Книговод

Кризис английского социального романа в 50-60-х годах XIX века

Кузьмин Борис Аркадьевич


Б. А. Кузьмин

Кризис английского социального романа в 50-60-х годах XIX века
Элиот. Троллоп. Рид. Коллинз

   
   История английской литературы. Том II. Выпуск второй
   М., Издательство Академии Наук СССР, 1953
   Академия наук Союза ССР.
   Институт мировой литературы имени А.М.Горького
   Под редакцией
   И. И. Анисимова, А. А. Елистратовой, А. Ф. Иващенко, Ю.М. Кондратьева
   
   В 50-60-х годах прошлого века английский социальный роман вступает в период кризиса. Измельчание реалистической проблематики, засилие ложных позитивистских представлений об "органичности" общественного развития особенно наглядно проявляются в творчестве писателей, только в 50-х годах вошедших в литературу. Элиот, Троллоп, Рид сами считали себя одни -- последователями Диккенса, другие -- продолжателями Теккерея. Но в действительности никто из них не поднялся до силы разоблачения, достигнутой создателями таких классических, резко критических и глубоко правдивых произведений, как "Ярмарка тщеславия" и "Домби и сын", "Джен Эйр" и "Мэри Бартон".
   

1
Джордж Элиот

   Для нового этапа в развитии английского реалистического романа наиболее типично творчество Джордж Элиот (George Eliot -- псевдоним Мэри Энн Ивенс (Mary Anne Evans), 1819-1880).
   В "Сценах из жизни духовенства", в романах "Адам Вид", "Сайлас Марнер" и других Элиот обличает представителей дворянства; она критически изображает быт и нравы зажиточного мещанства ("Мельница на Флоссе"); писательница берет под сомнение буржуазную законность, политику, денежные отношения ("Ромола", "Феликс Холт", "Миддлмарч"). Положительных героев она ищет среди крестьян и ремесленников, а также среди людей, отдающих свои силы служению обществу (Ромола, Холт, Доротея Брук, Деронда) Но в реалистических обобщениях Элиот нет воинствующей страстности романистов "блестящей плеяды", которые, смеясь и негодуя, активно вмешивались в жизнь в надежде изменить ее. Традиции большого реалистического искусства в Англии XVIII и XIX веков всегда были связаны с юмором и сатирой. Достаточно назвать Свифта, Фильдинга, Стерна, позднего Байрона, Диккенса, Теккерея. "Адам Вид" и "Мельница на Флоссе" не лишены юмора, в "Миддлмарче" прорываются иногда сатирические нотки, но не этим определяется своеобразие художественной манеры Элиот. Избегая гротеска, преувеличения, шаржа, так успешно служивших Диккенсу и Теккерею для типического обобщения жизненных явлений, Элиот создает свою эстетику "умеренного" реализма, в котором объективистская позитивистская описательность вытесняет стремление к глубокому познанию и смелому решению жизненных конфликтов. Она гордится тем, что преодолевает элементы романтической "условности", свойственные будто бы ее предшественникам; но ее реализм оказывается плоским по сравнению с реализмом Диккенса, Теккерея, Ш. Бронте и Гаскелл.
   Умеренность Элиот как мыслителя и художника сказывается и в ее трактовке демократической тематики. Демократизм Элиот имеет свои, в конечном счете довольно тесные границы. В ранней повести "Невзгоды его преподобия Амоса Бартона", входящей в цикл "Сцен из жизни духовенства", Элиот писала: "Я хочу возбудить в вас сочувствие к будничным заботам вызвать слезы на ваших глазах описанием настоящего горя, того горя, которое, может быть, живет по соседству с вами, которое проходит мимо вас не в лохмотьях, не в бархате, а в очень обычной, вполне приличной одежде". Эта "вполне приличная одежда", противопоставленная и бархату и лохмотьям, очень характерна для Элиот. Ее демократический герой всегда должен оставаться респектабельным. Общественное "дно" -- вне поля ее зрения, так же, как и острые противоречия между всемогущим богатством и подавляющей нищетой. А между тем и для революционных романтиков и для критических реалистов эти общественные темы были вдохновляющим материалом. Обращаясь к ним, можно было резче поставить вопрос о несправедливости собственнического строя создать образные обобщения, воплощающие в себе протест против капитализма.
   Убежденная, что типичны только полутона, а не резкие контрасты, Элиот ведет теоретическую борьбу с изображением в литературе всего необычного -- выдающихся людей, исключительных событий. Ведь в ее представлении типично только то, с чем встречаешься в жизни на каждом шагу. Естественно, что первым ее врагом оказывается романтизм. Она находит героев Байрона отвратительными, а самого Байрона обвиняет в вульгарности. Элиот осуждает как романтическую неправду и все то, что выходит за рамки обычного, повседневного в произведениях создателей английского реалистического романа XIX века, в частности Диккенса. Ей чуждо и непонятно заострение типичных образов и положений, свойственное истинному реализму.
   Элиот выступала против возникавших в ее время эстетических неоромантических течений в лице прерафаэлитов. Она с полным основанием иронизировала над их изображениями ангелов "в развевающемся фиолетовом одеянии, с бледным ликом, осиянным светом небесным". Но этому антиреалистическому искусству она противопоставляла лишь бытописание; она призывала воспроизводить явления "однообразной будничной жизни" -- только среднее, заурядное, количественно преобладающее казалось ей действительно типичным, выражающим подлинную правду действительности.
   "По крайней мере восемьдесят из ста ваших взрослых соотечественников, -- обращается Элиот к воображаемой читательнице, -- не отличаются ни особенной глупостью, ни особенными пороками, ни особенной мудростью; взгляд их ни особенно глубокомысленен, ни особенно выразителен; их жизнь, по всей вероятности, никогда не подвергалась смертельной опасности и не было в их жизни волнующих приключений; способности их далеко не гениальны, и в них не клокочут разрушительные страсти... И тем не менее многие из этих незначительных людей чувствуют возвышающее душу стремление выполнить свой трудный долг, как подсказывает им совесть. У них есть свои не высказанные другим печали и свои священные радости... Да и сама незначительность их -- не трогательна ли она, если сравнить невзрачность и стесненные условия их существования с блестящими задатками, лежащими в человеческой природе?.." -- так говорит Элиот в "Сценах из жизни духовенства".
   Однако Элиот не воспринимает серость и банальность жизни как нечто само собой разумеющееся, и приведенные слова вовсе не означают безоговорочной апологии буржуазной обыденности. Незначительность ее героев трогает писательницу прежде всего контрастом с теми возможностями, которые заложены в человеческой природе. В этом гуманистический смысл лучших произведений Элиот, с этим связан ее протест против общества, основанного на классовом неравенстве, против действительности, которая уродует и принижает людей, делает их мелкими и серыми. Недаром один из лучших женских образов Элиот -- Мэгги Телливер ("Мельница на Флоссе"), трагедия которой именно в том, что она не такая, какими бывают восемьдесят из ста девушек ее круга.
   В начале второй части "Адама Бида" писательница в своеобразной эстетической декларации уточняет социальную характеристику своих излюбленных героев: это люди, исполняющие "черную работу мира", простые крестьяне, "добывающие свой хлеб честным трудом".
   Роман "Адам Бид", как говорила Элиот, это -- деревенская история, овеянная дыханием коров и запахом сена. Замечательные деревенские пейзажи Элиот, почти всегда переходящие в бытовые жанровые сцены, проникнуты любовью к сельской Англии. Что бы ни происходило с героями Элиот, однообразный быт деревни или местечка продолжает идти своим чередом; в те же сроки производятся нужные работы, в те же часы собираются старожилы, чтобы поговорить о местных делах за стойкой в трактире.
   Своих положительных героев Элиот всегда наделяет особой привязанностью к родным местам, к родной среде. Образы Адама Вида и Мэгги Телливер неотделимы от холмистых просторов Ломшира, от реки Флосс.
   Однако в этом любовном изображении народного быта есть и консервативная сторона, связанная не только с идеализацией патриархального прошлого, но с проповедью компромисса, с консервативным принципом, характерным для буржуазной позитивистской социологии: каждый класс должен быть доволен, выполняя свою особую работу ради процветания нации в целом.
   Элиот хорошо знает жизнь и нравы тех, о ком чаще всего пишет. Она родилась и выросла в деревне, в Уорикшире, в семье фермера, который стал затем управляющим имением. В юности Элиот была очень религиозна; правда, она сочувствовала не столько официальной англиканской церкви, сколько методизму, который пытался использовать накопившееся в народе недовольство общественными условиями жизни. Элиот наблюдала (и позже отметила это в "Адаме Биде"), что методизм имел тем больше успеха, чем беднее было местное население.
   Джордж Элиот, подобно ее героине Мэгги из романа "Мельница на Флоссе", обладала пытливым умом и решительным характером. Зародившиеся сомнения быстро привели ее к разрыву с религией. Первые семена религиозного скептицизма в ее сознании посеяли еще романы Скотта, которыми она зачитывалась в ранней юности: в них действовала земная, а не небесная логика, успех или поражение того или иного исторического движения нисколько не зависели от религиозных убеждений его участников. Большое влияние оказал также на Элиот переезд в индустриальный город Ковентри в 1841 г. Здесь она сблизилась с кружком радикальной интеллигенции, члены которого следили за передовой европейской мыслью, переводили с иностранных языков новейшие философские работы, писали сами. Этот кружок сочувствовал левым гегельянцам в Германии, представлял прогрессивную, для того времени философию и доходил до революционных и атеистических выводов. В 1841 г. Элиот отходит от религии. Она перестает посещать церковь, что приводит к тяжелому конфликту с отцом.
   К середине 40-х годов относится начало ее переводческой деятельности. Она участвует в переводе "Жизни Иисуса" Штрауса, переводит "Сущность христианства" Фейербаха и "Теолого-политический трактат" Спинозы. Ее литературные симпатии в это время принадлежат Руссо и Жорж Санд, что вполне гармонирует с ее радикально-демократическими убеждениями. Шесть страниц Жорж Санд, по ее словам, внушают больше, чем может узнать человек со средними способностями, прожив целое столетие. Элиот утверждает, что подлинные духовные интересы человека лежат в этом, посюстороннем, мире и что основой нравственности должны быть не божеские законы, а законы земной человеческой реальности.
   Элиот испытывает не только влияние левого гегельянства, и фейербахианства, но также и французского утопического социализма. Для характеристики ее тогдашних политических взглядов интересно ее письмо к Джону Сибри (февраль 1848 г.) о только что разразившейся революции во Франции. Элиот приветствует выступление Сибри в защиту революции. "Я думала, -- пишет она, -- что мы переживаем теперь такие тяжелые дни, когда немыслимо никакое великое народное движение, что, по выражению Сен-Симона, наступил "критический" исторический период... но теперь я начинаю гордиться нашим временем. Я с радостью отдала бы несколько лет жизни, чтобы быть теперь там и посмотреть на людей, сражающихся на баррикадах, которые преклоняются перед образом Христа, первого, кто научил людей братству". Как ни наивна эта оценка революции с позиции "христианского социализма", само по себе отношение Элиот к "людям с баррикады" свидетельствует об определенной демократичности и прогрессивности ее взглядов.
   Но даже в это время, в 1848 г., Элиот полна иллюзий о возможности братства богатых и бедных, эксплуатируемых и эксплуататоров. За проблемами моральными, этическими она не видит подлинной, экономической и социальной основы человеческих отношений. Для нее характерно также убеждение в том, что в Англии опыт революционного 1848 г. неповторим и нежелателен.
   Не удивительно, что в дальнейшем Элиот сравнительно легко отказалась от того, что она сама именовала "революционной метафизикой", и в конце концов перешла на позиции позитивистской философии, которая нашла именно в Англии в пору спада чартизма самую благоприятную почву. В этот период английская социология охотно пропагандировала позитивистское учение Конта, провозгласившего, что для социального равновесия важны не столько права человека, сколько его обязанности. В конечном счете это означало оправдание эксплуатации и неравенства. Однако далеко не всем была ясна эта реакционная сущность, зато многих подкупало именно прекраснодушие нравственных категорий, которыми оперировал Конт. Философия Конта привлекла и Элиот. В это время она стала соредактором журнала "Вестминстер ревью" (1851) и сблизилась с позитивистским кружком Гаррисона, Конгрива и Льюиса, вскоре ставшего ее мужем. К этому периоду относятся начало художественного творчества Элиот. Она понимала, что для тех, кто знал ее прежде, ее новые взгляды будут неожиданностью. 6 декабря 1859 г. она пишет д'Альберу: "Я понимаю, что в "Адаме Биде" есть много страниц, в которых Вы не узнаете Марианну... старых женевских дней... Я находилась тогда в переходной фазе моего духовного развития... Когда я была в Женеве, я еще не утратила агрессивности, которая присуща отречению от всякой веры; к тому же я была очень несчастлива, была в разладе с собой, восставала против своей судьбы. Десять лет опыта многое изменили в моем внутреннем я. Я не враждую более ни с какими верованиями, в которых выражает себя человеческое горе и человеческое стремление к чистоте...".
   Таким образом, Элиот как бы возвращается к религии, но теперь она рассматривает религию не как форму общения с потусторонним миром. Ей кажется, что это -- явление того же общечеловеческого психологического порядка, как и любовь, милосердие и другие гуманные чувства.
   Энгельс указывал, что из некоторых принципов фейербахианства могут быть сделаны реакционные общественно-политические выводы. Цитируя слова Фейербаха: "Только там, где Твое сердце, находишься Ты. Но все вещи -- за исключением противоестественных случаев -- охотно находятся там, где они есть, и охотно являются тем, что они есть", Энгельс замечает: "Превосходная апология существующего. За исключением противоестественных случаев, немногих ненормальных случаев, ты охотно становишься на седьмом году жизни сторожем в угольной шахте, проводя один по четырнадцати часов в темноте, и раз таково твое бытие, то такова же и твоя сущность" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. IV, стр. 596.}.
   Консервативные политические идеи Элиот об обязанности каждого класса довольствоваться своим местом в обществе близки этому положению Фейербаха. И в своих художественных произведениях она обычно изображает человека в гармонии с его средой: герои более или менее довольны своим местом в обществе, достигают успеха и счастья, а те, кто пытается порвать со своей родной средой, как правило, заслуживают не только сожаления, но и осуждения, и гибнут, как героиня "Мельницы на Флоссе".

