Книговод

Воспоминания о театре (1867 г.-- 1897 г.)

Ярон Сергей Григорьевич


C. Г. Яронъ.

Воспоминанія о театрѣ.

(1867 г.-- 1897 г.)

КІЕВЪ.
Типографія И. И. Чоколова, Фундуклейская ул., д. 22
1898.

Посвящается
Николаю Николаевичу
Соловцову (Федорову).

   

СОДЕРЖАНІЕ

   Одесса 1867--1872 г.
   Курскъ 1872--1875 г.
   Харьковъ 1875--1879 г.
   Одесса 1879--1880 г.
   Кіевъ 1880--1892 г.
   Одесса 1892--1894 г.,
   Кіевъ 1894--1897 г.
   

Вмѣсто предисловія.

I.

   Любовь къ театру развилась во мнѣ въ весьма раннемъ возрастѣ. Воспитывался я въ г. Одессѣ, во второй гимназіи, гдѣ товарищами моими были А. Деранковъ (впослѣдствіи по сценѣ Масловъ), В. Ашкенази (по сценѣ Степановъ, нынѣ артистъ Императорскихъ театровъ), Біязи (по сценѣ Андреевъ-Біязи), братъ мой М. Яронъ (по сценѣ Горскій) и друг. Благодаря хорошимъ отношеніямъ къ упомянутымъ товарищамъ, постоянно твердившимъ о театрѣ, заявлявшимъ, что они, при первой возможности, поступятъ на сцену (что они и сдѣлали), и я сталъ мечтать о сценѣ. Мечты остались, впрочемъ, мечтами, но попавъ какъ-то разъ на галлерею въ городскомъ театрѣ (мнѣ было тогда четырнадцать лѣтъ) я до того увлекся, что сталъ изыскивать всевозможные способы чаще ходить въ театръ; какъ сейчасъ помню кассира галлереи Соколова, къ протекціи котораго прибѣгали многіе гимназисты и я въ томъ числѣ. Положимъ, протекція эта состояла въ томъ, что насъ пропускали будто-бы безплатно, но все-же на другое утро дома мы не досчитывались той или другой книжонки! Какъ ни ограничены были мои денежные рессурсы -- я получалъ ежедневно три копѣйки на завтракъ,-- но эти рессурсы также давали мнѣ возможность разъ въ недѣлю ходить въ театръ; ради театра я отказался отъ завтраковъ; какіе-бы я въ то время ни получалъ подарки отъ родныхъ или знакомыхъ -- я тотчасъ-же все превращалъ въ наличныя деньги, а деньги въ театральные билеты. Хотя въ гимназія я учился недурно, но все-же я могъ гораздо лучше и съ большимъ увлеченіемъ передавать эпизоды изъ жизни Фабіанской, Андреевой, Никитина, Виноградова и др., чѣмъ изъ жизни Перикла и Сократа. Я зналъ безошибочно какую изъ ролей исполнялъ каждый изъ артистовъ въ любой пьесѣ, чего не могъ сказать относительно названій и именъ по географіи и исторіи. Увлеченіе мое театромъ дошло до того, что когда товарищи мои затѣяли любительскіе спектакли я, совершенно забывъ о гимназіи, проводилъ цѣлые дни на репетиціяхъ и счастью моему не было предѣловъ, когда мнѣ. поручали ка кую-нибудь выходную роль въ два слова или предлагали суфлировать. Въ этихъ любительскихъ спектакляхъ особенно выдѣлялись Біязи и Деранковъ. Боже, какъ я завидовалъ ихъ успѣхамъ. Кстати, эти успѣхи вскружили имъ головы до того, что они оставили гимназію и окончательно посвятили себя сценѣ. То-же сдѣлали братья Ашкенази (Степановъ и Лавровъ) и Евгеній Недзѣльскій (Недѣлинъ, нынѣ одинъ изъ выдающихся провинціальныхъ артистовъ) {Въ своемъ мѣстѣ я о Недѣлинѣ поговорю подробно.}. Выдавался еще замѣчательнымъ талантомъ и H. В. Самофаловъ, но онъ сценой не увлекся до того, чтобы бросить науку, и окончилъ университетъ {Въ настоящее время занимаетъ должность управляющаго Кіевской Казенной Палатой.}. Изъ университетскихъ товарищей, посвятившихъ себя сценѣ, укажу еще на Чужбинова (извѣстнаго въ провинціи артиста, умершаго въ Кіевѣ августа 1897 г.) и Лелева (Вучетича), нѣсколько лѣтъ тому назадъ скончавшагося въ Одессѣ въ крайней нуждѣ. Частыя посѣщенія театра и постоянное общеніе съ артистами, товарищами и гимназіи, повели къ тому, что я сталъ знакомиться съ закулиснымъ міромъ и уже гимназистомъ 7-го класса я былъ въ театрѣ "свой"; я получилъ право входа за кулисы, сталъ бывать на дому у артистовъ и, наконецъ, рѣшилъ попытать свои силы въ качествѣ любителя-рецензента. Это было въ 1868 году. Никогда не забуду своей первой рецензіи о г-жѣ Ю. И. Лавровой, замѣчательной въ то время водевильной актрисѣ (впослѣдствіи она перешла на роли ingenue dramatique). Хотя замѣтка моя, написанная на двухъ страницахъ, и была сокращена до неузнаваемости (въ печати появилось строкъ двадцать), но всеже эта первая моя замѣтка, удостоившаяся печати, заставила меня серьезно отнестись къ дѣлу и я предложилъ свои услуги въ качествѣ рецензента редактору "Одесскаго Вѣстника" Н. П. Сокальскому. Предложеніе мое было принято, но я исписалъ еще не одинъ листъ бумаги, пока за мной наконецъ было признано право писать рецензіи. Впослѣдствіи я перешелъ въ "Новороссійскія Вѣдомости" издававшіяся г. Гросуломъ-Толстымъ, а когда эта газета прекратила свое существованіе,-- я вновь вернулся въ "Одесскій Вѣстникъ". Съ тѣхъ поръ, какъ мной написана первая рецензія, прошло почти тридцать лѣтъ; во все это время, за небольшими перерывами, я продолжалъ писать о театрѣ, проживая въ разныхъ провинціальныхъ городахъ, и потому не удивительно, что у меня накопилось много воспоминаній о театрѣ. Эти-то воспоминанія я и рѣшилъ напечатать.
   Заканчивая предисловіе, считаю необходимымъ оговориться: если гг. артисты встрѣтятъ ошибки въ хронологіи, да простятъ они мнѣ этотъ грѣхъ; въ особенности прошу прощенія у артистокъ; иной ошибочно мною помѣченный годъ можетъ вызвать цѣлую бурю негодованія и совершенно справедливо: отъ неправильнаго "лѣтосчисленія" можно прійти къ невѣрному выводу о возрастѣ той или иной артистки, а у меня вовсе нѣтъ цѣли задѣвать ихъ больное мѣсто. А вотъ и фактъ: мѣсяцевъ пять тому назадъ, когда я приступалъ къ составленію этихъ записокъ, я встрѣтился съ одной драматической артисткой, съ которой познакомился въ 1880-мъ году. Заговорили о прошломъ и я напомнилъ артисткѣ, что познакомился съ ней у H. К. Милославскаго въ Одессѣ. Артистка вспылила, заявила мнѣ, что это неправда, что я ошибаюсь и т. д. Я сконфузился, хотѣлъ сказать, что это было не въ 1880 г., а въ 1890 г., но это оказалось неудобнымъ, такъ какъ Милославскій въ 1882 г. уже былъ покойникомъ. Я промолчалъ. Спустя нѣсколько минутъ артистка отвела меня въ сторону и сообщила, что ей "теперь 29 лѣтъ", а такъ какъ по этому счету въ 1880 г. ей было всего 12 лѣтъ, то потому я и долженъ быть осторожнѣе при постороннихъ и, вспоминая о прошломъ, никогда не упоминать въ какомъ году что было. Въ силу этого замѣчанія, мною полученнаго, я еще болѣе убѣдился въ необходимости извиниться въ "невольныхъ" промахахъ по части хронологіи.
   

II.
Одесса.

   Антрепренеромъ Одесскаго городского театра, сгорѣвшаго въ 1872 году, съ незапамятныхъ временъ былъ итальянецъ Иванъ Карпычъ Фолетти и, не смотря на то, никогда русская драма въ Одессѣ такъ не процвѣтала, какъ при немъ. Все, что было выдающагося въ провинціи, всегда приглашалось въ Одессу; нѣтъ такого выдающагося артиста или артистки періода 1867--72 г., которые не подвизались-бы въ Одессѣ. И странное дѣло, антрепренеръ не только не терпѣлъ убытковъ, формируя ежегодно выдающіяся драматическія труппы, но чистой прибылью, получавшейся отъ драмы, покрывалъ убытки, получавшіеся отъ итальянской оперы. Надо замѣтить, что городской театръ былъ до того малъ, что полный сборъ едва достигалъ 900 руб.; если къ этому добавить, что и цѣны мѣстамъ были крайне не велики, такъ, въ спектакли русской драмы кресло 1-го ряда стоило 1 р. 25 к.. а 2-го 1 рубль, то пожалуй покажется непонятнымъ значительная прибыль, получавшаяся отъ русской драмы. А объясняется это весьма просто: незначительными окладами артистовъ. О тысячныхъ окладахъ понятія не имѣли: H. Е. Милославскій получалъ 400 или 450 руб., семейство Новикова, состоявшее изъ 6 лицъ (Н. И. Новиковъ, его жена, сестра Лаврова съ мужемъ, сестра Шелихова и старуха-мать) 800 руб. и пр. Русская драма играла три раза въ недѣлю, а итальянская опера -- четыре. И вотъ 12--13 спектаклей въ мѣсяцъ давали такіе барыши, что ими покрывались убытки итальянской оперы. Одесситовъ упрекаютъ въ пристрастіи къ итальянской оперѣ; по моему мнѣнію, это невѣрно: и русская драма, и русская опера всегда приносили большіе барыши, но подъ однимъ условіемъ: чтобы составъ труппъ былъ хорошъ, кое-какая русская драма или опера въ Одессѣ ничего не сдѣлаютъ; драма періода 60-хъ начала 70-хъ годовъ, да и русская опера того времени давали всегда почти полные сборы. Сборъ въ 700 р., при полномъ сборѣ въ 900 р., считался рѣдкостью въ мое время; билетами на драматическіе спектакли приходилось запасаться за нѣсколько дней. Что касается бенефисовъ, то о нихъ анонсировалось обыкновенно за недѣлю и бенефиціанты продавали билеты на дому или въ буфетѣ театра, а въ кассу очень рѣдко попадали билеты. На бенефисные спектакли въ два -- три дня публика разбирала всѣ билеты, причемъ въ рѣдкихъ случаяхъ не платили любимцамъ вдвое или даже втрое противъ назначенной цѣны. Не любимцы обыкновенно прибѣгали къ рекламѣ, выпуская огромныя разноцвѣтныя афиши, дѣля пьесу на массу картинъ и измышляя для каждой картины страшныя названія. Особенно отличались по этой части актеры Надеждинъ и Кастровскій. Послѣдній, какъ сейчасъ помню, поставилъ въ свой бенефисъ "Доля-горе", объявивъ, что на постановку пьесы потрачено до 2-хъ тысячъ рублей и что на сценѣ будутъ корабли, пароходы, масса живой рыбы и т. д. Объявленіе о затратѣ 2-хъ тыс. руб. сдѣлало свое дѣло: въ то время 2 тыс. руб. значило больше, чѣмъ теперь 10 т. руб. о которыхъ объявляется при постановкѣ новыхъ пьесъ. Кастровскій взялъ валового сбора больше 4-хъ т. рублей. Конечно, пароходы на сцену не попали, а мирно стояли въ Одесской бухтѣ, но Кастровскій получилъ за рекламу около 2-хъ т. руб. Актеръ Надеждинъ считался спеціалистомъ по части картинъ: поставленный имъ въ бенефисъ свой "Вѣчный жидъ" былъ раздѣленъ на двадцать слишкомъ картинъ. Имѣя массу долговъ и насчитывая въ числѣ своихъ кредиторовъ чуть не половину одесскихъ ростовщиковъ, онъ всегда откладывалъ уплату долговъ до своего бенефиса. Пока въ буфетѣ производилась имъ продажа билетовъ -- онъ долговъ не платилъ, доказывая, что деньги принадлежатъ антрепренеру до конца спектакля, а послѣ спектакля онъ обыкновенно исчезалъ изъ театра, совершенно скрываясь въ точеніе 6-7 дней. Все это время онъ проводилъ въ обществѣ 'милыхъ, но погибшихъ созданій', съ которыми и прокучивалъ бенефисныя деньги. Когда денегъ не оставалось ни копѣйки, Надеждинъ появлялся въ театрѣ и сиплымъ голосомъ разсказывалъ, что прекрасно прожилъ недѣлю 'на всемъ готовомъ'. Накладывать арестъ на жалованье кредиторы не могли: Надеждинъ всегда былъ въ переборѣ; описать имущество нельзя было, оно заключалось въ одномъ чемоданчикѣ съ кое-какимъ малоцѣннымъ бѣльемъ- и по неволѣ кредиторы оставляли артиста въ покоѣ. Прослужилъ Надеждинъ въ Одессѣ нѣсколько лѣтъ не мѣняя образа жизни и тамъ-же умеръ въ нищетѣ. Его послѣдній бенефисъ заставилъ много о себѣ говорить. Чтобы умилостивить кредиторовъ, которые сильно надоѣдали бенефиціанту, онъ предложилъ имъ мѣста въ партерѣ, пока кончитъ свою роль, а затѣмъ просилъ пожаловать къ нему въ уборную для расчета. Не помню, какая шла пьеса, но въ послѣднемъ актѣ герой, котораго изображалъ Надеждпнъ, умираетъ. Бенефиціантъ удобно улегся на сценѣ и сидѣвшіе въ первыхъ рядахъ креселъ замѣтили, какъ онъ сложилъ двѣ фиги и протянулъ руки, по направленію къ партеру. Раздался сдержанный смѣхъ знакомыхъ Надеждина, но въ это время опустили занавѣсъ. Когда кредиторы бенефиціанта съ трудомъ пробрались за кулисы -- его уже тамъ не было! Оказалось что онъ ушелъ съ чемоданчикомъ въ рукахъ. Всѣ рѣшили, что онъ, по обыкновенію, отправился на 'все готовое', но чрезъ нѣкоторое время выяснилось, что Надеждинъ сейчасъ-же, послѣ спектакля, отправился на вокзалъ и куда-то уѣхалъ. Спустя недѣлю отъ него было получено письмо, съ разъясненіемъ, что фиги относились къ кредиторамъ. О Надеждинѣ мнѣ еще придется говорить по поводу одного изъ бенефисовъ В. В. Чарскаго
   Говоря, однако, что одесская публика любила все выдающееся по сценѣ, я не могу, во имя правды, пройти молчаніемъ два хорошо запечатлѣвшихся въ моей памяти случая, когда публика эта, исключительно по капризу, пренебрегла весьма выдающимися артистками. Первый случай былъ съ Ристори, знаменитой итальянской драматической артисткой. Пріѣхала она въ Одессу на нѣсколько спектаклей и назначила, какъ полагали нѣкоторые мѣстные богачи, слиткомъ большія цѣны мѣстамъ, о чемъ они и сообщили г-жѣ Ристори, требуя уменьшенія цѣнъ. Артистка не согласилась и что-же? Богачи эти объѣхали всѣхъ извѣстныхъ имъ театральныхъ завсегдатаевъ своего круга и гдѣ просьбами, а гдѣ угрозами заставили всѣхъ отказаться отъ посѣщенія театра во время гастролей г-жи Ристори. Знаменитая артистка играла почти при пустомъ театрѣ, а герои этого скандала повсюду трубили побѣду. Могутъ возразить, что господа, затѣявшіе эту исторію, совершенно правы, что иностранныя знаменитости, являясь въ Россію, черезъ чуръ уже безцеремонно дерутъ деньги съ публики, но я съ этимъ не согласенъ: если исходить изъ такого начала, то гдѣ-же границы той платы, которая всѣми одинаково будетъ признана не высокой; съ такимъ-же правомъ, какъ утверждать, что 25 р. за ложу много, можно утверждать, что и 30 коп. за мѣсто на галлереѣ тоже дорого: все зависитъ отъ средствъ, которыми обладаетъ желающій быть въ театрѣ. Желаете дешевыхъ цѣнъ -- стройте общедоступные театры и давайте антрепренерамъ субсидіи. Наконецъ, видѣть такую всемірную знаменитость, какъ Ристори -- исключительный случай, который и не можетъ быть доступенъ для каждаго; за это надо платить много и два-три одессита, затѣявшіе скандалъ, вовсе не исходили изъ того начала, что не слѣдуетъ брать большихъ цѣнъ, а просто по своему капризу придрались къ цѣнамъ и заставили почти всю состоятельную Одессу не воспользоваться пребываніемъ такой великой артистки.
   Если этотъ фактъ быть можетъ и будетъ спорнымъ, то врядъ-ли тотъ, который я сейчасъ разскажу, не докажетъ наглядно, что одесситы подчасъ бываютъ очень капризны.
   Въ 1870 г. г. Фолетти приглашена была въ составъ итальянской оперы пѣвица Понти-дель-Арми. Дебютировала она въ 'Лукреціи Борджіа' съ громаднымъ успѣхомъ; такого феноменальнаго голоса одесситы давно уже не слыхали.
   Долженъ замѣтить, что свою входную арію, какъ это требуется по ходу оперы, артистка спѣла подъ маской. Когда, послѣ исполненія этой аріи, Понти-дель-Арми сняла маску -- зрители увидѣли передъ собой крайне некрасивую особу, но впечатлѣніе, произведенное голосомъ артистки, было такъ сильно, что на наружность и не обратили вниманія. Антрепренера Фоллети со всѣхъ сторонъ поздравляли съ столь цѣннымъ пріобрѣтеніемъ и пѣвицу до того полюбили, что всѣ спектакли съ ея участіемъ давали полные сборы, а въ бенефисъ ей платили за ложи и кресла бѣшенныя деньги и поднесли по подпискѣ брилліантовую діадему въ нѣсколько тысячъ! И артистка стоила этихъ подношеній и овацій! Такъ прошло два сезона, а когда Фолетти пригласилъ г-жу Понтидель-Арми на третій сезонъ, то по городу стали распространяться слухи, что золотая молодежь не желаетъ болѣе слушать эту артистку, что она надоѣла, ибо очень некрасива, и если Фолетти не пригласитъ на ея мѣсто болѣе молодую и красивую, то будетъ скандалъ. Слухи эти дошли до администраціи, которая съ своей стороны приняла мѣры предотвратить скандалъ, но это ей не удалось. Въ вечеръ перваго выхода г-жи Понти-дель-Арми (въ "Гугенотахъ") театръ былъ переполненъ, а на театральной площади, въ ожиданіи скандала, собралась толпа въ нѣсколько тысячъ человѣкъ. Первый актъ прошелъ спокойно, а когда во второмъ актѣ появилась Понти-дель-Арми (Валентина), ее встрѣтили оглушительными свистками. Какъ будто весь театръ аплодировалъ, но рѣзкіе свистки раздавались со всѣхъ сторонъ. Оказалось, что золотая молодежь, состоявшая главнымъ образомъ изъ грековъ и итальянцевъ, пригласила съ собой матросовъ и уложила ихъ въ ложахъ, приказавъ свистать въ то время, какъ сама она, выдвигаясь впередъ, неистово аплодировала. Полиція, въ поискахъ за нарушителями порядка, выбивалась изъ силъ, но никого не находила. Такъ продолжалось съ четверть часа, занавѣсъ опустили: при вторичномъ поднятіи занавѣса, повторилось то-же самое и наконецъ режиссеръ объявилъ со сцены, что спектакль продолжаться не можетъ, а что Понти-дель-Арми отказалась служить въ Одессѣ. И дѣйствительно, на другой день она выѣхала въ Ростовъ на Дону, гдѣ, какъ и слѣдовало ожидать, имѣла въ продолженіи сезона колосальный успѣхъ. И вотъ капризъ нѣсколькихъ десятковъ лицъ лишилъ одесситовъ возможности слушать выдающуюся пѣвицу потому только, что она некрасива". Этотъ вечеръ мнѣ памятенъ еще потому, что полиціей было арестовано нѣсколько матросовъ, явившихся въ театръ съ ножами и заявившихъ, при арестѣ, что если-бы скандалъ не былъ прекращенъ распоряженіемъ администраціи, они пустили-бы въ ходъ и ножи, такъ какъ подъ этимъ условіемъ ихъ и нанимали.
   Какъ курьезъ разскажу и слѣдующій фактъ, имѣвшій мѣсто въ этотъ же вечеръ на галлереѣ. Какой-то еврей, сильно кричавшій "Понти", до того надоѣлъ своему сосѣду, что тотъ ударилъ его чѣмъ-то по губамъ: еврей, замѣтивъ послѣ удара, что по губамъ его и подбородку течетъ какая-то красная жидкость, съ испугу закричалъ "кровь! кровь"! Явилась полиція, но оказалось, что это была вовсе не кровь, а что сосѣдъ, которому надоѣлъ крикъ еврея, ударилъ его помидоромъ по губамъ! Когда, спустя недѣлю послѣ этого вечера, назначили вновь "Гугеноты", многіе изъ евреевъ отказались идти въ театръ, мотивируя свой отказъ тѣмъ, что въ Одессѣ "Гугеноты" даются не въ четырехъ актахъ, какъ вездѣ, а только въ одномъ.
   Перехожу къ составу драматическихъ труппъ того времени. За короткое время перебывали въ Одессѣ Фабіанская, Андреева (Чарская), Лукашевичъ, Стрѣлкова, Ольга Козловская, Ф. Козловская, Н. И. Степанова, О. Н. Воронина, М. И. Соколова, Ю. И. Лаврова, H. К. Милославскій, П. А. Никитинъ, H. X. Рыбаковъ, М. Л. Крапивницкій, Н. И. Новиковъ К. Ф. Бергъ, П. Г. Протасовъ, Арди, В. В. Чарскій. П. Н. Николаевъ, Н. П. Новиковъ-Ивановъ, Л. Н. Самсоновъ, Много-ли изъ нихъ осталось теперь въ живыхъ? Да почти никого! Андреева (Чарская) содержится теперь въ убѣжищѣ, имена двухъ-трехъ еще живущихъ забыты для сцены, а большинство покоится тамъ, гдѣ "нѣсть ни болѣзни, ни печалей, ни воздыханій". Недавно я былъ въ Одессѣ и случайно на кладбищѣ наткнулся на могилу H. К. Милославскаго, умершаго въ 1882 г., а рядомъ на могилу О. Н. Ворониной, которая провела съ нимъ послѣдніе годы своей жизни и умершей за два года до него. Видъ этихъ заброшенныхъ могилъ меня поразилъ! И это могила Милославскаго, этого геніальнаго артиста, доставлявшаго одесситамъ въ теченіи многихъ лѣтъ столько чудныхъ минуть эстетическаго наслажденія своей высоко-художественчой игрой? А могила Самсонова, похороненнаго въ Кіевѣ на Байковомъ кладбищѣ? гдѣ она? Гдѣ могила этого вѣчнаго борца за меньшую актерскую братію, артиста-писателя, всю жизнь ратовавшаго за созданіе правильно организованнныхъ товариществъ драматическихъ артистовъ? Могила эта давно уже заросла и не найти къ ней больше дороги! А могила П. А. Никитина, тоже похороненнаго въ Кіевѣ на Байковомъ кладбищѣ? гдѣ она? Да простятъ мнѣ это небольшое отступленіе, оно явилось помимо моей воли!
   Сезонъ 1868 года былъ однимъ изъ выдающихся по составу драматической труппы. Изъ дебютировавшихъ впервые артистокъ особенное вниманіе обратилъ на себя В. В. Чарскій, выступившій въ роли Жадова ("Доходное мѣсто"). Въ первыхъ двухъ актахъ артистъ ничѣмъ не выдѣлялся, но въ третьемъ актѣ (въ трактирѣ) г. Чарскій имѣлъ значительный успѣхъ, который, чѣмъ дальше, шелъ crescendo, а по окончаніи спектакля дебютантъ уже былъ предметомъ шумныхъ овацій. Не прошло и двухъ недѣль какъ г. Чарскій сталъ любимцемъ публики. Особенно полюбили г. Чарскаго студенты Новороссійскаго университета, а когда они узнали, что артистъ, до посвященія себя сценѣ, былъ студентомъ Кіевскаго университета, любовь эта уже не имѣла границъ: Чарскій сталъ кумиромъ молодежи, но... ненадолго. Случилось одно обстоятельство, сразу оттолкнувшее отъ артиста всѣхъ его юныхъ поклонниковъ. Назначенъ былъ бенефисъ Чарскаго. Для своихъ артистическихъ именинъ онъ выбралъ пьесу Манна "Говоруны". Хотя студенты, узнавъ объ этомъ выборѣ, и просили артиста перемѣнить пьесу, такъ какъ "Говоруны" -- сплошной поклепъ на русскую молодежь, но бенефиціантъ просьбы не исполнилъ. Наступилъ день спектакля. Всѣ ложи второго яруса (каждая ложа дѣлились на шесть мѣстъ -- купоновъ) были заняты студентами, не мало было ихъ и на галлереѣ. По окончаніи перваго акта изъ ложъ и галлереи послышались свистки и крики: "долой пьесу"! "Вонъ режиссера! вонъ Чарскаго"! Шумъ поднялся неимовѣрный, явилась полиція, стала увѣщевать, но ни что не помогало: крики не умолкали! На сцену вышелъ режиссеръ г. Н. И. Новиковъ, котораго встрѣтили пронзительными свистками. Г. Новиковъ неоднократно порывался кое-что сказать, но за шумомъ, криками и свистками ничего нельзя было разобрать. Наконецъ кто-то изъ студентовъ крикнулъ "тише! Дайте ему объясниться"! Водворилась тишина. Г. Новиковъ заявилъ, что онъ отъ режиссерства уже третій день какъ отказался, да если-бы и былъ еще режиссеромъ, то все-же выборъ пьесы зависѣлъ не отъ него, а отъ бенефиціанта. Заявленіе Новикова было встрѣчено апплодисментами. передъ нимъ стали извиняться въ самыхъ лестныхъ для него выраженіяхъ и съ еще большей настойчивостью стали требовать выхода г. Чарскаго. Артистъ не выходилъ. Вмѣсто него появился г. Надеждинъ и объявивъ, что онъ режиссеръ, обратился къ первымъ рядамъ креселъ съ слѣдующей (помню ее дословно) фразой: "я обращаюсь къ образованной части публики, а не къ тѣмъ наверху сидящимъ,-- желаетъ она слушать продолженіе пьесы"? Польщенные такой фразой, перворядники отвѣтили: "желаемъ", "желаемъ"!, но что кричали верхи -- я и передать не могу. По адресу Надеждина посыпались такіе эпитеты, что онъ быстро скрылся за занавѣсъ; крики: "долой пьесу! вонъ Чарскаго! вонъ Надеждина"! дошли до того, что о происшествіи въ театрѣ вынуждены были сообщить градоначальнику г. Бухарину. Но и его присутствіе не помогло: молодежь не унималась. Когда неоднократныя просьбы прекратить скандалъ ни къ чему не повели, г. градоначальникъ распорядился арестовать временно всѣхъ бывшихъ въ театрѣ студентовъ и записать ихъ адресы. Но и это не помогло: пьеса дальше перваго акта не пошла и была замѣнена какими-то водевилями. Прошло дней пять или шесть. Въ университетъ стали доходить слухи о вторичной постановкѣ "Говоруновъ" по распоряженію высшей администраціи края. Слухи оказались основательными {Генералъ-губернаторомъ Новороссійскаго края былъ въ то время П. Е. Коцебу.}. Говорить, что сборъ былъ полный -- нахожу излишнимъ. О скандалѣ въ бенефисъ Чарскаго зналъ весь городъ и билеты брались на расхватъ; кто не знаетъ, что публика всегда падка на скандалъ! Позаботились о билетахъ и студенты: ими были взяты билеты не только въ галлерею и купоны, но и въ кресла; университетское начальство также не оставалось спокойнымъ; въ театръ явились: ректоръ, проректоръ, субъ-инспекторъ, педеля; были и нѣкоторые изъ профессоровъ. Наступилъ день спектакля. Въ семь часовъ вечера зрительный залъ былъ уже переполненъ. Въ театрѣ было тихо, но всѣ знали, что это временное затишье передъ грозой. Волновался только одинъ человѣкъ-субъ-инспекторъ Лонгиновъ. Человѣкъ этотъ былъ любимъ всѣми студентами за свои къ нимъ отношенія; онъ всегда принималъ всѣ мѣры, чтобы избавлять студентовъ отъ непріятностей, ходатайствовалъ за нихъ передъ профессорами во время экзаменовъ, удерживалъ педелей отъ доносовъ на студентовъ, защищалъ предъ начальствомъ при такъ наз. студенческихъ исторіяхъ со слезами на глазахъ упрашивалъ не вмѣшиваться "въ личное ему одолженіе". И на этотъ разъ Лонгиновъ былъ неспокоенъ за своихъ студентовъ: онъ зналъ, что въ случаѣ скандала многіе пострадаютъ и потому постоянно шнырялъ между рядами креселъ, упрашивая "плюнуть на пьесу и Богъ съ ней". Увертюра была съыграна, ожидали поднятія занавѣса, но... на аванъ-сцену вышелъ кто-то изъ артистовъ и заявилъ, тчо по чьей-то болѣзни вмѣсто пьесы "Говоруны" поставлена будетъ пьеса "Перемелется-мука будетъ". Отвѣтомъ на это заявленіе былъ взрывъ аплодисментовъ и крики -- "браво"! Хотя часть публики разочаровалась, ибо "скандалъ не состоится", но лица студентовъ сіяли. Сіялъ и Лонгиновъ; не стѣсняясь онъ вслухъ сталъ поздравлять студентовъ и, плача отъ радости, со многими цѣловался. Принимали пьесу, конечно, на ура!, а когда въ финалѣ перваго акта раздалось со сцены "gaudeamus igitur", къ театральному хору примкнули всѣ студенты. Это былъ чудный моментъ, котораго никто изъ бывшихъ въ театрѣ студентовъ никогда не забудетъ. Нечего прибавлять, что болѣзнь артиста была мнимая и служила только предлогомъ отмѣнитъ "Говоруновъ". Помогли въ этомъ случаѣ антрепренеръ Фолетти и его секретарь Андрушевичъ: ихъ просили "Говоруновъ" не ставить, но ослушаться администраціи нельзя было, и исходъ былъ найденъ. Такъ кончилась исторія съ "Говорунами", благодаря которой г. Чарскій пересталъ быть кумиромъ молодежи.
   Особенной любовью Одесской публики пользовался Николай Карловичъ Милославскій: человѣкъ умный, образованный, интеллегентный, прекрасно воспитанный и замѣчательно находчивый, H. К, несмотря на массу недостатковъ, былъ въ Одессѣ чуть-ли не первый изъ артистовъ, котораго всюду принимали и знакомствомъ съ которымъ гордились. Если-бы я вздумалъ въ своихъ воспоминаніяхъ передавать эпизоды изъ жизни H. К. въ Одессѣ, мнѣ пришлосьбы писать очень много, но удерживаетъ меня не это обстоятельство, я опасенія, что я буду повторять уже извѣстное, такъ какъ о Милославскомъ появлялась въ печати такая масса анекдотовъ и разсказовъ, что врядъ-ли я съумѣю сообщить кое-что новое. Постараюсь припомнить тѣ изъ эпизодовъ, которые, на сколько я знаю, въ печать еще не попадали и которымъ я былъ свидѣтелемъ. Всѣмъ извѣстно, что Милославскій былъ большой циникъ и хотя категорія скабрезныхъ о немъ анекдотовъ очень велика, но имъ, конечно, не мѣсто въ печати; эти анекдоты болѣе или менѣе извѣстны театральному міру и еще долго будутъ передаваться изъ устъ въ уста.
   Съ H. К. Милославскимъ, впродолженіи нашего 15-лѣтняго знакомства, я встрѣчался очень часто, преимущественно въ Одессѣ, и одинъ только сезонъ къ Харьковѣ, гдѣ онъ служилъ у Н. И. Новикова. Несмотря на массу недостатковъ онъ былъ для меня однимъ изъ симпатичнѣйшихъ людей; даже разсказывая о своихъ похожденіяхъ, которыхъ у него было не мало и которые далеко не отличались чистоплотностью, онъ всегда производилъ какъ на меня, такъ и на всѣхъ присутствовавшихъ какое-то особенное, странное впечатлѣніе. Такой-же разсказъ изъ устъ другого человѣка вызывалъ-бы несомнѣнно чувство гадливости, а въ устахъ Милославскаго это вызывало только смѣхъ. Сознаешь, что человѣкъ разсказываетъ о совершенномъ имъ скверномъ поступкѣ, а прощаешь, и не только прощаешь, а весело смѣешься вмѣстѣ съ расказчикомъ, точно разсказываетъ онъ не о себѣ, а о комъ-либо другомъ. Нерѣдко мнѣ даже казалось, что H. К. приписывалъ себѣ такія дѣянія, которыя вовсе и не имѣли мѣста, что онъ взводилъ на себя обвиненія "ради краснаго словца", изъ желанія развеселить общество и показать, насколько онъ былъ всегда находчивъ и остроуменъ; мнѣ не хотѣлось вѣрить, что человѣкъ способенъ такъ спокойно и хладнокровно разсказывать о такихъ поступкахъ, которые прямо предусмотрѣны улож. о наказ. Милославскій служилъ въ Одессѣ много лѣтъ подъ рядъ и всегда одинаково пользовался любовью и симпатіями публики: его восторженно принимали и въ "Ляпуновѣ", и въ "Велизаріѣ", и въ "Кларѣ д'Обервилль", и не менѣе восторженно въ роляхъ современнаго репертуара. Долженъ замѣтить, что въ описываемый мною періодъ громаднымъ успѣхомъ пользовались пьесы Дьяченко, изъ которыхъ почти ни одна необходилась безъ роли генерала или князя. Этихъ-то "высокопоставленныхъ" всегда игралъ Милославскій и игралъ замѣчательно: баринъ въ жизни -- онъ былъ таковымъ и на сценѣ; изъ нынѣшнихъ артистовъ его отчасти напоминаетъ И. П. Кисилевскій, но съ той только разницей, что Милославскій серьезнѣе относился къ своимъ обязанностямъ: онъ никогда не выходилъ на сцену, не зная роли. Не молодъ былъ Милославскій, когда явилась пьеса Толстого "Смерть Іоанна Грознаго": она была была поставлена въ Одессѣ съ H. К. въ заглавной роли; кто зналъ Милославскаго какъ артиста, не усумнится, конечно, что него были всѣ данныя для художественнаго исполненія этой роли. И дѣйствительно, успѣхъ Н. К. былъ колоссальный: за короткое время пьеса прошла 12 разъ при полныхъ сборахъ. Правда, раза три -- четыре выступалъ въ роли "Грознаго" и Н. И. Новиковъ, но разница въ исполненіи была громадная; Новикову во многомъ вредили его голосовыя средства, да и самый характеръ "Грознаго" былъ имъ не вполнѣ понятъ. Здѣсь-же кстати приведу фактъ, который очень удивилъ театраловъ, хотя вскорѣ и выяснился: въ одинъ изъ спектаклей, когда Новиковъ исполнялъ "Грознаго", ему, послѣ каждаго акта, подносились весьма цѣнные подарки изъ ложи бенуара, примыкавшей къ сценѣ. Такъ какъ ложу эту занимали молодые люди, далеко не обладавшіе средствами на подобныя подношенія и такъ какъ это случилось не въ бенефисный спектакль, то явилось предположеніе, что молодые люди подносятъ подарки на средства г. Кехрибарджи, врага Милославскаго, въ пику сему послѣднему. По точно наведеннымъ справкамъ оказалось однако слѣдующее: наканунѣ этого спектакля у Новикова былъ званый вечеръ, на которомъ въ числѣ гостей находились и юные поклонники артиста. Послѣ ужина усѣлись играть въ карты и Новикову до того не везло, что онъ проигралъ около тысячи рублей, которые и выиграли его поклонники. Такъ какъ Новиковъ проигралъ эти деньги будучи далеко не трезвъ, то молодежь рѣшила выигрышемъ не воспользоваться; возвратить деньга было бы, конечно, обидно и потому порѣшили на весь выигрышъ купить цѣнныя вещи и поднести ихъ Новикову въ первый-же спектакль, въ которомъ онъ выступитъ. Спектакль этотъ, по случайности конечно, и былъ "Смерть Іоанна Грознаго" съ Новиковымъ въ роли "Грознаго".
   Если я, вспомнивъ о Грозномъ, упомянулъ о Киселевскомъ, то именно потому, что въ настоящее время это единственный артистъ, который могъ-бы съ успѣхомъ исполнить эту роль, но этому не бывать: г. Киселевскій никогда роли не выучитъ; не училъ онъ ролей смолоду, не станетъ же онъ учить ихъ на старости лѣтъ.
   Какое впечатлѣніе Милославскій производилъ даже въ пьесахъ ходульныхъ -- доказываетъ слѣдующій фактъ: шла "Графиня" Клара д'Обервиль". Въ театрѣ присутствовали артисты французской труппы, прибывшей въ Одессу на нѣсколько спектаклей. Игра Милославскаго произвела на французскихъ артистовъ такое сильное впечатлѣніе, что по окончаніи четвертаго акта они бросились за кулисы, ворвались къ нему въ уборную и наперерывъ другъ передъ другомъ принялись цѣловать его. H. К. растерялся, началъ скромно благодарить, а французскіе артисты, услыхавъ вызовы публики, вынесли Н. К. на рукахъ изъ его уборной до сцены.
   За много лѣтъ пребыванія H. Е. въ Одессѣ былъ только одинъ случай поползновенія удалить его со сцены, но этотъ случай какъ нельзя лучше доказалъ, на сколько артистъ былъ любимъ. Нѣкій К--жи, имѣвшій какую-то непріятную для него стычку съ М., пожелалъ ему отомстить какъ артисту и собравъ "партію", человѣкъ въ тридцать, послалъ ихъ въ театрѣ освистать Милославскаго. Шелъ въ этотъ вечеръ "Гувернеръ". На сколько М-ій былъ хорошъ въ роли Жоржа Дорси -- извѣстно всѣмъ. Послѣ сцены съ Машенькой, которую М--кій провелъ замѣчательно, раздались вдругъ свистки наемныхъ героевъ. Публика крайне возмутилась этой выходкой и устроила артисту такую шумную овацію, какая рѣдко достается на долю даже любимаго артиста въ его бенефисъ. К--жи потерпѣлъ полное пораженіе и съ тѣхъ поръ никогда уже не посылалъ мстить артисту Милославскому.
   Антрепренеромъ Русскаго театра въ Одессѣ Милославскій сталъ въ 1877 г. Арендовалъ онъ этотъ театръ у бр. Рафаловичъ, пріѣхавъ въ Одессу изъ Харькова съ сорока руб. въ карманѣ. Еще не имѣя контракта М--ій пустилъ слухъ, что театръ имъ снятъ и сейчасъ-же занялся отдачей арендныхъ статей. Задатками, полученными отъ контрагентовъ, М--ій внесъ авансъ, подписалъ контрактъ и сталъ собирать труппу. Время было благопріятное: проходившіе черезъ Одессу, по случаю войны, войска дали громадный наплывъ посѣтителей, сборы были постоянно полные и М--ій заработалъ значительную сумму. Впослѣдствіи онъ отъ антрепризы отказался, а сдавалъ театръ въ аренду, принимая, впрочемъ, участіе въ спектакляхъ на разовыхъ. Получалъ онъ поспектакльно 150 руб. и отъ этой цыфры никогда не отступалъ. Въ 1880 г. H. К. выступалъ нѣсколько разъ, но былъ уже до того слабъ, что съ трудомъ могъ доиграть спектакль и то при помощи разныхъ возбуждающихъ средствъ. Одно время онъ держалъ въ своемъ театрѣ итальянскую оперу. Послѣдній годъ своей жизни H. К провелъ въ совершенномъ одиночествѣ, имѣя при себѣ только доктора Попича, котораго онъ очень любилъ и который своимъ искреннимъ къ нему участіемъ вполнѣ стоилъ этой любви.
   Мало того, что Милославскій съ сорока рублями взялъ въ аренду театръ, ему везло и дальше: такъ, напр. костюмы, стоившіе больше двадцати тысячъ руб. и заложенные Раппортомъ и Меньшиковой послѣ неудачной ихъ оперной антрепризы въ Одессѣ, были пріобрѣтены Милославскимъ съ торговъ чуть не за три тысячи руб. Извѣстно, что являться на аукціонъ при продажѣ театральныхъ костюмовъ почти нѣтъ охотниковъ и какъ ни дорого они стоятъ антрепренеру, но въ продажу идутъ за гроши. Милославскій этимъ и воспользовался и, для признанія торговъ правильными взялъ съ собой г-жу Софью Дорфманъ, о роли которой въ театрѣ сообщу въ своемъ мѣстѣ. Она прибавила къ объявленной цѣнѣ рубль, Милославскій накинулъ два, Дорфманъ отказалась и имущество осталось за Милославскимъ. Объ этихъ костюмахъ много говорили въ Одессѣ послѣ смерти Милославского по слѣдующему поводу: наслѣдникъ его генералъ Фридебургъ явился какъ-то въ Русскій театръ для осмотра завѣщаннаго ему имущества, а чрезъ нѣсколько минутъ послѣ его ухода костюмы эти, застрахованные въ 15 тысячъ р., загорѣлись. Возникло дѣло о поджогѣ, но виновниковъ не оказалось и дѣло было прекращено.
   Какъ антрепренера, мѣстная пресса H. К. не любила; вылазки противъ него появлялись въ одесскихъ газетахъ чуть не ежедневно. Особенно преслѣдовалъ его г. Озмидовъ, редакторъ "Новор. Телеграфа". Но и H. К. въ долгу не оставался: его отвѣты, въ видѣ открытыхъ писемъ и даже объявленій, производили фуроръ. Помню, было какъ-то объявлено М--мъ, что редакціи мѣстныхъ газетъ приглашается прислать въ контору театра за рецензентскими билетами. Сотрудникъ "Одесскаго Листка" г. Краевъ помѣстилъ въ газетѣ рѣзкую противъ М. замѣтку по поводу этого объявленія и закончилъ ее слѣдующей фразой: "Жаль, что М--ій не написалъ еще въ какомъ костюмѣ надо являться въ контору". М--ій на слѣдующій-же день написалъ отвѣтъ въ отдѣлѣ объявленій: "явиться въ контору можно въ любомъ костюмѣ, только не въ арестантскомъ халатѣ". Если добавить, что г. Краевъ за какіе-то проступки когда-то содержался въ тюрьмѣ, то станетъ понятнымъ тотъ фуроръ, который произвелъ М--ій своимъ отвѣтомъ. Доставалось, впрочемъ, и М--му. Назначилъ онъ свой бенефисъ и объявилъ, что на сценѣ будетъ масса звѣрей дѣвственныхъ лѣсовъ Америки. Конечно, звѣрей никакихъ не было, а выведенъ былъ принадлежавшій М--му оселъ. Рецензентъ "Новор. Телегр.", порицая М--то за его рекламу замѣтилъ, что на сценѣ, кромѣ осла, другихъ звѣрей не было. М--ій все-же въ долгу не остался и въ отдѣлѣ объявленій возразилъ, что онъ видѣлъ въ театрѣ не одного, а двухъ ословъ: своего -- на сценѣ и редакціоннаго въ третьемъ ряду креселъ. Подобнаго рода "полемика" допускалась въ то время въ Одессѣ; одесскія газеты, полемизируя между собой, доходили до того, что порядочные люди брезгали брать ихъ въ руки; какихъ только обвиненій не взводили сотрудники другъ на друга; и въ шантажѣ, и въ кражѣ, и въ вымогательствѣ и пр. Я указываю на это для того, чтобы объяснить, почему М--ій такъ свободно могъ "объявлять" и объ арестантскомъ халатѣ и объ ослахъ и пр. Таково было настроеніе одесской прессы, настроеніе, отъ котораго она еще и понынѣ не можетъ совершенно отрѣшиться. Вражда между Милославскимъ и Озмидовымъ дошла до того, что М--ій обучилъ своего попугая ежедневно повторять: "Озмидовъ д--къ, Озмидовъ б--въ"; сколько ни старались общіе знакомые помирить враговъ, еще недавно бывшихъ большими пріятелями, но старанія ни къ чему не привели: такъ врагами и сошли оба въ могилу.
   Вспоминая о М--мъ, не могу не указать на одну громадную его ошибку: эта ошибка, сдѣланная М--мъ быть можетъ противъ его воли, принесла не мало вреда русской драмѣ. М--ій, будучи довѣреннымъ лицомъ г. Сура, пригласилъ въ Одессу въ 1871 г. русскую оперетту, во главѣ которой стояли Корбіель, Лентовскій, Медвѣдевъ и др., и назначилъ имъ такіе значительные оклады, о которыхъ драматическіе артисты и понятія не имѣли. Оперетка имѣла громадный успѣхъ. И масса прекрасныхъ драматическихъ артистовъ, которые могли-бы стать гордостью русской драмы, перешла въ оперетку, исключительно побуждаемая крупными окладами. Положимъ, съ теченіемъ времени многіе изъ отступниковъ вернулись обратно, но это ими дѣлалось не по собственной иниціативѣ, а въ силу обстоятельствъ: оперетка пала и драма опять стала занимать подобающее ей мѣсто, жирныхъ окладовъ оперетка уже не могла выдерживать и пришлось идти назадъ, идти туда, гдѣ кусокъ хлѣба болѣе обезпеченъ".
   Заговоривъ объ опереткѣ нельзя пройти молчаніемъ слѣдующій характерный фактъ. Въ то время какъ иностранцы -- антрепренеры поддерживали у насъ серьезное драматическое искусство, русскіе антрепренеры вводили у насъ балаганъ, именуемый опереткой. Антрепренеръ одесскаго городскаго театра -- итальянецъ Фолетти держалъ прекрасную русскую драму; другой одесскій антрепренеръ нѣмецъ -- Суръ держалъ русскую оперу и русскую драму: нѣмецъ Бергеръ также привезъ въ Одессу русскую оперу. А оперетку въ Одессѣ насадили русскіе антрепренеры: сначала Н. И. Новиковъ, а затѣмъ и H. К. Милославскій. И что еще болѣе непонятно: вѣдь г. Новиковъ и Милославскій были крупные драматическіе артисты. Что общаго имѣли они съ опереткой? Тоже, къ сожалѣнію, приходится сказать и о I. Я. Сѣтовѣ, кіевскомъ антрепренерѣ, насадившемъ оперетку въ городскомъ театрѣ и отодвинувшемъ оперу на задній планъ. Къ стыду Кіева -- оперетка процвѣтала съ разрѣшенія городского управленія.
   Впрочемъ, періодъ власти оперетки былъ въ Одессѣ непродолжительный; существовала она, положимъ, долго, да еще и теперь, благодаря Киселевичу, нерѣдко выплываетъ, но успѣха она не имѣетъ, а это лучшее доказательство, что время ея миновало. Въ подтвержденіе паденія оперетки въ Одессѣ, можно привести цѣлый рядъ послѣдовательныхъ краховъ: послѣ Сура на опереткѣ прогорѣлъ г. Омеръ, затѣмъ г-жа Троцкая, далѣе г. Арбенинъ, Бураковскій, Ліановъ, а теперь постоянно горитъ (а недавно совершенно прогорѣлъ уже) и г. Киселевичъ.
   На сколько въ Одессѣ была любима русская драма, видно изъ того, что тамъ одновременно играли двѣ драматическія труппы: одна у г. Фолетти, а другая у графовъ Морковыхъ, построившихъ въ Одессѣ такъ наз. народный театръ. Говорю такъ наз. потому, что репертуаръ далеко не соотвѣтствовалъ названію "народный". Для этого театра много поработалъ Л. Н. Самсоновъ, какъ режиссеръ приглашенной гр. Марковымъ труппы. Въ составъ ея входили, на сколько припоминаю, г-жи Литвина, Воронина, Вознесенская, H. X. Рыбаковъ, М. Л. Кропивницкій, Выходцевъ и др. Дѣла театра, несмотря на крайне дешевыя цѣны, шли блестяще. Положимъ, нѣкоторые артисты по привычкѣ прибѣгали къ рекламамъ, чѣмъ особенно отличался Выходцевъ, но этимъ не брезгали и крупныя силы. Какъ сейчасъ помню, въ бенефисъ г-жи О. Н. Ворониной назначена была пьеса "Смерть Ляпунова". Для обезпеченія полнаго сбора H. К. Милославскій посовѣтовалъ бенефиціанткѣ въ одномъ изъ антрактовъ разыграть лошадь, о чемъ и было объявлено на афишѣ. За два дня до спектакля всѣ билеты были разобраны. Большинство публики составляли евреи, которыхъ видимо соблазняла возможность выиграть лошадь. При розыгрышѣ счастливцемъ оказался кассиръ театра. Быть можетъ это была и случайность, но многіе иронически заявляли, что "правда хороша, а счастье лучше". Прошло нѣсколько дней, шла пьеса "Каширская старина", сборъ былъ неважный и, что обратило на себя особенное вниманіе, въ театрѣ не было ни одного еврея, вѣроятно, по случаю пятницы. Въ одномъ изъ антрактовъ является H. К. Милославскій. "А замѣтили, господа, что въ театрѣ ни одного еврея?-- "Замѣтили".-- А знаете причину". "Должно быть по случаю пятницы". "Вовсе нѣтъ, я сейчасъ встрѣтилъ одного, еврея и онъ мнѣ объяснилъ причину. Виной всему -- бенефисъ Ворониной. "Помилуйте" сказалъ онъ "въ прошлый разъ, когда разыгривали лошадь, взяла "Каширская сторона", сегодня опять объявлена "Каширская", чего-же мы пойдемъ"?!
   Милославскій, надо отдать ему справедливость, прекрасно понималъ свое дѣло; онъ умѣлъ ладить съ публикой и; отлично держалъ себя въ отношеніяхъ съ артистами. Не насмѣхаться надъ многими онъ не могъ, не могъ онъ и не острить на ихъ счетъ, такова уже была его натура, не вмѣстѣ съ тѣмъ онъ всегда за нихъ стоялъ горой. Хозяйственная сторона дѣла также была ему хорошо знакома; обмануть М--аго было очень трудно и если это и удавалось его управляющему III., то только въ послѣдніе годы, когда здоровье М--аго сильно пошатнулось и онъ уже рѣдко являлся въ театръ. Помню, принималъ Милославскій на службу какого-то контролера".
   -- H. К., не берите его, говорили со всѣхъ сторонъ, онъ мошенникъ!
   -- Оттого-то я его да возьму. Я самъ мошенникъ, знаю всѣ продѣлки контролеровъ, а если научусь у него чему нибудь, мнѣ еще неизвѣстному, тѣмъ лучше, впредь пригодится.
   И служащій былъ принятъ, но не долго онъ оставался: Милославскій ему ходу не давалъ, всѣ продѣлки сразу обнаруживалъ и контролеръ отказался, находя службу у Милославскаго для себя невыгодной.
   Жилъ Милославскій всегда хорошо, и эта привычка быть можемъ и была причиной, что онъ ни передъ чѣмъ не останавливался для пріобрѣтенія средствъ. Подписать одновременно контрактъ съ двумя антрепренерами, занять подъ благовиднымъ предлогомъ малую толику, подвести товарища, даже просто надуть -- было для Милославскаго весьма не трудно. О своихъ "похожденіяхъ" въ области "пріобрѣтенія" онъ часто разсказывалъ своимъ пріятелямъ, и мнѣ въ томъ числѣ. Помню его разсказъ, какъ онъ въ Курскѣ, подъ видомъ богатаго помѣщика, успѣлъ втереться въ довѣріе къ одной духовной особѣ и призанять три тысячи рублей, конечно, безъ отдачи.
   Характеренъ его разсказъ, какъ онъ, вмѣстѣ съ актеромъ Славскимъ, въ томъ-же Курскѣ, забралъ у игроковъ 900 р., рискуя всего 5 рублями и, въ крайнемъ случаѣ, еще и своими боками. Вотъ этотъ расказъ:
   -- Сижу я въ номерѣ гостинницы совсѣмъ грустный, всѣхъ денегъ пять руб., выѣхать не съ чѣмъ, а тутъ еще на иждивеніи у меня Славскій; занять негдѣ, всѣмъ купцамъ успѣлъ задолжать, въ гостинницѣ тоже не мало долженъ. Положеніе грустное. Вбѣгаетъ Славскій.
   -- Николай Карловичъ, деньги есть?
   -- Нѣтъ у меня денегъ, убирайся!
   -- Сейчасъ на Московской улицѣ большая игра идетъ. Я только что оттуда. Если-бъ нѣсколько рублей -- можно много выиграть.
   -- У меня всего пять рублей, на игру мало.
   -- Не мало, Николай Карловичъ, я знаю вѣрную карту: Поѣдемъ.
   Взяли извозчика. Пріѣхали; было часовъ девять вечера. Игра была въ разгарѣ. Подходимъ къ одному столу вижу -- передъ банкометомъ денегъ много.
   -- Николай Карловичъ, шепчетъ мнѣ Славскій, я поставлю карту, а какъ услышишь мой крикъ -- туши свѣчу и бѣги, а я за тобой.
   Сталъ онъ возлѣ банкомета, накрылъ пятя руб. картой и, сказавъ "кушъ подъ картой", впился въ банкомета. Не прошло и полуминуты, какъ слышу вдругъ голосъ Славского "передернулъ с-ъ сынъ!", я сейчасъ-же потушилъ свѣчу, да и бѣжать. Только добѣжалъ до извозчика, а возлѣ меня уже и Славскій. Помчались домой, а по пути Славскій и говоритъ"какъ потушилъ ты свѣчу, я сейчасъ одной рукой хвать деньги у банкомета, другой опрокинулъ столъ, да и за тобой.
   -- А если догонятъ?
   -- Не могутъ, побоятся скандала, потому,-- шулера. Дома сосчитали деньги -- 900 рублей. Расплатились въ гостинницѣ и на утро выѣхали изъ Курска. Вотъ какія, иногда, бываютъ вѣрныя карты! закончилъ свой разсказъ Николай Карловичъ.
   Начиная съ 1877 г. Милославскій жилъ очень широко, занимая громадную квартиру въ д. Рафаловича по Пушкинской улицѣ. У него очень часто бывали вечера, на которые являлись члены высшаго мѣстнаго общества. Велась довольно большая игра въ карты, но Николай Карловичъ самъ очень рѣдко въ ней участвовалъ, а за себя обыкновенно усаживалъ кого-либо изъ гостей, не обладавшихъ средствами для подобной игры: проигрышъ онъ принималъ на себя, а выигрыъ дѣлилъ пополамъ.
   Со смерти О. Ворониной Николай Карловичъ сталъ почти отшельникомъ, распродалъ всю свою роскошную обстановку и переѣхалъ на дачу, а оттуда въ гостинницу, гдѣ прожилъ до самой смерти. Когда Милославскій жилъ на дачѣ -- я бывалъ у него часто и нерѣдко оставался ночевать. Лѣтнюю труппу въ то время держалъ артистъ В. Л. Форкати, кстати сказать, первый просвѣтитель Одессы по части кафе-шантана. Зайдя какъ-то вечеромъ въ театръ, я встрѣтилъ Форкати, который сообщилъ мнѣ, что только-что умеръ Николай Карловичъ. Что Николай Карловичъ былъ серьезно боленъ -- я зналъ, но такой быстрой развязки не ожидалъ. Чтобы провѣрить этотъ слухъ, я поѣхалъ на дачу къ Милославскому, спрашиваю лакея: "какъ здоровье Николая Карловича?" -- "Ничего, очень веселы, у нихъ гости." Я вошелъ, но ничего, конечно, не сказалъ по поводу слуха. Я засидѣлся и остался ночевать. Рано утромъ пріѣхалъ кто-то изъ актеровъ и сообщилъ, что Форкати уже составилъ программу похоронъ и написалъ надгробную рѣчь. Чрезъ нѣкоторое время пріѣхалъ М. А. Максимовъ и сообщилъ о томъ-же. Николай Карловичъ былъ въ прекрасномъ расположеніи духа и М. А. разсказалъ ему какъ о слухахъ о его смерти, такъ и о составленной Форкати программѣ похоронъ и надгробной рѣчи. Къ часу дня пріѣхалъ и Форкати. Узнавъ, что Милославскій живъ, онъ видимо осмутился: трудился надъ программой похоронъ, написалъ рѣчь и вдругъ все это напрасно! Увидя Форкати, Николай Карловичъ весьма спокойно обратился къ нему съ просьбой прочитать надгробную рѣчь. "Умру не услышу, а интересно какую ты про меня глупость написалъ". Положеніе Форкати было очень незавидное, и еще долго надъ нимъ издѣвались по поводу надгробной рѣчи и больше всѣхъ -- самъ Николай Карловичъ!
   О поступленіи своемъ на сцену Николай Карловичъ разсказывалъ не разъ, хотя и не очень подробно; видно было, что воспоминанія объ этомъ событіи были ему далеко не по душѣ, и, слушая Милославскаго, невольно приходило на умъ, что разсказъ ведется не безъ кое-какихъ пропусковъ. Милославскій происходилъ изъ семьи Фридебуровъ; многіе артисты увѣряли, что семья эта носила баронскій титулъ, но самъ Николай Карловичъ никогда объ этомъ не упоминалъ. Онъ называлъ себя просто Фридебуромъ, разсказывалъ, что состоялъ въ военной службѣ и, выйдя въ отставку, посвятилъ себя сценѣ. Въ то время сестра его въ Петербургѣ играла довольно видную роль; узнавъ, что Николай Карловичъ желаетъ дебютировать на сценѣ, она пришла въ ужасъ. Званіе актера считалось въ обществѣ настолько унизительнымъ, что сестра его предложила ему довольно приличную сумму, чтобы онъ отказался отъ своего намѣренія. Николай Карловичъ на это не согласился, а предложилъ компромиссъ: выступая на театральные подмостки онъ будетъ фигурировать не подъ своей фамиліей, что причинитъ горе семьѣ, а подъ какимъ нибудь псевдонимомъ и тогда-же избралъ псевдонимъ "Милославскій". Дебютъ Николая Карловича состоялся на Императорской сценѣ, но успѣха онъ не имѣлъ, о чемъ постаралась, главнымъ образомъ, его сестра: она не желала, чтобы онъ игралъ въ городѣ, гдѣ она постоянно проживаетъ, такъ какъ это ее компрометируетъ и потому подобрала партію, которая его ошикала. H. К. все-же не унимался; недоразумѣнія съ сестрой закончились тѣмъ, что онъ, взявъ снова отъ сестры приличный кушъ, обѣщалъ никогда больше въ Петербургѣ не выступать и выѣхалъ въ провинцію. Сдержалъли онъ слово -- не знаю, объ этомъ Николай Карловичъ также никогда не говорилъ, равно не говорилъ и о своихъ дальнѣйшихъ отношеніяхъ къ семьѣ. Впрочемъ, весь этотъ разсказъ Милославскаго о поступленіи его на сцену по провѣркѣ оказался вымышленнымъ; на Императорской сценѣ въ Петербургѣ онъ служилъ и имѣлъ успѣхъ; особенно нравился въ "графинѣ Кларѣ Д'Обервиль"; было это въ пятидесятыхъ годахъ; изъ Петербурга онъ перешелъ въ Москву и тоже игралъ на Императорской сценѣ и уже послѣ Москвы перенесъ свою дѣятельность въ провинцію, гдѣ и оставался до самой смерти, послѣдовавшей въ Одессѣ въ 1882 г. По поводу пребыванія Милославскаго въ Москвѣ одинъ изъ старыхъ артистовъ передавалъ мнѣ даже слѣдующій фактъ, свидѣтельствующій о смѣлости этого, въ то время, молодого еще актера. Въ Москву прибылъ въ первый разъ директоръ Императорскихъ театровъ -- Сабуровъ, съ которымъ Милославскій встрѣчался гдѣ-то въ Петербургѣ. Вся труппа Малаго театра была въ сборѣ въ ожиданіи пріѣзда г. Сабурова, не было одного только Милославскаго. Каково-же было удивленіе всѣхъ артистовъ, когда они увидѣли Сабурова, входившаго въ сопровожденіи Милославскаго; еще болѣе ихъ поразило, когда Милославскій, обращаясь къ Сабурову, съ развязностью сталъ представлять ему всѣхъ членовъ труппы, точно онъ былъ первое тамъ лицо".
   Въ 1880 году, когда матеріальное положеніе Никодая Карловича было довольно хорошее, но онъ сталъ серьезно болѣть въ Одессу неожиданно прибылъ его братъ Фридебургъ, не то дѣйствительный, не то тайный совѣтникъ. Хотя въ городѣ говорили, что пріѣздъ этотъ вызванъ запахомъ наслѣдства, но Николай Карловичъ былъ видимо очень польщенъ этимъ визитомъ и всюду старался являться вмѣстѣ съ братомъ. Николай Карловичъ мнѣ говорилъ, что состоявшій при немъ Ш., такъ безбожно его обираетъ, что онъ боится остаться безъ всякихъ средствъ и потому-то онъ самъ вызвалъ брата для приведенія въ порядокъ его дѣлъ и, главное, удаленія Ш. Что Ш. былъ удаленъ послѣ пріѣзда брата Николая Карловича -- это вѣрно, но врядъ-ли вѣрно, что Николай Карловичъ самъ вызвалъ къ себѣ брата Что Милославскій не особенно уважалъ своего брата, я убѣдился изъ ихъ бесѣдъ, при которыхъ я часто присутствовалъ. Я помню и такой случай: Фридебуръ, обидѣвшись на какое-то замѣчаніе Николая Карловича, замѣтилъ что онъ генералъ и потому проситъ брата деликатнѣе выражаться, на что Николай Карловичъ, вспыливъ, отвѣтилъ: "Что ты генералъ -- это вѣрно, но такихъ генераловъ какъ ты -- въ Россіи много, а такихъ какъ я, генераловъ отъ сцены, мало, а потому прошу передо мной не величаться". Что отношенія между братьями были далеко не дружескія видно хотя-бы изъ того, что Николай Карловичъ, оставивъ свои средства брату, не получилъ отъ него взамѣнъ даже памятника на могилу, которая, какъ я уже сказалъ, находится въ безобразномъ видѣ. О Е К. Милославскомъ, какъ Фридебурѣ, много говорили въ Одессѣ въ 1868 году по слѣдующе поводу: Николай Карловичъ, подписавъ контрактъ съ Казанскимъ антрепренеромъ, получивъ авансъ, остался въ Одессѣ у Фолетти. На неоднократныя требованія казанскаго антрепренера пожаловать на службу, Николай Карловичъ, ничего не отвѣчалъ и тогда антрепренеръ обратился къ начальнику Новороссійскаго края съ просьбой склонить Милославскаго выѣхать въ Казань. Разсказываютъ, что Николай Карловичъ, приглашенный начальникомъ края для объясненій, заявилъ, что онъ по сценѣ Милославскій, но настоящая его фамилія -- Фридебуръ и потому склонять его нельзя. Такъ-ли это -- не знаю, но что Николай Карловичъ, послѣ приглашенія къ начальнику края, оставался весь сезонъ въ Одессѣ и въ Казань не поѣхалъ -- не подлежитъ сомнѣнію!..
   Изъ артистовъ, чаще другихъ посѣщавшихъ Николая Карловича, укажу на М. А. Максимова. Пока бесѣда шла о постороннихъ предметахъ все обстояло благополучно, но стоило только Максимову заговорить о сценѣ или о себѣ, какъ объ артистѣ, какъ Николай Карловичъ тотчасъ начиналъ изводить несчастнаго М. А.-- "Ну какой ты, Миша, артистъ"? М. А. былъ человѣкъ очень раздражительный, но Николая Карловича онъ почему-то боялся и, вмѣсто возраженій, Максимовъ, чтобы выйти изъ неловкаго положенія, обыкновенно вынималъ табакерку, набивалъ носъ табакомъ, и предлагалъ "нюхнуть" Милославскому. Николай Карловичъ бралъ табакъ, подносилъ къ носу, говорилъ "спасибо" и прибавлялъ, "а все-же, Миша, ты не артистъ, а чортъ знаетъ что"! Максимовъ начиналъ злиться, хватался за цилиндръ и крича "ноги моей у тебя никогда не будетъ", направлялся къ выходу.-- "Постой, Миша, сейчасъ завтракъ будетъ, понте-кане чудное получилъ" -- "Ишь какой, мириться хочетъ", улыбаясь говорилъ Максимовъ и возвращался. За завтракомъ Николай Карловичъ Максимова не задѣвалъ больше, но за то, по окончаніи завтрака, опять начиналось прежнее. Максимовъ выходилъ изъ себя, голосъ его дрожалъ, на глазахъ появлялись слезы, въ такія минуты жаль было на него смотрѣть.-- "Уйду, уйду и навсегда, нѣтъ больше у тебя друга; не думалъ я, чтобы мы, заслуженные артисты, могли унижать одинъ другого".-- "Не мы, а я, я заслуженный артистъ; я сколько получаю отъ спектакля? полтораста рублей".-- "Ну, полтораста".-- "А тебѣ и четвертной не дадутъ".--"Врешь ты, давали и пятьдесятъ рублей, да не бралъ. Стыдно тебѣ, стыдно". Максимовъ, послѣ такихъ сценъ, удалялся съ тѣмъ, чтобы больше къ Николаю Карловичу не являться. Проходило дня два -- три. Скучно было Николаю Карловичу безъ Максимова, да и Максимова тянуло къ Милославскому. Сидитъ онъ, бывало, въ кондиторской Фанкони, да на часы посматриваетъ. Подхожу -- "М. А.! ѣдемъ къ Н--ю К--чу".-- "Ни за что. Ругай онъ меня, какъ человѣка -- ничего, но оскорблять себя, какъ артиста -- не позволю. Я дебютировалъ на Императорской сценѣ,-- фуроръ произвелъ, а онъ меня признавать не хочетъ". М. А, да вѣдь Николай Карловичъ шутить, онъ знаетъ, что это васъ злитъ, вотъ и подтруниваетъ".-- "Ну, чортъ съ нимъ, поѣдемъ". Пріѣзжаемъ. Николай Карловичъ радъ; радъ и М. А., при встрѣчѣ цѣлуются. "И какая ты свинья, Николай Карловичъ", укоризненно говоритъ Максимовъ. "Хоть свинья, а артистъ, а ты что"?-- "Опять"?-- "Опять".-- "Понюхай табаку" и... повторяется старая исторія. Бывало, Максимовъ иной разъ долго выдерживаетъ характеръ, цѣлую недѣлю не является, но дальше ему становилось не въ моготу и онъ вновь приходилъ.
   Послѣ смерти Николая Карловича я съ Максимовымъ больше не встрѣчался; знаю только, что онъ арендовалъ Русскій театръ, раньше находившійся въ арендѣ у Милославскаго. Въ судьбѣ этихъ двухъ артистовъ было какъ будто много общаго; и тотъ, и другой были арендаторами Русскаго театра и оба умерли, состоя арендаторами. Невольно становишься фаталистомъ: H. К Милославскій арендовалъ Русскій театръ съ 1877 года и умеръ въ 1882 году; вслѣдъ за нимъ арендовалъ этотъ театръ М. А. Максимовъ и тоже умеръ, состоя арендаторомъ; третій артистъ, арендовавшій этотъ театръ, былъ Н. П. Новиковъ-Ивановъ, онъ умеръ въ 1896 г., тоже состоя арендаторомъ. Должно быть артистамъ арендовать Русскій театръ въ Одессѣ не слѣдуетъ, хотя въ матеріальномъ отношеніи никто изъ арендаторовъ пожаловаться не могъ. Еще одно замѣчаніе: аренда этого театра отъ артистовъ переходитъ по наслѣдству къ дамамъ сердца; такъ, отъ Максимова театръ перешелъ къ г-жѣ Петровской, а отъ Новикова-Иванова къ г-жѣ Дѣдинцовой, которая его до сихъ поръ и арендуетъ.
   Какъ я уже сказалъ, Николай Карловичъ пользовался большими симпатіями мѣстнаго общества и нечего, конечно, добавлять, что съ театральными завсегдатаями онъ былъ въ пріятельскихъ отношеніяхъ. Изъ завсегдатаевъ особенно памятенъ мнѣ, да мнѣ-ли одному, М. И. Ягницкій. Это былъ человѣкъ высокообразованный, пользовавшійся въ Одессѣ громадной популярностью. Его мѣткія слова и остроты имѣли всегда громадный успѣхъ и передавались изъ устъ въ уста. Онъ не признавалъ ни именъ, ни ранговъ, никого не стѣснялся и попадать къ нему на зубокъ не очень-то было пріятно. Театръ М. И. любилъ безумно, за кулисами былъ "свой" и всѣ артисты въ немъ заискивали. Нерѣдко, въ затруднительныхъ обстоятельствахъ, за совѣтомъ обращались къ М. И. и нетолько артисты, но и антрепренеры. Когда М. И. окончательно раззорился, (а состояніе было у него въ полъ милліона), онъ, вмѣстѣ съ другимъ театральнымъ завсегдатаемъ г. Галаховымъ, взялся за антрепризу, причемъ деньги на лѣто внесъ Галаховъ. Антреприза была не изъ удачныхъ и вскорѣ прекратилась. М. И. заболѣлъ душевной болѣзнью и скончался въ больницѣ.
   Упомянулъ я объ этихъ завсегдатаяхъ не безъ умысла. Дѣло въ томъ, что въ послѣдніе годы почти во всѣхъ театрахъ главныхъ провинціальныхъ городовъ, какъ въ частныхъ, такъ и въ городскихъ, красуется анонсъ: "входъ постороннимъ лицамъ воспрещается". Такого анонса въ [описываемое мною время не было, публика имѣла свободный входъ за кулисы, но туда, кромѣ завсегдатаевъ, никто не являлся. Эти-то завсегдатаи и были тѣмъ связующимъ звеномъ, которое сливало во едино артистовъ и публику. Интересъ къ театру былъ громадный, о новыхъ готовящихся пьесахъ, о роляхъ, въ которыхъ имѣютъ выступать тѣ или другіе артисты, узнавалось не изъ афишъ и газетъ, а непосредственно отъ самихъ артистовъ. Постоянное общеніе артистовъ съ публикой устанавливало общія, пріятельскія отношенія; чуть не ежедневно въ театральномъ буфетѣ можно было видѣть по вечерамъ за табль'дотомъ до пятидесяти и болѣе лицъ, мирно бесѣдовавшихъ о театральныхъ дѣлахъ, о пьесахъ, о роляхъ; нерѣдко цѣлый вечеръ проходилъ въ обсужденіи характеровъ той или иной роли; въ этомъ обсужденіи участвовали и артисты, и представители прессы, и театральные завсегдатаи. Эти вечера приносили громадную пользу артистамъ и оставались не безъ вліянія на публику, устанавливая болѣе или менѣе правильный взглядъ на искусство; льстить артистамъ въ глаза и порицать ихъ въ отсутствіи не было надобности, такъ какъ всѣ свободно могли высказываться и никому изъ артистовъ никогда въ голову не приходило обижаться за нелестный отзывъ; порицали не ради порицанія и хвалили не ради похвалы; не отмѣтки ставились, точно гимназистамъ, а разбирали, исполненіе, полемизируя съ артистами, не указывали недостатки игры, а доказывали путемъ подробнаго анализа. Я вполнѣ увѣренъ, что одинъ такой вечеръ, проведенный артистомъ въ театральномъ буфетѣ, приносилъ ему гораздо болѣе пользы, чѣмъ многія нынѣшнія рецензіи за цѣлый сезонъ, рецензій, въ которыхъ ставятся авторитетно отмѣтки отъ неудовлетворительныхъ до весьма удовлетворительныхъ -- включительно. Близкія отношенія публики къ артистамъ, духовная связь, между ними существовавшая, сказывалась и въ подаркахъ, подносившихся артистамъ. Въ то время, за весьма немногими исключеніями, подарки подносились, подносились по подпискѣ; дорогихъ подарковъ, въ смыслѣ ихъ цѣны -- не было, но подарки были для артистовъ дороги, дороже нынѣ подносящихся, хотя нынѣшніе по цѣнѣ и довольно крупны. Еще замѣчу, что серебряные вѣнки, и адресы, ставшіе въ послѣдніе годы обычнымъ подношеніемъ, въ то время подносились очень рѣдко, а врядъ-ли кто станетъ отрицать, что имена тогдашнихъ артистовъ имѣли больше правъ на такія подношенія, чѣмъ имена нынѣшнихъ. Въ то время два -- три молокососа, ухаживая за артисткой и плѣнясь разрѣзомъ ея платья, не рѣшились-бы поднести ей публично серебряный вѣнокъ и адресъ; не хватило-бы смѣлости, а въ наше время это вполнѣ возможно, чему имѣется не мало наглядныхъ доказательствъ. Публика въ то время уважала артистовъ и отдѣльныя лица не рѣшались оскорблять цѣлую труппу, публично поднося бездарностямъ женскаго персонала крупные подарки; эти лица боялись публики, боялись, чтобы ихъ выходки не имѣли дня нихъ грустныхъ послѣдствій. Если крупные подарки и подносились артисткамъ за ихъ закулисные таланты, ничего общаго со сценой не имѣвшіе, то и подносились они не публично, а за кулисами-же.
   При поднесеніи подарковъ артисткамъ въ то время не справлялись о возрастѣ артистокъ: подносились подарки одновременно и драматической артисткѣ -- г-жѣ Ольгѣ Козловской, и комической старухѣ г-жѣ М. Г. Ленской. Въ наше время что-то не замѣчается, чтобы на ряду съ подарками молодымъ артисткамъ подносили что-либо г-жѣ Звѣровой, а артистка она изъ крупныхъ и заслуженная.
   Замѣчу еще, что подарки, подносившіеся артистамъ были болѣе цѣнные, чѣмъ подносившіеся артисткамъ и это вполнѣ понятно: публика, при подношеніяхъ, не руководствовалась поломъ и возрастомъ, а исключительно талантливостью: Н. К. Милославскій, Н. И. Новиковъ, К. Ѳ. Бергъ удостоивались большаго, чѣмъ О. Козловская, Ю. Лаврова, О. Воронина и Марья Николаевна Радовичъ (сестра H. Н. Демочани, секретаря Кіевской городской думы, по мужу Милорадовичь).
   Я уже сказалъ, что подарки подносились публикой и на! подпискѣ; подносились они и въ бенефисы, и почти ежегодно въ послѣдній спектакль, вслѣдствіе чего, по требованію публики, этотъ спектакль былъ всегда сборный и участвовала въ немъ вся труппа. Въ одинъ изъ такихъ спектаклей, на собранные нѣсколько сотъ рублей, были поднесены подарки г-жѣ О. Козловской, Лукашевичъ, Ленской, Лавровой, Милославскому, Новикову, А. Рютчи и не помню еще кому. Можете поэтому судить, какова была цѣна каждаго изъ подарковъ, но насколько, они были дороги артистамъ -- говорить не стану. Виноватъ, былъ въ тотъ вечеръ поднесенъ цѣнный подарокъ и г-жѣ Кирьяковой, но публика была здѣсь ровно ни при чемъ. Г-жа Кирьякова была артистка далеко не талантливая, но очень полезная и большая труженица. Хотя публика ее и не любила, но все-же отдавала ей должное за "усердіе и трудолюбіе". Это, однако, еще не давало ей права на подарокъ отъ публики и таковой былъ ей поднесенъ ея покровителемъ Севастопуло, богатымъ грекомъ-негоціантомъ. Одинъ только Ягницкій, указывая на антрепренера, громко произнесъ: "timeo Danaos et dona ferentes". Тотъ-же Ягницкій, сильно не долюбливавшій г-жу Кирьякову, какъ артистку, придумывалъ для нея разныя клички. Какъ-то разъ, прійдя за кулисы, онъ серьезно спросилъ: "А что Балаклава, пришла уже"?-- "Какая Балаклава"?-- "Да Кирьякова"!-- "Почему-же она Балаклова"?-- "Близка къ Севастополю". Съ тѣхъ поръ, кличка Балаклава осталась за Кирьяковой надолго.
   Большимъ любителемъ подарковъ былъ К. Ѳ. Бергъ. Въ Одессу онъ пріѣхалъ изъ Саратова, гдѣ до того прослужилъ три сезона. Вскорѣ, познакомившись съ театральными завсегдатаями, онъ сталъ ихъ приглашать къ себѣ на вечера; приглашалъ онъ и студентовъ и, чтобы ближе съ ними сойтись, предложилъ имъ свои услуги въ качествѣ режиссера студенческихъ спектаклей. Особенно участились вечера у Берга за мѣсяцъ до его бенефиса. Какъ сейчасъ помню, въ одной изъ комнатъ стоялъ у него на виду шкафъ, за стеклянными дверцами котораго красовались серебряные сервизы, жбаны, кубки, бокалы, и проч. Въ каждый изъ вечеровъ Бергъ, будто случайно, звалъ двухъ-трехъ изъ гостей покурить и всегда въ ту комнату, гдѣ помѣщался шкафъ. Указывая на вещи Бергъ сообщалъ, что все это подарки, поднесенные ему саратовской публикой и обыкновенно заканчивалъ сообщеніе фразой: "а что-то мнѣ поднесетъ одесская публика"? Эти намеки, конечно, были не по душѣ театральнымъ завсегдатаямъ, не привыкшимъ къ такимъ пріемамъ и хотя Бергу въ бенефисъ его и былъ поднесенъ подарокъ, но по цѣнѣ своей онъ нисколько не выдѣлялся изъ ряда обыкновенно подносившихся подарковъ. А вечера Берга стоили ему не мало денегъ и навѣрное вдесятеро больше, чѣмъ стоилъ подарокъ!
   Возвращаюсь къ Милославскому. Какъ извѣстно, Николай Карловичъ очень серьезно относился къ своимъ обязанностямъ по сценѣ и того-же требовалъ и отъ другихъ; особенно возмущала его небрежность молодыхъ актеровъ. Шелъ "Гувернеръ" съ Милославскимъ въ роли Жоржа Дорси. Въ третьемъ актѣ, кажется, у него есть прекрасная сцена съ молодымъ слугой, котораго онъ обучаетъ французскому языку. Роль эту игралъ молодой актеръ Соколовъ; уже по первымъ его словамъ видно было, что онъ роли не знаетъ и что поэтому вся эта сцена у Милославскаго пропадетъ. Сколько ни подсказывалъ ему Милославскій, какъ ни наводилъ, но тотъ все путалъ. Милославскій вспылилъ, схватилъ Соколова за ухо и не на шутку выдралъ, сказавъ: "роль учить, прежде всего роль учить, мальчишка" и прогналъ его со сцены, прибавивъ, еще "придешь завтра, когда урокъ хорошо выучишь". Этотъ урокъ принесъ Соколову большую пользу; съ того спектакля, не было случая, чтобы Соколовъ вышелъ на сцену, не зная роли, что называется, "на зубокъ".
   Николай Карловичъ на сценѣ никогда не терялся. Игралъ онъ какъ-то Опольева ("Старый баринъ") Роль эта считалась одной изъ лучшихъ въ его репертуарѣ; нашлись, однако, лица, которыя вздумали свистать Милославскому. Раздался свистокъ съ одной стороны, спустя минуту и съ другой. Милославскій не обращалъ на это вниманія, но когда свистки участились, онъ весьма серьезно обратился къ артисткѣ, игравшей роль его дочери: "что это? у тебя въ квартирѣ какъ-будто сверчки завелись? Прикажи прислугѣ эту дрянь вывести". Публика поняла намекъ и наградила артиста шумными аплодисментами, а свистковъ уже не слышно было.
   Милославскій былъ крайне невоздержанъ на языкъ; это былъ чело вѣкъ, къ которому вполнѣ была примѣнима поговорка: "для краснаго словца не пожалѣетъ родного отца". Изъ-за этой невоздержанности ему приходилось не мало переносить непріятностей, но онѣ, тѣмъ не менѣе, нисколько не служили къ его исправленію. Его злого языка всѣ боялись и старались не давать повода къ колкимъ и всегда очень мѣткимъ замѣчаніямъ, но Милославскій самъ находилъ эти поводы. Въ Харьковѣ онъ очень дружилъ съ большимъ театраломъ Данилой Губинымъ, по профессіи портнымъ. Чуть не каждый вечеръ главные артисты собирались въ гостинницѣ Астраханской у Андрюшки Смирнова, куда приходили и театралы. Губинъ обязательно всегда бывалъ и всегда-же напивался. Для характеристики Губина разскажу слѣдующій случай. Въ одинъ изъ вечеровъ разсказывались анекдоты и Губинъ тоже пожелалъ разсказать какой-то анекдотъ. "Господа, началъ онъ, "однажды я былъ пьянъ"... Послѣ этихъ словъ раздались шумные аплодисменты, крики: "довольно, довольно, анекдотъ уже разсказанъ". Такъ вотъ этотъ самый Губинъ, слова котораго, "однажды я былъ пьянъ", уже приняли за анекдотъ, повздорилъ за ужиномъ съ Милославскимъ. Слово за слово и въ результатѣ Милославскій своими насмѣшками надъ Губинымъ довелъ его до того, что тотъ нанесъ Николаю Карловичу оскорбленіе дѣйствіемъ. Вѣсть объ этомъ быстро разнеслась между всѣми артистами и на другое утро, когда труппа собралась въ театръ на репетицію, только и было разговора, что объ инцендентѣ съ Милославскимъ. Всѣ артисты съ нетерпѣніемъ ожидали его прихода, чтобы видѣть его сконфуженную физіономію и въ душѣ радовались, что наконецъ и Милославскаго проучили; "вотъ когда онъ будетъ тише воды, ниже травы", порѣшили всѣ. "Идетъ! идетъ"! крикнулъ кто-то. Вся труппа выстроилась и напряженно стала слѣдить за входившимъ Милославскимъ. "Что, слышали"? обратился Милославскій ко всѣмъ.
   -- А что, Николай Карловичъ?-- Никто и вида не показалъ, что знаетъ уже про исторію съ Губинымъ.
   -- А Губинъ-то? Вѣдь побилъ меня!
   -- Да не можетъ быть, Николай Карловичъ!
   -- "Чего-же не можетъ быть. Говорю вамъ-побилъ!
   И по дѣломъ мнѣ! не знайся съ портнымъ"!
   Противъ такого аргумента трудно было возразить; исторія это вскорѣ забылась и Николай Карловичъ по прежнему первенствовалъ въ труппѣ, отпуская остроты на счетъ всѣхъ и каждаго.
   Спустя нѣсколько лѣтъ, Милославскій возобновилъ съ Губинымъ пріятельскія отношенія, точно между ними никогда никакихъ недоразумѣній не было. Вотъ еще фактъ находчивости Николая Карловича на сценѣ: какъ-то ставили "Вѣчнаго жида". Агасфера игралъ Милославскій. Въ пьесѣ этой, какъ извѣстно, почти всѣ дѣйствующія лица умираютъ. Въ послѣднемъ актѣ Милославскій, выйдя на сцену, замѣтилъ, что двое изъ участвующихъ, съ которыми ему еще надо было вести разговоры, лежатъ уже мертвыми, а Уже умерли"! сказалъ онъ спокойно "рано! значитъ, разговаривать не съ кѣмъ! Что-жь? занавѣсъ"! И занавѣсъ былъ опущенъ при громѣ рукоплесканій. Вызовамъ артиста не было конца.
   Кромѣ H. К. Милославскаго много лѣтъ подъ рядъ служили въ Одессѣ П. Н. Николаевъ, П. Г. Протасовъ, Л. Н. Самсоновъ и Казариновъ.
   Кто изъ одесситовъ не зналъ симпатичнаго старика Петра Николаевича Николаева, замѣчательнаго артиста на роли лакеевъ. Николаевъ дальше этихъ ролей никуда не шелъ, но на этомъ амплуа онъ никогда не имѣлъ себѣ соперниковъ; его имя въ театральномъ мірѣ пользуется громкою извѣстностью, несмотря на скромное амплуа, которое онъ занималъ. Со смерти его и по настоящее время еще не нашелся въ Россіи артистъ который, не скажу его замѣнилъ, но который хоть отчасти напоминалъ бы его. Играя исключительно лакеевъ. онъ создавалъ типы: Осипъ въ "Ревизорѣ", "Яковъ" въ "Старомъ баринѣ", лакей въ "Гражданскомъ бракѣ" -- никогда не забудутся. Какъ человѣкъ, Николаевъ пользовался громаднымъ уваженіемъ всѣхъ артистовъ: далекій отъ театральныхъ интригъ, всегда скромный на службѣ, Николаевъ держался особнякомъ и никто никогда не замѣчалъ, чтобы онъ вмѣшивался въ какія-либо театральныя исторіи. Получая скромное жалованье и имѣя большую семью, Николаевъ жилъ для этой семьи, отказывая себѣ во многомъ. По окончаніи спектакля однимъ изъ первыхъ уходилъ домой Николаевъ, котораго, еще издали, можно было узнать по костюму: легкое пальто, башлыкъ и высокіе сапога. Большаго труда стоило затянуть иногда Николаева въ компанію на рюмку водки, хотя нельзя сказать, чтобы онъ не любилъ выпить; его скромность не позволяла ему принимать часто приглашенія, онъ боялся быть навязчивымъ. У Николаева, много лѣтъ прожившаго въ Одессѣ, была масса знакомыхъ и многіе изъ нихъ охотно помогли-бы ему въ нуждѣ, которая таки частенько его посѣщала, но онъ всегда старался обходиться безъ этой помощи, онъ никому не желалъ обязываться. Съ Одессой онъ свыкся до того, что никогда не же налъ принимать приглашеній въ другой городъ, хотя-бы и на увеличенный окладъ. Такъ было, по крайней мѣрѣ, до 1872 г.; Послѣ пожара городского театра я Одессу оставилъ и съ Николаевымъ больше не встрѣчался. О празднованіи въ Одессѣ 25-тилѣтняго юбилея исполненія имъ роли Осипа, я читалъ въ газетахъ и искренно радовался за симпатичнаго старика, юбилей которому былъ устроенъ вполнѣ заслуженно; изъ газетъ-же я узналъ о его смерти.
   Изъ дѣтей Николаева я впослѣдствіи, въ 1875 г. встрѣтилъ въ Харьковѣ, на сценѣ лѣтняго театра, его дочь, бывшую замужемъ за сыномъ Милославскаго. М. Н. Не долго, впрочемъ она была на сценѣ: она умерла отъ чахотки въ довольно раннемъ возрастѣ.
   Любимцемъ Одессы, долгое время тамъ служившимъ, былъ и Петръ Герасимовичъ Протасовъ, въ прошломъ году праздновавшій въ г. Саратовѣ пятидесятилѣтіе своей сценической дѣятельности. Протасова я помню еще въ 1859 году. Я только что поступилъ тогда въ гимназію и, въ награду за успѣхи, отецъ повелъ меня въ театръ. Ммѣ очень понравился актеръ, который, отплясывая съ какой-то артисткой, напѣвалъ: "семь су, семь су, что намъ дѣлать на семь су"? Я спросилъ его фамилію и мнѣ отвѣтили, что это комикъ Протасовъ. О Протасовѣ, задолго до моего съ нимъ знакомства, я часто слышалъ дома преинтересные разсказы; его всегда хвалили какъ актера, но всегда прибавляли "картежникъ". Разсказывали, что страсть его къ картамъ доходила до того, что онъ въ антрактахъ между двумя дѣйствіями, въ костюмѣ и гримѣ, отправлялся въ кофейню, близь театра, "поставить карточку". (Въ то время въ Одессѣ въ кофейняхъ открыто играли въ карты). Бывало, давно пора начинать актъ, а Протасова нѣтъ. Снаряжались посланные и артиста "привлекали къ дѣлу". Таковы были слухи. Лично я этой страсти Протасова къ картамъ не замѣчалъ, если не считать игры въ преферансъ, нынѣ замѣненной винтомъ. Когда я съ нимъ познакомился -- онъ все больше игралъ въ билліардѣ и йгралъ мастерски. Въ Одессѣ, среди знаменитыхъ спеціалистовъ по билліардной игрѣ, имя Протасова было изъ первыхъ. Мнѣ часто приходилось видѣть его игру въ два шара. Ударъ шелъ нерѣдко на пятьсотъ и даже тысячу рублей. Протасовъ ставилъ обыкновенно рублей 50, все-же остальное ставили "мазчики", до того они вѣрили въ его игру и эта вѣра ихъ не обманывала: Протасовъ игралъ не только хорошо, но и счастливо.
   Въ большихъ пьесахъ Протасовъ участвовалъ очень рѣдко, его спеціальностью были водевили, въ которыхъ онъ имѣлъ громадный успѣхъ. Въ настоящее время этихъ водевилей совсѣмъ не ставятъ и, мнѣ думается, потому, что нѣтъ подходящихъ исполнителей, такъ какъ сами-то водевили очень веселые и остроумные и куда легче смотрѣлись, чѣмъ водевили новѣйшей формаціи.
   Съ Протасовымъ я встрѣчался впослѣдствіи въ Харьковѣ, гдѣ онъ тоже пользовался большими симпатіями публики, чего нельзя сказать о многихъ другихъ членахъ его артистической семьи, за исключеніемъ, впрочемъ, сестры его, Матрены Герасимовны Ленской, но объ этомъ -- въ своемъ мѣстѣ.
   Амплуа серьезнаго комика много лѣтъ занималъ въ Одессѣ Левъ Николаевичъ Самсоновъ. Его имя пользовалось извѣстностью нетолько артиста, но и писателя. Какъ писатель онъ впервые заставилъ о себѣ говорить послѣ написанной имъ брошюры "Золотой городъ", сперва напечатанной въ приложеніи къ "Одесскому Вѣстнику", а затѣмъ вышедшей отдѣльнымъ изданіемъ. Въ брошюрѣ этой имъ была выведена Одесса, со всѣми ея тогдашними язвами, приводились довольно прозрачные намеки на дѣятельность мѣстной администраціи, дѣятельность, вызывавшую ропотъ всего населенія. Написана была брошюра прекраснымъ слогомъ и показала знакомство автора со всѣми вопросами, волновавшими въ то время Одессу. Успѣхъ брошюра имѣла громадный и имя Самсонова стало популярнымъ. Въ театральномъ мірѣ Самсоновъ сталъ извѣстенъ какъ писатель послѣ напечатанной имъ довольно объемистой книги о товариществахъ артистовъ ("Пережитое"). Въ этой книгѣ Самсоновъ возставалъ противъ антрепризы, доказывая, что артисты отдаютъ себя въ кабалу одному человѣку, который, ничего не дѣлая, пожинаетъ обильные плоды, живя на счетъ труда артистовъ. Единственный исходъ изъ такого ненормальнаго положенія Самсоновъ видѣлъ въ товариществахъ артистовъ, гдѣ-бы всѣ члены ихъ получали равномѣрное вознагражденіе за свой трудъ, не удѣляя барышей антрепренеру. Самсоновъ доказывалъ, что членами société должны быть не только артисты, но и весь служащій персоналъ т. е. и машинисты и рабочіе, и разносчики афишъ, и пр. Вразумляя низшій штагъ служащихъ, Самсоновъ въ своей книгѣ ведетъ съ ними бесѣду въ самой простой, народной формѣ. Послѣ выхода этой книги Самсоновъ прослылъ между товарищами идеалистомъ, хотя нельзя отрицать, что осуществившіяся, спустя много лѣтъ, товарищества артистовъ, въ основаніи своемъ, руководствовались взглядами Самсонова. Написалъ еще Самсоновъ рядъ юмористическихъ разсказовъ подъ общимъ названіемъ "Маковъ городъ"; не знаю -- были-ли они напечатаны; мнѣ ихъ читалъ Самсоновъ въ рукописи. Какъ трудно судить о писателѣ по его произведеніямъ -- наглядно доказалъ Самсоновъ. Идеалистъ-писатель онъ, какъ человѣкъ, былъ большой матеріалистъ. Такимъ, по крайней мѣрѣ, я его зналъ въ теченіи многихъ лѣтъ: Самсоновъ не прочь былъ поиграть въ картишки, иногда просиживая за этимъ занятіемъ по цѣлымъ, ночамъ и наровя побольше выиграть, не прочь былъ и занимать деньги у добрыхъ знакомыхъ и не въ силу необходимости, а просто изъ желанія жить шире и лучше, чѣмъ дозволяли средства. Долженъ, впрочемъ, оговориться, что близко я узналъ Самсонова въ то время, когда съ нимъ была уже "Леночка", которую онъ взялъ кажется въ Елисаветградѣ изъ какого-то вертепа и хотѣлъ перевоспитать. Быть можетъ для этой Леночки и бывшимъ при ней собачкѣ Карочки, попугая я пр. и измѣнялъ своимъ взглядамъ Левъ Николаевичъ, прибѣгая къ не совсѣмъ благовиднымъ пріемамъ для пріобрѣтенія средствъ. Изъ Леночки Самсоновъ хотѣлъ создать артистку, но это ему не удалось: одно время она выступала въ народномъ театрѣ въ Одессѣ, гдѣ Левъ Николаевичъ былъ режиссеромъ, но этимъ кажется и ограничилось.
   Плохо пришлось Самсонову послѣ Одессы: Леночка его стала болѣть, леченіе стоило большихъ денегъ, а тутъ еще переѣзды изъ города въ городъ, да не съ одной Леночкой, а съ цѣлымъ ея штатомъ. Свое тогдашнее положеніе Самсоновъ яркими красками описалъ въ "Новомъ Времени", гдѣ помѣщенъ былъ цѣлый рядъ его фельетоновъ. Въ 1874 году я встрѣтилъ Самсонова въ Курскѣ. Какъ актеръ онъ уже не пользовался прежнимъ успѣхомъ, къ дѣлу своему онъ сталъ относиться спустя рукава, при немъ были и Леночка, и Карочка и какой-то пріемышъ -- Катя. Содержать семью, имъ для себя созданную, не хватало средствъ: Самсоновъ не устоялъ въ борьбѣ съ нуждой и запилъ. Стала пить и Леночка. И вотъ, тотъ самый домъ, гдѣ въ Одессѣ съ наслажденіемъ проводились часы въ бесѣдѣ о святомъ искусствѣ, въ Курскѣ превратился въ кабакъ; Леночка, раньше прибѣгавшая къ морфію, за отсутствіемъ средствъ, накинулась на водку. Въ пьяномъ видѣ она теряла человѣческій образъ и поведеніемъ своимъ напоминала всецѣло тотъ вертепъ, изъ котораго когда-то извлекъ ее Левъ Николаевичъ въ надеждѣ перевоспитать. Изъ Курска Самсоновъ выѣхалъ неизвѣстно куда и я потерялъ его изъ виду. Въ 1882 году, уже въ Кіевѣ, я видѣлъ его лѣтомъ на сценѣ драматическаго общества, а затѣмъ въ Бояркѣ. Въ Октябрѣ мнѣ кто-то сообщилъ, что Левъ Николаевичъ проживаетъ съ Леночкой въ номерахъ Горбунова, на Козинкѣ. Я отправился туда и глазамъ моимъ представилась ужасная картина: въ маленькомъ номерѣ, на простой кровати, на голыхъ доскахъ, покрытый лохмотьями, лежалъ Левъ Николаевичъ. Его исхудалое, блѣдное, безжизненное лицо и безсмысленно блуждавшій взглядъ произвели на меня тяжелое впечатлѣніе. Глаза тусклые, казалось, не смотрѣли, а только были открыты; ни выраженія, ни мысли нельзя было отыскать въ глазахъ. Это впечатлѣніе еще болѣе усугубилось появленіемъ Леночки: она была пьяна и держала въ рукахъ штофъ водки. Она меня узнала и расплакалась, но, поговоривъ съ ней немного, я убѣдился, что состояніе ея ненормально, что впослѣдствіи и подтвердилось. Левъ Николаевичъ, услыша нашъ разговоръ, привсталъ и вырвавъ изъ рукъ Леночки штофъ съ водкой, съ жадностью на него накинулся. Я долѣе оставаться не могъ. Заѣхавъ къ тогдашнему антрепренеру -- Иваненко, я разсказалъ ему о положеніи Самсонова и мы, вмѣстѣ съ режиссеромъ Казанцевымъ, рѣшили собрать кое-какія средства и отправить несчастнаго Льва Николаевича въ больницу. Помощь оказалась запоздавшей: на третій день; Левъ Николаевичъ скончался, и собранныя нами для него средства пошли на похороны. На Байковомъ кладбищѣ, гдѣ похоронили Самсонова, при погребеніи находились Казанцевъ, два-три артиста изъ труппы Иваненко, я, да нѣсколько нищихъ, пришедшихъ, конечно, не ради Самсонова, а ради немногихъ грошей, которые имъ и были розданы. Левъ Николаевичъ родился въ 1839 году. По окончаніи въ 1860 году педагогическаго института, онъ назначенъ былъ въ Харьковъ во вторую гимназію преподавателемъ естественныхъ наукъ. Такъ какъ онъ воспитывался на казенный счетъ, то долженъ былъ отслужить восемь лѣтъ, но его тянуло къ сценѣ и онъ, прослуживъ всего одинъ годъ, благодаря протекціи, бытъ освобожденъ отъ дальнѣйшей обязательной службы; дебютировать въ Харьковѣ, какъ онъ желалъ, подъ своей фамиліей, ему не позволили его товарищи-учителя. Въ упомянутыхъ мною запискахъ его, "Пережитое", онъ передаетъ; подробности своей скитальческой жизни, Привожу оттуда одно мѣсто: "Довольно меня кормили чужіе люди и казна! Я самъ: создамъ себѣ будущее, а съ казною, за ея хлѣбъ-соль, я разсчитаюсь на другой дорогѣ"!
   Самсоновъ былъ очень несчастливъ въ семейной жизни. Въ 1863 году онъ женился на дѣвушкѣ, которую страстно любилъ, но черезъ три мѣсяца послѣ свадьбы онъ остался одинъ. Спустя нѣкоторое время онъ сошелся съ другой женщиной, но въ теченіи многихъ лѣтъ совмѣстной съ ней жизни, не зналъ спокойствія. Эта женщина была Леночка, о которой я только что упомянулъ.
   Въ числѣ долго служившихъ въ Одессѣ артистовъ, я назвалъ и имя Казаринова. Врядъ-ли кто изъ нынѣшнихъ артистовъ помнитъ Казаринова; да и не удивительно: какъ артистъ онъ не выдѣлялся, но для меня, какъ одессита, съ этимъ именемъ связаны воспоминанія дѣтства и юности. Я живо рисую себѣ, въ теченіе болѣе десяти лѣтъ, утренніе спектакли на масляной недѣлѣ. Изъ года въ годъ по четвергамъ утромъ давались бенефисы г. Казаринова и неизмѣнно же изъ года въ годъ шли однѣ и тѣ-же пьесы; объявлялся бенефисъ Казаринова и билеты брались на-расхватъ, ибо о томъ, какая идетъ пьеса, не считали нужнымъ справляться, знали, что кромѣ "Чортовыхъ пилюль" и "Школьнаго учителя", Казариновъ ничего не поставитъ. Это были единственные въ Одессѣ спектакли для дѣтей. Казариновъ служилъ въ театрѣ не столько въ качествѣ актера, сколько отчасти въ качествѣ помощника секретаря, а отчасти и помощника режиссера. Что-бы въ театрѣ ни случилось -- во всемъ былъ виноватъ Казариновъ; это былъ въ театрѣ "бѣдный Макаръ, на котораго всѣ шишки валятся". Работалъ онъ какъ волъ въ продолженіе цѣлаго сезона, получая грошовый окладъ и, если-бы не перспектива бенефиса на масляной недѣлѣ, кто знаетъ -- обладалъ-ли бы онъ такой поразительной выносливостью. Такіе типы, какъ Казариновъ, попадались мнѣ и впослѣдствіи: есть не мало антрепренеровъ, которымъ необходимъ хоть одинъ служащій въ должности "козла отпущенія", служащій, на которомъ можно было-бы въ сердцахъ, безнаказанно сорвать свою злобу; повидимому это даже полезна для ихъ здоровья, накричатъ на такое безотвѣтное существо, выругаются и вполнѣ успокоятся, а вѣдь это безотвѣтное существо работаетъ безустанно, не покладая рукъ, первымъ оно является въ театръ и послѣднимъ изъ него уходитъ, ибо за все оно въ отвѣтѣ:-- и за несвоевременно выпущенную, по винѣ типографіи, афишу, и за не во время потушенный сторожемъ газовый рожокъ въ уборной, и за недоставленную по винѣ реквизитора нужную для сцены обстановку, и за несвоевременный выходъ на сцену артиста и пр. По большей части эти лица состоятъ въ должности помощника режиссера. Я зналъ такого субъекта: онъ долгое время служилъ у г. Сѣтова, затѣмъ у Савина, потомъ у г-жи Сѣтовой, а въ послѣднее время, кажется служилъ у г. Соловцова. Да и кто не знаетъ въ Кіевѣ Гринберга? Отъ постоянныхъ криковъ и простудъ, голосъ его вѣчно хрипитъ; въ то время какъ всѣ артисты жалуются на холодъ, у него со лба потъ градомъ катитъ. Такова эта служба, которую въ Одессѣ несъ много лѣтъ подъ-рядъ Казариновъ. Послѣ 1872 г., я его больше не встрѣчалъ: по слухамъ, онъ умеръ отъ чахотки. Зная жизнь Казаринова -- я могу повѣрить этимъ слухамъ.
   Вспомнивъ объ артистахъ, много лѣтъ подъ-рядъ служившихъ на одесской сценѣ, не могу обойти молчаніемъ М. М. Андрушевича, хотя и не артиста, но человѣка, имѣвшаго громадное вліяніе на ходъ театральнаго дѣла въ Одессѣ. М. М. Андрушевичъ занималъ въ Одессѣ скромную должность секретаря при антрепренерѣ Фолетти, но въ дѣйствительности М. М. былъ руководителемъ всего дѣла: если Одесса много лѣтъ подъ-рядъ имѣла на сценѣ городского театра выдающіеся составы драматическихъ труппъ, то этимъ, скажу безъ преувеличенія, она обязана М. М. Г. Фолетти былъ настолько увлеченъ итальянской оперой и поѣздками въ Италію для приглашенія пѣвцовъ, насколько М. М. былъ увлеченъ русской драмой и поѣздками по провинціи для приглашенія выдающихся русскихъ артистовъ. М. М., формируя труппу, никогда не упускалъ изъ виду необходимость имѣть артистовъ на всѣ амплуа и вотъ почему въ Одессѣ всегда могла итти любая пьеса безъ "исправляющихъ должность" артиста или артистки на недостающее амплуа. Составъ труппы былъ всегда громадный, а это имѣло немаловажное значеніе въ томъ отношеніи, что многіе изъ артистовъ, будучи свободными, имѣли время не только выучивать, но и изучать роли, что въ свою очередь вліяло, конечно, на ансамбль. Въ большинствѣ русскихъ драматическихъ труппъ, обыкновенно замѣчается или при слабыхъ силахъ хорошій ансамбль, или при выдающихся силахъ плохой ансамбль. Достиженіе хорошаго ансамбля при выдающихся силахъ -- вотъ задача, къ которой стремился всегда М. М., что ему и удавалось. Справедливость, впрочемъ, требуетъ замѣтить, что М. М. не избѣгъ одного недостатка, который присущъ почти всѣмъ антрепренерамъ и режиссерамъ: свои личныя симпатіи и антипатіи онъ, хотя и рѣдко, но все-же вносилъ въ дѣло. Покровительствуя той или другой артисткѣ, М. М. подчасъ, въ угоду ей, давалъ такія роли, которыя были ей далеко не по силамъ. Мнѣ лично пришлось сильно возставать противъ допущенія прекрасной водевильной артистки, М. Соколовой на амплуа драматической ingenue, на которомъ она оказалась весьма слабой. М. М., какъ человѣкъ очень умный, понялъ вскорѣ свою ошибку и водворилъ артистку на прежнее амплуа.
   Въ настоящее время М. М. состоитъ въ Одессѣ дѣлопроизводителемъ театральной коммиссіи; по моему мнѣнію М. М. былъ-бы прекраснымъ режиссеромъ въ русской драмѣ. Давно уже дознано, что функціи артиста и режиссера въ одномъ лицѣ не совмѣстимы, что артистъ-режиссеръ всегда пристрастенъ и, прежде всего, къ самому себѣ; достиженіе возможно большаго безпристрастія возможно только при условіи, чтобы режиссеръ не былъ одновременно и артистомъ. Замѣчательное знакомство М. М. со сценой, знакомство чуть-ли не свыше тридцати лѣтъ, даетъ мнѣ полное основаніе предполагать, что М. М. въ должности режиссера былъ-бы вполнѣ на своемъ мѣстѣ. И въ настоящее время есть режиссеры не артисты, но по моему это режиссеры -- апилике, творящіе волю антрепренера даже въ распредѣленіи ролей. Для правильнаго хода дѣла нуженъ режиссеръ независимый, а такихъ я, признаться, не знаю. Впрочемъ, замѣчаніе это я дѣлаю вскользь, къ слову пришлось; возвращаюсь къ воспоминаніямъ.
   Въ какомъ уголкѣ Россіи не знали разсказчика изъ еврейскаго быта Павла Исаевича Вейнберга, и въ какомъ изъ этихъ уголковъ появленіе Вейнберга не сопровождалось скандаломъ со стороны еврейскаго населенія? Вейнбергъ избралъ своей спеціальностью разсказы изъ еврейскаго быта совершенно случайно. Выступивъ въ Одессѣ, гдѣ онъ воспитывался во второй гимназіи, на одномъ любительскомъ спектаклѣ въ качествѣ разсказчика, Вейнбергъ имѣлъ колоссальный успѣхъ, что главнымъ образомъ объясняется тѣмъ, что разсказы въ этомъ жанрѣ были въ то время новинкой. Было это, кажется, въ 1866 г. Успѣхъ вскружилъ голову юношѣ. Выступивъ еще раза два, но уже не въ любительскомъ спектаклѣ, а по приглашенію антрепренера городского театра Фолетти, при чемъ успѣхъ его все возрасталъ, Вейнбергъ окончательно рѣшилъ посвятить себя сценѣ и не только въ качествѣ разсказчика, но и драматическаго артиста. Я помню его въ трехъ роляхъ, послѣдовательно исполненныхъ имъ въ теченіе короткаго времени: Хлестакова въ "Ревизорѣ", Англичанина въ "Купленномъ выстрѣлѣ" и Янкеля въ "Маркитанткѣ". Изъ всѣхъ этихъ ролей наиболѣе удалась Вейнбергу, какъ и слѣдовало ожидать, роль Янкеля. "Маркитантка", благодаря участію Вейнберга, дала нѣсколько полныхъ сборовъ. Не скажу, чтобы Вейнберіу совсѣмъ не удалась роль Хлестакова, но иллюзіи сильно вредилъ голосъ артиста, какой-то визгливый, рѣзавшій слухъ. И странное дѣло, этотъ-же голосъ вполнѣ подходилъ къ еврейскому акценту, при передачѣ разсказовъ. Чтобы Вейнбергъ послѣ Одессы выступалъ гдѣ-либо въ качествѣ актера -- я ни отъ кого не слыхалъ, но лично мнѣ приходилось встрѣчать его впослѣдствіи во многихъ городахъ и всюду, за исключеніемъ впрочемъ Кіева, только въ качествѣ разсказчика. Насколько Вейнбергъ былъ хорошъ въ еврейскихъ разсказахъ, настолько-же онъ былъ слабъ въ разсказахъ изъ народнаго быта; особенно слабымъ онъ казался для тѣхъ, кто имѣлъ случай хоть разъ въ жизни слышать неподражаемаго Ивана Федоровича Горбунова. Вейнбергъ обладалъ особенной способностью собирать анекдоты, изъ которыхъ имъ и составлялись сцены и разсказы. За хорошій анекдотъ Вейнбергъ не отказывался даже платить, а если эти анекдоты передавались ему пріятелями, онъ, вмѣсто денегъ, дарилъ обыкновенно на память галстухъ. Знакомыхъ и пріятелей у Вейнберга была такая масса, что въ любомъ изъ русскихъ городовъ, въ которыхъ онъ появлялся, онъ чувствовалъ себя какъ дома. Знакомству этому не мало содѣйствовали его веселый нравъ и остроуміе. Съ русской артистической семьей Вейнбергъ былъ также очень близокъ и не удивительно: врядъ-ли въ Россіи есть такой театръ, на подмосткахъ котораго не выступалъ-бы Вейнбергъ. Одно время онъ былъ до того популяренъ, что вечера его давали громадные сборы, впослѣдствіи программа вечеровъ дополнялась, для большаго успѣха, участіемъ и другихъ лицъ. Былъ даже такой періодъ, когда Вейнбергь разъѣзжалъ по Россіи съ венгерской шансонетной пѣвицей Илькой Огай, устраивая литературно-вокальные вечера: представителемъ литературы былъ Вейнбергъ, а вокальной части г-жа Огай.
   Выше я указалъ уже, что Вейнбергу часто устраивались скандалы со стороны еврейскаго населенія. Хотя къ такимъ скандаламъ Вейнбергъ повода не подавалъ, ибо разсказы его никогда не рисовали евреевъ съ дурной стороны, а касались только находчивости и остроумія евреевъ, тѣмъ не менѣе находились лица, которымъ вообще не нравилось почему-то появленіе Вейнберга на сценѣ; ихъ злилъ его успѣхъ, злило наконецъ то, что Вейнбергъ, будучи самъ изъ евреевъ, осмѣливался изображать ихъ на сценѣ. Вейнбергъ къ этимъ скандаламъ относился довольно равнодушно и послѣ каждаго такого скандала разсказывалъ о немъ на другой-же день со сцены и, конечно, въ юмористической формѣ. Помню его разсказъ, какъ толпа евреевъ въ Одессѣ ожидала выхода его изъ театра съ цѣлью избить. Евреевъ было человѣкъ двадцать. Когда Вейнбергъ появился, послышался голосъ изъ толпы: "ну начинай", "зачего я, начинай ты" послышалось въ отвѣтъ. Вейнбергь прошелъ квартала два; въ толпѣ все шли переговоры, кому начинать, но, видимо, никто не рѣшался выступить первымъ. Вдругъ кто-то крикнулъ: "Г-нъ Вейнбергъ!" -- "Что вамъ угодно?" остановился тотъ.-- "Спокойной вамъ ночи!" -- "И вамъ также".-- "Благодаримъ вамъ, будьте здоровы". И толпа разошлась. Интересно, что въ то время какъ нѣкоторые евреи возставали противъ Вейнберга, интеллегентная часть еврейскаго общества относилась къ нему весьма дружелюбно и въ средѣ ея онъ имѣлъ обширное знакомство во многихъ большихъ городахъ. Съ Вейнбергомъ я часто встрѣчался, а въ послѣдній разъ видѣлся съ нимъ въ Кіевѣ въ 1886 г. По газетнымъ извѣстіямъ, лѣтъ пять тому назадъ Вейнбергъ впалъ въ нужду, серьезно заболѣлъ и попалъ въ Тифлисѣ въ больницу. Вышелъ-ли онъ изъ больницы и какова судьба его въ настоящее время -- не знаю; ни слышать, ни читать о немъ мнѣ съ тѣхъ поръ не приходилось. Говорили, впрочемъ, что жена его, пѣвица Красовская, устраиваетъ ежегодно въ Петербургѣ концертъ въ его пользу, причемъ имя его обозначается иниціалами П. И. В.
   Началомъ артистической карьеры Вейнберга, какъ уже сказано, было появленіе его въ дивертисментѣ. Здѣсь кстати будетъ сказать нѣсколько словъ вообще о дивертисментахъ въ прежнее время. Имъ публика придавала громадное значеніе и тѣмъ охотнѣе шла въ театръ, чѣмъ длиннѣе былъ дивертисментъ. Бенефиціанты прекрасно знали конечно эту любовь публики къ дивертисментамъ и старались по возможности ихъ разнообразить: исполненіе юмористическихъ куплетовъ, чтеніе серьезныхъ стихотвореній, пѣніе романсовъ -- все это было вносимо къ программу дивертисмента. По части юмористическихъ куплетовъ отличался комикъ Александровскій 2-ой {Объ этомъ артистѣ я слышалъ чрезъ нѣсколько лѣтъ, что онъ заболѣлъ разстройствомъ умственныхъ способностей, въ чемъ наглядно убѣдились въ Орлѣ по слѣдующему факту: купивъ на триста рублей рябчиковъ, онъ изъ пуха ихъ приказалъ сдѣлать для себя перину, на которой и спалъ, хотя и недолго, такъ какъ его вскорѣ отправили въ больницу.}. Александровскій 1-ый (трагикъ) читалъ изъ Некрасова, романсы пѣлъ Николаевъ (теноръ), причемъ громадный успѣхъ имѣлъ всегда его романсъ: "Ахъ няня, няня, что со мною". Кто въ особенности содѣйствовалъ сборамъ своимъ появленіемъ въ дивертисментахъ,-- такъ это Павелъ Александровичъ Никитинъ. Кто не знаетъ, что Никитинъ былъ выдающійся чтецъ, не имѣвшій соперниковъ. Читалъ хорошо безспорно и Монаховъ, но того впечатлѣнія, которое производилъ Никитинъ, Монахову никогда не удавалось произвести. Никитинъ, былъ чтецъ, котораго можно было заслушаться; для чтеца стихотвореній, какъ извѣстно, высшая похвала, если сказать, что "стиха не слышно". Этимъ громаднымъ достоинствомъ и обладалъ Никитинъ въ совершенствѣ. Какъ актеръ, Никитинъ далеко не всегда былъ удовлетворителенъ, но имя его, какъ чтеца, пользовалось громадной извѣстностью. Никитинъ, выступая въ Чацкомъ, его не игралъ, но читалъ онъ Чацкаго такъ что объ игрѣ никто и не думалъ. Чтеніе монолога: "Не образумлюсь, виноватъ" было шедевромъ чтенія. Есть у насъ чтецы и въ настоящее время (мелодекламаторовъ, вродѣ Долинова, я въ счетъ не ставлю, это уже искусство новѣйшей формаціи, которое быть можетъ кое-кому и нравится, но встарину было иначе: читать-такъ читать, нѣтъ-такъ пѣть, а играть-такъ играть,-- одно изъ трехъ, но читать, пѣть и играть одновременно -- до этого додумались уже впослѣдствіи). Есть, говорю я, чтецы и въ настоящее время, но читаютъ они, en passent, и потому весь свой репертуаръ ограничиваютъ какимъ нибудь "Поросенкомъ", "Индюкомъ" или "Охотой", да и то пускаютъ въ ходъ этого "Поросенка" или "Индюка" съ благотворительной цѣлью, въ пользу воспитанниковъ учебныхъ заведеній. Дивертисмента въ театрѣ теперь нѣтъ и нѣтъ его не потому, что публикѣ онъ не нравится, а по причинѣ болѣе простой: читать некому, нѣтъ артистовъ или артистокъ, которые позаботились-бы объ обширномъ репертуарѣ для чтенія, а повторять постоянно одно и то-же неудобно, да и публикѣ надоѣстъ слушать. Чтобы выучить одно стихотвореніе и повторять его въ теченіе цѣлаго ряда лѣтъ, для этого, какъ-бы это помягче выразиться, надо быть слишкомъ смѣлымъ. Такіе смѣльчаки попадаются, но нельзя-же ихъ причислять къ категоріи чтецовъ.
   Въ бытность Никитина въ Одессѣ довольно часто выступали на сценѣ двое его сыновей. Одного изъ нихъ, спустя много лѣтъ, я встрѣтилъ въ Черниговѣ, гдѣ онъ одновременно состоялъ актеромъ, декораторомъ, бутафоромъ и помощникомъ режиссера.
   Кромѣ Никитина, въ Одессѣ выдѣлялся въ дивертисментахъ г. Молотовъ. Актеръ онъ былъ не изъ важныхъ, на сцену поступилъ, оставивъ военную службу, но какъ исполнитель солдатскихъ пѣсенъ онъ былъ неподражаемъ. Какъ сейчасъ вижу передъ собой серьезную физіономію Молотова, одѣтаго въ форму отставного солдата, вытянувшагося въ струнку, руки по швамъ, голова кверху; поетъ онъ пѣсни по содержанію безсмысленныя, но каждая строка вызываетъ взрывъ хохота. На Молотова этотъ дружный хохотъ не вліяетъ, онъ по прежнему серьезенъ. Кончается одна пѣснь, по единодушному требованію публики начинается другая и нерѣдко, бывало, уходишь изъ театра чуть не въ полночь, хотя пьеса закончилась въ одинадцать: не хочется разставаться съ Молотовымъ. Военный людъ былъ безъ ума отъ Молотова, увѣряя, что болѣе типичнаго исполнителя солдатскихъ пѣсенъ и представить себѣ трудно.
   Что въ самомъ дѣлѣ особеннаго въ этихъ строкахъ:
   
   "Одинъ бѣжитъ безъ ноги,
   Другой лежитъ безъ руки,
   Эхъ, что-жъ это за раздолье,
   Море черное шумитъ.
   А хохлишекъ -- ребятишекъ
   Ребятишекъ полонъ домъ",--
   
