направления. Луна к этому времени уже достигла точки, точно вычисленной Кембриджской обсерваторией. Это была математическая точка лунного перигея в зените двадцать восьмой параллели. Наблюдатель, поместившийся в это время на дне колоссальной колумбиады, направленной перпендикулярно к горизонту, увидел бы Луну прямо над собой. Если бы продолжить ось орудия, она прошла бы в точности через центр Луны.
   Нечего и говорить, что наши путешественники в эту ночь, с 5 на 6 декабря, не смыкали глаз. Да и можно ли было спать, находясь так близко от этого нового, неведомого мира? Какое там! Все чувства друзей сосредоточились на одном-единственном желании: видеть, как можно больше видеть! Они были представителями Земли, представителями человечества всех эпох, и сейчас их глазами, через их посредство человеческий род проникал в тайны своего спутника! В сильном волнении путешественники переходили от одного иллюминатора к другому.
   Они вели точные наблюдения при помощи подзорных труб, то и дело сверяясь с имеющимися картами. Барбикен записывал все подробности наблюдений.
   Первым наблюдателем Луны был Галилей. В его распоряжении была очень слабая труба, дававшая приблизительно тридцатикратное увеличение. Несмотря на это, ему первому удалось установить, что пятна, испещряющие лунный диск, "как глазки павлиньего хвоста", - не что иное, как горы; он даже измерил некоторые высоты, которые, по его преувеличенным расчетам, оказывались равными приблизительно одной двадцатой диаметра лунного диска, или восьми тысячам восьмистам метрам. Но Галилей не оставил после себя карты своих наблюдений.
   Несколько лет спустя данцингский астроном Гевелий, измерения которого были правильны лишь дважды в месяц - в первую и вторую четверть Луны, - высчитал, что высота лунных гор на самом деле значительно меньше, а именно - равна одной двадцать шестой диаметра Луны. Его цифры, в противоположность Галилеевым, оказались преуменьшенными. Этому ученому мы обязаны первой картой Луны. Круглые светлые пятна на лунном диске представляют кольцеобразные горы, так называемые цирки, а темные - обширные моря, которые в действительности не что иное, как равнины. Гевелий дал этим горам и морям земные имена. Таким образом на Луне оказались, например, Аравия с Синаем, Сицилия с Этной в центре, Альпы, Апеннины, Карпаты, Средиземное и Мраморное моря, Черное море, Каспийское море. Эти названия мало применимы к лунным морям и горам, которые совершенно не похожи по очертаниям на своих земных соименников. Вряд ли в большом белом пятне с остроконечным мысом, граничащим на юге с обширными лунными материками, можно угадать Индийский полуостров, Бенгальский залив и Кохинхину. Поэтому естественно, что эти имена не сохранились. Другой картограф, глубже познавший человеческие слабости, предложил новые наименования, льстившие человеческому тщеславию, а потому быстро и охотно принятые и укоренившиеся в науке.
   Это был отец Риччиоли, современник Гевелия. Его карта была выполнена неточно, со множеством грубейших ошибок. Но зато лунные горы он окрестил именами великих людей древности и современных ученых, что и вошло впоследствии в обычай.
   В XVII столетии астроном Доминико Кассини составил третью лунную карту; хотя эта карта была выполнена лучше, чем Риччиолева, но она не давала точных размеров. Несколько ее изданий разошлось, но затем медную доску, долго хранившуюся в Королевской типографии, продали на вес, как негодную вещь.
   Другой знаменитый французский математик и гравер Лагир вычертил карту размером в четыре метра; но она никогда не была напечатана.
   После него немецкий астроном Товия Майер в середине XVIII столетия начал было издание великолепной карты по точным, им самим проверенным измерениям, но смерть ученого в 1762 году прервала его замечательный труд.
   Затем следует назвать Шретера из Лилиенталя, сделавшего наброски многочисленных лунных карт; далее - некий Лорман из Дрездена изготовил таблицы в двадцать пять листов, из которых четыре были гравированы, наконец, в 1830 году Бэр и Мэдлер составили свою знаменитую Марра selenographica. На этой карте совершенно точно изображен лунный диск в том виде, как он представляется земному наблюдателю; но расположении гор и равнин верны только в центральной части Луны, прочие же части - южная, северная, восточная и западная - даны в уменьшенном виде и поэтому несравнимы с центральными областями Луны. Эта топографическая карта, размером в девяносто пять сантиметров разделенная на четыре части, представляет шедевр лунной картографии.
   После перечисленных ученых можно упомянуть о лунной карте немецкого астронома Юлиуса Шмидта, о топографических трудах отца Секки, о замечательных опытах английского любителя Уорена де ла Рю и, наконец, о карте Лекутюрье и Шапюи, выполненной в 1860 году в ортогональной проекции с удивительной точностью и отчетливостью.
   Таков перечень различных лунных карт. Барбикен располагал двумя из них - картой Бэра и Мэдлера и картой Шапюи и Лекутюрье. Они должны были облегчить ему его наблюдения.
   Что касается оптических приборов, то в распоряжении Барбикена имелись отличные морские подзорные трубы, специально приспособленные для этого путешествия. Они увеличивали объекты в сто раз и, стало быть, могли приблизить Луну к Земле на расстояние менее тысячи лье. Здесь же в снаряде, на расстоянии ста двадцати километров от Луны, и в среде, где атмосфера не препятствовала видимости, эти приборы приближали Луну на расстояние тысячи пятисот метров.
    

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ.

Фантазии и действительность.

   - Видали ли вы когда-нибудь Луну? - насмешливо спросил одного из студентов некий профессор.
   - Нет, - так же насмешливо отвечал студент, - но должен сознаться, что кое-что слыхал о ней.
   Шутливый ответ студента могла бы повторить большая часть обитателей подлунного мира. Сколько людей слышали о Луне и никогда не видели ее в окуляре зрительной трубы или телескопа. Сколько из них никогда даже не рассматривали карты нашего спутника!
   В лунной карте нас прежде всего поражает одна особенность. Материки Луны в противоположность земным материкам и материкам Марса сгруппированы главным образом в южном полушарии. Очертания их не представляют тех четких, резких линий, которыми очерчены, например, Южная Америка, Африка или Индийский полуостров. Их угловатые и причудливо изогнутые берега изрезаны множеством заливов и полуостровов. Лунные материки напоминают Зондский архипелаг, где материк раздроблен на несчетное число частиц. И если на Луне когда-нибудь существовало мореплавание, то оно, вероятно, было необычайно трудным и опасным. Нужно пожалеть лунных моряков и гидрографов - первых, когда они огибали эти извилистые берега лунных материков, а вторых, когда они производили их измерения.
   Мы заметим также по лунной карте, что на южном полюсе Луны больше суши, чем на северном.
   На северном полюсе Луны имеется также небольшая группа островов, отделенных от прочих материков обширными морями. Под словом "моря" мы понимаем, конечно, те огромные пространства, которые, по-видимому, были когда-то покрыты водой, но теперь представляют лишь обширные низины. На юге почти все полушарие занимает суша. Весьма возможно, что селениты уже успели водрузить палатку на одном из своих полюсов, тогда как Франклин, Росс, Кан, Дюмон-д'Урвилль, Ламбер все еще не достигли полюсов Земли.
   Что касается островов, то на Луне их чрезвычайно много. Все они имеют овальную или круглую форму, словно вычерченную циркулем, и представляют собой огромный архипелаг, напоминающий живописные островки, разбросанные между Грецией и Малой Азией, которые мифология избрала когда-то центром самых поэтических легенд. При виде лунных островов невольно вспоминаются названия Наксос, Тенедос, Милос, Карпатос и глаза инстинктивно ищут корабль Одиссея или парусник аргонавтов. Таково было, во всяком случае, впечатление Мишеля Ардана: ему чудился на лунной карте греческий архипелаг. Его друзьям, менее склонным фантазировать, вид лунных побережий напоминал скорее изрезанные берега Нью-Брансуика и Новой Шотландии, и там, где француз искал следы мифических героев, американцы выискивали точки, наиболее благоприятные для торговых колоний, центры для развития лунной торговли и промышленности.
   Чтобы покончить с описанием материковой части Луны, посвятим несколько слов ее орографии. На Луне всюду ясно видны горные цепи, кольцеобразные горы, цирки, кратеры и трещины. Весь лунный рельеф изобилует такими неровностями и так сильно пересечен, что на первый взгляд кажется какой-то громадной Швейцарией или необъятной Норвегией. Эта поверхность, столь неровная и изрезанная, - результат последовательных сжатий лунной коры в период ее формирования. Лунный диск представляет обширное поле для изучения интереснейших геологических явлений. Хотя, по мнению некоторых астрономов, лунная поверхность древнее поверхности Земли, но Луна все-таки лучше сохранилась. Здесь нет вод, изменяющих первобытное строение поверхности и сглаживающих ее общий рельеф; нет и воздуха, разрушительное действие которого изменяет профиль местности. На Луне всюду видна в первобытной чистоте работа плутонических сил без вмешательства нептунических стихий. Это Земля в том виде, какой она была, пока моря и реки не покрыли ее наносными слоями.
   После обзора лунных материков взгляд устремляется к ее еще более обширным морям. Эти моря своим положением, очертаниями и внешним видом не только напоминают земные океаны, но, так же как и на Земле, занимают большую часть лунной поверхности. Однако "моря" и "океаны" не заполнены водой, это просто низменности, природу и свойства которых надеялись выяснить в ближайшее же время наши путешественники.
   Древние астрономы присвоили этим мнимым морям довольно-таки замысловатые названия, которые сохранились в науке и поныне. Мишель Ардан был совершенно прав, когда сравнивал лунные карты с картон "Страны Нежности", вычерченной некоей м-ль Скюдери или Сирано де Бержераком.
   - Но при этом, - добавлял он, - это не какая-нибудь сентиментальная карта семнадцатого века, это карта самой жизни, четко разграниченная на две части: женскую и мужскую. Женщинам отведено правое полушарие, мужчинам - левое.
   В ответ на такие рассуждения прозаические друзья Мишеля только пожимали плечами. Барбикен и Николь рассматривали лунную карту с совершенно иной точки зрения, чем их восторженный друг. Между тем этот фантазер был до некоторой степени прав. Судите сами.
   В левом полушарии Луны раскинулось море Облаков, в котором так часто блуждает человеческий разум. Немного поодаль расположено море Дождей, питаемое всеми треволнениями жизни. Рядом с ним простирается океан Бурь, где мужчина беспрестанно борется со своими страстями, которые так часто одерживают над ним победу. И наконец обессиленный, измученный разочарованиями, предательствами, изменами и всеми земными испытаниями, что же находит он в конце своего пути? - море Тумана и освежающие капли залива Росы! Туманы, облака, дожди, бури - не в этом ли состоит вся жизнь мужчины?
   В правом полушарии, "посвященном женщинам", помещаются менее обширные моря, символические названия которых отражают все перипетии женской судьбы: море Ясности, над которым склоняется молодая девушка, озеро Снов, зеркало, чарующее ее картинами счастливого будущего. А далее море Нектара с его потоками нежности и ласковыми дуновениями ветерка! А вот море Плодородия, море Кризисов, море Вздохов, размеры которого, пожалуй, слишком малы, и, наконец, безбрежное море Спокойствия, поглощающее все обманы и разочарования страстей, все бесполезные мечты, все неутоленные желания, воды которого спокойно вливаются в озеро Смерти!
   Как удивительно чередуются здесь названия! Какое странное разделение Луны на эти два полушария, связанные между собой так же неразрывно, как связаны мужчина и женщина, и символически передающие судьбу обоих. Не прав ли был увлекающийся Мишель, именно так толкуя фантастические имена, придуманные древними астрономами?
   В то время как воображение Мишеля "бороздило лунные моря", его ученые друзья изучали земной спутник как географы. Они заучивали этот новый мир наизусть. Они измеряли его углы и диаметры.
   Для Барбикена и Николя море Облаков представляло собой огромную равнину на лунной поверхности, испещренную там и сям кольцевыми горами, цирками. Занимая западную часть южного полушария, оно простирается на 84 800 квадратных лье, с центром, находящимся на 15 градусе южной широты и 20 градусе западной долготы. Океан Бурь (Oceanus Procellarum) - самая крупная низменность Луны - охватывает площадь в 328 300 квадратных лье с центром на 10 градусе северной широты и 45 градусе восточной долготы. Здесь возвышаются величественные сверкающие вершины Кеплера и Аристарха.
   Далее к северу, отделенное от моря Облаков высокими горными хребтами, простирается море Дождей (Mare Imbrium), с центром на 35 градусе северной широты и 20 градусе восточной долготы; оно почти круглой формы и занимает площадь в 193 тысячи квадратных лье. Недалеко от него находится море Влажности (Mare Humorum) с небольшим бассейном в 44 200 квадратных лье, расположенное на 25 градусе южной широты и 40 градусе восточной долготы. И наконец, на границе этого полушария вырисовываются три залива - залив Зноя, залив Росы и залив Радуг - небольшие впадины, зажатые между высокими горными цепями.
   "Женское полушарие", по очертаниям, естественно, более причудливое, отличается большим количеством менее крупных морей. На севере - море Холода (Mare Frigoris) на 55 градусе северной широты и 0 градусе долготы, площадью в 7600 квадратных лье, примыкающее к озеру Смерти и озеру Снов; море Ясности (Mare Serenitatis) на 25 градусе северной широты и 20 градусе западной долготы, с площадью в 86 тысяч квадратных лье; море Кризисов (Mare Crisium), ясно очерченное, почти круглое, охватывающее площадь в 40 тысяч квадратных лье, от 17 градуса северной широты до 55 градуса западной долготы, - настоящее Каспийское море, окруженное поясом гор. Затем на экваторе, на 5 градусе северной широты и 25 градусе западной долготы, - море Спокойствия (Mare Tranguillitatis), занимающее 121 509 квадратных лье. Это море сообщается на юге с морем Нектара (Mare Nectaris) протяженностью в 28800 квадратных лье, на 15 градусе южной широты и 35 градусе западной долготы, и на востоке - с морем Плодородия (Mare Fecunditatis), самым обширным в этом полушарии, занимающим 219300 квадратных лье, на 3 градусе южной широты и 50 градусе западной долготы. И наконец, на самом севере и на самом юге имеются еще два моря - море Гумбольдта (Mare Humboldtianum) поверхностью в 6500 квадратных лье и Южное море (Mare Ausirale) поверхностью в 26 тысяч квадратных лье.
   В центре лунного диска, на самом экваторе и нулевом меридиане, открывается Центральный залив (Sinus Medii) - своего рода звено между двумя полушариями.
   Вот в каком виде представлялась Николю и Барбикену видимая с Земли поверхность земного спутника. Когда они подсчитали результаты своих измерений, оказалось, что поверхность лунного полушария занимала 4738 160 квадратных лье, из которых 3317600 квадратных лье приходилось на вулканы, горные цепи, цирки, острова, одним словом - все, что составляет сушу Луны, и 1 410400 квадратных лье падали на моря, озера, болота, заливы, - все, что, казалось, должно быть заполнено водой. Ко всем этим вычислениям наш любимец Мишель был совершенно равнодушен.
   Как известно, лунное полушарие в тринадцать с половиной раз меньше земного, но наши селенографы уже насчитали на нем более пятидесяти тысяч кратеров. Эта ноздреватая, изрытая, вздутая поверхность, похожая на шумовку, вполне заслужила малопоэтическое название "green cheese", то есть "зеленого сыра", данного Луне англичанами.
   Ардан даже привскочил, услышав от председателя "Пушечного клуба" такое нелестное прозвище.
   - Так вот как англосаксы девятнадцатого века именуют красавицу Диану, светлокудрую Фебу, очаровательную Изиду, величественную царицу ночи Астарту, дочь Латоны и Юпитера, юную сестру лучезарного Аполлона!..
    

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ.

Поверхность Луны.

   Принятое ядром направление, как мы уже заметили раньше, относило его к северному полушарию Луны. Путешественники давно уже пролетели бы ту точку, в которой снаряду следовало упасть, если бы траектория его полета не потерпела непоправимого отклонения.
   Было половина первого ночи. По расчетам Барбикена, снаряд находился в расстоянии 1400 километров от Луны - расстоянии, немного превышающем радиус Луны; оно должно было сократиться по мере приближения снаряда к лунному полюсу. Ядро в это время находилось не на высоте экватора, а пересекало его по десятой параллели; начиная с этой широты, аккуратно прочерченной на карте до самого полюса, Барбикен и оба его товарища могли наблюдать Луну в самых благоприятных условиях.
   Действительно, при наблюдении в зрительные трубы Луна приблизилась к ним с расстояния в 1400 километров на расстояние 14 километров, то есть трех с половиной лье. Телескоп Скалистых гор давал еще большее приближение, но земная атмосфера значительно ослабляла его оптическую мощность. Поэтому Барбикен, усевшись у окна с зрительной трубой в руках, успел уже заметить некоторые подробности, почти недоступные для земного наблюдателя.
   - Друзья мои, - сказал председатель "Пушечного клуба" проникновенным тоном, - я не знаю, куда мы летим, не знаю, удастся ли нам когда-либо увидеть наш земной шар. И все-таки будем вести себя так, как если бы нашими трудами когда-нибудь могли воспользоваться наши ближние. Пусть ваших мыслей не омрачают никакие заботы. Мы - прежде всего - астрономы. Наш снаряд - это тот же кабинет Кембриджской обсерватории, только перенесенный в межпланетное пространство. Займемся же наблюдениями!
   С этими словами Барбикен принялся за работу с удвоенной энергией, точно вычерчивая рельеф лунной поверхности с различных расстояний, на которых снаряд последовательно пролетал над Луной.
   Держась на высоте десятой параллели северной широты, снаряд, по-видимому, неуклонно шел по меридиану двадцати градусов восточной долготы.
   Здесь кстати будет сделать одно важное замечание по поводу карты, которой пользовались путешественники в своих наблюдениях.
   На лунных картах вследствие обратного изображения всех предметов в зрительных трубах юг оказывается наверху карты, а север внизу. Казалось бы, что по той же самой причине восток должен находиться налево, а запад - направо. На самом же деле это не так. Если лунную карту перевернуть так, чтобы Луна приняла положение, в котором мы ее наблюдаем с Земли простым глазом, то восток был бы налево, а запад - направо, в противоположность земным картам. Это объясняется тем, что наблюдатели, находящиеся в северном полушарии Земли, положим в Европе, видят полную Луну в южной части неба. Наблюдая ее, они спиной обращены к северу - положение обратное тому, которое они занимают, рассматривая земную карту. А так как они находятся спиной к северу, восток оказывается у них слева, запад - справа. Для наблюдателей же, находящихся в южном полушарии, - например, в Патагонии, - запад оказался бы слева, а восток - справа, потому что они стоят лицом к северу, а спиной - к югу.
   Такова причина кажущегося перемещения двух координат - востока и запада, - о котором всегда надо помнить, чтобы следить за наблюдениями Барбикена.
   С помощью "Марра selenographica" Бэра и Мэдлера путешественники могли безошибочно распознавать ту часть Луны, которая находилась в поле зрения их трубы.
   - Что же мы видим в данную минуту? - спросил Мишель.
   - Северную часть моря Облаков, - разъяснил Барбикен. - Оно еще слишком далеко от нас, и поэтому трудно определить его природу. Состоят ли эти равнины из бесплодных песков, как утверждали древние астрономы, или же это обширные леса, как полагал Уорен де ла Рю, приписывавший Луне очень низкую и плотную атмосферу, - все это мы узнаем позднее. Не будем ничего утверждать, пока не получим на это права.
   Границы моря Облаков обозначены на картах довольно неопределенно. Полагают, что эта обширная равнина усеяна глыбами остывшей лавы, изверженной вулканами, находившимися с правой стороны этого моря.
   Снаряд заметно приближался к Луне, и уже можно было различить горные цепи, окаймлявшие море Облаков с севера.
   - Что это? - спросил Мишель.
   - Коперник, - отвечал Барбикен.
   - Посмотрим, каков этот Коперник!
   Эта гора, расположенная на девятом градусе северной широты и двадцатом градусе восточной долготы, возвышается на 3438 метров над уровнем лунной поверхности. Она хорошо видна с Земли и доступна изучению астрономов, особенно когда наблюдения производятся между последней четвертью Луны и новолунием, ибо в это время тень, отбрасываемая горой, тянется далеко с востока на запад и позволяет измерить ее высоту.
   После горы Тихо, находящейся в южном полушарии, Коперник представляет самую величественную вершину на всем лунном диске. Он стоит одиноко, как исполинский маяк, на границе моря Облаков и океана Бурь, освещая своими яркими лучами одновременно оба моря. Нет ничего великолепнее длинных светящихся полос, особенно ослепительных во время полнолуния, которые тянутся к северу за горные цепи и угасают, наконец, в море Дождей. В час земного утра снаряд, словно воздушный шар, унесенный ввысь, парил над этой величественной горой.
   Барбикен мог ясно разглядеть ее очертания. Коперник принадлежит к разряду кольцеобразных гор первой величины, то есть к самым крупным циркам. Подобно Кеплеру и Аристарху, горам, которые господствуют над океаном Бурь, он кажется иногда сверкающей точкой на фоне пепельного диска, почему его считали одно время действующим вулканом. На самом же деле Коперник - потухший вулкан, так же как и все прочие вулканы, расположенные на этой стороне Луны. Окружность его цирка равняется приблизительно двадцати двум лье в диаметре.
   При помощи зрительной трубы на склонах Коперника можно было различить вулканические напластования - следы последовательных извержений вулкана; все вокруг было покрыто глыбами застывшей лавы, заметными также и на дне самого кратера.
   - На Луне много разного рода цирков, - сказал Барбикен, - и цирк Коперника, очевидно, принадлежит к типу лучевых систем. Если бы мы подошли к нему ближе, мы заметили бы конусы, торчащие на его дне и бывшие некогда огнедышащими кратерами. Поразительная, характерная для всех лунных цирков особенность заключается в том, что уровень их дна гораздо ниже окружающей их равнины, в противоположность земным вулканам. Отсюда следует, что общая кривая дна таких цирков окажется меньшего диаметра, чем диаметр самой Луны.
   - В чем же причина такой особенности? - спросил Николь.
   - Этого никто не знает, - ответил председатель "Пушечного клуба".
   - Какой ослепительный блеск! - повторял Мишель, - Едва ли можно встретить где-либо более величественное зрелище.
   - Погоди, что еще ты скажешь, если случайности путешествия увлекут нас к южному полушарию?
   - Скажу, что там еще лучше! - ответил без запинки Мишель Ардан.
   В эту минуту снаряд проносился над самым кратером Коперника. Цирк имел форму почти правильного круга, и его крутые склоны выделялись очень отчетливо. Можно было даже заметить окружающую кратер двойную кольцеобразную горную гряду. Кругом расстилалась пустынная серая равнина, на фоне которой выделялись желтоватые холмы. На дне цирка, как в оправе, на мгновение сверкнули, словно громадные бриллианты, два-три конуса. Края цирка к северу постепенно понижались, опускаясь до уровня дна кратера.
   Пролетая над окрестной равниной, Барбикен успел отметить огромное количество небольших гор, между прочим, невысокую кольцевидную гору, носящую название Гей-Люссак, диаметром в двадцать три километра. К югу равнина была совершенно плоской, без всяких возвышенностей. К северу, напротив, вплоть до того места, где она примыкает к океану Бурь, она напоминала водную поверхность, взволнованную ураганом; вершины гор и холмов казались рядами вздыбленных и окаменевших в своем движении волн. Всюду в разных направлениях равнину пересекали лучевые полосы, сходившиеся в одну точку на вершине Коперника. Некоторые из них имели до тридцати километров в ширину и уходили в беспредельную даль.
   Путешественники рассуждали о природе этих световых полос, но, так же как и земные наблюдатели, не могли установить причину этого странного явления.
   - А почему бы не допустить, что эти лучи - отроги гор, особенно ярко отражающие солнечный свет?
   - Вряд ли, - ответил Барбикен. - Если бы это было так, то эти отроги при некоторых положениях Луны относительно Солнца отбрасывали бы тень, чего на самом деле нет.
   И действительно, световые полосы появлялись только в то время, когда Солнце стояло прямо против Луны; при косых лучах полосы исчезали.
   - Чем же все-таки объясняют эти белые лучи? - спросил Мишель. - Я не могу поверить, чтобы ученые признались в своем бессилии.
   - Гершель высказал одно предположение, но не настаивал на нем, - ответил Барбикен.
   - Что же это за предположение?
   - Он считал, что световые полосы не что иное, как потоки застывшей лавы, которые блестят в то время, когда солнечные лучи падают на них отвесно. Это возможно, но ручаться за правильность такого объяснения нельзя. Впрочем, если мы подойдем ближе к горе Тихо, нам, пожалуй, удастся открыть причину этих блестящих полос.
   - А знаете ли, друзья, на что похожа эта равнина, если глядеть на нее с высоты, на которой мы сейчас находимся? - спросил Мишель.
   - Не знаю, - ответил Николь.
   - Все эти обломки лавы, вытянутые наподобие веретена, кажутся огромной грудой бирюлек, разбросанных в причудливом беспорядке. Недостает только крючка, чтобы вытащить их одну за другой.
   - Перестань шутить! - остановил его Барбикен.
   - Ну что ж, будем серьезны! - согласился Мишель. - И вместо бирюлек предположим кости. Тогда наша равнина превратится в огромное кладбище, усеянное останками тысяч вымерших поколений. Может быть, тебе больше нравится это мрачное сравнение?
   - Одно стоит другого, - ответил Барбикен.
   - На тебя не угодишь! - возмутился Мишель.
   - Дорогой мой, - сказал положительный Барбикен, - что толку обсуждать, на что это похоже, если мы даже не знаем, что это такое.
   - Основательный ответ! - воскликнул Мишель. - Вот что значит беседовать с ученым.
   Ядро между тем летело вдоль лунного диска почти с неизменной скоростью. Всякий поймет, что путешественники не думали в это время об отдыхе. Ландшафт, проносившийся перед их глазами, изменялся каждую минуту. Около половины второго утра они заметили вершину другой горы. Барбикен, справившись по карте, узнал Эратосфен.
   Это была кольцеобразная гора, высотой в 4500 метров, один из чрезвычайно многочисленных на лунной поверхности цирков. По этому поводу Барбикен сообщил приятелям любопытное мнение Кеплера о происхождении лунных цирков. Знаменитый математик утверждал, что кратерообразные впадины вырыты человеческими руками.
   - С какой же целью их вырыли? - спросил Николь.
   - Цель-то понятна! - ответил Барбикен. - Селениты якобы предприняли эти грандиозные работы и вырыли колоссальные углубления для того, чтобы укрыться в них от солнечного зноя, так как Солнце жжет их по две недели подряд.
   - А селениты не дураки, - заметил Мишель.
   - По-моему, это странная идея, - сказал Николь. - Кеплеру, по-видимому, неизвестны были истинные размеры этих цирков, потому что вырыть подобные впадины могли бы только мифологические гиганты.
   - Но ведь тяжесть-то на Луне в шесть раз меньше, чем на Земле, - возразил Мишель.
   - А ты забыл, что и селениты сами в шесть раз меньше, - сказал Николь.
   - Да и существуют ли вообще эти селениты! - заметил Барбикен.
   На этом спор прекратился.
   Эратосфен исчез раньше, чем снаряд успел подойти к нему настолько близко, чтобы его можно было исследовать точнее. Эта гора отделяла цепь Апеннин от Карпат.
   В лунной орографии отмечено несколько горных цепей, расположенных главным образом в северном полушарии. Но есть несколько хребтов и в южном полушарии.
   Приводим таблицу этих гор в порядке их расположения с юга на север, с указанием широт и долгот и высоты самых высоких пиков.
   " Роок 20 " -30 гр. "- -1600 "
   " Алтайские 17 " -28 " "- -4047 "
   " Кордильеры 10 " -20 " "- - 3898 "
   " Пиренеи 8 " -18 " " - -3631 "
   " Уральские 5 " -13 " "- -838 "
   " Аламбер 4 " -10 " " - -5847 "
   " Гэмус 8 " -21 " сев. ш. - -2921 "
   " Карпаты 15 " -19 " " - - 1939 "
   " Апеннины 14 " -27 " " - -5501 "
   " Таврические 21 " -28 " "- -2746 "
   " Рифеиские 25 " -33 " " - -4171 "
   " Герцинские 17 " -29 " "- - 1170 "
   " Кавказские 32 " -41 " " - -5567 "
   " Альпы 42 " -49 " "- -3617 "
   Из этих горных цепей наиболее крупная - Апеннины, простирающаяся на 150 лье и уступающая таким образом протяженности земных горных систем. Апеннины окаймляют восточный берег моря Дождей и переходят в Карпаты, тянущиеся почти на сто лье.
   Путешественникам удалось лишь мельком взглянуть на вершины Апеннин, простирающихся от 10 градуса западной долготы до 16 градуса восточной долготы. Цепь Карпатских гор развернулась под ними с 18 до 30 градуса восточной долготы, и они могли подробно ознакомиться с ее расположением.
   Одна из научных гипотез показалась нашим друзьям чрезвычайно правдоподобной. Судя по тому, что в цепи Карпат наблюдались кольцеобразные вершины и пики, напрашивалось предположение, что в давние времена они представляли собой крупные цирки. Эти кольцеобразные горы были, по-видимому, частично разрушены какими-то катаклизмами, благодаря чему и образовалось море Дождей. Первоначально же Карпаты представляли собой отдельные цирки, подобно циркам Пурбаха, Арзахеля и Птолемея, левые склоны которых, разрушенные вследствие огромных сдвигов лунной коры, образовали горную цепь. Высота ее в среднем достигает 3200 метров, то есть приблизительно равна некоторым вершинам Пиренеев, например, Порт де Пинед. Южные склоны этих гор круто обрываются в море Дождей.
   Около двух часов утра Барбикен вел наблюдения на высоте двадцатой лунной параллели, недалеко от большой горы Пифия, высотой в 1559 метров. От снаряда до Луны было всего 1200 километров, сокращенных благодаря зрительной трубе почти до трех лье.
   Море Дождей расстилалось перед глазами путешественников в виде огромной равнины, еще плохо различимой в подробностях. Слева от них высилась гора Ламбер, равная около 1813 метров высоты, а поодаль, на границе океана Бурь, на 23 градусе северной широты и 29 градусе восточной долготы, сверкала сияющая гора Эйлер. Эта гора, возвышающаяся на 1815 метров над уровнем лунной поверхности, послужила предметом очень интересного труда астронома Шретера. Ученый, стремясь выяснить причину образования лунных гор, заинтересовался вопросом, равна ли емкость кратера объему окружающего его горного кольца. Оказалось, что такое соотношение действительно существует, откуда Шретер заключил, что достаточно было одного извержения, чтобы выбросить на поверхность материал, необходимый для образования цирка, многократные же извержения нарушили бы такое соотношение. Одна только гора Эйлер не подходила под этот общий закон - для ее образования потребовалось, по-видимому, несколько повторных извержений, потому что емкость ее кратера была в два раза больше объема окружающего его кольца.
   Все эти гипотезы были простительны для ученых Земли, которые не обладали достаточно совершенными и точными приборами. Но Барбикен уже не желал довольствоваться подобными предположениями. Видя, что снаряд все больше приближается к лунному диску, он твердо рассчитывал проникнуть в тайну образования ее поверхности, даже если ему и не удастся ступить ногой на Луну.
    

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ.

Лунные ландшафты.

   В половине третьего утра снаряд находился уже на тридцатой параллели северной широты, на расстоянии всего тысячи километров от Луны, а оптические приборы сводили это расстояние менее чем к десяти километрам. По-прежнему было ясно, что ядро не сможет соприкоснуться ни с одной точкой лунного диска. Барбикен недоумевал, почему снаряд летит с такой незначительной скоростью. Чтобы сопротивляться лунному притяжению на таком небольшом расстоянии от Луны, снаряд должен бы был обладать гораздо большей скоростью. Причина этого явления оставалась пока невыясненной. Да и времени для каких бы то ни было изысканий у Барбикена не хватало. Перед глазами путешественников развертывалась панорама лунных ландшафтов, и они боялись упустить из виду хоть малейшую подробность.
   Итак, в зрительную трубу Луна казалась всего на расстоянии двух с половиной лье. Что мог бы различить на поверхности земли воздухоплаватель, поднявшийся на такую высоту над земным шаром? Ответить на этот вопрос трудно, потому что аэростаты поднимались до сих пор самое большее на восемь тысяч метров.
   Вот точное описание всего того, что видели Барбикен и его друзья с указанной высоты.
   Лунный диск, казалось, был усеян обширными пятнами самой разнообразной окраски. Исследователи Луны и астрономы по-разному объясняют окраску этих пятен. Юлиус Шмидт утверждает, что если бы высушить все земные океаны, то лунный наблюдатель не различил бы в окраске океанов и морей тех резко выраженных оттенков, какие представляются на Луне земному наблюдателю. По мнению Шмидта, общий цвет обширных равнин, носящих название "морей", темно-серый с примесью зеленого и коричневого оттенков. Некоторые крупные кратеры имеют ту же окраску.
   Это мнение немецкого селенографа, разделяемое Бэром и Мэдлером, было известно Барбикену. Его собственные наблюдения подтверждали это мнение в противовес другим астрономам, считавшим, что поверхность Луны имеет однообразную серую окраску. Некоторые лунные пространства отливали довольно ярким зеленым цветом, которым, по исследованиям того же Юлиуса Шмидта, окрашены и море Ясности и море Влажности. Барбикен различил широкие кратеры, не имеющие внутренних конусов; эти кратеры обладали синеватым оттенком, похожим на цвет только что отшлифованной стальной пластинки. Подобные оттенки действительно свойственны лунному диску, а вовсе не зависят от несовершенства объективов телескопов или от влияния земной атмосферы, как утверждали некоторые астрономы. У Барбикена не оставалось в этом никаких сомнений. Он производил наблюдения в безвоздушном пространстве, и никакой оптической ошибки тут быть не могло. Различие в оттенках он считал теперь научно установленной истиной. Но обусловливались ли зеленые оттенки тропической растительностью, которой благоприятствовала плотная и низкая атмосфера, - Барбикен утверждать еще не решался.
   Далее он обнаружил довольно ясно выделяющийся красноватый оттенок. Эту окраску он уже наблюдал в глубине одиноко стоящего цирка, известного под именем цирка Лихтенберга, расположенного у Герцинских гор на краю лунного полушария. Причину такой окраски Барбикен опять-таки установить не мог.
   Столь же необъяснимой казалась ему и другая особенность лунной поверхности. Вот в чем она заключалась.
   Мишель Ардан, стоявший во время наблюдений рядом с Барбикеном, заметил длинные белые линии, ярко освещенные отвесными солнечными лучами. Это были ряды светящихся борозд, совершенно не похожих на недавние сияющие полосы Коперника. Борозды тянулись параллельно одна другой.
   Мишель с обычным апломбом не замедлил высказать свое мнение по этому поводу.
   - Смотри-ка! Да это обработанные поля!
   - Обработанные поля? - повторил Николь недоверчиво.
   - Во всяком случае, вспаханные, - продолжал Мишель. - Какие же, однако, отличные пахари эти селениты! Да и в плуги свои они, по-видимому, впрягли каких-то гигантских быков - иначе таких колоссальных борозд не проведешь!
   - Ты ошибаешься, - возразил Барбикен. - Это не борозды, а трещины.
   - Ну трещины так трещины, - кротко согласился Мишель. - А все-таки что же понимают ученые под этими трещинами?
   Барбикен тотчас же сообщил товарищу все, что ему самому было известно о лунных трещинах. Он знал, что они замечены во всех равнинных областях лунного диска; что они имеют от четырех до пятидесяти лье в длину и что ширина их достигает от тысячи до тысячи пятисот метров; что края их всегда строго параллельны. Но об их происхождении и природе он не знал решительно ничего.
   Вооруженный зрительной трубой, Барбикен пристально рассматривал любопытные трещины. Он заметил, что их боковые грани имеют очень крутые скаты. Это было нечто вроде параллельных валов, и при некоторой фантазии их можно было принять за длинные ряды укреплений, сооруженные лунными инженерами.
   Одни из трещин были совершенно прямые, словно вытянуты по шнуру, другие слегка изгибались, причем боковые их грани неизменно оставались параллельными; одни перекрещивались между собой, другие прорезали кратеры; там они бороздили кольцеобразные впадины Посейдона или Петавия, здесь испещряли гладь моря Ясност иколѣпный пѣтухъ прохаживались по ядру, взлетая по временамъ и кудахтая.
   -- Ахъ, негодныя! воскликнулъ Мишель:-- это кислородъ вывелъ ихъ изъ повиновенія!
   -- Но что ты хочешь дѣлать съ этими курами? спросилъ Барбиканъ.
   -- Акклиматизовать ихъ на лунѣ, конечно.
   -- Въ такомъ случаѣ зачѣмъ же ты ихъ пряталъ?
   -- Фарсъ, мой достойный президентъ, простой фарсъ потерпѣвшій прискорбное фіаско! Я хотѣлъ выпустить ихъ на лунный материкъ не сказавъ вами ни слова! Какъ бы изумились вы, когда бъ увидѣли что эти земныя пернатыя прогуливаются по луннымъ полямъ.
   -- О, шалунъ, вѣчный шалунъ! отвѣчалъ Барбиканъ:-- тебѣ не нужно кислорода чтобы придти въ восторженное состояніе! Ты всегда то чѣмъ мы были подъ вліяніемъ этого газа. Ты всегда безумецъ!
   -- Эхъ, кто знаетъ? можетъ-бытъ, тогда-то мы и были умны! возразилъ Мишель Арданъ.
   Послѣ этого философическаго разсужденія, друзья принялись приводить въ порядокъ ядро. Пѣтухъ и куры снова заняли свои мѣста въ клѣткѣ. Но производя эту операцію, Барбиканъ и его товарищи замѣтили новый поразительный феноменъ.
   Съ той минуты какъ они оставили землю, ихъ собственный вѣсъ, вѣсъ ядра и предметовъ, заключавшихся въ немъ, постепенно уменьшился. Если они не могли провѣрить уменьшеніе вѣса относительно ядра, то должна была наступить минута когда это явленіе сдѣлается ощутительно для нихъ самихъ, а равно для утвари и инструментовъ которыми они пользовались.
   Конечно, вѣсы не могли бы показать этого уменьшенія тяжести, потому что орудіе назначенное для взвѣшиванія предмета потеряло бы ровно столько же тяжести сколько и самый предметъ; но вѣсы на пружинѣ, напримѣръ, растяжимость которой не зависитъ отъ притяженія, могли бы показать точную цифру уменьшенія вѣса.
   Извѣстно что притяженіе, иначе называемое тяжестью, пропорціонально массамъ и обратно пропорціонально квадратамъ разстояній, Отсюда вытекаетъ слѣдствіе: еслибы земля была одна въ пространствѣ, еслибы прочія небесныя тѣла вдругъ уничтожились, то ядро, по закону Ньютона, становилось бы легче по мѣрѣ удаленія отъ земли, никогда однако не теряя совершенно своего вѣса, ибо земное притяженіе всегда ощущалось бы, на какомъ бы то ни было разстояніи.
   Но въ настоящемъ случаѣ должна была наступить минута, въ которую ядро перестанетъ быть подчиненнымъ законамъ тяготѣнія (если не обращать вниманія на прочія небесныя тѣла, дѣйствіе коихъ можно было считать равнымъ нулю).
   И дѣйствительно, путь ядра шелъ между луной и землей. По мѣрѣ того какъ оно удалялось отъ земли, земное притяженіе уменьшалось обратно квадрату разстоянія, но зато лунное притяженіе увеличивалось въ той же пропорціи. Долженъ былъ встрѣтиться пунктъ гдѣ оба эти притяженія нейтрализуются, и гдѣ ядро теряетъ всякій вѣсъ. Еслибы массы луны и земли были одинаковы, то пунктъ этотъ долженъ бы лежать на одинаковомъ разстояніи отъ нихъ обѣихъ. Но принимая въ разчетъ различіе массъ, легко было опредѣлить, что этотъ пунктъ находится на сорокъ семь пятьдесятъ вторыхъ всего пути или на разстояніи семидесяти восьми тысячъ, ста четырнадцати льё отъ земли.
   На этомъ пунктѣ, тѣло, не имѣющее скорости, оставалось бы вѣчно неподвижнымъ, такъ какъ обѣ планеты притягивали бы его одинаково, и ничто не заставляло бы его склоняться къ той или къ другой.
   Но ядро, если сила верженія была исчислена вѣрно, должно было достигнуть этого пункта со скоростью равною нулю, потерявъ всякій вѣсъ вмѣстѣ съ предметами въ немъ заключавшимися.
   Что жь бы случилось въ такомъ случаѣ? Представлялись три гипотезы, изъ коихъ каждая должна была повести къ самымъ различнымъ послѣдствіямъ.
   Или ядро сохранило бы еще нѣкоторую скорость и, перейдя пунктъ равнаго притяженія, упало бы на луну, вслѣдствіе одного луннаго притяженія;
   Или, у него не достало бы скорости для достиженія пункта равнаго притяженія, и оно упало бы на землю въ силу одного земнаго притяженія;
   Или наконецъ, имѣя достаточную силу для достиженія нейтральнаго пункта, но недостаточную чтобы перейти за его предѣлы, оно осталось бы вѣчно на одномъ мѣстѣ, подобно воображаемому гробу Магомета, между зенитомъ и надиромъ.
   Таково было ихъ положеніе, и Барбиканъ объяснилъ послѣдствія его своимъ товарищамъ. Это интересовало ихъ въ высшей степени. Но какимъ образомъ узнали бы они что ядро достигло своего нейтральнаго пункта, расположеннаго на разстояніи семидесяти восьми тысячъ ста четырнадцати льё отъ земли? Они узнали бы его по тому именно что ни они, ни предметы находившіеся въ ядрѣ, не были бы уже подчинены никакимъ законамъ тяготѣнія.
   До сихъ поръ путешественники, замѣчая что вліяніе это уменьшается все болѣе и болѣе, не сознавали однако его полнаго отсутствія. Но въ этотъ день, около 11ти часовъ утра, Николь нечаянно выронилъ изъ рукъ стаканъ, и этотъ стаканъ, вмѣсто того чтобъ упасть на полъ, стоялъ неподвижно на воздухѣ.
   -- Вотъ штука-то! воскликнулъ Мишель Арданъ:-- какой интересный физическій опытъ!
   И тотчасъ же различные предметы, оружіе, бутылки, предоставленные самимъ себѣ, держались на воздухѣ какъ бы какимъ-то чудомъ. Діана также, поднятая вверхъ Мишелемъ, воспроизвела, но безъ всякаго фокуса, чудесное положеніе въ пространствѣ, которое принимали Кастоны и Роберты Гудены. Собака, впрочемъ, повидимому, нисколько не замѣчала что она плаваетъ по воздуху.
   Сами они, изумленные, пораженные, несмотря на всѣ свои ученыя разсужденія, чувствовали что перенеслись въ сферу чудеснаго, чувствовали что тѣламъ ихъ недостаетъ тяжести. Если они протягивали руки, то руки не падали назадъ. Головы ихъ колебались на плечахъ. Ноги не держали ихъ на днѣ ядра. Они были какъ пьяные, у которыхъ земля ускользаетъ изъ-подъ ногъ. Фантазія создавала людей лишенныхъ отраженія или тѣни. Но здѣсь дѣйствительность, нейтральностью притягательныхъ силъ, создавала людей въ которыхъ не было тяжести и которые не вѣсили ничего сами по себѣ!
   Вдругъ Мишель вспрыгнулъ, оставилъ дно ядра и повисъ на воздухѣ, какъ добрый монахъ въ Кухнѣ Ангеловъ на картинѣ Мурильйо. Оба его пріятеля послѣдовали за нимъ въ одно мгновеніе, и всѣ трое въ центрѣ ядра представили чудесное восхожденіе.
   -- Вѣроятно ли это? Правдоподобно ли это? Возможно ли это? спрашивалъ Мишель.-- Нѣтъ! А между тѣмъ оно есть! Ахъ! еслибы Рафаэль увидалъ насъ въ такомъ положеніи, какое бы "Преображеніе" набросалъ онъ на полотно!
   -- Это не можетъ продолжаться, отвѣчалъ Барбиканъ.-- Если ядро пройдетъ нейтральный пунктъ, то лунное притяженіе привлечетъ насъ къ лунѣ.
   -- Тогда мы будемъ стоять ногами на верхушкѣ ядра?
   -- Нѣтъ, потому что ядро, центръ тяжести коего лежитъ очень низко, перевернется мало-по-малу.
   -- Тогда и все наше хозяйство перевернется вверхъ дномъ; вотъ тебѣ и разъ!
   -- Успокойся, Мишель, сказалъ Николь.-- Никакого смятенія вамъ опасаться нечего. Ни одинъ предметъ не двинется, потому что поворотъ ядра совершится нечувствительно.
   -- Совершенно справедливо, присовокупилъ Барбиканъ,-- и когда оно пройдетъ пунктъ равнаго притяженія, то низъ его, относительно болѣе тяжелый, увлечетъ его перпендикулярно къ лунѣ. Но чтобъ этотъ феноменъ совершился, намъ слѣдуетъ перейти нейтральный пунктъ.
   -- Мы переходимъ нейтральный пунктъ! воскликнулъ Мишель.-- Въ такомъ случаѣ поступимъ какъ моряки переходящіе экваторъ. Вспрыснемъ нашъ переходъ!
   Легкое движеніе въ бокъ привело Мишеля къ стѣнкѣ ядра. Тамъ онъ досталъ изъ шкафа бутылку и стаканы, поставилъ ихъ въ "пространствѣ" предъ товарищами, и весело осушивъ стаканы, они привѣтствовали переходъ троекратнымъ: ура!
   Это вліяніе притяженія продолжалось не болѣе часа. Путешественники почувствовали что они постепенно спускаются на дно, и Барбикану показалось, что коническая оконечность ядра нѣсколько уклоняется отъ нормальной линіи, направленной къ лунѣ. Обратнымъ движеніемъ, дно къ ней приближалось. Значитъ, лунное притяженіе дѣйствовало сильнѣе земнаго. Паденіе къ лунѣ начиналось, хотя еще нечувствительно; оно должно было быть только въ миллиметръ съ третью въ первую секунду или въ 0,59 линіи. Но мало-по-малу притягательная сила должна была усилиться, паденіе сдѣлалось бы значительнѣе, ядро, увлекаемое своею нижнею частью, обратилось бы верхнимъ конусомъ къ землѣ, и упало бы съ возрастающею скоростью на поверхность луннаго материка. Такимъ образомъ цѣль была бы достигнута. Теперь ничто уже не могло помѣшать успѣху предпріятія, и Николь съ Мишелемъ Арданомъ отъ души раздѣляли радость Барбикана.
   Потомъ они бесѣдовали объ этихъ феноменахъ, которые приводили ихъ въ изумленіе одинъ за другимъ. Въ особенности они не могли наговориться объ испытанной ими нейтрализаціи законовъ тяготѣнія. Мишель Арданъ, вѣчно восторженный, извлекалъ изъ нихъ самыя фантастическія заключенія.
   -- Ахъ; мои милые друзья! восклицалъ онъ:-- какой бы прогрессъ совершился, еслибы такимъ образомъ можно было на землѣ освободиться отъ этой тяжести, отъ этой цѣпи, приковывающей насъ къ ней! Это значило бы вырваться изъ плѣна! Ни усталости, ни рукъ, ни ногъ! И если говорятъ правду, будто для того чтобы летать на поверхности земли, чтобъ держаться на воздухѣ простымъ дѣйствіемъ мускуловъ, надо имѣть силу во сто пятьдесятъ разъ превосходящую ту которою мы обладаемъ, то одного акта воли, одной нашей прихоти достаточно было бы, чтобы перенести насъ въ пространство, еслибы притяженія не было.
   -- Да, замѣтилъ смѣясь Николь,-- еслибы дойти до того чтобъ уничтожить тяжесть, какъ уничтожаютъ боль анестезіею, то какъ измѣнился бы видъ современныхъ обществъ!
   -- Да, продолжалъ Мишель, увлеченный своимъ предметомъ,-- уничтожимъ тяжесть, и бремени болѣе не будетъ! тогда не будетъ ни журавлей, ни подъемовъ, ни воротовъ, ни другихъ снарядовъ, которыя тогда не были бы нужны.
   -- Хорошо сказано, возразилъ Барбиканъ,-- но еслибы ничто не имѣло вѣса, тогда бы ничто и не держалось; не держалась бы шляпа на твоей головѣ, мой безцѣнный Мишель, не держался бы и твой домъ, камни котораго держатся только своего тяжестью! Не было бы лодокъ которыя держатся на водѣ только вслѣдствіе тяготѣнія. Не было бы даже океана, волны котораго не держались бы въ равновѣсіи, какъ они держатся благодаря земному притяженію! Наконецъ, не было бы атмосферы, частицы коей, несдерживаемыя болѣе, разсѣялись бы въ пространствѣ!
   -- Вотъ что прискорбно, возразилъ Мишель.-- Только положительные люди и способны такъ грубо возвращать насъ къ дѣйствительности!
   -- Но утѣшься, Мишель! Если нѣтъ планеты съ коей были бы изгнаны законы притяженія, то по крайней мѣрѣ ты вскорѣ посѣтишь планету гдѣ это притяженіе несравненно слабѣе чѣмъ на землѣ.
   -- Луну?
   -- Да, луну. Такъ какъ масса ея равняется одной шестой массы земнаго шара, и такъ какъ тяжесть пропорціональна массамъ, то предметы на ней вѣсятъ въ шесть разъ менѣе.
   -- И мы замѣтимъ это? спросилъ Мишель.
   -- Конечно, потому что двѣсти килограммовъ на поверхности луны вѣсятъ только тридцать.
   -- А сила нашихъ мускуловъ не уменьшится тамъ?
   -- Ни мало. Когда ты вздумаешь прыгать, то поднимешься не на одинъ метръ, какъ на землѣ, а на восемьнадцать футовъ.
   -- О, такъ мы будемъ геркулесами на лунѣ! воскликнулъ Мишель.
   -- Тѣмъ болѣе, сказалъ Николь,-- что если ростъ Селенитовъ пропорціоналенъ массѣ ихъ шара, то онъ долженъ быть около фута.
   -- Лиллипуты! замѣтилъ Мишель.-- Стало-быть, я буду разыгрывать тамъ Гулливера! Мы осуществимъ басню о великанахъ! Вотъ выгода оставить свою планету и странствовать по солнечному міру!
   -- Подожди минуту, Мишель, отвѣчалъ Барбиканъ.-- Если ты хочешь разыгрывать Гулливера, то посѣщай только низшія планеты, каковы: Меркурій, Венера и Марсъ, масса коихъ менѣе массы земли. Но не пускайся на большія планеты, каковы: Юпитеръ, Сатурнъ, Уранъ и Нептунъ, потому что тамъ роли перемѣнятся, и ты станешь Лиллипутомъ.
   -- А на солнцѣ?
   -- Хотя плотность солнца вчетверо менѣе плотности земли, но объемъ его въ 1.380.000 разъ значительнѣе, и потому притяженіе тамъ въ двадцать семь разъ сильнѣе чѣмъ на поверхности нашего шара. Сравнительно, тамошніе жители должны быть, среднимъ числомъ, въ двѣсти футовъ ростомъ.
   -- Чортъ возьми! воскликнулъ Мишель.-- Значитъ, я былъ бы тамъ пигмеемъ, Мирмидонцемъ!
   -- Гулливеромъ у великановъ, сказалъ Николь.
   -- Точь-въ-точь! присовокупилъ Барбиканъ.
   -- И не мѣшало бы тогда захватить съ собою для защиты нѣсколько артиллерійскихъ орудій.
   -- Какъ же не такъ! возразилъ Барбиканъ:-- ядра твои не имѣли бы никакой силы на солнцѣ и стали бы падать пролетѣвъ нѣсколько метровъ.
   -- Ну, ужь это черезчуръ!
   -- Несомнѣнно. Притяженіе такъ сильно на этомъ громадномъ тѣлѣ что предметъ, вѣсящій на землѣ 70 килограммовъ, вѣсилъ бы 1.930 на поверхности солнца. Твоя шляпа вѣсила бы десять килограммовъ, твоя сигара полфунта. Наконецъ, еслибы ты самъ упалъ на солнечный материкъ, то тяжесть твоя была бы такова,-- около 2.500 килограммовъ,-- что ты не въ состояніи былъ бы встать!
   -- Чортъ возьми! Стало-быть, надо бы тогда имѣть при себѣ маленькій карманный журавль! Ну, такъ что жъ, друзья мои! Удовольствуемся на этотъ разъ луной. Тамъ по крайней мѣрѣ мы будемъ имѣть величественный видъ! Позже мы посмотримъ, отправиться ли намъ на солнце, гдѣ нельзя обойтись безъ ворота чтобы поднять стаканъ и поднести его ко рту.
   

ГЛАВА IX.
Послѣдствія уклоненія.