* * *

   Проблематика творчества Элиот в целом имеет по преимуществу этический характер. В этом отношении писательница примыкает к традиции, укоренившейся в английском романе еще со времен Просвещения, но в особенности усилившейся в 50-60-е годы, в период, когда стала особенно сильна проповедь сглаживания и примирения социальных противоречий. И Джордж Элиот нередко переносит социальные и политические вопросы своего времени в область отвлеченной морали; однако требовательное внимание писательницы к этическим проблемам долга и совести, эгоизма и самопожертвования позволяет ей критически оценивать окружающую общественную действительность. Таким образом, с этическим пафосом связаны и сильные и слабые стороны ее произведений. В лучших книгах Элиот нравственные категории наполняются реальным жизненным смыслом, облекаются в плоть и кровь полноценных убедительных образов.
   Творчество Джордж Элиот делится на два периода, гранью между которыми служит ее исторический роман "Ромола". К первому периоду относятся "Сцены из жизни духовенства" (Scenes of Clerical Life, 1858), "Адам Бид" (Adam Bede, 1859), "Мельница на Флоссе" (The Mill on the Floss, I860) и "Сайлас Марнер" (Silas Marner, 1861). Ко второму периоду принадлежат романы "Ромола" (Romola, 1863), "Феликс Холт -- радикал" (Felix Holt the Radical, 1866), "Миддлмарч" (Middlemarch, 1871-1872) и "Даниэль Деронда" (Daniel Deronda, 1876), а также стихотворная драма "Испанская цыганка" (The Spanish Gypsy, 1868), сборник стихов (1874) и книга очерков "Теофраст такой-то" (Impressions of Theophrastus Such, 1879).
   В первый период Элиот пишет главным образом о простых людях, о жителях английской деревни. Материалом для этих ее произведений служили воспоминания детства -- жизнь родных и односельчан и слышанные от них рассказы. Все эти романы рисуют сельский быт одной и той же местности, герои их говорят на одном и том же диалекте. Если бы Элиот, подобно Троллопу в его "Барсетширских хрониках", сохранила за героями разных романов одни те же имена, эти произведения можно было бы воспринять как законченный цикл. Быстрота появления этих романов (по одному в год) свидетельствовала, что материал их уже оформился в сознании и легко ложился на бумагу. В историю литературы Джордж Элиот вошла главным образом благодаря произведениям первого периода. Из всего написанного ею в дальнейшем только роман "Миддлмарч" имеет серьезное литературное значение.
   Во второй период, начинающийся с "Ромолы", тематический кругозор Элиот значительно расширяется. Она уже не ограничивается изображением крестьян и ремесленников, а рисует и высший свет и буржуазию; в ее романах находят отражение проблемы политики, избирательной борьбы, науки и искусства. Работа над каждой книгой занимает от трех до пяти лет и требует изучения обширной специальной литературы. Но в них нет уже свежести, красочности и самобытности ее первых произведений.
   Первая книга Джордж Элиот "Сцены из жизни духовенства" была сочувственно встречена литературными кругами, в частности Диккенсом и Теккереем. Диккенс писал автору: "Я никогда не встречал такой правды и такого изящества, какими дышат юмористические и патетические сцены этих повестей". Большое впечатление, произведенное книгой Элиот, объясняется прежде всего новизной и свежестью ее сельской тематики.
   В поисках положительного героя и достойных уважения нравов, пытаясь разрешить волнующие ее моральные проблемы, Элиот обращается к сельской Англии конца XVIII -- начала XIX века. Она возрождает отчасти тематику и сюжетные коллизии произведений Гольдсмита. "Милый старый Гольди, -- писала она, -- одно из моих самых ранних горячих пристрастий, и я не желаю лучшей судьбы, чем жить рядом с ним в народной памяти".
   В предисловии к "Векфильдскому священнику" Гольдсмит говорит, что изображает "скромный деревенский домашний очаг". Семья сельского священника и весь деревенский быт как патриархальное нравственное начало противопоставлены испорченности дворянина, который преследует пастора и соблазняет его дочь. Сходная коллизия лежит в основе нескольких ранних произведений Элиот.
   Однако тут есть и существенное отличие от Гольдсмита. В XVIII веке до промышленного переворота борьба против помещичьего произвола была одной из основных задач передовых сил английского общества. Во второй половине XIX века это была уже побочная тема, и, выдвигая ее на первый план, Элиот делала шаг назад по сравнению с Диккенсом, Ш. Бронте, Гаскелл, которые резко ставили вопрос о более актуальных социальных противоречиях. Не случайно эта тема, не затрагивающая сущности отношений в капиталистическом обществе, снова выдвинулась в английском социальном романе и стала популярной в период спада чартистского движения.
   Но поскольку реформа 1832 г. еще оставила большую долю власти за английским дворянством, демократическая тематика Элиот все же была в известной мере жизненной. Явственная демократическая направленность, антидворянский протест, звучащий в произведениях Элиот, были остро восприняты в России, где эти проблемы в то время были основными. То, чего царская цензура часто не позволяла говорить русским писателям, предлагалось читателям в более невинной форме -- в переводах из Элиот. Но при этом русская демократическая критика справедливо указывала, что Элиот половинчато, компромиссно разрешает поставленные ею вопросы.
   Уже ранние "Сцены из жизни духовенства" построены на социальных противопоставлениях: жена сельского священника, скромная миссис Бартон, и великосветская "львица", графиня Черлацкая, омрачившая мирное существование Бартонов; священник Гилфил и светский повеса капитан Уайброу, которые так по-разному относятся к героине -- бедной сироте ("Невзгоды его преподобия Амоса Бартона" и "Любовь мистера Гилфила").
   Более полное развитие демократическая социальная тема Элиот получает в следующих книгах, где положительными: героями становятся столяр Адам Бид и ткач Сайлас Марнер. В качестве их противников -- носителей зла -- выступают попрежнему представители дворянства.
   В центре романа "Адам Бид" -- соперничество столяра Бида и помещика Артура Донниторна из-за Хетти Сорел, работницы с фермы. Любовь Адама нравственна. Любовь Артура -- волокитство, приводящее девушку к гибели: Хетти стала любовницей Артура, а затем, брошенная им, убила своего ребенка, и ее присудили к каторге.
   Одним из самых напряженных моментов повествования в этом романе является драматическое столкновение между Адамом Бидом, вступившимся за честь Хетти, и ее соблазнителем Артуром Донниторном. В сцене драки между помещиком и деревенским столяром помещик оказывается побежденным не только физически, но и морально. Характерно, что, по словам самой Элиот, она представила себе эту сцену, слушая оперу на сюжет "Вильгельма Телля".
   Развитию основной демократической темы служат и побочные эпизоды романа. Таково, например, столкновение фермерши миссис Пойзер со сквайром Донниторном, дедом Артура. Эта бойкая на язык женщина, когда сквайр посещает ее ферму, не может удержаться и выкладывает ему свое недовольство арендованным участком. Пойзеры понимают, что после такого разговора им придется уйти с насиженного места, и готовятся к этому; только неожиданная смерть сквайра и переход имения к Артуру спасают их от изгнания.
   Миссис Пойзер -- один из лучших народных типов, созданных писательницей; сама Элиот говорила, что по окончании "Адама Бида" ей больше всего было жаль расставаться с миссис Пойзер. Очень хорош живой, меткий язык миссис Пойзер. Речь ее соответствует строю и духу английских народных пословиц, хотя все ее поговорки и изречения сочинены самой Элиот.
   Противопоставление деревенского ремесленника помещику лежит и в основе романа "Сайлас Марнер".
   Сын помещика Касса, беспутный кутила Дэнстан, ограбил деревенского ткача Сайласа Марнера, украл его многолетние сбережения. Другой сын Касса, Годфри, оставил на произвол судьбы своего незаконного ребенка. Марнер, сжалившись над девочкой, взял ее на воспитание.
   Много лет спустя бездетный Годфри Касс решил вернуть свою дочь, воспитанную ткачом. Но та привыкла к простой, бедной жизни, отказалась признать своим отцом бросившего ее помещика и осталась у Марнера, а затем вышла замуж за такого же, как он, скромного ремесленника.
   Простые люди, крестьяне, бедняки вызывают уважение и сочувствие Элиот; она показывает, что они честны, искренни, великодушны, что их внутренний мир чист и чувства благородны, тогда как помещики -- персонажи ее книг -- часто злы и безнравственны. Но одновременно Джордж Элиот проводит в этих романах и обычную для проповедников социального компромисса мысль о том, что бедняк может и должен быть доволен своей участью.
   Некоторые социальные иллюзии автора проявились в том, что ее герой Адам Бид чувствует себя в ладу с окружающей средой и уверен, что может собственными трудами обеспечить свое благосостояние, хотя в те годы, к которым относится действие романа (1799-1807), проблема бедности стояла очень остро. В этом источник его душевной силы и стойкости. К концу романа он из простого столяра становится управляющим имением, и в этом заключена недвусмысленная мораль, вытекающая из взглядов Элиот: не следует пытаться перестраивать общество; в пределах обычной трудовой жизни простому человеку открыты достаточно широкие перспективы.
   Демократическая тематика и резкое противопоставление трудового народа дворянству восходят к былым радикальным увлечениям Элиот. Но в ее стремлении сгладить и примирить противоречия чувствуется развращающее влияние периода компромисса, влияние философии позитивизма, проповедующего равновесие и гармонию социальных сил.
   Через все творчество Элиот проходят религиозно-моралистические мотивы. В "Адаме Биде" религиозная тема также занимает далеко не последнее место; она связана с образом методистской проповедницы Дины Моррис. Сцену в тюрьме, где Дина религиозными увещаниями убеждает Хетти признаться и раскаяться в детоубийстве, сама Элиот считала кульминационным пунктом произведения. В действительности это -- далеко не самое сильное место романа.