   но слышать эти строки въ исполненіи Молотова доставляло громадное удовольствіе.
   Какъ исполнитель комическихъ куплетовъ не малымъ успѣхомъ пользовался и Арди, а изъ чтицъ могу упомянуть только о г-жѣ Фабіанской; читали и другія артистки, но нельзя сказать, чтобы съ успѣхомъ.
   Возвращаюсь къ составу труппы 1867 -- 1868 года. О Чарскомъ, Милославскомъ и Протасовѣ -- я уже говорилъ раньше. Кромѣ этихъ лицъ, видное мѣсто въ труппѣ занималъ Н. И. Новиковъ, съ которымъ въ Одессу прибыли и многіе члены его семьи, а именно: жена Елизавета Николаевна, сестра Юлія Ивановна, по мужу Лаврова, мужъ ея -- Максимъ Лавровъ, другая сестра -- Шелихова и, наконецъ, мать. Изъ всей этой семьи выдѣлялись только: Н. И. Новиковъ, (серьезный комикъ), и Ю. Н. Лаврова, водевильная артистка; остальные выступали рѣдко, и въ роляхъ второстепенныхъ; что касается М. Лаврова, то это былъ полнѣйшая бездарность и, если онъ числился въ составѣ труппы и получалъ жалованье, то, конечно, ради жены, которая былъ необходима. Мужей актрисъ, равно какъ и женъ актеровъ, можно встрѣтить чуть-ли не въ каждой труппѣ и явленіе это настолько обычное, что антрепренеры къ нему уже привыкли. Нужна напримѣръ, артистка, знаетъ антрепренеръ, что при ней и мужъ состоитъ и поневолѣ накидываетъ "припеку" рублей 75--100 этому мужу, которому при другихъ условіяхъ никогда и сцены не видать. "Не служу безъ жены, не служу безъ мужа" и вопросъ разрѣшенъ, бери чету или откажись отъ необходимаго актера или актрисы. Такихъ мужей актрисъ и женъ актеровъ я зналъ, да и теперь знаю такую массу, что перечисленіе ихъ заняло-бы не мало мѣста, по я объ этомъ умолчу, къ чему... гусей дразнить.
   Наибольшій успѣхъ имѣлъ Н. И. Новиковъ въ пьесахъ Островскаго, хотя нельзя отрицать, что имъ создано не мало ролей и въ другихъ современныхъ ему пьесахъ. Были, однако, двѣ роли, въ которыхъ Н. И. не рѣшался выступать; онъ всегда говорилъ мнѣ, что роли эти ему не по силамъ и что играть ихъ онъ боится. Роли эти -- Фамусова и Расплюева. Что до 1883 г. онъ этихъ ролей не игралъ -- я могу поручиться. Послѣдняя моя съ нимъ встрѣча была въ Кіевѣ -- именно къ указанномъ году, когда онъ служилъ у Савина, гдѣ состоялъ и режиссеромъ. Расплюева онъ въ этотъ. сезонъ, однако, рѣшился сыграть.
   Новиковъ, какъ и Милославскій, имѣлъ въ Одессѣ обширный кругъ знакомства и жилъ довольно открыто. Еженедѣльно у него устраивались вечера, на которые приглашались сливки общества. На вечерахъ этихъ велась карточная игра и довольно крупная: играли на многихъ столахъ; начинали обыкновенно съ преферанса и кончали обыкновенно-же штоссомъ, что уже дѣлалось послѣ ужина, который всегда былъ роскошно сервированъ.
   У г. Новикова была одна страсть, которую онъ, не смотря на всѣ старанія, никакъ не могъ въ себѣ побороть, а именно, страсть къ антрепризѣ. Стоило Н. И. прослужить гдѣ нибудь сезонъ и скопить немного денегъ, какъ сейчасъ-же получались свѣдѣнія, что онъ занялся антрепризой. Главной ареной его антрепренерской дѣятельности -- былъ городъ Кишиневъ. Продержится кое-какъ сезонъ, прогоритъ и опять на службу.
   Поступая на службу онъ увѣрялъ, что антрепризу бросилъ навсегда, что нѣтъ смысла быть антрепренеромъ, когда можно жить обезпеченно, получая хорошій окладъ. Я не сомнѣваюсь, что въ моментъ, когда онъ это говорилъ, онъ говорилъ искренно, но кончался сезонъ и Новиковъ опять уже формируетъ труппу; на моихъ глазахъ онъ былъ антрепренеромъ въ трехъ городахъ: нѣсколько лѣтъ въ Кишиневѣ, одинъ годъ въ Одессѣ (лѣтній сезонъ 1869 г.) и одинъ въ Харьковѣ (въ 1875--76 г.). Для Одессы онъ составилъ громадную труппу, даже не одну, а двѣ: драматическую и опереточную, въ послѣдней, впрочемъ, участвовали многіе изъ драматическихъ артистовъ. Объ этой труппѣ я въ своемъ мѣстѣ скажу подробно; здѣсь замѣчу только, что въ опереткѣ часто участвовали: Фани Федоровна Козловская, Н. И. Новиковъ, П. М. Медвѣдевъ, Ник. Петр. Новиковъ-Ивановъ и др. И эта антреприза, какъ и всѣ другія, окончилась для Новикова неблагопріятно, въ чемъ, впрочемъ, онъ самъ и былъ виноватъ. Для лѣтняго сезона въ Одессѣ составленная Новиковымъ труппа была слишкомъ дорогая и окупить себя она не могла, несмотря на то, что Маріинскій театръ, гдѣ подвизалась эта труппа, посѣщался довольно усердно.
   Послѣ сезона 1869 г. я съ Новиковымъ не встрѣчался вплоть до 1875 года; въ этомъ году я встрѣтился съ нимъ въ Харьковѣ; онъ опять былъ антрепренеромъ: лѣтомъ -- оперетки въ саду ("Шато-де-флеръ") у Никулина, а зимой -- драмы и оперетки въ такъ наз. Пащенковскомъ театрѣ на Екатеринославской улицѣ. Къ Н. И. Новикову я еще вернусь при изложеніи воспоминаній о Харьковѣ. Сестра Н. И. Новикова, Юлія Ивановна Лаврова, была лучшая изъ водевильныхъ актрисъ, когда либо мною видѣнныхъ: Лаврова обладала всѣми данными, требующимися для водевильной артистки; живая, веселая, граціозная, при этомъ очень молодая и привлекательной внѣшности, Ю. И. не могла не имѣть громаднаго успѣха. Былъ, впрочемъ, одинъ недостатокъ у артистки, но онъ сказывался только въ водевиляхъ, гдѣ требовалось пѣніе: артистка голосомъ не обладала и потому куплеты передавались ею слабо, недостатокъ этотъ выкупался, однако, сторицей ея прекрасной игрой. Смотря на Юлію Ивановну въ исполненіи ею водевилей, никогда нельзя было думать, что она перейдетъ со временемъ на амплуа драматической ingenue; казалось, у артистки для этого нѣтъ никакихъ данныхъ, но одинъ случай убѣдилъ всѣхъ театраловъ въ противномъ. Было это такъ: для В. В. Чарскаго ставилась пьеса: "Подруга жизни". Наканунѣ спектакля, по болѣзни одной изъ артистокъ, роль молодой Сбоевой была передана г-жѣ Лавровой. Мы шли въ театръ съ предубѣжденіемъ, не допускали мысли, чтобы водевильная актриса могла хоть сколько нибудь сносно исполнить серьезную роль, впервые ею на себя принятую, но дѣйствительность всѣхъ насъ поразила: въ исполненіи артистки было столько жизненной правды, столько теплоты и задушевности, что просто не хотѣлось вѣрить: Лаврова-ли это? Успѣхъ артистки былъ громадный, особенно въ послѣднемъ актѣ. Хотя г-жа Лаврова въ роляхъ iugenue за весь сезонъ ни разу болѣе не выступала, но не подлежало сомнѣнію, что на этомъ амплуа она современемъ займетъ видное мѣсто. И дѣйствительно, въ сезонъ 1875--76 года, Лаврова въ Харьковѣ, гдѣ я ее впервые увидѣлъ послѣ Одессы, съ достоинствомъ занимала амплуа драматической ingenue. На роляхъ драматическихъ актрисъ была Ольга Николаевна Воронина. Какъ артистка она не выдѣлялась и если ее назвать полезностью, то это все, что можно о ней сказать. Старанія было много, было и знаніе ролей, но я не могу указать ни одной роли, въ которой г-жа Воронина выдѣлялась. Что г-жа Воронина талантливой артисткой не была -- подтверждается уже тѣмъ, что даже H. К. Милославскій, съ которымъ она провела много лѣтъ, не могъ имѣть на нее вліянія и, несмотря на все свое желаніе, не могъ ее выдвинуть изъ ряда полезностей. Между тѣмъ извѣстно многимъ, что талантливыя артистки, попавшія подъ покровительство Милославскаго, были имъ выдвигаемы на столько, что въ короткое время пріобрѣтали громкое имя. И теперь я знаю артистокъ, которыя началомъ своей карьеры исключительно обязаны Милославскому, но эти артистки были отъ природы талантливы и Милославскій своимъ значеніемъ въ любой труппѣ умѣлъ только "давать имъ ходъ". Этотъ театральный терминъ "давать ходъ", понятенъ многимъ театральнымъ дѣятелямъ, они знаютъ какую роль онъ играетъ въ ихъ жизни. Объ артистахъ, которымъ "давали ходъ" мнѣ еще не разъ придется говорить, равно и о тѣхъ, которыхъ, опять привожу театральный терминъ, "забивали" и они, несмотря на талантливость, такъ и оставались въ ряду чернорабочихъ, спивались съ круга и совершенно стушевывались на подмосткахъ сцены.
   Что мною сказано о О. Н. Ворониной, относится и ко всей ея семьѣ, также посвятившей себя сценѣ: и сестры ея, Евгенія Николаевна, по мужу Рютчи и Елизавета Николаевна, по мужу Горева, дальше полезности не шли, то-же скажу и о ихъ братѣ Воронинѣ. Есть впрочемъ лица, признающія Гореву талантливой артисткой; я этого взгляда не раздѣляю, что она артистка-извѣстная -- согласенъ, но что эта извѣстность явилась плодомъ безсовѣстной рекламы -- врядъ-ли можетъ подлежать спору.
   Съ тѣхъ поръ, какъ я знаю г-жу Гореву, а знаю я ее лѣтъ двадцать, ее всегда почти сопровождала реклама. Реклама не только по сценѣ, но и реклама внѣ сцены: о Горевой и ея эксцентричности, что-ли, говорила вся Россія, а это, въ связи съ заграничной рекламой, доставило ей извѣстность; такая извѣстность въ свою очередь дала ей смѣлость являться гастролершей. Сколько есть у насъ выдающихся артистокъ, въ сравненіи съ которыми г-жа Горева не болѣе какъ посредственность, но эти артистки въ гастролерши не шли, а скромно служили цѣлые сезоны въ одномъ и томъ-же городѣ. Впрочемъ, не долго г-жа Горева морочила публику, ее скоро раскусили и всѣ большіе театры, въ которыхъ она, благодаря рекламѣ брала сначала полные сборы, являясь туда à la Сарра Бернаръ, окруженная бездарностями, дабы самой рельефнѣе выдѣляться, всѣ эти театры, при послѣдующихъ появленіяхъ г-жи Горевой, были пусты и она, въ силу необходимости, стала разъѣзжать по маленькимъ городамъ, гдѣ реклама еще дѣлала свое дѣло. Эти строки я привожу, съ цѣлью показать, что г-жа Горева артистка далеко не талантливая, нельзя-же производить въ таланты всякую артистку, обладающую симпатичнымъ голосомъ и красивой внѣшностью.
   На роляхъ комическихъ старухъ была Марья Андреевна Чарская. Я помню ее еще подъ псевдонимомъ Андреевой, когда она служила въ Одессѣ одновременно съ Никитинымъ и Фабіянской, но это было очень давно и какія она тогда играла роли -- не знаю. Г-жа Чарская пользовалась въ Одессѣ успѣхомъ, но послѣ описываемаго сезона я ее въ драмѣ больше не видѣлъ; въ Кіевѣ, въ 1881 г. она служила у Сѣтова въ опереткѣ, а г-нъ Чарскій въ то время облекся уже въ тогу Шекспира, разъѣзжая на гастроли. Вспоминая сезонъ 1867--68 г. не могу бойти молчаніемъ суфлера театра Ивана Павловича Ананьева, съ которымъ я прожилъ цѣлый годъ на одной квартирѣ, а потому и коротко узналъ. Педантъ по службѣ, онъ въ будкѣ своей священнодѣйствовалъ и не было случая, чтобы кто-либо изъ артистовъ былъ имъ недоволенъ; напротивъ, большинство артистовъ въ Ананьевѣ заискивало, онъ было прекрасный суфлеръ и не разъ выручалъ артистовъ. Такъ, по крайней мѣрѣ, говорили мнѣ всѣ. Какъ человѣкъ, Ананьевъ былъ очень симпатиченъ и въ высшей степени скроменъ. Внѣ театра онъ зналъ только свою квартиру и въ очень рѣдкихъ случаяхъ мнѣ удавалось затащить его въ трактиръ выпить чаю или закусить. Ананьевъ отъ "большихъ" артистовъ держался въ сторонѣ и больше якшался съ "маленькими" и нерѣдко мнѣ приходилось видѣть, какъ онъ дѣлился съ ними послѣднимъ рублемъ. Такимъ я зналъ Ананьева до его женитьбы на сестрѣ Чарской. Впослѣдствіи я съ нимъ встрѣтился въ Кіевѣ, спустя много лѣтъ, но прежнія отношенія между нами уже не возобновлялись. О смерти Ананьева, послѣдовавшей въ 1890 года, въ Екатеринославѣ въ будкѣ во время спектакля, я искренно пожалѣлъ, какъ и вѣроятно всѣ, близко его знавшіе. Послѣ смерти Ананьева осталась вдова и сынъ. Одно время вдова эта служила въ драматическомъ обществѣ въ Кіевѣ, а затѣмъ въ театрѣ Соловцова; сынъ Ананьева тоже поступилъ на сцену и въ настоящее время служитъ у Соловцова и своимъ небольшимъ жалованьемъ прокармливаетъ себя и мать. Живутъ они гдѣ-то возлѣ Байкового кладбища, занимая крошечную квартиру за три рубля въ мѣсяцъ.
   При театрѣ, во время антрепризы Фолетти, состояло два присяжныхъ ростовщика-еврея: Бонгардтъ и Софья Дорфманъ. Услугами этихъ лицъ пользовались исключительно русскіе артисты, а услугами Бонгардта иногда и антрепренеръ. Милославскій, всегда нуждавшійся въ деньгахъ, обращался какъ къ Бонгардту, такъ и къ Софьѣ Дорфманъ; къ ней-же обращались постоянно и артистки, такъ какъ Дорфманъ не только снабжала ихъ въ трудную минуту-деньгами, но и пріобрѣтала для нихъ на выплатъ брилліантовыя и золотыя вещи; чрезъ нее, когда являлась необходимость, вещи эти и закладывались. Дорфманъ пользовалась большимъ уваженіемъ въ театральномъ мірѣ, такъ какъ брала крайне незначительный процентъ за свои труды и отличалась излишнею довѣрчивостью; до сихъ поръ еще здравствуютъ многіе артисты и артистки, состоящіе должниками Софьи Дорфманъ и ее нерѣдко можно встрѣтить въ томъ или другомъ городѣ, куда она является изъ Одессы дня полученія старыхъ долговъ. У Дорфманъ есть замѣчательная черта: она не душитъ своихъ должниковъ, а выжидаетъ. Стоитъ ей узнать, что дѣла той или другой артистки поправились и она тутъ какъ тутъ; получитъ часть въ счетъ уплаты и скроется до новаго благопріятнаго момента. Еще нѣсколько лѣтъ тому назадъ я встрѣтилъ Дорфманъ въ Кіевѣ, куда она прибыла за получкой къ одной изъ служившихъ тамъ артистокъ Между прочимъ, она показала мнѣ списокъ своихъ должницъ; изъ скромности я ихъ не назову, но замѣчу только, что по этому списку, какъ на ладони, можно было видѣть въ какіе годы какая изъ артистокъ бѣдствовала, когда поправлялась, когда широко жила и когда опять бѣдствовала: цифры долга, стоявшія рядомъ съ именемъ артистки, ясно объ этомъ свидѣтельствовали.
   Другой театральный ростовщикъ Бонгардтъ не любилъ, какъ онъ выражался, путаться съ бабами, онъ снабжалъ артистовъ деньгами, за поручительствомъ антрепренера и являлся за полученіемъ въ дни выдачи жалованья. Одинъ только Милославскій пользовался у него кредитомъ самостоятельно, да и то потому, что Бонгардтъ не желалъ отдать Милославскаго всецѣло С. Дорфманъ. Хотя Милославскій былъ крайне неаккуратенъ, но Бонгардтъ относился къ нему весьма снисходительно, уважая въ немъ большаго артиста. Случалось нерѣдко, что Бонгардтъ. являлся къ Милославскому за полученіемъ денегъ, а уходилъ отъ него не только безъ всякой получки, но съ облегченнымъ карманомъ: Милославскій такъ убѣдительно доказывалъ Бонгардту нужду въ деньгахъ, что тотъ соглашался къ старому долгу добавлять еще сотню -- другую. И на какія только хитрости не пускался Милославскій, чтобы взять у Бонгардта денегъ. Какъ-то разъ Милославскій увидѣлъ въ окно, что къ нему направляется Бонгардтъ. Артистъ накинулъ на себя халатъ и улегся въ кровать. Какъ только показался Бонгардтъ, Милославскій сталъ охать и кряхтѣть и слабымъ голосомъ сказалъ: "Спасибо, что пришелъ, боленъ, дай на лѣкарство, да на доктора, а то хоть умирай"! Бонгардтъ разжалобился и далъ 25 руб. Въ тотъ-же день Милославскій угощалъ пріятелей устрицами въ Петербургской гостинницѣ и, запивая шабли, разсказывалъ, какъ онъ пріобрѣлъ деньги на это угощеніе
   Кромѣ Бонгардта у Милославскаго было не мало другихъ кредиторовъ. Узнали они какъ-то, что Милославскій собирается распродать обстановку своей квартиры и хочетъ переѣхать въ меблированныя комнаты при Маріинскомъ театрѣ. Узнали они это, когда обстановка была уже запродана и Милославскому оставалось только получить деньги и сдать обстановку. Чтобъ выгадать время и обмануть кредиторовъ, Милославскій, вмѣстѣ съ пріятелемъ своимъ, извѣстнымъ театраломъ М. И. Ягницкимъ, придумали слѣдующее: когда кредиторы явились въ квартиру Милославскаго, онъ передалъ Ягницкому въ ихъ присутствіи чекъ Фолетти на предъявителя и попросилъ его вмѣстѣ съ кредиторами пойти въ банкъ и, получивъ деньги, со всѣми за него расплатиться. Ягницкій долго отказывался, Милославскій все упрашивалъ, ссылаясь на свою болѣзнь, препятствующую ему выйти изъ дому; къ просьбамъ Милославскаго присоединились наконецъ и кредиторы и Ягницкій согласился. У входа въ банкъ Ягницкій попросилъ кредиторовъ подождать, такъ какъ неловко являться туда гурьбой, а спустя часъ онъ вышелъ изъ банка сіяющій и указывая кредиторамъ на оттопырывавшійся боковой карманъ, пригласилъ всѣхъ къ себѣ для разсчета. Кредиторы въ веселомъ настроеніи пошли съ Ягницкимъ къ нему на квартиру, но каково было ихъ разочарованіе, когда Ягницкій, вмѣсто кредитныхъ билетовъ, вынулъ изъ кармана пачки гладко сложенной газетной бумаги. А гдѣ-же деньги? завопили они. Денегъ не дали, преспокойно отвѣтилъ Ягницкій. Кредиторы бросились къ Милославскому, но его и слѣдъ простылъ. Пока Ягницкій водилъ евреевъ въ банкъ, а оттуда къ себѣ, Милославскій успѣлъ передать покупателю всю свою обстановку, получить деньги и переѣхать въ номера при Маріинскомъ театрѣ, гдѣ вся обстановка принадлежала хозяину номеровъ.
   Въ составѣ труппы, сформированной Н. И. Новиковымъ на лѣтній сезонъ 1869 г. я помню слѣдующихъ лицъ: Фанни Федоровну Козловскую, Наталью Ивановну Степанову (сестру Н. И. Новикова), Е. Н. Новикову, П. М. Медвѣдева, П. А. Никитина, Песоцкаго, Н. П. Новикова-Иванова, H. Н. Николняа и Лисовскаго-Козловскаго (мужа Ф. Ф.), котораго всѣ звали "Ленька". Какъ я уже упомянулъ, у Новикова была драма и оперетка и въ послѣдней участвовали многіе изъ драматическихъ артистовъ. Сегодня Ф. Ф. выступаетъ въ какой нибудь легкой комедіи, а на другой день видишь ее въ опереткѣ "Всѣ мы жаждемъ любви". Новиковъ-Ивановъ сегодня изображаетъ генерала въ "Самоуправцахъ", а на завтра Менелая въ "Прекрасной Еленѣ", тамъ опять герцога Ришелье, а на завтра Риголяра въ "Всѣ мы жаждемъ любви". Сторонникомъ оперетки я никогда не былъ и потому очень рѣдко ее посѣщалъ, драматическихъ-же спектаклей я, по своей обязанности, не пропускалъ. Наибольшій успѣхъ въ этотъ сезонъ имѣла Н. И. Степанова, которая въ пьесахъ Островскаго, была замѣчательна; коронною ролью этой артистки была Катерина въ "Грозѣ". Много Катеринъ видалъ я на своемъ вѣку, но такой, какъ Степанова, мнѣ видѣть не приходилось. У г-жи Степановой былъ одинъ органическій недостатокъ: она слегка пришепетывала, но и на этотъ недостатокъ публика, послѣ нѣсколькихъ произнесенныхъ ею фразъ, уже не обращала вниманія, до того она увлекалась поразительной игрой артистки. Прослужила Степанова одинъ только лѣтній сезонъ въ Одессѣ, а затѣмъ я снова увидѣлъ ее въ Одессѣ въ сезонъ 1892-- 98 г. въ составѣ труппы Грекова. Она занимала тогда амплуа драматическихъ старухъ и такъ-же, какъ и въ молодые годы, пользовалась громаднымъ, вполнѣ заслуженнымъ, успѣхомъ. Не разъ ея правдивая, полная задушевности игра вызывала слезы у зрителей. Я убѣдился по пріему, оказывавшемуся артисткѣ, что она принадлежитъ къ категоріи тѣхъ заслуженныхъ артистокъ, которыя пользуются уваженіемъ не только среди своихъ товарищей, но и среди публики. Въ настоящее время такихъ артистокъ да амплуа драматическихъ старухъ, какъ г-жа Степанова, у насъ нѣтъ, а если современемъ мы такую и увидимъ, то развѣ въ лицѣ лучшей нашей драматической артистки, М. М. Глѣбовой.
   Фанни Федоровна Козловская выступала въ Одессѣ не часто, поперемѣнно играя то въ опереткѣ, то въ легкихъ комедіяхъ; въ роли драматической ingenue, амплуа, которое впослѣдствіи создало ей громкую извѣстность въ Россіи, я Ф. Ф. въ Одессѣ ни разу не видѣлъ, но и тѣ роли, въ которыхъ она тогда выступала, обратили на себя вниманіе публики; г-жа Козловская считалась весьма недурной артисткой на амплуа ingenue comique. Помню, что въ публикѣ часто упоминали о ея мужѣ Лисовскомъ, который былъ очень плохой семьянинъ и даже удивлялись, что страдая сильно въ жизни, артистка эта была всегда такъ весела на сценѣ. Настоящей артисткой, артисткой производившей сильное впечатлѣніе своей выдающейся игрой, я впервые увидѣлъ Ф. Ф. въ Харьковѣ въ 1877 году. Объ этомъ періодѣ я буду говорить при воспоминаніяхъ о Харьковѣ и тогда подробно коснусь и Фанни Федоровны.
   Жена Н. И. Новикова, Елизавета Николаевна, обладая недурнымъ голосомъ, выступала преимущественно въ опереткахъ, а иногда и въ драмѣ, въ бытовыхъ роляхъ. Какъ артистка она въ драмѣ успѣха не имѣла, но въ опереткѣ занимала довольно видное мѣсто. Меня крайне удивляло одно: играя бойко и живо въ опереткѣ, г-жа Новикова, выступая въ драмѣ, всегда вела роли вяло и безжизненно, точно это была другая артистка. Вообще г-жа Новикова повидимому сцены не любила и если и выступала, то въ силу необходимости, во время антрепризы мужа. По крайней мѣрѣ въ Одессѣ, когда она служила у Фолетти вмѣстѣ съ Н. И., она очень рѣдко появлялась на сценѣ и то въ самыхъ незначительныхъ роляхъ. Осталась-ли она на сценѣ послѣ смерти мужа -- мнѣ неизвѣстно.
   Изъ всѣхъ артистокъ, когда либо много видѣнныхъ въ теченіе почти тридцати лѣтъ, я не встрѣчалъ ни одного, кромѣ, впрочемъ, Соловцова, который отличался-бы большимъ разнообразіемъ репертуара, чѣмъ Николай Петровичъ Новиковъ-Ивановъ. Г-нъ Новиковъ-Ивановъ, какъ онъ самъ разсказывалъ, воспитывался въ театральномъ училищѣ, но для балета и посвятилъ себя драмѣ совершенно случайно. Быть можетъ въ томъ періодѣ, о которомъ я пишу, г-нъ Новиковъ-Ивановъ еще не зналъ своего настоящаго амплуа и потому брался за все, но странно было видѣть артиста, который въ теченіи одного сезона появлялся въ роляхъ комика, трагика, злодѣя, любовника и резонера, кромѣ того, еще и въ опереткахъ, гдѣ опять-таки брался за все. Игралъ онъ и "Риголяра", въ "Птичкахъ пѣвчихъ" и Менелая въ "Прекрасной Еленѣ", Конечно нечего и говорить, что Новиковъ-Ивановъ былъ далеко не одинаковъ во всѣхъ роляхъ, которыя онъ бралъ на себя, а нѣкоторыя роли просто имъ проваливались, какъ напр. "Ришелье".
   Настоящее амплуа Новикова-Иванова, какъ это впослѣдствіи и выяснилось, было амплуа комиковъ, и когда артистъ перешелъ исключительно на это амплуа -- онъ имѣлъ всюду поразительный успѣхъ и былъ любимцевъ публики. Чтобы Николай Петровичъ серьезно относился къ сценѣ -- я сказать не могу. Ему ничего не стоило, увлекшись какой нибудь опереточной артисткой, бросить драму и перейти въ оперетку, равно и наоборотъ. Всѣмъ извѣстно, сколько разъ Новиковъ" Ивановъ въ періодъ своей артистической дѣятельности переходилъ изъ драмы въ оперетку и обратно. И дѣлалъ это онъ очень легко, безъ всякой борьбы, здѣсь главную роль, кромѣ увлеченія дамами, игралъ подъ часъ и вопросъ "Кто больше"? Нельзя, конечно, отрицать, что Новиковъ-Ивановъ былъ очень талантливый артистъ и что нѣсколько имъ созданныхъ ролей надолго останутся въ памяти старыхъ театраловъ, каковы напр. Загорѣцкаго, Разгильдяева, и др., но вмѣстѣ съ тѣмъ нельзя не пожалѣть, что этотъ артистъ смотрѣлъ на искусство какъ на ремесло и таланта своего не только не развивалъ, но постепенно губилъ.
   У Новикова-Иванова, какъ и у Н. И. Новикова, была страсть къ антрепренерству и ареной его дѣятельности, какъ и Н. И. Новикова, былъ городъ Кишиневъ. Какъ и Н. И. Новикова его постоянно преслѣдовали неудачи и дошло даже до того, что Новиковъ-Ивановъ былъ объявленъ Кишиневскимъ окружнымъ судомъ несостоятельнымъ должникомъ. Только въ послѣдніе годы его жизни несостоятельность эта была снята и Новиковъ-Ивановъ, освободившись отъ долговъ, взялъ въ аренду Русскій театръ въ Одессѣ, гдѣ и скончался скоропостижно въ 1896 году. Какъ человѣкъ, НовиковъИвановъ имѣлъ много недостатковъ; въ дружбу его никто не вѣрилъ; встрѣчаясь съ пріятелями онъ всегда съ ними цѣловался, называя ихъ "мамочка"! а за глаза порицалъ такъ, какъ никто изъ враговъ никогда не рѣшился-бы. Другой недостатокъ Новикова-Иванова, недостатокъ всѣмъ извѣстный, заключался въ томъ, что онъ сильно вралъ; Новикову-Иванову никто и никогда не вѣрилъ, даже если ему приходилось говорить правду, не вѣрилъ также словамъ, какъ и не вѣрилъ поцѣлуямъ.
   Въ послѣдніе годы своей жизни Новиковъ-Ивановъ, переживая въ Одессѣ вторую молодость, сильно подпалъ подъ вліяніе своей пассіи и окончательно потерялъ даже намекъ на какую-бы то ни было самостоятельность: и раньше было не легко имѣть съ нимъ дѣло, но въ послѣднее время это стало даже нѣвозможнымъ.
   Роли первыхъ любовниковъ и героевъ исполнялъ г-нъ Песоцкій. Артистъ этотъ талантомъ не обладалъ, но былъ большой труженикъ. Въ Одессѣ молодежь его любила. Дебютировалъ г. Песоцкій въ "Уріэль Акоста", исполняя заглавную роль, но успѣха не имѣлъ. Песоцкій нравился молодежи не столько какъ артистъ, сколько какъ "свободомыслящій"; въ средѣ молодежи онъ имѣлъ обширный кругъ знакомства и проводилъ съ нею все свое свободное время въ разсущденіяхъ на разныя животрепещущія темы. Этими разсужденіями онъ и подкупилъ молодежь, которая свои симпатіи къ человѣку переносила и на артиста.
   Послѣ Одессы я видѣлъ Песоцкаго уже спустя много лѣтъ въ труппѣ Соловцова въ Кіевѣ, гдѣ онъ занималъ амплуа резонеровъ.
   Въ труппѣ Новикова служили также двѣ сестры Доропткевичъ; отличались онѣ прекрасными голосами и потому исполняли изрѣдка небольшія роли въ опереткахъ, а большою частью выступали въ хорѣ, гдѣ занимали видное мѣсто; обращали на себя вниманіе сестры Дорошкевичъ и въ "Русской свадьбѣ" исключительно благодаря своимъ голосамъ; особенно хорошимъ голосомъ выдѣлялись Дорошкевичъ 1-ая. Спустя много лѣтъ я встрѣтилъ старшую изъ сестеръ въ Кіевѣ, въ опереточной труппѣ, гдѣ она подвизалась подъ псевдонимомъ Дюроше. Успѣха она не имѣла. Другая сестра, Чекалова, слишкомъ хорошо извѣстна всей Россіи, какъ комическая старуха въ опереткѣ. Всюду, гдѣ она ни появлялась, она пользовалась громаднымъ успѣхомъ. Еще нѣсколько лѣтъ тому назадъ я видѣлъ ее въ Москвѣ; въ послѣднее время, какъ я слышалъ, г-жа Чекалова перешла въ драму и занимаетъ амплуа комическихъ старухъ въ театрѣ Немети въ Петербургѣ.
   Появленіе Ольги Федоровны Козловской въ Одессѣ было встрѣчено весьма сочувственно; хотя какъ артистку ее мало знали, но ея сценическая внѣшность сразу почему-то завоевала ей симпатіи публики; расходились только въ одномъ: на какое именно амплуа приглашена г-жа Козловская? Кто утверждалъ, что на роли grande-dame, кто доказывалъ, что на роли драматическихъ актрисъ, а кто до слезъ спорилъ, что она водевильная актриса. И всѣ были съ своей точки зрѣнія правы: всякъ судилъ по той роли, въ которой ее видѣлъ. Я лично, видя ее во многихъ роляхъ, пришелъ къ заключенію, что амплуа ея -- роли драматическихъ актрисъ, а что выступаетъ она и въ другихъ роляхъ между прочимъ. Особенно удивилъ меня одинъ изъ ея дебютовъ въ водевилѣ "Чудо нашего столѣтія", гдѣ она изображала барышню, переодѣвающуюся въ гусарскую форму и отплясывающую мазурку. Какъ сейчасъ помню разговоръ двухъ пшютовъ въ театральномъ буфетѣ, послѣ участія ея въ сказанномъ водевилѣ.
   -- Что братъ, хороша?
   -- Очень рѣдкой красоты.
   -- А какова артистка?
   -- Прелесть. Настоящая драматическая, какъ она чудно танцуетъ мазурку!
   Успѣхъ Ольги Федоровны Козловской у Одесской публики меня поражалъ. Артистка эта обладала только внѣшними сценическими данными: представительной фигурой, красивой наружностью, прекраснымъ выговоромъ; эти данныя и подкупали публику; игра ея никогда не производила впечатлѣнія, она била на эффектъ, но того, что называется жизненной правдой, въ игрѣ не было, ея игра никогда не хватала за душу; смотрѣть Ольгу Федоровну было интересно, но чтобы зритель, выходя изъ театра, выносилъ какое-либо впечатлѣніе -- этого никогда не бывало. У г-жи Козловской не было ни одной роли, которая запечатлѣлась-бы въ памяти зрителя: вышелъ изъ театра и точно Козловскую и не видѣлъ. Я полагаю, что это лучшее доказательство отсутствія таланта. Г-жа Козловская была не артистка, а ремесленница, въ ея игрѣ было все дѣланное и въ этомъ отношеніи какая громадная разница между Ольгой и Фани Федоровной.
   Г-жа Ольга Козловская никогда въ роли не вникала, относилась къ нимъ спустя рукава, подчасъ даже и ролей не знала. Быть можетъ это было слѣдствіемъ того, что Одесская публика съ первыхъ-же шаговъ артистки сразу ее избаловала и она стала потому небрежно относиться къ дѣлу -- спорить не стану; причины сами но себѣ, но важенъ фактъ -- г-жа Козловская артисткой, какъ я понимаю это слово, никогда не была. На сколько одесская пресса раздѣляла этотъ мой взглядъ видно изъ того, что въ одномъ изъ номеровъ "Одесскаго Вѣстника", по окончаніи сезона, были помѣщены посвященія всей труппѣ словами Грибоѣдова и относительно г-жи Козловской приведенъ былъ слѣдующій стихъ: "подумаешь, какъ счастье своенравно". И дѣйствительно, г-жѣ Козловской въ Одессѣ посчастливилось и успѣхъ, которымъ она пользовалась, былъ далеко не по заслугамъ. Благодаря тому, что публика избаловала артистку, она не обращала вниманія на указанія прессы и въ силу присущаго артистамъ самолюбія, объясняла эти указанія интригами. Какой была г-жа Козловская въ 1868 году, такой-же она была и позже: я видѣлъ ее и въ Новочеркаскѣ, и въ Кіевѣ и опять въ Одессѣ въ 1891 году уже въ роляхъ драматическихъ старухъ -- игра ея была та-же: эффектная и только; ни задушевности, ни жизненной правды!
   Г-жа Лукашевичъ въ роляхъ драматической ingenue, имѣла громадный успѣхъ и вполнѣ по заслугамъ. Артистка эта не обладала сценической внѣшностью, говорила она съ польскимъ акцентомъ и, тѣмъ не менѣе, не смотря на такіе недостатки, г-жа Лукашевичъ все-таки выдѣлялась изъ состава труппы, занимая въ ней видное мѣсто. Своимъ успѣхомъ г-жа Лукашевичъ была обязана исключительно своему таланту; симпатіи публики она завоевала не сразу, трудно ей пришлось вначалѣ, но съ теченіемъ времени, когда къ игрѣ ея присмотрѣлись, положеніе ея стало прочнымъ. Г-жа Лукашевичъ была въ Одессѣ чуть-ли не единственная артистка, которая ни съ кѣмъ изъ публики не была знакома, не была она знакома и съ рецензентами; рѣдко можно было встрѣтить артистку, которая такъ серьезно относилась-бы къ своему дѣлу, какъ г-жа Лукашевичъ: въ театрѣ ее можно было видѣть или во время репетицій, или въ спектакляхъ въ тѣ вечера, когда она играла, все остальное время артистка проводила дома, занятая изученіемъ ролей. Г-жа Лукашевичъ пользовалась особенной любовью учащейся молодежи. Ея игра всегда производила сильное впечатлѣніе: это была артистка съ огонькомъ, въ исполненіи ея было много задушевности! Смотря игру г-жи Лукашевичъ, приходилось удивляться, до какихъ мельчайшихъ деталей она изучала роль: зритель не видѣлъ ни одного жеста, который казался-бы лишнимъ, желанія бить на эффектъ -- не было. Въ описываемый мною періодъ одесская публика лучшей исполнительницы на амплуа драматич. ingenue не видѣла. Въ то время какъ перворядники увлекались г-жей Козловской, галлерея и купоны, посѣщавшіеся почти исключительно студентами, души не чаяли въ Лукашевичъ. Свое участіе къ ней, какъ артисткѣ, молодежь наглядно доказала преподнесеніемъ ей ея портрета, нарисованнаго тушью, однимъ изъ студентовъ. Послѣ Одессы я г-жу Лукашевичъ нигдѣ болѣе не встрѣчалъ и какова была ея дальнѣйшая карьера -- не знаю.
   Въ числѣ артистовъ драматической труппы г. Фолетти выдѣлялся Максъ Шмитгофь, отецъ извѣстнаго артиста Анатолія Шмитгофа. Игралъ онъ комиковъ и простаковъ и былъ очень любимъ публикой. У г. Шмитгофа была довольно разнообразный талантъ: выдающійся актеръ онъ вмѣстѣ съ тѣмъ считался и выдающимся музыкантомъ и кажется не было такого инструмента, на которомъ Шмитгофь не игралъ. Нерѣдко онъ даже дирижировалъ оркестромъ и весьма удачно. Какъ человѣкъ-Шмитгофъ былъ очень любимъ за свой веселый нравъ и благодаря этой любви ему многое прощалось. По части рекламы это былъ большой спеціалистъ и чтобы замануть публику въ театръ въ день своего бенефиса, онъ всегда придумывалъ такіе фортели, что публика волей-неволей ловилась на закидываемую Шмитгофомъ удочку. Въ Одессѣ онъ, впрочемъ, не очень-то пользовался своей спеціальностью но части рекламы, такъ какъ особенной надобности въ томъ не было, но, попадая въ небольшіе города, онъ расходился во всю. Его рекламы напр., въ Курскѣ, памятны до сихъ поръ: "Въ заключеніе бенефиціантъ будетъ летать по всему театру", объявлялъ онъ; сборъ, конечно, полный. Г. Шмитгофь бросаетъ въ публику свои карточки, всѣ хохочутъ и артисту устраиваютъ овацію за его находчивость.
   Г. Шмитгофъ очень любилъ показывать фокусы, и курское купечество очень любило эти фокусы, хотя знало, что за нихъ придется платиться карманомъ. Къ фокусамъ Шмитгофъ не прибѣгалъ во время сезона, а оставлялъ ихъ на великій постъ, когда нуждался въ деньгахъ. Одинъ изъ такихъ фокусовъ и я помню. Сидѣли на лавочкѣ богачи-купцы Г--въ и Т--въ. Подходитъ Шмитгофъ.
   -- Есть новый фокусъ? спрашиваетъ Г--въ,
   -- Есть, дайте на время четвертную.
   Далъ.
   -- А вы, Алексѣй Васильевичъ, обращается Шмитгофъ къ Т--ву, дайте красненькую.
   Далъ.
   Взялъ Шмитгофъ четвертную въ правую руку, а красненькую въ лѣвую.
   -- Ваша?-- спрашиваетъ онъ, показывая Т--ву четвертную.
   Нѣтъ.
   -- Ваша? обращается онъ къ Г--ву, показывая красненькую.
   -- Нѣтъ.
   -- Не ваша и не ваша, значить мои! заявляетъ Шмитгофъ, кладетъ обѣ бумажки въ карманъ и удаляется, а купцы, довольные фокусомъ, хохочутъ во всю.
   Кто зналъ близко Шмитгофа -- не могъ его не любить, лицо у него было до того симпатичное и всегда жизнерадостное, что въ его присутствіи пропадало всякое грустное настроеніе; если къ этому добавить, что у Шмитгофа былъ неисчерпаемый запасъ анекдотовъ и масса фокусовъ, въ родѣ сейчасъ разсказаннаго, основанныхъ на игрѣ словъ, то понятно станетъ то громадное удовольствіе, какое онъ всегда доставлялъ своимъ присутствіемъ. Въ Одессѣ Шмитгофъ служилъ одинъ только сезонъ, но всѣ, знавшіе его, до сихъ поръ вспоминаютъ о немъ, какъ о симпатичнѣйшемъ человѣкѣ. Нѣкоторыя черты его характера перешли и къ его сыну Анатолію, о которомъ мнѣ. придется упомянуть въ своемъ мѣстѣ.
   Я уже сказалъ, что Максъ Шмитгофъ былъ прекрасный артистъ, хорошій музыкантъ и фокусникъ. Какъ-то постомъ, нуждаясь въ деньгахъ, онъ затѣялъ концертъ.
   -- На чемъ будете играть? спрашиваютъ его.
   -- На скрипкѣ.
   -- Неудобно, недавно былъ Венявскій.
   -- Ну, такъ на рояли.
   -- И это неудобно, Рубинштейнъ уже былъ.
   -- Ну, такъ я буду разсказывать сцены изъ народнаго быта.
   -- И это сбора не даетъ, только третьяго дня былъ, вечеръ И. Ф. Горбунова.
   -- А фокусника не было? спрашиваетъ онъ.
   -- Не было.
   -- И отлично: я буду показывать фокусы.
   Объявленъ былъ вечеръ черной и бѣлой магіи и Шмитгофъ взялъ полный сборъ, что, конечно, объясняется любовью къ нему публики, желавшей ему помочь.
   Роли вторыхъ любовниковъ исполнялъ г. Николинъ, Николай Николаевичъ (въ жизни Бутовичъ). О немъ разсказывали, что онъ былъ богатый помѣщикъ и что на сцену пошелъ вслѣдствіи несчастной семейной жизни.
   Николинъ талантливостью не обладалъ, но это былъ, несомнѣнно большой труженикъ; если онъ впослѣдствіи и выдвинулся, то исключительно благодаря своему громадному труду. Былъ у Николина и природный недостатокъ: внѣшность его была крайне несимпатичная, что для его амплуа вторыхъ любовниковъ было весьма неблагопріятно. Николинъ служилъ въ Одессѣ сначала у Фолетти, а затѣмъ у Н. И. Новикова. Личныя мои отношенія съ Николинымъ были недурны, хотя онъ часто смѣшивалъ отношенія свои ко мнѣ съ отношеніями артиста къ рецензенту, вслѣдствіе чего за мои о немъ неблагопріятные отзывы -- всегда обижался. Я, конечно, не обращалъ на это вниманія, но одинъ случай заставилъ меня съ нимъ раззнакомиться. Поставилъ какъ-то Новиковъ "Свадьбу Кречинскаго". Роль Кречинскаго исполнялъ Никитинъ, а Нелькина -- Николинъ. Я далъ о немъ плохой отзывъ, что ему не понравилось и онъ обратился къ брату моему Ивану, писавшему въ одной со мной газетѣ, написать возраженіе. Братъ исполнилъ просьбу, завязалась у насъ полемика, не помню чѣмъ Окончившаяся. Нечего, конечно, прибавлять, что знакомство мое съ Николинымъ прекратилось. Прошло не мало времени, сезонъ закончился и послѣ послѣдняго спектакля мнѣ случайно пришлось объясниться съ Николинымъ по поводу установившихся между нами отношеній. Происходило это объясненіе за ужиномъ въ "Сѣверной" гостинницѣ, гдѣ присутствовало не мало театраловъ и почти вся труппа и привело оно къ тому, что я вынужденъ былъ нанести Николину оскорбленіе, которое, какъ онъ заявилъ, "смоется только кровью". На другое утро я дѣйствительно получилъ вызовъ, который я принялъ. Секундантомъ я пригласилъ H. К. Милославскаго, а Николинъ -- Н. П. Новикова-Иванова. Въ теченіи сутокъ я упражнялся въ стрѣльбѣ въ цѣль въ Ботаническомъ саду, гдѣ и должна была происходить дуэль. Къ назначенному времени ни Николинъ, ни секундантъ его не явились, а явился какой-то посыльный съ запиской хотя и краткаго, но яснаго содержанія: "Напрасно ждете, Николинъ выѣхалъ въ Харьковъ". Послѣ этого событія я встрѣтилъ Николина уже въ 1876 г. въ Харьковѣ, въ труппѣ Дюкова. Я его, конечно, узналъ, узналъ и онъ меня; само собою разумѣется, о возобновленіи прежняго знакомства не могло быть и рѣчи, но меня все-же крайне удивляло, что въ бесѣдахъ моихъ съ Дюковымъ и съ нѣкоторыми членами труппы, Николинъ, какъ ни въ чемъ не бывало, принималъ участіе, нерѣдко обращаясь ко мнѣ съ вопросами и замѣчаніями. Удивляло это, впрочемъ, не только I меня, но и всѣхъ членовъ труппы, прекрасно знавшихъ всѣ подробности разсказаннаго выше инцидента съ Николинымъ.
   Послѣ 1876 года я Николина на сценѣ больше не встрѣчалъ, слышалъ только, что онъ, примирившись съ семьей, навсегда оставилъ театральныя подмостки; насколько слухъ этотъ былъ вѣренъ -- не знаю.
   Хотя, какъ я уже сказалъ, Николинъ былъ труженикъ и не мало времени посвящалъ изученію ролей, но не меньше времени посвящалъ онъ и'картамъ.
   Обыкновенно послѣ каждаго спектакля въ одномъ изъ кабинетовъ при театральномъ буфетѣ можно было видѣть Николина, Самсонова, Сахарова, въ сообществѣ В. В. Навроцкаго, (нынѣ редактора-издателя "Одесскаго Листка") и нѣкоторыхъ другихъ, съ увлеченіемъ упражнявшихся въ "штоссѣ". Игра шла мелкая, банки разрѣшались только трехърублевые и каждый изъ участвовашихъ въ игрѣ металъ по очереди. Слышалось "уголъ, на не, транспортъ съ кушемъ и по кушу очко" Постороннее лицо могло-бы подумать, что игра ведется очень серьезная, но, въ дѣйствительности, по кушу очко не могло превышать 28 коп., ибо кушъ былъ 2 коп. И въ такой игрѣ проводились на пролегъ цѣлыя ночи; оставляя игру въ 5--6 часовъ утра говорили: "сегодня рано окончили". Вообще въ то время можно было наблюдать рѣзкую разницу между лѣтнимъ и зимнимъ сезономъ; зимой, если игра и составлялась, то весьма не часто и то на вечерахъ. устраивавшихся главными персонажами у себя на дому; лѣтомъ игра шла изо дня въ день; всякъ игралъ по средствамъ: велась и крупная игра и игра, о которой я только что упомянулъ: играли и въ гостинницахъ и въ театральномъ буфетѣ. Крупную игру любили H. К. Милославскій, П. А. Никитинъ и Н. И. Новиковъ. Николинъ и Самсоновъ далѣе трехрублеваго банка не шли и проигрышъ рублей въ 10--15 составлялъ уже крупное событіе.
   Какъ человѣкъ, H. Н. Николинъ былъ большой эгоистъ и въ этомъ вѣроятно кроется главная причина, по которой: онъ симпатіями товарищей не пользовался. Удивляла, впрочемъ, всѣхъ его привязанность къ "маленькому" актеру -- Сахарову. О Сахаровѣ знали только, что онъ имѣлъ когда-то средства, увлекся кѣмъ-то изъ театральнаго міра, промотался и поступилъ на сцену. Получалъ онъ рублей 25--30 жалованья и исполнялъ маленькія роли въ водевиляхъ. Человѣкъ онъ былъ тихій, скромный, безобидный и потому "большіе" относились къ нему снисходительно; прислуживаться онъ не умѣлъ заискивать у старшихъ было не въ его характерѣ и, понятно, дальше выходныхъ ролей онъ идти не могъ. Одинъ только разъ о Сахаровѣ заговорили: но болѣзни кого-то изъ артистовъ ему поручили небольшую, но отвѣтственную роль не помню въ какой пьесѣ. Исполненіемъ этой роли онъ произвелъ на публику такое сильное впечатлѣніе, что нѣсколько разъ былъ вызванъ всѣмъ театромъ. Сахарова на перерывъ поздравляли, совѣтовали не губить своего таланта, начать работать и пр. Много хорошихъ словъ услышалъ онъ въ этотъ вечеръ отъ "большихъ", но слова такъ и остались словами. Прошла недѣля-другая, о Сахаровѣ забыли и онъ по прежнему выступалъ въ маленькихъ роляхъ. Просить и кланяться, какъ я уже сказалъ, Сахаровъ не умѣлъ, покровителей не было и въ результатъ этотъ неудачникъ, и прежде иногда прибѣгавшій къ спиртнымъ напиткамъ, теперь налегъ на нихъ сильнѣе, думая этимъ залить свое горе. Вотъ въ это-то время Николинъ приблизилъ къ себѣ Сахарова, сталъ помогать ему и матеріально, даже помѣстилъ у себя на квартирѣ, постоянно твердилъ ему не губить своего таланта, бросить пить и заняться дѣломъ. Кто знаетъ, если-бы тогда Николинъ былъ силой въ труппѣ, такой силой, которая можетъ "дать ходъ", легко можетъ быть, что Сахаровъ былъ-бы выдающимся артистомъ. Какъ-бы то ни было, но Николинъ все-же имѣлъ нѣкоторое вліяніе на Сахарова и если послѣдній впослѣдствіи (я видѣлъ его на Новочеркасской сценѣ въ 1877 г.) сталь полезнымъ актеромъ, то, по моему, благодаря участію, принятому въ немъ Николинымъ,
   Опереточная и драматическая труппы были въ Одессѣ одновременно два раза: при антрепризѣ г. Новикова, а за тѣмъ и г., Сура въ 1872 г. Объ опереткѣ Новикова я уже говорилъ, воспоминанія свои могу дополнить развѣ нѣсколькими словами о мужѣ Ф. Ф. Козловской -- Лисовскомъ. Онъ былъ дирижеромъ оркестра и какъ артистъ выступалъ только одинъ разъ въ опереткѣ "Орфей въ аду" въ роли Орфея, но успѣха никакого не имѣлъ, хотя прекрасно игралъ.... на скрипкѣ. Ясно было, что роль Орфея взята имъ ради solo на скрипкѣ, исполняемой Орфеемъ въ первомъ актѣ. Какъ скрипачъ Лисовскій произвелъ фуроръ, но со втораго акта какъ артистъ -- онъ былъ просто невозможенъ.
   Что касается оперетки г. Сура, то о ней я сообщу позже кое-какія подробности, а раньше отмѣчу еще нѣкоторыхъ изъ состава драматической труппы. Болѣе другихъ въ памяти моей запечатлѣлась артистка Александра Александровна Мартынова, дочь знаменитаго Мартынова. Прибыла она впервые въ Одессу одновременно съ г. Лентовскимъ. приглашеннымъ для оперетки. Г-жа Мартынова была очень молода и поразила не одного меня, когда разнеслись слухи, что она приглашена на амплуа комическихъ старухъ. Мы, театралы, не допускали мысли, чтобы такая молодая артистка рѣшилась выступать въ роляхъ старухъ. И тогда, какъ и теперь, самымъ обыденнымъ явленіемъ было видѣть на сценѣ старухъ въ роляхъ молодыхъ, но никакъ не наоборотъ. Дебютъ г-жи Мартыновой показалъ, однако, что слухи были основательны. Артистка имѣла въ Одессѣ довольно крупный успѣхъ, но прослужила она тамъ одинъ только сезонъ, точно также, какъ и г. Лентовскій. Въ роляхъ драматическихъ ingenue, въ той-же труппѣ, выступала Надежда Александровна Кузьмина. Г-жа Кузьмина принадлежала къ артистической семьѣ; въ разные годы и въ разныхъ городахъ мнѣ приходилось впослѣдствіи встрѣчать ея сестеръ: если не ошибаюсь, одна была на сценѣ подъ фамиліей Матрозовой, другая -- Коноковой и третья -- Алексѣевой. Изъ всѣхъ четырехъ сестеръ самой талантливой была Надежда Александровна, служившая, въ Одессѣ. Супругъ ея, г. Кузьминъ, тоже служившій въ Одессѣ, принадлежалъ къ категоріи "мужей актрисъ": онъ подвизался больше въ опереткѣ, гдѣ исполнялъ незначительныя роли и если иногда о немъ говорили, то развѣ въ тѣ спектакли, когда на сценѣ исполнялся канканъ. Кузьминъ хорошо канканировалъ и въ немъ г-жа Корбіель нашла себѣ достойнаго партнера, въ особенности въ опереткѣ "Парижская жизнь".
   Послѣ опереточной труппы Новикова, подвизавшейся въ лѣтній сезонъ 1869 г., Одесса не знала оперетки до 1872 г., когда ее предоставилъ Суру г. Милославскій. Во главѣ труппы стояли М. В. Лентовскій и Е. А. Корбіель. Г-нъ Ленювскій, прежде чѣмъ выступать на сценѣ, выступилъ въ газетѣ письмомъ въ редакцію.
   Письмо это было довольно мило написано. О Лентовскомъ сообщили репортеры, что онъ выдающійся теноръ. Дабы публика не ожидала отъ него чего-либо особеннаго, какъ отъ пѣвца, она счелъ нужнымъ письмомъ въ редакцію разъяснить, что онъ ни теноръ, ни баритонъ и вообще не претендентъ на голосъ и если онъ рѣшился выступать въ опереткѣ, то просто потому, что оперетка теперь въ ходу и онъ считаетъ себя не хуже другихъ, на этомъ поприщѣ подвизающихся. Это письмо очень понравилось и, благодаря ему, успѣхъ артиста уже частью былъ обезпеченъ. Дебютъ г. Лентовскаго въ роли Пикилло (Птички пѣвчія) былъ удаченъ: онъ очень понравился и не столько голосомъ, говоря откровенно очень недурнымъ, сколько бойкой, непринужденной игрой. За короткое время артистъ успѣлъ стать любимцемъ публики; особенно онъ поправился въ роли Париса (Прекрасная Елена). Впослѣдствіи г. Лентовскій пробовалъ въ Одессѣ свои силы и въ драмѣ, выступая въ пьесѣ "Самозванецъ Луба", но, несмотря на успѣхъ, опытовъ въ драмѣ больше не повторялъ. Выступалъ Лентовскій и въ дивертисментѣ, но точно также, какъ теперь выступаетъ г. Соловцовъ: у послѣдняго имѣются "Индюкъ" и "Поросенокъ", у Лентовскаго были: "Касьяна именины" и "Боль ревматизма". Съ Лентовскимъ я встрѣтился во второй разъ въ 1876 году въ Харьковѣ, гдѣ онъ выступалъ въ труппѣ г. Новикова, но здѣсь онъ выступалъ уже какъ гастролеръ. Пока я зналъ Лентовскаго какъ опереточнаго артиста въ провинціи -- онъ производилъ на меня прекрасное впечатлѣніе: находчивый, остроумный, способный уважать чужое мнѣніе, приличный въ спорахъ, никогда, впрочемъ, до ссоръ не доходившихъ, скромный, талантливый и о себѣ никогда не трубившій. Когда Лентовскій сталъ антрепренеромъ Московскаго "Эрмитажа" и мнѣ часто приходилось о немъ слышать и читать, какъ о выдающемся самодурѣ,-- я долго не хотѣлъ вѣрить, что рѣчь идетъ о Михаилѣ Валентиновичѣ; мнѣ казалось, что никакія, даже самыя благопріятныя, обстоятельства не могутъ за короткое время тактъ измѣнить человѣка, но, къ сожалѣнію, въ Москвѣ въ 1884 г. я убѣдился, что слухи были вѣрны и нисколько не преувеличены. Хотя я съ Лентовскимъ въ Москвѣ и не сталкивался, но наблюденія мои со стороны въ томъ-же "Эрмитажѣ" и въ манежѣ, который онъ временно арендовалъ, вполнѣ убѣдили меня, что М. В. Лентовскій самодуръ, не знающій предѣловъ своему самодурству, чему въ значительной степени потворствовали близко стоявшія къ нему лица. Измѣнился-ли Лентовскій теперь, послѣ того, какъ фортуна стала къ нему спиной, не знаю. Хотя я часто бывалъ въ Москвѣ въ послѣдніе годы, но о Лентовскомъ ничего не слышалъ, не смотря на то, что вращался въ театральномъ мірѣ. Иногда проскользнетъ въ "Московскомъ Листкѣ" замѣтка о гастроляхъ Лентовскаго въ какомъ нибудь маленькомъ городѣ, иногда тамъ-же извѣщалось, что звѣзда Лентовскаго еще не померкла и онъ вновь займется антрепризой, но дальше этихъ извѣстій я ничего не знаю.
   Одновременно съ М. В. Лентовскимъ выступила въ Одессѣ въ опереткѣ и Елизавета Августовна Корбіель, крупная въ то время опереточная звѣзда. Я признаюсь, за все время пребыванія своего въ Одессѣ, не помню ни одной ни драматической, ни оперной артистки, которая имѣла-бы такой колоссальный успѣхъ, какъ г-жа Корбіель, подвизавшаяся въ опереткѣ. Для успѣха артистка, безспорно, имѣла всѣ данныя; все что требуется, или, вѣрнѣе, что можно требовать отъ исполнительницы опереточныхъ ролей, имѣла въ изобиліи г-жа Корбіель: граціозная, живая, веселая, непринужденная игра, игра не только не уступавшая, но даже превосходившая игру сихъ дѣлъ мастерицъ-француженокъ и при этомъ-недурной голосъ, которымъ артистка прекрасно распоряжалась, заставляя даже многихъ думать, что у нея и въ самомъ дѣлѣ былъ очень хорошій голосъ. Участіе г-жи Корбіель въ спектакляхъ было всегда гарантіей полнаго сбора; ни одинъ спектакль не обходился безъ подношеній, то въ видѣ букетовъ и корзинъ, то въ видѣ болѣе существенномъ: серебра, золота и даже брилліантовъ. Когда г-жа Корбіель заболѣла оспой, пролежавъ въ постели болѣе двухъ мѣсяцевъ, справляться о ея здоровьи являлись ежедневно десятки лицъ. Выходъ г-жи Корбіель въ первый разъ по выздоровленіи сопровождался весь вечеръ безпрерывными подношеніями и оваціями. До настоящаго времени старые одесскіе театралы не могутъ забыть г-жу Корбіель и при появленіи какой-либо новой опереточной звѣзды, всегда можно услыхать: "хороша, но не то, что Кобріель". И та же г-жа Кобріель, спустя десять лѣтъ, выступивъ въ г. Кіевѣ, въ 1883 г., въ опереточной труппѣ г. Савина, никакого успѣха не имѣла: одесситы, бывшіе въ театрѣ и знавшіе артистку въ 1872 г., удалились разочарованные: предъ ними была не прежняя Корбіель, но какая-то исполнительница, игра которой была ниже посредственности. Послѣ неудавшагося выхода на сценѣ, г-жа Кобріель вышла... замужъ и сцену оставила на всегда^ Г-жа Кобріель тоже принадлежала къ артистической семьѣ, вѣрнѣе вокальной. Сестра ея Наталья Августовна подвизалась въ оперѣ, подъ фамиліей Михайловской, исполняя партіи контръ-альто. Артистка пользовалась въ свое время не малымъ успѣхомъ и въ Кіевѣ. Впослѣдствіи она вышла замужъ за Присяж. Повѣрен. Кривцова, поселилась въ Одессѣ и сцену оставила, выступая только въ рѣдкихъ случаяхъ съ благотворительной цѣлью. Другая сестра г-жи Корбіель, г-жа Веселаго, тоже выступала при мнѣ въ Одессѣ и также въ опереткѣ, но исполняя исключительно партіи, требовавшія голосовыхъ средствъ, Голосъ у г-жи Веселаго (драматическое сопрано) былъ очень хорошій, но артистка она была невозможная. Если-бы, при игрѣ г-жи Корбіель, да передать ей голосъ г-жи Веселаго, она пожалуй, и на закатѣ дмей продолжала-бы подвизаться на сценѣ, точно также, какъ подвизается теперь г-жа Волынская. Настоящая фамилія г-жи Кобріель и ея сестеръ была Лейброкъ; отецъ ихъ имѣлъ въ Петербургѣ музыкальный и нотный магазинъ. Г-жа Корбіель избрала для себя этотъ псевдонимъ, переставивъ буквы своей фамиліи въ обратномъ порядкѣ (Лейброкъ-Корбіель). Говоря о г-жѣ Корбіель, не моіу не указать на одинъ курьезъ, чтобы не сказать болѣе: артистка въ первый разъ была замужемъ за какимъ-то докторомъ философіи; неправда-ли; недурно?-- мужъ-философъ, жена-опереточная артистка. Ну, какъ тутъ не пофилософствовать?
   Изъ подвизавшихся на ряду съ Кобріель и Лентовскимъ артистовъ, не могу не указать еще на г. Гулевича. Артистъ онъ былъ посредственный, ничѣмъ не выдѣлялся, но внѣ сцены его зналъ весь городъ и потому-то Гулевичу прощалось многое, за что другіе поплатились-бы серьезно. Спеціальностью Гулевича были анекдоты. Какъ ни одна сколько нибудь порядочная свадьба не обходилась прежде безъ генерала, такъ ни одинъ сколько нибудь приличный ужинъ не обходился безъ Гулевича. Гулевичъ, помимо того, что разсказывалъ анекдоты, разыгрывалъ еще роль шута и это къ нему шло -- не знаю почему, но шло. Другой бы въ этой роли вызывалъ чувство гадливости, а Гулевичъ вызывалъ только улыбку, а иногда и смѣхъ Не надо забывать, что Гулевичъ происходилъ изъ весьма порядочной семьи, былъ довольно образованъ и, до поступленія на сцену, находился въ военной службѣ. Какъ дошелъ онъ до жизни такой-было для многихъ загадкой, но спрашивать объ этомъ не приходилось; такимъ прибылъ онъ въ Одессу, такимъ и уѣхалъ, такимъ-же я встрѣтилъ его въ 1875 г. въ Курскѣ, а затѣмъ въ 1880-хъ годахъ и въ Москвѣ.
   Гулевичъ, кромѣ службы какъ артистъ, исполнялъ еще и обязанности помощника режиссера, а также и переводчика. Переводчикъ былъ необходимъ вотъ почему: антрепренеромъ состоялъ г. Суръ, ни слова не понимавшій по-русски, режиссеромъ былъ г. Лентовскій, ни слова не понимавшій ни по-французски, ни по-нѣмецки, языки, на которыхъ могъ объясняться г. Суръ. Посредникомъ въ переговорахъ между Лентовскимъ и Суромъ и былъ назначенъ Гулевичъ, заявившій, что онъ прекрасно владѣетъ всѣми тремя языками. На самомъ дѣлѣ Гулевичъ слабо владѣлъ французскимъ языкомъ, а нѣмецкимъ почти не владѣлъ и если онъ взялся быть переводчикомъ, то просто въ силу присущей ему смѣлости. Если кто изъ театраловъ или артистовъ желалъ вдоволь посмѣяться, то стоило только являться въ тѣ дни, когда Лентовскій чрезъ Гулевича дѣлалъ заказы Суру для постановки новыхъ опереттъ.
   Прійдетъ, бывало, Леонтовскій съ требованіями, выслушаетъ терпѣливо Суръ дѣлаемый Лентовскимъ по-русски докладъ и, ничего не понимая, требуетъ Гулевича.
   -- Herr Goulevitch! Vas vüncht Lentowski?
   -- Il veut monsieur Sour, tout de suite -- отвѣчаетъ Гулевичъ и беретъ листъ у Лентовскаго.
   По прочтеніи Гулевичъ заявляетъ Суру:
   -- "Il faut de grand blanc балахонъ", а Лентовскій прибавляетъ: "avec de пуговицы спереди".
   -- Oui, de пуговицы par avant, дополняетъ Гулевичъ.
   -- И сзади большіе, кричитъ Лентовскій.
   -- Et de grand par dérier -- переводитъ Гулевичъ.
   Суръ начинаетъ терять Терпѣніе, хватается за голову и все повторяетъ: "je ne comprens, rien je necomprens rien"!
   Гулевичъ однако не унимается, не умѣя перевести слово "пуговицы" по-французски, онъ начинаетъ кричать по-нѣмецки "кнопфъ, grande кнопфъ" и для уясненія начинаетъ дергать пуговицы ни сюртукѣ Сура. Суръ злится и бьетъ Гулевича по рукѣ; Лентовскій хохочетъ, хохочутъ и всѣ присутствующіе, одинъ только Гулевичъ стоитъ невозмутимый.
   Суръ въ концѣ концовъ говоритъ: "моргенъ", Гулевичъ очень доволенъ и отвѣчаетъ "Гутъ" и Лентовскій удаляется ни съ чѣмъ.
   "Васъ канъ ихъ махенъ митъ Гулевичъ"! обращается Суръ къ присутствующимъ, и уходитъ. Вслѣдъ за нимъ уходитъ и Гулевичъ, направляясь въ буфетъ и жалуясь на усталость.
   "Моргенъ" происходитъ сцена въ такомъ-же родѣ, и въ концѣ концовъ требованія переводятся Суру при участіи посторонняго лица.
   Если Гулевичъ и имѣлъ въ Одессѣ успѣхъ, то развѣ какъ разсказчикъ и то не потому, чтобы онъ былъ хорошій разсказчикъ, а исключительно благодаря содержанію разсказовъ, которое всегда отличалось новизной. Гулевичъ, по неистощимому запасу разсказовъ, былъ чуть-ли не единственный изъ всѣхъ разсказчиковъ, которыхъ я когда либо зналъ.
   Какъ человѣкъ Гулевичъ былъ очень добръ и считался хорошимъ товарищемъ; деньгамъ онъ цѣны не зналъ и хотя часто нуждался, но получая деньги, онъ долго держать ихъ при себѣ не могъ и быстро тратилъ, тратилъ, впрочемъ, не одинъ, а всегда въ обществѣ товарищей. При деньгахъ Гулевичъ никогда не отказывалъ товарищу дать взаймы, не требуя обратно, но и самъ, занимая, тоже никогда не отдавалъ. Помню я въ Курскѣ такой случай, по моему, свидѣтельствующій о доброй душѣ Гулевича. Служилъ одновременно съ нимъ "маленькій" актеръ Николаевъ, получавшій гроши. Узналъ Гулевичъ, что Николаева удаляютъ съ квартиры за невзносъ платы; денегъ у Гулевича не было, но онъ, желая помочь товарищу, пошелъ въ трактиръ "Комаровъ", гдѣ въ дворянскомъ залѣ по вечерамъ собиралось именитое купечество. Спустя часа три Гулевичъ возвратился и далъ Николаеву 10 руб. Оказалось, что деньга эти Гулевичъ получилъ отъ одного изъ купцовъ за разсказанные имъ двадцать анекдотовъ.
   Въ опереткѣ Сура я помню еще актера на роли комиковъ г. Базарова (настоящая его фамилія Михайловскій). Какъ актеръ онъ ничего выдающагося собой не представлялъ и если я о немъ упомянулъ, то только потому, чтобъ каждомъ городѣ, гдѣ мнѣ приходилось съ нимъ впослѣдствіи встрѣчаться, онъ представлялъ меня своей женѣ и, удивительное дѣло, въ каждомъ городѣ жена была другая. Меня, близко знавшаго театральный міръ, никогда не поражала происходившая въ семейной жизни актеровъ пертурбація, но столь частая перемѣна женъ г. Базаровымъ даже меня поразила. Въ pendant къ Базарову, кстати сказать, я зналъ еще одну артистку, фамилія которой, напечатанная въ какой-то газетѣ, занимала нѣсколько строкъ; къ фамиліи ея были прибавлены фамиліи всѣхъ ея мужей-артистовъ. Я сейчасъ помню только рядомъ стоявшіе имена Симони-Сахарова-Арди-Вучетичъ-Власовъ, но именъ этихъ было не менѣе пятнадцати. Фамилію артистки я изъ скромности не называю, ибо для знающихъ ее это излишне, а для незнающихъ это не важно; дѣло не въ фамиліи, а характеренъ фактъ.
   Въ Курскѣ Базаровъ занималъ амплуа серьезнаго комика и, по прежнему, какъ актеръ не выдѣлялся. Я встрѣчался съ нимъ довольно часто, при чемъ онъ всегда говорилъ мнѣ, что пишетъ какую-то пьесу, имѣющую произвесть фуроръ. Пьесу эту, какъ я узналъ, онъ писалъ не одинъ, а въ компаніи съ моимъ товарищемъ дѣтства В. Я. Шумилинымъ, большимъ театраломъ и недурнымъ любителемъ, въ то время тоже проживавшемъ въ Курскѣ. Хотя пьеса эта писалась чуть-ли не цѣлый годъ (названія ея не помню), но, поставленная на сцену, она успѣха не имѣла. Подъ первымъ своимъ произведеніемъ авторы изъ скромности не подписались полными фамиліями, а только иниціалами. Впослѣдствіи Базаровъ сталъ смѣлѣе: при встрѣчѣ съ нимъ въ 1877 г. въ Петербургѣ, онъ заявилъ мнѣ, что написалъ нѣсколько драмъ и ставилъ ихъ на одной изъ клубныхъ сценъ, гдѣ состоялъ режисеромъ. Каковы были эти драмы -- не знаю, ибо никогда ихъ не смотрѣлъ и не читалъ. Продолжалъ ли Шумилинъ "авторствовать", или ограничился только опытомъ въ товариществѣ съ Базаровымъ -- мнѣ неизвѣстно.
   Говоря о русскихъ драматическихъ труппахъ въ Одессѣ, я уже упомянулъ, что одно время тамъ были двѣ труппы: одна въ городскомъ театрѣ у г. Фоллети, а другая -- въ народномъ у графовъ Морковыхъ. Впрочемъ, одно время труппа г. Фолетти, вслѣдствіе ремонта, кажется, городского театра, играла въ Маріинскомъ. Театръ этотъ помѣщался рядомъ съ Сѣверной гостинницей, въ Театральномъ проулкѣ и былъ, насколько помнится, передѣланъ изъ цирка. Не смотря на массу неудобствъ, въ силу которыхъ онъ впослѣдствіи былъ закрытъ, въ стѣнахъ его, за короткое сравнительно время его существованія, перебывало не мало знаменитостей и подвизались тамъ не только русскія, но и французскія, итальянскія и даже еврейскія труппы. Въ описываемый мною сезонъ режисеромъ драматической труппы былъ К. Ѳ. Бергъ, а въ составъ труппы, между прочимъ, входили: Милославскій, Рготчи, И. П. Новиковъ, Рахимовъ, г-жи Радовичъ, М. Г. Ленская, Тургенева. Начало этого сезона мнѣ особенно памятно по слѣдующему обстоятельству. Бергъ назначилъ къ постановкѣ водевиль "Мужъ, жена и куропатка". На репетиціи къ Бергу подошелъ Милославскій и серьезно заявилъ ему, что водевиль итти не можетъ.-- Почему? спросилъ, недоумѣвая, Бергъ.-- Реквизита не достанешь, отвѣчалъ Милославскій, "куропатку-то достанешь, но гдѣ взять мужа и жену? у насъ въ труппѣ нѣтъ". Дѣйствительно, не смотря на большой составъ труппы, въ ней не было ни одной пары, узами брака соединенной; Милославскій и Воронина, Рютчи и Трусова, Бергъ и Радовичъ, И. Новиковъ и Тургенева, Рахимовъ и Морвиль и т. д.-- все это были случайныя пары. Труппа все-таки была довольно удовлетворительная и имѣла успѣхъ. Любимцемъ публики въ этомъ сезонѣ, кромѣ Милославскаго, былъ и К. Ѳ. Бергъ, хотя, какъ режисеръ, онъ возлагавшихся на него надеждъ не оправдалъ и, главнымъ образомъ, вслѣдствіе присущей всѣмъ режисерамъ болѣзни -- пристрастія къ "своимъ": и репертуаръ, и распредѣленіе ролей не разъ вызывали въ труппѣ недоразумѣнія, доходившія до скандаловъ, что отчасти и вліяло на сборы. Получая приличный окладъ какъ артистъ, Бергъ какъ режисеръ жалованья не получалъ, но, по окончаніи сезона, долженъ былъ получить отъ Фолетти особое вознагражденіе по усмотрѣнію послѣдняго и въ зависимости отъ дѣлъ.-- "Будетъ мнѣ хорошо, будетъ и тебѣ хорошо"! сказалъ Фолетти, поручая Бергу режисерство. Замѣчу кстати, что Фолетти былъ человѣкъ очень добрый, но нервный и малѣйшія неудачи сильно на него вліяли. При хорошихъ сборахъ Фолетти былъ очень веселъ, лицо его улыбалось и цилиндръ, съ которымъ онъ никогда не разставался, лежалъ у него на затылкѣ. Разъ сборъ плохой -- Фолетти шагалъ мрачнѣе тучи и цилиндръ надвигался имъ ниже лба. Это было настолько всѣмъ извѣстно, что справки о сборѣ наводились не въ кассѣ и не въ зрительномъ залѣ, а интересовавшійся яялялся за кулисы и смотрѣлъ на Фолетти: по положенію цилиндра знали уже и о сборѣ. По окончаніи сезона, неудавшагося въ матеріальномъ отношеніи, Бергъ явился къ Фолетти за полученіемъ режисерскихъ. По положенію цилиндра на головѣ антрепре.Digitized by
   Goo Le.
   -- 83 нера, уже видно было, что ничего хорошаго ожидать нельзя. Бергъ все-таки заикнулся о своемъ гонорарѣ.-- Не дамъ! отрѣзалъ Фолетти.-- Почему?
   -- Я что говорилъ въ началѣ сезона, припомни: "будетъ мнѣ хорошо -- будетъ и тебѣ хорошо!".--
   -- Да, говорилъ,-- А вышло что? тебѣ хорошо, а мнѣ скверно, значитъ я тебѣ за режисерство и не долженъ", На чемъ впослѣдствіи порѣшили -- незнаю.
   Въ продолженіи всего описываемаго сезона было довольно весело, чему не мало въ значительной степени содѣйствовала сожительница Н. П. Новикова -- г-жа Тургенева. Артистку эту забыть трудно, и не столько, конечно, какъ артистку, (она выступала въ водевиляхъ съ пѣніемъ), сколько какъ человѣка. Это была особа весьма буйнаго нрава, никогда никѣмъ и ничѣмъ не смущавшаяся и въ выраженіяхъ не стѣснявшаяся. Новикова она ревновала ко всѣмъ и вся; стоило ему уйти на часъ изъ дому и опоздать на нѣсколько минутъ -- скандалъ уже былъ готовъ. Такого Отелло въ юбкѣ мнѣ въ жизни не приходилось больше видѣть; узнала она какъ-то, что Новиковъ гуляетъ на бульварѣ въ сообществѣ знакомыхъ, между которыми есть и дамы, а узнала потому, что при ней состояли шпіоны, сообщавшіе ей о каждомъ шагѣ артиста. Было это въ началѣ сентября, публики на бульварѣ была масса; Тургенева, явившись на бульваръ, разыскала Новикова, который дѣйствительно сидѣлъ въ приличномъ дамскомъ обществѣ, ведя мирную бесѣду. "Ванька, домой!" -- раздался издали рѣзкій голосъ. Ванька узналъ этотъ голосъ, поблѣднѣлъ, но сразу встать не рѣшился. Туча надвинулась ближе:-- "тебѣ говорятъ, подлецъ, маршъ домой"! Новиковъ сидѣлъ ни живъ, ни мертвъ.-- "Такъ вотъ какъ"! И въ одну секунду съ головы Новикова слетѣла шляпа, сильная рука вцѣпилась въ волосы артиста и несчастнаго поволокли. Сцена эта. конечно, обратила на себя всеобщее вниманіе. Кто такая? слышалось со всѣхъ сторонъ и съ этого дня имя Тургеневой получило извѣстность въ Одессѣ, не смотря на то, что дебютъ ея на сценѣ еще къ тому времени не состоялся. Жилъ Новиковъ въ разстояніи двухъ кварталовъ отъ бульвара, но это не мѣшало ему весь путь до квартиры ощущать сильную руку въ своей шевелюрѣ. Вылъ у Новикова пріятель г. Пивинскій, который посовѣтовалъ ему остричь волосы, но вышло хуже -- за отсутствіемъ шевелюры несчастнаго "Ваньку" били по чемъ попало. Казалось-бы, что послѣ такихъ событій, всякія отношенія должны быть прекращены, но на дѣлѣ выходило не то: часа два -- три спустя Новиковъ, какъ ни въ чемъ не бывало, появлялся въ публикѣ подъ руку съ Тургеневой. Что она Новикова безумно любила -- не подлежало сомнѣнію, но до чего доводила эта любовь видно изъ только что описанной мною сцены. Скандалы у Новикова съ Тургеневой происходили до того часто, что нѣкоторые дѣлались даже достояніемъ прессы, хотя и безъ указанія фамилій; по окончаніи-же сезона въ посвященіи артистамъ относительно Новикова и Тургеневой былъ приведенъ Грибоѣдовскій стихъ: "И какъ васъ Богъ не въ пору вмѣстѣ свелъ".
   Въ труппѣ гжу Тургеневу если и не любили, то всеже всегда были рады ея присутствію; въ спектакляхъ безъ ея участія, когда она не являлась, на сценѣ было скучно. Выражалась г-жа Тургуеяева болѣе чѣмъ просто и не двусмысленно, и называя все своими именами; ея лексиконъ непечатныхъ словъ былъ весьма обширенъ и пускала она его въ ходъ не взирая ни на время, ни на мѣсто, ни на обстоятельства; знакомыхъ своихъ она не стѣсняясь приглашала въ свою уборную, не смотря на то, что стояла въ одной сорочкѣ. И при всемъ этомъ поведеніе ея по отношенію къ Новикову было вполнѣ безукоризненно, ухаживателей, дѣлавшихъ ей крупные намеки, она всегда отвергала и посылала ихъ, при помощи своего лексикона, такъ далеко, что они белыпе уже къ ней не являлись. И откуда только брались у нея выраженія? Помню я такой случай. Познакомился съ ней Рютчи, который отличался своей скромностью и не было для нея высшаго наслажденія, какъ при встрѣчѣ съ нимъ выпалить, au naturel, какое нибудь словечко и любоваться Несчастнымъ А. А., краснѣвшимъ точно юная дѣвица. Стало это Рютчи не въ моготу и сталъ онъ всѣмъ жаловаться на Тургеневу. К. Ѳ. Бергъ посовѣтовалъ Рютчи при первой-же встрѣчѣ пустить Тургеневой такую фразу, которая показала-бы, что онъ ужъ не стѣсняется. Заучилъ Рютчи эту фразу, но на другой день, подошелъ къ Бергу и чуть не плача заявилъ "не помогло".-- Какъ не помогло?-- "Да такъ, увидѣлъ я идущую мнѣ на встрѣчу Тургеневу и только собрался выпалить заученную мною фразу, а она, вмѣсто привѣтствія, какъ на зло раньше хватила эту-же фразу. Я такъ и присѣлъ и ни слова не отвѣтилъ".
   Послѣ этого сезона я ни съ Новиковымъ, ни съ Тургеневой больше не встрѣчался, но знаю, что они и по настоящее время находится вмѣстѣ,-- лучшее доказательство на сколько -они, не смотря на разныя пертурбаціи, привязаны другъ къ другу. Новиковъ занялся въ Самарѣ антрепризой и даже состоялъ одно время редакторомъ-издателемъ газеты, которую, какъ я слышалъ, онъ недавно кому-то продалъ. Что-жь, при такой поддержкѣ, какъ г-жа Тургенева, роль антрепренера въ значительной степени облегчается, на нее можно смѣло возложить переговоры съ членами труппы.
   Иванъ Петровичъ Новиковъ занималъ амплуа простаковъ и далеко не безъ успѣха: по крайней мѣрѣ, послѣ Арди, это былъ лучшій артистъ на это амплуа. Новиковъ вносилъ въ игру свою много веселости и жизни. Былъ у него одинъ природный недостатокъ -- онъ пришепетывалъ и подчасъ до того, что рѣзалъ слухъ, но на этотъ недостатокъ мало обращалось вниманія, благодаря весьма и весьма недурной игрѣ. Особенно хорошъ былъ Новиковъ въ роляхъ такъ наз. русскихъ, бытовыхъ; если придерживаться дѣленію простаковъ, какъ любовниковъ, на фрачныхъ и рубашечныхъ, то Новиковъ былъ простакъ рубашечный. Изрѣдка. Новиковъ выступалъ и въ дивертисментахъ, какъ исполнитель куплетовъ, и тоже не безъ успѣха.
   Какъ въ труппѣ, такъ и въ публикѣ Новикова знали подъ именемъ "Ванька", сначала онъ былъ "Ванька" для Тургеневой, но когда она по нѣсколько разъ въ день стала справляться о своемъ "Ванькѣ" и на сценѣ, и въ буфетѣ, и на бульварѣ, то кличка эта уже осталась за нимъ навсегда. Въ обществѣ Новиковъ былъ весьма желаннымъ гостемъ, но.... безъ Тургеневой; при ней это былъ уже другой человѣкъ, все исполнявшій по ея приказанію. Сознавалъ Новиковъ прекрасно ту власть, которую взяла надъ нимъ Тургенева и хотя и тяготился этимъ, но молчалъ исключительно во избѣжаніе скандаловъ, какъ онъ самъ объяснялъ. Дружили съ Новиковымъ очень немногіе, только самые храбрые, ибо Тургенева, затѣвая скандалы съ Ванькой, не щадила и всѣхъ его друзей.
   Амплуа любовниковъ занималъ Алексѣй Алексѣевичъ Рютчи. Внѣшность его для занимаемаго имъ амплуа была далеко не подходящая: небольшого роста, съ брюшкомъ, съ маленькими, еле замѣтными, глазками, Рютчи не производилъ впечатлѣнія героя и потому, вѣроятно, поклонницъ имѣлъ очень мало. Была, впрочемъ, причина, по которой онъ долженъ былъ избѣгать поклонницъ. Его положеніе въ труппѣ напоминало отчасти положеніе Новикова: его тоже ревновали, за нимъ и слѣдили не менѣе рьяно, чѣмъ за Новиковымъ, но особа, близкая его сердцу, отличалась крупнымъ достоинствомъ: это была женщина далеко не дюжиннаго ума: фамилія ея была Трусова. Несмотря на свою антипатичную, чтобы не сказать болѣе, внѣшность и на довольно солидный, а по отношенію къ Рютчи, даже старый возрастъ, г-жа Трусова, исключительно благодаря своему уму, пріобрѣла массу знакомыхъ, не безъ удовольствія проводившихъ время въ ея сообществѣ. Умъ г-жи Трусовой ей, конечно, подсказывалъ держать себя съ тѣмъ тактомъ, съ какимъ она себя держала: никогда никто не слыхалъ, чтобы г-жа Трусова сдѣлала Рютчи замѣчаніе относительно его поведенія, никогда г-жа Трусова никому на него не жаловалась, хотя было не мало къ тому основаній; если и была иногда рѣчь по поводу безсонныхъ ночей и излишней выпивки, то не въ видѣ упрека, а съ чувствомъ сожалѣнія: "Алеша, это вредно для твоего здоровья!" говорила Трусова и только. Такъ было при постороннихъ, не то было дома, какъ разсказывали ближайшіе сосѣди. Выше я сказалъ, что положеніе Рютчи напоминало отчасти положеніе Новикова; что это дѣйствительно "отчасти", видно уже изъ того, что г. Новиковъ и по настоящее время проживаетъ съ г-жей Тургеневой, тогда какъ Рютчи, когда наступилъ моментъ, нашелъ возможность разойтись съ Трусовой и жениться на г-жѣ Колосовой (сестрѣ Горевой).
   Какъ артистъ Рютчи, не смотря на нѣкоторые внѣшніе недостатки, пользовался значительнымъ успѣхомъ, выступая, главнымъ образомъ, въ роляхъ рубашечныхъ любовниковъ, амплуа такъ назыв. фрачныхъ занималъ въ то время Чарскій. Впрочемъ, Рютчи былъ для антрепренера весьма полезенъ и ни отъ какихъ ролей не отказывался, подчасъ даже второстёпенныхъ, если этого требовалъ ансамбль.
   Товарищи по сценѣ очень любили г-на Рютчи, особенно благоволилъ къ нему H. К. Милославскій, хотя тогда въ родствѣ еще съ нимъ не состоявшій. Любилъ иногда Рютчи и "побаловаться". "Баловаться" въ то время называлось -- выступать въ опереткѣ; баловался и Чарскій и даже Милославскій. Я помню спектакль, когда въ "Прекрасной Еленѣ" Чарскій выступалъ въ роли Агамемнона, а Рютчи -- Ахилла. Нельзя было безъ смѣха слушать безголоснаго Рютчи, распѣвавшаго "Я Ахиллъ такъ и смѣю", или Чарскаго въ третьемъ актѣ той-же оперетки распѣвавшаго: "Посуди, посуди, что-же будетъ впереди" и при этомъ откалывавшаго канканчикъ. Чѣмъ, какъ не баловствомъ, можно назвать подобное появленіе на сценѣ серьезныхъ артистовъ! Въ то время, какъ Рютчи подвизался на сценѣ у Фолетти, г-жа Трусова выступала въ народномъ театрѣ; я помню ее въ одной только пьесѣ "Свекровь", гдѣ она исполняла заглавную роль. Хотя первой "свекровью" считается г-жа Стрѣлкова, но мало чѣмъ уступала ей въ исполненіи этой роли -- г-жа Трусова.
   Погонинъ когда-то говорилъ о себѣ и о Мельниковѣ, что въ Россіи всего два "идіота"; я могу сказать, что въ Россіи были только двѣ "свекрови" -- Стрѣлкова и Трусова. Если я г-жу Трусову въ другихъ роляхъ не помню, то, вѣроятно или потому, что серьезныхъ ролей, кромѣ "свекрови", она не исполняла, или-же, если и исполняла, то слабо, не оставивъ никакого впечатлѣнія. Въ этомъ отношеніи у нея было много общаго съ г-жей Стрѣлковой, по крайней мѣрѣ въ моихъ глазахъ.
   Г-нъ Рахимовъ, въ послѣднее время занимавшій видное мѣсто въ провинціи и въ т. наз. народномъ (Черепанова) театрѣ въ Москвѣ на амплуа бытовыхъ ролей, исполнялъ въ труппѣ небольшія роли и какъ актеръ не выдѣлялся, хотя подавалъ уже тогда большія надежды. Видно было, что онъ трудится и серьезно относится къ дѣлу. Если Рахимову трудно было предсказать въ будущемъ большую извѣстность, то все-же было несомнѣнно, что изъ него выйдетъ современемъ весьма полезный артистъ, что и оправдалось. Одно время и Рахимовъ чуть было не свихнулся, сильно пристрастившись къ спиртнымъ напиткамъ, (это было въ Кіевѣ въ 1883 г., при антрепризѣ г. Савина); но страсть эту онъ видно поборолъ въ себѣ, такъ какъ въ послѣдніе годы, часто встрѣчаясь съ нимъ въ Москвѣ, я не замѣчалъ, чтобы онъ предавался пьянству. Будучи вообще далеко не тихаго нрава, Рахимовъ, подъ вліяніемъ Бахуса, наводилъ страхъ не только на антрепренера, но и на всю труппу. Былъ даже періодъ, когда артисты ставили условіемъ антрепренеру -- не приглашать Рахимова.
   Въ Одессѣ я во второй разъ видѣлъ Рахимова на сценѣ по истеченіи чуть-ли не двадцати пяти лѣтъ (въ 1894 г.). Онъ выступалъ въ Русскомъ театрѣ въ бытовыхъ роляхъ и имѣлъ значительный успѣхъ. Года два тому назадъ, какъ я слышалъ, Рахимовъ опять свихнулся и поэтому съ трудомъ уже находитъ теперь ангажементъ.
   Амплуа комическихъ старухъ занимала сестра Протасова -- Матрена Герасимовна Ленская. Какъ актрису ее очень любили, хотя нельзя отрицать, что она была ужъ слишкомъ однообразна: часто, смотря на игру г-жи Ленской, можно было безошибочно сказать, въ какомъ мѣстѣ, какой жестъ она сдѣлаетъ, какой интонаціей произнесетъ извѣстную фразу и въ какомъ мѣстѣ разразится "фейерверкомъ", какъ говаривали о ней. Товарищи М. Г., отдавая должное ея дарованію, тѣмъ не менѣе называли ее "фа! фа"!, такъ какъ она всегда выпаливала свои монологи крайне однообразно, точно ракету. Г-жа Ленская иногда выступала и въ роляхъ драматическихъ старухъ и здѣсь, по моему мнѣнію, она была больше на своемъ мѣстѣ. Прибѣгая въ комическихъ роляхъ къ шаржу и утрировкѣ, артистка въ роляхъ драматическихъ была вполнѣ реальна и нерѣдко производила сильное впечатлѣніе. До сихъ поръ я помню г-жу Ленскую въ пьесѣ "Нашъ другъ Неклюжевъ": исполненіе ею роли Поспѣловой была поразительно и вызывало слезы на глазахъ у зрителей. Г-жу Ленскую я никакъ не могу представить себѣ безъ ея сыночка-Коленьки, какъ равно не могу представить себѣ М. И. Соколову (водевильную актрису) безъ ея мамаши-Домны. Коленька былъ въ гимназіи, кажется въ четвертомъ классѣ, когда порѣшилъ бросить ученье и поступить на сцену. Старшій братъ его-Алексѣй служилъ въ то время въ Судебной палатѣ и тоже нашелъ въ себѣ талантъ. Противъ поступленія на сцену Коленьки г-жа Ленская ничего не имѣла, но сильно возставала противъ Алексѣя, доказывая ему, что у него нѣтъ никакихъ данныхъ для сцены и что портить свою карьеру не слѣдуетъ. Алексѣй однако поставилъ на своемъ, бросилъ службу и попалъ на сцену. Предсказаніе матери сбылось: актера изъ Алексѣя не вышло: онъ странствовалъ по разнымъ городамъ, всюду пробовалъ свои силы, но безуспѣшно и въ концѣ концовъ спился съ круга. Въ такомъ жалкомъ видѣ я встрѣтилъ его въ Харьковѣ, въ концѣ 70-ти годовъ и о дальнѣйшей судьбѣ его ничего не знаю.
   Коленька на моихъ глазахъ поступилъ на сцену и вся его сценическая карьера прошла на моихъ-же глазахъ. Въ первый разъ Николай Ленскій выступилъ въ любительскомъ спектаклѣ въ Одессѣ: въ спектаклѣ этомъ участвовали дѣти преимущественно театральной семьи, если можно такъ выразиться. Шла пьеса "Свадьба Кречинскаго". Роль Кречинскаго исполнялъ Ленскій, Лидочки-сестра Ворониной, Лиза (впослѣдствіи Горева), впервые тоже тогда выступившая на сцену. Остальныхъ исполнителей не помню, но за то прекрасно помню свою сосѣдку-Матрену Герасимовну Ленскую и вотъ почему: послѣ какой-то фразы Коленьки, фразы, вызвавшей одобреніе публики, я почувствовалъ ударъ въ бокъ. Оглядываюсь -- Ленская: "что, каковъ мой Коленька"?-- спрашиваетъ.-- "Хорошъ", говорю. Чрезъ нѣсколько минутъ опять ударъ въ бокъ и тотъ-же вопросъ. Послѣ перваго акта я пересѣлъ на другое мѣсто, но Матрена Герасимовна меня разыскала и удары возобновились. Судя по числу полученныхъ мною въ тотъ вечеръ ударовъ Коленька несомнѣнно имѣлъ успѣхъ. Своего сыночка Матрена Герасимовна держала постоянно при себѣ, строго слѣдя за его нравственностью и опасаясь, чтобы его кто-либо не соблазнилъ. Надо думать, что благодаря этой строгости Коленька и убѣжалъ отъ мамаши, захвативъ съ собою гдѣ-то на югѣ англичанку, на которой и женился; впрочемъ, жену свою онъ скоро оставилъ, замѣстивъ ее Еленой Семеновной Карцевой, что случилось въ Харьковѣ, въ сезонъ 1878--1879 г. Восторгаться Коленькой было idée fixe г-жи Ленской и если кто-либо находилъ въ Коленькѣ какіе нибудь недостатки, Ленская считала его своимъ личнымъ врагомъ. Наоборотъ, стоило похвалить Коленьку, чтобы изъ мерзавца сразу сдѣлаться прекраснымъ человѣкомъ. Слабость Матрены Герасимовны къ Коленькѣ знали, конечно, всѣ и нерѣдко этимъ пользовались въ своихъ интересахъ.
   Къ Коленькѣ и его дѣятельности на сценѣ я возвращусь, пока-же еще нѣсколько словъ о Матренѣ Герасимовнѣ. Жизнь она вела почти отшельническую; кромѣ дома и театра ее нигдѣ никогда не видѣли, развѣ поведетъ когда Коленьку погулять. Я часто слышалъ, что Матрену Герасимовну называли "камфора", а когда я съ ней познакомился, то дѣйствительно замѣтилъ, что отъ нея часто несетъ камфорой, хотя причины и не зналъ. Объяснили мнѣ, однако, слѣдующіе: послѣ смерти мужа Матрена Герасимовна рѣшила вести монашескій образъ жизни и если-бы не дѣти, которыхъ надо было воспитывать, она поступила-бы въ монастырь. Оставшись ради дѣтей въ свѣтѣ, но опасаясь мірскихъ соблазновъ, Матрена Герасимовна и прибѣгла къ камфорѣ, которой себя мазала "дабы грѣховные помыслы не лѣзли ей въ голову". Я не утверждаю, что это было такъ, но объ этомъ говорили всегда открыто, не стѣсняясь и присутствія Матрены Герасимовны, такъ что нельзя было не вѣрить, да и подтверждалось это отчасти и образомъ жизни Ленской, женщины въ то время далеко еще не старой, имѣвшей, при желаніи, возможность пріобрѣсть себѣ друга сердца.
   Какъ я уже сказалъ, трудно было представить себѣ Матрену Герасимовну безъ Коленьки, равно какъ и Марью Ивановну Соколову безъ мамаши, которую звали-Домна. Мнѣ кажется, что въ пьесѣ "Откуда сыръ-боръ загорѣлся" типомъ актрисы и ея мамаши взяты именно Марья Ивановна и ей мамаша Домна; по крайней мѣрѣ, смотря это пьесу и я. и всѣ знавшіе Домну, приходили всегда къ такому заключенію.
   Марья Ивановна Соколова была недурная водевильная артистка. Мамаша ея-Домна была неграмотная старуха, дальше своей Машеньки ничего и никого не признававшая. О чемъ-бы ни заговорили -- Домна всегда переводила разговоръ на Машеньку -- "и красавица моя Машенька! и первая актриса моя Машенька! и любитъ мою Машеньку Михаилъ Михайловичъ (секретарь Фолетти А--чъ) какъ родную сестру! и никогда моя Машенька ни съ однимъ мущиной не зналась" -- словомъ, все только о Машенькѣ -- Любила еще Домна щегольнуть иногда иностранными словами, но значенія ихъ, какъ женщина неграмотная и простая, она не знала. Разсказывая о томъ, какъ за Машенькой ухаживали, она хотѣла сказать, что Машеньку повели въ фотографію, гдѣ сняли съ нея портретъ, но сказала фразу, которая въ театральномъ мірѣ стала исторической, а именно: "и мою Машеньку въ кунсткамеру водили и съ нея дагеротипъ сняли"! Можетъ быть въ этой фразѣ и есть преувеличенія, но что въ этомъ родѣ что-то было сказано-не подлежитъ сомнѣнію, такъ какъ громкую извѣстность Домна получила въ Одессѣ только послѣ того, какъ Машенька была въ фотографіи. Въ доказательство того, что Машенька наивна и ничего не понимаетъ, Домна разсказывала, какъ Машенька, придя домой въ морозный день и желая согрѣться, не подошла къ печкѣ, а, увидѣвъ сидѣвшаго у нихъ Михаила Михайловича: "моя Машенька юркъ къ нему подъ шубу". Много анекдотовъ я могъ-бы передать о Машенькѣ и Домнѣ, но не дѣлаю этого потому, что всѣ они на одну и ту-же тему и свидѣтельствуютъ лишь о безумномъ поклоненіи Домны -- своей дочери.
   Карьера М. И. Соколовой была очень печальная. Не видѣлъ я ее послѣ сезона въ Одессѣ лѣтъ около двадцати. Въ лѣтній сезонъ 1885 г. въ Бояркѣ былъ назначенъ спектакль съ участіемъ Чужбинова. Пріѣхавъ туда я, въ составѣ труппы, встрѣтилъ нѣсколько знакомыхъ лицъ, между прочимъ вниманіе мое обратила на себя одна уродливая, чтобы не сказать болѣе, старуха, одѣтая въ жалкое тряпье. Я долго вспоминалъ гдѣ и когда я видѣлъ это лицо; моментами мнѣ казалось, что это лицо Соколовой, но я не допускалъ мысли, чтобы это была она. Я обратился къ Чужбинову. Кто это? спросилъ я. "Извѣстная въ свое время водевильная артистка Марья Ивановна Соколова", отвѣтилъ онъ, "а теперь -- видишь! Изъ милости взяли, пришла, просить помощи и мы ей платимъ 5 руб. за выходъ, давая ей играть разъ въ недѣлю. Что-же дѣлать? денегъ у насъ самихъ нѣтъ"!
   Что было дальше съ Соколовой -- не знаю, но теперь она счастлива, ибо умерла; жить такъ, какъ она жила когда-то и затѣмъ стать нищей и протягивать руку -- это ужасно! Смерть куда легче!
   Вотъ подробности, собранныя мною о послѣднихъ дняхъ Марьи Ивановны Соколовой. Проживала она въ 1887 г. въ г. Кіевѣ въ страшной нуждѣ и безъ службы. Квартирой служилъ ей сарай на задворкѣ гдѣ-то въ Кожемякахъ, на Подолѣ. Зимой того-же года, на Александровской улицѣ, подъ заборомъ, найденъ былъ трупъ, судя по костюму, нищей. Въ этомъ трупѣ кто-то узналъ нѣкогда извѣстную артистку Марью Ивановну Соколову. Вскрытіемъ было установлено, что несчастная умерла отъ истощенія. Разсказалъ мнѣ объ этомъ очень недавно одинъ изъ извѣстныхъ драматическихъ артистовъ и на вопросъ мой: какимъ-же образомъ это могло случиться въ городѣ, гдѣ постоянно имѣются театры, а слѣдовательно и товарищи-артисты,-- я получилъ отвѣтъ, что въ тотъ сезонъ въ Кіевѣ драмы не было, а только опера и оперетка и потому Соколовой не къ кому было обратиться за помощью, а можетъ быть она и обращалась, да вѣроятно поддержки не нашла на томъ основаніи, что для оперы и оперетки, драматическая артистка -- чужая!
   Такъ окончила свои дни Соколова. Да она-ли одна? Будемъ утѣшаться тѣмъ, что въ настоящее время подобные случаи уже немыслимы; дряхлые, или по болѣзни неспособные къ труду, артисты находятъ теперь пріютъ, гдѣ они могутъ спокойно доживать свой вѣкъ!
   Таковы главныя лица, дѣйствовавшія въ составѣ драматическихъ труппъ въ городскомъ театрѣ въ описываемый мною періодъ. Если я не упомянулъ ни разу о гастролерахъ, то это потому, что въ то время о гастролерахъ понятія не имѣли. Знали труппу, но не знали артиста или артистку, ради которыхъ исключительно шли въ театръ, не взирая на жалкій антуражъ этихъ гостей. Знали ансамбль, знали съигравшуюся труппу. Въ то время такіе артисты какъ Чарскій, Горева, Ивановъ-Козельскій и др. не рѣшились бы выдѣлить себя изъ общаго состава и требовать громадной поспектакльной платы, возмечтавъ о себѣ и ни вѣсть что! Да что Чарскій и Козельекій! были артисты и болѣе талантливые, но въ гастролеры они себя не возводили, а служили цѣлый сезонъ. Я думаю, что гастролеры въ провинціи появились съ одной стороны благодаря публикѣ, которая, не зная предѣловъ своимъ восторгамъ и увлеченіямъ, баловала артистовъ, а съ другой, благодаря самомнѣнію этихъ избалованныхъ публикой артистовъ: провинціальные гастролеры брали не столько талантомъ, сколько смѣлостью. Кто-бы могъ напр. думать, что Чарскій и Ивановъ-Козельскій, возмнивъ себя Росси и Сальвина, откажутся служить посезонно и превратятся въ гастролеровъ, требуя по 200--300 руб. отъ спектакля; и еще страннѣе, что антрепренеры на эту плату соглашались, точно не понимали, что въ итогѣ они сами наносили себѣ матеріальный ущербъ, ибо, пріучивъ публику къ гастролерамъ, отучили ее отъ посѣщенія театра въ отсутствіи гастролеровъ. Да иначе и быть не могло: разсчитывая на гастролеровъ г.г. антрепренеры изъ суммы, ассигнованной на сформированіе труппы, удѣляли значительную часть на уплату "знаменитостямъ", а изъ остатка составляли кое-какъ труппу, "числомъ поболѣе, цѣною подешевле". Понятно, что здѣсь рѣчи не могло быть объ ансамблѣ и сколько нибудь сносномъ исполненіи; набирались артисты для подъигриванія "знаменитости", а разъ "знаменитость" исчезала, то исчезала и публика изъ театра. Врядъ-ли кто станетъ отрицать, что паденіе драмы въ провинціи отчасти обязано и гастрольной системѣ, глубоко пустившей корни въ концѣ 70-хъ и началѣ 80-хъ годовъ.
   Въ послѣднее время, къ счастью, антрепренеры, серьезно относящіеся къ дѣлу, поняли весь вредъ, наносимый гастрольной системой и отъ нея отказались; жалѣть объ этомъ имъ навѣрное не приходится, а публикѣ остается радоваться, что вмѣсто созерцанія одного актера или артистки, она можетъ пользоваться хорошо сформированной труппой.
   Говоря о гастролерахъ я, конечно, дѣлаю исключеніе для артистовъ иностранныхъ, а равно артистовъ Императорскихъ театровъ: эти гастролеры вреда не приносили; не говоря уже о томъ, что они появлялись въ весьма рѣдкихъ случаяхъ, самое это появленіе было случайное и потому не имѣло вліянія на составъ труппы; лишній хорошій артистъ въ хорошей труппѣ, хотя и временно, но всегда желателенъ, единственный хорошій артистъ, но тоже временно, въ плохой труппѣ никогда не желателенъ по причинѣ, указанной выше. Появленіе, напримѣръ, въ Одессѣ знаменитаго въ свое время Ольдриджа было встрѣчено сочувственно; оно свидѣтельствовало, что антрепренеръ желаетъ познакомить публику съ артистомъ, о которомъ говорила вся Европа, но ради Ольдриджа составъ труппы не мѣнялся; съ Ольдриджемъ продолжали играть и Фабіанская, и Никитинъ, и другіе выдающіеся артисты. Былъ, впрочемъ, въ Одессѣ, въ описываемый мною періодъ, одинъ гастролеръ не иностраненъ и не артистъ Императорскихъ театровъ, выступавшій исключительно въ пьесахъ Шекспира, но этотъ гастролеръ былъ не артистъ по призванію, а любитель. Фамилія его была Чернышевъ. Это былъ когда-то довольно богатый землевладѣлецъ, но, увлекшись изученіемъ Шекспира, онъ махнулъ рукой на хозяйство и довелъ послѣднее до того, что вынужденъ быль уйти изъ деревни въ городъ, гдѣ и рѣшилъ показать себя публикѣ. Слухъ о Чернышевѣ, какъ о странномъ помѣщикѣ, помѣшавшемся на Шекспирѣ, давно уже проникъ въ городъ, а потому неудивительно, что появленіе его имени на афишѣ сильно заинтересовало всѣхъ театраловъ. Выступилъ онъ въ "Гамлетѣ" и я помню только, что онъ кричалъ; впослѣдствіи мнѣ его напомнилъ въ той-же роли артистъ Любскій. Къ Чернышеву относились сначала снисходительно, но когда онъ участилъ свои гастроли, то пріѣлся публикѣ. Интеллегентъ -- интеллегентомъ, но долго морочить публику все-же нельзя было. Прекративъ гастроли въ городскомъ театрѣ, Чернышевъ перешелъ въ народный театръ, гдѣ контингентъ посѣтителей былъ совершенно другой. Съигравъ здѣсь нѣсколько разъ, Чернышевъ скрылся съ горизонта. Это былъ единственный гастролеръ, появившійся на подмосткахъ одесскихъ театровъ и, какъ видите, совершенно случайно.
   Перехожу къ народному театру, о которомъ я уже вскользь упомянулъ выше. На Александровской площади въ Одессѣ долгое время стоялъ деревянный циркъ Сура. Это-то зданіе и было превращено въ народный театръ. Антрепренерами театра была два брата-графы Морковы, обладавшіе большими средствами и ничего не жалѣвшіе для сформированія хорошей труппы. Дѣло было новое и потому рискованное. Взявшись за это дѣло гр. Морковы, надо отдать имъ справедливость, не думали о какихъ-бы то ни было барышахъ; они дѣйствительно задались цѣлью открыть доступъ въ театръ и менѣе состоятельному классу населенія Одессы. Цѣны мѣстамъ были назначены весьма низкія, билетъ на галлерею стоилъ 10 копѣекъ. Нечего прибавлять, что такія низкія цѣны, и притомъ въ театрѣ, гдѣ подвизались извѣстные артисты, сдѣлали этотъ театръ любимымъ. Что гр. Морковы старались привлечь извѣстныхъ артистовъ видно хотябы изъ слѣдующаго краткаго перечня персонала: г-жи Воронина, Литвина, Трусова, гг. H. X. Рыбаковъ, Л. Н. Самсоновъ, М. Л. Кропивницкій, Выходцевъ, Ковровъ -- другихъ не припомню. Ставились пьесы превосходно, такъ какъ для постановки денегъ не жалѣли.
   Посѣщеніе этого театра доставляло мнѣ громадное удовольствіе; не столько интересовало меня исполненіе на сценѣ, сколько публика, которую я внимательно наблюдалъ. Это была настоящая публика, для которой артистамъ стоило стараться; это была публика, сливавшаяся съ артистами во едино; она увлекалась искренно и когда хохотала отъ души, и когда проливала слезы; герои и героини пьесъ были близки этой публикѣ, которая переживала съ ними всѣ страданія и радости, ихъ обуревавшія. Внимательно слѣдя за ходомъ пьесы, публика эта приходила въ восторгъ, когда въ финалѣ порокъ наказывался, а добродѣтель торжествовала. Какъ часто отъ этой публики приходилось слышать такія мѣткія замѣчанія, которыя-бы сдѣлали честь не одному заправскому рецензенту. Конечно, относительно самаго исполненія роли тѣмъ или другимъ артистомъ сужденіе этой публики бывало нерѣдко ошибочное, да оно и понятно: она не столько увлекалась игрой артиста, сколько словами роли; нигдѣ успѣхъ артиста не зависѣлъ столько отъ характера роли, какъ въ этомъ театрѣ: роли жертвы вызывали состраданіе толпы, роли злодѣевъ вызывали ея негодованіе и это негодованіе выражалось вслухъ; какой нибудь монологъ, въ которомъ злодѣй увѣрялъ жертву въ любви, вдругъ прерывался возгласомъ: е не вѣрь ему, обманетъ!" Такіе и другіе возгласы свидѣтельствовали наглядно, насколько толпа сливалась во едино съ героями пьесъ, жила одной съ ними жизнью.
   У публики народнаго театра было два любимца: трагикъ, какъ его называли, Николай Хрисанфовичъ Рыбаковъ и комикъ -- Выходцевъ.
   Кто изъ прежнихъ артистовъ не зналъ Николая Хрисанфовича, не зналъ этого хотя и оригинала, но добрѣйшей души человѣка. Много за нимъ водилось странностей и кто-только не пользовался этими странностями въ своихъ интересахъ. Была у Николая Хрисанфовича страсть приврать. Объ этой его страсти можно было-бы написать чуть не цѣлую книгу. И ничѣмъ нельзя было угодить такъ Николаю Хрисанфовичу, какъ спокойнымъ выслушиваніемъ его разсказовъ, подчасъ до того невѣроятныхъ, что и самъ-то онъ несомнѣнно не вѣрилъ тому, что разсказывалъ. Начнетъ онъ. говорить, а ты его только слушай; чѣмъ внимательнѣе слушаешь, тѣмъ болѣе онъ выказываетъ расположенія: сначала угоститъ чайкомъ, а тамъ, смотришь, появится на столѣ и графинчикъ водки съ закусочкой; разсказываетъ и угощаетъ, и, Боже сохрани, чтобы кто, за столомъ сидящій, усумнился хоть въ одномъ словѣ его разсказа: вспылитъ старикъ и вонъ прогонитъ! "Такъ я, значитъ, вру, ну и пошелъ вонъ отъ стола и нѣтъ тебѣ водки". Николай Хрисанфовичъ пользовался громаднымъ уваженіемъ всѣхъ артистовъ и знакомыхъ; его отзывами артисты очень дорожили и слова Островскаго ("Лѣсъ") "Самъ Николай Хрисанфовичъ" не есть преувеличеніе; такъ и говорили: "самъ Николай Хрисанфовичъ похвалилъ -- значитъ хорошо".
   Что Николай Хрисанфоровичъ былъ прекрасный актеръ старой школы въ бытовыхъ и историческихъ роляхъ -- извѣстно всѣмъ; меня въ игрѣ его, хотя и своеобразной, всегда поражала детальная отдѣлка роли. Не мало подкупалъ и его плавный басовой голосъ съ груднымъ оттѣнкомъ. Казалось, что только такимъ голосомъ и надо обладать, чтобы выступать въ Прокопѣ Ляпуновѣ или Велнэаріѣ и если въ этихъ-же роляхъ выступалъ съ громаднымъ успѣхомъ H. К. Милославскій, то не надо забывать, что этотъ артистъ обладалъ выдающейся гибкостью голоса, которая одинаково помогала ему какъ въ указанныхъ выше роляхъ, такъ и въ роляхъ современнаго репертуара. До моего знакомства съ Ник. Хрисанф., мнѣ приходилось слышать о немъ, какъ о самодурѣ, но я этого подтвердить не могу. Въ его поступкахъ мнѣ не приходилось никогда замѣчать признаковъ самодурства, если, конечно, не считать его страсти къ вранью. Но и эта его страсть имѣла полное оправданіе. Не надо забывать, что Николай Хрисанфовичъ былъ страстный охотникъ, а кто изъ людей этой категоріи не подверженъ той-же слабости. Я никогда не слышалъ отъ Николая Хрисанфовича, чтобы онъ совралъ что-либо, говоря о себѣ, какъ объ артистѣ: не говорилъ онъ ни о чрезвычайныхъ успѣхахъ своихъ на сценѣ, ни о крупныхъ, подносившихся ему, подаркахъ, о чемъ такъ часто приходилось слышать баснословные разсказы другихъ артистовъ. Николай Хрисанфовичъ больше разсказывалъ о своихъ похожденіяхъ на охотѣ: то о потерянныхъ имъ часахъ, найденныхъ чрезъ три дня его собакой, сдѣлавшей надъ ними стойку, то объ отдыхѣ его на громадномъ упавшемъ деревѣ, оказавшемся потомъ хрѣномъ и пр. Слушая разсказы Николая Хрисанфовича приходилось только соглашаться, что онъ превзошелъ даже барона Мюнхгаузена; его разсказы были безобидные, а разсказывалъ онъ съ такимъ увлеченіемъ, что доставлялъ громадное удовольствіе слушателямъ. Одно было не хорошо: Николай Хрисанфовичъ любилъ сквернословить и до того увлекался, что и присутствіе дамъ его не останавливало. Отношеніе Николая Хрисанфоровича къ сценѣ было весьма серьезное; сцена для него была "Святая Святыхъ"; роли свои онъ всегда зналъ прекрасно и крайне возмущался, если замѣчалъ въ комъ либо изъ молодыхъ артистовъ небрежное отношеніе къ дѣлу. То-же я могу сказать и о Милославскомъ. Вообще артисты старой школы относились съ уваженіемъ къ искусству; въ требованіяхъ сцены были до педантизма строги сами къ себѣ, ни въ одномъ изъ нихъ я не замѣчалъ того пренебреженія къ сценѣ, которое проглядываетъ у большинства нынѣшнихъ артистовъ, завоевавшихъ себѣ почетное имя, хотя и не столь громкое, какъ Милославскій и Рыбаковъ. Нынѣшнія извѣстности, съ момента, какъ эта извѣстность добыта, относятся уже къ дѣлу спустя рукава; ихъ ни мало не интересуетъ ни публика, которая-де все проститъ въ счетъ прежнихъ заслугъ, ни товарищи, ни сцена. Не то было въ старину! Тогда заслуженные артисты до послѣдней минуты своего пребыванія на сценѣ не переставали быть учителями молодыхъ артистовъ, служа имъ примѣромъ, какъ надо относиться къ своимъ обязанностямъ. Нынѣшнимъ молодымъ артистамъ можно только искренно совѣтовать не поражать современнымъ извѣстностямъ и брать себѣ въ образецъ уже отошедшихъ въ вѣчность знаменитостей, имена которыхъ съ благоговѣніемъ еще долго будутъ произноситься всѣми, кому дорого родное искусство!
   Нѣтъ, конечно, ничего удивительнаго, если благодаря таланту, нѣкоторому дарованію или даже усиленной работѣ, артистъ получаетъ извѣстность, но страннымъ должно показаться, если крупная бездарность въ продолженіи цѣлаго ряда лѣтъ имѣетъ успѣхъ, именно благодаря бездарности. Такого актера я однако зналъ въ лицѣ Григорія Алексѣевича Выходцева, служившаго въ Одессѣ въ народномъ театрѣ. Нѣкоторое представленіе о Выходцевѣ я имѣлъ уже незадолго до его пріѣзда въ Одессу. Какъ-то лѣтомъ, H. К. Милославскій и извѣстный театралъ Ягницкій предложили мнѣ съѣздить въ г. Аккерманъ, гдѣ подвизается Выходцевъ въ качествѣ антрепренера какой-то бродячей труппы и будетъ играть. "Грознаго" въ пьесѣ Толстого "Князь Серебряный". При этомъ Милославскій объяснилъ мнѣ, что получилъ отъ Выходцева письмо съ просьбой пожаловать на этотъ спектакль, такъ какъ онъ, Выходцевъ, преклоняясь передъ Николаемъ Карловичемъ въ этой роли, желалъ бы, чтобы знаменитый артистъ посмотрѣлъ и комика въ Грозномъ. На вопросъ мой: кто такой Выходцевъ, Ник. Карл. объяснилъ мнѣ, что это бездарный, малограмотный актеръ, подвизающійся въ провинціи, играющій все, когда антрепренерствуетъ и считающій своимъ амплуа комическія роли, когда состоитъ на службѣ; стиховъ Выходцевъ не признаетъ и въ любой пьесѣ все передаетъ своими словами. Страсть Выходцева -- сорвать аплодисментъ и для этого онъ ни предъ чѣмъ не остановится, кренделя и фортели Выходцева доходятъ до невѣроятія. Понятно, что посмотрѣть такого артиста въ роли Грознаго -- дорогого стоитъ. Въ Аккерманъ я поѣхать не могъ, о чемъ и пожалѣлъ, но объ исполненіи роли Грознаго Выходцевымъ я узналъ однако слѣдующее: въ одномъ мѣстѣ пьесы онъ -сказалъ такую фразу: "Дать ему сорокъ сороковъ соболей на шапку" -- Милославскій, сидѣвшій въ первомъ ряду креселъ, крикнулъ громко: "Ого! слишкомъ большая шапка!" Выходцевъ до того сконфузился, что вслѣдъ за этимъ, вмѣсто словъ "не посмотрѣвъ въ святцы, да бухъ въ колоколъ", сказалъ: "не посмотрѣвъ въ колоколъ, да бухъ въ святцы"! Нечего прибавлять, насколько эти слова привели публику въ веселое настроеніе, уже до конца спектакля ее не оставлявшее, благодаря, конечно, и присутствію Милославскаго, дѣлавшаго вслухъ на каждомъ шагу остроумныя замѣчанія, на которыя онъ былъ такъ способенъ.
   Познакомиться съ Выходцевымъ и его сценической дѣятельностью мнѣ пришлось очень скоро, такъ какъ онъ былъ приглашенъ въ труппу гр. Морковыхъ. Дебютировалъ Выходцевъ въ пьесѣ: "Стряпчій подъ столомъ". Хотя я и былъ подготовленъ увидѣть на сценѣ нѣчто особенное, но то, что я увидѣлъ, превзошло мои ожиданія. Я видалъ актеровъ шаржировавшихъ и прибѣгавшихъ къ "кренделямъ", я видалъ, наконецъ, клоуновъ въ циркѣ, клоуновъ, позволявшихъ себѣ разныя неумѣстныя прибаутки и остроты, но Выходцевъ, конечно въ отрицательномъ смыслѣ, былъ куда выше ихъ. Въ первомъ актѣ я возмущался ужаснымъ, балаганомъ, но во второмъ, до сихъ поръ не знаю въ силу чего, я уже хохоталъ до слезъ вмѣстѣ со всей публикой, наполнявшей театръ. Съ этого вечера я почти не пропускалъ, спектакля, въ которомъ участвовалъ Выходцевъ. Да и не одинъ, я, масса театраловъ дѣлали то-же самое: никого не интересовало, какую роль игралъ Выходцевъ, достаточно было его имени на афишѣ, чтобы знать заранѣе, что вечеръ будетъ весело проведенъ. Отличительной чертой Выходцева была "отсебятина". Эту "отсебятину" онъ пускалъ въ ходъ во всѣхъ пьесахъ; для него было безразлично, кто-бы ни былъ авторъ пьесы: онъ коверкалъ и передѣлвалъ роли не только въ пустыхъ фарсахъ и водевиляхъ, но и въ пьесахъ Грибоѣдова и Гоголя. На часто дѣлаемыя Выходцеву замѣчанія, что такъ, нельзя, что Грибоѣдова и Гоголя надо уважать и ни одного ихъ слова не измѣнять, Выходцевъ оправдывался тѣмъ, что подлинныя слова этихъ авторовъ въ его исполненіи аплодисментовъ не вызываютъ, а въ передѣлкѣ своими словами производятъ фуроръ и онъ имѣетъ успѣхъ. Всѣмъ старымъ артистамъ извѣстны многія выраженія Выходцева, которыя онъ пускалъ въ ходъ, играя Фамусова. Такъ напримѣръ стихъ: "то флейта слышится, то будто фортепіано", Выходцевъ передѣлалъ такъ: "то будто-бы свиститъ флейта, то будто бренчитъ фортепіано". И Выходцевъ доказывалъ, что за его передѣлку ему и аплодировали.
   Долженъ замѣтить, что Выходцевъ былъ далеко не глупъ, онъ прекрасно сознавалъ, что таланта у него нѣтъ и если онъ можетъ имѣть какой нибудь успѣхъ, то только изображая шута гороховаго и чѣмъ выходки его будутъ курьезнѣе и балаганнѣе, тѣмъ и успѣхъ будетъ большій. Не разъ спрашивалъ я Выходцева, что побуждаетъ его прибѣгать къ балаганнымъ выходкамъ и его объясненія, довольно искреннія, вводились къ тому, что онъ такимъ себя уже зарекомендовалъ въ провинціи и что чѣмъ больше онъ будетъ изображать изъ себя шута, тѣмъ большій будетъ у него успѣхъ. "Я буду колесомъ ходить по сценѣ", говорилъ онъ, "и меня будутъ принимать на ура, а позволь себѣ то-же самое другой актеръ -- его освищутъ". И Выходцевъ былъ правъ: ему не только все прощалось, но ради него шли въ театръ въ надеждѣ, что онъ придумаетъ нѣчто новое, чтобы потѣшить публику. На Выходцева смотрѣли исключительно какъ на актера, обязанность котораго потѣшать публику и ради потѣхи театръ и посѣщался. Я присутствовалъ при исполненіи пьесы "Донъ-Жуанъ". Выходцевъ игралъ роль "Педрило". Въ продолженіи всей пьесы онъ до того смѣшилъ публику разной "отесбятиной", что за громкимъ хохотомъ многое и не было разслышано. Окончилась пьеса. Изъ всѣхъ исполнителей вызывали одного только Выходцева. Я забылъ упомянуть, что Выходцевъ, кромѣ "отсебятины" смѣшилъ еще и тѣмъ, что послѣ каждой фразы прибавлялъ слово "хучъ-бы", а слова съ ь въ концѣ, произносилъ мягко; вмѣсто "будетъ-будетъ, вмѣсто хочетъ-хочетъ" и г. д. На вызовы Выходцевъ вышелъ разъ пять, но публика не унималась, ужъ въ больно добродушное настроеніе привелъ онъ ее. Послѣ продолжительныхъ вызововъ, Выходцевъ выкатился изъ-за занавѣса, какъ это дѣлаютъ часто актеры, исполняющіе роль Валентина въ "Фаустѣ на изнанку". Аплодисменты и крики достигли невѣроятныхъ предѣловъ. Выходцевъ долго раскланивался, посылалъ поцѣлуи въ публику, наконецъ легъ на аванъ-сцену и, ползая на животѣ, скрылся за занавѣсъ; послѣ этой выходки стонъ стоялъ въ театрѣ. Такого пріема врядъ-ли когда удостоивались и первыя театральныя знаменитости. Выходцевъ вновь появился, но уже изъ суфлерской будки. Подойдя къ рампѣ, онъ началъ кричать: "тише! тише"! и размахивать руками. Съ трудомъ публику успокоили и когда водворилась, наконецъ, тишина, Выходцевъ обратился къ партеру съ слѣдующей фразой: "Господа кавалеры! видѣли, какъ Донъ-Жуанъ въ адъ пошелъ? вотъ такъ, хучь-бы и съ вами будетъ, какъ за чужими женами гоняться будите". Кто изъ артистовъ позволилъ-бы себѣ подобную выходку? А вѣдь Выходцевъ сдѣлалъ это сознательно, онъ понималъ, что его назначеніе потѣшать публику, а какимъ способомъ -- для него было безразлично.
   Былъ и такой случай: не помню въ какой пьесѣ Милославскій совѣтовалъ Выходцеву въ какой-то сценѣ не прибѣгать къ "отсебятинѣ", чтобы не мѣшать другимъ артистамъ. Выходцевъ обѣщалъ и сдержалъ слово. По окончаніи акта онъ вошелъ въ уборную крайне смущенный. "Вотъ послушалъ Николая Карловича, провелъ сцену по пьесѣ и ни хлопка"!-- "Значитъ плохо провелъ", отвѣтили ему. "И вовсе не плохо, а у автора тутъ словъ не хватаетъ, чтобъ былъ аплодисменѣ; какъ пойдетъ въ другой разъ пьеса -- я вамъ это докажу". И доказалъ. По пьесѣ у Выходцева были слова: "Негодяй! Подлецъ"! Сказалъ онъ "негодяй"!-- ни хлопка; началъ ждать, и крикнулъ: "подлецъ"!-- опять ни хлопка, "собачій сынъ"! хватилъ Выходцевъ и понятно, что послѣ такого выраженія, раздался взрывъ аплодисментовъ при страшномъ хохотѣ. Выходцевъ сіялъ.-- "А что", говорилъ онъ всѣмъ въ антрактѣ "сказалъ, что сорву аплодисментъ и сорвалъ".
   Въ бенефисъ свой Выходцевъ поставилъ "Донъ-Кихота"Выпустилъ онъ громадную афишу, внизу которой крупнымъ, шрифтомъ между двумя указательными пальцами значилось буквально слѣдующее: "Бенефиціантъ проситъ публику, при выѣздѣ его на ослѣ-ему не аплодировать". Прочиталъ это Милославскій и спрашиваетъ Выходцева: "кому ему? тебѣ или ослу"? "Это все равно, мы вмѣстѣ выходимъ, я боюсь, чтобы онъ меня, хучь-бы, не сбросилъ".
   Посмотрѣть выѣздъ Выходцева на ослѣ собралось много публики, причемъ было условлено непремѣнно встрѣтить бенефиціанта аплодисментами, но Выходцевъ объ этомъ провѣдалъ и на ослѣ не выѣхалъ. При появленіи бенефиціанта, начались аплодисменты и крики: "оселъ! оселъ"! Выходцевъ водворилъ, тишину и, обращаясь къ первымъ рядамъ, крикнулъ: "Нѣтъ! я не оселъ, видите, я одинъ вышелъ, а оселъ сзади идетъ". Таково было вступленіе Выходцева въ роли "Санхо-Панчо".
   Въ 1876 г. Выходцевъ служилъ въ Житомірѣ въ драматической труппѣ H. Н. Савина. По условію съ атрепренеромъ ему былъ данъ одинъ бенефисъ, но Выходцеву очень хотѣлось получить второй бенефисъ, что, конечно, зависѣло отъ Савина. Долго Выходцевъ искалъ случая застать Савина въ хорошемъ расп оложеніи духа, но это никакъ ему не удавалось. Надо добавить, что Выходцевъ часто игралъ въ пикетъ съ Савинымъ и, чтобы привести антрепренера въ хорошее расположеніе, онъ сдѣлалъ слѣдующее: на рукахъ у него было четыре туза, но ни одного короля. По правиламъ этой игры, четыре туза считаются выше четырехъ королей, которые вовсе не идутъ въ счетъ при четырехъ тузахъ. Узнавъ, по своимъ картамъ, что у Савина четыре короля, Выходцевъ, будто-бы нечаянно, сбросилъ одного туза, чѣмъ далъ возможность Савину посчитать королей. Савинъ пришелъ въ веселое настроеніе, а Выходцевъ этимъ и воспользовался, попросилъ о второмъ бенефисѣ и ему не было отказано. Когда бенефисъ уже прошелъ, Выходцевъ и разсказалъ, какъ онъ его добился. "Проигралъ на тузахъ рубль, а за то взялъ въ бенефисъ двѣсти". Въ бенефисъ свой онъ поставилъ "Стряпчаго подъ столомъ", причемъ на афишѣ, въ красную строку, значилось: "роль Стряпчаго исполнитъ самъ господинъ бенефиціантъ". Выходцевъ жилъ очень скупо, все копилъ деньги и съ единственной цѣлью-вернуться къ антрепризѣ, которая ему очень нравилась, не смотря на то, что онъ постоянно на ней прогоралъ.
   Въ 1880 г., проѣздомъ чрезъ Елисаветградъ, я узналъ, что Выходцевъ опять антрепренерствуетъ. Это меня заинтересовало и я остался на одинъ день, чтобы быть въ спектаклѣ. Въ составѣ труппы я замѣтилъ двухъ очень недюжинныхъ исполнителей: г-жу Киселеву (драматическая актриса) и г. Т. Селиванова (сильныя драматическія роли), остальные были очень слабы. Въ бесѣдѣ съ Выходцевымъ я узналъ, что дѣла его идутъ плохо, не смотря на всѣ его старанія имѣть всегда хорошую труппу. "Все же" говорилъ онъ "лучше быть антрепренеромъ, чѣмъ служить". Вспомнилъ я про Одессу и Выходцевъ оживился: "хорошее было время, жаль только, что Милославскій преслѣдовалъ своими насмѣшками".-- "А здѣсь какія роли играете"? спросилъ я -- "Всѣ; и въ драмахъ, и въ трагедіяхъ, и въ комедіяхъ; труппа маленькая, а ставить все надо". Въ драмѣ и трагедіи я Выходцева не видѣлъ, такъ какъ на другой день выѣхалъ изъ Елисаветграда и о дальнѣйшей судьбѣ этого, въ своемъ родѣ, фееомена-артиста, я узналъ слѣдующее: втянувшись въ антрепризу, при чемъ главными мѣстами его дѣятельности были -- Елисаветградъ и Кременчугъ, Выходцевъ дошелъ до того, что не только потерялъ всѣ свои, годами накопленныя, деньги, но и все пріобрѣтенное имъ театральное имущество. Многіе не вѣрили, что Выходцевъ совершенно раззорился и были убѣждены, что онъ отложилъ капиталецъ про черный день, но оказалось, что послѣ его смерти не на что было даже его похоронить и пришлось прибѣгнуть къ подпискѣ.
   Въ народномъ-же театрѣ впервые выступилъ при мнѣ извѣстный теперь всей Россіи артистъ и авторъ малороссійскихъ пьесъ -- Маркъ Лукичъ Кропивницкій. Говорили, что, до поступленія своего на сцену, Кропивницкій былъ Бессарабскій помѣщикъ и часто выступалъ въ Кишиневѣ въ качествѣ любителя. Его первый дебютъ въ Одессѣ, на сценѣ народнаго, театра, былъ въ роли Стецько ("Сватанья на Гончарівці). Дебютантъ имѣлъ громадный и вполнѣ заслуженный успѣхъ. Долженъ замѣтить, что Кропивницкій, поступивъ на сцену, игралъ не только въ малорусскихъ пьесахъ, но и въ русскихъ, гдѣ также имѣлъ большой успѣхъ, скажу даже больше: репертуаръ малорусскихъ пьесъ былъ въ то время на столько ограниченъ, что выступать исключительно въ немъ и нельзя было.
   Кропивницкій служилъ въ русской труппѣ и въ пьесахъ малороссійскихъ выступалъ между прочимъ. Уже впослѣдствіи, когда, благодаря главнымъ образомъ тому-же Кропивницкому, какъ автору, малорусскій репертуаръ увеличился, Кропивницкій-артистъ совершенно оставилъ русскую драму и посвятилъ себя исключительно малорусской сценѣ. Кромѣ Кропивницкаго выступалъ еще въ Одессѣ въ малорусскихъ пьесахъ актеръ Павловъ-Хилинскій; въ настоящее время онъ проживаетъ въ Кіевѣ и занимается починкой скрипокъ.
   Изъ женскаго персонала, кромѣ раньше упомянутыхъ мною артистокъ, укажу еще на г-жу Литвину, исполнявшую сильныя драматическія роли. Была она уже довольно стара, но молодилась и красила волосы: неудивительно, что она была чистѣйшая блондинка и со сцены многимъ казалась интересной. Ужасно преслѣдовалъ ее, за ея страсть молодиться, H. К. Милославскій и въ обществѣ, гдѣ присутствовала Литвина, какъ будто нечаянно, всегда вспоминалъ о такихъ событіяхъ, которыя имѣли мѣсто много лѣтъ назадъ и постоянно, какъ на свидѣтеля ссылался на г-жу Литвину. Жаль было смотрѣть на несчастную артистку, то блѣднѣвшую, то краснѣвшую, но всегда молчавшую: противъ фактовъ трудно было спорить. Недолго, однако, происходила эта травля. Г-жа Литвина, отправляясь куда нибудь ужинать, ставила первымъ условіемъ "безъ Милославскаго". Не обошлось, впрочемъ, безъ суда: какъ-то на репетиціи Милославскій въ присутствіи всей труппы назвалъ Литвину какимъ-то словомъ, которое она сочла для себя оскорбительнымъ и подала къ мировому. Объ этому дѣлѣ много говорили по двумъ обстоятельствамъ. Въ числѣ свидѣтелей былъ Лентовскій, который, не знаю уже но какимъ мотивамъ, называлъ себя дворяниномъ. Въ судѣ, на вопросъ судьи о званіи, Лейтонскій вынужденъ былъ сказать, что онъ не то мѣщанинъ, не то изъ кантонистовъ (не помню навѣрное). Это обстоятельство и дало Милославскому основаніе на каждомъ шагу рѣзать Лентовскаго на счетъ его дворянскаго происхожденія. Второе обстоятельство было довольно курьезное: на вопросъ судьи, какое слово сказалъ Милославскій,-- Литвина отвѣтила, что оно написано въ прошеніи. Судья прочиталъ это слово и недоумѣвалъ, что оно значитъ! Милославскій, не отрицая, что это слово было имъ сказано, настаивалъ на томъ, что такого слова даже нѣтъ въ русскомъ языкѣ и если г-жа Литвина обидѣлась, то вѣроятно потому, что это слово очень похоже на другое, дѣйствительно обидное. Судья, признавъ, что сказаннаго Милославскимъ слова въ русскомъ языкѣ вовсе нѣтъ и потому оскорбительнымъ его считать нельзя, Милославскаго оправдалъ.
   Изъ молодыхъ артистовъ, служившихъ въ народномъ театрѣ, надо отмѣтить и г. Коврова. Началъ онъ свою службу въ городскомъ театрѣ у Фолетти, выступивъ въ небольшой роли юнкера ("Ошибки молодости") и сразу обратилъ на себя вниманіе. Въ народномъ театрѣ онъ также пользовался успѣхомъ. О дальнѣйшей карьерѣ Ковіюва мнѣ мало извѣстно; впослѣдствіи я слышалъ только, что онъ антрепренерствовалъ въ г. Воронежѣ. Жена Коврова -- г-жа Яниковская (по сценѣ Брянская) одесситка, дочь чиновника, выступала въ Одессѣ въ качествѣ любительницы въ роляхъ драматической ingenue и не безъ успѣха. Сестру г-жи Брянской, выступавшей на сценѣ подъ своей фамиліей (Яниковская), я встрѣтилъ въ Кіевѣ въ 1881 г. въ составѣ русской оперной труппы.
   Въ оперѣ эта артистка пробыла всего, нѣсколько лѣтъ и перешла въ оперетку; въ томъ-же Кіевѣ, гдѣ она выступала въ оперѣ, я видѣлъ ее въ 1889 году въ составѣ опереточной труппы г. Ларина.
   Изъ подвизавшихся въ описываемый мною періодъ въ Одессѣ артистокъ, упомяну еще объ опереточной пѣвицѣ Юліи Медвѣдевой и ея супруіѣ-любителѣ Медвѣдевѣ. Г-жа Медвѣдева не обладала ни голосомъ, даже сноснымъ для оперетки, ни внѣшностью, ни манерами, тѣмъ не менѣе она выступила въ "Прекрасной Еленѣ" въ заглавной роли. Дебютъ ея заставилъ о себѣ много говорить: разрѣзъ платья, который до того времени всѣ исполнительницы роли Елены дѣлали сбоку, г-жа Медвѣдева сдѣлала посрединѣ и до того высоко, что нарушила 29 ст. устава о наказаніяхъ. Такой выходки трудно было ожидать и даже бывшіе въ театрѣ мужчины сильно переконфузились. Не помню, выступала-ли еще послѣ этого спектакля г-жа Медвѣдева; я, по крайней мѣрѣ, на сценѣ ее больше не видѣлъ.
   Сохранился у меня въ памяти и супругъ г жи Медвѣдевой. Онъ служилъ гдѣ-то полицейскимъ приставомъ и, по примѣру своей жены, вздумалъ посвятить себя сценѣ. Для перваго дебюта, какъ любитель, онъ пожелалъ выступить въ роли Городничаго.
   -- Ой, трудно будетъ въ такой роли дебютировать! заявляли ему многіе.
   -- Мнѣ-то, отвѣтилъ Медвѣдевъ -- да никогда; я двадцать лѣтъ служу по полиціи, да чтобы городничаго не сыграть. Пустяки!
   И сыгралъ, но какъ -- умолчу... больше его сцена не видала!
   Въ 1876 г. я встрѣтилъ Медвѣдева въ Харьковѣ въ одномъ изъ ресторановъ.
   -- Ну что, подвизаетесь на сценѣ?
   Да, подвизаюсь и недурно, дѣла хорошо идутъ.
   -- И имѣете успѣхъ?
   -- Какъ какой вечеръ. Здѣсь я всего третій день и еще не знаю.
   -- Но я васъ въ театрѣ ни разу не видѣлъ!
   -- Да моя сцена и не въ театрѣ, а здѣсь.
   И Медвѣдевъ указалъ мнѣ на эстраду, устроенную въ въ залѣ ресторана.
   Оказалось, что Медвѣдевъ, оставивъ сцену и жену, собралъ десятка полтора дѣвицъ и основалъ женскій хоръ.
   Антрепренеръ значить?
   -- Онъ самый.
   Дѣла антрепренера пошли недурно. Дѣвицъ онъ эксплоатировалъ, какъ и всѣ содержатели хоровъ и если ему вскорѣ и пришлось оставить Харьковъ, то не вслѣдствіи плохихъ заработковъ, а изъ-за недоразумѣнія съ княземъ К, давшемъ, ему пощечину за потребованную имъ неподходящую сумму по ангажементу какой-то пѣвицы.
   Одессу я оставилъ въ концѣ 1872 года, мѣсяца за два до пожара городского театра и выѣхалъ въ г. Курскъ, гдѣ поступилъ на службу по судебному вѣдомству, но страсть къ театру меня не оставляла и я по прежнему постоянно вращался въ артистическомъ мірѣ.
   Воспоминанія о Курскѣ будутъ предметомъ слѣдующей главы.
   

