Книговод

Водяная пустыня

Рид Томас Майн


Томас Майн Рид

Водяная пустыня

Afloat in the Forest (1866)

Роман

  

Глава 1
СКВАЙР ТРЕВАНИО

   Лет двадцать пять тому назад в Корнуолле умер сквайр [Squire -- дворянин, помещик (англ.)] Треванио. Он принадлежал к старинному дворянскому роду и считался, судя по той широкой жизни, которую вел, одним из богатых помещиков. Но, когда сквайр умер, оказалось, что имение его обременено долгами, на уплату которых продано было с торгов все имущество покойного. Сыновья его Ричард и Ральф, привыкшие с детства к роскоши, очутились без всяких средств, если не считать той тысячи фунтов стерлингов, которые достались на долю каждого из них, да и то еще им намекнули при выдаче этих денег, что спасением их они обязаны ловкости и неподкупной честности солиситора [Sollicitor -- ходатай по делам (англ.)], который раньше вел дела их отца, а теперь производил ликвидацию имущества.
   Несмотря на все уверения солиситора в своей честности, находились люди, в числе их и оба наследника, которые говорили, что почтенный джентльмен попросту ограбил сыновей сквайра Треванио. В таком предположении не было ничего невероятного, потому что по какой-то странной случайности имение перешло в руки этого почтенного джентльмена, предложившего будто бы на торгах наивысшую цену.
   Но прямых улик не было, а одних подозрений недостаточно для того, чтобы обвинить хотя бы и заведомого мошенника. Выдавая деньги, солиситор поставил молодым людям непременным условием в известный срок покинуть Корнуолл и жить где угодно, но только не на родине.
   Неопытные и в то же время гордые молодые люди, запутанные в сетях судейского крючкотворства, сами не желали оставаться не то что дома -- его у них не было, -- а в той стране, где чужой человек владел их родовым поместьем, принадлежавшим их предкам, может быть, еще в те времена, когда финикийцы впервые начали посещать их страну.
   Не имея возможности оставаться дома, братья решили искать счастья на чужбине, и чем дальше от родины, тем лучше.
   Старшему, Ральфу, в это время шел двадцать первый год. Ричард был моложе его года на два. Они получили прекрасное, вполне английское воспитание, при котором умственное развитие идет параллельно с развитием физических сил. Юноши почти не имели соперников среди своих сверстников во всех видах спорта и с детства привыкли не бояться физического труда. Это давало им возможность смело идти навстречу всякого рода трудам и лишениям.
   Вопрос был только в том, за что взяться и куда идти. Как и всех молодых людей, их влекла военная служба. В армии или во флоте, благодаря протекции старинных друзей отца, они могли рассчитывать довольно быстро сделать карьеру и через несколько лет считать себя вполне обеспеченными. Но по зрелому обсуждению эти проекты были отброшены. Хороша военная служба, но целью их жизни должно быть другое: они обязаны выкупить родовое поместье. А для этого им необходимо работать, какая бы ни была эта работа, -- всякий труд честен, -- копить деньги, а затем, когда сделаются богатыми, выкупить у солиситора родовой замок. Они были молоды и сильны, и, конечно, им в голову не приходила возможность неудачи. Надо ехать и как можно скорее. Каждый день, каждая минута -- лишняя отсрочка, попусту потерянное время.
   -- Но куда же мы поедем? -- спросил Ричард, младший из братьев.
   -- В Америку, -- ответил Ральф.
   -- Америка велика.
   -- Поедем на юг, в Перу, -- продолжал Ральф. -- А там мы пройдем всю страну, вдоль Анд, от Чили до Панамского перешейка. Мы с тобой уроженцы Корнуолла, и потому самое лучшее нам сделаться рудокопами. Будем заниматься тем же, что дает хлеб тысячам наших земляков. Анды богаты минералами, и мы вместо олова будем искать золото, которое нам с тобой так нужно. Ну, что же? Согласен ты со мной? Едешь в Южную Америку?
   -- Против поездки в Америку, а тем более в Южную, я ничего не имею. Но сказать тебе правду, брат, я вовсе не сочувствую второй части твоего проекта. По-моему, вместо того, чтобы искать золото, лучше заняться торговлей, -- это ведь тоже недурно.
   -- И отлично, будь купцом, если хочешь. Но ведь это не мешает тебе ехать со мной в Перу. Ты и сам, я думаю, не раз слышал, сколько англичан разбогатело там, занимаясь торговлей. Для нас самое важное быть по возможности ближе один к другому. Две тысячи фунтов -- деньги небольшие, но как мне, так и тебе они дадут возможность начать дело, а там -- что Бог даст! Ну, что же? Решай, Дик! Послушайся меня, соглашайся ехать в Перу.
   -- Хорошо. Я согласен.
   -- Значит решено. Едем.
   Через месяц братья уже плыли на корабле, направлявшемся к юго-западу от мыса Ландс-Энда. Прошло еще шесть месяцев, и наши искатели счастья пристали, наконец, к американскому берегу в заливе Кальяо. Сначала они отправились в Лиму, а оттуда в горы, к бесплодным снежным вершинам под сокровищницами Церро Паско.
   Мы вовсе не собираемся рассказывать историю жизни двух братьев со времени высадки их на американский берег. Для этого пришлось бы прежде всего день за днем описать, как провели они первые пятнадцать лет после своего переселения в Америку.
   Достаточно будет сказать, что младшему из братьев, Ричарду, скоро надоело вести жизнь рудокопа, искателя золота. Он расстался с братом и, перейдя Кордильеры, проник в великие амазонские леса, или "Montana", как называют эти бесконечные леса испанцы, обитатели Анд.
   Потом в компании с несколькими португальскими купцами Ричард спустился вниз по Амазонке, занимаясь торговлей как по берегам этой реки, так и по берегам ее более или менее значительных притоков. Дела его пошли хорошо, и уже через несколько лет он имел возможность открыть собственную торговую контору в цветущем городе Гран-Пара близ устья Амазонки.
   Вскоре после этого Ричард женился на красивой белокурой дочери своего соотечественника, который, как и он, занимался торговлей в Пара.
   Еще через несколько лет жена Ричарда умерла, оставив мужу всего двух детей, -- остальные умерли раньше матери.
   Таким образом, через пятнадцать лет после отъезда из Ландс-Энда Ричард Треванио, человек еще молодой, всего тридцати лет, был уже вдовцом с двумя детьми. Он пользовался общим уважением всех знавших его, прекрасно вел свои дела и был настолько богат, что мог вернуться на родину и провести там остаток дней своих в полном довольстве.
   Помнил ли он еще данный им некогда вместе с братом обет вернуться в Корнвалис, как только они наживут состояние, и выкупить владение их предков?
   Да, он не забыл этого и даже писал уже Ральфу, от которого теперь ждал ответа. Он был уверен, что брат не меньше его жаждет как можно скорее вернуться на родину и не замедлит присоединиться к нему, чтобы вместе ехать в Корнуолл.
   Жизнь старшего брата за этот пятнадцатилетний период была менее богата приключениями, и ему не удалось достигнуть таких блестящих результатов. Но если он и не был богачом, то все-таки владел достаточными средствами, позволявшими ему жить совершенно независимо. Как и Ричард, он женился рано, но на туземке -- на перуанке замечательной красоты. Она также уже отошла в лучший мир, оставив двоих детей -- мальчика четырнадцати лет и девочку двенадцати.
   Ральф был готов выполнить заветную мечту всей жизни, тем более, что предложение Ричарда не было новостью, так как в письмах, которыми довольно часто обменивались братья, не раз заходила речь о возвращении на родину при первой возможности.
   В последнем письме Ричард предлагал Ральфу, чтобы тот ликвидировал свои дела в Перу и ехал к нему в Пара, откуда они отправятся на корабле в Европу.
   Ричард советовал брату вместо того, чтобы ехать по морю вокруг мыса Горна, или перебираться через Панамский перешеек, спуститься по Амазонке и пересечь континент почти по линии экватора.
   У Ричарда были две причины предлагать этот путь. Во-первых, он желал, чтобы брат его увидел великую реку, а во-вторых, он хотел познакомить с нею и своего собственного сына.
   Сын Ричарда Треванио гостил в это время у дяди на рудниках Церро Паско. Молодой человек отправился в Перу год тому назад на одном из отцовских кораблей, отчасти для того, чтобы увидеть Великий океан, затем великие Анды, страну инков и, наконец, для того, чтобы познакомиться с дядей и двоюродными братом, который был одних с ним лет, и сестрой. В Тихий океан он попал морем. Отец его желал, чтобы он вернулся в Атлантический океан сухим путем или, говоря правильнее, рекою.
   Желание Ричарда исполнилось. Ральф не только ничего не имел против, но и сам хотел этого. Рудокоп не меньше своего брата любил приключения, страсти к которым не убило и не охладило даже четырнадцатилетнее пребывание на рудниках холодных гор Церро Паско. Мысль вернуться на родину сделала его как будто моложе, и он с юношеским жаром принялся готовиться к путешествию, которое сулило впереди столько приятных и неожиданных приключений.
   Через месяц его дело было уже ликвидировано, и Ральф мог отправиться в путь. Целый караван мулов был нанят для перевозки путешественников и их багажа через Кордильеры. Затем путешественники пересели на бальзу, один из тех плотов, на которых обыкновенно совершаются переезды по Гуаллаге; а когда достигли они Солимоеса, бальза была заменена галатеей.
   Несмотря на то, что путешествие по горам было само по себе интересным, мы не будем подробно описывать его, равно как спуск по Гуаллаге и даже путешествие по самой Амазонке в верхней ее части, называемой Мараньон. Мы присоединимся к Ральфу Треванио только в том месте реки, где она становится величественным Солимоесом, и останемся с ним, пока он будет странствовать по этой "водяной пустыне".
  

Глава 2
ГАЛАТЕЯ

   Вечером, в начале декабря 18..., большой шлюп странной конструкции спускался вниз по Солимоесу, направляясь, по-видимому, к небольшому португальскому порту Коари, расположенному на южном берегу реки. Необычный на первый взгляд шлюп назывался галатеей. Это была просто-напросто широкая лодка особой конструкции, с мачтой и парусами; она принадлежала к тому типу судов, на которых обыкновенно путешествуют по Амазонке. На галатее имелась даже каюта, тольдо, покрытая сверху пальмовыми ветвями. От носа до середины лодки шел невысокий барьер, вдоль которого частью стояли, а частью сидели темнокожие люди. Вместо весел они пользовались особого устройства гребками, привязанными к длинным шестам. Экипаж состоял исключительно из темнокожих туземцев, почти нагих, так как на них надеты были только одни белые бумажные панталоны.
   Тут же на палубе были видны и пассажиры этого странного судна. Их было шестеро: трое взрослых мужчин и трое детей.
   Двое из мужчин были белые, а третий, с черной как сажа кожей, несомненно принадлежал к африканской расе.
   Детей, как сказано выше, было на галатее трое. Двое из них -- мальчики почти одного роста и, по-видимому, ровесники, а третья -- хорошенькая девочка-подросток со смуглой кожей и черными как вороново крыло волосами.
   Один из белых был владелец галатеи, Ральф Треванио. Молодая девушка -- его дочь; ее звали так же, как и ее умершую мать-перуанку, Розой, но отец и брат обыкновенно называли ее Розитой. Один из мальчиков, тоже смуглый, как и Розита, был его сын Ральф. Второй, с саксонским типом лица, белокурыми волосами и голубыми глазами, был его племянник и носил имя своего отца -- Ричард.
   В другом белом с первого же взгляда можно было узнать ирландца. Нос как у породистого бульдога, целая копна кудрявых светло-рыжих волос и подмигивающие, улыбающиеся глаза с головой выдавали его с первого же момента. Звали его Том.
   Негр ничем особенным не выделялся; про него можно было только сказать, что он являлся типичным представителем своей расы. Родиной его был Мозамбик, в честь которого и сам негр получил прозвище Мозэ.
   Мозэ и Том служили у Ральфа очень давно, еще со времени поселения его в утесах Церро Паско.
   Но, кроме людей, на галатее не было недостатка и в других живых существах. Тут были четверорукие, четвероногие и пернатые: лесные обезьяны, полевой скот и птицы. Одни из них разместились на крыше каюты, другие сбились кучей в трюме, третьи примостились на шкафуте.
   На мачте и на реях находился целый маленький зверинец, какой можно видеть почти на всех судах, плавающих по величественной Амазонке.
   Экипаж галатеи не представлял особенного интереса. Достаточно будет сказать, что он состоял всего из девяти индейцев, восемь из которых, собственно гребцы, занимали место у борта, по четыре человека с каждой стороны, а девятый, исполнявший обязанности капитана и рулевого в одно и то же время, стоял около тольдо. Экипаж этот был нанят не на все время плавания, а менялся, пройдя известное расстояние. Последний экипаж был набран на галатею в порту Эга с обязательством довести ее в Коари, где хозяину галатеи нужно было нанимать другой экипаж из цивилизованных индейцев или тапюйосов.
   К несчастью, в Коари не оказалось ни одного из тапюйосов. Все мужчины ушли на охоту и рыбную ловлю.
   Ральф Треванио сделал было попытку нанять прежний экипаж еще на один перегон, но индейцы отказались, объясняя, что это противоречило бы их обычаям.
   Пробовали было привлечь их обещанием подарков -- индейцы отказались. Пустили в ход угрозы -- ничего не помогло. Волей-неволей пришлось их отпустить. Только один старый индеец из племени мендруку, для которого законы и обычаи племени эга не были обязательны, согласился остаться, будучи не в силах устоять против крупного вознаграждения, предложенного владельцем галатеи.
   Путешественникам предстояло одно из двух: или оставаться в Коари и ждать возвращения охотников и рыболовов, или плыть дальше без гребцов.
   Но охотники вернутся не скоро, а Ральфу не хотелось попусту терять время и сидеть в Коари, и он решил плыть без матросов, с условием, что грести будут все без исключения пассажиры и старый индеец, который в то же время будет и проводником.
   Галатея отчалила от пристани и снова поплыла по Солимоесу, но однако уже не так быстро, потому что вместо восьми гребцов было только четверо, да и то не все из них с одинаковой ловкостью умели действовать не виданными ими до тех пор странными веслами.
   Владелец галатеи исполнял обязанности рулевого. На веслах сидели ирландец Том, Мозэ, старый индеец, которого звали Мэндеем, потому что он принадлежал к племени мэндруку, и Ричард Треванио.
   Последний, хотя и моложе всех остальных, был, пожалуй самым лучшим гребцом после старого индейца. Он родился и вырос в Гран-Пара, где полжизни провел на воде, и для него было безразлично, каким веслом грести.
   Молодой Ральф, напротив, как истый горец, положительно не мог помочь своим друзьям. Ему вместе с Розитой поручено было заведывание всеми находившимися на галатее животными, а также ведение хозяйства.
   Первый день путешествия прошел благополучно: не случилось ничего неприятного.
   Галатея делала около трех миль в час. До Гран-Пара предстояло пройти около тысячи миль. Следовательно, в первый же день они уже имели возможность высчитать, как долго продлится их путешествие.
   В сущности, если бы они были уверены, что галатея и дальше будет продвигаться со скоростью три мили в час и делать таким образом по семьдесят две мили в сутки, положение их вовсе нельзя было бы назвать печальным. Они могли бы добраться до места назначения дней через двенадцать, -- сущая безделица!
   Но они знали, что Солимоес течет очень медленно, знали, что все время приходится плыть против ветра, поэтому нечего слишком рассчитывать на паруса, а нужно большей частью идти на веслах. Слышали они не раз, что на Амазонке путешественникам грозят такие непредвиденные опасности, о которых даже понятия не имеют люди, путешествующие по другим рекам, и поэтому далеко не были уверены в таком скором и благополучном окончании переезда.
   Отчаливая от пристани в Коари, Треванио вовсе не предполагал идти с наличным экипажем или, вернее, без всякого экипажа до Пара. Дорогой им придется проезжать мимо таких довольно больших поселений, как, например, Бара при устье Рио-Негро, Обидор, Сантарем и некоторых других, где, по всей вероятности, можно будет нанять тапюйосов и заменить ими только что отпущенный экипаж.
   Но, чтобы добраться даже до ближайшего из этих поселений, необходимо безостановочно плыть несколько дней, делая к тому же возможно более длинные переезды в течение суток.
   Бывший золотопромышленник не виделся с братом годы и теперь, естественно, желал как можно скорее обнять его. Путешествие и так тянулось уже несколько месяцев, а когда, наконец, он видел себя уже у цели, рассчитывая, что самая трудная и опасная часть пути уже пройдена, явилось новое и совершенно неожиданное препятствие. Если неудачи будут преследовать их и дальше, кто знает, когда и как доберется он с детьми до Пара.
   В первую ночь после своего отъезда из Коари Треванио дал свое согласие на то, чтобы подъехать к берегу и привязать там галатею к одному из береговых кустов.
   Во вторую ночь он не пожелал последовать этому благоразумному совету и решил, несмотря на все доводы, продолжать путешествие.
   Ночь выдалась светлая. Луна ярко сияла с безоблачных небес, отражаясь в тихих водах Солимоеса. Ветер, казалось, стих совершенно. Треванио решил воспользоваться благоприятной погодой и дать полный отдых гребцам, которые сильно устали после дневной работы, и не ставить парусов. Как ни медленно течение, но оно все-таки будет подвигать галатею мили на две в час, а это за ночь составит миль двадцать или тридцать. Было бы крайне неблагоразумно не воспользоваться таким благоприятным случаем.
   Мэндруку пытался отговорить своего хозяина от этого. Но, к сожалению, его не послушались, может быть, отчасти потому, что не поняли, и галатея тихо стала продвигаться вперед.
   Да и чего собственно было бояться? Луна так ярко сияла с безоблачных небес, что даже и при ее бледном свете было видно, что галатея идет по широкому руслу Солимоеса, а не по боковому каналу, образовавшемуся вследствие разлива. Держаться именно середины реки сумеет даже Том, когда придет его очередь стоять у руля, а первую половину ночи будет править сам владелец. Как сказано, так и сделано. Отстояв свою вахту, Треванио передал руль Тому, а сам вместе с детьми отправился на отдых под защиту тольдо. Мозэ и мэндруку, -- последний не совсем охотно, -- последовали примеру господ и направились в трюм. Птицы и обезьяны примостились как можно удобнее и тоже угомонились вместе с людьми. На галатее была полная тишина, нарушавшаяся только легким шумом воды, которую рассекала медленно продвигавшаяся вперед лодка.
   Том не мог считаться опытным и надежным рулевым, но, прежде чем доверить ему управление галатеей, Треванио прочел вновь пожалованному в рулевые целую лекцию и объяснил не только способ управления рулем, но и направление, которого следовало держаться. И Том старался как можно лучше исполнить возложенное на него поручение. Внимательно смотрел он вперед и то и дело поворачивал руль, чтобы держаться середины реки, как приказал ему хозяин Треванио.
   Но вот галатея подошла к месту, где река разветвлялась, образуя два рукава.
   Куда повернуть: направо или налево? Где настоящее русло? Вот вопросы, которые задавал себе рулевой галатеи.
   Сначала у него промелькнула мысль разбудить хозяина и посоветоваться с ним; но, посмотрев внимательно на оба рукава, он решил, что идти надо по тому, который шире, тем более, что и течением лодку влекло туда же.
   Том выпустил руль, и галатея, повернув направо, быстро направилась к более широкому рукаву и через десять минут настолько углубилась в него, что другого рукава не стало уже видно с палубы.
   Но рулевой был так уверен, что следует верной дорогой, что не придал этому обстоятельству особенного значения. Когда галатея вошла в широкий рукав, он снова взялся за руль и направил судно на середину канала, чтобы не потерпеть крушения где-нибудь около берега.
   А этого следовало очень и очень бояться. Вид берегов изменился до неузнаваемости. Вместо однообразно ровной низменной полосы по обе стороны виднелись какие-то заливы, бухты; кое-где за узкой полосой земли виднелось дальше опять широкое водное пространство, сообщавшееся с каналом, по которому плыла галатея, только узким проливом. Но вот берега отошли еще дальше, наконец их не стало видно. Река расширилась и вправо и влево; там, где должны были бы находиться берега, виднелись какие-то темные массы, более похожие на купы затопленных в воде деревьев, чем на клочки твердой земли, -- целые леса, залитые водой, которая покрывала собой весь видимый горизонт.
   По мере того как галатея продолжала свой путь, первоначальное опасение Тома все больше и больше переходило в уверенность. Он уже и сам прекрасно понимал, что судно идет не по Солимоесу, как плыло оно последние два дня, между двумя берегами твердой земли, а по большому водному пространству, границей которого, если только ему не изменяют глаза, служит один бесконечный затопленный лес.
   Том, впрочем, старался себя успокоить насколько возможно, придумывая подходящее объяснение странному феномену.
   Наконец он остановился на мысли, что может быть галатея находится все-таки еще в Солимоесе, но только здесь берега реки, как он это видел уже не раз раньше на других реках, затоплены водою вследствие периодического разлива.
   И только когда водяное пространство, по которому все так же быстро скользила галатея, начало сужаться, превращаясь как бы в канал, кативший свои воды между двумя рядами деревьев, Том испугался, что сделал серьезную ошибку, направив судно по широкому рукаву. Подозрение его наконец перешло в убеждение, когда галатея дошла до такого пункта, где достаточно было протянуть весло, чтобы достать до ближайших ветвей, поднимавшихся над водой. Нет сомнения, он ошибся. Галатея шла не по Солимоесу, который теперь, наверное, где-нибудь далеко в стороне.
   Чем больше раздумывал об этом Том, тем больше росло его беспокойство. И это беспокойство помешало ему прибегнуть к единственному остававшемуся в его руках средству спасения -- разбудить остальных мужчин и рассказать им, какую он совершил ошибку. Ложный стыд не позволил ему сознаться в небрежном или неумелом исполнении своих обязанностей. Разбуди он их и расскажи откровенно в чем дело, -- может и удалось бы тут же поправить его ошибку, происшедшую от неопытности.
   Кроме того. Том не прибегнул к помощи других еще и по следующей причине.
   Он раньше никогда не путешествовал по Солимоесу и был уверен, что эта река такая же, как и все остальные. Ему казалось, что дальше поток должен будет непременно расширяться, и лодка, хотя, может быть, и не так скоро, но выберется опять в реку. Зачем же тогда будить остальных и слушать их насмешки над его неумелостью?
   И вот на основании этих соображений, подкрепляемых надеждой на возможность удачи, Том предоставил галатее идти вперед по течению.
   Надежда, по-видимому, не обманула его, -- канал действительно расширился, и галатея снова пошла по широкому водному пространству. Рулевой успокоился.
   Но, к несчастью, успокоиться ему удалось ненадолго.
   Русло опять начало сужаться. Кругом из воды торчали вершины затопленных деревьев. За ними на горизонте виднелись такие же узкие рукава разветвлявшейся реки -- если только это была река, -- окаймленные купами каких-то необыкновенных деревьев. Прямо перед ним почти на половину своей высоты из воды поднимались гигантские деревья, стоявшие как раз на дороге галатеи.
   Том наконец решил лучше остановиться, чем следовать по неверному пути. С силою налег он на руль, рассчитывая повернуть галатею и идти назад по старой дороге. Но из-за силы течения, а также неверного, обманчивого света луны ему не удалось направить галатею в канал, из которого они только что вышли. В отчаянии он бросил руль и оставил галатею на произвол судьбы плыть, куда понесет ее течение.
   Наконец он решил разбудить хозяина и остальных мужчин и позвать их на помощь; но прежде чем он набрался храбрости это сделать, предоставленная сама себе галатея вдруг наткнулась на верхушки деревьев затопленного леса и в ту же минуту остановилась.
   Треск ломавшихся ветвей разбудил экипаж. Треванио вместе с детьми в тот же момент выскочил из тольдо.
   Треванио был не только встревожен, но просто поражен при виде всего случившегося. С таким же выражением лица стоял около него и Мозэ. И только один старый индеец мэндруку, казалось, ясно понимал, в чем тут дело; взволнованным голосом, в котором слышалось больше испуга, чем удивления, повторял он:
   -- Гапо! Гапо!
   -- Гапо! -- вскричал Треванио. -- Что это такое, Мэндей?
   -- Гапо? -- повторил за ним Том, видя по беспокойству индейца, что он был причиной страшного бедствия. -- Что это такое, Мэндей?
   -- Гапо? -- недоумевающе тараща глаза, повторил то же восклицание и Мозэ.
   Мэндруку молча вытянул руку, показывая на воду, как бы желая сказать, что эта вода и есть гапо.
   Но на галатее не только индеец знал, что такое гапо. Знал о существовании гапо и молодой Ричард Треванио, племянник золотопромышленника.
   -- Это ничего, дядя, -- сказал он, желая успокоить всех остальных, успевших уже заразиться страхом индейца, -- это значит только, что ночью мы сбились с правильного пути, попали из Солимоеса в боковой канал и теперь плывем по лесу, затопленному водою. Вот и все. Особенно страшного тут ничего нет.
   -- Затопленный лес!
   -- Да! Все эти кусты, которые вы видите кругом, совсем не кусты, а вершины громадных деревьев, затопленных разливом воды. Галатея запуталась теперь в ветвях сапукайи (sapucaya), или бразильского орешника (ibirapitanga). А вот вам и доказательство -- орехи!
   С этими словами Ричард протянул руку, чтобы сорвать громадной величины орех, похожий на кокосовый. Но в ту минуту, когда он отламывал его от ветки, скорлупа, игравшая роль сумки, лопнула, и оттуда на крышу тольдо градом посыпались крупные орехи.
   -- Индейцы называют их обезьяньими горшками, -- продолжал рассказывать юноша, показывая опустошенную сумку, -- потому что обезьяны очень любят эти орехи.
   -- Но гапо! -- перебил его Треванио, видя, что лицо старого мэндруку продолжает оставаться все таким же мрачным.
   -- Так называют индейцы ежегодные разливы Амазонки, -- тем же спокойным током отвечал Ричард. -- Вернее, мне следовало бы вам сказать -- Pingoa Geral.
   -- Но чего же тут нам бояться, скажи мне, пожалуйста? Мундей напугал всех нас, да и сам он до сих пор не успокоился. Не можешь ли ты мне объяснить, чего, собственно, он боится?
   -- Верно, я не могу вам этого объяснить, дядя. Не раз мне приходилось слышать страшные истории про гапо. Говорят, что тут живут какие-то жуткие чудовища, громадные водяные змеи, великаны-обезьяны... Признаюсь, я не очень-то верю всем этим россказням, но тапюйосы верят всему с первого же слова... а если судить по лицу старого мэндруку, то и он тоже верит и в чудовищ, и в змей, и в обезьян...
   -- Молодой хозяин ошибается, -- перебил Ричарда старый индеец. -- Мэндруку не верит в чудовищ, но он верит в змей и обезьян потому, что сам видел их.
   -- Но ведь вы же не боитесь их, Мэндей? -- спросил ирландец.
   Индеец вместо ответа смерил Тома презрительным взглядом, одним из тех, которые умеют бросать только индейцы.
   -- Так в чем же дело, объясните мне? -- снова спросил Треванио. -- Галатея, насколько я могу судить, ни капельки не пострадала. Что же мешает нам обрубить ветви, сойти с этого места и затем выбраться из гапо и плыть опять по Солимоесу?
   -- Хозяин, -- возразил мэндруку, сохраняя все тот же серьезный тон, -- это совсем не так легко, как вы думаете. Для того, чтобы обрубить ветви, нужно не больше десяти минут, -- в этом случае вы правы. Но выбраться из гапо -- другое дело. Это протянется много дней, а может быть и недель, да и то еще, если нам суждено когда-нибудь выбраться отсюда. Вот причина, почему старый мэндруку так встревожен.
   -- О! Так вы думаете, что нам трудно будет разыскать дорогу к реке?
   -- Не только думаю, а уверен. Если бы не это, не о чем было бы и задумываться. Все дело в том и заключается, чтобы найти дорогу в реку.
   -- Во всяком случае, ночью нечего и пытаться сделать это, -- продолжал Треванио. -- Луна скоро скроется, и мы только еще больше запутаемся. Как вы думаете, Мэндей?
   -- То же самое, хозяин: ночью идти некуда. Надо дождаться рассвета. Тогда и решим, что делать.
   -- Ну, так идемте все спать, -- объявил Треванио, -- старайтесь набраться сил за ночь: завтра будет много работы. Галатею караулить нечего, -- она, по-видимому, крепко запуталась в ветвях.
   Ричард рассказывал о гапо только понаслышке. Но мэндруку, как и многие из тапюйосов, к которым он принадлежал, хорошо знал гапо и, если бы ему не мешала свойственная всем индейцам замкнутость, он мог бы многое порассказать об этом удивительном феномене.
   Затопленный во время наводнения лес видел каждый, -- в этом явлении нет ничего необычного. Через некоторое время вода спадает, и залитая еще так недавно земля быстро высыхает.
   Но затопленные леса в Южной Америке -- совсем другое дело. Здесь оказываются под водой сравнительно незначительные пространства твердой в обычное время земли, поросшей или не поросшей лесом; гапо представляет собой громадный водный бассейн, со дна которого поднимаются вековые деревья. Наводнение продолжается не днями или неделями, а в течение целых месяцев, годов, а в некоторых местах вода и совсем никогда не спадает.
   Затопленный лес тянется на целые тысячи миль вдоль берегов Солимоеса. Он совсем не исследован и почти так же мало известен, как и ледовитые океаны у полюсов.
   Лишь индейцы на своих утлых пирогах бороздят его вдоль и поперек. От них только и можно узнать что-нибудь про гапо. Но в их рассказах к истине нередко примешивается и вымысел. Индейцы, между прочим, передают как достоверный факт, что леса гапо дают приют не только животным, но и человеку. Жилища устроены на ветвях наподобие птичьих гнезд. Горе тому, кто попадает в руки постоянным обитателям гапо, -- за редкими исключениями все они людоеды.
   Проводниками при переездах через гапо служат прибрежные тапюйосы, которые хорошо знают разветвления каналов.
   Местами каналы эти расширяются, и образуются большие водные пространства, похожие на громадные озера, берега которых теряются за горизонтом. Переезжая через эти озера, направление пути определяют по солнцу.
   Но не всегда удается благополучно переправиться через них. Здесь нередки туманы, бури и грозы. Волны заливают лодку, бросают ее как щепку и наконец разбивают о стволы гигантских деревьев. Немало людей гибнет в гапо в такую погоду среди этой пустыни, по которой вместо столбов песка носятся вырванные с корнями гиганты подводного лесного царства и одним могучим ударом погребают доверившегося обманчивой стихии неосторожного путника.
  