   Барбиканъ не тревожился болѣе, если не относительно исхода путешествія, то относительно силы верженія ядра. Сохранившаяся въ немъ скорость увлекала его за предѣлы нейтральнаго пункта. Значитъ, оно не возвратится на землю. Значитъ, оно не останется на одномъ пунктѣ, въ состояніи неподвижности. Оставалось осуществиться одной гипотезѣ,-- то-есть, чтобъ ядро достигло своей цѣли подъ вліяніемъ луннаго притяженія.
   Въ дѣйствительности, то было бы паденіемъ съ высоты 8.296 льё на планету, тяготѣніе которой, впрочемъ, вшестеро слабѣе земнаго тяготѣнія. Тѣмъ не менѣе паденіе страшное, противъ котораго необходимо было безотлагательно принять всѣ мѣры предосторожности. Предосторожности эти были двоякаго рода: однѣ должны были ослабить ударъ въ ту минуту, когда ядро коснулось бы лунной почвы, другія должны были замедлить его паденіе, и вслѣдствіе этого сдѣлать его не столь сильнымъ.
   Очень прискорбно было Барбикану что для ослабленія удара онъ не могъ воспользоваться тѣми же средствами которыя были такъ успѣшно употреблены для ослабленія толчка при отъѣздѣ, то-есть водою, дѣйствовавшею въ видѣ пружины, и разбивными перегородками. Правда, перегородки сохранились, но воды не доставало, потому что для этой цѣли нельзя было употребить тотъ запасъ, который могъ пригодиться имъ въ томъ случаѣ, если они въ первые дни своего пребыванія на лунной почвѣ не найдутъ тамъ воды. Къ тому же этого запаса было бы и недостаточно чтобъ устроить изъ него пружину. Вода, заключенная въ ядро при отправленіи, на которую положенъ былъ подвижной дискъ, занимала не менѣе трехъ футовъ въ вышину, на поверхности 54 квадратныхъ футовъ. Въ объемѣ она имѣла шесть кубическихъ метровъ, вѣсу 5.750 килограммовъ. А водохранилища въ ядрѣ не имѣли и пятой части такого количества. Приходилось отказаться отъ этого столь дѣйствительнаго средства для ослабленія удара при паденіи.
   Къ счастію, Барбиканъ, не довольствуясь употребленіемъ воды, снабдилъ подвижной дискъ сильными упругими пружинами, цѣлію коихъ было ослабить ударъ о дно ядра, послѣ разрыва горизонтальныхъ перегородокъ. Эти тампоны были цѣлы; стоило только привести ихъ въ порядокъ и утвердить на прежнемъ мѣстѣ подвижной дискъ. Со всѣми этими вещами справиться было не трудно, такъ какъ тяжесть ихъ была почти нечувствительна.
   Такъ и было сдѣлано. Отдѣльныя части пришлись одна къ другой какъ нельзя лучше. Оставалось только приладить винты и гайки. Въ орудіяхъ также недостатка не было. Вскорѣ дискъ, совершенно исправленный, покоился стальныхъ тампонахъ, какъ столъ на ножкахъ. Отъ помѣщенія диска оказалось только одно неудобство. Нижнее окно было имъ закрыто, вслѣдствіе чего путешественники лишались возможности наблюдать луну, когда ядро будетъ перпендикулярно спускаться къ ней. Необходимо было съ этимъ примириться. Къ тому же изъ боковыхъ отверстій еще можно было видѣть обширныя лунныя пространства, подобно тому какъ мы видимъ землю изъ лодочки воздушнаго шара.
   Исправленіе диска потребовало часовой работы. Было уже за полдень, когда окончились всѣ приготовленія. Барбиканъ произвелъ новыя наблюденія надъ наклоненіемъ ядра, но, къ великой его досадѣ, оно недостаточно перевернулось для паденія; оно, повидимому, шло по кривой линіи параллельно съ луннымъ дискомъ. Луна ярко блистала въ пространствѣ, между тѣмъ какъ съ противоположной стороны солнце обливало ее своими лучами.
   Положеніе это было далеко не успокоительно.
   -- Доберемся ли мы до нея? спросилъ Николь.
   -- Будемъ дѣйствовать такъ, какъ бы мы должны были ея достигнуть, отвѣчалъ Барбиканъ.
   -- Вы просто-на-просто трусы, сказалъ Мишель Арданъ.-- Мы долетимъ до луны и гораздо скорѣе чѣмъ вы желаете.
   Отвѣтъ этотъ заставилъ Барбикана приняться снова за работу, и онъ сталъ размѣщать снаряды, цѣлію коихъ было замедлить паденіе ядра.
   При этомъ необходимо припомнить сцену митинга въ Тампа-Таунѣ, во Флоридѣ, гдѣ капитанъ Николь выступилъ врагомъ Барбикана и противникомъ Мишеля Ардана. Капитану Николю, утверждавшему тогда что ядро разобьется какъ стеклянное, Мишель возразилъ что онъ задержитъ его паденіе посредствомъ ракетъ, расположенныхъ какъ слѣдуетъ.
   И дѣйствительно, сильные фейерверочные снаряды, имѣя точкой опоры дно ядра и вылетая наружу, могли, производя понятное движеніе, замедлить до нѣкоторой степени скорость паденія. Эти ракеты должны были горѣть, правда, въ пустотѣ, но въ кислородѣ у нихъ не было бы недостатка, такъ какъ они сами доставляли бы его себѣ, подобно луннымъ волканамъ, изверженію коихъ никогда не препятствовалъ недостатокъ атмосферы вокругъ луны.
   Барбиканъ запасся фейерверочными снарядами, заключенными въ маленькихъ нарѣзныхъ стальныхъ пушкахъ, которые можно было привинтить ко дну ядра. Снаружи онѣ выходили изъ него на полфута; изнутри они оставались наравнѣ со дномъ. Ихъ было всего двадцать. Отверстіе, оставленное въ дискѣ, давало возможность зажечь фитили, которыми была снабжена каждая изъ пушекъ. Все дѣйствіе ихъ должно было совершиться внѣ. Ракетная смѣсь заранѣе вложена была въ каждую пушку. Итакъ достаточно было вынуть металлическія втулки, вставленныя въ дно ядра, и замѣнить ихъ этими пушками, которыя заранѣе пригнаны были такъ что плотно входили въ отверстія, занятыя втулками.
   Эта новая работа была окончена къ тремъ часамъ, и по окончаніи ея оставалось только ждать.
   Между тѣмъ ядро видимо приближалось къ лунѣ. Оно несомнѣнно испытывало на себѣ въ нѣкоторой мѣрѣ ея вліяніе; но собственная скорость увлекала его по кривой линіи. Съ увѣренностью можно было сказать что ядро уже не упадетъ нормально на поверхность луны, такъ какъ нижняя его часть, вслѣдствіе своей тяжести, должаа бы уже обратиться къ ней.
   Безпокойство Барбикана усилилось, когда онъ замѣтилъ что его ядро не подчиняется дѣйствію притяженія. Предъ нимъ открывалась неизвѣстность, столь грозная посреди междупланетныхъ пространствъ. Онъ, ученый, мечталъ, что предусмотрѣлъ три возможныя гипотезы: возвращеніе на землю, паденіе на луну, неподвижность на нейтральномъ пунктѣ! И вотъ четвертая гипотеза, чреватая всѣми ужасами безконечности, возставала предъ ними внезапно! Не поддаться совершенному унынію могли только такой отважный ученый какъ Барбиканъ, такой флегматикъ какъ Николь, или такой дерзкій авантюристъ какъ Мишель Арданъ.
   Разговоръ вертѣлся около этого предмета.
   Люди иного характера стали бы разсматривать вопросъ съ практической точки зрѣнія. Они стали бы допытываться куда несетъ ихъ ядро-вагонъ. Не то было съ нашими путешественниками. Они старались отыскать причины такого явленія.
   -- Итакъ мы соскочили съ рельсовъ, сказалъ Мишель,-- но отъ чего это?
   -- Я опасаюсь, отвѣчалъ Николь,-- что, несмотря на всѣ принятыя предосторожности, Колумбіада была невѣрно прицѣлена. Ошибка, какъ бы она ни была ничтожна, уже достаточна чтобы ринуть насъ за предѣлы луннаго притяженія.
   -- Стало-быть прицѣлъ былъ невѣренъ? спросилъ Мишель.
   -- Не думаю, отвѣчалъ Барбиканъ.-- Вертикальное положеніе пушки было совершенно вѣрно, направленіе ея къ зениту несомнѣнно. Но такъ какъ луна проходитъ теперь по зениту, то мы должны бы достигнуть ея въ полнолуніе. Есть иная причина, но она не приходитъ мнѣ теперь въ голову.
   -- Не слишкомъ ли поздно мы приблизились къ ней? спросилъ Николь.
   -- Слишкомъ поздно! повторилъ Барбиканъ.
   -- Да, отвѣчалъ Николь.-- Мемуаръ Кембриджской обсерваторіи гласитъ, что путь долженъ совершиться въ 97 часовъ, 13 минутъ и 20 секундъ, а это значитъ что ранѣе луна еще не будетъ въ назначенномъ пунктѣ и что позже ея уже опять тамъ не будетъ.
   -- Такъ, отвѣчалъ Барбиканъ;-- но мы отправились 1го декабря, въ 11 часовъ безъ 13 минутъ и 25 секундъ вечера, и должны прибыть 5го въ полночь, въ ту самую минуту, когда будетъ полнолуніе. У насъ 5е декабря. Теперь половина 4го вечера, и восьми съ половиной часовъ достаточно чтобы привести васъ къ цѣли. Почему же мы ея не достигнемъ?
   -- Не отъ избытка ли это скорости? спросилъ снова Николь,-- вѣдь мы знаемъ теперь что начальная скорость была значительнѣе чѣмъ предполагали.
   -- Нѣтъ, сто разъ нѣтъ! отвѣчалъ Барбиканъ.-- Избытокъ скорости, если направленіе ядра было вѣрно, не помѣшалъ бы намъ достигнуть луны. Нѣтъ! тутъ должно быть уклонененіе. Мы уклонились отъ прямаго пути.
   -- Чѣмъ? по какой причинѣ.
   -- Не знаю!...
   -- Ну, Барбиканъ, сказалъ Мишель.-- хочешь знать мое мнѣніе о причинѣ этого уклоненія?
   -- Говори!
   -- Я не дамъ и полу-доллара чтобъ узнать причину! Мы сбились съ пути -- вотъ фактъ. Куда мы несемся, что за дѣло? Мы это скоро увидимъ. Чортъ возьми! такъ какъ мы увлечены въ пространство, то кончимъ тѣмъ что упадемъ въ какой-нибудь центръ притяженія!
   Это равнодушіе Мишеля Ардана не могло удовлетворить Барбикана. Не потому чтобъ его безпокоило будущее! Нѣтъ! Но онъ хотѣлъ во что бы то ни стало узнать почему ядро уклонилось съ пути.
   Между тѣмъ ядро продолжало двигаться бокомъ къ лунѣ и за нимъ весь кортежъ выброшенныхъ изъ него предметовъ. Барбиканъ могъ даже опредѣлить, по возвышеннымъ пунктамъ луны, что они находились отъ нея менѣе чѣмъ на 2.000 льё, а скорость движенія становилась однообразною. Новое доказательство что паденія не было. Сила верженія все еще была значительнѣе луннаго притяженія, но траекторія ядра несомнѣнно приближалась къ лунному диску, и можно было надѣяться что, на болѣе близкомъ разстояніи, дѣйствіе тяготѣнія одолѣетъ и поведетъ наконецъ къ паденію ядра на луну.
   Три друга, за неимѣніемъ другаго дѣла, продолжали свои наблюденія. Но они не могли опредѣлить топографическія особенности земнаго спутника. Всѣ рельефы его уравнивались подъ блескомъ солнечныхъ лучей.
   Они продолжали наблюдать луну въ боковыя окна до восьми часовъ вечера. Она до такой степени увеличилась въ ихъ глазахъ что закрывала половину неба. Солнце съ одной стороны, луна съ другой, заливали ядро свѣтомъ.
   Въ эту минуту Барбиканъ изъ своихъ соображеній заключалъ, что только 700 льё отдѣляютъ ихъ отъ ихъ цѣли. Скорость ядра казалась ему 200 метровъ въ секунду, или около 170 льё въ часъ. Низъ ядра, подъ вліяніемъ центростремительной силы, стремился направиться къ лунѣ, но такъ какъ центробѣжная сила все еще преодолѣвала центростремительную, то становилось вѣроятнымъ что прямолинейная траекторія измѣнится въ какую-либо кривую линію, свойства коей опредѣлить было невозможно.
   Барбиканъ все еще искалъ разрѣшенія своей неразрѣшимой проблемы. Часы проходили безъ результата. Ядро очевидно приближалось къ лунѣ, но также очевидно было что оно ея не достигнетъ. Что касается до кратчайшаго разстоянія, на которомъ оно пройдетъ мимо ея, то оно будетъ зависѣть отъ совокупнаго дѣйствія двухъ силъ, притягивающей и отталкивающей, коими обусловливалось движеніе.
   -- Я желаю только одного, сказалъ Мишель,-- пройти настолько близко къ лунѣ чтобы проникнуть ея тайны.
   -- Да будетъ же проклята, воскликнулъ Николь,-- та причина которая заставила наше ядро уклониться съ пути.
   -- Да будетъ же проклятъ, сказалъ Барбиканъ, какъ будто бы что-то мелькнуло у него въ головѣ,-- тотъ болидъ, который пересѣкъ намъ дорогу.
   -- Какъ? спросилъ Мишель Арданъ.
   -- Что вы хотите сказать этимъ? спросилъ въ свою очередь Николь.
   -- Я хочу сказать, сказалъ Барбиканъ тономъ убѣжденія,-- что уклоненіемъ нашимъ съ пути мы обязаны этому блуждающему тѣлу.
   -- Но оно даже и не коснулось насъ, отвѣчалъ Мишель.
   -- Что за дѣло? Масса его въ сравненіи съ нашимъ ядромъ громадная, и его притяженія достаточно было чтобы подѣйствовать на ваше направленіе.
   -- Такъ мало! замѣтилъ Николь.
   -- Да, Николь, какъ ни мало это значитъ, отвѣчалъ Барбиканъ,-- но, на разстояніи 84.000 льё, болѣе не требовалось чтобы вамъ не попасть на луну.
   

ГЛАВА X.
Наблюдатели луны.

   Барбиканъ, очевидно, нашелъ единственную дѣльную причину своего уклоненія съ пути. Какъ ни слаба она казалась, ея достаточно было для измѣненія траекторіи ядра. Въ этомъ было нѣчто роковое. Смѣлая попытка оканчивалась неудачей по совершенно случайному обстоятельству, и если не встрѣтится что-нибудь необыкновенное, путешественникамъ уже не достичь луны. Пройдутъ ли они, по крайней мѣрѣ, достаточно близко отъ нея чтобы рѣшить нѣкоторые физическіе и геологическіе вопросы до сихъ поръ неразрѣшимые? Вотъ единственный вопросъ, занимавшій ихъ въ настоящую минуту. Что касается до участи своей въ будущемъ, то они и думать о ней не хотѣли. А между тѣмъ, что станется съ ними посреди этихъ безконечныхъ пустынь, такъ какъ скоро уже у нихъ не будетъ воздуха необходимаго для жизни? Еще нѣсколько дней, и они задохнутся въ этомъ ядрѣ, несущемся неизвѣстно куда. Но нѣсколько дней казались имъ вѣками, и они посвятили всѣ свои минуты наблюденіямъ луны, достигнуть которой они потеряли надежду.
   Разстояніе, отдѣлявшее ядро отъ земнаго спутника, они исчислили въ 200 льё. На этомъ разстояніи топографическія подробности луны, разсматриваемыя безъ телескопа, не могли быть вѣрно опредѣлены. Глазъ обнималъ обширныя очертанія этихъ громадныхъ углубленій, не точно называемыхъ "морями", но свойства ихъ онъ распознать не могъ. Рельефъ горъ исчезалъ въ яркомъ свѣтѣ производимомъ отраженіемъ солнечныхъ лучей. Взоръ, ослѣпленный блескомъ луны, похожимъ на растопленное серебро, отвращался отъ нея невольно.
   Однако, овальная форма ночнаго свѣтила уже обозначалась. Оно представлялось исполинскимъ яйцомъ, острый конецъ коего обращенъ къ землѣ. Находясь въ жидкомъ или тягучемъ состоянія въ первые дни своей формаціи, луна представляла собою правильную сферу. Но вскорѣ, увлеченная въ сферу притяженія земли, она удлиннилась подъ вліяніемъ тяготѣнія. Сдѣлавшись спутникомъ, она утратила первоначальную чистоту своихъ формъ; центръ ея тяжести перемѣстился впередъ противъ центра фигуры, и изъ этого перемѣщенія нѣкоторые ученые заключили что воздухъ и вода перенеслись на противоположную поверхность, которой никогда не видно съ земли.
   Измѣненіе первоначальныхъ формъ спутника можно было замѣтить лишь въ продолженіи нѣсколько минутъ. Разстояніе ядра отъ луны быстро уменьшалось, со скоростью гораздо меньшею первоначальной скорости, но въ восемь или въ девять разъ превосходившею ту которую имѣютъ спѣшные поѣзды на желѣзныхъ дорогахъ. Косвенное направленіе ядра, вслѣдствіе самой этой косвенности, подавало Мишелю Ардану нѣкоторую надежду коснуться какого-нибудь пункта на лунномъ дискѣ. Онъ не хотѣлъ вѣрить что не попадетъ туда, и безпрестанно твердилъ о томъ. Но Барбиканъ, болѣе компетентный судья въ этомъ дѣлѣ, отвѣчалъ ему съ безпощадною логикой:
   -- Нѣтъ, Мишель, нѣтъ. Мы можемъ достигнуть луны только паденіемъ, а мы не падаемъ. Центростремительная сила удерживаетъ насъ подъ вліяніемъ луны, но сила центробѣжная удаляетъ насъ отъ нея неудержимо.
   Это сказано было такимъ тономъ что отняло у Мишеля послѣднюю надежду.
   Та часть луны, къ которой приближалось ядро, была сѣверное ея полушаріе: то которое лунныя карты ставятъ снизу, ибо карты эти вообще снимаются съ изображенія доставляемаго телескопами, а извѣстно что телескопы представляютъ предметы верхъ ногами. Такова была Марра selenographica Бера и Медлера съ которою справлялся Барбиканъ. Это сѣверное полушаріе представляло обширныя равнины, тамъ и сямъ пересѣченныя отдѣльными горами.
   Въ полночь наступило полнолуніе. Въ этотъ самый моментъ путешественники должны были достигнуть луны, еслибы непрошенный болидъ не отклонилъ ихъ отъ пути. Итакъ луна представлялась въ положеніи строго опредѣленномъ Кембриджскою обсерваторіей. Она математически стояла въ своемъ перигеѣ, и на зенитѣ 28й параллели. Наблюдатель, который помѣстился бы на днѣ громадной Колумбіады, направленной перпендикулярно къ небу, увидѣлъ бы луну прямо въ пушечномъ жерлѣ. Еслибы провести прямую линію изъ средины орудія, то она прошла бы въ центръ луны.
   Излишне говорить что въ эту ночь, съ 5го на 6е декабря, путешественники не смыкали глазъ. И могли ли они сомкнуть ихъ на такомъ близкомъ разстояніи отъ этого новаго міра? Нѣтъ! всѣ ихъ ощущенія сосредоточивались въ одной мысли -- видѣть! Служа представителями земли, они заключали въ себѣ прошедшее и настоящее человѣчества, и чрезъ посредство ихъ глазъ человѣческій родъ смотрѣлъ на эти лунныя пространства и проникалъ въ тайны своего спутника! Сильное волненіе наполняло ихъ сердца, и они безмолвно переходили отъ одного окна къ другому.
   Наблюденія ихъ, воспроизводимыя Барбиканомъ, были весьма тщательны. Для произведенія ихъ, у нихъ были зрительныя трубы, для повѣрки -- карты.
   Первымъ наблюдателемъ луны былъ Галилей. Слабый телескопъ его увеличивалъ предметы только въ 80 разъ. Несмотря на то, въ пятнахъ испещрявшихъ лунный дискъ, "подобно глазкамъ испещряющимъ хвостъ павлина", онъ первый распозналъ горы и вымѣрилъ нѣкоторыя высоты, которымъ онъ преувеличенно приписалъ размѣръ равный одной двадцатой діаметра диска или 8.800 метровъ. Галилей не начертилъ никакой карты своихъ наблюденій.
   Нѣсколько лѣтъ спустя, одинъ данцигскій астрономъ, Гевеліусъ,-- способомъ который можетъ давать вѣрные результаты только дважды въ мѣсяцъ, въ первую и вторую квадратуры,-- уменьшилъ высоты Галилея до одной двадцать шестой луннаго діаметра. Невѣрность въ обратномъ смыслѣ. Но этотъ ученый составилъ первую карту луны. Свѣтлыя и округлыя пятна на ней образуютъ горы, а темныя обозначаютъ обширныя моря, которыя въ сущности не иное что какъ равнины. Этимъ горамъ и воднымъ пространствамъ онъ придалъ земныя названія. Тамъ является Синай посреди Аравіи, Этна въ центрѣ Сициліи, Альпы, Аппеннины, Карпаты, потомъ моря: Средиземное, Мраморное, Черное и Каспійское. Названія данныя весьма неудачно, потому что ни горы эти, ни моря не напоминаютъ своими очертаніями своихъ земныхъ соименниковъ. Съ трудомъ можно узнать въ этой широкой бѣлой полосѣ, примыкающей на югѣ къ болѣе обширнымъ материкамъ и оканчивающейся остріемъ, изображеніе опрокинутой фигуры Индійскаго полуострова, Бенгальскаго залива и Кохинхины. Наименованія эти не сохранились. Другой картографъ, знавшій лучше человѣческое сердце, предложилъ новую номенклатуру, которую и поспѣшило принять человѣческое тщеславіе.
   Наблюдатель этотъ былъ патеръ Риччіоли, современникъ Гевеліуса. Онъ составилъ грубую и исполненную ошибокъ карту. Но луннымъ горамъ онъ придалъ имена великихъ людей древности и ученыхъ своего вѣка, что и вошло потомъ въ употребленіе.
   Третья лунная карта была составлена въ XVII вѣкѣ Доминикомъ Кассини; превосходя исполненіемъ карту Риччіоли, она невѣрна относительно измѣреній. Многія изданія оной разошлись, но потомъ мѣдная доска, долго сохранявшаяся въ королевской типографіи, была продана на вѣсъ какъ вещь излишняя.
   Дагиръ, знаменитый математикъ и рисовальщикъ, составилъ карту луны въ четыре метра высоты, но она никогда не была награвирована.
   Послѣ него, нѣмецкій астрономъ, Тобій Мейеръ, началъ, около половины XVIII вѣка, изданіе великолѣпной селенографической карты по точнымъ измѣреніямъ, строго имъ провѣреннымъ, но смерть, постигшая его въ 1762 году, помѣшала ему окончить этотъ превосходный трудъ.
   Затѣмъ слѣдовали Шрётеръ изъ Лиліенталя, который начертилъ множество лунныхъ картъ, потомъ нѣкто Лорманнъ изъ Дрездена, оставившій доску раздѣленную на 25 отдѣленій, изъ коихъ четыре были награвированы.
   Въ 1830 году гг. Беръ и Медлеръ составили свою знаменитую Марра selenographica, въ ортографической проекціи. Карта эта вѣрно изображаетъ лунный дискъ въ томъ видѣ какъ онъ представляется наблюдателю; но очертанія горъ и равнинъ вѣрны только въ ея центральной части; въ другихъ же частяхъ, сѣверныхъ или южныхъ, эти очертанія, представленныя въ ракурсѣ, не могутъ быть сравниваемы съ центральными. Эта топографическая карта, вышиной въ 95 центиметровъ и раздѣленная на четыре части, есть совершенство лунной картографіи.
   Далѣе можно упомянуть селенографическіе рельефы нѣмецкаго астронома Юліуса Шмидта, топографическія работы патера Секки, великолѣпные опыты англійскаго любителя Варена Деларю, и наконецъ карту въ ортографической проекціи, гг. Лекутюрье и Шапюи, исполненную въ 1860 году, рисунка очень чистаго и расположенія самаго отчетливаго.
   Вотъ исчисленіе различныхъ картъ относящихся къ лунному міру. У Барбикана ихъ было двѣ: карта гг. Бера и Медлера, и затѣмъ другая гг. Шамой и Лекутюрье. Онѣ должны были облегчить ему его наблюденія.
   Что касается до оптическихъ инструментовъ, бывшихъ у него въ распоряженіи, то они состояли изъ отличныхъ морскихъ зрительныхъ трубъ, спеціально приспособленныхъ къ этому путешествію. Онѣ увеличивали предметы во сто разъ; значитъ, онѣ приблизили бы луну къ землѣ менѣе чѣмъ на тысячу льё. Но тамъ, на разстояніи которое въ три часа утра не превышало 120 километровъ, и въ средѣ не возмущаемой никакою атмосферой, эти инструменты должны были приблизить лунный дискъ ближе чѣмъ на 1.500 метровъ.
   

ГЛАВА XI.
Фантазія и дѣйствительность.

   -- Видали ли вы когда-нибудь луну? иронически спросилъ одинъ учитель своего ученика.
   -- Нѣтъ, господинъ учитель, еще съ большею ироніей отвѣчалъ ученикъ;-- но я долженъ сознаться что слыхалъ о ней.
   Въ извѣстномъ смыслѣ, забавный отвѣтъ ученика могло бы повторить огромное большинство подлунныхъ жителей. Сколько людей слыхало о лунѣ, а никогда ея не видало.... по крайней мѣрѣ въ зрительную трубу или въ телескопъ! Сколько изъ нихъ не бросало даже и взгляда на карту нашего спутника!
   Когда вы начинаете разсматривать селенографическую карту, то васъ прежде всего поражаетъ одна особенность. Въ противоположность расположенію материковъ на землѣ и на Марсѣ, материки луны главнымъ образомъ размѣщены въ южномъ полушаріи. Материки эти не представляютъ тѣхъ значительныхъ линій, столь опредѣленныхъ и правильныхъ, которыя характеризуютъ Южную Америку, Африку и Индійскій полуостровъ. Ихъ берега, угловатые, излучистые и причудливо изрѣзанные, изобилуютъ заливами и полуостровами. Они напоминаютъ лабиринтъ Зондскихъ острововъ, гдѣ земля дробится до безконечности. Если мореплаваніе существовало когда-нибудь на лунѣ, то оно было крайне затруднительно и опасно, и надо пожалѣть лунныхъ моряковъ и гидрографовъ,-- первыхъ, когда они пускались въ эти опасныя воды, вторыхъ, когда имъ приходилось дѣлать съемку этихъ изрѣзанныхъ береговъ.
   Должно замѣтить также что на лунномъ сфероидѣ южный полюсъ гораздо континентальнѣе сѣвернаго. На послѣднемъ существуетъ только небольшая группа земель, отдѣленная отъ прочихъ материковъ обширными морями. Къ югу материки покрываютъ сплошь почти все полушаріе. И потому возможно что Селениты водрузили уже флагъ на одномъ изъ своихъ полюсовъ, между тѣмъ какъ Франклины, Россы, Кены, Дюмонъ-Дюрвили, Ламберы не могли еще достигнуть этого таинственнаго пункта земнаго шара.
   Что касается острововъ, то они многочисленны на поверхности луны. Почти всѣ они имѣютъ форму овальную или круглую и какъ бы обведенную циркулемъ; повидимому, они образуютъ обширный архипелагъ, который можно сравнить съ тою прекрасною группой острововъ, расположенною между Греціей и Малой Азіей, которую миѳологія украсила нѣкогда самыми изящными изъ своихъ легендъ. Невольно приходятъ на умъ имена Наксоса, Тенедоса, Милоса, Карпатоса, и ищешь глазами Улиссова корабля или "клиппера" Аргонавтовъ. Таково, по крайней мѣрѣ, было мнѣніе Мишеля Ардана; ему чудилось что онъ видитъ на картѣ греческій архипелагъ. На глаза его товарищей, менѣе наклонныхъ къ мечтательности, видъ этихъ береговъ напоминалъ болѣе раздробленныя земли Новаго Брауншвейга и Новой Шотландіи, и, тамъ гдѣ Французъ находилъ слѣды баснословныхъ героевъ, Американцы отмѣчали пункты удобные для устройства конторъ въ интересахъ лунной торговли и промышленности.
   Чтобъ окончить описаніе континентальной части луны, скажемъ нѣсколько словъ объ ея орографическомъ расположеніи. Тамъ очень ясно видны горныя цѣпи, отдѣльныя горы, круглыя выемки или цирки и борозды. Весь лунный рельефъ представляетъ только эти формы. Онъ въ высшей степени неровенъ и является намъ какою-то громадною Швейцаріей, непрерывною Норвегіей, гдѣ все возникло вслѣдствіе
   Разумѣется, словомъ море мы обозначаемъ тѣ громадныя пространства которыя, вѣроятно, были нѣкогда покрыты водой, а теперь представляютъ только обширныя равнины. плутоническихъ переворотовъ. Эта поверхность, столь глубоко изрытая, есть результатъ послѣдовательныхъ сжатій коры въ періодъ образованія луны. Дискъ ея весьма удобенъ для изученія великихъ геологическихъ феноменовъ. По замѣчанію нѣкоторыхъ астрономовъ, поверхность его хотя и древнѣе поверхности земли, но осталась въ извѣстномъ смыслѣ новѣе послѣдней. На немъ нѣтъ водъ, извращающихъ первобытный рельефъ и своимъ постоянно усиливающимся дѣйствіемъ какъ бы подводящихъ все подъ одинъ уровень, нѣтъ воздуха, разлагающее свойство котораго измѣняетъ орографическія очертанія. Тамъ плутоническое образованіе, не искаженное нептуническими силами, пребываетъ въ своей первобытной чистотѣ. Такова была земля прежде чѣмъ болота и потоки покрыли ее наносными слоями.
   Пробѣжавъ по обширнымъ материкамъ луны, взоръ устремляется на ея еще болѣе обширныя моря. Не только ихъ очертанія, положеніе и наружный видъ напоминаютъ земные океаны, но тамъ также, какъ на землѣ, моря занимаютъ большую часть шара. Но это не покрытыя влагой пространства, а твердыя равнины, свойство которыхъ путешественники надѣялись въ скоромъ времени опредѣлить.
   Надо сознаться что астрономы украсили эти мнимыя моря самыми странными названіями, которыхъ наука до сихъ поръ не измѣнила. Мишель Арданъ былъ правъ, сравнивая эту карту съ "каргой Нѣжности", придуманною какою-нибудь Скюдери или какимъ-нибудь Сирано де-Бержеракомъ.
   -- Разница въ томъ только, прибавилъ онъ,-- что это уже не карта чувства, какъ было въ XVII вѣкѣ, а карта жизни, рѣзко раздѣленная на двѣ части: на мужскую и женскую. Женщинамъ правое полушаріе; мущинамъ -- лѣвое.
   Такія рѣчи Мишеля заставляли его прозаическихъ товарищей пожимать плечами. Барбиканъ и Николь разсматривали лунную карту совершенно съ другой точки зрѣнія чѣмъ мечтатель-Мишель. А между тѣмъ мечтатель-Мишель былъ правъ до нѣкоторой степени. Судите сами.
   На этомъ лѣвомъ полушаріи простирается "Море Облаковъ", въ которомъ такъ часто тонетъ человѣческій разумъ. Неподалеку появляется "Море Дождей", питаемое всѣми треволненіями бытія. Рядомъ идетъ "Море Бурь", гдѣ человѣкъ безпрерывно борется со страстями, нерѣдко его преодолѣвающими. Затѣмъ, истощенный разочарованіями, измѣнами, вѣроломствомъ и всею вереницей человѣческихъ бѣдствій, что же онъ находитъ въ концѣ своего поприща? Это обширное Mare Humorum, Mer des Humeurs, едва услаждаемое водами "залива Росы"! Облака, дожди, бури, скорби, содержитъ ли въ себѣ что-нибудь иное жизнь мущины, и не выражается ли она въ этихъ словахъ?
   Правое полушаріе, "посвященное женщинамъ", заключаетъ въ себѣ моря менѣе обширныя, многозначительныя названія коихъ обозначаютъ всѣ эпизоды женскаго бытія. Вотъ "Море Ясности", надъ которымъ склоняется молодая дѣвица, и "Море Мечтаній", отражающихъ въ себѣ свѣтлую будущность. Далѣе "Море Нектара" съ волнами нѣжности и восторгами любви! Потомъ "Море Плодородія", "Море Кризисовъ", "Море Порывовъ", размѣры коихъ, можетъ-быть, слишкомъ ограничены, и наконецъ "Море Спокойствія", гдѣ тонутъ всѣ ложныя страсти, всѣ безполезныя мечты, всѣ неудовлетворенныя желанія, и воды коего мирно вливаются въ "Озеро Смерти".
   Какое странное сочетаніе названій! Какое странное раздѣленіе этихъ двухъ полушарій луны, соединенныхъ одно съ другимъ, подобно мущинѣ и женщинѣ, и образующихъ эту сферу жизни носящуюся въ пространствѣ! И развѣ не правъ былъ мечтатель-Мишель, объясняя такимъ образомъ фантазію древнихъ астрономовъ?
   Но между тѣмъ какъ его воображеніе разгуливало такимъ образомъ по "морямъ", его серіозные товарищи смотрѣли на предметы находившіеся у нихъ предъ глазами болѣе географически. Они какъ бы заучивали наизусть этотъ новый міръ. Они измѣряли углы и діаметры.
   Для Барбикана и Николя, Море Облаковъ было громадною впадиной усѣянною нѣсколькими круглыми горами; покрывая западную часть южнаго полушарія, оно занимаетъ пространство 184.000 квадратныхъ льё, и центръ его находится подъ 15° южной широты и подъ 20° западной долготы. Море Бурь, Oceanus Procellarum, самая обширная равнина луннаго диска, занимаетъ 328.300 квадратныхъ льё, центръ его подъ 10° сѣверной широты и подъ 45° восточной долготы. Изъ нѣдръ его воздымаются чудныя, блестящія горы Кеплера и Аристарха.
   Далѣе къ сѣверу, отдѣленное отъ Моря Облаковъ длинными цѣпями, простирается Море Дождей, Mare Imbrium, центральный пунктъ коего подъ 35° сѣв. широты и 20° вост. долготы; форма его почти круглая и занимаетъ пространство 193.000 льё. Неподалеку Море Благъ, Mare Humorum, маленькій бассейнъ, не болѣе какъ въ 44.200 кв. льё, подъ 25° юж. широты и 40° вост. долготы. Наконецъ по берегамъ этого полушарія обрисовываются три залива: заливъ Знойный, заливъ Росы и заливъ Радугъ, маленькія равнины сжатыя между высокими горными цѣпями.
   "Женское" полушаріе, естественно болѣе причудливое, отличалось морями меньшей величины, но болѣе многочисленными. На сѣверѣ Море Холода, Mare Frigoris, подъ 55° сѣв. широты и 0° долготы, съ пространствомъ въ 76.000 кв. льё, примыкавшее къ Озеру Смерти и къ Озеру Сновъ; Море Ясности, Mare Serenitatis, подъ 25° сѣв. шир. и 20° зап. долг., съ пространствомъ въ 86.000 кв. льё; Море Кризисовъ, Mare Crisium, ясно очерченное, очень круглое, занимающее подъ 17° сѣв. шир. и подъ 55° зап. долг., пространство въ 40.000 кв. льё, настоящее Каспійское море, сжатое поясомъ горъ. Далѣе къ экватору, подъ 5° сѣв. шир. и 25° зап. долг., появлялось Море Спокойствія, Mare Tranquillitatis, занимающее 121.509 кв. льё; море это соединяется на югѣ съ съ Моремъ Нектара, Mare Nectaris, пространствомъ въ 28.800 кв. льё, подъ 15° юж. шир. и 35° зап. долг., а къ востоку съ Моремъ Плодородія, Mare Fecunditatis, самымъ обширнымъ въ этомъ полушаріи, занимающимъ 219.300 кв. льё, подъ 3° юж. шир. и 50° зап. долг. Наконецъ на самомъ сѣверѣ и на самомъ югѣ выдаются еще два моря: Гумбольдтово Море, Mare Humboldtianum, съ поверхностью въ 6.500 кв. льё и Море Австралійское, Mare Australe, на поверхности 26 миль.
   Въ цептрѣ луннаго диска, вдоль самаго экватора и на меридіанѣ О, открывался центральный заливъ, sinus Medii, нѣчто въ родѣ соединительной черты между двумя полушаріями.
   Такимъ образомъ обрисовалась предъ глазами Николя и Барбикана постоянно видимая поверхность земнаго спутника. Когда они сложили эти различныя измѣренія, то нашли что поверхность этого полушарія равняется 4.738.160 кв. льё, изъ коихъ 3.317.600 льё приходится на вулканы, горныя цѣпи, ущелія, острова, словомъ на все составляющее матерую часть луны и 1.410.400 льё на моря, озера, болота, на все что составляетъ кажущуюся жидкую ея часть. Ко всему этому достойный Мишель оставался совершенно равнодушнымъ.
   Итакъ изъ предыдущаго мы видимъ что это полушаріе въ 13 1/2 разъ менѣе земной полусферы, а между тѣмъ селенографы насчитали уже тамъ до 50.000 кратеровъ. Значитъ поверхность на немъ изрытая, растреснувшаяся, достойная очень непоэтическаго названія даннаго ей Англичанами, green cheese, то-есть "зеленый сыръ".
   Мишель Арданъ вспрыгнулъ, когда Барбиканъ произнесъ это столь нелестное для луны названіе.
   Такъ вотъ какъ Англо-Саксонцы XIX вѣка трактуютъ красавицу Діану, бѣлокудрую Фебею, милую Изиду, очаровательную Астарту, царицу ночи, дочь Латоны и Юпитера, юную сестру лучезарнаго Аполлона!
   

ГЛАВА XII.
Орографическія подробности.

   Направленіе, принятое ядромъ, несло его, какъ уже было замѣчено, къ сѣверному полушарію луны. Путешественники давно уже миновали тотъ центральный пунктъ котораго они должны были бы коснуться, еслибы траекторія ихъ не потерпѣла неправильнаго уклоненія.
   Часы показывали половину перваго ночи. Но, по мнѣнію Барбикана, ядро находилось въ 1.400 километрахъ отъ луны -- разстояніе, еще превосходившее длину луннаго радіуса, и которое должно было уменьшаться по мѣрѣ того какъ они приближались къ сѣверному полюсу. Ядро стояло тогда не на высотѣ экватора, но пересѣкало десятую параллель; отъ этой широты, тщательно снятой на картѣ, и до полюса Барбиканъ и оба его товарищи могли наблюдать луну при самымъ лучшихъ условіяхъ.
   И дѣйствительно, благодаря зрительнымъ трубамъ, это разстояніе 1.400 километровъ уменьшалось до 14 километровъ или до 4 1/2 льё. Барбиканъ, сидя въ своемъ ядрѣ, со зрительною трубкой въ рукахъ, замѣчалъ уже нѣкоторыя подробности почти недоступныя для земныхъ наблюдателей.
   -- Друзья мои, сказалъ тогда президентъ серіознымъ тономъ,-- я не знаю куда мы несемся, не знаю, увидимъ ли мы когда-нибудь земной шаръ. Будемъ, однако, дѣйствовать такъ, чтобы занятія наши могли послужить въ пользу нашимъ ближнимъ. Отгонимъ отъ себя всѣ заботы. Мы астрономы. Ядро это есть кабинетъ Кембриджской обсерваторіи, перенесенный въ пространство. Будемъ наблюдать.
   Послѣ этихъ словъ онъ принялся за дѣло съ удвоеннымъ вниманіемъ, и вѣрно воспроизвелъ различные виды луны на различныхъ разстояніяхъ, которыя ядро занимало относительно этого свѣтила.
   Въ то время ядро находилось на десятой сѣверной параллели и, повидимому, слѣдовало неуклонно по 20 градусу вост. долготы.
   Здѣсь кстати сдѣлать важное замѣчаніе относительно карты служившей имъ для наблюденій. На селенографическихъ картахъ, гдѣ, вслѣдствіе обращенія верхъ ногами предметовъ въ зрительныхъ трубахъ, югъ поставленъ на верху, а сѣверъ внизу, казалось бы естественнымъ что, вслѣдствіе того же обращенія, востокъ долженъ бы находиться налѣво, а западъ направо. А между тѣмъ ничего подобнаго мы не видимъ. Еслибы карта была перевернута и представляла луну такъ какъ она является нашимъ глазамъ, то востокъ былъ бы налѣво, а западъ направо, въ противоположность тому что видно на земныхъ картахъ. Вотъ причины такой аномаліи: наблюдатели, находящіеся на сѣверномъ полушаріи, въ Европѣ, если угодно, видятъ луну относительно себя на югѣ. Наблюдая ее, они стоятъ спиной къ сѣверу, положеніе обратное тому которое они занимаютъ разсматривая земную карту. Такъ какъ они стоятъ спиной къ сѣверу, востокъ у нихъ находится слѣва, а западъ справа. Для наблюдателей находящихся въ южномъ полушаріи, въ Патагоніи напримѣръ, западъ луны оказался бы слѣва, а востокъ справа, потому что югъ былъ бы позади ихъ.
   Такова причина кажущагося перемѣщенія двухъ главныхъ точекъ, и необходимо принять его въ соображеніе, чтобы слѣдовать за наблюденіями президента Барбикана.
   Съ помощію Марра selenographica Бера и Медлера, путешественники могли безошибочно распознать часть луннаго диска входившаго въ кругъ ихъ зрительной трубы.
   -- Что жь мы видимъ въ эту минуту? спросилъ Мишель.
   -- Сѣверную часть Облачнаго моря, отвѣчалъ Барбиканъ.-- Мы слишкомъ далеко отъ него чтобы распознать его свойство. Состоятъ ли эти равнины изъ сыпучихъ песковъ, какъ утверждали первые астрономы? Не представляютъ ли онѣ обширныхъ лѣсовъ, согласно съ мнѣніемъ г. Варена-Деларю, который полагаетъ что луна надѣлена очень низкою, но очень густою атмосферой? Это мы узнаемъ послѣ. А теперь воздержимся отъ догадокъ, которыя могутъ оказаться ошибочными.
   Это Море Облаковъ довольно неопредѣленно обозначено на картахъ. Полагаютъ что оно представляетъ обширную равнину, усѣянную массами лавы, извергнутой волканами которые находятся вблизи отъ ея праваго берега и носятъ названія: Птолемей, Пурбахъ, Арзахель. Но ядро двигалось и замѣтно приближалось къ лунѣ: вскорѣ обозначились вершины замыкающія это море съ сѣверной его границы. Впереди воздымалась великолѣпная гора, вершина коей какъ будто тонула въ морѣ солнечныхъ лучей.
   -- Что это? спросилъ Мишель.
   -- Коперникъ, отвѣчалъ Барбиканъ.
   -- Ну, посмотримъ Коперника.
   Гора эта, лежащая подъ 9° сѣв. шир. и 20° вост. долготы, воздымается на 3.438 метровъ надъ уровнемъ лунной поверхности. Она хорошо видима съ земли, и астрономы могутъ изучать ее вполнѣ, особенно во время фазы между послѣднею четвертью и новолуніемъ, потому что тогда тѣни тянутся длинною полосой отъ востока къ западу и даютъ возможность измѣрить ея высоту.
   Этотъ Коперникъ образуетъ самую замѣчательную лучезарную систему диска послѣ Тихо, лежащаго въ южномъ полушаріи. Онъ воздымается одиноко, подобно исполинскому маяку, на той части Моря Облаковъ которая граничитъ съ Моремъ Бурь, и своимъ яркимъ блескомъ освѣщаетъ разомъ два океана. Невыразимо прекрасно было зрѣлище этихъ длинныхъ, свѣтоносныхъ полосъ, столь ослѣпительныхъ во время полнолунія, которыя, переходя къ сѣверу за пограничныя горныя цѣпи, угасаютъ наконецъ въ Морѣ Дождей. Въ часъ земнаго утра, ядро, подобно аэростату унесенному въ пространство, господствовало надъ этою великолѣпною горой.
   Барбиканъ могъ съ точностью опредѣлить ея главныя черты. Коперникъ принадлежитъ къ разряду кольцеобразныхъ горъ перваго порядка, къ отдѣлу большихъ цирковъ. Подобно Кеплеру и Аристарху, господствующимъ надъ Моремъ Бурь, онъ является иногда блестящею точкой посреди пепельнаго свѣта, а потому его и принимали за дѣйствующій волканъ. Но онъ не что иное, какъ волканъ угасшій, подобно всѣмъ прочимъ на этой сторонѣ луны. Окружность его представляетъ діаметръ около 22 льё. Въ телескопъ открыты были на немъ слѣды наслоеній, произведенныхъ послѣдовательными взрывами, и окрестности его какъ будто усѣяны волканическими обломками, изъ коихъ нѣкоторые выказываются еще изъ внутренности кратера.
   -- На поверхности луны, сказалъ Барбиканъ,-- находится много различныхъ цирковъ, и не трудно убѣдиться что Коперникъ принадлежитъ къ лучистому ихъ разряду. Еслибы мы были ближе, мы замѣтили бы конусы находящіеся внутри и бывшіе нѣкогда огнедышащими жерлами. Вотъ чрезвычайно замѣчательное и не имѣющее никакихъ исключеній явленіе на лунномъ дискѣ: внутренняя поверхность этихъ цирковъ значительно пиже внѣшней равнины, въ противность тому что представляютъ земные кратеры. Изъ этого оказывается что общая кривизна дна этихъ цирковъ представляетъ сферу съ діаметромъ меньшимъ сравнительно съ діаметромъ луны.
   -- А какая причина такого особеннаго расположенія? спросилъ Николь.
   -- Неизвѣстно.
   -- Какой великолѣпный блескъ! повторялъ Мишель:-- я не думаю чтобы гдѣ-нибудь возможно было увидѣть зрѣлище болѣе прекрасное!
   -- Что же ты скажешь? спросилъ Барбиканъ:-- если случайности нашего путешествія завлекутъ насъ къ южному полушарію?
   -- Ну что жь? Я скажу что зрѣлище тамъ еще прекраснѣе, отвѣчалъ не обинуясь Мишель Арданъ.
   Въ эту минуту ядро стояло перпендикулярно надъ циркомъ Коперника. Онъ представлялъ собою почти полный кругъ, и окраины его, весьма крутыя, ясно обрисовывались. Замѣтна была даже его двойная кольцеобразная ограда. Кругомъ разстилалась сѣроватая раввина дикаго вида, рельефы которой выдѣлялись въ желтомъ цвѣтѣ. Внутри цирка блеснули на мгновеніе, какъ бы заключенные въ ларцѣ, два-три конуса изверженія, подобные громаднымъ брилліантамъ ослѣпительной игры. Къ сѣверу края понижались вслѣдствіе опущенія, давшаго по всей вѣроятности доступъ ко внутренности кратера.
   Проносясь надъ окрестною равниной, Барбиканъ могъ отмѣтить великое множество незначительныхъ вершинъ и между прочимъ маленькую кольцеобразную гору, носящую названіе Гей-Люссакъ, ширина коей 23 километра. Къ югу равнина являлась весьма плоскою, безъ малѣйшаго возвышенія почвы. Къ сѣверу же, напротивъ, до того мѣста гдѣ она примыкала къ Морю Бурь, она представляла какъ бы водную поверхность, взволнованную ураганомъ, гдѣ верхушки горъ и холмовъ казались рядами послѣдовательно воздымающихся волнъ. По всему этому пространству и во всѣхъ направленіяхъ бѣжали полосы свѣта сливавшіяся на вершинѣ Коперника. Нѣкоторыя имѣли до 30 километровъ въ вышину съ неизмѣримою длиной.
   Путешественники обсуждали происхожденіе этихъ странныхъ лучей, но, подобно земнымъ наблюдателямъ, не могли опредѣлить ихъ свойства.
   -- Но почему, сказалъ Николь,-- лучамъ этимъ не быть просто контрфорсами горъ, ярче отражающими солнечный свѣтъ?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Барбиканъ,-- еслибъ это было такъ, то, въ извѣстныя минуты, такіе горные отроги бросали бы тѣнь, а они ея не бросаютъ.
   И дѣйствительно, эти лучи появляются только въ такое время когда солнце становится прямо противъ луны, и исчезаютъ какъ только лучи его дѣлаются косвенными.
   -- Но что же придумали для объясненія этихъ полосъ свѣта? спросилъ Мишель:-- я не повѣрю чтобъ ученые когда-нибудь истощились въ объясненіяхъ.
   -- Да, отвѣчалъ Барбиканъ,-- Гершель выразилъ о нихъ мнѣніе, но не рѣшился выдать его за вѣрное.
   -- Пусть такъ; но что же это за мнѣніе?
   -- Онъ предполагалъ что эти лучи должны быть потоки остывшей лавы, которые блещутъ, когда солнце падаетъ на нихъ прямо. Это возможно, но достовѣрно сказать ничего нельзя. Впрочемъ, если мы подойдемъ ближе къ Тихо, то, можетъ-быть, вамъ удастся вѣрнѣе узнать причину этихъ лучей.
   -- Знаете ли, друзья мои, на что похожа эта равнина, если глядѣть на нее съ высоты, гдѣ мы находимся? спросилъ Мишель.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Николь.
   -- Съ этими кусками лавы, длинными какъ веретена, она похожа на громадную массу бирюлекъ, набросанную на столъ какъ попало. Не достаетъ только крючка чтобы повыдергать ихъ одна за другою.
   -- Будь же немножко посеріознѣе! сказалъ Барбиканъ.
   -- Будемъ серіозны, отвѣчалъ спокойно Мишель,-- и вмѣсто "бирюлекъ", поставимъ "скелеты". Такимъ образомъ равнина эта была бы громаднымъ кладбищемъ, на которомъ покоились бы смертные останки тысячи угасшихъ поколѣній. Болѣе нравится тебѣ это эффектное сравненіе?
   -- Одно стоитъ другаго!
   -- Чортъ возьми! На тебя не угодишь.
   -- Достойный другъ мой, возразилъ положительный Барбиканъ,-- какая намъ нужда знать на что это похоже, когда мы не знаемъ даже что это такое?
   -- Отвѣтъ отличный, воскликнулъ Мишель.-- Онъ научитъ меня какъ разсуждать съ учеными.
   Между тѣмъ ядро подвигалось со скоростью почти однообразною вдоль луннаго диска. Легко можно себѣ представить что путешественники не думали объ отдыхѣ. Ежеминутно измѣнялся ландшафтъ, бѣжавшій у нихъ предъ глазами. Утромъ, около половины втораго, они разсмотрѣли вершины другой горы. Справившись съ картой, Барбиканъ опредѣлилъ что предъ ними находился Эратосѳенъ.
   То была кольцеобразная гора высотой въ 4.500 метровъ, одинъ изъ цирковъ, очень многочисленныхъ на лунѣ. При этомъ случаѣ Барбиканъ сообщилъ своимъ друзьямъ странное мнѣніе Кеплера объ образованіи этихъ цирковъ. По мнѣнію знаменитаго математика, эти кратерообразныя впадины были изрыты человѣческими руками.
   -- Съ какою цѣлію? спросилъ Николь.
   -- Цѣль весьма понятная, отвѣчалъ Барбиканъ. Селениты предприняли эти громадныя работы и вырыли эти обширныя впадины для того чтобъ укрываться въ нихъ и предохранять себя отъ солнечныхъ лучей, прямо падавшихъ на нихъ по двѣ недѣли сряду.
   -- Не совсѣмъ же глупы эти Селениты! замѣтилъ Мишель.
   -- Странная мысль! сказалъ Николь.-- Но, вѣроятно, Кеплеру неизвѣстны были размѣры этихъ цирковъ; вырыть ихъ было бы гигантскою работой, невозможною для Селенитовъ!
   -- А почему же, если тяжесть на поверхности луны въ шесть разъ менѣе чѣмъ на поверхности земли? спросилъ Мишель.
   -- Но если Селениты въ шесть разъ менѣе жителей земли? возразилъ Николь.
   -- А если Селенитовъ и вовсе нѣтъ? проговорилъ Барбиканъ. На этомъ и остановилась ихъ бесѣда.
   Вскорѣ Эратосѳенъ исчезъ съ горизонта, прежде чѣмъ ядро на столько приблизилось къ нему чтобы возможно было тщательное его изслѣдованіе. Эта гора отдѣляла Аппеннины отъ Карпатовъ.
   Въ лунной орографіи обозначены нѣсколько горныхъ цѣпей, которыя главнымъ образомъ размѣщены въ сѣверномъ полушаріи. Нѣкоторыя однако занимаютъ извѣстныя части южнаго полушарія.
   Вотъ таблица этихъ различныхъ цѣпей, обозначенныхъ отъ юга къ сѣверу съ ихъ географическимъ положеніемъ и съ обозначеніемъ ихъ высочайшихъ пунктовъ:
   Горы:

Южн. широта.

Выс. въ метр.

   Дерфели

84°

7.603

   Лейбницъ

65°

7.600

   Роокъ

отъ 20° до 30°

1.600

   Алтай

" 17° " 28°

4.047

   Кордильеры

" 10° " 20°

3.898

   Пиренеи

" 8° " 18°

3.631

   Уралъ

" 5° " 13°

838

   Даламберъ

" 4° " 10°

5.847

   

Сѣв. широта.