III.
Курскъ.

   Курскій театръ я зналъ еще въ 1869 году, когда, проѣздомъ чрезъ этотъ городъ, гдѣ случайно пришлось присутствовать въ спектаклѣ, гдѣ впервые выступалъ въ качествѣ любителя бывшій старшій нотаріусъ при Курскомъ окружномъ судѣ Иванъ Платоновичъ Киселевскій. Выступилъ онъ подъ фамиліей Зорина и имѣлъ громадный успѣхъ. О Киселевскомъ, въ 1896 г. праздновавшемъ въ Кіевѣ свой 25-лѣтній юбилей служенія русской сценѣ, я поговорю подробно въ своемъ мѣстѣ.
   Театръ въ Курскѣ былъ очень малъ, помѣщался въ домѣ дворянскаго собранія и, что показалось мнѣ очень страннымъ, онъ находился почти рядомъ съ монастыремъ. Полный сборъ въ этомъ театрѣ еле достигалъ 400 рублей, а потому я не удивлялся, что драматическія труппы для Курска составлялись далеко не удовлетворительныя. Содержать хорошую труппу не рѣшался ни одинъ антрепренеръ, предвидя въ итогѣ значительные убытки: съ одной стороны -- небольшой театръ, а съ другой -- весьма рѣдкіе полные сборы, такъ какъ куряне не особенно охотно посѣщали театръ; приходилось прибѣгать къ рекламамъ, а равно и къ раздачѣ билетовъ, чтобы бенефисы были сколько нибудь сносны. За кратковременный періодъ моего пребыванія въ Курскѣ я знаю три антрепризы: Ахалина, Воронкова и дирекціи, въ составѣ гг. Шумилина, Лоскутова и Іевскаго. Ахалина я помню мало, но о немъ я слышалъ какъ объ антрепренерѣ весьма неаккуратномъ и очень туго производившемъ разсчеты съ артистами. Ахалинъ ставилъ и оперетки и въ одной изъ нихъ "Орфей въ аду", онъ самъ изображалъ Юпитера, которому кто-то изъ артистовъ спѣлъ слѣдующій куплетъ:
   -- "Одѣвшись въ перья, въ пухъ лебяжій,
   Теперь на нашъ живешь ты счетъ
   И ничего нѣтъ хуже, гаже,
   Какъ намъ имѣть съ тобой разсчетъ".
   Этотъ куплетъ очень понравился публикѣ, знавшей отношенія антрепренера къ артистамъ и, понятно, произвелъ фуроръ.
   Антрепренеръ Воронковъ мнѣ болѣе памятенъ: онъ былъ одновременно и антрепренеръ и артистъ, и декораторъ. Эта былъ человѣкъ довольно симпатичный, скромный и простой, но судьбу свою онъ связалъ съ особой, у которой былъ сильна подъ башмакомъ и, благодаря этой особѣ, происходило не мала недоразумѣній между артистами и антрепризой. Воронковъ былъ маленькаго роста, тщедушный субъектъ, супруга-же его была вдвое выше его, полная и въ возрастѣ весьма солидномъ, на столько солидномъ, что Воронковъ ей въ сыновья годился. При супругѣ Воронковъ совершенно терялся, никогда не рѣшался возражать и какія-бы нелѣпыя распоряженія ни сдѣлала его супруга -- онъ не смѣлъ ихъ отмѣнять, а безпрекословно подчинялся. Разсказывали, что средства дли антрепризы дала г-жа Воронкова а отсюда-то и вытекала та зависимость, а которой я сейчасъ упомянулъ.
   Послѣ Воронкова составилась дирекція, при которой труппа была болѣе удовлетворительная, чѣмъ въ прежніе сезоны. Въ составъ дирекціи входили лица, близко стоявшія къ театру и не имѣвшія цѣлью получить матеріальныя выводы. Г-нъ Шумилинъ былъ большой любитель, много лѣтъ подвизавшійся на сценѣ. Узнавъ, что на антрепризу Курскаго театра нѣтъ охотниковъ, онъ предложилъ богатому купцу Лоскутову и помѣщику Іевскому составить труппу на свой страхъ, съ тѣмъ, чтобы убытки покрывались изъ ихъ собственныхъ средствъ; о барышахъ нельзя было и думать, но товарищество рѣшило, на случай, если-бы таковые были, дать имъ назначеніе съ благотворительной цѣлью. Если въ этой дирекціи и было лично заинтересованное лицо, то развѣ г-нъ Іевскій, въ то время женившійся на артисткѣ Быстровой. Хотя послѣдняя сцену и оставила, но не по своей волѣ: ее больше не принимали ни на амплуа ею избранное (драматической, артистки), ни на то жалованье, которое она себѣ назначила Іевскій и примкнулъ къ дирекціи, чтобы дать возможность "своей супругѣ получать желаемое ею жалованье и выступать въ чемъ ей было угодно. Кромѣ, впрочемъ, г-жи Быстровой, всѣ остальные артисты были приглашены довольно умѣло и составъ труппы въ общемъ былъ довольно удовлетворительный.
   Въ продолженіи сезона въ Курскѣ преимущественно подвизалась драма; одинъ только разъ прибыла спеціально опереточная труппа, въ составъ которой входили: г-жа Пригожева-Бѣльская, Кочнева, И. Пригожевъ, А. Невскій, Варламовъ и другіе. Дирижеромъ оркестра быль г-нъ Геккель, очень молодой человѣкъ, о которомъ говорили, какъ о выдающемся музыкантѣ и дирижерѣ. Судьба этого Геккеля была довольно плачевная и я позволю себѣ маленькое отступленіе, чтобы разсказать эту грустную исторію, свидѣтелемъ которой мнѣ пришлось быть.
   Постомъ, кажется 1876 г., въ Харьковъ прибыла оперная труппа, гастроли которой имѣли начаться со Святой недѣли въ театрѣ на Екатеринославской улицѣ. Въ числѣ прибывшихъ я гстрѣтшгъ г. Геккеля, сообщившаго мнѣ, что онъ приглашенъ дирижеромъ оркестра, что въ составѣ труппы находится его жена, контральто Пускова и что спектакли открываются "Фаустомъ", на третій день Святой недѣли. Съ Геккелемъ я провелъ цѣлый вечеръ, условившись встрѣтиться съ нимъ въ театрѣ на генеральной репетиціи, которая назначена была днемъ, въ субботу, на Страстной недѣлѣ. Я просидѣлъ всю репетицію не безъ удовольствія, восхищаясь, главнымъ образомъ, голосомъ г-жи Пусковой, исполнявшей партію Зибеля. По окончаніи репетиціи Геккель заявилъ мнѣ, что онъ очень усталъ и пойдетъ отдохнуть часа на два. Жилъ онъ противъ театра, въ гостинницѣ "Англія". Въ этотъ день я его не дождался, а на другой день, отправившись въ гостинницу, я замѣтилъ что-то странное: возлѣ номера Геккеля находились полицейскіе чиновники, по корридору ходили знакомые мнѣ врачи, при чемъ одинъ изъ нихъ сообщилъ мнѣ, по секрету, что Геккель заболѣлъ... черной оспой. Это извѣстіе поразило меня; только наканунѣ я видѣлъ здороваго, молодого, цвѣтущаго человѣка, а теперь узнаю, что часы несчастнаго сочтены, что надежды никакой и что, въ виду опасности этой страшной, заразительной болѣзни, Геккель будетъ вынесенъ ночью, въ закрытомъ гробу, который уже приготовленъ, и безъ всякихъ обрядностей. И дѣйствительно, въ ночь съ воскресенья на понедѣльникъ умершаго Геккеля унесли, на утро номеръ былъ дезинфецированъ и... все было кончено. Какъ выяснилось, Геккель, вернувшись съ репетиціи домой, сбросилъ съ себя сюртукъ и жилетъ, и въ мокрой сорочкѣ, усталый, повалился на постель, съ которой уже больше не вставалъ. Оперные спектакіи не могли быть, однако, пріостановлены, дирижера нашли, но положеніе жены Геккеля, Пусковой, было незавидное: она должна была участвовать въ "Фаустѣ", такъ какъ замѣнить ее въ партіи Зибеля было некому.
   Наканунѣ похоронить мужа, умершаго такой страшной смертью, а на другой день выступать въ спектаклѣ -- можно-ли придумать что либо болѣе ужасное? гдѣ, въ какой сферѣ, кромѣ театральной, возможны подобныя явленія! Г-жа Пускова пѣла и какъ пѣла! никогда въ жизни я болѣе не слыхалъ такого пѣнія, да никогда и не услышу. Это было не пѣніе, а стоны наболѣвшей души, плачъ горючими слезами, точно въ этомъ плачѣ артистка искала облегченія своимъ страданіямъ. Впечатлѣніе, произведенное г-жей Пусковой на публику въ этотъ вечеръ, не поддается описанію: плакала пѣвица, плакали всѣ артисты, плакали зрители! Подальше отъ этихъ тяжелыхъ воспоминаній!
   Опереточная труппа, о которой я упомянулъ, имѣла въ Курскѣ значительный успѣхъ, особенно выдѣлялись г-жи Бѣльская и Кочнева, обладавшія хорошими голосами. Въ дивертисментахъ очень нравились -- Кочнева и А. Невскій, при чемъ отъ Кочневой публика постоянно требовала исполненія романса: "Явился ты, какъ пташка къ свѣту"! а отъ Невскаго -- куплетовъ "подѣломъ, не будь дуракомъ".
   Въ опереткѣ этой выступалъ и старый артистъ Николай Егоровичъ Ивановъ. Упоминаю я о немъ потому, что послѣдніе годы онъ доживалъ въ Курскѣ, какъ мѣстный домовладѣлецъ и какъ въ драматическихъ, такъ и въ опереточныхъ, труппахъ, при составленіи ихъ, на Николая Егоровича всегда уже разсчитывали, какъ на участвующаго. Зналъ Николая Егоровича весь городъ, особенно близко онъ стоялъ къ купечеству, и пользовался уваженіемъ, какъ человѣкъ степенный. Да и нельзя было его не уважать: въ то время, какъ всѣ артисты, даже получавшіе крупные оклады, вели такой образъ жизни, что постоянно нуждались, вдругъ нашелся актеръ, который скопилъ капиталъ, давшій ему возможность сдѣлаться домовладѣльцемъ! Этотъ актеръ -- домовладѣлецъ и былъ Николай Егоровичъ. Я зналъ впослѣдствіи еще одного актера-домовладѣльца, г-на Правдина, но, по слухамъ, имъ пріобрѣтенъ домъ не столько на средства, полученныя на сценѣ, сколько путемъ случайнаго заработка въ качествѣ какого-то посредника въ романической исторіи въ Москвѣ.
   Любимымъ мѣстопребываніемъ курскихъ артистовъ былъ трактиръ "Комарекъ", хозяинъ котораго Терентій Васильевичъ любезно принималъ ихъ не столько изъ уваженія къ нимъ, сколько изъ опасенія скандаловъ, на которые особенно нарывались гг. Николаевъ и Мѣшковъ, "очень буйные во хмѣлю". Къ этимъ господамъ относились въ трактирѣ съ такимъ почетомъ, что за графинчикъ-другой водки съ закуской съ нихъ и денегъ не требовали... Въ составѣ артистовъ Курскаго театра я впервые увидѣлъ типы, о которыхъ до того приходилось только слышать; такъ, ни одинъ графинъ водки не выпивался иначе, какъ въ круговую и выпивка всегда сопровождалась возгласами изъ пьесъ. "Пей"! кричитъ одинъ, а другой обязательно прибавитъ; "подъ ножомъ Прокопа Ляпунова". Отсталъ кто на одну рюмку и опять возгласъ: "Измѣна Делагарди"! Сколько разъ, присутствуя при такомъ времяпрепровожденіи, я вспоминалъ Одессу: и тамъ артисты собирались въ буфетѣ послѣ спектакля, но у нихъ время проходило не въ пьянствѣ, а въ бесѣдахъ объ искусствѣ; здѣсь на первомъ планѣ было пьянство, а если и бесѣдовали, то о такихъ предметахъ, которые ничего общаго съ театромъ не имѣли. Въ Одессѣ я видѣлъ артистовъ, здѣсь какихъ-то ремесленниковъ, которые, окончивъ свою работу, спеціально собирались для пьянства. Много способствовало этому и покровительство, оказываемое артистамъ мѣстнымъ купечествомъ и выражавшееся въ преподнесеніи имъ угощенія, которымъ гг. артисты не только не брезгали, но даже и злоупотребляли. Конечно, сказанное мною, относится далеко не ко всѣмъ артистамъ. служившимъ въ Курскѣ въ описываемое мною время; были и исключенія, но, къ сожалѣнію, весьма незначительныя; къ нимъ относятся гг. Макшеевъ, (нынѣ артистъ Императорскихъ театровъ), Базаровъ, Филиповскій, Холинъ, отчасти Бураковскій. Говорю "отчасти", такъ какъ Бураковскій, не брезгая связями съ купечествомъ ради бенефисовъ, все-же держалъ себя съ достоинствомъ и купечество въ немъ заискивало, считая его "веселымъ малымъ". Въ то время, какъ многіе актеры лебезили передъ купечествомъ ради угощенія, такіе артисты какъ Шмитгофъ, Бураковскій и Гулевичъ были любимцами купцовъ и не заискивали, зная, что имъ всегда рады и что ихъ присутствіе доставляетъ купцамъ большое удовольствіе.
   Здѣсь кстати будетъ упомянуть объ одной отличительной чертѣ тогдашняго курскаго купечества: оно очень любило угощать. угощало и водкой, и краснымъ виномъ съ лимонной водой, и шампанскимъ, но дальше угощенія напитками оно не шло. Дать нуждающемуся актеру пообѣдать, или поужинать, а тѣмъ болѣе помочь" ему матеріально какимъ нибудь рублемъ -- было не въ характерѣ купечества: съ особеннымъ удовольствіемъ ставились не одна бутылка шампанскаго, но стоило актеру заикнуться "я-бы порційку телятины", какъ сейчасъ-же слышалось въ отвѣтъ: "что за ѣда! выпей-ка лучше, милыи человѣкъ"! И пили, пили много, до полнаго опьяненія, допивались и до чертиковъ, что и случилось съ актеромъ Николаевымъ. Этотъ несчастный дошелъ до того, что допился до бѣлой горячки и покончилъ самоубійствомъ.
   При такой жизни большинства актеровъ, мнѣ, конечно, весьма мало придется говорить объ искусствѣ въ своихъ воспоминаніяхъ о Курскѣ, хотя я не могу отрицать, что и тамъ было не мало талантливыхъ артистовъ, а равно и "подававшихъ надежды". Въ числѣ талантливыхъ артистовъ я прежде всего укажу на г-жу Уманецъ-Райскую, (нынѣ артистка Императорскихъ театровъ). Она занимала амплуа ingenue dramatique и пользовалась большимъ успѣхомъ; не меньшимъ успѣхомъ пользовался и комикъ Макшеевъ.
   Бураковскій, котораго всѣ звали "Сашкой", былъ очень любимъ публикой, но о немъ, какъ объ актерѣ, я, не смотря на то, что знаю его болѣе двадцати лѣтъ на сценѣ, боюсь высказаться опредѣленно. Не назвать его талантливымъ -- нельзя, но нельзя-же и сказать, что онъ серьезно посвятилъ себя искусству; что изъ Бураковскаго, при серьезномъ отношеніи къ дѣлу, могъ выработаться хорошій артистъ на амплуа комиковъ я не сомнѣваюсь, но, къ сожалѣнію, его слишкомъ рано избаловали и онъ махнулъ рукой на искусство, превратившись въ ремесленника. Еще двадцать пять лѣтъ тому назадъ Бураковскій, совсѣмъ юношей, сталъ очень легко смотрѣть на искусство и, независимо отъ таланта артистическаго, нашелъ въ себѣ талантъ авторскій. Онъ написалъ какую-то безсмысленную по содержанію пьесу, но за-то все свое дарованіе вложилъ въ пріисканіе заглавія, которое въ любомъ городѣ давало-бы ему сборъ. Не помню, какъ онъ назвалъ свою пьесу вообще, но въ Кіевѣ онъ ее назвалъ "Началось на Подолѣ, кончилось на Крещатикѣ". Заинтересовалъ публику, взялъ одинъ сборъ, но... больше ему не вѣрили и онъ съ то-же пьесой направлялся въ другіе города. Еще очень недавно, служа въ Орлѣ, гдѣ пошли слухи о появленіи тигра, онъ написалъ пьесу "Орловскій тигръ". Опять заглавіе сдѣлало свое дѣло. И понынѣ Бураковскій продолжаетъ авторствоватъ, но уже не одинъ, а въ сообществѣ съ другими. Въ прошломъ году я былъ въ Москвѣ въ театрѣ Омона и видѣлъ пьесу Бураковскаго и К®. Болѣе балаганнаго произведенія я, признаюсь, на сценѣ никогда еще не видѣлъ.
   Послѣ Курска я Бураковскаго въ драмѣ уже не встрѣчалъ, онъ перешелъ въ оперетку, въ которой, кажется, подвизается и по настоящеё время. Какъ человѣкъ, Бураковскій былъ мнѣ всегда симпатиченъ, хотя долженъ замѣтить, что такого циника я никогда въ жизни не встрѣчалъ: въ любомъ обществѣ печатныя и непечатныя слова пользовались у него одинаковыми правами гражданства. О Бураковскомъ мнѣ еще придется говорить при воспоминаніяхъ о Кіевѣ, равно по поводу его турне по югу, въ качествѣ антрепренера опереточной труппы.
   Въ Курскѣ я впервые увидѣлъ цѣлую артистическую чіемью, въ составѣ которой были и малолѣтки; фамилія этой семьи была Мондштейнъ. Сколько членовъ этой семьи выступало тогда на сцену я съ положительностью сказать не могу, но до сихъ поръ помню афишу, на которой значилось: "г-нъ Мондштейнъ первый, г-жа Мондштейнъ 1-ая, Мондштейнъ 2-й, Мондштейнъ 2-ая, 3-ья и четвертая. И Мондшитейнъ первый и первая были почтенные старики, родители Мондштейновъ подъ дальнѣйшими номерами. Мондштейнъ 1-ый исполнялъ роли резонеровъ и стариковъ и отличался замѣчательной аккуратностью, служа примѣромъ для молодыхъ артистовъ. Къ дѣлу своему относился онъ всегда серьезно, роли зналъ прекрасно, репетиціями не манкировалъ и -если старика нельзя было назвать талантливымъ артистомъ, то все-же это былъ артистъ весьма и весьма полезный. Своихъ дѣтей, которыхъ было у него не мало, онъ предназначилъ для сцены и первые свои шаги на сценѣ эти дѣти сдѣлали въ Курскѣ. Я хорошо помню двухъ его дочерей-малолѣтокъ, изъ которыхъ одна исполняла небольшія роли, а другая, которой было лѣтъ десять, танцовала въ антрактахъ "камаринскую". Въ настоящее время первая играетъ подъ фамиліей -- Киселевой, а вторая -- Кошевой. Есть еще актриса Мондштейнъ, вѣроятно сестра Киселевой и Кошевой, но ее я на сценѣ въ Курскѣ не помню и какая изъ нея вышла артистка-сказать не могу, такъ какъ никогда не видѣлъ ее, о Киселевой-же и о Кошевой я въ своемъ мѣстѣ упомяну. Изъ женскаго персонала, подвизавшагося въ мое время въ Курскѣ, укажу еще на г-жъ Быстрову и Качевскую. Первая занимала амплуа драматическихъ актрисъ и если публика относилась къ ней снисходительно, то развѣ изъ уваженія къ ея супругу Іевскому, состоявшему директоромъ театра и имѣвшему обширный кругъ знакомства. Какъ артистка г-жа Быстрова не выдѣлялась и амплуа, ею на себя взятое, было далеко ей не по силамъ. Въ 1893 г. я встрѣтилъ г-жу Быстрову въ Одессѣ, гдѣ она служила кассиршей въ русскомъ театрѣ. Г-жа Качевская выступала въ роляхъ драматическихъ ingenue, хотя по возрасту могла смѣло уже перейти на роли драматическихъ старухъ. Одновременно съ Качевской въ Курскъ прибылъ г-нъ Я еле въ-Ву четичъ, который въ составѣ труппы не состоялъ и выступилъ въ теченіи сезона одинъ, только разъ въ бенефисъ г-жи Качевской въ роли перваго любовника. Лицо этого артиста мнѣ показалось очень знакомымъ и по справкѣ оказалось, что это бывшій мой университетскій товарищъ -- Вучетичъ. О немъ мнѣ придется говорить еще не мало при изложеніи своихъ дальнѣйшихъ воспоминаній.
   Водевильной артисткой въ Курскѣ была г-жа Любская. По своей рѣзкости въ обращеніи, формѣ выраженій и другимъ, пріемамъ, она напоминала мнѣ артистку Тургеневу, съ той только разницей, что Любская никого не ревновала. Артистка эта была крайне груба и не только не стѣснялась въ выраженіяхъ, но когда таковыхъ не хватало, прибѣгала и къ оскорбленію дѣйствіемъ. Любская, играя въ водевиляхъ, держала себя на сценѣ до того свободно, что не разъ вызывала протесты зрителей; она, впрочемъ на это вниманія не обращала и пошла даже дальше: кромѣ участія въ водевиляхъ она рѣшилась участвовать и въ дивертисментахъ, при чемъ спеціальностью своей избрала шансонетки самаго скабрезнаго содержанія. При исполненіи этихъ шансонетокъ Любская не стѣсняла себя костюмомъ, который былъ ужъ очень откровененъ, а по части тѣлодвиженій доходила такъ далеко, что подчасъ зрителю казалось, что онъ присутствуетъ не въ театрѣ, а въ какомъ нибудь вертепѣ низшаго разбора. Въ то время кафе-шантаны еще не получили такого права гражданства какъ теперь и потому неудивительно, что публика протествовала; удивительно только, что на эти протесты администрація не обращала вниманія и даже въ лицѣ бывшаго тогда Курскаго полиціймейстера, Ѳоменко, покровительствовала такого рода "искусству", возставая противъ лицъ, осмѣливавшихся шикать г-жѣ Любской и предлагая имъ "не ходить въ театръ, если не нравится". Г-жа Любская уваженіемъ товарищей не пользовалась, всѣ держались отъ нея въ сторонѣ, избѣгая какихъ-бы то ни было столкновеній, но и всѣ эти предосторожности не избавили нѣкоторыхъ изъ артистовъ труппы отъ скандаловъ съ Любской, скандаловъ, оканчивавшихся въ камерѣ Мироваго судьи. Я помню такой случай. Ѳуфлеръ на репетиціи задумался и не подалъ во время реплики г-жѣ Любской. Въ результатѣ -- ударъ носкомъ ботинка но физіономіи суфлера и цѣлый лексиконъ бранныхъ еловъ. Дѣло дошло до суда и окончилось, насколько помнится, приговоромъ, для Любской довольно печальнымъ: арестомъ на нѣсколько дней. Послѣ Курска я Любскую нигдѣ больше не встрѣчалъ и о дальнѣйшей судьбѣ ея -- не знаю.
   Въ составѣ труппы, сформированной дирекціей театра, находдилась г-жа Ланская, артистка драматическо-опереточная, вели можно такъ выразиться: она, выступая въ драмѣ, довольно часто выступала и въ отрывкахъ изъ оперетокъ, а равно и въ антрактахъ, распѣвая куплеты, какъ сейчасъ помню, "Всѣ мы жаждемъ любви, (изъ "Прекрасной Елены"). Г-жа Ланская пользовалась особеннымъ покровительствомъ упомянутаго выше полиційместера Ѳоменко, который дошелъ до того, что публично появлялся съ ней на гуляньяхъ, разъѣзжая на городскихъ лошадяхъ. Помнится, городская управа нашла даже нужнымъ указать г-ну Ѳоменко, что городскія лошади даны ему для разъѣздовъ по службѣ и что катанье съ г-жей Ланской, къ дѣломъ его службы не относится, но это указаніе не привело ни къ чему. Особенно отличился г-нъ Ѳоменко передъ бенефисомъ г-жи Ланской. Зная, что артистка эта, кстати сказать, безголосая, не пользуется симпатіями публики, Ѳоменко закупилъ всѣ кресла 1-го и 2-го ряда и роздалъ своимъ близкимъ знакомымъ и пріятелямъ съ тѣмъ, чтобы они поддерживали бенефиціантку. Кромѣ того, Ѳоменко затѣялъ подписку для поднесенія подарка Ланской.
   Въ то время, какъ городничій Антонъ Антоновичъ желалъ на каждаго бестію купца наложить по три пуда воску, Ѳомевко, для подарка г-жи Ланской, наложилъ на каждаго купца по три рубля сер. и составилъ довольно приличную сумму, на которую и пріобрѣти солидныхъ размѣровъ серебряный сервизъ. О готовящихся оваціяхъ, зналъ, конечно, весь городъ и театръ въ бенефисъ Ланской былъ переполненъ. Ѳоменко занялъ свое обычное мѣсто въ первомъ ряду и какъ только бенефиціантка появилась ни сценѣ, онъ вытащилъ изъ-подъ своего сидѣнья громадный ящикъ, раскрылъ его и, самолично, протянулъ г-жѣ Ланской. Нашлись въ театрѣ лица, которыя были возмущены подобнымъ образомъ дѣйствій Ѳоменко и раздались шиканья, Я также примкну ль къ протестовавшимъ и, стоя рядомъ съ Ѳоменко, неистово шикалъ. За таковую мою продерзость Ѳоменко приказалъ послѣ антракта меня въ театръ не пускать, для чего у входа въ партеръ и были имъ поставлены два полицейскихъ чиновника. Сколько ни доказывали Ѳоменко, что подобное распоряженіе незаконно... что онъ, поднося подарокъ, подноситъ таковой не какъ полицеймейстеръ, а какъ Ѳоменко, но онъ потребовалъ, чтобы я далъ слово не шикать, иначе своего распоряженія не отмѣнитъ. Я не согласился и объясненіе мое съ Ѳоменко дошло до того, что я нанесъ ему оскорбленіе, за что и попалъ подъ судъ. О дѣлѣ этомъ въ то время много писали въ періодической печати. На судѣ я доказалъ, что оскорбилъ не полиціймейстера, а частное лицо Ѳоменко, подносившаго подарки покровительствуемой имъ артисткѣ и судъ, согласившись съ моими доводами, оправдалъ меня. Этотъ случай я привожу для того, чтобы показать, на сколько въ прежнее время полицейскіе чины въ небольшихъ, хотя и губернскихъ городахъ, играли видную роль въ дѣлѣ покровительства святому искусству и въ чемъ это покровительство выражалось. Казалосьбы, что послѣ такого крупнаго скандала, сдѣлавшагося достояніемъ печати, г-нъ Ѳоменко успокоится, но вышло не то; спустя двѣ недѣли послѣ бенефиса Ланской, г-нъ Ѳоменко подослалъ ко мнѣ въ театрѣ одного изъ своихъ пріятелей съ предложеніемъ не шикать болѣе артисткѣ, а аплодировать, за что онъ, (ъ своей стороны, смягчитъпоказаніе свое на судѣ. Г-жа Ланская должна была пѣть въ антрактѣ "Всѣ мы жаждемъ, любви" и я изъявилъ согласіе. Какъ только артистка появилась на сценѣ -- я сталъ аплодировать и кричать: "браво, Ланская". Кричалъ и аплодировалъ я такъ долго, что ко мнѣ подошелъ дежурный приставъ съ просьбой перестать, но я отвѣтилъ, что исполняю желаніе Ѳоменко и не унимался. Я кричалъ "браво", а Ланская пѣла, вышелъ дуэтъ не очень-то пріятный и кончилось тѣмъ, что занавѣсъ опустили, а меня привлекли къ суду за нарушеніе тишины, выразившееся въ аплодисментахъ и крикахъ "браво".
   Покровительствовали артисткамъ не только полицейскіе чины, но и нѣкоторые изъ купцовъ и свои отношенія къ, артисткамъ не стѣсняясь афишировали. Помню я купца Л--ва, покровительствовавшаго какой-то артисткѣ. Онъ часто занималъ ложу первую отъ сцены и являлся въ театръ ко второму и даже третьему акту не ради пьесы, конечно, а съ цѣлью посмотрѣть на свою Дульцинею. Какъ-то разъ онъ пріѣхалъ въ театръ сильно "во хмѣлю", героиню (не помню пьесы) изображала покровительствуемая Л--вымъ артистка; по ходу пьесы герой въ одномъ мѣстѣ кричитъ ей "я тебя убью". Не успѣлъ онъ произнести эту фразу, какъ Л--въ выдвинулся изъ своей ложи, и, сжавъ руку въ кулакъ, крикнулъ на весь театръ: "не смѣешь, а то вотъ!" Раздался дружный хохотъ публики, Л--въ раскланялся и, какъ ни въ чемъ не бывало, занялъ опять свое мѣсто, а пьеса, прерваная этимъ эпизодомъ, продолжалась.
   Театромъ курскіе купцы нерѣдко пользовались для поддержанія своего кредита. Объ одномъ изъ богатыхъ купцовъ, Т--въ, пошли слухи, что дѣла его пошатнулись. Чтобы опровергнуть эти слухи,-- Т--въ сталъ ежедневно бывать въ театрѣ, закупря всѣ самыя дорогія ложи и снабжая ими своихъ пріятелей и служащихъ. Въ продолженіи всего спектакля въ ложахъ этихъ то и дѣло слышалось хлопанье пробокъ отъ откупориваемыхъ бутылокъ; шампанское лилось рѣкой, къ публичнымъ кутежамъ этимъ присоединялись и другіе купцы, всегда охотники до выпивки и, послѣ цѣлой недѣли такого дебоша, слухи о пошатнувшихся дѣлахъ т-ва прекратились и кредитъ его былъ возстановленъ.
   Возвращаюсь къ артистамъ. Героевъ въ историческихъ пьесахъ всегда игралъ Морвиль. Хотя онъ былъ актеръ не старый, но подражалъ артистамъ старой школы, что, однако, не мѣшало ему подражать очень неудачно. Любилъ Морвиль "нажимать педаль" и прибѣгалъ къ фортелямъ. О фортеляхъ комика Выходцева я уже говорилъ; трагикъ Морвиль прибѣгалъ, конечно, къ другого рода фортелямъ; онъ стремился нагонять страхъ на зрителей и однажды нагналъ даже такой страхъ, что я до сихъ поръ объ этомъ помню. Въ пьесѣ "Козьма Рощинъ", герой прибѣгаетъ въ одной сценѣ къ кинжалу. Морвилю реквизиторъ вручилъ деревянный кинжалъ, но артистъ бросилъ его въ сторону и потребовалъ настоящій, который, къ несчастью, нашелся. Потрясая этимъ кинжаломъ въ воздухѣ, Морвиль, по неосторожности, хватилъ имъ себя въ ногу и такъ сильно, что кинжалъ засѣлъ довольно глубоко. Артистъ вскрикнулъ и, обливаясь кровью, упалъ на сценѣ. Публика встревожилась, занавѣсъ опустили, пьесу, конечно, не доиграли, а Морвиль, пролежавъ въ постели съ мѣсяцъ, еще долгое время ходилъ на костыляхъ. Когда Морвиль поправился, товарищи утѣшали его тѣмъ, что онъ никогда еще на сценѣ не выкрикивалъ такъ натурально, какъ въ злочастный вечеръ и что этотъ крикъ произвелъ на публику сильное впечатлѣніе.
   Въ бытовыхъ роляхъ выступалъ Панкратьевъ. Онъ обладалъ недурнымъ голосомъ и, какъ актеръ, былъ далеко не безполезенъ. Къ сожалѣнію онъ къ искусству относился не серьезно и. оставивъ сцену, открылъ въ Харьковѣ питейное заведеніе, въ которомъ самъ-же и былъ сидѣльцемъ. Узналъ я объ этомъ случайно въ Харьковѣ-же, въ 1876 году, отъ кого-то изъ артистовъ труппы Новикова. Благодаря поддержкѣ бывшихъ товарищей по сценѣ, дѣла его шли недурно. Открылъ Панкратьевъ кабакъ рядомъ съ лѣтнимъ садомъ "Жато-де-Флеръ", гдѣ играла труппа Новикова. Разсказывали, что Панкратьевъ до того увлекся своимъ дѣломъ, что превзошелъ всѣхъ Харьковскихъ кабатчиковъ по части закладовъ, пріобрѣтенія краденыхъ вещей и пр. что и было предметомъ судебнаго разбирательства. Не знаю живъ-ли теперь Панкратьевъ, но, если живъ, то, вѣроятно, обладаетъ не малымъ капиталомъ.
   Недурной актеръ на амплуа простаковъ былъ г-нъ Филиповскій. Послѣ Курска я его на сценѣ нигдѣ больше не встрѣчалъ, но знаю, что онъ уже много лѣтъ состоитъ антрепренеромъ въ г. Кременчугѣ.
   Однимъ изъ самихъ талантливыхъ артистовъ, подвизавшихся въ мое время въ Курскѣ, слѣдуетъ безспорно признать Владиміра Александровича Калиновича. Первый разъ я видѣлъ его въ роли Кунаева въ "Испорченной жизни". Онъ произвелъ на меня сильное впечатлѣніе своей задушевной игрой. Знакомство мое съ нимъ состоялось въ Курскѣ-же, хотя слышалъ я о немъ задолго до этого знакомства. Разсказывали, что онъ происходилъ изъ богатой дворянской семьи, Мясново, что служилъ онъ въ Харьковѣ, гдѣ пользовался большимъ успѣхомъ и прибавляли, что, какъ человѣкъ, онъ очень загадоченъ, что, наряду съ поступками, свидѣтельствовавшими о благородствѣ, честности и сердечности, за нимъ водятся и такіе поступки, которые присущи только самому закоренѣлому преступнику. Въ справедливости отзывовъ о Калиновичѣ, какъ о человѣкѣ, мнѣ вскорѣ пришлось убѣдиться и въ своемъ мѣстѣ, при воспоминаніяхъ о Кіевѣ, я разскажу не мало характерныхъ эпизодовъ изъ жизни этого загадочнаго человѣка. По пріѣздѣ Калиновича въ Курскъ говорили, что онъ прибылъ изъ Харькова, гдѣ обвинялся въ подлогѣ векселя отъ имени антрепренера Дюкова, но былъ оправданъ благодаря Дюкову-же, который въ своемъ показаніи, изъ состраданія, старался его выгородить и даже заявилъ, что отъ гражданскаго иска отказывается за полученіемъ полнаго удовлетворенія, чего на самомъ дѣлѣ не было. Что побудило Калиновича совершить подлогъ -- было для меня непонятно. Пристрастія къ спиртнымъ напиткамъ, которому подвержены были почти всѣ, служившіе въ Курскѣ, артисты, я за Калиновичемъ не замѣчалъ, не замѣчалъ также, чтобы онъ жилъ широко Вскорѣ, однако, для меня выяснилось, для чего Калиновичу нужны деньги; онъ былъ страстный игрокъ и до того увлекался игрой, что даже завѣдомымъ шулерамъ проигрывалъ не малыя суммы, свои или чужіе -- для него было безразлично! Не хватало денегъ, Калиновичъ ставилъ на карту цѣнныя вещи, не хватало цѣнныхъ вещей -- спускался и гардеробъ. Какъ часто мнѣ приходилось встрѣчать Калиновича одѣтымъ по послѣдней модѣ, при золотыхъ часахъ, съ таковой-же массивной цѣпью, съ брилліантовыми кольцами на рукахъ, а не далѣе, какъ черезъ нѣсколько дней я видѣлъ того-же Калиновича въ старенькой, изодраной парѣ. Цѣны деньгамъ Калиновичъ не зналъ; разъ онѣ у него заведутся, десятки лицъ угощались во всю на его счетъ; проиграется, денегъ нѣтъ и Калиновичъ отъ всѣхъ сторонится до новой удачной игры.
   По окончаніи сезона въ 1875 г., на первой недѣлѣ Великаго поста, я долженъ былъ ѣхать въ Харьковъ. Проходя по вокзалу я случайно замѣтилъ въ одномъ изъ уголковъ г. Калиновича, сидѣвшаго въ весьма грустномъ настроеніи и ни на кого не смотрѣвшаго. Я подошелъ къ нему и на вопросъ: "Куда ѣдете"? получилъ отвѣтъ: "въ Харьковъ".
   Не смотря на стоявшіе еще довольно сильные морозы, Калиновичъ былъ одѣтъ въ легкій пиджакъ. "А гдѣ-же ватъ багажъ"? спросилъ я.-- "Уже сдалъ"! Ѣхалъ я въ третьемъ классѣ; въ одномъ со мною вагонѣ очутился Калиновичъ и какая-то партія рабочихъ, человѣкъ въ двадцать. Это было время, когда по Курско-Харьково-Азовской желѣзной дорогѣ, масса пассажировъ ѣздила "зайцами", т. е. безъ билетовъ, а уплачивая кондукторамъ малую толику. Въ числѣ этихъ зайцевъ оказалась какъ вся партія рабочихъ, такъ и Калиновичъ. По пріѣздѣ въ Харьковъ я предложилъ Калиновичу довезти его до гостинницы, на что онъ согласился и по пути сообщилъ мнѣ, что багажа у него нѣтъ никакого и что изъ Курска онъ выѣхалъ "яко нагъ, яко благъ, яко нѣтъ ничего", получивъ только изъ. милости одинъ рубль отъ компаніи, которой проигрался. Довезъ я Калиновича до Астраханской гостинницы гдѣ, какъ онъ мнѣ сообщилъ, останавливаются всѣ артисты, пріѣзжающіе постомъ въ Харьковъ. Долженъ замѣтить, что въ то время Харьковъ игралъ для провинціальныхъ артистовъ ту-же роль, что теперь Москва.
   Прошло дня три. Я пришелъ въ Астраханскую гостинницу повидаться кое съ кѣмъ изъ пріятелей-артистовъ и, войдя въ ресторанъ, остановился какъ вкопанный. За однимъ изъ столовъ сидѣлъ на диванѣ Калиновичъ, окруженій артистами; столъ былъ уставленъ яствами и питіями; на Калиновичѣ былъ прекрасный новый костюмъ, по тону его рѣчи видно было, что онъ хозяинъ стола. Мое недоумѣніе замѣтилъ Горевъ, которому я наканунѣ разсказалъ о положеніи Калиновича, и объяснилъ мнѣ, что день на день, не похожъ, что Калиновичъ выигралъ тысячу рублей и теперь угощаетъ. Изъ Харькова я вскорѣ выѣхалъ и съ Калиновичемъ встрѣтился вновь нѣсколько лѣтъ спустя уже въ Кіевѣ. Лѣтомъ-же 1875 г. я совершенно оставилъ Курскъ и переѣхалъ въ Харьковъ, гдѣ прожилъ до 1880 года.
   Заканчивая здѣсь свои воспоминанія о Курскѣ, я не могу не сказать еще нѣсколько словъ о В. И. Соболевѣ. Изъ всѣхъ суфлеровъ, бывшихъ въ мое время въ Курскѣ, въ памяти моей удержался одинъ только Викторъ Ивановичъ Соболевъ. Какъ нѣкогда въ Одессѣ я сблизился съ суфлеромъ Ананьевымъ, такъ и въ Курскѣ я сблизился съ Соболевымъ. Что это былъ за симпатичный и сердечный человѣкъ, какъ искренно онъ относился къ своимъ товарищамъ, съ какимъ тактомъ онъ, бывало, приглашалъ бѣднаго актера съ нимъ пообѣдать и виду не показывая, что бѣднякъ нуждается. Средства у Соболева были самыя ограниченныя, жилъ онъ съ женой въ маленькомъ домишкѣ (кажется собственномъ) гдѣ-то въ концѣ города, но каждый вечеръ, послѣ спектакля, онъ считалъ своей обязанностью являться въ "Комарекъ", чтобы накормить кого нибудь изъ товарищей. Съ Соболевымъ я часто встрѣчался, да и теперь встрѣчаюсь, въ Москвѣ, гдѣ онъ продолжаетъ до сихъ поръ служить театру, хотя и въ разныхъ должностяхъ: то библіотекаря, то сценаріуса. Суфлерство онъ оставилъ, такъ какъ зрѣніе его въ послѣдніе годы сильно ослабѣло. Встрѣчи съ Викторомъ Ивановичемъ доставляютъ мнѣ всегда громадное удовольствіе, часы досуга, проводимые нами въ воспоминаніяхъ о времени давно прошедшемъ, проходятъ быстро и передъ нами, какъ живые, встаютъ Курскіе театральные дѣятели, большинство которыхъ давно уже покоится въ могилахъ, не оставивъ по себѣ никакихъ слѣдовъ.
   

IV.
Харьковъ.

   Антрепренеромъ драматической труппы въ Харьковѣ былъ Николай Николаевичъ Дюковъ, имѣвшій собственное зданіе театра, хотя и построенное на городской землѣ. Оперную труппу содержалъ молодой человѣкъ Пащенко, большой меценатъ, но еще большій бонъ-виванъ. Разсказывали, что онъ получилъ наслѣдство тысячъ въ шестьдесятъ и всѣ эти деньги ухлоналъ въ оперу. Насколько, впрочемъ, я замѣчалъ, г-нъ Пащенко ухлопалъ деньги не въ оперу, а главнымъ образомъ истратилъ ихъ, ведя слишкомъ широкую жизнь. Дѣла оперы шли въ этотъ сезонъ настолько удовлетворительно, что убытка дать не могли, а если и дали, то самый незначительный; прогорѣлъ Пащенко потому, что съ одной стороны -- велъ большую игру и довольно несчастливо, и съ другой-безразсудно тратилъ деньги, ухаживая за артистками своей труппы. Я помню, напримѣръ, артистку Милорадовичъ, обладавшую прекраснымъ голосомъ: г. Пащенко поднесъ ей въ бенефисъ соловья въ золотой клѣткѣ; цѣнные подарки подносились и другимъ артисткамъ. Недолго антрепренерствовалъ Пащенко, но составъ его труппы былъ очень хорошъ и харьковцы часто вспоминали г-жъ Милорадовичъ, Велинскую, баритона Соколова, тенора Васильева, баса Фюрера и др. Соколовъ съ перваго выхода своего на сцену сталъ кумиромъ публики, особенно женской половины, и не удивительно! Этотъ выдающійся красавецъ обладалъ феноменальнымъ голосомъ, дававшимъ ему право считаться всемірной извѣстностью. Къ сожалѣнію, публикѣ весьма рѣдко приходилось слышать Соколова, хотя имя его и часто появлялось на афишѣ. Артистъ этотъ подверженъ былъ одной слабости -- онъ пилъ. Съ утра объявлялось объ участіи Соколова, сборъ полный, а передъ началомъ спектакля анонсировалось, что артистъ, по болѣзни, участвовать не будетъ. Какая это боѣѣзнь -- публика хорошо знала, ей оставалось только брать обратно деньги изъ кассы и удаляться. А вч то самое время, какъ о болѣзни Соколова анонсировалось со сцены, артистъ засѣдалъ въ Астраханской гостинницѣ и предавался пьянству: ни просьбы, ни увѣщеванія ни къ чему не вели: "не пою сегодня"! кричалъ онъ и не нѣтъ. Довольно часто, протрезвляясь, Соколовъ упрекалъ себя въ невоздержанности и давалъ слово больше не пить, но проходило дня дватри и онъ опять, вмѣсто театра, направлялся въ гостинницу. Дошло даже до того, что къ Соколову, по его-же просьбѣ, былъ приставленъ какой-то хористъ, на обязанности котораго лежало не давать артисту много пить: этому хористу выдавалось нѣсколько денегъ и онъ, слѣдуя всюду за Соколовымъ, расплачивался за него въ буфетѣ. Деньга быстро пропивались и, казалось-бы, все обстоитъ благополучно, но стоило хористу заявить, что денегъ больше нѣтъ, какъ Соколовъ прогонялъ его отъ себя и направлялся въ трущобы, гдѣ пользовался кредитомъ. Въ результатѣ, ко дню спектакля Соколовъ былъ невозможенъ и въ оперѣ участвовать не могъ. Не знаю, пѣлъ ли артистъ за весь сезонъ десять разъ, но тѣмъ не менѣе его феноменальный голосъ и въ особенности та задушевность, съ которой онъ пѣлъ, до сихъ поръ памятны харьковцамъ, имѣвшимъ случай его слышать. Послѣ Харькова я Соколова больше не встрѣчалъ, но мнѣ разсказывали, что этотъ артистъ, который при иныхъ условіяхъ могъ-бы стать гордостью русской сцены, благодаря-своей пагубной страсти, умеръ въ Москвѣ въ крайней бѣдности.
   Одновременно съ баритономъ Соколовымъ, какъ я уже сказалъ, служилъ и теноръ Васильевъ, который поступилъ, впрочемъ, на сцену -- уже въ концѣ сезона и совершенно случайно. Прихожане Троицкой церкви въ Харьковѣ очень часто расхваливали свой хоръ пѣвчихъ, особенно восторгаясь однимъ пѣвчимъ-теноромъ. Слухи объ этомъ пѣвчемъ дошли до артистки Милорадовичъ, и она рѣшилась его послушать. Отправившись вмѣстѣ съ антрепренеромъ Пащенко въ Троицкую церковь, артистка была поражена голосомъ тенора и Пащенко порѣшилъ пріобрѣсти этого пѣвчаго для своей оперы. Оказалось это задачей не легкой. Теноръ, по фамиліи Васильевъ, обладая прекраснымъ голосомъ, былъ однако не музыкаленъ и съ нимъ пришлось серьезно заняться. Рѣшено было испытать Васильева сначала въ партіи Баяна ("Русланъ и Людмила"), а затѣмъ въ партіи Сабинина, въ "Жизни за Царя". Долго возились съ пѣвцомъ и наконецъ назначили ему дебютъ. Слухи о дебютѣ пѣвчаго изъ Троицкой церкви привлекли массу публики и съ перваго-же выхода успѣхъ дебютанта былъ уже обезпеченъ. Не смотря на то/ что на сценѣ былъ манекенъ, публика восторженно принимала этого манекена за его чудный голосъ. Требовать игры отъ пѣвца, прямо взятаго изъ церковнаго хора и впервые появляющагося на сценѣ, и нельзя было. Какъ зритель -- публика улыбалась, но какъ слушатель -- восторгалась. Особенныхъ овацій удостоился Васильевъ въ "Жизни за Царя" послѣ "Экзамена" (такъ называется въ третьемъ актѣ фраза: "И миромъ благимъ процвѣтетъ"); и не удивительно: почти всѣ прежніе тенора, всегда вмѣсто "и миромъ благимъ" брали благимъ матомъ а здѣсь какой-то пѣвчій, впервые выступающій, поражаетъ своимъ голосомъ. Не смотря, однако, на крупный успѣхъ, Васильевъ выступалъ весьма рѣдко, такъ какъ ему трудно давалось изученіе партій. Еще замѣчу, что надежда на то, что Васильевъ съ теченіемъ времени перестанетъ быть манекеномъ, не оправдалась: какимъ я видѣлъ его при первыхъ шагахъ сценической дѣятельности, такимъ-же почти онъ и остался спустя много лѣтъ, когда мнѣ приходилось его видѣть въ Кіевѣ и въ другихъ городахъ. Большимъ успѣхомъ, какъ пѣвецъ, Васильевъ пользовался и въ Кіевѣ, куда онъ былъ приглашенъ г. Сѣтевымъ на слѣдующій, же сезонъ послѣ перваго своего дебюта въ Харьковѣ, а чрезъ нѣкоторое время онъ попалъ на Императорскую сцену въ Петербургѣ, гдѣ выступалъ подъ фамиліей Васильевъ 3-го. Трудно было думать, что артистъ этотъ, при крайне скромномъ образѣ жизни, такъ скоро, сравнительно, потеряетъ голосъ, а между тѣмъ это случилось: и тотъ-же Кіевъ, при антрепризѣ г. Сѣтова такъ восторгавшійся пѣвцомъ, при антрепризѣ г-жи Оѣтовой -- гналъ его со сцены. Sic transit... Замѣчу между прочимъ, что отецъ Васильева, служившій гдѣ-то въ Курской губ. дьячкомъ, также обладалъ прекраснымъ теноромъ и, не смотря на то, что придерживался чарочки, что называется, до положенія ризъ, сохранилъ этотъ голосъ до 80-ти-лѣтняго возраста, о чемъ свидѣтельствовали въ Курскѣ многія лица, слышавшія его въ концѣ шестидесятыхъ годовъ. Жаль, что въ этомъ отношеніи сынъ не оказался похожимъ на отца: слава его не померкла-бы такъ быстро;
   Еще нѣсколько словъ о суфлерѣ Ленчевскомъ. Это былъ человѣкъ довольно образованный и интеллегентный, но къ сожалѣнію онъ сильно злоупотреблялъ крѣпкими напитками, вслѣдствіе чего всегда нуждался въ деньгахъ. Все получавшееся имъ жалованье имъ оставлялъ въ трактирахъ и притомъ низшаго разбора, такъ какъ въ приличный ресторанъ онъ стѣснялся заходить, благодаря своему всегда нищенскому костюму. Особенно памятна мнѣ его бурка, которую онъ называлъ "исторической", такъ какъ однажды она сослужила ему службу, давъ возможность получить 25 руб. Случилось это въ Кіевѣ въ бытность г. Бергера опернымъ антрепренеромъ. Въ генералъ-губернаторскомъ домѣ ставился какой-то оперный спектакль, въ которомъ суфлировалъ Ленчевскій. По чьей то неосторожности опрокинулась керосиновая лампа и загорѣлся керосинъ. Произошелъ переполохъ, не растерялся одинъ только Ленчевскій, который, сбросивъ съ себя бурку, накрылъ ею горѣвшій керосинъ и огонь былъ такимъ образомъ потушенъ. За эту услугу, по распоряженію генералъ-губернатора А. М. Дондукова-Корсакова, Ленчевскому было выдано 25 руб. Вотъ эта то бурка, до нельзя поношенные брюки, грязная истрепанная рубаха и рваные сапоги -- составляли костюмъ Ленчевскаго. Не смотря однако на подобный костюмъ и на пристрастіе къ вину, Ленчевскій былъ очень любимъ всѣми его знавшими, особенно же молодежью, которая уважала его за его открытый, правдивый характеръ. Ленчевскій никогда не стѣснялся говорить всѣмъ въ глаза правду и не прощалъ ни малѣйшаго проступка, кѣмъ-либо совершеннаго. Изъ Харькова Ленчевскій вновь вернулся въ Кіевъ, гдѣ и умеръ скоропостижно въ 1878 г. на улицѣ, возлѣ городскаго театра.
   Когда г. Пащенко оказался несостоятельнымъ, театръ, гдѣ подвизалась опера, перешелъ въ аренду къ Н. И. Новикову, содержавшему драму. Такимъ образомъ, въ сезонъ 1876--77 г. въ Харьковѣ были двѣ драматическія труппы: Новикова, и Дюкова. Сезонъ драмы 1875--76 г. памятенъ мнѣ главнымъ образомъ по боевой пьесѣ а Сестра Тереза" ("за Монастырской стѣной"). Эта мелодрама выдержала болѣе 25 представленій и всегда при полномъ сборѣ. Запастись билетомъ, на эту пьесу было очень трудно и надо было прибѣгать къ протекціи Дюкова и его кассира Бородая, да и то чуть-ли не за недѣлю, чтобы имѣть возможность попасть въ театръ. Ставилась "Сестра Тереза" при такомъ распредѣленіи ролей: Тереза -- г-жа Аграмова, Гуэльмина -- г-жа Ю. И. Лаврова, Эмпони -- Н. И. Новиковъ, Донато -- Горевъ, и Теодоръ -- Гаринъ; исполнительницъ ролей двухъ старшихъ "сестеръ" я не помню. Безспорно, пьеса исполнялась прекрасно, сцена посвященія Гуэльмины (въ третьемъ актѣ) велась г-жами Аграмовой и Лавровой съ такимъ увлеченіемъ, что въ рѣдкихъ случаяхъ эта сцена не вызывала слезъ у зрителей, но, по моему мнѣнію, главной приманкой для публики служила не столько прекрасная игра артистовъ, сколько дѣлаемыя въ этой пьесѣ разоблаченія іезуитской дѣятельности католическаго духовенства; чуть-ли не каждая фраза двухъ старшихъ "сестеръ" приводила публику въ восторгъ, вызывая бурю рукоплесканій. На сколько пьеса эта произвела сенсацію въ харьковскомъ обществѣ видно хотя-бы изъ того, что одно время пошли слухи о предстоящемъ запрещеніи ея постановки, о чемъ будто-бы хлопотало одно духовное лицо высшей іерархіи. Если слухи эти и были даже несостоятельны, что впослѣдствіи и подтвердилось, такъ какъ пьеса запрещена не была, то самый фактъ появленія подобныхъ слуховъ достаточно свидѣтельствуетъ, на сколько пьеса эта была одно время въ Харьковѣ злобой дня. Благодаря "сестрѣ Терезѣ", дававшей Дюкову прекрасные сборы, ему конечно, нечего было заботиться о разнообразіи репертуара, къ чему, какъ извѣстно, антрепренеры прибѣгаютъ только при плохихъ дѣлахъ. "Отъ добра-добра не ищутъ", доваривалъ Дюковъ,-- "есть у меня кормилица на этотъ сезонъ -- ну и Слава Богу, а другія пьесы прибережемъ для будущаго сезона". Съ точки зрѣнія антрепренера Дюковъ былъ совершенно правъ, тѣмъ болѣе, что онъ для публики сдѣлалъ все, отъ него зависящее: составилъ хорошую труппу, а если этой труппѣ приходилось мало работать или выступать преимущественно въ одной "хлѣбной пьесѣ" -- не его вина! Что и другія пьесы, если-бы въ постановкѣ ихъ была надобность, могли быть хорошо обставлены, служитъ лучшимъ ручательствомъ приглашеніе въ режиссеры г. Аграмова, считавшагося всегда лучшимъ, послѣ А. А. Яблочкина, режиссеромъ. Была въ описываемый сезонъ еще одна пьеса, если не боевая, то все-же часто ставившаяся и хотя пьеса эта никакихъ сборовъ не давала, но шла она не меньше 10-ти разъ. Я говорю о "Разбойникахъ". Дѣло въ томъ, что "Разбойники" служили всегда запасной пьесой на случай замѣны какой-либо другой по болѣзни артиста или артистки; насколько аккуратно всякая отмѣнявшаяся пьеса замѣнялась "Разбойниками" видно хотя-бы изъ того, что въ тотъ сезонъ имѣлось въ запасѣ большое количество заранѣе приготовленныхъ печатныхъ анонсовъ такого содержанія: "по болѣзни, (оставлено мѣсто для прописки фамилій заболѣвшаго артиста или артистки),-- вмѣсто назначенной на сегодня пьесы, поставлена будетъ пьеса "Разбойники". Участвуютъ: Аграмовъ, Лавровъ и др.". Режиссеръ, конечно, руководствовался тѣмъ, что въ пьесѣ этой мало главныхъ дѣйствующихъ лицъ. Франца Моора игралъ Аграмовъ, Карла Горекъ, а старика Моора И. И. Лавровъ, кстати сказать, прекрасно исполнявшій эту роль, чего нельзя сказать о г. Аграмовѣ, котораго публика, какъ актера, вообще не долюбливала.
   Надо замѣтить, что Аграмовъ сильно любилъ роль Франца Моора, которую онъ считалъ почему-то своей коронной и если кто-либо въ труппѣ по праву претендовалъ на эту роль, то H. Н. Дюковъ убѣждалъ его не играть Франца, дабы не задѣвать "больное мѣсто" Аграмова и его не огорчать. Кромѣ Аграмова, я зналъ еще одного актера, который роль Франца считалъ одной изъ лучшихъ въ своемъ репертуарѣ, хотя исполнялъ ее очень не важно. Это былъ Никифоръ Ивановичъ Новиковъ.
   Особенно возмущался замѣнами Аграмова кассиръ Бородай, вообще человѣкъ очень смирный и невозмутимый; да и нельзя было не возмущаться, когда приходилось возвращать публикѣ почти весь сборъ. "Разбойники" шли нерѣдко при пятидесяти рубляхъ и чтобы театръ былъ хоть сколько нибудь наполненъ, Мишенька (какъ звалъ Бородая г. Дюковъ, а также и всѣ театралы) предлагалъ многимъ занимать мѣста безплатно, но и на такое предложеніе соглашались только изъ любезности.
   Изъ артистовъ, съ которыми я сблизился въ этотъ сезонъ, укажу на Федора Горева, въ то время игравшаго преимущественно сладенькихъ любовниковъ. Горевъ былъ знакомъ со многими студентами и часто бывалъ въ ихъ обществѣ, вслѣдствіи чего любилъ подчасъ либеральничать. Это либеральничанье поставило его однажды въ крайне неловкое положеніе. Какъ-то вечеромъ сидѣли мы въ большой компаніи молодежи въ Астраханской гостинницѣ; въ числѣ присутствовавшихъ находился и князь Ф. Куіушевъ, человѣкъ болѣе чѣмъ простой и никогда своимъ титуломъ не только не кичившійся, но даже высказывавшій неудовольствіе, когда его называли княземъ, а не Флоромъ Васильевичемъ. Часовъ въ двѣнадцать, послѣ спектакля, явился Горевъ и примкнулъ къ компаніи. Между прочимъ, въ разговорѣ, кто-то, обратившись къ Кугушеву, сказанъ ему "князь". Ни съ того, ни съ сего, что называется, Горевъ вскочилъ съ мѣста и крикнулъ: "Ого! князь! а я мѣщанинъ Васильевъ и горжусь этимъ"!-- "Что вы этимъ хотите сказать"? спросили его.-- Не болѣе того, что сказалъ", отвѣтилъ съ апломбомъ Горевъ и гордымъ взоромъ окинулъ всѣхъ! Раздался дружный смѣхъ, Горевъ сконфузился и какъ-то стушевался, а компанія наша съ того вечера стала звать Горева вторымъ Бирономъ. "Господа, почему я Биронъ"? все допытывался Горевъ.-- "Да потому, разъяснили ему, что твое выраженіе о мѣщанинѣ Васильевѣ, по своему безсмыслію, напомнило всѣмъ историческую фразу Бирона: "Господа! Вы поступили, какъ римляне"!
   Горевъ отличался весьма симпатичной внѣшностью. Красивымъ его нельзя было назвать, но это не мѣшало ему однако пользоваться большимъ успѣхомъ у дамъ; какъ въ послѣднее время къ имени Тартакова въ Кіевѣ всегда прибавлялось "душка", такъ въ то время "душка" прибавлялось къ имени Горева".
   Изъ молодыхъ артистовъ, обращавшихъ на себя вниманіе не столько на сценѣ, сколько внѣ сцены, укажу еще на Савву Гарина. Это былъ довольно красивый юноша, исполнявшій небольшія роли фатовъ и простаковъ, хотя внѣ сцены онъ былъ далеко не простакъ. Любимымъ его костюмомъ былъ черный испанскій плащъ и такая-же шляпа съ широчайшими полями. Гарина считала ловеласомъ, но ловеласничанье его закончилось тѣмъ, что онъ сошелся съ одной скромной дѣвушкой -- А, служившей въ какой-то булочной. Случилось это въ концѣ сезона, а на лѣто Гаринъ уѣхалъ въ Кіевъ, гдѣ въ то время играла драматическая труппа г. Сѣтова. Прошло нѣсколько мѣсяцевъ и вдругъ въ театральномъ мірѣ, съ быстротой молніи, разнесся слухъ, что Гаринъ женился на дочери г. Сѣтова, а чрезъ пять дней такъ-же быстро узнали, что Гаринъ съ своей женой разошелся и опять вернулся къ А.! Подробности этой пикантной исторіи передавали въ такомъ видѣ: познакомившись въ Кіевѣ съ дочерью г. Сѣтова, Гаринъ началъ за ней сильно ухаживать и къ концу лѣта сдѣлалъ предложеніе, которое и было принято. Не согласился, однако, на этотъ бракъ г. Сѣтовъ, прекрасно понимавшій, что Савва не пара его дочери и что цѣль его сватанья -- попасть въ зятья къ антрепренеру и получить приличное приданое. Потерпѣвъ неудачу, Гаринъ предложилъ своей невѣстѣ вѣнчаться тайно въ Харьковѣ, куда она и должна пріѣхать, запасшись, конечно, документами, а послѣ вѣнца отецъ, какъ водится, простить. Неопытная дѣвушка, вѣря искренности увлеченія Гарина, прибыла въ Харьковъ, гдѣ, при содѣйствіи друзей (изъ нихъ я помню помощника режиссера Владыкина), и состоялось вѣнчаніе въ церкви на Журавлевкѣ (предмѣстьи Харькова), а затѣмъ молодые принимали поздравленія отъ близкихъ знакомыхъ въ гостинницѣ "Grand-Hotel". Когда Дюковъ узналъ о женитьбѣ Гарина, онъ отнесся весьма участливо къ положенію А. и опредѣлилъ ее на сцену съ жалованьемъ въ 25 руб. въ мѣсяцъ. Прошло нѣсколько дней и Гаринъ, къ удивленію всѣхъ, снова былъ съ А.-- "А гдѣ-же жена Гарина"? спрашивали всѣ. Онъ ее отправилъ обратно въ Кіевъ къ отцу, такъ какъ на требованіе его о выдачѣ довольно крупнаго куша, въ видѣ приданаго, г. Сѣтовъ согласія но изъявилъ". Съ тѣхъ поръ и до настоящаго времени Гаринъ продолжаетъ жить съ А., а жена его, получивъ разводъ, вышла замужъ за опернаго дирижера г. Пагани.
   Изъ "начинающихъ" я помню въ описываемый сезонъ г-жу Соколову, исполнявшую небольшія роли въ водевиляхъ. Она вышла замужъ за г. Башинскаго и съ тѣхъ поръ подвизается на сценѣ подъ этой фамиліей, занимая въ настоящее время амплуа драматическихъ актрисъ.
   Къ концу сезона 1875--76 г. по городу разнеслись слухи, что Н. И. Новиковъ, служившій у Дюкова, опять взялся за антрепризу и что имъ на лѣто снятъ въ аренду театръ въ саду "Шато-де-флеръ", гдѣ будетъ драма и оперетка. Слухи эти подтвердились. Г-нъ Новиковъ, не смотря на неудачи, постигшія его въ Одессѣ, благодаря главнымъ образомъ слишкомъ большому бюджету для лѣтняго сезона, сдѣлалъ ту-же ошибку и въ Харьковѣ, гдѣ сформировалъ громадную труппу, въ составъ которой пригласилъ не мало выдающихся артистовъ съ крупнымъ, конечно, окладомъ.
   Прежде чѣмъ перейти къ воспоминаніямъ объ этомъ сезонѣ, я скажу нѣсколько словъ о Николаѣ Николаевичѣ Дюковѣ. Какъ мнѣ передавали, Дюковъ попалъ въ антрепренеры совершенно случайно. Служилъ онъ смолоду въ Полтавѣ въ какомъ-то казенномъ учрежденіи не то секретаремъ, не то письмоводителемъ; породнился онъ съ владѣльцемъ Харьковскаго театра Петровскимъ, послѣ смерти котораго театръ и перешелъ къ Дюкову по наслѣдству.
   При первомъ моемъ знакомствѣ съ Дюковымъ онъ произвелъ на меня впечатлѣніе человѣка необразованнаго, плоха развитаго, не богато одареннаго природнымъ умомъ; вмѣстѣ съ тѣмъ Дюковъ показался мнѣ человѣкомъ хитрымъ, въ чемъ, какъ оказалось впослѣдствіи, я не ошибся, Ни къ кому, какъ къ Дюкову, такъ правильно не могъ примѣняться эпитетъ, "хитрый", который обыкновенно прибавляется, когда рѣчь идетъ о малороссѣ. "Хитрый хохолъ", вотъ вѣрное опредѣленіе Дюкова. Насколько я замѣчалъ, H. Н. любили не только артисты, но и граждане, въ числѣ которыхъ онъ имѣлъ не мало друзей. Отецъ многочисленнаго семейства, преимущественно дочерей, H. Н. умѣлъ "кумиться" съ нужными лицами; популярность его въ Харьковѣ была громадная.
   Здѣсь кстати разскажу забавный случай, которому я былъ свидѣтелемъ. Обыкновенно, при хорошей постановкѣ новыхъ пьесъ или при дебютахъ выдающихся артистовъ, Дюкову устраивались оваціи. Гастролировали какъ-то въ Харьковѣ Стрепетова и Писаревъ. Сборы было всегда полные, гастролеровъ принимали восторженно, а вмѣстѣ съ ними вызывали и Дюкова, въ благодарность за приглашеніе этихъ артистовъ. На вызовы, въ какой-то изъ этихъ спектаклей, Дюковъ выходилъ разъ десять. Въ числѣ зрителей находился и почтенный старикъ г. Кузенъ, кумъ Дюкова. Увлекшись оваціями по адресу Дюкова, Кузенъ до того забылся, что вмѣсто "Дюкова" сталъ кричать на весь театръ "кума! кума!" а когда послѣдній появился, то опять раздалось: спасибо кумъ"! Публика сначала стала хохотать, но затѣмъ, чтобъ не обидѣть увлекшагося старика, тоже начала кричать: "кума"! Съ того вечера какъ я, такъ и многіе театралы, называли Дюкова "кумомъ".
   Дюковъ былъ очень находчивъ и остроуменъ. Въ подтвержденіе этого приведу два факта. Служилъ у него актеръ Айдарскій, крупная бездарность, отъ которой онъ сильно хотѣлъ избавиться, но, въ виду контракта, не могъ этого сдѣлать до конца сезона. По окончаніи сезона Дюковъ далъ себѣ слово никогда не приглашать больше Айдарскаго. Прошло года два, объ Айдарскомъ совершенно забыли. Въ числѣ массы писемъ съ предложеніемъ услугъ Дюковъ получилъ письмо отъ артиста Дарьялова. Кого только Дюковъ ни разспрашивалъ о Дарьяловѣ, никто никакихъ свѣдѣній дать не могъ и всѣ порѣшили, что это, вѣроятно "начинающій" актеръ. Предложеніе, однако, было очень заманчивое. За сто пятьдесятъ рублей въ мѣсяцъ Дарья я онъ соглашался играть много главныхъ ролей, которымъ при письмѣ приложенъ былъ и списокъ. Неудивительно, что Дюковъ неоднократно прочитывалъ письмо Дарьялова. Всматриваясь въ почеркъ онъ замѣтилъ, что почеркъ этотъ какъ будто ему знакомъ. Долго рылся онъ въ своихъ письмахъ и, наконецъ, нашелъ подходящій почеркъ. Оказалось, что это былъ несомнѣнно почеркъ Айдарскаго, и Дюковъ написалъ Дарьялову слѣдующій отвѣтъ: "услуга Ваши мнѣ не нужны, а если Вы встрѣтите гдѣ либо актера Айдарскаго, то и ему передайте тоже, самое".
   А вотъ и другой фактъ. Во время гастролей Стрепетовой и Писарева, прибылъ въ Харьковъ, проѣздомъ, одинъ извѣстный писатель. Узнавъ отъ него, что онъ остается въ городѣ до слѣдующаго дня и что ему очень хотѣлось-бы быть въ театрѣ, я предложилъ ему съѣздить со мной къ Дюкову и похлопотать о креслѣ. Сборъ былъ полный, но Дюковъ, желая оказать любезность, попросилъ театральнаго доктора Волена уступить свое мѣсто, на что тотъ и согласился.
   Директорское кресло было во второмъ ряду и на немъ значились буквы "Н. Д.," (Николай Дюковъ), а докторское въ третьемъ ряду -- съ буквами: "Т. Д." (театральный докторъ). Прійдя вечеромъ въ театръ, я указалъ писателю его мѣсто. Прочтя буквы "Т. Д." онъ, обратясь ко мнѣ, сказалъ: "такъ, даромъ". Дюковъ, сидѣвшій на своемъ креслѣ, услыхалъ эти слова и, разсмѣявшись, добавилъ: "совершенно вѣрно, а у меня вотъ видите буквы "Н. Д.", это значитъ "нужны деньги".
   Дюковъ, не смотря на свой довольно почтенный возрастъ, работалъ очень много и имѣлъ одного только помощника, въ лицѣ кассира Бородая, о которомъ мнѣ еще прійдется говорить. Охладѣлъ Дюковъ къ дѣлу послѣ смерти своего единственнаго сына, умершаго отъ чахотки на 21-мъ году отъ роду и охладѣлъ настолько, что отказался отъ антрепризы, передавъ театръ въ аренду г. Савину, что было въ сезонъ 1879--80 г. Неразрывно съ именемъ H. Н. Дюкова, харьковскаго антрепренера, связано и имя бывшаго, кассира театра Михаила Бородая, котораго Дюковъ, а за нимъ и всѣ почти театралы, звали "Мишенька". Бородай былъ взятъ Дюковымъ чуть не въ дѣтскомъ возрастѣ и прошелъ не мало мытарствъ, пока попалъ въ кассиры театра. Но это былъ кассиръ не обыкновенный; онъ совмѣщалъ въ себѣ и кассира, и бухгалтера, и письмоводителя, и секретаря, и контролера. Онъ былъ, что называется, правой рукой Дюкова и представлялъ собой контору со всѣмъ нужнымъ для нея штатомъ. Пользовался Бородай замѣчательнымъ довѣріемъ Дюкова, которымъ онъ, къ чести его, никогда не злоупотреблялъ. Съ дѣтства состоя при театрѣ, Бородай близко познакомился съ театральнымъ дѣломъ и хотя онъ былъ человѣкъ необразованный, но крайне любознательный и его природный умъ подсказывалъ ему многое, что впослѣдствіи, когда онъ вступилъ на поприще самостоятельнаго театральнаго дѣятеля, весьма ему пригодилось. Бородай сталъ во главѣ дѣла какъ антрепренеръ, когда прошелъ уже всѣ стадіи, дающія возможность близко и основательно изучить это сложное дѣло. Какъ человѣкъ Бородай былъ очень любимъ публикой и пользовался симпатіями артистовъ. Послѣ Харькова я встрѣтилъ Бородая въ Кіевѣ, гдѣ онъ былъ представителемъ товарищества харьковской труппы, подвизавшейся въ городскомъ театрѣ кажется въ 1890 году; въ настоя щее время, насколько мнѣ извѣстно, Бородай антрепренерствуетъ въ Казани и Саратовѣ.
   Возвращаюсь къ лѣтнему сезону 1876 года. Спектакли составленной Н. И. Новиковымъ труппы имѣли начаться 1-го мая. Какъ я уже сказалъ, труппа была громадная; въ опереткѣ выступали г-жи Корбіель, Запольская, гг. Лентовскій, Бородинъ, Аркадій Большаковъ, Н. Новиковъ, Смирновъ, Аркадій Черновъ; въ драмѣ H. К. Милославскій, Любскій, Славскій, Ю. И. Лаврова, старуха Сахарова и др. Какъ извѣстно, матеріальный успѣхъ лѣтней антрепризы всегда зависитъ отъ погоды, причемъ самую важную роль играетъ погода въ маѣ мѣсяцѣ, Н. И. Новиковъ, какъ антрепренеръ, былъ на столько несчастливъ, что со дня открытія сезона, въ продолженіи цѣлаго мѣсяца, ежедневно стояли холода и шли дожди: погода была не лѣтняя, а напоминала глубокую осень. Публика, понятно, садовъ не посѣщала и спектакли въ театрѣ то и дѣло отмѣнялись. Хотя въ Іюнѣ погода измѣнилась къ лучшему и спектакли въ театрѣ шли нерѣдко при полныхъ сборахъ, но покрыть дефицитъ за май мѣсяцъ не было уже возможности, На бѣду въ Іюлѣ мѣсяцѣ въ Харьковѣ появился циркъ, который привлекалъ массу публики, благодаря участію клоуновъ братьевъ Джеретти. Новиковъ, чтобы отвлечь публику отъ цирка, также построилъ въ арендуемомъ имъ саду циркъ, пригласилъ бр. Джеретти и объявилъ, что лица, берущія билеты въ театръ, за входъ въ циркъ ничего не платятъ: представленія въ циркѣ начинались по окончаніи театральныхъ. Этотъ маневръ помогъ: публика стала усиленно посѣщать садъ "Шато-де-Флеръ", въ которомъ гулянья, благодаря театру и цирку, оканчивались нерѣдко къ разсвѣту. Сказать, чтобы Новиковъ на этомъ выгадалъ -- трудно; излишекъ, получавшійся имъ, благодаря устройству цирка, цѣликомъ уходилъ на плату цирковымъ артистамъ; выгадывалъ за то арендаторъ сада "Шато-де-Флеръ" Никулинъ, буфетъ котораго торговалъ безостановочно и денно, и нощно. Никулину такъ поправилось это дѣло, что онъ къ слѣдующему сезону самъ рѣшился заняться антрепризой, но объ этомъ впереди.
   Новиковъ за этотъ сезонъ задолжалъ до 10.000 руб. Думая хоть сколько нибудь поправить свои дѣла, Новиковъ рѣшился снять на зиму Нащенковскій театръ, въ чемъ помогъ ему молодой человѣкъ Левицкій, давшій на дѣло это 10.000 руб. Зная, что ему предстоитъ конкурренція съ Дюковымъ, Новиковъ сталъ пополнять свою лѣтнюю труппу и къ зимнему сезону пригласилъ для драмы, кромѣ исчисленныхъ выше артистовъ, ещё г-жъ Дубровину, Александрову -- Дубровину, Линскую -- Немети, С. П. Волгину, О. Н. Воронину, К. Г. Лелева, Чарскаго, Рютчи, Пузинскаго, А. Бѣльскаго, Линскаго и др., причемъ рѣшилъ ставить три раза въ недѣлю драму, а три раза оперетку.
   О многихъ лицахъ, служившихъ у H. Н. Новикова въ описываемый сезонъ, я уже говорилъ раньше; таковы г-жи Корбіель, М. В. Лентовскій, Милославскій, Ю. И. Лаврова, а потому я ограничусь воспоминаніями объ артистахъ, съ которыми я встрѣтился впервые.
   Въ опереткѣ большой успѣхъ имѣла г-жа Запольская. Какъ артистка она была очень слаба, но какъ пѣвица она выдѣлялась изъ всего состава труппы. Одно время въ публикѣ шла борьба двухъ партій: Корбіельцевъ и Запольцевъ; сторонниками первой были любители игры, а второй -- любители пѣнія. И Корбіель, и Запольская имѣли не мало друзей въ числѣ театраловъ благодаря еще и тому, что обѣ эти артистки были довольно образованы и владѣли иностранными языками, что въ то время было большой рѣдкостью. О г-жѣ Запольской говорили какъ о женщинѣ всесторонне образованной и до поступленія на сцену занимавшей должность гувернантки въ какой-то аристократической семьѣ. Не знаю, что побудило ее поступить на сцену и поступила-ли она раньше своей сестры г-жи Зориной, но, по слухамъ, поступленіе ея на сцену было вызвано именно желаніемъ конкурировать съ сестрой, слава которой не давала ей покоя. Что конкуренція эта, разъ это такъ, оказалась для г-жи Запольской далеко невыгодной -- извѣстно, конечно, всѣмъ. Покровительствовалъ г-жѣ Запольской артистъ Смирновъ, сильно старавшійся о томъ, чтобы изъ пѣвицы сдѣлать и артистку, но эти старанія ни къ чему не привели: я видѣлъ г-жу Запольскую, много лѣтъ спустя, въ Кіевѣ, но игра ея продолжала быть очень слабой.
   Въ опереточной труппѣ Новикова выступала еще, какъ гастролерша, извѣстная французская артистка -- г-жа Келлеръ. Артистку эту я зналъ еще въ Одессѣ, гдѣ она съ громаднымъ успѣхомъ подвизалась въ Маріинскомъ театрѣ. Не смотря на свой зрѣлый возрастъ, тѣмъ болѣе зрѣлый, что артистка подвизалась въ опереткѣ (ей было за пятьдесятъ лѣтъ), успѣхъ ея былъ выдающійся. Такой замѣчательной исполнительницы роли Елены мнѣ никогда не приходилось видѣть. Со сцены г-жа Келлеръ казалась очень молодой и никого не удивляло, что Парису она понравилась. Успѣхъ французской оперетки въ Одессѣ соблазнилъ г-жу Келлеръ и она рѣшилась заняться антрепризой, при чемъ пригласила въ дирижеры г. Пагани, до того игравшаго въ оркестрѣ на флейтѣ. Антрепренерская дѣятельность г-жи Келлеръ закончилась дня нея весьма плачевно и она стала разъѣзжать на гастроли, попавъ такимъ образомъ и въ Харьковъ Успѣхъ ея былъ незначителенъ, такъ какъ соперничать ей пришлось съ г-жей Корбіель, выдающейся въ то время опереточной артисткой. Разница между ними состояла еще въ томъ, что г-жа Корбіель пѣла и говорила по-русски, а г-жа Келлеръ по-французски и эта смѣсь двухъ языковъ въ опереткѣ -- не могла нравиться. Если съ такимъ смѣшеніемъ языковъ еще можно мириться въ оперѣ, ради возможности услышать хорошій голосъ, то врядъ-ли это пріятно въ опереткѣ, гдѣ преобладаетъ проза; и даже пѣніе на разныхъ языкахъ ужъ очень смѣшно. Такъ, въ "Синей Бородѣ" куплетъ "по полямъ nous irrons, по лугамъ nous marchons" и т. д. вызывалъ хохотъ публики. Послѣ Харькова я г-жи Келлеръ больше не встрѣчалъ, а спустя нѣсколько лѣтъ гдѣ-то прочиталъ, что артистка умерла за-границей въ страшной нищетѣ.
   Теноръ Бородинъ, какъ пѣвецъ, пользовался симпатіями публики; онъ пѣлъ довольно музыкально и, какъ видно было, получилъ вообще хорошее музыкальное образованіе: онъ выщупалъ не только какъ пѣвецъ, но и какъ дирижеръ и музыкантъ. Какъ человѣкъ Бородинъ былъ, однако, извѣстенъ исключительно отрицательными качествами: онъ былъ крайне не развитъ и даже придурковатъ; молодежь, съ которой онъ познакомился, его быстро раскусила и, не далѣе какъ черезъ три дня послѣ знакомства, фамилія его была очень мѣтко передѣлана однимъ изъ студентовъ -- малороссовъ; вмѣсто Бородинъ, онъ назвалъ его "Нидоробъ". Съ этимъ нельзя было не согласиться и подъ этой фамиліей его знала вся молодежь въ теченіи цѣлаго года, проведеннаго артистомъ въ Харьковѣ. Бородинъ былъ очень скроменъ, никогда не возвышалъ голоса и всякія рѣзкости, направлявшіяся по его адресу, старался превращать въ шутку. Такъ и слылъ Бородинъ недалекимъ, съ чѣмъ всѣ его знакомые уже примирились, но случилось одно событіе, послѣ котораго отъ Бородина совсѣмъ отстали, считая знакомство съ нимъ предосудительнымъ.
   Какъ-то разъ кто-то изъ товарищей его по сценѣ, въ пьяномъ видѣ, спросилъ его: "а больно тебя высѣкли въ Кіевѣ"? Бородинъ ничего не отвѣтилъ, но сильно измѣнился въ липѣ; товарищъ повторилъ вопросъ и когда наконецъ Бородинъ, выведенный изъ терпѣнія, крикнулъ: "да ну, но приставай", товарищъ въ свою очередь тоже вспылилъ и, подъ вліяніемъ винныхъ паровъ, разсказалъ, что Бородинъ въ Кіевѣ взялъ на прокатъ піанино и продалъ его. Къ суду его не притянули, но подъ условіемъ, чтобы онъ позволилъ себя высѣчь. Боясь суда Бородинъ на это согласился и его высѣкли. Разсказъ этотъ былъ переданъ съ такими деталями, что сомнѣваться въ вѣрности его нельзя было, тѣмъ болѣе, что Бородинъ даже не возражалъ. Съ того времени отъ Бородина совершенно отстали.
   Любимцемъ публики былъ комикь-буфъ Аркадій Большаковъ, выступавшій какъ въ опереткѣ, такъ и въ драмѣ. Это былъ очень талантливый артистъ, къ сожалѣнію мале надъ собой работавшій. Образованія Большаковъ не получилъ никакого, былъ даже малограмотенъ, на сцену поступилъ по внушенію, какъ онъ самъ разсказывалъ -- отъ иглы. По профессіи онъ былъ портной, но театръ любилъ съ дѣтства и рѣшилъ во что-бы то ни стало сдѣлаться актеромъ. Это ему удалось и настолько, что въ короткое время имя его стало извѣстнымъ въ театральномъ мірѣ". Служа у Дюкова, онъ влюбился въ молоденькую актрису Акенфьеву, но, не встрѣтивъ сочувствія, запилъ. Хотя впослѣдствіи Акенфьева и вышла за него замужъ, но пить Большаковъ не бросилъ и чѣмъ дальше, тѣмъ больше предавался пьянству, забывая о театрѣ и семьѣ. Особенно сильно Большаковъ пилъ въ описываемый мною сезонъ, и не удивительно; по этой части были тогда и другіе любители: Славскій, Любскій, Рютчи и Максимъ Лавровъ. До чего господа эти допивались -- я разскажу въ своемъ мѣстѣ.
   Большаковъ былъ добрѣйшей души человѣкъ, никогда никому ни въ чемъ не отказывалъ, довольствовался малымъ, былъ вѣжливъ и любезенъ, но... пока былъ трезвъ; въ пьяномъ видѣ Большаковъ былъ неузнаваемъ: онъ лѣзъ на скандалы и былъ до того невоздержанъ, что всѣ его избѣгали, за исключеніемъ упомянутыхъ выше товарищей, съ которыми онъ и проводилъ цѣлыя ночи съ тѣмъ, чтобы съ утра вновь приняться за водку. Кромѣ водки Большаковъ ничего не пилъ и уговорить его выпить стаканъ пива стоило большаго труда. Хотя всѣ знали недостатки Большакова, но все-же его очень любили: и за добродушіе, и за простоту, и за участливость! Изъ всѣхъ артистовъ, служившихъ въ труппѣ Новикова, никто такъ не соболѣзновалъ о плохихъ дѣлахъ "Никифора", какъ Большаковъ и доказалъ онъ это не на словахъ только, а на дѣлѣ. Въ то время какъ другіе, не желая знать положенія дѣлъ, требовали свое жалованье подъ угрозой бросить службу, одинъ только Большаковъ ограничивался въ продолженіи сезона грошами, утѣшая постоянно Никифора и совѣтуя "не падать духомъ".
   Аркадій Большаковъ бывалъ иногда очень находчивъ Я помню, шла какъ-то оперетка "Званый вечеръ съ итальянцами". Передъ самымъ началомъ пьесы было сообщено, что суфлеръ куда-то исчезъ и его нельзя розыскать. Максимъ Лавровъ засуетился, сталъ заявлять, что безъ суфлера играть не будетъ и требовалъ замѣнить оперетку какимъ нибудь старымъ водевилемъ. Большаковъ долго слушалъ Лавровъ, а затѣмъ, обратившись къ нему, преспокойно запѣлъ изъ той-же оперетки: "природа -- мать по добротѣ печется даже о скотѣ" и затѣмъ добавилъ: "а потому и тебѣ суфлеръ будетъ". Раздался хохотъ, Лавровъ сконфузился и оперетка пошла при содѣйствіи какого-то исп. должность суфлера.
   Большаковъ служилъ у Новикова какъ лѣтній, такъ и зимній сезонъ, но зимой игралъ очень мало, такъ какъ съ самаго начала сезона заболѣлъ плевритомъ. Едва оправившись отъ болѣзни, онъ началъ вести прежній образъ жизни и въ скоромъ времени умеръ.
   Любскаго я тоже впервые увидѣлъ на сценѣ въ Харьковѣ; игралъ онъ исключительно пьесы Шекспира и, надо сознаться, бралъ больше крикомъ, чѣмъ игрой, что не мѣшало ему однако имѣть успѣхъ у публики. Выступилъ онъ въ роли Гамлета и если къ кому примѣнимъ извѣстный каламбуръ Ленскаго, то болѣе всего къ Любскому. Разсказываютъ, что Ленскій, остановившись лѣтомъ передъ афишей, гдѣ значилось, что актеръ X. выступить въ роли Гамлета, сказалъ: "Хамъ лѣтомъ (Гамлетомъ) выступаетъ"! Любскій, выступившій въ этой роли лѣтомъ въ саду "Шато-де-флеръ", напомнилъ мнѣ каламбуръ Ленскаго; Любскій не игралъ, а ревѣлъ, кричалъ, неистово жестикулировалъ и, тѣмъ не менѣе, понравился,-- понравился на столько, что Новиковъ оставилъ его и на зимній сезонъ. Зимой Любскій выступалъ очень рѣдко, такъ какъ чуть не ежедневно находился въ состояніи невмѣняемости, избравъ резиденціей кабачокъ, подъ громкимъ названіемъ "Славянскій Базаръ". Этотъ кабачокъ былъ любимымъ мѣстопребываніемъ Большакова, Славскаго и другихъ "пьющихъ". Какъ-то разъ назначенъ былъ "Макбетъ" и назначенъ по усиленной просьбѣ Любскаго. Къ началу спектакля Любскаго въ театрѣ не оказалось, нашли его въ "Славянскомъ базарѣ", но въ такомъ видѣ, что въ "дѣло онъ употребленъ быть не могъ". Привезли его въ театръ, вылили на него, какъ и на Гоголевскаго Прохорова, два ушата воды, напоили сельтерской водой съ нашатырнымъ спиртомъ, одѣли и выпустили на сцену. Началось съ того, что Любскій съ перваго-же выхода обнажилъ шпагу, съ которой сталъ на всѣхъ бросаться, причемъ произносилъ такія фразы, которыя никогда Шекспиру и не снились. Публика хохотала а артисты, бывшіе на сценѣ, то и дѣло перебѣгали съ мѣста на мѣсто, опасаясь стоять близко къ Любскому. Не смотря на то, что послѣ каждаго акта съ Любскимъ, съ цѣлью его отрезвить, продѣлывали всякаго рода манипуляціи, это ни къ чему не привело и въ одномъ изъ актовъ дошло до того, что артистъ грохнулся на сценѣ и, какъ его ни тормошили, не въ состояніи былъ произнести ни одного слова. Занавѣсъ опустили, а когда я пришелъ за кулисы, то увидѣлъ Никифора Новикова въ слезахъ. Въ первый разъ въ жизни я увидѣлъ Новикова плачущимъ и не могъ о немъ не пожалѣть, въ особенности послѣ его словъ: "за что погубили мое дѣло?" А что дѣло его погубили гг. Любскій, Славскій, Большаковъ и др.-- не подлежало сомнѣнію! Этотъ спектакль до того выдѣлялся но своему безобразію, что съ того-же вечера въ Харьковѣ, при видѣ сильна пьянаго, обыкновенно говорили: "намакбетился". Не лучше велъ себя и Славскій. Какъ-то разъ онъ допился до того, что наклеилъ себѣ усы волосами къ тѣлу, а марлей наружу, то-же онъ сдѣлалъ и съ бородой. Почувствовавъ себя на сценѣ неловко онъ сталъ сдирать бороду, при чемъ пускалъ въ ходъ непечатныя слова. И неудивительно, вѣдь больно было, и даже очень! Кромѣ страсти къ спиртнымъ напиткамъ Славскій имѣлъ еще и пристрастіе къ картамъ. Игра велась въ томъ-же кабачкѣ "Славянскій Базаръ". Какъ-то разъ онъ явился въ театръ съ сильно загримированнымъ лицомъ, которое было испещрено синяками и даже кровоподтеками. Видъ его напоминалъ Расплюева послѣ неудачной игры. Стали справляться и выяснилось слѣдующее: въ "Славянскомъ Базарѣ" шла азартная игра, къ которой примазался и Славскій; по началу ему повезло и онъ выигралъ около ста рублей, но когда фортуна повернулась къ нему спиной и онъ сталъ проигрывать, то отказался платить. Играющіе потребовали уплаты денегъ, которыя онъ только что взялъ, но Славскій заявилъ, что не можетъ, ибо дома у него семья, которая нуждается. Когда требованія ни къ чему не привели, играющіе, возмущенные его поведеніемъ, принялись его бить и, какъ говоритъ Жупанъ въ "Цыганскомъ Баронѣ", бить обворожительно! Славскій сталъ кричать "караулъ! убиваютъ"! явился хозяинъ и нѣкоторые изъ посѣтителей, несчастнаго освободили изъ рукъ расходившихся игроковъ и онъ въ истерзанномъ видѣ прибѣжалъ въ театръ. Когда о происшествіи узнали товарищи Славскаго, кто-то сказалъ ему "эхъ ты Расплюевъ, и не стыдно тебѣ".-- "И вовсе я не Расплюевъ, у него все отняли и поколотили, а меня поколотили, но за-то деньги при мнѣ остались". Нечего прибавлять, что съ Славскимъ съ того времени въ карты уже никто не игралъ. Вообще въ описываемый сезонъ пьянство и картежная игра были сильно развиты въ труппѣ. Многіе изъ членовъ труппы проводили, не исключая и дамъ, цѣлыя ночи за игрой въ стуколку, чѣмъ хорошо воспользовался кассиръ театра Б--ковъ. Недостатка въ деньгахъ не было, такъ какъ кассиръ во время игры всегда снабжалъ проигравшагося, любой суммой, не забывая тутъ-же брать росписки въ полученіи денегъ изъ кассы; нѣкоторые изъ артистовъ проигрывались до того, что къ концу мѣсяца росписывались къ книгѣ, не получая ни одной копейки, а вмѣсто денегъ Б--овъ возвращалъ имъ ихъ росписки. Уже къ концу сезона узнали, что Б--овъ игралъ нечисто и обыгрывалъ всѣхъ навѣрняка: хотя игра послѣ этого и прекратилась, но было поздно.
   Чтобы сколько нибудь поправить дѣла, Новиковъ сталъ прибѣгать, какъ онъ выражался, къ "форсъ-мажорамъ"! Такъ, онъ съ своими опереточными силами вздумалъ ставить оперы. На первый разъ онъ объявилъ о постановкѣ "Аскольдовой могилы", при чемъ Торопку пѣлъ Бородинъ, и Новиковъ -- "Неизвѣстнаго". Хотя сборъ и былъ полный, но опера прошла на столько слабо, что дальнѣйшія попытки въ этомъ направленіи были оставлены и Новиковъ сталъ прибѣгать къ гастолерамъ какъ въ опереткѣ, такъ и въ драмѣ. О гастроляхъ Лентовскаго во время лѣтняго сезона я уже говорилъ. Въ драмѣ выступали въ качествѣ гастролеровъ H. К. Милославскій и П. А. Никитинъ; дѣла было поправились, но по* года стала настолько неблагопріятствовать, что и эти выдающіяся силы въ концѣ концовъ не помогли. Вообще, этотъ лѣтній сезонъ памятенъ мнѣ потому, что я никогда еще не видалъ въ Составѣ садовой труппы такого громаднаго числа артистовъ; стоило только явиться тогда въ Харьковѣ кому нибудь изъ болѣе или менѣе извѣстныхъ артистовъ и черезъ два -- три дня онъ уже подвизался на сценѣ. Надо еще добавить, что Новиковъ былъ настолько щепетиленъ, что никому изъ предлагавшихъ ему свои услуги артистовъ, подчасъ даже слабыхъ, онъ не въ состояніи былъ отказать и нерѣдко бралъ ихъ противъ своего желанія. Милославскій, всегда упрекалъ Новикова по этому поводу и заявилъ ему наконецъ, чтобы всѣхъ предлагающихъ свои услуги артистовъ онъ посылалъ къ нему для переговоровъ, какъ съ режиссеромъ. Какъ сейчасъ помню, явился актеръ Неждановъ. Новиковъ направилъ его къ Милославскому.-- "Вамъ что надо"? спросилъ тотъ. "Дебютировать" -- "Ваша фамилія"? "Неждановъ" -- "У насъ слишкомъ много жданныхъ, которымъ дѣлатъ нечего, намъ нежданныхъ не надо", отвѣтилъ Милославскій. Неждановъ сконфуженно ушелъ и когда объ этомъ узнали, то съ предложеніями услугъ уже перестали обращаться.
   Изъ молодыхъ актеровъ, исполнявшихъ маленькія роли, какъ въ драмѣ, такъ и въ опереткѣ, обращалъ на себя вниканіе Аркадій Черновъ (Эйнгорнъ). Поступилъ онъ къ Новикову на 40 руб. жалованья въ мѣсяцъ; первая сколько нибудь сносная роль, да и то по чьей-то болѣзни, дана ему была въ опереткѣ "Орфей въ аду", а именно -- роль Плутона; въ этой опереткѣ Черновъ имѣлъ успѣхъ и съ тѣхъ поръ сталъ понемногу выдѣляться. Какъ-то разъ онъ спѣлъ съ кѣмъ-то дуэтъ "не искушай меня безъ нужды" и спѣлъ на столько хорошо, что о его голосѣ заговорили. Новиковъ оставилъ его на зимній сезонъ, причемъ увеличилъ ему жалованье до 75 руб. Но и эти деньги Черновъ, вслѣдствіе плохихъ дѣлъ Новикова, получалъ крайне неакуратно, но рублю, да по два. Къ чести Чернова долженъ замѣтить, что онъ, живя впроголодь, тѣмъ не менѣе никогда не ропталъ и къ Новикову относился очень хорошо, сочувствуя его горю. Объ одномъ только Чернова хлопоталъ, чтобы чаще играть и онъ былъ счастливъ, когда ему поручали хорошую роль. Черновъ былъ актеръ очень старательный, къ дѣлу относился серьезно и по поводу каждой новой роли совѣтовался съ товарищами. Когда спустя нѣсколько лѣтъ имя Чернова стало уже громкимъ въ провинціи, я этому не удивился; при его отношеніи къ дѣлу и при томъ скромномъ образѣ жизни, который онъ велъ, избѣгая попоекъ и разгула, это должно было случиться. Конечно, у Чернова были громадныя данныя, но какая масса лицъ, при такихъ-же данныхъ, ничего не достигаетъ и быстра сходить со сцены! Съ Черновымъ я встрѣтился вновь въ началѣ восьмидесятыхъ годовъ въ Кіевѣ, когда онъ выступалъ у Савина въ опереткѣ вмѣстѣ съ Родономъ, С. А. Бѣльской, и Тамаровой. Мы заговорили о 1876 годѣ и Черновъ съ благодарностью вспоминалъ о Н. И. Новиковѣ, которому, по его словамъ, онъ главнымъ образомъ обязанъ своей артистической карьерой. Впослѣдствіи я встрѣчался съ Черновымъ нѣсколько разъ въ Кіевѣ, куда онъ пріѣзжалъ уже артистомъ Императорскихъ театровъ, для концертовъ. Особенно мнѣ памятенъ одинъ изъ его концертовъ, при участіи артиста Императорскихъ театровъ Михайлова. Встрѣтились мы передъ началомъ концерта и, какъ всегда, заговорили о Харьковѣ, Н. И. Новиковѣ и вспомнили о первомъ дуэтѣ, въ которомъ выступилъ Черновъ, а именно: "Не искушай меня безъ нужды". Въ этотъ-же вечеръ Черновъ вмѣстѣ съ Михайловымъ спѣли этотъ дуэтъ; во время его исполненія Черновъ взглянулъ на меня, глаза наши встрѣтились и изъ всѣхъ присутствовавшихъ въ залѣ мы только двое поняли значеніе этого дуэта, пробудившаго въ насъ столько воспоминаній о давно прошедшемъ времени.
   Труппа Н. И. Новикова, составленная имъ для лѣтняго сезона въ 1876 г., была единственная по количеству и качеству артистовъ за все время пребыванія моего въ Харьковѣ; во всѣ послѣдующіе сезоны гг. арендаторы садовъ сами являлись антрепренерами и о качественномъ составѣ труппы мало заботились; они набирали артистовъ "числомъ поболѣе, цѣною подешевле". Если во время антрепризы Новикова былъ буфетъ при театрѣ, то послѣдующіе годы, скажу смѣло, были театры при буфетахъ. Представителемъ такихъ антрепризъ былъ арендаторъ сада "Шато-де-флеръ" Никулинъ, въ театрѣ котораго раньше играла труппа Новикова. Никулинъ былъ человѣкъ неграмотный, служилъ лакеемъ въ гостинницѣ, звали его "Васькой" и относились къ нему очень скверно, такъ какъ онъ былъ грубъ и крайне несимпатиченъ по внѣшности. Случилось одно событіе, такъ и оставшееся невыясненнымъ, въ силу котораго у Никулина завелись большія деньги. Знали только, что братъ этого Никулина обвинялся, вмѣстѣ съ другими лицами, въ убійствѣ и ограбленіи богача-помѣщика Донца-Захаржевскаго и былъ сосланъ на каторгу, а Васька, спустя нѣкоторое время, бросилъ лакейскую службу, взялъ въ аренду садъ "Шато-де-флеръ" и сталъ величаться Василіемъ Никулинымъ. Получилъ-ли Васька деньги отъ своего брата или кого другого, замѣшаннаго въ дѣлѣ убійства, никто не зналъ, хотя говорили, что деньги перешли къ нему временно на сохраненіе, а онъ ихъ присвоилъ. Какъ-бы то ни было, но Васька уплатилъ капиталъ и изъ крестьянина превратился во временнаго купца, а затѣмъ и въ антрепренера. Такихъ антрепренеровъ, изъ бывшихъ лакеевъ, на Руси есть не мало и ихъ можно встрѣтить не только въ провинціи, но и въ столицѣ. Нечего, конечно, прибавлять, что подобные ребята берутся за антрепризу съ исключительной цѣлью поддержать свой буфетъ и очень мало заботятся о томъ, какова будетъ труппа и ансамбль; для нихъ главную роль играютъ не пьесы, а антракты, которые должны быть подлиннѣе въ интересахъ буфета. Ничуть, поэтому, не покажется страннымъ, если въ своихъ воспоминаніяхъ объ антрепризѣ Никулина и ему подобныхъ -- я приведу мало фамилій сколько нибудь извѣстныхъ артистовъ и артистокъ. Таковыхъ почти не было; афиши были испещрены именами никому невѣдомыхъ Пинскихъ, Минскихъ, Линскихъ и др. лицъ обоего пола.
   Я хорошо помню только самаго Никулина; на своихъ артистовъ онъ смотрѣлъ какъ на рабочихъ, а себя считалъ ихъ хозяиномъ и требованія свои, подчасъ крайне безсмысленныя, предъявлялъ въ самой грубой формѣ. Бывало, вслѣдствіе ненастной погоды, въ театрѣ нѣтъ ни одного посѣтителя, но Никулинъ требовалъ, чтобъ играли для него.-- "Я хозяинъ, деньги плачу, и играйте". Займетъ Никулинъ одну ложу, жену посадитъ въ другую, дѣтей въ третью и спектакль идетъ. Жалованье артисты получали мизерное и почти все оно уходило на уплату долговъ по буфету, на чемъ Никулинъ выгадывалъ, конечно, не мало. Дни разсчета съ артистами считались очень веселыми и вотъ почему: Никулинъ, какъ я замѣтилъ, былъ неграмотенъ, тѣмъ-же качествомъ отличалась и его жена, которую онъ постоянно къ кому нибудь изъ артистовъ ревновалъ. Щели счетъ такого артиста былъ большой -- жена провѣряла, если малъ-провѣрялъ мужъ и кончалось всегда тѣмъ, что супруги, не смотря на присутствіе публики, вступали въ драку, награждая другъ друга неоднократными ударами но лицу и далеко нецензурными эпитетами. Нерѣдко, послѣ сведенія счетовъ, одинъ изъ супруговъ по нѣсколько дней не показывался.
   До чего Никулинъ былъ мелоченъ видно хотя-бы изъ того, что онъ запрещалъ давать на сцену какія-бы то ни было закуски, если это требовалось для пьесы. "По сегодняшней пьесѣ въ третьемъ актѣ ужинаютъ", заявляютъ ему.-- "Ну и берите булку и порѣжьте мелко, а то закусите на мой счетъ, а потомъ и ужинать не станете. Не дамъ ничего"!-- и не давалъ, Помню я даже такой случай. На сцену потребовались тарелки, которыя, по ходу пьесы, разбивались. Выдала ихъ жена Никулина въ его отсутствіи. Когда Никулинъ узналъ, что разбиты двѣ тарелки, у него взятыя и что выдала ихъ жена, онъ бросился за кулисы, схватилъ громадный кусокъ отъ разбитой тарелки и, прибѣжавъ въ буфетъ, гдѣ стояла жена, со всего размаха ударилъ ее этимъ кускомъ по головѣ. На крики жены "караулъ"! прибѣжала публика, но это Никулина не остановило; драка съ супругой уже шла во всю и въ результатѣ оказалась масса разбитой посуды и стекла, бывшихъ за буфетомъ,
   Рядомъ съ садомъ "Шато", находился садъ "Ливадія", гдѣ также играла драматическая труппа. Ничто такъ не злило Никулина, какъ извѣстіе о томъ, что въ Ливадіи есть сборъ. Онъ ненавидѣлъ своихъ конкуррентовъ и употреблялъ всѣ усилія, чтобы какъ нибудь разстроить дѣла "Ливадіи"; для этого онъ денегъ не жалѣлъ и если ему удавалось путемъ интригъ переманить кого-либо изъ имѣвшихъ въ "Ливадіи" успѣхъ -- онъ торжествовалъ! Эту слабость Никулина знали его артисты и нерѣдко этимъ пользовались въ своихъ интересахъ.-- "Василій Ивановичъ! Я сейчасъ изъ "Ливадіи", заявляетъ кто либо.-- "Ну что"?-- "Пусто" -- "Слава Богу! не хочешь-ли закусить"? Никулинъ, не смотря на скупость, щедро угощалъ, но затѣмъ оказывалось, что его подвели ради угощенія и онъ ужасно злился, всегда, впрочемъ, вымѣщая свою злобу на супругѣ. Въ ненастную погоду Никулина часто видѣли на крышѣ театра, откуда онъ слѣдилъ за направленіемъ тучъ и всегда кричалъ, потрясая кулакомъ въ воздухѣ: "на Ливадію! на Ливадію"!
   Таковъ былъ антрепренеръ "Шато". Въ этомъ-же духѣ дѣйствовали и антрепренеры другихъ садовъ; исключеніе составляли сезоны, когда за антрепризу брались артисты, хотя и они, за отсутствіемъ средствъ, а отчасти и по личнымъ недостаткамъ, рѣдко держалцсь до конца сезона, но все-же въ первый, а иногда и во второй мѣсяцъ, дѣла шли довольно гладко и публика посѣщала театръ. Такъ, во время антрепризы Абраменко, въ саду "Ливадія" труппа была довольно удовлетворительная; она была не велика, но вполнѣ достаточная для легкихъ комедій и водевилей, которыя преимущественно ставились на сценѣ этого театра. Въ составѣ труппы Абраменко я помню г-жу Линовскую; по сценѣ я помню ее собственно въ одной только пьесѣ "Ночное", гдѣ она замѣчательно исполняла роль Груни, но за то я ужъ очень помню ее внѣ сцены: рѣдкій день проходилъ безъ недоразумѣній, причиной которыхъ была ревность; г-жа Линовская ужъ очень сильно ревновала своего друга Абраменко и, надо полагать, не безъ основаній. Къ кому она ревновала -- я умолчу, такъ какъ лица эти еще и по нынѣ здравствуютъ! Упомянулъ я о недоразумѣніяхъ потому, что происходили онѣ публично, такъ какъ г-жа Линовская никого не стѣснялась и иной разъ отпускала такія фразы, отъ которыхъ и мущинамъ становилось крайне неловко.
   Помню я еще актера Балкашина. Служилъ онъ одновременно съ Невѣровой, артисткой довольно талантливой, занимавшей амплуа драматической актрисы. Балкашина знали больше по имени "Никанорушка". Представьте себѣ мущину громаднаго роста, полнаго, неимовѣрной силы -- и вы поймете на сколько шло къ нему это уменьшительное "Никанорушка"! Я на вѣку своемъ зналъ только двухъ сильныхъ актеровъ -- Балкашина и Днѣпрова: послѣдній на моихъ глазахъ въ Одессѣ показалъ свою силу въ 1893 году.
   Въ бенефисъ своей жены онъ поставилъ какой-то водевиль, въ которомъ исполнялъ главную роль, заключавшуюся въ томъ, что онъ вынесъ со сцены громадный сундукъ, гдѣ помѣщалось два человѣка. Никанорушка обладалъ еще большей силой: какъ-то разъ, на моихъ глазахъ, онъ предложилъ пари, что подыметъ на воздухъ лошадь; взялъ ее за переднія ноги и, къ удивленію всѣхъ, пари выигралъ Не смотря однако на свою страшную силу, Балкашинъ ею никогда не пользовался. Это былъ человѣкъ очень добродушный, въ компаніи всегда веселый и никогда даже не возвышавшій голоса. Были и у него недостатки, онъ любилъ выпить и даже не въ мѣру, любилъ еще и приврать, но безобидно. Никогда не забуду я слѣдующій случай: въ Харьковъ пріѣхалъ не задолго до зимняго сезона Николай Сергѣевичъ Стружкинъ, приглашенный на службу г. Дюковымъ. Сошлась какъ-то компанія, къ которой примкнулъ и Стружкинъ. Какъ это часто бываетъ, заговорили о прежнихъ сезонахъ, о пріемахъ публики, о подаркахъ. Балкашинъ, уже слегка выпившій, началъ разсказывать о поднесенномъ ему подаркѣ-лодкѣ. "Подъѣдешь это въ экипажѣ къ рѣкѣ, сейчасъ нижнія половины колесъ долой, приставилъ въ родѣ лыжъ и лодка готова; переѣхалъ рѣку, лыжи долой, половинки колесъ опять приставилъ и поѣхалъ дальше". Всѣ расхохотались, кромѣ Стружкина. Онъ самымъ серьезнымъ образомъ сказалъ: "Это вѣрно, вѣрно"! Балкашинъ отъ этихъ словъ крайне смутился и растерянно спросилъ: "а ты откуда это знаешь"?-- "Какъ откуда"? невозмутимо отвѣтилъ Стружкинъ,-- "я былъ свидѣтелемъ, вѣдь я осетромъ былъ гривированъ и плылъ за твоей лодкой, когда ты рѣку переѣзжалъ".
   Изъ другихъ артистовъ, болѣе или менѣе извѣстныхъ въ провинціи, въ лѣтніе сезоны служили въ Харьковѣ комикъ Василій Александровичъ Стрѣльскій и его дочери -- Наталія и Юлія; послѣдняя была на сценѣ подъ фамиліей Ронье и выщупала въ водевиляхъ. Въ роляхъ простаковъ подвизался Михаилъ Милославскій, сынъ извѣстнаго артиста Николая Карловича. Была еще и опереточная труппа, въ составѣ которой я помню артистку Федотову, пользовавшуюся значительнымъ успѣхомъ.
   Въ Харьковѣ-же я познакомился съ очень молодымъ человѣкомъ-Николаемъ Синельниковымъ, братъ котораго служилъ суфлеромъ. Николай Синельниковъ всегда вращался въ театральномъ мірѣ и заявлялъ, что твердо рѣшился посвятить себя сценѣ и непремѣнно опереткѣ, такъ какъ, по отзывамъ артистовъ, у него былъ недурной голосъ (теноръ). Спустя нѣкоторое время онъ дѣйствительно поступилъ на сцену и въ одинъ изъ лѣтнихъ сезоновъ я видѣлъ его въ опереткѣ "Птички Пѣвчія", въ роди Пикилло. Оперетка эта шла уже тогда въ четырехъ дѣйствіяхъ, и Синельниковъ мнѣ памятенъ до сихъ поръ по третьему акту, гдѣ онъ прекрасна проводилъ сцену въ тюрьмѣ. Голосъ у него былъ хотя и не большой, но пѣлъ онъ съ большимъ чувствомъ и производилъ впечатлѣніе.
   Вспоминая объ опереточной труппѣ, въ которой участвовала г-жа Федотова, я не могу не разсказать кстати и одинъ эпизодъ изъ дѣятельности редактора "Губернскихъ Вѣдомостей". Устинова, писавшаго театральныя рецензіи. Назначена была къ постановкѣ оперетка "Синяя Борода", не передъ самымъ началомъ спектакля ее замѣнили, по болѣзни Федотовой, какой-то другой двухъ-актной. Устиновъ, явившись въ театръ послѣ начала спектакля и взявъ у входа въ садъ афишу, гдѣ значилась "Синяя Борода", просидѣлъ весь вечеръ и черезъ день въ "Губернскихъ Вѣдомостяхъ" появилась рецензія объ исполненіи... "Синей Бороды". Давались отзывы и о Раулѣ, и о Бобешѣ, и о Булотѣ, упрекали антрепризу въ превращеніи четырехъ-актной оперетки въ двухъактную и, въ концѣ концовъ, по адресу г-жи Федотовой была сказано, что она невѣрно поняла роль Булоты. Когда объ этомъ курьезѣ была помѣщена замѣтка въ газетѣ "Харьковъ", г. Устиновъ написалъ возраженіе, въ которомъ заявилъ, что въ виду оказаннаго ему явнаго неуваженія со стороны антрепризы, не извѣстившей его о перемѣнѣ спектакля, онъ отъ дальнѣйшей поддержки труппы отказывается и рецензій больше писать не намѣренъ.
   Лѣтомъ, кажется 1878 г., въ Харьковѣ открылся садъ "Баварія", гдѣ былъ выстроенъ театръ и куда была приглашена труппа, состоявшая изъ довольно посредственныхъ артистовъ, если не считать Матрену Герасимовну Ленскую и ея сына Николая. Дѣла шли довольно плохо какъ потому, что садъ находился далеко отъ центра города, такъ и потому, что труппа ничего выдающагося собой не представляла. Но вотъ пошли слухи, что антрепренеромъ приглашенъ на гастроли Никифоръ Ивановичъ Новиковъ, тогда уже артистъ Императорскихъ театровъ. Слухи эти сильно заинтересовали Харьковцевъ; Новиковъ какъ артистъ былъ всегда любимъ публикой, а послѣ отзывовъ о немъ столичной печати, отзывовъ, въ которыхъ Новикова сравнивали съ Мартыновымъ, симпатіи къ артисту еще болѣе возросли. О дебютѣ Новикова на Императорской сценѣ въ Петербургѣ въ пьесѣ "Отецъ семейства" писалось такъ много; восторги, вызванные этимъ дебютомъ, были до такой степени велики, что когда въ Харьковскихъ газетахъ появилась замѣтка, подтверждавшая слухи о пріѣздѣ Новикова и о томъ, что онъ выступитъ въ "Отцѣ Семейства", то въ тотъ-же день, еще до выхода афиши, всѣ билеты были уже записаны; никто опредѣленно не зналъ дня спектакля, а билетовъ уже не было! Наконецъ этотъ день насталъ. Появленіе Новикова на сценѣ было встрѣчено бурными апплодисментами и вызовы не прекращались весь вечеръ, а апогея своего достигли послѣ третьяго акта, въ финальной сценѣ (съ сыномъ), гдѣ Новиковъ былъ дѣйствительно замѣчателенъ. Справедливость требуетъ замѣтитъ, что и Н. Ленскій, исполнявшій роль сына, былъ превосходенъ въ третьемъ актѣ и не мало содѣйствовалъ цѣльности впечатлѣнія. Успѣхъ "Отца Семейства", благодаря участію Новикова и Ленскаго, былъ громаденъ и пьеса эта выдержала много представленій, постоянно дѣлая полные сборы. Когда гастроли Новикова закончились, сборы, само собою разумѣется, сильно пали. Сколько ни старалась антреприза о приглашеніи другихъ гастролеровъ, но это ей не удавалось. Въ это-то время въ Харьковъ, не знаю случайно-ли, пріѣхалъ извѣстный писатель Александръ Ивановичъ Пальмъ, авторъ "Стараго Барина". Встрѣтился я съ нимъ въ саду "Баварія" и въ интимной бесѣдѣ я шутя спросилъ его, не сыграетъ-ли онъ намъ Опольева. Александръ Ивановичъ не только изъявилъ согласіе, но добавилъ, что онъ не прочь поставить и недавно написанную имъ пьесу "Гражданка", въ которой также готовъ участвовать. Войти въ соглашеніе съ антрепризой было дѣломъ нѣсколькихъ минутъ. Вѣсть о пріѣздѣ Александра Ивановича быстро разнеслась по городу, имя его въ Харьковѣ, гдѣ онъ раньше служилъ много лѣтъ, было весьма популярно, а когда появились афиши о постановкѣ "Стараго Барина" съ авторомъ въ роли Опольева, билеты были быстро разобраны. Александра Ивановича, какъ любителя, я помню еще по Одессѣ, гдѣ онъ часто появлялся въ такъ называемыхъ благородныхъ спектакляхъ вмѣстѣ съ другими лицами мѣстнаго высшаго общества, каковы были: г. Рѣзниковъ, Абаза, Анастопуло и другіе. Съ этими любителями выступала и служившая тогда въ итальянской труппѣ, въ Одессѣ, артистка Массини (знаменитая въ то время -- Маргарита въ "Фаустѣ", а нынѣ -- профессоръ пѣнія въ Кіевѣ). Пальмъ считался выдающимся любителемъ и потому неудивительно, что его выходъ въ своей пьесѣ меня сильно заинтересовалъ. Долженъ сознаться, что игра Н. И. меня не удовлетворила. Пальмъ подтвердилъ старую истину, что не достаточно вѣрно создать типъ, чтобы его вѣрно и изобразить. Пальмъ, безспорно, замѣчательно создалъ типъ Опольева, но нужны такіе исполнители, какъ Милославскій, Самойловъ, Киселевскій, чтобы типъ этсъ былъ вѣрно изображенъ. Милославскій. Самойловъ и Киселевскій своей игрой во многомъ дополняли автора Пальма. Артистъ Пальмъ во многомъ по-" вредилъ автору Пальму и изобразилъ на сценѣ далеко не то, что имъ же было создано. Изъ уваженія, однако, къ автору, его принимали очень хорошо и какъ исполнителя. Поставленная имъ же пьеса "Гражданка" успѣха не имѣла и если автора много вызывали, то опять таки какъ автора не одной только "Гражданки", но и "Стараго Барина", и "Алексѣя Слободина", и др.
   Пальмъ былъ очень добрый человѣкъ и сказать кому нибудь непріятное не могъ; вотъ почему всѣ артисты, игравшіе въ его пьесахъ, были имъ очень довольны, такъ какъ онъ всѣхъ ихъ хвалилъ и не скупился на комплименты. Прожилъ Пальмъ въ Харьковѣ съ недѣлю и съ тѣхъ поръ я его больше не видалъ.-- Этимъ я и закончу свои воспоминанія о лѣтнихъ сезонахъ въ Харьковѣ.
   Зимній сезонъ 1876--77 года Н. И. Новиковъ началъ какъ будто при благопріятныхъ условіяхъ. Принявъ въ компаніоны А. В. Левицкаго, внесшаго 10.000 р. на дѣло, Новиковъ частью этой суммы покрылъ дефицитъ лѣтняго сезона, и остальной частью уплатилъ авансы, пріобрѣлъ имущество, заказалъ массу костюмовъ для оперетокъ и историческихъ пьесъ и, наконецъ, дополнилъ труппу многими выдающимися артистами. По бюджету, составленному Новиковымъ, его ежемѣсячный расходъ равнялся 10.000 руб., который, при 25-ти спектакляхъ въ мѣсяцъ, могъ покрыться при 400 р. поспектакльнаго сбора на кругъ. На такую сумму какъ 400 руб. Новиковъ, имѣя въ составѣ драмы Милославскаго и Барскаго, а оперетки -- Корбіель, Михайловскую, Бородина, могъ вполнѣ разсчитывать, не смотря на конкуренцію драматической труппы Дюкова. Вышло однако не то и опять подтвердилась старая истина, что сумма, вносимая публикой на театръ, изъ года въ годъ колеблется между однѣми и тѣми-же опредѣленными цифрами и, если вмѣсто одной труппы являются двѣ, то эта сумма не увеличивается, а только распредѣляется между двумя театрами. Сказалось это съ первыхъ-же спектаклей въ обоихъ театрахъ; и въ томъ, и въ другомъ сборы были слабы и въ первый-же мѣсяцъ Новиковъ получилъ на кругъ, вмѣсто ожидавшихся 400 руб., только 200 р. Увидѣвъ такіе результаты, Новиковъ энергично принялся за постановку оперетокъ, дѣлая для нея крупныя затраты. Такъ, постановка "Анго" обошлась ему почти въ 3 тыс. руб., но первый сборъ не превысилъ и 500 руб., а дальнѣйшіе шли все хуже. Потерявъ надежду поправить дѣла опереткой, Новиковъ пригласилъ на гастроли артиста Императорскихъ театровъ Павла Васильевича Васильева, при которомъ дѣла значительно поправились; съ отъѣздомъ, однако, Васильева театръ по прежнему пустовалъ: оперетки уже не было, а къ драмѣ, благодаря Славскому, Любскому и К®, довѣрія не было.
   Для поправленія дѣлъ Новиковъ, въ концѣ сезона ставилъ даже отрывки изъ оперъ, при участіи тенора Усатова, но и это не помогало. Въ итогѣ сезонъ закончился для Новикова весьма плачевно, онъ остался много долженъ и выдалъ векселя, по которымъ и выплачивалъ впослѣдствіи, состоя артистомъ Императорскихъ театровъ въ Петербургѣ.
   Изъ артистовъ, впервые выступавшихъ при мнѣ въ этотъ сезонъ, укажу прежде всего на Константина Гавриловича Лелева-Вучетича. Занималъ онъ амплуа первыхъ любовниковъ, иногда, впрочемъ, выступая и въ характерныхъ роляхъ. Большимъ успѣхомъ Лелевъ не пользовался, хотя считался весьма полезнымъ актеромъ. Насколько я наблюдалъ Лелева онъ былъ большой труженикъ и къ ролямъ своимъ относился весьма серьезно, тщательно ихъ изучая. Въ этомъ отношеніи онъ мнѣ напоминалъ Николина. Успѣху Лелева отчасти вредилъ и его голосъ, который былъ далеко не симпатиченъ. Изъ всѣхъ исполненныхъ имъ ролей ему наиболѣе удалась роль Дмитрія Самозванца.
   Въ частной жизни Лелевъ былъ очень скроменъ, отъ товарищей по труппѣ держалъ себя очень далеко и никогда не принималъ участія ни въ попойкахъ, ни въ карточной игрѣ. По этой-ли причинѣ, или по другимъ, но большими симпатіями артистовъ онъ не пользовался, хотя того-же нельзя сказать относительно артистокъ. Въ описываемый мною сезонъ ему сильно симпатизировала артистка С. П. Волгина, о которой много говорили не столько, конечно, какъ объ артисткѣ (она въ то время только начинала свою карьеру), сколько какъ о красивой женщинѣ. Эта симпатія Волгиной къ Лелеву, насколько мнѣ помнится, причиняла ей подчасъ не мало огорченій, такъ какъ Лелевъ былъ очень ревнивъ и въ припадкѣ ревности не останавливался даже передъ кулачной расправой. Былъ такой случай. Въ бенефисъ Волгиной назначена была пьеса "Огненная Женщина". Въ этой пьесѣ для исполнительницы главной роли требовалась прежде всего красота, которою Волгина обладала, что, вѣроятно, и было причиной назначенія именно этой пьесы въ ея бенефисъ. Репетиція наканунѣ спектакля прошла благополучно, но на другой день бенефиціантка долго не являлась въ театръ, а когда наконецъ прибыла, то поразила всѣхъ своимъ лицомъ, которое было сильно гримировано. Со слезами на глазахъ она разсказала о припадкѣ ревности Лелева и показала послѣдствія на своемъ лицѣ. Труппа была сильно возмущена поступкомъ Лелева, превратившаго бенефиціантку, далеко до спектакля, въ "огненную женщину", но въ исторію эту не вмѣшивалась; вмѣшался только Новиковъ, посовѣтовавшій бенефиціанткѣ во время спектакля стоять къ публикѣ не en face, какъ это требуется по пьесѣ, а въ профиль, дабы скрыть отъ публики сильные дефекты на лицѣ. Недоразумѣніе это тянулось впрочемъ, не долго и воюющія стороны вскорѣ примирились.
   Послѣ Харькова я встрѣтилъ Лелева въ 1880 г. въ Одессѣ, но симпатіей его уже была не Волгина, а весьма юная особа, тоже красивая, А. Г. Дагмарова, съ которой Лелевъ впослѣдствіи служилъ въ Кіевѣ, при антрепренерѣ Савинѣ въ 1883 году. Съ того времени и вплоть до 1890 г. я Лелева болѣе не встрѣчалъ, но слышалъ, что онъ занялся антрепризой въ маленькихъ городахъ, а въ 1886-87 г. не безуспѣшно антрепренерствовалъ даже въ Одессѣ, гдѣ въ составѣ его труппы были, между прочимъ, Чужбиновъ, Петипа съ женой и др., а на гастроли пріѣзжала Горева. Въ 1890 г., проѣздомъ черезъ г. Черниговъ, я узналъ, что антрепренеромъ городского театра состоитъ Лелевъ. Я отправился въ театръ и послѣ перваго акта зашелъ въ уборную Лелева. Онъ лежалъ на диванѣ, тяжело дышалъ и еле говорилъ. Я тогда-же понялъ, что онъ серьезно боленъ и удивился, какъ человѣкъ при такомъ состояніи здоровья, можетъ нести на себѣ весь репертуаръ и при этомъ режиссерствовать. Здѣсь-же въ уборной онъ познакомилъ меня съ своей женой Нининой, занимавшей амплуа ingenue comique. Лѣтомъ того-же года Лелевъ переѣхалъ въ Кіевъ, гдѣ жилъ въ "Райгородкѣ" для поправленія здоровья своего ребенка, котораго онъ безумно любилъ. Я посѣтилъ его въ "Райгородкѣ", гдѣ наткнулся на слѣдующую поразившую меня картину: по саду бѣгала маленькая дѣвочка, а Лелевъ ее догонялъ, при чемъ послѣ каждыхъ десяти шаговъ онъ останавливался, сильно задыхаясь. Лицо его было исхудалое, желтое, глаза блестѣли; мы поздоровались, руки его были влажны!-- "Что съ тобой"? спросилъ я...-- "Надо... поиграть... ребенкомъ... мать... не хочетъ", отвѣтилъ онъ, тяжело дыша. Мы вошли въ комнаты. Послѣ первыхъ-же привѣтствій я замѣтилъ, что отношенія Нининой къ Лелеву крайне враждебны. Долго оставаться тамъ я не могъ и уѣхалъ, предавшись мечтамъ о превратностяхъ судьбы. Въ 1892 г. я былъ въ Одессѣ, гдѣ узналъ, что Лелевъ очень плохъ, что у него чахотка, что на сценѣ онъ уже играть не въ состояніи и что антрепренеръ городскаго театра И. Н. Грековъ изъ состраданія далъ ему мѣсто библіотекаря при театрѣ. Еще черезъ годъ я узналъ, что жена Лелева его оставила въ безпомощномъ состояніи, а сама направилась съ какой-то труппой въ Сибирь вольной пташкой.
   Докторъ Попичъ, пользовавшій Лелева въ Одессѣ, передавалъ мнѣ, что онъ пораженъ ужасной борьбой Лелева между жизнью и смертью, да еще при такой жалкой обстановкѣ: средствъ никакихъ, помѣщеніе невозможное, несчастный ребенокъ здѣсь-же, а Лелевъ все борется и не поддается, "Лучше умереть, чѣмъ такъ мучиться", добавилъ докторъ. Лелевъ умеръ въ Одессѣ, куда и прибыла сестра его, принявшая на себя заботу о несчастномъ ребенкѣ, котораго Лелевъ до того любилъ, что, не смотря на всѣ просьбы матери, не желалъ ей его отдать. Уже послѣ смерти Лелева Нинина взяла къ себѣ ребенка.
   Софья Пеіровна Волгина, какъ я уже замѣтилъ, съ момента появленія своего въ Харьковѣ обратила на себя вниманіе своей внѣшностью. Передавали, что она жена полковника Миллера, что къ сценѣ давно стремилась, но такъ какъ мужъ ея согласія на это не давалъ, то она его и оставила; говорили также, что до прибытія въ Харьковъ, она играла уже сезонъ въ одномъ изъ южныхъ гродовъ. Что г-жа Волгина новичекъ на сценѣ подтвердилось овполнѣея дебютами, но тѣ-же, дебюты, благодаря ея внѣшности, создали ей и успѣхъ. Выступила С. П. Волгина въ роли леди Мильфордъ; зрители увидѣли передъ собой поразительной красоты женщину, услышали симпатичный голосъ и достаточно было этихъ внѣшнихъ данныхъ, чтобы имя Волгиной, послѣ перваго-же спектакля, переходило изъ устъ въ уста. Если-бы меня спросили, выдѣлилась-ли г-жа Волгина, какъ артистка, въ теченіе сезона хотя-бы въ одной роли, я по совѣсти долженъ былъ-бы отвѣтить, что ничего подобнаго не было, а все-же добавлю, что успѣхъ она имѣла и обезпечила себѣ таковой съ перваго-же своего выхода на сцену. Послѣ Харькова я Волгину не встрѣчалъ до 1882 года, когда она подвизалась въ Кіевѣ въ драматическомъ обществѣ; слышалъ только, что она играетъ въ Москвѣ, гдѣ имѣетъ не малый успѣхъ по сценѣ. Въ Кіевѣ я увидѣлъ Волгину въ первый разъ въ пьесѣ Островскаго "безъ вины виноватые"; артистка имѣла большой и, по моему мнѣнію, вполнѣ заслуженный успѣхъ. Послѣ этого сезона я опять увидѣлъ Волгину спустя болѣе десяти лѣтъ, а именно, въ 1892 г* въ Одессѣ, гдѣ она служила у Грекова, занимая амплуа драматической актрисы. Посѣтивъ Волгину, я былъ крайне удивленъ заставъ тамъ жену Лелева -- г-жу Динину, такъ какъ вспомнилъ объ отношеніяхъ Волгиной къ Лелеву въ Харьковѣ. Я не постѣснялся спросить объ этомъ, и получилъ отвѣть, что прежняго все равно не воротить! Въ числѣ новостей, сообщенныхъ мнѣ Волгиной, я узналъ, что она изучаетъ итальянскій языкъ.-- "Для чего"?-- "Лучше спросите для кого, а не для чего", отвѣтила Софья Петровна. Вопроса этого я не предложилъ, но въ тотъ-же вечеръ мнѣ сообщили, что Волгина увлечена однимъ артистомъ итальянской оперы и принялась за изученіе итальянскаго языка. Съ тѣхъ поръ я ее больше не встрѣчалъ и изучаетъ-ли она еще и теперь какія либо языки, кромѣ итальянскаго-мнѣ неизвѣстно.!
   Одновременно съ Долевымъ и Волгиной въ Харьковъ прибылъ и артистъ Пузинскій. Это былъ средняго роста худощавый мущина, съ визгливымъ голосомъ. Еще задолго до его дебюта, мы смотрѣли на него, какъ на феномена, такъ какъ Новиковъ намъ сообщилъ, что Пузинскій приглашенъ имъ на амплуа комическихъ старухъ. Первый спектакль съ участіемъ Пузинскаго прошелъ очень весело, такъ какъ публика, зная, что исполнитель женской роли-мущина, о чемъ значилось и на афишѣ, отнеслась крайне снисходительно къ его игрѣ, и хохотала лишь надъ каждой фразой, имъ произносившейся. Конечно, иллюзіи не было, да и быть не могло, но какъ явленіе феноменальное -- Пузинскій поражалъ, и своимъ голосомъ, и своими манерами, но поражалъ на столько-же, на сколько въ кафе-шантанахъ поражаютъ мущины, поющіе женскимъ голосомъ или наоборотъ. Серьезныхъ ролей Пузинскому не поручали, онъ больше игралъ роли свахъ и приживалокъ и настолько проникся повидимому характеромъ изображаемыхъ имъ типовъ, что и въ жизни игралъ нерѣдко такія-же роли. Пузинскій любилъ сплетничать, вслѣдствіе чего труппа относилась къ нему крайне недоброжелательно; ни одна почти т. наз. театральная исторія не обходилась безъ того, чтобы не упоминалось имя Пузинскаго, словомъ своего амплуа, избраннаго имъ для сцены, онъ твердо держался и внѣ сцены.
   Выдающейся артисткой на роли старухъ была Александра Алтиповна Дубровина; смѣло могу сказать, что я подобной артистки на это амплуа никогда больше не встрѣчалъ. Когда я узналъ впервые Дубровину -- ей было около восьмидесяти лѣтъ, она уже съ трудомъ ходила, но своей аккуратностью могла служить примѣромъ для молодыхъ; ни одной репетиціи никогда не пропускала, никогда даже не опаздывала; роли знала превосходно, хотя выступала и въ новыхъ пьесахъ. До выхода на сцену Дубровина представляла собой слабую еле двигавшуюся старуху, съ трудомъ говорящую, но стоило ей показаться на сценѣ и откуда бралась жизнь, да какая? Точно въ нѣсколько минутъ ей спадало съ плечъ лѣтъ сорокъ; любуясь игрой этой замѣчательной артистки, зритель испытывалъ громадное наслажденіе; онъ забывалъ, что передъ нимъ артистка, онъ видѣлъ живое лицо, цѣликомъ изъ жизни перенесшееся на сцену; никогда ни малѣйшаго намека на шаржъ, хотя ея амплуа давало на то нѣкоторое право, право, которымъ пользовались всѣ, даже извѣстныя, артистки одного съ ней амплуа. Я лично не знаю ни одной артистки, къ которой какъ публика, такъ и товарищи относились-бы съ такимъ глубокимъ уваженіемъ, какъ къ Александрѣ Антиповнѣ. Вмѣстѣ съ Дубровиной служила и дочь ея Александрова -- Дубровина, занимавшая амплуа драматическихъ актрисъ и отчасти graude dame. Это была артистка очень умная и хотя большимъ успѣхомъ не пользовалась, но главною тому причиной была непривлекательная ея внѣшность и крайне неизящная фигура. Всякому понятно, что при такихъ неблагопріятныхъ внѣшнихъ данныхъ трудно занимать съ успѣхомъ амплуа, избранное г-жей Александровой -- Дубровиной.
   Какъ-бы хорошо ни проводила артистка свою роль, но иллюзіи-то никогда быть не могло; чѣмъ сильнѣе были любовныя, сцены, чѣмъ съ большей экспрессіей проводились всякія объясненія, тѣмъ досаднѣе становилось зрителю, что героиней является г-жа Александрова, а не другая, пусть и слабѣе артистка, но хотя-бы съ внѣшними данными, при которыхъ получалась-бы какая-нибудь иллюзія. Послѣ Харькова я г-жу Александрову на сценѣ не встрѣчалъ до 1891 г. въ Кіевѣ, но слышалъ, что она перешла на амплуа драматическихъ старухъ. Во время пребыванія ея въ Кіевѣ я убѣдился, что слухъ вѣренъ и что указанное амплуа достойно замѣщено. Г-жи Дубровина и Александрова памятны мнѣ еще и потому, что изъ всего состава труппы Новикова это были единственныя артистки, имена которыхъ не фигурировали въ "исторіяхъ", которыми тотъ сезонъ порядочно таки изобиловалъ. Былъ впрочемъ одинъ случай, гдѣ имя Александровой упоминалось въ "исторіи", но артистка была пострадавшей и не пожелала, чтобы этотъ случай имѣлъ дурныя послѣдствія для обидчика. Шелъ "Велизарій", роль котораго игралъ Новиковъ, супругу играла г-жа Александрова, а Славскій какого-то воина. Славскій, по обыкновенію, выражаясь деликатно, былъ не трезвъ. Въ послѣднемъ актѣ, къ сценѣ смерти Велизарія, Славскій, которому показалось, что Александрова сдѣлала ненужную паузу, крикнулъ ей: "да говорите-же, такая-то"! Надо полагать, что словечко было довольно сильное, такъ какъ вслѣдъ за этимъ Александрова грохнулась объ полъ, а Велизарій, уже умиравшій, быстро поднялся со своего ложа и крикнулъ Славскому "вонъ"! Занавѣсъ опустили при живомъ Велизаріѣ. Новиковъ рѣшилъ удалить Славскаго изъ состава труппы, но Александрова простила и Славскій остался.
   Я уже говорилъ, что Новиковъ былъ очень щепетиленъ и не могъ отказывать въ просьбахъ о пріемѣ на службу; нѣсколько такихъ лицъ, поступившихъ по просьбѣ, подвизались и въ этотъ сезонъ. Изъ нихъ я помню только г-жу Пащенко, жену бывшаго опернаго антрепренера и г-жу, кажется, Милову, сестру Лелева. Послѣднюю я встрѣтилъ въ 1893 г. въ Черниговѣ, гдѣ она служила въ составѣ драматической труппы Лелева, подъ фамиліей Пушкиной, занимая, амплуа драматической актрисы. Не смотря на громадный составъ труппы и разнообразіе репертуара, дѣла Новикова шли плохо и онъ обратился къ артисту Императорскихъ театровъ Павлу Васильевичу Васильеву, съ предложеніемъ прибыть на нѣсколько спектаклей. Это приглашеніе было вызвано еще и тѣмъ, что г. Дюковъ пригласилъ въ свой театръ на гастроли артиста Императорскихъ театровъ,-- Шумскаго. Одновременное присутствіе двухъ такихъ крупныхъ величинъ, имѣвшихъ игратьвъ двухъ, конкурирующихъ между собою, театрахъ, сильно заинтересовало публику. Особенно волновались завсегдатаи обоихъ театровъ, спорили не о томъ, кто изъ гастролеровъ лучшій артистъ, а лишь объ одномъ: "чья возьметъ"?
   Побѣдилъ на этотъ разъ Васильевъ: Шумскій выступилъ въ "Воробушкахъ", Павелъ Васильевичъ въ "Свадьбѣ Кречинскаго". Успѣхъ Васильева, въ роли Расплюева, былъ громадный, успѣхъ Шумскаго, въ роли Телятева, былъ посредственный, Здѣсь кстати будетъ сдѣлать маленькое отступленіе и сказать два слова о Шумскомъ. Этотъ замѣчательный артистъ и любимецъ Московской публики, въ провинціи, насколько мнѣ извѣстно, никогда крупнаго успѣха не имѣлъ и въ матеріальномъ отношеніи являлся для антрепренеровъ убыточнымъ гастролеромъ. Объясняю я это тѣмъ, что Шумскій не былъ артистъ для гастролей; чтобы понимать Шумскаго, надо было къ нему привыкнуть, привыкнуть не только къ игрѣ, но и къ произношенію. За короткое гастрольное время это было невозможно; только москвичи, постоянно смотрѣвшіе Шумскаго, могли судить о немъ вѣрно, какъ объ артистѣ. Харьковцы, послѣ перваго его выхода, упрекали его въ шаржѣ, къ чему были нѣкоторыя основанія. Въ финалѣ перваго акта, гдѣ Телятевъ, уходя, беретъ съ собой разныя вещи, Шумскій захватилъ и четыре стула; это очень не понравилось, какъ выходка, недостойная серьезнаго артиста, какимъ считался Шумскій. Конечно, не этотъ легкій шаржъ былъ причиной посредственнаго только успѣха Шумскаго, а данное мною выше объясненіе. Павелъ Васильевъ, выступивъ въ роли Расплюева, имѣлъ колоссальный успѣхъ, не смотря на то, что выступилъ онъ вскорѣ послѣ полѣзни, нервнаго удара, поразившаго слегка и его языкъ.
   Васильевъ, исполняя Расплюева, почти не говорилъ, слышны были только отдѣльныя слова, изрѣдка произносились цѣлыя фразы, но что это была за высоко-художественная игра? Много Расплюевыхъ видѣлъ я на своемъ вѣку, видѣлъ я въ этой роли выдающихся артистовъ, но такого исполнителя какъ Павелъ Васильевъ мнѣ видѣть не приходилось, да и врядъ-ли когда-либо и придется. Не рецензію пишу я сейчасъ, а все-же не могу воздержаться, чтобъ не упомянуть о сценѣ Расплюева съ Федоромъ во второмъ актѣ, послѣ ухода Кречинскаго. Эту сцену Васильевъ велъ минуть пять и почти безъ словъ; изрѣдка прорывалось: "Федоръ! Федорушка! Пусти"! но что за игра, что за мимика! Ничего выше этого я себѣ представить не могу; въ исполненіи Васильева,-- Расплюева понимали безъ словъ! Съ тѣхъ поръ уже прошло больше двадцати лѣтъ, но впечатлѣніе, произведенное на меня Васильевымъ, было, надо полагать, очень сильное, если я и сейчасъ не могу спокойно объ этомъ вспомнить. Послѣ "Свадьбы Кречинскаго" для Васильева была поставлена пьеса какого-то невѣдомаго автора (не то Ващенко, не то Захарченко, а можетъ быть и Ващенко-Захарченко), подъ названіемъ "Смерть Кречинскаго". Пьеса эта, написанная ужаснымъ языкомъ, имѣла значеніе только изъ-за роли Расплюева въ исполненіи Васильева. Является онъ только въ одномъ актѣ (во второмъ), но изъ-за этого одного акта публика терпѣливо просиживала цѣлый вечеръ. Къ концу гастрольныхъ спектаклей Васильева обѣ пьесы, и "Свадьба Кречинскаго", и "Смерть Кречинскаго", ставились въ одинъ вечеръ, но изъ послѣдней пьесы шелъ только второй актъ. Кромѣ роли Расплюева, Васильевъ съ громаднымъ успѣхомъ выступалъ еще въ роляхъ Любима Торцова и Бальзаминова. При постановкѣ "Бѣдность не порокъ" произошелъ случай, который могъ имѣть для Новикова очень печальныя послѣдствія. Не успѣлъ Любимъ Торцовъ улечься на кровати Мити, какъ кровать эта съ трескомъ провалилась и Васильевъ очутился на полу. Публика, обыкновенно въ такихъ случаяхъ подымающая смѣхъ и шумъ, на сей разъ осталась совершенно спокойной, какъ будто на сценѣ ничего и не произошло. Фактъ этотъ можетъ быть объяснимъ только тѣмъ глубокимъ уваженіемъ, съ которымъ публика относилась къ артисту. Когда актъ окончился и Васильевъ вошелъ въ уборную, онъ въ первый моментъ заявилъ, что дальше играть не будетъ и что умышленно поставили такую кровать съ цѣлью устроить ему скандалъ. Какъ ни доказывалъ Новиковъ, что умысла здѣсь быть не могло, но Васильевъ стоялъ на своемъ и только вмѣшательство театральныхъ завсегдатаевъ, успокоило наконецъ артиста, который смѣнилъ гнѣвъ на милость и пьеса была окончена. Долго послѣ этого надъ Васильевымъ шутили, говоря, что въ "Бѣдности не порокъ" онъ "провалился" При Васильевѣ выступала какъ-то разъ и дочь его въ 2-хъ актной комедіи "До поры, до времени". Играла она слабо, но, изъ уваженія къ отцу, дебютантку принимали довольно снисходительно. Надо думать, что самъ Васильевъ призналъ дебютъ своей дочери неудачнымъ, такъ какъ въ Харьковѣ она больше не выступала; посвятила-да она себя впослѣдствіи сценѣ -- не знаю!
   Васильевъ въ этотъ сезонъ гастролировалъ два раза: въ ноябрѣ 1876 года и январѣ 1877 г. И второй пріѣздъ Васильева, какъ и первый, былъ въ матеріальномъ отношеніи очень выгоденъ для Новикова, но все-же, въ общемъ, дѣла послѣдняго были настолько плохи, а долги до того возросли, что къ концу сезона Новиковъ, чтобы разсчитаться съ музыкантами и рабочими, снесъ въ ссудную кассу все, что только было цѣннаго у него и у жены его.
   Рабочіе, музыканты и маленькіе артисты получили разсчетъ полностью, а нѣкоторые изъ первыхъ персонажей, какъ я уже замѣтилъ раньше, взяли съ Новикова денежныя обязательства, по которымъ онъ впослѣдствіи и уплачивалъ. Этимъ, однако, не кончилось: за долги пошли въ продажу и библіотека, и костюмы; имущество это, стоившее большихъ денегъ, было продано за гроши. Костюмы продавались въ глухое время и главными покупателями явились маклаки-евреи и парикмахеры.
   Долго еще послѣ этой продажи можно было встрѣчать на улицахъ, въ испанскихъ плащахъ и широкополыхъ шляпахъ, евреевъ-старьевщиковъ, распродававшихъ костюмъ "Князя Серебрянаго" за три рубля, а мундиръ изъ "Анго" за цѣлковый. Часть костюмовъ была взята компаньономъ Новикова, студентомъ Левицкимъ, потерявшимъ въ этой антрепризѣ 10.000 руб. Костюмы эти Левицкій раздарилъ своимъ товарищамъ, которые и стали появляться въ нихъ на маскарадахъ, чему прежде сильно препятствовалъ ихъ личный гардеробъ, крайне убогій. Я помню маскарадъ въ коммерческомъ клубѣ, когда нѣсколько студентовъ явились туда въ историческихъ костюмахъ, провели тамъ всю ночь, а затѣмъ отправились опохмѣлиться въ какой-то кабачекъ, изъ котораго вышли въ 1.0 час. утра далеко въ не трезвомъ видѣ и пошли гулять по городу. Видъ компаніи въ разнообразныхъ цвѣтныхъ блестящихъ костюмахъ обратилъ на себя вниманіе прохожихъ; гг. студентовъ приняли за акробатовъ, дающихъ представленія по дворамъ и вскорѣ ихъ окружила громадная толпа, которая, чѣмъ дальше шли студенты, все больше росла. Кончилось тѣмъ, что всю компанію, при проходѣ ею Николаевскаго сквера, пригласили въ полицію, гдѣ тогдашній полиціймейстеръ А. Я. Прожанскій, самъ бывшій студентъ, отнесся къ выходкѣ студентовъ очень снисходительно, особенно послѣ заявленія одного изъ нихъ, что они гуляютъ въ лучшихъ костюмахъ, когда либо у нихъ бывшихъ. Вообще костюмы Новикова долго еще служили въ Харьковѣ главнымъ воспоминаніемъ о его неудачной антрепризѣ.
   Театръ, въ которомъ такъ плачевно окончилъ свою дѣятельность Н. И. Новиковъ, былъ снятъ опять для оперы извѣстнымъ въ свое время теноромъ Ал. Сем. Раппортомъ, который повелъ дѣло довольно умѣло. Въ первый сезонъ онъ составилъ труппу далеко не важную, руководствуясь тѣмъ, что харьковцы, соскучившись по оперѣ, будутъ снисходительны. И дѣйствительно: расходы до содержанію труппы не только окупились, но Раппоргъ, по окончаніи сезона, остался даже въ значительныхъ барышахъ. На слѣдующій сезонъ онъ уже составилъ прекрасную труппу, въ составъ которой входили: Павловская, Крутикова, Борисовъ, Ляровъ и др. Еще позже онъ пригласилъ Е. П. Кадмину, о которой въ своемъ мѣстѣ я разскажу подробнѣе.
   Такъ какъ воспоминанія мои касаются главнымъ образомъ дѣятелей драмы, то посему я объ оперныхъ сезонахъ упоминаю только вскользь, но все-же не могу отказать себѣ въ удовольствіи разсказать кое-какіе эпизоды и изъ оперной сферы; какъ-то трудно обойти молчаніемъ такого напр. пѣвца, какъ Калистовскій, каждое появленіе котораго на сценѣ вызывало въ публикѣ веселое настроеніе. Пѣлъ онъ теноровыя партіи, голосъ у него былъ маленькій, но по части игры онъ обнаруживалъ много усердія, даже слишкомъ много! Карьеру свою онъ началъ совершенно случайно, попавъ на сцену изъ какой-то парикмахерской въ Житомірѣ. При первыхъ своихъ дебютахъ Калистовскій не высказывалъ ни малѣйшаго поползновенія къ игрѣ, а держалъ себя манекеномъ, но когда Раппортъ внушилъ ему необходимость быть болѣе подвижнымъ и болѣе смѣлымъ въ движеніяхъ, Калистовскій сталъ играть. Игра эта сказалась у него довольно своеобразно: онъ все время шагалъ взадъ и впередъ по сценѣ, сильно жестикулируя. Помню съ аріи князя, въ "Русалкѣ", пѣвецъ произвелъ фуроръ и имѣлъ громадный успѣхъ, благодаря двумъ жестамъ; при словахъ: "вотъ мельница, она ужъ развалилась"! Калистовскій приложилъ руку къ груди, а при словахъ: "а вотъ и дубъ завѣтный"! онъ энергично приложилъ руку ко лбу.
   Оставивъ оперу, Калистовскій составилъ хоръ, съ которымъ и по настоящее время концертируетъ въ Россіи подъ псевдонимомъ Карагеоргіевича.
   Памятенъ мнѣ и дирижеръ оркестра г. Эмануэль, который, проживъ не мало лѣтъ въ Россіи, какъ и большинство иностранцевъ, очень плохо владѣлъ русскимъ языкомъ. Посѣщеніе оперныхъ репетицій, гдѣ Эмануэль объяснялся по русски, доставляло большое удовольствіе. Какъ сейчасъ помню замѣчаніе, сдѣланное имъ на репетиціи "Жизни за Царя" пѣвцу, исполнявшему партію Сабинина. Желая объяснить ему въ одномъ мѣстѣ, что надо взять высшую ноту, Эмануэль, остановивъ пѣвца и оркестръ, крикнулъ ему: "миленька! держитъ духъ на Антониду".
   Возвращаюсь къ драмѣ. Какъ я уже сказалъ, одновременно съ труппой Новикова въ Харьковѣ подвизалась и драматическая труппа Дюкова. Какъ въ этотъ сезонъ, такъ и въ послѣдующіе два, до перехода театра въ аренду къ Савину, у Дюкова подвизалась масса выдающихся артистовъ и артистокъ. Достаточно назвать имена М. М. Глѣбовой, Ф. Ф. Козловской, Немировой-Ральфъ, Н. А. Кузьминой, Черкасовой-Лаврецкой, Апарковой, Дубровиной, Стружкина, Громова, Протасова, Форкати, Васильева-Гладкова, Николина, М. Стрѣльскаго, Холодова (о гастролерахъ я уже молчу), чтобы подтвердить вѣрность выраженія "выдающихся".
   Фанни Федоровну Козловскую, послѣ лѣтняго сезона 1869 г. въ Одессѣ, гдѣ она подвизалась и въ опереткѣ, я до Харькова, въ сезонъ 1876--77 г. на сценѣ не видалъ, но слухи о ней, какъ о хорошей артисткѣ на амплуа ingenue dramatique доходили до меня уже въ сезонъ 1871--1872 г., а въ сезонъ 1875--76 гг. одинъ изъ моихъ пріятелей писалъ мнѣ изъ Орла, что въ драматической труппѣ Леухина выдѣляется зазамѣчательная артистка Ф. Козловская, пользующаяся выдающимся успѣхамъ; то-же я слышалъ и отъ кіевлянъ, разсказывавшихъ, что въ лѣтней сезонъ 1876 г. въ Кіевѣ имѣли громадный успѣхъ двѣ артистки: М. М. Глѣбова и Ф. Ф. Козловская. Въ зимній сезонъ того-же года я уже имѣлъ возможность въ Харьковѣ лично убѣдиться, что слухи о Козловской, какъ о выдающейся артисткѣ, не преувеличены. Такъ какъ я, повторяю, пишу здѣсь не рецензіи, то останавливаться на г-жѣ Козловской, какъ артисткѣ -- я не стану, скажу только, что мнѣ никогда не приходилось видѣть на сценѣ игру, столь полную жизненной правды, какъ игра Фани Федоровны. Это былъ выдающійся, рѣдкій талантъ, къ несчастью безвременно погибшій; эта артистка могла еще много лѣтъ быть гордостью русской сцены, но злой рокъ судилъ иначе: Фанни Федоровна умерла въ самомъ разцвѣтѣ своихъ молодыхъ силъ!
   Какъ сейчасъ помню, не задолго до окончанія зимняго сезона какой-то спектакль былъ отмѣненъ по болѣзни Ф. Ф. Козловской. Такъ какъ подобныя отмѣны спектаклей были не въ рѣдкость, то никто и не обратилъ вниманія на анонсъ о болѣзни Козловской, предполагая легкую простуду или что-то въ этомъ родѣ, но на слѣдующій-же день въ театрѣ стали циркулировать слухи о серьезной болѣзни Фанни Федоровны, а докторъ Волинъ, состоявшій при театрѣ, заявилъ даже, что положеніе артистки безнадежно. Когда я прибылъ въ квартиру Фанни Федоровны справиться о ея положеніи, меня встрѣтила артистка Шумская, сообщившая весьма неутѣшительныя вѣсти. Говорю "артистка" Думская, такъ какъ она, по протекціи г-жи Козловской, считалась на службѣ у Дюкова, но на сценѣ я видѣлъ ее очень рѣдко; она мнѣ больше знакома какъ образованная женщина, жившая у Фанни Федоровны и занимавшаяся съ ея дѣтьми, которыхъ было трое: два мальчика и одна дѣвочка. Г-жа Шумская, сообщивъ мнѣ мнѣніе врачей о безнадежномъ положеніи Фанни Федоровны, добавила, что изъ Кіева вызванъ докторъ-акушеръ Функе, по просьбѣ больной. Въ театральномъ мірѣ, а затѣмъ и въ городѣ, говорили, что артистка умираетъ изъ-за "ложнаго стыда", что она сдѣлала себѣ операцію искусственнаго выкидыша и что вслѣдствіе неудачи операціи драматическое искусство теряетъ знаменитую артистку. Ф. Ф., какъ женщину, никто не винилъ, но какъ замѣчательную артистку ее нельзя было не винить въ томъ, что ока рѣшилась на операцію, столь опасную для ея жизни, рискуя лишить сцену лучшаго ея украшенія. Въ подобныхъ случаяхъ, какъ извѣстно, публика слишкомъ эгоистична: она способна прощать все артисту, какъ человѣку, забывать всѣ его грѣха, разъ этотъ артистъ выдѣляется своимъ громаднымъ сценическимъ талантомъ.
   Фанни Федоровна болѣла всего нѣсколько дней; вѣсть о ея смерти съ быстротой молніи разлетѣлась по всему городу и во всѣхъ слояхъ мѣстнаго общества вызвала искреннее сожалѣніе. Харьковцы доказали свою любовь къ артисткѣ не только тѣмъ, что отдать послѣдній долгъ явились въ громадномъ числѣ, (похоронная процессія, въ которой участвовали воспитанники и воспитанницы учебныхъ заведеній и вся мѣстная интеллигенція, растянулась больше чѣмъ на версту), не рѣчами на могилѣ безвременно угасшей, но болѣе осязательно: они приняли на себя заботу объ участи ея дѣтей и въ короткое время по подпискѣ было собрано до десяти тысячъ рублей, на проценты съ которыхъ рѣшено было дать дѣтямъ воспитаніе, а по достиженіи дочерью совершеннолѣтія или выхода ея замужъ -- выдать ей собранныя деньги.
   Руководить воспитаніемъ дѣтей было поручено г-жѣ Шумской, къ чести которой долженъ добавить, что она вполнѣ замѣнила дѣтямъ родную мать, исключительно имъ посвятивъ всю свою жизнь. Отдавая должное харьковцамъ за ихъ заботы о судьбѣ "ни въ чемъ неповинныхъ дѣтей", какъ выразился въ своей рѣчи у могилы H. С. Стружкинъ, все-же не могу не замѣтить, что впродолженіи тридцати лѣтъ моихъ близкихъ отношеній къ театру, это былъ единственный случай благороднаго порыва, высказаннаго публикой по отношенію къ артисткѣ. Не мало зас луженныхъ артистовъ и артистокъ умирало при мнѣ, умирало, оставивъ семейства свои безъ всякихъ средствъ къ жизни, но никогда благодѣянія не тли дальше подписки на устройство скромныхъ похоронъ. Послѣ похоронъ о почившихъ совершенно забывали, равно забывали, что болѣе грустно, и о покинутыхъ ими семействахъ, остававшихся на произволъ судьбы!
   Кромѣ Фанни Федороввы Козловской, пользовавшейся громаднымъ успѣхомъ въ Харьковѣ, я, говоря о выдающихся успѣхахъ, не могу не поставить на первое мѣсто артистку Марью Михайловну Глѣбову, служившую въ упомянутый сезонъ весьма недолго, всего мѣсяца три или четыре. Прибыла она къ началу сезона 1877--78 года и оставила Харьковъ въ началѣ января 1878 г. Г-жу Глѣбову я до Харькова на сценѣ нигдѣ не видѣлъ, но слышалъ и читалъ о ней въ газетахъ въ 1874 году. Всѣ отзывы о г-жѣ Глѣбовой, какъ о драматической артисткѣ, были восторженные; таковы были отзывы саратовскихъ газетъ въ 1874 г., одесскихъ въ 1875 г. и кіевскихъ въ 1876 г., когда Марья Михайловна прослужила весь лѣтній сезонъ. Много статей Марьѣ Михайловнѣ посвящалъ "Кіевлянинъ", редакторомъ котораго въ то время былъ профессоръ Шульгинъ, серьезно относившійся къ искусству и человѣкъ неподкупной честности. Отзывамъ "Кіевлянина" нельзя было не придавать серьезнаго значенія и эти отзывы вредшествовали появленію въ Харьковѣ г-жи Глѣбовой.
   Антрепренеръ H. Н. Дюковъ, сообщая мнѣ о составѣ труппы на сезонъ 1877--78 г. съ гордостью говорилъ, что онъ заручился лучшими въ Россіи провинціальными артистками М. М. Глѣбовой и Ф. Ф. Козловской и если и теперь харьковская публика будетъ недовольна, то ему придется отказаться отъ антрепризы. Сезонъ однако прошелъ и Дюковъ отъ антрепризы не отказался; это былъ одинъ изъ самыхъ блестящихъ въ матеріальномъ отношеніи сезоновъ и рѣдкій спектакль не давалъ полныхъ сборовъ.
   На сколько я помню, г-жа Глѣбова дебютировала въ роли княгини Рѣзцовой ("Ошибки молодости") и имѣла громадный успѣхъ. Симпатичный голосъ, прекрасная дикція, замѣчательная внѣшность,-- все это сразу завоевало артисткѣ симпатіи публики. Этими симпатіями г-жа Глѣбова безсмѣнно пользовалась во все время своего пребыванія въ Харьковѣ, какъ и всюду, впрочемъ, гдѣ она впослѣдствіи выступала; этим-же симпатіями артистка пользуется и до настоящаго времени. Г-жа Глѣбова, какъ я узналъ, до появленія своего въ провинціи на амплуа драматической актрисы, подвизалась на сценѣ Императорскихъ театровъ въ Петербургѣ, какъ артистка водевильная и хотя имѣла успѣхъ, но оставила Императорскую сцену, не желая довольствоваться водевильнымъ жанромъ. Долженъ, впрочемъ, замѣтить, что въ игрѣ г-жи Глѣбовой, при громадныхъ достоинствахъ, мною замѣчался одинъ недостатокъ: въ игрѣ артистки сильно сказывалось вліяніе французской школы; г-жа Глѣбова нерѣдко прибѣгала къ внѣшнимъ эффектамъ, подчасъ жертвуя для этого такъ называемой жизненной правдой. Длилось это, впрочемъ, недолго; г-жа Глѣбова, какъ артистка умная, впослѣдствіи не мало работала надъ собой, чтобы отрѣшиться отъ указаннаго вліянія и это ей вполнѣ удалось. Когда я, черезъ нѣсколько лѣтъ увидѣлъ г-жу Глѣбову въ Москвѣ, я но могъ не восторгаться ея прекрасной игрой, въ которой на первомъ планѣ была реальность исполненія.
   Возвращаюсь къ Харькову; не прошло и двухъ недѣль послѣ дебюта Марьи Михайловны, какъ въ театральной публикѣ образовались уже двѣ партіи: глѣбистовъ и козловцевъ. Мнѣ лично партіи эти казались очень смѣшными. Я понимаю партіи, если въ труппѣ имѣются двѣ артистки на одно амплуа, тогда вполнѣ естественно сравненіе и выводы, но въ данномъ случаѣ, когда Марія Михайловна занимала амплуа драматической артистки, а Фанни Федоровна амплуа драматической ingenue, о партіяхъ, какъ я ихъ понимаю, врядъ-ли могла быть рѣчь; тѣмъ не менѣе эти партіи существовали и если кто былъ этимъ весьма доволенъ, то развѣ антрепренеръ Дюковъ. Особенно сказывалось значеніе партій въ смыслѣ сборовъ, когда въ какомъ-либо спектаклѣ участвовали обѣ артистки: сторонники г-жи Глѣбовой старались привлечь въ театръ какъ можно больше своихъ единомышленниковъ, то-же дѣлали и сторонники г-жи Козловской; въ результатѣ пьесы съ участіемъ обѣихъ артистокъ почти всегда шли при полныхъ сборахъ. Ммѣ передавали, что партіи глѣбистовъ и козловцевъ были и въ Кіевѣ въ лѣтній сезонъ 1876 г., когда обѣ артистки служили тамъ одновременно.
   Успѣхъ г-жи Глѣбовой въ Харьковѣ былъ на столько значителенъ, что уже въ октябрѣ мѣсяцѣ, т. е., спустя полтора мѣсяца послѣ перваго ея дебюта, ей былъ поднесенъ адресъ отъ студентовъ Харьковскаго университета. Какъ я уже замѣтилъ, г-жа Глѣбова не прослужила весь сезонъ, а оставила Харьковъ въ декабрѣ, чему причиной была серьезная болѣзнь, постигшая артистку. Для послѣдняго спектакля съ участіемъ г-жи Глѣбовой поставлена была "Адріенна Лекувреръ". Памятенъ мнѣ этотъ спектакль по цѣлому ряду овацій, устроенныхъ артисткѣ; было много подношеній и между прочимъ поднесенъ былъ вѣнокъ, который, по требованію публики, былъ возложенъ на голову Марьи Михайловны антрепренеромъ Дюковымъ Марью Михайловну, по отъѣздѣ ея, замѣнила г-жа Немирова-Ральфъ, которая успѣха не силу необходимости играть роли, въ которыхъ онъ самъ сознавалъ себя слабымъ. Какъ человѣкъ очень умный онъ, конечно, не желалъ сознаваться въ этомъ другимъ и въ такихъ случаяхъ заявлялъ, что онъ чувствуетъ себя нездоровымъ и потому врядъ-ли роль ему удастся. Сначала я, ничего не подозрѣвая, вѣрилъ его нездоровью, но когда такія заявленія участились, я убѣдился, что заявленія о нездоровья надо понимать: "роль эта мнѣ не по силамъ" и дѣлалось это для того, чтобы я въ своихъ отзывахъ объяснялъ слабое исполненіе нездоровьемъ артиста.
   Какъ я уже упомянулъ, я видѣлся съ Николаемъ Сергѣевичемъ въ Москвѣ, въ Пушкинскомъ театрѣ, въ 1880 г. и тогда по его совѣту пригласилъ въ Одессу на роли комиковъ артиста Красовскаго.
   Умеръ Стружкинъ, если не ошибаюсь, въ Москвѣ въ 1886 году.
   Амплуа серьезныхъ комиковъ и простаковъ занималъ Михаилъ Викторовичъ Громовъ. Несмотря на свои молодые годы-это былъ выдающійся артистъ, пользовавшійся въ Харьковѣ колоссальнымъ успѣхомъ. По профессіи онъ былъ аптекарскимъ помощникомъ и на сцену попалъ случайно, избравъ себѣ псевдонимъ Кольцовъ.
   Подъ этимъ псевдонимомъ онъ игралъ нѣсколько лѣтъ въ Керчи, Симферополѣ и даже, кажется, въ Одессѣ. Въ Харьковѣ артистъ выступилъ впервые въ 1876 г. уже подъ псевдонимомъ Громовъ и въ первый-же сезонъ сталъ любимцемъ публики. Я не стану перечислять той массы ролей, въ которыхъ онъ былъ очень хорошъ; у меня сохранились въ памяти четыре роли, въ которыхъ артистъ, по моему мнѣнію, былъ неподражаемъ, а именно: Ягодкина ("Паутина"), Сережки Хлопонина ("Злоба дня"), Таныгина ("На пескахъ") и Бѣлугина ("Женитьба Бѣлугина"). Какъ я уже сказалъ, публика очень любила Громова и эта-то любовь, къ несчастію, преждевременно свела его въ могилу. Артистъ имѣлъ много знакомыхъ и не было вечера, который Громовъ не проводилъ-бы въ трактирѣ. Эта-то трактирная жизнь пріучила его пить и въ послѣдній годъ жизни онъ доходилъ до того, что выпивалъ по бутылкѣ водки въ одинъ присѣсть, причемъ закуской служило ему небольшое яблоко. Кто только въ Харьковѣ не зналъ Громова и кого онъ не зналъ? Чуть не всѣ театралы звали его "Мишка" и со всѣми онъ былъ на "ты", благодаря безчисленнымъ брудершафтамъ, какъ говорится, по пьяному дѣлу.
   Въ первое время пребыванія своего въ Харьковѣ Громовъ держалъ себя прилично и велъ сравнительно скромную жизнь; этимъ онъ былъ обязанъ г-жѣ Апарковой, съ которой одновременно прибылъ въ Харьковъ и которая занимала амплуа водевильной артистки. Такъ прошелъ сезонъ 1876--77; въ сезонъ-же 1877--78, когда между Громовымъ и Апарковой произошелъ разрывъ, артистъ началъ вести себя непозволительно; напиваясь чуть не ежедневно и проводя безсонныя ночи въ компаніяхъ мѣстныхъ кутилъ, Громовь сталъ совершенно манкировать своими обязанностями и если онъ* по прежнему имѣлъ выдающійся успѣхъ, то только благодаря своему громадному таланту. Былъ даже періодъ, когда Громовъ вынужденъ былъ оставить службу у Дюкова, такъ какъ поведеніе его не позволяло антрепренеру держать его у себя. Не говорю уже о рядѣ скандаловъ, которые учинялъ Громовъ въ городѣ; онъ учинялъ таковые и въ театрѣ во время спектаклей. Дюковъ долго терпѣлъ, но наконецъ не выдержалъ и, какъ онъ мнѣ говорилъ, съ болью въ сердцѣ, но долженъ былъ отказать Громову. Я помню этотъ періодъ Стояла жестокая зима а Громовъ, пропивъ весь свой гардеробъ и даже пальто, ходилъ въ одномъ пиджакѣ. Путь его былъ, впрочемъ, не далекъ, онъ аккуратно появлялся ежедневно въ ресторанѣ "Славянскій Базаръ", проводилъ тамъ вечеръ и большую часть ночи и къ утру, сильно выпивши, направлялся домой въ свою квартиру, состоявшей изъ одной небольшой комнаты, главнымъ украшеніемъ которой служили опорожненныя водочныя бутылки. Періодъ этотъ былъ, впрочемъ весьма непродолжителенъ; артистъ былъ слишкомъ необходимъ Дюкову и какъ послѣдній ни крѣпился, но все-же вскорѣ пригласилъ его опять, чему въ значительной степени содѣйствовала и театральные завсегдатаи, принявшіе на себя переговоры между антрепренеромъ и Громовымъ. Артистъ далъ слово бросить прежній образъ жизни, Дюковъ съ своей стороны прибавилъ Громову жалованье и онъ вновь выступилъ. Долженъ замѣтить, что Громовъ первое время держалъ слово и сталъ работать серьезно, совершенно оставивъ кутежи и попойки. Къ этому именно моменту получена было пьеса "Женитьба Бѣлугина" и Громовъ взялъ на себя роль Андрея; Бѣлугину исполняла Ф. Ф. Козловская. Пьеса шла въ первый разъ въ бенефисъ Громова при полномъ сборѣ. Первые два акта, прекрасно проведенные артистомъ, никого не удивили, здѣсь Бѣлугинъ имѣетъ много общаго съ Сергѣемъ Хлопонинымъ и потому роль считалась пока вполнѣ по силамъ артиста, но восторгъ публики вызвалъ третій и въ особенности четвертый актъ, гдѣ отъ исполнителя требуется много души и искренняго чувства. Я видѣлъ впослѣдствіи въ роли Бѣлугина много выдающихся артистовъ, но никто изъ нихъ не производилъ на меня такого сильнаго впечатлѣнія, какъ Громовъ. И Ивановъ-Козельскій, и Савинъ и др. въ финалѣ четвертаго акта горячились, повышали голосъ, переходили въ крикъ и пр.; ничего подобнаго Громовъ не дѣлалъ, финальный монологъ въ четвертомъ актѣ ("Ради Бога уѣзжайте отсюда, не то себя, васъ, домъ сожгу" и пр.) артистъ произносилъ какъ будто спокойно, но въ этомъ спокойствіи зритель видѣлъ душу Бѣлугина, чувствовалъ его страданія. Впечатлѣніе, произведенное Громовымъ исполненіемъ четвертаго акта, было потрясающее. По окончаніи его многіе изъ публики пришли въ уборную Громова, начались поздравленія, появилось шампанское, а тамъ господа "поклонники", стали звать артиста на ужинъ. Послѣ спектакля Громова повезли въ ресторанъ и съ этого вечера все опять пошло по прежнему, Громовъ сталъ пить; какъ ни старались вліять на него товарищи -- ничего не помогало; впрочемъ, къ одной только артисткѣ Громовъ питалъ на столько уваженія, что иногда ей удавалось отвлекать его отъ кутежей и заставлять браться за работу. Артистка эта была Ф. Ф. Козловская. Подъ вліяніемъ ея бесѣдъ Громовъ становился неузнаваемымъ, но всеже не на долго; пройдетъ, бывало, нѣсколько дней и Громова по прежнему встрѣчали въ нетрезвомъ видѣ. Послѣ смерти Ф. Ф. Козловской Громовъ запилъ во всю и заболѣлъ. Пользовалъ его докторъ Рубинскій, заявившій, что болѣзнь артиста требуетъ серьезнаго леченія и хотя она и опасна, но можно надѣяться на благопріятный исходъ при одномъ условіи,-- если артистъ броситъ пить! Громовъ далъ слово не пить, но страсть къ водкѣ въ немъ была до того сильна, что онъ слова не сдержалъ и обманулъ врача. Увѣряя доктора, что онъ не пьетъ больше, Громовъ тѣмъ не менѣе умудрялся выпивать ежедневно по бутылкѣ водки, которую ему доставлялъ приставленный къ нему служитель. Чтобы обмануть бдительность товарищей, иногда его посѣщавшихъ, Громовъ, по уговору съ служителемъ, получалъ отъ него водку въ аптечной склянкѣ. Когда эта продѣлка была обнаружена, Громовъ переѣхалъ на Журавлевку (предмѣстье Харькова), дабы быть подальше отъ надзора товарищей. Скончался Громовъ въ одиночествѣ на той-же Журавлевкѣ 29 лѣтъ отъ роду, искренно оплакиваемый Харьковцами.
   Предаваясь пьянству и кутежамъ, Громовъ не стѣснялся появляться въ публичныхъ мѣстахъ въ пьяномъ видѣ и учинять скандалы, большинство которыхъ благопоголучно сходило ему съ рукъ благодаря чинамъ полиціи, которые до того хорошо его знали и любили какъ артиста, что по возможности старались обходиться безъ протоколовъ и принимали всѣ мѣры, чтобы скандалы заканчивались примиреніемъ, если они касались частныхъ лицъ. Я не стану разсказывать объ этихъ скандалахъ, какъ какъ они ограничивались больше дерзостями и оскорбленіями дѣйствіемъ, но Громовъ, независимо скандаловъ, появляясь въ пьяномъ Видѣ, держалъ себя болѣе непринужденно, чѣмъ того требовало приличіе. Помню я слѣдующій случай: въ коммерческомъ клубѣ былъ назначенъ маскарадъ. Громовъ, сильно выпивъ, позволялъ себѣ пускать въ ходъ нецензурныя слова и выраженія; ни просьбы знакомыхъ, ни увѣщанія дежурныхъ полицейскихъ не помогали; Громовъ все болѣе забывался и дошло до того, что, даже снисходительные къ нему всегда полицейскіе нашли нужнымъ приказать его вывести. Въ тотъ моментъ, когда Громова вывели въ переднюю, пріѣхалъ полиційместеръ А. Я. Прожанскій, о которомъ я уже упоминалъ. Увидѣвъ его, Громовъ сталъ просить не конфузить его и разрѣшить вновь войти въ залъ. "А ругаться не будете"? спросилъ Прожанскій.-- "Ей Богу не буду, только разрѣшите, Александръ Яковлевить"!-- "Хорошо, пойдемъ со мной вмѣстѣ" -отвѣтилъ полиційместеръ и, взявъ Громова подъ руку, вошелъ съ нимъ въ залъ. Не успѣлъ Громовъ войти, какъ тотчасъ-же, оставивъ полиціймейстера, выбѣжалъ на средину залы, сталъ плясать и кричать во всю: "разрѣшили! пропустили"! но при этомъ, не думая уже ругаться, а на радостяхъ, что пропустили, добавилъ такое выраженіе, безъ котораго русскій человѣкъ, въ извѣстные моменты, обойтись не можетъ. Нечего прибавлять, что послѣ этого Громова, по распоряженію того-же полиціймейстера, только-что лично введшаго его въ залъ, вновь вывели и назадъ въ тотъ вечеръ не пропустили. На другой день Громовъ, бесѣдуя объ этомъ случаѣ, находилъ вполнѣ основательнымъ, что его вывели за умышленную брань, но никакъ не хотѣлъ согласиться, что можно выводить за ругань, ни къ кому не относящуюся, а только свидѣтельствующую о радостномъ настроеніи.
   Я уже говорилъ, что полиція относилась къ Громову настолько снисходительно, что не смотря на массу учиненныхъ имъ скандаловъ, онъ ни разу не былъ арестованъ. Одинъ только разъ Громова арестовали, хотя онъ былъ совершенно трезвъ. Случилось это въ день взятія Плевны. Вѣсть о радостномъ событіи сопровождалась въ Харьковѣ, какъ и повсемѣстно въ Россіи, большимъ ликованіемъ, городъ былъ иллюминованъ, въ скверахъ играли весь вечеръ оркестры военной музыки, по улицамъ всю ночь гуляли несмѣтныя толпы народа. Громовъ съ компаніей проходилъ по Николаевскому скверу, гдѣ военный оркестръ игралъ народный гимнъ; публика кричала "ура" и неоднократно требовала повтореній. Въ числѣ кричавшихъ "бисъ" былъ и Громовъ. Стоявшій возлѣ него городовой схватилъ его за руку и попросилъ въ участокъ.-- "За что"? спросилъ Громовъ и бывшіе съ нимъ товарищи. "Тамъ разберутъ",-- отвѣтилъ городовой. Громовъ сталъ сопротивляться, за него заступились товарищи, городовой позвалъ на помощь и Громовъ, окруженный городовыми и товарищами, былъ приведенъ въ участокъ, который помѣщался въ томъ-же зданіи, гдѣ жилъ полиціймейстеръ. Когда послѣднему доложили объ арестѣ Громова, онъ сейчасъ-же пришелъ въ канцелярію участка. На вопросъ Громова, "за что я арестованъ"? полиціймейстеръ отвѣтилъ, что причины не знаетъ и велѣлъ позвать арестовавшаго Громова городового.-- "За что ты арестовалъ этого господина"?-- спросилъ Прожанскій.-- "Музыка грала, а воны крычалы біса"! невозмутимо отвѣтилъ городовой. Полиціймейстеръ смутился, выгналъ городового и, извинившись передъ Громовымъ и его товарищами, объяснилъ, что многіе старые городовые ушли на войну и временно замѣщены хохлами изъ деревень, къ числу которыхъ принадлежитъ и арестовавшій Громова; словъ "бисъ", онъ понялъ по своему и потому счелъ нужнымъ арестовать нарушителя порядка. Насколько Громовъ былъ вѣренъ себѣ, въ отношеніи выпивки -- видно изъ слѣдующаго случая: въ въ субботу, на Страстной недѣлѣ, я получилъ отъ Громова приглашеніе явиться къ нему въ 12 часовъ ночи разговляться; подобныя-же приглашенія получили и нѣкоторые мои знакомые-холостяки.
   Мы прибыли къ назначенному времени и были крайне удивлены, увидавъ столъ, уставленный массою пивныхъ, а еще больше водочныхъ, бутылокъ. Хозяинъ принялъ насъ очень любезно, но мы крайне недоумѣвали, не видя стола, случаю подобающаго.-- "Мишка, а гдѣ-же столъ"?-- спросилъ кто-то изъ гостей.-- "Пожалуйте, вотъ онъ"!-- отвѣтилъ Громовъ и подвелъ насъ къ столу, уставленному бутылками. Внимательно осмотрѣвъ столъ, мы замѣтили между бутылками кусокъ колбасы, кусокъ сала и бабу крайне миніатюрнаго объема. Этой провизіей мы и разговѣлись.
   Былъ еще въ труппѣ артистъ на роли резонеровъ -- Михаилъ Павловичъ Васильевъ-Гладковъ. Какъ актеръ онъ былъ весьма полезенъ въ труппѣ, какъ человѣка -- его сильно недолюбливали не только артисты, но и знакомые изъ публики. Васильевъ-Гладковъ отличался іезуитскими наклонностями и какимъ-то человѣконенавистничествомъ. Особенно возмущало всѣхъ его отношеніе къ Громову, котораго онъ въ душѣ ненавидѣлъ за его выдающійся успѣхъ и подъ видомъ дружбы сблизился съ нимъ, постоянно напаивая. Видѣть Громова пьянымъ и учиняющимъ скандалы доставляло Васильеву истинное наслажденіе.
   Режиссеромъ труппы и артистомъ на роли фатовъ былъ Викторъ Людвиговичъ Форкатти. Настоящая его фамилія была Людвиговъ, служилъ онъ въ Харьковѣ по телеграфу и поступилъ на сцену, женившись на старшей дочери Дюкова, по сценѣ, кажется, г-жѣ Дубровиной. Въ сезонъ, о которомъ я пишу, Форкатти былъ уже вдовъ и симпатизировалъ артисткѣ на небольшія роли -- Аннѣ Петровнѣ Миловидовой. Сей "черномазенькій, на ножкахъ журавлиныхъ", не пользовался снимпатіями труппы ни какъ режиссеръ, ни какъ товарищъ; его считали интриганомъ и не безъ основаній. Стараясь близко сойтись съ театралами и не въ мѣру ухаживая за учащейся молодежью, въ которой онъ искалъ себѣ поддержки, Форкатти посвящалъ всѣхъ въ закулисныя дрязга, выставляя себя жертвой безкорыстнаго служенія искусству. Отъ артистовъ Форкатти требовалъ себѣ какого-то полнаго подчиненія и ни передъ чѣмъ не останавливался, чтобы насолить товарищу, котораго считалъ своимъ недоброжелателемъ. Даже къ такой выдающейся артисткѣ, какъ Ф. Ф. Козловская, Форкатти не только не питалъ должнаго уваженія, но на каждомъ шагу причинялъ ей непріятности, выражавшіяся, правда, въ мелочахъ, но такихъ, которыя въ закулисномъ мірѣ имѣютъ громадное значеніе. Такое отношеніе къ Козловской не помѣшало ему, однако, на могилѣ артистки, произнеси" прочувствованную рѣчь, въ которой онъ восхвалялъ замѣчательныя достоинства почившей, какъ артистки и женщины. Слушая эту рѣчь, артисты не мало удивлялись беззастѣнчивости своего режиссера, такъ легко мѣняющаго свои взгляды, сообразуясь съ обстоятельствами. Для Форкатти, страстью котораго было всюду выдѣляться, казалось неудобнымъ не произнеси" рѣчи въ такой торжественный моментъ, когда на кладбищѣ присутствовала многотысячная толпа, а такъ какъ порицать умершую, по пословицѣ "de mortibus aut bene, aut nihil", нельзя было, то онъ и произнесъ хвалебное слово, въ искренность котораго никто, изъ знавшихъ его отношенія къ Козловской, конечно не вѣрилъ.
   Какъ артистъ Форкатти рекламировалъ себя всѣми способами и даже прибѣгалъ къ газетной полемикѣ. Помню я полемику съ корреспондентомъ "Новостей", Кузнецовымъ, съ которымъ Форкатти былъ очень друженъ, пока корреспондентъ, имѣвшій безплатный билетъ, писалъ хвалебныя оды его дѣятельности; по какому-то случаю между пріятелями пробѣжала черная кошка и Форкатти сразу прервалъ отношенія съ Кузнецовымъ, напечатавъ статью подъ громкимъ заглавіемъ "Маски долой"!
   Послѣ это сезона я съ Форкатти не встрѣчался до 1880 г., но слышалъ, что въ Одессѣ этотъ безкорыстный служитель роднаго искусства водворилъ кафе-шантанъ, при благосклонномъ участіи городского самоуправленія, уступившаго ему для этой цѣли мѣсто внизу приморскаго бульвара, Правда, одновременно съ кафе-шантаномъ, Форкатти держалъ и русскую драматическую труппу, но фактъ, что русскій артистъ явился первымъ насадителемъ кафе-шантана въ Одессѣ, весьма знаменателенъ. Когда въ 1880 г. я встрѣтился съ Форкатти въ Одессѣ -- дѣла его были очень плохи.
   Постоянными посѣтителями его театра и шантана были кредиторы и судебные пристава и всѣ его заботы клонились лишь къ тому, чтобы успокаивать кредиторовъ, въ чемъ ему весьма энергично и не безъ успѣха помогалъ П. И. Романовскій, состоявшій при немъ въ качествѣ довѣреннаго лица. О Романовскомъ и его роли въ театральномъ мірѣ мнѣ еще придется говорить, Главнымъ кредиторомъ Форкатти былъ богатый молодой человѣкъ М., которому онъ задолжалъ до сорока тысячъ рублей. Въ Одессѣ разсказывали, что столь крупную сумму Форкатти удалось получить благодаря тому, что М. ухаживалъ за г-жей Миловидовой, по просьбѣ которой, вслѣдствіе настояній Форкатти, и давались деньги. Сопоставляя этотъ фактъ съ послѣдующимъ, всѣмъ извѣстнымъ,-- оставленіемъ Миловидовой на произволъ судьбы и въ самомъ бѣдственномъ положеніи, не трудно прійти къ заключенію о Форкатти, какъ человѣкѣ.
   Въ бытность мою въ Одессѣ лѣтомъ 1881 года, я часто бывалъ "въ саду Форкатти", какъ называлось содержавшееся имъ увеселительное заведеніе, и всегда наталкивался на однѣ и тѣ-же сцены: артисты требовали денегъ, отказываясь иначе играть, а гг. Форкатти и Романовскій убѣждали не дѣлать скандала, обѣщая уплатить послѣ представленія. Какъ я уже замѣтилъ, краснорѣчіе Романовскаго приводило къ благопріятнымъ результатамъ, хотя и не всегда. Я помню такой случай: пригласилъ Форкатти на гастроли какого-то "человѣка-рыбу", съ платой по 100 руб. отъ представленія. Въ саду было довольно много публики, стеклянный бассейнъ, наполненный водой, стоялъ на мѣстѣ, "человѣкъ-рыба" прогуливался возлѣ бассейна, но въ воду почему-то не лѣзъ. Публика стала, наконецъ, терять терпѣніе, крики "пора"! все учащались, но человѣкъ-рыба попрежнему невозмутимо прогуливался. Явился Романовскій и сталъ его въ чемъ-то энергично убѣждать, но артистъ былъ нѣмъ, какъ и подобаетъ рыбѣ, и только отрицательно качалъ головой. Романовскій отсталъ и, на вопросъ публики "въ чемъ дѣло"?-- могъ только отвѣтить: "не лѣзетъ.-- "Почему"?-- "Деньги требуетъ впередъ"!-- въ отчаяніи проговорилъ Романовскій и убѣжалъ. Минутъ черезъ пять онъ возвратился и отъ имени Форкатти, во избѣжаніе скандала, сталъ просить у знакомыхъ помочь бѣдѣ -- "Да чѣмъ помочь"?-- спросили знакомые.-- "Устройте подписку на сто рублей",-- пренаивно отвѣтилъ Романовскій. Этотъ отвѣть развеселилъ публику, началось собираніе денегъ и, когда черезъ полчаса было собрано между присутствующими сто рублей, Романовскій торжественно вручилъ ихъ артисту при громкихъ апплодисментахъ публики. Спустя нѣсколько минутъ человѣкъ-рыба весело поварачивался въ водѣ, исполняя разные кундштуки.
   А вотъ и еще случай, который я разскажу подробно, такъ какъ онъ имѣлъ важное значеніе для публики по своимъ послѣдствіямъ. Въ одинъ изъ вечеровъ, когда въ саду собралась масса публики, явился въ кассу судебный приставъ Васютинскій и по какому-то исполнительному листу арестовалъ всѣ находившіяся въ кассѣ деньги, Узнавъ объ этомъ, артисты отказались участвовать въ представленіи, публика же въ свою очередь, узнавъ объ отказѣ артистовъ, направилась къ кассѣ, требуя возврата денегъ. Кассиръ заявилъ, что у него денегъ нѣтъ, такъ какъ онѣ арестованы судебнымъ приставомъ. Начался скандалъ, угрожавшій принять крупные размѣры. Форкатти счелъ за благо скрыться, а дежурный помощникъ пристава сообщилъ о происшествіи ис. дол. градоначальника Одесскому коменданту Челищеву, который немедленно прибылъ въ садъ. Когда ему доложены были подробности этого событія, онъ потребовалъ отъ судебнаго пристава возвратить деньги въ кассу, мотивируя свое требованіе тѣмъ, что арестованныя деньги не составляютъ еще собственности Форкатти и потому аресту подлежать не могутъ. Судебный приставъ не пожелалъ, однако, подчиняться этому требованію, замѣтивъ, что онъ подчиненъ въ данномъ случаѣ только суду, по предписанію котораго и дѣйствуетъ. Пререканія между судебнымъ приставомъ и г.--м. Челищевымъ кончились тѣмъ, что деньги были возвращены въ кассу, причемъ г.--м. Челищевъ принялъ на себя отвѣтственность за могущія быть послѣдствія такого распоряженія. Когда деньги были возвращены въ кассу, публика устроила шумную овацію г. Челищеву, все успокоилось и представленіе состоялось. Событіе, только что мною разсказанное, было предметомъ обсужденія въ высшихъ инстанціяхъ при чемъ оказалось, что г.--м. Челищевъ былъ совершенно правъ.
   Сенатомъ было разъяснено, что поступающія въ кассу деньги составляютъ собственность публики до окончанія спектакля и только по окончаніи его переходятъ къ антрепренеру, т. е. лишь въ тотъ моментъ, когда публика, за внесенныя ею деньги, получаетъ все то, что ей за ея деньги обѣщано.
   Вообще "увеселительная" антреприза Форкатти, въ бытность мою въ Одессѣ, шла крайне неудовлетворительно; плохіе сборы дѣлала и драматическая труппа, въ составѣ которой не было ни одного сколько нибудь выдающагося артистѣ, кромѣ, впрочемъ, Е. П. Кадминой, въ этотъ сезонъ покинувшей оперу и перешедшей въ драму, но объ этомъ -- впереди.
   Если Форкатти и тянулъ дѣло, то развѣ только въ тѣхъ видахъ, чтобы имѣть возможность получать ежедневно изъ кассы пару цѣлковыхъ на пропитаніе. Кого мнѣ искренно было жаль въ этотъ періодъ -- это А. П. Миловидову, которая, не смотря на крайнюю нужду, все-же любила Форкатти и до того была скромна въ своихъ требованіяхъ, что на ужинъ ограничивалась кускомъ колбасы съ булочкой и ютилась въ квартиркѣ, состоявшей изъ двухъ маленькихъ комнатъ.
   Изъ Одессы я выѣхалъ до окончанія лѣтняго сезона и съ Форкатти встрѣтился спустя уже нѣсколько лѣтъ въ Кіевѣ, куда онъ прибылъ съ товариществомъ артистовъ. Миловидовой уже не было, а ухаживалъ Форкатти за г-жей Маюровой, которая, какъ мнѣ теперь стало извѣстно, съ тѣхъ поръ и связала съ нимъ свою судьбу.
   Опять прошло нѣсколько лѣтъ. Изъ газетъ я узналъ, что Форкатти опять антрепренерствуетъ въ Тифлисѣ. "Живъ Курилка"! могъ я только воскликнуть, получивъ это извѣстіе.
   Возвращаюсь къ Харькову. Больнымъ мѣстомъ въ труппѣ Дюкова не только въ описываемый, но и въ другіе сезоны -- были первые любовники. Послѣ Горева, служившаго въ 1875-- 1876 г., на любовниковъ оказался сильный неурожай, продолжающійся, впрочемъ, повсюду и по настоящее время. Достаточно сказать, что роли любовниковъ исполняли гг. Борисовъ, Мих. Стрѣльскій (ci-devant опереточный артистъ Третьяковъ), даже Ленскій-Петровъ.
   Что побудило Борисова избрать это амплуа -- не знаю; ни внѣшность, ни фигура, ни органъ голоса, словомъ ничто не давало права этому артисту занимать избранное имъ амплуа. Публика относилась къ Борисову крайне несимпатично, даже враждебно. Его появленіе на сценѣ не обходилось безъ приключеній. Въ лучшихъ патетическихъ мѣстахъ пьесы нерѣдко съ галлереи слышались такія замѣчанія, что вся публика хохотала до упаду. Мнѣ было искренно жаль этого артиста-неудачника; въ его игрѣ виденъ былъ громадный трудъ, видно было изученіе роли, ея пониманіе, но, къ сожалѣнію, при своихъ внѣшнихъ данныхъ и странномъ, чревовѣщательномъ, голосѣ, г. Борисовъ не могъ производить никакого впечатлѣнія. Какой-нибудь жгучій монологъ въ устахъ Борисова нерѣдко уничтожалъ смыслъ цѣлой пьесы; гдѣ ужъ тутъ было думать объ иллюзіи! Смотря Борисова въ драмѣ, мнѣ всегда почему-то припоминался Тредьяковскій въ литературѣ: громадные труженики и крупныя бездарности. Таково, впрочемъ, было впечатлѣніе, произведенное на меня Борисовымъ въ Харьковѣ. Съ тѣхъ поръ прошло много лѣтъ; я встрѣтилъ Борисова снова на сценѣ, но уже не на амплуа первыхъ любовниковъ и, признаюсь, примирился съ нимъ, особенно въ роляхъ такъ наз. благородныхъ отцовъ.
   Одинъ только недостатокъ остался по прежнему, это-голосъ, но такъ какъ избавиться отъ этого природнаго недостатка не зависитъ отъ артиста, то поневолѣ приходится прощать ему его чревовѣщательскій талантъ, которымъ такъ некстати одарила его природа.
   Харьковъ я причисляю къ тѣмъ городамъ, въ которыхъ публика серьезно относится къ драмѣ и живетъ ея традиціями; вотъ почему этотъ городъ, я думаю, не увлекся, подобно другимъ провинціальнымъ городамъ, опереткой. За нѣсколько лѣтъ моего пребыванія въ Харьковѣ, оперетка была тамъ во время сезона одинъ только разъ при Новиковѣ, а раньше появлялась на короткое время и не въ періодъ сезона; въ то время какъ Кіевъ, Одесса и другіе города до того увлеклись опереткой, что совершенно забыли о драмѣ, одинъ только Харьковъ не измѣнялъ себѣ и если и допускалъ оперетку, то не въ ущербъ драмѣ, а по окончаніи драматическаго сезона, а равно и въ лѣтнее время. Объ этой опереткѣ я упоминаю потому, что въ составѣ ея, я, въ числѣ прочихъ впервые встрѣтилъ на сценѣ своего школьнаго товарища Недѣтскаго, выступавшаго подъ фамиліей Недѣлина. Выступилъ онъ въ роли Гренише въ опереткѣ "Корневильскіе колокола" и имѣлъ успѣхъ. Еще большій успѣхъ онъ имѣлъ въ слѣдующій спектакль въ роли "Нотаріуса" въ опереткѣ "Креолка". Кромѣ Недѣлина въ той-же опереточной труппѣ я встрѣтилъ г. В. И. Родона и С. А. Бѣльскую, другими словами, въ опереткѣ я встрѣтилъ все то, что или прежде подвизалось въ драмѣ, или перешло въ нее впослѣдствіи. Съ особеннымъ удовольствіемъ отмѣчаю, что Недѣлинъ принадлежалъ къ послѣдней категоріи, о чемъ полагаю не жалѣютъ истинные цѣнители драматическаго искусства. О Недѣлинѣ, какъ о драматическомъ артистѣ, я еще поговорю при воспоминаніяхъ о Кіевѣ, а пока замѣчу только, что въ Харьковѣ Недѣлинъ пользовался большими симпатіями театралокъ, что дало поводъ одному остряку выразиться о немъ: "Какой-же онъ Евгеній, онъ просто геній Евъ"!
   Сезонъ 1878--79 года былъ однимъ изъ самыхъ неудачныхъ по составу труппы. Г-жу Глѣбову замѣнила Черкасова -- Лаврецкая, г-жу Козловскую,-- Н. А. Кузьмина, г-жу Апаркову -- Лидина (впослѣдствіи Легаръ), Стружкина и отчасти М. П. Васильева-Гладкова -- Казанцевъ. Все это, въ сущности, были второстепенные артисты, въ сравненіи съ тѣми, которые подвизались въ предыдущемъ сезонѣ. Одно только цѣнное пріобрѣтеніе сдѣлалъ Дюковъ; у него служилъ комикъ Павелъ Матвѣевичъ Свободинъ, прекрасный артистъ, имѣвшій громадный успѣхъ, но служба его, не помню почему, длилась очень. не долго. Впослѣдствіи Свободинъ выступилъ на Императорской сценѣ; неожиданная смерть его, послѣдовавшая 9-го октября 1892 г. въ Михайловскомъ театрѣ, во время исполненія пьесы "Шутники", гдѣ онъ выступалъ въ роли Обросимова, вызвала искреннія сожалѣнія всѣхъ знавшихъ его. Если сезонъ этотъ и оставилъ во мнѣ впечатлѣніе, то развѣ гастролями Стрепетовой и Писарева. Эти гастроли пользовались выдающимся успѣхомъ, сборы были громадные и дошло до того, что когда пріѣзжіе артисты закончили свои спектакли, то публикой была снаряжена депутація упросить артистовъ остаться еще на два спектакля, на что они, къ удовольствію публики, а еще больше, къ удовольствію Дюкова, изъявили свое согласіе.
   Сезонъ этотъ памятенъ мнѣ, впрочемъ, и еще по совершенно исключительному случаю: по полемикѣ г., Казанцева, затѣянной имъ въ мѣстной газетѣ "Харьковъ". Газету издавалъ нѣкто Сталинскій, мало заботившійся о содержаніи статей, но сильно старавшійся наполнить газету безплатнымъ матеріаломъ.
   Газета эта издавалась крайне небрежно, были номера помѣченные 30 и 31-мъ февраля, раза три были выпущены номера, составленные изъ набора буквъ, словъ-же вовсе не было. Случалось это въ тѣ дни, когда Сталинскій, будучи въ веселомъ настроеніи, угощалъ наборщиковъ водкой, а наборщики, еле держась на ногахъ, разсыпали наборъ, а затѣмъ подбирали съ полу буквы и ставили ихъ въ гранки, какъ прійдется. Когда на утро выпускался подобный номеръ, Сталинскій приказывалъ набирать тотъ-же номеръ для слѣдующаго дня, при чемъ отъ редакціи объявлялось, что "вслѣдствіи разсыпавшагося, по винѣ наборщиковъ, шрифта, вчерашній номеръ вышелъ неяснымъ, а потому онъ печатается вновь".
   Составъ редакціи у г. Сталинскаго былъ слѣдующій: передовыя статьи писалъ И. И. Боровиковскій, я завѣдывалъ театральнымъ отдѣломъ, а мѣстную хронику доставлялъ какой-то юноша, получавшіе за это 10 руб, въ мѣсяцъ. Когда Сталинскій пускался въ разгулъ, онъ заранѣе заготавливалъ матеріалъ дна на три, "дабы быть свободнымъ", какъ онъ выражался. Требованіе отъ репортера мѣстной хроники за три дня впередъ сильно его смущало, но Сталинскій не терялся и самъ давалъ матеріалъ для репортера. Подведетъ, бывало, къ окну и указывая на тумбы троттуаровъ скажетъ: "видите тумбы какія, пишите, что пора ихъ красить, а вотъ видите какой снѣгъ валитъ, пишите, что установился санный путь"! Хотя за ночь снѣгъ таялъ и къ утру всѣ видѣли непролазную грязь, но это не мѣшало газетѣ оповѣщать горожанъ о санномъ пути. Вотъ къ этому-то Сталинскому и нашли доступъ любители полемики Форкатти и Казанцевъ. Разница между ними была только та, что Форкатти писалъ исключительно о себѣ, тогда какъ Казанцевъ посвящалъ свои статьи необыкновенному таланту г-жи Лидиной.
   По поводу одного отзыва, помѣщеннаго въ этой газетѣ, отзыва, не столько касавшагося игры Казанцева, сколько прибывшей съ нимъ актрисы Лидиной, г. Казанцевъ написалъ громадную статью, въ которой сильно набрасывался на рецензента, осмѣлившагося дурно отозваться, "хотя и о молодой, но столь выдающейся артисткѣ, какъ г-жа Лидина. Рецензентъ, не возражая по существу, отвѣтилъ довольно кратко, что быть можетъ въ отзывѣ о г-жѣ Лидиной онъ и высказалъ ошибочное мнѣніе, но его крайне интересуетъ, почему въ защиту Лидиной печатно выступаетъ Казанцевъ, а не кто нибудь другой. Кто знаетъ, къ чему привела-бы эта полемика, столь пріятная Сталинскому, какъ дававшая безплатный матеріалъ для заполненія номера, но случилось такъ, что вторая статья Казанцева была разсыпана наборщиками послѣ одного изъ упомянутыхъ выше угощеній и когда Платонъ Иннокентьевичъ явился утромъ въ редакцію съ выраженіемъ нретензіи по поводу такой непростительной небрежности относительно его статьи, Сталинскій, подъ вліяніемъ винныхъ паровъ, счелъ себя обиженнымъ и наотрѣзъ заявилъ, что статьи вовсе не помѣститъ, такъ какъ Казанцевъ не выказываетъ должнаго уваженія къ редактору-издателю.
   Не могу при воспоминаніяхъ объ этомъ сезонѣ не помянуть добрымъ словомъ артиста Мирскаго (родного брата В. Н. Немировича-Данченко). Съ артистомъ этимъ я познакомился въ началѣ сезона и сошелся съ нимъ настолько близко, что уже черезъ мѣсяцъ мы жили на одной квартирѣ. Что это былъ за добрый, симпатичный человѣкъ, какъ далекъ онъ былъ отъ театральныхъ дрязгъ, какъ искренно любилъ искусство и какъ серьезно работалъ! Къ сожалѣнію, здоровье его было слабо, онъ часто болѣлъ и для меня вскорѣ не было уже тайной, что онъ одержимъ сильнымъ нелугомъ, отъ котораго, къ несчастью, онъ въ тотъ-же годъ скончался на югѣ въ полномъ разцвѣтѣ. Скромность его, въ еію молодые годы, при его внѣшности, да еще служа на сценѣ, меня изумляла, тѣмъ болѣе изумляла, что мы жили вмѣстѣ, а я велъ далеко не монашескій образъ жизни Какъ часто, являясь домой подъ утро, въ веселомъ настроеніи, я заставалъ Мирскаго за письменнымъ столомъ.-- "И что вы все пишете"? спрашивалъ я не разъ, но Мирскій отъ прямого отвѣта какъ-то уклонялся. Совершенно случайно я узналъ, что онъ любитъ и вѣренъ. Узналъ даже кого, но имени ея я не назову потому, что особо эта, принадлежащая къ театральному міру, еще жива, и, говоря откровенно, любви его не стоила. Мирскій былъ слишкомъ честенъ, слишкомъ благороденъ, чтобы быть обманутымъ, а между тѣмъ его обманывали и это знали всѣ, кромѣ Мирскаго. (Такъ, впрочемъ, всегда бываетъ). Письма, о которыхъ я упомянулъ, писались ей и, какъ оказалось, ежедневно, а отвѣты получались очень рѣдко. Я не сомнѣваюсь, что неудачная привязанность Мирскаго ускорила развязку. Вскорѣ послѣ смерти Мирскаго я встрѣтилъ въ Харьковѣ особу, ему близкую, но встрѣтилъ не одну, а въ сообществѣ съ молодымъ, начинавшимъ артистомъ и когда я повелъ рѣчь о Мирскомъ, я былъ пораженъ холоднымъ отвѣтомъ, что это былъ "человѣкъ ничего себѣ, да ужъ слишкомъ игравшій въ любовь". А между тѣмъ, такихъ людей какъ Мирскій въ театральномъ мірѣ приходится встрѣчать очень рѣдко!
   Изъ артистокъ, впервые выступившихъ въ описываемый сезонъ, я долженъ указать на г-жу Елизавету Шабельскую. Анонсъ о дебютѣ г-жи Шабельской въ роли Катерины въ "Грозѣ" не могъ не поразить всѣхъ театраловъ. Никто изъ нихъ никогда не слышалъ такого артистическаго имени, а между тѣмъ дебютъ въ такой серьезной роли заставлялъ предполагать, что это не новичокъ на сценѣ. Какъ всегда водится, начались разспросы; "кто такая, да откуда*? Удалось только узнать, что дебютантка очень юная, но и весьма образованная особа, прекрасно владѣющая нѣсколькими языками, что окончила она курсъ въ институтѣ и принадлежитъ къ извѣстной интеллигентной семьѣ въ Харьковѣ; говорили также, что вслѣдствіи какого-то сдѣланнаго ею ложнаго шага, семья отъ нея отказалась и она рѣшила посвятить себя сценѣ. Уже въ день спектакля мы узнали, что Шабельская никогда еще на сценѣ не выступала и рѣшилась взять на себя роль Катерины, чтобы опредѣлить -- есть-ли у нея талантъ или нѣтъ? Я присутствовалъ на этомъ дебютѣ, внимательно слѣдилъ за игрой дебютантки, но сколько ни старался подыскать смягчающія вину обстоятельства, я, къ сожалѣнію, нашелъ только одно -- что Шабельская выступаетъ въ первый разъ и потому ей все прощается, не говорю "многое", а-все, ибо все исполненіе было однимъ сплошнымъ недоразумѣніемъ, въ которомъ болѣе былъ повиненъ режиссеръ, допустившій этотъ дебютъ, чѣмъ сама дебютантка. Неудача эта, видно сильно повліяла на г-жу Шабельскую, такъ какъ послѣ спектакля я встрѣтилъ ее къ маскарадѣ въ коммерческомъ собраніи и встрѣтилъ въ состояніи невмѣняемости. Она была въ обществѣ т. наз. золотой молодежи, которая ее все утѣшала, по дебютантка только твердила: "провалилась! погибла! наливайте"! Бокалы наполнялись, Шабельская залпомъ опоражнивала свой, повторяла требованіе "наливай", опять пила и черезъ какой нибудь часъ ее пришлось вынести изъ зала, такъ какъ дольше оставаться было уже невозможно. Когда я наблюдалъ эту картину, мнѣ было искренно жаль несчастную, мечтавшую создать себѣ имя и самостоятельное положеніе и сразу, на первыхъ-же шагахъ, такъ разочаровавшуюся. Велико видно было ея горе, которое она думала утопить въ винѣ, но ее не понимали; господа кавалеры и окружавшіе видѣли въ этомъ пьянствѣ какое-то геройство и подзадоривали ее: "молодепд" -- баба! здорово пьешь! браво Лиза"!, а вникнуть въ душевное состояніе этой Лизы никто не догадался.
   Послѣ этого неудавшагося дебюта г-жа Шабельская изъ Харькова скрылась и, какъ я слышалъ, переѣхала въ Одессу. Когда я зимой 1880 г. прибылъ въ Одессу, я дѣйствительно ее тамъ встрѣтилъ. Жила она открыто, постоянно окруженная массой ухаживателей, что было впрочемъ неудивительно, такъ какъ, кромѣ молодости и красивой внѣшности, г-жа Шабельская обладала и другими качествами; она была очень остроумна и всегда весела. Одно только мнѣ въ ней не нравилось: ужъ очень злоупотребляла она крѣпкими русскими выраженіями, не стѣсняясь ни временемъ, ни мѣстомъ. Для меня стало ясно, что послѣ неудачи по сценѣ она пошла жить во всю и что ее успѣли сильно развратить. Встрѣтившись какъ-то съ Шабельской въ театрѣ, я спросилъ ее, примирилась-ли она съ мыслью объ оставленіи ею артистической карьеры и бывъ крайне удивленъ, услышавъ серьезный отвѣтъ, что мысли этой она и не думала покидать и осуществитъ ее при первой возможности, чего-бы ей это ни стоило! Случилось такъ, что игравшая въ Маріинскомъ театрѣ французская труппа прогорѣла и театръ оставался свободнымъ. Узнавъ объ этомъ, г-жа Шабельская обратилась къ проживавшему въ то время въ Одессѣ брату моему Марку съ предложеніемъ составить драматическую труппу, на что она дастъ имѣющіяся у нея нѣсколько тысячъ рублей, но съ непремѣннымъ условіемъ, чтобы она участвовала въ составѣ труппы. Отъ жалованья г-жа Шабельская отказалась, равно какъ и отъ полученія обратно вносимыхъ ею денегъ, она желала лишь одного -- почаще играть. О составленной братомъ труппѣ я скажу въ своемъ мѣстѣ, при воспоминаніяхъ объ Одессѣ въ 1880-- 1881 г., а пока замѣчу только, что въ числѣ приглашенныхъ на гастроли артистовъ находился Ивановъ-Козельскій, такъ какъ это имѣетъ отношеніе къ г-жѣ Шабельской.
   Въ первый спектакль, въ который выступилъ ИвановъКозельскій, шла пьеса "Коварство и Любовь", съ гастролеромъ въ роли Фердинанда и съ г-жей Шабельской въ роли Луизы Миллеръ. Не смотря на то, что въ театрѣ находились, въ значительномъ числѣ, друзья г-жи Шабельской, все-же и они не могли спасти ее отъ провала. Ивановъ-Козельскій былъ крайне недоволенъ и наотрѣзъ отказался играть дальше съ г-жей Шабельской, но на другой день, когда ему было заявлено, что другой артистки, которая могла-бы выступать въ его репертуарѣ, нѣгь и что по этому и гастроли его должны прекратиться, Козельскій сразу смягчился и нашелъ, что терять 1500 руб. за десять спектаклей, на которые онъ былъ приглашенъ, не стоитъ и потому будетъ дальше гастролировать. Шабельская была въ восторгѣ отъ такого рѣшенія, чего впрочемъ нельзя сказать о публикѣ, которой приходилось любоваться игрой столь неопытной и слабой исполнительницы. Оставляя Одессу, Козельскій однако заявилъ, что никогда въ жизни больше не станетъ выступать съ Шабельской, и если онъ получитъ куда-нибудь приглашеніе, то однимъ изъ пунктовъ контракта его будетъ "не играть вмѣстѣ съ Шабельской". Было это въ 1880 г., а въ 1882 г., когда въ Кіевѣ, во время антрепризы Иваненко, прибылъ на гастроли Козельскій, въ составѣ труппы, какъ нарочно, оказалась Шабельская. Узнавъ объ этомъ, Козельскій потребовалъ отъ Иваненко удаленія Шабельской на все время своихъ гастролей и замѣной ея г-жей Летаръ. Прошло спектакля два и, къ крайнему моему удивленію, на афишѣ, рядомъ съ именемъ Козельскаго, красовалось имя Шабельской. Я поинтересовался узнать какъ это случилось и обратился за разъясненіемъ къ Шабельской. То, что я узналъ, меня возмутило. Шабельская разсказала мнѣ, что она пошла къ Иваненко просить его убѣдить Козельскаго не противиться ея участію въ спектакляхъ, что ей желательно играть, но Иваненко отвѣтилъ, что онъ ничего не можетъ сдѣлать и посовѣтовалъ ей обратиться лично къ Козельскому и, если тотъ изъявитъ согласіе, то чтобы далъ таковое письменно. Шабельская отправилась къ гастролеру, долго и со слезами упрашивала дать согласіе и наконецъ получила таковое, но какой цѣной -- умолчу!. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   На другой день и появилась упомянутая выше афиша.
   Вскорѣ послѣ этого Шабельская уѣхала изъ Россіи, а спустя нѣсколько лѣтъ мнѣ пришлось узнать, что г-жа Шабельская подвизается не безъ успѣха на сценѣ въ Берлинѣ и даже получила извѣстность, какъ писательница. Три года тому назадъ я встрѣтился съ Шабельской въ Москвѣ, гдѣ она находилась въ составѣ нѣмецкой труппы г. Блюменталя, игравшей въ театрѣ Корша.
   Сезонъ 1878--79 г., закончился для Дюкова весьма плачевно въ матеріальномъ отношеніи. Подъ вліяніемъ этой неудачи съ одной стороны и смерти единственнаго сына, которому Дюковъ мечталъ передать свое дѣло, онъ рѣшилъ на время сдать театръ въ аренду.
   Арендаторомъ на сезонъ 1879--80 года явился H. Н. Савинъ, державшій въ то время драму въ Кіевѣ и еще въ какомъ-то городѣ. Въ составѣ труппы г. Савина я впервые увидѣлъ H. Н. Соловцова, г-жу Е. С. Карцову и Лола, остальные артисты были мнѣ уже знакомы, каковы Чарскій, Н. Ленскій, Апаркова и др. Г-жа Карцева была очень слабая артистка, и если отличалась въ труппѣ, то развѣ своимъ ростомъ. Играла она очень рѣдко, что дало поводъ одному остряку посвятить ей слѣдующее четверостишіе:
   
