Книговод

Очерки по истории русской культуры

Милюков Павел Николаевич


   

ОЧЕРКИ ПО ИСТОРІИ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ.

(Окончаніе) *).

*) См. "Міръ Божій", No 11 ноябрь.

III.

Количественный и качественный составъ земледѣльческаго населенія Россіи и Европы.-- Происхожденіе русской общины.-- Сходство и различіе въ современномъ положеніи разныхъ элементовъ русскаго крестьянства.-- Періоды въ исторіи помѣщичьихъ крестьянъ.-- Прикрѣпленіе къ тяглу и къ служилому сословію.-- Правительственныя и владѣльческія мѣры прикрѣпленія.-- Фактическое прекращеніе свободнаго перехода крестьянъ и законодательное прекращеніе свободной конкурренціи хозяевъ за рабочія руки.-- Внѣ-законное развитіе помѣщичьей власти надъ крѣпостными и юридическія противорѣчія въ ихъ положеніи.-- Замѣна государственнаго характера прикрѣпленія -- частнымъ.-- Стороны крѣпостнаго права, регламентированныя и оставшіяся безъ регламентаціи въ законодательствѣ.-- Непрочность крѣпостнаго права и сравнительная возможность равныхъ способовъ освобожденія.-- Сравнительная сила разныхъ мотивовъ освобожденія.-- Роль дворянскихъ интересовъ при освобожденіи.-- Исторія удѣльныхъ крестьянъ.-- Особенности исторіи государственныхъ крестьянъ.-- Частная собственность и введеніе общины у черносошныхъ и однодворцевъ.-- Аграрная политика XVIII и XIX вѣха.-- Вопросъ о будущемъ общины.