   Гемусъ

отъ 8° до 21°

2.021

   Карпаты

" 15° " 19°

1.939

   Аппеннины

" 14° " 2°

5.501

   Тавръ

" 21° " 28°

2.746

   Рифеи

" 25° " 33°

4.171

   Герцины

" 17° " 29°

1.170

   Кавказъ

" 32° " 41°

5.567

   Альпы

" 24° " 49°

3.617

   Между этими различными цѣпями самая значительная Аппеннины, распространеніе коей во 150 льё уступаетъ распространенію большихъ орографическихъ системъ земли. Аппеннины тянутся вдоль восточнаго берега Моря Дождей и къ сѣверу продолженіемъ ихъ служатъ Карпаты, профиль которыхъ исчисленъ почти во сто льё.
   Пушественники успѣли бросить только бѣглый взглядъ на эти Аппеннины, которыя обрисовываются отъ 10° зап. долг. до 16° вост. долг.; но цѣпь Карпатовъ простиралась подъ ихъ глазами отъ 18° до 30° вост. долг., и они могли разсмотрѣть ихъ расположеніе.
   Одна гипотеза показалась имъ весьма вѣроятною. При видѣ этой цѣпи Карпатовъ, представляющей тамъ и сямъ кругообразныя формы и многія вершины, они пришли къ заключенію что она образовала нѣкогда обширные цирки. Эти гористыя кольца, вѣроятно, разорваны были когда-либо обширнымъ разлитіемъ, которому бытіемъ своимъ обязано Море Дождей. Эти Карпаты, по своему виду, были тѣмъ чѣмъ были бы цирки Пурбаха, Арзахеля и Птоломея, еслибы какой-либо переворотъ сбросилъ ихъ лѣвыя окраины и превратилъ ихъ въ непрерывную цѣпь. Они представляютъ среднюю высоту въ 3.200 метровъ, одинаковую съ нѣкоторыми пунктами Пиринеевъ, каковъ, напримѣръ, портъ Пинеда. Ихъ южные склоны понижаются отвѣсно къ громадному Морю Дождей.
   Около двухъ часовъ утра, Барбиканъ находился на высотѣ двадцатой лунной параллели, не далеко отъ той ма и.
   Это странное природное явление Луны не могло не разжечь любопытства земных астрономов. Первые наблюдения над Луной не обнаружили этих борозд. Ни Гевелий, ни Кассини, ни Лагир, ни Гершель, по-видимому, их не разглядели. Впервые привлек внимание ученого мира к этому явлению в 1789 году Шретер. Его последователи - Пасторфф, Грюйтгейзен, Бэр и Мэдлер - занялись их изучением. В данное время этих трещин насчитывается до семидесяти. Но если их и удалось подсчитать, то происхождение их до сих пор все-таки не установлено. Это, разумеется, не укрепления и не русла высохших рек; во-первых, потому что вода, обладающая очень незначительным удельным весом на Луне, не была бы в состоянии прорыть такие глубокие русла, во-вторых, потому что эти трещины часто пересекают на значительной высоте кратеры и цирки.
   Мишель Ардан высказал предположение, случайно совпавшее с мнением Юлиуса Шмидта:
   - Может быть, эти непонятные линии представляют собой ряды каких-нибудь насаждений.
   - Что ты хочешь сказать? - нетерпеливо перебил его Барбикен.
   - Не горячись, уважаемый председатель, - отвечал Мишель. - Я хочу сказать, не состоят ли эти темные линии из рядов правильно рассаженных деревьев?
   - Ты, значит, предполагаешь, что это растительность?
   - Да, - настаивал Мишель. - Мне хочется объяснить то, чего до сих пор вы, ученые, не разгадали! Моя гипотеза по крайней мере объяснила бы, почему эти линии в определенные периоды исчезают или кажутся исчезнувшими.
   - Почему же это бывает, по-твоему?
   - Потому что деревья становятся невидимыми, когда опадает их листва, и делаются заметными, когда снова распускаются.
   - Объяснение твое действительно очень остроумно, мой милый, - возразил Барбикен, - беда только в том, что оно никуда не годится.
   - Почему же?
   - Потому что на Луне нет того, что называется временами года, а стало быть, нет и тех сезонных изменений в растительном мире, о которых ты говоришь.
   Действительно, Барбикен был прав. При незначительном наклоне лунной оси Солнце неизменно стоит там почти на одной и той же высоте во всех широтах. В надэкваториальных областях оно почти всегда находится в зените, а в областях полярных - не подымается над линией горизонта. Таким образом, в каждой лунной области в зависимости от ее положения относительно Солнца вечно царит какое-нибудь одно время года: либо зима, либо весна, либо лето, либо осень. То же самое происходит и на Юпитере, ось которого имеет также очень небольшой наклон по отношению к орбите.
   Как же все-таки объяснить происхождение этих трещин? Вопрос трудноразрешимый. Образование их, несомненно, относится к более поздним эпохам, чем образование кратеров и цирков, потому что кольцевые валы прорезаны этими бороздами. Возможно, что они возникли в новейшие геологические эпохи и объясняются разрушительной деятельностью стихий.
   Снаряд между тем уже достиг сороковой лунной параллели и находился на расстоянии не более восьмисот километров от Луны. В зрительную трубу все предметы представлялись не дальше чем в двух лье. В эту минуту под снарядом вздымался на высоте пятисот пяти метров Геликон, а налево тянулся ряд небольших гор, замыкающих часть моря Дождей, которая носит название залива Радуг.
   Атмосфера Земли должна стать в сто семьдесят раз прозрачнее, чтобы астрономы были в состоянии производить точные наблюдения поверхности Луны. Но в безвоздушной среде, где летел снаряд, не заключалось никаких паров, которые могли бы препятствовать наблюдениям. Кроме того, Барбикен находился теперь на таком близком расстоянии от Луны, какого не могли дать даже самые мощные телескопы Джона Росса и обсерватории Скалистых гор. Итак, он был поставлен в наиболее благоприятные условия для разрешения вопроса, обитаема ли Луна или нет. И все-таки он не в состоянии был ответить на этот вопрос. Он видел перед собой только пустынные равнины и на севере - цепи обнаженных гор. Нигде никаких следов работы человека. Никаких развалин, свидетельствовавших о его существовании. Никаких признаков животных, никаких указаний на присутствие хотя бы низших организмов. Никакого движения. Ни следа растительности. Из трех миров, населяющих земной шар, на Луне был представлен только один мир минералов.
   - Вот тебе на! - протянул Мишель Ардан с некоторым разочарованием. - Неужели же и вправду там никого нет?
   - По-видимому, нет, - ответил Николь. - Ни человека, ни животных, ни растений. Впрочем, если атмосфера и в самом деле скопляется в ущельях, в глубине цирков или, наконец, на противоположном от нас полушарии, то мы еще не можем ничего утверждать положительно.
   - Известно, - заметил Барбикен, - что самый зоркий глаз не может различить человека на расстоянии более семи километров. Значит, если даже допустить существование селенитов, они видят наш снаряд, а мы их видеть не можем.
   К четырем часам утра на пятидесятой параллели наших героев отделяли от Луны всего шестьсот километров. С левой стороны от них тянулась горная цепь самых причудливых очертаний, залитая ярким солнечным светом. С правой - напротив - зияла черная впадина, наподобие мрачного бездонного колодца, вырытого в почве Луны.
   Это был цирк Платона, Черное озеро, которое можно наблюдать и с поверхности Земли в промежуток между последней четвертью Луны и новолунием, когда тени на Луне падают с запада на восток.
   Платон представляет собой кольцеобразную гору, расположенную на 51 градусе северной широты и 9 градусе восточной долготы. Кратер его имеет 92 километра в длину и 61 километр в ширину. Барбикен крайне досадовал, что снаряд не пролетел над самой впадиной цирка; может быть, в этой бездне они могли бы наткнуться на какое-нибудь таинственное явление. Но изменить направление снаряда было не в их власти. Приходилось безропотно подчиняться. Нельзя управлять воздушным шаром, а тем меньше - движением снаряда, в котором ты заперт, как в тюремной камере.
   Часов около пяти утра путешественники миновали, наконец, северную границу моря Дождей. По левую руку от них осталась гора Кондамин, а по правую руку - гора Фонтенель. Эта часть лунного диска, начиная с 60 градуса, была сплошь покрыта горами. В зрительную трубу они виднелись с расстояния не более одного лье, что равняется приблизительно высоте Монблана над уровнем моря. Всюду возвышались пики и цирки. На 70 градусе вздымалась гора Филолай высотой в 3700 метров с кратером в форме эллипса, длиной в 16 и шириной в 4 лье.
   На этом расстоянии Луна представляла весьма странное зрелище. Условия наблюдения Луны сильно разнились от условий, в которых мы ведем наблюдения на Земле.
   На Луне нет воздуха, и отсутствие газообразной оболочки влечет за собой весьма любопытные последствия.
   На Луне не бывает сумерек; ночь сменяется днем и день сменяется ночью мгновенно, подобно лампе, которая мгновенно гаснет и загорается в темноте. Нет постепенного перехода от тепла к холоду. Температура на Луне сразу падает с точки кипения до температуры межпланетного пространства.
   То же отсутствие воздуха влечет за собой еще одно явление: в областях Луны, не освещаемых непосредственно Солнцем, царит абсолютная темнота. На Луне не существует того явления, которое мы называем на: Земле рассеянным светом, этого светящегося вещества, разлитого в воздухе и вызывающего вечерние и предрассветные сумерки, всю чарующую красоту постепенного перехода от дня к ночи. Отсюда необычайная резкость контрастов, допускающая только два цвета - черный и белый. Если житель Луны заслонит глаза от Солнца, небо покажется ему совершенно черным, а звезды он увидит такими же яркими точками, как в самые темные ночи.
   Можете себе представить, какое впечатление произвело на Барбикена и его друзей подобное зрелище! Глаза у них прямо разбегались. Они уже не в состоянии были улавливать относительные размеры различных областей. Земной пейзажист не сумел бы изобразить ни один из лунных ландшафтов, так как они не смягчались переходами светотени; он видел бы повсюду только чернильные пятна на белом фоне.
   Этот вид не изменился даже тогда, когда снаряд на восьмидесятом градусе снизился на расстоянии ста километров от Луны; картина оставалась прежней и в пять часов утра, когда ядро пролетало на расстоянии менее пятидесяти километров над вершиной горы Джиойа, - причем зрительная труба сокращала это расстояние до одной восьмой лье. Казалось, что до Луны рукой подать. Трудно было поверить, что ядро не заденет лунной поверхности хотя бы у северного полюса, блестящий гребень которого уже ярко обрисовывался на черном небе. Неугомонный Мишель уже собирался отворить окно и выпрыгнуть на Луну. Прыжок с высоты двенадцати лье! Ему это было нипочем. Впрочем, такая попытка ни к чему бы не привела, потому что если снаряду не суждено было коснуться Луны хотя бы в одной точке, то и Мишель, увлеченный движением снаряда, не мог бы ее достичь.
   Ровно в шесть часов они пролетели над лунным полюсом. Путешественники видели теперь ярко освещенную половину лунного диска; другая его половина утопала во мраке. Снаряд перелетел границу, разделявшую ярко освещенную часть от совершенно черной, и мгновенно погрузился в непроницаемую тьму.
    

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.

Ночь, длящаяся триста пятьдесят четыре с половиной часа.

   В ту самую минуту, как снаряд погрузился в темноту, он пронесся над северным полюсом Луны в расстоянии менее пятидесяти километров от него. Несколько секунд оказалось достаточно для перехода из ослепительного света в непроглядный мрак. Эта перемена совершилась так неожиданно и быстро, без какого-либо перехода, словно Луна погасла от чьего-то мощного дуновения.
   - Луна исчезла, испарилась! - воскликнул ошеломленный Ардан.
   В самом деле - ни отблеска, ни тени, ровно ничего не осталось от диска, еще недавно сиявшего с такой ослепительной силой. Яркое сияние звезд еще резче подчеркивало черноту ночи.
   Подобная темнота царила в течение трехсот пятидесяти четырех с половиной часов в каждой точке этого лунного полушария. Эта долгая ночь объясняется равенством поступательного и вращательного движения Луны вокруг Земли и вокруг собственной оси. Снаряд, войдя в конус тени, отбрасываемой Луной, не мог больше подвергаться действию солнечных лучей, так же как и вся невидимая половина Луны.
   Внутри снаряда стоял полный мрак. Путешественники не видели друг друга. У них, естественно, явилось желание рассеять эту удручающую тьму, и как ни опасался Барбикен тратить газ, запасы которого были ограничены, ему все же пришлось прибегнуть к искусственному освещению.
   - Проклятое Солнце! - кричал Ардан. - Заставляет нас тратить газ, вместо того чтобы заботиться о нашем даровом освещении.
   - Не будем винить Солнце, - возразил Николь. - Виновато не оно, а Луна, которая, как экран, загородила от нас Солнце.
   - Неправда, виновато Солнце! - настаивал Мишель.
   - Нет, Луна! - упорствовал Николь. Бесполезный спор прекратил Барбикен.
   - Друзья мои, - заявил он, - ни Солнце, ни Луна не виноваты. Виноват наш снаряд: вместо того чтобы точно лететь по сообщенному направлению, он уклонился в сторону. А еще справедливее было бы винить злополучный болид, который заставил наш снаряд уклониться от первоначального пути.
   - Хорошо! - примирительно сказал Мишель. - Вопрос решен, и теперь, по-моему, нам остается только позавтракать. После целой ночи трудов не грех и подкрепиться.
   Предложение Мишеля возражений не встретило, и через несколько минут завтрак был готов. Ели, однако, без аппетита, пили без взаимных здравиц и тостов. У каждого на душе было неспокойно. Непроглядная тьма безвоздушного пространства навевала смутную тревогу. Со всех сторон их окружал столь излюбленный Виктором Гюго "зловещий" мрак.
   За завтраком только и было толков что о долгой ночи в 354 часа, или в 15 суток, которую должны были терпеть, подчиняясь физическим законам, бедные жители Луны. Барбикен объяснил своим друзьям это интересное явление.
   - Подумайте, как любопытно, - проговорил Барбикен. - Если каждое из лунных полушарий лишается солнечного света на целых пятнадцать суток, то одно из них, над которым мы проносимся в настоящее время, не может даже пользоваться и светом Земли, хотя она сейчас ярко освещена. Таким образом, если наша Земля и может служить Луной своему спутнику, то только для одной его половины. Если бы перенести те же условия на Землю, если бы Европа, например, никогда не видела Луны, можно представить себе удивление европейца, приехавшего, положим, в Австралию!
   - Люди стали бы ездить в Австралию ради того только, чтобы посмотреть на Луну? - спросил Мишель.
   - Вот именно, - сказал председатель "Пушечного клуба". - Такое же удивление пережил бы селенит, появившийся с той части Луны, которая противоположна Земле и никогда не видна нашим "землякам"...
   - То же самое увидели бы и мы, если бы прибыли сюда во время новолуния, то есть на пятнадцать дней позже, - добавил Николь.
   - Зато, - продолжал Барбикен, природа балует жителей видимой части Луны в ущерб их антиподам. На долю селенитов невидимой части выпали, как видите, ночи в триста пятьдесят четыре часа, ночи, темноту которых не прорезает ни один луч. А селениты видимой части Луны, как только Солнце, светившее им пятнадцать суток подряд, скроется за горизонтом, уже видят на противоположной стороне неба блестящее светило - Землю, чей диск в тринадцать раз больше Луны, а следовательно, и света дает в тринадцать раз больше. Свет Земли не поглощается атмосферой. Земля уходит с лунного горизонта только в ту минуту, когда на нем с противоположной стороны появляется Солнце.
   - Хорошо сказано! - перебил Мишель. - Немного, пожалуй, академично, но здорово.
   - Из этого следует, - продолжал Барбикен, не обращая внимания на шутки Мишеля, - что жить на видимой части лунного диска очень приятно - во время полнолуния видишь Солнце, в новолуние - Землю.
   - А мне кажется, - сказал Николь, - что это преимущество теряет всякое значение из-за невыносимой жары, которую вызывают солнечные лучи.
   - Это неудобство в равной мере испытывают оба полушария, потому что отраженный свет Земли не дает тепла. Напротив, невидимой стороне Луны приходится больше страдать от зноя, чем видимой. Я говорю это главным образом для вас, Николь, потому что Мишель, вероятно, этого не поймет.
   - Благодарю, - расшаркался Мишель.
   - Дело в том, - продолжал Барбикен, - что ведь невидимая сторона Луны пользуется солнечным светом и теплом во время новолуния, то есть тогда, когда Луна занимает положение между Солнцем и Землей. В это время Луна сравнительно с тем положением, в каком она бывает во время нашего полнолуния, находится ближе к Солнцу на отрезок, в два раза превышающий ее расстояние от Земли. Это расстояние может быть выражено двумя сотыми расстояния от Солнца до Земли, или в круглых числах это составит двести тысяч лье. Значит, невидимая сторона Луны на двести тысяч лье ближе к Солнцу в то время, когда она освещена его лучами.
   - Справедливо, - заметил Николь.
   - И наоборот... - продолжал Барбикен.
   - Одну минуту, - перебил Мишель своего ученого друга.
   - Что такое?
   - Я прошу предоставить дальнейшее объяснение мне!
   - Это зачем?
   - Чтобы доказать, что и я кое-что понял.
   - Ну говори, говори, - улыбаясь, согласился Барбикен.
   - Итак, наоборот, - начал Мишель, подражая интонациям и жестам председателя "Пушечного клуба", - когда видимая часть Луны освещена Солнцем, то есть в полнолуние, Земля находится между Луной и Солнцем. Стало быть, расстояние, отделяющее Луну от Солнца, увеличивается круглым счетом на двести тысяч лье, и тепло, получаемое Луной, уже гораздо менее значительно.
   - Великолепно! - воскликнул Барбикен. - Знаешь, Мишель, для артиста ты очень сообразителен...
   - Подумаешь! - пренебрежительно пожал плечами Мишель. - У нас все такие на Итальянском бульваре!
   Барбикен важно пожал руку своему веселому спутнику, продолжая перечислять преимущества жителей видимого лунного полушария.
   Между прочим, он упомянул о солнечных затмениях, которые происходят только для видимой части Луны, так как при солнечном затмении Луна должна быть непременно в противостоянии. Эти затмения, вызванные противостоянием Земли, Солнца и Луны, могут продолжаться два часа, в течение которых земной шар вследствие преломления солнечных лучей земной атмосферой должен казаться с Луны маленькой черной точкой на Солнце.
   - Стало быть, - сказал Николь, - природа поскупилась и обездолила одно из лунных полушарий.
   - Пожалуй, - ответил Барбикен. - Хотя благодаря Известной либрации, некоторому колебанию, покачиванию Луны вокруг своего центра, она обращает к Земле несколько больше половины своего диска. Она слегка похожа на маятник, центр тяжести которого наклонен к земному шару и непрерывно либрирует. Отчего возникает эта либрация? Оттого что вращательное движение Луны вокруг своей оси происходит с одинаковой скоростью, в то время как ее поступательное движение по эллиптической орбите вокруг Земли - неравномерно. В перигее преобладает поступательная скорость, и Луна повертывается к Земле частью своего западного края. В апогее, наоборот, преобладает вращательная скорость Луны, и благодаря этому она поворачивается к Земле большей частью восточного края. Таким образом, каждый раз показывается то с запада, то с востока тоненький серп Луны в восемь градусов. Отсюда получается, что из тысячи частей Луны видимыми оказываются пятьсот шестьдесят девять.
   - Все равно, - заметил Мишель, - если нам когда-нибудь придется стать селенитами, то мы поселимся на видимой стороне Луны. Я не могу жить без света!
   - Согласен, поселимся, - ответил Николь, - если только атмосфера не сосредоточена именно на невидимой стороне, как уверяют некоторые астрономы.
   - Это резонное замечание, - согласился Мишель.
   После завтрака путешественники принялись снова за наблюдения. Они погасили свет в снаряде и старались хоть что-нибудь разглядеть сквозь темные окна вагона. Но в окружающем их мраке нельзя было заметить ни одного светлого атома.
   Барбикен все снова и снова задумывался над непонятным явлением, каким образом, пройдя на таком близком расстоянии от Луны - всего в каких-нибудь пятидесяти километрах, - снаряд все-таки не упал на Луну? Если бы ядро летело с большей скоростью, было бы понятно, что этого падения не произошло. Но при сравнительно небольшой его скорости сопротивление лунному притяжению казалось необъяснимым. Подвергался ли снаряд действию какой-то неведомой силы? Притягивало ли его в эфире какое-нибудь другое небесное тело? Так или иначе, было очевидно, что он не соприкоснется ни с одной точкой лунной поверхности.
   Куда летел снаряд? Удалялся ли он от лунного диска или приближался к нему? Или же в этом глубоком Мраке его уносило куда-то в беспредельное неведомое пространство?
   Все эти вопросы неотступно волновали Барбикена, но решить их он был не в состоянии. Может быть, невидимое светило находилось всего в нескольких лье, в нескольких милях, но ни он, ни его друзья не могли его видеть. Если какой-нибудь шум и раздавался на поверхности Луны, они этого шума не слышали. Воздуха, проводника звука, не было, чтобы донести до них "стоны" Луны, которую арабские легенды называют "человеком" наполовину окаменевшим, но все еще трепещущим и стонущим от боли".
   Понятно, что все это могло вывести из равновесия самого терпеливого наблюдателя" Наиболее интересное, таинственное, невидимое полушарие было сейчас так же недоступно для их глаза, как и с Земли! Полушарие, которое всего пятнадцать суток тому назад, или пятнадцатью сутками позднее, было или будет с избытком освещено солнечными лучами, теперь терялось в непроглядном мраке. А что станет со снарядом через пятнадцать суток? Куда увлекут его неведомые силы притяжения? Кто мог это сказать!
   Астрономы полагают, что невидимое полушарие Луны по своему устройству совершенно сходно с видимым. Действительно, вследствие небольших либраций Луны, о которых рассказал Барбикен, открывается около седьмой части невидимого полушария и на этих участках наблюдаются такие же горы и равнины, цирки и кратеры, что и на карте видимого полушария. Значит, можно с достоверностью предположить, что и там - та же природа, тот же мир, бесплодный и мертвый. Но что, если атмосфера существует именно на той стороне? Что, если воздух и вода породили жизнь на этих материках? Что, если там еще существует растительность? Что, если благодаря всем этим условиям там живет и человек? Сколько интересных вопросов можно было бы разрешить, если бы хоть одним глазком взглянуть на невидимое полушарие! Сколько загадок было бы разгадано на основании подобных наблюдений! И какое было бы наслаждение хоть мельком полюбоваться миром, доселе скрытым от человеческих взоров!
   Понятно поэтому, какую досаду испытывали наши путешественники, когда вокруг них сгустился глубокий мрак: наблюдение лунного диска было им совершенно недоступно. Одни только созвездия радовали их взоры, и надо заметить, что никогда астрономы, будь то Фэй, Шакорнак или Секки, не находились в столь благоприятных условиях для звездных наблюдений.
   Поистине ничто не могло сравниться с великолепием звездного неба. Эти алмазы, как бы вправленные в небесный свод, переливались всеми цветами радуги. Глаз охватывал весь небосклон от Южного Креста до Полярной звезды. Эти созвездия через двенадцать тысяч лет, вследствие колебаний земной оси, должны будут уступить свою роль полярных звезд: первый Канопусу - в южном полушарии, и вторая Веге - в северном. Взор терялся в бесконечности вселенной, и снаряд летел точно новое светило, созданное руками человека. По вполне понятным причинам все созвездия сияли ровным, спокойным светом; они не мерцали, потому что здесь не было атмосферы, которая вследствие неодинаковой влажности и плотности слоев воздуха вызывает мерцание звезд. Здесь они сияли как ясные, кроткие очи, устремленные в глубокий, непроницаемый мрак среди нерушимого безмолвия Вселенной.
   Путешественники долго не могли оторваться от звездного неба, на котором огромный диск Луны зиял громадной черной впадиной. Но постепенно их восторженное созерцание сменилось мучительным ознобом. От пронизывающего холода стекла окон скоро затянулись изнутри толстым слоем льда. Отвесные лучи Солнца уже не согревали снаряд, который мало-помалу утрачивал скопившуюся в стенках теплоту. Это тепло благодаря излучению быстро рассеивалось в пространстве. Температура в их вагоне сильно понизилась. Вследствие этого влага при соприкосновении со стеклами превращалась в лед, который препятствовал каким бы то ни было наблюдениям.
   Николь посмотрел на градусник и обнаружил, что температура упала до семнадцати градусов ниже нуля! Барбикен, несмотря на требования экономии, вынужден был прибегнуть к газу, теперь уже не только для освещения, но и для отопления снаряда. Холод становился нестерпимым. Путешественникам грозила опасность замерзнуть.
   - Ну мы не можем пожаловаться на однообразие нашего путешествия! - заметил Мишель Ардан. - Какое богатство ощущений - хотя бы в смысле температуры! То нас ослепляет яркий свет и мы задыхаемся от невыносимой жары, как индейцы в пампасах, то погружаемся в непроницаемый мрак и дрожим от стужи, точно эскимосы! Жаловаться не приходится. Природа, можно сказать, на совесть заботится о наших развлечениях.
   - А какова наружная температура? - спросил Николь у Барбикена.
   - Та же, что и всегда в межпланетном пространстве, - ответил Барбикен.
   - Значит, теперь как раз время произвести опыт, который мы не могли проделать при солнечном освещении, - сказал Ардан.
   - Ты прав, теперь или никогда, - ответил Барбикен, - именно сейчас мы находимся в таком положений, что можем с большой точностью измерить температуру межпланетного пространства и проверить вычисления Фурье или Пуйэ.
   - Во всяком случае, холод собачий, - заметил Мишель. - Смотрите, как влага осаждается на стеклах окон. Если понижение температуры будет продолжаться, нас скоро засыплет снегом от собственного нашего дыхания.
   - Приготовьте термометр! - сказал Барбикен. Понятно, что обыкновенный термометр не дал бы никаких показаний при столь исключительных обстоятельствах. Ртуть замерзла бы в трубке градусника, так как остается в жидком состоянии только до сорока двух градусов ниже нуля. Но Барбикен запасся прибором системы Уолфердина, который мог показывать чрезвычайно низкие температуры.
   Прежде чем пустить в дело этот прибор, его надо было проверить при помощи обычного градусника и затем приступить к измерению наружной температуры.
   - Как же это сделать? - спросил Николь.
   - Нет ничего легче, - ответил Ардан, которого не смущали никакие затруднения. - Мы быстро отворим окно, выбросим наружу прибор, и он послушно полетит за нами, а через четверть часа мы его достанем...
   - Чем? Рукой? - спросил Барбикен. - Рукой, - ответил Мишель.
   - Ну, мой друг, не советую тебе это делать, твоя рука на этом страшном морозе тотчас же превратится в бесформенную ледышку.
   - Да что ты!
   - Ты почувствуешь жестокий ожог, как от прикосновения к раскаленному добела железу, - ведь наша тело одинаково реагирует на сильный холод и на сильный жар. К тому же я не уверен в том, что выброшенные нами предметы все еще следуют за нами.
   - Почему же? - спросил Николь.
   - Да потому, что если мы летим в лунной атмосфере, как бы ни была она разрежена, эти предметы должны от нас постепенно отставать. Темнота мешает нам удостовериться в их присутствии; поэтому, чтобы не рисковать термометром, привяжем его, тогда его легко будет втянуть обратно в снаряд.
   Совет Барбикена был принят.
   Окно быстро приотворили, и Николь кинул термометр, прикрепленный на короткой веревке.
   Иллюминатор приоткрыли всего на одну секунду, но этой секунды было достаточно, чтобы в снаряд хлынул жесточайший мороз.
   - Тысяча чертей! - воскликнул Мишель Ардан. - На таком морозе замерзли бы даже белые медведи!
   Барбикен оставил термометр снаружи на полчаса; этого было более чем достаточно, чтобы прибор показал температуру окружающего снаряд пространства. Затем термометр быстро втянули обратно в кабину.
   Барбикен вычислил количество ртути, перелившееся в маленькую ампулу, припаянную к внутренней части прибора, и сказал:
   - Пуйэ оказался прав в своем споре с Фурье. Сто сорок градусов Цельсия ниже нуля.
   Такова ужасающая температура небесного пространства! Такова, может статься, и температура лунных материков, когда ночное светило вследствие излучения теряет всю теплоту, скопившуюся в нем в течение пятнадцатисуточного лунного "дня".
    

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ.

Гипербола или парабола?

   Многим, может быть, покажется удивительным, что Барбикен и его спутники так мало заботились о том, какую судьбу готовила им металлическая тюрьма, уносившая их в бесконечность эфирных пространств. Вместо того чтобы поинтересоваться собственной участью, они проводили время за различными опытами, словно сидели в рабочих кабинетах какой-нибудь обсерватории.
   На это можно было бы ответить, что люди такой закалки, как они, стоят выше повседневных забот и что у них есть занятия и цели поважнее собственной жизни.
   Но главная причина в том, что они и не могли бы управлять снарядом, не могли ни остановить его полета, ни изменить его направления.
   Моряк управляет рулем своего корабля; воздухоплаватель может регулировать по вертикали движение воздушного шара. Они же никакими средствами не могли воздействовать на свой экипаж. Управлять им было невозможно. Поэтому они и не проявляли бесполезного волнения и беспокойства и целиком положились, как говорят моряки, на "волю стихии".
   Где находились они в данную минуту - в восемь часов утра того дня, который на Земле считался 6 декабря? На это можно было ответить, что находились они, несомненно, в соседстве с Луной и даже довольно близко от нее - так близко, что она представлялась им громадным черным кругом на небе. Но вычислить расстояние до Луны было немыслимо.
   Снаряд, движимый неведомой силой, пронесся на расстоянии пятидесяти километров над северным полюсом Луны. Вот уже два часа, как они вошли в конус тени, и нельзя было установить, увеличилось ли это расстояние или сократилось. Чтобы определить скорость и направление снаряда, у них не было никакой отправной точки. Может быть, он удалился от Луны и скоро должен был выйти из полной тени; а может быть, напротив, они значительно приблизились к Луне и могли бы налететь на какой-нибудь высокий пик невидимого лунного полушария, что, разумеется, прекратило бы их дальнейшее странствие, к великому огорчению путешественников.
   По этому поводу возник спор, и Мишель Ардан, всегда готовый дать любое объяснение, высказал мысль, что снаряд под влиянием лунного притяжения упадет, наконец, на Луну, как падает аэролит на поверхность земного шара.
   - Прежде всего далеко не все аэролиты падают на Землю, - возразил Барбикен, - а только очень немногие. Так что даже если мы и окажемся в положении аэролита, это еще вовсе не значит, что мы непременно упадем на Луну.
   - Но раз мы так близко от нее...
   - Заблуждение, - отрезал Барбикен. - Разве ты никогда не видел "падающих звезд", которые в иные месяцы тысячами исчерчивают все небо?
   - Ну конечно, видел.
   - Так вот эти звезды, или, вернее, небольшие небесные тела, светятся только благодаря тому, что сильно раскаляются, проходя через атмосферные слои. А раз они пересекают атмосферу, значит, они не дальше шестнадцати лье от Земли и, однако же, очень редко падают на ее поверхность. То же применимо и к нашему снаряду. Несмотря на большую близость к Луне, он может все-таки не упасть на нее.
   - А тогда меня интересует, как же поведет себя в пространстве наш блуждающий вагон? - допытывался Мишель.
   - Как мне кажется, на этот вопрос могут быть два ответа, - сказал Барбикен после минутного размышления.
   - Какие же?
   - Снаряду предстоит выбор между двумя математическими кривыми, и он последует по той или по другой, в зависимости от скорости своего движения, которую я еще не могу определить.
   - Ну разумеется, - сказал Николь, - он может пойти либо по параболе, либо по гиперболе.
   - Верно, - ответил Барбикен. - При одной скорости он пойдет по параболе, при другой, более значительной, - по гиперболе.
   - Люблю громкие слова! - воскликнул Мишель Ардан. - Стоит их только услышать, как все тотчас же становится ясно. Что же это такое - парабола, позвольте вас спросить.
   - Парабола, друг мой, - ответил Николь, - это незамкнутая кривая линия второго порядка, получающаяся от сечения конуса плоскостью, параллельной одной из его образующих.
   - А, вот оно что! - произнес Мишель с притворным удовлетворением.
   - Это примерно траектория бомбы, выпущенной мортирой, - пояснил Николь.
   - Отлично. А гипербола? - спросил Мишель.
   - Гипербола - тоже незамкнутая кривая второго порядка, образуемая сечением конуса плоскостью, параллельной его оси. Она состоит из двух ветвей, уходящих в бесконечность.
   - Скажите на милость, - воскликнул Ардан самым серьезным тоном, словно ему сообщили о каком-то необычайном происшествии. - А теперь, капитан Николь, заметь следующее: в твоей гиперболе, я хотел сказать - гипер... бол... товне, мне больше всего нравится то, что она столь же непонятна, как и твое объяснение.
   Николь и Барбикеи мало обращали внимания на вдтки Ардана. Они пустились в научный спор. Их больше всего волновал вопрос, по какой кривой полетит ядро. Один стоял загиперболу, другой за параболу. Они разговаривали чистейшими формулами с бесконечным количеством иксов. Доказательства излагались таким языком, что Мишель выходил из себя. Спор действительно был горячий, и ни один из споривших, казалось, не желал уступать противнику облюбованную им кривую.
   Ученый спор затянулся настолько, что Мишель потерял, наконец, всякое терпение.
   - Хватит с вас, господа косинусы! - сказал он. - Перестанете ли вы, наконец, швыряться своими параболами и гиперболами? В этом деле меня интересует только одно: ну положим, наше ядро полетит по той или другой кривой. Куда же нас приведут эти кривые?
   - Никуда, - ответил Николь.
   - То есть как никуда?
   - Разумеется, никуда, - сказал Барбикен. - Ведь это же незамкнутые кривые: ветви их уходят в бесконечность.
   - Уж эти мне ученые! - вскричал Мишель. - Обожаю ученых! Да какое нам дело, полетит ли снаряд по параболе или по гиперболе, раз и та и другая занесут нас в бесконечное пространство?
   Барбикен и Николь не могли удержаться от улыбки. Они действительно занимались "искусством для искусства". Никогда еще более бесполезный спор не происходил в столь мало подходящих условиях. Мрачная истина заключалась в том, что, независимо от того, полетит ли снаряд по параболе или по гиперболе, путешественники уже никогда не попадут ни на Луну, ни на Землю.
   Что же могло ожидать отважных друзей в самом недалеком будущем? Если им и не придется умереть от голода или от жажды, если они не замерзнут от нестерпимого холода, то через несколько дней, когда будет израсходован весь газ, они неминуемо погибнут от недостатка воздуха.
   Как ни старались друзья экономить газ, его все же приходилось тратить из-за невероятного понижения окружающей температуры. Они могли еще кое-как обходиться без света, но тепло им было жизненно необходимо. К счастью, аппарат Рейзе и Реньо был весьма экономичным, и для поддержания температуры в снаряде на необходимом уровне не требовалось большого расхода газа.
   Наблюдение через окно стало затруднительным, потому что влага в снаряде осаждалась на оконных стеклах и быстро превращалась в лед. Стекла приходилось то и дело протирать. Тем не менее друзьям все же удалось сделать некоторые очень интересные наблюдения.
   В самом деле, если на невидимой стороне Луны есть атмосфера, то падающие звезды, проходя через нее, должны загораться. Если бы снаряд летел сквозь воздушные слои, то можно было бы уловить какой-нибудь звук, распространяемый лунным эхом, - раскаты грома, грохот падающих лавин или взрывы действующего вулкана. Если бы какой-нибудь кратер извергал пламя, можно было бы заметить его свет. Все подобные явления, тщательно проверенные наблюдениями, значительно облегчили бы разрешение проблемы лунной природы. Барбикен и Николь, поместившись у окна, с неистощимым терпением астрономов вглядывались в пространство.
   Но диск Луны оставался по-прежнему нем и мрачен. Он не отвечал ни на один из вопросов пылких исследователей. Это вызвало довольно верное замечание Мишеля:
   - Если мы снова когда-нибудь пустимся в такое же путешествие, мы взлетим в период новолуния.
   - Ты прав, - ответил Николь, - при новолунии мы имели бы некоторые преимущества. Луна, померкшая в солнечном сиянии, была бы, конечно, невидимой в течение всего пути, но зато мы видели бы "полную" Землю. Кроме того, если бы нам опять пришлось так же облететь Луну с обеих сторон, как сейчас, невидимое ее полушарие было бы полностью освещено.
   - Хорошо сказано, Николь. А ты что думаешь об этом, Барбикен? - спросил Мишель Ардан председателя.
   - Вот что я думаю, - серьезно ответил председатель "Пушечного клуба". - Если мы когда-нибудь снова отправимся в подобное же путешествие, то мы вылетим именно в то же самое время и при тех же самых условиях, что и в этот раз. Предположите, что нам удалось бы достигнуть цели, - тогда, бесспорно, лучше было бы высадиться на материке, освещенном ярким светом" чем очутиться на полушарии, погруженном в непроницаемую темноту. Ясно, что тогда наш, первый бивуак на Луне нам удалось бы устроить в более выгодных условиях. Невидимую же сторону Луны мы посетили бы во время наших исследовательских экскурсий по лунному шару. Значит, мы правильно выбрали период полнолуния. Но прежде всего надо было достигнуть цели и предотвратить отклонения.
   - На это нечего возразить, - сказал Мишель Ардан. - Что ни говори, а мы упустили заманчивую возможность осмотреть другую сторону Луны. Кто знает, может статься, что обитатели других планет знают гораздо больше о своих спутниках, чем наши ученые о спутнике Земли.
   На это замечание Мишеля Ардана можно дать следующий ответ: действительно, некоторые спутники изучить легче благодаря их большей близости к своей планете. Обитатели Сатурна, Юпитера и Урана, если они только существуют, могут без труда установить связь со своими лунами. Четыре спутника Юпитера обращаются вокруг него на расстояниях в 108260, 172200, 274700 и 480130 лье. Эти расстояния вычислены от центра Юпитера, а за вычетом длины его радиуса, составляющей от 17 до 18 тысяч лье, мы увидим, что первый спутник Юпитера ближе к его поверхности, чем Луна - к поверхности Земли. Из восьми спутников Сатурна четыре - также ближе к своей планете: Диона - находится в 84600 лье от Сатурна, Тэфия - в 62966 лье, Энцелад - в 48 191 лье и, наконец, Мимас - в среднем всего лишь в 34 500 лье.
   Из восьми спутников Урана первый - Ариель - находится всего лишь в 51 520 лье от своей планеты.
   Таким образом, на поверхности этих трех планет наблюдения, задуманные Барбикеном на Луне, представили бы значительно меньшие трудности. И если бы обитатели этих планет отважились на такое же путешествие, как и наши друзья, им бы, возможно, и удалось исследовать невидимые полушария своих спутников.
   Но если они никогда не покидали своей планеты, они знают о своих спутниках не больше, чем астрономы Земли.
   Снаряд между тем описывал во мраке траекторию, для определения которой не имелось никаких данных. Барбикен никак не мог установить" изменилось л" исправление ядра под влиянием лунного притяжения или под воздействием какого-то неизвестного небесного тела. Однако в положении снаряда произошла явная перемена, в чем Барбикен убедился около четырех часов утра.
   Перемена состояла в том, что ядро повернулось к поверхности Луны и таким образом встало перпендикулярно к ее оси. Это изменение было, несомненно, вызвано притяжением, то есть силой тяжести. Самая тяжелая часть снаряда, его дно, стала склоняться к невидимому диску, как бы падая на него.
   Может быть, снаряд все-таки упадет на Луну? Может быть, путешественникам удастся достичь желанной цели? Увы, нет. На основании одного, правда не вполне объяснимого, факта Барбикен понял, что снаряд не приближается к Луне, а движется вокруг нее по более или менее концентрической кривой.
   Таким фактом явилось какое-то странное сияние, замеченное Николем на горизонте темного диска. Это зарево никак нельзя было принять за свет какой-нибудь восходящей звезды. Красноватое сияние постепенно усиливалось и расширялось; это, несомненно, доказывало, что снаряд не падает на Луну, а приближается к светящемуся пятну.
   - Вулкан! - крикнул Николь. - Действующий вулкан! Извержение лунного вулкана! Значит, Луна еще не вполне остыла!..
   - Да, это извержение, - подтвердил Барбикен, тщательно наблюдавший сияние в зрительную трубу. - Это может быть только вулкан!
   - Но ведь для поддержания такого горения необходим воздух! - заметил Ардан. - Значит, эта часть Луны окружена атмосферой.
   - Очень возможно, - ответил Барбикен. - Но необязательно. В вулкане благодаря распаду некоторых веществ образуется кислород, который и питает пламя, извергаемое в безвоздушное пространство. Мне даже кажется, что наблюдаемое нами пламя отличается именно той яркостью и силой, какие характерны для горения в чистом кислороде. А потому рано еще утверждать наличие лунной атмосферы.
   Огнедышащая гора была расположена приблизительно на 45 градусе южной широты невидимого лунного диска. Но, к величайшему огорчению Барбикен а, кривая, описываемая снарядом, увлекла их далеко в сторону от зарева извержения; поэтому путешественники и не смогли точнее установить причину виденного ими сияния. Не прошло и получаса с момента появления зарева, как оно скрылось за темным горизонтом. Изучение этого вулкана имело бы огромное значение для селенографии! Оно доказало бы, что недра лунного шара еще не охладились. А там, где сохранилось тепло, могла сохраниться и растительность и даже животный мир, несмотря на действие разрушительных стихий. Существование действующего вулкана, точно установленное земными учеными, породило бы, без сомнения, немало теорий в пользу обитаемости Луны.
   Барбикен задумался. Ему не давала покоя таинственная загадка земного спутника. Он пытался сопоставить свои отдельные наблюдения, как вдруг новая неожиданная встреча внезапно вернула его к действительности.
   Это новое космическое явление представляло не только научный интерес, но и угрожало смертельной опасностью отважным путешественникам.
   Внезапно в глубочайшем мраке окружающего их эфира появилась какая-то огромная масса, похожая на Луну, но Луну, сверкающую так ярко и нестерпимо, что ее свет резко пронизывал глубокий мрак неба. Эта масса шарообразной формы излучала такое сильное сияние, что снаряд был затоплен ее светом. Лица Барбике-на, Николя и Мишеля Ардана, резко освещенные потоками этого ослепительного белого света, казались белесыми, безжизненными, призрачными. Подобный эффект дает искусственный свет горящего спирта с примесью некоторых солей.
   - Черт возьми! - вскричал Мишель. - На нас просто страшно взглянуть! Это еще что за новая Луна!
   - Это болид, - ответил Барбикен.
   - Болид, горящий в пустоте?
   - Да.
   Появившийся в небе огненный шар был действительно болидом. Барбикен не ошибся. Свет этих космических метеоров, наблюдаемых с Земли, кажется обычно несколько слабее лунного. Но здесь, среди окружающего глубокого мрака, метеор слепил глаза. Источник горения блуждающих небесных тел заключен в них самих. Они не нуждаются в воздушном окружении. Некоторые болиды проходят через атмосферные слои в двух-трех лье от Земли, другие, напротив, описывают свою траекторию на такой высоте, где атмосферы уже нет. Таковы болиды, появившиеся - один 27 октября 1844 года на высоте в 128 лье, другой - 18 августа 1841 года, промелькнувший на расстоянии 182 лье от Земли. Некоторые метеоры диаметром от трех до четырех километров обладают скоростью, достигающей 75 километров в секунду, двигаясь в направлении, обратном движению Земли.
   По приблизительным расчетам Барбикена, летящий шар, внезапно появившийся из темноты в ста лье от снаряда, должен был достигать двух тысяч метров в диаметре. Шар приближался со скоростью два километра в секунду, или тридцать лье в минуту. Он летел наперерез снаряду и через несколько минут должен был неминуемо с ним столкнуться. По мере приближения болид непрерывно увеличивался.
   Трудно вообразить и невозможно описать чувства наших путешественников. Несмотря на их мужество, хладнокровие, на презрение к опасности, они стояли безмолвные, неподвижные, оцепенев от ужаса. Каждый нерв, каждый мускул их был напряжен до предела. Снаряд, которым они не могли управлять, летел напрямик на эту пылающую массу, раскаленную, как разверстое жерло печи. Казалось, что снаряд низвергается в огненную бездну.
   Барбикен схватил за руки друзей, и все трое, полузакрыв глаза, вперились в добела раскаленный астероид. Если при этом рассудок их еще был в состоянии работать, если они еще не утратили способности мыслить, они, конечно, должны были понимать, что несутся к неотвратимой гибели!
   Две минуты, прошедшие с момента появления болида, показались им двумя веками смертельного ужаса! Снаряд должен был с минуты на минуту столкнуться с болидом. Вдруг огненный шар, как бомба, разорвался на их глазах, но при этом совершенно беззвучно. Никакого звука, возникающего в результате воздушных колебаний, в окружавшей их пустоте произойти не могло. На крик Николя друзья бросились к окнам. Какое зрелище! Чье перо, чья кисть смогли бы описать все богатство красок развернувшейся перед ними картины! Ее можно было сравнить с жерлом разверзшегося кратера или с грандиозным пожаром. Тысячи светящихся осколков всех размеров, всех цветов, всех оттенков пересекали и освещали пространство. Перед глазами друзей словно развернулся гигантский многоцветный сверкающий веер всех цветов радуги - желтого, оранжевого, красного, зеленого, серого. От страшного колоссального шара остались только разлетевшиеся по всем направлениям осколки, в свою очередь превратившиеся в мелкие астероиды. Некоторые из них сверкали как сталь, другие были окружены беловатым облачком; за иными тянулся светящийся хвост космической пыли.
   Горящие осколки скрещивались, сталкивались, дробились на более мелкие части. Некоторые из них ударялись о стенки ядра. Левый иллюминатор снаряда даже треснул от сильного удара одного из таких осколков. Снаряд, казалось, попал под дождь гранат, и каждая из них могла в одно мгновение превратить его в ничто.
   Астероиды излучали во всех направлениях ослепительный свет, которым было пронизано все видимое пространство. В тот миг, когда этот свет стал нестерпимо ярким, Мишель привлек к своему окну Барбикена и Николя.
   - Наконец-то невидимая Луна стала видимой! - воскликнул он.
   И в течение нескольких мгновений трое друзей благодаря ослепительному потоку света ясно разглядели таинственный диск, который впервые предстал человеческому взору.
   Что же различили они на расстоянии, которое невозможно было определить? Диск был окутан удлиненными полосами, похожими на облака, образовавшимися в сильно разреженной атмосфере. Сквозь эти облака просвечивали не только горы, но и все мелкие неровности рельефа, пики, цирки, разверстые и причудливо разбросанные кратеры, такие же, как и на видимом полушарии Луны. Затем виднелись огромные пространства, но уже не бесплодных низин, а настоящих морей, многочисленных огромных океанов, отражавших в зеркале своих вод сказочный, ослепительный фейерверк, горевший над ними в эфире. И наконец, на поверхности материков выступали обширные темные пятна, напоминавшие гигантские леса, освещенные на мгновение ослепительной молнией.
   Был ли это мираж, иллюзия, оптический обман?. Можно ли было эту, на мгновение приоткрывшуюся картину научно обосновать? И наконец, давала ли такое поверхностное и мгновенное наблюдение невидимого диска право сделать вывод о его обитаемости?
   Тем временем грандиозный фейерверк постепенно потухал; отблески его мало-помалу меркли; астероиды разлетелись в разных направлениях и скрылись в беспредельном пространстве. Вселенная вновь погрузилась во мрак; ненадолго померкшие звезды засияли на небе, и на мгновение осветившийся лунный диск снова канул в непроницаемую ночь.
    

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ.

Южное полушарие.

   Неожиданная катастрофа, только что угрожавшая снаряду, миновала. Кто бы мог представить возможность таких встреч с болидами? Блуждающие тела угрожали нашим путешественникам самыми серьезными опасностями. Оказалось,, что море эфира изобиловало подводными рифами, между которыми они не имели возможности лавировать, как моряки. Но наши исследователи Вселенной и не думали жаловаться! Нет. Они были вознаграждены за все свои испытания величественным зрелищемграндиозного взрыва космического метеора, несравненным фейерверком, картиной, которой не мог бы передать никакой Руджиери. Им удалось хотя бы на несколько секунд заглянуть в тайну невидимой части Луны. Они увидели в этом мгновенном проблеске материи, моря, леса. Стало быть, атмосфера на этой части Луны содержала в себе какие-то животворные молекулы? Все это были неразрешимые вопросы, издавна занимавшие любознательное человечество!
   Было половина четвертого пополудни. Снаряд летел по кривой вокруг Луны. Не изменилась ли еще раз его траектория благодаря встрече с метеором? Этого следовало опасаться. Ядро, однако, должно было описывать кривую, строго предопределенную законами механики. Барбикен склонялся к тому, что эта кривая - парабола, а не гипербола. Но, допустив это предположение, надо было ожидать, что снаряд скоро выйдет из конуса тени, отбрасываемой в сторону, противоположную Солнцу.
   Этот конус действительно очень узок, так как угловой диаметр Луны неизмеримо мал по сравнению с диаметром нашего дневного светила. Тем не менее до сих пор снаряд все еще находился в глубокой тени. По-видимому, он продолжал лететь с довольно значительной скоростью, но какова бы она ни была, она продолжала убывать. Это представлялось очевидным. Между тем, в случае движения снаряда по параболе, этого не должно было происходить. Перед Барбикеном, терявшимся в заколдованном круге непонятных ему явлений, вставала новая проблема.
   Никто из путешественников и не думал об отдыхе. Все подстерегали какое-нибудь новое явление, которое смогло бы пролить свет на их астрономические исследования. Около пяти часов пополудни Мишель Ардан вместо обеда угостил своих друзей несколькими кусками холодного мяса и хлеба. Путешественники подкрепились, не отходя от окон, стекла которых беспрестанно покрывались ледяной корой.
   Без четверти шесть вечера Николь, вооруженный зрительной трубой, заметил на южной оконечности Луны в направлении движения снаряда несколько сверкающих точек, которые резко выделялись на темном фоне неба. Эти точки были похожи на ряд остроконечных вершин, профиль которых обозначался прерывистой светящейся линией. Они светились довольно ярко. То же самое наблюдается и с Земли, когда Луна находится в начале первой или в конце последней четверти.
   Сомнений быть не могло. Это был не метеор - светящийся гребень не обладал ни цветом его, ни его подвижностью. Это не походило также на извержение вулкана. У Барбикена на этот счет не оставалось никаких сомнений.
   - Солнце! - сказал он.
   - Что? - в один голос спросили Николь и Мишель Ардан. - Солнце?
   - Да, друзья мои, это само Солнце, которое с противоположной стороны освещает вершины гор, расположенных на южном полюсе Луны. Мы, очевидно, приближаемся к южному полюсу!
   - Перемахнув через северный! - воскликнул Мишель Ардан. - Вот так ловко! Стало быть, мы облетели вокруг нашего спутника!
   - Именно так, дружище Мишель.
   - Значит, нам не страшны ни гиперболы, ни параболы, никакие другие незамкнутые кривые?
   - Нет, но зато нам приходится опасаться замкнутой кривой.
   - А как она называется?
   - Эллипсом. Очень возможно, что снаряд, вместо того чтобы потеряться в межпланетных пространствах, будет описывать эллиптическую орбиту вокруг Луны.
   - Вот тебе на!
   - И следовательно, станет ее спутником!
   - Луной Луны! - воскликнул Мишель Ардан в восторге.
   - Только позволь тебе заметить, милый друг, - добавил Барбикен, - что легче нам от этого не будет. Мы все равно погибнем.
   - Но зато другим манером. Последний способ все же забавнее, - ответил беззаботный француз.
   Барбикен был прав. Снаряд, описывая эллиптическую орбиту, должен был, очевидно, вечно обращаться вокруг Луны в качестве ее спутника.
   В Солнечной системе появилось новое небесное светило, микрокосм, населенный тремя обитателями, которым скоро предстояло задохнуться из-за отсутствия воздуха. Барбикен не видел ничего утешительного в этом новом положении снаряда, вступившего в сферу действия центробежных и центростремительных сил. Значит, его спутники и он сам снова увидят освещенное полушарие Луны. Может быть, они еще будут живы, когда перед ними в последний раз мелькнет освещенная Солнцем Земля! Может быть, они еще будут в состоянии сказать последнее прости земному шару, на который им уже не суждено вернуться! А затем снаряд превратится в погасшую мертвую массу, похожую на безжизненные астероиды. Путешественники утешались только тем, что оставляют, наконец, непроглядную тьму и возвращаются в области, залитые солнечным светом.
   Между тем горы, замеченные Барбикеном, все яснее обозначались на темной поверхности Луны. Это были Дерфель и Лейбниц, вздымающиеся возле южного полюса Луны.
   Все горы видимого полушария измерены совершенно точно. Это может показаться невероятным, однако же нельзя сомневаться в правильности гипсометрических показаний. Можно даже утверждать, что высота лунных и земных гор установлена с одинаковой точностью.
   Способ определения высоты, применяемый чаще всего, состоит в измерении тени, отбрасываемой горой с учетом высоты Солнца над горизонтом в момент измерения. Эти несложные измерения производятся посредством телескопа, снабженного сеткой с двумя параллельными нитями. При этом, конечно, предполагается, что в точности известен действительный диаметр лунного диска. Тот же метод позволяет измерять и глубину лунных кратеров и впадин. Этим методом пользовался Галилей; позднее его с большим успехом применяли Бэр и Мэдлер.
   Другой метод, называемый методом тангенциальных лучей, также применим для измерения лунного рельефа. Им пользуются в те периоды, когда горные вершины образуют на темной части диска на границе с освещенной его частью светящиеся точки. Эти светящиеся точки представляют собой горные вершины, освещенные лучами солнца, проходящими выше лучей, определяющих границу между освещенной и теневой частями лунной поверхности. Измерение темного промежутка между светящимися точками и ближайшей освещенной частью лунной поверхности позволяет точно определить высоту этих освещенных гор. Понятно, конечно, что такой метод измерения может быть применен только к горам, находящимся у границы света и тени.
   Третий метод заключается в измерении профиля лунных гор при помощи микрометра; такой метод применим только к высотам, находящимся у самого края полушария. Естественно, что при всех способах - измерении теней, или промежутков между светящимися вершинами и границей тени, или, наконец, профиля гор - изучение рельефа может быть выполнено только при условии, если солнечные лучи по отношению к наблюдателю косо падают на Луну. Когда же солнечные лучи падают отвесно, то есть в полнолуние, все тени исчезают и наблюдение становится невозможным.
   Галилей, который первым обнаружил существование лунных гор, определял их высоты, измеряя длину теней. Как уже говорилось, он вычислил, что высота лунных гор достигает в среднем 4500 туазов. Гевелий приводит значительно меньшие цифры, а Риччиоли опять-таки дает цифры вдвое больше. Гершель, пользуясь усовершенствованными приборами, подошел гораздо ближе к гипсометрическим данным. Истинные же величины следует искать в трудах современных астрономов.
   Бэр и Мэдлер, самые выдающиеся современные астрономы, провели измерение 1095 лунных гор. По их вычислениям выходит, что шесть вершин достигают высоты более 5800 метров, 22 горы - более 4800 метров. Самая высокая вершина на Луне имеет 7603 метра. Таким образом, лунные горы ниже земных, высота которых превышает их на 500-600 туазов. Однако здесь надо сделать одно замечание. Если эти горы сравнить с соответствующим объемом обоих светил, то лунные горы окажутся относительно выше земных. Первые составляют одну четыреста семидесятую часть лунного диаметра, а вторые - всего только тысяча четыреста сороковую часть диаметра Земли. Для того чтобы земная гора достигла относительных размеров лунной горы, высота ее должна иметь над уровнем моря около шести с половиной лье, между тем как самая высокая земная гора не имеет и девяти километров.
   Итак, если воспользоваться методом сравнения, то Гималайская горная цепь на Земле насчитывает три вершины, превышающие лунные: Эверест - высотой 8837 метров, Кинчинджунга - высотой 8588 метров и Даулагири - высотой 8187 метров. Лунные горы Дерфель и Лейбниц имеют высоту, равную Джевагиру в той же Гималайской цепи, то есть высота их достигает 7603 метров. Ньютон, Казат, Куртий, Шорт, Тихо, Клавий, Бланкан, Эндимион, главные вершины лунного Кавказа и Апеннин, выше Монблана, достигающего 4810 метров. Монблану равняются по высоте - Морэ, Теофил, Катарния; горе Монте-Роза - высотой 4636 метров - равны горы Пикколомини, Вернер, Гарпалус; горе Сервен - высотой 4522 метра - горы Макроб, Эратосфен, Альбатеск, Даламбер; Тенерифскому пику - высотой 3710 метров - горы Бэкон, Сизат, Филолай и Альпийские вершины. Вершины Мон-Пердю Пиренеев - высотой 3351 метр - равны горам Ремер и Богуславского; Этне - 3237 метров - равны Геркулес, Атлант, Фурнерий.
   Таковы цифры, позволяющие представить себе высоту лунных гор. Траектория снаряда как раз проходила над самой гористой областью южного полушария, где возвышались наиболее великолепные образцы лунной орографии.
    

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ.

Гора Тихо.