Глава 3
ТРОПИЧЕСКИЙ УРАГАН

   Рано, очень рано поднялись на другой день пассажиры галатеи и, несмотря на это, все-таки не видели восхода солнца просто потому, что дневное светило вовсе не показывалось в этот день над горизонтом. Оно скрывалось за туманом, который такой густой, непроницаемой пеленой застилал гапо, что его хоть ножом режь, как объявил юный Ральф. Не только сам владелец галатеи, но и все остальные его спутники, конечно, не могли спокойно спать, зная, в каких печальных условиях они находятся, и поэтому поднялись с зарей.
   Прежде всего освободили галатею. Это удалось сделать очень легко, частично распутав, а частично обрубив удерживавшее ее ветки. На веслах выбрались на простор.
   Но тут и остановились, потому что никто не знал, где Солимоес и как до него добраться.
   Каждый имел свое мнение, но серьезного внимания заслуживали только советы мэндруку. Однако индеец, по обыкновению, не торопился высказывать свои мысли. Можно было бы идти по солнцу, но и признака его не было на этом мутном небе. Да и вообще неизвестно, удалось бы им быстро выбраться из гапо даже в ясный солнечный день.
   Рулевой не мог даже приблизительно сказать, куда повернула галатея, входя в канал: к западу, к востоку, к югу или к северу. Но в этом не было ничего удивительного, -- даже и более образованный человек, чем Том, едва ли был в состоянии дать удовлетворительные ответы на подобные вопросы.
   Берега Солимоеса очень извилисты, и Том при своих скудных астрономических познаниях положительно не мог бы даже сказать, -- да он за этим и не наблюдал, -- с какой стороны была у него луна во время ночного плавания по гапо.
   Совещание еще не было окончено, как заметили, что сбоку показались какие-то кусты, по всей вероятности, вершины затонувших деревьев, которые через минуту исчезли, потому что туман все больше и больше сгущался. Но как бы там ни было, а появление кустов показывало, что галатея плывет во течению.
   Больше всех заинтересовался этим мэндруку. Он точно переродился, -- куда девалась его апатия! Склонившись за борт, несколько минут внимательно смотрел он вниз, опуская но временам руку в воду. Все с удивлением смотрели на индейца, не понимая, что он делает. Но вот старый мэндруку в последний раз вынул руку из воды, затем выпрямился. На лице его ясно читалось неудовольствие, которое он не старался даже скрыть.
   В это время он ясно увидел верхушки деревьев и заметил, что галатея хотя и медленно, но удаляется от них.
   -- Гоола! -- крикнул он, стараясь подражать восклицанию, которое так часто срывалось с уст Тома: -- Гоола! Река там!
   При этом рукою он указал на верхушки деревьев.
   -- Вы думаете, что Солимоес там? -- спросил Треванио, обращаясь к мэндруку.
   -- Солимоес -- там. Мэндруку уверен в этом, хозяин, так же, как и в том, что видит над собою небо.
   -- Помни, старик, что нам нельзя больше ошибаться. Мы и так далеко уже отклонились от Солимоеса. Если нам не удастся вернуться в него -- мы пропали. Это может нам стоить жизни.
   -- Мэндруку это знает, -- послышался лаконичный ответ.
   -- Но во всяком случае, прежде чем идти дальше, нам нужно убедиться, что ваше предположение верно. Чем можете вы мне доказать, что река именно там, куда вы указываете?
   -- Хозяин, вы знаете, какой теперь идет месяц? Март?
   -- Да, март, конечно.
   -- Echente.
   -- Эченте? Что хотите вы этим сказать?
   -- Вода прибывает, река делается шире, гапо увеличивается... это значит echente.
   -- Но каким же образом могли вы определить, где именно река?
   -- А так, -- отвечал индеец. -- Не раньше чем через три месяца, в июне, начнется васанте.
   -- А что это значит?
   -- Что значит васанте, хозяин? Это -- убыль. Тогда гапо будет уменьшаться и течение направится к реке, а теперь оно от реки. Вот вам и все -- это очень просто.
   -- Я верю вам, мэндруку. Вы Солимоес знаете гораздо лучше нас и, конечно, успели изучить все его особенности. А в таком случае, -- продолжал Треванио, обращаясь ко всем, -- нечего задумываться больше над вопросом, в какую сторону ехать. Надо держать на те вершины деревьев, и чем скорее мы тронемся в путь, тем лучше. На весла! Постараемся наверстать время, которое мы потеряли по милости Тома. Сильнее налегайте на весла! Ну, вперед!
   Гребцы мигом заняли свои места, и через минуту галатея под сильными ударами весел довольно быстро начала подвигаться против течения по вздутому гапо.
   Через несколько секунд галатея была уже в полукабельтове от торчавших наподобие кустов вершин затонувших деревьев.
   Здесь путешественники увидели, что подвигаться вперед по прямой линии положительно невозможно.
   Ветви до такой степени сплелись, что нечего было и думать пробраться сквозь эту висячую преграду; кроме того, по ним еще вились густой сетью самые разнообразные тропические ползучие растения, образовавшие такую плотную и крепкую сеть, что даже пароход в сто лошадиных сил и тот едва ли бы был в силах разорвать ее.
   Мэндруку посоветовал сделать попытку обойти эту преграду.
   Снова взялись за весла и тронулись вдоль опушки. Прошел час, за ним -- другой, а прохода все не было.
   Если река даже и в самом деле там, куда указывал мэндруку, то как же добраться до нее сквозь эту преграду? Нигде ни малейшего просвета, по которому можно было бы провести лодку сквозь зеленую изгородь.
   Гребцы начали уставать и все чаще и чаще останавливались на отдых. Пасмурный день нахмурился еще больше. Ночь спускалась на гапо.
   Усталые гребцы окончательно обессилели после стольких часов бесплодной работы и, точно сговорившись, все сразу сложили весла. Треванио ни одним словом не выразил им своего неудовольствия. Он и сам начинал приходить в отчаяние.
   Галатею осторожно провели в кусты и поставили здесь под их защитой, крепко привязав канатами.
   Но несмотря на то, что лодке, по-видимому, не грозила никакая опасность, мэндруку казался далеко не спокойным. Тревожно посматривал он по сторонам и наконец, взобравшись на мачту, стал исследовать горизонт, бросая в то же время мрачные взгляды на повисшие сверху серые тучи.
   Солнца не было видно в течение всего дня, но опытный глаз индейца верно определил приближение ночи.
   Вдруг издали донеслись какие-то странные крики, точно там бесновался целый рой демонов.
   -- Что это такое? -- послышались тревожные восклицания.
   -- Ревуны, -- отвечал Ричард. -- Опасности для нас ни малейшей, хотя такие адские концерты служат обыкновенно предвестниками бури. Нам грозит другая напасть, -- надо ждать урагана.
   Ричард не ошибся. Ураган, казалось, только дожидался этих слов, чтобы разразиться с необычайной силою. Резкий ветер через несколько минут сменился страшнейшей тропической бурей. К вою ветра примешивались громкие крики птиц и животных. Гром то и дело грохотал в небесах.
   Пассажиры галатеи были в страхе. Больше всего боялись они, чтобы ураганом не сорвало их судно и не снесло его туда, где страшно клокотали волны.
   Не напрасны были их опасения. Галатея была привязана к дереву из породы, которая по самой своей природе вообще не способна оказывать сильное сопротивление. Хрупкие ветви его не в силах были сдерживать тяжесть галатеи и начали ломаться одна за другой. Все произошло так быстро, что раньше, чем они попытались прикрепить галатею к самому стволу, лопнула последняя веревка.
   В ту же минуту невидимая сила отбросила галатею назад, и лодка, как щепка, беспомощно стала носиться по волнам. Бросить якорь нечего было и думать, да при таком волнении он едва ли бы и выдержал.
   Оставалось одно -- стараться идти поперек волны, чтобы лодку не опрокинуло, и притом, если удастся, все время по ветру. Но и это было очень трудно при таком урагане.
   Ветер дул порывами то с одной стороны, то с другой. Лодка вследствие этого продвигалась вперед то носом, то кормой. Волны вздымались так высоко, что перекатывались через галатею, заливая трюм водой.
   Наконец, стало светать. На востоке загорелась заря, предвестница солнца. Это должно было бы до некоторой степени ободрить путешественников. Но грозные тучи все еще продолжали носиться по небу, и буря не прекращалась.
   Галатея была среди широкого водного пространства. Все невольно задавали себе вопросы: куда занесло их бурей? Может быть, это озеро сообщается с Солимоесом посредством канала, по которому они пронеслись ночью, или же лодка носится по тому же месту, где они ночевали накануне? Но нет, не похоже, значит, они все дальше и дальше углубляются в гапо.
   Вдруг индеец оживился и пытливо устремил свои зоркие глаза вперед. Затем он взобрался на мачту. За ним полезла обезьяна, передразнивая каждый его жест.
   -- Что случилось? Что вы там увидали, Мэндей? -- послышались крики снизу.
   -- Земля! -- лаконично отвечал индеец.
   -- Земля! -- как эхо повторил почти десяток радостных голосов.
   -- Может быть, это и не твердая земля; может быть, это только верхушки густого леса, вроде того, в который мы пытались проникнуть вчера. Что бы это ни было, хозяин, оно сливается с линией неба, и мы идем прямо на него. Ветер несет нас туда.
   -- Слава Богу! -- вскричал Треванио. -- Все лучше, чем носиться по этому бесконечному озеру. Если попадем в леса, то по крайней мере не потонем. Дети, благодарите Бога!
   Руль был потерян еще ночью, во время урагана, и теперь галатея неслась по воле ветра к тому месту, где мэндруку видел лес. Скоро он стал виден всем, и мэндруку мог спуститься с мачты, так как в его указаниях не было уже надобности.
   Все радовались, что галатея скоро будет иметь надежное убежище, где, конечно, удастся исправить все повреждения, причиненные ураганом.
   Вдруг впереди показалось громадное дерево. Оно одиноко стояло в воде, приблизительно на четверть мили впереди от затопленного леса, и как раз на дороге, по которой под напором ветра стремительно неслась галатея.
   Это была сапукайя, точно такая же, на которой им пришлось ночевать в первую ночь. Несмотря на высокий уровень воды, вершина сапукайи по крайней мере на целые десять футов возвышалась над ее поверхностью; колоссальный ствол разделялся надвое, и из воды поднимались две громадные ветви, каждая как целое дерево. Дерево стояло на дороге точно ворота, через которые должна была пройти галатея, чтобы достигнуть надежного убежища в лесу, где не были бы уже опасны ни буря, ни вздымавшиеся волны и где, кроме того, можно было бы найти нужный материал для ремонта.
   Галатея прямо, как стрела, неслась к сапукайе, точно она была указана ей перстом самой судьбы. При приближении к дереву волна приподняла лодку на свой кипящий гребень и с такой силой бросила вперед, что киль лодки застрял в развилке между двумя ветвями гигантской сапукайи.
   -- Слава Богу! -- вскричал Треванио. -- Теперь мы спасены! Слава Богу, наконец-то мы можем не бояться бури. Скорее привязывайте покрепче галатею к ветвям! Сапукайя выдержит какой угодно ураган.
   По-видимому, Треванио был прав, думая таким образом. Гигантские ветви сапукайи плотно обхватывали галатею, и она стояла будто на подпорках в доке.
   Все бросились исполнять приказание хозяина. Дрожащими от страха руками стали они привязывать галатею с обеих сторон к стволам, работая с лихорадочной поспешностью.
   Но канаты не были еще закреплены надлежащим образом, когда раздался страшный треск. Все, не исключая и мэндруку, испуганно вскрикнули. В ту же минуту лодка пошатнулась и распалась на две части.
   В момент удара о сапукайю киль галатеи переломился, -- это и послужило основной причиной крушения; остальное сделали волны, попеременно поднимавшие кверху то килевую, то носовую часть лодки.
   Несколько секунд обе отломившиеся части точно висели в воздухе, держась на веревках, которыми успели прикрепить лодку к дереву; потом все это с треском рухнуло в пенящуюся воду.
   Но еще раньше, чем обрушилась галатея, все бросились в воду. Умевшие плавать помогли неумевшим, и скоро пассажиры сидели на ветвях сапукайи, из-за которой они потерпели крушение.
   Только одному ирландцу не особенно посчастливилось: подброшенный волной, он хотя и успел схватиться рукой за нижнюю ветвь дерева, но та согнулась под тяжестью его тела, и бедняга снова очутился в воде. Плохо пришлось бы ему -- он не умел плавать -- если бы не помощь мэндруку, который в ту же минуту бросился за ним и спас его от верной смерти.
   Но и здесь, на ветвях, потерпевшие крушение не могли считать себя в полной безопасности. Буря, хотя и не с прежней силой, все еще продолжалась. Ветви со стоном гнулись книзу, угрожая сбросить того или другого в клокочущую бездну. Громадные ореховые сумки отрывались, и град крупных орехов сыпался на головы сидевших внизу.
   Негру досталось при этом больше всех, но это к счастью, потому что едва ли чей-нибудь еще череп был бы в состоянии выдержать подобный удар. Околоплодник отскочил от его головы, покрытой целой шапкой курчавых волос, не причинив ни малейшего вреда. Мозэ хотя и вскрикнул, но вовсе не от боли, а от испуга.
   Случай с негром заставил их еще больше бояться за свое существование. Каждый думал только о том, как бы ему удержаться на занятой позиции и успеть вовремя избежать грозящих со всех сторон опасностей.
   Но скоро положение потерпевших крушение изменилось к лучшему. Тропические бури, неожиданно налетающие ураганом, так же быстро и уходят. И только по тому, что успела натворить буря в этот короткий промежуток времени, можно угадать, что под этими безоблачными небесами только что бушевала стихия.
   Спустя немного времени после приключения с негром, буря стала заметно стихать. В полдень солнце уже ярко сияло в безмятежно-голубом небе. Дул легкий ветерок, слегка рябивший поверхность успокоившегося гапо, по которому уже не носились бешеные валы.
   Такая перемена погоды не замедлила оказать самое благоприятное влияние на состояние духа измученных путешественников, которые ликовали, как дети. Им не грозила непосредственно теперь никакая опасность, и после первых излияний радости они стали совещаться о том, как найти на случай повторения грозы другое, более надежное убежище, где бы они могли расположиться поудобнее, чем на ветвях сапукайи.
   Кругом, насколько хватал глаз, не было видно ничего, кроме воды, и только с одной стороны этот однообразный вид нарушался группой деревьев, которые казались опушкой тянувшегося за ними леса. По всей вероятности, это был затопленный лес, может быть, тот самый, где они было приютились перед грозой. По крайней мере, виднелся этот лес именно в том направлении.
   Сейчас же было решено перебраться с сапукайи в лес. Но добраться туда было нелегко. Хотя опушка этого зеленеющего полуострова -- а он очень походил на полуостров -- была не дальше, чем в четверти мили, из всех находившихся на сапукайе проплыть эту четверть мили были в состоянии только двое: мэндруку и Ричард Треванио.
   Ральф прекрасно умел лазить по горам, но плавал очень плохо; сестра его тоже не смогла бы проплыть четверть мили, даже и с помощью Ричарда.
   Если бы можно было соорудить плот и перебраться на нем, -- но для плота нужен прежде всего подходящий материал. Ветви же сапукайи такие сырые и вследствие этого тяжелые, так что сделанный из них плот, если на нем разместятся люди, наверняка потонет. Нужно было придумать какой-нибудь другой способ.
   Можно было бы попытаться найти подходящий материал -- сухие ветви, а может быть, даже и целые бревна -- в том лесу. Но для этого нужно, чтобы кто-нибудь отправился туда и поискал, а это опять-таки могут сделать только Ричард и мэндруку. Оба они искусные пловцы, и им нетрудно будет доплыть до леса, а назад они вернутся на плоту и заберут с собою всех остальных.
   Оба, не раздумывая долго, бросились в воду.
   Оставшиеся на дереве следили за отправившимися на разведку товарищами до тех пор, пока те не исчезли в тени затопленного леса. Невеселы были их мысли. Даже если Ричард и старый мэндруку построят плот и отвезут их на нем в лес, где они найдут более надежное пристанище, чем на сапукайе, то все-таки это будет только временное пристанище и, может быть, даже вовсе ненадолго. Кто знает, какие еще опасности могут грозить им там? А потом ведь это затопленный лес, и под ними будет не твердая земля, а вода на целые сорок футов.
   Так прошел целый час. Каждый молча думал свою думу. Только крики птиц и обезьян нарушали царившее безмолвие. На галатее было несколько обезьян различных пород, но из них спаслись только две: маленькая хорошенькая уистити и другая побольше, из породы atele -- черная coaita. Все остальные потонули вместе с галатеей.
   На галатее была также довольно большая коллекция редких птиц, собранных во время продолжительного плавания по верхнему течению Амазонки. За некоторые экземпляры было заплачено очень дорого индейцам, обычным поставщикам такого рода товара. Одни из них, те, которые сидели в клетках, затонули вместе с лодкой, других унесло ураганом. И только две уцелели и сидели теперь вместе со своими хозяевами на ветвях сапукайи. Одним из этих представителей царства пернатых был великолепный попугай, которого индейцы называют araruha (macrocerbus hyacinthius), а другой -- маленький попугайчик.
   Этот попугайчик и уистити были любимцами Розиты, которая очень радовалась спасению своих друзей, как она их называла.
   Почти час прошел уже со времени отправления пловцов, а их все еще не было видно. Оставшиеся на сапукайе с беспокойством поглядывали в ту сторону, где они исчезли. Два или три раза им даже показалось, что они слышат их голоса.
   Прошло еще около двух часов, и беспокойство сменилось отчаянием. Неужели не хватило этого времени Ричарду и мэндруку для того, чтобы осмотреть лес? Где же в таком случае они, почему не возвращаются? Когда последний раз было слышно, как они перекликались между собой, в голосах их точно звучал страх, -- они открыли какую-то опасность. С тех пор не слышно уже и этих криков. Уже не случилось ли с ними какое-нибудь несчастье? Не погибли ли они? Но на эти вопросы никто не мог дать ответа.
  

Глава 4
БРАЗИЛЬСКАЯ ЕХИДНА

   Голод и жажда принадлежат к таким физическим страданиям, которые человек не в силах бывает иногда побороть даже в минуты самых сильных душевных волнений.
   Потерпевшие крушение скоро начали чувствовать и то и другое. Но у них здесь же под рукою было средство утолить не только голод, но и жажду, -- стоило только нарвать плодов с сапукайи. Ральф, по приказанию отца, полез наверх, чтобы нарвать орехов, плодовые сумки с которыми, как это и бывает большею частью в лесах Южной Америки, росли на концах ветвей.
   Мальчик был смел и ловок и, как горец, отлично умел лазить... В одну минуту он был уже почти на самой верхушке сапукайи. Большой попугай сопровождал мальчика, сидя у него на голове.
   Вдруг птица беспокойно зашевелилась и затем начала кричать, точно чего-то испугавшись. Потом она взмахнула крыльями и стала кружиться над деревом, испуская те же жалобные крики. Ральф внимательно осмотрелся кругом, но не увидел ничего такого, что могло бы объяснить, чего так испугался попугай.
   Крикам араса стал вторить маленький попугайчик, который казался так же, если еще не больше испуганным. Коаита и уистити, по-видимому, тоже понимали и разделяли страх своих пернатых товарищей: они робко искали защиты у людей от невидимого страшного врага.
   Ральф обратил внимание, что птицы кружились над одним и тем же местом и, наконец, открыл, что так их беспокоило. Кровь застыла у него в жилах, когда он увидел, какой враг угрожал им. Это была змея, обвившаяся вокруг лианы, которая тянулась чуть ли не до самой верхушки дерева между двумя большими ветвями. Она была желто-коричневого цвета, почти такого же, как и сама лиана, и если бы не ее гладкая и блестящая кожа, ее можно было бы принять тоже за растение, вроде той лианы, которую она обвивала.
   Вытянув шею, змея шевелила головой с разинутой пастью, как бы готовясь схватить одну из птиц.
   Когда Ральф рассмотрел змею, страх его прошел. Змей он видел не раз и привык не бояться их; к тому же змея, обвивавшая лиану, не казалась ему страшной еще из-за своих сравнительно незначительных размеров. Прежде всего нужно было заставить птиц отлететь от змеи. В том, что они боялись ее, не было никакого сомнения, но в то же время их влекла к страшному пресмыкающемуся какая-то невидимая сила, -- вместо того чтобы улететь, они сами стремились к смерти. Змея еще больше вытягивала шею и еще шире раскрывала пасть -- для несчастной жертвы.
   Маленький попугайчик совсем обезумел. Он кружился около самой змеиной пасти, садился недалеко от нее на лиану, потом опять вспархивал для того, чтобы через минуту сесть еще ближе.
   Ральф стал взбираться вверх по дереву, чтобы схватить попугайчика и спасти его от верной гибели. Вдруг снизу раздался громкий тревожный крик. Это кричал негр Мозэ.
   -- Ради Господа, Ральф, не делайте этого! Мастер Ральф! Не лезьте дальше!.. -- кричал негр: -- Не приближайтесь к ним! Вы разве не знаете, какая это змея? Это ярарака!
   -- Ярарака? -- машинально повторил за ним молодой человек.
   -- Да! Да! Самая ядовитая из всех змей Амазонки. Спускайтесь, мастер, спускайтесь скорей!
   Остальные пока молча слушали то, что говорил негр; но когда последний объявил, что на сапукайе находится ярарака, Треванио в сопровождении Тома направился к тому месту, где был Ральф. Внизу осталась только одна Розита, удобно устроившаяся в развилке, где для нее было выбрано место отцом.
   Взглянув на змею, Треванио убедился, что негр сказал правду, -- это действительно была ярарака, одна из самых ядовитых змей, которую туземцы боятся даже больше, чем ягуара и страшного якаре. Ее укус, по словам мэндруку, убившего на днях такую же змею, убивает через несколько секунд.
   Да и сам внешний вид ярараки при внимательном осмотре был таков, что внушал невольный страх. Плоская, треугольной формы голова, тонкая длинная шея, за которой шло туловище толщиною почти в детскую руку, блестящие глаза и длинный язык, который она высунула из раскрытой пасти, придавали ей отвратительный вид. Длиною она была около шести футов, что, конечно, не могло идти и в сравнение с величиной других змей Южной Америки. Ральф только поэтому и не счел ее опасной.
   Никто не знал, что делать. Оружия ни у кого не было, -- оно все потонуло вместе с галатеей. Ральф, когда ему объяснили, какой он подвергается опасности, оставаясь возле змеи, быстро спустился вниз.
   До сих пор змея оставалась все в том же положении, поворачивая только голову на тонкой длинной шее, -- в этом не было еще ничего опасного для людей, так как плотоядная пасть ее была направлена не на них. Но вдруг она зашевелилась всем туловищем, расправляя блестящие кольца по лиане.
   -- Господи! Чудовище спускается с дерева! -- вскричал Треванио.
   Едва только слова эти сорвались с уст золотопромышленника, как он увидел, что змея ползет по лиане, желая, очевидно, перебраться на ветку, чтобы сползти вниз по дереву. И в самом деле, с этой ветки она перебралась на другую и по ней стала спускаться вниз к развилке, как раз к тому месту, где была Розита.
   Все поспешили очистить дорогу страшному пресмыкающемуся и перебрались на боковые ветви.
   Вдруг раздался отчаянный вопль Треванио.
   -- Господи! Розита погибла!
   Услышав восклицание отца, Розита вскочила на ноги и тревожно стала озираться кругом. В ту же минуту она увидела змею, которая медленно спускалась к развилке.
   Положение Розиты было действительно в высшей степени опасно. Змея перебралась с ветки на лиану и по ней скользила теперь к тому месту, где стояла девочка. Розита была у нее на дороге и пресмыкающееся не могло, если бы даже и захотело, обойти ее. Прошла еще какая-нибудь минута, и змея была уже не дальше чем в десяти футах над головой ребенка.
   Золотопромышленник стал спускаться вниз, чтобы защитить свое дитя от змеи. Но Мозэ остановил его:
   -- Не надо, господин, не надо! -- кричал негр. -- Уже поздно, вы не успеете добраться вовремя. Розита, прыгайте скорее в воду! Прыгайте, маленькая Розита! Старый Мозэ здесь, он вас вытащит!
   Вслед за этим, как бы приглашая Розиту следовать его примеру, негр сложил над головой руки и бросился с ветки в воду, которая с шумом поглотила его.
   Розита была девочка неглупая и к тому же довольно смелая. Ввиду страшной опасности она не задумавшись последовала совету негра и в ту же минуту прыгнула за ним в воду. Негр успел уже вынырнуть и подхватил девочку на руки.
   Спасая Розиту, Мозэ сам рисковал жизнью, так как плавал очень плохо. Но это только еще больше подчеркивало благородство его поступка.
   Что Мозэ -- плохой пловец, знали все, и потому опасения за Розиту нисколько не уменьшились. Уйдя от змеи, удастся ли ей взобраться опять на дерево? Наконец, возникал и другой вопрос: действительно ли удалось ей спастись от нападения змеи? Ярарака, как это известно всем, животное земноводное, и для нее нет разницы, где настигнуть свою жертву -- на земле или в воде; если она захочет, она может преследовать их и в воде, и даже с еще большим успехом.
   В воде как Розита, так и герой Мозэ будут в ее полной власти. Ярарака плавает как рыба, а Мозэ, который и сам не был в состоянии уйти от нее, должен будет еще одновременно помогать Розите, которая почти не умела плавать.
   Треванио с тревогой следил за ними, обдумывая, как спасти их от грозящей опасности.
   -- Плыви вокруг дерева! -- закричал он вдруг негру. -- Под ту большую ветвь! Том, Ральф! Скорей сюда, оборвите эту лиану и бросьте ее ко мне! Так... хорошо!.. Розита, взбирайся к нам по лиане! Ну, Мозэ, теперь твоя очередь! Спасибо тебе, я никогда не забуду того, что ты сделал сегодня для меня и для моей Розиты.
   Змея тем временем успела уже доползти до развилки и, пробыв здесь несколько минут, перебралась на соседнюю лиану, где снова принялась гипнотизировать попугайчика. Бедная птичка, вся дрожа от страха, со взъерошенными перьями все ближе и ближе подлетала к змее и, наконец, как безумная, бросилась в ее разверстую пасть.
   Ярарака сжала челюсти, а затем, раскрыв их, положила на дерево задушенную птичку, собираясь проглотить ее. Приготовления продолжались недолго: в несколько минут обильно смоченный слюною попугайчик был уже наполовину втянут в открытую пасть змеи.
   Мозэ пришло в голову воспользоваться этим моментом и навсегда отделаться от страшного гада, утопив его в гапо. Быстро перебрался он по ветвям и торопливо стал отрывать лиану, на которой висела змея. Все присоединились к нему и стали помогать. После долгих усилий и лиана, а с ней и ярарака полетели в воду. Змея пошла ко дну, но не больше чем через минуту на поверхности гапо показался сначала попугайчик, которого успело выпустить пресмыкающееся, а за ним и сама змея.
   Радостные крики сменились другими, в которых слышалась и жалоба на неудачу и страх за будущее. Ярарака, сверкая глазами, быстро приближалась к сапукайе и снова стала взбираться на нее по другой лиане.
   Что делать? Мозэ решил повторить тот же маневр и торопливо стал обрывать и эту лиану. Змея снова очутилась в воде и на этот раз не стала уже делать попытки взобраться на дерево и направилась к лесу по тому же пути, по которому отправились Ричард и мэндруку.
   Наконец-то обитатели сапукайи могли успокоиться и считать себя до известной степени в безопасности.
   Но, как только прошла тревога, голод и жажда снова дали о себе знать. Ральф опять взобрался на вершину, чтобы нарвать там орехов. Меньше чем за минуту он набрал их целую дюжину; скорлупки осторожно раскрыли и прежде всего зачерпнули ими воды, чтобы утолить жажду. Орехи оказались очень вкусными и питательными. Обед вышел на славу, хотя и состоял из одного только десерта.
   Теперь оставалось только ожидать возвращения Ричарда и мэндруку, отправившихся на поиски подходящего материала для постройки плота. Все взгляды были направлены на мрачные волны, все сердца бились страхом и надеждой.
  

Глава 5
БИТВА С ПТИЦАМИ

   Достигнув края затопленного леса, Ричард и мэндруку прежде всего ухватились за ближайшую ветку и по ней взобрались на дерево, чтобы отдохнуть после довольно продолжительного плавания.
   Еще подплывая к лесу, они с уверенностью уже могли определить характер окружающей их местности.
   -- Гапо! -- объявил мэндруку, подплывая к ближайшему дереву. -- Здесь нет твердой земли, молодой господин, -- добавил он, хватаясь за лиану: -- Надо отдохнуть. Я устал, да и вы тоже. Взбирайтесь за мной на ветку. Под нами не меньше как на десять сажен воды. Мэндруку не ошибается. Он знает это по тем деревьям, которые здесь растут.
   -- Я и не рассчитывал ни на что другое, -- ответил молодой Треванио, взбираясь по примеру старого индейца на ветку, -- плывя сюда, я надеялся, что нам, может быть, удастся найти какое-нибудь плавучее дерево, чтобы дать возможность переплыть на нем сюда остальным. Я и раньше знал, что, перебравшись сюда, мы все-таки оставались бы в гапо. А как мы выберемся отсюда -- я и представить даже не могу, да уверен, что и вы сами еще хорошенько не знаете, как это сделать!
   -- Мэндруку никогда не отчаивается, даже и посередине гапо! -- горделиво отвечал индеец.
   -- Значит, вы надеетесь, что нам удастся построить плот, на котором можно будет выбраться из гапо?
   -- Нет, -- отвечал индеец, -- на это у меня нет никакой надежды, -- мы слишком далеко от великой реки. Здесь мы не найдем ни одного плавучего дерева и поэтому не можем сделать плота.
   -- Так зачем же мы пробирались сюда? Вы же сами сказали, что отправляетесь строить плот!
   -- За этим не стоило бы плыть сюда. Я никогда и не рассчитывал найти здесь деревья для плота. У меня другое в голове. Я постараюсь найти способ переправить всех и без этого. Следуйте за мной, молодой господин. Надо дальше углубиться в гапо. Старый мэндруку покажет вам, как строят плот без деревьев.
   -- Ладно! -- отвечал молодой человек, -- я буду делать все, что вы мне скажете, хотя даже и предположить не могу, что именно вы хотите делать.
   -- А вот увидите, молодой хозяин, -- продолжал мэндруку, снова пускаясь вплавь. -- Плывите за мной и старайтесь не отставать! Если я не ошибаюсь, у нас скоро будет материал для постройки плота или для чего-нибудь другого, что может заменить его. За мной!
   Мэндруку произнес еще несколько слов, но шум воды от погружения в нее его могучего тела помешал молодому человеку расслышать его слова.
   Ричард тоже бросился в воду и поплыл вслед за индейцем.
   Путь их пролегал под зеленым сводом такой густой растительности, что лучи тропического солнца почти не проникали сквозь нее. Индеец все время держался впереди, юноша следовал за ним.
   Вдруг индеец вскрикнул и затем, остановившись, сказал Ричарду:
   -- Вот оно! Вот это дерево, которое я искал! О! Да на нем есть даже и сипосы! Что же? Тем лучше, -- они нам пригодятся. Тут и веревки и смола, -- все вместе. Великий дух покровительствует нам, молодой хозяин!
   -- Что все это значит? Чему вы так радуетесь? -- спросил Ричард. -- Я вижу большое дерево, покрытое сипосами, как вы их называете. Только оно ведь зелено и покрыто листьями. Дерево сырое, и я не думаю, чтобы оно могло держаться на воде. Плота-то уж во всяком случае мы не можем из него построить. Сипосы, правда могут пригодиться вместо веревок, но дерево, само по себе, нам не годится, даже если бы у нас и был топор для того, чтобы его срубить.
   -- Мэндруку не нужно ни топора, ни дерева. Ему нужно другое: ему нужен сок этого дерева и потом сипосы. Бревен для плота достаточно и на сапакуйе, и мы можем набрать их сколько угодно, когда вернемся.
   -- Вам нужен сок? Но зачем?
   -- Посмотрите-ка получше на это дерево, молодой господин: разве вы его не знаете?
   При этом вопросе молодой человек повернулся к дереву и стал внимательно его рассматривать. Все оно было обвешено, точно фестонами, различными породами ползучих растений, почти закрывавших его. Но после внимательного осмотра Ричард наконец узнал, какое им попалось дерево.
   -- Конечно, -- отвечал он на вопрос мэндруку, -- теперь я его узнаю, это seringa -- дерево, из которого добывают каучук. Но что хотите вы с ним делать? Уж не собираетесь ли вы сделать резиновый плот?
   -- Там увидите, молодой господин, там увидите!
   С этими словами мэндруку стал взбираться на дерево, приглашая Ричарда последовать его примеру.
   Ричард поспешил повиноваться и, ухватившись за лиану, через мунуту был уже на одной из нижних ветвей.
   Дерево, на которое взобрались Ричард и мэндруку, было siphonia elastica, из семейства молочайных, или иначе каучуковое дерево Амазонки. Португальцы называют его серинга, под этим названием знал его и Ричард, не раз видевший серингу у себя на родине, в Пара.
   Едва успел Ричард взобраться на ветку, как восклицание его спутника, взобравшегося почти на самую вершину дерева, заставило его поднять голову.
   -- Что там такое, Мэндей?
   -- Кроме сока и сипосов, я нашел еще кое-что и на обед, молодой хозяин.
   -- Это хорошо. А то, признаться, я сильно проголодался. Орехи на сапукайе очень вкусны, это правда, но ими не наешься, и я бы с удовольствием съел теперь хороший кусок мяса или рыбы, а после, пожалуй, попробовал бы и оре хов.
   -- Это ни то, ни другое, -- возразил мэндруку, -- здесь нет ни говядины, ни рыбы, хотя это, пожалуй, будет повкуснее. Я нашел птиц.
   -- Птицы? А какие птицы?
   -- Арасы -- попугаи.
   -- О! Попугаи! Но где же они? Поймали вы хоть одного?
   -- Сейчас! -- отвечал мэндруку и, опустив свою руку до плеча в пустоту, образовавшуюся в дупле дерева, вытащил оттуда полуоперившегося птенца, величиною с хорошо откормленного цыпленка.
   -- Э! Да там целое гнездо! Какие они жирные! Спасибо вам, Мэндей! Мы и сами наедимся и кроме того сделаем запас для остальных. Там, на сапукайе, должно быть, так же голодны, как и мы с вами, и наверное будут в восторге от такой прибавки к обезьяньим горшкам.
   Вытащенный индейцем птенец принялся кричать, хлопая крыльями и стараясь вырваться. Крики его были так громки и пронзительны, что должны были быть слышны по всему лесу.
   На крики попугайчика отозвались остальные птенцы, сидевшие в дупле, и скоро поднялся целый птичий концерт, по крайней мере в двадцать голосов, что давало возможность предполагать, что на дереве было не одно гнездо, а несколько.
   -- О! Да тут их целая сотня! -- крикнул Ричард со смехом. -- Мы наберем этих маленьких толстеньких птичек столько, что нам хватит на целую неделю.
   Едва он успел произнести эти слова, как в воздухе послышался страшный шум.
   Он доносился, казалось, издалека; но не прошло и нескольких минут, как он раздался уже совсем близко от мэндруку, забиравшегося все выше на дерево, в то время как солнце почти совсем закрыли растопыренные крылья штук двадцати больших птиц, кружившихся с громкими тревожными криками над серингой.
   Это прилетели родители молодых попугайчиков, возвращавшиеся в гнезда с полными зобами для своих птенцов. Но ни индеец, ни его спутник и не думали, что прибытие взрослых попугаев может грозить им какой-либо опасностью, -- покружатся-покружатся над гнездами старые арасы, да и полетят прочь, спасаясь от людей.
   Но случилось неожиданное. Попугаи вдруг окружили двоих людей и принялись бить их клювами, крыльями и когтями, оглашая воздух громкими криками, которыми они как бы сзывали к себе на помощь попугаев со всего леса.
   Первому досталось индейцу. Птицы напали на него с таким азартом, что мэндруку даже выронил птенца, и тот грузно шлепнулся в воду. Следом за ним бросилась целая дюжина попугаев, которые хоть и не успели подхватить его на лету, но зато обнаружили другого врага, и в ту же минуту напали на него.
   Хотя силы атакующих при этом разделились, большинство птиц все-таки воевало с индейцем. Но и Ричарду далеко не легко было отбиваться от нападавших на него попугаев, особенно если принять во внимание, что у него не было никакого оружия и что легкая одежда плохо защищала его от ударов птичьих клювов.
   У мэндруку был короткий нож, но в этом случае он не мог принести большой пользы. Короче говоря, в несколько секунд оба компаньона были покрыты ранами.
   Молодой Треванио решил, пока не поздно, спасаться бегством и с громким криком, чтобы привлечь внимание мэндруку, бросился в воду.
   Нападавшие на него попугаи присоединились к тем, которые сражались с мэндруку, и вся ватага с новыми силами бросилась на индейца, как на главного виновника покушения на жизнь беззащитных птенцов.
   Мэндруку решил последовать примеру Ричарда и, улучив удобную минуту, кинулся в воду и скоро очутился возле молодого человека.
   Оба они некоторое время плыли рядом; за ними тянулась по воде красная полоса, -- это была кровь, обильно сочившаяся из ран.
   Впрочем, им не было особенной надобности уплывать от серинги, так как птицы не стали преследовать их.
   Довольные тем, что выпроводили дерзких похитителей, обитатели дерева вернулись к своим гнездам: осмотреть причиненный им вред. Скоро на дереве водворилось полное спокойствие. Значит ни Ричарду, ни мэндруку нечего было бояться нового нападения со стороны птиц.
   Но, очевидно, вовсе не это заставило мэндруку остановиться и оглядеться кругом. Без сомнения, ему пришло в голову что-то другое, потому что вслед за тем он объявил, что намерен вернуться к дереву.
   -- Зачем? -- спросил его молодой Треванио.
   -- Во-первых, затем, зачем мы уже раз на него взбирались, -- отвечал индеец, -- а во-вторых, затем, чтобы отомстить попугаям, -- закончил он, гневно сверкая большими глазами. -- Мэндруку никому не позволит безнаказанно оскорблять себя, -- не простит он этого и птицам. Он хочет отомстить им. Я не уйду из этого леса до тех пор, пока не истреблю всех попугаев до последнего или не сгоню их с дерева всех, до самого маленького.
   -- Как же вы это сделаете?
   -- Плывите за мной и вы увидите.
   Говоря это, индеец повернул к группе деревьев, образовавших собой другую сторону зеленого свода. В два взмаха достиг он ближайшего дерева, оказавшегося мимозой, и по лианам взобрался на него. Ричард молча последовал за ним, все еще не понимая, что именно хочет сделать индеец.
   -- Это-то мне и нужно, -- сказал мэндруку, вытаскивая нож.
   Затем он срезал ножом ветку и сделал из нее дубинку фута в два длиною, которую передал Ричарду, а себе вырезал другую такую же.
   -- Теперь, молодой хозяин, -- сказал индеец, -- мы оба вооружены и можем вступить в битву с попугаями. Как вы думаете, кто теперь победит?
   Затем он кинулся в воду и поплыл к серинге; молодой Треванио следовал за ним. Крепко держа в руках дубинки, взобрались они на дерево и безжалостно принялись бить птиц.
   Исход битвы теперь был предрешен. С каждым ударом падала птица; уцелевшие попугаи поспешили скрыться в самую глубь леса.
   Мэндруку, верный своему обещанию, не оставил на дереве в живых ни одного птенца; одного за другим вытаскивал он их из гнезда и свертывал им шеи. Затем сипосом связал их всех вместе и сложил в дупло.
   -- Здесь они могут оставаться до нашего возвращения, потому что мы недолго провозимся со своими делами. -- Теперь за работу!
   Ричард, не знавший, что именно задумал его спутник, довольствовался тем, что смотрел на его работу.
   Индеец отложил в сторону дубинку, которая произвела такое опустошение среди птиц, и снова вытащил нож из-за пояса.
   Выбрав удобное место на стволе, он сделал в коре надрез, откуда в ту же минуту потек белый густой сок.
   Для сбора сока у мэндруку было припасено два "обезьяньих горшка", взятых им с сапукайи. Один из них он отдал Ричарду и рассказал ему, как надо держать его под разрезом, а сам разрезал кору в другом месте.
   Скоро обе скорлупы были полны до краев густым и липким соком, похожим на хорошие сливки.
   Мэндруку сложил обе половинки и перевязал их накрепко сипосами, достаточный запас которых решено было также взять с собою.
   Исполнив все это, мэндруку объявил, что теперь можно вернуться на сапукайю, где их с таким нетерпением дожидались все остальные.
   Разделив добычу на две равные части, мэндруку бросился в воду и поплыл впереди.
   Молодой креол невдалеке следовал за ним; через десять минут они уже выбрались из-под зеленого свода и увидели прямо перед собою солнце, освещавшее своими лучами блестящую поверхность гапо.
  

