Книговод

Последнее слово науки

Португалов Вениамин Осипович


   

ПОСЛѢДНЕЕ СЛОВО НАУКИ. *)

(Продолженіе.)

*) См. No 11 и 12 "Дѣла" 1869 г.

ПОДБОРЪ ВЪ ПРИРОДѢ.

"Ни одно міровое событіе въ жизни человѣчества
не совершилось безъ страсти."

(Посвящается Надеждѣ Павловнѣ Ивановой.)

   Величественное зданіе науки, которымъ теперь человѣчество по справедливости гордится, воздвигнуто не со вчерашняго дня. Тяжелымъ путемъ испытаній ознаменовалась вѣковая исторія ея медленнаго развитія. Въ самой глубокой и отдаленной древности зародышъ ея уже былъ встрѣчаемъ то иронической улыбкой, то жестокимъ преслѣдованіемъ и гоненіями. Какой нибудь Аристотель долженъ былъ бѣжать отъ своего царственнаго покровителя, чтобъ избѣгнуть насильственной смерти. Величайшій мудрецъ древности Сократъ за свое глубокое пониманіе долженъ былъ выпить горчайшую чашу цикуты. И съ легкой руки этого безчеловѣчнаго событія и до настоящаго времени многимъ послѣдователямъ Сократовыхъ тенденцій достаются на долю то язвительная иронія, то подобныя же гоненія. Но этимъ не остановить порывистаго стремленія науки впередъ и, безпристрастная въ своихъ изысканіяхъ и изслѣдованіяхъ, она не остановится передъ внѣшними преградами и не отвернется ни отъ какихъ выводовъ. Смѣло и прямо: должны мы поэтому смотрѣть ей за глаза, смѣло и честно должны мы воспринимать ея истины, провѣренныя лучшими современными умами стойко и твердо должны мы отстаивать ея вѣрные и непогрѣшимые законы, какъ ваши лучшія убѣжденія, какъ наше единственное, самое пригожее и самое утѣшительное достояніе.
   Всѣ предшествовавшіе намъ вѣка были богаты хорошими наблюденіями; во всѣ времена были люди, тщательно подмѣчавшіе явленія, собиравшіе факты и стремившіеся къ плодотворнымъ изысканіямъ. Но только рѣдко удавалось людямъ науки докапываться до несомнѣнныхъ обобщеній. Пока люди жили отдѣльными группами, мало интересовавшими другъ друга, они довольствовались самыми ограниченными міровоззрѣніями, успокоивались обычнымъ ходомъ своей жизни, и этотъ ходъ жизни, эта стоячая муть казались каждой отдѣльной группѣ людской единственно вѣрной и непогрѣшимой нормой житейской. Такъ, напримѣръ, религія, какъ относительное человѣческое понятіе, разнообразится чуть не съ каждымъ градусомъ широты и долготы всего земного шара. Но до всеобъемлющаго мірового обобщенія христіанства и повсемѣстнаго его распространенія человѣчество не скоро еще дойдетъ, хотя непогрѣшимость его истинъ дознана теперь лучшими передовыми умами. Вообще говоря, масса людская неспособна отрѣшаться отъ отдѣльныхъ фактовъ и восходить до пониманія научныхъ обобщеній. Между тѣмъ какъ вся суть-то въ нихъ. Нашъ же девятнадцатый вѣкъ по преимуществу богатъ широкими и плодотворными обобщеніями, возведенными первоклассными умами на степень научныхъ законовъ, научныхъ истинъ. Къ числу таковыхъ обобщеній мы относимъ подмѣченный Дарвиномъ въ органической природѣ естественный подборъ.
   Совершенно напрасно мы успокоиваемся на томъ фактѣ, что мы стоимъ на уровнѣ европейскаго образованія. Сила и качество умственной культуры народа опредѣляются не мертвой массой разрозненныхъ научныхъ фактовъ и наблюденій, а силой и вѣрностію ихъ обобщенія. Но что же въ этомъ отношеніи мы внесли новаго въ общую сокровищницу европейской науки? Ровно ничего. Заявили ли мы себя хотя однимъ какимъ нибудь знаменательнымъ обобщеніемъ въ общей экономіи европейской мысли? Ровно никакимъ. И не только самобытнаго творчества у насъ доселѣ незамѣтно, но даже усвоеніе европейской науки происходитъ до nec plus ultra туго. Какъ же, когда лучшія европейскія сочиненія переводятся и издаются въ числѣ какихъ нибудь 1000 или 2000 экземпляровъ, расходящихся преимущественно въ столицѣ, гдѣ они на половину гніютъ въ магазинахъ. Какой тутъ можетъ быть толкъ, когда сочиненіе какого нибудь Милля или Дарвина печатается въ нѣсколькихъ стахъ экземплярахъ на 60 милліоновъ жителей. Посмотрите, съ какой ироніей, злобой, подчасъ негодованіемъ встрѣчаютъ въ провинціи всякую здравую мысль, давнымъ давно ставшую на Западѣ избитой фразой. И если среди этой всеобщей апатіи кой-гдѣ мелькнетъ свободный мыслитель, скромный пасынокъ европейской науки, то положеніе его самое незавидное, самое жалкое. Жертва научнаго развитія, онъ мечется какъ угорѣлый и мается весь свой вѣкъ, какъ безпомощная, ненужная вещь, какъ излишняя роскошь, какъ алмазъ въ навозной кучѣ, попираемый пѣтушьими ногами высокомѣрныхъ провинціальныхъ невѣждъ. Понятно, что при такомъ состояніи и настроеніи общества, трудно добиться снисходительности, вниманія, а тѣмъ паче усвоенія европейскихъ обобщеній. Мы хотимъ здѣсь указать, насколько отъ этого въ убыткѣ сама же публика.
   Всякое усовершенствованіе организаціи, приносящее пользу животному, улучшающее его существованіе или могущее продлить ч его жизнь или сдѣлать ее менѣе подверженною внѣшнимъ невзгодамъ или менѣе строго-зависимою отъ внѣшнихъ условій,-- всякое такое улучшеніе организаціи животнаго и притомъ не по отношенію къ намъ лично, а по отношенію къ самому животному, хотя бы и не сознаваемому вполнѣ самимъ животнымъ -- мы вправѣ назвать прогрессомъ въ животной сферѣ, не исключая человѣка. Если жизнь сама себя имѣетъ цѣлью, то тоже самое можно сказать и относительно растительнаго міра. Но если принять во вниманіе, что всѣ существа животнаго міра одарены способностью ощущать, между тѣмъ какъ растенія, вѣроятно, лишены этой способности, то намъ трудно становится опредѣлить, что такое прогрессъ въ мірѣ растеній? Дарвинъ упускаетъ этотъ вопросъ и мы, конечно, не въ силахъ дополнять великаго Дарвина. Мы считаемъ лишь нужнымъ упомянуть здѣсь, что мы далеки отъ натур-философской точки зрѣнія, по которой все въ природѣ создано исключительно на пользу и въ утѣху человѣчеству. Даже трудно и какъ-то не хочется допустить другую натур-философскую точку зрѣнія, по которой вся органическая матерія въ природѣ стремится преобразоваться въ ткани, одаренныя самосознаніемъ, почему будто бы растенія такъ охотно превращаются путемъ питанія въ животныхъ, а тѣ и другія вмѣстѣ взятыя облагораживаются, возвышаются и достигаютъ зенита своего счастія, предѣла своихъ стремленій, преобразившись въ человѣческое самосознаніе. Такъ или иначе, но Дарвинъ касается прогресса въ мірѣ животныхъ и растеній лишь по отношенію къ человѣку. Для него всякое улучшеніе организаціи полезное человѣку и безвредное животному или растенію -- уже прогрессъ. Природа мало того что любитъ и допускаетъ такія улучшенія, она еще, какъ экономная хозяйка, силится сохранить всякое такое улучшеніе и всячески старается сберечь всякое прогрессивное усовершенствованіе, чтобы не пришлось вторично тратиться и понапрасну расходовать свои силы. Изъ предыдущей нашей статьи "Послѣднее слово науки" читатель уже знаетъ, какой блестящій путь для достиженія этой цѣли избрала природа и какъ ловко и наглядно разъяснилъ намъ этотъ путь Дарвинъ своей теоріи пангенезиса. По этой его теоріи мы уже знаемъ, что всякое улучшеніе организаціи сопровождается отдѣленіемъ улучшенныхъ зачатковъ. Улучшенные зачатки ждутъ лишь хорошей почвы и удобнаго момента проявить себя и развиться въ новую, улучшенную форму. А потому каждое существо стремится сблизиться съ другимъ существомъ, подходящимъ къ нему подъ пару, чтобы путемъ наслѣдственнымъ передать потомству благопріобрѣтенные хорошіе зачаткии задатки; каждая тварь ищетъ себѣ подходящую пару, чтобъ подольше сохранить всѣ полезныя приспособленія своей организаціи, которыя стоили ему труда всей жизни. Но въ то же время всякая тварь избѣгаетъ встрѣчи, боится столкновенія съ несоотвѣтственной личностью, съ неподходящей парой, чтобы, чего Боже упаси, полезныя уклоненія ёго организаціи не погибли, не изчезли бы даромъ. Всякая тварь готова отнестись враждебно къ каждой личности, которая можетъ лишь содѣйствовать къ охраненію однихъ лишь вредныхъ уклоненій организаціи. Пусть они лучше погибнутъ -- всѣ эти вредныя уклоненія, природа любитъ, чтобы у нея все было на подборъ. Вотъ это стремленіе сохранить полезныя стороны и уничтожить вредныя Дарвинъ называетъ естественнымъ подборомъ, великимъ закономъ природы. Подбору, этой Чудотворной силѣ природы, человѣчество обязано лучшими произведеніями культуры животной и растительной сферы. Чего, чего не измѣнилъ, чего, чего не передѣлалъ человѣкъ въ окружающей его обстановкѣ, единственно благодаря этой силѣ. Всѣ принадлежности и подробности его стола, отъ изысканнѣйшихъ блюдъ самаго взыскательнаго гастронома до незатѣйливой, но удобоваримой пищи современнаго простолюдина, всѣ диковинки его разнообразнѣйшей одежды отъ тончайшихъ тканей тщеславной аристократіи до будничнаго костюма послѣдняго буржуа, -- все это продуктъ той многосторонней силы, которой и конца никакого непредвидится; всѣмъ этимъ человѣкъ обязанъ способности органической матеріи видоизмѣняться до безконечности, смотря по обстоятельствамъ, за все это человѣкъ долженъ сказать сердечное спасибо одному лишь подбору. Предки наши, прозябавшіе, въ непривлекательныхъ свайныхъ постройкахъ на озерахъ Швейцаріи, понятія не имѣли и думать не смѣли о той роскоши стола, которымъ теперь наслаждается чуть не каждый путешественникъ въ любой европейской гостинницѣ за умѣренную плату. Наша пшеница, овесъ, ячмень, горохъ, бобы, чечевица и макъ настолько превосходятъ по величинѣ и по качеству сѣмена этихъ злаковъ, которыми питались обитатели бронзоваго періода, что намъ просто стыдно признать этихъ грубыхъ дикарей своими предками. А что сказалъ бы такой дикарь, еслибъ ему показали, какъ его грубое яблоко преобразилось въ наше сочное, душистое яблоко, или какъ его терпкая груша, которую пришлось отвѣдать даже Плинію, превратилась въ нашу, тающую, разсыпчатую грушу. Еще недалеко то время, говоритъ Дарвинъ, что четырехъ-фунтовыя утки считались чуть не рѣдкостью, а теперь уже самое обыкновенное явленіе -- шести-фунтовая утка. У какого нибудь заводчика стадо овецъ; онъ отбираетъ изъ своего стада на племя тѣ особи, у которыхъ самое тонкое руно, а остальныя истребляетъ. Совершая такой подборъ впродолженіи нѣсколькихъ лѣтъ и чрезъ цѣлый рядъ поколѣній, онъ достигаетъ, наконецъ, своей цѣли: цѣлыхъ 12 шерстинокъ любой его овцы равняются по толщинѣ одной шерстинкѣ отъ овцы чужого стада. Такова сила природы! Таково умѣнье пользоваться этой силой. И этого достигаютъ въ какой нибудь Австріи. Подите же, толкуйте тутъ, вамъ сейчасъ же скажутъ, что мы еще не доросли до этого.... Въ маленькой Саксоніи подборъ животныхъ на племя считается такимъ важнымъ и серьезнымъ дѣломъ, что лучшіе скотоводы не довѣряютъ самимъ себѣ рѣшеніе этого во проса и поручаютъ это дѣло особымъ спеціалистамъ. Уже въ концѣ прошлаго столѣтія сила подбора настолько была практически извѣстна въ Англіи, что одна маленькая птичка, именно канарейка, удостоилась особенной чести: для нея былъ установленъ образецъ совершенства, которымъ руководствовались лондонскіе любители.
   Съ тѣхъ поръ какъ въ наукѣ, такъ и въ практической жизни сдѣланы громадные успѣхи въ искусственномъ усовершенствованіи природы посредствомъ могущественнаго орудія -- подбора. Поэтому Дарвинъ и даетъ такую великую важность этому вопросу. Онъ изслѣдовалъ все то, что хотя намекаетъ на его ученіе во всей классической литературѣ. Кромѣ того, во время своего путешествія на кораблѣ "Бигль" и въ другихъ разныхъ источниковъ онъ ознакомился съ положеніемъ этого вопроса не только у цивилизованныхъ народовъ, но и у дикарей и у полуцивилизованныхъ обитателей разныхъ самыхъ отдаленныхъ закоулковъ нашей планеты. Такимъ образомъ онъ изучилъ интересовавшій его вопросъ, такъ сказать, во времени и въ пространствѣ. И наконецъ онъ убѣдился, что подборъ -- чрезвычайно разнообразное явленіе въ природѣ, что человѣкъ бываетъ въ извѣстныхъ случаяхъ весьма остроумнымъ и тонкимъ наблюдателемъ, что онъ, слѣдовательно, поэтому подмѣтилъ это явленіе въ природѣ, воспользовался этой силой и нашелъ для себя въ этой силѣ неисчерпаемый источникъ наслажденія, богатства, улучшенія быта, увеличенія средствъ существованія и разнообразнѣйшее примѣненіе многостороннихъ своихъ потребностей. Такимъ образомъ Дарвинъ дошелъ до убѣжденія, что подборъ совершается во всей природѣ, и притомъ, въ большинствѣ случаевъ, разумѣется, помимо воли человѣка, но что человѣкъ по своей волѣ, по своему усмотрѣнію, даже по своей прихоти можетъ руководить этой силой рѣшительно какъ ему вздумается. Отсюда Дарвинъ систематизируетъ принципъ подбора въ три господствующія формы. Подборъ, по его убѣжденію, бываетъ методическій, безсознательный и, наконецъ, естественный. Еслибъ читатель не счелъ съ нашей стороны за величайшую дерзость дѣлать свои замѣчанія, еслибъ онъ былъ настолько снисходителенъ, что не обвинилъ бы насъ въ святотатствѣ за наше личное мнѣніе, за продерзость смѣть свое сужденіе имѣть, то мы позволили бы себѣ сказать, что если не необходимость, то своеволіе и самодурство человѣка побуждаютъ его довольно часто совершать, такъ сказать, еще и неестественный подборъ. Методическій подборъ тѣмъ хорошъ, что вы можете силою его достигнуть выполненія какой нибудь предвзятой идеи, заранѣе задуманнаго плана. Вы можете силою этого способа не только улучшить ту или другую статью въ любомъ животномъ или растеніи, но вы можете просто измѣнить всю его организацію, переиначить, передѣлать, пересоздать его по-своему. У васъ стадо рогатаго скота съ длинными рогами; почему-то вамъ это не понравилось, или длинные рога для васъ невыгодны; но вамъ не хочется сразу разстаться съ своимъ стадомъ, вы съ нимъ свыклись, наконецъ это стадо источникъ вашего благосостоянія, а потому не торопясь, вамъ нужно лишь вооружиться на время извѣстной долей терпѣнія и проникнуться духомъ какого-либо Бакуэлля, у васъ въ рукахъ могущественное средство, вы обладаете значительною силою помочь своему горю, поправить дѣло, -- для этого вамъ стоитъ обратиться къ систематическому подбору. Вы выберете изъ своего стада только лишь тѣ экземпляры, у которыхъ рога наименьшіе, вы ихъ отдѣляете въ отдѣльную группу и не допускаете смѣшенія съ длиннорогими. Съ остальными экземплярами вашего стада вы поступаете, по прежнему, по своему благоусмотрѣнію: часть продаете, а остальные лишь ваши временные гости. Такимъ образомъ силою подбора въ изолированной половинѣ вашего стада вы можете достигнуть того, что у васъ появятся экземпляры съ самыми короткими рогами, вы начинаете размножать ихъ и мало-по-малу наконецъ достигаете того, что ваше прежнее длиннорогое стадо теперь никто уже узнать не можетъ: оно сдѣлалось короткорогимъ. Чудо это совершилось силою методическаго или систематическаго подбора. Силой того же подбора въ Англіи произведены измѣненія въ конструкціи свиньи. Англичане того убѣжденія, что для свиньи ноги совершенно лишняя вещь и довели своихъ свиней до того, что у нихъ ноги совершенно укоротились, такъ что животъ тянется у нихъ по землѣ. Пусть кто нибудь сравнитъ дикаго кабана съ улучшенною отборною свиньей, восклицаетъ торжественно Дарвинъ, и всякій легко убѣдится, какъ успѣшно укорочены ноги у цивилизованной свиньи. Восточныя окраины нашей обширной земли, столь богатыя и изобилующія всякаго рода скотомъ, снабжаютъ большинство своихъ жителей говядиной, имѣющей всѣ свойства старой подошвы, но какой нибудь англійскій мясоторговецъ силою подбора дошелъ до того, что отъ его отборнаго скота получается мясо съ замѣчательно тонкой волокнистостью и насквозь пропитанное жиромъ, такъ что такое мясо таетъ во рту. Другой довелъ такимъ же путемъ своихъ овецъ до того, что вся брюшная полость у нихъ переполнена жиромъ отличнѣйшаго качества. Искуство разнообразить животныхъ и по своему произволу видоизмѣнять ихъ подчасъ доходитъ просто до смѣшного. Вздумалось иному любителю, чтобъ у пѣтуха гребень на головѣ стоялъ прямо и вотъ чрезъ пять шесть лѣтъ всѣ хорошіе пѣтухи имѣли прямые гребни. Иному захотѣлось, чтобъ у куръ была борода и вотъ въ 1860 г. въ Хрустальномъ дворцѣ были выставлены пятьдесятъ семь куръ съ бородами. Такимъ же образомъ достигли того, что коровы въ обиліи даютъ молоко и притомъ богатое существенными составными частями. Однѣ изъ нихъ особенно пригодны для производства сыра, другія для добыванія масла, третьи приспособлены для доставленія хорошаго молока и сливокъ. Англійскія скаковыя и ломовыя лошади, англійскія охотничьи собаки считаются чуть ли не лучшими въ мірѣ. И все это достигнуто силою методическаго подбора. Въ мірѣ растеній подборъ произвелъ положительныя чудеса. Читатели наши помнятъ, какъ изъ дикаго крыжовника, который вѣситъ 120 гранъ, силою подбора получили крыжовникъ London въ 895 грановъ вѣсу, т. е. въ восемь разъ больше вѣса дикаго плода. Въ четыре года мистеръ Бекманъ при помощи воздѣлыванія и заботливаго подбора превратилъ пастернакъ, вырощенный изъ сѣмянъ дикаго растенія, въ хорошую и съѣдобную разновидность. Вслѣдствіе подбора впродолженіи многихъ лѣтъ горохъ заставили созрѣвать на 20 дней раньше обыкновеннаго. Еще болѣе интересный случай представляетъ свекловица, которая со времени ея воздѣлыванія во Франціи стала давать почти вдвое болѣе сахара, чѣмъ давала прежде. Это было достигнуто заботливымъ подборомъ; правильно взвѣшивали и испытывали удѣльный вѣсъ корней и лучшіе корни сохраняли на сѣмена. И не только образованные и цивилизованные народы пользуются силою подбора и заботятся объ улучшеніи своихъ животныхъ и растеній, но даже дикіе народы разныхъ частей свѣта сознательно подбираютъ для своихъ надобностей соотвѣтственныхъ животныхъ. Мы знали малороссійскаго помѣщика, который упивался своею четверкою пѣгихъ лошадей. Эскимосъ счастливъ и гордъ, когда вся его собачья упряжка одинаковой масти. Старыя дѣвы и нервныя бездѣтныя барыни съ необыкновенною любовью привязываются къ разнымъ птицамъ, кошкамъ, что, конечно, доказываетъ, насколько въ человѣкѣ сильна потребность любить и привязываться къ кому нибудь и къ чему нибудь. Иной записной охотникъ скорѣе готовъ разстаться съ женой, чѣмъ съ любимой собакой. Индѣйцы турума въ Гвіанѣ очень высоко цѣнятъ своихъ собакъ; у нихъ и цѣна за хорошую собаку такая же, какъ цѣна платимая за жену и они содержатъ своихъ собакъ въ особыхъ клѣткахъ, какъ цивилизованные народы содержатъ своихъ женъ въ особыхъ клѣткахъ, называемыхъ спальнями и гостиными. Даже во* внутренней Африкѣ дикари заботятся о разведеніи крупныхъ и сильныхъ животныхъ; Ливингстонъ разсказываетъ, что дикіе африканцы малоколы пришли въ неописанный восторгъ, когда онъ имъ обѣщалъ прислать хорошаго быка. Племя дамара употребляетъ всѣ усилія, чтобъ у, него все стадо цѣликомъ было одного цвѣта. И если наше купечество такъ же высоко цѣнитъ жирныхъ лошадей, какъ и жирныхъ женъ, то оно въ этомъ отношеніи не далеко ушло отъ дикихъ племенъ Южной Африки, которыя также цѣнятъ свой скотъ, какъ и своихъ женъ, и столько же гордятся породистостью своихъ животныхъ, какъ мы породистостью своихъ женъ и мужей. "Но самый интересный случай подбора у полуцивилизованнаго народа или даже вообще у какого бы то ни было народа, разсказываетъ Дарвинъ {Дарвинъ, Прирученныя животныя. T. II; стр. 227.}, приводится Гарциласомъ де-ла-Вега, потомкомъ инковъ и производился въ Перу до покоренія этой страны испанцами. Инки ежегодно устраивали большія охоты, вовремя которыхъ всѣ дикія животныя сгонялись изъ огромнаго округа къ одному центральному пункту. Сначала уничтожались всѣ хищные звѣри, какъ вредные. Дикихъ гуанако и вигоней стригли; старыхъ самцовъ и самокъ убивали, другихъ выпускали на волю. Осматривали различные роды оленей, старыхъ самцовъ и самокъ равнымъ образомъ убивали; но молодыхъ самокъ и нѣкоторое число самцовъ, выбранныхъ изъ самыхъ красивыхъ и сильныхъ, выпускали на свободу. Здѣсь слѣдовательно, мы имѣемъ подборъ человѣкомъ, помогающій естественному подбору. Такимъ образомъ инки слѣдовали системѣ совершенно противоположной той, которой слѣдуютъ шотландскіе охотники, постоянно убивающіе лучшихъ оленей и тѣмъ обусловливающіе вырожденіе всей породы."
   Когда человѣкъ отбираетъ самыхъ цѣнныхъ субъектовъ своего стада, и сохраняетъ ихъ и уничтожаетъ, истребляя негодныхъ безъ всякой другой предвзятой идеи, безъ намѣренія измѣнить породу, тогда происходить безсознательный подборъ. Иному чудаку вздумается достигнуть того, чтобъ все его стадо овецъ было бѣло какъ молоко. Какъ только у него появляется овечка съ. малѣйшимъ чернымъ пятнышкомъ, или съ цвѣтомъ шерсти не вполнѣ бѣлымъ, онъ немедленно уничтожаетъ ее, такъ чтобъ и слѣда ея не было, Если при такихъ его стараніяхъ какъ нибудь проскользнетъ овечка, которая въ силу уже знакомаго нашимъ читателямъ атавизма среди всеобщей бѣлизны носитъ гдѣ нибудь на тѣлѣ темный клокъ волосъ, то это для него кровная обида и онъ успокоивается лишь тогда, когда это несчастное животное, нарушающее его воображаемую гармонію не падетъ жертвой его же собственнаго аппетита. Сила безсознательнаго подбора въ рукахъ человѣка страшная сила, подчасъ даже опасная сила. Онъ ею можетъ по произволу уродовать любое животное и даже самого человѣка. Читатели наши помнятъ до чего довели іоркширскіе фермеры своихъ коровъ, подбирая телятъ съ широкими окороками. Послѣдніе оказались гибелью большей части несчастныхъ матерей, которыя умирали въ родахъ. Но искажать животныхъ еще куда не шло; а то бываютъ такіе же эксперименты и надъ человѣкомъ. Наполеонъ I можетъ, по всей справедливости, быть названъ великимъ экспериментаторомъ Человѣчества. Для своихъ опустошительныхъ войнъ, которыми онъ такъ усердно цивилизовалъ европейское человѣчество, ему конечно необходимы были самые рослые французы. На бѣду случилось такъ, что немногіе изъ солдатъ французской арміи возвращались обратно во Францію. Трескучіе морозы 12 года уложили въ могилу не одну тысячу. Такимъ образомъ Наполеонъ своими наборами истребилъ все рослое населеніе Франціи и оставлялъ на племя однихъ лишь низенькихъ и маленькихъ французиковъ, слѣдствіемъ чего мѣрку роста, необходимую для поступленія въ армію, пришлось понизить раза два или три. А еще удивляются, почему теперь французы такіе маленькіе. Да если бы судьба одарила Европу на цѣлое столѣтіе такими эскпериментаторами, каковы были Наполеонъ I или сумасшедшій отецъ Фридриха Великаго, вербовавшій великановъ не на племя, а для опустошительныхъ войнъ, то мы теперь чего добраго -- увидѣли бы Европу населенную лилипутами. Да, опасная сила въ рукахъ власти безсознательный подборъ.
   Во время оно, когда Англіей правилъ суровый пивоваръ Оливеръ Кромвель, тогда еще тамъ понятія не имѣли о томъ, что такое хорошая скаковая лошадь. Но въ это время привезли туда трехъ извѣстныхъ восточныхъ жеребцовъ, которые произвели неизгладимое впечатлѣніе на всю породу англійскихъ лошадей. Тогда считалось величайшимъ счастіемъ имѣть арабскую лошадь, но никому тогда и въ голову не приходило, что настанетъ время, когда англійскія лошади будутъ считаться лучшими въ мірѣ и что достать англійскую кровную породистую лошадь для многихъ владѣтельныхъ особъ Европы будетъ такимъ же страстнымъ желаніемъ, какъ нѣкогда для англійскаго лорда пріобрѣтеніе арабскаго коня.
   Мы должны обратить здѣсь вниманіе читателя еще на то обстоятельство, которое онъ отнюдь не долженъ упускать изъ виду, именно, что подборъ дѣйствуетъ не только на внѣшнія свойства животнаго, но и на внутреннія. Конечно овцу никто не станетъ цѣнить за ея быстроту, но лишь за шерсть, никто не станетъ восхищаться смышленостью свиньи, а лишь толстымъ слоемъ на ней сала, но всякій станетъ любоваться быстротою бѣга скаковой лошади, или силою ломовой, или смышленостью борзой собаки. Теперь посмотрите, какая разница въ животныхъ, смотря по требованіямъ человѣка. На островахъ Полинезіи и въ Китаѣ собакъ употребляютъ въ пищу и цѣнятъ ихъ за мясо; тамъ эти животныя чрезвычайно тупоумны. У насъ же не рѣдкость встрѣтить охотника, который не надышется на свою борзую и каждый разъ приходитъ въ восторгъ, когда вспомнитъ, какъ она мастерски дѣлаетъ "стойку". Но если бы можно было прослѣдить весь длинный рядъ предковъ, отдѣлявшихъ борзую собаку отъ ея волкоподобнаго прародителя, то мы легко могли бы убѣдиться, что она прошла цѣлый рядъ незамѣтныхъ измѣненій, то въ одномъ признакѣ, то въ другомъ, и прошла цѣлую цѣпь ступеней прежде, чѣмъ добралась до теперешняго усовершенствованнаго типа. Дарвинъ, напримѣръ, положительно убѣжденъ, что нашъ теперешній персикъ прямой неизмѣнный потомокъ миндаля; но если это такъ, судите сами, какой длинный рядъ поразительныхъ перемѣнъ долженъ совершиться въ мякоти персика и въ ядрѣ миндаля. При этомъ надо замѣтить, что здѣсь перемѣна происходила одновременно въ разныхъ частяхъ миндаля, вслѣдствіе тѣсной и взаимной связи между отдѣльными частями. Такимъ образомъ человѣкъ, измѣняя одну какую нибудь часть въ животномъ или въ растеніи, тѣмъ самымъ невольно заставляетъ измѣняться и другую соотвѣтствующую часть. Если положеніе Рейсбаха оправдается, если дѣйствительно подтвердится, что количество мозга въ человѣкѣ соотвѣтствуетъ его росту и если малорослые мужчины обладаютъ наименьшими мозгами, то французы смѣло тогда могутъ поблагодарить Наполеона I за то, что онъ во время своихъ хищническихъ набѣговъ истребилъ все рослое населеніе Франціи и оставилъ однихъ лишь малорослыхъ, чѣмъ онъ, конечно, ухудшилъ породу, уменьшивъ въ ней количество мозга.
   Изъ всего вышесказаннаго слѣдуетъ заключить, что каждая часть, или каждый признакъ, или всякій органъ, который больше всего цѣнится -- будутъ ли это листья, стебли, клубни, луковицы, цвѣты, плоды, сѣмена, или ростъ, сила, быстрота, волосистое одѣяніе или смышленность у животныхъ -- всегда можетъ быть усовершенствована, развита какъ въ количественномъ, такъ и въ качественномъ отношеніи. И такой результатъ мы смѣло можемъ приписать тому, что втеченіе длиннаго ряда поколѣній человѣкъ сохранялъ полезныя для себя измѣненія и пренебрегалъ другими {Дарвинъ; Прируч. живот. T. II, стр. 240.}. Но если человѣкъ такой знаменитый мастеръ творить чудеса, то природа далеко не остается такимъ равнодушнымъ зрителемъ всѣхъ этихъ чудесъ. Даже трудно сказать, кто у кого позаимствовался ума-разума. Думаемъ, что во всякомъ случаѣ человѣкъ, какъ тонкій наблюдатель и опытный политикъ, подмѣтилъ эту сторону природы и воспользовался ею для удовлетворенія своихъ хорошихъ и дурныхъ наклонностей. Разница лишь развѣ въ томъ, что человѣкъ любитъ увлеченія, природа же спокойно идетъ къ своей цѣли. Но общаго въ этомъ между ними то, что и природа подвигается такими же медленными, небольшими и сомнительными шагами на своемъ великомъ пути усовершенствованія и развитія {Дарвинъ Ibidem., стр. 141.}.
   Здѣсь намъ необходимо остановиться на выводѣ изъ вышеизложенныхъ фактовъ. Безпредѣльное продолженіе своего рода -- неизмѣнная цѣль всей органической природы, какъ растительной, такъ и животной. Прослѣдите всю цѣпь творенія отъ самомалѣйшей былинки до величайшаго представителя природы -- человѣка и вы убѣдитесь, какъ могущественно это стремленіе въ природѣ, какъ несокрушимы ея самыя настоятельныя въ этомъ отношеніи требованія. Посмотрите, что дѣлается вокругъ насъ. Двѣ заботы написаны на лицѣ всего животнаго царства: питаніе и воспроизведеніе себѣ подобныхъ. По нашему мнѣнію, вторая забота выступаетъ сильнѣе и окончательно пренебрегаетъ всѣми препятствіями для достиженія своей цѣли. Есть существа, которыя, по достиженіи своей цѣли, охотно разстаются съ жизнію. Во время любовнаго, свиданія лягушекъ, когда любовникъ въ объятіяхъ своей возлюбленной, вы можете отрѣзать ему голову, ту или другую лапку щипать его, сколько вашей душѣ угодно, жечь его калеными щипцами, вы можете подвергнуть его всѣмъ пыткамъ инквизиціи, но онъ все-таки не разстанется съ обожаемымъ предметомъ. Вездѣ, гдѣ раздается пѣніе птицъ (а оно раздается вездѣ, гдѣ не спитъ природа), тамъ вы слышите любовный призывъ, призывъ къ счастію, къ наслажденью. И къ какимъ хитростямъ не прибѣгаетъ природа для достиженія своей цѣли. Одни стараются заявить себя своею внѣшностью: райскія птицы собираются толпами вокругъ своихъ самокъ, и развертываютъ свои великолѣпныя перья, пока, наконецъ, самка не выберетъ себѣ такого жениха, который ей больше нравится. Другіе стараются заявить свое мужество, храбрость, отвагу. Львы и тигры съ опасностью собственной жизни вступаютъ между собою въ кровавыя битвы за обладаніе самкою. Олени самцы наносятъ другъ другу смертельныя раны въ борьбѣ за самку. Рога оленя, шпоры пѣтуха, клыки вепря, грива льва, разноцвѣтныя перья птицъ имѣютъ лишь значеніе приманки. И человѣкъ, въ большинствѣ случаевъ, немногимъ превосходитъ въ этомъ отношеніи животныхъ. Недалеко то время, когда первенствующее значеніе въ нашемъ обществѣ имѣли шпоры и густые эполеты. Шпоры для любой уѣздной барышни -- были идеаломъ и цѣлью всѣхъ стремленій. И что такое вся наша костюмировка, украшенія, декольтэ, manches courtes, ассамблеи, балы, маскарады, собранія, къ чему все это, какъ не въ видахъ достиженія извѣстной, опредѣленной цѣли природы. Вездѣ природа одинакова, вездѣ она остается себѣ вѣрна. Но это стремленіе природы продолжать свой родъ, этотъ неумолкаемый порывъ къ создаванію себѣ подобныхъ тѣсно связанъ съ другимъ стремленіемъ создать что нибудь лучше самихъ созидающихъ, съ стремленіемъ улучшить свой родъ, усовершенствовать его, сдѣлать его болѣе прочнымъ болѣе приспособленнымъ къ внѣшнимъ условіямъ существованія. Оба эти стремленія, вмѣстѣ взятыя, и формируются у Дарвина въ особый міровой законъ; оба эти стремленія, вмѣстѣ взятыя, и составляютъ то великое обобщеніе, которое онъ назвалъ подборомъ. Въ силу этого закона каждая тварь, земная старается быть лучше окружающихъ и пріискиваетъ себѣ наилучшую, наиболѣе подходящую пару. Вотъ и вся суть тутъ. Съ этой общей точки зрѣнія, дѣло обстоитъ очень просто. Нигдѣ въ природѣ невидно, чтобъ это простое отношеніе двухъ различныхъ половъ, двухъ совершенно обособленныхъ и независимыхъ индивидуумовъ, связывало ихъ какими нибудь исключительными условіями, налагало на нихъ какія нибудь, а тѣмъ паче исключительныя права и обязанности, устанавливало бы между ними какія нибудь обязательства. Еще меньше видно, чтобъ это простое отношеніе, это взаимное одолженіе вело бы къ рабству, къ порабощенію одного пола другимъ. Тѣмъ не менѣе природа здѣсь достигаетъ своей цѣли, и ей ни до чего другого дѣла нѣтъ. У птицъ и у млекопитающихъ семейная жизнь составляетъ почти общее правило. Если наши домашнія животныя составляютъ изъ этого рѣзкое исключеніе, то это, по всей вѣроятности, зависитъ отъ прирученія. Гораздо сильнѣе потребность семейной жизни и вообще чувство общественности въ естественномъ состояніи животныхъ. Большая часть животныхъ живутъ въ моногаміи, самецъ и самка въ такомъ случаѣ продолжаютъ жить вмѣстѣ и послѣ вывода дѣтенышей; оба они взаимно помогаютъ и защищаютъ одинъ другого и супружество прекращается лишь со смертью. Многоженство существуетъ только у немногихъ животныхъ, а фактъ, что одна самка имѣетъ многихъ мужей чрезвычайно рѣдокъ въ животномъ царствѣ. Изъ сопоставленія этихъ двухъ рядовъ фактовъ слѣдовало бы придти къ заключенію, что естественное состояніе скорѣе располагаетъ къ изолированной замкнутой семейной жизни, между тѣмъ какъ прирученіе-одомашненіе, такъ сказать, цивилизація ведетъ совершенно къ противоположному явленію. Словоохотливый Вундтъ доказываетъ, что чѣмъ животное умственно развитѣе, чѣмъ оно выше стоитъ на животной лѣстницѣ, тѣмъ меньше у нихъ деспотизма во взаимныхъ отношеніяхъ, тѣмъ они свободнѣе достигаютъ своей цѣли: "У млекопитающихъ, говоритъ Вундтъ, взаимныя отношенія бываютъ обыкновенно менѣе задушевны. Эти животныя ведутъ болѣе свободную жизнь, рѣдко устраиваютъ свои жилища сами и потому менѣе связаны другъ съ другомъ. Къ тому же и половое побужденіе у этикъ животныхъ сильнѣе и потому легко преступаетъ ограничивающее правило брака. Это можно сказать, напримѣръ, о собакахъ, обезьянахъ, тюленяхъ, козахъ, которыя живутъ или вовсе безъ брака или въ полигаміи". Потомъ онъ прибавляетъ: "Обычай брака вполнѣ зависитъ отъ степени умственнаго развитія животныхъ. Большая часть тѣхъ птицъ и млекопитающихъ, у которыхъ существуетъ самая замкнутая семейная жизнь не принадлежатъ къ наиболѣе одаренными. Голубь стоитъ по уму ниже ворона, волкъ ниже собаки. Вѣрность, проистекающая изъ чувства, очевидно не имѣетъ ничего общаго съ соображеніемъ разсудка", нечего, слѣдовательно, восхищаться голубиною нѣжностью и каждый разъ ставить людямъ въ примѣръ, какъ они сидятъ себѣ рядкомъ другъ возлѣ друга и безчисленное множество разъ цѣлуются носиками. Нечего людямъ ставить въ укоръ голубиную вѣрность, какъ одинъ не можетъ пережить смерть другого изъ супруговъ. Вундтъ утверждаетъ, что это происходитъ у нихъ отъ недостатка умственнаго развитія. Притомъ это явленіе, эта вѣрность, вовсе не такъ постоянна и безусловна, какъ это кажется съ перваго разу: "Если, говоритъ Вундтъ, нельзя сомнѣваться, что бракъ животныхъ вытекаетъ большею частію изъ свободнаго выбора, который доказывается другими проявленіями чувства въ животномъ, то многія явленія впродолженіи существованія брака показываютъ, что для брака животныхъ не существуетъ тѣхъ неизмѣнныхъ отношеній, какія здѣсь такъ часто считаютъ необходимымъ предположить. У животныхъ также бываютъ весьма различныя степени супружеской вѣрности. Одна голубка по смерти своего супруга умираетъ съ тоски; другая утѣшается и беретъ другого. У птицъ встрѣчается довольно часто нарушеніе супружеской вѣрности и кажется, что чувство у птицъ (а не разсудокъ и не разумъ, конечно) возстаетъ противъ этого, какъ противъ тяжкаго преступленія" {Вундтъ. Душа человѣка. Т. 2. Стр. 245.}. Такое воззрѣніе бываетъ удѣломъ и безчисленнаго множества людей. Аналогія въ этомъ случаѣ доходитъ иногда до поразительнаго сходства, такъ что трудно рѣшить, кто у кого позаимствовался житейской мудрости и логической послѣдовательности. Такъ разсказываетъ Вундтъ: "объ аистахъ, извѣстныхъ своею строгой семейной жизнью и своимъ заботливымъ попеченіемъ о дѣтяхъ, передаютъ факты, справедливость которыхъ, повидимому, достаточно гарантирована. Одна самка часто имѣла свиданіе съ молодымъ аистомъ, посѣщавшимъ ее въ отсутствіе мужа и каждый разъ уничтожала слѣды своей любовной интриги посредствомъ ванны, которую принимала въ сосѣднемъ колодезѣ. Но когда злые наблюдатели спустили однажды воду изъ этого колодца, то возвратившійся злосчастный рогоносецъ, повидимому, тотчасъ смекнулъ, въ чемъ дѣло, и открылъ невѣрность своей супруги: онъ удалился, потомъ чрезъ нѣсколько времени возвратился со многими товарищами и нарушительница супружеской вѣрности была ими изтерзана до смерти." На-сколько правды въ этомъ анекдотическомъ разсказѣ -- предоставляемъ отвѣчать за это самому Вундту; а мы только замѣтимъ, это такое варварское наказаніе. супружеской невѣрности наблюдается и у дикихъ народовъ, -- не потому, чтобы чувство любви играло здѣсь такую трагическую роль, а потому, что женщина для дикаря есть простая вещь или самка. Цивилизація вноситъ смягчающія вліянія на взаимныя отношенія людей вообще и на отношенія супруговъ въ особенности. Но эта реформа совершается медленно и сопровождается въ своемъ развитіи множествомъ случайныхъ и произвольныхъ воззрѣній, которыя не всегда соотвѣтствуютъ кореннымъ требованіямъ человѣческой природы. Вся комбинація внѣшнихъ условій, до которыхъ природѣ и ея великому обобщенію подбора ровно, никакого нѣтъ дѣла, формулируется людьми въ особое понятіе о взаимномъ сожительствѣ. Понятіе это далеко неабсолютно, а напротивъ того также разнообразно, какъ родъ человѣческій, и видоизмѣняется до безконечности, смотря по степени культуры, цивилизаціи, просвѣщенія. Отъ отсутствія всякихъ брачныхъ условій, какъ у австралійскихъ дикихъ папуасовъ, до христіанскаго понятія о бракѣ, возведеннаго въ идеалъ, въ таинство, тянется цѣлая градація переходныхъ формъ, краткое изложеніе которыхъ наполнило собою довольно объемистый томъ, составленный неутомимымъ и лучшимъ европейскимъ врачемъ-публицистомъ Эдуардомъ Рейхомъ. Мы не станемъ перечислять здѣсь всѣ формы брака и всѣ сложныя условія, которыми сопровождается de jure, но не всегда de facto это отношеніе людей, такъ какъ предполагаемъ, что читатели наши достаточно знакомы съ этими фактами изъ статьи Эли Реклю, напечатанной въ нашемъ журналѣ. Но тѣмъ не менѣе мы позволимъ себѣ упомянуть здѣсь о двухъ-трехъ крайнихъ формахъ этого естественнаго отношенія людей. Фуку разсказываетъ, что и теперь въ сѣверной Австраліи можно встрѣтить общества мужчинъ самцовъ, живущихъ отдѣльно, и общества женщинъ, соединенныхъ въ отдѣльную группу и съ намѣреніемъ удаляющихся отъ мужчинъ. Эти негры папуасы живутъ охотой, и рыбной ловлей. Негритянки блуждаютъ отдѣльными шайками, отыскиваютъ раковины и разныя растенія, которыя едва встрѣчаются на этой скудной почвѣ. Собравши провизію, они ее прячутъ въ своихъ лачугахъ, убогихъ хижинахъ, еле-еле защищающихъ ихъ отъ нападенія хищныхъ людей. Весной половой инстинктъ возбуждается; самцы тогда предпринимаютъ погоню за самками; дѣтей рожденныхъ отъ такой дикой встрѣчи, матери выкармливаютъ грудью, и послѣ того, если они не принадлежатъ къ женскому полу, ихъ выпроваживаютъ на всѣ четыре стороны, какъ только они способны стать на свои ноги. Эта соціальная форма, съ различными варіяціями, вѣроятно, господствовала на всемъ земномъ шарѣ въ первобытную эпоху у дикихъ племенъ {Foucou, Histoire du travail. стр. 384.}. Среди индѣйцевъ республики Чили жилъ долгое время извѣстный путешественникъ Пеппигъ; онъ лично убѣдился, что у нихъ браки совершаются безъ всякихъ гражданскихъ и религіозныхъ формальностей. Отъ этихъ крайнихъ формъ до брака въ строгомъ современномъ значеніи, конечно, цѣлая бездна, которую, такъ или иначе переходитъ всякій цивилизованный народъ.
   Человѣческому воображенію трудно придумать какую нибудь особенную форму брачныхъ отношеній, которая не существовала бы въ исторіи человѣка. Безъ преувеличенія можно сказать, что всякая религіозная секта и всякая господствующая установленная религія имѣетъ свою особенную брачную форму. Мало того. Въ любомъ народѣ это отношеніе еще разнообразится безчисленными кастическими и сословными предразсудками и міровоззрѣніями. Благодаря отсутствію той же прочной основы, мы находимъ странное разнообразіе и сбивчивость понятій въ брачныхъ отношеніяхъ людей. Всѣ людскія старанія были всегда устремлены къ тому, чтобы какъ можно больше ограничить, съузить свободныя отношенія половъ. Эти ограниченія всею своею тяжестью всегда падали почти исключительно на женскій полъ. Только въ рѣдкихъ, немногихъ случаяхъ законъ принималъ покровительственный тонъ относительно женщинъ. Рейхъ и Фюстель де-Куланжъ согласно свидѣтельствуютъ, что афинскій законъ, именемъ религіи, запрещалъ человѣку оставаться холостымъ. Въ Спартѣ наказывали не только тѣхъ, кто вовсе не женился, но и тѣхъ, кто опаздывалъ женитьбой. Во всѣхъ остальныхъ случаяхъ всѣ брачныя постановленія всегда клонились къ. тому, чтобы женщины считались собственностью, принадлежностью своего господина, который воленъ въ выборѣ, воленъ въ способѣ владѣнія своею вещью, своею собственностью, воленъ отвергнуть эту вещь, когда она сдѣлается для него негодною, ненужною.
   Ложная обстановка и не вполнѣ правильное пониманіе обществомъ своихъ отношеній, породило между прочимъ немаловажное зло -- то обиліе старыхъ дѣвушекъ, которыхъ теперь встрѣчаешь чуть не на каждомъ шагу, незнающихъ куда дѣвать себя и свое досужее время. Если значительная доля изъ нихъ остается за штатомъ потому, что природа дѣйствительно отказала имъ въ соотвѣтствующемъ подборѣ, то остальная часть положительно обязана своимъ несчастьемъ ложному пониманію взаимныхъ соціальныхъ отношеній. Личнымъ опытомъ мы убѣдились, что въ провинціальномъ нашемъ обществѣ женщины несравненно выше и лучше мужчинъ во всѣхъ отношеніяхъ. Стыдно сознаться, а это несомнѣнный фактъ, что развитые люди съ университетскимъ образованіемъ и знакомые со всѣми европейскими ученіями и лучшими современными сочиненіями, попадая въ глушь провинціи, наталкиваются на такихъ же развитыхъ женщинъ, но съ тѣмъ несомнѣннымъ преимуществомъ, что онѣ гораздо энергичнѣе и упорнѣе въ преслѣдованіи своихъ цѣлей, чѣмъ мужчины. Если онѣ, съ одной стороны, служатъ хранилищемъ рутины и застоя, если, по справедливому замѣчанію Карла Фохта, гораздо легче измѣнить правленіе государства, чѣмъ малѣйшее хозяйственное обыкновеніе, топку кухоннаго очага, то, съ другой стороны, женщины даже въ нашей сонной провинціи всегда служили и служатъ лучшими проводниками истинныхъ понятій и гуманныхъ міровоззрѣній, лучшими дѣятелями прогресса. Онѣ-то больше всего сознаютъ и убѣждаются на опытѣ, что въ нашу семейную жизнь крѣпостное право внесло много темныхъ элементовъ, искажающихъ нормальныя отношенія супруговъ. Народная мудрость русскаго народа выработала довольно нелестный взглядъ на русскую женщину. Русскій человѣкъ убѣжденъ, "что баба мѣшокъ, что въ него положишь, то онъ и носитъ." Такъ или иначе, но это воззрѣніе остается, въ сущности, у всѣхъ европейскихъ народовъ. Мы ужасаемся, когда намъ разсказываютъ о бѣдственномъ положеніи женщины у дикарей. И въ самомъ дѣлѣ, "грубое, чтобъ не сказать жестокое, обращеніе дикарей съ своими женами, говоритъ Лёбокъ, есть черное неизгладимое пятно, характеризующее дикарей. Въ ихъ глазахъ, слабый полъ состоитъ изъ существъ низшаго сорта, коихъ назначеніе быть* домашними труженицами, рабынями. Вѣчный трудъ, суровая обстановка -- вотъ ихъ участь. И ни усталость, ни страданія не встрѣчаютъ никакого вознагражденія со стороны тѣхъ, для которыхъ онѣ истощаютъ всѣ свои жизненныя силы. Алгонкины не имѣютъ въ своемъ языкѣ даже слова для выраженія любви, и индѣйцы тинне не имѣютъ словъ, чтобъ сказать милый и любимый. Я попробовалъ, говоритъ капитанъ Левруа, вразумить Нанетъ, предполагая, что должны же они съумѣть сказать, "моя милая жена, моя милая дочь." Когда она, наконецъ, меня поняла, она мнѣ сказала: "никогда мы такъ не говоримъ: мы говоримъ: моя жена, моя дочь" {Lebbock. L'Homme avant l'histoire. Стр. 474.}. Таково положеніе женщины у дикарей, ну а развѣ у такъ называемыхъ цивилизованныхъ народовъ нѣтъ такихъ же дикарей? Когда какой нибудь нулистъ, избѣгая семейной жизни и ея обязанностей, пускается въ легкій развратъ и усталый отъ изнеможенія, рѣшается, наконецъ, удостоить неопытную отроковицу своего имени и сана, конечно не безъ разныхъ разсчетовъ на большое денежное вознагражденіе за эту жертву и честь, когда таковая отроковица, вкусивъ отъ древа познанія добра и зла, увлекается потомъ своими горячими побужденіями, то нулистъ ей указываетъ на дверь и общественное мнѣніе клеймитъ ее позорнымъ именемъ. Почему же большинство мужчинъ, положительные проституты, имѣютъ право всю свою жизнь развратничать сколько душѣ угодно, а малѣйшее увлеченіе, какое себѣ позволитъ женщина, преслѣдуется. Какими же мотивами должно руководствоваться человѣчество для того, чтобы избѣгнуть искаженія великаго мірового обобщенія -- подбора? Самымъ главнымъ, а можетъ быть и единственнымъ, контролемъ половыхъ отношеній между людьми должна быть любовь, взаимная привязанность, взаимное пониманіе, обоюдное согласіе, обоюдное уваженіе и притомъ въ истинной формѣ, а не на словахъ только. На такомъ взаимномъ влеченіи основанное сожительство, если оно при этомъ не противорѣчитъ разумнымъ требованіямъ гигіены, и проникнуто истинною любовью, по справедливости, можетъ быть названо источникомъ всего хорошаго, истиннаго, благороднаго, также какъ, съ другой стороны, антигигіеническое и несчастное сожительство есть источникъ всего дурного и тяжелаго въ жизни. "Бракъ безъ любви, говоритъ Эдуардъ Рейхъ {Reich. Die Ursachen der Krankheiten. Стр. 151.}, таитъ въ себѣ тысячи зародышей физическихъ, нравственныхъ и душевныхъ страданій, и такой бракъ положительно и несомнѣнно вреденъ потомству". Пробѣгая реэстры преступниковъ и самоубійцъ, легко убѣдиться, что въ нихъ самую важную роль играетъ бракъ безъ любви, основанный не на нравственныхъ симпатіяхъ, а на какихъ нибудь чисто-внѣшнихъ и своекорыстныхъ соображеніяхъ. Въ домахъ умалишенныхъ безчисленное множество больныхъ обязаны своимъ тяжкимъ страданіямъ несчастному браку -- отсутствію любви. Несмѣтное число нервныхъ страданій, брюшныя страданія, неумѣренность, расточительность, азартныя игры и распутство суть послѣдствія несчастнаго брака. Люди нелюбящіе другъ друга и всю жизнь прикопанные другъ къ другу похожи, въ моихъ глазахъ, на собаку и кошку въ одномъ мѣшкѣ; они взаимно отравляютъ свою жизнь, хвораютъ физически и нравственно, маются весь свой вѣкъ и рады покончить мучительную жизнь. Истинная любовь -- приправа жизни, и природа требуетъ, чтобъ людей сближала взаимная страстность, а не холодное исполненіе своихъ обязанностей. Стоитъ сравнить дѣтей, производимыхъ людьми, соединенными въ силу общественной обстановки, въ силу приличій, съ такъ называемыми незаконнорожденными, чтобъ убѣдиться, насколько первыя лишены энергіи и способности къ проявленію кипучей дѣятельности. Браки безъ взаимной склонности и составленныя по строгимъ арифметическимъ разсчетамъ и выкладкамъ, производятъ самыхъ жалкихъ умственныхъ и нравственныхъ субъектовъ, между тѣмъ, какъ дѣти любви искони вѣковъ считаются выдающимися по своей живости, смышлености, находчивости, а подчасъ и по геніальности. Наша alma mater природа надѣлила людей этимъ благороднымъ чувствомъ во всѣхъ углахъ обитаемой нами планеты, и совершенно ошибаются тѣ, которые полагаютъ, что горячая любовь и страсти лишь удѣлъ того или другого климата, той или другой расы. По поводу этого мы приведемъ слова Эрнста Бибры, цитируемыя Рейхомъ въ его прекрасномъ сочиненіи о брачной жизни. "Вообще люди склонны приписывать жителямъ южныхъ странъ большую страстность и чувственность, чѣмъ обитателямъ сѣверныхъ, холодныхъ полосъ. Толкуютъ о горячей крови, о необузданныхъ страстяхъ, о пылкости, которая блеститъ въ жгучихъ взглядахъ южанъ. Я не могу повѣрить этому, послѣ всего, что я видѣлъ въ жаркихъ и холодныхъ мѣстностяхъ. Я думаю, что сѣмя грѣховности, завѣщанной намъ прародительницей Евой, одинаково равно распредѣлено въ сердцахъ всѣхъ людей, все равно блондины ли это, брюнеты, или смуглые, и сынъ холоднаго сѣвера такъ же склоненъ къ запретной любви, какъ и дитя тропическаго солнца. Но за то гораздо больше скрытности проявляетъ сѣверянинъ, всякое необузданное побужденіе прикрывается тамъ покровомъ благонравія и благопристойности и острый язычекъ иной лицемѣрной бабенки порицаетъ въ сосѣдкѣ то, въ чемъ она сама больше повинна. Поближе къ экватору не слишкомъ серьезно стараются скрыть свою страстность, тамъ менѣе таинственно грѣшатъ, и поэтому, дѣйствительно, учиняютъ меньше грѣховъ, потому что менѣе лгутъ, менѣе лицемѣрятъ" {Reich. Das Eheliche Leben., стр. 452.}. Вотъ выраженія, которыя слѣдовало бы имѣть въ виду, нашимъ теоретикамъ-моралистамъ.
   Итакъ, взаимное сближеніе двухъ половъ и неизбѣжное послѣдствіе такого сближенія, выраженное появленіемъ дѣтей, ставятъ каждаго человѣка въ новыя соціальныя отношенія къ обществу, для которыхъ семейная жизнь служитъ первымъ и главнымъ звеномъ. Это обязываетъ каждаго выяснить это отношеніе въ разумной и честной формѣ. Нѣтъ сомнѣнія, что это отношеніе, эта форма должна опираться на строго-экономическихъ началахъ. Такимъ образомъ мы сводимъ всю суть брачныхъ отношеній къ двумъ незыблемымъ началамъ: взаимная привязанность, или естественное влеченіе, глубоко и искренно уважаемое нами во всѣхъ его видахъ, формахъ и проявленіяхъ, и строго-экономическое опредѣленіе и выясненіе взаимнаго сотоварищества. "Что придаетъ преимущественно половымъ отношеніемъ животныхъ прочную связь, говоритъ Вундтъ, такъ это любовь къ дѣтямъ, и послѣдняя высказывается тѣмъ сильнѣе, чѣмъ болѣе требуютъ дѣти тщательнаго и продолжительнаго ухода... Сверхъ того, потребность взаимной защиты и помощи между супругами связываетъ. ихъ и на остальное время, слѣдующее за воспитаніемъ дѣтей. Это въ особенности можно сказать о всѣхъ животныхъ, устраивающихъ гнѣзда и жилища или обитающихъ въ пещерахъ. Съ этой стороны бракъ животныхъ имѣетъ существенную связь съ условіями физической организаціи". {Вундтъ. Душа человѣка и животныхъ. Т. II, стр. 243,}
   Вникая глубже въ смыслъ ученія Дарвина, легко убѣдиться, что законъ подбора имѣетъ въ виду двоякую цѣль: продолженіе рода и усовершенствованіе породы, составляющую настоящую суть прогресса. Въ мірѣ животныхъ эта цѣль достигается всѣми тремя формами подбора, но человѣкъ, обставленный искуственными и самыми сложными соціальными условіями, въ большинствѣ случаевъ, совершенно упускаетъ изъ виду эту цѣль. Рейхъ опредѣляетъ въ слѣдующихъ выраженіяхъ условія счастливаго сближенія людей: "Для того, говоритъ онъ, чтобъ супружество било счастливо и удовлетворяло бы всѣмъ разумнымъ требованіямъ подбора, необходимо: полное различіе, противоположность, контрастъ половъ въ сложеніи тѣла, въ темпераментѣ, въ національностяхъ и расахъ; такой контрастъ придастъ союзу гораздо болѣе прелести и гораздо большую приманку, и несравненно сильнѣе закрѣпитъ семейное счастье, чѣмъ однородность обѣихъ половинъ. Такъ ужь оно, значитъ, въ природѣ человѣка, что все болѣе или менѣе чужое, постороннее, проявляетъ и возбуждаетъ болѣе или менѣе продолжительное привлеченіе, между тѣмъ какъ тутъ же находящееся, близкое вообще отталкиваетъ. Каждый день, легко убѣдиться, что потомство людей различныхъ по племени и національности несравненно свѣжѣе, коренастѣе, здоровѣе, сильнѣе, чѣмъ потомство людей одной породы. Я считаю помѣсь породъ и національностей за весьма существенную и неизбѣжную потребность для физическаго и соціальнаго преуспѣянія народа, для его духовнаго и нравственнаго возрожденія. До чего доходятъ племена, совершенно изолированныя, перемѣшивающіяся исключительно между собою и удаляющіяся отъ всякаго близкаго соприкосновенія съ внѣшнимъ міромъ, до чего доходятъ такія несчастныя племена, ясно можно видѣть, если взглянуть на жалкихъ обитателей Альпійскихъ горъ, доставляющихъ однихъ лишь кретиновъ и идіотовъ: это полное вырожденіе человѣка, въ физическомъ, нравственномъ, умственномъ и всякомъ другомъ отношеніи" {Reich. Das Eheliche Leben. Стр. 531.}. "Взаимная любовь супруговъ. такое же неизбѣжное условіе ихъ счастья какъ твердость характера, великодушіе, стойкость въ критическія минуты, соотвѣтствующая степень умственнаго образованія и развитія, здравый взглядъ на міръ и людей, снисходительность при обсужденіи взаимныхъ слабостей, извиненіе, когда эти слабости выходятъ наружу, взаимное пониманіе, устраненіе и отрѣшеніе отъ предразсудковъ и наконецъ сообразное съ человѣческимъ достоинствомъ воспитаніе дѣтей. Въ рукакъ родителей пріуготовить счастливыя супружества своихъ дѣтей разумной заботой при воспитаніи; во власти общества устроить супружеское счастье населенія устраненіемъ вредныхъ предразсудковъ, вредныхъ обычаевъ и глупыхъ кастическихъ принциповъ, введеніемъ соотвѣтственной народной экономіи, распространеніемъ здравыхъ понятій для сохраненія физическаго здоровья, хорошимъ общественнымъ воспитаніемъ и образованіемъ и наконецъ предоставленіемъ людямъ по возможности большей свободы въ жизни {Reich. Das Eheliche Leben. Стр. 582.}.
   Гдѣ же то европейское общество, которое руководствовалось бы этими разумными требованіями подбора? Напротивъ того. Монотонность физіономій, стадность обычаевъ, самое скудное однообразіе понятій, пустота и безсодержательность семейной жизни, вѣчный разладъ, царящій за ничтожнымъ исключеніемъ во всѣхъ сферахъ общества и въ каждой отдѣльной семьѣ, все это служитъ доказательствомъ, что при существующемъ порядкѣ вещей, при скудости естественно-научныхъ понятій въ большинствѣ такъ называемаго образованнаго общества, могущественный законъ подбора приносится въ жертву совершенно постороннимъ разсчетамъ. Исключительное положеніе женщины отчасти мѣшало правильному примѣненію подбора. Завися до сихъ поръ экономически отъ произвола мужчинъ, не допускаемая ни до какой умственной и общественной дѣятельности, замкнутая въ тѣсную сферу кухонной и семейной обыденности, ей было трудно, скажемъ больше, физически невозможно стать въ уровень и идти рука объ руку съ мужчиной въ интеллектуальномъ и соціальномъ развитіи. Она поэтому оставалась позади, и терялъ отъ этого больше всего нашъ братъ мужчина. Вотъ почему лучшіе европейскіе умы оставались большею частію безъ подбора и проводили жизнь въ скучномъ и однообразномъ одиночествѣ. Декартъ, Спиноза, Лейбницъ, Кантъ, Гегель, Маколей и величайшій естествоиспытатель прошлой половины нашего столѣтія Гумбольдъ, всѣ эти колоссы ума и науки провели жизнь чуждые "семейнаго счастья", "семейнаго очага" или, лучше сказать, не могли отыскать себѣ среди женскаго населенія соотвѣтственнаго подбора; и человѣчество отъ этого конечно немало потеряло, что первоклассные европейскіе умы не произвели усовершенствованнаго потомства только потому, что не нашлось подходящихъ женщинъ. Въ русскомъ обществѣ, по крайней мѣрѣ до сихъ поръ, трудно указать на такія же блестящія исключенія изъ женщинъ, какія проявлялись среди мужчинъ. И пока общество не пойметъ всѣхъ естественныхъ требованій подбора, до тѣхъ поръ нечего ожидать улучшенія породы. А этого можно будетъ достигнуть только распространеніемъ въ публикѣ естественно-научныхъ знаній, потому что другими средствами до сихъ поръ недостигли цѣли. Вся беллетристика, всѣ драматическія произведенія, всѣ трагедіи и комедіи -- все это варіаціи на одну и ту же тему, все это клонилось и клонится къ тому, чтобъ вызвать въ зрителѣ сочувствіе къ любви и ея различнымъ комбинаціямъ. И казалось бы, что та публика, которая проливаетъ слезы сочувствія къ трагическому положенію лицъ, выводимыхъ на сцену, должна была бы быть снисходительной и отнестись разумно къ такимъ же явленіямъ въ дѣйствительной жизни. Но на дѣлѣ выходитъ совершенно на оборотъ. Такъ, если какой нибудь молодой аристократъ pur sang, блондинъ, съ голубыми глазами и нѣсколько вялаго флегматическаго темперамента влюбляется въ молоденькую, хорошенькую жидовочку брюнетку, съ черными глазами, съ живымъ, подвижнымъ и пылкимъ характеромъ, то этотъ рѣзкій контрастъ какъ разъ содержитъ въ себѣ всѣ элементы для самато сильнаго природнаго влеченія, для самаго страстнаго и жгучаго пожеланія, которое смолкнетъ лишь при полнѣйшемъ удовлетвореніи всѣмъ требованіямъ пламенной любви, но невѣжество, руководясь своими рутинными принципами noblesse oblige, position oblige, вооружается всею силою своихъ предразсудковъ при видѣ явленія, выходящаго изъ. колеи по вседневныхъ событій и всячески вредитъ дѣлу природы, дѣлу подбора. Но природѣ ровно никакого нѣтъ дѣла до предразсудковъ человѣчества, и все, что мѣшаетъ прогрессивному стремленію подбора, то выживаетъ, вырождается, вымираетъ. И если бы природа и подборъ руководствовались глупостью людской, съ которой и боги напрасно воюютъ, то человѣчество давнымъ давно вымерло бы цѣликомъ или возвратилось бы въ какую нибудь до-историческую форму существованія, но въ этомъ-то и счастье для всего человѣчества, что прогрессивное улучшеніе въ интересахъ самой природы, а потому вырождается и вымираетъ лишь все отсталое, негодное, остающееся за штатомъ, а успѣвшее улучшиться продолжаетъ совершенствоваться и помимо воли человѣка, а иногда вопреки всѣмъ его стараніямъ и неумѣстному вмѣшательству. Тогда на сцену выступаетъ во всеоружіи сила естественнаго подбора. "Если, говоритъ Дарвинъ, {О происхожденіи видовъ, стр. 67.} человѣкъ можетъ достигнуть и несомнѣнно достигъ значительныхъ результатовъ методическимъ и безсознательнымъ подборомъ, то чего не можетъ достигнуть природа? Человѣкъ можетъ дѣйствовать лишь на наружные видимые признаки. Природѣ дѣла нѣтъ до наружности, развѣ она также заключаетъ въ себѣ элементъ полезный организму. Природа можетъ дѣйствовать на всякій внутренній органъ, на всякій оттѣнокъ строенія и склада, на всю совокупность жизненнаго механизма. Человѣкъ подбираетъ лишь то, что ему полезно; природа лишь то, что полезно охраняемому ею организму. Всякій подобранный ею признакъ тотчасъ находитъ приложеніе и организмъ имъ приспособляется еще къ болѣе жизненнымъ условіямъ." Мы убѣждены, что Дарвинъ хочетъ сказать, что всякій подобранный природою признакъ вытекаетъ изъ естественныхъ ея потребностей и есть выраженіе приспособленія организма къ жизненнымъ условіямъ. Такимъ образомъ тамъ, гдѣ человѣкъ является съ своимъ неумѣстнымъ вмѣшательствомъ, тамъ терпитъ онъ рѣшительное фіаско, потому что раньше или позже, а природа возьметъ свое; разница лишь во времени; природа дѣйствуетъ слишкомъ медленно, не торопясь, слишкомъ увѣренная въ своемъ могуществѣ, въ своемъ успѣхѣ; она снисходительно дозволяетъ человѣку побаловаться, утрировать ея свойства, видоизмѣнять, пользоваться ея благами, отступать отъ ея апріористическихъ предначертаній, но въ концѣ концовъ она все-таки возвращается къ своимъ незыблемымъ планамъ и навсегда остается вѣрна себѣ. "Безъ преувеличенія можно сказать, говоритъ Дарвинъ, что естественный подборъ ежедневно, ежечасно, ежеминутно въ каждое данное мгновеніе отыскиваетъ на всемъ свѣтѣ всякое уклоненіе, даже самое ничтожнѣе, отбрасываетъ все дурное, сохраняетъ и накопляетъ все хорошее, не слышно и незамѣтно трудясь надъ усовершенствованіемъ всякаго организма какъ въ отношеніи органическихъ, такъ и въ отношеніи неорганическихъ условій его жизни и притомъ всюду, гдѣ бы и когда бы не представился къ тому случай. Отъ насъ сокрытъ медленный ходъ этого процесса; лишь по прошествіи долгихъ временъ насъ поражаютъ его результаты {Дарвинъ. Происхожденіе видовъ. Стр. 68.}."
   Человѣкъ, этотъ пигмей въ искуствѣ творчества, тѣмъ не менѣе большой хвастунъ. Онъ готовъ хвастаться всякою малостью, онъ готовъ приходить въ восторгъ, когда ему удастся превратить простой цвѣтокъ въ махровый; онъ столько же гордится тонкими ногами своей породистой лошади, сколько медалью на шеѣ. Но что значатъ всѣ его подвиги въ сравненіи съ творческой силой природы. И еслибъ мы могли прослѣдить весь историческій ходъ, весь длинный процессъ естественнаго подбора въ природѣ, еслибъ мы могли присутствовать при томъ, какимъ подборомъ уклоненій развивался человѣкъ, еслибъ мы могли видѣть его во всѣхъ фазахъ его развитія, но въ обратномъ порядкѣ, то предъ нашими глазами предстало бы чрезвычайно интересное зрѣлище.
   Однимъ изъ могущественнѣйшихъ средствъ для достиженія многостороннихъ задачъ подбора служитъ скрещиваніе породъ. Этимъ путемъ человѣкъ достигъ неимовѣрныхъ результатовъ въ прогрессѣ, въ улучшеніи животныхъ и растеній. И не только улучшенія, но безъ преувеличенія можно утверждать, что путемъ скрещиванья созданы чуть не новыя породы животныхъ и растеній. Въ рукахъ человѣка это могущественный способъ, которымъ онъ можетъ просто творить чудеса. Онъ можетъ создать породу, онъ можетъ уничтожить ту или другую. Онъ можетъ черное сдѣлать бѣлымъ и бѣлое превратить въ черное. Такъ европейцы взяли на острова Тихаго океана въ такомъ множествѣ своихъ свиней и собакъ, что туземныя породы совершенно исчезли втеченіе пятидесяти или шестидесяти лѣтъ. И такая исторія легко повторится всякій разъ, какъ только-одна изъ смѣшивающихся породъ значительно превзойдетъ своей численностью или качественностію другую, тогда послѣдняя вскорѣ непремѣнно исчезнетъ и будетъ вполнѣ поглощена первою. Смѣшивая породы въ различныхъ комбинаціяхъ, можно произвесть весьма интересные физіономическіе опыты даже и надъ. людьми. Такъ Дарвинъ утверждаетъ, что если бы образовалась колонія изъ равнаго числа черныхъ и бѣлыхъ людей, и мы предположили бы, что они женятся безразлично, что они одинаково плодородны и что 1/10 всего населенія ежегодно умираетъ и рождается, тогда чрезъ 65 лѣтъ число бѣлыхъ, черныхъ и мулатовъ было бы одинаково. Черезъ 91 годъ бѣлыхъ было бы одна десятая, черныхъ одна десятая, а мулатовъ или промежуточныхъ степеней было бы восемь десятыхъ всего числа. Чрезъ три столѣтія не осталось бы даже и 1/100 части бѣлыхъ людей {Дарвинъ. Прирученныя животныя, т. 2, стр. 92.}. У васъ, читатель, износилось платье и превратилось въ тряпку, вы сдаете свой старый халатъ въ складъ тряпья для производства бумаги и фабрика превратитъ вашъ халатъ въ листъ почтовой бумаги, на которомъ вы напишите любовное письмо или составите Какой нибудь юридическій актъ, имѣющій силу и значеніе на всю вашу жизнь. Казалось бы, что это очень мудреная метаморфоза, но вѣдь это такъ просто что изъ тряпокъ дѣлаютъ бумагу, что никто этому уже не удивляется. Также просто и обыкновенно посредствомъ скрещиванья и при помощи тщательнаго подбора впродолженіе нѣсколькихъ поколѣній какую нибудь старую породу овецъ, собакъ, свиней, голубей превратить въ новую разновидность съ совершенно новыми отличными свойствами и качествами. Такъ напр. лордъ Орфордъ скрестилъ однажды свою знаменитую стаю борзыхъ собакъ съ бульдогами; причемъ эта порода была выбрана на томъ основаніи, что они лишены чутья и снабжены нужными качествами: храбростью и неутомимостью. Послѣ шести или семи поколѣній всѣ внѣшніе признаки наружной формы бульдога совершенно исчезли, но храбрость и выносливость, остались. Преподобный Фоксъ сообщаетъ Дарвину, что онъ скрещивалъ понтеровъ съ гончими и лисьими собаками, чтобы при. дать имъ больше стремительности и быстроты. Какія-то оксфордширскія овцы считаются въ Англіи образцовой установившейся породой, но генеалогія ихъ породистости и рядъ скрещиваній, посредствомъ которыхъ ихъ довели до этого образцоваго состоянія, не уступитъ, быть можетъ, генеалогіи любого англійскаго лорда. Потрудитесь распутать длинную вереницу фамилій, съ которыми смѣшивался какой нибудь домъ Бурбоновъ или происхожденіе мелкопомѣстнаго германскаго князька. По выраженію Верне нужно быть цыганкой, чтобъ понять и разгадать линіи Рейсъ, Грейсъ, Щлейцъ, такъ что таблица умноженія здѣсь недостаточное подспорье. Оксфордширскія овцы въ этомъ отношеніи счастливѣе. Четко записано, что онѣ произошли въ 1830 году (замѣтьте хронологію этого важнаго историческаго событія) отъ скрещиванія гамширскихъ и соутдаунскихъ овецъ съ котсвальдскими баранами, а котсвальдскіе бараны произошли отъ лестерскихъ, а эти послѣдніе еще отъ другихъ и т. д. Такъ что теряешься въ этомъ фамильномъ спискѣ, точно дѣло идетъ не о баранахъ, а о феодальныхъ баронахъ. Множество подобныхъ курьезовъ подало поводъ какому-то Спунеру придти къ заключенію, что разумнымъ спариваньемъ скрещенныхъ животныхъ возможно произвести новыя породы. Случается иногда такъ, что сановитыя особы съ тщательною заботливостью слѣдятъ за исторіей скрещиванья разныхъ породъ скота и другихъ животныхъ и слѣдятъ за этимъ съ такимъ же интересомъ, какъ, за развитіемъ какого нибудь историческаго вопроса. Пальма первенства въ этомъ отношеніи принадлежитъ вюртембергскому королю, который послѣ двадцатипятилѣтняго старательнаго размноженія, т. е. послѣ шести или семи поколѣній, произвелъ новую породу скота отъ скрещиванія между голландскими и швейцарскими породами съ примѣсью еще другихъ породъ.
   Но то что старая Европа испробовала на различныхъ породахъ животныхъ, Америка примѣнила къ людямъ. Да, Америкѣ суждено раскрыть глаза людямъ на многое. Старая Европа съ своими предубѣжденіями уступитъ раньше или позже тому лучезарному свѣту, который мерцаетъ теперь уже на всѣхъ проблескахъ заатлантической жизни. Тамъ скрещиванья между тремя различными племенами приведутъ къ такой новой породѣ людей, которые положительно современемъ вытѣснятъ всѣ остальныя. Европа пришла бы въ ужасъ отъ тѣхъ перекрещиваній людскихъ породъ, какія имѣютъ мѣсто въ Америкѣ. Даже въ такой странѣ какъ Бразилія, пропитанная католическимъ лицемѣріемъ іезуитовъ, часто совершаются помѣси мулатокъ съ бѣлыми мужчинами.
   И какъ ни старается бразильское дворянство, чтобъ избѣгнуть столкновенія съ темнокожими женщинами, какъ ни хлопочетъ оно о томъ, чтобъ не дать имъ проникнуть въ свою замкнутую и привилегированную среду, но природа, по пословицѣ, выгоняемая въ дверь, лѣзетъ въ окно, и въ концѣ концовъ обходитъ аристократическую спѣсь. Кастеръ разсказываетъ, какъ часто иной юноша, изъ богатой и знатной фамиліи, влюбляется въ молодую мулатку, климатъ тамъ жаркій и всякіе плоды зрѣютъ скоро -- мулатка беременна, юноша беретъ ее къ себѣ, она занимаетъ мѣсто метрессы, окружающіе мало-по малу свыкаются съ этимъ; наконецъ, это становится обыкновеннымъ и когда уже имѣются на лицо нѣсколько дѣтей, они узаконяютъ юридически свой бракъ и родня принимаетъ ихъ съ должнымъ уваженіемъ. Интересно то, прибавляетъ Кастеръ, что именно такіе браки самые счастливые, и что такихъ субъектовъ соединяетъ гораздо сильнѣйшая привязанность, чѣмъ супруговъ первоклассныхъ фамилій. "Да, на всемъ свѣтѣ таже исторія повторяется, прибавляетъ Рейхъ, что въ насильственныхъ и противоестественныхъ бракахъ немыслимы взаимное и интимное пониманіе, между тѣмъ какъ самыми счастливыми оказываются именно браки, въ которыхъ истинная любовь сближаетъ людей, несмотря на различіе сословій, званій и состояній." Морицъ Руиндасъ разсказываетъ, что "браки между бѣлыми мужчинами и цвѣтными женщинами въ низшемъ и среднемъ сословіи весьма часты и не возбуждаютъ ничьего удивленія. И даже въ высшемъ сословіи случаются такіе браки. Бракъ такого рода только тогда обращаетъ на себя всеобщее вниманіе, когда жена бѣлая, принадлежитъ слишкомъ богатой и знатной фамиліи, а кожа мужа ужь больно те

   

ПОСЛѢДНЕЕ СЛОВО НАУКИ.

(Продолженіе.)

(Посвящается Н. П. Ивановой.)

ВОПРОСЪ О ПИЩѢ ВЪ БОРЬБѢ ЗА СУЩЕСТВОВАНІЕ.

"Я лишь тогда стану уважать науки,
когда увижу повара въ числѣ членовъ
академіи наукъ".
Брилья-Саваренъ.

II.

