* Желая ознакомить читателей съ забавнымъ романомъ, который имѣлъ въ Англіи необыкновенный, давно неслыханный успѣхъ, предлагаемъ здѣсь отрывокъ изъ него, въ вольномъ переводѣ, ибо точный переводъ его не возможенъ; главная прелесть романа заключается въ его народности и удивительной мѣстности, чего нельзя передать на иностранный языкъ. Однакожъ читатели могутъ видѣть отчасти современный юморъ Англійскій, и нѣсколько чертъ сатиры, которою Диккенсъ заставилъ смѣяться всю Англію. Пер.
Утро было прекрасное, небо чистое, воздухъ благорастворенный, и г-нъ Пиквикъ, опершись на перилы моста, молчаливо созерцалъ природу, въ ожиданіи завтрака. По лѣвую его сторону была старая стѣна, грозившая свалиться въ воду, а за нею старинный замокъ, о которомъ мы уже говорили. Стѣны древняго феодальнаго жилища сохраняли еще нѣкоторые остатки своего прошедшаго великолѣпія. За семь сотъ лѣтъ прежде, онѣ дрожали отъ кликовъ радости и звука оружія, а теперь оставались отъ нихъ только почтенные обломки. По берегамъ Медвея, какъ только могло обнять зрѣніе, открывались богатыя пажити, хорошо обработанныя поля; за ними вѣтряная мельница, а за нею церковь. Прелестный былъ ландшафтъ, и солнце, возвышаясь на горизонтѣ, разрисовывало его тысячами разныхъ цвѣтовъ. Прозрачныя воды Медвея отражали лазурь небесъ, а весла лодочниковъ, правильными ударами, тревожили поверхность ихъ и оживляли веселую картину природы.
Пиквикъ былъ погруженъ въ созерцательный восторгъ, изъ котораго извлекъ его легкій ударъ по плечу. Онъ оборотился и увидѣлъ передъ собою комедіанта Джингля.
-- Вы, сударь, смотрите на пейзажъ?
"Разумѣется.
-- И вы рады, что встали сегодня рано?
"Очень.
-- Не правда ли, что для того, чтобы видѣть восхожденіе солнца, стоитъ встать пораньше? Утро дня, какъ утро жизни -- не долго тянется...
"Вы сказали великую истину.
-- Отъ всеобщаго употребленія, она немножко истерлась. Утро такъ прекрасно, что нельзя ему продолжаться -- общее присловье! Охъ! чего не далъ бы я, если бы воротить радости моего дѣтства!
"И такъ вы много страдали въ жизни вашей?
-- Больше, нежели вы думаете!
Молчаніе.-- "Въ такое прекрасное утро -- началъ опять Джингль -- не приходитъ ли вамъ въ голову, что утопиться было бы всего усладительнѣе?
-- О, нѣтъ!-- отвѣчалъ Пиквикъ, невольно удаляясь отъ перилъ моста, и думая, чтобы въ самомъ дѣлѣ, краснорѣчивый собесѣдникъ не заставилъ его сдѣлать такого опыта.
"А мнѣ такъ не рѣдко думалось, именно такъ разсчитаться съ людьми и свѣтомъ. Свѣтлая, чистая вода приглашаетъ васъ къ покою -- скачекъ, нѣсколько движеній и -- все кончено! На нѣсколько мгновеній вспѣнится рѣка -- потомъ пойдутъ по ней кружки; потомъ она сольется зеркаломъ надъ вашею головою и всѣ заботы ваши подъ водой!.... Но, извините, я было пришелъ говорить совсѣмъ о другомъ. Вы путешествуете для вашего наученія. Если я сообщу вамъ рукопись, любопытную, не по невѣроятностямъ, какія она въ себѣ содержитъ, но по немногимъ истинамъ жизни, сообщите ли вы ее вашему клубу?
-- Разумѣется, и изъявимъ вамъ благодарность въ нашихъ запискахъ.
"Пожалуйте мнѣ вашъ адресъ, и я пришлю къ вамъ рукопись.
Пиквикъ передалъ Джинглю роспись мѣстъ, гдѣ найдти его. Джингль спряталъ записку въ старый бумажникъ, и простился съ ученымъ мужемъ у дверей гостиницы Вола.
Всѣ подробности не даромъ разсказаны нами, какъ вы потомъ изволите увидѣть.
Позавтракавши съ своими друзьями, Пиквикъ позвалъ мальчика, и потребовалъ отъ него изъясненій о дорогѣ на мызу Динглей-Дель.
"Это, сударь, направо, миляхъ въ 15-ти отсюда. Не угодно ли вамъ колясочку? У насъ есть прелестная, для трехъ особъ; четвертый господинъ можетъ ѣхать верхомъ.
-- Славная мысль!-- Винкль! вы поѣдете верхомъ?
Винкль очень сомнѣвался въ своемъ искусствѣ верховой ѣзды, но ни за что въ мірѣ не захотѣлъ бы онъ заставить другихъ въ томъ сомнѣваться, и потому отвѣчалъ, что поѣдетъ охотно.
-- Ну, такъ, приготовь и лошадь и коляску къ 11-ти часамъ, мальчикъ!
Мальчикъ вышелъ, и каждый изъ путешественниковъ отправился въ свою комнату, запастись, что ему надобно было для пути. Ровно въ 11 часовъ, экипажъ былъ готовъ -- маленькая телѣжка, окрашенная зеленью, и внутри съ какимъ то ящичкомъ, который называли скамейкою, и гдѣ могли усѣсться двое. Кучерское мѣсто торчало высоко спереди, и надобно прибавить, что въ знаменитую колясочку впряжена была лошадь -- кожа да кости, за живо предметъ для изученія скелета лошадинаго. Невдалекѣ стоялъ конюхъ мальчикъ, и держалъ за узду верховую лошадь, которая, по сходству съ запряженною, вѣроятно, была ей съ родни.
-- Ну! кто же будетъ править?-- спросилъ Пиквикъ -- вѣдь я о томъ и не подумалъ!
"Вы, г-нъ Пиквикъ!" вскричали въ одинъ голосъ Тупманъ и Снодграссъ.
-- Чортъ побери! досадно Ну, да, послушай, мальчикъ: лошадь-то не пуглива?
"Будьте, сударь, спокойны! Если бы вамъ встрѣтилась цѣлая фура съ безхвостыми обезьянами, и тутъ она не испугается!
Дѣлать было нечего. Пиквикъ взлѣзъ на мѣсто возницы; Тупманъ и Снодграссъ залѣзли въ ящичекъ.
"Ну!" возгласилъ ученый мужъ, отвѣсивъ ударъ бичемъ по лошадкѣ, которая, казалось, имѣла болѣе охоты пятиться, нежели двигаться впередъ.