   Лесли Стивен в своей монографии об Элиот убедительно противопоставляет "Адаму Биду" роман Скотта "Эдинбургская темница". В сюжете обоих романов много общего. Как и Хетти Сорел в романе Элиот, Эффи Динс у Скотта -- легкомысленная девушка, производящая на свет незаконного ребенка. У нее есть сестра, обладающая сильным характером, непоколебымими нравственными и религиозными принципами; эта сестра, как и Дина Моррис у Элиот, тоже проникает в тюрьму к осужденной и морально поддерживает ее. Но у Элиот сила характера Дины обнаруживается лишь в том, что она побуждает Хетти раскаяться и доставляет ей религиозное утешение, -- это, по выражению Лесли Стивена, мог бы сделать и "самый заурядный тюремный капеллан"; у Скотта же Дженни Динс развивает кипучую деятельность, чтобы спасти жизнь сестры.
   У Скотта все основано на напряженных, драматических и в то же время реальных человеческих поступках, его герои не столько переживают, сколько действуют, а главное, в его романах действует сам народ, и судьба индивидуальных героев неразрывно связана с судьбами народа, определяющимися в переломные узловые моменты национально-исторического развития. Этого нет у Элиот. Ложные позитивистские идеи мешают ей проникать вглубь законов, определяющих развитие общественной жизни, исходить в своих произведениях из типических социальных конфликтов, которые могли бы лечь в основу увлекательного реалистического сюжета. А потому в ее романах действие слишком часто заменяется то бытописательством, то самодовлеющим психологическим анализом. Это снижает драматичность, фабульность ее произведений, делает их скучными. Этот недостаток у Элиот -- общий со многими ее современниками. Позитивистская эстетика, кладущая в основу искусства изображение так называемой "обыденной жизни", закономерно порождает произведения, бедные событиями. Если для прежнего романа был характерен заголовок "Жизнь и приключения...", то роман второй половины XIX века можно было бы озаглавить "Жизнь без приключений". В этих условиях некоторые авторы пытаются возместить недостаток драматизма нарочито детальной, самодовлеющей психологизацией.
   В творчестве самой Элиот эта тенденция не становится еще преобладающей; изображение действия и психологический анализ находятся в известном равновесии. Но, анализируя мысли, чувства, поведение своих героев, Элиот неизменно навязывает читателю нравоучение, скучную пуританскую мораль. Это приводит к известной искусственности самого сюжета. Так, Годфри Касс, подкинувший ткачу Марнеру своего незаконного ребенка, наказан тем, что его законный брак оказывается бездетным, хотя для этого нет никаких причин, кроме морального негодования автора, чья цель -- заставить Касса на склоне лет пожалеть о своем ребенке. Таких примеров можно привести немало.
   В романах Элиот счастливый или несчастный конец неотделим от того или иного морального вывода. Женитьба героев означает признание их нравственных достоинств, смерть героя -- признак неразрешимости его нравственных противоречий. Моральные кризисы играют роль сюжетных узлов.
   Все эти особенности творчества Элиот, его сильные и слабые стороны, особенно наглядно проявляются в "Мельнице на Флоссе". Этот роман занимает особое положение в раннем творчестве Элиот. Хотя "Адам Бид" считается программным романом Элиот, "Мельница на Флоссе" остается ее лучшим произведением (так оценивал эту книгу, в частности, Тургенев). Это наиболее автобиографическая книга Элиот, она подкупает свежестью и яркостью первых впечатлений детства и юности. Но у нее есть и иные достоинства. В других произведениях Элиот "зло", "безнравственность", всякое отрицательное начало всегда приходит в фермерский мир откуда-то со стороны; в "Мельнице на Флоссе" впервые в ее творчестве показано, что мелкий собственник -- это потенциальный буржуа, что под влиянием материального успеха в человеке, вышедшем из трудовой среды, могут развиться черты эгоизма, скупости, тщеславия, корысти и бессердечия. Короче говоря, если в других произведениях Элиот зло выступало в дворянском обличии, то здесь оно предстает в обличии буржуазном.
   Разрыв героини со средой в этом романе естественен и неизбежен: автор показывает, что умная и страстная девушка Мэгги Телливер (напоминающая отчасти Джен Эйр из романа Ш. Бронте) интеллектуально перерастает свою среду, чувствует ограниченность ее интересов и идеалов. И все же ограниченность самой Элиот, присущее ей пуританское морализирование заставляют ее в конце концов осудить Мэгги -- самую обаятельную из всех ее героинь, и в этом осуждении -- главный идейный и художественный недостаток романа.
   "Научная проблема" романа заключается в противопоставлении двух типов людей из мещанской среды, которые воплощены в Телливерах и Додсонах -- родственниках Мэгги по отцу и по матери. Вчерашние фермеры, которым удалось подняться ступенькой выше, расчетливые, прижимистые торгаши и накопители, Додсоны неизменно практичны, они никогда не совершают неразумных и невыгодных поступков. Не бывало случая, чтобы кто-нибудь из Додсонов разорился. Заповедь: "будь беден и честен" они заменили заповедью: "будь честен и богат". Конечная цель жизни Додсонов -- иметь приличное количество факельщиков на похоронах и оставить строго продуманное завещание. Телливеры, напротив, непрактичны. У них в крови безрассудная щедрость, опрометчивость и горячность. Сестра мельника Телливера выходит замуж за бедняка Мосса и живет впроголодь. Сам Телливер однажды дал денежное поручительство за друга и потерял на этом значительную сумму, сгоряча затеял сомнительный процесс из-за плотины, проиграл его, разорился, и имущество его пошло с торгов.
   Эти черты Додсонов и Телливеров своеобразно преломились в младшем поколении, -- здесь в творчестве Элиот нашла свое отражение натуралистически понятая теория наследственности. Том пошел в родню матери. Он ограничен, даже туповат, неспособен к отвлеченным наукам, но очень практичен. Упорной работой он восстанавливает состояние отца и возвращает семье мельницу. Образцом для него служит муж тетки Дин. Дядюшка Дин весьма преуспел в жизни благодаря практическим способностям и примерному поведению. В шестнадцать лет его куртка пахла дегтем, зато к концу жизни он носил только самое тонкое сукно! Том во всем следует примеру дядюшки, он полон чувства респектабельности и сурово осуждает всякое отклонение от нее.
   Прямая противоположность Тому -- его сестра Мэгги, которая унаследовала горячность Телливеров. Ото умная и талантливая девочка. Но она постоянно изумляет окружающих странными выходками, например убегает из дому в цыганский табор (как это сделала в детстве сама Элиот).
   Став взрослой, Мэгги не научилась респектабельности. К негодованию своих родных, она влюбляется сначала в сына дельца-адвоката, который разорил ее отца, затем увлекается женихом своей двоюродной сестры и едва де расстраивает их брак, но в последнюю минуту, одумавшись, подавляет в себе любовь из чувства долга. Общественное мление не слишком осуждало бы Мэгги, если бы она и в самом деле отбила у кузины богатого жениха. Но она скомпрометировала себя тем, что, проведя наедине с молодым человеком целые сутки, все же отказалась от брака. За это на все ополчается все общество, и брат отказывается оставить ее под крышей своего дома. Мэгги, всегда любившая брата, мучится разрывом с ним. Они примиряются во время наводнения и вместе гибнут в волнах реки.
   Отречение Мэгги от своей любви и старание во что бы то ни стало примириться с братом -- знак того, что, Элиот не решилась до конца защищать созданный ею образ цельной и страстной натуры. Она оказалась как бы ниже своей героини. Это встретило осуждение со стороны русского революционно-демократического журнала "Современник". Автор статьи о "Мельнице на Флоссе", М. Л. Михайлов, правильно связывал идейно-художественные недостатки романа с общим духом компромисса, господствовавшим в тогдашней Англии. Он писал: ""Мельница на Флоссе" была бы горячим протестом против общественных и семейных предрассудков, опутывающих и готовящих гибель даже благороднейшим натурам, наиболее богатым энергией, если бы автор не становился подчас сам на сторону этих предрассудков или, по крайней мере, не старался найти в них что-то разумное. Страдания и гибель Мэгги мисс Эванс приписывает как будто не одному окружающему ее деспотическому тупоумию; она, повидимому, считает не всегда справедливыми и иные желания и стремления Мэгги. Это более всего ясно из той снисходительности, с которою она говорит об узко эгоистических целях и поступках Тома...
   Мы, кажется, не ошибемся, если скажем, что мисс Эванс придала своему роману такой примирительный характер только из боязни оскорбить несколько одервенелые понятия общества, посреди которого она живет. Это общество не любит ничего резкого и требует себе постоянных уступок. Примеры таких уступок темной массе даже со стороны наиболее светлых исключений из нее нередки в английской жизни и литературе. "Может, оно так там и нужно", а все-таки лучше бы, если бы было наоборот"" {"Современник", 1860, т. LXXXIII, ? 9, стр. 413-414.}.
   Социальная компромиссность "умеренного" реализма Элиот сказывается и в ее трактовке исторического жанра.
   Диккенс в "Повести о двух городах" и Теккерей в "Генри Эсмонде" и "Виргинцах" еще обращаются к важнейшим периодам мировой истории, повлиявшим на весь ход современной им жизни. В историческом романе буржуазных английских писателей 50-60-х годов сказывается стремление заменить постановку больших социально-политических проблем изображением бытовых и психологических коллизий частной жизни. Эта тенденция сильна и в творчестве Джордж Элиот.
   Казалось бы, большинство произведений Элиот -- романы исторические, действие их отнесено обычно на сорок-шестьдесят лет назад. События" описанные в романе "Любовь мистера Гилфила", относятся к XVIII веку, действие "Адама Бида" развертывается на рубеже XVIII-XIX веков, в период контрреволюционной войны с Францией и ирландского восстания. Но Элиот занята лишь частной жизнью своих героев, и читатель даже не сразу догадывается, что перед ним роман об определенной, богатой событиями исторической эпохе.