   Философія прошлаго столѣтія въ лицѣ Гельвеція выработала тотъ взглядъ, что главнымъ мотивомъ и руководителемъ человѣческихъ поступковъ вездѣ и всегда было чувство самосохраненія, или точнѣе, эгоизмъ. Самыя возвышенныя и благородныя стремленія, самые честные порывы души, вытекаютъ изъ этого всемірнаго чувства, при водящаго все живое въ движеніе и всему дающаго стимулъ жизни Нашъ реальный вѣкъ посмотрѣлъ на этотъ вопросъ еще болѣе позитивно и рѣшилъ, что главный и сильнѣйшій двигатель всѣхъ человѣческихъ побужденій есть неугомонное и ничѣмъ неукротимое чувство голода. Голодъ, съ точки зрѣнія физіологіи и вообще всей естественно-испытательной школы, есть главный Архимедовъ рычагъ, двигающій всю сложную машину соціальнаго строя человѣчества. Конечно, кто же другой, какъ ре голодъ, заставляетъ человѣка проводить цѣлые дни и ночи въ преслѣдованіи того или другого животнаго, чтобы воспользоваться его шкурой, мясомъ, жилами, кровью, рогами и саломъ, кто другой, какъ не голодъ, побуждаетъ человѣка убивать свое подчасъ атлетическое здоровье въ сѣверныхъ суровыхъ тундрахъ, въ такъ называемой тайгѣ, чтобы добыть презрѣннаго металла: только лишь голодъ отправляетъ его въ подземныя копи, въ мрачныя пещеры, чтобы изъ нѣдръ земли вытащить драгоцѣнную руду, залогъ цивилизаціи. Голодъ держитъ поселянина въ открытомъ полѣ и заставляетъ его въ потѣ лица подъ палящимъ зноемъ вырывать у земли питательное зерно. Голодъ гонитъ бѣдняка далеко отъ родного пепелища, держитъ его въ чужой, одинокой и непріютной средѣ; голодъ приковываетъ мастерового къ фабрикѣ и заводу, гдѣ онъ терпитъ отъ нечистоты, отъ скудости, отъ сифилиса и вони. Голодъ вынуждаетъ человѣка торговать своею совѣстію, убѣжденіями, а то и собственнымъ тѣломъ. Голодъ снабжаетъ и долго еще будетъ снабжать наши суды обильнымъ дѣлопроизводствомъ и множествомъ преступниковъ. Голодъ приковываетъ несчастнаго труженика, вѣчно голоднаго чиновника, всю жизнь свою съ согбенной спиной проливающаго чернила изъ-за жалкаго и скуднаго куска хлѣба. Голодъ гонитъ нашу бѣдную молодежь обоего пола во всѣ школы и университеты, чтобы она могла пріобрѣсти знанія и ими купить себѣ право на существованіе. Однимъ словомъ, голодъ -- могущественнѣйшее орудіе всеобъемлющей силы природы: борьба за существованіе.
   Но если голодъ имѣетъ такое могущественное вліяніе на индивидуальную жизнь и на весь соціальный строй человѣчества, то, съ другой стороны, обиліе пищи или полный достатокъ ея совершенно измѣняютъ сущность картины и приводятъ борьбу за существованіе къ совершенно противуположнымъ результатамъ.
   Намъ теперь хотѣлось бы разсмотрѣть зависимость пищи отъ климатическихъ условій, съ одной стороны, и отъ культуры, съ другой; далѣе вытекающую отсюда зависимость человѣка отъ количества и качества пищи и обратно, и наконецъ результаты этой зависимости, этой борьбы.
   Нѣтъ сомнѣнія, что атмосферный воздухъ есть главный источникъ, изъ котораго все живое черпаетъ необходимые элементы своего существованія. Растительный міръ былъ бы немыслимъ безъ атмосферы, которая доставляетъ ему все его насущное питаніе. По растительный міръ есть не больше и не меньше, какъ лишь метаморфоза, преобразованіе неорганической матеріи въ органическую ткань. И только съ появленіемъ на землѣ этой метаморфозы, этого преобразованія, сдѣлалась возможною животная жизнь, хотя бы и первобытная, низшая, самая простая. Euglen'ы и другія инфузоріи, хотя и не имѣютъ ни рта, ни пищепріемнаго, ни пищеварительнаго аппарата въ общепринятомъ смыслѣ, питаются однакожъ на поверхности стоящихъ водъ растеніями, пришедшими въ гніеніе. Такимъ образомъ растенія служатъ основною пищей многихъ другихъ животныхъ. Но зоофагія, пожираніе животныхъ, обнаруживается уже съ самаго начала появленія животной жизни и хотя каждый классъ животныхъ имѣетъ своихъ канибаловъ, хотя и самъ человѣкъ не свободенъ отъ упрека въ неестественной антропофагіи, тѣмъ не менѣе можно положительно утверждать, что безъ растеній была бы невозможна животная жизнь. Не будь на свѣтѣ растеній, всѣ животныя должны были бы быть плотоядными, взаимно истребляли бы другъ друга и такъ какъ животное чѣмъ грубѣе, тѣмъ оно ненасытнѣе, то животныя совершенно исчезли бы.
   Этотъ процессъ преобразованія неорганической матеріи снова въ растительную, а потомъ въ животную, сдѣлалъ впослѣдствіи возможнымъ появленіе человѣка на землѣ, для существованія котораго необходима какъ растительная, такъ и животная пища. Мы досконально не знаемъ, чѣмъ питались первые люди, мы лишь догадываемся, что первобытный обитатель Европы, какой нибудь неандерталецъ или анжіецъ, сей остальной изъ стаи славной нашихъ низкопоставленныхъ предковъ, жившій бокъ о бокъ съ пещернымъ медвѣдемъ и мамонтомъ, уже зналъ употребленіе огня и жарилъ мясо на своеобразномъ очагѣ. Онъ питался преимущественно говядиной, большею частью, впрочемъ въ сыромъ видѣ. Онъ разбивалъ трубчатыя кости и черепа большихъ животныхъ, чтобы оттуда достать мозгъ въ свое удовольствіе.
   Сколько намъ извѣстно, кажется очень вѣроятнымъ, что еслибъ весь земной шаръ былъ плотно населенъ живыми существами, то и тогда хватило бы достаточно кислороду и атмосфернаго воздуха для окисленія всей массы крови, циркулирующей во всей животной организаціи; такъ-что изъ-за этого обстоятельства не можетъ быть борьбы, и потому-то этотъ единственный родъ пищи, вѣроятно, и не обложенъ никакими налогами и всякому предоставлено свободно глотать этотъ неуловимый безпошлинный и безъакцизный ингредіентъ. Изъ за всего же остального во всемъ органическомъ мірѣ вѣчная борьба. Правда, чѣмъ ниже поставлены органическія существа, тѣмъ проще и ограниченнѣе ихъ питательныя вещества, а потому тѣмъ проще и самая борьба. Растенія питаются лишь воздухомъ и водой; самыя же простыя животныя, какъ и растенія, питаются тоже почти одной лишь водой; но здѣсь все-таки борьба уже нѣсколько сложнѣе и удерживается въ опредѣленныхъ границахъ количествомъ доступной пищи, самимъ пространствомъ и болѣе сильнымъ врагомъ. Выше организованныя насѣкомыя, рыбы и амфибіи распадаются уже на преимущественно или исключительно травоядныхъ и на преимущественно или исключительно плотоядныхъ. Понятно, что здѣсь борьба все болѣе и болѣе усложняется. Еще разнообразнѣе питаніе птицъ и самая разнообразная пища составляетъ удѣлъ млекопитающихъ, изъ коихъ нѣкоторыя, какъ кошка, собака, обезьяна, пользуются пищей и объѣдками состола человѣка, почему они и становятся ручными. Но никто не ведетъ такой ожесточенной борьбы изъ-за пищи со всѣмъ окружающимъ животнымъ и растительнымъ міромъ, какъ человѣкъ; оттого-то человѣкъ по справедливости и названъ животнымъ всеяднымъ. Совершенно напрасно ставятъ въ этомъ отношеніи на одну доску и свинью; во-первыхъ, свинья пожираетъ такія гадости, отъ которыхъ отвернется самый голодный человѣкъ {Впрочемъ, мы въ томъ сомнѣваемся и ниже покажемъ, что человѣкъ въ этомъ случаѣ не уступитъ первенства никакой свиньѣ.}, и во-вторыхъ, ни одно животное не умѣетъ такъ разнообразить пищу, какъ человѣкъ, въ чемъ собственно и заключается сущность всеядности. Мы хотимъ здѣсь представить краткій очеркъ питательныхъ веществъ и борьбы изъ за нихъ, которую ведетъ человѣкъ на различныхъ пунктахъ земного шара и при различныхъ обстоятельствахъ. Все нами здѣсь приведенное заимствовано нами изъ обширныхъ сочиненій Клемма "Allgemeine Cultur-Geschiclite der Menschheit", Вайтца "Anthropologie der Naturvölkern", Фоассака "De L'influence des Climats sur l'Homme".
   Буддистская легенда гласитъ, что люди, разставшись съ небеснымъ мѣстожительствомъ и воплотившись въ земную оболочку, первоначально питались исключительно растительной пищей и лишь впослѣдствіи, въ періодъ грѣхопаденія, стали питаться и животною пищей. Мнѣніе это цѣликомъ перешло и въ буддистскую вѣру, а потомъ и въ другія религіи. Питаться исключительно растительной пищей сдѣлалось догматомъ многихъ религіозныхъ сектъ, а потомъ проповѣдывалось особой школой съ ума спятившихъ ученыхъ, извѣстныхъ подъ именемъ вегетаріанцевъ. Но опытъ и изслѣдованія ученыхъ совершенно этому противоречатъ, потому что у самыхъ дикихъ нашихъ собратій и на первыхъ ступеняхъ человѣческой культуры мы встрѣчаемъ именно мясную пищу преобладающею, господствующею. Босіесманъ или ботокудъ пожираютъ все, что имъ попадается на глаза. Тотъ и другой охотно истребляютъ всякихъ животныхъ, не щадятъ даже насѣкомыхъ, гнѣздящихся въ ихъ волосахъ; они ведутъ борьбу и истребляютъ муравьевъ, червей, саранчу, мягкотѣлыхъ и ракообразныхъ, словомъ, все, чѣмъ они въ силахъ овладѣть. Муравьевъ онъ набираетъ полонъ ротъ, они ползаютъ по лицу его; раковины онъ поджариваетъ на огнѣ въ скорлупѣ; птицъ и млекопитающихъ онъ нѣсколько разрыхляетъ у огня. Когда же у нихъ истощается запасъ мяса, то лишь тогда они прибѣгаютъ къ ягодамъ, плодамъ и кореньямъ. Обитатели полярныхъ странъ, бѣдныхъ растительной пищей, преимущественно питаются жирными животными сѣверныхъ морей и лишь изрѣдка употребляютъ кой-какія ягоды, какъ приправу. Это-то стремленіе, эта потребность въ животной пищѣ и держитъ этихъ народовъ такъ долго въ охотничьемъ быту и въ состояніи рыболововъ. Даже у номадовъ самая существенная пища все-таки мясная и молоко входитъ въ составъ ея, какъ главный и господствующій элементъ.
   При этомъ нужно замѣтить, что въ естественномъ состояніи человѣкъ ужаснѣйшій обжора. Онъ ѣстъ во всякое время, лишь бы было что поѣсть, и глотаетъ до тѣхъ поръ, пока не утолитъ голодъ на нѣсколько дней, пока не набьетъ желудка туго и притомъ столько, сколько влѣзетъ, и никогда не оставляетъ въ своемъ желудкѣ мѣста для городничаго. Какъ грудной ребенокъ не умѣетъ распредѣлить свой аппетитъ въ опредѣленно назначенные часы, такъ и дикарь, живущій охотой и рыбной ловлей, не знаетъ обѣденнаго часу, и въ его глазахъ Наполеонъ, обѣдающій лишь въ 7 часовъ пополудни, былъ бы самымъ страннымъ и непонятнымъ явленіемъ, человѣкомъ нисколько неумѣющимъ пользоваться своимъ хорошимъ положеніемъ, такъ какъ вмѣсто того, чтобы вдоволь жрать цѣлый день, онъ занятъ богъ вѣсть какими пустяками. Вольтеръ говаривалъ, что онъ отдалъ бы цѣлый вѣкъ славы за одинъ день хорошаго пищеваренія. Для этого ему стоило лишь сдѣлаться ботокудомъ или якутомъ.
   Когда человѣкъ становится номадомъ, онъ долженъ уже нѣсколько больше регулировать свой аппетитъ, потому что онъ можетъ доить свои стада лишь въ опредѣленное время. Въ еще большую зависимость становится земледѣлецъ, котораго жатва зависитъ отъ естественнаго хода временъ года.
   Самые старинные любимцы изъ растительнаго міра у дикарей были ягоды, плоды, сильно пахучія травы, сочные стебли, коренья, луковицы, огурцы и тыквы, стручки и хлѣбные плоды; словомъ, все, что природа добровольно производитъ и предоставляетъ человѣку въ пищу безъ особеннаго труда, безъ всякаго приготовленія. Злаки являются уже достояніемъ лишь осѣдлыхъ народовъ, на высшей степени культуры, и всѣ земледѣльческіе народы смотрятъ на нихъ, какъ на лучшій даръ неба.
   Жаренье на огнѣ самый первобытный, изстари знакомый способъ, приготовленія пищи, встрѣчаемый у дикарей всѣхъ поясовъ; затѣмъ слѣдуетъ печенье въ земляныхъ ямахъ -- обычай извѣстный въ сѣверной Америкѣ и на островахъ Океаніи; наконецъ появляется варенье въ сосудахъ изъ глины, камня или металла. На сѣверѣ еще до сихъ поръ существуетъ обычай приготовленія пищи посредствомъ варки въ деревянныхъ сосудахъ, въ которыхъ вода согрѣвается раскаленными камнями.
   Голодъ у первобытнаго дикаря не знаетъ пощады, борьба за свое существованіе изощряетъ его мозги и потребляетъ весь наличный запасъ его умственныхъ силъ единственно на добычу пищи. Природа первобытныхъ лѣсовъ доставляетъ ему ее подчасъ въ большомъ обиліи и въ довольно разнообразномъ видѣ. Лѣсной обитатель (Jndios da motto) южно-американскихъ лѣсовъ страшно обжорливъ и ненасытенъ; онъ знаетъ одну лишь страсть -- жрать, и такъ какъ главную часть пищи онъ вынужденъ добывать въ лѣсу, то все живущее здѣсь подчинено ему, это его собственность, а потому всѣ его помышленія, вся его дѣятельность направлены въ одну сторону. Въ постоянной охотѣ и въ рыбной ловлѣ онъ не знаетъ усталости, не боится никакихъ препятствій. Стоитъ посмотрѣть на это милое дитя природы, на эту красу творенія, на это enfant terrible, когда онъ занятъ своею исключительной идеей -- убить животное для поддержанія собственнаго своего существова нія. За минуту веселый и игривый, онъ вдругъ преобразовывается: молча, какъ нѣмой, легкой поступью пробирается онъ по лѣсу, чтобы не нарушить покоя ни одного изъ его многочисленныхъ обитателей Онъ слишкомъ сосредоточился на цѣли своего предпріятія, чтобъ подумать о чемъ нибудь другомъ. Всѣ чувства его наэлектризованы, въ полномъ отправленіи и на сторожѣ. Вѣрно разсчитанный взглядъ тихо и безмолвно отправляетъ маленькую ядовитую стрѣлу, мгновенно убивающую жертву. Добыча готова, борьба совершилась, жизнь спасена и куплена множествомъ чужихъ жизней. Такой образъ жизни знакомитъ его мало-по-малу съ нравами и обычаями лѣсныхъ обитателей, и его изощренный и опытный умъ перехитритъ теперь всѣ коварства и ухищренія низшихъ тварей; по присутствію одного звѣря онъ судитъ о близкомъ сосѣдствѣ другого, зная а priori ихъ взаимныя отношенія. Чириканье насѣкомыхъ, жужжанье пчелъ, щебетанье птичекъ не вводятъ его ухо въ обманъ, не заглушаютъ голоса того звѣря, котораго онъ преслѣдуетъ, овд зорко слѣдитъ за нимъ, преслѣдуетъ его но пятамъ, несмотря на всѣ препятствія, и наконецъ настигаетъ его. Или, вотъ онъ вскарабкался на высокоствольное и широковѣтвистое дерево, и притаившись въ листвѣ древесной, съ неимовѣрнымъ искуствомъ подражаетъ голосу звѣрей, такъ что послѣдніе во множествѣ стекаются къ нему и падаютъ жертвами его ненасытнаго аппетита. Таковы его побѣдоносныя орудія въ жестокой борьбѣ за существованіе. Нагруженный добычею и разными другими запасами, которыми въ обиліи его снабжаетъ первобытный лѣсъ, возвращается онъ вечеромъ домой, вполнѣ счастливый тѣмъ, что природа его создала.
   Странное дѣло! Этотъ дикарь знаетъ политическую экономію; онъ отстаиваетъ раздѣленіе труда; въ его глазахъ женщина -- рабочая сила. Она, питаясь отъ рукъ его, должна принять участіе въ его борьбѣ съ окружающими животными. Я потому онъ отправляется на охоту не одинъ, но большею частью въ сопровожденіи своей жены. Она подбираетъ стрѣлы, отыскиваетъ ихъ, носитъ за нимъ добычу и всячески помогаетъ ему. По этимъ не ограничиваются его политико-экономическія стремленія и понятія. Когда потребуютъ того обстоятельства, онъ прибѣгаетъ къ ассоціаціи. Большое дикое животное или стадо свиней ботокуды стараются окружить цѣлой массой опытныхъ стрѣлковъ подъ предводительствомъ самаго искуснаго изъ нихъ: тогда они стараются какъ можно быстрѣе вонзить въ тѣло животнаго возможно большее количество стрѣлъ, чтобы сильнымъ кровотеченіемъ уложить его на мѣстѣ, потому что стрѣла не скоро убиваетъ. У нихъ-то, т. е. у ботокудовъ никто не сидитъ безъ дѣла, не ѣстъ даромъ чужое, даже дѣти постоянно заняты рыбной ловлей; для того у нихъ особенно приспособленныя стрѣлы. которыми они убиваютъ рыбъ, привлеченныхъ толченымъ корнемъ какого-то дерева.
   За то эти лѣсные индѣйцы далеко неприхотливы и неразборчивы на пищу. Все, что попадаетъ на зубъ, все идетъ въ прокъ: не брезгаютъ никакой тварью, никакой животиной.
   Дикій кабанъ для нихъ отмѣнная дичь, а обезьяна -- самый лакомый кусокъ. Ботокуды охотно пожираютъ нѣкоторыхъ животныхъ кошачьей породы, не пренебрегаютъ и муравьѣдомъ. Змѣй они вообще ненавидятъ и презираютъ, убиваютъ ихъ, какъ вредныхъ животныхъ, но очень цѣнятъ жиръ, добываемый отъ боа. Классъ насѣкомыхъ доставляетъ имъ довольно большихъ личинокъ, обрѣтающихся въ деревьяхъ. Въ стволѣ Barrigudo находятъ они личинки величиною съ палецъ. Острыми колючками пробуравливаютъ они мягкое дерево, вынимаютъ оттуда насѣкомыхъ, нанизываютъ ихъ по нѣскольку на остріе палки, поджариваютъ и ѣдятъ. Они ловко умѣютъ отыскивать яйца птицъ въ гнѣздахъ, устроенныхъ въ землѣ. Борьба за существованіе доходитъ у нихъ до поразительнаго эгоизма. Большихъ муравьевъ они поджариваютъ, а въ отношеніи маленькихъ они себѣ и труда не даютъ доставать ихъ. Прямо вставляютъ палку въ гнѣздо и муравьи по палкѣ взбираются къ нимъ прямо въ ротъ.
   Не менѣе обильна питательными веществами окружающая ихъ флора первобытныхъ лѣсовъ; Здѣсь ростетъ множество душистыхѣ плодовъ, разные сорты кокосовой пальмы доставляютъ во множествѣ орѣхи. Чтобы достать ядро кокоса, они употребляютъ длинныя трубчатыя кости съ заостреннымъ концомъ. Не менѣе любятъ они разныя шишки древесныя, вьющіяся растенія, стволы, стрючки, бобы и другія плоды. Тщательно отыскиваютъ медъ, которымъ очень любятъ лакомиться.
   Но самое страшное пристрастіе у нихъ къ глинѣ. Встрѣчаются индѣйцы, которые охотно пожираютъ какой-то родъ зеленой глины, На вопросъ о причинѣ такого страннаго аппетита, они даютъ въ отвѣтъ, что ощущаютъ особенно пріятное удовольствіе, когда они обремѣняютъ желудокъ хорошей дозой этой неудобоваримой пищи.
   Хозяйствомъ завѣдуетъ жена. Всѣхъ животныхъ, идущихъ на ѣду, ботокуды передаютъ женамъ, которыя обжигаютъ на нихъ шерсть и очищаютъ ихъ, пріемъ, казалось бы, нѣсколько лишній и неэкономный для желудка, нестѣсняющагося переваривать даже глину. Натыкавъ на палку животину, поджариваютъ ее на огнѣ. Неуспѣло еще животное обжариться, какъ они уже схватываютъ его, разрываютъ его руками и зубами (quel mauvais ton) и проглатываютъ цѣлые куски полусырыми и залитыми кровью. Странно, что несмотря на это, они никогда не страдаютъ ни давленіемъ подъ ложечкой, ни катарромъ желудка, ни сибирскими запорами. Любопытно, какъ они цѣнятъ свой трудъ; экономія во всемъ! Вынутыя кишки они не выбрасываютъ, но протягиваютъ ихъ межъ сжатыми пальцами, чтобы ихъ опорожнить отъ излишней, но весьма умѣстной приправы (какъ далеко они ушли отъ свиньи) и тогда уже жарятъ ихъ и ѣдятъ. Головныя кости они до того обгладываютъ, что раскусываютъ и высасываютъ самыя толстыя изъ нихъ. Даже кожу анти они съѣдаютъ, такъ что отъ всего животнаго остаются лишь самыя толстыя кости.
   Самый обыкновенный напитокъ человѣка подъ всѣми широтами -- ключевая или рѣчная вода. Ту же воду пьютъ и обитатели южноамериканскихъ лѣсовъ. Иному охотнику, долго странствующему и бродящему по непроходимымъ лѣсамъ, не попадается на глаза ни стоячей, ни текучей воды; тогда онъ отламываетъ среднія листья куста бромеліи и находитъ тамъ хорошую воду, которая скопляется тамъ отъ росы и дождя. Но если долго не дождитъ, то вода въ гакомъ кустѣ, конечно, портится, становится черною и грязною; въ ней заводятся головастики, или молодыя лягушки или лягушечья икра. Все это однако въ глазахъ дикаря нисколько не умаляетъ достоинства воды; онъ находитъ ее гораздо питательнѣе. Не думайте однакожъ, чтобы индѣйцы первобытныхъ лѣсовъ были люди безъ всякаго вкуса или не были бы пристрастны къ усладительнымъ и увеселительнымъ напиткамъ. Чтобы вести борьбу съ такою дикою природой, какая ихъ окружаетъ, нужно подчасъ имѣть и возбуждающій напитокъ, чтобы поднять и поддержать энергію на трудную борьбу. Съ этой-то цѣлью они приготовляютъ особенный напитокъ Kawi. Для этого прежде всего, конечно, нуженъ сосудъ. Они срѣзываютъ толстый стволъ дерева Bombax, выдалбливаютъ въ немъ всю его внутренность, оставляя дно. Такимъ образомъ они получаютъ бочку въ 2 или 2 1/2 фута глубиною. Пока мужчины заняты этой работой, бабы жуютъ зерна маиса, бататы и маниіоку и выплевываютъ все это въ бочку. Такая пережеванная белиберда, смѣшанная съ теплой водой, переходитъ въ броженіе и по прошествіи 12 или 16 часовъ напитокъ готовъ. Если его выпить побольше, то онъ охмѣляетъ. Такъ, на самой низкой степени культуры уже встрѣчается потребность въ возбуждающихъ напиткахъ, которые играютъ такую важную роль даже у самыхъ цивилизованныхъ народовъ (Клеммъ. Allgemeine Cultur Geschichte der Menschheit. T. I. Стр. 238--246).
   Такую же трудную борьбу за свое жалкое существованіе ведутъ и австралійцы. Чуждые земледѣлія и скотоводства, завися, такъ сказать, отъ случая, пни чрезвычайно обжорливы и могутъ проглотить огромныя количества пищи, лишь бы имъ попалось съѣстное въ руки. Если же ихъ прижметъ нужда, то они поневолѣ умѣютъ сносить и голодъ. Страна мало предлагаетъ имъ питательныхъ веществъ. оттого они больше обращаются къ морю, чтобы отъ него попользоваться чѣмъ Богъ пошлетъ. Потому-то они и очень мало разборчивы: что ни попадетъ съѣдобнаго изъ растительнаго и животнаго міра, они все охотно пожираютъ. Такъ, однажды случайно былъ выброшенъ на берегъ дохлый китъ. Это было для нихъ великимъ торжествомъ и они имъ усердно занялись. Каждый отрывалъ по огромному куску и, слегка поджаривъ, и то лишь сверху, быстро проглатывалъ мясо почти сырымъ. Вообще они все ѣдятъ почти сырымъ, какъ рыбу, такъ и мясо Они также поджариваютъ разные корни, въ томъ числѣ и корень папоротника. И эти дикари отказываются отвѣдать европейскія блюда, когда имъ ихъ предлагаютъ, и матери насильно отнимаютъ у дѣтей сахаръ, даже вырывая его изо рта. Обѣдаютъ обыкновенно цѣлыми семьями. Изъ плодовъ они особенно любятъ дикую винную ягоду и какую-то крону, нѣчто на видъ подобное ананасу, что однакоже у французскихъ матросовъ возбуждало сильнѣйшую рвоту. Коллинсъ увѣряетъ, что австралійцы пожираютъ не только всякаго рода рыбу, но и червей, личинокъ и всякую дрянь. Нѣкоторые составляютъ себѣ винигретъ изъ папоротника, муравьевъ и муравьиныхъ личинокъ--блюдо не столь дорогое, какъ на обѣдѣ по поводу столѣтняго юбилея англійскаго клуба. Опосумъ, птицы, медъ также служатъ имъ пищей. Рыбы и ракообразныя -- самая существенная ихъ пища. Подчасъ черепаха является самымъ лакомымъ кускомъ. Само собою понятно, что если подъ рукой есть что нибудь другое, то они тогда отворачиваются отъ акулы и ската, въ противномъ случаѣ не брезгаютъ и этимъ. Кенгуру, опосумъ, ящерица, змѣя, жуки, бабочки, словомъ, всякая самая отвратительная тварь -- все падаетъ жертвой неугомонной борьбы дикаго аи стралійца за его бѣдное существованіе, въ странѣ убогой, лишенной всякой производительности культуры.
   Растительный міръ даетъ имъ весьма немногое. Нѣтъ у нихъ ни чаю, ни лимона къ чаю; нѣтъ у нихъ сочной дыни, нашихъ превосходныхъ яблонь, восхитительныхъ грушъ; они вынуждены до вольствонаться корнемъ папоротника, листьями и побѣгами разныхъ растеній. У нихъ, правда, есть пальма, но и то капустная. А лучшее ихъ лакомство -- плоды и сѣмена напдана. Странно и удивительно, что они еще смыслятъ нѣкоторые плоды азаліи вымачивать въ водѣ, чтобы удалить изъ нихъ ядъ и сдѣлать ихъ такимъ образомъ съѣдобными. Они высасываютъ медъ изъ растеній и поглощаютъ смолы, вытекающія изъ акацій, они даже пожираютъ кору нѣкоторыхъ деревьевъ, какъ жители чердынскаго края под часъ питаются пихтовой корой.
   У австралійцевъ нѣтъ и слѣда повареннаго искуства; рыбу и мясо, полуподжаренныя и пропитанныя кровью, они разрываютъ зубами и быстро проглатываютъ. Они не знакомы ни съ вертеломъ южноамериканцевъ, ни съ вареньемъ въ горшкахъ.
   Единственный ихъ напитокъ вода. Лѣтомъ они роютъ ямы, куда стекаетъ дождевая вода, которую они потомъ всасываютъ чрезъ посредство трубчатыхъ птичьихъ костей или растительныхъ полыхъ стволовъ. Другіе напитки, въ родѣ kawi южно-американцевъ, имъ совершено незнакомы {Клеммъ. С. G. T. 1. Стр. 306-308.}.
   Населеніе Новой Голландіи считается еще менѣе цивилизованнымъ, чѣмъ первобытное населеніе Америки. На всемъ обширномъ пространствѣ этой земли прозябаетъ одна жалкая раса людей, которая не знаетъ никакой культуры. Эти люди питаются тамъ рыбой, самой ничтожной дичью и нѣсколькими растеніями, кой-гдѣ встрѣчающимися на ихъ скудной почвѣ
   Новозеландцы также питаются рыбой и раковинами, которыхъ бабы собираютъ у подошвы скалъ; а внутри страны они охотно пожираютъ и собакъ, со свиньями они, благодаря ЭлварДсону, познакомились весьма недавно. Изъ растеній они употребляютъ въ пищу иньямъ, пататы и корень папоротника. На островахъ Полинезія, расположенныхъ между тропиками, произрастаютъ хлѣбное и кокосовое дерево. То и другое, вмѣстѣ съ продуктами охоты и рыбной ловли, доставляетъ всѣ предметы потребленія. На островахъ Маркизскихъ, Товарищества и другихъ, открытыхъ Бугенвилемъ, самые употребительныя растенія суть иньямъ, бананы и кокосовый орѣхъ. Эти островитяне ѣдятъ также свиней, всякую дичь, рыбу, раковины; простой народъ ѣстъ дажек рысь. (Фоассакъ. T. II. Стр. 217--219). На нѣкоторыхъ островахъ Океаніи обжорство туземцевъ просто поражало мореплавателей. Капитанъ Кукъ разсказываетъ, что отаитяне поглощаютъ чудовищныя количества пищи въ одинъ разъ. Онъ видѣлъ человѣка, который заразъ съѣлъ три большія рыбы, три большихъ плода хлѣбнаго дерева, изъ коихъ каждый былъ больше двухъ кулаковъ, 14 или 15 банановъ и столько же другихъ плодовъ. Таитяне, оставленные обѣдать вмѣстѣ съ матросами, пожрали чудовищную порцію свинины, которую они нашли восхитительной. По словамъ Кука, эти народы знаютъ лишь одно занятіе: ѣсть и спать (Фоассакъ. T. I. Стр. 211).
   Обитатели первобытныхъ я Псовъ Южной Америки считаются такимъ образомъ самымъ низшимъ населеніемъ человѣчества. Нѣсколько выше ихъ стоятъ охотничьи племена всего новаго материка. Принадлежащіе сюда субъекты отличаются неимовѣрнымъ колоссальнымъ аппетитомъ, подобнымъ аппетиту плотоядныхъ животныхъ. Такъ, Добрицгоферъ разсказываетъ, что одинъ кваранинъ съѣлъ въ нѣсколько часовъ цѣлаго теленка. Запасъ говядины, приготовленный на три дня при отправленіи въ дорогу, изчезаетъ въ первый же день. Патеръ Охсъ приводитъ самые интересные разсказы, до чего обжорливы его новообращенные индѣйцы въ Новой Испаніи. Такъ, одинъ, занимая должность повара у котла, въ которомъ варилась получетверть быка, изрѣзаннаго въ куски, мало-по-малу все оттуда вытащилъ и сожралъ.
   Два проголодавшіеся сѣверо-американца съѣдаютъ за одинъ присѣстъ цѣлаго оленя. Такимъ образомъ мы видимъ, что всѣ американцы предпочитаютъ мясную пищу всякой другой. Борьба здѣсь идетъ не на животъ, а на смерть. Все живое, что попадаетъ въ руки становится жертвой самой ожесточенной борьбы, а потому всякія насѣкомыя, черви, амфибіи, рыбы, птицы, млекопитающія, все это пожирается; муравьи, змѣи, гады, крысы, кошки, самого тигра не щадятъ. Борьба заходитъ еще дальше... На Сѣверѣ, какъ и на Югѣ, человѣкъ пожираетъ человѣка... Но объ этомъ когда нибудь послѣ.
   Первобытные обитатели Америки очень лѣнивы и малѣйшій трудъ для нихъ очень тягостенъ. Но жить нужно и хочется, а потому они пріискиваютъ себѣ пищу, добыча которой не причиняла бы имъ ни малѣйшаго труда. Большіе красные муравьи въ Суринамѣ считаются тамъ самой несносной и вредной карой, потому что производятъ самыя бѣдственныя опустошенія въ поляхъ, засѣянныхъ коссаби. но какъ только индѣйцы узнаютъ объ ихъ появленіи въ октябрѣ, то собирается и старъ и младъ и ловятъ толстопузыхъ муравьевъ, нагруженныхъ яйцами. Они отрываютъ имъ брюхо величиною съ лѣсной орѣхъ и съѣдаютъ его, сырымъ или слегка поджареннымъ. Говорить, что это очень вкусно. То же дѣлаютъ и абинонезы. Майонгконги длинными палками взрываютъ землю на берегу воды, отыскиваютъ въ ней большихъ червей, спрятанныхъ въ тинѣ, обмываютъ ихъ (какая деликатность!) и тутъ же съѣдаютъ. Прекрасный полъ отличается особенной деликатностью, и чувство гостепріимства у нихъ очень развито. Чѣмъ угостить дорогую сосѣдку, какъ не самою жирною вошью, попавшею межь пальцами во время интимной бесѣды? До того сильна вражда въ первобытномъ человѣкѣ ко всему живому, такъ безпощадно преслѣдуетъ онъ всякую жизнь въ борьбѣ за свою собственность.
   Добыча мясной пищи, предпочитаемой американцами, создала изъ нихъ самыхъ искусныхъ, смѣлыхъ и счастливыхъ охотниковъ. Охота потому преимущественное и главное ихъ занятіе и доставляетъ имъ существенную часть пищи. Съ разсвѣтомъ охотникъ уже на ногахъ и отправляется на тощакъ, ничего не ѣвши, вѣрный своему основному принципу, что голодъ лучшій побудитель къ дѣятельности. Онъ возвращается приблизительно около 2 часовъ пополудни, и то если ему удалось убить оленя, медвѣдя, гуся или какую нибудь другую дичину, отдыхаетъ часа 2, и въ 4 часа снова отправляется. Въ дождливую погоду онъ остается цѣлый день на охотѣ. Впрочемъ, сѣверо-американскіе индѣйцы не брезгаютъ и падалью, хотя бы мясо такихъ животныхъ уже перешло въ гніеніе и разложеніе. Дакотаны колятъ также отжирѣвшихъ собакъ.
   По берегамъ большихъ рѣкъ, особенно на Югѣ, рыбная ловля преобладаетъ и охота, значитъ, на второмъ планѣ. При этомъ туземцы также обнаруживаютъ такую ловкость и смѣтливость, которая не разъ изумляла простодушныхъ въ этомъ отношеніи европейцевъ. По самымъ ничтожнымъ примѣтамъ они узнаютъ присутствіе рыбы, и прежде чѣмъ европеецъ успѣетъ разглядѣть указанный предметъ, мѣткая стрѣла уже вонзилась въ тѣло рыбы, которая корчится въ смертельныхъ судорогахъ на поверхности воды. Случись какое нибудь препятствіе, мѣшающее пряному направленію стрѣлы, индѣецъ этимъ не останавливается; разсчитаннымъ глазомѣромъ, болѣе вѣрнымъ, чѣмъ отошедшій въ вѣчность московскій глазомѣръ, онъ отправляетъ стрѣлу дугой по воздуху и не даетъ промаху. Отправляясь по водѣ въ челнокѣ, они ассоціируются не больше двухъ: одинъ, вооруженный лукомъ и стрѣлами, стоитъ неподвижно впереди, другой сзади гребетъ. Что бы ни случилось, они не произносятъ ни слова. Вся душа поглощена одной заботой: добыть пищу. Какъ только передній что нибудь замѣтитъ, онъ знакомъ сообщаетъ другому направленіе, тотъ правитъ изо всѣхъ силъ по данному знаку и при этомъ ни малѣйшаго шуму. По данному знаку, кормчій не правитъ вовсе и челнокъ самъ подвигается впередъ въ данномъ направленіи. Получивъ первую стрѣлу, рыба морской линь сильно протестуетъ противъ насилія, бьетъ по водѣ все вокругъ и ныряетъ. Рыболовъ терпѣливо ждетъ, пока его стрѣла, торчащая въ тѣлѣ рыбы, снова не выплыветъ на поверхность воды; тогда онъ посылаетъ вторую стрѣлу. Протестъ усиливается, рыба снова ныряетъ и снова ослабленная всплываетъ, причемъ она получаетъ рѣшительный третій, убійственный ударъ.
   Племена пайяквасъ и вилеласъ ловятъ рыбу маленькими сѣтями, которыми они обвиваютъ себя, какъ передникомъ. Опоясанные такимъ образомъ, они бросаются съ берега въ воду. Завидя на днѣ рыбу, они плаваютъ по ея слѣдамъ, настигаютъ ее, обвиваютъ сѣтью и вытаскиваютъ на берегъ.
   Хотя мясо самая существенная и любимѣйшая пища американскихъ народцевъ, но борьба для поддержанія своего существованія у нихъ нѣсколько сложнѣе, почему они прибѣгаютъ къ питательнымъ веществамъ, изъ растительнаго міра, и вслѣдствіе этого у нихъ даже встрѣчается земледѣліе и разведеніе растеній. Но все-таки это лишь побочное подспорье, а въ сущности они остаются охотниками.
   Въ Суринамѣ корень коссабо служитъ дѣйствительно питательнымъ веществомъ. Изъ него даже особеннымъ образомъ приготовляется мука, изъ которой потомъ пекутъ родъ лепешекъ. Хотя и сѣверо-американскіе туземцы преимущественно питаются мясомъ, но тѣмъ не менѣе они подчасъ, а въ особенности въ случаѣ нужды, питаются картофелемъ, бобами, огурцами, дынями, тыквами, также капустой и рѣпой, этимъ любимымъ лакомствомъ многочисленныхъ обитателей пермской губерніи, дли которыхъ оно замѣняетъ всякіе яблоки, груши и ананасы. Въ крайности американцамъ приходится иногда питаться и древесной корой, которую они приправляютъ рыбьимъ жиромъ (Клеммъ. Т, 2. Стр. 12--34).
   Мы знаемъ два путешествія, имѣвшихъ и имѣющихъ громадное значеніе въ наукѣ. Одно совершилось на кораблѣ Бигль и породило міровое ученіе Дарвина, охватившее весь ученый міръ, другое совершило кругосвѣтное плаваніе на австрійскомъ фрегатѣ Новара и дало намъ драгоцѣнный матеріалъ по части антропологіи и этнологіи. Предъ нами два тома трудовъ Шерцера и Шварца, измѣренія тѣла, обработанныя Вейсбахомъ, и этнографія, обработанная Фридрихомъ Мюллеромъ. Такіе капитальные труды свойственны лишь нѣмецкому уму и его непоколебимой настойчивости. Заимствуемъ изъ послѣдняго сочиненія нѣкоторыя данныя относительно интересующаго насъ вопроса, надѣясь впослѣдствіи познакомить поподробнѣе нашихъ читателей съ этими капитальными трудами.
   Питательныя вещества сѣверо-американскимъ аборигенамъ доставляетъ преимущественно животный міръ. Мясо сушатъ, коптятъ или варятъ, сырымъ его ѣдятъ лишь тогда, когда голодъ ужь больно приспичитъ, или коли тутъ же подъ рукой нѣтъ огня. При томъ же мясо никогда не солятъ и не прибѣгаютъ ни къ какимъ приправамъ. И только тогда, когда охота ужь больно неудачна, прибѣгаютъ къ растительной пищѣ, которую все же доставляютъ лишь дикорастущія травы, потому что земледѣліе совершенно чуждо аборигенамъ Сѣверной Америки.
   На зиму дѣлается запасъ какъ мяса, такъ и нѣкоторыхъ растеній; все это сохраняется въ хорошо закрытыхъ ямахъ. Охотничья жизнь до того глубоко вкоренилась въ душу и сердце сѣвероамериканскаго аборигена, что, несмотря на знакомство съ культурой домашнихъ животныхъ и растеній, которыми старый свѣтъ такъ щедро подѣлился съ новымъ, онъ и думать не хочетъ прибѣгнуть къ скотоводству или земледѣлію и искать въ нихъ источникъ своего питанія и благосостоянія. Онъ не воспитываетъ ни одно изъ нашихъ домашнихъ животныхъ. Даже лошадь, которая ему приноситъ столько пользы на охотѣ, и ту онъ не разводитъ, а беретъ ее дикою.
   Горячихъ напитковъ до знакомства съ бѣлыми американцы не знали. Доказательствомъ тому служитъ, говоритъ Клеммъ, что они до прибытія европейцевъ не умѣли приготовлять ничего хмѣльного. Бѣлые цивилизаторы плѣнили простодушныхъ дикарей прелестями водки и рома. Только это и привилось къ нимъ. Обычай ихъ отъ этого нисколько не измѣнились къ лучшему. По прежнему при ѣдѣ мужчины сидятъ отдѣльно отъ женщинъ. Послѣднимъ мѣсто вмѣстѣ съ дѣтьми и собаками.
   Опредѣленныхъ часовъ для ѣды у аборигеновъ Сѣверной Америки нѣтъ, ѣдятъ тогда, когда есть что передъ глазами, и лишь обнаружится ощущеніе голода, сейчасъ же ѣдятъ. Дикарь же ощущаетъ голодъ всегда. Коль скоро охота была удачна, то и обѣдъ хорошъ, и огонь до тѣхъ поръ тлѣетъ подъ горшкомъ, пока тамъ что нибудь еще есть; въ противномъ случаѣ, умѣютъ ограничиваться малымъ. Вообще они могутъ пожирать невѣроятное количество пищи, а въ случаѣ нужды они успокоиваютъ голодъ и самымъ скуднымъ кускомъ. Отсюда возникли самыя противорѣчивыя мнѣнія объ ихъ желудочныхъ потребностяхъ. Между тѣмъ, какъ одни прокричали, что они самые ненасытные обжоры, другіе превозносятъ ихъ умѣренность {'J Reise der üesterreichîschen Fregate Novara. Ethnographie von F. Muller. Wien 1868. S. 131.}. Такъ Фоассакъ говоритъ, что хотя испанцы самый трезвый и умѣренный народъ въ Европѣ, однако же спутники Христофора Колумба показались островитянамъ самыми обжорливыми людьми, до того американцы довольствуются малымъ. Ясно, что сразу-то и не разобрали, кто кого перещеголяетъ въ обжорствѣ. Намъ всякій разъ пріятно уличить Фоассака во лжи.
   Итакъ, охота самое главное занятіе и преимущественный источникъ питанія американскихъ дикарей. Они преслѣдуютъ всякую дичь по неизмѣримымъ пространствамъ и на самомъ дальнемъ разстояніи, при чемъ обнаруживаютъ изумительную смѣтливость и ловкость. Кромѣ того, образъ охотника -- высшій ихъ идеалъ; они видятъ въ этомъ выраженіе силы и храбрости считаютъ это самымъ благороднымъ занятіемъ, достойнымъ высокаго призванія мужчины. Какой-то англійскій офицеръ въ шутливомъ тонѣ просилъ руки дочери одного изъ индѣйскихъ военачальниковъ. Тотъ, считая его купцомъ, пожалъ плечами и удивленный сказалъ: "Тебѣ мою дочь? Да вѣдь ты не умѣешь охотиться!" Однажды Кеннеди былъ очень счастливъ на охотѣ; индѣецъ, глядя на множество убитыхъ имъ ланей, спросилъ его: "кто этотъ счастливецъ?" "Я", отвѣтилъ Кеннеди. Тогда индѣецъ, обратившись къ своимъ товарищамъ, сказалъ: "вотъ настоящій человѣкъ" (Фоассакъ, T. I. стр. 215).
   Обитатели полярныхъ странъ отличаются такимъ же колоссальнымъ аппетитомъ и такою же необъятною вмѣстимостью желудка, какъ и остальные дикари. Парри увѣряетъ, что онъ неоднократно видѣлъ, какъ одинъ эскимосъ заразъ съѣдалъ до 5 фунтовъ говядины. Оли всегда предпочитаютъ животную пищу растительной, и скудость ихъ убогой родины, съ ея ничтожными растеніями, не въ состоянія пополните для нихъ недостатокъ мясной пищи Потому они неохотно ѣдятъ растенія; гренландцы даже отказываются отъ столь цѣлебной ложечной травы, предохраняющей отъ скорбута. Внутренность ихъ страны не представляетъ удобнаго поля для борьбы за существованіе, потому что тамъ нѣтъ никакой растительности, нѣтъ поэтому животныхъ, нѣтъ, слѣдовательно, и людей. Они поэтому держатся лишь морского берега и ведутъ борьбу съ моремъ и его обитателями. Единственное животное, которое гренландцы преслѣдуютъ и которое пожираютъ съ большимъ наслажденіемъ, сѣверный олень, но и оно водится въ такомъ маломъ количествѣ, что гдѣ его застигнутъ, тутъ же и съѣдаютъ. Оттого они больше воюютъ съ морскими животными; оттого тюлени, моржи, рыбы и всякія морскія птицы падаютъ жертвой ихъ неугомонной борьбы. Въ добавокъ они не очень уважаютъ куропатокъ и зайцевъ. Мясо они рѣдко ѣдятъ сырымъ. Впрочемъ, какъ только убьютъ какое нибудь большое животное, они тотчасъ же съѣдаютъ по куску сырой говядины или сала и запиваютъ еще теплой и дымящейся кровью. Увѣряютъ, что сырая оленина очень питательна и вкусна.
   По самый существенный питательный матеріалъ полярнымъ обитателямъ доставляетъ тюлень. Гренландцы даже сберегаютъ его про запасъ: лѣтомъ прикрываютъ густымъ слоемъ травы, а зимою зарываютъ его въ снѣгъ. Такую промерзлую или полусгнившую тюленину, называемую Mikiak, они поѣдаютъ также охотно, какъ мы свою дичь или свою ветчину. Всякое мясо они варятъ безъ соли въ морской водѣ или же изрѣзываютъ въ полосы, сушатъ и ѣдятъ. Маленькія сушеныя сельди замѣняютъ гренландцамъ обыденный хлѣбъ. Убивъ тюленя, они поспѣшно закрываютъ рану, чтобы остановить истеченіе крови, которую они собираютъ въ комки и сохраняютъ для приготовленія суповъ. Внутренность тоже не выбрасываютъ. Изъ кишекъ и брюшины они приготовляютъ себѣ занавѣски, кое-какое платье и вставляютъ вмѣсто стеколъ въ окна, а то просто выжмутъ пальцами и поѣдаютъ.
   О вкусахъ давно перестали спорить. Еще Фридрихъ Великій любилъ супъ съ assa foetida и каждый разъ окружающимъ приводилъ латинскую поговорку. При этомъ онъ до того хорошо былъ воспитанъ въ классицизмѣ, что каждый разъ дѣлалъ грамматическую ошибку de gustibus non disputandibus est.
   Вскрывъ желудокъ убитаго оленя, сѣверяне тщательно вынимаютъ изъ него всю оставшуюся тамъ дрянь, которую они называютъ не rukак (съѣдобное), и изъ этого приготовляютъ самое деликатное блюдо, которымъ угощаютъ лишь самыхъ дорогихъ друзей. Они высасывають жиръ изъ кожи морскихъ птицъ, а сало, остающееся на кожѣ, содранной съ тюленя, они соскабливаютъ ножомъ и приготовляютъ изъ него для себя очень любимый кусокъ.
   Сушеныя сельди они заѣдаютъ ломтями сала, въ салѣ же пряжу тѣ рыбу, предварительно разжевывая его и выплевывая въ котелъ.
   Все это даетъ право вывести такое заключеніе, что сѣверяне въ приготовленіи пищи, какъ и во всемъ другомъ, очень грязны. Рѣдко вымываютъ котелъ и еслибъ собака не вылизала своимъ языкомъ этотъ сосудъ, то онъ никогда не опорожнивался бы дочиста. Впрочемъ, мы знаемъ, что въ нѣкоторыхъ, такъ называемыхъ, цивилизованныхъ домахъ тоже подается чай въ грязныхъ и немытыхъ стаканахъ, съ еще болѣе грязными блюдцами. Свареную пищу дикари выливаютъ въ деревянныя чашки и ѣдятъ костяными или деревянными ложками, сырую же пищу они располагаютъ просто на землѣ или на старой кожѣ, тоже не отличающейся безукоризненной чистотой. Рыбу берутъ прямо руками изъ чашки, птицъ разрываютъ зубами, кусокъ мяса держатъ въ зубахъ и быстро отрѣзываютъ ножомъ у самаго носа. Языкъ замѣняетъ имъ салфетку, имъ они облизываютъ свои руки, и ножъ, которымъ соскабливаютъ жиръ, оставшійся на губахъ. Не любятъ они, чтобъ у нихъ что нибудь пропадало даромъ: коли сильно вспотѣютъ, то они весь потъ сгребаютъ въ свою единственную помойную яму -- прямо въ ротъ. Какъ люди деликатные, они хорошо понимаютъ всѣ правила savoir vivre. Желая на славу угостить европейца, они предварительно облизываютъ языкомъ кусокъ говядины, который хотятъ ему предложить, и если европеецъ отказывается отъ такой излишней внимательности, то они считаютъ его самымъ грубымъ и неблагодарнымъ человѣкомъ. Подите же... спорьте тутъ о вкусахъ.
   Ѣдятъ, когда голодны, во вечеромъ, возвратившись съ моря, собираются въ компанію и ѣдятъ сообща, приглашая къ трапезѣ всѣхъ безразлично. Мужчины ѣдятъ отдѣльно, а женщины тоже себя не забываютъ нисколько, и такъ какъ все, что мужъ добываетъ, у нихъ подъ рукой, то въ отсутствіи мужей подруги соберутся и задаютъ пиръ-горой. Для нихъ величайшая радость, когда дѣти набьютъ брюхо до того туго, что катаются по полу, чтобы продвинуть содержимое и сдѣлать возможнымъ дальнѣйшее жранье. За то они никогда не помышляютъ о завтрашнемъ днѣ. Когда у нихъ заготовлено всего вдоволь, то кутежу и жранью нѣтъ конца, въ полной увѣренности, что и завтрашній день море снабдитъ ихъ тѣмъ же. Когда же наступаютъ сильные холода и нѣтъ возможности охотиться за тюленями, то старыя подошвы, приправленныя рыбьимъ жиромъ -- единственное подчасъ средство, къ которому они прибѣгаютъ, чтобъ поддержать ту жалкую жизнь, которую они влачатъ весь свой вѣкъ.
   Долго они питали отвращеніе къ свининѣ, ненависть эта основывалась на общемъ свойствѣ пожирать всякую дрянь. Они вовсе не любили и всегда чуждались горячихъ напитковъ, называя ихъ бѣшеной водой; но тѣмъ не менѣе скоро научились пить и пили бы еще чаще, еслибъ имъ позволяли финансовыя средства. Подчасъ они прибѣгаютъ къ разнаго рода хитростямъ, притворяются больными, чтобы вымолить у европейскихъ пріятелей глотокъ вина {Клеммъ. Т. 2. Стр. 255--258.}.
   Безъ особеннаго сожалѣнія разстанемся теперь съ первобытными обитателями новаго свѣта и познакомимся съ неменѣе интересными аборигенами стараго свѣта. Начнемъ съ Азіи, но не съ той, которая была колыбелью человѣческаго рода, а съ совершенно противоположной, холодной и сырой. Тунгузы, якуты, остяки, камчадалы и т. д. своимъ волчьимъ аппетитомъ готовы посоперничать съ кѣмъ угодно и ни коимъ образомъ не уступятъ никому въ этомъ отношеніи первенства. Тутъ борьба за существованіе не отличается особенной простотой. Сѣверная полоса стараго свѣта, большую часть года спящая водъ ледянымъ покровомъ, очень бѣдна растительностью, поэтому здѣсь и животныхъ очень мало. Преобладаетъ лишь мохъ, которымъ вскармливается олень. но какъ мху, такъ и оленей такая ограниченная доза, что ее хватаетъ лишь на самое малочисленное населеніе, судя по пространству, на которомъ оспариваютъ свое существованіе весьма немногіе представители животнаго міра. Оттого эти народы ѣдятъ не въ назначенное а priori время, а каждый разъ, какъ только достанутъ что нибудь съѣстное. Кохранъ далъ одному пятилѣтнему мальчику три сальныя свѣчки, фунта два мерзлаго масла и большой кусокъ желтаго мыла. Все это было поглощено съ большою жадностью въ самое короткое время. Тунгусы самый безпардонный народъ въ этомъ случаѣ. Убивъ оленя, они пожираютъ его цѣликомъ вмѣстѣ съ кишками, отнюдь не выбрасывая содержимое кишокъ, а напротивъ того, смѣшиваютъ это содержимое съ кровью и жиромъ и приготовляютъ себѣ такимъ образомъ весьма неблагопристойную кашу. Одинъ якутъ въ 24 часа съѣдалъ заднюю четверть большого быка или полпуда жиру, что онъ въ добавокъ запивалъ такимъ же количествомъ растопленнаго масла. Сарычевъ, желая испытать аппетитъ этого дикаря, велѣлъ смѣшать ржаную муку съ 3 фунтами масла и велѣлъ взвѣсить эту густую смѣсь. Она содержала 28 фунтовъ. Хотя обжора уже-было позавтракалъ, но тѣмъ не менѣе онъ усѣлся и, не двигаясь съ мѣста, все сожралъ. У него вздуло брюхо, которое походило на туго набитый мѣшокъ; но онъ отъ того не чувстворалъ ни малѣйшаго вреда и не испытывалъ ни малѣйшей непріятности, напротивъ, онъ готовъ былъ на другой же день также плотно поѣсть.
   Такимъ образомъ главная и существенная пища полярныхъ народовъ состоитъ изъ элементовъ, доставляемыхъ преимущественно животными. Мясо -- ихъ насущная ѣда. Сырое мясо ѣдятъ одни лишь самоѣды, остальные же народцы рѣдко употребляютъ его сырымъ, а варенымъ или поджаренымъ на огнѣ. Лапландцы вывѣшиваютъ зимою мясо на воздухъ, причемъ оно высушивается и предохраняется отъ гніенія, такъ сохраняютъ они его до весны. Такимъ образомъ поступаютъ и въ Якутскѣ. Мясо разрѣзываютъ на большіе ломти, вывѣшиваютъ въ воздухъ, гдѣ отъ совокупнаго дѣйствія солнца и мороза, оно вялится и становится сухимъ. Но трудно бываетъ подъ конецъ распознать происхожденіе этого продукта, все оно просыхаетъ насквозь и превращается въ твердую волокнистую массу, бѣлую какъ глина. Для употребленія отрѣзываютъ каждый разъ тоненькіе ломтики, очень пріятные на вкусъ, такъ что морозъ и воздухъ поневолѣ приходится признать такимъ же хорошимъ дѣятелемъ, какъ и жаренье.
   Но въ большинствѣ случаевъ, полярные народы приготовляютъ свою пищу въ котлѣ у огня, такъ что желѣзные котлы у нихъ въ большомъ употребленіи. Такъ, лапландцы и тунгусы варятъ оленину. Самоѣды приготовляютъ такимъ образомъ мясо собакъ, медвѣдей, горностаевъ, разныхъ сортовъ птицъ и рыбъ. Обыкновенно мясо варятъ безъ соли, иногда съ кореньями. Впрочемъ, эти народцы ѣдятъ всякое мясо, исключая змѣй, ящерицъ, лягушекъ, насѣкомыхъ и червей. Животныя эти свободны отъ борьбы за свое существованіе съ сѣвернымъ человѣкомъ. Онъ, впрочемъ, не брезгаетъ ни падалью, ни полуистлѣвшимъ мясомъ; для тунгусовъ даже особенное лакомство послѣдъ или дѣтское мѣсто разрѣшившихся женщинъ, поджаренное или свареное.
   Весьма охотно пьютъ кровь животныхъ. Тунгусы наполняютъ кровью вывороченныя кишки и варятъ ихъ; или же изрубаютъ мелко всѣ внутренности и при варкѣ поливаютъ ихъ кровью. При этихъ мясныхъ блюдахъ лапландцы, какъ и азіятскіе номады, вмѣсто хлѣба ѣдятъ родъ муки, приготовленной изъ сушеной и толченой рыбы. Значитъ, мясо съ мясомъ. Жиръ, костный мозгъ оленій и мозги, какъ драгоцѣнное лакомство поѣдаютъ въ сыромъ видѣ. Въ такомъ же большомъ почетѣ глаза разныхъ животныхъ. Также охотно ѣдятъ яйца всевозможныхъ птицъ.
   Молоко, также какъ и мясо, принадлежитъ къ самымъ существеннымъ элементамъ питанія. Оно употребляется или сырымъ, какъ питье, или приготовляется на всевозможные лады. Самый простой способъ приготовленія молока у лапландцевъ. Они сливаютъ оленье молоко, надоенное позднею осенью, въ большіе сосуды, замораживаютъ его или даютъ ему свернуться и разрѣзываютъ его въ куски, какъ сыръ. Такіе куски имѣютъ вдобавокъ значеніе монеты. Въ сыромъ видѣ оленье молоко очень жирно, весьма пріятно на вкусъ и очень питательно, такъ что его нельзя сразу много потребить. Поэтому лапландцы очень экономны съ нимъ и берегутъ его во всю зиму. Такъ у нихъ молоко превращается въ твердый бѣлый сыръ такого противнаго вкуса, что нужно быть лапландцемъ, чтобы питаться имъ. Лапландцы не добываютъ изъ оленьяго молока масла, такъ какъ оно у нихъ все уходитъ на приготовленіе этого отвратительнаго сыра; по другіе полярные народы, какъ, напримѣръ, якуты, которые содержатъ рогатый скотъ, добываютъ масло въ большомъ количествѣ. Эрманъ утверждаетъ, літо якутское масло имѣетъ пріятный кисловатый вкусъ и якуты ѣдятъ его зимою безъ хлѣба большими кусками, и растоиленное оно даже имѣетъ охмѣляющее свойство, если его выпить въ большомъ количествѣ.
   Подобно американскимъ дикарямъ, полярные номады потребляютъ тѣ немногія растенія, которыя предлагаетъ имъ скудная почва. Лапландцы употребляютъ внутреннюю часть пихтовой коры, какъ приправу, также и сосновую смолу. Тунгусы прохлаждаются лѣтомъ смолою лиственницы. Растеніе дягиль у нихъ въ большомъ употребленіи, также какъ щавель. Лапландцы пожираютъ всякія ягоды и плоды, какіе встрѣчаются на ихъ убогой родинѣ.
   Всѣ тунгускія блюда для европейскаго вкуса отвратительны отчасти сами по себѣ, отчасти по способу приготовленія. Но отвратительнѣе всего, разумѣется, поджаренное дѣтское мѣсто разрѣшившихся тунгусокъ, которое они называютъ силами. Свареное оно называется эдехаль, считается большимъ лакомствомъ, ничему мать сама и пробуетъ его. Все приготовляется въ одномъ и томъ же котлѣ, изъ котораго остатки и объѣдки никогда не выбрасываются. Если же больно много накопилось всякой всячины, то они вымываютъ котелъ кускомъ мѣха, который разъ сто уже былъ въ этомъ употребленіи, а въ антрактахъ валялся въ дѣтской зыбкѣ.
   Пьютъ воду, сыворотку, березовый сокъ. Хмѣльныхъ напитковъ, повидимому, у нихъ нѣтъ. Юкагиры, тунгусы, остяки и якуты очень любятъ мухоморъ; они съѣдаютъ отъ одного до четырехъ грибовъ и употребляютъ мочу поѣвшихъ мухомора, какъ хмѣльной напитокъ. Отъ него они приходятъ въ состояніе возбужденія, дрожатъ, фантазія розыгрывается, валяются на спинѣ, поютъ пѣсенки, мечтаютъ о любви, а шаманы, напившись такой мочи, становятся ясновидящими (Клеммъ. Т. 3. стр. 10--24-).
   Пища калмыковъ также животныя, но гораздо болѣе разнообразныя. Сырого мяса не ѣдятъ. Его варятъ въ котлѣ безъ соли и въ безукоризненной чистотѣ ихъ никакъ нельзя упрекнуть, потому что въ котлѣ плаваютъ волосы, приставшіе къ мясу отъ войлока, на которомъ оно лежало, и всякая другая дрянь. Монголъ вообще бережливѣе и менѣе обжорливъ, чѣмъ его сѣверный сосѣдъ, а потому все, что содержитъ малѣйшее питательное вещество, тщательно подбирается и сохраняется. На томъ же основаніи посуду никогда не чистятъ; объѣдки во всякомъ случаѣ пригодятся.
   Они очень дорожатъ своими стадами и рѣдко рѣшаются заколоть животное изъ своего стада; за то они съ остервененіемъ преслѣдуютъ всякое степное животное: сурокъ, сусликъ, бобръ, барсукъ, выдра и рысь больше всего испытываютъ на себѣ всю силу борьбы за существованіе своего безпощаднаго врага -- степного дикаря. За то соболи, ласочка, лисица, волкъ и хищныя птицы свободны отъ преслѣдованія человѣка и сами заняты борьбой за свое существованіе. Дикій кабанъ, лошадь, дикая коза, козуля не обезпечены въ своей жизни и служатъ на поддержаніе существованія болѣе могущественнаго властителя -- всепожирающаго человѣка, который не брезгаетъ здѣсь даже падалью и послѣдомъ только-что разрѣшившихся животныхъ. Они ѣдятъ верблюжину, по чаще всего баранину или всякое другое, животное, какъ только оно захвораетъ. Кромѣ того все, что произрастаетъ въ степи, съѣдобно, всякія коренья и травы тщательно собираются и употребляются въ пищу или какъ приправа.
   Молоко составляетъ чуть ли не самый любимый предметъ питанія. Его никогда не пьютъ свѣжимъ, парнымъ, несваренымъ. Также неохотно калмыкъ пьетъ свѣжую воду, а непремѣнно отвареную, что также въ большомъ уваженіи и по всей пермской губерніи. Самымъ пріятнымъ молокомъ считается верблюжье; оно гораздо жиже и, закисая, пріобрѣтаетъ пріятный кисловатый вкусъ. Это здоровый, прохладительный и даже нѣсколько охмѣляющій напитокъ. Наконецъ сюда же принадлежитъ и всѣмъ извѣстный кумысъ. Растительный міръ доставляетъ весьма ограниченный матеріалъ для потребленія. У калмыковъ, бурятъ, тунгусовъ наибольшею извѣстностью пользуются сладкій корень и особенно китайскій чай. Калмыки еще нѣсколько умѣрены въ чаепитіи, но у бурятъ и другихъ монголовъ чайный котелокъ, что называется, почти не снимается съ огня и они готовы продать послѣднее, чтобы купить плитку кирпичнаго чаю {Клеммъ. Т. 3. Стр. 145--151.}.
   Отъ этой естественной нищеты, отъ этой первобытной и жалкой скудости мы теперь перейдемъ къ совершенно противоположной картинѣ. До сихъ поръ мы видѣли, какъ человѣкъ на огромномъ пространствѣ ведетъ борьбу почти ежеминутно съ немногочисленными животными для своего прокормленія. Онъ самъ не производитъ пищи, не увеличиваетъ ее ни количественно, ни качественно; онъ какъ бы въ борьбѣ съ каждымъ животнымъ отдѣльно и выходитъ на борьбу одинъ на одинъ; оттого численность его не соотвѣтствуетъ пространству, имъ занимаемому, она ничтожна сравнительно съ тою, какою она могла бы быть при другихъ болѣе благопріятныхъ обстоятельствахъ. Если мы теперь обратимся къ Китаю, то предъ нами предстанетъ совершенно противоположное зрѣлище. Здѣсь мы увидимъ массу людскую, почти исключительно обратившую всѣ свои силы на культурную обработку земли и на усиленную добычу пищи. Оттого здѣсь борьба за существованіе съ животнымъ міромъ менѣе рѣзка и особенно налегаетъ на растительный міръ. Правильная пропорція растите.и.ной и животной пищи даетъ здѣсь возможность существованія многочисленному населенію и весьма почтенной долѣ благосостоянія.
   Шерцеръ, Фоассакъ и Клеммъ согласно свидѣтельствуютъ, что пища китайцевъ весьма разнообразна и вполнѣ соотвѣтствуетъ большему или меньшему благосостоянію. Рабочій классъ радъ всему, что удобо-пожираемо, не пренебрегая даже тѣми насѣкомыми, какія водятся въ человѣческимъ платьѣ. Всякая падаль и мясо, выбрасываемое какъ испорченное, находитъ среди рабочаго класса своихъ голодныхъ потребителей. Бѣдные обитатели горъ Лизъ-игань-фу добываютъ мягкую и жирную глину, которая служитъ имъ ежедневной пищей. Другіе бѣдняки ѣдятъ даже гипсъ, смѣшиваемый съ стручковыми плодами. Важнѣйшую и самую главную часть пищи китайцы добываютъ изъ растительнаго царства. На первомъ планѣ у нихъ рисъ; это повседневный хлѣбъ какъ богатаго, такъ и бѣднаго. Китаецъ безъ рису буквально жить не можетъ, онъ не можетъ составить себѣ понятія о благосостояніи безъ рису: онъ вѣрить не хочетъ, что есть на свѣтѣ страны, гдѣ не ѣдятъ рису. Другое любимое растеніе у нихъ какая-то бѣлая капуста. Все съѣдобное изъ животной сферы для нихъ пригодно, идетъ въ употребленіе: китаецъ не знаетъ отвращенія отъ всего того, что возбуждаетъ тошноту европейца. Не только такую дрянь, какъ дождевые черви, гусеницы, тухлые яица, но и всякую падаль китаецъ пожираетъ съ удовольствіемъ. Понятно. что послѣ этого мясо кошекъ, собакъ, крысъ -- просто изысканныя блюда китайскаго стола. Должно быть, что собаки въ давнишнемъ употребленіи у китайцевъ, потому что эти животныя очень боязливы и улепетываютъ, лишь только издали завидятъ мясника. Въ большіе праздники китайцы себѣ позволяютъ дичь. Довольно странно, что они почти вовсе не употребляютъ бычачьяго мяса. Шерцеръ приписываетъ это вліянію буддизма. Клеммъ же говоритъ, что этотъ предразсудокъ у нихъ далеко не религіознаго происхожденія. Китайцы считаютъ просто непростительнымъ проступкомъ лишать жизни бѣдное животное, которое всю жизнь служило человѣку и улучшало его сельское хозяйство. Имъ совѣстно изъ кожи такого почтеннаго животнаго сшить себѣ башмаки. Баранины, ягнятъ и козловъ почти тоже не употребляютъ въ пищу, да ихъ тамъ и очень мало. Китайцы до того дорожатъ своими полями, что они боятся держать вблизи полей животныхъ, которыя могутъ лишь повредить ихъ полевому хозяйству и могутъ попортить сады. За недостаткомъ свиней и собакъ, хорошо, если попадется змѣя, крыса или что нибудь въ этомъ родѣ. Всякая рыба, сушеная, солевая или свѣжая, также икра, раковины, раки все это въ большомъ употребленіи. Всѣ стихіи доставляютъ китайцу обильную пищу.
   Бѣдное населеніе ѣстъ раза три въ день въ опредѣленное время. ѣда не сложна, проста. Главнымъ образомъ рисъ, приправленный кое-чѣмъ, и въ добавокъ какая нибудь дрянь. Тѣмъ разнообразнѣе, сложнѣе и утонченнѣе пища людей состоятельныхъ, богатыхъ. За столомъ сидятъ до 6 часовъ, подается безконечный рядъ блюдъ, до нѣсколькихъ сотъ. Блюда очень маленькія, кушанья мелко изрубленныя и съ разными пикантными приправами. Китаецъ вовсе не знаетъ молочнаго хозяйства и не имѣетъ коровьяго масла, а потому всѣ жиры замѣняются преимущественно касторовымъ масломъ, которое однако же очень чисто, не имѣетъ такого противнаго вкуса, какъ наше, и не производитъ тѣхъ неприличныхъ послѣдствій, которыя не позволяютъ въ порядочной гостиной произносить самое названіе этого масла.
   Предметы животной пищи обыкновенно подвергаются соленію и сохраняются въ такомъ видѣ на долго. Потребленіе этого рода пищи въ Китаѣ очень распространено. Многіе предпочитаютъ ихъ свѣжей пищѣ. Особенною любовью пользуются, т. е. особенныя преслѣдованія терпятъ рыбы, которыми кишатъ рѣки и омывающее Китай море. При этомъ разложеніе и отвратительнѣйшій запахъ вовсе не противны китайцамъ; напротивъ, есть такіе гастрономы, которые предпочитаютъ старый залежавшійся, завалявшійся товаръ всякому другому. Рѣки и пруды переполнены также утками, разведеніемъ которыхъ занимается множество посвященныхъ. Лучшихъ утокъ изрѣзаютъ, солятъ и подвергаютъ сушкѣ втеченіе каждой зимы. Какъ питье употребляется повсемѣстно чай и водка, приготовленная изъ рису, такъ называемый самтшу. Сперва размачиваютъ рисъ нѣсколько дней въ водѣ, потомъ прибавляется смѣсь рисовой муки, солодковаго корня, анисовыхъ сѣмянъ и чесноку. Этимъ возбуждается броженіе. Потомъ настой очищаютъ и получаютъ довольно крѣпкую водку. Даже самые бѣдные классы не пьютъ воды, потому что она на самомъ дѣлѣ большею частью весьма нехороша. Максимовъ, въ своемъ сочиненіи "На Востокѣ", увѣряетъ, что даже въ Россіи понятія не имѣютъ о томъ, что такое хорошій чай, какимъ его пьютъ въ Китаѣ. То же подтверждаетъ Шерцеръ. Его тамъ пьютъ безъ сахару, безъ сливокъ, безъ всякихъ прибавленій. Даже рисовую водку, цвѣтомъ и вкусомъ нѣсколько напоминающую слабое вино, пьютъ согрѣтою. Шерцеръ говоритъ, что хотя въ Китаѣ ростутъ разные сорты винограда, по изъ него нигдѣ не приготовляютъ вина. Клеммъ объясняетъ это всеобщимъ отвращеніемъ къ холоднымъ напиткамъ, которые они считаютъ неестественными и вредными, потому что, какъ глубокомысленно заключаютъ китайцы, кровь и другія жидкости человѣческаго тѣла теплы. На сѣверѣ китайской имперіи приготовляется какая-то водка изъ баранины, вѣроятно, татарскаго изобрѣтенія. Кумысъ тоже кое-гдѣ въ употребленіи.
   Обѣдъ подается въ сосудахъ, имѣющихъ форму чашекъ. Столъ никогда не покрывается скатертью, какъ у насъ. Вообще китаецъ, несмотря на всю свою роскошь и богатство, далекъ отъ пониманія чистоты. Мелко изрѣзанную пищу поѣдаютъ посредствомъ двухъ палочекъ, которыми китаецъ управляетъ артистически. Во все время обѣда и долго послѣ него постоянно раздаются громкія отрыжки. Въ глазахъ китайца тутъ ничего нѣтъ неприличнаго; напротивъ, онъ это считаетъ за признакъ хорошаго пищеваренія и что желудокъ ублаготворенъ.
   Въ большихъ городахъ, гдѣ сосредоточено много рабочаго люда, существуетъ множество гостиницъ, гдѣ приготовленная пища продается за самую умѣренную цѣпу. Самое дорогое лакомство, не имѣющее смыслу, корень зинзенгъ, т. е. человѣческая жизнь. Корень этотъ, по крайней мѣрѣ до сихъ поръ, продавался въ вѣсъ золота и ему прописывались особенныя цѣлебныя свойства. Къ самымъ любимымъ возбуждающимъ средствамъ принадлежитъ табакъ и особенно опіумъ. Несмотря на всѣ запрещенія, куреніе опіума усиливается и это страшное зло все болѣе и болѣе распространяется. Интересно именно то, что тѣ особенно, которымъ поручено наблюдать за строгимъ исполненіемъ закона, запрещающаго куреніе опіума, какъ разъ первые и преступаютъ его. Преслѣдованіе мать прозелитизма. Это намъ напоминаетъ случай во Франціи съ куреніемъ табаку. Докторъ богословія Фагонъ, по повелѣнію Лудовика XIV, произносилъ высокоторжественную и поучительную проповѣдь о вредѣ куренія и нюханія табаку и до того увлекся собственикамъ краснорѣчіемъ, что окончательно забылся, вынулъ драгоцѣнную табакерку и самъ нюхнулъ табаку. Не даромъ сложилась малороссійская поговорка, "что пипъ людей карае, а самъ лыхо робе". Курятъ табакъ буквально всѣ, и женщины, и дѣти, которыхъ родители пріучаютъ къ этому съ самыхъ малыхъ лѣтъ. Они считаютъ табакъ презервативомъ отъ всякихъ недуговъ. Изъ Индіи сюда проникъ обычай жевать бетель, что послѣ обѣда, будто бы содѣйствуетъ хорошему пищеваренію.
   Китайцы, какъ извѣстно, принадлежатъ къ монгольской расѣ, которая вся вела и ведетъ преимущественно жизнь номадовъ, но китаецъ исключительно земледѣлецъ. Ему незнакомо скотоводство въ большихъ размѣрахъ. Каждый клочекъ плодородной земли посвященъ воздѣлыванію питательныхъ злаковъ и почти нигдѣ не видно пастбищъ съ душистой свѣжей зеленью. Но такое воздѣлываніе земли необходимо, неизбѣжно, чтобы прокормить то множество людей, которое населяетъ Китай. Китаецъ прибѣгаетъ ко всевозможнымъ средствамъ раціональнаго хозяйства, чтобы увеличить производительность почвы, и ограничиваетъ до наивозможнаго минимума ту часть земли, которая предназначена для другихъ цѣлей. Отсюда дороги и улицы рѣдки и очень узки, а сама почва орошается безчисленнымъ множествомъ каналовъ и водопроводовъ. Кладбища устроиваются на каменистыхъ, безплодныхъ и гористыхъ мѣстностяхъ. Парки, сады и аллеи, занимающіе у насъ такое громадное пространство и придающіе столько красоты нашимъ ландшафтамъ, въ глазахъ китайца совершенно лишняя роскошь, какъ самая непроизводительная вещь. Въ Китаѣ поэтому немыслимы такія явленія, какъ въ Англіи, гдѣ какой нибудь герцогъ Сотерлэндъ содержитъ исключительно для охоты обширные лѣса, по которымъ онъ рыскаетъ, какъ дикій маорисъ, по мѣткому сравненію оратора Генесси.
   Рисъ въ Китаѣ также воздѣлывается, какъ и на Явѣ, но еще съ гораздо большимъ стараніемъ. Есть его два сорта, бѣлый рисъ, лучшій сортъ, и красноватый, не столь хорошій. Собираютъ его два раза въ годъ, снимаютъ двѣ жатвы, первую въ іюнѣ, вторую въ ноябрѣ. Втеченіе же зимы, начиная съ ноября, разводятъ капусту и другія садовыя растенія. Сюда принадлежитъ и картофель. Но картофель разводится лишь для потребленія чужестранцевъ. Китаецъ его не любитъ и хотя онъ уже давно съ нимъ познакомился, но не хочетъ усвоить себѣ эту дешевую пищу главнымъ образомъ потому, что картофель введенъ рыжеволосыми варварами {Шерцеръ-Мюллеръ. Ethnographie. Стр. 159--161. Фоассакъ. De l'influence des Climats. T. 1.стр. 223, Густавъ Клеммъ. Allegeiiieine Ciiltur Geschichte. T. 6. Стр. 8--18.}.
   Японцы, сравнительно съ европейцами, ѣдятъ очень мало. Главные элементы пищи составляютъ рисъ, рыбы, травы, корни, плоды, грибы, раковины всякихъ сортовъ, горохъ и бобы. Мясо свиней, оленей, медвѣдей и зайцевъ ѣдятъ лишь нѣкоторыя секты. Дичь и птицы очень дороги. Простой народъ живетъ очень умѣренно и японецъ ограничивается на весь день горстью риса и кускомъ рыбы, что въ одинъ разъ укладывается въ ротъ, а потомъ онъ пробавляется какой нибудь травкой или корнемъ, ибо ни одно растеніе не остается у нихъ безъ употребленія; или онъ отыскиваетъ разныя раковины и приготовляетъ изъ нихъ весьма душистую и питательную муку. Здѣсь уже не видно той роскоши и обилія стола, какимъ щеголяютъ китайцы. Клеммъ цитируетъ записки русскаго путешественника Головнина, который утверждаетъ, что тѣмъ же самымъ кормили въ Японіи плѣнныхъ русскихъ, ѣдятъ три раза въ день, утромъ, въ полдень и вечеромъ. Въ большомъ употребленіи у японцевъ рыбья уха и супы изъ раковинъ. Любимѣйшая пища мясо кита и сивучье; рыбы и яйца также любимы.
   Какъ въ Китаѣ, такъ и въ Японіи самый употребительный напитокъ чай; изъ рису также приготовляется родъ водки, очень любимый японцами. Они охотно пьютъ крѣпкіе напитки, но напиться днемъ пьянымъ считается большимъ стыдомъ, а по окончаніи всѣхъ дѣлъ, вечеромъ, разрѣшается пить въ волю и наслаждаться табакомъ... {Клеммъ. Т. 6. Стр. 512.}
   Самая умѣренная борьба за существованіе совершается въ странѣ, гдѣ, по преданію, впервые народился человѣкъ, гдѣ по всей справедливости, могъ быть рай земной. Обитатели Востока очень умѣренны и питаются преимущественно растительной пищей. Бедуинъ можетъ ограничиться какой нибудь парой финиковъ, небольшимъ количествомъ своего національнаго блюда -- пилова, кусочкомъ хлѣба и нѣсколькими глотками воды. Бедуины пекутъ свой хлѣбъ въ минуту надобности и даже въ большихъ городахъ хлѣбъ приготовляется лишь на одинъ день. Большею частью хлѣбъ пшеничный или изъ дурра, плоскій, какъ лепешка, и рѣдко хорошо испеченный. Но преимущественно ѣдятъ рисъ, молоко, масло, хаймакъ или сметану и садовые плоды. Мясо рѣдко въ употребленіи (Ниже мы объяснимъ почему). Изъ малой Азіи въ Аравію доставляется конченое мясо, потребляемое все-таки турками, а не арабами. Изъ Египта туда доставляется рисъ, пшеница, пшено, бобы, горохъ, чечевица и дурра. Изъ Египта доставляется также и масло, употребляемое арабами для приготовленія рыбы. Обыкновенные смертные на завтракъ употребляютъ только-что изъ печи вынутый горячій хлѣбъ и смазываютъ его смѣсью меда и жира. Арабы очень охотно ѣдятъ всякое тѣсто, но предварительно смазываютъ его непремѣнно медомъ. Саранча, нанизанная на нитки, поджаренная на горячихъ угольяхъ или сваренная, въ большомъ-употребленіи. Затѣмъ драгоцѣннѣйшіе южные плоды: апельсины, померанцы, лимоны, бананы, арбузы, виноградъ -- все это тамъ въ большомъ изобиліи. Мы здѣсь кстати замѣтимъ, что для насъ вовсе не доказательство, что тотъ или другой бедуинъ можетъ обойтись самой скудной нищей. Кромѣ того, что ему климатъ это дѣйствительно позволяетъ, мы однакоже видимъ, что пища св. Антонія выпадаетъ лишь на долю людей нужды, а мало-мальски состоятельный че

   

ПОСЛѢДНЕЕ СЛОВО НАУКИ.

(Продолженіе.)

(Посвящается Н. П. Ивановой.)

БОРЬБА ЗА СУЩЕСТВОВАНІЕ.

I.

"Вѣкъ прожить -- не полѣ перейти".

   Культурное развитіе и успѣхи цивилизаціи въ кратковременную историческую эпоху породили въ человѣкѣ заслуженное и вполнѣ справедливое сознаніе превосходства его надъ всѣми остальными животными. Научныя изысканія послѣднихъ временъ и тщательное изученіе быта человѣчества во времени и пространствѣ свидѣтельствуютъ, съ одной стороны, о постепенномъ ходѣ его умственнаго совершенствованія, съ другой, подаютъ надежду на великое будущее человѣчества и указываютъ пути, но которымъ оно шло доселѣ и но которымъ оно должно идти дальше, для достиженія достойной своей участи. Отъ колыбели безпомощное, безъ всякихъ средствъ и знаній, въ крайней нуждѣ и и и ѣ, человѣчество вынесло на своихъ плечахъ много горя, вытерпѣло самую тяжкую борьбу съ:окружающей природой и вышло побѣдителемъ, единственно благодаря силѣ своего ума, энергіи и настойчивости своей дѣятельности. Родившись подъ открытымъ небомъ и не имѣя чѣмъ прикрыть свою наготу, кромѣ древеснаго листа, кто могъ предвидѣть тогда, что нѣкогда настанетъ время, такой золотой вѣкъ, когда этотъ безпомощный пасынокъ природы станетъ нѣжиться на шелковыхъ коврахъ, въ великолѣпныхъ палатахъ и среди такой грандіозной обстановки, что съ нею можетъ соперничать одинъ лишь сводъ небесный. Зародившись при самыхъ благопріятныхъ климатическихъ условіяхъ, но все-таки въ весьма непривлекательной формѣ, человѣкъ прошелъ всѣ климаты, обратилъ весь земной шаръ въ свое постоянное мѣстожительство и, устыдившись сходства съ обезьяной, рѣшился преобразиться въ Апполона Бельведерскаго, имѣя постоянно въ виду превзойти красотой и этотъ идеалъ. Въ первобытномъ дикомъ состояніи онъ долженъ былъ каждый глотокъ пищи брать съ бою, каждую пядь земли завоевывать отъ многочисленныхъ соперниковъ съ опасностью собственной жизни, на каждомъ шагу силою отстаивать свое существованіе, отбиваясь отъ множества враговъ и лишь такимъ тяжелымъ путемъ испытаній исподоволь дойти до современнаго положенія. Весь этотъ сложный процессъ событій и явленій Дарвинъ называетъ борьбой за существованіе. Подробности этого процесса, въ высшей степени любопытныя, сокрыты отъ насъ и погребены въ глубокую пучину протекшихъ вѣковъ. Остались одни полутемные намеки, по которымъ проницательный умъ Дарвина заключилъ о важности и силѣ этого процесса и обобщилъ его въ великій міровой законъ, въ "борьбу за существованіе".
   Существовать -- многосложная и трудная задача. Возьмите жизнь большинства, возьмите жизнь нашего крестьянина. Чтобы удовлетворить всѣмъ потребностямъ своего организма, чтобы доставить ему возможность совершать всѣ свои физіологическія отправленія, онъ долженъ безпрестанно трудиться, неустанно работать. Чуть онъ замѣшкается или предастся отдыху, его непремѣнно обгонитъ сосѣдъ, тоже поспѣшающій на пиръ природы. А потому каждый долженъ быть всегда готовымъ къ борьбѣ со всякаго рода конкурентами и препятствіями, ожидающими его въ жизни. Чтобы прокормить себя и свою семью, крестьянинъ долженъ впродолженіи нашего короткаго лѣта запастись пищей на цѣлый годъ; для этого онъ долженъ оберегать свое поле, какъ зеницу ока, онъ долженъ его засѣять такими злаками, которые количествомъ и качествомъ выдержали бы борьбу съ соперничествующими травами, съ зерноядными птицами, со множествомъ неблагопріятныхъ атмосферныхъ вліяній. Вѣчно въ положеніи Робинзона Крузэ на пустынномъ островѣ, онъ напрягаетъ свои умственныя силы и прибѣгаетъ ко всѣмъ возможнымъ хитростямъ, чтобы поймать того или другого звѣрька, убить ту или другую птицу, также претендующихъ на жизнь, оспаривающихъ у него драгоцѣнное зерно. Чтобы предохранить себя отъ всевозможныхъ климатическихъ невзгодъ, отъ ужасовъ нашихъ суровыхъ зимъ, онъ долженъ срубить избу, постоянно поддерживать въ ней температуру, хотя на половину соотвѣтствующую температурѣ нашего тѣла; онъ долженъ отапливать свой собственный организмъ обильнымъ количествомъ углеводородистой пищи, почему онъ вынужденъ вести вѣчную борьбу со множествомъ животныхъ, отнимая у нихъ шерсть на производство своихъ согрѣвающихъ тканей, сдирая съ нихъ шкуру, питаясь ихъ жиромъ и мясомъ. Сколько ума и хитрости онъ долженъ былъ употребить въ дѣло, чтобы обратить такую массу хищныхъ животныхъ въ рабство, себѣ на служеніе, сдѣлать ихъ домашними, ручными. Но за то трудъ его удвоился; онъ долженъ запасти пищу на цѣлый годъ не только себѣ, но и всѣмъ животнымъ, его окружающимъ; поле его дѣятельности раздвинулось, работа увеличилась, борьба сдѣлалась сложнѣе, настойчивѣе, энергія возвысилась, но благосостояніе его отъ этого не поднялось. Среди безпрерывной борьбы за существованіе ему, этому бѣдному работнику, одолѣвавшему природу только съ помощью мускульнаго труда, досталось послѣднее мѣсто на пиру жизни, Всѣ, кто успѣлъ обогнать его въ развитіи умственныхъ способностей или захватить власть и матеріальную силу въ свои руки, сдѣлались его опекателями. Свой братъ эксплуататоръ и кулакъ вѣчно покушаются на его трудъ, на его заработокъ и свободу. Чтобы не заглохнуть въ своемъ одиночествѣ, онъ долженъ былъ завести сношенія съ своимъ сосѣдомъ, съ такимъ же неустрашимымъ и неутомимымъ борцомъ за свое существованіе, а это заставило его опять употребить не малый трудъ, чтобы проложить дороги, соорудить мосты, укрѣпить плотины, гати, остановить потоки въ ихъ теченіи, ведя безпрерывную борьбу съ природой, которая также не слишкомъ дружелюбно глядитъ, какъ это кропотливое и мизерное животное посягаетъ на существующій у нея порядокъ вещей.
   Но завязавъ сношенія съ сосѣдями и обмѣниваясь съ ними взаимными одолженіями, онъ сталъ въ новое положеніе, вступилъ въ новыя обязательства. Онъ долженъ "вѣчно помнить, что на клочокъ земли, его питающій, постоянно найдется масса претендентовъ, отъ которыхъ ему придется отбиваться всею силою своихъ мускульныхъ фибръ.-- Вотъ почему онъ вынужденъ содержать и кормить трудами рукъ своихъ такую сложную и дорогую администрацію, заботливо опекающую его житейскую неразвитость и тщательно охраняющую его отъ необузданныхъ животныхъ порывовъ. Но за то трудъ его снова увеличивается, прежняго клочка земли уже не хватаетъ. ira удовлетвореніе этихъ важныхъ условій существованія и онъ вынужденъ расширить предѣлы своей дѣятельности: вмѣсто одного клочка, онъ долженъ воздѣлывать два клочка. Но онъ членъ общины, связанный своими личными интересами съ интересами той страны, которой онъ принадлежитъ. Поэтому кромѣ охраны и защиты своего собственнаго очага и клочка земли онъ долженъ еще охранять предѣлы той страны, съ которой связано его существованіе. Дли итого онъ долженъ пожертвовать своимъ работникомъ въ пользу войска, защищающаго его отъ внѣшнихъ враговъ, содержать это войско и оплачивать своими трудовыми копѣйками не только его дѣйствительныя услуги, но нерѣдко и эфемерную славу.
   Какая сложная и трудная задача -- "существовать".
   Возьмите теперь жизнь нашего меньшинства, ничтожной доли людей интеллигенціи. Ихъ борьба на свое существованіе также трудна и мучительна; пути для разрѣшенія ихъ сложной задачи еще болѣе тернисты. Употребляя въ дѣло и пускай въ обращеніе свой мозговой трудъ, они совершенно солидарны въ интересахъ со всѣмъ классомъ работающаго люда. Ото совершенно понятная физіологическая связь. Какъ въ нашемъ организмѣ все существованіе обезпечивается мышечнымъ трудомъ, который регулируется трудомъ мозговымъ, такъ и въ общественномъ организмѣ интеллигенція или мозговой трудъ необходимъ для регулированія всей коллективной рабочей силы общественнаго организма. Сознавая это, интеллигенція должна направлять всѣ свои стремленія для охраненія интересовъ рабочаго класса и вотъ почему она должна вести постоянную и ожесточенную борьбу со всѣмъ, что враждебно интересамъ рабочаго люда, со всѣмъ, что эксплуатируетъ и поѣдаетъ его трудъ, сидитъ паразитомъ на его общественной шеѣ. Не желая существовать даромъ и поѣдать чужой хлѣбъ, свободные отъ всей сложности борьбы, которую должны вести люди мускульнаго труда съ окружающею природою и съ тою аномаліей положенія, въ которое ихъ поставила ложная соціальная обстановка, снабженные всѣми ингредіентами, нужными для питанія, одѣванія, согрѣванія, передвиженія, и выработанными трудами рукъ рабочаго люда, люди интеллигенціи должны за пользованіе чужимъ добромъ вознаградить своихъ кормителей соотвѣтственной мозговой платой, а потому они должны напрягать всѣ свои умственныя и нравственныя силы для о раненія интересовъ рабочаго класса, должны не жалѣть себя въ честной борьбѣ за благо своихъ кормителей и воителей. Незанятые борьбой за свое матеріальное существованіе, цѣликомъ взваленное на плечи рабочей массы, люди интеллигенціи должны отдаться всѣмъ существомъ своимъ, не жалѣя силъ своихъ, умственной и нравственной борьбѣ за каждый шагъ, сдѣланный на пути къ благополучію народа. Не надо забывать, что въ его счастіи и силѣ -- счастіе и сила всей страны.-- Если придерживаться принципа, что все, что существуетъ, разумно и законно, если этимъ принципомъ оправдывать рутину и зло, то всякій протестъ противъ существующаго зла, въ какой бы рѣзкой формѣ онъ ни проявлялся со стороны интеллигенціи, долженъ быть оправданъ разумнымъ и законнымъ основаніемъ. Къ стыду человѣчества, это далеко не такъ. Къ сожалѣнію, темная, задерживающая и тормозящая сила вездѣ такъ велика, такъ упорно держится за свои излюбленные предразсудки и традиціи, что больше чѣмъ половина силъ и труда людей мыслящихъ уходитъ не на созданіе новаго лучшаго порядка жизни, а на борьбу съ старымъ и отжившимъ.
   Массъ вообще свойственны косность, неподвижность, застой; человѣкъ -- животное, умѣющее мириться со всякимъ положеніемъ; иной ранъ засидишься въ казематѣ до того, что, свыкнувшись съ нимъ, не хочешь съ нимъ разстаться. Чтобы не дать массамъ заснуть и окаменѣть, люди интеллигенціи должны будить и вызывать въ нихъ постоянныя стремленія къ лучшему. Если установленныя формы быта приняты разъ навсегда, какъ что-то законченное, неприкосновенное, непогрѣшимое, то это значитъ обречь массу на вѣчный застой, ввергнуть ее въ непоколебимый, мертвящій китаизмъ, отказать ей въ развитіи своихъ экономическихъ и интеллектуальныхъ силъ и насильно тянуть ее въ бездну вырожденія и уничтоженія. Вѣрные такому взгляду, люди интеллигенціи невольно увлекаемые физіологическимъ призваніемъ, органической необходимостью, стремятся къ постояннымъ преобразованіямъ, къ плодотворному движенію... Это своего рода умственный фатализмъ, котораго нельзя остановить никакими преградами и преслѣдованіями, Отсюда вовсе не вытекаетъ, чтобъ эти честные и разумные піонеры мысли проповѣдывали какое то "кулачное право" или усматривали такое право въ ученіи Дарвина, въ его борьбѣ за существованіе. Во всей природѣ мы видимъ постоянное движеніе. Даже океанъ, казавшійся доселѣ чѣмъ-то самымъ неподвижнымъ, обнаружила, въ своихъ нѣдрахъ такое могущественное движеніе, какого никогда и подозрѣвали, и которое оказалось источникомъ и причиной цвѣтущаго преуспѣянія органической жизни на землѣ. Жизнь всего человѣчества въ основныхъ своихъ проявленіяхъ уподобляется на нашъ взглядъ вѣчному движенію Гольфъ-Стрема. Вызванный неравномѣрнымъ распредѣленіемъ тепла на земномъ шарѣ, Гольфъ-Стремъ въ тоже время разноситъ пріобрѣтенное въ однимъ мѣстѣ тепло въ другія болѣе холодныя, и такомъ образомъ поддерживаетъ равновѣсіе въ природѣ и творитъ органическую жизнь. Борьба за существованіе имѣетъ своею конечною цѣлью лишь равновѣсіе въ природѣ и достигаетъ этой цѣли лишь постояннымъ передвиженіемъ матеріи. Природа совершенно равнодушна къ тому, будетъ ли существовать животное въ той или другой формѣ, или вовсе не будетъ существовать; ей дѣла нѣтъ до того, будетъ ли прозябать на извѣстномъ пространствѣ земли десять березъ, которыя до того завербуютъ всѣ питательные соки этого ограниченнаго клочка земли, что не дадутъ ходу никакому другому растенію, ей лишь бы сохранить вѣчно двигающуюся матерію въ равновѣсіи, а тамъ ей все равно, проявитъ ли себя матерія въ формѣ того или другого растенія, или въ формѣ того или другого животнаго. Этимъ самымъ природа слагаетъ съ себя всякую заботу и попеченіе о жизни всѣхъ органическихъ существъ. "Живите себѣ, говоритъ она, какъ сами знаете, хоть пожирайте другъ друга". Ну, признаться и мало стѣсненій на этотъ счетъ. Кто во что гораздъ, а ужь всякій наровитъ попользоваться на счетъ другихъ. И сколько въ самомъ дѣлѣ хлопотъ природѣ со всѣхъ сторонъ. Вѣдь никакъ она на всѣхъ не угодитъ. Возсылаются мольбы, чтобъ въ маѣ не было дождя, тогда можно будетъ хорошенько погулять и насладиться чистымъ воздухомъ въ полѣ и въ саду, И дѣйствительно во весь мѣсяцъ ни капли дождя. Но за то какія ужасныя послѣдствія. Хлѣба не взошли, травы повысохли; не стало корму, скотъ голодаетъ, насталъ лютый моръ, хищный звѣрь сталъ рыскать ближе къ человѣческому жилью и болѣе дерзокъ въ преслѣдованіи своихъ жертвъ: кто оплошалъ, зазѣвался -- погибаетъ; затѣмъ хлѣбъ, овощи, мясо, молоко, масло все вздорожало; грозитъ сильный голодъ, увеличилось число преступленій противъ собственности; упадокъ всего соціальнаго строя. Какая страшная цѣпь зависимостей отъ одного лишь дождя! Но вотъ пошелъ дождикъ. Тогда-то начинается ожесточенная борьба; каждая травка-муравка силится по возможности больше всосать влаги и питательныхъ соковъ. На всѣхъ-то, конечно, не хватитъ. Кто успѣлъ во-время запастись, будетъ жить; остальныя непремѣнно пропадутъ: первыя значитъ выдержали борьбу съ засухой, одолѣли, побѣдили и пережили тяжелое время. Я все-таки и ихъ немного, не хватитъ прокормить весь скотъ; кое-что продали, кое-что заложили и съѣли; и хлѣба немного собрали и скота меньше стало; на кладбищѣ частенько приходилось рыться и хоронить лишнихъ ѣдоковъ, оплошавшихъ въ борьбѣ; ну дожди пойдутъ, будетъ урожай, прибавится скота и хлѣба и семьи. Значитъ травка борется съ засухой, насѣкомыя съ травкой, птичка съ насѣкомымъ; кошка съ птичкой; китаецъ съ кошкой; съ китайцемъ чиновникъ мандаринъ; мандарина сосутъ и сводятъ въ могилу глисты; глистовъ поѣдаетъ свинья; свинью пожираютъ трихины; трихинъ поѣдаютъ мыши; мышей пожираетъ кошка и такъ далѣе до безконечности. Все это борьба за существованіе.
   Вотъ растенія всѣ въ полномъ цвѣту; вдругъ сильный вѣтеръ; снесло всю цвѣточную пыль; мало оплодотворилось; ни ягодъ, ни плодовъ; еще не бѣда, что нечѣмъ будетъ намъ полакомиться, но вотъ бѣда, что нѣкоторымъ насѣкомымъ некуда спрятаться, нечѣмъ питаться и на ихъ мѣсто заведутся другія, болѣе вредныя, которыя поѣдятъ листья на всѣхъ деревьяхъ и попортятъ ихъ до того, что они пропадутъ, засохнутъ. Пѣвчія птички, любившія питаться ягодками, не заведутъ здѣсь своихъ гнѣздышекъ и, порыскавъ по свѣту, сдѣлаются добычей разныхъ хищниковъ. Послѣднихъ разведется такое множество, что житья не станетъ отъ нихъ всѣмъ нашимъ домашнимъ птицамъ; ни цыплятъ, ни яицъ, ни даже куринаго бульону для больного. Какая мучительная борьба произошла единственно оттого, что подулъ неблагопріятный вѣтеръ! Та, же борьба и въ жизни людской.
   Отсюда слѣдовательно легко дойти до заключенія, что каждый заботься о собственномъ благѣ, хотя бы для того пришлось истребить все мѣшающее для достиженія цѣли. Отсюда такимъ образомъ іезуитскій принципъ, дозволяющій употребить всѣ средства для достиженія предначертанной цѣли, найдетъ свое полное оправданіе. Отсюда значитъ прямой и логическій выводъ, что пожирай другъ друга, что лишь бы мнѣ было хорошо, а тамъ хоть все пропадай. И такой выводъ, такое заключеніе будетъ крайне ошибочно, крайне неразумно, наконецъ крайне непрактично.
   Мы выше сказали, что природа предоставила всякому заботиться о самомъ себѣ по своему крайнему разумѣнію; что ея главная забота равновѣсіе матеріи и что она совершенно равнодушна къ тому, проявитъ ли матерія свое существованіе въ той или другой растительной формѣ, въ той или въ другой животной формѣ. Всматриваясь глубже въ жизнь растительнаго и животнаго міровъ, мы можемъ легко придти къ убѣжденію, что растенія несравненно большую борьбу ведутъ съ окружающими ихъ космическими условіями, чѣмъ отдѣльныя особи, отдѣльные индивидуумы растительныхъ видовъ между собою и что успѣхъ ихъ борьбы часто зависитъ отъ совмѣстной и дружной работы, отъ ассоціаціи труда {Кто не вспомнитъ при этомъ объ удѣльной системѣ.}. Отправляясь далѣе, мы беремъ себѣ право думать, что и весь животный міръ ведетъ гораздо сильнѣйшую борьбу съ растительнымъ міромъ, чѣмъ отдѣльные индивидуумы или отдѣльные группы индивидуумовъ между собою. Такъ львы между собою ведутъ несравненно меньшую борьбу, чѣмъ съ травоядными животными, которыя, въ свою очередь, почти вовсе не воюютъ между собою, и вся дѣятельность ихъ уходитъ на борьбу съ растеніями. Видъ нападаетъ на видъ, родъ на родъ; по члены одного и того же вида для своего благоденствія должны дѣйствовать съобща, ассоціируя свои силы и трудъ. Мы хотѣли этимъ сказать, что и человѣчеству необходимо соблюсти логическую послѣдовательность природы и напирать всѣ свои силы на исключительную борьбу съ растительнымъ и животнымъ міромъ, эксплуатируя самымъ разнообразнымъ и могущественнымъ развитіемъ культуры и цивилизаціи и придерживаясь при этомъ самаго естественнаго принципа -- ассоціаціи труда. Тогда всякая борьба между отдѣльными индивидуумами или отдѣльными группами индивидуумовъ можетъ быть лишь вредна и по меньшей мѣрѣ непрактична. Такъ мы понимаемъ ученіе Дарвина и его законъ борьбы за существованіе. Такова задача, которую мы хотѣли бы здѣсь разобрать на основаніи ученія великаго натуралиста. И если бы намъ удалось ее разрѣшить въ этомъ духѣ и въ этомъ направленіи, то... цѣль наша была бы достигнута..
   Еще недалеко то время, когда Мильнь-Эдвардсъ утверждалъ, что природа создаетъ живыя существа "по вдохновенію", что она творила и творитъ живыя существа, повинуясь даже "разнообразнымъ вдохновеніямъ" { См. его введеніе въ общую зоологію.}. Вздумалось ей создать длинноногую цаплю, или безхвостую собаку, или безрогую корову, сейчасъ и готово все къ вашимъ услугамъ; захотѣла она позабавиться и слѣпила неуклюжаго слона, а чтобъ послѣдній не зазнавался въ своей силѣ, приставила къ нему докучливую муху. Какъ глупъ и смѣшонъ долженъ былъ быть всякій въ глазахъ Мильнъ-Эдвардса, кто сталъ бы утверждать, что природа способна превратить муху въ слона. Онъ высказалъ бы тогда вамъ свое убѣжденіе въ такихъ словахъ: "Итакъ, независимо отъ совершенно различныхъ основныхъ типовъ, о которымъ природа образуетъ животное царство, есть еще извѣстное число второстепенныхъ типовъ; и было бы равно несправедливо сказать, что, напримѣръ, млекопитающее есть усовершенствованная рыба, какъ несправедливо считаютъ позвоночное усовершенствованнымъ слизнякомъ или кольчецомъ. Млекопитающее и рыба происходятъ отъ одного общаго первичнаго типа и когда организмъ, образованный по этому общему типу, готовится принять особенный отпечатокъ, то въ немъ незамѣтно еще ни характера рыбы, ни млекопитающаго; принявши же одну изъ этихъ второстепенныхъ формъ, онъ уже никогда не переходитъ въ другую при своемъ развитіи. Итакъ, разнообразіе зоологическихъ типовъ, какъ первичныхъ, такъ и второстепенныхъ, есть, по моему мнѣнію, результатъ, добытый наукою; и въ настоящее время меньше, чѣмъ когда либо позволительно считать все животное царство такъ, какъ будто оно представляетъ развитіе одного и того же животнаго, въ которомъ только образовательная дѣятельность какъ бы задерживалась въ различные періоды жизни зародыша. Съ какой бы точки зрѣнія не изучали этотъ вопросъ, вездѣ очевидно, что все животное царство не составляетъ линейнаго ряда, идущаго отъ монады или губки до человѣка, и что превращенія высшихъ организмовъ, на пути ихъ развитія, никакъ не представляютъ звеньевъ этой воображаемой цѣпи" {Мильнъ-Эдвардсъ. Введеніе въ общую зоологію. Стр. 81.}. Такъ сбивчиво и неудобопонятно было ученіе о твореніи организмовъ до Дарвина. Благо еще, что МилыіъЭдвардсъ допускалъ въ природѣ стремленіе ю, экономіи, а то вѣдь Богъ знаетъ, куда могла зайти творческая сила. Созидая все по вдохновенію, она преспокойно могла бы остановиться на какомъ нибудь ничтожномъ существѣ и не идти дальше. Какая ей была надобность идти дальше? Ну, а еслибъ ей пришла фантазія ограничиться одною какою нибудь инфузоріей и баста; нѣтъ вдохновенія, говоритъ она, и потому конецъ моему творчеству. Что тогда? Тогда было бы ужасно. Одна такая инфузорія могла бы наполнить весь земной шаръ въ самое короткое время, потому что изъ одной инфузоріи впродолженіе четырехъ недѣль, при помощи дѣленія, можетъ произойти 268,445,116 особей, а въ какихъ нибудь 30 лѣтъ одна инфузорія способна произвести такое несмѣтное потомство, что ему мало будетъ всего земного шара со всѣми его океанами, морями и островами. Или, вотъ природа вдохновилась и создала глупѣйшую корненожку, этого маленькаго, ничтожнаго твореньица, способнаго на великія дѣла. Дайте ему волю и онъ заполонитъ вселенную, потому что весь земной шаръ для него слишкомъ ничтожная арена. Онъ и такъ построилъ чуть не цѣлую треть его. Д'Орбиньи находитъ въ одномъ унцѣ песку съ острова Кубы до 3,840,000 скорлупокъ корненожекъ. Известковыя Альпы, мѣловые утесы Англіи, известняки парижскаго бассейна, берега Средиземнаго моря, береговыя горы Азіи вплоть до Гималаи все это грандіозныя постройки корненожки. Судите сами, гдѣ могутъ остановиться такіе рьяные зодчіе и какова сила ихъ размноженія! {Подробности объ этомъ см. Микроскопическій міръ Егера.} Мильнъ-Эдвардсъ говоритъ, что "при внимательномъ изученіи животнаго міра тотчасъ можно замѣтить, что природа, такъ щедро выполняя законъ разнообразія организмовъ (т. е. законъ вдохновенія!) не прибѣгала однакожъ ко всевозможнымъ физіологическимъ сочетаніямъ (нашъ курсивъ. Къ чему же она прибѣгала, m-r Мильнъ-Эдвардсъ?). Напротивъ того, она всегда была скупа на нововведенія (и не допускала ихъ, какъ всѣ отсталые одряхлѣвшіе ученые). Можно сказать, что прежде чѣмъ прибѣгать къ новымъ средствамъ она исчерпываетъ каждое изъ тѣхъ, которыми уже пользовалась, и сколько она щедра на разнообразіе въ своихъ созданіяхъ, столько же оказывается экономною на средства, употребляемыя ею для того, чтобы разнообразить свои творенія" {Мильнъ-Эдвардсъ. Введеніе въ зоологію. Стр. 11.}. Въ чемъ же заключается эта экономія природы?-- объ этомъ Мильнъ-Эдвардсъ умалчиваетъ или упоминаетъ лишь вскользь, прибѣгая къ разнымъ поэтическомъ и метафизическимъ построеніямъ, недостойнымъ естествоиспытателя. Прямой и положительный отвѣтъ на этотъ интересный вопросъ намъ даетъ Дарвинъ своимъ ученіемъ о борьбѣ за существованіе. И въ самомъ дѣлѣ, разсматривая строеніе инфузоріи и имѣя въ виду приведенную нами выше способность ея къ быстрому и чрезмѣрному размноженію, насъ невольно поражаетъ вопросъ: почему же инфузорія не наполняетъ собою весь міръ? Какъ извѣстно, инфузорія состоитъ изъ клѣточки, одной, единственной безъ всякихъ дальнѣйшихъ формъ. Она питается, такъ сказать, всею своею поверхностью, у нея нѣтъ никакихъ спеціальныхъ органовъ, а потому нѣтъ никакихъ спеціальныхъ отправленій, которыя оправдывали бы въ нашихъ глазахъ ея право на названіе животнаго, и все-таки она животное питающееся, движущееся, размножающееся. Чѣмъ же руководствуется инфузорія въ своихъ соціальныхъ тенденціяхъ? Почему она не размножается до безконечности и не наполняетъ собою весь міръ, всю вселенную? Неужели она придерживается совѣтовъ Мальтуса и воздерживается отъ брачной жизни, чтобъ не наплодить слишкомъ много дѣтей? Нѣтъ, она съ теоріей Мальтуса незнакома и не вѣритъ его политико экономическому воздержанію. Она, правда, повинуется закону его, но по независящимъ отъ нея причинамъ. Организмъ ея, правда, такъ устроенъ, что она можетъ кушать какой частью тѣла не случится, всякая часть ея организма служитъ ей ртомъ, желудкомъ и т. д. Согласитесь, что это завидное удобство, но горе въ томъ, что пищи мало, ее нужно отыскивать; она лишена возможности увеличивать производительность окружающей ее среды и чрезмѣрное ея распространеніе останавливается, задерживается недостаткомъ питательнаго матеріала. Смѣемъ васъ увѣрить, любезный читатель, что еслибъ инфузорія имѣла двѣ руки, какъ вы, и голову, наполненную мозгами, она лучше употребила бы ихъ въ дѣло, чѣмъ многіе изъ нашихъ собратій, и придумала бы средства и пути, какъ увеличить запасы своей пищи, да она съѣла бы всю органическую матерію; помилуйте, ей нуженъ свѣтъ, безъ котораго могутъ обойтись многіе другіе, а не тьма, ей нужна влага, немножко теплоты и она тутъ какъ тутъ. Гдѣ же на бѣломъ свѣтѣ всего этого нѣтъ? Да она тогда рѣшительно вытѣснила бы всѣхъ, да она просто не дала бы вамъ родиться на божій свѣтъ. Итакъ, всѣ утверждаютъ, что простѣйшія существа были первыми но происхожденію. Все добытое человѣческимъ знаніемъ говоритъ въ пользу этого положенія. Если намъ не вѣрите, спросите хоть Густава Егера, написавшаго, микроскопическій міръ". Такъ вотъ въ чемъ экономія. Пиши не хватаетъ и ума не приложить, какъ ее добыть. Случится пища подъ рукой и ладно: живетъ, питается, распложается, не придерживаясь никакихъ экономическихъ теорій, нѣтъ пищи -- дохнетъ, сохнетъ, пропадаетъ, и не пойдетъ искать ее за тридевять земель. Это одно горе. Другое горе не лучше. IIа всякомъ шагу она въ опасности отъ своихъ враговъ и конкурентовъ; какъ ни мало у нихъ природнаго смысла и такта, онѣ все-таки между собою поладили бы; войнъ не затѣваютъ, не затѣвали и никогда не намѣрены затѣвать. Кому Богъ послалъ пищи, тотъ поѣлъ, сытъ и доволенъ; не отнимаетъ одинъ у другого куска хлѣба. Горе у нихъ извнѣ. Разныя корненожки, рѣшетчатки и коловратки нападаютъ на нихъ, пожираютъ ихъ, истребляютъ ихъ, потому что питаются ими, живутъ на ихъ счетъ. Такимъ образомъ тутъ двѣ бѣды: экономія пищи и болѣе сильный врагъ. Не жить бы человѣку на свѣтѣ, еслибъ у него было такихъ два страшныхъ врага.
   Интересно здѣсь еще то обстоятельство, что инфузорія понятія не имѣетъ о томъ, что такое климатъ и не обращаетъ никакого вниманія на всевозможные климаты. Она къ нимъ относится совершенно равнодушно. Выла бы пища и немножко теплоты и ей привольно жить подъ всѣми широтами и долготами земного шара. Стихія ея -- вода. Если она въ борьбѣ съ кѣмъ нибудь изъ климатическихъ условій, такъ только съ температурой. Есть теплота и влага, она является, а наступила сухость или пригрозилъ холодъ, она изчезаетъ. Согласитесь, жизнь не легка- Вѣчная зависимость отъ случая, отъ достатка или недостатка пищи, отъ присутствія или отсутствія теплоты и влаги. И сама не зѣвай, а то прямо попадешь на съѣденіе лютому врагу и ни капли смыслу, ни малѣйшаго умѣнья какъ пособить, какъ помочь горю. Борьба за такое жалкое существованіе необычайно трудна.
   Мы остановимъ здѣсь вниманіе читателя на нѣсколько мгновеній. Въ нашемъ разсказѣ мы попросимъ читателя обратить свое вниманіе на два обстоятельства. Во первыхъ, на ничтожную зависимость инфузорій отъ той сложности условіи, которыя человѣкъ привыкъ называть климатомъ. Мы этимъ хотимъ сказать, что по ученію Дарвина борьба за существованіе съ климатическими условіями вообще чрезвычайно ограничена и второстепенна, что климатъ имѣетъ значеніе лишь по отношенію къ пищѣ. Насколько климатъ благопріятствуетъ развитію пищи въ количествѣ и качествѣ, настолько же онъ споспѣшествуетъ жизни, и на оборотъ.
   Другое обстоятельство, невольно бросающееся въ глаза, заключается въ томъ, что каждый человѣкъ привыкъ всѣ свои конкретныя понятія о своемъ собственномъ организмѣ переносить на всѣ живыя существа. Даже глубокіе ученые не могутъ отрѣшиться отъ этихъ предвзятыхъ взглядовъ, а мы имѣемъ дерзость аппелировать къ здравому смыслу нашихъ читателей, неослѣпленныхъ никакими теоріями и системами, и просить ихъ отрѣшиться отъ многихъ предразсудковъ, внесенныхъ въ науку прежними изслѣдователями. Такъ, каждый человѣкъ привыкъ къ тому, что у него сидитъ голова на плечахъ, что у него тіара глазѣ, ушей, что у него цѣлый пищеварительный аппаратъ съ драгоцѣннѣйшимъ любимцемъ всей почтеннѣйшей публики -- съ желудкомъ, въ которомъ Ванъ-Гельмонтъ помѣстилъ своего Архея и т. д. Привыкши къ этимъ неизбѣжнымъ условіямъ своего организма, человѣкъ никакъ не можетъ допустить жизни безъ какой нибудь изъ этихъ частей. Подумайте, какъ въ самомъ дѣлѣ обойтись безъ желудка или безъ глазъ, безъ ушей, а тѣмъ болѣе безъ головы? Уму непостижимо. А между тѣмъ это такъ часто бываетъ, и животное живетъ. Чтобы жить на свѣтѣ, непремѣнно надо ѣсть, стало быть желудокъ нуженъ во что бы ни стало и притомъ желудокъ обособленный, спеціальный, гдѣ бы могъ свободно помѣститься Архей и отправлять свою обязанность. Не тутъ-то было. По изслѣдованіямъ Николе оказывается, что у нѣкоторыхъ животныхъ, стоящихъ на самой низшей ступени развитія, нѣтъ никакого желудка, какъ мы его понимаемъ, а дѣло происходитъ такъ. Все равно какая нибудь часть тѣла такого животнаго приходитъ въ столкновеніе съ постороннимъ тѣломъ, съ кускомъ пищи. Въ этомъ мѣстѣ на поверхности. организма образуется родъ пузырька; пузырекъ, сплющиваясь въ центрѣ, образуетъ ямочку болѣе или менѣе глубокую, въ которую и погружается приставшій кусокъ пищи. Тогда-то начинается пищевареніе, работа кипитъ; еще такъ недавно обыкновенная внѣшняя поверхность теперь стала желудкомъ, и ничего, дѣло идетъ на ладъ. Кончилось пищевареніе, годное всосалось, негодное отдало; желудокъ изчезъ какъ ни въ чемъ не бывало; онъ образовался совершенію случайно и существовалъ лишь временно. Присутствіе пищи вызвало его, какъ только миновала надобность въ немъ, онъ изчезъ и слѣдъ его простылъ. Спустя нѣсколько времени таже исторія повторится въ другой части тѣла и все но прежнему будетъ обстоять благополучно.
   Или, вотъ другой случай. Изъ опытовъ Трамбле мы узнаемъ весьма интересную вещь. Конечно, каждый читатель очень хорошо знаетъ, что кожа кожей, а желудокъ желудкомъ. Смѣшно было бы, еслибъ мы кому нибудь страдающему разстройствомъ желудка сказали: "ну, если, любезный, у тебя желудокъ не варитъ, такъ ѣшь кожей." Каково посмотрѣлъ бы на насъ такой паціентъ! А между тѣмъ есть же такіе счастливцы на свѣтѣ, которые нисколько этимъ не стѣсняются. Взялъ Трамбле гидру, накормилъ ее, и убѣдился, что у нея желудокъ -- обыкновенный просторный мѣшокъ, бездонная бочка. Въ сердцахъ Трамбле взялъ эту гидру и выворотилъ ее шиворотъ на выворотъ, такъ что внутренняя поверхность (т. е. Желудокъ) сдѣлалась внѣшнею (т. е. кожей), а внѣшняя поверхность превратилась во внутреннюю и что же вы думаете? поручили ей заняться пищевареніемъ и кожа исправно сослужила службу желудка. Помните, читатель, какъ господа Гексли да Спенсеръ утверждали, что отправленіе предшествуетъ организаціи? Послѣ этого вѣрь имъ. Но ихъ мнѣнію, пищевареніе предшествуетъ желудку и конечно только желудку, а тутъ понадобилось, такъ и кожа превратилась въ желудокъ.
   Далѣе, никто, конечно, не сомнѣвается въ важности для насъ глаза и уха. Что мы безъ нихъ? Вся наша наука -- ихъ дѣло, ихъ достояніе. Глазъ и ухо намъ до того дороги, что мы желали бы ихъ видѣть въ каждомъ божьемъ созданьи, и мы чувствуемъ самое сильное сожалѣніе и состраданіе къ обиженному этими органами. Человѣкъ вѣдь сострадателенъ къ меньшимъ братьямъ! Съ такимъ душевнымъ настроеніемъ ученые столкнулись съ маленькимъ животнымъ изъ семейства Ребровика (Aenophora), и нашли у него на тѣлѣ маленькую бородавочку съ желтымъ или краснымъ пятномъ на концѣ. То ли это глазъ, то ли это ухо, то ли это ни се ни то, Богъ его вѣдаетъ. Шишка эта привела въ недоумѣніе и поставила въ тупикъ многихъ ученыхъ и Мильнъ-Эдварса и Бурмейстера {Бурмейстеръ. Зоономическія письма. Стр. 170.}. А все потому, что надо же возложить на это животное наши конкретныя понятія. Вотъ вамъ еще одно доказательство, на сколько отправленіе предшествуетъ организаціи. Животное этой шишкой преспокойно совершаетъ всѣ тѣ отправленія, которыя мы привыкли видѣть обособленными въ цѣлой серіи органовъ, и съ нашей стороны величайшая ошибка мѣрить другихъ своимъ аршиномъ. Напротивъ того, каждое животное живетъ по своему и сообразно своимъ органамъ, своей конструкціи. Жизнь -- понятіе условное, относительное. Каждое существо отстаиваетъ ее сообразно своимъ потребностямъ и сообразно этимъ потребностямъ совершается и борьба за нее.
   Поэтому какъ ни мизерна жизнь этого ничтожнаго созданьица -- инфузоріи, все же въ ней проглядываетъ сильное стремленіе размножиться до безконечности и наполнить собою весь міръ. И этимъ стремленіемъ природа надѣлила всѣхъ своихъ организованныхъ чадъ отъ мала до велика, какъ растенія, такъ и животныхъ, предоставивъ каждому извѣстную долю ума, которымъ каждый изъ нихъ руководствуется насколько возможно лучше. Оплошалъ -- самого себя и вини, не сваливай на другихъ. Стремленіе это въ любомъ существѣ до того велико и сильно, что, не будь на то Господня воля, каждая тварь въ относительно короткое время завербовала бы весь земной шаръ. Въ доказательство этому можно привести множество весьма крупныхъ и осязательныхъ фактовъ. Такъ, по открытіи Америки, а потомъ я въ Австраліи европейцы завезли туда но нѣскольку экземпляровъ рогатаго скота и лошадей; и чтоже? въ самое короткое время животныя эти расплодились тамъ въ огромномъ множествѣ, бродятъ тамъ по обширнымъ лугамъ многочисленными стадами, многія изъ нихъ даже одичали и теперь намъ Америка и Австралія присылаютъ мясной экстрактъ, шкуры, сало и тому подобное. Триста лѣтъ тому назадъ ввезли нѣсколько лошадей испанской породы въ Южную Америку и вотъ тамъ теперь по вычисленію Гумбольда въ пампасахъ Лаплаты свободно бродитъ болѣе 3 милліоновъ лошадей. А рогатый скотъ до того размножился тамъ же, что ежегодно оттуда вывозятъ до 30,000 шкуръ. Даже животныя предпочитаютъ свободу Америки европейской стѣсненности. На обширныхъ равнинахъ той же Лаплаты мало-но малу изчезли прежніе виды растеній, которыхъ вытѣснили новыя растенія, ввезенныя туда изъ Европы.
   Такимъ стремленіемъ къ размноженію нѣкоторыя животныя намъ особенно даютъ себя чувствовать. Сущее наказаніе для непривычнаго человѣка русская изба въ отдаленныхъ нашихъ захолустьяхъ. Переночевать въ русской избѣ подчасъ нѣтъ никакой возможности. Если не васъ лично, то ваши вещи изгрызутъ легіоны мышей или крысъ, которыхъ самка обыкновенно плодится отъ трехъ до шести разъ въ годъ и зараза, приноситъ не менѣе 4 или 6 дѣтенышей, При такомъ способѣ размноженія отъ одной пары въ нѣсколько лѣтъ можетъ образоваться потомство, которому мало будетъ мѣста не то что въ избѣ, или въ селѣ, а на всемъ земномъ шарѣ. Кого изъ иностранцевъ по поразитъ то несмѣтное множество клоповъ и таракановъ, которыми кишитъ любая русская изба отъ Кавказа до Алтая, отъ Амура и до Днѣпра. Мы знаемъ за положительно вѣрное, что въ нѣкоторыхъ домахъ въ Чердыни рѣдкій день подается къ столу супъ, изъ котораго не пришлось бы вытащить одного или двухъ разваренныхъ таракановъ. Намъ нерѣдко приходилось посѣщать квартиры, гдѣ стѣны, у которыхъ стоитъ кровать, испещрены кровавыми пятнами отъ убитыхъ клоповъ слѣды ожесточенной борьбы за сонъ несчастнаго квартиранта съ ненавистнымъ животнымъ. Мы видѣли въ одной изъ провинціальныхъ больницъ одного умопомѣшаннаго съ длинными густыми волосами, изъ коихъ каждый былъ усаженъ гирляндами вшей, сидѣвшихъ рядами какъ четки, и другого нищаго, усѣяннаго съ головы до ногъ вшами какъ звѣзды небесныя въ темную осеннюю ночь на небосклонѣ. Одинъ чесоточный клещъ можетъ заразить и покрыть цѣлый пріютъ дѣтей своимъ несмѣтнымъ потомствомъ. Слонъ животное очень медленно размножающееся. Онъ такъ счастливъ, что начинаетъ плодиться лишь въ самомъ зрѣломъ возрастѣ, когда ему минетъ, по крайней мѣрѣ, лѣтъ 30 и въ плодовитости его перещеголяетъ всякая букашка Куча дѣтей для него была бы невыносимой обузой и скромность его въ этомъ отношеніи достойна похвалы и подражанія. Слонъ обыкновенно плодится отъ 30 лѣтняго возраста до 90 лѣтъ. Этотъ періодъ немногимъ больше періода жизни какого нибудь Канта, этого слона среди людей, прожившаго ровно 80 лѣтъ и хотя Кантъ не оставилъ по себѣ никакого другого потомства, кромѣ "Критики чистаго разума", но слонъ за этотъ періодъ времени произвелъ бы maximum 6 ребятъ. Несмотря на такое медленное и умѣренное размноженіе, все-таки, при благопріятныхъ обстоятельствахъ, въ какія нибудь 500 лѣтъ слонъ могъ бы размножиться до 15 милліоновъ особей.
   Плодовитость человѣка также бываетъ подчасъ поразительна. Недаромъ Господь Богъ обѣщалъ Израилю, что потомство его сильно расплодится и численностью своею будетъ равнятся песку на берегу морскомъ. Евреевъ и до сихъ поръ не покидаетъ надежда на исполненіе этого обѣщанія, въ силу чего остальнымъ народамъ, конечно, пришлось бы выдержать сильную борьбу за существованіе. Впрочемъ до этого очень далеко... Народонаселеніе любой страны при благопріятныхъ условіяхъ могло бы удвоиться каждые 25 лѣтъ и тогда чрезъ нѣсколько тысячелѣтіи было бы гораздо тѣснѣе на земномъ шарѣ, чѣмъ это воображалъ себѣ Расплюевъ объ Англіи и боксъ былъ бы тогда неизбѣжно въ ходу. Профессоръ Флоринскій приводитъ два интересныхъ случаи человѣческой плодовитости. "Въ запискахъ В. А. Нащокина подъ 1755 годомъ разсказывается слѣдующій фактъ: шуйскаго уѣзда у крестьянина Якова Кирилова съ первою женою 21 брюхо, въ томъ числѣ 4 четверни, 7 тройней, 10 двойней, всего 57 человѣкъ; съ другой женой 7 брюхъ, всѣ по двойни, въ томъ числѣ одна тройня, итого 15 человѣкъ. Всѣхъ было 72 человѣка, а выше описанный крестьянинъ имѣетъ отъ роду 70 лѣтъ. Другой фактъ: того же шуйскаго уѣзда крестьянинъ Федоръ Васильевъ, женатый два раза, имѣлъ отъ обоихъ браковъ 87 дѣтей. Первая жена въ 27 родахъ имѣла: четыре раза по 4 (16), семь разъ по 3 (21), шестнадцать разъ по 2 (32), всего 69. Вторая жена два раза родила тройни, шесть разъ двойни, а всего 18. Васильеву было тогда 75 лѣтъ, а изъ дѣтей были живы 8и Случаи эти замѣчательны между прочимъ тѣмъ, что были въ одной и той же мѣстности въ шуйскомъ уѣздѣ (См. профес. Флоринскаго Усовершенствов. и вырожд. человѣч. рода стр. 65). Несмотря на примѣры такой плодовитости, распространеніе человѣчества далеко еще не достигло тои цифры и той густоты, чтобъ можно было опасаться какихъ нибудь дурныхъ послѣдствій въ самомъ отдаленномъ будущемъ. Въ доказательство этого мы приведемъ нѣкоторыя любопытныя цифры изъ статистики Гауснера. Сенскій департаментъ Франціи имѣетъ 226,250 жителей на одну квадратную милю, а Миддьсексширъ 169.112 жит. на 1 кв. милю. Чтобъ дойти до такой цифры населенія по всему земному шару мало тысячелѣтій. Но это крайности. Неаполитанская провинція содержитъ 41,663 жит. на 1 кв.м.; женевскій кантонъ 16,074; восточная Фландрія 14,530; сѣверная Голландія 11,676; базельскій кантонъ 10,933; западная Фландрія 10,501. Цифры эти доказываютъ, что если мы примемъ нормой среднее населеніе въ 10,000 жителей на одну квадратную милю, то это весьма умѣренная и даже желательная норма. Мы считаемъ эту цифру потому умѣренною, что какая нибудь Бельгія имѣетъ около 10,000 жителей на одну квадр. милю и производитъ 40,620 гектолитровъ хлѣба на одну квадрат. милю -- количество слишкомъ достаточное для прокормленія съ избыткомъ такой массы людей. Принимая 10,000 жителей на 1 квадр. милю за среднюю норму, мы легко убѣдимся, что одна какая нибудь Бразилія можетъ вмѣстить у себя страшную массу людей. Бразилія, какъ извѣстно, содержитъ 151,973 кв. мили. Полагая по 10,000 жителей на кв. милю, получимъ для Бразиліи 1.519,730,000. Одна Бразилія слѣд. можетъ свободно и теперь вмѣстить въ себѣ все современное человѣчество. Соединенные штаты Сѣверной Америки имѣютъ пространство въ 166.936 кв. м. Мы охотно помѣстили бы туда все человѣчество, такъ какъ оно могло бы тамъ разселиться въ количествѣ 8000 на кв. милю, что не было бы особенно обременительно для этой плодородной страны, и густотой населенія равнялось бы тогда развѣ Ломбардіи, имѣющей 8,024 жит. на кв. м. Россія содержитъ 309,878 кв. миль. Полагая по 10,000 жит. на кв. милю, для того, чтобъ заселить эту необъятную страну бельгійской или ломбардской густотой потребуется масса людей, втрое превышающая все наличное нынѣ существующее человѣчество. Между тѣмъ Европа, которая считается самою густо-населенною частью свѣта, имѣетъ всего но 1,595 жителей на одну кв. м. Она дѣйствительно несравненно населеннѣе остальныхъ частей свѣта. Въ Азіи приходится 1,020 на кв. м.; въ Африкѣ всего но 183; въ Америкѣ по 106; а въ Австраліи всего какихъ нибудь 15 человѣкъ на кв. м. Чтобы на всемъ земномъ шарѣ дойти до населенія въ 10,000 жителей на каждую кв. м., понадобится такая масса людей, цифру которой мы боимся привести здѣсь, потому что отъ нея лишь зарябитъ въ глазахъ читателя. Отсюда ясно, что человѣчество еще долго можетъ безъ всякихъ опасеній размножаться въ волю, тѣмъ болѣе, что такихъ чрезмѣрныхъ крайностей не допуститъ сама природа или сила вещей. Зависимость человѣчества, съ одной стороны, отъ количества и качества пищи, съ другой, отъ сложной комбинаціи соціальныхъ условій не допуститъ до этихъ чрезмѣрныхъ крайностей. Въ этомъ насъ убѣждаютъ факты изъ жизни животныхъ и растеній. Такъ, напримѣръ, островъ св. Елены, извѣстный въ исторіи человѣчества тѣмъ, что пріютилъ у себя человѣка, которому мало было всего свѣта и тѣсно во всей Европѣ,-- этотъ островъ еще въ XVI столѣтіи весь былъ покрытъ лѣсомъ. Европейцы завезли съ собой туда козъ и свиней. Животныя эти развелись тамъ очень сильно, объѣли всѣ молодыя деревья и до того истребили растительность, что чрезъ два столѣтія тамъ уже нисколько не было лѣсу, такъ что не изъ чего было заказать гробъ Наполеону. Такое посягательство на растительный міръ сильно отозвалось на животныхъ: одни изъ нихъ стали уменьшаться въ числѣ, другія совсѣмъ начали изчезать Такъ, тамъ теперь находятъ ископаемыхъ моллюсковъ, которыя нигдѣ больше не встрѣчаются и которыя вѣроятно изчезли вслѣдъ за истребленіемъ прежней растительности. "На островъ Жуанъ-Фернандецъ въ Хилійскомъ морѣ моряки высадили козъ и послѣднія быстро размножились. Испанцы, чтобы помѣшать охотиться здѣсь флибустіерамъ и другимъ мореплавателямъ, водворили здѣсь собакѣ для уничтоженія козъ. Результатомъ этого было то, что собаки, охотясь за козами, быстро увеличились въ числѣ особей и совершенно истребили козъ, а потомъ число собакъ, въ свою очередь, стало быстро уменьшаться" {Ролле. Ученіе Дарвина. Стр. 130.}.
   Въ холмскомъ уѣздѣ псковской губерніи замѣчено въ послѣднее время, что число умирающихъ тамъ превышаетъ.число рождающихся. Такъ, въ 1866 г. умерло на 72 человѣка больше, чѣмъ родилось; въ 1867 г. эта цифра возрасла уже до 263; а въ слѣдующемъ 1868 году она вдругъ достигла 1726. Наконецъ втеченіе одной первой половины 1869 года умерло больше чѣмъ родилось на 1112 человѣкъ. Эти печальныя цифры тѣмъ болѣе любопытны, что вѣрность ихъ не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію, такъ какъ онѣ позаимствованы изъ реферата, представленнаго президентомъ общества псковскихъ врачей.
   Альпійскія области Франціи въ послѣднее время потерпѣли значительное уменьшеніе народонаселенія. Маршъ приводитъ цитату политико-эконома Бланки, который утверждаетъ, что "вся горная часть альпійскихъ областей являетъ признаки такого оскудѣнія, которое не имѣетъ себѣ подобнаго и представляетъ мѣстами невыразимо ужасающій видъ совершенно безплодной пустыни. Истребленіе лѣсовъ лишило тысячи мѣстностей воды и топлива. Между Греноблемъ и Бріансономъ, въ долинѣ Романшъ, многія селенія терпятъ такой недостатокъ въ лѣсѣ, что вынуждены для печенія хлѣба употреблять вмѣсто топлива высушенный на солнцѣ коровій навозъ. Мало того, даже и это топливо они имѣютъ въ такомъ недостаткѣ, что вынуждены печь хлѣбъ заразъ на цѣлый годъ и хлѣбъ до того твердѣетъ, что потомъ его рубятъ топоромъ. Бланки видѣлъ хлѣбъ въ сентябрѣ, который при немъ же былъ испеченъ еще въ январѣ" {Маршъ. Человѣкъ и природа. Стр. 254}. Вслѣдствіе истребленія лѣсовъ, тамъ стала изчезать растительность и особенно кормовыя травы, что повлекло за собою истребленіе скота, такъ что теперь тамъ трудно встрѣтить лошадь или рогатую скотину, а затѣмъ стало уменьшаться и людское населеніе. Такъ, по донесенію префекта нижнеальпійскаго департамента тамъ населеніе уменьшилось на 5,000 человѣкъ къ пятилѣтній періодъ съ 1846 по 1851 г. Съ другой стороны, мы представимъ фактъ необыкновеннаго увеличенія народонаселенія. До отдѣленія Сѣверо-Американскихъ штатовъ отъ метрополіи, т. е. до конца прошлаго столѣтія тамъ обитало всего два съ половиною милліона людей, а съ тѣхъ поръ до настоящаго времени число жителей возрасло тамъ до 32 милліоновъ и возрастаетъ съ каждымъ днемъ. При равенствѣ другихъ условій, мы ничѣмъ инымъ не беремъ себѣ нрава объяснить этотъ фактъ, какъ только особенностью ихъ соціальнаго быта, такъ какъ климатическія и всякія космическія условія, само собою разумѣется, не могли измѣниться въ такое короткое время.
   Изъ этихъ немногихъ и краткихъ намековъ, подобныхъ которымъ можно привести тысячи, читатель легко могъ убѣдиться, какая тѣсная зависимость между общими я частными явленіями всего органическаго міра. Читатель не могъ не замѣтить, какъ сильно стремленіе всякой твари размножиться до безконечности и какъ каждая тварь зорко слѣдитъ за всѣмъ окружающимъ и не упуститъ ни малѣйшаго случая, ни малѣйшаго, даже самаго маловажнаго обстоятельства, которымъ она могла бы съ выгодою воспользоваться для своего распространенія, на завоеваніе доли господства, на укрѣпленіе своего рода и потомства на лонѣ природы, ма торжество своей династіи на тронѣ своего отечества. Несмотря на бездну препятствій для достиженія этой узко-эгоистической цѣли, каждая тварь ищетъ ослабить хоть одно какое нибудь препятствіе и, если это ей удается, она тотчасъ же подвинется впередъ на пути прогресса для возвеличенія своего рода и племени. И чѣмъ сложнѣе борьба, чѣмъ запутаннѣе задача, тѣмъ больше прилагаетъ она стараній, тѣмъ упорнѣе напрягаетъ она всѣ свои усилія для одержанія побѣды. Чѣмъ ниже тварь, чѣмъ меньше у нея шансовъ на счастливый исходъ нескончаемой борьбы, тѣмъ сильнѣе ея плодовитость. Изъ десятковъ и сотенъ тысячъ сѣмячекъ, личинокъ, яичекъ хоть одно да не пропадетъ и сохранитъ въ цѣлости фамильный типъ. Извѣстно, какъ всѣ знатные роды заботятся, чтобы непремѣнно оставить по себѣ мужское поколѣніе, прямого наслѣдника своего рода, имени, имущества и разнаго рода заслугъ. И чѣмъ знатнѣе, родовитѣе, именитѣе тотъ или другой тузъ, тѣмъ сильнѣе въ немъ потребность и стремленіе увѣковѣчить себя длиннымъ рядомъ поколѣній. И чѣмъ сильнѣе видъ того или другого животнаго, тѣмъ больше въ немъ возрастаетъ страсть къ разложенію, къ завоеванію исключительнаго господства. И чѣмъ выгоднѣе монополія или привилегія, тѣмъ сильнѣе держатся за нее обладающіе ею; тѣмъ упорнѣе отстаиваютъ ее заинтересованные въ ней. Трудно понять и почти невозможно сообразить, какъ можетъ справиться природа съ такою кучей обязанностей, добровольно ею самой на себя возложенныхъ; сколько силы, воли и такта нужно имѣть, чтобы выйти ликующею, ясною, свѣтлою изъ такого хаоса столкновеній, изъ такой сложной комбинаціи запутанныхъ положеній. Самъ Дарвинъ отказывается обозначить вполнѣ и съ математической точностью тѣ пути, которыя она избирала и избираетъ для проведенія своихъ идей, для стройнаго веденія своего хозяйства, для превращенія борьбы за существованіе въ дивную гармонію и равновѣсіе всего міра. Не можетъ она на всѣхъ угодить, не можетъ она одинаково со всѣми ладить; больно и тяжело ей выслушивать стоны и жалобы обиженныхъ. Она внимаетъ лишь голосу торжествуюищихъ. Но не даетъ она, зазнаться и послѣднимъ. Каждый радъ бы завладѣть всѣмъ міромъ; каждому охота сдѣлать свое господство преобладающимъ и подавить, поработить, подчинить себѣ все остальное; но природа не любитъ такого исключительнаго деспотизма и ведетъ къ истребленію такихъ тунеядцевъ, которые выѣзжаютъ на чужой шеѣ. Нѣкоторые муравьи похищаютъ особей другого вида и превращаютъ ихъ въ рабовъ, которыхъ обязанность -- кормить своихъ господъ и выносить ихъ на прогулку. Но муравей-господинъ околѣваетъ съ голоду, хотя бы возлѣ него тутъ же лежалъ бы кормъ, если нѣтъ раба, который бы его покормилъ, и потому этотъ родъ муравьевъ плохо размножается и на каждомъ шагу гибнетъ отъ недостатка самостоятельной дѣятельности.
   Дарвинъ говоритъ, что для насъ темны и запутаны тѣ преграды, которыя останавливаютъ стремленія и порывы всякой твари размножаться до безконечности. Для него, повидимому, недостаточенъ тотъ общій міровой законъ, который онъ провелъ по всему органическому міру и обобщилъ въ борьбу за существованіе. Онъ какъ будто отказывается объяснить намъ всѣ условія жизненной процедуры, такой простои, но столь наглядной и многозначущей причиной. Даже наука о человѣкѣ, повидимому, столь хорошо изученномъ и притомъ лучше всякаго другого животнаго, не даетъ полнаго отвѣта на этотъ сложный вопросъ. И въ самомъ дѣлѣ, этотъ могиканъ творенія, такъ охотно хвастающійся своимъ великимъ и неотъемлемымъ достояніемъ -- умомъ и своимъ несомнѣннымъ превосходствомъ надъ всѣми остальными тварями, однакожъ немногимъ превзошелъ остальные виды животныхъ въ уничтоженіи преградъ и препятствій для своего распространенія и болѣе обезпеченнаго существованія. Онъ даже хорошенько не знаетъ, какія преграды дѣйствительно мѣшаютъ его непреодолимому стремленію къ большему умноженію и лучшему обезпеченію своего существованія.
   Но если наука не выяснила намъ этого окончательно и вполнѣ, то приблизительно вѣрно намъ это обозначилъ Дарвинъ своимъ ученіемъ о борьбѣ за существованіе, которое у него распадается На зависимость органическихъ тварей отъ окружающихъ условіи, отъ такъ называемаго климата, на зависимость отъ наличнаго количества пищи, откуда вытекаетъ зависимость однихъ отъ другихъ, господство и соподчиненность однихъ другимъ; средства къ достиженію этихъ цѣлей и результаты ими добытые. Мы коснемся этихъ вопросовъ по мѣрѣ силъ и возможности.
   

