Милюков Павел Николаевич - Международный конгресс антропологии и доисторической археологии в Москве

НАУЧНЫЙ ОБЗОРЪ.

Международный конгрессъ антропологіи и доисторической археологіи въ Москвѣ.

23 марта 1863 г. одинъ рабочій изъ каменоломенъ въ Moulin-Quignon'ѣ возлѣ Аббевиля, принесъ президенту аббевильскаго "Société d'émulation", Буше-де-Перту, найденный имъ каменный топоръ и обломокъ кости, оказавшейся человѣческимъ зубомъ. Черезъ нѣсколько дней президентъ получилъ еще одинъ зубъ, отправился съ нѣсколькими сочленами на мѣсто находки и въ ихъ присутствіи собственноручно вытащилъ изъ дѣвственнаго слоя глины цѣлую человѣческую челюсть. Немного дней спустя онъ нашелъ въ томъ же слоѣ два мамонтовыхъ зуба и еще нѣсколько каменныхъ топоровъ. Никогда, ни прежде, ни послѣ, ни одно археологическое открытіе не имѣло такого огромнаго значенія, какъ аббевильская находка. Челюсть Moulin-Quignon'а дала право гражданства въ наукѣ доисторическому человѣку и упрочила существованіе новой науки -- доисторической археологіи. Конечно, и мамонтовы зубы, и каменные топоры, и даже человѣческія кости находимы были въ большомъ количествѣ и до описанной находки; ко времени этой находки самъ аббевильскій президентъ, тогда 75-тилѣтній старикъ, уже болѣе четверти вѣка доказывалъ существованіе ископаемаго человѣка; но всѣ доказательства его и его немногихъ сторонниковъ не могли побѣдить всеобщаго скептицизма, подкрѣпляемаго авторитетомъ великаго Кювье, еще съ 1810 г. наложившаго на ископаемаго человѣка свое veto. Человѣческія кости, находимыя вмѣстѣ съ костями ископаемыхъ животныхъ въ пещерахъ, могли быть занесены туда изъ позднѣйшихъ слоевъ потоками воды; грубо сдѣланные каменные топоры могли быть "игрой природы", а не дѣломъ рукъ человѣческихъ. Находка въ Moulin Quignon'ѣ устраняла, наконецъ, эти возраженія. На мѣстѣ находки немедленно собрался настоящій международный конгрессъ изъ десяти французовъ и двухъ англичанъ подъ предсѣдательствомъ проф. Мильнъ-Эдвардса; достовѣрность находки и современность человѣка съ мамонтомъ и съ каменными орудіями были признаны единогласнымъ рѣшеніемъ конгресса. Съ этого рѣшенія ведетъ свое начало существованіе общепризнанной науки о доисторическомъ человѣкѣ. Знаменательность этой даты станетъ еще яснѣе, если прибавимъ, что только за четыре года до находки сформировалось первое антропологическое общество въ Парижѣ, въ самый годъ находки -- въ Лондонѣ и въ ближайшіе 1865--1870 гг. въ Нью-Йоркѣ, Москвѣ, Манчестерѣ, Флоренціи, Берлинѣ и Вѣнѣ.

Международный конгрессъ, какъ мы видѣли, присутствовалъ если не при самомъ зарожденіи, то, во всякомъ случаѣ, при крещеніи новой науки. Немедленно послѣ этого событія онъ превратился въ постоянное учрежденіе. Послѣ первыхъ засѣданій въ Спеціи (1865) и въ Невшателѣ (1866) онъ получилъ во время парижской сессіи (1867) свое окончательное устройство. Слѣдующія засѣданія конгресса состоялись въ 1868 г. въ Норвичѣ, въ 1869 г. въ Копенгагенѣ, въ 1871 г. въ Болоньѣ, въ 1872 г. въ Брюсселѣ, въ 1874 г. въ Стокгольмѣ и въ 1876 г. въ Буда-Пештѣ; на послѣднемъ засѣданіи, въ виду парижской выставки, установленный въ Брюсселѣ двухгодичный срокъ собранія конгресса былъ нарушенъ и конгрессъ отложенъ до 1879 г., но засѣданіе состоялось только въ 1880 г. въ Лиссабонѣ. Затѣмъ, послѣ еще болѣе продолжительнаго промежутка собрался послѣдній конгрессъ въ Парижѣ (1889). Еще въ Стокгольмѣ нѣкоторые члены конгресса намѣтили Москву, какъ мѣсто будущей сессіи; но тогда дѣло не устроилось. Въ Парижѣ Москва была опять назначена мѣстомъ съѣзда, и на этотъ разъ, благодаря соединеннымъ усиліямъ нѣкоторыхъ французскихъ членовъ конгресса и московскаго организаціоннаго комитета съ проф. Богдановымъ и Анучинымъ во главѣ, состоялась московская (одиннадцатая) сессія конгресса, которой мы только что были свидѣтелями.

За время своего существованія международный конгрессъ успѣлъ оказать существенныя услуги наукѣ. Каждая сессія давала въ результатѣ болѣе или менѣе полный обзоръ состоянія доисторическихъ изслѣдованій въ соотвѣтствующей странѣ,-- обзоръ, обыкновенно, отвѣчавшій на заранѣе составленную организаціоннымъ комитетомъ программу. Представленный въ рядѣ спеціальныхъ рефератовъ, этотъ обзоръ вызывалъ обыкновенно оживленныя пренія, дававшія возможность оріентироваться въ текущихъ вопросахъ науки и оцѣнить слабыя и сильныя стороны различныхъ рѣшеній вопроса.

Надо признаться, что въ послѣднемъ отношеніи московская сессія прошла чрезвычайно вяло и блѣдно. Сколько-нибудь значительныхъ преній не возникало ни по одному изъ прочитанныхъ рефератовъ, исключая реферата пр. Богданова; но и но послѣднему результатъ преній былъ исключительно отрицательный. Въ значительной степени это объясняется, конечно, какъ призналъ Вирховъ въ своей заключительной рѣчи, малымъ количествомъ иностранныхъ ученыхъ, не рѣшившихся ѣхать въ Россію вслѣдствіе холеры. Изъ русскихъ ученыхъ, по разнымъ причинамъ, также весьма не многіе приняли дѣятельное участіе въ занятіяхъ конгресса. Однако же, наличный матеріалъ, собранный для конгресса, довольно значителенъ и, благодаря распорядительности организаціоннаго комитета, отпечатавшаго первый томъ трудовъ конгресса къ самому открытію его, пріѣзжіе члены конгресса могли немедленно составить себѣ объ этомъ матеріалѣ нѣкоторое понятіе. Здѣсь нѣтъ, правда, никакихъ значительныхъ работъ, которыя бы сдѣланы были вновь спеціально для конгресса, и въ этомъ отношеніи труды московской сессіи тоже не могутъ выдержать сравненія съ предъидущими сессіями конгресса. Но и то, что въ нихъ есть, представляетъ интересъ и даетъ нѣкоторое понятіе о современномъ состояніи русской антропологіи и доисторической археологіи. Исходя изъ этихъ напечатанныхъ трудовъ, мы и попробуемъ дать понятіе о дѣятельности съѣзда.

Геологическія данныя составляютъ естественную исходную точку доисторическихъ изученій; относящимися сюда рефератами и начинается 1-й томъ трудовъ московской сессіи. Сообщенія нашихъ извѣстныхъ геологовъ, гг. Никитина и Чернышева, объ отношеніи послѣ-третичныхъ отложеній къ остаткамъ доисторической культуры въ Россіи дополняютъ другъ друга и составляютъ одно изъ лучшихъ украшеній разсматриваемаго тома. Въ результатѣ ихъ изложенія оказывается, что Европейская Россія позднѣе средней и южной Европы сдѣлалась мѣстомъ жительства доисторическаго человѣка. Тогда какъ тамъ существованіе "третичнаго человѣка" должно въ настоящее время считаться фактомъ общепризнаннымъ, въ Европейской Россіи нѣтъ никакихъ слѣдовъ человѣка не только за третичный, но и за всю первую половину послѣ-третичнаго періода. Большая часть Россіи покрыта была въ это время сплошнымъ льдомъ, начиная съ Финляндіи до Орловской и Курской губерній: здѣсь ледникъ отступалъ передъ высотой поверхности этихъ губерній и давалъ два длинные отростка, тянувшіеся въ низменности Днѣпра и Дона. Балтійское море соединялось въ то время съ Бѣлымъ черезъ южну" Финляндію, Ладожское и Онежское озеро и по лѣвому берегу р. Онеги; отъ праваго берега Двины начиналось опять море, наполнявшее все пространство между Двиной, Вычегдой и Ураломъ; послѣдній до 61о широты былъ тоже покрытъ ледникомъ. На юго-востокѣ Каспійское море доходило до рр. Бѣлой и Камы, т.-е. покрывало Оренбургскую, Уфимскую и части Пермской и Вятской губерній. Уровень воды въ сѣверномъ и южномъ моряхъ былъ, по крайней мѣрѣ, на 150 метровъ выше теперешняго. Естественно, что и части материка, остававшіяся надъ водой, отличались чрезвычайно" влажностью и огромнымъ количествомъ осадковъ; параллельно сѣвернымъ ледникамъ, на югѣ образовывались многочисленныя прѣсноводныя озера и рѣки, начинавшія вымывать свои рѣчныя долины. Ледникъ сѣверной половины Россіи представлялъ собою пустыню, покрытою льдомъ и снѣгомъ, лишенную всякой растительной и животной жизни, подобно теперешней Гренландіи. У южной окраины ледника появляется во вторую половину ледниковой эпохи человѣкъ, живущій здѣсь одновременно съ мамонтомъ и носорогомъ, производящій орудія палеолитической эпохи (т.-е. изъ неполированнаго камня). По мѣрѣ отступленія ледника на сѣверъ и на сѣверо-западъ подвигаются вслѣдъ за нимъ и крупныя млекопитающія и человѣкъ. До Финляндіи и Балтійскаго моря доходятъ, однако, только немногіе экземпляры мамонта и лишь на короткое время; во время процесса таянія ледниковъ флора и фауна послѣ-третичнаго времени уступаютъ мѣсто теперешнимъ; и человѣкъ приходитъ къ берегамъ Балтійскаго моря, когда физико-географическія условія принимаютъ современный характеръ. За тотъ же промежутокъ времени и доисторическая культура человѣка достигаетъ болѣе высокой ступени: въ Прибалтійскомъ краѣ (какъ и въ Швеціи, по заключенію геолога Торелля) нѣтъ уже слѣдовъ палеолитической эпохи; первые обитатели приносятъ съ собою издѣлія изъ полированнаго камня (неолитическія), обнаруживаютъ знакомство съ гончарнымъ искусствомъ и т. п.