   Переходя къ исторіи крестьянскаго сословія въ Россіи, мы опять должны прежде всего отмѣтить разницу въ той роли, которую это сословіе играло въ соціальной жизни Россіи и Европы. Разница эта обнаруживается уже при простомъ сопоставленіи цифръ. Земледѣльческій классъ европейской Россіи составляетъ 88%, или почти 9/10, всего населенія. Между тѣмъ, въ Германіи и Франціи земледѣліемъ кормится вдвое меньшая часть населенія (42--41%); въ Англіи земледѣліе служитъ источникомъ существованія всего 1/8 части жителей (12%). Все остальное населеніе живетъ на Западѣ промышленностью, торговлей или личными услугами -- государству и частнымъ лицамъ. Не менѣе значительно и качественное различіе въ составѣ земледѣльческаго класса Россіи и Европы. Изъ всего количества лицъ, живущихъ на доходы отъ земледѣлія, въ Россіи всего полмилліона владѣетъ землей на правѣ частной собственности (въ томъ числѣ больше половины -- крестьяне). Этому полумилліону частныхъ собственниковъ принадлежитъ четвертая часть всей земельной площади Россіи (въ томъ числѣ дворянамъ отдѣльно -- 1/5 всей площади). Остальная многомилліонная масса состоитъ изъ земледѣльцевъ-общинниковъ,-- коллективныхъ собственниковъ, пользующихся своей долей общинной земли и обрабатывающихъ свой участокъ своими руками. Во владѣніи крестьянскихъ общинъ находится треть всей площади (остальныя 2/5 -- преимущественно покрытыя лѣсами -- принадлежать казнѣ). Исторія западнаго землевладѣнія началась съ разрушенія тѣхъ особенностей, которыя отличаютъ русское землевладѣніе. Въ самый древній періодъ этой исторіи коллективная собственность разложилась и уступила мѣсто частной, и тотчасъ же эта частная собственность начала ускользать изъ рукъ того сословія, которое его обрабатывало. Въ результатѣ вѣковой соціальной борьбы въ трехъ главныхъ странахъ Западной Европы сложились три различные типа земельной собственности, одинаково далекія отъ типа, преобладающаго въ Россіи. Въ Великобританіи земля окончательно ушла изъ рукъ земледѣльческаго сословія; 7/10 площади находится тамъ во владѣніи всего 10 тысячъ крупныхъ собственниковъ; преобладающимъ типомъ земледѣльца сдѣлался, такимъ образомъ, типъ зажиточнаго фермера,-- арендатора чужой земли,-- или его наемнаго рабочаго. Въ Германіи, напротивъ, тѣ же 7/10 площади сохранились въ рукахъ крестьянства; но въ процессѣ борьбы за землю сложился преобладающій типъ крестьянства крупнаго, болѣе похожаго на нашихъ мелкихъ помѣщиковъ. Наконецъ, во Франціи крестьянство было слишкомъ слабо, чтобы вести активную соціальную борьбу; за то земля не ускользнула отъ него и не перешла въ руки однихъ только болѣе стойкихъ его представителей. Французскій крестьянинъ вышелъ изъ исторіи такимъ, какимъ сдѣлалъ его долговременный государственный и феодальный гнетъ: онъ вышелъ самостоятельнымъ работникомъ на мелкомъ участкѣ, который сталъ, рано или поздно, его полной собственностью.
   Что же значитъ это сдѣланное нами сопоставленіе? Составляетъ ли особенная форма русскаго землевладѣнія наше неотъемлемое національное свойство, какъ думали одни, или она доказываетъ только, что мы еще стоимъ на той ступени развитія, съ которой давно уже сдвинулась Европа, -- какъ думали другіе? Историческій анализъ одинаково разрушаетъ оба предположенія, показывая, что русская община не есть ни такое неизмѣнное въ исторіи явленіе, какъ это предполагается сторонниками перваго мнѣнія,-- ни такое элементарное, примитивное и архаическое, какъ это нужно предположить для доказательства втораго. Не только нѣтъ возможности вывести современную общину изъ какихъ-нибудь первобытныхъ общественныхъ формъ, но даже есть полная возможность показать ея позднее сравнительно происхожденіе и раскрыть создавшія ее причины. По существу своему, русская община есть принудительная организація, связывающая своихъ членовъ круговымъ обязательствомъ въ исправности отбыванія лежащихъ на ней платежей и повинностей и обезпечивающая себѣ эту исправность уравненіемъ повинностей съ платежными средствами каждаго члена. Какъ появилась такая принудительная организація, объ этомъ мы уже говорили; мы видѣли, что тяглая община была продуктомъ усиленныхъ государственныхъ нуждъ и русской экономической неразвитости (Оч. III, 2). Потакая тяглая община еще не есть непремѣнно хозяйственная, какою мы знаемъ общину нашего времени. Хозяйственное распоряженіе общинной землей -- въ формѣ "свалки и навалки" участковъ и въ формѣ періодическихъ передѣловъ всей земли -- не входитъ необходимо въ кругъ обязанностей тяглой общины. Съ податной точки зрѣнія постоянное приспособленіе платежей къ платежнымъ силамъ семьи, -- какое достигается этими перераспредѣленіями участковъ,-- есть, конечно, самая совершенная форма "народнаго кадастра". Но тяглая община, какъ таковая, не могла еще идти такъ далеко въ податномъ уравненіи плательщиковъ. Ея цѣль заключалась не въ постоянномъ уравниваніи платежей съ постоянно мѣняющимися рабочими силами каждаго хозяйства,-- а просто въ уравненіи тягла съ размѣромъ участка, предполагаемаго неизмѣннымъ. Такимъ образомъ, старинная "мірская ровность" состояла не въ передачахъ и передѣлахъ участковъ, а только въ ихъ измѣреніи съ помощью веревки ("вериленіи") и въ обложеніи ихъ тягломъ пропорціонально размѣрамъ. Сами участки могли при этомъ оставаться полной и неприкосновенной собственностью ихъ хозяевъ. Если община позволяла себѣ распоряжаться этими участками, то только въ томъ случаѣ, когда хозяева, "вотчичи" участковъ, бросали ихъ пустыми: въ такомъ случаѣ община поневолѣ должна была пріискать хотя бы временныхъ "жильцовъ" на опустѣвшіе участки, такъ какъ съ нихъ все-таки ей же приходилось платить всѣ подати и нести всѣ повинности. Впервые болѣе свободное распоряженіе крестьянскими участками -- напоминающее современную общину -- мы встрѣчаемъ на такихъ земляхъ, которыя крестьянамъ въ собственность не принадлежали, -- т.-е. на земляхъ частныхъ владѣльцовъ. Распоряжается при этомъ не община, а приказчикъ частнаго владѣльца; если же распоряжается передѣломъ участковъ община, то это по спеціальному разрѣшенію или приказанію владѣльцевъ. Такимъ образомъ, хозяйственная община нашего времени впервые появляется въ предѣлахъ частнаго -- и притомъ болѣе или менѣе крупнаго -- хозяйства: на земляхъ монастыря или князя. Уже въ XVI вѣкѣ свободное хозяйственное распоряженіе крестьянскими участками, повидимому, входитъ въ обычай на владѣльческихъ земляхъ срединной Россіи. Въ теченіе XVII и XVIII в. правительство старается распространить этотъ обычай и на свободное крестьянство русскихъ окраинъ. Сейчасъ мы увидимъ, что въ концѣ прошлаго и началѣ настоящаго вѣка это вполнѣ ему удастся.
   И такъ, русская община есть поздній и въ разныхъ мѣстностяхъ разновременный продуктъ владѣльческаго и правительственнаго вліянія. Это нисколько не мѣшаетъ ей отражать на себѣ примитивный характеръ экономическаго быта, среди котораго она возникла; но этотъ примитивный характеръ общины не долженъ вводить насъ въ заблужденіе: нѣтъ надобности искать родственныхъ ей формъ въ далекомъ прошломъ, когда недавнее настоящее представляло всѣ нужные элементы для возникновенія вновь этой формы и для распространенія ея на всѣ разнородные элементы, изъ которыхъ сложилось современное русское крестьянство. Только познакомившись съ тѣмъ, насколько различно сложилась предыдущая исторія этихъ разнородныхъ элементовъ, мы будемъ въ состояніи оцѣнить, какъ велика была ассимилирующая сила одинаковыхъ экономическихъ условій и одинаковой финансовой системы, сообщившая всѣмъ этимъ разнороднымъ частямъ сословія одинаковую соціально-экономическую структуру.
   Въ наше время, дѣйствительно, все крестьянское сословіе Россіи представляетъ одно цѣлое. Все русское крестьянство выкупаетъ въ настоящее время свои надѣлы и выкупитъ ихъ окончательно въ свою собственность къ 1931 году. По окончаніи выкупа всѣ юридическіе слѣды прежнихъ различій въ положеніи разныхъ группъ крестьянства оглядятся совершенно и крестьянство окончательно сольется въ единое сословіе. Теперь же, прежде всего, разница самыхъ условій земельнаго выкупа напоминаетъ намъ о прошломъ. По условіямъ выкупа вся крестьянская масса дѣлится на три категоріи. Первая категорія это бывшіе крѣпостные, помѣщичьи крестьяне. Они перешли на выкупъ по положенію 19-го февраля 1861 г., но только съ 1883 года выкупъ сдѣланъ былъ для всѣхъ обязательнымъ. Эти крестьяне получили для разсчета съ помѣщиками правительственную ссуду, за которую они вносятъ проценты съ погашеніемъ (такъ называемые "выкупные платежи") и, такимъ образомъ, уплатятъ ссуду въ 49 лѣтъ. Вторая категорія -- удѣльныхъ крестьянъ -- стала выкупать свои земли въ 1863 г., выкупъ сдѣланъ былъ для нихъ съ самаго начала обязательнымъ и производится не путемъ взноса новыхъ платежей, а путемъ обращенія прежнихъ платежей въ выкупные; въ 49 лѣтъ образуется изъ этихъ взносовъ капиталъ, который и будетъ соотвѣтствовать цѣнности отданной удѣльнымъ крестьянамъ земли. Наконецъ" третья категорія крестьянъ государственныхъ. Они хотя и остались на казенномъ оброкѣ, а земли ихъ въ казенной собственности, но уже въ 1866 г. эти земли быки закрѣплены за ними особыми юридическими актами, такъ называемыми, "владѣнными записями", и дозволенъ былъ, желающимъ выкупъ этихъ земель въ полную собственность. Такимъ правомъ пользовались, однако, немногіе, и черезъ двадцать лѣтъ (при первой послѣ 1866 г. переоброчкѣ "оброчной подати") -- въ 1886 г. выкупъ былъ сдѣланъ и для нихъ обязательнымъ; для этого оброчные платежи были обращены въ выкупные: взносъ ихъ въ 44 года долженъ образовать капиталъ, нужный для выкупа оброчной подати, которая затѣмъ и перестанетъ уплачиваться, такъ что крестьяне перестанутъ стоять относительно государства въ положеніи оброчниковъ, нанимателей государственной земли.
   Разница этихъ трехъ категорій русскаго крестьянства повлекла за собою еще и другое различіе, въ степени обезпеченія ихъ земельной собственностью. У крестьянъ разныхъ категорій самые размѣры выкупаемыхъ участковъ оказались различными. Всего хуже пришлось въ этомъ отношеніи помѣщичьимъ крестьянамъ, такъ какъ владѣльцы ихъ большею частью имѣли интересъ продать крестьянамъ какъ можно меньше земли, а себѣ оставить какъ можно больше. Такимъ образомъ, почти 3/4 помѣщичьихъ крестьянъ (73%) получили надѣлы отъ десятины и менѣе до 4-хъ десятинъ. Между тѣмъ 3/4 удѣльныхъ крестьянъ (74,9%) обезпечены надѣлами отъ 2 до 6 десятинъ, а изъ государственныхъ большая часть (70,7%) получила отъ 4 до 10 десятинъ и больше (и 25% отъ 2 до 4). Если считать достаточнымъ для крестьянскаго хозяйства средній государственный надѣлъ, то изъ государственныхъ надѣлены были при выкупѣ недостаточно только 13,7%, а изъ помѣщичьихъ 42,6%, т. е. количество, втрое большее.
   Обратимся теперь къ исторіи тѣхъ отдѣльныхъ группъ, изъ которыхъ, какъ мы видѣли, образовалось современное крестьянское сословіе: къ исторіи крестьянъ помѣщичьихъ, удѣльныхъ и государственныхъ.
   Исторія помѣщичьихъ (и вообще владѣльческихъ) крестьянъ тѣсно переплетается съ исторіей другихъ сословій; естественно поэтому, что отмѣченные нами прежде періоды въ развитіи дворянскаго и городского сословія совпадаютъ съ періодами въ исторіи владѣльческихъ крестьянъ. Въ исторіи дворянства и горожанъ мы нашли четыре различные періода. Древнѣйшій періодъ (до конца XV вѣка) тамъ и здѣсь характеризуется отсутствіемъ юридическихъ разграниченій между сословіями, полной неустойчивостью сословныхъ связей, отсутствіемъ сословной организаціи. Во второмъ періодѣ (XVI и особенно XVII в.) усиливающаяся государственная власть закрѣпощаетъ сословія на государственную службу натурой или деньгами; закрѣпощая ихъ. она этимъ самымъ устанавливаетъ рѣзкія грани между сословіями и даетъ имъ принудительную организацію. Третій періодъ (XVIII) состоитъ, напротивъ, въ раскрѣпощеніи сословій; освобождая ихъ отъ обязательной службы, правительство пытается дать имъ сословныя привилегіи и сословную организацію. Наконецъ, четвертый періодъ характеризуется отмѣной сословныхъ привилегій, юридическимъ сліяніемъ старыхъ сословныхъ группъ и началомъ новой общественной группировки. Короче, мы можемъ назвать эти періоды -- періодомъ первоначальнаго смѣшенія, закрѣпощенія, раскрѣпощенія и разрушенія старыхъ сословій.
   Отдѣлы, соотвѣтствующіе всѣмъ этимъ періодамъ, мы найдемъ и въ исторіи владѣльческаго крестьянства съ нѣкоторыми, однако же, различіями. Въ древнѣйшемъ періодѣ, когда "вольные слуги" кочуютъ отъ князя къ князю и когда городское населеніе юридически не выдѣляется отъ деревенскаго -- въ самомъ деревенскомъ населеніи мы отмѣтили уже прежде нѣкоторые элементы принудительной организаціи. Мы видѣли, что правительство, подъ давленіемъ татарскаго ига, сгруппировало нѣкоторую, по крайней мѣрѣ, часть населенія въ тяглыя "сотни" и записало ихъ въ "данскія книги. Эти "численные люди", "данные" и "письменные", были уже тогда закрѣплены на тѣхъ мѣстахъ, гдѣ записаны; съ другими владѣльцами и князьями заключалось постоянное условіе, "а тяглыхъ тебѣ моихъ людей, данскихъ и письменныхъ, къ себѣ въ села не принимати"! Такова была древнѣйшая форма прикрѣпленія крестьянъ, притомъ, свойственная всѣмъ ихъ категоріямъ одинаково. Конечно, это прикрѣпленіе было пока чисто податное: подобно городскому прикрѣпленію древнѣйшаго времени, здѣсь подать была прикрѣплена къ тяглу, а не къ тяглецу, къ участку, а не къ его обитателю, который могъ свободно уйти, поставивъ за себя жильца. Поэтому, когда начался второй періодъ сословной исторіи -- періодъ прикрѣпленія жителей къ ихъ занятіямъ, -- податнаго прикрѣпленія крестьянъ оказалось недостаточно. На крестьянъ легла новая обязанность: содержать обширное, вновь сформированное служилое сословіе. Бѣдное деньгами государство поступило такъ, какъ поступали и на Западѣ въ подобномъ случаѣ; оно заплатило своимъ служилымъ людямъ землей, но не простой землей, которая въ московскомъ государствѣ ничего не стоила, а землей, населенной крестьянами. Кому принадлежали раньше эти земли и на какомъ основаніи населеніе этихъ земель обязано было "слушать" своихъ новыхъ хозяевъ, "подати имъ платить и всякое издѣліе дѣлать, чѣмъ ихъ изоброчатъ",-- объ этомъ едва ли возникалъ вопросъ въ то время. Но, какъ бы то ни было, новая обязанность, возложенная на крестьянство, считалась особымъ видомъ службы государству. Хотя государство и не позаботилось установить границы обязанностей крестьянъ относительно ихъ "помѣщиковъ", тѣмъ не менѣе ни владѣніе землей, данной за службу, ни, тѣмъ болѣе, владѣніе крестьянами не считалось безусловнымъ. Крестьянинъ смотрѣлъ на служилаго человѣка, котораго онъ обязанъ былъ "слушать" и подати ему платить, какъ на царскаго слугу, а на свое подчиненіе ему, какъ на временную форму казеннаго вознагражденія за его службу. Такъ смотрѣло, конечно, вначалѣ и само правительство; въ одномъ документѣ средины XVI в. выставляется даже, въ интересахъ крестьянства, требованіе, чтобы служилые люди и жили не въ своихъ деревняхъ, а въ городахъ, въ сборныхъ пунктахъ, куда и должны были бы доставляться всѣ "установленные" сборы съ назначенныхъ на ихъ содержаніе "ратаевъ".
   Конечно, объ этомъ можно было только мечтать въ государствѣ, не имѣвшемъ еще собственныхъ органовъ для выполненія самыхъ важнѣйшихъ своихъ функцій. Если бы правительство могло установить такія отношенія между крестьянами и помѣщиками то оно могло бы и ввести иную форму вознагражденія послѣднихъ. При тогдашнихъ условіяхъ, сношенія съ крестьянами правительство должно было предоставить самимъ помѣщикамъ; а вмѣстѣ съ тѣмъ оно лишалось и всякой возможности контроля надъ этими отношеніями. Не только оно не могло думать о защитѣ интересовъ крестьянъ отъ помѣщиковъ, но на первыхъ же порахъ ему пришлось рѣшительно стать на сторону помѣщичьихъ интересовъ Дѣло въ томъ, что недостаточно было дать служилымъ людямъ населенныя земли; надо было позаботиться о томъ, чтобы населеніе этихъ земель оставалось на мѣстѣ. Одной записи въ тягло было для этого слишкомъ мало. Правда, подъ вліяніемъ ли тягла, или независимо отъ этого вліянія, нѣкоторая часть населенія привыкла къ своимъ мѣстамъ; сплошь и рядомъ въ документахъ XVI вѣка встрѣчаются "старожильцы", которые живутъ на одномъ и томъ же мѣстѣ и полвѣка, и больше: и правительство кончаетъ тѣмъ, что признаетъ право владѣльца на такихъ старожильцевъ, начинаетъ считать ихъ "крѣпкими" ему "по старинѣ". Большая часть крестьянъ продолжаетъ, однако, бродить отъ одного владѣльца къ другому, вступая съ каждымъ изъ нихъ въ добровольное и временное соглашеніе. Этихъ-то вольныхъ людей правительство старается теперь всячески укрѣпить за владѣльцами; къ тому же стремятся, конечно, и сами владѣльцы. Тѣ и другіе дѣйствуютъ при этомъ тѣми средствами, которыя находятся въ ихъ власти. Правительство законодательнымъ порядкомъ устанавливаетъ высокія пошлины съ уходящихъ отъ владѣльца крестьянъ, -- * какъ плату за пользованіе избой ("пожилое"); оно опредѣляетъ законный срокъ разсчета (Юрьевъ день); и въ случаѣ, если крестьянинъ ушелъ отъ владѣльца не въ срокъ и безъ платежа пошлинъ, т. е. безъ правильнаго "отказа",-- правительство считаетъ такого крестьянина "бѣглымъ" и даетъ на него владѣльцу право иска и возвращенія судебнымъ порядкомъ. Съ своей стороны, и владѣлецъ принимаетъ мѣры, чтобы закрѣпить себѣ крестьянина. Лучшимъ средствомъ для этого служитъ выдача крестьянину "ссуды" на первоначальное обзаведеніе. Въ такой ссудѣ нуждалось большинство крестьянства; получивъ отъ 2 до 5 рублей (отъ 120 до 300 р. на наши деньги), крестьянинъ терялъ всякую возможность расплатиться съ хозяиномъ, и, такимъ образомъ, принужденъ былъ оставаться на его землѣ безсрочно; тѣмъ болѣе, что, въ случаѣ нарушенія контракта, онъ обязанъ былъ выплатить еще особую неустойку ("зарядъ"). Всѣхъ этихъ средствъ было бы совершенно достаточно, чтобы обезпечить помѣщику крестьянъ, если бы не примѣшались два непредвидѣнныя обстоятельства. Вопервыхъ, каждый помѣщикъ хлопоталъ о прикрѣпленіи собственныхъ крестьянъ, но въ то же время всячески препятствовалъ прикрѣпленію крестьянъ своего сосѣда, стараясь всѣми силами переманить ихъ къ себѣ. Законный "отказъ" и выходъ сталъ для крестьянина очень труденъ къ концу XVI в.; но на смѣну выходу явился "вывозъ". Владѣльцы или общины, искавшіе работниковъ и тяглецовъ, разсылали своихъ агентовъ повсюду съ цѣлью "отказывать" себѣ крестьянъ изъ-за "старыхъ владѣльцевъ. Новый хозяинъ охотно принималъ на себя уплату всѣхъ долговъ, лежавшихъ на крестьянинѣ, только бы перевезти его на свою землю. Воспротивиться такому "вывозу", если всѣ условія "отказа" были соблюдены, старый владѣлецъ не имѣлъ права. Такимъ образомъ, свобода перехода крестьянъ превратилась въ свободу коакурренціи изъ-за крестьянъ между земледѣльцами: конечно, при этомъ выигрывали наиболѣе зажиточные хозяева, имѣвшіе возможность дать крестьянину наибольшую льготу. Эта конкурренція еще болѣе обострилась тѣмъ обстоятельствомъ, что съ середины XVI вѣка открылась возможность колонизаціи новыхъ земель (Оч. I, 3); народный потокъ хлынулъ туда, а въ старомъ московскомъ центрѣ земли стали пустовать и явился усиленный спросъ на рабочія руки {Сравнительная численность равныхъ формъ перехода въ концѣ XVI в. видна будетъ изъ слѣдующаго примѣра, бъ 1580 г. въ тверской вотчинѣ княая Симеона Бекбулатовича (20 селъ и 473 деревни) числилось 2.217 крестьянъ. Изъ этого числа въ ближайшія лѣтъ пять до 1580 г. ушло 305 человѣкъ, т. е. меньше 14оІо. Но изъ числа ушедшихъ только 53 (17% или болѣе 2% всѣхъ крестьянъ) смогли "выйти" сами, т. е. разсчитаться своими средствами съ хозяиномъ. Нѣсколько [большее количество "выбѣжало", т. е. ушло безъ законнаго отказа (65 чел., 21% или около 3% всѣхъ крестьянъ); владѣлецъ имѣлъ право отыскивать ихъ законнымъ порядкомъ. Большая же часть (188 чел., 62% или около 9% всѣхъ крестьянъ) были "вывезены" другими владѣльцами. Такимъ образомъ, "вывозъ" былъ главной формой перехода. На мѣсто ушедшихъ пришло и вновь порядилось въ крестьянство всего 27 человѣкъ. Въ итогѣ, слѣдовательно, въ самый короткій промежутокъ времени хозяйство Симеона потеряло 13ў о рабочаго населенія.}. Правительство было завалено исками о возвращеніи незаконно ушедшихъ. На первыхъ порахъ оно не нашло ничего лучшаго, какъ попытаться сократить число этихъ исковъ: указомъ 1597 г. запрещено было принимать жалобы отъ тѣхъ, кто не успѣлъ подать ихъ въ теченіе пяти лѣтъ до этого года. Это значило, что всѣ незаконно ушедшіе съ своихъ мѣстъ раньше 1592 г. могутъ законно оставаться на новыхъ мѣстахъ жительства и не считаются "бѣглыми". Такимъ образомъ, результаты самаго горячаго времени колонизаціи степи и Поволжья были оффиціально признаны правительствомъ. Естественно, что въ служиломъ классѣ коренного московскаго центра эта мѣра должна была вызвать страшнѣйше раздраженіе. Тогда Борисъ Годуновъ, вообще старавшійся добиться расположенія мелкихъ служилыхъ людей, рѣшился успокоить ихъ мѣрой совершенно противоположнаго характера. Въ 1601 г. и еще разъ въ 1602 г.-- оба раза только на одинъ годъ -- запрещено было крестьянамъ уходить изъ московскаго центра на окраины, и въ то же время свобода "вывоза" крестьянъ оставлена только мелкимъ служилымъ людямъ между собою, а крупнымъ -- между собою. Такимъ образомъ, самые опасные конкурренты для мелкаго помѣщика, крупные хозяева устранялись отъ конкурренціи. вмѣстѣ съ тѣмъ и положеніе крестьянъ существенно измѣнялось. Теперь уже "бѣглыми" были не только тѣ крестьяне, которые жили, не исполнивъ условій своей "порядной", своего свободнаго договора; всякій крестьянинъ "вывезенный" за "сильнаго человѣка" былъ бѣглымъ, и даже хуже, чѣмъ бѣглымъ, такъ какъ тутъ къ нарушенію обязанности со стороны крестьянина присоединялось нарушеніе закона со стороны принявшаго его хозяина. Правда, въ слѣдующіе годы законъ Бориса, повидимому, не подтверждался, да и скоро правительству стало не до того, чтобы разрѣшать вопросы сословной политики. Наступила смута и новая династія застала положеніе дѣла самымъ неопредѣленнымъ. Съ одной стороны, уже во время смуты поговаривали о томъ, чтобы вообще запретить всякіе переходы крестьянъ; съ другой стороны, переходы эти стали легче, чѣмъ прежде, такъ какъ законъ 1597 г. стали толковать въ томъ смыслѣ, что отыскивать бѣглаго крестьянина вообще можно только въ теченіе пяти лѣтъ послѣ побѣга. Съ одной стороны, мелкіе служилые люди твердо стояли на почвѣ закона 1601 г. и считали "бѣглыми" всѣхъ, перезванныхъ "сильными людьми"; съ другой -- "сильные" люди свободно продолжали переманивать крестьянъ и старались привязать ихъ къ себѣ какъ можно прочнѣе. Въ это время вошло въ обычай брать съ крестьянъ запись особаго рода: вмѣсто простой "порядной" крестьянинъ давалъ на себя такъ-называемую посудную запись". Здѣсь онъ навсегда отказывался отъ права уплатить взятую у хозяина ссуду, обязывался никуда не "выходить" отъ новаго хозяина и давалъ ему заранѣе право отыскивать себя повсюду и "отовсюду къ себѣ взяти". Можно себѣ представить положеніе стараго хозяина, когда передъ судомъ новый владѣлецъ выкладывалъ такой документъ. На что онъ могъ сослаться въ доказательство своихъ правъ на бывшаго своего крестьянина? Онъ ссылался, обыкновенно, на "старину"; но чтобы доказать, что отыскиваемый крестьянинъ былъ его "старинный", надо было представить какую-нибудь "крѣпость", какой-нибудь документъ, въ которомъ этотъ крестьянинъ былъ записанъ въ его имѣніи. Но уже никакія доказательства ни къ чему не служили, если новому владѣльцу удавалось укрыть у себя крестьянина въ теченіе пяти лѣтъ: тогда послѣдній оставался за нимъ по праву давности.
   Естественно, что мелкіе служилые люди начинаютъ добиваться при новой династіи, чтобы бѣглый навсегда оставался бѣглымъ, т. е. чтобы уничтожена была давность для исковъ о бѣглыхъ, которой не было "при прежнихъ государяхъ"; чтобы разнаго рода владѣнные документы на землю признавались достаточными "крѣпостями" на крестьянъ, чтобы сильнымъ людямъ вообще запрещено было вывозить за себя крестинъ. Мало-по-малу, правительство уступаетъ; срокъ давности удлиняется до 10 лѣтъ, а потомъ я вовсе уничтожается: всѣ крестьяне, записанные въ новую дворовую перепись 1646--48 гг., признаются крѣпостными и всякій переходъ ихъ къ кому бы то ни было съ этого времени считается бѣгствомъ. Такимъ образомъ, служилое сословіе торжествуетъ побѣду надъ взаимной конкурренціей изъ-за крестьянъ, послѣ того, какъ оно давно уже восторжествовало надъ свободнымъ переходомъ крестьянъ. Остается, правда, еще кое-какое гулящее населеніе, не попавшее въ перепись; но теперь уже всякій договоръ такого гулящаго человѣка съ хозяиномъ заключается въ формѣ ссудной записи, т. е. дѣлаетъ его вполнѣ крѣпостнымъ; и всякій такой случай поступленія "въ крестьянство" омѣ чается въ правительственномъ учрежденіи -- помѣстномъ приказѣ. По мѣрѣ того, какъ крестьянинъ закрѣпляется за владѣльцемъ, растетъ и власть надъ нимъ послѣдняго. Никто не вмѣшивается въ область ихъ взаимныхъ отношеній; правительство заботится только о томъ, чтобы крестьянинъ не выходилъ изъ крестьянства, т. е. чтобы онъ не переставалъ быть плательщикомъ: до остального ему нѣтъ никакого дѣла. Такимъ образомъ, уже въ XVII вѣкѣ, едва сложившись формально, крѣпостное право является со всѣми аттрибутами неограниченной власти человѣка надъ человѣкомъ. Съ самаго начала вѣка помѣщикъ безъ стѣсненія отрываетъ крестьянина отъ земли, переводитъ его въ дворовую прислугу, переселяетъ въ другія имѣнія, дробитъ крестьянскія семьи, дѣлитъ, мѣняетъ ихъ; навѣрное, тогда же начинается и прямая продажа крестьянъ. Судьей своихъ крестьянъ помѣщикъ былъ, вѣроятно, уже и въ XVI вѣкѣ; въ XVII вѣкѣ на помѣщичьемъ дворѣ можно уже встрѣтить тюрьму, кандалы и рогатки, а въ арсеналѣ судебныхъ доказательствъ появляются самыя изысканныя московскія пытки. Право наказанія не ограничивалось никакими предѣлами; уложеніе, правда, при одномъ частномъ случаѣ, велитъ "приказывать накрѣпко" господину, чтобъ онъ не убилъ, не изувѣчилъ и голодомъ не уморилъ подвластнаго ему человѣка; нои въ этихъ скромныхъ предѣлахъ законъ ничѣмъ не обезпечивалъ личности крѣпостного. Даже въ случаѣ убійства крѣпостного, владѣлецъ не несъ опредѣленной законами отвѣтственности. И при всемъ томъ законъ нисколько не ограничивалъ какихъ бы то ни было гражданскихъ правъ крестьянина, такъ что на практикѣ положеніе его было полно самыхъ рѣзкихъ противорѣчій. Крестьянинъ могъ быть продавъ помѣщикамъ -- и въ то же время могъ покупать собственныхъ крѣпостныхъ; онъ подлежать помѣщичьему суду -- и въ то же время являлся передъ обычными судами въ роли полноправнаго истца или отвѣтчика; имущество его входило въ составъ господскаго имущества -- и одновременно онъ могъ самостоятельно входить въ имущественныя сдѣлки съ казной, посторонними лицами и даже собственнымъ владѣльцемъ; онъ былъ равноправымъ -- или равно-обязаннымъ -- членомъ общины, и вполнѣ зависѣлъ отъ личнаго произвола хозяина или его приказчика; онъ былъ крѣпокъ землѣ, и, повидимому, безъ всякаго спроса владѣльца могъ уходить на заработки и оставаться внѣ общины цѣлыми годами. И всѣ эти противорѣчія сводились къ одному коренному. Съ одной стороны, владѣніе крѣпостными продолжало считаться только средствомъ вознагражденія служилыхъ людей за ихъ службу, т. е. было одной изъ формъ казеннаго жалованья; съ другой, уже складывалось на практикѣ отношеніе къ крѣпостному, какъ къ полной собственности владѣльца.
   Третій періодъ въ исторіи владѣльческаго сословія далъ рѣшительный перевѣсъ послѣднему взгляду на крѣпостное право. Оно сохраняло государственный характеръ, пока соединено было съ обязательной военной службой землевладѣльцевъ. Служба крестьянина помѣщику представлялась естественнымъ послѣдствіемъ службы помѣщика государству: закрѣпощеніе крестьянъ оправдывалось закрѣпощеніемъ самого дворянства. Но въ XVII вѣкѣ началось, какъ мы знаемъ, раскрѣпощеніе дворянства и превращеніе его въ привилегированное сословіе. Первымъ шагомъ къ этому раскрѣпощенію было отдѣленіе дворянской службы отъ дворянскаго землевладѣнія; обязательность службы была сохранена и даже усилена Петромъ, но владѣніе бывшимъ служилымъ участкомъ (все равно, помѣстьемъ или вотчиной) перестало зависѣть отъ службы и превращено было знаменитымъ указомъ о единонаслѣдіи (1714) въ полную дворянскую собственность. Манифестъ 18 февраля 1762 г. и жалованная грамота Екатерины II дворянству закончили то, что было начато указомъ о единонаслѣдіи: дворянство окончательно освободилось отъ обязательной службы и получило подтвержденіе и даже расширеніе всѣхъ своихъ владѣльческихъ правъ,-- что же должно было статься теперь съ крѣпостными? Сами они твердо помнили, что кормятъ царскаго слугу; если царь освободилъ его отъ службы, то ихъ онъ долженъ былъ, по ихъ убѣжденію, освободить отъ обязанности его кормить. Вотъ почему послѣ манифеста о вольности дворянства крѣпостные стали ждать и для себя такого же манифеста; не дождавшись его, они рѣшили, что манифестъ о ихъ вольности уже данъ, но только помѣщики его скрываютъ. При этомъ убѣжденіи, не смотря ни на что, они остались вплоть до освобожденія; и самое освобожденіе съ своей старой точки зрѣнія они поняли такъ, что царь, наконецъ, отдаетъ имъ землю,-- которую они продолжали упорно считать своею,-- а своихъ слугъ хочетъ наградитъ за ихъ службу царскимъ жалованьемъ.
   Правительственная точка зрѣнія совершенно разошлась въ этомъ случаѣ съ народной. Въ тотъ моментъ, когда крестьяне начали ждать свободы, законъ превратилъ ихъ въ полную собственность дворянъ; государственный характеръ этой собственности совершенно стушевался, и на первый планъ выступилъ частный. Правительство уже не ограничивалось пассивнымъ отношеніемъ къ положенію крѣпостныхъ: цѣлымъ рядомъ указовъ оно старалось провести новый взглядъ на нихъ, какъ на привилегированную дворянскую собственность. Постепенно крѣпостные лишаются права свободно уходить на промыслы (1726), брать откупа и подряды (1731), обязываться векселями и вступать въ поручительство (1761), право продажи крѣпостныхъ, признанное закономъ уже въ концѣ XVII в., формально подтверждается въ 1747; но, кромѣ того, дается помѣщикамъ право ссылки въ Сибирь (1760); у крестьянъ отнимается право жалобы на помѣщиковъ въ 1767 г. Отдавъ, такимъ образомъ, крѣпостныхъ въ полное распоряженіе помѣщиковъ, правительство старается гарантировать себѣ только исправность платежей; для этой цѣли оно все настойчивѣе и настойчивѣе требуетъ послѣ Петра (1731--1762), чтобы помѣщики взяли на себя отвѣтственность за правильный взносъ податей и поставку рекрутъ, и все опредѣленнѣе возлагаетъ на нихъ обязанность заботиться о прокормленіи крестьянъ во время голода, о снабженіи ихъ сѣменами въ случаѣ неурожая. Изъ частыхъ напоминаній помѣщикамъ обо всѣхъ этихъ обязанностяхъ можно заключить, что онѣ далеко не всегда выполнялись. Самые добросовѣстные изъ помѣщиковъ перелагали свои обязанности на крестьянъ, заставляя ихъ покупать рекрутъ въ складчину и наполнять своимъ хлѣбомъ запасные магазины. Большинство же и вовсе не заботилось о выполненіи обязанностей. Не имѣя, такимъ образомъ, возможности настоять даже на томъ, что его ближайшимъ образомъ интересовало, правительство, естественно, тѣмъ менѣе имѣло побужденій вмѣшиваться во внутреннія отношенія помѣщиковъ къ крѣпостнымъ. Область этихъ отношеній оставалась, по прежнему, незатронутой никакими законодательными опредѣленіями. Въ концѣ концовъ, такая неопредѣленность взаимныхъ отношеній, усердно оберегавшихся дворянствомъ отъ всякихъ посягательствъ законодателя,-- послужила крестьянству на пользу, когда рѣчь зашла о ликвидаціи этихъ отношеній. Вездѣ на Западѣ сословная сила облеклась въ этомъ случаѣ въ формы права; землевладѣльческое сословіе имѣло тамъ достаточно сословнаго такта, чтобы закрѣпить документомъ и защитить закономъ каждую частность своихъ крѣпостныхъ отношеній. Вотъ почему новѣйшему законодательству приходилось отвоевывать шагъ за шагомъ крестьянскую свободу, ставя на мѣсто стараго права новое въ каждомъ отдѣльномъ случаѣ взаимныхъ отношеній. У насъ это было сдѣлать легче, такъ какъ законодательство застало совершенную tabula rasa въ области крѣпостныхъ отношеній: новое право не замѣняло здѣсь стараго,-- а явилось на смѣну полному отсутствію юридической точки зрѣнія. Въ этомъ смыслѣ -- русское крѣпостное право сравнительно съ крѣпостнымъ правомъ Европы -- то же, что деревянный "острогъ" русской крѣпости сравнительно съ каменнымъ феодальнымъ замкомъ: ломкое, Непрочное зданіе безъ перегородокъ внутри, безъ контрфорсовъ снаружи. Чтобы разрушить твердыню средневѣкового крѣпостничества понадобились столѣтія, тогда какъ одного почерка пера оказалось совершенно достаточнымъ, чтобы опрокинуть гнилое зданіе барскаго произвола.
   Пришелъ ли этотъ "почеркъ пера" слишкомъ рано, какъ утверждаютъ одни, или, напротивъ, слишкомъ поздно, какъ говорятъ другіе? Несомнѣнно, что уничтоженіе крѣпостнаго права въ 1861 году соединено было съ значительными потерями для дворянства; нѣтъ основаній не вѣрить тѣмъ разсчетамъ, по которымъ потеря выгодъ, соединенныхъ съ крѣпостнымъ правомъ, доходила до трети всего состоянія помѣщиковъ. Несомнѣнно, что если бы законодательство преслѣдовало ту цѣль, которую одинаково ставили крестьянской реформѣ представители власти отъ Екатерины Пдо Александра И, т.-е. если бы оно задавалось мыслью сдѣлать такъ, чтобы бытъ крестьянъ былъ улучшенъ, а помѣщикъ не пострадалъ, или даже выигралъ, то мы долго не дождались бы рѣшенія вопроса. Рѣшеній перепробовано было много въ теченіе цѣлаго столѣтія передъ освобожденіемъ; всѣ они оказались одинаково несостоятельными, такъ что путемъ простого исключенія правительство могло бы придти къ единственно возможному рѣшенію, принятому 19 февраля 1861 г. Началось, конечно, съ попытокъ частныхъ улучшеній; но правительство Екатерины II, также какъ и правительство Императора Николая I должно было придти къ заключенію, что никакія отдѣльныя улучшенія невозможны, если оставить по прежнему ту неопредѣленность отношеній, которая составляла сущность нашего крѣпостнаго права. Регламентировать же серьезно эти отношенія ни одно правительство не рѣшалось; а когда рѣчь о такой регламентаціи зашла передъ освобожденіемъ крестьянъ, то наше дворянство ясно показало, что всякой подобной регламентаціи оно предпочитаетъ полную ликвидацію крѣпостныхъ отношеній. Такимъ образомъ, съ точки зрѣнія самого дворянства, радикальное разрѣшеніе вопроса оказалось единственно возможнымъ. Какого рода должна была быть эта радикальная развязка, относительно этого тоже предъидущая исторія крестьянскаго вопроса не оставляла никакихъ сомнѣній. Первой мыслью было -- дать крестьянамъ личную свободу, а землю оставить помѣщикамъ. Въ прошломъ вѣкѣ и въ началѣ нынѣшняго такое рѣшеніе считалось даже либеральнымъ; а постепенное развитіе экономической жизни Россіи сдѣлало его настолько выгоднымъ для помѣщиковъ, что наиболѣе развитая часть дворянства прямо стала желать освобожденія крестьянъ безъ земли. Въ самомъ дѣлѣ, если прежде земля безъ крѣпостныхъ ничего не значила, то теперь она стала пріобрѣтать совершенно самостоятельную цѣнность. Помѣщикъ не могъ обойтись безъ дарового труда, пока онъ извлекалъ изъ своей земли продукты исключительно для личнаго потребленія; сама по себѣ земля ничего бы ему не дала; понятно, что цѣнность ея измѣрялась для него количествомъ прикрѣпленныхъ къ ней рабочихъ рукъ. Но съ тѣхъ поръ обстоятельства перемѣнились. Натуральное. хозяйство начало уступать мѣсто новому; земледѣльческіе продукты стали предметомъ сбыта внутри и внѣ страны; цѣны ихъ постепенно расли; вмѣстѣ съ тѣмъ возростала доходность хозяйства и поднимались цѣны годной для обработки земли. При этихъ условіяхъ даровой трудъ въ земледѣльческомъ хозяйствѣ быстро потерялъ свою привлекательность. Не трудно было убѣдиться, что трудъ этотъ -- даровой только по видимости. На самомъ дѣлѣ помѣщикъ платилъ крѣпостному, выдѣляя ему извѣстный клочекъ земли для его собственнаго хозяйства. Чѣмъ доходнѣе становился этотъ клочекъ, отданный крѣпостному, тѣмъ, значитъ, дороже обходились помѣщику его услуги; а производительность крѣпостнаго труда далеко уступала производительности труда свободнаго. Министръ Перовскій, самъ сторонникъ крѣпостнаго права, въ одномъ изъ секретныхъ комитетовъ Императора Николая (1845) прямо заявлялъ, что "опыты обработки земель наемными людьми въ губерніяхъ Саратовской, Тамбовской, Пензенской, Воронежской и другихъ показали, что тамъ, гдѣ нѣтъ недостатка въ рукахъ, владѣлецъ ненаселенной земли при подобномъ хозяйствѣ оставался въ выигрышѣ противу помѣщика", Естественно, что помѣщики хлѣбородной полосы "сами начали понимать, что крестьяне тяготятъ ихъ и что было бы желательно измѣнить эти обоюдо-невыгодныя отношенія". Лучше всего было бы, конечно, отпустить крѣпостныхъ на всѣ четыре стороны. Но достаточно было знать русскаго крестьянина, чтобы понять, что съ такимъ рѣшеніемъ онъ не помирится. Вотъ почему всѣ сколько-нибудь свѣдущіе защитники владѣльческихъ интересовъ всегда признавали безземельное освобожденіе неосуществимымъ въ настоящемъ и только настаивали на томъ, чтобы подготовить постепенно его осуществленіе въ болѣе или менѣе отдаленномъ будущемъ.
   Возникалъ по временамъ и другой проектъ развязки крѣпостныхъ отношеній. Если отдать крестьянину землю было нежелательно, а отнять ее у него -- невозможно, то нельзя ли было избрать средній путь: оставивъ собственность на землю за помѣщиками, крестьянамъ передать право наслѣдственнаго пользованія ихъ участками за опредѣленныя повинности. Этотъ проектъ, чуждый условіямъ русской жизни, послужилъ, однакоже, лишь для того, чтобы выяснить вообще неудовлетворительность среднихъ рѣшеній. Одна мысль о регламентаціи взаимныхъ отношеній и объ установленіи вѣчной обязательности ихъ для обѣихъ сторонъ приводила владѣльческое сословіе въ ужасъ. Притомъ же, нашимъ помѣщикамъ трудно давалось юридическое понятіе dominium directum. Права собственности они никакъ не могли представить себѣ безъ права распоряженія; отдача земли въ наслѣдственное пользованіе казалась имъ полной -- и притомъ даровой -- потерей имущества.
   И такъ, если уже развязка была необходима, оставалось только одно -- остановиться на мысли, которая на первый взглядъ казалась возмутительной и революціонной; на мысли объ отдачѣ земли крестьянамъ. Возмутительной представлялась, собственно, въ этомъ исходѣ только идея принудительной экспропріаціи дворянской земли. Поэтому, ни Императоръ Николай, ни Императоръ Александръ И не рѣшились сдѣлать передачу земли крестьянамъ обязательной для дворянства. Но разъ идея обязательности была, такимъ образомъ, устранена, продажа крестьянамъ земли могла сдѣлаться для помѣщиковъ даже выгодной операціей. Все зависѣло тутъ отъ условій продажи. Мы видѣли, что помѣщикъ хлѣбородной полосы къ серединѣ нашего вѣка сталъ предпочитать совсѣмъ отдѣлаться отъ крестьянъ. Но если это было нельзя, онъ могъ съ выгодой для себя уступить крестьянину такой маленькій клочекъ земли, который самъ по себѣ не обезпечивалъ бы ему средствъ для существованія и для уплаты повинностей. Въ такомъ случаѣ, помѣщикъ освобождался отъ всего, что, по выраженію Перовскаго, дѣлало его отношенія къ крестьянину "тягостными": избавлялся отъ неудовлетворительнаго и дорогого теперь крѣпостнаго труда, отъ "неопредѣленности крестьянскихъ обязанностей", а также и отъ своей "тяжкой обязанности -- кормить крестьянъ на свой счетъ" въ случаѣ неурожая. Взамѣнъ того, онъ пріобрѣталъ дешеваго наемнаго работника, который находился въ полной отъ него зависимости и съ которымъ, въ то же время, онъ не былъ ничѣмъ связанъ формально. Въ сѣверной, нехлѣбородной половинѣ Россіи -- разстаться съ землей помѣщику было еще легче. Здѣсь онъ уже и прежде, большею частью, не занимался хозяйствомъ и даже не жилъ въ деревнѣ, а получалъ съ крестьянъ, за всѣ ихъ обязанности, круглую цифру "оброка" {Къ послѣдней четверти XVIII в. въ нечерноземныхъ губерніяхъ было на оброкѣ больше половины (55%) всего крѣпостнаго населенія, тогда какъ въ черноземныхъ губерніяхъ число оброчныхъ едва превышало четверть (26%); остальные были на барщинѣ. Ко времени крестьянскаго освобожденія эта разница между югомъ и сѣверомъ сдѣлалась еще рѣзче: въ 8 нечерноземныхъ губерніяхъ, въ которыхъ при Екатеринѣ II было 54% оброчныхъ, ко времени освобожденія ихъ было уже 63,8%, т. е. около двухъ третей. Напротивъ, на черноземѣ число оброчныхъ крестьянъ, въ общемъ, не увеличилось, а во многихъ губерніяхъ даже уменьшилось.}. Трудность при развязкѣ крѣпостныхъ отношеній была тутъ другая. Земля была не нужна помѣщику, потому что съ нея здѣсь немного было можно выручить; но и крестьянинъ выручалъ въ этой мѣстности барскій оброкъ не съ земли, а съ промысловъ, служившихъ здѣсь издавна подспорьемъ земледѣлію, стало быть, отдавъ крестьянину землю за то, чего она здѣсь стоила, помѣщикъ не вознаградилъ бы себя за потерю оброка; такъ или иначе, онъ долженъ былъ добиться вознагражденія не за одну землю, но также и за теряемое имъ право на промышленный трудъ крестьянина.
   И такъ, освобожденіе крестьянъ съ землей могло бы быть выгодно помѣщикамъ только при томъ условіи, чтобы въ хлѣбородной полосѣ до крайности были урѣзаны размѣры надѣла, а въ промышленной -- цѣна за землю была бы назначена выше ея естественной стоимости, принимая въ разсчетъ и внѣземледѣльческіе заработки крестьянина. Въ послѣднемъ случаѣ владѣлецъ прямо разсчитывалъ получить выкупъ за личность крѣпостнаго, а въ первомъ -- онъ могъ надѣяться остаться фактическимъ распорядителемъ свободнаго крестьянскаго труда. Затѣмъ, за ликвидацію крѣпостныхъ отношеній посредствомъ выкупа говорила и настоятельная нужда многихъ помѣщиковъ -- расплатиться съ долгами кредитнымъ учрежденіямъ и частнымъ лицамъ. Всѣ эти соображенія могли перевѣсить въ глазахъ помѣщиковъ опасеніе тѣхъ потерь, которыя по необходимости вытекали изъ упраздненія множества даровыхъ услугъ и натуральнымъ приношеній. Но, конечно этого было слишкомъ недостаточно, чтобы побудить дворянство взять на себя иниціативу въ упраздненіи крѣпостнаго права. Извѣстно, до какой степени неподготовленной оказалась къ реформѣ масса рядоваго дворянства, и какія усилія дѣлалъ владѣльческій классъ, чтобы затормазить эмансипацію. Иниціативу взяло на себя правительство; и, конечно, оно руководилось при этомъ не измѣненіями въ экономическомъ строѣ помѣщичьяго хозяйства. Гораздо большее значеніе имѣла та мысль, что крѣпостное право вообще стоитъ на дорогѣ всему экономическому развитію цѣлой страны. Эта мысль должна была, конечно, утвердить въ обществѣ мнѣніе о необходимости реформы. Но едва ли мы ошибемся, если скажемъ, что рѣшающую роль въ возбужденіи вопроса о реформѣ съиграли, съ одной стороны, чисто моральныя побужденія, съ другой -- соображенія государственной безопасности. Если угодно, эти двѣ причины суть двѣ стороны одной и той же причины. Одно и то же нравственное сознаніе невыносимости крѣпостной зависимости руководило общественнымъ мнѣніемъ въ его сознательныхъ стремленіяхъ къ реформѣ и самой народной массой въ ея стихійныхъ попыткахъ освободиться изъ-подъ помѣщичьяго гнета. Уже Императрица Екатерина II высказала опасеніе, что "если не согласимся на уменьшеніе жестокости и умѣреніе роду человѣческому нестерпимаго наказанія, то и противъ воли сами оную (свободу) возьмутъ рано или поздно". Эта мысль, поддерживаемая непрерывными, все болѣе и болѣе численными волненіями крестьянъ, не оставляла преемниковъ Екатерины, пока, наконецъ, Императоръ Александръ II не повторилъ ее въ своемъ знаменитомъ обращеніи къ московскому дворянству: "гораздо лучше, чтобы это произошла свыше, нежели снизу". Заявленная громко передъ всей Россіей, эта же мысль объясняетъ намъ, какимъ образомъ сперва одинъ человѣкъ, потомъ еще двое, потомъ не болѣе дюжины искренно убѣжденныхъ могли разрушить до основанія зданіе крѣпостнаго права, лицомъ къ лицу съ раздраженными криками сословія, затронутаго въ своихъ существенныхъ интересахъ, и съ внушительнымъ спокойствіемъ массы. Конечно, владѣльческій классъ употребилъ всѣ старанія, чтобы сдѣлать развязку выгодной для себя. И южный помѣщикъ получилъ возможность урѣзать надѣлы, и сѣверный добился замаскированнаго выкупа личности крестьянина (посредствомъ повышенной оцѣнки "первой десятины" надѣла). Въ результатѣ крестьяне получили земли меньше, чѣмъ имъ было нужно, и принуждены были заплатить за нее больше, чѣмъ она стоила. Съ этими послѣдствіями освобожденія -- съ малоземельемъ и съ несоотвѣтствіемъ между платежами съ земли и ея доходностью -- правительству приходится и до-сихъ поръ считаться. Покупка земель съ помощью крестьянскаго банка и переселенія крестьянъ на свободныя земли должны были помочь малоземелью; пониженіе выкупныхъ платежей и отмѣна подушной подати должны оыли уравнять финансовыя тягости съ размѣрами крестьянскихъ доходовъ. Нечего и прибавлять, что, несмотря на все сдѣланное, на этомъ пути еще гораздо больше остается сдѣлать.
   И такъ, крестьянская реформа осуществилась далеко не такъ, какъ этого требовали интересы крестьянства. Но было бы трудно винить за это дѣятелей эмансипаціи. Нужно знать, въ какой обстановкѣ приходилось имъ дѣйствовать и какія условія ставила для освобожденія противная сторона, чтобы оцѣнить вполнѣ, какъ много было сдѣлано для крестьянъ. "Вѣсы реформы" были, дѣйствительно, наклонены въ сторону помѣщичьихъ интересовъ, но это случилось уже послѣ того, какъ немногочисленные адвокаты крестьянскаго дѣла успѣли сильно перегнуть ихъ въ сторону своихъ кліентовъ. Въ итогѣ, конечно, все-таки получился компромиссъ, и очень невыгодный для крестьянства; но между окончательнымъ исходомъ дѣла и первоначальными предложеніями дворянства (даже либеральной части его) мы находимъ такую огромную разницу, что остается только удивляться, какимъ образомъ защитникамъ крестьянскихъ интересовъ удалось сдѣлать такъ много въ предѣлахъ скромной отведенной имъ роли -- подготовителей реформы. Слѣдующая табличка можетъ наглядно показать, въ какихъ предѣлахъ велась борьба по коренному вопросу -- о размѣрахъ надѣла -- и какъ велики были ея результаты.
   Въ 6 губерніяхъ *) до реформы находилось въ распоряженіи крестьянъ 5.986 тыc. дес
   Изъ этого числа предложено было отрѣзать при освобожденія:
   1. Дворянствомъ (въ губернскихъ комитетахъ) 2.979 тыс. дес.
   (Въ такомъ случаѣ осталось бы у крестьянъ всеuj 3.007)
   *) По этимъ губерніямъ сообщены Н. П. Семеновымъ нужныя намъ свѣдѣнія (Казанская, Воронежская, Саратовская, Псковская, Новгородская и Симбирская).
   2. Сторонниками освобожденія (въ редакціонныхъ коммиссіяхъ, въ 1-й періодъ ихъ дѣятельности 825
   (В" такомъ случаѣ крестьянамъ осталось бы 5.161)
   3. Послѣ пересмотра ихъ предположеній, при новомъ консервативномъ предсѣдателѣ редакціонныхъ коммиссій 938
   4. При окончательномъ рѣшеніи дѣла (въ Главномъ комитетѣ по крест. дѣлу) 1.022
   5. Сами крестьяне отказались по правилу о дарственномъ (нищенскомъ) надѣлѣ, введенномъ крѣпостниками 180
   Отдано крестьянамъ на выкупъ 4.784
   Осталось земли у помѣщиковъ (въ 5 губери.). 9.020
   Осталось бы, еслибы осуществились отрѣзки, предложенныя дворянствомъ 10.563
   Какъ видимъ, дворянство хотѣло отобрать у крестьянъ въ этихъ губерніяхъ половину существовавшихъ въ моментъ освобожденія надѣловъ, тогда какъ сторонники эмансипаціи предполагали отрѣзать меньше 1/7. Послѣ всѣхъ усилій крѣпостникамъ удалось оставить за собой нѣсколько болѣе 1/6 части крестьянской земли, т. е. все-таки втрое меньше, чѣмъ они желали. Если бы даже имъ удалось уменьшить крестьянскій надѣлъ вдвое, то отъ этого ихъ собственныя владѣнія увеличились бы только на 16%. Осталось во владѣніи помѣщиковъ почти вдвое болѣе, чѣмъ продано крестьянамъ; т.-е. они поступились всего третью своихъ земель.
   Намъ пора перейти теперь къ исторіи другихъ отдѣловъ русскаго крестьянства: крестьянъ удѣльныхъ и государственныхъ. Крестьяне удѣльные составляли ко времени освобожденія до 900.000, т. е. незначительную сравнительно часть въ общей цифрѣ крестьянства того времени (22 милліона душъ муж. пола.). Названіе ихъ "удѣльные" появилось только сто лѣтъ тому назадъ, въ 1797 г., когда Императоръ Павелъ своимъ "Учрежденіемъ объ Императорской фамиліи" выдѣлилъ эту группу крестьянъ въ вѣдомство "Удѣла". Но самая группа "удѣльныхъ" крестьянъ существовала и раньше: подъ названіемъ "дворцовыхъ" она восходить къ самымъ древнимъ временамъ нашей исторіи. Въ древнѣйшій періодъ, правда, "дворцовые" крестьяне сливались съ казенными крестьянами вообще, какъ и само дворцовое управленіе сливалось съ государственнымъ. Въ составъ дворцовыхъ волостей попали, повидимому, всѣ волости центральной Руси, не принадлежавшія частнымъ собственникамъ: въ основу легли при этомъ волости и села, купленныя или другими способами пріобрѣтенныя великими князьями; но уже въ XIV--XV в. къ этому ядру присоединяются и всѣ вообще "черныя", то-есть, свободныя крестьянскія волости московскаго центра; существовалъ даже терминъ для обозначенія перехода черныхъ волостей въ распоряженіе князя, "окняженіе". "Окняживъ" черныя волости, великій князь распоряжался ими по усмотрѣнію: дарилъ, продавалъ, мѣнялъ съ другими частными собственниками и т. д.
   Изъ всей этой первоначальной массы государственныхъ волостей собственно дворцовыя волости выдѣляются, повидимому, не ранѣе средины XVI в.; раньше мы видѣли, что въ то же время выдѣляется и вообще дворцовое управленіе изъ общегосударственнаго (Оч. III, 3). Съ половины XVI в. до начала XVIII в. дворцовыя волости находятся въ завѣдываніи Большого Дворца; число ихъ послѣ Ивана Грознаго постепенно увеличивается: въ 1646 г. считалось въ завѣдываніи Большого Дворца 37.200 дворовъ, а въ 1678 г. уже 90.550 дворовъ. Но съ этого времени по 1711 г. роздано было изъ дворцовыхъ волостей больше 43 тысячъ дворовъ; въ 1711 г. считалось въ дворцовомъ вѣдомствѣ только около 50 тысячъ дворовъ. Съ начала XVIII в. Большой Дворецъ былъ уничтоженъ и замѣненъ дворцовой канцеляріей. Въ ея вѣдомствѣ и оставались дворцовые крестьяне до Екатерины II; при введеніи ею губернскихъ учрежденій дворцовыя имѣнія распредѣлились (какъ распредѣлялись уже одно время и при Петрѣ) между губерніями и съ этихъ поръ находились, какъ и государственныя имущества вообще, въ вѣдомствѣ казенныхъ палатъ. Съ 1797 г. дворцовые крестьяне снова были выдѣлены въ особую группу, и завѣдованіе ими опять сосредоточено въ особомъ центральномъ "удѣльномъ" вѣдомствѣ. Наконецъ, послѣ крестьянскаго освобожденія, съ 1863 г., какъ мы говорили выше, они были переведены на выкупъ на самыхъ льготныхъ условіяхъ.
   Группа государственныхъ крестьянъ, по численности приблизительно равная группѣ помѣщичьихъ, составилась изъ весьма различныхъ элементовъ не раньше XVIII столѣтія. Главными составными частями этой группы {Кромѣ такъ-называемыхъ "экономическихъ" крестьянъ, т. е. бывшихъ монастырскихъ, отданныхъ въ XVIII в. въ вѣдѣніе Коллегіи Экономія.} были, такъ-называемые, черносошные, однодворцы и ясачные крестьяне (т. е. инородцы, платившіе прямую подать, называвшуюся "ясакъ"). Всѣ три отдѣла государственныхъ крестьянъ расположились по разнымъ окраинамъ Московскаго государства: черносошные на сѣверѣ, однодворцы на югѣ и ясачные на востокѣ. На далекій сѣверъ, въ теперешнюю Архангельскую, Вологодскую, Олонецкую, сѣверныя части Вятской и Пермской губ.. вліяніе московскаго правительства проникало довольно медленно. Гарнизоновъ военныхъ здѣсь держать было не нужно, такъ какъ съ сѣвера не грозила никакая опасность; раздавать въ такой отдаленности земли служилымъ людямъ было безполезно, такъ какъ на мѣстѣ ихъ служба была не нужна, а на московскую службу они не могли отсюда поспѣвать во время. Поэтому, служилое землевладѣніе сюда почти совсѣмъ не проникло. Во время крестьянскаго освобожденія въ составѣ крестьянъ Олонецкой губ. было всего до 4 1/2% крѣпостныхъ, въ Вятской -- немного болѣе 2 1/2%, а въ Архангельской на всю губернію приходилось крѣпостныхъ всего 20 человѣкъ. Въ XVII вѣкѣ всѣ эти мѣстности выдѣлялись въ особый отдѣлъ именно на основаніи того, что въ нихъ служилыхъ людей вовсе не было. Служилый человѣкъ изъ Москвы являлся сюда только на время, или какъ воевода, или какъ сборщикъ податей; но уже очень рано правительство начало передавать управленіе краемъ и сборъ податей мѣстнымъ выборнымъ властямъ: къ началу XVIII в. правительственные воеводы и сборщики были здѣсь вовсе отмѣнены. Такимъ образомъ, здѣшнее крестьянство и городское сословіе управлялось само собою: поэтому здѣсь и создались самыя широкія формы крестьянскаго и посадскаго самоуправленія. Не только крестьянская волость составляла одно самоуправляющееся цѣлое, но мѣстами встрѣчаемъ выборное управленіе цѣлымъ "уѣздомъ",-- высшей областной единицей Московскаго государства: выборные отъ крестьянъ и посадскихъ засѣдали во "всеуѣздной избѣ", въ центрѣ обширнаго округа. Главной задачей этихъ выборныхъ властей было собираніе податей: мы знаемъ, что русскій сѣверъ въ XVII в. игралъ роль денежнаго сундука для правительства и былъ несравненно тяжеле другихъ частей государства обложенъ податями (Оч. III, 2).
   Населеніе этой части государства носило названіе "черныхъ сохъ". Исключительно широкое самоуправленіе "черносошныхъ" крестьянъ привело нѣкоторыхъ изслѣдователей къ выводу, что здѣсь на сѣверѣ сохранилась въ чистомъ видѣ первобытная русская община. Однакоже, такой выводъ не подтверждается при ближайшемъ разсмотрѣніи. Сѣверная волость, дѣйствительно, управляла, раскладывала и собирала подати, судила своихъ членовъ сама, другими словами, она, дѣйствительно, была общиной административной, судебной, финансовой; но она не была общиной хозяйственой (ср. выше). Участки земли, обработанные членами общины, составляли собственность не всей общины, а отдѣльныхъ хозяевъ, которые могли продавать, покупать, завѣщать ихъ, словомъ, распоряжались своими участками, какъ полной собственностью.
   Такимъ образомъ, въ эпоху Московскаго государства на сѣверѣ не было еще общиннаго землевладѣнія. Мы видѣли, что въ то время общинное землепользованіе, хозяйство крестьянина на общинной землѣ, существовало уже съ давнихъ поръ въ центрѣ, на владѣльческихъ земляхъ. Отсюда, изъ центра, общинные порядки распространяются и на сѣверъ, въ среду черносошныхъ, но уже въ XVIII в. и притомъ преимущественно въ концѣ его. Любопытно, что и самый переходъ общины изъ центра на сѣверъ связанъ съ перемѣной во взглядѣ на черносошное землевладѣніе. Съ "черными сохами" случилось то же, что съ черными землями центра. Мы видѣли, что уже въ очень древнее время правительство "окняжило" эти земли, т. е. превратило ихъ изъ свободной въ казенную собственность. "Черныя сохи" сѣвера правительство тоже склонно считать своею собственностью, но на сѣверѣ этотъ правительственный взглядъ сталкивается съ крестьянскимъ взглядомъ, по которому черныя сохи суть свободная крестьянская собственность. До самаго XVIII вѣка правительство оказывается безсильнымъ провести свой взглядъ и дѣлаетъ уступки взгляду мѣстнаго крестьянства. Но съ начала XVIII в. московское правительство становится рѣшительнѣе и настойчивѣе. Петръ облагаетъ черносошныхъ, кромѣ подушной, еще особой дополнительной оброчной податью и этимъ формально ставитъ ихъ въ такое же отношеніе къ правительству, въ какомъ стояли помѣщичьи крестьяне относительно помѣщика: тѣ и другіе платятъ оброкъ,-- слѣдовательно, тѣ и другіе признаются не собственниками своихъ участковъ, а арендаторами чужой земли, казенной или помѣщичьей. О такъ, со времени заведенія оброчной подати (1724) черносошныя становятся формально государственными крестьянами, а черныя сохи -- государственной собственностью. Въ концѣ вѣка правительство рѣшилось сдѣлать изъ своего права собственности и практическое примѣненіе, и распорядиться по хозяйски крестьянскими участками, которые крестьяне продолжали считать своей частной собственностью. Коммиссія, посланная для усмиренія волненій олонецкихъ черносошныхъ, прямо рѣшила ввести у черносошныхъ общинное землевладѣніе: "между крестьянами земли и всѣ угодья, смѣшавъ, раздѣлить на тягла по душамъ и по имуществу"; дальнѣйшіе передѣлы "предоставить на общее самихъ же ихъ мірское уравненіе", а "родословія и наслѣдства ихъ отрѣшить; продажи, заклады, мѣны и покупки уничтожить". Отмѣна частной собственности на землю, установившейся вѣками, конечно, была встрѣчена съ неудовольствіемъ, вызвала отпоръ и окончательно проведена была не раньше 30-хъ годовъ нашего столѣтія. Такъ, слѣдовательно, недавно появилось на сѣверѣ общинное землевладѣніе.
   Совершенно тотъ же ходъ дѣла встрѣтимъ у южнаго отдѣла государственныхъ крестьянъ, у бывшихъ однодворцевъ. По самому происхожденію своему однодворцы были не общинниками, а свободными собственниками. Однодворцы и другіе мелкіе служилые люди были поселены правительствомъ каждый на своемъ участкѣ на тогдашней военной границѣ: они должны были оборонять тѣ укрѣпленныя линіи, которыя воздвигало на югѣ для защиты отъ степи московское правительство (Оч. 1, 3). Эти военныя поселенія явились, слѣдовательно, одновременно съ устройствомъ оборонительныхъ линій,-- на промежуткѣ отъ половины XVI в. до половины XVII. в. Позже оборона границы была устроена, какъ мы знаемъ, иначе; съ половины XVII в. на югѣ селятся малороссійскіе полки, за ними устроенная Петромъ "ландмилиція" и, наконецъ, славянскіе военные выходцы. Такимъ образомъ, однодворческія поселенія въ поясѣ между Тульской и Бѣлгородской оборонительной чертами оказываются далеко отодвинутыми отъ новыхъ границъ и ихъ военная служба становится ненужной. Тогда Петръ записываетъ этихъ старыхъ служилыхъ людей въ подушный окладъ, и превращаетъ ихъ въ крестьянство. Такимъ образомъ, группа однодворцевъ одновременно съ черносошными входитъ въ составъ государственныхъ крестьянъ; однодворческая земля начинаетъ, какъ и черносошная, считаться государственной. Однакоже, тутъ новый взглядъ было еще труднѣе провести, чѣмъ на сѣверѣ; многіе изъ владѣльцевъ старинныхъ служилыхъ (такъ наз. "четвертныхъ") участковъ сохраняли еще документы на владѣніе участками,-- документы, данные самимъ правительствомъ. Превратить частное землевладѣніе однодворцевъ въ общинное нельзя было, конечно, одной какой-нибудь общей мѣрой безъ согласія владѣльцевъ: однакоже правительство старалось осуществить этотъ переходъ при всякомъ удобномъ случаѣ; и старанія эти были настолько успѣшны, что въ срединѣ нашего вѣка 533 тыс. душъ уже перешли къ общинному владѣнію и только 540 тыс. душ. сохранили владѣніе частное ("четвертное"). Во вторую половину вѣка и до нашего времени этотъ переходъ къ общинѣ непрерывно, хотя и медленно, продолжался.
   И такъ, среди главныхъ разрядовъ государственныхъ крестьянъ общинное землевладѣніе есть совсѣмъ свѣжій продуктъ исторіи. Напротивъ, у крестьянъ владѣльческихъ оно создалось вѣками. Если, такимъ образомъ, несмотря на различіе времени и условій жизни, среди всѣхъ отдѣловъ русскаго крестьянства установилась одинаковая форма соціально-экономическаго быта, то мы должны заключить, что форма эта продолжаетъ поддерживаться какими-нибудь общими причинами, дѣйствующими во всей Россіи на пространствѣ вѣковъ. Эти причины мы уже указали раньше: это, съ одной стороны, шаткій уровень экономическаго развитія, съ другой, финансовыя требованія государства. Устанавливая общинные порядки на сѣверной и южной окраинѣ, правительство прошлаго и первой половины настоящаго вѣка руководилось тѣми же соображеніями, которыя вызвали созданіе такой организаціи въ XIII и слѣдующихъ столѣтіяхъ. Свободная собственность не могла.обезпечить правительству исправнаго платежа податей. У черносошныхъ и у однодворцевъ свобода землевладѣнія повела за собою свои обычныя послѣдствія. Земельные участки стали скопляться въ рукахъ зажиточныхъ и ускользать изъ рукъ бѣдныхъ владѣльцевъ; съ одной стороны, создалась вліятельная группа лицъ, имѣвшихъ возможность (на сѣверѣ) перелагать свои повинности и платежи на бѣдняковъ, за которыми эти платежи пропадали въ вѣчной недоимкѣ; съ другой -- явилась масса безземельныхъ, которымъ только и оставалось идти въ батраки къ деревенскимъ богачамъ; наконецъ, значительная часть земли вовсе ушла изъ крестьянскаго сословія, перейдя въ собственность покупателей изъ другихъ сословій. Въ отпоръ всѣмъ этимъ соціальнымъ явленіямъ правительство и поспѣшило ввести на окраинахъ тотъ же самый принципъ равномѣрнаго надѣленія землей за равномѣрныя повинности, къ которому оно привыкло въ центрѣ. Уравненіе повинностей являлось при этомъ главной цѣлью, а равномѣрное надѣленіе -- испытаннымъ средствомъ, лучше всего приводившимъ къ цѣли.
   Вся эта система аграрной политики покоилась на одной основной идеѣ: что земля въ Россіи принадлежитъ не крестьянамъ, а -- или государству, или душевладѣльцамъ. Естественно, что переходъ въ 60-хъ годахъ къ выкупу крестьянскихъ надѣловъ долженъ былъ поколебать самыя основанія системы. Дѣятели крестьянскаго освобожденія исходили изъ мысли о благодѣтельности индивидуальной собственности для экономическаго развитія страны. Изъ всѣхъ членовъ редакціонныхъ коммиссій не было ни одного (кромѣ Ю. Самарина), кто бы не былъ увѣренъ, что въ болѣе или менѣе близкомъ будущемъ на благо Россіи община должна разрушиться и уступить свое мѣсто болѣе подвижнымъ формамъ землевладѣнія. Подъ вліяніемъ этой мысли законодательство открыло настежъ двери индивидуалистическимъ вліяніямъ на общину и въ теченіи нѣкотораго времени воздерживалось отъ какого бы то ни было государственнаго вмѣшательства во внутреннія отношенія деревни. Послѣдствія не замедлили сказаться. Земская статистика 80-хъ годовъ констатировала цѣлый рядъ симптомовъ, свидѣтельствовавшихъ о разложеніи общины, особенно среди бывшихъ помѣщичьихъ крестьянъ. Передѣлы земли, казалось, выходили изъ употребленія; надѣльные участки зачастую фактически превращались въ наслѣдственные, а иногда такое превращеніе закрѣплялось и формальными приговорами о переходѣ отъ общиннаго владѣнія къ подворному: сознаніе того, что каждый хозяинъ выкупаетъ своими деньгами свою будущую собственность не могло не вызвать всѣхъ этихъ явленій. Но дѣло пошло уже и дальше. Раздѣлъ общинной земли нерѣдко служилъ лишь средствомъ для ея немедленной продажи своему же зажиточному сосѣду или на сторону -- купцу, кабатчику и т. п. Къ тому же приводилъ и дозволенный статьей 165 Положенія досрочный выкупъ надѣловъ отдѣльными хозяевами: выкупъ этотъ возросталъ въ геометрической прогрессіи, по мѣрѣ того какъ приближался срокъ окончанія выкупа, и, слѣдовательно, на землѣ все меньше и меньше оставалось выкупнаго долга. Въ результатѣ, въ деревню проникли посторонніе элементы, а значительная часть (въ Московской губ. до 20%) деревенскаго населенія превратилась въ безземельныхъ. Словомъ, повторилось все то, что мы видѣли на черныхъ и однодворческихъ земляхъ до конца XVIII в. И правительство снова употребило противъ этихъ явленій прежнія средства: оно обратилось, въ послѣдніе годы, къ мѣрамъ охраны, имѣющимъ цѣлью -- съ одной стороны пріостановить мобилизацію крестьянской собственности, съ другой -- регулировать общинное пользованіе ею. Каковы бы ни были мотивы, руководившіе при этомъ законодателемъ, среди нихъ побужденія чисто фискальнаго характера все еще играютъ не послѣднюю роль. Изъ причинъ, подъ вліяніемъ которыхъ сложилась наша община, одна эта причина продолжаетъ дѣйствовать, какъ дѣйствовала прежде. Сильно перемѣнился общій тонъ экономической жизни; земледѣльческія занятія въ значительной части Россіи начали наконецъ, интересовать населеніе, не какъ неиз

   

ОЧЕРКИ ПО ИСТОРІИ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ.