-- Вилліамъ!-- закричалъ мальчикъ -- поведико ее подъ уздцы, пока я помогу господину сѣсть верхомъ. Лошадка немного шаловлива съ мѣста, а тамъ, какъ пустится, такъ только держись!
Винкль приблизился.
"Нѣтъ, сударь -- съ той, съ той стороны! Ну, вотъ вы и въ сѣдлѣ -- ступай!
Коляска и наѣздникъ двинулись, пока народъ, собравшійся около нихъ, глазѣлъ и хохоталъ.
"Да, что это лошадь ваша все идетъ бокомъ, г-нъ Винкль?" спросилъ Снодграссъ.
-- Право, не знаю. Видно такая ужь натура!
Натура или нѣтъ, но только несчастная лошадь, шла бокомъ, да бокомъ, словно хотѣла итти не вдоль, а поперегъ дороги.
У Пикниковой лошади оказались свои странности. Она махала головой и дергала вожжи, такъ, что Пиквикъ вывертѣлъ себѣ всѣ руки. То вдругъ шла она по краишку дороги, то вдругъ опять останавливалась, то опять скакала во всю прыть.
Когда разъ дюжину повторились такія проказы -- "Что же это такое значитъ?" важно спросилъ Снодграссъ.
-- Право, не понимаю -- возразилъ Пиквикъ, и воскликнулъ: "Ахъ! я уронилъ мой бичъ!"
"Винкль!" закричалъ Снодграссъ наѣзднику, который мчался рысью, и трясся на сѣдлѣ, какъ въ лихорадкѣ -- "Подымите бичь нашего почтеннаго друга!"
Винкль потянулъ узду своей лошади, желая удержать ее, но лошадка была крѣпкоузда, и едва могъ онъ остановить быстрый бѣгъ ея. Вотъ послѣ того слѣзъ онъ, подалъ бичъ Пиквику, но когда хотѣлъ сѣсть опять, отъ того ли, что лошадь была шалунья, или ей больше нравилось идти порожнякомъ, только что всадникъ думалъ схватить поводья, она наклонила голову и перекинула ихъ черезъ себя, а потомъ отскочила на всю длину своего тѣла.
"Прру, прру! Лошадка, лошадка!" говорилъ Винкль, поглаживая ее, но -- тщетныя ласки: чѣмъ ближе подходилъ онъ, тѣмъ далѣе пятилась лошадь. Вдругъ хитрое животное вздумало вертѣться на одномъ мѣстѣ, и тѣмъ заставило и спѣшеннаго всадника бѣгать вокругъ. И она и онъ съ четверть часа играли въ такую веселую игру, а по прошествіи такого времени были точнехонько на прежнемъ и томъ же мѣстѣ. "Что мнѣ дѣлать съ этой упрямицей!" воскликнулъ Винкль.
-- Веди ее за поводья, пока встрѣтится кто нибудь и поможетъ тебѣ сѣсть -- отвѣчалъ Пиквикъ.
"Да, она нейдетъ! Пособите, пожалуста!
Болѣе всѣхъ сострадательный, Пиквикъ бросилъ вожжи, отвелъ колясочку свою къ сторонкѣ, чтобы не мѣшала она проѣзжимъ, и отправился на помощь къ своему другу. Но лошадь Винклева только что замѣтила приближеніе ученаго мужа съ бичемъ, какъ и стала пятиться, увлекая съ собою бѣднаго Винкля. Пиквикъ удвоилъ шаги -- лошадь запятилась сильнѣе, и такъ сильно, что боясь какъ бы не вывихнуть руки, Винкль принужденъ былъ бросить поводья. Тутъ лошадь остановилась, посмотрѣла прямехонько на Пиквика и Винкля, фыркула, и поворотила по дорогѣ къ Рочестеру, оставя обоихъ друзей нашихъ въ страшномъ недоумѣніи.
И въ то же время, трескъ, похожій на то, что какъ будто что нибудь ломается, заставилъ ихъ оборотиться. О ужасъ! Лошадь, запряженная въ колясочку, почувствовавъ себя свободною отъ вожжей, пустилась галопомъ, увлекая Тупмана и Снодграсса; оба они спѣшили выскочить, и упали на плетень подлѣ дороги. Бодрая лошадь помчалась далѣе, ударилась о перила мостика -- колясочка въ дребезги, и гордый конь остановился, какъ будто желая разсмотрѣть весь вредъ, причиненный его удалью.
Первая забота Пиквика и Винкля состояла въ томъ, какъ стащить двухъ друзей съ терновника, которымъ былъ прикрытъ плетень. Радость была чрезвычайная, когда разсмотрѣли, что вся бѣда кончилась нѣсколькими царапинами. Кончивъ осмотръ упавшихъ, отпрягли лошадь, и учтиво повели ее за узду до корчмы, которая стояла на дорогѣ, съ часъ ѣзды разстояніемъ, а колясочку, за негодностью къ употребленію, бросили у мостика.
Передъ корчмою, которую издалека завидѣли наши друзья, находилась вывѣска, расли два вяза, и врыта была колода для пойла лошадей. Нѣсколько клочковъ сѣна, привязанныхъ къ жердямъ, показывали, что въ корчмѣ находятъ прибѣжище и пѣшеходъ и конникъ. Кухня, выходившая въ небольшой садикъ, и нѣсколько развалившихся навѣсовъ, дополняли общность заведеній для отдыха и успокоенія странствующихъ. Какой-то рыжеволосый мужикъ работалъ что-то въ саду. Пиквикъ позвалъ его, сначала такъ, какъ обыкновенно зовутъ всѣхъ, а потомъ закричалъ во все горло: "Эй, ты, рыжакъ! глухъ что ли ты?"
Услышавъ понятное для него названіе, трудолюбивый работникъ поднялъ голову, закрылъ глаза рукою отъ солнца и выпучилъ ихъ на Пиквика.
"Далеко ли отсюда Динглей-Дель?
-- Семь миль.
"А какова дорога?
-- Такъ и сякъ.-- И рыжеволосый снова принялся за работу.
"Можемъ ли мы оставить здѣсь лошадь?
-- А вотъ, постойте, узнаю. Миссусъ, эй, Миссусъ! Высокая, тощая баба явилась на такой призывъ.
-- Милая!-- сказалъ Тупманъ, самымъ ласковымъ голосомъ -- ты не откажешься поберечь у себя лошадки?
Миссусъ внимательно оглядѣла съ головы до ногъ всѣхъ друзей нашихъ, и когда рыжеволосый сказалъ ей нѣсколько словъ на ухо, она грубо отвѣчала: "Нѣтъ! ужь и въ прошлый разъ эта чертовка надѣлала намъ хлопотъ! Что связываться съ ней опять!