   Интересно обратиться еще раз к параллели "Адам Бид" -- "Эдинбургская темница". Элиот представляет историю Хетти как один из частных случаев, вся типичность которого состоит в его массовидности, -- это плоско-натуралистическое, "статистическое" понимание типичности в искусстве. Напротив, Вальтер Скотт выбирает не просто средний случай, но такой, который связан со всей исторической обстановкой в стране.
   История сестер Эффи и Дженни Динс связана и с взрывом национального возмущения шотландцев против английского гнета, и с экономическими и социальными противоречиями, характерными для Шотландии на пороге XVIII века.
   У Элиот же в "Адаме Биде" приметы времени настолько мелки и немногочисленны, что читатель легко забывает о том, в какие годы происходит действие романа.
   Этот недостаток очень заметен и в собственно историческом романе Элиот "Ромола".
   Действие романа происходит во Флоренции в конце XV века. Выбрав одну из самых драматических эпох в истории Италии, Элиот тем самым поставила перед собой очень сложную историческую и философскую задачу: показать критический момент в истории буржуазного гуманизма, конфликт между Медичи -- покровителями искусств -- и Саванаролой -- отрицателем гуманистической культуры Возрождения.
   В центре романа Элиот -- судьбы двух главных героев: дочери ученого гуманиста Барди, Ромолы, и ее мужа Тито Мелемы. Судьбы эти Элиот стремится объяснить в свете истории. "Как мириады цветов находятся в зависимости от движения соков в дереве, -- пишет она, -- так и судьба Тито и Ромолы определялась разного рода современными им политическими и социальными условиями, составлявшими эпоху в истории Флоренции". Однако осуществить этот замысел художественными средствами автору почти не удалось.
   Во Флоренции начинается голод. Проповедь Саванаролы против роскоши находит отклик в сердце Ромолы: она отдает все, что может, чтобы прокормить голодных, и, стремясь к общественному подвигу, ухаживает за больными чумой. Тито же становится активным противником Саванаролы. Он присоединяется к заговору Медичи, изгнанных из Флоренции, и подготовляет похищение Саванаролы; в то же время, на случай поражения партии Медичи, он завязывает отношения и со сторонниками Саванаролы, обещая шпионить за Медичи и выдавать народному правительству их тайных приверженцев. Двойная игра Тито несколько раз выручает его, но в конце концов он платится за нее жизнью.
   Основной недостаток "Ромолы" как исторического романа в том, что Элиот вместо вопросов, которые диктуются самой исторической обстановкой, искусственно переносит в прошлое моральную проблему, занимавшую ее в условиях современности. То же противоречие между личным счастьем и долгом, которое мучит Мэгги Телливер, мучит и Ромолу. Действующие лица не обладают характером, свойственным людям данной эпохи; в развитии сюжета сказывается отпечаток пуританского морализирования, столь свойственного буржуазной викторианской Англии.
   В трактовке образа Саванаролы, занимающего важное место в романе, особенно заметна ограниченность историзма Элиот.
   Изображая Саванаролу, писательница, по сути дела, ставит себе ту же задачу, что и в своих прежних психологических портретах других священников и проповедников: показать, что эти люди не плохи и не хороши, имеют свои достоинства и недостатки. Саванарола действует ради общего блага, но не может победить личных чувств, и подчас личная неприязнь определяет то или иное его решение. Он полон веры в свою миссию, но переживает периоды сомнения в себе. Этот якобы объективный морально-психологический "баланс" заслоняет своеобразие исторических событий, затронутых в романе. Элиот упускает главное, что на время выдвинуло Саванаролу и придало общественную значительность его проповеди: народный протест, недовольство плебейских масс властью Медичи.
   Как и большинство английских исторических романистов второй половины XIX века, Элиот пытается возместить правду характеров "научной точностью" в описании быта и обстановки. Элиот тщательно изучает историю Флоренции. Но историко-бытовая описательность вытесняет в "Ромоле" тот интерес к могучим и решающим течениям народной жизни, который был характерен для исторических романов Вальтера Скотта.
   К последнему периоду творчества Элиот относятся еще три романа: "Феликс Холт -- радикал", "Миддлмарч" и "Даниэль Деронда". Здесь писательница расширяет круг своих тем, изображая почти все слои английского общества и уделяя много места экономическим, юридическим, политическим вопросам; правда, верная себе, она рассматривает их по преимуществу в этическом плане.
   Избирательная борьба и политическая коррупция, тяжба из-за имения, деньги, оставленные по завещанию, власть местного банкира над населением маленького городка -- вот новые темы Элиот. В ее книгах появляются характерные фигуры буржуазных аферистов: адвокат Джермин в "Феликсе Холте", банкир Балстрод в "Миддлмарче". В этих романах Элиот пытается подытожить опыт политического развития Англии.
   В ранней юности Элиот была свидетельницей избирательной реформы 1832 г., затем перед ней прошли реформа 1867 г., значительно расширившая круг избирателей, и реформа 1872 г., установившая тайное голосование. Элиот была достаточно проницательна, чтобы увидеть, что эти реформы сами но себе не могли привести к существенным изменениям в общественном строе, не могли уничтожить общественное зло. "Меня всегда забавляет, -- пишет она в одном из писем к друзьям, -- что люди, знакомые с практической жизнью, могут верить в уничтожение подкупа при помощи тайного голосования, как будто подкуп во всех его протеевых превращениях может когда-нибудь исчезнуть благодаря простому внешнему установлению. Они могли бы с таким же успехом сказать, что наше женское тщеславие исчезнет от приказа, чтобы женщины носили войлочные шляпы и закрытые платья".
   Элиот видела, что область политики после каждой реформы продолжает оставаться сферой темных дельцов, беспринципных карьеристов, равнодушных чиновников. Политические уступки господствующих классов не возбуждают у нее оптимистических иллюзий. Отсюда критическое изображение избирательной борьбы в "Феликсе Холте". Действие романа формально относится к 30-м годам XIX века, но, по существу, в нем отражен и опыт политической жизни позднейшего периода. Характерен образ карьериста-политикана, Гарольда Трэнсома. Это помещик, проникнутый духом алчного стяжательства. Он уезжает на Восток и наживает состояние финансовыми операциями. Во время избирательной кампании он выступает в качестве "радикала", причем не брезгует подкупами, демагогическими обещаниями, спаиванием населения и рассчитывает использовать рабочие волнения для того, чтобы пройти в парламент. Короче говоря, Трэнсом -- типичный буржуазный политик, делец без чести и без совести.
   Элиот не отрицает значения деятельности, направленной на улучшение общественных порядков. Ее положительные герои -- Феликс Холт, Вил Лэдислоу, Доротея Брук, Даниэль Деронда посвящают себя служению общества. Но, в полном соответствии с политическим скептицизмом и нравоучительными тенденциями автора, почти все эти персонажи разочаровываются в политической борьбе и возлагают надежды лишь на нравственное перевоспитание человечества. Осуждая грязную практику беспринципных буржуазных политиканов, Элиот совсем отказывается от политики, и это сужает горизонты ее романов.
   "Радикалу" Трэнсому Элиот противопоставляет положительного героя -- Феликса Холта, которого она считает настоящим радикалом. Радикализм Холта вырастает из самых идейных побуждений, и все сочувствие автора на его стороне. Холт не принадлежит к представителям господствующих классов, которые из корыстных соображений заигрывают с радикализмом. Он сочувствует беднякам потому, что и сам беден. Он не хочет разбогатеть, не хочет даже закончить начатое образование и стать врачом, чтобы не отрываться от своего класса.
   Интересен отзыв Маркса об одном межевом инженере, который напомнил ому Холта. 10 июня 1869 г. Маркс пишет своей дочери Женни: "Так вот, наш друг Дэйкинс -- нечто вроде Феликса Холта, без жеманства этого последнего, зато с знаниями (между прочим, здешние тори говорят: "Феликс Холт -- негодяй" ("rascal") вместо "радикал"). Он приглашает раз в неделю фабричных парней, угощает их пивом и табаком и болтает с ними на социальные темы. Он -- коммунист "по инстинкту". Я, конечно, не мог удержаться от того, чтобы не пошутить над ним немного и не предостеречь его от встречи с миссис Элиотт которая сразу же завладеет им и превратит его в свою литературную собственность" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XXVI, стр. 17.}. Это письмо свидетельствует о том, что в созданном писательницей образе Феликса Холта были реалистические, жизненные черты. Но образ ее героя -- двойственен. Самое слабое место во взглядах и поведении Холта -- его отношение к рабочему вопросу. Холт возмущен обычной практикой подкупа и спаивания избирателей, но делает отсюда ложный вывод, что рабочим нужно вообще держаться в стороне от грязного дела выборов. Моральное самовоспитание -- вот, с его точки зрения, путь к освобождению трудящихся масс. И когда Холт видит, что выступление рабочих неизбежно, он становится во главе толпы для того, чтобы "обезвредить" ее.
   Русский революционер П. Н. Ткачев в статье "Люди будущего и герои мещанства" очень положительно отбывается о Феликсе Холте. Однако действия Холта во время возмущения рабочих он справедливо относит к числу "величайших глупостей" {П. Н. Ткачев, Избранные сочинения на социально-политические темы в четырех томах, т. I, M., 1932, стр. 226.}.
   Своим романом, написанным за год до реформы 1867 г., Элиот как бы вмешалась в спор о возможных результатах расширения избирательного права. Через год после реформы она написала от имени своего героя статью "Обращение Феликса Холта к трудящимся массам". В этой статье с наибольшей остротой выразились примиренческие, позитивистские идеи Элиот о равновесии социальных сил: "...единственный надежный путь, -- говорит она, -- которым наше общество может быть основательно улучшено, а его злейшие пороки ослаблены, состоит не в какой-либо попытке немедленно покончить с действительно существующими классовыми различиями и преимуществами, ...но в превращении классового интереса в долг этих классов перед обществом. Я подразумеваю под этим, что каждый класс должен быть побуждаем окружающими условиями выполнять свою особую работу, беря на себя бремя ответственности за нацию в целом".
