ОТДѢЛЕНІЯ РУССКАГО ЯЗЫКА И СЛОВЕСНОСТИ ИМПЕРАТОРСКОЙ АКАДЕМІИ НАУКЪ.
ЛЕКЦІИ О РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРѢ
ЧИТАННЫЯ ВЪ ПАРИЖѢ.
въ 1862 году
С. П. ШЕВЫРЕВЫМЪ.
САНКТПЕТЕРБУРГЪ.
ТИПОГРАФІЯ ИМПЕРАТОРСКОЙ АКАДЕМІИ НАУКЪ.
(Вас. Остр., 9 лин., No 12.)
1884.
Покойный С. П. Шевыревъ, оставивъ Московскій университетъ въ 1857 году, жилъ послѣ того за границей и умеръ въ Парижѣ 8-го мая 1864. Несмотря на болѣзнь, онъ не могъ оставаться празднымъ, и въ 1862 году, зимою, читалъ тамъ для кружка своихъ соотечественниковъ публичныя лекціи о русской литературѣ. Недавно наслѣдники его предоставили въ распоряженіе Академіи Наукъ рукопись этихъ лекцій. Отдѣленіе русскаго языка и словесности нашло, что при малочисленности трудовъ этого рода въ вашей литературѣ, такое общедоступное и оживленное изложеніе судебъ ея, хотя и прерывающееся на Карамзинѣ, не можетъ быть лишнимъ, и опредѣлило запечатать эти лекціи. Издавая ихъ нынѣ въ свѣтъ, Отдѣленіе считаетъ пріятнымъ долгомъ выразить свою благодарность Екатеринѣ Степановнѣ Арсеньевой за сообщеніе послѣдняго труда одного изъ членовъ его, заслугамъ котораго оно отдаетъ полную справедливость. Оцѣнка дѣятельности Шевырева была сдѣлана въ отчетѣ Отдѣленія за 1864 годъ {См. Отчеты Отдѣленія русскаго языка и словесности, т. II, также изданіе: Торжественное собраніе Императорской Академіи Наукъ 29-го декабря 1864 года.}. Вскорѣ послѣ его кончины, П. A. Плетневъ, въ то время также находившійся въ Парижѣ и также смертельно больной, сообщая князю Вяземскому извѣстіе объ этой утратѣ, такъ выражался: "Я только здѣсь началъ съ нимъ сближаться. Онъ удивлялъ меня основательнымъ знаніемъ древнихъ и столькихъ новыхъ языковъ, начитанностію своею и разнообразіемъ предметовъ, о которыхъ судилъ съ знаніемъ дѣла. Даже Французы, которые у меня съ нимъ разговаривали, послѣ отзывались о немъ съ уваженіемъ". На это князь Вяземскій отвѣчалъ: "Я очень любилъ и уважалъ Шевырева, и высоко цѣнилъ его способности и дарованія. Едва ли онъ не одинъ былъ между нами настоящій homme de lettres, по разнообразнымъ своимъ свѣдѣніямъ, по прилежности и постоянству его въ литературныхъ трудахъ и вообще по всей жизни, которую онъ исключительно посвятилъ литературѣ".
Январь 1884.
СОДЕРЖАНІЕ ЛЕКЦІЙ О РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРѢ.
ЛЕКЦІЯ 1-я. -- Вступленіе: Русскій языкъ -- выраженіе духа и характера Русскаго народа. Три періода развитія русскаго слова
ЛЕКЦІЯ 2-я. -- Религіозный періодъ русской словесности. Перенесеніе изъ Болгаріи Священнаго Писанія, богослужебныхъ книгъ и твореній отцовъ церкви. -- Исповѣданіе вѣры Владиміра. -- Иларіонъ. -- Кириллъ Туровскій Л. -- Серапіонъ. -- Кириллъ Бѣлозерскій. -- Кипріанъ. -- Григорій (Цамбланъ). -- Ереси. -- Іос. Волоцкій. -- Нилъ Сорскій. -- Митр. Даніилъ. -- Митр. Maкарій. -- Максимъ Грекъ. -- Борьба къ русской церкви.-- Кіевскія школы. -- Димитрій Ростовскій. -- Поэтическія религіозныя, произведенія народа
ЛЕКЦІЯ 3-я. -- Развитіе элемента личнаго человѣческаго.-- Святославъ. -- Св. Владиміръ. -- Ярославъ : Русская Правда. -- Владиміръ Мономахъ: Поученіе. -- Іоаннъ Грозный: Переписка съ Курбскимъ. -- Посланіе въ Кирилло-Бѣлозерскій монастырь. -- Духовное завѣщаніе. -- Царь Алексѣй Михайловичъ: Урядникъ или Новое уложеніе и устроеніе сокольнячья пути. -- Книга Мѣрило Праведное. -- Патр. Гермогенъ и его воззванія. -- Лѣтопись Нестора и другія. -- Житія святыхъ.
ЛЕКЦІЯ 4-я. -- Развитіе элемента народнаго. -- Слово о полку Игоревѣ, какъ гражданскій подвигъ и поэтическое созданіе. -- Пословицы -- выраженіе разума. -- Поговорки. -- Сказка -- выраженіе фантазіи. -- Пѣсня -- выраженіе чувства. -- Пѣсни общественная, семейныя и личныя.
ЛЕКЦІЯ 5-я. -- Петръ Великій -- первый представитель періода развитія личности. -- Петръ въ дѣлѣ религіи, народности, языка и словесности. -- Языкъ Петра, устный и письменный. -- Черты личности Петра въ развитіи русскаго ума и слова
ЛЕКЦІЯ 6-я. -- Новый періодъ русской словесности. -- Ѳеофанъ Прокоповичъ, какъ переходъ отъ духовной литературы къ свѣтской. -- Иванъ Посошковъ: "О скудости и богатствѣ". -- Тредьяковскій. -- Кантемиръ. -- Общая характеристика писателей новаго періода. -- Три отдѣла этого періода: лжеклассическій, романтическій и художественно-національный
ЛЕКЦІЯ 7-я. -- Ломоносовъ. Свѣдѣнія о жизни его. -- Ломоносовъ и наука. -- Взглядъ Ломоносова на отношеніе науки къ вѣрѣ, государству и народной жизни и на отношеніе наукъ между собою. -- Ломоносовъ какъ словесникъ и поэтъ
ЛЕКЦІЯ 8-я. -- Сумароковъ -- подражатель иностраннымъ писателямъ, основатель русскаго театра и первый русскій публицистъ. -- Трагедіи Сумарокова, оды, сатиры, комедіи, притчи и басни. -- Петровъ. Переводы его съ иностранныхъ языковъ, оды и посланія. -- Державинъ. Его жизнь. Главныя черты Екатеринина вѣка изъ это произведеній. Державинъ-поэтъ
ЛЕКЦІЯ 9-я. -- Лирическіе поэты, развивающіе данное Державинымъ направленіе въ разныхъ видахъ: Костровъ, Капнистъ: "Ябеда", Неледнискій-Мелецеій, Херасковъ, Николевъ, князь Долгорукій, Богдановичъ: "Душенька", Фонвизинъ: "Бригадиръ" и "Недоросль", Аблесимовъ, Княжнинъ
ЛЕКЦІЯ 10-я. -- Дмитріевъ. -- Карамзинъ. Свѣдѣнія о жизни. Новиковъ, какъ пособникъ въ образованіи Карамзина. -- Пребываніе Карамзина за границей. -- Литературная дѣятельность. -- Покровительство Муравьева. -- Исторія Государства Россійскаго
Позвольте мнѣ отнести привѣтъ, которымъ вы меня встрѣчаете, не ко мнѣ лично, а къ той мысли, которая меня привела сюда. Эта мысль близка намъ всѣмъ -- мысль о нашемъ родномъ русскомъ словѣ. Тамъ, на пространствѣ шестой части обитаемой планеты, отъ рѣки Буга до Амура и Камчатки, отъ льдовъ полярныхъ до подошвъ Кавказа и Арарата, звучитъ наше слово, благозвучное и могучее; оно имѣетъ уже и тысячелѣтнюю свою исторію, если начать ее съ изобрѣтенія славянской грамоты въ 862 году. Я намѣренъ передать вамъ вкратцѣ его исторію, связавъ всѣ ея событія въ одно живое цѣлое. Предпринимаю это въ Парижѣ -- городѣ, который издавна славился своимъ общежитіемъ и хранитъ воспоминанія, дорогія для насъ, въ исторіи нашего умственнаго и литературнаго развитія. Здѣсь, еще въ концѣ XV и началѣ XVI вѣка, изучалъ древнюю филологію славяно-русскій писатель Максимъ Грекъ, который учился у знаменитаго Ласкариса. Въ своихъ сочиненіяхъ онъ славитъ общежитіе Французовъ и благодарить ихъ за то, что они превратили Парижъ въ центръ европейскаго просвѣщенія и дали въ немъ средства всякому молодому ученому изучать науки. Здѣсь Петръ Великій былъ принятъ членомъ въ академію наукъ, и отсюда хотѣлъ проложить для знанія пути въ наше отечество, желая, чтобы науки, вращаясь по всей Европѣ, чрезъ Россію возвратились въ ихъ первоначальную колыбель -- Грецію. Здѣсь князь Кантеміръ, будучи посланникомъ Россіи, бесѣдовалъ съ Монтескьё и другими великими умами тогдашней Франціи, переводилъ Фонтенеля и сочинялъ сатиры, съ которыхъ начинается наша новая литература. Здѣсь Фонвизинъ предчувствовалъ начало Французской революціи. Здѣсь Карамзинъ знакомился съ Бартельми и Мармонтелемъ и выражался такъ объ общежитіи Французовъ: "Кажется, Французъ выдумалъ общежитіе, или оно было выдумано для него". Отсюда А. И. Тургеневъ, постоянный собесѣдникъ Шатобріана и Рекамье, передавалъ Пушкину въ его Современникъ умственное и литературное движеніе въ Парижѣ и Франціи. Здѣсь соплеменникъ нашъ Мицкевичъ открылъ первую каѳедру сравнительной исторіи славянскихъ литературъ, и говоря съ сочувствіемъ о нашей, призывалъ всѣхъ Славянъ къ миролюбивому единенію.
Могу ли умолчать о современномъ? Здѣсь ваши духовные развиваютъ высокія идеи духовнаго міра, добытыя нашею церковью, и вступаютъ въ скромную полемику съ представителями римско католической и протестантской церквей. Здѣсь наши ученые стоятъ на стражѣ новыхъ изобрѣтеній и открытій, и передаютъ ихъ въ отечество. Наши писатели, начиная съ Гоголя, находили въ шумномъ Парижѣ пустынное убѣжище и предавались въ немъ своимъ поэтическимъ вдохновеніямъ.
Чутка земля подъ Парижемъ! Французы сумѣли провести отсюда гремящіе токи во всѣ концы образованнаго и необразованнаго міра. Они подняли на такую высоту центръ общественной жизни, что отсюда виднѣе всякая мысль, слышнѣе всякое слово. Если и не водворена здѣсь еще желанная терпимость убѣжденій, то по крайней мѣрѣ на все обращено просвѣщенное вниманіе. Къ этому-то вниманію, въ лицѣ вашемъ, обращаюсь я. Позвольте мнѣ на него надѣяться. Оно ободритъ меня въ трудѣ и подкрѣпитъ мои силы. Въ этой надеждѣ я начинаю.
Идеи управляютъ міромъ: это выраженіе вошло въ пословицу. Но изъ всѣхъ идей современныхъ, самая живая -- идея народности. Ей Италія обязана своимъ возрожденіемъ. Италіянскій философъ Вико говоритъ, что каждый народъ призвавъ вложить свою частицу въ человѣческую мудрость, которая слагается изъ здравыхъ смысловъ каждой народной личности. Слѣдовательно, по Вико мудрость человѣческая до тѣхъ поръ не будетъ полна, пока всѣ народы не внесутъ въ нее своихъ вкладовъ.
Были народы, которые уже вложили дары свои въ общую сокровищницу и сошли съ лица земли. Есть другіе, которые продолжаютъ свои приношенія и стоять во главѣ европейскаго образованія. Есть наконецъ третьи, которые, хотя отчасти и сказали уже свое слово, но оно не было еще услышано другими, и дѣйствія ихъ принадлежатъ болѣе будущему, нежели прошедшему. Къ третьей категоріи принадлежимъ и мы.
Что есть народное? Оно принадлежитъ къ разряду тѣхъ идей, которыя болѣе чувствуются сердцемъ, нежели опредѣляются мыслію: таковы идеи прекраснаго и поэзіи. Перенеситесь воображеніемъ на родину: предъ вами разстилается широкая степь, покрытая снѣгомъ; промчится по ней ухорская тройка, зазвенитъ подъ дугой колокольчикъ, разольется по степи унылая пѣсня и защемятъ ваше сердце чувствомъ родины,-- и вы ощущаете въ немъ силу народную....
Но вы въ чемъ такъ не сказывается эта сила, какъ въ языкѣ. Языкъ есть невидимый образъ всего народа, его физіономія. У насъ довольно изучали грамматику языка и словарь его; во почти нисколько не обратили вниманія на то, какъ въ русскомъ языкѣ выражаются духъ и характеръ русскаго народа. Вотъ задача, которую я предлагаю передъ началомъ моихъ бесѣдъ. Не берусь рѣшить ее вполнѣ, во постараюсь предложить нѣсколько новыхъ намековъ на ея рѣшеніе.
Русскій языкъ, вмѣстѣ съ языками ему соплеменными, принадлежитъ къ числу языковъ первобытныхъ, каковы санскритскій, зендскій, греческій, латинскій, кельтскій, готскія, нѣмецкій и леттскій. Онъ имѣетъ одни и тѣ же корни, какіе и санскритскій, что было доказано здѣшнимъ же ученымъ Эйхгофомъ въ его книгѣ: "Parallèle des langues de l'Europe et de l'Inde". У насъ свои ученые: Петровъ, Коссовичъ, Гильфердингъ разработали этотъ предметъ и разъяснили дѣло. Относительна языковъ соплеменныхъ, русскій, какъ доказано, занимаетъ средину между двумя отраслями славянскихъ нарѣчій, показанными у Добровскаго. Наши предки жили нѣкогда на берегахъ Дуная и были оттуда двинуты Галлами на сѣверъ. Между тѣмъ какъ другіе народы двигались отъ сѣвера къ югу, ища лучшаго климата, наши предки напротивъ шли къ сѣверу, не боясь борьбы съ природою. Только въ русскомъ и польскомъ языкахъ сохранились коренные признаки древняго славянскаго произношенія. Прочія же племена, покорившись другимъ народамъ, утратили эти признаки по вліянію чужихъ языковъ.
Въ звуковомъ отношеніи русскій языкъ отличается между всѣми европейскими разнообразнымъ богатствомъ звуковъ. Наши гласные звуки дѣлятся на два разряда: на гласные твердые, произносимые всею широтою устъ, какъ напримѣръ звукъ ла, и на гласные мягкіе, какъ звукъ ля, сходный съ испанскимъ lla. Согласные, разсѣянные по другимъ языкамъ, у насъ сходятся вмѣстѣ, Нѣмецъ не различитъ ж отъ ш, д отъ т, б отъ п, в отъ ф, с отъ з. У Француза нѣтъ ни ч, ни х. У Италіянца нѣтъ чистаго ж. Въ этомъ звуковомъ богатствѣ заключается тайна нашей способности говорить на всѣхъ почти языкахъ, за что насъ славятъ другіе народы и въ чемъ намъ сочувствуютъ. Этому дарованію въ будущемъ предлежитъ еще большее развитіе. Но если такъ, то правы ли мы передъ своими дѣтьми, когда слишкомъ рано, вмѣсто природнаго языка, влагаемъ имъ языкъ чуждый, лишенный нашей народной способности? Замѣчу, что, конечно, не даромъ Провидѣніе поставило на рубежѣ Европы народъ, одаренный такимъ многоязычіемъ. Намъ суждено усвоить и соединить всѣ результаты европейскаго образованія, для чего языки служатъ лучшимъ орудіемъ Рѣчь, которою мы говоримъ и пишемъ, сложилась изъ двухъ стихій: языка славяно-церковнаго и устнаго народнаго, которые издревле между собою различались. Теперь они такъ слиты въ нашемъ языкѣ, что раздѣлить ихъ невозможно. Славяно-церковный языкъ имѣлъ у насъ свою исторію, во теперь формы его уже завсегда отвердѣли и грамматика не терпитъ уже никакихъ измѣненій. Послѣдній образецъ его является намъ въ языкѣ твореній Дмитрія Ростовскаго. Языкъ же народный, устный, не подчиненъ никакимъ законамъ грамматики; всякое правило подвергается въ немъ множеству исключеній. Не выражается ли и въ этомъ рѣзкая черта народнаго характера?
Языкъ нашъ не имѣетъ члена, и тѣмъ показываетъ, что онъ болѣе создавъ для рѣчи живой, нежели письменной, и въ этомъ сходенъ съ языкомъ латинскимъ. Служебные слоги, онъ которыхъ образуются наши слова, очень длинны. Это составляетъ одну изъ трудностей въ управленіи нашимъ языкомъ. Наша рѣчь широкая, размашистая, какъ и народный характеръ. Два противоположныя свойства соединяются въ русскомъ человѣкѣ: необыкновенная сила и необыкновенная мягкость. Силу мы видѣли и въ звукахъ языка. Она же отражается и въ именахъ увеличительныхъ и уменьшительныхъ. Эта сила, при неблагопріятныхъ обстоятельствахъ, переходитъ въ насиліе и въ грубость, мягкость же дѣлаетъ человѣка русскаго кроткимъ и христіански-смиреннымъ, но иногда, при тѣхъ же обстоятельствахъ, перерождается въ униженіе. Имена увеличительныя обнаруживаютъ большую силу, переходящую въ грубость. Необыкновенно прелестны ваши уменьшительныя ласкательныя, они особенно милы въ нашемъ семейномъ быту {Русскій простой народъ страсть уменьшать слова простираетъ и на другія части рѣчи. Онъ говоритъ: нынечко, теперичка, оченько, спатеньки и проч.}. На какой языкъ можно перевести слова: душенька, душка? Италіянцы употребляютъ слово animetta, но не въ томъ же самомъ смыслѣ, какъ наше. За то наши унизительныя имена не дѣлаютъ чести ни языку, ни народу. Польки, Мишки, Ѳедьки, Прошки слишкомъ долго унижали у насъ человѣческое достоинство, искажая то имя, которое давала Русскому при рожденіи православная церковь.
Глаголъ въ русскомъ языкѣ представляетъ систему, совершенно отличную отъ глагола въ другихъ языкахъ, и трудности, неодолимыя для иностранцевъ. Особенно сильно развито въ немъ повелительное наклоненіе: русскій языкъ употребляетъ наклоненіе неопредѣленное: молчать! быть по сему! Есть еще особенный способъ отдавать приказаніе посредствомъ прошедшаго совершеннаго: русскій человѣкъ говоритъ: пошелъ! Его воля такъ сильно выражается, что онъ желалъ бы, чтобы приказаніе его перешло въ прошедшее въ тотъ самый мигъ, какъ онъ отдаетъ его.
Замѣтно, напротивъ, въ нашемъ языкѣ отсутствіе наклоненія сослагательнаго, которое составляется у насъ искусственно, посредствомъ условной частицы бы, но не имѣетъ особенныхъ формъ, такъ сильно и богато развитыхъ въ языкѣ латинскомъ. Въ разнообразныхъ оттѣнкахъ сослагательныхъ формъ этого послѣдняго, вы видите народъ, который изобрѣлъ римское право и въ немъ особенно развилъ систему договоровъ со всѣми ея утонченностями.
Русскій народъ, напротивъ, договоровъ не любитъ, и особенно боится писанныхъ, зная чутьемъ, какому злоупотребленію они могутъ быть подвергнуты. Хотя онъ и говоритъ въ пословицѣ: "уговоръ лучше денегъ", но подъ уговоромъ разумѣетъ живое слово, основанное на взаимной вѣрѣ другъ въ друга, а не мертвое писанное, подъ которое можно поддѣлаться. Не въ этомъ ли заключается одна изъ причинъ, почему такъ затруднительны у насъ теперь уставныя грамоты, или письменные договоры между помѣщиками и крестьянами?
Есть еще нѣжный оттѣнокъ въ употребленіи женскаго рода въ прошедшихъ временахъ глагола. Во Французскомъ языкѣ нельзя замѣтить, пишетъ-ли записку женщина или мужчина. Укоряли нашъ народъ въ томъ, что онъ будто бы грубо обращался съ женскимъ поломъ; но языкъ однако того не показываетъ и, напротивъ, болѣе къ нему внимателенъ, чѣмъ другіе языки. Эти прошедшія женскаго рода придаютъ много женственной прелести стихамъ нашихъ писательницъ, и особенно графини Ростопчиной.
Нашъ глаголъ имѣетъ виды; они трудны не только для иностранцевъ, но и для Русскихъ и даже для самихъ грамматиковъ, которые до сихъ поръ не совершенно опредѣлили ихъ значеніе. Виды выражаютъ возможность или сократить дѣйствіе въ одну секунду времени, или растянуть его на самое большое пространство, или наконецъ выразить его несовершенно и совершенно. Чтобы выразить наше: я кольнулъ, Французъ долженъ сказать: j'ai piqué une fois; чтобы сказать: я калывалъ -- j'ai piqué plusieurs fois; выразить несовершенно: я кололъ -- je piquais, совершенно: я укололъ --je piquai.
Не выражается ли въ этой возможности сокращать и растягивать дѣйствіе времени то свойство русскаго народа, по которому онъ сокращаетъ иногда вѣка въ десятки лѣтъ, годы въ мѣсяцы, мѣсяцы и дни въ мгновенія; лѣнится и растягиваетъ время свое не дорожа имъ, а потомъ пробуждается вдругъ и дѣйствуетъ; сидитъ сиднемъ 30 лѣтъ какъ Илья Муромецъ, и внезапно встаетъ богатыремъ, готовымъ на всякое славное дѣло?
Виды глагола даютъ основную норму для его правильнаго спряженія. Чтобы проспрягать русскій глаголъ правильно по всѣмъ временамъ, надобно прежде опредѣлить всѣ его виды въ неопредѣленномъ наклоненіи. Тогда спряженіе будетъ вполнѣ разгадано и совершится правильно. Такого рода упражненія могли бы быть особенно полезны для молодыхъ Русскихъ, занимающихся своимъ языкомъ за границею. Я готовъ бы былъ передать мысли мои о томъ гг. преподавателямъ, но, конечно, не здѣсь, гдѣ я и безъ того боюсь наскучитъ грамматическими подробностями {Какъ въ латинскомъ языкѣ для правильнаго спряженія глагола нужно знать формы его настоящаго, прошедшаго, совершеннаго, супинумъ и неопредѣленное наклоненіе, такъ въ русскомъ необходимо знать всѣ виды неопредѣленнаго наклоненія. Пока не явится полный словарь русскихъ глаголовъ, съ обозначеніемъ всякаго глагола во всѣхъ его видахъ и съ прибавленіемъ къ нему предлоговъ, измѣняющихъ также оттѣнки временъ, до тѣхъ поръ мы не будемъ имѣть матеріаловъ для полной системы русскаго спряженія.}.
Есть еще свойство въ русскомъ глаголѣ, дающее самые разнообразные оттѣнки дѣйствію: это -- сочетаніе съ глаголами предлоговъ. Возьмемъ прежній примѣръ и пріурочимъ къ глаголу кололъ разные предлоги; получимъ: укололъ, закололъ, откололъ, прикололъ, покололъ, надкололъ, наколонъ, раскололъ, искололъ, скололъ, перекололъ, докололъ и проч. Какое безконечное разнообразіе оттѣнковъ получило одно и то же дѣйствіе! Это свойство въ русскомъ языкѣ одинаково съ свойствомъ языковъ греческаго и латинскаго, но его нѣтъ уже въ языкахъ производныхъ; есть оно также и въ языкѣ нѣмецкомъ, но Нѣмцы откидываютъ предлоги отъ глаголовъ, ставя въ концѣ періода dar, ab, или zu. Упражненія въ этомъ сочетаніи предлоговъ съ глаголами также весьма полезны для изученія духа русскаго языка {Въ живой рѣчи времена глаголовъ употребляются нерѣдко безразлично: настоящее вмѣсто прошедшаго и будущаго, прошедшее вмѣсто будущаго и настоящаго, и будущее вмѣсто настоящаго и прошедшаго. Это заставило покойнаго К. С. Аксакова принять за общее правило, что русскій языкъ не допускаетъ въ глаголѣ временъ кромѣ настоящаго. Въ самомъ дѣлѣ, прошедшее и будущее у насъ составляются сложнымъ словомъ посредствомъ подразумѣваемыхъ вспомогательныхъ: есмь, еси, есть и проч. -- для прошедшаго, буду я проч.-- для будущаго. Одно лишь настоящее имѣетъ свою собственную форму. Это -- свойство языка живаго, не отмеченнаго, языка конкретнаго, а не абстрактнаго, языка жизни дѣйствительной, потому что въ дѣйствительности существуетъ только настоящее, а прошедшаго и будущаго нѣтъ; мы признаемъ ихъ только въ отвлеченномъ. Совершенно противоположное тому представляетъ, напр., еврейскій языкъ, имѣющій прошедшее и будущее и лишенный настоящаго, можетъ быть потому, что какъ только мы произнесли его, оно ускользнуло и уже сдѣлалось прошедшимъ.}.
Нарѣчія въ русскомъ языкѣ, по своему образованію, представляютъ слѣды глубокой древности, свидѣтельствующіе о его первобытности, и указываютъ на формы древнихъ падежей и на обороты синтаксиса не менѣе древніе. Междометія также сильно развиты въ русскомъ языкѣ, чѣмъ онъ отчасти сходствуетъ съ языкомъ греческимъ. Это показываетъ, что живое чувство входитъ сильно въ нашу рѣчь. Такое свойство еще ярче замѣтно въ употребленіи глаголовъ въ видѣ междометій, чѣмъ особенно отличается рѣчь простаго народа и басни Крылова, наприм.: хвать, щелкъ, прыгъ, скокъ, хлопъ, цапъ, цапъ-царапъ, глядь, черкъ, шасть, виль-виль и проч. Жуковскій въ своихъ басняхъ, подражая Крылову, любилъ до излишества подобныя выраженія.
Перейдемъ къ синтаксису. Онъ въ живой русской рѣчи отличается необыкновенною силою и краткостью. Эти свойства особенно видны въ отсутствіи существительнаго глагола, соединяющаго въ другихъ языкахъ подлежащее со сказуемымъ. Русская рѣчь не любитъ періода особенно длиннаго, и подразумѣваетъ союзы, соединяющіе предложенія. Періодъ былъ наложенъ на вашъ языкъ славяно-церковнымъ, а имъ принятъ отъ языка греческаго. Этотъ художественный языкъ, черезъ славянскій, имѣлъ значительное вліяніе и на нашъ. Ему мы обязаны сложными прилагательными, которыми въ нашемъ языкѣ такъ изящно переводятся пластическіе эпитеты Гомера; ему же мы обязаны сильнымъ развитіемъ причастій, которыхъ русскій народный языкъ не любитъ, а Ломоносовъ облекъ нашъ языкъ въ величавую римскую тогу, выкроивъ синтаксисъ по латинскому періоду, и эта тога къ нему пристала, но не удержалась на немъ. Карамзинъ, подражая тѣмъ народамъ, которые согласуютъ рѣчь разговорную съ письменною и пишутъ какъ говорятъ, а говорятъ какъ пишутъ, упростилъ вашу рѣчь и создалъ языкъ литературный. Онъ очинилъ перо для всѣхъ русскихъ писателей, перо, которое теперь еще въ ходу. Но все будущее русскаго языка заключается въ большемъ сближеніи его съ народною устною молвою. Къ ней стремятся и ее изучаютъ всѣ лучшіе наши писатели. Мы тѣмъ отличаемся отъ другихъ народовъ, что у насъ простой народъ говоритъ не какимъ-нибудь грубымъ патуа, а лучшею избранною рѣчью. Еще Пушкинъ замѣтилъ, что русскому литератору надобно прислушиваться къ говору московскихъ просвиренъ и искать выраженій русскихъ на народныхъ съѣздахъ. Много матеріаловъ готовится теперь для этого у насъ. Укажу на Сборникъ, русскихъ пословицъ, недавно изданный Далемъ, на его же Словарь, издаваемый Обществомъ любителей россійской словесности, и на Народныя русскія пѣсни, изданныя Рыбниковымъ и собранныя въ одной только Олонецкой губерніи.
Перейдемъ къ словарю. Въ словахъ можно изучать первоначальную философію народа и исторію его сношеній съ другими народами. Философія народа открывается намъ въ производствѣ словъ отъ корней, чѣмъ объясняется ихъ первоначальное значеніе. Возьмемъ слово мать: оно имѣетъ корень въ санскритскомъ глаголѣ ма, что значить: имаю, емлю. обнимаю Какое высокое понятіе о значеніи матери открывается въ этомъ словѣ! -- Возьмемъ слово истина: оно происходитъ отъ слова есть. Русскій человѣкъ признаетъ за истину то, что дѣйствительно есть,-- Вотъ еще слово міръ: оно означаетъ собраніе всѣхъ вещей видимыхъ, а вмѣстѣ согласіе и стройность, выражаемыя словомъ миръ, которое хотя пишется иначе, но есть одно и тоже слово. Это понятіе о гармоніи міра физическаго русскій человѣкъ переноситъ и на міръ нравственный, разумѣя подъ нимъ собраніе людей, связанныхъ единодушіемъ воли. Слова красный, прекрасный, красота обозначили понятіе о красотѣ тѣмъ лучшимъ цвѣтомъ, который природа даетъ зарѣ, розѣ и цвѣту лица въ нашей юности; онъ есть и любимый цвѣтъ нашего народа {Есть еще замѣчательное производство словъ, имѣющихъ одинъ корень: смерть, смрадъ, мразь, мерзокъ, мракъ. Достойно вниманія, что непріятныя ощущенія нашихъ чувствъ выражаются словами одного происхожденія и самымъ непріятнымъ словомъ, выражающимъ понятіе о смерти. Но чувство слуха не имѣетъ на своей сторонѣ никакого слова къ выраженію непріятныхъ его ощущеній, потому что смерть для слуха есть безмолвіе, то-есть отсутствіе всякаго ощущенія.}.
Многіе народы, бывшіе съ нами въ сношеніяхъ, оставили слова свои въ русскомъ словарѣ. Отъ Финновъ, древнихъ насельниковъ той земли, куда пришло ваше племя съ Дуная, осталось много названій урочищъ, каковы: Москва, Ока, Шексна, Бокша, Мста, Ильмень и другія. Отъ Варяговъ остались у насъ: варягъ, означающій ходока по Русской землѣ; ябеда, нами слишкомъ употребляемая во зло, костеръ, указывающій на языческій обычай нашихъ предковъ сожигать мертвыхъ, кнутъ, имѣющія въ др. скандинавскомъ языкѣ корень, и многія другія. По Руси проходили полчища разныхъ варварскихъ народовъ, напиравшихъ изъ Азіи на Европу. Мы назначены были отъ Провидѣнія служить оградою для европейскаго образованія. Оно могло развиться спокойно въ то время, какъ мы приносили ему собою великую жертву.
Счастливѣе насъ были въ этомъ отношеніи западные народы крайней Европы. Тамъ нападали на все Арабы, народъ просвѣщенный, изобрѣтатель алгебры, переводчикъ Аристотеля и греческихъ поэтовъ, давшій, по мнѣнію нѣкоторыхъ, риѳму и многія прелестныя формы европейской поэзіи. У насъ же кто были? Обры или Авары, отъ которыхъ въ лѣтописяхъ осталась одна только устная притча: "погибоша аки обри". Они запрягали дулѣбскихъ женъ въ свои телѣги. Около Кіева прокочевали, на Подолѣ Днѣпра, Угры или Мадьяры, отъ которыхъ, какъ думаетъ Шафарикъ, осталось у насъ въ языкѣ слово телѣга (taliga). За ними слѣдовали Печенѣги, пившіе кумысъ изъ черепа Святославова, Половцы и наконецъ Татары. Иго послѣднихъ въ теченіе двухъ съ половиною вѣковъ протяготило вашу землю.
Эти народы, проходя по Руси, оставляли за собою только груды костей человѣческихъ, да пепелища городовъ и селъ.
Наши враги распространяютъ ложное мнѣніе, будто бы Россія была монголизирована. Народъ нашъ, напротивъ, питалъ всегда отвращеніе къ Татарамъ. Свидѣтельствуетъ это пословица: "незваный гость хуже Татарина". Мать, провожая сына на горькое житье, поетъ ему причеты:
"Ты Татарина назовешь роднымъ батюшкой,
"А Татарку родной матушкой".
Еще Карамзинъ замѣтилъ, что въ русскомъ языкѣ осталось не болѣе пятидесяти татарскихъ словъ. Изслѣдованія подтверждаютъ это: казна, караулъ, аршинъ, ералашъ, кабакъ -- татарскія слова {Замѣчательно также, что названія лошадиныхъ мастей y насъ татарскія: карій, чалый, буланый. Видно, что Татары, какъ лихіе наѣздники и первые конокрады въ Россіи, мнѣли вліяніе на торговлю y насъ лошадьми. Самое слово лошадь, какъ доказывалъ еще Сумароковъ, есть татарское, хотя и встрѣчается еще до Татаръ въ лѣтописи начала XII вѣка.}. Ихъ не измѣнялъ народъ и не осмысливалъ по-своему, какъ онъ это дѣлаетъ съ другими словами иностранными. Такъ напримѣръ, слово дилижансъ, которое ему очень понравилось, онъ превратилъ въ лежанку, или лежанецъ, изъ омнибуса сдѣлалъ обнимусь. Съ свойственною ему ироніею, ресторацію превратилъ въ растеряцію, а изъ мародера сдѣлалъ міродера. Но ничто ему такъ не полюбилось изъ всѣхъ изобрѣтеній европейской цивилизаціи, какъ желѣзная дорога, которой онъ далъ имя свое и прекрасное: чугунка.
Нѣкоторыя слова въ древней Руси указываютъ па торговыя наши сношенія съ европейскими народами. Такъ, слово шелковый въ XIV вѣкѣ замѣняется словомъ шидяный -- отъ нѣмецкаго слова seide, потому что тогда мы покупали шелкъ y Нѣмцевъ, a когда стали покупать его y Англичанъ, то заимствовали y нихъ слово silk (шелкъ).
Когда Россія отворяла настежъ ворота европейскому образованію, тогда вмѣстѣ съ нимъ вторглись къ вамъ безчисленныя слова иностранныя. Ломоносовъ называлъ это наводненіемъ и, какъ блюститель чистоты роднаго слова, поставилъ противъ него плотину въ языкѣ славяно-церковномъ. Но, несмотря на то, слова вторгались, и многія изъ нихъ остались. Словарь нашъ свидѣтельствуетъ о нашемъ гостепріимствѣ къ европейскому образованію. Возьмите одну букву А: въ ней весьма много иностранныхъ словъ и очень мало русскихъ. У Голландцевъ мы переняли всѣ термины мореплаванія, у Италіянцевъ -- термины искусства, у Французовъ -- слова, касающіяся домашняго и свѣтскаго общежитія; но то нехорошо, что мы даже въ семейный бытъ внесли изъ этого языка названія отца и матери (папа, мама), передѣлавъ ихъ однако по-своему въ уменьшительныя, папенька, маменька.
Нѣмцы были для насъ менѣе полезны другихъ народовъ. Они дали вамъ свою табель о рангахъ, со всѣми ихъ коллегіенъ-титулеръ-гофъ-штатсъ-ратами, которые при Екатеринѣ II переведены на русскій языкъ, чтобы еще болѣе привить ихъ къ чинолюбію русскихъ людей, и названы совѣтниками.
Характеризуя русскій языкъ чертами народнаго характера, въ заключеніе моей характеристики скажу, что, къ чести вашей, мы не создали искусства говорить на немъ много, не сказавъ ни одной мысли, и не выдумали искусства скрывать въ немъ мысль свою, извративъ его первоначальное назначеніе выражать ее открыто. Наше слово было, по большей части, искреннимъ и честнымъ.
Наше слово имѣетъ, какъ я сказалъ, свою тысячелѣтнюю исторію, если считать ее съ изобрѣтенія славянской грамоты и начала перевода Священнаго писанія, которые совершились, по изслѣдованіямъ ученыхъ, въ 862 году. Но слѣдуетъ вопросъ: имѣетъ ли эта исторія право на названіе науки? Выражаетъ ли она въ своихъ событіяхъ общій законъ развитія человѣчества, или есть только случайное сцѣпленіе литературныхъ фактовъ безъ всякаго участія мысли, которая развилась бы въ нихъ органически? Я отвѣчаю на этотъ вопросъ утвердительно: исторія русской словесности имѣетъ полное право быть наукою.
Три періода совершаетъ человѣчество вообще, и каждый народъ въ особенности, по тремъ элементамъ, которые участвуютъ въ его развитіи: Божественный, лично-человѣческій и народный. Эти три элемента, обозначающіе три періода, соотвѣтствуютъ троичному проявленію самого Божества. Если человѣкъ былъ созданъ по образу и по подобію Божію, то и исторій человѣчества должна носить на себѣ отраженіе троичности Божественной. Какъ вы помраченъ былъ образъ Божества въ человѣкѣ, но все-таки мы его въ немъ находимъ: такъ точно и въ исторіи человѣчества образъ Божественный сіяетъ своимъ троякимъ лучемъ, несмотря на густыя облака событій, его затмѣвающія. Отклоняю объясненіе по этому предмету, потому что оно завлекло бы насъ слишкомъ далеко.
Каждый народъ начинаетъ свое развитіе опредѣленіемъ своихъ отношеній къ Божеству. Италіянскій философъ Вико въ своей книгѣ: Новая наука говоритъ, что исторія не представила ни одного народа безбожника. Въ самомъ дѣлѣ, безуміе безбожія можетъ встрѣтиться въ одномъ человѣкѣ, но въ цѣлыхъ народахъ мы никогда его не видали. Чѣмъ народъ крѣпче и благонадежнѣе, тѣмъ глубже онъ задумывается о Божествѣ и тѣмъ долѣе живетъ въ религіозномъ періодѣ.
Но какъ всякое человѣческое развитіе имѣетъ свою немощь, то и религіозный періодъ имѣетъ свои недостатки, когда переходитъ въ излишество обряда, или въ господство ѳеократіи. Противъ этого является противодѣйствіемъ лично-человѣческое начало. Человѣческая личность тогда только имѣетъ значеніе, когда служитъ сосудомъ идеи истины, добра и красоты. Безъ нихъ же она перерождается въ эгоизмъ.
Противъ этой слабой стороны нашей личности воздѣйствуетъ начало народное. Народъ даетъ личности человѣческой опору и цѣль; безъ него личность является праздно-отвлеченною. Но и народное, будучи взято въ отдѣльности, имѣетъ также свою слабую сторону, о чемъ мы скажемъ послѣ.
Примѣнимъ эти общія начала къ исторіи развитія всего человѣчества. Первый періодъ -- религіозный является на Востокѣ. Здѣсь была колыбель религій всего міра. Здѣсь, на горахъ и въ долинахъ Азіи, небо открывало свои тайны землѣ. Здѣсь были Хоривъ, Синай и Ѳаворъ. Отсюда взошелъ свѣтъ истинной вѣры, озарившій человѣчество. Но здѣсь же обрядъ и ѳеократія сковали личность человѣка: вмѣсто того, чтобы поклоняться Богу живому и истинному, который даруетъ свободу человѣку, человѣкъ создалъ самъ себѣ бога и отдалъ себя въ оковы своему же созданію.
За періодомъ восточнымъ слѣдуетъ греческо-римскій, въ которомъ развилась свободно, во всей красотѣ своей и силѣ, человѣческая личность. Лица Греціи и Рима -- герои, въ которыхъ проявляются идеи истины, правды, добра и красоты. Героизмъ древнихъ переродился въ эгоизмъ въ лицѣ римскихъ Цезарей. Онъ сокрушился у подножія Креста, на которомъ искуплена была въ вѣчную свободу личность человѣческая а человѣчество причастилось Божества. Когда Распятый восклицалъ: "Боже мой, Боже мой, вскую мя оставилъ еси?" Онъ исповѣдалъ въ себѣ человѣчество,-- Когда Онъ вопіялъ къ Отцу: "Отче, въ руцѣ твои предаю духъ мой", въ Немъ открылась тайна Божества.
Вскорѣ по Его вознесеніи и соединеніи съ Божествомъ, Духъ Святый въ видѣ огненныхъ языковъ сошелъ на учениковъ Его и друзей, на просвѣтителей человѣчества. Что же значатъ эти огненные языки? Это -- народы, члены великой семьи человѣческой. Всякая народность была здѣсь освящена, всякій народъ явился идеею Божіей, облеченною въ слово.
Только со времени христіанства народы стали признаваться другими народами. Греки называли всѣ другіе народы варварами, признавая за народъ только себя. Римляне уважали однихъ тѣхъ, которымъ давали право римскаго гражданства. Въ наше время народы становятся личностями, и каждый изъ нихъ себѣ цѣлью, а не средствомъ для другихъ. Право естественное отъ отдѣльныхъ лицъ переходитъ на цѣлые народы, а право международное должно торжествовать болѣе, чѣмъ когда нибудь.
Законъ развитія, общій всему человѣчеству, отражается и въ каждомъ народѣ, равно и въ словѣ его, какъ выраженіи его жизни. Разсмотримъ, какъ онъ отражается въ исторіи русскаго слова.
Русскій народъ начинаетъ также періодомъ религіознымъ, въ которомъ, опредѣляя свои отношенія къ Божеству, остается семь вѣковъ съ половиною. Почему же такъ долго? Потому, что все великое, по закону самой природы, растетъ туго и медленно, какъ дубы и кедры. Въ это время словесность русская имѣетъ преимущественно религіозный характеръ и принадлежитъ болѣе церкви. Слабость дѣла человѣческаго отражается также въ обрядной сторонѣ, олицетворяемой расколомъ, и въ потемкахъ ѳеократіи при патріархѣ Никонѣ.
Этой слабой сторонѣ воздѣйствуетъ новый періодъ, въ которомъ развивается личность русскаго человѣка. Въ древнемъ періодѣ личность развивалась только въ двухъ видахъ: государя и инока. Съ Петра Великаго начинается собственно у насъ періодъ развитія личности, и можетъ быть названъ въ лучшихъ своихъ представителяхъ героическимъ.
Въ наше время реформа Петрова дожила до своихъ предѣловъ и вызываетъ необходимое воздѣйствіе. Вотъ почему многіе снимаютъ съ Петра его величіе и хотятъ отнять у него всякую заслугу. Но это невѣрно. Исторія должна ему возвратить ее,-- и заслуга его состоитъ въ великой дѣятельной работѣ отечеству. Она выражена словами двухъ поэтовъ: Ломоносова и Пушкина, Первый справедливо сказалъ о немъ, что онъ царствуя служилъ; второй назвалъ его прекрасно вѣчными работникомъ на тронѣ.
Со времени Петра идеи человѣческія совершенно правильно развились въ главныхъ представителяхъ русской словесности. Ломоносовъ является героемъ истины и всю свою жизнь до послѣдняго вздоха приноситъ въ жертву наукѣ.
Истина, переходя изъ науки въ жизнь, становится правдою. Героемъ правды является наслѣдникъ Ломоносова въ литературѣ, Державинъ. Идея правды внушила ему его лучшія пѣснопѣнія. Онъ опредѣлялъ Бога такими словами:
"Онъ совѣсть внутрь, Онъ правда внѣ".
Вспомнимъ стихи, которыми онъ заключаетъ свою оду "Властителямъ и судіямъ", воспѣтую во имя правды:
Воскресни Боже, Боже правыхъ,
И ихъ моленію внемли!
Приди, суди, карай лукавыхъ
И будь одинъ Царемъ земли.
Идея добра осуществилась у насъ въ двухъ представителяхъ словесности, тѣсно связанныхъ родствомъ души: въ Карамзинѣ и Жуковскомъ. Карамзинъ воплощалъ идею добра въ соединенной любви къ отечеству и человѣчеству. Вся жизнь его дѣлится на двѣ половины, изъ которыхъ въ первой онъ изучалъ все то, что прекраснаго есть въ человѣчествѣ, а въ другой принесъ плоды этого изученія на алтарь отечества, посвятивъ трудъ свой его монументальной исторіи. Жуковскій идею добра сліялъ въ душѣ своей съ идеею красоты. Облетая весь міръ своею прекрасною душею, онъ сочувствовалъ всѣмъ красотамъ поэзіи разныхъ народовъ міра и усвоилъ ихъ родному языку.
Пушкинъ, имя котораго не можетъ быть произнесено безъ чувства скорби при мысля о кровавой и преждевременной его утратѣ, является вамъ героемъ красоты. Въ одномъ стихотвореніи: Эхо онъ выразилъ вамъ свое назначеніе какъ поэта. Онъ отзывался на все прекрасное, что встрѣчалъ въ жизни своей и своего отечества. Истинная, живая красота не можетъ быть и народною. Въ Пушкинѣ прекрасное сочеталось тѣсно съ народнымъ.
Въ періодъ развитія личности была также своя слабая сторона, которая сильно обнаруживается и теперь. Этотъ недугъ нашего времени есть эгоизмъ, противъ котораго спасеніе въ сильномъ развитіи народнаго начала.
Пушкинъ въ двухъ своихъ главныхъ произведеніяхъ: "Евгеніи Онѣгинѣ" и "Борисѣ Годуновѣ", созвалъ: въ первомъ -- болѣзнь своей эпохи, во второмъ -- народное начало, которое можетъ быть отъ вся спасеніемъ. Отъ этихъ двухъ произведеній ведутъ свое начало всѣ замѣчательнѣйшія явленія словесности вашего времени. Они или изображаютъ отвлеченный эгоизмъ, въ самыхъ разнообразныхъ видахъ развившійся въ русскомъ человѣкѣ, или пускаются въ глубины народнаго духа и изображаютъ его свѣтлыя и темныя стороны. Есть писатели, которые, какъ Геркулесъ, стоятъ на распутіи, служа поперемѣнно то тому, то другому элементу въ нашей жизни.
Великое событіе, совершившееся въ наше время, освобожденіе крестьянъ, есть также плодъ развитія народныхъ началъ въ вашей жизни. 20.000.000 безкровныхъ существъ возвращены человѣчеству. Сколько новыхъ силъ дано въ этомъ возобновленіи достоинства человѣческаго русскому народу! Правда, что отечество ваше болѣетъ, страдаетъ, во безъ сильныхъ мукъ не родится ничто великое. Мы вполнѣ надѣемся, что оно переживетъ настоящій кризисъ со славою и разрѣшитъ вопросъ освобожденія къ полному счастію всѣхъ сословій народа. Мы имѣемъ всѣ задатки къ разрѣшенію этого вопроса, главнѣйшій изъ которыхъ заключается въ вашей землѣ, составляющей шестую частъ обитаемой планеты. Россія имѣетъ 70.000.000 жителей, а на землѣ своей можетъ помѣстить ихъ 700.000.000. Вотъ въ чемъ заключается наша возможность разрѣшить вопросъ освобожденія безъ пролетаріата. A вспомнимъ, какъ страшенъ пролетаріатъ на Западѣ. Испугавшись его, Франція отказалась отъ большей части своей политической свободы. Момнзенъ говоритъ, что если бы пролетаріатъ восторжествовалъ въ Англіи, то отодвинулъ бы ее на двѣсти лѣтъ назадъ и отозвался бы отъ береговъ Массачузета въ Америкѣ черезъ всю Европу и Азію до Японіи. Въ Германіи страхъ пролетаріата лишаетъ простолюдина нѣмецкаго права заключать бракъ и вести семейную жизнь. Въ пролетаріатѣ заключается одно изъ препятствій политическому единству Италіи; изъ пролетаріевъ Неаполя вербуются тѣ разбойники, которые опустошаютъ югъ Италіи. У насъ пролетаріатъ невозможенъ при надѣлѣ крестьянъ землею. Россія можетъ со временемъ представить Западу одно изъ самыхъ счастливыхъ государствъ на землѣ, въ которомъ не будетъ ни одного человѣка безъ участка земли. Зародышъ такого великаго явленія заключается въ освобожденіи крестьянъ. Къ чести нашей современной литературы должно сказать, что наши писатели, начиная съ Гоголя, Павловъ, Тургеневъ, Григоровичъ и другіе, много содѣйствовали словомъ этому славному дѣлу. Много залоговъ и надеждъ въ литературѣ того народа, гдѣ мысль и слово выражаются прекраснымъ дѣломъ жизни.
Въ прошедшій разъ мы старались рѣшить вопросъ: какъ характеръ русскаго человѣка отражался въ русскомъ языкѣ? Этотъ вопросъ совершенно новъ въ нашей наукѣ. Я не взялся рѣшить его вполнѣ, во задалъ его въ первый разъ и представилъ вамъ нѣкоторыя данныя для его рѣшенія.
Далѣе опредѣлена та основная мысль, которая пройдетъ черезъ всю науку и освѣтитъ всѣ ея событія, связавъ ихъ въ одно органическое цѣлое. Считаю нужнымъ прежде чѣмъ отправиться въ путь исторіи, обозначить еще разъ яркими чертами эту мысль, которая послужитъ вамъ руководительною нитью.
Три элемента въ человѣкѣ, постепеннымъ своимъ развитіемъ, опредѣляютъ три періода въ жизни всего человѣчества и каждаго народа: элементъ божественный, лично-человѣческій и народный. Отъ правильнаго ихъ соотношенія зависитъ совершенство жизни человѣческой въ каждомъ народѣ. Къ этому идеалу ведетъ исторія и въ этомъ пути заключается истинный прогрессъ каждаго народа и каждаго человѣка отдѣльно.
Народъ, какъ и человѣкъ, начинаетъ съ божественнаго. Если мы вѣруемъ въ Бога, какъ создателя человѣка, то необходимо должны призвать вѣру откровенную. Мы не можемъ допустить нелѣпости, чтобы Богъ, создавъ человѣка, не далъ ему первой возможности стремиться къ Нему и не открыть ему Себя. Иначе мы должны принять, что Богъ, при созданіи человѣка, завязалъ ему глаза и сказалъ ему: "ищи меня". Слѣды первоначальнаго откровенія видны во всѣхъ религіяхъ міра, какъ бы мы помрачена была въ нихъ истина Божества. Религіозный періодъ бываетъ вездѣ первоначальнымъ, и чѣмъ серьезнѣе, чѣмъ благонадежнѣе народъ, тѣмъ долѣе онъ обдумываетъ свою вѣру. Есть и своя слабая сторона въ этомъ періодѣ, когда религія переходитъ въ обрядность и въ ѳеократію. Такая участь постигла всѣ религіи Востока. Истинная же религія христіанская перешла изъ него въ Европу и двинула въ ней просвѣщеніе.
Противъ обрядности и ѳеократіи дѣйствуетъ лично человѣческое начало, поскольку оно является сосудомъ истины и правды, добра и красоты. Но личность человѣческая, лишенная этихъ идей, впадаетъ въ эгоизмъ, который есть слабая сторона лично человѣческаго элемента.
Противъ эгоизма воздѣйствуетъ элементъ народный. Человѣкъ безъ народа становится отрѣшенною единицею, ни на что не годною. Въ ваше время, когда народный элементъ начинаетъ быть господствующимъ, весьма важно опредѣлить, какъ можно точнѣе, понятіе о народѣ. У Французовъ есть два слова для выраженія этого понятія. Недавно члены сената Франціи подняли было вопросъ о различіи этихъ двухъ понятій. Подъ именемъ peuple Французы разумѣютъ что-то низшее, подъ именемъ Nation -- что-то высшее. Peuple есть какъ бы стихія, изъ которой выработывается нація посредствомъ человѣческаго элемента, проникающаго каждую личность въ народѣ. Французы не назовутъ націею ни Калмыковъ, ни Киргизовъ, а даютъ это имя только народамъ, причастнымъ образованію человѣческому.
Мы не имѣемъ двухъ словъ для выраженія одного понятія. У насъ есть одно только слово: народъ. Но употребляя его, мы нерѣдко относимъ это понятіе къ одному простому народу, и тѣмъ сами себя отъ него отторгаемъ. Это неправильно. Всѣ сословія въ народѣ необходимы, и всѣ вмѣстѣ должны составлять одно нераздѣльное органическое цѣлое.
Есть и въ народномъ элементѣ своя слабая сторона. На Западѣ она называется массою, а у насъ чернью. Это есть отсѣлъ отъ народа, отрѣшеніе неправильное отъ народной жизни, вредное благу общества и страшное государствамъ во время ихъ переворотовъ. Сюда входитъ все то, что отрицаетъ божественное начало, что коснѣетъ въ эгоизмѣ и что отсѣдаетъ отъ народа, какъ органическаго цѣлаго.
Уяснивъ основную мысль нашу, мы бодрѣе приступимъ къ самой исторіи. Сегодня быстрымъ полетомъ мы обозримъ религіозную словесность древняго періода. Онъ объемлетъ семь съ половиною вѣковъ, кромѣ которыхъ ему предшествуетъ цѣлый вѣкъ религіозной словесности внѣ вашего отечества. Чтобы не потеряться въ этомъ лабиринтѣ, раздѣлимъ весь періодъ на три отдѣла. Къ первому относятся: вторая половина Х-го, XI и XII вѣка; ихъ можно назвать вѣками яснаго и разумнаго пониманія истинъ вѣры. За тѣмъ слѣдуетъ второй отдѣлъ: вѣка скорби и туги народной -- XIII, XIV и первая половина ХѴ-го. Когда окрѣпла и сосредоточилась Русь въ одно государство, за вѣками скорби послѣдовали вѣка борьбы внутренней и внѣшней: вторая половина ХѴ-го, ХѴІ-й и XVII-й до конца его.
Чтобы сократить очеркъ, возьмемъ изъ всякаго вѣка по отголоску, и всѣ они сольются въ одинъ согласный хоръ, который выразитъ одну мысль отъ начала до конца.
Я сказалъ, что наша словесность начинается не у насъ, а въ соплеменномъ вамъ народѣ -- Болгарахъ. Для нихъ была изобрѣтена св. Кирилломъ славянская грамота, чему, по мнѣніямъ ученыхъ, въ нынѣшнемъ году исполнится тысячелѣтіе. Для Болгаръ же первоначально переведены были Священное писаніе и богослужебныя книги тѣмъ же Кирилломъ и оконченъ переводъ въ Моравіи братомъ его, св. Меѳодіемъ. Въ Римѣ, на пути отъ Колизея къ церкви Святаго Іоанна Латеразскаго, на лѣвой рукѣ, стоитъ весьма древняя церковь св. Климента; въ ней покоятся мощи Кирилла, которому мы обязаны грамотою и христіанскимъ просвѣщеніемъ.
Когда за литургіею вы слышите чтеніе Евангелія, вспомните, что это были первыя слова, написанныя на славянскомъ языкѣ. Первыя слова Евангелія были: "Искони бѣ Слово, и Слово бѣ отъ Бога, и Богъ бѣ Слово: ее бѣ искони у Бога". Самыя древнія рукописи Евангелія располагались по праздникамъ, а такъ какъ первый праздникъ христіанскій -- Пасха, то съ этого Пасхальнаго Евангелія рукопись и начиналась. Когда вы слушаете Божественную литургію, вспомните, что это одинъ изъ первыхъ памятниковъ вашей христіанской словесности.
Не очень давно была открыта рукопись Евангелія съ предисловіемъ самого первоучителя Кирилла. Вотъ что мы въ немъ читаемъ:
"Прогласъ Святого Евангелія: Христосъ грядетъ собрать народы: свѣтъ бо есть всему міру. Итакъ услышите Словяне всѣ: даръ сей давъ отъ Бога.... Слышите весь Словянскій народъ, слышите: слово отъ Бога пришло, слово, питающее души человѣческія, слово, укрѣпляющее сердца и умы, слово уготовляющее къ Богопознанію. Безъ свѣта не будетъ радости оку видѣть твореніе Божіе: такъ и всякой души безсловесной, не видящей Божія законы. Душа безъдуховная (безъграмотная) мертва является въ человѣкахъ... Кто на чужемъ языкѣ слышитъ слово, какъ будто мѣднаго звона голосъ ему слышится; ибо св. Павелъ сказалъ: "молитву свою воздавая Богу, хочу лучше пятъ словъ сказать разумныхъ, чтобы и прочіе разумѣли, нежели тьму словесъ неразумныхъ, которыхъ человѣкъ не понимаетъ.... Всякая душа отпадаетъ отъ жизни Божіей, когда слова Божія не слышитъ... Наги всѣ языки безъ книгъ, безъ оружія сражаться не могутъ съ противникомъ душъ вашихъ, готовы въ плѣнъ мукѣ вѣчной"...
Въ этомъ предисловіи разумно сознано дѣло, совершенное Кирилломъ. Безъ него мы не разумѣли бы ни Писанія, ни литургіи, а чрезъ него церковь сдѣлалась для насъ постояннымъ живымъ училищемъ, въ которомъ мы черезъ Богослуженіе на понятномъ языкѣ принимали истину вѣры.
Ученики Кирилла и Мѳеодія продолжали ихъ дѣятельность въ Болгаріи. Десятый вѣкъ былъ золотымъ вѣкомъ болгарской словесности при царѣ Симеонѣ. Тогда переведены были на славянскій языкъ многія творенія отцовъ церкви и совершены новыя самими Болгарами; эти переводы и сочиненія пріобрѣла и сохранила Россія. Въ вѣка скорби мы еще увидимъ, сколько Болгарія оказала услугъ вашему отечеству.
Отъ X вѣка, вѣка крещенія Россіи, дошло до насъ Исповѣданіе вѣры Владиміромъ. Нельзя точнѣе и полнѣе изложить его и теперь.
Отъ XI вѣка мы имѣемъ сочиненія Иларіона, перваго митрополита, выбраннаго изъ Русскихъ. Изъ глубокихъ мыслей, проникающихъ его творенія, я приведу изображеніе двоякаго естества въ Спасителѣ: Божественнаго и человѣческаго: "Какъ человѣкъ, Онъ принялъ молоко Матери, и какъ Богъ, внушилъ Ангеламъ и пастухамъ пѣсню: "Слава въ вышнихъ Богу!... Какъ человѣкъ, лежалъ Онъ въ ясляхъ, и какъ Богъ, принялъ дары и поклоненіе отъ волхвовъ. Какъ человѣкъ, бѣжалъ въ Египетъ, и какъ Богу поклонились Ему рукотворенные кумиры Египетскіе... Какъ человѣкъ, обнаженный вошелъ въ воды Іордана, и какъ Богъ, получилъ отъ Отца свидѣтельство: "ее Сынъ мой возлюбленный!" Какъ человѣкъ, постился сорокъ дней и взалкалъ, и какъ Богъ, побѣдилъ искушающаго. Какъ человѣкъ, пришелъ на бракъ въ Кану Галилейскую, и какъ Богъ, воду въ вино преложилъ... Какъ человѣкъ, прослезился по Лазарѣ, и какъ Богъ, воскресилъ его изъ мертвыхъ... Какъ человѣкъ, былъ распять, и какъ Богъ, Своею властью пропятаго съ Нимъ впустилъ въ рай... Какъ человѣкъ, запечатавъ былъ во гробѣ, и какъ Богъ изшелъ, сохранивъ печати цѣлыми. Какъ человѣка, старались Іудеи утаить воскресеніе, подкупая стражей, но какъ Богъ былъ увѣданъ и познанъ всѣми концами земли".
Ясно, просто и глубоко слиты здѣсь оба естества въ Спасителѣ, которыя современный анализъ хочетъ разорвать пополамъ. Все Евангеліе такъ проникнуто тѣмъ и другимъ, что разорвать ихъ невозможно, не нарушивъ Евангельской жизни и истины. Хотятъ совлечь Божественность съ Христа и оставить въ Немъ только человѣка. Но на этомъ самомъ покушеніи безпрерывно совершается то, что совершилось разъ въ жизни Спасителя.
Дѣло въ томъ, что фактъ христіанства, разъ на землѣ исторически совершившійся, вѣченъ и повторяется безпрерывно въ каждую минуту бытія человѣческаго. Христосъ рождается, проповѣдуетъ, терпитъ мукя, распинается на крестѣ, умираетъ, воскресаетъ и возносится на небо безпрерывно. Въ наше же время матеріальный анализъ совлекаетъ съ Него Божество, и вмѣстѣ съ Иродомъ и Пилатомъ, не познавши въ Немъ истины, гонитъ и преслѣдуетъ Его за имя сына Божія.
Въ XII вѣкѣ, недалеко отъ города Турова, при дорожномъ столбѣ, спасался инокъ; но добровольная тюрьма не отдѣляла его отъ народа. Напротивъ, онъ излагалъ ему Божественное писаніе и привлекалъ къ себѣ всѣхъ, которые въ страданіяхъ жизни искали врача душевнаго, Когда умеръ епископъ Туринскій, народъ и князь Турова обратились съ просьбою къ Кіевскому митрополиту поставить имъ въ епископы столпника (въ то время епископы назначались еще избраніемъ народнымъ и волею князя). Это былъ Кириллъ, епископъ Туровскій, котораго не даромъ называли русскимъ Златоустомъ или Златословеснымъ учителемъ.
Онъ сочинилъ повседневныя молитвы на всю недѣлю а оставилъ прекрасныя слова, разсѣянныя по древнимъ рукописямъ. Можно утвердительно сказать, что западная литература не представила въ XII вѣкѣ проповѣдника, равнаго въ глубокомысліи и краснорѣчіи нашему Кириллу. Его одушевляли древніе отцы церкви и церковная пѣсня. Изъ многихъ его словъ я приведу два: первое о разслабленномъ.
У общей купели Спаситель видитъ разслабленнаго и спрашиваетъ: "Хочешь ли здоровъ быть?" Хотѣлъ бы, отвѣчаетъ разслабленный, да не имѣю человѣка, который ввергнулъ бы меня въ купель. -- Тогда Спаситель отвѣчаетъ ему:
"Что глаголеши: человѣка не имашь? Азъ, тебе ради, человѣкъ быхъ, щедръ и милостивъ, не солгавъ обѣта моего вочеловѣченія... Тебе ради, безплотенъ сый, обложился Я плотію. Тебе ради, невидимый силамъ Ангельскимъ, явился всѣмъ человѣкамъ. Не хотѣлъ Я презрѣть образа лежащаго въ тлѣніи, но хотѣлъ спасти его и въ разумъ истинный привести, и говоришь ты: человѣка не имашь? Азъ быхъ человѣкъ, да Богомъ человѣка сотворю".
Разслабленный представляетъ собою все ветхое человѣчество, искупленное Спасителемъ. Въ лицѣ его, Онъ говоритъ намъ всѣмъ, Онъ, пришедшій на землю соединить всѣ народы въ имени людей.
Другое слово о Вознесеніи. На Элеонскую гору собрались праотцы, патріархи, пророки, апостолы и всѣ вѣрные.-- Небеса и земля готовятся къ торжеству вознесенія. Все человѣчество въ лицѣ Христа возносится на небо и причащается Божественности. Ангелы, бывшіе на землѣ свидѣтелями страданій Искупителя, сопровождаютъ Возносящагося. Въ небесахъ зачинается преніе между ними и небесными вратниками, которые говорятъ: "Ее врата Господни: никто изъ земныхъ ими ее проходитъ; такъ положилъ самъ Богъ: нынѣ дивимся, зря человѣка, сѣдящаго на Херувимскомъ престолѣ и хотящаго пройти чрезъ врата прежде Серафимовъ". Тогда раздается голосъ Христа: "Отверзите мнѣ врата правды, и, вшедъ въ нихъ, возвѣщу Отцу моему, что сдѣлалъ и какъ пострадалъ на землѣ". Небесные вратники, услышавъ голосъ Божественный, отвѣчаютъ: "Если не видѣли, Владыко, Тебя сходящаго, то поклонимся Тебѣ восходящему въ славѣ".
Славится поэзія Данта своими небесными видѣніями, по видѣніе Кириллово своимъ значеніемъ превышаетъ всѣ. Будь оно извѣстно въ Италіи, уже давно бы кисть живописца изобразила его въ картинкѣ.
Перейдемъ къ вѣкамъ скорби, Я уже говорилъ о тѣхъ варварскихъ народахъ, которые Азія извергла на Россію. Чередныя смѣны ихъ окончились Татарами. Внезапно напали они на Русскую землю. Страхъ этой внезапности переданъ сильно современнымъ лѣтописцемъ. Страхъ нашествія поразилъ и всю Европу. Вспомнимъ, что императоры сзывали противъ нихъ крестовый походъ. Папа посылалъ къ нимъ пословъ-миссіонеровъ, которые подвергались въ ордѣ всѣмъ унизительнымъ условіямъ ханскаго обычая. И на югѣ, и на сѣверѣ Русская земля облилась кровью въ двухъ битвахъ при Калкѣ и при Сити. Татары, пируя послѣ кровавыхъ битвъ, клали князей нашихъ полъ доски, и сидя на нихъ, обѣдали. Всѣ прекрасные города наша сдѣлались добычею пламени; 60,000 Кіевлянъ погибло, не стало 10 богатырей. Городъ Владиміръ вознесъ къ небу въ своемъ соборномъ храмѣ жертву всесожженія, гдѣ сгорѣли святитель, семейство великаго князя и бояре съ женами и съ дѣтьми. Улицы Москвы обагрились кровію ея младенцевъ. Кромѣ лѣтописей, народныя пѣсни до сихъ поръ сохранили память страданія народа въ слѣдующихъ стихахъ:
Зачѣмъ мать сыра земля не погнется?
Зачѣмъ не разступится?
A и мѣсяцъ, солнце померкнуло,
Не видитъ луча свѣта бѣлаго,
A отъ духу татарскаго
Не можно крещенымъ намъ живымъ быть
Такъ народъ выразилъ тяжесть своихъ страданій и свое отвращеніе къ татарскому игу.
XIII вѣкъ является безплодною пустынею послѣ XII, столь изобильнаго памятниками словесности. Почти одиноко раздается слово Серапіона, епископа Владимірскаго. Оно начинается по случаю землетрясенія, бывшаго въ Кіевѣ: "Земля, отъ начала утвержденная и неподвижная, повелѣніемъ Божіимъ нынѣ движется, грѣхами нашими колеблется, беззаконія нашего сносить не можетъ. Не послушали мы Евангелія, не послушали Апостола, не послушали Пророковъ, не послушали Святителей великихъ: Василія, Григорія Богослова, Іоанна Златоуста и иныхъ Святителей Святыхъ, ими же вѣра утверждена, еретики прогнаны и Богъ позванъ всѣми языками"...
"Тогда Господь навелъ на насъ народъ не милостивый, народъ лютый, не щадящій мы красоты юной, ни немощи старцевъ, ни младости дѣтей... Разрушены Божественныя церкви; осквернены сосуды священные, потоплена святыня; святители мечу въ пищу достались; тѣла преподобныхъ иноковъ птицамъ повержены на снѣдь; кровь отцевъ и братьевъ вашихъ, какъ многая вода, напоила землю. Исчезла крѣпость нашихъ князей и воеводъ; храбрые ваши, исполненные страха, бѣжали полки. Большая часть братьевъ и дѣтей вашихъ отведена въ плѣнъ. Села ваши поросли травою и величество ваше смирилось, красота погибла, богатство наше другимъ въ корысть досталось, трудъ вашъ поганые наслѣдовали. Земля наша сдѣлалась достояніемъ иноплеменниковъ; въ поношеніе стали мы живущимъ вскрай земли вашей, въ посмѣхъ врагамъ нашимъ".
"Вспомнимъ наибольшую заповѣдь: любить другъ друга... не воздавать зломъ за зло. Нѣтъ ничего ненавистнѣе Господу, какъ человѣкъ злопамятный. Какъ же мы скажемъ: Отче нашъ, остави намъ грѣхи ваши; а сами не оставляемъ?"
Новгородцы, по грубому суевѣрію и фанатизму, сожгли волхвовъ. Грозно возсталъ противъ нихъ проповѣдникъ, обличая все ихъ неразуміе. Такъ дѣйствовала наша церковь въ-то время, когда западная учреждала инквизиціонные суды противъ волхвовъ, и самъ папа Іоаннъ XXII лично боялся чародѣйства и осуждалъ волшебниковъ на костры и висѣлицы.
Въ XIV вѣкѣ пустынножитель Сергій распространяетъ духовную жизнь около Москвы, а ученики его несутъ ее во всѣ концы до предѣловъ самаго отдаленнаго сѣвера. Стефанъ Пермскій просвѣщаетъ крещеніемъ Зырянъ, сочиняетъ для нихъ грамоту и переводитъ на ихъ языкъ литургію и Новый Завѣтъ.
Одинъ изъ учениковъ Сергія, Кириллъ Бѣлозерскій, дѣйствуетъ въ пользу братской любви во время междоусобій княжескихъ, возстаетъ противъ губительнаго корчемства и противъ внутреннихъ таможенъ еще въ XIV вѣкѣ, тогда какъ окончательное ихъ уничтоженіе послѣдовало незадолго до учрежденія Московскаго университета.
Вотъ отрывки изъ Кирилловыхъ посланій: "Господине, ни царство, ни княженіе, ни иная какая власть не можетъ насъ избавить отъ нелицемѣрнаго суда Божія, а еже, Господне, возлюбиши ближняго, какъ себя, и утѣшишь души скорбящія и озлобленныя, много поможешь на страшномъ я праведномъ судѣ Христовомъ, понеже пишетъ Аи. Павелъ: "Аще имамъ вѣру горы преставляти, и аще имамъ раздати все имѣніе свое, любве же не имамъ, ни что же польза мы есть".
"И ты, Господине, внимай себѣ, чтобы корчмы въ твоей вотчинѣ не было; занеже, господине, то велика пагуба душамъ: крестьяне ея, господине, пропиваютъ, а души гибнутъ. Тако же, Господине, и мытовъ {Мыто есть пошлина таможенная, откуда слово мытарь.} бы у тебя не было, понеже, господине, куны (деньги) неправедныя; а гдѣ, господнее, перевозъ, туто, господине, притоже дать труда ради".--
Утѣшительны были поученія къ паствѣ митрополитовъ Moсковскихъ Петра и Алексія, избранныхъ въ этотъ санъ волею не только одного князя, но и всей земли Русской. Когда Татары остановили все наше духовное просвѣщеніе, когда пожары, какъ разсказываетъ лѣтописецъ, пожирали громады книгъ, собранныхъ въ храмахъ въ кучу отъ низу до верху, тогда единовѣрная и единоплеменная вамъ Болгарія прислала въ Москву святителя Кипріана, уроженца ея столицы, города Тернова. Онъ возстановилъ у насъ грамоту и духовное просвѣщеніе, привезъ съ собою множество рукописей, уединялся около Москвы въ обитель, при сліяніи рѣкъ Сѣтуни и Рамени, и здѣсь самъ переводилъ и писалъ книги, заставляя и другихъ работать около себя. Онъ же, по всѣмъ вѣроятіямъ, побудилъ великаго князя Димитрія на подвигъ Донской битвы. Послѣ этого святителя осталось замѣчательное посланіе противъ стяжанія селъ монастырями. Передъ кончиною онъ написалъ прощальное слово къ князьямъ и къ народу, которое читалось въ Успенскомъ соборѣ при его гробѣ, и заканчивалось слѣдующими словами: "Множество человѣческое, все на землю пришедшее, общее естество наше оплачемъ... О, какъ же лучшее изъ Божіихъ созданій, по образу Его и подобію созданное, безъ дыханія зрится, и мертво, и полно червей нечистыхъ!... Какъ исчезло мудрованіе? какъ скрылось слово?... Увы, страсти! Нагъ вышелъ я на плачь младенцемъ, нагъ отойду снова! Что тружусь и смущаюсь всуе, вѣдая конецъ житія, видя его дѣйствіе, какъ всѣ мы равнымъ образомъ шествуемъ отъ тьмы на свѣтъ, отъ свѣта же во тьму,-- отъ чрева матерняго съ плаченъ въ міръ, отъ міра печальнаго съ плачемъ во гробъ. Начало и конецъ -- плачь! что же въ серединѣ? совъ, тѣнь, мечтаніе, красота житейская". Народъ рыданіемъ отвѣчалъ на эти слова, которыми оглашались своды храма. Вотъ яркое мгновеніе изъ древней жизни нашего отечества!
Въ XV вѣкѣ, когда всѣ бѣдствія обрушились на нашу землю, и Татары, и черная смерть, опустошавшая цѣлые города, и голодъ, морившій народъ, Греція послала въ вамъ святителя Фотія. Онъ былъ свидѣтелемъ страданій народа Русскаго, самъ едва не погибъ отъ меча татарскаго и оставилъ вамъ книгу поученій, въ которыхъ видно, какъ онъ самъ глубоко страдалъ вмѣстѣ съ своею паствою. Ревнуя о нравственномъ просвѣщеніи народа и зная, что оно преимущественно находится въ рукахъ духовенства, онъ обращался къ священникамъ съ такими словами изъ Діонисія Ареопагита:"
"Достойно бо быти, рече, Господню священнику чисту яко свѣту,
свѣту быти -- и тако просвѣщати,
чисту бытт -- и тако очищати,
святу быти -- и тако освящати".
Вотъ какъ святитель Фотій изображаетъ голодъ и нравственную его причину:
"Земля, изсохшій въ конецъ, измѣнилась въ своей красотѣ, неплодная, залядѣвшая; сохнетъ и разсѣдается, и въ глубину ея солнечное сіяніе входитъ... Земледѣльцы, сидя при бороздахъ и сплетши руки за колѣняхъ, стенаютъ надъ трудомъ рукъ своихъ... плачутся смотря на дѣтей своихъ, рыдаютъ взирая на женъ и изсохшую траву осязая руками... Всѣ окрестныя мѣста одождены, наши же не одождены. Перемѣшались времена года, зной и стужа. Нѣтъ ли въ насъ самихъ причины тому? Неужели же у Бога что отнялось отъ Его власти и силы? Оставимъ такое хуленіе... Нѣтъ, со всѣми дѣлами безмѣстными, мы и братолюбіе затворили: вотъ почему сухи бразды ниши; любовь изсохла и гласъ молящихся всуе вопіетъ на воздухѣ, расходится ниже молищихся слышахомъ".
Въ другомъ словѣ пастырь сравниваетъ себя съ несчастнымъ кормчимъ, которому ввѣренъ корабль, волнуемый многоразличными бурями. "Не только всякій день, но и всякій часъ, онъ неусыпно рыдаетъ къ Богу, прилагая весь умъ къ заботамъ о ввѣренныхъ ему душахъ; свою же душу, единородную и безсмертную, въ сихъ превеликихъ волнахъ, однимъ лишь печальнымъ рыданіемъ временно утѣшаетъ".
Въ одно время съ Фотіемъ дѣйствовалъ на югѣ Григорій Цамблакъ, племянникъ Кипріана, святитель, котораго послала въ Кіевъ та же Болгарія. Онъ дѣйствовалъ по слѣдамъ своего дяди и былъ краснорѣчивымъ проповѣдникомъ. Множество словъ его на всѣ праздники года дошло до насъ, и они извѣстны подъ именемъ словъ Григорія, архіепископа Россійскаго. -- Приведу изъ нихъ два отрывка. Вотъ изображеніе руки милостиваго человѣка на страшномъ судѣ:
"Такую руку принявъ Владыка на страшномъ судѣ, покажетъ передъ всѣми, и предстоящимъ небеснымъ силамъ, и святымъ въ славѣ сущимъ, и грѣшнымъ, ожидающимъ муки, и скажетъ: сія рука напитала меня голоднаго, напоила жаждущаго, одѣла нагаго, обвязала струпы мнѣ больному, въ темницѣ послужила мнѣ, много разъ вводила меня страннаго и промышляла обо мнѣ, ей же и я воздамъ въ награду наслѣдіе моего царства".
Вотъ другой отрывокъ изъ слова на день Иліи пророка, гдѣ объясняется взятіе его на небо. Извѣстно, что Илія былъ суровъ къ своему народу и не снисходителенъ вы къ какимъ его слабостямъ, жилъ въ пустынѣ одинъ, и воронъ носилъ ему пищу:
"Если ты, Илія, такъ жестокъ, что не можешь терпѣть согрѣшеній Израиля и никакими человѣческими страстьми не преклоняешься, то не слѣдуетъ тебѣ жить съ человѣками, а взойди ты ко Мнѣ, да Я къ человѣкамъ сниду. Мѣна произойдетъ между нами: взойдетъ человѣкъ и снидетъ Богъ. Не одного Израиля, во и всѣхъ народовъ неправды и беззаконія видя и долготерпя о нихъ, Я понесу ихъ грѣхи и кромѣ грѣха, во всемъ имъ уподоблюсь.... Взойди ты съ плотію, да сниду Я взять плоть, безплотный; взойди ко Мнѣ на колесницѣ огненной, да сниду Я какъ дождь на руно. Ты въ громѣ на небо, Я въ тишинѣ на землю"...
За вѣками скорби слѣдуютъ вѣка борьбы, начиная съ половины XV. Еще съ ХІѴ-го въ Новгородѣ и Псковѣ, по вліянію Запада, возникла стригольническая ересь, противъ которой дѣйствовали патріархи Царьградскіе своими посланіями, писанными вѣроятно Діонисіемъ Суздальскимъ, который былъ въ Царьградѣ. Ересь эта была тогда подавлена; во въ XV вѣкѣ явилась новая, гораздо опаснѣе, извѣстная подъ именемъ Жидовской. Въ Новгородъ зашла она изъ Литвы, а изъ Новгорода проникла въ Москву, гдѣ заразила духовенство, самого митрополита, бояръ, въ томъ числѣ славнаго дьяка Ѳедора Курицына, и наконецъ допущена была въ чертоги великаго князя и принята его невѣсткою. Ученіе еретиковъ имѣло начало свое, какъ полагаютъ, въ ученіи и посягало на всѣ основы -- христіанства, отвергая Троицу и догматъ воплощенія. Тогда-то явился противникъ этой ереси, богато вооруженный богословскими познаніями, необходимыми для борьбы: это былъ Іосифъ Волоцкій, основатель Волоколамскаго монастыря. Он ъ нависалъ книгу въ 16 главахъ противъ этой ереси, извѣстную подъ именемъ Просвѣтителя и только недавно напечатанную ученымъ духовенствомъ Казани. Дѣйствуя противъ не признававшихъ Новаго Завѣта, онъ ссылался только на Ветхій и долженъ былъ приводить доводы разума. Такъ объясняетъ онъ догмать пресвятой Троицы, выводя его изъ образа человѣка, созданнаго во образу Божію:
"Слушай, какъ человѣкъ былъ создавъ во образу Божію и по подобію: по образу -- не о плоти говорится: плоть покрывало, создана и мертва и видима, а Богъ невидимъ. По образу говорится о невидимомъ въ человѣкѣ, а невидимое въ немъ есть душа, слово и духъ: по образу Божію въ человѣкѣ душа, она же называется и умомъ и подражателемъ бываетъ Богу... Душа умна и называется отецъ; слово же рождается отъ души и называется сынъ. И духъ всходитъ, имѣя общее сопребываніе, нераздѣльное съ душею и съ словомъ, и какъ Отецъ и Сынъ и Духъ Святый безсмертенъ и безконеченъ, такъ и человѣкъ, по образу Божію созданный, носитъ въ себѣ Божіе подобіе, душу, слово и умъ.
"Еще по образу же разумѣется самовластное и обладательное въ человѣкѣ: какъ Бога никто не выше, такъ и на землѣ никто не выше человѣка: Богъ сотворилъ его обладающаго всѣмъ во подобію Божію, значитъ быть человѣку милостиву, щедру ко всѣмъ, паче же ко врагамъ, какъ Богъ сіяетъ солнцемъ Своимъ на злыхъ и на благихъ".
Въ XV вѣкѣ начала ослабѣвать у насъ монастырская жизнь. Причиною этого было то обстоятельство, что монастыри были окружены слишкомъ богатыми угодьями и обрядъ монастырской службы осиливалъ слишкомъ жизнь духовную. Этимъ недостаткамъ хотѣлъ пособить питомецъ Кирилло-Бѣлозерской обители Нилъ, прозванный Сорскимъ отъ протекавшей тамъ рѣки Сорки, при которой онъ основалъ свою обитель. Съ Аѳонской горы онъ перенесъ къ намъ житіе скитское и основалъ первый скитъ для возстановленія духовной жизни въ нашихъ обителяхъ. Онъ написалъ книгу объ осьми помыслахъ, подражая творцамъ подобнаго же сочиненія св. Нилу и Кассіану. Въ этой книгѣ онъ предложилъ средства для духовной борьбы съ тѣни помыслами, отъ которыхъ рождаются всѣ страсти и пороки человѣка. Онъ изслѣдываетъ страсть въ ея зародышѣ и преслѣдуетъ ее черезъ пять ступеней до полнаго ея развитія, въ которомъ гибнетъ душа ей преданная. Въ этихъ изслѣдованіяхъ психологъ ногъ бы найти превосходныя для себя указанія, а писатель, занятый анализомъ души,-- вѣрное руководство. Эти глубокомысленныя созерцанія Нилъ Сорскій почерпнулъ въ тѣхъ самоуглубленіяхъ души своей, которыя онъ такъ описываетъ:
"Кій языкъ изречетъ? Кій же ли умъ скажетъ? Кое слово изглаголетъ? Страшно бо, воистинну страшно и паче слова. Зрю свѣтъ, его же міръ не имать, посредѣ келліи на одрѣ сѣдя; внутрь себе зрю Творца міру и бесѣдую, и люблю, и ямь, питаяся добрѣ единымъ Боговидѣніемъ, и соединився Ему, небеса превосхожду: и се вѣмъ извѣстно и истинно. Гдѣ же тогда тѣло, не кѣмъ".
Замѣчательно, что Нилъ, говоря о другихъ помыслахъ, кромѣ унынія, выражается или словами Писанія, или словами отцовъ церкви; когда же говоритъ о помыслѣ унынія, то по большей части выражается собственными словами: не потому ли такъ, что этотъ помыселъ особенно сроденъ русскому человѣку, и что Нилъ наблюденія надъ нимъ могъ производить и въ самомъ себѣ, и въ близкихъ ему соотчичахъ. Извѣстно, до какихъ крайностей доводитъ русскаго человѣка этотъ помыселъ. Вотъ слова Нила:
"Не малъ нашъ подвигъ на духъ скорбный, понеже вметаеть душу въ погибель и отчаяніе. Если скорбь отъ человѣковъ будетъ, подобаетъ благодушно претерпѣвать ее, и молиться за оскорбившихъ, зная, что не безъ Божія Промысла все съ нами случается и что все на пользу посылаетъ намъ Богъ... Полезна намъ можетъ быть одна только скорбь -- о грѣхахъ нашихъ, и то съ надеждою и покаяніемъ. Скорбь же праздную надобно отметать отъ сердца, наравнѣ съ прочими злыми страстями, потому что она творитъ душу пустою и унылою, и некрѣпкою, и нетерпѣливою къ молитвѣ, и лѣнивою къ чтенію".
"Но если уныніе укрѣпится въ насъ, великій подвигъ предстоитъ душѣ: лютъ его духъ, самый тяжелый, сопряженный съ духомъ скорбнымъ. A тѣмъ, которые пребываютъ въ безмолвіи, рать на него належитъ великая. Когда жестокія его волны встаютъ на душу, въ тотъ часъ и не мнитъ человѣкъ, чтобъ можно ему было когда-нибудь отъ нихъ избавиться. Ему приходитъ на мысль, что и Богъ оставилъ его, и не печется о немъ болѣе, и что его одного только и оставилъ Онъ, и что съ другими того не бываетъ, что съ нимъ, и тогда все благое кажется ему мерзкимъ".
Такъ въ XV вѣкѣ Іосифъ Волоцкій представляетъ борьбу съ ересью, а Нилъ Сорскій -- борьбу со страстями; но между XV и XVI вѣками мы встрѣчаемъ дѣятельнаго и трудолюбиваго писателя, митрополита Даніила. Будучи рожденъ и воспитавъ для духовной и пустынной жизни, онъ не былъ способенъ къ жизни практической и, рано оставивъ престолъ митрополіи, удалился въ келію Волоколамскаго монастыря, гдѣ написалъ много квитъ, и теперь хранимыхъ въ его библіотекѣ. Изъ двухъ оставленныхъ имъ огромныхъ книгъ словъ и посланій, въ первой онъ занимался рѣшеніемъ многихъ догматическихъ вопросовъ православной церкви. Замѣчательный историческій методъ, имъ употребляемый при рѣшеніи этихъ вопросовъ,-- методъ, изъ котораго видна его огромная начитанность въ Писаніи я въ твореніяхъ св. отцовъ. Обыкновенно онъ ставитъ сначала положеніе, или истину, признанную церковью, и затѣмъ приводитъ все, что къ ней относится, изъ Ветхаго и Новаго Завѣта, изъ богослужебныхъ книгъ, изъ каноновъ и правилъ церковныхъ, изо всѣхъ отцовъ церкви вселенской и русской, слѣдуя историческому порядку. -- Въ заключеніе онъ уже собственными словами извлекаетъ сущность изъ всего сказаннаго, присоединяя къ тому иногда и свои доказательства. Такой методъ, конечно, долженъ бы быть правятъ въ любой наукѣ, ибо онъ со всей обширностью историческаго изученія вопроса соединяетъ и самостоятельную силу собственнаго изслѣдованія.
Такъ въ словѣ о двухъ существахъ въ Іисусѣ Христѣ, Божественномъ и человѣческомъ, Даніилъ приводитъ отрывокъ изъ извѣстнаго слова Иларіонова вмѣстѣ съ тѣми источниками, откуда оно было заимствовано; самъ же прибавляетъ къ прочимъ изслѣдованіямъ свое наблюденіе надъ двумя важными событіями изъ жизни Спасителя: Преображеніемъ и Геѳсиманіею. "На Ѳаворѣ, говоритъ Даніилъ, Іисусъ показалъ Божество свое во всемъ свѣтѣ и величіи славы; въ Геѳсиманіи -- тугою и скорбію свое человѣчество, и при обоихъ событіяхъ свидѣтели были одни и тѣ же: апостолы Петръ, Іоаннъ и Іаковъ".
Посланія Даніиловы были написаны многимъ духовнымъ и свѣтскимъ лицамъ, ему современнымъ, и направлены противъ суеты свѣтской. Въ одномъ изъ этихъ посланій такъ изображаетъ онъ состояніе души въ пустынѣ: "Великую пользу приносить пустыня, утишая ваши страсти: молчаніе есть начало очищенію души. Ни языкъ не говоритъ человѣческаго, ни очи не видятъ красоты тѣлесной, ни уши, слыша пѣсни, не измѣняютъ душевной силѣ; нѣтъ глаголовъ людей глумящихся и смѣшливыхъ, имѣющихъ обычай разрушать душевную крѣпость. Умъ, не разсыпаемый внѣшними чувствами, въ міръ не растекается, а восходитъ къ себѣ, черезъ себя же на помышленіе о Богѣ и тѣмъ осіянный и блистающій, пріемлетъ забвеніе самаго естества.... Ни пища, ни одежда, ничто земное его не тревожитъ... Все свое тщаніе устремляетъ онъ на стяжаніе Божественныхъ заповѣдей и вѣчныхъ благъ".
Несмотря однако на такое влеченіе къ пустынѣ, Даніилъ сознавалъ уже потребность эпохи новой и признавалъ необходимость заботъ объ обновленіи гражданскаго строя Россіи, но отклонялъ отъ себя всякое участіе въ этомъ. Въ посланіи къ Мятежелюбцу онъ такъ объ этомъ выражается: "И ты со мною, грѣшнымъ и худымъ инокомъ Даніиломъ, совѣта о семъ не имѣй: еже бы высоту небесную увѣдѣти, и глубину морскую измѣрити, и концы земные обтицати и исчислити, и озерамъ и рѣкамъ каменныя стезя художьствовати, и весь міръ строити, и якожъ въ кругъ нѣкый вселенную всю объяти, и всѣхъ въ единъ нравъ привести и отъ всея поднебесныя неправду, и лукавство, и всякое зло хитрьство изгнати не навыклъ есмь: понеже безуменъ и окаяненъ есмь человѣкъ и недѣлатель ни которому благу; но точію божественныя писанія глаголю слышащимъ и пріемлющимъ и хотящимъ спастися..."
Одновременно съ митрополитомъ Даніиломъ дѣйствовалъ митрополитъ Макарій. Будучи еще архіепископомъ въ Новгородѣ, Макарій воспользовался сланными его писцами, собралъ и переписалъ подъ своимъ руководствомъ Великія Четіи-Минеи, 12 огромныхъ фоліантовъ, содержащихъ въ себѣ полную энциклопедію богословскихъ и отеческихъ книгъ съ житіями святыхъ вселенской и русской церкви. При каждомъ житія находится ежедневный прологъ, или поученіе, нравственное и душеполезное. Въ немъ благочестивый Русскій находилъ духовную насущную пишу. Это собраніе Макарій завѣщалъ новгородскому Софійскому собору. Другое подобное и еще болѣе умноженное переписалъ онъ руками тѣхъ же писцовъ и подъ своимъ собственнымъ пересмотромъ для московскаго Успенскаго собора. Это двоякое сокровище показываетъ, какъ богата была уже тогда наша церковь славянскими переводами всѣхъ твореній отцовъ церкви и оригинальными сочиненіями.
Въ XVI вѣкѣ начали вторгаться въ Россію: съ Запада -- ученія иностранныхъ церквей и разныхъ еретическихъ сектъ, астрологическіе и другіе предразсудки, съ Востока -- ученіе магометанское и разные обычаи, вредные для нравственности народной. Тогда явился у насъ воинъ, вооруженный для побѣдоносной борьбы со всѣми лжеученіями, вредившими православной вѣрѣ. То былъ Максимъ Грекъ, уроженецъ Албаніи, питомецъ университетовъ Парижскаго, Падуанскаго и другихъ. Въ Парижѣ онъ учился у славнаго Филолога Ласкариса и воздаетъ Французамъ похвалу за учрежденіе у себя всемірнаго средоточія человѣческаго образованія. Въ Венеціи онъ зналъ знаменитаго типографщика Альда Мануція. Во Флоренціи онъ бывалъ на проповѣдяхъ Іеронима Савонаролы, отзывался о немъ съ большимъ сочувствіемъ, разсказывалъ о той чудесной перемѣнѣ, которую онъ совершилъ своимъ словомъ въ нравахъ народа, передавая такія подробности, которыя были неизвѣстны по западнымъ источникамъ. Максимъ предаетъ публичному позору папу Александра VI и его клевретовъ, которые осудили на казнь Савоваролу и двухъ его товарищей. Нашъ инокъ готовъ бы былъ признать ихъ святыми, если бы они не принадлежали Римской церкви.
Подвизаясь на поприщѣ полемическаго богословія, Максимъ оставилъ намъ огромный фоліантъ сочиненій подобнаго содержанія. Особенно замѣчательно то изъ нихъ, которое ратуетъ противъ астрологіи. Извѣстно, какъ этотъ предразсудокъ господствовалъ на Западѣ даже въ XVII и XVIII вѣкѣ, какъ величайшіе умы были имъ одержимы, какъ славный герой Тридцатилѣтней войны, Валленштейнъ, благодаря астрологіи, погубилъ свою славу. Позднѣе и у насъ астрологія появилась при дворѣ; но уже въ XVI вѣкѣ церковь, въ лицѣ Максима и другихъ, обличала это суевѣріе.
Превосходно Максимово слово противъ нестроенія и безчинія царей и властелей послѣдняго вѣка сего. Извѣстно, какъ Европа страдала повсюду отъ злоупотребленій державной власти, сосредоточившейся въ рукахъ отдѣльныхъ лицъ. Еще въ XV вѣкѣ Италію тиранили герцоги, Францію -- Людовикъ ХІ, въ ХѴІ вѣкѣ въ Англіи славился своею кровожадностію Генрихъ VIII, въ Даніи Христіернъ II. Максимъ направилъ сильное слово противъ тиранніи. Онъ воображаетъ себя путникомъ, встрѣчающимъ по дорогѣ величавую царственную жену, въ траурной одеждѣ, съ печальнымъ видомъ и со слезами на глазахъ. Онъ спрашиваетъ ее: кто она? -- и долго, долго не можетъ получить отвѣта; во послѣ многихъ усилій и настояній слышитъ изъ устъ ея, что имя ей Василія, царская власть, что она дочь Всевышняго, и что трауръ и скорбь ея -- по томъ позорѣ, какому предаютъ ее властители сего вѣка. "Какъ достойно всплакать объ нихъ, говоритъ она, которые больны такимъ безчувствіемъ и прогнѣвляютъ Вышняго Бога, сподобившаго ихъ столь великой чести и славы". Она указываетъ на чашу въ рукѣ Господа, полную вина нераствореннаго, то есть ярости нестерпимой и гнѣва,-- чашу, изъ нея же пьютъ всѣ грѣшные земли, которые благочестивый царскій санъ растлѣваютъ и досаждаютъ Богу всякою своею неправдою и лихоимствомъ, чьи ноги скоры на пролитіе крови въ порывѣ неправеднаго гнѣва и звѣрской ярости.
Съ особенною скорбью вспоминаетъ она, что нѣтъ у нея теперь обручниковъ по ревности Божіей, какихъ имѣла древле. "Не имѣю, говоритъ она, Самуила, ополчившагося со дерзновеніемъ на Саула преслушника. Не имѣю Наѳана, избавившаго Давида отъ паденія. Не имѣю ревнителей, подобныхъ Иліи и Елисею, не побоявшихся царей Ассирійскихъ. Не имѣю Амвросія, чуднаго архіерея Божія, который не устрашился высоты царства Ѳеодосія Великаго. Не имѣю Василія Великаго, возсіявшаго въ святынѣ и во всякой премудрости и своими ученіями ужасившаго гонителя Валента. Не имѣю Іоанна Златаго языкомъ, изобличившаго сребролюбивую царицу Евдокію. Не вдовствующей ли женѣ подобная, сижу я при пустомъ пути окаяннаго вѣка нынѣшняго, лишенная такихъ поборниковъ и ревнителей? Участь моя, о путникъ, достойна рыданій многихъ".
Это слово, вѣроятно, написано Максимомъ еще въ то время, когда митрополитъ Филиппъ не претерпѣлъ мученія отъ Іоанна за смѣлое слово истины.
Жидовское ученіе, опровергнутое Іосифомъ Волоцкимъ и подавленное правительствомъ въ XVI вѣкѣ, возникло у насъ съ новою силою и посягало не только на основы вѣры, но даже на основы жизни общественной и семейной. Оно подкапывалось подъ зданіе государства и разрывало всѣ связи нравственныя, соединявшія дѣтей съ родителями. Это ученіе, извѣстное у насъ подъ имѣемъ ереси Ѳеодосія Косаго, проникло въ среду простаго народа и дѣйствовало тайно въ глубинѣ народной жизни. Тогда возсталъ противъ этого ученія инокъ Отенской пустыни Зиновій, ученикъ Максима Грека. Въ обличеніе ереси Зиновій написалъ 56 бесѣдъ между людьми простыми; не одни богословскіе доводы находимъ мы въ этомъ сочиненіи, во и логическія доказательства бытія Божія и Пресвятой Троицы. Еретикъ, между прочимъ, говорилъ, что разумъ въ первомъ человѣкѣ открылся со времени его паденія, когда онъ, вкусивъ отъ запрещеннаго древа, сталъ разумѣть добро и зло. Съ этимъ ученіемъ согласна философія Гегеля. Но Зиновій опровергалъ его, говоря, что Адамъ еще до паденія обнаружилъ великій разумъ и премудрость въ изобрѣтеніи языка при созерцаніи животныхъ и призваніи жены.
Въ XVII вѣкѣ борьба въ вашей церкви еще сильнѣе разрослась. Она имѣла два средоточія: одно на югѣ, другое -- нa сѣверѣ. Кіевъ и Москва подавали руку другъ другу въ соединенномъ дѣйствіи на противниковъ церкви. Еще въ концѣ XVI вѣка явилось въ Кіевѣ училище. Его возникновеніе окрѣпло въ политическихъ буряхъ южной Руси. Въ XVII вѣкѣ оно было обязано своимъ процвѣтаніемъ Петру Могилѣ, Волошскому князю, человѣку высокаго современнаго образованія, принесшему своя огромныя средства, и умственныя и матеріальныя, въ жертву православію. Кіевскія школы дѣятельно сносились съ Западомъ и образовали у насъ множество ученыхъ богослововъ, дѣйствовавшихъ въ XVII и XVIII вѣкахъ. Отсюда вышли: Димитрій Ростовскій, Стефанъ Яворскій, Ѳеофанъ Прокоповичъ и другіе.
Кіевъ привлекалъ къ намъ и ученыхъ Запада во имя православія. Изъ Кёнигсберга вышелъ Пруссакъ Адамъ Черниковъ, послѣ долгихъ странствій и разысканій по университетамъ и библіотекамъ Запада о догматѣ исхожденія Святаго Духа, явился къ намъ съ огромнымъ изслѣдованіемъ въ пользу истины, какъ ее исповѣдуетъ православная церковь.
Религіозной и нравственной силѣ кіевскихъ школъ мы обязаны присоединеніемъ къ намъ Малороссіи.
Москва строго и пристально слѣдила за кіевскою борьбою и устраняла то, что могло быть противно истинѣ, не сродной человѣку возможности заражаться даже и тѣмъ, противъ чего онъ ведетъ борьбу. Но кромѣ того у Москвы было свое широкое поприще для полемической дѣятельности: она должна была бороться съ внутренними расколами, возникшими по случаю исправленія церковныхъ книгъ. Сюда относятся творенія патріарховъ русской церкви. Независимо отъ внутренней борьбы, Москва должна была вести еще борьбу внѣшнюю, съ римскимъ католичествомъ, которое въ лицѣ іезуитовъ вторгалось къ вамъ и вносило свои ученія, волновавшія народъ. Таковъ былъ споръ при патріархѣ Іоакимѣ о времени пресуществленія Евхаристіи. Спорили даже простолюдины и женщины на рынкахъ московскихъ,-- такъ сильна была религіозная дѣятельность въ русскомъ народѣ.
Чтобы дать понятіе о томъ, какъ ваши патріархи разумѣли связь между церковью и народомъ, приведемъ слова изъ творенія патріарха Іоакима Цвѣтъ духовный:
"Есть бо сія святая церковь, въ ней же едина вѣра во Христа Господа... Въ церкви есть видѣти общій смыслъ всего народа и государства, общій въ вѣрѣ святѣй разумъ, общее святыхъ Отецъ ученіе, и чинное въ обычаи преданія содержилище, единъ гласъ... аще ли единъ гласъ, и едино умствованіе".
Послѣднимъ представителемъ древней Руси въ религіозномъ отношеніи былъ святитель Ростовскій Димитрій. Онъ соединяетъ древнюю Русь съ новою. Строгій обличитель и противникъ раскола въ его Розыскѣ о Брынской вѣрѣ, онъ вынесъ изъ древней Руси вѣру чистую и правую. Для народа русскаго онъ написалъ любимую его книгу, Четіи-Минеи или житія святыхъ вселенской церкви, гдѣ изобразилъ примѣры христіанской жизни для людей всякаго званія отъ царей до простолюдиновъ. Въ жизни своей онъ выражалъ большое сочувствіе къ искусству, особенно къ музыкѣ и пѣнію. По части драматической поэзіи онъ писалъ опыты мистерій, которыя положили основаніе нашему театру. Въ своемъ Алфавитѣ духовномъ Димитрій выразилъ полное сочувствіе къ наукѣ природы. Онъ говоритъ, что тотъ, кто хочетъ истинно позвать Бога и себя и съ Нимъ любовію соединиться, долженъ прежде познать всю тварь видимую и разумѣваемую, такъ чтобы ни одна вещь отъ него не утаилась и не приводила его въ недоумѣніе. "Отъ дольняго должно восходить къ горнему. Богъ положилъ всю природу, какъ нѣкое училище, или зерцало, передъ очами вашими, чтобы мы учась восходили отъ земли къ небу. Если дольняго не познаемъ, то какъ уразумѣемъ горнее? Отъ разума и познанія рождается вѣра, отъ вѣры же заповѣдей Божіихъ храненіе. Поскольку процвѣтаетъ разумъ, постольку процвѣтаетъ и вѣра".
Такъ духовный учитель умѣлъ согласить духовное начало вѣры, развитое въ древней Руси, съ началомъ разума и науки, котораго требовала древняя Русь.
Обзоръ хода нашего слова въ древнемъ періодѣ показалъ намъ, какъ единая идея церкви проникала жизнь нашу и выражалась въ словѣ. У насъ спрашиваютъ иностранцы, а иногда и Русскіе: гдѣ ваши учрежденія, или институты? и не замѣчаютъ главнаго, самаго живительнаго для народа, которымъ приготовлено его духовное воспитаніе: это -- Церковь.
Правда, въ древней нашей литературѣ есть и дурная сторона, или изнанка религіознаго періода, въ которой видны невѣжество, суевѣріе и предразсудки разнаго рода. Сюда особенно относятся произведенія раскола. Отсутствіе науки было одною изъ главныхъ причинъ, почему и вѣра впала въ заблужденіе. Въ нынѣшнее время наши молодые ученые наперерывъ печатаютъ и обличаютъ гласно всю эту подспудную литературу. Сюда относятся изданія Костомарова, Буслаева, Пыпина, Тихонравова и другихъ. Прежде правительство признавало необходимымъ употреблять строгія мѣры гоненія противъ раскола, чѣмъ нисколько не достигало цѣли, а напротивъ его усиливало. Теперь самая лучшая и дѣйствительная мѣра къ ослабленію и даже уничтоженію раскола есть обнародованіе его литературы. Печатная гласность одна только можетъ обличить все его неразуміе.
Есть, напротивъ, другія произведенія народа, изъ которыхъ видно, какіе глубокіе корни пустило христіанство въ его жизнь и какъ ясно разумѣетъ онъ свою вѣру. Изъ множества другихъ я выберу, для заключенія бесѣды, только три поэтическія представленія истинъ вѣры. Они находятся въ тѣхъ духовныхъ слухахъ, какіе поются самыми темными представителями русскаго народа, слѣпыми нищими, около храмовъ Божіихъ собирающими вокругъ себя толпы народа.
Вотъ какъ объясняетъ себѣ русскій простолюдинъ происхожденіе всѣхъ небесныхъ предметовъ міра и своего собственнаго разума отъ Христа:
Отъ чего у насъ бѣлый вольный свѣтъ?
Отъ чего у насъ солнце красное?
Отъ чего у насъ младъ свѣтелъ мѣсяцъ?
Отъ чего у насъ звѣзды частыя?
Отъ чего у насъ ночи темныя?
Отъ чего у насъ зори утренни?
Отъ чего у насъ умъ-разумъ?
У насъ бѣлый свѣтъ отъ Господа,
Самого Христа Царя Небеснаго.
Солнце красное отъ лица Божьяго,
Самого Христа Царя Небеснаго.
Младъ, свѣтелъ мѣсяцъ отъ грудей Божіихъ
Самого Христа Царя Небеснаго.
Звѣзды частыя отъ ризъ Божіихъ
Самого Христа Царя Небеснаго.
Ночи темныя отъ думъ Господніихъ
Самого Христа Царя Небеснаго.
Зори утренни отъ очей Господніихъ
Самого Христа Царя Небеснаго.
У насъ умъ-разумъ Самого Хряста
Самого Христа Царя Небеснаго.
Въ этомъ народномъ сознаніи относительно ума слышенъ отголосокъ апостольскаго слова: умъ Христовъимамы.
A вотъ какъ представляетъ себѣ русскій народъ послѣднія минуты жизни человѣческой, разлученіе души съ тѣломъ:
Солнышко на закатъ пошло,
Красное закатилося,
Душа съ тѣломъ разставалася,
Отошедши она тѣлу поклонилася:
Ты прости мое тѣло бѣлое,
Тебѣ, тѣло бѣлое, лежать въ сырой землѣ,
Станутъ точить тебя, тѣло, черви сыпучіе,
Сыпучіе, неутолимые,
A мнѣ душѣ идти къ самому Христу,
Къ самому Христу, Судьѣ праведному.
Какое правильное и спокойно-ясное представленіе смерти заключаетъ въ себѣ этотъ прекрасный поэтическій образъ! Сколько духовной силы должно быть въ томъ народѣ, который такъ превосходно разумѣетъ смерть!
Въ третьемъ поэтическомъ образѣ изображено все долготерпѣніе Божіе ко злу, совершенному человѣчествомъ, истекающее изъ безконечной любви Божіей къ своему лучшему созданію. Этотъ стихъ заимствованъ изъ одного церковнаго слова, встрѣчающагося въ памятникахъ древней русской словесности подъ заглавіемъ Слово отъ видѣнія апостола Павла. Здѣсь сначала солнце жалуется Господу на неправды и беззаконія людей и говоритъ: "Вели -- и я пожгу ихъ, чтобы не творили зла". Господь укрощаетъ солнце своимъ собственнымъ терпѣніемъ. Мѣсяцъ и звѣзды жалуются потомъ на ужасы, ночью совершаемые людьми, и готовы погубить ихъ; но Богъ и ихъ успокоиваетъ. Море и рѣки о томъ же вопіютъ къ Господу. Наконецъ земля жалуется болѣе всѣхъ. Отсюда-то заимствованъ народный стихъ, извѣстный у насъ подъ именемъ Плача земли передъ Богомъ:
Разступилась, расплакалась
Матушка сыра-земля
Передъ Господомъ Богомъ:
Тяжелъ-то мнѣ, тяжелъ, Господи, вольный свѣтъ,
Тяжелѣ многогрѣшниковъ, болѣ беззаконниковъ.
Речетъ же Господь сырой землѣ:
Потерпи же ты, матушка сыра-земля!
Не придутъ ли рабы грѣшники
Къ самому Богу съ чистымъ покаяніемъ?
Ежели придутъ, прибавлю я имъ свѣту вольнаго,
Царство небесное.
Ежели не придутъ ко Мнѣ, къ Богу,
Убавлю я имъ свѣту вольнаго,
Прибавлю я имъ муки вѣчныя.
Такъ воображаетъ себѣ милосердіе Господне народъ, воспитанный церковью кроткою и милостивою.
Ни въ чемъ такъ не сказалась вѣра русскаго народа въ послѣднее время, какъ въ двухъ прекрасныхъ явленіяхъ его новой современной жизни: въ терпѣніи, съ какимъ онъ ждалъ и ждетъ своей свободы, и въ стремленіи отрезвиться отъ своего пагубнаго порока.
Но мы все еще ждемъ большаго, все еще съ желаніями вопіемъ: "когда-то совершится въ насъ великое? когда сѣмя, посѣянное вѣками, выростетъ и созрѣетъ въ жатву? когда идея церкви оживетъ во всѣхъ сословіяхъ народа, и тайна жертвы, совершаемой ежедневно въ вашихъ храмахъ, обнаружится и явится вполнѣ въ вашей жизни?
Періодъ древней Руси совершилъ великое дѣло, положивъ религіозную основу въ жизни русскаго народа, во заключалъ въ себѣ и большіе недостатки, которые состояли въ злоупотребленіяхъ ѳеократіи и въ отсутствіи развитія человѣческой личности. Вотъ гдѣ были причины, почему ни наука, ни искусство, ни свобода гражданская не могли у насъ развиваться: орудіемъ для ихъ развитія служитъ лицо человѣка, а оно совершенно исчезало въ безличности древней общинной жизни. Въ этомъ отношеніи мы не могли обойтись безъ содѣйствія западной Европы и обратились къ ней, лишь только получили возможность.
Первая страна, съ которою сблизило насъ человѣческое образованіе, была Италія. Она радушно и гостепріимно отвѣчала на наши требованія, не такъ, какъ другія страны. Первыя сношенія ваши съ Италіею относятся ко времени Флорентинскаго собора, слѣдовательно къ 1437 году. Одинъ изъ духовныхъ сопутниковъ измѣнника Исидора, Симеонъ, передалъ вамъ сказанія о самомъ соборѣ и съ большимъ сочувствіемъ отозвался о Флоренціи и ея великолѣпномъ соборномъ храмѣ. Другой товарищъ его, Аврааміи, съ изумленіемъ и простодушіемъ разсказываетъ про мистерію Благовѣщенія, которую видѣлъ въ одномъ изъ городскихъ монастырей. Вѣроятно, разсказы русскихъ странниковъ объ Италіи и ея архитектурныхъ памятникахъ возбудили въ вашихъ соотчичахъ желаніе украсить Москву чѣмъ-нибудь подобнымъ. Какъ только Россія свергла съ себя Татарское иго при Іоаннѣ III, къ намъ, по нашему зову, явились италіянскіе художники. Нашъ прекрасный и воздушный Кремль былъ первымъ плодомъ нашего художественнаго сближенія съ Италіею. Въ построеніи храмовъ Божіихъ мы принуждали италіянскихъ зодчихъ строго держаться древняго Византійскаго стиля. Замѣчательно, что строитель Успенскаго собора въ Москвѣ, болонецъ Аристотель Фіоравенти, былъ однимъ изъ архитекторовъ, участвовавшихъ въ довершеніи венеціанской церкви св. Марка, строенной въ византійскомъ стилѣ. Прежде чѣмъ строить Успенскій соборъ, онъ долженъ былъ осмотрѣть соборъ владимірскій. Но когда мы рѣшились строить памятникъ въ честь идеи государственной, выразившейся въ московскомъ единодержавіи, мы дали свободу красотѣ италіянскаго зодчества,-- и Кремль явился полнымъ отблескомъ этой идеи.
Не такъ были благосклонны, какъ Италія, другія страны къ вашему стремленію принять дары европейскаго образованія. Германія особенно оказалась къ намъ враждебною. Когда Іоаннъ IV, черезъ саксонца Шлитта, просилъ Карла V на Аугсбургскомъ сеймѣ прислать ученыхъ и художниковъ въ Россію, Карлъ изъявилъ свое согласіе, но съ условіемъ, чтобы Россія за даръ науки и искусства приняла римско-католическую вѣру. Городъ Любекъ заключилъ въ тюрьму всѣхъ ученыхъ и художинковъ, желавшихъ ѣхать въ Россію. Когда датскій король Христіернъ III, по просьбѣ Іоанна IV, прислалъ къ намъ книгопечатниковъ для учрежденія въ Москвѣ типографіи, съ ними присланы были отъ Христіерна двѣ книги: Лютеросъ Катихизисъ и Аугсбургское исповѣданіе, для перевода ихъ на русскій языкъ я распространенія по всей Россіи. Такимъ образомъ, всѣ орудія западнаго образованія предлагаемы были намъ цѣною измѣвы убѣжденіямъ совѣсти. Будемъ ли мы обвинять вашихъ предковъ за то, что они не захотѣли такою цѣною купить европейское образованіе и считали вѣру несокрушимою основою русской жизни?
Позднѣе Борисъ Годуновъ имѣлъ мысль учредить въ Москвѣ университетъ и пригласить для того иноземныхъ ученыхъ; но духовенство оказало этому препятствіе, заявивъ, что черезъ смѣшеніе языковъ оно боится смѣшенія понятій и страшится за единство нашей вѣры. Ѳеократія въ лицѣ духовенства положила преграду первой попыткѣ образованія.
Въ XVII вѣкѣ кіевскія духовныя училища посылали своихъ ученыхъ въ западные университеты, но тамъ несоглашались допускать ихъ къ наукѣ иначе, какъ съ условіемъ перемѣнить вѣру. Кіевское начальство позволяло даже молодымъ искателямъ званія принимать наружно чуждую вѣру для того, чтобы хитрымъ обманомъ похищать науку.
Когда Петръ Великій отправился въ Голландію учиться кораблестроительному искусству, патріархъ Адріанъ писалъ къ нему, что не слѣдъ новому Израилю якшаться съ чуждыми народами.
Всѣ эти событія и на Западѣ, и у насъ доказываютъ, что въ то время еще не выработалась терпимость мысли. Потребны были Варѳоломеевская ночь и Тридцатилѣтняя воина, надобно было потокамъ человѣческой крови омыть Европу, чтобы достичь свободы совѣсти, перваго условія полнаго человѣческаго образованія. У насъ наука стала доступна тогда, когда мы могли получить ее не измѣняя вѣрѣ. Не даромъ Петръ и Лейбницъ были современники.
Въ религіозномъ періодѣ злоупотребленіе ѳеократическаго начала препятствовало развитію человѣческой личности вообще. Личный элементъ могъ въ немъ развиваться только въ лицѣ государя, или инока. Въ настоящей бесѣдѣ мы разсмотримъ этотъ элементъ въ твореніяхъ названныхъ двухъ личностей, а въ концѣ періода увидимъ, какъ эти личности столкнулись враждебно между собою.
Творенія русскихъ государей начинаются славною воинственною рѣчью Святослава. Нельзя допустить, чтобы эта рѣчь была сочиненіемъ лѣтописца-инока. Здѣсь въ каждомъ словѣ и до сихъ поръ слышится душа русскаго воина.
"Уже намъ нѣкамо {Некуда.} ея дѣти! {Дѣться.} волею и неволею стати противу, да не посрамимъ землѣ Русскіѣ, во ляжемъ костьми: мертвый бо срама не имутъ. Аще ли побѣгнемъ, срамъ имамъ; не имамъ убѣжати, но станемъ крѣпко, азъ-же предъ вами пойду; аще моя глава ляжетъ, то промыслитѣ собою". -- И рѣша вои: "идеже глава твоя, ту и свои главы сложимъ".
Въ этихъ словахъ, дышащихъ воинскою честью и любовію къ землѣ Русской, покоится зародышъ вашего физическаго могущества и предвидится огромность того пространства, которое завяли на землѣ наши предки.
За рѣчью Святослава слѣдуетъ молитва святаго Владиміра. Въ Кіевѣ, въ волнахъ Днѣпра, пріемлетъ крещеніе народъ русскій. На берегу креститель его Владиміръ подъемлетъ руки къ небу и произносить молитву:
"Боже, створивый небо и землю! призри на новыя люди сія, и даждь имъ, Господи, увѣдѣти Тобе истиньнаго Бога, яко же увѣдеша страны христьянскыя; утверди и вѣру въ нихъ праву и несовратьну {Несовратимую.}, и мнѣ помози, Господи, на супротивнаго врага, да надѣяся на Тя и на Твою державу, побѣжу козни его".
Если въ рѣчи Святослава мы видѣли зародышъ физическаго могущества вашего, то въ молитвѣ Владиміра видимъ зародышъ нравственной силы и духовнаго просвѣщенія русскаго народа.
Ярославъ, сынъ Владиміра, сѣялъ, какъ говоритъ лѣтописецъ, на той почвѣ, которую взоралъ его отецъ, сѣмена книжнаго просвѣщенія и вмѣстѣ съ наслѣдниками своими далъ русскому народу Русскую Правду. Въ этомъ первомъ нашемъ законодательномъ памятникѣ выразился общинный духъ народа. Это не кабинетное сочиненіе юрисконсульта-мыслителя, но слово живаго обычая, положенное на хартію. По смыслу этого древняго законодательства твердый законъ живетъ въ добрыхъ нравахъ народа: "твердый законъ норовъ добръ".
Въ Поученіи дѣтямъ внука Ярославова, Владиміра Мономаха, мы видимъ образецъ христіанскаго воспитанія въ древнемъ князѣ удѣльной Руси. Дѣятельная борьба съ варварами Половцами, охота на дикихъ звѣрей и миротворное посредничество между враждующими князьями составляютъ содержаніе всей его жизни. Озаренный высшей истиною, онъ сознаетъ пороки своего народа, и особенно нашу русскую лѣнь, которую пять разъ преслѣдуетъ въ своемъ краткомъ поученіи. Выдаются и наши хорошія качества: ваше гостепріимство, которымъ мы заискивали въ добромъ мнѣніи другихъ народовъ; наше умѣніе говорить хорошо на иностранныхъ языкахъ, изъ которыхъ на пяти говорилъ отецъ Владиміра, Всеволодъ, и тѣмъ привлекалъ къ себѣ сочувствіе иныхъ народовъ. Но надъ всѣми качествами возвышается кротость, воспитанная христіанствомъ и ясно видная въ благородномъ отвращеніи къ пролитію человѣческой крови. На Западѣ,несмотря на человѣколюбивыя и краснорѣчивыя рѣчи Ламартина, Виктора Гюго и другихъ противъ смертной казни, гильотина до сихъ поръ еще не упразднилась. A у насъ уже въ началѣ XII вѣка, въ Поученіи Мономаховомъ, мы читаемъ слѣдующія золотыя слова:
"Ни права, ни крива не убивайте, ни повелѣвайте убити его; аще будетъ повиненъ смерти, а душа не погубляете никакоя же хрестіяны" (Ни праваго, ни виноватаго не убивайте, ни повелѣвайте убить его; если и будетъ достоинъ смерти, то не губите ни какой души христіанской).