II.

   Гумбольдъ опредѣляетъ климатъ въ слѣдующихъ словахъ: "собраніе атмосферическихъ условій, которыя производятъ чувствительное впечатлѣніе на наши органы: это именно: температура, влажность, давленіе атмосферы, опредѣляемое барометромъ; тишина атмосферы, вѣтры, болѣе или менѣе сильная напряженность атмосфернаго электричества, чистота воздуха или присутствіе тѣхъ или другихъ смертоносныхъ міазмъ и наконецъ степень чистоты и прозрачности неба." Все это, конечно, преимущественно но отношенію къ человѣку, а не ко всѣмъ тварямъ, вообще. Изъ всѣхъ этихъ условій главнѣйшую роль по отношенію ко всему органическому міру играетъ температура, присутствіе или отсутствіе теплоты. Постоянный или чрезмѣрный холодъ уничтожаетъ или вовсе не допускаетъ никакой органической жизни, но и крайняя теплота при отсутствіи всякой влаги также мѣшаютъ органической жизни, какъ это видно въ абсолютныхъ пустыняхъ. Но за то вездѣ, гдѣ только есть немножко теплоты и немножко влаги, тамъ начинаетъ играть жизнь и надо признаться, что чѣмъ больше того и другого, чѣмъ разнообразнѣе ихъ комбинація и взаимная смѣняемость, тѣмъ роскошнѣе жизнь, тѣмъ богаче и отраднѣе ея разнообразіе. Такимъ образомъ, мы можемъ формулировать это положеніе такъ: гдѣ господствуетъ крайняя температура, тамъ органической жизни нѣтъ, а стало быть нѣтъ никакой борьбы или такая ничтожная, что объ ней и говорить не стоитъ. Тамъ же, гдѣ показалась органическая жизнь, тамъ уже завязалась борьба и притомъ борьба со стихіями. Чѣмъ меньше средствъ у растенія или животнаго отстоять свое существованіе, оградить себя искуственно отъ крайнихъ и рѣзкихъ насилій атмосферы, тѣмъ мы его считаемъ ниже, несовершеннѣе, ничтожнѣе. Собственно говоря, даже человѣкъ, какъ и всякая инфузорія, цѣликомъ зависятъ отъ атмосферы: ни инфузорія, ни человѣкъ не могутъ перенести извѣстнаго предѣла теплоты, но разница межъ ними лишь та, что инфузорія сама по себѣ лишена способности защищать свою теплоту, и является лишь тамъ, гдѣ уготована для нея эта теплота; человѣкъ же обладаетъ всѣми возможными средствами искуственно создавать для себя какую ему угодно теплоту. Травка-былинка засыхаетъ, умираетъ съ наступленіемъ холода и оживаетъ съ появленіемъ тепла. Дерево организовалось со способностью выдержать напоръ неблагопріятныхъ атмосферныхъ вліяній и въ этомъ вся ихъ разница. Такимъ образомъ Дарвинъ полагаетъ, что крайній холодъ и крайняя засуха суть несомнѣнныя препятствія, мѣшающія произвольному размноженію растительныхъ и животныхъ организмовъ.
   Нужно сознаться, что Дарвину слѣдуетъ высказать большое спасибо за потраченный имъ трудъ и знанія на то, чтобъ ограничить то преувеличенное значеніе климата, которое до него господствовало. Не только обыкновенная публика, но даже большая часть ученыхъ приписывали климату самое разнообразное вліяніе. Каждая мѣстность считалась родиной и отечествомъ исключительно ей одной свойственныхъ растеній, животныхъ и даже человѣка. Распространеніе того или другого вида растеній или животныхъ обусловливалось чуть не одними лишь климатическими условіями. Численность и внѣшнія формы, тотъ или другой цвѣтъ, живучесть, физическія и физіологическія свойства организаціи, какъ-то: тѣлосложеніе, ростъ, наступленіе періода зрѣлости, большая или меньшая плодовитость, продолжительность жизни -- все это приписывалось климату безъ всякаго разбора. Отсюда пошли еще дальше. Нашъ братъ-медики взвалили на климатъ чуть не всѣ болѣзни. Потомъ степень цивилизаціи и культуры, соціальное устройство, развитіе и процвѣтаніе науки и особенно искуствъ, наконецъ, разныя историческія событія, религія и нравственность, появленіе или отсутствіе великихъ людей -- все это старались объяснить тѣмъ или другимъ климатомъ. Все это считалось прочно установленною въ наукѣ и несомнѣнною истиною. Хотя и прежде проявлялись сомнѣнія въ безусловной вѣрности этихъ рутинныхъ взглядовъ, но никто ихъ не пошатнулъ и не потрясъ такъ мощно, какъ Дарвинъ. Онъ первый высказалъ такъ утвердительно и прямо тотъ взглядъ, что климатъ имѣетъ лишь преимущественное вліяніе по отношенію къ пищѣ. Даже тамъ, говоритъ онъ, гдѣ дѣйствуетъ, напримѣръ, крайній холодъ, его прямому и непосредственно гибельному вліянію подвергаются лишь самые слабые субъекты, которые не накопили жиру, не запаслись пищей. Въ другомъ мѣстѣ онъ говоритъ, что "четвероногія животныя иногда рождаются безъ волосъ и существуютъ голыя породы животныхъ, но нельзя еще заключить, что явленіе это вызвано вліяніемъ жаркаго климата. Жаръ подъ тропиками нерѣдко бываетъ причиной того, что овцы теряютъ свое руно, съ другой стороны, холодъ и сырость вывиваютъ усиленный ростъ волосъ; но весьма вѣроятно, что эти перемѣны ничто иное, какъ усиленный процессъ обычнаго линянія, а кто, спрашиваетъ Дарвинъ, можетъ и возьмется рѣшить, насколько это линяніе или густой мѣхъ арктическихъ животныхъ или ихъ бѣлый цвѣтъ зависятъ отъ непосредственнаго вліянія суроваго климата и насколько отъ сохраненія наиболѣе приспособленныхъ недѣлимыхъ втеченіи многихъ поколѣній?" {Дарвинъ. Прирученныя животныя. стр. 450.} Разведите въ любомъ мѣстѣ какія нибудь экзотическія садовыя растенія и они непремѣнно заглохнутъ; ихъ выживутъ туземныя растенія, и вы охотно поддадитесь обману, увѣритесь, что эти растенія несвойственны нашему климату, не выносятъ его, и потому пропадаютъ. Но тѣ же самыя растенія, посаженныя или посѣянныя въ хорошо огороженномъ мѣстѣ, защищенныя въ хорошо содержащемся саду отъ животныхъ и другихъ дикихъ растеній, преспокойно вынесутъ нашъ климатъ и будутъ процвѣтать въ немъ, какъ у себя дома. Культура смѣется надъ климатомъ! Или, посадите у себя въ саду нѣсколько кустовъ пшеницы, они отлично примутся, заколосятся, наберутъ сѣмянъ и готовы созрѣть, но вы ничего не получите, потому что стаи птицъ на перерывъ ограбятъ вашу пшеницу и съѣдятъ до единаго зернышка; вы опять подумаете, что вашъ климатъ не благопріятствуетъ развитію и процвѣтанію арнаутки или кубанки или другихъ сортовъ пшеницы и горько ошибетесь. Сосѣдъ вашъ былъ несравненно практичнѣе васъ; онъ засѣялъ тою же пшеницею цѣлое огромное поле и для этой цѣли взялъ отборныя зерна и хорошо обработалъ землю, предварительно удобривъ ее. У него великолѣпные всходы. Хотя и налетали разныя враждебныя птицы, хотя онѣ и попользовались чужою собственностью, по количество сѣмянъ на столько превосходило потребность непрошеныхъ гостей, что почти незамѣтна была ихъ предосудительная дѣятельность. Дружная ассоціація огромнаго количества колосьевъ спасла ихъ отъ враждебныхъ нападковъ, и въ борьбѣ за свое существованіе съ птицами они вышли побѣдителями, единственно благодаря значительной своей численности и степени культуры. Только этимъ путемъ они въ состояніи спасти свой родъ отъ одичанія и отъ окончательнаго истребленія. Не то не сдобровать имъ. Ихъ давно вытѣснили бы дикія орды варваровъ, враждующихъ со всякой культурой. Какъ видите, климатъ здѣсь не принимался во вниманіе вовсе. Его вліяніе могло быть развѣ только косвенное.
   Теккерей гдѣ-то говоритъ, что иногда самое пустое обстоятельство, какая нибудь бездѣлица можетъ имѣть нескончаемое вліяніе на всю жизнь и направить ее вовсе не туда, куда она пошла бы, не будь этого казуса. Такъ представьте себѣ, еслибъ кто нибудь изъ родственниковъ въ шутку перепугалъ бы мать Дарвина въ то время, какъ она была имъ беременна. Это потрясло бы ее, она преждевременно родила бы слабаго и хилаго ребенка -- поди тогда и жди его ученія еще цѣлое столѣтіе. Пожалуйста, не выводите отсюда, что мы вѣримъ въ случай или въ предопредѣленіе вещей; нисколько. Напротивъ того, мы положительно убѣждены въ законной и причинной связи всѣхъ явленій. Всякому извѣстно, что въ любомъ городѣ живутъ кромѣ людей и кошки; всѣмъ, конечно, извѣстно, что кошекъ держатъ для ловли мышей. Но кошки обжорливы и не довольствуются городскими мышами, а потому онѣ отправляются на поиски въ поле, гдѣ истребляютъ полевыхъ мышей. Тамъ, гдѣ совершается эта охота, эта война, вы найдете очень много шмелиныхъ гнѣздъ, потому что злѣйшія ихъ враги -- полевыя мыши -- житья не знаютъ отъ еще болѣе злѣйшихъ непріятелей кошекъ. Слѣдствіемъ этого, однако, бываетъ то, что шмели распложаются въ огромномъ количествѣ. Они очень любятъ красный клеверъ и наслаждаются его нектаромъ, конечно не даромъ, потому что въ благодарность за эту сладость они содѣйствуютъ его оплодотворенію, стало быть и обширному распространенію. Кировы поѣдаютъ этотъ клеверъ, вы получаете хорошія сливки и у васъ краснощекіе ребята. Такъ проста эта запутанность отношеній! Согласитесь, однакожъ, что климатъ тутъ ни причемъ и его участіе во всемъ этомъ процессѣ лишь второстепенное.
   Что климатъ нельзя считать исключительно обусловливающей силой, отъ которой зависитъ жизнь и существованіе растенія или животнаго, Дарвинъ приводитъ такое соображеніе. Почти въ каждомъ англійскомъ графствѣ пользуются общей извѣстностью до 200 растеній; всѣ они подвергались втеченіе огромнаго періода времени значительнымъ разницамъ въ климатѣ и почвѣ, что, однакожъ, не мѣшаетъ имъ до того быть одинаковыми, точно ихъ одна мать родила. Съ другой стороны, извѣстны многія птицы, насѣкомыя, животныя и растенія, которыя распространены но обширнымъ частямъ свѣта и однако же сохраняютъ совершенно одинаковые признаки и мало заботятся о различіи въ климатѣ {Дарвинъ. Прируч. животн. Стр. 312.}.
   Мы выше сказали, что изъ всѣхъ климатическихъ условій важнѣйшую роль играетъ температура и вліяніе ея на плодовитость растеній кажется неоспоримою и притомъ несравненно значительнѣе, чѣмъ на плодовитость животныхъ. Но тѣмъ по менѣе нельзя считать это условіе абсолютно неизмѣннымъ. Такъ, Дарвинъ приводитъ въ примѣръ растеніе (Zephyrantis candide), которое родомъ изъ умѣренно теплыхъ береговъ Лагілатът, но оно засѣвается само собою въ горячихъ сухихъ мѣстностяхъ, близь Лимы, а въ Іоркширѣ противостоитъ сильнѣйшимъ морозамъ. Дарвинъ самъ видѣлъ, какъ собирали сѣмена изъ стручковъ, покрытыхъ снѣгомъ впродолженіи трехъ недѣль. Другое растеніе (Berberis Wollichiï), съ знойныхъ индѣйскихъ горъ, не боится самыхъ сильныхъ морозовъ и плоды его вызрѣваютъ"продолженіе нашего холоднаго лѣта {Дарвинъ. Прируч. живот. стр. 180.}.
   Изъ этихъ немногихъ данныхъ читатель можетъ убѣдиться, что значеніе климата небезусловно во всѣхъ проявленіяхъ растительной и животной жизни, и вліяніе его подчасъ отодвигается совершенно на задній планъ, уступая мѣсто другимъ, болѣе существеннымъ условіямъ. Мы ограничимся этими немногими указаніями значенія климата по отношенію къ растеніямъ и животнымъ, чтобы заняться разсмотрѣніемъ климатическихъ условій по отношенію къ человѣку, который насъ, конечно, больше всего интересуетъ.
   Было время, въ наукѣ, которое по справедливости можно, на основаніи О. Конта, назвать мистическимъ періодомъ ея Въ это-то время господствовали понятіе, что каждый животный организмъ вообще, и человѣкъ въ особенности, есть такое тѣло, которое внутри себя содержитъ всѣ условія своего существованія и притомъ именно въ Такой формѣ, въ какой оно существуетъ. На организмъ тогда смотрѣли, какъ на что-то совершенно обособленное, независимое ни отъ кого и ни отъ чего. Организмъ самъ по себѣ былъ самостоятельнымъ цѣлымъ, безъ малѣйшей зависимости отъ окружающихъ условій, единственно завися отъ какой-то неизвѣстной силы. Этотъ аскетизмъ имѣлъ своихъ горячихъ поборниковъ и въ жизни, и въ наукѣ. Мысль эта и до сихъ поръ составляетъ удѣлъ извѣстнаго процента тупоумныхъ головъ. Недавно на вселенскомъ соборѣ, въ Римѣ, одинъ изъ епископовъ утверждалъ, что оспопрививаніе противно волѣ Божіей и возставалъ противъ этой полезнѣйшей гигіенической мѣры. Понятно, что такая идея, какъ вполнѣ ложная и вредная, долго не могла держаться въ наукѣ и уступила мѣсто другой крайности: организмъ былъ поставленъ въ безусловную и безконечную зависимость только отъ внѣшней среды, поддерживающей его существованіе. Организмъ самъ по себѣ въ глазахъ ученыхъ потерялъ всякое самостоятельное значеніе; онъ сдѣлался лишь выраженіемъ внѣшней космической среды безъ всякаго права на самобытность" Всѣ измѣненія его организаціи, все разнообразіе его видоизмѣненіи объяснялось исключительно лишь воздѣйствіемъ на него внѣшнихъ космическихъ вліяніи.
   Само собою понятно, что наука, вступивъ въ позитивный періодъ, должна была отрѣшиться отъ этихъ двухъ крайностей. Правда, истина была какъ и всегда въ серединѣ: организмъ немыслимъ безъ среды, но онъ самъ по себѣ кое-что значитъ. Знаменитый физіологъ Клодъ Бернаръ сильно вступился за нрава организма и будь у него точка опоры, имѣй онъ за что вцѣпиться, онъ бы не прочь обратиться къ старому ученію о полнѣйшей независимости организма отъ всей окружающей среды, кромѣ воли Божіей. Къ своихъ лекціяхъ онъ постоянно проводитъ ту мысль, что для живыхъ существъ необходимо принять двѣ совершенно различныя среды: 1) космическую или внѣшнюю среду, окружающую всякій живой организмъ, и 2) органическую или внутреннюю среду самого организма "Эта идея, высказанная въ первый разъ нами, принята уже многими физіологами. У животныхъ низшей организаціи нѣтъ, можно сказать, явственной органической среды; такъ инфузоріи воспринимаютъ вліянія внѣшней среды непосредственно отъ тѣхъ жидкостей, въ которыхъ онѣ находятся; онѣ живутъ въ водѣ и питаются въ ней чрезвычайно просто. Это въ нѣкоторомъ родѣ свободные органическіе элементы, живущіе въ непосредственномъ соприкосновеніи съ внѣшними средами; поэтому они лишены въ нѣкоторомъ родѣ внутренней среды, хотя и имѣютъ довольно сложную организацію и ихъ вовсе нельзя считать за простыя клѣточки". "Въ отношеніи растеній вообще можно еще довольствоваться разсматриваніемъ одной внѣшней среды. Но чѣмъ животное стоитъ выше въ ряду существъ, тѣмъ болѣе организація его усложняется; его гистологическіе элементы становятся нѣжнѣе или тоньше и уже не могутъ жить непосредственно во внѣшней средѣ. Въ этомъ случаѣ бываетъ одно изъ двухъ: или животное создаетъ себѣ свою собственную среду внутренно, или же внѣдряется въ организмы другихъ животныхъ и тамъ себѣ устраиваетъ среду, становясь паразитомъ; таковы кровяныя инфузоріи, глисты, разные кишечные черви вообще" *{Клодъ Бернаръ. Свойства живыхъ тканей. Стр. 34.}.
   Далѣе въ своемъ введеніи къ изученію опытной медицины, Клодъ Бернаръ говоритъ: "Условія нашей космической среды вообще управляютъ минеральными явленіями, совершающимися на поверхности земли; но организованныя существа содержатъ въ себѣ особыя условія своихъ жизненныхъ заявленій и по мѣрѣ того, какъ организмъ или, лучше сказать, живая машина совершенствуется въ силу того, что организованные ея элементы становятся болѣе нѣжными, эта машина создаетъ спеціальныя условія органической среды, которая все болѣе и болѣе изолируется отъ среды космической. Мы, такимъ образомъ, приходимъ опять къ тому подраздѣленію, которое я установилъ съ давнихъ поръ и которое считаю весьма плодотворнымъ, т. е. что въ физіологіи нужно разсматривать двѣ среды: среду макрокосмическую, общую, и среду мирокосмичсскую, частную для каждаго живого существа; послѣдняя болѣе или менѣе независима отъ первой, смотря по степени совершенства организма. Впрочемъ, легко понять то, что мы видимъ здѣсь въ живой машинѣ,

ПОСЛѢДНЕЕ СЛОВО НАУКИ. *)

(Продолженіе.)

   

ПОДБОРЪ ВЪ ПРИРОДѢ.

"Ни одно міровое событіе въ жизни
человѣчества не совершалось безъ страсти."

(Посвящается Надеждѣ Павловнѣ.)

   Величественное зданіе науки, которымъ теперь человѣчество по справедливости гордится, воздвигнуто не со вчерашняго дня. Тяжелымъ путемъ испытаній ознаменовалась вѣковая исторія ея медленнаго развитія. Въ самой глубокой и отдаленной древности зародышъ ея уже былъ встрѣчаемъ то иронической улыбкой, то жестокимъ преслѣдованіемъ и гоненіями. Какой нибудь Аристотель долженъ былъ бѣжать отъ своего дарственнаго покровителя, чтобъ избѣгнуть насильственной смерти. Величайшій мудрецъ древности Сократъ за свое глубокое пониманіе долженъ былъ выпить горчайшую чашу цикуты. И съ легкой руки этого безчеловѣчнаго событія я до настоящаго времени многимъ послѣдователямъ Сократовыхъ тенденцій достаются на долю то язвительная иронія, то подобныя же гоненія. Но этимъ не остановить порывистаго стремленія науки впередъ и, безпристрастная въ своихъ изысканіяхъ и изслѣдованіяхъ, она не остановится передъ внѣшними преградами и не отвернется ни отъ какихъ выводовъ. Смѣло и прямо: должны мы поэтому смотрѣть ей въ глаза, смѣло я честно должны мы воспринимать ея истины, провѣренныя лучшими современными умами, стойко и твердо должны мы отстаивать ея вѣрные и непогрѣшимые законы, какъ ваши лучшія убѣжденія, какъ наше единственное, самое пригожее и самое утѣшительное достояніе.
   Всѣ предшествовавшіе вамъ вѣка были богаты хорошими наблюденіями; во всѣ времена были люди, тщательно подмѣчавшіе явленія, собиравшіе факты и стремившіеся къ плодотворнымъ изысканіямъ. Но только рѣдко удавалось людямъ науки докапываться до несомнѣнныхъ обобщеній. Пока люди жили отдѣльными группами, мало интересовавшими другъ друга, они довольствовались самыми ограниченными міровоззрѣніями, успокоивались обычнымъ ходомъ своей жизни, и этотъ ходъ жизни, эта стоячая муть казались каждой отдѣльной группѣ людской единственно вѣрной и непогрѣшимой нормой житейской. Такъ, напримѣръ, религія, какъ относительное человѣческое понятіе, разнообразится чуть не съ каждымъ градусомъ широты и долготы всего земного шара. Но до всеобъемлющаго мірового обобщенія христіанства и повсемѣстнаго его распространенія человѣчество не скоро еще дойдетъ, хотя непогрѣшимость его истинъ дознана теперь лучшими передовыми умами. Вообще говоря, масса людская неспособна отрѣшаться отъ отдѣльныхъ фактовъ и восходить до пониманія научныхъ обобщеній. Между тѣмъ какъ вся суть-то въ нихъ. Нашъ же девятнадцатый вѣкъ по преимуществу богатъ широкими и плодотворными обобщеніями) возведенными первоклассными умами на степень научныхъ законовъ, научныхъ истинъ. Къ числу таковыхъ обобщеній мы относимъ подмѣченный Дарвиномъ въ органической природѣ естественный подборъ.
   Совершенно напрасно мы успокоиваемся на томъ фактѣ, что мы стоимъ на уровнѣ европейскаго образованія. Сила и качество умственной культуры народа опредѣляются не мертвой массой разрозненныхъ научныхъ фактовъ и наблюденій, а силой и вѣрностію ихъ обобщенія. Но что же въ этомъ отношеніи мы внесли новаго въ общую сокровищницу европейской науки? Ровно ничего. Заявили ли мы себя хотя однимъ какимъ нибудь знаменательнымъ обобщеніемъ въ общей экономіи европейской мысли? Ровно никакимъ. И не только самобытнаго творчества у насъ доселѣ незамѣтно, но даже усвоеніе европейской науки происходитъ до nec plus ultra туго. Какъ же, когда лучшія европейскія сочиненія переводятся и издаются въ числѣ какихъ нибудь 1000 или 2000 экземпляровъ, расходящихся преимущественно въ столицѣ, гдѣ они на половину гніютъ въ магазинахъ. Какой тутъ можетъ быть толкъ, когда сочиненіе какого нибудь Милля или Дарвина печатается въ нѣсколькихъ стахъ экземплярахъ на 60 милліоновъ жителей. Посмотрите, съ какой ироніей, злобой, подчасъ негодованіемъ встрѣчаютъ въ провинціи всякую! здравую мысль, давнымъ давно ставшую на Западѣ избитой фразой. И если среди этой всеобщей апатіи кой-гдѣ мелькнетъ свободный мыслитель, скромный пасынокъ европейской науки, то положеніе его самое незавидное, самое жалкое. Жертва научнаго развитія, онъ мечется какъ угорѣлый и мается весь свой вѣкъ, какъ безпомощная, ненужная вещь, какъ излишняя роскошь, какъ алмазъ въ навозной кучѣ, попираемый пѣтушьими ногами высокомѣрныхъ провинціальныхъ невѣждъ. Понятно, что при такомъ состояніи и настроеніи общества, трудно добиться снисходительности, вниманія, а тѣмъ паче усвоенія европейскихъ обобщеній. Мы хотимъ здѣсь указать, насколько отъ этого въ убыткѣ сама же публика.
   Всякое усовершенствованіе организаціи, приносящее пользу животному, улучшающее его существованіе или могущее продлить его жизнь или сдѣлать ее менѣе подверженною внѣшнимъ невзгодамъ или менѣе строго-зависимою отъ внѣшнихъ условій,-- всякое такое улучшеніе организаціи животнаго и притомъ не по отношенію къ намъ лично, а по отношенію къ самому животному, хотя бы и не сознаваемому вполнѣ самимъ животнымъ -- мы вправѣ назвать прогрессомъ въ животной сферѣ, не исключая человѣка.
   Если жизнь сама себя имѣетъ цѣлью, то тоже самое можно сказать и относительно растительнаго міра. Но если принять во вниманіе, что всѣ существа животнаго міра одарены способностью ощущать, между тѣмъ какъ растенія, вѣроятно, лишены этой способности, то намъ трудно становится опредѣлить, что такое прогрессъ въ мірѣ растеній? Дарвинъ упускаетъ этотъ вопросъ и мы, конечно, не въ силахъ дополнять великаго Дарвина. Мы считаемъ лишь нужнымъ упомянуть здѣсь, что мы далеки отъ натур-философской точки зрѣнія, по которой все въ природѣ создано исключительно на пользу и въ утѣху человѣчеству. Даже трудно и какъ-то не хочется допустить другую натур-философскую точку зрѣнія, по которой вся органическая матерія въ природѣ стремится преобразоваться въ ткани, одаренныя самосознаніемъ, почему будто бы растенія такъ охотно превращаются путемъ питанія въ животныхъ, а тѣ, и другія вмѣстѣ взятыя облагораживаются, возвышаются и достигаютъ зенита своего счастія, предѣла своихъ стремленій, преобразившись въ человѣческое самосознаніе. Такъ или иначе, но Дарвинъ касается прогресса въ мірѣ животныхъ и растеній лишь по отношенію къ человѣку. Для него всякое улучшеніе организаціи полезное человѣку и безвредное животному или растенію -- уже прогрессъ. Природа мало того что любитъ и допускаетъ такія улучшенія, она еще, какъ экономная хозяйка, силится сохранить всякое такое улучшеніе и всячески старается сберечь всякое прогрессивное усовершенствованіе, чтобы не пришлось вторично тратиться и понапрасну расходовать свои силы. Изъ предыдущей нашей статьи "Послѣднее слово науки" читатель уже знаетъ, какой блестящій путь для достиженія этой цѣли избрала природа и какъ ловко и наглядно разъяснилъ намъ этотъ путь Дарвинъ своей теоріи пангенезиса. По этой его теоріи мы уже знаемъ, что всякое улучшеніе организаціи сопровождается отдѣленіемъ улучшенныхъ зачатковъ. Улучшенные зачатки ждутъ лишь хорошей почвы и удобнаго момента проявитъ себя и развиться въ новую, улучшенную форму. А потому каждое существо стремится сблизиться съ другимъ существомъ, подходящимъ къ нему подъ пару, чтобы путемъ наслѣдственнымъ передать потомству благопріобрѣтенные хорошіе зачатки и задатки; каждая тварь ищетъ себѣ подходящую пару, чтобъ подольше сохранить всѣ полезныя приспособленія своей организаціи, которыя стоили ему труда всей жизни. Но въ то же время всякая тварь избѣгаетъ встрѣчи, боится столкновенія съ несоотвѣтственной личностью", съ неподходящей парой, чтобы, чего Боже упаси, полезныя уклоненія его организаціи не погибли, не изчезли бы даромъ. Всякая тварь готова отнестись враждебно къ каждой личности, которая можетъ лишь содѣйствовать въ охраненію однихъ лишь вредныхъ уклоненій организаціи. Пусть они лучше погибнутъ -- всѣ эти вредныя уклоненія, природа любитъ, чтобы у нея все было на подборъ. Вотъ это стремленіе сохранить полезныя стороны и уничтожить вредныя Дарвинъ называетъ естественнымъ подборомъ, великимъ закономъ природы. Подбору, этой Чудотворной силѣ природы, человѣчество обязано лучшими произведеніями культуры животной и растительной сферы. Чего, чего не измѣнилъ, чего, чего не передѣлалъ человѣкъ _ въ окружающей его обстановкѣ, единственно благодаря этой силѣ Всѣ принадлежности и подробности его стола, отъ изысканнѣйшихъ блюдъ самаго взыскательнаго гастронома до незатѣйливой, но удобоваримой пищи современнаго простолюдина, всѣ диковинки его разнообразнѣйшей одежды отъ тончайшихъ тканей тщеславной аристократіи до будничнаго костюма послѣдняго буржуа, -- все это продуктъ той многосторонней силы, которой и конца никакого непредвидится; всѣмъ этимъ человѣкъ обязанъ способности органической матеріи видоизмѣняться до безконечности, смотря по обстоятельствамъ, за все это человѣкъ долженъ сказать сердечное спасибо одному лишь подбору. Предки наши, прозябавшіе, въ непривлекательныхъ свайныхъ постройкахъ на озерахъ Швейцаріи, понятія не имѣли и думать не смѣли о той роскоши стола, которымъ теперь наслаждается чуть не каждый путешественникъ въ любой европейской гостинницѣ за умѣренную плату. Наша пшеница, овесъ, ячмень, горохъ, бобы, чечевица и макъ настолько превосходятъ по величинѣ и по качеству сѣмена этихъ злаковъ, которыми питались обитатели бронзоваго періода, что ламъ просто стыдно признать этихъ грубыхъ дикарей своими предками, А что сказалъ бы такой дикарь, еслибъ ему показали, какъ его грубое яблоко преобразилось въ наше сочное, душистое яблоко, или какъ его терпкая груша, которую пришлось отвѣдать даже Плинію, превратилась въ нашу, тающую, разсыпчатую грушу. Еще недалеко то время, говоритъ Дарвинъ, что четырехъ-фунтовыя утки считались чуть не рѣдкостью, а теперь уже самое обыкновенное явленіе -- шести-фунтовая утка. У какого нибудь заводчика стадо овецъ; онъ отбираетъ изъ своего стада на племя тѣ особи, у которыхъ самое тонкое руно, а остальныя истребляетъ. Совершая такой подборъ впродолженіи нѣсколькихъ лѣтъ и чрезъ цѣлый рядъ поколѣній, онъ достигаетъ, наконецъ, своей цѣли: цѣлыхъ 12 шерстинокъ любой его овцы равняются по толщинѣ одной шерстинкѣ отъ овцы чужого стада. Такова сила природы! Таково умѣнье пользоваться этой силой. И этого достигаютъ въ какой нибудь Австріи. Подите же, толкуйте тутъ, вамъ сейчасъ же скажутъ, что мы еще не доросли до этого.... Въ маленькой Саксоніи подборъ животныхъ на племя считается такимъ важнымъ и серьезнымъ дѣломъ, что лучшіе скотоводы не довѣряютъ самимъ себѣ рѣшеніе этого вопроса и поручаютъ это дѣло особымъ спеціалистамъ. Уже въ концѣ прошлаго столѣтія сила подбора настолько была практически извѣстна въ Англіи, что одна маленькая птичка, именно канарейка, удостоилась особенной чести: для нея былъ установленъ образецъ совершенства, которымъ руководствовались лондонскіе любители.
   Съ тѣхъ поръ какъ въ наукѣ, такъ и въ практической жизни сдѣланы громадные успѣхи въ искусственномъ усовершенствованіи природы посредствомъ могущественнаго орудія -- подбора. Поэтому Дарвинъ и даетъ такую великую важность этому вопросу. Онъ изслѣдовалъ все то, что хотя намекаетъ на его ученіе во всей классической литературѣ. Кромѣ того, во время своего путешествія на кораблѣ "Бигль" и изъ другихъ разныхъ источниковъ онъ ознакомился съ положеніемъ этого вопроса не только у цивилизованныхъ народовъ, но и у дикарей и у полуцивилизованныхъ обитателей разныхъ самыхъ отдаленныхъ закоулковъ нашей планеты. Такимъ образомъ онъ изучилъ интересовавшій его вопросъ, такъ сказать, во времени и въ пространствѣ. И наконецъ онъ убѣдился, что подборъ -- чрезвычайно разнообразное явленіе въ природѣ, что человѣкъ бываетъ въ извѣстныхъ случаяхъ весьма остроумнымъ и тонкимъ наблюдателемъ, что онъ, слѣдовательно, поэтому подмѣтилъ это явленіе въ природѣ, воспользовался этой силой и нашелъ для себя въ этой силѣ неисчерпаемый источникъ наслажденія, богатства, улучшенія быта, увеличенія средствъ существованія и разнообразнѣйшее примѣненіе многостороннихъ своихъ потребностей. Такимъ образомъ Дарвинъ довелъ до убѣжденія, что подборъ совершается во всей природѣ, и притомъ, въ большинствѣ случаевъ, разумѣется, помимо воли человѣка, но что человѣкъ по своей волѣ, по своему усмотрѣна), даже по своей прихоти можетъ руководить этой силой рѣши, тельно какъ ему вздумается. Отсюда Дарвинъ систематизируетъ принципъ подбора въ три господствующія формы. Подборъ, по его убѣжденію, бываетъ методическій, безсознательный и, наконецъ, естественный. Еслибъ читатель не счелъ съ нашей стороны за величайшую дерзость дѣлать свои замѣчанія, еслибъ онъ былъ настолько снисходителенъ, что не обвинилъ бы насъ въ святотатствѣ за наше личное мнѣніе, за продерзость смѣть свое сужденіе имѣть, то мы позволили бы себѣ сказать, что если не необходимость, то своеволіе и самодурство человѣка побуждаютъ его довольно часто совершать, такъ сказать, еще и неестественный подборъ. Методическій подборъ тѣмъ хорошъ, что вы можете силою его достигнуть выполненія какой нибудь предвзятой идеи, заранѣе задуманнаго плана. Вы можете силою этого способа не только улучшить ту или другую статью въ любомъ животномъ или растеніи, но вы можете просто измѣнить всю его организацію, переиначить, передѣлать, пересоздать его по-своему. У васъ стадо рогатаго скота съ длинными рогами; почему-то вамъ это не понравилось, или длинные рога для васъ невыгодны; но вамъ не хочется сразу разстаться съ своимъ стадомъ, вы съ нимъ Свщслись, наконецъ это стадо источникъ вашего благосостоянія, а потому не торопясь, намъ нужно лишь вооружиться на время извѣстной долей терпѣнія и проникнуться духомъ какого-либо Бакуэлля, у васъ въ рукахъ могущественное средство, вы обладаете значительною силою помочь своему горю, поправить дѣло, -- для этого вамъ стоитъ обратиться къ систематическому подбору. Вы выберете изъ своего стада только лишь тѣ экземпляры, у которыхъ рога наименьшіе, вы ихъ отдѣляете въ отдѣльную группу и не допускаете смѣшенія съ длиннорогими. Съ остальными экземплярами вашего стада вы поступаете, по прежнему, по своему благоусмотрѣнію: часть продаете, а остальные лишь ваши временные гости. Такимъ образомъ силою подбора въ изолированной половинѣ вашего стада вы можете достигнуть того, что у васъ появятся экземпляры съ самыми короткими рогами, вы начинаете размножать ихъ я мало-по-малу наконецъ достигаете того, что ваше прежнее длиннорогое стадо теперь никто уже узнать не можетъ: оно сдѣлалось короткорогимъ. Чудо это совершилось силою методическаго или систематическаго подбора. Силой того же подбора въ Англіи произведены измѣненія въ конструкціи свиньи. Англичане того убѣжденія, что для свиньи ноги совершенно лишняя вещь и довели своихъ свиней до того, что у нихъ ноги совершенно укоротились, такъ что животъ тянется у нихъ по землѣ. Пусть кто нибудь сравнитъ дикаго кабана съ улучшенною отборною свиньей, восклицаетъ торжественно Дарвинъ, и всякій легко убѣдится, какъ успѣшно укорочены ноги у цивилизованной свиньи. Восточныя окраины нашей обширной земли, столь богатыя и изобилующія всякаго рода скотомъ, снабжаютъ большинство своихъ жителей говядиной, имѣющей всѣ свойства старой подошвы, но какой нибудь англійскій мясоторговецъ силою подбора дошелъ до того, что отъ его отборнаго скота получается мясо съ замѣчательно тонкой волокнистостью и насквозь пропитанное жиромъ, такъ что такое мясо таетъ во рту. Другой довелъ такимъ же путемъ своихъ овецъ до того, что вся брюшная полость у нихъ переполнена жиромъ отличнѣйшаго качества. Искуство разнообразить животныхъ и по своему произволу видоизмѣнять ихъ подчасъ доходитъ просто до смѣшного. Вздумалось иному любителю, чтобъ у пѣтуха гребень на головѣ стоялъ прямо и вотъ чрезъ пять шесть лѣтъ всѣ хорошіе пѣтухи имѣли прямые гребни. Иному захотѣлось, чтобъ у куръ была борода и вотъ въ 1860 г. въ Хрустальномъ дворцѣ были выставлены пятьдесятъ семь куръ съ бородами. Такимъ же образомъ достигли того, что коровы въ обиліи даютъ молоко и притомъ богатое существенными составными частями. Однѣ изъ нихъ особенно пригодны для производства сыра, другія для добыванія масла, третьи приспособлены для доставленія хорошаго молока и сливокъ. Англійскія скаковыя и ломовыя лошади, англійскія охотничьи собаки считаются чуть ли не лучшими въ мірѣ. И все это достигнуто силою методическаго подбора. Въ мірѣ растеній подборъ произвелъ положительныя чудеса. Читатели наши помнятъ, какъ изъ дикаго крыжовника, который вѣситъ 120 гранъ, силою подбора получили крыжовникъ London въ 895 грановъ вѣсу, т. е. въ восемь разъ больше вѣса дикаго плода. Въ четыре года мистеръ Бекманъ при помощи воздѣлыванія и заботливаго подбора превратилъ пастернакъ, вырощенный изъ сѣмянъ дикаго растенія, въ хорошую и съѣдобную разновидность. Вслѣдствіе подбора впродолженіи многихъ лѣтъ горохъ заставили созрѣвать на 20 дней раньше обыкновеннаго. Еще болѣе интересный случай представляетъ свекловица, которая со времени ея воздѣлыванія во Франціи стала давать почти вдвое болѣе сахара, чѣмъ давала прежде. Это было достигнуто заботливымъ подборомъ; правильно взвѣшивали и испытывали удѣльный вѣсъ корней и лучшіе корни сохраняли на сѣмена. И не только образованные и цивилизованные народы пользуются силою подбора и заботятся объ улучшеніи своихъ животныхъ и растеній, но даже дикіе народы разныхъ частей свѣта сознательно подбираютъ для своихъ надобностей соотвѣтственныхъ животныхъ. Мы знали малороссійскаго помѣщика, который упивался своею четверкою пѣгихъ лошадей. Эскимосъ счастливъ и гордъ, когда вся его собачья упряжка одинаковой масти. Старыя дѣвы и нервныя бездѣтныя барыни съ необыкновенною любовью привязываются къ разнымъ птицамъ, кошкамъ, что, конечно, доказываетъ, насколько въ человѣкѣ сильна потребность любить и привязываться къ кому нибудь и къ чему нибудь. Иной записной охотникъ скорѣе готовъ разстаться съ женой, чѣмъ съ любимой собакой. Индѣйцы турума въ Гвіанѣ очень высоко цѣнятъ своихъ собакъ; у нихъ и цѣна за хорошую собаку такая же, какъ цѣна платимая за жену и они содержатъ своихъ собакъ въ особыхъ клѣткахъ, какъ цивилизованные народы содержатъ своихъ женъ въ особыхъ клѣткахъ, называемыхъ спальнями и гостиными. Даже во внутренней Африкѣ дикари заботятся о разведеніи крупныхъ и сильныхъ животныхъ; Ливингстонъ разсказываетъ, что дикіе африканцы малоколы пришли въ неописанный восторгъ, когда онъ имъ обѣщалъ прислать хорошаго быка. Племя дамара употребляетъ всѣ усилія, чтобъ у, него все стадо цѣликомъ было одного цвѣта. И если наше купечество такъ же высоко цѣнитъ жирныхъ лошадей, какъ и жирныхъ женъ, то оно въ этомъ отношеніи не далеко ушло отъ дикихъ племенъ Южной Африки, которыя также цѣнятъ свой скотъ, какъ и своихъ женъ, и столько же гордятся породистостью своихъ животныхъ, какъ мы породистостью своихъ женъ и мужей. "Но самый интересный случай подбора у полуцивилизованнаго народа или даже вообще у какого бы то ни было народа, разсказываетъ Дарвинъ {Дарвинъ, Прирученныя животныя. T. II; стр. 227.}, приводится Гарцйласомъ де-ла-Вега, потомкомъ инковъ и производился въ Перу до покоренія этой страны испанцами. Инки ежегодно устраивали большія охоты, вовремя которыхъ всѣ дикія животныя сгонялись изъ огромнаго округа къ одному центральному пункту. Сначала уничтожались всѣ хищине звѣри, какъ вредные. Дикихъ гуанако и вигоней стригли; старыхъ самцовъ и сановъ убивали, другихъ выпускали на волю. Осматривали различные роды оленей, старыхъ самцовъ и самокъ равнымъ образомъ убивали; но молодыхъ самокъ и нѣкоторое число самцовъ, выбранныхъ изъ самыхъ красивыхъ и сильныхъ, выпускали на свободу. Здѣсь слѣдовательно, мы имѣемъ подборъ человѣкомъ, помогающій естественному подбору. Такимъ образомъ инки слѣдовали системѣ совершен но противоположной той, которой слѣдуютъ шотландскіе охотники, постоянно убивающіе лучшихъ оленей и тѣмъ обусловливающіе вырожденіе всей породы."
   Когда человѣкъ отбираетъ самыхъ цѣнныхъ субъектовъ своего стада, и сохраняетъ ихъ и уничтожаетъ, истребляя негодныхъ безъ всякой другой предвзятой идеи, безъ намѣренія измѣнить породу, тогда происходить безсознательный подборъ. Иному чудаку вздумается достигнуть того, чтобъ все его стадо овецъ было бѣло какъ молоко. Какъ только у него появляется овечка съ малѣйшимъ чернымъ пятнышкомъ, или съ цвѣтомъ шерсти не вполнѣ бѣлымъ, онъ немедленно уничтожаетъ ее, такъ чтобъ и слѣда ея не было, Если при такихъ его стараніяхъ какъ нибудь проскользнетъ овечка, которая въ силу уже знакомаго нашимъ читателямъ атавизма среди всеобщей бѣлизны носитъ гдѣ нибудь на тѣлѣ темный клокъ волосъ, то это для него кровная обида и онъ успокоивается лишь тогда, когда это несчастное животное, нарушающее его воображаемую гармонію не падетъ жертвой его же собственнаго аппетита Сила безсознательнаго подбора въ рукахъ человѣка страшная сила, подчасъ даже опасная сила. Онъ ею можетъ по произволу уродовать любое животное и даже самого человѣка. Читатели наши помнятъ до чего довели іоркширскіе фермеры своихъ воровъ, подбирая телятъ съ широкими окороками. Послѣдніе оказались гибелью большей части несчастныхъ матерей, которыя умирали въ родахъ. Но искажать животныхъ еще куда не шло; а то бываютъ такіе же эксперименты и надъ человѣкомъ. Наполеонъ I можетъ, по всей справедливости, быть названъ великимъ экспериментаторомъ Человѣчества. Для своихъ опустошительныхъ войнъ, которыми онъ такъ усердно цивилизовалъ европейское человѣчество, ему конечно необходимы были самые рослые французы. На бѣду случилось такъ, что немногіе изъ солдатъ французской арміи возвращались обратно во Францію. Трескучіе морозы 12 года уложили въ могилу не одну тысячу. Такимъ образомъ Наполеонъ своими наборами истребилъ все рослое населеніе Франціи и оставлялъ на племя однихъ лишь низенькихъ и маленькихъ французиковъ, слѣдствіемъ чего мѣрку роста, необходимую для поступленія въ армію, пришлось понизить раза два или три. А еще удивляются, почему теперь французы такіе маленькіе. Да если бы судьба одарила Европу на цѣлое столѣтіе такими экспериментаторами, каковы были Наполеонъ I или сумасшедшій отецъ Фридриха Великаго, вербовавшій великановъ не на племя, а для опустошительныхъ войнъ, то мы теперь чего добраго -- увидѣли бы Европу населенную лилипутами. Да, опасная сила въ рукахъ власти безсознательный подборъ.
   Во время оно, когда Англіей правилъ суровый пивоваръ Оливеръ Кромвель, тогда еще тамъ понятія не имѣли о томъ, что такое хорошая скаковая лошадь. Но въ это время привезли туда трехъ извѣстныхъ восточныхъ жеребцовъ, которые произвели неизгладимое впечатлѣніе на всю породу англійскихъ лошадей. Тогда считалось величайшимъ счастіемъ имѣть арабскую лошадь, но никому тогда и въ голову не приходило, что настанетъ время, когда англійскія лошади будутъ считаться лучшими въ мірѣ и что достать англійскую кровную породистую лошадь для многихъ владѣтельныхъ особъ Европы будетъ такимъ же страстнымъ желаніемъ, какъ нѣкогда для англійскаго лорда пріобрѣтеніе арабскаго коня.
   Мы должны обратить здѣсь вниманіе читателя еще на то обстоятельство, которое онъ отнюдь не долженъ упускать изъ виду, именно, что подборъ дѣйствуетъ не только на внѣшнія свойства животнаго, но и на внутреннія. Конечно овцу никто не станетъ цѣнить за ея быстроту, но лишь за шерсть, никто не станетъ восхищаться смышленостью свиньи, а лишь толстымъ слоемъ на ней сала, но всякій станетъ любоваться быстротою бѣга скаковой лошади, или силою ломовой, или смышленостью борзой собаки. Теперь посмотрите, какая разница въ животныхъ, смотря по требованіямъ человѣка. На островахъ Полинезіи и въ Китаѣ собакъ употребляютъ въ пищу и цѣнятъ ихъ за мясо; тамъ эти животныя чрезвычайно тупоумны. У насъ же не рѣдкость встрѣтить охотника, который не надышется на свою борзую и каждый разъ приходитъ въ восторгъ, когда вспомнитъ, какъ она мастерски дѣлаетъ "стойку". Но если бы можно было прослѣдить весь длинный рядъ предковъ, отдѣлявшихъ борзую собаку отъ ея волкоподобнаго прародителя, то мы легко могли бы убѣдиться, что она прошла цѣлый рядъ незамѣтныхъ измѣненій, то въ одномъ признакѣ, то въ другомъ, и прошла цѣлую цѣпь ступеней прежде, чѣмъ добралась до теперешняго усовершенствованнаго типа. Дарвинъ, напримѣръ, положительно убѣжденъ, что нашъ теперешній персикъ прямой неизмѣнный потомокъ миндаля; но если это такъ, судите сами, какой длинный рядъ поразительныхъ перемѣнъ долженъ совершиться въ мякоти персика и въ ядрѣ миндаля. При этомъ надо замѣтить, что здѣсь перемѣна происходила одновременно въ разныхъ частяхъ миндаля, вслѣдствіе тѣсной и взаимной связи между отдѣльными частями. Такимъ образомъ человѣкъ, измѣняя одну какую нибудь часть въ животномъ или въ растеніи, тѣмъ самымъ невольно заставляетъ измѣняться и другую соотвѣтствующую часть. Если положеніе Рейсбаха оправдается, если дѣйствительно подтвердится, что количество мозга въ человѣкѣ соотвѣтствуетъ его росту и если малорослые мужчины обладаютъ наименьшими мозгами, то французы смѣло тогда могутъ поблагодарить Наполеона I за то, что онъ во время своихъ хищническихъ набѣговъ истребилъ все рослое населеніе Франціи и оставилъ однихъ лишь малорослыхъ, чѣмъ онъ, конечно, ухудшилъ породу, уменьшивъ въ ней количество мозга.
   Изъ всего вышесказаннаго слѣдуетъ заключить, что каждая часть, или каждый признакъ, или всякій органъ, который больше всего цѣнится -- будутъ ли это листья, стебли, клубни, луковицы, цвѣты, плоды, сѣмена, или ростъ, сила, быстрота, волосистое одѣяніе или смышленность у животныхъ -- всегда можетъ быть усовершенствована, развита какъ въ количественномъ, такъ и въ качественномъ отношеніи. И такой результатъ мы смѣло можемъ приписать тому, что втеченіе длиннаго ряда поколѣній человѣкъ сохранялъ полезныя для себя измѣненія и пренебрегалъ другими {Дарвинъ, Прируч. живот, T. II, стр. 240.}. Но если человѣкъ такой знаменитый мастеръ творить чудеса, то природа далеко не остается такимъ равнодушнымъ зрителемъ всѣхъ этихъ чудесъ. Даже трудно сказать, кто у кого позаимствовался ума-разума. Думаемъ, что во всякомъ случаѣ человѣкъ, какъ тонкій наблюдатель и опытный политикъ, подмѣтилъ эту сторону природы и воспользовался ею для удовлетворенія своихъ хорошихъ и дурныхъ наклонностей. Разница лишь развѣ въ томъ, что человѣкъ любитъ увлеченія, природа же спокойно идетъ къ своей цѣли. Но общаго въ этомъ между ними то, что и природа подвигается такими же медленными, небольшими и сомнительными шагами на своемъ великомъ пути усовершенствованія и развитія {Дарвинъ, Ibidem., стр. 141.}.
   Здѣсь намъ необходимо остановиться на выводѣ изъ вышеизложенныхъ фактовъ. Безпредѣльное продолженіе своего рода -- неизмѣнная цѣль всей органической природы, какъ растительной, такъ и животной. Прослѣдите всю цѣпь творенія отъ самомалѣйшей былинки до величайшаго представителя природы -- человѣка, и вы убѣдитесь, какъ могущественно это стремленіе въ природѣ, какъ несокрушимы ея самыя настоятельныя въ этомъ отношеніи требованія. Посмотрите, что дѣлается вокругъ насъ. Двѣ заботы написаны на лицѣ всего животнаго царства: питаніе и воспроизведеніе себѣ подобныхъ. По нашему мнѣнію, вторая забота выступаетъ сильнѣе и окончательно пренебрегаетъ всѣми препятствіями для достиженія своей цѣли. Есть существа, которыя, по достиженіи своей цѣли, охотно разстаются съ жизнію. Во время любовнаго, свиданія лягушекъ, когда любовникъ въ объятіяхъ своей возлюбленной, вы можете отрѣзать ему голову, ту или другую лапку щипать его, сколько вашей душѣ угодно, жечь его калеными щипцами, вы можете подвергнуть его всѣмъ пыткамъ инквизиціи, но онъ все-таки не разстанется съ обожаемымъ предметомъ. Вездѣ, гдѣ раздается пѣніе птицъ (а оно раздается вездѣ, гдѣ не спитъ природа), тамъ вы слышите любовный призывъ, призывъ къ счастію, къ наслажденью. И къ какимъ хитростямъ не прибѣгаетъ природа для достиженія своей цѣли. Одни стараются заявить себя своею внѣшностью: райскія птицы собираются толпами вокругъ своихъ самокъ, и развертываютъ свои великолѣпныя перья, пока, наконецъ, самка не выберетъ себѣ такого жениха, который ей больше нравится. Другіе стараются заявить свое мужество, храбрость, отвагу. Львы и тигры съ опасностью собственной жизни вступаютъ между собою въ кровавыя битвы за обладаніе самкою. Олени самцы наносятъ другъ другу смертельныя раны въ борьбѣ за самку. Рога оленя, шпоры пѣтуха, клыки вепря, грива льва, разноцвѣтныя перья птицъ имѣютъ лишь значеніе приманки. И человѣкъ, въ большинствѣ случаевъ, немногимъ превосходитъ въ этомъ отношеніи животныхъ. Недалеко то время, когда первенствующее значеніе въ нашемъ обществѣ имѣли шпоры и густые эполеты. Шпоры для любой уѣздной барышни -- были идеаломъ и цѣлью всѣхъ стремленій. И что такое вся наша костюмировка, украшенія, декольтэ, manches courtes, ассамблеи, балы, маскарады, собранія, къ чему все это, какъ не въ видахъ достиженія извѣстной, опредѣленной цѣли природы. Вездѣ природа одинакова, вездѣ она остается себѣ вѣрна. Но это стремленіе природы продолжать свой родъ, этотъ неумолкаемый порывъ къ создаванію себѣ подобныхъ тѣсно связанъ съ другимъ стремленіемъ создать что нибудь лучше самихъ созидающихъ, съ стремленіемъ улучшить свой родъ, усовершенствовать его, сдѣлать его болѣе прочнымъ болѣе приспособленнымъ къ внѣшнимъ условіямъ существованія. Оба эти стремленія, вмѣстѣ взятыя, и формируются у Дарвина въ особый міровой законъ; оба эти стремленія, вмѣстѣ взятыя, и составляютъ то великое обобщеніе, которое онъ назвалъ подборомъ. Въ силу этого закона каждая тварь, земная старается быть лучше окружающихъ и пріискиваетъ себѣ наилучшую, наиболѣе подходящую пару. Вотъ и вся суть тутъ. Съ этой общей точки зрѣнія, дѣло обстоитъ очень просто. Нигдѣ въ природѣ невидно, чтобъ это простое отношеніе двухъ различныхъ половъ, двухъ совершенно обособленныхъ и независимыхъ индивидуумовъ, связывало ихъ какими нибудь исключительными условіями, налагало на нихъ какія нибудь, а тѣмъ паче исключительныя права и обязанности, устанавливало бы между ними какія нибудь обязательства. Еще меньше видно, чтобъ это простое отношеніе, это взаимное одолженіе вело бы къ рабству, къ порабощенію одного пола другимъ. Тѣмъ не менѣе природа здѣсь достигаетъ своей дѣли, и ей ни до чего другого дѣла нѣтъ. У птицъ и у млекопитающихъ семейная жизнь составляетъ почти общее правило. Если наши домашнія животныя составляютъ изъ этого рѣзкое исключеніе, то это, по всей вѣроятности, зависитъ отъ прирученія. Гораздо сильнѣе потребность семейной жизни и вообще чувство общественности въ естественномъ состояніи животныхъ. Большая часть животныхъ живутъ въ моногаміи, самецъ и самка въ такомъ случаѣ продолжаютъ жить вмѣстѣ и послѣ вывода дѣтенышей; оба они взаимно помогаютъ и защищаютъ одинъ другого и супружество прекращается лишь со смертью. Многоженство существуетъ только у немногихъ животныхъ, а фактъ, что одна самка имѣетъ многихъ мужей чрезвычайно рѣдокъ въ животномъ царствѣ. Изъ сопоставленія этихъ двухъ рядовъ фактовъ слѣдовало бы придти въ заключенію, что естественное состояніе скорѣе располагаетъ въ изолированной замкнутой семейной жизни, между тѣмъ какъ прирученіе-одомашненіе, такъ сказать, цивилизація ведетъ совершенно къ противоположному явленію. Словоохотливый Вундтъ доказываетъ, что чѣмъ животное умственно развитѣе, чѣмъ оно выше стоитъ на животной лѣстницѣ, тѣмъ меньше у нихъ деспотизма во взаимныхъ отношеніяхъ, тѣмъ они свободнѣе достигаютъ своей цѣли: "У млекопитающихъ, говоритъ Вундтъ, взаимныя отношенія бываютъ обыкновенно менѣе задушевны. Эти животныя ведутъ болѣе свободную жизнь, рѣдко устраиваютъ свои жилища сами и потому менѣе связаны другъ съ другомъ. Къ тому же и половое побужденіе у этихъ животныхъ сильнѣе и потому легко преступаетъ ограничивающее правило брака. Это можно сказать, напримѣръ, о собакахъ, обезьянахъ, тюленяхъ, возахъ, которыя живутъ или вовсе безъ брака или въ полигаміи". Потомъ онъ прибавляетъ: "Обычай брака вполнѣ зависитъ отъ степени умственнаго развитія животныхъ. Большая часть тѣхъ птицъ и млекопитающихъ, у которыхъ существуетъ самая замкнутая семейная жизнь не принадлежатъ къ наиболѣе одаренными. Голубь стоитъ по уму ниже ворона, волкъ ниже собаки.
   Вѣрность, проистекающая изъ чувства, очевидно не имѣетъ ничего общаго съ соображеніемъ разсудка", нечего, слѣдовательно, восхищаться голубиною нѣжностью и каждый разъ ставить людямъ въ примѣръ, какъ они сидятъ себѣ рядкомъ другъ возлѣ друга и безчисленное множество разъ цѣлуются носиками. Нечего людямъ ставить въ укоръ голубиную вѣрность, какъ одинъ не можетъ пережить смерть другого изъ супруговъ. Вундтъ утверждаетъ, что это происходитъ у нихъ отъ недостатка умственнаго развитія. Притомъ это явленіе, эта вѣрность, вовсе не такъ постоянна и безусловна, какъ это кажется съ перваго разу: "Если, говоритъ Вундтъ, нельзя сомнѣваться, что бракъ животныхъ вытекаетъ большею частію изъ свободнаго выбора, который доказывается другими проявленіями чувства въ животномъ, то многія явленія впродолженіи существованія брака показываютъ, что для брака животныхъ не существуетъ тѣхъ неизмѣнныхъ отношеній, какія здѣсь такъ часто считаютъ необходимымъ предположить. У животныхъ также бываютъ весьма различныя степени супружеской вѣрности. Одна голубка по смерти своего супруга умираетъ съ тоски; другая утѣшается и беретъ другого. У птицъ встрѣчается довольно часто нарушеніе супружеской вѣрности и кажется, что чувство у птицъ (а не разсудокъ и не разумъ, конечно) возстаетъ противъ этого, какъ противъ тяжкаго преступленія" {Вундтъ. Душа человѣка. Т. 2. Стр. 245.}. Такое воззрѣніе бываетъ удѣломъ и безчисленнаго множества людей. Аналогія въ этомъ случаѣ доходитъ иногда до поразительнаго сходства, такъ что трудно рѣшить, кто у кого позаимствовался житейской мудрости и логической послѣдовательности. Такъ разсказываетъ Вундтъ: "объ аистахъ, извѣстныхъ своею строгой семейной жизнью и своимъ заботливымъ попеченіемъ о дѣтяхъ, передаютъ факты, справедливость которыхъ, повидимому, дортаточно гарантирована. Одна самка часто имѣла свиданіе съ молодымъ аистомъ, посѣщавшимъ ее въ отсутствіе мужа и каждый разъ уничтожала слѣды своей любовной интриги посредствомъ ванны, которую принимала въ сосѣднемъ колодезѣ. Но когда злые наблюдатели спустили однажды воду изъ этого колодца, то возвратившійся злосчастный рогоносецъ, повидимому, тотчасъ смекнулъ, въ чемъ дѣло, и открылъ невѣрность своей супруги: онъ удалился, потомъ чрезъ нѣсколько времени возвратился со многими товарищами и нарушительница супружеской вѣрности была ими изтерзана до смерти." На-сколько правды въ этомъ анекдотическомъ разсказѣ -- предоставляемъ отвѣчать за это самому Вундту; а мы только замѣтимъ, что такое варварское наказаніе супружеской невѣрности наблюдается и у дикихъ народовъ, -- не потому, чтобы чувство любви играло здѣсь такую трагическую роль, а потому, что женщина для дикаря есть простая вещь или самка. Цивилизація вноситъ смягчающія вліянія на взаимныя отношенія людей вообще и на отношенія супруговъ въ особенности. Но эта реформа совершается медленно и сопровождается въ своемъ развитіи множествомъ случайныхъ и произвольныхъ воззрѣній, которыя не всегда соотвѣтствуютъ кореннымъ требованіямъ человѣческой природы. Вся комбинація внѣшнихъ условій, до которыхъ природѣ и ея великому обобщенію подбора ровно, никакого нѣтъ дѣла, формулируется людьми въ особое понятіе о взаимномъ сожительствѣ. Понятіе это далеко неабсолютно, а напротивъ того также разнообразно, какъ родъ человѣческій, и видоизмѣняется до безконечности, смотря по степени культуры, цивилизаціи, просвѣщенія. Отъ отсутствія всякихъ брачныхъ условій, какъ у австралійскихъ дикихъ папуасовъ, до христіанскаго понятія о бракѣ, возведеннаго въ идеалъ, въ таинство, тянется цѣлая градація переходныхъ формъ, краткое изложеніе которыхъ наполнило собою довольно объемистый томъ, составленный неутомимымъ и лучшимъ европейскимъ врачемъ-публицистомъ Эдуардомъ Рейхомъ. Мы не станемъ перечислять здѣсь всѣ формы брака и всѣ сложныя условія, которыми сопровождается de jure, но не всегда de facto это "отношеніе людей, такъ какъ предполагаемъ, что читатели наши достаточно знакомы съ этими фактами изъ статьи Эли Реклю, напечатанной въ нашемъ журналѣ. Но тѣмъ не менѣе мы позволимъ себѣ упомянуть здѣсь о двухъ-трехъ крайнихъ формахъ этого естественнаго отношенія людей. Фуку разсказываетъ, что и теперь въ сѣверной Австраліи можно встрѣтить общества мужчинъ самцовъ, живущихъ отдѣльно, и общества женщинъ, соединенныхъ въ отдѣльную группу и съ намѣреніемъ удаляющихся отъ мужчинъ. Эти негры папуасы живутъ охотой, и рыбной ловлей. Негритянки блуждаютъ отдѣльными шайками, отыскиваютъ раковины и разныя растенія, которыя едва встрѣчаются на этой скудной почвѣ. Собравши провизію, они ее прячутъ въ своихъ лачугахъ, убогихъ хижинахъ, еле-еле защищающихъ ихъ отъ нападенія хищныхъ людей. Весной половой инстинктъ возбуждается; самцы тогда предпринимаютъ погоню за самками; дѣтей рожденныхъ отъ такой дикой встрѣчи, матери выкармливаютъ грудью, и послѣ того, если они не принадлежатъ къ женскому полу, ихъ выпроваживаютъ на всѣ четыре стороны, какъ только они способны стать на свои ноги. Эта соціальная форма, съ различными варіаціями, вѣроятно, господствовала на всемъ земномъ шарѣ въ первобытную эпоху у дикихъ племенъ {Foucou, Histoire du travail. стр. 384.}. Среди индѣйцевъ республики Чили жилъ долгое время извѣстный путешественникъ Пеппигъ; онъ лично убѣдился, что у нихъ браки совершаются безъ всякихъ гражданскихъ и религіозныхъ формальностей. Отъ этихъ крайнихъ формъ до брака въ строгомъ современномъ значеніи, конечно, цѣлая бездна, которую, такъ или иначе переходитъ всякій цивилизованный народъ.
   Человѣческому воображенію трудно придумать какую нибудь особенную форму брачныхъ отношеній, которая не существовала бы въ исторіи человѣка. Безъ преувеличенія можно сказать, что всякая религіозная секта и всякая господствующая установленная религія имѣетъ свою особенную брачную форму. Мало того. Въ любомъ народѣ это отношеніе еще разнообразится безчисленными кастическими и сословными предразсудками и міровоззрѣніями. Благодаря отсутствію той же прочной основы, мы находимъ странное разнообразіе и сбивчивость понятій въ брачныхъ отношеніяхъ людей. Всѣ людскія старанія-были всегда устремлены къ тому, чтобы какъ можно больше ограничить, съузить свободныя отношенія половъ. Эти ограниченія всею своею тяжестью всегда падали почти исключительно на женскій полъ. Только въ рѣдкихъ, немногихъ случаяхъ законъ принималъ покровительственный тонъ относительно женщинъ. Рейхъ и Фюстель де-Куланжъ согласно свидѣтельствуютъ, что афинскій законъ, именемъ религіи, запрещалъ человѣку оставаться холостымъ. Въ Спартѣ наказывали не только тѣхъ, кто вовсе не женился, но и тѣхъ, кто опаздывалъ женитьбой. Во всѣхъ остальныхъ случаяхъ всѣ брачныя постановленія всегда клонились къ. тому, чтобы женщины считались собственностью, принадлежностью своего господина, который воленъ въ выборѣ, воленъ въ способѣ владѣнія своею вещью, своею собственностью, воленъ отвергнуть эту вещь, когда она сдѣлается для него негодною, ненужною.
   Ложная обстановка и не вполнѣ правильное пониманіе обществомъ своихъ отношеній, породило между прочимъ немаловажное зло -- то обиліе старыхъ дѣвушекъ, которыхъ теперь встрѣчаешь чуть не на каждомъ шагу, незнающихъ куда дѣвать себя и свое досужее время. Если значительная доля изъ нихъ остается за штатомъ потому, что природа дѣйствительно отказала имъ въ соотвѣтствующемъ подборѣ, то остальная часть положительно обязана своимъ несчастьемъ ложному пониманію взаимныхъ соціальныхъ отношеній. Личнымъ опытомъ мы убѣдились, что въ провинціальномъ нашемъ обществѣ женщины несравненно выше и лучше мужчинъ во всѣхъ отношеніяхъ. Стыдно сознаться, а это несомнѣнный фактъ, что развитые люди съ университетскимъ образованіемъ и знакомые со всѣми европейскими ученіями и лучшими современными сочиненіями, попадая въ глушь провинціи, наталкиваются на такихъ же развитыхъ женщинъ, но съ тѣмъ несомнѣннымъ преимуществомъ, что онѣ гораздо энергичнѣе и упорнѣе въ преслѣдованіи своихъ цѣлей, чѣмъ мужчины. Если онѣ, съ одной стороны, служатъ хранилищемъ рутины и застоя, если, по справедливому замѣчанію Карла Фохта, гораздо легче измѣнить правленіе государства, чѣмъ малѣйшее хозяйственное обыкновеніе, топку кухоннаго очага, то, съ другой стороны, женщины даже въ нашей сонной провинціи всегда служили и служатъ лучшими проводниками истинныхъ понятій и гуманныхъ міровоззрѣній, лучшими дѣятелями прогресса. Онѣ-то больше всего сознаютъ и убѣждаются на опытѣ, что въ нашу семейную жизнь крѣпостное право внесло много темныхъ элементовъ, искажающихъ нормальныя отношенія супруговъ. Народная мудрость русскаго народа выработала довольно нелестный взглядъ на русскую женщину. Русскій человѣкъ убѣжденъ, "что баба мѣшокъ, что въ него положишь, то онъ и носитъ." Такъ или иначе, но это воззрѣніе остается, въ сущности, у всѣхъ европейскихъ народовъ. Мы ужасаемся, когда намъ разсказываютъ о бѣдственномъ положеніи женщины у дикарей. И въ самомъ дѣлѣ, "грубое, чтобъ не сказать жестокое, обращеніе дикарей съ своими женами, говоритъ Лёбокъ, есть черное неизгладимое пятно, характеризующее дикарей. Въ ихъ глазахъ, слабый полъ состоитъ изъ существъ низшаго сорта, коихъ назначеніе быть домашними труженицами, рабынями. Вѣчный трудъ, суровая обстановка -- вотъ ихъ участь. И ни усталость, ни страданія не встрѣчаютъ никакого вознагражденія со стороны тѣхъ, для которыхъ онѣ истощаютъ всѣ свои жизненныя силы. Алгонкины не имѣютъ въ своемъ языкѣ даже слова для выраженія, и индѣйцы тинне не имѣютъ словъ, чтобъ сказать милый и любимый. Я попробовалъ, говоритъ капитанъ Левруа, вразумить Нанетъ, предполагая, что должны же они съумѣть сказать, "моя милая жена, моя милая дочь." Когда она, наконецъ, меня поняла, она мнѣ сказала: "никогда ни такъ не говоримъ: мы говоримъ: моя жена, моя дочь" {Lebbock. L'Homme avant l'histoire. Стр. І74.}. Таково положеніе женщины у дикарей, ну а развѣ у такъ называемыхъ цивилизованныхъ народовъ нѣтъ такихъ же дикарей? Когда какой нибудь нулистъ, избѣгая семейной жизни и ея обязанностей, пускается въ легкій развратъ и усталый отъ изнеможенія, рѣшается, наконецъ, удостоить неопытную отроковицу своего имени и сана, конечно не безъ разныхъ разсчетовъ на большое денежное вознагражденіе за эту жертву и честь, когда таковая отроковица, вкусивъ отъ древа познанія добра и зла, увлекается потомъ своими горячими побужденіями, то нудистъ ей указываетъ на дверь и общественное мнѣніе клеймитъ ее позорнымъ именемъ. Почему же большинство мужчинъ, положительные проституты, имѣютъ право всю свою жизнь развратничать сколько душѣ угодно, а малѣйшее увлечете, какое себѣ позволитъ женщина, преслѣдуется. Какими же мотивами должно руководствоваться человѣчество для того, чтобы избѣгнуть искаженія великаго мірового обобщенія -- подбора? Самымъ главнымъ, а можетъ быть и единственнымъ, контролемъ половыхъ отношеній между людьми должна быть любовь, взаимная привязанность, взаимное пониманіе, обоюдное согласіе, обоюдное уваженіе и притомъ въ истинной формѣ, а не на словахъ только. На такомъ взаимномъ влеченіи основанное сожительство, если оно при этомъ не противорѣчитъ разумнымъ требованіямъ гигіены, и проникнуто истинною любовью, по справедливости, можетъ быть названо источникомъ всего хорошаго, истиннаго, благороднаго, также какъ, съ другой стороны, антигигіеническое и несчастное сожительство есть источникъ всего дурного и тяжелаго въ жизни. "Бракъ безъ любви, говоритъ Эдуардъ Рейхъ {Reich. Die Ursachen der Krankheiten. Стр. 151.}, таитъ въ себѣ тысячи зародышей физическихъ, нравственныхъ и душевныхъ страданій, и такой бракъ положительно и несомнѣнно вреденъ потомству". Пробѣгая реэстры преступниковъ и самоубійцъ, легко убѣдиться, что въ нихъ самую важную роль играетъ бракъ безъ любви, основанный не на нравственныхъ симпатіяхъ, а на какихъ нибудь чисто-внѣшнихъ и своекорыстныхъ соображеніяхъ. Въ домахъ умалишенныхъ безчисленное множество больныхъ обязаны своимъ тяжкимъ страданіямъ несчастному браку -- отсутствію любви. Несмѣтное число нервныхъ страданій, брюшныя страданія, неумѣренность, расточительность, азартныя игры и распутство суть послѣдствія несчастнаго брака. Люди нелюбящіе другъ друга и всю жизнь прикованные другъ къ другу похожи, въ моихъ глазахъ, на собаку и кошку въ одномъ мѣшкѣ; они взаимно отравляютъ свою жизнь, хвораютъ физически и нравственно, маются весь свой вѣкъ и рады покончить мучительную жизнь. Истинная любовь -- приправа жизни, и природа требуетъ, чтобъ людей сближала взаимная страстность, а не холодное исполненіе своихъ обязанностей. Стоитъ сравнить дѣтей, производимыхъ людьми, соединенными въ силу общественной обстановки, въ силу приличій, съ такъ называемыми незаконнорожденными, чтобъ убѣдиться, насколько первыя лишены энергіи и способности къ проявленію кипучей дѣятельности. Браки безъ взаимной склонности и составленныя по строгимъ арифметическимъ разсчетамъ и выкладкамъ, производятъ самыхъ жалкихъ умственныхъ и нравственныхъ субъектовъ, между тѣмъ, какъ дѣти любви искони вѣковъ считаются выдающимися по своей живости, смышлености, находчивости, а подчасъ и по геніальности. Наша aima mater природа надѣлила людей этимъ благороднымъ чувствомъ во всѣхъ углахъ обитаемой нами планеты, и совершенно ошибаются тѣ, которые полагаютъ, что горячая любовь и страсти лишь удѣлъ того или другого климата, той или другой расы. По поводу этого мы приведемъ слова Эрнста Бибры, цитируемыя Рейхомъ въ его прекрасномъ сочиненіи о брачной жизни. "Вообще люди склонны приписывать жителямъ южныхъ странъ большую страстность и чувственность, чѣмъ обитателямъ сѣверныхъ, холодныхъ полосъ. Толкуютъ о горячей крови, о необузданныхъ страстяхъ, о пылкости, которая блеститъ въ жгучихъ взглядахъ южанъ. Я не могу повѣрить этому, послѣ всего, что я видѣлъ въ жаркихъ и холодныхъ мѣстностяхъ. Я думаю, что сѣмя грѣховности, завѣщанной намъ прародительницей Евой, одинаково равно распредѣлено въ сердцахъ всѣхъ людей, все равно блондины ли это, брюнеты, или смуглые, и сынъ холоднаго сѣвера такъ же склоненъ къ запретной любви, какъ и дитя тропическаго солнца. Но за то гораздо больше скрытности проявляетъ сѣверянинъ, всякое необузданное побужденіе прикрывается тамъ покровомъ благонравія и благопристойности и острый язычекъ иной лицемѣрной бабенки порицаетъ въ сосѣдкѣ то, въ чемъ она сама больше повинна. Поближе къ экватору не слишкомъ серьезно стараются скрыть свою страстность, тамъ менѣе таинственно грѣшатъ, и поэтому, дѣйствительно, учиняютъ меньше грѣховъ, потому что менѣе лгутъ, менѣе лицемѣрятъ" {Reich. Das Eheliche heben., стр. 453.}. Вотъ выраженія, которыя слѣдовало бы имѣть въ виду, нашимъ теоретикамъ-моралистамъ.
   Итакъ, взаимное сближеніе двухъ половъ и неизбѣжное послѣдствіе такого сближенія, выраженное появленіемъ дѣтей, ставятъ каждаго человѣка въ новыя соціальныя отношенія въ обществу, для которыхъ семейная жизнь служитъ первымъ и главнымъ звеномъ. Это обязываетъ каждаго выяснить это отношеніе въ разумной и честной формѣ. Нѣтъ сомнѣнія, что это отношеніе, эта форма должна опираться на строго-экономическихъ началахъ. Такимъ образомъ мы сводимъ всю суть брачныхъ отношеній къ двумъ незыблемымъ началамъ: взаимная привязанность, или естественное влеченіе, глубоко и искренно уважаемое нами во всѣхъ его видахъ, формахъ и проявленіяхъ, и строго-экономическое опредѣленіе и выясненіе взаимнаго сотоварищества. "Что придаетъ преимущественно половымъ отношеніемъ животныхъ прочную связь, говоритъ Вундтъ, такъ это любовь въ дѣтямъ, и послѣдняя высказывается тѣмъ сильнѣе, чѣмъ болѣе требуютъ дѣти тщательнаго и продолжительнаго ухода... Сверхъ того, потребность взаимной защиты и помощи между супругами связываетъ ихъ и на остальное время, слѣдующее за воспитаніемъ дѣтей. Это въ особенности можно сказать о всѣхъ животныхъ, устраивающихъ гнѣзда и жилища или обитающихъ въ пещерахъ. Съ этой стороны бракъ животныхъ имѣетъ существенную связь съ условіями физической организаціи". {Вундтъ. Душа человѣка и животныхъ. T. II, стр. 248.}
   Вникая глубже въ смыслъ ученія Дарвина, легко убѣдиться, что законъ подбора имѣетъ въ виду двоякую цѣль: продолженіе рода и усовершенствованіе породы, составляющую настоящую суть прогресса. Въ мірѣ животныхъ эта цѣль достигается всѣми тремя формами подбора, но человѣкъ, обставленный искуственными и самыми сложными соціальными условіями, въ большинствѣ случаевъ, совершенно упускаетъ изъ виду эту цѣль. Рейхъ опредѣляетъ въ слѣдующихъ выраженіяхъ условія счастливаго сближенія людей: "Для того, говоритъ онъ, чтобъ супружество было счастливо и удовлетворяло бы всѣмъ разумнымъ требованіямъ подбора, необходимо: полное различіе, противоположность, контрастъ половъ въ сложеніи тѣла, въ темпераментѣ, въ національностяхъ и расахъ; такой контрастъ придастъ союзу гораздо болѣе прелести я гораздо большую приманку, и несравненно сильнѣе закрѣпитъ семейное счастье, чѣмъ однородность обѣихъ половинъ. Такъ ужь оно, значитъ, въ природѣ человѣка, что все болѣе или менѣе чужое, постороннее, проявляетъ и возбуждаетъ болѣе или менѣе продолжительное привлеченіе, между тѣмъ какъ тутъ же находящееся, близкое вообще отталкиваетъ. Каждый день, легко убѣдиться, что потомство людей различныхъ по племени и національности несравненно свѣжѣе, коренастѣе, здоровѣе, сильнѣе, чѣмъ потомство людей одной породы. Я считаю помѣсь породъ и національностей за весьма существенную и неизбѣжную потребность для физическаго и соціальнаго преуспѣянія народа, для его духовнаго и нравственнаго возрожденія. До чего доходятъ племена, совершенно изолированныя, перемѣшивающіяся исключительно между собою и удаляющіяся отъ всякаго близкаго соприкосновенія съ внѣшнимъ міромъ, до чего доходятъ такія несчастныя племена, ясно можно видѣть, если взглянуть на жалкихъ обитателей Альпійскихъ горъ, доставляющихъ однихъ лишь кретиновъ и идіотовъ: это полное вырожденіе человѣка, въ физическомъ, нравственномъ, умственномъ и всякомъ другомъ отношеніи" {Reich. Das Eheliche Leben. Стр. 531.}. "Взаимная любовь супруговъ. такое же неизбѣжное условіе ихъ счастья какъ твердость характера, великодушіе, стойкость въ критическія минуты, соотвѣтствующая степень умственнаго образованія и развитія, здравый взглядъ на міръ и людей, снисходительность при обсужденіи взаимныхъ слабостей, извиненіе, когда эти слабости выходятъ наружу, взаимное пониманіе, устраненіе и отрѣшеніе отъ предразсудковъ и наконецъ сообразное съ человѣческимъ достоинствомъ воспитаніе дѣтей. Въ рукахъ родителей пріуготовить счастливыя супружества своихъ дѣтей разумной заботой при воспитаніи; во власти общества устроить супружеское счастье населенія устраненіемъ вредныхъ предразсудковъ, вредныхъ обычаевъ и глупыхъ кастическихъ принциповъ, введеніемъ соотвѣтственной народной экономіи, распространеніемъ здравыхъ понятій для сохраненія физическаго здоровья, хорошимъ общественнымъ воспитаніемъ и образованіемъ и наконецъ предоставленіемъ людямъ по возможности большей свободы въ жизни {Reich. Dab Eheliche Leben. Стр. 582.}.
   Гдѣ же то европейское общество, которое руководствовалось бы этими разумными требованіями подбора? Напротивъ того. Монотонность физіономій, стадность обычаевъ, самое скудное однообразіе понятій, пустота и безсодержательность семейной жизни, вѣчный разладъ, царящій за ничтожнымъ исключеніемъ во всѣхъ сферахъ общества и въ каждой отдѣльной семьѣ, все это служитъ доказательствомъ, что при существующемъ порядкѣ вещей, при скудости естественно-научныхъ понятій въ большинствѣ такъ называемаго образованнаго общества, могущественный законъ подбора приносится въ жертву совершенно постороннимъ разсчетамъ. Исключительное положеніе женщины отчасти мѣшало правильному примѣненію подбора. Завися до сихъ поръ экономически отъ произвола мужчинъ, не допускаемая ни до какой умственной и общественнной дѣятельности, замкнутая въ тѣсную сферу кухонной и семейной обыденности, ей было трудно, скажемъ больше, физически невозможно стать въ уровень и идти рука объ руку съ мужчиной въ интеллектуальномъ и соціальномъ развитіи. Она поэтому оставалась позади, и терялъ отъ этого больше всего нашъ братъ мужчина. Вотъ почему лучшіе европейскіе умы оставались большею частію безъ подбора и проводили жизнь въ скучномъ и однообразномъ одиночествѣ. Декартъ, Спиноза, Лейбницъ, Кантъ, Гегель, Маколей и величайшій естествоиспытатель прошлой половины нашего столѣтія Гумболрдъ, всѣ эти колоссы ума и науки провели жизнь чуждые "семейнаго счастья", "семейнаго очага" или, лучше сказать, не могли отыскать себѣ среди женскаго населенія соотвѣтственнаго подбора; и человѣчество отъ этого конечно немало потеряло, что первоклассные европейскіе умы не произвели усовершенствованнаго потомства только потому, что не нашлось подходящихъ женщинъ. Въ русскомъ обществѣ, по крайней мѣрѣ до сихъ поръ, трудно указать на такія же блестящія исключенія изъ женщинъ, какія проявлялись среди мужчинъ. И пока общество не пойметъ всѣхъ естественныхъ требованій подбора, до тѣхъ поръ нечего ожидать улучшенія породы. А этого можно будетъ достигнуть только распространеніемъ въ публикѣ1 естественно-научныхъ знаній, потому что другими средствами до сихъ поръ недостигли цѣли. Вся беллетристика, всѣ драматическія произведенія, всѣ трагедіи и комедіи -- все это варіаціи на одну и ту же тему, все это клонилось и клонится къ тому, чтобъ вызвать въ зрителѣ сочувствіе къ любви и ея различнымъ комбинаціямъ. И казалось бы, что та публика, которая проливаетъ слезы сочувствія къ трагическому положенію лицъ, выводимыхъ на сцену, должна была бы быть снисходительной и отнестись разумно къ такимъ же явленіямъ въ дѣйствительной жизни. Но на дѣлѣ выходитъ совершенно на оборотъ. Такъ, если какой нибудь молодой аристократъ pur sang, блондинъ, съ голубыми глазами и нѣсколько вялаго флегматическаго темперамента влюбляется въ молоденькую, хорошенькую жидовочку брюнетку, съ черными глазами, съ живымъ, подвижнымъ и пылкимъ характеромъ, то этотъ рѣзкій контрастъ какъ разъ содержитъ въ себѣ всѣ элементы для самаго сильнаго природнаго влеченія, для самаго страстнаго и жгучаго пожеланія, которое смолкнетъ лишь при полнѣйшемъ удовлетвореніи всѣмъ требованіямъ пламенной любви, но невѣжество, руководясь своими рутинными принципами noblesse oblige, position oblige, вооружается всею силою своихъ предразсудковъ при видѣ явленія, выходящаго изъ. колеи по вседневныхъ событій и всячески вредитъ дѣлу природы, дѣлу подбора. Но природѣ ровно никакого нѣтъ дѣла до предразсудковъ человѣчества, и все, что мѣшаетъ прогрессивному стремленію под* бора, то выживаетъ, вырождается, вымираетъ. И если бы природа и подборъ руководствовались глупостью людской, съ которой и боги напрасно воюютъ, то человѣчество давнимъ давно вымерло бы цѣликомъ или возвратилось бы въ какую нибудь до-историческую форму существованія, но въ этомъ-то и счастье для всего человѣчества, что прогрессивное улучшеніе въ интересахъ самой природы, а потому вырождается и вымираетъ лишь все отсталое, негодное, остающееся за штатомъ, а успѣвшее улучшиться продолжаетъ совершенствоваться и помимо воли человѣка, а иногда вопреки всѣмъ его стараніямъ и неумѣстному вмѣшательству. Тогда на сцену выступаетъ во всеоружіи сила естественнаго подбора. "Если, говоритъ Дарвинъ, {О происхожденіи видовъ, стр. 67.} человѣкъ можетъ достигнуть и несомнѣнно достигъ значительныхъ результатовъ методическимъ и безсознательнымъ подборомъ, то чего не можетъ достигнуть природа? Человѣкъ можетъ дѣйствовать лишь на наружные видимые признаки. Природѣ дѣла нѣтъ до наружности, развѣ она также заключаетъ въ себѣ элементъ полезный организму. Природа можетъ дѣйствовать на всякій внутренній органъ, на всякій оттѣнокъ строенія и склада, на всю совокупность жизненнаго механизма. Человѣкъ подбираетъ лишь то, что ему полезно; природа лишь то, что полезно охраняемому ею организму. Всякій подобранный ею признакъ тотчасъ находитъ приложеніе и организмъ имъ приспособляется еще къ болѣе жизненнымъ условіямъ." Мы убѣждены, что Дарвинъ хочетъ сказать, что всякій подобранный природою признакъ вытекаетъ изъ естественныхъ ея потребностей и есть выраженіе приспособленія организма къ жизненнымъ условіямъ. Такимъ образомъ тамъ, гдѣ человѣкъ является съ своимъ неумѣстнымъ вмѣшательствомъ, тамъ терпитъ онъ рѣшительное фіаско, потому что раньше или позже, а природа возьметъ свое; разница лишь во времени; природа дѣйствуетъ слишкомъ медленно, не торопясь, слишкомъ увѣренная въ своемъ могуществѣ, въ своемъ успѣхѣ; она снисходительно дозволяетъ человѣку побаловаться, утрировать ея свойства, видоизмѣнять, пользоваться ея благами, отступать отъ ея апріористическихъ предначертаній, но въ концѣ концовъ она все-таки возвращается къ своимъ незыблемымъ планамъ и навсегда остается вѣрна себѣ. "Безъ преувеличенія можно сказать, говоритъ Дарвинъ, что естественный подборъ ежедневно, ежечасно, ежеминутно въ каждое данное мгновеніе отыскиваетъ на всемъ свѣтѣ всякое уклоненіе, даже самое ничтожное, отбрасываетъ все дурное, сохраняетъ и накопляетъ все хорошее, не слышно и незамѣтно трудясь надъ усовершенствованіемъ всякаго организма какъ въ отношеніи органическихъ, такъ и въ отношеніи неорганическихъ условій его жизни и притомъ всюду, гдѣ бы и когда бы не представился къ тому случай. Отъ насъ сокрытъ медленный ходъ этого процесса; лишь по прошествіи долгихъ временъ насъ поражаютъ его результаты {Дарвинъ. Происхожденіе видовъ. Стр. 68.}."
   Человѣкъ, этотъ пигмей въ искуствѣ творчества, тѣмъ не менѣе большой хвастунъ. Онъ готовъ хвастаться всякою малостью, онъ готовъ приходить въ восторгъ, когда ему удастся превратить простой цвѣтокъ въ махровый; онъ столько же гордится тонкими ногами своей породистой лошади, сколько медалью на шеѣ. Но что значатъ всѣ его подвиги въ сравненіи съ творческой силой природы. И еслибъ мы могли прослѣдить весь историческій ходъ, весь длинный процессъ естественнаго подбора въ природѣ, еслибъ мы могли присутствовать при томъ, какимъ подборомъ уклоненій развивался человѣкъ, еслибъ мы могли видѣть его во всѣхъ фазахъ его развитія, но въ обратномъ порядкѣ, то предъ нашими глазами предстало бы чрезвычайно интересное зрѣлище.
   Однимъ изъ могущественнѣйшихъ средствъ для достиженія многостороннихъ задачъ подбора служитъ скрещиваніе породъ. Этимъ путемъ человѣкъ достигъ неимовѣрныхъ результатовъ въ прогрессѣ, въ улучшеніи животныхъ и растеній. И не только улучшенія, но безъ преувеличенія можно утверждать, что путемъ скрещиванья созданы чуть не новыя породы животныхъ и растеній. Въ рукахъ человѣка это могущественный способъ, которымъ онъ можетъ просто творить чудеса. Онъ можетъ создать породу, онъ можетъ уничтожить ту или другую. Онъ можетъ черное сдѣлать бѣлымъ и бѣлое превратить въ черное. Такъ европейцы взяли на острова Тихаго океана въ такомъ множествѣ своихъ свиней и собакъ, что туземныя породы совершенно исчезли втеченіе пятидесяти или шестидесяти лѣтъ. И такая исторія легко повторится всякій разъ, какъ только одна изъ смѣшивающихся породъ значительно превзойдетъ своей численностью или качественностію другую, тогда послѣдняя вскорѣ непремѣнно исчезнетъ и будетъ вполнѣ поглощена первою. Смѣшивая породы въ различныхъ комбинаціяхъ, можно произвесть весьма интересные физіономическіе опыты даже и надъ, людьми. Такъ Дарвинъ утверждаетъ, что если бы образовалась колонія изъ равнаго числа черныхъ и бѣлыхъ людей, и мы предположили бы, что они женятся безразлично, что они одинаково плодородны и что 1/10 всего населенія ежегодно умираетъ и рождается, тогда чрезъ 65 лѣтъ число бѣлыхъ, черныхъ и мулатовъ было бы одинаково. Черезъ 91 годъ бѣлыхъ было бы одна десятая, черныхъ одна десятая, а мулатовъ или промежуточныхъ степеней било бы восемь десятыхъ всего числа. Чрезъ три столѣтія не осталось бы даже и 1/100 части бѣлыхъ людей {Дарвинъ. Прирученныя животныя, т. 2, стр. 92.}. У васъ, читатель, износилось платье и превратилось въ тряпку, вы сдаете свой старый халатъ въ складъ тряпья для производства бумаги и фабрика превратитъ вашъ халатъ въ листъ почтовой бумаги, на которомъ вы напишите любовное письмо или составите Какой нибудь юридическій актъ, имѣющій силу и значеніе на всю вашу жизнь. Казалось бы, что это очень мудреная метаморфоза, но вѣдь это такъ просто что изъ тряпокъ дѣлаютъ бумагу, что никто этому уже не удивляется. Также просто и обыкновенно посредствомъ скрещиванья и при помощи тщательнаго подбора впродолженіе нѣсколькихъ поколѣній какую нибудь старую породу овецъ, собакъ, свиней, голубей превратить въ новую разновидность съ совершенно новыми отличными свойствами и качествами. Такъ напр. лордъ Орфордъ скрестилъ однажды свою знаменитую стаю борзыхъ собакъ съ бульдогами; причемъ эта порода была выбрана на томъ основаніи) что они лишены чутья и снабжены нужными качествами: храбростью и неутомимостью. Послѣ шести или семи поколѣній всѣ внѣшніе признаки наружной формы бульдога совершенно исчезли, но храбрость и выносливость, остались. Преподобный Фоксъ сообщаетъ Дарвину, что онъ скрещивалъ понтеровъ съ гончими и лисьими собаками, чтобы при. дать имъ больше стремительности и быстроты. Какія-то оксфордширскія овцы считаются въ Англіи образцовой установившейся породой, но генеалогія ихъ породистости и рядъ скрещиваній, посредствомъ которыхъ ихъ довели до этого образцоваго состоянія, не уступитъ, быть можетъ, генеалогіи любого англійскаго лорда. Потрудитесь распутать длинную вереницу фамилій, съ которыми смѣшивался какой нибудь домъ Бурбоновъ или происхожденіе мелкопомѣстнаго германскаго князька. По выраженію Берне нужно быть цыганкой, чтобъ понять и разгадать линіи Рейсъ, Грейсъ, Щлейцъ, такъ что таблица умноженія здѣсь недостаточное подспорье. Оксфордширскія овцы въ этомъ отношеніи счастливѣе. Чотко записано, что онѣ произошли въ 1830 году (замѣтьте хронологію этого важнаго историческаго событія) отъ скрещиванія гамширскихъ и соутдаунскихъ овецъ съ котсвальдскими баранами, а котсвальдскіе бараны произошли отъ лестерскихъ, а эти послѣдніе еще отъ другихъ и т. д. Такъ что теряешься въ этомъ фамильномъ спискѣ, точно дѣло идетъ не о баранахъ, а о феодальныхъ баронахъ. Множество подобныхъ курьезовъ подало поводъ какому-то Спунеру придти къ заключенію, что разумнымъ спариваньемъ скрещенныхъ животныхъ возможно произвести новыя породы. Случается иногда такъ, что сановитыя особы съ тщательною заботливостью слѣдятъ за исторіей скрещиванья разныхъ породъ скота и другихъ животныхъ и слѣдятъ за этимъ съ такимъ же интересомъ, какъ, за развитіемъ какого нибудь историческаго вопроса. Пальма первенства въ этомъ отношеніи принадлежитъ вюртембергскому королю, который послѣ двадцатипятилѣтняго старательнаго размноженія, т. е. послѣ шести или семи поколѣній, произвелъ новую породу скота отъ скрещиванія между голландскими и швейцарскими породами съ примѣсью еще другихъ породъ.
   Но то что старая Европа испробовала на различныхъ породахъ животныхъ, Америка примѣнила къ людямъ. Да, Америкѣ суждено раскрыть глаза людямъ на многое. Старая Европа съ своими предубѣжденіями уступитъ раньше или позже тому лучезарному свѣту, который мерцаетъ теперь уже на всѣхъ проблескахъ заатлантической жизни. Тамъ скрещиванья между тремя различными племенами приведутъ къ такой новой породѣ людей, которые положительно современемъ вытѣснятъ всѣ остальныя. Европа пришла бы въ ужасъ отъ тѣхъ перекрещиваній людскихъ породъ, какія имѣютъ мѣсто въ Америкѣ. Даже въ такой странѣ какъ Бразилія, пропитанная католическимъ лицемѣріемъ іезуитовъ, часто совершаются помѣси мулатокъ съ бѣлыми мужчинами.
   И какъ ни старается бразильское дворянство, чтобъ избѣгнуть столкновенія съ темнокожими женщинами, какъ ни хлопочетъ оно о томъ, чтобъ не дать имъ проникнуть въ свою замкнутую и привилегированную среду, но природа, по пословицѣ, выгоняемая въ дверь, лѣзетъ въ окно, и въ концѣ концовъ обходитъ аристократическую спѣсь. Кастеръ разсказываетъ, какъ часто иной юноша, изъ богатой и знатной фамиліи, влюбляется въ молодую мулатку, климатъ тамъ жаркій и всякіе плоды зрѣютъ скоро -- мулатка беременна, юноша беретъ ее къ себѣ, она занимаетъ мѣсто метрессы, окружающіе мало-по малу свыкаются съ этимъ; наконецъ, это становится обыкновеннымъ и когда уже имѣются на лицо нѣсколько дѣтей, они узаконяютъ юридически свой бракъ и родня принимаетъ ихъ съ должнымъ уваженіемъ. Интересно то, прибавляетъ Кастеръ, что именно такіе браки самые счастливые, и что такихъ субъектовъ соединяетъ гораздо сильнѣйшая привязанность, чѣмъ супруговъ первоклассныхъ фамилій. "Да, на всемъ свѣтѣ таже исторія повторяется, прибавляетъ Рейхъ, что въ насильственныхъ и противоестественныхъ бракахъ немыслимы взаимное и интимное пониманіе, между тѣмъ какъ самыми счастливыми оказываются именно браки, въ которыхъ истинная любовь сближаетъ людей, несмотря на различіе сословій, званій и состояній." Морицъ Руиндасъ досказываетъ, что "браки между бѣлыми мужчинами и цвѣтными женщинами въ низшемъ и среднемъ сословіи весьма часты и не возбуждаютъ ничьего удивленія. И даже въ высшемъ сословіи случаются такіе браки. Бракъ такого рода только тогда обращаетъ на себя всеобщее вниманіе, когда жена бѣлая, принадлежитъ слишкомъ богатой и знатной фамиліи, а кожа мужа ужь больно темнаго цвѣта. Всѣ такіе браки не возбуждаютъ по