Не будемъ останавливаться на сообщеніяхъ по поводу отдѣльныхъ мѣстонахожденій предметовъ палеолитической эпохи; замѣтимъ только, что одно изъ нихъ (г. Передольскаго, изъ окрестностей Новгорода), прочитанное на съѣздѣ, вызвало сомнѣнія барона де-Бая, полагавшаго, что описанныя находки принадлежатъ неолитической эпохѣ. Переходимъ теперь къ общимъ разсужденіямъ Топинара "о расѣ въ антропологіи" и Колльмана о классификаціи европейскихъ расъ и ея значеніи для "арійскаго вопроса".

Чтобы понять значеніе докладовъ обоихъ антропологовъ, необходимо познакомиться съ положеніемъ вопроса о расѣ въ настоящее время. Человѣческая раса есть подраздѣленіе genus homo, основанное на физическихъ признакахъ. Какъ таковое, оно независимо и самостоятельно отъ всякихъ другихъ дѣленій человѣческаго рода, основанныхъ на географическихъ, политическихъ, лингвистическихъ, этнографическихъ и какихъ бы то ни было другихъ признакахъ^ употреблять слово "раса" для какого-нибудь другаго изъ этихъ дѣленій, кромѣ антропологическаго, значитъ путать научную терминологію. Вопросъ заключается въ томъ, на какихъ именно физическихъ признакахъ слѣдуетъ основать дѣленіе человѣчества на расы и какое значеніе должны имѣть получившіяся подраздѣленія. Цѣль дѣленія, какъ всякаго дѣленія въ наукѣ, это получить въ результатѣ дѣленія естественную классификацію, т.-е. распредѣленіе соотвѣтственныхъ явленій на реальныя группы. До тѣхъ поръ, пока не найдено надлежащее основаніе для такого дѣленія, классификація будетъ оставаться искусственною, признаки будутъ случайными и цѣль классификаціи, не будетъ достигнута.

Первое, доселѣ популярное, дѣленіе человѣчества на расы (Блюменбаха) основывалось на цвѣтѣ кожи. Это дѣленіе давало, несомнѣнно, реальныя группы (по частямъ свѣта), но позже оно найдено было недостаточнымъ. А. Ретціусъ установилъ другой, анатомическій признакъ дѣленія, именно длинноголовіе и короткоголовіе (долихоцефалія и брахицефалія), къ которому для дальнѣйшаго подраздѣленія прибавлялся второй признакъ: прямо- и косочелюстность (орто- и прогнатизмъ). Вводя такіе признаки, онъ, однако, нарушалъ реальныя группы Блюмсибаха, такъ какъ въ каждой изъ послѣднихъ, за исключеніемъ африканской, оказывались представители обѣихъ расъ Ретціуса, длинно- и короткоголовой; и, наоборотъ, представители одной расы находились въ разныхъ частяхъ свѣта, среди разныхъ народовъ. Такъ же повторялся всюду, за исключеніемъ Европы, и второй его признакъ, лицевой. Такимъ образомъ, понятіе антропологической расы само собой отдѣлилось отъ понятія національности, племени. Антропологическая раса возстановляла исконное единство различныхъ, повидимому, группъ; племенное же и національное единство оказывалось группировкой вторичной и позднѣйшей; языкъ, также какъ политическая и географическая связь, ничего не могъ свидѣтельствовать о расѣ, изъ которой произошелъ народъ. Два сосѣдніе народа, принадлежащіе къ одному и тому же отдѣлу языковъ (наприм., арійскому), могли оказаться въ антропологической группировкѣ на противуположныхъ полюсахъ человѣчества; и, напротивъ, негра и гренландца приходилось относить къ одной и той же расѣ, такъ какъ оба были косочелюстные долихоцефалы. Приходилось признать, для объясненія всѣхъ этихъ несоотвѣтствій, что время перетасовало и перепутало народы, составлявшіе когда-то одну сплошную единую расу. Но смѣшеніе шло далѣе цѣлыхъ народовъ: внутри каждаго народа, при ближайшемъ разсмотрѣніи, не оказывалось никакого цѣльнаго расоваго типа; каждый народъ состоялъ изъ разныхъ типовъ, каждый изъ которыхъ приходилось возводить къ особой расѣ. Если такъ, то различеніе расъ, на основаніи анатомическихъ признаковъ, перестаетъ годиться, какъ основаніе для классификаціи современныхъ народностей, и является вопросъ, можетъ ли понятіе расы вообще сохранять, въ такомъ случаѣ, какой-либо реальный смыслъ?

Въ лицѣ Катрфажа и Хами французская школа удержала вѣру въ реальное значеніе расы. Но, не встрѣчая чистыхъ расъ въ настоящемъ, она пыталась найти ихъ въ доисторическомъ прошломъ. "Задача антрополога, очевидно, заключается въ томъ,-- говоритъ Катрфажъ,-- чтобы какъ можно далѣе углубиться въ древность, опредѣлить самыя древнія расы, существованіе которыхъ можно констатировать, характеризовать ихъ какъ можно лучше, затѣмъ искать, въ какой степени можно найти въ современныхъ поколѣніяхъ представителей этихъ расъ,-- все равно, сохранили ли они, въ силу спеціальныхъ причинъ, свои признаки въ цѣлыхъ народахъ, или же, вслѣдствіе передвиженій, выселеній, скрещиваній и т. д. какой-нибудь изъ этихъ типовъ исчезъ и проявляется лишь спорадически, путемъ атавизма". И Катрфажъ послѣдовательно примѣнялъ свое правило; каждый ископаемый черепъ былъ для него представителемъ особой первобытной расы: такъ, неандертальскій или кро-маньонскій черепъ превратились въ неандертальскую и кро-маньонскую расу. "И вотъ, посмотрите, какія преимущества даетъ этотъ методъ. Эту неандертальскую форму черепа, такъ удивившую всѣхъ антропологовъ и казавшуюся такимъ рѣдкимъ исключеніемъ, мы съ Хами прослѣдили, благодаря товарищамъ-антропологамъ, указывавшимъ намъ одинъ за другимъ, то тамъ, то сямъ, на находки череповъ à la Neanderthal, по всей Европѣ до самыхъ восточныхъ границъ и даже въ Австраліи". Во всѣхъ подобныхъ случаяхъ. Катрфажъ разсуждалъ: "Когда одинъ и тотьже типъ повторяется, я думаю, что для этого есть причина; и эта причина, для меня, это общіе предки: это раса, реально проявляющаяся путемъ явленій атавизма".

Ставя антропологу задачу -- прослѣдить древнія расы черезъ всю исторію до современныхъ типовъ, Катрфажъ признаетъ, что современные типы чрезвычайно сложны, и сравниваетъ ихъ даже въ этомъ отношеніи съ таломъ уличныхъ собакъ, въ которомъ раса вполнѣ затерта свободнымъ скрещиваніемъ. Однако же, къ этому фактору, смѣшенію расъ, вслѣдствіе ихъ миграцій, онъ и сводитъ усложненіе типа; помимо смѣшеній, раса очень постоянна и способна сохраняться. "Чѣмъ дальше я работаю,-- говоритъ онъ,-- тѣмъ больше убѣждаюсь, что современныя народности не иное что, какъ потомки народностей послѣ-третичнаго періода, которымъ арійскій элементъ далъ только болѣе высокую культуру". "Я думаю,-- говорить сотрудникъ Катрфажа, Хами,-- что ни одна изъ ископаемыхъ человѣческихъ расъ не исчезла, и что можно всѣ ихъ узнать среди позднѣйшаго населенія, съ которымъ они смѣшались". Присоединимъ къ этому и заявленіе Брока: "всѣ тѣ (типы), исторію которыхъ можно было прослѣдить по памятникамъ и могиламъ, существуютъ еще и теперь безъ замѣтныхъ измѣненій".

Если бы можно было провести эту точку зрѣнія послѣдовательно, то пришлось бы, дѣйствительно, каждую индивидуальную варіацію и, во всякомъ случаѣ, тѣ изъ нихъ, которыя совпадаютъ съ наблюденными древними типами, возводить къ соотвѣтствующей расѣ. Но, въ такомъ случаѣ, представителей всѣхъ расъ можно было бы найти среди любого европейскаго народа. Вездѣ можно найти черепа съ характеристичными признаками негрской, австралійской и др. расъ. Одинъ нѣмецкій ученый составилъ коллекцію череповъ различныхъ расъ земнаго шара, заслужившую большое одобреніе знатоковъ и, тѣмъ не менѣе, собранную исключительно на кладбищѣ маленькаго мѣстечка, гдѣ жилъ этотъ ученый. Естественно, что находились скептики, отказывавшіеся считать подобныя расы чѣмъ-нибудь реально-существующимъ. "Природа не создала расъ,-- писалъ еще въ 1836 г. Брокъ, передававшій мнѣнія своего учителя Жерди,-- она создала только индивидуальныя особи, которыя мы, вслѣдствіе невозможности обнять всѣ эти безчисленныя существа, соединяемъ въ группы, представляющія для насъ индивидуальный характеръ. Не слѣдуетъ придавать, поэтому, этимъ группамъ того значенія, которое свойственно вещамъ, имѣющимъ реальное существованіе; онѣ представляютъ для насъ извѣстнаго рода надстройку". (Еще опредѣленнѣе выразилъ ту же мысль Дюже относительно вида: "видъ есть идеальный типъ формы, къ которому каждый произвольно относитъ индивидуумы, которые онъ считаетъ возможнымъ относить въ силу ихъ взаимнаго сходства".

Между этими чистыми номиналистами въ ученіи о расѣ и реалистами классической школы возможна была, однако же, разумная середина, предгавляемая послѣдователями эволюціонной теоріи. Съ точки зрѣнія трансформизма невозможно начинать исторію человѣчества съ массы разнородныхъ расъ, вся дальнѣйшая исторія которыхъ заключается въ ихъ сохраненіи или смѣшеніи {Это положеніе направлено, конечно, не противъ полигенизма, а противъ ученія о неизмѣнности расъ, главнымъ сторонникомъ котораго является какъ разъ моногенистъ Катрфажъ. Какъ трансформизмъ, такъ и классическая школа признаютъ въ лицѣ разныхъ своихъ представителей возможность обѣихъ гипотезъ, моногенетической и полигенетической; такимъ образомъ, споръ о единствѣ человѣческаго рода не имѣлъ, какъ кажется, ближайшаго вліянія на развитіе ученія о расѣ.}. Между принятіемъ неизмѣнности расъ и отрицаніемъ реальнаго значенія расы середина должна заключаться въ принятіи измѣняемости расы.