   В шесть часов вечера снаряд проносился над южным полюсом на расстоянии менее шестидесяти километров от Луны. На таком же именно расстоянии он обогнул и северный полюс. Следовательно, он двигался точно по эллиптической орбите.
   Путешественники опять вступили в животворный поток солнечных лучей. Они снова увидели звезды, медленно совершавшие свой путь с востока на запад.
   Появление лучезарного светила они встретили троекратным "ура!". Вместе со светом Солнце посылало тепло, которое скоро проникло внутрь сквозь металлические стенки снаряда. Стекла на окнах вновь стали прозрачными - затянувший их слой льда исчез как по волшебству. Газ ради экономии тотчас же потушили. И только кислородный прибор должен был по-прежнему расходовать обычное количество газа.
   - Ах, как хорошо, как тепло! - радовался Николь. - С каким же нетерпением должны ждать селениты появления дневного светила после такой долгой ночи!
   - Еще бы, - ответил Ардан, упиваясь солнечным светом и теплом, - тепло и свет - вот и все, что нужно для жизни!
   В эту минуту дно снаряда несколько отклонилось от лунной поверхности, описывая, по-видимому, довольно вытянутый эллипс. Будь Земля "полной", путешественники уже могли бы ее увидеть. Но Земля, потонувшая в солнечных лучах, все еще оставалась невидимой. Взоры друзей привлекло другое зрелище: картина южной части Луны, которую подзорные трубы приближали к ним на расстояние не более одной восьмой лье. Они не отходили от иллюминаторов и отмечали все особенности любопытного материка.
   Горы Дерфель и Лейбниц образуют две отдельные группы, лежащие почти у самого южного полюса.
   Первая группа гор тянется от полюса до 84 параллели, на восточной части Луны; вторая, примыкающая к восточной границе, идет к полюсу от 75 градуса южной широты.
   Гребни этих причудливо изогнутых гор казались покрытыми ослепительными снегами, что было впервые замечено известным астрономом отцом Секки. Барбикен мог установить это с большей достоверностью, чем знаменитый римский астроном.
   - Это снега! - воскликнул Барбикен.
   - Снега? - удивился Николь.
   - Да, да, Николь, это снег, поверхность которого оледенела на большую глубину. Поглядите, как она отражает солнечные лучи. Остывшая лава не могла бы светиться так ослепительно. Значит, на Луне есть вода, есть воздух. Пусть в ничтожном количестве, но есть. Теперь уже нельзя этого отрицать.
   Действительно, сомневаться в этом не приходилось. И если Барбикену доведется когда-нибудь вернуться на Землю, его путевые заметки окажутся существенным вкладом в науку о Луне.
   Горы Дерфель и Лейбниц возвышались среди небольшой равнины, окаймленной грядой цирков и кольцевых возвышенностей. Эти горные цепи - единственные, встречающиеся в этих областях. Не слишком протяженные, они вздымают ввысь там и сям несколько пиков, из которых наиболее высокий достигает 7603 метра.
   Снаряд летел над этими возвышенностями, рельеф которых расплывался в ослепительном сиянии лунного диска.
   Перед глазами путешественников развертывались лунные пейзажи, с четкими очертаниями, без цветовых оттенков, без светотени, с резкими контрастами белого и черного цветов, что вызывалось отсутствием рассеянного света.
   Путешественники проносились над этой хаотической страной, словно подхваченные дуновением урагана; под ними мелькали вершины, впадины, ущелья; они впивались глазами во все трещины, в каждое таинственное углубление, следя за каждым его изгибом или уступом. Но нигде не обнаруживалось ни малейшего признака растительности, ни следа жилья, - ничего, кроме напластований застывшей, отполированной поверхности изверженных пород, с невыносимым блеском отражавших солнечные лучи. Здесь не было ничего живого; то было царство смерти, где лавины, низвергаясь с горных вершин, бесшумно исчезают в бездонных пропастях. Движение здесь было, но звук отсутствовал.
   Путем повторных наблюдений Барбикен установил, что края лунного диска, несмотря на то что они подвергались действию иных сил, чем в центральных областях Луны, отличались столь же однообразной структурой. То же скопление цирков, те же возвышенности и холмы. Однако были основания предполагать обратное. В центре еще не вполне затвердевшая поверхность Луны должна была подвергнуться двойному воздействию притяжении Луны и Земли, развивавшемуся по радиусу, продолженному от одной планеты к другой. По краям же диска притяжение было, так сказать, перпендикулярно притяжению Земли. Поэтому естественно было бы предположить, что рельеф лунной коры под влиянием столь различных условий должен был принять иную форму. Это предположение, однако, не оправдалось. Стало быть, образование и формирование поверхности Луны происходило только под влиянием скрытых сил, заключенных в самой Луне, Никаких посторонних воздействий она не претерпела. Это подтверждало интересную гипотезу Араго, гласившую: "Никакое внешнее воздействие не принимало участия в образовании лунного рельефа".
   Как бы там ни было, в своем внешнем состоянии этот мир казался символом смерти, причем даже не представлялось возможным сказать, была ли на нем хоть когда-нибудь жизнь.
   Ардану почудились, однако, какие-то груды развалин, на что он обратил внимание Барбикена. Это было примерно на восьмидесятой параллели и на тридцатом градусе долготы. Нагромождение камней, довольно правильно расположенных, имело вид огромной крепости, возвышавшейся над одной из тех больших трещин, которые в доисторические времена могли быть руслами рек. Невдалеке вздымалась кольцеобразная гора Шорта, высотой 5646 метров, равная высоте Кавказских вершин. Ардан с присущей ему горячностью уверял, что это "несомненная" крепость; ему виделись зубчатые городские стены, уцелевший свод портика и даже обломки двух-трех колонн под ним; далее ему мерещились ряды арочных сводов, на которых, может быть, были когда-то проложены акведуки; в другом месте - гигантские опоры разрушенного моста, укрепленные по берегам котловин. Все эти подробности были настолько приукрашены его воображением и он смотрел в такую фантастическую зрительную трубу, что полагаться на достоверность его наблюдений было совершенно невозможно.
   А вместе с тем кто возьмет на себя смелость утверждать, что пылкий француз не видел всего того, чего не желали замечать его товарищи?
   Каждая минута казалась им слишком драгоценной, чтобы тратить ее на бесполезные споры. Лунный город, мнимый или реальный, уже скрылся из их глаз. Расстояние между снарядом и лунным диском начало постепенно увеличиваться, и подробности лунного пейзажа мало-помалу стирались. Одни цирки и кратеры да обширные равнины все еще отчетливо выступали на лунной поверхности.
   В эту минуту с левой стороны снаряда обозначился один из самых красивых цирков Луны, одна из достопримечательностей этого материка. То был Ньютон - Барбикен тотчас же узнал эту гору, справившись по своей карте.
   Ньютон находится точно на 77 градусе южной широты и 16 градусе восточной долготы. Он образует кольцеобразный кратер, гребень которого, возвышающийся на 7264 метра, кажется совершенно неприступным.
   Барбикен сообщил друзьям, что высота Ньютона над окружающей равниной значительно уступала глубине кратера. Громадное отверстие кратера казалось бездонным: в эту мрачную пропасть никогда не проникали солнечные лучи. По словам Гумбольдта, на дне этого цирка царствует абсолютный мрак, не рассеиваемый ни солнечными лучами, ни светом Земли. Творцы мифов, конечно, усмотрели бы в этой пропасти адские врата.
   - Гора Ньютон, - сказал Барбикен, - совершеннейший образец кольцевых лунных гор, которым нет равных на Земле. Эти кольцевые горы доказывают, что образование поверхности Луны посредством охлаждения было следствием бурных катаклизмов: под влиянием деятельности расплавленных недр планеты горы вздыбились на значительную высоту, а впадины и углубления кратеров опустились гораздо ниже уровня лунной поверхности.
   - Возможно, что и так, - заметил Ардан. Через несколько минут, пролетев над Ньютоном, ядро оказалось непосредственно над кольцевой горой Морэ. Затем они оставили в некотором отдалении в ленькой горы въ 1.559 метровъ, которая носитъ названіе Пиѳіаса. Ядро отстояло отъ луны на 1.200 километровъ, разстояніе сокращавшееся при помощи телескоповъ до 2 1/2 льё.
   Mare Umbrium простиралось предъ глазами путешественниковъ подобно громадной впадинѣ, подробности которой еще трудно было разсмотрѣть. Подлѣ нихъ воздымалась гора Ламбера, высота коей исчисляется въ 1.813 метровъ, и далѣе, на границѣ Моря Бурь, подъ 23° сѣв. шир. и 29° долготы, свѣтилась лучезарная гора Эйлера. Гора эта, воздымающаяся только на 1.815 метровъ надъ лунною поверхностью, была предметомъ интереснаго изслѣдованія астронома Шретера. Этотъ ученый, занимаясь изысканіемъ происхожденія лунныхъ горъ, предложилъ себѣ вопросъ, всегда ли объемъ впадины кратера равенъ объему образующихъ его окраины? Оказалось что это отношеніе, вообще говоря, соблюдается, и Шретеръ заключилъ изъ этого что одного изверженія волканическихъ веществъ было достаточно чтобъ образовать эти края, такъ какъ послѣдовательныя изверженія извратили бы это отношеніе. Одна лишь гора Эйлера не соотвѣтствовала этому общему закону и для образованія ея потребовалось нѣсколько послѣдовательныхъ изверженій, такъ какъ объемъ ея впадины вдвое болѣе объема ея окраинъ.
   Всѣ эти гипотезы позволительны земнымъ наблюдателямъ, инструменты коихъ такъ далеки отъ совершенства. Но Барбиканъ не хотѣлъ довольствоваться ими; видя что ядро ихъ правильно приближается къ лунному диску, котораго достигнуть имъ было уже невозможно, онъ надѣялся по крайней мѣрѣ открыть тайны его формаціи.
   

ГЛАВА XIII.
Человѣческіе ландшафты.

   Въ половинѣ третьяго, утромъ, ядро достигло тридцатой лунной параллели и было на разстояніи отъ луны въ 1.000 километровъ, сокращавшемся на 10, благодаря оптическимъ инструментамъ. Достигнуть какого-нибудь пункта луннаго диска по-прежнему казалось невозможнымъ. Скорость движенія, относительно умѣренную, не могъ объяснить себѣ президентъ Барбиканъ. На такомъ разстояніи отъ луны, скорость эта, казалось, должна быть значительною чтобъ ядро могло сопротивляться силѣ притяженія. Итакъ, здѣсь представлялось явленіе, причина коего ускользала отъ объясненія. Къ тому же не доставало и времени для объясненія. Лунный рельефъ проходилъ предъ глазами путешественниковъ, и они не хотѣли потерять ни малѣйшей изъ его подробностей.
   Итакъ, дискъ казался въ телескопѣ только на разстояніи двухъ съ половиной льё. Что могъ бы различить на поверхности земли воздухоплаватель, поднявшійся надъ нею на такое разстояніе? Сказать трудно, потому что никто изъ воздухоплавателей не поднимался выше 8.000 метровъ.
   Вотъ однако точное описаніе того что видѣли съ этой высоты Барбиканъ и его товарищи.
   Разнообразныя окраски являлись широкими пятнами на дискѣ. Селенографы не согласны между собою относительно свойства этихъ окрасокъ. Онѣ различны и довольно рѣзко обозначены. Юліусъ Шмидтъ утверждаетъ что, еслибы высушить земные океаны, то лунный наблюдатель не нашелъ бы на земномъ шарѣ, между океанами и материковыми равнинами, оттѣнковъ столь рѣзко обозначенныхъ какъ тѣ которые появляются на лунѣ предъ земнымъ наблюдателемъ. По его мнѣнію, общій цвѣтъ этихъ обширныхъ равнинъ, извѣстныхъ подъ названіемъ "морей", есть темносѣрый съ примѣсью зеленаго и коричневаго. Нѣкоторые большіе кратеры представляютъ тотъ же оттѣнокъ.
   Барбикану было извѣстно это мнѣніе нѣмецкаго селенографа, которое раздѣляютъ гг. Беръ и Медлеръ. Онъ заявилъ что наблюденія говорятъ въ ихъ пользу, противъ нѣкоторыхъ астрономовъ которые допускаютъ на поверхности луны только одинъ сѣрый цвѣтъ. На нѣкоторыхъ пространствахъ зеленый цвѣтъ рѣзко обозначается и, слѣдуя Юліусу Шмидту, онъ господствуетъ также на моряхъ Ясности и Влагъ. Барбиканъ замѣтилъ также широкіе кратеры лишенные внутреннихъ конусовъ отбрасывавшіе синеватый цвѣтъ, похожій на отблески только что выполированной стальной пластинки. Эти оттѣнки принадлежали дѣйствительно лунному диску, а не происходили, какъ увѣряли нѣкоторые астрономы, отъ несовершенства телескопныхъ объективовъ или отъ вліянія земной атмосферы. Для Барбикана, въ этомъ отношеніи, не было ни малѣйшаго сомнѣнія. Онъ наблюдалъ въ пустотѣ и не могъ сдѣлать никакой оптической ошибки. Онъ смотрѣлъ на фактъ этихъ различныхъ оттѣнковъ какъ на достояніе науки. Но были ли эти зеленыя полосы слѣдствіемъ тропической растительности, поддерживаемой густою и низкою атмосферой? Этого рѣшить онъ не могъ.
   Далѣе онъ замѣтилъ красноватый оттѣнокъ, обозначавшійся довольно ярко. Такой же оттѣнокъ былъ уже замѣченъ въ глубинѣ отдѣльной ограды, извѣстной подъ названіемъ Лихтенбергскаго цирка, лежащаго близь горъ Гирцинскихъ, у края луны. Свойствъ его онъ также не могъ распознать.
   Не болѣе удалось ему изслѣдованіе и другой особенности диска, потому что онъ не могъ съ точностью опредѣлить ея причину. Вотъ эта особенность.
   Мишель Арданъ наблюдалъ рядомъ съ президентомъ и вдругъ замѣтилъ длинныя бѣлыя линіи, ярко освѣщенныя прямыми лучами солнца. То былъ рядъ блестящихъ полосъ совершенно отличныхъ отъ сіянія исходившаго отъ Коперника. Онѣ тянулись параллельно одна другой.
   Мишель, со своею обычною самоувѣренностью, тотчасъ же рѣшилъ въ чемъ дѣло.
   -- Смотрите, вотъ обработанныя поля! воскликнулъ онъ.
   -- Обработанныя поля? переспросилъ Николь, пожимая плечами.
   -- По крайней мѣрѣ вспаханныя, возразилъ Мишель Арданъ.-- Но что за пахари эти Селениты, и какихъ исполинскихъ быковъ должны они запрягать въ свои плуги чтобы проводить такія борозды!
   -- Это вовсе не борозды, сказалъ Барбиканъ,-- а полосы, rainures.
   -- Пусть будутъ полосы, смиренно отвѣчалъ Мишель.-- Но что же разумѣется въ ученомъ мірѣ подъ этимъ словомъ?
   Барбиканъ сообщилъ своему товарищу все что ему было извѣстно о лунныхъ полосахъ. Онъ зналъ что то были борозды, замѣченныя на всѣхъ частяхъ луннаго диска не покрытыхъ горами, что эти борозды большею частью одинокія, имѣютъ въ длину отъ 4 до 50 льё; что ширина ихъ измѣняется отъ 1.000 до 1.500 метровъ, и что края ихъ неуклонно параллельны. Но онъ не зналъ ничего болѣе ни о происхожденіи ихъ, ни о свойствѣ.
   Барбиканъ, вооруженный своимъ телескопомъ, разсматривалъ эти борозды съ величайшимъ вниманіемъ. Онъ замѣтилъ что края ихъ имѣютъ чрезвычайно крутые склоны. То были какъ бы параллельные валы, и, при нѣкоторомъ усиліи воображенія, ихъ можно было принять за длинныя линіи укрѣпленій воздвигнутыхъ лунными инженерами.
   Изъ этихъ различныхъ бороздъ, однѣ совершенно прямы и какъ бы вытянуты по шнуру. Другіе представляютъ легкія искривленія съ сохраненіемъ параллельности своихъ сторонъ. Первыя перекрещивались другъ съ другомъ, вторыя перерѣзывали кратеры. Здѣсь онѣ пересѣкали кольцеобразныя впадины, каковы Посидоній или Петавій, тамъ онѣ испещряли моря, какъ, напримѣръ, Море Ясности.
   Эти естественныя неровности необходимо должны были подстрекать воображеніе земныхъ астрономовъ. Первые наблюдатели не замѣтили этихъ бороздъ. Ни Гевеліусъ, ни Кассини, ни Лагиръ, ни Бершель, повидимому, не знали ихъ. Въ 1789 году Шрётеръ первый обратилъ на нихъ вниманіе ученыхъ. За нимъ изучали ихъ Пасторфъ, Грюйтгюйзенъ, Беръ и Медлеръ. Нынѣ число ихъ простирается до 70ти. Но если ихъ и сосчитали, то свойства ихъ еще не опредѣлилъ никто. Конечно, онѣ не могутъ быть ни укрѣпленіями ни даже руслами высохшихъ рѣкъ, ибо, вопервыхъ, воды, столь легковѣсныя на поверхности луны, не могли бы изрыть себѣ такихъ глубокихъ ложъ, а вовторыхъ, эти полосы часто пересѣкаютъ кратеры находящіеся на большой высотѣ.
   Надо, однако, сознаться что Мишель Арданъ придумалъ гипотезу, и что безъ вѣдома самому себѣ онъ встрѣтился въ этомъ случаѣ съ Юліусомъ Шмидтомъ.
   -- Почему бы, сказалъ онъ,-- этимъ необъяснимымъ полосамъ не быть просто феноменами растительности?
   -- Что ты хочешь сказать этимъ? спросилъ Барбиканъ.
   -- Не гнѣвайся, мой досточтимый президентъ, отвѣчалъ Мишель.-- Нельзя ли предположить что эти темныя линіи, образующія эполементъ, суть ряды деревьевъ правильно расположенныхъ?
   -- Такъ ты крѣпко держишься своей растительности? спросилъ Барбиканъ.
   -- Держусь ея, возразилъ Мишель Арданъ,-- чтобъ объяснить то чего вы, господа ученые, не объясняете! По крайней мѣрѣ моя гипотеза будетъ имѣть то преимущество что укажетъ почему эти борозды въ опредѣленныя эпохи исчезаютъ или кажутся исчезнувшими.
   -- А по какой причинѣ?
   -- По той причинѣ что эти деревья становятся невидимы, когда теряютъ листву, и видимы снова, когда опять покрываются ею.
   -- Объясненіе твое остроумно, мой милый товарищъ, но допустить его невозможно.
   -- Почему?
   -- Потому что на поверхности луны нѣтъ того что называется временами года, и вслѣдствіе этого феномены растительности, о которыхъ ты говоришь, не могутъ тамъ имѣть мѣста.
   И дѣйствительно, малое наклоненіе лунной оси производитъ то что солнце на ней остается на высотѣ почти постоянной подъ каждою широтой. Надъ экваторіальными странами солнце почти неизмѣнно занимаетъ зенитъ, въ странахъ полярныхъ не переходитъ предѣловъ горизонта. Итакъ, смотря по странѣ, тамъ господствуетъ вѣчная зима, весна, лѣто или осень, что должно быть и на планетѣ Юпитеръ, ось котораго также мало наклонена къ плоскости орбиты.
   Какой причинѣ приписать эти борозды? Вопросъ этотъ рѣшить трудно. Онѣ очевидно явились послѣ образованія кратеровъ и цирковъ, ибо многія изъ нихъ прошли по нимъ, прорѣзывая ихъ округлыя окраины. Итакъ, можетъ-быть, современныя послѣднимъ геологическимъ эпохамъ, онѣ обязаны происхожденіемъ напряженному проявленію силъ природы.
   Между тѣмъ ядро достигло высоты 40° лунной широты, на разстояніи отъ луны не болѣе 800 километровъ. Предметы появлялись въ телескопъ какъ будто они были не далѣе двухъ льё. Въ этомъ пунктѣ подъ ихъ ногами возвышался Геликонъ, съ высотой 500 метровъ, и налѣво округлялись меньшія высоты, замыкающія небольшую часть Моря Дождей носящую названіе залива Радугъ.
   Земная атмосфера должна бы быть во 170 разъ прозрачнѣе чѣмъ она нынѣ чтобъ астрономы могли въ полнотѣ изучить лунную поверхность. Но въ этой пустотѣ, гдѣ носилось ядро, никакой жидкой среды не было между глазомъ наблюдателя и предметомъ наблюденія. Мало того, Барбиканъ находился на такомъ разстояніи, какого не могли дать самые сильные телескопы, ни Джона Росса, ни Скалистыхъ Горъ. Вслѣдствіе этого, обстоятельства вполнѣ благопріятствовали рѣшенію великаго вопроса относительно обитаемости луны. Но рѣшеніе это ускользало отъ него. Онъ различалъ только пустынное ложе громадныхъ равнинъ, и къ сѣверу безплодныя горы. Ничто не обнаруживало руки человѣка, ни одной развалины которая свидѣтельствовала бы что онъ проходилъ тамъ. Никакое скопленіе животныхъ не показывало чтобы жизнь развилась тамъ даже въ низкой степени. Нигдѣ не видно было движенія. Нигдѣ ни признака растительности. Изъ трехъ царствъ, раздѣляющихъ между собою земной сфероидъ, только одно имѣетъ представителей на лунѣ: царство ископаемыхъ.
   -- Такъ вотъ что! сказалъ Мишель Арданъ съ видомъ разочарованія:-- стало-быть тамъ и нѣтъ никого.
   -- До сихъ поръ никого и ничего, сказалъ Николь,-- ни человѣка, ни животнаго, ни растенія. Во всякомъ случаѣ, если атмосфера укрылась во впадины, во внутренность цирковъ, или даже на противоположную поверхность луны, то мы еще не можемъ рѣшить этотъ вопросъ.
   -- Замѣтимъ также, присовокупилъ Барбиканъ,-- съ самымъ острымъ зрѣніемъ не возможно увидѣть человѣка на разстояніи болѣе семи километровъ. Итакъ, если существуютъ Селениты, то они могутъ видѣть наше ядро, но мы видѣть ихъ не можемъ.
   Около четырехъ часовъ утра, на высотѣ 50ой параллели, разстояніе уменьшилось до 600 километровъ. Налѣво раскидывалась линія горъ съ причудливыми очертаніями, облитая яркимъ свѣтомъ. Направо же, напротивъ того, зіяла черная впадина, подобная мрачному бездонному колодезю, изрытому въ лунной почвѣ.
   Впадина эта -- Черное озеро. Это глубокій циркъ Платона, который можно удобно изучать съ земли, между послѣднею четвертью и новолуніемъ, когда тѣни тянутся съ запада на востокъ.
   Такой черный оттѣнокъ рѣдко встрѣчается на поверхности земнаго спутника. Его замѣтили только въ глубинахъ Эндиміонова цирка, къ востоку отъ Моря Холода, въ сѣверномъ полушаріи, и во глубинѣ цирка Гримальди, на экваторѣ, около восточнаго края луны.
   Платонъ есть кольцеобразная гора, лежащая подъ 51° сѣв. шир. и подъ 9° вост. долг. Циркъ ея имѣетъ 92 километра въ длину и 61 въ ширину. Барбиканъ жалѣлъ что они не прошли перпендикулярно надъ обширною впадиной цирка. Ея бездна открылась бы наблюденію и, быть-можетъ, былъ бы замѣченъ какой-нибудь таинственный феноменъ. Но движеніе ядра измѣнить было невозможно. Необходимо было вполнѣ подчиниться ему. Не умѣя направлять полетъ аэростата, можно ли думать о направленіи ядра, будучи закупореннымъ въ его внутренности?
   Часамъ къ пяти утра, они прошли наконецъ сѣверную границу Моря Дождей. Горы Дакондаминъ и Фонтенель остались одна направо, другая налѣво отъ нихъ. Эта часть диска, начиная съ 60°, становилась совершенно гористою. Телескопы приближали ее на одно льё, разстояніе менѣе того которое отдѣляетъ вершину Монблана отъ уровня моря. Вся эта страна покрыта пиками и цирками. Около 70° господствовалъ Филолай на высотѣ 3.700 метровъ, открывая эллиптическій кратеръ длиной во 16 льё и шириной въ четыре.
   Дискъ съ этого разстоянія представлялъ чрезвычайно странный видъ. Ландшафты открывались взорамъ при условіяхъ совершенно отличныхъ отъ тѣхъ къ которымъ мы привыкли на землѣ.
   Луна не имѣетъ атмосферы, и это отсутствіе газообразной оболочки ведетъ къ любопытнымъ послѣдствіямъ. На поверхности ея нѣтъ сумерекъ; ночь слѣдуетъ за днемъ и день за ночью съ быстротой лампы потухающей или загорающейся посреди глубокой темноты. Перехода отъ теплоты къ холоду такіке нѣтъ, ибо температура падаетъ въ одно мгновеніе отъ градуса кипящей воды до градуса холода въ пространствѣ.
   Вотъ и другое слѣдствіе этого отсутствія воздуха: куда не достигаютъ солнечные лучи, тамъ господствуетъ абсолютный мракъ. То что мы называемъ разсѣяннымъ свѣтомъ на землѣ, та свѣтоносная матерія, какъ бы взвѣшенная въ воздухѣ, которая создаетъ сумерки и разсвѣтъ, производитъ тѣни, полусвѣтъ и все очарованіе свѣто-тѣни, не существуетъ на лунѣ. Отсюда рѣзкость контрастовъ, допускающая только два цвѣта: черный и бѣлый. Если Селенитъ защититъ свои глаза отъ солнечныхъ лучей, то небо явится предъ нимъ совершенно черное, и днемъ звѣзды будутъ блистать предъ нимъ какъ въ самыя темныя ночи.
   Представьте же себѣ какое впечатлѣніе производило на Барбикана и его друзей такое странное зрѣлище! Зрѣніе ихъ терялось. Они не схватывали болѣе относительнаго разстоянія между различными мѣстностями. Лунный ландшафтъ, не умѣряемый феноменомъ свѣто-тѣни, не могъ бы быть изображенъ земнымъ пейзажистомъ. Чернильныя пятна на бѣлой бумагѣ -- вотъ и все.
   Видъ этотъ не измѣнился даже и тогда, когда ядро, на высотѣ 80°, было удалено отъ луны только на 100 километровъ; то же самое было и въ пять часовъ утра, когда оно прошло менѣе чѣмъ въ 50 километрахъ надъ горой Джоія,-- разстояніе, которое телескопы сокращали на 1/8 мили. Луну, казалось, можно было достать рукой. Казалось также невозможнымъ чтобъ ядро не задѣло ея въ скоромъ времени, хотя бы на ея сѣверномъ полюсѣ, блестящій гребень коего ярко рисовался на черномъ фонѣ неба. Мишель Арданъ хотѣлъ открыть одно изъ оконъ и броситься на лунную поверхность. Паденіе въ 12 льё! Онъ не заботился объ этомъ. Но попытка была бы все-таки напрасная, ибо, если ядро не должно было коснуться какого-либо пункта луны, то и Мишель, увлекаемый его движеніемъ, не попалъ бы на нее, такъ же какъ и ядро.
   Въ эту минуту, въ шестъ часовъ, обозначился лунный полюсъ. Дискъ представлялъ путешественникамъ только одну свою половину, ярко освѣщенную, между тѣмъ какъ другая исчезала, погруженная во мракѣ. Вдругъ ядро перешло за линію разграниченія между яркимъ свѣтомъ и абсолютною тѣнью, и разомъ погрузилось въ глубокую тьму.
   

ГЛАВА XIV.
Ночь въ триста пятьдесятъ четыре съ половиной часа.

   Въ ту минуту, когда такъ внезапно совершился вышеупомянутый феноменъ, ядро неслось надъ сѣвернымъ полюсомъ луны, на разстояніи отъ нея менѣе чѣмъ на 50 километровъ. Итакъ, нѣсколькихъ секундъ было для него достаточно чтобы погрузиться въ полнѣйшій мракъ пространства. Переходъ совершился такъ быстро, безъ оттѣнковъ, безъ переходовъ свѣта, безъ смягченія блестящихъ лучей, что луна какъ будто потухла отъ мощнаго дуновенія.
   -- Растаяла, пропала луна! воскликнулъ Мишель Арданъ, внѣ себя отъ изумленія.
   И дѣйствительно, ни отблеска, ни тѣни, ничего не остались отъ этого диска, недавно еще столь ослѣпительнаго. Темнота была полная и казалась еще глубже отъ сіянія звѣздъ. То былъ "черный мракъ" лунныхъ ночей, продолжающихся триста пятьдесятъ четыре съ половиной часа на каждомъ пунктѣ диска; долгая ночь, происходящая отъ равномѣрности движеній вращательнаго и поступательнаго, перваго -- около самой себя, втораго -- около земли. Ядро, попавъ въ конусъ тѣни луны, стало недоступно солнечнымъ лучамъ подобно всѣмъ точкамъ ея невидимой части.
   Внутри ядра темнота была неисходная. Не видно было другъ друга. Необходимо было разсѣять этотъ мракъ. Какъ ни желалъ Барбиканъ поберечь газъ, запасъ котораго былъ очень ограниченъ, онъ долженъ былъ прибѣгнуть къ нему за свѣтомъ, въ которомъ солнце отказывало имъ въ ту минуту.
   -- Чортъ бы побралъ дневное свѣтило, проворчалъ Мишель Арданъ,-- которое заставляетъ насъ тратить газъ, вмѣсто того чтобы даромъ надѣлять насъ своимъ свѣтомъ!
   -- Не будемъ обвинятъ солнце, сказалъ Николъ.-- Это не его вина, а вина луны, которая, какъ экранъ, стала между нами и имъ.
   -- Нѣтъ, солнце виновато!
   -- Нѣтъ, луна!
   Безплодный споръ, который Барбиканъ прекратилъ словами:
   -- Друзья мои, тутъ не виноваты ни солнце, ни луна. Виновато ядро, которое, вмѣсто того чтобы строго держаться своего пути, имѣло неловкость уклониться отъ него. А чтобъ быть еще справедливѣе, скажемъ, что еще виновнѣе тотъ враждебный болидъ который такъ бѣдственно сбилъ насъ съ пути.
   -- Пусть будетъ такъ! отвѣчалъ Мишель Арданъ:-- а такъ какъ дѣло улажено, то давайте завтракать. Послѣ ночи проведенной въ наблюденіяхъ, не мѣшаетъ подкрѣпить себя.
   Предложеніе это не встрѣтило противорѣчій. Въ нѣсколько минутъ Мишель изготовилъ завтракъ. Но друзья ѣли для того только чтобъ утолить голодъ, пили безъ тостовъ, безъ радостныхъ криковъ. Смѣлые путешественники, увлекаемые въ эти темныя пространства безъ обычнаго кортежа лучей, чувствовали на сердцѣ своемъ смутную тревогу. "Страшная" тѣнь, любимица музы Виктора Гюго, охватывала ихъ со всѣхъ сторонъ.
   Однако они бесѣдовали объ этой безконечной ночи въ триста пятьдесятъ четыре часа, или въ пятнадцать дней, которою физическіе законы надѣлили жителей луны. Барбиканъ далъ своимъ друзьямъ нѣкоторыя объясненія о причинахъ и слѣдствіяхъ этого любопытнаго явленія.
   -- Безспорно любопытнаго, продолжалъ онъ,-- ибо, если оба полушарія луны лишены солнечнаго свѣта въ продолженіи пятнадцати дней, то полушаріе надъ которымъ мы несемся теперь не пользуется въ свою долгую ночь даже и зрѣлищемъ земли пышно освѣщенной. Однимъ словомъ, луна нашего спутника (примѣняя это названіе къ нашей планетѣ) существуетъ только для одной стороны его диска. Но еслибы такъ было на землѣ, еслибъ Европа никогда не видѣла луны, и еслибы луна была видима только для ея антиподовъ, то вы можете себѣ представить въ какое изумленіе пришелъ бы Европеецъ, пріѣхавъ въ Австралію.
   -- Стали бы путешествовать для того только чтобы посмотрѣть на луну! отвѣчалъ Мишель.
   -- Такое удивленіе, продолжалъ Барбиканъ,-- долженъ испытывать Селенитъ, обитатель той части луны которая противоположна землѣ и всегда остается невидимою для жителей нашей планеты.
   -- И которую мы увидѣли бы, присовокупилъ Николь,-- еслибы прибыли сюда въ то время когда было новолуніе, то-есть пятнадцать дней позже.
   -- Прибавлю еще, сказалъ Барбиканъ,-- что жителямъ видимой части особенно благопріятствуетъ природа, въ ущербъ ихъ братьямъ на части невидимой. Послѣднимъ, какъ видите, даны въ удѣлъ глубокія ночи въ триста пятьдесятъ четыре часа, темноту коихъ не прерываетъ ни малѣйшій лучъ. Предъ другими же, напротивъ того, какъ только солнце, освѣщавшее ихъ въ теченіе пятнадцати дней, скроется за горизонтъ, на другой сторонѣ горизонта поднимается блестящее свѣтило -- земля, которая въ тринадцать разъ больше чѣмъ знакомая намъ наша сокращенная луна; земля, раскинутая на діаметрѣ въ два градуса и изливающая свѣтъ въ тринадцать разъ болѣе блестящій, не умѣряемый притомъ никакимъ атмосфернымъ слоемъ; земля, исчезновеніе коей совершается только въ ту минуту когда снова появляется солнце.
   -- Прекрасная фраза! сказалъ Мишель Арданъ:-- немного академическая, можетъ-быть.
   -- Отсюда слѣдуетъ, продолжалъ Барбиканъ, ни мало не смущаясь,-- что жить на этой видимой части диска, должно-быть, весьма пріятно, потому что она постоянно видитъ или солнце, когда полнолуніе, или землю, когда новолуніе.
   -- Но, сказалъ Николь,-- преимущество это должно уравновѣшиваться невыносимымъ зноемъ, который ведетъ за собой такой свѣтъ.
   -- Неудобство въ этомъ отношеніи одинаково для обѣихъ сторонъ, такъ какъ свѣтъ отражаемый землей, очевидно, лишенъ теплоты. Но эта невидимая сторона еще болѣе терпитъ отъ жара чѣмъ видимая. Я говорю это вамъ, Николь, потому что Мишель, вѣроятно, не пойметъ меня.
   -- Много благодаренъ, сказалъ Мишель.
   -- И дѣйствительно, продолжалъ Барбиканъ,-- когда эта невидимая сторона принимаетъ солнечный свѣтъ и теплоту, тогда бываетъ новолуніе, то-есть луна находится въ соединеніи и расположена между солнцемъ и землей. Тогда, слѣдовательно, она находится,-- относительно положенія занимаемаго ею когда бываетъ полнолуніе,-- ближе къ солнцу на двойное разстояніе свое отъ земли. А разстояніе это можно опредѣлить двухъ-сотою частію того которое отдѣляетъ солнце отъ земли, или круглою цифрой въ 200.000 льё. Итакъ, эта невидимая сторона луны на 200.000 льё ближе къ солнцу, когда принимаетъ его лучи.
   -- Совершенно справедливо, отвѣчалъ Николь.
   -- Напротивъ того.... продолжалъ Барбиканъ.
   -- Одну минуту, сказалъ Мишель, перерывая своего серіознаго товарища.
   -- Что тебѣ угодно?
   -- Я желаю продолжать объясненіе.
   -- Зачѣмъ это?
   -- Чтобы доказать что я понялъ.
   -- Сдѣлай милость, сказалъ Барбиканъ, улыбаясь.
   -- Напротивъ, началъ Мишель, подражая тону и жестамъ президента Барбикана,-- напротивъ, когда видимая сторона луны освѣщается солнцемъ, то значитъ что тогда полнолуніе, то-есть она находится относительно земли на противоположной сторонѣ съ солнцемъ. Разстояніе отдѣляющее ее отъ дневнаго свѣтила, стало-быть, увеличилось круглою цифрой въ 200.000 льё, и теплота, получаемая ею, должна быть менѣе значительна.
   -- Отлично сказано! воскликнулъ Барбиканъ.-- Знаешь ли, Мишель, что для художника ты очень разсудителенъ?
   -- Да, отвѣчалъ небрежно Мишель,-- мы всѣ таковы тамъ, на boulevard des Italiens!
   Барбиканъ съ важностью пожалъ руку своему веселому товарищу и продолжалъ исчислять преимущества коими надѣлены обитатели видимой стороны.
   Между прочимъ онъ упомянулъ о солнечныхъ затменіяхъ, которыя имѣютъ мѣсто только для этой стороны луннаго диска, ибо, для того чтобы такое затменіе произошло, луна должна быть въ противуположеніи. Эти затменія, вызванныя положеніемъ земли между луной и солнцемъ, могутъ продолжаться два часа, въ теченіе коихъ, вслѣдствіе лучей, преломленныхъ его атмосферой, шаръ земной долженъ являться не болѣе какъ черною точкой на солнцѣ.
   -- Итакъ, сказалъ Николь,-- вотъ полушаріе, то-есть невидимое полушаріе, очень мало и дурно надѣленное природой!
   -- Да, отвѣчалъ Барбиканъ,-- но не все. И дѣйствительно, вслѣдствіе нѣкотораго колебательнаго движенія, нѣкотораго качанія на своемъ центрѣ, луна показываетъ землѣ нѣсколько болѣе половины своего диска. Она какъ бы маятникъ, центръ тяжести коего направленъ къ земному шару, и который колеблется правильно. Откуда это колебаніе? Отъ того что вращательное движеніе луны около оси имѣетъ однообразную скорость, между тѣмъ какъ ея поступательное движеніе по эллиптической орбитѣ вокругъ земли имѣетъ скорость измѣняющуюся. Въ перигеѣ, скорость поступательнаго движенія превозмогаетъ, и луна обнаруживаетъ нѣкоторую часть своего западнаго края. Въ апогеѣ наоборотъ, превозмогаетъ скорость вращенія, и луна обнаруживаетъ часть восточнаго края. Такимъ образомъ вырѣзка градусовъ въ восемь появляется то на западѣ, то на востокѣ. Оказывается что изъ тысячи частей своей поверхности луна позволяетъ вамъ видѣть пятьсотъ семьдесятъ.
   -- Что бы тамъ ни было, сказалъ Мишель,-- если мы сдѣлаемся Селенитами, то будемъ жить на видимой лунѣ. Что до меня касается, то я люблю свѣтъ!
   -- Если только, возразилъ Николь,-- атмосфера не сосредоточилась на той сторонѣ, какъ увѣряютъ нѣкоторые астрономы.
   -- Да, это важное обстоятельство, отвѣчалъ очень просто Мишель.
   Между тѣмъ, по окончаніи завтрака, наблюдатели снова заняли свои мѣста. Они старались разсмотрѣть что-нибудь сквозь темныя окна, погасивъ всякій свѣтъ въ ядрѣ; но ни одинъ блестящій атомъ не нарушалъ этой темноты.
   Необъяснимый фактъ тревожилъ Барбикана. Какимъ образомъ, проходя на такомъ близкомъ разстояніи отъ луны,-- около 50 километровъ,-- ядро не упало на нее? Еслибъ оно имѣло огромную скорость, то еще понятно было бы почему паденіе это не совершилось. Но при скорости относительно умѣренной, такое сопротивленіе лунному притяженію оставалось необъяснимымъ. Было ли ядро подчинено какому-нибудь постороннему вліянію? Удерживало ли его какое-нибудь тѣло въ эѳирѣ? Очевидно было одно, что оно не достигнетъ никакого пункта луны. Куда же оно неслось? Приближалось ли оно къ диску, отдалялось ли отъ него? Уносилось ли оно въ этомъ глубокомъ мракѣ въ безконечность? Какъ узнать это, какъ исчислить что-либо посреди такого мрака? Всѣ эта вопросы тревожили Барбикана, но рѣшить ихъ онъ былъ не въ состояніи.
   И въ самомъ дѣлѣ, невидимое свѣтило было тамъ, можетъ-быть, въ нѣсколькихъ льё, въ нѣсколькахъ миляхъ, но ни онъ, ни его товарищи того не замѣчали. Если какой-нибудь шумъ раздавался на поверхности луны, то они не могли его слышать. Не было воздуха, этого проводника звука, чтобы передать имъ стоны луны, которую арабскія легенды изображаютъ "человѣкомъ въ половину окаменѣвшимъ, но еще движущимся".
   Нельзя не согласиться что все это могло смутить даже самыхъ терпѣливыхъ наблюдателей. Это-то именно невидимое полушаріе и ускользало отъ ихъ глазъ! Эта сторона, которая пятнадцать дней прежде или пятнадцать дней послѣ была бы великолѣпно освѣщена солнечными лунами, исчезала теперь въ абсолютной темнотѣ. Гдѣ же будетъ ядро по прошествіи пятнадцати дней? Куда увлекутъ его случайности притяженія? Кто могъ бы сказать это?
   На основаніи селенографическихъ наблюденій, вообще принимаютъ что невидимое полушаріе луны, по своему устройству, совершенно сходно съ ея видимымъ полушаріемъ. И дѣйствительно, почти седьмая часть его открывается во время тѣхъ колебаній о которыхъ говорилъ Барбиканъ. Но на этихъ усматриваемыхъ поясахъ тѣ же горы и раввины, цирки и кратеры, одинаковые съ тѣми которые нанесены на карту. Можно, стало-быть, предположить и тамъ ту же природу,-тотъ же міръ безплодный и мертвый. Ну, а если атмосфера укрылась на этой сторонѣ? Если, съ воздухомъ, вода дала жизнь этимъ обновленнымъ материкамъ? Если растительность удержалась тамъ? Если животныя населяютъ эти материки и моря? Если человѣкъ, при этихъ условіяхъ обитаемости, живетъ еще тамъ? Сколько вопросовъ было бы интересно рѣшить! Сколько проблемъ разрѣшилось бы отъ созерцанія этого полушарія! Какое наслажденіе бросить взглядъ на этотъ міръ, вѣчно недоступный глазамъ человѣка!
   Итакъ понятно неудовольствіе которое испытывали наши путешественники посреди этой мрачной ночи. Наблюденіе луннаго диска стало рѣшительно невозможно. Одни только созвѣздія привлекали ихъ взоры, и надо сознаться чтю никогда астрономы, ни Фаи, ни Шакорнаки, ни Секки не находились въ столь благопріятныхъ условіяхъ для наблюденій.
   Поистинѣ, ничто не могло сравниться съ этимъ звѣзднымъ міромъ, омываемымъ прозрачнымъ эѳиромъ. Эти алмазы, врѣзанные въ небесный сводъ, сверкали чудными огнями. Взоръ обнималъ пространство отъ Южнаго Креста до Сѣверной Звѣзды, двухъ созвѣздій, которыя чрезъ 12.000 лѣтъ, вслѣдствіе предваренія равноденствій, уступятъ свою роль полярныхъ звѣздъ одно Канопусу южнаго полушарія, другое Вегѣ сѣвернаго полушарія. Воображеніе терялось въ этой чудной безконечности, посреди коей двигалось ядро, какъ новое свѣтило созданное руками человѣка. Созвѣздія блистали тихимъ свѣтомъ; они не сверкали, такъ какъ не было атмосферы, которая своими слоями неравной густоты и влажности производитъ сверканіе. Звѣзды казались кроткими глазами, смотрѣвшими въ эту глубокую ночь посреди ненарушимаго безмолвія пространства.
   Долгое время путешественники молча созерцали звѣздное небо, на которомъ обширный экранъ луны образовалъ громадную черную впадину. Но тягостное ощущеніе перервало наконецъ ихъ наблюденія. То былъ страшный холодъ, вскорѣ покрывшій изнутри стекла оконъ толстымъ слоемъ льда. Такъ какъ солнце не согрѣвало болѣе ядра своими прямыми лучами, то послѣднее мало-по-малу теряло теплоту скопившуюся въ его стѣнахъ. Эта теплота скоро разсѣялась въ пространствѣ чрезъ лучеиспусканіе, и произошло значительное пониженіе температуры. Вслѣдствіе этого, внутренняя влага превратилась въ ледъ при соприкосновеніи съ окнами и не дозволяла никакого наблюденія.
   Николь, взглянувъ на термометръ, объявилъ что онъ упалъ на 17° ниже нуля по Цельзію. Итакъ, несмотря на все свое желаніе соблюдать экономію, Барбиканъ принужденъ былъ снова обратиться къ газу чтобы занять у него нѣсколько теплоты. Низкая температура ядра становилась невыносима. Обитатели его могли замерзнуть живые.
   -- На монотонность вашего путешествія грѣхъ пожаловаться, замѣтилъ Мишель Арданъ.-- Какое разнообразіе, хотя бы въ температурѣ! То мы ослѣплены свѣтомъ и умираемъ отъ жара, подобно Индійцамъ въ пампахъ; а вотъ теперь мы погружены въ глубокій мракъ и выносимъ холодъ какой выпалъ на долю полярнымъ Эскимосамъ! Нѣтъ, право, намъ жаловаться не на что, и природа много дѣлаетъ намъ въ честь.
   -- Но, спросилъ Николь,-- какова же внѣшняя температура?
   -- Именно та которая постоянно господствуетъ въ планетныхъ пространствахъ, отвѣчалъ Барбиканъ.
   -- Въ такомъ случаѣ, возразилъ Мишель Арданъ,-- не удобно ли теперь сдѣлать тотъ опытъ на который мы не могли рѣшиться когда были погружены въ солнечные лучи?
   -- Другой болѣе удобной минуты для этого мы и не найдемъ, отвѣчалъ Барбиканъ,-- ибо мы какъ разъ находимся въ такомъ положеніи что можемъ провѣрить температуру пространства и убѣдиться чьи вычисленія вѣрны, Фурье, или Пулье?
   -- Во всякомъ случаѣ, очень холодно! сказалъ Мишель.-- Вотъ внутренняя влага сгустилась на оконномъ стеклѣ. Если пониженіе будетъ продолжаться, то паръ нашего дыханія будетъ падать около насъ въ видѣ снѣга!
   -- Изготовимъ термометръ, сказалъ Барбиканъ.
   Понятно что обыкновенный термометръ не далъ бы никакихъ результатовъ при тѣхъ обстоятельствахъ въ которыхъ долженъ былъ дѣйствовать означенный инструментъ. Ртуть замерзла бы въ своей трубочкѣ, потому что она не можетъ оставаться въ жидкомъ состояніи при 42° ниже нуля. Но Барбиканъ запасся термометромъ à déversement системы Вальфердена, дающимъ minima температуры чрезвычайно низкой.
   Предъ началомъ опыта инструментъ этотъ былъ свѣренъ съ обыкновеннымъ термометромъ, и Барбиканъ приготовился употребить его въ дѣло.
   -- Какъ же мы это устроимъ? спросимъ Николь.
   -- Нѣтъ ничего легче, сказалъ Мишель Арданъ, ничѣмъ не затруднявшійся.-- Стоитъ быстро открыть окно, выбросить инструментъ, онъ послѣдуетъ за ядромъ съ рабскою покорностію; четверть часа спустя достать его....
   --Рукой? спросилъ Барбиканъ.
   -- Ну, конечно, рукой.
   -- Не совѣтую, мой другъ; рука твоя превратится въ ледяную глыбу подъ вліяніемъ этого страшнаго холода.
   -- Будто бы?
   -- Ты почувствуешь ощущеніе страшнаго обжога, какъ отъ прикосновенія желѣза раскаленнаго до бѣда, ибо, если теплота вдругъ входитъ въ наше тѣло, или выходитъ изъ него, слѣдствіе бываетъ одно и то же. Къ тому же я не увѣренъ что предметы выброшенные нами изъ ядра все еще слѣдуютъ за нами.
   -- А почему? спросилъ Николъ.
   -- Потому что, если мы несемся въ атмосферѣ, какъ бы рѣдка она ни была, то предметы эти должны отстать отъ насъ. А темнота помѣшаетъ намъ удостовѣриться тутъ ли они. Итакъ, чтобы не рисковать потерей нашего термометра, мы привяжемъ его и такимъ образомъ удобнѣе возвратимъ обратно.
   Совѣтъ Барбикана былъ исполненъ.
   Черезъ окно, быстро отворенное, Николь выбросилъ инструментъ, который удерживала очень короткая веревка, чтобы можно было вытащить его скорѣе. Окно было полуоткрыто только на одну секунду, и этой секунды достаточно было чтобы распространить въ ядрѣ невообразимый холодъ.
   -- Чортъ возьми! воскликнулъ Мишель Арданъ:-- этакимъ холодомъ заморозишь и бѣлыхъ медвѣдей!
   Барбиканъ подождалъ полчаса, время болѣе чѣмъ достаточное чтобъ инструментъ сталъ въ уровень съ температурой пространства. Затѣмъ его быстро втащили обратно.
   Барбиканъ измѣрилъ количество жидкости перешедшей въ маленькую чашечку припаянную къ нижней части инструмента, и сказалъ:
   -- Сто сорокъ градусовъ ниже нуля по Цельзію.
   Значитъ, правъ былъ Пулье, а не Фурье. Такова ужасающая температура звѣзднаго пространства. Такова, можетъ-быть, температура лунныхъ материковъ, когда свѣтило ночи теряетъ теплоту которую она заимствуетъ отъ солнца въ продолженіе пятнадцати дней.
   

ГЛАВА XV.
Гипербола или парабола.