-- Да, чтожь ты, развѣ думаешь, что она краденая?-- воскликнулъ Пиквикъ.
"Не думаю, а знаю навѣрное!" отвѣчалъ рыжеволосый, и дверь захлопнулась.
Путешественники паши печально пустились въ путь. Уже очень не рано было, когда они прибыли къ дорожкѣ, ведущей въ Динглей-Дель. Вмѣсто радости, ихъ взяло сильное горе. Грустно думали они, въ какомъ странномъ видѣ явятся. Платье разорвано, лица тощія и исцарапанныя -- и того довольно опечалить порядочныхъ людей, если бы и не надобно было еще вести за собою привидѣнія лошадинаго. Проклятая, ты, лошадка! Двадцать разъ Пиквикъ хотѣлъ бросить ее на дорогѣ, и къ концу пути желаніе его усилилось до нетерпѣнія, какъ вдругъ на поворотѣ попались друзьямъ нашимъ г-нъ Вардль и вѣрный слуга его Джое.
-- Откуда, господа, откуда?-- воскликнулъ ласковый владѣлецъ Динглей-Деля.-- А я васъ ждалъ, ждалъ! Да, вы, кажется, устали? Ба, что это? Вы исцарапаны? Не случилось ли съ вами чего нибудь, или нѣтъ? Видно, вывалились? Ну, это въ нашей сторонѣ не рѣдкость -- дороги прескверныя!-- Джое! Ахъ! ты, проклятый мальчишка! Посмотрите, вѣдь только остановишься, а онъ ужь и спитъ! Вцзьми лошадь и отведи въ конюшню!
Джое исполнилъ повелѣніе своего господина, и всѣ пустились къ дому г-на Вардля.
Когда пришли во дворъ, Вардль остановился передъ кухней и сказалъ гостямъ своимъ: "Знаете ли что? Не войтти ли вамъ сперва сюда, поправить немножко туалетъ? А потомъ пойдемъ въ залу.
Предложеніе принято; гости вошли въ кухню и всѣ служанки бросились. имъ услуживать. Эмма принесла кувшинъ, бутылокъ въ десять, съ водой; Джаина иголку и нитки; Марья полотенцы. Развели большой огонь, и все принялось мыться, зашивать, чиститься. Слуга съ щеткой ухватилъ Пиквика за ногу, когда тотъ вовсе не ожидалъ такого нападенія, и чуть не повалилъ его, принявшись чистить его башмаки. Другой слуга во всю силу хлесталъ метелкой по кафтану Винкля. Снодграссъ, слабѣйшій изъ всѣхъ друзей, усѣлся къ огоньку и услаждался стаканомъ грога. Съ удовольствіемъ разсматривалъ онъ окорока и цѣпи луковицъ, развѣшенныя по потолку, и сѣдла, бичи, узды и прочее, развѣшенное по стѣнамъ. Ружье, котораго лѣтъ двадцать уже не трогали съ его мѣста, находилось немного подалѣе въ углу, съ надписью на бумажкѣ: "Заряжено".-- Старинные часы висѣли на гвоздѣ надъ неизбѣжнымъ въ каждой кухнѣ шкапомъ.
-- Ну! что, господа, готовы ли?-- спросилъ у гостей своихъ Вардль, когда ихъ вычистили, вымыли и подкрѣпили имъ желудки.
"Со всѣмъ готовы", отвѣчалъ Пиквикъ.
-- Благоволите же пожаловать!
Всѣ отправились за хозяиномъ, кромѣ Тупмана, который не утерпѣлъ, чтобы не пошалить съ толстою Эммою, и за тѣмъ присоединился къ друзьямъ своимъ, когда хозяинъ, отворяя дверь въ залу, провозгласилъ:
Пока пересказывали имена и титулы каждаго изъ гостей, глубокомысленный Пиквикъ, для котораго все было предметомъ изученія, старался угадать характеры, общественное отношеніе и обыкновенныя занятія лицъ, которыя видѣлъ онъ здѣсь въ первый разъ.
Г-жа Вардль, мать хозяина, занимала направо у камина почетное мѣсто. Все семейство казалось сосредоточеннымъ около нея.
Съ другой стороны камина находился тутошній пасторъ, старичекъ, всѣ черты котораго выражали доброту. Потомъ слѣдовала супруга его, толстая женщина, съ свѣжими, круглыми щеками. Далѣе торчалъ человѣчикъ, цвѣтъ лица котораго сбивался на цвѣтъ картофеля. Онъ разговаривалъ съ особою толстою и огромною. Три или четыре старые господина, и столько же старыхъ дамъ, заключали собою кружокъ Динглей-Дельскій. Когда вступили въ него паши друзья, взоры всѣхъ обратились на нихъ съ любопытствомъ.
-- А, а! Очень рада, хоть думаю, что онъ не слишкомъ-то заботится обо мнѣ старухѣ.
"Напротивъ, сударыня", отвѣчалъ ученый мужъ -- я въ восторгѣ, что вижу особу вашихъ лѣтъ, предсѣдающую столь благородному семейству.
-- Вы, сударь, я думаю, хорошо говорите, да вѣдь я не слышу ни словечка изъ вашихъ рѣчей.
А между тѣмъ Пиквикъ кричалъ такъ громко, что покраснѣлъ, какъ ракъ. Онъ обратился къ Вардлю...
-- У васъ прелестное мѣстоположеніе.
"Кажется" -- отвѣчалъ тотъ.
Всѣ согласились съ его мнѣніемъ.
-- О чемъ говорятъ?-- спросила старуха Вардль.
"О нашей мызѣ", отвѣчалъ Вардль.
-- А что такое? Что сдѣлалось?
"Ничего, ничего, но что вы думаете о партіи въ вистъ, любезный Пиквикъ? Угодно ли?
-- Очень, только для чего жь, для меня нарочно, ставить карточный столъ?
"О, матушка радехонька вистовать вамъ!
Вардль позвонилъ. Вошелъ Джое, доканчивая зѣвокъ, и поставилъ два столика.
Старуха Вардль, Пиквикъ, красный г-нъ Миллеръ и толстякъ заняли мѣста за однимъ столомъ; другіе обсѣли другой столъ.
За вистомъ старуха Вардль сердилась, г-нъ Миллеръ хвасталъ своимъ искусствомъ, Пиквикъ былъ недоволенъ, толстякъ критиковалъ всѣхъ, и, какъ при всякой игрѣ, одни выиграли, другіе проиграли.