   

Послѣднее слово науки.

(Посвящается Надеждѣ Павловнѣ Ивановой.)

   Законъ наслѣдственности и его явленія. Наибольшую важность въ нашихъ глазахъ гипотеза Дарвина имѣетъ въ силу полнѣйшаго разъясненія столь могущественно распространеннаго закона наслѣдственности и его разнообразныхъ явленій. Законъ наслѣдственности, какъ основной законъ біологіи, былъ до сихъ поръ камнемъ преткновенія для большинства ученыхъ. Читатель конечно догадывается, что здѣсь рѣчь идетъ не о той наслѣдственности, о которой нѣкій поэтъ поспѣшилъ Богу молебствіе принести за то, что у него наслѣдственное есть, но о той наслѣдственности, которая проявляется вопреки всякимъ юридическимъ постановленіямъ. Мы хотимъ этимъ сказать, что юридическія постановленія о наслѣдственности пользуются всею своею силою, между тѣмъ какъ пренебреженіе естественно-научными законами наслѣдственности въ соціальномъ быту чувствуется чуть ли не на каждомъ шагу. Разрозненность общества прямо ведетъ къ тому, что при стремленіи къ размноженію рода никто никогда не справляется, какими наклонностями и индивидуальными особенностями обладаютъ будущіе производители. А между тѣмъ это такъ важно и подчасъ такъ непоправимо. Сельское хозяйство, огородничество и другія отрасли сельскаго быта положительно страдаютъ отъ отсутствія всякихъ теоретическихъ и практическихъ знаній улучшенія породы въ силу закона наслѣдственности. А между тѣмъ законъ наслѣдственности можно назвать основнымъ закономъ культуры и въ этомъ отношеніи онъ не имѣетъ границъ.
   На основаніи источниковъ, которыми мы въ силахъ были располагать, и на основаніи нѣкоторой собственной опытности, мы полагаемъ возможнымъ оформулировать явленія наслѣдственности въ трехъ господствующихъ видахъ. Думаемъ, что наслѣдственность бываетъ или консервативная, или прогрессивная, или регрессивная. Консервативною мы назовемъ ту форму наслѣдственности, которая, разъ установившись, неизмѣнно повторяется въ безконечномъ ряду поколѣній безъ всякаго измѣненія ни въ хорошую, ни въ дурную сторону. Это, такъ сказать, самая частая, самая обыденная наслѣдственность. Къ ней, повидимому, наиболѣе расположенъ весь органическій міръ, какъ растительный, такъ и животный и въ томъ числѣ и все человѣчество. Ею объясняется однообразіе флоры въ той или другой мѣстности изъ вѣка въ вѣкъ; ею объясняется постоянство и неизмѣняемость видовъ дикихъ животныхъ впродолженіе цѣлыхъ геологическихъ эпохъ; ею, наконецъ, объясняется табунная физіономія и случайное однообразіе дикихъ первобытныхъ народовъ впродолженіе тысячелѣтій. Собственно говоря, не будь внѣшнія окружающія обстоятельства и условія измѣнчивы, наслѣдственность могла бы сдѣлаться исключительно консервативною, такъ какъ изъ всѣхъ формъ наслѣдственности она все-такы пользуется преобладающею силою. И въ самомъ дѣлѣ, такъ или иначе, но родители всегда передаютъ плоду, первородной клѣточкѣ, зачатки всѣхъ частей своего организма, и потому плодъ долженъ бы походить на своихъ родителей, какъ двѣ капли воды. Если какое нибудь органическое существо, состоящее изъ одной одиночной клѣточки, окрашено положимъ въ красный цвѣтъ, то Каждый его атомъ, каждая его частица, каждый зачатокъ, отдѣлявшись отъ родителя и развиваясь въ организмъ, долженъ вполнѣ сохранить форму, цвѣтъ и строеніе своего первообраза. Но внѣшнія окружающія обстоятельства и условія до того измѣнчивы и разнообразны, и до того сильно дѣйствуютъ на процессъ происхожденія, что каждый организмъ можетъ значительно уклониться отъ первобытной формы, и притомъ или въ хорошую или въ дурную сторону. Мы конечно разумѣемъ хорошее и дурное относительно и условно. Мы понимаемъ подъ хорошимъ какое нибудь полезное улучшеніе породы, большее или меньшее приближеніе къ абсолютному идеалу, къ усовершенствованному типу и, наоборотъ, уклоненіе отъ этого идеала, возвращеніе отъ усовершенствованной формы къ прежней прародительской ничтожности, безцвѣтности, грубости, недостаточности мы называемъ дурнымъ.
   Въ первомъ случаѣ, мы будемъ имѣть наслѣдственность прогрессивнуюх а во второмъ регрессивную. Какъ та, такъ и другая возможна до извѣстнаго предѣла, котораго достигнувъ она становится, въ свою очередь, консервативною. Доказательствами консервативной наслѣдственности, неимѣющей ни прогрессивнаго, ни регрессивнаго значенія, мы приведемъ нѣкоторые примѣры. Такъ докторъ Годжкинъ разсказывалъ Дарвину, что въ одномъ англійскомъ семействѣ, втеченіе многихъ поколѣній, нѣсколько членовъ имѣли одну прядь волосъ, окрашенную отлично отъ всей остальной массы. Даривъ зналъ одного ирландца, у котораго на правой сторонѣ головы была небольшая бѣлая прядь среди темныхъ волосъ; этотъ ирландецъ увѣрялъ Дарвина, что его бабушка имѣла такую же прядь, на той же сторонѣ, а его мать на противоположной. Всякому понятно, что почеркъ зависитъ отъ весьма замысловатой комбинаціи тѣлеснаго сложенія, умственныхъ способностей и воспитанія, и несмотря на то, весьма часто можно встрѣтить полнѣйшее сходство въ почеркѣ отца и сына, такъ что нѣтъ возможности отличить одинъ отъ другого. Случается даже такъ, что англійскія дѣти, обучавшіяся писать во Франціи, навсегда сохраняютъ свою англійскую манеру писать. Походка, жесты, голосъ, манера держаться -- все это консервативно-наслѣдственно до рутинности, до установленія, упроченія и увѣковѣченія кастическихъ индивидуальныхъ особенностей и своеобразностей. Мы узнаемъ купца, военнаго, семинариста, чиновника, служителя олтаря, извозчика, студента, мастерового по ихъ походкѣ, складу понятій, выраженій, манерѣ выражаться. Переходя изъ рода въ родъ, изъ поколѣнія въ поколѣніе, и распространяясь на большія и большія массы, эти особенности мало-по-малу становятся преобладающими, господствующими, выражаютъ собою національность, ея свойства и отличительный характеръ ея. Только путемъ наслѣдственности француженка дошла до того, что можетъ перейти черезъ грязную улицу, не запачкавъ башмака. Ея кокетство и esprit fort, чопорность и холодная разсчетливость англичанъ, флегматическая сантиментальность нѣмцевъ, широкая русская натура, -- все это плоды консервативной наслѣдственности. Особые манеры, говоритъ Дарвинъ, обращаются въ привычку и можно привести много случаевъ наслѣдственности ихъ. Многіе авторы приводятъ случай, что нѣкій отецъ имѣлъ обыкновеніе спать на спинѣ, скрестивъ правую ногу на лѣвую, и что ночь его, будучи еще ребенкомъ въ колыбели, подражала вполнѣ этой привычкѣ, несмотря на попытки отучить ее отъ этого. Красота и всякія безобразія наслѣдственны какъ въ семействахъ, такъ и въ цѣлыхъ націяхъ и притомъ довольно продолжительное время. Нѣтъ сомнѣнія, что среди еврейской націи и теперь встрѣчаются такія же хорошенькія Реввеки и Рахили, какъ во времена нашихъ праотцевъ, и много еще вѣковъ пройдетъ прежде, чѣмъ выведутся изъ русской націи жирныя до безобразія купчихи. Носъ Бурбоновъ, das oesterreichische kaiserblau Маріи Терезіи, наслѣдственное косоглазіе Монморанси вошли въ пословицу. Продолжительность жизни, долговѣчность, физическое здоровье и плодовитость тоже большею частью консервативно-наслѣдственны. "Семейство Тюрго, говоритъ le Bon, не переживало 50-ти-лѣтній срокъ. Когда министръ, составившій славу этой семьи, вспомнилъ, что приближается роковой терминъ, онъ поспѣшилъ привести въ порядокъ всѣ свои дѣла, хотя и пользовался полнѣйшимъ здоровьемъ. И на 83 году постигла его смерть". Предчувствіе случайно сбылось. Самые вѣроятные шансы на болѣе продолжительную жизнь основываются на происхожденіи отъ такого семейства, котораго члены умирали въ глубокой старости. Англійскія страховыя общества въ своихъ расчетахъ всегда очень большое вниманіе обращаютъ на возрасть родныхъ, предковъ и ближайшихъ родственниковъ. Часто всѣ члены семьи имѣютъ бѣлые волосы или сѣдѣютъ съ ранней молодости, или теряютъ способность къ дѣторожденію въ весьма раннемъ возрастѣ. Во многихъ семействахъ замѣчательна особенная плодовитость. Первые четыре Гиза имѣли 43-хъ дѣтей. Сынъ и внукъ великаго Конде имѣли ихъ 13. Прадѣдъ 10. Ахиллъ де-Гарсей отецъ перваго президента парижскаго парламента имѣлъ 9 дѣтей; отецъ его имѣлъ 10, а дѣдъ 18. Наслѣдственность идіосинкразій, т. е. особенныхъ расположенностей, отвращенія или пристрастія, бываетъ подчасъ довольно любопытна. Есть люди, которые наслѣдуютъ отъ родителей непреодолимое отвращеніе къ какимъ нибудь явствамъ, напиткамъ или снадобьямъ. Просперъ Люкасъ разсказываетъ, что одинъ молодой человѣкъ ни за что не соглашался поставить себѣ промывательное, утверждая, что родители его не могли этого терпѣть. Его заставили повиноваться и онъ умеръ (Le Вотъ 312). Во всѣхъ этихъ случаяхъ консервативной наслѣдственности, зародышевая клѣточка содержала въ себѣ повидимому зачатки всѣхъ отдѣльныхъ частей предшествовавшаго организма, и самъ организмъ, а слѣдовательно и его зачатки не подверглись никакимъ внѣшнимъ измѣняющимъ условіямъ. Но такъ какъ существованіе каждаго организма вполнѣ зависитъ отъ окружающихъ условій, легко измѣняющихся, то по этому въ природѣ возможна наслѣдственность прогрессивная. Если садоводъ выбираетъ самый красивый цвѣтокъ или дерево, дающее самые лучшіе плоды и соединяетъ ихъ съ такими же, то онъ достигаетъ улучшенія въ породѣ и можетъ добиться того, что это улучшеніе сдѣлается наслѣдственнымъ. Одинъ заводчикъ хочетъ, чтобъ его скотъ отличался мясистостью и особымъ качествомъ ея, другой хочетъ накопить побольше жиру, третій стремится, чтобъ шерсть его животныхъ была какъ можно тоньше и нѣжнѣе, каждый изъ нихъ легко можетъ достигнуть этого перемѣною пищи и другихъ внѣшнихъ условій и сдѣлать эти качества наслѣдственными въ своемъ стадѣ. Одни любятъ лошадей съ длинной шеей, другіе съ короткой; тѣ цѣнятъ въ птицахъ пѣніе, другіе цвѣтъ перьевъ, и все это легко достижимо въ силу закона наслѣдственности, въ силу пангенезиса. Этимъ путемъ можно просто создавать новыя породы, а priori, сочиненныя по предположенному плану, такъ что каждая часть животной организаціи будетъ представлять какое нибудь полезное улучшеніе для человѣка или для лучшаго существованія самого животнаго. Все это мы называемъ прогрессомъ въ мірѣ животныхъ и растеній. Тоже самое можно сказать и о человѣкѣ. Какъ наслѣдственны красота, безобразіе, цвѣтъ волосъ, физическое здоровье и особенности тѣлесныхъ формъ, такъ наслѣдственны интеллектуальныя и моральныя качества. Аристократизмъ породы имѣетъ свою значительную долю правды. Если отъ родителей къ дѣтямъ переходятъ такія черты характера, какъ гордость, честолюбіе, легкомысліе, сознаніе достоинства, сознаніе столбового дворянства и другія кастическія понятія, то это служитъ лучшимъ доказательствомъ тому, что психическія отправленія и всѣ душевныя качества физіологически связаны съ мозгомъ и наслѣдуются подобно всякому тѣлесному качеству. Но прогрессивная наслѣдственность отличается тѣмъ, что какое либо качество, проявившись въ отцѣ, развивается въ сынѣ въ усовершенствованной формѣ. Бокль сомнѣвается въ наслѣдственной передачѣ геніальныхъ способностей и талантовъ и объясняетъ это случайнымъ совпаденіемъ, но большинство физіологовъ и множество фактовъ, собранныхъ самыми точными и безпристрастными наблюдателями, совершенно противорѣчатъ ему. Такъ извѣстно, что въ нѣкоторыхъ семействахъ проявляются и потомъ наслѣдуются во многихъ поколѣніяхъ опредѣленная умственная способности, какъ, напримѣръ, къ математикѣ, поэзіи, музыкѣ, ваянію, медицинѣ, естествознанію, философіи и проч. Въ семействѣ Баха было 22 человѣка одаренныхъ замѣчательномъ талантомъ {Геккель. См. "Архивъ судебной медицины и общественной гигіены", іюнь 1869 г., статья Геккеля "Наслѣдственность и ей законы," стр. 88.}.
   Отецъ Рафаэля былъ хорошимъ живописцемъ. Мать Ванъ-Дика рисовала цвѣты; Іосифъ Верне, сынъ его Карлъ Верне и внукъ Горасъ Верне были извѣстны своимъ наслѣдственномъ талантомъ. Оба брата Тиціана и его сонъ были живописцами. Въ семействѣ Эсхилла было восемь поэтовъ, писавшихъ трагедіи. Вайтцъ полагаетъ, что складъ понятій и самое строеніе тѣла можетъ видоизмѣняться подъ вліяніемъ произвольно возникающихъ особенностей, которыя потомъ передаются наслѣдственно въ цѣломъ рядѣ поколѣній и становятся отличительною принадлежностью цѣлой расы, признакомъ способности человѣка къ прогрессивной наслѣдственности. Сюда онъ относитъ развитіе инстинктивныхъ чувствъ у дикарей. Полинезіецъ безбоязненно бросаетъ въ воду свое дитя, еще ни разу не пробовавшее плавать, а горецъ оставляетъ своего ребенка на скалистыхъ обрывахъ высокихъ горъ съ такою же самоувѣренностью, съ какою городской житель покидаетъ свое дитя въ гостиной. Дѣти туземцевъ Питковрна свободно плаваютъ въ возрастѣ отъ 2-хъ до 3-хъ лѣтъ. Трехлѣтнія дѣти поносовъ въ южной Америкѣ сами бросаются въ воду и плаваютъ, четырехлѣтнія дѣти гаучосовъ въ южной Америкѣ отличные наѣздники. Все это доказываетъ, что даже благопріобрѣтенныя особенности, свойства, качества и привычки тоже наслѣдственны изъ рода въ родъ {Вайтцъ T. 1. Стр. 90--102.}. Прогрессивная наслѣдственность продолжается лишь извѣстное время и потомъ переходитъ въ ряды обыкновенной повседневной посредственности. Большинство великихъ людей не повторялись въ потомствѣ. Это скорѣе всего можно объяснить теоріей пангенезиса: такъ какъ плодъ есть продуктъ двухъ производителей, то смѣшеніе зачатковъ того и другого можетъ комбинироваться такимъ образомъ, что перевѣсъ будетъ то на одной, то на другой сторонѣ. Положимъ геніальный человѣкъ женится на женщинѣ самаго обыкновеннаго ума, тогда дѣти ихъ, вполнѣ похожія въ физическомъ отношеніи на отца, умственно и нравственно уподобляется матери. "Это, говорятъ le Bon, случилось съ знаменитымъ авторомъ Фауста. Онъ былъ въ связи съ своей стряпкой и имѣлъ отъ нея сына, похожаго на него физически, но умственно сынъ походилъ на мать. Нѣмцы называли его: "сынъ служанки".
   Поэтому, подбирая производителей, можно достигнуть того, что получишь животныхъ совершенно отличныхъ отъ той расы, отъ которой они произошли. "Если бы такую же операцію можно было бы производить и среди людей, говоритъ Le Bon, то есть если бы можно было соединить геніальныхъ индивидовъ, или одаренныхъ одинаковыми способностями личностей, то повторяя эту операцію впродолженіе нѣсколькихъ поколѣній, легко дойти до усовершенствованной породы людей, обладающихъ исключительными способностями; то есть можно создать расу великихъ живописцевъ, великихъ поэтовъ, великихъ математиковъ. Жанъ-Жакъ Руссо, который былъ скорѣе философомъ, но плохимъ физіологомъ, предполагалъ, что дѣти рождаются безъ наклонностей и что всѣмъ дѣтямъ безъ исключенія подобаетъ одинаковое воспитаніе. Но это ужасное заблужденіе! Дитя наслѣдуетъ отъ родителей не только характеръ, темпераментъ, но даже добродѣтели и пороки. Правда, воспитаніе и среда могутъ все это видоизмѣнить, но съ величайшимъ трудомъ. Подчасъ же всѣ старанія безсильны побѣдить наслѣдственныя наклонности" {Le Bon стр. 817.}. Мы видѣли, что первоначальныя клѣточки должны въ себѣ содержать зачатки всѣхъ частей организма; мы тоже видѣли, что если какая нибудь часть претерпѣваетъ какое нибудь полезное измѣненіе, то и тогда клѣточки содержатъ въ себѣ зачатки измѣненной части и въ свое время заявляютъ себя въ потомствѣ. Тоже самое можетъ случиться, когда какая нибудь часть организма, въ силу внѣшнихъ условій, претерпѣваетъ какое нибудь вредное измѣненіе, тогда первоначальныя клѣточки содержатъ конечно зачатки и этой измѣненной части и это вредное уклоненіе можетъ повториться въ цѣломъ рядѣ поколѣній. Такимъ образомъ легко можетъ случиться, что въ то время, какъ большая часть организма соблюдаетъ условія консервативной наслѣдственности, одна какая нибудь ничтожная частица портитъ все дѣло и становится наслѣдственнымъ недостаткомъ. Такое явленіе мы называемъ явленіемъ регрессивной наслѣдственности. На бѣду всего человѣчества, этотъ видъ наслѣдственности самый упорный. Оттого-то глупость людская такъ вѣковѣчна. По нашему мнѣнію, всѣ недостатки, уклоненія отъ нормальнаго типа, всѣ болѣзни, ведущія къ вырожденію, къ истребленію, къ гибели цѣлаго рода, всѣ пороки и уродства, приносящія вредъ организму -- все это явленія регрессивной наслѣдственности, самой причудливой и многосторонней изъ всѣхъ видовъ наслѣдственности. Разнообразіе проявленій этой формы наслѣдственности превосходитъ всякое вѣроятіе. Такъ почти всѣ авторы приводятъ примѣръ цѣлаго семейства, по имени Ламбертъ, которое жило въ прошломъ столѣтіи въ Лондонѣ и носило названіе людей-дикобразовъ. Эдуардъ Ламбертъ или "человѣкъ-ежъ", родившійся въ 1717 г., отличался совершенно необычайнымъ и уродливымъ образованіемъ кожи; все тѣло его было покрыто роговидною корой, толщиною въ дюймъ, и изъ этой коры выходило безчисленное множество иглообразныхъ и чешуеобразныхъ отростковъ длиною слишкомъ въ дюймъ. Ламбертъ передалъ это уродливое образованіе кожи своимъ сыновьямъ и внукамъ наслѣдственнымъ путемъ. Лицо и тѣло, покрытыя длинными волосами, вмѣстѣ съ недостаткомъ зубовъ встрѣчались въ трехъ послѣдующихъ поколѣніяхъ одного сіамскаго семейства. Дарвинъ слышалъ объ одномъ семействѣ, въ которомъ какъ родители, такъ и дѣти имѣли до такой степени длинныя вѣки, что не могли ничего видѣть, не откинувши голову назадъ. Близорукость не всегда бываетъ прирожденнымъ недостаткомъ, однако, разъ появившись въ юности вслѣдствіе продолжительныхъ занятій, она передается родителями дѣтямъ. Если, паче чаянія, оба родителя близоруки, то, по замѣчанію авторитета въ этомъ дѣлѣ Баумена, недостатокъ этотъ усиливается въ дѣтяхъ. Тоже нужно сказать и о косоглазіи, о катарактахъ, о темной водѣ. Дневная слѣпота, ночная или куриная слѣпота и неспособность видѣть предметы иначе, какъ при сильномъ свѣтѣ -- тоже наслѣдственны. Кювье разсказываетъ случай, что 85 членовъ одного семейства впродолженіе шести поколѣній страдали этимъ послѣднимъ недостаткомъ. Странная неспособность различать цвѣта, называемая дальтонизмомъ, тоже наслѣдственна; ее прослѣдили черезъ пять поколѣній, при чемъ она ограничивалась только женскимъ поломъ. Лишніе пальцы на рукахъ и ногахъ (полидактилизмъ) строго наслѣдственны. Появленіе лишнихъ пальцевъ представляетъ сильное отступленіе отъ нормы, потому что и въ животномъ мірѣ, въ средѣ млекопитающихъ, птицъ и современныхъ пресмыкающихся рѣдко бываетъ больше пяти пальцевъ. Тѣмъ не менѣе лишніе альцы строго наслѣдственны и замѣчались случаи передачи ихъ втеченіе пяти поколѣній. Интересно еще то, что часто срѣзываютъ такіе лишніе пальцы вскорѣ послѣ рожденія и, слѣдовательно, они не могутъ усиливаться упражненіемъ и все-таки наслѣдуются. Докторъ Струтерсъ приводитъ слѣдующій примѣръ: въ первомъ поколѣніи добавочный палецъ появился на одной рукѣ, во второмъ -- на обоихъ, въ третьемъ -- у трехъ братьевъ обѣ руки были шестипалыя, а у одного изъ нихъ одна шестипалая нога; въ четвертомъ -- всѣ четыре конечности были шестипалыя. Лишніе пальцы замѣчались какъ у негровъ, такъ и у другихъ племенъ и у многихъ изъ низшихъ животныхъ. Шесть пальцевъ были замѣчены на заднихъ ногахъ саламандры, а также и лягушки. У собакъ шесть пальцевъ на заднихъ ногахъ передавались втеченіе трехъ поколѣній и Дарвинъ слышалъ о существованіи породы шестипалыхъ кошекъ. У нѣкоторыхъ породъ куръ задній палецъ двойной. У животныхъ, имѣющихъ въ нормальномъ состояніи менѣе пяти пальцевъ, число это увеличивается до пяти, въ особенности на переднихъ ногахъ. Такъ, собаки имѣютъ собственно четыре пальца на заднихъ ногахъ, но у большихъ породъ развивается обыкновенно, хотя и не вполнѣ, пятый палецъ. Самый интересный фактъ, касательно лишнихъ пальцевъ, это случайное отрастаніе ихъ послѣ операціи. М-ръ Уайтъ описываетъ ребенка трехъ лѣтъ отъ роду, у котораго большой палецъ былъ двойной. Онъ отрѣзалъ лишній, снабженный ногтемъ, но, къ его удивленію, онъ снова выросъ и покрылся ногтемъ. Ребенку тогда вторично отрѣзали этотъ лишній палецъ, что называется съ корнемъ, но онъ все-таки выросъ снова и снова покрылся ногтемъ. Въ одномъ семействѣ, состоявшемъ изъ трехъ братьевъ и одной сестры, всѣ родились съ лишнимъ пальцемъ на всѣхъ конечностяхъ. Родители этого семейства не имѣли этого уродства, и даже въ семьѣ не было никакого преданія, а въ деревнѣ, гдѣ жило семейство, не помнили никого, кто бы страдалъ подобнымъ недостаткомъ. Одному изъ нихъ еще ребенкомъ отрѣзали оба добавочные пальца на рукахъ, но одинъ изъ пальцевъ снова отросъ; ему дѣлали вторично операцію на 33-мъ году. Онъ имѣлъ 14 дѣтей, изъ которыхъ трое наслѣдовали добавочные пальцы и у одного изъ нихъ лишній палецъ былъ срѣзанъ извѣстнымъ хирургомъ, когда ребенку было всего 6 недѣль отъ роду. Добавочный палецъ снова отросъ его снова отрѣзали и онъ теперь снова отростаетъ. Въ одномъ испанскомъ семействѣ лишній палецъ замѣчался у 40 индивидовъ. Во всѣхъ такихъ случаяхъ лишній палецъ изчезаетъ самъ собою черезъ нѣсколько поколѣній, потому что шестипалые люди соединяются съ пятипалыми. Но если бы семейство шестипалыхъ соединялось и размножалось только между собой, еслибъ шестипалые мужчины женились на шестипалыхъ женщинахъ, то, чрезъ постоянную передачу этой уродливости, произошла бы особая порода шестипалыхъ людей. Юристамъ, однакожъ, не мѣшаетъ знать, что такъ какъ шестипалые женятся на пятипалыхъ, то не всѣ дѣти могутъ унаслѣдовать эту уродливость: Въ одномъ испанскомъ семействѣ всѣ дѣти, кромѣ самаго младшаго, имѣли по шести пальцевъ на рукахъ и на ногахъ; только самый младшій имѣлъ нормальное число пальцевъ на рукахъ и на ногахъ, и на этомъ основаніи шестипалый отецъ не хотѣлъ признать его своимъ (Геккель).
   Наслѣдственность аномалій чрезвычайно часто встрѣчается. Заячья губа, хромота, грыжа переходятъ изъ рода въ родъ цѣлыми поколѣніями. Беннетъ разсказываетъ объ одной женщинѣ, которая, послѣ двухъ трудныхъ дѣторожденій, погибла при третьемъ, не будучи въ состояніи разрѣшиться младенцемъ, унаслѣдствовавшимъ отъ отца широкія плечи. Женщина съ узкимъ тазомъ, выходя замужъ за широкоплечаго мужчину, прямо подвергается опасности лишиться жизни при разрѣшеніи отъ беременности. Въ одной части Уоркшира фермеры долго подбирали скотъ съ большими задними частями, пока не произвели породу съ громадными окороками; но громадные размѣры окороковъ у теленка оказывались часто гибельными для коровы и множество матокъ умирало ежегодно въ родахъ. Случайныя и искуственно производимыя нарушенія цѣлости организма также передаются наслѣдственно. Вайтцъ говоритъ, что Талмудъ напоминаетъ евреямъ о случаяхъ, гдѣ операція обрѣзанія ненужна и невозможна, такъ какъ иногда у нихъ родятся дѣти съ готовой операціей. Дѣти офицера, который нечаянно раздробилъ себѣ мизинецъ правой руки, и залечилъ его искривленнымъ, унаслѣдовали отъ отца этотъ недостатокъ. Извѣстно множество случаевъ, гдѣ у кошекъ и собакъ были отрѣзаны хвосты или повреждены конечности и они производили потомковъ съ такими же недостатками. Просперъ Люкасъ приводитъ такой длинный списокъ наслѣдственныхъ поврежденій, что ему трудно не повѣрить. Такъ корова отъ поврежденія, за которымъ слѣдовало нагноеніе, потеряла рогъ. Три теленка, рожденные ею, не имѣли роговъ на той же сторонѣ головы. Никто больше не сомнѣвается, что костяные наросты на ногахъ у лошадей, появляющіеся вслѣдствіе долгой ѣзды по твердымъ дорогамъ, наслѣдственны. Но самый замѣчательный случай приводитъ Браунъ-Секаръ. Онъ производилъ операцію надъ множествомъ морскихъ свинокъ, которая влекла за собою особую конвульсивную болѣзнь въ родѣ падучей. Всѣ онѣ производили потомство съ наслѣдственною падучей болѣзнью. Но ни въ одной отрасли вредныхъ уклоненій такъ сильно не проявляется регрессивная наслѣдственность, какъ въ болѣзняхъ, поражающихъ, истребляющихъ и вырождающихъ, дегенерирующихъ человѣчество. Общимъ убѣжденіемъ лучшихъ современныхъ врачей, что золотуха прямой и наслѣдственный потомокъ сифилиса. Бичъ, истребляющій человѣчество цѣлыми поколѣніями, такъ по справедливости можно назвать чахотку. Пиду утверждаетъ, что въ четверти случаевъ чахотка наслѣдственна. Чахотка, болѣзнь пожирающая ежегодно въ Парижѣ болѣе 8,000 жертвъ, а въ Лондонѣ до 40,000. Населеніе Франціи приноситъ ей, какъ дань, пятую часть всего числа жителей. Ракъ, ужаснѣйшее страданіе, стоящее еще внѣ предѣловъ медицинскаго искуства, по новѣйшимъ изслѣдованіямъ также наслѣдственная болѣзнь. Между тѣмъ во Франціи три на сто изъ общей суммы смертности падаютъ на долю рака. По нашимъ личнымъ наблюденіямъ, зобъ заслуживаетъ названіе наслѣдственнаго уродства по преимуществу. Такъ, въ Чердыни мы видѣли зобатую женщину Прасковью Можаеву, изъ деревни Лобиковой. Мать ея была зобата. Три дочери и два сына ея также были зобаты; но нужно прибавить, что и мужъ ея былъ также съ зобомъ. нервныя болѣзни, какъ истерика, падучая болѣзнь, параличи, мигрень и другія страданія этого рода, въ большинствѣ случаевъ, наслѣдственны. Всѣ виды умопомѣшательства, всѣ формы душевныхъ болѣзней переходятъ обыкновенно изъ поколѣнія въ поколѣніе, и нѣкоторые случаи наводятъ ужасъ своимъ постоянствомъ. Такъ, у одного хирурга братъ, отецъ и четыре дяди, съ отцовской стороны, были всѣ помѣшаны и самъ хирургъ покончилъ жизнь самоубійствомъ. У одного еврея отецъ, мать, шесть братьевъ и сестра -- всѣ были помѣшаны. Эскироль изъ 265 больныхъ умопомѣшательствомъ 140 считалъ наслѣдственными.
   У 200 душевныхъ больныхъ Якоби полагалъ, что наслѣдственность проявлялась въ пропорціи, какъ 1 къ 5-ти. Морель пятую часть всѣхъ подмѣченныхъ имъ случаевъ считаетъ наслѣдственными. Такъ что всѣ психіатры прямо принимаютъ какъ одну изъ главнѣйшихъ причинъ душевныхъ болѣзней -- наслѣдственность. Отецъ Дарвина разсказывалъ ему объ одномъ случаѣ 4 братьевъ, умершихъ между 60 и 70 годами, въ одномъ и томъ же самомъ чрезвычайно замѣчательномъ летаргическомъ состояніи. Докторъ Деве разсказываетъ, что два брата женились на двухъ родныхъ сестрахъ -- своихъ двоюродныхъ сестрахъ. Никто изъ этихъ четырехъ субъектовъ, а также никто изъ ихъ родственниковъ не былъ альбиносомъ; но семь дѣтей, родившихся отъ этого двойного брака, были всѣ совершенно альбиносы; такіе случаи нельзя иначе объяснить, какъ только самымъ отдаленнымъ наслѣдствомъ.
   Дурные наклонности, пороки и даже преступность, въ большинствѣ случаевъ, наслѣдственны. Нѣкоторыя семейства проводятъ всю жизнь свою въ тюрьмахъ, въ каторгѣ, на поселеніи, и вслѣдъ за отцомъ является сынъ на эшафотѣ; и хотя дурной примѣръ родителей, недостатокъ воспитанія извращаютъ эти несчастныя жертвы, но тѣмъ не менѣе въ нихъ можно видѣть развитіе наслѣдственныхъ наклонностей. Съ какою энергіею нѣкоторые инстинкты передаются наслѣдственно, покажетъ намъ интересный случай, цитируемый докторомъ Просперомъ Люкасомъ. Онъ разсказываетъ исторію одной молодой дѣвушки, которой отецъ былъ увлеченъ непреодолимою наклонностью ѣсть человѣческое мясо, такъ что это заставило его убивать людей. Разлученная съ отцомъ, приговореннымъ къ смертной казни, прежде чѣмъ ей исполнился годъ, и воспитанная среди почтенныхъ людей, эта дѣвушка, несмотря на все это, все-таки впала въ этотъ порокъ и поддалась непобѣдимому стремленію пожирать человѣческое мясо {Le Bon.}. Столкновеніе дикихъ народовъ съ цивилизованными служитъ также очевиднымъ доказательствомъ наслѣдственной передачи умственныхъ способностей и особенностей. Только пронизавъ цѣлый рядъ поколѣній, европейскія понятія о цивилизаціи могутъ проникнуть въ плоть и кровь дикарей и только послѣ различныхъ комбинацій и помѣсей цивилизація овладѣваетъ ими. Спору нѣтъ, что человѣкъ, рождаясь на свѣтъ, не обладаетъ никакими познаніями; но онъ наслѣдуетъ мозговой складъ и способности своихъ родителей и потому дикарь и наслѣдуетъ умственный складъ дикаря (Le Bon стр. 319). Всѣ эти явленія регрессивной наслѣдственности, по нашему крайнему мнѣнію, совершенно понятны на основаніи теоріи пангенезиса. По теоріи пангенезиса именно ткани тѣла въ силу непосредственнаго дѣйствія измѣненныхъ условій непосредственно измѣняются, а слѣдовательно и отдѣляютъ измѣненные зачатки, которые передаются со вновь пріобрѣтенными особенностями потомству. Съ этой же точки зрѣнія легко объяснить, какимъ образомъ могутъ наслѣдоваться послѣствія употребленія или неупотребленія органа или вліяніе" физическихъ и умственныхъ привычекъ. Едва ли существуетъ болѣе загадочная, болѣе запутанная задача; но она совершенно разрѣшается, если допустить, что нѣкоторыя клѣточки измѣняются не только въ отправленіяхъ, но и въ стремленіи, и что онѣ отдѣляютъ измѣненные же зачатки. Это можетъ случиться во всякомъ періодѣ развитія и измѣненіе унаслѣдуется въ соотвѣтствующій же періодъ, потому что въ обыкновенномъ случаѣ измѣненные зачатки соединятся съ соотвѣтствующимъ по времени порядкомъ клѣточекъ и слѣдовательно разовьются въ томъ же періодѣ, въ которомъ это измѣненіе возникло. Что касается до умственныхъ привычекъ или инстинктовъ, то мы должны допустить, что если какая либо привычка или умственная способность или сумасшествіе передаются по наслѣдству, то это значитъ, что передается дѣйствительное измѣненіе въ строеніи, и что молодой организмъ дѣйствительно получилъ зачатки измѣненныхъ нервныхъ клѣточекъ (Дарвинъ стр. 427). Послѣ всего этого Дарвинъ имѣетъ полнѣйшее право прійти къ тому заключенію, что "каждое живое существо слѣдуетъ разсматривать, какъ микрокозмъ, какъ маленькій міръ, образованный легіономъ саморазмножающихся организмовъ, безконечно малыхъ и безчисленныхъ, какъ звѣзды небесныя" (Дарвинъ стр. 435).
   Совершенно излишнимъ теперь будетъ положить палецъ въ ротъ читателя, для того, чтобъ онъ понялъ важность значенія закона наслѣдственности и теоріи пангенезиса, на которой онъ фундаментально основанъ. Изъ всего, нами здѣсь приведеннаго, ясно видно, что всякое частное явленіе изъ физическаго и нравственнаго міра можетъ быть передано по наслѣдству съ силою, пронизывающею цѣлый рядъ поколѣній. Эти факты имѣютъ глубокое соціальное значеніе, и еслибъ знаніе этихъ фактовъ, этой теоріи было бы больше распространено въ массѣ, люди не искали бы въ людяхъ, съ которыми они разсчитываютъ составить свое семейное счастье ни знатности рода, ни богатства, ни другихъ случайныхъ отличій, а искали бы прежде всего хорошихъ физическихъ и нравственныхъ качествъ. Мы выше сказали, что аристократизмъ рода имѣетъ свою долю правды, мы и теперь не намѣрены опровергать относительную справедливость этого взгляду но, съ другой стороны, мы также должны прибавить, что одностороннее воспитаніе и искуственное отчужденіе отъ другихъ сословій развиваетъ въ привилегированныхъ сословіяхъ какъ болѣзни, такъ и разныя дурныя свойства, тѣневыя стороны человѣческой, природы, которыя влекутъ за собою отупѣніе, односторонность, тѣлесные недуги. Въ концѣ концовъ, все это, передаваясь наслѣдственно, ведетъ къ вырожденію строго замкнутыхъ кастъ и сословій, вырождаемость ихъ составляетъ непреложный физіологическій законъ. "По образцу многихъ древнихъ законодательствъ, говоритъ Просперъ Люкасъ, многія новѣйшія законодательства должны бы разъяснить всѣ физическія уклоненія, препятствующія бракосочетанію, и объявить недѣйствительными всѣ тѣ браки, гдѣ были скрыты такого рода уклоненія. А между тѣмъ сплошь и рядомъ видимъ самыя ужасныя злоупотребленія этого рода. Постоянно стараются скрыть что юноша или дѣвица, руки которой ищутъ, одержимы падучей болѣзнью, или бугорчаткой, или что въ нихъ проявлялись признаки умопомѣшательства, или что они поражены какими нибудь другими аномаліями. Тщательно скрываютъ болѣзни и порокъ предковъ, покрываютъ густымъ покрываломъ таинственности семейные недостатки; надуваютъ на каждомъ шагу, такъ что не знаешь съ какою личностью имѣешь дѣло."
   Всѣ три вида наслѣдственности какъ консервативной, такъ и прогрессивной и регрессивной проявляются еще въ особенныхъ формахъ, изъ коихъ мы здѣсь упомянемъ о наслѣдственности, ограничиваемой поломъ, и наслѣдованіи тѣхъ или другихъ особенностей въ соотвѣтствующіе періоды жизни. Иногда у того или другого пола появляется какой либо новый признавъ и передается исключительно тому же полу. Такъ, въ семействѣ Ламберта роговидные наросты кожи передавались отъ отца только сыновьямъ и внукамъ; тоже замѣчено и въ появленіи лишнихъ пальцевъ и нѣкоторыхъ болѣзняхъ, какъ, напр., наклонности къ смертельнымъ кровотеченіямъ отъ ничтожныхъ пораженій. Случается и наоборотъ: были примѣры, что матери передавали только дочерямъ лишніе пальцы, слѣпоту и другіе недостатки. Бываетъ еще иначе. Такъ, расположеніе къ смертельнымъ кровотеченіямъ (геморафолія) замѣчалось у однихъ мужчинъ втеченіе пяти поколѣній, хотя и передавалось чрезъ женщинъ; но иногда это расположеніе не наслѣдуется прямо отъ отцовъ, а дочери передаютъ эту скрытую склонность, такъ что недостатокъ этотъ проявляется только у мужскихъ потомковъ этихъ дочерей. Такимъ образомъ отецъ, внукъ и правнукъ могутъ представлять эту особенность переданную бабушкою, дочерью и праправнучкою въ скрытомъ состояніи. Такіе и подобные факты, собранные Просперомъ Люкасомъ, Седжвикомъ и другими, не оставляютъ никакого сомнѣнія, что особенности, появляющіяся у какого либо пола, хотя и не связаны необходимо съ этимъ поломъ, стремятся передаваться по наслѣдству потомкамъ того же пола, хотя часто и передаются въ скрытомъ состояніи противоположнымъ поломъ. Сынъ наслѣдуетъ отъ отца густую или рѣдкую бороду, большую или меньшую сѣдину и преждевременную лысину, между тѣмъ, какъ дочь наслѣдуетъ отъ матери болѣе или менѣе длинную косу. Преобладающее значеніе пола, бываетъ иногда довольно курьезное и можетъ быть интересно. Часто случается, что мужчина производитъ такое сильное вліяніе на женщину, что даже дѣти отъ другого брака бываютъ похожи на перваго мужа. Еслибъ, напримѣръ, дѣвица была бы. въ связи съ мужчиной и родила бы отъ него ребенка, который вскорѣ померъ бы, и потомъ вышла замужъ за другого и вдругъ родила бы отъ второго мужа ребенка, вполнѣ похожаго на перваго мужа, связь съ которымъ она тщательно скрывала, мужъ могъ бы ее заподозрить въ постоянной связи съ первымъ мужчиной и былъ бы неправъ. Въ старину это можно было объяснить заглядываньемъ... но теперь это явленіе требуетъ болѣе точныхъ объясненій.
   Что касается наслѣдственности въ соотвѣтствующемъ періодѣ, то примѣромъ тому могутъ намъ опять послужить члены семейства Ламбертъ, въ которомъ дикобразные наросты появились у отца и у сыновей въ одномъ возрастѣ, именно около девяти недѣль послѣ рожденія. Весьма важныя болѣзни появляются только въ извѣстномъ возрастѣ; такъ, напр., пляска святого Витта въ юности, чахотка въ ранней молодости, подагра въ зрѣломъ возрастѣ, апоплексія въ старомъ. Какъ у отца, такъ и у сына, внука и правнука болѣзни эти обыкновенно проявляются въ тотъ же періодъ жизни, въ который онѣ появились у родителей. Существуютъ многія другія болѣзни, не связанныя съ какимъ либо особымъ возрастомъ, но которыя очевидно стремятся проявляться у ребенка въ томъ же періодѣ жизни, въ который онѣ появились у родителей. Вотъ почему Піорри совѣтуетъ врачамъ тщательно осматривать дѣтей въ тѣ періоды жизни., въ которые какая либо важная наслѣдственная болѣзнь появилась у родителей. Докторъ Просперъ Люкасъ также утверждаетъ, что разнаго рода болѣзни, хотя и не исключительно свойственны какому либо особому періоду жизни, стремятся проявиться у потомковъ въ томъ же возрастѣ, въ которомъ онѣ проявились въ первый разъ у родителей. Эскироль приводитъ нѣсколько поразительныхъ случаевъ помѣшательствъ, появившихся въ томъ же возрастѣ, какъ, напр., одного дѣда, отца и сына, совершившихъ самоубійство на 50 году отъ роду. Интересны еще слѣдующіе примѣры. Всѣ члены одного семейства помѣшались на 40 году. Одна женщина умерла отъ апоплексіи на 63 году отъ роду; одна изъ ея дочерей умерла на 43 году, а другая на 87 году отъ той же болѣзни, у послѣдней было 12 дѣтей, которые всѣ умерли отъ бугорчатаго воспаленія мозговой оболочки. Этотъ случай интересенъ особенно потому, что онъ служитъ примѣромъ, какъ самый характеръ наслѣдственной болѣзни измѣняется, хотя онъ и касается того же органа. Одышка появлялась у разныхъ членовъ одного семейства на 40 году. Самыя разнообразныя болѣзни, какъ, напр., грудная жаба и различныя накожныя сыпи появлялись у послѣдующихъ поколѣній приблизительно въ одномъ и томъ же возрастѣ. У одного человѣка мизинецъ отъ какой-то неизвѣстной причины сталъ рости внутрь, и этотъ же палецъ у его двухъ сыновей началъ въ томъ же возрастѣ точно такимъ образомъ загибаться внутрь. Странныя и необъяснимыя первыя страданія поражали какъ дѣтей, такъ и родителей въ одинаковый періодъ жизни. Дарвинъ приводитъ еще два другихъ случая, весьма интересныхъ въ томъ отношеніи, что они указываютъ на изчезновеніе, также какъ и на появленіе болѣзни въ томъ же возрастѣ. Два брата, ихъ отецъ, дядя, съ отцовской стороны, семь двоюродныхъ братьевъ и дѣдъ по отцу -- всѣ страдали одинаковою накожною болѣзнью, извѣстною подъ именемъ печеночныхъ пятенъ; болѣзнь эта ограничивалась мужскимъ поломъ (хотя и передавалась черезъ женщинъ), появлялась обыкновенно въ возмужалости и изчезала между 40 и 45 годами. Второй случай касается 4 братьевъ, страдавшихъ на 12 году отъ роду почти ежедневно сильными головными болями, которыя облегчались только лежаніемъ на спинѣ въ темной комнатѣ. Ихъ отецъ, его братья, дѣдъ, по отцу, и всѣ его братья точно также страдали отъ такихъ головныхъ болей, которыя прекращались на 54 или на 55 году у всѣхъ доживавшихъ до этого возраста; никто изъ женщинъ этого семейства не былъ подверженъ этому (Дарвинъ т. 2 стр. 82 и 83).
   Читатель можетъ насъ упрекнуть въ томъ, что мы преимущественно подбирали примѣры изъ области медицины и будетъ совершенно правъ. Но мы, съ одной стороны, готовы оправдываться своею спеціальностью, съ другой стороны, считаемъ примѣры изъ области медицины самыми наглядными и рельефными. И если Льюсь сердится, что зачѣмъ до сихъ поръ считали лишь врачей способными заниматься біологіей, то онъ только отчасти правъ. Мысами того убѣжденія, что не то, чтобъ исключительно врачи, а непремѣнно люди знакомые съ медициной болѣе всего приготовлены въ уразумѣнію біологическихъ явленій. Всѣ эти разнообразные случаи наслѣдственности, ограниченные тѣмъ или другимъ поломъ и проявляющіеся въ соотвѣтствующемъ возрастѣ, опять-таки скорѣе всего понятны на основаніи теоріи пангенезиса. Мы должны здѣсь допустить, что въ силу внѣшнихъ условій органы претерпѣли извѣстное измѣненіе и выдѣлили тогда же измѣненные или пораженные зачатки, которые, выждавъ благопріятный моментъ въ развитіи организма, заявили себя такимъ же самымъ образомъ въ потомкѣ, какимъ его видѣлъ предокъ.
   Наконецъ намъ необходимо разсмотрѣть еще одно явленіе наслѣдственности, самое интересное и, быть можетъ, самое ужасающее. Мы разумѣемъ реверсію или атавизмъ. Мало того, что сынъ въ большинствѣ случаевъ наслѣдуетъ отъ отца или отъ дѣда тѣ или другія особенности; случается еще такъ, что какой нибудь отдаленный потомокъ вдругъ, ни съ того, ни съ другого проявляетъ свойства, наклонность, привычку, уродство или органическій недостатокъ отъ такого отдаленнаго предка, который предшествовалъ своему потомку сотнями и тысячами поколѣній. Такой возвратъ къ ветхозавѣтной, допотопной, доисторической дѣдовщинѣ называется атавизмомъ Такъ какъ прогрессъ заключается въ усовершенствованіи и въ улучшеніи породы, то атавизмъ, какъ возвратъ къ дѣдовщинѣ, какая бы она ни была, говоря вообще, не можетъ быть прогрессивнымъ, и мы на этомъ основаніи относимъ его въ регрессивной наслѣдственности. Мы ограничимся нѣсколькими примѣрами атавизма изъ растительнаго и животнаго міра, чтобъ сосредоточить все свое вниманіе на атавизмѣ въ человѣчествѣ, заявляющемъ себя подчасъ въ ужасающей и жалкой формѣ. Отсылаемъ интересующихся этимъ вопросомъ къ оригинальнымъ сочиненіямъ Дарвина и Карла Фогта. Въ нихъ читатель найдетъ полное удовлетвореніе своей самой ненасытной любознательности. Съ вопросомъ реверсіи тѣсно связанъ вопросъ о скрещиваніи и естественномъ подборѣ. Мы поэтому будемъ имѣть случай подробнѣе говорить о растительной и животной реверсіи въ статьѣ о скрещиваньи. Но для болѣе нагляднаго уразумѣнія атавизма здѣсь будутъ кстати нѣкоторыя курьезныя формы реверсіи. Такъ въ различно окрашенныхъ породахъ голубей иногда проявляются сизые экземпляры со всѣми примѣтами, характеризующими дикаго полевого голубя. Такъ извѣстно, что ноги дикаго прародителя осла были испещрены полосками. Если теперь встрѣчается домашній оселъ съ такими же полосками на ногахъ, та смѣло можемъ это принять за явленіе простой реверсіи. Иногда такой возвратъ бываетъ далеко непрошенымъ гостемъ. Домашній скотъ въ дикомъ первобытномъ состояніи безъ сомнѣнія обладалъ рогами. Но сельскимъ хозяевамъ, разнымъ Бэкуэлямъ, удалось добиться камолой, безрогой породы. Если среди такой камолой породы вдругъ появляется рогатая скотина, то она причиняетъ большую непріятность своимъ хозяевамъ, которые конечно спѣшатъ отдѣлаться отъ нея самымъ безцеремоннымъ образомъ, принося ее въ жертву своимъ предвзятымъ стремленіямъ. Тоже встрѣчается и въ растительномъ мірѣ. Такъ изъ сѣмянъ, собранныхъ изъ самыхъ отборныхъ сортовъ анютиныхъ главокъ, выростаютъ совершенно дикіе цвѣточки. Наиболѣе извѣстный случай реверсіи именно тотъ, на которомъ повидимому основывается вѣра въ постоянство возвращенія къ дикому состоянію, составляютъ свиньи. Эти животныя одичали въ Вестъ-Индіи, Южной Америкѣ, на Фалкландскихъ островахъ и повсюду пріобрѣли темный цвѣтъ, толстую щетину и большіе клыки дикаго кабана, а поросята стали родиться покрытые продольными полосками. Нѣкоторые случаи реверсіи бываютъ большимъ несчастіемъ для сельскихъ хозяевъ. Такъ извѣстно, что у коровъ въ естественномъ состояніи вымя развивается очень мало, и онѣ даже приблизительно не даютъ столько молока, сколько наши одомашненныя животныя, и вотъ иногда случается, что отъ лучшихъ альдернійскихъ породъ получаются телята никуда негодное въ этомъ отношеніи. За то въ этомъ отношеніи отличаются подчасъ нѣкоторыя женщины, у которыхъ появляются, лишніе сосцы, способные отдѣлять молоко, число которыхъ иногда доходитъ до пяти. Если ихъ четыре, то они расположены симметрично по обѣимъ сторонамъ груди, а у одной женщины, которой мать имѣла лишніе сосцы, развился лишній сосецъ, дававшій молоко въ паховой области. Случай этотъ весьма знаменателенъ. Если мы вспомнимъ расположеніе сосцовъ на груди и въ паховой области низшихъ животныхъ, то мы должны смотрѣть на появленіе лишнихъ сосцовъ у женщинъ, какъ на явленіе реверсіи. Случайное развитіе у человѣка хвостовыхъ позвонковъ въ видѣ короткаго и свободнаго хвоста должно также быть разсматриваемо какъ явленіе реверсіи. Такъ какъ дикіе народы все-таки стоятъ ближе къ животному міру, чѣмъ цивилизованные, то очень вѣроятно, что среди дикарей эта форма атавизма, то есть короткій хвостъ, встрѣчается гораздо чаще и очень вѣроятно, что это обстоятельство послужило поводомъ къ утвержденію, будто существуютъ цѣлыя племена съ хвостами, въ чемъ до сихъ поръ путешественники и антропологи не могли убѣдиться. Но лишній сосецъ въ паху или сзади торчащій хвостикъ еще можно скрыть, спрятать, бѣда еще не велика. Бываютъ казусы несравненно хуже.
   Ничѣмъ такъ родители не любятъ хвастать, какъ тѣмъ, что у нихъ умный ребенокъ; ничто такъ не огорчаетъ ихъ родительское чувство, какъ глупость и въ особенности дураковатость дитяти. Отъ мужчинъ обыкновенно не требуютъ, чтобъ онъ былъ красавецъ; мужчина, говорятъ, можетъ быть не лучше чорта; отъ него лишь требуютъ, чтобъ онъ не былъ дуракъ. Даже красота женщинъ въ послѣднее время и въ глазахъ развитыхъ людей теряетъ свое прежнее обаяніе; кромѣ смазливости ищутъ, чтобъ женщина имѣла, по крайней мѣрѣ, выразительное лицо. Въ высшей степени оскорбительно для человѣка, когда его обзовутъ скотомъ, осломъ, свиньей; но ничѣмъ онъ такъ не оскорбляется, какъ словомъ дуракъ. И нѣтъ того дурака на свѣтѣ, который не находилъ бы людей глупѣе себя. Изъ всего этого ясно видно, что умъ -- лучшій и весьма важный атрибутъ человѣка. "Умная голова" чуть ли не лучшая похвала человѣку; "дѣльная голова" лучшее достояніе, лучшее украшеніе человѣка. "Идіотъ!", казалось бы, что можетъ быть хуже этого? Оказывается, что бываетъ хуже, но очень рѣдко.
   Есть порода людей, называемыхъ кретинами и живущихъ въ ущельяхъ и долинахъ Альпійскихъ горъ, въ Пиринеяхъ и другихъ мѣстахъ Европы. Есть кретины и у насъ, въ долинѣ рѣки Лены, о чемъ намъ, конечно, менѣе извѣстно, чѣмъ о кретинахъ европейскихъ. Они отличаются тѣмъ, что черепъ у нихъ малъ, низокъ, плосокъ, какъ бы сжатъ, -- этому соотвѣтствуетъ и уменьшенное количество мозга, а слѣдовательно и жалкое умственное отправленіе, уподобляющее ихъ отчасти животнымъ. Но они все-таки обладаютъ даромъ слова и могутъ быть приспособлены къ какому нибудь механическому труду. Весь организмъ этихъ субъектовъ уродливъ. Они небольшого роста, съ искривленными ногами, большею частью зобаты и, несмотря на это, они иногда доживаютъ до 50 лѣтъ. Самая же низшая порода людей, которую только потому и причисляютъ къ человѣчеству, что они родились отъ вполнѣ нормальныхъ и полноправныхъ гражданъ, представляютъ такъ называемые микроцефалы или малоголовые. Изслѣдованіемъ ихъ антропологическаго значенія въ послѣднее время занялся Карлъ Фогтъ, представившій объ нихъ весьма капитальный трактатъ, удостоенный преміи и напечатанный въ "Антропологическомъ архивѣ." Онъ называетъ ихъ микроцефалами или обезьяны-люди "Affen-Menschen". Ихъ всего извѣстно теперь, по словамъ Гекеля, до пятидесяти. Карлъ Фогтъ изслѣдовалъ ихъ "всего 40. Отличительнымъ признакомъ человѣческаго черепа отъ черепа животныхъ при первомъ и самомъ поверхностномъ взглядѣ считается преобланіе черепного свода надъ лицомъ. Чѣмъ выше людская порода, тѣмъ лицевая часть головы меньше, изящнѣе и менѣе объемиста сравнительно съ черенною частью головы. У животныхъ наоборотъ. Разсматривая рисунки, приложенные къ сочиненію Карла Фогта о микроцефалахъ, вамъ невольно бросается въ глаза животный типъ ихъ головъ. Если лицевая часть у нихъ и не преобладаетъ надъ черепной, то нельзя того же сказать, чтобъ черепная часть преобладала надъ лицевой. Черепъ маленькій, сжатый. У какого нибудь Якова Мегле, несмотря на то, что ему отъ роду 10 лѣтъ, объемъ головы несравненно меньше, чѣмъ у новорожденнаго ребенка. Черепъ плоскій, сзади голова посрединѣ вдавлена, лобъ плоскій, лицо же большое, ротъ большой. Такому искаженному черепу конечно соотвѣтствуетъ самое жалкое количество мозга. И дѣйствительно, у господина Якова Мегле количество мозга еще меньше, чѣмъ у молодого шимпанзе. Судите же теперь сами какое существо такой субъектъ, котораго строеніе черепа и количество мозга ставятъ еще ниже человѣкоподобныхъ обезьянъ, а между тѣмъ все остальное въ порядкѣ; тѣло хорошо развито, располагаетъ отличнымъ здоровьемъ, физической силой и способно къ движеніямъ. Дальнѣйшій анализъ разъяснитъ намъ это явленіе. Извѣстно, что мозги человѣческіе. состоятъ изъ большого мозга и маленькаго мозжечка. Въ первомъ полагаютъ сѣдалище души и всѣхъ интеллектуальныхъ отправленій, а второй считаютъ центромъ, служащимъ для регулированія движеній и ощущеній. Потомъ мы знаемъ, что человѣческіе мозги отличаются отъ мозговъ животныхъ, кромѣ вѣса, и формой, красотою и обиліемъ извилинъ и присутствіемъ особенныхъ частей, невстрѣчающихся въ мозгахъ животныхъ. Карлъ Фогтъ своими изслѣдованіями убѣдился, что у всѣхъ микроцефаловъ малый мозгъ или мозжечекъ и вообще задняя часть мозга очень развита, и въ этомъ отношеніи микроцефалы даже превосходятъ шимпанзе. Такимъ образомъ, мозжечекъ, какъ и строеніе всего остального организма, соотвѣтствуетъ человѣческому типу. За то подгулялъ большой мозгъ, который въ отношеніи массы развитія не только не превосходитъ соотвѣтственныя части обезьяны, но подчасъ даже уступаетъ ей. Такъ, мозги низшихъ животныхъ совершенно гладки, не имѣютъ извилинъ; мозги обезьяны имѣютъ самое незначительное развитіе извилинъ; мозги негра отличаются значительнымъ ихъ развитіемъ, такъ кольми паче мозги образованнаго европейца. Мозги же микроцефала сильно приближаются въ этомъ отношеніи къ мозгамъ обезьянъ. Далѣе, мозги обезьяны имѣютъ отростки, придатки, которые не встрѣчаются въ мозгахъ людей, а между тѣмъ судьба надѣлила ими мозги микроцефаловъ. Есть въ мозгу такъ называемая Сильвіева борозда. Физіологи приписываютъ ей особенное значеніе. Положимъ, вотъ эта Сильвіева борозда хотя и проложена въ мозгахъ обезьяны, но она не такъ глубока, не такъ хорошо прорыта, да и вообще не имѣетъ той формы, въ какой она красуется въ человѣческихъ мозгахъ. На бѣду и тутъ микроцефалы оплошали. У нихъ Сильвіева борозда вполнѣ сходна никакъ не съ человѣческою, а съ обезъянною. Какъ тутъ быть? Такія, и еще болѣе подробныя изслѣдованія даютъ полное право Карлу Фогту надѣяться, что его не упрекнутъ въ утрировкѣ и придирчивости. Что тутъ сдѣлаешь? Передъ нимъ на столѣ три пары мозговъ: европейца, микроцефала и обезьяны. Чѣмъ же онъ виноватъ, что мозги микроцефала отличаются отъ мозговъ европейца, какъ небо отъ земли, и во всемъ сходны съ мозгами обезьяны? Въ остальномъ строеніе и отправленіе ихъ организаціи то напоминаетъ обезьяну, то подходитъ къ человѣку. Почти всѣ микроцефалы имѣютъ обыкновенную величину тѣла, которое, въ большинствѣ случаевъ, хорошо физически развито, хотя развитіе ихъ совершается несравненно медленнѣе, чѣмъ у другихъ дѣтей. Микроцефалки, то есть женщины изъ микроцефаловъ, заявили тѣ женскія особенности, которыя указываютъ на способность ихъ къ продолженію рода. Движенія микроцефаловъ быстры, живы и вполнѣ правильны; мускульная сила ихъ громадна; они настолько подвижны, что ихъ часто сравнивали съ птицами. Скакать и прыгать ихъ обыкновенная любимая походка. Они съ особеннымъ удовольствіемъ любятъ карабкаться по мебели и лазить по деревьямъ; въ ихъ обычаѣ безцѣльныя движенія -- рвать бумагу и разныя матеріи въ куски. Они постоянно гримасничаютъ и гримасы эти мѣняются на ихъ лицѣ съ быстротою молніи. Походка и осанка какъ у обезьянъ; голова поникнута, спина равномѣрно согнута, руки отвислы, колѣни нѣсколько согнуты. При особенныхъ обстоятельствахъ, напр., когда имъ нужно взобраться на лѣстницу, они ползутъ на четверенкахъ и пособляютъ себѣ руками. Чувствительность кожи въ нѣкоторыхъ случаяхъ значительно понижена, въ большинствѣ же вообще нормальна. Органы чувствъ правильно развиты, они хорошо видятъ и слышатъ. Нѣтъ также основанія отказать имъ въ чувствѣ обонянія. Вкусъ у нихъ также развитъ, потому что они предпочитаютъ одни блюда другимъ. Всѣ отправленія растительной жизни у нихъ совершенно въ порядкѣ; пищевареніе, дыханіе, кровообращеніе и выдѣленія совершаются правильно, могутъ достигнуть средняго возраста и умираютъ не раньше остальныхъ людей. Что касается ихъ умственнаго развитія, то существенной чертой ихъ характера -- непостоянство. Никто не можетъ не признать въ ихъ тѣлодвиженіяхъ, въ формѣ и способѣ выраженія ими своихъ чувствъ и желаній полнѣйшее сходство съ обезьянами. Вниманіе привлекается на мгновеніе и тотчасъ же изчезаетъ; самыя противоположныя чувства смѣняются безпрерывно, безъ остановки, не переводя дыханія. Любовь и ненависть возбуждаются безъ малѣйшаго основанія. Такъ же скоро забываются, какъ и возобновляются, радость и отчаяніе, гнѣвъ и довольство, безпричинная месть и полнѣйшая преданность къ постоянной и смѣшной игрѣ. Интеллигенція ихъ еще ниже, чѣмъ у обезьянъ. Непосредственныя впечатлѣнія и воспріятія безъ сомнѣнія вполнѣ затемнены. Отвлеченныя же понятія и лучшія духовныя качества, которыми обладаетъ человѣкъ, и которыми онъ по справедливости гордится, и которыя наконецъ составляютъ отличительную черту человѣка отъ животныхъ, микроцефаламъ неизвѣстны, незнакомы," просто недоступны. Наконецъ, они всѣ лишены дара слова. Не то что глухо-нѣмые, они мычатъ, какъ животное, произносятъ койкакіе звуки, какъ до, до, до или ау, ау. У нихъ прямо недостаетъ той части мозга, въ которой, по новѣйшимъ изслѣдованіямъ, локализируется рѣчь. Карлъ Фогтъ утверждаетъ, что интеллигенція микроцефаловъ ниже обезьянъ. Онъ ручается, что если сравнить душевныя проявленія микроцефаловъ съ тѣми душевными свойствами, которыми заявляютъ себя шимпанзе и орангъ-утанги въ европейскихъ звѣринцахъ, то легко можно будетъ убѣдиться, какъ сильно микроцефалы проявленіями чувствъ и страстей напоминаютъ обезьянъ. Въ отношеніи же интеллигенціи они несравненно ниже обезьянъ и въ нихъ не видно ни малѣйшей человѣческой способности, даже въ самой простой обыкновенной формѣ, которая хотя на волосъ приближала бы къ той благородной породѣ, отъ которой они происходятъ.
   Таковы результаты изслѣдованій Карла Фогта о микроцефалахъ, бывшихъ въ рукахъ другихъ ученыхъ. Онъ собралъ и сличилъ черепа и сопоставилъ біографіи, сдѣланныя прежними наблюдателями. Но ему удалось встрѣтиться съ живымъ субъектомъ изъ этой породы, и онъ посвятилъ этой особѣ значительную долю своей проницательности, вниманія и наблюдательности. Изъ его разсказа очень ясно видно, что онъ особенно радъ этой дорогой встрѣчѣ. Эта живая микроцефалка окрещена какъ нарочно греческимъ именемъ мудрости. Марія-Софія Виссъ имѣла 16 лѣтъ отъ роду тогда, когда ее изслѣдовалъ Карлъ Фогтъ. Это было 26 октября 1866 года. Она теперь живетъ въ пріютѣ для бѣдныхъ, близъ Берна. Отецъ ея простой работникъ въ Оллонѣ. Въ пріютѣ ее просто называютъ Софьей. Росту одинъ метръ и 410 миллиметровъ. Глаза ея свѣтлосѣроголубые, невыдающіеся и на подобіе миндалинъ; волосы темнокоричневаго цвѣта, некурчавые, просто расположенные до половины спины; почти прямой носъ, на верхушкѣ нѣсколько смотритъ шишкой; толстыя, нѣсколько вздутыя губы; сильно выдающійся ротъ и подбородокъ; широкія скулы; большія отстающія уши безъ ушныхъ мочекъ; прелестные зубы, изъ коихъ передніе самые косые -- вотъ черты лица и паспортные примѣты этого милаго созданія. Директоръ приказать позвать ее, и вотъ она является въ сообществѣ съ двумя дѣвочками, которыя ее очень любятъ и никогда ничего дурного ей не дѣлаютъ. Неуклюжая, неповоротливая и крѣпко наступая ногами, она ходитъ согнувшись и съ поникшей головой, съ отвислыми руками, съ нѣсколько согнутыми колѣнами и видимо радуется всякому звонкому отголоску. Всѣ движенія ея крайне быстры, торопливы и прытки, голова и глаза въ постоянномъ движеніи; руки преимущественно внутрь согнуты, какъ у зародыша; голова наклонена нѣсколько влѣво. Спинной хребетъ просто согнутъ кзади, какъ у обезьянъ, но за то недостаетъ поясничнаго сгиба. Движенія рукъ, головы, зубоскальство и мимика вся обезьянья. Старуха, которая наблюдаетъ за нею болѣе 6 мѣсяцевъ, говоритъ, что она не имѣетъ наклонности лазить, но прыгаетъ за то очень высоко съ вытянутыми ногами, особенно когда разгнѣвается; мало спитъ; она въ постоянномъ безпокойствѣ; вѣчно возится съ тряпками и платочками, но вообще проводитъ ночь спокойно. Она большая охотница раздавать звонкія плюхи, толчки и т. д., Карлъ Фогтъ присутствовалъ при томъ, какъ ее кормили; она все же употребляетъ ложку, ѣстъ въ торопяхъ, но чинно себя держитъ; прежде бывало разбросаетъ пищу, но ее отъ этого отучили. Одѣться и раздѣться сама все-таки не можетъ. Тѣло ея хорошо развито, руки недурны, чисто человѣческія и вся верхняя конечность крѣпка, сильна, округла, нормальной длины, грудь нѣсколько плоская. Судя по ея возрасту, груди довольно хорошо развиты, но нѣсколько отвислы. Она обладаетъ необыкновенной физической силой и когда она разозлится, то бьетъ самыхъ крѣпкихъ бабъ. Пульсъ съ трудомъ можно ощупать, бьетъ 72 удара въ минуту, число дыханій доходитъ до 20. Хотя ей было тогда 16 лѣтъ, но она еще не имѣла регулъ. Она постоянно слюнитъ и какъ ужь больно запачкается, то обтирается передникомъ. Болѣе подробныя изслѣдованія нравятся ей; они какъ будто доставляютъ ей даже удовольствіе. Она садится, встаетъ по востребованію, позволяетъ поворачивать голову, но когда хочешь ей раскрыть ротъ, то она сопротивляется, впрочемъ разѣваетъ его широко, какъ только предварительно покажешь ей этотъ пріемъ. Вниманіе ея постоянно чѣмъ нибудь занято; блестящія бездѣлушки привлекаютъ ее. Она старается надѣть кольцо на палецъ, что ей наконецъ удается; часы для нея большая радость, она указываетъ на циферблатъ, прикладываетъ часы къ щекамъ, ко лбу, но не къ ушамъ, указываетъ на цѣпочку и ключикъ, дѣлая видъ, что заводитъ ключикомъ; потомъ она всовываетъ часы въ карманъ жилета и показываетъ, что и у другихъ есть часы. Гораздо меньше ее радуетъ красная мѣрка и циркуль съ шариками, и когда г. Фогтъ окончилъ свои измѣренія и сложилъ циркуль, чтобъ его спрятать, она выдвинула голову впередъ и указала на скулы, куда его прежде прикладывала.
   По окончаніи осмотра ее очень безпокоили растрепанные волосы; она гладитъ ихъ, хочетъ ихъ сплести и отбрасываетъ ихъ отъ лица. Принесли яблоко (она охотно ѣстъ плоды и даже дивій каштанъ какъ-то хотѣла съѣсть), она показываетъ, чтобъ Фогтъ его очистилъ. Пока Фогтъ занимался этимъ, она набила полонъ ротъ кожицей, туда же всунула свои волосы, которыхъ никакъ не можетъ отдѣлить, такъ что они раздражаютъ ее до рвоты. О своихъ нѣкоторыхъ нуждахъ она даетъ знать знаками -- прежде она очень мало стѣснялась въ этомъ отношеніи -- но розга (о, воспитательный элементъ!) отучила ее отъ такихъ. непристойностей. Голодъ и обжорство она рѣдко проявляетъ. Она способна проводить цѣлые часы съ улыбающейся физіономіей, съ глазами обращенными къ небу и, какъ медвѣдь въ клѣткѣ, качается во всѣ стороны. Подчасъ она для этого закрываетъ свою голову платкомъ.
   Вотъ она занялась нѣсколькими бумажками, развертываетъ ихъ, точно хочетъ читать что-то, издавая при этомъ свои горловые звуки, которые сильно напоминаютъ кудахтанье курицы, го, го, го, го, и съ благочестивымъ выраженіемъ глазъ, обращенныхъ къ небу: Наконецъ громко произноситъ: аммъ! складываетъ бумажку, комкаетъ ее и съ обезьянной яростью впихиваетъ ее въ карманъ г. Фогта. Очевидно, что она подражала молитвѣ, трижды въ день повторяемой, и аммъ означаетъ аминь. Единственное слово, произносимое ея устами. Все, что ей говорятъ, она обсуждаетъ какъ животное, не по содержанію, а по интонаціи; запрещенія и угрозы необходимо сопровождать указательнымъ пальцемъ, въ противномъ случаѣ она на нихъ не обращаетъ вниманія.
   Чувства стыдливости нѣтъ ни малѣйшаго слѣда; шорохъ, раздавшійся при попыткѣ снова надѣть ей башмаки, подалъ ей поводъ къ взрыву неимовѣрной веселости, и чтобы надѣть башмаки, она до того безцеремонно обошлась съ своими прелестями, что ее наконецъ нельзя было заподозрить въ стыдливости.
   Оставляя домъ, ей нужно было пройти ступеньку, къ которой она не привыкла. Она указываетъ старухѣ, чтобъ та ей предшествовала, потомъ К. Фогту; приближается въ ступенькѣ, цѣпляется за перила, издаетъ ужаснѣйшй ревъ э, э, э! словомъ ни за что не хочетъ сойти. Дѣвушка хочетъ ее свести, она отталкиваетъ ее, впрыгиваетъ ей на спину, чтобъ та ее снесла.
   На дворѣ новые нечаянные курьезы. Старая, отвратительная кретинка хочетъ поправить ея платье, которое пришло въ безпорядокъ при изслѣдованіи. Съ ревомъ и скрежеща зубами, она бросилась на нее; кретинка тоже оскалила единственный свой зубъ. "Софья Виссъ терпѣть не можетъ этой кретинки", сказала старуха. Тогда приблизилась другая старуха, добродушная и съ страдальческимъ выраженіемъ лица. "Эту Софья любитъ", сказала прислужница. "Что ты дѣлаешь, Софья"? сказала ей старуха, и Софья, къ ней приблизилась, посмотрѣла на нее нѣжно, приложила свою щеку въ щекѣ старухи, съ неподражаемымъ выраженіемъ, и стала лизать ей щеку, точь въ точь, какъ собака лижетъ руку.
   К. Фогтъ даетъ старухѣ тайно отъ другихъ какую-то бездѣлицу въ руки. Но Софья, которая, по выраженію старухи, вертитъ постоянно головой, какъ птичка въ клѣткѣ, и слышитъ, какъ мышонокъ, замѣтила это. Она старается раскрыть руку старухи, шаритъ по карманамъ, куда та спрятала руки, съ полнымъ намѣреніемъ отыскать что нибудь съѣстное, потому что когда ей показали монету, то она, обнюхавъ и осмотрѣвъ ее со всѣхъ сторонъ, преравнодушно отбросила ее въ сторону! Счастливая! Она видимо не знаетъ цѣны деньгамъ.
   По всей вѣроятности, Софья вовсе не чувствительна къ погодѣ, напротивъ того боль она ощущаетъ вполнѣ. При одномъ изъ своихъ быстрыхъ поворотовъ, она сильно ушиблась о спинку дивана, скорчила лицо и стала внимательно разсматривать палецъ; К. Фогтъ взялъ палецъ, погладилъ его и подулъ на него, какъ это дѣлаютъ часто съ дѣтьми; тогда она улыбнулась. Кромѣ всего этого интересны слѣдующія подробности. Отецъ Софьи, крѣпкій и здоровый работникъ, послѣ смерти жены и по удаленіи остальныхъ дѣтей, не былъ въ состояніи заботиться о своемъ уродливомъ дѣтищѣ, бывало одѣнетъ дѣвочку поутру, вечеромъ раздѣнетъ ее, а въ остальное время предоставлялъ ее самой себѣ. Въ деревнѣ это дитятко было ужасомъ собакъ, которыхъ Софья преслѣдовала, какъ только бывало замѣтитъ у нихъ во рту что нибудь съѣстное, что бы отнять у нихъ кусокъ. Она бывало вскочитъ собакѣ на спину и бьетъ ее до тѣхъ поръ, пока та не выброситъ кусокъ, который Софья тогда вмигъ проглатывала. Дѣти въ деревнѣ бывало бѣснуются съ нею, какъ съ домашнимъ животнымъ, но изъ-за малѣйшихъ пустяковъ и за малѣйшее нарушеніе ея воли она приходила въ ярость и предавалась сильнѣйшимъ взрывамъ бѣшенства. Наконецъ дѣло дошло до того, что страхъ, который она внушала своею силою и внезапнымъ нападеніемъ, сталъ до того великъ, что отцу дали наконецъ почувствовать, что онъ долженъ удалить ужасное существо отъ сообщества съ другими людьми. Такимъ образомъ оно попало въ пріютъ для бѣдныхъ въ Гиндельбокѣ и попало въ хорошія руки. Самъ директоръ, старая прислужница, въ сосѣдствѣ съ которой Софья спитъ, вся прислуга и остальныя пансіонерки пріюта обходятся съ этимъ жалкимъ и безмозглымъ уродцемъ съ такою добродушною кротостью, съ какою ухаживаютъ въ нѣмецкой Швейцаріи за домашними животными, "за любезною коровушкою", и въ самомъ дѣлѣ Софья теперь перешла уже изъ состоянія дикаго животнаго въ состояніе прирученнаго. Она играетъ съ младшими дѣтьми, которыя тамъ находятся, и не причиняетъ имъ никакого зла, потому что дѣти ее никогда не дразнятъ и не раздражаютъ. Здѣсь она все-таки привыкла къ кой-какимъ вещамъ и пріемамъ, какъ плетенье и разчесыванье волосъ; сама надѣваетъ чепецъ, башмаки. Все это ей прежде было совершенно чуждо. Слѣдовательно, она все-таки доступна извѣстной дрессировкѣ и была бы еще больше доступна, еслибъ она раньше попала въ заведеніе и вышла бы изъ того небрежнаго положенія, въ которомъ она находилась. К. Фогтъ ни на минуту не сомнѣвается, что ее все же мало-по малу можно выдрессировать, какъ собачку или обезьяну, и что ее можно даже пріучить къ нѣкоторымъ домашнимъ занятіямъ, но никакъ не больше.
   Если теперь поближе обратить вниманіе на остальныя душевныя ея свойства, то легко убѣдиться, что онѣ поразительно подобны, свойствамъ другихъ микроцефаловъ, бывшихъ предметомъ наблюденій.
   Характеристичны то постоянное безпокойство, та торопливость и внимательность, съ какой она перебѣгаетъ отъ одного предмета къ другому, но ни на чемъ долго не остановится; чувства въ ней постоянно смѣняются; все заявляется самою живою игрою гримасъ, чѣмъ она вполнѣ и уподобляется обезьянѣ. "Она не знаетъ покоя,-- сказала объ ней старуха,-- ей слезы и смѣхъ одинаково ничего не стоятъ". К. Фогтъ хотѣлъ съ нея снять фотографію, чтобы имѣть вѣрное изображеніе такого интереснаго существа, но долженъ былъ отложить свое намѣреніе, зная хорошо, что ее трудно будетъ заставить соблюсти покой, хотя на одно мгновеніе. Малѣйшее движеніе фотографа, машины, окружающихъ, малѣйшій шорохъ превратилъ бы въ ничто это предпріятіе.
   Само собою понятно, что при такой особенности память ея не можетъ воспринять никакихъ впечатлѣній. Тѣмъ не менѣе нѣкоторыя впечатлѣнія сохраняются послѣ неоднократныхъ повтореній. Софья узнаетъ тѣ лица, которыя объ ней заботятся; она однихъ любить, а другихъ ненавидитъ; она усвоила понятіе и значеніе нѣкоторыхъ тѣлодвиженій, напр., поднятіе указательнаго пальца старухи; "если я не подниму пальца, то она за мной не послѣдуетъ", сказала старуха; она припоминала употребленіе часового ключика, по всей вѣроятности, потому, что она каждый вечеръ видѣла, какъ ея отецъ заводилъ часы. Это запоминаніе проявлялось также въ ея стремленіи къ подражанію, которое у ней развито въ высшей степени. Она слѣдила за всѣми движеніями посѣтителей съ обезъянною внимательностью, пыталась нѣсколько разъ вѣрно скопировать и подражать имъ, но подражанія движеніямъ рукъ и ногъ удавались ей рѣдко. Казалось, что ей необходимо нѣсколько разъ повторить ихъ, чтобы усвоить должную связь мускуловъ и пріобрѣсти умѣнье управлять ими. Что касается способности къ подражанію, то извѣстно, что ни одно животное не обладаетъ этой способностью въ такой мѣрѣ, какъ обезьяна, и Софья въ этомъ отношеніи совершенно находится на степени обезьянъ. Всякое впечатлѣніе, которое наблюдатель обнаруживаетъ на своемъ лицѣ, отражается на ея лицѣ тотчасъ же; всякое движете мгновенно, съ быстротою молніи воспринято и, если она въ хорошемъ расположеніи духа, даже повторено; подражаніе молитвѣ вполнѣ объясняетъ въ ней стремленіе подражать рѣчи, ударенію и тону голоса. И въ другихъ отношеніяхъ она также сильно напоминаетъ обезьяну. Ночью, такъ какъ она очень мало и безпокойно спитъ, она проводитъ цѣлые часы въ завязываньи узелковъ изъ лентъ на чепцѣ, въ разрываньи бумаги и лоскутковъ въ мелкіе кусочки, и въ заведеніи стоило большого труда отучить ее отъ этой привычки, при чемъ прибѣгали къ такимъ же пріемамъ, какъ съ животнымъ.
   О членосоставной рѣч

   

ПОСЛѢДНЕЕ СЛОВО НАУКИ.

(Посвящается Надеждѣ Павловнѣ Ивановой.)

(Окончаніе.)

II.

   Чтобы представить постепенную картину развитія человѣчества, въ связи съ теоріею Дарвина, отъ самыхъ нисшихъ, зачаточныхъ формъ общественной жизни и до высшаго проявленія ея на европейскомъ континентѣ, мы будемъ руководствоваться превосходнымъ сочиненіемъ Шерцеръ-Мюллера. Это одинъ изъ самыхъ блестящихъ представителей современной этнографіи, разъясняющій послѣдствія борьбы за существованіе въ простомъ и наглядномъ изложеніи народовъ, населяющихъ земной шаръ -- отъ дикого австралійца и до цивилизованнаго европейца. Мы начнемъ съ перваго.
   Австралія занимаетъ 150,000 кв. миль. Она лежитъ среди безпредѣльнаго океана. Береговая линія ея очень мало извилиста и не имѣетъ почти ни одной глубоко врѣзавшейся бухты. Большихъ рѣкъ вовсе нѣтъ, а дрянныя ея рѣчонки питаются исключительно дождевой водой, такъ что когда долгое время нѣтъ дождя, то они совершенно высыхаютъ. Внутренность ея, мѣстами и гористая, представляетъ совершенную и безплодную пустыню безъ всякой растительности и животной жизни. Понятно, кажется, что тамъ немыслимо пребываніе человѣка. Оттого-то тамъ людское населеніе и встрѣчается лишь вдоль морского берега. Климатъ, собственно говоря, превосходный и соотвѣтствуетъ то южной Европѣ, то сѣверной Африкѣ; конечно, внутренность страны въ климатическомъ отношеніи поспоритъ развѣ съ одной Сахарой. Количество дождя очень значительно, почти такое же, какъ въ Англіи, по распредѣленіе его крайне неравномѣрно. То вся страна втеченіи цѣлаго лѣта высохнетъ до абсолютной пустыни, зимою вдругъ подвергается буквально потопу. Таковъ характеръ страны. Природа, слѣдовательно, сама отказала Австраліи въ роскошной производительности. Въ ней нѣтъ ни одного ручного животнаго, подобно нашимъ; природа отняла у нея всякую возможность скотоводства и земледѣлія. Самыя видныя млекопитающія тамъ контуру и опосумъ. Затѣмъ тамъ водится травоядный вомба, динго или дикая собака, нѣкоторыя породы кошекъ, да еще утконосъ. Морской берегъ и рѣки богаты рыбой, черепахами и разными мягкотѣлыми. Туземцы не брезгаютъ и ящерицами. Гдѣ лѣса, тамъ водится множество птицъ: сюда относятся бѣлый орелъ и черный лебедь. Эму, нѣчто подобное страусу, птица 6 футовъ величиною, содержитъ много жира и потому за нею часто охотятся.
   Какъ бѣдна Австралія животными, такъ она бѣдна и полезными человѣку растеніями. Въ ней нѣтъ ничего подобнаго нашимъ злакамъ или американскому маису. Теперь намъ будутъ совершенно понятны послѣдствія борьбы дикаго австралійца за его жалкое существованіе. Нигдѣ, быть можетъ, рельефнѣе не видна зависимость культуры и соціальнаго быта отъ окружающей природы, какъ именно здѣсь, въ Австраліи. На всемъ пространствѣ ѣсть нечего. Скотоводствомъ и земледѣліемъ заняться нѣтъ никакой физической возможности, остается ограничиваться скудной охотой и рыбной ловлей. Понятно, чтобъ прокормиться здѣсь человѣку, нужно огромное пространство да и охота невсегда удается и добыча оспаривается разными дикими животными. Поэтому ростъ и его физическое развитіе чисто зависятъ отъ обилія нищи, которою онъ располагаетъ. Такимъ образомъ на морскомъ берегу и вдоль рѣкъ, гдѣ, слѣдовательно, имѣется болѣе обильный источникъ пищи, встрѣчаются рослые и крѣпкіе индивиды, между тѣмъ какъ въ сухихъ песчаныхъ мѣстностяхъ внутренней страны обитаетъ самое жалкое подобіе человѣческаго существа. Австраліецъ вынужденъ ѣсть все, что ни попадется, и ротъ у него очень большой. Единственное побужденіе, которое руководитъ всей его жизнью -- чувство голода. Удовлетворивъ этому чувству, онъ ложится спать. Всѣ его помышленія сосредоточены на ѣдѣ и вся жизнь протекаетъ въ ѣдѣ и спаньѣ, въ голодѣ и охотѣ. Забота о завтрашнемъ днѣ ему совершенно чужда. Удалась охота, онъ все сожретъ и никогда не подумаетъ о томъ, чтобъ оставить частицу на завтрашній день для себя и для своихъ. Онъ съѣдаетъ все за одинъ разъ и съ нимъ ѣдятъ всѣ, находящіеся вблизи. До чего вся жизнь его тѣсно связана съ вопросомъ о пищѣ, доказываетъ тотъ несомнѣнный фактъ, что бракосочетаніе и оплодотвореніе совершаются у него въ теплое время года, когда природа доставляетъ ему наивозможно большее количество пищи и организмъ располагается тѣмъ самымъ къ сладострастнымъ побужденіямъ. Животность его въ этомъ отношеніи до того поразительна, что эти отправленія у него ограничиваются этимъ временемъ.
   Такимъ образомъ мы видимъ, что дикій австраліецъ не властелинъ природы, не господствуетъ надъ ней, а самый жалкій рабъ. Несмотря на довольно благопріятный климатъ, количество пищи, скудной и малопитательной, ограничиваетъ размноженіе австралійца. Относительно легкая добыча ея безъ труда не изощряетъ его мозговъ и не вызываетъ никакихъ потребностей высшаго ряда. Въ преслѣдованіи своей цѣли, въ борьбѣ за существованіе съ остальными животными онъ еще проявляетъ достаточную силу ума и смѣтливости и хорошо приспособился къ этому. Но онъ не имѣлъ никакой возможности подняться въ культурномъ отношеніи, а потому и соціальный его бытъ остался въ зачаточной формѣ. Онъ ничтожество въ рукахъ природы, но онъ этого не сознаетъ.-- тѣмъ хуже для него. Всякій, кто къ нему придетъ изъ другихъ племенъ, сдѣлаетъ его своимъ рабомъ и онъ этимъ не оскорбится. Онъ не заявитъ протеста и въ борьбѣ за существованіе представители высшей культуры вытѣснятъ его съ лица земли. Представьте себѣ, что дѣлаетъ и какъ поживаетъ такой субъектъ, когда нельзя охотиться и нечего ѣсть. Представьте себѣ, когда удовлетворено чувство голода и нечего болѣе дѣлать; какая скука существованія должна обуревать такихъ жалкихъ твореній. Потому-то они подчасъ собираются en masse и при лунномъ свѣтѣ предаются самымъ неистовымъ порывамъ тѣлодвиженій, называемымъ корропори. Цѣлыя ночи они проводятъ въ такомъ безсмысленномъ прыганьи и танцованьи и это единственное разумное проявленіе ихъ глупой животной жизни. Согласитесь, что это самое жалкое и недостойное послѣдствіе первобытной формы борьбы за существованіе. Трудно предполагать, чтобъ населеніе Австраліи не было бы первобытнымъ. {Хотя австралійцы и совершали безпрерывныя передвиженія.} Такими они, вѣроятно, и были съ самаго начала, когда ихъ мать природа на свѣтъ божій родила; тѣмъ болѣе, что они немногимъ, да едва ли чѣмъ и отличаются отъ неапдерталя или анжійца. По измѣреніямъ Шерцеръ-Шварцъ-Вейсбаха (капитальный трудъ, которымъ мы обязаны путешествію на фрегатѣ Novara), австраліецъ больше другихъ народовъ приближается къ обезьянѣ своимъ широкимъ носомъ, большимъ ртомъ, длинною рукою и особенно предплечіемъ въ связи съ тонкой голенью и широкою стопою. Правда, Вейсбахъ, основываясь на измѣреніяхъ Шерцеръ-Шварца, пришелъ къ тому заключенію, что ни одинъ народъ на бѣломъ свѣтѣ не свободенъ отъ этого грѣха, по тѣмъ не менѣе австраліецъ перещеголялъ въ этомъ отношеніи многихъ другихъ.
   Въ силу всѣхъ этихъ условій австралійцы представляютъ положительно регрессивное послѣдствіе борьбы за существованіе, потому что они близки къ вымиранію, къ изчезанію съ лица земли. Еслибъ даже къ нимъ и не явились европейцы, то раньше или позже, ихъ вытѣснили бы какіе нибудь малайцы, несравненно выше ихъ стоящіе. Теперь же судьба ихъ рѣшена. Имъ суждено сойти со сцены. Георгъ Герландъ, тщательно обработавшій этотъ вопросъ, прямо говоритъ, что на югѣ Австраліи, Кинлэндѣ и на Викторіи населеніе быстро уменьшается въ числѣ, что племена, прежде имѣвшія сотни представителей, теперь едва насчитываютъ ихъ десятки. {Uber das aussterben der Naturvölker von Georg Gerland, стр. 5.} Конецъ ихъ существованія несомнѣненъ. Ихъ хватило лишь на борьбу съ окружающими ихъ животными, но когда имъ пришлось встрѣтиться лицомъ къ лицу съ народами, стоящими выше въ культурномъ, научномъ и соціальномъ отношеніи, то участь ихъ была рѣшена безвозвратно.
   Безпримѣсное населеніе папуасовъ встрѣчается лишь въ Новой Гвинеи. Страна эта занимаетъ около 13,000 кв. миль; очень гориста; берега ея скалисты; рѣчки ничтожныя; нѣтъ ни одной, которая вела бы во внутренность страны. Ола окружена множествомъ маленькихъ острововъ, съ которыми обитатели поддерживаютъ сношенія. Климатъ довольно хорошій. Интересно слѣдующее обстоятельство. Малая ширина острова и обиліе густыхъ лѣсовъ поддерживаетъ на всемъ островѣ постоянное испареніе, что, по увѣренію всѣхъ путешественниковъ, не совсѣмъ пріятно, потому что островъ почти въ постоянномъ туманѣ. {Это однако не мѣшаетъ папуасу быть самаго веселаго и беззаботнаго настроеніи души и прямо противорѣчитъ тому, будто угрюмый англичанинъ обязанъ своимъ сплиномъ, преимущественно туманамъ Англіи.} Слѣдствіемъ этого бываютъ частыя грозы, сопровождаемыя обильными дождями. Но эта масса воды въ связи съ благодатной теплотой, придаетъ растительности необыкновенную роскошь, а животной жизни особенный блестящій колоритъ. Тѣмъ не менѣе и здѣсь, какъ и въ Австраліи, нѣтъ ни одного домашняго животнаго. Тѣ же кэнгуру, да еще какой-то родъ свиней. Лѣса кишатъ пернатыми. Но попугаи и райскія птицы не могутъ замѣнить нашей домашней птицы. Страна обилуетъ пресмыкающимися, разными породами змѣй и крокодилами, которые, конечно, лишь ухудшаютъ борьбу за существованіе. Особеннаго вниманія заслуживаетъ морское животное, такъ называемая голотурія, киторая доставляетъ извѣстное афродизіокумъ трепонгъ, чрезвычайно цѣнный предметъ потребленія для Китая. На минуту остановимся. Мы снова вспомнимъ здѣсь ученіе Карла Риттера о береговой линіи. Какъ въ Австраліи, такъ и въ Новой Гвинеи, она достаточно развита, но въ культурномъ отношеніи обѣ страны значительно разнятся. Изъ предыдущаго и послѣдующаго изложенія читатель убѣдится, какую громадную роль въ судьбѣ человѣка играютъ домашнія животныя. Смѣшно сказать, а это положительная истина, что гдѣ нѣтъ домашнихъ животныхъ, тамъ невозможна высшая культура, хотя бы тутъ береговая линія была бы разпрекрасная. Въ Новой Гвинеи мы видимъ такое же интересное явленіе. Она имѣетъ одно, повидимому, ничтожное преимущество предъ Австраліей, именно она доставляетъ трепонгъ, которому глупые китайцы приписываютъ дѣйствіе, возбуждающее страсти. Но этотъ трепонгъ привлекъ съ незапамятныхъ временъ малайцевъ въ Новую Гвинею и былъ причиною того, что туда были занесены нѣкоторые элементы культуры. Ничтожное обстоятельство имѣетъ подчасъ громадныя послѣдствія.
   Хотя растительность Новой Гвинеи очаровательна и великолѣпна, но въ ней нѣтъ ни одного полезнаго растенія, подобно нашимъ хлѣбнымъ злакамъ, рису или маису другихъ странъ. Но все же она имѣетъ нѣкоторое преимущество предъ Австраліей, такъ какъ здѣсь ростутъ нѣсколько породъ пальмъ, изъ коихъ одна даетъ извѣстное саго. Нѣкоторыя деревья доставляютъ хорошій и прочный матеріалъ для кораблестроенія. Во всемъ остальномъ растительность Новой Гвинеи очень похожа на растительность Южной Америки; она, правда, обворожительна, услаждаетъ взоръ и веселитъ духъ, по слабый аборигенъ Новой Гвинеи, безъ всякой поддержки и не имѣя въ своемъ распоряженіи ни одного полезнаго животнаго, встрѣчаетъ непреодолимыя затрудненія въ борьбѣ за свое существованіе съ окружающей природою. Роскошная растительность подавляетъ его.
   При такой обстановкѣ жизнь затруднительна и ограничивается охотой и рыбной ловлей. Пища не обильна и потому фигура папуаса средняго роста и выраженіе лица свидѣтельствуетъ о его внутренней дикости. Изобрѣтательность папуаса, какъ и австралійца, находится въ первобытномъ, зачаточномъ состояніи. Они обладаютъ клѣточкой культуры. Все ихъ оружіе, всѣ снаряды приготовляются изъ дерева и много-много что изъ камня, какъ топоръ и ножъ изъ кварца съ деревянною рукояткой. Для той же цѣли служатъ имъ заостренныя кости разныхъ животныхъ и рыбъ.
   Племя папуасовъ было прежде значительно распространено на обширномъ пространствѣ. Они прежде населяли большіе острова Суматру, Борнео, Целебесъ и большіе острова Филипинской группы. Но имъ пришлось испытать всѣ невыгоды низкой степени культуры и плохого соціальнаго развитія. Малайцы, первоначальное мѣстожительство которыхъ положительно было на восточномъ берегу азіатскаго материка и на близлежащихъ островахъ, въ силу борьбы за существованіе, вытѣснили все племя папуасовъ изъ острововъ Сунда и Филипинской группы. Они положительно уничтожили все первобытное черное населеніе этихъ мѣстностей. На маленькихъ островахъ первобытное черное населеніе папуасовъ совершенно изчезло и только на немногихъ островкахъ послѣдніе остатки этого племени влачатъ свое жалкое существованіе.
   Многіе изслѣдователи сдѣлали то интересное наблюденіе, что на континентахъ или въ большихъ островахъ никогда не происходитъ смѣшенія различныхъ расъ: до того велико отвращеніе, какое внушаетъ низкостоящее племя болѣе цивилизованному народу. Доказательствомъ тому служатъ, напр., кафры по отношенію къ готтентотамъ въ южной Африкѣ; негры по отношенію къ бѣлымъ на материкѣ, и наконецъ малайцы по отношенію къ папуасамъ на большихъ островахъ индѣйскаго архипелага. Но на маленькихъ островахъ это явленіе не имѣетъ мѣста; тамъ первобытная и рѣзкая противоположность скоро забывается и наступаетъ смѣшеніе. На островахъ Южнаго Океана малайцы поселились въ самой ничтожной дозѣ, а потому они и всосались папуасами, какъ большее поглощаетъ меньшее, но превосходство малайцевъ надъ папуасами въ культурномъ отношеніи и тутъ рѣзко проявилось въ томъ, что папуасы потеряли свой природный языкъ и обмѣняли свою рѣчь на языкъ болѣе развитыхъ малайцевъ. Таковы послѣдствія, и притомъ регрессивныя, борьбы папуасовъ за существованіе, съ болѣе культивированными малайцами. Малайская раса какъ въ отношеніи языка, такъ и въ культурно-историческомъ отношеніи распадается на два большихъ отдѣла, именно: на восточную и западную вѣтвь, на малайцевъ собственно и на полинезійцевъ и мелонезійцевъ. Малайцы, въ тѣсномъ смыслѣ слова, говорятъ хорошо развитымъ языкомъ, проявившимъ довольно значительную литературу; послѣдніе имѣютъ весьма бѣдныя нарѣчія, недостигшія литературнаго развитія. Первые, отчасти самостоятельно, отчасти усвоивъ чуждые элементы, доросли до довольно высокой культуры, послѣдніе не перешли за предѣлы первобытной формы существованія.
   Малайцы встрѣчаются теперь осѣдлыми на всѣхъ большихъ островахъ индѣйскаго архипелага, именно Суматра, Борнео, Целебесъ, Джилоссо, Филипины -- теперешняя ихъ резиденція. Но во внутренности этихъ острововъ встрѣчается человѣческая разновидность отличная отъ малайцевъ. Эта раса черна и съ курчавыми волосами, слѣдовательно вполнѣ отличается отъ оливковой, малайской расы, имѣющей гладкіе волосы. Черная эта раса встрѣчается также во внутренности острова Формозы и въ горахъ Maлаки. Такъ. Но это не первобытная родина и не первоначальное мѣстопребываніе малайской расы. Послѣ цѣлаго ряда тщательныхъ изысканій Шерцеръ-Мюллеръ пришелъ къ тому несомнѣнному заключенію, что первобытная родина, колыбель малайской расы, была юговосточная часть азіатскаго материка и что отсюда эта раса двинулась сперва на острова индѣйскаго архипелага, вплоть до острова Бура, а потомъ пробралась на острова группы Самоа и Тонга и добрела до острововъ южнаго моря. Родина ихъ не представляла ничего такого дурного, что заставило бы ихъ бросить ее. Тутъ, конечно, были весьма важныя причины, побудившія ихъ двинуться съ мѣста. Понятно, что мы всѣ причины сведемъ на одну, на борьбу за существованіе. Стало тѣсно жить другой болѣе здоровой расѣ -- среднеазійской или монгольской; та двинулась. Не устояли они отъ натиска и сошли съ своего мѣста. По пришлось занимать не пустопорожнія мѣста. Вѣдь на всѣхъ этихъ островахъ было же населеніе, черное, курчавое. Разыгрывалась кровопролитнѣйшая борьба за существованіе. Пришлось черныхъ аборигеновъ загнать во внутрь страны, въ неприступныя горы, взять съ бою новыя мѣста, какъ нибудь усѣсться и какъ нибудь обезпечить свое существованіе отъ преслѣдованія могущественнаго врага, напиравшаго изъ средины Азіи.
   Если мы теперь спросимъ, какія причины побудили малайскую расу предпринять такія отдаленныя передвиженія, то сама страна, стеченіе разныхъ обстоятельствъ и характеръ расы дадутъ намъ на это удовлетворительный отвѣтъ. Разсматривая страну, въ которой поселились малайцы, легко убѣдиться, что она вся состоитъ изъ острововъ. Нисколько поэтому не будетъ преувеличено, если мы назовемъ малайскую расу чисто островною. Они настоящіе островитяне. У нихъ до того велика привязанность къ морю, что даже и тогда, когда они покидаютъ свои острова и поселяются на континентѣ, они все-таки придерживаются исключительно морского берега.
   Первобытная исторія почти всѣхъ народовъ передастъ намъ за достовѣрное тотъ фактъ, что, какъ скоро населенію при крайнемъ размноженіи становится тѣсно жить, отдѣльныя части его принуждены выселиться и искать себѣ новое отечество. Понятно, что такое предпріятіе никогда не бываетъ добровольнымъ, потому что никто охотно не разстается съ своей милой родиной и сказать послѣднее прости странѣ родной больно сердцу человѣка, хотя бы самаго дикаго. Но когда грозитъ бѣда, когда горькая нужда и кровавые раздоры выступаютъ на сцену, то хотя бы пространство земли и было достаточно вмѣстительно, все-таки цѣлый рядъ поколѣній вынужденъ переселиться. Такъ малайцы были тѣснимы и переходили съ острова на островъ, пока безпредѣльное море не остановило ихъ дальнѣйшаго шествія. Но страна, которую имъ пришлось занять, была не безъ хозяевъ; напротивъ, тамъ искони вѣковъ обитала первобытная раса. Пришлось слѣдовательно отдѣлаться отъ туземныхъ обитателей силою, очистить себѣ поле съ оружіемъ въ рукахъ и защищать отъ всякихъ нападеній незаконно захваченную мѣстность. Случалось, впрочемъ, двояко: слабѣе врагъ -- его истребляютъ, какъ дикаго звѣря, при равныхъ же силахъ -- нечего дѣлать, -- надо миръ заключить и чрезъ нѣсколько поколѣній взаимная ненависть забывается, сглаживается. Бывало и такъ, что и врагъ не одолѣвалъ; приходилось уступить перевѣсу первобытныхъ обитателей; возвратиться вспять тоже нельзя, а потому волей-неволей нужно искать новой почвы гдѣ нибудь подальше. Въ такомъ именно положеніи были тѣ малайцы, которые въ незначительномъ числѣ овладѣли островами Самоа и Тонга, гдѣ они встрѣтили дружный и сильнѣйшій отпоръ со стороны своихъ непримиримыхъ враговъ папуасовъ. Интересно слѣдующее предположеніе Мюллера, нелишенное вѣроятія. Преслѣдуемые врагами, нѣкоторые бѣглецы съ острововъ Самоа и Тонга направились къ востоку, одни -- къ острову Таити, другіе къ Маркизамъ. Послѣ нѣсколькихъ удачъ, конечно, возбудилась охота къ новымъ предпріятіямъ, но съ другой стороны возникало желаніе снова взглянуть на родину. Среди открытаго океана, въ легкихъ ладьяхъ, безъ всякихъ знаній, безъ компаса, какъ не заплутаться въ дорогѣ? Тутъ вѣтеръ принялъ другое направленіе, и экспедиція, снаряженная наскоро, вмѣсто того, чтобы попасть на родину, могла очутиться на невѣдомомъ берегу. Впрочемъ, запасъ въ съѣстныхъ припасахъ и животныхъ былъ, и -- экспедиція была застрахована отъ голодной смерти. Чего ужъ тутъ возвращаться? объ этомъ и думать забыли; пусть будетъ, какъ богъ дастъ, и остались жить на новыхъ мѣстахъ. Нѣтъ сомнѣнія, что этимъ путемъ заселились Сандвичевы острова и Ново-Зеландія.
   Къ этимъ двумъ побудительнымъ причинамъ, именно, бѣгству отъ непріятеля и потерѣ дороги, въ силу господствующаго направленія вѣтра, присоединяется еще третья -- особенность самого характера малайской расы. Полинезійцы распадаются на множество клановъ, которые управляются собственными военачальниками и которые находятся въ вѣчной враждѣ между собою, если имъ не грозитъ внѣшній врагъ. Но малаецъ и особенно полинезіецъ весьма опасный врагъ; онъ фанатически слѣпо ненавидитъ и ему ни чего не стоитъ, захвативъ врага въ свои руки, не то что покончить съ нимъ, а просто сожрать его. Онъ тогда предается канибальству съ животной страстью. Нѣтъ сомнѣнія, что такая ожесточенная и хищная ненависть врага многихъ побуждала бросить страну предковъ и ввѣрить свою судьбу утлому и шаткому челноку. Когда лютый взоръ дикаго врага грозитъ вѣрной смертью, то спокойная зыбь тихаго моря все же можетъ обѣщать спасеніе близкихъ сердцу! Какъ трудно подчасъ достается возможность сохранить свое cуществованіе въ борьбѣ съ болѣе сильнымъ врагомъ и съ грозными обстоятельствами.
   Острова, обитаемые малайцами, именно: Филипины, Суматра, Борнео, Ява, Целебесъ, гористы и мѣстами съ вулканами. Всѣ эти острова, кромѣ Борнео, вытянуты въ длину, такъ что внутренняя полоса не слишкомъ удалена отъ берега. Ихъ орошаютъ рѣки, береговая линія превосходно развита и богата бухтами. Почва плодородна и чрезвычайно приспособлена къ воздѣлыванью многихъ тропическихъ растеній.
   Климатъ, собственно говоря, почти тропическій и въ такомъ случаѣ слѣдовало бы оградить крайне высокой температурой, но, съ одной стороны морскіе вѣтры, съ другой присутствіе высокихъ горъ значительно умѣряютъ температуру и потому климатъ самый благопріятный. Особенно Новая Зеландія, наиболѣе отдаленная отъ экватора, но своей средней температурѣ можетъ быть сравнена съ южной Европой.
   Основныя черты малайскаго характера -- твердость и замкнутость. Малаецъ легко становятся фанатикомъ и тогда онъ дикъ, необузданъ, кровожаденъ. Если онъ раздраженъ, то его уже тогда ^удовлетворяетъ смерть врага; онъ долженъ его съѣсть, чтобы успокоить свою месть. Это неустрашимый морякъ; въ легкой ладьѣ, въ которую нашъ братъ сухопутный степнякъ побоялся бы стать ногой, онъ безстрашно пускается въ открытое море и часто предпринимаетъ отдаленныя путешествія. Между тѣмъ какъ австраліецъ и папуасъ ни за какія блага въ мірѣ не броситъ страны родной, малаецъ съ радостью готовъ воспользоваться всякимъ удобнымъ случаемъ, чтобы посмотрѣть на чужія страны и узнать другихъ людей. Онъ обладаетъ большимъ даромъ наблюдательности, легко воспринимаетъ многое, любитъ позаимствоваться. быстро схватываетъ и усвоиваетъ чужіе обычаи и привычки, проявляетъ большую наклонность къ торговлѣ и не любитъ, чтобъ его эксплуатировали.
   Въ силу такого направленія характера въ малайцѣ слишкомъ слабо развиты чувства, пригодныя для семейной жизни. Семейныя узы здѣсь слишкомъ слабы; дѣтоубійство довольно часто; старые и безпомощные родители и родственники подвергаются жестокому обращенію. Власть родителей надъ дѣтьми ничтожна. Проституція въ большомъ ходу и ради наживы родители просто торгуютъ дѣтьми.
   Стремленіе къ пріобрѣтенію -- самая сильная страсть, наполняющая душу малайца. Страсть эта побуждаетъ его съ самою беззастѣнчивою безсовѣстностью совершать всякія преступленія, какъ воровство, обманъ и т. д. И хотя онъ идетъ на встрѣчу врагу съ полнѣйшимъ презрѣніемъ смерти, тѣмъ не менѣе, скорѣе предпочтетъ пустить въ него ядовитую стрѣлу или угостить его заостреннымъ бамбуковымъ коломъ. Виды на добычу и страсть къ наживѣ единственная причина ихъ кровавыхъ распрей. На островахъ индейскаго архипелага морское разбойничество считается самымъ почетнымъ рыцарскимъ занятіемъ. Чрезвычайно интересно, что всѣ эти милыя черты характера нисколько не мѣшаютъ малайцу быть человѣкомъ крайне религіознымъ, что обнаруживается во множествѣ обычаевъ и разныхъ религіозныхъ сказаніяхъ.
   Вообще душевныя наклонности малайцевъ немаловажны. Скученные на небольшихъ островахъ, имѣя подъ рукой лишь немногихъ домашнихъ животныхъ, какъ-то свинью, курицу и собаку, малайцы безъ всякаго побужденія извнѣ, единственно, стало быть, благодаря хорошей береговой линіи, этому незначительному числу домашнихъ животныхъ и личной энергіи и характеру, все-таки дожили до извѣстной степени культуры, которая, пожалуй, нисколько не уступитъ первобытной культурѣ нашихъ индо-германскихъ предковъ.
   Маорисами называютъ туземныхъ обитателей Новой Зеландіи. Этотъ прекрасный островъ содержитъ до 5000 кв. миль. Вдоль всего острова тянется гора, которая по высотѣ не уступитъ европейскимъ Альпамъ и покрыта вѣчнымъ снѣгомъ. Съ горъ низпадаютъ прелестные ручьи съ величественными водопадами; мѣстами встрѣчаются обширныя и богатѣйшія горныя озера. Климатъ Ново-Зеландіи можно уподобить климату южной Франціи и Италіи съ тою лишь разницей, что климатъ Ново-Зеландіи еще лучше, потому что еще постояннѣе, благодаря своему островному положенію. Климатъ поэтому самый здоровый и въ этомъ отношеніи не уступитъ Мадерѣ.
   Несмотря однакоже на такой благорастворенный климатъ, фауна Ново-Зеландіи очень бѣдна, даже бѣднѣе австралійской. Даже собака и та не туземца, а завезена маорисами въ Ново-Зеландію изъ ихъ прежняго мѣстожительства. За то Ново-Зеландія нѣсколько богаче птицами. Вымершая моа достигала тамъ 8 футовъ вышины, судя по находимымъ скелетамъ. Тамъ много породъ попугаевъ, куриныхъ птицъ, утокъ и много пѣвчихъ птицъ. также богата она рыбами.
   Флора Ново-Зеландіи во всемъ сходна съ флорой Австраліи, тѣмъ не менѣе Ново-Зеландія заслуживаетъ, чтобъ на нее смотрѣли, какъ на совершенно обособленную ботаническую провинцію. Она особенно богата папоротниками и кустарниками, по бѣдна травами и цвѣтами. Корнями папоротника питались прежніе маорисы, а теперь они питаются плодами деревьевъ и ягодами. Прежніе маорисы завезли съ собой сюда тыкву и сладкій картофель, называемый кумира. Но наибольшее значеніе въ культурномъ отношеніи имѣетъ ново-зеландскій лѣсной ленъ (korari). Обширныя пространства Ново-Зеландія покрыты этимъ льномъ, который доставляетъ маорису матеріалъ для удовлетворенія разнообразнѣйшихъ его потребностей. Когда ленъ цвѣтетъ, туземцы извлекаютъ изъ него превосходный медъ, сохраняемый въ выдолбленныхъ тыквахъ. Маорисъ любитъ извлекать пользу изъ всего.
   Типъ маориса -- вѣрный сколокъ полинезійца, но съ нѣкоторыми измѣненіями, происшедшими отъ климатическаго вліянія. Тѣло его не столько развито и не такъ упитано, какъ у другихъ островитянъ, а болѣе жилисто и угловато -- результатъ скудной и недостаточной пищи и усиленнаго труда. Впрочемъ, встрѣчаются маорисы, въ буквальномъ смыслѣ слова, атлеты. Цвѣтъ кожи маориса на нѣсколько градусовъ темнѣе, чѣмъ даже у племенъ, живущихъ еще ближе къ экватору. Глазъ у него маленькій, черный и необыкновенно подвижный. Носъ большой, почти орлиный. Все это придаетъ лицу маориса какое-то необыкновенно дикое и воинственное выраженіе, что еще болѣе усиливается особенностью татуировки. Такимъ образомъ маориса легко отличить среди другихъ полинезійцевъ и вся фигура его напоминаетъ нѣсколько сѣверо-американскаго индѣйца. Твердость и замкнутость характера, свойственныя вообще полинезійцамъ, въ маорисѣ достигаютъ высшей степени развитія. Маорисъ земледѣлецъ; онъ вынужденъ съ крайнимъ усиліемъ извлекать изъ почвы ту скудную пищу, которую ему такъ скупо предоставила не мать, а мачиха-природа. Этотъ напряженный трудъ наполняетъ его душу, подобно древнему римлянину, гордостью, сознаніемъ собственнаго достоинства и питаетъ въ немъ всѣ воинственныя наклонности. Онъ такой же храбрый волнъ, какъ и неустрашимый морякъ. Обиды и оскорбленія онъ съ трудомъ забываетъ; терпѣливо выжидаетъ онъ благопріятный моментъ, чтобы отомстить. И вотъ этотъ-то маорисъ душевными своими качествами превосходитъ всѣхъ своихъ соплеменниковъ, потому что нужда и трудъ научила его быть прилежнымъ. Онъ любитъ пѣніе и легко владѣетъ даромъ слова. Проявленія его поэтическаго таланта немаловажны какъ по внутреннему содержанію, такъ и по формѣ.
   Грубая жестокость и дикость проявляются въ немъ во всей своей силѣ; нигдѣ канибализмъ не былъ такъ часто въ ходу, какъ въ Ново-Зеландіи, и нигдѣ войны не велись съ такимъ ожесточеніемъ и остервенѣніемъ. Страсть къ наживѣ со всѣми пороками очень сильна въ маорисѣ и онъ не только не стыдится воровства и грабежа, а говоритъ объ этомъ совершенно откровенно; обманъ и вымогательство здѣсь просто обыденный обычай.
   Какое ничтожество папуасъ или австраліецъ сравнительно съ этимъ энергическимъ полуцивилизованнымъ дикаремъ! И что удивительнаго, что, съ появленіемъ такихъ маорисовъ на любой изъ острововъ Южнаго Океана, первобытное южное населеніе изчезало какъ дымъ отъ вѣтра. Маориси имѣютъ свою собственную своеобразную литературу. Волшебными сказками они коротаютъ длинные вечера и пересыпаютъ эти разсказы хитросплетенными бесѣдами и забористыми пословицами. Не меньше у него волшебныхъ наговоровъ и пѣсенъ легкаго содержанія. Трудъ и работа спорится подъ звуки хоровой пѣсни; молодежь напѣваетъ другъ другу въ вечерней тишинѣ любовь и взаимность, и когда онъ отправляется въ полѣ битвы, то восторженными своими пѣснями онъ возбуждаетъ въ себѣ отвагу и неустрашимую храбрость. Понятно, такой народъ выдержитъ борьбу даже съ болѣе значительнымъ соперникомъ, а слабѣйшаго онъ задавитъ, сокрушитъ, безжалостно потребивъ все, мѣшающее его напряженной борьбѣ за свое существованіе. Если въ немъ работаетъ чувство собственнаго достоинства, если въ немъ воинственность такъ же развита, какъ и стремленіе къ славѣ знаменитаго оратора, тслово и дѣло у него не станутъ расходиться; такому народу немного нужно, чтобы подвинуться впередъ. Все ниже его стоящее, разумѣется, попятится отъ него въ борьбѣ за существованіе, но тѣмъ сильнѣе долженъ быть врагъ, желающій его отодвинуть, вытѣснить.
   Шерцеръ-Мюллеръ приводитъ ту мысль, что народы и племена различаются между собою опредѣленными способностями и качествами, которыми они одарены первобытно въ различной степени. Въ этомъ насъ убѣждаетъ вся исторія человѣчества, его антропологія и этнографія. Мы вполнѣ раздѣляемъ этотъ взглядъ, мы нисколько не сомнѣваемся въ томъ, что такъ оно дѣйствительно было до сихъ поръ, но мы никакъ не можемъ согласиться съ тѣмъ, что вотъ-молъ такой-то народъ можетъ дойти до такого-то предѣла и дальше -- стой, "его же не прейдеши". Слишкомъ ничтожны тѣ физіологическіе опыты, которые до сихъ!поръ производились надъ людьми, чтобъ рѣшить этотъ вопросъ такъ опредѣленно и недопускать возможности самыхъ рѣзкихъ измѣненій. Правда, макъ растетъ повсюду въ Европѣ, растетъ и въ Индіи, но европейскій макъ не даетъ опіума: правда, что чай хорошъ только въ Китаѣ; правда, что хинная корка добывается только въ Америкѣ, но правда и то, что картофель распространился по всему свѣту. Исторія намъ даетъ такіе крупные факты индивидуальныхъ особенностей и превосходства одной расы надъ другой, что съ ними ничего не подѣлаешь, но мы не видимъ, почему всякій другой народъ, поставленный въ благопріятныя условія, не можетъ достигнуть самыхъ высокихъ ступеней развитія. Яванецъ представляетъ намъ рѣзкій примѣръ того, что человѣкъ способенъ себѣ усвоить извѣстную степень и форму матеріальной культуры, можетъ даже произвести довольно богатую, хотя и своеобразную литературу, все это, конечно, въ силу могущественнаго посторонняго вліянія; но въ то же время яванецъ свидѣтельствуетъ о томъ, что онъ не одаренъ отъ природы выдающимся самобытнымъ творчествомъ и потому дальше подражанія иностранному не пошелъ. Яванецъ достигъ той точки, которой способенъ былъ достигнуть малаецъ при содѣйствіи всѣхъ благопріятныхъ внутреннихъ и внѣшнихъ обстоятельствъ. но самому подвинуться дальше онъ не съумѣлъ, по крайней мѣрѣ до сихъ поръ. Островъ Ява имѣетъ довольно хорошій климатъ. Фауна яванская чрезвычайно разнообразна и богата всякими тварами. Кромѣ тигра, леопарда и другихъ дикихъ животныхъ лѣса яванскіе обилуютъ оленями и обезьянами и лѣсными свиньями. Рѣки кишатъ рыбою, по также и крокодилами. Изъ птицъ въ лѣсахъ водятся куры, фазаны, цапли, попугаи, а павлинъ -- постоянный спутникъ тоже. Изъ насѣкомыхъ особеннаго вниманія, конечно, заслуживаетъ пчела, доставляющая въ обиліи медъ и воскъ. Самое главное домашнее животное необходимое для обработки земли въ томъ краѣ -- буйволъ. Индѣйцы ввели его тамъ вмѣстѣ съ воздѣлываніемъ риса; тамъ есть также нѣсколько породъ рогатаго скота, тоже ввезеннаго изъ Индіи; переселенный туда изъ Европы недолговѣченъ. Тамъ водится также и лошадь, преимущественно индѣйскаго происхожденія. Коза и овца хорошо сохраняются на Явѣ, также какъ завезенная туда китайцами черная свинья. Почти въ каждомъ домѣ есть собака и кошка. Изъ домашней птицы тамъ водится гусь, утка и курица.
   Яванская флора также чрезвычайно разнообразна. Преимуществуютъ разнаго рода пальмы, затѣмъ высокоствольные дубы и каштаны даютъ великолѣпную тѣнь; то, что у насъ съ такимъ трудомъ сохраняется въ роскошнѣйшихъ оранжереяхъ, тамъ прозябаетъ на открытомъ воздухѣ подъ открытымъ небомъ. Лавровое дерево, мирты, акаціи, рододендры украшаютъ этотъ островъ повсемѣстно.
   Тамъ воздѣлывается мѣстами рисъ, а мѣстами маисъ. Тамъ всякая зелень, шпинатъ, дыни, огурцы. Тамъ огромныя пространства покрыты индиго, сахарнымъ тростникомъ и табакомъ.
   Деревни всѣ окружены цвѣтущими садами плодовыхъ деревьевъ, между которыми фигурируютъ пизангъ, хлѣбное дерево, гранатовое яблоко, кокосовая пальма. Присоединимъ сюда еще драгоцѣнный хлопчатникъ и неизбѣжное для яванца бамбуковое дерево. Мало того, здѣсь воздѣлываютъ кофе, чай. Европа -- это щедрая распространительница благъ цивилизаціи, сама попользовавшись отъ Америки картофелемъ, надѣлила имъ и Яву, да въ придачу къ нему прибавила капусту, бобы, сельдерей, горохъ и разные другіе питательные плоды.
   Казалось бы, чѣмъ же эта страна не рай земной. И почему же тутъ-то именно и не проявиться всему хорошему, великому, человѣческому? Есть на то законныя причины, глубоко коренящіяся какъ въ климатическихъ условіяхъ, такъ въ особенности въ соціальномъ строѣ. Обиліе пищи, конечно, имѣетъ свои благодѣтельныя послѣдствія; росту яванецъ средняго, тѣло его хорошо упитано, грудь хорошо развита. Молодые особы имѣютъ довольно привлекательную внѣшность; многіе изъ нихъ удовлетворили бы даже европейскимъ понятіямъ о красотѣ. Но это длится лишь до тѣхъ торъ пока формы округлены и полны; но когда организмъ съ наступленіемъ юношескаго возраста становится жилистѣе и жостче, возбуждаются страсти у обоихъ половъ и начинаютъ проявляться превратныя обыкновенія, тогда все рѣзче и рѣзче обрисовывается неотесанная фигура малайской конструкціи. Вообще мужчины превосходятъ женщинъ въ красотѣ; послѣднія подчасъ до безобразія отвратительны.
   Многія черты личнаго характера яванца дадутъ намъ нѣкоторый отвѣтъ на нашъ вопросъ, почему онъ стоитъ на извѣстной точкѣ и не идетъ дальше. Все поведеніе яванца выказываетъ въ немъ человѣка, сосредоточеннаго, ушедшаго въ самого себя, который, повидимому, не принимаетъ никакого частія во всемъ внѣшнемъ мірѣ. Никогда онъ себѣ не позволитъ никакихъ увлеченій; онъ не любитъ сильныхъ проявленій радости, онъ не привыкъ обнаруживать удивленіе; онъ вѣчно жестокъ и воздерженъ.
   Въ обществѣ онъ очень внимателенъ и почти боязливъ. Онъ постоянно тревожится, чтобъ никого не оскорбить, потому что онъ самъ обижается отъ малѣйшаго вздора. Обращеніе его полно собственнаго достоинства и не имѣетъ расположенности шутить и острить. Онъ почти никогда не смѣется; когда онъ одинъ, то онъ сидитъ себѣ молча, никогда не услышишь его пѣсни или чтобы онъ разговаривалъ самъ съ собою.
   Яванецъ безгранично любитъ родную страну, отцовскую землю, также какъ обычаи и правы предковъ, такъ что въ этомъ отношеніи его очень трудно побудить къ какимъ нибудь нововведеніямъ. Умѣренный въ обыкновенной жизни, онъ крайнѣ легкомысленъ въ пиршествѣ и готовъ съ величайшей безпечностью поставить все свое состояніе на карту. Пока дѣло идетъ объ удовлетвореніи необходимымъ жизненнымъ потребностямъ, онъ очень дѣятеленъ, но чуть у него малѣйшій излишекъ, какъ онъ становится лѣнивымъ и апатичнымъ. Къ тому же онъ очень легковѣренъ и дѣтски простодушенъ. Онъ можетъ цѣлыя ночи провести въ игрѣ съ куклами и любой фанатикъ, съумѣвшій задѣть его за живое, возбудить въ немъ слабую струйку, можетъ имъ забавляться, какъ мячикомъ, Какъ солдатъ, онъ настолько храбръ, насколько онъ беретъ себѣ примѣръ съ другихъ; по коль скоро въ немъ разгорѣлись страсти, онъ неустрашимо глядитъ смерти прямо въ лицо.
   Высшія общественныя добродѣтели, какъ-то: дружба, привязанность, благодарность, сознаніе своей полезности и самоуваженіе мало развиты у яванцевъ.
   Естественная привязанность не простирается у него дальше семьи яванецъ поэтому хорошій отецъ семейства, но въ нравственномъ отношеніи самая обыденная посредственность. Къ высокопоставленнымъ лицамъ онъ относится съ крайнимъ почтеніемъ; особенно предъ тѣми, кто задаетъ тонъ своею пышностью и велелѣпіемъ онъ держитъ себя рабски, уничижается холопски; съ низшими онъ столько же высокомѣренъ, сколько и жестокъ.
   Воспріимчивость и вообще мозговыя способности яванца довольно значительны, по далѣе переимчивости онѣ не идутъ и похожи въ этомъ отношеніи на неразвитыхъ дѣтей. Какъ только яванецъ усвоилъ себѣ высшее образованіе, онъ бросается въ крайности и любитъ заявлять себя внѣшностью. Его тогда радуетъ всякій внѣшній блескъ, онъ становится дерзкимъ и кончаетъ тѣмъ, что впадаетъ въ необузданность и распутство.
   Это особенно замѣтно на яванскихъ принцахъ. Почти всѣ путешественники, пришедшіе съними въ прикосновеніе, рисуютъ ихъ, какъ безнравственныхъ, сладострастныхъ развратниковъ; такія, то личности стараются пустить пыль въ глаза своимъ подданнымъ своею суетностью и жестокостью.
   Понятное дѣло, что съ такимъ характеромъ и съ такимъ общественнымъ настроеніемъ далеко не уйдешь. И яванцы, несмотря на свою старинную культуру, литературу и самобытное письмо и грамоту, въ отношеніи образованія остались далеко назади. Образованіе обыкновеннаго смертнаго тамъ очень ограничено и хотя они имѣютъ свою собственную грамоту, по изъ нихъ рѣдко кто умѣетъ читать и писать. Туземныя учрежденія для народнаго образованія слишкомъ неудовлетворительны. Все преподаваніе въ рукахъ мѣстнаго духовенства, которое въ большинствѣ случаевъ не имѣетъ само даже элементарныхъ познаній. На обязанности духовенства возложена работа первоначальнаго обученія дѣтей; по духовенство какъ разъ преподаетъ именно то, что меньше всего пригодно; напримѣръ, заставляютъ дѣтей читать коранъ, съ языкомъ котораго не только дѣти, но и сами учителя незнакомы. На родномъ языкѣ они ничего не узнаютъ отъ своихъ духовныхъ наставниковъ; чтенію и письму развѣ научитъ какой нибудь писецъ королевской службы. Не слишкомъ выше народныхъ школъ стоятъ духовныя семинаріи. Тутъ имъ толкуютъ о коранѣ и о разныхъ теологическихъ матеріяхъ, разумѣется, настолько, насколько учителя сами въ этомъ смыслятъ; а о болѣе важныхъ вещахъ они остаются въ блаженномъ невѣжествѣ, какъ самый простодушный дикарь.
   Малайское племя вообще и яванцы представляютъ намъ весьма интересное и поучительное явленіе "въ культурно-историческомъ значеніи. Климатъ превосходный, продуктивность страны не оставляетъ ничего лучшаго желать и все-таки они дальше азбуки культуры не ушли. Несмотря на все богатство климата и страны, они не могли подняться на степень самобытнаго творчества, они не доросли до созданія пауки, они не додумались до лучшихъ формъ соціальнаго строя. Культура ихъ, правда, богатѣйшая, но все это у нихъ наплывное. И спросите-ка на милость, кто у нихъ не побывалъ? Первые пришли къ нимъ индѣйцы, которые уже тогда стояли несравненно выше малайцевъ. Они первые дали толчокъ къ развитію малайской и яванской культуры. Столкновеніе это не могло не подѣйствовать на нихъ самымъ благодѣтельнымъ образомъ потому, что большинство индѣйцевъ переженилось на малайскихъ или яванскихъ женщинахъ, такъ что по берегамъ Явы, Суматры и Малаки встрѣчается порядочная помѣсь малайской съ индѣйской кровью. Затѣмъ къ нимъ прибыли китайцы, но такъ какъ послѣдніе принадлежали рабочему и необразованному классу, то вліяніе ихъ на туземцевъ незамѣтно. Тѣмъ могущественнѣе должно было быть арабское вліяніе, арабы появились здѣсь въ 13 вѣкѣ, а въ 14 и 15 магометанство пустило здѣсь самые глубокіе корни. Мѣстные арабы даже завладѣли здѣсь престолами и подчинили своему господству часть туземцевъ. Въ концѣ концовъ явились сюда европейцы: испанцы, голандцы и англичане. Каждый изъ нихъ могъ сказать про себя "omnia mea mecum porto". Испанцы -- тѣ принесли свой католицизмъ, а голандцы и англичане больше по части торговли. Казалось бы, что тутъ-то при столікихъ благопріятныхъ обстоятельствахъ малайцамъ слѣдъ бы богъ-вѣсть-куда угодить. Но во первыхъ, всѣ эти пришельцы являлись сюда съ чисто эгоистическою цѣлью, и дальнѣйшее развитіе туземцевъ было вовсе не въ ихъ интересѣ. Во вторыхъ -- и это самое главное -- сама окружающая природа этому мѣшала. Мы видѣли, что австралійцы и папуасы, несмотря на превосходство и великолѣпіе климата обитаемой ими страны, не могли подняться на степень сколько нибудь значительной культуры потому, что у нихъ не было и нѣтъ возможности завести домашнихъ животныхъ. Какая, подумаешь, бездѣлица, а какую роль играетъ эта бездѣлица въ культурѣ! Но малайцы уже на это жаловаться не могутъ. Природа ихъ надѣлила всѣмъ нужнымъ. Они поэтому и добрались до опредѣленной степени культуры и дальше идти не могли потому, что съ самаго начала ихъ появленія на всѣхъ этихъ островахъ природа, слишкомъ щедрая, давала имъ слишкомъ много при ничтожномъ трудѣ съ ихъ стороны. Гдѣ природа даетъ слишкомъ много, тамъ она не располагаетъ къ напряженному и усиленному труду; извѣстная доля нужды необходима для поощренія прогресса. Малайцы слѣдовательно скорѣе могутъ жаловаться на излишнюю щедрость и крайнюю роскошь окружающей ихъ природы, что при легкомъ удовлетвореніи всѣмъ своимъ потребностямъ располагало ихъ къ лѣни и апатіи. При томъ же они съ самаго начала явились сюда народомъ тѣснимымъ и отодвигаемымъ болѣе сильнымъ сосѣдомъ -- азіатскими племенами. Лишенные своей первобытной территоріи, они растратили свой небольшой запасъ энергіи въ борьбѣ съ окружающими обстоятельствами, и когда попали въ мѣсто, гдѣ нашли полное обезпеченіе существованія безъ особеннаго труда, они и руки сложили и предались азіатскому кейфу. Китаизмъ характера, пассивность натуры проявились тогда во всей своей силѣ. Въ этомъ положеніи застали ихъ индѣйцы, и они не задумались поддаться ихъ вліянію, затѣмъ явились могучіе и цивилизованные магометане. Понятно, что имъ не стоило никакого труда подчинить ихъ себѣ. Европейцы же обо всемъ этомъ вовсе не заботились. Были бы барыши.
   Малайцы вообще и яванцы въ особенности, въ борьбѣ за существованіе съ окружающею природою, являютъ собою послѣдствіе прогрессивное, но если ихъ подвести подъ европейскую мѣрку, они -- ничтожество, рабы европеизма и въ борьбѣ всѣ нимъ всегда заявятъ себя послѣдствіемъ регрессивнымъ.
   Намъ бы теперь слѣдовало перейти къ той группѣ человѣчества, которая вытѣснила малайцевъ. Это намъ слѣдовало бы сдѣлать ради послѣдовательности. Но въ такомъ случаѣ намъ пришлось бы потомъ снова возвращаться къ первобытнымъ народамъ. Мы поэтому будемъ продолжать говорить о послѣднихъ. У насъ нѣсколько пойдетъ idem per idem, да нечего дѣлать. Необходимо побольше привести доказательствъ для разъясненія и оправданія главной идеи.
   Африка -- страна искони вѣковъ совершенно своебразная и изолированная. Она произвела нѣсколько породъ людей, держала ихъ всегда въ ограниченномъ количествѣ, довольствовалась малымъ, "е переполнялась никогда излишкомъ, и потому не вытѣсняла никого, не отправляла никуда никакихъ колоній; обитатели ея вертѣлись въ своей собственной сферѣ, не принимали никакого участія въ общечеловѣческомъ движеніи, а потому она осталась позади и стоитъ тутъ неподвижно, покорною послушницею Европы, пассивною до жиру костей. Читатель, конечно, не сомнѣвается, что въ костяхъ мозгу-то и не бывало. Его подчасъ и не во всякой головѣ отыщешь. Какъ мы ни хитри, а надо сознаться, что будь Африка, Австралія и всякая другая страна болѣе удобообитаема для европейца, она давнымъ давно обратилась бы въ какіе нибудь американскіе штаты. И то Европа выдѣлывала съ Африкой, что только ни вздумаетъ. Хотя въ Африкѣ есть разгуляться гдѣ на волѣ, во Европѣ вздумалось поубавить немножко ея населенія и она перетащила нѣсколько милліоновъ его въ Америку и продала тамъ въ рабство, потомъ, сконфузившись, остановила свое постыдное дѣло и, какъ бы въ возмездіе, новѣйшіе европейцы или американцы вознаграждали негровъ тѣмъ, что устроили имъ маленькую республику, лучшій плодъ всего своего историческаго развитія. И все-таки Африка пока мало подвигается. Мы обѣщаемъ читателю разобрать этотъ вопросъ въ отдѣльной статьѣ. Всего за одинъ разъ не перескажешь.
   Африка -- то безплодна и пустынна, то поражаетъ богатствомъ своей производительности. И то и другое съ точки зрѣнія современной этнографіи мѣшало высшему развитію культуры, а потому не дало возможности наукѣ зародиться и задержало культуру на первобытной формѣ соціальнаго строя. Въ силу всего этого первобытное населеніе Африки сидѣло себѣ преспокойно на своемъ мѣстѣ и просидѣло бы такимъ образомъ до скончанія вѣка, еслибъ тутъ не вмѣшались сосѣди и разные непрошенные гости. Сперва борьба за существованіе была, такъ сказать, мелочная, индивидуальная, шла въ разбродъ, но потомъ она стала проявляться en masse. Такъ какъ насъ главнымъ образомъ здѣсь именно это и интересуетъ, то мы передадимъ словами шерифа разсказъ о той передрягѣ, которая выпала на долю Африки.
   Африка обладаетъ самою плохою береговою линіею; она бѣдна большими рѣками, кромѣ Нила, которому поэтому и суждена была другая жизнь. Почва ея то не даетъ ничего, то даетъ слишкомъ много. Горъ большихъ нѣтъ и т. д. Все это располагало ея населеніе къ лѣни, къ бездѣятельности или много много что къ дѣятельности, удовлетворяющей первымъ потребностямъ, какъ скотоводство и слабое земледѣліе. Оттого всѣ народы ея стояли на самой низкой степени развитія матеріальной культуры. Читатель, конечно, помнитъ, что мы строго различаемъ три элемента: культуру, пауку и соціальный строй. При такомъ положенія, когда болѣе сильному сосѣду стало жить тѣсно, онъ не замедлитъ двинуться и притиснуть такихъ замѣшкавшихся тунеядцевъ.
   На этотъ разъ жить стало тѣсно высокоазійской монгольской расѣ и что побудило ее двинуться съ мѣста, объясняется очень просто. Большею частью эта раса представляла собою номадовъ, которые вели жизнь кочевую и которымъ для прокормленія своихъ стадъ необходимы огромныя пространства земли. Съ увеличеніемъ народонаселенія, конечно, необходимо было расширить предѣлы своихъ пастбищъ. Въ такомъ разѣ сосѣда просто вытуриваютъ и пастухъ, паграбивъ добычу, находитъ въ этомъ свою пріятность; онъ тогда становится воиномъ и ведетъ войну ради добычи и грабежа.
   Когда такимъ образомъ сдѣлалось тѣсно монголамъ, они поприжали семитовъ и оттѣснили ихъ; тѣ, въ свою очередь, заставили податься впередъ хамитовъ; послѣдніе же должны были убраться по-добру, по-здорову совсѣмъ изъ Азіи, перейти чрезъ проливъ къ сѣверу и къ сѣверовостоку Африки. Тогда-то взбаламутилось все африканское населеніе и пошло тѣснить другъ друга, произошло колоссальное передвиженіе всѣхъ первобытныхъ ея обитателей. Въ силу всего того можно положительно утверждать, что первобытныя четыре расы Африки, именно: 1) негры, 2) фула и нуба, 3) кафры и 4) готтентоты сидятъ не на своихъ мѣстахъ, что занимаемая ими теперь страна не первобытная ихъ родина и что мы ихъ застаемъ лишь на тѣхъ мѣстахъ, которыя они завоевали послѣ самаго упорнаго и довольно продолжительнаго боя за свое существованіе. Готтентоты, которые теперь прижались въ самомъ крайнемъ уголку Африки, прежде простирали свое господство далеко къ сѣверу, какъ это легко видно по остаткамъ родственныхъ съ ними племенъ и по ихъ вліянію, замѣтному на кафрахъ. Теперь они -- развалины прежней сильной расы и такое же крупное регрессивное послѣдствіе борьбы за существованіе въ Африкѣ, какъ австралійцы на своей территоріи. Кафры {Мюллеръ утверждаетъ, что правильнѣе писать кафръ чрезъ одно ф, что означаетъ невѣрующій.} переселились въ свое теперешнее мѣстожительство съ отдаленнаго сѣвера, гдѣ они долгое время жили въ сосѣдствѣ съ хамитами. Лучшимъ тому доказательствомъ служитъ ихъ языкъ, въ которомъ слышится множество разнообразныхъ звуковъ, напоминающихъ хамитскіе идеалы. Какъ видно, кафры первоначально двинулись вдоль восточной окраины, пока не наткнулись на готтентотовъ, преградившихъ имъ дальнѣйшее движеніе; потомъ, получивъ второй толчокъ отъ племени галла, они двинулись съ востока на западъ поперегъ материка.
   Отечествомъ фула и нуба также можно считать сѣверо-востокъ Африки. Отсюда они были оттиснуты напиравшими хамитами и, такъ какъ дорога къ югу была уже занята кафрами, то имъ пришлось держаться западнаго движенія. Здѣсь они вторглись въ негритянскую массу, среди которой они и до сихъ поръ существуютъ.
   Когда монголы изъ средней Азіи тронулись изъ своихъ мѣстъ и подвинули семитовъ, а эти послѣдніе хамитовъ, то семиты, какъ болѣе воинственное племя, прорвали поселенія хамитовъ въ западной Азія и заставили ихъ распасться на двѣ вѣтви, на азіятскую, которая двинулась къ востоку и заняла территорію между Тигромъ и Ефратомъ, и африканскую, которая двинулась къ Африкѣ и по Африкѣ.
   Піонерами африканской вѣтви хамитовъ были ливійцы, потомъ эфіопскія племена. За ними уже послѣдовали египтяне. Такъ какъ появленіе египтянъ на сценѣ исторіи обыкновенно относятъ ко времени 7 или 8000 лѣтъ до P. X., то начало африканскаго движенія приходится отодвинуть за 10,000 лѣтъ до P. X.
   Таково было передвиженіе африканскихъ обитателей и таковы безразличныя послѣдствія ихъ взаимной долговременной борьбы за существованіе. Природа ихъ страны дала имъ возможность дойти до извѣстнаго предѣла культуры, далѣе которой у нихъ не хватило ни личной энергіи, ни внѣшнихъ побужденій. Послѣдствіе это еще болѣе выяснится нѣкоторыми индивидуальными чертами особенности ихъ характера. Основная черта негритянскаго характера -- крайняя раздражительность и воспріимчивость; но за то въ немъ очень рѣдко проявляется самобытная дѣятельность духа. Онъ одаренъ отъ природы самой живой необузданной фантазіей. Но его личная энергія очень невелика. Онъ работаетъ лишь тогда, когда его побуждаетъ къ тому крайняя нужда или посторонняя сила. Онъ до того склоненъ ничего не дѣлать, что подчасъ самъ себя лишаетъ жизни, лишь бы избѣгнуть необходимости работать. При хорошемъ обращеніи онъ преданъ и привязывается, какъ дитя, при дурномъ же онъ мстителенъ.
   Его умственныя способности довольно посредственны. Онъ быстро схватываетъ и легко подражаетъ, но до самобытнаго творчества ему далеко. Негритянскія дѣти дѣлаютъ поэтому самые быстрые изумительные успѣхи въ томъ возрастѣ, въ которомъ наиболѣе дѣятельна намять, но отстаютъ въ болѣе зрѣломъ возрастѣ, когда на сцену выступаетъ разумъ.
   Судить объ умственныхъ способностяхъ негра по его культурѣ было бы поспѣшно. Во-первыхъ, фауна и флора его страны слишкомъ щедро надѣлили его всѣмъ нужнымъ для него безъ особеннаго труда съ его стороны; во-вторыхъ, онъ втеченіи тысячелѣтій приходилъ въ посредственное и непосредственное соприкосновеніе съ болѣе развитыми народами, такъ что скорѣе всего можно приписать его культурную дѣятельность необыкновенному таланту его къ подражанію, а не собственно умственному проявленію. Ибо даже тамъ, гдѣ ему приходится заявить самоличную умственную дѣятельность, онъ теряетъ даже свою обычную способность къ подражанію. Такъ ему никогда до сихъ поръ не удалось сдѣлать слона ручнымъ, хотя онъ очень хорошо знаетъ, насколько это удалось другимъ народамъ. Необузданная чувственность ведетъ его къ жестокости, которая проявляется въ немъ даже въ религіозной формѣ въ видѣ человѣческихъ жертвоприношеній. Слѣдствіемъ этого полнѣйшее отсутствіе всякихъ общественныхъ доблестей. Негръ обыкновенно большой воръ и безстыдный лгунъ; лицемѣріе и притворство его обыденныя свойства. Его соціальный строй -- самый грубый деспотизмъ. Рабство съ его развращающими послѣдствіями процвѣтаетъ у него въ полномъ блескѣ. Изъ всѣхъ занятіи и ремеслъ негръ посвящаетъ себя развѣ ручному мастерству; землю онъ обработываетъ руками рабовъ, а скотоводство ему совсѣмъ чуждо. Фула и пуба нѣсколько болѣе одарены, чѣмъ негры, что отчасти можно приписать исламизму. Отличительной чертой ихъ характера можно назвать привязанность къ занятію скотоводствомъ. Это народъ по преимуществу пастушескій. Въ силу этого патріархальный элементъ сильнѣе выступаетъ въ проявленіяхъ ихъ жизни. Управленіе, вѣроятно, у нихъ прежде было демократически-патріархальное и потомъ перешло въ теократію. Оки занимаются не только скотоводствомъ, но и земледѣліемъ, которое у нихъ въ такомъ почетѣ, что ему посвящаютъ свой трудъ лишь свободные, между тѣмъ какъ ремесла находятся въ рукахъ рабовъ.
   Кафры отличаются своею необыкновенной любовью къ скотоводству, которое до того почтенно, что имъ исключительно занимаются мужчины. Да и пища-то ихъ большею частью молочная. Кромѣ скотоводства они не брезгаютъ и земледѣліемъ, но послѣднее менѣе почтенно, а потому оно и предоставлено бабамъ. Кафры существенно отличаются отъ негровъ тѣмъ, что у нихъ нѣтъ рабства и каждый кафръ находится въ совершенно свободномъ отношеніи къ своему главѣ. Несмотря на почтеніе, которое они оказываютъ военачальнику, и несмотря на строгую дисциплину во время войны, каждый кафръ имѣетъ право въ собраніи свободно заявлять свое мнѣніе и даже подвергать анализу и критиковать дѣйствія и распоряженія начальства. Кафры отличаются необыкновенной храбростью, но они не кровожадны и потому довольствуются подчиненіемъ Оврага и завладѣніемъ его собственностью. Они всегда объявляютъ, что идутъ войной, и ихъ обращеніе съ врагомъ вполнѣ рыцарское. Какъ послѣдствіе храбрости -- ихъ энергія и умѣренность. Кафръ не любитъ такъ предаваться лѣни и кейфу, какъ негръ, и возбуждающіе напитки не въ его вкусѣ. Все это ведетъ къ тому, что у кафра развито чувство справедливости и искреннее душевное чувство честности. Воровство, столь обыкновенное у малайцевъ и негровъ, почти никогда не встрѣчается среди кафровъ, неподвергавшихся чужому вліянію.
   Когда европейцы впервые появились на мысѣ Доброй Надежды, готтентоты были скотоводами и все ихъ богатство состояло въ огромныхъ стадахъ рогатаго скота. Когда же бѣлые пришельцы поприжали ихъ до того, что они стали нуждаться въ средствахъ къ существованію, они низошли на степень охотниковъ. Земледѣліемъ они, повидимому, никогда не занимались, да и теперь оно у нихъ очень рѣдко въ ходу. Готтентотъ отличается крайне слабою энергіею и чрезмѣрною лѣностью. Даже голодъ не можетъ принудить его къ труду; онъ предпочитаетъ лечь спать и проспитъ чувство голода. Рука объ руку съ лѣнью въ немъ еще сильна страсть къ горячимъ напиткамъ, потомъ они самые страстные приверженцы куренія, къ чему служитъ дикая конопля, одна или въ соединеніи съ табакомъ. Разъ отвѣдавъ спиртуозныхъ напитковъ, готтентотъ до того къ нимъ пристращается, что становится отъявленнымъ пьяницей. Интересно отношеніе готтентота къ животному міру. Онъ обожаетъ многихъ животныхъ, относится къ нимъ съ особеннымъ участіемъ и выражаетъ свою привязанность къ нимъ въ безчисленномъ множествѣ басень.
   Такимъ образомъ вся Африка представляетъ первобытную страну. Плохое развитіе ея береговой линіи, крайняя пустыня съ одной стороны, съ другой, роскошная щедрость природы безъ всякаго почти труда -- все это держало населеніе въ неподвижности, и дозволяло ему подняться только на извѣстную ступень культуры, но эта обстановка помѣшала африканскимъ обитателямъ дойти до самобытной культуры, и потому у нихъ по могла возникнуть наука, и соціальный строи ихъ остался въ зачаточной формѣ. Такимъ образомъ вся Африка съ антропологической точки зрѣнія представляетъ послѣдствіе регрессивное въ борьбѣ съ азіятскими народами, натиску которыхъ они уступали сразу. Особенно готтентоты безвозвратно стремятся къ вырожденію. Негры держатся лишь многочисленностью; одни лишь кафры подаютъ надежду на то, что они могли бы заявить себя прогрессивными въ общемъ движеніи. Такимъ образомъ вся борьба за существованіе у африканскихъ народовъ уходила на борьбу съ окружающею природою, такъ что имъ некогда было и средствъ не хватало подняться надъ ней, надъ природою, почему они и остались назади въ сравненіи съ другими народами и уступили имъ при первомъ столкновеніи.
   Предъ нами Америка.Мало того: предъ нами Новый Свѣтъ. Еслибъ Колумбъ въ минуту открытія Америки почувствовалъ всю цѣну своего открытія и предвидѣлъ всѣ благія его послѣдствія для всего человѣчества, то онъ не вынесъ бы восторга, онъ умеръ бы отъ радости и счастья, и человѣчество не опозорило бы себя тѣмъ, что надѣло на него цѣпи. По этими цѣпями человѣчество уже не могло снасти своего невѣжества, потому что съ этого именно момента послѣ тысячелѣтняго средневѣковаго мрака начинается великое возрожденіе человѣческой мысли, которому предѣла мы не видимъ впереди.
   Америка! Въ этомъ словѣ слышится что-то такое хорошее, чего нигдѣ больше нѣтъ. Все человѣчество надѣется, что именно Америка осуществитъ всѣ лучшія мечты, всѣ завѣтныя желанія и стремленія лучшихъ друзей человѣчества. Но мы должны отличать Америку первобытную отъ другой -- покой Америки, которая есть лишь дальнѣйшее и усовершенствованное развитіе европеизма.
   И въ самомъ дѣлѣ ни одна страна не представляетъ намъ такого замѣчательнаго явленія, какъ Америка. Вѣдь этотъ материкъ существовалъ же отъ вѣка; вѣдь на немъ жило же огромное множество людей довольно разнообразныхъ, хотя и не разновидныхъ; вѣдь часть этихъ людей достигла же извѣстной степени умственной культуры; почему же эта масса людская не доросла сама до тѣхъ соціальныхъ формъ и до того могущества, какого достигла на той же самой почвѣ европейская эмиграція? Этотъ вопросъ намъ блистательно разрѣшаетъ Шерцеръ-Мюллеръ съ точки зрѣнія Дарвина, силою борьбы за существованіе. Послѣ тщательнаго сравненія всѣхъ внѣшнихъ особенностей и внутреннихъ свойствъ аборигеновъ этого длиннѣйшаго материка, этнографія пришла къ тому несомнѣнному убѣжденію, что всю эту страну отъ самой южной его точки до самой сѣверной населяетъ одна раса людская, которая фактически и умственно представляетъ собою совершенно обособленный типъ, отличный отъ всѣхъ другихъ, но одинаковый, за ничтожными уклоненіями, по всему пространству этого благословеннаго материка. Говоря вообще, первобытный американецъ занимаетъ не послѣднее мѣсто въ системѣ человѣческихъ расъ, какъ это могло бы казаться съ перваго раза. Многія отрасли этой расы дожили до немаловажной культуры, а что остальныя стояли на такой низкой степени развитія при первомъ прибытіи европейцевъ, объясняется не только тѣмъ, что они дѣйствительно менѣе одарены, но и особенностью строенія самой страны и весьма ограниченною фауной и флорой этой части свѣта. Въ Америкѣ очень мало долинъ, которыя прорѣзывали бы большія рѣки и въ которыхъ можно было бы развести самыя полезныя животныя и растенія, необходимыя человѣку какъ для содѣйствія въ его трудахъ, такъ и для поддержанія существованія. Тамъ, гдѣ природа устроила такія долины, какъ въ Мексикѣ и въ Перу, тамъ дѣйствительно человѣкъ въ своей борьбѣ преодолѣлъ природу и создалъ довольно богатую культуру. Мы должны воздать полное уваженіе и не можемъ отказать даже въ удивленіи этой развитой культурѣ, потому что для достиженія ея туземному человѣку не было ни откуда помощи, потому что въ Америкѣ нѣтъ ни одного домашняго животнаго, которое можно было бы сравнить съ нашей коровой или лошадью; въ ней также нѣтъ того обилія полезныхъ злаковъ, которыми такъ богатъ старый свѣтъ, потому что одинъ маисъ, единственное американское хлѣбное растеніе,-- пигмей съ нашими хлѣбными злаками. И въ то время, какъ Европа при помощи своихъ дюжихъ домашнихъ животныхъ можетъ разнообразить и увеличивать продуктивность своей страны, слабый американецъ лишенъ возможности побороть дикую растительность и разчистить непроходимыя дебри, чтобы сколько нибудь обезопасить свое существованіе. Дурно питаемый, ограниченный въ средствахъ, какъ онъ могъ набраться мужества и энергіи, и вотъ почему вся жизнь его была посвящена на борьбу съ окружающей природой и на удовлетвореніе самыхъ первыхъ потребностей безъ дальнѣйшихъ размышленій. Трудно, слѣдовательно, отыскать страну, въ которой строеніе и свойственныя ей естественныя произведенія рѣзче проявляютъ свое вліяніе на человѣка, какъ это видно въ Америкѣ. Америка -- совершенно обособленный отъ другихъ частей свѣта материкъ, который по формѣ распадается на два продолговатыхъ треугольника. Пространство его равняется 743,819 кв. м. Сѣверная часть пространствомъ превосходитъ южную всего на одну пятую, а береговая линія первой вдвое больше второй. Сѣверная имѣетъ береговую линію въ 6,000 миль, а южная около 3,400 м. Береговая линія наиболѣе развита на восточной сторонѣ континента и наименѣе на западной. Къ восточной какъ-разъ и примыкаютъ многіе острова. Всю Америку прорѣзываетъ длинная цѣпь горъ, которая придерживается западной стороны, а мѣстами образуетъ плоскія возвышенности (plateaux), какъ въ Перу и въ Мехикѣ. Восточная полоса Америки обилуетъ водами, сливающимися въ большія рѣки и озера. За то и болотъ не мало, въ особенности тамъ, гдѣ встрѣчается помѣха стоку водъ. По климату Америка также разнообразна, какъ и старый свѣтъ. Средина ея принадлежитъ тропическому климату; сѣверъ и югъ принадлежатъ умѣренному, а крайній сѣверъ въ рукахъ холоднаго климата. Интересно еще то обстоятельство, что температура въ Америкѣ сравнительно ниже температуры мѣстностей стараго свѣта, лежащихъ подъ одинаковымъ градусомъ широты.
   Разсматривая флору и фауну Америки именно съ той точки зрѣнія съ которой мы хотѣли бы опредѣлить ея значеніе на развитіе культуры, мы должны назвать ихъ бѣдными. Тамъ нѣтъ ни одного животнаго, которое можно бы сопоставить съ нашею лошадью или коровой. Самое сильное и самое большое изъ тамошнихъ животныхъ, бизонъ, нѣтъ возможности сдѣлать ручнымъ и онъ составляетъ лишь предметъ охоты на лугахъ Сѣверной Америки. Лама и альпака -- слабыя животныя, которыя сравниваются развѣ съ нашей козой и ягненкомъ. Изъ домашнихъ птицъ можно развѣ упомянуть объ индѣйскомъ пѣтухѣ. Отсюда мы видимъ, что сама природа отказала американцу въ средствахъ вести кочевую жизнь номадовъ и была слишкомъ скупа на пособія для приведенія земледѣлія въ цвѣтущее состояніе. Значеніе послѣдняго слишкомъ бросается въ глаза всякому безпристрастному наблюдателю, если онъ обратитъ вниманіе, что мѣстная флора дала лишь растеніе, маисъ, сколько нибудь соотвѣтствующее нашимъ хлѣбнымъ растеніямъ. Какъ хотите, а какой-то злой рокъ подшутилъ надъ Америкой: это просто игра судьбы, что въ тѣхъ именно мѣстахъ, въ которыхъ и положеніе, и климатъ позволяли человѣку развиться до высокаго положенія, какъ разъ недоставало самаго драгоцѣннаго металла,-- не золота конечно (Америка имъ такъ была богата, что готова была завалить имъ бездонную пропасть жадности испанца), ей недоставало желѣза.
   Читатель нашъ помнитъ, что мы отрицали по ученію К. Риттера слишкомъ большое значеніе береговой линіи, и Америка какъ нельзя больше подтверждаетъ справедливость этого взгляда. Береговая линія ея была превосходна и ей она отчасти обязана теперешнимъ благосостояніемъ, но безъ домашнихъ животныхъ и безъ желѣза береговая линія не приносила тои пользы, какую она оказала Америкѣ при помощи этихъ элементовъ, внесенныхъ въ нее европейской культурой.
   Послѣ всего этого читателю будетъ понятно, почему американецъ уступалъ въ культурномъ отношеніи другимъ расамъ. Природа дозволила ему лишь сдѣлаться охотникомъ и рыболовомъ и всячески затрудняла ему доступъ къ высшей культурѣ; природа къ нему относилась даже скупѣе, чѣмъ къ малайцу, негру и готтентоту и только немногимъ была къ нему милостивѣй, чѣмъ къ австралійцу и папуасу. Но тамъ, гдѣ природа не слишкомъ жестоко съ нимъ обращалась, гдѣ она ему позволяла хоть сколько нибудь преодолѣть себя, тамъ онъ вышелъ изъ первобытнаго дикаго состоянія и заявилъ себя человѣкомъ въ извѣстной мѣрѣ цивилизованнымъ. Поэтому мексиканецъ и перуанецъ въ глазахъ антропологовъ занимаютъ высшее мѣсто, чѣмъ яванецъ, или утопающій въ излишествѣ негръ, или даже кафръ, неразстающійся съ своими стадами и кочевкой. Но первобытный американецъ, несмотря на самыя благопріятныя климатическія условія, не могъ подняться выше въ культурномъ и соціальномъ отношеніи, и европеецъ, явившись туда во всеоружія своей культуры и науки и недовольный всѣмъ соціальнымъ строемъ тогдашней Европы, съумѣлъ въ короткое время достигнуть небывалаго развитія. Такимъ образомъ все первобытное населеніе Америки въ виду европеизма не выдержитъ борьбы и падетъ, какъ регрессивное послѣдствіе борьбы за существованіе.
   Мы теперь обратимся къ совершенно другому явленію. Мы видѣли до сихъ поръ одно изъ двухъ: или природа такъ скудна, что человѣкъ изнемогалъ въ борьбѣ съ нею и не могъ выйти изъ своего первобытнаго положенія, или природа своею роскошью, своимъ излишествомъ окончательно подавляетъ его и вѣчно держитъ его въ безвыходномъ неподвижномъ положеніи. Мы теперь обратимся къ народу, который съумѣлъ подчинить природу себѣ и мастерски овладѣть ея силами; въ силу этого онъ поднялся на такую высокую степень культуры, что еслибъ она была исходною цѣлью человѣческихъ стремленій, то, быть можетъ, народъ этотъ въ правѣ былъ бы остановиться. Онъ дѣйствительно достигъ несокрушимаго первенства среди огромной массы народовъ, но за то стоитъ такъ неподвижно, что въ борьбѣ за существованіе съ другими народами, обладающими главными тремя элементами: культурой, наукой и соціальнымъ строемъ, онъ ничтоженъ до того, что несмотря н и, о какомъ нибудь пониманіи ея нечего я толковать. Нѣтъ и слѣда ничего этого. Разговоръ для нея имѣетъ значеніе гула; она не постигаетъ смысла сказаннаго, но догадывается по тону, съ которымъ произнесено сказанное, по мимикѣ, какою сопровождаютъ рѣчь; въ ласкающемъ тонѣ и съ улыбкой произнесенныя угрозы она воспринимаетъ, какъ ласку; въ угрожающемъ тонѣ и съ приподнятымъ указательнымъ пальцемъ высказанную ласку она считаетъ угрозой; Она слѣдитъ за движеньями рта, когда съ ней говорятъ, въ какомъ-то остолбененіи и съ изумительнымъ удивленіемъ, но очень простой причинѣ, потому что она не понимаетъ ни цѣли, ни смысла разговора. "Мы всегда полагали, сказала старуха, что у нея языкъ приросшій, и еслибъ ей и теперь его подрѣзать, то она навѣрно могла бы лучше говорить; по крайней мѣрѣ, произносила бы нѣкоторыя слова, но она не можетъ хорошенько высунуть языкъ". К. Фогтъ показалъ ей, что языкъ Софьи совершенно нормальный, и что она облизывалась имъ, когда ѣла яблоко. Старуха тогда поняла, что дѣло не въ языкѣ; что она нѣма потому, что ничего не понимаетъ.
   Аминь -- единственное половинчатое слово, которое ее пріучили произносить въ пріютѣ, и то она его произноситъ не вполнѣ; она выговариваетъ его: аммъ.
   Софья Виссъ, такимъ образомъ, въ умственномъ отношеніи приближается къ обезьянѣ. Черепъ и спинной хребетъ у нея обезьяньи, лицо косозубое, а тѣломъ -- хорошо сформированное, человѣческое дитя {Archiv für Antropologie. 2 Band. 2 HeYt. 1867. lieber die Microcephalen oder Affen-Menschen, von Carl Vogt.}. Таковъ живой образчикъ той породы существъ, которыхъ ни одинъ безпристрастный и добросовѣстный естествоиспытатель не рѣшится причислить къ человѣческому роду, а между тѣмъ, Софья Виссъ считается въ числѣ жителей Швейцаріи, она дочь свободной страны. Откуда же берется такое страшное искаженіе человѣка и какъ оно является на свѣтъ божій? Повидимому, довольно странно. Родители, родственники и даже предки, можетъ быть, самые отдаленные, всѣхъ этихъ микроцефаловъ совершенно здоровые люди, не представляютъ ничего ненормальнаго, ничего болѣзненнаго, ничего выходящаго изъ ряду вонъ, и вдругъ среди группы другихъ дѣтей вполнѣ человѣческихъ является существо, которое назвать человѣкомъ -- значитъ оскорблять человѣческое достоинство всякаго, а причислить къ животнымъ нѣтъ никакихъ юридическихъ правъ, потому что оно рождено отъ людей. Должна же быть въ природѣ какая нибудь серьезная причина этому грустному явленію. Нужно же отыскать ему какое нибудь разумное объясненіе. Карлъ Фогтъ видитъ въ этомъ случаѣ проявленіе отдаленнѣйшей наслѣдственности. Въ природѣ впрочемъ встрѣчаются примѣры такой странной и отдаленной наслѣдственности, что съ перваго разу даже повѣрить трудно. Такъ, Шмитбергеръ своими наблюденіями надъ травяными вшами убѣдился, что имъ нужно пройти пятнадцать поколѣній, чтобы возвратиться къ первоначальному производителю и только 16-й членъ вполнѣ похожъ на первый, способный снова начать туже процедуру. А потому К. Фогтъ имѣетъ полнѣйшее право прійти къ тому заключенію, что микроцефалы частное проявленіе атавизма, что они представляютъ собой возвратъ къ той первобытной породѣ, слѣды которой надо искать въ отдаленнѣйшихъ эпохахъ, и съ которой можно было бы найдти непосредственную связь человѣка, если бы наука обладала всѣми необходимыми фактами для изученія этой постепенной градаціи развитія... Мы здѣсь видимъ полнѣйшее явленіе реверсіи, мы здѣсь видимъ, что когда-то вѣроятно существовала такая порода существъ, и что отъ нихъ перешли къ потомству нѣкоторые зачатки, которые лежали въ оцѣпененіи и выжидали благопріятнаго случая для проявленія. Что зачатки эти не всегда проявляются -- это зависитъ отъ того, что передача и развитіе ихъ хотя и параллельная силы, но совершенно независимыя. Мы можемъ унаслѣдовать всякіе зачатки, но развитіе ихъ можетъ зависѣть отъ многихъ внѣшнихъ условій, которыя могутъ быть устранены и не дать этимъ зачаткамъ волю. "Придерживаясь ученія о реверсіи, говорить Дарвинъ, зародышъ становится самымъ удивительнымъ предметомъ, такъ какъ кромѣ видимыхъ перемѣнъ, которымъ онъ подверженъ, мы должны предположить, что онъ наполненъ невидимыми признаками, свойственными обоимъ поламъ и цѣлому длинному ряду мужскихъ и женскихъ предковъ, раздѣленныхъ сотнями и даже тысячами поколѣній отъ настоящаго времени, и всѣ эти признаки, точно письмена, писанныя на бумагѣ невидимыми чернилами, лежатъ, готовые развиться подъ вліяніемъ нѣкоторыхъ извѣстныхъ или неизвѣстныхъ условій."
   Мы прослѣдили великій законъ наслѣдственности во всѣхъ фазахъ его развитія, мы видѣли могущественное распространеніе его въ природѣ; мы пытались убѣдить, что лучшимъ и вѣроятнѣйшимъ разъясненіемъ ему можетъ послужить лишь одна теорія пангенезиса, столь лучезарно освѣщающая всѣ таинственныя складки и всѣ темные изгибы этого запутаннаго вопроса. Предъ нами теперь вопросъ о наслѣдственности ясенъ, какъ божій день, и научно раскрытъ, разработанъ. Но этого мало. На основаніи теоріи пангенезиса и въ силу великаго закона наслѣдственности, мы теперь въ силахъ разъяснить и прослѣдить столь сложное явленіе скрещиванья и принципъ естественнаго подбора -- этого вопроса могущественнаго закона біологіи, раскрытаго Дарвиномъ. Такъ плодотворно это капитальное ученіе. Такъ величественно зданіе, воздвигнутое въ наше время первостепеннымъ европейскимъ умомъ Дарвина. Вся палата ученыхъ торжественно преклонилась и сознательно приняла преобразовательный билль, внесенный въ палату лучшимъ ея представителемъ, Дарвиномъ. Только нѣкоторые лорды науки, въ родѣ Агасица, еще отстаиваютъ свое мишурное самолюбіе, но уже раздаются голоса, что "ненужно намъ палаты лордовъ" и билль торжественно пройдетъ вездѣ и всюду. Всѣ отрасли знаній, имѣющія какое либо отношеніе къ біологіи, должны будутъ проникнуться реформою Дарвина. И не только европейскій ученый міръ, но отдаленнѣйшіе пункты обитаемаго міра озарятся свѣтомъ этого ученія. Всѣ изысканія пойдутъ по новымъ, проложеннымъ Дарвиномъ, путямъ. Вездѣ, гдѣ только проявится и куда только проникнетъ пытливый умъ человѣка, тамъ вездѣ оснуется и установится это замѣчательное ученіе, это послѣднее осмысленное слово современной нимъ науки. Птица несетъ завалявшееся зерно въ отдаленнѣйшія пустыни и оплодотворяетъ его; тоже дѣлаетъ и наука тамъ, гдѣ не отвергаетъ, не преслѣдуетъ ее человѣческая глупость и упорство.

В. Португаловъ.

(Продолженіе будетъ.)

"Дѣло", No 12, 1869

   
а свою многочисленность и колоссальность онъ долженъ пасть отъ натиска европеизма. До того вреденъ застой! До того справедливо положеніе, что кто не идетъ впередъ, то идетъ назадъ! До того необходимо, если не двигать человѣчество, то по крайней мѣрѣ двигаться рука объ руку съ нимъ, не отставать отъ него. Не будь у васъ предъ глазами Европы съ ея идеаломъ въ будущемъ, полнѣйшее осуществленіе котораго заключается въ полной гармоніи высокаго развитія названныхъ нами трехъ элементовъ, не будь у насъ этого мѣрила, этого критеріума прогресса, можно было бы тогда согласиться, что Азія представляетъ самое прогрессивное послѣдствіе борьбы за существованіе. Но въ виду этого идеала Азія -- нуль.
   Вѣдь кромѣ Мексики и Перу, этихъ двухъ цивилизованныхъ странъ Америки (конечно въ китайскомъ смыслѣ слова, а не европейскомъ), всѣ народы, которые мы до сихъ поръ разсматривали, по всей справедливости могутъ быть названы первобытными. Всѣ эти народы болѣе или менѣе остались на первобытной ступени человѣческаго развитія и не доросли, не дожили до соціальнаго строя съ особенными прочными формами быта и съ высшей культурой.
   Этому препятствовали въ большинствѣ случаевъ почва, климатъ и окружающая фауна и флора. Въ такомъ положеніи мы нашли австралійца, американца], обитателей Южнаго моря и отчасти африканца.
   Тамъ, гдѣ почвенныя условія благопріятствовали возстановленію культуры, какъ въ Мексикѣ и въ Перу, тамъ отсутствіе самыхъ полезныхъ и необходимыхъ домашнихъ животныхъ и желѣза, какъ самаго важнаго металла для производства всякихъ, а въ особенности земледѣльческихъ, орудій не позволяли зародиться такой цивилизаціи, такой культурѣ, которая сама въ себѣ носила бы зародыши прогресса, начала дальнѣйшаго самостоятельнаго развитія.
   Мы теперь намѣрены обратиться къ народамъ, которые осуществили въ себѣ многое, чего не успѣли достигнуть первобытные ихъ братья. Народы эти обладаютъ основными началами самой высокой культуры и составляютъ своею жизнью содержаніе всей натуры человѣчества. Эти народы уже тѣмъ замѣчательны, что изъ своего дому -- великаго континента вмѣщающаго въ себѣ Европу и Азію -- они мало по малу распространяютъ свое господство и значеніе по всему земному шару. Обѣ части свѣта -- Европа и Азія, строго говоря, составляютъ одно неразрывное цѣлое. Правда, какъ въ физическомъ отношеніи, такъ и въ бытовомъ житейскомъ отношеніи между обѣими частями громадная разница, ихъ дѣйствительно и раздѣляетъ длинный и высокій кряжъ горъ, въ существованіи которыхъ читателя скорѣе всего можетъ убѣдить невольный обитатель и постоянный очевидецъ, пишущій эти строки. Но взаимные переходы въ обѣ стороны, въ оба направленія до того постепенны и незамѣтны, что ихъ смѣло можно принять за одно большое цѣлое. Мы, жители Урала, тяготѣемъ болѣе къ прародительницѣ нашей -- къ Азіи и рѣзкаго перехода или стремленія къ европеизму въ себѣ не ощущаемъ.
   Разсматривая внимательнѣе эту массу земель, колыбель человѣчества, исторіи, науки и культуры, мы видимъ съ одной стороны довольно богатое и разнообразное развитіе береговой линіи, съ другой стороны богатѣйшія долины, прорѣзываемыя могучими судоходными рѣками. Рѣки эти берутъ свое начало въ длинныхъ, высокихъ, покрытыхъ лѣсами, горахъ, въ нѣдрахъ которыхъ хранятся богатѣйшія сокровища всевозможныхъ металловъ -- кладъ и двигатель цивилизаціи.
   Растительный и животный міръ этой половины свѣта совершенно отличенъ отъ остальныхъ частей свѣта. Въ то время какъ въ Австраліи и въ Америкѣ вовсе нѣтъ животныхъ пригодныхъ для домашняго обихода, для прирученія и для земледѣльскихъ работъ, здѣсь сгруппированы всѣ самыя полезныя животныя и растенія. Словомъ, здѣсь сосредоточены всѣ условія для развитія и процвѣтанія высшей культуры. Мы Европы и не коснемся, какъ предмета слишкомъ знакомаго намъ, а изъ азіатскихъ народовъ мы остановимся лишь на одномъ Китаѣ, какъ на высшей формѣ матеріяльной культуры, до которой достигъ человѣкъ въ этой части свѣта. Кромѣ того изъ всѣхъ народовъ монгольской расы Китай, какъ по численности народонаселенія, такъ и по вліянію своему силою культуры на все остальное населеніе Азіи, занимаетъ первое мѣсто. Ту роль, какую играла Греція въ древнемъ мирѣ и современный Западъ въ исторіи и судьбѣ теперешняго человѣчества, ту же роль играетъ Китай среди азіатскихъ народовъ. Китаецъ -- высшее развитіе своей, но только своей расы. Онъ достигъ предѣла, до котораго азіатецъ можетъ развиться. За то китаецъ въ своемъ околодкѣ играетъ уже первенствующую роль, онъ создалъ самостоятельную культуру безъ. всякаго содѣйствія или участія со стороны другихъ народовъ и распространилъ свое вліяніе и подчинилъ господству своей культуры несравненно большую массу людей, чѣмъ всякій другой народъ.
   Для объясненія этого мы приведемъ нѣсколько подробностей Весь Китай состоитъ изъ трехъ большихъ долинъ, окаймленныхъ высокими горами и прорѣзанныхъ тремя большими рѣками. Пространство между Янгъ-тсе-гіанг'омъ и Гоангъ-го имѣетъ вполнѣ характеръ глубокой долины и есть собственно настоящая колыбель китайской культуры и цивилизаціи. Отъ природы плодородная и обильная водами, страна эта орошается множествомъ каналовъ и представляетъ такимъ образомъ необъятное цвѣтущее поле. Климатъ Китая очень благопріятенъ. Только благодаря своему положенію на крайнемъ востокѣ этого великаго материка, климатъ Китая нѣсколько разнится отъ европейскихъ странъ, лежащихъ съ нимъ подъ одними и тѣми же градусами широты. На югѣ господствуетъ тропическій климатъ, распадающійся на сухое и дождливое время года. Сухое время года обусловливается сѣверовосточнымъ вѣтромъ (музимъ) и длится отъ октября по апрѣль; дождливое время года длится отъ апрѣля по октябрь и обусловливается юго-западнымъ вѣтромъ (музимъ), который приноситъ съ собою постоянный дождь. Выше 35о начинается умѣренный климатъ; тамъ атмосферическіе осадки причиняютъ измѣнчивость погоды. Такимъ образомъ въ Китаѣ четыре времени года. Изъ нихъ зима отличается сильнымъ холодомъ, а лѣто напротивъ необыкновеннымъ зноемъ. Ни одна страна на всемъ свѣтѣ не можетъ похвалиться такимъ богатствомъ полезныхъ растеній и животныхъ, какъ Китай. Примыкая, по своему положенію, къ тропическому и умѣренному климату, онъ соединяетъ въ себѣ продукты того и другого. Очень можетъ быть, что Китай единственная страна въ мірѣ, которая ни въ комъ не нуждается, можетъ сама удовлетворить всѣмъ потребностямъ своихъ обитателей, не только обыденнымъ, но даже изысканнымъ требованіямъ роскоши. Въ этой-то матеріяльной независимости Китая отъ другихъ странъ и коренится главная причина его всегдашней замкнутости; онъ всегда избѣгалъ всякія попытки ознакомиться съ другими культурами, полный сознанія своей собственной самостоятельности, что еще больше питало въ немъ духъ независимости. Въ южныхъ полосахъ Китая также, какъ на островѣ Формозѣ, преобладаетъ тропическая фауна, имѣющая здѣсь своими представителями обезьянъ и попугаевъ, потому что другихъ дикихъ животныхъ въ Китаѣ нѣтъ. Съ незапамятныхъ временъ тамъ болѣе не встрѣтишь ни льва, ни тигра: культура совершенно истребила ихъ, исключая развѣ лѣсовъ Юн-палъ, гдѣ иногда убиваютъ бенгальскаго тигра. Англичане хвастаютъ, что на ихъ крошечномъ островѣ нѣтъ волковъ и медвѣдей. Какъ ничтожно это сравнительно съ подвигами китайцевъ, истребившихъ на своей обширной территоріи почти всѣхъ дикихъ звѣрей. Слоны, встрѣчающіеся на югѣ Китая, попадаютъ туда изъ Бирмы. И только въ гористыхъ лѣсахъ отдаленнаго запада плутаетъ медвѣдь. Олень, заяцъ, антилопа, дикій кабанъ составляютъ предметъ охоты; на югѣ дикая кошка считается лакомствомъ; ее сперва хорошенько откармливаютъ, а потомъ уже ѣдятъ. Къ домашнимъ животнымъ принадлежитъ лошадь маленькаго, невзрачнаго вида; но она крѣпка и костлява. На нее очень мало обращаютъ вниманія въ Китаѣ, потому что тамъ превалируютъ водяныя сообщенія и потому еще, что китайцы чужды воинственнаго духа. За то тамъ въ большомъ употребленіи оселъ и мулъ: послѣдній цѣнится даже выше лошади. Для обработки земли служитъ буйволъ, голый безъ шерсти, чернаго цвѣта и ростомъ меньше индѣйскаго. На сѣверѣ около Пекина одногорбый.верблюдъ или дромадеръ употребляется, какъ вьючное животное., Корова и быкъ тамъ въ меньшемъ употребленіи, чѣмъ коза и овца, во самое важное домашнее животное Китая -- свинья, чрезвычайно замѣчательная по своей породистости. У нея очень короткія ножки и громадное тѣло. Этимъ, конечно, она обязана тщательному уходу за ней втеченіе цѣлаго ряда вѣковъ, что съ другой стороны указываетъ на ту громадную пользу, которую она приноситъ китайцу въ его домашнемъ быту. Собака также употребляется въ пищу, почему ее предварительно откармливаютъ рисомъ. Крысы, которыми буквально кишатъ берега рѣкъ и каналовъ, также пожираются китайцами.
   Въ такой же мѣрѣ Китай изобилуетъ птицами. Пруды, озера и болота кишатъ гусями и утками. Интересенъ способъ охоты, которымъ китаецъ ухитрился ловить ихъ. Дѣло очень просто. Онъ надѣваетъ на голову тыкву, а самъ весь погружается въ воду. Лено, что плаваетъ тыква, а не китаецъ. Такъ приближается онъ къ птицамъ, для которыхъ плавающая тыква вовсе не новость. Онъ схватываетъ каждую за ножку и погружаетъ ее въ воду.
   Нѣкогда былъ въ Китаѣ и крокодилъ, во китаецъ въ борьбѣ за существованіе совсѣмъ истребилъ его. Тамъ много черепахъ, которыми питается бѣдное населеніе.
   Китай очень богатъ рыбами. Единственный естествоиспытатель города Екатеринбурга -- нѣмецъ портной -- и тотъ завелъ у себя акваріумъ и содержитъ золотыя рыбки, особенность Китая, которою онъ такъ гордится. Между насѣкомыми, конечно, слѣдуетъ упомянуть о шелковичномъ червѣ -- другая собственность Китая, конечно еще болѣе полезная. Культура и употребленіе шелка въ Китаѣ ведется искони вѣковъ. Потому-то шелковое платье тамъ искони любимое платье и, по своей общедоступности, въ большомъ употребленіи.
   Также и настолько же богатъ Китай и флорой, какъ фауной. Тамъ и пальма, и винная ягода, и хлѣбное дерево, но объ нихъ не слишкомъ заботятся. Фрукты ихъ хуже нашихъ. Гораздо важнѣе бамбуковое дерево. Оно, во-первыхъ, даетъ превосходную тѣнь, и во-вторыхъ, въ рукахъ правительства оно играетъ роль скипетра, и имъ бьютъ всѣхъ и каждаго, кто бы въ чемъ ни провинился.
   Изъ хлѣбныхъ злаковъ первое мѣсто занимаетъ рисъ, затѣмъ пшеница, ячмень, овесъ и просо, и всевозможная зелень, на перечисленіе которой понадобилось бы нѣсколько страницъ.
   Но два растенія составляютъ особенный свойственный одному лишь Китаю кладъ. Одно служитъ для возбужденія нервной системы до сердцебіенія -- это чай, а другое для очищенія желудка -- это ревень. Одно возбуждаетъ, а другое слабитъ все человѣчество. Съумѣй воспользоваться этимъ китаецъ, онъ завербовалъ бы весь міръ. Полезность и распространенность этихъ двухъ растеній по всему міру достаточно извѣстно; менѣе конечно извѣстно, какую массу денегъ они собираютъ со всего свѣта и сколько серебра они доставляютъ серединной имперіи.
   Всѣ извѣстные металлы разрабатываются въ Китаѣ искони вѣковъ и занимаютъ не мало рукъ. Важно въ этомъ отношеніи замѣтить, что каменный уголь тамъ встрѣчается въ огромнѣйшихъ залежахъ и давнымъ давно употребляется, какъ горючій матеріалъ, и все-таки китаизмъ не допустилъ ихъ додуматься до изобрѣтенія Уатта.
   Послѣ всего этого, чегожъ нѣтъ въ этой странѣ? Чего недоставало этому народу, чтобы сдѣлаться могущественнѣйшимъ господиномъ всего міра? Что остановило его шествіе по пути цивилизаціи и прогресса? Почему застрялъ онъ на одномъ мѣстѣ и стоитъ здѣсь неподвижно, точно окаменѣлая глыба или гранитная скала подъ памятникомъ Петра Великаго? Вѣдь при такомъ разнообразномъ богатствѣ всѣхъ естественныхъ произведеній, додумайся китаецъ до пара, до желѣзныхъ дорогъ, до электричества и телеграфовъ, онъ бы тогда.... онъ бы и тогда стоялъ бы на томъ же мѣстѣ, потому что не въ нихъ сила, потому что можно имѣть десятки тысячъ верстъ телеграфовъ и желѣзныхъ дорогъ, сидѣть бокъ о бокъ съ Европой, усвоивать всѣ продукты ея культуры и простоять на одномъ мѣстѣ тысячи лѣтъ.
   Отличительная черта китайца -- безусловная преданность традиціи, отсутствіе всякаго критическаго отношенія къ преданію, утвержденному вѣками. Китаецъ боится нововведеній, какъ ереси, какъ чумы, и, разъ застывъ въ своей неподвижной политической формѣ, не чувствуетъ въ себѣ ни силъ, ни желанія выйдти изъ него. Семейная жизнь его, построенная на грубомъ деспотизмѣ, обезличила женщину, убила нравственную энергію дѣтей и поглотила въ себѣ всѣ элементы соціальной жизни. Въ Китаѣ нѣтъ общества, а есть только семья; нѣтъ коллективной жизни, а только индивидуальная, разрозненная и скованная патріархальными несокрушимыми обычаями. Къ этому присоединяется у китайца рутинное самодовольство, какая-то влюбленность въ себя, основанная на отрицаній всего чужого, не китайскаго. Общество, въ которомъ онъ живетъ, покоится на тѣхъ же незыблемыхъ началахъ, на какихъ его видѣли протекшія тысячелѣтія; наука, которую онъ изучаетъ, приводить въ сущности къ однимъ и тѣмъ же ветхозавѣтнымъ результатамъ, такъ какъ она ограничивается изученіемъ и разъясненіемъ старины; открытія, вызываемыя потребностями высшей культуры, остались въ первоначальной своей формѣ, безъ всякаго улучшенія и развитія. Китаецъ все существующее считаетъ совершенствомъ; онъ далекъ отъ всякаго анализа окружающихъ его явленій, и рисовать себѣ планы на будущее, хотя бы на самое блестящее, онъ не любитъ. Изъ всѣхъ народовъ земного шара китаецъ по преимуществу практикъ, которымъ руководитъ опытъ и преданіе. Онъ прилеженъ, умѣренъ, трудолюбивъ, трезвъ, и всегда ровнаго и одинаковаго настроенія. Онъ думаетъ лишь объ обыденныхъ вещахъ; внѣ этого круга онъ ничего знать, ни понимать не хочетъ. Поэтому онъ изучаетъ лишь тѣ знанія и искуства, которыя касаются обыденной жизни. Заниматься умозрительными размышленіями, теоріями, отдаться отвлеченнымъ понятіямъ, толкованіямъ и разсужденіямъ китаецъ считаетъ величайшею глупостью.
   Такое практическое направленіе, располагающее къ всестороннему обращенію съ людьми, затѣмъ примѣсь нѣкоторой доли флегматическаго темперамента и съ дѣтства тщательно направленное въ эту сторону воспитаніе,-- все это ведетъ къ тому, что въ китайцѣ изчезаетъ всякій слѣдъ грубости, и изъ него формируется человѣкъ, отличающійся самыми тонкими и пріятными манерами. Китаецъ сознаетъ свою образованность, онъ гордится ею, на европейца онъ смотритъ какъ на грубаго необразованнаго варвара и не упускаетъ случая каждый разъ дать ему почувствовать свое превосходство.
   Многіе мыслители сдѣлали весьма справедливое наблюденіе, что въ тѣхъ странахъ, гдѣ народное образованіе повсемѣстно распространено, состояніе наукъ не соотвѣтствуетъ той же степени распредѣленія грамотности. Что касается общаго образованія, китайцы, можетъ быть, перещеголяютъ любое европейское государство, но о наукѣ собственно тутъ не можетъ бытьи рѣчи, и никакой параллели здѣсь проводить нельзя. Всѣ открытія и изобрѣтенія, сдѣланныя китайцами, не суть плоды научнаго подготовленія и умственнаго изслѣдованія, а скорѣе результатъ практическихъ пріемовъ и сноровки. Вся такъ-называемая философія Китая есть нечто иное, какъ безпорядочная куча опытныхъ правилъ и нравственныхъ сентенцій патріархальнаго характера. Теоретическаго знанія у китайцевъ нѣтъ. Такъ китайцы открыли зрительныя стекла безъ малѣйшаго понятія объ оптикѣ. Они приготовляются изъ горнаго хрусталя, очень грубой работы, и посредствомъ снурковъ, къ которымъ привѣшаны маленькія гирьки, прикрѣпляются къ ушамъ. Химическія открытія китайцевъ сравняются развѣ съ знаніями средневѣковыхъ алхимиковъ или дѣлъ мастеровъ среднихъ вѣковъ. Математическія и астрономическія познанія еще хуже.
   Хотя они слыхали о Ппфагоровомъ ученіи, но все еще, какъ и русскіе, употребляютъ счеты. По части астрономіи какъ и по части физической географіи учителями ихъ были сперва арабы, а потомъ іезуиты. Но эти двѣ отрасли не заслуживаютъ названія науки по той мизерности, которою онѣ удовлетворяютъ китайцевъ, потому что эти знанія пріобрѣтены ими ощупью, рядомъ вѣковыхъ опытовъ. Что касается ихъ соціальнаго строя, то китаецъ вполнѣ, осуществилъ высшую форму патріархальнаго деспотизма въ строжайшемъ смыслѣ слова: какъ глава семейства, такъ и глава общиныа тѣмъ болѣе глава государства непогрѣшимы. Всѣ ихъ учрежденія патріархальны, и въ силу этихъ учрежденій все унаслѣдованное отъ отцовъ и праотцовъ пользуется чрезмѣрнымъ почитаніемъ, считается ненарушимою святостью. Все, о чемъ думали предки и все, что они сдѣлали, должно быть разумно и хорошо, потому что они были опытны. Все это знать и согласно всему этому жить -- величайшая мудрость и добродѣтель. Понятно, что такая система не допускаетъ ни малѣйшаго проявленія индивидуализма, а отсюда xi вытекаетъ самая главная причина несостоятельности китаизма и полнѣйшее отсутствіе въ немъ самостоятельности. Ему преграждены всѣ пути къ свободному движенію, къ проявленію своего я въ обществѣ. Вездѣ ему предварительно должны быть указаны пути, по которымъ онъ можетъ и вправѣ двигаться. Слѣдствіемъ этого, конечно, одинъ, лишь внѣшній формализмъ безъ всякаго внутренняго содержанія и рабскій образъ мыслей, который въ немъ воспитывается со дня рожденіи. Китаецъ такимъ образомъ отвратительнѣйшій и упорнѣйшій реакціонеръ и рутинеръ. Но за то индивидуальная обособленность интересовъ не поверхностно къ нему привита, а неразрывно срослась съ его плотью и кровью. Онъ, правда въ мелочахъ достигъ безпримѣрнаго совершенства, но его застой и консерватизмъ не позволяютъ ему ни шагу впередъ, ни іоты прогресса.
   Такъ какъ китайцемъ исключительно руководитъ холодный разсчетъ, то всѣ высшія соціальныя чувства, совершенно его чужды. Холодный разсудокъ во всемъ отыскиваетъ цѣлесообразность и полезность. Вся его поэзія и вся религія крѣпко пригвождены къ землѣ. Ему противны обобщенія. Онъ уменъ, когда дѣло касается его личныхъ интересовъ, но онъ глупъ, какъ сновидѣніе, когда дѣло касается общечеловѣческаго блага, стремленій и интересовъ. Таковъ китаизмъ въ полномъ своемъ блескѣ, въ полномъ своемъ развитіи.
   Отсюда мы видимъ, что Китай хотя и достигъ самой высокой культуры, но до науки онъ не доросъ, а соціальный его строй остался въ первобытной ветхозавѣтной формѣ; ему слѣдовательно недоставало двухъ главнѣйшихъ элементовъ какъ для исторической роли, такъ, конечно, и для всемірнаго владычества. Онъ остался позади другихъ. И если онъ въ борьбѣ съ окружающею его природою и со всѣми сосѣдними народами вышелъ полнѣйшимъ побѣдителемъ, то въ борьбѣ съ европеизмомъ онъ падетъ ницъ предъ нимъ и всегда останется побѣжденнымъ. Только географическое положеніе и многочисленность населенія обезпечиваютъ ему самостоятельность существованія; но въ сущности онъ рабъ Европы, ея будущій всепокорнѣйшій слуга. И таковъ исходъ всякаго китаизма въ борьбѣ съ европеизмомъ. Таковы вездѣ регрессивныя послѣдствія тамъ, гдѣ нѣтъ полнѣйшаго простора для самобытной культуры, для самостоятельнаго возникновенія и процвѣтанія науки и для полнѣйшаго развитія лучшаго соціальнаго строя, который формируетъ сильную индивидуальную личность среди высокоразвитой общественной жизни.
   Намъ теперь осталось бросить безпристрастный взглядъ на Европу. Но мы здѣсь долго останавливаться не будемъ. Изъ всего предыдущаго читатель легко самъ можетъ вывести заключеніе о ея превосходствѣ и о мѣрахъ, какими она достигла этого превосходства. Нѣтъ сомнѣнія, что мы не только не первобытные обитатели Европы, но самые позднѣйшіе пришельцы ея. Кто такіе были ея первобытные обитатели -- рѣшить трудно. Если принять неандертальца и анжійца за представителей примитивнаго населенія Европы, что очень вѣроятно, то смѣло можно утверждать, что это были дикари, нисколько нестоявшіе выше теперешнихъ обитателей Австраліи; скорѣе -- они, вѣроятно, были еще ниже. Они жили сперва въ пещерахъ, одѣвались въ звѣриныя шкуры, были людоѣдами, понятія не имѣли ни о божествѣ, ни о какой либо гражданственности. Это были дикари въ худшемъ значеніи слова. Тѣ, которые жили въ свайныхъ постройкахъ или нагромоздили кухонные объѣдки, были уже, конечно, нѣсколько цивилизованнѣе и ихъ можно поставить на одну ногу съ теперешними папуасами. Этихъ-то туземныхъ аборигеновъ, едва начавшихъ отчаянную борьбу съ окружающею природою за свое жалкое существованіе, застали врасплохъ народы монгольско-финскаго происхожденія, которые, ведя кочевую пастушескую жизнь, стали вслѣдствіе сильнаго размноженія чувствовать тѣсноту въ своемъ отечествѣ, обнимавшемъ цѣлыхъ двѣ трети Азіи. А потому послѣдніе двинулись на западъ изъ Азіи и въ борьбѣ за существованіе истребили первобытныхъ обитателей Европы, такъ что теперь почти не осталось никакихъ слѣдовъ ихъ существованія. Новые пришельцы, вытѣснившіе аборигеновъ, кромѣ численности, должны были быть выше туземцевъ и въ культурномъ отношеніи, хотя и нельзя сказать, чтобы особенно превосходили ихъ. Они также были очень грязны и невѣжественны, жили въ лачугахъ, гдѣ устланный камышомъ полъ считали роскошью, питались жалкой пищей изъ бобовъ, гороха, кореньевъ и даже древесной корой; одѣвались въ шкуры животныхъ. Вся ихъ религія -- было одно лишь суевѣріе; гражданственность едва зарождалась. Таковы были не совсѣмъ привлекательные пришельцы, смѣнившіе въ борьбѣ за существованіе первобытныхъ дикарей суровой и еще негостепріимной тогда Европы. Но монгольская раса кромѣ того, что съ одной стороны пришла въ Европу и истребила ея аборигеновъ, двинулась еще и въ другую сторону и привела въ движеніе всю бѣлую или кавказскую расу. Эта раса въ первоначальной своей формѣ вовсе не имѣла еще того характера, какой выяснился въ ней теперь. Теперь эта раса высшее развитіе человѣчества какъ въ физическомъ, такъ и въ духовномъ отношеніи. Физически теперешній европеецъ изъ всѣхъ націй совершенно и вполнѣ оправдываетъ идеалъ человѣка; онъ проявляетъ наибольшее развитіе мускульныхъ и умственныхъ силъ и обладаетъ наибольшею способностью къ акклиматизаціи. Эта раса положила начало исторіи, наукѣ и соціальному прогрессу. Но этого она достигла не вдругъ, а самымъ тяжелымъ и медленнымъ путемъ и притомъ не въ полномъ своемъ составѣ, а только избранными представителями. Цѣлые отдѣлы этой расы также погибли въ неумолимой борьбѣ за существованіе. Такъ извѣстно, что первоначально эта раса распадалась на пять большихъ народныхъ массъ. Изъ нихъ -- баски, вѣроятно, прошли всю Европу, и тѣснимые послѣдующими, пришельцами, оставили лишь жалкіе слѣды своего прежняго существованія, а теперешніе обитатели Кавказа были протиснуты и отодвинуты въ сторону, чтобъ не мѣшали могучему движенію болѣе сильныхъ претендентовъ.
   Основной стволъ средиземной расы далъ три большія вѣтви, а именно: хамитовъ, семитовъ и индо-германцевъ. Раздвигая свои предѣлы, средне-азіяты пошевелили съ мѣста первыхъ хамитовъ. Тѣ двинулись къ Африкѣ, и остатки ихъ мы теперь находимъ въ египтянахъ. Въ проявленіи своей жизнедѣятельности они немногимъ превзошли свой прототипъ китайцевъ. Подобно послѣднимъ, хамиты также погружены въ достиженіе матеріальныхъ благъ. Они правда, основываютъ большія государства и создаютъ колоссальны;; постройки. Но они -- утилитаристы въ узкомъ значеніи слова и въ нихъ нѣтъ творческаго духа. Индивидуальность, самый могущественный элементъ высшаго и свободнаго развитія, въ нихъ никогда не прорывалась, не возникала и ни въ чемъ не заявлялась. Оттого ихъ оттѣснили преслѣдовавшіе ихъ по пятамъ семиты. Въ послѣднихъ напротивъ того стремленіе къ индивидуальному развитію до того сильно, что они отъ этого впадали въ другую крайность и распались на множество отдѣльныхъ, независимыхъ племенъ, которыя другъ друга знать не хотѣли. Субъективность -- ихъ отличительная черта. Они слишкомъ витаютъ въ сферѣ безтѣлесныхъ видѣніи, чтобы удостоить своего вниманія мірскія житейскія дрязги. А потому они живутъ подъ открытымъ небомъ въ легкихъ палаткахъ, и не интересуются ни архитектурой, ни пластикой. Настроеніе ихъ лирическое. Они уносятся въ высшія области и создаютъ религіи. Но такъ далеко не уйдешь. Такія двѣ крайности, какъ хамитыи семиты, должны были питать другъ къ другу непримиримую ненависть, и хотя послѣдніе и играли самую видную роль въ исторіи, но должны были уступить мѣсто и первенство индо-германскому племени, которое соединило въ себѣ и уравновѣсило обѣ эти крайности. Въ народахъ индогерманскихъ сдружилась объективность хамитовъ съ субъективностью семитовъ. Они вышли послѣдними изъ Азіи, побороли всѣ финско-монгольскія племена, загнали въ трущобы басковъ и основали могущественныя историческія государства, въ которыхъ индивидуальность выступаетъ во всей своей красѣ. Вмѣсто грубыхъ колоссальныхъ работъ хамитовъ, греки и римляне преобразовываютъ эти безсмысленные продукты въ изящныя произведенія искуствъ. Субъективное міровоззрѣніе семитовъ индогерманцы превращаютъ въ объективную философію и реальную пауку.
   Вѣрные своему принципу, по которому слѣдуетъ строго отличать культуру, науку и соціальный строй, полагая, что только гармоническое развитіе этихъ трехъ элементовъ ведетъ къ прогрессивнымъ послѣдствіямъ въ борьбѣ за существованіе, мы думаемъ, что исторія начинается лишь тамъ, гдѣ впервые появились эти три элемента, сперва въ зародышѣ, а потомъ развились въ стройное цѣлое. Уклоненіе и отступленіе отъ этого принципа и было причиною ранней гибели разныхъ историческихъ народовъ. Съ этой точки зрѣнія мы приходимъ къ тому заключенію, что разсмотрѣнные нами народы, начиная отъ австралійцевъ и папуасовъ и оканчивая китайцами и египтянами, представляютъ намъ лишь постепенное развитіе одного элемента, именно культуры, между тѣмъ какъ остальные два элемента-соціальный строй и наука сдѣлались удѣломъ только немногихъ народовъ, достигшихъ высшей цивилизаціи, какую мы видимъ теперь.
   Такимъ образомъ, по нашему мнѣнію, исторія начинается лишь въ Греціи. Кромѣ самостоятельной культуры, здѣсь впервые возникла наука -- не та паука, которая, какъ говоритъ Берне, "бывъ взрощена посредствомъ унавоживанья и заперта въ теплицѣ, не привлекаетъ ничьихъ взоровъ, а та наука, которая растетъ подъ открытымъ небомъ и сквозь вѣтви которой вѣетъ свѣжее дыханіе общественной жизни". Здѣсь же возникъ и тотъ соціальный строй, дальнѣйшее и идеальное развитіе котораго намъ обѣщаетъ современный европеизмъ. Здѣсь именно возникли, развились и разцвѣли свобода и гражданственность. Оттого Греціи принадлежитъ пальма первенства въ исторіи; оттого вліяніе ея чувствуется и до сихъ поръ. Но эти великія блага были удѣломъ немногихъ. Въ Греціи впервые явились свободные граждане; но въ Греціи же образованіе и свобода, какъ это ни странно, основывались на рабствѣ. Рабство исказило грековъ; они смотрѣли на всѣ остальные народы, какъ на варваровъ, и обращались съ ними, какъ съ варварами, какъ съ рабами. Деспотически превозносясь надъ всѣми остальными, они требовали уничиженія и рабской покорности отъ остальныхъ.
   Они любили свободу, но они любили ее лишь для себя. Они для себя лишь хотѣли воли. Они одни хотѣли быть господами и притомъ съ условіемъ, чтобъ остальные были рабы. Они любили науки и искусства, но любили ихъ для себя я требовали невѣжества отъ другихъ. И вотъ почему они пали, и пали безвозвратно. Всѣ условія для всемірнаго владычества были на ихъ сторонѣ. Лучшія береговыя линіи, превосходная почва, разнообразіе полезныхъ животныхъ и растеній, личная энергія и духъ творчества -- все это создало изъ нихъ первый народъ древняго міра, все это и сдѣлало ихъ образцомъ такого совершенства, отъ котораго не можетъ отдѣлаться и современный европеизмъ. Но соціальный ихъ строй былъ благомъ какого-то исключительнаго и привиллегированнаго меньшинства; слѣдовательно греки не владѣли въ совершенствѣ всѣми тремя элементами, необходимыми для полнаго торжества въ борьбѣ за существованіе, и пали въ состязаніи съ народами, требовавшими и себѣ тѣхъ же элементовъ, тѣхъ же благъ.
   Еще больше и еще рѣзче оправдываетъ этотъ взглядъ императорскій Римъ. Мы совершенно отдѣляемъ Италію, взявшую на себя иниціативу въ дѣлѣ возрожденія наукъ и искуствъ, отъ древней римской республики, имперіи свѣтской и духовной. Во все время древняго и средняго періода Римъ въ нашихъ глазахъ нисколько не является даже продолжателемъ греческой культуры или науки, а тѣмъ менѣе соціальнаго строя. Это скорѣе было повтореніе монгольскаго китаизма, тамерлановской ордынщины; это было господство военнаго деспотизма, окончившееся такимъ же блистательнымъ паденіемъ, какимъ закончили свое существованіе восточныя монархіи.
   Греки, дважды достигшіе высшаго и самаго цвѣтущаго развитія сперва въ Афинахъ, а потомъ въ Александріи, передали свѣточъ науки и истины прямо изъ рукъ въ руки арабамъ, которые продержали его во все время средне вѣкового европейскаго варварства въ скромномъ и самомъ отдаленномъ уголку Европы, откуда свѣтъ потомъ перешелъ на весь юго-западъ европейскаго материка. Но арабы въ Испаніи представляли то же самое зрѣлище, какое мы видѣли въ древней Греціи. И здѣсь наука и богатство были достояніемъ лишь отборнаго меньшинства. Ихъ соціальный строй, вѣрный отчасти народной особенности отрѣшаться отъ общечеловѣческихъ интересовъ и предаваться внутреннему созерцанію, личному благосостоянію и довольству, изолировалъ ихъ до того, что они не имѣли замѣтнаго вліянія на остальное человѣчество. Они слишкомъ были слабы въ средствахъ, чтобы претендовать на всемірное господство, и довольствовались тѣмъ, что сами наслаждались житейскими благами. Они, слѣдовательно, не владѣли въ полной силѣ всѣми тремя элементами и поневолѣ должны были уступить напору европейскаго населенія, которое жаждало позаимствоваться тѣми благами, которыми они исключительно одни владѣли.
   Европа поняла эти недостатки прежняго соціальнаго строя и теперь всячески старается избѣгнуть ошибки былыхъ цивилизацій. Мы теперь видимъ Европу раздѣленною на двѣ половины: на западную и восточную. Въ западной Европѣ мы видимъ два элемента -- культуру и пауку достигшими самаго цвѣтущаго преуспѣянія, и третій элементъ, соціальный строй, готовымъ осуществить всѣ завѣтныя желанія человѣчества, такъ долго блуждавшаго во мракѣ. И когда этотъ третій элементъ будетъ соотвѣтствовать первымъ двумъ, европеизмъ достигнетъ высшей формы человѣческаго развитія, какого доселѣ еще небывало. Все къ тому идетъ. Съ каждымъ днемъ все болѣе и болѣе глохнутъ завоевательныя стремленія и всѣ народы обратили свое вниманіе на свое внутреннее развитіе, на распространеніе благосостоянія въ массахъ. И только при такихъ условіяхъ Европѣ нечего бояться соперничества и конкурренціи. Въ томъ широкомъ и всестороннемъ развитіи культуры и науки, какого она достигла, ее нескоро кто либо догонитъ, а тѣмъ менѣе превзойдетъ, ни даже Америка, которая въ этомъ отношеніи все-таки пока еще лишь ученица Европы; въ соціальномъ же отношеніи ее можетъ опередить Америка и, если Европа будетъ медлить соотвѣтственнымъ и необходимымъ развитіемъ соціальнаго строя, съ нею повторится прежняя исторія: ее тогда постигнетъ участь древней Греціи, Рима, и арабовъ; славянское племя, воспользовавшись удобнымъ моментомъ, когда населеніе Европы слишкомъ станетъ убывать въ силу эмиграціи недовольныхъ въ Америку, сокрушитъ европеизмъ. Но именно этого-то и не случится, потому что европеизмъ созналъ всю мощь своей силы и значенія въ стройномъ и гармоническомъ сочетаніи названныхъ вами трехъ элементовъ, широкое развитіе которыхъ приняло теперь небывалые размѣры.
   Резюмируя вкратцѣ все вами вышесказанное, повторимъ словами Шерцеръ-Мюллера, что борьба за существованіе представляетъ слѣдующія фазы развитія и постепенности.
   Нѣтъ сомнѣнія, что человѣкъ подчиненъ тѣмъ же законамъ развитія, какъ и родственные съ нимъ высшіе организмы, хотя исторія этого новѣйшаго плода творенія не слишкомъ отдаленна. Только новѣйшее время взяло на себя трудъ разоблачить доисторическій бытъ человѣка по ископаемымъ остаткамъ. Этимъ, правда, можно будетъ достигнуть разъясненія матеріяльной стороны культурнаго развитія, но нравственное и умственное развитіе и форма, въ которой оно проявилось, для насъ безвозвратно потеряны. Ничѣмъ инымъ такъ наглядно и рельефно не разъясняется полнѣйшее разнообразіе и относительная неизмѣняемость расовыхъ типовъ, какъ борьбой за существованіе.
   Природа не довольствуется никогда полумѣрами. Она неумолимо требуетъ, чтобы каждое существо само разрѣшало дилемму, само выбирало одно изъ двухъ: погибать или совершенствоваться и идти впередъ. Только сильнѣйшій, какъ въ физическомъ, такъ особенно въ умственномъ и нравственномъ отношеніи, имѣетъ право на существованіе, торжествуетъ надъ слабѣйшимъ, который изчезаетъ или ассимилируется побѣдителемъ. Этотъ законъ одинаковъ для всѣхъ организмовъ, отъ низшихъ до высшихъ -- исключеній онъ не знаетъ.
   Пламенная борьба за существованіе, которую искони вѣковъ ведутъ всѣ различнѣйшія существа нашего міра, сохранила для насъ чуть не въ первобытной формѣ расовые остатки, вѣроятно, нѣкогда большихъ народныхъ организмовъ. Эти остатки, эта низшая форма человѣческаго бытія -- австраліецъ. Существо это немногимъ превзошло животное; существо это никакихъ другихъ потребностей не имѣетъ, кромѣ животныхъ. Австраліецъ, какъ и животное, питается большею частію лишь случайно найденною пищею; жилье его самое убогое. Онъ во всемъ тупъ и его шевелятъ лишь животныя потребности -- голодъ, жажда и половой инстинктъ.
   Выше нѣсколько папуасъ. Онъ уже собираетъ пищу, разводитъ животныхъ, даже касается обработки земли, но все это въ зародышѣ. Свою хижину онъ устраиваетъ обыкновенно на берегу и она очень напоминаетъ свайныя постройки, найденныя на озерахъ средней Европы. Онъ уже нѣсколько бодрѣе духомъ и любитъ находить удовольствіе и въ другихъ вещахъ, кромѣ удовлетворенія животныхъ потребностей. Суевѣріе его имѣетъ болѣе опредѣленную форму; онъ настолько ушелъ въ искуствѣ, что умѣетъ выточить себѣ идола изъ дерева и построить ему храмъ.
   Еще выше малаецъ. Здѣсь уже есть намеки на удовлетвореніе какихъ-то нравственныхъ потребностей. Здѣсь есть признаки зародышной соціальной жизни. Племена управляются военоначальниками. Есть законы, увѣковѣченные обычаемъ и нравами. Строятъ суда, на которыхъ пускаются въ море. Религіозныя понятія яснѣе выражены и облечены въ легендарную форму. Радость и горе поются въ пѣсняхъ, изустно передаваемыхъ изъ рода въ родъ. Вліяніе военоначальника опирается уже не на одну лишь грубую силу, но и на даръ слова.
   Еще выше негръ. Его жилища массивны и цѣлесообразнѣе; земледѣліе больше въ ходу. Прогрессъ здѣсь преимущественно проявляется въ зачаткахъ промышленности и торговли. Негръ устраиваетъ большіе города и сосредоточивается въ большихъ организованныхъ государствахъ. Онъ не только любитъ выражать свои мимолетныя душевныя настроенія въ пѣсняхъ, но высказываетъ свои умозаключенія въ пословицахъ и загадкахъ.
   Американскій индѣецъ, вообще говоря, охотникъ и рыболовъ, а потому онъ въ этомъ отношеніи ниже негра и даже малайца. Но если принять во вниманіе, что таковъ американецъ лишь тамъ, гдѣ онъ отъ природы былъ обставленъ самымъ дурнымъ образомъ и лишенъ всякихъ вспомогательныхъ средствъ, а тамъ, гдѣ явилась возможность, онъ достигъ высокаго развитія культуры, какъ въ Мексикѣ и Перу, то американца приходится поставить выше негра, потому что колосальныя постройки этихъ доисторическихъ народовъ Америки превосходятъ все, что негръ создалъ въ этомъ отношеніи.
   Выше американскаго индѣйца стоитъ обитатель Азіи. Хотя народы этой расы большею частью номады и составили себѣ славу тѣмъ, что неоднократно потрясали міръ страшными войнами, оставляя по себѣ груды развалинъ и человѣческихъ костей, но двумъ народамъ этой расы по справедливости принадлежитъ почетное мѣсто въ исторіи культуры. Это именно Китай и Японія. Оба они шли путемъ мирнаго развитія и въ отношеніи матеріальной культуры опередили всѣхъ своихъ ближайшихъ соперниковъ. Народонаселеніе ихъ считается сотнями милліоновъ; пролетаріатъ и бѣдность менѣе поражаютъ, чѣмъ въ Европѣ.
   Но высшее развитіе своего идеала человѣчество осуществило въ европейской расѣ. Въ первое время своего выступленія на сцену исторіи въ лицѣ хамитовъ эта раса еще ничѣмъ не отличалась отъ Китая. И только съ появленіемъ сперва семитовъ, а лотомъ индо-германцевъ раса пролагаетъ пути свободному проявленію высокой культуры, ломаетъ всѣ преграды, созданныя временемъ и пространствомъ, и подчиняетъ все на пути встрѣчающееся своему могучему вліянію. Въ силу своего умственнаго преобладанія эта раса разноситъ блага своей цивилизаціи по всѣмъ частямъ свѣта и вездѣ становится во главѣ народовъ, способныхъ прогрессировать. Но путь прогресса, пройденный этой расой, еще далеко не конченъ; ему собственно и конца не предвидится. И пока общество состоитъ изъ господъ и рабовъ, ученыхъ и непросвѣщенныхъ, до тѣхъ поръ человѣкъ не можетъ разсчитывать на вѣрный успѣхъ въ-Борьбѣ за существованіе.
   Всеобщее благосостояніе и повсемѣстное образованіе у народа, незнающаго рабства, а состоящаго изъ свободныхъ и одинаково довольныхъ людей, живущаго на почвѣ, которая даетъ не слишкомъ много, и въ такомъ климатѣ, который требуетъ обильной и существенной пищи -- вотъ тѣ элементы, которые вполнѣ совершенно обезпечиваютъ несомнѣнный успѣхъ и полнѣйшую побѣду въ борьбѣ за существованіе. Все слабое, отсталое и глупо-самодовольное должно рано или поздно уступить свое мѣсто на "пиру природы" народу умственно сильному, идущему впередъ въ соціальномъ развитіи. Горе тому народу, который не пойметъ во-время великаго закона борьбы и, неприготовленный, къ ней вступитъ въ состязаніе съ сильнѣйшимъ народомъ.-- Слабѣйшему непремѣнная гибель, сильному великое будущее и безпредѣльное совершенствованіе своего существованія.

В. Португаловъ.

"Дѣло", No 7, 1870

   
мнаго цвѣта. Всѣ такіе браки не возбуждаютъ порицанія, а бросаются нѣсколько въ глаза, какъ что-то странное." Далѣе онъ продолжаетъ: "Помѣсь американской съ бѣлой расой все таки случается рѣдко, потому что индіанки мало привлекательны, а бѣлая и въ мысляхъ своихъ не допускаетъ сближенія съ индѣйцемъ. Въ первыя времена открытія и завоеванія Америки, помѣсь европейцевъ съ американками совершалась чаще, отчасти вслѣдствіе недостатка бѣлыхъ и черныхъ женщинъ, отчасти, быть можетъ, потому, что индіянки тогда были привлекательнѣе. Весьма часто встрѣчаются потомки негровъ съ индіанками, потому что послѣднія предпочитаютъ негровъ мужьямъ своей собственной расы; индѣйцы же презираютъ негровъ и сочли бы для себя за безчестіе сойтись съ негритянкой" {Reich. Das Eheliche Leben. Стр. 438.}. Нѣкоторые заводчики, разсказываетъ Дарвинъ, съ упорнымъ суевѣріемъ придерживаются ученія о чистокровности, считая его единственнымъ ковчегомъ спасенія и, разумѣется, попадаютъ въ просакъ. Такіе же рутинные взгляды господствуютъ въ большинствѣ стараго отживающаго европейскаго общества и ведутъ къ тѣмъ же печальнымъ результатамъ. Купечество, наприм., съ неимовѣрнымъ тупоуміемъ отстаиваетъ свои сословные недостатки и свой жиръ; кастическія предубѣжденія востока и замкнутость его сословій породили какую-то вѣковую тупость, табунную физіономію, однообразіе и скудость понятій и такой китаизмъ, апатію и застой интеллектуальныхъ силъ, что подчасъ страшно становится за человѣка и теряешь вѣру въ возможность его прогрессивнаго движенія впередъ. То же самое повторяется, въ нѣсколько иныхъ формахъ, и въ европейскомъ обществѣ. Эту изолированность кастъ и сословій, отчужденность и предубѣжденія, господствующія между національностями, наука теперь признаетъ положительно вредными. Она осуждаетъ ихъ въ интересахъ каждаго народа отдѣльно и человѣческаго рода вообще. Напрасно законодатели и политики пренебрегаютъ этимъ серьезнымъ вопросомъ; онъ заслуживаетъ гораздо большаго вниманія, чѣмъ обыкновенно думаютъ.-- Рутинная замкнутость обезсиливаетъ народъ, обезличиваетъ его индивидуальныя черты и не возбуждаетъ той страстности, той игры чувствъ, той энергіи впечатлѣній, какія необходимы въ конкретномъ случаѣ для полнаго примѣненія широкихъ требованій подбора. Это особенно подтверждается скрещиваніемъ породъ въ слишкомъ тѣсныхъ границахъ. Такъ какъ законъ всегда вѣренъ для всего растительнаго и животнаго міра, не исключая и человѣка, то основываясь на опытахъ съ животными и растеніями, наука громко возстаетъ противъ всякихъ попытокъ кровосмѣшенія и считаетъ это самымъ тяжкимъ физіологическимъ грѣхомъ, самой уродливой ошибкой. Спариванье между животными отца и. дочери или матери и сына, или братьевъ и сестеръ впродолженіи нѣсколькихъ поколѣній -- такія неестественныя совокупленія влекутъ за собою въ животномъ мірѣ уменьшеніе роста, ослабленіе конструкціи тѣла, безплодіе, или развиваютъ наклонность къ самымъ причудливымъ уродствамъ. Природа мститъ за оскорбленія, наносимыя, ея законамъ. Самые компетентные судьи въ этомъ дѣлѣ полагаютъ, что спариванье брата и сестры еще хуже" чѣмъ отца и дочери. Дарвинъ приводитъ опытныя наблюденія самыхъ лучшихъ и практическихъ заводчиковъ, слишкомъ заинтересованныхъ, конечно, въ способѣ улучшенія и размноженія своихъ животныхъ, -- онъ цитируетъ Сибрайта, Андрю Найта, Натузіаса, Уайта, Проспера Люкаса, къ которымъ лично относится съ глубокимъ уваженіемъ. Всѣ эти заводчики (кромѣ Проспера Люкаса) были заинтересованы въ томъ, чтобы не смѣшивать кровныя породы своихъ стадъ съ какими нибудь посторонними животными, дорожили чистотою крови и аристократичностью своихъ породистыхъ животныхъ не менѣе любого англійскаго лорда, а потому они избѣгали смѣшенія съ другими стадами и разводили Своихъ животныхъ въ самыхъ тѣсныхъ границахъ, невыходя изъ предѣловъ своего стада, и въ концѣ концовъ вынуждены были отказаться отъ этой системы. Нѣкоторымъ изъ нихъ пришлось горько раскаяться въ своихъ узкихъ воззрѣніяхъ, Потому что всякія болѣзненныя наклонности, свойственныя производителямъ, при такомъ тѣсномъ скрещиваніи усиливаются въ потомствѣ и влекутъ за собою вырожденіе, вымираніе или безплодіе цѣлаго стада. Волей-неволей всѣ эти владѣльцы и любители животныхъ, искушенные опытомъ, прибѣгали къ скрещиванію съ посторонними породами и замѣчали тогда быстрое улучшеніе своихъ стадъ. Стадо Бэтса считалось самымъ знаменитымъ въ мірѣ. Тринадцать лѣтъ онъ размножалъ свой скотъ самымъ тѣснымъ образомъ и чуть не сгубилъ его. Поэтому онъ въ послѣдующія семнадцать лѣтъ постепенно сталъ подмѣшивать къ своему стаду свѣжей крови, ибо уменьшающаяся плодовитость его стада убѣждала его въ томъ, что имѣть слишкомъ возвышенное мнѣніе о достоинствѣ своего стада нѣсколько нелѣпо и такой педантизмъ убыточенъ и даже раззорителенъ. Интересно и то обстоятельство, что заводчики скота, долгое время придерживавшіеся спариванья въ тѣсныхъ границахъ и потомъ скрещивавшіе свое стадо съ другой породой, выручали на выставкахъ наибольшія цѣны за животныхъ, полученныхъ отъ скрещенныхъ породъ. Нужно однако же сознаться, что вопросъ спариванья животныхъ въ довольно тѣсныхъ границахъ имѣетъ своихъ ярыхъ защитниковъ, и тѣ, которые не видятъ дальше своего носа, могутъ дѣйствительно представить факты, на первый взглядъ будто бы говорящіе въ ихъ пользу. Иной заводчикъ увѣряетъ, что пятидесяти-лѣтній опытъ спариванья овецъ въ тѣсныхъ предѣлахъ не повлекъ за собою вырожденія стада. Но такія увѣренія и мнимыя противорѣчія должны быть принимаемы съ большою осторожностью; во-первыхъ, стадо было довольно многочисленное, а во-вторыхъ, спариванье производилось не между слишкомъ близкими родственниками. Въ старыхъ англійскихъ паркахъ лани подвергались довольно тѣсному спариванью, и что же оказалось? Порода эта такъ измельчала и ослабла, что примѣшиваніе свѣжей крови сдѣлалось неизбѣжнымъ. Мало того, что такою примѣсью достигали улучшенія въ размѣрахъ и въ организаціи, но бѣдныя животныя избавлялись этимъ путемъ отъ многихъ мучительныхъ болѣзней, которымъ подвергало ихъ слишкомъ тѣсное спариванье. Всѣ наблюдатели легче всего помирились на свиньяхъ. Свиньямъ больше всего пришлось испытать на себѣ всю тяжесть вреда отъ слишкомъ родственнаго спариванья. Извѣстно, какую непримиримую національную вражду питаютъ другъ къ другу евреи и свиньи, но природа одинаково относится къ ихъ тождественной грѣховности. Извѣстный заводчикъ м-ръ Урайтъ скрестилъ борова съ дочерью, внучкою, правнучкою и т. д. вплоть до седьмого поколѣнія. И что же? Потомство оказалось безплоднымъ, то оно было слишкомъ недолговѣчно, то оно производило такихъ идіотовъ, которые не умѣли даже сосать или ходить, какъ слѣдуетъ. Очевидно, кровосмѣшеніе отозвалось слишкомъ пагубно на умственныхъ способностяхъ свиньи и на ея воспроизводительномъ отправленіи. Ниже мы увидимъ, что къ такимъ же послѣдствіямъ привело кровосмѣшеніе и евреевъ. Но мы не кончили бы никогда, еслибъ желали привести всѣ правдивые доводы, которыми Дарвинъ доказываетъ вредъ и пагубу кровосмѣшенія у животныхъ. Отсылаемъ интересующихся этимъ вопросомъ къ оригинальнымъ сочиненіямъ Дарвина, Рейха, Тэйлора и другихъ. Всѣ факты, приведенные Дарвиномъ, достаточно ясны, чтобы опровергнуть опрометчивое мнѣніе Эстерлена, что кровосмѣшеніе между животными служитъ для улучшенія породы {Oesterlen. Medicinische Statistik. Стр. 198 и 200.}. Эстерленъ весьма компетентный судья въ дѣлѣ медицинской статистики, но что касается до вопроса объ улучшеніи животныхъ, о воздѣлываніи растеній, то онъ грудной младенецъ предъ такимъ колоссомъ ума и знанія, какъ Дарвинъ, и его мнѣніе въ этомъ случаѣ теряетъ для насъ всякую доказательную силу. А потому мы относимся съ полнымъ недовѣріемъ къ его слишкомъ поспѣшнымъ выводамъ, будто бракъ между здоровыми и-близкими родственниками не можетъ причинить особеннаго вреда. Эстерленъ въ своей эксцентричности доходитъ до того, что думаетъ, что браки между здоровыми родственниками цѣлесообразнѣе, чѣмъ между чужими. Какъ гигіенистъ, онъ зашелъ здѣсь слишкомъ далеко и черезъ-чуръ утрируетъ понятіе о здоровьѣ. Положительныя данныя, собранныя Буденомъ, Рейхомъ, Дэви, Оллье и другими, опровергаютъ его положительно. Эстерленъ въ силу всего этого долженъ бы сознаться, что Дарвинъ несравненно шире и глубже его понимаетъ разумныя и естественныя требованія подбора.
   Къ счастію для человѣчества, многіе, даже самые (хотя далеко не всѣ) дикіе, народы и древнѣйшіе предшественники наши чувствовали какое-то инстинктивное отвращеніе къ кровосмѣшенію, и это отвращеніе у многихъ народовъ получило силу религіознаго закона. Мы приведемъ нѣкоторые примѣры изъ Тэйлора и Рейха. Древніе римляне строго воспрещали браки между кровными родственниками и, по увѣренію Тацита, кровосмѣшеніе между родителями и дѣтьми наказывали смертью (Рейхъ, стр. 16). У грековъ вообще также были запрещены браки между ближайшими родственниками, но спартанцы допускали браки между дѣтьми отъ одной матери, но отъ разныхъ отцовъ. Гомеръ упоминаетъ даже о бракахъ между братьями и сестрами, что съ теченіемъ времени, по Валерію Максиму, совершенно вывелось, но браки между двоюродными братьями и сестрами, между тетками и племянниками, дядями и племянницами, къ сожалѣнію, всегда допускались (Рейхъ стр. 22). По Діодору Сицилійскому, бракъ у древнихъ египтянъ между ближайшими кровными вовсе не былъ запрещенъ, такъ какъ у нихъ братъ могъ жениться на сестрѣ (Рейхъ стр. 33). Геродотъ разсказываетъ, что персы никогда не имѣли привычки жениться на сестрахъ, но жестокій Камбизъ влюбился въ родную сестру и, выслушавъ приговоръ своихъ судей, что хотя нѣтъ закона, повелѣвающаго брату жениться на сестрѣ, за то есть законъ, разрѣшающій деспоту дѣлать все, что ему угодно, Камбизъ женился на родной сестрѣ, да въ придачу взялъ себѣ въ жены еще и вторую сестру (Рейхъ стр. 36). Нѣкоторые древніе народы доводили эти запрещеніи до положительнаго абсурда. Такъ въ Индіи считается незаконнымъ поклоннику Брамы жениться на женщинѣ, носящей одно съ нимъ родовое имя или Готра (въ буквальномъ значеніи "коровье стойло"), т. е. запрещалось вступать въ бракъ родственникамъ по мужской линіи, границы котораго неопредѣленны. Въ кодексѣ Ману этотъ законъ прилагается къ тремъ первымъ кастамъ, гдѣ запрещается также до извѣстныхъ широкихъ границъ бракъ между родственниками по женской линіи. Китайскій народъ дѣлится на множество классовъ или родовъ; каждый отличается именемъ, которое носятъ всѣ его члены и которое соотвѣтствуетъ прозвищу, или лучше сказать нашей фамиліи, потому что жена принимаетъ фамилію мужа; фамилія же эта переходитъ по наслѣдству къ сыновьямъ и дочерямъ. Число этихъ фамилій ограничено. Дэвисъ думаетъ, что ихъ не болѣе ста, другіе же писатели насчитываютъ ихъ триста и даже тысячу, что на 400 милліоновъ жителей все-таки капля въ морѣ. Тѣмъ болѣе, что китайскій законъ настолько глупъ, что мужчина не можетъ жениться на женщинѣ одной съ нимъ фамиліи, хотя бы межъ ними не было и тѣни родства самаго отдаленнаго, такъ что родство по мужской линіи, какъ бы оно ни было далеко, составляетъ абсолютное препятствіе къ браку. Это строгое запрещеніе вступать въ бракъ потомкамъ мужской вѣтви ведетъ свое происхожденіе съ самыхъ древнихъ временъ, потому что китайцы относятъ его къ мифическимъ временамъ императора Фуги, который раздѣлилъ народъ на 100 семействъ, далъ каждому особенное имя и запретилъ жениться мужчинѣ на женщинѣ одного и того же имени, родственница она ему или нѣтъ -- этотъ законъ и теперь еще въ силѣ. Въ Сіамѣ седьмая степень кровнаго родства -- тотъ предѣлъ, до котораго бракъ запрещается, исключая императора, который можетъ жениться на своей сестрѣ, также какъ у инковъ цари могли же питься на своихъ сестрахъ и даже на дочеряхъ. У дэйяковъ на островѣ Борнео воспрещается бракъ лицъ, находящихся между собою во второмъ колѣнѣ родства. А лица, вступающія въ бракъ и находящіяся въ третьемъ колѣнѣ родства, подвергаются штрафу, состоящему изъ мѣры кукурузы, имѣющей тамъ значительную цѣнность. Марсденъ говоритъ, что на островѣ Суматрѣ дѣти двухъ братьевъ не могутъ вступать въ бракъ; между тѣмъ какъ сынъ сестры можетъ жениться на дочери брата, но на оборотъ не допускается. На томъ же островѣ баттасы считаютъ гнуснымъ преступленіемъ бракъ между лицами одного и того же племени и наказываютъ виновныхъ обыкновеннымъ у нихъ наказаніемъ, т. е. рубятъ ихъ живыми и ѣдятъ ихъ мясо, изжареное или сырое съ солью и съ краснымъ перцомъ. Причина, почему они смотрятъ на такіе браки, какъ на преступленіе, заключается въ томъ, что, по ихъ мнѣнію, мужчина и женщина имѣли общихъ предковъ.
   У татарской расы въ Азіи и въ Европѣ мы находимъ подобныя же ограниченія. Остяки считаютъ грѣхомъ бракъ лицъ носящихъ одно и тоже фамильное имя, такъ что мужчина не долженъ брать жену изъ своего собственнаго племени. Тунгусы не допускаютъ бракъ въ третьемъ колѣнѣ.. Самоѣды при женитьбѣ избѣгаютъ всякихъ степеней родства до того, что мужчина никогда не женится на дѣвушкѣ, происходящей изъ одного съ нимъ семейства, какъ-бы ни было далеко ихъ родство. Лапландцы никогда не допускаютъ браковъ между кровными родственниками (Тэйлоръ. Доисторическій бытъ человѣчества, стр. 379 и слѣд.). У монголовъ бракъ съ женщиною, состоящею въ кровномъ родствѣ съ мужской линіей, строго воспрещался, а родство съ жениной линіей никогда не служило препятствіемъ: сплошь и рядомъ дозволялось жениться на двухъ-трехъ сестрахъ, браки между дѣтьми братьевъ и сестеръ также допускались; мужчины одной фамиліи женятся на женщинахъ другой, но, въ свою очередь принадлежащихъ одной и той же фамиліи. Среди негровъ на западномъ берегу Африки браки воспрещены только между родителями и дѣтьми и между братьями и сестрами, всякое же другое родство не служитъ препятствіемъ для брака. Готтентоты также не допускаютъ браковъ между близкими родственниками. За то у племени дамага нѣкоторыя жены, еженедѣльно мѣняютъ мужей (Рейхъ). Между неграми на восточномъ берегу никто не можетъ соединиться бракомъ съ родственникомъ или родственницей отца или матери вплоть до седьмой степени. Это у богосовъ. У жителей Австраліи также встрѣчаются запретительные законы относительно брака, но они далеко не однообразны. Австралійцы раздѣлены на огромныя семейства и каждый человѣкъ, кромѣ собственнаго имени, носитъ еще фамильное имя -- родъ прозвища. Дѣти принимаютъ фамильное имя отъ матери, и мужчина не можетъ жениться на женщинѣ одного съ нимъ имени, такъ что здѣсь запрещеніе распространяется лишь на родство по женской линіи (Тэйлоръ). Въ Америкѣ также встрѣчается рѣзко выдающійся обычай вступать въ бракъ внѣ своего рода. Какъ австралійскія, такъ и индѣйскія племена представляютъ поразительное сходство въ томъ, что какъ тѣ, такъ и другія раздѣлены обыкновенно на роды, носящіе имя животнаго, медвѣдя, волка, оленя, и вотъ у нихъ бракъ воспрещенъ между лицами одного и того же племени. Такъ у ирокезовъ отецъ и его дѣти никогда не могутъ принадлежать къ одному съ нимъ роду, потому что потомство идетъ во всѣхъ случаяхъ по женской линіи. Каждый народъ дѣлится на 8 племенъ въ два ряда, по четыре въ каждомъ:
   1. Волкъ, медвѣдь, бобръ, черепаха.
   2. Олень, бекасъ, цапля, соколъ.
   Прежде волкъ не могъ вступать въ бракъ съ медвѣдемъ, бобромъ или черепахой, считаясь роднымъ ихъ братомъ, но онъ могъ вступать въ бракъ со вторымъ рядомъ съ оленемъ, бекасомъ, цаплей. Позже допускался уже бракъ, и во всякомъ другомъ племени перваго или второго ряда кромѣ собственнаго (Тэйлоръ). Изъ приведенныхъ фактовъ легко убѣдиться, что съ одной стороны кровосмѣшеніе нерѣдко имѣло и имѣетъ мѣсто у разныхъ народовъ, съ другой стороны, брачное понятіе слишкомъ запутано и затемнено разными племенными причудами и предразсудками. Тѣмъ не менѣе почти вездѣ замѣтно стремленіе избѣгнуть кровосмѣшенія. Тайлоръ того мнѣнія, что простой опытъ вѣковъ могъ убѣдить дикарей, какъ велико зло отъ кровосмѣшенія, и что это главнымъ образомъ и заставило ихъ прибѣгнуть къ разнаго рода ограниченіямъ и запрещеніямъ. Но объясненіе Дарвина несравненно ближе къ истинѣ. Такъ какъ дѣти отъ родителей чуждыхъ всякаго родства обыкновенно сильнѣе, развитѣе и плодовитѣе, чѣмъ дѣти отъ близкихъ и кровныхъ родственниковъ, то особи, предпочитавшія чужія семейства, силою естественнаго подбора размножались быстрѣе другихъ, вытѣсняли остальныхъ болѣе слабыхъ и, такимъ образомъ, это инстинктивное побужденіе, поощряемое естественнымъ подборомъ, сдѣлалось господствующимъ. Понятно, что перевѣсъ господствующихъ бракосочетаній скорѣе могъ оттолкнуть дикарей отъ кровосмѣшенія, чѣмъ разсужденія о дурныхъ его послѣдствіяхъ. Вредъ отъ браковъ между слишкомъ близкими родственниками у цивилизованныхъ народовъ подтверждается многими весьма серьезными наблюдателями. Мы себѣ беремъ право распространиться объ этомъ вопросѣ подробнѣе потому, что намъ лично извѣстны многіе примѣры бракосочетаній между двоюродными братьями и сестрами, между дядями и племянницами, особенно среди евреевъ и гдѣ притомъ мужчины принадлежатъ къ лучшей интеллигенціи. Какъ медикамъ, этимъ личностямъ трижды непростительна такая физіологическая грѣховность. Леопольдъ Оллье удивлялся и долго не могъ себѣ объяснить причины, почему въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ прорѣзываніе зубовъ у дѣтей совершается довольно поздно, именно на третьемъ или четвертомъ году, и только тогда для него явленіе это стало ясно, когда онъ узналъ и провѣрилъ, что среди жителей весьма часты браки между близкими кровными. Фрэнсисъ Дэви собралъ 121 случай бракосочетаній между близкими родственниками. Изъ этого числа 22 брака были совершенно безплодны, у другихъ было нѣсколько выкидышей; у семнадцати были неправильные роды, въ нѣкоторыхъ семействахъ дѣти были съ излишними пальцами и такихъ случаевъ изъ 121 брака было 17. Изъ 82 случаевъ кровныхъ браковъ было 5 случаевъ косолапости. Въ 1659 г. Хазаренъ представилъ данныя о вліяніи кровосмѣшенія на происхожденіе глухонѣмости. Изъ 39 дѣтей отъ роду глухонѣмыхъ, 6 происходило отъ кровныхъ родителей, одинъ изъ этихъ мальчиковъ имѣлъ двухъ, а другой трехъ глухонѣмыхъ братьевъ; всего слѣдовательно 11 глухонѣмыхъ. Изъ 27 глухонѣмыхъ дѣвочекъ, девять принадлежали бракамъ кровнаго родства; одна имѣла одного, другая двухъ глухонѣмыхъ братьевъ и три дѣвочки каждая по глухонѣмой сестрѣ; у одной дѣвочки братъ былъ идіотъ и глухонѣмой -- всего, слѣдовательно, шестнадцать глухонѣмыхъ. Howe сообщаетъ свѣденія о 17 бракахъ между близкими родственниками. Они произвели на мрачный для нихъ свѣтъ 95 дѣтей; изъ этого числа было 44 идіота, 12 золотушныхъ, одно глухое, одинъ карликъ и лишь 37 сноснаго тѣлосложенія. Будену принадлежитъ честь, что онъ въ новѣйшее время выступилъ съ самыми сильными и неопровержимыми аргументами противъ кровосмѣшенія и противъ браковъ между близкими родными. Онъ лично изслѣдовалъ вопросъ въ обширнѣйшемъ значеніи слова, собралъ все, что имѣется въ литературѣ по данному предмету, и пришелъ къ слѣдующимъ заключеніямъ: 1) Число браковъ между близкими родными во Франціи составляетъ 2 процента всѣхъ бракосочетаній и изъ 100 отъ роду глухонѣмыхъ происходили отъ браковъ между близкими родственниками въ Ліонѣ около 25, въ Парижѣ 28 и въ Бордо 30. 2) По степени родства возростаетъ число глухонѣмыхъ; чѣмъ ближе между собою родственники вступающіе въ бракъ, тѣмъ больше шансовъ на производство глухонѣмыхъ. 3) Чѣмъ больше гражданской и религіозной терпимости въ бракосочетаніяхъ между близкими родными, тѣмъ больше пропорція глухонѣмыхъ; въ Берлинѣ на 10,000 католиковъ 3, на 10,000 протестантовъ 6, на 10,000 евреевъ 27 глухонѣмыхъ. 4) Въ 1840 г. въ Іовѣ въ Соединенныхъ Штатахъ на 10,000 бѣлыхъ считалось 2 процента, а на 10,000 рабовъ изумительная и ужасающая цифра -- 212 глухонѣмыхъ, потому что рабы тогда смѣшивались во всѣхъ степеняхъ родства (Рейхъ, стр. 526 и слѣд.). Таковы плоды неестественнаго подбора! Но довольно фактовъ. Всѣ эти данныя должны убѣдить всякаго въ несомнѣнности того великаго закона природы, которымъ обогатилъ науку Дарвинъ и по которому скрещиванье не близко-родственныхъ между собой особей въ высшей степени полезно и даже необходимо, а тѣсное размноженіе въ высшей степени вредно (Дарвинъ, т. 2, стр. 157). Имѣющій уши слышати, да слышитъ." Конечно, каждый вправѣ располагать своимъ организмомъ, какъ хочетъ, но никто не имѣетъ права вредить своимъ безразсудствомъ своему же потомству.
   Вникая въ смыслъ ученія Дарвина поглубже, насъ невольно поражаетъ одно весьма важное обстоятельство. Изъ его ученія явствуетъ, какъ божій день, что подборъ въ природѣ своимъ могуществомъ обязанъ способности органической матеріи или органическимъ тканямъ видоизмѣняться до безконечности и, видоизмѣняясь, проявлять новыя свойства и новыя качества, которыми органическія ткани наивозможно лучше являются примѣненными къ внѣшнимъ условіямъ существованія, оказываются, стало быть, улучшенными, усовершенствованными, прогрессивными. Этимъ путемъ Дарвинъ смѣло могъ придти къ тому убѣжденію, что китъ и мышь "одной стервы мясо", одного поля ягода, одного общаго происхожденія, что ихъ одна мать родила и что различіемъ своимъ они обязаны лишь измѣнчивости органическихъ тканей, разъединившей ихъ силою судебъ и теченіемъ времени. "Конечно, говоритъ Дарвинъ, такое воззрѣніе должно каждаго повергнуть въ нѣмое изумленіе. Но это изумленіе пройдетъ, если мы поглубже всмотримся и проникнемся убѣжденіемъ, что безчисленныя существа втеченіи почти безконечнаго времени были способны измѣняться во всѣхъ чертяхъ своего строенія; при чёмъ каждое измѣненіе полезное такъ или иначе организму тщательно сохранялось, а малѣйше вредное уклоненіе безжалостно истреблялось."
   Продолжительное же накопленіе полезныхъ измѣненій силою подбора и породило то разнообразіе прекрасно приспособленныхъ и превосходно организованныхъ тварей, которыми переполненъ существующій міръ. На этомъ основаніи Дарвинъ и считаетъ подборъ самой дѣятельной причиной, самой могущественной силой, создавшей и усовершенствовавшей существующіе организмы. Ну а будетъ ли этому когда нибудь конецъ? Есть ли предѣлъ прогрессу? Ну это мы увидимъ. Какъ знать, что будетъ дальше? Но все, что мы видѣли до сихъ поръ, не даетъ намъ права отрицательно покачивать головой и располагаетъ насъ вѣрить въ возможность лучшаго будущаго. Лучше желать прогресса и придерживаться принципа vouloir c'est pouvoir. Это насъ нѣсколько разбудитъ отъ вѣковой спячки, отшатнетъ отъ прадѣдовской лѣни. А для этого повторимъ съ читателемъ: чего же требуетъ отъ насъ лично и для нашей пользы подборъ? А онъ требуетъ немногаго. Такъ какъ ни одно міровое событіе въ жизни человѣчества не совершилось безъ страсти, то созданіе себѣ подобныхъ требуетъ извѣстной доли страсти. Люди, являющіеся на свѣтъ божій, вслѣдствіе обязанности, никуда негодны, излишнее бремя для самихъ себя и причиняютъ излишніе хлопоты природѣ убирать ихъ со сцены жизни. Такимъ образомъ мы считаемъ любовь, взаимную привязанность могущественнѣйшимъ контролемъ подбора. Не упуская ни коимъ образомъ изъ виду экономической и гигіенической стороны вопроса, мы ставимъ неизбѣжнымъ условіемъ прогресса въ дѣлѣ подбора скрещиванье чуждыхъ породъ и абсолютное отрѣшеніе отъ малѣйшей доли кровосмѣшенія. При такой постановкѣ вопроса должны изчезнуть всѣ сомнѣнія, потому что эти разумныя требованія подбора исключаютъ всякую тѣнь возможности проституціи, и съ негодованіемъ отворачиваются отъ коммунизма женъ, отъ общности мужей. А потому дадимъ же больше простора великому закону природы и чудотворной силѣ ея -- подбору.

В. Португаловъ.

"Дѣло", No 2, 1870

   
ловѣкъ и тамъ не отказывается отъ хорошаго пилова, приготовленнаго изъ жирной баранины или такой же курицы съ рисомъ и обильнымъ прибавленіемъ хорошаго коровьяго масла, пьетъ при этомъ молоко, ѣстъ сыръ съ хорошимъ пшеничнымъ хлѣбомъ, прохлаждается великолѣпнѣйшими плодами и захлебываетъ все это нѣсколькими чашками кофе. Хороша умѣренность! Оно, конечно, ничто въ сравненіи съ эскимосомъ или тунгусомъ, поѣдающимъ заразъ чуть не цѣлаго быка, но посадите на такое благородное содержаніе нашего мужика хоть архангельской губерніи, такъ чего и желать больше.
   Персіяне отличаются такою же умѣренностью, что, впрочемъ, легко объясняется ихъ сидячимъ и спокойнымъ образомъ жизни (Клеммъ). Турки же, обитающіе въ нѣсколько болѣе прохладномъ климатѣ, и ѣдятъ больше, именно мясо и всякія овощи. Баранъ, ягненокъ, коза и пѣтухъ главныя жертвы борьбы за существованіе въ Персіи. Персіянинъ завтракаетъ одну или двѣ чашки кофе съ небольшимъ кускомъ хлѣба. Между 10-мъ и 12 мъ часомъ обѣдаютъ, и обѣдъ состоитъ изъ разныхъ плодовъ, молочныхъ блюдъ и варенья. Круглый годъ у нихъ дыни, впродолженіи восьми мѣсяцевъ -- виноградъ. Также у нихъ постоянно имѣется сыръ, простокваша и всякія варенья. Ужинъ приготовляется изъ овощей, вареныхъ плодовъ, а также жаркого, яицъ и непремѣнно пилова. который они каждый день ѣдятъ.
   Какъ въ Китаѣ, такъ почти и во всей остальной Азіи рисъ самая распространенная пища, а въ Индіи онъ положительно замѣняетъ хлѣбъ. Что мнѣніе, нами выше высказанное, именно, что на Востокѣ только бѣдность отказывается отъ хорошаго стола, доказывается тѣмъ обстоятельствомъ, что бѣдные люди тамъ не пренебрегаютъ, вопреки запрещеніямъ корана, даже падалью. Всякую дохлятину на Востокѣ бѣдный человѣкъ подбираетъ и приготовляетъ изъ нее особенное кушанье (гм!), извѣстное подъ названіемъ гариссей. Всякую дохлую скотину, лошадь, верблюда, лошака или осла покупаютъ у владѣльца, варятъ мясо съ рожью и приготовляютъ какую-то размазню. То же самое дѣлаютъ и съ бараниной. Думаемъ, что на подобныя блюда можетъ именно рѣшиться крайняя нужда, бѣдность, нищета, и о хваленой умѣренности и воздержаніи не можетъ быть и рѣчи.
   Еще одно доказательство, что и на Востокѣ человѣкъ далеко не прочь питаться хорошей пищей, а не великопостничать. Именно въ Сиріи и Месопотаміи говядина очень хороша и дешева; на рынокъ ежедневно доставляется множество козловъ, барановъ и широкохвостыхъ овецъ. Быковъ и буйволовъ колятъ во множествѣ и также доставляютъ въ городъ, такъ что тамъ гораздо больше потребляется говядины, чѣмъ въ Аравіи и Персіи, по той простои причинѣ, что она доступнѣе потребителю средней руки. Жители Арменіи даже свинину ѣдятъ, но тайно. У турокъ и у персіянъ рѣдко подается на столъ рыба; большая часть ограничиваетъ свою мясную пищу курами и бараниной. На всемъ Востокѣ въ большомъ употребленіи всевозможныя сахарныя печенья, торты; обитатели Востока большіе лакомки, любятъ конфекты, варенья, свѣжіе и сушеные плоды, приправленные медомъ, сахаромъ и особенно манной.
   Не забудемъ при этомъ, что на Востокѣ очень дорогъ горючій матеріалъ, почти вовсе недоступный бѣдному человѣку, такъ что пища на дому приготовляется, какъ и слѣдовало ожидать, въ самыхъ именитыхъ и богатѣйшихъ домахъ. Но за то тамъ вездѣ имѣются во множествѣ харчевни и трактиры, гдѣ бѣдный человѣкъ можетъ достать за свой скудный грошъ чего поѣсть теплаго. Должно быть однакоже, что мѣстные жители по изъ удовольствія и не изъ умѣренности прибѣгаютъ къ разнымъ суррогатамъ пищи. Такъ, въ сирійской пустынѣ въ большомъ употребленіи у бедуиновъ разнаго рода грибы. Въ Мединѣ низшій классъ втеченіе нѣсколькихъ мѣсяцевъ вмѣсто финиковъ питается плодомъ лотоса или небебъ, а въ Триполи женщины пожираютъ какую-то пепельно-сѣрую землю малунъ. За то зажиточные господа пьютъ шербетъ, приготовленный изъ самыхъ ароматныхъ плодовъ, цвѣтовъ, сахару, соковъ и эфирныхъ маслъ; ихъ небо услаждается драгоцѣннѣйшими вареньями, желе, компотами. Сераль на это тратитъ ежегодно огромныя суммы. Далѣе, несмотря на всевозможныя запрещенія корана и правительства, на всемъ Востокѣ, а особенно въ Персіи, сильно распространены алкогольные напитки. Все это вовсе не говоритъ въ пользу преувеличенной умѣренности и не свидѣтельствуетъ объ особенномъ воздержаніи. Должно быть, что арабы, вопреки корану, не мало заинтересованы виномъ, такъ какъ у нихъ для него 132 названія.
   Чтобы окончательно подорвать кредитъ восточнаго цѣломудрія въ отношеніи питанія и уменьшить довѣріе къ слишкомъ преувеличеннымъ похваламъ чрезмѣрнаго, будто бы, воздержанія, мы прибавимъ, что какъ въ Китаѣ чай, такъ на всемъ Востокѣ потребленіе божественнаго напитка, душеспасительнаго кофе, доходитъ чуть не до распутства. И тутъ нѣтъ ни малѣйшей утрировки. Подумайте сами, тамъ вовсе не рѣдкость, чтобъ иной кофепійца выпилъ втеченіе дня отъ 20 до 30 чашекъ кофе. Вотъ вамъ и медленный ядъ, отравлявшій Вольтера вплоть до 80 лѣтъ. Ну, это, положимъ, богатый обжора выпиваетъ столько, а то и самый бѣдный рабочій не отказываетъ себѣ въ 3-хъ или 4-хъ чашкахъ. Понятно, что ничего другого ѣсть не захочется въ такой благодатной странѣ. Въ добавокъ тамъ кофе пьютъ безъ сахару и сливокъ, но за то цѣликомъ, вмѣстѣ съ гущей, т. е. всѣ бѣлковинныя составныя части кофе. Вотъ почему тамъ въ любомъ городѣ столько же кофеенъ, сколько у насъ кабаковъ, и притомъ тамъ эти питательные напитки продаются лишь распивочно, но никакъ не на выносъ.
   Мы не знаемъ, насколько вѣрны данныя, сообщаемыя Фоассакомъ, потому что онъ не указываетъ источниковъ, откуда онъ черпалъ свои свѣденія, а потому оставляемъ на его отвѣтственности, будто арабы въ Іеменѣ ѣдятъ иногда сырое мясо. Это положительно извѣстно относительно абиссинцевъ, которые потому такъ часто страдаютъ солитеромъ. Вѣроятно же во всякомъ случаѣ, что мясо въ большомъ уваженіи у арабовъ, иначе они не стали бы колоть ягненка лишь для самаго высокаго и знатнаго гостя. Да и ветхозавѣтныя жертвоприношенія, наиболѣе пріятныя Богу, все-таки заключались въ закланіи агнца. Бедуинъ, правда, можетъ ограничиться весьма малой дозой пищи, но за то онъ иной разъ цѣликомъ безнаказанно проглатываетъ цѣлаго ягненка или съ удовольствіемъ выпиваетъ цѣлую чашку топленаго масла. Все это доказываетъ, что воздержаніе скорѣе плодъ нищеты и необходимости, а достатокъ и благосостояніе одинаково вездѣ любитъ хорошо поѣсть {Фоассакъ. T. 1, стр. 221. Клеммъ. Т. 7, стр. 12--29.}.
   Индія -- страна богатая чрезвычайнымъ разнообразіемъ произведеніи, но жители ея заимствуютъ свою пищу преимущественно изъ растительнаго міра. Отличительное ихъ свойство -- умѣренность. Нравы ея обитателей, описанные Геродотомъ, остаются до сихъ поръ такими же. Геродотъ однакоже разсказываетъ, что и среди индѣйцевъ пища вовсе не была исключительно растительною: одни питались рыбою, другіе пожирали даже сырое мясо, еще другіе убивали даже больныхъ и родителей, чтобы покормиться человѣческимъ мясомъ, прежде чѣмъ болѣзнь или старость сдѣлаютъ ихъ негодными для этой цѣли. Выли и такіе, которые не убивали животныхъ, а питались лишь зернами, травами и плодами. Въ наше время тамъ, къ счастью, канибализмъ уже почти вовсе не встрѣчается, хотя Макортней увѣряетъ, что въ неурожайные и голодные годы въ Кохинхинѣ появляется въ продажѣ человѣческое мясо. Надо впрочемъ замѣтить, что Индія -- та благодатная страна, въ которой царствуетъ по преимуществу растительность; здѣсь природа проявляетъ всю свою красоту и необычайную роскошь; тутъ свободно ростутъ: сахарный тростникъ, кокосы, бананы, манговое дерево и множество другихъ великолѣпнѣйшихъ плодовъ. Жители пробавляются этими плодами, добавляя къ этому рисъ, чай и немножко рыбы. Рисовыя поля почти безъ всякаго удобренія даютъ въ изобиліи весьма питательное и мягкое зерно. Но мы при этомъ замѣтимъ, что состоятельный классъ въ Индіи и брамины питаются очень хорошо и вовсе не отказываются отъ жирнаго пилова, и что подавленный, низшій классъ вынужденъ ограничиваться одной лишь рисовой кашей безъ всякой другой примѣси. Англичане, тамъ господствующіе, нисколько себѣ не отказываютъ въ самыхъ изысканныхъ блюдахъ и щеголяютъ роскошью стола, на которомъ мясная и вообще животная пища фигурируетъ не меньше растительной. За то они тамъ и господствуютъ надъ голоднымъ индусомъ. Мы ниже разъяснимъ это поподробнѣе.
   Нигдѣ, быть можетъ, борьба за существованіе непосредственно изъ за пищи не обнаруживается такъ рельефно, какъ среди невѣжественныхъ и дикихъ ордъ, населяющихъ Африку. Питаніе -- ихъ самая существенная забота, и часто ведутъ они самыя кровопролитныя войны изъ за обладанія ручейкомъ или плодоноснымъ нолемъ. Африканцы или, собственно говоря, негры такжё обжорливы, какъ вообще всѣ первобытные народы. Они ѣдятъ все, что имѣетъ хотя малѣйшій видъ съѣдобнаго, но мясную пищу предпочитаютъ всему остальному. Нѣкоторые путешественники увѣряютъ, что негры способны ограничиваться довольно скуднымъ обѣдомъ, состоящимъ изъ какой нибудь похлебки, приготовленной изъ мяса или вонючей рыбы, что даже самые состоятельные люди иногда соблюдаютъ умѣренность, но это лишь тогда, когда имъ приходится тратить всѣ расходы на свой столъ; въ гостяхъ же они вовсе не стѣсняются и готовы набить брюхо такъ, что имъ это хватитъ на цѣлыхъ три дня. Такою же умѣренностью отличаются и негры конго, то есть тогда, когда нечего жрать; въ противномъ случай, ничѣмъ не насытишь ихъ волчьяго аппетита. Негры тамбо тоже, ѣдятъ все, что попадется; разводятъ свиней и птицъ, по молоко и яйца они не любятъ.
   Южныя племена кафровъ также ѣдятъ всякое мясо, даже полусгнившее и протухлое; особенно же любятъ мясо слоновъ, носороговъ, гваги. Марутши и матшаппи не только все ѣдятъ, но они считаютъ преступленіемъ и неприличіемъ оставить что нибудь изъ поданнаго на столъ. Бетхоане больше питаются молокомъ, сывороткой и сыромъ, по тѣмъ не менѣе они убиваютъ всѣхъ хищныхъ животныхъ, встрѣчающихся имъ на пути, и пожираютъ ихъ всѣхъ безъ исключенія.
   Большинство этихъ народовъ питается дичью, которою обилуютъ вѣковые лѣса; они во множествѣ истребляютъ буйволовъ, зебру, гну, жирафовъ, антилопъ и носороговъ. Во время засухи туземцы подчасъ вынуждены питаться саранчей и лягушками. Тамошнія лягушки, по словамъ Ливингстона, громадны; сваренная, она вкусомъ напоминаетъ цыпленка; саранча отзывается на вкусъ травой; сваренная, она отвратительна, а поджаренная, она, по словамъ Фоассака, вкуснѣе, чѣмъ французскіе креветы или морскіе раки. Плѣнныхъ они не ѣдятъ, но вымѣниваютъ ихъ на всякую другую пищу.
   Обитатели Сіерра-Леоне отыскиваютъ на верхушкахъ пальмовыхъ деревьевъ червей, толщиною въ палецъ, поджариваютъ ихъ въ пальмовомъ маслѣ и наслаждаются ими, какъ самымъ необыкновеннымъ лакомствомъ живущіе на берегу моря ведутъ борьбу съ его обитателями: устрицы и рыбы у нихъ въ большомъ ходу. Рыбу или варятъ или толкутъ въ деревянныхъ ступахъ и потомъ сушатъ на солнцѣ. Къ сѣверу отъ Сенегаліи это большое лакомство. Так же ѣдятъ тамъ и ящерицъ. Кромѣ магометанъ, всѣ остальные народы Африки безъ различія потребляютъ животныхъ млекопитающихъ, хотя бы мясо ихъ перешло въ разложеніе или подверглось гніенію. Въ Анголѣ ловятъ и ѣдятъ крысъ. Главная пища кафровъ, говоритъ Шерцеръ (стр. 105), состоитъ изъ створожившагося молока (ama-si), сыворотку отдаютъ дѣтямъ, а оставшійся творогъ смѣшиваютъ съ масломъ и приготовляютъ довольно сытное кушанье.
   Изъ злаковъ особенно воздѣлываютъ кафрскую рожь (Sorghum sauhorotum) и маисъ. Сперва выжигаютъ на полѣ траву и всякіе кустарники, потомъ высѣваютъ сѣмя и углубляютъ его въ землю. Кафръ обыкновенно ѣстъ разъ въ сутки, вечеромъ, за часъ до отхода ко сну; втеченіе же дня онъ пробавляется однимъ лишь молокомъ.
   Любопытно еще то, что кафры питаютъ какой-то страхъ къ нѣкоторымъ животнымъ. Такъ, они ни за что не станутъ ѣсть мясо домашней свиньи, а дикаго кабана весьма охотно ѣдятъ. Куриныя яйца также не ѣдятъ, между тѣмъ какъ обитатели внутреннихъ странъ очень ихъ цѣнятъ. Такимъ же образомъ они совѣстятся кушать слоновое мясо, потому-де, что слонъ по уму близокъ къ человѣку.
   Пища готтентотовъ заимствуется изъ ихъ собственнаго стада. Правда, мясо они ѣдятъ рѣдко. Но ради праздника закалываютъ барана, а то и пару быковъ. Думаемъ, что ни одинъ готтентотъ не отказался бы, чтобы у него каждый день былъ праздникъ. Они разводятъ особенную породу овецъ съ курдюками или жирными хвостами, вѣсомъ отъ 5 до 7 фунтовъ. Добываемый изъ курдюковъ жиръ чистъ, вкусенъ, на открытомъ воздухѣ, при обыкновенной температурѣ, не сгущается и но всѣмъ качествамъ походитъ на густое прованское масло.
   Если готтентотъ не занимается скотоводствомъ, онъ предается охотѣ, и тутъ онъ не знаетъ пощады. Все живое падаетъ жертвой его борьбы. Только зайца не ѣстъ, потому что, по мнѣнію готтентота, это животное несовершенное и является подчасъ посланникомъ неба къ тому, кого разгнѣванное божество хочетъ наказать. Свинину также не ѣдятъ. У босіесмановъ обругать кого свиньей также оскорбительно, какъ и у насъ. Заниматься земледѣліемъ готтентоту не позволяетъ его лѣнивая натура; за то онъ выкапываетъ дикорастущіе коренья и питается ими. Мясо онъ жаритъ или, лучше сказать, печетъ въ золѣ, безъ всякой приправы и придачи. Особеннымъ же лакомствомъ считается топленый жиръ, который готтентоты хлебаютъ съ наслажденіемъ и безъ всякаго прибавленія. Готтентоты въ случаѣ нужды и крайности пожираютъ и всякую старую кожу. Если погода долго задерживаетъ ихъ у себя дома, такъ что они не могутъ отправиться въ поле за пищей, то они берутъ кожаные свои ремни, толкутъ ихъ межъ двухъ камней и съѣдаютъ. Попадись имъ въ это время старая подошва, брошенная европейцемъ, и она пойдетъ на приготовленіе бульона. Негры бертати ѣдятъ даже сырое мясо, какъ-то: печенку, сердце, почки и баранину. Маручи и бамбара ѣдятъ особенно для этой цѣли откармливаемыхъ собакъ. Тѣже бамбара приготовляютъ себѣ навары изъ мышей.
   Замѣчательно, что южно-африканскіе народы обезпечиваютъ свое существованіе именно извѣстной формой ассоціація. Для охоты за дикими животными и всякой тварью, они соединяются въ нѣсколько сотъ человѣкъ. Они оцѣпляютъ опредѣленное пространство лѣса, сгоняютъ всю дичь въ одно мѣсто и такимъ образомъ, втеченіе какого нибудь полудня, они убьютъ нѣсколько сотъ антилопъ, зайцевъ, дикихъ кошекъ, обезьянъ. Помимо охоты важнѣйшее занятіе всѣхъ южно-африканскихъ народовъ заключается въ скотоводствѣ, особенно разведеніи рогатого скота. Рогатый скотъ составляетъ существенное богатство готтентотовъ, кафровъ, бетюановъ и остальныхъ неосѣдлыхъ африканцевъ: это лучшее мѣрило ихъ благосостоянія. Кромѣ скотоводства у этихъ народовъ встрѣчаются зачатки земледѣлія. Они очень любятъ нѣкоторые коренья и злаки, которыми добавляютъ свою потребность питанія, не ограничивающуюся молокомъ и говядиной. У нихъ тоже господствуетъ нѣкоторая доля раздѣленія труда. На женщинъ возложена обязанность отыскать и отрыть коренья, которые имъ замѣняютъ хлѣбъ. Съ особенной для этой цѣли предназначенной палкой, жены таскаются по полю, выкапываютъ коренья, собираютъ нужный горючій матеріалъ и приготовляютъ необходимое на цѣлый день кушанье. Изъ всего этого видно, что Вайцъ вправѣ былъ сказать, что негръ не брезгунъ и больше обращаетъ вниманія на количество, чѣмъ на качество пищи. Вотъ почему онъ любитъ полусгнившую рыбу и то мясо, которое для нашего вкуса уже становится противнымъ, вслѣдствіе начавшагося разложенія, для нихъ пріобрѣтаетъ особенную цѣнность. Лучшій ихъ напитокъ -- пальмовое вино {Клеммъ. Т. 3, стр. 221 и слѣд. Вайцъ Т 2. Стр. 85.}.
   Такимъ образомъ всѣ обитатели большей части Африки являются самыми значительными потребителями животной пищи, и борьба ихъ за существованіе съ животнымъ міромъ тамъ и сямъ умѣряется развѣ одними лишь религіозными предразсудками и другими нераціональными предубѣжденіями разнаго рода.
   Мы теперь напомнимъ въ немногихъ словахъ, чѣмъ питались древніе египтяне, греки и римляне, чтобы закончить нашъ краткій очеркъ питанія человѣчества. Пища древнихъ египтянъ была весьма различна и соотвѣтствовала большему или меньшему благосостоянію. Пастушескій и земледѣльческій классъ предпочиталъ животную пищу, между тѣмъ, какъ средній классъ питался преимущественно растительной пищей. Для бѣднаго класса рыбы всегда были большимъ подспорьемъ. Изъ птицъ больше всего уважали перепела и утку, которые подчасъ употреблялись сырыми. Пища же болѣе состоятельныхъ и высшихъ классовъ была не только разнообразнѣе и питательнѣе, но еще искуснѣе и вкуснѣе приготовлена. На долю священства, какъ и вездѣ, выпадала львиная часть. Любимѣйшее блюдо всегда состояло изъ говядины или гуся, и предназначалось жрецамъ. Эти основные элементы пищи разнообразились до безконечности всевозможными приправами, плодами, овощами, такъ что кухонное искуство стояло у нихъ на высокой степени развитія. Мясо приготовлялось въ большихъ кострюляхъ и при этомъ соблюдалась рѣдкая чистота. Тоже самое нужно сказать о разныхъ пастетахъ и разнаго рода печеньяхъ. Чѣмъ именитѣе и состоятельнѣе фамилія {Клеммъ. Т. 5, стр. 259.}, тѣмъ, значитъ, лучше было и питаніе; хлѣбъ господствующаго класса всегда приготовлялся изъ лучшихъ сортовъ пшеницы. То-то же. Какъ знать, потому ли онъ лучше питался, что былъ господствующимъ или потому именно и былъ господствующимъ, что лучше питался. Мы лично убѣждены въ послѣднемъ. Лузитане больше всего любили козлиное мясо. Пища древнихъ галловъ преимущественно состояла изъ молока и говядины, особенно свиное мясо, свѣжее или соленое, было въ большимъ употребленіи. Они всегда владѣли большими стадами свиней и овецъ, питаясь на ихъ счетъ. Вина и масла не производитъ ихъ страна, а потому они себѣ приготовляютъ напитокъ изъ ячменя и приправляютъ его медомъ. Вино все-таки, тѣмъ не менѣе, любили и пили, и подчасъ до того домогались его, что вымѣнивали собственнаго ребенка на вино.
   Въ древней Греціи преобладала растительная пища. Аркадяне въ былое время питались преимущественно плодомъ особеннаго рода дуба quercus edulis, который росъ на горахъ, въ долинахъ же не встрѣчается, и даетъ сладкій плодъ. Въ остальной части страны росли пшеница и ячмень; изъ нихъ пекли хлѣбъ, который, во всякомъ случаѣ, составлялъ основу обѣда. Хлѣбъ приготовлялся на подобіе лепешекъ. Ими покрывали столъ, вокругъ котораго возлегали мужчины, опираясь на лѣвую руку, а правою отправляли въ ротъ всякія явства, Говядину, хлѣбъ, плоды и т. д. Они отрывали отъ хлѣба большіе ломти, замѣняли ими ложки, набирали ими жидкіе соусы и кашу, потомъ бросали подъ столъ въ удовольствіе собакамъ. Ножъ, вилка, ложка для нихъ тогда еще не существовали. Въ самое отдаленное время мужчины сидѣли за отдѣльнымъ столомъ, а горничныя или рабы подавали имъ мясо и хлѣбъ, но чѣмъ больше въ Грецію стали проникать азіятскіе обычаи, тѣмъ больше входило въ обыкновеніе возлежать. Чувство приличія и чистоты требовало, чтобъ передъ и послѣ ѣды умывать руки, что дѣлаютъ всѣ набожные евреи и теперь. Кромѣ хлѣба въ древней Греціи потреблялись всѣ южные плоды и лучшія овощи. Къ числу самыхъ важныхъ растеній, игравшихъ самую важную роль въ Греціи въ соціальномъ отношеніи, безспорно, принадлежатъ оливковое дерево и виноградная лоза. Изъ животныхъ особенно холили свиней, которыхъ откармливали всякой всячиной, и хребетъ которыхъ считался лучшимъ лакомствомъ. Лучшія свиньи водились тогда на Афонѣ; къ сожалѣнію, этого нельзя сказать о теперешнихъ ихъ преемникахъ, живущихъ тамъ. Гомеръ упоминаетъ о пятилѣтнихъ свиньяхъ, откормленныхъ на убой. Откуда же взялось убѣжденіе, что Моисеи запретилъ свинину потому-де, что на Востокѣ вредно ею питаться? Вѣдь питались же ею греки? Въ Эпіфѣ водились такія коровы, что пастухъ долженъ былъ доить ихъ стоя. По всей Греціи во множествѣ разводили овецъ превосходной расы. Изъ дичи особенно любили зайца. Изъ птицъ дроздъ былъ въ употребленіи, остальныя птицы не особенно были въ ходу. Тоже и рыба. Сперва, во времена Гомера, въ пищѣ господствовала простота, потомъ, мало-по-малу, вкралась роскошь, но никогда у грековъ не доходило до обжорства. Прибавимъ, что въ Греціи, въ эпоху развитія торговли, существовали гостиницы.
   Въ Римѣ въ самой глубокой древности земледѣліе было основой существованія, а потому и преобладала растительная пища. Пекли хлѣбъ на подобіе греческихъ. Его было нѣсколько сортовъ: пшеничный, ячменный и всевозможныя печенья. Кромѣ того, въ большомъ употребленіи у римлянъ были салатъ и капуста разнообразнѣйшихъ сортовъ и разныхъ приготовленій; далѣе -- горохъ, лукъ, фрукты, оливы и т. д. Изъ животнаго міра -- устрицы, раковины, улитки, которыхъ нарочно откармливали. Изъ птицъ -- куры, утки, гуси, послѣ павлины, перепела, дроздъ и бекасъ, а еще послѣсоловьиные языки. Изъ млекопитающихъ любимѣйшее животное былъ кабанъ. Во времена императоровъ на откармливаніе всѣхъ этихъ животныхъ и самихъ императоровъ тратились огромныя суммы Заяцъ, козуля, баранъ, козелъ, кроликъ, все это были любимыя кушанья. Въ первыя времена историческаго существованія Рима господствовала полнѣйшая простота во всемъ и относительно пиши, но вчо слѣдствіи роскошь стола превзошла всякое вѣроятіе и самыя изысканныя лакомства и явства доставлялись со всѣхъ концовъ обширной имперіи, и на все это тратились баснословныя суммы, но народъ часто и сильно голодалъ; можетъ быть потому, и палъ Римъ (Клеммъ. Т. 8. Стр. 22, 25, 61, 337 и слѣд.).
   

III.

   Ученіе о пищѣ, преподанное намъ Мажонди, Либихомъ, Льюисомъ, Молешотомъ, Вирховымъ, чуть ли не по собственному сознанію послѣднихъ, еще не вступило въ окончательную фазу и не высказало рѣшительныхъ принциповъ. Дуализмъ, господствовавшій долгое время въ философіи и въ наукѣ, нашелъ себѣ право гражданства и въ ученіи о пищѣ. Мажонди именно первый заикнулся, а Либихъ выступилъ ярымъ пропагандистомъ, что вся наша пища распадается на два господствующихъ класса, і/а пищу питательную, по преимуществу, или пластическую и пищу дыхательную или тепло-производящую. Какъ химикъ, Либихъ раздѣлилъ пищу съ своей исключительной логической точки зрѣнія на азотистую или питательную и углеводородистую или дыхательную. Ученіе это, разомъ охватило весь ученый міръ и, нужно сказать правду, несмотря на всевозможныя опроверженія многихъ частностей, ученіе это въ основномъ своемъ принципѣ, стоитъ и теперь почти непоколебимымъ. По крайней мѣрѣ Вирховъ и докторъ Жюль Сиръ, о прекрасномъ трудѣ котораго мы ниже скажемъ, вполнѣ раздѣляютъ это ученіе. Либихъ утверждалъ, что пищей стоитъ лишь называть тѣ вещества, которыя содержатъ азотъ, входящій въ составъ нашихъ животныхъ тканей, и которыя, слѣдовательно, одни способны возстановить потраченныя наши силы, убыль и расходъ нашихъ органическихъ тканей. Тѣ же вещества, которыя не содержатъ азота, но богаты лишь углеродомъ и водородомъ, какъ крахмальныя, жирныя и сахарныя вещества, пребываютъ въ организмѣ лишь временно, производятъ въ немъ тепло и удаляются тѣмъ или другимъ путемъ, но главнымъ образомъ легкими. Такимъ образомъ организмъ уподоблялся печкѣ, въ которой сгораетъ топливо, легкія -- дымовой трубѣ, которую необходимо постоянно держать открытою, чтобы не сдѣлалось смертельнаго угара, а стѣнки печки, согрѣтыя и теплыя -- самъ организмъ. Важность этого ученія сама собою очевидна. Ученые и экономисты ухватились за него обѣими руками. Съ вѣсами въ рукахъ, химикъ опредѣлялъ количество азота и углерода въ томъ или другомъ родѣ пищи, и такимъ образомъ произносилъ приговоръ ея годности или негодности или степень ея полезности для питанія нашего организма. Насколько это ученіе было важно во всѣхъ отношеніяхъ, яснѣе всего видно изъ того, что не только спеціалисты по химіи и физіологіи, но даже такіе философы и ученые, какъ Бокль, усвоили это ученіе. Бокль даже основалъ на этомъ ученіи свою знаменитую теорію распредѣленія богатствъ, и зависимость цивилизаціи онъ привелъ въ соглашеніе съ этимъ могущественнымъ физическимъ дѣятелемъ. Бокль до того самъ билъ увлеченъ этимъ ученіемъ, что всякаго, нераздѣлявшаго взглядовъ Либиха, онъ готовъ былъ признать закоснѣлымъ невѣждой и человѣкомъ отсталымъ. Насъ могутъ упрекнуть въ томъ же и въ тѣхъ же выраженіяхъ, но мы рѣшительно объявляемъ себя сторонникомъ нѣсколько видоизмѣненнаго ученія Либиха и Бокля. Мы постараемся оправдать себя въ глазахъ читателя.
   Противъ этого ученія никто не вступалъ въ споръ съ такою горячностію, какъ пресловутый Льюисъ въ своей физіологіи обыденной жизни. Разбивая одну частность за другою, онъ всѣ усилія употреблялъ, чтобы ниспровергнуть это ученіе въ принципѣ. И надо сказать правду, это ему удалось, въ извѣстной мѣрѣ и на нѣкоторое время. Очень просто. Либихъ до того абсолютно разграничилъ пищу на двѣ категоріи, что такому смѣлому и бойкому уму, какъ Льюисъ, нетерпящему ничего абсолютнаго, какъ не существующаго въ природѣ, не трудно было подмѣтить слабыя стороны ученія Либиха и доказать ихъ несостоятельность. Льюисъ главнымъ образомъ оскорбился тѣмъ, что Либихъ-химикъ позволилъ себѣ вторгнуться въ чужую область, въ его физіологическую территорію. Какъ химикъ, Либихъ безусловно правъ, а въ физіологію не мѣшайся, не твоего ума дѣло. И дѣйствительно, впослѣдствіи было доказано, что оба рода пищи заслуживаютъ одинаковое названіе, но только въ различной степени. Пластическая пища, какъ оказалось, лишь по преимуществу пластическая, но она въ то же время положительно можетъ играть роль дыхательной; а дыхательная тоже лишь по преимуществу таковая, но что и она также входитъ въ составъ нашихъ тканей и въ извѣстной мѣрѣ также можетъ быть названа пластической.
   Такимъ образомъ Льюисъ, отвергая химическую теорію Либиха и отнимая у химіи право рѣшать этотъ вопросъ, вызвался разрѣшить намъ этотъ вопросъ физіологически. Вы думаете, онъ выполнилъ свое обѣщаніе? Вовсе нѣтъ. На первой же страницѣ онъ самъ сталъ въ тупикъ. Вамъ, конечно, извѣстно, что отомаки въ Америкѣ впродолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ питаются (хорошее питаніе!) какою-то жирною, желѣзистою глиною, которой они съѣдаютъ по фунту въ день и больше. Хотя глина и обладаетъ пластическими свойствами, когда ею приходится обмазать избу, хотя изъ нея и можно вылѣпить самыя красивыя пластическія вещицы. но эти свойства важны развѣ въ художественномъ и гончарномъ отношеніи, относительно же нашего организма глина не имѣетъ никакихъ питательныхъ свойствъ, ни дыхательныхъ, ни пластическихъ; тѣмъ не менѣе люди питаются ею впродолженіи нѣсколькихъ мѣсяцевъ. Что же физіологія смотритъ на это равнодушно, и какъ же объясняетъ она это купно съ Льюисомъ. А никакъ не объясняетъ, отказывается объяснить, не можетъ, не въ силахъ объяснить..Она признаетъ фактъ существующимъ, не подлежащимъ сомнѣнію и хотя онъ вполнѣ подлежитъ исключительному ея вѣденію, но тѣмъ не менѣе, она ничего не можетъ съ нимъ подѣлать. Да, но вѣдь эти отомаки, ѣдящіе глину,-- стыдъ, срамъ я ія физіологіи, они бѣльмо на глазу всѣхъ ученыхъ; они рушатъ всѣ паши теоріи о питаніи, они совершенно разстраиваютъ гармонію, царившую въ ученомъ мірѣ, и Льюисъ, несмотря на всѣ свои физіологическія нравоученія, которыми онъ пытался проучить Либиха, не добрелъ ни до какихъ положительныхъ результатовъ въ разъясненіи физіологическаго значенія пищи. Такъ, мы видимъ, что лучшіе наши естествоиспытатели снова возвращаются къ этому ученію. Такъ, Вирховъ говоритъ, что, благодаря Либиху, тѣснѣйшее научное значеніе питательныхъ веществъ стало понятнѣе публикѣ. И хотя Вирховъ не раздѣляетъ строго химическаго взгляда Либиха, но остался ему вѣренъ въ смыслѣ физіологическомъ; онъ признаетъ видоизмѣненный физіологическій принципъ Либиха. Онъ, дѣйствительно, ушелъ нѣсколько дальше и, вмѣсто дыхательной и пластической пищи онъ раздѣляетъ пищу на согрѣвательную и питательную, хотя и не допускаетъ рѣзкаго разграниченія между этими двумя родами пищи, потому что рѣзного разграниченія и невозможно допустить, потому что физіологія и гигіена не разрѣшили намъ до сихъ поръ нѣкоторыхъ самыхъ обыденныхъ вопросовъ, потому что во многомъ еще царитъ неприличная путаница. Ученые физіологи и гигіенисты еще до сихъ поръ не согласились, что лучше -- черный или бѣлый хлѣбъ. Рекламъ утверждаетъ, что необходимо ѣсть преимущественно черный хлѣбъ, чтобъ побольше дать работы желудку, Вирховъ сильно противъ этого возстаетъ. Одни отстаиваютъ преимущество растительной пищи (вегетеріанцы); другіе -- требуютъ непремѣнно животную пищу. Какъ тутъ быть? Ясно одно, что и физіологія не могла намъ до сихъ поръ разрѣшить этотъ вопросъ во всѣхъ его подробностяхъ, и что ей еще долго придется потрудиться на этомъ достойномъ полѣ, имѣющемъ несомнѣнно первостепенное значеніе. Экономическое и соціальное значеніе пищи не подлежитъ сомнѣнію. Форма и составъ пищи, способъ ея добыванія, количество и качество ея непремѣнно обусловливаютъ характеръ цѣлаго общества, цѣлаго народа, заправляютъ его благосостояніемъ, выражаютъ степень культуры и двигаютъ его цивилизаціей, прогрессомъ. Наконецъ пищей опредѣляется характеръ и результаты борьбы за существованіе. Мы поэтому подольше остановимся на этомъ вопросѣ.
   Предъ нами новѣйшій трактатъ о пищѣ доктора Жюля Сира, въ которомъ онъ разсматриваетъ пищу въ физіологическомъ, патологическомъ и терапевтическомъ отношеніи. Въ этомъ трактатѣ собраны всѣ данныя, касающіяся этого вопроса, въ строго критической формѣ, всѣ послѣдніе результаты науки по этому предмету. Ни. ученіе о пищѣ Молешота, ни упомянутыя нами статьи Льюиса? Вирхова, не могутъ сравниться съ этимъ полнымъ законченнымъ сочиненіемъ. Конечно, что очень желательно было бы видѣть эту книгу въ русскомъ переводѣ, но не иначе какъ въ примѣненіи къ Россіи, къ русскому народу, а то мы сколько ни имѣемъ до сихъ поръ книгъ и статей популярныхъ и ученыхъ по части физіологіи, гигіены и діэтетики, никто еще не взялъ себѣ труда досконально сказать намъ, какую именно пищу долженъ употреблять русскій народъ, находящійся въ исключительныхъ климатическихъ условіяхъ; растительную или животную пищу долженъ онъ предпочесть, чтобы выносить тяжкую борьбу съ его суровой окружающей природой, чтобы выдержать борьбу за свое существованіе съ окружающими народами. Дѣло это далеко нелегкое и требуетъ самихъ обширныхъ коллективныхъ трудовъ. Думаемъ, что Traité de l'alimentation доктора Жюля Сира можетъ дать намъ на это нѣкоторыя небезполезныя указанія Мы поэтому и будемъ его придерживаться въ дальнѣйшемъ нашемъ слѣдованіи. А priori замѣтимъ, что онъ большой поклонникъ Либиха, но, какъ французъ, онъ вѣренъ ему съ практической точки зрѣнія и менѣе съ теоретической. Докторъ Жюль Сиръ называетъ пищей всякое вещество, которое, попавъ въ пищеварительный аппаратъ и претерпѣвъ спеціальную переработку или просто усвоившись, служитъ къ возстановленію потерь организма и содѣйствуетъ его развитію. Слѣдовательно, по мнѣнію Сира, вода и соль, жиръ, крахмалъ, хлѣбъ и мясо совершенно справедливо должно признать за пищу и притомъ, такъ или иначе, питательную. Если вода составляетъ 70% нашего организма, то она такая же важная составная часть пищи, какъ и хлѣбъ. Пищевыя вещества, переходящія въ плоть и кровь нашего тѣла, онъ раздѣляетъ на три группы: 1) бѣлковинныя или азотистыя; 2) жиры, 3) сахаръ и крахмалъ. Разсуждая такимъ образомъ, докторъ Сиръ утверждаетъ, что въ нашемъ организмѣ совершаются два процесса: возстановленіе потраченныхъ тканей и отапливаніе, а потому онъ дѣлитъ пищу на азотистую или пластическую и безазотистую или дыхательную. Онъ очень хорошо знаетъ, что бѣлковинныя вещества или азотистая пища способны превращаться въ нашемъ организмѣ въ жирныя вещества и выполнять ихъ роль топлива, но, тѣмъ не менѣе, онъ признаетъ, что каждый отдѣлъ пищи имѣетъ спеціальное значеніе и исполняетъ свою роль по преимуществу, а потому принципъ дѣленія пищи на дыхательную и пластическую въ основаніи онъ признаетъ вѣрнымъ, но не абсолютно.
   Такимъ образомъ мы видимъ, что ученіе Либиха не всѣми отвергнуто, что, напротивъ того, изъ химической лабораторіи оно перешло въ свою вторую фазу развитія, въ физіологическую лабораторію. Смѣло можемъ надѣяться, что оно перейдетъ въ свою послѣднюю фазу развитія и займетъ должное мѣсто въ соціологіи. Такъ оно и слѣдуетъ, если быть послѣдовательнымъ съ точки зрѣнія О. Конта: за химіей слѣдуетъ физіологія, а онѣ обѣ служатъ къ разъясненію законовъ соціологіи, которая, конечно, должна основываться на первыхъ двухъ.
   Мы больше не будемъ вдаваться въ дальнѣйшее разсмотрѣніе этого вопроса; наше дѣло разсмотрѣть значеніе пищи съ точки зрѣнія біологической, строго основанной на химіи и физіологіи. Вотъ съ этой точки зрѣнія намъ кажется весьма возможнымъ и логическимъ раздѣлить пищу также на два большихъ отдѣла, изъ коихъ каждый имѣетъ свое особенное, преимущественное спеціальное значеніе: 1) на пищу жирообразовательную, дающую жиръ и 2) на пищу силуобразовательную, дающую мышцы, нервы и прочія благородныя ткани нашему организму. Къ первой мы относимъ крахмалъ, картофель, сахаръ, всякія овощи, сало, жиры, масло, конфек'ты, печенья, всевозможныя лакомства; ко второй мы относимъ мясо, во всѣхъ его видахъ, и хлѣбъ, въ лучшей его формѣ. Первая -- болѣе предметъ роскоши, изобилія, чрезмѣрнаго достатка и ведетъ къ ожирѣнію, вторая даетъ возможность трудиться и возстановляетъ потраченную рабочую силу. Мы подтвердимъ нашъ взглядъ однимъ частнымъ индивидуальнымъ фактомъ и потомъ представимъ нѣсколько общихъ наблюденій. Какъ Ліюисъ, такъ и другіе противники либиховскаго ученія, вѣроятно, пришли въ большое изумленіе, когда сдѣлалось извѣстнымъ излеченіе Бинтинга отъ тучности особымъ методомъ, который съ тѣхъ поръ извѣстенъ подъ его именемъ и который теперь пріобрѣлъ небывалую популярность. Извѣстно, что когда Бантингу было 66 лѣтъ, онъ былъ въ объемѣ больше 5 футовъ и вѣсилъ 200 фунтовъ. Втеченіе 20 лѣтъ онъ столько же разъ лечился столькими же способами и все не было толку. Случайно наткнулся онъ на врача Гарвея, можетъ быть потомка знаменитаго Гарвея, который его вылечилъ въ короткое время безъ всякихъ лекарствъ, единственно регулировавъ его діэту и предписавъ ему особенный родъ питанія. Когда онъ выздоровѣлъ, онъ представился англійской королевѣ и при этомъ сбросилъ съ себя одинъ костюмъ за другимъ, которые ему пришлось сшить себѣ по мѣрѣ ожирѣнія. Когда онъ вылечился, вѣсъ его-уменьшился на 46 фунтовъ. Объемъ его уменьшился на 12 дюймовъ. Это было достигнуто тѣмъ, что ему совершенно была запрещена всякая пища, состоящая изъ масла, жира, молока, сахару и картофеля. Ему также запрещено было пить пиво и предписано ѣсть какъ можно меньше хлѣба; словомъ, воспрещена была всякая крахмалистая, жирная и сахаръ содержащая нища. За то ему было разрѣшено употреблять сколько угодно мяса, чая и кофе, но безъ сахару и сливокъ. Мы сами имѣли случай провѣрить на опытѣ этотъ фактъ. Мы лечили одного исправника, который вѣсилъ 5 пудовъ 13 фунтовъ; по истеченіи мѣсяца онъ уже вѣсилъ 4 пуда 33 фунта; слѣдовательно, втеченіе одного мѣсяца, безъ всякаго посторонняго лекарства и оставаясь совершенно здоровымъ, онъ потерялъ 20 фунтовъ единственно благодаря тому обстоятельству, что мы запретили ему всякую жирообразовательную пищу. Фактъ этотъ до того теперь несомнѣненъ, что мы беремъ на себя смѣлость настаивать на правильномъ раздѣленіи нами пищи. Понятно само собою, что дѣленіе это не абсолютное и не выдерживаетъ строго физіологической критики, а про отомаковъ съ глиной-то забыли? А развѣ химическое и физіологическое раздѣленіе пищи выдерживаетъ строгую критику и абсолютно? Конечно, и тамъ есть прочныя основанія, и мы нашему взгляду представили и представимъ научныя основанія.
   Впрочемъ, наше дѣленіе пищи совершенно соотвѣтствуетъ раціональному дѣленію пищи профессора Гексли, который, какъ извѣстно, дѣлитъ ее на существенную или бѣлковинную, или азотистую, и несущественную или жиры и крахмалъ. Какъ ни раціонально это дѣленіе, тѣмъ не менѣе и оно вполнѣ условное, относительное, потому что и та, и другая бываетъ существенною или несущественною, въ извѣстной мѣрѣ, для того или другого народа, смотря по климату, въ которомъ онъ живетъ. И въ этомъ отношеніи извѣстная поговорка "что русскому здорово, то нѣмцу смерть" имѣетъ свою долю правды. Жирообразовательная пища, исключительно или преимущественно употребляемая, ведетъ къ самымъ плачевнымъ, къ самымъ гибельнымъ результатамъ. Такъ извѣстно, что англійскій докторъ Штаркъ хотѣлъ на себѣ испытать питательность сахару и втеченіе трехъ недѣль исключительно питался однимъ сахаромъ и, разумѣется, палъ жертвой своего страннаго любопытства. Но даже въ растеніяхъ жиры играютъ важную физіологическую роль. Но мнѣнію доктора Сира, жиры и въ растеніяхъ играютъ ту же роль, какъ и въ животномъ и человѣческомъ организмѣ. Жирныя вещества преимущественно скопляются въ сѣменахъ растеній. Если мы при этомъ вспомнимъ, что прозябаніе, всходъ сѣмянъ, сопровождается значительнымъ отдѣленіемъ теплоты, то это дастъ намъ право предполагать, что присутствіе въ сѣмени жировъ назначено для отдѣленія теплоты. Мы очень хорошо знаемъ, что въ растительной пищѣ и(еобладаютъ жирообразователи, а потому исключительное или преимущественное питаніе растительной пищей имѣетъ свои серьезныя неудобства. Мы придерживаемся того безусловно-вѣрнаго физіологическаго принципа, что для каждаго человѣка отдѣльно и для цѣлаго народа та пища должна считаться наилучшею, которая, при возможно меньшемъ объемѣ, наивозможно скорѣе и удобнѣе претворяется и возстановляетъ потери организма. Положимъ, что и въ этомъ отношеніи формула эта претерпитъ нѣкоторыя измѣненія, сообразно съ климатомъ, но въ основаніи она будетъ вѣрна. Мы видѣли въ первой половинѣ нашей статьи, что большинство человѣчества на всѣхъ ступеняхъ историческаго и соціальнаго развитія имѣетъ пристрастіе все-таки къ животной пищѣ. Согласитесь сами, что если нѣкоторые народцы не оставляютъ въ покоѣ ни одно животное, даже вошь на головѣ, если они подчасъ поѣдаютъ послѣднюю подошву стараго башмака, то нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, что такіе субъекты предпочли бы всѣмъ такимъ гадостямъ хорошій кусокъ говядины въ видѣ англійскаго ростбифа или бифштекса. Ясно, что имъ не позволяетъ это соціальный ихъ строй. Мы не можемъ указать ни одного народа на земномъ шарѣ, который въ полномъ своемъ составѣ придерживался бы этого физіологическаго принципа, т. е. употреблялъ бы наиболѣе питательную пищу, при возможно меньшемъ объемѣ. Но почти у каждаго цивилизованнаго народа есть особый классъ людей. который болѣе или менѣе придерживается этого принципа. Это самый счастливый классъ людей. Не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію, что въ борьбѣ за существованіе этотъ классъ одержалъ верхъ надъ всѣми остальными классами, а потому и господствуетъ надъ ними. Этотъ классъ пользуется наибольшимъ благоденствіемъ, самымъ лучшимъ физическимъ здоровьемъ, наибольшею продолжительностью жизни, наименьшею смертностью. Остальные же классы вынуждены для своего питанія употреблять такую комбинацію растительныхъ и животныхъ веществъ, что значительная доля ихъ никуда не годится, лишь обременяетъ желудокъ и весь пищеварительный аппаратъ излишнимъ бременемъ, утруждаетъ организмъ переработкой этого груза, изъ котораго лишь часть идетъ на питаніе организма, по питаніе это недостаточно: организмъ претерпѣваетъ если не желудочный, то системный, тканевой голодъ, и, раньше или позже, падаетъ жертвой недостаточнаго питанія. Желая вполнѣ и неизмѣнно оставаться вѣрнымъ этому физіологическому принципу, мы должны согласиться разъ навсегда и признать, что нормой человѣческаго питанія должно быть опредѣленное количество лучшей говядины, minimum 3/4 фунта и вдвое большее количество самаго лучшаго бѣлаго хлѣба, minimum, два фунта. Но это conditio sine qua non. Мы говоримъ два фунта самаго лучшаго бѣлаго хлѣба, но Рекламъ утверждаетъ, что черный хлѣбъ лучше, и положительно ошибается. Онъ думаетъ, что черный хлѣбъ будетъ дѣйствовать, какъ стимуль, возбуждающій къ большему отдѣленію желудочнаго сока слизистой оболочкой желудка, но это совершенно лишняя работа, лишняя трата силъ. Вѣдь это, право, нѣсколько смѣшно; къ чему заставлять организмъ тратить свои силы понапрасну, когда можно достигнуть тои же цѣли съ гораздо меньшей затратой силъ, скорѣе и съ несравненно большимъ удобствомъ. Хорошій бѣлый хлѣбъ представляетъ собою чистѣйшую бѣлковину, клейковину и крахмалъ. Все это легко измѣняется, дѣйствіемъ слюны и желудочнаго сока, безъ особенныхъ усилій и переходитъ, такъ сказать, чуть не цѣликомъ въ вашу плоть и кровь. Въ черномъ хлѣбѣ значительная примѣсь отрубей, клѣтчатки и такое количество крахмала, что вашему желудку справиться со всѣмъ этимъ гораздо труднѣе. Скрашивается, къ чему же это? Слѣдовательно, если средства вамъ позволяютъ, вы навѣрное предпочтете бѣлый хлѣбъ черному. Знаменитый профессоръ Вирховъ много содѣйствовалъ къ опроверженію этого предразсудка, этого слишкомъ распространившагося заблужденія. "Часто говорятъ, справедливо разсуждаетъ профессоръ Вирховъ, что желудокъ требуетъ работы; поэтому не слѣдуетъ наполнять его слишкомъ деликатной пищей. Говорятъ, что черный хлѣбъ будто бы лучше бѣлаго; свѣжіе плоды будто бы лучше вареныхъ; сырое мясо будто бы здоровѣе варенаго или жаренаго. Только одного мы не слыхали, чтобъ сырой картофель предпочитался вареному или жареному. Это предположеніе зависитъ отъ незнанія. Всѣ эти пищевыя вещества содержатъ въ себѣ безусловно непереваримыя составныя части. Черный хлѣбъ содержитъ ихъ болѣе, чѣмъ бѣлый и поэтому въ чувствительномъ желудкѣ онъ легко возбуждаетъ отягощеніе, въ то время, какъ на крѣпкій желудокъ онъ дѣйствуетъ, какъ вещество производящее мѣстное раздраженіе. Это раздраженіе можетъ, конечно, вызвать сильнѣйшее отдѣленіе желудочнаго сока, которое, при одновременномъ потребленіи мяса, бѣлка, сыру, можетъ имѣть нѣкоторое благотворное вліяніе, вслѣдствіе болѣе сильнаго растворенія и разложенія этихъ послѣднихъ веществъ; затѣмъ также и въ кишечномъ каналѣ деревянистыя части могутъ обусловливать усиленіе червеобразнаго движенія и этимъ ускорить удаленіе изъ тѣла непереваримыхъ веществъ. Въ этомъ отношеніи нельзя отрицать, что усиленная "работа желудка" полезна. Но ясно, что большая часть этой работы излишня, если потребуется меньше деревянистыхъ частей, и что понадобится меньше желудочнаго сока, если только вещества приготовлены и разжеваны надлежащимъ образомъ. Цѣль, которая здѣсь имѣется въ виду, вовсе не работа, желудка, а питаніе, и поэтому для этой цѣли гораздо соотвѣтственнѣе не задавать желудку излишней ненадлежащей работы безъ всякой внѣшней нужды. Внутренней потребности къ тому нѣтъ никакой, коль скоро мы живемъ разумно" {Вирховъ. Питательныя и непитательныя вещества. Общепринят. гигіенич. сочиненія. Доктора Ловцова. Стр. 16.}. Мы привели эти слова профессора Вирхова для того, чтобы доказать, что здѣсь вовсе дѣло не идетъ о вкусахъ того или другого народа, или того или другого лица. Вопросъ безашіеляціонпо въ пользу бѣлаго хлѣба и споровъ здѣсь быть больше не можетъ. Пушкинъ разсказываетъ, что онъ встрѣтилъ на Кавказѣ какихъ-то плѣнныхъ черкесовъ, которые жаловались ему, что ихъ морятъ голодомъ, потому что не даютъ бѣлаго хлѣба, а только черный. Потомъ онъ встрѣтился съ своимъ пріятелемъ въ Петербургѣ, какимъ-то графомъ Нулинымъ, только-что возвратившимся изъ-за границы и проклинавшимъ Парижъ за то, что онъ тамъ чуть не умеръ съ голоду, потому что не могъ достать ни кусочка чернаго хлѣба. Это вовсе не доказываетъ различія вкусовъ, это лишь доказываетъ, насколько цивилизованнѣе былъ дикій черкесъ цивилизованнаго дикаря, графа Нулина.
   Много странныхъ и непонятныхъ явленіи въ природѣ.
   Всѣмъ, конечно, извѣстно, что хлѣбъ добывается исключительно крестьянскими руками, что они влагаютъ въ землю нѣсколько мѣсяцевъ самаго тяжелаго неусыпнаго труда; поэтому казалось, что имъ бы первымъ и лучшій кусокъ бѣлаго хлѣба, а между тѣмъ выходитъ совершенно на оборотъ. Крестьянамъ достается худшій и самый скудный пай, а лучшій бѣлый хлѣбъ какъ разъ достается тѣмъ, кто меньше всего объ немъ позаботился. Отчего бы это такъ? Всѣмъ, конечно, извѣстно, что лучшіе и единственные у насъ звѣроловы -- крестьяне, что лисица, соболь, куница, бобръ и всякій другой пушной звѣрь преслѣдуемъ неутомимымъ врагомъ и борцомъ за свое жалкое существованіе -- крестьяниномъ. Казалось, ему бы и лучшая шуба. Но нѣтъ! онъ долженъ себя считать счастливѣйшимъ, если у него есть нагольный бараній тулупъ, не то онъ прикрывается какими нибудь лохмотьями. Лучшіе же мѣха, имъ добытые, прикрываютъ какъ разъ тѣ тѣла, на которыхъ слой жира такой толщины, что ихъ не проберетъ никакой морозъ. Отчего же все это? Мы здѣсь видимъ борьбу за существованіе, борьбу труда съ своимъ могучимъ врагомъ -- капиталомъ и пока первый не вытѣснитъ, не одолѣетъ послѣдняго врага своего (еще одно условіе!) не быть добру на свѣтѣ.
   Нечего, слѣдовательно, утверждать, что мужики привыкли къ черному хлѣбу и сами его предпочитаютъ. Неправда! мы сами имѣли случай неоднократно убѣдиться, какъ въ Малороссіи, такъ и въ пермской губерніи, что крестьянинъ смотритъ на кусокъ бѣлаго хлѣба, какъ на лакомство, какъ на пряникъ, и всегда предпочелъ бы бѣлый хлѣбъ черному, еслибъ ему это позволило его состояніе, еслибъ.... "Главнѣйшіе злаки, употребляемые человѣкомъ для своего питанія, говоритъ докторъ Жюль Сиръ, по важности и значенію могутъ быть представлены въ слѣдующемъ порядкѣ: пшеница, маисъ, рисъ, ячмень, рожь и овесъ. Отсюда мы видимъ, что лучшіе современные физіологи ставятъ рожь немногимъ выше овса, коимъ у насъ преимущественно кормятъ лошадей, а по отношенію къ пшеницѣ рожь занимаетъ чуть не послѣднее мѣсто. Потому-то у крестьянина такое грубое тѣло, а у привилегированнаго сословія такое бѣлое, атласное благородное тѣло, что первый питается рожью, а второе пшеницей. "Человѣкъ есть то, что онъ ѣстъ", говоритъ Фейербахъ. "Хотя, говоритъ докторъ Жюль Сиръ, всѣ эти злаки употребляются въ одной и той же странѣ, напримѣръ, во Франціи, но преобладаніе того или другого въ пищѣ указываетъ на особенность почвы и климата. Такъ, развѣ ячмень преимущественно употребляется на сѣверѣ; пшеница и овесъ въ умѣренномъ поясѣ, а маисъ и рисъ въ болѣе южномъ." Изъ того однакожъ не слѣдуетъ, чтобъ пшеницу нельзя было разводить и употреблять по всей Франціи, да, пожалуй, и по всей Европѣ.
   "Важность злаковъ, какъ пищи основывается на ихъ богатствѣ питательными составными частями въ связи съ относительной дешевизной, особенно если сравнить ихъ цѣнность съ дороговизной мяса. Великая польза ея зависитъ также отъ значительнаго количества углерода, который въ ней содержится (отъ 40 до 50 на 100), и который служитъ лучшимъ дополненіемъ къ мясу -- пищѣ азотистой по преимуществу: отсюда вытекаетъ эта разумная привычка, которая научила людей соединять съ говядиной хлѣбъ, или какой нибудь другой матеріалъ, богатый углеродомъ, какъ, напримѣръ, рисъ или картофель. Мучнистые бобы также могли бы служить суррогатомъ хлѣба, замѣнять его, потому что они дѣйствительно также богаты углеродомъ, какъ и хлѣбъ, но за то они имѣютъ то большое неудобство, что они отличаются крайнею неудобоваримостью." {Д-ръ Жюль Сиръ. Стр. 65.}
   Такимъ образомъ пшеничный хлѣбъ -- фундаментальная пища въ связи съ лучшей говядиной, рисъ же, картофель, бобы и т. д. самые плохіе замѣстители, самые дурные суррогаты, допускаемые и терпимые лишь въ силу крайности и соціальнаго убожества. "Словомъ,-- хлѣбъ самая драгоцѣнная пища, говоритъ далѣе докторъ Жюль Сиръ {Жюль Сиръ. Стр. 72.}, потому что, при незначительномъ объемѣ, онъ заключаетъ въ себѣ значительное количество питательныхъ и легко усвоиваемыхъ элементовъ, потому что въ немъ есть и азотистые элементы, и жиры и вещества, превращающіяся въ сахаръ и соли, словомъ, это совершеннѣйшая пища, драгоцѣнная еще потому, что она по своей невысокой цѣнѣ доступна всѣмъ. По сравненію съ говядиной хлѣбъ при одинаковомъ вѣсѣ содержитъ въ три раза меньше азотистыхъ элементовъ, но за то въ четыре раза больше углерода, что представляетъ не маловажное вознагражденіе.
   Наконецъ потребленіе хлѣба обширнѣе и распространеннѣе потребленія мяса; потребленіе это даже соотвѣтствуетъ нѣсколько суммѣ труда, потрачиваемаго населеніемъ: такъ въ Парижѣ среднее потребленіе ежедневно каждымъ обитателемъ простирается до 425 граммовъ (или немногимъ больше фунта); въ округѣ Сюо среднее потребленіе равняется 456 гр., а въ округѣ С. Дени, въ которомъ обитаетъ несравненно больше земледѣльцовъ, чѣмъ въ названныхъ мѣстахъ, среднее потребленіе составляетъ 479 гр". Столь же существенный, если еще не больше, столь же важный ингредіентъ пищи представляетъ мясо. Выраженіе: мясо даетъ мясо -- составляетъ глубокую физіологическую правду. Мы видѣли, какъ большинство человѣчества прибѣгаетъ преимущественно къ животной пищѣ. Дикари въ этомъ отношеніи гораздо практичнѣе древняго греческаго философа Діогена. Животное, принесенное имъ въ жертву въ храмѣ Діаны, какъ извѣстно, онъ досталъ изъ собственнаго звѣринца, пребывавшаго на его головѣ. Дикари же приносятъ въ жертву этихъ животныхъ своему собственному желудку, потому что оно все-таки мясо. "Совершенно справедливо, говоритъ докторъ Жюль Сиръ, занимаетъ мясо первостепенное мѣсто въ пищѣ человѣка: его самое плодотворное питательное свойство -- его удобоваримость, аналогичность въ составѣ съ человѣческимъ тѣломъ, животная обработка, какую получили уже его, главныя составныя части, легкость добыванія его во всѣхъ странахъ, все это безспорно говоритъ въ пользу мяса; вотъ почему мясо -- основа, самая существенная часть истинно возстанавливающей пищи. "Мѣра потребленія мяса,-- что вполнѣ можетъ служить указаніемъ благосостоянія страны,-- очень различна въ различныхъ областяхъ Франціи: она почти въ прямой зависимости отъ густоты населенія и отъ развитія торговли и промышленности; но эта мѣра далеко не въ связи съ суммою труда, потрачиваемаго рабочимъ людомъ, что однакожъ должно было бы имѣть мѣсто. Такимъ образомъ, въ большихъ центрахъ населенія, какъ Парижъ, Ліонъ. Руанъ и Лиль среднее потребленіе мяса каждымъ обитателемъ очень значительно, между тѣмъ какъ въ большинствѣ окрестныхъ селеній, подчасъ на значительномъ пространствѣ, это среднее потребленіе падаетъ весьма низко. Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ крестьяне ѣдятъ мясо только по воскресеньямъ; въ другихъ мѣстахъ -- лишь по большимъ праздникамъ; еще въ другихъ -- разъ или два за цѣлый годъ: къ тому же имъ достается развѣ кусокъ свиного мяса." "Въ Парижѣ, такимъ образомъ, годовое потребленіе простирается отъ 74 до 75 килограммовъ на каждаго жителя или 182 русскихъ фунта, въ городахъ отъ 53 до 54 килограм., а въ селахъ отъ 5 до 6 килограммовъ или нѣсколько больше 13 фунтовъ. Отсюда видно, сколько еще нужно прогресса (и борьбы за существованіе, скажемъ мы вмѣстѣ съ Дарвиномъ) для того, чтобы наши работники и полевые труженики пользовались тѣмъ существеннымъ и неизбѣжнымъ для здоровья питаніемъ, котораго требуетъ постоянный и суровый трудъ ихъ всегдашней жизни" {Жюль Сиръ Стр. 35--37.}.
   Отсюда, на основаніи вышеприведеннаго, мы беремъ себѣ право придти къ тому заключенію, что бѣлый хлѣбъ и мясо составляютъ неизбѣжныя условія хорошаго питанія, что они должны, въ извѣстной опредѣленной пропорціи, быть въ соединеніи, для правильнаго питанія и не могутъ и не должны пополнять одно другое. Хлѣбъ и говядина; говядина и хлѣбъ, условіе sine qua non питанія. Одно другое замѣнить не можетъ. Нельзя, никакъ нельзя утверждать, что все равно употреблять ли говядину, безъ хлѣба, лишь бы побольше, или одинъ хлѣбъ безъ говядины лишь бы побольше. Нѣтъ, это будетъ нарушеніе физіологической потребности организма. Такимъ образомъ, хлѣбъ и мясо составляютъ суть питанія. Это основной фондъ пищи. Это -- послѣднее слово науки, кто бы что ни говорилъ противъ этого. Думаемъ, что противники этой истины только потому такъ тупо разсуждаютъ, что вѣроятно дурно питаются; въ противномъ случаѣ, они были бы здравомыслящіе.
   Но мясо мясу рознь. Но степени питательности и удобоваримости докторъ Сиръ распредѣляетъ различные роды мяса въ слѣдующемъ порядкѣ: 1) бычачья говядина; 2) баранина; 3) цыпленокъ; 4) свинина и 5) наконецъ телятина. Такимъ образомъ, столь дорогая телятина, за которою такъ гонятся аристократическіе желудки, по степени питательности и удобоваримости занимаетъ послѣднее мѣсто. Мы поэтому желаемъ обратить здѣсь вниманіе читателя на это обстоятельство и посовѣтовать ему никогда въ руки не брать телятины и особенно не пичкать ею своихъ дѣтей, а всегда предпочитать говядину и притомъ непремѣнно жареную, а никакъ не вареную. Всевозможные супы, бульоны, либиховы мясные экстракты и тому подобная дребедень пусть будетъ достояніемъ желудковъ, обретающихся у людей праздныхъ, проводящихъ жизнь въ бездѣйствіи, безъ движенія, безъ всякаго физическаго и умственнаго труда; все это можетъ быть кормежкой, фуражемъ людей тунеядствующихъ; для человѣка же трудового, проводящаго жизнь за физической или умственной работой необходима говядина и говядина по преимуществу. Профессоръ Вирховъ говоритъ, что "при вареніи мяса, т. е. при приготовленіи мясного отварнаго бульона, мясныя волокна, вслѣдствіе свертыванія въ нихъ бѣлка отвердѣваютъ и уплотняются, почему они труднѣе перевариваются или весьма часто становятся даже совсѣмъ непереваримыми. "Поэтому, продолжаетъ профессоръ Вирховъ, совѣтую людямъ" средняго и низшаго класса народа, у которыхъ мясо, варимое для приготовленія бульона, часто составляетъ единственное мясное блюдо за ихъ столомъ, оставить столь нехозяйственное приготовленіе ихъ кушанья, такъ какъ получаемый бульонъ есть болѣе предметъ наслажденія, чѣмъ пища, и оставшееся мясо теряетъ большую часть своей питательности. Это мясо но своимъ свойствамъ походитъ на крутыя яйца, бѣлокъ которыхъ есть самое тяжелое испытаніе для чувствительнаго желудка. Именно животныя пищевыя вещества почти всегда дѣлаются хуже отъ несоотвѣтственнаго приготовленія" {Вирховъ. l. c. Стр. 19.}.
   Итакъ, нормой питанія для каждаго индивидуума отдѣльно и вообще для цѣлаго народа мы ставимъ опредѣленную комбинацію не тѣхъ или другихъ растительныхъ или животныхъ веществъ, а только хорошаго бѣлаго хлѣба и лучшихъ сортовъ говядины. Комбинація эта можетъ колебаться, смотря по климату и времени года, она можетъ колебаться соотвѣтственно тому или другому классу общества; но въ основаніи своемъ она непоколебима, незыблема. Этой нормой и отступленіями отъ нея опредѣляется степень цивилизаціи, благосостоянія и долговѣчности народа, общества, класса, индивидуума. Всѣ опыты, какіе доселѣ производились въ этомъ направленіи надъ цѣлыми классами общества или надъ цѣлыми народами и нарушали эту норму или производили большія отступленія отъ этой комбинаціи,-- имѣли самое пагубное вліяніе на физическую, умственную и нравственную стороны людей, подвергшихся этимъ опытамъ. И не только человѣкъ, но даже весьма немногія животныя безнаказанно переносятъ питаніе одною какою нибудь исключительной нищей. Такъ, пробовали кормить собакъ сахаромъ, или камедью, или оливковымъ масломъ, или коровьимъ масломъ, или крахмаломъ, при чемъ въ питье шла одна вода, и собаки выносили такое жалкое питаніе лишь самый ограниченный срокъ времени -- отъ 30 до 40 дней. Собаки околѣвали отъ слишкомъ постной пищи. При вскрытіи легко было убѣдиться въ чрезмѣрномъ уменьшеніи объема мускуловъ и въ совершенномъ отсутствіи жира. Такіе же опыты дѣлали Тидеманъ и Гмелинъ съ гусями и пришли къ тѣмъ же результатамъ. Такія же послѣдствія дали опыты, совершенно противоположные. Исключительное питаніе азотистой пищей, напримѣръ, чистымъ бѣлкомъ, также вели къ вымиранію. Даже постоянное кормленіе одною какою нибудь пищей, хотя бы она содержала азотистые и безазотистые элементы, неизбѣжно потрясаетъ организацію животнаго. Такъ, собаки, кормимыя однѣ исключительно крутыми яйцами, другія бѣлымъ хлѣбомъ и водой, жили не болѣе двухъ мѣсяцевъ. Даже такая ничтожная тварь, какъ кроликъ, и тотъ не выноситъ кормленія исключительно однимъ какимъ нибудь веществомъ. Кормимые одной лишь морковью, или сырымъ картофелемъ, или ячменемъ, они вскорѣ не замедлили распрощаться съ жизнью, между тѣмъ какъ другіе, болѣе счастливые, кормимые день однимъ веществомъ, а другой день другимъ или каждый день тѣмъ и другимъ вмѣстѣ, жили себѣ долго и увеличивались въ вѣсѣ. Уже въ древности было множество сектъ, придерживавшихся исключительно растительной пищи. Порфирій сильно настаивалъ на воздержаніи отъ животной пищи, но подобныя тенденціи имѣли самыя гибельныя послѣдствія. Правда, исключительное питаніе мясомъ хотя и имѣетъ свои хорошія стороны, но въ то же время имѣетъ такія колоссальныя въ соціальномъ отношеніи неудобства, что желать его въ исключительной формѣ было бы безуміемъ. Спору нѣтъ, что индѣйскія племена сѣверной и южной Америки отличаются сильною мускулатурой и необыкновенной силой движенія; не подлежитъ сомнѣнію, что татары и калмыки, альпійскіе пастухи и жители горной Шотландіи пользуются необыкновенной физической силой и завиднымъ развитіемъ мышцъ. Всѣмъ этимъ ouu, конечно, обязаны скотоводству и преимущественному питанію мясомъ. Но охотничьимъ и рыболовнымъ племенамъ нужны обширныя охотничьи и рыболовныя пространства для того, чтобы обезпечить существованіе даже небольшому числу людей. Едва тысячи влачатъ скудное, недоступное никакому прогрессу существованіе на пространствѣ, которое при земледѣліи дало бы милліонамъ людей не только всѣ потребности и удобства тѣлеснаго существованія, но и возможность духовнаго развитія. Вотъ въ чемъ заключается неудобство и недостатокъ исключительно мясной пищи. При такой пищѣ человѣкъ, такъ сказать, въ зависимости отъ случая, попадется ли ему на охотѣ что нибудь для дневного пропитанія, а завтрашній день обезпечить онъ почти вовсе не можетъ. Еще меньше онъ можетъ запастись пищей на болѣе продолжительное время, какъ, напримѣръ, зима. Такое ограниченіе пищи держитъ человѣка въ разрозненномъ и кочующемъ состояніи; борьба его за существованіе съ животнымъ міромъ, такъ сказать, непосредственна. Оттого населеніе такого сорта не можетъ увеличиться въ численности и стоитъ на самой низкой степени культуры, какъ это видимъ у всѣхъ дикарей арктическаго пояса. И хотя скотоводство поднимаетъ нѣсколько благосостояніе человѣка и отодвигаетъ его отъ первобытнаго дикаго состоянія на значительное разстояніе, но и здѣсь слишкомъ высока зависимость человѣка отъ ограниченнаго количества и однообразія пищи. Еще ниже въ этомъ отношеніи народцы, питающіеся исключительно рыбою, какъ лапландцы, самоѣды, гренландцы и камчадалы. Они даже не имѣютъ тѣхъ привилегій, какими пользуются мясомъ питающіеся дикари, потому что они отличаются необыкновенною слабостью мускуловъ и находятся въ еще большей зависимости отъ еще болѣе обманчивой и ненадежной стихіи, какъ море и рѣки.
   Исключительное потребленіе растительной пищи, какъ мы сказали, также несвойственно человѣку, и мы хотимъ опровергнуть то постоянное и господствующее заблужденіе, что вотъ-де такой-то народъ живетъ же исключительно такой-то нищей и здоровъ. Такъ, намъ приводятъ въ примѣръ несчастнаго итальянскаго лаццарони который сытъ себѣ нѣсколькими макаронами и цѣлый день веселъ и поетъ, но при томъ проповѣдники этой исключительной пищи совершенно упускаютъ изъ вида, что именно такого рода пища и располагаетъ его къ лѣни и бездѣйствію. Обыкновенно еще любятъ ставить намъ въ примѣръ индусовъ, удовлетворяющихся горстью риса и якобы благодушествующихъ при такомъ способѣ питанія, но, во-первыхъ, тамъ, въ Индіи, охота и мясная пища вышли изъ употребленія сравнительно въ недавнее время въ силу разныхъ религіозныхъ воззрѣній, во-вторыхъ, этимъ объясняется безсиліе ихъ физическаго строенія, слабость мускуловъ. Такъ какъ они употребляютъ преимущественно растительную пищу, состоящую изъ риса и овощей, и такъ какъ эти ингредіенты представляютъ очень мало вознагражденій для веществъ выдѣленныхъ кровью, то этимъ объясняется недостаточное питаніе ихъ организма и вслѣдствіе этого не только мускулы дѣлаются у нихъ безсильными, но и мозгъ получаетъ скуд~ мое питаніе. Отсюда намъ понятно, почему индусы отличаются, какъ многіе другіе тропическіе народы, такою нерѣшительностью и недостаткомъ самостоятельности. Отсюда намъ далѣе ясно, какъ божіи день, почему 140 милліоновъ индѣйцевъ, питающихся рисомъ и живущихъ въ проголодъ, повинуются нѣсколькимъ тысячамъ хороню упитанныхъ мясомъ и хлѣбомъ англичанъ. Правда, растительная пища укрощаетъ нравы и брамы объ этомъ очень заботились, когда вводили правила питанія, но сами-то они продолжали хороню питаться, и потому остались господствующимъ, привиллегированнымъ классомъ, народъ же они обезсилили и истощили до того, что онъ сдѣлался рабомъ чужеземнаго властелина. Слава Богу, и спасибо право, что еще не ставятъ намъ въ примѣръ несчастную Ирландію, болѣе другихъ европейскихъ странъ испытывающую всю сладость картофеля. Конечно, картофель Съ говядиной еще куда ни шло. По исключительное потребленіе одного картофеля превратило эту страну въ самое печальное жилище нищеты. И, конечно, никогда бы Англія не властвовала надъ зеленымъ островомъ, еслибъ они обмѣнялись пищей, еслибъ Англія отослала свои стада и пшеничный хлѣбъ въ Ирландію и получила бы взамѣнъ всего этого картофель. "Бѣдная бѣлковыми веществами кровь, образованная изъ картофеля, не можетъ дать мускуламъ силу наживать мозгъ. Бѣдная Ирландія! Бѣдность ея въ свою очередь, порождаетъ нищету. Ирландія не можетъ остаться побѣдительницею въ борьбѣ съ своимъ гордымъ сосѣдомъ, котораго прекрасныя стада доказываютъ силу хозяевъ. Она не можетъ побѣдить, потому что пища ея народа порождаетъ не одушевленіе, а отчаяніе." {Молешотъ. Ученіе о пищѣ. Стр. 103.}
   Намъ скажутъ, что Ирландія находится въ бѣдственномъ положеніи, именно потому, что растительная ея пища не соотвѣтствуетъ ея климатическимъ условіямъ. И дѣйствительно, всѣ утверждаютъ, что чѣмъ ближе къ сѣверу, тѣмъ больше увеличивается потребленіе мясной пищи, а потребленіе растительной уменьшается. Правда и то, что единственное занятіе всѣхъ сибирскихъ инородцевъ -- добываніе животной пищи. Якуты пожираютъ во множествѣ быковъ и лошадей и пьютъ коровье и кобылье молоко. А лучшее лакомство для нихъ кусокь жиру или сала. Отсюда поспѣшили вывести заключеніе, что животная пища неизбѣжна въ странахъ, примыкающихъ къ сѣверу, а растительная напротивъ приличествуетъ южнымъ странамъ. Но мы представимъ и этому противорѣчивые факты. Въ Бразиліи основа пищи мясо, бычачья говядина, свѣжая, соленая или сушеная. Даже весьма мало тамъ употребляютъ хлѣба. Къ тому же тамъ пьютъ кофе и чай, вся эта пища преимущественно азотистая. Въ Сенегалѣ пища почти исключительно животная, и тамъ изобилуетъ дичь и рыба.
   Изъ этого сравнительнаго обзора неминуемо слѣдуетъ, что исключительное потребленіе той или другой пищи вовсе не свойственно человѣческому организму, что ни климатъ, ни условія соціальнаго быта не требуютъ такой исключительной пищи, что, напротивъ, такое исключительное питаніе влечетъ за собою физіологическій и соціальный вредъ; что, далѣе, человѣкъ долженъ для своего физіологическаго и соціальнаго блага питаться непремѣнно смѣшанной пищей, что онъ для своего общественнаго и гражданскаго преуспѣянія долженъ соединять земледѣліе со скотоводствомъ, которыя потребуютъ отъ него осѣдлости и дадутъ ему средства для прогресса, для самаго цвѣтущаго развитія культуры.
   Повторяемъ, хотя этотъ споръ затѣявъ въ самой глубокой древности, но только настоящее развитіе науки рѣшило этотъ вопросъ настолько позитивно, что здѣсь болѣе нѣтъ мѣста сомнѣнію. Вспомнимъ, что еще такъ недавно Ж. Ж. Руссо въ своей системѣ воспитанія требовалъ для человѣка непремѣнно растительной пищи, вспомнимъ, что вслѣдъ за нимъ Гельвеціи настаивалъ на исключительномъ потребленіи животной пищи. Все это было такъ недавно, и теперь эти крайнія мнѣнія уступили самому положительному принципу въ необходимости смѣшанной пищи. Ито, что прежде казалось дѣломъ вкуса, теперь отвергнуто. Полагали, что въ выборѣ пищи каждый человѣкъ и каждый народъ можетъ руководствоваться собственнымъ вкусомъ. Наука теперь возвела ученіе о пищѣ на степень положительнаго и несомнѣннаго закона, нарушеніе котораго влечетъ за собою физіологическую или соціальную кару.
   Но поставивъ нормой питанія смѣшанную пищу, въ которой должны преобладать хлѣбъ и говядина, мы прибавимъ, что комбинація эта ограничивается временемъ года, климатомъ и степенью физическаго или умственнаго труда... Такъ, зимою обыкновенно больше ѣдятъ и охотнѣе ѣдятъ мясо и вещества жирныя и сахарныя; лѣтомъ меньше говядины, но больше сладостей, плодовъ, зелени. Тоже, на сѣверѣ необходимо больше говядины и жиру, чѣмъ на югѣ. Все это понятно само собою.
   Мы теперь обратимся къ вопросу, въ какомъ размѣрѣ должна быть потребляема та или другая пища различными классами общества. Мы выше видѣли, что профессоръ Гексли нормой питанія для каждаго индивидуума поставилъ два фунта хлѣба (конечно, бѣлаго) и три четверти фунта говядины. Изъ таблицъ, приведенныхъ докторомъ Ж. Сиромъ, видно, что нѣкоторые рабочіе въ Англіи и Франціи потребляютъ отъ 300 до 400 килограммовъ хлѣба, и при этомъ отъ 20 до 60 килограммовъ говядины, что одно другому нисколько не мѣшаетъ. Напротивъ того, когда при постройкѣ желѣзной дороги во Франціи работали англійскіе мастеровые, то у нихъ несравненно успѣшнѣе шло дѣло, чѣмъ у французскихъ рабочихъ, потому что первые питались говядиной и хлѣбомъ, между тѣмъ какъ потому что то же самое бываетъ и въ машинахъ, создаваемыхъ человѣкомъ Такъ, климатическія измѣненія не оказываютъ никакого измѣненія на ходъ паровой машины, хотя всякому извѣстно, что внутри этой машины есть строгія условія температуры, давленія и влажности, которыя математически управляютъ ея движеніями. Итакъ, даже въ мертвыхъ машинахъ мы тоже могли бы различать среду макрокосмическую и среду микрокосмическую. И о всякомъ случаѣ, совершенствованіе машины будетъ заключаться въ томъ, чтобы привести ее въ болѣе и болѣе свободное и независимое состояніе, такъ, чтобы она все менѣе и менѣе подвергалась вліяніямъ внѣшней среды. Человѣческая машина будетъ тѣмъ болѣе совершенна, чѣмъ лучше она будетъ отражать отъ себя вліянія внѣшней среды" {Ув. Стр. 126.}.
   Даже при совершеніи многихъ химическихъ процессовъ въ неорганической природѣ, климатическія условія не имѣютъ ровно никакого значенія- Когда вы соединяете кислоту съ основаніемъ, для того, чтобы получить среднее тѣло или соль, вы мало заботитесь о состояніи атмосферы и не справляетесь съ погодой. Смѣшно было бы утверждать, что рѣшеніе судебныхъ процессовъ въ кассаціонныхъ департаментахъ зависитъ отъ климатическихъ пертурбацій въ воздухѣ, отъ давленія барометра.
   Взглядъ, высказанный Клодъ Бернаромъ, мы считаемъ безусловно вѣрнымъ въ наукѣ, и мы на на іоту не намѣрены отступать отъ этого правдиваго принципа. Но это нисколько не измѣняетъ нашу вѣру въ могущество внѣшней среды. Suum cuique -- всякому свое. Организмъ дѣйствительно есть выраженіе внѣшней среды, но, разсформировавишсь, онъ самъ становится средой, имѣющей свои самобытные. независимые законы движеній, бытія, существованія. Одно другому нисколько не противорѣчитъ и мы закончимъ этотъ спорь заявленіемъ Дарвина, которое, по нашему мнѣнію, должно быть несокрушимымъ принципомъ біологіи "Хотя, говоритъ онъ, каждое измѣненіе въ строеніи вызывается посредственно или непосредственно какой либо перемѣной въ окружающихъ условіяхъ, но мы не должны забывать, что результаты (этихъ измѣненій) опредѣляются главнымъ образомъ природою (характеромъ, свойствомъ) организма, подвергающагося измѣненію. Различные организмы, помѣщенные въ одинаковыхъ условіяхъ измѣняются различнымъ образомъ, между тѣмъ какъ близко сродные организмы при несходныхъ условіяхъ измѣняются почти одинаковымъ образомъ" {Дарвинъ. Прирученныя животныя. Стр. 450.}.
   Ставъ на эту точку зрѣнія и желая остаться вполнѣ вѣрнымъ выраженнымъ здѣсь принципамъ, мы принуждены сознаться, что считаемъ климатическія условія самыми отдаленными, общими причинами физіологическихъ отправленій человѣческаго организма, между тѣмъ какъ біологическимъ условіямъ придаемъ первенствующее значеніе. Чтобы убѣдить читателя, что наше мнѣніе не голословное. а составлено и провѣрено нѣкоторыми положительными данными, мы приведемъ нѣсколько достовѣрныхъ фактовъ, говорящихъ въ пользу нашего положенія. Источникомъ Для этой цѣли намъ послужатъ: 1) Сочиненіе Фоассака: О вліяніи климатовъ на человѣка и физическихъ дѣятелей на нравственность. De L'influence des climats sur l'homme et des agents physiques sur le moral), капитальное произведеніе въ двухъ большихъ томахъ; 2) Вайтца: Астрономія первобытныхъ народовъ; о) Будена: Очеркъ медицинской географіи и статистики, Traité de Geographie et de Statistique medicales; и 4) О вліяніи климата на человѣка, Оппенгеймера {См. Общепонятныя естественно-научныя, гигіеническія и медицинскія сочиненія.}. Признаемся откровенно, что ни одно изъ указанныхъ здѣсь сочиненій не удовлетворяетъ насъ по интересующему насъ здѣсь вопросу. Всѣ они не соотвѣтствуютъ современнымъ требованіямъ науки. Сочиненіе Фоассака, какъ спеціальное, должно было бы особенно быть пригоднымъ для нашей цѣли, тѣмъ болѣе, что отзывы объ немъ въ иностранной литературѣ болѣе или менѣе лестны. Тѣмъ не менѣе сочиненіе это отсталое, устарѣлое и не выдерживаетъ даже снисходительной критики. Было бы непріятно, еслибъ это сочиненіе появилось въ русскомъ переводѣ. По крайней мѣрѣ, Петербургъ уступилъ бы это занятіе Москвѣ, которая угощаетъ насъ Микрокосмомъ, Лотде; Медициной страстей, Дескюре и тому подобными. Въ сочиненіи Фоассака все можно найти, кромѣ того, что отъ него требуется, именно вліянія климата на человѣка. Оно полно самыхъ странныхъ противорѣчій. Мы намѣрены воспользоваться этими противорѣчіями не столько для того, чтобы доказать несостоятельность этого сочиненія, сколько для того, чтобы оправдать въ глазахъ читателя принципы, приводимые Клодъ Бернаромъ и Дарвиномъ. Отъ каждаго естественно научнаго сочиненія, отъ всякой теоріи мы желали бы прежде всего логической послѣдовательности закону, связи причины съ дѣйствіемъ. Но этого намъ не скоро дождаться. Установилось убѣжденіе, что каждая часть земного ша- ра имѣетъ ей исключительно свойственный человѣческій типъ, соотвѣтственную расу. Европѣ принадлежитъ кавказская раса, Азіи -- монгольская, Африкѣ -- негры, Америкѣ -- мѣдно-красные индѣйцы, Океаніи и Австраліи малайцы. Прекрасно. Но индо-германская раса вышла изъ Азіи, а семитическое племя -- также отрасль кавказскаго племени -- а до сихъ поръ преимущественно живетъ въ Азіи. Финляндцы, лапландцы и венгры принадлежатъ монгольскому племени, но, тѣмъ не менѣе, они искони вѣковъ живутъ наряду съ кавказскимъ племенемъ въ Европѣ и не подверглись никакимъ измѣненіямъ. Кто же теперь изъ естествоиспытателей, знакомыхъ съ ученіемъ Дарвина, возьметъ на себя смѣлость сказать, что эти расы произошли въ силу климатическихъ условій, а не въ силу естественнаго подбора и борьбы за существованіе и разныхъ условій соціальнаго быта? Мы желали бы встрѣтиться съ такимъ смѣльчакомъ. Но пока мы сильно сомнѣваемся, чтобы климатъ, при высказанныхъ нами противорѣчивыхъ фактахъ, имѣлъ преобладающее вліяніе на образованіе расъ.
   Вліяніе климата на тѣлосложеніе и ростъ человѣка (taille) казалось несомнѣннымъ. Въ этомъ согласны всѣ климатологи, путешественники и даже антропологи. Помилуйте, стоитъ взглянуть, съ одной стороны, на лапландцевъ, самоѣдовъ, эскимосовъ, съ другой -- на жителей Огненной Земли, чтобы убѣдиться, что крѣпкій холодъ придушилъ ихъ, сдѣлалъ ихъ приземистыми и, несмотря на то. что ихъ раздѣляетъ огромное пространство, эти народцы до того сходны по внѣшности что изъ нихъ смѣло можно было составить особую породу людей "гиперборейскую".
   "Всѣ эти народы, говоритъ Байдъ, имѣютъ низкій ростъ, сложены плотно, массивно, и такъ какъ родство нѣкоторыхъ изъ этихъ народовъ весьма отдаленно, а иногда и вовсе не можетъ быть доказано, то необходимо видѣть въ этомъ слѣдствіе уравнивающаго вліянія одинаковаго климата." Совершенно справедливо. Фоассакъ вполнѣ убѣжденъ, что ростъ и тѣлосложеніе человѣка вполнѣ обусловливается климатомъ, и все его сочиненіе направлено къ тому, чтобы доказать, что всѣ расовыя отличія человѣка суть произведенія климата. Прекрасно. Но рядомъ съ лапландцами живутъ шведы и норвежцы, "замѣчательные но своему высокому росту и мужественной силѣ своихъ формъ." (Фоассакъ. T. I, стр. Рядомъ съ жителями Огненной Земли живутъ патагонцы, самое рослое людское племя. "Существованіе такой коренастой породы людей и такого высокаго роста, среди племенъ вполнѣ обиженныхъ и менѣе одаренныхъ, довольно странное явленіе. Еслибъ мы лучше знали исторію и нравы патагонцевъ, мы, конечно, узнали бы, что они происходятъ отъ высокорослыхъ предковъ {Законъ наслѣдственности, Дарвинъ.}; что они постоянно скрещивались между собою {Законъ подбора, Дарвинъ.}; что они можетъ быть изгоняли изъ своего племени малорослыхъ субъектовъ {Законъ подбора Дарвинъ.}. Къ этому присоединилась, вѣроятно, возможность имѣть обильную пищу, которую они себѣ вѣроятно добывали безъ тяжелаго труда, задерживающаго ростъ. Прибавимъ, что мѣстность, которую они обитаютъ, между 40 и 50 гр. шир., вполнѣ благопріятствуетъ развитію роста, немножко умѣренный, даже нѣсколько суровый холодъ столь же полезенъ для здоровья, сколько содѣйствуетъ сохраненію расы" {Фоассакъ. Т. I, стр. 370.}.
   Лапландцы рѣдко достигаютъ роста въ 5 футовъ. Эскимосы, камчадалы и самоѣды тоже немногимъ выше. Но египтяне, по изслѣдованіямъ Нольнея, бываютъ не больше 5 футовъ. Отсюда крайній холодъ и тропическій жаръ, вообще южный климатъ не благопріятствуетъ росту. Нѣтъ! И это неправда. Различныя племена Кавказа отличаются не только красотою, но и высокимъ ростомъ и статной осанкой. Древніе фракійцы, жившіе въ гористой и холодной мѣстности, славились своимъ высокимъ ростомъ и гордой осанкой. Сѣверные народы Европы и Азіи: готы, сарматы, вандалы, были чрезвычайно рослый и дюжій народъ. Даже и теперь якуты, въ Сибири, которыхъ жизнь не особенно красна, имѣютъ ростъ выше средняго. Народы, живущіе въ такихъ краяхъ, чрезвычайно разнообразны по отношенію къ росту. Персы выше грековъ, почему Ксерксъ смотритъ на нихъ съ презрѣніемъ, считая ихъ неспособными противостать ему. Путешественники рисуютъ намъ арабовъ, какъ людей средняго роста, худощавыхъ и изсушенныхъ солнечнымъ зноемъ. Но Альберъ Рошъ изслѣдовалъ могущественное вліяніе пищи на темпераментъ и конструкцію тѣла народовъ, блуждающихъ по берегамъ Краснаго моря, на арабовъ Синая и на эфіопскія племена Африки. Молочная и вообще скудная пища развиваютъ нервный темпераментъ; люди такого сорта малы ростомъ и хилы. Растительная пища съ небольшой примѣсью мяса производитъ также нервный темпераментъ и средній ростъ. Хорошая же растительная и животная пища рука объ руку продуктируютъ сангвинически-нервный темпераментъ и, благодаря такой пищѣ, люди высокоросла, крѣпки и сильны. Еврейское племя одно изъ самыхъ замѣчательныхъ на востокѣ; несмотря на то, что оно разсѣяно по всему земному шару, и несмотря на всѣ превратности судьбы, которыя ему пришлось испытать, оно сохранилось, какъ одно изъ самыхъ красивыхъ, и среди этого племени часто встрѣчаются личности необыкновенной силы и самаго красиваго, высокаго и стройнаго роста. Народы Индіи представляютъ чрезвычайное разнообразіе; одни очень маленькіе, другіе высока, то роста. Между народцами, подвластными Англіи, одни, какъ бенгалы, ниже европейцевъ, другіе, какъ сипаи, выше. Монгольская раса, считается обыкновенно, безъ положительныхъ на то доказательствъ, ниже ростомъ бѣлой расы; между тѣмъ, какъ въ ней встрѣчается такое же разнообразіе, какъ и среди другихъ. Такъ, несмотря на полнѣйшее сходство между японцами и китайцами, первые и меньше ростомъ и не такъ красивы, какъ послѣдніе.
   На сѣверѣ Африки арабы сохранили характеръ своей первобытной породы. Мавры большою росту и хорошо сложены. Негриція населена различными племенами, изъ коихъ однихъ арабство низвело на степень животнаго; другія ведутъ не столь бѣдственную жизнь. Рядомъ съ тощими ордами живутъ негры Конго, которые замѣчательны по своему колоссальному росту. Готтентоты вполнѣ сравняются въ ростѣ съ европейцами.
   Туземцы безчисленныхъ острововъ Океаніи подъ тропиками и въ умѣренномъ поясѣ, по отношенію къ росту, представляютъ смѣсь различныхъ величинъ, зависящихъ отъ разныхъ причинъ. Жители Явы ростомъ выше средняго. Дикари Новой Зеландіи по росту сравниваются съ самыми высокорослыми европейцами. Они очень ловки и сильны; во всемъ, что они дѣлаютъ, замѣтны сила, ловкость и проворство, выходящія изъ ряду обыкновенныхъ.
   Особенно бросаются въ глаза жители острова Таити и Новой Каледоніи. Тамъ встрѣчаются во множествѣ субъекты самаго высокаго роста, двухъ метровъ и даже выше. Это тѣмъ болѣе удивительно, что Новая Каледонія безплодная страна, непроизводящая почти ни одного питательнаго растенія; несмотря на это, люди, тамъ обитающіе, выше ростомъ, сильнѣе, крѣпче, чѣмъ на Новыхъ Гебридахъ, которыхъ почва несравненно производительнѣе. Слѣдовательно не въ климатѣ и даже не въ пищѣ нужно искать исключительно причину разнообразіи и различія въ ростѣ; онъ, т. е. ростъ, зависитъ также и отъ происхожденія первобытной расы, какъ это лучше всего доказываетъ Новая Каледонія (Фоассакъ. T. I. стр. 367). На островѣ Таити, напротивъ того, ростъ, повидимому, зависитъ отъ обилія пищи, потому что островитяне превосходятъ даже европейцевъ стройностью и фигурой; тамъ вовсе не въ рѣдкость встрѣтить людей самаго большого роста, сильныхъ и отлично сложенныхъ. Предводители ихъ и начальники до того превосходятъ изящными формами своихъ подчиненныхъ, низшій классъ, что, кажется, будто они другой породы. Но они пожираютъ чудовищное количество питательной и водяной пищи. Та же разница господствуетъ и среди прекраснаго пола, коего ростъ въ высшемъ классѣ несравненно превосходитъ ростъ низшаго класса общества. Въ тридцати миляхъ отъ Таити, къ сѣверу, возвышается маленькій островъ Гюагейнъ, коего туземцы еще выше ростомъ и еще сильнѣе, а женщины очень красивы.
   Но открытіи Америки, испанцы были поражены, увидѣвъ ту отличительную расу людей, которая населяетъ Новый Свѣтъ. Туземцы мѣдно-краснаго цвѣта съ черными и длинными волосами, безъ бороды и усовъ, съ боязливой и скромной физіономіей, черты лица у нихъ правильны, но странны; роста средняго, части тѣла пропорціональны и характеристичны слабостью сложенія. Чему приписать такую слабость? Безъ всякаго сомнѣнія, они ею обязаны не достаточному питанію (они даже не знали употребленія соли), апатіи, безпечности и неимовѣрному отвращенію къ труду. Первые, пытавшіеся отдаться труду, пали жертвой отъ усталости и горя.
   Всѣ эти данныя, казалось бы, должны убѣдить всякаго, что, по отношенію къ росту, климатическія условія могутъ считаться лишь самыми отдаленными общими причинами. Мы это подтвердимъ еще нѣкоторыми фактами изъ того же самаго Фоассака. Ниллерме и Кетле замѣтили, первый во Франціи, а второй въ Бельгіи, что жители городовъ выше ростомъ, чѣмъ сельское населеніе. Въ нѣкоторыхъ департаментахъ Франціи, какъ-то: Indre, Dordogne. Loire-et-Cher дознано, что ростъ населенія уменьшается вездѣ тамъ, гдѣ царитъ всеобщая нищета. Въ пустынныхъ и лѣсныхъ мѣстностяхъ, гдѣ прозябаетъ рожь и греча и просо, и гдѣ жители не пьютъ вина, тамъ обитаетъ малорослое и рахитическое населеніе. По донесеніямъ префектовъ, вполнѣ согласнымъ, легко убѣдиться, что мѣстности богатыя пищей и довольствомъ доставляютъ въ армію самыхъ рослыхъ и дюжихъ людей, и напротивъ того, наибольшее число малорослыхъ встрѣчается въ мѣстностяхъ болотистыхъ, мануфактурныхъ, съ скуднымъ питаніемъ и богатыхъ нищетой.
   Фоасеакъ приводитъ интересную цитату Брюль-Кромера, который говоритъ, что, населеніе пермской, казанской и вятской губерній значительно уменьшилось въ ростѣ со временъ даря Ивана Васильевича, въ царствованіе коего обитатели этихъ странъ стали пить водку. Какъ ни полезна водка въ умѣренныхъ дозахъ для поддержанія здоровья, но тѣ крайности, въ которыя впадаютъ нѣкоторые народцы, могутъ лишь задерживать развитіе роста, между тѣмъ, какъ хорошая, обильная и питательная пища, молоко и вода, какъ питье, даютъ совершенно другіе результаты."
   Такимъ образомъ пища и трудъ имѣютъ преимущественное вліяніе на ростъ, и послѣ итого нечего удивляться, что народы сѣвера обыкновенно хорошіе ѣдоки, выше ростомъ, чѣмъ греки, испанцы и итальянцы, которыхъ воздержность и умѣренность вошли въ пословицу и обычныя ихъ привычки. Во время своего путешествія по Сербіи, Вольней замѣтилъ рѣзкую разницу между шейками, незнающими нужды и недостатка ни въ чемъ, и между бѣдными ихъ подданными, которымъ едва хватаетъ 6 унцій пищи въ день. Первые конечно отличаются высокимъ ростомъ, хорошимъ видомъ и необыкновенной силой. Напротивъ того, фабричное населеніе и люди проводящіе жизнь въ копяхъ каменнаго угля значительно уменьшаются въ ростѣ. Это замѣтно какъ во Франціи, такъ въ особенности въ Бельгіи. Всѣ эти данныя даютъ намъ полнѣйшее право утверждать, что ростъ, тѣлосложеніе, статность фигуры, зависятъ прежде всего отъ пищи, благосостоянія, соціальнаго быта, отъ расы, отъ подбора, отъ борьбы за существованіе и меньше всего подлежатъ вліянію климата.
   Черный цвѣтъ негра считался и считается несомнѣннымъ продуктомъ тропическаго климата. Конечно, у насъ самихъ лѣтомъ, чуть солнце пригрѣетъ, дѣлается загаръ. Понятное дѣло, что такое продолжительное и интенсивное дѣйствіе тропическаго солнца должно превратить загаръ въ черный цвѣтъ кожи негра. Но если это такъ, то почему же это прямое и непосредственное дѣйствіе климата выпало лишь на долго негра и почему народы, живущіе подъ тропиками въ Остъ Индіи, южной Америкѣ и отчасти въ самой Африкѣ, вовсе не принадлежатъ къ неграмъ и далеко не отличаются чернымъ цвѣтомъ кожи. Воля ваша, а тутъ что-то другое: противорѣчіе это, конечно, бросалось многимъ въ глаза и многіе старались иначе разъяснить это явленіе. Такъ, Фоасеакъ силился доказать, что черный цвѣтъ кожи негра преимущественно зависитъ отъ его пищи, состоящей главнымъ образомъ изъ растительныхъ веществъ, содержащихъ несравненно больше кислорода, чѣмъ животныя вещества. Если объяснять черноту негра вліяніемъ тропическаго климата, то необходимо допустить, что полярныя страны должны имѣть діаметрально противоположное вліяніе, именно, народъ!, обитающіе на сѣверѣ, должны отличаться особенной бѣлизной; но, въ такомъ случаѣ, чѣмъ прикажете объяснить то интересное явленіе, что многіе полярные народы какъ разъ замѣчательны весьма темнымъ цвѣтомъ кожи и особенно волосъ? Всѣ такія противорѣчія привели Годрона къ заключенію, "что климатъ можетъ лишь весьма поверхностно измѣнять растенія и животныя, и поэтому мало содѣйствуетъ проявленію разнообразія человѣческихъ расъ; но его мнѣнію, измѣненія эти скорѣе вызываются разнообразіемъ пищи и образомъ жизни, потому что растенія и животныя, переселенныя въ другой климатъ, или остаются безъ всякихъ измѣненій или же вымираютъ: волкъ и лисица водятся отъ жаркаго до холоднаго пояса и сохраняютъ всѣ свои признаки почти безъ всякаго измѣненія. Одичавшія въ Америкѣ лошади нисколько не отличаются отъ крымскихъ или украинскихъ (Вайтцъ, T. I. Стр. 41). Евреевъ часто приводили въ примѣръ того, что климатъ можетъ производить соотвѣтственныя измѣненія въ организаціи. Черные, смуглые и бѣлокожіе евреи, брюнеты и блондины, указывали мы зависимость еврейскаго племени отъ климатическихъ условій; но строжайшія изслѣдованія еврейскихъ ученыхъ, особенно доктора Ашера, доказали, что эти типы у евреевъ существовали искони вѣковъ въ самой Палестинѣ, и что различія, характеризующія евреевъ, разбросанныхъ теперь вездѣ и повсюду, произошли отъ первоначальныхъ племенныхъ особенностей, а вовсе не отъ климата {К. Фогтъ. Челов. стр. 378}. Цвѣтъ волосъ и глазъ, именно зрачка, считался неотъемлемою принадлежностью климата, но между тѣмъ весьма многочисленны случаи уклоненій въ этомъ отношеніи. Рыжіе волосы часто встрѣчаются у негровъ, мулатовъ, также у папуасовъ въ Южномъ океанѣ, на Таити, въ Новой Зеландіи и на другихъ островахъ, у эскимосовъ, у эстовъ, у вотяковъ, у индусовъ и арабовъ въ Зембо. На Тиморѣ встрѣчаются всѣ средніе оттѣнки въ цвѣтѣ кожи отъ темножелтаго до чернаго, и отъ красноватыхъ гладкихъ до короткихъ курчавыхъ волосъ папуасовъ. У негровъ конго и у бушменовъ встрѣчаются какъ рыжіе волосы, такъ и глаза различныхъ цвѣтовъ. Брюсъ и другіе видѣли кабиловъ съ голубыми глазами и рыжими волосами. Уэльсъ видѣлъ на Таити примѣры волосъ коричневаго, краснаго и даже льняного цвѣта. Пикарингъ и другіе естествоиспытатели поэтому неправы, если они на себя берутъ утверждать, что рыжіе и льняного цвѣта волосы, а также голубые глаза встрѣчаются исключительно у бѣлой расы. Что касается до цвѣта кожи, то между пегуенчами встрѣчаются индѣйцы поразительно бѣлаго цвѣта, совершенно такого, какъ нѣмецкіе земледѣльцы. Бороаносы, принадлежащіе къ арауканамъ, имѣютъ такой свѣтлый цвѣтъ кожи, что Молини по наружности и цвѣту сравниваетъ ихъ съ сѣверными европейцами {Вайтцъ. T. I, стр. 244 и 245.}. Читатель насъ проститъ, если мы будемъ дальше цитировать Вайтца. Вайтцъ, это непроходимый лѣсъ фактовъ, и потому мы вынуждены по преимуществу имъ пользоваться для нагляднаго и болѣе рельефнаго подтвержденія нашей идеи. Онъ говоритъ, что многіе часто указывали на то обстоятельство, что цвѣтъ кожи вовсе не находятся въ самой тѣсной зависимости отъ географической широты мѣстъ и средней годовой температуры. Относительно населенія Америки это доказалъ А. Гумбольдъ: самые темнокожіе народы, встрѣчаемые въ этой части свѣта вовсе не принадлежатъ къ жителямъ экваторіальныхъ странъ. Тоже самое должно сказать о полинезійскихъ народахъ, о которыхъ Бичи замѣтилъ, что болѣе темные обитаютъ на вулканическихъ островахъ, а болѣе свѣтлые на коралловыхъ жители острововъ Маркизскихъ, Мореплавателей, Товарищества и Дружбы представляютъ рядъ оттѣнковъ отъ свѣтлаго до темнаго цвѣта, но еще темнѣе жители Новой Зеландіи, острововъ Сандвичевыхъ и жители острововъ Остеръ- Подъ одинаковой широтой съ полинезійцами и отчасти въ очень недалекомъ разстояніи отъ нихъ живетъ множество народовъ, имѣющихъ грязноватый, темнокоричневый цвѣтъ; между ними нѣкоторые, напр. жители Ванъ-Дименовой Земли, темнѣе новоголландцевъ, живущихъ ближе къ экватору. Всѣ эти и другіе подобные факты даютъ поводъ (и право) думать, что цвѣтъ кожа зависать не столько отъ климатическихъ условіи, сколько отъ происхожденія. Тоже самое нужно сказать о цвѣтѣ и свойствахъ волосъ и радужной оболочки { Вайтцъ. T. I. Стр. 46.}. Только въ бѣлой расѣ встрѣчаются народы съ розоватымъ оттѣнкомъ, свѣтлой радужной оболочкой и бѣлокурыми волосами, и въ этомъ, конечно, должно видѣть полнѣйшее доказательство, что племенныя особенности имѣютъ здѣсь несравненно болѣе сильное вліяніе, чѣмъ климатъ. Гумбольдъ собралъ множество примѣровъ, доказывающихъ, что цвѣтъ кожи зависитъ больше отъ происхожденія чѣмъ отъ климата. Такъ, мехиканцы, напр. гораздо темнѣе обитателей самыхъ жаркихъ странъ южной Америки; гвапкасы, живущіе у истоковъ Ориноко, значительно свѣтлѣе окружающихъ ихъ индѣйскихъ народовъ, хотя, повидимому, живутъ при совершенно одинаковыхъ внѣшнихъ условіяхъ. Нецивилизованные народы сохраняютъ свой типъ, цвѣтъ кожи и волосъ безъ всякаго измѣненія. Такъ фулахи, народъ особаго происхожденія, живя среди негровъ, вполнѣ сохранили свои племенныя особенности. Буркгардъ могъ узнать еще потомковъ боснійскихъ солдатъ, сосланныхъ султаномъ Селимомъ въ 1420 г., и поселившихся въ Нубіи. Онъ узналъ ихъ по свѣтлокоричневому цвѣту и чертамъ лица, обличавшимъ сѣверное происхожденіе. Рафаловичъ также утверждаетъ, что онъ узналъ ихъ по ихъ свѣтлому цвѣту кожи. Мы выше упомянули, какъ евреи, разсѣянные но всему свѣту и подвергаясь влеченіе тысячелѣтій всевозможнымъ климатическимъ перемѣнамъ и разнымъ другимъ невзгодамъ, все-таки сохранили свой типъ почти въ первобытной чистотѣ и притомъ до такой степени, что Мильнъ-Эдвардсъ, увидѣвъ египетскую катакомбу, вскрикнулъ: "вотъ еврей", указывая на изображенія племенъ, бывшихъ подвластными Фараонамъ. Все это доказываетъ, что прирожденная племенная особенность можетъ измѣняться лишь медленно и послѣ многихъ поколѣній, и притомъ не силою одного лишь климата.
   Хотя у индусовъ во всѣхъ кастахъ встрѣчаются свѣтлыя и темныя особи самыхъ разнообразныхъ оттѣнковъ, но вообще низшіе классы но большей части имѣютъ цвѣтъ болѣе темный, тогда какъ брамины болѣе свѣтлый, такъ что въ сравненіи съ прочимъ населеніемъ они кажутся бѣлыми. Женщины и дѣвушки арабскаго племени гассани въ восточной Африкѣ сильно хлопочутъ о томъ, чтобы сохранить свѣтлый цвѣтъ кожи, и потому онѣ настолько отличаются отъ мужчинъ, имѣющихъ темнокоричневый цвѣтъ, что это дало поводъ усумниться въ ихъ племенномъ сродствѣ. Особенно поразительныя различія въ цвѣтѣ кожи и волосъ замѣчаются у финскихъ народовъ, и притомъ эти различія нельзя объяснить смѣшеніемъ: темноволосые темнаго цвѣта лопари и вогулы стоятъ въ близкомъ родствѣ съ бѣлокурыми свѣтлокожими финнами, черноволосыми, но свѣтлокожими венгерцами и рыжими остяками. Л. Фонъ-Будъ прямо объясняетъ это явленіе тѣмъ, "что финны достаточно ограждены отъ климатическихъ вліяній хорошей пищей, теплой одеждой, жилищами; между тѣмъ какъ малорослые, физически плохо развитые лопари подвергаются всѣмъ невзгодамъ окружающей ихъ атмосферы".
   Во многихъ случаяхъ мы видимъ замѣчательную и поразительную разницу въ цвѣтѣ кожи и не можемъ ее объяснить ни разностью въ типѣ, ни происхожденіемъ, но это противорѣчіе въ такомъ случаѣ лучше всего объяснить образомъ жизни различныхъ народовъ, и именно тѣмъ, въ какой мѣрѣ они обладаютъ средствами, способностью и умѣньемъ защищаться отъ вліянія климата. Это особенно бросается въ глаза тамъ, гдѣ жаркій климатъ сопровождается сильными и частыми измѣненіями температуры и сухостью или влажностью воздуха. Поэтому, беззащитность противъ климатическихъ вліяній слѣдовательно больше всего содѣйствуетъ тому, что кожа дѣлается темнѣе. На Сандвичевыхъ островахъ замѣчено, что знатный классъ представляетъ болѣе темный оттѣнокъ въ цвѣтѣ кожи, чѣмъ низшій." Нельзя сказать, чтобы эти факты окончательно рѣшали вопросъ и чтобъ не было противорѣчіи. Такъ "у нѣкоторыхъ народовъ цвѣтъ кожи мужчинъ и женщинъ различенъ, хотя нельзя допустить ни разницы въ происхожденія, ни разницы въ мѣрахъ, принимаемыхъ ими для защиты отъ вліяній погоды. Тоже замѣчается у туземцевъ средняго пилькомойо, у которыхъ женщины также бѣлы, какъ испанки, у кироадосовъ и нурисовъ, у которыхъ мужчины имѣютъ гораздо болѣе темный цвѣтъ, тогда какъ цвѣтъ женщинъ почти желтоватый съ явственнымъ румянцемъ на щекахъ. Такіе факты остаются пока безъ объясненія (и доказываютъ. что не слѣдуетъ торопиться взваливать все на климатъ), но они нисколько не уменьшаютъ значенія того общаго правила, что цвѣтъ кожи, какъ и вообще наружный видъ главнымъ образомъ зависятъ отъ образа жизни, отъ ея удобствъ, отъ обилія средствъ или отъ недостатка и трудностей добыть ихъ. Все это тѣсно связано съ достаточной или недостаточной защитой отъ зноя, холода и сырости. Всѣ расы даютъ намъ на это самыя положительныя подтвержденія. Я это заставляетъ насъ считать климатическія вліянія отдаленными общими причинами, измѣняющими физіологическое строеніе человѣческаго организма, и даже неимѣющими особеннаго значенія по отношенію къ благосостоянію массъ. Правда, иной разъ физіологическое строеніе организма настолько измѣняется и притомъ, по всей вѣроятности, въ силу климатическихъ условій, что это невольно бросается въ глаза, но все-таки такое измѣненіе не имѣетъ дальнѣйшей важности. Такъ, Оппенгеймеръ {Общепонятныя естественно-научныя гигіеническія и медицинскія сочиненія. Стр. 84.} говоритъ, что "если сравнить англичанина съ американцемъ, то увидимъ поразительную разницу между ними, хотя эти люди одного племени. Въ американцѣ бросаются въ глаза блѣдный темноватый цвѣтъ лица, ровность и вялость чертъ. Сравнительно съ англичаниномъ, американецъ худъ; у него жесткіе и торчащіе волосы и поразительно длинная шея; поэтому въ англійскихъ каррикатурахъ американцы изображаются съ журавлиной шеей и съ гривой. Эта грива, въ противоположность шелковистымъ волосамъ англичанъ, есть очевидное приближеніе къ американскимъ индѣйцамъ". Дарвинъ говоритъ, что это измѣненіе нельзя приписать подбору, который не могъ подѣйствовать на нихъ въ столь короткій промежутокъ времени. "Эти особенности, говоритъ Вайтцъ, весьма справедливо объясняютъ, съ одной стороны, изсушающими западными вѣтрами, господствующими въ Соединенныхъ Штатахъ, вліяніе которыхъ такъ сильно, что хотя тамъ падаетъ вдвое больше дождя, чѣмъ въ Европѣ, однако засухи нерѣдко дѣйствуютъ гибельно на успѣхъ жатвы; съ другой стороны, имѣетъ вліяніе и безпрерывная дѣятельность янки, его большая склонность къ спиртнымъ напиткамъ, подъ вліяніемъ которыхъ онъ подчасъ приходитъ въ изступленіе. Чѣмъ объясняется и ею раздражительность". Замѣтимъ при этомъ, что различія эти преимущественнѣе отпечатлѣваются на низшемъ рабочемъ людѣ чѣмъ на богатомъ и зажиточномъ классѣ. Тѣмъ не менѣе, какъ бы тамъ ни было, эти ничтожныя измѣненія не помѣшали переселенцамъ достигнуть первенствующаго могущества на земномъ шарѣ; между тѣмъ, какъ индѣйцы, обитавшіе тамъ съ временъ незапамятныхъ, не могли подняться выше уровня дикарей. И это совершенно понятно. Въ странѣ инковъ духовное образованіе было доступно линіи дѣтямъ знатныхъ дворянъ, народу же было строжайше запрещено доставлять возможность образованія, чтобъ народъ не возгордился бы и не потрясъ бы основы государства" {Вайтцъ. T. 1 Стр. 418.}.
   Наступленіе полового развитія, плодовитость и средняя продолжительность жизни всегда считались въ полнѣйшей зависимости отъ климата, но и эти предположенія оказались въ высшей степени шаткими и неимѣшщими прочнаго основанія. И здѣсь пища, образъ жизни, передача наслѣдственныхъ особенностей, расовыя отличія и степень цивилизаціи и культуры оказываютъ преобладающее вліяніе и отодвигаютъ значеніе климата на задній планъ. Такъ, у негровъ и монголовъ, живущихъ въ однихъ широтахъ и при одинаковомъ климатѣ съ европейцами, возмужалость наступаетъ раньше, чѣмъ у послѣднихъ, что зависитъ скорѣе всего отъ образа жизни. Относительно плодовитости Кетле утверждаетъ, что сѣверъ и югъ представляются одинаково благопріятными для плодовитости. По его мнѣнію, хотя въ южныхъ странахъ Европы плодовитость больше, чѣмъ въ сѣверныхъ, но при этомъ другія обстоятельства всегда переживаютъ вліянія климата.
   Фоассакъ и Вайтцъ одинаково согласны въ томъ, что климатъ не имѣетъ замѣтнаго вліянія на физіологическое отправленіе легкихъ и сердца. Средняя теплота тѣла и число дыхательныхъ движеній не представляютъ замѣтной разницы подъ тропиками и въ полярныхъ странахъ. Хотя нѣкоторые и утверждали, что теплота тѣла въ жаркомъ поясѣ на 2 или 3о меньше, а другіе, что на Цейлонѣ она больше чѣмъ на 2о, но это, однакожъ, не подтвердилось. Гмелинъ, Россъ и Парри не нашли подъ 74о с. ш. никакихъ отступленій въ этомъ отношеніи. Точно также не подтвердилось новѣйшими наблюденіями и указанія на болѣе быстрый пульсъ у жителей южныхъ странъ. Зрѣлость дѣвушекъ многихъ индѣйскихъ народовъ наступаетъ довольно поздно, именно около 18 или 20 года, а на 40-мъ онѣ уже теряютъ способность родить. Но это, впрочемъ, не составляетъ явленія общаго все американской расѣ, по тому что у потоватомасовъ зрѣлость у женщинъ наступаетъ на 14 году, а у сіусовъ на 15 или 16-мъ; у делаваровъ и ирокезовъ дѣвушки выходятъ замужъ обыкновенно на 14 году. Въ жаркомъ поясѣ Америки браки также заключаются очень рано когда дѣвушкѣ еще только 10--13 лѣтъ, а въ древней Мехикѣ дѣвушки выходили замужъ только въ 10 или 18 лѣтъ, а мужчины въ 20 или 22 года, а въ древнемъ царствѣ инковъ законъ назначалъ для дѣвушекъ возрастъ въ 18 или 20 лѣтъ, а для мужчинъ 24 года. У монголовъ, калмыковъ, самоѣдовъ, лопарей, камчадаловъ, якутовъ, остяковъ, несмотря на холодный климатъ, зрѣлость дѣвушекъ наступаетъ на 12 или 13 году, что существенно зависитъ отъ животной пищи этихъ народовъ и отъ сильной жары въ ихъ жилищахъ. Въ жаркомъ поясѣ на островахъ Фиджи наступаетъ зрѣлость дѣвушекъ на 14 году, а у мальчиковъ на 17 или 18 году. Въ тотъ же періодъ, то есть въ 14 лѣтъ наступаетъ зрѣлость дѣвицъ въ Парижѣ, Тулонѣ, Марсели и Ліонѣ, по Будену, что и побудило его прибавить, что вопросъ о зрѣлости дѣвушекъ долженъ разсматриваться кромѣ климата и съ точки зрѣнія расы и національности (Буденъ, т. I, стр. 393). Мы сами знаемъ дѣвицъ въ пермской губерніи изъ привилегированнаго класса общества, у которыхъ регулы наступали въ 11 лѣтъ.
   Обширными статистическими изслѣдованіями доказано, что въ европейскихъ странахъ отношеніе мужскихъ рожденій къ женскимъ равняется какъ 106:100, и почти во всѣхъ климатахъ существуетъ подобный перевѣсъ мальчиковъ надъ дѣвочками.
   Сила давленія руками также составляетъ расовую особенность и никакъ не можетъ быть поставлена въ зависимость отъ климата. Во время кругосвѣтнаго путешествія австрійскаго фрегата Новара, Шерлеръ и Шварцъ, бывшіе на немъ, испытали силу динамометромъ у разныхъ народовъ, ими изслѣдованныхъ. Новозеландцы, по ихъ наблюденію, занимали въ этомъ отношеніи порше мѣсто и заявили силу давленія въ 8820 килогр. Можно бы подумать, что такая дикая сила и есть удѣлъ докарей, но далеко не всѣхъ. Другіе оказались несравненно слабѣе: мадурцы вытянули всего 3027 килогр.-- почти треть въ сравненіи съ новозеландцами. Между эгими двумя крайностями оказались: одинъ дикарь съ острова Стюарта обнаружилъ силу въ 5647 килогр.; бугійцы вытянули 5028 килогр.; потомъ амбоинцы вытянули 4869; никоборы -- 484; сонди -- 4676; австралійцы -- 4036; яванцы -- 4525 и, наконецъ, китайцы вытянули лишь всего 4128. Отсюда оказывается, что полинезійцы были крѣпче остальныхъ дикарей; малайцы крѣпче китайцевъ, а австралійцы крѣпче и тѣхъ и другихъ. По изслѣдованіямъ Ганморда, португальцы въ числѣ 11 человѣкъ заявили силу въ 64 килогр., французы -- въ 60, а англичане въ 65 килогр. Ясно, что мускульная сила чисто расовая особенность, зависящая отъ соціальнаго положенія и меньше всего отъ климата.
   Было высказано мнѣніе, что средняя продолжительность жизни всего больше въ умѣренномъ поясѣ, и что затѣмъ она уменьшается по направленію къ жаркому. Но это подлежитъ большому сомнѣнію. По крайней мѣрѣ, слѣдующіе факты должны пошатнуть вѣроятность этого предположенія. Даже въ Австраліи, въ которой чаще, чѣмъ гдѣ либо приходится бороться съ внѣшними условіями, даже и тамъ встрѣчаются нерѣдко 70-лѣтніе старики. Не допускали также, чтобы сѣверо-американскіе индѣйцы доживали до глубокой старости, но теперь это всѣми признано въ силу несомнѣнныхъ фактовъ. Америко Веспучи видѣлъ вмѣстѣ сына, отца, дѣда, прадѣда и прапрадѣда. Лери, посѣтившій Бразилію, видѣлъ туземцевъ, которые доживаютъ до 100 и даже до 120 лѣтъ, а Пигафетти утверждаетъ, что они достигаютъ даже до 140 лѣтъ! Принцъ Максъ видѣлъ индѣйца, который могъ вспомнить о томъ, что случилось за 107 лѣтъ. Стивенсонъ, на основаніи церковныхъ книгъ, приводитъ такіе же примѣры для Перу. Подъ тропиками люди съ темною кожею, негры и индѣйцы, особенно способны достигать глубокой старости. По словамъ Пеппига, только цвѣтнокожіе и индѣйцы достигаютъ глубокой старости.
   Лихтенштейнъ приводитъ примѣры малайцевъ, достигающихъ на мысѣ Доброй Надежды до 120-лѣтняго возраста. Между туземцами Филиппинскихъ острововъ столѣтніе старики нерѣдки, а 80-лѣтніе выказываютъ на работахъ почти такую же силу, какъ мужчины среднихъ лѣтъ. Фоаесакъ собралъ примѣры долголѣтія у полинезійцевъ и у негровъ, глубокая старость которыхъ не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію. Одна женщина на мысѣ Костль-Кэстль видѣла свое потомство въ пятомъ поколѣніи. На островѣ св. Фомы негры доживали до 100 лѣтъ и болѣе. Въ Соединенныхъ Штатахъ 80 и 100-лѣтніе старики встрѣчаются гораздо чаще у свободныхъ цвѣтнокожихъ, и еще чаще у негровъ, чѣмъ даже у бѣлыхъ. Изъ 3 милліоновъ 1,400 имѣло болѣе 100 лѣтъ, а изъ 20 милліоновъ бѣлыхъ этого возраста достигли только 800. На островѣ Кубѣ, у негровъ, находящихся въ рабствѣ, сѣдые волосы и другіе признаки старости появляются поздно и одинъ изъ 900 доживаетъ до 100 лѣтъ. Между готтентотами также встрѣчаются случаи очень глубокой старости: Муди упоминаетъ объ одномъ готтентотѣ, который, судя по его воспоминаніямъ о прежнихъ губернаторахъ колоніи, долженъ былъ имѣть не менѣе 150 лѣтъ.
   Въ подтвержденіе того, на сколько правъ Дарвинъ, утверждающій, что различные организмы, поставленные къ одинаковыя условія, измѣняются различнымъ образомъ, и что измѣненія эти слѣдовательно больше зависятъ отъ свойства самаго организма, чѣмъ отъ внѣшнихъ условій;- въ доказательство этого вполнѣ вѣрнаго физіологическаго принципа мы приведемъ пару фактовъ, нелишенныхъ интереса.
   Извѣстно, какая суровая зима бываетъ въ пермской губерніи и особенно въ сѣверныхъ ея уѣздахъ; извѣстно, что въ пермскую губернію въ послѣдніе годы было переселено около 1,000 человѣкъ поляковъ. Насъ всегда поражало, что они переносили суровую пермскую зиму съ большею стойкостью и гораздо меньше кутаясь, чѣмъ мѣстные обыватели. Въ то время, какъ мѣстный житель надѣвалъ двѣ бараньи шубы, теплыя чулки и пимы, теплую шапку, рукавицы и т. д., полякъ въ 35омороза пробѣгалъ улицы города въ ватномъ пальтишкѣ, въ плоскихъ лѣтнихъ калошахъ и т. д., и всегда былъ бодръ, свѣжъ и несравненно рѣже простуживался, чѣмъ мѣстные жители.
   Еще болѣе компетентный наблюдатель сдѣлалъ такое же наблюденіе. Знаменитый хирургъ Лоррей, главный врачъ еще болѣе знаменитаго хирурга Наполеона I, былъ очевидцемъ гибельнаго отступленіи французовъ въ 1812 г. изъ Россіи, и самъ испыталъ всѣ прелести тогдашней суровой зимы. Заимствуемъ у Будена слѣдующее мѣсто изъ описаніи этого отступленія. "Я замѣтилъ, говоритъ Лоррей, что при равенствѣ прочихъ условій, сангвиническіе и пылкіе темпераменты лучше противостояли дѣйствію этого успокоивающаго агента (т. е. холода), чѣмъ лимфатики: такимъ образомъ, смерть щадила больше людей изъ южныхъ странъ Европы, чѣмъ изъ сѣверныхъ и влажныхъ, какъ-то: голландцевъ, гановерцевъ, пруссаковъ и другихъ нѣмецкихъ народовъ. Сами русскіе, судя по отчетамъ санитарныхъ врачей, оставшихся въ Вильнѣ, больше потеряли людей, чѣмъ французы, говоря относительно и въ силу одной этой причины. Три тысячи лучшихъ солдатъ гвардіи, всѣ родомъ изъ южныхъ провинцій Франціи, бодро вынесли всѣ превратности этого отступленія." "Старики Россіи и Польши увѣряли насъ, что они никогда не видѣли такой продолжительной и суровой зимы. Я замѣтилъ, что брюнеты и субъекты желчно-сангвиническаго темперамента, почти всѣ изъ южныхъ странъ Европы, лучше противились холоду и терпѣливѣе сносили его, чѣмъ блондины и субъекты флегматическаго темперамента, что совершенно противорѣчивъ общепринятому мнѣнію. Санитарные врачи, остававшіеся въ Вильнѣ, увѣряли меня, что холодъ похитилъ несравненно больше жертвъ изъ союзной арміи (говоря относительно), чѣмъ французовъ, хотя союзная армія имѣла несравненно больше средствъ предохранить себя отъ дѣйствія этого всесокрушающаго элемента, чѣмъ несчастные мои соотечественники, которые, ограбленные до нитки казаками и вынужденные переходить съ мѣста на мѣсто чуть не нагишомъ, съумѣли однакожъ вынести всѣ оскорбленія ледяной атмосферы и, благодаря своей энергіи, храбрости и смышленности, спаслись отъ окончательнаго замерзанія". " Итакъ, французы, португальцы, испанцы, итальянцы одни наименѣе пострадали отъ этихъ жестокихъ невзгодъ; новое доказательство, опровергающее мнѣніе автора l'Esprit des Lois; новое подтвержденіе, что уроженцы южныхъ странъ имѣютъ больше энергіи и обладаютъ большею способностью сопротивленія дѣйствію холода, чѣмъ народы сѣвера. Судя по донесеніямъ многихъ врачей и хирурговъ, раздѣлявшихъ участь нашихъ солдатъ и сосланныхъ вмѣстѣ съ ними въ Сибирь, почти всѣ наши союзники, уроженцы Германіи, Гановера и Голландіи, всѣ вымерли; нѣкоторые русскіе войска (именно казаки) и поляки лучше перенесли всѣ эти бѣдствія, но послѣдніе имѣютъ въ физическомъ отношеніи большое сходство съ южными народами". "Докторъ Mestivier, долго проживавшій въ Москвѣ, увѣрялъ насъ, что одни лишь французы могутъ безнаказанно прогуливаться по улицамъ этого города въ самый сильный холодъ въ простомъ рединготѣ сверхъ сюртука; между тѣмъ, какъ мѣстные жители съ трудомъ выносятъ вліяніе суроваго холода, хотя и кутаются въ теплыя шубы" (Буденъ. T. I, стр. 405--407).
   Все вышеприведенное, такимъ образомъ, несомнѣнно убѣждаетъ насъ, что различные организмы при одинаковыхъ внѣшнихъ условіяхъ измѣняются различнымъ образомъ, и что могущественнѣйшее орудіе климата -- температура, далеко не одинаково дѣйствуетъ на различные организмы. Далѣе, изъ этого краткаго очерка физіологическаго значенія мы приходимъ къ тому убѣжденію, что человѣкъ, собственно говоря, такъ организованъ, что онъ можетъ благоденствовать во всѣхъ возможныхъ климатахъ, что всѣ физіологическіе процессы и отправленія совершаются вполнѣ одинаково подъ всѣми широтами и вопреки разнообразію климатическихъ условій; что его ростъ, тѣлосложеніе, наружный видъ, цвѣтъ кожи и волосъ, темпераментъ, мышечная сила, кровообращеніе, дыханіе, половая зрѣлость, температура тѣла и долголѣтіе -- всѣ эти явленія физіологической жизни и анатомическаго строенія организма во всемъ ихъ разнообразіи не соотвѣтствуютъ и не гармонируютъ съ климатическимъ разнообразіемъ, а если и находятся въ зависимости отъ климата, то какъ отъ самой отдаленной общей причины, легко и удобно видоизмѣняемой до безконечности степенью и разнообразіемъ прочихъ внѣшнихъ условій, какъ-то пищей, или вообще питаніемъ, внѣшней обстановкой, благосостояніемъ, соціальнымъ бытомъ, умственнымъ и нравственнымъ развитіемъ, силою культуры и цивилизаціей.
   Вопросъ объ акклиматизаціи въ силу ученія Дарвина долженъ также вступить въ новую фазу развитія. Вопросъ этотъ претерпѣлъ множество измѣненій въ своемъ историческомъ развитіи. Долго держались ученія Бэргава, который утверждалъ, что ни одно животное. снабженное легкими, не можетъ жить въ атмосферѣ, которой температура равняется температурѣ крови. Потомъ господствовало мнѣніе, защищаемое преимущественно Malte Brun'омъ, что человѣкъ -- животное космополитическое, умѣющее освоиваться со всякимъ климатомъ. Противъ этого мнѣнія, слишкомъ отзывавшагося крайностью, возсталъ цѣлый сонмъ наблюдателей, во главѣ коихъ стоялъ съ цѣлымъ арсеналомъ несомнѣнныхъ фактовъ знаменитый Буденъ. Онъ говоритъ, что человѣкъ, какимъ мы его знаемъ теперь, не можетъ считаться космополитомъ, и что способность его акклиматизироваться, въ сущности ограниченная, видоизмѣняется замѣтнымъ образомъ въ связи и зависимости отъ расы; одни изъ расъ могутъ безнаказанно переселиться на болѣе или менѣе значительное разстояніе отъ мѣста происхожденія и отъ родной почвы, другіе, напротивъ, слишкомъ плотно привязаны къ весьма ограниченному району. Мы хорошо знаемъ, что это мнѣніе слишкомъ противорѣчивъ господствовавшимъ доселѣ теоріямъ, но тѣмъ не менѣе, нужно согласиться, что это мнѣніе высказано на основаніи самыхъ положительныхъ доводовъ и въ силу рѣшительныхъ фактовъ. Пора, чтобъ медицина, общественная гигіена и политическая экономія приняли участіе въ рѣшеніи этого вопроса, чтобы уменьшить зло. И Буденъ былъ правъ, что такъ сильно возсталъ противъ насильственныхъ теорій. Одна колонизація Алжира стоила Франціи не мало жертвъ и еще больше денегъ. Плантаторское изнасилованіе Африки, откуда вывозились тысячи негровъ во всѣ мѣста Америки, также старались оправдывать самою мягкою и гибкою натурой примѣняться ко всѣмъ климатамъ и даже къ рабскому положенію. Все это, конечно, должно было вызвать протестъ со стороны людей науки и гуманности. Но въ рѣшеніи этого вопроса необходима крайняя осторожность. Насколько факты говорятъ противъ способности человѣка къ акклиматизаціи, настолько же ou и говорятъ и въ пользу этого предположенія.
   Исторія до сихъ поръ показываетъ, говоритъ Оппенгеймеръ, что обитатели умѣреннаго пояса, особенно англичане, нѣмцы и французы. не выдерживаютъ долгаго пребыванія въ тропическихъ странахъ. Они тамъ нигдѣ не могли основать государства, способнаго къ культурѣ, которое могло бы существовать безъ постоянныхъ сношеній съ метрополіей, безъ постоянныхъ переселеній изъ нея. Мы видимъ это въ Индіи, въ центральной Америкѣ, въ Африкѣ и другихъ мѣстахъ, Тоже показываетъ и древняя исторія. Галлы, переселившіеся въ Ломбардію и Малую Азію и прежде наводившіе ужасъ даже на римлянъ, выродились въ этихъ странахъ и безслѣдно вымерли. Могущественное царство вандаловъ въ Африкѣ послѣ непродолжительнаго существованія изчезло изъ исторіи. Несмотря на чрезвычайныя усилія, на огромныя средства, пожертвованныя римлянами на колонизацію ихъ африканской провинціи -- той самой страны, которую теперь хотятъ колонизовать французы,-- эта провинція не пережила паденія Рима и теперь только развалины напоминаютъ о великомъ организаторскомъ талантѣ римлянъ. Потомъ Египетъ. Нѣтъ страны, которая бы видѣла столько чужеземныхъ завоеваній и новыхъ колоній, какъ древняя почва Египта Эфіопы и индѣйцы, арабы и персы, греки и римляне, венеціянцы и турки, англичане и французы -- всѣ или долго владѣли Египтомъ, или основывали въ немъ колоніи. Всѣ чужеземные властители окружали себя многочисленнымъ иноземнымъ населеніемъ. И отъ всѣхъ этихъ народовъ не осталось ничего, кромѣ воспоминанія; всѣхъ поглотила почва Египта. Нынѣшніе обитатели его, копты и феллахи, суть такой же расы люди, какъ и тѣ, которыхъ мы находимъ въ великолѣпныхъ гробницахъ Египта, которыхъ изображали на гранитѣ пирамидъ его художники 150 столѣтій тому назадъ.
   Голландцы начали устраивать колоніи на Мысѣ Доброй Надежды въ 1652 г., и они ничего не щадили для поддержанія этихъ колоній. И что же? Въ 1830 г., спустя 188 лѣтъ, послѣ неимовѣрныхъ усилій и затратъ, на Мысѣ насчитывали не болѣе 100,000 свободныхъ жителей. Англія израсходовала болѣе милліарда, чтобы устроить поселеніе европейцевъ въ Сіерра-Леоне, и эта колонія насчитываетъ теперь едва сотню бѣлыхъ, изъ коихъ и двадцатая доля не родилась на африканской почвѣ (Буденъ). Но мы слишкомъ мало вѣримъ въ воинскія колоніи, въ colonie soldatesque, и эти крайности обязаны не одному лишь климату, а другимъ, можетъ быть, болѣе важнымъ обстоятельствамъ. Въ доказательство этого мы приведемъ слѣдующіе факты и соображенія. Американская раса живетъ подъ всѣми широтами Новаго Свѣта, несмотря на всевозможныя климатическія различія; каждый съ нами согласится, что индо-германское племя, родомъ изъ Азіи, исподоволь перешло въ Европу и разселилось до самыхъ сѣверныхъ предѣловъ ея, мало-по-малу освоившись со всѣмъ разнообразіемъ европейскихъ климатовъ и несмотря на рѣзкую противоположность съ климатомъ первобытной своей страны; далѣе европейцы en masse переплыли величайшее препятствіе -- океанъ, и разбрелись по всѣмъ закоулкамъ Америки, все болѣе и болѣе колонизируя ее. Это породило даже убѣжденіе, что къ акклиматизаціи болѣе всего способна бѣлая раса и этимъ старались доказать превосходство этой расы надъ всѣми остальными расами; но если это имѣетъ сколько нибудь достовѣрную силу, то развѣ относительно жителей умѣреннаго пояса. Дѣйствительно, нецивилизованный дикарь не можетъ выносить въ такой же степени перемѣну климата, какъ цивилизованный европеецъ, потому что во многихъ такихъ случахъ первобытный человѣкъ погибаетъ отъ недостатка средствъ защиты противъ вредныхъ вліяній. Напротивъ, европеецъ, въ силу умѣнья приспособиться къ измѣнившимся обстоятельствамъ, въ силу умѣренности и примѣненія всего своего образа, жизни, обезпечиваетъ себя отъ всѣхъ вредныхъ климатическихъ вліяній, на которыя первобытный человѣкъ не обратилъ даже должнаго вниманія. Наконецъ, не можетъ не броситься въ глаза всякому безпристрастному наблюдателю, что есть расы, которыя пользуются особенными привилегіями въ отношеніи климата. Избранный народъ Божій, какъ бы баловень климатическій. Въ самомъ дѣлѣ, евреи пользуются чуть не монополіей космополитизма, по выраженію Будена. Въ то время, какъ французы, мавры, арабы и негры соперничаютъ между собою въ скорости вымиранія въ Алжиріи, евреи постоянно тамъ возрастаютъ въ большомъ числѣ, и хотя у нихъ смертность довольно значительна, но никогда она не превышаетъ числа рожденій. Въ Африкѣ, говоритъ Буденъ, евреи встрѣчаются, начиная отъ Варварійскихъ владѣній до мыса Доброй Надежды и отъ береговъ Чермнаго моря вплоть до Атлантическаго океана. Въ Алжиріи евреи, несмотря на скученность въ тѣсныхъ, зловонныхъ, мрачныхъ и подчасъ подземныхъ жилищахъ, отличаются однакожъ необыкновенной живучестью и далеко оставляютъ за собою въ этомъ отношеніи всѣ остальныя народности.
   Въ 1639 г. Давидъ Насци, португальскій еврей, выпросилъ индѣйской компаніи право устроить еврейскую колонію въ Кайенѣ. Но со времени завоеванія Кайены французами, въ 1664 г., евреи удалились въ Суринамъ, гдѣ число ихъ быстро возрастаетъ. Теперь евреи живутъ отъ Канады до Бразиліи и число ихъ въ Америкѣ простирается до 20,000, да въ Австраліи ихъ найдется тысячи двѣ. Въ Азіи евреевъ легко найти отъ береговъ Сиріи и Малой Азіи до восточныхъ предѣловъ Китая и съ юга на сѣверъ, отъ южной оконечности Индіи до Барабинской степи и Томска. Моисей Пассва, португальскій еврей изъ Амстердама, посѣтившій Кохину въ 1686 г., по возвращеніи въ Европу издалъ сочиненіе, въ которомъ, между прочимъ, встрѣчаются слѣдующія подробности: въ 4130 г. отъ сотворенія міра, послѣ вторичнаго разрушенія храма Титомъ, отъ 70 до 80,000 евреевъ проникли въ Малабаръ, гдѣ царь Херамъ Иберимонъ далъ имъ городъ Кранганоръ, который они впослѣдствіи вынуждены были оставить, чтобы удалиться въ Кохину. Хотя солнце Кохины пропекло ихъ до того, что они сдѣлались почти мулатами, они считали для себя безчестьемъ сближаться съ евреями-неграми, которые происходили отъ рабовъ, бывшихъ въ услуженіи у евреевъ Кранганора.
   Всѣ эти данныя въ концѣ концовъ даютъ намъ смѣлость отнестись съ полною вѣрою къ ученію Дарвина, который но долгомъ размышленіи и въ силу неопровержимыхъ фактовъ вправѣ утверждать, что "акклиматизація должна совершаться легко втеченіе длиннаго ряда поколѣніи," Каждый при этомъ долженъ исподоволь примѣняться посредствомъ соотвѣтственной одежды и пищи къ уменьшенной потерѣ тепла лѣтомъ и зимой, если не хочетъ, чтобы тѣло его потерпѣло вредъ и чтобы духъ его ослабъ. Одни англичане, которые нигдѣ не могутъ отказаться отъ мясной пищи и спиртныхъ напитковъ, выносятъ хуже всѣхъ тропическій климатъ; между тѣмъ, какъ болѣе осторожные испанцы и португальцы гораздо лучше выносятъ всякія климатическія крайности. Дарвинъ, поэтому, склоненъ разсматривать приспособленіе къ какому либо отдѣльному климату, какъ качество легко прививающееся къ значительной врожденной гибкости склада, свойственной большей части животныхъ. И съ этой точки зрѣнія способность человѣка и его домашнихъ животныхъ переносить самые разнообразные климаты, и такіе факты, какъ способность вымершихъ видовъ слона и носорога переносить климаты самые холодные, между тѣмъ, какъ нынѣ живущіе виды всѣ принадлежатъ жаркому поясу -- не должны считаться аномаліями, а лишь примѣрами очень общей гибкости, обнаружившейся при особыхъ обстоятельствахъ.
   Есть малороссійская пословица "на вербѣ груши." Пословица эта потеряла свое ироническое значеніе, потому что на вербѣ дѣйствительно могутъ рости груши. Культурой дойдутъ до того, что на Шпицбергенѣ будетъ прозябать виноградъ. Силою подбора и борьбой за существованіе человѣкъ разовьетъ свою способность къ акклиматизаціи до вполнѣ желаемаго космополитизма.
   Вліяніе климата на происхожденіе болѣзней, мы желали бы ограничить самыми тѣсными предѣлами. Медики до того привыкли во всемъ обвинять климатъ, что публика вслѣдъ за ними совершенно успокоивается на этомъ будто бы неизбѣжномъ злѣ. И медики и публика въ этомъ отношеніи совершенно оправдываютъ нѣмецкую поговорку, что "изъ-за лѣсу деревьевъ невидно." Вмѣсто того, чтобы изучить на самомъ дѣлѣ значеніе климатическихъ условій въ причиненіи болѣзней, педантизмъ ученыхъ безъ всякой логической провѣрки утрируетъ вліяніе климата уже слишкомъ и приноситъ этимъ величайшій вредъ, такъ какъ этимъ отнимается всякое стремленіе устранять настоящія причины человѣческихъ страданій. Этого мало; на той же ложной теоріи была построена убійственная система соціальнаго рабства и умственнаго застоя многихъ расъ. Плантаторъ, благодаря этой теоріи, съ спокойною совѣстію выжималъ послѣдній сокъ изъ негра, убѣжденный, что негръ заранѣе приготовленъ природой для рабства, что климатъ его страны низвелъ его на степень вьючнаго животнаго. Тоже думали и о расахъ холодныхъ полярныхъ странъ. На что имъ образованіе и культура, когда холодъ разъ навсегда сковалъ ихъ умственныя силы. Для эксплуататора политическаго и экономическаго -- эта теорія настоящій кладъ. Значеніе климата, какъ прямое и непосредственное причиненіе болѣзней, также слишкомъ серьезный вопросъ, чтобы его можно было разрѣшить на двухъ, трехъ страницахъ литературнаго журнала. Интересующихся отсылаемъ къ нашей брошюрѣ "Причины болѣзней." Здѣсь мы можемъ коснуться этого вопроса лишь мимоходомъ, по отношенію связи съ другими проявленіями климатическихъ вліяніи на человѣческій организмъ. Лично мы пока пришли къ тому убѣжденію, что и въ патологическомъ отношеніи, какъ сила вызывающая страданія, климатъ тоже имѣетъ лишь второстепенное значеніе и можетъ быть разматриваемъ, какъ отдаленная, общая причина. Непосредственное же его вліяніе довольно слабо я легко устраняется другими, болѣе близкими условіями.
   Изъ всѣхъ климатическихъ условій самыми главными и первенствующими мы считаемъ тѣ, которыхъ человѣкъ не въ силахъ видоизмѣнить ни на одну іоту: таковы температура, степень влажности, барометрическое давленіе, вѣтры. Тѣ же условія, которыя легко устранимы силою культуры, мы уже не можемъ причислять къ климатическимъ условіямъ. Во власти человѣка и его соціальной обстановки селиться въ такихъ мѣстахъ и дѣлать ихъ для себя безвредными и удобными; а потому болотистая мѣстность (въ строгомъ смыслѣ слова), производящая міазмы и причиняющая тѣмъ разныя болѣзни, не можетъ, въ строгомъ смыслѣ слова, быть отнесена къ климатическимъ условіямъ sine qua non, а есть лишь недостатокъ культуры, недостатокъ соціальнаго быта, что въ нашихъ глазахъ играетъ несравненно болѣе важную роль, чѣмъ всевозможныя климатическія условія. Мы это подтвердимъ нѣсколькими фактами.
   Мы вполнѣ и совершенно раздѣляемъ тотъ взглядъ, что человѣчество вообще можетъ быть подраздѣлено на двѣ категоріи людей: на людей брюшныхъ органовъ, обитающихъ въ болѣе теплыхъ краяхъ, и на людей грудныхъ органовъ, обитающихъ въ болѣе холодныхъ странахъ. Тѣ и другіе суть продукты мѣстныхъ физическихъ и космическихъ условій и внезапная перемѣна мѣстности для тѣхъ и другихъ отзывается гибельно на ихъ физическомъ здоровьѣ и притомъ въ противоположномъ направленіи. Такъ, народы грудныхъ органовъ, попадая въ страны теплыя, тропическія, заболѣваютъ и вымираютъ преимущественно отъ болѣзней брюшныхъ органовъ, именно отъ болѣзней печени, кишекъ и т. д.; и наоборотъ, народы брюшныхъ органовъ, какъ, напр., негры, попадая въ сѣверныя холодныя страны, заболѣваютъ и вымираютъ отъ болѣзней легкихъ, особенно отъ чахотки. Фактъ этотъ слишкомъ осязателенъ, чтобы не признавать его очевидность. Но это имѣетъ мѣсто лишь при такихъ внезапныхъ, крутыхъ, рѣзкихъ и слишкомъ противоположныхъ перемѣнахъ, и если въ этомъ видѣть силу климата, то бѣда еще невелика.
   Новѣйшія наблюденія показали, что самые могущественнѣйшіе бичи человѣчества, истребляющіе его en masse суть порожденія особенныхъ паразитовъ, которые проявляются при всѣхъ возможныхъ климатахъ и могутъ быть устранены силою культуры. Полюбуйтесь, читатель, какой списокъ недуговъ -- порожденіе нашего неразумія я соціальнаго убожества. Ксрь, оспа, скарлатина, коклютъ, рожа, крупъ, сибирская язва, гриппъ, чесотка, холера, тифъ, чума и лихорадка -- все это причиняется паразитами, гибельное дѣйствіе которыхъ цивилизація смягчаетъ и можетъ совершенно уничтожить и избавить человѣчество отъ этихъ лютыхъ враговъ. Мы приведемъ этому хотя одно крупное доказательство. Въ Віареджіо, въ графствѣ Лука, говоритъ Виллерме, мѣстные жители, разсѣянные небольшими группами и живя въ сильно жалкомъ убожествѣ и нищетѣ, ежегодно подвергались самымъ безжалостнымъ нападеніямъ перемежающейся лихорадки и притомъ почти въ одно и тоже время. Въ 1741 году догадались однакожъ устроить шлюзы, которыхъ подвижные клапаны допускали спускъ воды изъ болотъ въ озера и препятствовали наводненіямъ при разливахъ, такъ что страна не заливалась водой. Это маленькое нововведеніе имѣло однакожъ самое благотворное послѣдствіе: болота изчезли, а вмѣстѣ съ ними и лихорадка. Словомъ, округъ Віареджіо принадлежитъ теперь къ числу самыхъ здоровыхъ, самыхъ промышленныхъ и самыхъ богатыхъ мѣстностей Тосканы, и часть тѣхъ семействъ, которыхъ глупые предки погибли отъ дѣйствія aria cottiva {Болотныя испаренія въ тосканскихъ мареммахъ.}, отъ котораго они были безсильны защищать себя, теперь преспокойно благоденствуютъ и проявляютъ невѣдомую дотолѣ степень физической силы, здоровья и нравственнаго образованія. Такова сила цивилизаціи и культуры! Тѣмъ же путемъ будутъ устранены и другіе истребители-враги рода человѣческаго.
   Мы всегда были того убѣжденія, что на происхожденіе болѣзней насколько имѣетъ вліяніе климатъ, на столько же, если не больше еще, имѣетъ значеніе и самая организація субъекта. Мы приведемъ тому самый интересный и самый замѣчательный случай, заимствованный Дарвиномъ изъ лекцій Труссо. Послѣдній передаетъ слѣдующій разсказъ изъ своей практики. "Я лечилъ двухъ братьевъ близнецовъ, столь между собою похожихъ, что не было никакой возможности отличить одного отъ другого, особенно когда они бывали вмѣстѣ. Это физическое сходство простиралось еще дальше: они имѣли, извините за выраженіе, еще большее сходство патологическое, еще болѣе замѣчательное. Такимъ образомъ одинъ изъ нихъ въ Парижѣ заболѣлъ ревматическимъ воспаленіемъ глазъ и когда я его увидѣлъ, онъ мнѣ сказалъ; "мой брать, конечно, болѣ въ теперь такимъ же воспаленіемъ глазъ, какъ и я". Такъ какъ я этому удивился, то онъ спустя нѣсколько дней показалъ мнѣ письмо брата и-ъ Вѣны, который ему писалъ: "у меня мое воспаленіе глазъ, у тебя должно быть теперь твое." Какъ это ни странно, но это такъ, это вѣрно, это несомнѣнно: мнѣ это не разсказали, а я это видѣлъ и видѣлъ еще другіе подобные же случаи. Эти близнецы были также очень удушливы. Уроженцы Марсели, они однакожъ никакъ не могли оставаться въ своемъ родномъ городѣ, куда ихъ часто влекли собственные интересы, безъ того, чтобы не подвергнуться сильному припадку; въ Парижѣ же они никогда не подвергались этому припадку. Еще лучше, стоило имъ переѣхать въ Тулонъ, чтобы избавиться отъ мучительнаго недуга, испытываемаго въ родномъ городѣ. Путешествуя по своимъ дѣламъ и посѣщая различный страны, они замѣтили, что нѣкоторыя мѣстности вліяютъ на нихъ гибельно, а въ другихъ они были свободны отъ всякихъ припадковъ" {Дарвинъ. Прирученныя животныя. Т. І. Стр. 271.}.
   Есть цѣлая серія такъ называемыхъ эндемическихъ болѣзней, происхожденіе которыхъ приписывается исключительно мѣстнымъ климатическимъ условіямъ. Даже самъ Дарвинъ на нихъ нѣсколько напираетъ. Онъ впрочемъ оговаривается. Онъ говоритъ, что въ болѣзняхъ ограничивающихся только нѣкоторыми племенами, самую важную роль играетъ сложеніе племени, а послѣднее опредѣлилось неизвѣстными причинами. Въ примѣръ онъ приводитъ колтунъ (Plica polonica), отъ котораго такъ сильно страдаютъ поляки, между тѣмъ какъ нѣмцы и русскіе не подвергаются ему. Насколько этотъ примѣръ самъ по себѣ несостоятеленъ и вводитъ легко въ заблужденіе доказываетъ то, что колтунъ вовсе не считается болѣзнью, а лишь порожденіемъ нечистоты, неопрятности и т. п. Гиршъ собралъ чуть не цѣлую библіотеку объ этой болѣзни и на основаніи безпристрастныхъ наблюденій все-таки пришелъ къ тому убѣжденію, что колтунъ, порожденіе суевѣрія, глупости, въ силу чего нѣкоторые глупцы перестаютъ чесать волосы и искуственно создаютъ себѣ ерунду на головѣ для дополненія оной же, обрѣтающейся въ самой головѣ {Hirsch. Historisch.-geographische Pattologic. T. 2. Стр. 542.}.
   Къ совершенно другимъ заключеніямъ мы придемъ, если обратимъ наше вниманіе на соціальную сторону вопроса. Тутъ намъ открывается такое обширное поле для наблюденій, что даже странно, почему врачи не обратятъ своей дѣятельности преимущественно въ эту сторону. Кто не изощрялъ своего остроумія, чтобъ обругать климатъ Петербурга и выставить его причиной всѣхъ возникающихъ въ немъ болѣзней? Но что такое петербургскій климатъ въ сравненіи съ тѣми язвами, которыя подготовляетъ себѣ тамъ человѣкъ собственными руками? Со дни основанія Петербурга и до настоящаго времени тамъ похоронено 2 милліона труповъ, которыя превосходно гніютъ и производятъ такую aria cottiva, съ которой въ сравненіи всякія климатическія невзгоды -- ничто. И чѣмъ дальше въ лѣсъ, тѣмъ больше дровъ; чѣмъ долѣе продлится такое положеніе кладбищъ въ Петербургѣ, тѣмъ сильнѣе будутъ дѣйствовать тамъ вредныя испаренія, а успокоительнымъ виновникомъ останется неисправимый климатъ.
   Медицинская статистика и историко-географическое описаніе болѣзней, такъ плодотворно обработанное Эстерленомъ, Буденомъ, Гиршомъ, убѣждаютъ насъ, что бѣдность, соціальное убожество, нищета, невѣжество, людская глупость разнообразная до безконечности, далѣе пьянство, сифилисъ и другіе нравственные недуги соціальнаго быта -- такіе могущественные дѣятели и пригоняютъ такую массу физическихъ болѣзней, что право намъ стыдно убаюкивать себя всякими климатическими небылицами и сидѣть сложа руки при видѣ того, какъ соціальное зло пожираетъ общественный организмъ. Всѣ формы чахотки и бугорчатки, всѣ виды золотухи, безкровія, малокровія, рака, скорбута, рахитизма -- все это результатъ убожества, нищеты или извращенной цивилизаціи, излишества, роскоши, тунеядства, обжорства, мракобѣсія и самодурства.
   Озираясь кругомъ и сводя счеты всѣмъ этимъ разнообразнымъ страданіямъ человѣческаго организма, мы видимъ въ нихъ лишь видоизмѣненное проявленіе одной общей могущественной причины, "борьбы за существованіе", которую природа избрала орудіемъ для достиженія своихъ великихъ цѣлей -- усовершенствованія человѣческаго организма и гармоніи въ распредѣленіи органическихъ существъ, недопускающей излишества и преобладающей крайности. Въ рукахъ разумнѣйшей твари, во власти человѣка руководить этой силой и употребить ее себѣ на пользу, а не во вредъ, чѣмъ онъ и докажетъ свое превосходство надъ всѣми остальными животными.
   Вліяніе климатическихъ, теллурическихъ и вообще космическихъ условій на умственную, нравственную, религіозную и политическую стороны человѣка представляетъ такой хаосъ противорѣчій, что, собственно говоря, этого здѣсь и не слѣдовало бы касаться, какъ вопроса неидущаго къ дѣлу и но меньшей мѣрѣ неумѣстнаго въ виду борьбы за существованіе, потому что толкованіе этого вопроса -- чистѣйшій сумбуръ. Начиная съ Монтескье и оканчивая Фоассакомъ, который посвятилъ этому вопросу весь второй томъ, -- всѣ изслѣдователи, занимавшіеся этимъ вопросомъ, до сихъ поръ, по крайней мѣрѣ, не пришли, но нашему убѣжденію, ни къ одному сколько нибудь вѣрному и опредѣленному положенію. Всѣ ихъ толкованія темны, сбивчивы и запутаны. Разобрать Фоассака -- мало отдѣльной статьи и дѣло не стоитъ труда; мы безъ смѣху не могли читать многія его страницы; наше терпѣніе лопалось на каждой страницѣ и мы лишь удивлялись терпѣнію, хватившему на то, чтобъ написать цѣлый томъ и ничего умнаго не сказать. На это нужно также умѣнье и талантъ.
   Самыя кровожадныя и дикія животныя водятся въ тропическомъ климатѣ, говоритъ Фоассакъ, именно тигръ, левъ, пантера, крокодилъ, шакалъ и т. д., а въ холодномъ климатѣ ихъ нѣтъ; отсюда слѣдуетъ, что и самые дикіе, самые жестокіе и самые негостепріимные народы также живутъ въ тропическомъ или жаркомъ климатѣ, а самые цивилизованные въ умѣренномъ. Но медвѣдь бѣлый и сѣрый, волкъ, всевозможныя гадюки кажись уживаются же на самомъ отдаленномъ сѣверѣ, и народы, обитающіе въ сѣверномъ умѣренномъ и холодномъ поясѣ, тоже не всѣ заслуживаютъ титла цивилизованныхъ; какая же тутъ связь съ климатомъ? Если считать климатъ такимъ могущественнымъ дѣятелемъ въ отношеніи умственной и нравственной жизни народовъ, и если приводить въ доказательство того, что именно климатъ Европы наиболѣе располагаетъ къ совершенствованію человѣка во всѣхъ этихъ отношеніяхъ, то почему же это не составляетъ удѣла всѣхъ народовъ, обитающихъ въ Европѣ. Вѣдь строго говоря, только два племени, романское и англосаксонское, могутъ быть названы творцами прогресса, цивилизаціи и культуры, но кромѣ этихъ двухъ племенъ еще многія другія обитаютъ въ Европѣ, которыя до сихъ поръ не заявили себя ни однимъ міровымъ событіемъ, ни однимъ историческимъ фактомъ, который облегчилъ бы тягостное существованіе человѣчества.
   Либеральный Монтескье воображалъ, что умѣренный или даже холодный климатъ требуетъ и располагаетъ къ свободѣ, а жаркій и тропическій обусловливаетъ деспотизмъ. Этого не снесъ даже Фоассакъ, и говоритъ, что "достаточно бросить взоры на глобусъ, чтобы убѣдиться, насколько принципы Монтескье ошибочны и противорѣчатъ дѣйствительности. Заключенная въ самую тѣсную рамку, Европа вопреки разнообразію климатовъ представляетъ намъ всѣ формы правленія отъ самыхъ абсолютныхъ монархій до самыхъ просвѣщенныхъ и свободныхъ республикъ. На крайнемъ ея сѣверѣ и на всемъ югѣ, съ запада и съ востока, вездѣ можно натолкнуться на самыя противоположныя формы правленія."
   Появленіе великихъ людей въ такомъ множествѣ въ древней Греціи, Фоассакъ приписываетъ особенно счастливому ея климату; но если такъ, то почему же ихъ нѣтъ теперь тамъ, и почему они теперь тамъ вовсе не проявляются; вѣдь климатическія-то благопріятства не измѣнились тамъ нисколько.
   Ослѣпленіе этими теоріями подчасъ доходитъ до поразительнаго, и отъ него не свободны даже самые лучшіе люди. Такъ, напримѣръ, Рейхъ говоритъ: "Судя вообще, гористыя мѣстности отличаются высокою степенью здоровья и процвѣтанія своихъ обитателей, преимущественно въ силу чистоты и сухости воздуха, и такъ мало содержатъ въ себѣ физическихъ и нравственныхъ причинъ для возникновенія болѣзней, что нигдѣ человѣкъ такъ хорошо не благоденствуетъ, какъ именно въ горахъ. Благороднѣйшія созданія, самые здоровые люди, самые почтеннѣйшіе возрасты, относительно величайшая чистота нравовъ рицанія, а бросаются нѣсколько въ глаза, какъ что-то странное." Далѣе онъ продолжаетъ: "Помѣсь американской съ бѣлой расой все таки случается рѣдко, потому что индіянки мало привлекательны, а бѣлая и въ мысляхъ своихъ не допускаетъ сближенія съ индѣйцемъ. Въ первыя времена открытія и завоеванія Америки, помѣсь европейцевъ съ американками совершалась чаще, отчасти вслѣдствіе недостатка бѣлыхъ-и черныхъ женщинъ, отчасти, быть можетъ, потому, что индіянки тогда были привлекательнѣе. Весьма часто встрѣчаются потомки негровъ съ индіанками, потому что послѣднія предпочитаютъ негровъ мужьямъ своей собственной расы; индѣйцы же презираютъ негровъ и сочли бы для себя за безчестіе сойтись съ негритянкой" {Reich. Das Eheliche Leben. Стр. 438.}. Нѣкоторые заводчики, разсказываетъ Дарвинъ, съ упорнымъ суевѣріемъ придерживаются ученія о чистокровности, считая его единственнымъ ковчегомъ спасенія и, разумѣется, попадаютъ въ просакъ. Такіе же рутинные взгляды господствуютъ въ большинствѣ стараго отживающаго европейскаго общества и ведутъ къ тѣмъ же печальнымъ результатамъ. Купечество, наприм., съ неимовѣрнымъ тупоуміемъ отстаиваетъ свои сословные недостатки и свой жиръ; кастическія предубѣжденія востока и замкнутость его сословій породили какую-то вѣковую тупость, табунную физіономію, однообразіе и скудость понятій и такой китаизмъ, апатію и застой интеллектуальныхъ силъ, что подчасъ страшно становятся за человѣка и теряешь вѣру въ возможность его прогрессивнаго движенія впередъ-то же самое повторяется, въ нѣсколько иныхъ формахъ, и въ европейскомъ обществѣ. Эту изолированность, кастъ и сословій, отчужденность и предубѣжденія, господствующія между національностями, наука теперь признаетъ положительно вредными. Она осуждаетъ ихъ въ интересахъ каждаго народа отдѣльно и человѣческаго рода вообще. Напрасно законодателя и политики пренебрегаютъ этимъ серьезнымъ вопросомъ; онъ заслуживаетъ гораздо большаго вниманія, чѣмъ обыкновенно думаютъ.-- Рутинная замкнутость обезсиливаетъ народъ, обезличиваетъ его индивидуалъ: ноя черты и не возбуждаетъ той страстности, той игры чувствъ, той энергіи впечатлѣній, какія необходимы въ конкретномъ случаѣ для полнаго примѣненія широкихъ требованій подбора. Это особенно подтверждается скрещиваніемъ породъ въ слишкомъ тѣсныхъ границахъ. Такъ какъ законъ всегда вѣренъ для всего растительнаго и животнаго міра, не исключая и человѣка, то основываясь на опытахъ съ животными и растеніями, наука громко возстаетъ противъ всякихъ попытокъ кровосмѣшенія и считаетъ это самымъ тяжкимъ физіологическимъ грѣхомъ, самой уродливой ошибкой. Спариванье между животными отца и дочери или матери и сына, или братьевъ и сестеръ впродолженіи нѣсколькихъ поколѣній -- такія неестественныя совокупленія влекутъ за собою въ животномъ мірѣ уменьшеніе роста, ослабленіе конструкціи тѣла, безплодіе, или развиваютъ наклонность къ самымъ причудливымъ уродствамъ. Природа мститъ за оскорбленія, наносимыя, ея законамъ. Самые компетентные судьи въ этомъ дѣлѣ полагаютъ, что спариванье брата и сестры еще хуже, чѣмъ отца и дочери. Дарвинъ приводитъ опытныя наблюденія самыхъ лучшихъ и практическихъ заводчиковъ, слишкомъ заинтересованныхъ, конечно, въ способѣ улучшенія и размноженія своихъ животныхъ, -- онъ цитируетъ Сибрайта, Андрю Найта, Натузіаса, Уайта, Проспера Люкаса, къ которымъ лично относится съ глубокимъ уваженіемъ. Всѣ эти заводчики (кромѣ Проспера Люкаса) были заинтересованы въ томъ, чтобы не смѣшивать кровныя породы своихъ стадъ съ какими нибудь посторонними животными, дорожили чистотою крови и аристократичностью своихъ породистыхъ животныхъ не менѣе любого англійскаго лорда, а потому они избѣгали смѣшенія съ другими стадами и разводили двоихъ животныхъ въ самыхъ тѣсныхъ границахъ, невыхода изъ предѣловъ своего стада, и въ концѣ концовъ вынуждены были отказаться отъ этой системы. Нѣкоторымъ изъ нихъ пришлось горько раскаяться въ своихъ узкихъ воззрѣніяхъ, потому Что всякія болѣзненныя наклонности, свойственныя производителямъ, при такомъ тѣсномъ скрещиваніи усиливаются въ потомствѣ и влекутъ за собою вырожденіе, вымираніе или безплодіе цѣлаго стада. Волей-неволей всѣ эти владѣльцы и любители животныхъ, искушенные опытомъ, прибѣгали къ скрещиванію съ посторонними породами и замѣчали тогда быстрое улучшеніе своихъ стадъ. Стадо Бэтса считалось самымъ знаменитымъ въ мірѣ. Тринадцать лѣтъ онъ размножалъ свой скотъ самымъ тѣснымъ образомъ и чуть не сгубилъ его. Поэтому онъ въ послѣдующія семнадцать лѣтъ постепенно сталъ подмѣшивать къ своему стаду свѣжей крови, ибо уменьшающаяся плодовитость его стада убѣждала его въ томъ, что имѣть слишкомъ возвышенное мнѣніе о достоинствѣ своего стада нѣсколько нелѣпо и такой педантизмъ убыточенъ и даже раззорителенъ. Интересно и то обстоятельство, что заводчики скота, долгое время придерживавшіеся спариванья въ тѣсныхъ границахъ и потомъ скрещивавшіе свое стадо съ другой породой, выручали на выставкахъ наибольшія цѣны за животныхъ, полученныхъ отъ скрещенныхъ породъ. Нужно однако же сознаться, что вопросъ спариванья животныхъ въ довольно тѣсныхъ границахъ имѣетъ своихъ ярыхъ защитниковъ, и тѣ, которые не видятъ дальше своего носа, могутъ дѣйствительно представить факты, на первый взглядъ будто бы говорящіе въ ихъ пользу. Иной заводчикъ увѣряетъ, что пятидесяти-лѣтній опытъ спариванья овецъ въ тѣсныхъ предѣлахъ не повлекъ за собою вырожденія стада. Но такія увѣренія и мнимыя противорѣчія должны быть принимаемы съ большою осторожностью; во-первыхъ, стадо было довольно многочисленное, а во-вторыхъ, спариванье производилось не между слишкомъ близкими родственниками. Въ старыхъ англійскихъ паркахъ лани подвергались довольно тѣсному спариванью, и что же оказалось? Порода эта такъ измельчала и ослабла, что примѣшиваніе свѣжей крови сдѣлалось неизбѣжнымъ. Мало того, что такою примѣсью достигали улучшенія въ размѣрахъ и въ организаціи, но бѣдныя животныя избавлялись этимъ путемъ отъ многихъ мучительныхъ болѣзней, которымъ подвергало ихъ слишкомъ тѣсное спариванье. Всѣ наблюдатели легче всего помирились на свиньяхъ. Свиньямъ больше всего пришлось испытать на себѣ всю тяжесть вреда отъ слишкомъ родственнаго спариванья. Извѣстно, какую непримиримую національную вражду питаютъ другъ къ другу евреи и свиньи, но природа одинаково относится въ ихъ тождественной грѣховности. Извѣстный заводчикъ м-ръ Урайтъ скрестилъ борова съ дочерью, внучкою, правнучкою и т. д. вплоть до седьмого поколѣнія. И что же? Потомство оказалось безплоднымъ, то оно было слишкомъ недолговѣчно, то оно производило такихъ идіотовъ, которые не умѣли даже сосать или ходить, какъ слѣдуетъ. Очевидно, кровосмѣшеніе отозвалось слишкомъ пагубно на умственныхъ способностяхъ свиньи и на ея воспроизводительномъ отправленіи. Ниже мы увидимъ, что къ такимъ же послѣдствіямъ привело кровосмѣшеніе и евреевъ. Но мы не кончили бы никогда, еслибъ желали привести всѣ правдивые доводы, которыми Дарвинъ доказываетъ вредъ и пагубу кровосмѣшенія у животныхъ. Отсылаемъ интересующихся этимъ вопросомъ къ оригинальнымъ сочиненіямъ Дарвина, Рейха, Тэйлора и другихъ. Всѣ факты, приведенные Дарвиномъ, достаточно ясны, чтобы опровергнуть опрометчивое мнѣніе Эстерлена, что кровосмѣшеніе между животными служитъ для улучшенія породы {Oesterlen. Medicinische Statistik. Стр. 198 и 200.}. Эстерленъ весьма компетентный судья въ дѣлѣ медицинской статистики, но что касается до вопроса объ улучшеніи животныхъ, о воздѣлываніи растеній, то онъ грудной младенецъ предъ такимъ колоссомъ ума и знанія, какъ Дарвинъ, и его мнѣніе въ этомъ случаѣ теряетъ для насъ всякую доказательную силу. А потому мы относимся съ полнымъ недовѣріемъ въ его слишкомъ поспѣшнымъ выводамъ, будто бракъ между здоровыми и близкими родственниками не можетъ причинить особеннаго вреда. Эстерленъ въ своей эксцентричности доходитъ до того, что думаетъ, что браки между здоровыми родственниками цѣлесообразнѣе, чѣмъ между чужими. Какъ гигіенистъ, онъ зашелъ здѣсь слишкомъ далеко и черезъ-чуръ утрируетъ понятіе о здоровьѣ. Положительныя данныя, собранныя Буденомъ, Рейхомъ, Дэви, Оллье и другими, опровергаютъ его положительно. Эстерленъ въ силу всего этого долженъ бы сознаться, что Дарвинъ несравненно шире и глубже его понимаетъ разумныя и естественныя требованія подбора.
   Къ счастію для человѣчества, многіе, даже самые (хотя далеко не всѣ) дикіе, народы и древнѣйшіе предшественники наши чувствовали какое-то инстинктивное отвращеніе къ кровосмѣшенію, и это отвращеніе у многихъ народовъ получило силу религіознаго закона. Мы приведемъ нѣкоторые примѣры изъ Тэйлора и Рейха. Древніе римляне строго воспрещали браки между кровными родственниками и по увѣренію Тацита, кровосмѣшеніе между родителями и дѣтьми наказывали смертью (Рейхъ, стр. 16). У грековъ вообще также были запрещены браки между ближайшими родственниками, но спартанцы допускали браки между дѣтьми отъ одной матери, но отъ разныхъ отцовъ. Гомеръ упоминаетъ даже о бракахъ между братьями и сестрами, что съ теченіемъ времени, по Валерію Максиму, совершенно вывелось, но браки между двоюродными братьями и сестрами, между тетками и племянниками, дядями и племянницами, къ сожалѣнію, всегда допускались (Рейхъ стр. 22). По Діодору Сицилійскому, бракъ у древнихъ египтянъ между ближайшими кровными вовсе не былъ запрещенъ, такъ какъ у нихъ братъ могъ жениться на сестрѣ (Рейхъ стр. 33). Геродотъ разсказываетъ, что персы никогда не имѣли привычки жениться на сестрахъ, но жестокій Бамбизъ влюбился въ родную сестру и, выслушавъ приговоръ своихъ судей, что хотя нѣтъ закона, повелѣвающаго брату жениться на сестрѣ, за то есть законъ, разрѣшающій деспоту дѣлать все, что ему угодно, Бамбизъ женился на родной сестрѣ, да въ придачу взялъ себѣ въ жены еще и вторую сестру (Рейхъ стр. 36). Нѣкоторые древніе народы доводили этц запрещеніе до положительнаго абсурда. Такъ въ Индіи считается незаконнымъ поклоннику Брамы жениться на женщинѣ, носящей одно съ нимъ родовое имя или Готра (въ буквальномъ значеніи "коровье стойло"), т. е. запрещалось вступать въ бракъ родственникамъ по мужской линіи, границы котораго неопредѣленны. Въ кодексѣ Ману этотъ законъ прилагается къ тремъ первымъ кастамъ, гдѣ запрещается также до извѣстныхъ широкихъ границъ бракъ между родственниками по женской линіи. Битайскій народъ дѣлится на множество классовъ или родовъ; каждый отличается именемъ, которое носятъ всѣ его члены и которое соотвѣтствуетъ прозвищу, или лучше сказать нашей фамиліи, потому что жена принимаетъ фамилію мужа; фамилія же эта переходитъ по наслѣдству къ сыновьямъ и дочерямъ. Число этихъ фамилій ограничено. Дэвисъ думаетъ, что ихъ не болѣе ста, другіе же писатели насчитываютъ ихъ триста и даже тысячу, что на 400 милліоновъ жителей все-таки капля въ морѣ. Тѣмъ болѣе, что китайскій законъ настолько глупъ, что мужчина не можетъ жениться на женщинѣ одной съ нимъ фамиліи, хотя бы межъ ними не было и тѣни родства самаго отдаленнаго, такъ что родство по мужской линіи, какъ бы оно ни было далеко, составляетъ абсолютное препятствіе къ браку. Это строгое запрещеніе вступать въ бракъ потомкамъ мужской вѣтви ведетъ свое происхожденіе съ самыхъ древнихъ временъ, потому что китайцы относятъ его къ мифическимъ временамъ императора Фуги, который раздѣлилъ народъ на 100 семействъ, далъ каждому особенное имя и запретилъ жениться мужчинѣ на женщинѣ одного и того же имени, родственница она ему или нѣтъ -- этотъ законъ и теперь еще въ силѣ. Въ Сіамѣ седьмая степень кровнаго родства -- тотъ предѣлъ, до котораго бракъ запрещается, исключая императора, который можетъ жениться на своей сестрѣ, также какъ у инковъ цари могли же- питься на своихъ сестрахъ и даже на дочеряхъ. У дэйяковъ на островѣ Борнео воспрещается бракъ лицъ, находящихся между собою во второмъ колѣнѣ родства. А лица, вступающія въ бракъ и находящіяся въ третьемъ колѣнѣ родства, подвергаются штрафу, состоящему изъ мѣры кукурузы, имѣющей тамъ значительную цѣнность. Марсденъ говоритъ, что на островѣ Суматрѣ дѣти двухъ братьевъ не могутъ вступать въ бракъ; между тѣмъ какъ сынъ сестры можетъ жениться на дочери брата, но на оборотъ не допускается. На толъ же островѣ баттасы считаютъ гнуснымъ преступленіемъ бракъ между лицами одного и того же племени и наказываютъ виновныхъ обыкновеннымъ у нихъ наказаніемъ, т. е. рубятъ ихъ живыми и ѣдятъ ихъ мясо, изжареное или сырое съ солью и съ краснымъ перцомъ. Причина, почему они смотрятъ на такіе браки, какъ на^преступленіе, заключается въ томъ, что, по ихъ мнѣнію, мужчина и женщина имѣли общихъ предковъ.
   У татарской расы въ Азіи и въ Европѣ мы находимъ подобныя же ограниченія. Остяки считаютъ грѣхомъ бракъ лицъ носящихъ одно и тоже фамильное имя, такъ что мужчина не долженъ брать жену изъ своего собственнаго племени. Тунгусы не допускаютъ бракъ въ третьемъ колѣнѣ. Самоѣды при женитьбѣ избѣгаютъ всякихъ степеней родства до того, что мужчина никогда не женится на дѣвушкѣ, происходящей изъ одного съ нимъ семейства, какъ- бы ни было далеко ихъ родство. Лапландцы никогда не допускаютъ браковъ между кровными родственниками (Тэйлоръ. Доисторическій бытъ человѣчества, стр. 379 и слѣд.). У монголовъ бракъ съ женщиною, состоящею въ кровномъ родствѣ съ мужской линіей, строго воспрещался, а родство съ жениной линіей никогда не служило препятствіемъ: сплошь и рядомъ дозволялось жениться на двухъ-трехъ сестрахъ, браки между дѣтьми братьевъ и сестеръ также допускались; мужчины одной фамиліи женятся на женщинахъ другой, но, въ свою очередь принадлежащихъ одной и той же фамиліи. Среди негровъ на западномъ берегу Африки браки воспрещены только между родителями и дѣтьми и между братьями и сестрами, всякое же другое родство не служитъ препятствіемъ для брака. Готтентоты также не допускаютъ браковъ между близкими родственниками. За то у племени дамага нѣкоторыя жены, еженедѣльно мѣняютъ мужей (Рейхъ). Между неграми на восточномъ берегу никто не можетъ соединиться бравомъ съ родственникомъ или родственницей отца или матери вплоть до седьмой степени. Это у богосовъ. У жителей Австраліи также встрѣчаются запретительные законы относительно брака, но они далеко не однообразны. Австралійцы раздѣлены на огромныя семейства и каждый человѣкъ, кромѣ собственнаго имени, носитъ еще фамильное имя -- родъ прозвища. Дѣти принимаютъ фамильное имя отъ матери, и мужчина не можетъ жениться на женщинѣ одного съ нимъ имени, такъ что здѣсь запрещеніе распространяется лишь на родство по женской линіи (Тэйлоръ). Въ Америкѣ также встрѣчается рѣзко выдающійся обычай вступать въ бракъ внѣ своего рода. Какъ австралійскія, такъ и индѣйскія племена представляютъ поразительное сходство въ томъ, что какъ тѣ, такъ и другія раздѣлены обыкновенно на роды, носящіе имя животнаго, медвѣдя, волка, оленя, и вотъ у нихъ бракъ воспрещенъ между лицами одного и того же племени. Такъ у ирокезовъ отецъ и его дѣти никогда не могутъ принадлежать къ одному съ нимъ роду, потому что потомство идетъ во всѣхъ случаяхъ по женской линіи. Каждый народъ дѣлится на 8 племенъ въ два ряда, по четыре въ каждомъ:
   1. Волкъ, медвѣдь, бобръ, черепаха.
   2. Олень, бекасъ, цапля, соколъ.
   Прежде волкъ не могъ вступать въ бракъ съ медвѣдемъ, бобромъ или черепахой, считаясь роднымъ ихъ братомъ, но онъ могъ вступать въ бракъ со вторымъ рядомъ съ оленемъ, бекасомъ, цаплей. Позже допускался уже бракъ, и во всякомъ другомъ племени перваго или второго ряда кромѣ собственнаго (Тэйлоръ). Изъ приведенныхъ фактовъ легко убѣдиться, что съ одной стороны кровосмѣшеніе нерѣдко имѣло и имѣетъ мѣсто у разныхъ народовъ, съ другой стороны, брачное понятіе слишкомъ запутано и затемнено разными племенными причудами и предразсудками. Тѣмъ не менѣе почти вездѣ замѣтно стремленіе избѣгнуть кровосмѣшенія. Тайлоръ того мнѣнія, что простой опытъ вѣковъ могъ убѣдить дикарей, какъ велико зло отъ кровосмѣшенія, и что это главнымъ образомъ и заставило ихъ прибѣгнуть къ разнаго рода ограниченіямъ и запрещеніямъ. Но объясненіе Дарвина несравненно ближе къ истинѣ. Такъ какъ дѣти отъ родителей чуждыхъ всякаго родства обыкновенно сильнѣе, развитѣе и плодовитѣе, чѣмъ дѣти отъ близкихъ и кровныхъ родственниковъ, то особи, предпочитавшія чужія семейства, силою естественнаго подбора размножались быстрѣе другихъ, вытѣсняли остальныхъ болѣе слабыхъ и, такимъ образомъ, это инстинктивное побужденіе, поощряемое естественнымъ подборомъ, сдѣлалось господствующимъ. Понятно, что перевѣсъ господствующихъ бракосочетаній скорѣе могъ оттолкнуть дикарей отъ кровосмѣшенія, чѣмъ разсужденія о дурныхъ его послѣдствіяхъ. Вредъ отъ браковъ между слишкомъ близкими родственниками у цивилизованныхъ народовъ подтверждается многими весьма серьезными наблюдателями. Мы себѣ беремъ право распространиться объ этомъ вопросѣ подробнѣе потому, что намъ лично извѣстны многіе примѣры бракосочетаній между двоюродными братьями и сестрами, между дядями и племянницами, особенно среди евреевъ и гдѣ притомъ мужчины принадлежатъ къ лучшей интеллигенціи. Какъ медикамъ, этимъ личностямъ трижды непростительна такая физіологическая грѣховность. Леопольдъ Оллье удивлялся и долго не могъ себѣ объяснить причины, почему въ нѣкоторыхъ мѣстностяхъ прорѣзываніе зубовъ у дѣтей совершается довольно поздно, именно на третьемъ или четвертомъ году, и только тогда для него явленіе это стало ясно, когда онъ узналъ и провѣрилъ, что среди жителей весьма часты браки между близкими кровными. Фрэнсисъ Дэви собралъ 121 случай бракосочетаній между близкими родственниками. Изъ этого числа 22 брака были совершенно безплодны, у другихъ было нѣсколько выкидышей; у семнадцати были неправильные роды, въ нѣкоторыхъ семействахъ дѣти были съ излишними пальцами и такихъ случаевъ изъ 121 брака было 17. Изъ 82 случаевъ кровныхъ браковъ было 5 случаевъ косолапости. Въ 1659 г.Хазаренъ представилъ данныя о вліяніи кровосмѣшенія на происхожденіе глухонѣмости. Изъ 89 дѣтей отъ роду глухонѣмыхъ, 6 происходило отъ кровныхъ родителей, одинъ изъ этихъ мальчиковъ имѣлъ двухъ, а другой трехъ глухонѣмыхъ братьевъ; всего слѣдовательно 11 глухонѣмыхъ. Изъ 27 глухонѣмыхъ дѣвочекъ, девять принадлежали бракамъ кровнаго родства; одна имѣла одного, другая двухъ глухонѣмыхъ братьевъ и три дѣвочки каждая по глухонѣмой сестрѣ; у одной дѣвочки братъ былъ идіотъ и глухонѣмой -- всего, слѣдовательно, шестнадцать глухонѣмыхъ. Howe сообщаетъ свѣденія о 17 бракахъ между близкими родственниками. Они произвели на мрачный для нихъ свѣтъ 95 дѣтей; изъ этого числа было 44 идіота, 12 золотушныхъ, одно глухое, одинъ карликъ и лишь 37 сноснаго тѣлосложенія. Будену принадлежитъ честь, что онъ въ новѣйшее время выступилъ съ самыми сильными и неопровержимыми аргументами противъ кровосмѣшенія и противъ браковъ между близкими родными. Онъ лично изслѣдовалъ вопросъ въ обширнѣйшемъ значеніи слова, собралъ все, что имѣется въ литературѣ по данному предмету, и пришелъ къ слѣдующимъ заключеніямъ: 1) Число браковъ между близкими родными во Франціи составляетъ 2 процента всѣхъ бракосочетаній и изъ 100 отъ роду глухонѣмыхъ происходили отъ браковъ между близкими родственниками въ Ліонѣ около 25, въ Парижѣ 28 и въ Бордо 30. 2) По степени родства возростаетъ число глухонѣмыхъ; чѣмъ ближе между собою родственники вступающіе въ бракъ, тѣмъ больше шансовъ на производство глухонѣмыхъ. 3) Чѣмъ больше гражданской и религіозной терпимости въ бракосочетаніяхъ между близкими родными, тѣмъ больше пропорція глухонѣмыхъ; въ Берлинѣ на 10,000 католиковъ 3, на 10,000 протестантовъ 6, на 10,000 евреевъ 27 глухонѣмыхъ. 4) Въ 1840 г. въ Іовѣ въ Соединенныхъ Штатахъ на 10,000 бѣлыхъ считалось 2 процента, а на 10,000 рабовъ изумительная и ужасающая цифра -- 212 глухонѣмыхъ, потому что рабы тогда смѣшивались во всѣхъ степеняхъ родства (Рейхъ, стр. 526 и слѣд.). Таковы плоды естественнаго подбора! Но довольно фактовъ. Всѣ эти данныя должны убѣдить всякаго въ несомнѣнности того великаго закона природы, которымъ обогатилъ науку Дарвинъ и по которому скрещиванье не близко-родственныхъ между собой особей въ высшей степени полезно и даже необходимо, а тѣсное размноженіе въ высшей степени вредно (Дарвинъ, т. 2, стр. 157). Имѣющій уши слышати, да слышитъ. Конечно, каждый вправѣ располагать своимъ организмомъ, какъ хочетъ, но никто не имѣетъ права вредить своимъ безразсудствомъ своему же потомству.
   Вникая въ смыслъ ученія Дарвина поглубже, насъ невольно поражаетъ одно весьма важное обстоятельство. Изъ его ученія явствуетъ, какъ божій день, что подборъ въ природѣ своимъ могуществомъ обязанъ способности органической матеріи или органическимъ тканямъ видоизмѣняться до безконечности и, видоизмѣняясь, проявлять новыя свойства и новыя качества, которыми органическія ткани наивозможно лучше являются примѣненными къ внѣшнимъ условіямъ существованія, оказываются, стало быть, улучшенными, усовершенствованными, прогрессивными. Этимъ путемъ Дарвинъ смѣло могъ придти къ тому убѣжденію, что китъ и мышь "одной стервы мясо", одного поля ягода, одного общаго происхожденія, что ихъ одна мать родила и что различіемъ своимъ они обязаны лишь измѣнчивости органическихъ тканей, разъединившей ихъ силою судебъ и теченіемъ времени. "Конечно, говоритъ Дарвинъ, такое воззрѣніе должно каждаго повергнуть въ нѣмое изумленіе. Но это изумленіе пройдетъ, если мы поглубже всмотримся и проникнемся убѣжденіемъ, что безчисленныя существа втеченіи почти безконечнаго времени были способны измѣняться во всѣхъ чертахъ своего строенія; при чемъ каждое измѣненіе полезное такъ или иначе организму тщательно сохранялось, а малѣйше вредное уклоненіе безжалостно истреблялось."
   Продолжительное же накопленіе полезныхъ измѣненій силою подбора и породило то разнообразіе прекрасно приспособленныхъ и превосходно организованныхъ тварей, которыми переполненъ существующій міръ. На этомъ основаніи Дарвинъ и считаетъ подборъ самой дѣятельной причиной, самой могущественной силой, создавшей и усовершенствовавшей существующіе организмы. Ну а будетъ ли этому когда нибудь конецъ? Есть ли предѣлъ прогрессу? Ну это мы увидимъ. Какъ знать, что будетъ дальше? Но все, что мы видѣли до сихъ поръ, не даетъ намъ права отрицательно покачивать головой и располагаетъ насъ вѣрить въ возможность лучшаго будущаго. Лучше желать прогресса и придерживаться принципа vouloir c'est pouvoir. Это насъ нѣсколько разбудитъ отъ вѣковой спячки, отшатнетъ отъ прадѣдовской лѣни. А для этого повторимъ съ читателемъ: чего же требуетъ отъ насъ лично и для нашей пользы подборъ? А онъ требуетъ немногаго. Такъ какъ ни одно міровое событіе въ жизни человѣчества не совершилось безъ страсти, то созданіе себѣ подобныхъ требуетъ извѣстной доли страсти. Люди, являющіеся на свѣтъ божій, вслѣдствіе обязанности, никуда негодны, излишнее бремя для самихъ себя и причиняютъ излишніе хлопоты природѣ убирать ихъ со сцены жизни. Такимъ образомъ мы считаемъ любовь, взаимную привязанность могущественнѣйшимъ контролемъ подбора. Не упуская ни коимъ образомъ изъ виду экономической и гигіенической стороны вопроса, мы ставимъ неизбѣжнымъ условіемъ прогресса въ дѣлѣ подбора скрещиванье чуждыхъ породъ и абсолютное отрѣшеніе отъ малѣйшей доли кровосмѣшенія. При такой постановкѣ вопроса должны изчезнуть всѣ сомнѣнія, потому что эти разумныя требованія подбора исключаютъ всякую тѣнь возможности проституціи, и съ негодованіемъ отворачиваются отъ коммунизма женъ, отъ общности мужей. А потому дадимъ же больше простора великому закону природы и чудотворной силѣ ея -- подбору.

В. Португаловъ.

"Дѣло", No 2, 1870

   
послѣдніе пробавлялись супами и зеленью. Французскіе инженеры, замѣтивъ это, улучшили раціоны и тогда работа пошла успѣшнѣе и въ такой же степени, какъ и у англійскихъ. На основаніи соотношенія физическихъ силъ явленіе это вполнѣ понятно и естественно.
   Отсюда мы приходимъ къ тому заключенію, что люди физическаго или умственнаго труда должны ежедневно потреблять, какъ minimum, два фунта бѣлаго хлѣба и, по крайней мѣрѣ, три четверти фунта лучшей говядины, люди же, ничѣмъ незанятые, могутъ питаться чернымъ хлѣбомъ и телятиной и всякими другими сластями.. Что и люди умственнаго труда должны также потреблять такую пищу, доказываютъ опыты Біассона, который убѣдился, что вслѣдъ за мозговой работой увеличивается отдѣленіе фосфорно-кислыхъ солей, и мнѣніе Молешота, столь осмѣянное профанами, что безъ фосфора нѣтъ мысли, теперь подтверждено прямыми и непосредственными опытами. Придерживаясь вышеозначенной нормы, каждый англичанинъ долженъ потреблять ежегодно, какъ minimum, 273 фунта говядины или 112 килограммовъ и 730 фунтовъ или около 300 килограммовъ хлѣба, но, по статистикѣ. Гауснера, мы знаемъ, что каждый англичанинъ среднимъ числомъ потребляетъ лишь 93 килограмма говядины и 250 килограммовъ хлѣба; слѣдовательно, каждому англичанину среднимъ числомъ недостаетъ необходимой, неизбѣжной пищи именно 19 килограммовъ мяса и 50 килограммовъ хлѣба. Но если мы примемъ во вниманіе, что это среднее потребленіе, что богатый и зажиточный людъ въ Англіи съѣдаетъ больше этой нормы, то на долю рабочаго класса придется еще меньше. Вотъ она гдѣ борьба за существованіе! Мы знаемъ, что Россія находится въ особенныхъ климатическихъ условіяхъ, что народъ ея проводитъ отъ 6 до 8 мѣсяцевъ въ суровомъ холодѣ и лишь отъ 4 до 6 мѣсяцевъ среди болѣе умѣренной или относительной теплоты. Понятное дѣло, что если положить на каждаго русскаго фунтъ мяса въ день и два фунта хлѣба, то это какъ разъ будетъ соотвѣтствовать его физіологическимъ потребностямъ, обусловливаемымъ суровымъ климатомъ. Это составитъ втеченіи года 365 фунтовъ говядины и 730 фунтовъ хлѣба. Но изъ статистики Гауснера мы узнаемъ, что въ Россіи каждому обитателю на долю среднимъ числомъ приходится 11 килограммовъ говядины или 26 фунтовъ и 210 килограммовъ или 511 фунтовъ хлѣба. Слѣдовательно каждому русскому недостаетъ 339 фунтовъ говядины и 219 фунтовъ хлѣба. Но мы не вѣримъ такимъ статистикамъ; статистика должна придерживаться правилъ математики; складывать вещи однородныя, а не разнородныя; она показала бы мамъ, что потребляетъ крестьянское сословіе отдѣльно, и что привиллегированное сословіе отдѣльно. Тогда мы убѣдились бы, что количество (про качество ужь и говорить нечего) потребляемой крестьянскимъ сословіемъ говядины и хлѣба еще ниже этой цифры.
   Дарвинъ, въ своей теоріи борьбы за существованіе, говоритъ, что "наличное количество пищи, для каждаго вода, разумѣется, полагаетъ крайній предѣлъ, до котораго онъ можетъ размножиться. " Человѣкъ потому имѣетъ право увеличивать производительность обитаемой имъ почвы и превращать всѣми зависящими отъ него мѣрами подчиненную ему матерію въ питательный для себя матеріалъ. Онъ говоритъ, что мы поэтому вправѣ разводить рогатый скотъ и истреблять съ цѣлью питанія елико возможно больше, потому что "въ соотвѣтственномъ состояніи ихъ непремѣнно погибло бы столько же тѣмъ или другимъ путемъ" въ борьбѣ за существованіе съ другими животными. Нечего, слѣдовательно, стѣсняться въ этомъ отношеніи. Такимъ образомъ, теорія Дарвина согласна съ знаменитымъ ученіемъ Мальтуса, во, по нашему мнѣнію, только вполовину. Правда, и не можетъ быть сомнѣнія, что число людей въ каждой странѣ соотвѣтствуетъ количеству пищи, которымъ располагаетъ масса населенія, но неправда, чтобъ продуктивность земли совершалась лишь въ арифметической прогрессіи. Такъ, мы знаемъ, что въ Бельгія получаютъ 14 гектолитровъ хлѣба съ одного гектара земли, а въ Россіи только 6, и мы уже выше сказали, что Россія одна въ состояніи была бы прокормить втрое большее число людей, чѣмъ теперь обитаетъ на всемъ земномъ шарѣ. Но теперь Россія производитъ лишь 89,000,000 гектолитровъ пшеницы, а какая нибудь Франція на пространствѣ 10,000 кв. миль съ 35 милліонами людей (въ Россіи до 80) производитъ 110,000,000 гектолитровъ пшеницы. За то Россія производитъ 163,000,000 гектолитровъ ржи, а Франція лишь 23,000,000. Принимая въ гектолитрѣ 168 3/4 фунтовъ или 4 пуда 8 3/4 фунта, мы получимъ, что Россія производитъ 42,336,000,000 фунтовъ хлѣба.
   Полагая далѣе, что на каждаго человѣка ежедневно нужно два фунта, а на 70 милліоновъ жителей понадобится 51,100,000,000 фунтовъ или 1,270,000,000 пудовъ, мы убѣдимся, что намъ все-таки недостаетъ 270 милліоновъ пудовъ. Но такой дефицитъ еще бы ничего, былъ бы сносенъ. Мы же видѣли, что каждому русскому недостаетъ 214 фунтовъ хлѣба или всей Россіи 15,260,000,000 фунтовъ. Куда же дѣвается почти треть производимаго ею хлѣба? Треть производимаго страною хлѣба идетъ на приготовленіе водки и. на вывозъ въ другія страны. Отсюда, конечно, понятно, почему такъ велика смертность и бѣдность русскаго народа, почему онъ такъ угнетенъ самою жестокою борьбою за свое существованіе съ окружающимъ міромъ. Климатъ его страны даетъ ему возможность добывать пищу лишь въ самое короткое время года и тѣмъ самымъ сильно ограничивать какъ увеличеніе его численности, такъ и накопленіе богатствъ. Между тѣмъ обиліе и достатокъ пищи играютъ первенствующую роль въ обезпеченіи побѣды въ борьбѣ за существованіе. Дарвинъ говоритъ, что "всѣ наши домашнія животныя, почти безъ исключенія, пріученныя издавна къ привольной и обильной пищѣ и избавленныя отъ труда добыванія ея, гораздо плодовитѣе, чѣмъ соотвѣтствующія имъ дикія животныя. Извѣстно, какъ часто размножаются собаки и кошки и какъ много дѣтенышей они даютъ въ каждомъ пометѣ. Дикіе кролики, какъ говорятъ, размножаются четыре раза въ годъ и производятъ отъ 4 до 8 дѣтенышей. Домашніе кролики размножаются 6 или 7 разъ въ годъ и даютъ каждый разъ отъ 4 до 11 молодыхъ. Хорьки, живущіе обыкновенно въ такомъ тѣсномъ заключеніи, гораздо плодовитѣе, чѣмъ ихъ дикіе родичи. Дикая свинья замѣчательно плодородна, такъ какъ она часто размножается дважды въ годъ и даетъ каждый разъ отъ 4 до 8, а иногда даже до 12 поросятъ въ одномъ пометѣ, но домашнія свиньи размножаются постоянно 2 раза въ годъ и стали бы размножаться еще чаще, если бы имъ это позволяли; при этомъ свинья, дающая менѣе 8 поросятъ, считается уже плохой и чѣмъ скорѣе ее откормятъ на убой, тѣмъ лучше. Количество пищи вліяетъ на плодовитость даже того же самаго индивидуума, такъ, напр., овцы, которыя рѣдко производятъ на горахъ больше одного ягненка за разъ, переселяясь на низменныя пастбища, очень часто родятъ двухъ. Различіе это, повидимому, не зависитъ отъ холода возвышенныхъ странъ, а отъ пищи и ея обилія, такъ какъ овцы и другія домашнія животныя, какъ говорятъ, чрезвычайно плодовиты въ Лапландіи" (Дарвинъ, Прируч. Живот. Т. 2, стр. 119). Отсюда мы вправѣ заключить, что увеличенный ростъ, склонность жирѣть и развитіе физическихъ мышечныхъ и умственныхъ силъ, ранняя зрѣлость и плодовитость зависятъ преимущественно отъ обилія пиши. Кромѣ того обиліе и доброкачественность пищи имѣетъ еще то великое достоинство, что съ улучшеніемъ питанія рабочаго сословія, онъ улучшаетъ обработку земли и увеличиваетъ ея производительность, такъ что тутъ прогрессъ безграниченъ и успѣхи культуры даже не могутъ быть предвидѣны во всей ихъ широтѣ. Этимъ и подобными доводами Кэри совершенно опровергъ ученіе Мальтуса. Онъ доказалъ, что въ раннемъ періодѣ общественности, акръ земли при Плантагенетахъ давалъ не больше 6 или 7 бушелей пшеницы, между тѣмъ какъ теперь тотъ же акръ земли даетъ отъ 30 до 50 бушелей пшеницы, а сборъ другихъ продуктовъ доходитъ до сотенъ. Чѣмъ больше улучшается пища и увеличивается въ количествѣ, тѣмъ болѣе увеличивается народонаселеніе, и чѣмъ больше увеличивается населеніе и правильно ассоціируется, тѣмъ больше увеличивается количество и даже самое качество пищи. "Въ дни Плантагенета и Ланкастера, говоритъ Кэри, когда народонаселеніе Англіи было не болѣе 2 милліоновъ, акръ земли давалъ всего 6 бушелей пшеницы, и несмотря на незначительное число лицъ, требовавшихъ пищи, голодъ случался весьма часто и въ сильной степени. Въ маніе же время до 18 милліоновъ жителей занимаютъ то же самое пространство земли и получаютъ пищу въ значительно большемъ количествѣ и лучшаго качества".
   "Обратившись къ Франціи, мы видимъ въ ней какъ разъ то же самое. Въ 1760 г. народонаселеніе равнялось 21 мил., а все количество получаемаго хлѣба простиралось до 94,500,000 гектолитровъ; между тѣмъ въ 1840 г. число жителей возрасло до 34 мил., а производство хлѣба до 182,516,000 гектолитровъ, что составляетъ на каждаго человѣка до 20% больше противъ прежняго, при чемъ самое зерно лучшаго качества; между тѣмъ пространство земли, пригодной для воздѣлыванія хлѣбныхъ растеній, едва ли увеличилось" {Кэри. Соціальная наука. Стр. 87.}. Отсюда мы видимъ, что отъ самого человѣка зависитъ увеличивать производительность земли, улучшать свой бытъ, совершенствовать свое размноженіе и обезпечивать себя въ борьбѣ за существованіе, которая и должна быть направлена, главнымъ образомъ, на производство, на эксплуатацію животнаго и растительнаго міра. Въ противномъ случаѣ, вымираніе, рабство, обезсиленіе, нищета духа не замедлятъ себя проявить подчасъ въ ужасающихъ, непоправимыхъ размѣрахъ. "Съ уменьшеніемъ народонаселенія и ослабленіемъ движенія въ обществѣ, говоритъ тотъ же Кэри, увеличивается трудность добыванія пищи и эта трудность возрастаетъ съ уменьшеніемъ числа субъектовъ, требующихъ ея. Голодъ въ Индіи чаще случается въ настоящее время, чѣмъ столѣтіе тому назадъ, когда народонаселеніе было гораздо многочисленнѣе и склонность къ совокупной дѣятельности существовала въ странѣ повсемѣстно. Обращая наши взоры къ прошлому, мы всюду видимъ то же самое. Долины Евфрата нѣкогда имѣли милліоны людей, которые кормились съ избыткомъ; но съ изчезновеніемъ ихъ прекратилось движеніе, и ея немногіе кочующіе обитатели съ трудомъ добываютъ въ настоящее время средства къ поддержкѣ своего существованія Когда африканская провинція была густо населена, ея жители добывали достаточное количество пищи; теперешніе ея немногіе обитатели погибаютъ отъ недостатка въ ней. То же самое было въ Аттикѣ, въ Греціи, въ Малой Азіи, въ Египтѣ. Ассоціація и совокупная дѣятельность необходимы для человѣка, чтобы онъ могъ пріобрѣсти господство надъ различными силами, существующими въ природѣ" {Кэри Ibid. Стр. 86.}.
   Европа уже давно пришла къ сознанію этихъ незыблемыхъ истинъ и прогрессъ ея въ этомъ отношеніи несомнѣненъ. Она теперь лучше насъ питается и кооперативныя силы ея грозятъ сдѣлаться всемогущими. Если мы будемъ продолжать такъ дурно питаться, а Европа постоянно будетъ прогрессировать въ этомъ, она обратитъ Россію въ свою кладовую и населеніе ея подчинитъ себѣ, какъ горсть англичанъ держитъ въ рукахъ еще болѣе многочисленное населеніе Индіи въ 140 милліоновъ людей. Дарвинъ также предлагаетъ въ своемъ ученіи радикальную мѣру противъ такого зла. Онѣ говоритъ, что если мы хотимъ получить хорошую жатву, необходимо засѣять лучшей пшеницей обширное поле, тогда хотя и будутъ налетать на это поле зерноядныя птицы во множествѣ, но онѣ причинятъ незначительный вредъ обширному и плодородному полю. Кто же посадитъ въ саду нѣсколько кустовъ пшеницы, тотъ не соберетъ зеренъ, потому что залетныя птицы все съѣдятъ. Культура и цивилизація у насъ въ Россіи -- это нѣсколько европейскихъ кустовъ въ дикорастущемъ и запущенномъ саду и перелетныя птицы раньше или позже пообщиплютъ эти кусты. Хотите упрочить свое существованіе и выдержать борьбу съ европейскимъ натискомъ, поощряйте и увеличивайте благосостояніе массъ. Дарвинъ, правда, говоритъ, что борьба за существованіе сильнѣе всего между индивидуумами одного вида; это, конечно, вполнѣ справедливо относительно всѣхъ животныхъ, не исключая и человѣка, но въ томъ-то я должно заключаться отличіе человѣка отъ прочихъ животныхъ, что онъ силою ума можетъ заправлять своими стремленіями и дать имъ направленіе, достойное его, какъ существа, по преимуществу разумнаго. Если животное ведетъ борьбу самолично, то человѣкъ долженъ ее вести въ формѣ ассоціаціи и культурно. Придерживаясь этого пути, онъ прогрессируетъ; отступая отъ него, онъ регрессируетъ. Побѣда же всегда будетъ на сторонѣ болѣе просвѣщеннаго, разумнаго, цивилизованнаго народа. Помоги намъ, судьба, заслужить это титло не только de jure, но и de facto. Кто не идетъ впередъ, идетъ назадъ. Итакъ, впередъ...

В. Португаловъ.

"Дѣло", No 5, 1870

   
и полнѣйшее развитіе индивидуальности встрѣчаемъ мы въ горахъ," Прибавимъ къ этому выраженіе Моленгота "гдѣ сыръ, тамъ свобода", и читатель легко догадается, что рѣчь вѣроятно о Швейцаріи. Но если читатель когда нибудь бывалъ на Уралѣ, если онъ пожилъ хотя нѣсколько въ пермской губерніи, которая цѣликомъ расположена на уральскихъ горахъ, то намъ совершенно будутъ понятны его улыбка и сомнѣніе при чтеніи этого панегирика горамъ.
   Вліяніе климата на темпераментъ и характеръ народовъ часто преувеличивали въ такой же степени, какъ и вліяніе сто на физическую организацію. Такъ, жаркій климатъ усиливаетъ будто бы въ высокой степени чувствительность, располагаетъ вообще къ страстности, чувственности, мстительности, легкомыслію и непостоянству, боязливости и лѣни; между тѣмъ какъ холодный климатъ вызываетъ противоположныя свойства въ характерѣ. По такія явленія, съ одной стороны, непостоянны и индивидуальны, асъ другой стороны, имѣютъ совершенно мѣстный характеръ. Не всегда люди, живущіе подъ яснымъ небомъ, бываютъ веселѣе и болѣе склонны къ играмъ и танцамъ, чѣмъ жители странъ, часто покрываемыхъ туманомъ и облаками. Въ южной и сѣверной Америкѣ, а также въ Южномъ океанѣ люди необщительные и угрюмые живутъ при весьма сходныхъ климатическихъ условіяхъ съ людьми веселыми и общительными. Тогда какъ египтяне и индусы представляются терпѣливыми, спокойными и безстрастными, эскимосы и чукчи по большей части обладаютъ натурой легко-раздражительной, веселой и подвижной. Нынѣшній чиліецъ не имѣетъ той страстности и непостоянства, какую предразсудокъ европейскаго сѣвера приписываетъ жителямъ юга. Всю эту ветошь давно пора оставить мелкотравчатымъ поэтамъ и ихъ лирической болтовнѣ.
   Въ предложенной статьѣ мы силились доказать, что климатъ по отношенію къ человѣку играетъ лишь роль отдаленной общей причины, что физическое, умственное и нравственное его развитіе менѣе всего зависитъ отъ того или другого климата. При этомъ мы имѣли въ виду подготовить читателя къ принятію того взгляда, что борьба за существованіе сводится главнымъ образомъ для добыванія себѣ пищи въ обширномъ значеніи слова и завоеванія мѣста среди многочисленныхъ соперниковъ и сосѣдей. По отношенію къ этимъ требованіямъ климатъ играетъ самую важную роль. Разсмотрѣніе этого вопроса составитъ предметъ нашей послѣдней статьи. Напомнимъ лишь читателю, что цѣль наша доказать необходимость борьбы съ животнымъ и растительнымъ міромъ и ассоціація съ сосѣдями, что этимъ человѣкъ главнымъ образомъ и долженъ отличаться отъ остальныхъ тварей, вѣчно между собою враждующихъ. Во всей обширной территоріи природы совершается постоянная борьба. Въ каждомъ большомъ отдѣлѣ животныхъ она отдѣлила особую касту, которой предоставила право пожирать остальныхъ. Такимъ образомъ она создала хищныхъ насѣкомыхъ, хищныхъ пресмыкающихся, хищныхъ птицъ, хищныхъ рыбъ и хищныхъ млекопитающихъ. Нѣтъ минуты покоя, не проходитъ мгновенія, чтобъ одно животное не пожрало другое. Во главѣ всей этой драмы, полной трагикомическихъ сценъ, стоитъ человѣкъ, который ничего не щадитъ живого. Все сокрушается подъ его могучей рукой, вооруженной непобѣдимымъ орудіемъ разума. Онъ можетъ убивать, чтобы питаться, онъ вправѣ убивать, чтобы одѣться и обуться, онъ вправѣ убивать, чтобы защищаться, онъ, пожалуй, можетъ убивать для того, чтобы украшать себя, поохотиться, онъ долженъ убивать, чтобы поучиться; но онъ не долженъ убивать ради убійства; онъ долженъ пощадить своего брата и рука объ руку съ нимъ долженъ работать, чтобы побороть враждующія съ нимъ силы природы.

В. Португаловъ.

(Продолженіе будетъ.)

"Дѣло", No 4, 1870

   
Ко всем произведениям автора К списку авторов