"Я готовъ допустить значительное постоянство расы,-- говорилъ Вирховъ въ своемъ любопытномъ спорѣ съ Катрфажемъ на стокгольмскомъ конгрессѣ,-- если населеніе живетъ при тѣхъ же самыхъ или сходныхъ условіяхъ". Въ противномъ случаѣ, раса должна измѣняться подъ вліяніемъ среды; да и при одной и той же средѣ умственная культура ведетъ къ развитію черепа, преимущественно въ височныхъ частяхъ; этимъ объясняется, съ точки зрѣнія Вирхова, тотъ установленный для населенія центральной Европы фактъ, что древнее населеніе ея было долихоцефалическимъ, а теперь преобладаетъ брахицефалія: культура повела къ расширенію височнаго діаметра черепа. Наиболѣе древніе черепа, какъ неандертальскій или кро-маньонскій, слишкомъ одиночны, чтобы позволять рѣшительные выводы; но если они даютъ не индивидуальныя, а типичныя черты, въ такомъ случаѣ, они должны служить не исходною точкой предполагаемыхъ неизмѣнныхъ расъ, а показателями послѣдовательныхъ ступеней развитія человѣчества: отъ примитивной неандертальской расы, покатый лобъ и выдающіяся надбровныя дуги которой свидѣтельствуютъ о ея низкомъ развитіи, къ расамъ болѣе совершеннымъ {Послѣдній аргументъ, какъ могутъ догадаться тѣ, кто помнитъ вступительную рѣчь Вирхова на московскомъ конгрессѣ, не принадлежитъ Вирхову. Теперь Вирховъ не повторилъ бы, вѣроятно, и слѣдующей за этимъ фразы о невозможности сблизить древніе черепа съ современными. "Я долженъ заявить,-- говорилъ онъ въ Москвѣ,-- что если бы даже эти черепа были достовѣрны, хорошо сохранены и если бы ихъ геологическое положеніе было точно опредѣлено, они, все-таки, не могли бы служить доказательствомъ, что они принадлежали первобытной низшей расѣ, которая могла бы считаться переходною ступенью между животными и теперешнимъ человѣкомъ. Многіе изъ этихъ череповъ кажутся очень древними, но походятъ во всѣхъ своихъ чертахъ на черепа нынѣ живущихъ расъ, а нѣкоторые даже на черепа расъ цивилизованныхъ. Напрасно ищутъ недостающаго звена, которое бы соединило человѣка съ обезьяной или съ какимъ-нибудь другимъ видомъ животныхъ". Какъ видно изъ этихъ словъ, Вирховъ опять нападаетъ на эволюціонную теорію, какъ въ своей мюнхенской рѣчи 22 сентября 1877 года, вызвавшей извѣстную отповѣдь Геккеля. Мы не знаемъ французскаго текста московской рѣчи, но, повидимому, онъ опять употребляетъ и прежнюю уловку, отрицая лишь происхожденіе человѣка отъ "какого-нибудь опредѣленнаго (т.-е. нынѣ существующаго?) животнаго", т.-е. то, что никогда и не утверждалось его противниками. И, несмотря на эти маленькія лукавства, несмотря на очевидную придирчивость Вирхова къ доказательствамъ глубокой древности человѣка, на его отрицаніе "третичнаго" человѣка, существованіе котораго теперь почти всѣми признается, Вирхова, все-таки, приходится считать до нѣкоторой степени трансформистомъ и, между прочимъ, на основаніи той же московской рѣчи, въ которой, отвергнувъ путь, которымъ идетъ трансформизмъ, и объявивъ, что "не существуетъ проантропоса, не существуетъ человѣка-обезьяны", онъ тутъ же предлагаетъ считать "первою ступенью для построенія трансформистскаго ученія -- объясненіе, какимъ образомъ образовались человѣческія расы". Не даромъ также онъ ссылался у насъ въ Москвѣ на великаго трансформиста Гёте и настаивалъ на необходимости употребленія генетическаго метода. Между прочимъ, маленькая справка: на лиссабонскомъ конгрессѣ, на которомъ, по его теперешнимъ словамъ, "большинство членовъ" не повѣрило въ находку остатковъ третичнаго человѣка, самъ Вирховъ считалъ еще существованіе третичнаго человѣка несомнѣннымъ и помимо находки (М. Virchow croit à l'existence de l'homme tertiaire, mais pour d'autres raisons); изъ другихъ же членовъ конгресса безусловно высказались за доказательность находки Мортилье, Картальякъ, Капеллини, Беллуччи и самъ Катрфажъ, который когда-то отрицалъ даже послѣ-третичнаго, а тогда готовъ былъ признать существованіе даже до-третичнаго человѣка. Какъ видно" маститый ученый съ годами становится все болѣе мнителенъ.}. Такимъ образомъ, нельзя искать воспроизведенія древнихъ расъ въ современныхъ населеніяхъ. "Я полагаю,-- говоритъ Вирховъ,-- что нѣтъ надежды найти теперь надежные признаки, съ помощью которыхъ можно было бы сблизить съ современными расами черепа индивидуумовъ, жившихъ тысячи лѣтъ тому назадъ въ совершенно другихъ климатическихъ и культурныхъ условіяхъ". Въ частности, нельзя искать въ индивидуальныхъ разновидностяхъ современныхъ череповъ воспроизведенія древнихъ типовъ путемъ атавизма; иначе, пришлось бы для объясненія микроцефаліи и кретинизма, т.-е. несомнѣнно патологическихъ случаевъ, принять, какъ и сдѣлали нѣкоторые ученые, существованіе древнихъ расъ кретиновъ и микроцефаловъ.

Предъидущее изложеніе поможетъ намъ понять постановку вопроса о расѣ на московскомъ съѣздѣ. Топинаръ, одинъ изъ осторожныхъ послѣдователей французской школы, прислалъ на съѣздъ свой рефератъ "De la race en Anthropologie". Рефератъ этотъ любопытенъ тѣмъ, что хотя авторъ и заявляетъ въ немъ, что остается вѣренъ идеямъ, изложеннымъ имъ еще при жизни Брока, въ статьѣ De la notion de la race en Anthropologie (Revue thropologie, 1879), однако же, во многихъ существенныхъ оттѣнкахъ онъ дѣлаетъ здѣсь уступки новымъ вѣяніямъ. Въ прежней статьѣ Топинаръ исходилъ изъ точки зрѣнія намъ извѣстной: съ незапамятныхъ временъ образовалось извѣстное количество рѣзко-различныхъ расъ, которыя остаются неизмѣняемыми доселѣ, будучи воспроизводимы или непрерывно, или путемъ атавизма. Но эту основную тему и тамъ онъ обставлялъ различными оговорками: расы неизмѣнны лишь настолько, насколько простираются наши свѣдѣнія (что, конечно, слѣдуетъ и изъ моногенетической точки зрѣнія Катрфажа); нѣкоторые изъ древнихъ типовъ могли вымереть; количество первичныхъ расъ не такъ велико, какъ думали, и должно быть сведено къ "небольшому числу расъ синтетическаго порядка, какъ монгольская, европейская, австралійская, негрская, называемыя такъ по отдѣльнымъ типамъ, считаемымъ для нихъ наиболѣе характерными"; эти первичныя расы образовались въ періодъ изолированности отдѣльныхъ группъ человѣчества; затѣмъ начался другой періодъ безчисленныхъ смѣшеній, разрушившихъ "древніе неподвижные типы" и этимъ самымъ открывшихъ возможность для вліянія другаго фактора, помимо скрещиваній,-- для вліянія среды; подъ двойнымъ вліяніемъ скрещиваній и среды произошла цѣлая серія антропологическихъ превращеній, въ которой каждый народный типъ, произведенный смѣшеніемъ расъ, самъ становился расой по отношенію къ послѣдующему, созданному имъ и другими расами народному типу. Наконецъ, такъ какъ антропологъ оперируетъ надъ безконечно-пестрымъ и сложнымъ послѣднимъ результатомъ всей этой серіи смѣшеній, то и идея ближайшихъ составныхъ типовъ изучаемой имъ народности и еще болѣе общая идея основныхъ типовъ исконныхъ расъ суть не болѣе, какъ его собственныя абстракціи.

Въ присланномъ на московскій съѣздъ рефератѣ всѣ эти оговорки получаютъ дальнѣйшее развитіе и принимаютъ болѣе опредѣленную форму; вмѣстѣ съ этимъ, все болѣе теряетъ почву вѣра антрополога въ реальность получаемыхъ имъ въ результатѣ изученія антропологическихъ группъ. Авторъ все еще продолжаетъ выгораживать реальность "исконныхъ расъ": "европейца, азіата, африканца или бѣлаго, желтаго, чернаго и т. д.", или же "коротко- и длинноголоваго, гладко- и курчавоволосаго, бѣлокураго или брюнета и т. д." "Для натуралиста,-- говоритъ онъ,-- эти общіе типы обоихъ порядковъ суть типы первичныхъ расъ, которые путемъ дифференцированія и смѣшенія породили всѣ типы третьяго и четвертаго порядка, устанавливаемые нами теперь въ такомъ количествѣ. Съ этой точки зрѣнія, если оставаться въ отвлеченной сферѣ общихъ типовъ, эпитетъ расы весьма законенъ". Но съ "типами 3-го и 4-го порядка" -- совсѣмъ другое. Типъ есть постоянное сочетаніе признаковъ; въ дѣйствительныхъ же народностяхъ мы наблюдаемъ только отдѣльные признаки при безпрерывно измѣняющихся сочетаніяхъ. Сочетанія признаковъ не измѣняются только при искусственномъ подборѣ, у садовода, скотовода и т. д.; и только въ этомъ случаѣ умѣстно говорить о расѣ. Предоставленная самой себѣ, т.-е. естественному подбору, раса быстро разрушается у людей, также какъ у животныхъ. Конечно, остаются отдѣльные признаки, независимо отъ сочетаній въ типъ. "Признаки, преобладавшіе въ странѣ, продолжаютъ преобладать въ ней, но во всякомъ новомъ поколѣніи они стремятся сочетаться иначе. Эти сочетанія могутъ походить другъ на друга; нѣкоторыя изъ нихъ -- болѣе легки; то, что случай произвелъ (уже нѣтъ рѣчи объ атавизмѣ) 50, 500, 5000 лѣтъ назадъ, то можетъ и повториться въ точности; но отсюда еще далеко до непрерывнаго постоянства даннаго типа, а именно такое непрерывное постоянство составляетъ расу. Указываютъ на спорадическое появленіе въ наши дни неандертальнаго типа. Въ сущности, это простое сходство, притомъ рѣдкое,-- соединеніе двухъ признаковъ, другъ друга преувеличивающихъ: покатый лобъ и выдающіяся надбровныя дуги. Соединяется ли съ этимъ долихо- или платицефалія, этого не отмѣчаютъ. По временамъ встрѣчаются микросемныя орбиты вмѣстѣ или безъ долихоцефаліи и извѣстной кривой линіи черепа, и въ этомъ видятъ возрожденіе пещернаго типа Homme Mort. Можно ли бытъ увѣреннымъ, что это не простое совпаденіе?" Какъ видимъ, авторъ далеко ушелъ отъ своихъ учителей. Изъ двухъ чертъ, составляющихъ понятіе расы, одна, именно извѣстное сочетаніе признаковъ, типъ, устанавливается личною проницательностью изслѣдователя въ результатѣ сложной научной работы; другая, преемство типа, филіація, "есть простая гипотеза, которая очень удобна для изслѣдованія, но которую доказать невозможно". "Въ виду этихъ обстоятельствъ,-- заключаетъ авторъ,-- естественно является вопросъ, не слѣдуетъ ли быть осторожнѣе въ употребленіи слова раса, сохранить его для общихъ типовъ (характеризующихъ большіе отдѣлы человѣчества, считаемые, справедливо или несправедливо, представителями исчезнувшихъ болѣе или менѣе примитивныхъ расъ) и отказаться отъ него по отношенію ко всѣмъ этимъ типамъ 3-го и 4-го порядка, которые мы создаемъ и считаемъ составными элементами народовъ?"

Таковъ послѣдній выводъ Топинара въ настоящее время; но легко замѣтить, что въ немъ авторъ принимаетъ не всѣ естественныя послѣдствія собственныхъ разсужденій. Если "единственная объективная реальность -- это то, что у насъ передъ глазами: народы и племена", если и типы четвертаго порядка и общіе типы "первичныхъ" расъ суть одинаково наши "субъективныя понятія", то непонятно, почему болѣе общія изъ нихъ менѣе субъективны. Ближайшіе составные элементы современныхъ народовъ не суть расы, а аггломераты, т.-е. такіе же народы; такъ же сложны и составные элементы этихъ аггломератовъ; логически восходя въ этой серіи аггломератовъ къ все болѣе первичнымъ элементамъ, мы, наконецъ, должны придти къ понятію простыхъ расъ, чтобы гдѣ-нибудь остановиться. Но болѣе чѣмъ сомнительно, чтобы полученныя этимъ путемъ простыя расы соотвѣтствовали "наиболѣе обширнымъ отдѣламъ человѣчества": европейцамъ, азіатамъ и африканцамъ, или бѣлымъ, желтымъ и чернымъ; конечно, это будутъ не какія-либо реальныя группы, а наиболѣе простыя сочетанія анатомическихъ признаковъ, которыя для антропологической характеристики отдѣльныхъ реальныхъ группъ совершенно недостаточны. Здѣсь, гдѣ оставляетъ насъ Топинаръ, мы какъ разъ встрѣчаемся съ ученіемъ о сложности первичнаго населенія Европы швейцарскаго профессора Колльмана.

Колльманъ не останавливается на "типахъ третьяго и четвертаго порядка" и не занимается выдѣленіемъ ближайшихъ этнологическихъ элементовъ европейскихъ національностей. Эти этнологическіе элементы, получавшіе до сихъ поръ въ каждой странѣ свое особое названіе, должны быть обозначаемы не топографическими, не археологическими и не этнологическими, а чисто-анатомическими терминами. При такой терминологіи и обнаруживается сразу, что повсюду въ Европѣ повторяются только пять основныхъ типовъ. Длинноголовые, которыхъ англичане, нѣмцы и скандинавы считаютъ за своихъ предковъ, а швейцарцы за римлянъ, сводятся при этомъ къ одному анатомическому типу длинноголовыхъ долголицыхъ (dolichocephales leptoprosopes); курганная (Hügelgräber) раса Эккера, сіонскій типъ Гисса и Рютимейера, мезорриническіе долихоцефалы Брока и древне-британскій типъ Дэвиса и Тэрнема составляютъ одну расу -- длинноголовыхъ коротколицыхъ. наиболѣе распространенный повсюду типъ европейскихъ брахицефаловъ, встрѣчающійся также въ древнихъ римскихъ бюстахъ, соотвѣтствуетъ расѣ короткоголовой длиннолицей (типъ Dissentis у Гисса и Рютимейера); славянскіе короткоголовые Вирхова и монголоидный типъ Прюнеръ-Бея сводятся къ короткоголово- и коротколицей расѣ; наконецъ, древне-тюрингенская форма Вирхова, батавскій типъ Шпенгеля, а также неандерталоидныи типъ, германо-туранская форма Гёльдера, кро-маньонская раса Катрфажа и Хами входятъ въ составъ пятой средисъоловой коротколицей расы. Всѣ эти основныя пять расъ вездѣ въ Европѣ и съ самой неолитической эпохи, когда впервые становится возможнымъ прослѣдить ихъ, жили вмѣстѣ, что, однако, не уничтожило и не слило въ одну среднюю величину ихъ анатомическихъ особенностей, такъ какъ, разъ дифференцировавшись, человѣческія расы остаются неизмѣнными. Только пропорціи ихъ сочетаній въ разныхъ народностяхъ Европы оказываются различными, и этимъ обстоятельствомъ объясняется разнообразіе національныхъ типовъ при однообразіи ихъ составныхъ частей. Это ученіе, высказанное десять лѣтъ тому назадъ, Колльманъ примѣнилъ теперь для выясненія "арійскаго вопроса". Не останавливаясь на подробностяхъ, не всегда удачныхъ, приведемъ только результаты его сообщенія. По мнѣнію Колльмана, отличительныя черты европейцевъ, азіатовъ, африканцевъ человѣчество пріобрѣло въ періодъ своего первоначальнаго разселенія по разнымъ частямъ свѣта. "Со времени этой дифференціаціи, расы сохранились въ состояніи полной физической неизмѣняемости и могутъ быть названы окончательно установившимися типами^. Такимъ образомъ, нельзя выводить изъ Азіи европейскихъ типовъ; самое большее, что можно допустить, это незначительный количественно притокъ азіатскаго населенія, распустившагося въ европейской массѣ и сообщившаго ей начала болѣе высокой азіатской культуры.

Какъ видимъ, терминъ расы окончательно теряетъ въ употребленіи Колльмана характеръ реально-раздѣльной группы и вмѣстѣ съ этимъ окончательно перестаетъ годиться, какъ средство классификаціи главныхъ отдѣловъ человѣчества. Эти отдѣлы, какъ бы мы далеко ни восходили въ доступное намъ прошлое, оказываются не чистыми антропологическими расами, а ихъ сочетаніями. Естественно, что всѣ новѣйшіе популяризаторы, Ратпель, Ноvelacque, Гельвальдъ, принуждены оставлять въ сторонѣ антропологическую классификацію и выходить изъ затрудненія съ помощью старыхъ географическихъ, этнографическихъ и лингвистическихъ группировокъ. Чѣмъ дальше отодвигается отъ насъ то время, въ которое была нарушена предполагаемая чистота гипотетическихъ основныхъ расъ антропологіи, тѣмъ, конечно, эти вторичныя группировки становятся законнѣе.

Такой же кризисъ, какой обнаруживается изъ сопоставленныхъ ученій о расѣ въ антропологіи, переживаетъ теперь и тотъ основной отдѣлъ антропологической науки, съ помощью котораго устанавливаются всѣ эти ученія,-- краніометрія. Всѣмъ извѣстно чрезвычайное разнообразіе методовъ измѣренія черепа у различныхъ ученыхъ и часто безцѣльное накопленіе дифроваго матеріала, изъ котораго не предвидится никакого вывода. "Les chiffres sont des brutes; elles ne parlent pas",-- восклицалъ на московскомъ съѣздѣ итальянскій ученый Серджи. "Не легко въ самомъ дѣлѣ,-- говорилъ десять лѣтъ назадъ Манувріе,-- уловить и выразить въ цифрахъ всѣ осоіенности, всѣ признаки черепа, колеблющіеся въ зависимости отъ пола, возраста, расы, вида и т. д., изучить значеніе всѣхъ этихъ признаковъ и возможныя отношенія между ними. Эта основная часть краніологіи находится еще, такъ сказать, въ зародышномъ состояніи. Извѣстныя варіаціи іерепа изучались потому, что имъ приписывалось, справедливо или несправедливо, то или другое значеніе съ точки зрѣнія эволюціонной; другія варіаціи -- безъ всякихъ опредѣленныхъ представленій объ ихъ значеніи и въ предположеніи, что они должны же имѣть какое-нибудь; третьи -- потому, что они могли имѣть отношеніе къ болѣе или менѣе туманнымъ представленіямъ физіологіи и философской анатоміи; четвертыя -- на всякій случай". При такомъ положеніи дѣла, краніологія, какъ и ученіе о расѣ, должна была имѣть своихъ скептиковъ. Съ точки зрѣнія Игеринга, у краніологіи не можетъ быть никакихъ объективныхъ исходныхъ пунктовъ для измѣренія черепа; всѣ части черепа подвижны, и въ немъ не можетъ быть ни постоянныхъ точекъ, отъ которыхъ отправлялось бы измѣреніе, ни постоянныхъ линій, которыя могли бы служить координатами для опредѣленія кривыхъ черепа.

За скептиками идутъ реформаторы. Эту роль взяла на себя итальянская школа, болѣе свободная отъ классическихъ традицій, болѣе молодая и самоувѣренная, менѣе скептичная или, если угодно, менѣе свободная отъ иллюзій. Сперва это былъ Мантегацца, глава флорентійской школы, двѣнадцать лѣтъ назадъ провозгласившій "краніологическую реформу"; потомъ Марселли, открывшій, по мнѣнію Манувріе, Америку, давно открытую Брока; теперь, на московскомъ съѣздѣ, это Джузеппе Серджи, въ значительной степени воспроизводящій идеи своего флорентійскаго учителя.

Въ 1880 году Мантегацца предсказывалъ наступающую бурю, которая должна унести "много геометрическихъ и тригонометрическихъ сновъ" и покончить съ господствомъ Брока,-- "pontifex maximus'а современной гиперкраніологіи". И, въ то же время, онъ самъ выступалъ въ походъ, предлагая "свести къ минимуму количество измѣреній черепа и замѣнить ихъ точнымъ описаніемъ, по образцу Линнея". Какъ опытъ такого описанія, онъ самъ предлагалъ описаніе 13-ти типовъ, наприм., ломбардскаго, тосканскаго, древне-римскаго, этрусскаго и т. д. Серджи, живой и подвижной сициліецъ, занимавшійся прежде исторіей, сравнительнымъ языковѣдѣніемъ и философіей, увлекшійся затѣмъ эволюціонною теоріей и отъ Узіологіи или науки о сущности вещей перешедшій къ психологіи и антропологіи, выступаетъ теперь съ дальнѣйшимъ развитіемъ ученія Мантегацца. И по его мнѣнію, при изученіи черепа краніологъ долженъ поступать не какъ анатомъ, а какъ натуралистъ; вмѣсто установленія анатомическихъ признаковъ, какъ основы для классификаціи расъ, онъ долженъ начинать съ детальнаго описанія своего конкретнаго матеріала, данныхъ череповъ. При такомъ описаніи немедленно выдѣляются, среди индивидуальныхъ варіацій, варіаціи типическія, которыя Серджи и сводить въ небольшія группы, получающія у него свои условныя названія. Дальше этой первой ступени выдѣленія "разновидностей" (variétés) Серджи пока не идетъ и употребленія термина "раса" строго избѣгаетъ. По его словамъ, этимъ способомъ онъ и его друзья, итальянскіе профессора, описали уже значительное количество краніологическихъ коллекцій. Тщетно, однако же, Серджи просилъ конгрессъ подвергнуть обсужденію свой способъ и настаивалъ на томъ, что "обсужденіе есть жизнь науки"; этой "жизни" онъ на московскомъ конгрессѣ не нашелъ, и члены съѣзда оказались отчасти не подготовленными, отчасти не расположенными къ обсужденію его доклада.