   "Вы очень велики, быть можетъ,
   Но что сказать вамъ вмѣстѣ съ тѣмъ,
   Вѣдь режиссеръ васъ не тревожитъ,
   Вы не играете совсѣмъ"!
   
   Помню я еще Карцеву и потому, что часто встрѣчалъ ее съ Н. Ленскимъ. Хотя съ тѣхъ поръ прошло уже много лѣтъ, но я не могу забыть эту парочку, благодаря рѣзкому контрасту ихъ роста: одна grande-dame, если буквально понимать, большая дама, а другой -- маленькій, очень маленькій господинъ. Какъ случилось, что Карцева, всегда заявлявшая, что ждетъ пріѣзда своего жениха, кавалергарда и Ленскій, въ то время женатый, отказались она -- отъ жениха, а онъ -- отъ жены и связали свою судьбу вмѣстѣ -- я объяснить н^ берусь, но фактъ остается фактомъ. Одно только впослѣдствіи казалось мнѣ страннымъ: ухаживаніе антрепренеровъ за Карцевой сначала Савина, а затѣмъ Иваненко. Ленскій читалъ со сцены куплеты: "если въ союзѣ участвуютъ трое", а Карцева съ однимъ изъ антрепренеровъ сидѣла въ ложѣ и весьма одобрительно относилась къ обличительнымъ куплетамъ.
   Кромѣ г-жи Шабельской изъ начинавшихъ въ Харьковѣ артистовъ, я помню еще г-жу Прянишникову, и г.г. Селиванова и Долина. Эти послѣдніе, а въ особенности Долинъ, пользовались впослѣдствіи довольно большой извѣстностью.
   Г-жа Прянишникова, Евгенія Тимофѣевна, рѣшила посвятить себя сценѣ тотчасъ-же по окончаніи гимназіи; что стремленіе ея къ сценѣ было серьезное, было ея завѣтною мечтой, я вывожу изъ того, что она отказала въ своей рукѣ, сдѣлавшему ей предложеніе, молодому ученому Николаю Аркадьевичу Андреевскому потому только, что онъ не соглашался съ ея желаніемъ поступить на сцену. Первые свои шага по сценѣ г-жа Прянишникова сдѣлала въ Харьковѣ-же, но такъ какъ ей хотѣлось часто играть, что было трудно при большомъ составѣ труппы, то она вскорѣ уѣхала въ Кронштадтъ, гдѣ антрепренеромъ состоялъ г-нъ Раппопортъ, въ свое время получившій извѣстность тѣмъ, что, будучи антрепренеромъ, онъ былъ и рецензентомъ и самъ писалъ отзывы о своей труппѣ. Въ сезонъ 1879--80 г. г-жа Прянишникова служила въ труппѣ Савина въ Кіевѣ и хотя, какъ я слышалъ, успѣха не имѣла, тѣмъ не менѣе г. Савинъ вновь пригласилъ ее въ Кіевъ въ 1883 г., когда въ городскомъ театрѣ была водворена драма. Въ Кіевѣ я г-жу Прянишникову видѣлъ на сценѣ нѣсколько разъ и могу подтвердить, что возлагавшіяся на нея надежды не опрадались: актрисы изъ нея не вышло.
   Тимофѣй Николаевичъ Селивановъ, тотъ самый, который на съѣздѣ сценическихъ дѣятелей въ Москвѣ, наговорилъ" съ три короба жалкихъ словъ о положеніи провинціальныхъ артистовъ, еще въ бытность свою студентомъ Харьковскаго университета, сильно увлекся театромъ, посѣщалъ его усердно и все свое свободное время проводилъ въ обществѣ артистовъ. Большое вліяніе на Селиванова имѣлъ Ивановъ-Козельскій, которымъ въ то время увлекалась не только вся учащаяся молодежь, но и большинство профессоровъ. Ивановъ-Козельскій почти каждый вечеръ проводилъ въ компаніи студентовъ, съ которыми изучалъ Шекспира; всегда происходили горячія пренія, читались роли, спорили объ отдѣльныхъ фразахъ и даже словахъ, приводили постоянно имя Гервинуса, но въ итогѣ приходили къ заключенію, что Ивановъ-Козельскій прекрасный толкователь Шекспира. Селивановь, котораго я съ юношескихъ лѣтъ зналъ, какъ человѣка увлекающагося, до того увлекался Ивановымъ-Козельскимъ, что внѣ его ничего не признавалъ и всегда твердилъ, что если посвятитъ себя сценѣ, то выступитъ какъ ученикъ Козельскаго и рабскимъ его подражателемъ. Какъ оказалось впослѣдствіи, все это говорилось сгоряча и уже въ сезонъ 1878--79 г., когда Селивановъ, будучи еще студентомъ, выступилъ въ качествѣ любителя въ роли Чацкаго, о подражаніи Козельскому и помину не было, что однако не помѣшало Селиванову имѣть въ этой роли громадный успѣхъ. По окончаніи университета въ 1880 г. Селивановъ поступилъ на сцену и первое время подвизался въ г. Елисаветградѣ, въ труппѣ Выходцева, но затѣмъ, въ тотъ-же сезонъ, переѣхалъ въ Одессу, гдѣ съ достоинствомъ занималъ амплуа первыхъ любовниковъ. Дебютировалъ Селивановъ въ "Расточителѣ", а черезъ нѣсколько дней выступилъ въ роли Карла Моора вмѣстѣ съ г. Козельскимъ, игравшимъ Франца. И, о ужасъ, ученикъ забилъ своего учителя; его принимали куда лучше Козельскаго. Гастролеръ не могъ примириться съ этимъ фактомъ и еще до начала спектакля всѣмъ заявлявшій, что Селивановъ его гордость, Козельскій послѣ спектакля находилъ въ игрѣ своего учебка одни только недостатки. Селивановъ прослужилъ въ Одессѣ цѣлый сезонъ, все время пользуясь успѣхомъ у публики и симпатіями мѣстной прессы. Съ 1881 года я Селиванова на сценѣ больше не видѣлъ, и какова была его дальнѣйшая дѣятельность -- мнѣ неизвѣстно.
   Въ сезонъ 1877--78 г. за кулисами, куда я былъ вхожъ, мнѣ часто попадался на глаза небольшого роста мальчикъ, сильно ухаживавшій за артистами и всѣми мѣрами старавшійся угождать имъ мелкими услугами. Этого-же мальчика я видалъ иногда и на сценѣ, въ безсловесныхъ роляхъ, а подчасъ и въ роли, состоявшей изъ двухъ -- трехъ словъ. Въ антрактахъ Ванька, какъ звали мальчика, очень гордо расхаживалъ по сценѣ и за кулисами, видимо стараясь обратить на себя вниманіе,-- "и я, молъ, артистъ"! Изъ бесѣды съ кѣмъ-то изъ артистовъ по доводу этого мальчика я узналъ, что онъ сынъ дворника, служить въ какой-то типографіи и до того любитъ сцену, что ни передъ чѣмъ не останавливается, чтобы попасть за кулисы. Съ тѣхъ поръ прошло лѣтъ пятнадцать. Въ 1880 г., въ бытность мою въ Одессѣ, антрепренеръ опереточной труппы г. Киселевичъ познакомилъ меня съ однимъ, какъ онъ выразился, изъ лучшихъ своихъ артистовъ.-- "Иванъ Петровичъ Долинъ"!-- Я назвалъ себя.-- "А не жили-ли вы въ Харьковѣ въ 1877 г."?-- "Жилъ" -- "И помните, конечно, того мальчика, который ухаживалъ за артистами, чтобы имѣть право ходить за кулисы. Этотъ мальчикъ -- я"! Затѣмъ, какъ водится, слѣдовалъ разсказъ о разныхъ мытарствахъ, вплоть до того момента, когда онъ пріобрѣлъ имя артиста. Настоящее его амплуа были роли простаковъ, хотя, къ сожалѣнію, онъ брался за все, въ чемъ, полагаю, не малая вина лежала на публикѣ, сильно его баловавшая и потому, какъ любимцу, все ему прощавшая. Долинъ, не обладая никакимъ голосомъ, имѣлъ смѣлость пѣть Париса въ "Прекрасной Еленѣ", я даже удивлялся почему онъ, при своей смѣлости и самоувѣренности, не пѣлъ партіи -- Елены. Эта самоувѣренность Долина сильно ему вредила въ глазахъ товарищей, которые относились къ нему крайне недружелюбно. Лѣтомъ 1895 года ^Долинъ съ большимъ успѣхомъ подвизался въ Кіевѣ; онъ часто жаловался мнѣ на плохое состояніе здоровья и все твердилъ, что будетъ серьезно лечиться; за леченіе онъ, однако, принялся слишкомъ поздно; спустя нѣсколько мѣсяцевъ послѣ выѣзда изъ Кіева, онъ скончался за границей, куда былъ отправленъ изъ Одессы тамошними врачами уже въ безнадежномъ состояніи.
   На роли первыхъ любовниковъ былъ приглашенъ Николай Николаевичъ Соловцовъ. На видъ это былъ очень молодой, красивый мущина, блондинъ и, какъ говорятъ нѣмцы "gut gebaut" (буквально: "хорошо сколоченный"). Какъ и обо всѣхъ, вновь появлявшихся артистахъ, и о Соловцовѣ были собраны предварительныя свѣдѣнія, давшія, впрочемъ, мало матеріала: дознано было, что фамилія его Федоровъ, что онъ сынъ орловскаго землевладѣльца, что ему 22 года и что на сценѣ онъ уже подвизается три года. Впослѣдствіи мнѣ Соловцовъ подтвердилъ эти данныя, разъяснивъ, что на сцену онъ поступилъ въ декабрѣ 1875 г. въ Орлѣ 19-ти лѣтнимъ юношей, служилъ онъ въ Орлѣ у антрепренера Сервье, при чемъ одновременно съ нимъ служили въ драмѣ Викторъ Ивановичъ Родонъ, занимавшій амплуа фатовъ, Серафима Александра Бѣльская, игравшая въ водевиляхъ и Дольскій, игравшій простаковъ. Я потому привожу эти фамиліи, что, какъ извѣстно, всѣ эти лица перешли потомъ въ оперетку. Въ той-же труппѣ подвизалась въ роляхъ grande dame г-жа Пальмъ и на амплуа резонеровъ Егоръ Черновъ, года четыре тому назадъ служившій въ Кіевѣ у Соловцова и потому вѣроятно принятый имъ въ свою труппу, что нельзя было не пріютить ветерана сцены, при которомъ антрепренеръ начиналъ свою сценическую дѣятельность. Послѣ Орла Соловцовъ служилъ въ Ярославлѣ у извѣстнаго антрепренера Василія Андреевича Смирнова въ послѣдній годъ его антрепризы; затѣмъ въ Оренбургѣ -- у Разсказова, далѣе въ Астрахани -- у H. К. Милославскаго, потомъ въ Саратовѣ -- у Кастровскаго и наконецъ уже оттуда попалъ въ Харьковъ къ Савину. Такимъ образомъ Соловцовъ, явившись въ Харьковъ, не былъ уже новичкомъ на сценѣ и успѣлъ побывать въ разныхъ концахъ Россіи, совершивъ путешествія изъ Оренбурга въ Астрахань, изъ Астрахани въ Саратовъ и изъ Саратова въ Харьковъ.
   Первый дебютъ Соловцова въ театрѣ Дюкова состоялся въ водевилѣ "Комедія съ дядюшкой"; для jeunepremier'а выступать въ роли, гдѣ приходится переодѣваться, фиглярничать, наряжаться въ національный еврейскій костюмъ и плясать -- не совсѣмъ, конечно, лестно. Чѣмъ руководствовался Савинъ, давъ Соловцову для перваго дебюта подобную роль и чѣмъ руководствовался Соловцовъ, согласившись выступить въ такой роли -- для меня было рѣшительно непонятно. Я помню только, что послѣ этого дебюта публика отнеслась съ недовѣріемъ какъ къ Савину, такъ и къ дебютанту и тогда-же я понялъ, что дѣло Соловцова въ Харьковѣ проиграно и что успѣха онъ имѣть не будетъ. Такъ и случилось. Когда Соловцовъ на третій день выступилъ въ роли Карла Моора, онъ провалился или, вѣрнѣе говоря, его провалили: Съ галлереи все время слышались замѣчанія по адресу артиста, замѣчанія такого рода, что вызывали дружный смѣхъ публики. Излишне, конечно, прибавлять, что дебютантъ растерялся, сбился съ тона, сталъ путаться въ репликахъ и въ концѣ концовъ былъ ошиканъ. Послѣ этого спектакля Соловцовъ сталъ апатично относиться къ своему дѣлу и хотя прослужилъ весь сезонъ, но держался въ сторонѣ и нисколько не заботился объ исправленіи допущенной Савинымъ ошибки; онъ не игралъ, а отбывалъ какую-то барщину; для него было совершенно безразлично, какъ относится къ нему публика и мѣстная пресса. Послѣ Харькова я съ Соловцовымъ не встрѣчался до Кіева, когда онъ появился тамъ въ качествѣ представителя товарищества драматическихъ артистовъ. Объ этой сторонѣ его дѣятельности, т. е. какъ объ организаторѣ товарищества, а равно впослѣдствіи, какъ антрепренера, точно также какъ объ артистѣ, я поговорю въ своемъ мѣстѣ. Замѣчу только, что за довольно продолжительный періодъ времени, между пребываніемъ Соловцова въ Харьковѣ и появленіемъ его въ Кіевѣ, я слышалъ о Соловцовѣ очень мало, какъ объ артистѣ, но за то много, какъ о побѣдителѣ женскихъ сердецъ. То разсказывали, что имъ увлеклась извѣстная водевильная артистка, то говорили, что въ какомъ то изъ южныхъ городовъ онъ увлекъ одну красавицу, мужнину жену, которая съ его легкой руки пошла на сцену и многое тому подобное.
   Какъ я уже сказалъ, въ числѣ вновь появившихся артистокъ находилась г-жа Лола. Выступала она, хотя безъ особеннаго успѣха, въ роляхъ ingenue comique и пользовалась покровительствомъ В. В. Чарскаго, жена котораго (Андреева) подвизалась въ то время въ Кіевѣ въ опереточной труппѣ г. Сѣтова, занимая амплуа комическихъ старухъ. Покровительство Чарскаго длилось не мало лѣтъ, всюду, гдѣ онъ потомъ ни появлялся, съ нимъ вмѣстѣ появлялась и г-жа Лола. Недавно, впрочемъ, я узналъ изъ газетъ, что Чарскій разошелся съ г-жей Лола, что побудило ее даже покушаться на самоубійство.
   Два слова объ антрепренерѣ Савинѣ. Взявъ на себя одновременно антрепризу въ трехъ городахъ, онъ видимо растерялся и снабдилъ Харьковъ труппой, далеко не удовлетворительной для города, въ театральныхъ стѣнахъ котораго перебывали лучшіе представители драматическаго искусства. Давъ Харькову далеко не важный персоналъ, г-нъ Савинъ одновременно снабдилъ Кіевъ весьма удовлетворительной труппой въ составѣ которой находились, насколько мнѣ помнится, С. П. Волгина, П. А. Никитинъ, Н. И. Николинъ, Т. А. Чужбиновъ, А. М. Максимовъ, В. Степановъ и др. Неудивительно поэтому, что харьковскій сезонъ закончился для Савина довольно плачевно. Была, впрочемъ и другая причина: завѣдываніе дѣломъ въ Харьковѣ Савинъ поручилъ г. Пальчинскому, зятю Дюкова и, конечно, потому только, что это былъ зять Дюкова, такъ какъ другихъ заслугъ, дававшихъ Пальчинскому право завѣдывать театромъ, за нимъ не водилось. Пальчинскій обнаружилъ полное непониманіе дѣла и такъ какъ Савинъ весьма рѣдко появлялся въ Харьковѣ, то понятно, какъ велось хозяйство въ театрѣ. Въ продолженіе сезона Савинъ пріѣзжалъ въ Харьковъ раза три и каждый пріѣздъ его считался какимъ-то событіемъ въ театральномъ мірѣ. Еще больше говорили объ отъѣздѣ Савина. "Заказалъ ящикъ шампанскаго", шептали другъ другу на ухо артисты и это была вѣрная примѣта, что антрепренеръ выѣзжаетъ. Была-ли это выдумка или правда -- не знаю, такъ какъ въ періодъ антрепризы Савина я рѣдко являлся за кулисы и потому детали закулисной жизни мнѣ были мало извѣстны. Какъ артистъ Савинъ выступалъ въ Харьковѣ одинъ только разъ и крайне неудачно. Онъ взялъ на себя роль Андрея Бѣлугина, роль въ которой, послѣ исполненія ея Громовымъ, никто успѣха не имѣлъ, даже кумиръ Харьковцевъ,-- Ивановъ-Козельскій, тѣмъ менѣе могъ имѣть успѣхъ Савинъ, изображавшій Бѣлугина фрачнымъ героемъ, постоянная сфера котораго-салонъ,-- и случайно лишь затесавшійся въ простую, купеческую среду.
   Я уже сказалъ о составѣ Савинской труппы въ Кіевѣ. Дополню эти данныя кое-какими свѣдѣніями, полученными мною въ то время отъ одного изъ кіевлянъ, посѣтившаго меня въ Харьковѣ. Свѣдѣнія эти касаются преимущественно И, А. Никитина, состоявшаго режиссеромъ въ Саввиской труппѣ. Такъ, я узналъ, что Никитинъ, не смотря на всѣ просьбы Н. И. Новикова и П. М. Медвѣдева, всегда отказывавшійся отъ исполненія роли городничаго, въ Кіевѣ рѣшился въ тотъ сезонъ сыграть эту роль, въ которой и имѣлъ выдающійся успѣхъ. Добавлю отъ себя, что роль городничаго Никитинъ сыгралъ одинъ только разъ въ жизни, такъ какъ лѣтомъ того-же 1880 года онъ умеръ въ Ялтѣ. Здѣсь не лишнимъ нахожу привести и слѣдующій эпизодъ. Проѣзжая весной 1881 года черезъ Кіевъ я узналъ, что тѣло Никитина будетъ туда привезено для погребенія. Было это на Святой недѣлѣ. Нынѣшній театръ "Соловцовъ" арендовалъ уже тогда Сергѣй Семеновичъ Иваненко. Когда въ театръ было сообщено, что тѣло Никитина прибыло -- шла репетиція какой-то пьесы, въ которой участвовали Т. А. Чужбиновъ, В. Степановъ и приглашенный на гастроли Ивановъ-Козельскій. Какъ ни торопили Чужбиновъ и Степановъ репетицію, но Иванъ-Козельскій, всегда старавшійся какъ можно скорѣе отдѣлаться отъ репетицій, на сей разъ поразительно медлилъ, требовалъ повторенія отдѣльныхъ сценъ, такъ что для всѣхъ стало яснымъ его нежеланіе дать возможность артистамъ встрѣтить гробъ Никитина. Чужбиновъ и Степановъ все таки съ репетиціи ушли, успѣли заказать вѣнокъ и вовремя прибыли на вокзалъ. Похороны П. А. Никитина состоялись на Байковомъ кладбищѣ.-- Козельскій на похоронахъ не присутствовалъ. Фактъ этотъ, полагаю, небезъинтересенъ для характеристики личности Козельскаго.
   Въ Харьковскомъ театрѣ довольно часто ставились и любительскіе спектакли. Такъ называемые "благородные", ставились въ театрѣ Дюкова, гдѣ участвовали исключительно представителя высшаго мѣстнаго общества, при чемъ шли какъ русскія, такъ и французскія пьесы. Въ театрѣ на Екатеринославской улицѣ подвизались любители попроще; одинъ изъ такихъ спектаклей, весной 1880 года, гдѣ я долженъ былъ суфлировать, мнѣ оособенно памятенъ по слѣдующему поводу: въ числѣ любителей находился писатель Всеволодъ Михайловичъ Гаршинъ. При выборѣ пьесы онъ настаивалъ на постановкѣ ^Ревизора", но подъ непремѣннымъ условіемъ, чтобы ему дана была роль Хлестакова. Послѣ первой-же репетиціи всѣ пришли къ заключенію, что роль эта Гаршину не по силамъ, но сказать ему объ этомъ никто не рѣшался, не желая его огорчать. На слѣдующей репетиціи Гаршинъ велъ нѣкоторыя сцены до того странно, что всѣ поражались его объясненіями, почему онъ ведетъ роль такъ, а не иначе. Коекто изъ присутствовавшихъ пробовалъ было намекнуть ему, что такъ играть нельзя, но Гаршинъ вступалъ въ споръ и до того раздражался, что пререканія становились невозможными. Не желая, однако, ставить Гаршина въ неловкое положеніе, мы рѣшили репетировать другую пьесу, а Гаршина увѣдомить, что "Ревизоръ" не пойдетъ за отказомъ любителя Чаговца отъ роли городничаго. Увѣдомлять объ этомъ Гаршина, однако, но пришлось, такъ какъ мы узнали, что онъ серьезно заболѣлъ психическимъ разстройствомъ и отправленъ въ психіатрическое отдѣленіе земской больницы (Сабурова дача). Въ больницѣ я часто навѣщалъ Гаршина. Его пользовалъ старшій врачъ, извѣстный психіатръ П. И. Ковалевскій, который съ грустью сообщилъ мнѣ, что какъ ни спокоенъ, по видимому, больной, но все-же онъ неизлечимъ, что впослѣдствіи и подтвердилось; какъ извѣстно, Гаршинъ, въ припадкѣ психическаго разстройства, покончилъ самоубійствомъ въ 1888 г. Когда Гаршинъ былъ уже въ больницѣ, мы только поняли чему приписать странное его поведеніе во время репетицій "Ревизора".
   Большимъ театраломъ и любителемъ драматическаго искусства считался въ Харьковѣ князь Флоръ Васильевичъ Кугушевъ, о которомъ я уже упомянулъ по поводу Горева. Этотъ любитель все время проводилъ въ театральномъ мірѣ, гдѣ у него было не мало друзей; особенно близкія отношенія установились между Кугушевымъ и артистами Большаковымъ и Громовымъ; нельзя впрочемъ отрицать, что этому сближенію содѣйствовалъ тотъ белаберный образъ жизни, который вели эти лица. Одно время Кугушевъ вздумалъ заняться литературой, для чего переселился даже въ Петербургъ. Когда, спустя годъ, я встрѣтился съ нимъ въ Петербургѣ, то убѣдился, что за все это время онъ написалъ всего шесть сценъ изъ театральныхъ нравовъ, которыя и были помѣщены въ "Стрекозѣ". Кугушевъ былъ довольно талантливъ, но страсть къ кутежамъ поглощала у него столько времени, что о сереьзной работѣ нечего было и думать. И въ Петербургѣ, какъ и въ Харьковѣ, онъ имѣлъ не мало пріятелей какъ между артистами, такъ и литераторами. Дѣятельность его была на столько незначительна, что когда онъ умеръ, то надгробное о немъ слово сказалъ Д. Д. Минаевъ, охарактеризовавъ его въ слѣдующемъ четверостишіи:
   
   "У Палкина покушавъ
   И выпивъ черезъ мѣру --
   Покончилъ князь Кугушевъ
   Житейскую карьеру"!
   
   Изъ Харькова, лѣтомъ 1880 года, я выѣхалъ въ Одессу, гдѣ почти безъвыѣздно прожилъ цѣлый годъ. Воспоминанія объ этомъ періодѣ -- въ слѣдующей главѣ, здѣсь-же замѣчу только, что въ Харьковѣ, въ числѣ многихъ оперныхъ артистовъ, я познакомился и съ Евлаліей Павловной Кадминой, о которой мнѣ придется не мало говорить въ воспоминаніяхъ объ Одессѣ.
   

V.
Одесса.

   Когда я прибылъ въ Одессу, то на слѣдующій день отправился къ старому своему пріятелю, Николаю Карловичу Милославскому. Состоялъ онъ въ то время арендаторомъ Русскаго театра, получалъ приличные доходы и жилъ довольно широко, принимая у себя не мало представителей высшаго общества. Милославскій принялъ меня очень любезно; я бывалъ у него почти ежедневно, а потомъ и совсѣмъ поселился у него. Причина такого переселенія была слѣдующая: Милославскій очень часто разсказывалъ мнѣ о своей прошлой жизни, о многочисленныхъ похожденіяхъ въ театральномъ мірѣ, о случаяхъ съ нимъ бывавшихъ и при этомъ упоминалъ о такой массѣ артистовъ, съ которыми ему приходилось сталкиваться, что я, наконецъ, обратился къ нему съ просьбой, разсказать мнѣ послѣдовательно всю свою жизнь, съ момента его поступленія на сцену. Къ моему удовольствію Милославскій согласился на мою просьбу, но съ тѣмъ, чтобы я переѣхалъ къ нему совсѣмъ и исключительно занялся-бы составленіемъ его мемуаровъ. Занятія наши пошли довольно удачно, но случилось одно событіе, въ силу котораго пришлось бросить составленіе мемуаровъ. Жившая съ Милославскимъ Ольга Николаевна Воронина, и до того часто болѣвшая, захворала серьезно воспаленіемъ печени и врачи нашли положеніе ея безнадежнымъ. Въ это-то время я наглядно убѣдился, насколько Милославскій любилъ Воронину и былъ къ ней привязанъ; онъ почти цѣлыя ночи проводилъ у постели больной, постоянно мѣнялъ врачей, слушая совѣты разныхъ лицъ, не жалѣлъ денегъ, приглашая мѣстныхъ знаменитостей и совершенно забылъ о своихъ дѣлахъ, предоставляя распоряженіе ими г. Шишкину; нечего, конечно, было думать о возможности продолжать начатую работу. Смерть Ворониной сильно повліяла на Милославскаго, онъ сталъ часто болѣть и постоянно жаловался, что его гнететъ тоска. Мы убѣдили его принять участіе въ нѣсколькихъ спектакляхъ русской драматической труппы, подвизавшейся въ Русскомъ театрѣ. Старикъ согласился и сыгралъ нѣсколько разъ при громадныхъ сборахъ, получая отъ спектакля по 150 рублей. Въ послѣдній спектакль, съ его участіемъ, шелъ "Велизарій"; послѣ второго акта артистъ до того ослабѣлъ, что пришлось обратиться къ помощи врачей и антрактъ затянули на цѣлый часъ.
   Спектакль кое-какъ былъ законченъ, но Милославскому на время было запрещено выступать на сценѣ. Это "на время" оказалось "навсегда", такъ какъ съ тѣхъ поръ онъ почти уже не вставалъ съ постели до самой смерти. Чтобы сколько нибудь забыться, Милославскій рѣшилъ перемѣнить квартиру, въ которой скончалась Воронина и распродать всю свою богатую обстановку. Между прочимъ имъ продавалась хорошая, хотя и старая лошадь. "Сколько за нее"? спросилъ какой-то покупатель. "150 руб."!-- "Помилуйте, Николай Карловичъ, да она стара"!-- "Такъ что-же? вотъ и я тоже старъ, а вѣдь получаю 150 руб. отъ спектакля".
   Какъ я уже упомянулъ раньше, Милославскій, распродавъ свое имущество, переѣхалъ на дачу, а къ зимѣ поселился въ гостинницѣ, въ которой и скончался 14-го января 1882 г. Годъ, проведенный мною въ Одессѣ, былъ довольно чреватъ событіями изъ театральной жизни. Антрепризъ была масса и всѣ онѣ лопались, какъ мыльные пузыри. Незадолго до моего пріѣзда прогорѣлъ Сергѣй Александровичъ Пальмъ, задумавшій для Одессы Русскую оперу. Я засталъ уже кое какіе остатки этой оперы, но въ преобразованномъ видѣ: оперныя артистки очутились уже въ опереткѣ. Какъ мнѣ передавали, Пальмъ прибылъ въ Одессу изъ Тифлиса, поставилъ дѣло на широкую ногу, но забылъ объ одномъ, что для Одессы нуженъ хорошій составъ труппы. Милославскій, познакомившись съ составомъ труппы, заявилъ, что больше двухъ мѣсяцевъ Пальмъ не продержится. Пророчество Милославскаго сбылось. Когда всѣ наличные источники у Пальма изсякли, и даже лошади его были замѣнены презрѣннымъ металломъ, онъ разыскалъ какую-то тетку, у которой взялъ 40 тысячъ руб., а когда ушли и эти деньги, Пальмъ разыскалъ двухъ братьевъ Алатырцевыхъ, у которыхъ также захватилъ не малую толику. Но ничто не помогло, опера лопнула и изъ всего состава остались только Ольга Васильевна Кольцова и г-жа Александрова; къ этимъ-то остаткамъ Лальмъ прибавилъ Слободану и себя и составилъ опереточную труппу, куда были также приняты М. Милославскій, М. Дмитріевъ и Адамъ П. Никитинъ (онъ-же и декораторъ).
   Труппа сняла Маріинскій театръ, но начать спектаклей нельзя было, такъ какъ не было тенора. На розыски былъ посланъ Павелъ Адамовичъ Романовскій, о которомъ я уже упоминалъ раньше. Поиски эти увѣнчались успѣхомъ: познакомившись съ юнкеромъ замойскаго полка, Калиновичемъ, у котораго оказался небольшой голосъ, Романовскій убѣдилъ его бросить службу и поступить на сцену. Калиновичъ согласился и, подъ псевдонимомъ Чарова, выступилъ въ опереткѣ "Жирофлэ-Жирофля". Опереточная труппа подвизалась въ Одессѣ не больше недѣли и когда Пальмъ замѣтилъ, что дѣлъ не будетъ, но что денегъ хватаетъ на выѣздъ въ ближайшій городъ, онъ оставилъ Одессу и перекочевалъ, съ своей вновь сформированной труппой, въ г. Николаевъ. Дѣла пошли недурно и Пальмъ странствовалъ съ труппой по разнымъ городамъ года три, пока не остался съ одной Кольцовой и въ 1883 году поступилъ на службу къ Савину, въ Кіевѣ. Дальнѣйшая дѣятельность Пальма принадлежитъ уже Петербургу, гдѣ онъ, въ качествѣ антрепренера, держалъ то оперу, то оперетку, тото и другое вмѣстѣ. Въ провинцію Пальмъ заглядывалъ уже рѣдко; я встрѣтилъ его одинъ только разъ въ Кіевѣ, во время гастролей Элеоноры Дузе и то въ роли ея антрепренера.
   Зимній сезонъ 1880--81 годовъ въ Одессѣ былъ очень богатъ на театральныя представленія; въ теченіи сезона тамъ играли пять труппъ: французская опереточная, еврейская, итальянская оперная, итальянская драматическая и наконецъ русская драматическая. Французскую труппу сформировалъ Иванъ Яронь съ кѣмъ-то въ компаніи; она продержалась только около двухъ мѣсяцевъ и когда въ кассу сталъ заглядывать судебный приставъ, французы, усмотрѣвъ въ этомъ первое недоразумѣніе, стали энергично требовать "аржановъ" и на отвѣтъ: "non, monsieur"! собрали свои пожитки и уѣхали; французовъ смѣнила еврейская труппа, подъ управленіемъ нѣкоего Лернера и хотя дѣла шли блестяще, но спектакли ставились только четыре раза въ недѣлю. На свободные три дня и польстилась г-жа Шабельская, предложивъ Марку Ярону составить русскую драматическую труппу. Въ составъ этой труппы, насколько помню, вошли: Иванъ-Козельскій, Новиковъ-Ивановъ, Красовскій, М. Милославскій, Селивановъ, М. Дмитріевъ, г-жа Башинская, Виноградова, Шабельская и Мерцъ съ дочерью.
   Въ началѣ дѣла шли весьма недурно, но съ отъѣздомъ Иванова-Козельскаго онѣ ухудшились, такъ какъ репертуаръ былъ весьма неудовлетворителенъ. Антрепренеръ съ одной стороны долженъ былъ ставить пьесы въ угоду Шабельской, давшей деньги на предпріятіе, а съ другой, подпавъ подъ вліяніе г-жи Бапшиской, долженъ былъ подчиняться и ея требованіямъ. Въ результатѣ вся эта антреприза оказалась сплошнымъ недоразуменіемъ. Въ Русскомъ театрѣ подвизалась итальянская опера, тоже игравшая четыре раза въ недѣлю и Милославскій предложилъ М. Ярону перейти изъ Маріинскаго театра къ нему въ Русскій. Предложеніе это было принято и съ Рождественскихъ праздниковъ труппа стала играть въ Русскомъ театрѣ, причемъ, для водворенія хоть кое-какого порядка, былъ приглашенъ режиссеромъ А. А. Яблочкинъ, а для поднятія сборовъ H. К. Милославскій. Сезонъ съ грѣхомъ пополамъ дотянули, хотя нѣкоторые изъ первыхъ персонажей не досчитались при расчетѣ малой толики. Говорю "нѣкоторые", такъ какъ кое-кто получилъ даже и излишекъ, вѣроятно "по ошибкѣ". Во время этой антрепризы въ теченіе недѣли было "междуцарствіе" такъ какъ антрепренеръ, за какое-то оскорбленіе дѣйствіемъ, отсиживалъ семь дней въ домѣ арестуемыхъ. Такъ какъ антрепренеромъ былъ мой братъ, то я и посѣщалъ его ежедневно; онъ признался мнѣ, что эти семь дней были для него самими счастливыми за весь сезонъ, такъ какъ никто его не безпокоилъ на счетъ денегъ. Вопреки установившемуся порядку, въ силу котораго всѣ арестуемые усердно просятъ смотрителя допускать къ нимъ побольше знакомыхъ, чтобы разогнать тоску, братъ мой, наоборотъ, упрашивалъ никого къ нему, кромѣ меня, не пускать и былъ очень веселъ.
   Въ составѣ труппы, который я перечислилъ выше, въ числѣ новичковъ находились М. Дмитріевъ и дочь г-жи Мерилъ. Дмитріевъ исполнялъ маленькія роли и подавалъ надежды сдѣлаться недурнымъ актеромъ на роли комиковъ, но драму онъ, видимо, скоро бросилъ, такъ какъ, спустя года три, я встрѣтилъ его уже въ составѣ опереточной труппы; на поприщѣ опереточномъ онъ подвизается и въ настоящее время. Г-жа Мерцъ была очень юная особа, маленькаго роста и довольно миловидная. Въ то время ей было лѣтъ шестнадцать и выступала она въ водевиляхъ и иногда не безъ успѣха. Уже черезъ много лѣтъ я снова встрѣтилъ ее въ Одессѣ, гдѣ она занимала амплуа ingenue dramatique, подъ фамиліей Днѣпровой.
   О г-жѣ Бапшиской, которую я раньше зналъ въ Харьковѣ актрисой на маленькія роли, подъ фамиліей Соколовой, я могу только замѣтить, что она не лишена была дарованія и много работала, но, къ сожелѣнію, она брала на себя роли не по силамъ и потому виднаго успѣха не имѣла. Больше всего говорили всегда о М., Н. Милославскомъ, хотя онъ опредѣленнаго амплуа не занималъ и отвѣтственныхъ ролей не игралъ. О немъ говорили постоянно не только въ труппѣ, но и въ публикѣ и по весьма простой причинѣ: онъ всегда опаздывалъ къ началу спектакля и его приходилось разыскивать. Искали, впрочемъ, не очень долго; знали, что онъ любитъ игру на биліардѣ, въ карты и домино, знали также и мѣста, которыя онъ постоянно посѣщалъ и потому, для ускоренія розысковъ, всегда снаряжали трехъ пословъ: одного въ билліардную къ Фанкони, другого въ гостинницу "Франція", а третьяго въ пивную Брунста и не было случая, чтобы Милославскаго когда-либо не находили въ одномъ изъ этихъ трехъ мѣстъ. На упреки, дѣлавшіеся ему по поводу такихъ опаздываній, онъ всегда оправдывался тѣмъ, что просилъ денегъ -- не дали, ну и пошелъ добывать побочнымъ занятіемъ. Это было, впрочемъ, не вѣрно; у Милославскаго была просто страсть къ игрѣ и сколько отецъ его, Николай Карловичъ, не принималъ мѣръ, чтобы умѣрить въ немъ эту страсть, но ничто не помогало. Я помню такой случай: Николай Карловичъ далъ ему 200 руб. на поѣздку въ Москву, Миша отправился къ Фанкони и въ теченіи ночи проигралъ на билліардѣ всѣ деньги. Чтобы скрыть это отъ отца, онъ въ теченіи мѣсяца никуда не показывался, дабы отецъ не узналъ, что онъ въ Одессѣ. Когда скрываться уже нельзя было, такъ какъ нечего было закладывать, чтобы прокормиться, Миша явился съ повинной къ отцу, который на сей разъ уже денегъ въ руки ему не далъ, а отправилъ съ нимъ на вокзалъ кого-то изъ знакомыхъ, чтобы купить билетъ, усадить въ вагонъ и тогда уже дать на дорогу нѣсколько рублей.
   У Милославскаго былъ еще сынъ Николай, котораго онъ, въ противоположность Михаилу, сильно не любилъ. Въ бытность его антрепренеромъ Русскаго театра, Николай служилъ у него, получая жалованья 25 руб. въ мѣсяцъ. Нечего прибавлять, что при такомъ ничтожномъ окладѣ юноша жилъ впроголодь и въ одну изъ тяжелыхъ минуть дошелъ до того, что заложилъ, подаренные ему Николаемъ Карловичемъ, серебряные часы. Когда отецъ узналъ объ этомъ, онъ, въ присутствіи всей труппы, заявилъ, что его сынъ Николай укралъ у него часы и потому онъ его долженъ выгнать. Присутствовавшій при этомъ М. И. Ягницкій сильно возмутился и замѣтилъ что часы эти не украдены, ибо подарены и затѣмъ добавилъ: " есть-же разница между заложеннымъ подаркомъ и кражой, за которую изгоняютъ изъ полка"! При этихъ словахъ Милославскій измѣнился въ лицѣ и всѣмъ стало ясно, что Ягницкій намекаетъ на случай, воспоминанія о которомъ Милославскому не совсѣмъ пріятны. Съ этого дня отношенія Николая Карловича къ сыну рѣзко измѣнились и онъ совершенно прекратилъ свои на него нападки.
   Во время антрепризы М. Крона кассиршей состояла, служившая у Милославскаго, Марья Александровна Злочевская. Публика ее очень любила и всѣ бенефисы ея давали полные сборы. Желая взять сборъ въ одинъ изъ утреннихъ спектаклей. М. Кронъ предложилъ Марьѣ Александровнѣ поставить его ея бенефисомъ съ тѣмъ, что она получитъ половину сбора. На долю Марьи Александровны пришлось болѣе 500 р. Милославскій явился въ кассу и спросилъ кассиршу, росписалась ли она въ полученіи денегъ. Получинъ утвердительный отвѣть, онъ потребовалъ себѣ эти деньги. "Вѣдь вы служите у меня и всякая польза, приносимая театру вашимъ именемъ, должна идти мнѣ" заявилъ Милославскій и, забравъ у Марьи Александровны 500 руб., уѣхалъ. Впрочемъ, и ему тоже какъ-то разъ удружилъ кассиръ.
   До Марьи Александровны у Милославскаго состоялъ въ этой должности нѣкій Шестериковъ, залогъ котораго, въ двѣ тысячи рублей, находился у антрепренера. Когда Милославскій пересталъ платить жалованье, артисты предложили ему передать дѣло въ ихъ руки, при чемъ они брали на себя вести вечеровые расходы, а остатки сборовъ дѣлить между собой. Милославскій вынужденъ былъ согласиться. Представителями труппы были избраны: Киселевскій, Самсоновъ и Горевъ. Сборы были очень хороши, но когда въ кассѣ набралось болѣе двухъ тысячъ рублей и Самсоновъ явился за- полученіемъ денегъ, то ихъ не оказалось. Кассиръ заявилъ, что деньги имъ потеряны и попросилъ пополнить эту потерю изъ его залога, хранящагося у Милославскаго. Конечно, въ потерю эту никто не вѣрилъ, всѣ поняли, что кассиръ, видя шаткое положеніе Милославскаго, счелъ за благо, путемъ вымышленной потери, спасти свой залогъ, что ему и удалось. Случай этотъ сильно разстроилъ планы Милославскаго, обвиняться въ растратѣ залога ему было неудобно и онъ, скрѣпя сердце, отдалъ деньги. Хотя случай этотъ имѣлъ мѣсто въ 1875 г., но еще въ 1881 г., какъ только заходила рѣчь о какомъ нибудь кассирѣ, Милославскій всегда вспоминалъ о Шестериковѣ и съ досадой прибавлялъ: "я, считавшій себя первымъ мошенникомъ въ мірѣ и вдругъ -- былъ такъ обманутъ, могъ-ли я думать, что меня кто нибудь обойдетъ"!
   Какъ я уже замѣтилъ, въ числѣ представителей отъ труппы, послѣ удаленія Милославскаго, находился и И. П. Киселевскій, котораго Милославскій очень любилъ и которому сильно покровительствовалъ, видя въ немъ выдающагося артиста. Участіе Киселевскаго въ числѣ представителей отъ труппы сильно его оскорбило; онъ никакъ не могъ примириться съ мыслью, что лучшій его другъ пошелъ противъ него; онъ не хотѣлъ сознавать, что со стороны Киселевскаго этого требовала необходимость хоть что нибудь получать, ибо положеніе было критическое. Вскорѣ послѣ удаленія Милославскаго отъ дѣлъ, при чемъ онъ оставался въ труппѣ какъ артистъ и ему было назначено хорошее жалованье, онъ выступилъ въ роли Ляпунова, а Ржевскаго игралъ Киселевскій. Когда въ первомъ актѣ, послѣ криковъ "къ отвѣту Ляпунова", онъ является со словами: "я здѣсь, что вамъ отъ меня нужно"? и видитъ въ толпѣ Ржевскаго, Милославскій, какъ передавалъ мнѣ Киселевскій, подошелъ къ нему и дрожащимъ голосомъ сказалъ: и ты, Ржевскій"? Въ этихъ двухъ словахъ было столько упрека, столько горечи, что Киселевскій не выдержалъ и заплакалъ, а по окончаніи акта счелъ нужнымъ зайти въ уборную къ Милославскому и высказать, что чувства его къ нему нисколько не измѣнились, а если онъ участвовалъ въ постановленіи артистовъ взять у Милославскаго дѣло, то только въ силу необходимости.
   Суфлеромъ въ труппѣ М. Крона былъ Михаилъ Николаевичъ Онѣгинъ. Настоящая его фамилія было-Голицынъ; родители его жили въ Одессѣ, были люди довольно интеллегентные, дѣтямъ своимъ дали приличное воспитаніе, но всѣ эти дѣти почему-то стремились къ сценѣ. Такъ какъ дарованій ни у кого изъ нихъ не было, то на сцену они не поступили, а, какъ-бы это выразиться, къ сценѣ примазались: братъ Онѣгина женился на артисткѣ -- антрепренершѣ, втрое старше его; сестра связала свою судьбу съ М. Н. Милославскимъ, а самъ Онѣгинъ пошелъ въ суфлеры. Суфлеръ онъ былъ довольно плохой и хотя послѣ Одессы служилъ въ Кіевѣ у Иваненко, но, не получивъ затѣмъ аганжемента, перешелъ въ садовые управляющіе, а когда появились Бишопы, Казеневы и др., то Онѣгинъ занялся е угадываніемъ мыслей". Когда "угадываніе мыслей" перестало быть прибыльнымъ занятіемъ, Онѣгинъ вновь пошелъ въ управляющіе, въ каковой должности пребываетъ, кажется, и понынѣ въ какомъ-то саду въ Вильно. Въ Одессѣ Онѣгина, какъ суфлера, знали мало, а больше какъ танцора, при чемъ свои хореографическія способности онъ обнаруживалъ каждый вечеръ въ кафе-шантанѣ "Альказаръ", содержавшемся г. Луковичемъ, нынѣ странствующимъ, опернымъ антрепренеромъ. Въ бытность свою въ Кіевѣ, Онѣгинъ также выступалъ на сценѣ какъ танцоръ, но имѣя соперникомъ Блюменталя-Тамарина, сконфузился и стушевался, дальше суфлерской будки не рискуя уже показываться.
   Во время пребыванія своего въ Одессѣ я познакомился съ артистомъ Шуринымъ и женой его Евгеніей Александровной, дочерью Александра Александровича Яблочкина. Какъ артистовъ и ихъ въ то время не зналъ, но слышалъ отъ H. К Милославскаго, что Шуринъ замѣчательный простакъ, а Евгенія Александровна -- прекрасная ingenue dramatique, въ чемъ я въ скоромъ времени и лично убѣдился. Къ сожалѣнію, я не видѣлъ Шурина въ ту пору въ лучшей его роли, по отзыву Милославскаго, а именно -- Хлестакова. Игралъ онъ эту роль въ Кіевѣ, въ сезонъ 1883--84 г., но выдающагося исполненія я уже не видалъ. О Яблочкиной Милославскій говорилъ, что она прекрасно играетъ "Шозефа" ("Парижскаго мальчика"). То-же мнѣ говорили и многіе изъ одесситовъ, видѣвшіе этихъ артистовъ въ сезонъ 1876--77 г., во время ихъ службы у Милославскаго.
   Познакомившись съ Шуринымъ я замѣтилъ, что у него сильно пристрастіе къ спиртнымъ напиткамъ и достаточно было самаго пустого повода, чтобы Шуринъ считалъ необходимостью выпить. Что самъ онъ пилъ -- куда-ни шло, не онъ первый, не онъ послѣдній въ артистической семьѣ, губящій свой талантъ и себя изъ-за этого ужаснаго порока, но меня возмущало то, что онъ пріучалъ къ пьянству свою жену. Мнѣ часто приходилось бывать у него дома и я съ грустью замѣчалъ, какъ Евгенія Александровна, благодаря поощренію своего мужа, иногда напивалась до потери сознанія. Жаль мнѣ было видѣть эту молодую женщину въ столь непривлекательномъ видѣ, а еще болѣе сожалѣлъ я о дѣтяхъ, двухъ дѣвочкахъ, при которыхъ происходили эти выпивки. Послѣ оставленія мною Одессы, я съ Журинымъ и Яблочкиной встрѣтился въ 1883 г. въ Кіевѣ, а затѣмъ уже не видалъ ихъ до 1890 г., слышалъ только, что эти артисты, благодаря пристрастію къ вину, пошли "на нѣтъ", что одна изъ дочерей Журина -- умерла, а другая кѣмъ-то взята. Въ 1890 г. я Поѣхалъ изъ Кіева въ Черниговъ навѣстить родственниковъ. Было это въ концѣ масляной недѣли; попавъ въ театръ на утренній спектакль, я отправился за кулисы, гдѣ антрепренеръ Лелевъ сообщилъ мнѣ о невозможности начать спектакль въ виду того, что его комическая старуха до безчувствія пьяна и валяется подъ сценой, "И знаешь-ли, кто эта старуха? Евгенія Александровна"!-- добавилъ онъ съ грустью. Тутъ-же на сценѣ я встрѣтилъ и другихъ знакомыхъ артистовъ, которые подтвердили, что Яблочкина пьетъ и постоянно пьяна. По просьбѣ Лелева я спустился съ нимъ вмѣстѣ подъ сцену, чтобы помочь ему уговорить Яблочкину итти наверхъ. Нашелъ я ее лежащей на голой землѣ въ грязи, предъ входомъ въ суфлерскую будку; одѣта она была крайне нищенски. Хотя я зналъ со словъ Лелева, что мнѣ предстоитъ увидѣть, тѣмъ не менѣе дѣѣствительность превзошла мои ожиданія. И это Евгенія Александровна, нѣкогда украшеніе сцены!
   Лелевъ сталъ ее будить, звать на сцену, но она бормотала что-то безсвязное, не въ силахъ будучи пошевельнуться. Провозились мы съ ней съ полчаса и когда она, наконецъ, пришла въ себя и узнала меня, то первой ея фразой, ко мнѣ обращенной, было: "голубчикъ, дай рюмку водки"! Желаніе ея было исполнено, мы отвели ее за кулисы, но въ спектаклѣ она не участвовала: она уснула въ уборной и ее тамъ оставили до вечера, такъ какъ ей предстояло играть и въ вечернемъ спектаклѣ. Вечеромъ я также былъ въ театрѣ; Евгенія Александровна играла, но жалко было видѣть эту артистку; языкъ ея заплетался на каждомъ почти словѣ, а жесты напоминали пьяную базарную торговку. Это былъ единственный случай встрѣчи моей съ Яблочкиной. Недавно я узналъ, что Журилъ въ Асхабадѣ лишилъ себя жизни въ припадкѣ бѣлой горячки, а Яблочкина подвизается въ Тифлисѣ на томъ-же амплуа комическихъ старухъ и что дочь ея, также подвизающаяся на сценѣ, находится при ней.
   Одно время Журинъ былъ героемъ дня въ Одессѣ. Вслѣдствіе какихъ-то недоразумѣній съ однимъ офицеромъ, послѣдній выстрѣлилъ въ него. Пуля попала въ руку. Исторію эту вскорѣ замяли, объяснивъ выстрѣлъ случайностью, но Журину этотъ случай далъ поводъ порисоваться: участвуя въ тотъ-же день въ спектаклѣ, онъ явился на сцену съ повязкой на рукѣ, хотя давали и не "Горе отъ ума", гдѣ, въ роли Молчалина, это было-бы умѣстно.
   По окончаніи спектаклей русской драматической труппы, на смѣну ей прибыла постомъ итальянская драматическая труппа, съ знаменитой артисткой Пецано Гвальтіери во главѣ. Пробыла эта труппа въ Одессѣ недолго, но превосходная игра г-жи Гвальтіери никогда не изгладится изъ моей памяти; особенно сильное впечатлѣніе произвела эта артистка въ пьесѣ "Тереза Ракенъ". Я не пропускалъ ни одного спектакля, въ которомъ участвовала эта замѣчательная артистка. Моимъ постояннымъ сосѣдомъ былъ В. Н. Давыдовъ, который до того увлекался игрой этой артистки, что своимъ поведеніемъ обращалъ на себя всеобщее вниманіе. Я не сомнѣваюсь, что это увлеченіе было искреннее; рѣдкій спектакль проходилъ безъ того, чтобы В. Н. не подносилъ артисткѣ букета или корзины цвѣтовъ. Еще въ послѣднее время, встрѣчаясь съ Давыдовымъ и вспоминая былое, я не разставался съ нимъ безъ того, чтобы онъ мнѣ не напомнилъ о Пецано.
   Въ итальянской оперѣ у Милославскаго служила знаменитая пѣвица (сопрано) Фосса и не менѣе извѣстный теноръ Капелегти. Оперу эту Милославскій держалъ не одинъ, а въ компаніи съ какимъ-то итальянцемъ Франкетти, но послѣдній не устоялъ въ условіяхъ и скрылся изъ Одессы, оставивъ дѣло. Милославскій, въ силу необходимости, такъ какъ сдѣлалъ уже не мало затратъ, взялъ на себя отвѣтственность за дальнѣйшій ходъ дѣла и продолжалъ его довольно, энергично.
   Въ то время антрепренеромъ русской оперы въ Кіевѣ былъ г. Сѣтовъ. Такъ какъ составъ его труппы былъ очень слабъ, то онъ и обратился къ, Милославскому съ просьбой оказать товарищескую услугу и уступить на нѣсколько спектаклей г-жу Фосса или г-на Капелетти, предлагая взамѣнъ любого изъ своихъ артистовъ, Милославскій, справившись о составѣ Сѣтовской труппы и не находя въ ней ничего для себя подходящаго, отказалъ Сѣтову въ его просьбѣ, увѣдомивъ его объ этомъ слѣдующей телеграммой: "изъ моего дѣла, не получите ни одного тѣла". Сѣтовъ обидѣлся и отвѣтилъ Милославскому въ довольно, рѣзкой формѣ. Между обоими антрепренерами началась переписка, въ которой не было недостатка во взаимныхъ "любезностяхъ". Во время этой переписки Милославскій по цѣлымъ днямъ просиживалъ за письменнымъ столомъ, сочиняя отвѣты и постоянно ихъ мѣняя, пока не придумывалъ наконецъ такихъ выраженій, которые казались ему шедевромъ колкости. Въ послѣднемъ своемъ письмѣ Милославскій предложилъ Сѣтову "тенора Антона, какъ вполнѣ подходящаго кр всему составу его "безголосой труппы", и на этомъ переписка прекратилась. Теноръ Антонъ былъ приглашенъ Франкетти и Милославскій, принявъ на себя всѣ обязательства Франкетти, долженъ былъ оставить и Антона, хотя это былъ безголосый пѣвецъ, всякое появленіе котораго. на сценѣ вызывало крупныя недоразумѣнія. Дошло до того, что Милославскій вынужденъ былъ не ставить Антона на афишу, а потому и предложилъ его великодушно Сѣтову. Мнѣ лично Антонъ особенно памятенъ въ оперѣ "Динора", гдѣ артистъ во второмъ актѣ, по ходу оперы, проводитъ черезъ мостъ козу. Лишь только Антонъ показывался на мосту, съ галлереи начинались крики: "Антонъ козу ведетъ! Антонъ козу ведетъ"! Эти возгласы приводили публику въ благодушное настроеніе; шествіе Антона съ козой всегда сопровождалось дружными аплодисментами, какихъ удостоивались развѣ самые выдающіеся пѣвцы. Не смотря, однако, на полное отсутствіе голоса, Антонъ былъ очень самолюбивъ и постоянно претендовалъ на Милославскаго, не дающаго ему много пѣть. Какъ-то разъ между Милославскимъ и Антономъ произошло слѣдующее объясненіе:-- "Я получаю жалованье, но ничего не пою! "заявилъ Антонъ.-- "А вы хотите пѣть"?-- спросилъ Милославскій.-- "Конечно".-- "Это невозможно, я могу предложить вамъ одно изъ двухъ: или пойте и не получайте жалованья, или не пойте и получайте жалованье". Антонъ избралъ послѣднее и прожилъ пенсіонеромъ Милославскаго до конца сезона. Объясненіе Милославскаго съ Антономъ вспомнилось мнѣ въ Кіевѣ, въ нынѣшнемъ году, когда я сидѣлъ въ театрѣ Соловцова во время спектаклей съ участіемъ г-жи Дагмаровой. Отчего-бы, думалъ я, г-ну Соловцову не предложить Дагмаровой или получать жалованье и не играть, чѣмъ окажется любезность публикѣ, или играть, но не получать жалованья, чѣмъ принесется хоть матеріальная выгода г. Соловцову. а то и другое вмѣстѣ -- ужъ очень убыточно и для публики, и для Соловцова.
   На смѣну зимнимъ антрепренерамъ выступили лѣтніе и во главѣ ихъ В. Л. Форкатти. Въ составѣ его труппы находились: Козельскій, Рютчи, Никольскій г-жи Мазуровская, Кадмина, и Евгенія Ник. Колосова (жена Рютчи).
   Козельскій, получавшій отъ спектакля сто руб., игралъ въ этотъ сезонъ очень мало; онъ, главнымъ образомъ, предавался двумъ занятіямъ: ѣздѣ на велосипедѣ въ частности и пьянству вообще. Какъ-то разъ помощникъ режиссера Кротковъ и управляющій Романовскій обратились къ Козельскому съ просьбой участвовать въ ихъ бенефисъ безплатно. Козельскій изъявилъ согласіе, но когда въ день спектакля онъ узналъ, что сборъ полный, то отъ обѣщанія своего отказался и потребовалъ уплаты ста руб. Бенефиціанты, поставленные въ безвыходное положеніе, внесли эти деньги и Козельскій за это пригласилъ ихъ съ собой въ "Петербургскую" гостинницу поужинать. Ужинъ затянулся до утра и когда всѣ полученные отъ бенефиціантовъ сто руб. были пропиты, Козельскій оказался уже на столько пьянымъ, что бывшія съ нимъ лица разошлись, зная насколько этотъ артистъ "буенъ во хмѣлю" Козельскій направился къ будкѣ, гдѣ продавалась зельтерская вода и началъ требовать воды. Такъ какъ было еще рано, то продавщица отказалась открыть будку, что послужило для артиста поводомъ учинить крупный дебошъ. Оттуда, желая выкупаться, Козельскій отправился въ купальни, гдѣ также учинилъ дебошъ съ избіеніемъ баньщиковъ. Чтобы замять эти два событія, послѣдовательно имѣвшія мѣсто одно за другимъ, Козельскій заплатилъ каждому изъ потерпѣвшихъ по 200 руб. Только на другой день, уже опомнившись, Козельскій сталъ упрекать Кроткова за уплату 100 руб.-- "Не дали-бы ста руб., не доплатилъ-бы къ нимъ еще четырехсотъ"! Вообще Козельскій въ пьяномъ видѣ былъ невыносимъ и ни одинъ кутежъ его не обходился безъ того, чтобъ артистъ не учинялъ скандала. Кромѣ многихъ скандаловъ, которымъ мнѣ пришлось быть свидѣтелемъ, я знаю и слѣдующій, сообщенный мнѣ г. Крамскимъ. Въ бытность его антрепренеромъ въ Динабургѣ на гастроли былъ приглашенъ Козельскій. Явившись какъ-то въ спектакль въ пьяномъ видѣ -- онъ разозлился на одѣвавшаго его портного и откусилъ ему кончикъ пальца, а послѣ спектакля, заѣхавъ къ парикмахеру, приказалъ обрить себѣ голову, а затѣмъ отправился на вокзалъ, гдѣ, забравшись на товарный поѣздъ, дойхалъ до какой-то станціи и оставался тамъ цѣлую недѣлю, предаваясь пьянству. Когда Крамской узналъ о мѣстопребываніи внезапно скрывшагося артиста -- онъ отправился за нимъ и съ трудомъ убѣдилъ его вернуться въ Динабургъ для продолженія гастролей. Долженъ здѣсь замѣтить, что до сихъ поръ я привожу факты исключительно изъ жизни Козельскаго, чтобы дать представленіе о немъ, какъ о человѣкѣ. Дѣлаю я это для того, чтобы показать, насколько тѣ лица, которые полагаютъ, что артистъ, постоянно твердящій со сцены чужія слова о честности, благородствѣ и порядочности и въ жизни придерживается того-же, что онъ проповѣдуетъ со сцены. О Козельскомъ-же, какъ артистѣ, имя котораго гремѣло долгое время по всей провинціи, я еще выскажусь въ своемъ мѣстѣ. Памятна мнѣ г-жа Мазуровская какъ артистка, по своему убійственному произношенію, въ которомъ отчаянно слышался польскій акцентъ. Дебютировала она въ "Адріеннѣ" и я еще какъ сейчасъ слышу басню о голубяхъ, начинающуюся словами: "два голубя какъ два родные брата жили, "Два голюбя" и т. д. произносила г-жа Мазуровская. Много стараній употребилъ тогда въ Одесеѣ покровитель г-жи Мазуровской, нѣкій Волковъ, чтобы доставить ей успѣхъ, но несмотря и на благопріятныя внѣшнія данныя, артистка успѣха не имѣла. Чрезъ нѣсколько лѣтъ, будучи въ Москвѣ, я встрѣтилъ имя г-жи Мазуровской въ составѣ труппы Лентовскаго. Я спросилъ Михаила Валентиновича, Исправилось-ли произношеніе Мазуровской, на что, іюмню, онъ мнѣ отвѣтилъ: "до неузнаваемости, да и успѣхи по сценѣ сдѣлала громадные, вѣдь она брала уроки у Самарина". И что-же? черезъ нѣсколько дней по всей Москвѣ только и было разговоровъ, что о Мазуровской, приведшей публику въ прекрасное настроеніе, измѣнись въ фразѣ: "мою мебель описали" удареніе на одномъ изъ словъ этой фразы.
   Послѣ этого я Мазуровской больше не встрѣчалъ и о дальнѣйшей ея сценической карьерѣ ничего не знаю.
   Слухи о томъ, что извѣстная оперная пѣвица Евлалія Павловна Кадмина переходитъ въ драму, казался настолько невѣроятнымъ, что когда, появилась афиша о дебютѣ артистки въ роли Катерины въ "Грозѣ", всѣ были крайне поражены. Я присутствовалъ на этомъ дебютѣ и долженъ сказать откровенно, что никогда не допускалъ мысли о возможности такого исполненія столь трудной роли при условіи перваго опыта на драматическомъ поприщѣ. Таково было мое мнѣніе и мнѣніе большинства театраловъ. Мѣстная пресса, за исключеніемъ, впрочемъ, "Новороссійскаго Телеграфа", помѣстила восторженные отзывы о первомъ дебютѣ артистки, да и "Новороссійскій Телеграфъ", отдавая должное артисткѣ, указалъ только на нѣкоторые недостатки исполненія; отзывъ его былъ, такъ сказать, сдержанный. На третій день послѣ этого дебюта я сидѣлъ въ саду Форкатти и, въ ожиданіи репетиціи пьесы "Дочь вѣка", велъ бесѣду съ Кадминой. Она конечно, интересовалась отзывами газетъ о ея первомъ дебютѣ; я сообщилъ ей эти отзывы, не скрывъ, что "Новоросійскій Телеграфъ" находить въ игрѣ ея кое какіе недостатки. Услыхавъ о недостаткахъ, Кадмина вскочила съ мѣста, затряслась отъ негодованія и крикнула: "да какъ онъ смѣетъ! я не позволю себя оскорблять, я больше играть не буду"! Я сталъ ее успокаивать, но она все больше горячилась и, наконецъ, бросилась на сцену, требуя дать ей газету, безъ чего репетировать не будетъ. Газета нашлась, артистка внимательно прочитала статью, затѣмъ разразилась бранью, но послѣ нѣсколькихъ успокоительныхъ фразъ Форкатти, стала репетировать. Казалось, инцидентъ исчерпанъ; случилось однако, нѣчто, совсѣмъ неожиданное. Въ антрактѣ Кадмина вышла въ садъ погулять. Какъ на грѣхъ: туда-же пришелъ рецензентъ "Новороссійскаго Телеграфа", о чемъ какой-то его доброжелатель изъ артистовъ шепнулъ Кадминой. Она направилась къ нему и не больше какъ черезъ двѣ минуты раздавался голосъ Кадминой по всему саду. Приводить выраженія, которыя она пускала въ ходъ и эпитеты, которыми она награждала рецензента -- я не стану хотя-бы потому, что они не прошли-бы черезъ цензуру. Услыхавъ голосъ Кадминой, артисты оставили сцену и высыпали въ садъ. Я послѣдовалъ за ними. Наткнулся я на слѣдующую картину: рецензентъ, крайне сконфуженный, стоялъ облокотившись у стола, а передъ нимъ г-жа Кадмина, размахивая тетрадью, кричала: "нѣтъ, вы докажите, все не смѣете такъ писать"! и опять эпитеты. Сколько артисты.ни упрашивали Кадмину прекратить это объясненіе, но чѣмъ болѣе ее успокаивали, тѣмъ болѣе она горячилась. Наконецъ послышались рыданія и затѣмъ съ артисткой сдѣлался нервный истерическій припадокъ. Положеніе было настолько серьезное, что пришлось послать за врачомъ и часа черезъ два послѣ этого Кадмина пришла въ себя, нѣсколько успокоилась и стала продолжать репетицію.
   Вечеромъ артистка была очень весела, крайне сожалѣла о случившемся и весь этотъ инцидентъ объясняла своей нервностью, раздражительностью и вспыльчивостью, а на вопросъ артиста Никольскаго, помнитъ-ли она, какія выраженія пускались ею въ ходъ, она отвѣтила, что будучи въ возбужденномъ состояніи никогда не помнитъ, что говоритъ и дѣлаетъ.
   Прошло недѣли двѣ. Спектакли, съ участіемъ г-жи Кадминой, шли довольно часто -- и уже безъ всякихъ инцидентовъ; артистка была даже настолько любезна, что въ какой-то пьесѣ приняла на себя ничтожную роль, въ которой требовалось пѣніе и прекрасно исполнила нѣсколько романсовъ.
   Какъ-то разъ, сидя на Бульварѣ часа въ два дня, я замѣтилъ, что со двора Петербургской гостинницы выбѣжалъ какой-то мужчина, а за нимъ, съ приподнятымъ въ правой рукѣ зонтикомъ, бѣжала, что-то крича, какая-то женщина. Мужчина бѣжалъ по направленію къ бульвару, женщина за нимъ. Когда эта пара была уже близко отъ меня, я ее узналъ; это были: П. А. Романовскій, завѣдующій дѣлами Форкатги и артистка Кадмина. Романовскій, не оглядываясь, бѣжалъ, а артистка, догоняя его, старалась ударить его зонтикомъ и при этомъ пускала въ ходъ крайне циничныя выраженія. Только у самой лѣстницы, ведущей къ набережной, Кадмина остановилась, такъ какъ поняла, что ей Романовскаго не догнать. Постоявъ съ минуту она повернула назадъ и прошла въ себѣ въ гостинницу. Нечего добавлять, что сцена эта привлекла массу гулявшей на бульварѣ публики, но узнать въ чемъ дѣло трудно было, такъ какъ Романовскій скрылся. Когда я по лѣстницѣ прошелъ въ садъ Форкатти, я нашелъ тамъ антрепренера, которому Романовскій горячо о чемъ-то разсказывалъ. Ясно было, что рѣчь шла о событіи только что имѣвшемъ мѣсто на бульварѣ. Вотъ, вкратцѣ, разсказъ Романовскаго. Форкатти долженъ былъ по условію уплатить Кадминой въ этотъ день 800 руб., но нашлось только 400, которые и даны были Романовскому для врученія артисткѣ съ просьбой подождать нѣсколько дней остальныхъ денегъ Романовскій исполнилъ это порученіе, но когда артистка стала его бранить, онъ счелъ за благо удалиться. Замѣтивъ, что онъ уходитъ, Кадмина схватила со стола зонтикъ и хотѣла его ударить, но онъ выбѣжалъ, а она за нимъ. Остальное извѣстно.
   Если бы авторы двухъ пьесъ: "Татьяны Рѣпиной" -- А. С. Суворинъ и "Евлаліи Раминой" H. Н. Соловцовъ слышали разсказъ Романовскаго или присутствовали, какъ я, при объясненіи Кадминой съ рецензентомъ "Новороссійскаго Телеграфа", то врядъ-ли ими были-бы написаны эти пьесы, въ которыхъ, на основаніи одного только факта самоубійства артистки, они опоэтизировали эту героиню. Добавлю еще, что и въ Харьковѣ, и въ Кіевѣ, гдѣ служила эта артистка въ оперѣ, характеръ ея считался невыносимымъ, а обращеніе со служащими, во время вспышекъ, болѣе чѣмъ оскорбительнымъ. Покойный I. Я. Сѣтовъ не разъ разсказывалъ, что ему приходилось краснѣть за свою первую примадонну, которая, не стѣсняясь присутствіемъ за кулисами постороннихъ лицъ, ругалась "какъ извозчикъ".
   Справедливость требуетъ, однако, замѣтить, что Кадмина была очень добра, и нерѣдко помогала нуждающимся товарищамъ. Впрочемъ, я не намѣренъ пускаться въ разсужденія, а только констатирую факты.
   Еще въ бытность мою въ Харьковѣ мнѣ нерѣдко приходилось встрѣчаться съ Евлаліей Павловной и въ бесѣдахъ съ нею слышать, что она разочарована жизнью, она замужемъ за какимъ-то итальянцемъ, кажется докторомъ, что съ мужемъ не живетъ и что истинной любви никогда не знала. То, что я передаю здѣсь по воспоминаніямъ въ трехъ строкахъ, было, конечно, высказываемо въ продолжительныхъ бесѣдахъ, съ разными комментаріями. Благодаря громадному успѣху Кадминой, какъ артистки, вся, такъ называемая, золотая молодежь въ Харьковѣ стремилась къ знакомству съ ней; къ знакомствамъ этимъ Кадмина относилась очень равнодушно и никого изъ ухаживателей не выдѣлила. Спустя уже долгое время стали говорить, сначала въ закулисномъ мірѣ, а затѣмъ и въ городѣ, что артистка особенно отличаетъ одного господина изъ высшаго общества. До лѣтняго сезона 1881 г. я съ Кадминой больше не встрѣчался. Въ этотъ сезонъ, какъ я уже сказалъ, Кадмина служила у Форкатти въ Одессѣ и я съ ней встрѣчался почти ежедневно, она была постоянно очень весела. Между прочимъ она говорила мнѣ, что изъ Одессы ѣдетъ въ Харьковъ, куда ее влекутъ ея сердечныя дѣла и гдѣ она будетъ служить въ драматической труппѣ Медвѣдева; хотя послѣдній держалъ тамъ и оперу, но съ оперой она покончила на всегда. Въ ноябрѣ того-же года, когда я жилъ уже въ Кіевѣ, мнѣ сообщили, что Кадмина въ Харьковѣ отравилась и что обнаружилось это на сценѣ, во время представленія пьесы "Василиса Мелентьевна", въ которой она играла заглавную роль. Выяснилось, что 4 ноября- за часъ до спектакля, она отравилась фосфоромъ. Когда ее привезли домой и театральный врачъ Моравскій предложилъ противоядіе, артистка отказалась принимать лѣкарство, выразивъ твердое намѣреніе умереть. Мучилась она нѣсколько дней и когда у нея явилось желаніе жить -- было уже поздно! Скончалась она 10-го ноября. Послѣ смерти Кабиной, послѣдовавшей, какъ пишутъ въ некрологахъ, послѣ продолжительныхъ и тяжкихъ мученій, въ печати появилась масса извѣстій объ этомъ прискорбномъ случаѣ; какъ ни разнорѣчивы были разъясненія причинъ смерти выдающейся артистки, но ясно было одно, что артистка лишила себя жизни вслѣдствіи несчастной любви, неоцѣненной и не понятой тѣмъ, кому она себя отдала. Но полно, такъ-ли это? Я имѣю основанія утверждать, что Кадмина, рѣшившись на самоубійство, не имѣла къ тому серьезныхъ причинъ, что покушеніе это было слѣдствіемъ минуткой вспышки взбалмошной женщины, каковой Кадмина всегда и была. Безспорно жаль талантливой артистки, столь трагически умершей на 28-мъ году отъ роду (она родилась въ Калугѣ въ сентябрѣ 1853 г.), но обвинять въ данномъ случаѣ Кого бы то ни было въ смерти артистки -- нельзя.
   Передъ выѣздомъ моимъ изъ Одессы я не могъ, конечно, не посѣтить Николая Карловича Милославскаго, проживавшаго на дачѣ. Хотя онъ чувствовалъ себя на столько плохо, что на театральныхъ подмосткахъ выступать уже не могъ, все же его часто безпокоили просьбами принять участіе въ томъ или иномъ спектаклѣ. Особенно надоѣдали мѣстные авторы, прося съиграть въ ихъ пьесахъ. Милославскій всегда отказывался, заявляя, что и здоровымъ то онъ никогда не выступалъ въ пьесахъ мѣстныхъ авторовъ, а тѣмъ болѣе не выступитъ теперь, будучи больнымъ.
   Какой-то мѣстный авторъ, обидѣвшись за отказъ Милославскаго съиграть въ его пьесѣ главную роль и желая его сконфузить, обратился къ нему съ слѣдующимъ предложеніемъ: "Если Вы, Николай Карловичъ, не можете съиграть въ моей пьесѣ главную роль, то не съиграете ли Вы въ ней небольшую роль барабанщика?
   -- "Барабанщика"! невозмутимо отвѣтилъ Милославскій, "охотно, но съ однимъ условіемъ".
   -- Какимъ?
   -- Если Вы будете изображать... барабанъ!
   Я уже неоднократно въ своихъ воспоминаніяхъ указывалъ на находчивость Милославскаго. Приведу еще одинъ случай, который я вспомнилъ, посѣтивъ Милославскаго передъ выѣздомъ своимъ изъ Одессы.
   Лежалъ онъ въ постели блѣдный, худой, изможденный, еле говорилъ, тяжело дышалъ. Такимъ Точно видѣлъ я его много лѣтъ назадъ на сценѣ, когда онъ Игралъ въ "Разбойникахъ" старика Моора; при этомъ произошелъ слѣдующій инцидентъ: когда артистъ произнесъ слабымъ, еле слышнымъ, голосомъ какую-то фразу, съ галлереи послышалось "громче! не слышно"!
   -- "Не могу громче" отвѣтилъ Милославскій "попробуйте, какъ я, нѣсколько сутокъ провести въ подземельи и ничего не ѣсть -- совсѣмъ голоса не будетъ, а я хоть шопотомъ, а все же говорю"!
   Нечего прибавлять, на сколько эти слова Милославскаго произвели фуроръ; публика забыла, что на сценѣ старикъ Мооръ, а восторгалась находчивостью своею любимаго артиста.
   Заканчивая воспоминанія объ Одессѣ въ періодъ дѣятельности Милославскаго, мнѣ остается пожалѣть объ у одномъ, что я не могу привести всѣхъ случаевъ, свидѣтельствовавшихъ объ остроуміи и находчивости этого знаменитаго артиста. Я свои воспоминанія излагаю не по замѣткамъ или запискамъ, ибо я таковыхъ никогда не велъ, а исключительно по тѣмъ даннымъ, которыя мнѣ удается въ настоящее время возстановить въ памяти.
   