Проф. П. И. Милюкова.

(Продолженіе *).

*) См. "Міръ Божій", No 9, сентябрь.

III.
Связь развитія русскихъ государственныхъ учрежденій съ военными и финансовыми нуждами.-- Дворцовые и государственные элементы въ управленіи великихъ княжествъ древней Руси.-- Механическое наростаніе учрежденій съ конца XV в. по средину XVI в.-- Финансовый характеръ административной реформы Ивана IV.-- Новые наросты; территоріальный характеръ центральнаго управленія.-- Сліяніе финансовыхъ вѣдомствъ и расчлененіе военныхъ втеченіе XVII в.-- Завершеніе обоихъ процессовъ во время Петра.-- Развитіе областнаго устройства и разрушеніе центральнаго, какъ ихъ результатъ.-- Первая систематическая реформа государственныхъ учрежденій: ея неудача.-- Общій итогъ развитія государственныхъ учрежденій до Екатерины II.-- Вторая систематическая реформа областныхъ учрежденій (при Екатеринѣ) и центральныхъ (при Александрѣ I).

   Первые два отдѣла этого очерка показали намъ, до какой степени вопросы самоохраненія поглощали все вниманіе древняго русскаго государства, и какъ мало заботы оно могло удѣлить всѣмъ остальнымъ государственнымъ задачамъ. Естественно ожидать, что и вся государственная организація древней Руси развивалась подъ непосредственнымъ давленіемъ тѣхъ же насущныхъ потребностей, о которыхъ шла рѣчь до сихъ поръ,-- подъ вліяніемъ быстро возраставшей нужды въ войскѣ и въ деньгахъ. Мы отмѣтили до сихъ поръ въ жизни московскаго государства нѣсколько моментовъ усиленной военной нужды, сопровождавшейся важными финансовыми реформами, именно:
   1) 1490-е годы; "Дворъ государевъ" осложняется "дѣтьми боярскими", навербованными "изъ городовъ". Введеніе ямской подати; финансовая перепись земель, присоединенныхъ къ Москвѣ, и введеніе въ нихъ однообразной московской финансовой единицы -- московской сохи.
   2) 1550-е годы: реформируется пѣхота, вооруженная огнестрѣльнымъ оружіемъ ("стрѣльцы"), и устраивается правильная оборона юга съ помощью "засѣкъ". Введеніе "пищальныхъ", "засѣчныхъ", "емчужныхъ", "на городовое дѣло" и "полоняничныхъ" денегъ. Реформа сошнаго обложенія (нормировка размѣровъ "сохи", различеніе качества земли и разрядовъ плательщиковъ) и первая генеральная перепись.
   3) 1620-е годы: войска набираются вновь, пѣхота выписывается изъ-за границы, вводится иноземный строй. Введеніе "большихъ ямскихъ" и "стрѣлецкой" подати. Составленіе новыхъ писцовыхъ книгъ и нормировка размѣровъ "живущей четверти".
   4) 1660--1680-е годы: Организуются мѣстные полки и пограничные штабы. "Драгуны, рейтары и солдаты" вытѣсняютъ дворянъ, дѣтей боярскихъ и стрѣльцовъ. Развитіе подворнаго обложенія; отмѣна старыхъ податей; поразрядный городской налогъ.
   5) 1700--1720-е годы: среди непрерывныхъ походовъ создается регулярная армія и флотъ. Экстренные подати и сборы; введеніе подушной подати.
   Намъ предстоитъ теперь увидѣть, что каждая изъ этихъ военно-финансовыхъ перемѣнъ сопровождалась реорганизаціей государственныхъ учрежденій, и что главной цѣлью этой реорганизаціи было удовлетвореніе все той же нужды въ деньгахъ и въ войскѣ.
   Русскія учрежденія развились очень поздно и изъ очень простой и первобытной ячейки. До самаго конца XV вѣка государственное управленіе Россіи почти совершенно сливалось съ дворцовымъ хозяйствомъ. Древнѣйшими учрежденіями русскаго князя были его кладовая (казна), погребъ, кухня, конюшня, псарня и птичій дворъ; казначеи и дворецкіе, чашники, стольники, конюшіе, псари и сокольники были его чиновниками. Въ его селахъ, волостяхъ и городахъ сидѣли назначенные имъ "приказчики"; извѣстные намъ финансовые чиновники, "данщики" и "писцы", объѣзжали по временамъ княжескія земли. Все управленіе сводилось къ государеву дворцу. Нѣкоторые изслѣдователи заключили изъ этого, что древнѣйшее устройство русскаго княжества носило совершенно частный, не государственный характеръ: князь былъ просто хозяинъ своей вотчины. На дѣлѣ, дворцовое управленіе древняго княжества такъ же неудобно называть частнымъ, какъ и государственнымъ: въ немъ одинаково смѣшивались какъ тотъ, такъ и другой элементы. Князь судилъ, сбиралъ подати, велъ войну и сношенія съ сосѣдями, конечно, не какъ частный хозяинъ; его слуги, съ помощью которыхъ онъ все это дѣлалъ, были не только приказчиками въ большомъ хозяйствѣ, но настоящими государственными чиновниками; и въ составѣ княжескихъ учрежденій очень рано стали выдѣляться учрежденія съ чисто государственнымъ характеромъ. Финансы, войско и дипломатическія сношенія съ давнихъ поръ завѣдывались "дворцовыми", "разрядными" и "посольскими" дьяками, которымъ эти дѣла были спеціально "приказаны". Постепенно эти "приказы" (т. е. порученія) отвердились въ постоянныя учрежденія: дворецъ, разрядъ и посольскій приказъ (къ срединѣ XVI вѣка),
   Описанное государственное устройство было, приблизительно, одинаково во всѣхъ великихъ княженіяхъ древней Руси. Когда одно изъ этихъ княженій, Московское, поглотило остальныя, естественно, что государственное устройство объединенной Руси должно было осложниться. На первыхъ порахъ, однако же, осложненіе это было чисто внѣшнее, совершенно механическое. Присоединяя какую-нибудь значительную область, Новгородъ, Тверь или Рязань -- правительство Ивана III и Василія III переводило въ Москву центральныя учрежденія этихъ областей: ихъ "дворцы" и "разряды". Такимъ образомъ, рядомъ съ Московскимъ "дворцомъ", для отличія получившимъ названіе "Большого", явились "Тверской" и "Рязанскій"; такимъ же образомъ Новгородскій "разрядъ" долженъ былъ стать рядомъ съ Московскимъ разрядомъ. Въ присоединенную область посылается "намѣстникъ": власть, дѣйствовавшая очень самостоятельно и почти независимо отъ Москвы. Такое механическое наростаніе учрежденій продолжалось ее времени первыхъ крупныхъ пріобрѣтеній Москвы вплоть до Ивана IV. Ко времени Ивана IV вся система русскихъ учрежденій должна была представлять очень пестрое зрѣлище. Она походила на жилое помѣщеніе,, которое давно уже стало тѣснымъ для хозяина, но которое хозяинъ не хотѣлъ ломать, ограничиваясь всевозможными пристройками къ старому корпусу.
   Правительство Ивана IV рѣшило, наконецъ, снести этотъ старый корпусъ со всѣми пристройками и на мѣстѣ ихъ построило новое зданіе, болѣе помѣстительное и болѣе систематически расположенное. Прежде всего Иванъ IV впервые отдѣлилъ управленіе государственное отъ дворцоваго: таковъ былъ смыслъ введенія имъ опричнины. На дворцовыя нужды, на "государевъ обиходъ" было отдѣлено до 40 городовъ, волостей и селъ, которые и составили основной фондъ дворцовыхъ земель. Вѣдать ими продолжалъ по старому "Большой дворецъ". Всѣ же другія мѣстности государства образовали "земщину", и доходъ съ нихъ поступалъ въ особую государственную казну, отдѣлившуюся съ этихъ поръ отъ дворцовой подъ названіемъ "Большого Прихода". Такъ какъ вѣдомство Большого Прихода распространялось, за исключеніемъ дворцовыхъ земель, на всю старую территорію государства, то одному учрежденію справляться съ такимъ огромнымъ вѣдомствомъ было трудно. Для большей правильности управленія, вѣдомство это было раздѣлено на четыре "четверти", и каждая отдана въ завѣдываніе одному изъ самыхъ главныхъ "дьяковъ", по нашему, статсъ-секретарей государства. Къ каждой четверти были приписаны извѣстные города, такъ что территорія раздѣлилась на тѣ же четверти, получившія названія отъ главныхъ городовъ -- Владиміра, Устюга, Галича, Новгорода: Владимірская, Устюжская, Галичская и Новгородская четверть. Въ какой степени вся эта реорганизація была вызвана финансовыми потребностями, видно изъ того, что новыя учрежденія предназначались, главнымъ образомъ, для взиманія податей, и все устройство "четвертей" получило по преимуществу финансовый характеръ. Однако же не надо представлять себѣ, что четверти были какими-нибудь областями, вродѣ губерній или генералъ-губернаторствъ. Города, входившіе въ составъ извѣстной четверти, были набраны изъ всѣхъ концовъ Россіи и самымъ пестрымъ образомъ перемѣшивались съ городами, попавшими въ вѣдомство другихъ четвертей. Каждый городъ сносился прямо съ Москвой, такъ что на мѣстѣ, въ области, никакого общаго управленія городами не существовало. Мы видимъ, значитъ, что это первое областное дѣленіе Россіи было совершенно искусственнымъ: правительство перетасовало города Россіи, какъ пришлось, почти безъ всякаго соображенія съ ихъ взаимной географической * близостью или съ ихъ прежней исторической связью. Такимъ образомъ, при самомъ началѣ развитія нашихъ учрежденій, мы наталкиваемся на огромную разницу съ западомъ. Тамъ каждая область была плотнымъ замкнутымъ цѣлымъ, связаннымъ особыми правами, которыми эта области долго не хотѣли поступиться государству. Наша исторія не выработала никакихъ прочныхъ мѣстныхъ связей, никакой мѣстной организаціи; немедленно по присоединеніи къ Москвѣ, присоединенныя области распадались на атомы, изъ которыхъ правительство могло лѣпить какія угодно тѣла. Но на первый разъ оно ограничилось тѣмъ, что каждый такой атомъ разъединило отъ сосѣднихъ и привязало административными нитями прямо къ центру.
   Процессъ роста русскихъ учрежденій продолжался очень быстро и послѣ реформъ Ивана IV, вмѣстѣ съ дальнѣйшимъ, столь же быстрымъ ростомъ русской территоріи. Уже при самомъ раздѣленіи русской территоріи на четверти, не были введены въ составъ четвертей города только-что покореннаго Казанскаго и Астраханскаго царства: по старому принципу, для завѣдыванія ими, былъ образованъ новый "Казанскій дворецъ", бывшій заразъ и "разрядомъ", такъ какъ въ немъ вѣдались и финансы, и военная служба на вновь пріобрѣтенной окраинѣ. Когда были начаты завоеванія въ Сибири, во все первое полустолѣтіе этихъ завоеваній и Сибирь присоединялась къ вѣдомству Казанскаго дворца, пока, наконецъ, въ 1637 году не былъ образованъ особый Сибирскій приказъ.
   Затѣмъ и на югѣ, за Оку, русская территорія продолжала непрерывно рости: немедленно послѣ устройства четвертей -- на югѣ появились новые города, уже не попавшіе въ "четверти". Эти города, построенные, большею частью, для военныхъ цѣлей, естественно, находились въ вѣдомствѣ тогдашняго военнаго министерства -- "Разряднаго Приказа". Такимъ образомъ, государственное устройство очень скоро стало опять пестрымъ. Большой дворецъ, Устюжская, Галичская, Новгородская и Владимірская чети, Казанскій дворецъ, Сибирскій дворецъ, Разрядный приказъ,-- каждое изъ этихъ учрежденій вѣдало особый округъ и при томъ вѣдало вполнѣ и во всѣхъ отношеніяхъ: и собирало подати, и судило, и управляло, и гдѣ были военные люди, то управляло и военною службою. Такимъ образомъ, дѣла были распредѣлены между высшими учрежденіями Московскаго государства (Приказами) не по ихъ содержанію, а по принадлежности ихъ къ извѣстному городу: не систематически, а территоріально. Территоріальный характеръ центральныхъ учрежденій маскировалъ полное отсутствіе чего-либо похожаго на областное устройство.
   Такое грубое распредѣленіе дѣлъ само по себѣ свидѣтельствуетъ о томъ, что и задачи, которыя преслѣдовало правительственное управленіе, были крайне грубы и несложны. Мы могли въ этомъ убѣдиться, когда знакомились съ расходами Московскаго государства; къ тому же приводитъ теперь насъ и исторія московскихъ учрежденій. Управленіе въ собственномъ смыслѣ, то-есть, заботы объ общественномъ благоустройствѣ, стояли на второмъ планѣ; и еще въ большемъ забросѣ находился судъ: судилъ въ Московскомъ государствѣ всякій, кто управлялъ, такъ что судъ считался однимъ изъ второстепенныхъ придатковъ управленія; это смѣшеніе какъ нельзя лучше выразилось въ томъ, что самое слово "судья" значило тогда то же, что правитель или администраторъ. Главными цѣлями, какъ мы не разъ говорили, были для московскаго правительства добываніе денегъ и содержаніе войска. Деньги московское правительство XVII вѣка добывало преимущественно на сѣверѣ, отъ черносошныхъ, а войско содержало преимущественно на югѣ, на военной границѣ. Сообразно съ этими цѣлями распредѣляется къ XVII вѣку и характеръ московскаго управленія между сѣверомъ и югомъ. На сѣверѣ (и въ центрѣ) задачей московскаго правительства становится сосредоточеніе въ однѣхъ рукахъ какъ можно болѣе денегъ; поэтому и цѣлью управленія сѣверомъ дѣлается -- слить денежные сборы "четвертей" въ одну общую кассу. Къ концу XVII вѣка цѣль эта достигается: "четверти" уничтожаются, а сборы ихъ (и прежде всего главнѣйшіе изъ этихъ сборовъ, таможенные и кабацкіе) сосредоточиваются въ центральномъ приказѣ "Большой Казны", настоящемъ министерствѣ финансовъ того времени. По отношенію къ югу цѣль правительства другая: правильное устройство военной обороны. Выше (Оч. III, 1) мы уже имѣли случай замѣтить, что, по мѣрѣ удаленія границъ государства отъ Москвы, приходилось и штабы оборонительныхъ корпусовъ отодвигать къ новыхъ границамъ. Во время войнъ Алексѣя Михаиловича намѣтились три главныхъ центра военной обороны границы: Новгородъ (со стороны шведовъ), Сѣвскъ (со стороны литовско-польскаго государства) и Бѣлгородъ (со стороны Крыма). Въ этихъ центрахъ правительство организуетъ постоянные военные корпуса, такъ называемые "полки" или "разряды". Чтобы не было затрудненій въ наборѣ рекрутъ для этихъ корпусовъ, къ каждому изъ этихъ городовъ приписывается значительное количество сосѣднихъ городовъ; а чтобы было на что содержать корпуса, всѣ доходы этихъ городовъ (и вмѣстѣ и все управленіе ими) отдаются въ распоряженіе военнаго начальства каждаго "разряда". Такимъ образомъ, формируются три обширныхъ военныхъ округа, также получающихъ имя "полковъ" и "разрядовъ": новгородскій, сѣвскій и бѣлгородскій. Итакъ, въ то самое время, какъ на сѣверѣ и въ центрѣ разрушаются старые финансовые округа, "четверти", и сливаются въ одномъ центральномъ финансовомъ вѣдомствѣ, военное вѣдомство1 Разряднаго приказа, напротивъ, расчленяется, и на юго-западѣ вновь появляются округа военные, гораздо тѣснѣе сплоченные и болѣе непрерывные географически, чѣмъ уничтоженные финансовые округа сѣвера.
   Въ такомъ состояніи засталъ русскія учрежденія Петръ. Та нужда въ деньгахъ и войскѣ, которая вызвала административныя перемѣны въ XVII вѣкѣ,-- во время Петра увеличилась въ огромныхъ размѣрахъ. Естественно, что и перемѣны въ управленіи, подобныя тѣмъ, которыя мы сейчасъ отмѣтили въ XVII в. (т.-е. разрушеніе финансовыхъ округовъ и образованіе военныхъ), въ петровское время стали совершаться ускореннымъ темпомъ. Финансовые округа и приказы, уцѣлѣвшіе къ его времени отъ XVII вѣка, въ нѣсколько лѣтъ окончательно разрушились, такъ какъ Петръ мало-по-малу передалъ всѣ ихъ доходы въ руки новыхъ, имъ самимъ созданныхъ учрежденій; такимъ образомъ, старые государственные доходы направлены были на удовлетвореніе новыхъ очередныхъ потребностей.
   Напротивъ, военные округа, сформировавшіеся во второй половинѣ XVII в., не только не разрушились, а окончательно окрѣпли и распространились на всю Россію. Петру было еще нужнѣе, чѣмъ Алексѣю и Ѳедору, сосредоточить сборы со всей Россіи прямо въ рукахъ своихъ генераловъ и адмираловъ, поближе къ мѣсту ихъ дѣйствій. Завоевываетъ онъ Прибалтійскій край, и весь сѣверозападъ Россіи отдается въ полное распоряженіе главнокомандующаго Меньшикова. Ожидаетъ онъ нападенія Карла XII изъ-за Днѣпра, и немедленно формируются военныя квартиры въ Смоленскѣ и Кіевѣ; къ Кіеву приписываются и старые разряды: сѣвскій и половина бѣлгородскаго. Другая половина бѣлгородскаго съ Воронежемъ приписывается къ Азову, для построенія флота. Бунтъ поволжскихъ инородцевъ заставляетъ сформировать военную квартиру въ Казани и перенести туда, на мѣсто, управленіе стараго "Казанскаго дворца". Только центръ и сѣверъ остаются внѣ прямого завѣдыванія генераловъ; но для большаго единообразія Петръ и ихъ рѣшаетъ превратить въ военно-финансовые округа, съ обязательствомъ помогать южной Россіи. Такимъ образомъ, создается, впервые въ Россіи, правильное дѣленіе всего государства на области или, какъ называетъ ихъ Петръ, "губерніи" (С.-Петербургская или Ингерманландская, Смоленская, Кіевская, Азовская, Казанская, Московская, Архангелогородская и Сибирская).
   Въ результатѣ устройства губерній (1708--1712 гг.) обнаруживается, однако, большая неожиданность. Раздѣливши управленіе и доходы съ различныхъ областей Россіи между своими генералами, Петръ этимъ самымъ въ корнѣ разрушилъ прежнее центральное управленіе -- "приказы". Мы видѣли, что главной задачей большинства приказовъ было финансовое или военное управленіе территоріальными округами; теперь, когда военно-финансовое управленіе перешло къ губернаторамъ, приказы сами собою перестали существовать. Россія была теперь съ областями, но безъ центральнаго управленія; жалкіе обломки приказовъ слились съ управленіемъ Московской губерніи; старинная дума боярская уже не собиралась съ начала столѣтія; вмѣсто нея существовали съѣзды ближайшихъ помощниковъ Петра, въ болѣе или менѣе случайномъ составѣ, собиравшіеся, за его отлучками, все рѣже и рѣже. Уже для военно-финансовыхъ порученій пришлось создать въ центрѣ болѣе постоянное учрежденіе, которое Петръ украсилъ громкимъ именемъ "сената". За полнымъ отсутствіемъ другихъ центральныхъ органовъ, сенатъ не могъ остаться простымъ исполнителемъ порученій государя и скоро сдѣлался высшимъ учрежденіемъ въ государствѣ. Но въ этомъ своемъ качествѣ, сенатъ одинъ не могъ управиться со всѣми дѣлами, не могъ замѣнить цѣлой системы центральныхъ учрежденій. Поэтому, на дѣ/Ь пробѣлъ въ государственномъ строѣ оставался незаполненнымъ: новые губернаторы хозяйничали въ своихъ губерніяхъ совершенно безконтрольно и управленіе Россіей потеряло всякое единство. Пока Петръ лихорадочно занимался борьбой съ Карломъ XII-мъ и Турціей и безпрерывно переѣзжалъ изъ конца въ конецъ своего обширнаго государства, появляясь въ Москвѣ лишь на нѣсколько недѣль каждый годъ (обыкновенно къ новому году), онъ не могъ, конечно, замѣчать неудобствъ новаго государственнаго устройства. Но когда самое трудное время прошло, когда Петръ окончательно рѣшилъ поселиться на одномъ (и притомъ, новомъ) мѣстѣ, то очень скоро онъ долженъ былъ почувствовать необходимость новыхъ, правильно организованныхъ, центральныхъ учрежденій. Откуда было ихъ взять? Во всей Европѣ одна страна славилась тогда своими правительственными учрежденіями, устроенными въ духѣ неограниченной монархической власти: это -- Швеція. Въ другихъ странахъ государственный строй носилъ болѣе или менѣе ясные слѣды средневѣкового феодализма. Естественно, что Швеція и сдѣлалась образцомъ для подражанія: по шведскому образцу рѣшено было устроить въ центрѣ государства "коллегіи", а въ области ввести "провинціи" съ правильнымъ устройствомъ финансовой, административной и судебной власти, съ значительнымъ судебнымъ персоналомъ. Казалось, впервые русская область придетъ въ нѣкоторый порядокъ, русская власть станетъ лицомъ къ лицу съ подданнымъ и перестанетъ нуждаться въ посредникахъ, судъ будетъ выдѣленъ изъ управленія и порученъ будетъ самостоятельнымъ отдѣльнымъ учрежденіямъ. Но всѣ эти благія намѣренія наткнулись на одно непреодолимое препятствіе. По шведскимъ порядкамъ управленіе одной Лифляндіей обошлось бы государству дороже, чѣмъ стоило прежде управленіе всей Россіей. Примитивное управленіе Московскаго государства, при всѣхъ своихъ недостаткахъ, имѣло то незамѣнимое для казны достоинство, что обходилось чрезвычайно дешево. Напротивъ, образцовыя шведскія учрежденія оказались для бѣдной страны, отягощенной сверхъ силъ высокими налогами, черезчуръ дороги. Поэтому, уже при самомъ введеніи ихъ, пришлось сдѣлать въ нихъ такія значительныя упрощенія, что они потеряли въ сущности всю свою цѣну. Въ своемъ испорченномъ видѣ они не стоили и того, что приходилось-на нихъ расходовать. Поэтому, немедленно послѣ смерти Петра, правительство сочло за лучшее почти вовсе отмѣнить ихъ и вернуть областныя учрежденія почти къ допетровской простотѣ. Воеводы и воеводская канцелярія для провинціи, губернаторъ и губернская канцелярія для губерній -- вотъ все, или почти все, что осталось отъ всѣхъ этихъ рентмейстеровъ, камерировъ, ландрихтеровъ и другихъ чиновниковъ шведской системы. Такимъ образомъ, первая попытка правильной бюрократической организаціи областнаго управленія кончилась неудачей. За то уцѣлѣла другая сторона заимствованныхъ учрежденій -- шведскія коллегіи. Собственно такъ, какъ онѣ были введены, и въ нихъ ничего не оставалось шведскаго. Но въ нихъ дорога была самая простая и основная идея -- систематическаго распредѣленія дѣлъ въ центральныхъ учрежденіяхъ. Послѣ хаотической системы приказнаго управленія, какія бы то ни было, только-бы систематически соподчиненныя, центральныя учрежденія казались истиннымъ совершенствомъ. Сохранился и сенатъ, хотя по шведскому порядку при коллегіяхъ въ немъ не было никакой надобности; и на практикѣ въ теченіе всего XVIII в. сенатъ никакъ не могъ точно установить своего положенія между высшей государственной властью и коллегіями. По отношенію къ высшей государственной власти, сенатъ могъ имѣть только значеніе исполнительнаго органа; но высшая власть не могла обойтись безъ всякихъ учрежденій при проявленіи своихъ высшихъ учредительныхъ и законодательныхъ правъ. Такія учрежденія, съ учредительнымъ и законодательнымъ характеромъ, постоянно возникали возлѣ верховной власти (верховный совѣтъ, кабинетъ и т. д.), и постоянно становились фактически выше сената, а формально -- ихъ отношеніе часто оставалось неопредѣленнымъ. По отношенію къ коллегіямъ, съ другой стороны, сенатъ имѣлъ характеръ наблюдательнаго органа; но важнѣйшія изъ (коллегій прямо были поставлены наравнѣ* съ нимъ и не подчинялись ему (военная, адмиралтейская, иностранная); а по отношенію къ другимъ, сенатъ не имѣлъ никакихъ дѣйствительныхъ средствъ правильно осуществить свой контроль.
   Мы прослѣдили, такимъ образомъ, связь между главнѣйшими нуждами государства и постепеннымъ развитіемъ государственнаго строя до Екатерины II. Механическому объединенію областей и ихъ военныхъ отрядовъ соотвѣтствуетъ механическое наростаніе военныхъ и финансовыхъ учрежденій въ центрѣ, при полномъ отсутствіи связи между центромъ и областями. Затѣмъ, съ финансовыми и военными реформами Ивана Грознаго связана первая попытка систематизаціи государственнаго управленія; цѣль этой систематизаціи исключительно финансовая. Связь области съ центромъ устанавливается, но устанавливается не путемъ устройства административныхъ инстанцій, а путемъ непосредственнаго управленія областью изъ центра. Далѣе происходитъ военная колонизація юга и совершается втеченіе XVII вѣка дифференціація финансоваго и военнаго управленій. Первое требуетъ объединенія доходовъ, второе -- разъединенія власти. Объединеніе финансоваго управленія ведетъ къ постепенному разрушенію старыхъ центральныхъ учрежденій; разъединеніе военной власти полагаетъ начало новому областному дѣленію. Войны Петра доводятъ оба процесса до крайнихъ результатовъ: всѣ центральныя учрежденія разрушаются, и финансовое управленіе дробится между начальниками округовъ, сформированныхъ для военныхъ цѣлей. Наконецъ, на пустомъ мѣстѣ производится первая попытка систематической реформы центральнаго управленія; но, въ виду невозможности создать соотвѣтственную сѣть областныхъ учрежденій, эта попытка оказывается мало дѣйствительной. Чего же достигалъ этотъ тяжелый механизмъ, такъ медленно совершенствовавшійся и развивавшійся такъ стихійно? Изъ отдѣла о финансовомъ управленіи мы уже знаемъ, что русскія государственныя учрежденія даже въ этой самой важной для нихъ отрасли управленія достигали немногаго. Они были не въ силахъ установить непосредственныя отношенія между государствомъ и каждымъ отдѣльнымъ подданнымъ; и, взамѣнъ такого прямого отношенія, они принуждены были довольствоваться круговой отвѣтственностью передъ государствомъ цѣлой общественной группы. Круговая отвѣтственность, какъ мы еще подробнѣе* увидимъ впослѣдствіи, становится типичной формой связи между гражданиномъ и государственной властью. Отдѣльное лицо неуловимо для правительства, пока властямъ не удастся отдать это лицо "за крѣпкія поруки". Съ "поруки" и начинается всякое серьезное обращеніе власти къ подданному. Система поручительства употребляется всякій разъ, когда нужно связать отдѣльное лицо какимъ бы то ни было обязательствомъ относительно государства. И даже когда правительство хочетъ заставить весь народъ принять на себя передъ государствомъ какое-нибудь экстренное обязательство, оно не находитъ лучшаго средства, какъ связать его всенародной порукой въ лицѣ его представителей на "земскомъ соборѣ". Вотъ почему выборные люди земли русской не увлекаются своимъ званіемъ и смотрятъ на него вовсе не какъ на свое право, а какъ на тяжелую обязанность.
   Если въ предѣлахъ ближайшихъ своихъ задачъ московское правительство принуждено было прибѣгать къ такимъ сильнымъ средствамъ, чтобы восполнить недостатокъ правильной системы учрежденій и какъ-нибудь помочь собственному безсилію, то понятно, что въ отношеніяхъ подданныхъ между собой его регулирующее вліяніе сказывалось еще слабѣе. Какъ отразилось это на развитіи соціальнаго строя, мы еще увидимъ; теперь же необходимо коснуться дѣятельности допетровскаго государства въ области правосудія. Конечно, судъ принадлежалъ къ древнѣйшимъ функціямъ государственной власти; но стоитъ напомнить нѣсколько элементарныхъ фактовъ, чтобы показать, что для московскаго государства эта функція постоянно оставалась на второмъ планѣ. Мы уже не будемъ повторять, что до самой имп. Екатерины II судебная власть не имѣла въ Россіи своихъ особыхъ органовъ и соединена была съ властью административной. Но если припомнить, что русское уголовное право кодифицировано было лишь настолько, насколько эта кодификація нужна была для правильнаго взиманія судебныхъ пошлинъ; что гражданское право кодифицировано было еще несовершеннѣе; что первая попытка кодифицировать русское государственное право была сдѣлана, болѣе или менѣе плохо, только въ Уложеніи царя Алексѣя, по иностраннымъ источникамъ; если прибавить къ этому, что и на основаніи такихъ неполныхъ и неточныхъ нормъ не легко было добиться правосудія, что правительство должно было, послѣ троекратной повѣстки, устраивать правильную осаду жилища, чтобы привести къ суду сколько-нибудь вліятельнаго обвиняемаго, что на судѣ этотъ обвиняемый имѣлъ множество темныхъ способовъ уклониться отъ отвѣтственности, что даже въ такихъ уголовныхъ дѣлахъ, какъ убійство, стороны часто предпочитали кончать дѣло миромъ, а власти смотрѣли на такую развязку сквозь пальцы;-- если собрать всѣ эти и подобные признаки, то легко будетъ представить себѣ, въ какой атмосферѣ безправія и безнаказанности жилъ русскій обыватель XVII и части XVIII столѣтія.
   Нельзя сказать, чтобы всѣ отмѣченныя черты сразу уничтожились со времени Екатерины II; но несомнѣнно, что съ ея царствованія въ русскомъ государственномъ и общественномъ правосознаніи начинаютъ обнаруживаться признаки поворота на новую дорогу. Прежде всего, русскія учрежденія при Екатеринѣ II подверглись новой систематической перестройкѣ.
   Никогда еще условія реформы не благопріятствовали до такой степени ея успѣху, какъ въ царствованіе этой императрицы. Развитіе экономической жизни, увеличеніе народонаселенія давали, наконецъ, возможность населенію выдержать болѣе сложныя, и слѣдовательно, болѣе дорогія учрежденія. Сознательное отношеніе къ дѣлу, содѣйствіе людей теоретически и практически подготовленныхъ къ разработкѣ реформы ставило и законодателя въ болѣе выгодныя условія, чѣмъ когда-либо прежде. Отсутствіе ближайшихъ практическихъ побужденій позволяло приступить къ реформѣ обдуманно. Въ результатѣ губернскія учрежденія Екатерины II были одной изъ наиболѣе удачныхъ и оказались одной изъ наиболѣе прочныхъ русскихъ реформъ. При лучшихъ условіяхъ правительство Екатерины II пыталось осуществить тѣ же самыя задачи, отъ осуществленія которыхъ должно было отказаться правительство Петра и его преемниковъ. Задачи эти сводились, во-первыхъ, къ тому, чтобы приблизить управленіе къ управляемымъ; во-вторыхъ, чтобы отдѣлить судъ отъ управленія. Привычка управлять областью изъ центра, изъ приказа, была одной изъ самыхъ слабыхъ сторонъ стараго московскаго управленія. Съ Петра впервые явилось въ Россіи дѣленіе на области; но при скудости и малочисленности губернскихъ учрежденій завѣдованіе главнѣйшими отраслями областнаго управленія продолжало сосредоточиваться въ коллегіяхъ; многія стороны губернскаго механизма приводились въ движеніе прямо коллежскими чиновниками. При Екатеринѣ II, наконецъ, управленіе губерніей всецѣло стало принадлежать губерніи. Рядомъ съ правительственнымъ чиновникомъ стали въ новыхъ губернскихъ учрежденіяхъ выборные представители отъ мѣстныхъ дворянскихъ обществъ; такимъ образомъ, положено было начало идеѣ мѣстнаго самоуправленія, ничего не имѣющей общаго съ московской идеей -- круговой отвѣтственности мѣстныхъ общественныхъ группъ. Не буду останавливаться на другой важной сторонѣ екатерининской реформы: на выдѣленіи, на этотъ разъ окончательно, суда отъ управленія и на устройствѣ, впервые въ Россіи, правильныхъ судебныхъ инстанцій, съ правильнымъ порядкомъ переноса дѣлъ изъ низшаго присутствія въ высшее. Со введеніемъ новыхъ губернскихъ порядковъ Екатерины II повторилось, однако, то же самое явленіе, какое мы видѣли при введеніи губернскихъ учрежденій Петра I. Какъ тогда, такъ и теперь, при Екатеринѣ II, сосредоточеніе правительственной власти въ губерніи повело къ разрушенію этой власти въ центральныхъ коллегіяхъ: коллегіи, прежде непосредственно управлявшія губерніей черезъ своихъ чиновниковъ, теперь дѣлались ненужными, когда финансы, управленіе и судъ перешли отъ коллежскихъ чиновниковъ къ губернскимъ палатамъ, правленіямъ и судебнымъ присутствіямъ. За исключеніемъ трехъ главныхъ, коллегіи вскорѣ и были уничтожены. Вслѣдствіе этого, опять появился пробѣлъ въ системѣ государственнаго устройства и опять долженъ былъ возникнуть вопросъ о реформѣ центральныхъ учрежденій. Такимъ образомъ, губернская реформа Екатерины II по необходимости повела за собою центральную реформу Александра I.
   Въ основу этой послѣдней реформы была положена Сперанскимъ идея раздѣленія властей: законодательной, исполнительной и судебной. Средоточіемъ судебной власти долженъ былъ быть сенатъ, уже составлявшій по судебному устройству Екатерины II правильную высшую судебную инстанцію. Исполнительная власть распредѣлялась между министерствами, которыми замѣнены были прежнія коллегіи: при замѣнѣ этой принято было въ разсчетъ, что главное достоинство исполнительныхъ органовъ власти состоитъ въ быстротѣ ихъ дѣйствія и въ отвѣтственности дѣйствующихъ лицъ. То и другое лучше достигается при единоличномъ управленіи министра, чѣмъ при совмѣстномъ управленіи нѣсколькихъ членовъ коллегіальнаго присутствія. Надо прибавить къ этому, что въ дѣйствительности "коллегіальность", т. е. равенство членовъ въ коллегіи, и прежде всегда была мертвой буквой; на дѣлѣ управляли болѣе или менѣе независимо отъ сочленовъ президенты коллегій. Наконецъ, что касается законодательной власти, по первоначальному проекту Сперанскаго предполагалось отдать эту власть государственной думѣ, составленной изъ выборныхъ отъ всей Россіи по способу, заимствованному Сперанскимъ изъ французской конституціи VIII-го года (1799). Но потомъ рѣшено было сдѣлать законодательнымъ органомъ государственный совѣтъ. Все же и при такомъ ограниченномъ осуществленіи проекта, впервые появился въ Россіи постоянный органъ законодательной власти, и колебаніямъ въ устройствѣ высшихъ учрежденій, какія мы видѣли въ XVIII в., казалось, положенъ былъ конецъ.
   "Совѣтъ учрежденъ", писалъ Сперанскій въ своемъ отчетѣ Государю, "чтобы власти законодательной, дотолѣ разсѣянной и разнообразной, дать первый видъ, первое очертаніе правильности, постоянства, твердости и единообразія... Однимъ симъ учрежденіемъ сдѣланъ уже безмѣрный шагъ отъ самовластія къ истиннымъ формамъ монархическимъ".
   Не мало сдѣлано было со времени Екатерины и не мало остается еще сдѣлать для развитія гражданскаго правосознанія въ русскомъ обществѣ. Послѣ многихъ тщетныхъ попытокъ, Россія дождалась, наконецъ, 60 лѣтъ тому назадъ, первой кодификаціи русскихъ законовъ, но какой кодификаціи? Связанный необозримымъ и самымъ пестрымъ наличнымъ матеріаломъ, знаменитый творецъ Свода Законовъ составилъ свой кодексъ изъ массы обрывковъ всевозможнаго историческаго происхожденія, туземоаго и иноземнаго, древняго и современнаго; ревностный сторонникъ раздѣленія властей безнадежно смѣшалъ при этомъ настоящіе законы съ административными распоряженіями и постановленіями по отдѣльнымъ случаямъ. Сперанскій, конечно, нисколько не виноватъ въ такомъ характерѣ Свода; по желанію императора Николая, онъ долженъ былъ ограничиться на первый разъ однимъ сопоставленіемъ существующихъ законовъ, безъ всякихъ измѣненій. Въ этомъ смыслѣ "Сводъ" являлся только предисловіемъ къ настоящему "уложенію"; но этого уложенія не суждено, повидимому, дождаться и нашему вѣку. Каковъ бы онъ ни былъ, Сводъ Законовъ былъ огромнымъ шагомъ впередъ; но этотъ шагъ впередъ сдѣланъ быль только самой незначительной частью русскаго общества. До самаго послѣдняго времени о существованіи Свода знала едва десятая часть населенія Россіи. Все русское крестьянство поневолѣ пользовалось двусмысленной привиллегіей -- судиться и управляться по собственному праву: что это за право, извѣстно немногимъ, но большинство убѣждено, что это право не то -- и не должно быть тѣмъ, какимъ пользуются высшіе классы. Только на почвѣ такого убѣжденія возможны были тѣ законодательные эксперименты надъ личностью и собственностью крестьянъ, которые не прекратились еще и въ наше время. Передъ этимъ состояніемъ юридическаго правосознанія массы блѣднѣютъ тѣ слабые и медленные успѣхи въ развитіи чувства законности, которые успѣла сдѣлать привиллегированная часть русскаго общества.
   Мы не будемъ останавливаться на послѣднемъ періодѣ преобразованія русскихъ учрежденій, начало которому положено "эпохой великихъ реформъ" императора Александра II и который до сихъ поръ нельзя еще считать законченнымъ. Съ историческимъ прошлымъ нашихъ учрежденій этотъ періодъ связанъ только, какъ его полное отрицаніе -- во имя требованій государственнаго искусства и во имя успѣховъ, сдѣланныхъ общественнымъ развитіемъ. Вопреки выраженію извѣстнаго адреса, поднесеннаго Александру II раскольниками, "старина наша" не "слышится въ новизнахъ" царя-реформатора; и это служитъ лучшимъ доказательствомъ соотвѣтствія новыхъ формъ новому духу -- и вмѣстѣ ручательствомъ за ихъ развитіе въ будущемъ.