   Приписывая подобные охранительные позитивистские идеи радикалу 30-х годов, Элиот существенно искажает образ своего положительного героя.
   В последний период своего творчества Элиот много внимания уделяет темам и вопросам, характерным именно для буржуазного общества. Значительно более полно обрисован типичный "герой" капиталистического общества в "Феликсе Холте" и особенно в "Миддлмарче".
   В романе "Миддлмарч" Элиот пытается осуществить свое давнишнее намерение, которое чувствовалось еще в "Сценах из жизни духовенства": показать городок или местечко как некое целое, как социальный организм.
   В статье "О том, как я учился писать" Горький дал этому роману следующую характеристику: "Скучная книга Джорджа Эллиота "Мидльмарч", книги Ауэрбаха, Шпильгагена показали мне, что в английской и немецкой провинции люди живут не совсем так, как в Нижнем-Новгороде, на Звездинской улице, но -- не многим лучше. Говорят о том же, о своих английских и немецких копейках, о необходимости страха перед богом и любви к нему; однако они, так же как люди моей улицы, -- не любят друг друга, а особенно не любят своеобразных людей, которые тем или иным не похожи на большинство окружающих" {М. Горький. Собр. соч. в тридцати томах, т. 24, стр. 484.}.
   Вот что говорит о своем британском городке Окурове сама Элиот: "Здесь -- один тихо сползает по лестнице общественного положения; рядом с ним другой, напротив, лезет вверх, переходя со ступени на ступень. Кругом мы видим несчастных искателей счастья, разбогатевших бедняков, гордых джентльменов, представителей своих местечек: одних увлекает политический поток, других -- церковное движение, и они, сами того не сознавая, сталкиваются между собой целыми группами среди этого общего волнения... Словом, в старой Англии мы видим то движение, ту же смесь людей, которую мы встречаем в истории Геродота. Этот древний писатель, начав свое повествование о прошлом, взял за исходную точку, так же как и мы, положение женщины в свете и в семье".
   Героиней "Миддлмарча" должна была стать Доротея Брук, незаурядная женщина с большими умственными запросами, жаждущая посвятить свою жизнь большому делу. Герои и сам автор сравнивают ее с христианской Антигоной или с современной святой Терезой. Но если в обстановке Флоренции XV века Элиот удалось показать Ромолу, способную на подвиг самоотвержения, то Доротея вынуждена размениваться на мелочи. Ее брак с Казобоном -- ограниченным и себялюбивым педантом-теологом, ученицей и помощницей которого она надеялась стать, оказывается ненужной жертвой. Остаются бесплодными и ее социально-реформаторские мечтания: планы постройки удобных коттеджей для фермеров, создания образцовой больницы и т. д.
   Заслуга Элиот в романе "Миддлмарч" заключается в том, что вольно или невольно она показала -- буржуазия уже не рождает героев. В наш век, указывает в заключение своего романа Элиот, немыслимы ни святые Терезы, ни Антигоны: "среда, из которой они почерпали силы для своих пламенных порывов, исчезла навсегда"; богатая натура Доротеи, "подобно широкой реке, разделилась на бесчисленные рукава, имена которых остались неизвестны; но благотворное влияние ее жизни разошлось на множество людей".
   Это звучит как весьма слабое утешение, и это -- лишь доля правды. Правда заключается в том, что подлинных героев эпохи надо было искать в другом стане: их в ту пору рождал пролетариат. Но понять и увидеть это мог лишь тот буржуазный писатель, который способен был порвать со своим классом. Элиот на это не была способна. Поэтому ее произведения, как и многие книги многих буржуазных реалистов того времени, страдают бесперспективностью -- положительный герой измельчал, он жалок и бессилен.
   Рядом с драмой Доротеи Брук, не находящей достойного применения своим душевным силам, разыгрывается сходная драма других героев "Миддлмарча". Доктор Лидгейт -- талантливый молодой врач, искатель новых путей в медицине -- терпит поражение в своих начинаниях: бедность принуждает его пожертвовать ради материального достатка и независимостью и наукой. Одиноким и неоцененным остается и другой новатор-журналист Вил Лэдислоу.
   "Миддлмарч" отличается от других произведений Элиот резкостью сатирической интонации, которая чувствуется с первых же страниц. С едкой насмешкой рисует Элиот наследников богатого старика Фетерстона: с жадным нетерпением ждут близкие и дальние родственники смерти старика, но их постигает разочарование -- выясняется, что по завещанию даже самому уважаемому родственнику оставлена только... палка с золотым набалдашником.
   Еще большим сарказмом проникнуто изображение банкира Балстрода, одного из хозяев Миддлмарча. Этот образ -- большое достижение Элиот, он может сравниться с образами капиталистических хищников в произведениях Золя, Мопассана и других крупных писателей ее времени. Балстрод нажил состояние как владелец ломбарда, где тайно скупалось краденое имущество. Он начал с того, что мошеннически присвоил состояние своей первой жены, а кончил убийством свидетеля этого мошенничества, некоего Ральфа, которого он привез в свой дом больным и "лечил" так, что тот умер. При всем том Балстрод -- ханжа, прикрывающий свои грязные дела благочестивыми фразами: "Находясь во главе промышленности своего города, он брал на свой счет главную долю городских расходов по части благотворительных пожертвований, а кроме того, усердно занимался частной филантропией... и власть его, посредством этой системы, захватила, как сеть, всех живущих в городе бедняков. Впрочем, м-р Балстрод руководствовался в этом случае тем принципом, чтобы, захватив как можно больше власти, действовать посредством ее для славы божьей!.. Но это побуждение не всегда оценивалось по справедливости. В Миддлмарче встречались тупые головы, не способные входить в тонкости при разборе достоинств человека; эти глупые люди сильно подозревали, что м-р Балстрод, лишая себя ценимых ими наслаждений жизни, моря себя постом и утомляя себя разными общественными заботами, вознаграждает себя за все это тем, что, подобно вампиру, высасывает кровь из каждого живого человека".
   Разоблачение Балстрода, этого лицемера-эксплуататора, составляет одну из эмоциональных вершин романа Элиот, свидетельствуя о том, что в ее творчестве были еще живы сатирические традиции английского критического реализма.
   В последнем романе Элиот -- "Даниэль Деронда" -- эти сатирические мотивы, однако, уже отсутствуют. Значительное место в этом романе отведено истории одного светского брака, причем автора больше всего занимают психологические тонкости, оттенки настроений и т. п. Если ранним произведениям Элиот было свойственно иногда плоское, бескрылое бытописание, то в "Даниэле Деронда" появляются другие антиреалистические элементы: импрессионистический психологизм и даже символизм.
   Гвендолен Харлет и Хенли Грандкорт принадлежат в сущности к одному и тому же типу холодных эгоистов, самое большое наслаждение для них -- чувствовать свою власть над другим человеком. До брака Гвендолен играет Грандкортом, после брака Грандкорт берет верх и своей бездушной тиранией вызывает в Гвендолен такую ненависть, что она мечтает о его смерти и предоставляет ему утонуть у нее на глазах.
   Это изображение чисто психологической коллизии, прежде не свойственное Элиот, сближает ее с Мередитом и другими представителями возникающего в английской литературе буржуазного психологического романа. В реалистическое повествование врывается символика. В самом начале романа Гвендолен обнаруживает в замке, где ей предстоит жить, откидную панель; за панелью скрыта картина, изображающая лицо мертвеца, от которого убегает какая-то темная фигура с распростертыми руками. Это -- символ, предзнаменование: Гвендолен суждено увидеть другое мертвое лицо, лицо утонувшего по ее вине Грандкорта, образ, который будет вечно преследовать ее.
   Основная сюжетная линия романа связана с главным героем -- Даниэлем Деронда.
   Деронда тяготится праздной жизнью светского джентльмена. Он мечтает о каком-нибудь значительном общественном деле, которое всецело захватило бы его ум и сердце. Он привык считать себя незаконнорожденным и, видя в себе самом жертву социальной несправедливости, с симпатией относится ко всем "побиваемым камнями". Деронда принимает участие в борьбе против антисемитизма. В условиях засилия британского шовинизма и расистских предрассудков выступление писательницы против антисемитской пропаганды имело, само по себе, демократический смысл. Недаром роман Элиот и ее последующая статья "Современные погромщики" (The Modern Hep! Hep!) вызывали нападки в реакционной печати и возбудили полемику, которая отчасти предвосхищала полемику вокруг дела Дрейфуса.
   Но борьба против антисемитизма в романе "Даниэль Деронда" трактуется в буржуазно-националистическом духе, что свидетельствует об ограниченности кругозора писательницы. В художественном отношении развитие образа главного героя страдает некоторой искусственностью. Показывая деятельность Даниэля Деронда, Элиот увлекается внешней экзотикой, ложной романтичностью. Кроме того, в изображение судьбы Даниэля Деронда вкрадываются отсутствовавшие ранее у Элиот мистические и мелодраматические мотивы (как, например, раскрытие "тайны" происхождения и т. п.).
   Поэтическое наследство Элиот не представляет большого интереса. В стихотворных драмах "Испанская цыганка", "Армгарт" (Armgart, 1870), в поэме "Легенда о Юбале" (The Legend of Jubal, 1869) Элиот освещает в различных исторических или библейских формах одну и ту же характерную для нее проблему морального самоограничения. Цикл стихотворений "Брат и сестра" -- своего рода лирический комментарий к воспоминаниям детства, изложенным в "Мельнице на Флоссе".