Если признано, однако же, что основанное на двухъ-трехъ анатомическихъ признакахъ понятіе расы является чисто-условнымъ и слишкомъ общимъ, что сочетанія этихъ признаковъ въ типы слишкомъ измѣнчивы и подвижны, а выдѣленіе этихъ сочетаній слишкомъ субъективно, то нужно признать также, какъ признается уже и помимо Серджи, что начинать съ конкретнаго матеріала и идти путемъ эмпирическихъ обобщеній -- это единственное средство избѣгнуть преждевременнаго скептицизма въ вопросѣ объ антропологической классификаціи.

Отъ общаго вопроса мы переходимъ теперь къ частному,-- къ вопросу, поднятому проф. Богдановымъ: "какая самая древнѣйшая раса центральной Россіи". Сообщеніе это очень трудно поддается изложенію по слѣдующей причинѣ. Проф. Богдановъ 25 лѣтъ занимался, или, точнѣе говоря, въ теченіе 25-ти лѣтъ со времени своей первой работы о черепахъ "курганнаго періода" постоянно возвращался къ вопросу о древнѣйшей расѣ Россіи: за это время, какъ мы видѣли, и родилась и выросла наука доисторической археологіи, и въ трудахъ почтеннаго профессора-отслоились самыя различныя ступени ея развитія, начиная отъ постановки вопроса у обоихъ Тьерри и у В. Эдвардса и кончая присланными на московскій конгрессъ рефератами Топинара и Колльмана. Въ представленномъ на съѣздъ рефератѣ онъ далъ также не столько цѣльную систему, сколько послѣдовательную исторію ея происхожденія; даже въ его окончательныхъ положеніяхъ, какъ увидимъ, разныя стадіи развитія этой системы такъ и остались непримиренными. Поэтому, чтобы какъ слѣдуетъ понять смыслъ положеній проф. Богданова, мы должны принять тоже порядокъ, такъ сказать, послойнаго изложенія. Это тѣмъ необходимѣе сдѣлать, что въ своемъ рефератѣ на московскомъ съѣздѣ проф. Богдановъ нѣсколько затушевалъ различіе въ своемъ толкованіи одного и того же матеріала въ разные моменты его собиранія, не отказавшись, однако, отъ результатовъ этихъ различныхъ толкованій.

Въ 1865 г. покойный Гатцукъ подарилъ обществу любителей естествознанія два курганныхъ черепа изъ Подольскаго уѣзда, Московской губ. Долихоцефалическій типъ этихъ череповъ "противорѣчилъ рѣзко, по словамъ проф. Богданова, тѣмъ общепринятымъ мнѣніямъ, которыя существотвовали до того относительно доисторическаго населенія центральной Росіи" (т.-е. что древнѣйшее населеніе ея было финское и что финны -- браицефалы). Эти "замѣчательные" черепа "навели на мысль" проф. Богданова собрать болѣе полныя краніологическія данныя; собранный имъ заѣмъ въ 1866 г. матеріалъ послужилъ основаніемъ для опубликованной въ 867 г. работы (Матеріалы для антропологіи курганнаго періода). Оказаось, что изъ 140 найденныхъ проф. Богдановымъ курганныхъ череповъ 08 или 77% было длинноголовыхъ, 24 -- среднихъ, а чистыхъ короткоголовыхъ только 8, т.-е. всего 5,6%. О національности обнаруженной такимъ образомъ длинноголовой "расы" проф. Богдановъ не рѣшился высказаться, но, опираясь на мнѣніе Бера по поводу одного длинноголоваго и прогнатическаго черепа изъ московскихъ кургановъ, утверждалъ, что они не финны. вмѣстѣ съ тѣмъ, онъ предлагалъ считать ихъ примитивною туземною расой.

Естественно, что такой выводъ не могъ удовлетворить ни историковъ, ни антропологовъ. Историки знали,-- и могли утверждать это, не дожидаясь результатовъ работы антрополога,-- что населеніе Московской губерніи въ "курганный періодъ" принадлежало къ финской національности. Съ друой стороны, антропологи не могли искать въ такое позднее время, какъ "курганный періодъ" (IX--XI в.), чистой въ антропологическомъ отношеніи расы; курганное населеніе должно было для нихъ быть не расой, а народомъ, съ тѣми или другими преобладающими расовыми признаками; что же касается преобладанія длинноголовія, то они находили этотъ признакъ вовсе не чуждымъ финскимъ народностямъ и не считали возможнымъ отрицать финскую національность курганскаго населенія изъ-за его долихоцефаліи. Такимъ образомъ, Коперницкій и Топинаръ, подобно русскимъ историкамъ и вопреки проф. Богданову, относили населеніе московскихъ кургановъ къ финіамъ, именно къ угорской группѣ, извѣстной своимъ длинноголовіемъ.

Когда десять лѣтъ спустя, по поводу предстоявшей тогда антропологической выставки, проф. Богдановъ вернулся къ русской краніологіи, онъ и самъ склонялся къ подобному мнѣнію. Описывая коллекцію курганныхъ череповъ изъ Суджи (Курской губерніи), онъ нашелъ, что суджанское длинноголовое племя "всего болѣе подходило къ длинноголовой угрской или ураю-алтайской отрасли финскаго племени". Что тутъ была задняя мысль, видно изъ того, что теперь, когда задняя мысль у проф. Богданова -- другая, онъ отказался отъ этого сопоставленія. Въ то же время, онъ неоднократно отождествлялъ (хотя съ вопросительнымъ знакомъ) и долихоцефаловъ московскаго курганнаго населенія съ мерянскимъ племенемъ финновъ, очевидно, подъ вліяніемъ работы гр. Уварова, вышедшей въ промежуткѣ. Брахицефаловъ курганнаго періода онъ готовъ былъ считать мордвою.

Сдѣлавъ эти уступки, проф. Богдановъ, однако же, не отказался нисколько отъ своей идеи -- коренной туземной расы въ центральной Россіи; онъ перенесъ только свое вниманіе на другое приложеніе той же идеи. Пусть курганное племя оказывается финнами; но оно исконное, антропологически-чистое и отъ него происходятъ великоруссы. "Меня мало интересовало въ этомъ вопросѣ (о курганномъ племени), -- говорилъ проф. Богдановъ и 1878 г.,-- то, чѣмъ окажутся великоруссы: финнами ли (такъ какъ и финны хорошій народъ, и недавно Вирховъ замѣтилъ, что никому изъ европейца не было бы стыдно признать себя финномъ въ виду ихъ солидныхъ качествъ уграми ли или славянами". Можетъ быть, тутъ нечаянно вскрыть изслѣдователемъ мотивъ, заставившій его въ работѣ 1867 года считать курганное населеніе не финнами, въ то же самое время, какъ онъ въ качествѣ антрополога отказывался опредѣлять его національность. Надо думать, что тогда "солидныя качества" финновъ не казались автору такими безспорный какъ послѣ авторитетнаго "замѣчанія" Вирхова. Какъ бы то ни было, мы должны повѣрить, что вопросъ о національности курганнаго племени для про Богданова -- второстепенный; главное же значеніе имѣетъ мысль объ истинности и антропологической чистотѣ курганнаго типа и о связи его съ великоруссами. "Мнѣ всегда казалось, что великоруссы не суть только этнографическій или историческій терминъ, а составляютъ антропологически понятіе, наблюденіе надъ темпераментомъ, способностями, формою прояви нія своей умственной жизни (показываетъ, что?) великоруссы вездѣ. Я они встрѣчаются, одни и тѣ же, что замѣчено хорошо иностранцами и беллетристами и менѣе до сего времени естествоиспытателями... Меня занималъ вопросъ о причинахъ устойчивости великорусскаго племени и его многихъ проявленій, хотя и косвенныхъ, физическаго единства (?). Такъ это или не такъ, опять въ конечномъ результатѣ было безразлично и въ научномъ, и въ естественно-историческомъ отношеніи, но не безразлично русскому не сдѣлать попытокъ узнать научно и фактически, дѣйствительно ли онъ помѣсь, или это понятіе о помѣси односторонне, основано на простыхъ предположеніяхъ". Принявъ курганное населеніе Московской губерніи за искомое, проф. Богдановъ долженъ былъ теперь лишь прослѣдить его дальнѣйшую судьбу для рѣшенія интересовавшаго его вопроса о постоянствѣ и расовомъ характерѣ великорусскаго типа. Онъ собралъ для этой цѣли, по примѣру Брока, до 300 череповъ изъ старыхъ московскихъ кладбищъ (XVI -- XVIII вв.) и, измѣривъ до 120 изъ нихъ, получилъ весьма интересный результатъ: оказалось, что большинство московскаго населенія брахицефалы (53%), 27,3% среднеголовыхъ и только 19,7% длинноголовыхъ что, слѣдовательно, "черепа принадлежатъ племени смѣшанному, въ кото ромъ въ весьма незначительномъ количествѣ отражается вліяніе длинноголовыхъ расъ, вошедшихъ въ составъ русскаго населенія, и главный контингентъ дали племена суббрахицефальныя и частью брахицефалы". Другими словами, сравнительно съ черепами курганнаго населенія оказывалась полная противуположность. Конечно, въ виду малаго количества тѣхъ и другихъ череповъ, въ виду чрезвычайной пестроты столичнаго населеніе было бы довольно рискованно ставить оба результата въ какую-либо генетическую связь. Рѣшившись на такое сопоставленіе, проф. Богдановъ нашелъ, что "если признать, что длинноголовый типъ есть остатокъ племенъ сходныхъ съ древними длинноголовыми (меря?), то суббрахицефаловъ и брахицефаловъ можно отнести къ первобытнымъ племенамъ мордвы и славянамъ". И такъ, второстепенный для изслѣдователя интересъ получилъ нѣкоторое удовлетвореніе: великоруссъ оказался въ его толкованіи, по крайней мѣрѣ отчасти, славяниномъ; за то его увѣренность въ исконности и чистотѣ великорусскаго типа должна была потерпѣть совершенное крушеніе, а вмѣстѣ и утратиться вѣра въ постоянство этого типа. Къ удивленію, патріотическій догматъ изслѣдователя выдержалъ это ученое испытаніе, повидимому, не бывшее даже для него особенно тяжелымъ: по крайней мѣрѣ, этотъ догматъ высказанъ (въ цитированныхъ выше словахъ) въ томъ самомъ мемуарѣ, который содержитъ его фактическое опроверженіе, и не видно, чтобъ авторъ замѣтилъ опасность подобнаго сосѣдства. И на московскомъ съѣздѣ проф. Богдановъ остается при старомъ мнѣніи, какъ видно изъ его упрека историкамъ, что они "съ своею массой народовъ дѣлаютъ непонятнымъ смыслъ процесса образованія великорусской Россіи и приписываютъ случайнымъ причинамъ то, что вытекаетъ изъ антропологическихъ свойствъ первоначальныхъ элементовъ населенія Россіи". Такимъ свойствомъ, объясняющимъ образованіе великорусскаго племени, проф. Богдановъ считаетъ, именно, антропологическое единство исконной расы, населявшей центральную Россію. "Если сравнимъ хорошо сформированные черепа курганныхъ долихоцефаловъ центральной и южной Россіи съ черепами кургановъ, расположенныхъ на границахъ территоріи длинноголовыхъ, т.-е. съ петербургскими, пермскими, донскими брахицефалами, то поймемъ, что эти долихоцефалы могли ассимилировать себѣ окружающихъ брахицефаловъ и образовать центральную, господствующую расу". Нѣсколько странно, съ антропологической точки зрѣнія,-- такъ какъ объ антропологической ассимиляціи идетъ здѣсь рѣчь,-- что долихоцефалы, чтобъ ассимилировать себѣ брахицефаловъ, сами сдѣлались брахицефалами. Проф. Богдановъ облегчаетъ себѣ, но отнюдь не устраняетъ этого затрудненія извѣстнымъ намъ соображеніемъ Вирхова. "Постепенно усиливающееся преобладаніе брахицефаліи не есть, по-моему,-- говоритъ онъ,-- исключительно результатъ смѣшенія съ короткоголовыми народами. Такъ было въ первыя времена исторіи, когда органическія вліянія расы были господствующими; но съ развитіемъ цивилизаціи начинается другой родъ вліяній, игравшій большую роль въ исторіи и могущій въ будущемъ играть еще большую, такъ какъ условія цивилизаціи ведутъ необходимо съ теченіемъ времени къ увеличенію короткоголовія" (авторъ разумѣетъ увеличеніе поперечнаго діаметра черепа). Но въ чемъ же, все-таки, заключается ассимиляція короткоголовыхъ длинноголовымъ и откуда взялъ антропологъ для послѣднихъ понятіе "господствующей" расы?