Глава 6
СТРАННОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ

   Ричард уже поздравлял себя с тем, что они наконец-то выбрались на простор и видят ясное солнышко, когда вдруг спутник его вздрогнул, поднял голову над водой, повернул лицо и, оглянувшись назад, издал тревожное восклицание.
   Ричард также приподнялся над волнами и оглянулся назад, но ничего подозрительного не заметил.
   -- Чудовище! -- вскрикнул мэндруку.
   -- Чудовище? Какое? Где?
   -- Дальше, там, как раз около краев игарапе, около деревьев; туловища его не видно за ветвями.
   Молодой человек снова приподнялся над водою и стал смотреть туда, куда указывал ему мэндруку.
   -- Там плывет что-то похожее на сухое бревно. А по-вашему, Мэндей, это -- страшное чудовище?
   -- Это самое страшное чудовище из тех, что живут в гапо. Оно может проглотить нас обоих, если только захочет, а оно всегда голодно и всегда хочет есть. Это jacara-nassu. Я слышал, как он опустился в воду; разве вы не слышали?
   -- Нет.
   -- Смотрите! Великий дух! Он нас заметил и плывет как раз сюда.
   Темное тело, которое неопытные глаза Ричарда приняли за сухое бревно, действительно направлялось к ним. По волнам, разбегавшимся за плывшим пресмыкающимся, гулко раздавались удары его длинного хвоста, которым оно ударяло сверху вниз по волнам, так как хвост для него -- руль и весло в одно и то же время.
   -- Jacara-nassu -- повторил мэндруку, желая пояснить, что он говорит о чудовище амазонской реки, одном из самых страшных и ненасытных аллигаторов.
   Мэндруку не ошибся, -- это действительно был якаре и притом один из самых крупных представителей этого рода: его туловище видно было из воды на целых семь ярдов [Ярд равен трем футам]. Раскрытая пасть его была так велика, что, казалось, в нее свободно мог поместиться любой из тех, за кем чудовище спешило вдогонку. Время от времени якаре закрывал пасть, щелкая челюстями, и затем снова раскрывал ее, точно готовясь схватить беглецов.
   Спастись от якаре в воде нечего было и думать: вода для него -- родная стихия. Якаре плавает не хуже самой быстрой рыбы.
   -- Нам надо забраться на деревья, -- крикнул индеец, как только убедился, что аллигатор пустился за ними в погоню.
   С этими словами мэндруку повернул в сторону и в несколько взмахов достиг ближайшего дерева.
   Ричард слепо повиновался совету своего более опытного спутника и одновременно с ним подплыл к тому же дереву.
   Еще минута, и они уже сидели на нижних ветвях.
   -- Да защитит нас великий дух! -- проговорил индеец, смотря на аллигатора с дерева. -- Я вижу по глазам чудовища, что это людоед.
   И в самом деле, было чего пугаться даже и мэндруку. Аллигатор действительно оказался громадным. Его алчные, свирепые глаза с жадностью были устремлены на дерево, где нашли убежище беглецы.
   Трудно вообразить себе животное, более отвратительное по внешнему виду, чем то, которое стерегло в эту минуту наших пловцов. Впрочем, в природе ящерицы, а с ними вместе и змеи принадлежат к самым неприятным для глаза живым созданиям.
   Змея внушает чувство страха, но блеск ее кожи и весь ее вид все-таки не так отвратительны для глаз, тогда как все без исключения ящерицы могут нравиться только человеку с извращенным вкусом. Но из всех ящериц крокодилы, аллигаторы и кайманы -- самые отвратительные, самые мерзкие создания.
   Первое время Ричард и мэндруку считали себя в полной безопасности, так как были уверены, что до тех пор, пока они будут сидеть на дереве, якаре, несмотря на тот страх, который он внушал, пока они были в воде, не мог им нанести никакого вреда.
   Но они не могли вечно оставаться на дереве. Там, на сапукайе, их возвращения ждут с нетерпением.
   Ричард предложил дать знать о себе громкими криками, но мэндруку не согласился, во-первых, потому что крики их едва ли будут услышаны, а во-вторых, потому что это могло бы только обеспокоить остальных.
   Оставалась единственная надежда, что якаре, может быть, надоест ждать, и он уберется в свое логовище.
   Но, говоря так, мэндруку далеко не был уверен в подобном исходе, а его озабоченный вид доказывал, что индеец вовсе и не рассчитывает на то, что якаре скоро уберется.
   Поведение якаре казалось очень подозрительным старому мэндруку.
   -- Вы думаете, что он не уйдет отсюда так скоро? -- спросил индейца его спутник.
   -- Я очень боюсь этого, молодой хозяин. Он может продержать нас здесь целые часы, может быть, даже до тех пор, пока зайдет солнце.
   -- Это было бы очень скверно. Там будут о нас беспокоиться. Не придумаете ли вы, как отделаться от него?
   -- Пока нет. Надо терпеть, молодой хозяин.
   -- Но ведь это ужасно! Мы здесь точно в осаде! -- пылко вскричал молодой креол. -- Нам осталось проплыть всего несколько сот ярдов, чтобы присоединиться к нашим, и мы не можем сделать этого по милости кровожадного якаре!
   -- Ах, проклятая гадина! Мне кажется, что чудовище будет долго держать нас в осаде. Прехитрая тварь! Он, наверное, нас видел!
   -- Да неужели аллигаторы так умны? А мне почему-то казалось, что они вовсе не обладают разумом.
   -- Кто это вам сказал? Вы жестоко ошибаетесь, молодой хозяин. Вы разве не знаете, что якаре иногда по целым неделям подкарауливают жертву и кончают тем, что все-таки хватают ее. Посмотрите-ка на него! Я уверен теперь, что он нас не только видел, но даже слышал наши голоса.
   Так прошел час, а за ним и другой. Положение становилось нестерпимым.
   -- Что нам делать? Как избавиться от него? -- шепотом спросил молодой человек индейца, волновавшегося не меньше его.
   -- Остается одно: пробраться по вершинам деревьев на ту сторону. Если нам удастся укрыться от его глаз, мы спасены. Мэндруку зол сам на себя за то, что не подумал об этом раньше. Он должен был знать, что якаре не скоро покидает место, где его ждет добыча. Смотрите, что я буду делать, и поступайте точно так же.
   -- Отлично, мэндруку, -- также шепотом отвечал Ричард, -- я буду во всем подражать вам!
   Пришедшая индейцу в голову мысль передвигаться по деревьям на первый взгляд могла показаться безумной и совершенно невыполнимой. Но кто хоть раз побывал в лесах Южной Америки, тот подобное предложение посчитал бы самым обыкновенным, то есть не только нормальным, но и необходимым. В некоторых местах путешествовать таким образом даже легче, чем идти по земле. В лесах долины Амазонки иногда на огромных пространствах деревья растут до такой степени густо и так переплетены лианами и другими ползучими растениями, что на определенной высоте над землею образуется нечто вроде зеленого помоста. В лесу под этой зеленой листвой царит вечный мрак, куда никогда не проникают солнечные лучи. Наверху среди этой роскошной растительности живут птицы, животные и насекомые, которых никогда и не увидеть странствующим по земле. Поэтому-то индейцу и его спутнику вовсе не трудно было продвигаться по ветвям затопленного леса. Здесь было даже безопаснее, чем в обыкновенном лесу, где пространство между ветвями не переплетено густою сетью лиан. Неверный шаг вперед, самое большое, повлек бы за собою падение в гапо и недолгое купание.
   Вот почему мэндруку смело приступил к исполнению задуманного плана. Он только жалел, что не догадался поступить таким образом гораздо раньше.
   Но из этого вовсе не следовало, что путешествие по ветвям будет идти очень быстро. Успех здесь зависел от многих причин. Прежде всего, конечно, играла роль густота лиан и других растений-паразитов, протянувшихся между ветвями. Но к счастью эта часть затопленного леса была покрыта роскошной растительностью.
   Индеец еще раз внимательно осмотрел выбранную дорогу и убедился, что им будет не особенно трудно перебраться на ту сторону, где виднелась вода. Уверенный в успехе, он смело направился вперед, знаком приглашая Ричарда следовать его примеру. Юноша повиновался и молча двинулся за своим проводником.
   Они прекрасно знали, что аллигатору вовсе не трудно было бы следовать за ними по воде, тем более, что им самим на каждом шагу приходилось преодолевать различные препятствия. Не раз они, держась только на руках, перебирались с одной ветки на другую и даже совершали прыжки в воздухе. Местами растения-паразиты совсем загораживали дорогу, и для того чтобы пробраться вперед, приходилось идти в обход. Много времени потратили они на воздушное путешествие, хотя от воды их отделяло не более двухсот ярдов. Наконец, почти через два часа, они измученные добрались до опушки затопленного леса; дальше шло свободное водное пространство.
   Вдали виднелась освещенная солнечными лучами сапукайя, а на ней -- те, к которым они стремились всей душой. Даже обычно серьезное лицо индейца -- и то озарилось чем-то вроде улыбки при виде этой радостной картины.
   Ричард, казалось, пересчитывал их взглядом -- как будто для того, чтобы убедиться, что они все целы.
   Взобравшись повыше, Ричард хотел было крикнуть, чтобы дать знать о себе ожидающим их друзьям, но мэндруку знаком остановил его.
   -- Почему нельзя, Мэндей?
   -- Ни одного слова, молодой хозяин. Мы еще не выбрались из лесу. Якаре может нас услышать.
   -- Не может быть! Мы ведь оставили его далеко, около игарапе.
   -- И все же я прав. Разве знаете вы, где он теперь? Не сторожит ли нас и сейчас?
   Говоря это, индеец оглянулся назад; молодой человек сделал то же.
   По-видимому, бояться было нечего. Опасение мэндруку не имело оснований. Все было безмолвно под тенью деревьев. Так же тихо было и на спокойной глади гапо.
   -- Мне кажется, что мы его обманули. Что вы скажете на это, старый товарищ?
   -- Мне тоже так кажется, -- отвечал индееец. -- Мэндруку ничего не слышит, ни звука. Без сомнения, якаре все еще сторожит у игарапе.
   -- Чего же нам еще здесь ждать? Уже много часов прошло с тех пор, как мы покинули сапукайю. Дядя и все остальные, наверное, выходят из себя от беспокойства. Хотя нам отлично видно их отсюда, я думаю, что они нас не видят, иначе они сами бы нас окликнули.
   Мэндруку еще раз внимательно осмотрел воду, отыскивая в ней якаре, и, наконец, видимо успокоенный, сказал:
   -- Я думаю, что мы можем рискнуть и отправиться сейчас же.
   Молодой Треванио только этого и ждал и в ту же минуту, бросившись в воду, поплыл к сапукайе. Индеец последовал за ним.
   Едва коснулись они воды, как до слуха их донеслось радостное восклицание, разнесшееся над водой. То слышались крики их друзей, которые наконец заметили их. Ободренные их приветственными криками, пловцы стремились вперед, желая как можно скорее добраться до сапукайи.
   Ричард и не думал уже больше оглядываться назад. Он смотрел вперед, заранее наслаждаясь всеобщей радостью, когда мэндруку объявит, что нашел способ переправить всех в лес. А если им удастся добраться до леса, то, кто знает, может, там найдется способ выбраться из гапо.
   Мэндруку вовсе не смотрел вперед. Его глаза и уши всецело были заняты тем, что делается позади их. Несмотря на внешнее спокойствие гапо, старый индеец, видимо, чего-то боялся.
   Пловцы переплыли уже почти половину водного пространства, отделявшего одинокую сапукайю от затопленного леса. Все это время индеец держался позади Ричарда, как будто для того, чтобы иметь возможность без помехи наблюдать.
   Якаре не было видно, и опасения мэндруку начинали проходить, и даже появлялась уверенность, что они благополучно доберутся до сапукайи. По всей вероятности, аллигатор все еще продолжал сторожить их около игарапе и не знал, что они давным-давно уже ушли оттуда. Решив таким образом занимавший его вопрос, индеец поплыл рядом с молодым человеком, и оба, не видя причины особенно спешить, стали медленнее продвигаться вперед.
   Но другие глаза, к счастью, осматривали обширное водное пространство, и в тот момент, когда пловцы менее всего этого ожидали, раздавшийся на сапукайе крик ужаса известил их об опасности. Еще несколько секунд -- и их нагнал бы якаре, который, как этого и боялся индеец, бросился за ними вдогонку.
   Пловцы удвоили усилия и в ту самую минуту, когда якаре уже догонял их, подплыли к дереву. Несколько рук протянулось помочь им взобраться на ближайшие ветви. Они были наконец в безопасности.
   Якаре с разинутой пастью, с налитыми кровью глазами, подплыл как раз к тому месту, где сидели взобравшиеся на дерево мэндруку и Ричард.
   Увидев, что добыча вторично от него ускользнула, аллигатор пришел в страшную ярость. Он хлестал по воде хвостом и испускал звуки, похожие на мычание быка или на лай дога.
   Теперь все могли отлично видеть чудовище. Солнечные лучи освещали все его отвратительное туловище, длиной в восемь ярдов, пропорциональной толщины; в середине оно было не менее девяти футов в обхвате; ромбоидальные выпуклости, возвышавшиеся над спиной заостренными пирамидами, были около семи дюймов высотой. Неудивительно, что вид якаре вызвал крик испуга у маленькой Розиты и заставил всех испытать чувство живого ужаса.
   Сначала все очень боялись, как бы страшное пресмыкающееся не взобралось на дерево, но потом убедились, что это для него невозможно. Опасения эти объяснялись тем, что вначале якаре действительно делал попытки содрать кору зубами и даже пробовал обхватить ствол своими короткими лапами, похожими на человеческие руки.
   Мэндруку успокоил всех, сказав, что якаре может бесноваться сколько ему угодно, но ему никогда не взобраться на дерево. Это ему не по силам, -- они могут считать себя здесь в безопасности. Но якаре, по-видимому, не отказался от надежды полакомиться кем-либо из сидевших на дереве, потому и не думал уходить, а принялся плавать вокруг дерева, не переставая пялить глаза на людей.
   Спустя некоторое время все так привыкли к аллигатору, что перестали даже следить за движениями чудовища и только изредка на него взглядывали. В его неприятном присутствии не было непосредственной опасности, а путешественников занимали мысли гораздо большей важности.
   Они ведь не могли всю свою жизнь оставаться на сапукайе, и хотя были далеко не уверены относительно того, что ждет их в лесу, куда они стремились, но все же с нетерпением ожидали возможности туда переправиться. Найдут ли они там затопленный лес или сухую землю? Мэндруку говорил, что там такое же гапо, как и здесь, где стоит сапукайя.
   Во всяком случае надо было добраться до леса, потому что там не могло быть хуже, чем на этом одиноком дереве.
   Мэндей обещал устроить так, что им можно будет без особенного труда перебраться через воду, но как? Этого никто из них еще не знал. Но мэндруку был не такой человек, чтобы обещать то, чего он не мог исполнить. Он доказал им, на что способен индеец.
   Даже во время последнего бегства от якаре мэндруку не забыл про собранный им с серинги сок и про сипосы, которые должны были заменить веревки.
   "Обезьяний горшок" висел у него на шее, а сипосы были обмотаны вокруг пояса.
   И вот теперь, принимаясь за работу, индеец прежде всего позаботился набрать как можно больше "обезьяньих горшков", которые можно было нарвать тут же на сапукайе. С помощью Ральфа и Ричарда он вынул из них плоды, затем сложил обе половинки скорлупы и место соединения облил жидкой каучуковой массой.
   Присутствовавшие с интересом следили за его работой, хотя еще и не понимали, что из этого выйдет. Исключение составлял один только Ричард, которого мэндруку посвятил в тайну. Но это недоумение продолжалось недолго, и все поняли в чем дело, когда увидели, как индеец связывал сипосами пустые скорлупы, штуки по три или четыре. Два таких пучка были связаны вместе сипосом фута в три длиною, чтобы "обезьяньи горшки", поддерживая тело на воде, не мешали плавать.
   -- Плавательные пояса! -- крикнул вдруг Ральф.
   Он не ошибся. Именно это Мэндей и хотел сделать.
  

Глава 7
ВЕРХОМ НА ЯКАРЕ

   Мэндей сделал пять поясов, потому что хотя Мозэ и умел плавать, что он доказал при спасении Розиты от страшной ярараки, но у него не хватило бы сил проплыть, не отдыхая, водное пространство, отделявшее их от леса. От сапукайи до леса было по крайней мере четыреста ярдов, -- а это не шутка даже и для хороших пловцов, какими смело могли считаться Ральф и мэндруку.
   Из семи живых существ, нашедших убежище на сапукайе после крушения, двое умели плавать. Попугай мог перелететь через воду; уистити возьмет кто-нибудь на плечи; что же касается коаиты, то о ее судьбе особенно не задумывались. Она не пользовалась ничьими особенными симпатиями, хотя сама, видимо, и благоволила к Тому, но тот как-то холодно принимал ласки четверорукого приятеля. Словом, если бы коаита и пропала, о ней никто и горевать бы не стал.
   Хотя пояса и были готовы, но пускаться с их помощью в плавание немедленно никто и не собирался. Прежде всего нужно было выждать, пока резина, которой индеец склеил скорлупки, окончательно высохнет, -- а на это требовалось по крайней мере час времени.
   Да и сборы в путь не должны быть особенно долгими. Стоило только покрепче подвязать пояса -- и все будет сделано.
   Когда резина высохла, кое-кто предложил было немедленно отправиться в путь. Но тут оказалось, что все они, кроме мэндруку, забыли про самое важное препятствие: про якаре.
   Якаре все с тем же упорством продолжал плавать вокруг дерева. Он так и не покидал своего поста, то распростершись на воде как бревно, то медленно описывая круги вокруг ствола, устремив глаза на потерпевших крушение. Его алчные глаза смотрели так коварно, что кто-то высказал предположение, что он одарен необыкновенным для животного умом и даже понимает, для какой цели предназначались связанные вместе "обезьяньи горшки".
   Как бы там ни было, но якаре, по-видимому, твердо решил не упустить случая полакомиться человечьим мясом. Кинуться в воду в то время, когда это страшное земноводное находилось здесь же на страже, значило бы то же, что кинуться ему прямо в пасть. Никто, конечно, не хотел этого.
   Прошел еще час нетерпеливого ожидания, но якаре и не думал уходить, продолжая кружиться вокруг сапукайи.
   Оставалось покориться и ждать. Чтобы по возможности незаметно скоротать время, начали разговаривать, и, само собою разумеется, темой разговора сделались аллигаторы.
   Треванио задавал вопросы, на которые отвечал мэндруку. Индеец много путешествовал на своем веку, многое видел и теперь, пользуясь досугом, не прочь был поделиться с другими опытом и своими познаниями. Но, кажется, лучше всего он изучил аллигаторов, с которыми ему не раз приходилось иметь дело.
   Индеец уверял, что знает пять или шесть различных видов якаре. Ему приходилось видеть во время своих путешествий несколько видов якаре, которые жили в тесном соседстве в одном и том же озере, в одной и той же реке. Самый большой jacara-nassu, вот этот, что держит их теперь в осаде; за ним идет jacara-cetinga, или малый аллигатор.
   Прозвище "малый" будет, пожалуй, не особенно подходящим, потому что взрослая особь достигает четырех футов длины, а иногда и больше. Есть еще jacara-curua, но тот никогда не бывает длиннее двух футов. Якаре-куруа вообще мало известны; они водятся в небольших протоках. При наступлении еченте все якаре покидают речные рукава и озера и направляются в гапо, где и живут во время разлива.
   В нижних частях великого Солимоеса, где некоторые из внутренних озер во время васанте пересыхают, застрявшие там якаре зарываются в ил и погружаются в спячку. В этом виде остаются они в сухой и твердой земле до тех пор, пока волны снова размягчат образовавшуюся над ними кору, из которой они выходят еще более отвратительными, чем прежде.
   Яйца они кладут прямо на землю и засыпают их сверху грудами сухих листьев и илом. Яйца jacara-nassu величиною с большой кокосовый орех, но овальной формы. Скорлупа у них толстая и твердая; если потереть одно яйцо о другое, слышится треск.
   Якаре питаются главным образом рыбой; но это только потому, что рыбы много и им легко ловить ее. Они не прочь полакомиться и мясом и даже предпочитают его рыбе, хотя вообще не брезгуют ничем, что бы ни попалось. Бросьте якаре кость -- он и ее проглотит в одну минуту. Если какой-нибудь кусок не проходит сразу в горло, аллигатор подбрасывает его кверху и ловит на лету.
   Часто у них происходят жестокие схватки с ягуарами. Но даже голодные ягуары боятся нападать на больших аллигаторов и обыкновенно пожирают только молодых, еще неокрепших якаре или якаре-цетинга.
   Сами же якаре нападают на любое животное, которое встретится им на дороге. Между прочим, они очень любят мясо черепах и уничтожают их в громадном количестве. Самцы якаре поедают даже собственных детенышей, когда возле них нет самки, которая охраняет потомство, пока они подрастут. Но больше всего любят якаре собак. Заслышав в лесу собачий лай, якаре немедленно отправляются на поиски животного и при этом иногда довольно большое расстояние проходят по твердой земле. Говорят, что якаре глотают даже камни.
   Якаре плавают очень быстро и в этом отношении могут соперничать даже с рыбами. Но, несмотря на это, якаре вовсе не так опасны, и при известной ловкости от них довольно легко скрыться. Дело в том, что якаре, как и акула, очень неповоротлив, и для того, чтобы схватить добычу, ему надо прямо налететь на нее или же сбить ее хвостом. Удары хвоста его ужасны: он может убить им с одного удара даже крупное животное.
   Якаре, как и все аллигаторы, любят отдыхать на солнце вдоль песчаных отмелей, на берегу рек. Там они лежат иногда целыми группами, прижав хвосты один к другому и раскрыв во всю ширину свои страшные пасти. Когда они отдыхают таким образом на берегу или распластавшись лежат с раскрытой пастью на воде, птицы -- журавли, ибисы и другие -- садятся к ним на спину и на голову.
   Но есть еще якаре-людоеды, -- это самые опасные. Они обычно держатся около селений и подкарауливают неосторожных купальщиков.
   Долго еще рассказывал мэндруку, но затем вдруг оборвал рассказ. Ему надоело ждать, пока якаре заблагорассудится позволить им плыть к лесу. И он объявил, что если проклятый якаре не уберется через час, он сумеет отделаться от него. Хотя с виду якаре и неуязвим, но и в его теле есть места, нанеся удар в которые, его можно даже убить: это горло, глаза и впадины позади глаз. Именно поэтому индеец и решился напасть на своего врага.
   Будь он лет на двадцать помоложе, он давным давно уже расправился бы с ним и не откладывал бы этого до сих пор.
   Но когда прошел и этот последний час, а якаре все еще продолжал караулить свои жертвы, индеец решил действовать и привести в исполнение угрозу. Он вдруг вскочил на ноги, отбросил в сторону плавательные пояса, которые до того держал в руках, и, вытащив из своего tanga нож, крепко стиснул его в руке.
   -- Что вы хотите делать, Мэндей? -- спросил Треванио, не без некоторой тревоги наблюдая за действиями индейца. -- Уж не собираетесь ли вы напасть на якаре? Подумайте, на что вы идете! Разве возможно вступать в единоборство с этим чудовищем, не имея другого оружия, кроме ножа. Не ходите, умоляю вас! Зачем рисковать жизнью, зная заранее, что удачи быть не может!
   -- Я и не думаю идти на него с одним ножом, -- возразил мэндруку, -- хотя я мог бы справиться с ним и так, но пока убьешь его, якаре успеет нырнуть со мной ко дну, а я вовсе не желаю такого купания. Нет! Я иначе отделаюсь от него, причем навсегда! Вот увидите!
   -- Храбрый мой товарищ! Надо быть благоразумным. Подождем по крайней мере до утра. Кто знает, к утру его, может, уже не будет здесь.
   -- Хозяин! Мэндруку думает иначе. Этот якаре -- людоед, и он не уйдет отсюда, пока не полакомится нашим мясом. Оставаться здесь -- значит попасть к нему в зубы. Мы если и не умрем от голода, то ослабеем до такой степени, что один за другим свалимся с дерева в гапо.
   -- Подождем еще хоть одну ночь.
   -- Нет, хозяин, -- отвечал индеец, -- ни одного часа! Мэндруку готов вам повиноваться во всем, но только не в этом. К тому же галатея разбилась -- значит и наш договор кончен. Я свободен и могу делать со своей жизнью, что хочу. Вы нас плохо знаете, хозяин! -- продолжал мэндруку, голос которого звучал в это время необыкновенно энергично. -- Мое племя изгнало бы меня из maloсca, если бы я не отомстил якаре за эту обиду. Или я или якаре, но один из нас должен умереть!
   Треванио принужден был уступить.
   Товарищи индейца скоро убедились, что нож был вытащен только для того, чтобы сделать орудие для борьбы. Индеец срезал сучковатую ветвь лианы Bauchinia и придал ей форму дубинки; рукоятка была длиною фута в два. В руках мэндруку, как уже убедился Ричард, это было грозное оружие, которым он к тому же умел действовать с необыкновенной ловкостью. Только каким же образом нападет он с дубинкою в руках на аллигатора, кожа которого непроницаема даже для пуль?
   Вложив нож в tanga и засунув дубинку за пояс, индеец спустился с верхних ветвей и пополз вдоль горизонтального ствола. С ловкостью обезьяны совершал индеец этот спуск и через несколько секунд достиг уже конца ветви. Здесь он стал качаться, не доставая ногами до воды всего фута на три.
   Якаре сейчас же обратил на это внимание. Ему казалось, что этот человек должен непременно свалиться в воду. Индеец, как бы желая ускорить развязку и поближе подманить чудовище, сломал несколько мелких веточек и бросил их в воду.
   Якаре жадно бросился к тому месту, куда упали ветки. Этого только и ждал индеец. В одно мгновение бросился он вниз и прыгнул на спину аллигатора.
   Глядя сверху, товарищи мэндруку видели, как индеец, сидя верхом на якаре, запустил левую руку в глазную впадину, а правою поднял дубинку и принялся колотить ею по голове якаре.
   Послышался треск.
   Индеец спрыгнул в воду.
   Якаре с раздробленным черепом повернулся кверху брюхом и показал свой живот желтовато-белого цвета.
   Если он и не был мертв, то, по меньшей мере, теперь уже он был вполне безопасен.
   Когда победитель вернулся на дерево, его встретили громом рукоплесканий, к которым Том присоединил свое восторженное ирландское: "ура!"
   Таким образом страшный якаре был наконец уничтожен. Вслед за тем труп его подхватило течение и скоро унесло так далеко, что его не было уже видно.
   Путешественники не стали дожидаться, пока скроется из глаз убитый якаре. Они спешили как можно скорее перебраться в лес. Им страшно надоело сидеть на сапукайе. А между тем не было ничего особенно привлекательного в столь желанной перемене. Судя по рассказам разведчиков, то место, к которому они направлялись, было подобно тому, которое они так спешили покинуть, и отличалось от последнего только величиной. Вся разница заключалась только в том, что там не одно дерево будет к их услугам, а целые тысячи. Но они были уверены, что куда бы они ни ушли, им будет все же лучше, чем на одинокой сапукайе.
   Каждый из поясов был сделан из такого количества пустых скорлупок, которое соответствовало тяжести тела того, кому им придется пользоваться. Таким образом для Ральфа и Розиты были изготовлены более маленькие пояса, чем для остальных, взрослых. Главное внимание, конечно, было обращено на Розиту. Индеец объявил, что берет ее под свое покровительство.
   Осмотрев внимательно окрестности сапукайи, чтобы убедиться, что им ниоткуда не грозит опасность, путешественники наконец решились тронуться в путь.
   Мэндей поплыл во главе отряда, Розита следовала сразу же за ним. Индеец поддерживал ее с помощью сипоса, привязанного одним концом к его поясу, а другим к талии ребенка. За ними плыл Треванио, немного подальше Ральф с Ричардом, употребившим тот же способ, что и индеец, чтобы иметь возможность в случае нужды поддерживать своего кузена.
   Мозэ и Том плыли последними.
   Уистити поместилась на плечах у Ральфа; коаита забралась на спину Тому, который должен был примириться с этим, так как обезьяна не хотела покидать его. Что же касается араса, то он сначала было уселся на голову Мозэ, но когда тот его прогнал, попугай полетел за ними.
  

Глава 8
ОПЯТЬ НА ВОДЕ

   Следуя за мэндруку, пловцы достигли дерева, благодаря соку которого им удалось изготовить плавательные пояса. На нем было тихо, как в могиле. Не видно было ни одного живого араса. Уцелевшие после кровавого побоища птицы, если не навсегда, то во всяком случае надолго покинули каучуковое дерево. Убитые индейцем птицы висели на ветви.
   Нечего было и думать двигаться дальше, так как солнце, казалось, уже готово было закатиться. Seringa была точно сетью опутана ползучими растениями и представляло собой довольно удобное и даже безопасное убежище. Конечно, это было далеко не то что каюта на галатее, но все же здесь было лучше ночевать, чем на сапакуйе.
   Висевшие на ветке убитые попугаи обещали настоящий ужин -- все успели познакомиться с мясом попугая и оценить его достоинства. Голод чувствовался так сильно, что кое-кто предложил сейчас же приняться за попугаев, не дожидаясь, пока представится случай их зажарить.
   Но Треванио удалось отговорить их. Он спросил мэндруку, не может ли тот каким-нибудь способом добыть огонь.
   Всех удивил подобный вопрос. Мыслимая ли вещь -- добыть огонь, особенно сейчас? Но индеец, очевидно, серьезно отнесся к этому и объявил, что не замедлит исполнить желание хозяина.
   -- Подождите десять минут, хозяин, -- сказал он, -- через десять минут я разведу вам огонь, а через двадцать минут вы будете есть жаркое.
   -- А как вы сделаете это? У нас нет ни огнива, ни трута. Откуда вы все это достанете?
   -- Там, -- отвечал мэндруку, -- видите вы то дерево, по ту сторону игарапе?
   -- Которое стоит отдельно от других, с гладкой и блестящей корой и с листьями, похожими на большие белые руки? Вижу.
   -- Это imbauba -- дерево, на котором живет южно-американский ленивец.
   -- А! Так вот оно, дерево, называемое cecropia rellata. Да его нетрудно было бы узнать даже по одному только описанию. Но ведь мы говорили об огне. Уже не собираетесь ли вы добыть его из cecropia Мэндей?
   -- За десять минут, хозяин, если вы согласитесь подождать. Я сначала извлеку искры из имбауба, а потом разведу и огонь, если только мне удастся найти ветку без сердцевины и совершенно высохшую.
   Говоря так, мэндруку начал спускаться со ствола серинги; затем он бросился в воду и поплыл к cecropia.
   Подплыв к дереву, он как белка взобрался наверх и уселся там между серебристо-белыми листьями, распростертыми над водой. Скоро сухой треск известил о том, что подходящая ветка найдена, после чего индеец снова показался, спускаясь с дерева, а затем поплыл к серинге, держа над головой ветку cecropia.
   Когда он присоединился к своим спутникам, то они увидели, что индеец держит в руках ноздреватый кусок дерева. Индеец рассказал им, что его племя, да и вообще все обитатели амазонской долины, когда им необходимо добыть огонь, всегда используют для этой цели имбаубу.
   После этого он без промедления приступил к добыванию огня. Мэндруку вырезал тонкую длинную палку, обстрогал ее с обоих концов и, поставив одним концом в кусок цекропии, начал быстро вертеть палку между ладонями. Ровно через десять минут палка загорелась.
   Набрали сухих листьев, веток и коры, и скоро яркое пламя небольшого костра осветило серингу.
   Птиц надели на вертела и, постепенно повертывая, стали поджаривать их в собственном соку. Аппетитный запах приятно щекотал обоняние проголодавшихся зрителей, которые не замедлили отведать лакомое блюдо.
   Ночь провели спокойно, устроившись довольно удобно на сетках, образованных сплетением различных ползучих растений.
   Они спали бы еще лучше, если бы каждого из них не беспокоила мысль о будущем. А будущее действительно представлялось далеко не в розовом свете. Поэтому-то и сон не принес той пользы, на которую можно было бы рассчитывать при других условиях. Он, правда, подкрепил их силы, но и только; состояние же их духа было, пожалуй, еще более печальным, чем накануне.
   Позавтракали холодными попугаями, остатками вчерашнего ужина, тщательно сбереженными предусмотрительным мэндруку. Пока завтракали, взошло солнце, осветившее весь затопленный лес.
   По приглашению Треванио приступили к обсуждению того, каким способом выбраться из гапо. Решить этот вопрос было делом далеко не легким. Том, на попечении которого находилась галатея перед крушением, не мог сообщить каких бы то ни было сведений относительно пройденного пути. Они даже приблизительно не могли определить, в какую сторону и на какое расстояние от русла реки уклонилась галатея, пока не застряла на сапукайе. Может быть, она прошла за это время двадцать миль, а может, и пятьдесят, -- точно никто ничего не знал. Сейчас они знали только одно: галатея, сбившись с верного пути, углубилась далеко в гапо.
   Определить направление пути, чтобы из гапо попасть в Солимоес, было нетрудно, -- мэндруку уже раз объяснил им, как это надо сделать. Но в том положении, в котором они находились, нечего было и думать разыскивать Солимоес. Единственное, что им оставалось, это -- попытаться во что бы то ни стало пробраться через затопленный лес до твердой земли, которая по всем приметам должна находиться как раз в противоположном направлении.
   Зачем стремиться к Солимоесу, когда у них нет не только лодки, но даже самого жалкого плота, чтобы плыть по нему. Иначе, если им даже и удастся добраться до реки, они до такой степени ослабеют, что погибнут раньше, чем им успеет оказать помощь какое-нибудь проходящее мимо судно. Да к тому же, кто знает, скоро ли дождешься еще этого случая, -- в это время года движение судов по Амазонке совсем незначительное.
   Таким образом, самым благоразумным было найти кратчайший путь к твердой земле, лежащей по ту сторону гапо. Этого нельзя сказать наверное, но есть полное основание предполагать, что твердая земля именно там.
   Найти дорогу будет во всяком случае нетрудно: еченте продолжалось, наводнение все увеличивалось. Течение шло от реки если не совсем по перпендикулярной линии, то все-таки достаточно прямо, чтобы почти безошибочно определить положение великого Солимоеса. Стоило опасаться другого: что если до земли гораздо дальше, чем до Солимоеса. Но и в этом случае им оставалось только одно: дойти до земли или погибнуть в затопленном лесу.
   Но как добраться до земли?
   Это был самый важный вопрос, ответ на который предстояло дать сейчас. Если это будет решено, -- все остальное пустяки.
   Не могли же они, в самом деле, рассчитывать, что будут в состоянии проплыть все это громадное пространство; от каучукового дерева до твердой земли по крайней мере миль двадцать, если не больше.
   Устроить плот? Но где взять подходящий материал для этого? Из всех этих тысяч деревьев не найдешь ни одного настолько сухого, чтобы оно поплыло по воде, да еще если на нем поместятся семь человек. Значит, о постройке плота нечего и говорить, раз это вещь неосуществимая.
   Но, к счастью, был найден выход, заслуживший всеобщее одобрение.
   Этот план был предложен старым индейцем, который своими советами успел уже доказать и свою опытность, и знание всех особенностей гапо.
   Прежде всего он обратил их внимание, что зеленый свод на довольно большом расстоянии шел в том именно направлении, которого нужно было держаться, пробираясь к твердой земле. Отчего бы не пустить в дело еще раз плавательные пояса? Они уже имели случай убедиться, как легко плыть с их помощью.
   Все согласились с этим и немедленно стали готовиться к отплытию. В путь тронулись спустя несколько минут в том же самом порядке, как и накануне.
   Тут не было особенной надобности в проводнике, потому что заблудиться положительно было нельзя даже и не с таким опытным вожаком, как мэндруку.
   Они плыли между деревьями по проливу, который на языке обитателей гапо носит название игарапе, что, собственно, означает "проход для лодки" (игарапе, в буквальном переводе, -- лодка, употребляемая для плавания по гапо).
   Игарапе, по которому пробирались наши пловцы, было очень похоже на канал, протекающий по лесу, который с обеих сторон образовал две колоссальные ограды, соединенные между собой непроницаемой сетью тропических растений. Впрочем, в отличие от обыкновенных каналов, он не везде был одинаковой ширины; там и сям образовывались водные пространства, похожие на маленькие озерца. Местами же он суживался до того, что вершины деревьев, росших по обеим сторонам, соприкасались друг с другом, образовывая тенистую и прохладную аркаду.
   По этой-то странной дороге направились наши путешественники. Подвигались они довольно медленно, так как двое хороших пловцов должны были помогать не только Розите и Ральфу, но и всем остальным. Но, с другой стороны, им помогало также и течение, которое шло вдоль игарапе и, хотя и медленно, но все-таки подвигало их вперед. Это обстоятельство, между прочим, также в известной степени повлияло на выбор дороги. А так как вода в гапо все продолжала прибывать, то им казалось, что они плывут по течению небольшой речки, тихие воды которой медленно уносят их с собой.
   И в самом деле, течение в этом месте было чрезвычайно тихое, и оно, хотя и помогало им, но так мало, что все время приходилось грести руками.
   В общем, они плыли со скоростью одной мили в час.
   С той или с другой стороны, но они не могли быть дальше, чем в пятидесяти милях от твердой земли, а, может быть, и гораздо ближе. Следовательно, если только они будут двигаться верной дорогой и не собьются с пути, то рано или поздно, а доберутся до земли. Самым важным было, конечно, не свернуть куда-нибудь в сторону и не направиться вдоль гапо. В этом случае, если они повернут к западу, им придется проплыть все гапо до самых Анд, а если повернут к востоку, то до устья Амазонки. И в ту и в другую сторону -- целые тысячи миль.
   Мэндруку знал это хорошо и потому с чрезвычайной осторожностью выбирал направление. Малейшая ошибка привела бы к тому, что путешествие, вместо часов, продолжалось бы много дней, недель, а, может быть, и месяцев.
   Еченте все еще продолжалось, но индеец знал, что течение идет не под прямым углом к реке, а несколько наискось, и поэтому, плывя по игарапе, старался держаться того же направления и как можно меньше отклоняться от прямого пути.
   По счастью, игарапе само шло в желаемом для них направлении.
   Так прошло несколько часов. Время от времени, главным образом для того, чтобы дать возможность собраться с силами наиболее слабым, останавливались на отдых, держась в это время руками за лианы или за опустившиеся низко над водой ветви.
   Около полудня мэндруку предложил сделать остановку на более продолжительное время, на что все с удовольствием согласились. Пора было не только отдохнуть, но и подкрепиться, тем более, что заботливый индеец захватил с собой несколько штук холодных жареных попугаев.
   Для отдыха взобрались на большое, с густой листвой дерево. Все удобно разместились на ветвях в ожидании обеда, припасенного Мэндеем.
   Путешественники рассчитали, что до обеда они пробыли в воде шесть часов и сделали за это время около шести миль. Это их очень обрадовало, -- шесть миль не шутка, -- и, двигаясь с той же скоростью дальше, они в состоянии будут в несколько дней проплыть те пятьдесят миль, которые, по общему мнению, отделяют их от твердой земли. Радовались они также и тому, что в течение этих шести часов не видели ни одного из страшилищ гапо: воспоминание о ярараке и якаре было слишком свежо. Впрочем мэндруку все время держался настороже.
   Отдохнув, они снова надели на себя пояса и так же, как и раньше, тронулись в путь. В течение нескольких часов они медленно продолжали подвигаться вперед без всяких неприятных встреч и приключений. Игарапе по-прежнему тянулось прямой линией, местами только слегка уклоняясь в ту или другую сторону, но все время сохраняя первоначальное направление -- к северу. Только прошедшей ночью они поняли, что игарапе идет к северу, но не путем наблюдения за полярной звездой, -- ее не видно ни на экваторе, ни даже на несколько градусов севернее. Всем хорошо известно, что полярная звезда не может быть видна в широтах жаркого пояса, потому что она здесь обыкновенно закрыта туманной пеленой, простирающейся на горизонте.
   Они ориентировались по Сириусу и другим северным созвездиям.
   К счастью, днем им вовсе не было надобности ориентироваться по солнцу. Еченте заменяло собою и солнце и компас: под напором прилива течение в гапо шло в противоположном от реки направлении и как раз вдоль игарапе. Пловцам оставалось только плыть по течению, пока оно не изменится, или не окончится игарапе.
   Течение шло на северо-восток. Следовательно, путешественники должны были стремиться к северу, так как вода прилива идет, слегка отклоняясь под острым углом, к реке.
   Но кроме того, они по течению уже знали, что во время своего невольного путешествия они отдалились от Солимоеса и теперь приближались к устью большой реки Япура.
   Мэндруку остался очень недоволен, когда убедился в этом. Он знал, что в этом направлении Япура образует обширную дельту, очень далеко разветвляющуюся, -- здесь и гапо гораздо шире, и поэтому до твердой земли придется плыть гораздо больше пятидесяти миль, может быть, даже целые сотни, особенно во время еченте.
   Но другого выбора не было. Оставалось только продолжать двигаться вперед, как можно меньше отклоняясь от направления, которого следовало держаться. Таким путем рано или поздно они достигнут противоположной опушки затопленного леса. Поддерживаемые этой надеждой, продолжали они свой путь.
   Но вдруг на дороге встретилось препятствие, которого они совершенно не ожидали, -- игарапе окончилось! Тесно сросшиеся деревья преграждали путь, образуя непроходимый барьер, сквозь который нечего было и думать пробраться по воде. Сколько ни искал мэндруку, а за ним и другие, -- выхода не было; дорога загорожена, хоть возвращайся назад.
   Сначала они надеялись, что немного дальше игарапе продолжается снова. Но мэндруку, который делал разведку, вернувшись, объявил, что канал кончается здесь. Он прерывался не постепенным сужением обеих линий леса, но был заперт колоссальной величины деревом. Этот гигант возвышался над всеми своими соседями и закрывал своей листвой громадное пространство. Дерево стояло точно на страже, говоря смельчаку, который рискнул бы проникнуть в глубь леса: "Стой! Ты не пройдешь дальше!"
   Солнце начинало спускаться за горизонт. Отложив до завтра тревоги и размышления, путешественники решили провести здесь ночь и занялись выбором подходящего места для ночлега. Колоссальное дерево, заградившее им путь, соединяло в себе все, что они искали. Не раздумывая долго, все взобрались на него.
   Дерево, на котором они устроились, принадлежало к виду, который они уже не раз встречали в этот день, -- это было bertholettia excelsa (настоящий бразильский орешник), родственное сапукайе. Оно, подобно сапукайе, растет по низменностям, в местах, затопляемых водой. Бертолетия достигает колоссальной высоты. Ее огромный ствол часто бывает затоплен на сорок футов водами гапо. Бертолетия цветет большими, очень красивыми цветами, из которых затем завязываются такие же, как на сапукайе, плодовые сумки, причем каждая сумка заключает в себе штук до двадцати орехов.
   Орехи бертолетии составляют один из главных плодов амазонской долины. Они слишком хорошо известны всем и каждому, и потому нет надобности давать их описание. Как в Европе, так и в Америке редкий человек не пробовал этих вкусных американских орехов.
   В амазонских лесах, не являющихся частной собственностью, собирать орехи имеет право всякий, кому только придет охота этим заняться, но, главным образом, это делают индейцы, живущие по окраинам гапо. Сбор обыкновенно производится во время васанте, то есть в сухое время года, хотя некоторые племена диких рискуют отправляться за орехами и во время еченте. Но настоящим временем сбора орехов следует считать все-таки васанте, когда обнажится почва. Целые malocca, то есть все жители одного селения, не исключая женщин и детей, отправляются в леса и находят орехи уже прямо на земле. Околоплодники к этому времени обыкновенно созревают и, отваливаясь, падают вниз, на землю.
   Но на всякий случай сборщики орехов надевают на голову сделанные из дерева или древесной коры шапки, похожие на каски пожарных, чтобы таким способом предохранить себя от удара падающего сверху орехового околоплодника, по внешнему виду и тяжести напоминающего собой средней величины пушечное ядро.
   Вследствие этого и южно-американские обезьяны, несмотря на то, что они очень любят бразильские орехи, никогда не подходят под бертолетию, пока на ней еще есть плоды. Но в то же самое время обезьяны вовсе не боятся сапукайи, хотя ореховые сумки на ней ничуть на меньше, чем на бертолетии.
   Дело все в том, что ореховые сумки сапукайи почти никогда не отваливаются, а если это и случится, то уже после того, как сумка лопнет и орехи высыпятся на землю.
   Поэтому-то орехи сапукайи гораздо реже встречаются на рынках и продаются дороже. Выпав из околоплодника, они становятся добычей птиц, животных или обезьян. Бразильские орехи гораздо лучше защищены от подобных лакомок благодаря их толстой и крепкой оболочке. Даже обезьяны не могут полакомиться этими орехами до тех пор, пока какое-нибудь животное с острыми зубами не разгрызет оболочку околоплодника. Эту услугу обыкновенно оказывают им грызуны, по преимуществу из семейства cutia и paca. Одно из самых смешных зрелищ, какое только можно видеть в лесах Южной Америки, заключается в том, что группа обезьян подстерегает, пока грызун разорвет оболочку околоплодника, а затем, когда грызуну, после долгих усилий, удастся наконец справиться с толстой оболочкой, обезьяны бросаются на него и силой отнимают у него добычу.
   Для путешественников было большим счастьем, что дерево, на котором они приютились, оказалось именно бертолетией. Орехи ее очень питательны и могли заменить им хлеб. Правда, у них оставалась еще пара сырых молодых попугаев. Мэндруку, как и прежде, добыл огонь, и через несколько минут птицы были зажарены. Голод послужил прекрасной приправой к этому непритязательному ужину, и каждый с удовольствием съел свою порцию.
  