За другимъ столомъ, Винкль очутился подлѣ Изабеллы Вардль, Снодграссъ подлѣ Эмиліи, а Тупманъ подлѣ миссъ Рахили. За тѣмъ помѣстились всѣ другія особы, какъ кому удалось. Говорили тутъ много. Старыя дамы сердились, молодыя любезничали, Вардль смѣялся, Тупманъ пожималъ нѣжно руку сосѣдки, пока Снодграссъ напѣвалъ потихоньку свое поэтическое удивленіе на ухо молодой Эмиліи. Что касается до Винкля, онъ громко острился и поминутно бросался въ игру словъ, обветшалую въ городѣ, но свѣжую въ деревнѣ.
При такихъ невинныхъ увеселеніяхъ вечеръ проведенъ быль всѣми очень пріятно. Когда игра кончилась, поужинали, а потомъ составили кружокъ около камина, и Вардль умильно вспоминалъ о своей юности.
-- Вы, конечно, многое имѣли случай наблюдать?-- спросилъ Пиквикъ у пастора,
"Не безъ того", отвѣчалъ тотъ. "Но сфера моя такъ ограничена, что въ ней нѣтъ ничего необыкновеннаго.
-- А исторія Джона Эдмонда, кажется, заняла бы все общество -- сказалъ Вардль.-- Что еслибы вы ее разсказали намъ, пасторъ?
"Охотно.
Все сдвинулись поближе къ камину, и пасторъ началъ такъ:
"Когда я призванъ былъ, тому двадцать пять лѣтъ, въ здѣшнія мѣста, самымъ богатымъ изъ обитателей здѣсь былъ нѣкто Джонъ Эдмондъ, имѣвшій небольшую мызу, не далеко отсюда. Онъ былъ человѣкъ съ большими недостатками и маленькими достоинствами, грубый, лѣнивый, дерзкій; друзьями его считались участники его забавъ, а честные люди тщательно избѣгали встрѣчи съ нимъ. Былъ онъ женатъ и имѣлъ сына, лѣтъ двѣнадцати. Трудно пересказать все, что бѣдная жена Эдмонда перенесла отъ дурнаго обращенія мужа, и съ какою кроткою рѣшимостью терпѣла она все, въ надеждѣ, что сынъ будетъ честнымъ человѣкомъ.
"Отъ поведенія главы семейства зависятъ счастіе и несчастіе дѣтей. Способный проживать, не умѣя наживать, богатый мызникъ скоро сдѣлался бѣднякомъ, и вскорѣ у него не стало другаго жилища, кромѣ кабака. Жена его, при дѣятельности, которой ничто не могло остановить, находила между тѣмъ средства поддерживать хозяйство, но рѣдко по вечерамъ не была она бита, когда мужъ возвращался изъ кабака, ругая ее, вмѣсто благословенія.
"Несмотря ни на что ею переносимое, бѣдная женщина не жаловалась, и находила время приходить въ церковь съ сыномъ. И она и онъ были такъ опрятно одѣты, что могли устыдить людей гораздо побогаче своею одеждою. Г-жу Эдмондъ всѣ уважали, и когда она выходила изъ церкви, каждый на перерывъ старался поговорить съ нею, сказать ей ласковое слово.
"Прошло лѣтъ шесть или семь. Молодой Эдмондъ росъ и годами и силами, когда несчастная мать его старѣла и слабѣла. Два пути были передъ нимъ, при вступленіи его въ свѣтъ: одинъ, ведущій къ добру пожертвованіями -- путь матери; другой, легчайшій, проложенный къ удовольствію забвеніемъ долга -- путь отцовскій; онъ избралъ послѣдній.
"Слабая, удрученная горестью, добродѣтельная мать все еще ходила въ церковь, но сильная рука сына не поддерживала ея болѣе, и когда утомленные глаза ея не могли уже читать Библіи, не кому было усладить ея чтеніемъ. Дитя, вся надежда ея, столь любимый ею, для кого съ такою бодростію переносила она бѣдственные дни, бросившійся въ жизнь расточительную и развратную, забылъ свою добрую мать и ея уроки добра. Напрасно старалась она возвратить его къ обязанностямъ. Ничего не слушалъ онъ, и со всею силою своего возраста предавался безпорядкамъ жизни, которая должна была ускорить смерть его матери, а его самого довести до гибели.
"Съ нѣкотораго времени, шайка негодяевъ опустошала нашу сторону, такъ, что нигдѣ немогли найти слѣдовъ ея. Сдѣлавшись дерзче при ненаказанности, они учинили значительное воровство, съ такими важными слѣдствіями, что начальство усилило дѣятельность, отыскало слѣды и успѣло захватить злодѣевъ. Между ними находился и молодой Эдмондъ, сынъ столь почтенной, доброй матери. Судъ не заставилъ себя дожидаться; доказательствъ было слишкомъ много; преступниковъ осудили на смерть. Въ то мгновеніе, когда произносили приговоръ -- раздался вопль Эдмондъ затрепеталъ... Онъ увидѣлъ свою добрую мать!-- Его лицо, до того времени спокойное, покрылась смертною блѣдностью; члены его задергало судорогами; онъ едва могъ устоять.... Сложивъ руки, на колѣняхъ, несчастная мать просила Бога взять жизнь ея, но спасти жизнь ея дитяти. Все собраніе обливалось слезами; мысли всѣхъ совокупились въ одно желаніе -- мать выиграла тяжбу за сына. Для нея каждый изъ судей готовъ былъ пощадить Эдмонда, но преступленіе его вызывало казнь...
"Приговоръ не былъ немедленно исполненъ -- просили милости, и между тѣмъ, каждый день, несчастная мать приходила въ тюрьму, стараясь возвратить сына къ чувствамъ добродѣтели. Молодой преступникъ оставался глухъ ко всѣмъ мольбамъ ея, и когда онъ узналъ, что казнь его перемѣнили на четырнадцати-лѣтисе изгнаніе, казалось, такая милость его не тронула. Въ одинъ день однакожъ, мать его не пришла по обыкновенію и печаль тронула его сердце. На другой день не было также матери, и три дня прошло такимъ образомъ, что несчастный не имѣлъ ни какой вѣсти о своей матери. Онъ былъ въ отчаяніи, призывалъ ее съ рыданіями, грызъ себѣ руки, дѣлалъ тщетныя усилія расторгнуть свои кандалы и упадалъ на свою соломенную постелю, удрученный горестью.
"Увы! Бѣдная мать немогла уже никогда съ нимъ видѣться: печаль сгубила дни ея, и она лежала на смертномъ одрѣ.
"Мнѣ поручено было передать печальную вѣсть ссыльному. Онъ долженъ былъ отправиться въ тотъ самый день въ Ботани-Бей, и я понималъ, сколько силъ и бодрости надобно было ему перенесть свое несчастіе. Сердце мое сжалось, когда я вошелъ къ нему; онъ говорилъ о своей матери и обливался слезами...