Это произошло потому, что въ промежуткѣ взглядъ проф. Богданова на курганныхъ долихоцефаловъ еще разъ существенно измѣнился. Онъ видѣлъ въ нихъ до сихъ поръ исконную расу, вошедшую, какъ одинъ изъ элементовъ, въ составъ великоруссовъ; но ему приходилось считать этотъ элементъ финскимъ. Занявшись описаніемъ коллекцій, продолжавшихъ поступать изъ разныхъ мѣстностей въ московское краніологическое собраніе, онъ долженъ былъ сдѣлать два новыхъ наблюденія. Съ одной стороны, въ курганныхъ черепахъ Новгорода, Твери, Ярославля, Полтавы, Кіева, Чернигова онъ находилъ все ту же "длинноголовую расу", болѣе или менѣе сходную съ долихоцефалами Московской губерніи. Если брахицефалію считать, какъ это принято въ настоящее время (1879 г.), за характеристическій краніологическій признакъ славянъ, то населеніе" всѣхъ этихъ мѣстностей приходилось считать "не-славянскимъ". Но, съ другой стороны, обладателей нѣкоторыхъ изъ этихъ серій череповъ, нацр., Черниговской губ., археологи считали безпорными славянами. Естественно было изслѣдователю, личныя симпатіи котораго находили несомнѣнное удовлетвореніе въ подобномъ выводѣ, придти къ идеѣ, кажется, давно у него назрѣвавшей,-- счесть своихъ длинноголовыхъ автохтоновъ въ полномъ ихъ составѣ прямыми предками славянъ. Эта идея объясняетъ намъ дальнѣйшее направленіе краніологическихъ изслѣдованій проф. Богданова. Съ этою мыслью онъ старается намѣтить границы длинноголоваго населенія такъ, чтобъ онѣ совпали съ границами русской народности, подчеркнуть короткоголовіе курганныхъ череповъ внѣ этихъ границъ, въ мѣстахъ жительства теперешняго инородческаго населенія. Факты, собираемые такими опытными краніометрами, какъ проф. Богдановъ и его помощники, продолжаютъ быть, конечно, вѣрными и поучительными попрежнему, но историко-этнографическій комментарій къ фактамъ становится еще болѣе прежняго произвольнымъ. Прежде всего, выводя современныхъ славянъ (короткоголовыхъ) изъ курганныхъ долихоцефаловъ, проф. Богдановъ принимаетъ теперь мнѣніе Пёше, по которому славяне были прежде длинноголовыми. Надо думать, что это мнѣніе совершенно основательно; но, принявъ его, проф. Богданову слѣдовало бы принятъ также и другое мнѣніе, не менѣе основательное и давно ему поставленное на видъ, именно, что и короткоголовіе финновъ не есть несомнѣнно установленный фактъ и могло замѣнить первоначальное длинноголовіе. Проф. Богдановъ и самъ, какъ мы видѣли, признавалъ длинноголовіе угорской (и чудской) группы финновъ, когда думалъ отожествить съ ними курганное населеніе центра. Онъ признаетъ это длинноголовіе и теперь, но употребляетъ его для другой цѣли. Дѣло въ томъ, что въ Пермской и Уфимской губ. курганные черепа, въ большинствѣ короткоголовые, даютъ, однако, значительный процентъ длинноголовыхъ. Проф. Богдановъ объясняетъ это такъ: "По историческимъ преданіямъ, страна башкиръ была населена прежде чудью. Одинъ очень компетентный археологъ и историкъ (Е. В. Барсовъ) производилъ раскопки въ Олонецкой губ., въ странѣ древней чуди, и добылъ черепа. "Эти черепа,-- говорить онъ,-- похожи на мерянскіе (т.-е. длинноголовые) до такой степени, что ихъ можно принять за послѣдніе. Такимъ образомъ, если чудь была аборигенами въ странѣ башкиръ, присутствіе длинноголовыхъ среди брахицефаловъ въ пріуральскихъ курганахъ легко объясняется". Насколько справедливы преданія о чуди, когда жила чудь на мѣстѣ башкиръ, кого разумѣть подъ чудью въ этомъ случаѣ, та ли же самая это чудь, какъ въ Олонецкой губ., измѣренъ ли черепъ "компетентнымъ археологомъ и историкомъ", позволяетъ ли сходство съ мерянскимъ длинноголовіемъ, доходящее до тождества, сопоставлять чудскій черепъ съ пріуральскими долихоцефалами, представляющими, по мнѣнію самого проф. Богданова, "совсѣмъ монгольскій видъ", тогда какъ мерянскіе долихоцефалы, опять по мнѣнію самого проф. Богданова, ничего монгольскаго не имѣютъ, есть ли мерянское длинноголовіе -- тоже финское или (съ его новой точки зрѣнія) славянское, -- всѣ эти вопросы даже не существуютъ для проф. Богданова и объясненіе дается ему, дѣйствительно, черезъ-чуръ "легко". Еще легче побѣждаетъ проф. Богдановъ другое затрудненіе подобнаго же рода. Черепа, собранные на развалинахъ древняго Булгара, столицы волжскихъ болгаръ, оказались тоже длинноголовыми. На этотъ разъ длинноголовіе кажется проф. Богданову не финскимъ, а славянскимъ. Дѣло въ томъ, что г. Иловайскій считаетъ волжскихъ болгаръ славянами, а, съ другой стороны, и дунайскіе болгары оказываются длинноголовыми. И такъ, затрудненіе разрѣшено блистательно и обращено въ лишній аргументъ въ пользу общаго вывода -- о славянствѣ длинноголовой расы. Правда, "черепа древняго Булгара представляютъ больше широкихъ, монголоидныхъ лицъ, чѣмъ черепа дунайскихъ и румелійскихъ болгаръ, и въ этомъ отношеніи болѣе походили на черепа чувашскіе"; правда, что по этой причинѣ, "если краніологическія данныя не представляютъ никакого (?) серьезнаго затрудненія для гипотезы объ этнографическомъ родствѣ казанскихъ болгаръ съ дунайскими и румелійскими, то, съ другой стороны, они недостаточно характеристичны и опредѣленны, чтобы подтвердить эту гипотезу съ несомнѣнностью". Изъ собственныхъ словъ проф, Богданова. только что выписанныхъ, не ясно ли, что они за то достаточно характеристичны, чтобы разрушить эту гипотезу? Но проф. Богдановъ здѣсь становится вдругъ остороженъ и недовѣрчивъ къ самому себѣ и заявляетъ, что его наблюденія не представляютъ для гипотезы "никакого серьезнаго затрудненія". И такъ, онъ присоединяется къ мнѣнію, что волжскіе болгары -- славяне и что они -- предки дунайскихъ славянъ? Въ этомъ мѣстѣ, очевидно, такъ, потому что иначе не имѣло бы смысла сопоставлять долихоцефальность тѣхъ и другихъ для объясненія привожскаго длинноголовія изъ славянскаго источника. Но, употребивъ здѣсь дунайскихъ болгаръ для этой цѣли, онъ не затрудняется въ другомъ мѣстѣ воспользоваться ими для другой, и совершенно противуположной. Дѣло въ томъ, что проф. Богдановъ помнить классическое ученіе о разселеніи славянъ съ Дуная. Найдя на Дунаѣ длинноголовыхъ славянъ, проф. Богдановъ немедленно создаетъ новую антропологическую теорію, вѣроятно, подкрѣпляемую въ его глазахъ историческимъ преданіемъ. "Всего вѣроятнѣе, что длинноголовые пришли въ Россію съ Дуная, гдѣ мы даже и теперь находимъ, что длинноголовые преобладаютъ въ современномъ населеніи". Но, вѣдь, они сами пришли -- и весьма поздно -- на Дунай съ Волги, по предъидущему предположенію? Тутъ, положимъ, затрудненіе лишь логическое, такъ какъ никакой серьезный изслѣдователь не будетъ теперь утверждать, что на Волгѣ жили славянскіе болгары, и никто не будетъ считать славянами орду Аспаруха. Дунайскіе славяне, конечно, не приходили съ Волги; но дѣло въ томъ, что они, все-таки, пришли на Дунай довольно поздно, на глазахъ исторіи, и, во всякомъ случаѣ, не изъ Азіи. Если же оставить въ сторонѣ старую сказку о разселеніи славянъ съ Дуная,-- что можетъ побудить антрополога вести съ Дуная европейскую длинноголовую расу? Съ одинаковымъ основаніемъ антропологъ могъ бы вывести ее на Дунай изъ срединной Европы; сторонники гипотезы а европейской прародинѣ арійцевъ были бы ему за это очень благодарны, а историкъ по отношенію къ славянамъ подкрѣпилъ бы его несомнѣнный фактами. Все это было бы такъ, если бы антропологія могла что-нибудь сдѣлать для этихъ вопросовъ съ однимъ только фактомъ географическаго распредѣленія длинноголовыхъ, и если бы самый этотъ фактъ былъ достаточно установленъ. Къ сожалѣнію, и послѣдняго обстоятельства нельзя утверждать относительно Россіи. Въ самомъ дѣлѣ, во что обратятся границы проф. Богданова, если откажемся отъ предвзятой мысли о короткоголовы древнихъ финновъ и расширимъ эту границу на весь сѣверо-востокъ Россіи (гдѣ Европеусъ находилъ достаточно длинноголовыхъ, чтобъ основать на этомъ свою гипотезу широкаго распространенія угорской группы) и на востокъ до волжскихъ болгаръ (или даже до Урала, какъ предлагаетъ считать самъ авторъ въ другомъ мѣстѣ) включительно?