   Можетъ-быть, многимъ покажется странно что Барбиканъ и его товарищи такъ мало заботились о будущности, которую готовила имъ эта металлическая тюрьма, несшаяся въ безконечности эѳира. Вмѣсто того чтобы спрашивать другъ у друга куда они летятъ, они проводили время въ опытахъ, какъ будто сидѣли преспокойно въ своемъ рабочемъ кабинетѣ.
   На это можно было бы отвѣчать что люди сильнаго закала были выше подобныхъ заботъ, что они не тревожились такими пустяками, и что у нихъ было занятіе гораздо важнѣе заботы о собственной участи.
   Но тутъ была и другая причина: они невластны были надъ своимъ ядромъ, не могли ни остановить его ходъ, ни измѣнить его направленіе.
   Морякъ измѣняетъ по своему желанію движеніе своего судна; воздухоплаватель можетъ сообщить своему шару вертикальное движеніе. Имъ же недоступенъ былъ никакой маневръ. Отъ того имъ поневолѣ приходилось съ самоотверженіемъ предоставить ядру полную свободу дѣйствія, такъ какъ стѣснить эту свободу они были не въ состояніи.
   Гдѣ же находились они въ эту минуту, въ восемь часовъ утра того дня который на землѣ носилъ названіе его декабря? Несомнѣнно, въ сосѣдствѣ луны, и даже довольно близко отъ нея, такъ что она представлялась имъ огромнымъ чернымъ экраномъ на небѣ. Что касается разстоянія въ которомъ они отъ нея находились, то исчислить его не было никакой возможности. Ядро, удерживаемое силами необъяснимыми, пронеслось надъ сѣвернымъ полюсомъ луны на разстояніи 50 километровъ. Но съ двухъ часовъ, когда они вошли въ конусъ тѣни, увеличилось или уменьшилось это разстояніе? Не было никакой точки сравненія для опредѣленія направленія и скорости ядра. Можетъ-быть, оно быстро удалялось отъ диска и должно было скоро выйти изъ полной тѣни. Можетъ-быть, наоборотъ, оно замѣтно приближалось къ нему и вскорѣ должно было коснуться какого-нибудь возвышеннаго пика на невидимомъ полушаріи; послѣднее окончило бы путешествіе, конечно въ ущербъ путешественникамъ.
   По этому поводу начался споръ, и Мишель Арданъ, всегда готовый на объясненія, высказалъ мнѣніе что ядро, удерживаемое луннымъ притяженіемъ, упадетъ наконецъ на луну, какъ падаетъ аэролитъ на поверхность земнаго шара.
   -- Вопервыхъ, мой милый товарищъ, отвѣчалъ ему Барбиканъ,-- не всѣ аэролиты падаютъ на землю, а весьма немногіе изъ нихъ. Итакъ, если мы обратимся въ положеніе аэролита, то изъ этого нисколько не слѣдуетъ что мы непремѣнно упадемъ на поверхность луны.
   -- Однако, возразилъ Мишель,-- если мы подойдемъ къ ней довольно близко....
   -- Все-таки ты ошибаешься. Не случалось ли тебѣ видѣть падучихъ звѣздъ, тысячами катящихся по небу въ извѣстное время года?
   -- Да.
   -- Такъ вотъ эти звѣзды или эти маленькія тѣла блещутъ потому только что онѣ воспламеняются катясь по атмосфернымъ слоямъ. Пролетая по атмосферѣ, онѣ проходятъ не болѣе какъ на 16 лье отъ земнаго шара, а между тѣмъ падаютъ на него очень рѣдко. То же самое и съ нашимъ ядромъ. Оно можетъ очень близко подойти къ лунѣ и все таки не упасть на нее.
   -- Но въ такомъ случаѣ, спросилъ Мишель,-- мнѣ очень любопытно было бы знать какимъ образомъ наша блуждающая колесница будетъ вести себя въ пространствѣ.
   -- Я могу допустить только двѣ гипотезы, отвѣчалъ Барбиканъ, подумавъ нѣсколько минутъ.
   -- А именно?
   -- Ядру предстоитъ выборъ между двумя математическими линіями, и оно изберетъ ту или другую, смотря по скорости которую будетъ имѣть и которую вычислить въ эту минуту я не въ состояніи.
   -- Да, сказалъ Николь,-- оно пойдетъ по параболѣ или по гиперболѣ.
   -- Точно такъ, отвѣчалъ Барбинапъ.--При извѣстной скорости, оно пойдетъ по параболѣ, а при нѣкоторой болѣе значительной скорости по гиперболѣ.
   -- Люблю эти громкія слова, воскликнулъ Мишель Арданъ.-- Тотчасъ узнаешь въ чемъ дѣло. А что такое ваша парабола, если смѣю спросить?
   -- Другъ мой, отвѣчалъ капитанъ,-- парабола есть кривая линія происходящая отъ пересѣченія конуса плоскостью параллельною одному изъ его реберъ.
   -- А, вотъ что! сказалъ Мишель довольнымъ тономъ.
   -- Почти то же, присовокупилъ Николь,-- что траекторія описываемая бомбой пущенною изъ мортиры.
   -- Отлично! А гипербола?
   -- Гипербола есть кривая линія втораго порядка, происходящая отъ сопересѣченія конической поверхности и плоскости параллельной двумъ ея образующимъ, и составляющая двѣ отдѣльныя вѣтви простирающіяся до безконечности въ двухъ направленіяхъ.
   -- Можетъ ли это быть? сказалъ Мишель Арданъ самымъ серіознымъ тономъ, какъ будто услышалъ о какомъ-нибудь необыкновенномъ происшествіи.-- Послушай же, Николь, и замѣть слѣдующее. Мнѣ въ твоемъ опредѣленіи "Гиперболы" нравится именно то что оно еще менѣе понятно чѣмъ слово которое ты стараешься опредѣлить.
   Николь и Барбиканъ не обращали вниманія на шутки Мишеля Ардана. Они пустились въ ученое разсужденіе. Какую линію приметъ ядро, вотъ что волновало ихъ. Одинъ стоялъ за гиперболу, другой за параболу. Они приводили другъ другу доказательства, преисполненныя иксовъ. Аргументы излагались такимъ языкомъ что Мишель вскакивалъ отъ нетерпѣнія. Споръ былъ горячій, и ни одинъ изъ противниковъ не хотѣлъ уступить другому той линіи которая ему нравилась.
   Этотъ ученый диспутъ, затянувшійся слишкомъ долго, вывелъ наконецъ изъ себя Мишеля, который сказалъ:
   -- Ну, господа косинусы, скоро ли вы перестанете перекидываться гиперболами и параболами? Что касается меня, то я желаю знать одну только вещь, интересную во всемъ этомъ дѣлѣ. Мы полетимъ по той или по другой изъ вашихъ линій. Хорошо. Но куда онѣ приведутъ насъ?
   -- Никуда, отвѣчалъ Николь.
   -- Какъ никуда?
   -- Очевидно, сказалъ Барбиканъ.-- Эти линіи не замкнутыя, продолжающіяся до безконечности!
   -- Ай-да ученые! Люблю ихъ до смерти! Да какое же намъ дѣло до пароболы или гаперболы, если та и другая должны одинаково увлечь насъ въ безконечное пространство?
   Барбиканъ и Николь не могли не улыбнуться. Они занимались "искусствомъ для искусства". Никогда еще такой безполезный вопросъ не обсуждался такъ неумѣстно. Зловѣщая истина состояла въ томъ что ядро, уносимое параболически или гиперболически, никогда не должно было встрѣтиться ни съ землей, ни съ луной.
   Что же могло случиться съ этими смѣлыми путешественниками въ самомъ близкомъ будущемъ? Если они не умрутъ отъ голода, или отъ жажды, то черезъ нѣсколько дней, когда газа у нихъ болѣе не будетъ, они должны умереть отъ недостатка воздуха, если только холодъ не убьетъ ихъ прежде.
   А между тѣмъ, какъ ни важно было соблюдать экономію въ газѣ, чрезвычайное пониженіе температуры побудило ихъ истребить значительное его количество. Въ строгомъ смыслѣ, они могли обойтись безъ его свѣта, но не безъ его теплоты. Къ счастію, теплота разливаемая аппаратомъ Рейзе и Реньйо возвышала, нѣсколько низкую температуру ядра и, безъ большаго расхода газа, ее можно было поддерживать на сносной степени.
   Но наблюденія сквозь окна сдѣлались очень затруднительны. Внутренняя влажность ядра сгущалась на стеклахъ и тотчасъ, же замерзала. Эту тусклость стеколъ слѣдовало уничтожать безпрерывнымъ треніемъ. При всемъ томъ нѣкоторые феномены представляли величайшій интересъ.
   И дѣйствительно, если этотъ невидимый дискъ снабженъ атмосферой, то падучія звѣзды не должны ли бороздить ее своими линіями? Если само ядро проходило по этимъ воздушнымъ слоямъ, то нельзя ли было подслушать какого-нибудь шума, распространеннаго луннымъ эхомъ, раскатовъ грозы, напримѣръ, паденія лавины или взрыва дѣйствующаго волкана? Факты такого рода, утвержденные тщательнымъ наблюденіемъ, много бы прояснили этотъ темный вопросъ объ устройствѣ луны. Вотъ почему Барбиканъ и Николь, стоя у своего окна, подобно астрономамъ, наблюдали пространство съ неуклоннымъ терпѣніемъ.
   Но до сихъ поръ дискъ оставался нѣмъ и мраченъ. Онъ не отвѣчалъ на безчисленные вопросы которые предлагали ему эти пытливые умы.
   Это вызвало слѣдующее, по наружности, вѣрное замѣчаніе Мишеля:
   -- Если мы когда-нибудь повторимъ наше путешествіе, то лучше выберемъ эпоху новолунія.
   -- Правда, отвѣчалъ Николь,-- обстоятельство это было бы для насъ благопріятнѣе. Я согласенъ что луна, поглощенная солнечными лучами, будетъ невидима во время переѣзда, но за то видима будетъ наша родная планета, которая вступитъ тогда въ періодъ полноземлія. Сверхъ того, еслибы мы были увлечены вокругъ луны, какъ въ эту минуту, то мы имѣли бы по крайней мѣрѣ ту выгоду что дискъ ея, нынѣ невидимый, явился бы предъ нами великолѣпно освѣщеннымъ.
   -- Ты дѣло говоришь, Николь, сказалъ Мишель Арданъ.-- А ты какъ думаешь, Барбиканъ?
   -- Вотъ что я думаю, отвѣчалъ положительный президентъ;-- если мы когда-нибудь пустимся снова въ это путешествіе, то предпримемъ его въ то же время и при тѣхъ же самыхъ условіяхъ какъ нынѣ. Предположимъ что мы достигли бы вашей цѣли. Въ такомъ случаѣ не лучше ли бы намъ было сойти на материки ярко освѣщенные чѣмъ въ страну погруженную въ непроницаемый мракъ! Наше первое водвореніе на лунѣ не совершилось ли бы при болѣе благопріятныхъ обстоятельствахъ? Очевидно, да. Что касается до этой невидимой стороны, то мы осмотрѣли бы ее во время нашего путешествія по лунному шару. Итакъ, это время полнолунія было выбрано какъ нельзя удачнѣе. Но надо было достигнуть цѣли, а чтобы достигнуть ея, не слѣдовало уклоняться съ пути.
   -- На это отвѣчать нечего, сказалъ Мишель Арданъ.-- А между тѣмъ пропадаетъ прекрасный случай осмотрѣть другую сторону луны! желательно было бы знать, болѣе ли знаютъ о своихъ спутникахъ жители прочихъ планетъ чѣмъ земные ученые о своемъ?
   На это замѣчаніе Мишеля Ардана легко можно было бы дать слѣдующій отвѣтъ: "Да, прочіе спутники, по большей ихъ близости къ своимъ планетамъ, болѣе доступны для изученія. Жители Сатурна, Юпитера и Урана, если только жители тамъ имѣются, могли устроить со своими спутниками сообщенія гораздо болѣе удобныя. Четыре спутника Юпитера обращаются на разстояніи отъ него 108.260 льё, 172.200 льё, 274.700 льё и 480.130 льё. Но эти разстоянія считаются отъ центра планеты, и исключая длину радіуса, простирающуюся отъ 17 до 18 тысячъ льё, видимъ что первый спутникъ менѣе удаленъ отъ поверхности Юпитера чѣмъ луна отъ поверхности земли. Изъ восьми лупъ Сатурна четыре также ближе къ своей планетѣ; Діанея на 84.600 льё, Ѳемида на 62.960 льё, Энкеладъ на 48.191 льё и, наконецъ, Мимасъ не болѣе какъ на 34.500 льё. Изъ восьми спутниковъ Урана, первый, Аріель, отстоитъ отъ него только на 51.520 льё."
   Итакъ, на поверхности этихъ планетъ, опытъ, подобный предпринятому Барбиканомъ, представилъ бы менѣе затрудненій. Значитъ, еслибы жители ихъ рискнули на такую попытку, то они, можетъ-быть, изслѣдовали бы свойство той половины диска, которую ихъ спутникъ вѣчно скрываетъ отъ ихъ глазъ {Гершель доказалъ что движеніе вращенія спутниковъ около оси всегда равно движенію обращенія ихъ вокругъ планеты. Слѣдовательно они обращены къ ней всегда одною и тою же стороной. Лишь міръ Урана представляетъ замѣтное отличіе; движеніе его лунъ происходитъ въ направленіи почти перпендикулярномъ къ плоскости орбиты, и направленіе ихъ движенія обратное,-- то-есть спутники его двигаются въ направленіи обратномъ движенію всѣхъ прочихъ планетъ солнечной системы.}. Но если они никогда не оставляли своей планеты, то они отнюдь не болѣе свѣдущи чѣмъ земные астрономы.
   Между тѣмъ ядро описывало во мракѣ ту невычислимую траекторію, для опредѣленія которой не было данныхъ. Измѣнилось ли ея направленіе подъ вліяніемъ луннаго притяженія или подъ вліяніемъ какого-нибудь неизвѣстнаго тѣла? Барбиканъ не могъ этого рѣшить. Но совершилась перемѣна въ относительномъ положеніи ядра, и Барбиканъ удостовѣрился въ этомъ около четырехъ часовъ утра.
   Перемѣна эта состояла въ томъ что нижняя часть ядра обратилась къ поверхности луны. Притяженіе, то-есть тяжесть, было причиной этой перемѣны; наиболѣе тяжелая часть ядра наклонилась къ невидимому диску, какъ бы падая на него.
   Ужь не падало ли оно въ самомъ дѣлѣ? Тогда путешественники достигли бы, наконецъ, желанной цѣли. Нѣтъ. Наблюденіе представившейся точки сравненія, довольно, впрочемъ, необъяснимой, показало Барбикану что ядро его нисколько не приближается къ лунѣ, а описываетъ кривую, почти концентрическую линію.
   Такою точкой сравненія былъ яркій блескъ, внезапно замѣченный Николемъ на краю горизонта образованнаго чернымъ дискомъ. Точку эту невозможно было принять за звѣзду. То было нѣчто красноватое, какъ бы раскаленное, все увеличивавшееся въ объемѣ,-- неоспоримый знакъ что ядро подвигалось къ сверкающему предмету, а не падало нормально на поверхность луны.
   -- Волканъ! и волканъ дѣйствующій! воскликнулъ Николь:-- изліяніе внутреннихъ огней луны, Стало-быть, луна еще не совсѣмъ потухла.
   -- Да, это дѣйствительно изверженіе, замѣтилъ Барбиканъ, съ телескопомъ въ рукахъ, тщательно наблюдавшій это явленіе.-- Что жь можетъ быть это, если не волканъ?
   -- Но въ такомъ случаѣ, сказалъ Мишель Арданъ,-- чтобы поддерживать это горѣніе, необходимъ воздухъ. Значитъ, эта часть луны окружена атмосферой?
   -- Можетъ-быть, отвѣчалъ Барбиканъ,-- хотя это и не составляетъ необходимости. Волканъ, вслѣдствіе разложенія нѣкоторыхъ веществъ, можетъ самъ доставлять себѣ кислородъ и извергать пламя въ пустое пространство. Мнѣ кажется даже, что видимое нами пламя имѣетъ напряженіе и блескъ замѣчаемые при горѣніи тѣлъ въ чистомъ кислородѣ. Итакъ, не станемъ дѣлать слишкомъ поспѣшныхъ заключеній о существованіи лунной атмосферы.
   Огнедышущая гора должна была находиться подъ 45° южной широты невидимой части диска. Но, къ великой досадѣ Барбикана, кривая линія, описываемая ядромъ, увлекла его далеко отъ точки обозначенной изверженіемъ, такъ что Барбиканъ не могъ въ точности опредѣлить свойства послѣдняго. Не прошло получаса съ тѣхъ поръ какъ они замѣтили означенную блестящую точку, какъ она уже стала исчезать за темнымъ горизонтомъ. А между тѣмъ подтвержденіе феномена было бы замѣчательнымъ фактомъ въ области селенографіи. Оно доказывало бы что еще не вся теплота исчезла изъ внутренности луннаго шара, а тамъ гдѣ существуетъ теплота, кто можетъ поручиться чтобы растительное и даже животное царство не устояло до сихъ поръ противъ разрушительныхъ вліяній? Бытіе этого дѣйствующаго волкана, неоспоримо признанное земными учеными, породило бы, безъ сомнѣнія, множество теорій благопріятныхъ важному вопросу объ обитаемости луны.
   Барбиканъ отдался потоку своихъ мыслей. Онъ погрузился въ безмолвныя мечтанія о таинственныхъ судьбахъ луннаго міра. Онъ старался установить связь между замѣченными имъ фактами, какъ вдругъ новое явленіе внезапно возвратило его къ дѣйствительности.
   Явленіе это было болѣе нежели космическій феноменъ,-- то была грозная опасность, послѣдствія коей могли быть гибельны.
   Вдругъ, посреди глубокаго мрака, въ эфирѣ появилась огромная масса. Она походила на луну, но на луну воспламененную, блескъ которой тѣмъ болѣе былъ невыносимъ что онъ рѣзко выдѣлялся изъ непроницаемой темноты пространства. Масса эта, кругообразной формы, распространяла такой свѣтъ что онъ наполнилъ все ядро. Лица Барбикана, Николя и Мишеля Ардана, озаренныя этими бѣлыми волнами свѣта, принимали блѣдный, синеватый оттѣнокъ, который придавалъ имъ видъ призраковъ, словомъ, тотъ видъ какой принимаютъ человѣческія лица при свѣтѣ искусственно добытомъ съ помощью алькоголя пропитаннаго солью.
   -- Чортъ знаетъ на что мы похожи! воскликнулъ Мишель Арданъ:-- что это за зловѣщая луна?
   -- Это болидъ, возразилъ Барбиканъ.
   -- Болидъ, воспламенившійся въ пустотѣ?
   -- Да.
   Барбиканъ не ошибся. Этотъ огненный шаръ былъ дѣйствительно болидъ. Такіе космическіе метеоры, наблюдаемые съ земли, изливаютъ свѣтъ нѣсколько блѣднѣе луннаго, но здѣсь, въ этомъ темномъ эѳирѣ, онъ былъ ослѣпителенъ. Эти блуждающія тѣла въ самихъ себѣ заключаютъ причину своего воспламененія, и для горѣнія не нуждаются въ атмосферномъ воздухѣ. И въ самомъ дѣлѣ, если нѣкоторые изъ этихъ болидовъ и прорѣзываютъ атмосферные слои въ двухъ или трехъ льё отъ земли, то другіе, напротивъ, совершаютъ свои пути на разстояніи, куда не можетъ распространиться атмосфера. Таковы были болиды появившіеся, одинъ 27го октября 1844 г. на высотѣ 128 льё, другой 18го августа 1841 года, исчезнувшій на разстояніи 182 льё. Нѣкоторые изъ этихъ метеоровъ имѣютъ отъ 3 до 4 километровъ въ ширину, и скорость ихъ можетъ достигать 75 кил. въ секунду {Средняя скорость движенія земли по эклиптикѣ не болѣе 50 километровъ въ секунду.}, въ направленіи обратномъ движенію земли.
   Этотъ блуждающій шаръ, столь внезапно появившійся посреди мрака на разстояніи не менѣе 100 льё, имѣлъ, по исчисленію Барбикана, до 2.000 метровъ въ діаметрѣ. Онъ подвигался съ быстротой двухъ километровъ въ секунду, или тридцати льё въ минуту. Онъ перерѣзывалъ путь ядра и долженъ былъ черезъ нѣсколько минутъ коснуться его. По мѣрѣ приближенія, величина его возрастала въ громадныхъ размѣрахъ.
   Можно себѣ представитъ, положеніе нашихъ путешественниковъ! Описать его невозможно. Несмотря на все свое мужество, хладнокровіе, безпечность въ виду опасности, они стояли теперь безмолвные, неподвижные, объятые непреодолимымъ ужасомъ, оковавшимъ всѣ ихъ члены. Ядро ихъ, ходъ котораго они не могли измѣнить, неслось прямо къ этой огненной массѣ, пылавшей какъ жерло отражательной печи. Оно, казалось, летѣло въ огненную бездну.
   Барбиканъ схватилъ за руки своихъ товарищей, и всѣ трое, сквозь полузакрытыя вѣки, смотрѣли на этотъ до бѣла раскаленный астероидъ. Если въ нихъ не совсѣмъ еще замерла мысль, если мозгъ ихъ продолжалъ еще работать посреди объявшаго ихъ ужаса, то они должны были считать себя погибшими!
   Двѣ минуты спустя послѣ внезапнаго появленія болида (эти двѣ минуты показались имъ вѣчностью), ядро готовилось уже столкнуться съ нимъ, какъ вдругъ огненный шаръ лопнулъ какъ бомба, не произведя ни малѣйшаго шума въ этой пустотѣ, гдѣ звукъ, который есть не что иное какъ сотрясеніе слоевъ воздуха, слышанъ быть не можетъ.
   Николь вскрикнулъ, и всѣ трое бросились къ окнамъ. Никакое перо, никакая кисть, какъ бы искусны они ни были, не въ состояніи передать то великолѣпное зрѣлище какое представилось ихъ взорамъ!
   То былъ волканъ во всемъ грозномъ величіи полнаго изверженія, или разливъ громаднаго пожара. Тысячи пылающихъ обломковъ бороздили пространство своими огнями. Тутъ было смѣшеніе всевозможныхъ цвѣтовъ и оттѣнковъ. Тугъ были снопы лучей желтыхъ, желтоватыхъ, красныхъ, зеленыхъ, сѣрыхъ, цѣлый вѣнокъ разноцвѣтныхъ огней. Отъ огромнаго, столь грознаго шара не осталось ничего кромѣ этихъ кусковъ разносившихся по всѣмъ направленіямъ и въ свою очередь превращавшихся въ астероиды; нѣкоторые изъ нихъ пылали какъ огненные мечи, другіе окружены были какъ бы бѣловатымъ облакомъ, третьи оставляли послѣ себя блестящіе слѣды космической пыли.
   Эти раскаленныя массы перекрещивались, сталкивались между собою, разсыпаясь въ болѣе мелкіе обломки; нѣкоторые изъ нихъ ударились объ ядро, такъ что лѣвое окно его лопнуло отъ удара. Казалось что ядро плаваетъ подъ градомъ бомбъ, изъ которыхъ самой маленькой достаточно было чтобъ уничтожить его въ одно мгновеніе.
   Свѣтъ, наполнявшій эѳиръ, развивался съ несказанною силой, такъ какъ астероиды распространяли его по всѣмъ направленіямъ. Въ ту минуту когда онъ сдѣлался наиболѣе ярокъ, Мишель, привлекая къ окну Барбикана и Николя, воскликнулъ:
   -- Глядите, невидимая луна видна наконецъ!
   И всѣ трое, сквозь массу свѣта блиставшую нѣсколько секундъ, увидѣли этотъ таинственный дискъ, на который и первые еще упалъ взоръ человѣческій.
   Что же они увидали на разстояніи котораго не могли измѣрить? Нѣсколько длинныхъ полосъ на дискѣ, настоящія облака образовавшіяся въ самомъ ограниченномъ атмосферномъ пространствѣ; между ними обрисовывались не только всѣ горы, но и менѣе значительные рельефы, такіе же цирки, сіяющіе и причудливо расположенные кратеры, какъ и на видимой поверхности. Затѣмъ обширныя пространства, но не безплодныя равнины, а настоящія моря, широко разлившіеся океаны, въ зеркальной влагѣ которыхъ отражались волшебно-ослѣпительные огни, разсѣянные въ пространствѣ. Наконецъ, на поверхности материковъ, обширныя темныя массы, какими бы появились сплошные лѣса, на минуту озаренные блескомъ молніи....
   Была ли то иллюзія, оптическій обманъ? Могли ли путешественники придать столь поверхностному наблюденію значеніе научнаго факта? Дерзнули ли бы они, послѣ мимолетнаго взгляда на невидимый дискъ, рѣшить вопросъ объ его обитаемости?
   Между тѣмъ сверканія въ пространствѣ постепенно ослабѣвали; блескъ ихъ уменьшался; астероиды разсѣялись по различнымъ направленіямъ и погасли въ отдаленіи. Эѳиръ снова погрузился въ обычный мракъ; звѣзды, на минуту затмившіяся, заблистали снова, и дискъ, появившійся на мгновеніе, снова погрузился въ непроницаемую ночь.
   

ГЛАВА XVI.
Южное полушаріе.

   Ядро избѣжало опасности страшной и совершенно неожиданной. Кто бы могъ вообразить себѣ такую встрѣчу съ болидами: Эта блуждающія тѣла могли надѣлать нашимъ путешественникамъ серіозныхъ бѣдъ. То были подводныя скалы разсѣянныя въ этомъ эѳирномъ морѣ, но путешественники наши не могли, подобно земнымъ плавателямъ, обходить ихъ. Но роптали ли на свою судьбу смѣльчаки, носившіеся въ пространствѣ? Ни мало, потому что природа дала имъ возможность насладиться великолѣпнымъ зрѣлищемъ космическаго метеора, разорвавшагося отъ страшнаго дѣйствія внутренняго огня, потому что этотъ чудный фейерверкъ, котораго воспроизвести даже въ подражаніи не могъ бы никакой Руджіери, освѣтилъ на нѣсколько секундъ невидимый дискъ луны. Въ этомъ мгновенномъ освѣщеніи, предъ ними появились материки, моря и лѣса. Значитъ, атмосфера сообщала этой таинственной сторонѣ свои животворныя частицы? Вопросы еще неразрѣшенные, вѣчно возбуждающіе пытливость человѣка!
   Часы показывали половину четвертаго пополудни. Ядро слѣдовало своему криволинейному направленію вокругъ луны. Измѣнился ли еще разъ путь его отъ дѣйствія метеора? Можно было опасаться и этого. Тѣмъ не менѣе ядро должно было описать кривую линію, неизмѣнно опредѣленную законами раціональной механики. Барбиканъ полагалъ что эта линія будетъ скорѣе парабола чѣмъ гипербола. Но, если допустить эту параболу, то ядро должно было довольно скоро выйти изъ конуса тѣни отбрасываемой въ пространство противоположное солнцу. Конусъ этотъ дѣйствительно былъ очень узокъ, до такой степени малъ угловой діаметръ луны при сравненіи его съ діаметромъ дневнаго свѣтила. До сихъ поръ однако ядро неслось въ глубокой тѣни. Какова бы ни была его скорость, а эта скорость не могла быть не значительна, періодъ его покрытія продолжался. То былъ фактъ очевидный, но, можетъ-быть, онъ не совсѣмъ согласовался съ предполагаемою случайностью траекторіи строго параболической. Новая проблема, заставлявшая работать мозгъ Барбикана, замкнутый въ сферѣ невѣдомаго, изъ которой онъ не могъ освободиться.
   Ни одинъ изъ путешественниковъ не думалъ объ отдыхѣ. Каждый изъ нихъ съ напряженнымъ вниманіемъ поджидалъ какого-нибудь феномена, который бы бросилъ новый свѣтъ на ихъ уранографическія изслѣдованія. Часовъ около пяти, Мишель Арданъ угостилъ всѣхъ, вмѣсто обѣда, кускомъ холоднаго мяса съ хлѣбомъ, который они быстро съѣли, не отходя отъ оконъ, стекла коихъ безпрестанно покрывались льдомъ отъ сгущенія паровъ.
   Въ три четверти шестаго пополудни, Николь, вооруженный своимъ телескопомъ, замѣтилъ на южномъ краю луны и въ направленіи, по которому двигалось ядро, нѣсколько свѣтлыхъ точекъ, вырѣзавшихся на темномъ экранѣ неба. Казалось что предъ ними открывался рядъ остроконечныхъ вершинъ, профиль коихъ составлялъ волнистую линію. Онѣ освѣщались довольно ярко. Такимъ представляется на границѣ свѣта и тѣни очертаніе луны, когда она бываетъ въ одномъ изъ своихъ октантовъ.
   Ошибиться было невозможно. Дѣло шло уже не о простомъ метеорѣ, потому что свѣтозарный гребень не имѣлъ ни цвѣта его, ни подвижности. То не былъ и волканъ извергающій пламя. Вотъ почему Барбиканъ и выразилъ, не обинуясь, свое мнѣніе.
   -- Солнце! сказалъ онъ.
   -- Какъ? Что? Солнце? воскликнули въ одинъ голосъ Николь и Мишель Арданъ.
   -- Да, друзья мои, само лучезарное свѣтило озаряетъ эти горы, расположенныя на южномъ краю луны. Очевидно, мы приближаемся къ южному полюсу.
   -- Прошедши чрезъ сѣверный полюсъ, сказалъ Мишель.-- Стало-быть, мы обошли вокругъ нашего спутника?
   -- Да, мой безцѣнный Мишель.
   -- Въ такомъ случаѣ намъ нечего уже бояться гиперболы, параболы и незамкнутыхъ кривыхъ линій?
   -- Нѣтъ, но за то можно опасаться замкнутой кривой линіи.
   -- Которая называется?
   -- Эллипсисъ. Вмѣсто того чтобы затеряться въ междупланетныхъ пространствахъ, ядро наше, повидимому, опишетъ эллиптическую орбиту вокругъ луны.
   -- Неужели?
   -- И сдѣлается ея спутникомъ.
   -- Луна луны! воскликнулъ Мишель Арданъ.
   -- При этомъ я тебѣ замѣчу только, мой достойный другъ, сказалъ Барбиканъ,-- что намъ все-таки придется погибнуть.
   -- Да, но другимъ образомъ и гораздо интереснѣе! отвѣчалъ безпечный Французъ съ самою любезною улыбкой.
   Президентъ Барбиканъ былъ правъ. Описывая эту эллиптическую линію, ядро, безъ сомнѣнія, должно было тяготѣть вокругъ луны какъ ея спутникъ. То было новое свѣтило присоединившееся къ солнечному міру, микрокосмъ населенный тремя жителями, которые вскорѣ должны погибнуть по недостатку воздуха.
   Вслѣдствіе этого Барбиканъ не могъ радоваться такому окончательному положенію, которое приняло ядро подъ двойнымъ вліяніемъ силъ центростремительной и центробѣжной. Ему и его товарищамъ предстояло увидѣть снова освѣщенную сторону луннаго диска. Можетъ-быть даже они проживутъ еще столько чтобъ увидѣть въ послѣдній разъ полную землю, великолѣпно освѣщенную солнечными лучами! Можетъ-быть, имъ удастся послать послѣднее прости этому шару, видѣть который имъ болѣе не суждено! Затѣмъ ядро ихъ сдѣлается потухшею, мертвою массой, подобною этимъ безжизненнымъ астероидамъ носящимся въ эѳирѣ. Единственнымъ утѣшеніемъ имъ было то что они оставляютъ наконецъ эту неисходную тьму и возвращаются къ свѣту, вступая снова въ области облитыя солнечнымъ сіяніемъ!
   Между тѣмъ горы, указанныя Барбиканомъ, мало-по-малу выдѣлялись на темной массѣ. То были горы Дёрфель и Лейбницъ, воздымающіяся въ южной части лунной приполюсной страны.
   Всѣ горы видимаго полушарія измѣрены съ безукоризненною точностью. Можетъ-быть, многимъ покажется удивительною эта точность, но употребляемыя при этомъ гипсометрическія методы непогрѣшительны. Можно даже утвердительно сказать что высота лунныхъ горъ также вѣрно опредѣлена какъ и высота горъ земныхъ.
   Метода наиболѣе употребляемая состоитъ въ измѣреніи тѣни отбрасываемой горами, причемъ принимается въ соображеніе высота солнца въ минуту наблюденія. Измѣреніе это производится безъ труда посредствомъ телескопа, снабжённаго сѣткой о двухъ параллельныхъ нитяхъ, причемъ допускается что истинный діаметръ луннаго диска извѣстенъ въ точности. Эта метода даетъ также возможность исчислить глубину лунныхъ кратеровъ и впадинъ. Галилей пользовался уже ею, а въ послѣдствіи гг. Беръ и Медлеръ употребляли ее съ большимъ успѣхомъ.
   Другая метода, такъ-называемая метода касательныхъ лучей, можетъ быть также примѣняема къ измѣренію лунныхъ рельефовъ. Ею пользуются въ тотъ моментъ когда горы образуютъ блестящія точки на темной части диска, внѣ линіи разграниченія свѣта и тѣни. Эти блестящія точки производятся солнечными лучами идущими выше тѣхъ лучей которые опредѣляютъ границу фазы. Измѣреніе темнаго промежутка, остающагося между блестящею точкой и наиболѣе близкою къ нему освѣщенною частію, даетъ въ точности высоту этого пункта. Но понятно что метода эта можетъ быть примѣняема только къ горамъ сосѣднимъ съ линіей разграниченія свѣта и тѣни.
   Третья метода состоитъ въ измѣреніи посредствомъ микрометра профиля лунныхъ горъ обрисовывающихся на фонѣ; но она примѣнима только къ высотамъ лежащимъ на краю луны.
   Надо замѣтить что во всѣхъ случаяхъ это измѣреніе тѣней, промежутковъ или профилей можетъ быть производимо тогда только, когда относительно наблюдателя солнечные лучи падаютъ на луну косвенно. Когда же они падаютъ на нее прямо, словомъ, когда луна полная и всякая тѣнь исчезаетъ съ ея диска, наблюденія становятся невозможны.
   Галилей, первый признавъ бытіе лунныхъ горъ, употребилъ методу тѣней для исчисленія ихъ высотъ. Онъ приписалъ имъ, какъ уже сказано было выше, среднюю высоту 4.500 туазовъ. Гевелій значительно уменьшилъ эти цифры, которыя, напротивъ того, Риччіоли удвоилъ. Измѣренія эти были преувеличены съ той и съ другой стороны. Гершелъ, вооруженный усовершенствованными инструментами, приблизился болѣе къ гипсометрической истинѣ. Но окончательно ее должно искать въ отчетахъ современныхъ наблюдателей.
   Гг. Беръ и Медлеръ, первые селенографы въ мірѣ, вымѣрили тысячу девяносто пять лунныхъ горъ. По ихъ вычисленіямъ оказывается что между означенными горами шесть поднимаются выше 5.800 метровъ, и двадцать двѣ выше 4.800. Высочайшая вершина луны имѣетъ 7.603 метра; значитъ, она ниже земныхъ вершинъ, изъ коихъ нѣкоторыя превосходятъ ее на 500 и 600 туазовъ. При этомъ должно сдѣлать одно замѣчаніе. По сравненію съ объемами обоихъ свѣтилъ, лунныя горы относительно выше земныхъ. Первыя составляютъ четыреста семидесятую часть луннаго діаметра; вторыя только тысяча четыреста сороковую часть земнаго діаметра. Чтобы земная гора относительно достигла размѣровъ горы лунной, перпендикулярная высота ея должна бы имѣть шесть лье съ половиной, а между тѣмъ самая высокая земная гора не имѣетъ и девяти километровъ.
   Сдѣлаемъ нѣкоторыя сравненія: между Гималайскими горами находятся три пика превосходящіе лунные пики: Эверестъ, имѣющій 8.837 метровъ, Кинчинджуга 8.588 метровъ, Давалагири 8.187. Лунныя горы Дёрфель и Лейбницъ равняются высотой съ Джавагири той же цѣпи, то-есть поднимаются на 7.603 метра. Ньютонъ, Казатусъ, Курціусъ, Шортъ, Тихо, Клавіусъ, Бланканусъ, Эндиміонъ, главныя вершины Кавказа и Апеннинъ, выше Монблана, имѣющаго 4.810 метровъ. Равны Монблану: Море, Теофиль, Катарніа; равны Монте-Роза, имѣющей 4.636 метровъ: Пикколомини, Вернеръ, Гарпадусъ; Монъ-Сервену, имѣющему 4.522 метра: Макробъ, Эратосѳенъ, Альбатекъ, Деламбръ; Тенерифскому пику, имѣющему 3.710 метровъ: Баконъ, Кизатусъ, Филолай и пики Альпъ; пиренейской Монъ-Пердю, имѣющей 3.351 метръ: Рёмеръ и Богуславскій; Этнѣ, имѣющей 3.237 метровъ: Геркулесъ, Атласъ, Фурнеріусъ.
   Таковы пункты сравненія, дающіе возможность составить понятіе о высотѣ лунныхъ горъ. Траекторія, которою слѣдовало ядро, увлекало его именно къ этой гористой странѣ южнаго полушарія, гдѣ возвышались самые замѣчательные ершины Бланкана и достигли цирка Клавия.
   Этот цирк - один из самых интересных на Луне - расположен на 58 градусе южной широты и 15 градусе восточной долготы. Высота его определяется в 7091 метр. Наши путешественники, находившиеся от него в расстоянии 400 километров, сведенных к четырем благодаря зрительным трубам, легко могли разглядеть величественные горные валы этого мощного кратера.
   - Земные вулканы, - сказал Барбикен, - в сравнении с вулканами Луны - просто кротовые норы. Кратеры Везувия и Этны, образовавшиеся после первых извержений, едва достигают шести тысяч метров в ширину. Кратер Канталь во Франции имеет десять километров в диаметре, вулкан на острове Цейлон - семьдесят километров и считается самым крупным на Земле. Но что значат эти цифры по сравнению с диаметром Клавия, над которым в данную минуту пролетает наш снаряд?
   - Какова же его ширина? - спросил Николь.
   - Двести двадцать семь километров, - ответил Барбикен. - Правда, это самый большой цирк на Луне, но многие другие достигают двухсот, ста пятидесяти, ста километров ширины.
   - Ах, друзья мои! - воскликнул Мишель. - Можете себе представить, что происходило на нашей "безмятежной Луне", когда громыхали все эти кратеры, извергая потоки лавы, град камней, тучи дыма и пламени! Вот это было зрелище! И что осталось от всего этого великолепия! Сейчас Луна - всего только жалкая головешка, обгорелый патрон, оставшийся от грандиозной ракеты! После всех взрывов, звездных дождей, фейерверков, после всех этих красот - остались только окурки, обгоревшие обрывки картонного патрона! Кто разгадает причину, источник, смысл всех этих катаклизмов?
   Барбикен не слушал Ардана. Он смотрел на отроги Клавия, горные цепи, раскинувшиеся на несколько лье, В глубине громадной впадины виднелись сотни потухших мелких кратеров, которые испещряли почву, точно дырки шумовки. Над этими кратерами возвышался пик высотой в пять тысяч метров.
   Расстилавшаяся кругом равнина представляла унылое зрелище. Что могло быть печальнее и тоскливее этих возвышенностей, этих полуразрушенных горных громад, этих осколков горных пиков и вершин, рассеянных по лунной поверхности? Казалось, что Луна в этом месте раскололась.
   Снаряд летел вперед. Под ним расстилался все тот же первозданный хаос. Цирки, кратеры, обвалившиеся горы беспрерывно следовали один за другим. Никаких равнин, никаких морей уже не было. Под ними раскинулась какая-то бесконечная Швейцария или Норвегия.
   Наконец в центре этого взбаламученного хаоса, в наиболее высокой его точке показалась самая величественная лунная гора, ослепительная Тихо, за которой потомство сохранило имя славного датского астронома.
   Кто наблюдал полную Луну на безоблачном небе, тот, несомненно, заметил эту блестящую точку южного полушария. Ардан пришел в неописуемый восторг и осыпал гору всеми эпитетами, какие только могло подсказать ему пылкое воображение. По его словам, Тихо была пламенным источником света, центром излучения, ступицей огненного колеса, громадным сверкающим окном, кометой, распростертой на Луне и распластавшей по ней свои серебряные щупальца; нимбом, выточенным для головы Плутона; звездою, сброшенной с небес рукою творца и разбившейся о лунную поверхность.
   Тихо представляет собой такое скопление лучистой энергии, что обитатели Земли могут видеть ее даже без окуляра, даже на расстоянии ста тысяч лье. Какова же была ее яркость на расстоянии всего лишь ста пятидесяти лье, когда эта гора предстала перед нашими путешественниками! Ее сверкающее сияние, пронизывающее чистый эфир Вселенной, было настолько ослепительно, что Барбикену и его друзьям пришлось закоптить стекла окуляров, чтобы вынести этот нестерпимый блеск. Остолбенев от удивления, лишь изредка обмениваясь восторженными возгласами, они не могли оторваться от созерцания горы. Все их ощущения, все мысли сосредоточились в одном взгляде, и кровь приливала к сердцу, как в минуты душевных потрясений.
   Тихо принадлежит к системе лучевых гор, подобных Аристарху и Копернику, являя собой наиболее совершенный, наиболее законченный образец таких гор. Она бесспорно свидетельствует о той могучей вулканической деятельности, которой Луна обязана своим образованием.
   Тихо расположена на 43 градусе южной широты и 12 градусе восточной долготы. Центр горы занимает кратер в восемьдесят семь километров в поперечнике. Кратер эллиптической формы окружен кольцом гор, которые на пять тысяч метров возвышаются над расстилающейся на восток и на запад равниной. Это - скопище "монбланов", расположенных вокруг одного центра и окруженных сияющей короной лучей.
   Никакая фотография не способна передать облика этой несравненной горы, всех красот окружающего ее горного пейзажа, феерического калейдоскопа ее кратера.
   Действительно, Тихо можно наблюдать во всем ее величии лишь во время полнолуния. Но тогда тени исчезают, перспектива теряется и снимки получаются бледные и невыразительные. Досадное обстоятельство, потому что передать с фотографической точностью всю эту поразительную область Луны представляло бы совершенно исключительный интерес. Но фотографии передают только скопление пропастей, кратеров, цирков, головокружительное переплетение горных цепей, а за ними - сеть вулканов, разбросанных там и сям по ноздреватой поверхности Луны. При виде этой картины понимаешь, что окаменевшая поверхность сохранила вид бурлившей и извергавшейся некогда лавы. Кристаллизовавшись под влиянием охлаждения, весь этот лунный пейзаж навеки запечатлел, как в стереотипе, состояние Луны в разгар ее плутонической деятельности.
   Хотя расстояние, отделявшее путешественников от кольцеобразных вершин Тихо, было довольно значительным, они все же могли уловить ее основные очертания. К цирку, образующему кольцо Тихо, снаружи и изнутри лепились горы, громоздясь гигантскими террасами. На западе эти террасы казались на триста - четыреста футов выше, чем на востоке. Никакое создание стратегического искусства на Земле не могло сравниться с этими природными укреплениями. Город, сооруженный в глубине подобной кольцевой впадины, был бы совершенно неприступен, точно крепость, чудом воздвигнутая на этой взбаламученной извержениями почве! Природа не оставила пустым и плоским дно этого кратера. Это был обособленный, замкнутый мир, обладающий своей особой орографией, своей собственной горной системой. Путешественники ясно видели конусы, возвышенности, причудливые неровности почвы, словно самой природой подготовленные для архитектурных сооружений лунных зодчих. Здесь словно намечалась площадь для храма, там - так и чудился грандиозный форум; в одном месте, казалось, возвышался фундамент некоего дворца, в другом - опорная площадка крепости. И надо всем этим господствовали кольцеобразные горы высотой в тысячу пятьсот футов. Обширная равнина, на которой мог бы разместиться античный Рим, будь он вдесятеро больше.
   - Боже мой, какой грандиозный город можно было бы построить в кольце этих гор! - воскликнул в восторге Мишель Ардан. - Неприступная цитадель мира и покоя, огражденная от всех человеческих треволнений! Как привольно жилось бы здесь, в полнейшем покое и одиночестве, всем мизантропам, всем человеконенавистникам, всем врагам общества.
   - Всем?! Ну, для всех бы места не хватило! - пошутил Барбикен.
    

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ.

Важные вопросы

   Снаряд между тем уже миновал горные отроги Тихо. Барбикен и его товарищи с величайшим вниманием рассматривали блестящие лучи, которые по всем направлениям расходились от центра знаменитой горы.
   Что это за сияющий ореол! Какие геологические процессы породили этот лучезарный веер? Этот вопрос чрезвычайно занимал Барбикена.
   Перед его глазами во всех направлениях тянулись светящиеся полосы с приподнятыми краями и вогнутой серединой, иные шириною. В двадцать, другие - в пятьдесят километров. В некоторых местах эти белые лучи тянулись на расстоянии тысячи километров от Тихо и, казалось, покрывали собой всю половину южного полушария, особенно к востоку, северо-востоку и к северу. Один из таких лучей достигал цирка Неандра, расположенного на сороковом меридиане. Другой, закругляясь, бороздил море Нектара и через четыреста лье разбивался у подножий Пиренеев. Другие полосы тянулись к западу и покрывали сверкающей сетью море Облаков и море Влажности.
   Что порождало эти белые лучи, пересекающие равнины и прорезающие горы, независимо от их высоты? Все лучи расходились из одного общего центра - кратера Тихо. Они словно "излучались" из него. Гершель считал эти блестящие полосы потоками застывшей лавы, но его мнение не нашло себе приверженцев. Другие астрономы видели в загадочных лучах ряды огромных глыб и камней, своего рода морен, изверженных в эпоху образования Тихо.
   - А почему бы и не так? - сказал Николь, которому Барбикен излагал различные мнения ученых, отвергая их одно за другим.
   - Потому что невозможно себе представить той силы, которая перебросила бы вулканические породы на такие расстояния, и невозможно объяснить геометрически правильного расположения этих светящихся полос! - сказал Барбикен.
   - Уж и невозможно! - возмутился Ардан. - А по-моему, объяснить происхождение этих лучей нет ничего легче.
   - В самом деле? - спросил Барбикен.
   - Ну конечно, - ответил Ардан. - На мой взгляд, это - звездообразная трещина, вроде трещины на оконном стекле от удара пули или камня.
   - Бесподобно, - улыбаясь, ответил Барбикен. - Ну а чья же могучая рука швырнула такой камень?
   - Для этого не нужно никакой руки, - ответил Ардан, не сдаваясь, - а что касается камня, то его роль могла сыграть какая-нибудь комета.
   - Комета? На кометы привыкли сваливать все! - воскликнул Барбикен. - Дорогой Мишель, объяснение твое недурно, но комета здесь ни при чем. Сотрясение, послужившее причиной подобной трещины, могло произойти в недрах самой планеты. Для такой гигантской звездообразной трещины достаточно сильного и быстрого сжатия поверхностной коры под влиянием охлаждения.
   - Ладно, согласен и на сжатие. Видно, и у Луны бывали колики! - ответил Мишель Ардан.
   - Это мнение одного английского ученого, Несмиса, - добавил Барбикен. - Оно, мне кажется, вполне удовлетворительно объясняет происхождение этих лучей.
   - Несмис, как видно, не дурак! - заявил Мишель.
   Путешественники не могли наглядеться на великолепное зрелище Тихо. Снаряд, утопавший в двойном сиянии - Луны и Солнца, должен был казаться со стороны раскаленным шаром. Итак, наши путешественники внезапно перешли из холода в зной. Сама природа подготовляла их к превращению в селенитов.
   Превратиться в селенитов! Эта мысль снова вернула их к проблеме обитаемости Луны. Вправе ли они были решать эту проблему после всего виденного ими! Могли ли они решить ее в положительном или отрицательном смысле? Ардан приставал к товарищам и требовал, чтобы они без обиняков высказали, наконец, свое мнение, существуют ли на Луне животные или люди.
   - Я думаю, что мы можем ответить на это, - сказал Барбикен. - Только, по-моему, вопрос должен быть поставлен несколько по-другому...
   - Дело за тобой! Ставь вопрос как хочешь, - ответил Ардан.
   - Так вот, задача тут двойная и требует двойного решения: обитаема ли теперь Луна или нет? Была ли Луна вообще когда-нибудь обитаема?
   - Хорошо, - сказал Николь, - остановимся сначала на первом вопросе: обитаема ли Луна теперь?
   - Говоря по совести, - вздохнул Мишель Ардан, - я ничего не могу сказать.
   - А я отвечу отрицательно, - сказал Барбикен. - В ее теперешнем состоянии, с ее разреженной атмосферой, почти высохшими морями, недостатком воды, отсутствием растительности, резкими переходами от тепла к холоду, с ее ночами, длящимися в течение трехсот пятидесяти четырех часов, Луна кажется мне необитаемой; мало того, я думаю, что на ней отсутствуют условия, благоприятные для возникновения животного мира и хоть сколько-нибудь пригодные для жизни, в нашем понимании этого слова.
   - Согласен, - ответил Николь. - Но, может быть, на Луне живут существа, имеющие совершенно особую организацию, не схожую с нашей?
   - На этот вопрос ответить труднее, но я все-таки попытаюсь. Для этого я спрошу Николя, считает ли он движение необходимым и неизбежным следствием какой бы то ни было жизни, независимо от ее форм?
   . - Ну разумеется, - ответил Николь.
   - Так вот, мы наблюдали лунные материки с расстояния не более пятисот метров и не обнаружили, никакого движения на поверхности Луны. Присутствие человека вызвало бы какие-нибудь изменения лунной почвы, от него остались бы какие-нибудь сооружения или хотя бы развалины. А что мы видели? Везде и повсюду только деятельность природы и никаких признаков труда человека. Значит, если представители животного мира на Луне и существуют, они укрываются где-нибудь в глубочайших впадинах, не доступных нашему взору. Этого я допустить не могу, потому что они оставили бы хоть какие-нибудь следы своих передвижений на равнинах, покрытых слоем воздуха, хотя бы и разреженного. Таких следов мы не обнаружили нигде. Остается одно: предположить, что здесь обитает порода живых существ, которым чуждо движение, то есть самая жизнь.
   - Ну, это все равно что сказать: живые существа, которые не живут, - возразил Мишель.
   - Именно, - ответил Барбикен, - для нас это бессмыслица.
   - Итак, можно подвести итоги прениям? - спросил' Мишель.
   - Можно, - ответил Николь.
   - Хорошо, - продолжал Мишель Ардан. - Ученая комиссия, заседающая в снаряде "Пушечного клуба", на основании новых полученных фактов единогласно решила, что Луна в данное время необитаема.
   Эта резолюция была занесена председателем "Пушечного клуба" Барбикеном в блокнот в виде протокола заседания от 6 декабря.
   - Теперь, - взял слово Николь, - перейдем ко второму вопросу, неизбежно вытекающему из первого. Итак, я спрашиваю: была ли Луна вообще когда-либо обитаемой?
   - Слово принадлежит гражданину Барбикену, - провозгласил Ардан.
   - Дорогие друзья, - начал Барбикен. - Для решения этого вопроса - обитаемости Луны в ее далеком прошлом - мне не нужно было дожидаться нашего путешествия. Добавлю, что наши личные наблюдения только подтвердили мою уверенность. Полагаю, даже утверждаю, что Луна когда-то была населена человеческими существами, имевшими одинаковую с нашей организацию, что на Луне водились животные с таким же анатомическим строением, как и земные; но и эти человеческие существа и животные отжили свой век и исчезли навсегда.
   - Так, значит. Луна более древняя планета, чем Земля? - спросил Мишель Ардан.
   - Нет, - с убеждением ответил Барбикен. - Но она гораздо раньше состарилась. Процессы ее образования и разрушения протекали значительно быстрее. Организующие силы материи внутри Луны развивались более бурно, чем в недрах нашего земного шара. Это со всей очевидностью доказывается изрытой, изборожденной, истерзанной поверхностью лунного диска. И Луна и Земля представляли собой первоначально газообразные массы. Затем, под воздействием различных причин, газ превратился в жидкость и, наконец, в твердую массу. Но можно с уверенностью утверждать, что наша Земля находилась еще в газообразном или жидком состоянии, когда Луна уже затвердела под влиянием охлаждения и стала обитаемой.
   - Согласен, - сказал Николь.
   - В ту эпоху, - продолжал Барбикен, - Луна была окружена атмосферой. Воды, удерживаемые газообразной оболочкой, не могли испаряться. Под влиянием воздуха, воды, света, солнечного тепла и собственного внутреннего тепла Луны растительность должна была быстро развиться на благоприятной для нее почве, и, вероятно, именно в этот период на Луне и появилась жизнь, потому что природа не расходует своих даров бесполезно, и в мире, пригодном для обитания, несомненно, должны были появиться обитатели.
   - Однако, - возразил Николь, - некоторые условия лунного мира, связанные с движением Луны, должны были все же препятствовать развитию растительности и животного царства. Возьмем хотя бы, например, дни и ночи, продолжающиеся по триста пятьдесят четыре часа.
   - На земных полюсах они длятся по шесть месяцев, - заметил Ардан.
   - Ну это не возражение, потому что полюсы-то как раз и необитаемы.
   - Заметьте, друзья мои, - сказал Барбикен, - что если в настоящее время эти долгие ночи и длинные дни создают резкие колебания температуры, невыносимые для организма, то в древние времена дело обстояло иначе. Тогда лунный шар был окружен атмосферой, и ее плотный покров смягчал зной солнечных лучей и сдерживал ночное излучение. Благодаря воздушной атмосфере свет и тепло рассеивались. А отсюда и равновесие этих влияний, нарушенное теперь, когда почти никакой атмосферы на Луне уже нет. Кроме того, я вас удивлю...
   - Ну, ну, удиви! - заинтересовался Мишель Ардан.
   - Я полагаю, что в эпоху, когда Луна была обитаема, продолжительность дня и ночи на ней была короче.
   - Почему же? - усомнился Николь.
   - Потому что тогда, вероятно, период вращения Луны вокруг своей оси не равнялся обращению ее вокруг Земли. А ведь именно благодаря этому равенству каждая точка лунного шара оказывается в течение пятнадцати дней обращенной к Солнцу.
   - Согласен, - ответил Николь, - но почему же тогда не существовало этого равенства, раз оно имеется теперь?
   - Потому что это равенство обусловлено земным притяжением. А кто может утверждать, что это притяжение в те далекие времена, когда Земля находилась еще в жидком состоянии, было настолько сильным, чтобы повлиять на движение Луны?
   - В самом деле! - сказал Николь. - Кто сказал, что Луна всегда была спутником Земли?
   - Вот и я говорю то же самое, - вмешался Мишель Ардан. - Кто сказал, что Земля возникла значительно позже Луны!
   Воображение наших друзей разыгралось, - вопрос представлял широкое поле для любых гипотез.
   - Не будем слишком увлекаться, - остановил их Барбикен, - все это совершенно неразрешимые проблемы. Не стоит в них углубляться. Допустим только слабость первоначального земного притяжения. А тогда при различной скорости движения вокруг оси и вокруг Земли долгота дня и ночи на Луне остались бы такими же, как и на Земле. А впрочем, жизнь была бы возможна и без этих условий.
   - Итак, человечество совсем исчезло с Луны? - спросил Ардан.
   - Да, - ответил Барбикен, - исчезло, просуществовав, вероятно, много тысяч веков. Затем атмосфера мало-помалу начала редеть. Луна стала необитаемой; такой же необитаемой станет когда-нибудь и наша Земля вследствие дальнейшего ее охлаждения.
   - Вследствие охлаждения?
   Разумеется, - пояснил Барбикен. - По мере того как недра Луны остывали, ее внутреннее тепло уходило все глубже к центру, а поверхность затвердевала. Постепенно стали появляться и последствия этого: исчезновение живых существ, исчезновение растительности. Вскоре затем почти полностью рассеялась и атмосфера, так сказать, сдернутая с Луны земным притяжением, а отсюда: исчезновение воздуха и испарение воды. К тому же времени, как Луна стала необитаемой, исчезли и все населявшие ее существа. Она превратилась в тот мертвый мир, который мы можем наблюдать теперь.
   - Ты думаешь, что та же участь ожидает и Землю?
   - Весьма вероятно.
   - Когда же?
   - Когда она станет необитаемой вследствие охлаждения земной коры.
   - А можно вычислить, когда наша злополучная планета начнет охлаждаться?
   - Без сомнения.
   - И тебе известны эти вычисления?
   - В точности.
   - Так что же ты получишь, ученый сухарь, - воскликнул Мишель Ардан. - Я же сгораю от любопытства!
   - Дорогой мой Мишель, - спокойно ответил Барбикен, - известно, насколько понижается температура Земли в течение одного столетия. Так вот, по некоторым расчетам, средняя температура Земли дойдет до нуля через четыреста тысяч лет!
   - Четыреста тысяч лет! - воскликнул Ардан. - Ну так мы успеем еще пожить! А то ты перепугал меня до смерти. Послушать тебя, окажется, что нам осталось всего каких-нибудь пятьдесят тысяч лет!
   Опасения Мишеля рассмешили его товарищей.
   Педантичный Николь, любивший во всем порядок, снова вернулся к "повестке дня".
   - Итак, мы считаем, что в прошлом Луна была обитаема? - осведомился он.
   Ответ последовал единогласный и утвердительный.
   Пока друзья предавались обсуждению этих несколько смелых теорий, отражавших в основном уровень современных им научных достижений, снаряд стремительно приближался к лунному экватору, все время мало-помалу отдаляясь от Луны. Они оставили позади себя цирк Виллема и сороковую параллель на расстоянии восьмисот километров от диска. Затем, оставляя справа Питат на 30 градусе, они проследовали вдоль южного берега моря Облаков, после того как в первую половину пути обогнули северную его границу. Среди ослепительной белизны полной Луны, как в тумане, проносились чередой цирки: Буйо, Пурбах, с кратером квадратной формы, затем Арзахель, со своим конусом, сверкающим неописуемым блеском.
   И наконец, контуры стерлись в отдалении, горы стали неразличимы, и от всего изумительного, необычайного, причудливого облика земного спутника у наших путешественников не осталось ничего, кроме неизгладимых воспоминаний.
    

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ.

Борьба с невозможным.