-- Несмотря на свои страданія, она тебя прощаетъ и благословляетъ -- говорилъ я -- припомни ея добродѣтели и память объ нихъ, да сохранитъ тебя отъ новыхъ бѣдствій!-- "Ахъ! М. Г. увѣрьте ее въ моемъ раскаяніи -- вскричалъ онъ -- пусть она знаетъ, что сынъ можетъ еще сдѣлать ее счастливою -- пусть она живетъ для меня! Мать моя, добрая мать моя! я тебя увижу, я тебя найду снова, и надежда на то подкрѣпитъ меня въ бѣдствіи и ссылкѣ. Я возвращусь сюда, буду жить только для тебя. Скажите ей о томъ, М. Г., и тѣмъ возвратите мнѣ мои силы -- она столько страдала за меня!
"Многое еще говорилъ онъ, что все было пересказано мною бѣдной его матери, не для того, чтобы оживить бѣдную больную, ибо на выздоровленіе ея не было ни какой надежды, но чтобы дать ей умереть съ миромъ.
"Эдмонда отправили въ тотъ же вечеръ. Черезъ нѣсколько часовъ мать его умерла, и на другой день похоронили ее на нашемъ кладбищѣ. Никакая надпись не означила ея могилы, но ея печали и добродѣтели вѣдомы Богу!
"Прежде отбытія своего, Эдмондъ обѣщался мнѣ писать, и черезъ меня увѣдомлять о себѣ мать его. Объ отцѣ своемъ не говорилъ онъ ни слова. Несчастный развратникъ, съ тѣхъ поръ, какъ узналъ объ осужденіи сына, изъявлялъ къ нему свое совершенное презрѣніе, и рѣшительно отказался видѣть его.... Сынъ платилъ ему тѣмъ же...
"Семь лѣтъ прошло, и я не получалъ отъ него никакихъ извѣстій, даже почиталъ его уже умершимъ, и -- радовался за него. Къ чему жизнь, если мы потеряли доброе имя? Но вдругъ принесли мнѣ письмо отъ него, гдѣ увѣдомлялъ онъ, что его отправили во внутреннія колоніи съ самаго прибытія въ Ботани-Бей, и что онъ посылалъ ко мнѣ послѣ того много писемъ, для передачи матери.
"Время ссылки его кончилось, и вѣрный своему слову, онъ возвратился на родину, надѣясь найти еще въ живыхъ единственнаго человѣка, для котораго жизнь была ему драгоцѣнна -- мать свою! Въ прекрасный лѣтній вечеръ явился онъ сюда, и чтобы сократить дорогу, пошелъ черезъ кладбище, по вязовой аллеѣ, гдѣ въ дѣтствѣ своемъ столько разъ хаживалъ онъ въ церковь съ своею доброю матерью. Воспоминанія дѣтства представились его воображенію, и печальна припоминалъ онъ всѣ кроткіе уроки добродѣтели, которые внушала ему мать его съ такою любовію. Слезы текли изъ глазъ его; тяжкая грусть смѣшивалась съ воспоминаніями, и чтобы найти хоть немного спокойствія, вошелъ онъ въ церковь. Служили вечерню. Церковь была пуста, и грустный Эдмондъ почувствовалъ всю тяжесть своего одиночества. Между тѣмъ ничто не перемѣнилось вокругъ него -- та же каѳедра, та же пасторская подушка; онъ узналъ даже лавку, гдѣ сиживалъ съ своею матерью, и глубоко разстроганный, говорилъ онъ самъ себѣ: "А ты, мать моя? Какъ найду я тебя? Тали ты, прежняя, или годы и печали тебя сокрушили и я увижу ебя больную и дряхлую?" Онъ никакъ не могъ себѣ представить, чтобы мать его уже умерла -- четырнадцать лѣтъ жилъ онъ мыслью, что нѣкогда увидитъ ее, и эта мысль укрѣпляла его въ страданіяхъ ссылки, вела его черезъ отдаленныя моря...
"Страхъ и робкое предчувствіе однакожь тревожили его. Невольно трепеталъ онъ и не смѣлъ спросить. Поспѣшно вышелъ онъ изъ церкви. Въ дверяхъ встрѣтился ему могильщикъ, и заставилъ отступить его на шагъ, изъ опасенія, что встрѣча съ нимъ не предвѣщаетъ добра. Но старый могильщикъ не узналъ его и прошелъ мимо съ поклономъ.
"Эдмондъ прошелъ по селенію; видѣлъ нѣкоторыхъ изъ прежнихъ товарищей, которыхъ оставилъ дѣтьми, и которые были теперь отцами многочисленныхъ семействъ; другіе, что во время отъѣзда его находились въ полной силѣ, теперь ходили сгорбясь и казались стариками. Между всѣми шелъ онъ, какъ совершенно чуждый, и говорилъ самъ себѣ: "Что мнѣ до нихъ -- только бы узнала меня мать моя!" Когда онъ подошелъ къ родимому жилищу, чувствуя, что волненіе его усиливается, остановился онъ, и смотрѣлъ черезъ плетень въ садъ. Прежнія деревья и ничто не измѣнилось! Сдѣлавшись внимательнѣе, разслушалъ онъ вдали радостные голоса и смѣхъ, но голоса были ему чужіе. Вышли дѣти и съ ними отецъ ихъ; всѣ они казались такими счастливыми, но онъ не узналъ ихъ -- то были чужіе! Вышла и мать, по видимому, добрая и нѣжная, но -- не его мать....
Такая семейная картина напомнила ему несчастнаго отца его и скорби его матери. Сомнѣнія не оставалось: матери его здѣсь нѣтъ, но гдѣ она и у кого спросить, и куда приклонить голову? "Пойдемъ отсюда," говорилъ онъ -- у ссыльнаго нѣтъ друга, нѣтъ руки, которую могъ бы онъ пожать; нѣтъ убѣжища, гдѣ бы могъ онъ отдохнуть! И вотъ возвращеніе на родину, котораго я такъ желалъ, вотъ кровъ родимый, о которомъ грустилъ за морями... Тамъ, въ пустыняхъ, я былъ не такъ одинокъ!...."
Исполненный печальными мыслями, Эдмондъ удалился отъ убѣжища, гдѣ столько разъ мать его расточала ему нѣжныя ласки и заботы. По привычкѣ ли, по случаю ли, пошелъ онъ на лугъ, гдѣ въ дѣтствѣ часто бѣгивалъ въ густой травѣ; удрученный усталостію, прилегъ онъ на траву, но легкій шумъ вблизи заставилъ его приподнять голову, и въ нѣсколькихъ шагахъ отъ себя увидѣлъ онъ старика, покрытаго лохмотьями. При видѣ Эдмонда, старый нищій поблѣднѣлъ, и, казалось, какъ будто испугался какого привидѣнія...