* * *

   Элиот прошла длинный и сложный путь. В самом начале своей творческой деятельности она объявила, что намерена идти за Теккереем, отталкиваясь от тех писателей, которые "посвящают себя описанию приятных картин и исключению всякой неприятной правды". Но одна "Ярмарка тщеславия" содержит больше "неприятной правды", чем все романы Элиот, вместе взятые. Это было хорошо понято современной русской демократической критикой.
   Интересная параллель между творчеством Теккерея и Элиот проведена в журнале "Отечественные записки": "...При совершенно одинаковом, неуклонном стремлении к правде Теккерей и Элиот приходят к совершенно противоположным результатам. Теккерей занимается преимущественно разлагающими элементами общества и рисует их возможно мрачными красками; он показывает нам горькую действительность и отвратительный мир, в котором каждое человеческое сердце есть не что иное, как лавка тщеславия на ярмарке жизни. Элиот, напротив того, отыскивает и указывает во всем ядовитом -- спасительное, во всем мерзком -- достойное сострадания... Теккерей помещается выше тех людей, которых изображает, и с этой высоты смотрит на них полусострадательно, полупрезрительно. Элиот постоянно ходит среди своих действующих лиц и обращается с ними любовно и интимно, как с равными себе... Недостатки и слабости человека не изображаются ею сатирически в их наготе, но появляются под покровом милого сочувственного юмора. Если у Теккерея за всякой борьбой страстей следует уничтожение или, по крайней мере, поражение, то у Элиота эта борьба представляется только преходящим ураганом; правда, и она разрушает, но в то же время служит могущественным средством очищения, и буря сменяется новым, прекрасным расцветом жизни...
   В романах Элиота всегда ясный день, даже в то время, когда небо закрыто тяжелыми густыми тучами" {"Отечественные записки", 1869, No 10, стр. 261 и 262.}.
   Русская революционно-демократическая критика справедливо отмечала, таким образом, и преемственную связь творчества Элиот с лучшими традициями английского социального романа XIX века, и вместе с тем компромиссный примирительный характер ее реализма, отличающий ее от писателей школы Диккенса и Теккерея.
   

2

   Стремление к компромиссному разрешению жизненных конфликтов, которое отмечала передовая русская критика 60-х годов XIX века в творчестве Элиот, характерно и для других английских писателей того времени.
   Элиот сознательно противопоставляла себя писателям предшествующего периода. Писатели, о которых идет речь ниже, хотя и внесли в литературу кое-что новое, объявляли себя продолжателями старых традиций -- учениками Диккенса (Коллинз и отчасти Рид) или Теккерея (Троллоп). Английские критики иногда называют Коллинза "меньшим Диккенсом", а Троллопа "меньшим Теккереем". Эпитет "меньшой" следует отнести не только к разнице талантов. Меньше значение творчества этих писателей в общем развитии литературы, меньше прежде всего потому, что они утратили традицию большого реализма Диккенса и Теккерея, хотя и называли себя их последователями.
   Несмотря на споры и "принципиальные" разногласия между Троллопом и Коллинзом, А. М. Горький справедливо отнес их к числу литераторов, поставлявших приятное чтение для массового буржуазного читателя. В своем докладе на Первом съезде советских писателей в 1934 г. Горький говорил: "В буржуазной литературе Запада тоже необходимо различать две группы авторов: одна восхваляла и забавляла свой класс -- Троллоп, Вильки Коллинз, Брэддон, Мариэт, Джером, Поль де Кок, Поль Феваль, Октав Фейлье, Онэ, Грегор Самаров, Юлиус Штинде и -- сотни подобных. Все это -- типичные "добрые буржуа", малоталантливые, но ловкие и пошловатые, как их читатели. Другая группа исчисляется немногими десятками, и это -- крупнейшие творцы критического реализма и революционного романтизма. Все они -- отщепенцы, "блудные дети" своего класса, дворяне, разоренные буржуазией, или дети мелкой буржуазии, вырвавшиеся из удушливой атмосферы своего класса" {М. Горький. Собр. соч. в тридцати томах, т. 27, М., 1953, стр. 310.}.
   