VI.
Кіевъ.

   Приступая къ воспоминаніямъ о Кіевѣ, я долженъ оговориться, что многіе, хотя и не безъинтересные, факты, мною не будутъ переданы, такъ какъ герои этихъ фактовъ живы, а смущать ихъ -- у меня вовсе нѣтъ желанія.
   Переѣхалъ я въ Кіевъ въ августѣ 1881 года. Вскорѣ по пріѣздѣ я познакомился съ антрепренеромъ русской драматической труппы Сергѣемъ Семеновичемъ Иваненко, который заявилъ мнѣ, что за антрепризу онъ взялся совершенно случайно. По его словамъ, онъ шелъ по Фундуклеевской улицѣ, желая зайти въ складъ земледѣльческихъ орудій, помѣщавшійся въ домѣ Бергонье, гдѣ помѣщается и театръ По дорогѣ ему попались на встрѣчу его пріятели -- артисты Чужбиновъ и Степановъ, которымъ онъ сообщилъ, что пріѣхалъ въ Кіевъ купить молотилку.-- А ты-бы лучше снялъ театръ Бергонье, а мы тебѣ составимъ небольшую, но хорошую труппу; денегъ много не надо, а дѣло хорошее"! заявили они.-- "Предложеніе это", продолжалъ Иваненко, "мнѣ понравилось. Человѣкъ и былъ свободный, деньги кое какія водились и я, вмѣсто того, чтобы попасть въ дверь склада, попалъ рядомъ въ дверь, ведущую въ театръ На другой день я заключилъ контрактъ и вотъ второй годъ уже антрепренерствую". Этотъ разсказъ Иваненко подтвердили потомъ Чужбиновъ и Степановъ. Какова была труппа въ первый сезонъ антрепризы Иваненко (1880--81 г.) -- я не знаю, но въ сезонъ 1881--82 года я засталъ очень слабую труппу и смотря на веденіе дѣла г-на Иваненко, я убѣдился, что это очень добрый и честный человѣкъ, что не мѣшаетъ ему, однако, быть очень плохимъ антрепренеромъ. Дѣла вначалѣ шли плохо, что несомнѣнно объяснялось слабымъ составомъ труппы. Я какъ-то спросилъ Иваненко, почему онъ не позаботится пригласить въ труппу хорошихъ артистовъ, на что получилъ очень серьезный отвѣтъ: "здѣшняя публика этого не стоитъ, пусть она ходить въ театръ, тогда и дамъ я ей хорошихъ артистовъ".-- "Да нельзя-же ходить, когда некого смотрѣть", возразилъ я.-- "На мои расходы хватаетъ, ну -- и слава Богу, а пригласи дорогихъ артистовъ, и убытковъ не оберешься". Такова была точка зрѣнія этого антрепренера, которому, не смотря на все непониманіе взятаго имъ на себя дѣла, все-таки везло. Труппа, подвизавшаяся въ сезонъ 1881--82 г. въ Кіевѣ, была подъ стать развѣ какому нибудь маленькому городку, но ужъ никакъ не университетскому городу.
   Вотъ составъ труппы, насколько память мнѣ не измѣняетъ: г-жи Демидова, Замкова, Суворина, Стрѣлкова, Легаръ, Корояни, Ильина, гг. Казанцевъ, Степановъ, братья Лазаревы, Яковлевъ, Погодинъ, Ильинъ и Кнорье. Впослѣдствіи труппа была дополнена г-мы Мазуровской и Шабельской, а на мѣсто Погодина, оказавшагося весьма слабымъ на амплуа первыхъ любовниковъ, былъ приглашенъ Шумилинъ, оказавшійся, впрочемъ, не лучше Погодина. Сезонъ этотъ изобиловалъ еще и гастролерами; послѣдовательно гастролировали: Ивановъ-Козельскій, Чарскій и Писаревъ, явившійся уже не со Стрепетовой, какъ прежде, а съ г-жей Глама-Мещерской. Наибольшій успѣхъ, изъ женскаго персонала, имѣла г-жа Демидова, а въ мужскомъ выдѣлялись гг. Казанцевъ и Козельскій. Пока режиссеромъ былъ Лазаревъ -- спектакли, за нѣкоторыми исключеніями, шли съ недурнымъ ансамблемъ, но съ того момента, какъ режиссерство перешло къ Казанцеву -- ансамбля не было никакого; всѣ заботы Казанцева были направлены исключительно къ тому, чтобы лучшія роли въ драмѣ и комедіи исполнялись г-жей Летаръ, которой Платонъ Иннокентьевичъ оказывалъ особое покровительство. Въ г-жѣ Летаръ, съ открытія сезона выступавшей только въ водевиляхъ, я узналъ подвизавшуюся когда-то въ Харьковѣ г-жу Лидину. Пока артистка эта выступала въ водевиляхъ, преимущественно съ пѣніемъ, публика была ею довольна, но когда она, благодаря режиссерству Казанцева, выступила въ Офеліи на томъ основаніи, что роль эта требуетъ голоса, публика сильно возроптала. Сколько ни писали мѣстныя газеты о невозможности видѣть г-жу Детаръ внѣ водевиля, г. Казанцевъ не обращалъ вниманія на указанія прессы и чуть не ежедневно выдвигалъ г-жу Легаръ то въ роли ingenue, то въ роли grande dame, то въ роли драматической. Когда въ Кіевѣ появилась малорусская труппа, г-жа Летаръ выступила и въ этой труппѣ, но этотъ опытъ обошелся ей очень дорого, о чемъ впрочемъ, я разскажу въ своемъ мѣстѣ. Значеніе Казанцева въ труппѣ было такъ сильно благодаря тому, что онъ успѣлъ вкрасться въ довѣріе г-на Иваненко. Довѣріе это стоило Иваненко большихъ денегъ и способъ, которымъ довѣріе это явилось, былъ настолько безчестный, что нѣкоторые изъ артистовъ сочли нужнымъ оставить службу до окончанія сезона. Первымъ отказался когда-то лучшій другъ Иваненко г. Степановъ, который, прощаясь, съ своимъ антрепренеромъ, заявилъ ему, что не желаетъ;быть свидѣтелемъ, его раззоренія, а еще болѣе -- видѣть, какого изъ него дѣлаютъ дурака Казанцевъ и г-жа Легаръ., Дѣло въ томъ, что Иваненко съ первыхъ-же моментовъ появленія г-жи. Летаръ, сталъ за ней ухаживать; когда Казанцевъ и его подруга это замѣтили, они и рѣшили сообща построить на этомъ ухаживаніи свое благосостояніе. Началось съ того, что Казанцевъ и Летаръ ежедневно стали обѣдать я ужинать у Иваненко и здѣсь -- то, пустивъ въ ходъ систему наушничанья, заставили Иваненко поссориться сперва съ режиссеромъ Лазаревымъ, а затѣмъ съ артистами, близко стоявшими къ антрепренеру. Съ удаленіемъ Лазарева отъ режисерства и уходомъ близкихъ къ Иваненко людей, Казанцевъ сталъ режиссеромъ и полнымъ хозяиномъ всего дѣла. Иваневко, какъ человѣкъ слабохарактерный, поддался вліянію Казанцева, а г-жа Летаръ скрѣпляла дружбу режиссера съ антрепренеромъ Вслѣдъ за обѣдами, ужинами, поѣздками за городъ и другими развлеченіями -- начались подношенія и не дешевыя; все это принималось г-жей Летаръ какъ должное, не смотря на то, что публика при этихъ подношеніяхъ присутствовавшая, довольно громко протестовала. Съ 1-го ноября начались гастроли Иванова-Козельскаго; сборы были полные, но чѣмъ лучше шли дѣла, тѣмъ все лучшіе подарки подносились г-жѣ. Летаръ. Свое обѣщаніе при лучшихъ дѣлахъ улучшить составъ труцпы, г. Иваненко совершенно забылъ; въ театръ онъ являлся какъ гость и нерѣдко въ нетрезвомъ видѣ. Жаль было смотрѣть на этого человѣка, котораго такъ безсовѣстно обирали.
   По окончаніи сезона милая парочка провела весь постъ въ Кіевѣ, а на лѣто выѣхала въ- Ялту на отдыхъ, собраться съ силами, чтобы къ началу слѣдующаго сезона возобновить свою облаву на безумно влюбленнаго антрепренера. Съ наступленіемъ лѣта Иваненко взялъ у Жермена въ аренду садъ "Шато де-флеръ" и весь сезонъ предавался шумному разгулу. Къ тому времени прибылъ въ Кіевъ Т. Чужбиновъ, который былъ очень друженъ съ Иваненко. О томъ, какъ и кто обираетъ Иваненко,-- Чужбиновъ зналъ хорошо, ибо это стало извѣстно всему театральному міру. Т. А. не постѣснялся открыть глаза своему другу. Я помню одинъ вечерь, проведенный нами втроемъ, потому, что въ этотъ вечеръ Иваненко далъ слово Чужбинову бросить свои безплодныя ухаживаніи и не поддаваться вліянію Казанцева. Лѣто кончилось, Чужбиновъ уѣхалъ, Иваненко занялъ номеръ въ Европейской гостиницѣ и принялся за дѣло. Стали съѣзжаться артисты, которые были еще постомъ приглашены Казанцевымъ: Никольскій. М Милославскій, Бапшиская и др., Здѣсь кстати замѣчу, что всѣ телеграмы составлялись Казанцевымъ, а Иващенко отъ. себя добавлялъ только два слова: "не дорожитесь". Сколько кто получалъ жалованья -- было извѣстно, тайну составлялъ лишь окладъ Казанцева и Легаръ. Наконецъ и они прибыли въ Кіевъ, и съ первой-же встрѣчи съ ними Иваненко всѣмъ стало ясно, что все пойдетъ по прежнему, что у Иваненко не хватить характера отстать отъ этой парочки. Къ концу второго сезона, когда Иваненко отъ дальнѣйшей антрепризы театра отказался, Казанцевъ убѣдилъ его спять вмѣстѣ частный театръ въ Петербургѣ, но на имя его, Казанцева и если-бы не одно событіе, о которомъ я сейчасъ разскажу, Иваненко еще долго продолжалъ-бы быть золотымъ мѣшкомъ для Платона Иннокеньтевича и Маріи Ивановны. Случилось такъ, что Казанцевъ, по окончаніи сезона, выѣхалъ изъ Кіева въ Оренбургъ, а Легаръ осталась въ Кіевѣ. Иваненко, блестяще закончивъ сезонъ, остался однако безъ всякихъ денегъ, ибо онѣ въ теченіе сезона ушли на угощеніе и подарки. По ходу закулисныхъ толковъ Казанцевъ и Лотаръ за два сезона своей "артистической дѣятельности," обошлись Иваненко въ довольно силидную сумму, до сорока тысячъ рублей. Послѣ выѣзда Казанцева изъ Кіева я встрѣтилъ Иваненко на Фундуклеевской, улицѣ, у воротъ дома Бергонье, гдѣ жила Летаръ. Онъ стоялъ облокотившись о стѣну и плакалъ. На вопросъ мой: "что съ вами", онъ могъ только проговорить: "выгнала"!." Я не сталъ спрашивать кто выгналъ -- мнѣ все было ясно! Когда Иваненко нѣсколько успокоился -- мы пошли въ ресторанъ Біанки, тамъ -- то онъ разсказалъ подробности. "Когда я вошелъ къ ней", разсказывалъ онъ, "она спросила меня, что вамъ угодно и такимъ тономъ, точно видитъ меня въ первый разъ. На слова мои "и вамъ не стыдно, Марья Ивановна"! она отвѣтила: "вы другъ Платона Иннокентьевича, вы къ нему ходили, а такъ какъ онъ уѣхалъ, то прошу сюда не являться". "А вѣдь я знаю въ чемъ дѣло" добавилъ онъ затѣмъ "узнала, что у меня больше денегъ нѣтъ". И дѣйствительно, въ то время у Иваненко уже ничего не было; отъ аренды театра онъ отказался, а срокъ на аренду сада "Шато-де-флеръ" уже окончился и неизвѣстно было, за кѣмъ дума оставитъ садъ въ будущемъ, такъ какъ явилось нѣсколько конкурентовъ. Съ этого дня Иваненко какъ будто преобразился, Казанцева и Летаръ для него больше не существовало. Оказалось, однако, что Летаръ поторопилась: спустя недѣлю дума сдала садъ "Шато-де-флеръ" Иваненко на шесть лѣтъ и у него снова появились деньги и даже значительныя. Казанцевъ не преминулъ, однако, воспользоваться этимъ случаемъ; узнавъ, что Иваненко дѣла поправились, онъ изъ Петербурга напомнилъ ему о договорѣ на аренду театра и попросилъ пожаловать. На этотъ разъ Иваненко не поддался и послалъ краткую телеграмму: "сколько выкупа"? Отвѣтъ: "десять тысячъ". Сошлись на четыре тысячахъ, которые Иваненко выслалъ въ Петербургъ и дружескія отношенія прекратились. Въ Петербургѣ у Казанцева служили г-жи Немировичъ, Горева и др. но въ виду того, что г-жа Летаръ, какъ антрепренерша, всѣ лучшія роли брала себѣ, упомянутыя артистки вскорѣ вышли изъ состава труппы. Г-жа Летаръ торжествовала, играла все, но недолго: это самомнѣніе артистки погубило ея антрепризу. На Казанцевѣ и Летаръ оправдалась пословица: "чужое добро въ прокъ не идетъ"; антреприза ихъ лопнула, все добытое въ Кіевѣ пошло прахомъ. Платонъ Иннокентьевичъ умеръ, а Марья Ивановна Летаръ, какъ весьма посредственная актриса., съ трудомъ находитъ теперь ангажементъ.
   Возвращаюсь къ сезону. Какъ я сказалъ, первымъ ушелъ изъ труппы Степановъ, которому Иваненко, по совѣту Казанцева, уплатилъ за предстоявшій бенефисъ пятьсотъ рублей; вслѣдъ за нимъ ушелъ Погодинъ, который тоже не поладилъ съ Казанцевымъ.
   Уходъ Погодина не обошелся, однако, безъ участія суда. Случилось такъ, что для увеличенія цѣнъ, надо было поставить спектакль въ чей -- либо бенефисъ. Казанцевъ предложилъ Погодину, которому, по контракту, бенефиса не полагалось. Тотъ согласился, но потребовалъ за это 300 руб. Казанцевъ не отказалъ, но послѣ спектакля, когда Погодинъ потребовалъ денегъ, Казанцевъ попросилъ его не шутить, а Иваненко заявилъ, что онъ въ это дѣло не вмѣшивается. Погодинъ (Матковскій) предъявить искъ и Казанцевъ, всегда отзывавшійся о Погодинѣ, какъ о хорошемъ артистѣ, на судѣ заявилъ, что не Погодину слѣдуетъ триста рублей, а съ него за оказанную ему честь, ибо Погодинъ актеръ третьяго сорта и если его имя попало въ первый разъ въ красную строку, то онъ, Погодинъ, долженъ дорого за это заплатить, но онъ, Казанцевъ, такъ великодушенъ, что отъ иска отказывается. Такъ какъ у Погодина свидѣтелей не было, то ему въ искѣ было отказано. Здѣсь, кстати, замѣчу, что сезонъ этотъ изобиловалъ исками; то артисты искали съ антрепренеровъ, то антрепренеры съ артистовъ. Одинъ такой искъ былъ очень интересенъ не по суммѣ денегъ, а по мотиву. Г-жа Веревкина (контральто) искала съ г. Сѣтова 50 руб., на которые онъ ее оштрафовалъ за выходъ въ четвертый разъ по вызову публики. На судѣ г. Сѣтовъ доказывалъ, что по правиламъ, установленнымъ администраціей, больше трехъ разъ выходить на вызовы нельзя подъ опасеніемъ штрафа, который падаетъ на него. Вызванный свидѣтелемъ полицимейстеръ Мастицкій показалъ, что г-жа Веревкина выходила на вызовы четыре раза, но никакого замѣчанія по этому поводу онъ г-ну Сѣтову не дѣлалъ. Другіе свидѣтели показали, что Сѣтовъ, стоя у занавѣса, видѣлъ, что г-жа Веревкина идетъ въ четвертый разъ на вызовъ, но ее не останавливалъ, а когда она возвратилась, то заявилъ, что беретъ съ нея за это 50 рублей. Судья присудилъ въ пользу Веревкиной 50 руб., а съѣздъ это рѣшеніе утвердилъ.
   Гастроли Иванова-Козельскаго начались съ 1-го ноября, при чемъ главныя женскія роли исполняли преимущественно г-жа Летаръ, по распоряженію Казанцева и г-жа Шабельская, то распоряженію Иванова-Козельскаго (о причинахъ распоряженія Иванова-Козельскаго я уже говорилъ). Хотя Козельскій и имѣлъ въ этотъ пріѣздъ громадный успѣхъ, но, тѣмъ не менѣе, на меня его игра уже не производила того впечатлѣнія, что прежде. Видно было, что онъ сталъ подражать Росси и Сальвини; это-бы еще, конечно, не бѣда, но суть въ томъ, что въ одной и той-же роли онъ копировалъ, то одного, то другого, хотя каждый изъ этихъ артистовъ игралъ эту роль различно, сообразно тому, какъ онъ ее понималъ. Отъ такого смѣшенія получался какой-то сумбуръ. Кромѣ того, Козельскій прибѣгалъ въ исполненіи къ объясненіямъ, почему та или другая сцена ведется имъ такъ, а не иначе. Особенно это проявлялось въ "Гамлетѣ", гдѣ въ игрѣ его "было столько деревьевъ, что лѣсу не видать было". Имя Козельскаго было, однако, настолько обаятельно, что какъ-бы онъ ни игралъ, молодежь принимала его восторженно; особенно увлекались барышни. Я помню одинъ случай, который могъ имѣть печальныя послѣдствія. Во время какого-то спектакля съ купоновъ и ложъ перваго яруса раздались какіе-то крики; словъ нельзя было разобрать, но такъ какъ это случилось послѣ пожара вѣнскаго рингъ-театра, то напуганная публика бросилась къ выходу. Началась неимовѣрная давка и только благодаря разумнымъ дѣйствіямъ полиціи, публика вскорѣ успокоилась и часть ея возвратилась въ театръ. Оказалось вотъ что: какая-то поклонница замѣтила Козельскаго, шедшаго по корридору къ себѣ въ номеръ (онъ жилъ въ зданіи театра); объ этомъ она сообщила подругамъ и вмигъ со всѣхъ сторонъ, съ криками: "провожать! провожать"!, поклонницы стали выбѣгать изъ ложъ и купоновъ. Публикѣ въ партерѣ послышалось: "пожаръ! пожаръ"! и произошелъ переполохъ, въ результатѣ котораго на другое утро театральные сторожа представили не мало шляпокъ и галошъ, подобранныхъ у выхода.
   Г-жа Шабельская, заручившись покровительствомъ Козельскаго и поладивъ съ нимъ, стала не только выступать въ хорошихъ роляхъ, но даже получила бенефисъ, въ который поставила "Грозу", взявъ на себя роль Катерины. Какъ я уже упомянулъ, г-жа Шабельская была въ то время молода, довольно красива, владѣла она прекрасно иностранными языками и потому имѣла не мало сторонниковъ въ средѣ золотой молодежи. Въ бенефисъ ея ей поднесли подарокъ въ пять тысячъ рублей.
   Когда въ одной изъ газетъ появилась замѣтка, въ которой выражалось удивленіе по этому поводу, г-жа Шабельская пренаивно замѣтила: "если г-жѣ Сѣтовой, опереточной артисткѣ, поднесли подарковъ на десять тысячъ, почему-же мнѣ не могутъ поднести на пять"? Пожалуй, она была права! Г-жа Мазуровская дебютировала одновременно съ Шумилинымъ, замѣнившимъ Погодина. Она -- въ роли Маргариты Готье, онъ -- Армана Дюваля. Какъ ни старались нѣкоторыя лица, въ числѣ которыхъ я помню г-на Волкова, создать успѣхъ дебютанткѣ, но это имъ не удалось. Дебютъ былъ весьма неудаченъ, чему не мало содѣйствовалъ и акцентъ г-жи Мазуровской. Г-нъ Шумилинъ, говоря театральнымъ языкомъ, совершенно "провалился".
   Единственная артистка, пользовавшаяся успѣхомъ, была г-жа Демидова, у которой было не мало поклонниковъ въ средѣ студентовъ. Упоминаю я объ этомъ потому, что двое изъ нихъ, Брадовскій и Кукушкинъ, до того увлеклись театромъ, что оставили университетъ и посвятили себя сценѣ. Выиграла-ли что либо сцена отъ этихъ двухъ своихъ новыхъ служителей -- не знаю, слышалъ только, что Брадовскій гдѣ-то въ провинціи играетъ злодѣевъ, а Кукушкинъ, у котораго былъ небольшой голосъ, подвизается въ опереткѣ.
   Чуть было не забылъ. Въ составѣ русской драматической труппы г. Иваненко состоялъ и французъ г-нъ Мураторъ. Что Мураторъ былъ приглашенъ не въ силу франко-русскихъ симпатій -- не подлежитъ сомнѣнію, такъ какъ въ то время о симпатіяхъ этихъ еще и рѣчи не было, но что онъ попалъ по симпатіямъ къ нему Иваненко -- это правда. Мураторъ лѣтній сезонъ 1881 года служилъ въ саду "Шато-де-флеръ" у Жермена и изображалъ "Комическіе типы", какъ значилось на афишѣ. Иваненко полюбилъ его за веселый нравъ и постоянно проводилъ съ нимъ время. Наступилъ октябрь, садъ давно прекратилъ свою дѣятельность, но Мураторъ и не думалъ уѣзжать: ужъ очень хорошо жилось ему въ Кіевѣ. При постановкѣ пьесы "пришла бѣда -- отворяй ворота", Мураторъ предложилъ свои услуги сыграть Балаисуара. Хотя онъ, въ силу привычки и своей спеціальности, изобразилъ какого-то клоуна, но Иваненко онъ до того понравился, что тотъ предложилъ ему остаться въ составѣ труппы для исполненія ролей "иностранцевъ". Таково было новое амплуа, придуманное Иваненко и съ радостью принятое Мураторомъ. Выступалъ Мураторъ одинъ или два раза въ мѣсяцъ, но жалованье получалъ аккуратно и жилъ беззаботно. Оставался-ли онъ до конца сезона -- не знаю. Помню я еще актера Ильина и помню не потому, чтобы онъ чѣмъ либо выдѣлялся, какъ актеръ. Нѣтъ это была крупная бездарность, но все-же досихъ поръ у меня сохранилось въ памяти одно слово, замѣчательно сказанное Ильинымъ. Въ пьесѣ "Маіорша" онъ игралъ роль слуги и въ финалѣ перваго акта слово "прозѣвалъ" произнесъ до того хорошо, что былъ нѣсколько разъ вызванъ всѣмъ театромъ. Что иногда одно слово или одна только роль удается даже самому бездарному артисту -- извѣстно всѣмъ и нѣсколько такихъ примѣровъ, лично мнѣ извѣстныхъ, я приведу при дальнѣйшемъ изложеніи своихъ воспоминаній.
   Я уже сказалъ, что Иваненко былъ человѣкъ очень добрый и до начала своихъ ухаживаній за Летаръ постоянно проводилъ время съ молодыми артистами своей труппы; для него не было высшаго наслажденія, какъ видѣть вокругъ себя веселящуюся молодежь. Самъ онъ очень любилъ выпить въ компаніи и компанію эту всегда составляли артисты. Въ карты Иваненко никогда не игралъ, но считалъ своей обязанностью устраивать для молодежи маленькую игру, при чемъ всѣхъ снабжалъ небольшими деньгами. Упоминаю я объ этомъ по слѣдующемъ поводу. Степановъ очень любилъ играть въ карты, но денегъ у него никогда не было, такъ какъ все его жалованье получала жена; въ рѣдкомъ случаѣ, когда у Володи заведется нѣсколько рублей, онъ просилъ не говорить объ этомъ женѣ, ибо "отниметъ". Водились-же у него деньги исключительно тогда, когда онъ выигрывалъ въ карты и, по природѣ очень добрый, онъ на выигрышъ всегда угощалъ товарищей. Какъ-то разъ, во время карточной игры, онъ взялъ у Иваненко въ счетъ жалованья десять рублей и проигралъ ихъ. Обстоятельство это сильно его огорчило, такъ какъ при полученіи жалованья придется вручитъ женѣ на десять руб. меньше, что повлечетъ за собой семейное недоразумѣніе. Чѣмъ ближе подходило время выдачи жалованья, тѣмъ Степановъ становился мрачнѣе, наконецъ 1-го числа онъ сразу ожилъ и заявилъ мнѣ, что придумалъ такую комбинацію, которая не только вернула ему десять рублей, но еще дала излишку рублей въ двадцать. Комбинація эта состояла въ слѣдующемъ: у жены Степанова хранились какія-то процентныя бумаги, Степановъ явился встревоженный домой и заявилъ женѣ, что бумага ихъ сильно упали и что если ихъ не продать теперь же, немедленно, то можно много потерять. Испуганная жена тотчасъ-же вручила мужу бумага съ тѣмъ, чтобы ихъ продать. Операція прекрасно удалась, такъ какъ бумаги и не думали падать и Степановъ на этой "биржевой сдѣлкѣ" выручилъ тридцать рублей.
   Какъ актеръ Степановъ не выдвигался дальше полезности но къ сценѣ относился серьезно, а за товарищей всегда стоялъ горой и званіемъ артиста очень гордился. Какъ-то разъ былъ такой случай. Степановъ съ нѣкоторыми товарищами и Иваненко поѣхали въ "Шато", гдѣ, занявъ столикъ, мирно бесѣдовали за выпивкой. За сосѣднимъ столикомъ какая то компанія золотой молодежи, попивая шампанское, отпускала остроты по адресу актеровъ. Степановъ, услыхавъ это, поднялся съ мѣста, и, подойдя къ сосѣднему столику, очень спокойно заявилъ, что если остроты будутъ продолжаться, то онъ не беретъ на себя отвѣтственности за могущія быть послѣдствія. Кто-то изъ компаніи въ рѣзкой формѣ предложилъ Ссепанову удалиться, иначе будетъ въ него стрѣлять, причемъ вынулъ изъ кармана револьверъ. Степановъ не растерялся, а вырвавъ изъ рукъ револьверъ, заявилъ, что стрѣлять онъ небудетъ, но не ручается, что этимъ револьверомъ изобьетъ перваго, кто будетъ дурно отзываться объ артистахъ въ его присутствіи. Кончилось тѣмъ, что вся компанія извинилась за рѣзкость выраженій и тогда только Степановъ возвратилъ револьверъ. Не называю фамиліи этихъ господъ, такъ какъ они до сихъ поръ занимаютъ видныя мѣста въ Кіевѣ и считаются большими театралами.
   Степановъ по отношеніи къ пріятелямъ никогда не кривилъ душой. Если-бы онъ относился безразлично къ эксплоатаціи Иваненко г. Казанцевымъ и г-жей Летаръ и сблизился съ этой парочкой, его матеріальное положеніе несомнѣнно улучшилось-бы, но онъ съ первого-же момента, какъ замѣтилъ облаву на Иваненко, сталъ во враждебныя отношенія къ Казанцеву и, не стѣсняясь, открыто это высказывалъ. Казанцевъ, видя въ Степановѣ препятствіе своимъ планамъ, принималъ всѣ мѣры, чтобъ съ нимъ подружить но когда это не удалось, онъ сталъ на каждомъ шагу дѣлать ему непріятности, разсчитывая этимъ путемъ выжить его изъ труппы. До какихъ мелочей доходилъ Казанцевъ видно хотя-бы изъ того, что когда жена Степанова проходила какъ-то черезъ сцену, Казанцевъ обратился къ ней съ замѣчаніемъ, что постороннія лица ходить за кулисы не вправѣ, а потому "не угодно-ли ей будетъ удалиться". Кончилось тѣмъ, что вмѣстѣ съ г-жей Степановой, какъ я уже замѣтилъ, удалился и Степановъ.
   Какъ уже сказано, на мѣстѣ Иванова-Кезельскаго въ декабрѣ того-же года, явился на гастроли Чарскій, жена котораго служила въ Кіевѣ у Сѣтова въ составѣ опереточной труппы, Чарскаго-же сопровождала г-жа Лола. Во время гастролей Чарскаго она выступала въ двухъ пьесахъ: "Гамлетъ" и "Листья шелестятъ" и имѣла довольно значительный успѣхъ. Объ успѣхѣ Чарскаго нечего и говорить: да и какъ могли кіевляне не принимать восторженно артиста, котораго они незадолго до этого пріѣзда на рукахъ носили въ буквальномъ смыслѣ. Онъ служилъ тогда въ лѣтней труппѣ г. Сѣтова и послѣ исполненія имъ роли Короля Лира публика бросилась на сцену и, усадивъ артиста въ кресло, изображавшее тронъ Лира, вынесли его изъ театра. Процессія эта напоминала египтянъ, чествующихъ Радамеса послѣ побѣды надъ эфіопами.
   Въ январѣ въ Кіевѣ гастролировали г. Писаревъ и г-жа Глама-Мещерская, но ихъ успѣхъ, въ сравненіи съ успѣхомъ предыдущихъ гастролеровъ, былъ незначителенъ.
   Въ томъ-же январѣ впервые, послѣ долгаго перерыва, выступила малорусская труппа Кропивницкаго, въ составѣ которой находились Садовскій и Заньковецкая. Труппа эта была гораздо удовлетворительнѣе всѣхъ послѣдующихъ и по той простой причинѣ, что въ этой труппѣ были соединены всѣ лучшія силы. Въ то время это была единственная малорусская труппа. Впослѣдствіи, когда она распалась на нѣсколько, при чемъ въ каждой было всего по одному, по два выдающихся артиста, успѣхъ малорусскихъ труппъ былъ далеко не прежній. Надо еще добавить, что поклонники малорусской драмы, по крайней мѣрѣ въ Кіевѣ, до того увлекались, что въ каждомъ изъ артистовъ видѣли чуть-ли не генія и въ оваціяхъ доходили далеко за предѣлы возможнаго. Я помню прощальный спектакль малорусской труппы; если-бы на сценѣ играли одновременно Ирвингъ, Росси, Сальвини, Сарра Бернаръ, Пецано Гвальтіери и остальныя знаменитости, врядъ-ли оваціи достигли-бы такихъ размѣровъ, какъ при прощаніи съ малорусской труппой Кропивницкаго. Сначала шли подношенія, затѣмъ безпрестанные вызовы, далѣе бросались на сцену свитки и барашковыя шапки, наконецъ съ полсотни поклонниковъ бросились черезъ барьеръ въ оркестръ, а оттуда, взобравшись на сцену, стали качать артистовъ; увлеченіе дошло до того, что качали не только артистовъ, но и хористовъ, качали даже ламповщиковъ. Въ слѣдующемъ году, уже при антрепризѣ Савина, вновь повторились оваціи въ томъ-же духѣ и дошло до того, что администрація воспретила на дальнѣйшее время малорусскіе спектакли и только спустя много лѣтъ разрѣшеніе было вновь дано.
   Такъ какъ одновременно съ малорусской труппой играла и русская, то хохломаны стали относиться къ послѣдней крайне недружелюбно и даже пошли слухи, что русскіе артисты, завидуя успѣху малороссовъ, стараются вредить имъ на каждомъ шагу. Эти слухи поддерживала и газета "Заря". Особенно усилились слухи о недоброжелательствѣ русской труппы по слѣдующему, простому въ сущности, случаю. Какъ-то разъ Кропивницкій и артистка его труппы Маркова возвращались въ свои уборныя, послѣ выхода на вызовъ публики. Въ тотъ моментъ, когда артисты проходили по сценѣ, одна сторона декораціи, вслѣдствіе лопнувшей веревки, свалилась и слегка задѣла артистовъ. Быть можетъ никто и не придалъбы этому значенія, но находившійся за кулисами какой-то хохломанъ усмотрѣлъ въ паденіи декораціи покушеніе на умышленное убійство, учиненное режисеромъ Казанцевымъ, еге помощникомъ Павловскимъ и машинистомъ Пановымъ. Не прошло и десяти минутъ, какъ въ театрѣ только и говорили объ этомъ случаѣ и полиція нашла себя вынужденной составить протоколъ. На другой день въ "Зарѣ" появилась статья, гдѣ прямо указывалось, что русскіе артисты, питая злобу къ малорусскимъ, умышленно устроили паденіе декораціи, съ цѣлью нанести увѣчья представителю малорусской труппы. Даже Кропивницкій, прочитавъ эту статью, сильно возмутился, и помѣстилъ въ "Кіевлянинѣ" возраженіе, что онъ и мысли не допускаетъ о какомъ-то заговорѣ, а приписываетъ все событіе исключительно случайности. Тѣмъ не менѣе полицейскій протоколъ былъ переданъ суду и въ качествѣ обвиняемыхъ въ явной неосторожности фигурировали: Казанцевъ, Павловскій и Пановъ. Первые двое были оправданы, а Панова приговорили къ аресту на двѣ недѣли. Дальнѣйшій ходъ этого дѣла по суду -- мнѣ неизвѣстенъ.
   Съ отъѣздомъ малорусской труппы въ театрѣ Иваненко наступило затишье, длившееся уже до конца сезона. За весь этотъ періодъ я помню только бенефисъ Стрѣлковой, въ который поставлена была "Свекровь" съ бенефиціанткой въ роли княгини Тайсы и бенефисъ Каменскаго. Послѣдній мнѣ памятенъ потому, что сопровождался крупнымъ скандаломъ. Каменскій поставилъ дивертисментъ, въ которомъ, между прочимъ, участвовала г-жа Летаръ. Она исполняла какіе то куплеты, до того скабрезные, что публика ее освистала. Публика вполнѣ основательно возмутилась, ибо куплеты, по содержанію своему, были умѣстны развѣ въ какомъ нибудь кафешантанѣ въ родѣ Шато, но ужъ никакъ не на подмосткахъ театральной сцены. Казанцевъ однако обидѣлся и по окончаніи дивертисмента явился въ буфетъ, гдѣ въ рѣзкой формѣ сталъ читать наставленія о неумѣніи публики уважать въ артисткѣ женщину. Кто-то отвѣтилъ, что исполнительницы куплетовъ, какіе только что были прочитаны со сцены, не вправѣ разсчитывать на уваженіе, Казанцевъ возразилъ и закончилось все тѣмъ, что Казанцевъ удалился изъ буфета, сопровождаемый шиканьемъ и свистками. Эта выходка Казанцева была еще сравнительно довольно скромна. Раньше этого, во время спектаклей малорусской труппы, Казанцевъ позволилъ себѣ нѣчто похуже, нѣчто такое, чему я другого примѣра не знаю. Въ какой-то спектакль г-жа Летаръ попросила Кропивницкаго дать ей главную роль въ малорусской пьесѣ, что Кропивницкій изъ любезности и сдѣлалъ. Не успѣла г-жа Летаръ произнести двѣ -- три фразы, какъ всѣ убѣдились, что она малорусскимъ языкомъ совершенно не владѣетъ и коверкаетъ каждое слово. По окончаніи акта, но еще до паденія занавѣса, раздались свистки по адресу Летаръ. Артистка вскрикнула и упала въ, обморокъ, весьма можетъ быть, нарочитый, чтобы вызвать къ себѣ сочувствіе, въ виду нанесенной ей обиды. Моментально взвился занавѣсъ. Легаръ лежала на диванѣ въ томъ-же положеніи, въ которое упала, а на сцену вышелъ Казанцевъ и заявилъ слѣдующее: (привожу слова его почти буквально): "Господа, за что вы оскорбили бѣдную женщину? Посмотрите на эту несчастную, вѣдь она въ обморокѣ; какъ это не хорошо; артистка старалась, хотѣла доставить удовольствіе... и вдругъ... (при этомъ Казанцевъ заплакалъ)... такая обида!. За что? за что? спрашиваю я васъ" Отвѣта Казанцевъ, однако, не дождался, такъ какъ публика безмолвствовала, но выходка эта была по достоинству оцѣнена мѣстной прессой, предложившей между прочимъ вопросъ: а говорилъ-ли бы Казанцевъ рѣчь, если-бы была освистана не Летаръ, а другая артистка? Выводовъ изъ поступка Казанцева пресса не дѣлала, да комментаріи и были излишни, ибо всѣмъ было ясно, что руководило Казанцевымъ въ его безтактной, чтобы не сказать болѣе, выходкѣ.
   При отъѣздѣ малорусской труппы изъ Кіева я былъ на вокзалѣ. Нечего говорить, что провожать артистовъ явилась масса поклонниковъ. Когда поѣздъ имѣлъ тронуться, многіе начали кричать: "пріѣзжайте! пріѣзжайте"! Г-жа Заньковецкая, стоя у открытаго окна вагона, буквально отвѣтила слѣдующее: "Колы не здохну -- пріиду". Такая фраза, въ устахъ малорусской Сарры Бернаръ, является весьма характерной, въ особенности, если сопоставить ее съ фразой, сказанной французской Саррой Бернаръ при отъѣздѣ ея изъ Кіева. Знаменитая артистка, на просьбы вторично пріѣхать, весьма скромно отвѣтила: "Avec plaisir -- aurevoir"!
   Какъ антрепренеръ, Иваненко былъ, конечно, не на своемъ мѣстѣ, ибо дѣла не понималъ и относился ко всему халатно. Этимъ само собой разумѣется пользовались артисты, особенно, такъ называемые, "маленькіе" и обязанности свои исполняли спустя рукава. Порядка не было никакого и сколько ни старался помощникъ режиссера Гринбергъ, о которомъ я уже упоминалъ, но ничего подѣлать не могъ, ибо его третировали на каждомъ шагу и постоянно надъ нимъ насмѣхались. Артисты, во время спектаклей, позволяли себѣ шутки крайне неумѣстныя. Я помню такой случай. Актеръ Иловайскій, передъ выходомъ на сцену, прочитывалъ свою роль и до того увлекся, что не замѣтилъ, какъ товарищъ его, Кнорье, привязавъ веревку къ пуговицѣ его сюртука, другой конецъ ея прикрѣпилъ къ двери, ведущей на сцену. На крикъ Гринберга: "вашъ выходъ"! Иловайскій вышелъ, но, сдѣлавъ одинъ шагъ, остановился, ибо дальше двигаться не могъ, будучи прикрѣпленъ веревкой къ двери. Гринбергъ это замѣтилъ и впопыхахъ схватилъ топоръ, которымъ и началъ пилить веревку. Къ несчастью топоръ былъ тупой и прошло добрыхъ двѣ минуты, пока Иловайскій освободился отъ веревки и получилъ возможность пройти по сценѣ. А вотъ и другой фактъ. Полюбился режиссеру водевиль "Нѣтъ дѣйствія безъ причины" и ставилъ онъ его по три раза въ недѣлю. Главную роль въ водевилѣ игралъ Иловайскій, которому надоѣло, наконецъ, выступать въ этомъ водевилѣ. Благодаря отсутствію порядка и надзора за библіотекой, Иловайскій рѣшился похитить ненавистный ему водевиль и сжечь его, что ему и удалось. Наступилъ спектакль; водевиль исчезъ куда-то! Иловайскій торжествовалъ, но не долго. Суфлеръ Щербаковъ заявилъ, что будетъ суфлировать безъ пьесы и Иловайскій принужденъ былъ играть, при чемъ самъ себя сгоряча выдалъ. "Если-бы я зналъ, что Щербаковъ будетъ суфлировать безъ пьесы, я не сжегъ-бы ея"! заявилъ онъ и такимъ образомъ виновникъ похищенія пьесы былъ обнаруженъ.
   Помощникъ режиссера Гринбергъ былъ очень аккуратенъ и охотно исполнялъ всѣ возлагавшіяся на него обязанности. Одного онъ только терпѣть не могъ: стрѣлять за кулисами и дни, когда шла пьеса со стрѣльбой, были для Гринберга невыносимы. Эта боязнь Гринберга огнестрѣльнаго оружія была всѣмъ извѣстна и потому нерѣдко его заставляли стрѣлять и тогда, когда легко можно было обходиться и безъ выстрѣловъ. Гринбергъ часто хитрилъ и вмѣсто себя, по секрету, нанималъ для стрѣльбы кого нибудь изъ рабочихъ. Но случалось почему-то такъ, что при наймѣ рабочаго для стрѣльбы, получалась всегда осѣчка и въ отвѣтѣ, конечно, бывалъ Гринбергъ, такъ какъ выдать себя онъ стѣснялся. Не разъ Гринбергъ заявлялъ, что стрѣлять боится, но надъ нимъ смѣялись и любоваться имъ въ такіе моменты доставляло всѣмъ громадное удовольствіе.
   Изъ эпизодовъ, о которыхъ можно упомянуть, разскажу еще о Кнорье, въ то время служившаго у Иваненко. Явился онъ какъ-то въ день Новаго года въ театръ на репетицію, гдѣ и повздорилъ съ женой. Ссора эта на него такъ повліяла, что онъ отправился домой и выстрѣлилъ въ себя изъ револьвера. Пуля попала въ глазъ, который у него и пропалъ. Пролежавъ въ больницѣ мѣсяца три, онъ вышелъ оттуда одноглазымъ, но такъ какъ это препятствовало ему продолжать службу на сценѣ, то онъ и прибѣгъ къ вставному глазу, которымъ пользуется и по настоящее время. Никогда не забуду бесѣды его съ однимъ студентомъ, насколько онъ видитъ вставнымъ глазомъ. "Да ничего не вижу"! увѣрялъ Кнорье, но студентъ самымъ серьезнымъ образомъ старался убѣдить его, что хоть немного, а все-же онъ видитъ. И это былъ студентъ-медикъ 3-го курса.
   Кассирами у Иваненко служили: г-нъ Сабатели и г-жа Селезнева (сестра Чужбиновой). Селезнева впослѣдствіи поступила на сцену подъ псевдонимомъ Вариной и была недурной водевильной актрисой; въ настоящее время она сцену, кажется, оставила.
   Судьба Сабатели была очень плачевна. Въ какомъ то изъ городовъ, кажется въ Оренбургѣ, онъ изъ ревности въ кого-то выстрѣлилъ и былъ судимъ за покушеніе на убійство. Такъ какъ его судили не судомъ присяжныхъ, а короннымъ, то оправдательнаго приговора и быть не могло. Хотя участь его по возможности и была смягчена, но все-же по приговору онъ не имѣлъ права въѣзда въ губернскіе города, а потому скитался по захолустнымъ, съ трудомъ снискивая себѣ пропитаніе. Эта скитальческая жизнь сильно расшатала его нервную систему и когда имъ наконецъ было получено полное помилованіе -- было уже поздно; онъ сталъ страдать разстройствомъ умственныхъ способностей, придумывалъ все какіе-то грандіозные проэкты обогащенія Россіи и получилъ даже аудіенцію у одного изъ нашихъ министровъ, которому изложилъ планъ измѣненія системы монополіи. Хотя всѣ видѣли, что онъ ненормаленъ, но его не тровали, такъ какъ помѣшательство* его было не буйное, Въ 1897 г. весной Сабатели попалъ въ Кіевъ, гдѣ болѣзнь его приняла уже такіе размѣры, что его помѣстили въ больницу, гдѣ онъ, спустя мѣсяца три, и умеръ, Расходы по похоронамъ принялъ на себя покойный Т, А. Чужбиновъ.
   Антрепренеромъ городскаго театра былъ Іосифъ Яковлевичъ Сѣтовъ, котораго, не знаю почему, всѣ звали papa Жозефъ. Хотя по условію съ думой, Сѣтовъ обязанъ былъ держать русскую оперу, но у него была и оперетка. Меня крайне поразило, что городское управленіе допустило въ принадлежавшемъ ему театрѣ балаганъ, но въ извѣстіяхъ думы за 1881 годъ я нашелъ мотивы такой поблажки Сѣтову. Я нашелъ тамъ заявленіе Сѣтова, гдѣ указывалось, что оперныхъ артистовъ, годныхъ для Кіева, негдѣ взять, что все, бывшее у него хорошее, приглашено на Императорскую сцену, а потому, до нахожденія подходящихъ для Кіева оперныхъ артистовъ, шь просилъ разрѣшить ему наряду съ серьезной оперой и оперу комическую; я всегда подъ комической оперой разумѣлъ такія, какъ: "Криспинъ и Кума", "Севильскій Цырульникъ" и др., но въ Кіевѣ мнѣ пришлось впервые узнать, что подъ комической оперой надо разумѣть оперетку. Дума, или, вѣрнѣе сказать, городской голова Эйсманъ, который тогда представлялъ собой думу, временно разрѣшила Сѣтову и комическую оперу. Въ результатѣ оперетка шла четыре раза въ недѣлю, при полныхъ почти сборахъ, а опера два раза -- при пустомъ почти театрѣ. Въ опереткѣ я никогда не бывалъ, но помню, что въ составѣ ея были; H. I. Сѣтова, дочь Сѣтова (по мужу Андреевская), Чарская, Родонъ, Леоновъ, Завадскій. Въ оперѣ служили: Яниковская, Веревкина, Медвѣдевъ, Вакуловскій, Каминскій, итальянецъ Раверто и др. Посѣщая оперу я убѣдился, что Сѣтовъ бмъ совершенно правъ, называя свою оперу слабой. Никогда не забуду постановки оперы "Демонъ", заглавную партію въ которой исполнялъ баритонъ Каминскій. Передо мной, какъ сейчасъ, фигура маленькаго, обрюзглаго патера, съ слюнявыми глазками и непозволительными гримасами, поглядывающаго на Тамару, какъ котъ на сало. Благодаря Каминскому "Демонъ" обратился въ тотъ сезонъ въ комическую оперу.
   О Каминскомъ я слышалъ еще года черезъ два по поводу его дебюта въ Москвѣ у Лентовскаго въ опереткѣ "Корневильскіе колокола". Входную арію "Бродилъ три раза кругомъ свѣта" онъ спѣлъ до того хорошо, что его заставили повторить ее нѣсколько разъ. Яо когда коснулось прозы и Каминскій, съ сильнымъ еврейскимъ акцентомъ, сказалъ:
   "Однакова я замѣчаю, что здѣшняго народнаго селенія, весьма любезнаго себѣ", публика до того стала хохотать, что дальше ничего не было слышно, а Лентовскій, сидѣвшій въ то время въ ложѣ, отъ хохота свалился со стула и долго не могъ прійти въ себя. Я зналъ еще такого пѣвца -- Мазурова.
   У него былъ чудный голосъ (теноръ); было это въ Одессѣ. Первый выходъ его въ "Цыганскомъ Баронѣ" произвелъ фуроръ, но когда онъ заговорилъ прозой à la Каминскій, съ одесской публикой случилось тоже, что и съ московской. Въ сезонъ 1877--78 г. Каминскій снова служилъ въ "Кіевѣ у Савина, но исполнялъ только вторыя партіи, въ числѣ которыхъ ему очень удалась партія кантора въ оперѣ "Уріель Акоста". Вообще объ оперѣ этого сезона говорить много нечего и я вполнѣ понималъ Сѣтова, который обращался съ просьбой къ Милославскому въ Одессу прислать ему подкрѣпленія въ видѣ итальянскихъ артистовъ. Все-же о городскомъ театрѣ я долженъ упомянуть, такъ какъ тамъ выступала въ тотъ сезонъ Сарра Бернаръ, впервые тогда появившаяся въ Россіи. Пріѣзду знаменитости предшествовала до того забористая реклама, что задолго до ея выхода всѣ билеты, не смотря на громадныя цѣны,-- были разобраны. Когда Сѣтовъ замѣтилъ, что продажа билетовъ идетъ очень бойко, онъ самъ у себя купилъ четыре ложи бель-этажа, а три ложи разрѣшилъ взять Каминскому въ счетъ жалованья (вѣроятно въ благодарность за исполненіе партіи "Демона"). Дня за три до перваго спектакля Сарры Бернаръ, въ кассѣ было объявлено, что билетовъ уже нѣтъ, а Сѣтовъ заявилъ, что имъ оставлены четыре ложе для знакомыхъ, которые согласны, впрочемъ, продать ихъ по сто руб. Покупатели нашлись, равно какъ и на ложи, взятыя Каминскимъ. Я передаю объ этомъ потому, что Сѣтовъ мнѣ объ этомъ разсказывалъ, даже хвастая, что благодаря Саррѣ Бернаръ, у него завелись "карманныя" деньги. Видно, въ смыслѣ денегъ Сѣтовъ стоялъ въ такой же зависимости отъ своей жены, какъ и Степановъ отъ своей.-- Пріѣздъ Сарры Бернаръ взбудоражилъ и мѣстное драматическое общество, которое постановило уполномочить своего предсѣдателя Л. А. Куперника привѣтствовать знаменитую артистку рѣчью. Я былъ на вокзалѣ, но рѣчи Куперникъ почему-то не произнесъ, а привѣтствовалъ артистку Сѣтовъ, поднесшій ей лавровый вѣнокъ, при весьма жидкихъ аплодисментахъ присутствовавшей на вокзалѣ публики. Объясняю я это тѣмъ, что до пріѣзда въ Кіевъ, Сарра Бернаръ была въ Одессѣ, откуда получились извѣстія, далеко не рисовавшія артистку столь знаменитой, какъ объ этомъ гласила реклама. Присутствіе массы публики на вокзалѣ объяснялось довольно просто: туда прибыли лица, которыя, не имѣя средствъ платить бѣшеныя деньги за мѣста въ театръ, рѣшили взглянуть на артистку даромъ. Нѣкоторыя лица покупали билеты вскладчину; одно кресло занимали послѣдовательно четыре человѣка, если шла четырехъ-актная пьеса, и пять, если пьеса была въ пяти дѣйствіяхъ; не ясно-ли изъ этого, что въ первый пріѣздъ Сарры Бернаръ ее стремились видѣть не какъ артистку, а какъ какое-то чудо, о которомъ, благодаря рекламѣ, говорили повсюду. Пребываніе Сарры Бернаръ въ Кіевѣ памятно мнѣ еще и по полемикѣ, возникшей между газетами "Кіевлянинъ" и "Заря", при чемъ послѣдняя, редактировавшаяся въ то время зятемъ Сѣтова, г. Андреевскимъ, дѣйствительно пересаливала, давая восторженные отзывы о пріѣхавшей знаменитости.
   Какъ уже замѣчено, Сѣтовъ посвятилъ всю свою дѣятельность опереткѣ, оставивъ оперу въ явномъ пренебреженіи. Когда вслѣдствіе этого нѣкоторые гласные подняли въ думѣ вопросъ о расторженіи контракта съ Сѣтовымъ, послѣдній далъ пространное, и вмѣстѣ съ тѣмъ престранное, объясненіе, въ которомъ уже не доказывалъ, что негдѣ взять хорошихъ артистовъ, а находилъ, что труппа его вполнѣ удовлетворительна, что ей постоянно аплодируютъ, до того даже удовлетворительна, что умѣрять восторги публики приходится мѣрами полиціи. Гласные думы, заявилъ далѣе Сѣтовъ, не есть общественное мнѣніе, а такъ какъ оно за него, то слѣдовательно опера хороша. Оѣтову однако сдѣлано было предостереженіе и данъ былъ мѣсячный срокъ на улучшеніе оперы. Такихъ сроковъ дума давала нѣсколько, но Сѣтовъ попрежнему держался своей системы и только по окончаніи срока его контракта съ думой, у него былъ отнятъ театръ и переданъ Савину, что случилось въ 1883 году.
   По субботамъ Сѣтовъ устраивалъ въ городскомъ театрѣ концерты. На афишахъ всегда значились лучшія оперныя силы, а въ концертахъ почему-то всегда выступали опереточные артисты. Обстоятельство это до того возмутило публику, что въ одинъ изъ такихъ концертовъ она обратилась къ дежурному полицейскому чиновнику, съ просьбой заставить Сѣтова быть съ ней повѣжливѣе. Въ тотъ моментъ, когда полицейскій чиновникъ передавалъ за кулисами Сѣтову требованіе публики, со сцены анонсировалось, что г-жа Веревкина по болѣзни пѣть не можетъ, вслѣдъ затѣмъ раздались дружныя шиканья и свистки.-- "Ну, вотъ видите"!-- обратился Сѣтовъ къ полицейскому чиновнику, "могу-ли я бытъ вѣжливымъ съ публикой, которая такъ невѣжлива со мной"!
   Изъ судебныхъ дѣлъ этого сезона (а ихъ было не мало), я помню еще дѣло по жалобѣ М. Г. Медвѣдева на Раверта. Медвѣдевъ какъ-то выразился въ присутствіи г-жи Лукиной, что Ноденъ какъ пѣвецъ выше Раверта. Г-жа Лукина передала это г-ну Раверта, тотъ съ такимъ мнѣніемъ не согласился и оскорбилъ Медвѣдева. Такъ какъ на судѣ выяснилось, что другихъ поводовъ къ оскорбленію не было, то Раверта и былъ приговоренъ къ двухъ-недѣльному аресту.
   Въ слѣдующемъ сезонѣ Раверта вновь служилъ у Остова и опять фигурировалъ въ качествѣ обвиняемаго, по обвиненію его на сей разъ басомъ Вакуловскимъ и тоже въ оскорбленіи. Защитникомъ Раверта, выступилъ П. А. Андреевскій. Вакуловскій жаловался, что во время представленія "Аиды", Раверта толкнулъ его и выругалъ непонятнымъ словомъ. Свидѣтель, дирижеръ Клефель, показалъ, что слово это было ему понятно, такъ какъ оно нѣмецкое, а онъ нѣмецъ. Раверта сказалъ Вакуловскому "esel", что значить "оселъ", а Вакуловскій отвѣтилъ по русски, но что -- уже Клефелю не понятно, такъ какъ онъ по русски не понимаетъ; русское-же слово, какъ показали другіе, было "быкъ". Защитникъ Андреевскій мотивировалъ поступокъ Раверта тѣмъ, что это было послѣ второго акта, акта, когда Радамесъ возвращается побѣдителемъ и неуваженіе къ нему Вакуловскаго его разозлило. Вакуловскій возразилъ, что это невѣрно, ибо если Радамесъ я побѣдитель, то онъ, Вакуловскій, все-же царь египетскій и Радамесъ обязанъ былъ относиться къ нему съ почтеніемъ. Судья, признавъ взаимность обидъ, Раверта оправдалъ.
   Когда я прибылъ въ Кіевъ, это было въ концѣ августа, тамъ ставились спектакли кіевскимъ русскимъ драматическимъ обществомъ. Въ числѣ членовъ этого общества, пользовавшихся успѣхомъ, я помню г-жъ Е. Л. Раппопортъ и Орлову и гг. Андреевскаго, Балано, Михалевича, Ризо, Трофимова, Френкеля и Куперника. Кромѣ членовъ общества въ спектакляхъ участвовали и артисты, изъ которыхъ я помню О. Ф. Козловскую, Рыбчинскую, Кудрину, Киселевскаго, Каширина и Петипа.
   Этотъ артистъ всегда являлся вмѣстѣ съ Соловьевымъ, крупною бездарностью, пользовавшеюся почему-то расположеніемъ Петипа и потому, по протекціи послѣдняго, получавшаго ангажементъ вмѣстѣ съ нимъ. Предсѣдателемъ драматическаго общества состоялъ тогда И. М. Хижняковъ, сильно повидимому заботившійся о преуспѣяніи общества и для поддержанія его не скупившійся на денежныя затраты. Для меня, впрочемъ, казалось страннымъ приглашеніе артистовъ, такъ какъ это противорѣчью уставу общества, цѣль котораго была дать возможность выдвигаться талантливымъ лицамъ изъ своихъ членовъ, желающимъ посвятить себя сценѣ. Приглашеніе артистовъ отодвинуло главную цѣль общества на задній планъ и превратило дѣятельность общества въ антрепренерскую. Если-бы общество приглашало изрѣдка знаменитыхъ артистовъ -- это было-бы еще понятно, члены общества могли видѣть учителей, у которыхъ можно было-бы нему нибудь поучиться. Но чему, напримѣръ, можно было поучиться у О. Козловской, Кудриной, Каширина, Денисова или Соловьева?
   Когда я, по обязанности театральнаго хроникера, ближе познакомился съ дѣятельностью драматическаго общества, я сталъ убѣждаться, что и тамъ, какъ и въ настоящей театральной семьѣ, зависть и интриги занимали первенствующее мѣсто и что ходъ давали не талантливымъ лицамъ, и преимущественно тѣмъ, кто пользовался протекціей заправилъ дѣла. Повело это къ тому, что значеніе драматическаго общества въ Кіевѣ стало постепенно падать, а частая перемѣна его предсѣдателей, изъ которыхъ нѣкоторые ничего общаго съ драматическимъ искусствомъ не имѣли, низвела это дѣло до того, что въ настоящее время общество это существуетъ только на бумагѣ, хотя и имѣется какое-то "семейное" правленіе. Что рѣзко бросалось въ глаза постороннему лицу, попадавшему въ это общество, такъ это "флиртъ", который былъ сильно въ ходу между его членами. Я не стану, конечно, называть лицъ, вкусившихъ, благодаря драматическому обществу, сладость любви, но не могу не замѣтить, что посѣщая часто сцену общества, я нерѣдко чувствовалъ себя въ положеніи герцога Лорана ("Маскотъ"), слыша раздававшіеся то изъ одной, то изъ другой кулисы, звонкіе поцѣлуи.
   По поводу спектаклей въ драматическомъ обществѣ мнѣ памятны еще и помѣщавшіяся, въ издававшейся тогда газетѣ "Заря", рецензіи. Рецензіи писались однимъ исполнителемъ о другомъ и потому всегда были хвалебны; "кукушка хвалитъ пѣтуха за то, что хвалитъ онъ кукушку".
   Курьезнѣе всего были рецензіи редактора-издателя газеты Павла Аркадьевича Андреевскаго; онъ не только писалъ восторженные отзывы о другихъ, но и о самомъ себѣ. "Особенный успѣхъ имѣлъ любитель г. Андріевскій", часто читалъ я въ этой газетѣ отзывы рецензента... Андреевскаго. Не смотря, однако, на такое веденіе дѣла и на царившія въ обществѣ интриги и флиртъ, я готовъ признать за нимъ нѣкоторыя заслуга въ томъ отношеніи, что при отсутствіи постоянной драматической труппы въ Кіевѣ, оно знакомило кіевлянъ съ новѣйшими драматическими произведеніями, а иногда и выдвигало изъ среды своей талантливыхъ исполнителей, которые, если-бы пожелали посвятить себя сценѣ, моглибы быть весьма полезны на этомъ поприщѣ; такъ, кромѣ упомянутыхъ выше г-жъ Орловой и Раппопортъ, обращали на себя вниманіе еще г-жа Паталѣева, а впослѣдствіи г-жа Ищенко.
   Какъ я уже замѣтилъ, участіе артистовъ въ спектакляхъ драматическаго общества не оправдывалось цѣлями, для которыхъ общество создавалось, но могутъ однако возразить, что приглашеніе артистовъ имѣло значеніе въ матеріальномъ отношеніи, для улучшенія денежныхъ средствъ общества, которыя были крайне ограничены. На дѣлѣ оказалось, что и эта цѣль не оправдалась,: сборы хотя и увеличились, но оклады артистовъ были такъ значительны, что каждый сезонъ приносилъ одни только убытки и общество въ концѣ концовъ не мало задолжало.
   Въ лѣтній сезонъ 1882 г. драматическое общество пригласило къ участію въ спектакляхъ г. Петипа, а слѣдовательно и Соловьева, Денисова, Ольгу Козловскую, Протасову (жену Петра Герасимовича) и Самсонова.
   Г-жа Протасова выступала уже на закатѣ, такъ какъ еще въ 1872 г. оставила сцену и поселилась въ Кіевѣ. Хотя въ роляхъ grandes-dames артистка эта ничего выдающагося собой не представляла, все-же ее нельзя было не признавать большой полезностью. Самсоновъ, очутившійся въ это лѣто въ Кіевѣ въ крайней нуждѣ, былъ приглашенъ на нѣсколько спектаклей съ исключительной цѣлью дать ему возможность заработать нѣсколько десятковъ рублей. Выступилъ онъ въ роли Корпѣлова ("Трудовой хлѣбъ") и, какъ старый любимецъ публики, при выходѣ своемъ былъ принятъ весьма сочувственно. Игра артиста была однако очень слаба, не види о уже было прежняго Самсонова и если его и принимали, то только въ благодарность за прежнія заслуга.
   Въ драматическомъ обществѣ Самсоновъ выступалъ всего нѣсколько разъ, а затѣмъ перекочевалъ въ Боярку, гдѣ выступалъ въ лѣтнемъ театрѣ, выстроенномъ г. Луцкимъ. Въ томъ-же году 13 октября Самсоновъ умеръ въ Кіевѣ, о чемъ мною въ своемъ мѣстѣ уже сообщалось.
   Главными персонажами труппы считались Денисовъ и Петипа. Вѣроятно въ силу этого мотива оба эти артиста избрали для своихъ бенефисовъ пьесы далеко не по силамъ: Денисовъ -- Гамлета, а Петипа -- Ришелье. Увѣренные, что театръ драматическаго общества въ стѣнахъ своихъ не вмѣститъ всѣхъ, желающихъ видѣть бенефиціантовъ въ избранныхъ ими роляхъ, они устроили свои спектакли въ театрѣ Иваненко. Сказать, что артисты успѣха не имѣли было-бы слишкомъ скромно, они прямо таки оскандалились, особенно Петипа -- въ роли Ришелье. Впрочемъ, онъ поступилъ довольно остроумно: въ роли Ришелье онъ выступилъ 30-го іюля для закрытія лѣтняго сезона; во время сезона онъ видно не рѣшался на такой рискованный шагъ.
   Выше я упомянулъ о господствовавшемъ въ драматическомъ обществѣ флиртѣ. По этому поводу я разскажу сохранившееся у меня въ памяти слѣдующее qui-pro-quo. Случилось это на третій день послѣ исполненія Петипа роли Ришелье. Рецензентъ одной изъ мѣстныхъ газетъ помѣстилъ объ артистѣ весьма неблагопріятный отзывъ и въ довольнорѣзкой формѣ. Вечеромъ въ лѣтній театръ "Шато" вошелъ крайне возбужденный Петипа и, занявъ мѣсто рядомъ съ рецензентомъ, дрожащимъ отъ волненія голосомъ сказалъ довольно громко "я покажу какъ оскорблять"! при чемъ сталъ размахивать палкой. Не было сомнѣнія, что Петипа намѣренъ устроить рецензенту скандалъ. Когда первое отдѣленіе окончилось, рецензентъ, предвидя недоразумѣніе, обратился къ управляющему садомъ г., Лопатецкому съ просьбой дать на всякій случай револьверъ. Таковаго не оказалось, но нашелся кастетъ, которымъ онъ и снабдилъ рецензента. Когда началось второе отдѣленіе, Петипа снова занялъ мѣсто подлѣ рецензента, былъ еще больше взволнованъ, а въ рукахъ у него оказалась уже половина палки. Тутъ только рецензентъ понялъ, что угрозы относились не къ нему, такъ какъ, судя по остатку палки, онѣ уже приведены въ исполненіе. И дѣйствительно, по окончаніи второго отдѣленія по саду распространились слухи, что нѣкій Д., членъ драматическаго общества, подозрѣвая Петипа въ флиртѣ съ его супругой, явился въ Шато и потребовалъ отъ него объясненія, которое и состоялось, но было прервано въ виду начала представленія въ театрѣ, почему Петипа и вошелъ въ театръ въ вобужденномъ состояніи, занявъ свое мѣсто, которое случайно оказалось рядомъ съ мѣстомъ рецензента. Въ антрактѣ объясненіе возобновилось, и кончилось тѣмъ, что Петипа изломалъ на спинѣ Д. свою палку и съ половиной ея, какъ побѣдитель, вновь вошелъ въ театръ.
   Отношеніе мѣстной прессы къ Соловьеву мнѣ памятно по слѣдующей фразѣ, которую мнѣ приходилось читать довольно часто и которою заканчивались всѣ рецензіи: "о Совельевѣ, этомъ деревянномъ артистѣ.... но не будемъ терять словъ".
   Сезонъ въ театрѣ Иваненко открылся въ сентябрѣ. Изъ состава прежней труппы Казанцевъ оставилъ только г-жу Летаръ. но уже на амплуа ingenue dramatique, и чету Каменскихъ. Изъ вновь приглашенныхъ артистовъ я помню г-жъ Башинскую, Виноградову, Никулину, Никольскаго, А. Яковлева и М. Милославскаго, Если исключить г-жу Виноградову и гг. Казанцева и Каменскаго, то труппа эта можетъ быть смѣло названа... дерзкой! Судите сами: г-жа Летаръ въ роляхъ ingenue dramatique, Башинская -- въ роляхъ grandes-dames, г-жа Никулина, у которой не хватало 32 буквъ въ азбукѣ, въ роляхъ драматическихъ г. М. Милославскій -- въ сильно драматическихъ роляхъ (Недыхляевъ въ "Кручинѣ"), г. Яковлевъ, сильно заикавшійся, въ роляхъ любовниковъ -- развѣ это не дерзкая труппа!
   Нѣсколько смягчало отношеніе публики къ этой труппѣ участіе гастролеровъ: г-жи Немировой-Ральфъ, и Н. И. Новикока (были еще обѣщаны гастроли А. И. Пальма, но онѣ не состоялись). Новиковъ сыгралъ шесть разъ, при чемъ не обошлось безъ "Разбойниковъ", такъ какъ Новиковъ считалъ почему-то, хотя и ошибочно, роль Франца Моора своей коронной. Успѣхъ, вполнѣ заслуженный, артистъ имѣлъ въ роли Трубина-Разладина ("Отецъ семейства"), роли, въ которой онъ первый, послѣ Мартынова, рѣшился выступить на Императорской сценѣ въ 1879 г. и послѣ исполненія которой былъ приглашенъ въ составъ Императорской труппы.
   Сборовъ однако Новиковъ не дѣлалъ; одновременно съ нимъ въ опереткѣ гастролировала г-жа Зорина: не смотря на увеличенныя пѣны мѣстамъ, въ городскомъ театрѣ трудно было достать билетъ, а спектакли съ участіемъ Новикова, не смотря на обыкновенныя цѣны мѣстамъ, нерѣдко проходили при пустомъ театрѣ.
   Здѣсь-же, кстати, разскажу о находчивости Сѣтова. Когда въ Кіевъ прибыла г-жа Зорина, Сѣтовъ подалъ въ думу заявленіе о разрѣшеніи ему увеличить цѣны мѣстамъ. Дума отказала на томъ основаніи, что г-жа Зорина хотя и знаменитость, но опереточная и можно тогда только позволить увеличеніе цѣнъ, если будетъ приглашена знаменитость оперная. Г-нъ Сѣтовъ однако не смутился и на основаніи одного изъ пунктовъ контракта, въ силу котораго въ бенефисные спектакли цѣны могутъ быть увеличены на 200 руб., онъ всѣ спектакли съ участіемъ Зориной ставилъ своимъ бенефисомъ. Это былъ во истину опереточный бенефиціантъ! Всѣ смѣялись надъ этими бенефисами антрепренера, а Сѣтовъ все-таки получилъ двѣ тысячи рублей лишнихъ.
   Въ ноябрѣ г. Иваненко былъ приглашенъ на шесть, кажется, спектаклей Кокленъ старшій, при чемъ Иваненко обязался ему платить по 2200 р. отъ спектакля, внося таковую сумму до начала спектакля. Вслѣдствіе-ли незнакомства публики съ этимъ артистомъ, котораго, конечно, такъ не рекламировали, какъ Сарру Бернаръ, или вслѣдствіе высокихъ цѣнъ на мѣста,-- не знаю, но сборы были довольно плохіе, такъ что въ послѣдній спектакль Иваненко обратился къ знаменитому артисту съ предложеніемъ сдѣлать уступку или вовсе не играть. Такъ какъ это предложеніе было сдѣлано передъ самымъ началомъ спектакля, то Коклену не оставалось ничего больше, какъ согласиться на уступку, при чемъ сошлись на пяти-стахъ рубляхъ. Время до пріѣзда Коклена въ г. Кіевъ мнѣ памятно по полемикѣ между Иваненко и "Зарей" изъ-за высокихъ цѣнъ. Когда газета указала на высокія цѣны, Иваненко отвѣтилъ, что поздно объ этомъ говорить теперь, разъ не былъ поднятъ вопросъ о цѣнахъ при пріѣздѣ Сарры Бернаръ, приглашенной тестемъ редактора "Зари". По поводу этого отвѣта "Заря" возразила, что Кокленъ -- мужчина, а Сарра Бернаръ -- женщина, а женщина имѣетъ болѣе притягательную силу. Иваненко въ долгу не остался и вновь отвѣтилъ уже по адресу г. Андреевскаго; "если", писалъ онъ, "ни для кого не тайна, что для васъ, г-нъ Андреевскій, важенъ полъ и возрастъ, то не тайна также, что для публики важенъ артистъ безъ различія пола и возраста"!
   Хотя Кокленъ пріѣхалъ изъ Одессы въ Кіевъ въ концѣ ноября, но вслѣдствіе сильныхъ снѣжныхъ заносовъ, поѣздъ прибылъ вмѣсто двѣнадцати часовъ дня въ семь часовъ вечера, но это не помѣшало начать спектакль въ 872 часовъ. Встрѣчать Коклена на вокзалъ выѣхалъ г. Иваненко, но такъ какъ поѣздъ опоздалъ, то Иваненко, въ ожиданіи его, сталъ завтракать и грѣться, благо стояли морозы. "Согрѣвшись", Иваненко часовъ въ пять уѣхалъ, не дождавшись поѣзда. У театра Коклена поджидалъ Казанцевъ и когда тотъ пріѣхалъ, онъ повелъ его на сцену ближайшимъ ходомъ черезъ директорскую ложу. Не успѣлъ Кокленъ войти въ ложу, какъ замѣтилъ на диванчикѣ сильно храпѣвшаго мужчину. Qui est-èa? спросилъ онъ въ недоумѣніи. Казанцевъ, узнавъ Иваненко, сталъ его будить и отвѣтилъ: "Monsieur le directeur" -- "Charmé", начали, было Кокленъ, но Иваненко, которому видно сильно надоѣли пинки Казанцева, крикнулъ съ просонья: "убирайтесь къ чорту"! Таково было первое, на русскомъ языкѣ, привѣтствіе, котораго удостоился Кокленъ въ Кіевѣ.
   Фактъ этотъ мнѣ разсказывалъ Казанцевъ и я, зная привычки Иваненко, охотно этому вѣрю.
   О путешествіи своемъ изъ Одессы въ Кіевъ Кокленъ вспоминалъ не безъ удовольствія и разсказывалъ мнѣ, что когда поѣздъ, вслѣдствіе снѣжныхъ заносовъ, остановился въ пути, ему и его труппѣ, непривыкшимъ къ морозамъ, стало до того холодно, что всѣ вышли изъ вагоновъ и, попросивъ лопаты, стали очищать дорогу отъ снѣга; дѣлали это не только Мужчины, но и женщины съ г-жами Фаваръ и Лоди во главѣ. "Конечно" -- добавилъ онъ,-- "желѣзной дорогѣ мы принесли мало пользы, но себѣ громадную: поработавъ съ четверть часа -- мы согрѣлись!
   Пребываніемъ Коклена въ Кіевѣ воспользовалось драматическое общество, которое пригласило его участвовать въ литературномъ утрѣ вмѣстѣ съ г-жей Фаваръ. Такъ какъ Кокленъ согласился принять участіе безплатно, то общество съ своей стороны разослало билеты представителямъ мѣстной интеллигенціи, не преминувшей, конечно, воспользовался этой любезностью.
   Пріѣздъ Коклена далъ Иванову-Козельскому случай себя вновь рекламировать. Послѣдній спектакль, съ участіемъ Козельскаго, былъ 21-го ноября; артисту были устроены шумныя оваціи, барышни лѣзли черезъ барьеръ на сцену (при чемъ одна оступилась и вывихнула ногу), откуда пробирались въ уборную и на рукахъ выносили Козельскаго къ аванъ-сценѣ, гдѣ его подхватывали другія и качали; словомъ, продѣлалось все то, что барышни почему-то считали своимъ долгомъ продѣлывать, чтобы выразить уваженіе артисту. Положимъ, способъ выраженія уваженія нѣсколько дикій, но тѣмъ не менѣе онъ практиковался. Казалосьбы достаточно! Козельскому, однако, нужно было показать, что онъ серьезно относится къ искусству и онъ, остановивъ оравшую толпу, заявилъ, что хотя онъ имѣетъ массу приглашеній въ другіе города, но остается въ Кіевѣ на все время спектаклей Коклена. Это заявленіе было встрѣчено бурей апплодисментовъ и на другой день только и было разговоровъ, что о Козельскомъ, уваженіе котораго къ искусству такъ велико, что ради него онъ готовъ терять большія деньги.
   Съ отъѣздомъ Коклена въ театрѣ наступило нѣкоторое затишье. Въ виду жалобъ публики на отсутствіе въ труппѣ драматической актрисы, Казанцевъ розыскалъ какую-то Арсъ, которая весьма неудачно продеб вотировала въ роли Марьицы ("Каширская Старина") и затѣмъ скрылась. Въ концѣ января вновь прибылъ Н. И. Новиковъ на нѣсколько спектаклей и въ бенефисъ свой не преминулъ поставить "Разбойниковъ", опять выступивъ въ роли "Франца", одной изъ самыхъ неудачныхъ, какъ я уже отмѣтилъ. Кстати о бенефисахъ. Служившій у Иваненко на роляхъ любовниковъ -- Никольскій, человѣкъ, хотя еще на видъ и очень молодой, оказался, од-. нако, очень опытнымъ. Въ описываемое мною время въ Кіевѣ много говорили о растратѣ въ Обществѣ взаимнаго кредита, кассиромъ его, Свиридовымъ, болѣе трехсотъ тысячъ руб., при чемъ въ процессѣ фигурировала какая-то шкатулка, переданная Свиридовымъ одному изъ своихъ родственниковъ. О томъ-же Свиридовѣ писалось, какъ о благотворителѣ, много жертвовавшемъ на храмы, а равно какъ и о любителѣ археологіи. Никольскій, въ заботахъ о сборѣ въ предстоявшій бенефисъ, выкопалъ гдѣ-то пьесу Минаева и Худякова "Кассиръ" и, дабы публика была убѣждена, что въ пьесѣ выведенъ Свиридовъ, раздѣлилъ пьесу на слѣдующія картины: 1) собиратель древностей, 2) знакомая растрата въ 332 тысячи рублей, 3) завѣтная шкатулка и 4) хищникъ -- ханжа, а въ концѣ афиши приписалъ: дѣйствіе происходить "въ древнемъ первоклассномъ городѣ". Нельзя было сомнѣваться, что дѣло идетъ о Свиридовѣ. Задачу свою -- приманить публику, Никольскій исполнилъ "артистически"; сборъ былъ полный, но по окончаніи спектакля, во избѣжаніе недоразумѣній, Никольскому пришлось скрыться.
   Въ февралѣ вновь гастролировалъ Ивановъ-Козельскій, чѣмъ и закончился сезонъ 1882--1883 г.
   Постомъ въ театрѣ Иваненко выступалъ антиспиритъ Казеневъ, о которомъ столичная пресса разсказывала чуть-ли не чудеса. Сборы были громадны. Первый вечеръ Казенева состоялся 1-го апрѣля, день въ который принято обманывать, но публика всегда легковѣрна и всѣ, продѣлывавшіеся Казеневымъ фокусы вызывали восторгъ и удивленіе! Помогалъ Казеневу въ его фокусахъ нѣкій Пероти, который, впрочемъ, промѣнялъ вскорѣ это дѣло на службу въ гостинницѣ и поступилъ въ Кіевѣ-же въ "Грандъ-Отель", гдѣ находится и до сихъ поръ.
   Одновременно съ Казеневымъ появился въ Кіевѣ еще "болѣе знаменитый фокусникъ, хотя и въ другой сферѣ, В. А. Калиновичъ. По пріѣздѣ своемъ онъ заявилъ Иваненко, что желаетъ сформировать для Кіева труппу, которая играла-бы исключительно пьесы Шекспира и Шиллера. Въ переговорахъ объ этомъ прошелъ весь постъ, а когда наступила Святая недѣля, время спектаклей, о труппѣ уже не было помину. Калиновичъ съумѣлъ обворожить Иваненко и вкрасться къ нему въ довѣріе настолько, что тотъ предложилъ ему остаться въ Кіевѣ и принять должность управляющаго садомъ "Шато-де-флеръ". Хотя близкіе знакомые Иваненко и остерегали его отъ такого управляющаго, какъ Калиновичъ, похожденія котораго хорошо извѣстны и крайне безнравственны, но Иваненко возразилъ, что его, какъ человѣка честнаго, никто не рѣшится обмануть и чѣмъ больше станутъ его предостерегать, тѣмъ большимъ довѣріемъ онъ облачитъ Калиновича. Наступилъ лѣтній сезонъ. Калиновичъ вступилъ въ должность и сразу сталъ властнымъ распорядителемъ въ саду. Получая, на всемъ готовомъ, двѣсти руб. въ мѣсяцъ, Калиновичъ первое время весьма энергично работалъ и, повидимому, въ интересахъ Иваненко. Вскорѣ, однако, пошли слухи, что Калиновичъ сталъ играть въ карты, и очень несчастливо, проигрывая большія суммы. Сообщили объ этомъ и Иваненко, но тотъ заявилъ, что его это не касается, ибо подаваемые Калиновичемъ ежедневные счета -- вѣрны и расходы ведутся правильно. Уже впослѣдствіи, когда Иваненко обнаружилъ растрату въ 14 тысячъ руб., выяснилось, что Калиновичъ произвелъ ее незамѣтно дня Иваненко благодаря тому, что замѣтилъ слабость Иваненко, при ежедневныхъ отчетахъ о расходахъ, провѣрять только цифровые итоги, не обращая вниманія на предметы расходовъ. Когда Калиновичъ окончательно устроился въ Кіевѣ, онъ выписалъ г-жу Гр--скую, съ которой состоялъ въ то время въ близкихъ отношеніяхъ. Это была довольно симпатичная и образованная женщина, которая производила на всѣхъ прекрасное впечатлѣніе. Положеніе ея, съ первыхъ-же дней по пріѣздѣ, было крайне незавидное. Калиновичъ проводилъ время за картами, развратничалъ и велъ вообще такую жизнь, что заставилъ Гр--скую махнуть на него рукой. Въ числѣ посѣтителей "Шато-де-флеръ" былъ довольно богатый человѣкъ -- помѣщикъ С., который сталъ ухаживать за Гр--ской. Калиновичъ смотрѣлъ на эти ухаживанья сквозь пальцы, принималъ отъ С. цѣнные подарки и когда Гр--ская однажды заявили Калиновичу, что такъ дальше продолжаться не можетъ, и что она его оставляетъ, Калиновичъ вздумалъ разыграть роль ревнивца и потребовалъ отъ С. объясненія. Объяснялись чуть-ли не два мѣсяца и закончилось это тѣмъ, что Гр--ская оставила Калиновича и сошлась съ С., который, ради этой связи, разошелся со своей женой. Прошло еще два мѣсяца. Какъ-то разъ осенью я сидѣлъ въ театрѣ Бергонье, гдѣ шла оперетка. Часовъ въ десять подошелъ ко мнѣ капельдинеръ и заявилъ, что меня просятъ немедленно выйти въ буфетъ. Явившись туда, я встрѣтилъ тамъ С., который сильно взволнованнымъ голосомъ сообщилъ мнѣ, что въ тотъ день утромъ онъ палкой избилъ на Крещатикѣ Калиновича, позволившаго себѣ распускать о немъ гнусную клевету и что, вслѣдствіе этого, Калиновичъ прислалъ ему черезъ барона Розена (по сценѣ Рославлевъ кажется), вызовъ, что вызовъ онъ принялъ, одинъ секундантъ уже есть, г. Таматинъ, а вторымъ онъ проситъ меня. Я согласился и на другой день въ квартирѣ моей состоялось собраніе секундантовъ; явились: баронъ Розенъ, какой-то господинъ, въ родѣ м. Гильома и Таматинъ. Баронъ Розенъ, отъ имени Калиновича, требовалъ драться на нарѣзныхъ пистолетахъ, въ пяти шагахъ и пр.
   Не стану разсказывать о переговорахъ, длившихся дня три; наконецъ, пришли къ соглашенію и дуэль была назначена въ 5 час. утра на слѣдующій день въ городскомъ лѣсу, а мѣсто сборища -- почтовая станція на Подолѣ. Въ часъ ночи, наканунѣ, ко мнѣ пріѣхалъ Таматинъ и мы вмѣстѣ отправились къ С., жившему въ собственномъ домѣ, въ Липкахъ. Никогда не забуду происшедшей тамъ сцены. Когда С. былъ уже совсѣмъ готовъ, къ намъ вышли его жена и мать. Жена бросилась съ рыданіями къ С. а мать, перекрестивъ его, спокойно сказала: "ты дворянинъ и обязанъ защищать свою честь". Чтобы замаскировать причину столь ранней поѣздки, мы порѣшили взять съ собой ружья и собакъ, какъ будто отправляемся на охоту. Въ три часа утра мы были на почтовой станціи и заняли комнату. Прошло съ полчаса: никого не было! Наконецъ явился какой-то человѣкъ и сообщилъ, что меня и Таматина проситъ господинъ, ожидающій уже съ часъ въ комнатѣ налѣво. Мы вошли туда и къ удивленію своему увидѣли одного Калиновича, шагавшаго по комнатѣ. Едва мы вошли, Калиновичъ крикнулъ; "Господа! Простите! мои секунданты подлецы"!-- "Въ чемъ дѣло"?-- "Одинъ вовсе не явился, а баронъ Розенъ былъ здѣсь и заявилъ, что условія дуэли до того тяжелы, что онъ отказывается быть секундантомъ. Это меня до того взорвало, что я вотъ этой калошей (при этомъ Калиновичъ вынулъ изъ кармана пальто калошу) ударилъ его по лицу; бить рукой такихъ господъ -- значить руку марать"! Замѣтивъ, что онъ былъ въ калошахъ, я спросилъ его: "для чего-же тебѣ понадобилась. третья калоша, которую ты захватилъ съ собой, вѣдь на тебѣ пара и ты могъ бить одной изъ нихъ".-- "Это калоша барона Розена, онъ уѣхалъ въ одной, а другую я оставилъ себѣ въ доказательство, что билъ его именно калошей". На вопросъ Таматина, какъ-же будетъ теперь? Калиновичъ замѣтилъ, что проситъ 24 часа срока для пріисканія новыхъ секундантовъ и если таковыхъ не найдетъ, то даетъ право г. С. и его секундантамъ поступить съ нимъ, какъ угодно. Мы вышли, сообщили обо всемъ С. и тотчасъ-же уѣхали. На другой день я получилъ письмо отъ Калиновича, что секундантовъ онъ не нашелъ и отдаетъ себя въ наше распоряженіе. Нечего прибавлять, что на дѣло это мы махнули рукой, понявъ, что Калиновичъ въ рѣшительную минуту струсилъ. Вмѣстѣ съ Таматинымъ мы стали искать барона Розена и что-же? Оказалось, что онъ уѣхалъ еще наканунѣ дня назначенной дуэли въ Харьковъ, получивъ отъ Калиновича на дорогу 25 руб. и что вся исторія съ отказомъ барона Розена быть секундантомъ и избіенія его калошей -- была вымышлена Калиновичемъ; и, не будь третьей калоши, мы, чего добраго, повѣрили-бы въ безвыходное положеніе, въ которое Калиновичъ былъ поставленъ своими секундантами.
   Служа у Иваненко въ качествѣ управляющаго, Калиновичъ, какъ уже сказано, пользовался неограниченнымъ его довѣріемъ, которымъ, какъ и слѣдовало ожидать, не преминулъ злоупотребить. Я уже упомянулъ, что въ теченіе одного года управленія Калиновича Иваненко не досчитался 14000 руб. и большую часть этихъ денегъ Калиновичъ проигралъ въ карты; только около 4.000 руб. онъ истратилъ на обстановку своей квартиры, нанятой имъ на Козинкѣ, въ домѣ Паталѣева. Обстановка эта была у него, впрочемъ, не долго и была имъ продана за безцѣнокъ нѣкоему Литвинчуку. Вотъ какъ это случилось: присяи. пов. Тальбергъ предъявилъ къ Калиновичу искъ въ нѣсколько тысячъ рублей по векселямъ и въ обезпеченіе иска получилъ исполнительный листъ о наложеніи ареста на обстановку въ квартирѣ отвѣтчика. Узнавъ, что Тальбергъ на утро явится къ нему въ квартиру вмѣстѣ съ судебнымъ приставомъ, Калиновичъ сталъ съ вечера искать покупателя на всю свою обстановку и при помощи одного своего пріятеля нашелъ наконецъ въ три часа ночи на Деміевкѣ еврея Литвинчука, котораго привезъ къ себѣ и продалъ ему всю обстановку за триста руб., но подъ непремѣннымъ условіемъ, чтобы всѣ вещи были немедленно взяты. Были наняты подводы и къ семи часамъ утра квартира Калиновича была совершенно очищена. Когда въ десять часовъ утра явился г. Тальбергъ съ судебнымъ приставомъ, они нашли пустую квартиру и только на одномъ изъ подоконниковъ сидѣлъ Калиновичъ, который, при приближеніи къ нему Тальберга, высунулъ языкъ. Такъ кредиторы съ Калиновича ничего и не получили, а еврей Литвинчукъ съ легкой руки Калиновича сталъ шибко торговать и въ настоящее время имѣетъ въ Кіевѣ на Подолѣ громадный мебельный складъ. Чтобы добыть денегъ, Калиновичъ ни передъ чѣмъ не останавливался. Какъ-то разъ онъ заявилъ Иваненко, что въ контрактовомъ домѣ на Подолѣ состоится спектакль съ его участіемъ и что онъ обѣщалъ дать для этого спектакля костюмы (у Иваненко ихъ было много послѣ театральной антрепризы и хранились они въ особомъ помѣщеніи въ саду "Шато-де-флеръ"). Иваненко изъявилъ согласіе и когда кто-то изъ служащихъ сообщилъ ему, что по распоряженію Калиновича изъ сада вывезены костюмы, Иваненко замѣтилъ, что объ этомъ ему извѣстно. Уже спустя мѣсяца два, когда Калиновичъ оставилъ службу у Иваненко, для постановки какой-то живой картины понадобились костюмы; пошли въ сарай и, о ужасъ, онъ оказался пустымъ. Стали наводить справки и выяснилось, что всѣ костюмы были Калиновичемъ проданы и Иваненко ничего больше не оставалось, какъ купить обратно ему-же принадлежавшіе костюмы. Преслѣдовать Калиновича Иваненко, по добротѣ своего характера, отказался.
   Не всегда впрочемъ Калиновичу продѣлки его удавались. Былъ такой случай. Явился Калиновичъ къ ювелиру Шпигелю и отъ имени Иваненко попросилъ брилліантовый парюръ, необходимый для какого-то подарка. Шпигель выдалъ и Калиновичъ отправился съ нимъ къ хорошему знакомому Иваненко г. П. и опять-таки отъ его имени попросилъ двѣ тысячи рублей, нужныя для уплаты жалованья артистамъ. Г-нъ П. согласился, но попросилъ зайти за деньгами черезъ часъ, самъ-же отправился для оцѣнки парюра къ ювелиру. Надо-же было такъ случиться, что П. для этой цѣли явился къ Шпигелю, у котораго этотъ парюръ только что былъ взятъ. Навели справки у Иваненко и выяснилось, что онъ во всей этой исторіи ни при чемъ, а когда Калиновичъ узналъ о постигшей его неудачѣ, онъ, подобно Кречинскому, воскликнулъ: "сорвалось"! и на этомъ успокоился.
   Благодаря добротѣ Иваненко, многія крупныя продѣлки сходили съ рукъ Калиновичу, но однажды онъ чуть было не попался изъ -- за десяти рублей. Подъѣхавъ какъ-то ночью къ номерамъ Кане, онъ попросилъ у швейцара до утра 10 руб., чтобы разсчитаться съ извозчикомъ. Швейцаръ отказалъ, тогда Калиновичъ заявилъ, что у него есть сто руб., но ночью негдѣ размѣнять, а потому онъ, довѣряя швейцару, оставляетъ ему эти сто руб. съ тѣмъ, чтобы тотъ далъ сейчасъ десять руб. для извозчика, а сдачу утромъ. Швейцаръ согласился, взялъ сторублевую и выдалъ десять руб. Калиновичъ немедленно уѣхалъ, а когда на утро швейцаръ разсмотрѣлъ оставленную ему Калиновитемъ ассигнацію, то оказалось, что это бутафорская бумажка, работы бутафора Новикова. Швейцаръ хотѣлъ возбудить дѣло, но друзья Калиновича (а ихъ было не мало между кіевскими игроками) убѣдили швейцара за 10 руб. получить двадцать пять, и не обращаться къ полиціи. Насколько Калиновичъ не брезгалъ и мелкими суммами видно изъ слѣдующаго факта: было какъ-то объявлено, что подвизающійся въ саду "геркулесъ" Губертъ вызываетъ желающихъ на борьбу, при чемъ побѣдителю будутъ выданы часы. Нашелся какой-то крестьянинъ Быковъ, который Губерта и поборолъ. Калиновичъ заявилъ однако, что борьба велась не по правиламъ, но Быковъ отвѣтилъ, что готовъ опять бороться. Повторили борьбу и результатъ оказался прежній. Потребованы были часы, но ихъ не оказалось, при чемъ Калиновичъ преспокойно заявилъ, "мы не сомнѣвались въ побѣдѣ Губерта и потому часы не были куплены"; публика потребовала уплатить деньгами Быкову, но Калиновичъ и въ этомъ отказалъ. Вмѣшалась полиція, послали за Иваненко и по его распоряженію Быкову было выдано 12 руб. Когда Иваненко, спустя долгое время, уже по обнаруженіи растраты Калиновичемъ 14 тысячъ руб., сталъ провѣрять счета за лѣтній сезонъ, то оказалось, что тамъ значился расходъ на часы 20 руб., которые Калиновичъ себѣ и присвоилъ. Долженъ замѣтить, что всѣ неблаговидные поступки Калиновича являлись результатомъ пагубной его страсти къ карточной игрѣ. Какъ нарочно, онъ въ Кіевѣ наткнулся на компанію, которая его обыгривала навѣрняка, чего онъ не замѣчалъ и, желая отыграться, все больше и больше запутывался, прибѣгая ко всевозможнымъ способамъ пріобрѣтенія денегъ для игры.
   По отношенію къ товарищамъ Калиновичъ велъ себя прекрасно. Онъ никогда не отказывалъ имъ въ помощи и дѣлилъ съ ними послѣднее. Нерѣдко приходилось встрѣчать маленькихъ актеровъ, которые, исключительно благодаря Калиновичу, ежедневно обѣдали и щеголяли въ его костюмахъ. Вообще я долженъ замѣтить, что Калиновичъ былъ человѣкъ добрый и скоро забывалъ причиненное ему кѣмъ-либо зло. Прибавлю еще, что это былъ человѣкъ недюжиннаго ума и очень талантливый артистъ. Если-бы не пагубная страсть -- имя его еще долго красовалось-бы на афишахъ и онъ занималъ-бы видное мѣсто въ театральной семьѣ. Къ недостаткамъ Калиновича надо еще добавить, что это былъ выдающійся циникъ и большой развратникъ. Думаю, что въ этомъ кроется причина, по которой жена его, Юлія Александровна (по сценѣ Михайлова), оставила его навсегда черезъ нѣсколько дней послѣ свадьбы. Съ г-жей Калиновичъ я былъ хорошо знакомъ и не могъ не уважать въ ней прекраснаго человѣка; по отношенію къ ней Калиновичъ поступилъ крайне безчестно. На ея просьбу дать ей свободу онъ отвѣтилъ требованіемъ денегъ и довольно значительныхъ и только подъ этимъ условіемъ согласился на разводъ съ тѣмъ, чтобы принять вину на себя. Въ Кіевѣ этотъ разводъ состоялся, при чемъ Калиновичъ съ циничностью разсказывалъ подробности, какъ одинъ присяжный повѣренный подыскалъ ему двухъ свидѣтелей, въ подтвержденіе факта прелюбодѣянія. Полученныя по этой сдѣлкѣ деньги, Калиновичъ вскорѣ проигралъ въ карты и послѣ того скрылся изъ Кіева. Съ тѣхъ поръ я его больше не видѣлъ, но о похожденіяхъ его мнѣ приходилось читать не мало; онъ попалъ даже за границу, гдѣ его видѣли въ какомъ-то городѣ разносящимъ по улицѣ анонсы за вознагражденіе въ нѣсколько сантимовъ. Недавно я слыхалъ, что Калиновичъ умеръ въ Харьковѣ, въ нищетѣ, въ концѣ 1896 года что и подтвердилось.
   Перехожу къ Сѣтову. Системы, которую онъ присвоилъ себѣ въ сезонъ 1881--1882 г., онъ держался и въ сезонъ 1882--83 г. Первое мѣсто въ городскомъ театрѣ занимала оперетка, а опера существовала только ради соблюденія контракта съ городомъ. Въ опереткѣ служили: Запольская, Сѣтова, де-Лормъ, Соколовъ-Градовъ, Завадскій, Ліановъ, Бураковскій, Николаевъ: на гастроли были приглашены Зорина и Ал. Давыдовъ. Хотя въ опереткѣ я, по прежнему, бывалъ очень рѣдко, но слыхалъ, что сборы она давала большіе, въ особенности во время гастролей Зориной и Давыдова. Особенно памятенъ мнѣ одинъ день. Вскорѣ послѣ бердичевской катастрофы, пожара цирка, гдѣ погибла масса людей, кіевское драматическое общество объявило спектакль въ пользу семействъ погибшихъ. Я былъ, въ этотъ вечеръ въ Обществѣ и была" пораженъ, узнавъ, что сборъ -- 47 руб., но еще болѣе былъ пораженъ, когда узналъ, что въ тотъ-же вечеръ въ городскомъ театрѣ, гдѣ шла оперетка, сборъ былъ полный. Я понялъ, что задача Сѣтова, развратить публику опереткой, вполнѣ имъ достигнута; и это дѣлалъ извѣстный нѣкогда оперный артистъ и режиссеръ Императорской сцены.
   Въ оперѣ силы по прежнему были очень слабы; фигурировали итальянцы: Медини, Конти, Раверта, Эрколо, что не мѣшало Сѣтову писать на афишѣ: "Русская опера". Помню я еще русскую пѣвицу Балласъ, которая дебютировала въ партіи Вани ("Жизнь за Царя"). А помню я вотъ почему: когда она спѣла: "Какъ мать убили".... шиканье и свистки дошли до того, что пришлось опустить занавѣсъ и въ слѣдующемъ актѣ, вмѣсто Балласъ, появилась уже г-жа Краснова. Когда въ думѣ вопросъ объ оперѣ и Сѣтовѣ поставленъ былъ уже категорически, папа Жозефъ увидѣлъ, что онъ зашелъ слишкомъ далеко и заявилъ, что поставитъ "Тангейзера", дабы, какъ онъ выразился, "Замазать ротъ гласнымъ хоть на время". Тангейзера пѣлъ по итальянски Раверта и когда Сѣтову было указано, что это неудобно, онъ рѣшилъ ставить оперу на итальянскомъ языкѣ, но и это не удалось: смѣшеніе языковъ все-таки продолжалось. Въ "Тангейзерѣ" всѣ пѣли по русски, а Раверта по итальянски. Поставилъ онъ "Трубадура" -- всѣ пѣли по итальянски, а Вакуловскій по русски. Дошло даже до того, что въ оперѣ участвовали Завадскій и Чарская. Такъ, шелъ "Севильскій цирульникъ" съ Завадскимъ въ партіи Бартоло и Чарской-Берты. Опять пошли нареканія и вотъ Сѣтовъ заявилъ думѣ, что онъ, въ заботахъ объ эстетическихъ наслажденіяхъ публики и въ доказательство безкорыстнаго своего служенія искусству, пригласилъ знаменитую Этельку Герстеръ, но такъ какъ онъ платитъ ей 1.400 руб. отъ спектакля, то проситъ разрѣшить ему на эту сумму повысить сборъ. Разрѣшеніе было дано, Этелька Герстеръ спѣла тринадцать разъ при полныхъ сборахъ, но когда мужъ ея, Гордини, повздорилъ съ Сѣтовымъ, то напечаталъ въ газетахъ, что жена его получала не 1.400 руб. отъ спектакля, а только тысячу руб. и что такимъ образомъ Сѣтовъ, путемъ обмана, получилъ за тринадцать спектаклей лишнихъ 5.200 р.
   Послѣ этого факта у Сѣтова уже не оставалось ни одного сторонника въ думѣ и окончательно было рѣшено отнять у него театръ Претендентами явились H. Н. Савинъ и М. В. Лентовскій, но такъ какъ условія Лентовскаго оказались не подходящими, то театръ былъ сданъ Савину, кажется, за семь тысячъ руб. въ годъ. Въ это время Савинъ взялъ уже въ аренду театръ Бергонье и такимъ образомъ въ рукахъ его очутились оба Кіевскіе театра. Въ городскомъ Савинъ рѣшилъ имѣть русскую драму, а въ театрѣ Бергонье,-- русскую оперетку. Спектакли драматической труппы открылись въ городскомъ театрѣ 30-го Августа "Ревизоромъ". Оперетка началась во второй половинѣ Сентября, такъ какъ театръ Бергонье, по требованію администраціи, ремонтировался. Въ составѣ драматической труппы были: Н. И. Новиковъ, Лелевъ, Мельниковъ, Шуринъ, Ленскій, Балкашинъ, Н. И. Степанова, Мельникова, Невѣрова, Дагмарова. А. А. Яблочкина, Карцева. Кромѣ того въ спектакляхъ изрѣдка участвовалъ и Савинъ. Была еще артистка Раевская, но ее я помню въ одной только роли -- Сесиль Орасъ и не столько по исполненію роли, сколько по прекрасному французскому выговору. Режиссеромъ труппы былъ Н. И. Новиковъ. Открытіе сезона состоялось при полномъ сборѣ, при чемъ Савину и Новикову устроены были шумныя оваціи. Новиковъ игралъ городничаго, Шуринъ -- ' Хлестакова, Яблочкина -- Марью Антоновну и Балкашинъ -- Осипа (роль эта была исполнена имъ крайне неудачно). Слѣдующій спектакль уже не привлекъ публики, не смотря на то, что въ немъ выступала когда-то любимица кіевлянъ Н. И. Степанова въ роли старухи Сбоевой ("Подруга жизни"). Тогда-же выступила впервые А. Г. Дагмарова въ роли жены Сбоева, при чемъ въ "Кіевлянинѣ" данъ былъ о дебютанткѣ такой отзывъ: "если г-жѣ Дагмаровой дана роль въ видѣ опыта, то нельзя-ли такихъ опытовъ больше не дѣлать? Г-жѣ Дагмаравой немыслимо поручать отвѣтственныя роли, тѣмъ болѣе въ такой труппѣ, какъ нынѣшняя". Этотъ отзывъ я вспомнилъ спустя 14-лѣтъ, когда г-жа Дагмарова въ томъ-же Кіевѣ выступила въ труппѣ Соловцова въ роли Лидіи ("Блуждающіе огни"). Что писалось объ артисткѣ въ 1883 г., тоже почти мнѣ пришлось прочесть и въ 1897 году.
   Когда дѣла драмы пошли неудовлетворительно -- Савинъ рѣшилъ притянуть кое-какую итальянскую оперу, но приглашенные имъ артисты оказались крайне слабыми и, конечно, дѣлъ не поправили.
   Фамилій этихъ итальянцевъ я не помню, за исключеніемъ одного только тенора -- Баччи. А помню, я его вотъ по, чему: полюбился этотъ Баччи двумъ, проживавшимъ въ Кіевѣ довольно богатымъ сестрицамъ М. и когда Савинъ всѣ счеты съ итальянской оперой покончилъ, сестрицы, чтобы удержать Баччи въ Кіевѣ, предложили Савину кажется 20-тысячъ руб. "а можетъ быть и больше) съ тѣмъ, чтобы онъ къ слѣдующему сезону, одновременно съ русской оперой, которую тотъ задумалъ, держалъ и итальянскую. Нечего прибавлять, что Савинъ предложеніе это принялъ и съ тѣхъ поръ Баччи, въ продолженіи нѣсколькихъ лѣтъ, служилъ у Савина. Голосъ у артиста (теноръ) былъ недурной, но ничего выдающагося не представлялъ, сестры М. принимали однако всѣ мѣры, чтобы создать ему успѣхъ. Былъ такой случай. Въ бенефисъ Баччи назначили Эрнани. Чтобы увеличить сборъ, сестры М. купили на значительную сумму билетовъ и разослали знакомымъ. Билеты-же на галлерею были розданы на базарѣ всякому сброду. Во время спектакля, съ галлереи то и дѣло раздавались крики: "Баччи"! Вмѣшалась наконецъ полиція и арестовала трехъ мужиковъ.-- "Вы чего орете"? спросили.-- "Да насъ сюда прислали и приказазали кричать: "бачивъ", мы и кричали, а что "бачивъ" и сами не знаемъ". По справкамъ оказалось, что мужиковъ снабдилъ билетами лакей сестеръ М., подъ условіемъ кричать "Баччи"!, а они, не понимая въ чемъ дѣло, кричали: "бачивъ"! До чего ревниво сестры М. охраняли Баччи видно изъ слѣдующаго дѣла, бывшаго въ производствѣ у судебнаго слѣдователя. Какъ-то въ комнату. занимаемую Баччи, былъ брошекъ камень. Сестры М. заподозрили въ этомъ тенора Ряднова, который по ихъ мнѣніе желалъ избавиться отъ сильнаго конкуррента въ лицѣ Баччи. Было произведено дознаніе, а затѣмъ возникло дѣло по обвиненію Ряднова ни болѣе, ни менѣе, какъ въ покушеніи на убійство Баччи. Слѣдствіе тянулось довольно долго, пристегнули къ дѣлу и Тартакова и закончилось оно, конечно, ничѣмъ!
   Спектакли опереточной труппы начались въ сентябрѣ^ Въ составъ этой труппы входили г-жи Кольцова, Троцкая, Дюроше, Пальмъ, Розенъ, Чаровъ; другихъ не припомню. Громадный успѣхъ имѣла г-жа Кольцова, которая обладала въ то время настолько хорошимъ голосомъ, что даже выступала въ оперѣ, причемъ выдѣлялась изъ всего состава оперной труппы. Можно поэтому судить, между прочимъ, насколько хороши были силы, приглашенныя Савинымъ для итальянской оперы. Въ этотъ-же сезонъ выступала у Савина и извѣстная когда-то опереточная актриса г-жа Корбіель. Артистка провалилась и съ тѣхъ поръ навсегда оставила оперету, при чемъ предпочла выйти замужъ за землевладѣльца Р., и, конечно, прекрасно сдѣлала: быть чуть-ли не знаменитостью, а затѣмъ дождаться періода полнаго увяданія -- куда какъ не весело! Сезонъ оперетки Савинъ нѣсколько поразнообразилъ, пригласивъ на пять спектаклей г-жу Жюдикъ. И съ нимъ, какъ съ прежними антрепренерами, велась война изъ за громадныхъ цѣнъ, но Савинъ не уступилъ и сборы сравнительно были небольшіе. Когда изъ Москвы, куда Жюдикъ собиралась послѣ Кіева, полученъ былъ запросъ о сборахъ, одинъ изъ членовъ ея труппы отвѣтилъ кратко: "succès enorme, pas d'argent".
   Дирижеромъ оркестра въ опереткѣ былъ г. Прибикъ, котораго публика очень любила и въ бенефисъ его былъ ему поднесенъ билетъ внутренняго займа, съ адресомъ весьма краткаго содержанія: "подносимъ билетъ и желаемъ Вамъ выиграть 200-тысячъ".
   Главный упрекъ, который дѣлался Савину какъ по отношенію къ драмѣ, такъ и къ опереткѣ, состоялъ въ томъ, что онъ мало заботился о репертуарѣ и ставилъ постоянно старыя пьесы. По этому поводу я помню даже слѣдующее четверостишіе:
   
   "Когда-бъ играли Ирвингъ, Тальма,--
   Старье смотрѣли-бъ мы всегда,
   Но видѣть Лелева и Пальма --
   Да минетъ эта насъ бѣда"!
   