-----

   Кромѣ сочиненій, указанныхъ въ предъидущихъ отдѣлахъ, см. курсы русскаго государственнаго права Градовскаго (Начала русскаго государственнаго права) и Романовича-Славатинскаго (Система русскаго государственнаго права въ его историко-догматичномъ развитіи). Характеристику учрежденій удѣльнаго времени см. у В. О. Ключевскаго, Боярская дума древней Руси, гл. V. О характерѣ древнѣйшихъ московскихъ учрежденій см. Л. Лохвицкаго, Губернія. Спб. 1865, и Градовскаго, Исторія мѣстнаго управленія въ Россіи. Спб1868. Общая характеристика губернской реформы Екатерины II и связь ея съ центральными реформами Александра I сдѣлана въ поучительной статьѣ Ѳ. М. Дмитріева, Сперанскій и его государственная дѣятельность. "Русскій Архивъ", 1868. См. также М. А. Корфа, жизнь графа Сперанскаго. Спб. 1861, 2 тома. Записка Балугьянскаго напечатана въ Бумагахъ комитета 6 декабря 1826, изд. въ "Сборникѣ Императорскаго Историческаго Общества", т. 90-й. Любопытную характеристику современной дѣятельности высшихъ государственныхъ учрежденій читатель найдетъ въ "Современной Россіи" (Скальковскаго) т. I, 3-е изд. Спб. 1891. Споръ объ отношеніи между закономъ и распоряженіемъ раздѣляетъ современныхъ русскихъ юристовъ, нѣкоторые изъ которыхъ стараются затушевать и въ теоріи разницу, изгладившуюся на практикѣ. Свѣдѣнія о кодификація Свода даны самимъ Сперанскимъ въ брошюрѣ "Обозрѣніе историческихъ свѣдѣній о Сводѣ Законовъ", 1833; отзывъ о характерѣ этой кодификаціи см. въ Исторіи кодификаціи гражданскаго права, С. В. Нахмана, т. 2, Спб. 1876.
   

Очеркъ четвертый. Сословный строй.

I.
Роль дворянства въ исторіи Запада.-- Недостатокъ экономической самостоятельности русскаго дворянства и его зависимость отъ службы.-- Переходъ отъ вольной службы къ невольной.-- Закрѣпощеніе служилаго сословія.-- Судьбы русской высшей аристократіи.-- Политика Грознаго и мѣстническая система -- Подготовка дворянскихъ привиллегій въ XVII в. и ихъ развитіе въ XVIII в.-- Новыя богатства высшей аристократіи.-- Ихъ непрочность и развитіе дворянской задолженности.-- Постепенная потеря привиллегій.-- Попытки ихъ возстановленія и вѣроятная судьба этихъ попытокъ.

   Перейдя въ послѣднемъ очеркѣ къ изученію русской общественной организаціи, мы успѣли расчленить эту организацію на два составные элемента. Мы видѣли, что русское общество замыкалось сильной государственной властью сверху и опиралось на принудительную организацію общественныхъ группъ снизу. Самодержавная власть и населеніе, отданное самому себѣ на поруки, таковы двѣ историческія основы русской общественности, болѣе или менѣе несовершенно связанные системой посредствующихъ правительственныхъ органовъ. Такимъ образомъ, съ самаго возникновенія нашей общественной организаціи она была поставлена въ непосредственную связь и въ прямую зависимость отъ государственной власти. Это наблюденіе само по себѣ показываетъ, что у насъ между государствомъ и населеніемъ не успѣло сложиться никакого плотнаго непроницаемаго слоя, который бы отдѣлялъ одно отъ другого такъ, какъ это дѣлали общественныя и территоріальныя группы западной Европы. Теперь намъ предстоитъ развить то же наблюденіе въ приложеніи къ самому матеріалу, изъ котораго слагались наши общественныя группы.
   Въ западной Европѣ между государствомъ и подданнымъ прежде всего стоялъ феодалъ. Этотъ феодалъ такъ успѣшно отдѣлялъ верхъ и низъ европейскаго общества, что никакія прямыя сношенія между ними не были возможны. Всѣ права государя надъ подданными: право^судить и наказывать, право брать подати и т. д., феодалъ присвоилъ себѣ, государству стоило большого труда и многолѣтнихъ усилій вернуть эти государственныя права, захваченныя феодаломъ. Въ этой борьбѣ за власть феодалы защищали свое положеніе противъ правительства не въ одиночку, а плотной массой, заставившей государство пойти на уступки и дать боровшимся противъ него сословіямъ важныя политическія права.
   По причинамъ, намъ уже отчасти извѣстнымъ, сословная жизнь Россіи сложилась совершенно иначе. Мы говорили уже о тѣгь историческихъ условіяхъ, которыя создали усиленный ростъ государственности (оч. III, 1): теперь мы увидимъ, какъ тѣ же самыя условія помѣшали свободному развитію сословной жизни Россіи. Прежде всего, остановимся на историческихъ судьбахъ русскаго землевладѣльческаго сословія -- аристократіи и дворянства. Земледѣліе было въ Европѣ той силой, которая дала основу могуществу феодальной аристократіи. Опираясь на свои земельныя богатства, это сословіе могло чувствовать себя сильнымъ и независимымъ. И у насъ на Руси, въ тѣхъ мѣстностяхъ, гдѣ владѣніе землей давало богатство, оно давало также силу и независимость высшему сословію: такъ было на русскомъ и польскомъ юго-западѣ. Но на сѣверо-востокѣ обстоятельства сложились иначе. При крайней первобытности экономическаго развитія, при рѣдкости и бродячемъ состояніи рабочаго населенія, при полномъ господствѣ натуральнаго хозяйства и невозможности сбыта земледѣльческихъ продуктовъ, владѣніе землей, естественно, не давало значительнаго дохода землевладѣльцу. Поэтому высшее сословіе и не дорожило землей въ древней Руси; покидая свою "боярщину", свой вотчинный участокъ, русскій землевладѣлецъ искалъ болѣе выгоднаго занятія на сторонѣ, при князѣ. Такимъ образомъ, создалось сословіе "вольныхъ слугъ", не признававшихъ никакихъ политическихъ дѣленій удѣльной Руси и свободно странствовавшихъ изъ удѣла въ удѣлъ, отъ князя къ князю. Въ самомъ дѣлѣ, покидая свою "вотчину", землевладѣлецъ ничего не терялъ, а выигрывалъ очень многое. Въ своей вотчинѣ онъ никогда не былъ тѣмъ государемъ, судьей и правителемъ, какимъ былъ западный баронъ въ своей бароніи; чиновники мѣстнаго князя, его судьи, сборщики податей всегда безпрепятственно проникали въ предѣлы владѣній русскаго вотчинника. Тѣ ограниченныя выгоды, которыя онъ получалъ отъ владѣнія вотчиной, онъ все равно сохранялъ и въ томъ случаѣ, если даже уходилъ къ чужому князю, въ чужой удѣлъ: обыкновенно, въ договорахъ между собою, князья условливались не отнимать земель у такихъ "слугъ", переходившихъ отъ одного изъ нихъ къ другому. Но явившись на службу къ князю,-- своему или чужому,-- землевладѣлецъ могъ разсчитывать получить въ свое пользованіе хотя бы часть тѣхъ государственныхъ правъ, которыхъ онъ былъ лишенъ, какъ простой хозяинъ вотчины. Князь давалъ ему часть своихъ доходовъ, связанныхъ съ управленіемъ, судомъ и т. д. въ окормленіе". Итакъ, тѣ права, которыми западный землевладѣлецъ пользовался, какъ самостоятельный хозяинъ, нашъ землевладѣлецъ могъ получить только какъ чиновникъ, на службѣ князя. Естественно, что при такихъ условіяхъ землевладѣльческое сословіе могло имѣть значеніе не какъ сословіе самостоятельное, а какъ "служилое". Поэтому-то, когда начало складываться и быстро расти Московское государство, не оказалось на лицо землевладѣльческаго класса, который могъ бы противостать государству, какъ самостоятельная силясь которымъ надобно было бы считаться. Этотъ классъ послужилъ только неорганической массой, сырымъ матеріаломъ, который государство употребило для возведенія своей собственной постройки. Вольный хозяинъ, свободно покидавшій свою вотчину, со времени объединенія Руси не могъ уже, какъ прежде, выбирать между князьями; князь и государь всей Руси былъ теперь одинъ, и отношенія къ нему бывшаго "вольнаго" слуги быстро становятся подневольными. Московскому государю нужно войско и, какъ мы видѣли, онъ спѣшитъ записать на свою службу всѣхъ наличныхъ землевладѣльцевъ; не довольствуясь этимъ матеріаломъ -- землевладѣльцевъ-вотчинниковъ,-- онъ создаетъ себѣ новыхъ слугъ, раздавая имъ казенныя земли, но уже не въ полную собственность, не въ вотчину, а только въ ограниченное и временное пользованіе подъ условіемъ службы,-- въ помѣстье. Въ промежутокъ времени отъ Ивана III до Ивана IV возникаетъ, такимъ образомъ, рядомъ съ прежнимъ вотчинникомъ, вольнымъ слугой, новый классъ -- подневольныхъ, обязанныхъ службой опомѣщикоѣ". Ихъ служебныя обязанности со времени Ивана IV точно соразмѣряются съ величиной ихъ помѣстья и правительство строго слѣдитъ за тѣмъ, чтобы помѣстная земля "изъ службы не выходила". Какъ только умираетъ или перестаетъ быть годнымъ къ службѣ старый помѣщикъ, правительство тотчасъ отбираетъ у него помѣстье и передаетъ или взрослому сыну, или, если такого нѣтъ, кому-нибудь другому, способному къ службѣ: вдова и дочери получаютъ только небольшой клочекъ помѣстья, "въ прожитокъ", т. е. въ пенсію, вдова до смерти, а дочери до 15 лѣтъ. Только позднѣе, въ XVII в., правительство становится сговорчивѣе и соглашается "справлять" помѣстье за вторымъ мужемъ вдовы или за женихомъ дочери; только тогда же оно соглашается ждать, пока выростутъ малолѣтнія дѣти стараго помѣщика, и въ ожиданіи этого не "отписывать" его помѣстья "на государя". Всего характернѣе, что, опредѣливши самымъ точнымъ и строгимъ образомъ обязанности служилаго человѣка, получившаго помѣстье, правительство начинаетъ затѣмъ распространять эти обязанности и на его старое свободное владѣніе, на вотчину; оно заставляетъ служилаго человѣка точно такъ же служить съ вотчины, какъ онъ служилъ съ помѣстья; и самое помѣстье дается служилому человѣку только тогда, когда у него нѣтъ вотчины или когда она слишкомъ мала. Такимъ образомъ, самое основное различіе вотчины отъ помѣстья, какъ свободной собственности отъ условной, къ XVII вѣку совершенно уничтожается: старый вольный слуга окончательно становится невольнымъ; его отношенія къ правительству становятся вполнѣ принудительными. Помѣщикъ и вотчинникъ прикрѣпляется къ государственной службѣ точно такъ же, какъ крестьянинъ прикрѣпляется къ податному тяглу: прикрѣпленіе крестьянъ къ тяглу обезпечиваетъ, какъ мы видѣли, потребность государства въ деньгахъ; прикрѣпленіе служилаго человѣка къ службѣ обезпечиваетъ потребность въ "войскѣ". Какъ крестьянину, такъ и помѣщику, въ середивѣ XVII вѣка, правительство окончательно запрещаетъ свободный выходъ изъ своего сословія въ другое; чтобы крестьянинъ не ушелъ изъ тяглой общины, членовъ общины правительство связываетъ круговой порукой; такая же порука требуется и отъ помѣщиковъ, записанныхъ въ службу по одному и тому же уѣзду, съ той только разницею, что здѣсь не всѣ помѣщики уѣзда ручаются другъ за друга, а, напр., за Иванова ручается Петровъ и Васильевъ, за Васильева -- Ивановъ и Алексѣевъ, за Алексѣева -- Петровъ и Ивановъ и т. д. Какъ крестьянская община, такъ и дворянское общество имѣетъ своихъ выборныхъ представителей, но не для того, чтобы осуществлять какія-нибудь права, а чтобы помогать правительству правильно распредѣлять лежащія на нихъ обязанности. Крестьянскій выборный староста разлагаетъ подати между членами тяглой общины; дворянскій выборный "окладчикъ" опредѣляетъ количество и качество военной службы, какую долженъ нести каждый изъ уѣздныхъ дворянъ.
   Итакъ, въ удѣльной Руси не было зародышей для образованія дворянства, какъ привилегированнаго класса, и поэтому Московская Русь безъ малѣйшаго труда превратила вольнаго удѣльнаго землевладѣльца въ крѣпостного служилаго человѣка. Но въ удѣльной Руси былъ другой элементъ, болѣе пригодный для развитія аристократіи: это сами удѣльные князья, очутившіеся подъ властью великаго князя московскаго. Что сталось съ этимъ элементомъ послѣ объединенія Руси? Перейдя на службу Москвы, нѣкоторые изъ удѣльныхъ князей долго сохраняли свои государственныя права надъ старыми своими удѣлами; въ Москву они привезли свѣжія удѣльныя воспоминанія, и на нѣкоторое время московскій дворъ получилъ такой аристократическій характеръ, какого онъ никогда не имѣлъ ни прежде, ни послѣ. Но ненадолго удалось Гедиминовичамъ и Рюриковичамъ оттѣснить старыхъ нетитулованныхъ слугъ московскихъ государей. Монархическая власть, въ лицѣ Іоанна Грознаго, начала систематическую борьбу противъ опаснаго для нея соціальнаго элемента; борьба эта велась съ неутомимой послѣдовательностью и закончилась быстро -- совершеннымъ пораженіемъ и даже истребленіемъ титулованнаго боярства. Первымъ шагомъ въ этой борьбѣ было окончательное прикрѣпленіе князей къ московской службѣ и уничтоженіе послѣднихъ остатковъ свободнаго отъѣзда. "Ты затворилъ царство русское, сирѣчь свободное естество человѣческое, словно въ адовой твердынѣ", жалуется Курбскій Грозному на него самого; "кто поѣдетъ изъ твоей земли въ чужую, того ты называешь измѣнникомъ, а если поймаютъ его на границѣ, то ты казнишь его разными смертями". Чтобы предупредить княжескіе отъѣзды, власть и здѣсь прибѣгла къ системѣ поручительства. Главные бояре связаны были огромными неустойками, которыя должны были уплатить въ случаѣ побѣга одного изъ членовъ высшей боярской аристократіи. Напримѣръ, за побѣгъ князя Серебрянаго имъ пришлось бы уплатить около 1 1/2 милл. рублей на наши деньги; за князя Мстиславскаго -- около 1.200.000; побѣгъ одного изъ двухъ братьевъ Воротынскихъ стоилъ бы поручителямъ немногимъ меньше милліона, и болѣе полумиліона имъ пришлось бы внести за князя Большаго, за бояръ Шереметева и Яковлева. Заперевъ, такимъ образомъ, бояръ въ московскую ловушку, съ ними можно было уже не церемониться. Источникъ ихъ силы заключался въ томъ, что они сохраняли владѣтельныя права въ своихъ дѣлахъ и вотчинахъ. Слѣдовательно, второй шагъ долженъ былъ состоять въ томъ, чтобы отобрать у нихъ эти старыя вотчины. До двадцати такихъ вотчинъ, отобранныхъ у князей, Грозный перечисляетъ въ своемъ завѣщаніи. Взамѣнъ наслѣдственныхъ владѣній "княжатамъ" жаловались земли гдѣ-нибудь на противоположномъ краю Россіи, въ мѣстностяхъ, съ которыми они не были уже связаны никакими историческими воспоминаніями. Но и этой мѣной владѣній не ограничилась политика Грознаго. Третій и послѣдній шагъ этой политики заключался въ томъ, что царь прямо началъ "губить" знатнѣйшія фамиліи, губить не по личной прихоти и враждѣ, а изъ той же политики, и не отдѣльныхъ лицъ той или другой фамиліи, а по возможности всѣхъ представителей каждаго рода, -- "всеродно", по выраженію Курбскаго. Такъ погибли Прозоровскіе и Ушатые, "понеже имѣли вотчины великія", и Воротынскій съ Одоевскимъ, потому что "тѣ княжата были еще на своихъ удѣлахъ, а и велій вотчины подъ собою имѣли". Немногіе у цѣлѣйшіе экземпляры старинныхъ фамилій -- преемники Грознаго соглашались терпѣть, но съ тѣмъ, чтобы послѣдніе представители этихъ фамилій не женились и не имѣли потомства. При такихъ условіяхъ произошло то, что никогда не могло бы случиться безъ политики Ивана IV: въ какіе-нибудь полвѣка безъ остатка вымерло большинство княжескихъ боярскихъ родовъ, которые сообщали блескъ московскому двору первой половины XVI столѣтія. На мѣсто Щепятевыхъ, Патрикѣевыхъ, Шуйскихъ, Мстиславскихъ являются въ Боярской Думѣ XVII столѣтія новые, не "родословные" люди, всецѣло созданные царской службой. Съ удивительной быстротой исчезаютъ и старыя удѣльныя имущества этой аристократіи; ни одно изъ крупныхъ богатствъ того времени не дошло до конца XVII вѣка. Если теперь въ рядахъ людей богатыхъ мы и встрѣчаемъ старыхъ Рюриковичей и Гедиминовичей или потомковъ старинныхъ московскихъ бояръ (напримѣръ, князей Трубецкихъ, Голицыныхъ, Куракиныхъ, Салтыковыхъ, Бутурлиныхъ и т. д.), то богатства ихъ пріобрѣтены были вновь ихъ позднѣйшими предками, не раньше XVIII столѣтія.
   Такимъ образомъ, изъ всѣхъ своихъ преимуществъ высшая аристократія сохранила только одно: свое служебное положеніе при московскомъ дворѣ. Въ этомъ всего рѣзче обнаруживается разница между русской служилой аристократіей и независимой аристократіей западной Европы. Европейская аристократія въ основу своего понятія о дворянской сословной чести полагала идею дворянскаго равенства, перства; въ Москвѣ служилая "честь" измѣрялась государевымъ жалованьемъ, различнымъ для всякаго, и вмѣсто понятія перства, поддерживавшаго корпоративный духъ и создававшаго цѣльность западной аристократіи,-- выработалась своеобразная система мѣстничества. Всѣмъ извѣстно, что мѣстничество основывалось на родовыхъ счетахъ, возникавшихъ при назначеніяхъ на службу; члены одного рода не хотѣли служить подъ начальствомъ членовъ другого рода, если при прежнихъ назначеніяхъ они не бывали ниже послѣднихъ. При такомъ общемъ представленіи о мѣстничествѣ. легко понять дѣло такъ, что цѣлые роды спорили съ цѣлыми родами, считая себя выше ихъ; что, стало быть, все родовое московское боярство располагалось по своему значенію при дворѣ въ (извѣстнаго рода лѣстницу, ступенями которой были цѣлые роды, отъ высшаго къ низшему. При такомъ понятіи, мѣстничество, конечно, противополагается идеѣ перства, какъ система единицъ, изъ которыхъ ни одна не была равна другой, такой системѣ, въ которой всѣ единицы равны. Но каждая отдѣльная единица мѣстнической системы, отдѣльный родъ, все же представляла бы собою при этомъ аристократическій элементъ, знакомый и Западу. На дѣлѣ различіе съ Западомъ идетъ дальше. Рюриковичи и Гедиминовичи съѣхались въ Москву такъ быстро и въ такомъ количествѣ, что не было никакой возможности сообразить, какой родъ долженъ стать выше и какой ниже, тѣмъ болѣе, что въ дѣйствительности ихъ права на вниманіе московскаго князя были не настолько различны, разница въ удѣльномъ вѣсѣ не такъ велика, чтобы каждый родъ могъ получить особое, по праву ему принадлежащее, положеніе. За отсутствіемъ этихъ внутреннихъ признаковъ сравнительнаго достоинства цѣлаго рода, каждому члену рода приходилось зорко слѣдить за внѣшними признаками своего личнаго положенія среди сослуживцевъ и цѣпко хвататься за отношеніе, разъ установившееся между нимъ и сослуживцами изъ другого рода. Если А и B были назначены на мѣста, равныя по достоинству, то разъ навсегда устанавливалось, что и сами они равны другъ другу; но это вовсе не означало, что равны и ихъ роды. Сынъ А считалъ себя уже ниже В, а отецъ А былъ выше B: все дѣло, стало быть, сводилось къ тому, чтобы установить личное отношеніе каждаго члена одного рода къ каждому члену другого и этимъ опредѣлить личное право каждаго на то или другое мѣсто. Какъ Вадимъ, родовые счеты были при всемъ этомъ не цѣлью, а только средствомъ; чтобы опредѣлить взаимное отношеніе двухъ спорящихъ лицъ, надо было высчитать ихъ отношеніе къ лицамъ, когда-нибудь прежде назначеннымъ на службу вмѣстѣ; надо было, какъ тогда выражались, узнать "кто каковъ въ своемъ родѣ". Итакъ, оригинальную систему русскаго мѣстничества не надо представлять себѣ, какъ лѣстницу родовъ въ нисходящемъ порядкѣ по ихъ "родословности", а скорѣе какъ параллельный рядъ поколѣнныхъ росписей, съ помощью которыхъ высчитывалось служебное положеніе каждаго члена каждой росписи относительно всякаго другого (предполагая нѣкоторыхъ представителей каждой изъ этихъ росписей равными другъ другу). При такомъ пониманіи, и послѣдній элементъ мѣстнической системы, который можно бы было считать аристократическимъ,-- единство рода,-- разрушается: родъ разлагается на свои отдѣльные атомы. Итакъ, и здѣсь, въ высшихъ слояхъ, служба, одна только служба опредѣляла положеніе нашей старинной аристократіи. Такимъ образомъ, московскіе государи не только спокойно могли признавать мѣстническія права своихъ "служилыхъ князей" и бояръ; мѣстническіе счеты становились даже въ ихъ рукахъ новымъ средствомъ самодержавной политики. Какъ мы только-что видѣли, эти счеты не объединяли, а напротивъ, раздѣляли аристократію, поступившую на московскую службу; взаимная борьба за "государево жалованье" дробила высшій классъ на отдѣльные атомы и лишала его послѣдней возможности объединиться. Недаромъ иностранные наблюдатели (Флетчеръ и Горсей) говорятъ намъ, что царь систематически сѣялъ вражду между знатью, и что между отдѣльными членами высшаго класса существовало взаимное недовѣріе. Мы не имѣемъ на этотъ разъ собственнаго признанія царя, но послѣ всего сказаннаго не трудно предположить, что Грозный царь сознательно пользовался знаменитымъ политическимъ правиломъ макіавелизма: "разъедени и властвуй".
   Мы разсмотрѣли теперь два періода въ исторіи русскаго дворянства и нашли, что въ оба періода значеніе дворянства основывалось на службѣ сперва вольной, потомъ невольной; ни въ тотъ, ни въ другой періодъ дворянство не было привиллегированнымъ сословіемъ; во 2й періодъ, близко къ этому положенію, было титулованное боярство; но оно не было проникнуто сословнымъ духомъ, не составляло цѣлаго, заботилось только о личныхъ выгодахъ службы и притомъ скоро лишилось своего стараго "родословнаго" ядра, вымершаго безъ остатка или захудавшаго и уцѣлѣвшаго лишь въ младшихъ линіяхъ. Одновременно съ распаденіемъ боярства въ томъ же 2-мъ періодѣ создалась однако же на болѣе широкомъ фундаментѣ компактная масса рядового провинціальнаго дворянства. Этому нижнему слою суждено было въ третьемъ періодѣ сдѣлаться настоящимъ привиллегированнымъ сословіемъ. Какъ ни странно, это привиллегированное положеніе подготовлено было для провинціальнаго дворянства XVIII вѣка самыми условіями его прикрѣпощенія въ XVII вѣкѣ. Мы видѣли только что, какъ правительство распространяло служебныя обязанности дворянства съ помѣстій на вотчины. Эта мѣра оказалась въ результатѣ обоюдоострой, такъ какъ дворяне, въ то же время и съ помощью того же правительства, распространили свои владѣльческія права въ обратномъ направленіи съ вотчинъ на помѣстья. Въ самомъ дѣлѣ, съ тѣхъ поръ, какъ правительство обезпечило себѣ дворянскую службу одинаково съ помѣстій и вотчинъ, оно могло уже спокойно смотрѣть на то, какъ помѣстья постепенно высвобождались изъ подъ прежнихъ ограничительныхъ тисковъ, какъ они начинали удерживаться за родомъ въ женской и въ боковой линіяхъ, переходить по наслѣдству и т. д. Такимъ образомъ, XVII вѣкъ подготовилъ совершившееся въ XVIII вѣкѣ сліяніе разныхъ родовъ дворянскаго землевладѣнія въ одну категорію недвижимыхъ имуществъ, владѣемыхъ на правѣ полной собственности.
   Другая сторона дѣла, точно также подготовившая привилегированное положеніе дворянства въ XVIII вѣкѣ, была еще важнѣе. Дворянское землевладѣніе выиграло не только въ юридическомъ отношеніи: оно выиграло также и по отношенію къ экономическому положенію дворянской собственности. Мы говорили, что земля сама по себѣ мало цѣнилась въ древней Руси; главную цѣнность составлялъ прилагавшійся къ землѣ рабочій трудъ. Возложивши на служилое сословіе обязательную службу, правительство должно было дать ему за это нѣкоторую экономическую обезпеченность; для этой цѣли оно, какъ мы видѣли, чрезвычайно облегчило податныя тягости дворянскихъ земель; для того же, когда потребность въ рабочихъ рукахъ стала особенно сильно чувствоваться дворянствомъ, правительство закрѣпило за нимъ эти рабочія руки.
   Итакъ, двѣ главныя основы, сообщившія сословную силу дворянству XVIII вѣка, сложились въ XVII в.: основа юридическая, полнота дворянской собственности на землю, и основа экономическая -- даровой трудъ крѣпостного крестьянства. Фундаментъ дворянскихъ привиллегій былъ, такимъ образомъ, заложенъ; недоставало сословной организаціи, которая дала бы дворянству сознаніе единства сословныхъ интересовъ.
   XVIII вѣкъ далъ дворянству и эти недостававшіе ему элементы сословности. Обязательная служба, проходившаяся богатѣйшими дворянами въ петербургской гвардіи, роль этой гвардіи въ политическихъ событіяхъ времени, въ рядѣ дворцовыхъ переворотовъ, воспитали въ дворянствѣ сословный духъ и сознаніе своей силы; затѣмъ и результаты этого сознанія не замедлили сказаться. Дворянство сохранило за собою пріобрѣтенныя права, но освободилось отъ обязанностей: служба перестала быть обязательной: "благородное россійское шляхетство" перестало быть служилымъ сословіемъ; къ своимъ прежнимъ правамъ оно присоединило при Екатеринѣ II сословную организацію и получило первенствующую роль въ областномъ управленіи. Впервые въ сословной жизни Россіи явилось нѣчто похожее на западъ: привилегированное сословіе.
   Вмѣстѣ съ этимъ усиленіемъ цѣлаго сословія выиграла чрезвычайно передовая часть его: цѣлая масса крупныхъ богатствъ составилась путемъ пожалованія населенныхъ имѣній.
   Такимъ образомъ, вторая воловина прошлаго вѣка была золотымъ вѣкомъ въ исторіи русскаго дворянства. Но весь этотъ блескъ оказался въ высшей степени непроченъ. Крупныя состоянія на Руси наживались чрезвычайно быстро и случайно, во также быстро и проживались, благодаря расточительности владѣльцевъ. Большіе капиталы поддерживаются и растутъ только тамъ, гдѣ существуетъ быстрое денежное обращеніе и значительное экономическое развитіе, т. е. какъ разъ при томъ условіи, котораго у васъ не существовало. Безумная роскошь петербургскихъ богачей и полные сундуки золота и драгоцѣнностей, удивлявшее иностранцевъ въ ихъ кладовыхъ, лучше, чѣмъ что-либо другое, доказывали бѣдность Россіи; капиталъ некуда было приложить при тогдашнемъ ея состояніи. Земледѣльческое хозяйство, главная основа дворянской силы, велось безъ всякаго приложенія капитала, съ помощью дарового труда. При оцѣнкѣ дворянскихъ имуществъ земли обыкновенно вовсе не считали, какъ особой цѣнности; стоимость имѣнія опредѣлялась количествомъ душъ. Въ теченіе вѣка цѣна крѣпостной души значительно поднялась: въ началѣ XVIII столѣтія нужно было заплатитъ за душу 90 рублей на наши деньги, въ срединѣ до 270 рублей, а въ концѣ до 500 рублей. Повидимому, такое вздорожаніе рабочаго труда должно было бы свидѣтельствовать о значительномъ подъемѣ промышленной жизни; но въ этомъ подъемѣ личная дѣятельность помѣщика не играла никакой роли: онъ только воспользовался этимъ результатомъ для увеличенія личнаго комфорта {Притомъ вздорожаніе имѣній парализовалось ихъ раздѣломъ между наслѣдниками. Только въ исключительныхъ случаяхъ цѣлость крупныхъ имѣнія сохранялась въ рядѣ поколѣній (какъ, напримѣръ, въ родѣ Шереметевыхъ, Строгоновыхъ, Юсуповыхъ).}. Даровой доходъ въ такой степени избаловалъ русское дворянство, что когда, во второй половинѣ XVIII вѣка, явились кредитныя учрежденія, выдававшія ссуды подъ залогъ имѣнія, помѣщикъ бросился занимать. При правильвомъ ходѣ экономической жизни займы подъ залогъ недвижимаго имущества служатъ обыкновенно или для того, чтобы ввести необходимыя улучшенія, или для того, чтобы расширить хозяйство новыми покупками; наше дворянство занимало для собственнаго удовольствія, для потребностей личнаго комфорта. Этимъ займамъ и суждено было, въ концѣ концовъ, погубитъ дворянское землевладѣніе. Ко времени крестьянскаго освобожденія изъ 11 милліоновъ крѣпостныхъ душъ м. п. 7 милліоновъ находилось въ залогѣ, то-есть, 65 1/2 % всего количества. Получивши отъ правительства при освобожденіи крестьянъ выкупныя деньги за уступленную крестьянамъ землю, помѣщикъ имѣлъ возможность расплатиться со старыми долгами и начать хозяйство при новыхъ условіяхъ, съ вольнонаемнымъ трудомъ; впервые дворянство очутилось въ положеніи обыкновеннаго предпринимателя на одинаковыхъ условіяхъ конкурренщи со всѣми остальными сословіями. Несмотря на усиленное покровительство государства, на удешевленный кредитъ, на всевозможныя льготы и отсрочки по уплатѣ долговъ,-- дворянство этой конкурренціи не выдержало. Задолженность дворянскаго землевладѣнія возрастала послѣ крестьянскаго освобожденія съ ужасающей быстротой: въ 1870 году, когда существовало только 2 земельныхъ банка, число заложенныхъ имѣній немногимъ превышало тысячу; въ 1875 г., послѣ открытія 11 новыхъ земельныхъ банковъ, было заложено уже до 11 тысячъ имѣній, а теперь (1892), послѣ открытія дворянскаго банка (1886) -- уже около 87 тыс. имѣній, представляющихъ въ совокупности болѣе 2/5 (41%) всей площади частновладѣльческихъ (не однихъ дворянскихъ) земелъ. Продажа дворянскихъ имѣній за долгъ и по частнымъ сдѣлкамъ также шла чрезвычайно быстро. Передъ крестьянскимъ освобожденіемъ дворяне владѣли 105 милліонами десятинъ; къ концу 80-хъ годовъ крестьяне выкупили изъ этого количества 32 1/2 мил., но изъ оставшихся 72 1/2 мил. очень значительное количество перешло въ руки другихъ сословій: купечества, мѣщанства и крестьянства. Общей цифры земель, потерянныхъ такимъ образомъ дворянствомъ, никто не пытался высчитать, но по отдѣльнымъ мѣстностямъ убыль дворянскихъ земель доходила до 2%, ежегодно (Тверская, Московская, С.-Петербургская губерніи) и въ суммѣ составила, вѣроятно, около половины всей земли, оставшейся за дворянами послѣ освобожденія.
   Итакъ, вся исторія русскаго дворянства распадается на четыре періода. Въ первомъ періодѣ, продолжавшемся до конца XV вѣка, дворяне были вольными слугами; во второмъ, въ теченіе XVI -- XVII в.в. они сдѣлались невольными слугами и были прикрѣплены къ своему занятію; въ XVIII в. они были раскрѣплены, но сохранили за собою даровой трудъ и сдѣлались привилегированнымъ сословіемъ, Наконецъ, въ послѣдній періодъ, наступившій послѣ отняітя дарового крестьянскаго труда, русское дворянство походило на человѣка, не привыкшаго къ труду и къ правильной хозяйственной дѣятельности; оно нуждалось въ покровительствѣ и опекѣ, которыя и были даны ему въ видѣ дешеваго кредита; но при отсутствіи хозяйственныхъ привычекъ, дешевый кредитъ привелъ и приводитъ только къ скорѣйшей ликвидаціи дворянскаго землевладѣнія. Потерявши свою главную опору -- въ землевладѣніи -- дворянство въ то же самое время постепенно лишалось и другихъ своихъ прежнихъ привиллегій -- не какими-нибудь законодательными распоряженіями, а просто естественнымъ ходомъ вещей. Въ губерніи и уѣздѣ дѣятельность дворянскихъ собраній была отодвинута на второй планъ дѣятельностью земства; свобода отъ военной службы потеряла смыслъ при введеніи всеобщей воинской повинности; свобода отъ податей -- теряетъ смыслъ при переходѣ государства отъ сословныхъ податей къ подоходнымъ и уже теперь не распространяется съ лица на дворянскую землю; право судиться сословнымъ судомъ "равныхъ" также потеряло значеніе со времени судебной реформы. Правда, въ послѣднее время существуетъ стремленіе удержать, что можно, изъ дворянскихъ привиллегій: закрыть доступъ въ дворянство, такъ широко раскрытый чиновничеству со времени Петра, прекратить закономъ дробленіе дворянскихъ имѣній, отъ котораго разрушались постоянно самыя крупныя богатства нашего дворянства и котораго не могъ остановить даже знаменитый законъ Петра о единонаслѣдіи, отмѣненный Анной; уравновѣсить силу дворянства съ силой другихъ сословій въ земствѣ

   

ОЧЕРКИ ПО ИСТОРИ РУССКОЙ КУЛЬТУРЫ.