"Послушай, старичекъ," сказалъ Эдмондъ, "если ты здѣшній -- не знавалъ ли ты мызника Эдмонда и жены его?"
-- Его голосъ! Я не ошибаюсь!-- закричалъ нищій.-- Ты долженъ быть.....
"Ссыльный, сынъ мызника Эдмонда. Я только что воротился на родину. Если ты знаешь что нибудь о моей матери, скажи мнѣ поскорѣе!"
Эдмондъ подошелъ къ нищему. "Прочь!" закричалъ тотъ отчаяннымъ голосомъ -- "ты долженъ быть демонъ, принявшій его видъ!" И въ бѣшенствѣ схватилъ онъ обѣими руками палку свою, поднялъ ее на Эдмонда.... Проворно увернувшись отъ удара, Эдмондъ ухватилъ нищаго за горло и хотѣлъ бросить его на землю. Несчастный сталъ требовать пощады. Эдмондъ отпустилъ его, но ужасъ объялъ нищаго. "Бѣги!" вскричалъ онъ задыхаясь -- "бѣги опять, несчастная жертва дурныхъ примѣровъ отца! Смерть мою припишутъ тебѣ... Я отецъ твой!" И онъ не могъ болѣе говорить...
"Черезъ мѣсяцъ услышалъ я, что ссыльный Эдмондъ возвратился, убилъ отца своего, былъ найденъ погребающимъ трупъ его и осужденъ на смерть. Законъ являлся неумолимъ; мертвый молчалъ; оправдаться было невозможно. Осужденный и не оправдывался. Онъ желалъ смерти. Только передъ наступленіемъ роковаго часа, онъ потребовалъ утѣшенія религіи и написалъ ко мнѣ письмо. Вотъ оно:
"Милостивый государь, почтенный пасторъ и другъ человѣчества!
"За преступленія, въ какія увлекъ меня несчастный примѣръ другихъ, страдалъ я 14-ть лѣтъ въ ссылкѣ. За убійство, въ которомъ невиненъ, иду на казнь. Придите благословить меня. Умираю безъ сожалѣнія о жизни, и съ вѣрою, что за гробомъ простятъ и помилуютъ меня. Тамъ за меня молится мать моя.
"Вашъ покорный слуга Эдмондъ."
Пасторъ остановился, и какъ было уже довольно поздно, то каждый помышлялъ только объ успокоеніи, унося съ собою грусть о трогательной участи несчастнаго Эдмонда.
-----
Приключенія минувшаго дня и исторія ссыльнаго такъ растрогали, или утомили ученаго Пиквика, что едва легъ онъ въ постелю, какъ заснулъ глубокимъ сномъ. На завтра всталъ онъ позднѣе обыкновеннаго, и то надобно было солнечнымъ лучамъ ударить прямовъ его глаза, отъ чего они раскрылись. Пробудясь, онъ спѣшилъ одѣться, открыть окно, и полюбовавшись прелестью сельской природы, спрашивалъ самъ себя: какъ могутъ люди рѣшиться жить въ городѣ? Призывный голосъ вызвалъ его изъ мечтаній. Онъ посмотрѣлъ на право, на лѣво, къ верху -- нѣтъ никого; вдругъ пришла ему идея, ускользнувшая отъ его генія -- онъ посмотрѣлъ подъ окно и увидѣлъ г-на Вардля въ саду.
-- Что вы располагаете дѣлать съ этими двумя ружьями?
"Г-нъ Винкль и я думаемъ поохотиться, пока до завтрака. Кажется, вашъ пріятель большой стрѣлокъ! Эй, Джое, Джое! скажи тому господину, что все готово, и что я жду его въ большой аллеѣ.
Джое только что всталъ, и потому быстро исполнилъ препорученіе.
Вардль взялъ оба ружья на плечо, и послѣдуемый ученымъ Пиквикомъ, направился по большой аллеѣ. Къ нимъ не замедлили присовокупиться трое друзей, ибо Джое, не зная, кого хозяинъ его означилъ неопредѣленнымъ названіемъ "господина", позвалъ всѣхъ трехъ Пиквиковыхъ сопутниковъ.
-- Скорѣй, господа!-- кричалъ Вардль Винклю, едва замѣтивъ ихъ.-- Такой славный охотникъ, какъ вы, и встаетъ такъ поздно -- это непростительно.
Винкль отвѣчалъ принужденною улыбкою и печально взялся за ружье.
Вардль принялся свистать; двое мальчишекъ въ лоскутьяхъ полѣзли по такому сигналу на деревья.
"Для чего лѣзутъ туда мальчики ваши?" спросилъ Пиквикъ.
-- Гнать дичь. Начинайте, г-нъ Винкль!
"Не угодно ли?
-- Пожалуй! Прочь, господа!
Мальчишки начали шевелить деревья и кричать, для выгона дичи. Вардль выстрѣлилъ; что-то свалилось. "Джое! ступай, ищи!" Джое повиновался.
-- Вашъ чередъ, г-нъ Винкль!
Стрѣлокъ вышелъ впередъ, поднялъ ружье свое. Пиквикъ и друзья его отошли, чтобы на головы ихъ не попадала дичь, какую свалитъ ловкій охотникъ.
"Э, мой милый! что нибудь, да не такъ! Оно никогда не осѣкается. Дайте-ка его мнѣ! Э, э! да какъ же вы хотите стрѣлять, когда забыли капсулю?
"-- Ахъ! да, правда! Какая разсѣянность!
Винкль поправилъ свою небольшую ошибку, выстрѣлилъ.... Раздается крикъ, бѣгутъ, и находятъ на травѣ, не дичь, не птицу, а бѣднаго Тупмана, у котораго убійственная дробь сидитъ въ рукѣ!
Невозможно передать мгновенія, за тѣмъ послѣдовавшаго -- такъ всеобще и велико было изумленіе. Пиквикъ назвалъ Винкля тетерей, а тотъ, окаменѣлый, изумленный, уничтоженный, стоялъ на колѣнлхъ передъ Тупмакомъ, который, сидя на травѣ, произнесъ какое-то женское имя, открылъ лѣвый глазъ, потомъ правый, закрылъ ихъ оба и повалился на спину....
Но по немногу пришелъ онъ въ себя, и поддерживаемый друзьями, поплелся къ дому.
Дамы находились у садовыхъ дверецъ, ожидая охотниковъ и ничего не подозрѣвая. Миссъ Рахель была особенно весела. Несчастная! она не знала, что произошло.... Бываютъ минуты въ жизни, когда незнаніе составляетъ наше счастье....
"Что сдѣлалось съ старымъ господиномъ?" спросила Изабелла, но миссъ Рахель думала, что племянница говоритъ о Пиквикѣ. Тупманъ казался ей очень молодымъ. Любовь ея смотрѣла на него, сквозь стекло и сглаживала годы и морщины.
-- Не пугайтесь, дѣти мои!-- отвѣчалъ Вардль, съ заботливымъ видомъ, который всегда пугаетъ -- маленькое несчастіе съ г-мъ Тупманомъ.
Громовымъ ударомъ были сіи слова для миссъ Рахили. Она вскрикнула, и упала въ руки одной изъ племянницъ.... О Боже мой! нервическій припадокъ....
-- Успокойтесь, милая миссъ -- говорилъ Тупманъ, растроганный до слезъ.
"Это онъ! Его голосъ!
Третій припадокъ!
-- Не тревожтесь! Увѣряю васъ, что я не чувствую боли, и ... мнѣ теперь такъ хорошо!...
"Вы не умерли? Охъ! говорите: вы не умерли?
-- Да, что же ему увѣрять тебя, что онъ не умеръ!-- сказалъ сердито Вардль.-- Ты дуришь, сестра!
"Миссъ! не откажите мнѣ руки вашей!
Растроганная Рахель дала ему руку, и они вмѣстѣ вошли въ столовую. Еще не садясь на софу, Тупманъ почтительно поцѣловалъ руку той, которая показала ему столько любви....
"О, повтори слова твои!" воскликнулъ онъ, открывая глаза.
-- Какъ? Ты ихъ слышалъ!
"О, повтори! Они исцѣляютъ меня!
Миссъ Вардль хотѣла отвѣчать, когда вошелъ братъ ея съ лекаремъ. Врачъ осмотрѣлъ руку, и сказалъ, что все вздоръ. Тупманъ немножко надулся, но за то объявленіе лекаря всѣхъ успокоило. Всѣ стали по прежнему веселы. Только Пиквикъ былъ задумчивъ: онъ потерялъ довѣренность къ двумъ способностямъ своего друга Винкля, какими тотъ хвасталъ -- верховой ѣздѣ и стрѣльбѣ.
"Не умѣете ли играть въ кулючки?" спросилъ его Вардль.
-- Нѣтъ, а вы?
"Прежде славно игрывалъ, да теперь отсталъ, хоть все еще считаюсь мастеромъ. Сегодня у насъ будетъ на лугу большая игра -- хотите посмотрѣть?
-- Только не пробилъ бы намъ головы какой нибудь неловкій игрокъ!...
Значительный взглядъ. Винкль покраснѣлъ и потупилъ глаза.
"Больнаго оставимъ мы на рукахъ нашихъ дамъ", сказалъ Вардль. "Моя сестра такая заботливая"....
И они пошли, но какъ изумился ученый Пиквикъ, когда среди луга, гдѣ собралась вся деревня, и гдѣ приготовленъ былъ обѣдъ, онъ увидѣлъ своего стариннаго, дорожнаго товарища, человѣка въ зеленомъ кафтанѣ, зятя покойнаго Болоро Фицгига, словомъ -- комедіанта Джингля, который казался тутъ, какъ будто дома, всѣмъ распоряжалъ, бѣгалъ, шумѣлъ!
Джингль оказалъ всѣ учтивости Пиквику и его сопутникамъ, и потому, когда всѣхъ пригласили къ обѣду, Джингль присталъ къ Пиквику, а тотъ не могъ отказаться отъ него. И вотъ, благодаря покровительству ученаго мужа, Джингль за столомъ, и играетъ важную роль. Каждый изъ собесѣдниковъ ѣсть за двухъ и пьетъ за четверыхъ. Множество тостовъ провозглашается со всѣхъ сторонъ. Джингль говоритъ рѣчь....
По своему обыкновенію, Снодграссъ записалъ множество любопытныхъ вещей для доставленія въ свой клубъ, и безъ сомнѣнія, онѣ были бы полезны, если бы, отъ множества тостовъ, рукопись его не сдѣлалась такою связною, что онъ ничего не могъ въ ней разобрать.
Пиръ кончился. Гости Динглей-Дельскіе думали о возвратѣ, и Вардль, изъ уваженія къ Пиквику, пригласилъ къ себѣ Джингля, а Пиквикъ посовѣстился отказаться отъ такого товарища. Джингль не заставилъ себя просить; онъ шелъ впереди всѣхъ и говорилъ всѣхъ громче.
-----
Заботы, оказанныя миссъ Рахилью Тупману, воспламенили его сердце, и онъ рѣшился отважиться на объясненіе. Случай представился скоро. Былъ вечеръ. Обѣ дѣвицы Вардль вышли куда то бабушка храпѣла въ креслахъ; слуги наслаждались досугомъ передъ кухнею; съ пира ждали хозяина не скоро; миссъ Рахиль и Тупманъ были одни въ садовой бесѣдкѣ... и кого не увлечетъ любовь въ саду, въ бесѣдкѣ, при наступленіи ночи!
"Вы ангелъ!" воскликнулъ Тупманъ, обращаясь къ предмету любви своей.
-- Всѣ мужчины говорятъ таки всѣмъ женщинамъ, но всегда ли они такъ думаютъ!
"Охъ! не сомнѣвайтесь въ моей искренности! Отнынѣ жизнь моя у ногъ вашихъ; располагайте моимъ жребіемъ; вамъ принадлежу я! Скажите: жду моего рѣшенія на колѣняхъ!
-- Прошу васъ -- встаньте, г-нъ Тупманъ... Вы меня стыдите...
"Скажите, что вы меня любите!
-- Не смѣю сдѣлать такого признанія, но я не равнодушна къ вамъ...
Тупманъ не далъ ей времени докончить словъ, прижалъ ее къ сердцу, и называя ее нѣжнѣйшими именами, запечатлѣлъ уста ея поцѣлуемъ...
Миссъ Рахиль противопоставила сначала сопротивленіе, соразмѣрное восторгамъ ея любовника, полотомъ, уступая его страсти, сама подарила его поцѣлуемъ. Вдругъ чувствительная миссъ закричала отъ страха, Тупманъ оборотился -- Джое стоялъ передъ ними!
-- Ужинъ готовъ!-- воскликнулъ Джое,
"А ты... ты давно здѣсь?
-- Только что пришелъ, сударь.
"Ну, хорошо! Мы идемъ за тобою. Не безпокойтесь, милая Рахиль! этотъ соня ничего но видалъ и не слыхалъ.
Нѣжная чета явилась къ ужину.
Хозяинъ и другіе гости не возвращались; начинали безпокоиться объ нихъ, и уже около полуночи услышали шумъ въ кухнѣ. Только Джингль сохранилъ здравый смыслъ. Четверо другихъ не знали что говорятъ, и ихъ принуждены были нести въ постели. Что касается до ловкаго пройдохи, онъ остался съ дамами и показалъ себя чудесно ловкимъ человѣкомъ. Тупманъ ощутилъ мученіе ревности, и ложась въ свою постелю, думалъ: "Зачѣмъ до сихъ поръ не свернулъ себѣ шеи, этотъ негодяй!"