Антони Троллоп

   Антони Троллоп (Anthony Trollope, 1815-1882) вошел в литературу в 50-е годы. Он пытался писать исторические романы ("Вандея" -- La Vandee, 1850), но успех пришел к нему только тогда, когда он начал свои "Барсетширские хроники" -- серию романов из жизни современной провинциальной Англии.
   В эту серию входят романы: "Попечитель" (The Warden, 1855), "Башня Барчестера" (Barchester Towers, 1857), "Доктор Торн" (Doctor Thome, 1858), "Пасторский дом в Фремли" (Framley Parsonage, 1861), "Домик в Оллингтоне" (The Small House at Allington, 1864), "Последняя хроника Барсета" (The Last Chronicle of Barset, 1866-1867).
   В произведениях Троллопа действуют, как и в романах Бальзака, одни и те же лица, но смысл этой циклизации у него совершенно иной. "Человеческая комедия", по словам Бальзака, "имеет свою географию, так же как и свою генеалогию, ...свое дворянство и буржуазию, своих ремесленников и крестьян, политиков и дэнди, свою армию -- словом, весь мир". Бальзаку это было нужно, чтобы нарисовать в обобщенной, концентрированной форме картины жизни французского общества в ее самых типических чертах. Для Троллопа крайне характерно не расширение, а сужение охвата действительности. Повторение одних и тех же имен создает иллюзию маленького провинциального местечка, где все знакомы друг с другом, где можно прожить десять лет и не встретить нового лица.
   Особая серия романов Троллопа посвящена парламентской жизни: это "Финеас Финн" (Phineas Finn, the Irish Member, 1867-1869), "Финеас возвратившийся" (Phineas Redux, 18731874), "Первый министр" (The Prime Minister, 1875-1876), "Дети герцога" (The Duke's Children, 1880), отчасти также "Можете ли вы простить ей?" (Can You Forgive Her?, 1864-1865) и "Бриллианты Юстесов" (The Eustace Diamonds, 1873). И здесь появление одних и тех же персонажей объясняется не тем, что Троллоп имеет "своих политиков", представляющих собой более обобщенные образы, чем те или иные конкретные личности, но тем, что имена его героев были прозрачными псевдонимами известных в то время политических деятелей. Посвященный читатель знал, что Тернболл -- это Джон Брайт, Террье -- Дерби, Грешем -- Гладстон, Добени -- Дизраэли и т. д., и при появлении каждого такого имени ждал намека на последнюю политическую сплетню. Для политических взглядов Троллопа характерно, что фабриканта-манчестерца Брайта он рисует с почтительной робостью как самого левого деятеля, "опасного" вожака масс.
   Творчество Троллопа было весьма популярно. Не ставя перед собой серьезных идейных вопросов, он шел навстречу вкусам буржуазных обывателей. С наивным и добродушным цинизмом сам Троллоп так объясняет успех своего романа "Пасторский дом в Фремли": "Эта история была всецело английской. Там было немножко охоты на лисиц (fox hunting) и немножко охоты за титулами (tuft hunting), немного христианских добродетелей и немного христианского лицемерия. Там не было героизма и не было злодейства. Там было много о церкви, но еще больше о волокитстве".
   Троллоп выдвигает тот же принцип умеренных тонов, "без героизма и без злодейства", который провозглашала Элиот. В этом отношении он отходит от традиций Диккенса еще дальше" чем Элиот. В своей "Автобиографии" (An Autobiography, 1883) он даже ставит Диккенса ниже Элиот и едва ли не отказывает ему в праве называться реалистом: "Я признаю, -- пишет он, -- что о миссис Гэмп, Микобере, Пекснифе и о других в каждом английском доме говорят как о хорошо знакомых живых людях, но, на мой взгляд, они вовсе не живые люди, как и все лица, выведенные Диккенсом. В том и состоит особенность и могущество таланта этого человека, что он умел придавать своим марионеткам такую прелесть и живость, которая избавляла его от необходимости иметь дело с настоящей человеческой природой...".
   Более справедливы нападки Троллопа на таких романистов, как Коллинз и Рид, которые ценили у Диккенса главным образом мелодраматические эффекты, роковые тайны, неожиданные повороты сюжета, а не углубленную критику буржуазного общества. Говоря о размежевании литературных направлений того времени, Троллоп противопоставляет авторам сенсационных романов писателей реалистической школы. Читатели первого рода романов, по его мнению, восторгаются интригой, неожиданностью, богатством событий, завязкой и развязкой, тогда как читатели вторых придают значение описанию среды и характеров.
   Расходясь во взглядах с Коллинзом, Ридом, Троллоп объявляет своим образцом отчасти Элиот, с которой его сближала провинциальная тематика, но еще больше -- Теккерея. Теккерей помог Троллопу войти в литературу, печатая его в своем "Корнхилл мэгезин". После смерти Теккерея Троллоп написал его биографию, проникнутую почтением ученика к учителю.
   Но кругозор Троллопа неизмеримо более узок, чем у Теккерея. В "Барсетширских хрониках" он изображает жизнь одного графства, маленький провинциальный мирок. Его герои по преимуществу связаны с англиканской церковью, оплотом викторианской буржуазной респектабельности и социальной устойчивости. Здесь и представители неимущего деревенского духовенства, и состоятельные викарии, и верхи церковной аристократии вплоть до самого епископа. Троллоп с юмором изображает переплетение то искреннего, то лицемерного благочестия своих героев с чисто эгоистическими, материальными интересами и домогательствами. Властолюбивый архидиакон Грантли метит в епископы и не может примириться с второстепенной ролью в церковной округе. Епископский капеллан Слоп, самодовольный интриган, делает карьеру всеми средствами, от прихлебательства у власть имущих до ухаживания за богатыми вдовушками, но всюду терпит неудачу. Жена слабовольного и робкого епископа, грозная миссис Прауди, захватила в свои руки все нити церковного управления. Все они принадлежат к числу самых ярких и жизненных образов, созданных; Троллопом. Иногда он касается социально-этических проблем. В "Попечителе" священник Гардинг добровольно отказывается от выгодной должности попечителя богадельни, усомнившись в своем моральном праве на связанный с этой должностью доход. В центре романа "Последняя хроника Барсета" -- трагедия приниженного нуждой деревенского священника Кроули, обвиненного в краже 20 фунтов стерлингов. Но описание повседневного быта и нравов провинциальной Англии оттесняет на задний план эту проблемную сторону "Барсетширских хроник". Троллоп сильнее всего в неторопливом, внимательном изображении повседневных мелочей, в юмористическом диалоге, в описании индивидуальных особенностей, манер, речи своих персонажей.
   Напрасно было бы искать у Троллопа широких социальных обобщений теккереевского масштаба. Троллоп не усвоил и не понял принципов реализма Теккерея. Как и у Элиот, у Троллопа нет и следа теккереевской сатиры. Но, в отличие от Элиот, у Троллопа нет и вообще осуждения тех или иных сторон действительности. Он рисует подчас смешные стороны своих героев, но его смех не означает, что люди должны были бы стать другими, они хороши уже тем, что забавны, и на этом можно их оставить в покое. Троллоп изображает различные стороны характера героев, но не ищет в них ведущей черты, тем более -- ведущей отрицательной черты, как это часто делает Теккерей, заостряя самое важное и создавая обобщенный, подлинно типический образ. Конечно, и у Троллопа есть отдельные острые зарисовки с натуры: адвокат берется за неправое дело и надеется добиться успеха, запугивая свидетелей; член парламента из корыстных соображений предает интересы своих избирателей. Но все это не нарушает уверенности Троллопа, что все благополучно в английском королевстве. С добродушным оптимизмом он приводит к благополучному концу даже те свои романы, которые посвящены, казалось бы, самым больным вопросам того времени. Так, в "Булхэмптонском священнике" (The Vicar of Bullhampton, 1869-1870) герой подвергается преследованиям влиятельного лорда за то, что покровительствует оклеветанной семье мельника; бедность принуждает героиню к браку с нелюбимым человеком. Но в последнюю минуту возлюбленный героини находит средства к жизни, а лорд примиряется со священником, и все кончается к общему удовольствию.
   В романе "Финеас Финн" ирландец -- член парламента -- стоит перед выбором: предать интересы своих ирландских избирателей и сохранить за собою казенное место, данное ему правящей либеральной партией, или выйти в отставку и совсем отказаться от парламентской деятельности, так как у него нет средств, чтобы не зависеть от службы и находиться в оппозиции. Но в конце романа герой, соблюдая принципиальность и голосуя против правительства, все же получает от него должность в Ирландии и может жениться на любимой девушке. Благополучными концами своих романов Троллоп как бы говорит, что в жизни нет трагических коллизий и неразрешимых противоречий, а есть лишь временные, преходящие затруднения. Недаром журнал "Вестминстер ревью" объявил главным достоинством Троллопа то, что он всегда "пишет как джентльмен": "Как бы ни были бледны его эскизы -- а по нашему мнению они часто бывают таковы, -- в них никогда не наткнешься на что-нибудь такое, от чего брови сдвинутся или краска бросится в лицо".
   У Троллопа не возникало даже намека на какой-либо конфликт с буржуазным обществом, естественный для больших художников его времени. Он был вполне удовлетворен своей писательской судьбой. В автобиографии он с удивлением приводит мнение Карлейля, что романист -- несчастный человек. Достоинства писателя он измеряет его материальным успехом -- законным вознаграждением литературного специалиста за услуги, оказанные состоятельной клиентуре. Трагедия художника, развращенного успехом, купленного господствующими классами, -- трагедия, послужившая темой многих замечательных произведений мировой литературы, -- для Троллопа не существует.
   Сам Троллоп к концу жизни стал настоящим литературным ремесленником: он выработал определенную скорость писания (в среднем около 40 страниц в день) и регулярно поставлял на книжный рынок один развлекательный роман за другим. Лучшими его произведениями остаются ранние "Барсетширские хроники".
   