Проф. П. Н. Милюкова.

(Продолженіе *).

*) См. "Міръ Божій", No 7, іюль.

Очеркъ третій. Государственный строй. (Войско, финансы, учрежденія).

I.
Отношеніе между государственнымъ и соціальнымъ строемъ у насъ и на западѣ.-- Причины ранняго усиленія государства въ Россіи.-- Военный характеръ Московскаго государства.-- Связь между военными потребностями и возвышеніемъ военныхъ налоговъ въ 1490-хъ, 1550-хъ, 1690-хъ, 1680-хъ и 1700--20-хъ годахъ.-- Военныя нужды и расходы послѣ Петра.-- Пропорціональное значеніе военныхъ расходовъ въ бюджетѣ.-- Другія государственныя потребности и соотвѣтствующія имъ статьи расходовъ.-- Содержаніе двора.-- Финансы и государственное хозяйство.-- Незначительность расхода на выполненіе высшихъ государственныхъ задачъ.

   Предъидущіе очерки познакомили насъ съ матеріаломъ, изъ котораго созидалось зданіе русской общественности. Теперь отъ матеріала намъ предстоитъ перейти къ самой постройкѣ. Стиль общественныхъ формъ, также какъ и архитектурныхъ, находится въ самой тѣсной зависимости отъ качества матеріала, употребленнаго въ дѣло. Зная первобытность основъ русской экономической жизни, мы уже не будемъ ожидать какой-либо сложности и законченности отъ русской общественной организаціи.
   Первымъ послѣдствіемъ примитивности нашего стариннаго экономическаго строя является тотъ порядокъ, въ которомъ намъ придется вести дальнѣйшее изложеніе. Изучая культуру любого западно-европейскаго государства, мы должны были бы отъ экономическаго строя перейти сперва къ соціальной структурѣ, а затѣмъ уже къ государственной организаціи. Относительно Россіи удобнѣе будетъ принять обратный порядокъ, т.-е. съ развитіемъ государственности познакомиться раньше, чѣмъ съ развитіемъ соціальнаго строя.
   Дѣло въ томъ, что у насъ государство имѣло огромное вліяніе на общественную организацію, тогда какъ на Западѣ общественная организація обусловила государственный строй. Европейское общество строилось, такъ сказать, извнутри, органически, отъ низшихъ этажей къ высшимъ. Фундаментъ этой исторической постройки,-- крестьянство,-- сложился въ главныхъ чертахъ уже во время народныхъ переселеній VI--VIII столѣтія. Затѣмъ, на этомъ фундаментѣ надстроенъ былъ въ средніе вѣка второй этажъ -- европейской феодальной аристократіи, сильной своимъ крѣпостнымъ крестьянствомъ. Наконецъ, только къ новому времени, путемъ упорной борьбы съ этимъ вторымъ общественнымъ слоемъ, путемъ отдѣльныхъ мелкихъ побѣдъ надъ правами и привиллегіями частныхъ лицъ, сословій, провинцій, выдвинулось сильное государство, постепенно и медленно расширявшее предѣлы своего вѣдѣнія. У насъ историческій процессъ шелъ какъ разъ обратнымъ порядкомъ,-- сверху внизъ. Если оставимъ въ сторонѣ Кіевскую Русь, у которой были совсѣмъ другія условія историческаго развитія,-- въ сѣверо-восточной Руси представитель государственной власти, князь былъ чуть ли не первымъ осѣдлымъ жителемъ государства. Вокругъ него все находилось въ движеніи, все населеніе приходило и уходило, не связывая себя съ государемъ-владѣльцемъ земли ничѣмъ, кромѣ чисто личнаго и срочнаго уговора. Среди этого "жидкаго элемента" нашей исторіи, какъ любилъ выражаться историкъ Соловьевъ, мало-по-малу выдѣляется небольшой кругъ личныхъ помощниковъ князя, его "вольныхъ слугъ", все еще могущихъ при случаѣ и уйти къ сосѣднему князю. Когда одинъ изъ князей, московскій, поглощаетъ остальныхъ, вольные слуги переходятъ къ нему на службу; кругъ этихъ "слугъ" княжескихъ расширяется, и русское служилое сословіе пріобрѣтаетъ постоянную осѣдлость. Но и послѣ того, какъ кристаллизовался этотъ второй слой русскаго общества, фундаментъ подъ нимъ продолжаетъ колебаться; вольное крестьянство все еще бродитъ съ одной земли на другую, продолжая оставаться "жидкимъ элементомъ" русской исторіи. Только благодаря усиленнымъ совмѣстнымъ стараніямъ правительства и землевладѣльцевъ удается, наконецъ, привести и этотъ элементъ въ твердое, въ "крѣпостное" состояніе. Такимъ образомъ, у насъ государственная власть закрѣпляетъ подъ собой землевладѣльцевъ,-- землевладѣльцы закрѣпляютъ подъ собой земледѣльцевъ. Этотъ-то способъ постройки надолго сохранилъ за верхомъ русскаго общества, за правительственной властью, руководящую роль въ процессѣ историческаго домостроительства. Русскому государству не только не приходилось бороться съ правами и привиллегіями частныхъ лицъ и общественныхъ группъ, но оно само, какъ еще увидимъ, старалось вызвать эти общественныя группы къ существованію и дѣятельности, съ тѣмъ, чтобы воспользоваться этой дѣятельностью для своихъ собственныхъ цѣлей. Только въ самое послѣднее время русскія общественныя группы стали проявлять признаки внутренней жизни и обнаруживать склонность къ самодѣятельности, и въ то же время стало слабѣть довѣріе къ нимъ центральной власти.
   Почему же все это такъ вышло? Половину отвѣта мы можемъ почерпнуть изъ сказаннаго раньше. Русское государство оказалось сильнѣе общества потому, что развитіе матеріальныхъ интересовъ не успѣло еще сплотить общество въ прочныя общественныя группы, какія давно сложились на Западѣ подъ вліяніемъ ожесточенной экономической борьбы.
   Но это только половина отвѣта. Низкій уровень экономическаго развитія достаточно объясняетъ слабость сословныхъ элементовъ древней Руси. Но самъ по себѣ онъ не можетъ объяснить намъ, почему надъ сословными элементами, раньше, чѣмъ они успѣли развиться, сложилось сильное государство. Это государство было, конечно, тоже продуктомъ той же экономической неразвитости, замѣной несуществовавшихъ элементовъ соціальной организаціи; но зачѣмъ понадобилась эта замѣна, при какихъ условіяхъ экономически неразвитая страна могла почувствовать потребность въ сильной общественной организаціи? Этихъ условій мы должны, очевидно, искать внѣ органическаго, внутренняго роста общественной жизни. Русская государственная организація сложилась раньше, чѣмъ могъ ее создать процессъ этого внутренняго роста самъ по себѣ. Она была вызвана къ жизни внѣшними потребностями, насущными и неотложными: потребностями самозащиты и самосохраненія. Матеріальныя средства государства, его экономическое развитіе такъ и остались незначительными; но государственныя потребности росли внѣ воякой пропорціи съ этими матеріальными средствами. Надо было защищать собственное существованіе: слѣдовательно, надо было найти для этого средства. Для этого надо было даже ихъ вызвать, создать, если ихъ не оказывалось на лицо; для этого приходилось, хотя бы искусственно, развивать общественную самодѣятельность. Такимъ образомъ, благодаря настоятельнымъ государственнымъ потребностямъ и создалось всемогущее государство на самой скудной матеріальной основѣ; вслѣдствіе самой этой скудости оно должно было напрягать всѣ силы своего населенія; а чтобы распоряжаться всѣми силами его, оно и должно было сдѣлаться всемогущимъ. Несомнѣнно, стало быть, что сильное русское государство было продуктомъ экономической неразвитости, но столь же несомнѣнно, что продуктъ этотъ могъ получиться только при наличности нѣкоторыхъ внѣшнихъ условій, существенно повліявшихъ на народную жизнь.
   Что же это были за неотложныя надобности, заставившія сосредоточитъ всю власть и всѣ матеріальныя средства сѣверо-восточной Руси въ рукахъ великаго князя московскаго? Для отвѣта надобно только вспомнить историческія обстоятельства того времени, когда сформировалась эта московская диктатура, т.-е. XIV--XV вѣковъ. Золотая орда, мирно уживавшаяся прежде, во времена своего могущества, съ своими данниками -- русскими князьями, рѣшительно разлагалась съ половины XIV в.; на ея мѣстѣ возникали самостоятельные татарскіе улусы: крымскій, нагайскій, казанскій.. Слишкомъ слабые, чтобы удержать Русь въ прежней зависимости и заставить ее платить прежнюю дань, которая платилась въ Золотую Орду, эти новыя ханства были, однако, достаточно сильны, чтобы постоянно тревожить Русь своими набѣгами, опустошать, грабить и брать въ плѣнъ русское населеніе, подвергать опасности казну, а иногда даже и личность московскаго князя. Въ то же время съ запада надвигался все ближе и ближе литовскій сосѣдъ, захватывавшій одно за другимъ бывшія русскія княжества и подошедшій, наконецъ, въ XV в. къ самой теперешней Московской губерніи (со стороны Смоленской и Калужской).
   Подъ вліяніемъ этихъ обстоятельствъ, Москва становится съ конца XV вѣка настоящимъ военнымъ станомъ, главнымъ штабомъ арміи, опирающейся на русскій сѣверъ и дѣйствующей на три фланга -- на югъ, на востокъ и на западъ. Московскіе князья поневолѣ отвлекаются отъ своихъ хозяйственныхъ заботъ и принимаются за устройство военнаго дѣла. Въ области внутренняго управленія ихъ интересы все болѣе и болѣе сводятся къ добыванію средствъ, необходимыхъ для содержанія войска. Войско и финансы,-- вотъ два главные предмета,-- или, скорѣе, двѣ разныя стороны одного и того же предмета, -- всецѣло поглощающіе съ этихъ поръ вниманіе московскаго правительства. Съ конца XV вѣка до времени Петра Россія пять разъ переживаетъ коренную ломку во всемъ строѣ своего государственнаго управленія: въ 1490-хъ, 1550-хъ, 1620-хъ, 1680-хъ и 1700--1720-хъ годахъ. И всякій разъ въ основѣ ломки лежитъ необходимость финансоваго переустройства; а необходимость финансоваго переустройства вызывается, въ свою очередь, новыми, болѣе дорогими, чѣмъ прежде, улучшеніями въ техникѣ военнаго дѣла.
   Позднѣе, при характеристикѣ русскихъ учрежденій, мы вернемся ко всѣмъ этимъ важнымъ моментамъ русской административной исторіи. Въ ближайшемъ отдѣлѣ мы познакомимся и съ существенными реформами въ области финансовой организаціи, произведенными въ каждый изъ перечисленныхъ моментовъ. Но на основной причинѣ всѣхъ этихъ перемѣнъ въ административномъ и финансовомъ устройствѣ мы должны остановиться теперь же. Причиной этой служила, какъ мы уже сказали, необходимость въ періодическихъ усовершенствованіяхъ военной техники; а ближайшимъ послѣдствіемъ, вытекавшимъ изъ этой причины, было періодическое назначеніе новыхъ спеціально-военныхъ податей, становившихся все выше и тяжелѣе для народа съ каждой новой реформой.
   Уже съ самаго начала систематической борьбы съ сосѣдями, со времени Ивана III, къ прежнимъ "вольнымъ слугамъ" или дѣтямъ боярскимъ, составлявшимъ старинный "дворъ" московскаго князя, прибавляются такіе же отряды изъ присоединенныхъ городовъ. Всѣ сколько-нибудь зажиточные мѣстные землевладѣльцы-вотчинники вербуются въ составъ "дѣтей боярскихъ". Казна начинаетъ усиленно раздавать казенныя земли подъ условіемъ службы (въ помѣстья), не стѣсняясь въ выборѣ "помѣщиковъ", давая землю даже холопамъ. Навербованный такимъ образомъ запасъ составляетъ дворянскую конницу -- главную часть арміи древней Руси; отъ времени до времени запасъ этотъ провѣряютъ, составляютъ списки служилыхъ "дѣтей боярскихъ", помѣщиковъ и вотчинниковъ, и все строже начинаютъ опредѣлять ихъ служилыя обязанности. Но одной конницы недостаточно; въ войнахъ на западной границѣ москвичи давно уже встрѣчаются съ отрядами пѣхоты, вооруженной послѣдней европейской новинкой,-- огнестрѣльнымъ оружіемъ. И вотъ на службѣ московскаго князя является небольшой отрядъ "пищальниковъ", переименовываемыхъ съ середины XVI в. въ "стрѣльцовъ". Этотъ отрядъ обходится уже значительно дороже дворянской, конницы. Дворяне и дѣти боярскіе служатъ съ своихъ земель; небольшія денежныя приплаты они получаютъ только въ случаѣ дѣйствительной службы, т.-е. въ нѣсколько лѣтъ разъ. Напротивъ, наемной пѣхотѣ, спеціалистамъ ружейной стрѣльбы, приходится платить постоянное, ежегодное жалованье. Такимъ образомъ, военной службы натурой оказывается недостаточно; правительству становятся нужными деньги.
   Съ конца XV вѣка, кромѣ старинной "дани" и переводившейся иногда на деньги ямской повинности, правительство не брало съ плательщиковъ никакихъ постоянныхъ прямыхъ налоговъ. Съ увеличеніемъ войска значительнымъ отрядомъ пѣхоты, безъ постоянныхъ налоговъ обойтись было уже нельзя. Правительство Ивана IV создаетъ въ срединѣ XVI вѣка цѣлый рядъ спеціальныхъ военныхъ податей. На содержаніе "пищальниковъ" начинаютъ взиматься "пищальныя деньги"; на изготовленіе пороха для ружей -- "емчужныя" (селитряныя). Вмѣстѣ съ тѣмъ назначается особый налогъ на "городовое" и на "засѣчное дѣло", т.-е. на постройку укрѣпленій и засѣкъ (наваленнаго лѣса) на южной границѣ. Наконецъ, издержки на выкупъ изъ плѣна русскихъ, ежегодно становившихся жертвой татарскихъ набѣговъ, начинаютъ разлагаться на жителей и становятся постояннымъ налогомъ подъ названіемъ "полоняничныхъ денегъ". Таковы подати Ивана IV, прямо или косвенно связанныя съ войной. Мы скоро увидимъ, какія административно-финансовые перемѣны сопровождаютъ ихъ введеніе.
   Въ XVII вѣкѣ содержаніе войска становится еще дороже, чѣмъ въ XVI в. Уже въ концѣ XVI вѣка правительство начинаетъ выписывать изъ-за границы отряды тѣлохранителей. При Михаилѣ Ѳеодоровичѣ иностранные офицеры и солдаты нанимаются уже цѣлыми полками; начинается обученіе и русской пѣхоты и конницы иноземному строю. Старые военные налоги становятся и сами по себѣ недостаточными, а съ обезцѣненіемъ денегъ въ смутное время ихъ доходность падаетъ еще въ пять разъ (см. выше). Поэтому, тотчасъ по окончаніи смуты правительство, не уничтожая старыхъ налоговъ, создаетъ рядокъ съ ними новые, несравненно болѣе тяжелые. Старую ямскую подать населеніе платимо въ размѣрѣ 10 руб. съ податной единицы ("сохи", см. ниже). Теперь рядомъ съ этой "малой" ямской вводится другая, такъ называемая "большая" ямская подать, доходившая до 800 руб. съ той же единицы, т.-е. въ 80 разъ большая. Рядомъ съ старыми "пищальными деньгами" возникаютъ новыя,-- "стрѣлецкія", составлявшія въ разные годы отъ 90 до 240 руб. съ сохи, а во второй половинѣ XVII вѣка поднявшіяся до 700--800 руб. Наконецъ, при каждой экстренной военной нуждѣ казна начинаетъ прибѣгать къ чрезвычайнымъ военнымъ налогамъ, не прекращающимся до самого Петра.
   Съ помощью всѣхъ этихъ средствъ,-- къ которымъ надо еще прибавить принудительные займы у подданныхъ и порчу монеты въ особенно критическихъ обстоятельствахъ,-- правительству удается сводить кое-какъ концы съ концами. Но во второй половинѣ XVII вѣка условія военной борьбы снова измѣняются. По мѣрѣ военныхъ успѣховъ, границы Россіи далеко раздвигаются на западъ, югъ и востокъ отъ Московской губерніи. Москва уже не можетъ болѣе оставаться главной военной квартирой, какою она была, пока война велась въ сосѣднихъ губерніяхъ. Помѣщиковъ и вотчинниковъ срединной Россіи приходится теперь посылать ежегодно далеко отъ ихъ родины, отъ "замосковныхъ" городовъ центральнаго междурѣчья, куда-нибудь въ Кіевъ или въ Курскую губернію. И для нихъ, и для правительства это оказывается одинаково неудобнымъ. Въ то же время и техническіе успѣхи военнаго дѣла въ Европѣ далеко оставляютъ позади эту архаическую конницу дворянъ и дѣтей боярскихъ. Правительство, поэтому, одновременно рѣшается перенести свои военные штабы изъ Москвы на новыя окраины, и на этихъ окраинахъ, на мѣстѣ, сформировываетъ новые военные полки изъ жителей городовъ и уѣздовъ, приписанныхъ къ каждому изъ такихъ мѣстныхъ штабовъ. Полки эти, призванные замѣнить старую дворянскую конницу, обучаются уже по новымъ правиламъ "драгунской и рейтарской" службы. Послѣ выучки новобранцы распускаются по домамъ, но при первой надобности собираются подъ знамена въ заранѣе указанные каждому города, ближайшіе къ его мѣсту жительства. Въ городахъ, служащихъ мѣстомъ сбора, на этотъ случай поселяются на постоянное житье офицеры изъ иностранцевъ. На такихъ же основаніяхъ переформировывается и пѣхота: "стрѣльцовъ" постепенно вытѣсняютъ къ концу вѣка обученные иноземному строю "солдатскіе полки".
   Съ замѣной старинной конницы дѣтей боярскихъ и стрѣлецкой пѣхоты новой конницей драгуновъ и рейтаровъ и солдатской пѣхотой, расходъ на содержаніе войска увеличился втрое. Въ началѣ XVII вѣка правительство врядъ ли тратило ежегодно, среднимъ числомъ, болѣе 250 тысячъ на армію (3 1/2 милліона на наши деньги). Къ концу вѣка (1680) этотъ расходъ можно смѣло считать въ 750 тысячъ рублей (12 3/4 милліона на наши деньги). Въ то время это была цѣлая половина бюджета. Къ какимъ перемѣнамъ въ области финансовой администраціи повело такое увеличеніе расхода, мы увидимъ впослѣдствіи.
   Новый періодъ быстраго роста военныхъ расходовъ начался при Петрѣ Великомъ. Раздѣлавшись окончательно со стрѣльцами, онъ съ самаго начала XVIII в. призвалъ подъ ружье мѣстные полки, сообщилъ имъ внѣшній видъ и строй регулярной европейской арміи и продержалъ ихъ въ походахъ до самаго конца своего царствованія. Постоянно передвигаемые и комплектуемые новыми наборами, петровскіе полки скоро потеряли характеръ мѣстныхъ ополченій, какими были полки XVII вѣка, набиравшіеся, обучавшіеся и управлявшіеся мѣстными штабами. Русская армія окончательно выдѣлилась въ особую, ничѣмъ не связанную съ землей общественную группу, содержаніе которой легло новой тяжелой обязанностью на мирныхъ обывателей. Пока длилась война, Петръ покрывалъ добавочные расходы на войско новыми чрезвычайными налогами, значительная часть которыхъ превратилась скоро въ ежегодные сборы. По окончаніи войны рѣшено было не распускать армію по домамъ, а расквартировать ее по всей Россіи, разложивъ расходы по ея содержанію на жителей въ формѣ новаго налога. Расквартировка, правда, не удалась ни Петру, ни его ближайшимъ преемникамъ; но новый налогъ былъ введенъ и замѣнилъ всѣ старые прямые налоги, размѣры которыхъ онъ превосходилъ въ 2 1/2 раза.
   Другой, совсѣмъ новой статьей военнаго расхода сдѣлалось при Петрѣ содержаніе флота, обходившееся къ концу его царствованія около 12 милліоновъ на наши деньги. Если присоединить къ этому слишкомъ 40 милліоновъ издержекъ на армію, то весь военный бюджетъ Петра опредѣлится въ 53 милліона нынѣшнихъ рублей. Сравнительно съ 13 милліонами бюджета 1680 г.-- это было вчетверо больше. Если въ бюджетѣ 1680 г. военный расходъ составлялъ половину общей суммы, то при Петрѣ на армію и флотъ тратилось уже отъ 4/5 до 3/8 всего бюджета. Какое огромное вліяніе имѣли военные расходы Петра на реформу всѣхъ русскихъ учрежденій, мы узнаемъ въ соотвѣтствующемъ отдѣлѣ.
   Послѣ Петра Великаго государственная и финансовая организація Россіи была уже настолько развита, что экстренныя военныя нужды не могли застать правительство до такой степени врасплохъ, какъ это постоянно случалось до тѣхъ поръ. Поэтому, и вліяніе военныхъ потребностей на весь ходъ правительственной дѣятельности не проявляется болѣе такъ рѣзко, какъ это было въ московскій періодъ нашей исторіи. Каждый новый значительный расходъ уже не ведетъ, какъ прежде, къ преобразованію всего государственнаго строя. Но, хотя и болѣе замаскированныя въ своемъ вліяніи, военныя нужды не перестаютъ тяготѣть надъ русскимъ бюджетомъ и составлять первѣйшую государственную потребность. Переставъ бороться за простое самосохраненіе, русское правительство XVIII в. не перестаетъ преслѣдовать задачи, непосредственно вытекавшія изъ политики XV--XVI столѣтія. Съ другой стороны, оно не сразу осваивается съ положеніемъ Россіи, какъ европейской державы: партійный разсчетъ, а иногда и увлеченіе идеей побуждаютъ его, особенно на первыхъ порахъ, гораздо чаще возвышать свой голосъ въ Европѣ, чѣмъ это требуется прямыми русскими интересами. Оба эти обстоятельства вовлекаютъ Россію XVIII и XIX в. въ цѣлый рядъ войнъ, постоянно поддерживающихъ и усиливающихъ напряженіе ея военныхъ силъ и расходовъ. При Екатеринѣ II, съ раздѣлами Польши и присоединеніемъ Черноморья, старыя цѣли русской политики были, наконецъ, достигнуты. Но завоевательный характеръ русской политики и послѣ того не измѣнился, несмотря на болѣе или менѣе сильную примѣсь идеологіи. Участіе Россіи въ войнахъ Наполеоновскаго времени было далеко не безкорыстно, и присоединеніе Финляндіи, Польши и Бессарабіи вовсе не было навязано намъ насильно. По отношенію къ турецкимъ владѣніямъ объединительныя стремленія Россіи не были, однако, удовлетворены и пріобрѣтеніями Александра I; со времени императора Николая открылся знаменитый "восточный вопросъ", до сихъ поръ остающійся вѣчной угрозой европейскому миру. Къ этому присоединилось быстрое наступательное движеніе Россіи въ передней Азіи. Такимъ образомъ, потребность въ увеличеніи военныхъ силъ не ослаблялась ни на минуту и послѣ Петра Великаго. Количество войска, доходившее ко времени его смерти до 200 тысячъ, ко времени второй турецкой войны (1787--1791) достигло 400 тыс.; оно еще разъ удвоилось (до 800 тысячъ) въ періодъ войнъ Александра I съ Наполеономъ (1806--1812) и снова удвоилось (до 1.600.000) во время крымской кампаніи (1854--1855). Съ тѣхъ поръ оно еще увеличилось въ 1 1/3 раза и составляетъ теперь (въ военное время) 2 1/3 милліона человѣкъ, въ 12 разъ больше, чѣмъ во время Петра Великаго.
   Естественно, что содержаніе арміи и флота продолжаетъ при этихъ условіяхъ быть главной статьей, требующей наибольшихъ денежныхъ жертвъ со стороны населенія. Изъ прилагаемой таблицы можно видѣть, какъ сильно возрастали военныя издержки государства. Правда, несмотря на огромное увеличеніе абсолютныхъ цифръ военнаго расхода, пропорціональное значеніе его въ государственномъ бюджетѣ постепенно уменьшается, какъ показываетъ наглядно наша діаграмма.
   Во вторую половину прошлаго вѣка содержаніе арміи и флота составляло 45--50% всего расхода, въ первой половинѣ нынѣшняго 43--42%, а въ послѣднее пятидесятилѣтіе эта пропорція спускается до одной трети всѣхъ государственныхъ тратъ (34--31%). Но и такое пропорціональное уменьшеніе есть болѣе кажущееся, чѣмъ дѣйствительное. Дѣло въ томъ, что, начиная съ Петра и кончая нашимъ временемъ, не было почти ни одной войны, расходъ на которую могъ бы быть покрытъ изъ однихъ текущихъ государственныхъ доходовъ; и всегда приходилось изыскивать для покрытія чрезвычайныхъ военныхъ издержекъ какія-нибудь чрезвычайныя средства. Европейскія правительства съ давнихъ поръ прибѣгали въ такихъ случаяхъ къ займамъ: уже во время Петра Англія вошла въ такіе долги, что одни проценты по этимъ долгамъ равнялись всему расходу на войско и флотъ; долгъ Франціи превышалъ уже тогда въ 18 разъ ея годовые доходы, а долгъ Австріи въ срединѣ XVIII в. былъ въ 3 1/2 раза больше годового дохода. Россія, при всемъ желаніи, не могла занимать, такъ какъ никто ей не вѣрилъ въ долгъ; даже послѣ Петра, при Елизаветѣ, попытка сдѣлать заемъ у иностранцевъ кончилась совершенной неудачей. Оставалось прибѣгнуть къ принудительному внутреннему кредиту въ извѣстной уже намъ формѣ -- въ формѣ порчи денегъ или замѣны ихъ кредитными знаками. Петръ для шведской войны перечеканилъ монету, убавивъ на половину ея вѣсъ; Екатерина для турецкихъ войнъ выпустила ассигнаціи; Александръ для наполеоновскихъ войнъ продолжалъ увеличивать ихъ количество; то же было сдѣлано для крымской войны съ кредитными бумажками, введенными Канкринымъ. Но такое средство было небезопасно: мы знаемъ, что оно всякій разъ вело къ обезцѣненію денегъ, къ паденію ихъ курса {См. "М. В.", іюнь.}. Поэтому-то, какъ только русское правительство стало пользоваться иностраннымъ кредитомъ, при Екатеринѣ II, оно тотчасъ же перешло къ системѣ займовъ. Займами покрыты издержки на войны императоровъ Николая и Александра II; посредствомъ займовъ правительство не разъ старалось выкупить и кредитныя бумажки, съ помощью которыхъ были покрыты издержки предъидущихъ войнъ; такимъ образомъ, внутренній безпроцентный долгъ правительства передъ страной превращался во внѣшній процентный долгъ съ постепеннымъ погашеніемъ. Правда, въ моментъ полученія денегъ, занятыхъ для этой цѣли, всегда оказывалась на лицо какая-нибудь очередная, еще болѣе настоятельная государственная нужда. Такимъ образомъ, деньги, полученныя для выкупа бумажекъ и для погашенія старыхъ долговъ, употреблялись на новыя потребности, или выкупленныя уже бумажки не уничтожались, какъ было предположено, а снова пускались въ оборотъ. Однимъ словомъ, прямая цѣль государственныхъ займовъ, большею частью, оказывалась не достигнутой. Какъ бы то ни было, прямо или косвенно, русскій государственный долгъ, размѣры котораго составляютъ въ настоящее время 4 милліарда металлическихъ рублей и въ нѣсколько разъ превышаютъ ежегодный доходъ государства, этотъ долгъ былъ сдѣланъ почти исключительно на покрытіе военныхъ расходовъ или на уплату занятыхъ на эти расходы денегъ. Исключеніе составляютъ только займы на постройку желѣзныхъ дорогъ и на выкупъ крестьянскихъ повинностей при освобожденіи отъ крѣпостнаго права. Такимъ образомъ, и издержки по уплатѣ процентовъ за государственный долгъ должны быть, въ сущности, на 3/4 относимы къ расходамъ на военныя нужды государства. Эти издержки съ 1794 года быстро растутъ и пропорціонально, и абсолютно. Принимая ихъ въ соображеніе, мы найдемъ, что военный расходъ государства со времени Петра постоянно составлялъ не менѣе половины, а часто доходилъ и до 3/4 всего государственнаго расхода (см. косую и пунктирную штриховку на діаграммѣ).
   Итакъ, потребность въ военной силѣ, самая основная, но и самая элементарная государственная потребность, была съ самаго начала и осталась до нашего времени главнѣйшей потребностью государства. Послѣ обороны государства, сохраненіе внутренняго порядка является наиболѣе насущной задачей государственной власти. Намъ еще предстоитъ узнать впослѣдствіи, какъ выросла система русскихъ правительственныхъ учрежденій, призванныхъ удовлетворять этой потребности правильнаго управленія; но и теперь, при разсмотрѣніи главныхъ статей государственныхъ расходовъ Россіи, мы не можемъ не замѣтить, что эта государственная задача долго, оставалась для русскаго правительства на второмъ планѣ. Прежде всего, въ ряду расходовъ на содержаніе управленія слѣдуетъ выдѣлить содержаніе самого двора (см. бѣлые отрѣзки діаграммы). Дворцовое управленіе, какъ увидимъ, въ древнѣйшее время сливалось съ государственнымъ; остатокъ этой старины, когда "дворецъ" государевъ совпадалъ съ государственнымъ правительствомъ, мы видимъ въ значительномъ процентѣ расхода на дворъ (15%) въ до-петровскомъ бюджетѣ. Несомнѣнно, что если бы мы имѣли цифры бюджета московскаго государства до 1680 г., по нимъ пропорція расхода на содержаніе двора оказалась бы еще значительнѣе. При Петрѣ, крайне бережливомъ на личные расходы, дворцовыя потребности сильно сокращаются, составляя только до 4% общаго расхода. Наконецъ, въ нынѣшнемъ столѣтіи, при слабомъ возрастаніи абсолютныхъ цифръ, пропорціональное значеніе дворцоваго расхода быстро уменьшается, падая съ 5% до 2%.
   Помимо содержанія двора, правительственная власть изъ всѣхъ другихъ отраслей управленія наиболѣе интересовалась той, которая связана была съ добываніемъ денегъ и взиманіемъ податей -- финансовымъ управленіемъ (см. прямую штриховку діаграммы). Расходы по взиманію податей и по собственному хозяйству казны составляли, послѣ военныхъ расходовъ, наиболѣе значительную часть бюджета. Уже послѣ мѣропріятій Петра, о которыхъ будетъ рѣчь послѣ, эти расходы составляли до части бюджета; а современи Екатерины II до нашего времени они колебались между 1/4 и 1/8. Если присоединить ихъ къ расходамъ на военныя нужды и на уплату процентовъ по государственному долгу, то общая сумма этихъ расходовъ составитъ отъ 7/10 до 8/10 бюджета двухъ послѣднихъ столѣтій.
   Разсмотрѣвъ перечисленныя выше рубрики расхода, мы въ сущности познакомились съ главными задачами, которыя ставило себѣ старое русское правительство. Войско и финансы -- вотъ что составляло предметъ главнаго правительственнаго вниманія. На эти предметы расходовалась большая часть государственныхъ средствъ; на все остальное оставалось, слѣдовательно, около 3/10 или 2/10 бюджета. И изъ этого числа надо было еще покрыть обязательные расходы на общественныя постройки, на пенсіи, на иностранныя дѣла, на содержаніе духовенства. На управленіе въ собственномъ смыслѣ, на судъ, на народное образованіе (см. черные и надъ ними бѣлые отрѣзки діаграммы) -- оставалась послѣ всего этого, сравнительно, очень незначительная доля. Мы не будемъ, впрочемъ, останавливаться на этихъ сторонахъ государственной жизни, такъ какъ намъ придется вернуться къ нимъ впослѣдствіи. Здѣсь мы упомянули о нихъ, только чтобъ очертить общіе предѣлы дѣятельности русской государственной власти и охарактеризовать то пропорціональное значеніе, какое имѣли въ ея глазахъ разныя стороны этой дѣятельности,-- насколько это значеніе отразилось на цифрахъ бюджета. Познакомившись съ общимъ размѣромъ и съ значеніемъ главныхъ видовъ государственныхъ потребностей, мы выполнили половину задачи этого очерка. Въ чемъ нуждалось государство -- это мы теперь знаемъ; намъ остается узнать, каткими способами оно удовлетворяло своимъ нуждамъ.

-----

   Этотъ очеркъ составленъ, главнымъ образомъ, на основаніи работъ автора: Государственное хозяйство въ Россіи и реформа Петра Великаго. Спб. 1892, и Спорные вопросы финансовой исторіи Московскаго государства. Спб. 1892. Данныя о бюджетахъ позднѣйшаго времени заимствованы изъ "Сборника Русскаго Историческаго Общества", томы 5, 6, 98, 45 (финансовые документы времени Екатерины II, изданные А. Куломзинымъ, съ его предисловіями); Исторіи царствованія ими. Александра I, Богдановича, сочиненія Reden'а: Russlands Kraft-Elemente und Einflussmittel. Frankt. а. М. 1854, и Бліоха, финансы Россіи XIX столѣтія. Спб. 1882. Общій очеркъ исторіи русскаго бюджета читатель найдетъ въ книгѣ В. А. Лебедева. Финансовое право. Спб. 1893, т. I, вып. III.
   

II.
Характеръ древнѣйшей финансовой системы.-- Исторія прямого обложенія.-- Русскій раскладочный механизмъ.-- Его происхожденіе.-- Древнѣйшая "соха" и ея преобразованіе въ срединѣ XVI столѣтія.-- Перемѣны въ сошномъ обложеніи въ XVII в. и ихъ причины.-- Введеніе подворнаго обложенія.-- Переходъ къ подушному обложенію и его судьба.-- Современное состояніе прямого обложенія.-- Виды промысловаго налога въ древней Россіи.-- Попытки процентнаго обложенія въ XVII и XVIII вѣкахъ.-- Первые шаги къ подоходному обложенію.-- Роль косвенныхъ налоговъ въ исторіи бюджета.-- Регаліи, государственныя имущества и пошлины.-- Тяжесть обложенія и ея вліяніе на поиски населеніемъ побочныхъ источниковъ дохода.

   Въ сущности говоря, и развитіе русскихъ учрежденій, и организація русскихъ сословій, -- все это было отвѣтомъ на быстро возраставшія военныя и финансовыя потребности русскаго правительства. Въ этомъ смыслѣ, выбранная нами точка зрѣнія останется для насъ руководящей на всемъ протяженіи этого и слѣдующаго очерка. Но здѣсь мы займемся прежде всего разборомъ лишь той части услугъ, которую государство получало отъ населенія въ формѣ денежныхъ платежей. Надо сказать, что въ общей суммѣ услугъ, требовавшихся государствомъ, денежные взносы составляли только одно изъ слагаемыхъ, и, вѣроятно, вовсе не самое значительное. Бѣдная экономически страна долгое время только и могла служить государству натурой, а не деньгами, Съ своихъ дворцовыхъ имѣній, съ оброчныхъ земель и черныхъ волостей князь-государь получалъ свои доходы хлѣбомъ, медомъ, рыбой и всякой живностью. Его чиновники содержались натуральными приношеніями жителей и вплоть до середины XVI в. получали свои "кормы" непосредственно отъ населенія, среди котораго находились или которымъ призваны были управлять. Военныхъ слугъ князя также должно было содержать населеніе отведенныхъ имъ въ пользованіе участковъ; и содержаніе, по крайней мѣрѣ, по мысли правительства, должно было идти имъ натурой. "Въ самомъ дѣлѣ", говоритъ одинъ документъ средины XVI вѣка, "какъ можно хотѣть денегъ отъ земледѣльцевъ? Они не создаютъ денегъ, а добываютъ хлѣбъ; поэтому и слѣдуетъ у нихъ брать долю изъ хлѣба, а съ лѣсовъ -- звѣрей и медъ, а съ рѣкъ -- бобровъ и рыбу; если же лѣсъ будетъ сожженъ подъ пашню, то медовый и звѣриный оброкъ надо ужъ отмѣнить, такъ какъ съ пашни они будутъ платить хлѣбомъ. А если кому изъ землевладѣльцевъ понадобятся деньги, онъ можетъ свои излишки продать горожанамъ, нуждающимся въ хлѣбѣ. Тогда у него будетъ денегъ, сколько ему нужно, и ни одинъ крестьянинъ не будетъ слезенъ и мученъ за недоимки". Мы видимъ, что уплата податей натурой была уже только идеаломъ въ срединѣ XVI вѣка; но по характеру идеала мы можемъ судить, каковы были въ современной ему дѣйствительности платежныя силы русскаго крестьянскаго населенія.
   Государству деньги понадобились еще раньше и въ еще большемъ количествѣ, чѣмъ его слугамъ. Уже татарамъ надо было платить дань деньгами, а потомъ и своимъ солдатамъ пришлось давать денежныя приплаты, хотя до самаго Петра правительство продолжало уплачивать имъ часть жалованья хлѣбомъ и солью. Старинныхъ доходовъ, пошлинъ съ суда, съ провоза и продажи товаровъ, не могло хватить на покрытіе новыхъ нуждъ, и мы видѣли, что правительство нашло исходъ въ назначеніи цѣлаго ряда военныхъ налоговъ. Вездѣ въ Европѣ прямые налоги возникли тогда, когда явилась нужда въ постоянной военной силѣ. Но въ Россіи постоянная прямая подать появилась раньше, чѣмъ создалось сословіе постоянныхъ плательщиковъ. Созданіе такого сословія и привлеченіе къ нему все новыхъ и новыхъ элементовъ и было на Руси за-разъ и цѣлью, и послѣдствіемъ назначенія новыхъ военныхъ налоговъ. Такимъ образомъ, постоянная прямая подать сдѣлалась у насъ организующей силой, сплотившей "жидкіе элементы" русской общественности. Въ этомъ смыслѣ, исторія прямого обложенія въ Россіи заслуживаетъ особеннаго вниманія при Изученіи русскаго общественнаго строя.
   Всѣмъ извѣстно, какъ раскладываются обыкновенно подати между крестьянами русской деревни. Въ деревнѣ рѣдко кто, кромѣ должностныхъ лицъ, знаетъ, какія именно подати онъ платитъ. Всѣ денежные платежи крестьянъ, безъ различія, идутъ ли они въ казну, или въ земство, или на содержаніе сельскихъ властей, будутъ ли это подати въ собственномъ смыслѣ, или, напр., выкупные платежи, т. е. уплата ссуды, данной крестьянамъ казной при ихъ освобожденіи, -- всѣ эти платежи всей деревни складываются въ одну общую сумму. Затѣмъ, міръ дѣлить крестьянскую землю на доли и раздаетъ эти доли отдѣльнымъ домохозяевамъ. На такое же количество долей дѣлится и общая сумма платежей, такъ что на каждый участокъ земли приходится одинаковая доля подати; а затѣмъ, каждый домохозяинъ платить столько долей подати, сколько онъ получилъ участковъ земли ("тяголъ" или "душъ").
   Представимъ себѣ при этомъ, что пахать землю выгодно, т. е. что доходъ отъ обработки участка превыситъ лежащіе на участкѣ платежи. Конечно, каждый крестьянинъ при этомъ условіи будетъ хлопотать о томъ, чтобы получить отъ міра какъ можно больше участковъ на свою долю. Въ этомъ случаѣ, несомнѣнно, будетъ происходить между членами общины борьба за мірскую землю. Но представимъ себѣ, наоборотъ, что подобной борьбы вовсе не происходить, что крестьяне-общинники не только равнодушны къ полученію своихъ долей, но даже тяготятся ими и стремятся свести ихъ къ наименьшей величинѣ, чѣмъ мы должны будемъ объяснить такое явленіе? Весьма вѣроятнымъ будетъ предположить, что въ этомъ случаѣ обработка земли не считается выгодной: т. е. или что платить за нее приходится больше, чѣмъ съ нея получать, или что есть возможность обрабатывать земельные участки, менѣе отягченные налогомъ. Обѣ эти причины существовали и оказывали свое дѣйствіе въ финансовой исторіи Россіи.
   Повидимому, всего естественнѣе въ такомъ случаѣ вовсе бросить невыгодное занятіе, уйти совсѣмъ изъ міра и покинуть обложенную платежами землю. Такъ и поступало крестьянство древней Россіи, пользовавшееся всякимъ удобнымъ случаемъ, чтобы "разбрестись врознь" или тайкомъ перебраться на другой, нетяглый участокъ. Но со всякимъ покинувшимъ землю хозяиномъ у казны становилось однимъ плательщикомъ меньше, и, естественна нуждаясь съ давнихъ поръ въ деньгахъ и людяхъ, государство должно было постараться предупредить тѣ убытки, которые могли произойти для него отъ ухода земледѣльца съ тяглаго участка. Въ этомъ-то отношеніи и только-что описанная организація распредѣленія податей и оказывала вѣковыя услуги московскому правительству. При существованіи такой организаціи правительство считалось уже не съ каждымъ отдѣльнымъ плательщикомъ, а съ цѣлымъ податнымъ союзомъ ихъ; весь союзъ ручался за каждаго отдѣльнаго члена и обязывался принять на себя его обязанности въ случаѣ его ухода. Такимъ образомъ податная связь принимала принудительный характеръ. Разъ войдя въ тяглую организацію, каждый членъ связывалъ себя навсегда съ общиной и могъ уйти изъ нея не иначе, какъ получивъ разрѣшеніе міра, требовавшаго, обыкновенно, въ прежнія времена, чтобы уходящій представилъ вмѣсто себя замѣстителя. Легко замѣтить, что подобная податная организація представляетъ собою совершенный контрастъ съ финансовымъ устройствамъ болѣе развитыхъ странъ. Если правительство отказывается само опредѣлить долю участія каждаго въ государственныхъ тягостяхъ, очевидно, оно признаетъ этимъ свое безсиліе въ самой важной для него области управленія; если оно прибѣгаетъ къ круговой порукѣ, какъ къ средству закрѣпить за собой плательщиковъ, очевидно, оно не надѣется удержать этихъ плательщиковъ на мѣстѣ собственными силами или вліяніемъ ихъ личнаго интереса; очевидно, оно требуетъ отъ нихъ больше, чѣмъ они въ силахъ дать. И такъ, смыслъ тяглой организаціи русскаго населенія сводится къ тѣмъ же характернымъ чертамъ, какія мы отмѣтили вообще относительно русской общественной организаціи: она есть соединенный результатъ экономической неразвитости Россіи и непропорціональнаго развитія ея государственныхъ потребностей.
   Уже изъ этого наблюденія мы можемъ заключить, что описанная тяглая организація есть одинъ изъ самыхъ характерныхъ продуктовъ русской исторической жизни. Когда же и какъ создалась эта тяглая организація, всѣмъ намъ извѣстная изъ современной жизни Россіи? Отвѣтить на этотъ вопросъ не легко, такъ какъ мы уже застаемъ тяглую организацію готовой, едва только становится вообще возможнымъ слѣдить за ней по сохранившимся документамъ. Однако же, есть возможность предположить, что организація эта, если не возникла, то приняла свою, извѣстную намъ, форму именно тогда, когда неразвитой экономически странѣ пришлось принести первую непосильную для нея матеріальную жертву.
   Это была наложенная татарами "дань". Существовала "дань" князьямъ и въ до-татарское время; но насколько она отличалась отъ той правильной и постоянной подати, которую заставили платить себѣ татары, это видно изъ того, что для взиманія татарской "дани" потребовалось вновь привести въ извѣстность количество плательщиковъ. Два раза въ XIII в. татары производили общія переписи и поставили платежное населеніе подъ надзоръ собственныхъ чиновниковъ. Когда же въ XIV вѣкѣ сборъ татарской дани перешелъ въ руки князей,-- князья унаслѣдовали и введенную татарами финансовую администрацію. Теперь уже самому русскому правительству приходилось собирать подати для татаръ въ опредѣленномъ и значительномъ количествѣ и отвѣчать передъ ордой за правильное поступленіе сбора. При тогдашней элементарности своего государственнаго и общественнаго строя единственнымъ средствомъ обезпечить податную исправность плательщиковъ было -- возложить на нихъ самихъ отвѣтственность за уплату чужеземной дани. Въ-это то время, вѣроятно, плательщики и были связаны правительствомъ въ податныя или тяглыя группы. Отъ времени до времени владѣнія каждаго князя объѣзжалъ въ XIV--XV вѣкахъ княжескій писецъ; въ каждой отдѣльной мѣстности онъ составлялъ "книгу", по которой платилась дань и которая поэтому называлась въ древности "данской" (потомъ "писцовой") книгой. Переписанное населеніе организовалось въ податныя "сотни", каждою изъ которыхъ завѣдывалъ мѣстный начальникъ, "сотникъ". Записанные въ книги плательщики составляли сословіе "письменныхъ" или "тяглыхъ" людей, которыхъ строго запрещалось принимать въ другіе союзы, кромѣ той сотни, къ которой "они" тянули въ дань. "Данщикъ", разъѣзжавшій по волостямъ вмѣстѣ съ "писцомъ", занимался сборомъ дани, а кстати и другихъ доходовъ князя.
   И такъ, вотъ когда создалась по всей вѣроятности русская тяглая организація. Въ видѣ тяглыхъ сотенъ, она явилась какъ послѣдствіе первой настоятельной нужды княжескихъ правительствъ,-- необходимости уплачивать татарскую дань. Но разъ создавшись, эта организація послужила могущественнымъ финансовымъ орудіемъ для собственныхъ цѣлей государства, быстро расширявшихся со времени освобожденія отъ татарской зависимости.
   При этомъ быстромъ развитіи государственныхъ задачъ, какъ мы уже видѣли, одинъ за другимъ возникали и отмѣнялись цѣлый рядъ новыхъ налоговъ, преимущественно военныхъ. Размѣры ихъ постоянно расли; способъ назначенія ихъ много разъ мѣнялся. Но при всѣхъ этихъ перемѣнахъ одна черта оставалась незыблемой съ XIV и по нашъ вѣкъ: это -- раскладка правительственныхъ налоговъ самими плательщиками, членами тяглой общины. Зная эту неизмѣнность, это постоянство, съ какимъ сохранялась основная податная ячейка, мы теперь уже не будемъ смущаться перемѣнами въ названіи налоговъ,-- въ томъ, съ чего или съ кого хотѣло взять налогъ правительство. Какъ бы эти налоги ни назывались, какой бы предметъ обложенія ни имѣла въ виду казна,-- мы уже будемъ знать, что разъ взиманіе налога попадетъ въ руки тяглой общины и ея представителей, все равно, всякій налогъ сольется въ общую сумму и превратится въ налогъ съ тягла, съ земельной доли, доставшейся (отъ общества или по наслѣдству, покупкѣ и т. п.) каждому домохозяину.
   На этомъ однообразномъ фонѣ общинной раскладки совершалось, однако, нѣкоторое движеніе въ податной исторіи,-- движеніе, которое имѣетъ свой смыслъ и свой интересъ. Та же нужда въ деньгахъ, которая заставила правительство возложить отвѣтственность за уплату податей на тяглыя группы, вызвала рядъ попытокъ увеличить казенный доходъ. Правительство дѣйствовало при этомъ двоякимъ путемъ: путемъ перемѣны въ порядкѣ обложенія плательщиковъ податями и путемъ увеличенія размѣровъ и количества налоговъ. Старый татарскій порядокъ обложенія состоялъ въ томъ, что податью облагалось земледѣльческое орудіе, "соха", приравнивавшаяся двумъ-тремъ коннымъ работникамъ. Каждая соха платила по 5 коп., или, по крайней мѣрѣ, 5 руб. на наши деньги. Усилившееся московское княжество употребляло, кажется, какъ единицу обложенія, "соху" въ нѣсколько разъ больше размѣромъ, въ 32 рабочихъ: понятно, что здѣсь слово "соха" уже утратило свой буквальный смыслъ.
   Впрочемъ, въ каждой самостоятельной области Россіи существовали свои податныя единицы, и только со времени объединенія Руси при Иванѣ III, т. е. со конца XV столѣтія, московскіе порядки, финансовые, какъ и всякіе другіе, начали распространяться на вновь присоединенныя области. Во всякомъ случаѣ, картина податного обложенія Россіи оставалась очень пестрой вплоть до того времени, когда въ развитіи прямой подати наступилъ новый періодъ, съ назначеніемъ ряда новыхъ военныхъ налоговъ при Иванѣ IV (см. выше). Въ 1550 году, прежде чѣмъ вводить эти новые налоги, правительство Ивана IV установило въ Россіи новую податную единицу, долженствовавшую обезпечить большую правильность и равномѣрность обложенія. Названіе сохранено было старое ("соха"), но оно получило теперь новый смыслъ. Податная "соха" приравнена была опредѣленному количеству распаханной земли,-- обыкновенно, по 400 десятинъ (или 800 "четвертей" посѣва {На десятинѣ сѣялись двѣ "четверти"; надо прибавить, что четверть была тогда (XVI в.) вдвое меньше теперешней.}) въ каждомъ изъ трехъ полей. При этомъ, не безъ вліянія византійскихъ порядковъ, обращено было впервые вниманіе и на качество земли: съ десятины хорошей ("доброй") земли платилось столько же налоговъ, сколько съ 1 1/4 десятины "средней" земли или съ 1 1/2 десят. "худой". Другими словами въ сохѣ земля второго разряда считалось уже не 400, а 500 десятинъ, а третьяго разряда -- 600 дес. въ каждомъ полѣ. Кромѣ того, впервые были сдѣланы льготы цѣлымъ разрядамъ плательщиковъ. Служилые люди, уже платившіе государству личной службой, уплачивали съ нормальной сохи въ 400 дес. такую же цифру налога, какую монастыри и крестьяне, не подчиненные владѣльцамъ (т. назыв. "черные"), платили съ сохи въ уменьшенномъ размѣрѣ -- въ 300 десятинъ. Для приведенія въ извѣстность количества новыхъ платежныхъ единицъ, во всемъ государствѣ предпринята была перепись и измѣреніе податныхъ земель по единообразнымъ пріемамъ. Перепись эта продолжалась въ теченіе всего царствованія Ивана IV. Такимъ образомъ при Иванѣ IV обложеніе по сохамъ получило ту окончательную форму, которую оно сохранило до самаго своего уничтоженія черезъ 1 1/4 столѣтія, въ 1680 г.
   До 1680 года дожили, однако, одни только обломки сошной системы обложенія. Уже въ теченіе первой половины XVII вѣка эта система была существенно измѣнена въ интересахъ привилегированнаго сословія и совершенно отмѣнена по отношенію къ цѣлому ряду податей. Уже въ 1550-хъ годахъ, какъ мы только-что видѣли, служилое сословіе получило нѣкоторое облегченіе въ платежѣ податей. Но это облегченіе было совершенно ничтожно сравнительно съ тѣмъ, какое сдѣлано было служилымъ людямъ при финансовыхъ реформахъ начала XVII вѣка. До этого времени, крестьянинъ служилаго человѣка, какъ и крестьянинъ, жившій на своей или государственной землѣ ("черный"), платили одинаково съ каждой четверти распаханной (или, какъ тогда говорили, "живущей") пашни. Но теперь на земляхъ служилыхъ людей "живущая четверть" пашни была превращена въ гораздо болѣе льготную платежную единицу. Названіе осталось прежнее; но подъ "живущей четвертью" стали разумѣть не реальную четверть распаханной земли, а нѣкоторое количество крестьянскихъ дворовъ, изъ которыхъ каждый, конечно, пахалъ не одну четверть, а нѣсколько. Въ 1630--1631 годахъ служилые люди выхлопотали себѣ у правительства разрѣшеніе считать въ живущей четверти отъ 10 до 16 крестьянскихъ дворовъ {Именно 10 крестьянскихъ дворовъ въ центральныхъ уѣздахъ и 16 на разоренныхъ смутой окраинахъ.}. Если предположимъ даже, что каждый дворъ пахалъ не болѣе 4 четвертей (2 десятинъ въ одномъ полѣ), то и тогда въ одной "живущей четверти" будетъ 40--64 дѣйствительныхъ четвертей распаханной пашни. Стало быть, съ 40--64 четвертей служилый человѣкъ платилъ столько же налога, сколько черный крестьянинъ съ одной четверти. Припомнимъ теперь, что въ началѣ XVII вѣка введены были новыя тяжелыя подави, въ десятки разъ превышавшія подати XVI вѣка, и мы поймемъ, какой смыслъ имѣло введеніе именно въ это время "живущей четверти". Служилый человѣкъ былъ въ десятки разъ облегченъ сравнительно съ черносошнымъ крестьяниномъ какъ разъ тогда, когда послѣдній сталъ платить въ десятки разъ больше. Такимъ образомъ, вся тяжесть новаго обложенія пала на однѣ черныя сохи. Тягло и военная служба были окончательно распредѣлены между различными общественными группами. Русскій служилый центръ и югъ несъ военную повинность на государство, а русскій черносошный сѣверъ уплачивалъ необходимыя военныя издержки.
   На дѣлѣ, однако же, это распредѣленіе далеко не было такъ равномѣрно, какъ можетъ показаться съ перваго взгляда. Тотъ, кто несъ военную службу, былъ облегченъ въ уплатѣ податей; но тотъ, кію платилъ подати, вовсе не былъ освобожденъ отъ воинской повинности. Напротивъ, чѣмъ дальше, тѣмъ больше воинская повинность перелагалась всею своею тяжестью на низшіе классы. Русская дворянская конница, какъ мы знаемъ, уже отживала свой вѣкъ въ то время, когда дворянство добилось податныхъ привиллегій. Центръ тяжести въ войскѣ переходилъ отъ помѣщиковъ и вотчинниковъ къ рейтарамъ и драгунамъ въ конницѣ, къ солдатамъ -- въ пѣхотѣ; къ новой регулярной выучкѣ иноземному строю привлекались, главнымъ образомъ, служилые люди низшихъ разрядовъ и рекруты изъ податныхъ сословій. При этихъ условіяхъ податныя льготы живущей четверти теряли свой смыслъ. Правительство, очевидно, приняло это во вниманіе; при постепенномъ увеличеніи размѣровъ податей, въ теченіе XVII вѣка, оно подняло платежи служилыхъ земель въ большее число разъ, чѣмъ платежи черносошныхъ крестьянъ. Такъ, стрѣлецкая подать съ служилыхъ земель увеличена была въ 36 разъ, тогда какъ на черносошныхъ земляхъ, поднявши ту же подать въ 8--9 разъ, правительство должно было убѣдиться, что населеніе не въ состояніи платить такого оклада. Такимъ образомъ подготовлялась почва для перехода къ болѣе равномѣрному обложенію. Форма такого обложенія была также найдена уже въ первой половинѣ XVII вѣка.
   Дѣло въ томъ, что ростъ податей вызвалъ со стороны плательщиковъ массовые побѣги и развилъ цѣлую систему укрывательства отъ сошнаго тягла. Множество тяглыхъ участковъ пустовало и общинѣ приходилось расплачиваться за опустѣвшіе жеребьи ея сочленовъ. Правительству не было дѣла до убыли запашки; оно требовало податей за все количество пашни; записанное въ писцовыя книги; а чтобы не принимать во вниманіе перемѣнъ, происшедшихъ въ размѣрахъ распаханной площади, оно не составляло новыхъ писцовыхъ книгъ и до самаго конца вѣка взимало подати по книгамъ, составленнымъ въ первую половину царствованія Михаила Ѳеодоровича. Пустыя земли продолжали такимъ образомъ считаться населенными; а вновь распаханныхъ участковъ правительство также не упускало, такъ какъ мѣстный воевода долженъ былъ всѣ raide участки записывать и облагать податью. Плательщикамъ было, такимъ образомъ, крайне невыгодно вносить подати по писцовымъ книгамъ, и они неоднократно просили правительство взимать налоги только съ наличныхъ, дѣйствительно населенныхъ дворовъ. Но были причины, по которымъ и для правительства взиманіе податей съ сохи и живущей четверти было не всегда выгодно. Если разбѣжавшіеся съ тяглой земли плательщики заставляли общину платить за себя "навальное сошное письмо", за то они сами совершенно ускользали отъ. податей и жили "въ избыли"; къ нимъ примыкали и всѣ тѣ разряды населенія, которые, оставаясь на мѣстѣ, находили способъ, уклониться отъ разработки тяглаго участка. Съ точки зрѣнія правительства -- это была чистая потеря для казны. Если нельзя было притянуть эти разряды населенія къ платежу податей, оставаясь въ рамкахъ старой сошной системы, то надо было привлечь ихъ какимъ-нибудь другимъ способомъ. Петли старой податной сѣти оказались слишкомъ широкими; плательщики въ нихъ слишкомъ свободно проскальзывали. Если такъ,-- нужно было сдѣлать ихъ помельче, взять такую единицу обложенія, которая бы вплотную обхватила платежное населеніе, которая бы поставила, такъ сказать, лицомъ къ лицу каждаго плательщика съ правительствомъ. И въ этомъ отношеніи дворъ являлся самой подходящей податной единицей. Подъ вліяніемъ всѣхъ этихъ соображеній правительство и переходитъ къ подворному обложенію. Въ началѣ правленія царя Алексѣя (1646--1648 гг.) и вторично въ началѣ правленія Ѳедора (1678--1680 гг.) правительство составляетъ по всему государству новаго типа описанія -- дворовые списки, или такъ-называемыя "переписныя книги". Надежды плательщиковъ, однако, не сбываются. По дворовымъ спискамъ правительство начинаетъ сбирать сперва (еще при Михаилѣ) только тѣ новыя подати, къ которымъ постепенно заставляютъ его прибѣгать военныя нужды XVII вѣка. Старыя подати оно не сразу рѣшается перевести съ сохи на дворъ, такъ какъ при этомъ, очевидно, пришлось бы сложить всѣ тѣ излишніе платежи, которые населенію приходилось нести за опустѣлую пашню. Такимъ образомъ правительство соединяетъ выгоды старой системы обложенія съ выгодами новой, а плательщикамъ остаются отъ той и другой однѣ невыгоды.
   Положеніе дѣлъ мѣняется въ 70-хъ годахъ XVII столѣтія. Новыя военныя нужды требуютъ въ это время новыхъ жертвъ со стороны населенія; подати оказывается необходимымъ опять увеличить. Но черносошное населеніе уже и безъ того платить сверхъ силъ, такъ что всякая новая прибавка ведетъ только къ увеличенію недоимокъ. Напротивъ, населеніе служилыхъ земель, несмотря на увеличеніе его платежей въ теченіе XVII вѣка, все еще продолжаетъ пользоваться льготами, которыя не оправдываются больше никакой нуждой государства въ услугахъ стараго служилаго сословія. При этихъ условіяхъ общая податная реформа становится необходимой и лучшимъ средствомъ для нея является окончательное переложеніе всѣхъ податей съ сохи и живущей четверти на дворъ.
   Въ 1679--1681 гг. реформа была осуществіена. Остатки налоговъ XVI вѣка (пищальныя, данныя, засѣчныя и т. д.), за исключеніемъ полоняничной подати, были окончательно отмѣнены. Налоги XVII вѣка, въ одной общей суммѣ, переведены на дворъ и сошное обложеніе упразднено. Въ городахъ взимался теперь подворный налогъ въ размѣрѣ отъ 80 коп. до 2 руб.; этотъ же налогъ, сохранившій названіе стрѣлецкой подати, платился и крестьянами сѣверныхъ черныхъ волостей. Владѣльческія земли остальныхъ уѣздовъ платили деньгами только ямскую подать, слитую съ полоняничной: служилыя по 5 коп. съ двора, а духовныя -- по 10 коп. Но, вмѣсто стрѣлецкой подати, они платили хлѣбомъ: служилыя земли по 3/16 четверти съ двора, дворцовыя по 5/16 и духовныя по 7/16 четверти. Такъ какъ четверть хлѣба стоила въ это время отъ четвертака до трехъ четвертаковъ, то переведенный на деньги платежъ служилаго двора составлялъ отъ 5 до 14 к., дворцоваго отъ 8 до 23 коп. и духовнаго отъ 11 до 33 коп. Съ прибавкой ямскихъ и полоняничныхъ это составляло для служилаго двора 10--19 коп., для духовнаго -- 21--43 коп. Разница съ прямыми платежами черныхъ сохъ, какъ видимъ, сохранилась и послѣ реформы 1681 года и даже была довольно значительна; во все же, сравнительно съ только-что покинутой системой это былъ шагъ къ болѣе равномѣрному обложенію.
   Несравненно дальше по тому же пути пошла финансовая реформа Петра Великаго. И она, какъ мы видѣли, вызвана была новымъ ростомъ военныхъ расходовъ. Вызванная одинаковой прачиной, эта реформа осуществлена была аналогичнымъ способомъ съ предыдущей реформой 1681 года. Правительство снова перемѣнило форму обложенія, увеличило его размѣры и разложило новую подать на возможно большее количество плательщиковъ. Обложеніе дворовъ успѣло оказаться столь же неудобнымъ, какъ и обложеніе сохъ: населеніе теперь бѣжало изъ тяглаго двора, какъ прежде оно бѣжало съ тяглаго участка пашни; найдены были и новые обходы: такъ, напр., населеніе скучивалось въ тяглыхъ дворахъ, чтобы платить съ возможно большаго количества лицъ то же количество подати; изъ нѣсколькихъ дворовъ населеніе даже нарочно переводилось въ одинъ дворъ въ случаяхъ правительственной переписи. Итакъ, значительная часть населенія опять оказывалась въ "избылыхъ". Правительство дѣлаетъ новую попытку уловить плательщика, какъ скрывающагося въ тягломъ дворѣ, такъ и бѣжавшаго изъ этого двора. Налогъ съ двора переносится прямо на каждую отдѣльную душу мужескаго пола. Всѣ теперь должны быть равны передъ новымъ "подушнымъ" окладомъ: платитъ его и холопъ, никогда не платившій государству, и мелкій служилый человѣкъ -- однодворецъ, услуги котораго стали теперь ненадобны правительству. Но зато никто не платитъ больше, чѣмъ другой: со всѣхъ разрядовъ податнаго населенія взимаются тѣ же 80 коп. съ души. Петръ, правда, облагаетъ черносошныхъ крестьянъ и посадскихъ людей еще дополнительными 40 копѣйками; но это уже не остатокъ старой тяжести прямого обложенія этихъ классовъ: это просто послѣдствіе того принципа, проводимаго Петромъ, что населеніе, не принадлежащее никакому владѣльцу, принадлежитъ государству, и государство можетъ взимать съ него такой же "оброкъ", какой владѣльческіе крестьяне платятъ своему хозяину. Добавочная подать и получаетъ названіе "оброчной..."
   Установивъ подушную систему обложенія, правительство, повидимому, подошло довольно близко къ той цѣли, которая составляетъ задачу всякаго финансоваго управленія: оно стало лицомъ къ лицу съ каждымъ отдѣльнымъ плательщикомъ. Ее это было только повидимому; въ дѣйствительности состояніе русскихъ учрежденій не давало еще никакой возможности установить прямыя отношенія между правительствомъ и подданными. Чтобы удержать постоянную связь между правительственными сборщиками подати и каждой записанной въ ревизію душой, надо было устроить постоянное наблюденіе за колебаніями числа душъ, выбываніемъ старыхъ и прибываніемъ новыхъ. Шведскіе порядки финансоваго управленія, послужившіе образцомъ для совѣтниковъ Петра, и усграивали такое наблюденіе. Мало того, шведское устройство добивалось большаго; каждый годъ провѣрялся тамъ не только наличный составъ плательщиковъ, но и всѣ перемѣны въ ихъ хозяйственной жизни: пожаръ, скотскій падежъ, неурожай -- все это вызывало немедленное облегченіе податныхъ тягостей. При такомъ порядкѣ, естественно, можно было допустить, чтобы каждый плательщикъ отвѣчалъ самъ за себя. Напротивъ, при скудныхъ средствахъ русскаго управленія такое точное и постоянное наблюденіе за плательщиками было совершенно невозможно; оно было возможно только для самихъ плательщиковъ. Правительство не только не могло слѣдить за перемѣной въ хозяйственной силѣ каждой крестьянской семьи, но оно не могло даже услѣдить за измѣненіями въ ея количественномъ составѣ. Пока совершалась перепись, новыя души нарождались, старыя успѣвали умереть и, такимъ образомъ, правительство никогда не могло узнать дѣйствительной цифры плательщиковъ: цифра эта была фиктивной уже въ моментъ ея полученія и, понятно, становилась еще фиктивнѣе, по мѣрѣ отдаленія времени переписи. Между тѣмъ, эти переписи, возобновлялись въ прошломъ вѣкѣ только въ двадцать лѣтъ разъ. Такимъ образомъ, поневолѣ, по недостатку средствъ контроля, взиманіе податей на мѣстѣ продолжалось по старому: крестьянская община дѣлила землю на души; но эти души не имѣли ничего общаго съ живыми душами человѣческими: это просто были (какъ и прежде при подворномъ {Подворный налогъ XVII вѣка тоже сливался обыкновенно въ одну общую сумму со всего количества дворовъ данной группы плательщиковъ, и затѣмъ распредѣлялся между дворами пропорціонально платежной силѣ каждаго.} и посошномъ обложеніи) единицы земли, обложенныя единицей налога и разбиравшіяся наличнымъ населеніемъ деревни, смотря по хозяйственнымъ силамъ каждаго.
   Введеніе подушной было высшей точкой развитія нашей прямой подати. Въ 1680 г. въ годъ окончательнаго введенія подворной подати, количество прямыхъ податей доходило до 8,4 милліона на наши деньги; въ 1724 г. оно увеличилось до 42,6, т.-е. въ 5 разъ. Въ 1680 г. прямые налоги составляли не болѣе 1/3 всего дохода.; въ 1724 г. они значительно превышали 1/2. Со времени Петра и до самаго послѣдняго времени эта петровская организація прямыхъ налоговъ не дѣлала никакихъ дальнѣйшихъ успѣховъ. Увеличивалось, вмѣстѣ съ увеличеніемъ количества населенія, и количество подушной и оброчной подати, возвышался ея размѣръ; изъ одинаковаго для всей имперіи размѣръ оброчной подати былъ сдѣланъ пропорціональнымъ доходности земледѣлія въ разныхъ частяхъ Россіи; но самая единица обложенія, -- ревизская душа, осталась прежней вплоть до отмѣны подушной подати въ 1887 году. За все это время, несмотря на ростъ абсолютныхъ цифръ, пропорціональное значеніе подушной подати, въ бюджетѣ не переставало падать. Съ половины она упала до трети всего дохода къ началу нашего вѣка, и ниже четверти къ срединѣ его; теперь, включая выкупные платежи и помѣщичьихъ, и недавно (1887 г.) переведенныхъ на выкупъ государственныхъ крестьянъ, приближается уже къ десятой части всего бюджета. Если не считать очень скромной по размѣрамъ поземельной подати введенной въ 1875 году {Въ половинѣ губерній она составляетъ всего 1/" -- 5 коп. съ десятины и съ другой половины -- 5--15 коп. Между тѣмъ, всѣ платежи съ десятины составляютъ въ первой половинѣ 18 коп.-- 1 руб. 50 коп., а во второй 1 руб. 50 коп.-- 2 руб. 50 коп.}, то надо будетъ признать, что подушная подать не замѣнена никакой новой. (Выкупные платежи не есть подать, а уплата долга). Такимъ образомъ, въ настоящее время система прямаго обложенія находится въ состояніи полнаго разрушенія и далеко отстаетъ отъ другихъ источниковъ государственнаго дохода. Весьма вѣроятно, что въ болѣе или менѣе близкомъ будущемъ эта система будетъ перестроена вновь и что при этомъ правительство будетъ преслѣдовать ту же цѣль, которой оно тщетно добивалось въ концѣ XVII в. и въ первой четверти XVIII вѣка,-- вступить въ болѣе непосредственную связь съ каждымъ плательщикомъ, вычислить для этого точнѣе его доходъ и поставить размѣръ подати въ зависимость отъ размѣра этого дохода и его колебаній.
   По отношенію къ нѣкоторымъ видамъ подати правительство, впрочемъ, вступило въ непосредственную связь съ плательщиками уже въ далекомъ прошломъ. Плательщиковъ земледѣльческаго класса естественно было облагать цѣлыми обществами въ "скалъ", такъ какъ и земледѣльческій доходъ, приблизительно, равномѣренъ и мало измѣнчивъ. Другое дѣло съ классомъ капиталистовъ и предпринимателей: ихъ дохода нельзя ввести въ общія рамки, нельзя считать одинаковымъ для всѣхъ или постояннымъ и неизмѣннымъ для каждаго. Здѣсь, стало быть, правительству выгоднѣе имѣть дѣло съ каждымъ предпринимателемъ и постараться обложить каждаго отдѣльно, пропорціонально его доходамъ. Древнѣйшей формой такого отдѣльнаго обложенія каждаго предпринимателя былъ оброкъ, который правительство брало за торговое помѣщеніе (лавочный оброкъ), считавшееся собственностью казны и отдававшееся въ наемъ чаще всего правительственными чиновниками.
   Съ древнѣйшихъ временъ правительство считало также своей собственностью всѣ мѣстности, пригодныя для промышленной эксплоатаціи, напримѣръ, рыбныя ловли, бортные лѣса и т. д. Эти казенныя угодья также сдавались на оброкъ (отсюда выраженіе "оброчныя статьи"), который, стало быть, былъ въ этомъ случаѣ на половину -- доходомъ съ государственныхъ имуществъ, но на половину и налогомъ съ промысла. Что касается обложенія капиталовъ пропорціонально доходу, и такія попытки дѣлались уже въ XVII вѣкѣ, но такъ какъ для этого надо было точно знать капиталъ и доходы каждаго, то попытки эти постоянно наталкивались на сопротивленіе, и въ концѣ концовъ, большая часть этихъ процентныхъ сборовъ, такъ-называемыхъ "пятыхъ", "десятыхъ", "пятнадцатыхъ", "двадцатыхъ" и т. п. денегъ (т.-е. 20%, 10%, 6 2/3%, 5%) сбиралась не по спеційьной оцѣнкѣ капитала и дохода, а обыкновенными пріемами тяглой раскладки. Другими словами, подоходное обложеніе не удерживало своего подоходнаго характера и превращалось подобно разсмотрѣннымъ выше земельнымъ, подворнымъ и подушнымъ податямъ, въ обложеніе раскладочное (репартиціонное).
   Не ранѣе Екатерины II удалось, наконецъ, обложить торговопромышленный классъ особымъ налогомъ, падавшимъ лично на каждаго плательщика и сколько-нибудь похожимъ на подоходное обложеніе. Вмѣсто подушной подати, сливавшей купечество, къ большой для него обидѣ, съ другими податными сословіями, Екатерина установила гильдейскую подать въ размѣрѣ 1% съ объявленнаго по совѣсти капитала. Увеличенная къ 1812 году до 4 3/4%, эта подать просуществовала до 1824 года; но она не обезпечивала ни всеобщности, ни равномѣрности обложенія торговли и промысловъ, такъ какъ мѣщане и посадскіе были изъ нея изъяты, а среди гильдейскаго купечества объявляемыя суммы капитала могли вовсе не соотвѣтствовать дѣйствительнымъ. Когда же, съ увеличеніемъ тяжести гильдейскаго сбора, значительная часть купечества стала переписываться въ мѣщане или отыскивать другія лазейки, чтобы избѣжать платежа подати, правительство преобразовало процентный сборъ въ неизмѣнный окладъ, уплачивавшійся при полученіи свидѣтельства на право торговли. Идея о процентномъ сборѣ, однако, не заглохла вовсе и снова возродилась при обсужденіи общей податной реформы шестидесятыхъ годовъ. Предположено было постоянный патентный сборъ соединить съ подоходнымъ обложеніемъ торговыхъ и промышленныхъ предпріятій, принимая за основаніе при оцѣнкѣ дохода -- для торговыхъ предпріятій плату за помѣщеніе, а для фабричныхъ и заводскихъ -- количество рабочихъ. Однако же Положеніе 1863 года осуществило только первую часть предположеній, т. е., въ сущности, удержало, съ нѣкоторыми измѣненіями, старую систему. Только въ 1885 году сдѣланъ былъ рѣшительный шагъ къ обложенію доходности торговопромышленныхъ предпріятій. Правда, первоначальный проектъ Бунге, предполагавшій обложить всѣ предпріятія въ размѣрѣ 3% ихъ чистой прибыли, и на этотъ разъ вызвалъ возраженія со стороны купечества и государственнаго совѣта. Сущность возраженій сводилась къ трудности вычислить чистый доходъ и къ несправедливости -- обложить только одинъ классъ и одинъ видъ дохода -- подо бѣжное средство расквитаться съ повинностями или кое-какъ просуществовать, а какъ выгодный источникъ дохода. Вмѣстѣ съ тѣмъ, появилось и могущественное побужденіе къ пріобрѣтенію личной земельной собственности. Давно исчезла и та хозяйская рука, которая давала общинѣ ея хозяйственное единство. Только тяглый характеръ общинной организаціи продолжаетъ сохраняться; но общій ходъ нашей податной исторіи (Оч. III, 2) не оставляетъ никакого сомнѣнія, что рано или поздно развяжется и этотъ послѣдній узелъ, соединяющій членовъ общины принудительной связью. Вмѣстѣ съ тѣмъ, исчезнетъ главный мотивъ, руководившій до сихъ поръ нашей аграрной политикой. Сохранитъ ли и при этомъ условіи наше законодательство свою стародавнюю тенденцію -- охранять крестьянскую общину, или оно уступить передъ напоромъ новыхъ, индивидуалистическихъ стремленій,-- на этотъ вопросъ отвѣтить теперь довольно трудно. А между тѣмъ, отъ отвѣта на этотъ вопросъ зависитъ и то, доживетъ ли современная община до того времени, когда станетъ возможно превращеніе ея въ свободную ассоціацію, какою хотѣли ее видѣть всѣ, идеализировавшіе нашу общину въ ея настоящемъ и въ прошломъ.

-----

   Важнѣйшія пособія: Л. В. Ходскій. Земля и земледѣлецъ, 2 тома Спб. 1891 г. (въ первомъ томѣ -- положеніе европейскихъ крестьянъ; во второмъ -- ходъ и результаты земельнаго выкупа разными категоріями крестьянъ). К. Н. Побѣдоносцевъ. Историческія изслѣдованія и статьи. Спб. 1876. ("Историческіе очерки крѣпостнаго права въ Россіи"). В. И. Семевскій. Крестьяне въ царствованіе Екатерины II, т. I. Спб. Его же. Крестьянскій вопросъ въ Россіи въ XVIII и первой половинѣ XIX в. 2 тома. Спб. 1888. Новѣйшія данныя о ходѣ крестьянской реформы см. у Н. И. Семенова. Освобожденіе крестьянъ въ царствованіе ими. Александра, 3 тома (въ 4 книгахъ), Спб. 1889--1892. О результатахъ реформы, кромѣ Ходскаго, см. еще Опытъ статистическаго изслѣдованія о крестьянскихъ надѣлахъ и платежахъ, Ю. Яксона. Особенности исторіи черносошныхъ крестьянъ прекрасно выясняются въ статьѣ г-жи А. Я. Ефименко. Крестьянское землевладѣніе на крайнемъ Сѣверѣ, см. ея "Изслѣдованіе народной жизни". М. 1884. Параллельныя данныя для исторіи однодворческаго землевладѣнія см. у В. И. Семевскаго. Казенные крестьяне при Екатеринѣ И, "Русская Старина" 1879 г. I -- VI. Сводъ данныхъ земской статистики объ общинѣ см. въ соч. В. В. Крестьянская община (Итоги экономическаго изслѣдованія Россіи по даннымъ земской статистики, т. I). Данныя о переходахъ крестьянъ въ XVI в. взяты изъ соч. И. Лаппо. Тверской уѣздъ въ XVI ст. Дальнѣйшія указанія см. въ статьѣ "Крестьяне". Энциклопедическаго словаря Арсеньева и Петрушевскаго.
   

Итоги.

   Дѣлая наблюденія надъ русской демографіей, экономическимъ, политическимъ и соціальнымъ строемъ, мы постоянно встрѣчались съ нѣкоторыми общими чертами, проходящими красной нитью черезъ весь русскій историческій процессъ и сообщающими разнымъ сторонамъ этого процесса единообразный характеръ. Въ заключеніе первой части нашихъ "Очерковъ" будетъ нелишнимъ еще разъ остановиться на этихъ общихъ чертахъ, снова пересмотрѣть ихъ и свести въ одно цѣлое.
   Начавъ съ наблюденій надъ количественнымъ и качественнымъ составомъ русскаго населенія, мы пришли къ заключенію, что въ томъ и другомъ отношеніи Россія представляетъ большую разницу сравнительно съ Западной Европой. По степени населенности она далеко отстала отъ Запада и стоитъ на такой точкѣ, которая много вѣковъ тому назадъ превзойдена Западной Европой; и притомъ вопросъ, способна ли Россія по мѣстнымъ условіямъ когда-либо достигнуть плотности населенія, подобной Западу,-- остается открытымъ. Размѣщеніе русскаго населенія по всей русской территоріи совершалось въ теченіе всей исторіи Россіи, затянулось до нашего времени и до сихъ поръ далеко не пришло въ соотвѣтствіе съ естественными условіями почвы и климата. Наконецъ, въ этнографическомъ отношеніи, точно также черезъ всю исторію шелъ процессъ сліянія и ассимиляціи различныхъ племенныхъ элементовъ, до сихъ поръ не закончившійся. Перейдя затѣмъ къ экономическому развитію русскаго населенія, мы должны были вывести, что и это развитіе совершалось медленно и достигло сравнительно невысокой степени. Такъ, мы видѣли, что черезъ всю исторію Россіи проходитъ процессъ эксплоатаціи природныхъ богатствъ страны, по преимуществу зоологическихъ; что "земледѣльческая культура развивается, исключая центра, очень поздно, ограничивается, опять-таки, расхищеніемъ природныхъ почвенныхъ силъ и стоитъ до сихъ поръ на очень низкой степени развитія. Промышленность старой Россіи, какъ мы видѣли, носила по преимуществу домашній характеръ; крупная же капиталистическая промышленность искусственно создана была государствомъ и долго не могла обходиться безъ усиленнаго покровительства. Наконецъ, торговля Россіи всегда носила пассивный характеръ и находилась (внѣшняя) преимущественно въ рукахъ иностранцевъ, нуждавшихся въ русскихъ товарахъ. Кредитъ и кредитныя учрежденія возникли только сто лѣтъ тому назадъ, благодаря правительственному почину, частный же починъ въ этомъ дѣлѣ принадлежитъ только нашему времени.
   На такомъ непрочномъ фундаментѣ могла сложиться только очень элементарная общественная организація и притомъ очень трудно и медленно; при элементарномъ развитіи матеріальныхъ интересовъ не было достаточно прочныхъ и сложныхъ матеріальныхъ связей, которыя могли бы служить основаніемъ для рѣзкой сословной группировки. Такимъ образомъ, общественный матеріалъ оставался разрозненнымъ, безформеннымъ, хаотически перемѣшаннымъ до тѣхъ поръ, пока не явилась столь же элементарная потребность въ усиленіи государственной власти. Потребность эта явилась у насъ не извнутри, не вслѣдствіе внутренняго развитія общества, а вслѣдствіе внѣшней необходимости -- государственной защиты. Сильная государственная власть нужна была для военной обороны страны, и военныя потребности надолго остались первенствующими потребностями государства. Для ихъ удовлетворенія государство должно было создать общественную организацію, скрѣпить общественныя связи. Такимъ образомъ, возникла волостная связь крестьянскихъ (и городскихъ) міровъ для удовлетворенія потребности въ деньгахъ и уѣздная связь служилаго сословія для удовлетворенія потребности въ войскѣ. По мѣрѣ увеличенія государственныхъ нуждъ и по мѣрѣ отягощенія населенія налогами, связь эта становилась все болѣе и болѣе принудительною и привела, наконецъ, въ XVII вѣкѣ къ всеобщему закрѣпощенію сословій: крестьянскаго такъ же, какъ и городского и служилаго. Это закрѣпощеніе впервые въ Россіи положило рѣзкія границы между сословіями и существенно содѣйствовало развитію ихъ внутренней организаціи. Съ XVIII столѣтія начинается обратное движеніе къ раскрѣпощенію, и при прямомъ содѣйствіи правительства сословія начинаютъ проникаться духомъ внутренней самостоятельности. Однакоже это развитіе сословнаго духа въ XVIII вѣкѣ не имѣло почвы въ исторіи русскихъ сословій и въ концѣ концовъ оказалось временнымъ и наноснымъ продуктомъ переходной эпохи: дальнѣйшее развитіе общественной самодѣятельности совершалось въ противоположномъ смыслѣ безсословности, и въ результатѣ получилось къ нашему времени полное разрушеніе и перетасовка старыхъ сословныхъ элементовъ.
   Тѣ же причины, которыя помѣшали развитію сословной жизни въ Россіи, казалось, должны бы были содѣйствовать развитію государственности. Но государственность Россіи не становилась въ разрѣзъ съ сословной жизнью и употребляла или даже создавала сословныя группы, какъ орудія для своихъ правительственныхъ цѣлей. Причиной этого было то, что и правительству долго не хватало собственныхъ правительственныхъ органовъ: развитіе правильнаго управленія совершалось въ Россіи чрезвычайно медленно. Правительственныя учрежденія создавались подъ вліяніемъ неотложной нужды и соотвѣтствовали характеру этой нужды, т. е. носили по преимуществу финансовый и военный характеръ. Собственно управленіе и судъ стояли для правительства на второмъ планѣ и примыкали къ учрежденіямъ финансовымъ и военнымъ. Безсистемное накопленіе приказовъ, сосредоточеніе всѣхъ провинціальныхъ дѣлъ въ Москвѣ, по преимуществу въ финансовыхъ и военныхъ учрежденіяхъ -- таковы главныя черты старой московской администраціи. Переходъ къ новому порядку создается путемъ введенія систематически соподчиненныхъ центральныхъ учрежденій и путемъ организаціи болѣе или менѣе самостоятельной областной единицы. Со второй половины XVIII вѣка, со времени Екатерины II, создается въ Россіи правильное областное устройство, со времени Александра I устанавливаются правильныя отношенія между областными учрежденіями и центральными, и со времени Александра II нѣкоторая часть областныхъ дѣлъ передается въ вѣдѣніе всесословнаго мѣстнаго самоуправленія. Въ этотъ только періодъ времени правительство получаетъ возможность систематически преслѣдовать въ области управленія болѣе широкія государственныя задачи, охранять и развивать въ населеніи чувство законности путемъ болѣе точнаго опредѣленія того, что должно считаться закономъ и путемъ болѣе дѣйствительнаго контроля за его примѣненіемъ на мѣстѣ. Только въ это время, наконецъ, становится возможнымъ освобожденіе цѣлаго сословія изъ-подъ власти другого, уравненіе гражданскихъ правъ и обязанностей разныхъ классовъ, и установленіе одинаковаго для всѣхъ права и равнаго для всѣхъ суда.
   Если мы захотимъ формулировать общее впечатлѣніе, которое получается при сравненіи всѣхъ затронутыхъ нами сторонъ русскаго историческаго процесса съ тѣми же сторонами историческаго развитія Запада, то, кажется, можно будетъ свести это впечатлѣніе къ двумъ основнымъ чертамъ. Въ нашей исторической эволюціи бросается въ глаза: во-первыхъ, ея крайняя элементарность, во-вторыхъ, ея совершенное своеобразіе. Обѣ эти черты были давно подмѣчены, и каждая изъ нихъ легла въ основаніе одного изъ двухъ противоположныхъ взглядовъ на ходъ русской исторіи. По первому изъ этихъ взглядовъ, русская исторія есть нѣчто настолько своеобразное, что ничего подобнаго мы не найдемъ ни въ какомъ другомъ историческомъ процессѣ. Между Россіей и Европой такъ же нѣтъ ничего общаго, какъ не можетъ быть ничего общаго между двумя различными зоологическими типами, напримѣръ, между рыбами и млекопитающими; въ основѣ ихъ историческаго развитія лежатъ совершенно различные, цѣльные и неразложимые на составные элементы національные типы, несравнимые и несоизмѣримые между собою. Всѣ отдѣльныя черты каждаго національнаго типа вытекаютъ изъ его основной сущности и находятся другъ съ другомъ въ самой неразрывной связи. Привить какую-нибудь черту одного изъ этихъ типокъ другому такъ же невозможно, какъ заставить рыбу дышать легкими, а млекопитающее жабрами. Такимъ образомъ, и въ общемъ, и въ частностяхъ историческое развитіе русскаго народа было, есть и будетъ совершенно самобытно, своеобразно и не похоже ни на какую другую національную исторію.
   Таковъ взглядъ на русскую исторію нашихъ націоналистовъ. Другой взглядъ исходитъ изъ наблюденія другой отмѣченной черты: элементарности русскаго историческаго развитія. По этому взгляду всѣ народности проходятъ одинаковую лѣстницу общественнаго развитія, и мы идемъ потому же пути, на которомъ мы пока лишь отстали. Въ дальнѣйшемъ Россія будетъ продолжать эволюцію и пройдетъ тѣ же ступени, какія уже пройдены или проходятся Западомъ.
   Который же изъ двухъ взглядовъ вѣренъ? Представляетъ ли Россія совсѣмъ особый типъ національнаго развитія, или только одну изъ ступеней, давно пройденныхъ Европой? Мы поймемъ всю важность этого вопроса, если замѣтимъ, что отъ того или другого отвѣта на него зависитъ наше представленіе і, дальнѣйшемъ развитіи, о будущности Россіи. Такая важность вопроса заставляетъ быть очень осторожными въ его разрѣшеніи. Мы поступимъ всего лучше, если не дадимъ вѣры ни тому, ни другому изъ двухъ крайнихъ взглядовъ въ ихъ чистомъ видѣ. Въ томъ и другомъ истина смѣшана съ ошибкой; и выдѣливъ изъ обоихъ долю истины, которая въ нихъ заключается, нельзя не придти къ заключенію, что, въ сущности говоря,оба взгляда не такъ непримиримы другъ съ другомъ, какъ это кажется съ перваго раза. Ни одно національное развитіе не похоже на другое, въ каждомъ есть доля своеобразнаго, индивидуальнаго, свойственнаго только одному данному случаю. Такъ говорятъ сторонники націонализма, и если бы они ограничились однимъ этимъ утвержденіемъ, намъ нечего было бы возразить имъ. Да, дѣйствительно, сочетаніе историческихъ условій, создающихъ національную жизнь, не можетъ не быть безконечно разнообразно въ каждомъ данномъ случаѣ, а слѣдовательно и результатъ этого сочетанія -- національное развитіе -- будетъ безконечно разнообразенъ. Но при всемъ разнообразіи результатовъ исторической жизни -- точно ли они такъ несоизмѣримы другъ съ другомъ? Если сравнить между собою одни только готовые результаты и забыть о тѣхъ условіяхъ, которыя ихъ создали, конечно, сравненіе окажется затруднительнымъ. Но задача историка именно и заключается въ анализѣ историческаго явленія, въ сведеніи его къ создавшимъ его причинамъ. Чтобы воспользоваться приведеннымъ уже примѣромъ, конечно, было бы безцѣльно обсуждать сравнительное достоинство жабръ и легкихъ самихъ по себѣ, независимо отъ условій жизни въ водѣ и на сушѣ, къ которымъ эти органы приспособлены; но въ наше время существуетъ наука сравнительной анатоміи, которая производитъ сравненіе одинаковыхъ органовъ не въ ихъ готовомъ видѣ, а въ ихъ происхожденіи и развитіи въ цѣломъ рядѣ животныхъ формъ, подъ вліяніемъ условій жизни. Съ этой точки зрѣнія между обѣими формами дыхательныхъ органовъ можно прослѣдить не только безусловное сходство, но даже, можетъ быть, и генеалогическое родство. Современный историкъ тоже не можетъ обойтись въ наше время безъ своего рода сравнительной анатоміи: и ему приходится расчленять историческое явленіе и устанавливать сравненіе не между готовыми результатами, а между условіями ихъ происхожденія. Такого рода расчлененіе условій историческаго явленія и мы пытались произвести въ началѣ нашихъ "Очерковъ". Теперь будетъ своевременно напомнить объ этомъ анализѣ и приложить его къ интересующему насъ вопросу. Мы различали въ историческомъ результатѣ три главныхъ группы производящихъ его условій. Первое условіе заключается во внутренней тенденціи, внутреннемъ законѣ развитія, присущемъ всякому обществу и для всякаго общества одинаковомъ. Второе условіе заключается въ особенностяхъ той матеріальной среды, обстановки, среди которой данному обществу суждено развиваться. Наконецъ, третье условіе состоитъ во вліяніи отдѣльной человѣческой личности на ходъ историческаго процесса. Первое условіе сообщаетъ различнымъ историческимъ процессамъ характеръ сходства въ основномъ ходѣ развитія; второе условіе придаетъ имъ характеръ разнообразія; третье, наиболѣе ограниченное въ своемъ дѣйствіи, вноситъ въ историческія явленія характеръ случайности. Если мы попробуемъ приложить эту классификацію историческихъ условій къ оцѣнкѣ противоположныхъ взглядовъ на прошлое и настоящее Россіи, мы увидимъ, что оцѣнка эта значительно облегчится. Взглядъ націоналистовъ, какъ мы видѣли, грѣшитъ тѣмъ, что вовсе не подвергаетъ анализу историческій результатъ и обращается съ нимъ, какъ съ неразложимымъ цѣлымъ. Взглядъ ихъ противниковъ (назовемъ ихъ для большаго удобства, -- хотя не для большей точности,-- западниками) вноситъ, напротивъ, необходимый анализъ, но, произведя этотъ анализъ, останавливается преимущественно на первомъ изъ отмѣченныхъ нами условій и забываетъ объ остальныхъ. Если бы, дѣйствительно, вся историческая жизнь народовъ сводилась къ внутреннему, органическому развитію общества, если бы развитіе внутренней тенденціи историческаго процесса не осложнялось ничѣмъ постороннимъ, тогда, конечно, всѣ человѣческія общества проходили бы однѣ и тѣ же ступени развитія въ одномъ и томъ же порядкѣ, и намъ было бы нетрудно по извѣстнымъ признакамъ опредѣлить, на какой ступени стоитъ Россія и какія предстоитъ ей пройти въ будущемъ. но какъ разъ относительно Россіи мы знаемъ уже, какъ внутренній ходъ ея развитія видоизмѣнялся подъ могущественнымъ вліяніемъ второго условія, исторической обстановки. Если бы можно было предположить, что это условіе произвело только задерживающее вліяніе, что оно остановило ростъ Россіи на одной изъ раннихъ ступеней жизни, тогда мы имѣли бы еще право сравнивать состояніе Россіи съ состояніемъ Европы, какъ два различные возраста. Но нѣтъ, историческая жизнь Россіи не остановилась; она шла своимъ ходомъ, можетъ быть, болѣе медленнымъ, но непрерывнымъ, и слѣдовательно, пережила извѣстные моменты развитія, -- пережитые и Европой,-- по своему. Такъ, образованіе государства есть ступень, одинаково пережитая и Россіей, и Европой: но мы видѣли, при какихъ различныхъ условіяхъ это происходило и съ какими разнообразными результатами. Такимъ образомъ, мы уже не можемъ, какъ предполагали нѣкоторые наши старые писатели, совѣтовать Россіи пережить сначала всѣ стадіи европейской жизни, чтобы придти къ европейскимъ результатамъ. Такъ или иначе, нѣкоторыя изъ этихъ стадій навсегда пережиты; такъ или иначе и результаты всей жизни оказались и будутъ оказываться впредь болѣе или менѣе своеобразными. И такъ, не слѣдуетъ ли вернуться къ теоріи націоналистовъ? Ничуть не бывало. Если историческая обстановка, видоизмѣняющая историческое развитіе, есть могущественный факторъ въ историческомъ процессѣ, то не менѣе основнымъ и могущественнымъ факторомъ надо считать внутреннее развитіе общества одинаковое во всякомъ обществѣ. Условія исторической жизни задержали развитіе численности русскаго населенія: но дальнѣйшій процессъ по необходимости будетъ заключаться въ размноженіи и увеличеніи плотности этого населенія. Условія обстановки задержали экономическую эволюцію на нижнихъ ступеняхъ, но дальнѣйшій ходъ ея у насъ, какъ вездѣ, пойдетъ одинаковымъ порядкомъ, въ направленіи большей интенсивности, большей диференціаціи и большаго обобществленія труда. Историческія условія создали насильственное сплоченіе сословій и одностороннее развитіе государственности; но дальнѣйшее развитіе экономической жизни уже привело отчасти къ ослабленію государственной опеки, къ раскрѣпощенію сословій, къ зачаткамъ общественной самостоятельности и самодѣятельности. Тѣ же историческія условія сузили государственную дѣятельность и сдвинули государственную организацію въ сторону военныхъ и финансовыхъ потребностей; но дальнѣйшее развитіе и здѣсь повело къ болѣе широкой и раціональной постановкѣ государственныхъ задачъ и должно привести къ болѣе сознательной общественной организаціи. Такимъ образомъ, во всѣхъ этихъ областяхъ жизни историческое развитіе совершается у насъ въ томъ же направленіи, какъ совершалось и вездѣ въ Европѣ,-- это не значитъ, что оно приведетъ въ частностяхъ къ совершенно тожественнымъ результатамъ, но тожественности мы не встрѣтимъ и между отдѣльными государствами Запада,-- каждое изъ нихъ представляетъ настолько глубокія различія и своеобразія, что самое подведеніе ихъ подъ одну общую рубрику "западныхъ государствъ" можетъ имѣть только весьма условное и относительное значеніе.
   0 такъ, несомнѣнное своеобразіе русскаго историческаго процесса не мѣшаетъ намъ находить весьма значительное сходство и въ его общемъ ходѣ, и, еще болѣе, въ отдѣльныхъ элементарныхъ факторахъ этого процесса, между нимъ и развитіемъ западноевропейскихъ государствъ. Наши націоналисты стараго времени, вѣрившіе въ то, что каждый народъ призванъ къ осуществленію какой-нибудь одной національной идеи и что эта послѣдняя вытекаетъ изъ внутреннихъ свойствъ народнаго духа, естественно, должны были находить, что это единство національной идеи должно выразиться и въ единствѣ національной исторіи, что, стало быть, завѣты историческаго прошлаго должны служить лучшимъ указаніемъ на задачи будущаго, а всякое заимствованіе со стороны есть не что иное, какъ измѣна національному преданію и искаженіе національной идеи. Въ наше время эти воззрѣнія, какъ будто, опять начали входить въ моду въ извѣстныхъ кругахъ. Тѣмъ болѣе необходимо бороться съ ними, такъ какъ подобныя идеи не только совершенно ошибочны, но и въ высшей степени вредны. Въ самомъ дѣлѣ, что можетъ быть общаго между тринадцати-милліонвымъ государствомъ съ плотностью трехъ человѣкъ на кв. километръ и съ городскимъ населеніемъ въ 3% всего населенія, и между тѣмъ же государствомъ полтора вѣка спустя съ населеніемъ въ 9 разъ болѣе, съ плотностью въ 6 разъ большею и съ городскимъ населеніемъ, увеличившимся въ 40 разъ абсолютно и въ 4 раза пропорціонально? Какую историческую традицію можетъ передать періодъ натуральнаго хозяйства и крѣпостного права періоду мѣнового хозяйства и гражданской равноправности? Какая историческая связь можетъ существовать между историческимъ прошлымъ русскаго сѣвера и необычайно быстрымъ развитіемъ русскаго юга въ теченіе одного послѣдняго столѣтія,-- развитіемъ, которое одно совершенно перемѣстило центръ русской экономической жизни? Наши націоналисты жаловались на Петра Великаго, что онъ хотѣлъ только-что вышедшую изъ младенчества Россію одѣть въ костюмъ взрослаго человѣка; но, настаивая на поддержаніи въ настоящемъ исторической традиціи, не хотятъ ли они сами, во что бы то ни стало, сохранить на юношѣ дѣтскія пеленки?
   Россія выросла изъ извѣстныхъ формъ и переросла извѣстныя традиціи, отрицать это значить закрывать глаза на дѣйствительность и отрицать законы историческаго роста. Признавъ эти законы, мы, вмѣстѣ съ тѣмъ, пріобрѣтаемъ возможность взглянутъ иначе на необходимость заимствованій съ Запада, чѣмъ смотрѣли на это наши самобытники. Если бы русскій историческій процессъ былъ дѣйствительно совершенно своеобразнымъ и несравнимымъ съ другими, тогда, конечно, всякое заимствованіе пришлось бы считать искаженіемъ національнаго процесса, хотя тогда трудно бы было даже понять, какимъ образомъ такое искаженіе было возможно: ясное дѣло, что заимствованіе не имѣло бы тогда никакой возможности привиться. Но если основной ходъ историческаго развитія, общій у различныхъ историческихъ процессовъ, тогда необходимо признать и нѣкоторую общность въ формахъ этого развитія, и вопросъ долженъ идти уже не о томъ, законно или возможно ли вообще всякое заимствованіе, а о томъ, какія формы могутъ быть признаны подходящими для того, чтобы облечь въ нихъ наличное содержаніе даннаго момента народной жизни. Сходство съ Европой не будетъ при этомъ непремѣнной цѣлью при введеніи извѣстной новой формы, а только естественнымъ послѣдствіемъ сходства самихъ потребностей, вызывающихъ къ жизни и тамъ и здѣсь эти новыя формы; само собою разумѣется, что сходство никогда не дойдетъ при этомъ до полнаго тождества. И такъ, мы не должны обманывать самихъ себя и другихъ страхомъ передъ мнимой измѣной нашей національной традиціи. Если наше прошлое и связано съ настоящимъ, то только какъ балластъ, тянущій насъ книзу, хотя съ каждымъ днемъ все слабѣе и слабѣе. Эту слабость связи между нашимъ прошлымъ и настоящимъ съ грустью признаютъ и націоналисты: отъ требованій быть вѣрными исторической традиціи, они нерѣдко переходятъ къ печальнымъ размышленіямъ о томъ, что настоящей традиціи у насъ нѣтъ. Въ основѣ этихъ печалованій лежитъ, кажется, также нѣкоторое недоразумѣніе. Надо оговориться, о какой традиціи мы говоримъ. Если рѣчь идетъ о связи различныхъ періодовъ естественной эволюціи общества, надо признать, что эта эволюція совершается по свойственнымъ ей законамъ; основной ея законъ есть постоянное измѣненіе и, стало быть, по самому существу дѣла здѣсь никакая традиція невозможна. Но можетъ быть рѣчь о традиціи въ другомъ смыслѣ. Помимо естественнаго хода общественной эволюція, во всякомъ развитомъ обществѣ существуетъ сознательная человѣческая дѣятельность, стремящаяся подчинить эту эволюцію человѣческой волѣ и согласовать ее съ извѣстными человѣческими идеалами. Для достиженія этихъ цѣлей надо прежде всего выработать и распространить эти идеалы и затѣмъ воспитать волю. Если подобная работа совершается въ одномъ и томъ же направленіи въ теченіе цѣлаго ряда поколѣній, въ такомъ случаѣ въ результатѣ получится дѣйствительная культурная традиція -- единство общественнаго воспитанія въ извѣстномъ опредѣленномъ направленіи. У насъ, дѣйствительно, такой традиціи нѣтъ, и при томъ по двумъ причинамъ. Во-первыхъ, у насъ слишкомъ недавно началось какое бы то ни было сознательное общественное воспитаніе, во-вторыхъ, наши идеалы за этотъ небольшой промежутокъ сознательнаго общественнаго воспитанія слишкомъ быстро и рѣшительно мѣнялись {См. 3-ю часть "Очерковъ".}. То и другое совершенно естественно, и необходимо вытекаетъ изъ общаго хода нашей исторической жизни: стихійная, безсознательная въ теченіе многихъ вѣковъ и потомъ быстро, лихорадочно двинувшаяся впередъ вѣка два тому назадъ, она должна была привести къ разрыву со старой традиціей, а для созданія новой традиціи условія русской духовной культуры сложились слишкомъ неблагопріятно. Но неблагопріятныя условія рано или поздно измѣнятся, и новая традиція будетъ имѣть время сложиться. Что же намъ дѣлать въ ожиданіи этого будущаго? Вернуться къ старой традиціи, говорятъ наши націоналисты. Эта старая допетровская традиція дѣйствительно сложилась прочно и крѣпко: тутъ нѣтъ ничего удивительнаго, такъ какъ слагала ее не сознательная дѣятельность общественнаго воспитанія, а сама жизнь съ ея потребностями. Разъ сложившись, эта традиція передавалась изъ поколѣнія въ поколѣніе долгое время въ неизмѣнномъ видѣ, даже не въ формѣ теоретическихъ предписаній, а въ формѣ житейскихъ привычекъ; въ этомъ нѣтъ ничего удивительнаго, такъ какъ ни о какой "быстрой смѣнѣ идеаловъ" не могло быть и рѣчи въ то время. Можно, смотря по вкусу, завидовать прочности этого допетровскаго чина жизни,-- или ненавидѣть его косность, -- но, какъ бы мы на него ни смотрѣли, сочувственно или враждебно, нельзя ни надѣяться, ни опасаться, что онъ можетъ быть возстановленъ въ наше время тамъ, гдѣ онъ давно исчезъ, и сохраненъ тамъ, гдѣ уцѣлѣли и до сихъ поръ его обломки. Та же. Жизнь, которая создала его, привела неотвратимо къ его разрушенію раньше даже, чѣмъ воспитаніе могло успѣть это сдѣлать сознательно. Понятное дѣло, что и наша сознательная дѣятельность должна быть направлена не на поддержаніе этого археологическаго остатка отдаленной старины, а на созданіе ново! русской культурной, "Петровской", традиціи, соотвѣтствующей нашимъ идеаламъ:
   
   Das alte stürzt; es ändert sich die Zeit,
   Und neues Leben steigt aus den Buinen *).
   *) Старое рушится, и съ теченіемъ времени изъ развалинъ возрождается новая жизнь.

Конецъ І-ой части.

"Міръ Божій", No 8, 1869

   
, сдѣлать дворянина вотчиннымъ судьей и непосредственнымъ начальникомъ надъ крестьянской волостью и т. д.
   Но едва ли не поздно поспѣли всѣ эти мѣры для поддержанія сословнаго положенія дворянства. Та же причина, которая способствовала разрушенію самаго фундамента дворянскихъ привиллегій, необходимо помѣшаетъ и успѣху палліативныхъ мѣръ въ пользу этого сословія. Въ нашемъ дворянствѣ не было чувства сословнаго единства. При отсутствіи этого корпоративнаго духа никогда нигдѣ привиллегіи дворянскаго сословія не возникали такъ быстро, не существовали такъ недолго и не разрушались такъ, какъ у насъ.

-----

   Блестящую характеристику сословной исторіи русскаго дворянства см. у Leroy-Beaulieu, L'empire des Tsars, т. I. О прикрѣпленіи дворянства къ службѣ см. Градовскаго, Исторію мѣстнаго управленія. О перемѣнахъ въ составѣ боярства см. В. О. Ключевскаго, Боярская дума, гл. IX--X. О политикѣ Грознаго относительно боярства, см. у С. И. Середонина, Сочиненіе Джильса Флетчера, какъ историч. источникъ. Спб. 1891. О земельныхъ богатствахъ русской аристократіи см. Е. П. Карповича, Замѣчательныя богатства частныхъ лицъ въ Россіи, 2 изд. 1885. Очеркъ развитія дворянскихъ привиллегій см. у Романовича-Славатнискаго, Дворянство въ Россіи отъ начала XVIII в. до отмѣны крѣпостнаго права, Спб. 1870. Развитіе "задолженности частнаго землевладѣнія въ Россіи" изложено г. Е. И. Жигачивши въ статьѣ подъ этимъ заглавіемъ, "Русская Мысль", 1892, No 11.
   

II.
Роль западнаго города въ жизни Европы.-- Происхожденіе и характеръ русскихъ городскихъ поселеній.-- Москва.-- Численность и населенность городовъ.-- Процессъ обособленія городского сословія.-- Обособленіе городского тягла и доступность его для другихъ сословій.-- Прикрѣпленіе къ городскому тяглу торгово-промышленнаго класса и юридическое выдѣленіе городского сословія.-- Особый характеръ тягла "гостей": "вѣрная служба".-- Происхожденіе городского самоуправленія изъ "вѣрной службы".-- Распредѣленіе городского сословія и новое смѣшеніе его съ другими.-- Третье сословіе будущаго.

   Переходимъ теперь къ исторіи городского сословія въ Россіи.
   Въ остальной Европѣ развитіе города было послѣдствіемъ внутренняго развитія экономической и промышленной жизни европейскаго общества. Городъ выдѣлился изъ общаго фона средневѣкового феодализма тогда, когда торгово-промышленное сословіе почувствовало въ себѣ достаточно силы, чтобы противостать своимъ феодальнымъ господамъ. Для борьбы съ своими противниками, городъ организовался въ корпорацію, которая съ теченіемъ времени все расширялась и впускала въ свою среду все болѣе низшіе слои городского населенія.
   Въ дальнѣйшемъ ходѣ европейской исторіи городская буржуазія сосредоточила въ себѣ и высшія формы экономическаго развитія, -- развитіе капитала, и высшія формы культурной жизни: -- науку, искусство, общественность.
   Обращаясь къ Россіи, и въ этомъ случаѣ встрѣтимъ полную противоположность европейской исторіи города и городского сословія. Русскій городъ, какъ мы уже могли замѣтить по медленному развитію русской торгово-промышленной жизни, не былъ естественнымъ продуктомъ внутренняго экономическаго развитія страны. За единичными исключеніями, русскій городъ возникалъ не изъ скопленія въ одномъ мѣстѣ населенія, занятаго промыслами и торговлей. Промыслы и торговля, какъ мы видѣли раньше, въ Россіи могли обходиться безъ развитія городской жизни, потому что долго сливались съ сельскими занятіями. Раньше, чѣмъ городъ понадобился населенію, онъ понадобился правительству. Зачѣмъ онъ понадобился, показываетъ само названіе "городъ". Это было мѣсто "огороженное", укрѣпленное, военный оборонительный пунктъ. Очень долго, до самаго XVIII в., за словомъ "городъ" сохранялось то значеніе, которое мы придаемъ слову "кремль", т.-е. подъ "городомъ", въ собственномъ смыслѣ, разумѣлся укрѣпленный, обведенный обыкновенно деревянной стѣной, цевтръ города. Въ этомъ центрѣ помѣщалось начальство: стояла воеводская изба, тюрьма для "колодниковъ", тутъ же помѣщались склады оборонительныхъ средствъ -- пороха, свинца и другого казеннаго имущества. Въ "городѣ" жили приказные люди для управленія и ратные люди для обороны въ случаѣ "осады"; самые дворы обывателей, помѣщавшіеся въ городѣ, назывались "осадными", и пріобрѣтались въ городѣ на случай осады, въ остальное же время часто стояли пустыми. Настоящее, по нашему понятію, городское (т.-е. торгово-промышленное) населеніе жило внѣ "города", на "посадѣ", почему и называлось "посадскими" людьми. Посадъ выстраивался около города и чаще всего возникалъ послѣ города, а еще позже появилось вокругъ посада третье кольцо: "слободы", куда стекались промышленные люди и ремесленники. Итакъ, русскій городъ былъ, прежде всего, правительственнымъ и военнымъ центромъ. Въ цѣлой половинѣ Россіи, на югъ отъ Оки, всѣ, безъ исключенія, города появляются на нашихъ глазахъ именно какъ такіе оборонительные пункты. Понятно, что и въ населеніи ихъ преобладаетъ служилый военный элементъ. Чѣмъ ближе къ окраинѣ и чѣмъ, стало быть, моложе городъ, тѣмъ военнаго элемента въ немъ больше и тѣмъ меньше "посадскихъ". Напримѣръ, въ срединѣ XVII в. въ Серпуховѣ число посадскихъ составляетъ 74% всего населенія; въ Бѣлевѣ найдемъ уже 65%, а въ Курскѣ 43%, а если отъ Курска спустимся еще южнѣе, на только-что построенную "Бѣлгородскую черту" (Оч. I), тутъ ужъ изъ всѣхъ 24-хъ городовъ, большей частью только-что появившихся, посадскихъ людей найдемъ только въ пяти, и то въ самомъ ничтожномъ количествѣ: 2%--6%% всего населенія. И сама Москва, единственный сколько-нибудь значительный городъ древней Россіи, не составляетъ исключенія изъ общаго правила. Не смотря на обширное пространство, на которое растянулась наша старая столица, казавшаяся еще въ XVI столѣтіи англичанамъ не меньше тогдашняго Лондона, не смотря на то, что по нѣкоторымъ свѣдѣніямъ, впрочемъ, едва ли достовѣрнымъ, количество населенія въ ней было въ XVII вѣкѣ немногимъ меньше настоящаго времени (500, 600 тысячъ противъ 753 тысячъ), все же Москва была огромной царской усадьбой, значительная часть населенія которой такъ или иначе состояла въ связи съ дворцомъ, въ качествѣ свиты, гвардіи или дворни. Изъ 16 тысячъ слишкомъ дворовъ, насчитывавшихся въ Москвѣ по переписи 1701 года, на долю посадскихъ и ремесленниковъ не приходится и 7 тысячъ (44%), и тѣ состоятъ изъ населенія государевыхъ слободъ, работающихъ на дворецъ. Остальныя 9 тысячъ принадлежатъ духовенству (1 1/2 тыс.) и правящему сословію. Относительно размѣровъ торговыхъ оборотовъ Москвы еще въ концѣ XVI в. одинъ иностранецъ замѣтилъ, что во всѣхъ лавкахъ любого изъ Московскихъ рядовъ не найдется столько товаровъ, сколько въ одномъ венеціанскомъ магазинѣ. Достаточно взглянуть на рисунки московскихъ улицъ XVII в. съ деревянными избами, отдѣленными другъ отъ друга длинными заборами, безъ мостовыхъ, или еще хуже -- съ тряскими мостовыми изъ бревенъ, съ базарной толкотнею и вонью на главныхъ площадяхъ, достаточно этихъ иллюстрацій къ Олеарію или Мейербергу, чтобы придти къ заключенію, что Москва, вопреки присутствію двора, оставалась огромныхъ размѣровъ деревней.
   Съ теченіемъ времени, экономическая жизнь русскаго города, конечно, должна была развиться; но это развитіе не могло поспѣть за потребностями государственнаго управленія. Къ петровскому времени во всей Россіи насчитывалось немногимъ болѣе 250 городовъ, а когда Екатерина II стала вводить свои областныя учрежденія, понадобилось для управленія новыми ея уѣздами возвести въ рангъ города еще такое же количество. Какъ трудно было набрать необходимое количество селеній, заслуживавшихъ имя и положеніе уѣзднаго города, видно изъ того, что цѣлую сотню такихъ селеній, передѣланныхъ въ города, пришлось снова вычеркнуть изъ списка. Итакъ, государственная потребность въ городахъ, какъ средоточіяхъ управленія и военной обороны съ древняго времени и до нашего столѣтія, опережала естественное развитіе городской жизни. Городское населеніе приходилось создавать насильно. Естественно, такимъ образомъ, что и количество торговопромышленнаго населенія въ поселеніяхъ, оффиціально называвшихся городами, было очень незначительно. Въ срединѣ нынѣшняго вѣка изъ тысячи русскихъ городовъ 878 имѣла меньше 10.000 жителей, и только 32 больше 20.000 жителей, и изъ нихъ только въ двухъ было больше 150.000 жителей. (Теперь больше 150.000 имѣютъ 7 городовъ, а больше 20.000--40 городовъ). При такихъ условіяхъ городское сословіе въ Россіи, очевидно, не могло представлять самостоятельнаго элемента сословной жизни. Не только оно не развилось самостоятельно или даже въ противорѣчіе центральной власти, но, напротивъ, даже самымъ выдѣленіемъ въ особую общественную группу и своимъ корпоративнымъ устройствомъ оно было цѣликомъ обязано правительству.
   Безъ правительственныхъ хлопотъ, дѣйствительно, городская жизнь долго оставалась бы слитой съ сельской. Городское населеніе древней Руси XVI в. прямо дѣлилось на людей "торговыхъ" и людей "пашенныхъ". Пашенные люди города были совершенными крестьянами, но и вообще каждый обыватель города имѣлъ свою пашню и свой покосъ на городской землѣ. Первымъ побужденіемъ для правительства выдѣлить населеніе посада въ особую группу было побужденіе финансовое. Въ финансовой организаціи московскаго государства посадскіе міры составили такую же тяглую группу, какъ міры сельскіе. Точно также, какъ члены сельской общины, и члены городской общины были связаны другъ съ другомъ круговой порукой и сами разверстывали между собою всѣ подати съ помощью выборныхъ властей. Тутъ еще не было ничего, что отдѣляло бы городъ отъ деревни больше, чѣмъ каждая деревенская община отдѣлялась отъ своей сосѣдней. Переходъ изъ одной въ другую тяглую группу былъ одинаково затрудненъ фактически, вслѣдствіе нежеланія общины выпускать своихъ плательщиковъ; но юридически такой переходъ былъ одинаково возможенъ какъ изъ села въ село, такъ и изъ села въ городъ. Первое, что положило различіе между городомъ и деревней, это -- перемѣна характера самаго тягла. Торгово-промышленное населеніе города могло, конечно, платить больше, чѣмъ чисто пашенные крестьяне. Поэтому правительство, бравшее крестьянскія подати первоначально съ земельнаго участка ("сохи"), въ городѣ съ давнихъ поръ стало брать подати съ "двора". "Соха" была оставлена и для городского обложенія, какъ высшая единица, но она состояла не изъ извѣстнаго количества "четвертей пашни", какъ въ деревнѣ, а изъ извѣстнаго количества дворовъ (чаще всего 80, 100, 120 дворовъ въ "сохѣ": сравни 800, 1.000, 1.200 четвертей въ сохѣ сельской). Такимъ образомъ, городской дворъ приравнивался земельному участку въ 10 четвертей или 5 десятинъ, т. е. 15 десятинъ въ трехъ поляхъ. Это, въ сущности, было очень легкое обложеніе, не тяжело деревенскаго; но отдѣльные жители города, конечно, должны были получать больше съ своихъ промысловъ и торговли, чѣмъ получалъ крестьянинъ съ участка, и правительство очень рано старается этотъ излишекъ городского дохода тоже уловить въ податную сѣть. Лавки, какъ мы уже знаемъ (Оч. II), облагались особо и часто отдавались въ наемъ прямо правительственными чиновниками; это былъ, стало быть, налогъ на торговыя помѣщенія. Позднѣе, въ XVII вѣкѣ, правительство пыталось даже обложитъ городъ налогомъ съ дохода: именно къ городу относились всѣ процентные сборы, о которыхъ мы говорили прежде: пятая, десятая, пятнадцатая деньга (Оч. II). Правда, правильное устройство подоходнаго налога не удалось, не все-таки городъ въ XVII вѣкѣ платилъ уже по особому окладу, болѣе тяжелому, чѣмъ деревня. Итакъ, разница въ характерѣ тягла и въ свойствѣ полатей прежде всего отдѣлила формально городъ отъ деревни. Но это вовсе не значило, чтобъ и городское населеніе отдѣлилось вмѣстѣ съ тѣмъ отъ другихъ сословій. Правительство могло выдѣлить тяглую городскую землю; но городского человѣка прикрѣпить къ тяглой городской землѣ -- до самаго XVII вѣка правительству не удавалось. Городское населеніе находилось въ такомъ же подвижномъ, бродячемъ состояніи, какъ и вся остальная Россія. Городской житель могъ уйти съ тяглаго участка, могъ перейи въ другой городъ или въ другое сословіе. Въ городскихъ переписяхъ XVI вѣка мы встрѣчаемся съ любопытнымъ явленіемъ: иногда въ самый короткій промежутокъ времени всѣ владѣльцы тяглыхъ городскихъ участковъ уходятъ, и составъ ихъ замѣняется совершенно новымъ. Множество оставленныхъ старыми владѣльцами участковъ въ городѣ, какъ и въ деревнѣ, пустуетъ, и городская община охотно уступаетъ ихъ всякому желающему, хотя бы онъ былъ и изъ другого сословія: служилымъ людямъ, монастырямъ и т. д. Такимъ образомъ, городское тягло оказывается вовсе не сословнымъ тягломъ, и составъ городского тягловаго общества представляется довольно пестрымъ. Члены другихъ сословій допускаются нести городское тягло; но рядомъ съ этикъ люди самыхъ разнообразныхъ сословій и профессій ухитряются тутъ же въ городѣ жить и даже заниматься городскими промыслами, помимо всякаго тягла, не платя ничего государству. Особенно удобнымъ мѣстомъ для такого обхода городского тягла представляются подгородныя "слободы", имѣвшія уже совершенно земледѣльческій характеръ. Сюда охотно переселялся и торговый человѣкъ изъ города, и крестьянинъ изъ села, и даже служилый человѣкъ селилъ здѣсь своего приказчика -- все для одной и тей же цѣли -- чтобы заниматься торговлею, не платя городскихъ податей. Такимъ образомъ, выдѣленіе городской тяглой земли нисколько не мѣшало городскому сословію перемѣшиваться съ другими и сохранять полную сословную безформенность. Истинно-городскіе, торгово-промышленные элементы оставались часто внѣ тягловаго союза; наоборотъ, въ тяглый союзъ входили рядомъ съ горожанами и служилые, и духовные владѣльцы. Отъ такого смѣшенія теряла прежде всего казна. Скоро наступили обстоятельства, которыя заставили ее принять противъ этого смѣшенія рѣшительныя мѣры. Мы видѣли прежде, какъ увеличились государственныя потребности въ XVII вѣкѣ и какія усилія должно было дѣлать правительство, чтобы увеличить въ уровень съ новыми нуждами и свои средства. Каждый членъ государства нуженъ былъ теперь на своемъ собственномъ мѣстѣ и не долженъ былъ занимать чужого. Закрѣпощая служилое сословіе на военную службу, правительство не могло требовать уже, чтобы то же сословіе несло городскія подати со своихъ "дворовъ". Оно, поэтому, сняло со служилыхъ "дворовъ" въ городѣ всѣ подати, "обѣлило" ихъ по выраженію того времени. Но съ тѣмъ большею строгостью оно должно было слѣдить теперь за тѣмъ, чтобы служилые люди не отбивали у "посадскихъ" промышленность и торговлю,-- источникъ платежной силы послѣднихъ, и чтобы самое торгово-промышленное населеніе не ускользало отъ тягла. Связать для этого тягломъ надо было не землю, а прямо людей.
   Съ этого и начинается второй періодъ исторіи городского сословія въ Россіи. Не городская земля, а все городское сословіе становится тяглымъ, и для того, точно такъ же какъ и другія сословія, прикрѣпощается къ своему занятію. Всю первую половину XVII вѣка издаются все болѣе и болѣе строгія распоряженія этого характера. Наконецъ, въ серединѣ вѣка эти мѣры сводятся въ одно цѣлое Уложеніемъ царя Алексѣя. Всѣ посадскіе люди прикрѣпляются къ тому мѣсту и занятію, гдѣ застали ихъ эти правительственныя мѣропріятія. Не только переходъ между городомъ и селомъ, но даже переходы посадскаго населенія изъ города въ городъ строго запрещаются.
   Закрѣпленная, такимъ образомъ, на мѣстѣ посадская община очищается тщательно отъ постороннихъ элементовъ и получаетъ обратно свои собственные. Продавать на сторону, въ другія сословія, городскіе дворы и лавки строжайше запрещается. Всѣ такія имущества, принадлежащія лицамъ другихъ сословій, предписывается возвратить посадскимъ. Самихъ посадскихъ, ушедшихъ въ слободы или въ крестьяне, велѣно вернуть въ городское тягло; къ этому же тяглу приписать и всѣ слободы, занимающіяся торговлей и промысломъ безпошлинно. Какъ значительны были послѣдствія этихъ мѣръ, видно изъ того, что за три года, послѣ изданія Уложенія, въ силу ихъ были возвращены въ посадское тягло до 10.000 дворовъ и 21.000 торговыхъ, промышленныхъ и ремесленныхъ людей. Такимъ образомъ, къ срединѣ XVII вѣка городское сословіе впервые въ Россіи выдѣлилось юридически изъ
   Другихъ сословій. Но выдѣленіе это, какъ видимъ, совершилось насильственно, правительственными мѣрами, и сопровождалось закрѣпощеніемъ всего сословія на правительственную службу. Служба эта состояла въ отбываніи городского тягла; но по отношенію къ высшей части сословія она приняла иной и очень своеобразный характеръ.
   Какъ ни слабо развиты были въ Россіи торговля и промышленность, все же у насъ было небольшое количество богатыхъ купцовъ, капиталистовъ. Можетъ быть, эта небольшая группа сплотилась тѣснѣе и была сильна своими капиталами? Дѣйствительно, такъ: но сплотило ее, опять-таки, само правительство и для своихъ правительственныхъ цѣлей; оно воспользовалось богатствами этой группы, чтобы наложить на нее особаго рода казенную службу. Группа богатѣйшаго купечества называлась "гостями". Какъ только провинціальный купецъ богатѣлъ, правительство сейчасъ же переводило его въ Москву и запрягало въ свою службу. Такимъ образомъ, въ провинціи не могло создаться богатаго и независимаго купечества. Въ Москвѣ же, служба, которую навязывали "гостямъ", была очень тяжела и отвѣтственна. Правительство "повѣряло" имъ сборъ важнѣйшихъ доходовъ государства, именно сборъ таможенныхъ и кабацкихъ пошлинъ; самая служба по сбору пошлинъ называлась "вѣрною" службою. Косвенный сборъ, конечно, никогда не могъ сбираться въ одинаковомъ количествѣ изъ года въ годъ; но правительству важно было имѣть опредѣленную цифру дохода; для этого оно отмѣчало сборъ каждаго года, сравнивало цифры между собою и требовало, чтобы сборъ слѣдующихъ лѣтъ не былъ ниже высшаго изъ предыдущихъ сборовъ и, во всякомъ случаѣ, не ниже средняго. Въ противномъ случаѣ, о всякомъ недоборѣ производился строгій розыскъ и правительство грозило взыскать недоборъ на "вѣрныхъ сборщикахъ". Они отвѣчали за сборъ своимъ имуществомъ: для этого-то и понадобилось отдать сборы людямъ богатымъ. За свою службу "гости" получали нѣкоторыя преимущества, одинаковыя съ служилымъ сословіемъ.
   Вѣрная служба лучше всего характеризуетъ зависимое положеніе городского сословія во второй періодъ его сословной жизни. Но еще характернѣе то, что и самое городское самоуправленіе, составляющее отличіе третьяго періода и характеризующее какъ бы добытую городскимъ сословіемъ самостоятельность,-- вытекало изъ той же вѣрной службы. Дѣло въ томъ, что, поручивъ "гостямъ" взиманіе важнѣйшихъ сборовъ во всѣхъ городахъ государства, правительство этимъ самымъ уже передало имъ значительную долю управленія городами. Но управлялъ городомъ вовода, и вѣрные головы и цѣловальники приходили съ нимъ въ постоянныя столкновенія. Къ концу XVII в. правительство убѣдилось, что въ воеводѣ нѣтъ надобности для управленія городомъ, разъ въ городѣ есть уже таможенные и кабацкіе головы, а между тѣмъ содержать воеводу все-таки лишній расходъ: не разъ обнаруживалось, что воевода бралъ свое содержаніе и получалъ взятки прямо изъ денегъ, собранныхъ для казны. Поэтому, изъ простого финансоваго разсчета правительство рѣшило вовсе отмѣнить должность воеводы въ тѣхъ городахъ, гдѣ жило одно посадское населеніе, т.-е. на всемъ сѣверѣ: а въ тѣхъ городахъ, гдѣ жило, кромѣ посадскаго, и служило сословіе,-- ограничить значеніе воеводы заведованіемъ служилыми людьми. Вѣрные головы и цѣловальники должны были выбираться самимъ городомъ и находиться подъ завѣдованіемъ московскихъ гостей, куда они и должны были доставлять свои сборы. Случайно вышло, что въ то время, когда проводились эти мѣры, Петръ Великій вернулся изъ своего перваго путешествія по Европѣ: онъ далъ старымъ должностямъ и учрежденіямъ новыя голландскія имена: головы стали называться "бурмистрами", а московское присутствіе гостей "Бурмистерской палатой", а потомъ "Ратушей". Сущность осталась та же. Служба высшаго разряда городского сословія по собиранію сборовъ сохранилась во всей неприкосновенности. Въ послѣдніе года своего царствованія Петръ сдѣлалъ, было, попытку отдѣлить казенные сборы отъ городского самоуправленія и поручить эти сборы особымъ правительственнымъ чиновникамъ; но попытка не удалась -- чиновниковъ не хватило, а назначенные оказались не особенно искусными, и сборы вернулись въ болѣе привычныя руки городского самоуправленія, гдѣ и остались до самой Екатерины II. Самое городское самоуправленіе и организація городского сословія были совершенно перестроены Петромъ и Екатериной II. Какъ сказано, въ этой новой сословной организаціи и состоитъ отличительный характеръ третьяго періода городской сословной жизни. Подобно третьему періоду въ исторіи, дворянскаго сословія, это время должно было по идеѣ правительства представлять раскрѣпощеніе сословія. Правительство хотѣло дать сословію тѣ элемонты самостоятельности, которыхъ не выработала русская исторія, и городское сословіе облечено было для этого въ формы средневѣковой европейской свободы, подѣлено на гильдіи и цехи. Городское корпоративное устройство въ Россіи въ гораздо большей степени, чѣмъ дворянское, оказалось мертвой формой. Городское сословіе одинаково съ крестьянскимъ платило подушный окладъ и несло воинскую повинность и уже поэтому не могло чувствовать себя привилегированнымъ. Вотъ почему при вновь открытой свободѣ перехода изъ сословія въ сословіе, разбогатѣвшій купецъ торопился всѣми средствами перейти въ дворянское сословіе. Такимъ образомъ, надежда Екатерины II на то, что ея учрежденія поведутъ къ созданію третьяго сословія, не осуществилась. Наше третье сословіе, подъ вліяніемъ быстраго промышленнаго и умственнаго движенія нашего времени, складывается, дѣйствительно, понемножку, но не на основѣ стараго городского сословія, не въ его предѣлахъ. Со времени крестьянскаго освобожденія, когда купецъ получилъ право пріобрѣтать въ деревнѣ земельную собственность, а дворянинъ очень часто терялъ эту собственность и навсегда переселялся въ городъ -- прежнія границы городского и землевладѣльческаго сословія совершенно смѣшались. Съ каждымъ днемъ и бытовой типъ стараго московскаго купца становится воспоминаніемъ прошлаго, и не очень далеко то время, когда мы или наши дѣти будемъ изучать этотъ типъ по комедіямъ Островскаго, какъ мы теперь изучаемъ по Фонъ-Визину типъ г-жи Простаковой. Третье сословіе нашего времени формируется изъ самыхъ различныхъ элементовъ русскаго прошлаго, и въ немъ намѣчаются тѣ силы, которыя создали культурную жизнь современной Европы: сила капитала и сила знанія.

-----

   Пособія: Н. Чечулинъ, Города Россіи въ XVI вѣкѣ, Спб. 1889 г. Голдовскій, Исторія мѣстнаго управленія. И. Дитятинъ, Устройство и управленіе городовъ Россія. Д. Багалѣй, Очерки изъ исторіи колонизаціи и быта степной окраины Моск. госуд. И. Е. Забѣлинъ, Древности Москвы и ихъ изслѣдованія, въ "Вѣстн. Европы", 1867 г.

(Окончаніе слѣдуетъ).

"Міръ Божій", No 11, 1895

   
ходнымъ налогомъ. Но относительно наиболѣе крупныхъ предпріятій, публикующихъ отчеты, трехпроцентный налогъ съ чистой прибыли былъ тогда же принятъ, а съ 1893 года превращенъ въ пятипроцентный. Въ то же.самое время другія гильдейскія предпріятія были обложены по губерніямъ круглыми суммами, которыя уже разверстывались на мѣстѣ между отдѣльными плательщиками, и потому получили названіе "раскладочнаго" налога. Тотъ же раскладочный сборъ былъ распространенъ въ 1889 году и на негильдейскія предпріятія. По разсчету предполагаемой прибыли гильдейскія предпріятія платили въ 1891 году почти 2%, негильдейскія 13/4% съ своего чистаго дохода. Наконецъ, и предпріятія, обложенныя акцизомъ, привлечены съ 1893 г. къ платежу раскладочнаго налога. Такимъ образомъ, подоходное обложеніе, хотя еще далеко не въ совершенной формѣ, охватило постепенно всю область торговопромышленной дѣятельности; что ему не суждено ограничиться одною этой областью, показываетъ утвержденный въ 1893 году квартирный налогъ. Въ общемъ итогѣ нашихъ прямыхъ поступленій уже теперь налоги на торговлю и промышленность составляютъ около половины. Нѣтъ сомнѣнія, что вмѣстѣ съ другими формами подоходнаго обложенія имъ суждено рости въ ближайшемъ будущемъ.
   Мы остановились такъ долго на исторіи русскихъ прямыхъ налоговъ, потому что для идъ взиманія правительство должно было создать и поддерживать принудительную тяглую организацію, съигравшую огромную роль въ русской общественной жизни. На этой организаціи податной раскладки мы могли наглядно видѣть, какъ правительственная нужда являлась въ Россіи сильнѣйшимъ рычагомъ общественной организаціи. Мы имѣли также случай видѣть, какъ финансовыя и военныя потребности правительства обусловливали его сословную политику. Въ дальнѣйшемъ изложеніи мы познакомимся подробнѣе съ плодами этого воздѣйствія.
   Прямые налоги требовали для своего взиманія сложнаго механизма, устройство и поддержаніе котораго требовало отъ правительства большихъ хлопотъ и постояннаго надзора. Гораздо охотнѣе русское правительство (какъ, впрочемъ, и всѣ другія) прибѣгало къ другого рода налогамъ, которые плательщикъ уплачивалъ не прямо, а косвенно, не въ видѣ подати, а въ видѣ прибавки къ цѣнѣ покупаемаго имъ товара. Противъ этихъ, такъ-называемыхъ, косвенныхъ налоговъ (налоговъ на предметы потребленія) всегда говорилось, что взиманіе ихъ ведетъ къ несправедливости, такъ какъ они падаютъ преимущественно на низшіе классы.
   Въ самомъ дѣлѣ, богатый не можетъ съѣсть соли или выпить вина во столько разъ больше бѣднаго, во сколько онъ богаче: онъ покупаетъ тоже количество необходимыхъ для него продуктовъ, какъ послѣдній, я, слѣдовательно, уплачиваетъ косвеннаго налога пропорціонально гораздо менѣе. Но эти возраженія не заставили правительство отказаться отъ взиманія косвенныхъ налоговъ, такъ какъ, при всемъ вредѣ для народа, выгоды этихъ налоговъ для казны были слишкомъ ощутительны и трудно замѣнимы. Косвенные налоги давали, во-первыхъ, огромныя суммы и, во-вторыхъ, суммы эти вносились большинствомъ плательщиковъ незамѣтно для нихъ самихъ и во всякомъ случаѣ не вызывали такого недовольства, какое могла бы вызвать одинаковая съ ними по размѣрамъ прямая подать. У насъ, въ Россіи, казна не ограничивалась, однако, тѣмъ, что облагала сборомъ главнѣйшіе предметы потребленія; отъ времени до времени она брака на себя самое изготовленіе этихъ предметовъ, или, по крайней, мѣрѣ сама занималась ихъ продажей. Въ этомъ случаѣ косвенный налогъ получаетъ характеръ. государственной монополіи или регаліи. Такъ какъ, однако же, правительство постоянно колебалось между системой собственнаго приготовленія и продажи и системой обложенія частныхъ предпринимателей, то мы не будемъ относить обложеніе одного и того же продукта одинъ разъ къ регаліямъ, другой разъ къ косвеннымъ налогамъ, а прямо отнесемъ къ послѣднимъ.
   Главнѣйшими составными частями косвеннаго налога были съ давняго времени таможенные сборы и питейный доходъ; при Петрѣ къ этому присоединилась соль, освобожденная отъ налога только въ 1880 г.; при Николаѣ прибавились еще налоги на табакъ, на свеклосахарное производство; въ прошедшее царствованіе -- за керосинъ и спички. За исключеніемъ полувѣка со времени введенія подушной подати -- доходъ со всѣхъ этихъ акцизныхъ и таможенныхъ сборовъ составлялъ главную часть государственнаго бюджета. Взиманіе косвенныхъ налоговъ представляетъ для насъ тотъ интересъ, что здѣсь мы опять можемъ убѣдиться, какъ недостаточны были въ старой Руси собственные финансовые органы правительства. Отдавъ взиманіе прямыхъ податей на круговую отвѣтственность сельскихъ и посадскихъ общинъ, московское правительство отдало сборъ косвенныхъ налоговъ на такую же отвѣтственность высшаго слоя городского сословія. Но такъ какъ эта повинность горожанъ тѣсно связана съ происхожденіемъ городского самоуправленія, то мы и отложимъ бесѣду о ней до соотвѣтственнаго отдѣла нашихъ "Очерковъ".
   Остальные источники государственныхъ доходовъ играли въ русскомъ бюджетѣ сравнительно второстепенную роль. Мы перечислимъ ихъ здѣсь только для полноты обзора.
   Изъ государственныхъ регалій (т. е. исключительныхъ правъ государства) раньше другихъ сдѣлалась предметомъ дохода -- чеканка монеты. Перечеканивая иностранную монету въ свою, правительство пускало ее по нѣсколько высшей цѣнѣ и имѣло отсюда постоянную небольшую прибыль. Но Петръ, какъ мы знаемъ, злоупотребилъ этимъ правомъ, пустивъ въ оборотъ по старой цѣнѣ вдвое худшую монету; отсюда происходитъ исключительно высокая цифра 1701 г., по которой доходъ съ монетной операціи превышалъ 1/4 всего бюджета. Со времени Петра присоединяется къ монетной регаліи доходъ отъ почтовой регаліи, вскорѣ послѣ Петра еще доходъ съ горной регаліи, т. е. доходъ съ разработки казенныхъ рудниковъ и пошлина съ частныхъ, съ Николая -- доходъ съ телеграфной регаліи. Съ развитіемъ сообщеній почтовый и телеграфный доходы быстро растутъ и составляютъ теперь 9/10 всѣхъ регальныхъ поступленій; горный доходъ со времени крымской войны, напротивъ, падаетъ, а монетный сводится къ совершенно ничтожной цифрѣ. Свои обширныя государственныя имущества московское государство эксплуатировало только однимъ способомъ: отдачей на оброкъ -- оброчныхъ статей. Теперь оброчныя статьи составляютъ только ъ дохода съ государственныхъ имуществъ; на первое мѣсто выдвинулся доходъ съ желѣзныхъ дорогъ и лѣсовъ. Наконецъ, пошлины (гербовыя, крѣпостныя, судебныя и т. д.) составляли всегда незначительную часть государственнаго дохода.
   Послѣ "этого бѣглаго перечисленія намъ остается отвѣтить на одинъ вопросъ: какъ тяжело ложился и ложится доходъ русскаго государства на населеніе? Абсолютныя цифры денегъ, платимыхъ государству населеніемъ, кажутся не особенно значительными. За 200 лѣтъ, отъ 1680 по 1880 г., общая сумма доходовъ государства разъ въ. 30 увеличилась, а съ 1725 г. удесятерилась; но мы видѣли раньше, что за то же время количество населенія увеличилось въ 9 разъ; стало быть, принимая въ разсчетъ это увеличеніе населенія и измѣненіе цѣны денегъ, теперешнее населеніе въ.3--4 раза платитъ больше, чѣмъ въ до-петровское время, и немногимъ болѣе (сравнительно съ 1891 г. по разсчету бумажнаго рубля -- раза въ 1 1/2), чѣмъ въ концѣ его царствованія. На наши деньги это выйдетъ около 1 руб. 80 коп. съ человѣка въ 1680 г. (если считать 14 милл. населенія и 25 милл. дохода), около 6 р. 25 коп. въ 1724 г. (считая 12 милл. и 75 милл. дохода) и около 8 руб. теперь (считая 120 милл. и около милліарда бумажн. руб. дохода).
   Обложеніе большей части европейскихъ странъ значительно тяжеле, а наиболѣе передовыя изъ нихъ (особенно Франція и Англія) заставляютъ свое населеніе платить государству въ 2 1/2-- 3 раза больше, чѣмъ Россія. Но тяжесть обложенія измѣряется не только этими абсолютными цифрами, а также и способностью населенія платить эти суммы.
   Какъ напряжены были платежныя силы населенія за все время государственнаго роста Россіи, это видно уже изъ того, что правительству пришлось прибѣгнуть къ описанной выше принудительной организаціи плательщиковъ. О томъ же свидѣтельствуетъ въ высшей степени важный фактъ, который можно было предполагать и ранѣе, но который, съ цифрами въ рукахъ, обнаруженъ только статистиками нашего времени. Оказывается, что въ доброй половинѣ Россіи главная часть населенія, земледѣльческая, платитъ въ казну больше, чѣмъ сама получаетъ отъ своего главнаго занятія -- земледѣлія; такимъ образомъ излишекъ, необходимый для казны -- этой части населенія приходится заработывать на сторонѣ, посторонними занятіями. Въ такомъ положеніи находится весь нашъ нечерноземный сѣверъ. Ранѣе мы говорили, что земледѣліе давно не составляетъ исключительнаго и даже главнаго занятія здѣшняго населенія, что въ значительной степени оно кормится здѣсь домашней или фабричной промышленностью. Мы видѣли въ этомъ естественный результатъ истощенія природныхъ богатствъ и увеличенія народонаселенія,-- слѣдовательно, представляли себѣ переходъ къ промышленности естественнымъ послѣдствіемъ внутренняго экономическаго развитія. Такова и была, вѣроятно, главная основная причина этого явленія. Но теперь мы имѣемъ возможность оцѣнить силу другой причины,-- необходимости платить государственные налоги,-- которая должна была дѣйствовать въ томъ же направленіи и, слѣдовательно, въ немалой степени участвовала въ произведеніи того же результата. И здѣсь, слѣдовательно, въ этомъ, повидимому, чисто экономическомъ явленіи, мы встрѣчаемся съ воздѣйствіемъ на общественную жизнь государства. Припомнимъ, какую значительную роль играло государство въ развитіи русской фабричной промышленности. Объясняя и защищая усиленныя мѣры покровительства этой промышленности, многіе государственные дѣятели, писатели и представители власти указывали пользу этого покровительства какъ разъ въ томъ, что такимъ образомъ умножается число людей, имѣющихъ заработокъ помимо земледѣлія, и увеличиваются, слѣдовательно, платежныя силы русскаго населенія. Возможность увеличить, прямо или косвенно, доходы казны всегда оставалась задней мыслью русскаго протекціонизма. Можно сказать, что въ этомъ смыслѣ протекціонизмъ былъ первой формой, въ которой проявилась государственная забота о "пользѣ общаго блага и пожиткѣ подданныхъ" {Выраженіе петровскихъ жалованныхъ грамотъ 1716--1717 гг. на заведеніе первыхъ фабрикъ.}, какъ о чемъ-то особомъ отъ "государственной прибыли". Забота эта началась съ тѣхъ поръ, какъ явился на Руси первый проблескъ мысли о солидарности интересовъ государственнаго и народнаго хозяйства. "Худой тотъ сборъ",-- такъ выразилъ эту мысль Посошковъ,-- "аще кто казну царю собираетъ, а людей разоряетъ"; "понеже не то царственное богатство, еже въ царской казнѣ лежащія казны много, но то самое царственное богатство, ежели бы весь народъ богать былъ"; "крестьянское богатство -- царственное, а нищета крестьянская -- оскудѣніе царственное".
   Суровость условій нашей, исторической жизни мѣшала осуществленію золотыхъ словъ Посошкова, много времени спустя послѣ того, какъ идея, заключенная въ нихъ, сдѣлалась достояніемъ правительственныхъ и общественныхъ сферъ. Привести эту идею въ согласіе съ жизнью составляетъ задачу нашего будущаго.

-----

   Кромѣ сочиненій, указанныхъ въ предъидущемъ отдѣлѣ, cм. для этого отдѣла Военно-статистическій сборникъ, вып. IV. Россія. Спб. 1871. Рудченко, Историческій очеркъ обложенія торговли и промысловъ въ Россіи. Спб. 1893 (изд. департамента торговли и мануфактуръ). Янжулъ, Основныя начала финансовой науки. Спб. 1890.

П. Милюковъ.

"Міръ Божій", No 9, 1895

   
Ко всем произведениям автора К списку авторов