Бабушка имѣла обыкновеніе каждое утро подышать свѣжимъ воздухомъ въ садовой бесѣдкѣ, и Джое обыкновенно водилъ се туда. На другой день, хозяинъ и гости отдыхали еще послѣ пирушки, бабушка отправилась въ бесѣдку, и испугалась, когда Джое подошелъ къ ней съ таинственнымъ видомъ, и закричалъ ей на ухо: "Сударыня!"
-- Что ты, Джое?
"Я хочу васъ испугать.
-- Что ты, мой другъ! я всегда тебя такъ любила, какъ добраго парня?
"Знаю, да, что вы думаете видѣлъ я здѣсь, вчера, въ этой бесѣдкѣ?
Джингль былъ подлѣ, и непримѣтно подошелъ подслушать тайну Джое. А подслушать было не трудно, потому, что онъ и бабушка кричали во все горло.
"Да, что такое? Что такое, Джое?
Тутъ соня разсказалъ всю любовную сцену, которой былъ свидѣтелемъ. Бабушка не могла опомниться отъ удивленія, а Джингль рѣшился воспользоваться открытіемъ и не проронилъ ни словечка. Пяти минутъ не пробылъ онъ въ Динглей Делѣ, а уже составилъ планъ овладѣть сердцемъ миссъ Рахили. Старыя дѣвушки съ приданымъ большая приманка для плутовъ. Вообразите радость нашего плута, когда онъ узналъ объ интригѣ, которою могъ запутать миссъ Рахиль! Размышляя о средствахъ, подошелъ онъ къ дому, вошелъ въ столовую. Миссъ Рахиль была тамъ одна. Джингль заперъ двери, и съ жаромъ обратился къ ней: "Миссъ Вардль!" сказалъ онъ -- недавно имѣлъ я честь узнать васъ, и простите, что оставлю всѣ церемоніи: честь ваша мнѣ дорога -- все открыто!"
-- Я васъ, сударь, не понимаю.
"Сопя Джое все видѣлъ, что было въ бесѣдкѣ, все разсказалъ вашей маменькѣ... Вы понимаете теперь? Какъ Тупманъ цѣловалъ васъ, обнималъ...
-- Вы, сударь, оскорбляете меня!
"Помилуйте! Я все подслушалъ, и спѣшилъ предупредить васъ объ опасности.
-- Что дѣлать теперь! Братъ взбѣсится!... Посовѣтуйте мнѣ...
"Всего легче сказать, что Джое бредитъ, видѣлъ все во снѣ, и его вытолкаютъ изъ дома!
Рахиль улыбнулась. Джингль вздохнулъ и молчалъ. И вдругъ бросился онъ въ двери...
-- Г-нъ Джингль! вы что-то разсѣяны. Участіе, какое вы приняли во мнѣ, не даетъ ли мнѣ права спросить о причинѣ вашего смущенія?
"Знайте же, что Тупманъ хочетъ только вашего приданаго!
-- Несчастная!
"Сомнѣваться нечего: дѣвка должна быть богата" -- думалъ Джингль, и онъ продолжалъ: "Онъ любитъ другую, молодую, черноглазую...
-- Племянницу мою Эмилію?
"Разумѣется. Замѣчайте за ними сегодня за столомъ. Увѣренъ, что онъ сядетъ подлѣ нея, станетъ шептаться съ нею, оставить васъ... Это не въ первые ему, вѣтреннику, человѣку безъ сердца...
-- Злодѣй!
"Да, еще какой! Помните, что вамъ надобно быть твердою, не говорить ничего, и разорвать съ нимъ связь, когда вы убѣдитесь въ его измѣнѣ.
-- Все сдѣлаю.
"Обѣщаетесь?
-- Клянусь!
"О, вы самая любимая, и самая милая изъ всѣхъ въ мірѣ дѣвушекъ!
Джингль упалъ къ ногамъ Рахили, и поднялся на ноги уже съ признаніемъ въ любви.-- Тотчасъ побѣжалъ онъ въ комнату Тупмапа. "Ваши шалости, г-нъ Тупманъ... ваши побѣды... все открыто!" -- Слѣдовалъ разсказъ. Тупманъ остолбенѣлъ. "Что дѣлать?" -- Миссъ Рахиль проситъ васъ сѣсть за столомъ подлѣ Эмиліи, заниматься только ею, говорить только съ нею, и тѣмъ отвлечь всѣ подозрѣнія...-- Тупманъ обѣщалъ, сдержалъ слово, и миссъ Рахиль, убѣжденная въ его измѣнѣ, поклялась отмстить ему.
Вечеромъ мелькали въ саду двѣ тѣни, одна длинная и тонкая, другая короткая и толстая. То были Джингль и Тупманъ. "Ну, какъ вы думаете? Всѣхъ ли я обманулъ?" спрашивалъ толстякъ.-- "Чудо, какъ обманули!" говорилъ Джингль.-- "Такъ и ведите, пока я васъ увѣдомлю!"
-- Но, по крайней мѣрѣ, отнесите же миссъ Рахили увѣреніе въ моей нѣжной любви, и пусть она знаетъ, какъ дорого стоитъ мнѣ притворство...
"Все, все ей перескажу, только вы-то сами ничего съ ней не говорите!
-- Ея спокойствіе мнѣ дороже самой жизни моей! Пусть вѣритъ она моей покорности. А вы, о другъ мой! примите тысячу благодареній за ваше благородное поведеніе, и вѣрьте, что я желалъ бы имѣть случай доказать вамъ мою признательность...
"Ни слова, ради Бога! Прощайте! Да, мимоходомъ: не ссудите ли вы меня дни на три бездѣлкой? Гиней десятокъ...
-- Сдѣлайте милость -- вотъ онѣ!
"Надобно ли благодарить?-- Смотрите же: ни слова, ни взгляда, ни движенія!
-- Окаменѣю!
Вечеромъ въ тотъ же день, когда всѣ за ужиномъ заняли мѣста свои, ни Джингль, ни миссъ Рахиль не являлись. "Гдѣ сестра?" спрашивалъ Вардль. "Гдѣ Джингль?" спрашивалъ Пиквикъ -- я его цѣлый день не вижу!"
Начали ужинать, и ученый мужъ поднесъ къ устамъ первый кусокъ ростбифа, когда всѣ служители вошли въ столовую толпой. "Что такое?" спрашивалъ Вардль -- "не пожаръ ли въ домѣ?"
-- М. Г., миссъ Рахилй и господинъ въ зеленомъ кафтанѣ отправились въ почтовой коляскѣ изъ Синяго Льва.