Глава 9
МЭНДРУКУ РАССКАЗЫВАЕТ ОБ ОБЕЗЬЯНАХ

   Покончив с ужином, путешественники дожидались только захода солнца, чтобы отправиться на покой. Каждый из них уже выбрал себе подходящее место для постели или то, что должно было заменить ее, на горизонтальной сетке, образовавшейся из густо переплетенных лиан и сипосов. Это ложе не отличалось особенными удобствами, но с каждым днем они становились все менее и менее требовательными, и возможность соснуть, хотя бы и на лианах, считали уже чуть ли не счастьем.
   За день все очень утомились и теперь не желали большего, чем отдохнуть и набраться новых сил на завтра.
   Но судьба рассудила иначе. Царившая кругом тишина была нарушена адским шумом и криками, доносившимися из глубины леса. Наши герои уже не в первый раз слышали этот адский концерт и поэтому с любопытством стали смотреть в ту сторону, откуда слышались крики. Если бы не это, они, наверное, страшно испугались бы и подумали, что им грозит серьезная опасность.
   Это приближались обезьяны-ревуны.
   Правду сказать, было отчего не только проснуться, но даже и испугаться -- непривычному человеку, конечно. Полая подъязычная кость дает возможность ревунам издавать всевозможные звуки, начиная от грохота турецкого барабана и кончая резкими звуками свистка стоимостью в два пенни.
   -- Это гвариба, -- заметил мэндруку.
   -- Вы хотите сказать, что это ревуны?
   -- Да, хозяин, и к тому же самые отчаянные ревуны из всего племени. Немного погодя, вы услышите их еще лучше, -- они приближаются сюда. Теперь они от нас не больше чем в километре, что доказывает, что и лес тянется дальше чем на один километр в этом направлении, иначе они там не могли бы быть. Ах, если бы мы только могли путешествовать по верхушкам деревьев, как гварибы! Не долго пробыли бы мы в гапо. Так я и думал, -- продолжал мэндруку, прислушавшись, -- гварибы приближаются. Теперь они уже недалеко; я слышу шелест листьев, которые они задевают мимоходом. Мы скоро их увидим.
   И действительно, хотя крики обезьян прекратились, зато треск сучьев доказывал, что стая приближалась. Немного погодя они вдруг показались на высоком дереве около игарапе, по крайней мере на расстоянии одного кабельтова от дерева, где разместились наши путешественники. Индеец, следивший за тем, как перепрыгивали ревуны на соседнее дерево, объявил, что их тут не меньше ста штук.
   Когда вожак стаи увидел игарапе, он вдруг остановился, что-то крикнув следовавшей за ним стае, -- должно быть, отдал приказание. Приказание, по-видимому, было отлично понято, потому что одна за одной все остальные обезьяны разместились около вожака.
   Причиной этой остановки, без всякого сомнения, был игарапе, преградивший дорогу, по которой пробиралась стая обезьян. Нужно было, следовательно, решить, как перебраться через игарапе.
   В том месте, где черные четверорукие сгруппировались на дереве, пролив был еще уже, чем где-либо. Но между ветвями, горизонтально распростертыми с противоположных сторон над игарапе, все-таки было еще свободное пространство шириной около двадцати футов, и зрителям казалось невероятным, чтобы какое-нибудь животное могло перепрыгнуть с одной стороны на другую.
   Но обезьяны были совсем другого мнения об этом. По крайней мере судя по тому, как они уселись, видно было, что их нисколько не страшит подобное препятствие. От прыжка их удерживало только приказание вожака. Обезьяны молча сидели до тех пор, пока не подошли все остальные, не исключая и самок с детенышами.
   Тут стало очевидно, что вожак приказал остановиться всей стае только потому, что с ними были детеныши, которых матери держали на спинах или на руках.
   Тогда вожак гвариба медленно стал взбираться на самую верхнюю ветвь и, усевшись там, начал "произносить" длинную речь. Его слушали в глубочайшем молчании. Трескотня, которой ему иногда отвечали, казалось, выражала собой полное одобрение его предложения, каково бы оно там ни было.
   Когда совещание было окончено, один из самых рослых ревунов по знаку вожака направился по ветке, спускавшейся над игарапе, и, остановившись на ее конце, весь съежился, готовясь сделать прыжок. Еще секунда -- и ревун ловко перепрыгнул через игарапе, -- все увидели обезьяну на ветвях противоположного дерева. Примеру этого ревуна не замедлил последовать другой: поставив свои черные руки на те же места, а туловище в такую же позу, обезьяна сделала скачок точно так же, как и первый самец.
   Затем все обезьяны одна за другой тем же путем перебрались на противоположное дерево.
   Путешественники с удивлением, молча смотрели на гимнастические упражнения обезьян, искусству которых нечего было и думать подражать.
   Но вслед за тем путешественникам представилась возможность наблюдать еще более интересное явление.
   Первыми, наверное, для того, чтобы подать пример, перепрыгнули самцы. За ними тот же маневр повторили самки, даже те, которые были с детенышами, за исключением одной самки с очень маленьким обезьяненком.
   Сосунку было не больше девяти дней. Несмотря на свой возраст, он, казалось, понимал создавшееся положение так же хорошо, как и более взрослые. Цепляясь своими крошечными пальчиками за мех матери, он в то же время обвил своим хвостом ее хвост и, по-видимому, очень крепко. За малютку опасаться было нечего, -- он наверное сумел бы удержаться при каком угодно прыжке. Но его мать, может быть, ослабевшая во время перехода, казалось, сомневалась в своих силах. Она была последней из вереницы и, когда все остальные обезьяны уже перепрыгнули, она осталась на ветке, очевидно, боясь последовать их примеру.
   В эту минуту один из самцов отделился от тех, которые уже добрались до верхушки дерева, и вернулся, шагая вдоль той ветки, на которую они только что перебрались. Здесь, став перед самкой, начал он длинную "речь", по всей вероятности, успокаивая ее.
   Когда он кончил, заговорила мать, и, судя по ее жестам, ответ ее можно было бы перевести таким образом: "Мне нечего даже и пробовать: я очень слаба и, наверное, не перепрыгну".
   В ее голосе было столько мольбы, что самец не стал больше настаивать; перемахнув снова через воду, он взял детеныша на плечи, и через несколько секунд оба были уже на другой стороне игарапе. Мать, оставшись одна, ободренная этим примером и криками остальных, сделала скачок, но, вероятно, это было свыше ее сил, -- ей удалось схватиться за ветку на противоположной стороне, но в ту минуту, когда она хотела обвить ее своим хвостом, ветка обломилась, и она полетела головой в воду.
   Послышался крик с верхушки дерева; вслед за тем несколько самцов стрелой спустились вниз по ветвям. По крайней мере штук двадцать ревунов кинулись к ней на помощь. Произошло общее смятение, общая тревога. Можно было подумать, что это не обезьяны, а люди.
   Но смятение между обезьянами продолжалось недолго, -- животный инстинкт помог им гораздо быстрее, чем это обыкновенно бывает в таких случаях у людей.
   Послышался крик вожака, голос которого звучал резче обыкновенного. Тотчас же около десяти обезьян соскользнули с ветки, с которой сорвалась самка, и спустились к воде, сцепившись друг с другом хвостами. Образовалась живая цепь, в которой каждая из обезьян играла роль звена. С быстротой ведра, спускающегося в колодец по блоку, они опустились к воде, подхватили утопавшую и через минуту уже втащили ее на вершину дерева. Спасенная мать взяла детеныша на руки, и стая отправилась дальше.
   Солнце садилось, когда исчезли последние ревуны. Из этого путешественники заключили, что обезьяны отправились к обычному месту ночлега. Треванио предположил, что они направляются на сухую землю; и если он не ошибался, то дорога, по которой отправились обезьяны, могла привести и их к твердой земле.
   В ответ на это мэндруку покачал головой.
   -- Нет, хозяин, -- сказал он. -- Может быть, обезьяны удаляются от земли, так как им все равно, где спать, над землей или над водой, лишь бы были деревья, за которые они могут зацепиться хвостами. Мне часто приходилось видеть, как они целыми неделями странствуют так, собираясь вечерами на каком-нибудь дереве, где занимаются болтовней или играют друг с другом. Иногда в это же время они собирают какие-нибудь плоды, ягоды или орехи.
   -- А как же они спят? -- спросил Ральф. -- Есть у них гнезда, или они засыпают сидя на ветвях?
   -- О! -- вскричал мэндруку, -- они не так требовательны, как мы, молодой барин. Только самки живут в гнездах, и то только тогда, когда они больны. Вообще же гварибы проводят ночь на ветке, обвив ее хвостом. Часто они даже засыпают, просто прицепившись хвостом к чему-нибудь, не имея даже ветки вместо матраца, и это положение кажется им вполне удовлетворительным.
   -- Какие странные животные! -- заметил Ральф.
   -- О да, молодой хозяин! Если хорошенько присмотреться к ним и изучить все их привычки то покажется, что они одарены разумом так же, как люди. Вы видели, как они помогли бедной самке, упавшей в воду? Но гораздо забавнее смотреть, когда они хотят достать какой-нибудь плод, к которому не могут подобраться. Они или свешиваются, как сегодня, когда вытаскивали больную самку, или же, составив такую же цепь, начинают раскачиваться до тех пор, пока нижней обезьяне не удастся схватить плод или орех, который им хотелось сорвать.
   -- Да это мы видели сегодня, -- отозвался Треванио, -- но мне кажется, что вы хотели рассказать нам о них не только это.
   -- Я видел, как они делали мост.
   -- Вы шутите?
   -- Ничуть, они проделывали это тем же способом, который я недавно вам описал.
   -- А для чего?
   -- Да для того, чтобы проложить себе дорогу через водное пространство или перебраться через быстрый поток.
   -- Как же они могут это делать? -- спросил Ральф.
   -- Вот как, молодой господин. Они выбирают два больших дерева, одно против другого, на обоих берегах. Потом, взобравшись на дерево на своей стороне, они сцепляются хвостами, как это вы уже видели сегодня, затем начинают раскачиваться до тех пор, пока нижнему не удастся схватиться за ветку дерева на противоположной стороне. Раз это удалось -- мост готов. Тогда остальные из стаи, калеки, старики, самки и детеныши, проворно проходят по телам своих более сильных товарищей. Когда все перейдут таким образом, обезьяна, находящаяся в конце цепи, выпускает ветвь, и если падает в воду, то это не опасно, потому что тотчас же карабкается на тела тех, которые находятся выше ее. Другая поступает точно так же.
   -- Это удивительно! -- вскричал Том. -- Но, Мэндей, видали ли вы когда-нибудь, как они падают с вершины дерева?
   -- Я видел одну обезьяну, бросившуюся с вершины пальмы по крайней мере в сто футов высотой.
   -- Наверное она убилась?
   -- Едва она коснулась земли, как в ту же минуту вскочила и снова взобралась на другое дерево такой же высоты, где принялась играть в верхних ветвях...
   -- Милосердный Боже!
   -- Ах, -- вздохнул Треванио, -- если бы мы обладали ловкостью обезьян, то давно бы уже выбрались из гапо. Кто знает, что нас еще ждет! Давайте молиться, прежде чем уснуть, и будем надеяться, что рано или поздно мы увидим конец наших страданий.
   Помолившись, все разошлись по своим местам и как могли устроились на ночь.
   Скоро благодатный сон смежил их веки.
   n="center">

Глава 10
ПОКИНУТЫЙ ТОВАРИЩ

   Было около полуночи. Усталые путешественники мертвым сном спали на своих ложах, как если бы это были не сетки из лиан, а мягкие пуховики. Ночную тишину нарушал только храп негра да носовой свист ирландца. Вдруг послышался негромкий хруст ветвей, на которых покоилась голова рыжеволосого Тома. За этим хрустом раздался крик, а потом всплеск, как будто тяжелое тело упало со значительной высоты в воду.
   Крик разбудил всех спавших. Каждый спрашивал, что случилось. И в эту минуту послышался второй крик и всплеск воды, -- опять что-то упало в воду.
   Переполох увеличивался. Наперебой сыпались вопросы со всех концов бертолетии, -- спрашивали, кто это упал в воду. В общей перекличке не слышно было голосов ирландца Тома и негра Мозэ.
   Голоса последних раздавались внизу. Они кричали, захлебываясь, барахтались, и, наконец, вместо криков стало слышно только одно хрипение.
   -- Что случилось? Что с вами? Мозэ! Том! -- слышалось со всех сторон.
   -- Ах! Ох! Ах! Я задыхаюсь...
   -- По... могите, -- простонал негр слабым голосом, -- спасите!.. тону!.. ох!.. ох!.. спас...! ох!..
   Дело становилось серьезным: все знали, что Том совсем не умел плавать, поэтому, если только он попал в воду, то легко может утонуть. Ричард и мэндруку тотчас же бросились в воду.
   Оставшиеся на дереве слышали некоторое время отрывистые звуки, клокотанье, крики ужаса и ободрения. Ничего не было видно -- ночь была очень темна. Но если бы даже луна и светила ярко, то под бертолетией было бы все равно темно, слабые лучи ночного светила не в силах были проникнуть сквозь густую листву растений-паразитов, которые, как паутина, окутывали бертолетию до самой воды.
   Таким образом сидевшие на ветвях Треванио и его дети могли только слышать, что делается внизу.
   Индейцу и Ричарду выпала нелегкая задача спасти тонувших. Прежде всего, конечно, они бросились на помощь Тому и с обеих сторон подхватили его под руки. Но пока ощупью они разыскивали в потемках Тома, в это время другой несчастный, Мозэ, которым они рассчитывали заняться впоследствии, оказался не в лучшем положении, чем его товарищ. Он хотя и умел плавать и мог бы при других условиях довольно долго продержаться на воде, но неожиданное падение в гапо в полусонном состоянии парализовало его силы, и бедняга растерялся до такой степени, что беспомощно барахтался в воде, вместо того чтобы плыть к тому месту, откуда раздавались голоса Ричарда и мэндруку.
   Найдя своих товарищей, ни Ричард ни мэндруку не знали, что с ними делать. Первой их мыслью было, конечно, притащить спасенных к стволу того дерева, с которого они упали в воду, что наконец им удалось. Но сколько ни искали они вокруг себя, не могли найти ни одной ветки, чтобы ухватиться за нее и затем взобраться по ней на дерево. Днем они поднялись на него, держась за лианы, но теперь в потемках не могли их найти.
   В эту отчаянную минуту молодому Ричарду пришла в голову мысль воспользоваться поясами.
   -- Бросьте нам плавательные пояса, -- крикнул он.
   Дядя и кузен тотчас же исполнили его просьбу; к счастью, пояса были у них под руками. Ричард и индеец, недолго думая, воспользовались помощью, оказанной так кстати, и скоро двое полузахлебнувшихся мужчин были избавлены от опасности пойти ко дну.
   Через несколько минут после этого были найдены и лианы, по которым все четверо могли подняться наверх.
   Взобравшись снова на дерево. Том и Мозэ объяснили, наконец, что с ними произошло.
   Том не принял обычных мер предосторожности и вследствие этого сонный свалился в воду. Крик Тома разбудил Мозэ, который испугался до такой степени, что хотел вскочить на ноги, но потерял равновесие и тоже свалился в гапо. Мэндруку был очень недоволен ночным приключением, которое не только разбудило всех, но кроме того заставило его и Ричарда выкупаться среди ночи.
   Для того, чтобы подобное событие не повторилось, индеец привязал Тома и Мозэ крепкими сипосами, которые наверняка сумеют удержать их от вторичного путешествия вниз.
   Весь следующий день был посвящен разведке. Хотя они не продвинулись далее четырехсот метров от их ночного убежища, но тем не менее это стоило им таких трудов, как если бы пришлось пешком пройти более двадцати миль по твердой земле.
   Нужно было продираться сквозь густую чащу, о которой не бывавший в тропических лесах не имеет никакого представления. Это было непроницаемое сплетение древесных ветвей и всевозможных видов растений-паразитов, начиная с ползучей пальмы jacitara и кончая приземистой, с острыми шипами bromelias, иглы которой рвали одежду и впивались в тело, причиняя невыносимые страдания.
   Приближался уже солнечный закат, когда Ричард и мэндруку, -- в действительности они одни ходили в этот день далеко на разведку, -- вернулись с невеселыми известиями. Они нашли лес затопленным по всем направлениям, без единой пяди твердой земли. Индеец, кроме того, по некоторым хорошо известным ему приметам узнал, что до твердой земли еще очень и очень далеко. Быстрое течение, которое он много раз замечал днем, доказывало, что по соседству не было твердой земли. Решили собраться на совет.
   Игарапе заканчивался в том месте, где они находились; далее, несмотря на все поиски, его нигде не было видно. Они нашли только обширное водное пространство без деревьев, самым ближайшим краем которого была граница их дневной экскурсии, то есть за четыреста метров до конца игарапе. Это открытое водное пространство было окаймлено вершинами деревьев. Мэндей предложил отправиться в этом направлении.
   -- Зачем? -- спросил Треванио. -- Мы ведь не можем переплыть через него, а построить плот не из чего. Нельзя же сделать плот из ветвей бертолетии, даже если бы у нас был топор, чтобы нарубить их и связать вместе. Зачем же мы отправимся туда, скажите пожалуйста?
   -- Хозяин, -- возразил индеец, -- наше единственное спасение в этой открытой воде.
   -- Но ведь мы и так уже достаточно видели ее, а за нами разве не вода?
   -- Это правда, хозяин, но та, которая за нами, не туда течет. Вы все забываете, хозяин, что теперь -- еченте. Туда идти нам и думать нечего; это значило бы возвращаться к руслу реки, где без лодки мы все обязательно погибнем. Открытое гапо, которое мы сегодня видели, ведет к земле, хотя она, быть может, и очень далеко отсюда. Если мы поплывем по нему, мы все-таки будем приближаться к твердой земле, а это, по-моему, для нас самое важное.
   -- Плыть? Но на чем?
   -- Вплавь.
   -- Но ведь вы только что сказали, что гапо тянется до края горизонта; ведь это, должно быть, миль десять или даже больше.
   -- Разумеется, хозяин, я тоже так думаю.
   -- Так, значит, по-вашему, мы можем проплыть десять миль?
   -- У нас есть плавательные пояса, которые будут поддерживать нас на воде. Если они испортятся или их окажется мало, мы легко сделаем себе другие.
   -- Я все-таки не понимаю, для чего нам переплывать это водное пространство? Вы же сами говорите, что по ту сторону нет твердой земли.
   -- Есть, но только не очень близко, я думаю. Если мы хотим хоть когда-нибудь выбраться из гапо, мы должны пробираться именно в ту сторону. Если мы останемся, то или умрем с голоду, или нас съест голодный якаре. Мы целыми месяцами можем бродить по лесу и все-таки не найдем выхода. Послушайте меня, хозяин, решитесь отправиться в дорогу, как только завтра взойдет солнце.
   Обстоятельства сложились так, что роль руководителя невольно перешла от Треванио к мэндруку, хотя индеец ни капельки не изменил своего вежливо-почтительного отношения к тому, кого он называл хозяином. Доводы индейца оказались настолько убедительными, что золотопромышленник согласился последовать его совету, и утром на следующий день путешественники покинули бразильский орешник и отправились к тому месту, где накануне разведчиками было найдено открытое гапо.
   Здесь невольно возникает вопрос, каким же способом совершали они свое путешествие? Плыть было немыслимо, хотя они и могли бы воспользоваться для этого плавательными поясами: деревья и лианы переплетались так густо, что нечего было бы и думать пробраться сквозь них, а потом под этим зеленым сводом царила такая темнота, что путешественники рисковали сбиться с дороги на первых же шагах. Они последовали примеру обезьян и отправились в путь по верхушкам деревьев, но только они продвигались вперед гораздо медленнее, преодолевая на каждом шагу такие препятствия, которые по силам только искусным гимнастам, вроде четырехруких. Наконец, после бесконечных прыжков с одной ветви на другую, добрались они до противоположной стороны лесной опушки и увидели перед собой обширное водное пространство -- открытое гапо.
   Все с удовольствием смотрели на блестящую поверхность гапо, тянувшегося, по-видимому, далеко за пределы горизонта. Это было приятным контрастом для глаз после долгого пребывания в полумраке затопленного леса.
   -- Теперь, Мэндей, -- сказал Треванио, обращаясь к индейцу, -- весь вопрос заключается в том, чтобы решить, каким способом мы переплывем это громадное озеро.
   -- Но ведь я уже говорил вам: так же, как и игарапе.
   -- Это немыслимо! По-моему, это озеро тянется не меньше чем на десять миль.
   -- Мы сделали почти столько же, расставшись с лодкой.
   -- Да, но там у нас была возможность отдыхать. Если мы даже и рискнем переплыть это большое озеро, то должны будем потратить на это по крайней мере целый день, а то и больше.
   -- Наверное, хозяин; но если мы не выберемся отсюда каким бы то ни было способом, а станем блуждать по лесу, пока не доберемся до твердой земли, то это может протянуться пять или шесть месяцев. Все это время мы должны будем, как обезьяны, прыгать с ветки на ветку, питаясь только одними орехами да изредка какими-нибудь плодами. Все мы страшно ослабеем, и кончится тем, что поодиночке свалимся в воду и потонем или попадем в зубы якаре.
   Слова индейца убедили всех, и Треванио не стал больше противиться приведению в исполнение проекта мэндруку.
   Весь этот день было решено употребить на отдых и на подготовку к далекому и утомительному путешествию. Отправиться в путь предполагали на другой день утром. По совету мэндруку прежде всего выбрали место для предстоящего ночлега на большом развесистом дереве, покрытом тысячами лиан и сипосов, на которых каждый не замедлил сейчас же найти себе подходящий уголок.
   Если они были обеспечены ночлегом, то съестных припасов у них не было, за исключением орехов, сорванных индейцем дорогой.
   После этого скудного ужина мэндруку с помощью Ричарда занялся изготовлением еще двух плавательных поясов, так как для предстоящего на другой день длинного путешествия по воде им, так же как и всем остальным, необходимо было на всякий случай запастись плавательными поясами, которыми они до сих пор не пользовались.
   В это время Треванио, главным образом для того, чтобы разогнать грустные мысли присутствующих и дать им другое направление, начал с индейцем разговор о предстоящем путешествии.
   -- Не правда ли, это похоже на озеро? -- проговорил он, указывая на обширное водное пространство.
   -- Это и есть настоящее маленькое озеро, -- отвечал мэндруку, -- только воды в нем теперь больше вследствие наводнения.
   -- А почему вы так думаете?
   -- По многим признакам, хозяин. Во-первых, в этой части страны почти совсем нет лугов, и потом, если бы эта вода не была озером, из нее торчали бы деревья; а вон там еще и другой признак -- видите вы пиозока?
   С этими словами мэндруку указал на видневшиеся в некотором отдалении два темных предмета, которых до сих пор еще никто кроме него не заметил. Все стали смотреть в ту сторону, куда указывал индеец, и увидели двух больших голенастых птиц, очень похожих на журавлей. Птицы были темного цвета, с красноватым оттенком; их крылья такого же цвета, но с зеленым отливом, особенно хорошо заметным в эту минуту при последних лучах заходящего солнца. Дальнейшее наблюдение дало возможность определить особенности их сложения и, между прочим, кожистые придатки у основания клюва, толстые колючие отростки, наподобие шпор, на плечах около крыльев, тонкие и длинные ноги и громадные лапы, которые, точно четыре звезды, были распростерты на поверхности воды.
   Но больше всего поразило удивленных зрителей то, что птицы эти, вместо того чтобы сидеть в воде, держались на ней точно на льду, вытянувшись во весь рост на своих длинных ногах, широко расставив лапы и растопырив свои громадные пальцы. Мало того, странные птицы не стояли на одном месте неподвижно, а бегали взад и вперед по воде, точно по твердой земле.
   -- Разве эти птицы могут ходить по воде? -- засыпали все вопросами индейца, требуя от него разъяснений.
   -- Конечно, нет; но у них под ногами не вода, а водяное растение, -- большая лилия, листья которой со слегка приподнятыми краями лежат на воде, точно большая сковорода. От себя добавим, что в ботанике эта лилия известна под именем Victoria regia. Это fumo piosoca, -- сказал Мэндей, продолжая свое объяснение, -- прозванный так потому, что его можно сравнить с печкой, на которой мы печем свою кассаву [Маниоковый хлеб], а еще потому, что видите, это любимое место сидения piosoca.
   Словом piosoca индеец назвал странную якану из семейства petamedeidae, различные виды которых есть в Африке и в Америке.
   Пока все любовались интересными птицами, индеец незаметно соскользнул в воду и поплыл под защитою ниспадавших древесных ветвей. Когда он доплыл до места, где забавлялись пиозоки, все увидели, как индеец схватил своими проворными руками тонкие ноги птицы, приостановившейся было на одну минуту. Испуганная самка с громким криком поднялась в воздух, тогда как самец остался пленником в руках индейца.
   Вскоре красное пламя засветилось в нижних ветвях дерева, и мэндруку громким голосом пригласил всех отведать лакомого блюда, которое должно было служить дополнением к тощему ужину, съеденному незадолго перед этим. Все весело откликнулись на этот призыв, и жареная якана показалась особенно вкусной проголодавшимся путешественникам.
   На другой день, как только взошло солнце, они были уже на воде. Перед этим Мэндей самым тщательнейшим образом осмотрел все плавательные пояса, так как малейшая трещинка, пропускавшая воду, могла бы повести к самым серьезным последствиям. Мэндей покрыл скорлупки сапукайи новым слоем каучука, осматривая при этом сипосы, которыми были связаны пустые внутри "обезьяньи горшки". В общем, все выглядели не особенно весело, отправляясь в это путешествие. Было очевидно, что даже сам мэндруку вовсе не был уверен в положительном результате предложенной им попытки.
   Между прочим, решено было не брать с собою коаиту, которая могла только стеснять их во время утомительного плавания по озеру.
   Обезьяна эта больше всего была привязана к Тому, который, в свою очередь, успел привязаться к ней до такой степени, что только после долгих размышлений согласился расстаться с ней. И в самом деле, тащить на себе коаиту было делом далеко не легким, а кроме того, в случае какого-нибудь несчастья, она могла даже утопить Тома, задушив его своим длинным хвостом. Убедившись в необходимости разлуки, Том постарался незаметно скрыться от обезьяны, -- он чуть ли не первым спустился в воду и быстро поплыл прочь от дерева. Все были уже довольно далеко от опушки леса, когда, наконец, коаита заметила их исчезновение. Жалобными громкими криками призывала она к себе тех, кто так коварно покинул ее в затопленном лесу.
   Попугая тоже никто не брал с собой, но у араса были крылья, и поэтому не успели еще его хозяева отплыть и на десять ярдов от дерева, как он, взмахнув крыльями, пустился за ними вдогонку и затем торжественно уселся на кудрявой голове негра.
   Мозэ, хотя и не особенно был польщен оказанным ему предпочтением, тем не менее вынужден был этому подчиниться.
   Когда пловцы увидели, что с помощью поясов могут продвигаться вперед довольно быстро и что уже добрая миля отделяет их от места ночлега, у них появилась надежда на успех предприятия. Если они будут и дальше двигаться с той же скоростью, то могут рассчитывать добраться до противоположного берега озера еще до захода солнца.
   Но недолго ими владело это веселое настроение. Мэндруку нахмурился, а за ним нахмурились лица и у остальных путешественников. Индеец часто поднимал голову над водой и тревожно оглядывался назад. Треванио, начинавший тоже беспокоиться, остановился и, по примеру индейца, оглядывался назад, не понимая, чем так озабочен мэндруку, что же такое заметил он там позади. Но золотопромышленник ничего не видел, кроме верхушек деревьев, которые с каждой минутой, казалось, все уменьшались.
   Наконец, чтобы разрешить свои сомнения, Треванио решился спросить индейца, что именно его так озаботило.
   -- Что это вы все оглядываетесь назад? Разве нам грозит какая-нибудь опасность? Я, по крайней мере, сам ничего не вижу, кроме верхушек деревьев, да и то едва-едва.
   -- Вот это-то меня и беспокоит. Скоро деревья совсем не будут видны, и тогда... сознаюсь, хозяин, я буду в большом затруднении... Я как-то не подумал об этом, прежде чем нам пуститься в путь.
   -- Ах, я понимаю, что вы хотите сказать! Вы до сих пор ориентировались по деревьям, а когда мы потеряем их из виду, вы боитесь сбиться с дороги.
   -- Да, и тогда один только Великий Дух может нам помочь.
   В голосе мэндруку слышалось отчаяние. Он не предвидел опасности потерять дорогу.
   Вдруг индеец быстро поплыл вперед, быстрыми взмахами рук рассекая воду, точно желая убедиться, может ли он плыть по прямой линии, не ориентируясь на какой бы то ни было предмет. Проплыв двести или триста метров, мэндруку поднялся над водой и, повернув голову, стал смотреть назад. Прямо перед собой увидел он верхушку дерева, на котором они отдыхали. Это доказало ему, что попытка увенчалась успехом, и это вселило надежду на то, что им, может быть, удастся переплыть озеро и добраться до противоположного берега.
   Индеец сейчас же объявил об этом своим встревоженным спутникам и посоветовал им смело плыть за ним.
   Дорогой мэндруку несколько раз останавливался через известные промежутки и каждый раз оглядывался назад, чтобы проверить себя.
   Когда последняя остановка оказалась бесполезной, так как деревьев уже не было видно, то мэндруку, прежде чем плыть дальше, счел нужным дать своим товарищам необходимые советы: они должны стараться все время сохранять между собою определенное расстояние, плыть не спеша, чтобы не утомляться и не делать остановок для отдыха, и все время сохранять молчание, чтобы не отвлекаться.
   Все решили в точности исполнять эти распоряжения. Молча плыли они, и только журчание воды, происходившее от трения пустых скорлупок сапукайи, да крики орла лара-кара, носившегося над ними, нарушали безмолвие.
   Молчание продолжалось до тех пор, пока им не попалось на дороге тело мертвой гварибы. Сначала никто не обратил внимания на труп обезьяны, исключая уистити, которую Ричард Треванио тащил на своих плечах. Маленькое четверорукое, узнав труп одного из своих крупных сородичей, принялось лопотать, испуская жалобные крики и дрожа всем своим маленьким телом от страха, что и с ней может случиться то же самое.
   Крикам уистити никто не придал особенного значения, и обезьна, видя, что на нее не обращают ни малейшего внимания, прекратила свои жалобные вопли. Тишина водворилась полная.
   Прошло еще полчаса. Вдруг уистити, став на задние лапки, которым служили опорой плечи Ричарда, и закинув голову над водой, снова начала издавать такие же, как и раньше, жалобные крики.
   Что это могло означать?
   Пловцы повернули головы в ту сторону, где должен был находиться предмет, обеспокоивший обезьяну, и увидели в десяти шагах от себя труп другой гварибы. Он плыл к ним так же, как и тот, который они перед этим встретили. Все решили, что где-нибудь на берегу озера утонуло несколько обезьян.
   Но индеец, по-видимому, не разделял этого мнения, и по его команде все остановились.
   Когда им в первый раз встретился труп гварибы, мэндруку внимательно осмотрел его и теперь убедился, что это была та же самая обезьяна, которую они уже раз видели.
   Из этого обстоятельства можно было сделать только одно заключение: труп обезьяны мог двигаться только по течению или же по ветру. Но в таком случае он не должен был им встретиться в другой раз. Значит, сами пловцы плыли по кривой линии, забирая и забирая в сторону, -- плыли по кругу и теперь снова находились на том же месте, где они уже были один раз.
   -- Pa terra! Вот незадача, хозяин! -- вскричал мэндруку. -- Мы заблудились и вернулись опять к тому же месту, где были полчаса назад: значит, Великий Дух так хочет. Но мы не можем тут оставаться, -- нужно постараться пристать к деревьям.
   -- Мне кажется, это будет нетрудно, -- возразил Треванио.
   Мэндруку с сомнением покачал головой.
   Треванио понял, что до сих пор они все время плыли по кругу. Если это будет повторяться и дальше, то весьма возможно, что им не скоро удастся добраться до леса.
   Индеец каждую минуту приподнимался над водой, как испанская охотничья собака в поисках подстреленной дикой утки. По разочарованию, выражавшемуся на его лице, товарищи его поняли, что дела их плохи. Они увидели только, как он взвалил себе на плечи мертвую гварибу, что доказывало, что мэндруку, не ожидая скорого окончания путешествия, запасался провизией. Затем индеец предложил товарищам следовать за ним. Все беспрекословно повиновались, хотя проводник и ошибся в своих расчетах; но что делать?
   По крайней мере они не опасались пойти ко дну. Плавательные пояса отлично держали их на воде. Нечего было бояться погибнуть от жажды, -- воды к их услугам было сколько угодно. Что же касается утоления голода, то они его еще не чувствовали, так как утром плотно позавтракали остатками яканы и бразильскими орехами. Потом, в крайнем случае, могла бы пригодиться и обезьяна, захваченная индейцем... А затем?
   Что будет потом -- они не знали, но были уверены, что Промысел Божий не даст им погибнуть в этой водяной пустыне.
  

Глава 11
НОЖ ВМЕСТО КОМПАСА

   Теперь речь шла уже не о том, чтобы переплыть озерцо, а о том, чтобы только выбраться из него.
   Добраться до леса, хотя бы вернувшись назад, -- вот все, чего желали наши путешественники; но оказывалось, что и это очень нелегко сделать.
   Тщетные попытки индейца определить направление, которого надо держаться, и его озабоченный вид заставляли их бояться, что они уже никогда больше не увидят затопленного леса. Они будут продолжать плавать по кругу, точно в водовороте, до тех пор, пока бессилие и усталость принудят их наконец остановиться. Тогда настанет смерть от истощения сил и голода, или же обессиленные, неспособные защищаться, они сделаются жертвами кровожадных животных, населяющих гапо, или хищных птиц. Им начинало даже казаться, что орел, который все продолжал кружиться над озером, видит в них свою добычу и громкими криками своими заранее торжествует над ними победу.
   По их предположению, было около полудня. С самого утра небо покрылось слоем туч серо-свинцового цвета, закрывавших солнце. Это-то именно и ставило их в затруднительное положение, так как золотое светило могло бы указать им верную дорогу. Вдруг небо прояснилось, в ту же минуту повеселело и лицо индейца.
   -- Если солнце не спрячется опять, все кончится благополучно, хозяин, -- ответил индеец на вопрос Треванио. -- Теперь оно нам ни к чему, но через час будет тень, тогда мы поплывем так же прямо, как gravatana. Не бойтесь, хозяин, мы выберемся отсюда еще до ночи.
   Эти утешительные слова обрадовали всех и вселили в них надежду на благополучный исход.
   -- Но я думаю, -- продолжал мэндруку, -- что мы могли бы остановиться до тех пор, пока не узнаем, в какую сторону движется солнце. Если мы будем продолжать плыть, то может случиться, что мы станем продвигаться не в ту сторону, куда следует.
   Все слишком устали и потому были очень рады последовать такому благоразумному совету.
   Мэндруку, впрочем, сделал попытку, приподнявшись над водой, поискать вершины деревьев, но убедившись, что это ни к чему не ведет, последовал примеру остальных и неподвижно растянулся на воде.
   Прошло около часа. Пловцы, лежавшие на воде с таким же комфортом, как если бы они отдыхали на свежей траве прерии, наблюдали за небом. Что если оно снова оденется тучами? Положение их тогда сделается еще хуже, так как они потеряют драгоценное время. Мэндей смотрел на солнце с совсем иными мыслями: он наблюдал движение солнечного диска.
   Вдруг индеец обратился к ним с просьбой лежать как можно спокойнее, не шевелясь, чтобы не было ряби на воде. Потом он вынул из кармана нож и стал держать его таким образом, чтобы лезвие находилось вертикально по отношению к поверхности воды. Все, затаив дыхание, внимательно следили за тем, что делает мэндруку.
   Спустя немного времени мэндруку удалось, наконец, заметить тень. Лезвие, которое он теперь уже смело повертывал во все стороны, бросало на воду отражение, сначала легкое, но постепенно удлиняющееся, по мере того как продолжался опыт. Убедившись наконец, что теперь он сможет отличить восток от запада, индеец вложил нож в ножны и, крикнув своим товарищам, чтобы они следовали за ним, поплыл по направлению, указанному лезвием, то есть на восток.
   Время от времени мэндруку проверял себя, не отклоняется ли он от нужного направления, повторяя опыт с ножом. Но, спустя немного времени, незачем уже было и сверяться с солнечным компасом, так как удалось найти более верного проводника, -- на линии горизонта показалась зеленая опушка затопленного леса.
   Солнце уже готово было закатиться, когда они подплыли к наклоненным над водой ветвям, выискивая местечко для ночлега. Если бы не необходимость добраться до какого-нибудь пристанища, они очень огорчились бы, заметив, что находятся как раз там же, где провели прошлую ночь.
   Мертвая гвариба, которую Мэндей притащил на плечах, заменила им ужин. В ту минуту, когда они взбирались на дерево, случилось происшествие, стоящее того, чтобы о нем упомянуть. Прибытие их приветствовалось громкими радостными криками обезьяны -- коаиты, выражавшей чрезмерную радость. И действительно, это был бедный товарищ, покинутый ими в этот день утром.
   В отчаянии от постигшей их неудачи путешественники пробыли на дереве весь следующий день до самого полудня, утомленные душевно и физически, близкие к разочарованию и отчаянию.
   Между тем, по мере того как проходила усталость, улучшалось их нравственное состояние, и, прежде чем солнце достигло своего зенита, они снова начали толковать уже о том, какие следует принять меры, чтобы перебраться через озеро. Не повторить ли еще раз то же самое, что не удалось накануне? А может быть, на этот раз им и удастся переплыть озеро? Будут ли они иметь больше шансов на успех, чем накануне? Отнюдь нет. Им опять угрожала опасность вторично заблудиться, только в другой раз им, может, и не удастся так счастливо выпутаться из беды.
   Мэндруку на этот раз не подавал совета. Его молчание и мрачные взгляды доказывали, что он был огорчен и унижен тем, что потерпел накануне неудачу.
   Между тем никто и не думал упрекать его за эту неудачу. Но надо признаться, что товарищи индейца уже не питали больше такого слепого доверия к его словам, хотя и продолжали признавать его превосходство. Даже Мозэ, почти всю жизнь проведший в странствовании по морям, и тот говорил, что боится этого заколдованного гапо.
   Тогда Треванио взял на себя руководство и предложил следующий план. Все они, -- основательно или неосновательно -- это другое дело, -- убеждены, что твердая земля находится по ту сторону озера. Значит нужно переправиться на ту сторону, но как? Попытаться обогнуть озеро, перебираясь по деревьям вдоль опушки, нечего и думать, даже если деревья и тянутся непрерывно друг за другом и переплетены между собой ползучими растениями. Одни только обезьяны могли бы совершить такое путешествие, да и то на это потребовались бы дни и недели, а может быть, и месяцы. Наконец, чем бы они стали питаться все это время?
   Но если они не могли путешествовать по верхушкам деревьев, что мешало им плыть вдоль опушки затопленного леса, под тенью его ветвей, которыми они могут пользоваться и для отдыха, и для ночлега?
   Эту мысль все сочли превосходной. Даже индеец признал ее заслуживающей внимания и легко исполнимой. Для этого не требовалось никаких особенных приготовлений: следовало только запастись плавательными поясами, спуститься в воду и плыть вдоль опушки.
   Все с восторгом приняли предложение и немедленно пустились в путь.
   Они двигались вперед довольно быстро, делая приблизительно по одной миле в час. Если бы они могли все время плыть вперед без перерыва, то это дало бы десять или двенадцать миль к концу дня, и за два или три дня они могли бы обогнуть озеро. Но с Ними были Ральф и Розита, ради которых приходилось довольно часто останавливаться на отдых, держась за ветви, висевшие над ними.
   Успешному движению вперед часто препятствовало также растение piosoca, или водяная лилия Виктория регия, круглые листья которой, лежавшие по всей поверхности воды, почти соприкасались друг с другом, в то время как густые корни образовали внизу узлы, затруднявшие плавание. Целые акры были сплошь покрыты этими водяными лилиями, которые встречаются только в озерах приамазонской долины. Несколько раз пришлось даже делать ради этого большие обходы, что чрезвычайно удлиняло расстояние, заставляя описывать круги в несколько ярдов, а потому они не успели сделать и трех миль, когда пришлось уже подумать об остановке на ночь.
   Кроме того, все они чувствовали голод, который начинал давать себя знать.
   -- Я голоден, хозяин, -- объявил мэндруку, -- надо ужинать.
   -- Ужинать! -- повторил Треванио, -- но что мы будем есть? Я вижу деревья и на них массу листьев, но плодов на них нет. Что же мы будем есть?
   -- У нас есть молоко, хозяин, если только вы не будете ничего иметь против того, чтобы мы провели ночь на одном из деревьев, которое недалеко отсюда.
   -- Молоко! -- вскричал Том. -- О, господин Мэндей, не искушайте человека надеждой на лакомство, которое здесь достать невозможно! Не забывайте, что мы находимся по крайней мере в ста милях, если не больше, от ближайшего коровьего хвоста!
   -- Вы ошибаетесь, господин Том! В гапо есть коровы, так же как и на земле. Вы же сами их видели, когда мы спускались по реке.
   -- Вы говорите про морскую корову?
   Ирландец имел в виду vacca marina или manatce, называемую португальцами peife boi, отдельные виды которых живут в водах Амазонки.
   -- Но только, -- продолжал ирландец, -- хитрое животное нельзя будет подоить, если мы даже и изловим его. Да едва ли мы станем терять на это время, когда, содрав кожу, мы могли бы иметь нечто гораздо более питательное в виде куска мяса.
   -- Вон там, -- сказал мэндруку, указывая на верхушку деревьев, -- та корова, которая доставит нам молоко и хлеб на ужин. Разве вы не видите massaranduba?
   Все головы повернулись по направлению, указанному индейцем.
   Сначала они не видели ничего особенного. Видна была только бесконечная зелень листьев, поднимавшихся над водой и разбегавшихся во все стороны, насколько хватало глаз. Там и сям над группой деревьев возвышалась какая-нибудь верхушка -- то было, без сомнения, дерево какой-нибудь особенной породы.
   Следуя указаниям своего проводника, путешественникам удалось, наконец, приподняв немного головы, различить дерево необычного вида, до такой степени возвышавшееся над другими, что оно казалось гигантом среди пигмеев.
   Это и было massaranduba Амазонки, одно из самых замечательных деревьев, которые только существуют в этом лесу.
   Слова мэндруку оставались загадкой не только для Тома, но и для остальных. Где же возьмет он хлеб и молоко?
   Один только Треванио да молодой Ричард понимали значение слов индейца. Последний с величайшей радостью взглянул на величественную вершину, господствовавшую над остальными и обещавшую доставить им отличный ужин.
   Massaranduba -- это знаменитый palo de vaca или "дерево-корова" Южной Америки, иначе называемое arbol del leche, или молочное дерево.
   Оно было описано Гумбольдтом под именем galactodenbron, хотя позднее ботаники назвали его brosimum.
   Massaranduba принадлежит к семейству atrocarpodoe, тому же самому, -- что должно показаться странным совпадением, -- к которому относится и знаменитое хлебное дерево. Таким образом дерево, дающее хлеб, и другое, дающее молоко, тесно связаны ботаническим родством. Но что еще более странно, знаменитый яванский упас также принадлежит к тому же семейству atrocarpodoe! Но как в одной и той же семье есть добрые и злые дети, так и к семейству atrocarpodoe принадлежат как деревья, дающие здоровую пищу и питье, так и деревья, сок которых в несколько секунд убивает всякое живое существо.
   Не одно только massaranduba принадлежит к породе деревьев, известных под названием palo de vaca, или "дерево-корова".
   Некоторые другие деревья также дают молочный сок, более или менее безвредный. Некоторые дают молоко, приятное на вкус и очень питательное, таково, например, hуа-hya (tabernaemontana utilis); последнее принадлежит к семейству аросупае. Затем и из семейства sapotacae одно дерево тоже значится среди "деревьев-коров".
   Massaranduba -- одно из самых больших деревьев амазонского леса, достигающее более двухсот футов высоты, вершина его походит на громадный купол.
   Как и многие деревья в амазонских лесах, оно чаще всего растет в одиночку, то есть на пространстве в милю попадается не больше двух или трех деревьев, но иногда их набирается и до шести. Его легко узнать по шероховато-красноватой и сильно сморщенной коре, из которой индейцы извлекают темно-красную краску. Плод его, приблизительно величиной с яблоко, заключает в себе сочную сердцевину, чрезвычайно приятную на вкус, очень ценимую теми, кому удается ее попробовать. Именно ее и обещал мэндруку своим голодным товарищам вместо хлеба.
   Но плоды massaranduba далеко не имеют такой ценности, как его молочный сок, который добывают, сделав надрез на коре. Белый сок обильно течет из разреза, его собирают в тыкву или в посудину.
   По цвету и густоте молочный сок можно принять за хорошие сливки, и если бы не своеобразный запах, можно было бы подумать, что они прямо принесены из молочной.
   После короткого пребывания на воздухе сок сгущается и его едят как сыр. Но если к нему добавить немного воды, он долгое время остается в жидком виде. Туземцы употребляют его вместо молока, макая в него farinha, или маисовый хлеб. Они употребляют его также с чаем, шоколадом и кофе. Многие предпочитают сок масарандуба настоящим сливкам, так как он обладает очень приятным запахом. Сок масарандуба пользуется большим спросом на всей территории тропической части Южной Америки.
   Как бы много ни употребляли его, сок никогда не причиняет вреда здоровью, а потому на "растительную корову" можно смотреть как на самый необыкновенный и полезный продукт щедрой природы.
   И к дереву этой породы направлялись наши пловцы. Им пришлось проплыть довольно большое расстояние, пока они наконец добрались до его широких ветвей. Оно росло не на опушке затопленного леса, а приблизительно в двухстах ярдах, в глубине его.
   Как и можно было ожидать, ствол и ветви были сплошь покрыты растениями-паразитами, из которых многие принадлежали к семейству лиан. Они облегчили подъем вверх, и скоро наши путешественники с комфортом расположились на ветвях. Густые листья продолговатой формы, загнутые вверх, из которых многие были почти футовой длины, предохраняли их от солнечных лучей.
   Мэндруку не ошибся, сказав, что достанет им хлеба, -- дерево все было покрыто плодами. Нарвать их было делом одной минуты, и скоро у каждого в руках было по несколько штук вкусных и питательных яблок.
   Но сам мэндруку мало интересовался яблоками, -- ему хотелось поскорей угостить своих друзей благовонным молоком "дерева-коровы". Выбрав подходящие ветви, он сделал ножом двенадцать надрезов в коре и подставил под каждую ранку по ореховой скорлупе, отвязанной от плавательных поясов.
   Недолго пришлось дожидаться результата его операций. Через двадцать минут каждый уже держал в руке по скорлупе, полной сливок.
   Довольные таким прекрасным ужином, путешественники не стали заботиться о том, даст ли им лесная корова позавтракать чем-нибудь на следующий день. Но индеец объявил им, что такая же порция будет к услугам их и на завтрашнее утро.
   Счастливая находка благоприятно повлияла на настроение путешественников. Они не сомневались, что Провидение, столь неожиданно явившееся им на помощь, невидимо хранит их и поможет избежать всевозможных опасностей, которые им грозили на каждом шагу.
   Хорошее расположение духа сказалось и на беседе. Естественно, все рассыпались в похвалах дереву, которое отличалось такими чудесными свойствами.
   Ричард, между прочим, сказал, что в Паре плоды и молоко массарандуба продаются негритянками на рынках. Молочный сок употребляется также вместо клея для склеивания разбитых гитар, скрипок и битой посуды, самое главное, что клей этот не боится ни жары ни сырости.
   Мэндруку привел другой любопытный пример: сок продолжает течь много времени спустя после того, как дерево срублено, и даже обрубки, лежащие на лесопилках целыми месяцами, снабжают рабочих сливками к кофе.
   Другими словами, массарандуба, не в пример обыкновенным коровам, дает молоко даже много времени спустя после того, как уже перестает жить.
   Садившееся солнце напомнило, что время подумать об отдыхе. Путешественники уже собирались растянуться на лианах, когда одно обстоятельство, не имевшее, впрочем, в себе ничего печального, отвлекло их на некоторое время и даже обрадовало вместе с ними попугая и маленькую уистити, которые тоже прикорнули было каждый на своем месте.
   Во время путешествия вдоль опушки коаита была покинута даже Томом, ее любимцем.
   Никто и не подумал о ней, отправляясь в дорогу.
   Все знали, что она и сама могла о себе позаботиться, и к тому же она не подвергалась ни малейшей опасности в затопленном лесу, но тем не менее все были очень довольны, когда услышали ее крики неподалеку от массарандуба. Скоро все увидели, как коаита кинулась на плечи к Тому. Присутствие ее объяснилось очень просто. Пока путешественники совершали свое путешествие по воде, она следовала за ними, не теряя их из виду, по верхушкам соседних деревьев. Ей устроили такую встречу при новом свидании, которая вполне вознаградила ее за разлуку.
  

Глава 12
ОСТРОВОК ИЛИ ДЕРЕВО?

   Прежде чем заснуть, каждый из наших героев помолился тому, чей Промысел невидимо хранил их до сих пор.
   На другой день с рассветом все были уже на ногах и, поспешно облачившись в плавательные пояса, тронулись в путь.
   Как и накануне, быстрому движению мешали широко раскинувшиеся листья Виктории регии. К полудню, несмотря на все усилия, они могли продвинуться только на три мили вперед. Расстояние, конечно, определялось на глаз, так как колоссальная вершина массарандуба все еще была отлично видна. Но молочное дерево еще долго служило им маяком -- оно было видно даже вечером, когда путешественники выбирали новое место для ночлега, проплыв за день верные десять миль.
   А найти удобное место для ночлега на этот раз было довольно трудно. Кругом, сколько ни искали они глазами, не было подходящего дерева, то есть разместиться-то они могли, пожалуй, на любом дереве, но взобраться на него было мудрено, так как не было ползучих растений, которые должны были бы заменить лестницы.
   Если не найти того, что им нужно, придется провести ночь в воде.
   Положение становилось серьезным. Индеец по собственному опыту знал, как опасно хотя бы и в тропиках проводить ночь в воде -- последствия могли быть весьма печальными и даже сопровождаться смертью наиболее слабых из путешественников. Во что бы то ни стало нужно взобраться на какое-нибудь дерево.
   Наконец это им удалось, хотя и с большим трудом.
   Подниматься вверх по гладкому, скользкому стволу было и трудно, и неудобно. Но и на дереве нечего было думать об удобном и спокойном ночлеге. Лиан не было, а без них пришлось всю ночь просидеть на ветке в полудреме, заботясь больше всего о том, чтобы не свалиться в воду и не принять холодной ванны.
   Наконец прошла эта мучительная ночь, и с первым проблеском зари они снова спустились в воду и медленно поплыли вперед. Силы их в это утро заметно ослабели, потому что накануне они легли спать без ужина и теперь отправились в путь без завтрака. А тут еще водяные лилии на каждом шагу преграждали им дорогу. Озеро или, вернее, его берега были запружены корнями и листьями Виктории регии.
   Вдруг внимание их привлек какой-то странный предмет. Какое-то тело длиною от десяти до двенадцати ярдов лежало на воде на расстоянии четверти мили от них, выдаваясь почти на шесть футов над поверхностью. Оно было коричневого цвета и очень похоже на покрытый илом клочок твердой земли, из которой торчали несколько кольев. Неужели же они наконец наткнулись на клочок твердой земли? Сердца пловцов усиленно забились при этой мысли, которая так соответствовала их желаниям. Но если это и земля, то в виде очень и очень маленького островка, потому что кругом вода. Все равно это твердая земля, и как бы мал ни был клочок, его достаточно будет, чтобы приютить их всех и дать им возможность отдохнуть так, как они не отдыхали уже со времени крушения галатеи. Наконец, этот островок может служить доказательством того, что твердая земля уже недалеко.
   Темная масса, казалось, была недалеко, но Мэндей, приподнявшийся над водою, объявил, что до нее от леса по крайней мере двести пятьдесят ярдов.
   Несмотря на это, путешественники изо всех сил принялись грести по направлению к предполагаемому островку, спеша как можно скорее добраться до него.
   Вдруг то, что они принимали за колья, исчезло и приняло форму птиц с темными перьями, которые, распластав свои треугольные крылья, теперь парили над их головами с криком, выражавшим скорее удивление, чем гнев. Но присутствие птиц вовсе не опровергало мысли об островке. Напротив.
   Только когда они подплыли к странному предмету ближе чем на сто ярдов, стало ясно, что это такое.
   -- Pa terra! -- крикнул индеец громким и грустным голосом. -- Ни островок, ни мель, ни земля -- просто сухое дерево!
   -- Сухое дерево? -- спросил Треванио.
   -- Да, хозяин, это ствол старой monguba, давным-давно уже потерявший все ветви, -- его занесло сюда течением гапо. Разве вы не видите, как выдаются его широкие плечи над водой?
   Все с удивлением смотрели на индейца, не понимая, что он говорит. Какие могут быть плечи у дерева?
   Только один Ричард понимал мэндруку.
   -- Это ствол мертвого дерева, дядя, -- сказал он, обращаясь к золотопромышленнику. -- Бумажное дерево, или монгуба, как его называет Мэндей. Я узнаю его по тому, как оно держится на воде. По-видимому, оно сильно запуталось в корнях.
   Это объяснение было прервано восклицанием индейца, лицо которого вдруг осветилось радостью.
   -- Sanctos Dios! -- вскричал он, выпрыгивая из воды. -- Мэндруку должно быть сошел с ума, хозяин! Где у него разум? Он утонул на дне гапо вместе с галатеей.
   -- Пресвятая Богородица! Почему вы говорите так? -- спросил Том, лицо которого расцвело, когда он увидел веселую физиономию индейца. -- Разве вы видите сухую землю?
   -- Что случилось, Мэндей? -- спросил Треванио. -- Почему вы называете себя сумасшедшим?
   -- Потому, хозяин, что я был настолько глуп, что пожалел о том, что мы наконец-то нашли хоть одно сухое дерево! Монгуба достаточно велика, чтобы сделать из нее montaria, галатею, если вам так больше нравится, -- словом, вместительную лодку, на которой мы все свободно можем поместиться. Слава Великому Духу: мы спасены!
   Теперь слова индейца были понятны.
   -- Это правда! -- вскричал Треванио. -- Это именно то, что мы искали. Большая монгуба отлично заменит нам плот. Слава Богу! Теперь я опять надеюсь, что увижу старую Англию!
   Немного погодя, пловцы уже взбирались на монгубу.
   Но нелегко досталось им право завладеть монгубой, так как взобраться на нее удалось только после долгих усилий. Особенно мешали им при этом плавательные пояса, сильно стеснявшие свободу движений. Громадный обрубок возвышался на шесть футов над поверхностью воды. Но благодаря помощи мэндруку и Ричарда в конце концов все благополучно взобрались на плавучий остров. Это был знаменитый bombaf тропических южноамериканских лесов.
   Известно, что монгуба принадлежит к семейству sterculiасае, к которому относится несколько видов растительных гигантов, например, африканский баобаб, ствол которого достигает девяноста футов в обхвате, странная мексиканская манита (manita--рука), а также индейский хлопчатник и знаменитое tragacanth de Sierra Leone (резиновое дерево).
   Хлопчатники тропической Америки бывают нескольких видов. Они замечательны не только своим громадным ростом, но и приносимою ими пользою. Гигантский bombaf monguba амазонского леса употребляется для постройки igarite (лодок). Одного простого ствола достаточно для того, чтобы изготовить из него лодку, поднимающую двадцать тонн сахара и, кроме того, еще целый экипаж. Легкость древесины (это главное его достоинство) делает монгубу незаменимой при постройке такого рода судов. Среди хлопчатников есть еще один вид -- вест-индская ochroma, настолько легкая, что ею заменяют кору пробкового дерева и употребляют на выделку пробок.
   На монгубе, как и вообще на всех sterculiacae, на стволе образуются большие выпуклости. Некоторые хлопчатники имеют громадные наросты на стволах, нечто вроде тонких волокнистых досок, покрытых корой, как и сам ствол. Между двумя такими наростами образуется пространство, которое можно было бы сравнить со стойлом в конюшне. Часто эти перегородки идут вдоль всего пня на протяжении пятидесяти футов.
   Шерстяной хлопчатник (populus angulata) и мисиссипский кипарис (tofodium distichum) также имеют подобные наросты.
   Вообще, в лесах Южной Америки мало деревьев, более интересных, чем это. Огромные размеры ствола, странные наросты, зеленовато-серая кора, необычайная высота ветвей с массой роскошных зеленых листьев делают его замечательным даже в этом растительном царстве, где изобилуют самые странные, разнообразные виды.
   На стволе гиганта такой именно породы, давно уже лишившегося не только листьев, но даже и ветвей, утомленные пловцы нашли себе наконец пристанище.
   Однако никогда еще путешественники не уходили так быстро от негостеприимной хозяйки, как это сделали Треванио и его спутники, убегая с монгубы, на которую они только что взобрались.
   Но что могло принудить их к этому бегству? Какого врага встретили они здесь?
   Странно, но враг, от которого они бежали, был не кровожадный якаре, не ядовитая змея, а просто-напросто маленький муравей.
   Едва успели они разместиться на плавучем стволе, как стали осматривать свое новое жилище. Треванио хотел знать, есть ли возможность превратить монгубу в годный для плавания плот, на котором можно будет плыть под парусами или на веслах, и уже решил подозвать индейца, чтобы потолковать с ним о том, из чего лучше сделать весла.
   -- Токандейра! Токандейра! -- вдруг закричал индеец голосом, выражавшим испуг.
   Все взглянули на индейца, а затем повернулись в ту сторону, куда он смотрел.
   На противоположном конце, в углублении между двумя наростами, древесная кора вдруг изменила свой цвет. Она сделалась кровянисто-красною и, казалось, вся трепетала.
   -- Токандейра! -- повторил Мэндей, указывая на это место.
   -- Вы так называете, -- спросил Треванио, -- тех маленьких красных насекомых, которые ползают по стволу?
   -- Да. А вы их знаете, хозяин?
   -- Это порода муравьев.
   -- Pa terra, хозяин! Это страшные жалящие муравьи. Мы разбудили их! Монгуба осела от нашей тяжести, и вода залила их malocca. Вот поэтому-то они вышли оттуда, а теперь также злы и опасны, как и ягуары. Великий Боже! Нам надо уходить подальше от них, или через десять минут на наших телах не останется ни одного живого, неукушенного места.
   -- Это правда, дядюшка, -- вмешался молодой Ричард. -- Мэндей вовсе не преувеличивает. Если эти муравьи бросятся на нас, -- а это непременно случится, не поспеши мы уйти отсюда, -- они закусают нас до смерти. Нужно прыгать в воду.
   По выражению лица Ричарда и по тону, каким он это говорил, видно было, что он не преувеличивает. Муравьи между тем приближались к месту, которое занимали путешественники. Насекомые шли широкой и грозной фалангой.
   К счастью, никто еще не снимал плавательных поясов. В одну минуту все прыгнули в воду и опять оказались между огромными листьями Виктории регии.
   Очутившись в воде, они стали обсуждать вопрос, что теперь делать. Никому, конечно, и в голову не приходило навсегда покинуть посланную им Провидением монгубу, пребывание на которой насекомые делали опасным в данную минуту. Мэндей уверял, что жалящие муравьи боятся воды и не будут их преследовать там. Поэтому они отплыли всего на несколько футов от заполоненного насекомыми ствола и, остановившись тут, принялись обсуждать свое положение.
   Речь шла о том, чтобы опять завладеть стволом монгубы и прогнать с нее муравьев, кишевших на коре плотными колоннами, как солдаты, готовящиеся к битве.
   Мэндей глубоко задумался.
   -- Как нам от них избавиться? -- спросил Треванио.
   Индеец колебался с ответом, он вспомнил о том, как неудачен оказался его совет во время переправы через озеро.
   -- Нельзя ли нам собрать сухих листьев и зажечь костер, который бы уничтожил этих проклятых насекомых? -- спросил Том.
   -- Об этом нечего и думать, Том, если бы даже нам и удалось зажечь огонь. Подумайте только, чем бы это окончилось? Сухой ствол сгорит вместе с муравьями, какая же нам будет от этого польза?
   -- Ну, если вы думаете, что огонь не может нам помочь, то что вы скажете о воде? Отчего не попробовать утопить их? Мэндей говорит, что муравьи не могут плавать, тогда, наверное, они пойдут ко дну.
   -- Да, но как же их утопить? -- спросил Треванио.
   -- Нет ничего легче. Стоит только перевернуть бревно.
   Все нашли, что предложение Тома довольно остроумно, и стали поворачивать древесный ствол.
   Но их попытка не увенчалась успехом отчасти потому, что ствол был очень тяжел, а также потому, что он пропитался большим количеством воды, кроме того этому мешали огромные наросты. Работали изо всех сил, действуя руками и плечами. При каждой новой попытке казалось, что ствол должен был перевернуться, но он снова принимал свое прежнее положение.
   Видя бесполезность своих усилий, они хотели уже бросить работу и плыть пока к лесу, как вдруг жалобный крик заставил их немедленно броситься прочь от дерева. Это кричал Том, поспешно удалявшийся от ствола, как будто его испугало что-нибудь страшное. Но в этом крике слышался не один страх, -- в нем слышалась и боль.
   Едва успели они задать несколько вопросов своему товарищу, как все начали издавать подобные восклицания, теперь им уже не нужны были объяснения Тома.
   Пока наши герои старались наклонить громадный ствол, с него свалилось штук двадцать муравьев, и они напали на пловцов, рассчитывая спастись на них.
   Вместо того, чтобы выразить свою благодарность за это временное отдаление грозившего им трагического конца, насекомые в ту же минуту вонзили свои ядовитые жала в кожу людей, как будто желали им отомстить за нападение.
   Между пловцами произошел сильный переполох, они рассыпались направо и налево и стали с головой окунаться в воду. Наконец, спустя несколько минут, когда муравьи были смыты водой и боль успокоилась, они снова направились к монгубе с твердым намерением прогнать муравьев.
   Довольно долго обсуждали, какие следует принять меры для изгнания токандейра из плавучей крепости, которой те завладели. Наконец решили доплыть до опушки леса и там поразмыслить, устроившись на какой-нибудь из веток.
   Так как деревья были не особенно отдалены, то план этот не представлял никакой сложности.
   Но тут Том предложил новый проект.
   -- Если нам нельзя прогнать их с монгубы, то никто не мешает нам залить их водой. Не правда ли, хозяин, в этом нет ничего невозможного?
   -- Вы советуете, Том, попытаться облить все бревно водою и таким образом смыть муравьев? -- спросил Ричард.
   -- Да, хозяин.
   -- Мысль недурна. Мы можем попробовать. К делу! Окружим ствол со всех сторон. Ты, Роза, дитя мое, оставайся здесь. Трое из нас направятся на ту сторону, трое останутся здесь, и как только мы займем места, то в ту же минуту все вместе начнем атаку.
   Грязно-бурый ствол, каким они его увидели в первый раз, теперь стал темно-красным. Можно было подумать, что это были ручьи крови, которые текли в разных направлениях по дереву.
   По команде Треванио шестеро нападающих начали выплескивать воду пригоршнями, пока не облили весь ствол.
   Вода дождем падала на дерево, смывая и унося с собой все, что могла захватить. Токандейра не могли сопротивляться такой водяной лавине и массами падали с монгубы в воду.
   Нападающие, видя успех, громко кричали, выражая свою радость; торжествующие крики Тома звучали громче остальных, так как он гордился тем, что первый подал такую остроумную мысль.
  

Глава 13
ПЯТЬ ЧЕЛОВЕК В ЛИХОРАДКЕ

   В то время как они обменивались поздравлениями, вдруг снова раздались жалобные крики Тома, по-видимому, опять подвергшегося нападению какого-то врага.
   Оказалось, что ирландца кусали токандейра! Штук пятьдесят этих насекомых жалили его кожу; но товарищи его были слишком заняты собою, чтобы обращать внимание на его крики: на них тоже напали муравьи и жалили изо всех сил. Подвергшись нападению, они тотчас же перестали лить воду, так как каждый думал только о том, чтобы уплыть подальше от опасного места, и они уплыли, унося с собою маленькую Розиту, как можно дальше по направлению к лесной опушке.
   Выбрав дерево, на которое легче было взобраться, чем на другие, они тотчас же влезли на него и разместились поудобнее.
   Они не рассчитывали долго пробыть на этом дереве, а взобрались на него только для того, чтобы отдохнуть и в то же время обсудить вопрос, как победить своих страшных врагов.
   Но заметив, что солнце уже близилось к закату, решили провести всю ночь на этом дереве: обилие сипосов и растений-паразитов давало возможность в общем недурно устроиться на ночь. Надо сказать правду, большим счастьем было для них, что они отыскали это убежище, а также то, что индеец, менее других истерзанный жестокими насекомыми, мог устроить им "постели". Через двадцать минут после того как они взобрались на дерево, все, за исключением мэндруку и Розы, захворали жесточайшей лихорадкой.
   Раны, нанесенные муравьями этого вида, ужасны: укусы их похожи на укусы скорпиона. И лишь после того как над озером пронесся свежий ветер, спустя несколько часов боли уменьшились и лихорадка стала проходить. Лежа на своих постелях, они слушали рассказы Мэндея о странных обычаях его племени, известных под названием празднеств жгучих муравьев.
   Когда юноша из племени мэндруку или родственного с ним племени (maheie) магеев достигнет определенного возраста, он обыкновенно подвергается "испытанию огнем", в особенности, если молодой человек желает, чтобы все его считали уже не юношей, а воином, способным играть видную роль в своем племени.
   Испытание это добровольное, но если бы молодой мэндруку отказался ему подвергнуться, он лишился бы всеобщего уважения и считался бы навсегда обесславленным. Если над ним и не будут смеяться в глаза, то, наверное, ни одна из девушек его племени никогда не согласится выйти за него замуж.
   У многих племен североамериканских индейцев также в обычае подвергать различным более или менее жестоким испытаниям юношей, достигших совершеннолетия, для того, чтобы те могли заслужить лестное для краснокожего прозвище храбреца. В большинстве своем подобные испытания -- те же пытки, с тою только разницей, что по окончании пытки подвергавшегося ей героя не убивают.
   Вот какого рода испытание практикуется у племени мэндруку, как об этом рассказывал Мэндей.
   Когда юноша объявляет, что готов "надеть рукавицы", ему тотчас изготовляют пару рукавиц. Рукавицы эти делаются из коры особой породы пальм и представляют собой не что иное, как длинные пустые цилиндры, закрытые с одной стороны и достаточно широкие, чтобы просунуть в них всю руку до локтя.
   Прежде чем надеть такие рукавицы, их до половины наполняют муравьями самой ядовитой породы, главным образом токандейра, почему и сама церемония носит название праздника токандейра.
   В таком своеобразном наряде и в сопровождении толпы односельчан, играющих на трубах, барабанах и других музыкальных инструментах, кандидат на звание мужчины должен обойти кругом молокки, или деревушки, останавливаясь и проплясав перед каждой хижиной.
   Во все это время он должен казаться веселым, петь самые веселые песни и настолько громко, чтобы заглушить звуки музыкальных инструментов и крики следующей за ним толпы. Тот, кто откажется подчиниться этому испытанию, выкажет признаки слабости -- потерянный человек. Вся его семья тоже считала бы себя обесчещенной.
   Побуждаемый этими мыслями юноша приступает к испытанию, в то время как друзья его и родственники ободряют его громкими криками.
   Храбро просовывает он руки в ужасные нарукавники, в которых должен пробыть до конца церемонии. Он жестоко страдает, руки горят точно в огне. Яд насекомых проникает ему в кровь, глаза воспалены, пот выступает на теле, грудь дышит тяжело, губы становятся белыми, а он не должен жаловаться или проявить признаки страдания, иначе позор ему: он никогда не будет храбрым, никогда не будет достойным сражаться за свое племя.
   Наконец он подходит к хижине tuchao -- предводителя, который принимает его сидя.
   Пляска и пение повторяются перед вождем. Песни раздаются громче, чем когда-либо, пока наконец не прекратятся из-за недостатка сил.
   Тогда с юноши снимают нарукавники, и он падает в объятья своих друзей. Затем его окружают молодые девушки его племени, которые осыпают его поздравлениями.
   Но страдания мешают ему оценить их ласки, он кидается к реке, куда погружает свое тело. Пробыв довольно долго в воде и охладив свои раны, юноша возвращается в малокку, где опять принимает поздравления.
   Он показал себя достойным стать в ряды воинов и с этих пор он может стремиться получить руку мэндрукской девушки, может с честью поддерживать боевую славу своего племени, заслужившего прозвище decapitadores, то есть головорезов.
   Рассказав все, что знал о токандейра, мэндруку перешел к описанию других пород муравьев, встречающихся в лесах и лугах амазонской долины.
   Старый мэндруку уверял, что знает по крайней мере двадцать различных видов, отличающихся один от другого не только величиной и цветом, но и образом жизни, который они ведут. Энтомолог, которому хотелось бы изучить жизнь муравьев, нашел бы массу материала для наблюдения в амазонских лесах. Одни муравьи живут на земле, другие под землей, третий вид -- почти в воздухе, где строит свои гнезда между самыми высокими ветвями. Одни питаются исключительно мясом, они плотоядные, другие -- исключительно травоядные.
   Из всех пород муравьев Южной Америки ни одна, быть может, не удивляет так чужестранца, как сауба. Проходя по лесу или по вспаханной земле, путешественнику приходится иногда видеть целые пространства, усеянные движущимися зелеными листьями величиною с монету в два су.
   Рассмотрев поближе эти листья, он увидит, что каждый из них несет на плечах маленькое насекомое, которое гораздо меньше своей ноши. Продолжая идти вперед, он достигнет дерева, где находятся за работой тысячи насекомых, разрезающих листья на куски требуемой величины, которые они затем бросают тысячам других таких же муравьев, те их подхватывают и поспешно уносят...
   Принесенные и измельченные листья вовсе не предназначаются в пищу, а идут на облицовку проходов, по которым движется бесчисленное множество насекомых. Продолжая наблюдения, энтомолог встретит муравьев, существенно отличающихся от саубасов, например "фуражиров", которые, вместо того чтобы удовлетворяться роскошной тропической растительностью, занимаются грабежом и разбоем, нападая на колонии других муравьев.
   К числу разбойничьих пород принадлежит также и eciton arpax -- великан среди муравьев.
   Индеец, встретивший две широкие колонны таких муравьев, непременно вернется назад и всех встречных будет предупреждать об опасности, крича: "Гапоса-Тапока!"
   Но самого мэндруку, по-видимому, больше всего интересовал токандейра, или жгучие муравьи. В юности он тоже надевал рукавицы, и токандейра, по всей вероятности, оставили в уме его неизгладимые воспоминания.
   На другой день все проснулись на рассвете и, подкрепившись небольшим запасом сыра, попросту загустевшим соком massaranduba, сохраненным в ореховой скорлупе, снова обратили свое внимание на плавучий ствол.
   К их великому удивлению, монгубы уже не было на том месте, где они ее оставили вчера.
   Когда туман, расстилавшийся над водой, рассеялся под первыми лучами солнца, озеро оказалось настолько освещенным, что без труда можно было различить даже и мелкие, с человеческую голову, предметы. Монгуба была оставлена не далее как в ста метрах от их ночлега. Где же она теперь?
   -- Вон там! -- сказал Мэндей в ответ на общий вопрос. -- Смотрите дальше, вон там! Монгуба около деревьев. Видите вы ее, хозяин?
   -- О! -- вскричал Треванио, -- конечно вижу. Но как она туда попала?
   -- Ее, может быть, отнесло течением, -- заметил Ричард.
   -- Нет, хозяин, -- возразил мэндруку, -- здесь нет течения. Вчера, когда мы хотели перевернуть монгубу, мы сдвинули ее с водяной лилии, а сегодня ночью дул небольшой ветер, он-то и отогнал ее туда. Теперь она на якоре около дерева. Я не удивлюсь, если муравьи попытаются убраться и воспользуются ветвями, нависшими над монгубой.
   -- Почему вы так думаете?
   -- Потому что они не могут жить ни на мертвой монгубе, ни в гапо. Токандейра живут на твердой земле, и их пребывание на дереве я могу объяснить только одним обстоятельством: их малокка находилась, вероятно, в дупле этого бревна, когда оно лежало на твердой земле; течение подняло его, а прилив унес их далеко от их родины. Есть, правда, другие породы муравьев, которые живут в гапо между деревьями, но только не токандейра.
   Взглянув в сторону плавучего дерева, путешественники увидели, что токандейра все еще сновали по стволу. Они двигались по его поверхности в своих красных мундирах и казались такими же взволнованными, как и в то время, когда пловцы напали на их владение.
   Мэндруку вскоре открыл причину волнения насекомых, волнения, которое, по всей вероятности, продолжалось всю ночь. Древесная колода хотя и близко подошла к стволу живого дерева, но между ними было пространство в несколько футов, а так как некоторые ветки немного не доставали до мертвого дерева, то муравьям нельзя было перебраться на дерево иначе, как перелететь или проплыть по воде. То и другое было им не по силам. Они, очевидно, хотели переменить, как это и думал мэндруку, свое жилище на такое, которое бы лучше защищало их от воды.
   Все с интересом продолжали наблюдать за муравьями в надежде, что бесчисленные красные гости мертвого дерева, найдя какое-нибудь средство перебраться на дерево, наконец оставят их единственными хозяевами монгубы.
   Вдруг зрители заметили движение между ветвями дерева, на котором, как они надеялись, токандейра найдут себе убежище, и почти тотчас же появилось странное существо.
   Это было четвероногое, величиной с кошку, но совсем не похожее на нее по внешнему виду. Его длинное цилиндрическое туловище кончалось трубкообразным хвостом, удлиненным на конце. Плоская и низкая голова его завершалась узкой и тонкой мордой.
   Глаза были так малы, что их с трудом можно было различить. Рот походил на круглое отверстие.
   Животное было покрыто шелковистой шерстью, слегка курчавой, отчего оно казалось мохнатым. Шерсть была соломенного цвета, а на плечах и вдоль спины имела каштановые оттенки. Хвост представлял собою смесь обоих цветов.
   -- Тальмандуа! -- вскричал мэндруку.
   -- Что это такое? -- спросил Треванио.
   -- Муравьед, -- отвечал индеец, -- только маленький. Муравьеды этой породы всю жизнь проводят между ветвями и странствуют с дерева на дерево в поисках меда, пчел, ос и червяков.
   -- Ах! -- продолжал индеец, точно осененный новой идеей. -- О чем я думал! Я сказал, что токандейра хотели перелезть на дерево. А дело-то совсем не в том! Напротив... их волнение происходит оттого, что они увидели тальмандуа. Вот посмотрите, животное готовится к нападению на них.
   Действительно, тальмандуа спускался вниз по веткам, помогая себе то когтями, то хвостом.
   Очутившись на мертвом дереве, муравьед неподвижно растянулся на брюхе, потом начал слизывать муравьев, тысячами кишевших вокруг его, заостренным языком. Десять минут безостановочно пожирал муравьед токандейра, и тысячи насекомых исчезли в отверстии, заменявшем ему рот. Наконец муравьед, казалось, насытился и стал высовывать язык лишь через длительные промежутки, когда его снова искушала жадность, потом он и совсем прекратил свое занятие, с разбегу опять перепрыгнул на дерево и, выбрав там самую высокую ветку, поместился на ней. Здесь, обернув хвост вокруг туловища и спрятав морду в длинной шерсти на груди, он сладко заснул после сытного завтрака.
   Но прежде чем предаться отдыху, тальмандуа, по всей вероятности, сначала убедился, что токандейра не могут уйти от него. И действительно, единственным спасением для них было скрыться в воду, но муравьи, по природе своей, боятся воды. Значит и муравьеду особенно нечего было беспокоиться за обед.
   Пословица "далеко устам до чаши" так же справедлива для муравьедов, как и для людей. Когда животное, проснувшись после десятиминутного сна, посмотрело на мертвое дерево, чтобы удостовериться, что муравьи все еще там, оно было немало удивлено, не найдя на монгубе ни одного токандейра! Удивление читателя будет, пожалуй, так же велико, в особенности когда он узнает, что насекомые не укрылись в своем жилище, в дупле колоды, теперь наполненном водой, и что они не взобрались на соседнее дерево, от которого их все так же отделяло небольшое пространство воды.
   Когда тальмандуа убрался, наконец, с монгубы, муравьи все еще копошились бесчисленными мириадами. Язык муравьеда уничтожил сравнительно незначительное количество токандейра, и они после ухода его продолжали сновать все такими же бесчисленными массами по стволу мертвого дерева. Но за время сна муравьеда темно-бурый ствол был совершенно очищен от красного воинства.
   Всего только несколько сотен их ползали там и сям по стволу дерева; по их испуганному виду можно было судить, что они только что избежали какого-то страшного бедствия. Причина исчезновения токандейра настолько интересна, что требует, чтобы об этом было рассказано отдельно.
   Не прошло и нескольких секунд с момента, как уснул муравьед, когда мэндруку заметил маленькую птичку, приблизительно размером со скворца, порхавшую между ветвями деревьев.
   Птица была очень похожа на мухоловку и почти такого же цвета: вся темная, с перьями темно-серого цвета, с синеватым отливом.
   Как мы уже сказали, она порхала между ветвями дерева, все время не переставая чирикать. Птичка привлекла общее внимание, и все обратились к индейцу за разъяснением.
   -- Это муравьиный дрозд, -- сказал он -- Если бы только он заметил гнездо токандейра на колоде... А-га! -- весело вскричал мэндруку, очевидно, пораженный какой-то приятной мыслью. -- Вот друг, который избавит нас от токандейра. Обещаю вам, хозяин, что если птица-муравьед заметит эту красную массу, то муравьи исчезнут менее чем в двадцать минут. Пусть Великий Дух направит куда следует глаза птицы!
   Потерпевшие крушение продолжали наблюдать за полетом птички, стараясь в то же время производить как можно меньше шума, как посоветовал им мэндруку.
   Вдруг дрозд стал проявлять признаки сильного беспокойства и изменил свою тактику: резкий крик обнаружил его удивление, он только что заметил спящего тальмандуа, присутствие этого животного доказывало ему, что где-то недалеко есть и муравьи.
   Вслед за тем птица начала искать добычу по всем направлениям. Второй крик объявил о том, что она нашла муравьев и приглашает других дроздов принять участие в пиршестве. На крик ее отвечала сотня птичьих голосов, и вскоре сильный шум крыльев послужил доказательством, что призыв был понят.
   Менее чем в десять минут целый легион муравьиных дроздов опустошил мертвый ствол, который они затем так же быстро покинули и отправились на поиски новой добычи.
  

Глава 14
ОХОТА НА ТАЛЬМАНДУА

   Если тальмандуа был удивлен исчезновением токандейра, то еще больше он удивился, когда увидел, что к дереву, где он так сладко вздремнул после завтрака, приближается какое-то странное животное раз в десять больше его самого.
   Это животное было темно-бронзового цвета, имело длинное и высокое туловище, пару еще более длинных ног, такие же длинные руки и круглую голову с черными, падавшими по плечам волосами.
   Муравьед, по всей вероятности, в первый, да и в последний раз в своей жизни видел такое странное животное, -- к нему приближался человек. Весь вид муравьеда говорил, что он и удивлен и испуган в одно и то же время. Но если бы он мог знать, какие замыслы на его счет питает индеец, -- странное животное был не кто иной, как мэндруку, -- бедный зверек давным давно обратился бы в бегство.
   Индейцу пришло в голову полакомиться жареным мясом муравьеда, и вот он, прыгая с ветки на ветку как обезьяна, устремился к дереву, на котором отдыхал тальмандуа. Вскоре к индейцу присоединился Ричард Треванио. Нужно было прежде всего обойти зверя так, чтобы отрезать его от леса и не дать ему скрыться в непролазной зеленой чаще. Здесь, на отдельной ветке, муравьед непременно попадет в их руки, а если только он доберется до леса -- тогда прощай надежда на вкусный завтрак.
   Охотникам сначала казалось, что со зверем легко будет покончить, но они ошиблись. Животное, действуя когтями и хвостом, довольно быстро стало взбираться на самые верхние ветки. Мэндей стремительно преследовал его и настиг как раз вовремя, чтобы схватить за задние ноги. Но оторвать муравьеда от ветки не хватило силы даже у мэндруку, -- враги тальмандуа даже и не подозревали, какой силой обладают его лапы и цепкий хвост.
   Тальмандуа с такой силой уцепился всеми четырьмя лапами за ветку и, кроме того, еще обмотал ее хвостом, что после долгих усилий индейцу удалось отцепить только передние лапы; а размотать хвост не было возможности. Но проголодавшийся индеец не стал особенно церемониться с муравьедом и, вытащив нож, обрезал им конец хвоста. Затем он обернул вокруг руки остаток хвоста и, потянув его изо всей силы, оторвал животное от ветки, так резко ударив его при этом о древесный ствол, что убил.
   Вслед за тем мэндруку и Ричард бросились в воду и поплыли к мертвому дереву, куда за ними не замедлили перебраться и все остальные, обрадованные возможностью завладеть наконец монгубой.
   Теперь мертвое дерево было очищено от муравьев. Первой мыслью каждого, как только они взобрались на монгубу, было найти местечко поудобнее и лечь отдохнуть, а попросту -- выспаться. Но, если бы даже им не хотелось спать, они все-таки, наверное, с наслаждением разлеглись бы на относительно ровной, хотя и жесткой поверхности ствола -- этого наслаждения они не испытывали уже давно, с того самого дня, как покинули галатею. Поверхность бревна была настолько велика, что все они могли свободно разместиться на нем.
   Только один старый индеец не последовал общему примеру. Он в это время был занят очень серьезным делом, требовавшим с его стороны ловкости и терпения. В стволе монгубы в таком месте, где кора была совершенно суха, он нашел небольшое углубление круглой формы, около которого он положил несколько сухих листьев и веточек, собранных с дерева, нависшего над монгубой. Затем он стал на колени и наклонился над этим углублением.
   Между ладонями он зажал прямую и гладкую палочку, вырезанную из крепкого дерева, и быстро вертел ее то в одну сторону, то в другую.
   Через десять минут из углубления, в котором вращался конец палочки, начал подниматься легкий дымок, за которым почти тотчас же показались искры, разлетавшиеся вместе с пылью, вызванной трением.
   Искры продолжали сыпаться все чаще, и, наконец, показалось пламя; тогда мэндруку, положив палочку на огонь, поспешно стал набрасывать на нее сухие листья и веточки, и в короткий промежуток времени был разведен настоящий костер.
   Индеец, видимо, остался доволен достигнутым результатом, -- огонь ему нужен был для того, чтобы приготовить обед.
   Обязанности повара исполнял он же, хотя и на индейский манер, -- муравьед был -- в коже, не потрошенный -- положен на огонь, который должен сделать все остальное.
   Где тут заниматься тонкостями поварского искусства!
   Вместо того, чтобы терять время на такие пустяки, лучше позаботиться, чтобы не дать огню распространиться. Монгуба около того места, где горел огонь, была суха как трут. Индеец снял с себя бумажную рубашку, каким-то чудом еще уцелевшую на нем, и, хорошенько намочив ее в озере, выжал воду на дерево вокруг огня. Повторив это несколько раз, он скатал затем мокрую рубашку жгутом и положил ее вокруг огня. Предохранив монгубу от пожара, он присел на корточки и стал наблюдать за жарким, которое снял с огня только после того, как убедился, что оно хорошо зажарено.
   Тогда он разбудил своих спутников и объявил им, что обед готов. Вкусный запах, распространявшийся в воздухе, избавил индейца от скучной необходимости повторять свое приглашение. Несколько минут спустя от тальмандуа оставались только обглоданные кости.
   Когда покончили с обедом, солнце было уже близко к западу. Пришлось поневоле отложить вопрос о дальнейшем путешествии до завтра, а остаток дня употребить на отдых, в котором все так нуждались после нескольких бессонных ночей.
   Короткий отдых, которым успели они воспользоваться, пока мэндруку занимался кулинарным искусством, недостаточно подкрепил их силы, поэтому самым благоразумным было использовать весь этот день для отдыха.
   Назавтра предстояло много работы: нужно было превратить ствол монгубы в подобие плота, на котором можно было бы переплыть озеро.
   Но каким образом раздобыть весла и, главное, лопасти для весел? Решить этот вопрос было делом очень и очень трудным, хотя индеец и успокаивал их, что он без особенного труда сделает им какие угодно весла. Стоит ли толковать о таких пустяках, -- пусть лучше ложатся спать и набираются сил.
   Индеец говорил так убедительно, что все невольно ему поверили и послушно стали укладываться спать.
   Прошло после этого не больше часа, -- путешественники спали мертвым сном, -- как вдруг коаита начала так жалобно стонать, дрожа всем телом, что даже разбудила спавшего рядом с ней Тома.
   -- Что случилось? -- спросил Том у своей любимицы.
   Но, само собою разумеется, обезьяна не могла дать ему на это ответ, только все так же продолжала дрожать всем телом.
   Ее хозяин приподнялся на локте и стал смотреть на воду, желая узнать, что так встревожило коаиту.
   Ничего не было видно, кроме воды, блестевшей как золото под лучами садившегося солнца. Тогда Том повернул голову к лесу, но там тоже не нашел причины беспокойства обезьяны.
   -- Что с тобой? -- спросил он обезьяну. -- Ты как будто хочешь сказать: "Вон там!" Посмотрим, -- и затем он перегнулся через край ствола.
   -- Да, да, -- продолжал он, -- я вижу, что вода кипит, как будто там между водорослями плавает какое-то животное. Что это такое, хотел бы я знать? Рыба или один из отвратительных аллигаторов? Клянусь святым Патриком, это может быть даже та самая огромная змея, про которую говорил нам индеец, что она в десять раз толще человека и может проглотить корову, не прикоснувшись к ней зубами. Тогда лучше всего будет, если я разбужу их.
   Раздумывая о том, как поступить, ирландец все время не спускал глаз с того места, где клокотала вода, не больше как в ста метрах от колоды. Клокотанье все продолжалось, и вскоре Том увидел, что рыба или змея, а может быть аллигатор подплывает к монгубе. Наконец, она подплыла настолько близко, что он мог отлично рассмотреть. И хотя теперь он мог уже утвердительно сказать, что это не змея и не крокодил, тем не менее животное, которое он видел, было так странно и так велико, что в душу его закрадывался невольный страх. По внешнему виду оно напоминало тюленя, но очень больших размеров. Животное было по меньшей мере десяти футов длины от морды до хвоста. Голова у него была как у быка или коровы, с широкой мордой, отвислыми и толстыми губами. Глаза, напротив, очень маленькие, а вместо ушей -- два круглых углубления на верхушке головы.
   Добавьте к этому еще широкий плоский хвост, расположенный горизонтально, как у птиц.
   Кожа гладкая и безволосая, за исключением нескольких щетинок вокруг рта и ноздрей, свинцового цвета с беловатыми пятнами под горлом и вдоль живота. Но особенно привлекла внимание Тома пара плавников длиною более чем в один фут, которые шли от плеч и походили на весельные лопасти. Животное и пользовалось ими как веслами, для того чтобы продвигаться вперед по воде, как рыба. Затем еще одна странная особенность: необыкновенное животное имело вымя, как у коровы.
   Ирландец не стал больше останавливаться на только что сообщенных нами подробностях, он был слишком удивлен всем, что увидел, и хотел непременно поделиться с кем-нибудь сделанным открытием, для чего и разбудил первого, кто оказался у него под рукой, -- это был индеец.
   -- Послушайте, Мэндей, -- шепнул ему на ухо Том, указывая на то место, где находилось водяное чудовище. -- Посмотрите, что это там такое?
   -- Где? -- пробурчал Мэндей, протирая глаза. -- А! Это? Клянусь Великим Духом, это -- юаруа!
   По тому, как индеец произнес слово juaroua, можно было угадать, как он был обрадован появлением животного. Индеец поднялся и сел, а потом, как бы боясь, чтобы движения его не потревожили животное, он пригнулся к стволу и стал наблюдать его, все ближе подплывавшего к монгубе.
   -- Что это за юаруа? -- спросил Том, так как это название ничего ему не объяснило. -- Что это -- рыба или четвероногое?
   -- Peif boi! Peif boi! -- так называет его белые.
   -- Ну, теперь я понимаю еще меньше! То юаруа, то Peif boi. О великий Моисей! Смотрите, Мэндей! Оно здесь не одно, -- с ним есть еще детеныш, который сосет его, как теленок корову!
   Ирландец был прав: но только юаруа, вместо того чтобы, подобно корове, предоставить своему малышу справляться самому, обняло его плавниками, как если бы это были руки, и прижимало его к своей груди, словно кормилица, устраивающая поудобнее своего питомца.
   Понятно, что это зрелище чрезвычайно удивило Тома. Даже сами индейцы Амазонки, для которых видеть юаруа не редкость, всегда с любопытством наблюдают за ним. Животное, таким способом кормящее грудью своих детенышей, -- действительно явление исключительное!
   Том еще долго продолжал бы ахать от восторга, если бы индеец не велел ему замолчать.
   -- Лежите смирно! -- сказал ему мэндруку. -- Я рассчитываю захватить юаруа, пока она занята своим детенышем. Смотрите же, не шумите, -- это может ее испугать, -- и не будите остальных! Юаруа видит, как ястреб, а слышит, как орел, несмотря на свои маленькие уши и глаза.
   Том волей-неволей повиновался приказанию индейца. Наступила полная тишина.
   Юаруа в это время подошла к монгубе и медленно двинулась мимо ствола мертвого дерева. Немного дальше между деревьями образовывалось нечто вроде бухты. Туда-то именно и направлялось странное животное, продолжая в то же время кормить детеныша.
   -- Хорошо! -- тихо проговорил мэндруку. -- Теперь я догадываюсь, зачем она туда направляется.
   -- Зачем, Мэндей?
   -- Разве вы ничего не видите на воде?
   -- На воде? Нет... да... но ведь это только трава. Разве она ест траву?
   -- Она ничего другого не ест.
   -- В этом ничего нет удивительного, раз это животное так похоже на корову.
   -- Разумеется. А раз она направляется на пастбище, тем лучше!
   -- Почему -- тем лучше?
   -- Потому что она пробудет там до утра и даст мне таким образом возможность убить ее.
   -- А зачем вы хотите ее убить?
   -- Странный вопрос, сеньор Том; разве не хотим мы все есть?
   -- О, я понимаю! Но тогда убейте ее сейчас.
   -- У нас нет оружия.
   -- А ваш нож?
   -- Бесполезен. Юаруа слишком хитра и никогда не подпустит так близко к себе. На это рассчитывать нечего, -- все равно не удастся. Santos Dios! Если бы только она не ушла до утра, к тому времени я успею все приготовить. Это дало бы нам возможность запастись мясом на все путешествие. Смотрите! Она начинает есть траву.
   Индеец сказал правду, юаруа принялась есть траву совершенно так же, как настоящая корова.
   Смотреть, как пасется морская корова, очень интересно, и мэндруку, по просьбе ирландца, согласился разбудить остальных, чтобы дать им возможность полюбоваться интересным зрелищем.
   Из пассажиров галатеи только мэндруку да Ричард Треванио видели раньше морскую корову. Индеец не раз видел ее в гапо, а Ричард -- у себя в Пара, во время поездок по рукавам и протокам великой амазонской дельты, где морские коровы так же обычны, как и всякие другие животные. В то время как товарищи его смотрели на нее удивленными глазами, так обычно смотрят посетители зоологического сада на кормление пеликанов, мэндруку, улучив минуту, незаметно покинул монгубу и тихо поплыл к полузатопленным деревьям. Никому, конечно, и в голову не пришло спросить индейца, зачем он уходит, да они и не подозревали даже об истинной причине, которая руководила им в этом случае.
   Уходя, индеец посоветовал своим товарищам не трогаться с места, не разговаривать и вообще сохранять возможную тишину.
   Все молча кивком головы изъявили готовность исполнить его приказание, в уверенности, что индеец требует этого не зря.
   Если и говорили, то не иначе как шепотом, и то через большие промежутки, чтобы не привлечь внимание морской коровы.
   Наконец принужденное молчание и эта мертвая тишина начали им надоедать, -- всем почему-то особенно хотелось подняться, расправить усталые от долгого сидения скорчившись члены, как вдруг совершенно неожиданно появился индеец.
   В одной руке он держал нож, а в другой -- тонкую палку, длиною около двенадцати футов, гибкую как трость и с одного конца заостренную наподобие копья.
   Это и в самом деле было копье, которое он вырезал из пальмы pashiuba -- Irirtea efurhiza Ствол этой пальмы поддерживается тонкими корнями, поднимающимися на несколько футов над поверхностью земли. С ловкостью, на которую способен только индеец, мэндруку ножом остругал пашиубу, твердую как железо сверху, но с мягкой сердцевиной; оставалось только обжечь острие, и тогда даже сталь не могла бы быть тверже этого наконечника копья. К счастью, костер еще не остыл: красноватые угольки тлели в очаге. Индеец положил на него заостренный конец копья, чтобы таким образом его закалить.
   Когда, по его мнению, дерево достаточно прокалилось, индеец вытащил копье из пепла и еще больше заострил его ножом. Теперь он был в состоянии напасть на юаруа.
   Морская корова все еще продолжала пастись. Нечего было и искать лучшего момента, чтобы напасть на нее. Животное, наклонив голову, находилось под огромным деревом, ветви которого простирались горизонтально и почти окунались в воду.
   Если индейцу удастся незаметно проскользнуть на дерево, ему тогда не трудно будет пронзить корову копьем.
   Сказано -- сделано. Менее чем в две минуты добрался мэндруку до ветвей дерева как раз над коровой. Вслед за тем копье быстро опустилось вниз; но вместо того чтобы поразить мать, он пронзил тело теленка, как называл детеныша Том.
   Зрители не могли понять, зачем Мэндей убил детеныша, которого едва хватит на один только ужин, тогда как сама мать могла бы прокормить их целый месяц. Теперь она, без всякого сомнения, от них ускользнет. Они рассуждали так, не имея понятия о том, какую нежную любовь питает морская корова к своему детенышу.
   Вместо того чтобы скрыться, как они думали, морская корова, несмотря на частые удары копьем, которыми осыпал ее мэндруку, продолжала плавать возле своего детеныша до тех пор, пока индеец не нанес ей смертельной раны.
   Когда Мэндей возвратился на монгубу, его прежде всего спросили, почему он сначала убил теленка, а потом уже мать. Индеец объяснил, что начни он с нападения на мать, она, по всей вероятности, ускользнула бы от них и унесла с собой своего детеныша. Борьба с этими животными очень трудна; к тому же у него было очень плохое оружие -- простое деревянное копье, тогда как для того, чтобы нанести морской корове смертельную рану сразу, нужно иметь острогу с зазубренным концом.
  

Глава 15
ПОДВОДНЫЙ ВРАГ

   В этот вечер больше ничего особенного не случилось, и с закатом солнца все снова улеглись спать, чтобы назавтра со свежими силами приняться за работу, -- а дел предстояло немало.
   Прежде всего нужно было заготовить впрок, провялив, как можно больше мяса. Операцией этой занялся мэндруку. Он сначала снял шкуру с юаруа, а потом разрезал мясо на широкие полосы, которые развесил на солнце.
   Но предварительно они изжарили на костре, зажженном как и накануне, несколько ломтей мяса, которых хватило на завтрак. Никто не стал критиковать это мясо, вкусом похожее на свинину, хотя оно гораздо тверже и жестче ее.
   Весь день прошел в приготовлении мяса, которое, как мы уже говорили, вялилось на солнце, развешенное на сипосах, протянутых между шестами, укрепленными на древесном стволе.
   Причина, почему так заботливо запасались провизией, понятна: надо было обеспечить себя на случай, если путешествие затянется вопреки ожиданиям надолго. Обыкновенно жир морской коровы вытапливается на сало, но нашим путешественникам некогда было заниматься этим, и они выбросили его в воду. Когда вечером товарищи по несчастью сели за свой второй ужин, то все сознались, что уже давно не чувствовали себя так хорошо. Они предполагали завтра с утра отправиться в путешествие, которое, как они надеялись, даст им возможность добраться до противоположной стороны озера, если не до твердой земли. Разговор вертелся вокруг странного животного, встреченного накануне вечером.
   Треванио рассказал им, что подобные существа живут, как правило, в море, поблизости от какого-нибудь берега, где есть пресная вода, около устья реки.
   -- Их много видов, -- продолжал он, -- та, что водится в индийских морях, называется dugong, в западной Индии ее зовут manati или manatee, а по-французски lamantin; испанцы называют ее vaca marina -- морская корова.
   Manati назвали ее, вероятно, потому, что плавники морской коровы имеют некоторое сходство с руками человека. У западных берегов Индии водятся более крупные виды, чем те, которые встречаются около берегов Амазонки.
   Тут, в свою очередь, вмешался в разговор индеец. Мэндей рассказал, каким образом охотятся на юаруа.
   Охотник запасается montaria (легким челноком) и острогой Он гребет к месту, где может появиться животное: обыкновенно это бывает уединенное озерцо или место в стороне от течения, где есть трава, которой оно питается. Человек сидя в своем челноке, молча ждет приближения животных, появляющихся, как правило, со своими детенышами. Ни подстерегает ту минуту, когда юаруа займутся едой, чтобы приблизиться как можно тише, так как эти млекопитающие очень пугливы и недоверчивы. Когда человек, сидящий в челноке, подплывает на близкой расстояние к предполагаемым своим жертвам, то изо всей силы бросает в одну из них свою острогу. Привязанная к рукоятке веревка не позволяет раненому животному уйти.
   Живущие по берегам Амазонки индейцы со страстью предаются этой охоте.
   Кода вода спадет, а озерки или постоянные пруды войдут в берега, то ловля морской коровы острогой становится очень прибыльной. Если индейцы узнают, что какое-то озерцо облюбовала целая стая этих животных, то деревня пустеет. Мужчины, женщины и дети, захватив с собой горшки для вытапливания жира, который потом выгодно продают, направляются к указанному месту, и вот тогда-то начинается настоящая бойня. В охоте принимают участие даже собаки.
   Во время такой охоты даются большие пиры и устраиваются разнообразные увеселения. Мэндруку присутствовал на многих pescado морской коровы и мог многое рассказать из того, что пришлось ему видеть. Рассказы эти все внимательно слушали до самой полуночи, когда, наконец, пора было подумать и об отдыхе.
   На рассвете все уже были на ногах, после завтрака попробовали заставить дерево плыть. Сделать это было нелегко. Монгуба неподвижно лежала на воде, запутавшись в водорослях.
   Можете вообразить себе, как трудно заставить двигаться такую огромную колоду, но, к счастью, нож Мэндея не бездействовал предыдущий день, и результатом его работы была пара весел. Хоть и грубо сделанные, весла эти в общем прекрасно соответствовали своему назначению, служа в то же время доказательством изобретательности ума того, кто их изготовил. У них были деревянные рукоятки и костяные лопасти. Излишним будет добавлять, что их древки были сделаны из ветвей растений-паразитов. Что же касается лопастей, то для этого мэндруку воспользовался лопатками морской коровы. Предусмотрительный индеец не выбросил их вместе с остальными костями в воду, а тщательно сохранил, равно как и кожу, которая, как подсказывал его опыт, им могла тоже пригодиться.
   Не в первый раз он видел полезное применение лопаточных костей морской коровы. Не одно поле какао и маниока было очищено им самим от излишней растительности с помощью заступа, сделанного из плечевой кости морской коровы.
   Итак, с помощью весел заставили колоду двигаться по воде. Продвигались вперед наши герои, конечно, медленно, -- мешали длинные корни и широкие листья водяных лилий; но когда, наконец, они выберутся из этого лабиринта, монгуба поплывет гораздо быстрее.
   Дальше по открытому пространству гапо шла легкая зыбь, дул ветерок, совершенно незаметный около опушки. Ветер был попутный и гнал воду от опушки на середину озера.
   Но что им с того, что дует ветер? У них все равно нет ни руля, ни парусов, да и монгуба не лодка и не плот, а просто бревно.
   Так, по крайней мере, думали все, за исключением старого мэндруку. Недаром же он странствовал целых сорок лет по гапо, -- не такой он был человек, чтобы не суметь сделать парус. В крайнем случае, если бы у него не было другого материала, он смастерил бы парус из широких листьев росшей недалеко от их стоянки пальмы-мирити, благо таких много в затопленном лесу. Но у него было кое-что получше листьев пальмы для устройства паруса.
   Еще накануне товарищи мэндруку с удивлением смотрели, как он притащил два длинных шеста, вырезать которые ему стоило большого труда, действуя только одним ножом, потом тем же ножом выдолбил он в толстом конце монгубы довольно глубокую ямку. Не понимали они также, чего ради он так тщательно сохраняет кожу морской коровы; но мэндруку, очевидно, не находил нужным объяснять им, что он задумал. Мэндруку был индейцем, -- а индейцы вообще не любят посвящать других, хотя бы и друзей, в свои планы и поверять им свои мечты. Так поступать им запрещает их природная гордость и необщительность. Кроме того, Мэндею, еще так недавно потерпевшему фиаско при попытке переплыть озеро, хотелось теперь сразу и обрадовать своих друзей, и удовлетворить свое собственное самолюбие.
   Только уже после того, как один из шестов был вставлен в отверстие, проделанное ножом индейца, и, кроме того, еще крепко-накрепко привязан сипосами к боковым отросткам монгубы, а к этой импровизированной мачте была прикреплена вместо паруса распяленная шкура морской коровы, -- только тогда стало понятно всем, для чего нужны были шесты и шкура.
   Ветерок надул парус, и монгуба, чуть заметно колыхаясь, довольно быстро начала скользить, если только это выражение применимо к неуклюжему бревну, по блестящей поверхности гапо. Веселыми криками приветствовали все остроумную выдумку индейца. Мэндруку молча принимал поздравления и горделивая улыбка озаряла его лицо.
   Теперь, раз у них был парус, оставалось только решить, какое выбрать направление.
   Солнце взошло всего часа полтора или два тому назад, и поэтому такому опытному человеку, как мэндруку, нечего было бояться сбиться с дороги. Раз они знали, где восток, -- определить остальные страны света сумеет всякий, и даже Том.
   Как и раньше, им хотелось перебраться через озеро, где, по мнению индейца, должна быть если не твердая земля, то дорога к ней.
   Пробираясь вдоль опушки, они на огромном пространстве не только не заметили ни малейшего признака земли, но даже не нашли никакой протоки, чтобы проникнуть в лес. Оставалось попытать счастья на другой стороне озера, -- может, там поиски их будут удачнее.
   Одно из весел должно было служить рулем, с которым, конечно, уже не трудно было управлять плотом и заставлять его идти в любом направлении, особенно пока можно будет ориентироваться по солнцу -- значит до полудня.
   Мозэ, с гордостью величавшему себя заправским моряком, поручено было управлять парусом, а у руля стал сам Треванио. Рядом с ним поместился Том, который другим веслом помогал править самодельным рулем.
   Индеец в это время всецело занялся наблюдением за мясом, которое вялилось под палящими лучами тропического солнца, ярко сиявшего с безоблачных небес.
   Молодежь уселась на толстом конце бревна, в шутку прозванном Мозэ палубой. Они то болтали, то играли с животными, разделявшими с ними все опасности.
   Разговор, естественно, вертелся вокруг того, скоро ли удастся им выбраться.
   Велика эта водяная пустыня, сколько бы ни продлилось путешествие, они все-таки могли теперь надеяться, что рано или поздно оно окончится и они покинут, конечно, навсегда проклятое гапо.
   По словам мэндруку, запаса провизии, если соблюдать некоторую экономию, должно хватить больше чем на две недели, а этого времени наверняка достаточно, чтобы добраться до твердой земли, если только они еще раз не запутаются среди деревьев затопленного леса. Какое счастье, что им встретилась морская корова! Без нее они могли бы умереть с голоду, так как не было ни малейшего признака хотя бы самой маленькой рыбки на всем этом водном пространстве, да по всей вероятности ничего не удастся им найти и на противоположном берегу.
   Конечно, монгуба шла очень тихо. Самое большее они продвигались на милю в час, да и то при попутном ветре, но даже это было хорошо, потому что на веслах они продвигались бы вдвое медленнее.
   Перед полуднем они лишились компаса: солнце подвигалось к зениту, и теперь нечего было и думать руководствоваться им при управлении лодкой, как не без иронии называл Мозэ неуклюжий ствол монгубы.
   На общем совете решено было плыть по ветру. Кроме того, им все еще были видны вершины самых высоких деревьев. Некоторые из них так приметны, что по ним долго еще можно было управлять лодкой, по крайней мере до тех пор, пока деревья совсем не скроются за горизонтом.
   Монгуба продвигалась вперед все медленнее и медленнее, а в самый полдень и совсем встала. Ветер прекратился, и наступил полный штиль. Парус повис и пока был совершенно бесполезен.
   Попробовали взяться за весла, но на веслах монгуба еле-еле продвигалась вперед, делая не больше узла в час.
   По приказанию Треванио весла были убраны, -- зачем тратить силы понапрасну, -- а так как все успели проголодаться после раннего завтрака, то решили заняться обедом, хотя к обеду имелось только вяленое мясо.
   Мэндруку все время тщательно поддерживал на очаге огонь, добывание которого каждый раз сопряжено было с известными хлопотами. В несколько минут полусырая "говядина" отлично поджарилась, и каждый с завидным аппетитом съел свою порцию.
   После обеда они собрались вместе поболтать, так как делать, собственно говоря, было нечего. Через два или самое большее три часа солнце настолько склонится к западу, что опять можно будет по нему ориентироваться. К тому же к вечеру вероятно, поднимется ветер, так, по крайней мере, говорил индеец, а ему в этом можно было смело довериться.
   Они весело болтали, перекидываясь шутками и остротами и если что и беспокоило их, так это невыносимая жара. Солнце пекло немилосердно, самый воздух и тот казался раскаленным.
   Вдруг Том, который больше всех вертелся на своем месте, отыскивая тень, объявил, что им остается только одно средство избавиться от жары -- выкупаться. В воде, во всяком случае, гораздо прохладнее, чем на раскаленной колоде. С этими словами он надел на себя плавательный пояс и бросился в воду. Примеру его последовали трое других мужчин Треванио, его сын и племянник.
   Маленькая Розита сидела под защитой навеса из широких листьев pothos, которые были сорваны еще накануне и укреплены на мертвом дереве. Эту палатку устроил кузен Ричард и, по-видимому, очень ею гордился.
   Мэндруку, как уроженец Амазонки, не боялся тропического солнца, а про африканца Мозэ и говорить нечего, -- он с наслаждением принимал солнечные ванны и, растянувшись на бревне, преспокойно заснул.
   Но недолго пришлось спать Мозэ: его разбудили крики Тома, а потом и остальных купающихся.
   Вслед затем все четверо поспешно поплыли к бревну, широкими взмахами рассекая воду и по временам как-то странно подпрыгивая в воде и болтая ногами в воздухе. Лица у них были испуганными, а крики боли доказывали, что какой-то таинственный враг преследует их в воде и даже пытается схватить.
   Что это значит? Что там такое случилось?
   Наконец беглецы подплыли к монгубе и вслед затем с лихорадочной поспешностью взобрались на бревно.
   На вопрос, что их так испугало, купальщики не могли дать определенного ответа. Они и сами не знали; какое-то животное все время кусало их за ноги. Что это за животное -- они не знали, но у него острые, как иголки, зубы, которыми оно рвало тело, как острогой.
   Но в воде, наверное, не одно такое животное, а много, потому что каждый получил по нескольку ран и почти в одно и то же время. Их там, может быть, даже целое стадо. Ступни купавшихся были покрыты мелкими ранками, из которых понемногу сочилась кровь.
   Врагов действительно было много, и, будь вода попрозрачнее, они наверное увидели бы этих врагов.
   Мэндруку, едва только бросил взгляд на израненные ноги своих товарищей, как в ту же минуту понял, с каким врагом они имели дело; с лица его исчезло озабоченное выражение, и он спокойным тоном сказал:
   -- О, да это только пиранья!
  