   Долгое время Барбикен и его спутники безмолвно и задумчиво, как некогда Моисей на рубеже земли Ханаанской, глядели на этот мир, от которого они безвозвратно удалялись. Положение ядра относительно Луны изменилось, и теперь дно его было обращено к Земле.
   Эта перемена озадачила Барбикена. Если снаряд вращался вокруг Луны по эллиптической орбите, почему же он не был обращен к ней своей наиболее тяжелой частью, как это происходит при вращении Луны вокруг Земли?
   Наблюдая за движением снаряда, можно было заметить, что, отдаляясь от Луны, он следовал той же кривой, которую описывал при своем приближении к ней. Он летел по очень вытянутому эллипсу и, по-видимому, возвращался к точке, где лунное притяжение уравновешивалось земным.
   Так по крайней мере решил Барбикен на основании своих наблюдений. Его мнение разделяли и оба друга. Снова вопросы посыпались градом:
   - Что же с нами будет, когда мы достигнем этой мертвой точки? - спросил Ардан.
   - Неизвестно, - ответил Барбикен.
   - Но можно же сделать какие-нибудь предположения?
   - Всего два: либо скорость снаряда окажется недостаточной и он навсегда останется в этой мертвой точке двойного притяжения...
   - Я заранее могу сказать, что предпочитаю вторую возможность, в чем бы она ни заключалась, - прервал его Мишель.
   - Либо скорость окажется достаточной и снаряд будет вечно вращаться вокруг Луны по эллиптической орбите.
   - Мало утешительная перемена, - вздохнул Мишель. - Превратиться в скромные спутники Луны, когда мы привыкли в этой подчиненной роли видеть Луну! Нечего сказать, завидная участь!
   Ни Барбикен, ни Николь ему не ответили.
   - Что же вы молчите! - нетерпеливо воскликнул Мишель.
   - Мне нечего сказать, - ответил Николь.
   - И мы ничего не можем поделать?
   - Ничего, - ответил Барбикен. - Разве можно бороться с невозможным?
   - Неужели ты допускаешь, что один француз и два американца могут испугаться этого слова?
   - Да что же можно сделать?
   - Стать господином собственного движения! Управлять им!
   - Управлять?
   - Ну да, - отвечал Ардан, воодушевляясь. - Приостановить наше движение, изменить его: одним словом, заставить его служить нашим целям!
   - Да как же это сделать?
   - Это уж ваше дело. Если артиллеристы не умеют справиться со своими снарядами, они недостойны быть артиллеристами. Если снаряд командует канониром, такого канонира надо самого сунуть в пушку вместо заряда! Хороши ученые, нечего сказать!.. Сами заманили меня, а теперь не знают, что делать...
   - Заманили! - вскричали Барбикен и Николь в один голос. - Что ты хочешь этим сказать?
   - Теперь не время препираться. Я не жалуюсь. Прогулка мне нравится! Снаряд тоже по мне. Но теперь надо попытаться сделать все, что только в человеческих силах, чтобы попасть если уж не на Луну, так хоть куда-нибудь.
   - Мы бы и рады что-нибудь сделать, - ответил Барбикен, - но у нас нет никаких возможностей.
   - Мы не можем изменить движения снаряда?
   - Нет!
   - Не можем уменьшить его скорости?
   - Нет!
   - А что, если мы облегчим его, как облегчают перегруженное судно?
   - Что же можно выбросить? - спросил Николь. - На нашем судне никакого балласта нет. К тому же я полагаю, что облегченный снаряд полетит еще быстрее.
   - Нет, тише, - сказал Ардан.
   - Нет, быстрее, - возразил Николь.
   - Ни тише, ни быстрее, - прервал их Барбикен, -- потому что мы несемся в пустом пространстве, где силы тяжести не существует.
   - Ну значит, остается только одно! - решительно воскликнул Мишель.
   - Что же?
   - Завтракать, - невозмутимо ответил француз, всегда прибегавший к этому спасительному средству в самых затруднительных и безвыходных обстоятельствах.
   Действительно, если завтрак и не мог оказать никакого влияния на движение ядра, им все же не следовало пренебрегать, хотя бы ради здоровья. Что ни говори, а идеи Мишеля всегда оказывались наиболее удачными.
   Итак, в два часа утра друзья позавтракали: впрочем, время уже не имело значения. Предложенное Мишелем меню было обычным, но его увенчала бутылка доброго вина, извлеченная из потайного погребка. Если уж после нее в головах наших путешественников не возникнет никаких идей, значит, вино шамбертен 1863 года никуда не годилось.
   Подкрепив свои силы, они возобновили наблюдения.
   Вокруг ядра, на неизменном от него расстоянии, летели выброшенные предметы. Обращаясь вокруг Луны, снаряд, очевидно, не пересек никакой атмосферы, потому что в противном случае различный вес этих предметов изменил бы их относительное движение.
   Со стороны Земли ничего не было видно, поскольку только накануне в полночь наступило "новоземелие". Только через два дня после этого, когда ее серп выйдет из солнечного освещения, Земля может снова служат" своего рода часами обитателям Луны: ведь каждая точка Земли при ее вращательном движении через каждые сутки пересекает один и тот же лунный меридиан.
   Совершенно иную картину представляла Луна. Она сияла в полную силу среди бесчисленных созвездий, яркость которых не меркла от ее света. Лунные равнины уже приобретали тот пепельный оттенок, который наблюдался с Земли. Остальная часть диска сверкала по-прежнему, и среди этого сияния, подобно Солнцу, горела гора Тихо.
   Барбикен никак не мог определить скорость снаряда, но, по его соображениям, эта скорость должна была в соответствии с законами механики постепенно уменьшаться.
   Действительно, если допустить, что снаряд будет описывать орбиту вокруг Луны, то эта орбита должна неизбежно принять форму эллипса. Так утверждала наука. Этому закону подчинялось всякое тело, вращающееся вокруг другого тела, обладающего притяжением. Все орбиты, описываемые телами в пространстве, - эллиптические: по эллипсу движутся спутники планет, по эллипсу движутся планеты вокруг Солнца, и само Солнце движется по эллипсу вокруг какого-то неведомого светила, служащего ему осью. Не было никаких оснований предполагать, что этому закону не подчинится и снаряд "Пушечного клуба".
   Раз притягивающее тело находится всегда в одном из двух фокусов эллиптической орбиты, следовательно снаряд в известный период должен быть ближе, в другой - дальше от светила, вокруг которого он обращается. Когда Земля приближается к Солнцу, она находится в перигелии, и, наоборот, в афелии она оказывается в точке, наиболее удаленной от Солнца. Точно так же и Луна - наиболее близка к Земле в перигее и наиболее удалена - в апогее. Если изобрести в отношении снаряда аналогичные термины, которые, несомненно, только обогатят астрономическую терминологию, то можно сказать, что, став спутником Луны, снаряд находится в "апоселене", когда он будет дальше всего от Луны, и в "периселене", когда он будет к ней ближе всего.
   В этом последнем случае снаряд должен достигнуть наибольшей скорости, в первом случае - наименьшей. Сейчас он, очевидно, приближался к "апоселену", и Барбикен был прав, предполагая, что вплоть до этой точки скорость снаряда будет все время убывать, а затем снова увеличится по мере приближения к Луне. И наконец, эта скорость должна свестись к нулю, если "апоселеническая" точка совпадет с точкой равных притяжении.
   Барбикен обдумывал, как отразятся все приведенные возможности на судьбе снаряда. Его размышления прервал возглас Мишеля.
   - Какие же мы болваны, черт нас возьми! - вскричал Ардан.
   - Не смею с этим спорить, - ответил Барбикен, - но за что именно ты нас так величаешь?
   - Да ведь у нас же есть очень простое средство, чтобы умерить скорость снаряда, которая удаляет нас от Луны! А мы им не пользуемся.
   - Какое же это средство?
   - Сила отдачи наших ракет.
   - Ты думаешь? - спросил Николь.
   - Это верно! Мы до сих пор еще не применяли этого средства, - ответил Барбикен, - но мы им скоро воспользуемся.
   - Когда же? - спросил Мишель.
   - Когда придет время. Заметьте, друзья, что при теперешнем положении снаряда, то есть при его наклоне к Луне, ракеты, изменив его положение, могут только отдалить его от Луны, а не приблизить к ней. А ведь вы непременно хотите попасть на Луну?
   - Ну разумеется, - ответил Ардан.
   - Тогда имейте терпение. Под каким-то необъяснимым влиянием снаряд начинает поворачиваться дном к Земле. Очень вероятно, что в точке равного притяжения его Коническая верхушка направится прямо к Луне. Можно надеяться, что в этот миг скорость его будет равна нулю. Вот тут-то и настанет время действовать: взрыв ракет, пожалуй, сможет бросить снаряд прямо на Луну...
   - Браво! - воскликнул Мишель.
   - Мы не сделали и не могли бы этого сделать при нашем первом перелете через мертвую точку, потому что снаряд летел тогда с очень значительной скоростью.
   - Совершенно верно, - подтвердил Николь.
   - Будем же терпеливы, - продолжал Барбикен. - Воспользуемся всеми имеющимися у нас возможностями. После стольких разочарований я снова начинаю верить, что мы достигнем цели!
   Это заключение вызвало восторженные возгласы Ардана.
   И при этом никому из безумцев не пришел в голову вопрос, на который сами же они только что ответили отрицательно: нет. Луна необитаема. Нет, Луна, по всем признакам, не может быть обитаема! И тем не менее они все-таки собирались сделать все возможное, чтобы попасть на эту необитаемую Луну!
   Их занимал только вопрос, в какой именно момент снаряд достигнет точки равного притяжения, когда они собирались поставить на карту все, что было в их силах. Чтобы вычислить этот момент с точностью до одной секунды, Барбикену достаточно было справиться в своих путевых заметках и припомнить различные высоты, засеченные на лунных параллелях. Таким образом он вычислил, что для преодоления расстояния между мертвой точкой и южным полюсом нужно столько же времени, сколько и для перелета с северного полюса до мертвой точки. Время пройденного пути было точно зафиксировано по часам, что облегчало расчет. Барбикен заявил, что точки равного притяжения они достигнут ровно в час ночи с 7 на 8 декабря. В данную минуту было три часа ночи с 6 на 7 декабря. Стало быть, если ничто не помешает, снаряд должен долететь до мертвой точки через двадцать два часа.
   Первоначально ракеты предназначались для того, чтобы ослабить падение снаряда на Луну, теперь же отважные путешественники собирались пустить их в ход с совершенно противоположной целью.
   Ракеты были готовы; оставалось дождаться назначенной минуты.
   - Ну теперь нам нечего больше делать, - сказал Николь, - поэтому я предлагаю...
   - Что? - спросил Барбикен.
   - Лечь спать.
   - Вот тебе на! - вскричал Ардан.
   - Мы уже сорок часов не смыкали глаз! Несколько часов сна восстановят наши силы.
   - Ни за что не лягу! - воскликнул Мишель.
   - Ну что ж! Вольному - воля. А я уже сплю!
   И, растянувшись на диване, Николь тотчас же захрапел.
   - Николь прав, - решил Барбикен. - Я последую его примеру.
   Через несколько минут басовый храп председателя вторил баритону Николя.
   - И у практичных людей иногда бывают дельные мысли, - сказал Мишель Ардан, очутившись без собеседников.
   И, вытянув длинные ноги, подложив под голову мускулистые руки, он присоединился к друзьям.
   Но сон наших путешественников не мог быть спокойным и продолжительным. Все трое были слишком озабочены. Около семи часов утра они уже проснулись и вскочили на ноги.
   Ядро продолжало удаляться от Луны, все больше поворачиваясь к ней своей верхушкой. Явление это благоприятствовало планам Барбикена, хотя он и не мог найти ему объяснения.
   До намеченного ими срока пуска ракет оставалось семнадцать часов.
   Этот день показался нашим друзьям нескончаемым. Как ни велика была их отвага, сердца путешественников невольно замирали при мысли, что скоро наступит минута, когда решится вопрос - суждено ли ум упасть на Луну или вечно вращаться вокруг нее. Они считали часы и минуты, казавшиеся им бесконечными, Барбикен и Николь погрузились в расчеты. Ардан ходил взад и вперед по тесной каюте снаряда и поглядывал на бесстрастную Луну.
   Время от времени путников охватывали воспоминания о Земле; они видели перед собой своих друзей, членов "Пушечного клуба", и прежде всего самого дорогого их сердцу Дж. Т. Мастона.
   В эту минуту почтенный секретарь, вероятно, занимал свой пост в Скалистых горах. О чем он думал, если гигантский окуляр его телескопа позволял ему наблюдать за снарядом? Он, несомненно, видел, как ядро скрылось за южным полюсом Луны, а теперь, вероятно, обнаружил, как оно заворачивает из-за северного полюса. Он решил, должно быть, что снаряд превратился в спутник Луны! Распространил ли Мастон эту новую сенсацию по всему свету? Как отнесся он к столь неожиданной развязке их дерзкого предприятия?..
   День прошел без приключений. Наступила полночь. Начинался день 8 декабря. Еще час - и точка равного притяжения будет достигнута. С какой скоростью летел сейчас снаряд? Вычислить это было невозможно. Но Барбикен не ошибался в расчетах. В час ночи скорость ядра должна была равняться нулю.
   К тому же момент остановки снаряда в нейтральной точке должен был ознаменоваться характерным явлением: здесь находилась линия равновесия земного и лунного притяжения. В этом месте предметы не должны иметь веса. Этот интересный факт, так сильно поразивший Барбикена и его друзей в начале путешествия, должен был повториться и на обратном пути в соответствующих условиях. Именно в эту самую минуту и следовало действовать.
   Коническая верхушка ядра уже заметно повернулась к лунному диску. При таком положении снаряда сила отдачи ракет бросит ядро прямо на Луну. Итак, все благоприятствовало успеху задуманного друзьями плана. Если в нейтральной точке скорость снаряда дойдет до нулевой, будет достаточно самого легкого толчка, чтобы вызвать падение снаряда на Луну.
   - Без пяти минут час, - прошептал Николь.
   - Все в порядке, - ответил Ардан, поднося заготовленный фитиль к горящей газовой горелке.
   - Подожди, - сказал Барбикен, посмотрев на хронометр.
   В эту минуту вес почти не ощущался. Путешественники могли обнаружить полное исчезновение силы тяжести на самих себе. Если они еще и не находились в мертвой точке, то были где-то совсем рядом.
   - Час!- сказал Барбикен.
   Ардан поднес зажженный фитиль к запальному шнуру, к которому были присоединены все ракеты. Из-за отсутствия воздуха детонации не последовало, но Барбикен увидел в окно пламя взрыва, которое очень скоро погасло.
   Снаряд содрогнулся, и путешественников изрядно встряхнуло.
   Трое друзей, безмолвные, еле переводя дыхание, напрягали все свое зрение, весь слух. Среди полной тишины казалось, что слышно, как бьются их сердца.
   - Ну что, падаем? - спросил, наконец, Мишель.
   - Нет! - ответил Николь. - Дно снаряда не поворачивается к лунному диску...
   В эту минуту Барбикен, стоявший у окна, обернулся к своим спутникам. Лицо его покрывала смертельная бледность, брови были нахмурены, губы стиснуты.
   - Мы падаем, - сказал он.
   - Наконец-то! На Луну? - вскричал Мишель.
   - На Землю! - ответил Барбикен.
   - Черт возьми! - воскликнул Мишель, но тут же философски добавил: - Ну что делать! Залезая в это ядро, мы ведь не очень-то рассчитывали выбраться из него целыми и невредимыми.
   С этой минуты действительно началось стремительное падение снаряда на Землю. Благодаря некоторой скорости, все еще сохранявшейся снарядом, он успел пересечь нейтральную линию, прежде чем друзья зажгли ракеты, и поэтому взрыв их уже не мог изменить его направления.
   Та же скорость, которая благоприятствовала снаряду при прохождении нейтральной линии по пути на Луну, увлекла его теперь за эту линию и на обратном пути. Законы физики требовали, чтобы, описывая эллиптическую орбиту, ядро снова прошло по раз уже пройденному пути.
   И вот теперь снаряд летел на Землю, притом со все возрастающей скоростью, вследствие непрерывно усиливающегося земного притяжения. Страшное падение с высоты 78 тысяч лье, которого уже ничто не в состоянии было ослабить! По законам баллистики снаряд должен был удариться о Землю со скоростью, равной его первоначальной скорости по вылете из колумбиады, то есть достигающей 16 тысяч метров в секунду.
   Чтобы более наглядно представить себе эту цифру, вспомним, что согласно проведенным расчетам предмет, брошенный с одной из башен собора Парижской богоматери, высотой в 200 футов, упадет на мостовую со скоростью 120 лье в час. Снаряд же должен был удариться о Землю со скоростью 57 600 лье в час.
   - Мы погибли! - хладнокровно произнес Николь.
   - Ну что ж, - отозвался Барбикен в каком-то религиозном экстазе. - Это только еще больше углубит наш опыт. Теперь уже сам бог посвятит нас в тайны своего творения. На том свете наша душа уже не будет нуждаться для познания Вселенной ни в машинах, ни в приборах! Она сольется воедино с вечной мудростью!
   - И то верно, - ответил Мишель. - На "том свете" мы уж во всяком случае будем вознаграждены за неудачу с какой-то жалкой планетишкой, называемой Луной.
   Барбикен с видом глубочайшей покорности судьбе скрестил руки на груди.
   - Предаю судьбу свою на волю неба! - сказал он.
    

ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ.

Промеры "Сускеганны".

   - Ну что, лейтенант, как идут работы?
   - Полагаю, что дело подходит к концу, - ответил лейтенант Бронсфильд. - Но кто бы предположил, что у самой суши может быть такая глубина: всего в какой-нибудь сотне лье от американского берега.
   - Действительно, здесь очень глубокая впадина, - сказал капитан Бломсбери. --В этом месте находится подводная долина, размытая течением Гумбольдта, которое омывает берега Америки вплоть до самого Магелланова пролива.
   - Такие большие глубины затрудняют прокладку телеграфного кабеля. Плоское дно, по которому проложен американский кабель между Валенцией и Ньюфаундлендом, куда удобнее.
   - Не спорю, Бронсфильд. А осмелюсь спросить, лейтенант, как обстоит дело в данную минуту?
   - Сейчас у нас размотано уже двадцать одна тысяча футов троса, а ядро, которое тянет лот, еще не коснулось дна, потому что иначе лот поднялся бы наверх сам собой.
   - Остроумнейшая машина - этот снаряд Брука. С какой точностью позволяет он измерять глубины!
   - Дно! - крикнул один из матросов, наблюдавший за работой.
   Капитан и лейтенант направились к корме.
   - Ну что, какова глубина? - спросил капитан.
   - Двадцать одна тысяча семьсот шестьдесят два фута, - ответил лейтенант, записывая эту цифру в блокнот.
   - Отлично, Бронсфильд! Я нанесу эти показаний на карту. А теперь прикажите выбрать лот. С ним еще будет возни на несколько часов. Тем временем механик распорядится развести пары, и, как только вы кончите, мы снимемся с якоря. Уже десять часов вечера, и я, с вашего позволения, отправляюсь спать.
   - Спокойной ночи! - любезно ответил лейтенант.
   Капитан "Сускеганны" - отличный человек и добрейший начальник - отправился в свою каюту, выпил грогу, осыпав буфетчика нескончаемыми похвалами, лег на кровать, поблагодарив слугу за уменье стелить постель, и заснул сном праведника.
   Было десять часов вечера. Одиннадцатый день декабря постепенно переходил в самую упоительную южную ночь.
   Корвет "Сускеганна" мощностью в пятьсот лошадиных сил, принадлежащий национальному флоту Соединенных Штатов, производил промеры дна Тихого океана приблизительно в ста лье от американского берега против узкого полуострова, вытянувшегося со стороны Мексиканского берега.
   Ветер мало-помалу стих. Воздух словно замер. Флаг неподвижно висел на мачте корвета.
   Капитан Джонатан Бломсбери - родственник полковника Бломсбери, одного из активнейших членов "Пушечного клуба", женатого на урожденной Горшбидден - тетки капитана и дочери почтенного коммерсанта из Кентукки, - капитан Бломсбери не мог нарадоваться на прекрасную погоду, способствующую успешному завершению измерительных работ.
   Ряд промеров, произведенных "Сускеганной", имел целью исследовать глубины, наиболее благоприятные для прокладки подводного кабеля между Гавайскими островами и Американским материком.
   Эти работы выполнялись по проекту одной крупной компании, директор которой - предприимчивый Сайрус Филд - предполагал охватить сетью телеграфных проводов все острова Океании - грандиозное предприятие, достойное американцев.
   Корвету "Сускеганна" были поручены первые промеры. В ночь с 11 на 12 декабря корвет находился на 27°7' северной широты и 41°37' западной долготы по Вашингтонскому меридиану.
   Луна в последней своей четверти начинала подыматься над горизонтом.
   По уходе капитана Бломсбери лейтенант Бронефильд и кое-кто из офицеров собрались на юте. При появлении Луны их мысли устремились к ночному светилу, на которое в те дни были обращены глаза всего полушария.
   Даже лучшие морские трубы не могли бы обнаружить снаряда, блуждавшего где-то вокруг Луны, но телескопы всего мира были в эту минуту направлены на нее, и миллионы людей не отводили глаз от ее сверкающего диска.
   - Вот уже десять дней, как они улетели, - сказал лейтенант Бронсфильд. - Где-то они сейчас?
   - Прибыли к месту назначения! - воскликнул молодой мичман. - И сейчас они, должно быть, как всякий путешественник, прибывающий в новое место, заняты прогулкой по окрестностям.
   - Не смею сомневаться в ваших словах, - ответил, улыбаясь, лейтенант.
   - Сомневаться в их прибытии действительно невозможно, - заметил другой офицер. - Снаряд должен был достигнуть Луны в момент ее полнолуния, пятого числа, в полночь. Теперь у нас одиннадцатое декабря, прошло, стало быть, шесть суток. А за шесть суток можно вполне успеть устроиться со всеми удобствами на новом месте. Мне ясно представляется, как наши отважные земляки расположились где-нибудь в глубокой долине, на берегу лунного ручья, около снаряда, наполовину ушедшего при падении в вулканическую почву. Я вижу, как Николь, вооружившись нивелиром, измеряет рельеф местности, Барбикен приводит в порядок свои путевые заметки, а Мишель Ардан разгуливает по лунным полям, покуривая душистую сигарету.
   - Да! Да! Так оно и должно быть! - воскликнул мичман в восторге от идиллической картины житья-бытья лунных новоселов.
   - Дай бог, чтоб это было так, - сказал лейтенант Бронсфильд, не проявляя никакого восторга. - К несчастью, мы никогда не сможем получить никаких непосредственных известий от наших друзей.
   - Извините, лейтенант, разве Барбикен разучился писать? - спросил мичман.
   Шутка мичмана была встречена всеобщим смехом.
   - Не письма, - с живостью подхватил мичман, - не письма, конечно! Почта тут ни при чем.
   - Может быть, вы ждете телеграммы? - с иронией осведомился один из офицеров.
   - Нет, и не телеграммы, - ответил мичман, нимало не смущаясь. - Сообщение с Землей им очень легко установить графическим способом.
   - Как же это так?
   - При помощи лонгспикского телескопа. Вы знаете, что он приближает Луну к Скалистым горам на расстояние двух лье и позволяет видеть на ее поверхности все предметы диаметром не менее девяти футов. Наши лунные герои должны смастерить исполинскую азбуку, начертить слова длиной в сто туазов, а фразы - длиной в целые лье! Таким способом они легко могли бы ознакомить нас со своим положением.
   Все громко зааплодировали изобретательному мичману. Лейтенант Бронсфильд признал его мысль вполне выполнимой. Кроме того, он предложил еще один способ непосредственной связи с Землей при помощи пучков ярких лучей, отраженных параболическими зеркалами. Эти лучи были бы так же видимы с Венеры или Марса,. как планета Нептун видима с Земли. В заключение он заявил, что блестящие точки, не раз наблюдавшиеся на ближайших планетах, возможно, были сигналами, которые подавали оттуда Земле. Впрочем, лейтенант оговорился, что если описанным способом и можно получать известия с Луны, то сообщения с Земли посылать нельзя, разве только обитатели Луны имеют в своем распоряжении приборы для дальних наблюдений.
   - Самое интересное, по-моему, - это узнать, что сталось с путешественниками, что они делают, что видят, - вмешался один из офицеров. - Впрочем, если этот первый опыт удастся, в чем я не сомневаюсь, его, конечно, повторят. Колумбиада ведь по-прежнему врыта в землю во Флориде. Значит, дело только в снаряде да в порохе; всякий раз, как Луна будет проходить через зенит, в нее можно будет выпалить зарядом... экскурсантов.
   - Мастон, без сомнения, на днях присоединится к своим друзьям! - сказал лейтенант.
   - Пусть только скажет слово, я охотно полечу вместе с ним! - воскликнул мичман.
   - Ну, в охотниках недостатка не будет, - возразил Бронсфильд, - дай только волю, половина обитателей Земли эмигрирует на Луну!
   Разговоры офицеров затянулись до часу ночи. Трудно пересказать все фантастические теории, все невероятные проекты, предлагавшиеся молодыми смельчаками. После попытки Барбикена слово "невозможно" перестало существовать для американцев. Строились планы отправить на Луну не только комиссию ученых, но целую армию с пехотой, артиллерией и кавалерией для завоевания лунного мира.
   К часу ночи работы по подъему лота еще не были закончены. Оставались невыбранными десять тысяч футов, и эта операция требовала еще нескольких часов.
   По распоряжению капитана огни в топках были разведены, давление в котлах поднималось. "Сускеганна" была готова к немедленному отплытию.
   В эту минуту - в 1 час 17 минут ночи - лейтенант Бронсфильд направился было к своей каюте, как вдруг его внимание было привлечено отдаленным свистом.
   Лейтенант и его товарищи подумали сначала, что свист вызван утечкой пара; но, подняв голову, они удостоверились, что звук доносится с очень большой высоты.
   Сила этого странного звука нарастала с ужасающей быстротой, и не успели офицеры обменяться мнениями о его происхождении, как перед их ослепленными глазами показался громадный болид, докрасна раскаленный от трения об атмосферные слои.
   Огненная масса продолжала расти на глазах и, наконец, с невероятным грохотом обрушившись на бушприт корвета, разбила его и с оглушительным шипением исчезла в волнах...
   Упади эта масса несколькими футами ближе - и "Сускеганна" была бы опрокинута в океан со всем своим экипажем.
   Капитан Бломсбери выскочил полуодетый на бак, куда бросились и все офицеры.
   - Будьте так добры, скажите, что случилось, господа? - спрашивал капитан. - Что такое?
   - Капитан, "они" вернулись! - воскликнул мичман.
    

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ.

Снова Дж. Т. Мастон.

   Смятение на борту "Сускеганны" было немалое. Офицеры и матросы и не думали об опасности, которая им только что угрожала, хотя судно могло быть раздавлено или же получить пробоину и затонуть. Нет, все их мысли были поглощены катастрофой, завершившей дерзкое предприятие.
   - "Они" вернулись! - воскликнул молодой мичман, и все тотчас же поняли, кого он имеет в виду. Никто не сомневался в том, что болид, исчезнувший в волнах, был снарядом "Пушечного клуба".
   - Они погибли! - утверждали одни.
   - Они живы! - настаивали другие. - Слой воды очень глубок и потому ослабит силу падения.
   - Но ведь у них нет воздуха, - говорил третий, - они должны непременно задохнуться!
   - Они сгорели! - решил кто-то. - Снаряд, пролетая через атмосферу, превратился в раскаленную массу.
   - Как бы там ни было, живых или мертвых, их необходимо вытащить! - решили, наконец, все в один голос.
   Капитан Бломсбери собрал на совещание всех офицеров. Надо было немедленно на что-нибудь решиться. Прежде всего следовало, конечно, вытащить снаряд. Операция - трудная, но возможная. Однако для этого корвет не обладал достаточно мощным и точным оборудованием. Решено было тотчас же отправиться в ближайший порт и известить "Пушечный клуб" о падении снаряда.
   Это решение было принято единодушно, и оставалось только выбрать порт. На ближайшем берегу на 27° широты такой пристани не имелось. Несколько выше, за полуостровом Монтеррей, был расположен крупный город, давший название полуострову. Но этот город, стоящий на рубеже пустыни, не соединялся с материком телеграфной линией, а такое важное сообщение можно было передать с надлежащей быстротой только при помощи телеграфа.
   Несколькими градусами выше находился порт Сан-Франциско. Из столицы золотоносного края легко было снестись с центром Соединенных Штатов. Если корвет пойдет на всех парах, он прибудет в Сан-Франциско без малого через двое суток. Следовало немедленно отправляться в путь.
   Корвет стоял под парами и был готов к немедленному отплытию. В воде еще оставалось две тысячи брассов троса, но капитан, не желая терять ни минуты драгоценного времени, решил его перерезать.
   - Мы прикрепим конец троса к бую, - сказал он, - который, кстати, поможет нам найти место падения снаряда.
   - Координаты этого места известны - мы находимся на двадцать седьмом градусе седьмой минуте северной широты и сорок одном градусе тридцать седьмой минуте западной долготы, - заметил лейтенант.
   - Прекрасно, мистер Бронсфильд, - отвечал капитан. - Будьте так добры, прикажите перерезать трос.
   Огромный буй, снабженный для устойчивости тяжелыми шестами, был спущен на воду. Конец троса был накрепко привязан к бую, чтобы волнение не могло отнести буй слишком далеко от места падения снаряда.
   Механик уведомил капитана, что корвет готов к отплытию. Капитан, поблагодарив его, приказал держать курс на северо-восток. Корвет на всех парах понесся к бухте Сан-Франциско. Было три часа утра.
   Пройти двести двадцать лье для такого быстроходного судна, как "Сускеганна", было нипочем. Судно покрыло это расстояние за тридцать шесть часов и 14 декабря в 1 час 27 минут пополудни вошло в бухту Сан-Франциско.
   При виде корвета, идущего под всеми парами, с обломанным бушпритом и поврежденной мачтой, жители города заволновались, и огромная толпа любопытных мгновенно собралась на набережной.
   Бросив якорь, капитан Бломсбери и лейтенант Бронсфильд спустились в восьмивесельную шлюпку, которая тотчас же доставила их на берег.
   - Телеграф? Где телеграф? - спрашивали они, не отвечая ни на какие вопросы.
   Портовый офицер сам проводил их на телеграфную станцию. Толпа бросилась за ними.
   Бломсбери и Бронсфильд вбежали в контору. Телеграмма была послана в четырех экземплярах следующим адресатам: во-первых, секретарю морского ведомства в Вашингтон, во-вторых, вице-председателю "Пушечного клуба" в Балтимор, в-третьих, почтенному, Дж. Т. Мастону в Лонгспик, на Скалистые горы, и, наконец, в-четвертых, помощнику директора Кембриджской обсерватории.
   Телеграмма гласила:
  
   "На 27°7' северной широты и 41°37' западной долготы, 12 декабря, в 1 час 17 минут пополуночи, упал в Тихий океан снаряд колумбиады. Ждем инструкций.
   Капитан "Сускеганны" Бломсбери".
  
   Через пять минут новость облетела весь город. До шести часов вечера о потрясающей катастрофе узнала вся Америка; а после полуночи подводный телеграф оповестил о результатах знаменитого американского предприятия всю Европу.
   Мы отказываемся привести отклики на неожиданную развязку дерзкого путешествия, ежеминутно поступавшие со всего света.
   Получив телеграмму, секретарь морского ведомства передал приказ капитану "Сускеганны" ждать дальнейших распоряжений в бухте Сан-Франциско, не спускать паров и быть готовым к выходу в море.
   Астрономы Кембриджской обсерватории собрали чрезвычайное совещание и с невозмутимостью, свойственной ученым корпорациям, мирно и не спеша принялись обсуждать происшествие с научной точки зрения.
   В "Пушечном клубе" телеграмма произвела форменный взрыв. Все артиллеристы как раз были в сборе. Вице-председатель клуба, почтенный Уилкам, только что огласил телеграмму Мастона и Бельфаста, извещавших, что снаряд находится в поле зрения их гигантского лонгспикского телескопа. Кроме того, в телеграмме было сказано, что снаряд, задержанный лунным притяжением, перешел на роль второстепенного спутника Солнечной системы.
   Нам-то уже известно истинное положение дела.
   Таким образом, при обсуждении одновременно полученных и совершено противоречивых телеграмм Дж. Т. Мастона и капитана Бломсбери все члены клуба раскололись на два лагеря: одна партия утверждала, что снаряд упал в океан, - значит, путешественники так или иначе возвратились; другая партия, основываясь на сообщениях Мастона, считала, что капитан Бломсбери ошибся. По мнению этой партии, мнимый снаряд был попросту болидом, падучей звездой, которая и повредила нос корвета. Последнее утверждение было трудно оспаривать, так как падающее тело летело с такой быстротой, что разглядеть его было немыслимо. Капитан "Сускеганны" и его офицеры легко могли ошибиться. Впрочем, один факт говорил в их пользу: если бы снаряд действительно упал на Землю, то его столкновение с земным шаром должно было произойти именно на 27 градусе северной широты между 41 и 42 градусами западной долготы, если учитывать срок, истекший с момента вылета снаряда и вращательное движение Земли.
   Как бы то ни было, в "Пушечном клубе" было единогласно решено, что брат Бломсбери, Билсби, и майор Эльфистон немедленно отправятся в Сан-Франциско и примут все необходимые меры для того, чтобы извлечь снаряд из глубин океана.
   Преданные друзья, ни минуты не медля, отправились в путь. Железная дорога, которая в скором времени пересечет всю Центральную Америку, быстро доставила их до Сен-Луи, где их уже дожидался дилижанс-экспресс.
   В ту самую минуту, когда секретарь морского ведомства, вице-председатель "Пушечного клуба" и заместитель директора обсерватории читали телеграмму из Сан-Франциско, почтенный Мастон переживал самое сильное в своей жизни волнение. Это волнение не могло сравниться даже с чувствами, испытанными им в момент выстрела знаменитой колумбиады, и едва не стоило ему жизни.
   Напомним, что секретарь клуба тотчас после выстрела колумбнады и почти с такой же быстротой, как и самый снаряд, направился к своему посту в Лонгспике в. Скалистых горах. Ему сопутствовал директор Кембриджской обсерватории Бельфаст. Прибыв на место, оба приятеля заняли пост у громадного телескопа и неотлучно дежурили при нем.
   Читатель помнит, что рефлекторы гигантского телескопа были устремлены для front view [фронтальное обозрение (англ.). ], как говорят англичане. При такой установке получалось только одно отражение наблюдаемого объекта, но, с другой стороны, оно обеспечивало более четкую его видимость. Вследствие этого Мастон и Бельфаст во время наблюдений должны были находиться на площадке у верхней части телескопа, а не у нижней. Они взбирались наверх по винтовой лесенке, представлявшей по своей легкости чудо инженерного искусства, так что огромная металлическая труба глубиной в двести восемьдесят футов с металлическим зеркалом, вделанным в его дно, оказывалась у них под ногами.
   Таким образом, ученые проводили все свое время на узенькой площадке над телескопом, проклиная дневной свет, скрывавший от них Луну, и облака, которые упорно застилали ее ночью.
   Какова же была их радость, когда, наконец, после нескольких дней тщетных поисков и ожиданий, в ночь с 5 и 6 декабря, они обнаружили снаряд, в котором странствовали по Вселенной их друзья. Однако их радость быстро сменилась глубоким разочарованием. Положившись на это первое наблюдение, они и распространили по всему свету в своей телеграмме ложное сообщение о том, что снаряд обращается по эллиптической орбите вокруг Луны и превратился в ее спутника.
   С этой минуты снаряд исчез из их поля зрения, что легко было объяснить его происхождением позади лунного диска. Можно себе представить, с каким нетерпением пылкий Мастон и его товарищи ждали появления снаряда с другой стороны диска. В течение всей ночи им то и дело мерещилось, что снаряд вот-вот появится из-за Луны, но он не появлялся!
   По этому поводу между ними не замедлили возникнуть нескончаемые горячие споры и стычки. Бельфаст утверждал, что снаряда не видно. Мастон же уверял, что снаряд виден "как на ладони".
   - Это снаряд! - говорил Мастон.
   - Нет, - отвечал Бельфаст. - Это лавина, сорвавшаяся с лунной горы!
   - Увидим, завтра увидим!
   - Нет, больше мы его уже не увидим! Он исчез в пространстве!
   - Нет!
   - Да!
   В минуты подобных споров раздражительность и запальчивость секретаря "Пушечного клуба" представляли серьезную опасность для уважаемого Бельфаста.
   Жизнь вдвоем в Скалистых горах скоро сделалась бы невыносимой для обоих ученых, если бы неожиданнее событие не положило конец их вечным спорам.
   В ночь с 14 на 15 декабря оба "непримиримых друга" занимались своими обычными наблюдениями лунной диска. Мастон по обыкновению разносил Бельфаста, который, со своей стороны, тоже не оставался в долгу. Секретарь клуба в сотый раз утверждал, что он видел снаряд и в одном из его окон даже разглядел лицо Ардана. В жару спора вспыльчивый Мастон размахивал железным крюком, заменявшим ему руку, что было далеко не безопасно для его собеседника.
   Внезапно, ровно в десять часов вечера, на наблюдательной площадке появился слуга Бельфаста и подал ему телеграмму. Это было извещение капитана "Сускеганны". Бельфаст разорвал конверт, прочитал текст телеграммы и вскрикнул.
   - Что такое? - крикнул Мастон.
   - Снаряд!
   - Ну?
   - Упал на Землю!
   Ответом ему был дикий вопль Мастона.
   Бельфаст быстро обернулся и увидел, что его злополучный товарищ, свесившись над трубой телескопа, не удержал равновесия и провалился туда, как в колодец. Падение с высоты двухсот восьмидесяти футов! Бельфаст опрометью кинулся к отверстию рефлектора.
   Заглянув в трубу, он с облегчением вздохнул: Мастон, зацепившись металлическим крюком за одну из внутренних подпорок телескопа и повиснув на ней, испускал громкие вопли.
   Бельфаст позвал помощников, которые при помощи грузоподъемных блоков не без труда извлекли из телескопа неосторожного Мастона. Он появился, наконец, целым и невредимым у верхнего отверстия трубы телескопа.
   - Что, если бы я разбил зеркало? - сказал он.
   - Вам пришлось бы за него заплатить, - строго ответил Бельфаст.
   - Так, значит, этот проклятый снаряд упал? - спросил Мастон.
   - В Тихий океан!
   - Едем!
   Через четверть часа Мастон и Бельфаст спускались по склонам Скалистых гор и через два дня, загнав по дороге пятерых лошадей, прибыли одновременно со своими друзьями из "Пушечного клуба" в Сан-Франциско.
   Эльфистон, Бломсбери-брат и Билсби кинулись к ним навстречу.
   - Что делать? - кричали они. - Вытащить снаряд, - отвечал Мастон, - и как можно скорее!
    

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ.

Спасение.

   Место, где снаряд погрузился в волны, было точно известно, но какими средствами выловить его и поднять на поверхность океана?
   Эти средства надо было тут же изобрести и изготовить. Такая безделица не могла, конечно, затруднить американских инженеров. Они были уверены, что при помощи якорей и паровых машин им удастся поднять снаряд, вес которого к тому же должен был значительно уменьшиться благодаря плотности воды.
   Но дело заключалось не только в подъеме снаряда. Надо было спасти путешественников. Никто не сомневался в том, что они еще живы.
   - Они живы, живы! - беспрестанно повторял Мастон, заражая всех своею уверенностью. - Наши друзья - люди ловкие и сообразительные. Не могли же они упасть, как последние дураки. Они живы, но времени терять нельзя. Еда и питье - пустяки, всего этого им хватит надолго. Но воздух! Воздух! Вот в чем скоро может оказаться недостаток! Скорее, скорее! Не теряйте ни минуты.
   И времени действительно не теряли.
   На "Сускеганне" велись приготовления к новым работам. Все ее машины были присоединены к подъемным лебедкам. Алюминиевый снаряд весил всего 19250 фунтов и, следовательно, гораздо легче трансатлантического кабеля, который корвет поднял со дна Атлантического океана. Единственное затруднение представляла коническая форма снаряда и его гладкие стенки, за которые трудно было ухватиться.
   Инженер Мерчисон немедленно прибыл в Сан-Франциско, чтобы изготовить громадные автоматические железные захваты, которые, зацепив снаряд своими мощными лапами, уже не выпустили бы его, подняв до самой палубы корвета. Кроме того, Мерчисон распорядился заказать скафандры, которые благодаря своей прочности и водонепроницаемости позволяют водолазам исследовать морское дно. На корвет была также доставлена очень остроумно сконструированная камера со сжатым воздухом. Это была настоящая комната с иллюминаторами вместо окон. При наполнении ее резервуаров водой она могла погрузиться на очень большую глубину. Такие камеры, к счастью, уже применялись в бухте Сан-Франциско при постройке подводной плотины, и это значительно сократило срок подготовительных работ для подъема снаряда.
   Однако, несмотря на совершенство оборудования, на все искусство ученых, которым предстояло им пользоваться, успех подъемных работ был сомнителен. Подъем снаряда с глубины двадцати тысяч футов мог представить много непредвиденных трудностей. Кроме того, вставал и другой вопрос: как вынесли обитатели снаряда страшный удар от соприкосновения с Землей, который вряд ли был в достаточной степени смягчен слоем воды в двадцать тысяч футов?
   А главное, надо было торопиться. Мастон день и ночь подгонял рабочих. Сам он готов был на все: и напялить водолазный скафандр и залезть в воздушную камеру, лишь бы поскорее отыскать своих отважных друзей.
   Однако, несмотря на быстроту изготовления различного оборудования, несмотря на крупные суммы, предоставленные правительством Соединенных Штатов "Пушечному клубу", прежде чем все подготовительные работы были закончены, прошло пять долгих дней, показавшихся всем пятью веками! За это время всеобщее нетерпение накалилось до предела. По проводам и электрическим кабелям по всему свету шел непрерывный поток телеграмм. Спасение Барбикена, Николя и Мишеля Ардана превратилось в международное дело. Все страны, подписавшиеся под займом "Пушечного клуба", были непосредственно заинтересованы в благополучном спасении путешественников.
   Но вот подъемные цепи, воздушная камера и автоматические захваты были доставлены на борт корвета. Мастон, Мерчисон и делегаты "Пушечного клуба" заняли свои каюты. Оставалось только отправиться в путь.
   21 декабря, в восемь часов вечера, корвет при благоприятной погоде вышел в море: дул северо-восточный ветер, было довольно холодно, и море было спокойно. Все население Сан-Франциско высыпало на набережную и безмолвно провожало отплывающих, приберегая овации к их возвращению.
   "Сускеганна", быстро набирая пары, вышла из бухты.
   Не будем передавать всех разговоров между офицерами, матросами и пассажирами корвета. Все думали только об одном, все сердца волновало только одно чувство: что испытывают Барбикен и его товарищи в то время, как идет подготовка к их спасению?! В состоянии ли они сами что-нибудь предпринять, чтобы высвободиться из снаря образцы лунной орографіи.

ГЛАВА XVII.
Тихо.

   Въ шесть часовъ вечера, ядро проходило около южнаго полюса, на разстояніи менѣе 60 километровъ, то-есть на такомъ же разстояніи на какомъ оно проходило и около сѣвернаго полюса. Значитъ, оно окончательно двигалось по эллипсису.
   Въ эту минуту путешественники вступали снова въ благотворную сферу солнечныхъ лучей. Предъ ними снова появились звѣзды, медленно двигавшіяся съ востока на западъ. Они привѣтствовали лучезарное свѣтило троекратнымъ ура!
   Вмѣстѣ со свѣтомъ оно обливало ихъ своею теплотой, которая вскорѣ проникла сквозь металлическія стѣнки ядра. Оконныя стекла сдѣлались снова прозрачными. Покрывавшій ихъ слой льда растаялъ мгновенно. Тотчасъ же, въ видахъ экономіи, погашенъ былъ газъ. Только одинъ воздушный аппаратъ продолжалъ потреблять его обычное количество.
   -- Ахъ! сказалъ Николь:-- какъ отрадны эти теплые лучи! Съ какимъ нетерпѣніемъ, послѣ столь долгой ночи, должны ожидать Селениты возвращенія дневнаго свѣтила!
   -- Да, отвѣчалъ Мишель Арданъ, какъ бы упиваясь этимъ блестящимъ эѳиромъ,-- свѣтъ и теплота заключаютъ въ себѣ всю жизнь!
   Въ эту минуту нижняя часть ядра начинала уклоняться нѣсколько отъ лунной поверхности, свидѣтельствуя что слѣдуетъ по эллиптической орбитѣ довольно удлиненной. Съ этого пункта, еслибы земля была полная, Барбиканъ и его товарищи могли бы увидѣть ее снова. Но, потонувшая въ сіяніи солнца, она оставалась абсолютно невидимою. Другое зрѣлище должно было привлекать ихъ взоры: зрѣлище южной части луны, приближенной къ нимъ съ помощью телескопа на четверть лье. Они не отходили болѣе отъ оконъ и отмѣчали всѣ подробности этого страннаго материка.
   Горы Дёрфель и Лейбницъ образуютъ двѣ отдѣльныя группы, раскинутыя почти на южномъ полюсѣ. Первая группа простирается отъ полюса до 84й параллели на восточной сторонѣ нашего спутника; вторая, выступающая на восточномъ краю, идетъ отъ 65° широты къ полюсу.
   На гребнѣ ихъ, тянущемся въ причудливыхъ изгибахъ, появились ослѣпительные покровы, замѣченные отцомъ Секки. Съ большею достовѣрностью чѣмъ знаменитый римскій Гастрономъ, Барбиканъ могъ опредѣлить ихъ свойство.
   -- Это снѣга! воскликнулъ онъ.
   -- Снѣга? вопросительно повторилъ Николь.
   -- Да, Николь, снѣга, поверхностъ коихъ глубоко обледенѣла. Посмотрите какъ они отражаютъ лучи свѣта. Остывшая лава не могла бы произвести такого ослѣпительнаго блеска. Стало-быть на лунѣ есть вода и воздухъ. Какъ бы ихъ тамъ мало ни было, но самый фактъ не можетъ болѣе подлежать сомнѣнію.
   Нѣтъ, онъ не могъ подлежать сомнѣнію. И если когда-нибудь Барбиканъ увидать землю, то его замѣтка засвидѣтельствуютъ объ этимъ фактѣ первостепенной важности въ селенографическихъ наблюденіяхъ.
   Горы Дёрфель и Лейбницъ подымались посреди равнинъ умѣреннаго протяженія, границами коимъ служилъ безконечный рядъ цирковъ и кольцеобразныхъ возвышенностей. Эти двѣ цѣпи единственныя встрѣчающіяся въ области цирковъ. Относительно менѣе изрытыя, онѣ представляютъ мѣстами острые пики, высочайшая вершина коихъ достигаетъ 7.603 метровъ.
   Но ядро господствовало надо всѣмъ этимъ, и рельефъ исчезалъ въ ослѣпительномъ сіяніи диска. Предъ глазами путешественниковъ появился снова этотъ архаическій видъ лунныхъ ландшафтовъ съ грубыми тонами, безъ перелива цвѣтовъ, безъ перехода тѣней, съ бѣлыми и черными пятнами, такъ какъ имъ недоставало разсѣяннаго свѣта. Но видъ этого пустыннаго міра былъ все-таки въ высшей степени интересенъ самою своею странностью. Они носились надъ этимъ хаотическимъ краемъ, какъ бы увлекаемые дуновеніемъ урагана; подъ ихъ ногами проходили ряды вершинъ; взоръ ихъ пробѣгалъ по этимъ углубленіямъ, по этимъ трещинамъ и возвышенностямъ, спускался въ глубину этихъ таинственныхъ отверстій, слѣдя за всѣми ихъ излучинами. Но нигдѣ не могъ замѣтить онъ ни слѣдовъ растительности, ни признаковъ населенія; повсюду лишь наслоенія почвы, потоки лавы, гладкія полосы, отражавшія, подобно исполинскимъ зеркаламъ, солнечные лучи съ ослѣпительнымъ блескомъ. Ничего отъ живаго міра; все отъ міра мертваго, гдѣ лавины, катясь съ вершины горъ, погружаются беззвучно въ глубину пропастей. Движеніе онѣ имѣли, но не производили никакого шума.
   Барбиканъ, послѣ многократныхъ и тщательныхъ наблюденій, заявилъ что рельефы по краямъ диска, хотя и подчинены были силамъ отличнымъ отъ тѣхъ которыя дѣйствовали въ центральной странѣ, но представляли одинаковое образованіе. То же скопленіе цирковъ, тѣ же возвышенія почвы. Можно было думать, однако, что расположеніе ихъ не одинаково. И въ самомъ дѣлѣ, въ центральной области лунная кора, въ своемъ полу-жидкомъ состояніи, была подчинена двойному притяженію земли и луны, дѣйствующихъ въ противоположномъ направленіи по линіи соединяющей одну съ другой. Напротивъ того, на краяхъ диска лунное притяженіе дѣйствовало, такъ-сказать, перпендикулярно къ земному. Итакъ, казалось бы, что рельефы почвы, произведенные при этихъ двухъ условіяхъ, должны были принять различныя формы. Но этого не было. Значитъ, луна нашла въ самой себѣ принципъ своей формаціи и своего устройства. Она ничѣмъ не была обязана постороннимъ силамъ, что и оправдывало замѣчательное слово Араго: "Никакое дѣйствіе внѣ луны не содѣйствовало образованію ея рельефа."
   Какъ бы то ни было, но въ настоящемъ своемъ положеніи, этотъ міръ былъ образомъ смерти, и невозможно было утверждать чтобы жизнь когда-нибудь его одушевляла.
   Мишелю Ардану показалось однако что онъ разглядѣлъ скопленіе развалинъ, на что онъ и указалъ Барбикану. То было подъ 80ю параллелью и подъ 30° долготы. Эти груды камней, довольно правильно расположенныя, представляли обширное укрѣпленіе, господствующее надъ одною изъ трещинъ, бывшихъ ложами рѣкъ доисторической эпохи. Недалеко оттуда возвышалась на 5.646 метровъ кольцеобразная гора Шортъ. Мишель Арданъ, съ обыкновеннымъ своимъ увлеченіемъ, утверждалъ что видѣлъ на ней крѣпость. Ниже онъ различалъ полуразрушенныя стѣны города; здѣсь ему представлялся еще уцѣлѣвшій сводъ портика, тамъ двѣ-три колонны, лежавшія рядомъ со своими пьедесталами, рядъ дугообразныхъ столбовъ, которые должны были поддерживать водопроводъ, и наконецъ разрушенные быки гигантскаго моста, выступавшіе въ глубинѣ трещины. Онъ отличалъ это съ такою приправой воображенія, въ такой фантастическій телескопъ, что трудно было довѣрять его наблюденіямъ. Со всѣмъ тѣмъ, кто бы могъ утверждать, кто бы дерзнулъ сказать, что отважный весельчакъ дѣйствительно не видалъ того чего не хотѣли видѣть его товарищи?
   Минуты были слишкомъ дороги чтобы пускаться въ безплодный споръ. Лунный городъ, дѣйствительный или мнимый, уже исчезъ въ отдаленіи. Разстояніе ядра отъ луннаго диска начало увеличиваться, и подробности почвы начали смѣшиваться предъ глазами. Одни только рельефы, цирки, кратеры, равнины оставались видимы и рѣзко выставляли свои оконечности.
   Въ эту минуту налѣво отъ нихъ обрисовался одинъ изъ красивѣйшихъ цирковъ лунной орографіи, одна изъ достопримѣчательностей луннаго материка. То былъ Ньютонъ, котораго Барбиканъ узналъ тотчасъ же, справившись со своею Марра selenographica.
   Ньютонъ дѣйствительно находится подъ 77° южн. шир. и подъ 16°долг. Онъ образуетъ кольцеобразный кратеръ, края котораго, возвышаясь на 7.264 метра, казались недоступными.
   Барбиканъ обратилъ вниманіе своихъ товарищей, что высота этой горы надъ окружающею его равниной далеко не равна глубинѣ его кратера. Эта глубокая впадина ускользала отъ всякаго измѣренія и представляла мрачную пропасть, дна коей никогда не могли достигать солнечные лучи. Тамъ, по замѣчанію Гумбольдта, царствуетъ непроницаемый мракъ, не нарушаемый свѣтомъ солнца и земли. Миѳологія могла бы не безъ основанія назвать ее воротами преисподней.
   -- Ньютонъ, сказалъ Барбиканъ,-- есть самый совершенный типъ этихъ кольцеобразныхъ горъ, какихъ нѣтъ на землѣ. Онѣ свидѣтельствуютъ что въ образованіи луны путемъ охлажденія участвовали насильственные перевороты, ибо въ то время когда, воздвигаемые внутреннимъ огнемъ, рельефы воздымались на значительныя высоты, дно отступало и понижалось далеко ниже луннаго уровня.
   -- Не имѣю ничего возразить противъ этого, отвѣчалъ Мишель Арданъ.
   Нѣсколько минутъ спустя, миновавъ Ньютона, ядро находилось прямо надъ кольцеобразною горой Море. Оно прошло довольно далеко вдоль горъ Бланкануса и въ половинѣ восьмаго вечера достигло цирка Клавіуса.
   Циркъ этотъ, одинъ изъ наиболѣе замѣчательныхъ на лунномъ дискѣ, лежитъ подъ 58° южн. шир. и подъ 15° вост. долг. Высота его опредѣляется въ 7.091 метръ. Путешественники, отдаленные отъ него на 400 километровъ, которые, благодаря телескопамъ, сокращались до четырехъ, могли осмотрѣть вполнѣ этотъ обширный кратеръ.
   -- Земные волканы, сказалъ Барбиканъ,-- не болѣе какъ кротовыя норы сравнительно съ лунными. При измѣреніи древнихъ кратеровъ Везувія и Этны, найдено что они имѣютъ не болѣе 6.000 метровъ въ ширину. Во Франціи циркъ Банталь имѣетъ 10 километровъ; на Цейлонѣ циркъ этого острова 70 километровъ, а онъ считается обширнѣйшимъ на земномъ шарѣ. Что же значатъ эти діаметры сравнительно съ діаметромъ Клавіуса надъ которымъ мы находимся въ сію минуту.
   -- А какова его ширина? спросилъ Николъ.
   -- 227 километровъ, отвѣчалъ Барбиканъ.-- Циркъ этотъ, правда, самый значительный на лунѣ; но сколько тамъ другихъ въ 200, въ 150 и во 100 километровъ!
   -- О, друзья мои! воскликнулъ Мишель:-- можете ли вы представить себѣ чѣмъ было это мирное свѣтило ночи, когда эти кратеры, оглашаемые громовыми ударами, изрыгали всѣ разомъ потоки лавы, градъ камней, облака дыма и струи пламени. Какое дивное зрѣлище въ то время, и какая пустота теперь! Эта луна не что иное какъ жалкое вмѣстилище фейерверка, изъ котораго съ великолѣпнымъ блескомъ вылетѣли петарды, ракеты, солнца, оставивъ послѣ себя обожженные куски картона. Кто можетъ указать причину, источникъ, дать объясненія этихъ переворотовъ?
   Барбиканъ не слушалъ Мишеля Ардана. Онъ разсматривалъ бока Клавіуса, состоявшіе изъ горъ въ нѣсколько лье шириной. Изъ глубины его громадной впадины выглядывали сотни мелкихъ потухшихъ кратеровъ, надъ которыми господствовалъ пикъ въ 5.000 метровъ.
   Вокругъ равнина представляла видъ опустошенія. Нельзя представить ничего мрачнѣе этихъ рельефовъ, печальнѣе этихъ горъ и, если позволено выразиться такимъ образомъ, этихъ обломковъ пиковъ и возвышенностей разбросанныхъ по почвѣ! Луна какъ будто лопнула въ этомъ мѣстѣ.
   Ядро все двигалось, а этотъ хаосъ не измѣнялся. Цирки, кратеры, растреснувшіяся горы непрерывно слѣдовали одни за другими. Не видно было ни равнинъ, ни морей; тянулась безконечная Швейцарія или Норвегія. Наконецъ въ центрѣ этой изрытой страны, на высочайшемъ пунктѣ ея, показалась великолѣпнѣйшая изъ горъ луннаго диска, ослѣпительный Тихо, за которымъ потомство сохранитъ навсегда имя знаменитаго датскаго астронома.
   Всякій кто наблюдалъ полную луну на безоблачномъ небѣ, конечно, замѣтилъ этотъ блестящій пунктъ южнаго полушарія. Для возвеличенія его Мишель Арданъ употребилъ всѣ метафоры которыя только могло изобрѣсти его воображеніе. Для него этотъ Тихо былъ пламенный очагъ свѣта, центръ сіянія, кратеръ изрыгающій лучи! То была ступица сверкающаго колеса, морская звѣзда, сжимавшая дискъ своими серебряными щупальцами, громадный глазъ метавшій пламя, ореолъ созданный для головы Плутона! То была звѣзда брошенная рукой Творца и разсыпавшаяся о лунный ликъ!
   Тихо представляетъ такое средоточіе свѣта что жители земли могутъ видѣть его безъ телескопа, хотя и находятся на разстояніи 100.000 лье отъ него. Вообразите же каково должно было представиться его сіяніе наблюдателямъ находившимся только въ 150 лье отъ него! Сквозь этотъ чистый эѳиръ сверканіе его было до такой степени ослѣпительно что Барбиканъ и его товарищи, для наблюденія надъ нимъ, принуждены были съ помощью газа закоптить стекла своихъ телескоповъ. Потомъ, въ глубокомъ молчаніи которое прерывалось только восклицаніями изумленія, они разсматривали его и любовались имъ. Всѣ ихъ чувства, всѣ впечатлѣнія сосредоточились въ ихъ взглядѣ, подобно тому какъ жизнь, при сильномъ волненіи, вся сосредоточивается въ сердцѣ.
   Тихо принадлежитъ къ системѣ блистающихъ горъ, каковы Аристархъ и Коперникъ. Но самая полная, самая опредѣленная изъ нихъ, она свидѣтельствуетъ неотразимо о страшной силѣ волканическихъ дѣйствій участвовавшихъ въ образованіи луны.
   Тихо лежитъ подъ 43° южн. шир. и подъ 12° вост. долг. Центръ его занятъ кратеромъ въ 87 километровъ. Онъ представляетъ форму нѣсколько эллиптическую и заключенъ въ оградѣ кольцеобразныхъ возвышенностей, которыя, къ востоку и западу, господствуютъ надъ внѣшнею равниной на высотѣ 5.000 метровъ. Это соединеніе Монъ-Блановъ, расположенныхъ около общаго центра и увѣнчанныхъ лучезарнымъ сіяніемъ.
   Никогда даже фотографія не могла воспроизвести этой несравненной горы со всѣми рельефами направляющимися къ ней, со всѣми внутренними изгибами ея кратера. Тихо является во всемъ своемъ великолѣпіи только въ полнолуніе; но тогда тѣней нѣтъ, ракурсы перспективы исчезаютъ, и снимки выходятъ бѣлые. Обстоятельство прискорбное, ибо въ высшей степени интересно было бы воспроизвести съ фотографическою отчетливостію эту необыкновенную страну. Она, не что иное какъ скопленіе впадинъ, кратеровъ, цирковъ, хаотическое смѣшеніе гребней; потомъ на необозримомъ пространствѣ волканическая сѣть набросанная на эту ноздреватую почву. Понятно становится что эти всплески, центральнаго изверженія сохранили свою первобытную форму. Кристаллизованные охлажденіемъ, они увѣковѣчили видъ который представляла нѣкогда луна подъ вліяніемъ плутоническихъ силъ.
   Разстояніе отдѣлявшее нашихъ путешественниковъ отъ кольцеоблазныхъ вершинъ Тихо не было такъ значительно чтобъ они не могли замѣтить главныхъ его признаковъ. На самой насыпи, составляющей ограду Тихо, горы по ребрамъ внутреннихъ и внѣшнихъ скатовъ воздвигались однѣ надъ другими подобно исполинскимъ террасамъ. Онѣ казались на 300 или 400 футовъ выше на западѣ чѣмъ на востокѣ. Никакая система земной фортификаціи не могла сравниться съ этими естественными укрѣпленіями. Городъ въ глубинѣ впадины цирка былъ бы рѣшительно неприступенъ.
   Онъ былъ бы неприступенъ и чудно раскинулся бы по этой почвѣ, богатой живописными уступами! И въ самомъ дѣлѣ, природа не оставила плоскимъ и пустымъ дна этого кратера. Онъ имѣетъ свою спеціальную орографію, горную систему, дѣлающую его какъ бы особымъ міромъ. Путешественники ясно различали конусы, центральные холмы, замѣчательные изгибы почвы созданные природой для помѣщенія произведеній селенитской архитектуры. Тамъ обозначалось мѣсто для храма, здѣсь помѣщеніе для форума, далѣе виденъ былъ фундаментъ для дворца и наконецъ ровное мѣсто для цитадели. Надъ всѣмъ господствовала центральная гора въ 1.500 футовъ. Обширное пространство, гдѣ бы древній Римъ могъ умѣститься десять разъ!
   -- Ахъ! воскликнулъ Мишель Арданъ, въ восторгѣ отъ этого зрѣлища: -- какой чудный городъ можно бы построить въ этомъ кольцѣ горъ! Городъ спокойный, мирное убѣжище вдали отъ всѣхъ человѣческихъ бѣдствій! Какъ бы жили тамъ, спокойные и одинокіе, всѣ эти мизантропы, всѣ эти ненавистники людей, всѣ тѣ кому опротивѣла соціальная жизнь!
   -- Всѣ? Да имъ бы тутъ и мѣста не достало! отвѣчалъ простодушно Барбиканъ.
   

ГЛАВА XVIII.
Важные вопросы.

   Между тѣмъ ядро миновало ограду Тихо. Тогда Барбиканъ и его друзья съ напряженнымъ вниманіемъ принялись наблюдать блестящія полосы, такъ чудно распространяющіяся по всѣмъ направленіямъ отъ этой знаменитой горы.
   Что такое этотъ сіяющій ореолъ? Какой геологическій феноменъ произвелъ эти пламенные лучи? Вотъ вопросъ который сильно занималъ Барбикана.
   Предъ его глазами простирались во всѣ стороны свѣтоносныя борозды съ возвышенными краями и съ вогнутою срединой, однѣ шириной въ 20 километровъ, другія въ 50. Эти полосы въ нѣкоторыхъ мѣстахъ шли на протяженіи 300 льё отъ Тихо и, казалось, покрывали, особенно къ востоку, сѣверо-востоку и сѣверу, половину южнаго полушарія. Одинъ изъ отроговъ Тихо тянулся до цирка Неандра, находящагося на 40мъ меридіанѣ. Другой, округляясь, перерѣзывалъ море Нектара и, пробѣжавъ 400 льё, разбивался о цѣпь Пиренеевъ. Нѣкоторые, къ западу, покрывали свѣтоносною сѣтью моря Облаковъ и Влагъ.
   Откуда происходили эти сіяющіе лучи, пробѣгавшіе какъ по равнинамъ, такъ и по горамъ, какъ бы высоки онѣ ни были? Всѣ они шли отъ общаго центра, кратера Тихо. Они выходили изъ него. Гершель приписывалъ ихъ блескъ стариннымъ потокамъ застывшей отъ холода лавы, но мнѣніе его не было принято. Другіе астрономы принимали эти необъяснимыя полосы за горные осадки, за рядъ эрратическихъ глыбъ образовавшихся въ эпоху формаціи Тихо.
   -- А почему жь бы и не такъ? спросилъ Николь у Барбикана, излагавшаго эти различныя мнѣнія и опровергавшаго ихъ.
   -- Потому что правильность этихъ линій и сила, необходимая для перенесенія волканическихъ веществъ на такое разстояніе, необъяснимы.
   -- По-моему, вмѣшался Мишель Арданъ,-- объяснить происхожденіе этихъ лучей очень легко.
   -- Въ самомъ дѣлѣ? спросилъ Барбиканъ.
   -- Въ самомъ дѣлѣ, отвѣчалъ Мишель.-- Стоитъ только сказать что это огромная звѣздообразная трещина, подобная той какую производитъ ударъ пули или камня объ оконное стекло!
   -- Положимъ! отвѣчалъ Барбиканъ съ улыбкой.-- А какая рука имѣла бы такую страшную силу чтобы ринуть камень, который произвелъ бы подобный ударъ?
   -- Здѣсь не нужно руки, отвѣчалъ Мишель, ни мало не смущаясь,-- а что касается до камня, то положимъ что то была комета.
   -- Ахъ! опять кометы! воскликнулъ Барбиканъ: -- ихъ суютъ повсюду! Объясненіе твое недурно, мой дорогой Мишель, но комета твоя здѣсь вовсе не у мѣста. Ударъ, причинившій эту трещину, могъ произойти изъ нѣдръ самой луны. Сильное и быстрое сжатіе лунной коры, подъ вліяніемъ охлажденія, могло быть источникомъ этой колоссальной звѣздообразной трещины.
   -- Пусть будетъ сжатіе, нѣчто въ родѣ лунной колики, отвѣчалъ Мишель Арданъ.
   -- Къ тому же, прибавилъ Барбиканъ,-- это мнѣніе англійскаго ученаго Насмита, и мнѣ кажется что оно удовлетворительно объясняетъ блескъ этихъ горъ.
   -- Твой Насмитъ не дуракъ! отвѣчалъ Мишель.
   Долго еще путешественники смотрѣли и не могли насмотрѣться на великолѣпное зрѣлище окрестностей Тихо. Ядро ихъ, облитое свѣтомъ двойнаго сіянія солнца и луны, должно было казаться раскаленнымъ шаромъ. Итакъ они разомъ перешли отъ страшнаго холода къ сильнѣйшему жару. Такимъ образомъ природа подготовляла ихъ къ жизни Селенитовъ.
   Сдѣлаться Селенитами! Эта мысль снова подняла вопросъ объ обитаемости луны. Могли ли разрѣшить его наши путешественники послѣ всего что они видѣли? Могли ли они вывести заключеніе за или противъ этой обитаемости? Мишель Арданъ пригласилъ друзей своихъ формуловать ихъ мнѣніе и настоятельно потребовалъ отвѣта, допускаютъ ли они чтобы животный міръ и человѣчество имѣли своихъ представителей на лунѣ?
   -- Я полагаю что мы можемъ дать отвѣтъ тебѣ, сказалъ Барбиканъ;-- только, по-моему, вопросъ этотъ нельзя ставить, въ такой формѣ. Я требую чтобъ онъ поставленъ былъ иначе.
   -- Ставь его какъ хочешь, сказалъ Мишель.
   -- Слушайте, отвѣчалъ Барбиканъ.-- Проблема эта двойная и требуетъ двойнаго рѣшенія. Обитаема ли луна? Была ли она когда обитаема?
   -- Хорошо, возразилъ Николь.-- Посмотримъ сначала, обитаема ли она?
   -- Правду сказать, я ничего не знаю, отвѣчалъ Мишель.
   -- А я отвѣчу отрицательно, возразилъ Барбиканъ.-- При настоящемъ положеніи луны, съ ея, конечно, весьма ограниченною атмосферною оболочкой, съ ея по большей части высохшими морями, при недостаточномъ количествѣ ея водъ и скудости растительности, съ этими быстрыми переходами отъ жара къ холоду, съ ея днями и ночами, продолжающимися триста пятьдесятъ четыре часа, луна, по моему мнѣнію, необитаема, отнюдь неблагопріятна развитію животнаго царства, и не можетъ удовлетворить потребностямъ бытія, какъ мы ихъ понимаемъ.
   -- Согласенъ, отвѣчалъ Николь.-- Но, можетъ-быть, луна обитаема для существъ иначе организованныхъ чѣмъ мы.
   -- На этотъ вопросъ, возразилъ Барбиканъ,-- отвѣчать труднѣе. Впрочемъ, попробую; но я спрошу Николя, не кажется ли ему движеніе необходимымъ результатомъ бытія на всякой ступени организаціи?
   -- Безъ всякаго сомнѣнія.
   -- Итакъ, достойный мой товарищъ, скажу вамъ что мы наблюдали лунные материки на разстояніи не болѣе пятисотъ метровъ, и не замѣтили на поверхности луны никакого движенія. Присутствіе человѣческихъ существъ, каковы бы они не были, заявило бы себя различными перемѣнами въ естественномъ видѣ лунной поверхности, какими-нибудь постройками и даже развалинами. А что же мы видѣли? Повсюду одну геологическую работу природы, и нигдѣ не видѣли работы человѣка. Итакъ, если представители животнаго царства существуютъ на лунѣ, то они скрываются въ неизмѣримыхъ углубленіяхъ, куда взоръ не можетъ проникнуть. Но этого я не могу допустить, такъ какъ они оставили бы послѣ себя слѣды на этихъ равнинахъ, которыя должны быть покрыты атмосфернымъ слоемъ, какъ бы онъ ни былъ незначителенъ. Слѣдовъ же этихъ нигдѣ не видно. Остается только гипотеза о существованіи живыхъ существъ чуждыхъ движенію, которое и есть самая жизнь.
   -- Это все равно что живыя существа лишенныя жизни, сказалъ Мишель.
   -- Именно такъ, отвѣчалъ Барбиканъ,-- а это для насъ не имѣетъ никакого смысла.
   -- Теперь мы можемъ формуловать наше мнѣніе? спросилъ Мишель.
   -- Да, отвѣчалъ Николь.
   -- Итакъ, продолжалъ Мишель Арданъ,-- ученая коммиссія, собравшаяся въ ядрѣ Пушечнаго Клуба, подтвердивъ аргументы свои вновь видѣнными фактами, рѣшаетъ единогласно вопросъ о нынѣшней обитаемости луны: "Нѣтъ, луна необитаема."
   Это рѣшеніе записано было президентомъ Барбиканомъ въ его памятную книжку, гдѣ и находится протоколъ засѣданія его декабря.
   -- Теперь, сказалъ Николь,-- приступимъ ко второму вопросу, неизбѣжному дополненію перваго. Я спрошу почтенную коммиссію: если луна необитаема, то была ли она когда-нибудь обитаема?
   -- Слово принадлежитъ гражданину Барбикану, сказалъ Мишель Арданъ.
   -- Друзья мои, отвѣчалъ Барбиканъ,-- еще задолго до нашего путешествія я составилъ себѣ мнѣніе о прежней обитаемости нашего спутника. Прибавлю, что наши личныя наблюденія могутъ только подтвердить мое мнѣніе. Я полагаю, я убѣжденъ даже что луна населена была человѣческими существами, одинаково съ нами организованными, что она производила животныхъ, анатомически тождественныхъ съ земными животными, но присовокупляю, что эти человѣческія или животныя породы отжили свое время и исчезли навсегда.
   -- Значитъ, лунный міръ старше земнаго? спросилъ Мишель.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Барбиканъ съ убѣжденіемъ,-- но онъ состарился скорѣе, и его устройство и разрушеніе совершились быстрѣе. Организующія силы вещества были относительно гораздо сильнѣе во внутренности луны чѣмъ во внутренности земнаго шара. Настоящее положеніе этого диска, покрытаго трещинами, буграми, изрытаго во всѣхъ направленіяхъ, достаточно доказываетъ это. Луна и земля были вначалѣ не что иное какъ газообразныя массы. Подъ различными вліяніями, эти газы перешли въ жидкое состояніе, а твердая масса образовалась въ послѣдствіи. Но вѣрно то что нашъ сфероидъ находился еще въ газообразномъ или жидкомъ состояніи, когда луна, уже отвердѣвшая путемъ охлажденія, стала обитаемою.
   -- Вѣрю этому, сказалъ Николь.
   -- Въ то время, продолжалъ Барбиканъ,-- ее окружала атмосфера. Воды, одерживаемыя этою газообразною оболочкой, не могли испариться. Подъ вліяніемъ воздуха, воды, свѣта, солнечной теплоты и теплоты внутренней, растительность стала покрывать материки, готовые къ принятію ея, и, безъ сомнѣнія, жизнь проявилась около этого времени, потому что природа не тратитъ своихъ силъ понапрасну, и міръ, столь чудесно приспособленный къ обитаемости, необходимо долженъ былъ быть населенъ.
   -- А между тѣмъ, возразилъ Николь,-- многія явленія зависящія отъ движенія нашего спутника, должны были препятствовать развитію царствъ растительнаго и животнаго. Напримѣръ дни и ночи продолжающіеся 354 часа.
   -- На земныхъ полюсахъ, замѣтилъ Мишель,-- они длятся шесть мѣсяцевъ.
   -- Этотъ аргументъ ничего не доказываетъ, такъ какъ полюсы необитаемы.
   -- Замѣтимъ, друзья мои, продолжалъ Барбиканъ,-- что, если при настоящемъ положеніи луны такіе длинные дни и ночи производятъ различіе въ температурѣ невыносимое для организма, то этого не было въ тѣ историческія времена. Атмосфера облекала дискъ текучимъ покровомъ. Пары сгущались тамъ въ видѣ облаковъ. Этотъ естественный экранъ умѣрялъ жаръ солнечныхъ лучей и удерживалъ ночное лучеиспусканіе. Свѣтъ, точно также какъ и теплота, могли распространяться въ воздухѣ. Отсюда то равновѣсіе между этими вліяніями, котораго теперь уже нѣтъ болѣе, такъ какъ атмосфера почти совсѣмъ исчезла. Къ тому же, я васъ очень удивлю....
   -- Удиви, удиви! сказалъ Мишель Арданъ.
   -- Я предполагаю что въ ту пору, когда луна была обитаема, ея ночи и дни продолжались не 354 часа.
   -- Почему же? спросилъ Николъ съ живостью.
   -- Потому что, по всей вѣроятности, въ то время вращательное движеніе луны вокругъ оси не было равно поступательному,-- равенство отдающее въ продолженіи пятнадцати дней каждую точку диска дѣйствію солнечныхъ лучей.
   -- Согласенъ, отвѣчалъ Николь,-- но почему же бы эти два движенія прежде не были равны, тогда какъ они равны теперь?
   -- Потому что это равенство установилось вслѣдствіе дѣйствія земли. Но кто же сказалъ что притяженіе земли было настолько сильно чтобъ измѣнить движенія луны въ то время, когда земля находилась еще въ жидкомъ состояніи?
   -- Но изъ чего мы можемъ заключить что луна всегда была спутникомъ земли? спросилъ Николь.
   -- И изъ чего можемъ мы заключить, воскликнулъ Мишель Арданъ,-- что луна не существовала гораздо прежде земли?
   Воображеніе увлекало ихъ въ безконечную сферу гипотезъ. Барбиканъ счелъ нужнымъ сдержать ихъ.
   -- Вы пускаетесь въ умозрѣнія слишкомъ высокія и вызываете проблемы поистинѣ неразрѣшимыя, сказалъ онъ.-- Лучше не приниматься за нихъ. Допустимъ только недостаточность первобытнаго притяженія, и тогда увидимъ что, вслѣдствіе неравномѣрности обоихъ движеній, вращательнаго и поступательнаго, ночи могли смѣняться на лунѣ какъ онѣ нынѣ смѣняются на землѣ. Къ тому же и безъ этихъ условій жизнь была возможна.
   -- Итакъ, спросилъ Мишель Арданъ,-- человѣчество исчезло съ луны?
   -- Да, отвѣчалъ Барбиканъ,-- продержавшись, безъ сомнѣнія, цѣлыя тысячи вѣковъ. Потомъ, мало-по-малу, когда атмосфера стала рѣдѣть, дискъ сдѣлался необитаемъ, какимъ сдѣлается и нашъ земной шаръ вслѣдствіе охлажденія.
   -- Охлажденія?
   -- Безъ сомнѣнія, отвѣчалъ Барбиканъ.-- По мѣрѣ того какъ угасали внутренніе огни, и огненная матерія сосредоточивалась въ нѣдрахъ луны, кора ея охлаждалась. Мало-помалу проявились послѣдствія этого явленія: исчезновеніе организованныхъ существъ и растительности. Вскорѣ атмосфера стала рѣдѣть, вѣроятно вслѣдствіе земнаго притяженія, и тогда исчезъ воздухъ, необходимый для дыханія, исчезла и вода путемъ испаренія. Тогда луна сдѣлалась необитаемою. Это былъ вымершій міръ, какимъ онъ является намъ и теперь.
   -- И ты говоришь что такая же участь ожидаетъ и землю?
   -- Весьма вѣроятно.
   -- Но когда же?
   -- Когда охлажденіе ея коры сдѣлаетъ ее необитаемою.
   -- А исчислено ли время когда нашъ несчастный сфероидъ начнетъ охлаждаться?
   -- Безъ сомнѣнія.
   -- И тебѣ извѣстно это исчисленіе?
   -- Вполнѣ извѣстно.
   -- Такъ говори же, ученый ворчунъ, воскликнулъ Мишель Арданъ,-- потому что я сгараю отъ нетерпѣнія!
   -- Извѣстно, добрый мой Мишель, отвѣчалъ преспокойно Барбиканъ,-- какое уменьшеніе температуры испытываетъ земля въ теченіе вѣка. Итакъ, по нѣкоторымъ вычисленіямъ, эта средняя температура дойдетъ до нуля черезъ четыреста тысячъ лѣтъ.
   -- Четыреста тысячъ лѣтъ! воскликнулъ Мишель.-- Ахъ, теперь только я дышу свободно! А то я не на шутку испугался! Слушая тебя, я вообразилъ что намъ остается жить не болѣе пятидесяти тысячъ лѣтъ!
   Барбиканъ и Николь не могли удержаться отъ смѣха, глядя на серіозный испугъ ихъ товарища. Потомъ Николь, въ видѣ заключенія, снова поднялъ вопросъ уже разсмотрѣнный ими.
   -- Была ли луна обитаема? спросилъ онъ.
   На это единодушно послѣдовалъ утвердительный отвѣтъ.
   Но въ продолженіе этихъ преній, обильныхъ теоріями черезчуръ смѣлыми, хотя онѣ заключали въ себѣ общія идеи добытыя по этому предмету наукой, ядро быстро подвинулось къ лунному экватору, правильно удаляясь, однако, отъ диска. Оно перешло уже за циркъ Виллемса и сороковую параллель на разстояніи 800 километровъ. Потомъ, оставивъ вправѣ Питатусъ на 30°, оно стало двигаться вдоль южной стороны моря Облаковъ, къ сѣверной части коего оно уже приближалось прежде. Различные цирки смутно обрисовались въ ослѣпительной бѣлизнѣ полнолунія: Бульйо, Пурбахъ, почти четвероугольной формы, съ центральнымъ кратеромъ, потомъ Арзахель, внутренняя гора котораго сіяетъ восхитительнымъ блескомъ.
   Наконецъ, по мѣрѣ удаленія ядра, очертанія скрылись отъ глазъ путешественниковъ, горы смѣшались въ отдаленіи, и отъ всѣхъ этихъ странныхъ, необыкновенныхъ, диковинныхъ явленій, которыми такъ поразилъ ихъ земной спутникъ, въ душѣ ихъ осталось только одно неизгладимое воспоминаніе.
   

ГЛАВА XIX.
Борьба съ невозможнымъ.

   Довольно долгое время Барбиканъ и его товарищи въ задумчивости и молчаніи устремляли взоры на этотъ міръ, который имъ удалось увидѣть издали, какъ Моисею Обѣтованную землю, и отъ котораго они удалялись на вѣки. Положеніе ядра относительно луны измѣнилось, и теперь дно его было обращено къ землѣ.
   Перемѣна эта, тотчасъ же замѣченная Барбиканомъ, изумила его. Если ядро должно было обращаться около луны по эллиптической орбитѣ, то почему же оно не обращено къ ней своею тяжелою частью, какъ луна къ землѣ? Въ этомъ было нѣчто необъяснимое.
   Наблюдая ходъ ядра, можно было замѣтить что оно слѣдуетъ, уклоняясь отъ луны, кривою линіей, подобною той которую оно описывало приближаясь къ ней. Итакъ оно описывало эллипсисъ весьма удлиненный, который, вѣроятно, продолжается до пункта равнаго притяженія, тамъ гдѣ нейтрализуется вліяніе земли и ея спутника.
   Таково было заключеніе къ которому пришелъ Барбиканъ на основаніи отмѣченныхъ имъ фактовъ, и съ этимъ заключеніемъ согласились его товарищи.
   Вслѣдъ за тѣмъ посыпались вопросы.
   -- А когда доберемся до этого мертваго пункта, что будетъ тогда съ нами? спросилъ Мишель Арданъ.
   -- Неизвѣстно, отвѣчалъ Барбиканъ.
   -- Но можно сдѣлать предположеніе, мнѣ кажется?
   -- Два. Или скорость ядра окажется тогда недостаточною, и оно останется вѣчно неподвижно въ этомъ пунктѣ равнаго притяженія....
   -- Ужъ лучше другая гипотеза, прервалъ Мишель,-- какая бы она ни была!
   -- Или скорость окажется достаточною, продолжалъ Барбиканъ,-- и оно пойдетъ снова эллиптическимъ путемъ чтобы вѣчно обращаться около ночнаго свѣтила.
   -- Перспектива неутѣшительная, сказалъ Мишель.-- Обратиться въ покорныхъ слугъ луны, которую мы привыкли считать нашею служительницей. Такъ вотъ какая будущность ожидаетъ насъ!
   Барбиканъ и Николь молчали.
   -- Что жь вы не отвѣчаете? спросилъ Мишель съ нетерпѣніемъ.
   -- Да отвѣчать нечего, сказалъ Николь.
   -- Развѣ нельзя попытаться на что-нибудь?
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Барбиканъ.-- Или ты собираешься вступить въ борьбу съ невозможнымъ?
   -- А почему жь бы и не такъ? Ужели Французъ и два Американца отступятъ предъ такимъ словомъ?
   -- Но что же бы ты желалъ сдѣлать?
   -- Подчинить себѣ движеніе насъ увлекающее!
   -- Подчинить его себѣ?
   -- Да, отвѣчалъ Мишель, одушевляясь,-- остановить его или измѣнить, наконецъ употребить его для выполненія нашихъ плановъ.
   -- Но какимъ образомъ?
   -- Это ужь ваше дѣло! Если артиллеристы не могутъ справиться со своими ядрами, такъ что жь они за артиллеристы? Если ядро будетъ распоряжаться бомбардиромъ, то бомбардира слѣдуетъ на его мѣсто заколотить въ пушку! Отличные ученые, нечего сказать! Вотъ они и не знаютъ что имъ дѣлать, послѣ того какъ завели меня....
   -- Завели! воскликнули въ одинъ голосъ Барбиканъ и Николъ.-- Завели! Что ты хочешь этимъ сказать?
   -- Оставимъ споры! сказалъ Мишель.-- Я не жалуюсь. Прогулка мнѣ нравится. Ядро мнѣ по-сердцу! Но сдѣлаемъ же все человѣчески возможное чтобъ оно упало хоть куда-нибудь, если не на луну.
   -- Мы сами только этого и желаемъ, мой безцѣнный Мишель, отвѣчалъ Барбиканъ,-- да средствъ-то у насъ нѣтъ никакихъ.
   -- Мы не можемъ измѣнить движеніе ядра?
   -- Нѣтъ.
   -- Ни уменьшитъ его скорость?
   -- Нѣтъ.
   -- Даже если мы облегчимъ его, какъ облегчаютъ судно слишкомъ нагруженное?
   -- Что же ты хочешь выбросить? спросилъ Николь.-- Вѣдь балласта нѣтъ на нашемъ кораблѣ. Да къ тому же, мнѣ кажется, если облегчить ядро, то оно понесется скорѣе.
   -- Нѣтъ тише, сказалъ Мишель.
   -- Нѣтъ, скорѣе, повторилъ Николь.
   -- Ни тише, ни скорѣе, сказалъ Барбиканъ чтобы согласить спорщиковъ,-- потому что мы несемся въ пустотѣ, гдѣ не слѣдуетъ принимать въ соображеніе удѣльнаго вѣса.
   -- Такъ стало-быть, воскликнулъ Мишель Арданъ рѣшительнымъ тономъ,-- намъ остается только одно....
   -- Что именно? спросилъ Николь.
   -- Завтракать! съ важностью отвѣчалъ невозмутимый Французъ, рѣшавшій всегда этимъ словомъ самые затруднительные вопросы.
   И дѣйствительно, если эта операція не имѣла никакого вліянія на ходъ ядра, то ее можно было безъ вреда и даже съ успѣхомъ употребить съ точки зрѣнія желудка. Рѣшительно, Мишелю всегда приходили въ голову свѣтлыя мысли.
   Итакъ они принялись завтракать въ два часа утра, но время тутъ ничего не значило. Мишель приготовилъ обычное пиршество, завершившееся бутылкой добраго вина, которую онъ досталъ изъ своего потаеннаго погреба.
   По окончаніи банкета наблюденія возобновились.
   Вокругъ ядра держались на неизмѣнномъ разстояніи выброшенные изъ него предметы. Очевидно, ядро во время своего движенія вокругъ луны не прошло никакой атмосферы, ибо удѣльный вѣсъ этихъ различныхъ предметовъ измѣнилъ бы ихъ относительное движеніе.
   Со стороны земнаго сфероида не видно было ничего. Землѣ минулъ только одинъ день, такъ какъ наканунѣ въ полночь было новоземліе, и еще два дня должны были пройти прежде чѣмъ ея серпъ, освобожденный отъ солнечныхъ лучей, явится для указанія часа Селенитамъ, такъ какъ, при вращательномъ движеніи земли, каждый изъ ея пунктовъ проходитъ всякіе двадцать четыре часа чрезъ тотъ же лунный меридіанъ.
   Со стороны луны зрѣлище было иное: свѣтило ночи сіяло во всемъ своемъ блескѣ, посреди безчисленныхъ созвѣздій, лучи коихъ не могли возмутить ея ясности. На дискѣ раввины уже принимали тотъ темный оттѣнокъ который виденъ на землѣ. Остальная часть оставалась блестящею, и посреди этого блеска, Тихо все-таки выдѣлялся яркій какъ солнце.
   Барбиканъ никакъ не могъ вычислить скорость ядра, но разсудокъ говорилъ ему что скорость эта должна была однообразно уменьшаться, согласно съ законами раціональной механики.
   И въ самомъ дѣлѣ, если допустить что ядро будетъ описывать орбиту вокругъ луны, то эта орбита необходимо должна быть эллиптическая. Наука свидѣтельствуетъ что такъ должно быть. Никакое тѣло двигающееся около другаго притягивающаго его тѣла не измѣняло этому закону. Всѣ орбиты описываемыя въ пространствѣ суть эллиптическія,-- орбиты спутниковъ около планетъ, орбиты планетъ около солнца, орбита солнца около невѣдомой звѣзды, служащей для него центральнымъ пунктомъ. Почему же ядро Пушечнаго Клуба должно было измѣнить этому естественному порядку?
   Но въ эллиптическихъ орбитахъ притягивающія тѣла занимаютъ всегда одинъ изъ фокусовъ эллипсиса. Такимъ образомъ есть моментъ когда спутникъ находится въ самомъ близкомъ разстояніи отъ планеты, вокругъ которой онъ обращается, и есть другой моментъ когда онъ находится на самомъ далекомъ отъ нея разстояніи. Когда земля ближе всего къ солнцу, то она находится въ своемъ перигеліи, а въ своемъ афеліи она находится въ пунктѣ наиболѣе отдаленномъ отъ солнца. Чтобъ употребить выраженія подобныя тѣмъ какими обогатится языкъ астрономовъ, если ядро останется въ положеніи луннаго спутника, слѣдуетъ сказать что оно находится въ своемъ "апоселенѣ", когда оно въ самомъ отдаленномъ пунктѣ отъ луны, и что оно въ своемъ "периселенѣ", когда оно въ самомъ близкомъ отъ нея пунктѣ.
   Въ этомъ послѣднемъ случаѣ ядро должно достигнуть maximum своей скорости, въ первомъ же случаѣ оно имѣетъ minimum скорости. Въ настоящемъ случаѣ оно очевидно шло къ своему апоселену, и Барбиканъ справедливо полагалъ что скорость его будетъ уменьшаться до этого пункта, чтобы снова усилиться мало-по-малу, по мѣрѣ того какъ оно будетъ приближаться къ лунѣ. Наименьшая скорость обратилась бы въ нуль, еслибъ этотъ пунктъ совпалъ съ пунктомъ равнаго притяженія.
   Барбиканъ изучалъ послѣдствія этихъ различныхъ положеній, придумывалъ какъ бы можно воспользоваться ими, какъ вдругъ его вызвалъ изъ задумчивости рѣзкій возгласъ Мишеля Ардана.
   -- Надо правду сказать, произнесъ тотъ,-- что мы порядочные глупцы!
   -- Не спорю, отвѣчалъ Барбиканъ,-- но почему ты насъ величаешь такъ?
   -- Потому что у насъ въ рукахъ самое простое средство уменьшить скорость удаляющую насъ отъ луны, а мы не употребляемъ его въ дѣло.
   -- А средство это?
   -- Воспользоваться силой попятнаго движенія, заключающагося въ нашихъ ракетахъ.
   -- Право? сказалъ Николь.
   -- Правда, мы не пользовались еще этою силой, отвѣчалъ Барбиканъ,-- но еще воспользуемся ею.
   -- Когда? спросилъ Мишель.
   -- Когда придетъ время. Замѣтьте, мои друзья, что въ положеніи, которое занимаетъ ядро, въ положеніи еще косвенномъ относительно луннаго диска, наши ракеты, измѣняя его направленіе, могли бы отдалить его отъ луны, а не приблизить къ ней. А вѣдь вы непремѣнно хотите попасть на луну?
   -- Непремѣнно, отвѣчалъ Мишель.
   -- Въ такомъ случаѣ подождите. По необъяснимому вліянію, ядро поворачивается дномъ своимъ къ землѣ. Вѣроятно, въ точкѣ равнаго притяженія его коническая вершина направится прямо къ лунѣ. Въ этотъ моментъ можно надѣяться что скорость его будетъ ничтожна. Тогда настанетъ минута дѣйствовать, и взрывомъ нашихъ ракетъ, можетъ-быть, мы успѣемъ произвести прямое паденіе на поверхность луннаго диска....
   -- Браво! воскликнулъ Мишель.
   -- ...Чего мы не сдѣлали, чего мы не могли сдѣлать при первомъ нашемъ проходѣ по нейтральному пункту, потому что ядро имѣло еще слишкомъ большую скорость.
   -- Разсужденіе вѣрное, сказалъ Николь.
   -- Будемъ ждать съ терпѣніемъ, продолжалъ Барбиканъ.-- Расположимъ всѣ вѣроятности въ нашу пользу, и послѣ столь долгаго унынія я начинаю снова вѣрить что мы достигнемъ нашей цѣли.
   Это заключеніе вызвало радостные гипъ и ура со стороны Мишеля Ардана. И ни одинъ изъ этихъ смѣлыхъ безумцевъ не припомнилъ при этомъ вопроса который сами же они рѣшили отрицательно: "Нѣтъ, луна необитаема; нѣтъ, луна, вѣроятно, и не можетъ быть обитаема!" И со всѣмъ тѣмъ они готовились испытать все возможное чтобы попасть на луну.
   Оставалось рѣшить только одинъ вопросъ: въ какой именно моментъ ядро достигнетъ пункта равномѣрнаго притяженія, гдѣ путешественники готовились употребить свои послѣднія усилія?
   Чтобы вычислить этотъ моментъ, Барбикану стоило только справиться со своими путевыми замѣтками. Время употребленное на переходъ разстоянія отдѣляющаго нейтральный пунктъ отъ южнаго полюса должно быть одинаково съ временемъ соотвѣтствующимъ разстоянію отдѣляющему сѣверный полюсъ отъ нейтральнаго пункта. Время употребленное на переходъ было тщательно замѣчено, и вычисленіе не представляло затрудненій.
   Барбиканъ нашелъ что означеннаго пункта ядро достигнетъ въ часъ ночи съ 7го на 8е декабря. Но въ настоящую минуту было три часа ночи съ 6го на 7е декабря. Итакъ, если ничто не помѣшаетъ ходу ядра, то оно достигнетъ даннаго пункта черезъ двадцать два часа.
   Ракеты первоначально были расположены для ослабленія паденія ядра на луну, а теперь наши смѣльчаки готовились употребить ихъ въ дѣло съ совершенно противоположною цѣлью. Какъ бы то ни было, онѣ были совсѣмъ готовы, и оставалось только ожидать минуты когда нужно будетъ зажечь ихъ.
   -- Такъ какъ теперь дѣлать намъ нечего, сказалъ Николь,-- то я сдѣлаю предложеніе.
   -- Какое? спросилъ Барбиканъ.
   -- Я предлагаю спать.
   -- Вотъ новости! воскликнулъ Мишель Арданъ.
   -- Вотъ уже сорокъ часовъ какъ мы не смыкала глазъ, сказалъ Николь.-- Нѣсколько часовъ сна возстановятъ наши силы.
   -- Ни за что на свѣтѣ! отвѣчалъ Мишель.
   -- Дѣлайте какъ знаете, сказалъ Николь,-- а я спать хочу!
   И растянувшись на диванѣ, Николь тотчасъ же захрапѣлъ.
   -- Николь человѣкъ умный, сказалъ немного спустя Барбиканъ.-- Я послѣдую его примѣру.
   Не прошло минуты, и Барбиканъ захрапѣлъ подобно капитану.
   "Надо правду сказать, подумалъ Мишель, оставшись одинъ,-- у этихъ практическихъ людей бываютъ иногда очень дѣльныя мысли", и вытянувъ свои длинныя ноги, онъ подложилъ себѣ руки подъ голову и послѣдовалъ примѣру своихъ товарищей.
   Но сонъ этотъ не могъ быть ни крѣпокъ, ни продолжителенъ. Слишкомъ много тревожныхъ мыслей ходило въ головѣ этихъ трехъ человѣкъ, и въ семь часовъ утра всѣ трое были уже на ногахъ.
   Ядро постоянно удалялось отъ луны, все болѣе и болѣе наклоняя къ ней свою коническую сторону. Феноменъ до сихъ поръ необъяснимый, но, по счастію, содѣйствовавшій намѣреніямъ Барбикана.
   Еще семнадцать часовъ, и наступитъ время дѣйствовать.
   День этотъ показался имъ очень дологъ. Несмотря на всю свою отвагу, путешественники были сильно взволнованы приближеніемъ той минуты которая должна была рѣшить или паденіе ихъ на луну, или вѣчное движеніе по неизмѣнной орбитѣ. Они считали часы, тянувшіеся для нихъ слишкомъ долго: Барбиканъ и Николь, погруженные въ свои размышленія, Мишель, прохаживаясь взадъ и впередъ по своей тѣсной кельѣ, съ жадностью разсматривали эту безстрастную луну.
   По временамъ воспоминанія о землѣ быстро проносились въ ихъ головѣ. Они видѣли предъ собой своихъ друзей Пушечнаго Клуба и самаго дорогаго изъ нихъ -- I. Т. Мастона. Въ эту минуту досточтимый секретарь долженъ былъ занимать свой постъ на Скалистыхъ Горахъ. Если онъ видѣлъ ядро въ стекло своего гигантскаго телескопа, то что думалъ онъ о немъ? Прослѣдивъ его исчезновеніе за сѣвернымъ полюсомъ луны, онъ, конечно, замѣтилъ теперь и появленіе его у южнаго полюса. Стало-быть, оно стало спутникомъ спутника! Пустилъ ли въ свѣтъ I. Т. Мастонъ такое неожиданное извѣстіе? Ужели здѣсь и развязка этого великаго предпріятія?
   День, однако, прошелъ безъ всякихъ приключеній. Земная ночь наступила. Приближалось 8е декабря. Еще часъ, и пунктъ равномѣрнаго притяженія будетъ достигнутъ. Какую скорость имѣло ядро? Исчислить ее было невозможно. Но никакая ошибка не могла вкрасться въ исчисленія Барбикана. Въ часъ утра скорость эта должна была равняться нулю.
   Къ тому же и другой феноменъ долженъ былъ обозначить остановку ядра на нейтральной линіи. Въ этомъ пунктѣ оба притяженія, земное и лунное, прекратятся. Предметы "не будутъ болѣе имѣть вѣса". Этотъ странный фактъ, такъ сильно поразившій Барбикана и его товарищей когда они летѣли къ лунѣ, долженъ былъ повториться при ихъ возвращеніи въ той же самой формѣ. Въ эту именно минуту и нужно было дѣйствовать.
   Коническая верхушка ядра уже ощутительно наклонилась къ лунному диску. Ядро становилось въ такое положеніе что можно было употребить въ пользу все понятное движеніе которое долженъ былъ произвести толчокъ ракетныхъ снарядовъ. Итакъ всѣ вѣроятности оказывались въ пользу путешественниковъ. Если скорость ядра сдѣлается абсолютно ничтожною на этомъ мертвомъ пунктѣ, то нѣкотораго движенія по направленію къ лунѣ будетъ достаточно чтобы повести его къ паденію.
   -- Часъ безъ пяти минутъ, сказалъ Николь.
   -- Все готово, отвѣчалъ Мишель Арданъ, направляя изготовленный фитиль къ газовому пламени.
   -- Подожди, сказалъ Барбйканъ, держа хронометръ въ рукахъ.
   Въ эту минуту тяжесть не имѣла уже никакого вліянія. Исчезновеніе ея путешественники ощущали на самихъ себѣ. Они были близко къ нейтральному пункту, если даже не находились на немъ....
   -- Часъ, произнесъ Барбйканъ.
   Мишель Арданъ приложилъ зажженный фитиль къ снаряду, мгновенно сообщившему пламя всѣмъ ракетамъ. Никакого выстрѣла не слышно было извнѣ за недостаткомъ воздуха, но сквозь окна Барбиканъ замѣтилъ длинный снопъ огня, вскорѣ потомъ потухшій.
   Ядро подверглось нѣкоторому сотрясенію, которое было очень ощутительно внутри.
   Друзья смотрѣли, слушали, не говоря ни слова, съ трудомъ переводя дыханіе. Можно было слышать біеніе ихъ сердца посреди этого могильнаго безмолвія.
   -- Падаемъ мы что ли? спросилъ наконецъ Мишель Арданъ.
   -- Нѣтъ, отвѣчалъ Николь,-- потому что дно ядра не обращается къ лунному диску.
   Въ эту минуту Барбиканъ, отвернувшись отъ окна, обратился къ своимъ товарищамъ. Онъ былъ блѣденъ какъ смерть, лобъ у него сморщился, губы сжались.
   -- Что? воскликнулъ Мишель Арданъ: -- падаемъ на луну?
   -- На землю! отвѣчалъ Барбиканъ.
   -- Чортъ возьми! произнесъ Мишель Арданъ, и тотчасъ же философски присовокупилъ: -- Ну, такъ что жь? Забираясь въ это ядро, мы отнюдь не сомнѣвались что выбраться изъ него будетъ не легко!
   И дѣйствительно, это страшное паденіе начиналось. Скорость, которую сохранило еще ядро, увлекла его за мертвый пунктъ. Остановить его не въ состояніи былъ взрывъ ракетъ. Скорость эта, увлекшая его при полетѣ за нейтральную линію, увлекла его и при возвращеніи. Физика требовала чтобъ оно на своей эллиптической орбитѣ прошло снова по всѣмъ тѣмъ пунктамъ по которымъ уже проходило.
   То было паденіе ужасное, съ высоты 78.000 льё, паденіе которое не могло уменьшить никакое средство. По законамъ баллистики, ядро должно было удариться о землю со скоростью равною той которую оно имѣло при выходѣ изъ Колумбіады, то-есть со скоростью 16.000 метровъ въ послѣднюю секунду.
   Сравнительную цифру скорости можетъ представить слѣдующее исчисленіе: предметъ брошенный съ башенъ церкви Парижской Богоматери, высота коихъ простирается до 200 футовъ, коснется земли со скоростью 120 льё въ часъ. Здѣсь ядро должно было удариться о землю со скоростью 57.600 льё въ часъ.
   -- Мы погибли! холодно сказалъ Николь.
   -- И если мы умремъ, отвѣчалъ Барбиканъ съ какимъ-то религіознымъ одушевленіемъ,-- результатъ нашего путешествія расширится великолѣпно! Самъ Богъ повѣдаетъ намъ свою тайну! Въ той жизни душа, чтобы познавать, не будетъ нуждаться ни въ машинахъ, ни въ снарядахъ. Она сольется съ божественною премудростью!
   -- И то сказать, отвѣчалъ Мишель Арданъ,-- тотъ свѣтъ въ полномъ составѣ легко можетъ утѣшить насъ за эту ничтожную планету которая называется луной!
   Барбиканъ сложилъ руки на груди и, съ видомъ благоговѣйнаго самоотверженія, произнесъ:
   -- Да будетъ воля Божія!
   

ГЛАВА XX.
Промѣры Соскеганны.

   -- Ну, что же, лейтенантъ, какъ идетъ дѣло?
   -- Я полагаю, сэръ, что оно уже приходитъ къ концу, отвѣчалъ лейтенантъ Бронсфильдъ.-- Но кто бы ожидалъ найти такую глубину такъ близко отъ земли, всего въ сотнѣ льё отъ американскаго берега?
   -- Въ самомъ дѣлѣ, Бронсфильдъ, здѣсь значительная впадина, сказалъ капитанъ Бломсберри.-- Въ этомъ мѣстѣ должна быть подводная долина, прорытая Гумбольдтовымъ потокомъ, идущимъ вдоль береговъ Америки до Магелланова пролива.
   -- Эти значительныя глубины, снова заговорилъ лейтенантъ,-- не слишкомъ благопріятны для проведенія телеграфныхъ канатовъ. Гораздо лучше ихъ ровная плоскость, подобная той по которой проведенъ американскій канатъ между Валенсіей и Нью-Фаундлендомъ.
   -- Я съ этимъ согласенъ, Бронсфильдъ. Съ вашего позволенія, лейтенантъ, при чемъ мы теперь?
   -- Въ эту минуту у васъ высучено веревки 21.500 футовъ, отвѣчалъ Бронсфильдъ,-- и ядро, которое тянетъ за собою лотъ, не коснулось еще дна, а то лотъ самъ собой поднялся бы вверхъ.
   -- Этотъ снарядъ Брука очень остроумно придуманъ, сказалъ капитанъ Бломсберри.-- Онъ даетъ возможность производить чрезвычайно точныя измѣренія глубины.
   -- Дотронулся! воскликнулъ въ эту минуту одинъ изъ рулевыхъ, наблюдавшій за этою операціей.
   Капитанъ съ лейтенантомъ отправились на бакъ.
   -- Какова глубина? спросилъ капитанъ.
   -- 21.762 фута, отвѣчалъ лейтенантъ, записывая это число въ свою книжку.
   -- Хорошо, Бронсфилъдъ, сказалъ капитанъ,-- я отмѣчу этотъ результатъ на своей картѣ. Теперь вытяните лотъ на бортъ. Здѣсь работы на нѣсколько часовъ. Въ это время инженеръ велитъ развести пары, и мы будемъ готовы къ отъѣзду какъ только вы кончите. Теперь десять часовъ вечера и, съ вашего позволенія, лейтенантъ, я лягу спать.
   -- Ложитесь, сэръ, ложитесь, предупредительно отвѣчалъ лейтенантъ Бронсфильдъ.
   Капитанъ Соскеганны, отличный малый и покорный слуга своихъ офицеровъ, возвратился въ свою каюту, выпилъ грогу, за который выразилъ полное удовольствіе буфетчику, легъ, похваливъ служителя за его умѣнье стлать постель, и заснулъ крѣпкимъ сномъ.
   Было десять часовъ вечера. Одиннадцатый день декабря мѣсяца оканчивался великолѣпною ночью.
   Соскеганна, корветъ въ 500 силъ національнаго флота Соединенныхъ Штатовъ, занимался измѣреніемъ глубины Тихаго океана, въ сотнѣ льё отъ американскаго берега, на параллели продолговатаго полуострова, который выступаетъ на берегу Новой Мексики. Вѣтеръ мало-по-малу стихъ. Ни малѣйшее движеніе не колебало воздуха. Флагъ корвета неподвижно висѣлъ на мачтѣ.
   Капитанъ Джонатанъ Бломсберри, двоюродный братъ полковника Бломсберри, одного изъ дѣятельныхъ членовъ Пушечнаго Клуба, женатаго на нѣкоей Горшбидденъ, теткѣ капитана и дочери почтеннаго негоціанта изъ Кентукки, не могъ бы пожелать лучшей погоды для счастливаго окончанія своихъ щекотливыхъ операцій по измѣренію. Корветъ его нисколько даже не потерпѣлъ отъ этой страшной бури, которая, разметавъ облака сгустившіяся на Скалистыхъ Горахъ, дала возможность наблюдать ходъ знаменитаго ядра. Все шло по его желанію, и онъ не забывалъ благодарить небо съ усердіемъ пресвитеріанина.
   Рядъ измѣреній, произведенныхъ Соскеганной, имѣлъ цѣлью изслѣдовать глубины наиболѣе благопріятныя для устройства подводнаго каната, который долженъ былъ соединить острова Гаваи съ американскимъ берегомъ.
   То былъ обширный проектъ, иниціатива коего принадлежала значительной компаніи. Директоръ ея, смышленый Киръ Фильдъ, предполагалъ даже покрыть всѣ острова Океаніи обширною электрическою сѣтью: предпріятіе великое и достойное американскаго генія.
   Корвету Соскеганна поручены были первыя операціи этого изслѣдованія. Въ эту ночь, съ 11го на 12е декабря, онъ находился на 27° 7' сѣверной широты и на 41° 37' долготы къ западу отъ Вашингтонскаго меридіана. {Ровно 119° 55' долготы къ западу отъ Парижскаго меридіана.}
   Луна, въ послѣдней своей четверти, начинала показываться надъ горизонтомъ.
   По удаленіи капитана Бломсберри, лейтенантъ Бронсфильдъ и нѣсколько офицеровъ собрались на ютѣ. При появленіи луны, мысли ихъ обратились къ этому свѣтилу, на которое обращены были въ то время взоры цѣлаго полушарія. Лучшія морскія трубы не могли показать ядра странствовавшаго вокругъ луны, а между тѣмъ всѣ онѣ были направлены къ ея сіяющему диску, на который милліоны глазъ обращены были въ ту минуту.
   -- Они отправились назадъ тому десять дней, сказалъ тогда лейтенантъ Бронсфильдъ.-- Что же сталось съ ними?
   -- Они пріѣхали на мѣсто, лейтенантъ, воскликнулъ молодой мичманъ,-- и дѣлаютъ то что дѣлаетъ каждый путешественникъ пріѣхавшій въ новую страну: они прогуливаются!
   -- Я въ этомъ увѣренъ, потому что вы мнѣ это говорите, мой юный другъ, отвѣчалъ лейтенантъ Бронсфильдъ, улыбаясь.
   -- А между тѣмъ, заговорилъ другой офицеръ,-- нельзя сомнѣваться въ ихъ прибытіи. Ядро должно было достигнуть луны въ моментъ ея полнолунія, 5го въ полночь. Теперь у насъ уже 11е декабря, что составляетъ шесть дней. Въ шестеро сутокъ можно устроиться очень комфортабельно. Мнѣ кажется что я вижу ихъ, нашихъ бравыхъ соотечественниковъ, остановившихся въ глубинѣ долины, на берегу луннаго ручья, подлѣ ядра на половину врѣзавшагося въ почву вслѣдствіе паденія между волканическими обломками; вижу какъ капитанъ Николь начинаетъ свои вычисленія, президентъ Барбиканъ переписываетъ набѣло свои путевыя замѣтки, а Мишель Арданъ наполняетъ лунныя пустыни благоуханіемъ своихъ сигаръ....
   -- Да, это должно быть такъ, это совершенно такъ! воскликнулъ юный мичманъ, увлеченный идеальнымъ описаніемъ своего начальника.
   -- Вѣрю этому, отвѣчалъ лейтенантъ Бронсфильдъ, ни мало не увлекавшійся.-- Къ несчастію, прямыя извѣстія съ луны никогда не могутъ доходить до насъ.
   -- Извините, лейтенантъ, сказалъ мичманъ,-- но развѣ президентъ Барбиканъ не умѣетъ писать?
   Отвѣтъ этотъ встрѣченъ былъ общимъ смѣхомъ.
   -- То-есть не письма, продолжалъ съ живостью молодой человѣкъ.-- Почтовая администрація тутъ не причемъ.
   -- Такъ не администрація ли телеграфныхъ линій? спросилъ иронически одинъ изъ офицеровъ.
   -- Нѣтъ, и не она, отвѣчалъ мичманъ не смущаясь.-- Но очень легко устроить графическое сообщеніе съ землей.
   -- А какимъ образомъ?
   -- Посредствомъ Лонгспикскаго телескопа. Вы знаете что онъ приближаетъ луну на разстояніе только двухъ льё отъ Скалистыхъ Горъ и даетъ возможность видѣть на поверхности ея предметы имѣющіе девять футовъ въ діаметрѣ. Итакъ, пусть же наши предпріимчивые друзья устроятъ гигантскую азбуку; пусть они напишутъ слова длиной во сто туазовъ, а фразы длиной въ одно льё, и такимъ образомъ они будутъ посылать намъ извѣстія о себѣ.
   Всѣ громогласно одобрили молодаго мичмана, у котораго не было недостатка въ воображеніи. Даже лейтенантъ Бронсфильдъ согласился что эта мысль удобовыполнимая. Онъ прибавилъ что, посылая лучи сгруппированные въ пучки помощію параболическихъ стеколъ, можно также устроить прочныя сношенія. Въ самомъ дѣлъ, лучи эти также были бы видны на поверхности Венеры или Марса какъ Нептунъ виденъ съ земли. Въ заключеніе онъ сказалъ что блестящія точки, уже замѣченныя на планетахъ наиболѣе близкихъ, могли быть сигналами которые подавались на землю. Но при этомъ онъ далъ замѣтить что, если этимъ средствомъ и можно получать извѣстія изъ луннаго міра, то невозможно посылать ихъ съ земли, развѣ только Селениты имѣютъ въ своемъ распоряженіи орудія годныя для далекихъ наблюденій.
   -- Очевидно такъ, отвѣчалъ одинъ изъ офицеровъ,-- но что сталось съ путешественниками, что они сдѣлали, что они видѣли,-- вотъ что главнымъ образомъ должно интересовать насъ. Къ тому же, если опытъ удался, въ чемъ я не сомнѣваюсь, то его возобновятъ. Колумбіада все еще стоитъ въ почвѣ Флориды. Здѣсь дѣло только въ ядрѣ и порохѣ, и всякій разъ какъ луна будетъ проходить чрезъ зенитъ, къ ней можно будетъ отправлять грузъ посѣтителей.
   -- Вѣроятно, отвѣчалъ лейтенантъ Бронсфильдъ,-- I. Т. Мастонъ присоединится на дняхъ къ своимъ друзьямъ.
   -- Если онъ захочетъ захватить меня, воскликнулъ мичманъ,-- то я готовъ ему сопутствовать.
   -- О, въ охотникахъ недостатка не будетъ, отвѣчалъ Бронсфильдъ,-- и еслибы только ихъ пустили, то половина земныхъ обитателей переселилась бы на луну.
   Этотъ разговоръ между офицерами Соскеганны продолжался почти до часу утра. Невозможно вообразить себѣ какія поразительныя системы, какія все ниспровергающія теоріи строились этими отважными умами. Послѣ попытки Барбикана, ничто уже не казалось невозможнымъ для Американцевъ! Они строили планы объ отправленіи не коммиссіи ученыхъ, а цѣлой колоніи къ селенитскимъ берегамъ, и цѣлой арміи, съ пѣхотой, артиллеріей и кавалеріей, для завоеванія луннаго міра.
   Въ часъ утра, поднятіе лота еще не было окончено. 10.000 футовъ его оставалось неубраннымъ, что требовало работы еще на нѣсколько часовъ. Сообразно съ приказаніями капитана, огонь подъ паровикомъ былъ разведенъ, и давленіе уже возрастало. Соскеганна могла бы отправиться сію же минуту.
   Въ это мгновеніе было семнадцать минутъ втораго; лейтенантъ Бронсфильдъ собирался уже уйти съ вахты къ себѣ въ каюту, какъ вдругъ вниманіе его привлечено было отдаленнымъ и совершенно неожиданнымъ свистомъ.
   Онъ и его товарищи думали сначала что свистъ этотъ происходитъ отъ вылетавшаго пара, но, поднявъ голову, они удостовѣрились что онъ раздавался въ самыхъ отдаленныхъ слояхъ воздуха.
   Они не успѣли еще переговорить другъ съ другомъ, какъ свистъ этотъ усилился до страшныхъ размѣровъ, и внезапно предъ глазами ихъ появился огромный болидъ, раскаленный отъ быстроты движенія и отъ тренія своего объ атмосферные слои.
   Эта огненная масса все росла предъ ихъ глазами, съ громовымъ трескомъ ударилась о бугшпритъ корвета, который сломала у самаго форштевеня и съ оглушительнымъ ревомъ и шипѣніемъ погрузилась въ волны.
   Нѣсколько футовъ поближе, и Соскеганна опрокинулась бы со всѣмъ своимъ экипажемъ и грузомъ.
   Въ эту минуту капитанъ Бломсберри высунулся полуодѣтый и, бросившись на бакъ, куда поспѣшили уже всѣ офицеры, спросилъ:
   -- Съ вашего позволенія, господа, что случилось?
   И мичманъ, какъ бы передавая мнѣніе всѣхъ присутствовавшихъ, воскликнулъ:
   -- Капитанъ! Они, они сами возвращаются!
   

ГЛАВА XXI.
I. Т. Мастонъ появляется снова на сцену.

   Волненіе на Соскеганнѣ было неописанное. Офицеры и матросы забыли объ ужасной опасности которой они подвергались, забыли что падавшее ядро могло раздавить и потопить ихъ. Они думали только о катастрофѣ которою оканчивалось небывалое путешествіе. Итакъ, самое отважное изъ предпріятій древняго и новаго времени повлекло за собой гибель смѣльчаковъ рѣшившихся испытать его.
   "Это они возвращаются", сказалъ молодой мичманъ, и всѣ его поняли. Никто не усомнился что этотъ болидъ есть ядро Пушечнаго Клуба. Что же касается до путешественниковъ закупоренныхъ въ немъ, то мнѣнія объ ихъ участи были различны.
   -- Они умерли! говорилъ одинъ.
   -- Они живы, возражалъ другой.-- Водяной слой глубокъ, и онъ ослабилъ ударъ ихъ паденія.
   -- Но у нихъ не было воздуха, замѣчалъ третій,-- и они должны были задохнуться.
   -- Они сгорѣли, произнесъ кто-то.-- Ядро ихъ было не что иное какъ раскаленная масса, когда проходило черезъ атмосферу.
   -- Все равно! рѣшили всѣ въ одинъ голосъ.-- живы ли они, или мертвы, достать ихъ оттуда необходимо!
   Между тѣмъ капитанъ Бломсберри собралъ своихъ офицеровъ и, "съ ихъ позволенія", держалъ совѣтъ. Дѣло шло о томъ чтобы немедленно на что-нибудь рѣшиться. Прежде всего нужно было извлечь ядро,-- операція трудная, но все-таки возможная. Но на корветѣ не было необходимыхъ снарядовъ, которые должны были соединять въ себѣ силу и точность. Итакъ рѣшено было идти въ сосѣдній портъ и дать знать Пушечному Клубу о паденіи ядра.
   Рѣшеніе это было принято единогласно. Предстояло избрать наиболѣе удобный для того портъ. Сосѣдній берегъ не имѣлъ такой пристани на 27° широты. Далѣе, нѣсколько выше полуострова Монтере, находился значительный городъ того же имени. Но, расположенный на границѣ настоящей пустыни, онъ не соединялся со внутреннею страной никакою телеграфическою сѣтью, а только электричество могло съ надлежащею скоростью распространить это важное извѣстіе.
   Нѣсколько выше лежитъ заливъ Санъ-Франциско. Чрезъ посредство столицы золотоноснаго края сообщенія съ центромъ Союза были бы удобны. Менѣе чѣмъ въ два дня Соскеганна могла на всѣхъ парахъ достигнуть порта Санъ-Франциско, но отправляться ей слѣдовало безъ замедленія.
   Пары были разведены. Можно было двинуться въ путь немедленно. Двѣ тысячи брасовъ каната оставалось еще въ водѣ. Капитанъ не хотѣлъ терять драгоцѣннаго времени на его поднятіе и укладываніе, и рѣшился его перерѣзать.
   -- Конецъ мы прикрѣпимъ къ бую, сказалъ онъ,-- и буй этотъ въ точности укажетъ намъ мѣсто куда упало ядро.
   -- Къ тому же, замѣтилъ лейтенантъ Бровсфильдъ,-- положеніе наше опредѣлено: 27° 7' сѣв. шир. и 41° 37° зап. долг.
   -- Такъ, такъ, мистеръ Бронсфильдъ, отвѣчалъ капитанъ,-- а теперь, съ вашего позволенія, прикажите перерубить канатъ!
   Сильный буй, подкрѣпленный еще большими шестами, былъ пущенъ на поверхность океана. Конецъ каната былъ прочно прикрѣпленъ къ нему и, колеблемый только волненіемъ. не могъ слишкомъ далеко уклониться отъ мѣста.
   Въ эту минуту инженеръ извѣстилъ капитана что давленія достаточно, и что можно выступить въ путь. Капитанъ велѣлъ благодарить его за добрую вѣсть. Затѣмъ онъ направилъ судно къ сѣверо-востоку. Корветъ полетѣлъ на всѣхъ парахъ къ заливу Санъ-Франциско. Было три часа утра.
   Пройти 220 льё было не трудно для такого ходока какъ Соскеганна. Въ 36 часовъ она прошла это разстояніе, и 14го декабря, въ 27 минутъ втораго пополудни достигла залива Санъ-Франциско.
   Появленіе этого судна, принадлежащаго къ національному флоту и несшагося на всѣхъ парахъ съ обломаннымъ бугшпритомъ и подпертою бизань-мачтой, возбудило общее любопытство. Густая толпа народа собралась на набережныхъ, въ ожиданіи высадки.
   Вошедши въ гавань, капитанъ Бломсберри и лейтенантъ Бронсфильдъ спустились въ восьми-весельную шлюпку, которая быстро доставила ихъ на берегъ.
   Они выскочили на набережную.
   -- Телеграфъ? спросили они, не отвѣчая на тысячи сыпавшихся на нихъ вопросовъ.
   Портовой офицеръ отвелъ ихъ въ телеграфное бюро, посреди безчисленнаго стеченія любопытныхъ.
   Бломсберри и Бронсфильдъ вошли въ бюро, между тѣмъ какъ толпа ломилась въ двери.
   Нѣсколько минутъ спустя отправлены были телеграммы въ четырехъ направленіяхъ: 1) секретарю флота въ Вашингтонѣ; 2) вице-президенту Пушечнаго Клуба въ Бальтиморѣ; 3) досточтимому I. Т. Мастону въ Лонгспикъ на Скалистыхъ горахъ; 4) помощнику директора Кембриджской обсерваторіи въ Массачусетсѣ.
   Изложены онѣ были въ слѣдующихъ выраженіяхъ:
   "Подъ 27° 7' сѣв. шир. и 41° 37' западной долготы, сего 12го декабря, въ 27 минутъ втораго утромъ, ядро Колумбіады упало въ Тихій океанъ. Присылайте инструкціи. Бломсберри, командиръ Соскеганны."
   Пять минутъ спустя, извѣстіе это распространилось по всему Санъ-Франциско. До шести часовъ вечера всѣмъ штатамъ Союза стала извѣстна великая катастрофа. Послѣ полуночи вся Европа узнала о результатѣ великой американской попытки.
   Не беремся изображать впечатлѣніе произведенное во всемъ мірѣ такою неожиданною развязкоій.
   По полученіи телеграммы, секретарь флота тотчасъ же предписалъ по телеграфу Соскеганеѣ ожидать въ заливѣ Санъ-Франциско, не гася огня. Каждую минуту дня и ночи она должна быть готова къ выходу въ море.
   Кембриджская обсерваторія собралась въ чрезвычайное засѣданіе и, съ тѣмъ спокойствіемъ которое отличаетъ собраніе ученыхъ, хладнокровно обсудила вопросъ съ научной точки зрѣнія.
   Въ Пушечномъ Клубѣ поднялась страшная тревога. Всѣ артиллеристы были въ сборѣ. Именно въ то время вице-президентъ, досточтимый Вилькомъ, читалъ ту преждевременную телеграмму, въ которой I. Т. Маетонъ и Бельфастъ извѣщали что ядро было усмотрѣно въ гигантскій телескопъ Лонгспика. Въ сообщеніи этомъ было сказано сверхъ того что ядро, задержанное луннымъ притяженіемъ, заняло роль второстепеннаго спутника къ солнечной системѣ.
   Истина относительно этого пункта уже извѣстна.
   По полученіи телеграммы Бломсберри, столь формально противорѣчившей сообщенію I. Т. Мастона, въ нѣдрахъ Пушечнаго, клуба образовались двѣ партіи. Съ одной стороны партія людей допускавшихъ паденіе ядра и вслѣдствіе этого возвращеніе путешественниковъ; съ другой, партія тѣхъ которые довѣряли лонгспикскимъ наблюденіямъ и считали ошибочнымъ донесеніе командира Соскеганны. По мнѣнію послѣднихъ, мнимое ядро былъ болидъ, не иное что какъ болидъ, блуждающее тѣло, раздробившее бугшпритъ корвета при своемъ паденіи. Возражать на ихъ аргументацію было довольно трудно, потому что скорость, которую имѣлъ этотъ болидъ, представляла неодолимыя препятствія для его наблюденія. Командиръ Соскеганны и его офицеры, конечно, могли обмануться весьма добросовѣстно. Въ пользу ихъ говорилъ однако одинъ аргументъ: если допустить что ядро упало на землю, то в да? Все эти вопросы оставались, конечно, без ответа. Да и что бы ни предприняли мужественные путешественники, все их попытки неминуемо потерпели бы крах. На дне океана, на глубине около двух лье, все старания наших пленников были заранее обречены на неудачу.
   23 декабря в восемь часов утра корвет должен был прибыть к месту рокового происшествия. Для точной ориентировки пришлось дожидаться полдня. Буй, к которому прикрепили трос, еще не был найден.
   В полдень капитан Бломсбери с помощью офицеров, проверявших наблюдения в присутствии делегатов "Пушечного клуба", определил географические координаты судна. Томительная минута! "Сускеганна" находилась в нескольких километрах к западу от того места, где снаряд погрузился в волны.
   Судно тотчас направилось к этой точке.
   В сорок семь минут первого показался буй. Он был в полной исправности и его почти не отнесло.
   - Наконец-то! - воскликнул Мастон.
   - Что ж, начнем? - спросил капитан Бломсбери.
   - Не теряйте ни секунды! - ответил Мастон. Приняты были все меры, чтоб корвет держался на воде неподвижно.
   Прежде всего, по мнению инженера Мерчисона, требовалось определить, где именно находится снаряд. Накачали воздух в подводные машины, предназначенные для поисков. Управление этими машинами представляло некоторую опасность: на глубине двадцати тысяч футов под водой машины подвергались очень значительному давлению, и любая их неисправность могла повлечь за собой гибельные последствия.
   Мастон, Бломсбери-брат и Мерчисон, не думая об опасности, заняли места в подводной воздушной камере; капитан стал на мостике корвета для наблюдения за спасательными операциями, готовый при первом же сигнале застопорить или отдать цепи. Винт корвета выключили, все машины переключили на лебедку, которая должна была в случае необходимости поднять камеру на борт.
   Спуск камеры начался в 1 час 25 минут дня; под тяжестью наполненных водой резервуаров камера погрузилась в воду. Теперь весь экипаж корвета был в равной мере обеспокоен как участью спасаемых, так и судьбой спасителей. Что касается последних, то они, совершенно забыв о себе, прильнули к окнам камеры, внимательно вглядываясь в толщу окружавшей их воды.
   Спуск совершился быстро. В 2 часа 17 минут Мастон и его два спутника достигли дна Тихого океана. Но они ничего не увидели, кроме бесплодной пустыни, не оживляемой никакими признаками морской флоры или фауны. Свет ламп, снабженных сильными рефлекторами, позволял вести наблюдения на значительном пространстве. Снаряда нигде не было видно.
   Невозможно передать нетерпение отважных водолазов. Камера имела электрическое сообщение с корветом. Подали условный сигнал, чтобы "Сускеганна" переместила камеру, отстоявшую на несколько метров от самого дна океана, на милю дальше.
   Водолазы обследовали подводную равнину, то и дело поддаваясь зрительным иллюзиям и тотчас же разочаровываясь. Они принимали за снаряд то подводную скалу, то какую-нибудь неровность дна.
   - Где же они? Где они? - восклицал Мастон.
   Бедняга громко призывал Николя, Барбикена, Ардана, как будто его злополучные друзья могли услышать и ответить ему сквозь непроницаемую толщу воды.
   Поиски продолжались до тех пор, пока в камере не вышел весь кислород. Когда дышать стало трудно, водолазам пришлось возвратиться на поверхность.
   Они начали подниматься около шести часов вечера, а на палубу корвета взошли только около полуночи.
   - До завтра! - сказал Мастон, едва успев ступить на палубу.
   - Да, до завтра, - ответил капитан Бломсбери.
   - Будем искать в другом месте.
   - Хорошо.
   Мастон по-прежнему не сомневался в успехе, но его товарищи после первых часов воодушевления и надежд поняли всю трудность задуманного предприятия. То, что казалось таким легким и возможным в Сан-Франциско, здесь - в открытом океане - представлялось почти неосуществимым.
   Шансы на успех с каждой минутой таяли, и приходилось рассчитывать только на волю слепого случая.
   На следующий день 24 декабря, несмотря на вчерашнюю усталость, розыски возобновились. Корвет переместился на несколько минут к западу, и наполненный воздухом воздушный колокол вместе с водолазами снова погрузился в океан.
   Снова целый день прошел в бесплодных поисках. Морское дно было пустынно. В таких же тщетных розысках прошли дни 25 и 26 декабря.
   Подумать только, злополучные узники снаряда были заключены в нем уже двадцать шесть дней... Может быть, как раз в эти минуты они переживали первые приступы удушья, если только они уцелели и выдержали страшный удар при падении? Вместе с воздухом их покидали и мужество и душевные силы!
   - Воздух - допускаю, - неизменно отвечал на подобные догадки Мастон, - но мужество их не оставит никогда!
   28 декабря, после новых двухдневных поисков, никакой надежды на спасение друзей уже не оставалось. В неизмеримой бездне океана снаряд был ничтожной песчинкой. Приходилось отказаться от бессмысленных розысков.
   Но Мастон и слышать не хотел о возвращении. Он отказывался тронуться с места, прежде чем не найдет хотя бы могилы своих друзей. Капитан Бломсбери, однако, уже не мог задерживаться дольше и, несмотря на вопли и протесты секретаря "Пушечного клуба", отдал приказ готовиться к отплытию.
   29 декабря, в девять часов утра, "Сускеганна", держа курс на северо-восток, снова двинулась к бухте Сан-Франциско.
   Было десять часов утра. Корвет удалялся с небольшой скоростью, словно с сожалением покидая место катастрофы. Вдруг матрос, наблюдавший с брам-стеньги море, крикнул:
   - На траверсе под ветром буй!
   Все офицеры схватились за подзорные трубы. Они разглядели в указанном направлении предмет, с виду похожий на бакен, служащий для указания фарватера в гаванях и на реках. Но, как это ни странно, на конической верхушке этого бакена, выступавшего на пять-шесть футов над водой, развевался по ветру флаг. В солнечных лучах буй сверкал точно выплавленный из серебра.
   Капитан Бломсбери, Дж. Т. Мастон, делегаты "Пушечного клуба" поднялись на мостик и безмолвно рассматривали странный, несущийся по прихоти волн предмет.
   Все глаза с еле сдерживаемым лихорадочным волнением были устремлены на замеченный буй. Никто не осмеливался высказать догадку, вертевшуюся у всех на языке.
   Корвет приблизился к бую на расстояние двух кабельтовых. Весь экипаж корвета вздрогнул как один человек. Флаг был американский.
   В эту минуту раздалось какое-то странное рычание, и почтенный Мастон снопом повалился на палубу. Забыв о том, что его правая рука заменена железным крюком, и о том, что череп его покрыт лишь тонким гуттаперчивым колпачком, он изо всех сил хватил себя крюком по голове.
   Все бросились к нему. Его подняли, привели в чувство.
   - Ах! Трижды болваны! Четырежды идиоты! Пятикратно дураки! - выкрикивал он, едва придя в сознание.
   - Что? Кто? Почему? - посыпалось на него со всех сторон. - Что такое?
   - Как что такое?
   - Да объясните же, наконец! В чем дело!
   - Да в том, безмозглые головы, что снаряд весит всего-навсего девятнадцать тысяч двести пятьдесят фунтов! - проревел пылкий секретарь "Пушечного клуба".
   - Ну и что?
   - А то, что он вытесняет двадцать восемь тонн воды или пятьдесят шесть тысяч фунтов, и, следовательно, должен был всплыть на поверхность.
   Трудно передать, с какой неподражаемой интонацией произнес почтенный секретарь это слово "всплыть"!..
   Он был совершенно прав.
   Все! Да, все ученые забыли основной закон, по которому снаряд благодаря своему весу, погрузившись при падении в глубь океана, вскоре должен был непременно всплыть на поверхность!.. И вот теперь снаряд преспокойно колыхался на морских волнах.
   На море были тотчас же спущены шлюпки; в одну из них вскочили Мастон и его приятели. Волнение достигло высшего предела. В то время как шлюпки приближались к снаряду, все сердца готовы были разорваться. Что сталось с пассажирами снаряда? Живы ли они или умерли? Ну конечно, живы! Живы, если только смерть не настигла Барбикена и его товарищей уже после того, как они выкинули флаг!
   На шлюпках царило глубокое безмолвие. Сердца замирали. В глазах темнело.
   Одно из окон снаряда было отворено. Осколки стекла, торчавшие в раме, доказывали, что оно было разбито. Это окно находилось сейчас на высоте пяти футов над водой.
   Шлюпка, где сидел Мастон, причалила к снаряду. Мастон рванулся к разбитому окну.
   В эту минуту послышался веселый и звонкий голос Ардана, который победоносно возглашал:
   - Пустышки, Барбикен, со всех сторон - пустышки!
   Барбикен, Мишель Ардан и Николь играли в домино.
    

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ.

Заключение.

   Читатель помнит, с каким волнением и сочувствием все провожали смелых путешественников. Если начало дерзкого предприятия вызвало такое возбуждение и в Новом и Старом Свете, то с каким же энтузиазмом должно было встретить население обоих полушарий Земли их возвращение?! Миллионы наводнивших Флоридский полуостров приезжих готовы были ринуться навстречу славным исследователям. Никто из несметного множества иностранцев, съехавшихся со всех концов света к американским берегам, не допускал и мысли, что покинет территорию Соединенных Штатов, не повидав Барбикена, Николя и Мишеля Ардана. Нет, конечно, - и это страстное желание людей было достойным ответом на благородный подвиг. Три представителя человеческого рода, покинувшие земной шар и возвратившиеся из необычного путешествия по пространствам Вселенной, принимались с таким же восторгом, с каким был бы встречен сам пророк Илья, спустись он с небес на Землю в своей колеснице. Только бы их увидеть, только бы их услышать - таково было всеобщее желание.
   Это желание поголовно всех граждан Соединенных Штатов необходимо было удовлетворить, и при этом как можно скорее.
   Барбикен, Ардан и Николь в сопровождении друзей немедленно отправились в Балтимор, где были встречены с неописуемым энтузиазмом. Путевые заметки Барбикена были тотчас же подготовлены к печати. "Нью-Йорк геральд" не замедлил купить эту рукопись за цену, еще не установленную достоверно, но, должно быть, баснословную. И то сказать, пока на страницах газеты печаталось "Путешествие на Луну", тираж ее достиг пяти миллионов экземпляров. Через три дня после того как путешественники возвратились на Землю, малейшие подробности их странствований были уже известны всему свету. Теперь публика жаждала видеть трех героев сверхчеловеческого подвига.
   Исследования, произведенные Барбикеном и его спутниками, дали возможность проверить различные теории, относящиеся к земному спутнику. Ведь эти ученые все наблюдали de visu [воочию (лат.).] и в совершенно особых условиях. Теперь стало ясно, наконец, какие из гипотез относительно строения, происхождения и обитаемости Луны должны быть отброшены, а какие приняты; путешественники открыли последние тайны прошлого Луны, ее настоящего и будущего. Трудно было спорить с исследователями, которые видели гору Тихо, самое поразительное орографическое явление лунного диска, с расстояния сорока километров; трудно возражать ученым, чьи глаза погружались в пропасти цирка Платона... Что можно было противопоставить показаниям трех храбрецов, которые благодаря случайностям своего странствия пролетели над невидимым полушарием лунного диска, до сих пор недоступного зрению человека? Они имели теперь право диктовать законы науке, воссоздающей лунный мир, как в свое время Кювье воссоздавал скелеты ископаемых животных. Они могли сказать: Луна была тем-то и тем-то - обитаемым миром в эпохи, предшествующие появлению жизни на Земле! Теперь Луна - то-то и то-то - мир, не пригодный для жизни и потому необитаемый.
   Желая отпраздновать возвращение знаменитейшего своего члена и его товарищей, "Пушечный клуб" решил задать пир, но пир такой, который был бы достоин и отважных исследователей и американского народа, - пир, в котором могли бы принять участие все американцы.
   Все основные линии железных дорог Америки были соединены рельсами между собою. На всех станциях железных дорог были вывешены одинаковые флаги, сооружены одинаковые пиршественные столы, с совершенно одинаковой сервировкой. В точно вычисленное время, по электрическим часам, отбивавшим секунды во всех концах Америки одновременно, все население приглашалось занять места за столами этого небывалого пира. В продолжение четырех дней, с 5 до 9 января, все движение железных дорог было приостановлено, как это бывает в Соединенных Штатах по воскресеньям, и все пути оказались свободными.
   И в течение четырех дней один только паровоз, с прицепленным к нему почетным вагоном, с неимоверной быстротой курсировал по железным дорогам Соединенных Штатов.
   На этом паровозе, кроме машиниста и кочегара, было разрешено в виде особой милости поместиться и уважаемому секретарю "Пушечного клуба" - Дж. Т. Мастону.
   Почетный вагон предназначался для председателя "Пушечного клуба" Барбикена, капитана Николя и Мишеля Ардана.
   По свистку машиниста поезд тронулся с Балтиморского вокзала, сопровождаемый оглушительным "ура" и всеми восторженными междометиями, какие только существуют у американцев. Поезд летел со скоростью восьмидесяти лье в час. Но что значила такая скорость по сравнению с вылетом наших герое из колумбиады?
   Герои торжества мчались из города в город, встречая на своем пути за пиршественными столами все население, которое приветствовало их восторженными кликами. Таким образом они прокатились по восточным штатам, через Пенсильванию, Коннектикут, Массачусетс, Вермонт, Мэн и Нью-Брансуик; пересекли с севера на запад Нью-Йорк, Огайо, Мичиган и Висконсин; пронеслись на юг через Иллинойс, Миссури, Арканзас, Техас и Луизиану; перерезали юго-восток через Алабаму и Флориду, через Джорджию и обе Каролины; они посетили центры Теннесси, Кентукки, Виргинии, Индианы и, наконец, через Вашингтон возвратились в Балтимор.
   Нашим друзьям казалось, что в течение четырех дней вся Америка, восседавшая за одним общим колоссальным пиршественным столом, в одну и ту же секунду приветствовала их мощным единогласным "ура".
   Апофеоз был достоин героев. Живи они в древнейшие времена, мифы, несомненно, причислили бы их к полубогам.
   Какой же практический результат дало это путешествие на Луну, не сравнимое ни с одним путешествием, увековеченным в летописях человечества? Есть ли возможность завязать когда-либо непосредственные сношения с Луной? Установится ли особого рода воздушное сообщение по Солнечной системе? Возможен ли перелет с планеты на планету, с Юпитера на Меркурий, а впоследствии - со звезды на звезду, например, с Полярной звезды на Сириус? Какой способ передвижения даст людям возможность посетить все светила, которыми усеян небесный свод?
   Ответить на все эти вопросы трудно, но, принимая в соображение неисчерпаемую изобретательность англосаксонской расы, никто не удивится, если американцы попытаются извлечь пользу из первого опыта Барбикена.
   Спустя некоторое время после возвращения путешественников с Луны появились объявления о создании "Национального общества межзвездных сообщений" с капиталом в сто миллионов долларов, выпустившего сто тысяч акций. Председателем общества был избран Барбикен, вице-председателем - капитан Николь, секретарем по административной части - Мастон, а директором службы движения - Мишель Ардан.
   Население Соединенных Штатов отнеслось к этому начинанию чрезвычайно благосклонно, однако, со свойственной американцам деловой предусмотрительностью, была заранее создана, на случай банкротства, и арбитражная комиссия во главе с судьею-комиссаром Гарри Тролоппом и его помощником синдиком Фрэнсисом Дайтоном.
  
   1870
  
  
  
  
стрѣча его съ земнымъ сфероидомъ должна была произойти именно подъ этимъ 27мъ градусомъ сѣверной широты и, принимая въ разчетъ протекшее время и вращательное движеніе земли, между 41мъ и 42мъ градусами западной долготы.
   Какъ бы то ни было, въ Пушечномъ Клубѣ было рѣшено единогласно что Бломсберри-братъ, Бильзби и маіоръ Эльфистонъ немедленно отправятся въ Санъ-Франциско и предпримутъ всѣ средства для извлеченія ядра изъ нѣдръ океана.
   Эти преданные люди отправились въ ту же минуту, и желѣзная дорога, пересѣкающая центральную Америку, доставила ихъ въ Сенъ-Луи, гдѣ ожидалъ ихъ быстрый дилижансъ.
   Почти въ ту же минуту когда секретарь флота, вице-президентъ Пушечнаго Клуба и помощникъ директора обсерваторіи получили телеграмму изъ Санъ-Франциско, досточтимый I. T. Мастонъ испытывалъ самое потрясающее впечатлѣніе, какого онъ не испытывалъ даже и при разрывѣ его знаменитой пушки, и которое едва не убило его.
   Надо припомнить что секретарь Пушечнаго Клуба отправился черезъ нѣсколько минутъ послѣ ядра, и почти съ такою же скоростью, къ своему посту въ Лонгспикъ, на Скалистыхъ горахъ. Ученый I. Бельфастъ, директоръ Кембриджской обсерваторіи, сопровождалъ его. По прибытіи на мѣсто, два друга тотчасъ же принялись за дѣло и не оставляли своего громаднаго телескопа.
   Этотъ колоссальный инструментъ былъ того устройства какого требуютъ рефлекторы, называемые у Англичанъ front view. Благодаря этому устройству, лучи испытывали только одно отраженіе, и поэтому изображеніе было яснѣе. Вслѣдствіе этого, во время своихъ наблюденій, I. Т. Мастонъ и Бельфастъ находились на верхней части инструмента, а не на нижней его части. Они всходили на него по витой лѣстницѣ, чудной по своей легкости, и подъ ними открывался этотъ металлическій колодезь, оканчивавшійся металлическимъ зеркаломъ на глубинѣ 280 футовъ.
   На узкой платформѣ, расположенной надъ телескопомъ, проводили свою жизнь наши ученые, проклиная дневной свѣтъ, не дозволявшій имъ видѣть луну, и облака, упорно закрывавшія ее по ночамъ.
   Какова же была ихъ радость, когда, послѣ нѣсколькихъ дней ожиданія, они увидѣли, въ ночь на 5е декабря, колесницу, уносившую ихъ друзей въ пространство! За этою радостью послѣдовало глубокое разочарованіе, когда они, довѣрясь неполнымъ наблюденіямъ, отправили по всему міру свою первую телеграмму, то невѣрное заявленіе, которое представляло ядро спутникомъ луны вращающимся по неизмѣнной орбитѣ.
   Съ той минуты ядро уже не появлялось предъ ихъ глазами. Исчезновеніе его объяснялось легко тѣмъ что оно скрылось за невидимымъ дискомъ луны. Но потомъ оно должно было снова появиться на видимомъ дискѣ, и можно себѣ представить нетерпѣніе неукротимаго I. Т. Мастона и его товарища! Каждую минуту ночи они воображали что увидятъ снова ядро, но оно не появлялось предъ ними. По этому поводу между ними происходили безпрерывныя пренія, запальчивые споры: Бельфаетъ утверждалъ что ядро уже невидимо, 1. Т. Мастонъ настаивалъ что оно "колетъ ему глаза".
   -- Это ядро! повторилъ I. Т. Мастонъ.
   -- Нѣтъ! возражалъ Бельфаетъ.-- Это лавина, отдѣляющаяся отъ лунной горы.
   -- Ну, мы увидимъ его завтра.
   -- Нѣтъ, мы его больше не увидимъ. Оно увлечено въ пространство.
   -- Да!
   -- Нѣтъ!
   И въ эти минуты, когда возраженія сыпались градомъ, хорошо извѣстная раздражительность секретаря Пушечнаго Клуба грозила постоянною опасностью досточтимому Бельфасту.
   Эта жизнь вдвоемъ скоро бы сдѣлалась для нихъ невозможною, но непредвидѣнное обстоятельство положило конецъ ихъ нескончаемымъ пререканіямъ.
   Въ ночь съ 14го на 15е декабря два непримиримые друга были заняты наблюденіемъ луннаго диска. I. Т. Мастонъ бранилъ, по своему обыкновенію, ученаго Бельфаста, стоявшаго съ нимъ рядомъ. Секретарь Пушечнаго Клуба утверждалъ въ тысячный разъ что онъ видитъ ядро, говорилъ что даже замѣтилъ лицо Мишеля Ардана у одного изъ оконъ. Онъ подтверждалъ свою аргументацію множествомъ жестовъ, которые были крайне опасны, когда онъ размахивалъ желѣзнымъ крючкомъ замѣнявшимъ ему правую руку.
   Въ эту минуту слуга Бельфаста появился на платформѣ -- тогда было десять часовъ вечера -- и подалъ ему депешу. То была телеграмма отъ командира Соскеганны.
   Бельфастъ сорвалъ пакетъ и громко вскрикнулъ.
   -- Что тамъ? спросилъ I. Т. Мастонъ.
   -- Ядро!
   -- Ну что же?
   -- Оно упало на землю!
   Отвѣтомъ на это былъ новый крикъ, на этотъ разъ болѣе похожій на ревъ.
   Бельфастъ обратился къ I. Т. Мастону. Несчастный, неосторожно наклонившійся надъ металлическою трубой, исчезъ въ громадномъ телескопѣ. Паденіе въ 280 футовъ! Бельфастъ внѣ себя бросился къ отверстію рефлектора.
   Онъ вздохнулъ свободнѣе. I. Т. Мастонъ, зацѣпившійся своимъ крючкомъ, держался за одну изъ внутреннихъ подпоръ телескопа. Онъ испускалъ страшные вопли.
   Бельфастъ позвалъ своихъ помощниковъ. Они вмѣстѣ устроили родъ подмостокъ и втащили помощію ихъ, хотя и не безъ труда, неосторожнаго секретаря Пушечнаго Клуба.
   I. Т. Мастонъ, невредимый, появился на верхнемъ концѣ телескопа.
   -- Эхъ! сказалъ онъ:-- ну, еслибъ я разбилъ зеркало?...
   -- Вы заплатили бы за него, строго отвѣчалъ Бельфастъ.
   -- А проклятое-то ядро упало? спросилъ I. Т. Мастонъ.
   -- Въ Тихій Океанъ.
   -- Ѣдемъ!
   И, четверть часа спустя, два ученые спустились со Скалистыхъ Горъ, а по прошествіи двухъ дней, одновременно съ ихъ друзьями Пушечнаго Клуба, они достигли Санъ-Франциско, загнавъ дорогой пять лошадей.
   Эльфистонъ, Бломсберри-братъ и Бильзби бросились къ нимъ навстрѣчу.
   -- Что намъ дѣлать? воскликнули они.
   -- Вытащить ядро изъ воды, отвѣчалъ I. Т. Мастонъ,-- и какъ можно скорѣе!
   

ГЛАВА XXII.
Спасеніе.

   Мѣсто гдѣ ядро погрузилось въ волны было извѣстно въ точности. Не доставало только орудій чтобы захватить его и вытащить на поверхность океана. Необходимо было ихъ изобрѣсти, а потомъ сфабриковать. Американскіе инженеры не могли затрудниться такими пустяками. Приспособивъ крючья, они увѣрены были что, съ помощію пара, вытащатъ ядро, несмотря на его тяжесть, которую, впрочемъ, уменьшала плотность влаги въ которую оно было погружено.
   Но недостаточно было извлечь ядро. Необходимо было принять быстрыя мѣры въ интересѣ путешественниковъ. Никто не сомнѣвался что они еще живы.
   -- Да, повторялъ безпрестанно I. Т. Мастонъ, увѣренность котораго сообщалась всѣмъ,-- друзья наши люди смышленые и не могли шлепнуться какъ дураки. Они живы, непремѣнно живы, но надо поторопиться чтобъ откопать ихъ живыми. Пища, питье -- все это меня не безпокоитъ; они запаслись всѣмъ этимъ надолго. Но воздухъ, воздухъ! Вотъ въ чемъ они скоро будутъ нуждаться. Итакъ, скорѣе, скорѣе!
   Приготовленія закипѣли. Соскеганну приготовили къ ея новому назначенію. Ея сильныя машины были расположены такъ чтобъ онѣ могли дѣйствовать подъемными цѣпями. Ядро изъ алюминія вѣсило только 19.250 фунтовъ, стало-быть, оно было гораздо легче трансатлантическаго каната, поднятаго при такихъ же условіяхъ. Единственнымъ затрудненіемъ было вытащить цилиндро-коническое ядро, гладкія стѣнки котораго захватить было неудобно.
   Съ этою цѣлію, инженеръ Мурчисонъ, поспѣшившій въ Санъ-Франциско, велѣлъ устроить огромныя желѣзныя лапы автоматической системы, которыя не выпустили бы ядра, еслибы только имъ удалось обхватить его своими мощными захватами. Онъ велѣлъ также изготовить пробочныя фуфайки, которыя, своею упругою и непромокаемою оболочкой, дали бы возможность водолазамъ изслѣдовать дно моря. Онъ погрузилъ также на Соскеганну снаряды со сжатымъ воздухомъ, придуманные чрезвычайно остроумно. То были настоящія комнаты, съ продѣланными въ нихъ отверстіями. Вода, если ее ввести въ нѣкоторыя отдѣленія, могла увлечь аппаратъ на большую глубину. Эти снаряды отыскались въ Санъ-Франциско, гдѣ они служили для устройства подводной плотины. Послѣднее обстоятельство было весьма благопріятно, потому что для устройства ихъ не достало бы времени.
   Но, несмотря на всѣ усовершенствованія снарядовъ, несмотря на искусство ученыхъ, принявшихъ на себя обязанность употребить ихъ въ дѣло, успѣхъ операціи былъ далеко не надеженъ. Сколько неожиданныхъ случайностей могло встрѣтиться, такъ какъ дѣло шло объ извлеченіи изъ воды ядра на глубинѣ 20.000 футовъ. Наконецъ, если ядро даже и будетъ привлечено на поверхность, то спрашивается, перенесли ли путешественники страшный ударъ, можетъ-быть недостаточно ослабленный слоемъ воды въ 20.000 футовъ?
   Во всякомъ случаѣ необходимо было торопиться. I. Т. Мастонъ день и ночь понуждалъ работать. Самъ онъ готовъ былъ облечься въ пробочную фуфайку или испытать воздушные снаряды, чтобы развѣдать положеніе своихъ отважныхъ друзей.
   Несмотря, однако на быстроту, съ которою устраивались снаряды, несмотря на огромныя суммы предоставленныя правительствомъ Союза въ распоряженіе Пушечнаго Клуба, пять дней,-- пять вѣковъ!-- прошли прежде чѣмъ окончены были всѣ приготовленія. Въ теченіе этого времени, общественное мнѣніе достигло крайней степени возбужденія. Телеграммы безпрерывно передавались по всему міру по электрическимъ проволокамъ и подводнымъ канатамъ. Спасеніе Барбикана, Николя и Мишеля Ардана становилось дѣломъ международнымъ. Всѣ націи, участвовавшія въ подпискѣ Пушечнаго Клуба прямо заинтересованы были въ спасеніи путешественниковъ.
   Наконецъ подъемныя цѣпи, воздушныя камеры, автоматическія желѣзныя лапы были нагружены на Соскеганну. I. Т. Мастонъ, инженеръ Мурчисонъ, уполномоченные Пушечнаго Клуба заняли свои каюты. Оставалось только пуститься въ путь.
   21го декабря, въ восемь часовъ вечера, корветъ выступалъ въ море при благопріятной погодѣ: вѣтеръ дулъ сѣверо-восточный, и было довольно холодно. Все населеніе Санъ-Франциско тѣснилось на набережныхъ, взволнованное, но безмолвное, одерживавшее свои возгласы до возвращенія судна.
   Пары были разведены до maximum, и Соскеганна быстро понеслась изъ залива.
   Излишне было бы передавать разговоры офицеровъ, матросовъ и пассажировъ. Всѣ эти люди были одушевлены только одною мыслью; всѣ сердца волновались однимъ чувствомъ: что дѣлали Барбиканъ и его товарищи, въ то время какъ всѣ рвались къ нимъ на помощь? Что сталось съ ними? Въ состояніи ли они были рѣшиться на какую-нибудь смѣлую попытку чтобы возвратить себѣ свободу? Никто не могъ отвѣчать на это. Истина въ томъ что всякое средство оказалось бы неудачнымъ! Погруженная на глубинѣ почти двухъ льё въ океанѣ, эта металлическая тюрьма дѣлала безполезными всякія усилія своихъ узниковъ.
   23го декабря, въ восемь часовъ утра, послѣ быстраго переѣзда, Соскеганна должна была прибыть на мѣсто катастрофы. Нужно было подождать полудня чтобы въ точности опредѣлить мѣсто. Буй, къ которому былъ прикрѣпленъ канатъ, еще не отыскался.
   Въ полдень, капитанъ Бломсберри, съ помощію своихъ офицеровъ, повѣрявшихъ наблюденія, опредѣлилъ мѣстность въ присутствіи уполномоченныхъ Пушечнаго Клуба. То была минута лихорадочнаго ожиданія. Когда положеніе было опредѣлено, то оказалось что Соскеганна находилась на нѣсколько минутъ къ западу отъ того мѣста гдѣ ядро исчезло въ волнахъ.
   Корветъ тотчасъ же былъ направленъ къ самому этому пункту.
   Въ сорокъ семь минутъ перваго усмотрѣнъ былъ буй. Онъ найденъ въ исправности и, повидимому, мало отнесенъ былъ отъ мѣста.
   -- Наконецъ! воскрикнулъ I. Т. Мастонъ.
   -- Начинать? спросилъ капитанъ Бломсберри.
   -- Не теряя ни секунды! былъ отвѣтъ.
   Всѣ предосторожности были приняты чтобы поддержать корветъ въ полной неподвижности.
   Прежде чѣмъ захватить ядро, инженеръ Мурчисонъ хотѣлъ изслѣдовать его положеніе на днѣ океана. Подводные снаряды, приспособленные для этого изслѣдованія, снабжены были необходимымъ для того воздухомъ. Употребленіе этихъ снарядовъ было небезопасно на 20.000 футовъ подъ водой: подъ такимъ значительнымъ давленіемъ они могли подвергнуться разрывамъ, слѣдствія коихъ были бы ужасны.
   I. Т. Мастонъ, Бломсберри-братъ, инженеръ Мурчисонъ, не заботясь объ опасности, заняли мѣста въ воздушныхъ камерахъ. Капитанъ, помѣстясь на своемъ мостикѣ, наблюдалъ за операціей, готовый убрать или выпустить цѣпи при малѣйшемъ сигналѣ. Винтъ былъ отцѣпленъ, и вся сила машины, перенесенная на кабестанъ, разомъ могла вытащить снаряды на бортъ.
   Спускъ начался въ двадцать пять минутъ втораго вечера, и камера, увлекаемая своими резервуарами наполненными водой, быстро исчезла подъ волнами.
   Тревожное чувство, волновавшее офицеровъ и матросовъ Соскеганны, возбуждали теперь не одни узники ядра, но и заключенные въ подводномъ снарядѣ. Что касается послѣднихъ, то они забыли о себѣ и, прильнувъ къ окнамъ, тщательно наблюдали влажныя массы, по которымъ они спускались.
   Спускъ совершился быстро. Восемнадцать минутъ третьяго, I. Т. Мастонъ и его товарищи достигли дна Тихаго Океана; но они не замѣтили ничего, кромѣ безплодной пустыни, не оживляемой ни морскою фауной, ни морской флорой. При свѣтѣ своихъ лампъ, снабженныхъ сильными рефлекторами, они могли наблюдать темные слои воды на довольно обширномъ районѣ, но ядро оставалось для нихъ невидимо.
   Невозможно изобразить нетерпѣніе этихъ отважныхъ водолазовъ. Такъ какъ снарядъ ихъ находился въ электрическомъ сообщеніи съ корветомъ, то они подали условленный сигналъ, и Соскеганна провела на протяженіи мили ихъ камеру, висѣвшую на нѣсколько метровъ надъ почвой.
   Такимъ образомъ они изслѣдовали всю подводную равнину, обманываемые ежеминутно оптическими призраками которые надрывали имъ сердца. Тамъ скала, тамъ возвышеніе дна казались имъ ядромъ которое они отыскивали; потомъ они сознавали свою ошибку и приходили въ отчаяніе.
   -- Но гдѣ же они? гдѣ они? восклицалъ I. Т. Мастонъ.
   И бѣднякъ громкими криками призывалъ Николя, Барбикана и Мишеля Ардана, какъ будто его несчастные друзья могли услышать его или отвѣчать ему въ этой непроницаемой влагк!
   Поиски продолжались при тѣхъ же условіяхъ до той минуты, когда воздухъ въ снарядѣ испортился, и водолазы должны были возвратиться на поверхность.
   Поднятіе ихъ началось въ шесть часовъ и окончилось въ полночь.
   -- До завтра! сказалъ I. Т. Мастонъ, ступая на палубу корвета.
   -- Да, отвѣчалъ капитанъ Бломсберри.
   -- И на другомъ мѣстѣ.
   -- Да.
   I. Т. Мастонъ еще не сомнѣвался въ успѣхѣ, но его товарищи, которыхъ не поддерживало болѣе одушевленіе первыхъ минутъ, понимали всю трудность предпріятія. Что казалось легко въ Санъ-Франциско, здѣсь, посреди океана, являлось почти невыполнимымъ. Вѣроятности успѣха уменьшались въ огромной пропорціи, и только одинъ случай могъ открыть ядро.
   На другой день, 24го декабря, несмотря на все утомленіе испытанное наканунѣ, операція произведена была вновь. Корветъ, перемѣстился на нѣсколько минутъ къ западу, и снарядъ, наполненный воздухомъ увлекъ, тѣхъ же водолазовъ въ глубину океана.
   Весь день прошелъ въ безплодныхъ поискахъ. Морское ложе было пусто. День 25го декабря не принесъ никакого результата; то же самое было и 26го декабря.
   Было отчего придти въ отчаяніе. Стоило подумать объ этихъ несчастныхъ, вотъ уже двадцать шесть дней заключенныхъ въ ядрѣ! Можетъ-быть, въ эту минуту они начинали уже задыхаться, если только уцѣлѣли при паденіи! Истощался воздухъ, а вмѣстѣ съ воздухомъ истощалось и мужество ихъ.
   -- Воздухъ -- можетъ-быть, отвѣчалъ постоянно на это разсужденіе I. Т. Мастонъ,-- но мужество -- никогда!
   28го, послѣ новыхъ двухъ-дневныхъ поисковъ, всякая надежда исчезла. Ядро -- только атомъ въ безпредѣльности моря! Приходилось отказаться отъ дальнѣйшихъ попытокъ.
   Несмотря на все это, I. Т. Мастонъ не хотѣлъ и слышать объ отъѣздѣ. Онъ не хотѣлъ разстаться съ этимъ мѣстомъ, не разыскавъ хотя могилы своихъ друзей. Но капитанъ Бломсберри не могъ оставаться долѣе и, несмотря на требованія достойнаго секретаря, далъ приказаніе изготовиться къ отъѣзду.
   29го декабря, въ десять часовъ утра, Соскеганна, повернувъ къ сѣверо-востоку, двинулась къ заливу Санъ-Франциско.
   Было десять часовъ утра. Корветъ удалялся на малыхъ парахъ, какъ бы съ сожалѣніемъ, отъ мѣста катастрофы, какъ вдругъ матросъ, наблюдавшій море съ брамъ-стеньги, закричалъ:
   -- Буй въ виду, у насъ подъ вѣтромъ!
   Офицеры стали смотрѣть въ указанномъ направленіи. Съ помощію своихъ трубъ они увидѣли что названный предметъ дѣйствительно имѣлъ видъ буевъ которые ставятся въ проходахъ заливовъ или рѣкъ. Но странно: надъ его конусомъ, на пяти или на шести футахъ надъ водой, виднѣлся флагъ, развѣвавшійся по воздуху. Этотъ буй блестѣлъ на солнечныхъ лучахъ, какъ будто бы стѣны его были сдѣланы изъ серебряныхъ пластинокъ.
   Капитанъ Бломсберри, I. Т. Мастонъ и уполномоченные Пушечнаго Клуба стояли на палубѣ и разсматривали этотъ предметъ, носившійся по волнамъ по волѣ вѣтра.
   Всѣ глядѣли съ лихорадочныхъ трепетомъ, но въ молчаніи. Никто не осмѣливался высказать мысль, приходившую всѣмъ въ голову.
   Корветъ приблизился менѣе чѣмъ на два кабельтова къ этому предмету.
   Трепетъ пробѣжалъ по всему экипажу.
   Флагъ этотъ былъ американскій!
   Въ эту минуту послышался настоящій ревъ. То вскрикнулъ достойный I. Т. Мастонъ, рухнувшійся на палубу всѣмъ тѣломъ. Забывъ, во первыхъ, что правую руку ему замѣнялъ желѣзный крючокъ, вовторыхъ, что простая гуттаперчевая шапочка покрываетъ его черепъ, онъ нанесъ себѣ страшный ударъ по головѣ.
   Всѣ бросились къ нему. Его подняли и привели въ чувство. И какія были его первыя слова?
   -- О, какіе мы скоты! Идіоты въ квадратѣ! Безконечные дураки!
   -- Что такое? кричали всѣ, толпясь вокругъ него.
   -- Что такое?!..
   -- Да говорите же!
   -- А то, безсмысленные глупцы, проревѣлъ ужасный секретарь,-- что ядро вѣситъ не болѣе 19.250 футовъ.
   -- Ну что жь изъ этого?
   -- А то, что оно вытѣсняетъ 28 тоннъ, другими словами 56.000 фунтовъ воды, и стало-быть оно держится на водѣ.
   О, какъ этотъ достойный человѣкъ подчеркнулъ слова: "держится на водѣ!" И онъ былъ правъ. Всѣ, да, всѣ эти ученые забыли слѣдующій основный законъ: по своему удѣльному вѣсу, ядро, увлеченное своимъ паденіемъ до самой страшной глубины океана, естественно должно было возвратиться на поверхность. Въ настоящую минуту оно спокойно носилось по волнамъ.
   Шлюпки тотчасъ же были спущены на воду. I. Т. Мастонъ и друзья его бросились въ нихъ. Волненіе ихъ дошло до крайней степени. Всѣ сердца сильно бились въ то время какъ шлюпки приближались къ ядру. Что заключало оно въ себѣ? живыхъ людей, или мертвецовъ? живыхъ, да, живыхъ, если только смерть не постигла Барбикана и его друзей послѣ того какъ они выкинули этотъ флагъ.
   Глубокое молчаніе царствовало на шлюпкахъ. У всѣхъ захватывало духъ, у всѣхъ туманилось въ глазахъ. Одно окно въ ядрѣ было отворено. Нѣсколько кусковъ стекла, оставшіеся въ отверстіи, свидѣтельствовали что оно было разбито. Это окно въ настоящую минуту находилось на высотѣ пяти футовъ надъ волнами.
   Одна изъ шлюпокъ причалила; то была шлюпка I. Т. Мастона. Онъ бросился къ разбитому окну.
   Въ эту минуту послышался звонкій и веселый голосъ Мишеля Ардана, который восклицалъ побѣдоносно:
   -- Все бѣлое, Барбиканъ, все бѣлое!
   Барбиканъ, Мишель Арданъ и Николь играли въ домино.
   

ГЛАВА XXIII.
Заключеніе.

   Читатели помнятъ какое глубокое сочувствіе сопровождало трехъ путешественниковъ при ихъ отъѣздѣ. Если при началѣ своего предпріятія они возбудили такое волненіе въ Старомъ и Новомъ Свѣтѣ, то съ какимъ восторгомъ должны были встрѣтить ихъ по возвращеніи! Эти милліоны зрителей, тѣснившіеся на полуостровѣ Флоридѣ, не бросятся ли они на встрѣчу къ этимъ славнымъ авантюристамъ? Эти легіоны иностранцевъ, собравшіеся со всѣхъ пунктовъ земнаго шара къ американскимъ берегамъ, оставятъ ли они почву Союза, не увидавъ снова Барбикана, Николя и Мишеля Ардана? Нѣтъ, и горячее увлеченіе публики должно было вполнѣ соотвѣтствовать величію предпріятія. Человѣческія существа, покинувшія земной сфероидъ и возвратившіяся изъ этого необыкновеннаго путешествія по небеснымъ пространствамъ, не могли не возбудить безконечнаго восторга. Увидѣть и услышать ихъ,-- таково было всеобщее желаніе.
   Желаніе это должно было осуществиться очень скоро почти для всѣхъ обитателей Союза.
   Барбиканъ, Мишель Арданъ, Николь, уполномоченные Пушечнаго Клуба, немедленно возвратившіеся въ Бальтиморъ, приняты были тамъ съ неописаннымъ восторгомъ. Дорожныя замѣтки президента Бирбикана приготовлены для напечатанія. New York Herald купилъ его рукопись за цѣну еще неизвѣстную, но, по всему вѣроятію, громадную. И дѣйствительно, во время печатанія Путешествія на луну, означенная газета расходилась въ числѣ пяти милліоновъ экземпляровъ. Три дня спустя по возвращеніи путешественниковъ на землю, малѣйшія подробности ихъ странствованія были уже всѣмъ извѣстны. Оставалось только увидать героевъ этой сверхъестественной экспедиціи.
   Изслѣдованія произведенныя Барбиканомъ и его друзьями вокругъ луны дали возможность провѣрить различныя теоріи установившіяся относительно земнаго спутника. Эти ученые наблюдали его de visu, и при совершенно особыхъ условіяхъ. Теперь уже стало извѣстно какія системы слѣдуетъ устранить, какія принять, относительно строенія этого свѣтила, его происхожденія и обитаемости. Его прошедшее, настоящее и будущее разоблачили свои тайны. Что можно было возразить добросовѣстнымъ наблюдателямъ, которые видѣли на разстояніи менѣе 40 километровъ эту чудную гору Тихо, самую необыкновенную систему лунной орографіи? Что отвѣчать ученымъ, взоры коихъ погружались въ бездны Платонова цирка? Какимъ образомъ противорѣчить этимъ смѣльчакамъ, которыхъ случайности ихъ попытки завлекли поверхъ невидимой стороны диска, на которую до тѣхъ поръ не падалъ никогда взоръ человѣка? Теперь за ними было право полагать границы этой селенографической наукѣ, возсоздавшей лунный міръ, подобно тому какъ Кювье возсоздавалъ скелеты ископаемыхъ, и сказать: Луна была міромъ обитаемымъ и населеннымъ прежде земли. Луна теперь міръ необитаемый и въ настоящую минуту незаселенный!
   Чтобъ отпраздновать возвращеніе самаго знаменитаго изъ своихъ членовъ и его двухъ товарищей, Пушечный Клубъ вздумалъ задать имъ банкетъ, но банкетъ достойный этихъ тріумфаторовъ, достойный американскаго народа, и при такихъ условіяхъ чтобы всѣ жители Союза могли непосредственно принять въ немъ участіе.
   Всѣ главныя линіи желѣзныхъ дорогъ въ государствѣ соединены были между собой летучими рельсами. Потомъ, на всѣхъ станціяхъ, разцвѣченныхъ одинаковыми флагами, покрытыхъ одинаковыми украшеніями, разставлены были столы, одинаково накрытые. Въ извѣстные часы, послѣдовательно разчитанные съ помощію электрическихъ часовъ, которые били секунды въ одно и то же мгновеніе, все населеніе приглашено было занять свои мѣста за пиршественными столами.
   Въ продолженіе четырехъ дней, отъ 5го до 9го января, на желѣзныхъ дорогахъ Союза поѣзды были пріостановлены, какъ это бываетъ по воскресеньямъ, и всѣ пути оставались свободны.
   Одинъ только локомотивъ необыкновенной скорости, къ которому прицѣпленъ былъ почетный вагонъ, имѣлъ право разъѣзжать въ продолженіе этихъ четырехъ дней по желѣзнымъ дорогамъ Соединенныхъ Штатовъ.
   На локомотивѣ, кромѣ кочегара и машиниста, въ видѣ особой милости, дозволено было помѣститься досточтимому I. Т. Мастону, секретарю Пушечнаго Клуба.
   Вагонъ приготовленъ былъ для президента Барбикана, капитана Николя и Мишеля Ардана.
   По свистку машиниста, послѣ всѣхъ ура, гипъ и различныхъ восторженныхъ междометій американскаго языка, поѣздъ оставилъ Бальтиморскую станцію. Онъ ѣхалъ со скоростію восьмидесяти лье въ часъ. Но что значила эта скорость въ сравненіи съ тою которая увлекла трехъ героевъ при выходѣ ядра изъ Колумбіады?
   Такимъ образомъ они поѣхали изъ одного города въ другой, заставая на своемъ пути за столами все населеніе, привѣтствовавшее ихъ такими же восклицаніями и изъявлявшее имъ такой же восторгъ. Они проѣхались такимъ образомъ по востоку Союза, черезъ Пенсильванію, Коннектикутъ, Массачусетсъ, Вермонъ, Менъ и Новый Брауншвейгъ; они отправились на сѣверъ и западъ черезъ Нью-Йоркъ, Огайо, Мичиганъ и Висконсинъ, спустились на югъ черезъ Иллинойсъ, Мяяссуряя, Арканзасъ, Техасъ и Луизіану, на юговостокъ черезъ Алабаму и Флориду, поднялись вверхъ Георгіей и Каролинами, посѣтили центръ черезъ Теннесси, Кентукки, Виргинію, Индіану, потомъ, отъ Вашингтонской станціи, возвратились въ Бальтиморъ, и цѣлые четыре дня могли думать сто Соединенные Штаты Америки, собранные за однимъ огромнымъ пиршественнымъ столомъ, одновременно привѣтствуютъ ихъ общимъ ура.
   Апоѳоза достойна была этихъ трехъ героевъ, которыхъ миѳологія включила бы въ число полубоговъ.
   Теперь спрашивается, эта попытка, не имѣвшая подобныхъ себѣ въ лѣтописяхъ путешествій, принесетъ ли какой-нибудь практическій результатъ? Установятся ли когда-нибудь прямыя сообщенія съ луной? Организуется ли когда-нибудь особый родъ навигаціи чрезъ пространство для сближенія съ солнечнымъ міромъ? Будутъ ли ѣздить съ одной планеты на другую, съ Юпитера на Меркурій, а въ послѣдствіи, съ одной звѣзды на другую, съ Полярной на Сиріусъ? Какой-нибудь способъ передвиженія допуститъ ли посѣтить эти солнца, которыми усѣянъ сводъ небесный?
   На эти вопросы отвѣчать невозможно. Но зная смѣлую изобрѣтательность англо-саксонскаго племени, никто не удивится если Американцы извлекутъ пользу изъ попытки президента Барбикана.
   Такимъ образомъ, нѣсколько времени спустя по возвращеніи путешественниковъ, публика съ особенною благосклонностью приняла объявленія акціонернаго Общества съ капиталомъ во 100 милліоновъ долларовъ, раздѣленнымъ на сто тысячъ акцій, въ 1.000 долларовъ каждая, подъ названіемъ: "Національное Общество междузвѣздныхъ сообщеній". Президентъ его -- Барбиканъ; вице-президентъ -- капитанъ Николь; секретарь администраціи -- I. Т. Мастонъ; директоръ движеній -- Мишель Арданъ.
   И такъ какъ Американцы, по своему характеру, все предвидятъ въ торговыхъ дѣлахъ, даже несостоятельность, то на этотъ случай заранѣе были назначены: досточтимый Гарри Тролоппъ -- судьей-коммиссаромъ и Франсисъ Дейтонъ -- синдикомъ.

КОНЕЦЪ.

   
   Съ январской книжки наступающаго года, въ Русскомъ Вѣстникѣ начнется печатаніе новаго произведенія того же автора: Подводное путешествіе вокругъ свѣта.

"Русскій Вѣстникъ", NoNo 11--12, 1869

   
   
   
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов