Казимиръ Бродзинскій
И ЕГО
ЛИТЕРАТУРНАЯ ДѢЯТЕЛЬНОСТЬ.
ИЗСЗЛѢДОВАНІЕ КАНДИДАТА,
К. И. Арабажина.
Удостоено Историко-филологическимъ факультетомъ Императорскаго Университета Св. Владиміра награды золотой медалью и преміи имени Н. И. Пирогова.
КІЕВЪ.
Типо-литографія ВЫСОЧАЙШЕ утв. Товарищества И. В. Кушнеревъ и К° въ Москвѣ.
Кіевское отдѣленіе. Бибиковскій бульваръ, No 8б.
1891.
Предисловіе. Литература о Бродзинскомъ
I гл. Біографическій очеркъ
II гл. Міровоззрѣніе К. Бродзинскаго
Отд. I. Литературные взгляды К. Бродзинскаго и его положеніе въ спорѣ романтиковъ съ классиками
Отд. II. Общественныя, философскія и эстетическія воззрѣнія К. Бродзинскаго
III гл. К. Бродзинскій, какъ поэтъ
IV гл. К. Бродзинскій, какъ этнографъ и славянофилъ
V гл. Педагогическая и ученая дѣятельность Е. Бродзинскаго
VI гл. Масонскія и мистическія произведенія Е. Бродзинскаго. Заключеніе
Приложенія
Сочиненіе "Казимиръ Бродзинскій и его литературная дѣятельность" написано мною на предложенную историко-филологическимъ факультетомъ Императорскаго Университета Св. Владиміра тему и удостоено золотой медали и преміи И. И. Пирогова два года тому назадъ {Отзывъ ист. фил. факультета напеч. въ "Унив. Изв." 1889, 1.}. Къ сожалѣнію извнѣ вторгшіяся обстоятельства помѣшали мнѣ немедленно же приступить къ печатанію моего труда; къ тому же онъ требовалъ значительныхъ дополненій, для которыхъ мнѣ и пришлось заниматься въ Варшавѣ въ 1889 болѣе двухъ мѣсяцевъ. Но и этого срока, безспорно, было недостаточно для приданія моему труду желанной полноты. Кто знаетъ при этомъ, какъ трудно ограничиться для работы преимущественно матерьялами и книгами, заключающимися въ одной библіотекѣ провинціальнаго университета, тотъ отнесется снисходительно къ нѣкоторой неполнотѣ моей книги и многимъ ея недостаткамъ. Несомнѣваюсь, что этихъ недостатковъ гораздо больше, чѣмъ я самъ ихъ могу найти, и потому прійму съ полнымъ вниманіемъ всякія указанія критики.
Быть можетъ кому нибудь личность Казимира Бродзинскаго, въ моемъ освѣщеніи, покажется малозначительной и не заслуживающей того вниманія, которое я ему удѣляю. Но прежде всего не слѣдуетъ забывать, что въ изученіи литературной эволюціи переходная пора важна не менѣе эпохъ наибольшаго разцвѣта литературы, а Казимиръ Бродзинскій именно и является типическимъ представителемъ такой переходной эпохи, въ которой наряду съ чертами прошлаго кроются въ зародышѣ всѣ элементы новаго литературно-общественнаго и художественнаго настроенія. Біографія Бродзинскаго и анализъ его произведеній непрерывной цѣпью связуютъ изученіе новой польской литературы съ ея прошлымъ. Въ этомъ смыслѣ изученіе Бродзинскаго представляетъ интересъ, увеличивающійся еще въ виду того обстоятельства, что и на самомъ Бродзинскомъ и на его времени можно подробно прослѣдить вторженіе въ польскую литературу западно-европейскихъ идей и настроеній (преимущественно періода Sturm und Drang) и ихъ своеобразное претвореніе на мѣстной славянской почвѣ. Въ польской наукѣ и критикѣ значеніе Бродзинскаго, какъ кажется намъ, нѣсколько приподнято, преувеличено; но и въ этомъ отношеніи изученіе его дѣятельности можетъ доставить рядъ весьма небезъинтересныхъ выводовъ. Наконецъ, время Бродзинскаго для русской науки представляетъ особый интересъ потому, что на почвѣ, создавшей и отчасти созданной Бродзинскимъ, взросла и разцвѣла довольно многочисленная группа поэтовъ, такъ называемой польско-украинской школы. Всѣ эти обстоятельства придаютъ особенное значеніе поставленной историко-филологическимъ факультетомъ темѣ по исторіи богатой талантами польской литературы, достаточнымъ знакомствомъ съ которой, къ сожалѣнію, не можетъ еще похвалиться русское славяновѣдѣніе.
Въ заключеніе считаю долгомъ выразить свою искреннюю благодарность проф. Тимоѳею Дмитріевичу Флоринскому и проф. Николаю Павловичу Дашкевичу за руководительство и нравственную помощь въ моихъ занятіяхъ. Живѣйшую признательность долженъ выразить я бывшему ректору варшавскаго университета, а нынѣ г. Попечителю Дерптскаго учебнаго Округа Н. А. Лавровскому, за позволеніе воспользоваться, хранящейся въ канцеляріи г. Попечителя Варшавскаго учебн. Округа, автобіографіей Бродзинскаго. Многимъ обязанъ я и предупредительности завѣдующихъ Варшавской университетской библіотекой, а также библіотекой "Ордин. граф. Красинскихъ", Кромѣ того нижеслѣдующимъ лицамъ приношу свою искреннюю признательность за книги, указанія, содѣйствіе: проф. В. Б. Антоновичу, проф. Ѳ. Вержбовскому, г. В. Высоцкому, г. О. Вольскому, проф. К. Я. Гроту, С. В. Дегену, проф. I. Первольфу, г. Розвадовскому, д-ру П. Хмѣлевскому и г. Яблоновскому.
ЛИТЕРАТУРА О БРОДЗИНСКОМЪ.
Всѣ источники о Бродзинскомъ можно раздѣлить на слѣдующія группы:
А. Наиболѣе важные: а) "wspomnienia méj młodości", воспоминанія поэта о времени отъ 1791 до 1809 года, долго извѣстныя публикѣ только въ рукописи и напечатанныя впервые Скимборовичемъ въ статьѣ: "Kazimierz Brodziński, jego własnoręczne pamiętniki, życie i dzieła wydane w Wilnie (Przegląd naukowy, literaturze, wiedzy umnictwu poświęcony", W. 1844, t. IV; перепеч. въ "Orędownik naukowy Poznański"). Нѣкоторые отрывки, почти всегда одни и тѣже, стереотипно перепечатывали Ходько, Крашевскій, Дмоховскій, Семевскій и многіе другіе біографы Бродзинскаго.
b) Второй по цѣнности источникъ -- оффиціальная автобіографія Бродзинскаго, представленная имъ, какъ профессоромъ Варшавскаго Университета, по требованію Министерства Народнаго Просвѣщенія. Эта цѣнная рукопись, писанная рукою самого Бродзинскаго, включена въ одинъ общій сборникъ біографій профессоровъ подъ заглавіемъ: "Opis biegu życia Brofessorów, Nauczycieli Szkół publicznych w królewstwie polskim". Lit. В. и хранится въ архивѣ при канцеляріи попечителя Варшавскаго учебнаго Округа {Съ большимъ трудомъ, и то благодаря случайности, удалось намъ отыскать этотъ сборникъ. Судя по литерѣ B, стоящей на заглавномъ листѣ, нужно думать, что такихъ сборниковъ было много. Сохранились-ли они, или нѣтъ -- намъ не удалось выяснить. Было бы очень грустно, если бы эти цѣнные матеріалы по исторіи польской литературы и науки безвременно погибли...}. Автобіографія Бродзинскаго помѣщена на 223--225 страницахъ, а всѣ оправдательные документы на страниц. 227--234, (Vol I, litr 7. Ner. 27); раздѣлена она самимъ авторомъ на 5 главъ 1) wychowanie, 2) zawód wojskowy, 3) zawód administracyjny, 4) zawód nauczycielski, 5) zawód literacki. Такъ какъ біографія написана по требованію Министерства -- komissyi rządowej wyznań religijnych i os'wiecenia publicznego) отъ 30 Іюня а за симъ отъ 29 Ноября 1823 года и представлена въ началѣ 1824 года, то въ ней, такимъ образомъ, мы не находимъ данныхъ за послѣднія 12 лѣтъ жизни поэта -- профессора. Любопытна одна черта, свидѣтельствующая о необыкновенной аккуратности и исполнительности Бродзинскаго: министерство требовало автобіографіи дважды -- въ іюнѣ и ноябрѣ, очевидно недовольное медлительностью профессоровъ; Бродзинскій не заставилъ себя ждать, и подъ его автобіографіей стоитъ: 30-е августа 1823 года.
c) "Школьные годы Казимира Бродзинскаго" -- работа Гордынскаго ("Kwart. Histor, 1888") писана отчасти по "воспоминаніямъ", отчасти по рукописнымъ матерьяламъ, извлеченнымъ г. Гордынскимъ изъ архива Тарновской гимназіи, гдѣ учился Бродзинскій (рецензію г. Прокеша на эту работу чит. въ Atheneum 1888, t. IV).
d) Index praelectionum... habendarum in Univ. Wars. 1822 -- 1830 г. Здѣсь указано, какіе курсы читаны Бродзинскимъ въ Университетѣ.
e) Нѣкоторые дневники поэта приведены у Д. Ходька и Фр. Дмоховскаго въ ихъ статьяхъ ("Wzmianka о życiu К. ß-go", W. 1845 и "Bibl. Warsz." 1870, t. III).
f) Отдѣльные факты и цѣнныя указанія можно найти преимущественно въ воспоминаніяхъ Одынца, Залѣсскаго, въ многочисленныхъ трудахъ Войцицкаго (Warszawa i jéj życie, 3 т., Kawa literacka", "życiorysy" (1849); также въ корреспонденціи Мицкевича, Козьмяна, Венжика и др.. Нѣкоторыя свѣдѣнія въ рукописномъ сборникѣ Скимборовича "Dzieła żywoty uczonych, pisarzow, artystów"... porządkiemabecadłowym opisał N. S. t. НУ (чит. ниже стр. 35).
В. На второмъ мѣстѣ должны быть поставлены многочисленныя статьи, посвященныя біографіи Бродзинскаго и его литературной дѣятельности. Изъ нихъ на первомъ мѣстѣ долженъ быть поставленъ самый полный и вполнѣ научный очеркъ д-ра П. Хмѣлевскаго ("Studya i szkice", Kazimierz Brodziński, стр. 97--197, т. Il, B. 1887 г.). Авторъ розыскалъ и впервые обратилъ должIX
мое вниманіе на масонскія произведенія Бродзинскаго, но слишкомъ мало мѣста удѣлилъ разбору поэтическихъ произведеній его, біографіи поэта и характеристикѣ его дѣятельности, какъ этнографа. Въ нѣкоторыхъ случаяхъ, однако, можно упрекнуть автора въ недостаткѣ, свойственномъ всѣмъ біографамъ Бродзинскаго: излишней снисходительности въ оцѣнкѣ нѣкоторыхъ его произведеній (напр. "крестьянскихъ пѣсенъ" "басенъ" и т. д.), тѣмъ не менѣе изслѣдованіе г. Хмѣлевскаго, это -- лучшее и самое объективное изъ польскихъ изслѣдованій о Бродзинскомъ; правда, и оно не исчерпываетъ предмета, но во всякомъ случаѣ даетъ самое полное и довольно отчетливое представленіе о литературной личности Казимира Бродзинскаго. Засимъ слѣдуетъ указать на статью о Бродзинскомъ г. Белциковскаго въ его книгѣ "Zestudyów nad literaturą polską" W. 1888; многія мнѣнія автора нельзя не признать ошибочными; попадаются и фактическія неточности, на что мы укажемъ въ свое время.
Вообще въ отзывахъ о Бродзинскомъ польскихъ критиковъ, начиная съ 30-хъ годовъ и до послѣднихъ дней, нельзя не увидѣть много преувеличенныхъ похвалъ, красиво но стереотипно повторяемыхъ общихъ мѣстъ, свидѣтельствующихъ объ отсутствіи анализа и достаточнаго знакомства съ литературой. Лучшіе и болѣе обстоятельные отзывы принадлежатъ Крашевскому "Słówko о Kazimierzu Brodzińskim" (Athenaeum 1844, t. VI) и K. Мехержинскому ("Bibl. Warsz". 1859, t, II). Въ хронологическомъ порядкѣ замѣтки, статьи и рецензіи о Бродзинскомъ появляются одна за другой. Приводимъ ихъ списокъ: въ 1807 г. первыя свѣдѣнія о юномъ поэтѣ даетъ его братъ Андрей въ книжкѣ "Zabawki wierszem" (чит. ниже стр. 28-- 29), затѣмъ имя Бродзинскаго начинаетъ встрѣчаться съ 1818--19 года на страницахъ періодическихъ изданій ("Pam. naukowy" "Dziennik wileński" ипр.). Первые отзывы о произведеніяхъ Бродзинскаго напечатаны въ "Вандѣ" за 1821 г. (авторъ неизвѣстенъ), въ "Gazeta Literacka" na rok 1822, No 1--21 (статья Дмоховскаго). Въ 1825 -- въ "Bibl. Polska" "Uwagi nad teraźniejszym stanem duchem i dążnością poezyi polskiej" статья Дмоховскаго, въ "Astrea" -- статья извѣстнаго критика Грабовскаго, въ "Dziennik Warszawski" -- М. Мохнацкаго (объ этихъ отзывахъ чит. стр. 48--49).
Въ 1830 г. Прасинскій, тогда еще 17-лѣтній юноша, вѣроятно подъ вліяніемъ Корженевскаго, пишетъ о Бродзинскомъ въ статьѣ "Lettre sur l'état actuel de la littérature polonaise adressée à И. M. de Bonstetten" ("Bibliotheqne Universelle), Мохнацкій повторяетъ свой прежній отзывъ (1825 г.), въ книгѣ "Hystorya lit. Polskiej XIX st." W. 1880. Въ томъ же году -- статьи I. В. Островскаго въ "Dziennik Powszechny krajowy" No 130, 141. г. P-а (No 136) и Е. К. въ "Gazeta Polska". Въ 1831 г. "Nowa Polska". No 1°. Нѣкоторыя данныя для характеристики того положенія, которое занялъ Бродзинскій во время революціи, даютъ газеты: "Nowa Polska", "Kurjer Polski", "Patriota", "Zjednoczenie" и др.
Въ 1835 году въ "Powszechny Pamiętnik Umiejętności (Kraków), въ статьѣ "Nowa epoka poezyi polskiej", Рощинскій говоритъ о Бродзинскомъ и о вліяніи его на Залѣсскаго.
Въ 1836 г. первая посмертная біографія и письмо Одынца о смерти поэта появилась въ газетѣ "Przyjaciel Ludu" (Кат. Левоцкой, t. I, No 18, стр. 141 -- 144); приведены отрывки изъ дневника поэта, приложенъ его портретъ. Тамъ-же -- "Kilko słów dodatkowych do artykułu o Kaz. Brodź". Amr. (Grabowski) изъ Кракова. Сообщены свѣдѣнія о дружбѣ поэта съ Реклевскимъ и времени пребыванія въ Модлинѣ. Ibid. О Kazimierzu Brodzińskim i jego pismach S. (No 19--48) принадлежитъ восторженному почитателю Бродзинскаго Скимборовичу. Указано вліяніе Прибыльскаго на слогъ поэта. Ibid. На 380 стр. Nadgrobek Kazimierzu Brodzińskiemu. Въ 1837 году отзывъ о Бродзинскомъ мы находимъ въ книгѣ Грабовскаго: "Literatura i Krytyka" (Wilno). Въ 1840, краткая біографія въ "Gallerya pisarzy polskich", Poznań. Въ 1841 статья Скимборовича въ "Tygodnik Petersburgski" No 26, Земенской "Poezya i Kazimierz z Krolówki" ("Pierwiosnek") въ "Tygodnik literacki", "Duma żalu" А. Бойковскаго.
Въ 1843 г. въ "Przegl. Nauk." No 15 Дзицконскій вскользь говоритъ о Бродзинскомъ, какъ о профессорѣ (стр. 218--219).
Въ 1844 г. вторая статья, (неконченная), Е. Земенской: "Rozbiór dzieł К. Brodzińskiego" ("Pielgrzym" 1844, t. II, 186--206); взгляды нѣсколько измѣнены по сравненію съ пред. статьей. Съ Земенской полемизовалъ Скимборовичъ въ 1846 г.: "Kuzci Brodzińskiego" S., ("Przegl Nauk." No 16, 609--630).
Въ 1844 извѣстна одна статья Крашевскаго, уже упомянутая нами, а въ 1845 г.-- статья Ходзька въ послѣднемъ томѣ виленскаго изданія сочиненій Бродзинскаго.
Въ 1849 г. Войцицкій издаетъ "życiorysy znakomitych ludzi, wsławionych w różnyh zawodach", гдѣ напечатана и біографія Бродзинскаго и личныя воспоминанія о нёмъ Войцицкаго. Сообщено письмо Бродзинскаго къ Шотарскому.
Въ 1851 г. Луц. Семенскій перефразировалъ воспоминанія Бродзинскаго въ очеркѣ "żywot К. Brodzińskiego" и прибавилъ нѣсколько анекдотовъ изъ болѣе поздняго періода его жизни. ("Tryumf poety" и пр.). Много свѣдѣній о Бродзинскомъ заключаютъ "Wspomnienia" Дмоховскаго (W. 1858.).
Въ 1859 г. "О Каз. Бродзинскомъ" напечаталъ удачную статью К. Мехерашискій ("Bibl. W.), въ которой впервые указалъ вліяніе Реклевскаго на Бродзинскаго.
Въ 1860 году въ "Encycl. powszechna" Ольгельбрандта (t. IV) К. wl. W. (Войцицкій) далъ о Бродзинскомъ довольно фактическую статейку. Въ томъ же году "Pomniki i mogiły" помѣстили изображеніе гроба Бродзинскаго, а въ 1862 году "Gwiazda cieszyńska" (rocznik. XV No 34--35) сообщила краткую біографію поэта съ отрывками изъ "Вѣслава".
Въ 1865 году Густавъ Черницкій напеч. въ "Opiekum Domowy" (t. I, стр. 160--206) статью о Бродзинскомъ все съ тѣми же выдержками изъ "воспоминаній" (прибавлена характеристика мачехи); сообщено нѣсколько подробностей о вступленіи Бродзинскаго въ варшавскій университетъ.
Въ 1870 г. Ф. С. Дмоховскій печатаетъ указанную уже нами статью ("Bibil. Warsz." t. III).
Въ 1872 г. Дмоховскій-же напечаталъ въ "Kłosach" (t. XIV, стр. 26, 46, 69, 79, 102, 127 -- 150) отрывокъ изъ курса литературы Бродзинскаго (Okres od upadku Akademii Krakowskiej do Stan. Augusta). Тамъ-же Войцицкій помѣстилъ очень интересныя "wspomnienia z życia K. Brodzińskiego" (съ подписью R.), въ которыхъ описывается, со словъ самаго Бр-то, какъ онъ былъ спасенъ въ бѣгствѣ изъ подъ Березина капитаномъ Невяркевичемъ.
Въ 1873 г. есть статья въ газ. "Wiek" "Ostatnie chwile К. Brodzińskiego z powiadari Deotymie przez E. Odyrica (No 143 -- 45), и въ журналѣ "Kłosy", въ статьѣ "Krytyka nasza w wieku XIX" I. T. Hodi, говорится о Бродзинскомъ (t. XVII, 224, 240--254),
Въ 1875 появился очеркъ А. Белцшсовскаго, вошедшій въ его книгу: "Ze study ów nad litetaturą polską w. 1886.
Въ 1876 г. "Niwa" напечатала "Dwa nieznane listy K. B-ego" (стр. 268--277) которыя оказались простой перепечаткой изъ "Раш Warsz" 1822 года, а иллюстр. жури. "świat" помѣстилъ краткую біографію Бродзинскаго для молодежи (стр. 217--220) съ приложеніемъ его портрета, бюста въ костелѣ "Wizytek" и изображенія надгробнаго камня на его могилѣ въ Дрезденѣ.
Въ 1881 г. Валерія Маррене напечатала въ Краковѣ Studyum: "Kazim. Br-ski" (рец. на неё Крашевскаго и Хмѣлёвскаго чит. въ "Athenenm" и "Bibl. Warsz." за тотъ же годъ) Д-ръ П. Хмѣлевскій далъ подробную статью о К. Бродзинскомъ въ "Encycl. wychowawcza".
Въ 1882 г. въ "Wiek`ѣ напеч., рефератъ о Казимирѣ Бродзинскомъ г. Д. Петкевича, а въ ил. жури. "Bluszcz" -- "О dzialalnos'ci nauszycielskiéj К. B-ego" (t. II, zesz. 4).
Въ 1884 г. въ изд. "Złota Przędza" t. I напечатаны избранныя мѣста изъ произведеній Бродзинскаго, сообщена краткая его біографія и библіографія (далеко не полная). Въ 1885 г. напечатана въ Парижѣ публичная лекція о Бродзинскомъ Сев. Духинской, въ которой приведены отрывки изъ революціонныхъ произведеній Бродзинскаго. Сообщены нѣкоторыя новыя данныя о поэтѣ. Г-жею же Духинской напечатана статья о Бродзинскомъ въ "Tyg. mód і powies'ci". Въ 1886 г. появилась статья Гавадевича, а въ 1888 г.-- Гордынскаго, о которыхъ мы упоминали уже выше. Приведенный нами библіографическій списокъ, конечно, далеко не полонъ, хотя онъ и вдвое больше всѣхъ доселѣ существовавшихъ, (чит. "Złota Przędza".) Кромѣ того намъ извѣстны только по названію отзывы о Вродзинскомъ г. Цыбульскаго ("Odczyty о poezyi polskiej w pierwszej połowie XIX w." Poznań 1870 г.) и Тышинскаго ("Amerykanka w Polsce").
Изъ всей массы указанныхъ нами статей о Бродзинскомъ только немногія представляютъ литературную и фактическую цѣнность; большая же часть не имѣетъ особеннаго историческаго и критическаго значенія.
С. Еще меньшее значеніе имѣютъ для біографіи Бродзинскаго общіе курсы по исторіи польской литературы. Это въ большинствѣ случаевъ жалкія компиляціи изъ отдѣльныхъ критическихъ статей и трудовъ предшественниковъ. Сплошь и рядомъ рабское заимствованіе изъ чужихъ трудовъ превращается въ простой плагіатъ {Оцѣнку курсовъ по исторіи польской литературы чит. у Эстрейхера "Bibliografia" XIX st.", предисловіе; а также у Д-ра П. Хмѣлевскаго въ "Zarysy lit. р. zost. lat. 20".}. О Бродзинскомъ мы не находимъ ни одного слова ни у Юшинскаго {"Dyctyonarz poetów polskicłi", w Krak. 1820.}, ни у Игн. Ходынецкаго {"Dyctyonarz uczonych polaków, Lwów 1833.}. Впервые упоминается имя нашего поэта въ книжонкѣ Бартошевича {Historya literatury polskiej podług Bent., Juszynsk., Ossol., Sołtykowicza. W Wilnie 1828, in 16° стр. 1--77. Въ спискѣ поэтовъ на стр. 75 упоминается "Kazimierz Brodziński [(Wanda] 1821) i inni żyjący". Ни слова о Мицкевичѣ, Залѣскомъ, Гощинскомъ и друг.}. Въ очеркѣ литературы Леслава Лукашевича ("Rys dziejów piśmiennictwa polskiego, Krakow 1836 г.) Бродзинскій правильно помѣщенъ въ группу писателей переходной эпохи вмѣстѣ съ Вороничемъ, Каминскимъ, Фредро ("poeci stanowiący przejście"), а Мицкевичъ и другіе романтики -- въ главу "poezya czysto polska". Лукашевичъ говоритъ о Бродзинскомъ и какъ объ ораторѣ и филологѣ. Оцѣнка краткая, и потому не полная, но вѣрная {"Słodki, tkliwy łagodny... On pierwszy zaczął pisemnie wskazywać inne nowe stanowisko poezyi". ("Rys dziejów" стр. 77--78). Книжка Лукашевича имѣла огромный успѣхъ въ Польшѣ и выдержала 15 изданій (Эстрейхеръ, Библіографія).}. Въ слѣдъ за нимъ и Дембовскій, пріятель Скимборовича, даетъ довольно сдержанный отзывъ о Бродзинскомъ {Чит. Piśmiennictwo polskie w zarysie, Poznań 1845, Дембовскій помѣщаетъ Бродзинскаго вмѣстѣ съ Мальчевскимъ въ "podokres pierwszy od. г. 1820 do 1825 (epoka budzenia się poezyi narodowej) и такъ характеризуетъ: "W ogóle można powiedzieć, iż Brodziński pierwszy przygotował przemianę pojęć narodu o poezyi i sam ku tćj przemianie pierwszy krok uczynił". (Чит. стр. 327--30.}, точно такъ-же, какъ и Адамъ Майоркевичъ, поклонникъ Гегеля, по свидѣтельству Эстрейхера {Ad. Majorkiewicza: Historya, literatura i krytyka w Warszawie 1847. О Бродзинскомъ онъ говоритъ: "Uczuciowość w nim przemaga jak w Karpinskiem, chociaż się starał opracować swoje zdolności i poświęcał się badaniu estetyki w duchu filozofii nowszćj przeważnie Kanta i Szyllera, których był zwolennikiem.}. Но уже Кс. Войцицкій въ первомъ изданіи своей литературы помѣщаетъ {Hist. lit. polsk. w zarysach, W. 1846, t. IV стр. 57--76.} Бродзинскаго не въ группѣ поэтовъ переходной поры, а вмѣстѣ съ Мицкевичемъ. Біографія Бродзинскаго очень кратка, но приведено много отрывковъ изъ его произведеній. Все это, безъ всякихъ измѣненій, Войцицкій внесъ и во 2-е изданіе своей исторіи 1861 года (т. IV, стр. 3--25), куда прибавилъ только цитату изъ статьи Мехержинскаго о Бродзинскомъ (1859 года). Сужденія Войцицкаго повторяетъ и Юл. Бартошевичъ {Historya lit. polsk. potocznym sposobem opowiedziana W 1861.}, но повышаетъ тонъ похвалъ {Бродзинскій де былъ Janem Chrzcicielem dla Mickiewicza, dla nowej poezyi... "Wiesław" -- поэма "wysokiój artystycznéj wartości.}. Еще дальше идетъ Леонъ Рогальскій, заявляя, что Бродзинскій первый далъ литературѣ польской романтическое направленіе. Сужденія его дословно взяты у Войцицкаго и Мехержинскаго {Historya lit. polsk. W 1871, t. II, стр. 391.}. Точно такъ-же восторженныя... заимствованія и общія фразы находимъ мы у Левенштама (Kurs publiczny Ht-polsk. XIX st., przel. Y), у Совинскаго-Здановича и Дубецкаго. Болѣе фактическій, но слишкомъ сухой и краткій очеркъ сдѣланъ и въ лучшемъ пособіи по исторіи польской литературы Ад. Куличковскаго {Ad. Kuliezkowski. Zarys dziejów lit. polskiój 1884 г. (3-e изданіе).}. Но среди всѣхъ очерковъ Бродзинскаго въ курсахъ польской литературы болѣе меткій, нельзя не сознаться, все таки принадлежитъ г. В. Спасовичу въ его извѣстной книгѣ по исторіи польской литературы {Лекціи Цибульскаго, а также книги Nehringa и книги Н. Hitschman'а: "Geschichte der Polnischen Literatur" (Leipz 1889) мы недостали.}.
Кромѣ указанныхъ данныхъ, косвеннымъ пособіемъ для нашей монографіи служили многочисленныя періодическія изданія, современныя Бродзинстсому и болѣе позднія: "Pamiętnik Warszawski", Dziennik Wileński, Pamiętnik Naukowy, ćwiczenia Naukowe, Wanda, Astrea, Gazeta literacka, Biblioteka Polska, Pierwiosnek, Jutrzenka, Pamiętnik dla płci pięknej, Rozrywki dla dzieci, Tygodnik Polski i zagraniczny, Patryota, Bard oswobodzonej Polski, Magazyn Powszechny, Gazeta Polska, Kurjer Polski, Dziennik powszechny krajowy, Gazeta Krakowska, Zjednoczenie, Przyjaciel Indu, Pielgrzym, Przegląd literacki, Atheneum, Bibl. Warszawska и т. д.
Кто касается изданій сочиненій Бродзинскаго, то полную библіографію интересующійся найдетъ у Эстрейхера. Замѣтимъ только, что въ этомъ отношеніи Бродзинскому не повезло. И виленское, и, въ особенности, послѣднее познанское изданіе весьма неполны и небрежно проредактированы. Такъ, напр., въ познанскомъ изданіи не приложенъ хронологическій именной указатель; разсужденіе "О exaltacyi" напечатано дважды; Бродзинскому приписана статья Вевжика "О poezyi w ogólności". Съ другой стороны очень многія важныя произведенія не вошли въ познаяское изданіе. Здѣсь нѣтъ: "Listy Sieciecha i żelisława", "O narodowości", Posłanie do braci na wygnaniu", прекрасно написанныхъ "Wspomnienia mej młodości", предисловія къ поэмѣ "Wieńce", весьма многихъ переводовъ и драматическихъ произведеній, поэмы "Dwór w Lipinach", стихотвореній 1830--1831 года а также "Legionista", "żal za polskim językiem", "Na zgon ks. Poniatowskiego", 8 басенъ, многихъ переводовъ славянскихъ пѣсенъ, напечатанныхъ въ альманахѣ "Jutrzenka", писемъ Бродзинскаго и проч. Ненапечатанныхъ произведеній Бродзинскаго хватило бы на большой томъ in 4°, и нельзя не пожелать, что бы кто нибудь, наконецъ, взялся за редакцію дополнительнаго тома произведеній Бродзинскаго съ поправками и объяснительными примѣчаніями къ предыдущимъ 8 томамъ познанскаго изданія.
Казимръ Бродзинскій и его литературная дѣятельность.
Изслѣдованіе кандидата К. И. Арабажина.
"Un des plus sûrs moyens de ne rien taire, est de toujours craindre de mal faire".
Weiss.
I. Дѣтство. Пребываніе въ народной школѣ. Учитель. Главное училище въ Тарновѣ. Гимназія. Первые годы жизни въ Тарновѣ. Переѣздъ въ Краковъ. Кружокъ Андрея Бродзинскаго. Смерть отца. Жизнь у мачехи; первыя стихотворныя попытки. Лѣто въ Войничѣ. Увлеченіе Геснеромъ; первая любовь. Вторичное вступленіе въ Тарновскую гимназію. Запрещенныя книги. Сближеніе съ учителями Шмитомъ и Парчевскимъ. Друзья. Литературные успѣхи. Письмо къ Альбертранди. Гимнъ. Поступленіе въ университетъ и вступленіе въ ряды войскъ. II. Дружба съ Реклевскимъ и жизнь въ Краковѣ. Модлинъ. Походы, плѣнъ, отставка и переѣздъ въ Варшаву. III. Служба въ Варшавѣ. Первые литературные успѣхи. Участіе въ масонской ложѣ. Сотрудничество въ "Pam. Warsz." Сближеніе съ профессорскимъ кругомъ. "Rozprawa о kłassyczności". Педагогическая дѣятельность. 1-е два тома произведеній Бродзинскаго. Отношеніе критики. Положеніе Бродзинскаго въ средѣ романтиковъ и классиковъ. Профессорская дѣятельность. Редактированіе "Pam. Warsz." Путешествіе за границу. Женитьба. Участіе въ революціи 1830--1831 года. IV. Послѣдніе годы жизни Бродзинскаго. Заключеніе.
Біографія Бродзинскаго не богата внѣшними событіями. Въ силу особеннаго склада своего ума и характера Бродзинскій былъ мало расположенъ къ широкой общественной дѣятельности, полной всевозможныхъ треволненій, или къ блестящей карьерѣ политическаго дѣятеля.
Скромный кабинетный труженикъ, онъ провелъ большую часть жизни за своимъ рабочимъ столомъ, и только крайняя необходимость заставляла его покидать насиженное мѣсто. Всю молодость свою Бродзинскій провелъ въ Галиціи, и только событія 1809-- 1814 годовъ толкнули его въ омутъ военныхъ приключеній, заставили скитаться по разнымъ краямъ; съ 1814 года онъ навсегда поселился въ Варшавѣ, откуда выѣзжалъ только ради поправленія своего разстроеннаго здоровья.
Мы считаемъ поэтому излишнимъ подробно останавливаться на внѣшнихъ событіяхъ жизни К. Бродзинскаго и, такъ-какъ и во внутренней жизни этого писателя мы не замѣчаемъ никакихъ рѣзкихъ, замѣтныхъ переходовъ, напротивъ -- видимъ рѣдкое спокойствіе духовныхъ силъ, уже въ молодости пришедшихъ въ полное равновѣсіе, то и не считаемъ удобнымъ излагать, согласно принятому обычаю, литературную и научную дѣятельность К. Бродзинскаго непосредственно въ связи съ исторіей его жизни. Мы прямо сообщимъ біографію Бродзинскаго и затѣмъ перейдемъ къ разсмотрѣнію его литературной дѣятельности, что и доставитъ намъ весь необходимый матерьялъ для характеристики личности Бродзинскаго, какъ человѣка, поэта и ученаго.
Казимиръ Бродзинскій родился 8-го марта 1791 года въ западной Галиціи въ селѣ Королевкѣ Бохненскаго уѣзда, живописно раскинувшемся въ гористой мѣстности, вдоль притока Ушвицы, вытекающаго изъ-подъ руинъ Висницкаго замка. Къ селу примыкаютъ два приселка -- Циховка и Муховка, и въ первомъ-то изъ нихъ и находилась помѣщичья усадьба Бродзинскихъ {Słownik Geograficzny Królewstwa Polskiego. Kraków, t. IV. Изъ этого же словаря мы узнаемъ, что довольно густо населенная Королевка -- древнее поселеніе, к ея костёлъ построенъ еще при Сигизмундѣ Августѣ въ 1569 году.}. Отецъ Бродзинскаго былъ первоначально комиссаромъ (уполномоченнымъ) старосты Фридриха Мошинскаго въ Литинскомъ уѣздѣ, а впослѣдствіи довольно крупнымъ помѣщикомъ, владѣвшимъ большимъ имѣніемъ, въ составъ котораго входила и Королевна. Такимъ образомъ онъ, повидимому, былъ дворянинъ, выслужившійся изъ чиновниковъ; впослѣдствіи же, какъ извѣстно, благородство происхожденія Бродзинскаго находилось подъ сомнѣніемъ {Въ бумагахъ Бродзинскаго документовъ о его дворянствѣ не сохранилось; по крайней мѣрѣ въ свози университетской автобіографіи (Opis biegu życia professorów i naucz. szk. publ. w Królew. Polsk.) онъ говоритъ: "Dowodów szlachetstwa nie mam innych nad ten, że po zgonie ojca zostawałem pod opieką. Forum nobilium w Tarnowie". Вѣроятно, по недостатку документовъ Бродзинскій долгое время встрѣчалъ затрудненія и по утвержденію въ наслѣдствѣ (ibid.).}. Его родная мать Франциска, урожденная Радзиковская, умерла въ 1794 году, когда Казимиру было всего три года; отецъ вскорѣ затѣмъ женился во второй разъ, и бѣдному мальчику пришлось испытать всю горечь положенія сироты, преслѣдуемаго невѣжественной, жестокой мачехой.
Тяжкія испытанія ранняго дѣтства наложили на всю жизнь Казимира Бродзинскаго особенную складку болѣзненной грусти и меланхоліи въ его характерѣ.
Это меланхолическое, грустное настроеніе характеризуетъ и его первыя поэтическія начинанія и объясняется исключительно грустными впечатлѣніями дѣтства, а не литературной манерой, считавшей меланхолію очень важнымъ условіемъ успѣха по литературнымъ понятіямъ начала этого вѣка.
Грусть была у Бродзинскаго вполнѣ искреннимъ настроеніемъ, а не подражательностью, какъ напр. у Карамзина и у другихъ писателей сентиментальнаго и сентиментально-романтическаго направленія
Тоска по матери, которой Казимиръ Бродзинскій и не могъ помнить, подсказала ему такія произведенія, какъ напр. "Элегія къ тѣни матери" (1805); она-же создала въ болѣзненно-развитомъ воображеніи мальчика какой-то полу-фантастическій образъ неземного существа, ангела-хранителя, къ которому онъ не разъ обращался со слезами на глазахъ въ своихъ горячихъ дѣтскихъ молитвахъ. Даже въ болѣе позднемъ возрастѣ воспоминанія о матери, такъ преждевременно утраченной, приводили его въ неподдѣльное волненіе и вызывали чувства глубокой горести и отчаянія.
Вотъ какъ говоритъ объ этомъ самъ Бродзинскій въ своихъ "Воспоминаніяхъ о молодости" {Приводимый отрывокъ напечатанъ также у Ходзька: "Wzmianka о życiu", 5--14 стр, и у Крашевскаго: "Słówko о Kazim. Brodzińskim", "Atheneum" 1844 г., 28--35 стр. Дмоховскій приводитъ его въ сокращеніи ("Bibl. Warn." 1870. t. III).}: "Матери своей я совсѣмъ не помню: мнѣ было 5 лѣтъ, когда она умерла {Поэтъ ошибся: ему было тогда только три года; мать умерла какъ разъ въ день своихъ именинъ 9-го марта 1794 года, а не 1796 года. Объ этомъ чит. Hordyński "Lata szkolne К. Brodzińskiego". "Kwart. Histor. 1888 г." стр. 1.}. Единственная сцена которую я помню съ дѣтства, -- похороны матери. Я помню, какъ будто это случилось вчера, все до мелочей: ея фигуру въ гробу, ея одѣяніе, катафалкъ, на которомъ она покоилась, пѣніе нищихъ надъ ея тѣломъ въ теченіи двухъ дней; помню также замѣчаніе ксендза-пробоща, который сказалъ намъ тогда: "Дѣти! будетъ васъ бить мачеха".
"Позднѣе слуги и деревенскія бабы разсказывали мнѣ много о добротѣ моей матери; я очень любилъ ихъ разсказы и имъ исключительно обязанъ тою привязанностью къ матери, которая живетъ въ моемъ сердцѣ до сего дня.
"Въ самыя грустныя минуты моей молодости я всегда обращался къ ней съ молитвой, какъ къ своему патрону: образъ усопшей на вѣки сохранился у меня въ памяти и всегда вызываетъ у меня чувства искренней грусти и почтенія.
"Я видѣлъ ее одинъ разъ во снѣ, и этотъ сонъ надолго оставилъ во мнѣ живыя воспоминанія.
"Мнѣ казалось, что я былъ въ какомъ-то большомъ костёлѣ, и она стояла на хорахъ въ томъ самомъ уборѣ, въ какомъ была положена въ гробъ, среди толпы подобныхъ ей блѣдныхъ женъ, стояла тамъ и манила меня рукою.
"Я вдругъ очутился на хорахъ, она сжала меня въ своихъ объятіяхъ, и душа моя исполнилась какого-то невыразимаго блаженства,-- какъ вдругъ раздался изъ алтаря сильный голосъ:
Онъ прервалъ мой сонъ, но еще долго потомъ звучалъ этотъ голосъ въ моихъ ушахъ.
"Въ очень юномъ возрастѣ я написалъ элегію "къ тѣни матери", но теперь ея совершенно не припомню. Знаю, что писалъ ее плача, ночью, на окнѣ при блѣдномъ свѣтѣ мѣсяца. Братъ мой Андрей очень часто потомъ хвалилъ это первое мое произведеніе.
"Не знаю, чувствовалъ-ли кто -- нибудь даже изъ числа тѣхъ, кто извѣдалъ самую горячую материнскую любовь, чувствовалъ-ли онъ сильнѣе, чѣмъ а, что такое мать!
"Имя матери было для меня съ дѣтскихъ лѣтъ самымъ святымъ и дорогимъ именемъ. Я не могъ подавить въ себѣ этихъ чувствъ, когда былъ свидѣтелемъ выраженія нѣжныхъ материнскихъ ласкъ и попеченій по отношенію къ моимъ товарищамъ. Не только къ матерямъ, но даже и къ товарищамъ, которыхъ я видѣлъ возлѣ ихъ матерей, я проникался какимъ-то страннымъ чувствомъ уваженія. Я почиталъ дѣтей, у которыхъ были матери, хотя бы они были бѣднѣе даже меня, какими-то высшими существами, созданными самой природой для счастья. Я ихъ любилъ главнымъ образомъ потому, что любилъ ихъ матерей.
"Сколько затаенныхъ, никому невѣдомыхъ слёзъ пролилъ я изъ-за поцѣлуевъ матери своему ребенку; быть можетъ, это было дѣтское экзальтированное чувство, но его пойметъ каждый, кто не зналъ съ ранняго дѣтства материнскихъ объятій.
"Я постоянно стремился къ нимъ и былъ убѣжденъ въ душѣ, что заслуживаю чьей-то любви, но до позднихъ лѣтъ не зналъ ея. Не знать матери, которая одна только и можетъ дать воспитаніе сердца, не имѣть существа, съ которымъ можно бы было подѣлиться всѣми дѣтскими горестями и радостями, всѣми своими впечатлѣніями -- это величайшее несчастье, это создаетъ какую-то особенную замкнутость въ самомъ себѣ, вызываетъ робость въ отношеніи къ людямъ, невниманіе къ собственному поведенію, къ хорошимъ и дурнымъ привычкамъ и т. д. И до сего дня я чувствую въ себѣ всѣ эти недостатки. И если бы сегодня встрѣтилось мнѣ такое существо, которое я могъ бы назвать своей матерью, я увѣренъ, что исповѣдался бы передъ ней, какъ дитя, во всемъ, во всемъ бы ей покорился. Въ этомъ отношеніи я до сихъ поръ не считаю себя человѣкомъ зрѣлыхъ лѣтъ Ко всякой женщинѣ, украшенной именемъ матери, я питаю отчасти чувства сыновней нѣжности и почтительности. Мнѣ кажется, что любить мать есть потребность человѣка, и кто не имѣетъ матери, тотъ ищетъ ее въ другихъ и хочетъ замѣнить себѣ такимъ образомъ неиспытанное чувство.
"Если мы знали мать, мы тоскуемъ, утративъ ее, также, какъ по родимому гнѣзду, гдѣ провели мы свою молодость; если же память не сохранила намъ ея образа, мы, удовлетворяя естественной потребности, сами создаемъ чистую, свѣтлую мечту, бредимъ о матери, какъ о небесномъ раѣ или обѣтованной землѣ ".
Въ этомъ разсказѣ поэта мы находимъ въ зародышѣ всѣ тѣ черты, которыми опредѣляются и объясняются главныя особенности характера Бродзинскаго: нервная чувствительность, доведенная на замѣчанію Крашевскаго до какой-то мистичности, тоска, сердечные порывы, религіозность, доходящая до экстаза, пугливая робость всѣми забытаго и покинутаго бѣднаго сироты,-- все это основныя черты его характера, опредѣляющія личность нашего поэта въ теченіи всей его жизни. Поэтъ вступалъ въ жизнь человѣкомъ уже надломленнымъ. Съ женственно-нѣжной душою {Бродзинскій сознается въ своихъ воспоминаніяхъ, что онъ "легче можетъ и до сихъ поръ войти въ положеніе женщинъ, чѣмъ мужчинъ" "Przegląd Naukowy" 1844 г. No 20 стр. 49.}, съ чувствомъ неестественно, болѣзненно развитымъ, съ сердцемъ, истерзаннымъ преждевременными страданіями, Бродзинскій искалъ нѣжныхъ ласкъ матеря, сочувствія, привѣта и всюду встрѣчалъ отталкивающую черствость людского эгоизма. Настроеніе людей, испытавшихъ тоже, что и Казимиръ Бродзинскій, всегда характеризуется страстными стремленіями къ тихимъ семейнымъ радостямъ, жаждою спокойствія и уютности при полномъ отвращеніи отъ всякой безпокойной общественной и политической дѣятельности. Такіе люди выходятъ обыкновенно скромными тружениками, неглубокими мыслителями, но искренне-религіозными людьми, вѣрующими въ добро и справедливость, горячо, хотя и узко, преданными интересамъ своей семьи и родины.
Мачеха не любила своего пасынка Казимира, какъ самаго хилаго и болѣзненнаго изъ всѣхъ дѣтей, оставшихся отъ перваго брака ея мужа; она часто била его, всячески обижала и гнала изъ дому. Отецъ ни во что не мѣшался: онъ былъ добрый, но крайне безхарактерный человѣкъ и въ домѣ ничего не значилъ; онъ цѣнилъ болѣе всего тишину и спокойствіе и предпочиталъ избѣгать семейныхъ передрягъ, удаляясь въ поле, гдѣ и отдыхалъ отъ семейнаго "счастья", занимаясь пѣніемъ душеспасительныхъ латинскихъ псалмовъ.
Его второй бракъ былъ дѣломъ необходимости, заключенъ былъ поспѣшно и потому не представлялъ достаточныхъ гарантій будущаго благополучія. Это была скорѣе торговая сдѣлка: немедленно по смерти первой жены Бродзинскій переѣхалъ въ сосѣднее съ Королевкой село Липинцы. Пять душъ дѣтей и большое хозяйство заставили его искать второй жены. Какъ разъ около этого же времени освободилось мѣсто священника въ Королевісѣ. Въ силу закона о патронатѣ утвержденіе зависитъ отъ помѣщика. Одинъ изъ болѣе энергичныхъ и смѣтливыхъ соискателей предложилъ старику Бродзинскому содѣйствіе въ отысканіи жены, указавъ одну убогую и миловидную "паненку" Анну Тихгаузернъ, самую бѣдную въ многочисленномъ семействѣ Тихгаузерновъ. Паненка понравилась отцу Бродзинскаго, и вотъ въ одинъ разъ было достигнуто три результата: отецъ получилъ жену, дѣти мачеху, а священникъ -- выгодный приходъ, "на чемъ больше всѣхъ и выигралъ", какъ замѣчаетъ не безъ ироніи Казимиръ Бродзинскій въ своихъ воспоминаніяхъ {Ibid. стр. 25.}.
Не безъ таланта изображаетъ намъ Казимиръ Бродзинскій типическую фигуру своей мачихи. Это была въ самомъ дѣлѣ замѣчательная особа. "Брюнетка, молодая еще, сначала скромная и покорная дѣвушка, она сразу измѣнилась въ замужествѣ, весь домъ превративши въ сущее пекло". "На нѣсколько лѣтъ она успѣла стать страшилищемъ не только для дома, но для сосѣдей и цѣлаго села". Пьянство съ самымъ необузданнымъ проявленіемъ страстей, полное отсутствіе всякой благовоспитанности при желаніи блистать своимъ дворянскимъ происхожденіемъ и обходительностью, необыкновенная болтливость, жажда наживы, стремленіе увеличить свое состояніе даже самыми нечестными способами -- вотъ черты ея характера, составлявшія по мнѣнію Казимира Бродзинскаго еще не главные ея недостатки ("lekkie jej niedoskonałości").
Эта почтенная дама въ соединеніи съ безспорной хозяйственностью и практичностью проявляла рѣдкую энергію, доказывающую огромный избытокъ полученныхъ отъ природы силъ. Не получивъ ничего въ приданое, она тѣмъ не менѣе умудрилась изъ имѣнія мужа составить отдѣльное для себя состояніе. Жажда обогащенія и отсутствіе интересовъ обратили эту сварливую женщину на поприще всевозможныхъ процессовъ: съ приходомъ, съ громадой, съ сосѣдями, всюду, гдѣ встрѣчался малѣйшій къ тому поводъ, судилась она съ неукротимой энергіей. Отъ постояннаго обращенія въ средѣ адвокатовъ и судейскихъ она сама пріобрѣла значительныя юридическія дознанія, настолько основательныя, что даже самихъ юристовъ забирала въ свои ручки...
"Когда она приходила въ ярость, а это было часто, -- повѣствуетъ Бродзинскій,-- это была настоящая фурія. Никто тогда,-- правый или виноватый, слуга или гость, дѣти или мужъ,-- никто и ни въ одномъ уголку дома не могъ считать себя въ безопасности. Она работала тогда въ одинаковой мѣрѣ какъ пинками и толчками, такъ и крикомъ. Далеко по селу разносились ея хозяйственные вопли. Ругательства, битье крестьянъ и дворовыхъ, бросаніе вещами въ отца, предусмотрительно уходившаго въ такіе моменты изъ дому, были неизбѣжными проявленіями ея чрезмѣрной энергіи. Сцены неистовства смѣнялись драматическими попытками представить себя несчастной мученицей. Тогда упаковывались вещи, и все приготовлялось къ отъѣзду съ цѣлью навсегда покинуть неблагодарный домъ; въ самомъ лучшемъ случаѣ дѣло кончалось перенесеніемъ ея постели изъ общей супружеской спальной въ другую комнату"... {Ibid. 26.}
Нечего и говорить, что такого закала личность ни передъ чѣмъ не останавливалась;-- такъ напр., когда умирающимъ Бродзинскимъ -- отцомъ было составлено завѣщаніе, эта рѣшительная женщина, недовольная содержаніемъ его, пришла въ такую ярость, что, не стѣсняясь присутствіемъ священника и другихъ постороннихъ лицъ, сдирала со стѣнъ картины и иконы и съ гнѣвомъ бросала ихъ къ постели умирающаго {Ibid. 79 стр.}.
Такова была мачеха Бродзинскаго, и въ изображеніи этой энергичной, страстной женщины, крикливой и жестокой, но настойчивой и неутомимой хозяйки, хотя неглупой, но невѣжественной, нельзя не усмотрѣть много чертъ, родственныхъ и типамъ русской жизни {Сравни М. Е. Салтыкова: "Пошехонская Старина" или Марью Алексѣевну въ извѣстномъ романѣ 60-хъ годовъ.}.
Со своими пасынками мачеха, конечно, нисколько не церемонилась. Дома они почти-что не жили. Лѣтомъ ихъ помѣщеніемъ была стодоля, зимою -- изба одного крестьянина. Когда они были больны, они лежали въ кухнѣ, и никто изъ слугъ не могъ приблизиться къ нимъ, чтобы не заразить дочери мачехи. Ухаживали за ними крестьянскія бабы, проникавшіяся жалостью къ бѣднымъ сиротамъ Старика Бродзинскаго крестьяне любили и тайно отъ мачехи приносили дѣтямъ его плоды и овощи. Съ особенной признательностью вспоминаетъ Казимиръ Бродзинскій старуху Розу, вынянчившую и его самого, и его братьевъ {"Przegl. N." 1844, No 20, 42 стр.}.
Но вообще надзора за нимъ не было, и до 11 лѣтъ Бродзинскій былъ совершенно свободенъ и могъ проводить время, гдѣ и какъ угодно. А гулять было гдѣ: кто бывалъ въ Карпатахъ, тотъ знаетъ, какіе чудные уголки встрѣчаются въ этихъ живописныхъ горахъ! Вотъ какъ описываетъ эту мѣстность самъ Бродзинскій: "Домикъ, въ которомъ жилъ мой отецъ, лежалъ въ долинѣ, окаймленной небольшой рѣчкой, выбѣгавшей изъ горъ и шумѣвшей послѣ каждаго дождя сильнымъ потокомъ, быстро несшимся среди горъ и скалъ по каменистому ложу своему. Вокругъ повсюду раскинулись на горахъ хаты, всѣ въ садахъ, представлявшія особенно красивый видъ весною. На востокъ отъ нашего дома, сейчасъ за подворьемъ и прудомъ, лежалъ большой лугъ съ криницей, заросшей кустарникомъ и травой -- пристанище птицъ и бабочекъ. За лугомъ виднѣлася водяная мельница, наполнявшая шумомъ широкую долину; за нимъ тянулись усаженныя вербами улицы, на которыхъ возились и играли крестьянскія дѣти, оживлявшія своимъ весельемъ и визгомъ пищалокъ чарующее спокойствіе мѣстности; по сторонамъ тянулись длинныя гряды горъ, подымающихся все выше и выше, такъ -- что въ ясный день вознесшіяся къ небу вершины Карпатъ, казалось, граничили съ концомъ свѣта. Дорога, идущая по хребту горъ, была вѣчно оживлена видомъ спускавшихся внизъ возовъ; за полями виднѣлся прекрасный еловый лѣсъ, теряющійся въ синей дали. Съ другой стороны двора два дуба необыкновенной величины господствовали надъ всѣмъ поселкомъ; за ними въ верстѣ разстоянія на возвышеніи виднѣлось мѣстечко Жипница со своими тремя древними костелами, куда вела дорога, усаженная вербами, а также тропинка, идущая лугомъ черезъ кладбище" {Ibid. 43 стр.}.
Чудная природа не могла не оставить сильнаго впечатлѣнія на Бродзинскомъ, что и отразилось на нѣсколькихъ поэтическихъ картинахъ въ его произведеніяхъ {Напр. въ поэмѣ "Oldyna".}.
Убѣгая отъ побоевъ и жестокости мачехи, Казимиръ Бродзштскій имѣлъ передъ собой необозримый просторъ лѣсовъ и полей, гдѣ онъ и пропадалъ по цѣлымъ днямъ, находя затѣмъ пріютъ и и кусокъ хлѣба у крестьянъ.
Знакомство съ крестьянами, столь рѣдкое въ писателяхъ того времени, не могло не оставить извѣстнаго слѣда (слабаго, впрочемъ) въ развитіи Бродзинскаго {Чит. ero "Dziedzic z Jodłowa".}, но оно не дало ему яснаго представленія о реальномъ крестьянскомъ бытѣ и его пониманія. Правда, онъ съ удовольствіемъ слушалъ простыя мужицкія рѣчи, забавы ради научился ходить за сохой, умѣлъ править лошадью, когда нужно было перевести ее на другую борозду; деревенскій гончаръ позволялъ ему иногда испытать свои знанія и ловкость въ своемъ ремеслѣ и даже размышлялъ съ мальчикомъ о томъ, что гораздо -- молъ лучше работать, трудиться съ утра до вечера, чѣмъ быть сиротой у мачехи, которая "непремѣнно выгонитъ его по смерти отца" {"Wspomnienia". Также у L, Siemieńskiego. "żywot K. B-ego". t. VIII 181 стр.}; но все это по нашему мнѣнію не могло особенно содѣйствовать развитію мальчика и его знакомству съ крестьянскимъ бытомъ. Мальчикъ радъ былъ вырваться на свободу изъ дому, а когда, проголодавшись и продрогнувши отъ холода, послѣ долгихъ скитаній по полямъ и лѣсамъ, онъ находилъ пріютъ въ крестьянской семьѣ, гдѣ обогрѣвался и съ аппетитомъ съѣдалъ радушно предложенный ему кусокъ черстваго хлѣба, онъ чувствовалъ себя вполнѣ счастливымъ, крестьяне казались ему такими хорошими, добрыми людьми, вполнѣ довольными, конечно, своимъ положеніемъ. Мысль о несчастной крестьянской долѣ, безспорно, и въ голову не приходила маленькому бѣглецу.
Бродзинскій очень любилъ посѣщать крестьянскіе праздники и былъ неизбѣжнымъ гостемъ на всѣхъ "весельяхъ", которыя и описываетъ съ любовью {"Pam. Nauk." 1844. No 21: "Wspomnienia".}. Такая обстановка пріучила его видѣть въ крестьянинѣ прежде всего человѣка, который свободно, съ удовольствіемъ подъ звуки пѣсенъ отдается своимъ занятіямъ и радостямъ, въ семьѣ котораго можно провести время гораздо спокойнѣе и отраднѣе, чѣмъ у мачехи; вполнѣ естественно, что о крестьянскомъ бытѣ у Бродзинскаго слагались самыя розовыя картины {Чит. его "Pieśni Bolników"; какъ образецъ, могутъ служить и его идилліи (даже "Wiestaw").}.
Знакомство съ крестьянами, постоянное пребываніе въ ихъ средѣ сдѣлало Казимира по его собственному признанію человѣкомъ робкимъ со всѣми тѣми, кто не принадлежалъ къ крестьянству, и отъ этой робости онъ не могъ исправиться даже въ зрѣломъ возрастѣ. Онъ "чувствовалъ это сильнѣе всякихъ другихъ страданій", и это, по его мнѣнію, было главной причиной всѣхъ его недостатковъ и жизненныхъ неудачъ" {Робость и удивительная скромность были, но нашему мнѣнію, главной причиной всѣхъ житейскихъ успѣховъ Бродзинскаго.}.
Во всякомъ случаѣ радушіе и доброта крестьянъ внушили Бродзинскому чувства признательности и симпатіи къ простому люду, который "всѣхъ насъ поитъ и кормитъ, а пріидетъ война -- онъ же проливаетъ за насъ кровь" {Чит. стих. "Chłopek".}.
Среди крестьянъ Бродзинскій познакомился съ народной поэзіей. Онъ съ жадностью внималъ разсказамъ своей няньки Розы и деревенскихъ бабъ о разныхъ "страхахъ" и привидѣніяхъ, съ удовольствіемъ слушалъ сказки; все это при болѣзненно-развитомъ воображеніи не могло не наполнить его фантазіи образами страшныхъ чудовищъ, привидѣній, русалокъ, упырей, и такъ-какъ умъ его былъ засоренъ всякаго рода предразсудками, то неудивительно, что всё это развило въ характерѣ Бродзинскаго сильную пугливость, отъ которой онъ не могъ отдѣлаться въ теченіи всей своей жизни.
Здѣсь мы вступаемъ уже въ область совершенно романтическихъ условій развитія ребенка. Реакція просвѣтительнымъ идеямъ XVIII вѣка, вызвавшая то сложное настроеніе общества, которое мы называемъ романтизмомъ, направила нѣкоторую часть молодого поколѣнія въ комнату нянекъ и мамокъ, замѣнившихъ собою французовъ -- воспитателей, и "здѣсь-то и зародилась, по мнѣнію Брандеса, настоящая романтическая поэзія" {Брандесъ. "Главн. теченія" стр. 147 (мы имѣли подъ руками только русскій переводъ этого произведенія).}.
Изъ воспоминаній романтика Одынца мы знаемъ, что точно также, какъ Бродзинскій среди крестьянъ, Одынецъ среди нянекъ и кормилицъ провелъ ранніе годы дѣтства и тутъ-то и познакомился съ народной поэзіей {Odyniec. "Wspomnienia z przeszłości". Warsz. 86. стр. 19 и слѣдующ.}. Но на Бродзинскомъ это вліяніе народной стихіи сказалось еще довольно слабо; правда, оно оставило свой значительный слѣдъ въ характерѣ поэта, но почти ничѣмъ не проявилось въ его поэтической дѣятельности, въ которой совсѣмъ еще нѣтъ фантастическаго элемента.
Впрочемъ, народные разсказы пробудили любознательность мальчика, пытливость его души. Подобно народному поэту Шевченку, искавшему конецъ свѣта за ближайшими горами {Чалый. "Жизнь и произведенія Т. Г. Шевченка". К. 82. стр. 9.}, и нашъ юный поэтъ устремляетъ свои пытливые взоры на синѣющія въ туманной дали вершины Карпатъ, казавшіяся ему "границей земли". За разъясненіями по этому поводу онъ обращается къ одному "мудрому господарю" и его почтенной супругѣ.
"Господарь" былъ человѣкомъ бывалымъ, служилъ въ "жолнѣрахъ", исходилъ много странъ, видѣлъ много народовъ и былъ непрочь въ свободное время прихвастнуть своими похожденіями. Нечего и говорить, что для обоихъ Бродзинскихъ -- Казимира и его старшаго брата Андрея, этотъ бывалый отставной солдатъ казался кладеземъ мудрости...
Изба его прилегала къ панскому двору, и здѣсь оба брата проводили долгіе зимніе вечера.
Жена не отставала отъ своего мужа, и вмѣстѣ они разсказывали своимъ довѣрчивымъ слушателямъ всевозможныя чудеса о чужихъ краяхъ {Весь нижеприводимый эпизодъ не безъ добродушія передаетъ Бродзинскій въ своихъ воспоминаніяхъ. Онъ же приводится и у Семенскаго, VIII. 182; у Гордынскаго, стр. 3.}.
Всѣ эти разсказы побудили братьевъ Бродзинскихъ сочинить проэктъ путешествія по чужимъ краямъ. Проэктъ "въ принципѣ" былъ одобренъ и "мудрымъ господаремъ". Остановка была за малымъ -- у молодыхъ путешественниковъ не было денегъ, а значеніе оныхъ успѣлъ уже должнымъ образомъ разъяснить имъ ихъ менторъ.
Онъ же разсказалъ имъ о чудесныхъ свойствахъ венгерскихъ "trzygroszniaków" и обязательно сообщилъ любознательнымъ путникамъ, что таковыя лежатъ въ достаточномъ количествѣ въ сундукѣ ихъ отца, въ задней нежилой комнатѣ. Въ скоромъ времени довольно значительная сумма этихъ "trzygroszniaków" перешла при посредствѣ братьевъ Бродзинскихъ въ руки господаря, доставивъ ему возможность ежедневныхъ путешествій въ теченіи цѣлыхъ трехъ недѣль -- въ ближайшую корчму. Въ силу такихъ обстоятельствъ, само собою разумѣется, затѣянное братьями путешествіе въ болѣе отдаленныя страны состояться не могло.
Дѣтская фантазія развивалась у Казимира и Андрея Бродзинскихъ еще подъ вліяніемъ иного источника -- религіознаго чувства мальчиковъ, очень сильно возбужденнаго и развитаго съ ранняго дѣтства подъ вліяніемъ піэтета къ тѣни усопшей матери.
Они устроили свой "приходъ" (парафію) изъ крестьянскихъ дѣтей, и любимыхъ ихъ занятіемъ было отправленіе богослуженія въ помѣщеніи одного стараго сарая {Изъ біографіи Карпинскаго извѣстно, что въ молодости онъ мечталъ объ отшельнической жизни, хотѣлъ поселиться гдѣ-нибудь въ недоступномъ бору, собирать коренья и жолуди для ѣды, или претерпѣть муки за вѣру и т. д.}.
Старшій братъ исполнялъ обыкновенно роль священника и служилъ въ костюмѣ, украшенномъ золотой бумагой; Казимиръ прислуживалъ ему съ колокольчикомъ. Толпа крестьянскихъ дѣтей представляла прихожанъ.,
Такимъ образомъ не военныя игры, составляющія обычную забаву дѣтей, не оружіе и блестящіе мундиры привлекали Бродзинскихъ, а церковная служба, колокольчикъ, ризы и другія принадлежности религіозныхъ церемоній. Это очень характерная черта! Религіозное чувство согрѣвало сердце бѣднаго Казимира, лишеннаго материнскихъ ласкъ; церковные обряды поражали его фантазію своею торжественностью и блескомъ;-- все это создало какую-то нервную экзальтированность религіознаго чувства. Когда нѣсколько лѣтъ позднѣе мальчикъ досталъ среди старыхъ книгъ отца "żywoty Ss. polskich", его душа воспылала жаждой страданій и мукъ за вѣру Христову, стремленіемъ къ чудесамъ.
"Чуда! и я хочу творить чудеса!" не разъ восклицалъ онъ подъ вліяніемъ религіознаго возбужденія.
Въ 1796 или 1797 году Казимиръ былъ отданъ въ начальную школу въ Липницы, куда, какъ мы сказали уже, переѣхалъ его отецъ вскорѣ послѣ смерти своей первой жены.
Семилѣтнему, или даже шестилѣтнему ребенку пришлось здѣсь испытать всѣ прелести нѣмецкой школьной дисциплины и нѣмецкихъ порядковъ. Съ 1772 года Галиція, какъ извѣстно, по раздѣлу досталась Австріи. Случилось такъ, что австрійское правительство на первыхъ порахъ больше интересовалась русскою частью края, чѣмъ польскою. Особенно извѣстенъ въ этомъ отношеніи Іосифъ II, имя котораго и до сихъ поръ съ признательностью произносится русинами {Чит. В. Дѣдицкаго. "Зоря Галицкая яко альбуль" 1861.}. Онъ старался вездѣ, гдѣ это было возможно, выдвинуть русскій элементъ въ противовѣсъ польскому, обратилъ вниманіе на нужды уніатскаго духовенства, заботился объ открытіи духовныхъ семинарій, открылъ въ 1784 г. университетъ (во Львовѣ), гдѣ лекціи читались на русскомъ языкѣ; одновременно былъ предпринятъ рядъ мѣръ, направленныхъ къ облегченію участи крестьянства, и, между прочимъ, дѣтямъ крестьянъ былъ открытъ доступъ во всѣ австрійскія учебныя заведенія, а уніатскому духовенству позволено было открывать при церквяхъ народныя школы. Все это дѣлалось, конечно, съ германизаторскими цѣлями, тѣмъ не менѣе безпорно, что польская народность въ обѣихъ частяхъ Галиціи, польскій языкъ, литература и науки на народномъ языкѣ были стѣснены въ ихъ естественномъ развитіи. Неудивительно, что въ нѣмецкой народной школѣ, въ которой учителемъ былъ чиновникъ и нѣмецъ, мальчикамъ -- полякамъ не особенно-то хорошо жилось. Ни слова не понимая по-нѣмецки, Казимиръ Бродзинскій долженъ былъ выслушивать въ такой школѣ наставленія весьма страннаго учителя. Это былъ любопытнѣйшій типъ нѣмецкаго педагога. "Волосы падали у него съ головы длинными завитыми пасмами, совершенно закрывая уши, а узкій лобъ завершался широкимъ носомъ и необыкновенно нависшими бровями, изъ-подъ которыхъ грозно глядѣли огромные выпученные глаза". Ученики питали необыкновенное почтеніе не столько къ самому "пану профессору", сколько къ его длинному вышитому камзолу съ большими костяными пуговицами и его линейкѣ, которую учитель, какъ знакъ своей "профессорской" власти, никогда не выпускалъ изъ рукъ. Марцинъ Дембскій, какъ звали страшнаго педагога, обучалъ чтенію, письму, начальнымъ правиламъ ариѳметики и Закону Божію. Основнымъ педагогическимъ пріемомъ для воздѣйствія на своихъ питомцевъ онъ признавалъ березовые прутья, въ чемъ и можно было убѣдиться изъ внутренняго убранства школы, представлявшей, по выраженію Бродзинскаго, "widok okropny". По серединѣ залы висѣло большое деревянное распятіе, а за него были заткнуты огромный пукъ розогъ и линейка; "это былъ образъ школьныхъ страданій!" Розги приготовляла заранѣе сама "pani professorowa", которая могла съ успѣхомъ служить "изображеніемъ смерти". "Худая, высокая, съ необыкновенно -- длинной таліей, она сидѣла по утрамъ у порога, и дѣти видѣли, какъ она обрѣзала березовые прутья и потомъ погружала ихъ въ воду, что должно было придать розгамъ особенную гибкость. Передъ началомъ уроковъ, самъ "панъ профессоръ" пробовалъ эти розги, и онѣ издавали "устрашающій свистъ".
Сѣченіе было постояннымъ занятіемъ учителя и, хотя, "кричать было строго воспрещено", но неразъ раздирающіе душу крики наказуемыхъ вызывали на сцену матерей, энергическое вмѣшательство которыхъ прекращало экзекуцію {"Wspomnienia mej młodości", 43 стр. Id. Siemieński 181 стр. и др.}.
Занятія въ такой школѣ, конечно, не могли принести никакой пользы, тѣмъ болѣе, что учитель состоялъ одновременно писцомъ въ магистратѣ и очень часто отлучался во время уроковъ {Ibid. 44.}. Казимиру Бродзинскому пришлось особенно плохо въ этомъ училищѣ; другія дѣти находили по крайней мѣрѣ утѣшеніе дома, куда возвращались каждый день по окончаніи уроковъ; Казимиръ не имѣлъ и этого утѣшенія. Никто дома не заботился о немъ, предоставляя ему полный просторъ и свободу дѣйствій, и потому онъ рѣдко возвращался домой, особенно въ зимнее время, когда огромные сугробы снѣга дѣлали такое возвращеніе далеко небезопаснымъ. Въ школѣ дѣти раздѣлялись на двѣ партіи: мѣщанъ и крестьянъ. Интересно то обстоятельство, что Бродзинскій присталъ къ партіи крестьянскихъ дѣтей и даже съ "нѣкоторыми изъ нихъ искренно подружился".
Прошло три года со дня поступленія Бродзинскаго въ первоначальную школу; съ грѣхомъ пополамъ научился онъ читать и писать по-польски и по-нѣмецки. Большихъ свѣдѣній онъ не могъ пріобрѣсти въ этой школѣ; поэтому въ 1800 году отецъ отправляетъ К. Бродзинскаго въ главное училище въ Тарновѣ (Stadtschule или Hauptschule {Hordyński "Lata szkolne K. B--ego", "Kwart. Hist." 1888.}). Программа училища была почти та-же, что и въ первоначальной школѣ, но предметы преподавались гораздо систематичнѣе и съ большимъ толкомъ. Училище было раздѣлено на три класса, и каждымъ завѣдывалъ отдѣльный учитель. Всѣ предметы, кромѣ Закона Божія, преподавались на нѣмецкомъ языкѣ, такъ-что и здѣсь Казимиръ Бродзинскій долгое время ничего не понималъ. Въ общемъ учебная часть стояла все-таки весьма неудовлетворительно. По выраженію австрійской императрицы Маріи Терезіи такія учебныя заведенія были собственно говоря "ein Politicum" {Ibid.}, и потому ученіе было направлено къ двумъ цѣлямъ: воспитать молодежь въ идеяхъ государственности и католицизма; школа должна быть аванпостомъ германизаціи. Разъ въ дѣло воспитанія была внесена политика, это неизбѣжно отражалось и на ученикахъ; они дѣлились на двѣ враждебныя группы -- поляковъ и нѣмцевъ. "Бить нѣмцевъ" считалось достойнымъ каждаго порядочнаго ученика -- поляка.
Какъ ни тяжелы были условія ученія въ этомъ училищѣ, К. Бродзинскій выдержалъ ихъ съ честью; въ 1803 году онъ окончилъ курсъ ученія и перешелъ въ Тарновскую гимназію.
Программа гимназій была очень велика. Здѣсь проходили курсъ Закона Божія, исторіи всеобщую и естественную, ариѳметику, алгебру, геометрію, географію, стилистику, латинскій и греческій языки, римскія древности, читали отрывки изъ классическихъ писателей, требовали письменныхъ работъ по нимъ, учили вкратцѣ также и логикѣ (о силлогизмахъ). Главное вниманіе было обращено на латинскій языкъ, на которомъ молодежь обязана была даже говорить; экзамены производились два раза въ годъ, и контроль былъ довольно строгій, хотя успѣхи по латинскому языку всегда оправдывали слабые результаты занятій по другимъ предметамъ. Всѣхъ классовъ было пять, изъ нихъ два высшіе: "humaniora" и "rethorica poëtica"; каждый имѣлъ своихъ профессоровъ, которыми были либо нѣмцы, либо люди совершенно индифферентные въ національномъ и политическомъ отношеніяхъ. Такъ-какъ гимназія и другія учебныя заведенія имѣли въ виду правительственныя политическія дѣли, то завѣдываніе гимназіей находилось въ рукахъ полиціи: исправникъ (староста) уѣзда былъ въ тоже время и директоромъ гимназіи! {Hordyński "Lata szkolne...", 10--13 стр.}. Въ то время, когда Казимиръ Бродзинскій былъ въ гимназіи, директоромъ былъ Изидоръ Хросцинскій, добросовѣстный и исполнительный чиновникъ, большой формалистъ, совершенно лояльный "австріякъ". Онъ требовалъ отъ учителей добросовѣстнаго исполненія ихъ обязанностей, а отъ учениковъ строгаго повиновенія правиламъ; съ одинаковымъ рвеніемъ заботился онъ о чистотѣ стѣнъ, половъ и лавокъ, какъ и о пріобрѣтеніи новыхъ книжекъ въ библіотеку, физическихъ приборовъ и т. д.; словомъ, это былъ еще не дурной человѣкъ и сносный директоръ. Само собою разумѣется, что преподаваніе велось на нѣмецкомъ языкѣ. Къ развитію своихъ учениковъ гимназія относилась, конечно, вполнѣ формально.
Первые два года пребыванія въ Тарновѣ были для братьевъ. Бродзинскихъ временемъ тяжелыхъ испытаній и матеріальныхъ лишеній. Ихъ отецъ старался о томъ, какъ бы содержаніе дѣтей стоило возможно дешевле; къ тому же онъ считалъ себя, да и всѣ считали его, достаточно заботливымъ отцомъ уже по одному тому, что онъ повелъ и отдалъ своихъ дѣтей въ гимназію. Первоначально онъ помѣстилъ ихъ у какой-то дворянки -- вдовы; но братьямъ Бродзинскимъ пришлось здѣсь ужъ слишкомъ плохо. И сама вдова, и дѣти ея были горды сознаніемъ своего шляхетства, которое они производили отъ князей "Спицимировъ". Узнавъ, что благородство происхожденія Бродзинскихъ находится подъ сомнѣніемъ, они постоянно преслѣдовали братьевъ своими насмѣшками и колкостями. Дѣти этой вдовы составили въ гимназіи цѣлую партію и требовали, чтобы благородная приставка де при фамиліи Бродзинскихъ была выключена изъ класснаго журнала. Бѣдные Бродзинскіе убѣгали отъ этихъ преслѣдованій въ лѣсъ и поле, но и здѣсь находили ихъ жестокіе и докучливые преслѣдователи {"Wspomnienia", стр. 18 и слѣд.}.
Наконецъ отецъ сжалился надъ ними и перевелъ ихъ къ какому-то портному, который никакъ ужъ не могъ гордиться своимъ происхожденіемъ, но къ сожалѣнію обладалъ многими другими достоинствами. Почтенный мастеръ питалъ пристрастіе къ "зелену вину" и пропивалъ весь свой заработокъ. Когда денегъ не хватало, онъ несъ въ кабакъ все, что попадалось подъ руку. Такимъ образомъ неразъ путешествовали къ кабатчику костюмы Бродзинскихъ. и имъ приходилось по нѣскольку дней сидѣть дома, потому-что не въ чемъ было являться въ гимназію.
Отецъ перевелъ ихъ къ канцеляристу Fori Nobilium, родомъ изъ Венгріи. Маленькій чиновникъ обладалъ широкой натурой, любилъ развернуться и покутить, когда являлась возможность. Плата за учениковъ обыкновенно проѣдалась и пропивалась очень скоро, а затѣмъ наступали длинные и печальные дни голода и холода. Венгерецъ полюбилъ почему-то тихаго и скромнаго мальчика, какимъ былъ Казимиръ Бродзинскій, и очень часто тянулъ его съ собою къ еврею, гдѣ пилъ медъ, заставляя Казимира тоже напиваться. Но голодный мальчикъ съ жадностью хваталъ кусокъ колбасы или булки и удивлялся, какъ это другіе могутъ пить, ничего не ѣвши.
На лѣтнія вакаціи дѣтей брали домой, но тамъ они встрѣчали суровый и черствый пріемъ. Между тѣмъ старшій братъ -- Андрей -- окончилъ гимназію и переѣхалъ въ Краковъ для поступленія въ Университетъ; за нимъ послѣдовалъ и Казимиръ, который былъ уже во второмъ классѣ гимназіи. Съ квартирами здѣсь повторилась старая исторія: братья помѣстились у одного столяра и здѣсь не только терпѣли голодъ и холодъ, но принуждены были при каждомъ обѣдѣ быть свидѣтелями того, какъ супруги, жившіе между собой не въ особенномъ согласіи, бросали другъ въ друга ложками, тарелками и чѣмъ попало. Хозяинъ ихъ скоро прогулялъ и пропилъ всѣ деньги, полученныя за Бродзинскихъ- Ободранные, голодные, безпріютные, братья возбудили сожалѣніе въ какомъ-то добромъ человѣкѣ, и онъ, зная ихъ отца, помѣстилъ ихъ въ одномъ порядочномъ семействѣ, гдѣ они нашли и добрый примѣръ, и добросовѣстный уходъ, и многочисленныхъ вполнѣ благовоспитанныхъ товарищей.
Около этого времени начинаетъ собираться около старшаго брата Андрея Бродзинскаго кружокъ пріятелей, интересующихся литературой и пописывающихъ стихи. Казимира, какъ мальчика, товарищи брата не пускали еще въ свою среду, да и онъ самъ мало интересовался горячими спорами, которые завязывались между студентами; тѣмъ не менѣе эти оживленныя бесѣды не могли не вліять косвеннымъ образомъ на пробужденіе спящихъ духовныхъ силъ Казимира. Среди товарищей Андрея находился и извѣстный впослѣдствіи Вицентій Реклевскій, вліяніе котораго на Казимира Бродзинскаго было такъ сильно въ періодѣ между 1809--1813 годомъ. Но въ разсматриваемое нами время Бродзинскій былъ друженъ только со своимъ братомъ. Дружба между братьями возникла еще въ Тарновѣ, гдѣ ихъ соединили на первыхъ порахъ общія неудачи и преслѣдованія. Въ послѣдній годъ пребыванія въ Тарновѣ Андрей занимался съ Казимиромъ, не прибѣгая при этомъ къ "пруту" и другимъ инквизиторскимъ пріемамъ репетиторовъ того времени. До переѣзда въ Краковъ К. Бродзинскій почти совсѣмъ не интересовался чтеніемъ; кромѣ "Житій святыхъ", случайно попавшихся ему въ раннемъ дѣтствѣ, онъ не читалъ, кажется, никакой другой книжки. По прибытіи въ Краковъ, какъ сообщаетъ самъ Казимиръ Бродзинскій, онъ опустился даже въ гимназическихъ занятіяхъ и проводилъ время въ безцѣльномъ шатаньи по окрестностямъ города, историческія достопримѣчательности котораго нисколько, впрочемъ, не занимали его {"Wspomnienia", 81 стр.}. Духовные интересы его не могли встрѣчать ни удовлетворенія, ни развитія. Гимназія считала преступленіемъ все, что выходило изъ нормы правительственныхъ предписаній. Газъ какъ-то Бродзинскому пришло въ голову религіозное сомнѣніе: подвергаются-ли некрещеныя души мученіямъ на томъ свѣтѣ, или нѣтъ. Когда сомнѣніе было высказано, ксендзъ отъ изумленія не могъ даже отвѣчать; засимъ о зловредномъ образѣ мыслей послѣ. довалъ докладъ совѣту, и вотъ въ одинъ прекрасный день самъ ректоръ явился въ классъ я, вызвавъ предварительно на середину преступника, т. е. Казимира Бродзинскаго, послѣ длинной рѣчи, далъ ему собственноручно нѣсколько ударовъ розгой, а по окончаніи экзекуціи, велѣлъ ему самолично вписать себя въ черную книгу, какъ богохульника, при чемъ перо, которымъ писалъ онъ, и чернила, замаранныя его прикосновеніемъ, были брошены въ воду, а самъ онъ, какъ еретикъ, долженъ былъ сидѣть на особомъ мѣстѣ въ классѣ въ теченіи трехъ мѣсяцевъ, по еще долго затѣмъ не прекращались насмѣшки и преслѣдованія товарищей {"Wspomnienia", 77--78 стр. Воспитаніе въ Галиціи и въ болѣе позднее время не отличалось по видимому особенными достоинствами. Извѣстный польскій сатирикъ Янъ Ляпъ въ своемъ интересномъ романѣ "Głowy do pozłoty" (Lwów, 1876) сообщаетъ аналогичный же эпизодъ изъ школьной жизни своего героя (стр. 51--52).}. Разумѣется, такая обстановка мало содѣйствовала развитію любознательности и интереса къ занятіямъ у К. Бродзинскаго; только письменныя работы но латинскому языку исполнялъ онъ довольно охотно.
Андрей въ это время увлекался веселымъ студенческимъ житьемъ и совершенно предоставилъ брата самому себѣ.
Смерть отца произвела перемѣну въ ихъ жизни. Существовать на собственныя средства у братьевъ не было никакой возможности, а мачеха и не думала позаботиться о нихъ. Старшій братъ могъ еще кое-какъ прожить службой въ канцеляріи у одного адвоката, но на двоихъ этого заработка не хватало. И вотъ хилый и болѣзненный Казимиръ рѣшается бросить ученіе и возвратиться къ мачехѣ съ просьбой о пріютѣ. Но на поѣздку нѣтъ средствъ, и онъ отправляется пѣшкомъ.
Измученный непривичнымъ путешествіемъ, съ замирающимъ отъ волненія сердцемъ, приближается Бродзинскій къ роднымъ Липницамъ и узнаетъ, что мачеха переѣхала на жительство въ Райбороды. Одинъ крестьянинъ, сжалившись надъ измученнымъ путникомъ, отвозитъ его туда. Мачеха приняла Казимира Бродзинскаго довольно сурово, но не отказала въ пріютѣ, предоставивъ ему затѣмъ полный просторъ дѣлать, что онъ захочетъ.
"Въ убогомъ жилищѣ моей мачехи, разсказываетъ Бродзинскій въ своихъ "Воспоминаніяхъ" {"Wspomnienia"; также въ "Atheneum" 1844, "Słówko о К. Br." Крашевскаго.}, я пріютился подъ крышей, куда взбирался по лѣсенкѣ, и гдѣ только сидя на постелѣ можно было писать или учить грамматику. Тамъ между прочимъ замѣтилъ я кипу бумагъ, оставшихся послѣ моего отца. Среди писемъ и разныхъ реестровъ было много печатнаго матерьяла на листахъ и на полулистахъ: рѣчи сейма четырехлѣтняго, стихи, писанные большею частью по случаю именинъ различныхъ пановъ и короля Станислава. Было въ обычаѣ печатать и распространять подобныя произведенія въ публикѣ, прежде чѣмъ они появятся въ книгахъ и газетахъ.-- Съ великимъ рвеніемъ отдѣлялъ я эти сокровища моей библіотеки отъ ни къ чему негодныхъ бумагъ, и, захвативъ свитокъ въ руку, отправлялся въ поле и тамъ громко декламировалъ и читалъ эти рѣчи и стихи.
"Я приходилъ въ восторгъ, если находилъ въ стихахъ какое-нибудь удачное сравненіе, какой-нибудь поэтическій образъ.
"Это была убогая нива: поздравительные стихи Нарушевича, Жуковскаго; были и Трембецкаго, но безъ подписи; они казались мнѣ безконечно выше остальныхъ и оставались въ памяти. Эти стихи, хотя они вовсе не соотвѣтствовали моему возрасту и наклонностямъ, пробудили во мнѣ желаніе писать, и во всякомъ скучаѣ на нихъ я познакомился съ внѣшней стороной стихосложенія" {Какъ извѣстно, Мицкевичъ также находился въ молодости подъ вліяніемъ стихотвореній Трембецкаго и вообще очень цѣнилъ ихъ и училъ наизусть. О вліяніи языка Трембецкаго на Мицкевича см. очень интересную статью I. Третьяка: "Mickiewicz i Trembecki" -- "Przegl. Polski" 1886. IX.}.
Въ Бродзинскомъ проснулась потребность поэтическаго выраженія своихъ чувствъ. Первое стихотвореніе его, въ которомъ выразилось это настроеніе, была "Элегія къ тѣни матери", и съ этихъ поръ начинается его поэтическая дѣятельность, о которой мы подробнѣе будемъ говорить въ 4-ой главѣ нашей работы.
Съ братомъ Казимиръ ведетъ аккуратно переписку и даже посылаетъ ему свою первую поэтическую пробу; отъ него получаетъ одобреніе и совѣты продолжать дальше. Разъ какъ-то братъ Андрей прислалъ ему цѣлую поэму "Ludgarda" своего произведенія. Лѣтомъ 1806 года братья свидѣлись въ селѣ Войничѣ у ихъ дяди, мѣстнаго священника.
Трудно было Казимиру Бродзинскому попасть туда, но горячее стремленіе повидаться съ братомъ преодолѣло всякія препятствія.
Нельзя сказать, чтобы пріемъ былъ очень трогательный, тѣмъ не менѣе добрый священникъ не отказалъ скромному юношѣ въ гостепріимствѣ. Сестры и братья вознаградили его своимъ радушіемъ за непріятныя минуты первой встрѣчи, и тутъ началась для Казимира "такая жизнь, о которой ему и во снѣ не снилось". Сестры, два брата, а подчасъ и самъ "jegomość", проводили цѣлые дни въ чтеніи стиховъ, по преимуществу идиллій Геснера, переводъ которыхъ на польскій языкъ былъ сдѣланъ всего за пять лѣтъ до тоговремени священникомъ Ходани {"Sielanki Gesnera, z niemieckiego oryginału na język polski przełożone przea tłomaeza książki "wiersz o człowieku". Kraków 1800.}.
Братъ руководилъ литературными упражненіями Казимира и помогалъ ему переводить съ нѣмецкаго стихотворенія Геллерта {Объ этомъ см. въ 4-ой главѣ нашей работы.}. Подъ вліяніемъ нѣмецкихъ идилликовъ и въ особенности Геснера у К. Бродзинскаго начинаютъ слагаться воззрѣнія на жизнь вообще и на бытъ крестьянъ въ частности. Селянинъ сдѣлался для него образцомъ совершенства и красоты. Это идеальное воззрѣніе на крестьянъ встрѣчало поддержку въ воспоминаніяхъ о пріятныхъ столкновеніяхъ съ крестьянами въ раннемъ дѣтствѣ. Онъ началъ искать аркадскихъ пастуховъ подъ сельской стрѣхой, но встрѣтилъ конечно тамъ печальную дѣйствительность: изможденныя трудомъ и болѣзнью грубыя крестьянскія лица были далеки отъ его идиллическихъ картинъ. Послѣ нѣсколькихъ неудачныхъ поисковъ Аркадіи въ крестьянской средѣ объ пришелъ наконецъ къ заключенію, что искать ея нужно -- не здѣсь въ грязныхъ крестьянскихъ избахъ, а въ палацахъ, замкахъ и богатыхъ помѣстьяхъ знати. Каждую даму изъ этого высшаго общества, къ которому Бродзинскій относилъ по наивности даже свою тётку, онъ считалъ чуть-ли не квинтэссенціей высшаго тона и аристократизма. Однако съ дамами этого высшаго общества Бродзинскій рѣшался говорить только въ своихъ мечтахъ {"Przegl. Naukowy" 1844 No 22.}. Въ дѣйствительности же Бродзинскій былъ крайне скромный и застѣнчивый юноша. Онъ чувствовалъ себя всегда неловко не въ средѣ крестьянъ, и эта робость и неумѣнье держаться въ обществѣ сохранилась въ немъ въ теченіи всей его жизни {Одынецъ въ своихъ "Wspomnieniach z przeszłości" приводитъ по этому поводу нѣсколько забавныхъ анекдотовъ, о томъ, напр., какъ Бродзинскій, будучи уже женатымъ человѣкомъ, чувствовалъ неловкость, идя подъ руку со своей женой и просилъ Одында замѣнить его...}.
Ко времени пребыванія его въ Войничѣ относится и первая любовь поэта или по крайней мѣрѣ нѣчто похожее на это чувство. Поэтъ почувствовалъ нѣжную симпатію къ своей двоюродной сестрѣ Счастной (Szczęsna) и, такъ-какъ она вмѣстѣ со своей матерью вскорѣ выѣхала въ сосѣднее село Венцковицы, отстоявшее всего въ полумили отъ Войничъ, то свиданія назначались на полъ пути: въ концѣ большого сада въ селѣ Венцковицахъ. Это была скромная идиллія, питаемая чернымъ хлѣбомъ и простоквашей, которые выносила Счастна проголодавшемуся поэту, когда онъ украдкой пробирался къ ней въ садъ... Утоливъ голодъ, счастливые влюбленные садились за чтеніе книгъ, доставляемыхъ Счастной потихоньку отъ отца изъ его библіотеки. Ничего серьезнаго и въ голову не могло прійти молодому Бродзинскому,-- повидимому онъ и не рѣшался мечтать о какомъ -- нибудь будущемъ счастьи; тѣмъ не менѣе эта первая любовь же могла не отразиться благотворно на характерѣ и развитіи бѣднаго юноши. Вообще пребываніе въ Войничѣ оказало на него весьма благотворное вліяніе. Съ этого времени начинается его сознательное отношеніе къ дѣлу своего умственнаго развитія.
Дмоховскій нашелъ между бумагами Бродзинскаго, которыя онъ имѣлъ возможность разсматривать, двѣ тетрадки,-- каждая въ нѣсколько страницъ -- дневниковъ Бродзинскаго. Первый дневникъ относится ко времени пребыванія поэта въ Войничѣ и Тарновѣ, второй -- къ 1814 году.
"Въ этихъ замѣткахъ, говоритъ Дмоховскій, меня болѣе всего поразило меланхолическое настроеніе поэта (smętność), которое сказывается уже въ такомъ юномъ возрастѣ" {"Bibl. Warn." t. III 1870, 367--370.}. Вліяніе нѣмецкой школы, отсутствіе хорошихъ образцовъ родной рѣчи замѣчается въ языкѣ начинающаго писателя съ первыхъ-же словъ.
"Dzień 18 czerwca jest dzisiaj, w którym zacząłem pisać dziennik, а przy zaczęciu go myśleć na upłyniony wiek począłem, w którym nie używałem porządku w rzeczach, а przeto mało co dobrego zrobiłem, wiele opuściłem, i, że tak powiem, czas, który dosyć sam prędko płynie do zatraty, popychałem, który był posłuszny, wiedząc, iż mi to kiedykolwiek smutkiem nagrodzi {Оборотъ нѣмецкій.}.
Для насъ важенъ этотъ дневникъ и въ другомъ отношеніи. Онъ свидѣтельствуетъ о томъ, что Казимиръ Бродзинскій приходилъ уже въ возрастъ и стремился поставить себя въ опредѣленное и вполнѣ сознательное отношеніе къ жизни. Любопытно сознаніе 15-ти лѣтняго юноши, который груститъ и даже хочетъ плакать о томъ, что "потерялъ много времени понапрасну" и "мало сдѣлалъ путнаго"; оно доказываетъ, что голова Бродзинскаго начала уже работать.
Съ этого времени Бродзинскій сталъ вносить въ свой дневникъ отрывочныя мысли, какія ему приходили въ голову или вычитаны имъ въ какой-нибудь книжкѣ; сюда же онъ помѣщаетъ переводъ отрывка изъ статьи Шлегеля (1808 годъ): "О танцахъ у древнихъ" {Дмоховскій (Bibl. Warsz. 1870).}.
Между книжками, которыя онъ читалъ (включительно до 1808 г.) мы находимъ: "Uwagi nad uwagami о życiu Jana Zamojskiego", "życie Stefana Czarnieckiego", "Zabawę przyjemne i pożyteczne Albrandego", "Ogrody", поэма Делиля въ переводѣ Карпинскаго, и проч. Къ этому нужно прибавить, что въ Тарновѣ же Бродзинскій прочиталъ и Одиссею въ переводѣ Дмоховскаго. Значительная часть дневника писана Бродзинскимъ въ періодъ вторичнаго пребыванія въ Тарновѣ, куда онъ переѣхалъ осенью 1806 года, для вторичнаго поступленія въ гимназію.
Послѣ раздѣла отцовскаго наслѣдства, Казимиру Бродзинскому досталась ничтожная сумма, которой съ трудомъ хватило бы на содержаніе его въ теченіи перваго года. Но это не могло остановить 15-ти-лѣтняго юношу, послѣ того, какъ пребываніе въ Войничѣ пробудило въ немъ жажду знанія, стремленіе къ самосовершенствованію. Бродзинскій принимается за тяжелый трудъ репетитора и, чтобы хоть сколько-нибудь поправить свои средства, беретъ дешевые уроки у евреевъ, нисколько не обращая вниманія на насмѣшки товарищей. Приготовленіе классныхъ уроковъ и репетиціи отнимали у Бродзинскаго очень много времени; тѣмъ не менѣе онъ находилъ возможность и читать, и даже удѣлять часть своихъ скудныхъ средствъ на покупку польскихъ книгъ. Вѣроятно, по совѣту старшаго брата, Казимиръ выписываетъ себѣ изъ Кракова три книжки: "Wybór poezyi dla szkół", изданіе Варшавской школы Піяровъ, романъ Bernardin'а de St. Pierre'а: "Paul et Virginie" въ польскомъ переводѣ и какое-то сочиненіе Флоріана {Ibid.; "Wspomnienia", 148. Также у Семенскаго, VIII, 198--199.}. Но читать книги, да еще польскія, было строго воспрещено воспитанникамъ нѣмецкой гимназіи, и, конечно, въ такомъ городишкѣ, какъ Тарновъ, присылка книгъ изъ Кракова не могла остаться въ секретѣ. Не успѣлъ еще Бродзинскій опомниться отъ радости по поводу полученія цѣнныхъ книгъ, какъ къ нему нагрянула инспекція съ обыскомъ и конфисковала "запрещенныя книги".
За любовь къ чтенію и отечественной литературѣ Бродзинскому нѣсколько разъ доставалось отъ гимназическаго начальства, которое не признавало другихъ книгъ, кромѣ латинской грамматики и катехизиса. Такъ, досталось ему какъ-то за "Rymy Jana Kochanowskiego", которые онъ хотѣлъ отнять у торговки, безцеремонно пользовавшейся произведеніями знаменитаго поэта, какъ оберточной бумагой {Ibid. "Wspomnienia", 149--150. Также у Семенскаго.}.
Гимназія ничего не давала для умственнаго развитія своихъ учениковъ; поэтому и Бродзинскій вынесъ изъ нея очень мало.
Правда, онъ хорошо изучилъ латинскій языкъ, съ котораго переводилъ различные отрывки классическихъ авторовъ, но эти отрывочныя свѣдѣнія были слишкомъ скуднымъ матерьяломъ для пробудившейся душевной пытливости поэта {О томъ, какъ относились въ гимназіи ко всякимъ проявленіямъ любознательности, можемъ уже судить изъ эпизода съ религіозными сомнѣніями Бродзинскаго. Вообще учительскій персоналъ былъ очень плохъ. Бродзинскій разсказываетъ въ своихъ "Воспоминаніяхъ" объ одномъ учителѣ, жестокомъ пьяницѣ и циникѣ. Онъ пьянствовалъ всюду, гдѣ прійдется, даже на улицѣ, и въ классѣ ничего не дѣлалъ. Любимымъ его занятіемъ было участіе въ процессіяхъ, гдѣ онъ командовалъ отрядомъ гимназистовъ и, приходя въ воинственный азартъ, отдавалъ громоносныя приказанія, какъ будто дѣло шло о цѣлой дивизіи драгуновъ. Кончилось тѣмъ, что у него сдѣлалась mania bellicosa, и бѣднаго учителя отвезли прямо изъ класса въ домъ умалишенныхъ. (Wspomnienia, 147).}. Большую пользу принесло Бродзинскому знаніе нѣмецкаго языка, пріобрѣтенное имъ наконецъ послѣ семилѣтнихъ усилій. Этимъ знаніемъ воспользовался онъ благодаря вниманію одного своего учителя -- нѣмца, профессора риторики Осипа Шмидта. Это былъ добросовѣстный и образованный учитель. Онъ заинтересовался Казимиромъ Бродзинскимъ, какъ юношей выдающимся среди своихъ товарищей, и занялся его развитіемъ.
Шмидтъ давалъ своему ученику повидимому безъ особеннаго выбора произведенія Уца, Гагедорна, а также Виланда, Гете {О Гете Бродзинскій говоритъ, что онъ "długo był moim ulubieńcem i najwięcej odpowiadał memu usposobieniu". Мы, однако, не могли замѣтить на Бродзинскомъ особенно сильное вліяніе Гете.}, Шлегеля, Клейста, велъ съ нимъ и устныя бесѣды. Какъ нѣмецъ, онъ былъ предубѣжденъ противъ польскаго языка, за которымъ не признавалъ никакой будущности, и совѣтовалъ Казимиру писать по-нѣмецки. Но, какъ человѣкъ просвѣщенный, онъ обладалъ достаточной терпимостью для того, чтобы не сердиться на своего непослушнаго ученика, который упорно продолжалъ свои литературныя упражненія по-польски, хотя не имѣлъ понятія ни о польской грамматикѣ, ни о правилахъ правописанія {Кромѣ Шмидта Бродзинскій съ признательностью упоминаетъ въ своей университетской автобіографіи и о Парчевскомъ (Opis biegu życia prof, i naucz, сгр. 223).}. Пылкій патріотизмъ невидимому былъ довольно силенъ въ обществѣ, если даже тотъ еврей, съ дѣтьми котораго занимался Бродзинскій, настоятельно требовалъ, чтобы дѣти учились по -- польски.
Польская литература извѣстна была К. Бродзинскому только въ нѣкоторыхъ произведеніяхъ писателей и поэтовъ XVIII в.; на нихъ главнымъ образомъ и развивались его литературныя и эстетическія понятія. Конечно, и новыя воззрѣнія философскія и литературныя не могли не отразиться на молодомъ поэтѣ подъ вліяніемъ чтенія нѣмецкихъ поэтовъ, а также и подъ вліяніемъ разговоровъ со Шмидтомъ и Парчевскимъ. Такъ, въ дневникѣ Бродзинскаго мы находимъ упомянутый уже нами отрывокъ изъ статьи Шлегеля. Бродзинскому были извѣстны и произведенія Теллерта {"Тотъ, кто воспиталъ свое поэтическое чувство на Геллертѣ, говоритъ Кирпичниковъ, если не потребуетъ отъ поэта фантазіи и чувства, потребуетъ по крайней мѣрѣ ума, образованія, серьезной мысли". Коршъ, "Исторія всеобщей литературы", XXII, 775 сгр.}.
Въ періодъ своего перваго пребыванія въ Тарновѣ Бродзинскій не имѣлъ пріятелей. Преслѣдуемый насмѣшками товарищей, онъ не искалъ сближенія съ ними, а дружба между собой взаимно удовлетворяла братьевъ Бродзинскихъ въ томъ нравственномъ уединеніи, въ какомъ они находились. Но чувство дружбы присуще человѣческой натурѣ -- и чѣмъ развитѣе человѣкъ, тѣмъ сильнѣе проявляется въ немъ эта потребность.
Исканіе пріятелей, съ которыми можно бы подѣлиться своими мыслями и чувствами, занимаетъ Казимира Бродзинскаго со времени вторичнаго переѣзда въ Тарновъ. Братъ былъ его въ Краковѣ, и переписка съ нимъ не могла удовлетворить Казимира; съ сестрой онъ и не помышлялъ о перепискѣ, а между тѣмъ чувства рвались наружу, душа искала сочувствія, мысль, настроенная нѣсколько сентиментально, искала отвѣта, нѣжныхъ изліяній. До сихъ поръ Бродзинскій былъ друженъ въ школѣ только съ крестьянскими дѣтьми; теперь онъ ищетъ пріятелей среди своихъ сверстниковъ, товарищей: по гимназіи. Его взгляды на дружбу и отношенія къ друзьямъ были вполнѣ сентиментальны.
"Я думалъ и вѣрилъ, говоритъ онъ {"Wspomnienia" 150, а также у D. Chodźką "Wspomnienia о życiu K. B-ego". Wilno. 1845. 12 стр.}, что всякая дружба должна существовать вѣчно и должна быть взаимнымъ самопожертвованіемъ" {Cp. "Duma nad rzeką Moskwą" 1812 г. Подобнаго друга Бродзинскій нашелъ впослѣдствіи въ Рекіевскомъ (чит. отрывокъ изъ походнаго дневника Бр-го, приведенный Дмоховскимъ: "Bibl. Warsz." 1870. t. III).}.
Вотъ что разсказываетъ онъ о своемъ первомъ пріятелѣ Карпинскомъ:
"Одинъ юноша, Карпинскій, самымъ именемъ своимъ обратилъ на себя мое вниманіе, хотя и не состоялъ ни въ какомъ родствѣ съ поэтомъ и къ самой поэзіи не чувствовалъ никакого влеченія. Умѣренный, скромный, какъ ангелъ, невинный (!), онъ привлекъ къ себѣ мое сердце, изъ чего вынесъ только одну пользу, и именно ту, что я насильно заставлялъ его сочинять стихи для того, чтобы быть достойнымъ своей фамиліи. Карпинскій по добротѣ своей старался сдѣлать, что могъ; я со своей стороны заохочивалъ, поощрялъ его, поправлялъ его стихи, но ничего изъ этого не выходило! "
"Невинный, какъ ангелъ", Карпинскій былъ по-просту глуповатый парень, одинаково неспособный какъ къ стихамъ, такъ и жъ ученію; очень скоро онъ бросилъ гимназію и такимъ образомъ покинулъ своего друга.
Потерпѣвъ неудачу, Бродзинскій не падаетъ духомъ и съ жаромъ продолжаетъ свои поиски за друзьями.
Онъ знакомится съ Хлендовскимъ, сыномъ богатыхъ родителей, и въ скоромъ времени искренне привязывается къ нему.
Воспитанный въ роскошной обстановкѣ, баловень своихъ родителей, Хлендовскій относился довольно равнодушно къ своему новому пріятелю. Правда, онъ цѣнилъ его знанія и способности, но, какъ "барчукъ", не прочь былъ посмѣяться надъ внѣшностью своего пріятеля, его стоптанными сапогами, заплатаннымъ камзоломъ и т. д. Съ ироніей относился онъ и къ сентиментальному настроенію Бродзинскаго, такъ-какъ не могъ раздѣлять его и понимать, потому -- что былъ совершенно равнодушенъ къ литературѣ. Случилось такъ, что дядя Хлендовскаго засталъ молодыхъ друзей вмѣстѣ и самымъ оскорбительнымъ образомъ выгналъ Бродзинскаго изъ дому, назвавъ его "прощелыгой" (szubrawcem) и сдѣлавъ нагоняй за знакомство съ нимъ своему племяннику {Ibid. Wspomnienia 152. Также у Ходзька ("Wzmianka...." стр. 13).}.
Наконецъ Бродзинскій нашелъ себѣ пріятеля по душѣ Кароля Парчевскаго, сблизившагося съ нимъ послѣ одной печальной исторіи, доставившей также поводъ Бродзинскому и къ его первому литературному торжеству. Его стихотвореніе на смерть товарища обратило вниманіе начальства и внушило уваженіе къ молодому поэту и со стороны его товарищей {"Наконецъ, разсказываетъ по этому поводу Бродзинскій, нашелъ я друга, какого только могла представить себѣ моя экзальтированная фантазія. Это былъ сынъ моего профессора, Кароль Парчевскій, двумя или тремя годами моложе меня, набожный, трудолюбивый, на мой взглядъ прекрасный, какъ ангелъ, всегда возвышенный и полный любви.
"Печальное событіе было доводомъ и началомъ нашей горячей, взаимной привязанности. Однажды отправились мы, въ числѣ 12 душъ, на рѣчку Бѣлую купаться; одинъ изъ нашихъ товарищей отдѣлился далеко отъ остальныхъ и, никѣмъ не замѣченный, утонулъ. Только черезъ нѣсколько дней нашли его сильно распухшее тѣло и привезли домой. Я цѣлую ночь не могъ заснуть послѣ этого зрѣлища и, заливая бумагу слезами, написалъ элегію на смерть несчастнаго. Это было первое стихотвореніе, которое я прочиталъ своимъ товарищамъ; всѣ были заинтересованы имъ въ виду того случая, который вызвалъ его появленіе, и который одинаково на всѣхъ произвелъ сильное впечатлѣніе.
"Даже профессора похвалили это мое произведеніе, а молодой Парчевскій, не будучи въ состояніи вымолвить ни одного слова, со слезами бросился въ мои объятія. Онъ уже привелъ ко мнѣ несчастную мать Пржигодзинскаго, которая, узнавъ о несчастной судьбѣ сына, пріѣхала въ Тарновъ. Рыдая сжимала она меня въ своихъ объятіяхъ, по ея словамъ, какъ сына, и благодарила за мои скромные стихи, сдѣлавшіеся извѣстными и ей. Едва ли кто повѣритъ, но это были для меня первыя объятія и матери, и женщины,-- я рыдалъ отъ такого необычайнаго счастья и думалъ: у меня нѣтъ матери, которая также бы горевала по поводу моей смерти", ("Wspomnienia...".)}.
Литературные успѣхи выдвинули Казимира Бродзинскаго изъ среды его товарищей.
Еще въ 1807 году выходитъ въ Краковѣ сборникъ стихотвореній Андрея Бродзинскаго {"Zabawki wierszem Andrzeja Brodzińskiego". W Krakowie, 1807; w drukarni Jana Maja.}, въ которомъ мы находимъ нѣсколько стихотвореній и Казимира Бродзинскаго. Въ любопытномъ предисловіи къ этимъ стихотвореніямъ старшій братъ называетъ младшаго "мальчикомъ" ("mały ten chłopiec"), но хвалитъ его талантъ и, обѣщая ему славную будущность, не безъ самодовольства проситъ не забывать, что своими первыми успѣхами онъ обязанъ ему, старшему брату {Mały ten chłopiec za moim śladem mocno się pokochał w Poezyi. Pisze piosnki, Nadgrobki, bajki i z nich wiele obiecuje po sobie. Ja w tem wiekn, w którem on lutnią wziął w rękę, uciekałem na głos jej ledwie nie tak, jak zając na odgłos trąby myśliwskiej.... Tak nie jeden skromny poeta mówił drugiemu.... Тупа skrzydłach Pegaza w górę wzlatujesz, а ja tylko piechotą chodzę po krajach Parnaskiej góry. Tym czasem temu upokorzonemu pierwszeństwo nad tamtego przyznano. Tak się może stanie między nami. Brat mój jednak zawsze nato pamiętać musi, że to przecie ja zacsąłem pierwszy Ц niwę, na której może dla niego Laury zakwitną".-- "Zabawki wierszem...." стр. 149.}.
Съ большимъ вниманіемъ стали смотрѣть на него его учителя, да и товарищи относились къ нему съ уваженіемъ. Учился онъ хорошо и, какъ это видно изъ "Liber calculorum" Тарновской гимназіи, считался однимъ изъ лучшихъ учениковъ {Hordyński. "Lata szkolne K. B-ego".}.
Лѣтнія вакаціи 1808 года Бродзинскій проводитъ, въ качествѣ наставника четырехъ мальчиковъ, въ домѣ Служевскихъ, въ селеніи "Воля Любецкая", въ трехъ миляхъ отъ Тарнова.... Здѣсь нашъ поэтъ подружился со старшимъ своимъ ученикомъ Осипомъ, который тоже имѣлъ стремленіе къ литературѣ, и "они вмѣстѣ читали польскихъ поэтовъ, а нѣкоторые отрывки, особенно изъ Карпинскаго, даже распѣвали съ особеннымъ воодушевленіемъ" {"Wspomnienia...."}. Казимиръ не терялъ времени: онъ никогда не оставался безъ дѣла и даже въ минуты, свободныя отъ занятій, носилъ всегда съ собою карандашъ и бумагу, чтобы немедленно же записывать туда всѣ мысли, какія прійдутъ ему въ голову.
Въ домѣ Служевскихъ жилось ему хорошо. Въ концѣ каникулъ Бродзинскій возвратился въ Тарновъ вмѣстѣ со своими четырьмя учениками, которые были ввѣрены его попеченію.
Матерьяльное положеніе Казимира Бродзинскаго было обезпечено этимъ урокомъ, и онъ могъ подумать и о своемъ будущемъ.
Около этого времени образовалось Варшавское княжество, стали доходить въ Галицію нѣкоторыя Варшавскія газеты, все чаще и чаще заходила рѣчь о Польшѣ. Бродзинскаго интересовали, впрочемъ, но собственному его признанію, только литературныя новости {"Wspomnienia mej młodości", стр. 155.}. Онъ слышалъ о епископѣ Альбертранди, какъ о покровителѣ наукъ и отечественной литературы {Jan Albertrandi былъ первымъ презесомъ "Tow. przyjąć, nauk" въ Варшавѣ. Чит. Wójcicki. "Społeczność Warszawy", t. II. 1877 г., стр. 15, 25--26.} (въ дневникѣ Бродзинскаго мы находимъ указанія на одну книжку Альбертранди). Бродзинскій стремился въ Варшаву, но такъ-какъ попасть туда у него не было никакой возможности, то онъ написалъ къ еп. Альбертранди "исполненное воодушевленія письмо" съ просьбой принять его "хоть для какихъ угодно услугъ". Въ видѣ оправдательныхъ документовъ при письмѣ были приложены стихотворенія Бродзинскаго, тѣ, конечно, которыя онъ считалъ получше. На несчастье Альбертранди умеръ въ 1808 г. {Wójcicki. Ibid. стр. 25.}; къ тому же австрійское правительство имѣло любознательныхъ почтмейстеровъ. Письмо было возвращено съ почты распечатаннымъ "вмѣстѣ съ выговоромъ за то, что авторъ его былъ исполненъ несвоевременныхъ патріотическихъ увлеченій".
Не слѣдуетъ однако думать, что поступокъ Бродзинскаго объясняется дѣйствительно чувствомъ патріотизма: какъ это ни странно, но патріотизмъ Бродзинскаго не шелъ дальше писанія стиховъ на родномъ языкѣ. Судьбы родного края, его прошлое были совсѣмъ неизвѣстны Бродзинскому; политикой онъ не занимался и не понималъ ея. Это доказывается между прочимъ тѣмъ обстоятельствомъ, что въ началѣ слѣдующаго 1809 года, за нѣсколько мѣсяцевъ до вступленія польскихъ войскъ въ Галицію, Бродзинскій переводитъ стихотвореніе Коллина, проникнутое нѣмецко-австрійскимъ патріотизмомъ, и дѣлаетъ это по предложенію австрійскихъ властей. Но совѣту своихъ товарищей Бродзинскій допускаетъ однако нѣкоторыя измѣненія въ гимнѣ Коллина, вычеркнувъ или передѣлавъ тѣ мѣста, гдѣ встрѣчалось какое-нибудь упоминаніе о нѣмцахъ или домѣ Габсбурговъ {Wspomnienia. 159 стр.}. Совершенно забывая впослѣдствіи объ этомъ совѣтѣ своихъ товарищей и въ то же время сознавая всю неловкость своего поступка, Бродзинскій увѣряетъ, что "никто изъ товарищей не объяснилъ ему неблаговидности его поведенія", а свое увлеченіе именно гимномъ Коллина объясняетъ слѣдующимъ образомъ: "стихотворенія Коллина были исполнены чистой любви къ отечеству и сельскихъ образовъ и заинтересовали меня такъ, что я вовсе и не думалъ о томъ, что это нѣмецъ писалъ противъ французовъ" {Ibid. 157.}.
Это объясненіе однако нельзя считать вполнѣ удовлетворительнымъ. Что бы ни говорилъ Бродзинскій, но 18-лѣтній юноша долженъ бы лучше понимать современныя политическія условія, если бы дѣйствительность у него не была заслонена сентиментальнымъ туманомъ, и его развитіе не стояло на такомъ низкомъ уровнѣ. Все вокругъ пылало уже патріотическимъ восторгомъ; изъ варшавскаго княжества, немедленно по его образованіи, стали доноситься отголоски всеобщаго ликованія. Какъ ни груба и неразвита была польская молодежь, она не могла не увлечься общимъ настроеніемъ. Если Бродзинскій и не могъ сочувствовать битью нѣмцевъ, къ которымъ онъ питалъ симпатію за "изображеніе прекрасной природы у нѣмецкихъ писателей" {Wspomnienia.... 155.}, то съ конца 1806 года безсознательная антипатія національностей получаетъ болѣе опредѣленное содержаніе. Въ это время, какъ сообщаетъ самъ Бродзинскій, молодежь "умѣла уже съ помощью всевозможныхъ остроумныхъ способовъ пробраться въ ряды Наполеоновскихъ войскъ, и каждый изъ насъ клялся, что онъ только для этой цѣли существуетъ". Появились пѣсни патріотическаго содержанія, начались оживленные толки о политикѣ, для которыхъ всегда удалялись въ лѣсъ {Ibid. 156.}.
Молодежь съ воодушевленіемъ произносила имена Костюшки, Дубровскаго и другихъ героевъ {Каково было отношеніе къ Австріи, видно изъ слѣдующаго забавнаго эпизода. Изъ Вѣны былъ какъ-то присланъ патріотическій гимнъ. Было поручено старшимъ ученикамъ разучить его съ младшими и исполнить въ костелѣ. Спѣвка была въ долѣ, безъ свидѣтелей. Не долго думая, ученики подобрали къ торжественному гимну мотивъ мазурки и къ ужасу учителей такъ и пропѣли его въ костелѣ. Когда же зачинщиковъ подвергли строгому взысканію, то вся молодежь единогласно рѣшила отбывать наказаніе сообща (Wśpomn. 156 стр.). Что настроеніе общества было рѣшительно патріотическое, видно изъ другихъ данныхъ, сообщаемыхъ и самимъ Бродзинскимъ. Такъ, онъ упоминаетъ объ ученикѣ Немеринцѣ, который укрѣпилъ его въ намѣреніи поступить въ войско. Когда объ этомъ своемъ намѣреніи Бродзинскій сообщилъ учителю Парчевскому, то и онъ ничего не имѣлъ противъ и только, какъ австрійскій чиновникъ, доказывалъ видъ, что ничего не знаетъ объ этомъ; но зато его сынъ и жена открыто сочувствовали смѣлому предпріятію (Ibid.).}. Надежда на возстановленіе Царства Польскаго заставляла биться учащеннѣе не одно польское сердце, а въ это время Казимиръ Бродзинскій въ упоеніи успѣхомъ мечтаетъ о путешествіи въ Вѣну и казенной стипендіи въ высшемъ учебномъ заведеніи имени Маріи Терезіи {Въ своей автобіографической запискѣ ("Opis biegu życia naucz, i professorów...") Бродзинскій говоритъ: "Za przełożenie w szkołach poezyi Coilina, otrzymałem od rządu austryackiego stypendyum i miejsce w Instytucie Wiedeńskim, ale niedoswiadczenie i tęschność do języka i literatury polskiej nie dozwalały mi korzystać z tej łaski mojego rządu, udałem się do uniw. Krakowskiego, przy którym przez półtora roku Poświęcałem się naukom filologicznym i filozoficznym"....}.
Впрочемъ, Бродзинскаго нельзя очень винить за такое политическое недомысліе: не нужно забывать, что ему пришлось девять лѣтъ провести въ австрійской школѣ, усердно преслѣдовавшей полицейскія цѣли, а его литературное развитіе опредѣляется кружкомъ сентиментальныхъ идилликовъ въ родѣ его старшаго брата или В. Реклевскаго, для которыхъ современность совершенно не существовала, а руководителями ихъ умственнаго и литературнаго развитія являлись Геснеръ и Карпинскій {Чит. "Sielanki" Gesnera, "Zabawki wierszem" А. Br-ego, "Pienia wiejskie" W. R-ego и проч.}. Неудивительно поэтому, что съ Бродзинскимъ случилось то же, что и съ Карамзинымъ, который умудрился быть въ Парижѣ и не замѣтить великой французской революціи {Чит. "Письма русск. путешеств.", а также А. Н. Папина, "Общественное движеніе при Александрѣ I". Спб. 1885, 183--260.}. Вообще Бродзинскій легко мирился со всякимъ общественнымъ порядкомъ: существуетъ Австрія, и онъ пишетъ австрійскій гимнъ; является Наполеонъ -- и Бродзинскій строчитъ оду ко дню его рожденія {Объ этомъ чит. ниже.}; упрочивается русское вліяніе, и возникаетъ Царство Польское, -- Бродзинскій становится признательнымъ сторонникомъ Александра I и защитникомъ status quo противъ романтиковъ; вспыхнула революція 1830--31 годовъ, счастье улыбнулось революціонерамъ на первыхъ порахъ, и Бродзинскій пишетъ цѣлый рядъ революціонныхъ патріотическихъ стиховъ и въ торжественной рѣчи выражаетъ порицаніе Александру I {Чит. ниже, а также 2-ю главу нашего труда.}. При всемъ томъ Бродзинскому нельзя бросить упрекъ въ неискренности: это было простое непониманіе. Только крайнимъ политическимъ индифферентизмомъ и неразвитостью и можно объяснить такой удивительный фактъ, какъ готовность Бродзинскаго идти по приглашенію австрійскаго офицера въ военную службу, а черезъ нѣсколько мѣсяцевъ вступилъ въ ряды арміи Варшавскаго княжества.
Къ началу лѣта 1809 года Бродзинскій кончилъ успѣшно Тарновскую гимназію, а 9-го сентября числился уже въ рядахъ польскихъ войскъ, записанный кадетомъ (подпоручикомъ) въ артиллерійскую бригаду {Hordyński, "Lata szkolne....", стр. 41.}.
Какъ пишетъ самъ Бродзинскій въ своей университетской автобіографіи {"Opis biegu życia naucz....", стр. 223.}, онъ поступилъ въ войско, "слѣдуя общему настроенію", немедленно по вступленіи польскихъ войскъ въ Краковъ, куда Бродзинскій прибылъ по окончаніи гимназіи съ цѣлью поступить въ университетъ. До послѣдняго времени, однако, остается невыясненнымъ и мало извѣстнымъ почти всѣмъ біографамъ Бродзинскаго фактъ пребыванія его въ университетѣ {На это указываетъ только Романъ Пилатъ, львовскій црофесс. (Рукописи, лекціи), и г-жа Духинская.}. Какъ могъ совмѣщать онъ военную службу съ университетскими занятіями? Судя но выраженію, употребленному имъ въ университетской автобіографической запискѣ: "....przy którym przez półtora roka poświęcałem się naukom" {"Opis biegu....", стр. 223.}, можно думать, что онъ былъ только вольнослушателемъ.
Такое предположеніе подтверждается и тѣмъ обстоятельствомъ, что Краковскій университетъ впослѣдствіи отказалъ Бродзинскому въ просьбѣ выдать ему хоть какой-нибудь дипломъ, необходимый для полученія каѳедры въ Варшавскомъ университетѣ {"Opiekun Domowy". 1865: "Kaz. Brodziński", przez G. Czernieckiego, стр. 206.}. Во всякомъ случаѣ не подлежитъ сомнѣнію, что серьезныхъ занятій въ эту бурную пору быть не могло. Нужно думать, что все свое время Бродзинскій дѣлилъ между службой и литературными упражненіям. Такъ-какъ по счастливой случайности онъ попалъ подъ команду упомянутаго уже нами поэта В. Реклевскаго, близкаго друга и товарища Андрея Бродзинскаго {Въ "Zabawk. wierszem" очень многія стихотворенія съ выраженіемъ самыхъ искреннихъ чувствъ дружбы посвящены Реклевскому (W. R.).}, то само собою разумѣется, что и самая военная служба была продолженіемъ литературныхъ упражненій подъ руководствомъ В. Реклевскаго, съ которымъ К. Бродзинскій скоро очень близко сошелся и подружился.
Какъ мы уже сказали, Реклевскій принадлежалъ по своему направленію къ группѣ писателей старой школы, увлекавшихся сентиментально-идиллическимъ направленіемъ Геснера, Карпинскаго и др. Реклевсісій сочинялъ въ томъ же духѣ стишки, но по временамъ въ его произведеніяхъ звучитъ уже народная нотка. Нѣсколько грубоватые и даже отчасти циническіе штрихи въ его поэзіи были уступкой новымъ вѣяніямъ жизни и литературы {Чит. его "Wiesław", "Halina", "Zachęcenie do tańca", "Krakowiaki", "Urodziny" ("Pienia wiejskie", Kraków, 1811).}. Вліяніе Реклевскаго на начинающаго поэта было очень велико {О вліяніи Реклевскаго на Бродзинскаго впервые говоритъ Мехержинскій ("Bibl. Polska" 1859). Въ недавнее время г. Гавалевичъ представилъ довольно обстоятельный разборъ вліянія нѣкоторыхъ (но не всѣхъ) произведеній Реклевскаго на поэму Бродзинскаго "Wiesław". Мы будемъ говорить подробнѣе объ этомъ въ 3-й главѣ.}. Въ своемъ дневникѣ, приведенномъ у Дмоховскаго, Бродзинскій пишетъ, что обязанъ Реклевскому всѣмъ,-- и своимъ умственнымъ, и литературнымъ развитіемъ {"Bibliot. Warszawska", 1870, t. III. 372.}. При разборѣ поэтической дѣятельности Бродзинскаго мы убѣдимся, что это вліяніе шло гораздо дальше и отразилось въ заимствованіяхъ не только въ "Вѣславѣ", на что уже указалъ г. Гавалевичъ, по и во многихъ другихъ произведеніяхъ поэта, какъ напр., "Oldyna", "Legionista" и т. д.
Служба подъ начальствомъ друга -- поэта не могла, конечно, быть тяжела для К. Бродзинскаго; къ тому же начальство, видя слабое здоровье его, освободило его отъ фронтовой службы и назначило его на скромную должность ротнаго провіантмейстера. Впослѣдствіи Бродзинскій очень забавно разсказывалъ о томъ, какъ ему приходилось подъ мѣрные звуки гексаметровъ собственнаго издѣлія разрѣзать мясо на порціи -- {Объ этомъ сообщаетъ Одынецъ, а также и Ходзько ("Wzmianka о życiu").}
Время пребыванія въ Краковѣ вплоть до выступленія въ Модлинъ въ концѣ 1811 года отмѣчено нѣсколькими новыми произведеніями музы К. Бродзинскаго. Къ сожалѣнію они не дошли до насъ, неизвѣстны и издателямъ сочиненій Бродзинскаго. Совершенно случайно мы натолкнулись на свѣдѣнія о нихъ въ рукописномъ сборникѣ Скимборовича {Skimboroivicz. "Dzieła, żywoty uczonych, pisarzów i artystów polskich oraz cudzodziemeów, będących w Polsce lub jej przedmiotów dotykających pod jakimbądź względem, porządkiem abecadłowym opisał H. S.", t. VII. Съ этимъ интереснымъ сборникомъ мы познакомились благодаря предупредительной любезности г. С. Вольскаго, помощника библіотекаря въ библіотекѣ "Ordyn. gr. Krasińskich" въ Варшавѣ.}. Изъ этого сборника мы узнаемъ, что Бродзинскій еще до поступленія въ армію немедленно по прибытіи въ Краковъ посѣтилъ Краковскія окрестности возлѣ Гродиска и Песковскихъ скалъ и тогда же написалъ поэму "О Pustyni Sw. Salomei", костелъ которой находился на Гродискѣ. Поэмой этой Бродзинскій очень дорожилъ и всегда носилъ ее съ собою: но въ 1812 г., когда послѣ битвы при Березинѣ Бродзинскій хоронилъ своего брата въ выкопанной имъ самимъ могилѣ, онъ потерялъ свое произведеніе, о чемъ не разъ впослѣдствіи съ большимъ сожалѣніемъ вспоминалъ въ средѣ своихъ друзей. Въ томъ же 1809 году Бродзинскій написалъ оду по случаю дня рожденія Наполеона {"Oda na dzień vrodzin Napoleona".}. Въ 1810 году, очевидно передъ выступленіемъ войскъ въ Модлинъ, Бродзинскій, тогда уже сержантъ артиллеріи, написалъ "Wiersz na pożegnanie krakowianów", напечатанный въ "Краковской газетѣ" {"Gazeta Krakowska", rok 1810.}.
Въ Модлинѣ, гдѣ стояла гарнизономъ бригада, въ которой служилъ Бродзинскій, онъ пробылъ около 1/2 года. 1 ноября 1812 г. Бродзинскій былъ произведенъ въ поручики 2-го класса {"świadectwo komissyi wojny". "Opis biegu...", стр. 226. Въ "Opiekun Domowy", 1866, Черницкій невѣрно опредѣляетъ это повышеніе другой датой -- 4 ноября.}, затѣмъ участвовалъ въ походѣ великой арміи на Москву, былъ во всѣхъ главныхъ сраженіяхъ, потерялъ въ нихъ своихъ лучшихъ друзей,-- брата Андрея, Б. Реклевскаго, и съ остатками разбитой арміи прибылъ зимою 1813 года въ Краковъ офицеромъ артиллеріи,-- чинъ, полученный имъ подъ Москвой. Здѣсь въ часы вечернихъ бесѣдъ Бродзинскій занималъ собравшееся общество своими разсказами о событіяхъ такъ неудачно кончившейся кампаніи, причемъ, какъ сообщаетъ А. Грабовскій, никогда не говорилъ лично о себѣ. Особенно жалѣлъ онъ о потерѣ цѣлой кибитки отборныхъ французскихъ книгъ, которыя собрали ему солдаты во время походовъ. Это была его единственная военная добыча {"Przyjaciel Ludu", 1836, стр. 176.}.
1813 годъ вплоть до вступленія въ Саксонію Бродзинскій провелъ довольно праздно,-- въ скитаніяхъ по знакомымъ и друзьямъ. Какъ проводилъ онъ это время, мы знаемъ изъ стихотворнаго посланія его къ своему другу и родственнику Шотарскому, тоже участвовавшему въ походѣ на Москву, впослѣдствіи довольно извѣстному польскому публицисту {"Encyclopedia Powszechna" Orgelbranda. W. 1867, t. 24, стр. 737.}.
Письмо это упущено изъ виду біографами Бродзинскаго и издателями его произведеній, хотя и было напечатано въ 1849 году Войцицкимъ въ его "Жизнеописаніяхъ" {"życiorysy znakomitych ludzi, wsławionych w różnych zawodach", zesz. I, 1849, стр. 14. }. Письмо помѣчено 16 декабря 1813 года и писано въ Свадзинѣ, гдѣ находился тогда Бродзинскій; изъ его содержанія мы узнаемъ, что поэтъ все это время вполнѣ благодушествовалъ у своихъ добрыхъ знакомыхъ (если не родственниковъ) {Считаемъ умѣстнымъ привести это интересное письмо цѣликомъ: "Niezmiernie jestem Panu obowiązany za pamięć o mnie i z uczuciem dziękuję mu za to; co tu robię?
"O to jest zabawa nasza:
Kiedy rano
Już filiżanki poprzątano,
Tłuczem sobie maryasza.
Skoro stary
Na nos wsadzi okulary,
Za parę godzinek potem
Stary się gospodarskim zatrudnia kłopotem,
А ja sobie wolę
Wybiegnąć w pole,
Tam filozofa udaję
Wioski chwalę, miasta ganię,
Ludzkie sądzę obyczaje;
А potem
Z powrotem
Zawijam śniadanie;
Po śniadaniu dobrze i to
Wypić wódlci incognito;
Na wyścigi ze staruszkiem
Popisujemy się duszkiem,
Aż jeden mówi pacierze,
Drugi Skarbka książkę bierze.
Siedziem każdy, jak niemy,
А jednak się bawimy.
Aże, niestety,
Przychodzą gazety,
Które na głos muszę czytać-.
Wielu mógł Platów niewolnika schwytać,
Co od Renu strony,
Co się dzieje od Werony?
Wiele się fortec poddało,
I co się w Paryżu działo.
I na staroświeckiej karcie,
Biorąc bulletyn na wsparcie,
Wojsk linie wyciągamy
I losy im wyznaczamy;
Idzie obiadu godzina,
I kończy się gadanina.
Aż się panieńskie otwarły pokoje.
Wychodzi ciotka i dziewcząt dwoje.
Ta skromnością duszy mami,
Druga zabija oczkami.
Owa bawi, że niewinna,
Wesołością nęci inna.
O posagach, spuściznach,
O kobietach i męsczyznach,
Gdzie niepewna, gdzie gotowe,
Prowadzim ciekawę mowę.
Po obiedzie przy gitarze
Przy różnych piosneczek gwarzy
Aż lube wieczory
Nadbiegają w oka mgnieniu.
Stary pacierze
Odmawia szczerze,
My przy kominka płomieniu
Powszechnym zwyczajem
Fraszki sobie bajem,
Stary do Boga na niebie,
Ja wzdycham J.... do ciebie".}: утромъ нѣсколько пулекъ въ марьяжъ, прогулка въ полѣ, во время которой философическія размышленія о преимуществахъ сельскаго образа жизни; засимъ завтракъ, послѣ котораго поэтъ былъ непрочь хватить рюмку -- другую водки -- "incognito"; передъ обѣдомъ чтеніе Скарбка {Вѣроятно, первыя его стихотворныя работы 1808 года. Чит. "Złota Przędza", 1885 г. т. II, стр. 96.}, новыхъ газетъ; идетъ легкая болтовня ("gadanina") о политикѣ, прерываемая обѣдомъ; послѣ обѣда и до поздняго вечера веселые галантные разговоры съ паненками о вѣрности и любви, о мужчинахъ и женщинахъ; появлялась гитара, и подъ ея акомпаниментъ вечеръ заканчивался чувствительными романсами. Словомъ, время проводилось такъ, какъ всюду въ Польшѣ начала этого вѣка. Войцицкій въ своей книгѣ о Варшавѣ начала этого столѣтія {"Warszawa i jej życie umysłowe i ruch literacki w ciągu lat trzydziestu", t. III, 1880 г., стр. 12--20.} приводитъ очень много подобныхъ романсовъ, бывшихъ тогда въ ходу (Карпинскаго и нѣкот. др.), и говоритъ, что гитара играла немаловажную роль въ семейныхъ развлеченіяхъ въ эту глухую пору польской жизни, когда всѣ интересы сосредоточивались у семейнаго очага.
Изъ этого же посланія Бродзинскаго мы узнаемъ, что онъ ожидалъ полученія наслѣдства, а затѣмъ собирался посѣтить Познань и Краковъ. Вскорѣ однако ему пришлось вмѣстѣ съ войсками двинуться въ Саксонію; въ битвѣ при Лейпцигѣ онъ былъ раненъ и взятъ въ плѣнъ; выпущенный затѣмъ на честное слово, онъ отправился отдыхать къ своей теткѣ въ Суликово {Въ Суликовѣ Бродзинскій вполнѣ наслаждался отдыхомъ. О томъ, какъ онъ проводилъ здѣсь время, можно судить изъ слѣдующаго отрывка его письма къ Ам. Грабовскому: "Z nowin nie donoś mi nic, bo teraz chcę być ową cliryzalidą, а jak przyjdzie czas, całkiem nowo ukazać się przed światem". Sewer. Duchińska. "K. В-ski." Paryż, 1885, стр. 22.}, неподалеку отъ Кракова, а въ слѣдующемъ году, "потерявъ силы и охоту къ военной службѣ", вышелъ въ отставку, полученную имъ отъ императора Александра I {"Opis biegu życia....". Свидѣтельство объ увольненіи подписано дивизіоннымъ генераломъ Вельгорскимъ и бригаднымъ -- Рентенштраухомъ.}.
Періодъ отъ 1809 по 1814 годъ мало былъ полезенъ Бродзинскому въ его умственномъ и литературномъ развитіи.
Отъ этого времени сохранилась часть походнаго дневника Бродзинскаго, и именно та, которая относится къ 1813 году {Часть этого дневника напечатана Дмоховскимъ. Почти весь онъ помѣщенъ въ статьѣ Ходзька: "Wzmianka о życiu...."}, но въ немъ мы находимъ нѣкоторыя данныя, относящіяся и къ предыдущему году. Какъ видно изъ этого дневника, Бродзинскій участвовалъ почти во всѣхъ сраженіяхъ -- былъ подъ Можайскомъ, Смоленскомъ, участвовалъ, вѣроятно, въ сраженіи подъ Бородинымъ и тогда именно написалъ свое стихотвореніе: "Duma żołnierza nad rzeką, Moskwą". Замѣчательно то, что во всѣхъ сохранившихся отрывкахъ изъ его дневниковъ мы совершенно не замѣчаемъ никакого патріотическаго пыла и воодушевленія. Напротивъ,-- всюду видимъ и читаемъ выраженія грусти, тоски, какое-то пассивное отношеніе къ совершающимся событіямъ. Ни одной бодрой, энергической мысли не высказываетъ онъ въ своихъ дневникахъ, но за то очень часто повторяются желанія, чтобы война скорѣе прекратилась; иногда встрѣчаются замѣтки о передвиженіи войскъ, о тѣхъ или другихъ военныхъ событіяхъ, но чаще Бродзинскій говоритъ о болѣе мирныхъ событіяхъ -- о томъ, гдѣ и какъ принимали офицеровъ польской арміи, какія развлеченія были имъ доставлены у того или другого помѣщика и т. д.
Какъ и въ прежнемъ, тарновскомъ, дневникѣ, здѣсь мы находимъ записанными отдѣльныя мысли и выдержки изъ прочитанныхъ писателей, но ихъ немного. Дмоховскій, имѣвшій въ рукахъ весь дневникъ, насчиталъ около десятка французскихъ, нѣмецкихъ и англійскихъ именъ (англійскаго языка Бродзинскій не зналъ); изъ польскихъ авторовъ попадаются имена: Красицкаго, Выбицкаго, Cm. Потоцкаго, Яронскаго; приведено нѣсколько строчекъ изъ Лукреція, Тибулла. Подъ нѣкоторыми отрывками нѣтъ подписи, и можно думать, это эти отрывочныя мысли принадлежатъ самому Бродзинскому; таковы напр. замѣчанія о смѣлости, разсудительности, любви къ ближнему, занимающія нѣсколько страничекъ. Все это далеко не богатый запасъ литературныхъ свѣдѣній, пріобрѣтенныхъ К. Бродзинскимъ въ бурный періодъ военной жизни.
Намъ кажется, что мы не ошибемся, если скажемъ, что Бродзинскій очень немного читалъ въ 1809--1814 годы, какъ и въ предыдущіе, да и не имѣлъ возможности много читать, какъ утверждаютъ это нѣкоторые его біографы, не приводя, впрочемъ, достаточно вѣскихъ фактовъ въ подтвержденіе своего мнѣнія {Дмоховскій, стр. 371; Ходзько, стр. 16.}. Прежде всего Бродзинскій, какъ молодой офицеръ, при всей своей меланхоличности, не могъ не окунуться въ вихрѣ удовольствій и развлеченій, какія представляетъ военная жизнь вообще и въ особенности въ такую пору, когда ликованіе было всеобщимъ, и обыватели (помѣщики, горожане и проч.) съ неподдѣльной радостью привѣтствовали побѣдоносное польское войско и его храбрыхъ офицеровъ. Вечера, балы, торжественныя встрѣчи, парады не могли, конечно, не отнимать много времени даже у такого скромнаго человѣка, какъ Бродзинскій. Что это было именно такъ, мы имѣемъ немало указаній въ его дневникѣ.
Сравнительно больше времени Бродзинскій имѣлъ тогда, когда бригада его стояла въ Модлинѣ, какъ это видно изъ письма Бродзинскаго къ Грабовскому {"Przyjaciel Ludu" w Lesznie 1836: "Kilko słów dodatkowych do artykułu o K. Br." Am. Gr(abowski?). Грабовскій приводитъ здѣсь письмо Бродзинскаго изъ Модлива съ жалобами на однообразіе и скуку гарнизонной жизни:
"Tu....
W świątyni Marsa srogiego
Kędy na okoto wały,
А w bramie żołdak zuchwały,
"Kto idzie!" wciąż pokrzykiwa,
Z kwitami Muza pierzchliwa,
Chociaż wołam, przyjść się boi,
Bo szczęk słyszy Marsa zbroi.
Choćby przyszła, spiże działa
I miecze, gdyby ujrzała, Uciekłaby...."
Изъ этого мало извѣстнаго письма Бр-го мы видимъ, что муза не благоволила поэту; но если бы она и пришла, то испугалась бы грому и лязгу оружія.}. Но и тутъ едва ли онъ могъ усердно заниматься литературой и въ особенности нѣмецкой. Это было время вполнѣ понятнаго увлеченія всѣмъ французскимъ, начиная отъ литературы и до послѣдней пуговицы Наполеоновскаго солдата; ко всему нѣмецкому пылали ненавистью и презрѣніемъ. Мы думаемъ, что именно въ это время занимался Бродзинскій французской литературой и языкомъ, который былъ ему такъ необходимъ и на службѣ, и котораго онъ не могъ выучить за одинъ годъ (1815), какъ думаютъ нѣкоторые біографы Бродзинскаго, настолько хорошо, чтобы тотчасъ же приступить къ переводу пьесъ для сцены. Точно также и въ слѣдующіе годы, въ тяжелую пору кампаніи 1812--1813 года, не могло быть и рѣчи о какихъ-нибудь серьезныхъ литературныхъ занятіяхъ. Пребываніе въ плѣну также не могло имъ благопріятствовать, какъ и пребываніе Бродзинскаго у своей тетки въ Суликовѣ, гдѣ онъ жилъ въ теченіи 1814 года.
Такимъ образомъ литературно-художественное и умственное развитіе К. Бродзинскаго въ эпоху 1809--1814 год. подвигалось впередъ весьма и весьма слабо, а литературная производительность его за это время выразилась главнымъ образомъ въ сочиненіи многочисленныхъ слащаво-сентиментальныхъ стихотвореній, напечатанныхъ впослѣдствіи подъ общимъ заглавіемъ: "Pieśni Rolników".
25-го апрѣля 1814 года была объявлена русскимъ правительствомъ всеобщая амнистія лицамъ, принимавшимъ участіе въ войнѣ съ Россіей, а въ концѣ этого года Бродзинскій переѣзжаетъ на жительство въ Варшаву, съ цѣлью поступить на службу.
Нужно думать {Въ своей автобіографіи, запискѣ Бродзинскій, кажется, перепуталъ факты. Онъ говоритъ довольно неясно: "w roku 1816 po bezpłatnem zasługiwaniu się w komissyi oświecenia wyznaczone miałem obowiązki zastępcy kancellisty, lecz gdy tu nie miałem innego utrudnienia, jak ciągle przepisywanie naczysto, prosiłem uwolnienie, które otrzymawszy udałem się do Kom. Rz. Spr. Wewn." Но изъ документовъ видно, что Бродзинскій поступилъ въ Комис. Мин. Вн. Дѣлъ уже въ 1815 году.}, что Бродзинскій поступилъ сначала въ "Komis. Oświeceń", гдѣ получилъ довольно скромное мѣсто подканцеляриста. Но, такъ-какъ здѣсь кромѣ переписыванія начисто ничего больше не требовалось, то Бродзинскій въ началѣ 1815 года переходитъ на службу въ "Kom. Rząd. Spraw Wewnętrznych", т. e. въ канцелярію Министерства Внутреннихъ Дѣлъ. Первые девять мѣсяцевъ Бродзинскому пришлось прослужить безплатно въ качествѣ адъюнкта, а затѣмъ онъ былъ въ теченіи 5 мѣсяцевъ секретаремъ бюро комиссіи со скромнымъ жалованьемъ, какъ сообщаетъ Ходзько, въ 15 прусскихъ талеровъ въ мѣсяцъ {D. Chodźko, "Wzmianka о życiu К. B-ego", стр. 78.}. Начальство было очень довольно К. Бродзинскимъ и аттестовало его всегда самымъ лестнымъ образомъ {Такъ, напр., свидѣтельство "Kom. Rz. Sp. Wewn.", данное Б-му при переходѣ его на службу въ "Likwidac. Komis.", удостовѣряетъ "zdolność, pilność, pracowitość, niemniej najlepsze moralne postępowanie". "Opis biegu życia", стр. 227.}. Почти одновременно съ поступленіемъ на службу въ указанныя выше учрежденія Бродзинскій опредѣляется на службу и въ Ликвидаціонную Комиссію, въ которой занимается тоже безплатно въ теченіи первыхъ шести мѣсяцевъ, а съ 27 марта 1816 года занимаетъ въ ней мѣсто секретаря, на которомъ и остается до прекращенія дѣятельности этой Комиссіи въ 1820 г. {Въ свидѣтельствѣ, полученномъ Бродзинскимъ отсюда, говорится, что онъ исполнялъ свои обязанности "zdatnie i gorliwie" и "при примѣрной нравственности своего поведенія". "Opis biegu....", стр. 228.}. Служба давала скудное вознагражденіе, а отнимала, конечно, много времени. Какъ разъ къ этимъ же годамъ относится и первый литературный гонораръ Бродзинскаго. Совершенно неожиданно элегія "на смерть Понятовскаго" доставила ему не только громкую извѣстность, но и значительный заработокъ {Чит. 3 гл. нашего изслѣдов.}. Эта элегія, произведшая въ свое время такое сильное впечатлѣніе, что ея не могли безъ слезъ слушать {Чит. Wójcicki, t. III, стр. 142.}, а равнымъ образомъ и нѣкоторыя другія обстоятельства выдвинули Бродзинскаго и облегчили ему доступъ въ литературные кружки. Съ 1815 года онъ входитъ въ составъ редакціи "Pam. Warszaw." и въ томъ же году помѣщаетъ здѣсь статью "О pismach і życiu W. Reklewskiego" и "Посланіе къ Ходкевичу" {"Pam. Warsz." 1815, t. I, 26.}.