Глава 16
АНАКОНДА

   Но объяснение индейца никого не удовлетворило, пока, наконец, он не сказал, что так называется особая порода хищных рыб.
   Пиранья принадлежит к семейству пресноводных рыб; в Амазонке водится несколько различных видов этой рыбы: все они чрезвычайно прожорливы и набрасываются на все, что попадется.
   Рыбы эти часто нападают на купающихся, обращая их в бегство, так как, если человек не успеет уплыть от них, они буквально съедят его живьем.
   Мэндруку, впрочем, обещал своим спутникам отомстить за них прожорливым рыбам.
   Он знал, что пираньи, раз попробовав крови, не скоро уйдут, и уверен был, что они теперь рыщут вокруг монгубы, разыскивая так неожиданно ускользнувшую от них добычу.
   Вот прожорливостью этой рыбы он и решил воспользоваться для того, чтоб отомстить, как он выразился. Пиранья хватает все, что попало, а у них есть чудная приманка для нее -- вяленое мясо; надо только придумать, из чего сделать удочки. Да чего же лучше: взять у Розиты две булавки -- вот и крючки, а леску с успехом заменит тонкая веревочка, которая хранилась у индейца про запас.
   Через минуту удочка была готова, и ловля началась.
   Едва только успели забросить в воду удочку с приманкой, как ее в ту же минуту схватила пиранья; индеец с торжеством вытащил рыбку и положил около себя на бревно. За первой последовала вторая, за второй -- третья и т. д., всего набралось штук двадцать.
   Том с какой-то злобной радостью снимал рыбу с крючка и сейчас же ударял ее головой о ствол, в отместку за раны, полученные им во время купания.
   Вдруг, в тот момент, когда мэндруку забрасывал удочку, из воды выскочила пиранья, на лету жадно схватила приманку и с такой силой дернула леску, что оборвала веревочку, которая оборвалась почти около самого удилища.
   Мэндей, зная, что эта рыба очень вкусна, хотел продолжать ловлю и поэтому опять обратился к Розите с просьбой дать ему еще пару булавок; вместо веревки он вырезал тонкий ремешок из шкуры морской коровы.
   Но когда новая удочка была готова, оказалось, что пиранья уже вся ушла, -- по крайней мере рыба больше не клевала.
   Мэндруку с сожалением вытащил из воды удочку с нетронутой приманкой.
   Полученные раны были так ничтожны, что потерпевшие даже начали подшучивать друг над другом, но мэндруку сказал им, что нападение пираний не всегда оканчивается так счастливо, как сегодня. Это очень опасная рыба, -- ему самому несколько раз с большим трудом удавалось спастись от зубов кровожадных рыб.
   Особенно много этой рыбы водится в реке Рапайос (Rapayos), где мэндруку сам был свидетелем, как пираньи в одно мгновенье заживо обглодали упавшего в воду индейца до костей. Его лодка перевернулась, и прежде чем успели прийти ему на помощь, пираньи оставили от него только скелет.
   Рыбы так вкусно выглядели, что у путешественников проснулся аппетит, с общего согласия решено было сейчас же зажарить несколько штук на пробу. Мозэ, в качестве старшего повара, сначала подбросил топлива в огонь, а потом принялся жарить рыбок. Все нашли, что рыбы очень вкусны и прекрасно зажарены, чем очень польстили таланту повара.
   После такого полдника расположение духа у друзей стало еще лучше. Солнце начинало заметно склоняться к западу, и уже несколько порывов ветра обещали на вечер попутный ветерок.
   Ветер, по-видимому, дул все еще в том же направлении, значит, можно будет опять распустить парус.
   Путешественникам и в голову не приходило, что как раз в эту минуту под ними дремало нечто худшее, чем огнедышащий вулкан. Отделенное от них всего только несколькими дюймами полусгнившего дерева, там находилось существо такого чудовищного роста, что его больше всего на свете боятся индейцы Амазонки от Пара до Перу. В то время, пока наши герои весело разговаривали о том, скоро ли они выберутся из гапо, великая mai d'agoa, мать вод, зашевелилась под ними, собираясь выйти из огромного дупла, в котором она отдыхала до тех пор.
   Индеец сидел около огня и выбирал кости из пираньи, которую только что снял с огня, как вдруг одна часть полуобгоревших головешек исчезла, обрушившись в дупло дерева, как в печке зола проваливается сквозь решетку.
   -- Ух! -- вскричал индеец, вздрагивая. -- Бревно-то должно быть в середине все выгнило. А я-то все не понимал, почему эта колода так легко держится на воде, хотя она насквозь промокла.
   -- Разве не в этом месте было гнездо токандейра? -- спросил Треванио.
   -- Нет, хозяин. Их гнездо было устроено в одной из веток. А это пустота в главном стволе.
   В эту минуту коаита, до сих пор неподвижно сидевшая на своем месте, вдруг беспокойно зашевелилась, испуская жалобные крики.
   "Чего это так испугалась обезьяна?" -- невольно подумал каждый, хотя в вопросе этом не было пока ничего, кроме обыкновенного любопытства.
   Том, на правах покровителя коаиты, первым пожелал узнать, что именно испугало его протеже, и не спеша направился к тому месту, где сидела обезьяна.
   Но в ту же минуту он весь подался назад и, громко вскрикнув, в ужасе кинулся обратно к своим товарищам; он был бледен, как мертвец, и не мог выговорить ни слова.
   Пока все изумленно переглядывались, не понимая, что это значит, мэндруку, редко терявший самообладание, быстрыми шагами отправился исследовать причину страха. Но через минуту и он уже бежал назад, испуганным голосом повторяя:
   -- Santos dias! Это дух вод!
   -- Дух вод! -- машинально повторил за ним то же восклицание Треванио, видимо, не понимая значения этих страшных слов.
   -- Mai d'agoa! Mai d'agoa! -- как бы в виде пояснения повторил индеец.
   -- Mai d'agoa! -- опять повторил за ним золопромышленник. -- Что это такое? Ее-то вы так и испугались, Мэндей?
   Старый индеец, вместо всякого ответа, молча кивнул головой. Хотя он очень испугался, но теперь, видимо, успел уже прийти в себя и обдумывал, что нужно сделать, чтобы избежать опасности.
   -- Что вы там увидели, Том? -- продолжал Треванио, обращаясь на этот раз к ирландцу, чтобы хоть от него получить удовлетворительный ответ.
   -- Клянусь святым Патриком, хозяин, я и сам не знаю, что это такое. Из воды на меня посмотрела какая-то большая голова на длинной шее. Глаза у этого чудовища горят как уголья. Святой Патрик! Если это не дух вод, то сам дьявол!
   -- Mai d'agoa, дядя, -- проговорил Ричард шепотом, -- мать вод, так индейцы называют гигантскую змею-анаконду. Должно быть, ее-то и видели Том и мэндруку. Да я сейчас сам пойду посмотреть.
   С этими словами молодой человек сделал движение, направляясь к тому месту, где должно было находиться таинственное чудовище, но индеец остановил его, схватив за руку.
   -- Не ходите туда, молодой хозяин, не ходите туда! Оставайтесь, где стоите! Я же сказал вам, что это mai d'agoa, дух вод!
   -- Глупости, Мэндей! Никакого духа вод там нет. Вы видели анаконду! Пустите меня посмотреть на нее! Я хорошо знаю водяных боа, я сотни раз видел их на островах, в устье Амазонки. Я их не боюсь, они не ядовиты. Может быть, вы видели какого-нибудь великана боа, и то, повторяю вам, для нас нет никакой опасности.
   Ричард смело направился к противоположному концу монгубы, но едва бросил взгляд за борт, как в ту же минуту, громко вскрикнув, кинулся назад.
   -- Это анаконда! Такой большой я не видал никогда! -- объявил он. -- Не удивительно, Мэндей, что вы приняли ее за mai d'agoa. Это чудовище очень опасно.
   -- Разве нам грозит какая нибудь опасность, кузен? -- спросил Ральф, глядя на испуганное лицо Ричарда.
   -- Я думаю, что особенной опасности нет, -- ответил Ричард с некоторым колебанием. -- Я надеюсь, что мы успеем уничтожить ее прежде, чем она на нас нападет... но у нас нет оружия! Что делать, Мэндей?
   -- Сидите смирно и не шумите! -- прошептал индеец. -- Может быть, она останется на своем месте, пока мне удастся пронзить ей шею копьем, и тогда... Santos Dios! слишком поздно! Она уже вылезает на колоду!
   И действительно, пресмыкающееся было таково, что могло внушить ужас даже самым смелым людям. Длиною анаконда была с хороший шест, мрачный огонь горел в ее глазах, раздвоенный язык далеко высунулся из разинутой пасти. По чешуйчатой голове змеи еще струилась вода, отчего кожа ее отливала каким-то особенным металлическим блеском.
   Дети и взрослые в испуге отступили на противоположный конец бревна, откуда со страхом и удивлением смотрели, как голова чудовища медленно продвигалась вдоль ствола, точно змея выбирала, на кого первого лучше всего кинуться.
   Мэндруку стал впереди всех, в правой руке он держал свое копье, словно собираясь вступить в битву с врагом.
   Сразу за ним стоял Ричард, судорожно сжимая нож индейца.
   Вдруг ствол монгубы слегка зашатался у них под ногами. Все еще больше отодвинулись назад. Змея поднялась над бревном и затем опять положила свою голову на ствол, видимо, решившись на что-то. Еще минута -- и, слегка изгибаясь, анаконда поползла к своим жертвам, уверенная, что добыча не может уйти от нее. Уйти! Но куда уйти от анаконды, которую индейцы так справедливо прозвали духом воды, -- вода для нее родная стихия.
   Все смотрели то на нее, то на индейца. Неужели мэндруку ничего не может придумать для их спасения? Но тут же, к ужасу своему, убеждались, что насколько змея была уверена в себе, настолько же индеец казался неуверенным.
   Становилось очевидным, что мэндруку не питал никакой надежды отразить нападение змеи копьем, которое и в самом деле было слишком ненадежным оружием для борьбы со страшным чудовищем.
   Треванио предложил было броситься в воду.
   -- Нет, хозяин! Все что угодно, только не это, -- отвечал индеец, -- этого-то змея и хочет. Если только мы бросимся в воду, один из нас наверняка погибнет.
   -- Ну, а теперь разве нам не грозит то же самое?
   -- Нет еще! -- отвечал мэндруку.
   Очевидно, он уже придумал какой-то план для спасения.
   -- Передайте мне вон ту обезьяну, -- сказал он затем, обращаясь к стоявшим сзади него.
   Том, всеми признанный покровитель коаиты, принял это требование на свой счет и немедленно поспешил исполнить приказание, хотя и не понимал, зачем это понадобилась индейцу коаита.
   И только уже после того, как мэндруку, держа в руках обезьяну, двинулся навстречу анаконде, Том и все остальные поняли, зачем взял индеец обезьяну: коаита должна быть принесена в жертву, чтобы этим отвлечь внимание анаконды от остальных.
   При других обстоятельствах Том, может быть, и не согласился бы на эту жертву, но раз это было необходимо для спасения всех, он, конечно, даже не рискнул вступиться за бедное животное.
   Мэндей медленно двинулся вперед по направлению к демону, остановился на полдороге и потом вдруг изо всех сил бросил бедную обезьяну навстречу чудовищу. Последнее уже раскрыло свою пасть, чтобы схватить коаиту, как обезьяна с быстротой, свойственной этим животным, заметив опасность, кинулась от надвигавшегося на нее раздвоенного языка и одним прыжком очутилась на верху мачты, оставив Мэндея лицом к лицу с анакондой, которая, взбешенная неудачей, готова была ринуться на индейца.
   Мэндруку медленно стал отступать назад. С перепугу он наступил на все еще дымившийся костер на мертвом дереве и ногами нечаянно разбросал курившиеся головешки.
   Мэндруку опять вооружился своим копьем; змея была уже совсем близко от него. Все дрожали, -- так действовала на них нерешительность индейца. Раз он потерял голову, что же могли сделать они?
   Оставалось одно -- броситься в воду; но, как оказалось, они и этого даже не могли сделать, потому что на них не было плавательных поясов, а без их помощи многие не могли бы и минуты продержаться на воде. Но, к несчастью, пояса были на том конце бревна, и они могли достать их, только пройдя мимо анаконды. Один из них должен быть принесен в жертву... но кто именно?
   Ричард, казалось, решился пожертвовать собою для того, чтобы спасти остальных. Он стал впереди всех; даже сам Мэндей очутился сзади него.
   Мальчик, да и все остальные думали, что настал его последний час. Нельзя же серьезно рассчитывать на успех, не имея другого оружия, кроме ножа.
   Но Провидению было угодно, чтобы путешественники избегли и этой опасности.
   К их великому удивлению, анаконда вдруг отступила с чрезвычайной поспешностью и бросилась в воду, как будто спасаясь от какой-то страшной и неожиданной опасности.
   Все с радостью видели, как быстро змея удаляется от монгубы, хотя и боялись, как бы она не вздумала вернуться опять.
   В сущности не было ничего удивительного в том, что анаконда так стремительно обратилась в бегство.
   Все видели, как змея проползла по раскиданным ногами индейца головешкам, слышали, как зашипела ее кожа на раскаленных углях, и поняли, что змея бежала потому, что получила сильные ожоги. Они боялись только, чтобы анаконда не вздумала вернуться.
   Сначала она плыла, описывая окружность, а потом направилась прямо к лесу, как бы решившись покинуть озеро.
   Несколько минут смотрели они на удалявшуюся змею и только когда анаконда совсем скрылась из глаз, все понемногу успокоились.
   Прежде всего их, конечно, интересовало, каким образом попала анаконда на монгубу. И мэндруку очень просто объяснил это.
   Внутренность дерева представляла собою колоссальное дупло. Змея, по всей вероятности, забралась туда отдохнуть, чтобы во время сна переварить какую-нибудь крупную добычу -- лань, ламу или может быть даже целого оленя. Очень возможно, что сон ее продолжался уже несколько недель, начавшись раньше, чем бревно унесло водой.
   Пустота, где помещалось гнездо токандейра, была совсем в другом месте. Очевидно, маленькие насекомые и большое пресмыкающееся даже не знали о существовании друг друга.
   Затем завязался разговор о подобного рода змеях. Главными рассказчиками были Ричард и мэндруку, а изредка вступал сам Треванио, который, впрочем, мог сообщить только теоретические сведения.
   Тем временем поднялся ветерок, и монгуба с раздутым парусом вновь начала скользить по зеркальной поверхности озера. Вдали на горизонте показалась земля или, по крайней мере, верхушки деревьев затопленного леса.
   Но в этот день им не удалось хорошенько рассмотреть, что виднеется там вдали; солнце начало садиться, а с ним скрылись и верхушки деревьев покинутой ими части затопленного леса.
   На этот раз путешественники не стали опускать парус; ветер продолжал дуть все в том же направлении, и все небо было усеяно мириадами блестящих звезд, по ним можно было безошибочно определять направление, которого следовало держаться.
   Анаконда продолжала служить главным предметом разговора: негр и Мэндей, один за другим, рассказывали тысячи самых невероятных историй об этом пресмыкающемся. Но из всех этих рассказов правдив только один: в реках Южной Америки действительно водятся пресмыкающиеся, или водяные боа, достигающие тридцати футов в длину. Чудовища эти могут проглатывать четвероногих ростом с лошадь или корову; но все боа, без исключения, не ядовиты, -- они убивают свою жертву, обвиваясь вокруг нее и удушая ее; наевшись досыта, боа обыкновенно отправляются в свое логовище или в ближайшее укромное местечко, засыпают там и остаются в состоянии оцепенения до тех пор, пока не переварится пища.
   В тропической Америке существует несколько видов этих змей; их можно разделить на две совершенно различные группы: собственно боа и водяные боа, или анаконды. Первые живут исключительно на твердой земле, а последние, хотя и не живут постоянно в воде, встречаются только там, где вода в изобилии. Они отлично плавают и при этом еще могут ловко лазить на самые высокие деревья.
  

Глава 17
ЛЕСНОЙ ДЬЯВОЛ

   В разговорах незаметно прошло время до позднего вечера. Монгуба с поднятым парусом все так же быстро продолжала продвигаться вперед.
   Но, наконец, все объявили, что устали и хотят спать. Решено было, что мужчины по двое будут стоять на вахте и управлять движением монгубы, -- один специально будет следить за парусом, а другой исполнять обязанности рулевого.
   На первую вахту стали Мозэ и Том, -- последний рулевым.
   В доверии, которое опять было оказано Тому, нет ничего удивительного. Несмотря на то, что он был, так сказать, главным виновником крушения галатеи, никто и не думал сердиться на него за это: подобную ошибку мог сделать даже человек, лучше него знакомый с Амазонкой. К тому же Том и сам не раз громко высказывал сожаление о случившемся. Да и опасности заблудиться не было никакой, -- следовало только идти по ветру.
   Негр, до тех пор чувствовавший непонятную антипатию к Тому, со времени катастрофы стал лучше относиться к ирландцу.
   Эту ночь они сидели рядом, как братья; они гордились, что наконец-то им дали не только самостоятельное, но, по их мнению, и серьезное поручение. До сих пор они действовали только под руководством индейца и считали себя до некоторой степени обиженными, хотя и не могли открыто показывать свое недовольство, так как оба они были обязаны спасением жизни тому же индейцу. В душе они вовсе не были неблагодарными, но им казалось, что все их считают людьми ничего не стоящими, -- поручение управлять монгубой как бы опровергало это убеждение.
   Мэндруку, по настоянию Треванио, должен был всю эту ночь отдыхать. Но у индейца была какая-то таинственная причина бодрствовать именно в эту ночь, и поэтому, не желая вступать в бесполезные споры с хозяином, он сделал вид, что повинуется, и полуприлег, опершись спиной на один из выступов на коре монгубы и чутко прислушиваясь к тому, что делается кругом.
   Как негр, так и уроженец Зеленого Эрина по природе своей принадлежали к людям, которые не любят молчать; поэтому, как только они убедились, что все остальные уснули, сейчас же завязалась оживленная беседа.
   Темою разговора, само собой разумеется, служили змеи.
   -- Ведь в вашей стране их много, Мозэ? -- спросил Том.
   -- Да, масса Том, да какие еще громадные!
   -- Но таких-то уж наверное нет, как мы видели сегодня.
   -- Как! Вы называете это большой змеей? Но ведь она была не больше десяти ярдов длиной. У нас, в Африке, случается видеть змей длиною больше мили и толще бревна, на котором мы сидим.
   -- Длиннее мили? Вы смеетесь надо мной! Да неужели вам довелось когда-нибудь видеть такую большую змею своими собственными глазами?
   -- Да, масса Том.
   -- И такую же толстую, как дерево?
   -- Уверяю вас, масса! Змея, о которой я вам говорю, была такой длины, что два раза обернулась вокруг крааля.
   -- Что это такое крааль?
   -- Это место, где мы, негры, живем; это то, что белые называют деревней. Деревня, о которой я вам говорю, состояла из ста домов!
   -- Вы шутите, Мозэ! Какая же змея могла обвиться вокруг ста домов!
   -- Уверяю вас, что оно так и было.
   -- Когда же вы это видели?
   -- Когда я был еще ребенком. Если хотите, я расскажу вам эту историю; если бы я не был одним из самых ловких мальчишек, меня теперь не было бы здесь, около вас.
   -- Расскажите-ка, Мозэ.
   -- Ну, так вот, масса Том, крааль, о котором я вам говорил, был моей родной деревушкой. Мне тогда было, вероятно, лет около десяти. Возле крааля находился лес, в котором водились всевозможные страшные звери: буйволы, слоны, носороги, бегемоты и большие обезьяны. Но всего больше было в этом лесу змей, змей и маленьких, и больших, и все страшно ядовитые. Мы в Мозамбике называем большую змею лесным дьяволом. Однажды он появился как раз на заре, когда весь крааль еще спал, и два раза обвился вокруг деревушки.
   -- Я вас немножко не понимаю, Мозэ. Змея два раза проползла вокруг крааля -- так хотите вы сказать?
   -- Нет. Я просто говорю вам, что, когда крааль проснулся, все увидели, что лесной дьявол два раза обвился вокруг деревни; он лежал двойным кольцом, и вокруг всего крааля образовался как бы барьер в десять футов высоты.
   -- Да хранит нас святой Патрик!
   -- Ах, масса Том! Я слышал, как вы говорили, что святой, которого вы постоянно призываете, был великим истребителем змей в вашей стране. Я желал бы, чтобы в это утро он был в Мозамбике, -- быть может, у меня и до сих пор были бы живы отец и мать.
   -- Вы сирота?
   -- Я осиротел в это самое утро.
   -- Рассказывайте дальше, Мозэ.
   -- Хотя змея и обвилась два раза вокруг деревни, но шея у нее оставалась еще свободной, и какая длинная шея! Змея могла вертеть головою как угодно и хватать своей страшной пастью все, что ни попадется. И вот лесной дьявол стал водить своею головою от одного дома к другому до тех пор, пока не пожрал всех до последнего мужчин, женщин и детей. Он съел старейшину крааля так же, как и простых воинов. А бедных детей он глотал штук по восемь или по десять за раз, так муравьед уничтожал токандейра. Некоторые мужчины и женщины пытались было бежать, но уйти не удалось никому. Когда они подбегали к страшному барьеру, чтобы перелезть через туловище змеи, лесной дьявол встряхивался и сбрасывал их на землю, а потом пожирал.
   -- Ну, а как же вам удалось уйти от него, Мозэ?
   -- О, это была чудесная штука! Как я уже вам говорил, я был десятилетним мальчишкой и жил в услужении у вождя, дом которого мы называли дворцом. Ну, хорошо! Когда я увидел большую раскрытую пасть, движущуюся с места на место и пожиравшую всех без исключения, я понял, что бесполезно было бы прятаться в доме. Как раз перед дворцом возвышался огромный шест с флагом, развевавшимся на самой верхушке. Пока другие в отчаянии бегали во все стороны, я взобрался на шест и обмотался флагом, так что меня не стало видно. Когда лесной дьявол съел всех людей в краале, то ему даже и в голову не пришло поднять голову и взглянуть на верхушку шеста. Я просидел на шесте до тех пор, пока страшное чудовище не уползло опять в лес. Потом я соскользнул с шеста и пошел к нашему дому узнать, не уцелели ли каким-нибудь образом мои отец и мать, но лесной дьявол съел их вместе со всеми остальными. Наш крааль опустел, а я в тот же день пошел к морю и поступил на корабль. Вот почему я так далеко теперь от своей родины.
   Несмотря на то, что Мозэ говорил самым серьезным образом, Том, по-видимому, не особенно поверил этому прямо-таки фантастическому рассказу. Как ни был ирландец прост, но и он понял, что хитрый негр просто-напросто морочит его.
   После короткого молчания они, впрочем, снова возобновили разговор, но совсем на другую тему.
   Рулевой вдруг увидел, что звезда, по которой он до сих пор правил, исчезла, но не потому, что скрылась за горизонтом, а потому, что все небо покрылось толстым слоем облаков. Десять минут спустя на небе совсем не стало видно звезд и править рулем теперь было незачем.
   Но Том, несмотря на это, не выпустил руль из рук, чтобы придерживаться, по возможности, того же направления, что и раньше, так как все еще продолжал дуть попутный ветер.
   Но уже через час ветер начал понемногу спадать, и наконец наступил полный штиль. Монгуба неподвижно остановилась среди озера.
   Том, наказанный горьким опытом, хотел сейчас же разбудить остальных путешественников, но негр отговорил его.
   -- Зачем будить их? -- сказал Мозэ. -- Не лучше ли дать возможность провести хоть одну ночь спокойно, а там, когда ветер поднимется опять, мы и одни, без их помощи, сумеем заставить бревно идти куда следует.
   Пока они решали вопрос -- будить или не будить остальных, внимание их привлекли какие-то странные звуки, в которых слышалось и завывание ветра в лесу и голоса зверей и птиц. Звуки эти доносились издали и неясно.
   -- Что это такое? -- спросил Том, обращаясь к негру. -- Вы не можете объяснить мне это, Мозэ?
   -- Там впереди, должно быть, большой лес.
   -- А почему вы так думаете? Почему именно лес?
   -- Эти странные звуки, по-моему, голоса лесных животных.
   -- Мне кажется, что вы правы, товарищ! В таком случае, мы недалеко от другого берега озера, а это как раз именно то, чего мы и желали.
   -- А, это хорошо! Наконец-то! Не разбудить ли нам хозяина, чтобы сказать ему об этом?
   -- Нет, я думаю, лучше оставить их спать до рассвета, до которого теперь уже недалеко. Мне даже кажется, что я вижу первые проблески зари вон там вдали.
   -- Ах! Да что же это! -- раздалось вдруг восклицание негра.
   -- Где? Что вы увидели?
   -- Вон там впереди. Это огонь или что-то такое, что блестит как огонь. Разве вы не видите, масса Том?
   -- Это правда, я вижу что-то блестящее...
   -- Что случилось? -- спросил Треванио, проснувшийся в эту минуту и слышавший вопрос негра.
   -- Огонь впереди, хозяин!
   -- Да, это огонь или что-то очень похожее на него. Странно, мне кажется, что я вижу огни даже в двух местах.
   -- Да, да, видны два огня.
   -- Я еще слышу звуки.
   -- Да, хозяин, мы тоже их давно уже слышим.
   -- Почему же вы не разбудили нас до сих пор? Ночь темная, и мы опять могли сбиться с дороги. Звуки несутся из лесу. Мэндей! Мэндей!
   -- Гола! -- отвечал индеец, вставая. -- Что случилось, хозяин? Опять что-нибудь неладно?
   -- Нет, напротив, мы-то, кажется, наконец переплыли озеро.
   -- Да! -- подтвердил индеец, внимательно прислушиваясь к доносившимся издали звукам. -- Земля! Между деревьями виден свет!
   -- Да, это мы уже видели.
   -- Эти огни. Мы наконец достигли земли!
   -- Слава Богу! Слава Богу! -- радостно вскричал ирландец. -- Наконец-то кончились наши бедствия!
   -- Может быть да, а может быть и нет... -- прошептал вдруг мэндруку голосом, в котором слышались сомнение и боязнь.
   -- Чего вы еще боитесь, Мэндей? -- спросил Треванио. -- Если это действительно огни, то они наверное зажжены людьми и непременно на твердой земле. Значит, тут есть какое-нибудь селение, где, само собою разумеется, мы найдем все, что нам нужно в настоящее время.
   -- Ах, хозяин! Кто знает, что там? Ну, а что будет, если жители этой деревни, вместо того чтобы оказать нам гостеприимство, нападут на нас, а потом съедят?
   -- Что? Значит, вы думаете, что в этой деревушке живут людоеды?
   -- Мне так кажется, хозяин.
   -- Господи, спаси и помилуй! -- завопил Том.
   Как раз в эту минуту проснулись Ричард, Ральф и маленькая Розита и, услышав слово "людоеды", невольно вскрикнули от страха.
   -- Счастье наше, -- проговорил мэндруку, осматриваясь кругом, -- что ветер ослаб, иначе нас могло бы отнести слишком близко к берегу. Я поплыву к огням и постараюсь разузнать, какие люди живут там. А вы пойдете со мной, молодой хозяин?
   -- О, конечно! -- отвечал Ричард.
   -- Ну, хорошо! -- продолжал мэндруку. -- А вы постарайтесь как можно меньше шуметь, пока нас не будет; мы ведь уже не очень-то далеко от этих огней -- всего в одной миле, если только не ближе; к тому же на воде слышно очень далеко. Если это враги и если они нас услышат, тогда нам не уйти от них, и мы наверняка все погибнем. Пойдемте, молодой хозяин, нам нельзя терять ни минуты. Теперь уже недолго и до рассвета. Если мы увидим, что на берегу опасно, то нам едва хватит времени, чтобы бежать, воспользовавшись темнотой. Иначе нам нет спасения. Плывите за мной!
   С этими словами мэндруку тихонько соскользнул в воду и поплыл к двум огням, видневшимся вдали.
   -- Не пугайтесь, Розита, -- сказал Ричард, прощаясь с кузиной, -- я готов поручиться, что на берегу мы найдем какую-нибудь плантацию. Там, наверное, живут такие же, как и мы, белые люди; они дадут нам лодку, на которой мы доберемся до Пара. До свидания! Мы вернемся скоро и с добрыми вестями.
   Не успели разведчики проплыть сотни-другой ярдов, как ясно увидели, что лес от них был совсем недалеко и даже гораздо ближе, чем это казалось им с их плавучего пристанища.
   Они, правда, сумели только различить темную линию, возвышавшуюся над поверхностью воды и простиравшуюся направо и налево на довольно большое расстояние, но зато они отлично могли теперь объяснить доносившиеся к ним на палубу неясные звуки. Это был целый хор: стрекотанье кузнечиков и стрекоз, кваканье лягушек и крики птиц, жалобный писк летучих мышей, несколько видов которых водится исключительно в лесах гапо.
   Но громче всего слышались крики и хохот обезьян-ревунов да жалобные ноющие стоны ленивца, в поисках добычи медленно перебиравшегося с одного дерева на другое.
   Однако разведчикам не было дела до всех этих криков, -- их занимали только огни, которые становились все ярче по мере приближения. Для Ричарда и мэндруку важно было узнать, кто развел этот огонь -- друзья или враги, -- наконец, где он разведен -- на твердой земле или нет.
   Ричарду казалось, что огни видны как раз на самом берегу озера и, без всякого сомнения, на твердой земле. Спутник же его сомневался в этом и не без основания. Огни горели неодинаково: они то разгорались сильнее, то уменьшались; временами то один, то другой совсем потухал, а потом разгорался снова.
   Ричард с удивлением спрашивал индейца, что это значит; объяснение Мэндея было очень простым и к тому же весьма правдоподобным.
   -- Огни, -- отвечал индеец, -- разведены не на самой опушке, а немного дальше, в лесу; поэтому-то временами и кажется, что тот или другой потух, тогда как их просто-напросто заслоняют колышущиеся ветви деревьев.
   Пловцы продолжали приближаться, шепотом сообщая друг другу свои наблюдения. Вскоре они проникли под тень густой листвы и тогда увидели огни гораздо отчетливее. Ричарду показалось в первую минуту, что огни разведены на краю какой-то возвышенности. Но вглядевшись пристальнее, друзья увидели, что красноватый свет огней откуда-то сверху падал на водяную поверхность, отражавшую в себе огонь; огни казались подвешенными над водой.
   Когда разведчики подплыли еще ближе и глаза их привыкли к яркому блеску пламени, они поняли, что огни разведены на чем-то вроде помостов, возвышавшихся на несколько футов над поверхностью воды; помосты эти были устроены на деревьях. Дальше они различили еще такие же помосты, на которых, однако, не видно было огня, вероятно потому, что обитатели этих воздушных хижин еще спали.
   Вокруг пламени виднелись движущиеся человеческие фигуры. Между деревьями были подвешены гамаки, одни пустые, в других спали какие-то люди. Слышны были голоса мужчин, женщин и детей.
   Мэндруку осторожно подвинулся к своему молодому товарищу и прошептал ему на ухо:
   -- Малокка.
   Ричард знал, что такое малокка. Так на языке индейцев называлось поселение.
   -- Значит, -- спросил юноша, -- мы достигли твердой земли?
   -- Нет.
   -- Но ведь это деревушка! То, что мы видим, доказывает: мы приближаемся к твердой земле.
   -- Нет, молодой хозяин. Деревушка вроде той, которую мы видим теперь, доказывает противное.
   -- В любом случае для нас большое счастье, не правда ли, что мы наткнулись на эту малокку, висящую между небом и землей.
   -- Это зависит от того, кто в ней живет. Очень может быть, что здесь живут людоеды.
   -- Да разве в гапо есть каннибалы?
   -- Есть, молодой хозяин, да еще сколько! В гапо живут и такие племена, которые, прежде чем убить, подвергнут сначала самым ужасным пыткам, особенно если в плен к ним попадутся бледнолицые. Они до сих пор еще не забыли, почему им пришлось покинуть твердую землю и поселиться среди затопленных лесов. Великий Боже! Если это малокка мурасов, то чем скорее уйдем мы отсюда, тем лучше. Вас они не пощадят, как бледнолицых, но не пощадят они и меня, хотя я такой же краснокожий, как и они. Племя мэндруку в смертельной вражде с мурасами.
   -- Что же делать? -- спросил молодой человек.
   -- Остановимся на минутку и послушаем. Хватайтесь, молодой хозяин, за этот сипос, карабкайтесь на него и молчите, дайте мне послушать, что они говорят. Я знаю их язык, и мне достаточно будет услыхать хоть одно слово из их разговора. Шш!
   Ричард последовал этому совету.
   Едва успел индеец расслышать первые слова, как вздрогнул. Тревога отразилась на его лице. Ричард увидел это при слабом отблеске отдаленных огней.
   -- Я угадал, -- прошептал мэндруку минуту спустя. -- Это -- мурасы. Надо уходить, не теряя ни минуты. Все, что мы можем сделать, -- это грести как можно быстрее, чтобы они не заметили нашу монгубу; если это нам не удастся, мы погибли.
   Пловцы удалялись от огней гораздо быстрее, чем приближались к ним, и вскоре подплыли к монгубе.
  

Глава 18
ПОД ЗЕЛЕНЫМ СВОДОМ

   Сообщение разведчиков всех не только поразило, но и страшно испугало. Треванио не хотел верить в существование кровожадных людоедов и готов был счесть преувеличением сказанное индейцем. Но Ричард, не раз слышавший в доме своего отца рассказы о людоедах от путешествовавших по Амазонке торговцев, поддержал Мэндея.
   -- Путешественникам давно известно, -- говорил Ричард, -- что в гапо живет несколько племен, устраивающих себе жилища во время наводнений на вершинах деревьев; некоторые из этих племен -- людоеды, а вообще все они очень жестокие люди.
   Золотопромышленник наконец был убежден этими доводами и решил, что надо спасаться бегством. Он кинулся к одному из весел, индеец взялся за другое. План бегства был предложен мэндруку и состоял в том, чтобы сначала идти вдоль линии деревьев, а потом, когда станет рассветать, укрыться в лесу.
   Треванио и индеец работали изо всех сил. Когда они отплыли примерно на полмили, отец Розиты обернулся назад, чтобы взглянуть на пылавшие огни, как на маяки, которых следовало избегать.
   Огней было видно уже такое множество, что казалось, будто дикари развели их для того, чтобы зажечь лес. Мэндруку объяснил, что каждый новый огонь означал отдельную семью. Вероятно, все занимались приготовлением еды.
   Напуганный рассказами мэндруку, каждый из путешественников невольно подумал, что не предупреди их вовремя индеец, они теперь, чего доброго, жарились бы уже в этих самых очагах и попали бы на завтрак к людоедам, но не в качестве гостей.
   Монгуба, как нарочно, казалось, плыла никогда так медленно: несмотря на все усилия гребцов дерево едва двигалось.
   Ветра не было, и парус не только не был нужен, а даже мешал, поэтому негр, по приказанию Мэндея, ослабил веревки и потихоньку опустил парус.
   Когда они отплыли еще на полмили, то увидели, что начинает светать; над верхушками деревьев затопленного леса загоралась заря, за которой, как это всегда бывает на экваторе, почти тотчас должен был наступить день.
   До лесной опушки оставалось еще не меньше полумили, которые нужно было пройти во что бы то ни стало до наступления дня. Солнечный свет начинал пробиваться сквозь зеленую листву, и огни становились все бледнее. Еще десять минут -- и станет совсем светло.
   Треванио и мэндруку работали веслами, как люди, которые боятся за свою жизнь и жизнь своих товарищей.
   Казалось, что даже само солнце помогало беглецам; яркие лучи его вдруг потускнели, и снова наступила предрассветная полутьма. Впрочем, это, может быть, произошло потому, что монгуба в это время уже вошла под густо нависшие над водой ветви. Но как бы то ни было, вокруг них было темно, и, к своему счастью, они входили в устье небольшого игарапе.
   Устье игарапе походило на маленькую бухту, окаймленную деревьями, густые ветви которых переплетались, образуя вход в зеленую пещеру, обещавшую довольно надежное убежище. Было так темно, что беглецы не могли даже рассмотреть, как далеко простиралось это случайно открытое ими игарапе. Сначала индеец, а за ним и Треванио опустили весла и стали исследовать бухточку.
   Царившую кругом темноту освещали только летавшие над водою светящиеся мухи. По счастью, мух этих было здесь множество, к тому же они принадлежали к самой крупной породе светляков, известной под названием cocuyos (clater noctilucus). Если держать такую муху над страницей книги, то можно даже читать. А так как мухи то и дело сновали по всем направлениям, то, благодаря отбрасываемому ими свету, путешественники вскоре рассмотрели, что игарапе, в сущности, было небольшим заливчиком, окруженным со всех сторон затопленными деревьями.
   Постепенно, по мере того как солнце поднималось все выше и выше, яркий свет его проник сквозь листву; теперь уже и без помощи светляков видно было, что игарапе углублялось не больше чем на сто ярдов в лабиринт ветвей и растений-паразитов. Выбраться из этой бухты можно было, только покинув монгубу и вновь отправившись странствовать по деревьям или же выплыть в озеро.
   Ни то ни другое нашим героям не годилось; они уже слишком хорошо знали, что собой представляет путешествие по ветвям, к тому же в этом случае нужно было бы расстаться с монгубой, благодаря которой им удалось переплыть озеро; расстаться с ней без крайней необходимости не желал даже мэндруку.
   Вернуться же на озеро -- значит наверняка отдаться в руки людоедов; солнце светило ярко, и как только они выйдут из-под навеса, из малокки их обязательно кто-нибудь увидит.
   У дикарей были лодки, привязанные к стволам деревьев, как раз под помостами жилищ. Мэндруку и Ричард видели эти лодки во время своей разведки; как ни грубо сделаны эти челны, они во всяком случае лучше сухой монгубы, и каннибалы на них в десять минут догонят беглецов, а что погоня будет, в этом никто и не сомневался. Оставалось только одно, -- провести весь день в этом так счастливо найденном убежище, в надежде, что никто из дикарей не появится в этом месте.
   А там, когда стемнеет, можно будет сделать попытку потихоньку проскользнуть вдоль опушки и к утру уйти подальше от малокки людоедов, -- придется, конечно, всю ночь, не переставая, поочередно поработать веслами.
   Решив поступить таким образом, путешественники подтащили монгубу в самый темный угол бухты и сипосами крепко привязали ее к дереву; сами же как могли разместились на нижних ветвях того дерева.
   Перспектива провести в такой обстановке целый день не имела в себе ничего привлекательного, и при этом еще каждую минуту приходилось ожидать, что вот-вот покажется краснокожий людоед и громким криком подаст таким же, как и он, людоедам сигнал, извещающий их о счастливой находке.
   Само собою разумеется, приняты были всевозможные меры предосторожности, чтобы не быть открытыми. Решено было даже не разводить огонь на плавучем дереве. А огонь между тем был бы очень нужен, хотя бы для того, чтобы приготовить завтрак; но так как дым мог выдать их присутствие, то все решили, что в этот день будут есть вяленое мясо. Хотя сами путешественники и сидели в темноте, но перед собою они видели свет, проникавший к ним под деревья.
   Положение их похоже было на положение человека, запертого в пещере или гроте и видящего перед собой океан. Глаза их беспрестанно были устремлены на вход в их убежище в надежде не увидеть там ничего нового. Им не было надобности следить за тем, что делается в лесу: за ними и по бокам от дерева, на котором они разместились, стояла крепкая стена из древесных вершин, покрытая к тому же лианами, точно настоящей зеленой тканью, казавшейся непроходимой даже для лесных зверей.
   А если нельзя тут пробраться зверю, то нельзя будет пробраться и человеку. Поэтому-то взоры всех были устремлены только на озеро.
   Временами у них завязывалась оживленная беседа, хотя все одинаково старались говорить по возможности тихо.
   До полудня не случилось ничего особенного, и все начали надеяться, что каннибалы их не заметят, по крайней мере в этот день, а завтра их тут не будет.
   Тишина и спокойствие ничем не нарушались и потом. Только иногда какая-нибудь птица пролетала через озеро, пересекая блестящую полосу, освещенную солнцем. Затем показалась пара морских коров и спокойно стала есть водоросли у самого входа в бухточку.
   Все это позволяло надеяться, что вблизи на озере нет ни одного человеческого существа.
   Насытившись, одна из коров уплыла, а другая осталась и, по-видимому, заснула. Вид спящей коровы был слишком заманчивым зрелищем для старого мэндруку; ему стоило больших усилий удержаться, чтобы не напасть на корову, если не с ножом, то с копьем из пашиубы. Но мэндруку поборол искушение и, хотя не без сожаления, ограничился тем, что смотрел, как животное сладко спит на солнышке.
   К несчастью как для наших путешественников, так и для морской коровы, и другие глаза следили за животными и так же хорошо заприметили, что оставшаяся на месте корова предалась послеобеденному отдыху. Ни Мэндей, ни его товарищи и не подозревали этого обстоятельства; они так долго смотрели на морскую корову, что наконец перестали замечать ее. Вдруг они увидели, как корова заметалась в воде и после двух или трех беспорядочных нырков опустилась на глубину.
   Движения эти были так внезапны и так неестественны, что могли быть вызваны только нападением врага.
   В гапо не было ни акул, ни меч-рыбы, а якаре, даже и самый большой, никогда не рискнет нападать на такое огромное животное, как морская корова.
   Некоторые из смотревших на корову объявили, что видели, как блеснуло в воздухе что-то похожее на молнию, в ту самую минуту, когда подпрыгнула корова.
   -- Pa terra! -- вскричал мэндруку, явно встревоженный. -- Я знаю, что это такое, не шевелитесь -- или мы пропали!
   -- Что вы хотите этим сказать? -- спросил Треванио.
   -- Смотрите туда, хозяин! Разве вы не видите, как рябит вода?
   -- Ведь это очень естественно после того, как корова нырнула.
   -- Посмотрите хорошенько на эту рябь. Она от веревки... А дальше вы увидите и кое-что другое...
   Мэндею не пришлось продолжать объяснение. Спутники его и сами теперь отлично видели веревку, с привязанным к ней поплавком, а за ним лодку, в которой сидел индеец, по-видимому, преследовавший раненое животное. Этот дикарь похож был скорей на обезьяну, чем на человека. Его маленькое тело с отвислым животом, длинные руки, ноги с наростами на коленях, огромная голова с массой заплетенных волос, как будто опухшие щеки, впалые глаза, -- все это делало краснокожего мало похожим на своих собратьев-краснокожих. Розита при виде дикаря судорожно закрыла лицо руками, и из уст ее вырвался крик ужаса.
   -- Тс! -- прошептал Мэндей. -- Как можно тише! Ни слова, иначе он нас заметит -- и тогда все пропало!..
   Приказание индейца было исполнено буквально, и на монгубе не слышно было больше ни одного звука.
   Очевидно, дикарь до сих пор ничего не видел и не слышал, казалось, он всецело занят охотой и думает только о том, как бы не ускользнула добыча. Поплавок помогал ему не только не терять из виду животного, но даже позволял следить за каждым его движением под водой и, кроме того, давал знать, насколько серьезна рана и сильно ли ослабела морская корова.
   Поплавок двигался то в одну сторону, то в другую, а временами и совсем останавливался на воде.
   Каждый раз, когда поплавок останавливался, дикарь складывал весла и, схватившись за бечевку, начинал ее тащить, но корова еще была жива, и ему приходилось выпускать веревку и снова плыть на всплеск за поплавком.
   Лодка дикаря была небольшая, хрупкая и примитивная, сделанная из куска древесной коры, связанной с двух сторон сипосами так, чтобы придать ей сходство с настоящей лодкой. Даже гребя изо всех сил, на ней нельзя было бы плыть быстро. Но индейцу это вовсе и не было нужно, следовало только запастись терпением и выждать, пока животное, раненное заостренным концом гарпуна, само обессилит от потери крови.
   Наконец лодка и поплавок исчезли из поля зрения наблюдателей, и они уже начали надеяться, что так и не увидят больше отвратительного дикаря. Но вдруг, в ту минуту, когда они поздравляли себя со счастливым избавлением от опасности, дикарь снова вернулся, и -- увы! -- лодка его направлялась к их убежищу.
   Дикарь, нагнувшись над своим веслом, вытянув шею и жадно сверкая глазами, плыл под темный свод, в маленькую бухточку.
   Не было никакого сомнения, -- они будут сейчас обнаружены. Ни уйти, ни скрыться некуда!
  

Глава 19
ПЛЕННЫЙ ЛЮДОЕД

   Едва ли не больше самих путешественников испугался дикарь, когда увидел перед собой целую группу бледнолицых.
   Страшный крик сорвался с его уст и выразил и его испуг, и его удивление.
   У индейцев, как и у диких зверей, присутствие духа -- скорее инстинкт, чем результат размышления. Мурас, вслед за возгласом удивления, немедленно погрузил свое весло в воду и начал грести, спеша поскорее выбраться на открытую воду и уйти от опасного, по его мнению, соседства.
   Двадцати секунд было ему совершенно достаточно, чтобы почти вывести лодку из-под зеленого свода; он уже был всего в нескольких футах от устья, за которым виднелась широкая гладь озера, откуда он думал направиться к малокке и привести своих товарищей, чтобы захватить бледнолицых.
   Но из тех, кого мурас считал своими злейшими врагами, никто и не подумал преследовать его. Когда показалась лодка, Том, правда, хотел было ухватить ее за нос, но дикарь так быстро и с такой силой оттолкнулся от дерева, что ирландец полетел в воду и чуть не утонул.
   Попытка эта, может быть, и привела бы к иному результату, если бы Мэндей был здесь, но он куда-то скрылся, а куда, -- никто не знал, так как с момента появления дикаря мэндруку исчез.
   Маленькая Розита, впрочем, уверяла, что она видела, как мэндруку соскользнул в воду позади колоды еще в то время, когда лодка мураса двигалась вперед. В этой стороне было так темно, и девочка так была занята дикарем, что хорошенько не рассмотрела, куда скрылся индеец. Может быть, он просто спрятался где-нибудь наверху, в ветвях.
   Неужели он покинул своих спутников в такую опасную минуту, чтобы спастись самому? Нет, этого не может быть: мэндруку не такой человек. Он не трус и не способен покинуть друзей. Даже злейший враг индейца и тот не мог бы обвинить его в измене.
   А раз он не мог покинуть друзей, куда же он девался? Не случилась ли с ним беда? Но Розита говорит, что видела его только что...
   Странно и непонятно.
   Но недолго продолжалось недоумение путешественников.
   Как раз в ту минуту, когда лодка дикаря достигла устья бухты, что-то круглое и темное, по виду очень похожее на человеческую голову, показалось из воды, за головой показалась рука.
   Вдруг рука протянулась к лодке, схватила ее и с такой силой рванула, что лодка опрокинулась. Испуганный дикарь не удержал равновесия и с криком упал в воду. Вслед за тем в воде началась яростная борьба: казалось, что это смертельный бой двух крокодилов, слышно было сдавленное хрипение, видны были только два темных тела, сцепившиеся друг с другом.
   Зрители с удивлением смотрели на страшную борьбу, хорошенько не понимая, что там происходит. Прошла минута, а борцы, все еще продолжая сражаться, стали приближаться к дереву, где сидели зрители. Вслед за тем из воды показался мэндруку, а рядом с ним дикарь из лодки. Мэндруку в зубах держал блестевшее лезвие ножа, с которым каннибал успел уже познакомиться, что до известной степени способствовало его укрощению.
   -- Протяните руку и схватите его, хозяин! -- крикнул мэндруку, подплывая к дереву. -- Я не хочу убивать его, хотя это было бы самым верным средством навсегда покончить с ним.
   -- Нет, нет, не делайте этого! -- крикнул ему Треванио. -- Мы лучше будем держать его в плену, и если крики его не были слышны в деревне, нам нечего бояться.
   Затем золотопромышленник спустился на нижнюю ветвь, схватил пленника и подтащил его к древесному стволу. Здесь он с помощью Мэндея и Мозэ втащил наконец мураса наверх.
   Когда дикаря втащили на дерево, он весь дрожал, конечно, от страха, что его сейчас же съедят. Так по крайней мере он сам поступил бы со своим пленником и поэтому думал, что и с ним будет то же самое.
   Струйка крови; сочившейся из небольшой раны на спине, объяснила, почему так сравнительно легко сдался дикарь Мэндею. Он перестал сопротивляться только после того, как получил эту рану как предостережение, что второй удар будет гораздо серьезнее.
   Все, разумеется, сейчас же засыпали индейца вопросами, интересуясь подробностями приключения.
   -- Пока дикарь подвигался вперед, -- отвечал мэндруку, -- я потихоньку спустился в воду и поплыл прямо к выходу из бухты, чтобы встретиться с мурасом, когда он будет возвращаться назад за помощью.
   Благодаря темноте мэндруку удалось пробраться незамеченным. Вода у входа в бухту волновалась очень сильно и, ударяясь о стволы деревьев, образовывала пену. Он спрятался, уцепившись за ветку дерева, и дожидался возвращения индейца, так как был уверен, что дикарь при виде бледнолицых непременно обратится в бегство.
   -- Ну, а что если в деревне услышали крик дикаря? -- спросил Треванио. -- Тогда нам наверное не избежать плена. Судя по огням, которые мы видели ночью, мне кажется, что этих отвратительных тварей там целые сотни, а мы без оружия, нам нечем защищаться. Как же мы выпутаемся из этой беды? Хорошо еще, Мэндей, -- добавил золотопромышленник, -- что вы не убили этого мураса.
   -- Почему, хозяин? -- с удивлением спросил мэндруку.
   -- Потому что убийство одного из них еще больше раздразнило бы дикарей, и, если бы после этого мы попали к ним в плен, они бы стали нас мучить сильнее.
   -- О, -- возразил мэндруку, -- если на наше несчастье мы попадем в плен, то нас никоим образом не пощадят: вместо мести у них есть аппетит, благодаря которому мы заранее можем считать себя осужденными на смерть. Поняли вы меня, хозяин?
   Этот разговор велся почти шепотом, чтобы не возбуждать напрасного беспокойства в других.
   -- Боже, Боже! -- простонал Треванио, смотря на своих детей. -- Что же нам делать? Если дикари откроют наше убежище до наступления ночи, мы скорее всего попадем в плен.
   -- Если только крик мураса не был услышан, то, могу уверить вас, хозяин, нам не грозит особенная опасность, по крайней мере сегодня. А после захода солнца мы сразу же тронемся в путь и еще до полуночи будем далеко от проклятых людоедов. Эге! А лодка-то уплывает. Ее во что бы то ни стало надо не упустить! Я сейчас догоню ее!
   С этими словами мэндруку бросился в воду: он спешил догнать лодку дикаря и притащить ее назад под свод, где они скрывались. Поднимавшийся ветерок уже начал подталкивать ее к середине озера, -- еще немного, и ее нельзя будет догнать. А вид лодки, в особенности перевернутой вверх дном, поднял бы тревогу в малокке.
   Но мэндруку мастерски плавал и успел догнать лодку раньше, чем она отошла слишком далеко. Схватить затем за болтавшийся в воде обрывок причальной веревки и притащить лодку за собой было уже вовсе нетрудно.
   Весь день провели наши путешественники в своем убежище, изредка только переговариваясь полушепотом. Однако мэндруку время от времени подплывал к выходу из бухты и из-под нависших над водой деревьев осматривал озеро.
   Но ничего подозрительного не было видно. Мэндей, правда, видел лодку гораздо больше той, которой им удалось завладеть; в ней сидело трое мужчин, но они направлялись совсем в другую сторону и все время держались на середине озера, приблизительно в двухстах ярдах от берега и к тому же как раз напротив малокки. Мэндруку следил за лодкой все время, пока она была видна. Движения сидевших в ней дикарей доказывали, что они ловят рыбу, но какую рыбу могли они ловить в этом огромном озере, -- это осталось тайной даже для такого знатока гапо, как мэндруку.
   Приблизительно через час рыбаки, по-видимому, не поймав ничего, взялись за весла и направились к лесу, к своей малокке, и больше их уже не было видно. Это очень обрадовало как самого мэндруку, так и остальных, когда он рассказал им о результатах своих наблюдений. Очевидно, пленный гарпунщик выехал один, поэтому жители малокки и не знали даже, где он пропадает. Если это предположение верно, значит беглецам нечего особенно бояться нападения дикарей.
   Но весь вопрос заключался в том, как долго могло продолжаться отсутствие мураса, не возбуждая этим подозрений своих соплеменников? Кто знает, может быть, у него есть жена, наконец, друзья, которые, чего доброго, вздумают отправиться на розыски пропавшего?
   -- Не беспокойтесь, -- отвечал мэндруку на вопросы золотопромышленника, -- его отсутствие в малокке никого не удивит. Они беспокоятся о своих пропавших товарищах не больше, чем, например, стало бы беспокоиться стадо обезьян коаиты об одной из отбившихся от него. Если даже у него и есть жена, -- чего я, впрочем, не думаю -- так она будет только рада, что избавилась от него. А если вы думаете, что его друзья отправятся разыскивать его, то в этом вы ошибаетесь. Мурасы и понятия не имеют о том, что такое настоящая дружба. Вот если бы кто-нибудь из них увидел, что этот дикарь убил гарпуном морскую корову, тогда дело другое. Тогда бы они все явились сюда за своей долей добычи, как стадо голодных коршунов. Только случай может направить их в эту сторону, а так нам нечего их бояться, по крайней мере сейчас. Ну а завтра пусть себе делают, что хотят, лишь бы не сегодня. Только бы дождаться ночи, а там у меня есть такой план, что мы не только отделаемся от дикарей, но и окончательно выберемся из этого проклятого озера.
   С самого утра они еще ничего не ели, так как боялись разводить огонь, чтобы дым не привлек внимания дикарей. Впрочем наиболее проголодавшиеся не вытерпели и съели по небольшому куску вяленого мяса, остальные же терпеливо ждали, полагаясь на обещание мэндруку, уверявшего их, что у них будет возможность вволю поесть жареного мяса еще до наступления зари следующего дня. Но мурас совсем иначе объяснял себе это воздержание от пищи. Несчастный думал, что они просто хотят полакомиться его собственным мясом.
   Для того, чтобы пленник не убежал, его связали по рукам и ногам самыми крепкими сипосами. Кроме того он был еще привязан и к монгубе. Скрученная вдвое лиана обвивала его шею. Словом, приняты были все меры предосторожности, чтобы лишить его возможности бежать.
   Хотя дикарь и не мог рассчитывать, что он сможет воспользоваться лодкой -- она была довольно далеко от него, -- но это вовсе не стало бы для него помехой, если бы только ему удалось бежать, потому что, по уверению Мэндея, мурас мог путешествовать по вершинам деревьев с легкостью обезьяны.
   Треванио сначала сомневался, не преувеличил ли мэндруку грозившую им опасность, сказав, что мурасы -- людоеды. Но вид пленника убеждал его, что старый индеец был прав. Если бы не вмешательство бледнолицых, мэндруку, наверное, изменил бы свое первоначальное намерение оставить дикарю жизнь и поступил бы с ним в соответствии со старой индейской пословицей "Мертвые не говорят".
  

Глава 20
КРИК ЯГУАРА

   Наконец кончился этот бесконечно длинный день и наступила ночь, которой все ждали с таким нетерпением. Но на этот раз ночь обещала мало хорошего: едва успело солнце скрыться за горизонтом, как взошла луна и тихо поплыла по безоблачному небу.
   Появление луны особенно опечалило мэндруку, который если и ждал ночи, то только темной; свет же не только мешал, но и полностью расстраивал все его планы.
   Он рассчитывал под прикрытием ночи вывести монгубу на озеро, а затем, если ветер будет попутным, распустить парус, если нет, -- на веслах постараться до рассвета как можно дальше уйти от малокки. Но так как на попутный ветер особенно нечего было рассчитывать, то он заранее уже объяснил всем, как должны быть распределены силы гребцов, чтобы бегство продолжалось безостановочно всю ночь. Если до утра им не удастся уйти достаточно далеко (а на одних веслах трудно уйти далеко), то на весь следующий день они опять спрячутся где-нибудь под деревьями.
   Но восход луны надолго, если не на всю ночь, задерживал их бегство. По мере того как ночное светило поднималось над горизонтом, вся поверхность озера осветилась бледным сиянием, при котором не только громадный ствол монгубы, но даже малейший темный предмет будет легко замечен из малокки на ровной, блестящей поверхности озера.
   Дикари и не думали ложиться спать. Вся малокка горела тысячами огней, отражавшихся в воде. Из леса снова слышались те же странные и в то же время полные таинственной прелести звуки. Только временами к этим голосам примешивалось жалобное мяуканье ягуара, этого свирепого ночного хищника.
   Заслышав крик ягуара, Треванио обрадовался, -- ему казалось, что присутствие хищника означает близость земли.
   -- Ну, это далеко не так, хозяин, -- заметил мэндруку, -- может быть, ягуара просто застигло наводнение, и он, так же как и мы, нашел себе убежище на деревьях. Разница лишь в том, что ягуар везде проберется, а мы нет, и с голоду он не умрет, потому что сумеет найти добычу там, где нам ее не достать. Само собой разумеется, что по зову инстинкта он тоже стремится к твердой земле. Впрочем, в гапо есть места, где земля выступает над водой, они во время васанте становятся островами. Jacarite очень любит жить на таких островах, потому что находит там себе добычу, которая, так сказать, заперта в его же тюрьме. Нет, хозяин, присутствие ягуара -- это еще не признак твердой земли, мы, может быть, еще очень далеко от нее.
   Пока индеец говорил, рычание ягуара опять повторилось, заставив на время затихнуть всех остальных обитателей леса. Вдруг под зеленым сводом, где скрывались наши путешественники, послышались ужасные звуки, несшиеся из малокки. Мэндруку, хорошо знавший привычки врагов своего народа, сказал, что это заунывное пение было знаком радости, -- дикарям удалось поймать какую-нибудь крупную добычу.
   Слова индейца успокоили остальных его товарищей: значит не отсутствие, мураса было причиною этих адских воплей.
   Настала полночь, а луна все так же продолжала ослепительно сиять с безоблачного неба, освещая волшебным светом окрестности.
   Мэндруку начинал выказывать явные признаки беспокойства: несколько раз выплывал к устью бухты и все более хмурым возвращался к своим товарищам.
   Наконец, когда после шестой экскурсии он вернулся на монгубу, лицо его уже не имело такого озабоченного выражения.
   -- Вы теперь выглядите довольным, -- проговорил Треванио, -- что же вы увидели?
   -- Я видел облако.
   -- Я, право, не понимаю, что же тут особенно радостного для нас.
   -- Я видел облако не особенно большое, но на востоке, со стороны Гран-Пара. Это многое значит.
   -- В самом деле?
   -- Конечно. Здесь скоро будет не одно облако, а огромная туча, пойдет дождь, будет гроза. А нам это-то и нужно. Я еще раз поплыву к выходу из игарапе, чтобы хорошенько осмотреть небо. Не трогайтесь с места до моего возвращения и молитесь, чтобы я принес вам добрые вести.
   Говоря так, индеец снова спрыгнул в воду, но еще раньше, чем он вернулся, беглецы уже знали, какое известие он им принесет. Признаки были слишком очевидны, чтобы можно было еще сомневаться. Свет луны становился все бледнее и бледнее, и скоро мрак царил над всем гапо. Сделалось так темно, что, когда мэндруку вернулся наконец назад, о прибытии его узнали только по всплеску воды, которую он рассекал руками.
   -- Теперь настало время привести в исполнение мой план, -- сказал мэндруку, влезая на дерево, -- я не ошибся: гроза приближается, через несколько минут станет настолько темно, что без риска можно пробраться в малокку.
   -- Что такое? Вы хотите пробраться зачем-то в малокку?
   -- Да, хозяин.
   -- И вы пойдете один?
   -- Нет, мне хотелось бы взять кого-нибудь с собою,
   -- Но кого?
   -- Кого-нибудь, кто мог бы плавать.
   -- Значит, моего племянника Ричарда?
   -- Его самого. Никто другой не может быть мне так полезен.
   -- Но ведь опасность очень велика?
   -- Да, -- отвечал мэндруку, -- но опасность будет еще больше, если мы не пойдем. Если нам удастся то, что я задумал, то мы спасены, если же мы не пойдем и останемся здесь, то нам остается только приготовиться к смерти.
   -- Но почему бы нам не сделать так, как мы предполагали раньше: воспользоваться темнотой и бежать на монгубе?
   -- Отчего же? Можно, но только на нашей колоде мы не успеем пройти и мили до рассвета, а тогда...
   -- Дорогой дядя, -- вмешался юный Ричард, -- позвольте Мэндею сделать то, что он задумал. Положим, отправляясь с ним, я рискую жизнью, но ведь так же точно и все мы рискуем жизнью каждый день, каждую минуту. Я уверен, что мы вернемся целыми и невредимыми... Позволь мне идти с ним, милый дядя.
   Треванио оставалось только согласиться на эту двойную просьбу, и он позволил племяннику сопровождать индейца в его рискованном предприятии.
   Мэндруку и Ричард сели в лодку, отнятую у мураса, и бесшумно уплыли, предварительно простившись со своими спутниками.
   Беспокойство индейца и молодого человека за исход их предприятия было, конечно, гораздо меньше тревоги друзей, оставшихся в ожидании их на монгубе.
   Едва только смельчаки успели скрыться в темноте, как Треванио стал сожалеть, что дал согласие. Разве не ему придется отвечать за жизнь Ричарда, порученного ему братом?
   Страх его еще больше увеличивался вследствие слов, которые сказал ему на прощанье мэндруку:
   -- Хозяин, если мы не вернемся до рассвета, оставайтесь здесь до завтрашнего вечера, тогда, если будет темно, сделайте так, как мы решили поступить до этого. Бегите, но не бойтесь ничего. Я, впрочем, говорю это вам так, на всякий случай. Но мэндруку недаром прожил столько лет, -- я уверен в удаче. Pa terra! Через час мы вернемся и привезем с собою то, в чем мы больше всего нуждаемся, чтобы уйти подальше от наших врагов и выбраться из гапо.
   Оставшиеся перешли на монгубу и сидели здесь, предаваясь грустным размышлениям. Под влиянием печальных дум они совсем забыли наставление мэндруку -- как можно лучше стеречь пленника. Небрежность охраны объяснялась еще и тем, что они знали, что пленник по рукам и ногам связан сипосами, и не предполагали, что дикарь может освободиться без посторонней помощи. Они не знали, с кем имели дело.
   Как только мурас заметил, что стражи не обращают на него внимания, он как угорь выскользнул из опутывавших его сипосов, бесшумно спустился с колоды в воду и поплыл к затопленным деревьям. Сторожа долго не замечали исчезновения пленника. Только через полчаса узнали они, что мурас бежал.
   Все были удивлены и испуганы и, по приказанию Треванио, стали искать беглеца, но того и след простыл. Зато у входа в игарапе показалась целая флотилия лодок, которые вслед за тем направились к тому месту, где скрывались путешественники.
  

Глава 21
ПОЯВЛЕНИЕ ВРАГОВ

   Мэндруку и его молодой спутник, выбравшись из бухточки, направили лодку к деревушке мурасов. Несмотря на царившую кругом темноту, им вовсе нетрудно было найти дорогу к малокке. Хотя большинство огней было уже потушено, но кое-где все еще виднелись красные точки ярко пылавших костров, к которым и направились наши смельчаки. На всякий случай мэндруку принял некоторые меры предосторожности: они не поплыли напрямик через озеро, а двигались вдоль опушки, чтобы все время быть под прикрытием деревьев. Меньше чем через полчаса они уже были в ста ярдах от малокки.
   Здесь смельчаки привязали лодку к дереву, так чтобы в любое время ее легко было найти, а сами спрыгнули в воду и поплыли дальше. На обоих пловцах были надеты пояса из скорлупок сапукайи, которыми они запаслись на тот случай, если им по какой-либо причине придется очень долго пробыть в воде или оставаться неподвижными, не производя шума. Все их оружие состояло из одного ножа, принадлежавшего индейцу.
   Как ни медленно они плыли, а через несколько минут были уже около помостов, под которыми были привязаны лодки.
   В малокке, по-видимому, все уже спали: не видно было ни одного живого существа, не слышно было ни звука.
   К лодкам и направлялся мэндруку. Три из этих лодок были простыми игарите, или челноками из древесной коры, а три другие, значительнее по размерам, больше походили на настоящие лодки. В каждую из них могло поместиться человек по восемь.
   Мэндруку сначала занялся только большими лодками. Он поочередно подплывал к ним, стараясь держаться таким образом, чтобы голова его была не очень заметна случайному наблюдателю. Его молодой товарищ деятельно помогал ему, поддерживая лодку руками.
   Что они тут делали?
   Подплывая к лодке, индеец пробивал ножом дно, и вслед за тем лодка наполнялась водой и тонула.
   По всей вероятности, вся операция была бы закончена без всяких приключений, если бы не оплошность стражи, благодаря которой мурасу удалось бежать.
   В ту минуту, когда мэндруку и Ричард, потопив все лодки, хотели влезть в последнюю, еще целую, вдруг показался темный силуэт, который можно было принять за демона вод. Уцепившись за лиану, он одним прыжком вскарабкался на подмостки. Несмотря на темноту, мэндруку тотчас же узнал своего пленника.
   -- Santos Dios! -- прошептал он. -- Это дикарь. Они его выпустили, и теперь мы в беде. Скорей в игарите, молодой хозяин. Отлично! Вот два весла, берите одно, я возьму другое! Надо торопиться. Через десять минут мы будем вне опасности: видите, лодки тонут. Если бы он нам дал еще десять минут, прежде чем поднять тревогу! А! Тревога! Скорей!.. Скорей!..
   В это время наверху, на помостах, раздался дикий вой. То был сигнал, которым дикарь оповещал своих о грозящей опасности. Он, конечно, не знал, да и подозревать не мог, какую операцию собирался осуществить мэндруку, но он видел, как двое белых отплыли на его собственной лодке, и на основании этого решил, что они отправились на разведку в малокку.
   Не успел мурас подать сигнал, как ему ответила целая сотня яростных голосов.
   Менее чем в десять минут все племя было на ногах и устремилось к озеру.
   Нечего говорить, что мэндруку и его спутник не стали дожидаться результатов своей работы. Быстро вскочили они в уцелевшую пирогу и принялись грести изо всех сил, спеша к своим товарищам, которые наверняка ждали их с нетерпением.
   Бегство пленника сильно беспокоило всех оставшихся в игарапе, и беспокойство это вовсе не улеглось при виде лодки, входившей под свод. Им даже показалось, что тут не одна лодка, а, по крайней мере, целая дюжина, и привел их сюда, конечно, не кто иной, как бежавший пленник.
   Где же в таком случае Ричард и мэндруку? Что случилось с ними? Но пирога в это время подплыла к монгубе, и все увидели, что те, кого они считали погибшими, живы и невредимы. Громкий крик радости был приветствием появлению друзей.
   -- Скорей, скорей! -- заторопил их мэндруку. -- Вы сделали большую ошибку, выпустив пленника... Садитесь скорее все в игарите!
   Отдавая эти приказания, индеец прыгнул на монгубу и, разорвав сверху донизу кожаный парус, бросил его в лодку, туда же полетели и несколько кусков мяса морской коровы.
   Тем временем все уже успели перейти с дерева в лодку. Ричард заботливо усадил маленькую Розиту. Мэндей и негр взялись за весла, принадлежавшие раньше мурасам, а Треванио и его племянник воспользовались веслами, сделанными из костей морской коровы. Нельзя было терять ни минуты.
   Через двадцать секунд пирога вышла из-под свода бухты и поплыла по озеру.
   -- Куда же мы плывем? -- спросил Треванио, переставая на минуту работать веслом.
   -- Сейчас, хозяин, -- отвечал индеец, выпрямившись во весь рост и устремив глаза на малокку, -- сначала надо узнать, в состоянии ли дикари нас преследовать.
   -- Вы думаете, что они, может быть, и не станут нас преследовать?
   -- Погони не было бы, я уверен в этом, если бы вы не выпустили ту поганую обезьяну; нам теперь и бояться было бы нечего. Пожалуй, еще не все лодки затонули как следует, и они успеют их вытащить.
   На востоке занималась заря, и хотя было еще далеко до рассвета, но это была уже не та глубокая темнота, царившая за несколько минут перед тем.
   Но мэндруку недолго прислушивался к тому, что делается в малокке.
   Казалось, мурасы опять улеглись спать -- такая тишина была в деревушке. Огни были потушены, не слышно было ни одного звука.
   Мэндруку с недовольным видом объявил, что такая тишина -- плохой знак.
   -- Почему? -- спросил Треванио, думавший совершенно иначе.
   -- Это очень просто, хозяин. Мурасы заняты работой, а потому и не слышно больше их криков. Если бы они не собирались за нами в погоню, не потому что они не хотели бы, а потому что было бы не на чем, они подняли бы страшный вой. Вы можете быть уверены, что они теперь вычерпывают воду из лодок, которые не успели еще затонуть.
   И мэндруку рассказал наконец, зачем плавали они с Ричардом в малокку.
   -- В путь! В путь, да поживей! -- крикнул он затем.
   Нечего было долго задумываться над тем, куда плыть: все равно куда, только бы подальше от малокки. Треванио предложил идти под тенью деревьев, а когда станет совсем светло -- скрыться где-нибудь под деревьями, если понадобится.
   -- Нет! -- возразил мэндруку. -- Через десять минут на воде будет светло. Плыть вдоль опушки -- значит делать большой крюк, а дикари погонятся за нами по прямой, и потом, неужели вы думаете, что днем они не найдут нас под деревьями?
   -- Это правда, -- согласился Треванио. -- Остается только надеяться, что они, может быть, не станут нас преследовать.
   -- Посмотрим, -- отвечал индеец. -- Минут через пять станет совсем светло, и тогда можно будет сказать, что делается в малокке и потонули лодки или нет.
   Но не прошло еще и пяти минут, как -- увы! -- от темной линии, образуемой помостами малокки, отделилась лодка.
   -- Большое игарите, -- прошептал мэндруку, -- этого-то я и боялся.
   -- Взгляните-ка туда, -- сказал Ричард, -- за большой лодкой идет и другая, только поменьше.
   -- Если лодок больше не будет, -- мы спасены, -- заметил мэндруку.
   -- В этих двух лодках, кажется, не более десяти человек.
   -- Ну это еще не так много, только бы не появились еще лодки, а с этими-то десятью обезьянами мы справимся, хотя нас и меньше. Эх, если бы у нас было хоть какое-нибудь оружие!
   Говоря это, бывший золотопромышленник взглянул на дно лодки, чтобы удостовериться, нет ли там какого-нибудь оружия. Там оказались копье из пашиубы, которое индеец захватил вместе с парусом и вяленым мясом, и нечто вроде остроги, которой дикарь ранил морскую корову. К этому несложному арсеналу можно было прибавить еще весла, сделанные из коровьих лопаток, и нож мэндруку.
   Треванио спокойным тоном объявил, что им если и грозит некоторая опасность, так только от стрел и дротиков.
   По счастью, кроме этих двух лодок, больше не было видно ни одной.
   -- Они скорее всего догонят нас, -- заметил мэндруку, -- потому что они гребут вшестером, и расстояние уже заметно уменьшилось. Скорей! Скорей! Гребите изо всех сил, спасайте свою жизнь! Чем ближе мы будем от деревни, тем больше для нас опасность: они могут выудить еще несколько лодок и пустить их за нами в погоню!
   Все гребли молча, тогда как преследователи, человек восемь или десять, завывали самым ужаснейшим образом, рассчитывая без сомнения напугать этим своих врагов.
   Но беглецы решили лучше погибнуть в бою, чем сдаться каннибалам.
   Скоро дикари подплыли к лодке беглецов на расстояние выстрела из лука. Началом военных действий, ознаменовавшим приближение дикарей, был целый град стрел, не достигших, впрочем, цели.
   Видя, что они находятся еще очень далеко и что их стрелы не могут никого ранить, шестеро мурасов снова взялись за весла, в то время как двое остальных дикарей продолжали пускать стрелы в игарите беглецов. Стрелки обладали не только твердой рукой, но и верным глазом. Одна из стрел зацепила кудрявый затылок негра, другая ранила в щеку Тома, а третья воткнулась в кожу морской коровы, защищавшую Розиту.
   Ловкий стрелок, виновник всех этих трех попаданий, был не кто иной, как бежавший пленник, человек с острогой. Четвертую стрелу ждали со страхом, она просвистела над водой и пробила руку Мэндею. Последний выпустил весло, вскрикнув скорее от гнева, чем от боли, потому что был ранен легко.
   Острие стрелы еще торчало в его левой руке. Мэндруку вытащил стрелу правой рукой и быстро выхватил острогу с привязанной к ней длинной веревкой, которую он уже прикрепил к корме игарите. Вслед за тем он стал на корме и начал размахивать острогой, собираясь ее метнуть во врага.
   Минуту спустя ловко направленная острога впилась между ребер дикаря-стрелка.
   -- Гребите! Гребите! -- кричал мэндруку.
   Дикари в испуге перестали грести и остановили свою лодку, в то время как пирога бледнолицых быстро начала уходить.
   Но дикари скоро пришли в себя, вынули гарпун из тела своего раненого товарища и бросили его в воду. Мэндруку воспользовался этим и быстро стал подбирать веревку, чтобы вытащить острогу из воды.
   Страшный крик досады раздался в лодке преследователей. Некоторое время они были точно парализованными. Но побуждаемые инстинктом мщения, снова погрузили весла в воду и приблизились к своим врагам. Еще несколько взмахов, и бледнолицые очутятся в их власти.
   Целый поток стрел опять обрушился на игарите, но без всякого результата. Второй залп удался не лучше, и гребцы снова взялись за весла, чтобы не давать беглецам очень далеко уходить.
   Дикари были не дальше чем в двадцати ярдах от игарите беглецов. Стрелки снова взялись за луки; теперь уже стрелять собирались сразу все девять человек. Это было действительно опасно: они могли не только ранить, но и убить кого-нибудь из наших героев.
   В первый раз беглецы почувствовали настоящий страх. Они были беззащитны против целого дождя стрел -- каждый из них уже видел себя смертельно раненным.
   Но вдруг, к великому их удивлению, дикари опустили луки, с растерянным видом поглядывая на дно пироги, как будто увидели там самого опасного своего врага.
   Мэндруку объяснил, в чем тут дело. Дыра, проверченная ножом, снова раскрылась, и лодка, в которой сидели мурасы, стала наполняться водой.
   Он не ошибся. Через двадцать минут лодка погрузилась в озеро и дикари барахтались в воде.
   Теперь бояться их было нечего. Им самим нужно было позаботиться о том, чтобы спасти свои жизни; до малокки неблизко, и хотя мурасы плавают, как рыбы, им все-таки будет нелегко добраться туда.
   Скоро только одно большое игарите, на котором плыли наши путешественники, виднелось на всем озере.
  

Глава 22
ЗАКЛЮЧЕНИЕ

   Потребовалось бы написать еще целый том, чтобы рассказать о новых приключениях золотопромышленника и его спутников, прежде чем они достигли Гран-Пара; но так как приключения эти имели некоторое сходство с теми, о которых мы уже поведали читателю, то мы расскажем только о том, как потерпевшие крушение выбрались из гапо.
   Игарите, несмотря на грубую постройку, все-таки было лучше, чем необтесанное сухое бревно. Кроме того, у путешественников были четыре пары весел и паруса из кожи морской коровы, дававшие им возможность плыть по затопленному лесу в любом направлении.
   Первой их мыслью было выбраться из озера. Пока они не выйдут из него, им грозила опасность подвергнуться новому нападению дикарей, как только тем удастся вытащить и починить затопленные лодки. Движимые инстинктом каннибализма или потребностью мщения, мурасы, по всей вероятности, опять появятся -- может быть, не сейчас, не сегодня, так завтра. Полное истребление их "флота" может несколько замедлить нападение, но рано или поздно они все-таки снова пустятся в погоню.
   Таким образом, пока все сводилось к тому, чтобы как можно скорее выбраться из озера.
   Но для этого прежде всего нужно было решить: в какой стороне выход из озера, или же оно со всех сторон окружено затопленным лесом? Дать на этот вопрос определенный ответ не мог даже мэндруку.
   Возвращаться в ту сторону, откуда они приплыли на мертвом дереве, было бы бесполезной тратой времени и сил.
   По окончании битвы с дикарями наши герои еще некоторое время плыли в том же направлении, но потом повернули под прямым углом, так как по опыту знали, что в той стороне нет выхода из затопленного леса.
   По счастью, выбор пути был сделан верно.
   Мурасов они больше уже не встречали.
   Но если им больше не грозила опасность попасть в руки людоедов, все-таки они не могли считать себя окончательно застрахованными от других напастей. Они все еще плыли по этой бесконечной водяной пустыне, почти сплошь покрытой затопленным лесом. Кто знает, какие еще могут здесь оказаться враги, -- может, и похуже мурасов.
   Путешественники вошли в лабиринт озер, соединявшихся между собой узкими каналами, окруженными густыми тенистыми деревьями. Хотя местность носила уже другой характер, мэндруку знал, что это все еще тянется гапо. Эти деревья -- только вершины затопленных наводнением гигантов; деревья все так же были переплетены густой сетью растений-паразитов, начинавшейся от самой воды, и казалось, что не больше чем на четверть ниже их должна быть твердая земля, но -- увы! -- она и здесь была не меньше чем на глубине сорока футов.
   Теперь они и без мэндруку знали, как обманчив наружный вид гапо.
   Целыми днями блуждали они по этой пустыне, то пересекая водное пространство, то пускаясь на разведку в какой-нибудь широкий канал или узкое игарапе, часто только для того, чтобы узнать, что это игарапе наглухо закрыто непроницаемой стеной густо сросшихся деревьев, или bolsou, по выражению испанцев.
   И тогда они разворачивали пирогу и опять целый день гребли только для того, чтобы выбраться из неудачно выбранного игарапе и поискать другое; как ни утомительно было такое "обратное" путешествие, им и в голову не приходило бросить игарапе и отправиться странствовать по деревьям.
   Иногда эти ложные протоки заставляли их терять по нескольку дней только на то, чтобы выбраться из них; но путешественники не унывали и снова начинали свои поиски. Это была настоящая пустыня, хотя она была больше похожа на фруктовый сад, затопленный наводнением.
   Почти все деревья были покрыты плодами. Только мэндруку мог объяснить, какие это плоды: одни из них можно было есть, а другие нельзя, потому что они ядовиты. Необходимость отыскивать плоды, служившие им пищей, была для них в то же время и развлечением. Ни один из наших путешественников не мог бы сказать, сколько времени они таким образом проблуждали "водою по лесу". Были дни, когда они совсем не видели не только солнца, но даже света, так как в это время лодка проходила по игарапе под густым зеленым навесом, где царствует вечный мрак. Наконец, когда они уже близки были к отчаянию от невозможности выбраться из гапо, вдали показался парус.
   Парусное судно плывет по затопленному лесу! Это была небольшая двухмачтовая шхуна, специально приспособленная для плавания по Солимоесу. Шхуна с поднятыми парусами быстро шла вперед.
   Старый мэндруку первым увидел шхуну и сразу узнал, кому она принадлежит.
   Но, кроме того, по типу шхуны мэндруку определил также, что и сами они на своей пироге идут в нужном направлении.
   -- Она направляется в Гран-Пара, -- объявил индеец, -- я знаю это по тому, чем нагружена шхуна; смотрите: сассапарель, ваниль, хина, каскариль... Оэ! оэ! Галиот!
   Шхуна была недалеко, и поэтому оклик там был услышан.
   -- Берете вы пассажиров на борт? Нам надо в Гран-Пара, а наша лодка не приспособлена к такому длинному путешествию!
   Командир шхуны согласился довезти их до Гран-Пара, и десять минут спустя наши путешественники были уже на палубе.
   Лодку же оставили на произвол ветра и волн гапо.
   Приняв пассажиров, шхуна продолжала путь к месту своего назначения. Из расспросов узнали, что шхуна встретилась им не в самом Солимоесе, а в одном из его главных притоков.
   Два дня спустя шхуна вошла в главную реку, а оттуда весело побежала к Гран-Пара.
   Как сами путешественники, так и экипаж шхуны были очень обрадованы, когда узнали: первые -- кому принадлежит шхуна, а вторые -- кто их пассажиры. Оказалось, что судно и находившийся на ней груз принадлежали отцу Ричарда.
   Внимание, которым были окружены наши путешественники, вернуло им здоровье и веселость. Нескольких слов будет достаточно для того, чтобы рассказать, чем закончились их приключения.
   Оба брата Треванио вернулись на родину и стали жить под одной крышей, под той, где они оба появились на свет. Мошенник, завладевший их поместьем, умер, оставив сына, а сын быстро промотал все состояние, и имение было назначено на продажу с торгов за долги. Братья Треванио появились как раз вовремя, чтобы принять участие в торгах и купить земли, принадлежащие их предкам.
   Поместье не изменило своего названия, хотя и было разделено на две равные части, двойная свадьба соединила детей обоих братьев: Ричард женился на Розите, своей смуглой кузине, а Ральф связал свою судьбу с хорошенькой блондинкой по имени Флоренс.
   Таким образом, поместье снова принадлежало Треванио.
   Если вам когда-нибудь придет в голову проехаться на Ландс-Энд и посетить наших старых друзей, то в доме молодого Ральфа вы, во-первых, увидели бы старика Ральфа Треванио, которого теперь большею частью все в доме зовут дедушкой; во-вторых, хорошенькую Флорэнс, окруженную многочисленными смуглокожими отпрысками фамилии Треванио, и, наконец, в холле к вам поспешил бы навстречу некто, красно-рыжие волосы которого смешались на висках с нитями пенькового цвета, -- вы узнали бы в нем ирландца Тома.
   Пройдите около полудюжины полей, вступите под тень гигантских деревьев, минуйте высокий мостик, переброшенный через небольшую речку, где играют карпы и форели, толкните ивовую дверцу, открывавшуюся в роскошный парк, затем последуйте по песчаной аллее, ведущей к дому, войдите в прихожую, -- и вы встретите там знакомого вам негра Мозэ. Негр проведет вас к своему хозяину, красивому джентльмену. Это Ричард, который хотя и стал несколько старше, но все так же откровенен и весел, как раньше.
   Без сомнения, вы не забыли также и этой элегантной леди, что вышла навстречу посетителю. Это уже не маленькая Розита, но жена Ричарда, которому она подарила несколько сыновей и дочерей, обещающих быть такими же красивыми, как мать, и здоровыми, как отец.
   Но в этой картине еще недостает одной фигуры. Что стало с мэндруку?
   Его хозяин не оказался неблагодарным: он подарил своему проводнику шхуну, и теперь мэндруку разъезжает по Амазонке на своем собственном судне, вспоминая не раз, как он много месяцев странствовал с бледнолицыми по водяной пустыне.

К О Н Е Ц

   Компьютерный набор/OCR, редактирование, спелл-чекинг Б.А. Бердичевский, 2000.
   Источник: Золотой век, Харьков, "ФОЛИО", 1995
   http://citycat.ru/litlib/cbibl_.html
  
  
  
  
Ко всем произведениям автора К списку авторов