3
Чарльз Рид

   Чарльз Рид (Charles Reade, 1814-1884) после смерти Теккерея и Диккенса разделял с Элиот репутацию виднейшего из романистов тогдашней Англии. Хотя Рид и Коллинз противопоставляли себя Элиот и Троллопу, как авторам, описывающим скучную английскую повседневность и не способным построить занимательный сюжет, все же у него с Элиот есть некоторые общие черты.
   Рид, как и Элиот, стремится сделать роман "научным" в позитивистском смысле слова. При этом превыше всего он ставит усердное накопление мелких фактов и педантическое их описание, пренебрегая их отбором и обобщением. Но без отбора и обобщения явлений невозможно подлинное реалистическое искусство. Рид, подменявший реалистическую типизацию документированием частных, отдельных фактов, может считаться первым английским натуралистом. Подзаголовок многих его книг -- "роман фактов" (a matter of fact romance). Рид был неутомим в собирании фактического материала. Боясь вида крови, он присутствовал при хирургической операции; страдая морской болезнью, выходил в море на рыболовном судне. Он считал, что начинать писать можно не раньше сорока лет, когда накопится достаточный запас наблюдений. Рид был адвокатом, и это давало ему в руки множество фактов, которые он приводил в своих романах. Кроме личного опыта, он чрезвычайно ценил документальный материал и очень гордился своими папками с газетными вырезками, подтверждавшими приведенные им в романах данные, и записными книжками, снабженными указателями, -- по ним он мог в любое время найти нужный факт.
   Точная ссылка на реальное событие нужна была Риду еще и потому, что каждый его роман преследовал определенную цель: разоблачить непорядки и тем способствовать реформе в той или иной области.
   Разоблачительные стремления Рида заставляют его настаивать на том, что всякий факт, о котором имеет право рассуждать журналист, достоин и внимания романиста. Разницу между романистом и журналистом или репортером Рид видел не в выборе темы, а в способе подачи ее читателю. Рид говорил о своих разоблачениях: "Эти мрачные факты были известны публике прежде, чем я передал их: о них было рассказано, и довольно сносно рассказано, многими журналистами. Но мое дело, мое искусство, мой долг заключается в том, чтобы заставить вас, леди и джентльмены, вполне ясно представить себе вещи, которые газетная хроника преподносит вам тускло и вяло, так что они проходят через ваше сознание как мимолетный ветерок".
   Этой цели и служат мелодраматические приемы Рида. Поэтому из действительных фактов он всегда выбирал самые необычайные, ссылаясь на то, что действительность невероятнее всякого вымысла.
   В романе "Никогда не поздно исправиться" (It is Never Too Late to Mend, 1856) Рид разоблачает произвол и жестокости в Бирмингемской тюрьме, в романе "Чистоган" (Hard Cash, 1863) -- злоупотребления в домах умалишенных, в романе "Нечестная игра" (Foul Play, 1868) -- проделки плагиаторов и т. д. Рид считал, что в этом он следует примеру Диккенса. Действительно, Диккенс тоже разоблачал непорядки в долговых тюрьмах, сиротских приютах, йоркширских частных школах, и многие из этих красноречивых обличений послужили толчком для соответствующих реформ. Но могучий реалистический талант Диккенса позволял ему не только знать, но и догадываться, выделять главное и типическое, показывать именно те отдельные явления, в которых выражались общие законы, движущие обществом. Благодаря этому изображение частного зла перерастало в его романах в разоблачение самой сущности человеческих отношений при капитализме.
   Для Диккенса было не так уж важно, что долговая тюрьма Маршелси уже не существовала к тому времени, когда он описывал ее в "Крошке Доррит". Важно было, что оставались бедность и долги. Для Рида с его буржуазно-реформистскими идеями все сводилось к тому, чтобы изменить порядки именно в данном конкретном учреждении. Тут он мог выступать очень решительно. Печатая "Чистоган" в своем журнале "Круглый год", Диккенс даже счел нужным отмежеваться от резкости, с какою Рид критиковал порядки в сумасшедшем доме. Но Рид никогда не достигал диккенсовской силы обобщения, диккенсовского уменья показывать подлинно типичные характеры в типичных обстоятельствах. При этом Рид открыто противился попыткам трудящихся классов изменить к лучшему свое положение: в романе "Поставьте себя на его место" (Put Jourself in His Place, 1870) он очень сочувственно изображает штрейкбрехера и осуждает вмешательство тред-юнионов в отношения между хозяевами и рабочими.
   Таким образом, те буржуазно-реформистские иллюзии, которые у Диккенса преодолевались силой его реализма, у Рида выступают на первый план.
   В художественном отношении Рид также подражает не сильным, а скорее слабым, мелодраматическим сторонам романов Диккенса. В числе любимых писателей Рида были также Дюма и Эжен Сю, их он ставил выше Фильдинга и даже Бальзака, которых упрекал в отсутствии драматизма.
   Пренебрежение подлинным драматизмом, вытекающим из действительной остроты и напряженности больших общественных конфликтов, и погоня за внешними сенсационными эффектами в развитии сюжета были закономерной особенностью романов Рида, отступавшего от принципов реалистической типизации жизни.
   Наряду с современной социально-бытовой тематикой Рид охотно обращался и к живописным историческим сюжетам. Широкой известностью пользовался его роман "Монастырь и семейный очаг" (The Cloister and the Hearth, 1861); действие этого романа разыгрывается в Нидерландах на заре Возрождения, а герои его -- родители Эразма Роттердамского. Много сюжетных положений Рид заимствовал также из современной ему французской мелодрамы, которая, по выражению одного из критиков, была для него тем же, чем хроники Голиншеда для Шекспира.
   Начал Рид с драматургии и первый свой роман "Пег Уоффингтон" (Peg Woffington, 1853) переделал из своей же пьесы "Маски и лица". Роман "Никогда не поздно исправиться" также переделан из драмы "Золото". Особенностью романов Рида осталась насыщенность живым драматичным диалогом, который занимает около половины текста. Рид боролся с описательностью Элиот и Троллопа, считая этих авторов слишком многословными. У Элиот он одобрял главным образом мелодраматические сцены (гибель Мэгги и Тома в волнах реки Флосс, разоблачение отцовства адвоката Джермина) и протестовал против изображения мелких подробностей обыденной жизни. Он писал, что всякое повествование сокращает неинтересные факты, и долго останавливается на интересных, чего никогда не делает природа.
   Но, в сущности говоря, эта борьба Рида с "обыденным" реализмом Троллопа и Элиот велась с ложных позиций и на деле оставалась мнимой. Его кажущаяся "наукообразность" не могла компенсировать отсутствия больших типических обобщающих образов, так же как внешние "потрясающие" эффекты в развитии сюжета не могли компенсировать отсутствия значительных социальных конфликтов, связанных с жизнью и борьбой народа. Мелодраматические преувеличения и погоня за сенсацией, сочетавшиеся в романах Рида с мелочной фактографией, уводили его с пути реализма. Еще дальше отходит от реализма другой его современник -- Уилки Коллинз.
   

4
Уилки Коллинз

   Уилки Коллинз (William Wilkie Collins, 1824-1889) вошел в литературу при поддержке Диккенса. По раннему его роману "Базиль" (Basil, 1852) Диккенс угадал особенность его таланта -- умение строить увлекательную интригу -- и посоветовал продолжать писать в том же духе. Большинство ранних произведений Коллинза -- "Похороненная тайна" (The Dead Secret, 1857), "Женщина в белом" (The Woman in White, 1860), "Без имени" (No Name, 1862) -- появились в журналах, издаваемых Диккенсом. Ряд вещей Коллинз написал совместно с Диккенсом (повесть "Нет выхода", сатирический очерк "Доктор Дулькамара, член парламента", "Праздное путешествие двух ленивых подмастерьев" и др.).
   В некоторых из своих романов Коллинз затронул уродливые явления буржуазной действительности, но он нападал не на коренные существенные пороки, а на отдельные второстепенные частности: на неясности в законодательстве о браке, на несправедливость в определении наследственных прав незаконнорожденных детей и т. д. При этом сам Коллинз придает своей критике гораздо меньше значения, чем Рид. Главное для него -- хитро построить увлекательный сюжет. Самые прославленные его романы -- "Женщина в белом" и "Лунный камень" (The Moonstone, 1868) -- не ставят сколько-нибудь серьезных общественных проблем и поражают только мастерством интриги.
   От сенсационного романа, в основе которого может лежать любое необычайное происшествие, хотя бы самоубийство, Коллинз переходит к роману о преступлении (crime-story) и главным образом о раскрытии преступления. В сущности именно Коллинз кладет начало детективному роману, отказываясь от философской и социальной проблематики и создавая жанр "потрясающего" развлекательного чтения, где разгадка преступления и личности преступника призвана служить самоцелью.
   В "Женщине в белом" Коллинз очень эффектно использует мотив безумия героини, а также мотив "двойничества". Один из главных персонажей этого романа, граф Фоско, лицемерный злодей, наделенный едким и злобным остроумием и в то же время "сентиментальным пристрастием к кошкам и птичкам, послужил прообразом целого ряда героев позднейшего детектива. В "Лунном камне" ряд загадочных событий мотивирован бессознательными поступками человека под влиянием опиума, причем тот, кто больше всех стремился раскрыть преступление, неожиданно для себя сам оказывается к нему причастен. В этом романе появляется уже и литературный предок Шерлока Холмса, оригинал-сыщик Кафф -- высокий худой мужчина с острым, как нож, профилем, страстный любитель роз. Используется здесь в духе, характерном для буржуазной беллетристики, и колониальная "экзотика": через весь роман проходят зловещие образы индийских жрецов, разыскивающих похищенный из их храма священный алмаз. В "Женщине в белом" и в "Лунном камне" применен один и тот же композиционный прием: излагает события не автор, а различные свидетели преступления; их письменные показания собирает и систематизирует главный герой романа. Появляются в творчестве Коллинза и элементы мистики и оккультизма. Таковы романы "Две судьбы" (The Two Destinies, 1876) и "Отель с привидениями" (The Haunted Hotel, 1875).
   Персонажи Коллинза обычно однолинейны, охарактеризованы одной яркой чертой, важной для их роли в сюжете; сюжет искусственно "выдуман", а не вытекает из типического жизненного конфликта. "Занимательность", которой гордился Коллинз, основывалась на обеднении содержания литературы.
   Коллинз и Троллоп вели друг с другом бурную полемику по поводу того, что важнее в романе -- увлекательный сюжет или правдоподобные характеры. Совершенно очевидно, что эта дилемма была, в сущности, ложной. В социальном романе Диккенса, Теккерея, Бронте, Гаскелл реалистичность и увлекательность, правдивость и драматизм, характер и сюжет были органически связаны друг с другом. Только после того как писатели, считавшие себя их продолжателями, отошли от наиболее острых конфликтов современности и стали изображать нарочито мелких "обыденных" людей и "обыденные" события, -- только тогда и возникла реакция против этого плоского, "умеренного" реализма в виде пристрастия к мелодраме, к детективу, к полумистической фантастике. Но это, в свою очередь, вело только к еще большему распаду традиций английского реалистического социального романа.
   
   
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов