Русская литературная сказка / Сост. и примеч. Н. А. Листиковой. -- М.: Сов. Россия, 1989.
OCR Бычков М. Н.
Русалка
Иван да Марья
Ведьмак
Водяной
Кикимора
Дикий кур
Полевик
Иван-царевич и Алая-Алица
Соломенный жених
Странник и змей
Проклятая десятина
Звериный царь
Хозяин
Синица
Во льду дед Семен бьет прорубь -- рыбку ловить. Прорубь не простая -- налажена с умом.
Дед обчертил пешней круг на льду, проколупал яму, посередине наладил изо льда же кольцо, а внутри его ударил пешней.
Хлынула спертая, студеная вода, до краев наполнила прорубь.
С водой вошли рыбки -- снеток, малявка, плотва.
Вошли, поплавали, а назад нет ходу -- не пускает кольцо.
Посмеялся своей хитрости дед Семен, приладил сбоку к проруби канавку -- сачок заводить и пошел домой, ждать ночи -- когда и большая рыбина в прорубь заходит.
Убрал дед Семен лошадь и овцу -- все свое хозяйство -- и полез на печь.
А жил он вдвоем со старым котом на краю села в мазанке.
Кот у деда под мышкой песни запел, тыкался мокрым носом в шею.
-- Что ты, неугомонный,-- спрашивал дед,-- или мышей давно не нюхал?
Кот ворочался, старался выговорить на кошачьем языке не понять что.
"Пустяки",-- думает дед, а сна нет как нет.
Проворочался до полуночи, взял железный фонарь, сачок, ведро и пошел на речку.
Поставил у проруби железный фонарь, стал черенком постукивать по льду.
-- Ну-ка, рыбка, плыви на свет.
Потом разбил тонкий ледок, завел сачок и вытянул его полный серебряной рыбешки.
"Что за диво,-- думает дед,-- никогда столько рыбы не лавливал. Да смирная какая, не плещется".
Завел и еще столько же вытянул. Глазам не верит: "Нам с котом на неделю едева не проесть".
Посветил фонарем в прорубь -- и видит, на дне около кольца лежит темная рыбина.
Распоясался дед Семен, снял полушубок, рукава засучил, наловчился да руками под водой и ухватил рыбину.
А она хвостом не бьет,-- смирная.
Завернул дед рыбу в полу, подхватил ведро с малявками и домой...
-- Ну,-- говорит,-- котище, поедим на старости до отвала, смотри...
И вывалил из полы на стол.
И на столе вытянула зеленый плес, руки сложила, спит русалка, личико -- спокойное, детское...
Дед -- к двери, ведро уронил, а дверь забухла,-- не отворяется.
Русалка спит...
Обошелся дед понемногу; пододвинулся поближе, потрогал -- не кусается, и грудь у нее дышит, как у человека.
Старый кот рыбу рассыпанную не ест, на русалку смотрит,-- горят котовские глаза.
Набрал дед тряпья, в углу на печке гнездо устроил, в головах шапку старую положил, отнес туда русалку, а чтобы тараканы не кусали -- прикрыл решетом.
И сам на печку залез, да не спится.
Кот ходит, на решето глядит...
Всю ночь проворочался старый дед; поутру скотину убрал да опять к печке: русалка спит; кот от решета не отходит.
Задумался дед; стал щи из снетков варить, горшок валится, чаду напустил...
Вдруг чихнуло...
-- Кот, это ты? -- спрашивает дед.
Глянул под решето, а у русалки открытые глаза,-- све-тятся. Пошевелила губами:
-- Что это ты, дед, как чадишь, не люблю я чаду.
-- А я сейчас,-- заторопился дед, окно поднял, а горшок с недоваренными щами вынес за дверь.
-- Проснулась? А я тебя было за щуку опознал. Половина дня прошла, сидят дед и кот голодные. Русалка говорит:
-- Дед Семен, я есть хочу.
-- А я сейчас, вот только,-- дед помялся,-- хлебец ржаной у меня, больше ничего нет.
-- Я леденцов хочу.
-- Сейчас я, сейчас...-- Вышел дед на двор и думает: "Продам овцу,-- куда мне овца? Куплю леденцов..."
Сел на лошадь, овцу через шею перекинул, поскакал в село.
К вечеру вернулся с леденцами.
Русалка схватила в горсть леденцов -- да в рот, так все и съела, а наевшись, заснула...
Кот сидел на краю печки, злой, урчал.
Приходит к деду внучонок Федька, говорит:
-- Сплети, дед, мочальный кнут...
Отказать нельзя. Принялся дед кнут вить, хоть и не забавно, как раньше бывало.
Глаза старые, за всем не углядишь, а Федька на печку да к решету.
-- Деда, а деда, что это? -- кричит Федька и тянет русалку за хвост... Она кричит, руками хватается за кирпичи.
-- Ах ты, озорник! -- никогда так не сердился дед Семен; отнял русалку, погладил, а Федьку мочальным кнутом:-- Не балуй, не балуй...
Басом ревел Федька:
-- Никогда к тебе не приду...
-- И не надо.
Замкнулся дед, никого в избу не пускал, ходил мрачный. А мрачнее деда -- старый рыжий кот...
-- Ох, недоброе, кот, задумал,-- говорил дед. Кот молчал.
А русалка просыпалась, клянчила то леденцов, то янтарную нитку. Или еще выдумала:
-- Хочу самоцветных камушков, хочу наряжаться.
Нечего делать -- продал дед лошадь, принес из городе сундучок камушков и янтарную нитку.
-- Поиграй, поиграй, золотая, посмейся.
Утром солнце на печь глядело, сидела русалка, свесив зеленый плес с печи, пересыпала камушки из ладони в ладонь, смеялась.
Дед улыбался в густые усы, думал: "Век бы на нее просмотрел".
А кот ходил по пустому хлеву и мяукал хриплым мявом, словно детей хоронил. Потом прокрался в избу. Шерсть дыбом, глаза дикие.
Дед лавку мыл; солнце поднималось, уходило из избы...
-- Дед, дед! -- закричала русалка.-- Разбери крышу, чтобы солнце весь день на меня светило.
Не успел дед повернуться, а кот боком махнул на печь, повалил русалку, искал усатой мордой тонкое горло.
Забилась русалка, вывертывается. Дед на печь, оттащил кота.
-- Удуши кота, удуши кота,-- плачет русалка.
-- Кота-то удушить? -- говорит дед.-- Старого!..
-- Он меня съест.
Скрутил дед тонкую бечевку, помазал салом, взял кота, пошел в хлев.
Бечевку через балку перекинул, надел на кота петлю.
-- Прощай, старичок...
Кот молчал, зажмурил глаза.
Ключ от хлева дед бросил в колодезь.
А русалка долго на этот раз спала: должно быть, с перепугу.
Прошла зима. Река разломала лед, два раза прорывала плотину, насилу успокоилась.
Зазеленела на буграх куриная слепота, запахло березами, и девушки у реки играли в горелки, пели песни.
Дед Семен окно раскрыл; пахучий, звонкий от песен ветер ворвался в низкую избу.
Молча соскочила с печи русалка, поднялась на руках.
Глядит в окно, не сморгнет, высоко дышит грудь.
-- Дед, дед, возьми меня: я к девушкам хочу.
-- Как же мы пойдем, засмеют они нас.
-- Я хочу, возьми меня.-- Натерла глаза и заплакала.
Дед смекнул.
Положил русалку за пазуху, пошел на выгон, где девушки хоровод водили.
-- Посмотрите-ка,-- закричали девушки,-- старый приплелся!..
Дед было барахтаться... Ничего не помогло -- кричат, смеются, за бороду тянут. От песен, от смеха закружилась стариковская голова.
А солнышко золотое, ветер степной...
И за самое сердце укусила зубами русалка старого деда,-- впилась...
Замотал дед головой да -- к речке бегом бежать...
А русалка просунула пальцы под ребра, раздвинула, вцепилась зубами еще раз. Заревел дед и пал с крутого берега в омут.
С тех пор по ночам выходит из омута, стоит над водой седая его голова, мучаясь, открывает рот.
Да мало что наплести можно про старого деда!
Десятая неделя после пасхи -- купальские дни.
Солнце самый пуп земли печет, и зацветает дивная Полынь-трава. В озера, на самое зеленое дно, под коряги подводные, под водоросли глядит огненное солнце.
Негде упрятаться русалкам-мавкам, и в тихие вечера, в лунные ночи уходят они из вод озерных и хоронятся в деревьях, и зовут их тогда древяницами.
Это присказка, а сказка вот какая.
Жили-были брат Иван да сестра Марья в избенке на берегу озера.
Озеро тихое, а слава о нем дурная: водяной шалит.
Встанет над озером месяц, начнут булькать да ухать в камышиных заводях, захлюпают по воде словно вальками, и выкатит из камышей на дубовой коряге водяной, на голове колпак, тиной обмотан. Увидишь, прячься -- под воду утянет.
Строго брат Иван наказывал сестре Марье:
-- Отлучусь я, так ты после сумерек из хаты -- ни ногой, песни не пой над озерной водой, сиди смирно, тихо, как мыши сидят...
-- Слушаю, братец! -- говорит Марья.
Ушел Иван в лес. Скучно стало Марье одной за станком сидеть; облокотилась она и запела:
Где ты, месяц золотой? --
Ходит месяц над водой,--
В глыбко озеро взглянул,
В темных водах утонул...
Вдруг стукнуло в ставню.
-- Кто тут?
-- Выдь к нам, выдь к нам,-- говорят за ставней тонкие голоса.
Выбежала Марья и ахнула.
От озера до хаты -- хороводы русалочьи.
Русалки-мавки взялись за руки, кружатся, смеются, играют.
Всплеснула Марья ладошами. Куда тут! -- обступили ее мавки, венок надели...
-- К нам, к нам в хоровод, ты краше всех, будь наша царица.-- Взяли Марью за руки и закружились.
Вдруг из камыша вылезла синяя раздутая голова в колпаке.
-- Здравствуй, Марья,-- захрипел водяной,-- давно я тебя поджидал...-- И потянулся к ней лапами...
Поздним утром пришел Иван. Туда, сюда,-- нет сестрицы. И видит -- на берегу башмаки ее лежат и поясок.
Сел Иван и заплакал.
А дни идут, солнце ближе к земле надвигается.
Настала купальская неделя.
"Уйду,-- думает Иван,-- к чужим людям век доживать, вот только лапти новые справлю".
Нашел за озером липку, ободрал, сплел лапти и пошел к чужим людям.
Шел, шел, видит -- стоит голая липка, с которой он лыки драл.
"Ишь ты, назад завернул",-- подумал Иван и пошел в другую сторону.
Кружил по лесу и опять видит голую липку.
-- Наважденье,-- испугался Иван, побежал рысью. А лапти сами на старое место загибают...
Рассердился Иван, замахнулся топором и хочет липку рубить. И говорит она человеческим голосом:
-- Не руби меня, милый братец...
У Ивана и топор вывалился.
-- Сестрица, ты ли?
-- Я, братец; царь водяной меня в жены взял, теперь я древяница, а с весны опять русалкой буду... Когда ты с меня лыки драл, наговаривала я, чтобы не уходил отсюда далеко.
-- А нельзя тебе от водяного уйти?
-- Можно, найти нужно Полынь-траву на зыбком месте и мне в лицо бросить.
И только сказала, подхватили сами лапти, понесли Ивана по лесу.
Ветер в ушах свистит, летят лапти над землей, поднимаются, и вверх в черную тучу мчится Иван.
"Не упасть бы",-- подумал и зацепился за серую тучу -- зыбкое место.
Пошел по туче -- ни куста кругом, ни травинки.
Вдруг зашевелился под ногами и выскочил из тучевой ямы мужичок с локоток, красная шапочка.
-- Зачем сюда пришел? -- заревел мужичок, как бык, откуда голос взялся.
-- Я за Полынь-травою,-- поклонился Иван.
-- Дам тебе Полынь-траву, только побори меня цыганской ухваткой.
Легли они на спины, по одной ноге подняли, зацепились, потянули.
Силен мужичок с локоток, а Ивану лапти помогают.
Стал Иван перетягивать.
-- Счастье твое,-- рычит мужичок,-- быть бы тебе на седьмом небе, много я закинул туда вашего брата. Получай Полынь-траву.-- И бросил ему пучок.
Схватил траву, побежал вниз Иван, а мужичок с локоток как заревет, как загрохочет и язык красный из тучи то метнет, то втянет.
Добежал до липки Иван и видит -- сидит на земле страшный дед, водит усами...
-- Пусти,-- кричит Иван,-- знаю, кто ты, не хочешь ли этого? -- И ткнул водяному в лицо Полынь-травою.
Вспучился водяной, лопнул и побежал ручьем быстрым в озеро.
А Иван в липку бросил Полынь-траву, вышла из липки сестрица Марья, обняла брата, заплакала, засмеялась.
Избушку у озера бросили они и ушли за темный лес -- на чистом поле жить, не разлучаться.
И живут неразлучно до сих пор, и кличут их всегда вместе -- Иван да Марья, Иван да Марья.
На пне сидит ведьмак, звезды считает когтем -- раз, два, три, четыре... Голова у ведьмака собачья и хвост здоровенный, голый.
...Пять, шесть, семь... И гаснут звезды, а вместо них на небе появляются черные дырки. Их-то и нужно ведьмаку -- через дырки с неба дождик льется.
А дождик с неба -- хмара и темень на земле.
Рад тогда ведьмак: идет на деревню людям вредить.
Долго ведьмак считал, уж и мозоль на когте села.
Вдруг приметил его пьяненький портной: "Ах ты, говорит, гад!" И побежал за кусты к месяцу -- жаловаться.
Вылетел из-за сосен круглый месяц, запрыгал над ведьмаком --• не дает ему звезд тушить. Нацелится ведьмак когтем на звезду, а месяц -- тут как тут, и заслонит.
Рассердился ведьмак, хвостом закрутил -- месяц норовит зацепить и клыки оскалил.
Притихло в лесу. А месяц нацелился -- да как хватит ведьмака по зубам...
Щелкнул собачьей пастью ведьмак, откусил половину у месяца и проглотил.
Взвился месяц ущербный, свету невзвидел, укрылся за облако.
А ведьмак жалобно завыл, и посыпались с деревьев листочки.
У ведьмака в животе прыгает отгрызанный месяц, жжет; вертится юлой ведьмак, и так и сяк --нет покоя...
Побежал к речке и бултыхнулся в воду... Расплескалась серебряна вода. Лег ведьмак на прохладном дне. Корчится. Подплывают русалки стайкой, как пескари, маленькие... Уставились, шарахнулись, подплыли опять и говорят:
-- Выплюнь, выплюнь месяц-то.
Понатужился ведьмак, выплюнул, повыл немножко й подох.
А русалки ухватили голубой месяц и потащили в самую пучину.
На дне речки стало светло, ясно и весело.
А месяц, что за тучей сидел, вырастил новый бок, пригладился и поплыл между звезд по синему небу.
Не впервые ясному бока выращивать.
Лежит на возу мужик, трубочку посасывает -- продает черного козла. А народу на ярмарке -- труба нетолченая.
Подходит к мужику седой старец, кафтан на нем новый, а полы мокрешеньки.
-- Ишь, угораздило тебя на сухом месте измочиться,-- сказал мужик.
Поглядел старец из-под косматых бровей и спрашивает:
-- А ты пустяки не говори; продажный козел-то?
-- Не для себя же я козла привел; продажный.
Сторговались за три рубля, старик увел козла, а мужик принялся в кисет деньги совать и видит -- вместе трешницы лягушиная шкурка.
-- Держите его, православные! -- закричал мужик.-- Водяной по ярмарке ходит!
Собрался народ: стали шуметь, рукавицами махать; мужика в волостную избу повели; продержали весь день и выпустили; и пошел он в сумерки домой, а дорога -- лесом. Вдруг видит мужик: идет его козел, крутые рога опустил, топает ножками, а на нем верхом чучело сидит зеленое, рачьи усы растопыркой, глаза плошками.
Проехало чучело, ухватило лапой мужика, посадило с собой рядом; помчались к озеру да с кручи вместе прыг в воду, очутились на зеленом дне.
-- Ну,-- говорит ему чучело,-- народ мутить, меня ловить будешь али нет?
-- Нет, уж теперь мне, батюшка водяной, не до смеху.
-- А чем ты себя можешь оправдать, чтобы я тебя сейчас не съел?
-- Мы народ рабочий,-- отвечает мужик,-- поработаю на тебя.
-- А что делать умеешь?
-- Неученые мы, батюшка водяной, только баклуши и бьем.
-- Хорошо,-- говорит водяной,-- бей баклуши...-- и ушел.
Стал мужик из осиновых чурбанов баклуши бить, сам плачет, рыдает. Много набил, целую кучу. Пришел водяной и удивился:
-- Ты что это вытворяешь?
-- Баклуши бью, как вы приказали.
-- А на что мне баклуши?
Почесал мужик спину:
-- Ложки из них делать.
-- А на что мне ложки?
-- Горячее хлебать.
-- Ах ты, дурень, ведь я одну сырую рыбу ем. Ни к чему ты, мужик, не годишься. Держись.
Щелкнул водяной мужика по маковке и обернул его в ерша.
Потом усы раздвинул, рот раскрыл и стал ерша заглатывать. А мужик, хоть и в ерша перевернулся, и тут угодить не мог; уперся водяному поперек горла щетиной. Закашлял водяной, задавился, вытащил ерша и выкинул его из воды на берег. Отдышался мужик, встал на ноги в своем виде, почесался и сказал:
-- Ну да, оно ведь это тоже нелегко, с крестьянством-то.
Над глиняным яром -- избушка, в избушке старушка живет и две внучки: старшую зовут Моря, младшую Дуничка.
Один раз -- ночью -- лежит Моря на печи,-- не спится. Свесила голову и видит.
Отворилась дверь, вошла какая-то лохматая баба, вынула Дуничку из люльки и -- в дверь -- и была такова.
Закричала Моря:
-- Бабынька, бабынька, Дуньку страшная баба унесла...
А была та баба -- кикимора, что крадет детей, а в люльку подкладывает вместо них полено.
Бабушка -- искать-поискать, да, знать, кикимора под яр ушла в омут зеленый. Вот слез-то что было!
Тоскует бабушка день и ночь. И говорит ей Моря:
-- Не плачь, бабушка, я сестрицу отыщу.
-- Куда тебе, ягодка, сама только пропадешь.
-- Отыщу да отыщу,-- твердит Моря. И раз, когда звезды высыпали над яром, Моря выбежала крадучись из избы и пошла куда глаза глядят.
Идет, попрыгивает с ноги на ногу и видит -- стоит над яром дуб, а ветки у дуба ходуном ходят. Подошла ближе, а из дуба торчит борода и горят два зеленых глаза...