Проф. Богдановъ ограничилъ свои сопоставленія предѣлами Россіи,-- "изъ скромности", какъ онъ выражался на конгрессѣ. Нельзя не признать, что именно въ этомъ случаѣ скромность, которою вообще не отличались обращенія проф. Богданова къ конгрессу, была совершенно излишня. Чтобъ убѣдиться, что длинноголовіе само по себѣ не даетъ указанія на ту или другую національность, надо было только привести извѣстные факты первоначальнаго распространенія его вообще въ срединной Европѣ и даже не и одной Европѣ только. "Въ двухъ главныхъ центрахъ брахицефаліи,-- говоритъ Топинаръ, -- гдѣ, какъ полагали прежде, нѣтъ другаго общаго типа, въ Азіи и въ Америкѣ, теперь признаютъ существованіе длинноголоваго типа, подраздѣляемаго на разновидности, когда-то широко распространеннаго, а потомъ исчезнувшаго и оставившаго только скудные слѣды мѣстами". Въ частности, "въ Азіи теперешнему короткоголовому населенію предшествовало длинноголовое, съ признаками совсѣмъ другаго рода, чѣмъ монголовъ, а, можетъ быть, и два населенія, одно аналогичное эскимосамъ другое -- аиносамъ или хаккасамъ". Для Европы, включая Россію и раскопки проф. Богданова, сопоставленіе длинноголовыхъ череповъ сдѣлано было еще въ 1876 г. Коперницкимъ въ его докладѣ О доисторическихъ черепахъ древней Польши на буда-пештскомъ конгрессѣ.

И такъ, указанія подобнаго рода должны были быть извѣстны проф. Богданову изъ спеціальной антропологической литературы. Къ удивленію, онъ узналъ о нихъ, или обратилъ на нихъ вниманіе, только, по письмамъ къ нему иностранныхъ ученыхъ. "Одинъ изъ выдающихся нѣмецкихъ антропологовъ,-- говоритъ онъ,-- видя мои черепа, написалъ мнѣ, что они чрезвычайно походятъ на черепа, находимыя въ древнихъ могилахъ южной Германіи (Reihengräber). Одинъ извѣстный шведскій антропологъ нашелъ, что они похожи на древніе шведскіе черепа. Побывавъ нѣсколько разъ въ европейскихъ музеяхъ, я былъ пораженъ сходствомъ череповъ, найденныхъ въ Германіи и принадлежавшихъ доисторическому населенію этой страны, съ нашими курганными черепами". Какъ и слѣдовало ожидать, подобныя наблюденія охладили проф. Богданова къ его теоріи и навели на болѣе трезвыя мысли. "Это было одной изъ причинъ того,-- продолжаетъ онъ,-- что въ послѣдніе годы я воздерживался отъ краніологическихъ занятій: я былъ подъ впечатлѣніемъ того досаднаго разсужденія, что, если исторія показываетъ намъ столько различныхъ народовъ въ Россіи и Западной Европѣ и если краніологія признаетъ только весьма небольшое количество типовъ, значитъ, краніологическія работы недостаточны для разрѣшенія вопросовъ о происхожденіи народовъ".

Изъ этого непріятнаго настроенія вывели проф. Богданова, по его словамъ, работы проф. Колльмана. Читатель припомнитъ, что, собственно, въ нихъ не было ничего утѣшительнаго для проф. Богданова: базельскій профессоръ окончательно отказывался найти чистыя расы въ составѣ первоначальнаго населенія Европы и считалъ все это населеніе смѣшаннымъ изъ четырехъ (собственно пяти) основныхъ антропологическихъ типовъ. Въ этомъ смыслѣ онъ и отвѣчалъ проф. Богданову на московскомъ конгрессѣ. Какъ бы то ни было, въ представленномъ на съѣздъ рефератѣ проф. Богдановъ принялъ въ соображеніе, если не новые взгляды, то, по крайней мѣрѣ, новую терминологію европейскихъ спеціалистовъ антропологіи и, сообразно этому, еще разъ передѣлалъ свои выводы. "Краніологи, по его словамъ, сами виноваты, что до сихъ поръ выводы ихъ науки не получили достодолжнаго научнаго значенія. Не искали ли они подчасъ несуществующаго, наприм., общаго типа славянскихъ череповъ? Нѣтъ ни славянскихъ, ни нѣмецкихъ, ни французскихъ череповъ, потому что эти понятія, какъ показываетъ Топинаръ въ своемъ докладѣ, суть понятія совсѣмъ другаго порядка: раса не есть національность" {Что подъ "краніологами" проф. Богдановъ разумѣетъ здѣсь и самого себя, видно изъ того, что еще въ 1879 г. онъ считалъ "вопросъ о древнѣйшемъ славянскомъ типѣ череповъ однимъ изъ наиболѣе интересныхъ и существенныхъ въ русской доисторической краніологіи".}. "Въ виду того, что эти (т.-е. русскіе туземные) длинноголовые встрѣчаются въ другихъ европейскихъ государствахъ запада и сѣвера, въ Австріи, Германіи, Швеціи, вѣроятно, и Даніи, я полагаю, что наиболѣе подходящимъ къ ихъ исторіи названіемъ будетъ названіе примитивныхъ длинноголовыхъ и длиннолицыхъ европейцевъ. Каковы бы ни были различія между народами срединной и сѣверной Европы, у нихъ между собой больше сходства въ темпераментѣ, чертахъ лица и другихъ антропологическихъ признакахъ, чѣмъ съ народами юга, происходящими отъ другой доисторической расы. Мы поймемъ эти сходства, когда признаемъ единство первоначальнаго длинноголоваго населенія, распространявшагося отъ Швейцаріи до Швеціи, отъ Балтійскаго моря до восточной Россіи, до Урала. Если пересмотрѣть съ этой точки зрѣнія вопросъ объ Urünnen, Urdeutаchen, Urslaven, Urdänen, Urschweizer и т. д., придется принять, что въ древнѣйшія времена эти Urvölker на крайнихъ предѣлахъ доисторическаго періода сливались въ однихъ Ureuropäer, курганныхъ длинноголовыхъ длиннолицыхъ".

Какъ видимъ, проф. Богдановъ опять спѣшить отъ антропологическаго наблюденія, которое само по себѣ весьма важно, хотя и не ново (ср. упомянутое сообщеніе Коперницкаго на буда-пештскомъ конгрессѣ), къ этнологическому толкованію этого наблюденія. Между тѣмъ, для подобнаго толкованія сдѣлать остается не мало. Во-первыхъ, чистота предполагаемой праевропейской длинноголовой и длиннолицей расы остается вполнѣ гипотетическою, въ реальности же мы имѣемъ, несомнѣнно, смѣшанное населеніе, въ лучшемъ случаѣ не восходящее дальше періода полированнаго камня, а для данныхъ проф. Богданова -- дальше вполнѣ историческаго періода (IX в. по P. X.), то-есть, въ обоихъ случаяхъ, времени не чистыхъ расъ, а смѣшанныхъ національностей. Во-вторыхъ, между появленіемъ исконной расы и ископаемыми останками вполнѣ извѣстныхъ намъ историческихъ національностей необходимо предположить огромный промежутокъ времени. Остается, слѣдовательно, чѣмъ-нибудь наполнить эти тысячелѣтія или десятки тысячелѣтій, прошедшихъ со времени появленія человѣка въ Европѣ до "курганнаго періода" проф. Богданова. Европейскіе спеціалисты на это пока не рѣшаются; самое большее, если они, какъ Фраасъ, стараются сократить этотъ промежутокъ до минимума и настаиваютъ на признаніи непрерывности, по крайней мѣрѣ, до-арійскаго населенія Европы или, какъ Пёше, доказываютъ туземное европейское происхожденіе арійцевъ. Но проф. Богдановъ поступаетъ рѣшительнѣе; этнографическія и лингвистическія группировки его не затрудняютъ: что случилось съ длиннолицыми пра-европейцами въ Западной Европѣ, его вовсе не интересуетъ; по отношенію же къ Россіи дѣло рѣшается просто.

"Эта примитивная раса длинноголовыхъ длиннолицыхъ съ теченіемъ времени раздѣлилась на различныя народности, которыя историки имѣютъ право перечислять: поляне, древляне, кривичи, сѣверяне и т. д." Подъ этимъ скромнымъ "и т. д." скрываются ни болѣе, ни менѣе, какъ финны. "Великоруссы такъ хорошо ассимилировали такъ называемыя финскія расы не потому, чтобъ они сами были финнами, а потому, что финскія народности и жители центральной Россіи происходили изъ той же примитивной длинноголовой расы". Но какой же критерій имѣется у проф. Богданова для различенія въ прошломъ "финскихъ народностей" отъ "жителей центральной Россіи", если тѣ и другіе суть отрасли одной и той же длинноголовой расы? На это проф. Богдановъ отвѣчаетъ только косвенно и весьма загадочно: "меряне представляютъ типъ спеціальной и весьма замѣчательной культуры, но не расу, не народъ, какъ показываютъ курганные черепа". Мы знаемъ, что курганные черепа показывали проф. Богданову сперва автохтонную расу вообще, потомъ народъ, сперва финскій, потомъ славянскій; но что они показываютъ ему теперь, когда они не означаютъ ни расы, ни народа, понять трудно. "Культуру" показываютъ, во всякомъ случаѣ, не черепа, а археологическія находки. Устранивъ мерянъ съ своей излюбленной территоріи длинноголовыхъ, проф. Богдановъ совсѣмъ уже не заботится объ остальныхъ финнахъ, это -- "такъ называемыя" финскія расы, происшедшія отъ тѣхъ же аборигеновъ и вновь съ ними слившіяся, но когда, на какомъ пространствѣ, внутри или внѣ намѣченной территоріи, все это остается совершенно невыясненнымъ.

Ясно, кажется, что новый и окончательный видъ гипотезы проф. Богданова, его предположеніе пра-европейской длинноголовой длиннолицей расы служитъ ему только для того, чтобы подъ новымъ флагомъ провезти свою старую контрабанду -- идею автохтонности и антропологической чистоты великоруссовъ, и что о серьезной разработкѣ этой гипотезы пока нѣтъ и рѣчи, какъ, впрочемъ, не было рѣчи и о разработкѣ предъидущихъ его предположеній. Ясно также, что, и разработанная серьезно, эта гипотеза болѣе годится для объясненія доисторическаго прошлаго, чѣмъ настоящаго, и можетъ освѣтить скорѣе расовыя отношенія европейскаго, чѣмъ національныя отношенія русскаго населенія. Ясно,-- н аконецъ, и то, что для выясненія послѣднихъ нѣтъ ни возможности, ни надобности игнорировать историческія, археологическія и лингвистическія данныя. Проф. Богдановъ очень пренебрежительно относится къ этого рода свѣдѣніямъ, потому что они ничего не могутъ дать ему по вопросу о древней расѣ въ Россіи. "Неужели,-- спрашиваетъ онъ,-- археологическія данныя относительно способа погребенія, формы могилъ, типа найденныхъ вещей и т. д. имѣютъ болѣе устойчивости, чѣмъ антропологическія данныя?... Почему считаютъ эти свѣдѣнія болѣе доказательными, болѣе научными, болѣе пригодными для такъ называемыхъ научныхъ соображеній, чѣмъ форму черепа, который нельзя привезти въ страну, какъ привозятъ утварь и украшенія, и нельзя измѣнить подъ вліяніемъ моды и посѣщеній странствующихъ торговцевъ? Не потому ли только эти предметы пользуются большею симпатіей, что ихъ легче группировать, что они бросаются въ глаза, что они интересны для толпы, а не потому, что они болѣе научны?"

Мы полагаемъ, что нѣтъ фактовъ болѣе или менѣе научныхъ самихъ по себѣ, но что изъ каждаго факта можно сдѣлать болѣе или менѣе научное употребленіе. Такъ, изъ формы черепа, факта антропологическаго, проф. Богдановъ могъ бы сдѣлать научное употребленіе, если бы помнилъ постоянно, что "краніологическія работы недостаточны для разрѣшенія вопросовъ о происхожденіи народовъ" и если бы онъ не забывалъ цитированнаго имъ когда-то словами проф. Лесгафта "мнѣнія, высказаннаго Гекели и другими англійскими и американскими учеными, сдѣлавшими большое количество измѣреній, что "одними краніологическими измѣреніями нельзя опредѣлить національности черепа". Онъ или воздержался бы тогда отъ сужденій о происхожденіи національностей, или постарался бы лучше вооружиться необходимыми для такихъ сужденій вспомогательными средствами. Нельзя же, въ самомъ дѣлѣ, считать серьезно подготовленнымъ въ этомъ направленіи изслѣдователя, который завершаетъ всѣ указанныя выше историко-этнографическія недоразумѣнія утвержденіемъ, что имя варяги "значило просто "воришки", такъ какъ ихъ ремесломъ было воевать и грабить".

Проф. Богданову возражали Вирховъ, Колльманъ и Серджи. Первый настаивалъ на необходимости сопоставлять антропологическія данныя съ историческими и археологическими, и всѣ трое считали самый антропологическій матеріалъ проф. Богданова слишкомъ отрывочнымъ и недостаточно обработаннымъ для его выводовъ Хронологическое распредѣленіе, также какъ и топографическая группировка матеріала, по ихъ замѣчанію, совершенно отсутствуютъ; за отсутствіемъ же ихъ нельзя заключать о непрерывности во времени явленій, можетъ быть, отдѣленныхъ цѣлыми столѣтіями и тысячелѣтіями, цѣлымъ рядомъ этнографическихъ переворотовъ; нельзя заключать: и о непрерывности въ пространствѣ -- явленій, сходныхъ только по одному признаку (длинноголовію), который самъ по себѣ можетъ еще имѣть существенно-различное происхожденіе (наприм., развитіе затылочныхъ или развитіе лобныхъ частей черепа, соотвѣтствующихъ двумъ родамъ долихоцефаліи -- окципитальной и фронтальной) и характеризовать совершенно различныя національности.

Важность темы и сомнительность ея выполненія удержали насъ на рефератѣ проф. Богданова дольше, чѣмъ позволяетъ размѣръ этого обзора. Чтобы не выйти изъ рамокъ обзора, намъ приходится ограничиться далѣе лишь немногими и краткими указаніями на другія работы, представленныя конгрессу. Назовемъ, прежде всего, докладъ проф. Н. Зографа, близкій по темѣ къ реферату проф. Богданова, хотя и совершенно различный по исполненію. Проф. Зографъ, очевидно, не боится "потерять за деревьями лѣса" и начинаетъ изученіе "антропологическихъ типовъ великоруссовъ въ центральныхъ губерніяхъ Россіи" не съ конца, а съ начала, съ собиранія данныхъ о современномъ населеніи изучаемыхъ имъ мѣстностей; изъ своихъ массовыхъ наблюденій путемъ установившихся во французской школѣ методовъ онъ; выводитъ антропологическіе типы и затѣмъ ищетъ въ историческихъ данныхъ объясненія наблюденныхъ имъ типовъ изъ столкнувшихся нѣкогда въ наблюдаемыхъ мѣстностяхъ различныхъ національностей. По наблюденіямъ проф. Зографа, въ населеніи центральныхъ губерній можно различить, кромѣ средняго, два крайнихъ типа, изъ которыхъ одинъ преобладаетъ въ юго-западной, а другой -- въ сѣверо-восточной половинѣ изученной имъ области. Первый, свѣтлорусый, сохранившій незначительные слѣды длинноголовія, авторъ сводитъ къ славянамъ; второй, темнорусый, низкорослый и безъ исключенія короткоголовый -- къ финнамъ; въ результатѣ, его изслѣдованіе "еще разъ, но другимъ путемъ, констатируетъ тотъ извѣстный фактъ, что великоруссы представляютъ результатъ смѣшенія двухъ народовъ, или, точнѣе, двухъ группъ народовъ, славяно-литовскаго и урало-китайскаго". Къ подробностямъ изслѣдованія г. Зографа, вышедшаго недавно отдѣльною книгой, мы, впрочемъ, еще будемъ имѣть случай вернуться.

Антропологическіе вопросы поглощали все вниманіе московскаго съѣзда и баронъ де-Бай былъ правъ, когда жаловался на предпослѣднемъ засѣданіи, что на долю собственно, археологіи осталось немного. Ни одинъ изъ предъидущихъ съѣздовъ не оставался такъ строго въ рамкахъ доисторической археологіи, какъ московскій. Единственнымъ значительнымъ рефератомъ, выходившимъ изъ предѣловъ неолитическаго періода, былъ докладъ того же барона де-Бая, хорошо извѣстнаго въ Европѣ своими раскопками пещеръ въ департаментѣ Марны, гдѣ находится его фамильный замокъ, и изслѣдованіями въ области варварскаго искусства эпохи переселенія. Къ послѣдней области и относился его рефератъ. Баронъ де-Бай сопоставилъ болѣе подробно, чѣмъ это дѣлалось прежде, находки такъ называемаго меровингскаго или готскаго стиля въ Западной Европѣ, Венгріи и южной Россіи и старался выяснить роль готовъ въ распространеніи этого искусства съ востока на западъ. Замѣтимъ только, что для русской археологіи Востокъ лежитъ дальше, чѣмъ для французской, и что тамъ, гдѣ кончается задача послѣдней, задача первой только начинается. Баронъ де-Бай, болѣе чѣмъ прежде, склоненъ соглашаться, что элементы "готскаго" стиля возникли на азіатскомъ Востокѣ; но эту общепризнанную теперь мысль предстоитъ еще обставить фактическими доказательствами. Не мѣшаетъ, кстати, подчеркнуть одно очень важное обстоятельство, могущее свидѣтельствовать о національности, носившей украшенія "готскаго" стиля, не менѣе, чѣмъ нацарапанныя на этихъ предметахъ готскія имена. Дѣло въ томъ, что произведенія этого стиля попадались уже нѣсколько разъ вмѣстѣ съ искусственно-деформированными черепами.

Вопросъ о національности этихъ череповъ давно и усердно дебатируется; насколько широки предѣлы спора, можно судить по тому, что объ обычаѣ деформированія упоминаетъ впервые Гиппократъ въ V в. до P. X., а въ послѣдній разъ братъ Юліанъ, венгерскій миссіонеръ XIII в., первый на Кавказѣ, второй у Азовскаго моря. Наибольшее количество находокъ и относится къ сѣверо-восточнымъ берегамъ Черноморья, особенно къ Крыму; отсюда одиночныя находки направляются въ Венгрію, Австрію, Швейцарію, Францію и даже Англію. Однимъ изслѣдователямъ приходила по поводу этихъ череповъ мысль о гуннахъ и аварахъ, другіе (Брока) относили ихъ къ миграціи киvровъ -- киммеріянъ въ VI--VII в. до P. X., третьи (Ленгоссекъ), напротивъ, отодвигали ихъ къ XIII или даже XVI в. по P. X. и относили ихъ къ тюркамъ. Находки вещей очень рѣдки при деформированныхъ черепахъ; тѣмъ интереснѣе найденныя недавно г. Косцюшко въ некрополѣ Херсонеса при подобныхъ черепахъ серебряныя серьги, имѣющія форму многогранника, ребра котораго представляютъ гладкую серебряную оправу, а треугольныя стороны заполнены вставными камнями съ отшлифованною плоскою поверхностью. Совершенно тождественныя серьги оказываются въ числѣ находокъ готскаго стиля въ Венгріи, снимки съ которыхъ были представлены барономъ де-Баемъ. Переходъ формъ въ данномъ случаѣ долженъ относить ея къ IV--VI вѣку и національность, занесшую эту форму въ Венгрію, едва ли слѣдуетъ считать готскою.

Заканчивая этотъ обзоръ, мы не можемъ не указать на небольшой, но весьма интересный отчетъ о Послѣднихъ результатахъ чешской доисторической археологіи Любора Нидерле. Нельзя не отдать справедливости той систематичности и строгой научности, съ какой ведутся теперь археологическія розысканія въ Чехіи; нельзя не позавидовать той тѣсной связи, въ которой стоятъ тамъ антропологическій, археологическій и историческій элементы научнаго комментарія раскопокъ; нельзя не замѣтить, какъ быстро чешская археологія двинулась впередъ и какихъ солидныхъ результатовъ она достигла, благодаря отмѣченнымъ качествамъ; нельзя, наконецъ, не пожелать, чтобъ этотъ близкій намъ примѣръ послужилъ на пользу нашей отечественной археологіи.

П. Милюковъ.

"Русская Мысль", кн.IX, 1892