   Дошло до того, что въ драмѣ былъ поставленъ "Разбойникъ Чуркинъ" съ Новиковымъ въ заглавной роли. Независимо репертуара и въ составѣ обѣихъ труппъ ощущался недостатокъ, такъ что драматическіе артисты нерѣдко участвовали въ опереткѣ и наоборотъ... Случалось даже, что артисты драмы ставили въ свои бенефисы оперетки; такъ, помню, Ленскій поставилъ въ свой бенефисъ -- "Фаустъ наизнанку".
   Дѣла драматической труппы сильно поправились съ пріѣздомъ на гастроли Андреева-Бурлака. Первый спектакль съ его участіемъ состоялся въ пьесѣ "Лѣсъ", гдѣ гастролеръ исполнялъ роль Аркашки. Несчастливцева весьма неудачно игралъ Рахимовъ, и когда онъ позволилъ себѣ прибавить отсебятину, вставивъ фразу: "бенефисъ мой въ Кіевѣ далъ плохой сборъ", съ галлереи ему отвѣтили: "и слава Богу, что оцѣнили по достоинству"! Долженъ замѣтить, что въ это время Рахимовъ сильно предавался пьянству и многіе изъ артистовъ вынуждены были заявить Савину, что изъ опасенія "членовредительства" -- просятъ или удалить Рахимова или освободить ихъ отъ контрактовъ. На сколько помнится, Рахимовъ сезона не дослужилъ.-- Возвращаюсь къ Андрееву-Бурлаку. На второй или третій спектакль имъ были прочитаны "Записки сумасшедшаго". Успѣхъ былъ настолько великъ, что когда было объявлено о повтореніи "записокъ" и о прочтеніи "разсказа Мармеладова", театръ былъ до того переполненъ, что даже всѣ мѣста въ оркестрѣ, по настоятельной просьбѣ публики, были проданы, а оркестръ игралъ въ антрактахъ на сценѣ при опущенномъ занавѣсѣ. Съигралъ Андреевъ-Бурлакъ разъ десять и получилъ на свою долю довольно значительную сумму. Разсказываю я это вотъ почему: когда ему надо было оставить Кіевъ, у него не хватило денегъ на дорогу, что крайне всѣхъ поразило. Выручилъ его А. П. Дьяковъ, хозяинъ Сѣверной гостинницы (впослѣдствіи "Метрополя"). Здѣсь кстати замѣчу, что Дьяковъ былъ большой театралъ, безумно любилъ оперу и драму и стоялъ близко къ театральному міру, многіе члены котораго въ трудныя минуты всегда обращались за помощью къ Дьякову и никогда отказа не получали. Многіе артисты не мало задолжали Дьякову по ресторану и гостинницѣ, но онъ никогда не требовалъ денегъ, а шутя хвасталъ, показывая подписанные счета, что у него имѣются автографы извѣстнѣйшихъ русскихъ артистовъ. Бурлакъ въ Кіевѣ, повидимому. тратилъ деньги на привезенную имъ съ собой юную особу, которую онъ называлъ "Картинка". Спустя нѣсколько лѣтъ, я встрѣтилъ эту "Картинку" въ составѣ хора опереточной труппы Парадиза.
   На смѣну Андрееву-Бурлаку прибылъ Н. С. Стружкинъ Пріѣхалъ онъ на нѣсколько спектаклей въ качествѣ гастролера, но оставался до конца сезона. Какъ артистъ Стружкинъ значительнаго успѣха не имѣлъ, гораздо больше онъ нравился какъ чтецъ своихъ сатирическихъ стихотвореній. Значительный сборъ сдѣлалъ Стружкинъ, когда читалъ "Записки сумашедшаго"; публика наполнила театръ ради сравненія съ Андреевымъ-Бурлакомъ. Тоже случилось спустя мѣсяца три, когда прибыла часть труппы Московскаго малаго театра съ. г. Правдивымъ во главѣ.
   Эта труппа также не дѣлала сборовъ, но котда Правдивъ объявилъ, что прочтетъ "Записки сумашедшаго" -- сборъ былъ полный,
   Въ апрѣлѣ въ городскомъ театрѣ состоялись гастроли г-жи Ѳедотовой, которая прибыла въ Кіевъ на четыре спектакля вмѣстѣ съ г. Рыбаковымъ. Я помню хорошо первый спектакль. Ѳедотова играла Медею, Рыбаковъ-Язона. Такъ какъ группы у Савина въ то время не было, то онъ набралъ для антуража исправляющихъ должность артистовъ. Въ числѣ набранныхъ на время была г-жа Карцева, которой поручили роль Креузы. Много лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, но мнѣ и сейчасъ стыдно не только за Савина, но и за бѣднаго Язона, на долю котораго выпала подобная невѣста. Это была нѣчто невозможное; хохотала до упаду не только вся публика, но и пріѣзжіе гастролеры! Нечего прибавлять, что антуражъ, поставленный Савинымъ, сильно повредилъ успѣху Ѳедотовой. Хотя при заключеніи сезона Савину подносились адресы съ благодарностью за водвореніе драмы, за поднятіе ея въ Кіевѣ на подобающую высоту, за успѣхи ея въ будущемъ, но Савинъ, видимо справившись съ своей кассой, этого взгляда не раздѣлилъ, и порѣшилъ съ слѣдующаго сезона имѣть въ городскомъ театрѣ русскую оперу, а дабы не было сѣтованій на отсутствіе драмы, онъ далъ и послѣднюю, но въ крайне мизерномъ составѣ и удѣлилъ ей мѣсто въ театрѣ Бергонье одновременно съ опереткой.
   Постомъ было объявлено, что въ городскомъ театрѣ будетъ итальянская опера съ гастролями Лавровской, но вмѣсто нея явились какіе-то фокусники: Романъ и др.
   Въ театрѣ Бергонье продолжались спектакли опереточной труппы. По прежнему успѣхомъ пользовалась г-жа Кольцова и отчасти Троцкая и Пальмъ. За отсутствіемъ другихъ артистовъ почти каждый вечеръ пѣлъ, или вѣрнѣе хрипѣлъ, Пальмъ и за себя, и за тенора, и за баса, и за сопрано, словомъ -- все обстояло благополучно и публика со всѣмъ мирилась. Одинъ только случай не мало возмутилъ ее: былъ назначенъ бенефисъ Троцкой, тогда еще очень юной и неопытной артистки, хотя и не безъ голоса. При появленіи бенефиціантки посыпались билетики съ надписью: "Vivat Софья Владиміровна Троцкая"!-- публика промолчала, затѣмъ поднесли лавровый вѣнокъ -- также промолчали, но когда поднесли адресъ отъ студентовъ Университета Св. Владиміра, адресъ, въ которомъ воспѣвались заслуги артистки на поприщѣ "серьезнаго служенія искусству" -- большинство бывшихъ въ театрѣ студентовъ возмутилось и началось сильное недоразумѣніе, до того сильное, что составители адреса сочли за благо скрыться изъ театра. Черезъ два дня въ "Кіевлянинѣ" появились замѣтка, что адресъ поднесенъ не студентами, а лицами, злоупотребившими именемъ студентовъ. Уже впослѣдствіи выяснилось, что медвѣжью услугу г-жѣ Троцкой оказалъ ея женихъ студентъ Б--въ, собиравшій подписи многихъ лицъ, ничего общаго съ университетомъ не имѣвшихъ.
   Когда сезонъ оперетки закончился, сцена театра Бергонье была передѣлана въ арену для лошадей и тамъ въ теченіи поста подвизался циркъ Соломонскаго, одновременно работая съ циркомъ бр. Никитиныхъ, помѣщавшимся на думской площади. Въ то время какъ въ теченіи сезона не хватало публики для одного только драматическаго театра,-- ея съ избыткомъ хватило на два цирка, не смотря даже на то, что Саломонскій назначилъ цѣны мѣстамъ, не во многомъ уступавшія цѣнамъ во время спектаклей Коклена. Говорили, что приманкой, кромѣ лошадей, служили и какіе-то знаменитые клоуны, игравшіе на разныхъ инструментахъ. Можетъ быть это и вѣрно. Недаромъ-же Кіевъ считается музыкальнымъ городомъ!
   Съ опереткой Савинъ однако не сразу рѣшилъ разстаться: въ перерывѣ, по окончаніи драмы и до открытія оперы, антрепренеръ городскаго театра пригласилъ опереточную труппу въ составѣ г-жъ Бѣльской, Тамаровой и гг. Чернова и Родона. Громадный успѣхъ имѣлъ Черновъ, котораго упрекали, что онъ, съ такими выдающимися вокальными силами, подвизается въ опереткѣ. Это былъ, впрочемъ, послѣдній сезонъ дѣятельности Чернова въ опереткѣ. Вскорѣ послѣ Кіева онъ выѣхалъ за границу, а затѣмъ я уже встрѣтилъ его опернымъ артистомъ.
   Драматическое общество въ теченіи зимняго сезона мало проявляло свою дѣятельность; подвизался тамъ, насколько помню, П. И. Вейнбергъ, репертуаръ котораго, какъ извѣстно, былъ крайне ограниченъ. Помню я еще одинъ спектакль въ пользу 12-ти лѣтней дѣвочки Софьиной. Она очень часто выступала какъ въ городскомъ театрѣ, такъ и въ обществѣ, исполняя небольшія роли, при чемъ обнаружила недюжинныя дарованія. Родители ея рѣшили посвятить ее сценѣ, но неожиданная смерть отца разстроила всѣ планы.
   На помошь пришло драматическое общество, но спектакль въ ея пользу далъ что-то около ста руб. и затѣмъ о Софьиной замолчали. Гдѣ она и поступила-ли на сцену -- не знаю.
   Нѣсколько оживилось драматическое общество въ лѣтній сезонъ. Режиссеромъ былъ приглашенъ Лелевъ, гастролировали г-жи Козловская, Рыбчинская, Волгина, г. Петипа и др. Я уже замѣтилъ, что не раздѣлялъ взгляда общества на приглашеніе артистовъ и если интересовался дѣятельностью Общества, то только въ отношеніи членовъ его, выступавшихъ на подмосткахъ его театра. Въ этомъ отношеніи могу замѣтить, что общество въ теченіи сезона не выдвинуло ни одного, сколько нибудь выдающагося, исполнителя, но за то съ прискорбіемъ отмѣчаю, что оно понесло крупную утрату въ лицѣ скончавшейся въ тотъ сезонъ весьма талантливой исполнительницы Екатерины Львовны Рапопортъ, принимавшей самое живое участіе въ дѣятельности общества со времени его возникновенія.
   Садовый лѣтній сезонъ не представлялъ никакого интереса. Подвизался тамъ Н. А. Ленскій, который постоянно уже переходилъ отъ Савина къ Иваненко и обратно, да еще г. Калиновичъ, продѣлки котораго дошли до того, что потребовали вмѣшательства полиціи и суда. Въ саду Калиновичъ до того опасался нападеній разныхъ лицъ, которыхъ онъ обиралъ на законномъ основаніи, что постоянно носилъ при себѣ револьверъ. По поводу ка кой-то растраты, въ которой обвинялся Калиновичъ, онъ, помню, помѣстилъ опроверженіе въ газетѣ и когда его сравнили съ Иваномъ Антоновичемъ Расплюевымъ и привели слова "мошенникъ и тонъ задаетъ"! онъ вызвалъ автора на дуэль. О дуэляхъ Калиновича я уже разсказывалъ, а потому не стану повторяться; замѣчу только, что вызвавъ автора на дуэль, онъ въ тотъ-же день скрылся изъ города.
   Въ іюлѣ мѣсяцѣ въ Кіевъ прибыло товарищество артистовъ московскаго малаго театра. Въ составѣ его я помню Правдина, Бабикова, Багрова, г-жу Добрынину и Правдину. Спектакли товарищества состоялись въ городскомъ театрѣ. Бабикова я помню еще въ Одессѣ въ бытность мою студентомъ. Онъ часто бывалъ въ театрѣ, якшался съ артистами и всегди что-то рисовалъ, О сценѣ онъ къ то время не думалъ, а завѣтной его мечтой было сдѣлаться декораторомъ. Когда труппа прибыла въ Кіевъ и я замѣтилъ имя Бабикова на афишѣ, я, конечно, не допускалъ мысли, что это тотъ самой Бабиковъ, котораго я юношей зналъ въ Одессѣ. Въ первый, однако, спектакль, явившись за кулисы я увидѣлъ, что ошибся, что Бабиковъ -- артистъ тотъ самый, который мечталъ быть Бабиковымъ -- декораторомъ. Еще болѣе меня удивилъ репертуаръ Бабикова какъ по своему разнообразію, такъ и по трудности его. На вопросъ мой: "а какія вы роли играете"?-- онъ съ апломбомъ отвѣтилъ: "Гамлета, Бориса Годунова" Кина, Любима Торцова, Уріель Акосту и проч. И дѣйствительно, большую часть этихъ ролей онъ исполнилъ въ Кіевѣ. Смотря на это исполненіе я только думалъ объ одномъ: "и отчего ты не остался декораторомъ"? Особенное вниманіе обратилъ на себя г. Богровъ; въ "Лѣсѣ" онъ игралъ роль Буланова, а въ "Кинѣ" -- принца уэльскаго. Роли эти хотя и небольшія, но артистъ исполнилъ ихъ настолько хорошо, что сразу выдвинулся изъ состава труппы.
   Въ отзывѣ моемъ объ этомъ артистѣ ("Кіевлянинъ" 1884 г.,) я писалъ, между прочимъ, что хотя онъ еще и молодъ, но у него всѣ данныя на большой успѣхъ въ будущемъ. Съ тѣхъ поръ я Богрова не встрѣчалъ до прошлаго года, когда онъ появился въ Кіевѣ, въ труппѣ Соловцова. Меня только порадовало, что предположенія мои о Богровѣ вполнѣ оправдались.
   Правдинъ наибольшій успѣхъ имѣлъ въ роляхъ нѣмцевъ, да еще въ "запискахъ сумасшедшаго", которыя, насколько мнѣ извѣстно, онъ первый передѣлалъ для сцены. Коронною его ролью я считаю роль раввина въ пьесѣ "Другъ Фрицъ". Въ этой роли я видѣлъ его въ Одессѣ въ 1892 г. и смѣло скажу, что въ отдѣлкѣ ея онъ мало чѣмъ уступаетъ знаменитому исполнителю -- Поссарту.
   Перехожу къ зимнему сезону 1884--85 г. Въ городскомъ театрѣ Савинъ держалъ русскую оперу, а въ театрѣ Бергонье -- драму и оперетку. Въ составѣ оперной труппы главныя силы составляли: Зарудная, Лубковская, Рядновъ и Тартаковъ. Хотя первый дебютъ Ряднова (Сабининъ въ "Жизнь за Царя") былъ болѣе, чѣмъ неудаченъ, но на другой день артистъ въ партіи "Фауста" имѣлъ настолько значительный успѣхъ, что о немъ заговорили, какъ о выдающемся пѣвцѣ. Тартаковъ, дебютируя въ "Риголето", сразу завоевалъ симпатіи публики и этими симпатіями безсмѣнно пользовался въ теченіи цѣлаго ряда лѣтъ. Къ оперѣ я еще вернусь.
   Въ драмѣ подвизались Вронская, Горбунова, Свѣтловъ, Чужбиновъ, Недѣлинъ, Милославскій, Ленскій. Просился еще Скуратовъ, но Савинъ не счелъ нужнымъ его приглашать. Я помню переписку по этому поводу. Скуратовъ въ телеграммѣ, присланной Савину, писалъ: "Предлагаю услуги въ дебютахъ Фердинанда, Уріеля, отвѣчайте, Леонтьевскій переулокъ". Савинъ поручилъ своему секретарю отвѣтить, что услугъ не надо. На другой день было получено слѣдующее служебное извѣщеніе: "Телеграмма ваша не доставлена, такъ какъ Фердананда. Уріеля въ Леонтьевскомъ переулкѣ не оказалось". Такъ Скуратовъ и не дождался отвѣта на свое предложеніе вслѣдствіе ошибки секретаря, который, неизвѣстно почему, былъ у Савина изъ иностранцевъ.
   Изъ артистовъ, съ которыми я встрѣтился въ этотъ сезонъ, симпатичнѣе всѣхъ былъ для меня Тимофѣй Александровичъ Чужбиновъ, съ которымъ меня связывала тѣсная дружба еще въ стѣнахъ Новороссійскаго университета. Когда я приступилъ къ изложенію своихъ воспоминаній, что было лѣтомъ прошлаго года, я обратился къ Чужбинову за справками по части хронологіи, которая у меня хромала (и должна быть и теперь хромаетъ, въ чемъ я счелъ нужнымъ извиниться въ своемъ предисловіи). Чужбиновъ, вспоминая вмѣстѣ со мной кое-какія событія, заявилъ, что имѣетъ ко мнѣ большую просьбу, а именно: въ виду нашихъ многолѣтнихъ дружескихъ отношеній ему не хотѣлось-бы, чтобы я расхваливалъ его, какъ артиста, такъ какъ этому придадутъ значеніе дружеской услуги, и не столько публика, сколько свой братъ-артистъ. Я обѣщалъ, но не думалъ тогда, что черезъ пять дней этотъ человѣкъ будетъ уже въ могилѣ.
   Я былъ у него 5-го августа, а 10-го августа его похоронили. Въ настоящее время я отъ своего обѣщанія, конечно, свободенъ, но все-же исполню его желаніе и буду говорить о немъ больше какъ о человѣкѣ, чѣмъ какъ объ артистѣ.
   Познакомился я съ Чужбняовымъ (Гринштейномъ) въ Одессѣ, гдѣ онъ поступилъ въ университетъ послѣ окончанія имъ керченской гимназіи. Хотя въ Одессѣ онъ пробылъ всего одинъ годъ, но и этого времени было достаточно, чтобы узнать всѣ его рѣдкія качества. Такого добраго, скромнаго и честнаго человѣка мнѣ рѣдко приходилось встрѣчать; это былъ чудный товарищъ, который, самъ сильно нуждаясь, готовъ былъ дѣлиться послѣднимъ. За свои качества онъ былъ искренно любимъ всѣми товарищами. Не знаю точно причины, побудившей его оставить Одессу и скитаться нѣсколько лѣтъ по разнымъ высшимъ учебнымъ заведеніямъ, но, хотя онъ курса нигдѣ не окончилъ, все-же на сцену поступилъ съ довольно солидной научной подготовкой. Первые его шаги по сценѣ были въ г. Орлѣ въ 1874 г., но выдвинулся онъ не сразу. Нѣсколько лѣтъ онъ игралъ въ водевиляхъ и небольшихъ комедіяхъ, затѣмъ служилъ въ опереткѣ и только съ 1881 года онъ сталъ занимать уже видное мѣсто въ средѣ русскихъ провинціальныхъ артистовъ. Встрѣчаясь съ Чужбиновымъ въ Кіевѣ ежегодно, начиная съ 1880 г. по 1884 г., я на сценѣ до этого года ею никогда не видалъ, да и въ этомъ году, говоря откровенно, я не могъ судить о немъ, какъ о серьезномъ артистѣ, такъ какъ репертуаръ шелъ для него неподходящій, а дѣлать выводы на основаніи ею участія въ опереткѣ а не рѣшался. За то впродолженіи всего этого времени я узналъ его близко какъ человѣка и долженъ сознаться, что сохраненіе имъ всѣхъ его качествъ меня поразило; человѣкъ попалъ въ среду, гдѣ, нечего грѣха таить, зависть, интриги, тщеславіе и другіе людскіе пороки царствуютъ во всю, а онъ не заразился ни однимъ- изъ нихъ; какимъ онъ былъ въ юности, такимъ остался дальше, такимъ сошелъ и въ могилу. Человѣкъ этотъ ненавидѣлъ неправду и не стѣсняясь ни положеніемъ, ни вліяніемъ своихъ товарищей, въ глаза высказывалъ имъ смѣло свои взгляды. Относясь къ искусству серьезно -- онъ того-же требовалъ и отъ другихъ и нерѣдко мнѣ приходилось быть свидѣтелемъ его негодованія, когда кто-либо изъ товарищей халатно относился къ дѣлу. Бывало, идетъ пьеса, въ. которой онъ не участвуетъ, но стоило ему замѣтить небрежность въ исполненіи и онъ начиналъ волноваться.-- "Да какое тебѣ дѣло"?-- но разъ говорилъ я ему.-- "Да не могу я видѣть такого отношенія къ искусству, больно мнѣ за товарищей"! И говорилъ онъ это искренно. Не могу не отмѣтить еще одну его черту. Чужбиновъ былъ замѣчательный семьянинъ и самъ, живя очень скромно, все свое жалованье, довольно солидное, отдавалъ семьѣ; воспитаніе дѣтей, (онъ оставилъ двухъ сыновей), было главной его заботой; ради семьи онъ себѣ отказывалъ во многомъ. Въ обществѣ Чужбиновъ былъ всегда желаннымъ гостемъ: говорилъ онъ мало, но всегда очень мѣтко и въ немногихъ словахъ умѣлъ прекрасно схватывать предметъ. Въ средѣ кіевлянъ (онъ былъ женатъ на кіевлянкѣ и, хотя и съ перерывами, провелъ въ Кіевѣ 18 лѣтъ) Чужбиновъ, какъ человѣкъ, пользовался большими симпатіями. Рисоваться онъ никогда не любилъ и удивлялся тѣмъ изъ своихъ товарищей которые смѣлостью создавали себѣ имена. Особенно негодовалъ онъ на Долинова, безъ всякаго, по его мнѣнію, права рѣшившагося, самъ едва выдвинувшись на сценѣ, взяться за преподаваніе драматическаго искусства.-- "Не оттого-ли", спрашивалъ онъ,-- "наша драматическая школа выпускаетъ такихъ ученицъ, что имѣетъ профессорами Долиновыхъ". и другихъ. Какъ объ артистѣ я о Чужбиновѣ говорить не стану; слишкомъ еще свѣжо въ памяти всѣхъ, видѣвшихъ его, отношеніе его къ требованіямъ искусства. Чужбиновъ умеръ на 46-мъ году отъ роду. Здѣсь-же замѣчу, что изъ всѣхъ комиковъ, которыхъ я зналъ, одинъ только Протасовъ перешагнулъ за 50 лѣтъ и даже два года тому назадъ праздновалъ рѣдкій юбилей: пятидесятилѣтіе служенія сценѣ; всѣ остальные, которыхъ я близко зналъ, умерли между 40--50 годамгі, а нѣкоторые и раньше; такъ Громовъ умеръ на 29-мъ году, Большаковъ на 36-мъ году, а между 40--50 г.: Кирѣевъ, Свободинъ, Самсоновъ, Соколовъ -- Градовъ, Родонъ, Андреевъ-Бурлакъ и, наконецъ, Чужбиновъ!
   Родился Чужбиновъ въ г. Керчи въ 1852 г. 21 февраля, настоящая его фамилія, какъ уже сказано, была Гринштейшь; отецъ его былъ довольно богатый человѣкъ, но вслѣдствіе какихъ-то неудачныхъ коммерческихъ операцій онъ лишился всего своего состоянія, въ томъ числѣ и дома, въ которомъ ему было только предоставлено право пользоваться пожизненно небольшою квартирою. Случилось это въ то время, когда Т. А. было 14 лѣтъ и онъ былъ уже воспитанникомъ 5-го класса Керченской гимназіи. Съ той минуты, какъ отца постигло несчастіе, Т. А. началъ самъ добывать себѣ средства къ жизни, давая уроки, но не оставляя занятій въ гимназіи, которую онъ и окончилъ въ 1869 году 16 лѣтъ отъ роду. Хотя Чужбиновъ, какъ я замѣтилъ, добывалъ средства къ жизни, занимаясь уроками, за что получалъ гроши, бѣгая по урокамъ изъ одного конца города въ другой, все-же это не препятствовало ему прекрасно учиться и окончить гимназію съ серебрянной медалью, что и доказываетъ, на сколько онъ обладалъ недюжинными способностями. Еще будучи гимназистомъ (передаю съ его словъ) Чужбиновъ страстно полюбилъ сцену, которой онъ и рѣшилъ себя посвятить, но не раньше, какъ по окончаніи высшаго учебнаго заведенія; мотивировалъ онъ это тѣмъ, что серьезное служеніе* искусству возможно только при условіи возможно большаго всесторонняго образованія. Этой точки зрѣнія, какъ многимъ извѣстно, онъ держался всегда и уже будучи выдающимся актеромъ все-же постоянно продолжалъ свое самообразованіе, очень много читая и зорко слѣдя за всѣми новостями въ литературѣ и наукѣ; что этого взгляда онъ очень строго держался, доказательствомъ служить слѣдующее: когда, по окончаніи керченской гимназіи, онъ прибылъ въ Одессу и поступилъ въ Новороссійскій университетъ -- матеріальное его положеніе было весьма плачевное; какъ любитель онъ и тогда уже выдѣлялся и слѣдовательно имѣлъ полную возможность, оставивъ жизнь впроголодь, поступить на сцену и быть болѣе или менѣе обезпеченнымъ, но онъ этого не сдѣлалъ, а продолжалъ оставаться въ университетѣ. Что нужда была сильна, видно хотя бы вотъ изъ чего: обѣдалъ Чужбиновъ не ежедневно, а черезъ день въ ресторанѣ, гдѣ за 30 к. отпускали два блюда, но и этой роскоши, даже и черезъ день, Чужбиновъ себѣ позволять не могъ, онъ ѣлъ одно только блюдо въ 15 к. Въ этомъ-же ресторанѣ и я часто обѣдалъ. Обыкновенно мы садились съ Чужбиновымъ за общій столъ, гдѣ было много хлѣба, и требовали по порціи борщу. За этой порціей мы уничтожали несмѣтное количество горчицы и съѣдали по меньше мѣрѣ по цѣлой греческой булкѣ. То-же дѣлали и многіе другіе студенты. Хозяинъ ресторана, замѣтивъ, что гг. студенты уничтожаютъ за общимъ столомъ столько хлѣба, что уплачиваемые за борщъ 15 коп. приносятъ ему одинъ лишь убытокъ, распорядился общій столъ уничтожить и для студентовъ были поставлены отдѣльные столики, гдѣ хлѣба уже не полагалось вволю, а на каждую порцію давали только по три ломтика. Этотъ пріемъ сильно смутилъ многихъ и пришлось перейти въ греческую кухмистерскую, гдѣ кормилъ ужасной пищей, но за то дешево: порція стоило всего 10 коп. Тамъ-то, въ этой кухмистерской, я почти увѣренъ, Чужбиновъ и нажилъ катарръ желудка, которымъ онъ страдалъ много лѣтъ и послѣдствіемъ котораго пожалуй и явилась та болѣзнь, которая преждевременно свела его въ могилу. Случалось однако, что у Чужбинова не хватало и этихъ 10 к. и тогда онъ ограничивался однимъ только чаемъ. До чего Чужбиновъ иногда нуждался видно изъ слѣдующаго факта: какъ-то разъ, проходя мимо одной кухни, откуда слышался запахъ щей, Чужбиновъ упалъ въ обморокъ. Какъ внезапно заболѣвшаго его отвезли въ участокъ и тамъ-то, по приведеніи его въ чувство, выяснилось, что въ теченіи трехъ сутокъ онъ ничего не ѣлъ и запахъ горячей пищи такъ на него подѣйствовалъ, что съ нимъ произошелъ обморокъ. Чужбиновъ много терпѣлъ, но гордость не позволяла ему сознаться въ своемъ бѣдственномъ положеніи, онъ стойко переносилъ всякія лишенія, стремленіе къ наукѣ его не покидало и онъ продолжалъ учиться. Въ 1870 г. Чужбиновъ оставилъ Одессу и перешелъ въ московскій университетъ на медицинскій факультетъ, оттуда судьба забросила его скоро въ Петербургъ, гдѣ онъ поступилъ въ медикохирургическую академію и наконецъ онъ перешелъ въ технологическій институтъ. Какъ ни стремился Чужбиновъ закончить свое образованіе, но это ему не удалось: изъ технологическаго института онъ долженъ былъ выйти въ то время, когда ему оставался всего одинъ годъ, чтобъ его закончить. Было это въ 1874 г. и оставилъ онъ институтъ не потому, что не хватило силъ бороться съ нуждой, нѣтъ, отъ этой борьбы онъ, при своей энергіи и выносливости, никогда не отказался бы, но случились побочныя обстоятельства, заставившія его бросить ученіе. Въ это то время Чужбиновъ, скрѣпя сердце, и пошелъ на сцену, впервые выступивъ въ Орлѣ при антрепризѣ Леухина.
   Къ службѣ Чужбиновъ относился крайне педантично Вотъ, для примѣра, характерный фактъ: за нѣсколько часовъ до смерти Чужбиновъ, не смотря на сильныя страданія, о болѣзни своей ничего не говорилъ, а скорбѣлъ лишь о томъ, что Соловцову прійдется начинать сезонъ безъ него и этимъ онъ поставитъ антрепренера въ затруднительное положеніе относительно репертуара.
   Чужбиновъ оказывалъ довольно значительныя денежныя вспомоществованія не только своимъ товарищамъ, но и постороннимъ лицамъ, разъ онъ убѣждался, что эти лица дѣйствительно нуждаются. Въ этихъ фактахъ надо прежде всего искать причину, почему покойный, получая довольно крупный окладъ (600 р. въ мѣсяцъ), не только ничего не оставилъ своей семьѣ, но даже не хватило средствъ на похороны и для первоначальныхъ расходовъ, за отсутствіемъ Соловцова въ Кіевѣ, пришлось заложить въ ссудную кассу серебрянный сервизъ, когда-то подаренный артисту кіевской публикой.
   Я уже упоминалъ, что Чужбиновъ, въ бытность свою студентомъ, сильно нуждался; нуждался онъ не меньше, уже состоя на службѣ въ театрѣ. Такъ, въ Новочеркаскѣ, гдѣ онъ служилъ въ опереткѣ вмѣстѣ съ Н. Синельниковымъ, тогда толъке что поступившимъ на сцену, доходило до того, что оба эти артиста, за неимѣніемъ подушекъ, спали на театральныхъ афишахъ а питались они одинъ только разъ въ сутки селедкой, которая называется "конь" и стоитъ три коп.
   Прошло нѣсколько лѣтъ послѣ пребыванія этихъ артистовъ въ Новочеркасскѣ. Синельниковъ сталъ уже силой и, пріѣхавъ въ Кіевъ, встрѣтился съ Чужбиновымъ. Пошли въ ресторанъ закусить. Чужбиновъ, по всегда присущей ему скромности и въ силу привычки, Заказалъ какую-то котлету и потребовалъ водки. Не то Синельниковъ: онъ, какъ истый гастрономъ, сталъ заказывать себѣ какое-то изысканное блюдо съ труфелями, спеціальнымъ соусомъ и пр. Долго слушалъ Чужбиновъ заказъ Синельникова, наконецъ не выдержалъ и замѣтилъ: "Ишь ты, деликатесы какія затѣялъ; и чего ты ломаешься, а коня новочеркасскаго не хочешь? И что за нѣжность, какъ только лишній рубль заведется"!
   Для большей характеристики Чужбинова не могу не привести взгляда его на положеніе артиста въ обществѣ. Было время, говаривалъ онъ, когда актеръ нигдѣ не былъ принятъ, когда поступленіе на сцену считалось предосудительнымъ, а лица, посвящавшія себя сценѣ, обязательно выступали подъ какимъ-нибудь псевдонимомъ, чтобъ не оскорблять свою семью. Это время, слава Богу, прошло, къ актеру стали относиться иначе, его стали уже всюду принимать; но и этого еще мало: я желалъ бы дождаться такого времени, когда не только актеры будутъ приниматься въ семейныхъ интеллегентныхъ семьяхъ, но и эти семьи будутъ посѣщать въ свою очередь и семьи актеровъ. Этого пока нѣтъ. Въ настоящее время, когда приглашаютъ выдающагося артиста, его принимаютъ только какъ артиста, принимаютъ актера Чужбинова, но не человѣка Чужбинова, и когда товарищи мнѣ говорятъ: "я тамъ-то вчера обѣдалъ, а тамъ-то ужиналъ" -- меня это коробитъ... Приглашаютъ тебя, чтобъ этимъ похвастать передъ другими, "у насъ-де обѣдалъ такой-то артистъ", а ты, какъ самостоятельное я, тутъ ровно ни при чемъ. Вотъ почему я никогда не принималъ и не принимаю приглашеній; пусть приглашающіе идутъ и къ моей семьѣ, тогда я пойму, что подкладка знакомства иная, а въ той формѣ, какъ эти приглашенія идутъ теперь, я ихъ не могу одобрить".
   И дѣйствительно, въ то время, какъ многіе изъ нашихъ артистовъ бывали въ различныхъ семейныхъ домахъ, Чужбиновъ никогда тамъ не бывалъ въ силу высказанныхъ имъ причинъ, что не мѣшало ему однако быть любимцемъ публики!
   Съ Евгеніемъ Яковлевичемъ Недѣлинымъ (Недѣльскимъ) я былъ знакомъ еще въ Одессѣ, въ бытность мою гимназистомъ. Хотя онъ воспитывался въ коммерческомъ училищѣ, но меня, равно какъ и моихъ товарищей по гимназіи, съ нимъ связывала общность интересовъ; интересы эти были театральные. Встрѣчаясь почти ежедневно послѣ классныхъ занятій на Дерибасовской улицѣ, мы передавали другъ другу всѣ новости театра, при чемъ онѣ касались иногда такихъ деталей, которыя съ искусствомъ ничего общаго не имѣли; мы знали почему-то всѣ тайны закулиснаго міра; большей-же частью бесѣды наши шли о пьесахъ и ихъ исполненіи. Недѣльскій въ бесѣдахъ этихъ всегда говорилъ съ увлеченіемъ и не разъ заявлялъ, что посвятитъ себя сценѣ. Долженъ замѣтить, что у Недѣлина былъ недурной голосъ (теноръ) и онъ часто распѣвалъ романсы, при чемъ для насъ было безразлично, поетъ-ли онъ въ комнатѣ или на улицѣ, разница была лишь въ томъ, что на улицѣ онъ пѣлъ въ полголоса. Въ то время, какъ сейчасъ помню, любимымъ въ Одессѣ романсомъ былъ "Няня" Николаева; этотъ романсъ, благодаря чудному его исполненію Николаевымъ, былъ очень популяренъ. Недѣльскій не преминулъ его выучить и мы не давали ему покоя, постоянно требуя "Няню". Недѣльскій не отказывалъ. Прошло съ тѣхъ поръ нѣсколько лѣтъ. Оперетка въ Одессѣ была къ большомъ ходу, успѣхъ ея былъ громадный и Недѣльскій, обладая недурнымъ голосомъ и давно уже рѣшивъ посвятить себя сценѣ, поступилъ въ оперетку. Къ счастью, онъ въ опереткѣ не погрязъ, а во время оставилъ ее и перешелъ въ драму. По крайней мѣрѣ, въ 1884 году, не смотря на то, что у Савина была и оперетка, Недѣлинъ почти исключительно выступалъ въ драмѣ. Я помню Недѣлина въ одной только опереткѣ "Нищій студентъ", гдѣ онъ игралъ, и превосходно, роль Олендорфа.
   Я уже замѣтилъ, что труппа Савина была очень слаба; ни одна драма не могла быть поставлена сколько нибудь сносно: въ труппѣ не было ни серьезнаго комика, ни актера и актрисы на сильныя драматическія роли, ни драматической старухи и потому необходимость заставила перейти на легкія комедіи. Правда, была драматическая артистка Вронская, но, странное дѣло, въ драмѣ игра ея была ходульна, тогда какъ въ комедіи-реальна, точно въ ея лицѣ были двѣ актрисы, ничего общаго между собой не имѣвшія. Для комедіи имѣлись хорошія силы въ лицѣ Недѣлина, Чужбинова, Ленскаго, Вѣровой и др. Въ концѣ ноября вновь явился на гастроли Андреевъ-Бурлакъ. Изъ новинокъ имъ была поставлена сцена изъ "Братьевъ Карамазовыхъ" -- "Мочалка". На смѣну Андрееву-Бурлаку явился Ивановъ-Козельскій и тоже привезъ новую пьесу: "Отъ судьбы не уйдешь", въ которой онъ выступилъ въ роли Артамонова. Эта роль была одной изъ лучшихъ въ его репертуарѣ и успѣлъ артистъ имѣлъ громадный. Въ общемъ все-таки драматическая труппа Савина была неудовлетворительна; всѣ силы антрепризы были направлены на улучшеніе оперы. Лучшимъ доказательствомъ служитъ то, что бенефисъ Савина въ оперѣ сопровождался рядомъ овацій и подношеній, чего въ бенефисъ его въ драмѣ не было. Савинъ для оперы чуть не еженедѣльно приглашалъ дебютантовъ; я помню Любину, Клепферъ, Соколову. Изъ всѣхъ этихъ дебютантокъ наибольшій успѣхъ имѣла Соколова, которой впрочемъ, по ея-же винѣ, пришлось вскорѣ уѣхать. Назначена была "Русалка" съ г-жей Соколовой въ партіи Наташи. Артистка опоздала къ началу спектакля, но когда прибыла, то оказалось, говоря словами Гоголя, что она "въ дѣло употреблена быть не можетъ"; она пообѣдала въ тотъ день въ загородномъ ресторанѣ и повидимому съ возліяніями, такъ что пѣть была не въ состояніи, почти всю партію Наташи пришлось выпустить, а затѣмъ уже было неудобно вообще выпускать г-жу Соколову на сцену.
   Въ началѣ декабря Савинымъ была приглашена на гастроли г-жа Альма Фостремъ, оказавшаяся замѣчательной колоратурной пѣвицей и прекрасной артисткой. Дебютъ ея въ "Лючіи" произвелъ фуроръ; она участвовала въ десяти спектакляхъ, которые прошли при полныхъ сборахъ. На сколько публика восторгалась голосомъ и игрой этой артистки видно изъ того, что въ одинъ изъ спектаклей, по иниціативѣ одного изъ посѣтителей, началась подписка на поднесеніе Фостремъ серебряннаго вѣнка. Не прошло и получаса, какъ было собрано 150 рублей и къ концу спектакля вѣнокъ былъ поднесенъ. Долженъ замѣтить, что г-жа Фостремъ попала тогда впервые въ Россію и получала отъ своего антрепренера гроши, хотя онъ отъ Савина бралъ по 400 рублей за спектакль. Поднесенный Фостремъ вѣнокъ до того поразилъ ее. что она, выйдя за кулисы, стала распрашивать, ей-ли этотъ вѣнокъ и когда ей это подтвердили, она, словно малый ребенокъ, принялась прыгать отъ радости и обошла всѣхъ артистовъ, хвастая передъ каждымъ полученнымъ ею подаркомъ.
   Выдающимся успѣхомъ въ оперѣ, какъ уже замѣчено, пользовался I. В. Тартаковъ, за короткое время ставшій кумиромъ кіевскихъ дамъ. За нимъ ухаживали до неприличія и доходило до того, что побѣдой надъ Тартаковымъ хвастали открыто. Помню, когда послѣ окончанія сезона Тартаковъ выѣхалъ изъ Кіева и въ городѣ распространились слухи, что онъ умеръ, редакція газеты, въ которой я работалъ, была завалена запросами, вѣрны-ли слухи о смерти Тартакова. Состоя въ хорошихъ съ нимъ отношеніяхъ я навелъ справки и, къ радости кіевскихъ дамъ, получилъ возможность заявить, что слухи невѣрны и что въ концѣ поста Тартаковъ дастъ въ Кіевѣ концертъ. Это извѣстіе привело дамъ въ восторгъ и состоявшійся концертъ артиста привлекъ такую массу посѣтителей. что, какъ говорится, яблоку негдѣ было упасть. О пріемѣ, сдѣланномъ артисту, передавать не буду; это было нѣчто невообразимое, прямо неловко было быть свидѣтелемъ этихъ овацій. И такимъ кумиромъ Тартаковъ продолжалъ быть въ Кіевѣ въ теченіе многихъ лѣтъ, при чемъ въ городѣ открыто указывали лицъ, изъ-за привязанности къ Тартакову забывшихъ мужей, дѣтей, семью. Было даже нѣсколько случаевъ, крайне прискорбныхъ по своимъ послѣдствіямъ, коихъ я касаться не буду. Замѣчу только, что громаднымъ успѣхомъ Тартаковъ пользовался не только въ Кіевѣ, но и въ Москвѣ, въ чемъ я имѣлъ возможность убѣдиться въ бытность мою тамъ во время лѣтняго сезона, когда Тартаковъ пѣлъ въ опереткѣ Лентовскаго.
   А вотъ и фактъ: одна извѣстная всей Москвѣ богатая купчиха переѣхала въ Кіевъ на цѣлую зиму исключительно ради Тартакова.
   Хотя дѣла Савина по оперѣ и шли невидимому удовлетворительно, но по окончаніи сезона оказалось, что у антрепренера большой дефицитъ и онъ обратился въ думу въ просьбой сдѣлать условія аренды театра болѣе для него льготными, что дума въ апрѣлѣ того-же года и исполнила, заключивъ съ нимъ новый контрактъ на три года.
   Со Святой недѣли опять наступилъ сезонъ драмы. Г-нъ Куперникъ, за свой страхъ, поручилъ М. П. Васильеву -- Гладкову составить на лѣто труппу для драматическаго общества. Труппа была составлена и въ числѣ артистокъ я вспоминаю г-жъ Борисовскую и Горбунову. Помнится даже, что и вся труппа была составлена изъ желанія угодить Горбуновой. Играла эта труппа два мѣсяца и все предпріятіе закончилось тѣмъ, что г-жа Горбунова отказалась въ концѣ мая участвовать въ спектакляхъ и выѣхала въ Одессу, гдѣ была при смерти больна и перенесла ужасныя страданія, не имѣя рѣшительно никакихъ средствъ, а г. Васильевъ-Гладковъ предъявилъ искъ къ Купернику въ 400 руб., каковую сумму ему и присудили. Спустя годъ я встрѣтился съ г-жей Горбуновой въ Москвѣ; сцену она уже тогда покинула и была замужемъ за какимъ-то богачомъ.
   Одновременно съ спектаклями въ драматическомъ обществѣ, съ конца Мая начались въ городскомъ театрѣ спектакли товарищества подъ управленіемъ В. Л. Форкатти. Труппа была полная и спектакли эти пользовались громаднымъ успѣхомъ Это было первое товарищество, по почину котораго уже потомъ ежегодно въ Кіевѣ являлись товарищества подъ управленіемъ H. Н. Соловцова. Въ составѣ труппы были: г-жи Немирова-Ральфъ, Рыбчинская, Красовская, Маюрова, гг. В. Н. Давыдовъ, И. П. Кисилевскій, Н. П. Рощинъ-Инсаровъ, В. Л. Форкатти и М. Шмидгофъ. Когда товарищество это, побывавъ въ Харьковѣ, Полтавѣ, Елисаветградѣ и Одессѣ, закончило свои гастроли въ Кіевѣ, оно предполагало выѣхать въ Болгарію, но дѣло почему-то разстроилось. Киселевскій и Рощинъ-Инсаровъ остались въ Кіевѣ для участія въ спектакляхъ драматическаго общества, Анатолій Шмидгофъ перешелъ въ садъ минеральнымъ водъ, остальные уѣхали кто-куда,-- словомъ, Кіевомъ закончилось турне товарищества. Такъ какъ въ драматическомъ обществѣ дѣла пошли плохо, не смотря на участіе Адамьяна, игравшаго на французскомъ языкѣ (и котораго я помню въ роляхъ Кораддо и Гамлета), то Васильевъ-Гладковъ прекратилъ спектакли и Киселевскій изъ Кіева уѣхалъ; оставался только Рощинъ-Инсаровъ, которому ѣхать было некуда. Въ томъ же Маѣ въ Кіевѣ была и третья драматическая труппа, составленная Савинымъ для г-жи Стрепетовой. Труппа была очень слаба и я помню въ составѣ ея только Савина, да еще Ленскаго съ Карцевой. Вообще, приглашая гастролеровъ, будь-то Ѳедотова, Стрепетова, или кто другой, Савинъ никогда не стѣснялся въ составленіи антуража: на лицо были Ленскій и Карцева, и Савинъ считалъ, что добавивъ къ нимъ и себя, труппа уже готова и можно играть любую пьесу изъ репертуара гастролера.
   По поводу спектаклей въ драматическомъ обществѣ я припоминаю слѣдующую выходку П. А. Андреевскаго, довольно часто выступавшаго въ разныхъ роляхъ. Андреевскаго, какъ я уже сказалъ, постоянно упрекали, въ томъ, что онъ, играя въ драматическомъ обществѣ и состоя редакторомъ "Зари", давалъ самъ о себѣ отзывы и всегда хвалебные. Въ этотъ сезонъ онъ игралъ Хлестакова и черезъ два дня послѣ спектакля онъ принесъ номеръ "Зари", гдѣ за подписью "Игла" (псевдонимъ Андреевскаго), былъ неимовѣрно обруганъ за исполненіе роли Хлестакова.-- "Для чего ты это сдѣлалъ"?-- спросилъ я его.-- "Чтобы доказать свое безпристрастіе къ самому себѣ. Въ прошломъ году я себя хвалилъ -- находили не въ порядкѣ вещей и упрекали, а теперь никто не въ правѣ упрекать. Играю я хорошо -- и отзываюсь о себѣ хорошо, а играю скверно -- такъ и пишу".
   Чуть было не забылъ: въ этомъ-же сезонѣ въ опереткѣ выступалъ у Савина сначала какъ любитель, а затѣмъ и какъ артистъ, студентъ Ларіоновъ подъ псевдонимомъ Ларина. Упоминаю я объ этомъ потому, что впослѣдствіе Ларіоновъ занялся въ Кіевѣ антрепризой, хотя и весьма неудачно, но объ этомъ -- въ своемъ мѣстѣ.
   Перехожу къ артистамъ, съ которыми я въ этотъ сезонъ впервые встрѣтился въ Кіевѣ послѣ продолжительнаго перерыва. Прежде всего я долженъ указать на Ивана Платоновича Киселевскаго, праздновавшаго въ Кіевѣ, въ Декабрѣ 1896 года, свой двадцатипяти-лѣтній юбилей служенія родному искусству. Съ Иваномъ Платоновичемъ я былъ знакомъ задолго до поступленія его на сцену. Было это въ 1869 году. Въ зиму этого года я былъ въ г. Курскѣ; имѣя дѣло къ старшему нотаріусу курскаго окружнаго суда, я направился въ его кабинетъ. Меня встрѣтилъ высокаго роста, молодой, представительный человѣкъ съ крайне симпатичной внѣшностью. Съ первыхъ-же словъ онъ поразилъ меня своимъ чуднымъ тембромъ голова; не менѣе я былъ пораженъ изящностью манеръ и изысканной вѣжливостью. Это и былъ старшій нотаріусъ при курскомъ Окружномъ судѣ. Иванъ Платоновичъ Киселевскій. Уже черезъ нѣсколько дней по прибытіи въ Курскъ я успѣлъ убѣдиться, какой громадной популярностью пользовался въ этомъ городѣ Иванъ Платоновичъ во всѣхъ рѣшительно слояхъ общества. Фамиліи Киселевскій я почти не слыхалъ, о немъ просто говорили "Иванъ Платоновичъ" и, всякій зналъ, о комъ идетъ рѣчь. Ни одинъ балъ, ни одинъ вечеръ, ни одно собраніе не обходилось безъ его присутствія и всюду онъ умѣлъ вносить какое то особое оживленіе, принаравливаясь къ тому кругу общества, въ которомъ находился. Всегда веселый, остроумный, находчивый, къ тому-же блестящій танцоръ,-- Иванъ Платоновичъ былъ, что называется, душой общества. Театръ Иванъ Платоновичъ любилъ безумно и посѣщалъ его постоянно. Въ 1869 году театромъ въ Курскѣ завѣдывала дирекція, во главѣ которой стояли предводитель дворянства Салтыковъ-Головкинъ и полковникъ Островскій. Киселевскій, близко стоя къ этимъ лицамъ и часто бывая на сценѣ во время антрактовъ, успѣлъ перезнакомиться ее всѣми артистами, которыхъ постоянно принималъ у себя и которымъ при нуждѣ не разъ оказывалъ помощь. Ничего говорить, что всѣ артисты привозили ему билеты въ свои бенефисы. Какъ-то разъ, за нѣсколько дней до бенефиса H. Н. Николаевой (сестры Е. Н. Горевой), Иванъ Платоновичъ пришелъ на сцену, гдѣ бенефиціантка попросила его раздать нѣсколько билетовъ. Иванъ Платоновичъ сталъ отбояриваться, говоря, что хотя билеты и возьмутъ у него, но ругать будутъ и тутъ-же сгоряча добавилъ: "а вотъ, если хотите взять сборъ, я сыграю въ вашъ бенефисъ".
   Николаева сразу не повѣрила. Старшій нотаріусъ, популярнѣйшее лицо въ городѣ -- и будетъ играть! Да вѣдь это полный сборъ! Бенефиціантка не ошиблась: театръ, обыкновенно дававшій бенефиціанту за вычетомъ вечеровыхъ расходовъ до 150 рублей, на сей разъ далъ г-жѣ Николаевой на ея долю 800 рублей. Вѣсть объ участіи Ивана Платоновича быстро разнеслась по городу; за ложи платили по 50 и даже по 100 рублей. Назначена была пьеса "Женитьба" съ Иваномъ Платоновичемъ въ роли Подколесина. Выступилъ онъ подъ псеводнимомъ Зорина. Надо замѣтить, что до этого случая Иванъ Платоновичъ никогда на сценѣ не выступалъ. Понятно волненіе любителя, въ первый разъ въ жизни рискнувшаго предстать передъ публикой въ отвѣтственной роли. Хотя публика состояла преимущественно изъ друзей и добрыхъ знакомыхъ Ивана Платоновича, но онъ, надо отдать ему справедливость, отнесся очень серьезно къ своей роли и имѣлъ успѣхъ "не пріятельскій", а вполнѣ заслуженный. Не думалъ тогда никто изъ публики, что театральные подмостки -- будущая карьера Ивана Платоновича. Менѣе всего объ этомъ думалъ самъ онъ!
   Артисты труппы, видя въ лицѣ Пвана Платоновича любителя, участіе котораго въ бенефисы можетъ приносить хорошій доходъ, стали постоянно приглашать его. Иванъ Платоновичъ не отказывалъ и вскорѣ выступилъ въ роли Жадова ("Доходное мѣсто"). Успѣхъ былъ шумный. Въ 1871 году Иванъ Платоновичъ оставилъ службу и въ томъ-же Курскѣ сталъ выступать уже какъ присяжный актеръ въ труппѣ Кандаурова. Здѣсь кстати отмѣтить одинъ упрекъ, часто дѣлаемый Киселевскому; упрекъ этотъ -- незнаніе ролей. Конечно, бѣда не велика, незнаніе роли на сценѣ смягчается содѣйствіемъ суфлера, но Киселевскій, еще до поступленія на сцену, дѣйствительно отличался этимъ недостаткомъ; онъ и въ жизни не зналъ своей роли; знай онъ ее и навѣрное, при его связяхъ и при той симпатіи, которою онъ пользовался, онъ достигъ-бы "степеней извѣстныхъ" и рядъ чиновниковъ увеличился-бы еще однимъ генераломъ, но, благодаря именно этому незнанію роли, наша сцена, столь бѣдная теперь выдающимися артистами, пріобрѣла Ивана Платоновича: онъ и на ней дослужился до чина генерала, но генерала... въ искусствѣ.
   Въ Одессѣ Киселевскій впервые выступилъ въ 1873 г. въ роли Жадова. Въ то время во главѣ драматической труппы стоялъ извѣстный артистъ Н. Милославскій, который сразу обратилъ вниманіе на дебютанта и уже черезъ короткое время Киселевскій сталъ играть роли первыхъ резонеровъ и нерѣдко въ многихъ роляхъ чередуясь съ Милославскимъ. Долженъ замѣтить, что Милославскій, какъ я уже упомянулъ, по своему происхожденію, образованію, манерамъ и пр., считался бариномъ и былъ принятъ въ лучшихъ домахъ Одессы. Съ появленіемъ Киселевскаго, сразу завоевавшаго симпатіи общества, стали говорить: "еще одинъ баринъ на сценѣ".
   Какъ я уже сказалъ, Милославскій во многихъ роляхъ чередовался съ Киселевскимъ, но одинъ спектакль особенно остался у меня въ памяти, спектакль, въ которомъ выступили оба артиста. Шла пьеса "Ограбленная почта". Обыкновенно роли Лезюрка и Дюбоска играетъ одинъ артистъ, но въ этотъ разъ Милославскій игралъ Лезюрка, а Киселевскій Дюбоска. Это былъ одинъ изъ такихъ спектаклей, который никогда не изглаживается изъ памяти; успѣхъ артистовъ былъ колоссальный и публика не знала, кому изъ двухъ артистовъ отдать преимущество!
   Пробовалъ Киселевскій выступать и въ роляхъ Шекспировскаго репертуара, но вскорѣ это оставилъ. Насколько помню, онъ выступилъ въ сезонъ 1874 г., по настоянію Милославскаго, въ роли Отелло, но этимъ, кажется, и ограничился. Коснувшись сезона 1874 г., не могу не упомянуть объ одномъ характерномъ эпизодѣ. Драматическая труппа въ Одессѣ въ этотъ сезонъ была выдающаяся; достаточно назвать Милославскаго, Киселевскаго, Стружкина. Горева, Форкатти, извѣстную ingenue -- dramatique Лукашевичъ и пр. И вотъ всѣ эти артисты рѣшили подурачиться. Въ столицахъ была тогда въ хо ду оперетка. По мысли Милославскаго затѣяли поставить "Прекрасную Елену" съ слѣдующимъ распредѣленіемъ ролей: Елена -- Колосова, Орестъ -- Лукашевичъ, Менелай -- Милославскій, Калхасъ -- Стружкинъ, Агамемнонъ -- Киселевскій, Парисъ Горевъ, Ахиллъ -- Рютчи, Аяксы -- Выходцевъ и Востоковъ. Киселевскій былъ загримированъ Вильгельмомъ I, Милославскій -- Мольтке, Рютчи -- Наполеономъ III; спектакль произвелъ, конечно, фуроръ, постановка оперетокъ могла-бы принести громадныя матеріальныя выгоны, но артисты слишкомъ серьезно относились къ драматическому искусству, чтобы промѣнять театръ на балаганъ и этимъ дурачествомъ все и ограничилось.
   Кіевѣ Киселевскій впервые выступилъ въ лѣтній сезонъ 1874г., въ труппѣ Рокотова, въ саду "Шато-де-флеръ", а затѣмъ черезъ нѣсколько лѣтъ вновь появился тамъ весной 1881 года, въ театрѣ Бергонье, при антрепризѣ Иваненко. Гастролировалъ Киселевскій и въ Кіевскомъ русскомъ драматическомъ обществѣ. Затѣмъ Киселевскій перешелъ на Императорскую сцелу, оставивъ ее добровольно въ 1884 г. вслѣдствіе недоразумѣній съ управляющимъ труппой А. А. Потѣхинымъ. Въ Петербургѣ Киселевскій съ большимъ успѣхомъ дебютировалъ въ роляхъ Несчастливцева ("Лѣсъ"), Агишина ("Женитьба Бѣлугина") и Опольева ("Старый баринъ"). Не касаясь Ивана Платоновича, какъ артиста, не могу, однако, не указать на одну роль въ его репертуарѣ, роль, которую онъ создалъ. Я разумѣю роль Скалозуба. Обыкновенно Скалозуба изображаютъ придурковатымъ, съ поползновеніемъ на остроуміе, и фронтовикомъ. Киселевскій первый внесъ новый элементъ въ характеръ этой роли: не забывая фронтовика онъ вмѣстѣ съ тѣмъ изобразилъ его изящнымъ членомъ высшаго общества. Играя щ роль въ Озеркахъ одновременно съ Самаринымъ, игравшимъ Фамусова, Киселевскій произвелъ на знаменитаго артиста прекрасное впечатлѣніе; Самаринъ былъ въ восторгѣ отъ характера, который Киселевскій придалъ роли и по возвращеніи въ Москву всюду разсказывалъ объ этомъ. Въ послѣдніе годы Киселевскій выступаетъ въ труппѣ Соловцова то въ Кіевѣ, то въ Одессѣ.
   10-го Января 1896 года въ Кіевѣ праздновалось 25-ти лѣтіе артистической дѣятельности Киселевскаго. Публика оказала артисту роскошный пріемъ, было поднесена масса подарковъ не только отъ Кіевлянъ, но и отъ жителей другихъ городовъ. Кромѣ подарковъ подносились и адресы, въ которыхъ охарактеризована была дѣятельность юбиляра, какъ артиста и заслуга его передъ роднымъ искусствомъ. Привѣтственныхъ телеграммъ была получена такая масса, что едва*ли прочитана была и десятая ихъ доля. Но это и все, что принесла Ивану Платоновичу его многолѣтняя артистическая дѣятельность. Четверть вѣка доставлять минуты высокаго эстетическаго наслажденія и взамѣнъ этого ничего не получить на старости лѣтъ! Пока играешь -- сопутствуетъ слава, а силы измѣнили -- и ничего не осталось, кромѣ воспоминаній о прошедшей славѣ и опасеній за будущность свою и семьи. Право, незавидна участь даже самаго выдающагося артиста, если онъ, на закатѣ дней своихъ, не обезпеченъ матеріально! А много-ли этихъ обезпеченныхъ, да и откуда взять средства на обезпеченіе? Вѣдь артистическая натура живетъ преимущественно настоящимъ, ей не присуще думать о будущемъ и если иногда приходится слышать объ артистѣ, обладающемъ матеріальными средствами, то это явленіе настолько рѣдкое, что ему удивляются даже въ средѣ театральной. Не стану однако рисовать мрачными красками старость артистовъ, а Киселевскому я отъ души желаю, чтобы онъ еще надолго сохранилъ свои силы для работы на избранномъ имъ поприщѣ и да удастся ему, хотябы и на закатѣ дней, обезпечить свою семью. Отчасти это ему и удалось: насколько мнѣ извѣстно, всѣ сыновья его хорошо пристроились!
   Одновременно съ Киселевскимъ въ товариществѣ Форкатти прибылъ въ Кіевъ и Николай Петровичъ Рощинъ-Инсаровъ. Въ этотъ сезонъ Рощинъ-Инсаровъ выступилъ впервые передъ Кіевской публикой въ роляхъ первыхъ любовниковъ. Какъ и о каждомъ новомъ лицѣ и о Рощинѣ-Инсаровѣ собирались справки и вотъ тѣ немногія данныя, которыя мнѣ удалось о немъ собрать. Рощинъ-(Пашинъ) до поступленія на сцену состоялъ въ военной службѣ (въ Сумскомъ гусарскомъ полку). Оставивъ службу въ 1882 г., имѣя отъ роду 20 лѣтъ, Н. Н. Рощинъ-Инсаровъ выступилъ въ Москвѣ въ качествѣ любителя въ Нѣмчиновскомъ театрѣ, а затѣмъ игралъ, но уже съ актерами, въ Артистическомъ кружкѣ, а потомъ въ Пушкинскомъ театрѣ. Рощинъ имѣлъ настолько приличный успѣхъ, что его пригласилъ къ себѣ на службу извѣстный знатокъ дѣла П. М. Медвѣдевъ, у котораго онъ и прослужилъ уже въ качествѣ заправскаго актера сезонъ 1883--1884 года въ Астрахани. Лѣтомъ того-же года Рощинъ-Инсаровъ жилъ въ Озеркахъ, тамъ онъ встрѣтился съ И. П. Киселевскимъ, убѣдившимъ его сыграть роль Нелькина въ "Свадьбѣ Кречинскаго" (пьеса шла въ бенефисъ Арди). Рощинъ имѣлъ выдающійся успѣхъ и тогда-же Киселевскій порекомендовалъ его г. Корщу въ Москву, куда тотъ и перешелъ.
   Съ того именно времени оба наши извѣстные артисты и состоятъ въ тѣсной дружбѣ. У Корша Рощинъ прослужилъ подрядъ пять сезоновъ, въ свободное время участвуя въ товариществахъ, совершавшихъ артистическія турне по провинціи. Первое такое товарищество и было въ Кіевѣ въ 1885 г лѣтомъ. Начиная съ слѣдующаго года организацію товариществъ взялъ на себя H. Н. Соловцовъ, при чемъ въ поѣздкахъ постоянно участвовалъ и Рощинъ. Сезонъ 1889-90 г. артистъ служилъ въ Москвѣ у Абрамовой, а слѣдующій 1890-91 годъ тамъ-же у Горевой, но сезонъ не закончилъ, а переѣхалъ въ Кіевъ, гдѣ участвовалъ въ спектакляхъ въ драматическомъ обществѣ. Съ 1892 и по 1895 г., Рощинъ служилъ въ Новочеркасскѣ и Ростовѣ, а съ 1895 года уже безсмѣнно числится въ Кіевѣ въ труппѣ Соловцова. Такимъ образомъ Рощинъ, состоя артистомъ уже пятнадцать лѣтъ большую часть своей артистической дѣятельности посвятилъ Москвѣ и Кіеву, какъ въ томъ, такъ и въ другомъ городѣ пользуясь любовью публики. Наблюдая Рощина въ теченіи многихъ лѣтъ я не могъ не замѣтить, что при безалаберной жизни и частыхъ увлеченіяхъ, столь свойственныхъ впрочемъ молодости, артистъ все-же всегда серьезно относился къ искусству и замѣчалъ я это не только по тѣмъ громаднымъ успѣхамъ, которыя онъ дѣлалъ на сценѣ, но и въ исполненіи одной и той-же роли: съ каждымъ разомъ роль выдвигалась имъ рельефнѣе и яснымъ становилось, что исполняя извѣстную роль, онъ все продолжаетъ ее изучать, старается найти въ ней новые перлы, которые раньше не были имъ замѣчены. Такое отношеніе къ ролямъ безспорно свидѣтельствуетъ какъ о крупномъ дарованіи, такъ и о серьезномъ взглядѣ на дѣло. Есть у Рощина одинъ недостатокъ и довольно крупный; явился-ли онъ по винѣ артиста или вслѣдствіе болѣзни -- это безразлично; я говорю объ органѣ голоса; этому голосу присуща хрипота. Понятно каждому, насколько такой недостатокъ долженъ вредить артисту, но искупается этотъ недостатокъ (и давно онъ уже прощенъ Рощину) цѣлымъ рядомъ крупныхъ достоинствъ, о которыхъ я только что говорилъ; производить въ сильно драматическихъ роляхъ впечатлѣніе, какое производитъ Рощинъ при его недостаткѣ, можетъ только большой артистъ, къ разряду которыхъ я его и причисляю. Съ Владиміромъ Николаевичемъ Давыдовымъ, нынѣ артистомъ Императорскихъ театровъ, я знакомъ около двадцати лѣтъ. Сценическая карьера- сдѣлана имъ почти на моихъ глазахъ и я считаю нужнымъ прежде всего указать, что дѣлаемый ему нѣкоторыми его товарищами упрекъ, будто-бы онъ, вслѣдствіе повышеній по сценѣ, мѣняется и какъ человѣкъ, лишенъ всякаго основанія; какимъ я зналъ его при началѣ дѣятельности, такимъ онъ остался и понынѣ: простъ и милъ въ обращеніи, веселъ въ компаніи и серьезенъ въ дѣлѣ. Правда, ему присущъ одинъ недостатокъ, но отъ него не избавленъ почти никто изъ сценическихъ дѣятелей. Недостатокъ этотъ -- покровительство, оказываемое имъ по сценѣ симпатичнымъ ему лицамъ, по таланту далеко не заслуживающимъ этого покровительства. Изъ желанія выдвинуть такихъ лицъ, Владиміръ Николаевичъ не останавливается ни передъ чѣмъ: онъ не только готовъ приносить матеріальныя жертвы, но нерѣдко ставитъ себя въ неловкое положеніе, принимая на себя, ради ансамбля, роли далеко не соотвѣствующія ни его таланту, ни его амплуа. Особенно это сказывалось въ послѣдніе годы, когда Владиміръ Николаевичъ участвовалъ въ артистическихъ турне по провинціи. Быть однако слишкомъ строгимъ не приходится: артистъ вмѣстѣ съ тѣмъ и человѣкъ и ему, конечно, не могутъ быть чужды увлеченія, присущія каждому смертному. Внѣ этого недостатка я считаю Владиміра Николаевича однимъ изъ симпатичнѣйшихъ людей, какихъ я когда-либо видалъ въ театральномъ мірѣ. Часто встрѣчаясь съ нимъ въ теченіи многихъ лѣтъ и при встрѣчахъ этихъ всегда проводивъ болѣе или менѣе продолжительное время, я имѣлъ много случаевъ убѣдиться, на сколько человѣкъ этотъ отъ природы награжденъ крупными достоинствами и успѣлъ замѣтить въ характерѣ его массу симпатичныхъ чертъ.
   Насколько Давыдовъ, какъ артистъ, любимъ публикой -- мнѣ говорить не приходится; я не знаю такого города, гдѣ-бы появленіе этого артиста на сценѣ не было восторженно привѣтствовано. Особенными симпатіями Владиміръ Николаевичъ пользуется въ средѣ молодежи. Я помню такой случай. Лѣтомъ 1894 г. Владиміръ Николаевичъ былъ въ Одессѣ во главѣ товарищества артистовъ, подвизавшагося въ городкомъ театрѣ. Послѣ какого-то спектакля мы отправились въ городской садъ послушать цыганское пѣніе (тамъ гостила Шура Молдованка). Владиміръ Николаевичъ, какъ большой любитель цыганскихъ пѣсень и недурной ихъ исполнитель, заслушался пѣнія, а затѣмъ, перейдя въ кабинетъ, и самъ принялъ въ немъ участіе. Просидѣли мы до трехъ часовъ утра, а когда возвращались домой, то увидѣли въ театральномъ переулкѣ громадную толпу, человѣкъ въ двѣсти. Убѣжденные, что произошло какое-то крупное событіе, мы быстро направились къ толпѣ и что-же?-- оказалось, что вся эта толпа, исключительно молодежь, собралась съ цѣлью дождаться открытія кассы, чтобы захватить билеты на спектакль съ участіемъ Давыдова. Простоять на улицѣ цѣлую ночь съ цѣлью достать билетъ на спектакль -- не лучшее-ли это доказательство симпатій къ артисту? Владиміръ Николаевичъ, узнавъ въ чемъ дѣло, сильна смутился, а когда молодежь, увидѣвъ его, стала устраивать ему оваціи, онъ до того растерялся, что ничего не могъ отвѣчать и только кланялся. Прошло съ четверть часа, толпа все росла, появились полицейскіе; изъ оконъ смежныхъ съ театромъ домовъ стали выглядывать заспанныя лица, видимо встревоженныя столь необычнымъ въ такое время шумомъ и успокоить всю эту толпу удалось тогда, когда Давыдовъ далъ обѣщаніе до открытія кассы взять къ себѣ всѣ билеты галлереи и купоновъ для раздачи прибывшимъ къ театру поклонникамъ, фамиліи которыхъ я и помогъ ему записать!
   Я уже упомянулъ, что въ числѣ артистовъ, прибывшихъ въ товариществѣ Форкатти, находился и Анатолій Шмидгофъ, сынъ извѣстнаго въ свое время въ провинціи артиста -- Максимиліана Шмидгофа. Всегда веселый, живой, остроумный, Анатолій во всемъ почти напоминалъ своего отца; какъ и отецъ, и онъ оказался артистомъ на всѣ руки: недурнымъ актеромъ, прекраснымъ танцоромъ, недюжиннымъ музыкантомъ, авторомъ многихъ романсовъ, исполнителемъ характерныхъ сценъ изъ театральнаго быта и проч.. Романсы Анатолія Шмидгофа одно время пользовались въ Москвѣ громаднымъ успѣхомъ (особенно памятенъ мнѣ романсъ "Молча ты страдаешь", посвященный артисткѣ Кошевой). Когда товарищество разстроилось,-- Шмидгофъ, оставались въ Кіевѣ, перешелъ въ паркъ "Эрмитажъ", гдѣ участіе его привлекало постоянно массу интеллигентной публики, обыкновенно тамъ отсутствовавшей.
   Драматическій сезонъ 1885--1886 года былъ открытъ Савинымъ въ концѣ сентября въ театрѣ Бергонье, а отъ оперетки онъ совсѣмъ отказался, что было очень похвально, но драматическая труппа была до того слаба, что Савинъ постѣснялся даже объявить ея составъ и сразу выпустилъ афишу о первомъ спектаклѣ. По афишѣ оказались все знакомыя по прежнему сезону лица: Мельниковъ, Савинъ, Ляминъ, Вронская, Вѣрова и, конечно, Ленскій. Въ первый спектакль шелъ "Князь Серебрявый"; насколько было удовлетворительно исполненіе, можно судить уже по тому, что "Серебрянаго" игралъ Савинъ, а "Грознаго" Мельниковъ. Въ "Кіевлянинѣ" по поводу этого спектакля было помѣщено слѣдующее краткое замѣчаніе: "въ присутствіи публики разсматривалось дѣло по обвиненію артистовъ русской драматической труппы въ убійствѣ эстетическаго чувства, а Савина въ подстрекательствѣ къ совершенію этого преступленія". Дальнѣйшіе спектакли вовсе не удостаивались отзыва, до того труппа была слаба. Не лучше обстояло и въ городскомъ театрѣ, гдѣ у Савина были двѣ оперныя труппы: русская для публики и итальянская для сестеръ М., о которыхъ я уже упоминалъ, какъ о поклонницахъ Баччи, ради него снабдившихъ Савина крупной суммой на сформированіе итальянской труппы. Положимъ, кромѣ Баччи въ этой труппѣ было всего три лица, нѣкая Доти (провалившаяся на первомъ-же дебютѣ въ роль Маргариты), баритонъ Пимацони, памятный мнѣ не столько по своему голосу, сколько по необыкновенно длиннымъ ногамъ и капельмейстеръ Барбини, о которомъ говорили, что его обязанность самая легкая -- махать палочкой. Нечего добавлять, что подобная опера не могла привлекать публику; сборъ никогда не превышалъ 75 рублей, но Савинъ все-же изъ "джентльменства" не могъ разстаться съ итальянской оперой, въ особенности послѣ того, какъ сестры М. дали приличный кушъ на постановку "Джіоконды" и опять таки подъ условіемъ, чтобы опера ставилась не итальянскомъ языкѣ. Если опера и не понравилась, за то всѣмъ понравился роскошный костюмъ Баччи. Вообще объ итальянской оперѣ этого сезона нельзя вспомнить безъ смѣха, а между тѣмъ сестрамъ М. затѣя эта обошлась не въ одинъ десятокъ тысячъ рублей.
   Прежде чѣмъ перейти къ русской оперѣ, скажу нѣсколько словъ о дѣятельности драматическаго общества. Послѣ прекращенія спектаклей Васильева-Гладкова, драматическое общество было удалено изъ помѣщенія музыкальнаго училища и существовало только на бумагѣ, но такъ какъ у общества были долги, то всѣ главные дѣятели его вышли изъ его состава, дабы "матеріально не быть въ отвѣтѣ". Нашлось, однако, тринадцать храбрецовъ, рѣшившихся повести дѣло "на новыхъ, началахъ"; собрались они въ какой-то частной квартирѣ и постановили вычеркнуть всѣхъ, за исключеніемъ себя, изъ состава общества за невзносъ членской платы и изъ среды своей избрали должностныхъ лицъ, что было не трудно, такъ какъ изъ числа тринадцати надо было избрать въ разныя должности десять человѣкъ. Созданное, такимъ образомъ, "на новыхъ началахъ" общество стало давать спектакли въ лѣтнемъ помѣщеніи дворянскаго клуба, а когда не хватило средствъ вести дѣло на "новыхъ началахъ" и общество вышло изъ помѣщенія клуба, то оно пересоздалось уже на "новѣйшихъ началахъ", на которыхъ мирно почіетъ и по настоящее время. Впрочемъ, объ одномъ спектаклѣ драматическаго общества, состоявшемся на масляной недѣлѣ, я припоминаю но слѣдующему обстоятельству: гг. артисты вздумали побаловаться блинами и стали печь ихъ возлѣ зрительнаго зала; вслѣдствіе сильнаго угара многіе изъ публики ушли, а оставшіеся стали требовать начала спектакля. Поднялся наконецъ занавѣсъ и на сцену появились двое.... съ блинами во рту. Такъ какъ надо было вести діалогъ, то гг. артисты стали торопиться проглотить блины и едва не подавились. Хотя это фактъ мелкій, но онъ приводится мною въ доказательство той изумительной халатности, которая господствовала въ то время въ драматическомъ обществѣ. О театрѣ Савина въ описываемый сезонъ въ печати упоминалось одинъ только разъ и то по спектаклю, состоявшемуся не въ театрѣ, а въ окружномъ судѣ, гдѣ Бергонье просилъ о выселеніи Савина за невзносъ арендной платы. Хотя Савина и постанановили выселить, но такъ какъ въ предварительномъ исполненіи было отказано, то Савинъ и дотянулъ сезонъ, по окончаніи котораго и ушелъ, оставивъ за собой одинъ только городской театръ. Въ этомъ театрѣ съ поста была итальянская опера, по составу своему представлявшая нѣчто невозможное.
   Для улучшенія труппы г. Савинъ прибѣгъ къ гастролерамъ, изъ числа которыхъ я помню г-жу Верези. Артистку эту сильно рекламировали, но послѣ перваго-же ея выхода публика стала недоумѣвать, по какому праву г. Савинъ позволилъ г-жѣ Верези выйти на сцену, а Л. А. Куперникъ, сидѣвшій въ театрѣ, произнесъ слѣдующій экспромтъ:
   
   "Сидитъ галка на берези,
   Вылупивши очи,
   Въ оперѣ поетъ Верези,
   Слушать нѣту мочи"?
   
   Интересъ къ театру появился только съ пріѣздомъ въ Кіевъ Людвига Барная, котораго я особенно помню въ двухъ роляхъ: Гамлета и Кина. Постановку Гамлета я помню еще и по той несообразности, которая была допущена ради купюровъ: сцена похоронъ Офеліи вовсе не ставилась, а на кладбище пришелъ Іорикъ приглашать Гамлета отъ имени короля идти на поединокъ съ Лаэртомъ; такимъ образомъ и монологъ Гамлета при встрѣчѣ его съ Лаэртомъ на кладбищѣ тоже пропускался. Подобныхъ комбинацій въ пьесахъ Шекспира никогда не позволятъ себѣ русскіе артисты, тогда какъ нѣмцы и французы въ этомъ отношеніи не разъ доказывали намъ свою безцеремонность.
   Барнай ставилъ "Гамлета" съ разными купюрами и измѣненіями, а Ко кленъ-старшій шелъ еще дальше: поставилъ "Укрощеніе строптивой", передѣлавъ всю пьесу до неузнаваемости, а когда его въ этомъ упрекнули, онъ оправдывался тѣмъ, что пьеса "tirй de Шекспиръ", (въ буквальномъ переводѣ "извлечена изъ Шекспира").
   На смѣну Варнаю прибыло товарищество русскихъ драматическихъ артистовъ подъ управленіемъ Форкатти. Пріѣздъ товарищества совпалъ со временемъ пятидесятилѣтія со дня первой постановки "Ревизора" и за двѣ недѣли до 22-го апрѣля о юбилейномъ спектаклѣ по этому поводу назначенномъ, рекламировалось во всю; въ итогѣ, однако, товарищество сильно оскандалилось и даже драматическое общество оказалось куда аккуратнѣе: оно посвятило юбилею два вечера и исполненіе "Ревизора" было довольно удовлетворительно. Съ ролью "Хлестакова" прекрасно справился П. А. Андреевскій, а роль городничаго не безъ успѣха исполнялъ А. П. Осиповъ.
   Въ товариществѣ Форкатти... но къ чему подробности, достаточно сказать, что роль городничаго для юбилейнаго спектакля исполнялъ... г. Е. Черновъ. Полагаю, что этимъ все сказано, а если я еще добавлю, что въ антрактѣ г. Солонинъ читалъ стихотвореніе Стружкина, посвященное памяти Гоголя, но читалъ такъ, что выходили не стихи, а, говоря словами городничаго, "чортъ знаетъ, что такое"! то станетъ яснымъ, почему послѣ этого спектакля Форкатти уже не noназывался въ обществѣ театраловъ. Кто-то даже замѣтилъ, что "самъ Загорѣцкій не выдержалъ, сбѣжалъ"!
   Въ концѣ апрѣля въ Кіевъ "первые прибыло товарищество Соловцова въ составѣ г-жъ Глѣбовой, Рыбчинской, Звѣревой, Киселевскаго, РощинагИнсарова, Соловцова, Разскасказова и Свѣтлова. Въ первый спектакль ставили "Ошибки молодости"; объ этомъ спектаклѣ я упоминаю потому, что въ роли Сарматова выступалъ Рощинъ-Инсаровъ, за годъ до того бывшій въ Кіевѣ въ товариществѣ Форкатти. Этотъ, въ то время молодой артистъ меня поразилъ своей игрой; "за одинъ годъ шагнуть такъ далеко можно только, имѣя крупное дарованіе" -- вотъ отзывъ, который данъ былъ о Рощинѣ театральными завсегдатаями. Первый спектакль я помню еще и потому, что въ заключеніе И. П. Киселевскій впервые прочиталъ "Охоту", съ того времени постоянно читаемой, какъ имъ, такъ и Соловцовымъ на всѣхъ почти благотворитель ныхъ вечерахъ. Постоянство, не особенно похвальное для такихъ выдающихся артистовъ! Соловцовъ, котораго я не видѣлъ на сценѣ около десяти лѣтъ и въ артистическія способности котораго, судя по его дебютамъ въ Харьковѣ, я вѣрить не хотѣлъ, заставилъ меня измѣнить о немъ мнѣніе: исполненные Соловцовымъ въ этотъ пріѣздъ роли Незнамова ("Безъ вины виноватые") и Бѣлугина ("Женитьба Бѣлугина"), доказали мнѣ, что это даровитый артистъ, но вмѣстѣ съ тѣмъ и подтвердили, что амплуа его еще не установилось. Замѣчу здѣсь кстати, что амплуа Соловцова и до настоящаго времени для меня не выяснилось; несомнѣнно одно, что въ роляхъ любовниковъ: онъ больше выступать не можетъ, что-же касается ролей бытовыхъ, ролей серьезныхъ комиковъ, сильно драматическихъ и даже комиковъ-буфъ, то въ нихъ онъ, за немногими исключеніями, одинаково подвизается съ большимъ успѣхомъ.
   Если вопросъ объ амплуа Соловцова является спорнымъ, то не подлежитъ уже, полагаю, спору его организаторскій талантъ. Эту свою способность Соловцовъ доказалъ вполнѣ наглядно въ первый-же пріѣздъ товарищества подъ его распорядительствомъ. Съ его появленіемъ въ Кіевѣ вопросъ русской драмѣ, сильно отодвинутый на задній планъ г. Сѣтевымъ, вновь занялъ подобающее ему мѣсто и если въ настоящее время въ Кіевѣ, вотъ уже седьмой годъ, имѣется постоянная русская драматическая труппа, то этимъ городъ исключительно обязанъ энергіи этого неутомимаго человѣка, потратившаго не мало средствъ и здоровья для достиженія намѣченной имъ еще въ 1886 году цѣли -- создать въ Кіевѣ русскую драму! Какъ сейчасъ помню бесѣды мои съ Соловцовымъ по этому поводу, бесѣды, въ которыхъ принималъ участіе и бывшій редакторъ "Кіевскаго Слова", А. Я. Антовичъ. На предложеніе наше превратиться изъ временнаго гостя въ постояннаго антрепренера, Соловцовъ доказывалъ, что въ Кіевѣ водворить драму можно, но трудно, что необходимы для этого значительныя средства, которыхъ у него въ данное время нѣтъ, но что онъ (это было въ 1887 году) ставитъ себѣ задачей при первой-же возможности осуществить дѣло постоянной драмы въ Кіевѣ. Что это были не пустыя слова -- доказали послѣдствія;-- спустя три года Соловцовъ арендовалъ театръ Бергонье и сформировалъ товарищество, а потомъ занялся антрепризой, которую не только не оставляетъ и по настоящее время, но даже арендовалъ съ той-же цѣлью новый театръ и на довольно продолжительный срокъ. Характеристики Соловцова какъ антрепренера, артиста и человѣка я коснусь еще въ своемъ мѣстѣ.
   1886 годъ былъ вообще богатъ для Кіева драматическими труппами. Кромѣ товариществъ Форкатти и Соловцова, лѣтомъ того-же года подвизалась еще русская драматическая труппа на "Трухановомъ Островѣ". Антрепренеромъ былъ актеръ Полторацкій. Труппа эта, въ которой впервые выступилъ въ Кіевѣ и Самойловъ-Мичуринъ ("Василія" -- "въ Каширской Старинѣ"), была очень слаба и исполняла пьесы, далеко ей не по силамъ. Г-на Полторацкаго, также выступавшаго на сценѣ -- я не помню какъ артиста, но хорошо помню г-жу Полторацкую, исполнявшую роль королевы Елизаветы въ "Маріи Стюартъ" и помню вотъ почему: въ финалѣ четвертаго акта вмѣсто словъ "Я должна подписать этотъ смертный приговоръ"!-- она съ пафосомъ произнесла: "я должна подписать этотъ смертный приговоръ"! Хорошо, что послѣ этой фразы, но пьесѣ, опускается занавѣсъ. Даже не требовательная публика Труханова острова до того хохотала, что если-бы фраза была сказана во время акта, то несомнѣнно занавѣсъ былъ-бы опущенъ раньше времени.
   Въ городскомъ театрѣ съ началомъ сезона 1886--87 г. кромѣ оперы г. Савинъ сформировалъ и драматическую труппу, но она была до того слаба, что публика только диву давалась. Прибавлять, что во время драматическихъ спектаклей въ театрѣ царила совершенная пустота -- нахожу излишнимъ. Сколько ни старались всѣ узнать о цѣли сформированія подобной труппы -- это не удалось; нельзя-же было, однако, думать, что Савинъ сознательно рѣшился терпѣть убытки ради Карцевой и Ленскаго, стоявшихъ во главѣ этой труппы. Только впослѣдствіи, съ пріѣздомъ на гастроли г-жи Горевой, секретъ самъ собой открылся. Такъ какъ Савинъ пригласилъ на нѣсколько спектаклей Гореву, которая, конечно, не могла-же играть одна, то для необходимаго антуража, имъ и были взяты нѣкоторые артисты, самостоятельно упражнявшіеся въ ожиданіи прибытія знаменитости, что и свершилось осенью. Успѣхъ ржа Горева имѣла небывалый. Не говоря уже о разныхъ подношеніяхъ, высокіе цѣнители драматическаго искусства, "воскресшаго въ лицѣ Горевой въ Кіевѣ" какъ выразилась одна мѣстная газета, дошли до того, что въ бенефисъ г-жа Горевой они, по окончаніи спектакля, замѣнили въ экипажѣ артистки лошадей и потащили его къ гостинницѣ, гдѣ жила знаменитость. Было это кажется въ ноябрѣ, а когда та-же Горева, спустя только нѣсколько мѣсяцевъ, вновь прибыла въ Кіевъ, спектакли съ ея участіемъ уже не дѣлали сборовъ, а послѣдній спектакль и вовсе не состоялся "по болѣзни артистки", какъ гласилъ анонсъ. Болѣзнь эта, какъ извѣстно, довольно часто случается въ нашихъ театрахъ и главный признакъ ея -- пустота въ кассѣ, которую и стараются изъ приличія замаскировать мнимою болѣзнью. И вотъ та-же артистка, не задолго до того отвезенная домой не лошадьми, а гонителями искусства, перешла на другую крайность,-- ее уже не отвозили лошадьми, а ей пришлось итти домой пѣшкомъ! Не подтверждаетъ-ли все это высказанное мною въ одномъ мѣстѣ мнѣніе, что успѣхъ г-жи Горевой исключительно основанъ былъ на рекламѣ; нельзя-же допустить, что въ короткое время Крупный талантъ превратился въ бездарность; не вѣрнѣе-ли, что таланта и вовсе предъ нами не было, а одна только беззастѣнчивая реклама, временно создавшая славу г-жѣ Горевой. Говоря о г-жѣ Горевой, не могу не вспомнить весьма остроумной замѣтки "Новаго Времени" по поводу рекламъ этой знаменитости: "умеръ изобрѣтатель мальцъ-экстракта г. Іоаннъ Гоффъ, успѣхъ котораго былъ результатомъ рекламы",-- писала газета, добавивъ затѣмъ слѣдующее замѣчаніе: "Гоффъ, узнавъ о нарожденіи Горевой, которая превзошла его по части рекламъ, не выдержалъ и.... умеръ"!
   Оправившись отъ "болѣзни", г-жа Горева, по окончаніи гастролей въ городскомъ театрѣ, выступила одинъ разъ въ драматическомъ обществѣ, гдѣ ставились спектакли подъ режиссерствомъ Чужбинова. Этотъ спектакль мнѣ памятенъ по слѣдующему инцинденту: какой-то театралъ, желая пооригинальничать, напечаталъ листки съ отзывами, для Горевой далеко нелестными, изъ "Кіевлянина", и рядомъ выдержки изъ рекламъ нѣмецкихъ газетъ. Листки эти имѣли быть розданы въ одномъ изъ антрактовъ, но полиція, узнавъ объ этомъ, изъ гуманности, какъ выразился дежурный чиновникъ, чтобы не обидѣть артистку, листки эти конфисковалъ. Чтобы покончить съ пребываніемъ Горевой въ Кіевѣ, приведу еще четверостишіе Д. Д. Минаева по поводу исполненія артисткой "Медеи":
   
   "Что за кровавая идея,
   Людьми, собой не дорожа,
   Дѣтей зарѣзала "Медея",
   Партеръ зарѣзавъ безъ ножа".
   
   Я уже замѣтилъ, что сезонъ 1885--86 года былъ для Савина послѣднимъ въ театрѣ Бергонье. На смѣну Савину въ этомъ театрѣ вновь появился, получившій печальную извѣстность, пропагандистъ оперетки I. Я. Сѣтовъ. Появился онъ послѣ сильнаго пораженія, нанесеннаго ему въ Москвѣ, гдѣ онъ потерялъ до 25 тысячъ на антрепризѣ оперетки. Въ аренду, впрочемъ, снялъ театръ не онъ, а супруга его, Пальмира Францовна и уже отъ себя сдавала театръ своему мужу. Многимъ быть можетъ покажется страннымъ этотъ фактъ; иной, пожалуй, и не повѣритъ, ибо какіе-же счеты между супругами, но въ подтвержденіе существованія счетовъ, и болѣе мелкихъ, я могу разсказать слѣдующее: кто-то изъ артистовъ, нуждаясь въ деньгахъ и замѣтивъ у Сѣтова въ рукахъ пачку ассигнацій, обратился къ нему съ просьбой объ авансѣ.
   -- Денегъ нѣтъ, mon ange, отвѣтилъ Сѣтовъ.
   -- Какъ нѣтъ? Да вѣдь я вижу у васъ въ рукѣ цѣлую пачку.
   -- А вы за столь и квартиру платите аккуратно?
   -- Конечно.
   -- Ну, такъ вотъ эти деньги я и несу въ уплату за столъ и квартиру!
   -- Кому-же? Вѣдь вы живете въ своемъ домѣ.
   -- Нѣтъ, я живу въ домѣ жены и плачу ей за столъ и квартиру.
   -- Но вѣдь супруга подождетъ, а мнѣ деньги очень нужны.
   -- А мнѣ мое спокойствіе еще нужнѣе. Живи я на частной квартирѣ -- охотно далъ-бы немного денегъ, но теперь,-- ей Богу не могу! Такъ денегъ и не далъ.
   При такихъ отношеніяхъ нечего, конечно, удивляться, что Сѣтовъ, арендуя театръ у супруги, и за аренду платилъ аккуратно. Я-бы, напримѣръ, не удивился, если-бы г-жа Сѣтова предъявила къ своему мужу искъ о выселеніи изъ театра за невзносъ въ срокъ арендной платы. Что театръ арендовала г-жа Сѣтова видно, наконецъ, изъ того, что г. Соловцовъ, снявъ этотъ театръ, заключилъ контрактъ не съ господиномъ, а съ госпожей Сѣтовой; да и до Соловцова театръ арендовалъ Ларіоновъ-Ларинъ и также у г-жи Сѣтовой. Словомъ, каждый изъ супруговъ имѣлъ свое дѣло: онъ -- антрепризу, а она -- аренду.
   Въ составленной г. Сѣтевымъ опереточной труппѣ находились г-жи Кестлеръ, В. И. Немировичъ, Чекалова, Чарская, гг. Шишкинъ, Новиковъ -- Ивановъ, Свѣтлановъ, Блюменталь-Тамаринъ, Владиміровъ и др.
   Больше всѣхъ г. Сѣтовъ рекламировалъ Шишкина, тенора -- цыгана, сына содержателя цыганскаго хора. Пріобрѣсть Шишкина для оперетки, разсказывалъ Сѣтовъ, стоило не малыхъ усилій и громадныхъ денежныхъ затратъ. Чѣмъ больше, впрочемъ, выступалъ Шишкинъ, тѣмъ слабѣе Сѣтовъ его рекламировалъ, ибо, какъ артистъ въ душѣ, Сѣтовъ не могъ не сознавать, что неудобно рекламировать пѣвца, хотя и съ голосомъ, но крайне необработаннымъ, да притомъ не артиста, а, говоря скромно, какое-то бревно!
   Какъ извѣстно въ каждомъ городѣ, гдѣ имѣется театръ, ежегодно при открытіи сезона всѣ театралы сильно интересуются новыми лицами, появляющимися на сценѣ. Тоже конечно происходило и въ Кіевѣ. Въ сезонъ 1886--1887 г. къ такимъ новымъ лицамъ относились г-жи Кестлеръ, Немировичъ г. Свѣтлановъ и Тамаринъ -- Блюменталь. Послѣдній интересовалъ всѣхъ еще и потому, что при немъ находились двѣ очень хорошенькія дѣвушки -- сестры Никитины.
   Г-жу Кестлеръ, Евгенію Францовну, я зналъ по Одессѣ, гдѣ отецъ ея былъ учителемъ музыки. Поступленіе ея въ оперетку меня не удивило, такъ какъ о желаніи ея посвятить себя сценѣ -- я зналъ давно, а разъ при этомъ имѣется еще и недурной голосъ, то прямой путь на сцену и есть оперетка. Удивило меня только то, что въ Кіевѣ я ее встрѣтилъ вмѣстѣ съ Н. П. Новиковымъ-Ивановымъ, который не далѣе какъ за нѣсколько мѣсяцевъ до того увѣрялъ меня, что оперетку покинулъ навсегда и рѣшилъ закончить свою артистическую дѣятельность исключительно въ драмѣ. Вскорѣ, однако, я понялъ, что всему виной "лямуръ проклятый", какъ говоритъ Ардальошка въ "Нищихъ духомъ". Новиковъ-Ивановъ въ это время переживалъ вторую молодость и потому я не удивился, что онъ не только перешелъ въ оперетку, но прямо-таки попалъ подъ башмакъ. Не удивило меня также, что НовиковъИвановъ велъ жизнь далеко не по средствамъ: завелъ лошадей, экипажи, роскошныя сани съ медвѣжьей полостью, задавалъ шикарные ужины -- вѣдь все это дѣлалось для любимой женщины! Если меня что и удивило, такъ это появившееся вскорѣ объявленіе о распродажѣ обстановки Новиковымъ-Ивановымъ; я никакъ не ожидалъ, что увлеченіе его такъ быстро пройдетъ. Положимъ, въ городѣ говорили, что онъ вынужденъ былъ уйти къ сторонкѣ, такъ какъ нашелся болѣе его достойный замѣститель; говорили даже о какой-то дракѣ съ послѣдствіями, но чего злые языки не говорятъ? нельзя-же всему вѣрить! Несомнѣнно только одно, что съ половины сезона Новиковъ-Ивановъ уже былъ самостоятеленъ и всѣмъ жаловался, что онъ сильно потратился на особу, его недостойную. Какъ ни тратился Новиковъ-Ивановъ, но онъ не прибѣгалъ къ тѣмъ способамъ пріобрѣтенія денегъ, которые практиковалъ другой комикъ Сѣтовской труппы -- Блюменталь-Тамаринъ.
   Одной изъ первыхъ жертвъ этого героя былъ 18-ти лѣтній юноша К, сынъ богатыхъ родителей. Говорю "жертвъ" потому, что К. не только лишился изъ-за Блюменталя-Тамарина крупной суммы денегъ, но даже попалъ на скамью подсудимыхъ. Посѣщая часто театръ, К. познакомился съ Тамаринымъ, который, узнавъ, что онъ сынъ богатыхъ родителей, пригласилъ его къ себѣ и познакомилъ съ сестрами Никитиными. Младшая сестра Александра была очень красива и потому не удивительно, что К. сталъ ухаживать. Пошли подарки, угощенія, игра въ стуколку. Замѣчу кстати, что это былъ любимый способъ Тамарина -- пріобрѣтать деньги. Въ стуколку, вмѣстѣ съ гостями, играли и сестры Никитины и игра всегда оканчивалась тѣмъ, что проигрывали гости. Долженъ замѣтить еще, что К. былъ караимъ и вотъ Тамаринъ, за нѣсколько дней до своего бенефиса, состряпалъ какой-то маршъ, назвавъ его "караимскимъ" и посвятилъ его дядѣ К., самолюбивому старику, объявивъ на афишѣ, что подъ дирижерствомъ бенефиціанта маршъ этотъ будетъ исполненъ въ театрѣ. За такое посвященіе Тамаринъ, при посредствѣ К, получилъ 500 рублей. Когда К. замѣтилъ, что времяпрепровожденіе въ обществѣ Тамарина и сестеръ Никитиныхъ обходится ему слишкомъ дорого и что онъ надѣлалъ много долговъ, о которыхъ заявить отцу не рѣшился, Тамаринъ нашемъ весьма благопріятный исходъ: онъ предложилъ К въ компаніи съ нимъ взяться за антрепризу, которая несомнѣнно дастъ огромные барыши и тогда долги будутъ пополнены. К. по легкомыслію призанялъ еще нѣсколько тысячъ рублей, но такъ какъ за его подписью денегъ уже не давали, то онъ и совершилъ подлогъ, поставивъ подпись отца. Получивъ деньги, Тамаринъ принялся дѣйствовать энергично: завелъ карету на резиновыхъ шинахъ, нанялъ прекрасную квартиру, устроилъ канцелярію, гдѣ шла энергичная переписка съ артистами и въ итогѣ въ теченіи мѣсяца отъ энергичной дѣятельности Тамарина не осталось ни гроша и антреприза, еще не народившаяся, успѣла лопнуть. Тутъ-то К. понялъ, въ какую попалъ ловушку, объявилъ обо всемъ прокуратурѣ, былъ судимъ и, къ счастью, оправданъ. Характерно, что на судѣ К, чистосердечно во всемъ признавшись, старался выгородить Тамарина, но это оказалось невозможнымъ, такъ какъ свидѣтели ужъ слишкомъ яркими красками выяснили ту некрасивую роль, которую въ дѣлѣ этомъ игралъ Тамаринъ.
   Вслѣдъ за К. Тамаринъ энергично принялся за двухъ богатыхъ молодыхъ людей: С--каго и графа Л., которыхъ ему также удалось обыграть при благосклонномъ участіи сестеръ Никитиныхъ, которыя, говоря откровенно, были ровно ни при чемъ, а если ихъ помощь была Тамарину необходима, то все-же онѣ помогали ему безсознательно, повинуясь исключительно его требованіямъ.
   Съ г. С--кимъ Тамаринъ разстался, однако, не совсѣмъ благополучно: когда требованіе имъ денегъ сдѣлалось уже черезчуръ назойливымъ и онъ сталъ преслѣдовать С--каго на каждомъ шагу, точно тотъ принялъ на себя обязательство снабжать его то сотней, то двумя рублей -- терпѣніе у С. лопнуло и онъ прибѣгъ къ самосуду, послѣ котораго Тамаринъ отъ него отсталъ.-- на два дня. На третій день я ихъ опять видѣлъ вмѣстѣ, точно между ними ничего не было и они только наканунѣ разстались пріятелями. Страннымъ казалось одно: не смотря на сравнительно громадныя суммы, которыя Тамаринъ пріобрѣталъ разными способами, онъ денегъ никогда не имѣлъ. Кредиторы ежедневно осаждали его квартиру, являясь къ нему вмѣстѣ съ судебнымъ приставомъ для описи, но описать имущества нельзя было: квартирной хозяйкой значилась г-жа Никитина, а Тамаринъ -- квартирантомъ! Въ комнатѣ, которую онъ занималъ, находилась одна только постель, а на стѣнѣ пара брюкъ, которые Тамаринъ всегда любезно предлагалъ судебнымъ приставамъ для описи. Эти брюки находились у Тамарина въ теченіи нѣсколькихъ лѣтъ и когда лѣтомъ 1892 г., во время его антрепризы въ саду минеральныхъ водъ, кредиторы опять вздумали описать его имущество, они вновь наткнулись на брюки, фигурировавшіе въ 1886 году. Брюки эти хорошо знакомы всѣмъ кіевскимъ судебнымъ приставамъ, которые крайне неохотно отправлялись описывать имущество Тамарина, напередъ зная, что кромѣ "извѣстныхъ" брюкъ, въ квартирѣ его ничего не окажется.
   Какъ артистъ -- Блюменталь-Тамаринъ пользовался большой любовью публики и прослужилъ въ Кіевѣ нѣсколько сезоновъ подъ рядъ, сначала у г. Сѣтова, а затѣмъ у г. Ларина-Ларіонова.
   Большимъ успѣхомъ въ опереткѣ пользовавалась Варвара Ивановы Немировичъ; не смотря однако на этотъ успѣхъ она неоднократно говорила мнѣ, что оперетка ей противна и что ея завѣтная мечта перейти въ драму. Мечта ея, какъ извѣстно, осуществилась и вотъ уже нѣсколько лѣтъ, какъ она подвизается, и не безъ успѣха, въ драматической труппѣ Соловцова, исполняя преимущественно роли grandes coquettes. Въ нынѣшнемъ году г-жа Немировичъ серьезно заболѣла и потому вынуждена была на нѣкоторое время оставить сцену. Хотя составъ опереточной труппы г. Сѣтова и былъ довольно удовлетворителенъ, но въ матеріальномъ отношеніи описываемый сезонъ былъ далеко не изъ удачныхъ и потому г. Сѣтовъ въ подмогу опереткѣ счелъ нужнымъ пріискать для публики и еще какую нибудь приманку; такая приманка нашлась въ лицѣ нѣкоей Преціозы Григолатисъ. Имѣла она выступать въ циркѣ бр. Никитиныхъ, но въ цѣнѣ не сошлась, чѣмъ и воспользовался г. Оѣтовъ, пригласивъ ее къ себѣ на нѣсколько представленій.
   Сія Григолатисъ, объявленная "воздушной танцовщицей", переносилась съ одного конца сцены на другой при помощи особаго аппарата, для публики незамѣтнаго, при чемъ поддерживалась крючкомъ, прикрѣпленнымъ къ надѣтому на ней поясу. Фокусъ въ сущности самый пустой и требующій отъ исполнительницы не знанія хореографическаго искусства, а только смѣлости. Papa Joseph, заручившись расположеніемъ издателя "Кіевскаго Слова", А. Я. Антоновича, задолго до пріѣзда Григолатисъ сталъ ежедневно посылать въ редакцію этой газеты, чрезъ г. контролера-Аксенова, замѣтки о предстоящемъ Кіеву невиданномъ удовольствіи: то писалось, что "г-жи Григолатисъ выдѣлываетъ въ воздухѣ тѣ-же па, что и Цукки на сценѣ" далѣе "ничего не можетъ быть поэтичнѣе этой красивой дѣвушки, порхающей въ воздухѣ, это что-то волшебное"! "Со второй половины января знаменитая воздушная танцовщица и волшебная фея выступитъ", и наконецъ, наканунѣ этого невѣроятнаго событія, въ газетѣ сообщалось: "знаменитая волшебная фея проситъ отсрочки, такъ какъ москвичи ее не отпускаютъ, но Сѣтовъ не соглашается и обязалъ ее явиться въ срокъ"! Послѣ дебюта "бабочки-феи", когда публика убѣдилась, что главная сила здѣсь не въ г-жѣ Григолатисъ, очень и очень плохой танцовщицѣ, а въ аппаратѣ, г. Сѣтовъ прислалъ замѣтку, что "аппаратъ дѣйствительно имѣетъ большое значеніе, но аппаратъ и Григолатисъ -- это нѣчто неразрывное, это-тѣло и душа"! Дошло до того, что г. Антоновичъ спеціально отрядилъ своего сотрудника Гошковича для ежедневныхъ "интервью" съ Григолатисъ, помѣстилъ ея біографію, всю ея родословную, начиная отъ бабушки, словомъ Григолатисъ явилась лицомъ, въ рукахъ которой (или вѣрнѣе ногахъ) находятся чуть-ли не судьбы міра. Благодаря этимъ рекламамъ, которыя г. Антоновичъ цѣликомъ помѣщалъ въ своей газетѣ въ силу желанія помочь г. Сѣтову и не придавая имъ никакого значенія, театръ ежедневно былъ переполненъ и Сѣтовъ настолько поправилъ свои дѣла, что по окончаніи сезона, какъ говорили, получилъ чистой прибыли до 20 тысячъ рублей, тогда какъ опера принесла убытокъ, чуть-ли не на такую-же сумму, не смотря на то, что составъ оперной труппы былъ въ тотъ сезонъ вполнѣ удоволетворителенъ, по крайней мѣрѣ настолько, что дума единогласно признала Савина добросовѣстно ведущимъ дѣло антрепренеромъ и оставила за нимъ театръ на слѣдующій сезонъ. Здѣсь я нахожу умѣстнымъ сказать нѣсколько словъ о Сѣтовѣ, какъ "авторѣ" и о "современныхъ авторахъ" вообще.
   Г-нъ Сѣтовъ, въ качествѣ антрепренера, былъ авторомъ двоякаго рода произведеній: для газетъ и для общества русскихъ драматическихъ писателей; это двоякаго рода авторство было для него очень выгодно въ матеріальномъ отношеніи: составляя замѣтки для газетъ объ опереткахъ, ставившихся въ его театрѣ, онъ, конечно, получалъ отъ этого прибыль, ибо ни одинъ антрепренеръ, само собою разумѣется, не станетъ давать плохаго отзыва объ исполненіи пьесъ въ его театрѣ. Вся задача антрепренера состоитъ въ томъ, чтобы найти издателя газеты, готоваго помѣщать эти отзывы. Г. Сѣтовъ пріобрѣлъ такого издателя въ лицѣ г. Антоновича, по добротѣ своей цѣликомъ помѣщавшаго всѣ статьи, присылавшіяся антрепренеромъ. Винить въ этомъ г. Сѣтова, я, конечно, не стану, онъ преслѣдовалъ свои интересы и разъ ему открыты были столбцы газеты для рекламы, онъ этимъ и пользовался! Авторство второго рода заключалось въ томъ, что г. Сѣтовъ, поручая кому-либо перевести оперетку, которую онъ желалъ ставить, объявлялъ себя ея переводчикомъ. Это дѣлалъ не одинъ г. Сѣтовъ, а и многіе другіе; дѣлаютъ это и теперь нѣкоторые антрепренеры, напр. г. Соловцовъ. Раньше о такихъ переводчикахъ не знали, а появились они съ того времени, какъ появилось общество русскихъ драматическихъ писателей, взимающее плату въ пользу переводчика за постановку всякой переводной пьесы. Антрепренеры, платя авторскіе (извѣстную сумму за каждый актъ), нашли для себя болѣе выгоднымъ заказывать переводы, передѣлки и проч. и тѣмъ избавлять себя отъ необходимости уплаты авторскихъ, сами заявляя себя авторами. Нерѣдко въ наше время приходится встрѣчать въ лицѣ антрепренера переводчика пьесы съ такого языка, о которомъ онъ и понятія не имѣетъ. Его роль "переводчика" только въ томъ и заключается, что онъ переводитъ... деньги на имя труженика, дѣйствительно пьесу переводившаго. Г. Сѣтовъ никогда не стѣснялся заявлять, что онъ оперетку и не думалъ переводить, а заказалъ ея переводъ, такъ какъ ему выгоднѣе сразу заплатить переводчику, чѣмъ платить авторскіе, тѣмъ болѣе выгоднѣе, что и имя его попадаетъ въ списокъ драматическихъ русскихъ писателей и онъ, какъ переводчикъ, получаетъ еще и "авторскіе" отъ другихъ антрепренеровъ, ставящихъ заказанные имъ переводы. Г. Соловцовъ въ настоящее время переводитъ преимущественно съ польскаго, хотя своего имени уже не ставитъ, а псевдонимъ въ родѣ Оквозникова! Скромность, во всякомъ случаѣ, похвальная!
   Возвращаюсь къ сезону. Въ февралѣ 1887 года Новиковъ-Ивановъ праздновалъ двадцати-пятилѣтіе своей артистической дѣятельности. Оно, конечно, -- отчего такихъ именинъ и не праздновать, но дѣло въ томъ, что Новиковъ-Ивановъ превзошелъ даже Антона Антоновича, ибо праздновалъ именины не только на "Антона и на. Онуфрія", но и въ день еще какого-то святого. Такъ, празднованіе это происходило въ Кіевѣ два раза: при антрепризѣ Сѣтова и при антрепризѣ Ларина-Ларіонова, да еще одинъ разъ Новиковъ-Ивановъ праздновалъ это событіе и въ Одессѣ. При вторичномъ празднованіи я спросилъ его объ этомъ и получилъ объясненіе, что первое празднованіе относится къ моменту окончанія имъ театральной школы, а второе, уже настоящее, съ момента его перваго выхода на сцену въ качествѣ драматическаго артиста. Какъ-бы то ни было, но празднованіе перваго юбилея въ Кіевѣ прошло болѣе чѣмъ незамѣтно, если не считать значительнаго сбора въ театрѣ.
   Изъ событій сезона въ оперѣ особенно памятны мнѣ бенефисы г. Тартакова; всѣ они сопровождались такимъ обиліемъ цѣнныхъ вещей, что, по окончаніи сезона, передъ выѣздомъ изъ Кіева, артистъ свезъ на сохраненіе въ банкъ громадный сундукъ, наполненный серебромъ; подносила не мало публика, но все-же, главнымъ образомъ, подношенія шли отъ поклонницъ; на одномъ изъ такихъ подарковъ я даже помню слѣдующую надпись: "отъ кіевлянокъ, умѣющихъ цѣнить человѣка"! Въ какомъ смыслѣ надо понимать эту надпись -- рѣшать не берусь; кіевлянкамъ это лучше извѣстно.
   Постомъ въ Кіевъ опять прибылъ Андреевъ-Бурлакъ и далъ два вечера въ театрѣ Сѣтова. Успѣхъ артиста, по прежнему, былъ громаденъ. На второмъ вечерѣ былъ такой случай: при выходѣ артиста на сцену къ ногамъ его упалъ апельсинъ, Бурлакъ счелъ это за личное оскорбленіе, поднялъ апельсинъ и бросилъ его обратно въ партеръ. Дежурный приставъ, узнавъ, что апельсинъ бросила какая-то дама, подошелъ къ ней съ требованіемъ объясненія ея поступку. Дама пренаивно объяснила, что она бросила Бурлаку апельсинъ, желая этимъ выразить ему свой восторгъ и полагая, что это равносильно бросанію цвѣтовъ и букетовъ; "въ рукахъ у меня былъ апельсинъ -- я его и бросила, будь другая вещь, я все равно бросила-бы" заявила она, "но если г. Бурлакъ обидѣлся -- я готова просить у него извиненія". И дѣйствительно, въ антрактѣ за кулисы явилась, какъ оказалось, интеллигентная дама, и, въ присутствіи многихъ лицъ, попросила Бурлака простить ей ея поступокъ, учиненный въ порывѣ увлеченія.
   Изъ драматическихъ артистовъ, посѣтившихъ Кіевъ постомъ, могу указать на нѣмецкаго артиста Поссарта, успѣхъ котораго былъ весьма значителенъ. Я лично особенно помню его по художественному исполненію роли раввина Зихеля, въ пьесѣ "Другъ Фрицъ". (Изъ русскихъ артистовъ эту роль замѣчательно игралъ Правдинъ).
   Въ концѣ апрѣля въ Кіевъ во второй разъ прибыло товарищество артистовъ, подъ распорядительствомъ Соловцова или, какъ его для краткости называли, Соловцовское товарищество. Товарищество это въ первый свой пріѣздъ настолько себя хорошо зарекомендовало, что публика, видя весь прежній составъ (г-жъ Глѣбову, Рыбчинскую, Звѣреву, Давыдова, Киселевскаго, Рощина-Инсарова, Соловцова),-- охотно посѣщала театръ Сѣрова, гдѣ играло это товарищество и сборы, не смотря на стоявшія въ то время сильныя жары, были прекрасны. Труппа оставалась до половины мая, давъ три спектакля сверхъ назначенныхъ.
   Изъ новыхъ артистовъ, впервые выступившихъ въ этотъ пріѣздъ товарищества, считаю нужнымъ указать на г. Лошивскаго. Это былъ псевдонимъ нѣкогда извѣстнаго театрала и автора романсовъ Шиловскаго. Свои романсы онъ пѣлъ на сценѣ подъ аккомпаниментъ гитары; въ его исполненіи была масса чувства, задушевности и граціи. Одинъ разъ онъ даже пѣлъ романсъ на итальянскомъ языкѣ (въ пьесѣ "Вечеръ въ Соренто"). Въ дивертисментахъ г. Лошивскій имѣлъ большой успѣхъ, равно какъ и г. Киселевскій, по примѣру прежнихъ лѣтъ, читавшій -- "Охоту". Г. Соловцовъ тогда еще "Поросенка" и "Индюка" не читалъ и потому въ дивертисментахъ участія не принималъ.
   Лѣтомъ на Трухановомъ островѣ играла драматическая труппа, антрепренеромъ которой былъ Анатолій Шмидгофъ. Изъ состава труппы я помню г-жъ Строеву -- Сокольскую, Марлину и г. Варравина. Если публика и посѣщала театръ Труханова острова, то не столько ради подвизавшейся тамъ труппы, сколько ради Шмидгофа, о которомъ говорили, что онъ отлично изображаетъ "Прокурора въ танцахъ". (У Шмидгофа былъ одинъ номеръ "Пошла писать губернія"; изображалъ онъ дѣйствительно недурно разные типы во время танцевъ; для краткости публика и назвала этотъ номеръ "прокуроръ въ танцахъ"). Г-жа Строева-Сокольская, какъ драматическая артистка, была очень слаба; въ каждой фразѣ ея слышалась фальшь, ни одного момента, который-бы заставилъ зрителя забыться, постоянно какое-то аффектированное состояніе и притомъ безпричинное, ходульность игры, проявлявлявшаяся на каждомъ шагу, словомъ, какъ о ней кто-то выразился,-- "стремленіе рвать страсть въ клочки" -- вотъ то впечатлѣніе, которое я вынесъ отъ игры Строевой -- Сокольской. Прошло съ тѣхъ поръ пять лѣтъ. Когда я былъ въ Одессѣ, то, въ составѣ драматической труппы И. Н.. Грекова, я снова встрѣтилъ г-жу Строеву -- Сокольскую и съ тѣми-же недостатками, отъ которыхъ ей, повидимому, никогда уже не отрѣшиться.
   Еще очень недавно мнѣ попались рецензіи одесскихъ газетъ о труппѣ г-жи Дюковой и въ этихъ резенціяхъ я нашелъ и отзывы о г-жѣ Сокольской; эти отзывы, спустя десять лѣтъ, "остались безъ перемѣнъ". Я потому полагаю, что г-жѣ Сокольской уже не отрѣшиться отъ своихъ недостатковъ, что на нее не можетъ повліять даже и ея супругъ г. Бабецкій, считающійся недурнымъ рецензентомъ и знатокомъ театральнаго дѣла. Тамъ, гдѣ безсильно родственное вліяніе, врядъ-ли можетъ повліять указаніе печати. А между тѣмъ, г-жу Строеву -- Сокольскую мнѣ жаль; при такихъ внѣшнихъ данныхъ, каковы: симпатичная и даже красивая наружность, прекрасная фигура, хорошій ростъ,-- амплуа ею занимаемое было-бы вполнѣ подходящее, если-бы, къ сожалѣнію, не руководители артистки, не съумѣвшіе, повидимому, при началѣ ея артистической дѣятельности дать ей необходимыя указанія.
   Антреприза Шмидгофа оказалась неудачной: въ началѣ августа онъ нашелъ нужнымъ уйти отъ зла... нанесеннаго имъ труппѣ и сотворить благо... себѣ исчезновеніемъ изъ Кіева. Исчезъ онъ, оставивъ труппу на произволъ судьбы и захвативъ залоги нѣкоторыхъ служащихъ. Я потому упоминаю объ этомъ событіи, что оно дало основаніе мѣстной администраціи поднять вопросъ объ обезпеченіи антрепренерами жалованья артистамъ.
   Въ городскую управу, вслѣдъ за крахомъ Шмидгофа, поступилъ запросъ: какой залогъ имѣетъ Савинъ и достаточенъ-ли онъ для гарантіи артистамъ ихъ жалованья въ случаѣ краха антрепренера. На запросъ этотъ управа отвѣтила довольно кратко, но ясно: "залога у Савина нѣтъ никакого, но если-бы таковой и былъ, то онъ назначался-бы не для гарантіи артистовъ, а для гарантіи города"! Этотъ запросъ далъ основаніе нѣкоторымъ лицамъ обратиться въ управу съ предложеніемъ удалитъ Савина, какъ не имѣющаго средствъ гарантировать труппу и передать имъ аренду театра въ виду согласія ихъ внести сумму, равную ежемѣсячному жалованью артистовъ. Особенно настаивалъ на этомъ предложеніи нѣкій Будкевичъ, но оно было отклонено благодаря лишь тому, что артисты, приглашенные г. Савинымъ, отнеслись къ нему съ довѣріемъ и дали подписку, что даже, въ случаѣ краха антрепризы, они никакихъ претензій предъявлять не будутъ.
   Вслѣдствіе ремонта театра оперный сезонъ открылся только съ половины сентября, но уже въ началѣ декабря Савинъ подалъ въ думу заявленіе, въ которомъ указывалъ, что предшественникъ его, г. Сѣтовъ, пользовался разными отъ города льготами, которыхъ его, Савина, лишили, а потому проситъ, въ виду оканчивающагося ему срока аренды, продлить этотъ срокъ еще на три года, возложивъ страховку театра на счетъ города и отдавъ въ его Савина распоряженіе буфетъ и театральный скверъ. Это заявленіе послужило Сѣтову основаніемъ сдѣлать думѣ и свое предложеніе и возгорѣлась продолжительная борьба между гг. гласными, раздѣлившимися на два лагеря: савинцевъ и сѣтовцевъ. Объ этой борьбѣ я разскажу въ своемъ мѣстѣ.
   Сѣтовъ по прежнему насаждалъ оперетку въ театрѣ Бергонье и на помощь ей пригласилъ балетъ, который ставился по субботамъ. Не смотря однако на коръ-де-балетъ, состоявшій изъ сорока лицъ, дѣло Сѣтова не "вытанцовывалось"; если онъ въ описываемый сезонъ и понесъ значительные убытки, то исключительно благодаря балету, поглотившему массу денегъ и принесшему въ кассу очень немного. Одно время Сѣтовъ, для поправленія дѣлъ, вздумалъ даже водворить у себя драму при помощи... опереточныхъ артистовъ. Первый такой опытъ, не вполнѣ удачный, былъ сдѣланъ постановкой мелодрамы "Испанскій дворянинъ". Пьеса шла въ бенефисъ Михаила Милославскаго, взявшаго на себя роль Донъ Сезара де Базана на томъ, вѣроятно, исключительномъ основаніи, что эту роль прекрасно игралъ его отецъ Николай Карловичъ. Другихъ основаній у второго комика, каковое амплуа занималъ бенефиціантъ, конечно, не было. Какъ и слѣдовало ожидать, роль Донъ-Сезара Милославскій провалилъ, но г-жа Немировичъ, игравшая Маритану, была настолько удовлетворительна, что ей предсказывали со временемъ видное мѣсто въ драмѣ, куда она, по ея словамъ, сильно стремилась. Не смотря на неудачу перваго опыта, г. Сѣтовъ не остановился на немъ и заявилъ, что при такихъ силахъ, какъ Новиковъ -- Ивановъ, Блюменталь-Тамаринъ и М. Милославскій, онъ можетъ смѣло ставить драмы и даже пригласилъ на гастроли Иванова-Козельскаго, сыгравшаго Гамлета... съ опереточнымъ антуражемъ! Затѣя эта вскорѣ была оставлена и г. Сѣтовъ еще съ большей энергіей принялся за улучшеніе оперетки. Между прочимъ, имъ приглашена была изъ оперной труппы г. Савина компримаріа г-жа Раисова, которая, какъ извѣстно, съ легкой руки г. Сѣтова и вышла въ опереточныя примадонны. Послѣ этого сезона г-жа Раисова неоднократно служила въ Кіевѣ, гдѣ имѣла довольно большой успѣхъ. Если публика и замѣчала кое-какую разницу между начинавшей свою опереточную карьеру г-жей Раисовой и уже сформированной пѣвицей, то развѣ въ костюмѣ: являясь раньше на сцену въ сильномъ декольте, она, въ послѣдующіе пріѣзды, показывалась только въ костюмѣ "монтантъ", и въ длинныхъ перчаткахъ; объяснялось это, однако, тѣмъ, что скромность была вынужденная вслѣдствіе несчастнаго случая, причинившаго артисткѣ сильные ожоги на рукахъ и груди.
   Что Сѣтовъ былъ сребролюбцемъ -- извѣстно всѣмъ; никто его, конечно, въ этомъ не винилъ, но одинъ фактъ, имѣвшій мѣсто въ этомъ сезонѣ, сильно возстановилъ противъ него кіевлянъ и отчасти даже повредилъ ему въ борьбѣ съ Савинымъ изъ-за аренды городского театра. Въ газетахъ была помѣщена замѣтка, что многіе студенты подлежатъ исключенію изъ университета за невзносъ платы за слушаніе лекцій. На слѣдующій-же день Сѣтовъ объявилъ, что, движимый желаніемъ помочь студентамъ, онъ даетъ въ ихъ пользу спектакль. Сборъ былъ 900 рублей, но когда въ университетъ поступило всего 250 руб., то г. Сѣтова попросили дать отчетъ. И что-же? Онъ не постѣснялся напечатать, что изъ 900 рублей онъ 400 руб. взялъ на расходы, а остальные 500 руб. подѣлилъ пополамъ, взявъ себѣ 250 руб. и столько-же отправивъ въ университетъ! Итого, Сѣтовъ именемъ недостаточныхъ студентовъ, ради которыхъ шли въ театръ, положилъ въ карманъ 650 рублей!
   Помнится, одна мѣстная газета, возмущенная поступкомъ Сѣтова, выразилась такъ: "вотъ поди-жь ты! опереточное дѣло, а какая здѣсь драма чувствуется"!
   О дѣятельности Сѣтова въ описываемый сезонъ мнѣ только и прійдется сказать еще по поводу его борьбы съ Савинымъ изъ-за обладанія городскимъ театромъ.
   Кое-какіе признаки жизни обнаруживало драматической общество, спектакли котораго, благодаря приглашенію г-жи Лешковской и г. Константинова, представляли нѣкоторый интересъ. Предсѣдатель общества г. Куперникъ затѣялъ даже постройку театра, обратившись за содѣйствіемъ къ думѣ, но въ этомъ содѣйствіи ему было отказано. Общество продолжало играть въ наемномъ театрѣ, а изрѣдка етавило спектакли въ городскомъ. Одинъ изъ такихъ спектаклей мнѣ памятенъ на участію въ немъ г. Тартакова. Ставили "Роковой шагъ" съ г. Савинымъ въ роли Баталина, Лешковской -- Нади и Тартакова -- Бородина. Участіе Тартакова привлекло массу публики, которая, не смотря на все свое уваженіе къ артисту, какъ оперному пѣвцу, все-же не могла не хохотать При видѣ бѣднаго Бородина, не знавшаго какъ ступить по сценѣ и съ трудомъ произносившаго какія-то безсвязныя слова. Когда дошла очередь до извѣстнаго романса, Тартаковъ сразу почувствовалъ себя въ своей сферѣ и исполнилъ его съ такимъ неподдѣльнымъ чувствомъ, что вызвалъ всеобщій восторгъ, но... пошла опять проза и снова жаль становилось бѣднаго пѣвца. Объ этомъ спектаклѣ я упоминаю потому, что Тартаковъ наглядно доказалъ, на сколько самые опытные оперные пѣвцы теряются на сценѣ, когда имъ приходится не пѣть, а говорить. Въ драматическомъ обществѣ въ описываемый сезонъ должна была еще выступить г-жа Кирьякова, которая спеціально прибыла въ Кіевъ для постановки своей драмы "Пѣснь любви", при чемъ сама-же имѣла исполнить главную роль въ пьесѣ. Состоялся-ли, однако, этотъ спектакль -- я не помню.
   Какъ я уже сказалъ, съ октября мѣсяца кіевляне стали интересоваться борьбой двухъ антрепренеровъ, Савина и Сѣрова, изъ-за городского театра. Были и другіе претенденты на этотъ театръ, но театральная коммиссія, которую прозвали, благодаря нѣсколькимъ ея комическимъ выходкамъ, "комедійной", отвергла всѣхъ конкуррентовъ, признавъ достойными только Сѣтова и Савина. Изъ претендентовъ я помню Надлера, приславшаго слѣдующее заявленіе: "сдѣлаю все, что угодно и буду деньга платить; пятнадцать лѣтъ антрепренерствую, пылъ въ Ташкентѣ, былъ въ Екатеринбургѣ, хочу и въ Кіевъ" Надлера даже не удостоили отвѣтомъ. Для обсужденія заявленія Савина и рѣшенія вопроса, насколько оно выгодно для города, коммиссія пригласила... Сѣтова и послѣ переговоровъ съ нимъ, увѣдомила Савина, что Сѣтовъ, какъ опытный артистъ, находитъ, что единственнымъ антрепренеромъ дня Кіева можетъ быть только онъ, Сѣтовъ. Это не анекдотъ, а фактъ. Надъ коммиссіей посмѣялись и она, чтобы выйти изъ глупаго положенія, написала такое заключеніе: "Въ театральномъ дѣлѣ мы ничего не понимаемъ, а потому выборъ антрепренера предоставляемъ усмотрѣнію думы". Тутъ-то и началась борьба не на животъ, а на смерть. Гласные сторонники Сѣтова съ грязью смѣшивали сторонниковъ Савина, тѣ въ свою очередь въ долгу не оставались и пошли въ думѣ такія разоблаченія, что стыдно становилось за городскихъ представителей. Гласный Афанасьевъ, (извѣстный врачъ, нынѣ умершій), сторонникъ Сѣтова, заявлялъ, что онъ съ Сѣтевымъ дѣтей не крестилъ и въ "Метрополѣ" не обѣдалъ, какъ это дѣлали съ Савинымъ его сгоронники; другіе возражали, что Афанасьевъ держитъ сторону Сѣтова, желая угодить, въ своихъ личныхъ интересахъ, вліятельнымъ гласнымъ, которые обѣщали супругамъ Сѣтевымъ отдать имъ театръ во что-бы то ни стало. Дѣло о театрѣ тянулось нѣсколько мѣсяцевъ, вопросъ о театрѣ изъ общественнаго превратился въ личный, вмѣшались многіе изъ гражданъ, стараясь вліять на гласныхъ, каждый, конечно, въ пользу своего протеже. Въ газетахъ пошла полемика, при чемъ сами газеты были на сторонѣ Савина, доказывая, что Сѣтовъ, насадившій въ Кіевѣ оперетку, не имѣетъ права даже мечтать о городскомъ театрѣ. Вмѣшались въ дѣло и артисты г. Сѣтова и со сцены не разъ пускали въ ходъ по адресу Савина обидныя для него замѣчанія.
   Кто-то изъ артистовъ, въ опереткѣ "Фатиница", спѣлъ, такой куплетъ:
   
   "Я слышалъ, что въ думѣ завтра будутъ рѣшать
   "Кому въ будущій годъ городской театръ отдать,
   "Бывало и драму и оперу намъ
   "Сѣтовъ давалъ лучше, чѣмъ Савинъ давалъ.
   "Да, баня въ театрѣ полезна-бъ была,
             "Немножко освѣжить,
             "Директора замѣнить,
             "Чтобъ польза была".
   
   Куплетомъ этимъ были сильно возмущены мѣстныя газеты, а нѣкоторые гласные, явившись въ думу, заявили, что образъ дѣйствій Сѣтова до того неприличенъ, что быть его сторонникомъ стыдно. Закончилась вся эта исторія въ началѣ января побѣдой Савина, который узналъ о своемъ торжествѣ только спустя недѣли двѣ, такъ какъ въ самый разгаръ борьбы онъ опасно заболѣлъ вслѣдствіе мучительнаго состоянія, въ которомъ долгое время находился. Врачи опасались, что сообщеніе Савину, хотя и благопріятнаго для него, исхода борьбы съ Сѣтовымъ можетъ вредно отразиться на его здоровья. Такъ окончилась эта борьба, длившаяся четыре мѣсяца и хотя побѣда, по всѣмъ правамъ, осталась за Савинымъ, все-же надо сказать правду; эта побѣда явилась результатомъ не дѣйствительныхъ заслугъ Савина, какъ полагали многіе, а совершенно побочныхъ причинъ, 6 которыхъ я и разскажу, разскажу для того, чтобы показать, насколько личные интересы гг. гласныхъ въ любомъ вопросѣ выше интересовъ общественныхъ! Гласный К. напримѣръ, ратовалъ за Савина потому, что покровительствуемая имъ барышня была принята г. Савинымъ на должность кассирши. Гласный Р. поддерживалъ Савина потому, что далъ слово быть за него, если Савинъ уплотитъ ему старый долгъ за квартиру; Савинъ уплатилъ и Р. сдержалъ свое слово. Другой гласный Р., большой поклонникъ Тартакова, далъ свой голосъ за Савина подъ условіемъ приглашенія Тартакова и на слѣдующій сезонъ. Гласный Д. явился сторонникомъ Савина ради безплатной ложи, которой пользовалось въ театрѣ его семейство! Здѣсь-же кстати замѣчу, что тотъ-же Д. спустя годъ, не получивъ ложи въ какой-то спектакль, по оплошности кассирши, заявилъ, что Савинъ его будетъ помнить и, подобравъ партію, провалилъ Савина и настоялъ на отдачѣ театра Прянишникову. Изъ сторонниковъ Сѣтова я тоже могу указать на гласнаго Э. въ домѣ котораго Сѣтовъ нанималъ сарай для склада запасныхъ декорацій. Я могъ-бы привести еще не мало подобныхъ фактовъ, но полагаю, что и этихъ достаточно въ подтвержденіе того, насколько личные интересы руководятъ гласными въ каждомъ общественномъ вопросѣ. Незавидна участь антрепренера, вынужденнаго угождать нѣсколькимъ десяткамъ лицъ изъ опасенія безъ всякаго основанія и во всякое время быть выброшеннымъ за бортъ! вѣдь дѣло рѣшается не путемъ здраваго смысла, а путемъ баллотировки!
   Какъ-бы то ни было, но театръ остался за Савинымъ по всѣмъ правамъ; независимо значительныхъ затратъ Савинъ и относительно состава труппы оказался вполнѣ добросовѣстнымъ; все, что было лучшаго въ провинціи, постоянно приглашалось Савинымъ. За нѣсколько лѣтъ его антрепризы у него служили Зарудная, Лубковская, Ряднова, Попова, Булычева, Силина, Смирнова, Левицкая, Рядновъ, Тартаковъ, Полтининъ, Медвѣдевъ, (временно), Супруненко, Соколовъ, Дементьевъ, Бедлевичъ. Изъ начинавшихъ у Савина могу указать на извѣстную теперь пѣвицу -- Мелодистъ. Ставилъ Савинъ по возможности и новыя оперы. Въ теченіи описываемаго сезона имъ были поставлены, при участіи авторовъ, двѣ оперы: "Уріэль Акоста" Сѣровой и "Испанскій дворянинъ" Григорія Андреевича Лишина. Заглавную партію въ этой оперѣ исполнялъ I. В. Тартаковъ и произвелъ фуроръ. Дамы до того увлеклись, что въ антрактѣ бросились за кулисы благодарить "душку" Тартакова, какъ его звали въ Кіевѣ. Этотъ моментъ воспѣлъ даже въ стихахъ одинъ изъ мѣстныхъ поэтовъ; приведу напало этихъ стиховъ.
   
   "Но вотъ на сцену появился
   "Красавецъ Сезаръ де Базанъ,
   "Сердецъ губитель и тиранъ!
   "Рой дѣвъ и барынь оживился
   "И вмигъ, восторговъ не тая,
   "Всѣ дамы бросились на сцену!
   "И, чуя "черную измѣну",
   "Напрасны мечутся мужья,
   "Напрасны крики и проклятья и. т. д.
   
   Опера Лишина имѣла большой успѣхъ и сопровождалась рядомъ овацій и подношеній по адресу автора. Г-жу Сѣрову упрекали, на сколько помню, въ отсутствіи мелодій въ ея оперѣ; Лишина упрекала въ изобиліи мелодій, такъ какъ въ его оперѣ на каждомъ шагу встрѣчаются аріи, серенады, болеро и пр. Лишина публика привѣтствовала не только какъ композитора оперы, но и какъ автора массы выдающихся романсовъ, каковы: "Нельзя повѣрить", "Хохотала" и проч.
   Опера Лишина прошла подъ его дирижерствомъ три раза, притчемъ ему была поднесена масса подарковъ, въ томъ числѣ и серебряный вѣнокъ. Подарки были не только отъ Кіевлянъ, но и отъ Одесситовъ, Москвичей и Петербуржцевъ. Спустя нѣкоторое время, съ наступленіемъ поста, Лишинъ началъ устраивать вечера мелодекламаціи, при чемъ на вечерахъ этихъ участвовали и оперные артисты, исполнявшіе его романсы. Особенно выдѣлялись Рядновъ, исполненіемъ романса "Нельзя повѣрить" и Тартаковъ -- романса "Хохотала".
   Участвовалъ еще въ концертахъ замѣчательный скрипачъ Пустарнаковъ. Что касается мелодекламаціи, которую Лишинъ первый и ввелъ въ Кіевѣ, то, по отзыву знатоковъ, музыка въ мелодекламаціи художественнаго интереса не представляетъ, а является просто въ родѣ подыгриванія въ формѣ свободной импровизаціи, сводящейся къ иллюстраціи текста, часто довольно однообразной. Тѣмъ не менѣе Лишинъ, какъ мелодекламаторъ, имѣлъ громадный успѣхъ. Во время пребыванія въ Кіевѣ Лишивъ былъ постоянно очень веселъ; нѣсколько омрачилось его состояніе съ пріѣздомъ его жены, но причина такой перемѣны въ немъ -- мнѣ неизвѣстна; онъ о семейной своей жизни никогда не разсказывалъ! Съ Лишинымъ я ежедневно встрѣчался въ "Метрополѣ", куда являлись и оперные артисты и упомянутый выше скрипачъ г. Пустарнаковъ. Упоминаю я о Пустарнаковѣ вотъ почему: принимая участіе въ бесѣдахъ, онъ нерѣдко обращалъ на себя вниманіе странностью своего поведенія; такъ и хотѣлось сказать про него, что онъ ненормаленъ, но ясныхъ данныхъ не было, до того не было, что даже покойный Дьяковъ, хозяинъ "Метрополя", этотъ другъ всего артистическаго міра, рѣшился выселить Пустарнакова изъ занимаемаго имъ номера за неуплату долга, считая Пустарнакова какимъ-то приходимцемъ, а не больнымъ человѣкомъ. Спустя очень короткое время въ Кіевѣ было получено извѣстіе, что Пустарнаковъ покончилъ самоубійствомъ и тогда только всѣ узнали, что этотъ выдающійся скрипачъ былъ ненормаленъ во время пребыванія своего въ Кіевѣ. Дьяковъ, узнавъ о самоубійствѣ Пустарнакова, сильно упрекалъ себя по поводу рѣшительныхъ мѣръ, принятыхъ имъ противъ больного человѣка.
   Передъ выѣздомъ своимъ изъ Кіева Лишинъ передавалъ мнѣ, что къ слѣдующему сезону привезетъ въ Кіевъ оперу "Цыгане", которую заканчиваетъ и о постановкѣ которой условился уже съ Савинымъ. Мечтѣ его не удалось, однако, осуществиться; въ іюнѣ, т. е. спустя около трехъ мѣсяцевъ послѣ его отъѣзда, въ Кіевѣ получена была телеграмма о смерти Григорія Андреевича Лишина въ одной изъ петербургскихъ больницъ. Память его мы почтили, отслуживъ панихиду въ Георгіевской церкви. На панихидѣ присутствовалъ весь кіевскій музыкальный міръ.
   Раньше я упомянулъ о дѣятельности театральной коммиссіи, обсуждавшей вопросъ о сдачѣ театра и отказавшейся его разрѣшить по неопытности. Я бы"-бы, однако, не точенъ, если-бы не привелъ одно постановленіе коммиссіи, которое она одобрила единогласно. Обсуждая вопросъ о даровыхъ мѣстахъ въ театрѣ, коммиссія нашла, что обязывать антрепренера предоставить въ распоряженіе городской управы ложу бель-этажа -- неприлично, что для управскихъ служащихъ частое посѣщеніе театра -- роскошь, а потому ложу эту надо передать въ пользованіе антрепренера, но при этомъ его необходимо обязать... предоставить ложу въ распоряженіе коммиссіи!
   Изъ дебютовъ, весьма удачныхъ, могу отмѣтить въ описываемый сезонъ дебютъ г-жи Самойловой, ученицы Софьи Григорьевны Рубинштейнъ. На дебютѣ ея присутствовалъ приставъ Старокіевскаго участка г. Томашевскій. Долженъ объяснить, что г-жа Самойлова -- еврейка. Въ одномъ изъ антрактовъ я спросилъ Томашевскаго, по какому случаю онъ въ театрѣ, такъ какъ дежурнымъ въ тотъ вечеръ былъ другой приставъ.
   -- Я по своему личному дѣлу, отвѣтилъ онъ, мнѣ нужно было посмотрѣть Самойлову.
   -- Для чего?
   -- А чтобы составить о ней мнѣніе, какъ о пѣвицѣ.
   -- Вы что-же, въ роли рецензента?
   -- Да, рецензента. Она подала прошеніе о разрѣшеніи ей права жительства въ Старокіевскомъ участкѣ. Вотъ я и пришелъ провѣрить -- хорошая-ли она пѣвица? Хороша -- оставлю, а не хороша -- выселю.
   -- А какъ она по вашему?
   -- Можетъ оставаться! Я ею доволенъ! закончилъ онъ съ видомъ знатока.
   Это былъ, впрочемъ, не единственный, случай появленія полицейскаго чиновника въ роли рецензента!
   Довольно часто въ Кіевъ приглашались на службу оперные артисты и артистки, которые находились въ полной зависимости отъ полиціи, такъ какъ, принадлежа къ еврейской націи, они подлежали закону "о чертѣ осѣдлости". Долженъ замѣтить, что, къ счастью, въ Кіевѣ высшая администрація раздѣляла тотъ взглядъ, по которому "искусство не имѣетъ національностей", и относилась снисходительно къ евреямъ -- артистамъ, служившимъ въ Кіевѣ; не будь этого и Кіевляне не имѣли-бы возможности слышать многихъ артистовъ, какъ выдаюшихся, такъ и весьма полезныхъ. Въ подтвержденіе только что сказаннаго приведу списокъ, далеко не полный, евреевъ, служившихъ въ Кіевѣ (хотя нѣкоторые изъ нихъ и перешли въ православіе): г-жи Самойлова, де-Карсъ, Минина, Абрасъ, Азерская, Мелодистъ, Будкевичъ, Брайнина, Капланъ, Барская, Корецкая, Маршалъ, Раисова, гг. Тартаковъ, Черновъ, Тамаровъ, Михайловъ, Медвѣдевъ, Каминскій, Виноградовъ, Буховецкій, Каміонскій, Горяиновъ, Свѣтловъ, Максаковъ, Самойловъ, Борисовъ, Давыдовъ, Любинъ, Любимовъ и др. Всякій согласится, что списокъ этотъ на столько значителенъ, что наглядно свидѣтельствуетъ о томъ, на сколько опера у насъ могла-бы существовать, если-бы она но пополняла состава своего артистами -- евреями. О музыкантахъ и хористахъ я уже не говорю: ихъ такая масса, что во всякое время изъ нихъ можно составить полный оркестръ и полный хоръ, имѣя во главѣ оркестра также еврея (доказательство -- Черняховскій, любимецъ Кіевской публики). Хористы евреи особенно видное мѣсто занимаютъ въ Одессѣ и хотя ихъ пѣніе, благодаря характерному произношенію, нерѣдко вызываетъ смѣхъ, но обойтись безъ нихъ все-же нельзя, такъ какъ они обладаютъ прекрасными голосами. Никогда не забуду двухъ оперъ, шедшихъ въ Одессѣ, не забуду, только благодаря хористамъ -- евреямъ. Такъ, въ "Жизни за царя" въ третьемъ актѣ хористы, изображая крестьянъ села Домнина, Костромской губ., пѣли весьма явственно: "мы на работу въ лѣтъ и къ вечеру дамой". Какъ хотите, а такое произношеніе крестьянъ не можетъ не вызвать гомерическаго хохота. Въ оперѣ "Демонъ" въ четвертомъ актѣ также нельзя не хохотать, когда воины князя Гудада поютъ: "за оружія пушкарѣй! за оружія пушкарѣй"! И все-же съ этимъ надо мириться, ибо главное достоинство, признаваемое въ оперѣ -- голосъ -- у евреевъ, поступающихъ на сцену, имѣется.
   Обычай артистовъ по окончаніи своихъ ролей появляться въ публикѣ, обычай, не искореняемый даже самыми строгими по части порядка антрепренерами, нерѣдко приводилъ къ весьма комическимъ инцидентамъ. Помню, въ оперѣ "Фаустъ" г-жа Мелодистъ, исполнявшая партію Марты, послѣ третьяго акта усѣлась въ ложѣ. Когда въ четвертомъ актѣ Маргарита упала безъ чувствъ, съ галлереи кто-то крикнулъ: "Марта! чего сидишь въ ложѣ? Помоги барынѣ встать"! что вызвало дружный хохотъ публики. То-же случилось и въ опереткѣ: Милославскій, окончивъ роль, сѣлъ въ партерѣ; въ слѣдующемъ актѣ кто-то о немъ говорилъ: "попадись онъ мнѣ только -- всѣ ребра переломаю"!-- "Да вотъ онъ въ четвертомъ ряду креселъ"! раздался голосъ съ галлереи. Не говоря уже о возможности такого рода инцидентовъ, появленіе въ публикѣ артистовъ, участвующихъ въ спектаклѣ, крайне нежелательно ради иллюзіи.
   Съ наступленіемъ поста начался рядъ концертовъ, изъ которыхъ, кромѣ упомянутыхъ уже концертовъ Лишина, я особенно хорошо помню концерты Фигнера и Медеи-Мей, впервые въ этомъ году посѣтившихъ Кіевъ. Успѣхъ былъ громадный. Постомъ-же былъ объявленъ рядъ лекцій H. С. Стружкина о драматическомъ искусствѣ, но лекціи эти, не помню почему, не были ему разрѣшены, хотя въ Одессѣ, откуда Стружкинъ долженъ былъ прибыть, лекціи эти состоялись и, по отзыву мѣстныхъ газетъ, представляли громадный интересъ.
   Изъ иностранныхъ артистовъ, посѣтившихъ Кіевъ, отмѣчу Миттервурцера, въ прошломъ году скончавшагося. Это былъ артистъ, нѣсколько своеобразный, но безспорно выдающійся какъ въ драматическихъ, такъ и въ комическихъ роляхъ. Въ одномъ изъ спектаклей труппы Миттервурцера выступала игравшая въ мѣстномъ драматическомъ обществѣ любительница, г-жа Шварцъ. Она съ большимъ успѣхомъ исполнила роль наѣздницы въ водевилѣ того-же названія и прекрасно продекламировала стихотвореніе: "Wass Kann ich dafür"!
   Лѣтній сезонъ былъ однимъ изъ богатѣйшихъ поколичеству драматическихъ товариществъ, посѣтившихъ Кіевъ. Начало положило въ театрѣ Сѣтова товарищество Маріи Гавриловны Савиной, въ составъ котораго входили знакомые Кіевлянамъ Вронская, Ляминъ (ея мужъ), Шмитовъ и, впервые у насъ выступившіе г-жа Алибина, Д. П. Ленскій (драматическій резонеръ) и Чинаровъ (второй любовникъ и простакъ. Одновременно въ городскомъ театрѣ начало свои спектакли товарищество Соловцова, силы котораго состояли исключительно изъ старыхъ знакомыхъ, присутствію которыхъ кіевляне радовались, ибо все это были ихъ любимцы, каковы: г-жа Глѣбова, Рыбчинская, Звѣрева, гг. Давыдовъ, Соловцовъ, Рощинъ-Инсаровъ и другіе. Въ первый спектакль г-жи Савиной ("Дикарка") и спектакль Соловцовскаго товарищества ("Вторая молодость") оба театра были переполнены; публика съ жадностью накинулась на театры, но тутъ-то и явился вопросъ: хватитъ-ли энтузіазма на обѣ труппы и которая изъ нихъ возьметъ верхъ въ артистическомъ турнирѣ? Это было явленіе небывалое: одновременное состязаніе двухъ драматическихъ труппъ съ знаменитостями въ каждой; кому-же отдать предпочтеніе? Московскимъ-ли гостямъ, которые уже прежними пріѣздами возродили въ Кіевѣ драматическое искусство и мощной рукой подняли его знамя, или г-жѣ Савиной, безспорно замѣчательной артисткѣ? Уже послѣ четырехъ спектаклей перевѣсъ былъ виденъ; онъ оказался на сторонѣ Московскихъ гостей, громадный матеріальный успѣхъ которыхъ явился нагляднымъ доказательствомъ успѣха художественнаго. Здѣсь-же кстати приведу инцидентъ, имѣвшій мѣсто въ городскомъ театрѣ при торомъ представленіи "Второй молодости". Въ сценѣ прощанья осужденнаго сына (Рощинъ-Инсаровъ) съ матерью "(Глѣбова), въ залѣ раздались душу раздирающіе крики и голоса: "довольно"! Занавѣсъ опустили до окончанія акта, но потомъ вновь подняли и пьеса была окончена, вызвавъ у зрителей обильныя слезы (игра г-жи Глѣбовой и Рощина была до того художественна и реальна, что не могла не произвести сильнаго впечатлѣнія).
   Товарищество Соловцова закончило свои спектакли 9-го Мая; на смѣну ему явилось товарищество Московскаго малаго театра съ г-жей Г. Н. Федотовой, Рыбаковынъ, Южинымъ, Правдивымъ, и Грековымъ. Игрой Ѳедотовой восторгались, всю труппу хорошо принимали, все-же наибольшими симпатіями пользовалось Соловцовское товарищество. А вотъ и доказательство: за короткое время въ Кіевѣ были три труппы, взявшія много денегъ, но когда было объявлено, что Соловцовское товарищество на обратномъ пути изъ Одессы въ Москву дасть въ Іюнѣ одинъ спектакль, всѣ билеты были сразу проданы; мало этого: гостей упросили затѣмъ остаться еще на два спектакля и опять сборы были полные. Передъ отъѣздомъ изъ Кіева товарищество, по собственной иниціативѣ, дало одинъ спектакль въ пользу недостаточныхъ студентовъ Университета Св. Владиміра и тогда только распрощалось съ Кіевлянами.
   Я уже сказалъ, что это былъ выдающійся сезонъ по обилію посѣтившихъ Кіевъ драматическихъ товариществъ. О трехъ я уже упоминалъ, а въ концѣ іюня явилось четвертое товарищество подъ управленіемъ Лелева-Вучетича. Въ составѣ труппы я помню г. Адамьяна (армянскаго трагика, игравшаго на французскомъ языкѣ) и г-жу С. П. Волгину. Дѣла пошли не важно, на помощь явились на нѣсколько спектаклей супруги Петипа. Впервые выступившая г-жа Петипа за короткое время- пріобрѣла любовь публики и въ особенности симпатіи молодежи, но сборы все-же были слабые. По поводу бенефиса Лелева я помню нѣчто вродѣ воззванія, сдѣланнаго П. А. Андреевскимъ въ одной изъ газетъ: "отнеситесь съ должнымъ вниманіемъ къ личности бенефиціанта", писалъ онъ, "это одинъ изъ честнѣйшихъ и добросовѣстнѣйшихъ дѣятелей сцены, въ настоящее время охраняющій интересы многихъ служащихъ"! Этотъ бенефисъ, равно какъ и бенефисъ г-жи Петипа, далъ хорошій сборъ.
   Изъ труппы Лелева въ Кіевѣ застрялъ г-нъ Матрозовъ, который, послѣ 18-ти лѣтней непрерывной службы въ драмѣ, перешелъ на подмостки лѣтняго театра сада минеральныхъ водъ, выступивъ въ качествѣ чтеца -- куплетиста, чередуясь съ несмѣняемымъ для Кіева куплетистомъ Н. А. Ленскимъ. Приближался зимній сезонъ 1888--1889 г. Сѣтовъ вновь составилъ оперетку и балетъ, появились Клементьевъ, Кручининъ, Дмитріевъ, Добротини; вмѣсто Кестлеръ пригласили Раисову. Савинъ тоже не дремалъ, но составленная имъ труппа, сравнительно съ прежней, была слаба. Замѣнившій Тартакова баритонъ Полтининъ, несмотря на крупныя достоинства, не могъ однако заставить кіевлянъ забыть прежняго кумира; интересъ къ оперѣ ослабъ, такъ что Савинъ затѣялъ даже, на ряду съ оперой, и постановку феерій, за что брался г-нъ Лентовскій. Этд затѣя быть можетъ и удалась-бы, но въ то время въ Кіевѣ получено было свѣдѣніе, что Одесская городская управа запретила постановку феерій, какъ несоотвѣтствующую достоинству городского театра, и потому, по пословицѣ: "куда конь съ копытомъ, туда и ракъ съ клешней", и наша управа не допустила феерій. Ежедневные оперные спектакли стали немыслимы и вотъ для разнообразія Савинъ опять пригласилъ Гореву, которая на сей разъ прибыла уже со своей труппой, но такой, которая врядъ-ли удовлетворилабы даже невзыскательную публику уѣзднаго захолустья, а не то что кіевлянъ, избалованныхъ уже гастролями московскихъ товариществъ. Успѣха, конечно, не было. Прибѣгъ Савинъ и къ гастролямъ, изъ которыхъ наиболѣе удачными явились гастроли г-жи Булычевой. Выступалъ у Савина и нѣкогда знаменитый теноръ Раппортъ, проживавшій въ Кіевѣ въ качествѣ преподавателя въ музыкальномъ училищѣ. Выступилъ онъ одинъ только разъ въ партіи "Фауста" и настолько неудачно, что о второмъ дебютѣ и рѣчи не могло быть. Словомъ, неудачи преслѣдовали Савина на каждомъ шагу и даже прежніе любимцы Смирнова, Попова и Рядновъ ничего уже не могли сдѣлать для поднятія дѣла; публика къ оперѣ охладѣла! Да что любимцы? Кумиръ кіевлянъ М. Е. Медвѣдевъ, приглашенный на нѣсколько спектаклей, тоже не дѣлалъ сборовъ; они были нерѣдко ниже его поспектакльной платы. Этотъ сезонъ, весьма неблагопріятно отразившійся на дѣлахъ Савина въ матеріальномъ отношеніи, и былъ причиной дальнѣйшихъ неудачъ, кончившихся крахомъ, о чемъ, впрочемъ, въ своемъ мѣстѣ. Долженъ замѣтить, что изъ всѣхъ служившихъ у Савина артистовъ, Тартаковъ наиболѣе симпатизировалъ ему и всѣми силами старался выручать Савина въ затруднительныхъ обстоятельствахъ. Тартаковъ не только не претендовалъ за неаккуратное полученіе имъ своего жалованья, но даже нерѣдко содѣйствовалъ Савину временно призанять деньги, необходимыя на расходы. Въ бытность свою режиссеромъ Тартаковъ, вслѣдствіе серьезной болѣзни Савина, завѣдывалъ временно всѣмъ дѣломъ и исключительно заботился объ удовлетвореніи жалованьемъ всѣхъ служащихъ, для чего прибѣгалъ даже къ займамъ отъ своего имени.
   При такомъ отношеніи Тартакова къ Савину можетъ конечно показаться страннымъ, что онъ не служилъ въ сезонѣ 1888--1889 г. и былъ замѣненъ Полтининымъ. Объясняется это, однако, случайностью. Дѣло въ томъ, что задолго до окончанія сезона артистъ Любимовъ составилъ товарищество оперныхъ артистовъ для поѣздки за границу; въ составъ этого товарищества вошелъ и Тартаковъ, который, кстати замѣчу, дебютировалъ съ громаднымъ успѣхомъ въ Берлинѣ въ оперѣ "Демонъ". Товарищество посѣтило также Копенгагенъ, Лондонъ и другіе города. Такъ какъ турне, хотя и противъ желанія, а въ силу постигшихъ товарищество неудачъ, продолжалось вплоть до глубокой осени, а потому разсчитывать на скорое возвращеніе Тартакова трудно было, то Савинымъ и приглашенъ былъ вмѣсто него Полтининъ. Одно время въ газетахъ появлялись даже извѣстія, что Тартаковъ въ Россію вовсе не возвратитф, такъ какъ получилъ приглашеніе остаться въ Прагѣ на крупный окладъ жалованья.
   Здѣсь кстати скажу два слова о Любимовѣ. Встрѣчалъ я его часто на сценѣ въ качествѣ артиста то въ оперѣ, то въ опереткѣ; нерѣдко я его встрѣчалъ и въ роли антрепренера оперы, но въ этой послѣдней роли онъ всегда выступалъ крайне неудачно, хотя въ энергіи ему отказать нельзя было, равно нельзя отказать было и въ организаторской способности. Человѣку этому просто не везло. За какое-бы дѣло, повидимому вполнѣ вѣрное, Любимовъ ни брался -- результаты почему-то всегда получались плачевные. Своихъ средствъ Любимовъ не имѣлъ, но заботы его объ удовлетвореніи служащихъ было всегда его первой задачей; только удовлетворивъ всѣхъ, онъ рѣшался брать и для себя небольшія суммы исключительно на необходимыя потребности, а потребности эти были болѣе чѣмъ скромны!
   Для характеристики Любимова приведу такой фактъ: какъ-то въ Москвѣ во время антрепризы оперетки въ театрѣ Парадиза, Любимовъ, играя у меня въ винтъ, проигралъ шесть рублей, что сильно его разстроило. На замѣчаніе мое, что изъ-за такихъ пустяковъ не стоитъ волноваться, онъ отвѣтилъ: "Не могу. Я не имѣю права играть въ карты; лучше-бы я проигранные шесть рублей отдалъ двумъ хористамъ, которымъ, быть можетъ, ѣсть нечего. Вѣдь дѣла плохія"! Что Любимовъ жилъ всегда очень скромно -- удивляться нечего, онъ никогда не имѣлъ средствъ и судьба его не баловала.
   Я помню его въ началѣ семидесятыхъ годовъ въ г. Курскѣ. Въ городѣ этомъ былъ трактиръ "Комарекъ", гдѣ, для привлеченія посѣтителей, всегда подвизались разные хоры. Въ одномъ изъ такихъ хоровъ, если не ошибаюсь -- Боровскаго, и выступалъ въ качествѣ солиста передъ пьяными купцами Любимовъ, получая грошовое жалованье на хозяйскомъ столѣ. Изъ этого-то жалованья Любимовъ и составилъ небольшую сумму, на которую и поѣхалъ въ Москву учиться пѣнію. Не мало лѣтъ провелъ Любимовъ въ страшной нуждѣ и въ усиленной работѣ, чтобы кое-какъ выбиться на дорогу и завоевать себѣ хоть какое нибудь положеніе въ артистическомъ мірѣ. Положенія этого онъ, какъ извѣстно, добился, но все-же судьба для него была всегда злой мачихой. Въ послѣдній ранъ я видѣлся съ Любимовымъ въ Одессѣ въ 1893 г. весной во время его оперной антрепризы въ городскомъ театрѣ. Гдѣ именно онъ теперь не знаю, но несомнѣнно въ какомъ нибудь провинціальномъ городѣ усиленно работаетъ изъ-за куска насущнаго хлѣба. Да, не мало есть неудачниковъ и въ театральной сферѣ, какъ и во всякой другой!
   Драматическое общество заявляло о себѣ очень рѣдко и все больше выступало съ ходатайствами въ думу объ отводѣ мѣста для постройки театра, но оно и само не вѣрило въ успѣхъ своего ходатайства, такъ какъ на ряду съ этимъ просило пока хоть какую нибудь субсидію "для улучшенія русской драматической сцены въ Кіевѣ", какъ оно выражалось въ своихъ прошеніяхъ. Я помню одинъ только вечеръ, представлявшій значительный интересъ и устроенный по иниціативѣ Л. А. Куперника. Это было 6 ноября, когда минуло столѣтіе со дня рожденія знаменитаго артиста Михаила Семеновича Щепкина. Г. Куперникъ прочелъ очеркъ "о жизни и дѣятельности Щепкина", а артистъ Сарматовъ прочиталъ стихотвореніе правнучки Щепкина, дочери Куперника, Татьяны Львовны (Л. А. Куперникъ былъ женатъ на внучкѣ Щепкина). Помню, что автора долго вызывали, но онъ не являлся и наконецъ было объявлено, что авторъ-гимназистка и потому выходить на вызовы публики не вправѣ.
   Интересъ къ опереткѣ, благодаря охлажденію къ оперѣ, сильно возросъ въ описываемый сезонъ и нашлись даже лица, начавшія писать оперетки. Такъ, г-нъ Сигизмундъ Заремба, извѣстный піанистъ и акомпаніаторъ, написалъ оперетку "Женщина-студентъ", а текстъ къ ней -- опереточный, артистъ Ларинъ-Ларіоновъ. Оперетка эта была впослѣдствіи поставлена во время антрепризы Ларіонова и имѣла нѣкоторый успѣхъ. Любовъ къ опереткѣ въ описываемый сезонъ дало основаніе одному театралу весьма недурно съострить. Войдя въ театръ и замѣтивъ въ одной изъ ложъ г-жу Чекалову въ сообществѣ двухъ молодыхъ людей, онъ громко сказалъ: "До чего въ Кіевѣ любятъ оперетку, даже за Чекаловой ухаживаютъ!".
   Съ открытіемъ опернаго сезона возникъ вопросъ о постоянной театральной коммиссіи, такъ какъ составъ временный былъ ужъ очень неудовлетворителенъ. Въ коммиссіи этой засѣдали гласные, никогда въ театрѣ не бывавшіе, для которыхъ опера представлялась въ видѣ игры на шарманкѣ въ содержавшихся ими трактирахъ, а драма въ видѣ драки съ "кровопусканіемъ", въ тѣхъ-же трактирахъ. Коммиссію составили и въ члены пригласили спеціалистовъ гг. Пухальскаго, Лысенко и Ходоровскаго. Послѣдній, впрочемъ, пробылъ въ составѣ коммиссіи недолго, такъ какъ онъ поступилъ къ Савину въ качествѣ дирижера оркестра, въ помощь дирижеру Барбини.
   Какъ ни увлекались однако кіевляне опереткой, все-же, къ чести ихъ, они болѣе всего интересовались драмой и, конечно, главнымъ образомъ своими любимцами; интересовались какъ ихъ успѣхами внѣ Кіева, такъ и событіями изъ ихъ частной жизни. Я помню такой случай. Въ Кіевѣ было получено извѣстіе, что г-жа Рыбчинская получила въ Москвѣ сильные ожоги лица во время приготовленія кофе. Въ редакцію газеты, въ которой я тогда работалъ, стали поступать запросы, правда-ли это? Каковы послѣдствія? Какъ здоровье пострадавшей? и проч. Я тотчасъ-же навелъ справки, по которымъ къ счастью оказалось, что хотя фактъ вѣренъ, но дурныхъ послѣдствій онъ не имѣлъ, и полученными свѣдѣніями немедленно подѣлился съ публикой.
   Сезонъ 1888--1889 г. былъ послѣднимъ по антрепризѣ Савина, но прежде чѣмъ перейти къ исторіи Савинскаго краха, скажу нѣсколько словъ объ артистахъ, подвизавшихся на оперной сценѣ въ періодъ его дѣятельности. Первое мѣсто я отвожу г-жѣ Лубковской не въ силу правила place aux dames, а потому, что она кіевлянка. Получила она воспитаніе въ кіевской фундуклеевской женской гимназіи, по окончаніи которой серьезно занялась пѣніемъ въ виду выдающагося голоса. Училась она подъ руководствомъ извѣстной въ свое время оперной артистки Павловской, благодаря которой г-жа Лубковская, выступивъ на сценѣ, заявила себя не только какъ пѣвица, но и какъ артистка. Г-жа Лубковская чуть-ли не единственная изъ пѣвицъ, о которой я могу сказать, что поговорка: "нѣтъ пророка въ своемъ отечествѣ", не оправдалась:, съ перваго-же своего выхода на кіевской сценѣ артистка заручилась симпатіями кіевлянъ, которыя ее не оставляли во все время ея сценической дѣятельности въ Кіевѣ. Изъ партій, въ, которыхъ г-жа Лубковская имѣла значительный успѣхъ и какъ пѣвица, и какъ артистка, я могу указать: Татьяны (Евгеній Онѣгинъ), Тамары (Демонъ), "Миньонъ" Ноэми (Маккавеи), Джильды (Риголето); была еще одна небольшая партія, въ которой артистка не имѣла соперницъ, это-Ольги (въ Русалкѣ). Пѣсенка Ольги передавалась ею художественно и не было случая, чтобы она ее не биссировала по общему требованію публики.
   Какъ человѣкъ, г-жа Лубковская рѣшительно выдѣлялась въ театральномъ мірѣ: всегда далекая отъ сплетенъ и интригъ, она вмѣстѣ съ тѣмъ на каждомъ шагу всегда приходила на помощь нуждающимся товарищамъ, не взирая на то-обращались-ли къ ней враги или друзья. Помощь оказывалась ею не только матеріальная, но и въ смыслѣ разныхъ ходатайствъ, которыя ей и удавались, благодаря обширному кругу знакомыхъ. Вращаясь въ лучшихъ слояхъ мѣстнаго общества она во время сказаннымъ "добрымъ словомъ" нерѣдко оказывала громадныя услуги. Я лично знаю въ Кіевѣ не мало лицъ, которыя многимъ обязаны г-жѣ Лубковской. Кромѣ Кіева г-жа Лубковская пѣла съ значительнымъ успѣхомъ и во многихъ другихъ городахъ не только Россіи, но и заграницей. Въ настоящее время она, кажется, сцену оставила и выступаетъ только въ благотворительныхъ концертахъ.
   Долженъ еще добавить, что г-жа Лубковская, занявъ видное мѣсто на русскихъ оперныхъ сценахъ, не переставала однако учиться и для усовершенствованія ѣздила за границу, гдѣ въ числѣ ея преподавателей былъ извѣстный профессоръ Ронзи (въ Миланѣ). Выступая на многихъ сценахъ Италіи г-жа Лубковская всюду пользовалась крупнымъ успѣхомъ, исполняя главныя партіи въ операхъ Пучини -- "Манонъ Леско", Масснэ -- "Вертеръ" (въ 1896 г. въ Генуѣ); послѣ исполненія г-жей Лубковской въ Россиніевскомъ театрѣ въ Пезаро оперы "Манонъ Леско" -- артистка удостоилась адреса отъ профессоровъ тамошняго лицея, честь, рѣдко выпадающая на долю артиста!
   Не смотря однако на громадный успѣхъ, которымъ артистка пользовалась за границей, она все же продолжительное время тамъ не оставалась; пробудетъ два три мѣсяца и возвращается обратно въ Россію, что она объясняла "тоской по родинѣ",
   Въ 1892 г. весной г-жа Лубковская выступала въ Москвѣ въ труппѣ Прянишникова и, по отзыву извѣстныхъ критиковъ это была лучшая Татьяна ("Онѣгинъ") изъ всѣхъ, когда-либо выступавшихъ въ этой партіи.
   Я уже упоминалъ, что г-жа Лубковская, какъ человѣкъ, выдѣлялась въ театральномъ мірѣ; приведу въ подтвержденіе одинъ характерный фактъ ея отношеній къ антрепренеру. Савинъ, вслѣдствіе плохихъ дѣлъ, какъ-то долго не платилъ ей жалованья: она все молчала; набралось что-то около 1200 р. Когда дѣла Савина поправились -- онъ вспомнилъ о г-жѣ Лубковской и сразу привезъ ей 1200 р. Получивъ деньги, артистка обратилась къ Савину съ вопросомъ: "А не нужны ли Вамъ эти деньги для другихъ? я готова подождать"! Савинъ не заставилъ повторить вопросъ, а сразу отвѣтилъ, что деньги ему очень нужны и... взялъ ихъ обратно. Съ тѣхъ поръ прошло много лѣтъ, но 1200 р. и до сихъ поръ числятся за Савинымъ!
   На сколько г-жа Лубковская безкорыстно помогала товарищамъ по сценѣ, видно и изъ слѣдующаго факта: въ 1888 г. Савинъ составилъ труппу для турне, но дѣла пошли плохо и Савинъ былъ устраненъ; застрявшая же въ Полтавѣ труппа сформировала товарищество, во главѣ котораго стали г-жа Лубковская и г. Тартаковъ, всѣ заботы которыхъ были направлены къ тому, чтобъ помочь хору, оркестру и вторымъ персонажамъ, сами же они не взяли за свое участіе въ спектакляхъ ни одной копѣйки. Нуждаясь однако въ деньгахъ Тартаковъ ѣздилъ въ Харьковъ, гдѣ пѣлъ въ опереткѣ за плату, а за тѣмъ возвращался въ Полтаву, гдѣ въ оперѣ пѣлъ уже безплатно.
   О другихъ пѣвицахъ, подвизавшихся въ Кіевѣ съ большимъ успѣхомъ и потому получившихъ извѣстность, сообщу кратко: были г-жа Смирнова, вышедшая замужъ за г-на Загоскина, г-жа Попова,-- за г. Барбини (это и была единственная связь, установившаяся между итальянской и русской оперой при антрепризѣ Савина), и г-жа Зарудная -- за Ипполита Иванова, композитора и директора Тифлисской музыкальной школы. О г-жѣ Силиной могу замѣтить, что она, пользуясь нѣсколько лѣтъ успѣхомъ, сразу какъ-то перестала нравиться въ виду того, какъ выразился г. Андреевскій, что "Силина обезсилена". Въ мужскомъ персонажѣ, какъ я уже говорилъ, признавали больше всѣхъ Тартакова, и вполнѣ правильно: его голосовыя средства были незначительны, но онъ пѣлъ съ такой теплотой и задушевностью, что не могъ Не производить сильнаго впечатлѣнія. Любили еще и Ряднова. Если у Тартакова былъ хотя небольшой голосъ, то у Ряднова его вовсе не было, но умѣнье пѣть и дивная передача заставляли забывать о голосѣ, а его пѣніемъ нельзя было не восторгаться.
   Іоакимъ Викторовичъ Тартаковъ уроженецъ Одессы, отецъ его былъ портной и, какъ у большей части евреевъ, у старика Тартакова была большая семья. Не смотря однако на страшную нужду, старикъ изъ кожи лѣзъ, чтобы дать сыну образованіе и помѣстилъ его во вторую Одесскую гимназію. Учился Іоакимъ все-же недолго и вотъ почему: когда у него въ раннемъ возрастѣ обнаружился голосъ, нашлись лица, которыя взяли на себя обязательство развить его голосъ и вмѣсто общаго дать ему образованіе музыкальное. Первымъ изъ такихъ былъ г. Швайковскій, въ настоящее время занимающій въ Одессѣ должность полицейскаго чиновника Дальнѣйшую поддержку Тартакову оказалъ бывшій городской голова Новосельскій; молодой пѣвецъ поступилъ въ Петербургѣ въ консерваторію и блестяще окончилъ ее, состоя однимъ изъ учениковъ профессора Эверарди. О дальнѣйшей карьерѣ Тартакова, нынѣ состоящаго артистомъ Императорскихъ театровъ, я уже упоминалъ.
   Какъ человѣкъ Тартаковъ былъ очень скроменъ; его громадные успѣхи по сценѣ, а равно и успѣхи флирта, не вскружили ему голову; онъ всегда держалъ себя просто, никогда ни у кого не заискивалъ, своимъ положеніемъ не кичился и хотя, подобно Гореву, не говорилъ "я мѣщанинъ и горжусь этимъ", но своего прохожденія не стыдился и ни отъ кого не скрывалъ. Вращался онъ большею частью въ среднемъ кругу, хотя его положеніе давало ему возможность бывать исключительно въ высшемъ обществѣ, гдѣ знакомствомъ съ нимъ не брезгали, тѣмъ болѣе, что женатъ онъ былъ на княжнѣ Шаховской. Когда Тартаковъ получила средства -- онъ удѣлялъ не малую часть своей семьѣ; всякое семейное событіе вродѣ замужества сестры или ближайшей родственницы, всегда отражалось на бюджетѣ Тартакова и въ довольно солидной суммѣ; въ этомъ кроется причина, почему онъ, не смотря на громадное жалованье, состоянія никакого но нажилъ. Въ Кіевѣ его часто посѣщали родные и всякое такое посѣщеніе вынуждало его раскошеливаться. Помогалъ, впрочемъ. Тартаковъ нетолько роднымъ, но и многимъ изъ товарищей, такъ такъ вообще былъ очень добръ. Семьи своей артистъ не стѣснялся и всегда принималъ радушно вслухъ членовъ ея. Я помню такой фактъ: какъ-то въ театрѣ въ ложѣ бель-этажа сидѣла типичная старая еврейка въ парикѣ и съ чернымъ платочкомъ на головѣ; вмѣстѣ съ ней сидѣла и жена Тартакова, На вопросъ, кто сидитъ съ Марьей Ивановной, Тартаковъ отвѣтилъ: "Эта еврейка? Да это моя матушка"! Старая еврейка и рядомъ съ ней ея невѣстка, урожденная княжна Шаховская, напоминали сцену изъ "Современной барышни", гдѣ Янкель Штейнбергъ появляется подъ руку съ генераломъ.
   О своихъ успѣхахъ у кіевлянокъ, успѣхахъ, о которыхъ зналъ весь городъ, Тартаковъ никогда не говорилъ и всѣми силами старался скрывать ихъ. Какая разница между нимъ и баритономъ Каміонскимъ, который о своихъ побѣдахъ не только трубилъ но даже хвасталъ получавшимися имъ подарками и разъѣзжалъ по главнымъ улицамъ города на лошадяхъ, ему непринадлежавшихъ стараясь обращать на себя вниманіе: "смотрите, молъ, на чьихъ лошадяхъ я разъѣзжаю! Позавидуйте моимъ успѣхамъ"!
   Помню я еще баритоновъ Корыстошевскаго и Буховецкаго. Первый памятенъ мнѣ тѣмъ, что его участіе въ операхъ всегда привлекало много евреевъ, занимавшихъ дешевыя мѣста. Какъ выяснилось потомъ, Корыстошевскій самъ занимался продажей билетовъ для своихъ единовѣрцевъ, такъ какъ подъ этимъ только условіемъ антрепренеръ Савинъ разрѣшалъ своему баритону выступать въ оперѣ. Дѣло въ томъ, что имя Корыстошевскаго сборовъ не дѣлало и Савинъ поэтому весьма ръдко его назначалъ, но такъ какъ артистъ все же желалъ пѣть, то Савинъ и предложилъ ему заниматься продажей билетовъ на тѣ вечера, въ которые онъ будетъ выступать. Корыстошевскій согласился; нѣсколько дней онъ продавалъ билеты, а затѣмъ уже и пѣлъ. Контингентъ публики въ такіе вечера былъ такого сорта, что въ городѣ циркулировалъ разсказъ, будто полиція пользуется подобными вечерами, чтобъ задерживать въ театрѣ безпаспортныхъ евреевъ.
   О баритонѣ Буховецкомъ передавалась масса курьезовъ; одинъ изъ нихъ мнѣ особенно памятенъ. Ставили "Онѣгина" съ Буховецкимъ въ заглавной партіи. Въ одномъ изъ антрактовъ кто-то изъ товарищей спросилъ его, знаетъ-ли онъ значеніе слова "Гименей" въ фразѣ "какія розы намъ приготовитъ Гименей". Буховецкій отвѣтилъ, что это вѣрно заграничное слово, но товарищъ, желая надъ нимъ подшутить, разъяснилъ, что Гименей -- не заграничное слово, а садовникъ Лариныхъ, готовящій розы. Долго оставался Буховецкій въ этомъ убѣжденіи, но какъ-то разъ поставлены были "Гугеноты" съ Буховецкимъ въ партіи Невера. Каково-же было его удивленіе, когда онъ въ партіи своей наткнулся на фразу "любовь васъ приглашаетъ на праздникъ Гименея"!. Торжествуя, онъ прибѣжалъ въ театръ и заявилъ, что его обмануть трудно и что онъ былъ правъ, утверждая, что Гименей -- заграничное слово, потому что садовникъ Лариныхъ въ "Гугеноты" попасть не могъ!
   Однимъ изъ недостатковъ Буховецкаго въ пѣніи было крайне неудачное дѣленіе имъ словъ: онъ постоянно переводилъ духъ на полусловѣ. Въ силу такого недостатка товарищи звали его не Буховецкій, а Бух....овецкій!
   "О тенорѣ Рядновѣ мнѣ только извѣстно, что онъ уроженецъ города Харькова, фамилія его Шульцъ, музыкальное образованіе свое закончилъ въ Италіи, гдѣ и оставался довольно долгое время, подвизаясь на сценѣ. Въ Кіевѣ Рядновъ въ первый разъ выступилъ въ 1882 г., одновременно съ нимъ выступила и жена его, итальянская пѣвица. Судя по тому, что Рядновъ прибылъ въ Россію почти безъ голоса, и все-же имѣлъ громадный успѣхъ, можно только пожалѣть, что мы не имѣли удовольствія слышать его нѣсколькими годами раньше: итальянцы слышали его голосъ, мы только видѣли умѣнье его пѣть; все-же и это умѣнье производило всегда такое впечатлѣніе, что въ числѣ оперныхъ артистовъ онъ по праву занималъ одно изъ видныхъ мѣстъ.
   Воспоминанія объ оперныхъ артистахъ, подвизавшихся въ Кіевѣ, я закончу Михаиломъ Евфимовичемъ Медвѣдевымъ, котораго я знаю около двадцати лѣтъ. Уроженецъ кіевской губерніи, мѣстечка Ракитны, сыпь тамошняго раввина, Медвѣдевъ еще въ дѣтствѣ отличался прекраснымъ голосомъ (альтъ) и тайно отъ родителей сталъ обучаться у органиста мѣстнаго костела чтенію нотъ, платя за урокъ отъ 3-хъ до 5-ти коп., при чемъ и эту ничтожную плату ему не легко было добывать. Проживъ въ м. Ракшны до пятнадцатилѣтняго возраста, юноша скрылся изъ родительскаго дома и бѣжалъ въ Кіевъ, мнѣ поступилъ въ мѣстное музыкально училище, директоромъ котораго въ то время состоялъ г-нъ Альбрехтъ. Въ виду того, что голосъ у юноши былъ выдающійся, его приняш въ училище за ничтожную плату, а впослѣдствіи и совершенно освободили отъ платы. Пробывъ въ училищѣ два года, Медвѣдевъ переселился въ Москву, гдѣ былъ принятъ въ московскую консерваторію. Воспитывался онъ тамъ на счетъ директора консерваторіи -- Николая Григорьевича Рубинштейна, при чемъ преподавателемъ пѣнія у него былъ Гальвани; драматическій-же классъ Медвѣдевъ проходилъ подъ руководствомъ артиста Ивана Васильевича Самарина. Въ консерваторскомъ театрѣ Медвѣдевъ пѣлъ въ первый разъ съ громаднымъ успѣхомъ партію Ленскаго, которую онъ изучалъ подъ руководствомъ Петра Ильича Чайковскаго и Николая Григорьевича Рубинштейна, дирижировавшаго этимъ спектаклемъ. Пѣлъ Медвѣдевъ въ то время, когда опера еще не была напечатана и "Евгеній Онѣгинъ" проходился въ консерваторіи по рукописямъ. По окончаніи консерваторіи Медвѣдевъ, по требованію Рубинштейна, оставался въ Москвѣ для продолженія своей дѣятельности, но смерть Николая Григорьевича измѣнила планы Медвѣдева и онъ принялъ предложеніе Сѣтова поступить въ кіевскую оперу съ жалованьемъ сначала въ 125 руб. въ мѣсяцъ. Хотя Медвѣдевъ имѣлъ условіе съ Сѣтовымъ на три года, но въ виду наступившаго для Медвѣдева срока отбыванія воинской повинности, онъ оставилъ черезъ годъ службу у Сѣтова и отправился въ Харьковъ, гдѣ, отбывая воинскую повинность, вмѣстѣ съ тѣмъ пѣлъ въ русской оперѣ при антрепризѣ зятя извѣстнаго харьковскаго антрепренера Дюкова,-- г-на Пальчинскаго. Вскорѣ послѣ того Медвѣдевъ занялся антрепризой и, не смотря на значите льную поддержку, ему оказанную, антреприза оказалась до того неудачной, что Медвѣдевъ много задолжалъ и еще до настоящаго времени на его бюджетѣ сильно отзывается періодъ его антрепренерской дѣятельнооти. Во второй разъ Медвѣдевъ выступилъ въ Кіевѣ въ нѣсколькихъ спектакляхъ во время антрепризы Савина въ 1888--1889 годъ, а въ третій разъ во время антрепризы Прянишникова. Въ перерывахъ Медвѣдевъ служилъ въ Тифлисѣ, въ Москвѣ два раза и одинъ разъ въ Петербургѣ (въ послѣднихъ двухъ городахъ Медвѣдевъ нѣтъ на Императорскихъ сценахъ). Въ 1891 году Медвѣдевъ былъ приглашенъ въ Москву по настоянію Чайковскаго для исполненія партіи Германа въ оперѣ "Пиковая дама", впервые тогда поставленной. Въ одинъ сезонъ Медвѣдевъ пѣлъ эту партію двадцать разъ и имѣть громадный успѣхъ. Послѣ Москвы Медвѣдевъ возвратился въ Кіевъ, гдѣ пѣлъ при антрепризѣ наслѣдниковъ Сѣтова. Въ Кіевѣ Медвѣдевъ прослужилъ два съ половиной сезона, такъ какъ одну половину сезона по декабрь мѣсяцъ 1893 года Медвѣдевъ пѣлъ на Императорской сценѣ въ Петербургѣ, климатъ котораго оказался для него настолько вреднымъ, что онъ вынужденъ былъ оставить этотъ городъ, рискуя даже уплатой неустойки. Въ настоящее время Медвѣдевъ избралъ постояннымъ мѣстомъ жительства г. Кіевъ, гдѣ, между прочимъ, и состоитъ преподавателемъ пѣнія въ одной изъ музыкальныхъ школъ (Блюменфельда). О Медвѣдевѣ уже нѣсколько лѣтъ циркулируютъ слухи, что онъ потерялъ голосъ, что сцену оставилъ навсегда и проч. т. е. его почему-то заживо похоронили. Между тѣмъ въ этихъ слухахъ нѣтъ ничего вѣрнаго, что Медвѣдевъ доказываетъ своими концертами, всегда привлекающими массу публики, восторгающейся его пѣніемъ. Если Медвѣдевъ не служитъ на оперной сценѣ теперь, то просто потому, что оперныхъ сценъ теперь въ Россіи очень мало, не служитъ по той-же причинѣ, по которой не служатъ такіе выдающіеся пѣвцы, какъ Клямжпиская, Антоновскій и другіе. Медвѣдева вздумали похоронить для сцены въ то время, когда на ней подвизаются десятки лицъ, голосовыя средства которыхъ несравненно ниже средствъ Медвѣдева; объ умѣньи пѣть и искреннемъ чувствѣ, влагаемомъ въ это пѣніе,-- я уже не говорю; въ этомъ отношеніи Медвѣдевъ стоитъ выше всѣхъ извѣстныхъ мнѣ пѣвцовъ, за исключеніемъ развѣ -- г. Фигнера!
   Вотъ и все выдающееся, преподнесенное Савинымъ Кіевлянамъ; скажутъ мало -- отчасти я согласенъ, но далъ-ли что либо больше послѣдующій антрепренеръ г. Прянишниковъ, а раньше Савина -- Сѣтовъ? Рѣшительно нѣтъ; они только доказали, что и съ небольшими силами, даже меньшими, чѣмъ давалъ Савинъ, можно хорошо вести дѣло, если его понимаешь. Этого-то пониманія у Савина и не было. Межцу Савинымъ и Сѣтевымъ была та разница, что Савинъ хотѣлъ хорошо вести дѣло, но не могъ, а г-нъ Сѣтевъ могъ, но не хотѣлъ; ужь слишкомъ онъ втянулся въ оперетку, чтобы ею пожертвовать ради оперы. А вѣдь было время, когда Сѣтовъ прекрасно велъ въ Кіевѣ оперное дѣло, но это было въ тотъ періодъ, когда оперетка не была еще его излюбленнымъ дѣтищемъ.
   Съ начала февраля въ городѣ стали распространяться слухи, что городской театръ отъ Савина будетъ взятъ вслѣдствіе неудовлетворительнаго веденія имъ дѣла и что агитируетъ между гласными г. Д. Я этому могъ повѣрить, ибо еще въ январѣ мнѣ Савинъ говорилъ, что гл. Д., вліятельный въ то время гласный, не получилъ для своихъ дочерей требуемой имъ ложи, взамѣнъ которой предложили другую (замѣтьте безплатно) и что онъ, Савинъ, отъ этого мелкаго какъ-будто событія ждетъ крупныхъ послѣдствій, такъ какъ г. Д. отъ ложи отказался и заявилъ, что Савинъ его вспомнитъ. Въ концѣ Февраля засѣданіе думы состоялось и было признано, что Савинъ велъ дѣло неудовлетворительно, а потому и контрактъ съ нимъ долженъ считаться нарушенымъ. Одинъ изъ пасныхъ г. Р., бывшій сторонникъ Савина, тотъ самый который когда-то агитировалъ въ его пользу ради полученія квартирныхъ денегъ, разразился противъ Савина страшной филиппикой. "Савинъ", заявилъ онъ, "взялъ субсидію и велъ дѣло отвратительно и только въ концѣ сезона, ожидая участія думы, исправился. Это напоминаетъ ямщика, который въ началѣ ѣдетъ шагомъ, а ближе къ станціи гонитъ лошадей, чтобы получить на водку". Гласный Д. доказывалъ, что за Прянишниковымъ "опытъ и доброе имя", чего у Савина нѣтъ, а потому театръ и надо сдать Прянишникову, съ чѣмъ дума и согласилась. На опредѣленіе думы Савинъ подалъ жалобу, но ее оставили безъ послѣдствій и городъ предъявилъ искъ о выселеніи Савина изъ театра; съ своей стороны Савинъ предъявилъ встрѣчный искъ и хотя искъ города былъ удовлетворенъ, но съ маленькой оговоркой, которая обѣщала протянуть судебный процессъ надолго, а слѣдовательно и оставить Кіевъ безъ оперы. Оговорка состояла въ томъ, что судъ предварительнаго исполненія рѣшенія не далъ. Пока тянулся процессъ, въ управу стала поступать масса заявленій о желаніи снять театръ: претендентами явились Ив. Ив. Черепенниковъ, антрепренеръ Одесскаго театра, Картавовь, Медвѣдевъ; отъ имени Мамонтова г. Соловцовъ, затѣмъ Малининъ, заявившій, что составитъ товарищество на свой страхъ, но имущество театральное дастъ Мамонтовъ. Вызовъ антрепренеровъ назначенъ былъ на 8-ое Мая, но 1-го Мая совершенно неожиданно театральная комиссія сдала театръ Прянишникову, а дума это постановленіе утвердила. Между тѣмъ слухи объ удаленіи Савина изъ театра повели къ тому, что на него посыпались иски, при чемъ мелкіе служащіе не стѣснялись публично оскорблять своего бывшаго хозяина, заявляя, что онъ ихъ обобралъ, что имущество перевелъ на старую няню, а самъ нанимаетъ у нея квартиру и живетъ на ихъ деньги; другіе пошли дальше и подали заявленія о привлеченіи Савина къ уголовной отвѣтственности за растрату залоговъ, которыхъ оказалось до 5-ти тысячь рублей. По распоряженію судебнаго слѣдователя Савинъ былъ подвергнутъ тюремному заключенію и началось слѣдствіе. Выяснилось, что Савинъ принималъ лицъ, которыя вовсе не служили, да и не нужны были. Къ чему, напримѣръ, понадобилось ему пять контролеровъ съ жалованьемъ каждому по 50 рублей въ мѣсяцъ? Савинъ просто занималъ у нихъ деньги, получая по 600 руб., платилъ по 50 руб. процентовъ; de jure же всѣ эти ростовщики значились контролерами, внесшими по 600 руб. залога и Савинъ обвинялся въ растратѣ этихъ именно залоговъ, хотя половину ихъ успѣлъ уже заплатить въ видѣ процентовъ, считавшихся жалованьемъ. Во время пребыванія Савина подъ арестомъ, въ Кіевъ прибылъ Прянишниковъ для подипсанія контракта съ городомъ, но не тутъ-то было: театръ считался за Савинымъ, такъ какъ судъ не постановилъ о выселеніи Савина. Это затруднительное положеніе побудило г. Прянишникова, а равно и городъ пойти на мировую съ Савинымъ. Савинъ продалъ Прянишникову принадлежавшее ему театральное имущество, полученными деньгами расплатился съ кредиторами и получилъ свободу, а Прянишниковъ сталъ арендаторомъ театра, при чемъ городъ за отказъ Савина отъ театра заплатилъ пять тысячъ рублей. Несомнѣнно, что оперный сезонъ былъ открытъ Прянишниковымъ только благодаря безвыходному положенію Савина. Будь Савинъ свободенъ, отъ долговъ и судебный процессъ тянулся-бы по меньшей мѣрѣ года два, а оперы не было-бы. Вѣдь судился-же Савинъ съ Бергонье и во все время процесса пользовался театромъ безплатно, отчего-же судъ не могъ-бы помочь Савину и въ дѣлѣ его съ городомъ? Вѣдь забралъ-же Савинъ всѣ ключи отъ входовъ въ городской театръ и не пускалъ туда даже архитектора для внутренняго осмотра вслѣдствіе встрѣтившейся необходимости въ ремонтѣ. Прибылъ городской архитекторъ съ коммиссіей для осмотра, а ключей-то и не оказалось. "Гдѣ ключи"? спрашиваютъ у сторожа. "У хозяина". И если-бы не измѣна одного изъ бывшихъ служащихъ, указавшаго потайной ходъ черезъ люкъ, коммиссія такъ-бы въ театръ и не пробралась. Такъ или иначе, но миръ былъ заключенъ и Прянишниковъ вступилъ въ театръ и создалъ товарищество, принявъ на себя управленіе этимъ товариществомъ.
   Хотя вопросъ объ отрѣшеніи Савина отъ театра былъ, благодаря гласному Д., и предрѣшенъ, но и самъ Савинъ далъ поводы къ нападкамъ на него благодаря тому, что онъ допустилъ итальянскую оперу г. Черепенникова. Опера эта имѣла громадный успѣхъ какъ по ансамблю, такъ и по отдѣльнымъ персонажамъ, изъ которыхъ назову г-жу Прево, Арамбуро и дирижера Буничіоли. Публика, а слѣдовательно и многіе гласные, восторгаясь итальянской оперой и сдѣлавъ сопоставленіе, убѣдилась, насколько Савинъ велъ плохо дѣло русской оперы и это обстоятельство, конечно, не могло не повліять на количество антагонистовъ Савина, которое возросло до того, что постановленіе думы объ отнятіи театра у Савина состоялось по громадному большинству голосокъ.
   Черепенниковъ Иванъ Ивановичъ, прибывшій въ Кіевъ съ итальянской труппой, въ сущности не былъ спеціалистомъ дѣла. Въ антрепренеры онъ попалъ случайно въ 1887 года при открытіи въ Одессѣ городскаго театра, для чего отказался отъ званія гласнаго. Взявшись однако за это дѣло, онъ уже не жалѣлъ средствъ и подобралъ прекрасный штатъ служащихъ, въ чемъ и состояла главная его заслуга. Къ несчастію, Черепенниковъ былъ человѣкъ непостоянный и всякое дѣло, за которое онъ брался сначала горячо и велъ энергично, вскорѣ надоѣдало ему. Если къ этому добавить, что Иванъ Ивановичъ былъ страстный игрокъ и картами увлекался до того, что просиживалъ за ними сутками, то понятно станетъ, почему антреприза его скоро лопнула. Во время пребыванія въ Кіевѣ дѣла оперы шли блестяще, но Черепенниковъ не только не вывезъ изъ Кіева денегъ, но еще остался долженъ, такъ какъ всѣ заработки проигралъ въ карты. Игра довела его до бѣдственнаго положенія и онъ, не желая прозябать въ нуждѣ, года два тому назадъ покончилъ въ Одессѣ самоубійствомъ.
   Я уже замѣтилъ, что сезонъ 1888--1889 г. былъ послѣднимъ по антрепризѣ Сѣтова, который, отказавшись отъ кіевскаго театра, перешедшаго къ Ларину-Ларіонову, переселился въ Одессу, гдѣ въ компаніи съ содержателемъ е Сѣверной гостинницы", Ящукомъ, снялъ городской театръ. Закончилъ Сѣтовъ сезонъ довольно грустно, хотя для поправленія дѣлъ пригласилъ на гастроли г-жу Троцкую, пользовавшуюся симпатіями кіевлянъ. Говоря объ опереткѣ Сѣтова я долженъ добавить, что въ числѣ артистовъ у него находился нѣкогда извѣстный опершей басъ г-нъ Михинъ. Раньше у Сѣтова также служилъ въ опереткѣ извѣстный басъ Николаевъ, единственной удачной ролью котораго была роль генерала въ "Фатиницѣ".
   Драматическое общество въ теченіи всего сезона дѣйствовало слабо, не смотря на то, что примирилось съ прежними своими членами, начавшими вновь выступать на сценѣ его театра и только въ концѣ сезона, кажется въ февралѣ, дѣла нѣсколько поправились съ пріѣздомъ супруговъ Петипа. Послѣ поста, со второго мая, Кіевъ опять посѣтили желанные гости -- товарищество московскихъ артистовъ подъ управленіемъ Соловцова и, какъ и всегда, пользовалось неизмѣнными симпатіями публики; за полмѣсяца товарищество взяло валоваго сбора 16 тысячъ рублей. Полагаю, что приведя эту цифру, я уже не долженъ тратить словъ въ подтвержденіе громаднаго успѣха товарищества.
   Съ наступленіемъ сезона 1889--1890 года оба кіевскихъ театра начали свою дѣятельность при новыхъ антрепренерахъ, городской -- при Прянишниковѣ и Бергонье -- при Ларинѣ-Ларіоновѣ, но прежде, чѣмъ перейти къ этой дѣятельности, считаю нужнымъ сказать нѣсколько словъ о Савинѣ", который съ того момента окончательно уже сошелъ со сцены и какъ артистъ, и какъ антрепренеръ. Съ Савинымъ я познакомился въ 1879 году въ Харьковѣ, но встрѣчалъ его весьма рѣдко, такъ какъ, состоя тогда антрепренеромъ трехъ театровъ, Савинъ бывалъ въ Харьковѣ только наѣздомъ, кажется раза три въ теченіи всего сезона. Близко я узналъ Савина въ Кіевѣ въ 1883 году, когда онъ окончательно поселился тамъ, заарендовавъ оба мѣстные театра. Первое впечатлѣніе, произведенное на меня Савинымъ, было далеко не въ его пользу; онъ показался мнѣ человѣкомъ властнымъ, черствымъ, безсердечнымъ, гордымъ, человѣкомъ, желающимъ кичиться барствомъ и въ то-же время грубымъ. Когда я присмотрѣлся къ Савину, я пришелъ къ убѣжденію, что нѣсколько въ немъ ошибся, что подъ внѣшней, крайне несимпатичной, оболочкой сказались все таки кое-какія достоинства, о которыхъ мнѣ и придется упомянуть. Однимъ изъ крупныхъ недостатковъ Савина, недостатковъ, сильно повредившихъ ему въ дѣлѣ антрепризы, была его необщительность, которую и принимали за гордость. Савинъ не умѣлъ ладить даже съ людьми, отъ которыхъ находился въ полной зависимости; въ своемъ обращеніи онъ былъ далеко не одинаковъ и все зависѣло исключительно отъ его матеріальнаго положенія: заведется у Савина тысченка-другая и онъ шествовалъ, гордо поднявъ голову, не удостаивая поклономъ людей къ нему близкихъ, которымъ онъ множимъ былъ обязанъ; тотъ-же Савинъ, при отсутствіи денегъ, заискивалъ чуть-ли не въ каждомъ капельдинерѣ; глядя на него въ такія минуты не хотѣлось вѣрить, что предъ тобой тотъ самый Савинъ, который еще наканунѣ былъ болѣе чѣмъ недоступенъ. Способный унижаться и даже плакать, когда обстоятельства складывались неблагопріятно -- Савину ничего не стоило, при измѣненіи обстоятельствъ къ лучшему, оскорблять тѣхъ лицъ, которыя въ нуждѣ ему помогали. Казалось-бы, что предъ такимъ человѣкомъ, какъ Тартаковъ, человѣкомъ, многимъ жертвовавшемъ для Савина, даже самолюбіемъ, не приходится зазнаваться, но Савинъ съумѣлъ обнаружить черствую неблагодарность и по отношенію къ этому артисту, что и побудило послѣдняго въ концѣ концовъ порвать всякія съ нимъ отношенія-было время, когда у Савина было не мало друзей, но время это скоро миновало, такъ какъ друзья эти убѣдились, что Савинъ услугъ цѣнить не умѣетъ и что признательность ему не присуща.
   Я не упоминалъ о Савинѣ какъ объ артистѣ, ибо трудно дать какой либо опредѣленный отзывъ о дѣятелѣ, котораго въ теченіи нѣсколькихъ лѣтъ приходится видѣть на сценѣ два -- три раза; кажется, впрочемъ, судя по исполненнымъ имъ нѣсколькимъ ролямъ, что на амплуа серьезныхъ комиковъ онъ былъ-бы полезный актеръ. Сомнѣваюсь однако, чтобы Савинъ, по своей натурѣ, могъ ужиться въ какой нибудь труппѣ; не потому-ли судьба ему покровительствовала, создавъ изъ него антрепренера? На трудъ актерскій Савинъ, кромѣ того, былъ неспособенъ, чему лучшимъ доказательствомъ служилъ тотъ фактъ, что послѣ постигшаго Савина краха, онъ нигдѣ не могъ найти себѣ мѣста. Поневолѣ вспомнишь другого антрепренера Соловцова. Если-бы послѣдняго, избави Богъ, постигла неудача въ его антрепризѣ или онъ самъ отъ нея отказался, онъ всегда съ распростертыми объятіями будетъ принятъ въ любой труппѣ, какъ актеръ дѣльный и полезный и будетъ принятъ на весьма солидный окладъ. Соловцовъ, человѣкъ энергичный вообще, несомнѣнно работалъ-бы, состоя и на службѣ; Савинъ человѣкъ лѣнивый, больше заботившійся о мамонѣ, жаждалъ только легкаго дѣла, не требующаго усиленнаго труда, но дающаго средства къ жизни; это именно и прельщало его въ заботахъ о сохраненіи антрепризы за собой; друщхъ заданъ Савинъ не преслѣдовалъ. Сегодня антрепренеръ драмы, завтра оперы, а послѣ завтра -- оперетки,-- Савинъ одинаково легко примирился-бы и съ антрепризой цирка, кафе-шантана и проч., лишь-бы только легко добывать средства. Справедливость однако требуетъ замѣтить, что Савинъ имѣлъ способность мириться со всякимъ матеріальнымъ положеніемъ; занимать громадную квартиру, ѣздить въ каретѣ и жить широко, а на завтра перейти въ двѣ комнаты, ходить пѣшкомъ и кое-какъ кормиться -- Савину было легко и такіе рѣзкіе переходы на него нисколько не вліяли. Когда антреприза Савина лопнула, онъ даже перешелъ въ одну комнатку и самъ себѣ готовилъ обѣдъ на "керосинкѣ". Обвиняли Савина въ томъ, что онъ всю жизнь жилъ на чужой счетъ и заботился прежде всего о себѣ, а затѣмъ объ артистахъ и служащихъ. Это не вѣрно; для уплаты жалованья служащимъ, а особенно низшему персоналу и рабочимъ, Савинъ отказывалъ себѣ во многомъ и нерѣдко относилъ въ ссудную кассу всѣ имѣвшіяся у него цѣнныя вещи; прибѣгалъ Савинъ и къ займамъ, платя значительные проценты, когда займы дѣлались у обыкновенныхъ ростовщиковъ и, кромѣ процентовъ, предоставляя еще и сезонныя безплатныя мѣста, когда заимодавцами являлись ростовщики -- интеллегенты, любители оперы. О Савинѣ говорили, что онъ долговъ платить не любить, но это тоже не вѣрно; онъ былъ неаккуратенъ въ разсчетахъ, что сильно вредило его кредиту, но все-же платилъ, пока была малѣйшая возможность. Я знаю такой фактъ: кассиршѣ Виммеръ Савинъ былъ долженъ 1.400 рублей, на каковую сумму она никакихъ документовъ не имѣла, тѣмъ не менѣе Савинъ, узнавъ о ея серьезной болѣзни, отнесъ ей 600 руб. и заявилъ, что долженъ ей еще 800 рублей, которые, послѣ смерти Виммеръ, понемногу выплатилъ ея наслѣдникамъ.
   Говорили еще, что Савинъ жаденъ на деньги, ради которыхъ готовъ жертвовать своимъ самолюбіемъ, но это опровергается слѣдующимъ фактомъ, которому я былъ свидѣтелемъ. Назначена была къ постановкѣ опера "Русалка", сборовъ почему-то никогда не дѣлавшая. Къ Савину явился какой-то пріѣзжій и предложилъ замѣнить "Русалку" оперой "Карменъ", за что соглашался внести въ кассу театра 500 рублей, но Савинъ отъ предложенія этого отказался, хотя сборъ на "Русалку" не превышалъ ста рублей. Что касалось артистовъ, то въ ихъ къ нему отношеніяхъ не замѣчалось ни уваженія, ни симпатіи, но артисты его жалѣли и не столько ради него, сколько ради находившагося при немъ ребенка. Если крахъ Савина не наступилъ значительно раньше 1888 г., то исключительно благодаря присутствію этого ребенка, изъ состраданія къ которому весь персоналъ относился къ Савину снисходительно, выручая его въ затруднительные моменты. Послѣ постигшаго Савина краха, онъ, для пріобрѣтенія средствъ къ жизни, открылъ у себя драматическіе классы. Такъ какъ къ Савину, какъ къ артисту, относились съ недовѣріемъ и въ умѣніи его преподавать сильно сомнѣвались, то дѣло это не пошло, хотя, по моему мнѣнію, Савинъ съ большимъ правомъ могъ быть преподавателемъ, чѣмъ напр. г. Долиновъ, артистъ далеко не установившійся и неопытный, но достаточно смѣлый для того, чтобы присвоить себѣ званіе профессора въ драматическихъ классахъ г. Блюменфельда.
   Одно время Савинъ былъ приглашенъ режиссеромъ въ мѣстное драматическое общество, но дѣятельность его продолжалась не болѣе двухъ недѣль, такъ какъ общество, вслѣдствіе плохихъ дѣлъ, не въ состояніи было платить ему условленное вознагражденіе. Съ тѣхъ поръ Савинъ переселился на дачу въ Боярку, гдѣ проживаетъ безвыѣздно уже седьмой годъ, лѣтомъ отдавая въ наймы отдѣльныя комнаты со столомъ, а зимой питаясь остатками лѣтнихъ заработковъ, которые даютъ ему возможность проживать отъ 30 до 35 коп. въ день. Для пріобрѣтенія кое какихъ средствъ Савинъ разбилъ у себя на дачѣ садъ, въ теченіи лѣта продавая цвѣты. Каковы-бы ни были грѣхи Савина въ прошломъ -- онъ, по моему мнѣнію, уже въ достаточной мѣрѣ искупилъ ихъ, вынужденный въ теченіи цѣлаго ряда лѣтъ жить въ одиночествѣ, бѣдности и вдали отъ всѣхъ. Занимать видное положеніе въ обществѣ, провести чуть не всю жизнь въ большихъ городахъ и затѣмъ, въ силу обстоятельствъ, быть заживо похороненнымъ -- куда какъ тяжело и надо имѣть большую силу воли, чтобы при такихъ условіяхъ не свихнуться. Какъ ни несимпатиченъ характеръ Савина, но все-же человѣка этого мнѣ искренно жаль и такой жизни на старости лѣтъ, какая выпала на его долю, я никому не пожелалъ-бы!
   Открытіе сезона Прянишниковымъ послѣдовало 30-го августа оперой "Жизнь за Царя". До входа въ зрительный залъ публика уже увидѣла двѣ перемѣны: цѣны мѣстамъ были увеличены, о чемъ узнавалось въ кассѣ, а капельдинеры вмѣсто ливрей были наряжены въ русскіе національные костюмы, о чемъ узнавалось въ корридорахъ.
   Что при Прянишниковѣ въ театрѣ былъ большій порядокъ, чѣмъ при Савинѣ -- несомнѣнно, но сказать, что Прянишниковъ привлекъ къ дѣлу лучшія силы, чѣмъ какія были при Савинѣ -- я не могу. Тартаковъ былъ замѣненъ Полтининымъ, изъ прежнихъ артистовъ были оставлены Сикачинскій и Агулинъ, два тенора, которые при Савинѣ никакого успѣха не имѣли, а при Прянишниковѣ сдѣлались чуть не любимцами публики. Самъ Прянишниковъ, какъ пѣвецъ, по голосу былъ далеко неудовлетворителенъ, но каждый разъ рецензенты находили для Прянишникова оправданіе: то писалось, что на пѣніи артиста сильно отзывается видимое нездоровье, то сообщалось, что за кулисами свободно гуляетъ вѣтеръ и неудивительно, что артистъ простуженъ (эта причина часто приводилась при неудачномъ пѣніи кого-либо изъ артистовъ), но когда прошло уже не мало спектаклей и валить все на простуду и нездоровье стало неудобнымъ, рецензенты, которымъ нельзя-же было не считаться съ мнѣніемъ публики, признали наконецъ, что голосъ артиста потерялъ прежнюю силу, но за то его игра и умѣнье пѣть искупаютъ недостатки голоса. Надо замѣтить, что Прянишниковъ назначилъ себѣ, какъ артисту, 500 руб. въ мѣсяцъ, а какъ режисеру 300 р. Когда театральная дирекція, постоянно бомбардируемая заявленіями о неудовлетворительности Прянишникова, какъ пѣвца, нашла себя вынужденной указать ему, что назначенная имъ для себя сумма въ 500 руб. слишкомъ велика, Прянишниковъ не возражалъ, а согласился, въ виду основательности указаній, получать вмѣсто 500 руб. только 300 руб., но какъ режиссеру назначилъ себѣ вмѣсто 300 рублей -- пятьсотъ. И дирекціи угодилъ и себѣ 800 руб. въ мѣсяцъ сохранилъ!
   По поводу Прянишникова въ Кіевѣ циркулировалъ такой діалогъ:
   -- "Почему Прянишниковъ сталъ антрепренеромъ?
   -- "Потому что потерялъ голосъ.
   -- "Почему-же онъ поетъ?
   -- Потому что онъ антрепренеръ!
   Какъ организатору товарищества оперныхъ артистовъ я долженъ отдать Прянишникову должную справедливость: дѣло онъ поставилъ умѣло, административная часть велась у него образцово, порядокъ былъ замѣчательный, но меня поражали основанія, на которыхъ имъ было учреждено товарищество, а равно поражали и артисты, согласившіеся вступить въ товарищество на условіяхъ, выработанныхъ Прянишниковымъ. Надо думать, что къ этому побудило ихъ отсутствіе оперныхъ сценъ въ провинціи, а слѣдовательно -- и необходимость хоть какъ нибудь, да пристроиться. Товарищество, учрежденное Прянишниковымъ, было ничто иное, какъ "антреприза безъ риска": кромѣ 800 руб. въ мѣсяцъ, какъ артистъ и режиссеръ, Прянишниковъ получалъ поспектакльно вечеровыхъ расходовъ 100 рублей и столько-же за прокатъ имущества. Считая полтораста спектаклей въ сезонъ окажется, что за одинъ только прокатъ имущества онъ получалъ 15.000 руб., т. е. гораздо больше, чѣмъ это имущество ему стоило. Не смотря однако на львиную долю, которую Прянишниковъ получалъ отъ товарищества, справедливость все-же требуетъ замѣтить, что онъ велъ дѣло такъ умѣло, что всѣ артисты получили свое жалованье полнымъ рублемъ, что при заправскихъ антрепренерахъ случается весьма рѣдко. При Прянишниковѣ въ первый-же годъ его дѣятельности были возобновлены оперы, очень любимыя публикой, но со временъ Сѣтова не ставившіяся, каковы: "Русланъ и Людмила", "Тангейзеръ", а равно поставлены новыя: "Отелло", "Вражья сила" и другія.
   Стремленіе Прянишникова къ увеличенію доходовъ театра сказывалось на каждомъ шагу и по любому поводу: объявилъ онъ какъ-то спектакль по поводу пятидесятилѣтняго юбилея А. Г. Рубинштейна и попросилъ театральную дирекцію разрѣшить бенефисныя цѣны, такъ какъ треть сбора имъ назначена для рубинштейновскаго фонда. Вообще, въ этомъ отношеніи Прянишниковъ напоминалъ мнѣ I. Я. Сѣтова, который, какъ извѣстно, способенъ былъ просить поддержки чуть не по поводу дурной погоды.
   Изъ артистовъ, имѣвшихъ успѣхъ, могу отмѣтить въ труппѣ Прянишникова г. Медвѣдева и г-жъ Соловьеву -- Мацулевичъ, Пильцъ и отчасти тенора Засумскаго. Былъ у Прянишникова еще артистъ Волгинъ (басъ) и если я о немъ упоминаю, то не столько какъ о пѣвцѣ, сколько какъ о лицѣ, къ Прянишникову приближенномъ; это былъ его alter ego. Въ труппѣ Соловцова Волгина мнѣ напоминаетъ г. Крамской, "тайный совѣтникъ и личный секретарь антрепренера". Въ отсутствіи Прянишникова его замѣнялъ г. Волгинъ, но замѣнялъ, какъ и Крамской Соловцова: "но инструкціи", отъ которой отступать не вправѣ былъ.
   Изъ выдающихся событій сезона я помню импровизированную овацію, устроенную Петру Ильичу Чайковскому. Было это, кажется, въ ноябрѣ. Въ театрѣ шелъ "Евгеній Онѣгинъ". Кто-то сообщилъ, что въ одной изъ ложъ сидитъ композиторъ. Публика, узнавъ объ этомъ, стала его вызывать. Какъ ни упорствовалъ Петръ Ильичъ, но онъ вынужденъ былъ выйти на сцену, знаменитому композитору устроена была шумная овація, оркестръ игралъ тушъ и импровизированный праздникъ вышелъ на славу. Такихъ-же овацій Петръ Ильичъ удостоился и въ театрѣ Бергонье, куда онъ пріѣхалъ послушать какую-то оперетку, въ которой участвовалъ теноръ Свѣтловъ -- Стоянъ.
   Въ ноябрѣ, какъ я уже упомянулъ, праздновался 50-ти лѣтній юбилей А. Г. Рубиштейна. Этому юбилею въ городскомъ театрѣ было посвящено два вечера: 18-го ноября устроено было экстренное симфоническое собраніе мѣстнаго музыкальнаго общества съ участіемъ нѣкогда замѣчательной пѣвицы г-жи Пусковой, которую публика, въ виду, главнымъ образомъ, прежнихъ ея заслугъ, принимала восторженно, а 20-го ноября поставленъ былъ спектакль, состоявшій исключительно изъ произведеній Рубинштейна; шли отрывки изъ "Демона", "Макавеевъ" и "Фераморса", г. X А. Куперникъ прочиталъ біографическій очеркъ о Рубинштейнѣ, а затѣмъ всей труппой исполненъ былъ хоръ Чайковскаго "привѣть юбиляру "на слова Я. П. Полонскаго. Другихъ выдающихся событій въ описываемый сезонъ я не помню, если не считать, впрочемъ, непонятнаго "кажденія" Прянишникову со стороны сотрудника "Кіевскаго Слова" И. А. Баженова, не упускавшаго никогда ни малѣйшаго повода, что-бы не замолвить о новомъ антрепренерѣ добраго слова. Всюду, гдѣ только сходилась компанія и присутствовалъ Прянишниковъ -- г. Баженовъ обязательно говорилъ спичи и на какую-бы тему ни начиналъ, всегда заканчивалъ хвалебнымъ гимномъ Прянишникову. Я помню одну рѣчь Баженова, въ которой онъ пустился даже въ филологическія изысканія и производя фамилію Прянишникова отъ слова "пряникъ", доказывалъ, что это не тотъ пряникъ, который въ изобиліи продается на Кіевскихъ контрактахъ, а пряникъ особенный, пришедшійся по вкусу всему Кіевскому населенію. Въ итогѣ -- тостъ за замѣчательнаго антрепренера и выдающагося артиста!
   Театръ Сѣтова, какъ уже сказано, перешелъ къ г. Ларину-Ларіонову, который составилъ опереточную труппу вмѣсто г. Сѣтова, перекочевавшаго въ Одессу въ городской театръ. Сезонъ былъ открытъ 15-го сентября. Несмотря на довольно приличный составъ труппы, дѣла шли очень неудачно, что, впрочемъ, не помѣшало Ларину попытать счастья и въ слѣдующій сезонъ. Въ составѣ труппы находились г-жи: Свѣтина-Марусина, Ларизина, Яниковская, (бывшая оперная пѣвица), Николаева, Лаврова, гг. Зайцевъ, Морской, (впослѣдствіи перешедшій въ оперу), Ларинъ-Ларіоновъ, Эспе. Кротковъ, Блюменталь-Тамаринъ, Дмитріевъ и др. Режисеромъ былъ г-нъ Владыкинъ, нынѣшній режиссеръ драматической труппы Соловцова.
   Изъ всѣхъ лицъ, подвизавшихся въ этой труппѣ, я особенно хорошо помню г-жу Свѣтину-Марусину. Артистка эта, появившись въ Кіевѣ, сразу заинтересовала всѣхъ, какъ своего рода знаменитость. Въ хроникѣ Петербургской театральной жизни, богатой романическими исторіями, какъ передавали, г-жа Марусина надѣлала не мало бѣдъ, вскруживъ головы многимъ записнымъ театраламъ. Взглянуть на такую знаменитость пожелали, конечно, всѣ мѣстные театралы и потому неудивительно, что первый выходъ г-жи Марусиной въ опереткѣ "Нитушъ" состоялся при полномъ сборѣ. Благодаря бойкой, веселой, живой игрѣ и симпатичному, хотя и не большому, голосу, артистка имѣла большой успѣхъ, сопровождавшійся подношеніями и не цвѣтовъ только, а болѣе существенными въ видѣ брилліантовъ. Подношенія въ первый-же дебютъ, конечно, не могли исходить отъ мѣстныхъ театраловъ, какъ объяснила одна газета, а отъ прежнихъ иногороднихъ поклонниковъ. Много въ этотъ вечеръ передавалось эпизодовъ изъ жизни г-жи Марусиной; повторять я ихъ не стану, но суть заключалась въ томъ, что артистка, не смотря на довольно молодой возрастъ, знакома уже съ такъ называемыми треволненіями жизни. Говорили также, что артистка служитъ въ опереткѣ послѣдній сезонъ и готовится къ дебютамъ на Императорской сценѣ, на амплуа ingenue comique и что она съ большимъ увлеченіемъ поетъ цыганскія пѣсни. Во второй спектакль г-жѣ Марусиной поднесли механическую куклу и тоже съ цѣннымъ подаркомъ внутри, а въ бенефисъ (шла оперетка "Чортова супруга"), ей было поднесено нѣсколько билетовъ внутренняго займа, что дало поводъ г-ну Андреевскому заявить, что этотъ подарокъ полученъ отъ иногороднихъ почитателей и изъ солидной банкирской среды, такъ какъ мѣстные поклонники на такія щедроты не способны. Говорили впрочемъ, что въ числѣ поклонниковъ находится одинъ мѣстный ювелиръ, большой театралъ, но я, зная его хорошо, не сомнѣваюсь, что отъ него подношенія исходить не могли; подарки могли быть куплены въ его магазинѣ, да и то врядъ-ли съ уступкой противъ назначенной цѣны. Послѣ этого сезона я г-жу Марусину на сценѣ больше не встрѣчалъ, но слышалъ недавно, что она принята въ составъ Петербургской Императорской труппы.
   Въ театрѣ Ларіонова обращала еще на себя вниманіе г-жа О. С. Иваненко. Послѣ смерти отца, Сергѣя Семеновича, послѣдовавшей 7 января 1889 года, она вмѣстѣ съ матерью прибыла въ Кіевъ по дѣлу о наслѣдствѣ. Вслѣдствіе плохого матеріальнаго положенія, г-жа Иваненко приняла приглашеніе Ларіонова выступать на сценѣ его театра въ качествѣ солистки на арфѣ (г-жа Иваненко блестяще окончила курсъ вѣнской консерваторіи). Эта красивая блондинка, (по отзыву одной мѣстной газеты -- "настоящая Маргарита"), имѣла громадный и вполнѣ заслуженный успѣхъ. Выщупала она, впрочемъ, недолго и о дальнѣйшей судьбѣ ея мнѣ ничего неизвѣстно.
   Драматическое общество въ этотъ сезонъ вновь обнаружило признаки жизни; въ числѣ участвовавшихъ въ спектакляхъ находились лица очень талантливыя, изъ которыхъ упомяну г-жъ Шварцъ, Ищенко, Щепкину, Крестовскую, Лаппо, гг. Андріанова, Трофимова и артиста Матковскаго, состоявшаго, кажется, режиссеромъ. Спектакли обставлялись недурно и быть можетъ общество опять съумѣло-бы привлечь прежнія силы, если-бы не безтактность, обнаруженная имъ на первыхъ-же порахъ его возобновившейся дѣятельности. Такъ, общество приняло, составленныя однимъ изъ его членовъ г. Трофимовымъ, правила для гг. участвующихъ. Въ этихъ правилахъ имѣлось 28 пунктовъ, нарушеніе которыхъ влекло за собой штрафъ. Такъ, за появленіе на репетицію въ пальто -- полагался штрафъ, за громкій разговоръ -- штрафъ, за куреніе папиросъ -- штрафъ и т. д. Все это было, конечно, строго, но все-же имѣло нѣкоторое основаніе въ виду необходимости водворенія порядка. Одинъ пунктъ правилъ обратилъ на себя вниманіе не только мѣстной, но и столичной прессы. Въ пунктѣ этомъ значилось: "За несвоевременное ухаживаніе за артистками" виновные подвергаются штрафу въ размѣрѣ.... руб". Выраженіе "несвоевременное ухаживаніе" давало конечно поводъ объяснять слово "ухаживаніе" нѣсколько нецензурно, такъ какъ иначе къ чему же было добавлять "несвоевременное"; разъ "ухаживаніе" само по себѣ штрафа не влекло, а только "несвоевременное", то ясно, что вся суть была въ "несвоевременности"... Правила эти, а равно и другія постановленія правленія, вынудили члена общества и бывшаго его предсѣдателя, г. Куперника, написать статью, въ которой онъ уличилъ правленіе "въ безграмотности, незнаніи дѣла и нелѣпомъ его веденіи". Правленіе созвало общее собраніе, на которомъ было постановлено г. Куперника, какъ осмѣлившагося выносить соръ изъ избы, "исключить изъ числа членовъ общества". Завязалась полемика, г. Куперникъ, вновь коснувшись правилъ и осмѣявъ ихъ, указалъ на характерный фактъ: за уличеніе въ безграмотности его исключили, тогда какъ члена правленія, растратившаго до 3-хъ тысячъ общественныхъ денегъ, не нашли нужнымъ исключить. Инцидентъ съ Куперникомъ повлекъ за собой уходъ изъ общества нѣсколькихъ лицъ, въ числѣ которыхъ я помню г-жъ Щепкину и Крестовскую.
   Седьмого января 1890 г. исполнилось десятилѣтіе существованіе общества. Поэтому случаю г. Куперникомъ была помѣщена въ "Кіевскомъ Словѣ" статья о дѣятельности общества за истекшій періодъ съ указаніемъ того, что нужно обществу для его процвѣтанія; одновременно въ той-же газетѣ вопросу о русской драмѣ въ Кіевѣ была посвящена и передовая статья, въ которой указывалось, что одной изъ насущнѣйшихъ потребностей Кіева, даже въ интересахъ обрусѣнія края, центромъ котораго считается Кіевъ, является постоянный театръ исключительно для русской драмы. Общество, по поводу своего юбилея, вновь обратилось въ думу съ ходатайствомъ объ отводѣ мѣста для театра и вновь безуспѣшно; самое-же празднованіе юбилея ограничилось постановкой сцены изъ "Царя Бориса" и "Каменнаго гостя" А. С. Пушкина.
   Въ томъ-же сезонѣ въ драматическомъ обществѣ предполагалась постановка "Ревизора" въ нѣмецкомъ переводѣ, но была-ли поставлена пьеса -- не помню, такъ какъ въ тотъ періодъ времени, вслѣдствіи серьезной болѣзни, постигшей одного изъ лучшихъ моихъ друзей П. А. Андріевскаго, я постоянно находился при больномъ и за ходомъ театральнаго дѣла не слѣдилъ.
   Здѣсь-же замѣчу, что одинъ изъ послѣднихъ фельетоновъ Андріевскаго, не задолго до его смерти, послѣдовавшей 20 марта 1890 года, былъ посвященъ театрамъ. Между прочимъ, припоминаю нѣкоторыя его посвященія артистамъ на текстъ Грибоѣдова, посвященія весьма остроумныя и вѣрно рисовавшія гг. артистовъ. Такъ, г-жѣ Ларизиной, фигура которой была весьма не сценична и голосъ очень рѣзкій, былъ посвященъ слѣдующій стихъ: "Смотрѣть на васъ -- васъ слушать нѣту силъ". Г. Тамарину, характеристика котораго мною уже сдѣлана:-- "Все отвергалъ -- законы, совѣсть, вѣру"! Г-жѣ Марусиной, не признававшей скромнаго ухаживанія:-- "Кто бѣденъ, тотъ тебѣ не пара"! Танцовщицѣ въ оперѣ, г-жѣ Джіоваси, особѣ далеко не первой молодости: "Я съ восемьсотъ девятаго служу"! и т. д.
   По окончаніи опернаго сезона Прянишниковъ представилъ въ думу отчетъ о приходахъ и расходахъ, при чемъ оказалось, что товарищество получило дефицита 8 тысячъ рублей. Въ силу этого Прянишниковъ просилъ городъ принять на себя съ слѣдующаго сезона отопленіе театра -- благо есть свой лѣсъ, какъ выразился Прянишниковъ, освѣщеніе (городу де газовое общество сдѣлаетъ скидку) и наконецъ страховку театра. Просьба Прянишникова, въ виду удовлетворительнаго веденія имъ дѣла, была думой уважена. Меня въ отчетѣ Прянишникова очень интересовала одна статья расхода, а именно "за декораціи, ноты и костюмы -- пятнадцать тысячъ рублей". Другими словами это значитъ: "каковы-бы ни были дѣла, а я пятнадцать тысячъ за сезонъ получу". Вотъ почему я въ одномъ мѣстѣ упомянулъ, что у Прянишникова было не товарищество, а "антреприза безъ риска". Какъ хотите, а брать 15 тысячъ рублей въ сезонъ за прокатъ имущества, остающагося затѣмъ собственностью распорядителя, т. е. брать за прокатъ имущества то, чего не стоитъ быть можетъ и самое имущество -- это очень остроумная комбинація.
   Дѣла оперетки, не смотря на всѣ старанія Ларина и добросовѣстное веденіе имъ дѣла, шли неважно. А чего только не дѣлалъ Ларинъ для привлеченія публики; пригласилъ онъ и французскую пѣвицу г-жу Кордье, выступавшую не только въ опереткахъ, но даже и въ оперѣ. Рискнули даже поставить "Травіату" съ Кордье въ партіи Віолетты, но ничто не помогало; была приглашена и г-жа Мелодистъ, имѣвшая большой успѣхъ, все-же сборы были неудовлетворительны, словомъ, было "grand succès, pas d'argent". Видя такое отношеніе публики къ опереткѣ, артисты стали ставить въ бенефисы легкія комедіи: о "Нашихъ адвокатахъ" я уже упомянулъ, г-жа Марусина поставила въ бенефисъ пьесу Аверкіева: "Терентій мужъ Даниловичъ", суфлеръ Онѣгинъ: "Русскую свадьбу" и. т. д.
   Закончился сезонъ для Ларина довольно плачевно и даже не безъ процесса съ г-жей Ларизиной, требовавшей съ антрепренера плату за цѣлый мѣсяцъ, въ теченіи котораго она по болѣзни не выступала. Повѣреннымъ ея выступалъ докторъ Москалевъ, сыгравшій двойную роль: и какъ врачъ, удостовѣряя о ея болѣзни, и какъ повѣренный, требуя денегъ. Послѣднюю роль, впрочемъ, онъ игралъ недолго и на судѣ выступалъ уже, по передовѣрію, заправскій адвокатъ.
   Изъ судебныхъ дѣлъ, имѣвшихъ отношеніе къ театру, укажу на одно очень комичное: нѣкій Сергѣй К -- чъ привлекался къ отвѣтственности за нарушеніе тишины въ театрѣ, но нарушеніе довольно рѣдкое. К -- чъ занялъ мѣсто въ первомъ ряду въ оперѣ и, уснувъ, до того началъ храпѣть, что мѣшалъ артистамъ. Какъ полиція ни старалась разбудить его, ничто не помогало; онъ продолжалъ храпѣть вплоть до антракта и когда его, наконеідь разбудили и вывели изъ театра, то былъ составленъ протоколъ "о нарушеніи тишины". Въ судъ К -- чъ не явился за нерозыскомъ его, но когда повѣстка ему была вручена, онъ опять не явился, на этотъ разъ на законномъ основаніи: спившись съ круга К -- чъ, не дождавшись разбора дѣла, покончилъ самоубійствомъ.
   Наступилъ постъ. Пошли концерты и вечера. Я помню вечеръ, устроенный артистомъ Прокофьевымъ въ залѣ дворянскаго собранія. Служилъ нѣкогда Прокофьевъ у Сѣтова, затѣмъ исчезъ изъ Кіева и появился уже страдающимъ глазами. Для средствъ къ леченію, кажется, и былъ устроенъ вечеръ. Въ афишѣ Прокофьевъ именовалъ себя "авторомъ, поэтомъ и чтецомъ". Вечеръ этотъ видно мало далъ Прокофьеву, средствъ хватило у него не надолго, такъ какъ въ скоромъ времени онъ сталъ обращаться не только къ артистамъ, но и ко всѣмъ театраламъ съ просьбами о вспомоществованіи. Ко мнѣ онъ явился въ сопровожденіи провожатаго, такъ какъ совершенно ослѣпъ. Съ той поры я его больше не видѣлъ и не знаю, продолжаетъ-ли онъ и теперь влачить жалкое существованіе или покоится гдѣ нибудь въ могилѣ. Послѣднее куда лучше!
   Постомъ въ театрѣ Сѣтова дала рядъ спектаклей, при блестящихъ сборахъ, французская опереточная труппа, въ составѣ которой выдѣлялись г-жа Лассаль и комикъ Дорманъ.
   Со Святой недѣли Прянишниковъ со своей оперной труппой выѣхалъ въ Харьковъ, а городской театръ сдалъ товариществу харьковскихъ драматическихъ артистовъ, что, конечно, не помѣшало и московскому товариществу, подъ управленіемъ Соловцова, тоже явиться въ Кіевъ и давать спектакли въ театрѣ Сѣтова. Одновременное появленіе двухъ русскихъ драматическихъ труппъ дало основаніе мѣстной прессѣ помѣстить рядъ статей на тему "не было ни гроша, да вдругъ алтынъ" и указать, что эта ненужная борьба крайне неудобна для публики, которая не можетъ-де разорваться. О томъ "чья возьметъ" уже и рѣчи но было, такъ какъ всѣ были убѣждены, что товарищество Соловцова, пользующееся много лѣтъ подъ рядъ громадными симпатіями кіевлянъ, и на сей разъ одержитъ блестящую побѣду, что, конечно, и не замедлило подтвердиться,
   Въ числѣ лицъ, впервые появившихся у Соловцова, укажу на Брониславу Эдуардовну Кошеву. Выступила она въ первый разъ въ роли Коревой въ пьесѣ "Особое порученіе". Въ игрѣ этой симпатичной артистки было много теплоты, живаго чувства, граціи. Мнѣ не вѣрилось, что я вижу передъ собой ту самую артистку, которая восьмилѣтней дѣвочкой, подъ фамиліей Мондштейнъ 3-ья, когда-то плясала въ антрактахъ "камаринскую" на сценѣ Курскаго театра. Арена дѣятельности этой артистки преимущественно Москва, гдѣ она, вотъ уже десять сезоновъ, непрерывно подвизается на сценѣ Коршевскаго театра. Недавно, какъ я читалъ, артистку торжественно чествовали по случаю этого событія и преподнесли массу подарковъ.
   Въ числѣ прибывшихъ въ составѣ товарищества артистовъ меня пріятно поразилъ Н. П. Новиковъ-Ивановъ, который заявилъ мнѣ, что окончательно оставилъ оперетку и желаетъ закончить карьеру не въ балаганѣ, а служа серьезному искусству. Я, признаться, усумнился въ искренности его заявленія и не ошибся: спустя только четыре мѣсяца Новиковъ-Ивановъ отплясывалъ уже канканъ въ опереточной труппѣ Ларина, куда онъ прибылъ, какъ гастролеръ.
   Въ труппѣ харьковскаго товарищества я встрѣтилъ старыхъ пріятелей: Недѣлина и Чужбинова; въ числѣ новыхъ лицъ находились г-жи Анненская и Свободина-Барышева. Для открытія спектаклей поставлена была "Дармоѣдка", въ которой выдѣлялись Анненская и Недѣлинъ. Первые два спектакля этого товарищества дали недурные сборы, но затѣмъ пни сразу упали на столько, что для поддержки товарищества пришлось прибѣгнуть къ газетнымъ воззваніямъ, въ которыхъ не только указывалось на удовлетворительный составъ труппы, но еще и подчеркивалось, что цѣны мѣстамъ общедоступныя, а потому непонятно равнодушіе публики, слишкомъ уже отдавшей всѣ свои симпатіи Соловцовскому товариществу. Что составъ харьковскаго товарищества былъ хорошъ -- я признаю; имена Свободиной -- Барышевой, Александровой -- Дубровиной, Анненской, Солонина, Чужбинова, Недѣлина и другихъ служатъ лучшимъ тому доказательствомъ, но трудно все-же бороться съ такими именами, какъ Глѣбова, Кошева, Киселевскій, Рощинъ-Инсаровъ, Соловцовъ и др. Харьковское товарищество играло въ городскомъ театрѣ до конца апрѣля; товарищество Соловцова выѣхало раньше, направившись въ Одессу, откуда вновь прибыло въ Кіевъ и съ половины мая начало опять рядъ спектаклей съ участіемъ В. Н. Давидова и закончило ихъ только 30-го мая, по примѣру прежнихъ лѣтъ, сборнымъ спектаклемъ въ пользу недостаточныхъ студентовъ университета Св. Владиміра.
   Въ то-же лѣто въ Кіевъ прибылъ уполномоченный трагика Росси г-нъ Перла, для устройства спектаклей итальянской драматической труппы съ знаменитымъ артистомъ во главѣ. Къ сожалѣнію, спектакли Росси не могли состояться, такъ какъ предварительная подписка на мѣста дала слишкомъ плачевные результаты. Жаль еще и потому, что въ составѣ труппы находилась Элеонора Дузе, о которой уже тогда писалось, что она играетъ роль гораздо ниже своего дарованія и согласилась быть въ труппѣ исключительно изъ желанія познакомиться съ Россіей, о которой, по разсказамъ своихъ товарищей, она составила самое лестное мнѣніе, какъ о странѣ, умѣющей по достоинству цѣнить таланты безъ различія національностей. Впрочемъ, въ Италіи Дузе уже въ то время на столько высоко цѣнили, что она была принята въ знаменитую труппу Паста, а въ 1892 году была приглашена въ артистическую поѣздку въ Южную Америку.
   Въ началѣ мая Кіевъ посѣтила мейнингенская труппа, приглашенная для артистическаго турне по Россіи г. Парадизомъ. Директоромъ ея и режиссеромъ былъ тайный совѣтникъ Кронекъ. Первый спектакль состоялся 4-го мая. Шла пьеса "Юлій Цезарь". Я присутствовалъ раньше на репетиціи, хотя, собственно говоря, это была не репетиція для труппы, а исключительно для статистовъ, имѣвшихъ изображать народъ. Послѣ репетиціи, длившейся нѣсколько часовъ, Кронекъ, въ бесѣдѣ со мной, заявилъ мнѣ, что ни въ одной странѣ не встрѣчалъ такихъ смышленныхъ и понимающихъ дисциплину статистовъ, какъ въ Россіи. Дѣйствительно, на третьей репетиціи солдаты, изображавшіе народъ, не только знали свои мѣста, но положительно играли, точно съ дѣтства привыкли къ сценѣ; нѣкоторые изъ нихъ даже отлично произносили отдѣльныя нѣмецкія слова, то тамъ, то сямъ раздающіяся, по ходу пьесы, изъ толпы. Я видѣлъ Кронека до и послѣ репетицій; внѣ дѣла это былъ товарищъ артистовъ, но на сценѣ я не встрѣчалъ болѣе строгаго и требовательнаго режиссера, до того увлекавшагося, что въ выраженіяхъ, подчасъ рѣзкихъ, не было никакого стѣсненія. Какой нибудь неправильный жестъ, на который никто никогда не обратилъ-бы вниманія, выводилъ Кронека изъ себя и онъ требовалъ изъ-за этого жеста повторенія цѣлой сцены. И какъ его слушались! Какъ боялись его взгляда! Похвала Кронека вызывала неописуемый восторгъ артистовъ.
   Когда состоялся первый спектакль, публика совершенно растерялась и сразу рѣшила, что извѣстность и слава мейнингенцевъ не преувеличены. Главная заслуга мейнингенцевъ -- художественная, вѣрная дѣйствительности, обстановка! У мейнингенцевъ толпа -- живые люди! Довести постановку пьесъ чуть не до идеала, къ которому должна стремиться сцена -- задача не легкая и требуетъ много труда. Эту задачу блестяще выполнилъ Кронекъ, который, надо добавить, для достиженія своей цѣли въ матеріальныхъ средствахъ не нуждался, такъ какъ всѣ его требованія исполнялись на счетъ герцога мейнингенскаго.
   На сколько труппа эта поразила публику -- я уже сказалъ, но поражены были не менѣе и наши артисты. Съ отбытіемъ мейнингенцевъ изъ Москвы, напримѣръ, всякая хорошо поставленная тамъ пьеса опредѣлялась словами: "по мейяингенски". Это была высшая похвала для режиссера.
   Не смотря однако на предшествовавшую прибытію мейнингенцевъ славу, а равно и на громадный успѣхъ первыхъ спектаклей, дѣла въ общемъ шли настолько неудовлетворительно, что Парадизъ на поѣздку съ труппой въ Одессу не рѣшился и контрактъ его съ Кронекомъ, по обоюдному согласію, былъ расторгнутъ въ Кіевѣ; въ Одессу Кронекъ отправился на свой рискъ, но и тамъ также потерпѣлъ убытки. Убытки, понесенные въ Москвѣ, Кіевѣ и Одессѣ не могли покрыть барыша, полученнаго въ Петербургѣ. По распоряженію герцога мейнингенскаго всѣ артисты были разсчитаны и труппа перестала существовать. Самъ Кронекъ, спустя года два послѣ пребыванія въ Россіи, умеръ.
   Если мейнингенцы себѣ и не принесли матеріальной пользы во время пребыванія въ Россіи, все-же мы, русскіе, получили отъ нихъ громадную пользу. Они показали, какъ надо ставить пьесы, чтобы создавать иллюзію, и ихъ уроки для нѣкоторыхъ антрепренеровъ не прошли даромъ. Какъ на примѣръ, укажу на Соловцова, который, получивъ первый толченъ отъ мейнингенцевъ, сталъ стремиться къ такой постановкѣ пьесъ, что за нѣкоторыя онъ вправѣ былъ услышать высшую похвалу "мейнингенская постановка"!
   Имѣла въ это лѣто прибыть въ Кіевъ и французская драматическая труппа, въ составѣ которой находились артисты изъ Comedie Franзaise г-жа Решанберъ, Февръ и другіе, но состоялись-ли спектакли этой труппы -- не знаю, такъ какъ передъ началомъ ихъ я временно выѣхалъ изъ Кіева. Помню только одно: когда были выпущены афиши, гдѣ значились цѣны мѣстамъ не ниже Кокленовскихъ, публика стала роптать и продажа билетовъ подвигалась вяло; спустя дня два появились анонсы, что цѣны мѣстамъ другія, общедоступныя а раньше объявленныя напечатаны "по ошибкѣ".
   Лѣтній театръ въ саду купеческаго собранія былъ сданъ г., Блюменталю-Тамарину, который собралъ небольшую труппу и ставилъ легкія комедіи. Въ труппѣ этой подвизалась недурная артистка г-жа Томсонъ и послѣдовательно гастролировали Горевъ, супруги Петипа, Рощинъ-Инсаровъ и, наконецъ, Невѣрова. Въ началѣ дѣла Тамарина шли слабо, но потомъ поправились на столько, что онъ сталъ прилично обставлять сцену. Какъ-то разъ на сцену подали настоящій чай съ настоящими сливками и бутербродами съ настоящимъ сыромъ. Кто-то изъ посѣтителей былъ до того пораженъ этой роскошью, что крикнулъ "ого! по мейнингенски"! что вызвало общій хохотъ публики. Закончилъ Тамаринъ сезонъ съ барышемъ, но это не мѣшало кредиторамъ постоянно являться за деньгами и наталкиваться на "историческіе брюки", о которыхъ я уже упоминалъ.
   Съ наступленіемъ зимняго сезона 1890--1891 г. театръ Сѣтова снова былъ сданъ Ларину-Ларіонову для оперетки. Хотя прежній сезонъ принесъ ему значительные убытки, но онъ опять рискнулъ уже на "послѣднія", какъ онъ говорилъ, думая возмѣстить хоть часть прошлогоднихъ потерь. На сколько ему трудно было взяться за дѣло видно изъ того, что залогъ г-жѣ Сѣтовой въ тысячу рублей, безъ чего она театръ Ларину не отдавала, былъ внесенъ другимъ лицомъ, получавшимъ его обратно по частямъ отъ каждаго спектакля.
   Городской театръ по прежнему арендовалъ Прянишниковъ, устроивъ товарищество на прежнихъ началахъ "антрепризы безъ риска", при чемъ въ составѣ труппы произошли перемѣны: Полтинина, умершаго въ сентябрѣ того года въ Крыму (отъ чахотки), замѣнилъ Тартаковъ. Въ товарищество вступила г-жа Лубковская, затѣмъ басъ Антоновскій, вслѣдствіе какого-то недоразумѣнія оставившій Императорскую сцену, Медвѣдевъ, Марина, впослѣдствіи выступавшая въ опереткѣ подъ псевдонимомъ Звѣздичъ, Смирнова, Нечаева и др. Изъ нововведеній Прянишникова упомяну на одно, въ которомъ сторонники его усмотрѣли "серьезное отношеніе къ эстетикѣ", а именно: было объявлено, что гг. артисты во время акта на аплодисменты раскланиваться не будутъ, равно не будутъ посылать публикѣ граціозныхъ поцѣлуевъ и даже, падая въ обморокъ, не будутъ вставать ради поклоновъ.
   Однимъ изъ крупныхъ событій въ музыкальномъ мірѣ г. Кіева было появленіе профессора Эверарди, принявшаго приглашеніе дирекціи музыкальнаго училища быть преподавателемъ пѣнія. Имя Эверарди были извѣстно по его ученикамъ, долгое время съ успѣхомъ подвизавшимся въ Кіевѣ, а именно: Силиной, Павловской, Тартакова и Стравинскаго. Когда онъ въ первый разъ явился за кулисы городскаго театра -- артисты устроили ему сердечную встрѣчу, но такъ какъ онъ плохо владѣлъ какъ русскимъ, такъ и нѣмецкимъ языками, на которыхъ артисты только и могли объясняться, то Эверарди прибѣгъ къ всемірному языку, всѣмъ понятному, проще говоря -- со всѣми расцѣловался.
   Почти одновременно, проѣздомъ, прибылъ въ Кіевъ и П. И. Чайковскій. Его пребываніемъ и воспользовался Прянишниковъ, заявивъ ему о желаніи поставить его оперу "Опричники". Петръ Ильичъ заявилъ однако, что постановка этой оперы ему нежелательна, такъ какъ онъ, хотя и авторъ этой оперы, находитъ въ ней массу недостатковъ, но добавилъ, что противъ постановки новой его оперы "Пиковая дама", которая должна въ первый разъ пойти въ Петербургѣ въ началѣ декабря, онъ ничего не имѣетъ и даже готовъ въ половинѣ декабря прибыть въ Кіевъ, чтобы присутствовать на репетиціяхъ, а затѣмъ при постановкѣ ея на сцену.
   Въ описываемое время въ Кіевѣ открылось общество любителей музыки, директоромъ котораго былъ избранъ піанистъ и композиторъ Гартфельдъ. Въ началѣ своей дѣятельности общество пользовалось симпатіями публики и пріобрѣло немало членовъ, но затѣмъ быстро наступилъ разладь въ средѣ его заправилъ; многіе отстали и общество стало влачить жалкое существованіе, не имѣя даже средствъ на уплату за помѣщеніе, съ открытіемъ-же въ Кіевѣ литературно-артистическаго кружка о существованіи общества любителей совершенно забыли; если оно теперь и существуетъ, то вѣроятно только на бумагѣ и думаю эту потому, что о ликвидаціи дѣлъ его нигдѣ не было объявлено.
   Затѣявъ устроить музыкальный вечеръ, Гартфельдъ объявилъ всѣмъ своимъ знакомымъ, что на вечерѣ будетъ присутствовать П. И. Чайковскій, который далъ свое согласіе пріѣхать, тѣмъ болѣе, что будетъ исполненъ его второй фортепіанный концертъ. Такъ какъ за Гартфельдомъ, въ сущности добрымъ малымъ, водилась одна слабость, а именно -- онъ любилъ приврать, то ему, конечно, не повѣрили и только по выходѣ афишъ, гдѣ объявленъ былъ второй фортепіанный концертъ Чайковскаго, и по прочтеніи газетнаго извѣстія, что Петръ Ильичъ прибылъ въ Кіевъ и будетъ присутствовать на вечерѣ -- публика быстро разобрала билеты. Вечеръ состоялся въ театрѣ Сѣтова; участвовали въ немъ: г-жа Пускова, исполнившая романсъ Чайковскаго "И больно, и сладко", Тартаковъ, исполнившій его-же романсъ "Средь шумнаго бала" и др. Присутствовавшій въ театрѣ композиторъ былъ предметомъ шумныхъ овацій. Вообще пріемъ, оказанный Чайковскому за время двухнедѣльнаго его пребыванія въ Кіевѣ, былъ очень сердечный: гдѣ-бы онъ ни появлялся, публика вставала съ своихъ мѣстъ, апплодировала, оркестръ игралъ тутъ, а композиторъ, видимо стѣснявшійся, скромно раскланивался. Въ музыкальномъ училищѣ въ честь Чайковскаго было устроено утро, ему поднесли серебряный вѣнокъ, при чемъ были произнесены рѣчи гг. Виноградскимъ и Пухальскимъ. Петръ Ильичъ, сконфуженный, скромно отвѣтилъ, что ораторы преувеличили его заслуги, но тѣмъ не менѣе онъ очень благодаренъ, такъ какъ видитъ, что привѣтствія искренни. При постановкѣ оперы "Пиковая дама" оваціи достигли крупныхъ размѣровъ, были поднесены вѣнки, а затѣмъ артисты оперы чествовали Петра Ильича ужиномъ въ гостинницѣ "Метрополь". Во время пребыванія своего въ Кіевѣ Чайковскій нѣсколько разъ былъ у регента Калишевскаго, восторгаясь его хоромъ, въ особенности бывшимъ въ хорѣ мальчикомъ -- Гришей (сопрано). Гриша настолько понравился Петру Ильичу, что въ письмахъ своихъ къ Калишевскому, композиторъ постоянно о немъ вспоминалъ, прося передать ему его привѣтъ и интересуясь его успѣхами. Кстати сообщу здѣсь, что изъ Гриши, о которомъ одно время въ Кіевѣ много говорили, какъ о будущей знаменитости, ничего выдающагося не вышло и онъ. оставивъ хоръ, года четыре тому назадъ поступилъ на службу въ телеграфъ.
   Два слова о театральной коммиссіи. Дума предоставила ей право не только давать заключенія объ удовлетворительномъ или неудовлетворительномъ веденіи дѣла, но даже удалять артистовъ, если она признаетъ ихъ дебюты неудачными, и требовать замѣны ихъ новыми. Нечего прибавлять, что при такомъ правѣ на коммиссіи лежала обязанность присутствовать на дебютахъ, дабы дать вѣрное заключеніе, но всѣ безъ исключенія дебюты прошли, а ни одинъ изъ членовъ коммиссіи въ театръ даже и не заглянулъ. На этотъ фактъ обратила вниманіе пресса, и потому сконфуженная коммиссія уже не рѣшалась воспользоваться своимъ безапелляціоннымъ правомъ, рѣшать участь артиста. Да и слава Богу! Лучшій судья для артиста -- публика. Какъ судитъ публика нагляднѣе всего свидѣтельствуетъ театральная касса!
   Спектакли опереточной труппы Ларина-Ларіонова начались съ конца сентября. Кромѣ знакомыхъ кіевлянамъ г-жъ Немировичъ, Кестнеръ, гг. Блюменталя-Тамарина, Дмитріева и друг. выступали еще, впервые въ этотъ сезонъ, г. Михайловъ (Свѣтловъ-Стоянъ), нѣкогда подвизавшійся въ малорусской труппѣ, а затѣмъ перешедшій на Императорскую сцену въ Москву, и р-жа Иванова. Оба имѣли большой успѣхъ, особенно г. Михайловъ, который въ бенефисъ свой поставилъ оперу "Гальку", исполняя партію Іонтека; въ заглавной партіи выступала г-жа Иванова, заявившая себя не только хорошей пѣвицей, но и прекрасной артисткой. Въ тотъ-же сезонъ у Ларина шла еще опера "Аскольдова могила", поставленная г. Кручининымъ въ свой бенефисъ.
   Я уже упоминалъ, что драматическое общество, празднуя свое десятилѣтіе, обратилось по этому поводу въ думу за субсидіей. Дума вняла, наконецъ, просьбѣ и ассигновала тысячу рублей. Въ благодарность за эти деньга общество предложило городу, спустя мѣсяца два, одно кресло въ театрѣ.... (привожу буквально) "для наблюденія за ходомъ дѣла и развитіемъ драматическаго искусства".
   Сезонъ общество открыло 1-го октября, но уже 4-го октября, въ тотъ день, когда къ постановкѣ назначена была пьеса "Разладь" -- разладъ произошелъ въ самомъ обществѣ и приглашенные на службу г. Головинъ и г-жи Тавридова и Савельева были удалены, а вслѣдствіе этого удаленія отказался служить и г-нъ Матковскій. Головинъ, положеніе котораго было безвыходное, просилъ уплатить ему хоть за одинъ мѣсяцъ, но ему отказали и онъ предъявилъ искъ. Упоминаю я объ этомъ потому, что на судѣ присутствовали въ качествѣ экспертовъ гг. Прянишниковъ, Савинъ, Новиковъ-Ивановъ, БлюментальТамаринъ и Ларинъ-Ларіоновъ. Имъ предстояло выяснить: 1) были-ли даны Головину обусловленные имъ три дебюта и 2) если нѣтъ, то въ правѣ-ли общество было его удалить. Не b эксперты, за исключеніемъ Ларина, признали, что а) участіе артиста въ спектаклѣ считается дебютомъ только тогда, когда объ этомъ значится въ афишѣ; б) пьесы для дебютовъ избираются съ обоюднаго согласія, если не оговорено, что одна изъ пьесъ назначается по выбору антрепренера, а) отказать до окончанія обусловленныхъ дебютовъ антреприза не въ правѣ. Одинъ только Ларинъ находилъ, что артисту можно отказать и до дебюта, если антрепренеръ этого пожелаетъ. Мнѣнію Ларина судъ не придалъ никакого значенія и рѣшилъ дѣло въ пользу Головина, требовавшаго только, какъ я уже сказалъ, мѣсячный окладъ жалованья, кажется, 150 рублей.
   Въ концѣ 1890 г. въ Кіевъ прибыла г-жа Бренко, основательница пушкинскаго театра въ Москвѣ и артистка Малаго театра и объявила, что ею открываются курсы "сценическаго искусства правильной дикціи и декламаціи". Долголи давала она уроки и имѣли-ли успѣхъ эти курсы -- не знаю. Драматическое общество объявило, что имъ будутъ устраиваться для начинающихъ пробные спектакли подъ руководствомъ той-же Бренко, но опять таки мнѣ неизвѣстно, долго-ли это продолжалось, да и начиналось-ли даже, такъ какъ я вообще о дѣятельности г-жи Бренко въ Кіевѣ ничего не слыхалъ. Помню я только одинъ спектакль, устроенный г-жей Бренко въ театрѣ Сѣтова въ январѣ 1891 года и въ которомъ участвовали ея ученики и ученицы, да еще анонсы, что съ 15-го мая въ Боярскомъ театрѣ будутъ даваться спектакли подъ управленіемъ г-жи Бренко, но на спектакляхъ этихъ я не присутствовалъ. 15
   Вспомнивъ 1891 годъ я не могу не упомянуть о постаноккѣ у Ларина одной пьесы съ участіемъ Рощина-Инсарова. Было это, кажется, въ февралѣ. Шла пьеса "Петербургскіе когти". Рощинъ пѣлъ куплеты на злобы дня и въ виду слуховъ о конкурренціи между Медвѣдевымъ и Тартаковымъ -- а равно о торжествѣ Тартакова, вслѣдствіе скораго отъѣзда Медвѣдева, Рощинъ спѣлъ слѣдующій куплетъ:
   
   "Лавры перваго тенора
   Ненавидитъ баритонъ,
   Но теноръ уѣдетъ скоро --
   Онъ послѣдній здѣсь сезонъ.
   Толстый Демонъ въ прежнемъ санѣ
   Будетъ пѣть,-- какъ прежде-милъ,
   "На воздушномъ океанѣ,
   Безъ руля и безъ вѣтрилъ".
   
   Хотя куплеты эти и грѣшили сильно по части грамоты, все-же, какъ куплеты на злобу дня, имѣли успѣхъ. Дня черезъ два въ "Кіевскомъ Словѣ" былъ помѣщенъ слѣдующій куплетъ, посвященный Рощину:
   
   "Отчего такъ пусто въ драмѣ?
   Драматическій герой
   Предъ пустынными рядами
   Лицедѣйствуетъ порой.
   Я скажу на это прямо,
   Хоть и самъ я тамъ служилъ,--
   Оттого, что наша драма
   Безъ руля и безъ вѣтрилъ"!
   
   Въ февралѣ посѣтилъ Кіевъ знаменитый піанистъ и композиторъ -- Антонъ Григорьевичъ Рубинштейнъ и присутствовалъ въ городскомъ театрѣ во время постановки его оперы "Маккавеи". Какъ только публика узнала о присутствіи въ театрѣ Антона Григорьевича, какъ начались крики: "автора! автора"! Рубинштейнъ появился у ложи и началъ раскланиваться, но крики: "на сцену! на сцену"! дошли до того, что маститый композиторъ, въ виду настоянія публики, вышелъ на сцену и долго раскланивался. На слѣдующій день Рубинштейнъ посѣтилъ кіевское музыкальное училище, гдѣ были собраны всѣ ученики. Прослушавъ игру нѣкоторыхъ изъ нихъ, Рубинштейнъ самъ сѣлъ за рояль, но въ началѣ игралъ какъ-бы неохотно, и улыбаясь говорилъ: "забылъ! все забылъ"!, спустя-же нѣкоторое время могучія руки артиста исполнили прекрасную импровизацію.
   Хотя въ составѣ оперной труппы г. Прянишникова и были недочеты, довольно даже крупные, но театральная коммиссія признала веденіе дѣла вполнѣ удовлетворительнымъ; я убѣжденъ, что веди такъ дѣло Савинъ -- ему-бы не сдобровать. Съ Прянишниковымъ обращались нѣжно и высказать ему открыто его недостатки стѣснялись. Только по окончаніи сезона ему было послано частное заявленіе, въ которомъ чуть не извиняясь за дерзость и указывая, что "и субсидію вы -- молъ получаете, да и доходы были дай Богъ всякому", его попросили "не отказать въ любезности и обратить вниманіе на болѣе тщательный выборъ солистовъ для будущаго сезона, такъ какъ въ нынѣшнемъ нѣкоторые артисты портили общее впечатлѣніе и были далеко неудовлетворительны".
   Поневолѣ приходится сказать: "правда хороша, а счастье лучше"! Я не разъ спрашивалъ "какая бабушка ворожитъ Прянишникову, но отвѣта никакъ добиться не могъ.
   До поста никакихъ интересныхъ событій въ театральной жизни, не было. Постомъ въ Кіевъ прибыла Анна Жюдикъ съ труппой, въ которой выдѣлялся одинъ только комикъ Дидье. Насколько помнится, кіевлянъ интересовала не столько Анна Жюдикъ, сколько сидѣвшій каждый вечеръ въ театрѣ молодой блондинъ; интересовалъ онъ потому, что это былъ принцъ Луи- Филиппъ Орлеанскій, сынъ главы французскихъ монархистовъ графа Парижскаго. Хотя онъ въ Кіевѣ проживалъ инкогнито, подъ именемъ графа де Невера, но французскіе артисты выдали его инкогнито и объяснили, что онъ прибылъ вмѣстѣ съ ними изъ Тифлиса, гдѣ, какъ страстный любитель театра, тоже посѣщалъ всѣ ихъ спектакли, какъ и въ Кіевѣ. Злые языки, однако говорили, что принцъ не столько любитъ сцену, сколько одну изъ ея представительницъ, вслѣдствіе чего и ѣздитъ за нею всюду по Россіи. Самъ принцъ говорилъ, что ему Россія очень нравится и что онъ изъ Кіева на короткое время поѣдетъ къ отцу въ Лондонъ, а затѣмъ уже надолго вернется въ Россію. Принцъ въ антрактахъ всегда являлся за кулисы, гдѣ запросто бесѣдовалъ съ артистами, которые въ разговорѣ называли его "Monseigneur".
   Г-жа Жюдикъ какъ пѣвица не выдѣлялась, но какъ diseuse она была замѣчательна и мастерски передавала куплеты, при чемъ особенное мое вниманіе обратило на себя отсутствіе подчеркиваній, на которыя была полная возможность въ силу самаго жанра исполнявшихся артисткой куплетовъ.
   Со святой недѣли Кіевъ посѣтили старые друзья. Я разумѣю Соловцовское товарищество, въ составѣ котораго находились Глѣбова, Звѣрева, Кошева, Давыдовъ, Соловцовъ, Рощинъ-Инсаровъ, Яковлевъ, Новиковъ-Ивановъ, Шмидгофъ и, впервые прибывшіе въ Кіевъ: гжи Самойлова-Мичурина, и Ларина. Одновременно съ этимъ товариществомъ, въ которомъ поразило кіевлянъ отсутствіе И. П. Киселевскаго, прибыла въ Кіевъ и труппа Корша, подвизавшаяся постомъ въ Варшавѣ. Въ этой труппѣ и оказался И. II. Киселевскій. Изъ старыхъ знакомыхъ я помню также Кудрину, Потоцкую, Омутову, Солонина и Свѣтлова; новыми для меня явились г-жи Романовская, Журавлева и гг. Ильинскій и Костюковъ. Опять приходится повторить уже разъ сказанное: и въ той, и въ другой труппѣ были выдающіяся силы, а все-же симпатіи кіевлянъ къ Соловцовскому товариществу остались неизмѣнными. Дѣла этого товарищества шли прекрасно, чего нельзя было сказать о дѣлахъ Федора Адамовича. Соловцовское товарищество, закончивъ свои спектакли въ началѣ мая, отправилось въ Одессу, а затѣмъ въ концѣ мая, по примѣру прежнихъ лѣтъ, вернулось опять въ Кіевъ и дало при блестящихъ сборахъ рядъ спектаклей, закончившихся по обыкновенію спектаклемъ въ пользу недостаточныхъ студентовъ университета Св. Владиміра.
   Въ бытность въ Кіевѣ Коршевской труппы произошло одно грустное событіе, которому я былъ свидѣтелемъ. Шла пьеса "Сержъ Панинъ" ("Теща"). Въ третьемъ, кажется, актѣ на сцену вышелъ не во время Солонинъ и, что-то пробормотавъ, удалился. Минуты черезъ двѣ онъ снова выбѣжалъ и заговорилъ нѣчто совсѣмъ неподходящее. Въ антрактѣ я зашелъ въ уборную къ И. П. Киселевскому и на вопросъ мой, что съ Солонинымъ, Киселевскій отвѣтилъ: "онъ несомнѣнно боленъ, я замѣчаю въ его поведеніи признаки помѣшательства онъ послѣ второго акта, напримѣръ, сказалъ мнѣ: "а видишь, какъ я играю, весь театръ рыдаетъ"! Слова Киселевскаго на другой день подтвердились. У Солонина обнаружилось помѣшательство и даже буйное. Его съ трудомъ удалось отправить въ частную лечебницу для душевно-больныхъ, г. Коршуна. Въ первое время получались свѣдѣнія, что Солонинъ безнадеженъ, но затѣмъ вѣсти шли довольно утѣшительныя и подавались надежды, хотя и слабыя, на выздоровленіе. Если мнѣ память не измѣняетъ, расходы по содержанію Солонина въ лечебницѣ (сто рублей въ мѣсяцъ) принялъ на себя г. Коршъ, который довольно долго присылалъ аккуратно деньги. Затѣмъ я слышалъ отъ людей, близкихъ къ д-ру Коршуну, что высылка денегъ прекращена и что Коршунъ, какъ владѣлецъ частной лечебницы, не имѣетъ возможности держать у себя Солонина безплатно. Не знаю, долго-ли держалъ у себя Солонина д-ръ Коршунъ, но помню, что изъ Кіева несчастнаго больного перевезли въ Саратовъ, гдѣ онъ въ скоромъ времени и умеръ.
   Изъ лицъ, которыхъ я близко зналъ, вслѣдствіе такой-же причины сошли со сцены Ивановъ -- Козельскій, М. Н. Милославскій и Ленскій-Петровъ. Первый уже умеръ, второй находится въ Москвѣ, а объ участи Ленскаго-Петрова мнѣ ничего неизвѣстно.
   Кромѣ труппъ Соловцова и Корша въ то-же лѣто въ Кіевѣ подвизалась, въ саду купеческаго собранія, русская драматическая труппа подъ управленіемъ Ларина-Ларіонова, который отъ опереточной антрепризы отказался. Въ составѣ его труппы, въ которой режисеромъ былъ Леленъ -- Вучетичъ, я помню г-жъ Строеву-Сокольскую, Нинину (жену Лелева), гг. Агарева, Горина и Нежданова, когда-то подвизавшагося въ опереткѣ. Антрепренерствовалъ, впрочемъ, Ларинъ недолго: въ концѣ іюля дѣло, вслѣдствіе убытковъ, было имъ передано товариществу, въ составъ котораго вошелъ и Т. А. Чужбиновъ. Дѣла товарищества съ этого времени пошли лучше, а съ появленіемъ гастралеровъ, сначала Петипа, а затѣмъ и С. П. Волгиной, и совсѣмъ поправились.
   Въ іюнѣ мѣсяцѣ въ Кіевъ прибыла итальянская труппа, съ г-жей Элеонарой Дузе. Антрепренеромъ труппы состоялъ С. А. Пальмъ. Потому-ли, тто стояло очень жаркое время, или потому, что кіевляне не совсѣмъ довѣрчиво относились къ отзывамъ столичной прессы объ этой артисткѣ, но сборы были ничтожные. Я видѣлъ г-жу Дузе въ двухъ роляхъ: Маргариты Готье и Джульеты, и если она и въ остальныхъ такъ же замѣчательна, какъ въ этихъ, то эпитетъ "великая артистка" ей присвоенъ вполнѣ по праву. Смотря на пустыню, которую представлялъ собой театръ во время спектаклей г-жи Дузе, я, признаться, не столько сожалѣлъ объ артисткѣ, которой приходилось играть при пустомъ театрѣ, сколько о кіевлянахъ, которые лишили себя громаднаго эстетическаго наслажденія!
   Къ концу лѣта стало извѣстно, что Соловцовъ рѣшилъ осуществить свою давнишнюю мечту и создать наконецъ для Кіева постоянную ру сскую драматическую труппу. Все еще не вѣря въ свои собственныя силы, Соловцовъ приступилъ къ дѣлу съ возможной осторожностью. Онъ организовалъ сначала товарищество, но къ чести его, на началахъ, далеко не такихъ, на какихъ велъ товарищеское дѣло г. Прянишниковъ.
   Съ сезона 1891 года Кіевъ и имѣетъ постоянную русскую драматическую труппу, съ каждымъ годомъ все больше и больше пользующуюся симпатіями кіевлянъ, независимо отъ ея состава.
   Главными силами, содѣйствовавшими Соловцову въ организаціи товарищества, были: Недѣлинъ, Чужбиновъ и Песоцкій. Вообще-же товарищество состояло изъ слѣдующихъ лицъ (привожу имена главныхъ персонажей): М. М. Глѣбова, Анненская, Ларина, Вѣрова, Медвѣдева, Измайлова, Самойлова -- Алибина, гг. Соловцовъ, Недѣлинъ, Чужбиновъ, Самойловъ -- Мучуринъ, Песоцкій, Егоръ Черновъ, Поповъ и Осмоловскій.
   Открытіе спектаклей послѣдовало 1-го сентября "Ревизоромъ", въ которомъ въ роли Хлестакова дебютировалъ Самойловъ-Мичуринъ и не безъ успѣха. Страннымъ только показался мнѣ голосъ артиста, точно хриплый, что я хотѣлъ объяснить простудой, но впослѣдствіи я убѣдился, что простуда здѣсь ни при чемъ и что артистъ, хотя и не лишенный дарованія, относится къ сценѣ спустя рукава и все время внѣ спектаклей проводитъ въ трактирахъ за занятіемъ, не всегда для голоса полезнымъ. А между тѣмъ у Самойлова -- Мичурина было много данныхъ быть однимъ изъ выдающихся артистовъ: внѣшность его была крайне симпатичная, манеры прекрасныя, держался онъ на сценѣ хорошо; при такихъ данныхъ легко было выдѣлиться при условіяхъ серьезнаго отношенія къ дѣлу, но этого-то Мичурину и недоставало: онъ вовсе не работалъ и игралъ какъ Богъ на душу положитъ, подчасъ не сознавая даже, кого именно онъ играетъ. Въ первое время Мичуринъ обращалъ на себя вниманіе своей красивой внѣшностью и представительностью, но продолжалось это очень недолго: онъ сталъ кутить, появляться въ разныхъ притонахъ, скандалить и отъ него всѣ отвернулись. У себя въ уборной онъ устроилъ чуть не кабакъ и, будучи еще и страстнымъ игрокомъ, онъ завелъ картежную игру. Бывало зайдешь въ уборную къ другимъ артистамъ -- застаешь ихъ за просматриваніемъ своихъ ролей; зайдешь къ Мичурину и застаешь въ разгарѣ игру въ "американку". Я увѣренъ, что въ поведеніи Мачурина кроется причина неприглашенія его въ товарищество на слѣдующій сезонъ. Мои наблюденія надъ Мичуринымъ убѣдили меня, что въ нетрезвомъ видѣ онъ даже способенъ на поступки крайне неблаговидные, о которыхъ я, впрочемъ, умолчу. Послѣ этого сезона я Мичурина больше не встрѣчалъ, но слышалъ, что года три тому назадъ онъ сошелся съ одной провинціальной артисткой, у которой были средства и лишилъ ее всего ея состоянія, чуть-ли не пустивъ въ ходъ даже ея гардеробъ. Въ прошломъ году о Мачуринѣ разсказывали, что онъ совершенно опустился и прозябаетъ гдѣ-то далеко, не то въ Батумѣ, не то въ Асхабадѣ. А жаль мнѣ этого артиста! При иныхъ условіяхъ онъ былъ-бы желателенъ въ любой труппѣ.
   Возвращаюсь къ первому спектаклю. Постановка пьесы произвела на публику прекрасное впечатлѣніе; видно было, что дѣло затѣяно серьезно и что товарищество поставило себѣ задачей заинтересовать кіевлянъ драмой. Сопоставляя постановку "Ревизора" въ декоративномъ и въ другихъ отношеніяхъ съ такой-же постановкой при прежнихъ антрепризахъ, сразу чувствовалась громадная разница; видно было, что дѣло находится въ опытныхъ рукахъ. Чѣмъ дальше шли спектакли, тѣмъ больше публика убѣждалась, что въ дѣлѣ этомъ преобладающую роль играетъ не преслѣдованіе исключительно меркантильныхъ цѣлей, а цѣлей болѣе серьезныхъ; замѣчалось уваженіе къ русскимъ писателямъ, что сказалось въ цѣломъ рядѣ фактовъ, о которыхъ скажу ниже; замѣчалось желаніе поставить русскую драму на ту высоту, которая ей подобала въ матери городовъ русскихъ. Не прошло и двухъ мѣсяцевъ, и имя Соловцова, и безъ того популярное въ Кіевѣ, упоминалось не иначе, какъ съ похвалой его дѣятельности, а учащаяся молодежь отзывалась о немъ съ благодарностью. И было за что: онъ первый въ Кіевѣ организовалъ утренніе спектакли для учащейся молодежи, спектакли, которые съ того времени до того привились, что стали насущной потребностью учащихся. Сообразилъ Соловцовъ, что далеко не многіе родители обладаютъ средствами доставлять такое удовольствіе своимъ учащимся дѣтямъ и половину мѣстъ въ театрѣ онъ рассылалъ безплатно въ учебныя заведенія, а иногда и всѣ мѣста. Когда напримѣръ, воспитанники городскихъ училищъ, преимущественно дѣти бѣдняковъ, могли мечтать о театрѣ? А между тѣмъ въ описываемый сезонъ я видѣлъ не одинъ спектакль, когда эти именно воспитанники составляли главный контингентъ публики. Въ самомъ выборѣ пьесъ была строго опредѣленная программа: "Ревизоръ", "Недоросль", "Женитьба", "Доходное мѣсто" -- вотъ пьесы, которыя ставились для учащейся молодежи. Не забыта была и взрослая малосостоятельная публика: и для нея устраивались спеціально общедоступные спектакли по уменьшеннымъ цѣнамъ. Все это, конечно, подтверждаетъ, что товарищество не ставило на первомъ планѣ наживу, а безкорыстно отдавало свое время и трудъ, на сколько это было возможно, на пользу учащемуся поколѣнію и недостаточному классу населенія!
   Что заслуги товарищества были оцѣнены какъ лицами стоявшими во главѣ учебныхъ заведеній, такъ и многими гражданами, видно изъ того, что до истеченіи какихъ нибудь трехъ мѣсяцевъ съ открытія сезона, г. Соловцовъ былъ уже солидно чествуемъ, какъ представитель товарищества. Нѣкоторые гласные думы, посѣщавшіе театръ, нашли, что заботливое отношеніе къ учащейся молодежи настолько заслуживаетъ одобренія, что вошли въ думу съ предложеніемъ о выраженіи товариществу благодарности и о назначеніи ему субсидіи въ тысячу рублей. Нашлись, однако, такіе гласные, которые въ жизни своей театра не посѣщали и открыто заявили что въ пользѣ театра они сомнѣваются, а потому и недостойно думы "путаться въ такое дѣло". Это подлинныя слова б. гласнаго Яроцкаго, я ихъ хорошо помню. Съ грустью долженъ констатировать, что дума отклонила предложеніе, 12 кажется гласныхъ, чѣмъ еще разъ подтвердила, что дума и общественное мнѣніе -- далеко не одно и то-же! Не далѣе какъ черезъ три дня послѣ этого инцидента состоялся какой-то спектакль при полномъ сборѣ и не успѣлъ Соловцовъ показаться на сцену какъ вся публика, точно сговорившись, поднялась съ своихъ мѣстъ и устроила представителю товарищества шумную овацію, при чемъ ему былъ поднесенъ отъ студентовъ серебрянный вѣнокъ. Болѣе нагляднаго протеста противъ мнѣнія думцевъ и быть не могло!
   Выше я сказалъ, что товарищество выказывало уваженіе къ памяти русскихъ писателей и обѣщалъ привести факты. Такъ, въ первый-же мѣсяцъ, 17-го сентября, былъ поставленъ спектакль, посвященный памяти Лермонтова. Шелъ "Маскарадъ", а въ заключеніе "апофеозъ". При поднятіи занавѣса зрители увидѣли посреди сцены бюстъ поэта, украшенный вѣнками, утопающій въ тропическихъ растеніяхъ; по одну сторону его находились всѣ артистки въ бѣлыхъ нарядахъ съ вѣнками въ рукахъ, по другую артисты во фракахъ и также съ вѣнками. Оркестръ съигралъ "Славу", артистъ Песоцкій, если не ошибаюсь, прочиталъ стихи, затѣмъ всѣ вѣнки были положены у подножія бюста, "Слава" была повторена и т. д. На публику чествованіе памяти великаго поэта произвело прекрасное впечатлѣніе. Вскорѣ происходило подобное-же чествованіе памяти Фонвизина, а еще позже -- Гоголя!
   Впервые въ драмѣ обращено было вниманіе и на оркестръ. Въ первое время его составляли преимущественно изъ евреевъ -- музыкантовъ, игравшихъ на свадьбахъ. Дирижеръ, онъ-же и первый скрипачъ, вполнѣ подходилъ по своимъ достоинствамъ къ составу оркестра и антракты, благодаря ужасной игрѣ музыкантовъ, проводились публикой внѣ зрительнаго зала. Товарищество посмотрѣло на дѣло иначе: оно составило оркестръ изъ опытныхъ музыкантовъ и дирижеромъ пригласило г. М. Черняховскаго, пользующагося въ Кіевѣ большою извѣстностью. Оркестръ подо его управленіемъ былъ настолько хорошъ, что "Гамлетъ" ставился съ музыкой П. И. Чайковскаго, спеціально написанной имъ для этой пьесы. Вообще товарищество преподнесло Кіеву массу удобствъ и преимуществъ, какихъ до того не преподносилъ ни одинъ изъ бывшихъ антрепренеровъ!
   Изъ молодыхъ артистовъ, впервые выступавшихъ въ этомъ сезонѣ въ Кіевѣ, долженъ упомянуть о г-нѣ Долиновѣ, нынѣ артистѣ Императорскихъ петербургскихъ театровъ. Это быль безспорно талантливый юноша, серьезно смотрѣвшій на дѣло и много надъ собой работавшій. Если я могу упрекнуть въ чемъ-либо г. Долинова, то развѣ въ томъ, что онъ слишкомъ рано самъ себя призналъ вполнѣ законченнымъ уже артистомъ, въ силу чего у него явилось самомнѣніе, не мало ему вредившее. Со времени перваго своего появленія въ Кіевѣ, онъ, въ теченіи пяти лѣтъ, изъ "маленькаго", говоря театральнымъ языкомъ, актера выработался въ довольно замѣтную величину, конечно благодаря Соловцову, дававшему ему "ходъ" (опять театральный терминъ). Въ послѣдній-же сезонъ г-нъ Долиновъ слишкомъ уже возмечталъ о себѣ, сталъ небрежно относиться къ дѣлу, что называется задавать тонъ и въ отзывахъ его о товарищахъ, заслуженныхъ артистахъ, проглядывало какое-то пренебреженіе. На сколько Долиновъ былъ высокаго о себѣ мнѣнія подтверждаетъ и тотъ фактъ, что онъ счелъ себя вправѣ взять на себя обязанность преподавателя въ драматическихъ классахъ г. Блюменфельда, будучи совершенно не подготовленнымъ къ такого рода обязанностямъ, "Подобную дерзость", говорилъ покойный Чужбиновъ, "я никогда Долинову не прощу".
   Евгеній Яковлевичъ Недѣлинъ былъ однимъ изъ лучшихъ артистовъ въ товариществѣ Соловцова. На амплуа фатовъ никогда еще въ Кіевѣ не было такого прекраснаго артиста; вмѣстѣ съ тѣмъ Недѣлинъ былъ очень недуренъ и во многихъ характерныхъ роляхъ. Артиста этого я всегда уважалъ за его серьезное отношеніе къ дѣлу и за тщательность въ отдѣлкѣ ролей. Ни одной роли Недѣлинъ не исполнялъ безъ того, чтобы не познакомиться, по возможности изъ авторитетныхъ источниковъ, съ характеромъ роли; исполняя какое-либо историческое лицо, Недѣлинъ сильно волновался, заботясь о вѣрности грима, всюду рыскалъ, чтобы достать портретъ героя и не въ одинъ, а въ разные моменты его жизни. Я помню, какъ много Недѣлинъ трудился при постановкѣ пьесы "Санъ-Женъ", гдѣ онъ игралъ Наполеона I-го. Долженъ еще добавить, что Недѣлинъ, будучи далеко не юнъ и по фигурѣ не совсѣмъ подходящій для нѣкоторыхъ ролей, (у него слишкомъ выдающееся брюшко), сознавалъ это и часто прибѣгалъ къ тому, что называется "подбирать животъ", вслѣдствіи чего голосъ у него былъ нѣсколько съ басовымъ оттѣнкомъ, но все-же онъ вправѣ сказать, что игралъ въ буквальномъ смыслѣ "не щадя живота своего". Недѣлинъ одинъ изъ тѣхъ артистовъ, которые, полюбившись публикѣ, уже навсегда пользуются ея симпатіями. Прослуживъ въ Кіевѣ нѣсколько лѣтъ, онъ переѣхалъ кажется въ Казань, но еще до настоящаго времени о Недѣлинѣ постоянно вспоминаютъ при появленіи кого-либо изъ артистовъ въ тѣхъ роляхъ, въ которыхъ раньше привыкли видѣть Недѣлина.
   Громаднымъ успѣхомъ пользовалась М. М. Глѣбова, давняя любимица Кіева. Она играла, впрочемъ, не весь сезонъ; въ октябрѣ, послѣ бенефиса, въ который ею была поставлена "Адріанна Лекувреръ", она выѣхала изъ Кіева и возвратилась только къ Рождеству. Замѣнила ее "г-жа Аграмова съ сильнымъ драматическимъ репертуаромъ", какъ анонсировалось въ газетахъ. Нечего, конечно, добавлять, что г-жа Аграмова только замѣняла Глѣбову, но ее не замѣнила. Единственна роль, въ которой г-жа Аграмова была вполнѣ на своемъ мѣстѣ -- это "Сестры Терезы". Какъ и пятнадцать лѣтъ назадъ въ Харьковѣ, она и въ Кіевѣ въ этой роли имѣла громадный успѣхъ. Къ сожалѣнью, г-жа Аграмова настолько увлеклась этой своей коронной ролью, что и въ другихъ роляхъ нѣтъ, нѣтъ, да и вносила частичку Терезы. Безспорно однако, что г-жа Аграмова добросовѣстно относилась къ своимъ обязанностямъ и если не создавала ролей, то во всякомъ случаѣ ихъ не портила!
   Егоръ Черновъ принадлежалъ къ категоріи прежнихъ артистовъ и на молодыхъ смотрѣлъ свысока. Какъ артистъ онъ не выдѣлялся, пороху не выдумывалъ, но былъ аккуратенъ, роли зналъ и службой не манкировалъ. Я уже упомянулъ въ одномъ мѣстѣ, что Соловцовъ взялъ "Егора", какъ его звали, вѣроятно изъ благодарности, какъ къ своему бывшему антрепренеру. Въ труппѣ "Егора" любили, но еще больше любили надъ нимъ подтрунивать, чѣмъ особенно отличались Поповъ и Долиновъ; я нерѣдко удивлялся Чернову, который многія некрасивыя выходки по отношенію къ нему оставлялъ безъ вниманія. Ужъ очень нужно было задѣть Чернова, чтобы онъ сталъ огрызаться, да и вся-то его месть заключалась въ, томъ, что онъ своихъ преслѣдователей называлъ "мальчишки"! Зная аккуратность Чернова, товарищи его умышленно производили безпорядокъ въ гардеробѣ его, рисовали углемъ на стѣнѣ его портреты въ комическихъ позахъ и т. д. Гдѣ теперь "Егоръ" и живъ-ли онъ -- не знаю!
   Въ бытовыхъ роляхъ, а равно и простаковъ, выдѣлялся г. Поповъ, сильно напоминавшій мнѣ Арди въ молодости (во время его службы въ Одессѣ).
   Упомяну еще о г-жѣ Лариной, драматической артисткѣ, далеко не опытной, но съ большими задатками. Служила она одинъ только сезонъ и выработалась-ли изъ нея артистка -- не знаю. Добавлю еще, что успѣхомъ пользовалась и г-жа Анненская, знакомая кіевлянамъ по участію въ спектакляхъ харьковскаго товарищества. Была еще артистка Малиновская, на сколько, помню спеціально приглашенная для исполненія роли Офеліи.
   Къ концу сезона вся мѣстная пресса признала, что веденіе дѣла товариществомъ было прекрасное и что наконецъ русская драма въ Кіевѣ упрочена. Подтверждала, это и публика, восторженно принимавшая труппу и ея представителя -- Соловцова. Въ послѣдній спектакль Соловцовъ, отвѣчая на привѣтствія, посылалъ публикѣ "русское спасибо", а публика въ свою очередь посылали ему спасибо вообще. На сколько великъ былъ матеріальный успѣхъ видно, изъ того, что члены товарищества получили на рублевую марку -- рубль десять копѣекъ!
   Перехожу къ оперѣ. Въ составѣ ея оказалось много новыхъ для Кіева лицъ, а именно: теноры Кошицъ, Давѣринъ-Кравченко, Свѣтловъ-Стоянъ (служившій прежде въ опереткѣ Ларина-Ларіонова), сопрано Любатовичъ и басъ Горди. Изъ этихъ лицъ, не знаю уже почему, не полюбился Горди, который поэтому и не выступалъ, хотя товарищество, признавая этотъ остракизмъ несправедливымъ, продолжало платить ему жалованье. Что Горди былъ далеко не плохъ, служить тому доказательствомъ слѣдующій фактъ. Въ то время въ Одессѣ русскую оперу открывалъ И, Н. Грековъ; случилось такъ, что къ первому спектаклю приглашенный Грековымъ басъ не пріѣхалъ, а назначена была опера "Жизнь за Царя". Редакторъ "Одесскаго листка", г. Навроцкій, узнавъ о безвыходномъ положеніи Грекова, прислалъ мнѣ телеграмму о приглашеніи на одинъ день изъ Кіева баса для исполненія партіи Сусанина. Свободнымъ оказался Горди, который и поѣхалъ въ Одессу, гдѣ имѣлъ большой успѣхъ. Ужъ если могла быть рѣчь о браковкѣ артистовъ, то прежде всего это должно было относиться къ г-жѣ Любатовичъ, дебютъ которой въ "Карменъ" былъ болѣе чѣмъ неудаченъ. Упомянувъ въ числѣ теноровъ г. Кошица, замѣчу здѣсь кстати, что онъ когда-то пѣлъ въ хорѣ Ея Высочества Великой Княгини Александры Петровны и что въ этомъ хорѣ пѣли также извѣстный басъ Трезвинскій, теноръ Сикочинскій и басъ Рожанинъ.
   Однимъ изъ курьезовъ сезона было дѣло о переднемъ занавѣсѣ. Г-нъ Прянишниковъ заявилъ управѣ, что пора пріобрѣсть новый занавѣсъ и такъ какъ по случаю таковой можно пріобрѣсть чуть не даромъ, то не соблаговолитъ-ли управа ассигновать нужную сумму. Согласіе было дано, но когда занавѣсъ былъ предъявленъ коммиссіи, то и она даже сконфузилась: на немъ были изображены миѳологическія фигуры, но въ такихъ позахъ, что даже друзья-пріятели Прянишникова нашли его неподходящимъ для театра, а годнымъ развѣ для рекламы въ какомъ нибудь "веселенькомъ домикѣ". Кончилась эта исторія тѣмъ, что дума рѣшила заказать новый занавѣсъ на свой счетъ, но безъ миѳологіи, а съ рисунками изъ исторіи г. Кіева,
   Въ ноябрѣ г. Сѣтовъ, въ Одессѣ прогорѣвшій а потому оставшійся не у дѣлъ, подалъ въ думу заявленіе, что въ виду оканчивающагося срока контракта съ Прянишниковымъ, онъ желалъ-бы взять городской театръ. Одновременно было получено и заявленіе Картакова, обѣщавшаго городу массу льготъ. Сѣтовъ также не поскупился на обѣщанія; все дамъ: и безплатные спектакли, и десять новыхъ декорацій, и лучшихъ артистовъ и проч. Конечно, обѣщанія Сѣтова не очень-то соблазняли, но соблазнялъ самъ Сѣтовъ; ужъ очень онъ хорошо умѣлъ просить и думу in corpore и каждаго гласнаго въ отдѣльности! Помогала ему просить и супруга его, особа, не смотря на свой зрѣлый возрастъ, весьма энергичная. Одновременно съ заявленіемъ Сѣтова по городу пошли слухи, что Прянишниковъ не намѣренъ больше оставаться въ Кіевѣ, такъ какъ его приглашаютъ режиссеромъ въ Тифлисъ, гдѣ въ новомъ, выстроенномъ послѣ пожара, театрѣ предполагается опера. Кто пустилъ эти слухи и въ чьихъ они были интересахъ -- догадаться было не трудно! Когда эти слухи пошли во всю, Прянишниковъ нашелъ себя вынужденнымъ заявить, что онъ изъ Кіева и не думаетъ уходить, что опера имъ созданная -- его дѣтище, которое онъ до того полюбилъ, что разстаться съ нимъ ему будетъ очень тяжело. Не смотря однако на такое заявленіе, думцы наши, которымъ не въ диковину сожигатъ сегодня то, чему они вчера поклонялись, отъ Прянишникова отказались и сдали театръ Сѣтову!
   Возвращаюсь къ сезону. Выдающимся событіемъ въ Кіевѣ было пребываніе въ декабрѣ П. И. Чайковскаго, дирижировавшаго концертомъ, устроеннымъ кіевскимъ отдѣленіемъ музыкальнаго общества, совмѣстно съ опернымъ товариществомъ. Концертъ этотъ былъ повторенъ на другой день утромъ, при чемъ весь сборъ былъ назначенъ въ пользу голодающихъ!
   Изъ новыхъ оперъ, поставленныхъ въ этотъ сезонъ, я помню двѣ: "Князь Игорь" Бородина и "Страшный дворъ" Монюшко.
   Постомъ въ театрѣ Соловцова была довольно слабая французская оперетка г. Бокура, а въ городскомъ театрѣ состоялись два спектакля Коклена -- старшаго. Въ первый давали "Укрощеніе строптивой", а во второй -- "Термидоръ" Сарду. Объ этихъ спектакляхъ я упоминаю вотъ почему: "Укрощеніе строптивой" было передѣлано до того, что назвать пьесу Шекспировской не оказалось возможнымъ: не было ни одной сцены, вѣрной съ оригиналомъ. Это былъ Шекспиръ на изнанку. На другой день поставленный "Термидоръ" былъ данъ полностью безъ всякихъ измѣненій и даже сокращеній. Подобное третированіе Шекспира и одновременно рабское поклоненіе Сарду не могло не возмущать. И это продѣлалъ выдающійся французскій артистъ! Что ни говорите, а по отношенію къ Шекспиру наши русскіе артисты достойны величайшей похвалы!
   Былъ еще постомъ концертъ тенора Васильева 3-го. Этотъ концертъ былъ спеціально устроенъ г-жей Сѣтовой, которая, пригласивъ Васильева 3-го на предстоящій сезонъ въ составъ оперной труппы, пожелала доказать, что голосъ этого артиста еще очень хорошъ и что слухи о потерѣ имъ голоса невѣрны. Увы! наступившій сезонъ доказалъ, что слухи вѣрны и что Васильевъ 3-й карьеру свою закончилъ.
   Лѣтомъ 1892 г., совѣтъ старшинъ купеческаго собранія призналъ, повидимому, что вмѣсто драмы гораздо удобнѣе преподнести публикѣ оперетку и съ этой цѣлью предоставилъ свой театръ Блюменталю-Тамарину. Въ опереткѣ этой служила г-жа Кестлеръ, но всего только одинъ мѣсяцъ, такъ какъ ей не было уплочено жалованье и она уѣхала. Служили еще двѣ пѣвицы, фамилій которыхъ я не называю, но упоминаю о нихъ вотъ почему: занимая второстепенное амплуа онѣ имѣли успѣхъ, благодаря внѣшности, которая и помогла имъ"сдѣлать карьеру". Когда я годъ спустя прибылъ въ Москву, Парадизъ, указавъ мнѣ на одну особу, проѣзжавшую по Тверской на тысячныхъ рысакахъ и шикарно одѣтую, добавилъ: "моя бывшая хористка, служившая потомъ въ Кіевѣ въ труппѣ Тамарина". Я ее узналъ, равно какъ и ея подругу, не менѣе удачно пристроившуюся при какомъ-то-милліонерѣ.
   На смѣну опереткѣ Тамарина прибыла русская оперетка г. Парадиза, въ составѣ которой находились Волынская, Троцкая, и другая опереточная молодежь; были также Лодій, Багровъ и др. Изъ Кіева эта труппа отправилась въ Одессу, гдѣ театральная дирекція нашла возможнымъ предоставить ей городской театръ. Пребываніе этой труппы въ Одессѣ памятно мнѣ потому, что вскорѣ послѣ ея отъѣзда" изъ Кіева была получена телеграмма о смерти Виктора Ивановича Родона, какъ говорили, умершаго отъ холеры.
   Дѣла Парадиза въ Кіевѣ, не смотря на приличный составъ труппы, шли на столько неудовлетворительно, что рѣдкій спектакль обходился безъ недоразумѣній; особенно трудно было Парадизу ладить съ музыкантами, не соглашавшимися идти въ театръ до уплаты впередъ разовыхъ, что всегда влекло за собой опозданіе начала спектаклей. Неудачи въ Кіевѣ и Одессѣ заставили Парадиза въ томъ-же году отказаться отъ антрепризы и онъ съ тѣхъ поръ занялся въ Москвѣ исключительно урегулированіемъ своихъ дѣлъ съ кредиторами. Исчезла оперетка подъ эгидой Парадиза, но вновь народилась подъ управленіемъ его бывшаго alter ego -- Киселевича, дѣятельность котораго началась въ Одессѣ въ сезонъ 1893--94 года.
   Объ этомъ въ слѣдующей главѣ.
   

VII.
Одесса.

   Осенью 1892 года я переѣхалъ въ Одессу, куда приглашенъ былъ въ сотрудники "Одесскаго листка", издающагося В. В. Навроцкимъ. Между прочимъ мнѣ порученъ былъ отдѣлъ театральной хроники. Кромѣ меня театральныя рецензіи въ "Одесскомъ листкѣ" писалъ также и г. Куперникъ, въ то время проживавшій въ Одессѣ. Упоминаю я объ этомъ вотъ почему: въ составѣ труппы находился нѣкій Днѣпровъ, который, какъ и большинство бездарностей, отличался выдающимся самомнѣніемъ: будучи въ дѣйствительности только "мужемъ актрисы", онъ, тѣмъ не менѣе, требовалъ, чтобы гг. рецензенты въ своихъ отзывахъ о немъ были деликатны; за неисполненіе-же этого требованія угрожалъ.... своей фигурой, довольно внушительной. Благодаря тому только, что рецензіи писались двумя лицами, но за одной подписью, г-нъ Днѣпровъ, не зная навѣрно, кто авторъ замѣтокъ, постоянно только угрожалъ, но угрозъ въ исполненіе не приводилъ, боясь ошибиться. Отрадно, конечно, что и въ настоящее время имѣются еще "лицедѣи", принимающіе неблагопріятный о нихъ отзывъ какъ объ артистахъ за личное оскорбленіе, но это фактъ.
   Антрепренеромъ въ городскомъ театрѣ въ Одессѣ былъ Иванъ Николаевичъ Грековъ, у котораго, ко времени моего пріѣзда, подвизались двѣ труппы: драматическая и оперная; режиссеромъ первый былъ Михаилъ Васильевичъ Аграмовъ, а второй г-нъ Г. Ф. Гордѣевъ.
   Прежде чѣмъ перейти къ воспоминаніямъ объ этомъ сезонѣ, скажу нѣсколько словъ о самомъ театрѣ. Когда я впервые вошелъ въ него -- я былъ пораженъ! Я не зналъ чему больше удивляться, роскоши-ли отдѣлки или удобствамъ, предоставляемымъ посѣтителямъ. Когда я, однако, спустя мѣсяца два, уже привыкнувъ къ театру, сталъ всматриваться, такъ сказать, во внутреннюю его жизнь, я понялъ, что не все то золото, что блеститъ; я взглянулъ на обратную сторону медали и для меня стало яснымъ, что городъ, потратившій полтора милліона на постройку театра, ничего или очень мало сдѣлалъ для того, чтобы театръ этотъ поддержать; я уже не удивлялся, что гг. антрепренеры одесскаго театра постоянно прогорали. Въ недавно напечатанномъ въ "Одесскомъ Листкѣ", отчетѣ, за десятилѣтіе городского театра, (1-го октября 1897 года), я нашелъ слѣдующій списокъ его антрепренеровъ, (привожу въ послѣдовательномъ порядкѣ): И. И. Черепенниковъ, I. Я. Оѣтовъ и А. С. Ящукъ, И. Н. Грековъ, товарищество Гордѣевъ, Бедлевичъ, Супруненко, товарищество Гордѣевъ и Бедлевичъ, Георгій Ѳедоровичъ Гордѣевъ и наконецъ, съ 1897 года А. И. Сибиряковъ. Итого, за десять лѣтъ семь антрепризъ, изъ коихъ шесть неудачныхъ, а о седьмой еще рано говорить! Такая частая перемѣна антрепренеровъ, въ числѣ которыхъ были лица несомнѣнно понимавшія театральное дѣло, должна-же имѣть какую нибудь причину! И причина эта есть, она заключается въ томъ, что городское управленіе, построивъ театръ и затративъ полтора милліона рублей, порѣшило, что имъ уже все сдѣлано и что остальное зависитъ отъ антрепренеровъ. Городское управленіе упустило изъ виду. одно только обстоятельство: что одесскій театръ для своего содержанія требуетъ такихъ ежедневныхъ затратъ, которыя не по силамъ частному липу. Какіе-бы доходы антрепренеръ ни извлекалъ, большая ихъ часть пойдетъ на содержаніе собственно зданія и потому останется весьма мало на покрытіе расходовъ по содержанію труппъ, а въ силу этотъ и составъ послѣднихъ не можетъ быть выдающимся. Городское управленіе въ этомъ отношеніи на встрѣчу антрепренерамъ не шло, а ограничивалось лишь тѣмъ, что избирало директора театра и дѣлало мелкія хозяйственныя распоряженіи. Такъ, директоромъ театра оно избрало грека Хіонаки, представленіе о которомъ я, въ бытность свою въ Одессѣ, получилъ по слѣдующему факту: въ день празднованія Фонвизинскаго юбилея поставленъ былъ "Недоросль" и Хіонаки, директоръ театра, громко заявилъ, что удивляется постановкѣ подобной ерунды, при чемъ сожалѣлъ, что не зналъ объ этомъ раньше, такъ какъ, въ силу своихъ полномочій, пьесу эту ставить не позволилъ-бы. Вообще, вся дѣятельность г. Хіонаки, ежедневно-занимавшаго аккуратно свое мѣсто въ пятомъ ряду, была какая-то анекдотическая; онъ заботился исключительно о томъ, чтобы постороннія лица не могли попадать за кулисы; это былъ скорѣе какой-то сторожъ при входѣ за кулисы, чѣмъ директоръ театра; а дѣятельность другихъ городскихъ представителей, не исключая городского головы Г. Г. Маразли? Его заботы объ улучшеніи театральнаго дѣла проявились дважды и въ такой формѣ: возвратившись изъ Парижа онъ распорядился, чтобы капельдинеры обязательно одѣвали красные жилеты, чему они безпрекословно подчинились; вторымъ его распоряженіемъ было воспрѣщеніе капельдинерамъ носить усы; это распоряженіе вызвало ропотъ, капельдинеры подавали просьбы, заявляли, что бритые они до того похожи другъ на друга, что публика ихъ постоянно смѣшиваетъ, принимая одного за другого и т. д., но распоряженіе осталось въ силѣ! Какихъ либо существенныхъ мѣръ къ улучшенію театральнаго дѣла, по крайней мѣрѣ въ бытность мою въ Одессѣ, городское управленіе не предпринимало и мотивировало это тѣмъ, что нѣтъ средствъ. Одесса мнѣ напоминала промотавшагося помѣщика, который на послѣднія деньги купилъ золотое блюдо и, назвавъ гостей, преподнесъ имъ на этомъ блюдѣ корки черстваго хлѣба. Затративъ на театръ полтора милліона, городъ преподнесъ гражданамъ этотъ театръ, но не подумалъ о томъ, что въ такомъ театрѣ должно быть соотвѣтствующее въ эстетическомъ смыслѣ угощеніе, также требующее средствъ, которыхъ у него и не оказалось. Когда я уже оставлялъ Одессу, однимъ изъ гласныхъ, В. В. Якунинымъ, былъ поданъ проектъ о замѣнѣ директора театра коммиссіей. Проектъ этотъ былъ принятъ, но въ коммиссію опять таки попали лица, въ театральномъ дѣлѣ столько-же смыслившія, сколько и г. Хіонаки, къ слову сказать, тоже въ эту коммиссію попавшій. Спрашивается, что можетъ выиграть театральное дѣло,-- разъ въ коммиссію избираютъ не знатоковъ дѣла, а лицъ, которымъ изъ пріязни желаютъ предоставить почетную должность. Такъ и вспоминаешь пьесу "Друзья-пріятели", есть тамъ такая приблизительно тирада: "выберутъ тебя въ почетные мировые судьи, будешь ты засѣдать, глазами хлопать и въ почетѣ состоять"! Такова, къ сожалѣнію, и роль одесской театральной коммиссіи. Долженъ оговориться, я пишу о томъ, что было до 1894 года, быть можетъ теперь произошли какія-либо перемѣны во взглядѣ думцевъ на театральное дѣло. Если-да, остается только радоваться!
   Возвращаюсь къ сезону. По условію съ городомъ, Грековъ обязанъ былъ дать въ первые два мѣсяца русскую драму, а затѣмъ и оперу. Составленная подъ режиссерствомъ М. В. Аграмова драматическая труппа была очень недурна; я помню въ ней слѣдующихъ лицъ: г-жъ Н. И. Степанову, Рыбчинскую, Днѣпрову, Строево* Сокольскую, Лола, гг. Шувалова, Чарскаго, Иванцова-Козельскаго, Судьбинина, Мурскаго, Степанова, Крамского и Матковскаго. Кромѣ того въ спектакляхъ принимали участіе М. В. Аграмовъ и И. Н. Грековъ. Для перваго дебюта Шувалова и Строевой-Сокольской поставлена была "Ева", которая памятна мнѣ не по этимъ дебютомъ, а по исполненію въ ней г. Крамскимъ роли любовника. О Крамскомъ я слышалъ, какъ объ актерѣ на роли комиковъ и простаковъ и потому первый выходъ его въ роли любовника показался мнѣ по меньшей мѣрѣ страннымъ. Оказалось однако, что сдѣлалъ онъ это изъ любезности и въ силу необходимости. Послѣ второго акта Грековъ, на сдѣланные ему упреки по поводу Крамского, не счелъ нужнымъ объяснить истину, а заявилъ, что Крамской, въ виду такого неудачнаго дебюта, служить у него не будетъ. Это объясненіе Грекова дало основаніе одной мѣстной газетѣ заявить, что Ева подкузмила не только Адама, но и Крамского, лишивъ его мѣста. Оказалось однако, что Крамской мѣста не лишился, да и было бы странно удалять его за любезность, оказанную антрепризѣ. Впослѣдствіи на амплуа любовниковъ былъ приглашенъ г-нъ Матковскій, который также выступилъ въ "Евѣ" и провалился не хуже Крамского.
   Наибольшій успѣхъ въ труппѣ имѣли г-нъ Шувалонъ и г-жа Днѣпрова; г-жа Днѣпрова была единственная артистка, о которой вся мѣстная пресса единогласно отзывалась, какъ о талантливой исполнительницѣ, въ игрѣ которой видна жизненная правда. Лучшими ролями Шувалова, на сколько я помню, были роли: Отелло, Карла Моора и доктора Штокмана. Ивановъ-Козельскій, служившій весьма недолго, въ этотъ сезонъ никакого успѣха не имѣлъ; исполненіе имъ роли Фердинанда ("Коварство и любовь"), на сколько помню, вызвало даже громкое негодованіе публики. Артистъ обидѣлся, сталъ бранить неблагодарную публику и съ того спектакля игралъ до того небрежно, что Грековъ вынужденъ былъ расторгнуть съ нимъ контрактъ. Я часто потомъ встрѣчалъ Козельскаго, который поселился въ Одессѣ и исключительно занялся... ѣздой на велосипедѣ. Какъ-то разъ въ бесѣдѣ съ нимъ я узналъ, что средствъ у него нѣтъ никакихъ, что все свое имущество онъ перевелъ на жену, которая его оставила, и что если онъ кое-какъ существуетъ, то этимъ исключительно обязанъ одной особѣ, сильно къ нему привязавшейся и изъ участія къ нему раздѣляющей съ нимъ его тяжелое положеніе. Въ Одессѣ Козельскій пробылъ довольно долго; я встрѣчалъ его и въ слѣдѣющемъ 1893 году; онъ сталъ крайне нервнымъ, раздражительнымъ, все и вся порицалъ, о товарищахъ говорилъ съ озлобленіемъ. Два года тому назадъ я узналъ, что онъ серьезно заболѣлъ нервнымъ разстройствомъ и помѣщенъ въ убѣжище для престарѣлыхъ и больныхъ артистовъ, а въ прошломъ году слышалъ, что оттуда онъ переведенъ въ больницу Всѣхъ Скорбящихъ въ Петербургѣ, гдѣ и скончался 18 января нынѣшняго 1898 года.
   Драматическая труппа за первые два мѣсяца дала валового сбора 54 тысячи рублей, но значительная часть этихъ денегъ пошла на авансы опернымъ артистамъ и на расходъ по приготовленію оперной обстановки. Съ 1-го ноября, когда по контракту съ городомъ, Грековъ долженъ былъ начать оперные спектакли, онъ предложилъ своей драматической труппѣ поѣхать на гастроли въ другіе города, но на это предложеніе никто не согласился и артисты, почти не играя, получали жалованье. Г. Грекову пришлось очень плохо: содержать одновременно двѣ труппы, изъ которыхъ каждая въ отдѣльности стоила большихъ денегъ, да еще при тѣхъ расходахъ, которые требовалъ городской театръ, не было возможности. Чтобы кое какъ держаться, Грековъ прибѣгъ къ займамъ, но театральныхъ ростовщиковъ стараго времени, въ родѣ Бонгардта, уже не было, явились ростовщики новѣйшаго времени а la Мотя Моргулисъ, имя котораго недавно получило всероссійскую извѣстность по цѣлому ряду процессовъ о ростовщичествѣ. Нечего прибавлять, что гг. Моргулисы еще болѣе запутали Грекова и найти исходъ изъ подобнаго затруднительнаго положенія не представлялось возможности. Положеніе Грекова было прежде всѣхъ понято г. Крамскимъ, вѣроятно потому, что онъ и самъ бывалъ въ шкурѣ антрепренера. Онъ написалъ Грекову письмо, въ которомъ объяснилъ, что находитъ неудобнымъ, ничего не дѣлая, получать жалованье только потому, что имѣется контрактъ, и проситъ его отъ контракта освободить. Грековъ, конечно, не заставилъ Крамского повторить просьбу, немедленно расторгнулъ съ нимъ контрактъ и до того обрадовался этому письму, что, вставивъ его въ рамку, помѣстилъ на видномъ мѣстѣ въ конторѣ. Долженъ замѣтить, что въ эту контору постоянно приходили драматическіе артисты за полученіемъ жалованья. И. Н. Грековъ, указывая на это письмо, говорилъ: "вотъ какъ порядочные актеры поступаютъ"! Эта фраза сильно задѣла г. Чарскаго и онъ также отказался отъ службы; за нимъ послѣдовали нѣкоторые другіе. Не всѣ, впрочемъ, ушли добровольно; такъ, г. Аграмовъ оставался до конца сезона, и все напиралъ на 54 тысячи, заработанныя драматической труппой. Обижало всѣхъ то, что Грековъ ихъ не принималъ и третировалъ на каждомъ шагу, но это было невѣрно; Грековъ не могъ ихъ принимать просто потому, что ему было передъ ними неловко отказывать въ деньгахъ было, неудобно, а дать -- не изъ чего-было. На Грекова ужь слишкомъ стали нападать: узнаютъ, что за обѣдомъ у него было на третье блюдо -- сладкое и... пошла писать губернія. "Какъ! намъ не хватаетъ и на одно блюдо, а онъ ѣстъ ихъ три" или проѣдетъ Грековъ въ каретѣ и опять крики: "мы пѣшкомъ ходимъ, а онъ на наши деньги въ каретѣ ѣздитъ"! А ѣздилъ онъ потому, что карета была театральная, для артистовъ, а въ свободное время и онъ ей" пользовался. Плохо жилось Грекову въ тотъ сезонъ, а еще хуже вліяло это положеніе на жену его, Марью Александровну, которую я постоянно встрѣчалъ въ слезахъ. Марья Александровна была большая труженица и нерѣдко, для сбереженія грошей, по цѣлымъ ночамъ просиживала за работой, приготовляя разныя бутафорскія принадлежности и перекраивая костюмы для хористокъ. На сколько Марья Александровна труженица я убѣдился года два тому назадъ, въ бытность мою въ Москвѣ. Въ то время, какъ Иванъ Николаевичъ подвизался на сценѣ у Корша, она работала въ открытой ею мастерской театральныхъ костюмовъ.
   Я уже замѣтилъ, что далеко не всѣ артисты разошлись съ Грековымъ полюбовно; такъ, я помню, актеръ Мурскій, явившись за полученіемъ жалованья, не былъ пропущенъ въ контору; отбросивъ въ сторону цербера, охранявшаго входъ въ контору, Мурскій ворвался туда я объяснился съ Грековымъ въ такихъ рѣзкихъ выраженіяхъ, что тотъ не выдержалъ и заплакалъ. Послѣ этого визита Мурскій больше не являлся и какъ онъ покончилъ разсчеты -- не знаю.
   Кстати о Мурскомъ. Это былъ довольно талантливый артистъ, своей карьерой исключительно обязанный усидчивому труду. Состоя хористомъ въ синагогѣ, онъ одновременно, сильно любя театръ, постоянно добивался возможности выступать на сценѣ въ маленькихъ роляхъ. Долго выступая любителемъ, при чемъ товарищемъ его былъ и Долиновъ, онъ наконецъ дошелъ до того, что бросилъ хоръ и окончательно посвятилъ себя сценѣ.
   Изъ событій въ театральной жизни, о которыхъ въ городѣ не мало говорили, я припоминаю одно: исчезновеніе изъ Одессы г-жи Днѣпровой вслѣдствіе какихъ-то недоразумѣній съ супругомъ. Вѣроятно недоразумѣніе было серьезное, такъ какъ г-жа Днѣпрова, захвативъ съ собой своего ребенка, скрылась изъ города ночью, воспользовавшись отсутствіемъ мужа. Съ этого сезона супруги живутъ врозь, при чемъ г. Днѣпровъ подвизается преимущественно въ Москвѣ, а жена его исключительно въ провинціи.
   Въ составѣ оперной труппы г. Грекова я встрѣтилъ многихъ, раньше служившихъ въ Кіевѣ, а именно: гг. Антоновскаго, Супруненко, Бедлевича, Гордѣева и г-жу Нечаеву; изъ служившихъ въ Харьковѣ я узналъ г-жу Зыкову, Борисова и дирижера Эмануэля. Новыми для меня лицами были г-жи Клямжинская, Сюненбергъ и Филонова, а равно баритонъ Герасименко.
   До чего г-ну Грекову вообще не везло, видно изъ слѣдующихъ двухъ фактовъ: о приглашеніи Антоновскаго, выдающагося пѣвца, Грековъ хлопоталъ очень долго и когда ему наконецъ удалось подписать съ нимъ контрактъ и артистъ пріѣхалъ, совершенно неожиданно произошло вотъ какое событіе: Антоновскій, направляясь по корридору театра за кулисы, держалъ въ рукѣ папиросу. Это замѣтило одно административное лицо, въ сущности очень доброе, но вспыльчивое. "Брось папиросу"! крикнулъ администраторъ. Антоновскій, впервые явившійся въ Одессу и не зная, кто въ такой рѣзкой формѣ отдаетъ ему приказаніе бросить папиросу, отвѣтилъ: "Это не ваше дѣло, я иду за кулисы, къ себѣ"! Явилась полиція, составила протоколъ и Антоновскій ушелъ изъ театра. Ночью Грековъ "получилъ со станціи Раздѣльная телеграмму за подписью Антоновскаго, что служить въ Одессѣ онъ, послѣ происшедшаго инцидента, не можетъ, и уѣзжаетъ домой въ г. Кишиневъ. Такимъ образомъ лучшій артистъ, на котораго возлагались большія надежды и дебютъ котораго въ оперѣ "Жизнь за Царя" долженъ былъ состояться на третій день, по какой-то случайности, которую, конечно, трудно было предвидѣть, оставилъ труппу. Пришлось обратиться къ тому-же самому администратору, который разъяснилъ, что противъ Антоновскаго, какъ артиста, онъ ничего не имѣетъ, но что онъ не можетъ допустить нарушенія въ театрѣ порядка. Антоновскаго убѣдили возвратиться и когда состоялся его первый дебютъ, публика, вполнѣ по заслугамъ, принимала его восторженно, при чемъ особенно шумно его привѣтствовалъ администраторъ, съ которымъ произошелъ инцидентъ.
   А вотъ и второй фактъ: въ числѣ пѣвицъ выдѣлялась прекраснымъ голосомъ (мецо -- сопрано) г-жа Сюненбергъ, за короткое время ставшая любимицей публики. Когда Грековъ сталъ формировать оперную труппу для слѣдующаго сезона, о чемъ, конечно, артисты не могли не знать, г-жа Сюнербергъ очень удивилась, не получая отъ Грекова приглашенія подписать контрактъ. А случилось вотъ что: г-жа Сюненбергъ какъ-то заболѣла, пользовалъ ее театральный докторъ Попитъ, который нашелъ, что у нея ракъ въ желудкѣ, о чемъ и счелъ нужнымъ сообщить Грекову, предупредивъ его не приглашать артистку на слѣдующій сезонъ, такъ какъ ей остается жить не болѣе двухъ мѣсяцевъ. О такомъ положеніи г-жи Сюненбергъ всѣ искренно соболѣзновали, но никто, конечно, не рѣшался ей объ этомъ сказать и когда она спрашивала знакомыхъ, почему Грековъ ее не приглашаетъ, они подъ разными предлогами уклонялись отъ объясненія ей истинной причины. Въ это время въ Одессу прибылъ изъ Кіева г. Сѣтовъ и, услыхавъ г-жу Сюненбергъ, предложилъ ей подписать съ нимъ контрактъ на слѣдующій сезонъ въ кіевскую оперу. Не получая отъ Грекова приглашенія артистка и подписала контрактъ съ Сѣтовымъ и прослужила весь слѣдующій сезонъ въ Кіевѣ, пользуясь, какъ и въ Одессѣ, симпатіями публики. Уже спустя долгое время кто-то объяснилъ г-жѣ Сюненбергъ причину неприглашенія ея въ Одессу, а Грековъ, все ожидавшій извѣстія о смерти Сюненбергь, очень удивлялся, получая взамѣнъ этого свѣдѣнія о блестящихъ успѣхахъ артистки, о каковыхъ успѣхахъ онъ счелъ впрочемъ нужнымъ постоянно сообщать доктору Попичу.
   Большимъ успѣхомъ въ Одессѣ пользовалась и г-жа Кляыжинская, но, какъ и большинство знаменитостей, была очень капризна; чуть что не по ней -- она уже не поетъ! Эти капризы причиняли не мало матеріальнаго вреда г-ну Грекову, а режиссеру Гордѣеву, выдающемуся труженику, добавляли массу лишнихъ заботъ о замѣнѣ спектаклей.
   Изъ дебютовъ описываемаго сезона мнѣ памятенъ дебютъ тенора Рознауера въ оперѣ "Риголетто". Обладая прекраснымъ голосомъ, онъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, пѣлъ до того немузыкально, что второй дебютъ ему данъ не былъ. Упоминаю я о Рознауерѣ вотъ почему: въ Кіевѣ, Одессѣ и даже столичныхъ городахъ подвизалась русская шансонетная пѣвичка -- Свѣтлова (Беренсонъ). Познакомившись съ Рознауеромъ (псевдонимъ, настоящая его фамилія кажется Маевскій) и узнавъ, что онъ, обладая голосомъ, не имѣетъ средствъ учиться, она на свой счетъ отправила его въ Италію, куда, въ теченіи двухъ лѣтъ, посылала ему деньги, давъ ему такимъ образомъ возможность получить музыкальное образованіе. Дебютъ Рознауера показалъ, что деньги были потрачены зря, но въ этомъ, конечно, не вина Свѣтловой, долгое время удѣлявшей значительную часть своихъ средствъ на поддержку, какъ она полагала, будущей знаменитости.
   Г-жу Зыкову, исполнявшую въ Одессѣ вторыя партіи, я зналъ въ Харьковѣ еще въ 1876 году, когда она служила въ оперной труппѣ г-на Раппорта въ числѣ первыхъ персонажей, исполняя партіи сопрано. Г-жа Зыкова до Харькова пѣла еще въ Кіевѣ, гдѣ вышла замужъ за г. Бастунова, въ то время ювелира, а теперь драматическаго артиста. Г-жа Зыкова въ Одессѣ, исполняя маленькія партіи (компримаріа), всегда обращала на себя вниманіе музыкальностью исполненія.
   Георгія Ѳедоровича Гордѣева, какъ я кажется упомянулъ уже, я зналъ въ Харьковѣ, въ началѣ семидесятыхъ годовъ, воспитанникомъ ветеринарнаго института. На сколько помнится, я познакомился съ нимъ въ семействѣ Ф. Ф. Козловской и никогда не слыхалъ, чтобы онъ обладалъ голосомъ и готовилъ себя къ сценической дѣятельности. Встрѣтившись съ нимъ спустя нѣсколько лѣтъ въ Москвѣ, я былъ очень удивленъ, узнавъ, что онъ посвятилъ себя сценѣ и служить, кажется, у Мамонтова. Впослѣдствіи г. Гордѣевъ служилъ въ Кіевѣ у Савина въ качествѣ режиссера и отчасти пѣвца. Въ этой-же должности режиссера я встрѣтилъ Гордѣева и въ Одессѣ у Грекова; выступалъ Гордѣевъ, какъ пѣвецъ, на сколько помнится, очень рѣдко, развѣ по необходимости, когда въ оперѣ не хватало пѣвцовъ на баритонныя партіи. Какъ режиссеръ Гордѣевъ былъ очень дѣятеленъ и своей работой наглядно доказывалъ, на сколько онъ любилъ дѣло, которому себя посвятилъ. Было это въ 1892 году и съ тѣхъ поръ онъ постоянно находится въ Одессѣ, гдѣ къ нему относятся съ такимъ довѣріемъ, что даже не опасались три года подрядъ отдавать ему антрепризу городского театра. И въ настоящее время, при антрепризѣ г-на Сибирякова, Гордѣевъ состоитъ режисеромъ оперной труппы, что ясно доказываетъ, на сколько цѣнятся его знанія опернаго дѣла.
   По окончаніи опернаго сезона въ Одессу прибыла съ своей труппой французская опереточная артистка г-жа Монбазонъ, которой разрѣшены были спектакли въ городскомъ театрѣ. Артистка имѣла значительный успѣхъ, особенно въ цыганскихъ пѣсняхъ, которыя она передавала, неимовѣрно коверкая русскія слова. Это-то коверканіе, по отзыву поклонниковъ, и составляло почему-то особенную прелесть. Хотя Монбазонъ прибыла на пять спектаклей, какъ было объявлено, но видно ей въ Одессѣ очень понравилось, да и вообще къ Россіи, такъ какъ, простившись съ публикой передъ отъѣздомъ въ Парижъ, она, вмѣсто Парижа, поѣхала въ Крымъ, а оттуда снова прибыла въ Одессу, гдѣ и возобновила свои спектакли.
   Въ какой-то опереткѣ артистка спѣла скабрезные куплеты, сопровождавшіеся такими тѣлодвиженіями, что бывшій въ театрѣ градоначальникъ запретилъ ей дальнѣйшіе спектакли. Артистка сгоряча угрожала жалобой, но затѣмъ вмѣсто жалобы сочла за благо принесть извиненіе и ей вновь позволили играть. Когда спектакли Монбазонъ совершенно закончились, она ч все еще продолжала жить въ Одессѣ и одно время я ее считалъ даже нашей патріоткой, замѣтивъ, какъ она льнула къ военнымъ людямъ, съ которыми всюду появлялась.
   Лѣтомъ въ городскомъ театрѣ играло товарищество петербургскихъ артистовъ, при участіи В. Н. Давыдова, Мичуриной, Апполонскаго и Ленскаго. Давыдовъ, по обыкновенію, имѣлъ громадный успѣхъ, чего не могу сказать о г-жѣ Мичуриной, хотя репертуаръ шелъ главнымъ образомъ не для Давыдова, а для Мичуриной. Не могу впрочемъ отрицать, что въ нѣкоторыхъ роляхъ артистка обнаружила недюжинное дарованіе и имѣла успѣхъ. Было въ то лѣто въ Одессѣ еще товарищество московскихъ артистовъ, въ числѣ которыхъ упомяну Правдина и Горева. Въ этотъ пріѣздъ, помню, поставлена была въ первый разъ пьеса "Другъ Фрицъ", въ которой роль раввина Зихеля замѣчательно игралъ Правдивъ.
   Въ описываемый сезонъ Одессу посѣтилъ знаменитый композиторъ П. И. Чайковскій для дирижированія двумя симфоническими концертами. Первое появленіе его въ театрѣ въ директорской ложѣ произвело въ публикѣ сенсацію; вѣсть о присутствіи Чайковскаго съ быстротой молніи разнеслась по всему театру и въ первомъ-же антрактѣ, какъ и въ Кіевѣ, ему были устроены оваціи. П. И. Чайковскій скромно раскланивался изъ ложи, но на сцену, не смотря на продолжительныя требованія, не вышелъ. Съ Чайковскимъ я былъ знакомъ еще въ бытность его въ Кіевѣ, гдѣ встрѣчался съ нимъ у извѣстнаго регента Калишевскаго. Черезъ нѣсколько дней послѣ пріѣзда въ Одессу Чайковскаго, по иниціативѣ редакціи "Одескаго Листка", композитору былъ устроенъ ужинъ, на которомъ, между прочимъ, участвовали представители мѣстнаго музыкальнаго міра, И на этомъ ужинѣ также сказался антагонизмъ, существовавшій въ мѣстной прессѣ. Не смотря на посланныя редакціямъ другихъ газетъ приглашенія на ужинъ, никто изъ представителей этихъ редакцій не явился, и потому только, что иниціатива исходила отъ редакціи "Листка". На ужинѣ этомъ всѣхъ присутствовавшихъ, не знавшихъ близко Петра Ильича, удивила поразительная скромность композитора. Было произнесено много рѣчей по его адресу, при чемъ выдѣлялась по своей оригинальности рѣчь одного изъ близкихъ друзей его Л. А. Куперника, но Петръ Ильичъ, отвѣчая на эти рѣчи, до того умалялъ свои заслуги, что даже всѣ комплименты по его адресу объяснялъ исключительно обычаемъ хвалить того, кого чествуютъ. Своей любезностью и простотой въ обращеніи композиторъ поразилъ всѣхъ!
   На другое утро, по его приглашенію, я его посѣтилъ, но бесѣда наша шла отрывками, такъ какъ чуть ли не каждые десять минутъ являлись посѣтители съ просьбами ихъ послушать и дать отзывъ. Въ числѣ этихъ посѣтителей было нѣсколько подростковъ. Петръ Ильичъ ихъ терпѣливо слушалъ (кто игралъ на піанино, а кто на скрипкѣ) и каждаго болѣе или менѣе одобрялъ. По уходѣ посѣтителей Петръ Ильичъ высказалъ мнѣ, что онъ къ такъ называемыхъ Wunderkinder'овъ не вѣритъ и рѣдко кто, изъ подающихъ громадныя надежды въ дѣтствѣ, достигаетъ извѣстности въ зрѣломъ возрастѣ. Особенно Петръ Ильичъ возставалъ противъ публичныхъ концертовъ этихъ Wunderkinder'омъ, развивающихъ въ нихъ самомнѣніе; успѣхи, по мнѣнію Чайковскаго, кружатъ имъ головы, они мнятъ себя геніальными виртуозами и если въ комъ изъ нихъ и есть дарованіе, то оно глохнетъ подъ вліяніемъ внѣшняго успѣха, сильно ихъ балующаго и развращающаго. Не смотря однако на такой взглядъ свой на Wunderkinder'овъ, Чайковскій наиболѣе талантливымъ оказывалъ поддержку, кому врученіемъ письма для пріема въ консерваторію, кому и деньгами для продолженія музыкальнаго образованія.
   Передъ отъѣздомъ своимъ изъ Одессы Детръ Ильичъ далъ слово И. Н. Грекову пріѣхать къ слѣдующему сезону для постановки "Іоланты". Это свое обѣщаніе онъ подтвердилъ впослѣдствіи и письмомъ, но спустя недѣли двѣ послѣ полученія Грековымъ письма, телеграфъ принесъ печальную вѣсть о кончинѣ Чайковскаго. Было это 28-го октября 1893 года На другой день, по иниціативѣ Грекова, оперной труппой была отслужена по усопшемъ панихида, на которой присутствовалъ весь музыкальный міръ Одессы и масса поклонниковъ. Въ "Одесскомъ Листкѣ" было напечатано письмо Чайковскаго къ Грекову, по содержанію своему, какъ и всегда, весьма скромное, и полное надеждъ скоро прибыть въ Одессу для дирижованія "Іолантой". Этимъ надеждамъ, увы, не пришлось осуществиться!
   Я уже сказалъ, что режиссеромъ русской драматической труппы состоялъ М. В. Аграмовъ. Такъ какъ Грековъ, въ силу необходимости, занялся оперой, и пренебрегъ драмой, то оставшіеся въ Одессѣ артисты, въ ожиданіи своего жалованья, порѣшили, въ случаѣ неполученія его отъ г. Грекова, составить товарищество и вознаградить себя за пропавшій зимній сезонъ артистическимъ турне по Крыму и Кавказу. Во главѣ этого предпріятія находился Аграмовъ. Хотя спектакли имѣли начаться со Святой недѣли, но такъ какъ сидѣть въ Одессѣ не было основанія, то составившееся товарищество на пятой недѣлѣ поста уѣхало въ Крымъ. Прошло не болѣе двухъ недѣль и въ Одессѣ получена была телеграмма, что Аграмовъ умеръ. Въ полученномъ вслѣдъ за телеграммой письмѣ передавалось, что Аграмовъ отправился на Малаховъ курганъ, былъ сильный вѣтеръ, онъ простудился и на третій день умеръ.
   Аграмова, какъ режиссера, я встрѣчалъ довольно часто и къ дѣятельности его успѣлъ присмотрѣться. Это былъ, по моему мнѣнію, замѣчательный режиссеръ и не удивительно: какъ человѣкъ образованный, онъ, обставляя пьесу, никогда не допускалъ возможности крупныхъ промаховъ; ставя пьесу изъ той или другой эпохи, онъ всегда старательно знакомился съ этой эпохой по вѣрнымъ источникамъ и потому анахронизмовъ въ постановкѣ быть не могло. При постановкѣ современныхъ пьесъ, гдѣ серьезныхъ споровъ въ смыслѣ постановки не допускается, Аграмовъ всегда требовалъ отъ дирекціи только одного: обставлять пьесу согласно мѣсту дѣйствія и, какъ это ни покажется страннымъ, тутъ-то и являлись недоразумѣнія, въ силу которыхъ Аграмовъ прослылъ даже человѣкомъ тяжелымъ, съ которымъ ладить трудно. Это невѣрно, ибо его требованія были всегда основательны и исходили изъ желанія создавать должную иллюзію. Я знаю напримѣръ такой фактъ; шла пьеса "Дочь вѣка". Одно дѣйствіе происходитъ въ кабинетѣ прокурора. Обстановка была довольно приличная, но письменный столъ представлялъ собой нѣчто невозможное; такой столъ обыкновенно пріобрѣтается на толкучкѣ за рубль -- два. Аграмовъ передъ началомъ акта увидѣлъ этотъ столъ, возмутился и заявилъ Грекову, что, какъ режиссеръ, онъ не можетъ допустить подобный столъ въ кабинетѣ прокурора. Грековъ отвѣтилъ, что лучшаго стола у него нѣтъ и нѣтъ средствъ купить. Аграмовъ вспыливъ, крикнулъ: "для оперы все хватаетъ, а для драмы и десяти руб, лей жалко, чтобы столъ купить. И это дѣлаетъ русскій драматическій артистъ! Стыдно"! Грековъ обидѣлся и это была первая размолвка между антрепренеромъ и режиссеромъ. Называть Аграмова тяжелымъ человѣкомъ не приходится, онъ былъ только человѣкомъ требовательнымъ и требовательнымъ въ интересахъ дѣла, которое безспорно любилъ. Объ Аграмовѣ я часто слыхалъ, что онъ, какъ режиссеръ, нигдѣ не уживается; если причины были такія, какъ и въ столкновеніяхъ съ Грековымъ, то остается только подтвердить, что онъ дѣйствительно былъ прекрасный режиссеръ, не упускавшій изъ виду ни одной мелочи. Подобнаго рода педантизмъ можно только одобрять, но никакъ не порицать! Какъ артистъ Аграмовъ не выдѣлялся, хотя, какъ человѣкъ образованный и умный, онъ въ игрѣ своей крупныхъ дефектовъ допускать не могъ. Были у него и слабости, присущія всѣмъ артистамъ: убѣжденный, что извѣстная роль исполняется имъ замѣчательно, ои считалъ ее своей коронной, хотя въ дѣйствительности исполнялъ ее слабо; такъ Аграмовъ, какъ я уже указалъ, считалъ лучшей своей ролью -- Франца Моора и никогда никому ея не уступалъ. Какъ человѣка я успѣлъ узнать Аграмова довольно поздно, а именно, въ Одессѣ, за нѣсколько мѣсяцевъ до его смерти. По случайности онъ былъ въ Одессѣ моимъ сосѣдомъ и я поэтому съ нимъ часто сталкивался, провода вмѣстѣ не мало времени. По моему, это былъ человѣкъ желчный, рѣдко о комъ хорошо отзывавшійся и, благодаря природному уму, зло острившій по поводу недостатковъ своихъ товарищей. Въ обществѣ Аграмовъ держалъ себя прекрасно и поведеніе его свидѣтельствовало, что онъ былъ человѣкъ интеллегентный.
   Изъ служившихъ у Грекова нельзя не упомянуть о двухъ лицахъ: кассирѣ Старынкевичѣ и управляющемъ Бузенѣ. Старынкевичъ, котораго всѣ театралы звали "Женя", занималъ маленькое мѣсто: кассира такъ называемой малой кассы, гдѣ продавались билеты галлереи и купоновъ. Казалось-бы, что можетъ быть скромнѣе такой должности, дающей, конечно, не большое вознагражденіе, а между тѣмъ "Женя" своей службой очень дорожилъ. Говорили, что онъ былъ студентомъ-медикомъ и бросивъ университетъ съ третьяго курса, явился въ Одессу и поступилъ кассиромъ. Эта скромная служба давала однако Стлрынкевичу приличные доходы и навѣрно большіе, чѣмъ получалъ самъ антрепренеръ. Какъ умудрялся Женя получать доходы знали всѣ, но принять мѣры противъ этого не было возможности. Дѣло въ томъ, что въ Одесскомъ городскомъ театрѣ имѣется мало мѣстъ дешевыхъ и потому на нихъ всегда большое требованіе. Старынкевичъ, открывая кассу въ десять часовъ утра, обыкновенно минуть черезъ двадцать объявлялъ, что всѣ билеты проданы. Онъ говорилъ правду, но продавалъ-то онъ собственно публикѣ очень мало билетовъ, ибо большинство еще раньше попадало въ руки барышниковъ, у которыхъ и приходилось ихъ получать платя вдвое а иногда втрое противъ номинальной стоимости, смотря по интересу спектакля. Доходы, получаемые барышниками, дѣлились между ними и Старынкевичемъ. Жаль было нерѣдко видѣть молодежь, съ пяти часовъ утра терпѣливо ожидавшую открытія кассы и уходившую ни съ чѣмъ вслѣдствіе заявленія "билеты всѣ проданы". Ясно было, что въ четверть часа нельзя было все распродать, что Старынкевичъ торгуетъ билетами въ своихъ интересахъ, но ничего подѣлать не могли, не смотря на постоянныя указанія печати на творимое кассиромъ беззаконіе. Прослужилъ Женя не долго (всего три года), а нажилъ порядочныя деньги. Зналъ, конечно, и Грековъ о дѣйствіяхъ Старынкевича, но отказать ему не могъ, ибо надо было-бы возвратить залогъ, котораго у Грекова не было, да и Старынкевичъ бывалъ и полезенъ, какъ лицо, у котораго, при нуждѣ, Грековъ могъ и призанять.
   Въ должности не то управляющаго, не то личнаго секретаря Грекова, состоялъ Александръ Бузенъ. Его дѣятельность проявлялась главнымъ образомъ внѣтеатра и все больше по части добыванія денегъ для антрепренера. Моменты, когда Бузенъ хлопоталъ о деньгахъ, были всегда извѣстны, такъ какъ онъ въ этомъ случаѣ постоянно разъѣзжалъ по городу въ экипажѣ Грекова. Появленіе Бузена въ экипажѣ Грекова было вѣрной примѣтой, что Грекову нужны деньги. Судя по появленіямъ Бузена въ хозяйскомъ экипажѣ,-- Грековъ, въ описываемый сезонъ, довольно часто таки нуждался. Бузенъ былъ преданъ своему антрепренеру, по крайней мѣрѣ больше другихъ служащихъ. Послѣ злосчастной антрепризы Грекова одинъ только Бузенъ его не оставлялъ. Года два тому назадъ, въ бытность мою въ Москвѣ, я встрѣтилъ Бузена, который сообщилъ мнѣ, что онъ продолжаетъ состоять при семьѣ Грекова.
   Одновременно съ городскимъ театромъ въ Одессѣ дѣйствовалъ и Русскій театрь, право на аренду котораго, послѣ смерти М. А. Максимова, перешло по наслѣдству къ г-жѣ Петровской. Въ этомъ театрѣ постоянной труппы не было, а ставились тамъ, товариществомъ русскихъ артистовъ, общедоступные спектакли. Въ товариществѣ я помню г-жъ Башинскую, Ю. И. Лаврову и г. Рахимова, остальные артисты были такого сорта, что я не сохранилъ въ памяти даже и одного имени. Большимъ успѣхомъ пользовался Рахимовъ, хотя и не долго, такъ какъ онъ не выдержалъ и запилъ. Ю. И. Лаврова занимала амплуа драматическихъ старухъ и игрой своей сильно напоминала сестру свою Н. И. Степанову, что служитъ лучшимъ о ней отзывомъ. Была еще и малорусская труппа, но спектаклей ея я не посѣщалъ.
   Въ этомъ-же театрѣ съиграла нѣсколько разъ Сарра Бернаръ. По поводу гастролей этой артистки "Новороссійскій телеграфъ" помѣстилъ восторженныя статьи о талантѣ артистки. Когда газетѣ этой напомнили, что въ 1883 году она о той-же Саррѣ Бернаръ отзывалась какъ о бездарности, имѣющей успѣхъ благодаря рекламѣ, г. Озмидовъ возразилъ, что десять лѣтъ въ жизни артиста такой періодъ, что изъ бездарности можно сдѣлаться знаменитостью. Конечно это абсурдъ, такъ какъ въ возрастѣ Сарры Бернаръ такія метаморфозы немыслимы, но Озмидову не хвалить Сарру Бернаръ нельзя было, ибо его антогонистъ "Одесскій листокъ" порицалъ ея игру. Восторгался Саррой Бернаръ въ "Одесскихъ новостяхъ" нѣкій Lapis, который описывалъ подробно, какъ онъ ее посѣтилъ, какъ приложился къ рукѣ и проч., что дало основаніе другой газетѣ также помѣстить интервью съ знаменитостью, изъ котораго я помню одно мѣсто: "я также хотѣлъ приложиться къ рукѣ, но, замѣтивъ черное пятно, остановился и спросилъ у знаменитости: а что означаетъ сіе пятно? на что она отвѣтила: это пятно явилось потому, что вчера къ этому мѣсту прикладывался ляписъ"'. Вообще, пребываніе Сарры Бернаръ въ Одессѣ дало мѣстной прессѣ много матеріала не столько изъ -- за артистки, сколько ради полемики, являвшейся почему-то обязательной въ силу давно установившагося въ Одессѣ обычая.
   Къ концу сезона въ Одессѣ появилось извѣстіе, что г-жа Петровская, въ компаніи съ малорусскимъ антрепренеромъ Деркачемъ (по сценѣ Любимовъ), везетъ въ Парижъ труппу. Объ этой антрепризѣ, ея неудачахъ, равно о безвыходномъ положеніи, въ которое поставлены были злосчастные артисты, послѣ долгихъ мытарствъ возвратившіеся на родину, въ свое время писалось очень много и потому я касаться этого не буду, а замѣчу только, что возникшіе по этому случаю между г. Деркачемъ и г-жей Петровской процессы еще не закончены и до сихъ поръ.
   Со Святой недѣли въ Русскомъ театрѣ начались спектакли товарищества опереточныхъ артистовъ подъ управленіемъ гг. Бураковскаго и Ленни. Въ дѣйствительности это было не товарищество, а антреприза, въ которую г. Бураковскій вложилъ не мало денегъ, полученныхъ, какъ говорили, его женой Де-Лормъ въ наслѣдство отъ отца. Въ числѣ артистокъ этой труппы я помню г-жу Ленни-Воронцову, имя которой связывали почему-то съ именемъ Иванова -- Козельскаго. Въ Одессѣ г-жа Воронцова выступала впервые, но довольно удачно; новичекъ, конечно, былъ замѣтенъ, но всеже игра этой артистки давала основаніе думать, что современемъ изъ г-жи Воронцовой выработается недурная ingenue comique. Ленни, какъ комикъ, также очень нравился. Въ труппѣ я помню еще молодого артиста Чебана, обладавшаго прекраснымъ голосомъ (теноръ). Его участіе въ труппѣ, къ сожалѣнію, было непродолжительно, такъ какъ вслѣдствіе какого-то крупнаго скандала, имъ учиненнаго, ему было запрещено мѣстной администраціей выступать на сценѣ. Другой теноръ Мазуровъ, о которомъ я какъ-то уже упоминалъ, имѣлъ колоссальный успѣхъ въ "Цыганскомъ баронѣ", но дальнѣйшіе его дебюты заставили въ немъ разочароваться.
   Въ описываемое время много шума надѣлала опера Леонковалло "Паяцы", и г. Бураковскій, предвидя, что послушать новинку явится много охотниковъ, не потѣснился съ своими силами поставить оперу въ первый разъ въ Одессѣ. Ожиданія Бураковскаго оправдались, онъ взялъ полный сборъ, но поставить эту оперу во второй разъ самъ Бураковскій не рѣшился. Говорю "самъ Бураковскій", ибо кто знаетъ Бураковскаго -- знаетъ также прекрасно, что онъ никогда ни передъ чѣмъ не останавливался, но въ данномъ случаѣ и у него даже не хватило смѣлости рисковать. Изъ Одессы товарищество рѣшило поѣхать въ другіе города, намѣтивъ ихъ не мало, но артистическое турне прекратилось очень скоро, вслѣдствіе недоразумѣній, происшедшихъ между Бураковскимъ и Ленни. Возвратившись вскорѣ въ Одессу, Бураковскій, разсказывая о своемъ крахѣ, декламировалъ стихи Чацкаго: "Хотѣлъ объѣхать цѣлый свѣтъ, а не объѣхалъ сотой доли".
   Лѣтомъ, въ 1893 году, въ городскомъ театрѣ одно время подвизалась русская опера подъ управленіемъ Любимова. Такъ значилось на афишѣ, но на самомъ дѣлѣ Любимова роль была очень плачевная, такъ какъ доходы получали разные контролеры, давшіе средства на переѣздъ труппы въ Одессу. Дѣло шло какъ-будто недурно, благодаря участію въ спектакляхъ г. Медвѣдева, все-же расходы были на столько значительны, что о барышахъ и думать нельзя было. Сезонъ былъ довольно кратковременный и, какъ всегда, закончился для Любимова -- убыточно.
   Съ весны Русскій театръ снялъ въ аренду на двѣнадцать лѣтъ Н. П. Новиковъ -- Ивановъ, съ обязательствомъ его перестроить. Ремонтъ былъ сдѣланъ серьезный и стоилъ не мало денегъ. Новиковъ-Ивановъ строилъ театръ съ исключительной цѣлью его эксплоатировать, отказавшись самъ отъ антрепризы. Когда контрактъ съ бр. Рафаловичами, владѣльцами театра, былъ уже подписанъ, Новиковъ-Ивановъ, по цѣлымъ днямъ гуляя по Дерибасовской улицѣ, останавливалъ всѣхъ знакомыхъ, просилъ поздравить его, цѣловался и каждому говорилъ: "Мамочка! бери театръ! онъ твой! Мнѣ ничего не надо! Мнѣ лишь-бы прокормиться". При этомъ Новиковъ увѣрялъ каждаго знакомаго, что для него уже приготовлено даровое мѣсто: семейному -- ложа, одинокому -- кресло. Если-бы Новиковъ исполнилъ свое обѣщаніе, въ театрѣ навѣрное не хватило-бы мѣстъ. "И для чего ты Николай Петровичъ все обѣщаешь"? спрашивали его нѣкоторые артисты. "Нельзя, мамочка, надо задобрить публику"!-- "Да ты-то при чемъ, вѣдь антрепренерствовать будутъ другіе"?-- "А мое имя, мамочка, имя, это важно"! Вообще Новиковъ-Ивановъ вралъ до того, что нерѣдко за него становилось стыдно. Помню я, какъ онъ сдавалъ въ аренду буфетъ. Въ числѣ претендентовъ находился и г. Корони. Новиковъ-Ивановъ сошелся съ нимъ въ условіяхъ, далъ честное слово, что дѣло покончено, а когда пришлось подписать условіе, онъ сталъ скрываться. Когда-бы Корони ни являлся къ Новикову, получался отвѣтъ: "дома нѣтъ". Дошло до того, что Корони поставилъ у воротъ дома, гдѣ жилъ Новиковъ, свою прислугу, чтобы дождаться его прихода. Прислуга сторожила цѣлыя ночи, но Новиковъ не являлся домой. И неудивительно, онъ въ то время давно преспокойно спалъ дома и лишь по утрамъ, когда дворникъ ему сообщалъ, что осада снята, онъ уходилъ въ театръ присматривать за работами, но и въ театрѣ его поймать нельзя было; завидя издали Корони, или даже не Корони, а похожаго на него, онъ моментально прятался. Оказалось, что буфетъ былъ сданъ другому лицу, предложившему сотни на двѣ больше. Опасаясь мести со стороны пріятелей Корони, Новиковъ обратился даже съ просьбой къ градоначальнику о защитѣ. На сколько Новиковъ заискивалъ въ сильныхъ міра, видно изъ того, что онъ возилъ къ г. градоначальнику образцы обоевъ для ложъ и показывая эти обои знакомымъ, добавлялъ: "съ одобренія его превосходительства". Поссорившись съ однимъ издателемъ мѣстной газеты, который, вслѣдствіе грязныхъ выходокъ Новикова, счелъ нужнымъ даже прибѣгнуть къ нагайкѣ, Новиковъ, передъ открытіемъ сезона, явился къ этому издателю съ просьбой о поддержкѣ, увѣряя его въ любви и преданности!
   Сезонъ 1893--1894 года былъ послѣднимъ въ антрепризѣ Грекова; послѣ этого сезона театръ былъ сданъ, въ видѣ опыта на одинъ годъ, товариществу "Гордѣевъ, Бедлевичъ и Супруненко", а г. Грековъ переѣхалъ въ Москву, гдѣ поступилъ на службу къ Коршу. Въ этотъ сезонъ думой было принято предложеніе о театральной коммиссіи и выработаны нѣкоторые пункты, облегчавшіе положеніе антрепренера. Съ Грековымъ въ Одессѣ случилось то-же, что съ Саввинымъ въ Кіевѣ: и того, и другого оставляли антрепренерами при самихъ тяжелыхъ условіяхъ, а какъ только нашли необходимымъ дать антрепризѣ кое-какія льготы -- прежнихъ антрепренеровъ замѣнили другими; въ Кіевѣ Савина -- Прянишниковымъ, а въ Одессѣ Грекова -- упомянутымъ выше товариществомъ.
   Составъ оперной труппы былъ почти прежній, за весьма немногими исключеніями; искренно публика только жалѣла объ отсутствіи г-жи Сюненбергь, причину ухода которой, я уже разсказалъ. Гастролировали въ этотъ сезонъ гг. Медвѣдевъ и Тартаковъ и оба съ громаднымъ успѣхомъ. Въ пріѣздъ Тартакова въ Одессу сильно сомнѣвались въ виду того, что онъ года за два до этого, выступивъ на одесской сценѣ въ оперѣ "Демонъ", не только никакого успѣха не имѣлъ, но, говоря театральнымъ языкомъ, провалился. Тартаковъ однако прибылъ и всѣ спектакли съ его участіемъ давали прекрасные сборы. Обусловленнаго числа спектаклей Тартаковъ все-же не спѣлъ. Помню, назначена была опера "Демонъ", но, незадолго до начала спектакля, по городу были расклеены анонсы, что "вслѣдствіе внезапнаго отъѣзда Тартакова изъ Одессы спектакли отмѣняется". "Внезапный отъѣздъ", конечно, долженъ былъ имѣть причину и она дѣйствительно вскорѣ выяснилась. Г. Тартаковъ до начала сезона подписавшій контрактъ съ Грековымъ, въ Одессу на весь сезонъ почему-то пріѣхать не могъ, а потому онъ предложилъ Грекову расторгнуть контрактъ съ тѣмъ однако, что онъ прибудетъ въ Одессу на десять спектаклей съ платой по сто рублей отъ спектакля. Грековъ согласился, Тартаковъ пріѣхалъ, спѣлъ нѣсколько спектаклей, но такъ какъ контрактъ, имъ подписанный, ему не возвращался, да кромѣ того ему не были уплочены его разовые, то онъ, сообщивъ Грекову, что послѣднимъ нарушено условіе и потому онъ, Тартаковъ, пѣть больше не будетъ, въ тотъ же день выѣхалъ въ Петербургъ.
   Изъ выдающихся событій сезона слѣдуетъ упомянуть о пріѣздѣ въ Одессу Антона Григорьевича Рубинштейна. Отъ концерта Рубинштейнъ, какъ его ни просили, отказался. Впрочемъ, и просьба была напрасна, такъ какъ Рубинштейнъ давно уже далъ слово въ Одессѣ никогда не концертировать. Случилось это, не помню въ какомъ году, послѣ одного его концерта, гдѣ публика отнеслась къ знаменитому піанисту и композитору крайне неуважительно. Антонъ Григорьевичъ свой пріѣздъ объяснилъ исключительно желаніемъ навѣстить сестру свою Софью Григорьевну, постоянно проживающую въ Одессѣ. Въ театрѣ Рубинштейнъ былъ одинъ только разъ во время представленія оперы его "Демонъ". Какъ только публика увидѣла "львиную голову", какъ говорили о Рубинштейнѣ, показавшуюся въ одной изъ ложъ бель-этажа, тотчасъ начались оваціи: всѣ зрители поднялись съ своихъ мѣстъ, раздались шумные аплодисменты, оркестръ исполнилъ тушъ и маститый композиторъ долго раскланивался во всѣ стороны, видимо тронутый устроенной ему импровизированной оваціей.
   Репортеры мѣстныхъ газетъ, узнавъ о пріѣздѣ Антона Григорьевича, желали воспользоваться его пребываніемъ для "интервью", тогда уже входившимъ въ моду и въ Одессѣ, но редакторы сильно усумнились въ возможности "интервью", такъ какъ слышали, что Антонъ Григорьевичъ врагъ всякихъ собсеѣдованій съ газетными дѣятелями. Оказалось однако, что редакторы ошиблись: одинъ и"ъ репортеровъ "Одесскаго листка" А. Р. на "свой страхъ", какъ онъ выразился, безъ вѣдома редактора, пошелъ къ Рубинштейну, былъ, къ удивленію своему, принятъ и даже весьма любезно и на слѣдующій день написалъ большую статью "у А. Г. Рубинштейна". Примѣру А. Р. послѣдовали репортеры другихъ газетъ и Антонъ Григорьевичъ со всѣми весьма любезно дѣлился всѣми свѣдѣніями, какія у него просили, сообщилъ даже о своихъ планахъ въ будущемъ, о начатыхъ имъ работахъ и проч.
   Когда ремонтъ Русскаго театра окончился и обои, съ одобренія градоначальника, попали на свое мѣсто, Новиковъ-Ивановъ, или, вѣрнѣе г-жа Дѣдицкая, управлявшая имъ, заключилъ контрактъ съ H. Е. Киселевичемъ. составившимъ для Одессы опереточную труппу. Киселевичъ въ театральномъ мірѣ, правильнѣе опереточномъ, довольно извѣстенъ и потому нахожу не лишнимъ сказать о немъ нѣсколько словъ. Въ 1883 году, по окончаніи одесской второй гимназіи, Киселевичъ поступилъ помощникомъ режисера въ труппу г-жи Ильиной, той самой, которая въ 1881 году служила у Иваненко въ Кіевѣ на выходныя роли. Замѣчу мимоходомъ, что такіе рѣзкіе переходы, какъ отъ выходной актрисы да антрепренерши, не должны никого удивлять: я на своихъ глазахъ видѣлъ не мало такихъ артистокъ, которыя, обладая различными талантами, пріобрѣтали на столько крупныя средства, что быстро стали рядиться въ павлиньи перья и, чтобы занимать выдающееся положеніе, бросались въ антрепризу. Ихъ цѣль была -- властвовать и распоряжаться, ихъ мелкому тщеславію вполнѣ удовлетворяла та зависимость, въ которой стояли крупныя силы, раньше на нихъ и вниманія не обращавшія, а затѣмъ, въ силу обстоятельствъ, "вынужденныя даже заискивать. Къ такого рода антрепризамъ я всегда относился съ ненавистью, ибо мнѣ противно было видѣть неучей и невѣждъ, стоявшихъ во главѣ предпріятія и, по праву сильнаго, третировавшихъ подчасъ заслуженныхъ артистовъ. А между тѣмъ, антрепризы этой категоріи появляются у насъ довольно часто: то выступитъ антрепренеромъ какая-нибудь ничтожность, благодаря только тому, что она молодая женщина и съумѣла завлечь богача, на средства котораго и затѣваетъ дѣло, то видишь антрепренеромъ какого-нубудь малограмотнаго лакея, нажившагося на Продажѣ водки за буфетной стойкой. И отъ подобныхъ типовъ, къ несчастью, зависятъ артисты; въ рукахъ такихъ господъ находится право распоряжаться святымъ дѣломъ, дѣломъ... театра! Бѣдное родное искусство! Какъ ничтожно твое положеніе, разъ ты можешь зависѣть даже отъ разныхъ парвеню и лакеевъ!
   И такъ, Киселевичъ поступилъ на службу къ Ильиной, а затѣмъ перешелъ въ малорусскую труппу Старицкаго, съ которой и прибылъ въ Москву. Когда эта труппа начала играть въ театрѣ Парадиза, который принялъ эту труппу по необходимости, такъ какъ съ нѣмецкой своей труппой прогорѣлъ, то Киселевичъ перешелъ на службу къ Парадизу. За короткое время Киселевичъ сталъ для Парадиза до того необходимымъ лицомъ, что антрепренеръ безъ него не могъ уже обходиться. Какъ во время антрепризъ въ Москвѣ, такъ и во время разныхъ турне, предпринимавшихся Парадизомъ по Россіи, главную роль игралъ Киселевичъ, когораго считали alter ego Парадиза. Въ теченіи нѣсколькихъ лѣтъ Парадизъ то раззорялся, то вновь всплывалъ, но съ Киселевичемъ не разставался.
   Въ 1893 году, когда Парадизъ окончательно раззорился и даже попалъ подъ судъ за растрату залоговъ, а въ сущности -- за неуплату займовъ, дѣлавшихся имъ у "контролеровъ" на громадные проценты, Киселевичъ затѣялъ самостоятельно антрепризу и съ этой цѣлью нанялъ Русскій театръ у Новикова-Иванова. Опереточная труппа, составленная Киселевичемъ, была очень недурна и дѣла шли превосходно, чему не мало содѣйствовалъ и репертуаръ. Въ составѣ труппы находились Кестлеръ, Смолина, Долинъ, Шиллингъ, Полтавцевъ и другіе. Съ этой-же труппой Киселевичъ лѣтомъ 1893 года прибылъ въ Кіевъ, при чемъ Смолина была замѣнена г-жей Троцкой. За Киселевичемъ, во время его антрепризы въ Одессѣ, я замѣтилъ два достоинства: умѣнье ладить съ полиціей и умѣнье находить поддержку въ прессѣ; къ недостаткамъ его я отношу страсть широко жить. Чѣмъ лучше шли дѣла оперетки, тѣмъ лучше торговали отъ Киселевича Петербургская и Сѣверная гостинницы. Бывали случаи, что Киселевичъ проводилъ по три дня въ гостинницѣ, давая оттуда распоряженія въ театръ черезъ своихъ "адъютантовъ", какъ ихъ называли. Такихъ адъютантовъ у Киселевича было два: П. А. Романовскій и Шприцъ (по театру Дмитріевъ), котораго всѣ почему-то звали Шпонька. "Адъютанты" эти между собою, не знаю почему, сильно не ладили и другъ противъ друга постоянно возставали, при чемъ не обходилось и безъ сплетенъ. Романовскій пользовался у Киселевича большимъ довѣріемъ, которымъ, однако, иногда и злоупотреблялъ. Какъ-то разъ Киселевичъ послалъ его въ Елисаветградъ пригласить хористовъ и далъ ему денегъ для авансовъ. Прошло нѣсколько дней, Романовскій ничего не сообщалъ, а вернувшись въ Одессу, объяснилъ, что хористовъ нѣтъ, ибо онъ ихъ... проигралъ. Выяснилось, что Романовскій, для поддержанія своего престижа, отправился въ клубъ и, питая страсть къ картамъ, не воздержался и всѣ авансы оставилъ въ клубѣ. Романовскій, обладая массой недостатковъ, имѣлъ одно крупное достоинство: онъ былъ вѣренъ тому, у кого служилъ, но былъ вѣренъ только-пока служилъ; стоило его удалить и на другой день онъ былъ способенъ устроить любую пакость прежнему хозяину, чтобы угодить новому. "Шпонька" часто бывалъ битъ, то побьетъ его Дмитріевъ за псевдонимъ, то побьетъ Киселевичъ за какое нибудь упущеніе; разница была лишь въ томъ, что Киселевичъ, послѣ избіенія, всегда давалъ Шпонькѣ рубля два-три. Какъ я потомъ узналъ, Шпонька часто умышленно добивался быть избитымъ Киселевичемъ, чтобы получить пару цѣлковыхъ. А деньги Шпонькѣ были очень нужны. Грязный, неряшливый, вѣчно въ рваномъ костюмѣ, съ испитой, чуть не уродливой, физіономіей, Шпонька тѣмъ не менѣе очень любилъ ухаживать и вотъ для этого-то и нуждался въ деньгахъ. Былъ у Киселевича еще одинъ "адъютантъ", фамилію котораго не помню; съ нимъ произошелъ презабавный случай. Послалъ его Киселевичъ въ Херсонъ составить оркестръ изъ 16 человѣкъ, но исключительно изъ лучшихъ музыкантовъ; "платить не стѣсняясь", заявилъ ему Киселевичъ, "но чтобъ лучшіе". Дня черезъ два получена была телеграмма, что оркестръ готовъ; труппа выѣхала и когда", передъ началомъ спектакля, дирижеръ вошелъ въ оркестръ, онъ дѣйствительно нашелъ 16 музыкантовъ, но какихъ: семь первыхъ скрипокъ, одинъ альтъ, двухъ контрбасистовъ и шесть трубъ. Дирижеръ ахнулъ, смутился и Киселевичъ, но "адъютантъ" объяснилъ, что исполнилъ порученіе буквально: набралъ лучшихъ музыкантовъ и, какъ приказано, шестнадцать. Нечего добавлять, что съ такимъ составомъ оркестра спектакль идти не могъ, и оркестръ былъ замѣненъ піанино.
   Въ бытность Киселевича въ Одессѣ въ труппѣ его была сильно развита игра въ карты: играли преимущественно въ банчокъ! Особенно любилъ игру Шиллингъ, но ему сильно не везло и онъ большую часть своего жалованья оставлялъ за зеленымъ столомъ. Какъ-то разъ, войдя къ нему, я засталъ его плачущимъ. Я думалъ, что случилось нѣчто особенное, ибо не станетъ-же взрослый мущина плакать по пустякамъ. Оказалось, однако, что я ошибся: Шиллингъ плакалъ, проигравъ въ карты нѣсколько рублей.
   Опереточная труппа притягивала въ театръ, какъ и всегда, золотую молодежь, которую въ Одессѣ представляютъ преимущественно греки. Ухаживаніе за Смолиной едва не окончилось очень плачевно для ея супруга Щербакова, который въ припадкѣ ревности покушался на отравленіе, но во время поданная помощь спасла его!
   Наибольшимъ успѣхомъ въ Одессѣ пользовался Долинъ; одесситки ему симпатизировали. Серьезно заболѣвъ г. Долинъ, отправленный за границу, вскорѣ умеръ.
   Былъ въ услуженіи у Киселевича молодой человѣкъ Гохбоймъ, исполнявшій обязанности контролера. Упоминаю я о немъ вотъ почему: меня всегда удивляла та исключительная любезность, которую проявлялъ Киселевичъ къ своему контролеру. Оказалось, что дѣло вовсе не въ еврейчикѣ Гохбоймѣ, а въ его крестномъ отцѣ Жальте, и что въ данномъ случаѣ "по отцу и сыну честь". Гохбоймъ, занявъ мѣсто контролера, долженъ былъ внести и залогъ, а это-то исполнилъ за него г. Жальте, желавшій предоставить своему крестнику какое нибудь мѣсто. Жальте ничего общаго съ театромъ никогда не имѣлъ, но Киселевичъ, познакомившись съ Жальте, съумѣлъ ему внушить любовь къ опереткѣ, какъ къ весьма выгодному предпріятію. Сначала Жальте не поддавался и въ компаньоны не шелъ, а только оказалъ Киселевичу временную поддержку, а тамъ и пошло, и пошло. Вскорѣ Жальте сдѣлался негласнымъ компаніономъ Киселевича и когда фортуна повернулась къ Киселевичу спиной, Жальте потерялъ весьма солидную сумму, которую, какъ оказалось, г. Жальте, состоя кассиромъ въ обществѣ пароходства, и позаимствовалъ изъ кассы. Результаты вскорѣ сказались: Жальте, опасаясь обнаруженія растраты, изъ Одессы бѣжалъ, а Киселевичъ, всегда смотрѣвшій на свои векселя съ опереточной точки зрѣнія, продолжалъ по прежнему дѣло, такъ какъ ему нечѣмъ было рисковать: будутъ сборы,-- будемъ жить, не будетъ сборовъ -- бросимъ дѣло, Такъ и случилось: прогорѣвъ какъ антрепренеръ, Киселевичъ перешелъ въ управляющіе къ г. Щукину, у котораго и служить въ настоящее время. Долженъ замѣтить, что Киселевичъ, по природѣ человѣкъ очень добрый, деньгамъ никакого значенія не придавалъ и взявшись за антрепризу онъ вовсе не мечталъ о наживѣ, а только о веселомъ время -- препровожденіи: Такъ смотрѣли на Киселевича и его артисты; идя къ нему въ труппу, они прекрасно знали, что своихъ средствъ у Киселевича нѣтъ, но вѣрили, что.онъ, какъ хорошій администраторъ, съумѣетъ поставить дѣло нѣсколько лучше, чѣмъ оно шло-бы при товариществѣ. Хотя Киселевичъ и прогорѣлъ, но всѣ служившіе у него артисты продолжаютъ быть съ нимъ въ хорошихъ отношеніяхъ и вполнѣ увѣрены, что рано или поздно онъ сведетъ съ ними старые счеты и если ему удастся вновь воспрянуть, то отъ этого и имъ предстоитъ не малая выгода! Да и то сказать, какой солидный антрепренеръ рѣшился-бы давать такіе оклады, какими пользовались у Киселевича: артисты, de jure будто и потерявъ, все-же de facto получили отъ Киселевича больше, чѣмъ получили-бы отъ любого антрепренера.
   Лѣтній сезонъ 1893 года выдвинулъ въ Одессѣ, хотя и на короткое время, г. Крамского въ роли антрепренера. Долженъ замѣтить, что одесситы въ теченіи лѣта знала одни только кафе шантаны, которыхъ при мнѣ было три: въ городскомъ саду шантанъ процвѣталъ со одобренія городскаго управленія, и находился въ рукахъ нѣкоего Зерона-Сокаллы; въ саду гостиницы Грандъ-Отель антрепренерствовала г-жа Кизовская и, наконецъ, въ саду Благородного собранія, подъ фирмою Катаки, орудовала какая-то пѣвичка. Деа Братцева. Особенно нравилось мнѣ посѣщеніе сада Благороднаго собранія, я съ восторгомъ слѣдилъ всегда за гг. старшинами собранія, покровительствовавшими серьезному искусству. Какъ умильно поглядывали эти мышиные жеребчики, имѣвшіе на сценѣ свою ложу, на какую нибудь безголосую нѣмочку, пѣвшую "Маргариту"; съ какимъ одушевленіемъ эти господа аплодировали, требовали повторенія и, въ итогѣ, даже подпѣвали. Чѣмъ не "благородное" собраніе! Г-ну Крамскому, замѣтившему какою духовною пищею кормятъ одесситовъ лѣтомъ, пришла благая мысль создать въ Одессѣ солидное учрежденіе, гдѣ-бы развлеченія были приличны и гдѣ граждане моглибы проводить вечера съ своими семействами, не опасаясь на каждомъ шагу наталкиваться на безобразныя, развращающія явленія. Узналъ онъ, что въ Одессѣ имѣется дача "Ланжеронъ", нѣкогда любимое мѣстопребываніе одесситовъ. Эту-то дачу, принадлежавшую г-ну Сливинскому, и заарендовалъ Крамской; построилъ тамъ два театра исключительно для постановки легкихъ комедій; пригласилъ оркестръ съ театральнымъ дирижеромъ Эмануелемъ во главѣ; самую дачу, неимовѣрно запущенную, превратилъ въ чудный уголокъ, снабдивъ его и электрическимъ освѣщеніемъ, словомъ сдѣлалъ все, чтобы дать публикѣ здоровое развлеченіе, исключивъ изъ него всякіе даже намеки на кафе-шантанный характеръ. Но видно, не въ добрый часъ затѣялъ Крамской свое дѣло! Казалось, онъ не упустилъ ни одной мелочи, которая должна содѣйствовать успѣху затѣяннаго имъ солиднаго предпріятія, а между тѣмъ оно не привилось!
   Я помню день открытія. Съ утра состоялось освященіе, г., градоначальникъ первый открылъ ворота парка серебрянымъ ключемъ, преподнесеннымъ ему г. Крамскимъ, затѣмъ послѣдовалъ завтракъ, на которомъ присутствовали всѣ административныя и гражданскія власти, было произнесено много рѣчей на тему о вредѣ кафе-шантановъ и пользѣ трезваго развлеченія (завтракъ, на которомъ пили, въ счетъ, конечно, не шелъ); говорилось о несомнѣнномъ успѣхѣ предпріятія и т. д. Вечеромъ наплывъ публики на дачу "Ланжеронъ" былъ громадный; всѣ восторгались, Крамского поздравляли, но.... черезъ нѣсколько дней "Ланжеронъ" представлялъ уже опасное мѣсто дня посѣтителей, мѣсто, куда безъ кастета или револьвера идти не слѣдовало изъ опасенія быть ограбленнымъ; "Ланжеронъ", какъ говорится, блисталъ пустотой, а кафе-шантаны, по прежнему, были переполнены публикой, въ средѣ которой находилось не мало подростковъ.
   Почему предпріятіе г-на Крамского не имѣло успѣха -- не понимаю. Кажется, все было для этого сдѣлано, а между тѣмъ затѣя оказалась мертворожденной. Думаю, что одной изъ причинъ неудачи была ошибка Крамскаго, сразу пожелавшаго поставить дѣло слишкомъ широко, на что наличныхъ средствъ однако не хватило, а между тѣмъ это отсутствіе средствъ побудило его преждевременно открыть паркъ, въ надеждѣ пополнить обѣщанную программу изъ предстоящихъ доходовъ.
   Гораздо удачнѣе повелъ дѣло артистъ Сергѣевъ, который въ то-же лѣто открылъ театръ на "Большомъ Фонтанѣ". Тамъ играла составленная Сергѣевымъ, небольшая русская драматическая труппа, которая пришлась по душѣ дачникамъ и сборы были недурные. Поддерживалъ Сергѣева писатель Кругловъ, въ то время работавшій въ "Одесскомъ Листкѣ". Его частые отзывы о спектакляхъ Сергѣевской труппы, отзывы довольно, благопріятные, привлекали въ театръ не только дачниковъ, но и горожанъ. На сколько дѣло это привилось на "Большомъ Фонтанѣ" я заключаю изъ того, что въ лѣто прошлаго 1897 года, какъ видно изъ газетныхъ свѣдѣній, антрепренеръ театра, которымъ состоялъ режиссеръ Соловцовской труппы г. Владыкинъ, получилъ довольно солидные барыши. Конечно, успѣху не мало содѣйствовало участіе г-жи Глѣбовой и гг. Соловцова и Рощина-Инсарова, все-же фактъ, что больше -- фонтанскій театръ въ лѣтнее время представляетъ для одесситовъ значительный интересъ -- не подлежитъ сомнѣнію.
   Неудача, постигшая Крамского на дачѣ "Ланжеронъ", не остановила однако другихъ лицъ эксплоатировать тамошній театръ, но опять-таки безуспѣшно. Самая дача была пріобрѣтена городомъ, который отъ себя уже сдавалъ въ аренду театръ, получая проценты съ валоваго сбора, но сборы были ничтожны и труппа не въ состояніи была дажа уплачивать обусловленные проценты. Вообще, какъ я потомъ узналъ, всѣ лица, прямо или косвенно причастные къ "Ланжерону", завершили свою дѣятельность весьма плачевно: такъ, владѣлецъ дачи, Сливинскій, нѣкогда богатый человѣкъ, умеръ въ нищетѣ; обиравшій Сливинскаго извѣстный въ Одеесѣ ростовщикъ, отставной солдатъ Мстя Моргулисъ попалъ въ ссылку, а одинъ мѣстный тузъ, принадлежавшій къ виднымъ представителямъ суда, что не помѣшало ему, однако, "работать" съ Моргулисомъ, вынужденъ былъ выйти въ отставку.
   Дѣла Грекова въ сезонъ 1893--1894 года шли крайне неудовлетворительно; какъ ни бился этотъ злосчастный антрепренеръ, но въ концѣ концовъ ему пришлось покинуть Одессу и приняться за прежнюю дѣятельность, которую онъ оставилъ, исключительно соблазнившись одесской антрепризой. Какъ странно устраивается иногда судьба человѣка! Думалъ-ли Иванъ Николаевичъ, вступивъ въ товарищество артистовъ Малаго театра для поѣздки въ Одессу на нѣсколько спектаклей, что эта поѣздка поведетъ къ уходу его съ Императорской сцены и вмѣстѣ съ тѣмъ лишитъ его всѣхъ средствъ, когда-то нажитыхъ продолжительнымъ трудомъ. И не только лишитъ средствъ, но создастъ еще и долги, покрывать которые приходится и по настоящее время.
   Когда я оставлялъ Одессу, антреприза театра, въ видѣ опыта, на одинъ годъ была передана тремъ артистамъ, служившимъ у Грекова: гг. Гордѣеву, Беддевичу и Супруненко. Какова была дѣятельность этого тріумвирата -- не знаю, но вѣроятно не вполнѣ удачна, равно какъ и дѣятельность послѣдующихъ антрепризъ, ибо за четыре года оказалось четыре антрепризы. Послѣдняя, г. Сибирякова, наступила только въ нынѣшнемъ году и о результатѣ ея, конечно, еще рано говорить!
   

VIII.
Кіевъ.

   Осенью 1893 года я возвратился въ Кіевъ; въ театрѣ "Соловцовъ" товарищества уже не было, а г. Соловцовъ состоялъ антрепренеромъ; въ городскомъ театрѣ, вслѣдствіе смерти
   I. Я. Сѣтова, дѣло велось подъ управленіемъ "наслѣд. Сѣтова", какъ значилось на афишѣ. Какъ извѣстно, у Сѣтова наслѣдниковъ не было, слѣдовательно подъ "наслѣд." надо было подразумѣвать "наслѣдницъ", которыхъ у Сѣтова оказалось не мало, а именно вдова и шесть дочерей. По поводу этого управленія семью наслѣдницами говорили, что "у семи нянекъ дитя безъ глазъ", но это было невѣрно, такъ какъ дѣломъ управляла одна только г-жа Сѣтова при содѣйствіи своего зятя, дирижера оркестра, Пагани. За время дѣятельности г-жи Сѣтовой въ составѣ труппъ было нѣсколько довольно выдающихся пѣвцовъ и пѣвицъ, изъ которыхъ укажу на г-жъ Ольгину, Карри Сонки, гг. Мышугу, Каміонскаго, Свѣтлова; въ общемъ-же артисты набирались преимущественно дешевенькіе и всѣ стремленія антрепризы клонились исключительно къ сокращенію расходовъ. Сезонъ 1895--1896 года по составу труппы былъ удовлетворительнѣе предшествовавшаго сезона, что объяснялось тѣмъ, что г-жа Сѣтова нашла нужнымъ подтянуться, опасаясь, въ виду окончанія срока аренды театра, ч конкуррента въ лицѣ Соловцова, имя котораго открыто называли.
   Помню я маскарадъ съ шествіемъ въ купеческомъ собраніи 1-го ноября 1896 года. Въ шествіи фигурировали и театральные дѣятели: г. Соловцовъ и г-жа Сѣтова. Соловцовъ, часто выступавшій въ тотъ сезонъ въ роли Гамлета, а еще чаще выступавшій въ антрактахъ какъ чтецъ и неизмѣнно читавшій "Индюками "Поросенка", былъ изображенъ въ костюмѣ Гамлета, при чемъ въ одной рукѣ держалъ индюка, а въ другой-поросенка; сзади шла семиглавая старушка, что означало "наслѣдницъ Сѣтова" съ грозно поднятымъ кулакомъ, направленнымъ на Гамлета. При проходѣ старушки раешникъ выкрикивалъ:
   
   "А вотъ и Сѣтова старушка,
   Въ нынѣшнемъ сезонѣ совсѣмъ душка,
   Нашла она себѣ вѣрнаго друга
   По прозванію Филиппи-Мышуга.
   Есть еще и пѣвица Сонки,
   У которой голосъ звонкій,
   Хочетъ видно Сѣтова съ городомъ поладить,
   Чтобъ Соловцову сильно нагадить", и т. д.
   
   Упоминаю я объ этомъ шествіи для того, чтобы показать, насколько въ Кіевѣ театральныя дѣла сильно интересуютъ публику и всегда служатъ темой на злобу дня.
   По поводу приглашенія г-жей Сѣтовой тенора Мышуги, помню, въ одной мѣстной газетѣ поднять былъ вопросъ: должно-ли городское управленіе допустить этого пѣвца на кіевскую сцену и вообще должно-ли разрѣшить г-ну Мышугѣ подвизаться на какой-либо оперной сценѣ въ Россіи. Основаніемъ къ такому вопросу послужило надѣлавшее въ свое время много шуму заявленіе Мышуги, явившагося въ судъ свидѣтелемъ по дѣлу объ убійствѣ артистки Висновской, что онъ по русски отвѣчать не будетъ. Мышуга служилъ тогда въ Варшавѣ въ оперѣ и это заявленіе до того вызвало негодованіе всей русской прессы, что пѣвцу предложено было оставить службу въ варшавскомъ театрѣ. Онъ выѣхалъ за границу и нѣсколько лѣтъ о немъ не слышно было, пока въ 1894 году его не пригласила въ составъ русской оперы г-жа Сѣтова, что и побудило одну мѣстную газету поднять вышеупомянутый вопросъ о неумѣстности приглашенія этого артиста. Г-жа Сѣтова, серьезно встревоженная этимъ обстоятельствомъ, но не желавшая лишиться хорошего пѣвца, подала въ думу заявленіе, что ею приглашенъ пѣвецъ Филиппи, который будетъ пѣть въ нѣкоторыхъ операхъ на итальянскомъ языкѣ. Филиппи и оказался тѣмъ самымъ Мышугой, о которомъ шла рѣчь. Сначала онъ выступалъ подъ именемъ Филиппи, а затѣмъ, когда его успѣхъ уже былъ обезпеченъ, къ этому имени было прибавлена Мышуга и такимъ образомъ въ Кіевѣ и оказался Филиппи-Мышуга. Пѣвецъ этотъ безспорно выдѣлялся изъ ряда теноровъ, подвизавшихся съ нимъ одновременно на кіевской сценѣ и потому неудивительно, что онъ пользовался большими симпатіями публики. Успѣхъ въ Кіевѣ имѣлъ еще и теноръ Броджи, выступавшій нѣсколько разъ въ послѣдній сезонъ. Лѣтомъ 1890 года между городской управой и г-жей Сѣтовой произошло недоразумѣніе изъ-за сдачи городу декорацій и кто знаетъ, до чего повелъ-бы этотъ споръ, если-бы не пожаръ городскаго театра въ послѣдній день сезона (5-го февраля 1896 г.), на каковомъ пожарѣ сгорѣло и спорное имущество.
   Послѣ этого пожара въ Кіевѣ постоянной оперы уже не было, а временно появлялись какъ итальянская, такъ и русская. Постомъ 1896 г. въ театрѣ Соловцова выступала итальянская оперная труппа изъ Одессы, антрепренеромъ ея состоялъ г. Гордѣевъ. Не смотря на замѣчательный составъ труппы, дѣла шли крайне неудовлетворительно, что объяснялось двумя причинами: плохимъ составомъ оркестра и болѣзнью перваго тенора г-на Дюро. На сколько помнится, Кіеву предстояло въ этотъ постъ слушать двѣ итальянскія оперы: въ театрѣ Соловцова и въ городскомъ театрѣ, гдѣ ее желала сформировать г-жа Сѣтова, вслѣдствіе чего оркестръ городского театра и былъ ею законтрактованъ. При такомъ положеніи г. Гордѣевъ вынужденъ былъ собрать оркестръ частями въ разныхъ городахъ, когда-же случился пожаръ городского театра и оркестръ г-жи Сѣтовой остался не у дѣлъ, Гордѣевъ пожелалъ пополнить свой оркестръ нѣкоторыми музыкантами городского театра, но послѣдніе не согласились, требуя приглашенія всѣхъ, на что г., Гордѣевъ, конечно, рѣшиться не могъ. Что касается тенора Дюро, о которомъ отзывы были весьма удовлетворительны, то первый дебютъ его по болѣзни былъ отмѣненъ, а когда онъ выступилъ наконецъ въ "Гугенотахъ", не вполнѣ оправившись, публика разочаровалась. Хотя вмѣсто г-на Дюро г. Гордѣевымъ былъ приглашенъ теноръ Дмутреско, но послѣдній не могъ уже возстановить довѣріе публики къ оперѣ и антреприза Гордѣева закончилась довольно плачевно: онъ потерпѣлъ убытокъ въ 12-ть тысячъ рублей за одинъ мѣсяцъ.
   Со Святой недѣли въ театрѣ Соловцова выступало товарищество русскихъ оперныхъ артистовъ, организованное Фюреромъ. Въ этомъ товариществѣ выдѣлялся артистъ Императорскихъ театровъ Яковлевъ, впервые выступавшій въ Кіевѣ на театральныхъ подмосткахъ; хотя до этого времени кіевляне часто слышали Яковлева, но только въ концертахъ. Артистъ имѣлъ въ Кіевѣ громадный успѣхъ, что отчасти объясняется и тѣмъ, что г. Яковлевъ считается кіевляниномъ. Я помню его въ началѣ восьмидесятыхъ годовъ, когда онъ состоялъ въ Кіевѣ адъютантомъ при командующемъ войсками А. Р. Дрентельнѣ. Уже въ то время онъ поражалъ многихъ своимъ прекраснымъ голосомъ и многіе высказывали сожалѣніе, что онъ не посвящаетъ себя оперѣ. Пѣлъ г. Яковлевъ какъ диллетантъ исключительно въ тѣсномъ кругу своихъ пріятелей и послѣ усиленныхъ настояній послѣднихъ онъ рѣшился наконецъ серьезно позаняться. Въ то время служилъ въ Кіевѣ теноръ Рядновъ, который и сталъ давать уроки Яковлеву. Въ слѣдующій сезонъ г. Яковлевъ, оставивъ службу, поступилъ на сцену въ Тифлисѣ, а спустя еще одинъ годъ онъ съ большимъ успѣхомъ дебютировалъ въ Петербургѣ на Императорской сценѣ, куда и былъ принятъ сразу на значительный окладъ. Однимъ изъ главныхъ достоинствъ г. Яковлева слѣдуетъ признать его прекрасную манеру держать себя на сценѣ; если къ этому добавить, что онъ пѣвецъ интеллигентный и обладаетъ замѣчательно красивой наружностью и прелестной фигурой, то понятенъ будетъ успѣхъ, которымъ пользуется артистъ всюду, гдѣ онъ ни выступаетъ. Въ этомъ-же товариществѣ выступала раза три и извѣстная колоратурная пѣвица г-жа Боронатъ, имѣвшая громадный успѣхъ. Особенно хороша была пѣвица въ партіи Джильды (Риголетто).
   Чтобы покончить съ оперой укажу еще на одну оперную труппу, подвизавшуюся въ весенній сезонъ 1897 года въ театрѣ Соловцова. Антрепренерами ея состояли гг. Любинъ и Салтыковъ. Въ этой труппѣ гастролировалъ, кромѣ г. Яковлева, въ первый разъ солистъ Его Величества Николай Николаевичъ Фигнеръ. Не касаясь достоинствъ Николая Николаевича, какъ пѣвца, я не могу не замѣтить, что меня онъ поражалъ какъ артистъ. Въ нѣкоторыхъ исполненныхъ имъ въ Кіевѣ партіяхъ я совершенно забывалъ о немъ, какъ пѣвцѣ и восторгался имъ исключительно какъ выдающимся драматическимъ артистомъ. Особенно выдѣлялся г. Фигнеръ въ трехъ партіяхъ, въ которыхъ игрой своей производилъ сильное впечатлѣніе, а именно: Каніо ("Паяцы"), Донъ-Хозе ("Карменъ") и Германа ("Пиковая дама"). Успѣхъ этого артиста въ Кіевѣ былъ громадный, равно какъ и въ Одессѣ, куда труппа Любина и Салтыкова выѣхала на десять спектаклей. Изъ старыхъ знакомыхъ, подвизавшихся въ труппѣ Любина и Салтыкова, я отмѣчу двухъ: г-жу Лакруа и г. Максакова.
   Много лѣтъ тому назадъ въ Кіевѣ выступала не безъ успѣха, сначала въ саду "Шато-де-флеръ", а затѣмъ и минеральныхъ водь, шансонетная пѣвица г-жа Элиза Бейеръ, о которой разсказывали, что она до пріѣзда въ Кіевъ пѣла въ какомъ-то венгерскомъ хорѣ въ Москвѣ. Хотя подмостки лѣтнихъ увеселительныхъ садовъ далеко не располагаютъ къ серьезному репертуару, тѣмъ не менѣе г-жа Вейеръ большею частью исполняла вещи серьезныя, на столько серьезныя, что завсегдатаи кафе-шантана находили "номеръ г-жи Вейеръ" слишкомъ скучнымъ и предпочитали видѣть ее въ кабинетѣ въ качествѣ веселаго собесѣдника, чѣмъ слушать на сценѣ въ качествѣ пѣвицы. Не смотря на это, публика относилась къ г-жѣ Вейеръ очень хорошо и нерѣдко приходилось даже слышать искреннія сожалѣнія, что пѣвица, обладающая столь выдающимися голосовыми средствами, подвизается въ кафе-шантанѣ. Подъ вліяніемъ-ли этихъ отзывовъ, или по другимъ причинамъ, но г-жа Вейеръ, оставивъ Кіевъ и переѣхавъ въ Москву, стала серьезно учиться и, спустя нѣкоторое время, она выступила въ Харьковѣ на оперной сценѣ, подъ псевдонимомъ Лакруа. Еще черезъ два года я, въ бытность свою въ Москвѣ, слышалъ эту пѣвицу въ Большомъ театрѣ въ оперѣ "Жидовка"; выступала она тамъ, и не безъ успѣха, и въ другихъ операхъ. Появленіе пѣвицы въ Кіевѣ, въ труппѣ Любина и Салтыкова, было встрѣчено кіевлянами весьма сочувственно и хотя въ одной мѣстной газетѣ было указано, въ видѣ упрека, что это та самая пѣвица, которая нѣкогда выступала въ кіевскихъ кафе-шантанахъ, но этотъ дикій и безсмысленный взглядъ публика не раздѣляла и принимала артистку вполнѣ по заслугамъ, не считаясь съ ея прошлымъ. Замѣчу вскользь, что г. рецензентъ газеты вѣроятно незнакомъ съ біографіями многихъ современныхъ знаменитостей, начало которыхъ куда ниже начала г-жи Вейеръ, однако это обстоятельство не только не ставится имъ въ упрекъ, но служитъ къ ихъ чести.
   Баритонъ Максаковъ, о которомъ я упомянулъ, также знакомъ мнѣ по Кіеву: и онъ много лѣтъ томъ назадъ подвизался въ саду "Шато-де-флеръ" въ еврейскомъ квартетѣ братьевъ Шварцъ. Я помню его хорошо, фамиліи его я не зналъ, но звали его по имени Максъ, откуда вѣроятно и псевдонимъ его Максаковъ. Еще въ то время онъ обратилъ на себя вниманіе своимъ прекраснымъ голосомъ и часто встрѣчаясь съ нимъ въ компаніи въ кабинетѣ, гдѣ онъ, для увеселенія посѣтителей, исполнялъ нѣкоторые романсы, я высказывалъ свое удивленіе по поводу небрежнаго его отношенія къ такому прекрасному голосу, какимъ наградила его природа Максъ или отмалчивался, или заявлялъ, что нужда заставляетъ его подвизаться въ хорѣ, но мечта выработать изъ себя пѣвца его не покидаетъ, только-бы пріобрѣсть средства, чтобы имѣть возможность учиться. Прошло съ тѣхъ поръ около десяти лѣтъ; о пѣвцѣ Максаковѣ я слышалъ, но только встрѣтившись съ нимъ въ Кіевѣ я узналъ въ немъ того самаго Макса, который нѣкогда распѣвалъ на сценѣ "Шато-де-флеръ" комическіе куплеты въ компаніи съ Натаномъ Шварцемъ и другими.
   Со времени возвращенія моего въ Кіевъ и до 1896 г. включительно такъ подвизались въ лѣтніе сезоны три опереточныя труппы, изъ коихъ двѣ одновременно: одна въ саду купеческаго собранія подъ режиссерствомъ Владыкина, при антрепризѣ Розмитальскаго, а другая въ "Шато-де-флеръ" подъ управленіемъ Киселевича; обѣ труппы, не смотря на недурной составъ ихъ, понесли убытки. Въ слѣдующій сезонъ антрепризой занялся г-нъ Фредериксъ (дирижеръ Жоржъ), для котораго, по его требованію, былъ построенъ въ саду "Шато", новый театръ. И эта труппа прогорѣла, хотя г. Фредериксъ поплатился только своимъ трудомъ, такъ какъ денежныя средства на веденіе дѣла далъ нѣкій Трахтенбергъ, большой любитель если не оперетки, то опереточныхъ дѣятелей. Въ лѣто 1897 года въ театрѣ, гдѣ подвизался г. Фредериксъ, выступала итальянская опера г. Луковича, извѣстнаго всесторонняго антрепренера, одинаково энергично предающагося какъ дѣлу кафе-шантана и балета, такъ и дѣлу оперы.
   Перехожу къ драмѣ. По возвращеніи моемъ въ Кіевъ, какъ я уже сказалъ, въ театрѣ Бергонье уже не было товарищества драматическихъ артистовъ и г. Соловцовъ сталъ антрепренеромъ, каковымъ продолжаетъ быть и понастоящее время. Живя въ Одессѣ, я все-же не могъ не интересоваться дѣлами русской драмы въ Кіевѣ и получавшіяся много свѣдѣнія подтверждали, что дѣла по прежнему идутъ блестяще, что г. Соловцовъ все больше и больше пользуется симпатіями кіевлянъ и что во многихъ учрежденіяхъ г. Соловцовъ, благодаря несомнѣнно принесенной имъ пользѣ, состоитъ почетнымъ членомъ. Единственный упрекъ, который дѣлался Соловцову заключался въ томъ, что онъ не мѣняетъ состава своей труппы и что поэтому смотрѣть въ теченіи цѣлаго ряда лѣтъ однихъ и тѣхъ-же артистовъ,-- не интересно. Съ этимъ взглядомъ я однако не былъ согласенъ и вотъ почему: главное требованіе, обыкновенно предъявляемое къ любой русской труппѣ, есть требованіе ансамбля, чѣмъ, какъ всегда приходится слышать, отличаются французскія труппы. Если, говорятъ, у нихъ нѣтъ выдающихся артистовъ, за то имѣется ансамбль, чѣмъ и объясняется ихъ всегдашній успѣхъ. Для. полученія ансамбля, понятно, необходимо имѣть артистовъ уже съигравшихся. Соловцовъ этого очевидно и добивался и, говоря откровенно, цѣли своей достигъ; неудовольствіе, высказывавшееся по поводу оставленія однихъ и тѣхъ-же артистовъ въ теченіи нѣсколькихъ сезоновъ, было неосновательно. Недовольнымъ достаточно указать на наши Императорскіе театры, гдѣ артисты служатъ десятки лѣтъ и, однако, не надоѣдаютъ публикѣ; напротивъ, она съ ними сживается, считаетъ ихъ "своими" и уходъ кого нибудь изъ труппы вызываетъ нерѣдко искреннее сожалѣніе театраловъ. Нельзя-же думать, что для казенной антрепризы является вполнѣ умѣстнымъ то, что для антрепризы частной почему-то не годится. Къ этому долженъ добавить, что большинство французскихъ труппъ, по крайней мѣрѣ, поеѣщавшихъ Россію, отличаясь ансамблемъ, далеко не блистало хорошими артистами. Если-же Соловцову удалось достигнуть ансамбля и при томъ имѣя въ составѣ своей труппы выдающихся артистовъ, то я не могу не признать въ этомъ большой его заслуги. Было-бы еще, конечно, умѣстно претендовать на антрепренера, если-бы въ труппѣ его подвизались бездарности, которыя имъ и оставлялись-бы на службѣ изъ года въ годъ, но, пригласивъ лучшія провинціальныя силы, онъ вправѣ, ради ансамбля, удерживать ихъ подолгу. Непріятно въ теченіи цѣлаго ряда лѣтъ смотрѣть Петрова, Иванова и Сергѣева, которые въ любой роли являются только Петровыми, Ивановыми и Сергѣевыми, но смотрѣть такихъ артистовъ, какъ Глѣбова, Звѣрева, Киселевскій, Соловцовъ, Рощинъ-Инсаровъ, Недѣлинъ и др. артистовъ, создающихъ роли, никогда не можетъ "пріѣсться". Употребляю это слово, такъ какъ мнѣ часто приходилось слышать о нашихъ артистахъ -- "хороши, но пріѣлись". Этого "но" я никакъ понять не могу. Можно только сдѣлать одну оговорку, а именно: и хорошіе артисты должны принимать во вниманіе значеніе времени; роль, которая была имъ по средствамъ и силамъ десять лѣтъ тому назадъ, можетъ оказаться далеко неподходящей въ настоящее время, но и тогда рѣчь можетъ идти только о переходѣ на другое, болѣе соотвѣтствующее амплуа, но ни въ какомъ случаѣ объ удаленіи ихъ изъ состава труппы.
   Г. Соловцовъ, придерживаясь только что высказаннаго мною взгляда, въ теченіи нѣсколькихъ лѣтъ своей антрепренерской дѣятельности избѣгалъ частой замѣны однихъ артистовъ другими, и потому крупныя перемѣны въ составѣ его труппы бывали очень рѣдки; главнымъ образомъ эти перемѣны казались артистовъ на амплуа первыхъ любовниковъ и причину этому я усматриваю исключительно въ томъ, что г. Соловцову, вслѣдствіи бѣдности вообще нашей провиціальной сцены на замѣстителей этого амплуа, приходилось постоянно наталкиваться ни jeune premier'омъ, далеко не удовлетворительныхъ. Такъ, у него послѣдовательно служили СамойловъМичуринъ, Агаревъ, Скуратовъ, Анчаровъ-Эльстонъ и наконецъ въ сезонъ 1897--1898 года г. Багровъ. Послѣдній оказался лучше другихъ, но и съ нимъ придется разстаться въ силу окончанія срока его отпуска (Багровъ -- артистъ Императорскихъ театровъ). Перемѣны происходили также и въ женскомъ персоналѣ труппы, но въ сущности перемѣны незначительныя, если принять во вниманіе семилѣтній періодъ. За все это время на амплуа ingenue dramatique и comiqne у Соловцова служили г-жи Анненская, Вѣрова, Днѣпрова, Велизарій, Тугаринова и Морская. Долженъ еще упомянуть объ уходѣ артистки Шаровьевой, но замѣна ея такой выдающейся артисткой какъ М. И. Звѣрева дѣлу, конечно, вредить не могло.
   Перехожу къ г. Соловцову. О немъ, какъ о лицѣ, много лѣтъ стоящемъ во главѣ столь серьезнаго дѣла, какъ дѣло русской драмы, я поговорю подробнѣе и позволю себѣ охарактеризовать его какъ антрепренера, артиста и человѣка.
   Долженъ оговориться: хотя воспоминанія мои и посвящены Николаю Николаевичу и не въ силу личныхъ, дружескихъ отношеній, а какъ скромная дань заслугамъ его въ дѣлѣ возрожденія русской драмы въ Кіевѣ, тѣмъ не менѣе я въ характеристикѣ Соловцова буду вполнѣ безпристрастенъ и представлю его по возможности такимъ, какимъ я его знаю.
   Изъ всѣхъ антрепренеровъ, съ которыми мнѣ приходилось сталкиваться въ теченіи почти тридцатилѣтняго моего пребыванія въ театральномъ мірѣ, я считаю Соловцова единственнымъ, который, намѣтивъ себѣ опредѣленную цѣль, ни на іоту отъ нея не отступалъ "не щадя ни трудовъ, ни издержекъ", какъ обыкновенно говорятъ въ такихъ случаяхъ. Преслѣдованіе наживы, ради которой, главнымъ образомъ, и стремятся къ антрепризѣ, никогда у Соловцова не играло первенствующей роли. Каковы-бы ни были дѣла въ смыслѣ, конечно, сборовъ, Соловцовъ относился къ нимъ безразлично и не останавливался ни передъ какими затратами, чтобы обставлять пьесы такъ, какъ это требовалось; сознавая, что тотъ или другой артистъ можетъ быть полезенъ для дѣла, Соловцовъ обязательно его приглашалъ, не стѣсняясь окладомъ. Мнѣ извѣстны артисты, получавшіе у него по пятисотъ рублей въ мѣсяцъ, но когда они предъявляли требованіе прибавить сотню-другую -- отказа не бывало, разъ артисты, по мнѣнію Соловцова, были нужны. Многіе старались объяснять энергичныя дѣйствія г. Соловцова тѣмъ, что онъ стремился перетянуть публику въ свой театръ, что было не легко въ виду крупнаго конкурента -- оперы, къ которой кіевляне очень привыкли, тогда какъ къ драмѣ они относились безразлично. Если даже допустить, что это вѣрно, то опять таки я усматриваю здѣсь одну только заслугу Соловцова, заслугу, заключающуюся въ томъ, что онъ желалъ поставить русскую драму въ то положеніе, которое ей по праву принадлежитъ въ большомъ русскомъ городѣ. Я, впрочемъ, высказаннаго мнѣнія не раздѣляю, на что у меня имѣются: неопровержимые факты. Если Соловцовъ, конкурируя съ оперой, прибѣгалъ, какъ полагаютъ, къ роскошной обстановкѣ пьесъ, каковы, напримѣръ, "Санъ-Женъ", "Царь Борисъ" и др., то что-же заставляло его ни на волосъ не измѣнить своей программы послѣ пожара городского театра, когда конкурента уже не было и такой громадный городъ, какъ Кіевъ, остался только при одномъ театрѣ. Иной антрепренеръ, пользуясь столь привиллегированнымъ положеніемъ, пожалуй, ограничился-бы кое какой труппой и въ выборѣ репертуара старался-бы руководствоваться прежде всего дешевизной постановки пьесъ, между тѣмъ фактъ на лицо: послѣ пожара городского театра Соловцовъ не только не отступилъ отъ своей программы, но еще энергичнѣе преслѣдовалъ ее. Вотъ краткій перечень, далеко не полный, тѣхъ пьесъ, которыя Соловцовъ ставилъ въ послѣдніе два года, не стѣснясь крупными затратами: "Принцесса Греза", "Ніобея", "Смерть Іоанна Грознаго", "Джентльменъ" и другія. А безплатные и общедоступные спектакли, которые старались объяснять желаніемъ заискивать? Они ничуть не уменьшились. А благотворительные спектакли, даваемые еженедѣльно? Вѣдь каждый такой спектакль несомнѣнно приноситъ Соловцову убытокъ, но онъ все-таки не отказывается предоставлять театръ съ указанной цѣлью. Я привожу исключительно факты, а потому, полагаю, мое мнѣніе о Соловцовѣ, какъ антрепренерѣ, никѣмъ не будетъ заподозрѣно въ пристрастіи. Что касается обстановки пьесъ, то и въ этомъ отношеніи Соловцовъ заслуживаетъ большой похвалы. Я не видѣлъ ни одной пьесы, въ которой можно, указать на какіе-либо крупные промахи въ смыслѣ обстановки; иной разъ нѣкоторыя детали такъ и напоминаютъ мейнингенцевъ. Чего только не дѣлаетъ Соловцовъ, чтобы создать для зрителя возможно большую иллюзію. Опять приведу фактъ: въ продолженіи многихъ лѣтъ я привыкъ видѣть на сценѣ солдатъ въ роли статистовъ, изображающихъ народъ. Соловцовъ первый показалъ, что народныя сцены имѣютъ громадное значеніе и вмѣсто солдатъ сталъ приглашать для этихъ сценъ людей интеллегентныхъ, платя каждому по рублю за выходъ, хотя могъ-бы платить 15 копѣекъ, какъ это принято для вознагражденія солдатъ. Новое подтвержденіе, что передъ затратами Соловцовъ не останавливается и къ дѣлу своему относится настолько серьезно, что даже самые ярые его антагонисты ни въ чемъ его упрекнуть не могутъ. Я какъ-то говорилъ, что въ театральномъ дѣлѣ имѣетъ громадное значеніе отношеніе антрепренера къ "маленькимъ" артистамъ: отъ него зависитъ "давать ходъ" или "забивать". Соловцовъ, какъ самъ артистъ, прекрасно это понимаетъ, и я не безъ удовольствія долженъ отмѣтить, что рѣдко встрѣчалъ антрепренера, который-бы столь сочувственно относился къ "маленькимъ"; не говорю уже объ отношеніяхъ закулисныхъ, какъ къ, людямъ это, такъ сказать, домашнее дѣло, хотя оно имѣетъ не малое значеніе для подъема духа, я имѣю въ въ виду отношенія его къ нимъ, какъ къ артистамъ; сколько разъ мнѣ приходилось слышать упреки, дѣлаемые Соловцову по поводу той или другой роли, отдѣланной "маленькому" актеру и всегда Соловцовъ отстаивалъ "маленькихъ", доказывая, что иначе никогда не будетъ и "большихъ" актеровъ. Это, по моему мнѣнію, одна изъ самыхъ симпатичныхъ чертъ въ антрепренерской дѣятельности Николая Николаевича. Этой чертѣ его отчасти обязана и Императорская сцена, имѣющая теперь въ составѣ своей труппы г. Долинова. Укажу еще на г-жу Инсарову: поступивъ къ Соловцову на такъ называемое амплуа "безсловесныхъ", она въ теченіи трехъ лѣтъ, благодаря "ходу", выработалась въ весьма недурную артистку. Правда, отвѣтственныхъ ролей ей еще поручать нельзя, но недалеко то время, когда и она будетъ занимать видное мѣсто въ любой труппѣ. Чтобы покончить съ дѣятельностью Соловцова, какъ антрепренера, я укажу еще на замѣчательно образцовый порядокъ, заведенный имъ на сценѣ, порядокъ въ большинствѣ русскихъ труппъ, даже при энергичныхъ режиссерахъ, всегда отсутствующій.
   Чуть было не забылъ и даже хорошо, что вспомнилъ, иначе меня могли-бы упрекнуть въ сокрытіи недостатковъ Соловцова, а слѣдовательно и въ пристрастномъ къ нему отношеніи. Однимъ изъ такихъ недостатковъ я считаю его страсть афишироваться. Положимъ, отъ этого недостатка никто какого ущерба не терпитъ, все-же Соловцову не мѣшало-бы отъ него отрѣшиться. Страсть афишироваться сказывается на каждомъ шагу, начиная съ названія театра, который именуется театръ "Соловцовъ" и кончая афишами, въ которыхъ, вмѣсто анонса, что пьеса ставится Соловцовымъ, что вполнѣ оправдывается режиссерскимъ самолюбіемъ, значится: "пьеса ставится лично мною, Соловцовымъ". Къ чему это маслянистое масло? Разъ пьеса ставится Соловцовымъ -- значитъ она имъ ставится, и никѣмъ больше, къ чему-же добавлять еще "лично мною"!
   Не менѣе странной кажется мнѣ у Соловцова и его любовь къ рекламѣ. Положимъ, "la reclame-c'est l'ame de commerce", говорятъ французы, но врядъ-ли Соловцову, котораго кіевляне слишкомъ хорошо знаютъ и которому вполнѣ вѣрятъ, врядъ-ли ему нужно еще прибѣгать къ рекламѣ. Опять таки въ рекламахъ этихъ, противъ обыкновенія, нѣтъ преувеличеній, обѣщанія, даваемыя въ афишѣ, точно исполняются, но нужно-ли, напримѣръ, заявлять, что постановка "Санъ-женъ", стоитъ 10 тысячъ руб. Быть можетъ она стоитъ даже больше, (если считать все, что находится на сценѣ), но подобная реклама не вяжется съ той солидностью, съ которой Соловцовъ ведетъ свое дѣло. Г. Соловцову реклама не должна быть присуща. Его реклама -- само дѣло, которое онъ прекрасно ведетъ!
   Какъ артисга я знаю Соловцова почти двадцать лѣтъ и хотя были довольно большіе промежутки, въ которые я его не видалъ, но, какъ и въ первый годъ моей съ нимъ встрѣчи, такъ и въ настоящее время, я никакъ не могу опредѣлить его амплуа. Видѣлъ я его и къ роляхъ комиковъ-буффъ, и въ роляхъ серьезныхъ комиковъ, и въ роляхъ резонеровъ, наконецъ въ роляхъ характерныхъ и бытовыхъ. Если исключить изъ этого перечня амплуа любовниковъ, которое Соловцовъ въ послѣдніе годы оставилъ, то все-же репертуаръ его настолько разнообразенъ, что признать за артистомъ какое нибудь опредѣленное амплуа-невозможно! Какъ человѣку энергичному, Соловцову часто кажется, что та или иная роль ему по силамъ и онъ съ необыкновеннымъ стараніемъ принимается за ея изученіе (таковы напримѣръ роли классическія, въ которыхъ онъ пробовалъ выступать); не могу сказать, чтобы эти опыты давали положительные результаты; въ исполненіи замѣчается много недостатковъ, устранить которые просто не во власти артиста, но все-же въ исполненіи этомъ видно не только серьезное изученіе роли, но мѣстами и тонкое ея пониманіе. Самъ Соловцовъ, не стѣсняясь, въ подобныхъ случаяхъ говоритъ, что роли онъ не одолѣлъ. Случалось, что принимаясь за изученіе роли и долго надъ ней работая, онъ приходилъ къ заключенію, что она ему не по силамъ, и отъ исполненія ея, не смотря на массу потеряннаго труда, отказывался. На ряду съ этимъ въ репертуарѣ Соловцова имѣются такія роли, исполненіе которыхъ не оставляетъ желать ничего лучшаго. За послѣдніе два -- три года Соловцовымъ положительно создано нѣсколько ролей, въ которыхъ, по моему мнѣнію, у него нѣтъ соперниковъ. Если сопоставить Соловцова съ знаменитѣйшими нашими русскими артистами, то придется сказать слѣдующее: въ одной роли Соловцовъ будетъ, пожалуй, слабѣе Давыдова, въ другой -- Киселевскаго и др., но за то эти артисты стоятъ выше Соловцова только въ роляхъ своего амплуа, тогда какъ Соловцовъ нѣкоторыя другія роли, внѣ ихъ амплуа, играетъ настолько замѣчательно, что при разнообразіи его репертуара, онъ нерѣдко поражаетъ. За эти роли наши знаменитости и вовсе не будутъ браться, строго придерживаясь только своего амплуа. Вотъ почему я считаю Соловцова не только артистомъ хорошимъ, но и въ высшей степени полезнымъ. Я не могу себѣ представить такую труппу, въ которой Соловцовъ не былъ-бы всегда желателенъ и еслибы онъ когда либо бросилъ антрепризу, то никогда не затруднялся-бы получить ангажементъ на солидный окладъ.
   Что Соловцовъ -- артистъ относится къ своимъ обязанностямъ очень серьезно -- я вывожу изъ того, что, выступая въ новой роли, онъ сильно волнуется и хотя старается скрывать это волненіе напускной веселостью, но это ему не удается. Какъ онъ ни храбрится, но все-же замѣтно, что онъ труса празднуетъ. Еще одна отличительная черта Соловцова -- артиста: къ основательнымъ замѣчаніямъ по поводу неправильно проведенной имъ той или другой сцены онъ прислушивается и если ему доказать логически его промахи, онъ ихъ въ будущемъ станетъ избѣгать, хотя во время спора никогда не согласится съ мнѣніемъ своего оппонента. Впрочемъ, это относится не только къ Соловцову -- артисту, но и Соловцову -- человѣку. Я не помню такого спора, (а былъ я свидѣтелемъ и принималъ въ нихъ участіе сотни разъ), гдѣ-бы Соловцовъ сразу сознавалъ свою неправоту; подчасъ онъ будетъ доказывать, что дважды два -- пять, прекрасно сознавая, что это абсурдъ. Такова ужъ его натура! А пройдетъ день- другой, смотришь -- онъ самъ возобновитъ разговоръ по поводу спорной темы и станетъ надъ собой-же смѣяться, что доказывалъ нѣчто невозможное!
   Что Соловцовъ человѣкъ нервный -- неудивительно, на то онъ артистъ, такая ужъ порода нервная, но вмѣстѣ съ тѣмъ онъ очень раздражителенъ и вспыльчивъ. Таковымъ въ прежніе годы я его не зналъ и полагаю, что это есть прямое послѣдствіе многолѣтней антрепризы. Какъ и большинство людей вспыльчивыхъ, Соловцовъ, однако, по характеру своему очень добръ и въ этомъ кроется причина, по которой артисты относятся къ нему всегда сочувственно. Зная вспыльчивость Соловцова, служащіе относятся къ его вспышкамъ, сопровождающимся всегда необычайнымъ крикомъ, довольно спокойно, ибо увѣрены, что черезъ двѣ -- три минуты онъ и самъ забудетъ, что кричалъ, а тѣмъ болѣе забудетъ, въ какихъ выраженіяхъ, подчасъ нецензурныхъ, онъ высказывалъ свое неудовольствіе.
   Въ обществѣ Соловцовъ весьма пріятный собесѣдникъ. Впрочемъ, слово "собесѣдникъ" нѣсколько не подходящее, вѣрнѣе сказать -- Соловцова весьма пріятно послушать, такъ какъ бесѣдовать съ нимъ очень трудно. Стоитъ только дать какую нибудь тему и Соловцовъ, развивая ее, увлечется дотого, что способенъ говорить безостановочно; остановить его пѣгъ никакой возможности, а тѣмъ болѣе возражать; вы всегда, услышите: "дайте кончить, не перебивайте"! Такъ и вспоминается въ эти минуты начальникъ, внушающій подчиненному "молчать, когда съ вами разговариваютъ". А говоритъ Соловцовъ красиво, съ увлеченіемъ, и, если-бы онъ не былъ хорошимъ артистомъ, я искренно жалѣлъ-бы, что онъ не избралъ себѣ адвокатской карьеры!
   Изъ событій театральной жизни г. Кіева за послѣдніе три года у меня имѣется не мало весьма интересныхъ и характерныхъ фактовъ, но приводить ихъ я считаю нѣсколько неудобнымъ по, какъ-бы это выразиться, преждевременности, что-ли. Если мнѣ когда либо впослѣдствіи удастся написать продолженіе своихъ театральныхъ воспоминаній -- этотъ пробѣлъ будетъ много восполненъ, въ данное-же время нахожу вполнѣ умѣстнымъ поставить здѣсь точку.
   P. S.-- Еще два слова. Когда въ августѣ 1897 года, передъ открытіемъ сезона, столь неожиданно для всѣхъ, скончался Т. А. Чужбиновъ, кіевляне, выражая искреннеее свое соболѣзнованіе, вмѣстѣ съ тѣмъ высказывали опасенія, что артиста этого некѣмъ будешь замѣнить. Къ счастію для кіевской сцены опасенія эти не сбылись: на амплуа Чужбинова г. Соловцовымъ былъ приглашенъ артистъ Михайловъ. Выступилъ онъ скромно, безъ дебютовъ, но съ перваго-же спектакля обратилъ на себя вниманіе, а не прошло и трехъ мѣсяцевъ, какъ Михайловъ сталъ любимцемъ публики. Своей талантливой игрой онъ завоевалъ всеобщія симпатіи; нѣтъ той роли, подчасъ самой ничтожной, изъ которой артистъ не создалъ-бы яркаго, художественно законченнаго образа.
   Писать театральныя воспоминанія и не отмѣтить такого выдающагося артиста,-- я счелъ себя не въ правѣ, а потому ограничиваюсь пока этими нѣсколькими строками, не теряя однако надежды коснуться въ будущемъ подробнѣе и г. Михайлова и его сценической карьеры.
   
   Дополненія
   Къ стр. 283.-- Когда книга эта была уже сброшюрована и имѣла выйти въ свѣтъ (23-го апрѣля сего года), я, совершенно для меня неожиданно, узналъ о смерти Ивана Платоновича Киселевскаго, послѣдовавшей наканунѣ въ одинадцать часовъ вечера. Что положеніе артиста было серьезное съ перваго момента заболѣванія -- знали всѣ кіевляне, но предполагать столь близкую развязку никто не могъ, такъ какъ пользовавшіе его врачи считали его положеніе далеко не безнадежнымъ. Знаменательно, что Киселевскій скончался въ г. Кіевѣ въ тотъ самый день, когда въ Одессѣ ставился спектакль въ его бенефисъ; мало того, въ тотъ самый моментъ, когда въ Одессѣ окончился спектакль -- Киселевскій испустилъ въ Кіевѣ послѣдній вздохъ. Точно самой судьбой опредѣлено было умереть артисту въ тотъ моментъ, когда будетъ собрана достаточная сумма для устройства похоронъ.
   На гробъ артиста возложено было много вѣнковъ, изъ числа которыхъ выдѣлялся вѣнокъ отъ драматическихъ артистовъ Императорскаго Петербургскаго театра съ надписью "дорогому товарищу". Отпѣванія тѣла происходило во Владимірскомъ Соборѣ 26 апрѣля при большомъ стеченіи публики, а затѣмъ гробъ съ останками покойнаго былъ отправленъ, по желанію семьи, въ Петербургъ для преданія землѣ.
   И. П. оставилъ вдову, четырехъ сыновей и одну дочь. Къ счастью, всѣ сыновья болѣе или менѣе пристроились, состоя на службѣ. Что-жь? И это утѣшительно!
   Сезонъ 1897--1898 г. будетъ памятенъ Кіеву по двумъ крупнымъ понесеннымъ имъ утратамъ: до начала сезона скончался Т. А. Чужбиновъ, по окончаніи сезона -- И. П. Киселевскій!
   Провинціальная сцена въ слишкомъ короткій промежутокъ лишилась двухъ выдающихся артистовъ, вполнѣ по заслугамъ пользовавшихся большими симпатіями.
   Къ стр. 208.-- Одно время Онѣгинъ посвятилъ себя режиссерской дѣятельности, преимущественно въ опереткѣ, но затѣмъ вновь вернулся къ избранной имъ спеціальности -- управляющаго садами и въ настоящее время состоитъ въ Кіевѣ управляющимъ сада "Шато-де-флеръ", весьма часто воспѣвая въ стихахъ таланты садовыхъ дѣятелей и, преимущественно, дѣятельницъ.
   Къ стр. 86--Иванъ Петровичъ Новиковъ въ прошломъ 1897-мъ году состоялъ антрепренеромъ драматической труппы въ Оренбургѣ. Во время этой антрепризы, оказавшейся крайне для него печальной въ матеріальномъ отношеніи, Новиковъ покончилъ самоубійствомъ.
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов