Книговод

Цимбелин

Шекспир Вильям


СОЧИНЕНІЯ
ВИЛЬЯМА ШЕКСПИРА

ВЪ ПЕРЕВОДѢ И ОБЪЯСНЕНІИ
А. Л. СОКОЛОВСКАГО.

Съ портретомъ Шекспира, вступительной статьей "Шекспиръ и его значеніе въ литературѣ" и съ приложеніемъ историко-критическихъ этюдовъ о каждой пьесѣ и около 3.000 объяснительныхъ примѣчаній.

ИМПЕРАТОРСКОЮ АКАДЕМІЕЮ НАУКЪ
переводъ А. Л. Соколовскаго удостоенъ
ПОЛНОЙ ПУШКИНСКОЙ ПРЕМІИ.

ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ,
пересмотрѣнное и дополненное по новѣйшимъ источникамъ.

ВЪ ДВѢНАДЦАТИ ТОМАХЪ.

Томъ VI.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ ИЗДАНІЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ.

   

ЦИМБЕЛИНЪ.

   Драма "Цимбелинъ" ни разу не была издана при жизни Шекспира и напечатана лишь въ первомъ полномъ собраніи его сочиненій въ 1623 году подъ краткимъ заглавіемъ:-- "The tragedie of Cymbeline". Время, когда пьеса написана, осталось въ точности неизвѣстно; но общій духъ всего произведенія, необыкновенная широта замысла и зрѣлая законченность въ изображеніи характеровъ невольно приводили критиковъ къ мнѣнію, что Цимбелинъ былъ однимъ изъ послѣднихъ Шекспировыхъ созданій и написанъ, можетъ-быть, даже въ 1614 или 1615 годахъ, т.-е. незадолго до смерти поэта. Мнѣніе это оказалось несовсѣмъ справедливымъ. Въ найденномъ Пэнъ Колльеромъ дневникѣ Фермана, относящемся къ 1610 году, помѣщенъ полный разборъ Цимбелина, и, слѣдовательно, пьеса не могла быть написана позднѣе этого времени. Тѣмъ не менѣе открытіе это не опровергаетъ мнѣнія, что Цимбелинъ если и не былъ послѣднимъ произведеніемъ Шекспира, то все-таки написанъ въ зрѣлые годы поэта и уже послѣ его другихъ величайшихъ произведеній. Были попытки отнести созданіе драмы къ еще болѣе раннему времени, но онѣ совершенно бездоказательны. Такъ, Мэлоне, отличающійся вообще слишкомъ смѣлыми заключеніями для опредѣленія хронологіи Шекспировыхъ произведеній, утверждалъ, что Цимбелинъ написанъ въ 1605 г.; но на чемъ же основывалъ онъ это предположеніе? На томъ, что въ хроникѣ Голлиншеда, изъ которой Шекспиръ заимствовалъ историческую канву драмы, сказаніе о Цимбелинѣ помѣщено между исторіями Лира и Макбета; а такъ какъ обѣ эти трагедіи написаны въ періодъ времени отъ 1603 до 1607 года, то Мэлоне полагалъ, что Шекспиръ написалъ Цимбелина между этими двумя произведеніями, а именно въ 1605 году. Нечего говорить, до чего такое мнѣніе бездоказательно и фантастично. Другихъ, болѣе точныхъ указаній, когда была написана драма, мы не имѣемъ никакихъ.
   Содержаніе драмы необыкновенно широко и заимствовано Шекспиромъ изъ нѣсколькихъ источниковъ. Основаніемъ для собственно исторической канвы пьесы послужила лѣтопись Голлиншеда. Голлиншедъ относитъ царствованіе Цимбелина къ эпохѣ Августа и говоритъ, что онъ вступилъ на престолъ послѣ отца своего Тенанція, бывшаго данникомъ римлянъ. Дань эта сначала выплачивалась исправно, но затѣмъ мало-по-малу была прекращена, на что Августъ, занятый въ то время другими, болѣе важными, дѣлами, не обратилъ серьезнаго вниманія; когда же эти затрудненія миновали, римское войско приготовь лось высадиться въ Британіи съ цѣлью смирить неисправныхъ плательщиковъ. Похода этотъ замедлился возстаніемъ паннонцевъ и далматовъ, вслѣдствіе чего назначенныя для дѣйствія противъ британцевъ римскія войска были задержаны въ Галліи. Между тѣмъ британцы вступили съ Августомъ въ переговоры, которые однако не привели дѣла къ желанному разрѣшенію, и потому въ слѣдующемъ году римское войско вновь приготовилось къ британскому походу. Эта вторая попытка не удалась точно такъ же по причинѣ новыхъ, вспыхнувшихъ въ срединѣ имперіи, безпорядковъ, и дѣло заглохло само собой. Относительно роли, какую игралъ въ этомъ дѣлѣ Цимбелинъ, Голлиншедъ говоритъ, что ему въ точности не извѣстно, кто былъ виновникомъ этой распри съ римлянами: Цимбелинъ или другой король, и при этомъ прибавляетъ, что, по свидѣтельству лѣтописей, Цимбелинъ былъ воспитанъ въ Римѣ, гдѣ пользовался особеннымъ расположеніемъ Августа, возведшаго его въ санъ рыцаря (!), почему онъ старался всегда жить въ дружбѣ съ Римомъ, зная, что только въ столицѣ имперіи молодые британцы могли получать хорошее образованіе и учиться, какъ должно, военному искусству. Въ заключеніе, лѣтописецъ говоритъ, что всемогущій Богъ вообще такъ расположилъ въ то время умы людей что не только британцы, но и другіе народы нимало не тяготились зависимостью отъ Рима.
   Вторая, наиболѣе выдающаяся въ драмѣ, фабула -- объ испытаніи мужемъ вѣрности жены была нѣсколько разъ разрабатываема почти во всѣхъ средневѣковыхъ литературахъ, при чемъ основной фактъ оставался одинъ и тотъ же, а измѣнялись только подробности. Я привожу краткое содержаніе нѣкоторыхъ изъ этихъ новеллъ
   Древнѣйшая версія относится къ французской литературѣ XIII вѣка и извѣстна подъ именемъ: "Roman de la violette". По внѣшней формѣэто длинная поэма, сочиненная менестрелемъ Жильбертомъ де-Монтрель. Блестящій кружокъ рыцарей, собравшись во дворцѣ нормандскаго короля, потѣшаетъ его пѣніемъ. Молодой рыцарь Жераръ превозноситъ въ пѣснѣ красоту и вѣрность своей возлюбленной -- Евріанты. Ему грубо возражаетъ Лизіаръ, графъ Форецъ, и дѣлаетъ предложеніе на пари обольстить въ теченіе восьми дней его красавицу. Закладомъ ставятся поземельныя владѣнія обоихъ. Жераръ принимаетъ вызовъ, и Лизіаръ отправляется въ замокъ Евріанты. Когда же его попытка совратить добродѣтельную женщину остается безъ, успѣха, то онъ подкупаетъ старую прислужницу Евріанты, которая даетъ ему возможность увидѣть черезъ замочную скважину красавицу въ ваннѣ, при чемъ онъ успѣваетъ замѣтить у нея на груди родимое пятно, имѣвшее форму фіалки. Возвратясь ко двору, клеветникъ объявляетъ, что пари имъ выиграно, и приводитъ въ доказательство открытую имъ тайну родимаго пятна. Раздраженный Жераръ велитъ Евріантѣ ѣхать за собой и, завезя ее въ темный лѣсъ, приказываетъ готовиться къ смерти. Въ эту минуту Евріанта вдругъ видитъ, что къ Жерару ползетъ огромная огнедышащая змѣя. Крикъ жены останавливаетъ руку. Жерара и заставляетъ защищаться противъ чудовища, которое и гибнетъ подъ его мечомъ. Рыцарское чувство не позволило Жерару поднять послѣ этого руку на женщину, спасшую ему жизнь, и онъ осудилъ, ее лишь на вѣчную съ собой разлуку. Затѣмъ въ поэмѣ слѣдуетъ разсказъ, какъ оба пережили множество диковинныхъ приключеній, пока, наконецъ Жераръ не убѣдился въ невинности своей жены, подслушавъ случайно разговоръ Лизіара съ той самой старухой, которая доставила ему возможность видѣть Евріанту въ ваннѣ. Съ этой минуты онъ отправился разыскивать ее вездѣ и наконецъ нашелъ на площади одного города, въ одеждѣ приговоренной къ сожженію преступницы, обвиненной въ убійствѣ. Обвиненіе, конечно, оказалось клеветой, что Жераръ и доказалъ, по обычаю того времени, судомъ Божіимъ, т.-е. поединкомъ съ доносчикомъ, по чьему навѣту Евріанта была обвинена. Сойдясь затѣмъ съ женой вновь, Жераръ отправился ко двору короля, гдѣ окончательно возстановилъ честь Евріанты, сразясь на этотъ разъ съ Лизіаромъ. Поверженный на землю клеветникъ былъ приговоренъ къ висѣлицѣ, главная же виновница всего, старуха-прислужница Евріанты, брошена въ котелъ съ кипящимъ масломъ. Въ подлинникѣ новелла гораздо обширнѣе по содержанію подобно всѣмъ средневѣковымъ литературнымъ произведеніямъ этого рода; здѣсь же приведены только факты, имѣющіе какое-нибудь соотношеніе съ Шекспировой драмой.
   Вторая, имѣющая аналогическое содержаніе, легенда принадлежитъ также къ литературѣ XIII вѣка и извѣстна подъ названіемъ: "Roman de la belle Jeanne". Одинъ богатый фландрскій рыцарь, не находя достойнаго жениха для своей красавицы дочери, Жанны, рѣшилъ выдать ее за конюшаго Роберта, человѣка хотя и не знатнаго рода, но испытанной храбрости и честности. Робертъ принялъ предложеніе и передъ свадьбой былъ возведенъ своимъ тестемъ въ санъ рыцаря. Едва брачный обрядъ совершился, Робертъ вспомнилъ, что онъ уже давно былъ связанъ священнымъ обѣтомъ отправиться на дальнее богомолье въ тотъ самый день, когда будетъ посвященъ въ рыцари, вслѣдствіе чего ему пришлось разстаться съ молодой женой, едва выйдя изъ церкви. Одинъ изъ присутствовавшихъ на свадьбѣ рыцарей, по имени Рауль, сталъ издѣваться надъ Робертомъ и язвительно шепнулъ ему на ухо, что если Робертъ такъ покидаетъ молодую жену въ самый день свадьбы, то онъ, Рауль, берется сдѣлать его рогатымъ въ теченіе восьми дней, на что и предложилъ пари. Робертъ принялъ предложеніе и отправился въ путь. Затѣмъ произошла такая же исторія тщетныхъ попытокъ обольстителя и подкупъ прислужницы, съ тою только разницей, что Рауль не удовольствовался разсматриваньемъ Жанны въ замочную скважину, но ворвался въ ванну съ намѣреніемъ овладѣть красавицей силой. Благородная дама оказалась однако не только добродѣтельной, но еще и очень храброй. Она удачно отразила насиліе злодѣя, при чемъ разбила ему лобъ полѣномъ. Пристыженный Рауль долженъ былъ удалиться, но успѣлъ замѣтить на тѣлѣ Жанны нѣсколько значковъ (новелла описываетъ ихъ даже слишкомъ подробно). Робертъ, возвратясь, провелъ съ женой первую счастливую ночь, но на другой день его посѣтилъ Рауль и съ торжествомъ объявилъ, что пари Робертомъ проиграно, въ доказательство чего описалъ замѣченные имъ значки. Робертъ наивно отвѣтилъ (подлинныя слова новеллы) "что онъ еще не успѣлъ разсмотрѣть свою жену такъ подробно", и потому отложилъ рѣшеніе вопроса до завтрашняго дня. Убѣдясь ночью въ правдѣ сказаннаго, онъ съ горемъ призналъ себя побѣжденнымъ и, не думая о какой-либо мести Жаннѣ, добровольно удалился изъ замка, отдавъ Раулю, согласно договору, всѣ свои земли. Жанна, узнавъ о происшедшемъ, переодѣлась въ платье пажа и поѣхала вслѣдъ за мужемъ, который при встрѣчѣ ее не узналъ и, принявъ дѣйствительно за мальчика, взялъ къ себѣ въ пажи. Оба прибыли въ Марсель; но такъ какъ Робертъ потерялъ при закладѣ съ Раулемъ все свое имущество, то въ большомъ городѣ они остались безъ гроша денегъ. Къ счастью, Жанна выказала замѣчательную житейскую практичность. Лошади, на которыхъ они пріѣхали, были проданы, а на вырученныя деньги Жанна завела лавку, въ которой стала продавать пироги своего собственнаго печенья. Дѣло пошло такъ хорошо, что пироги булочника Жана скоро прославились на всю окрестность. Разъ, сидя у давки, Жанна вступила въ разговоръ со странствующимъ пилигримомъ, который сказалъ, что идетъ въ Іерусалимъ замаливать тяжелый грѣхъ, состоявшій въ томъ, что онъ оклеветалъ одну честную женщину и разорилъ ея мужа. Жанна тотчасъ узнала въ пилигримѣ своего врага Рауля, но не сказала объ этомъ Роберту ни слова; когда же Рауль вернулся изъ Іерусалима, то она предложила Роберту сдѣлать путешествіе на ихъ родину. Отецъ Жанны крайне обрадовался прибытію Роберта, но точно также не узналъ своей дочери подъ платьемъ пажа. На данномъ въ замкѣ пирѣ Робертъ узналъ Рауля и вызвалъ его на поединокъ для доказательства правоты своей жены. День былъ назначенъ, но наканунѣ Роберта постигло новое горе: любимый его пажъ, Жанъ, внезапно исчезъ неизвѣстно куда. Отправясь на поединокъ, Робертъ побѣдилъ Рауля и заставилъ его сознаться во всемъ. Возстановленіе чести жены не могло однако принести Роберту большого счастья, потому что онъ все-таки остался одинокимъ, а сверхъ того, потерялъ и любимаго своего пажа Жана. Но велла, конечно, заключается соединеніемъ любящихъ и раскрытіемъ всѣхъ тайнъ.
   Читатели, безъ сомнѣнія, могли замѣтить, что эта вторая легенда несравненно выше первой, какъ по поэтической обработкѣ сюжета, проникнутаго гораздо большею искренностью и простотой, такъ равно и по тону всего произведенія. Въ новеллѣ мы не видимъ ни ужасныхъ казней, ни страшныхъ несчастій, какимъ подвергаются лица "Roman de la violette". Все оканчивается, напротивъ, мягко и человѣколюбиво. Основной сюжетъ легенды не остался достояніемъ одной французской литературы, но перекочевалъ затѣмъ въ Италію и наконецъ въ Англію, при чемъ, сохранивъ главныя черты, понесъ измѣненіе въ деталяхъ сообразно съ нравами страны и характеромъ поэтовъ. Въ Италіи легенда разработана Боккаччіо и составляетъ содержаніе девятой новеллы второго дня Декамерона. Рыцари французскихъ разсказовъ превращены у Боккаччіо въ купцовъ. Исторія заклада, въ которомъ предметомъ спора поставлена честь женщины, сохранена та же самая, но второстепенныя событія выведены уже совершенно иныя. Коварный соблазнитель оказывается у Боккаччіо болѣе хитрымъ, чѣмъ его французскіе собратья. Онъ не дѣлаетъ даже попытокъ соблазнить молодую женщину, но успѣваетъ пробраться ночью въ ея спальню, спрятавшись въ сундукъ, который подкупленная сосѣдка выдаетъ за свой и уговариваетъ красавицу поставить въ свою комнату будто бы для сбереженія. Ночью обманщикъ выходитъ изъ сундука и также, какъ въ разсказанныхъ уже легендахъ, успѣваетъ замѣтить на тѣлѣ спящей хозяйки знакъ, служащій уликой, помощью которой мужъ вводится въ такое же заблужденіе, какъ и герои прочихъ легендъ. Дальнѣйшія событія также расходятся съ выведенными во французскихъ разсказахъ. Оскорбленный мужъ не думаетъ, какъ рыцарь "Roman de la violette", мстить преступницѣ собственной рукой или простить ей оскорбленіе, удалясь изъ дома, какъ это дѣлаетъ буржуазный герой "Roman de la belle Jeanne". Напротивъ, онъ поступаетъ, какъ мстительный итальянецъ, поручая наказаніе виновной своему слугѣ, который однако, сжалившись надъ несчастной^ клявшейся въ своей невинности, оставляетъ кровавый приказъ безъ исполненія. Несчастная женщина, переодѣвшись въ мужское платье, переселяется въ Африку и тамъ поступаетъ на службу египетскаго Судана. Невинность ея узнается по неосторожности самого клеветника, который, пріѣхавъ въ Египетъ, обличаетъ себя тѣмъ, что у него отыскиваются вещи, похищенныя имъ изъ спальни молодой женщины во время ея сна. Дѣло кончается тѣмъ, что клеветника, по восточному обычаю сажаютъ на колъ.
   Въ англійской литературѣ разсказъ съ тѣмъ же основнымъ содержаніемъ напечатанъ въ книгѣ, озаглавленной: "Westward for Smells" и содержащей собраніе повѣстей Китта. Книга вышла въ 1603 году. Время разсказа отнесено къ царствованію Генриха VI. Канва разсказа осталась та же самая, но общій тонъ детальныхъ событій окрашенъ иначе, сообразно съ нравами и обычаями болѣе хладнокровной и цѣломудренной Англіи. Такъ, разсказчикъ, говоря о слабости женщинъ, объясняетъ причину этой слабости не столько страстностью ихъ натуры, какъ это мы видимъ во французскихъ и итальянскихъ разсказахъ, но кознями вѣчнаго врага человѣчества -- дьявола. Клеветникъ, забравшись въ спальню, гдѣ прячется подъ кровать, оказывается настолько нравственнымъ, что не позволяетъ себѣ разсматривать голое тѣло красавицы, но довольствуется для поддержанія своей клеветы похищеніемъ лежавшаго у изголовья ея постели распятія, которое она сняла съ шеи, ложась спать. Далѣе повторяется исторія, какъ оскорбленный мужъ приказываетъ своему слугѣ умертвить мнимую преступницу, какъ она избѣгаетъ смерти благодаря добросердечности этого слуги, а затѣмъ, переодѣвшись въ мужское платье, претерпѣваетъ множество бѣдствій во время своего одинокаго странствія. Ее наконецъ встрѣчаетъ король Эдвардъ, возвращавшійся изъ Франціи, и беретъ къ себѣ въ пажи. Послѣ одной кровопролитной битвы она находитъ на полѣ сраженія раненаго воина, на груди котораго оказывается украденный у нея крестъ. Вылѣченный отъ ранъ виновникъ ея несчастій вызывается къ королевскому суду и до того путается въ показаніяхъ о похищенномъ распятіи, что истина всплываетъ наружу. Новелла заключается примиреніемъ мужа съ женой и наказаніемъ виновника, при чемъ тоже можно замѣтить вліяніе обычаевъ и нравовъ той страны, въ которой происходитъ дѣйствіе. Мы не видимъ ни инквизиціонныхъ котловъ съ кипящимъ масломъ ни восточнаго кола. Виновникъ практически приговаривается къ уплатѣ денежнаго штрафа и къ тюремному заключенію.
   Я съ намѣреніемъ распространился изложеніемъ содержанія легендъ, съ тѣмъ, чтобы показать, до какой степени изображеніе общечеловѣческихъ сердечныхъ движеній находило себѣ привѣтъ въ сказаніяхъ всѣхъ народовъ. Оклеветанная невинная женщина и пылкій мужъ, оказывающійся легковѣрнымъ въ силу именно своей глубокой любви,-- это такое заурядное явленіе, какое можно встрѣтить даже у дикарей; потому не мудрено, что мотивъ этотъ нашелъ отголосокъ въ поэзіи всѣхъ народовъ. Вся разница въ томъ, въ какую форму облекался этотъ мотивъ сообразно средѣ и индивидуальному характеру писателей. Если разсмотрѣнныя легенды обнаруживаютъ эту разницу только внѣшней формой и большей или меньшей степенью богатства деталей, то само собой разумѣется, что Шекспиръ, какъ психологъ по преимуществу, изобразилъ въ своемъ, написанномъ на эту тему, произведеніи, исторію души дѣйствующихъ лицъ и тѣмъ далеко оставилъ за собою всѣхъ предшествовавшихъ авторовъ.
   Что касается до фактическаго содержанія легенды, какое Шекспиръ выбралъ для своей драмы, то нѣтъ сомнѣнья, что онъ пользовался разсказомъ Боккаччіо, такъ какъ большинство выведенныхъ имъ фактовъ заимствовано прямо оттуда. Разсказъ Китта, какъ современное Шекспиру англійское беллетристическое произведеніе, можетъ-быть, былъ ему извѣстенъ также, но едва ли можно предположить то же относительно двухъ французскихъ новеллъ. Фактическое ихъ содержаніе, во-первыхъ, слишкомъ сильно расходится съ сюжетомъ Цимбелина, а во-вторыхъ, едва ли второстепенныя произведенія французской литературы XIII вѣка были въ Шекспирово время распространены въ Англіи.
   Возвращаясь къ общей фабулѣ Шекспировой драмы, мы замѣчаемъ, что содержаніе ея не исчерпывается фактами, изложенными въ разсмотрѣнныхъ источникахъ. Кромѣ исторической канвы пьесы, заимствованной изъ Голлиншедовой лѣтописи, и романтической исторіи, взятой изъ Боккаччіо, Шекспиръ осложнилъ сюжетъ, включивъ въ него еще два совершенно самостоятельныхъ эпизода: первый -- о коварной женѣ мягкосердечнаго короля и ея глупомъ сынѣ, преслѣдующихъ королевскую дочь своими кознями и интригами, и второй -- еще болѣе вводный разсказъ -- о молодыхъ принцахъ, похищенныхъ старымъ придворнымъ и воспитанныхъ на лонѣ сельской природы, вдали отъ нравовъ фальшиваго, испорченнаго двора. Самыя тщательныя изысканія критиковъ для открытія источниковъ, изъ которыхъ Шекспиръ могъ заимствовать эти эпизоды, не имѣли успѣха, и потому можно съ большой вѣроятностью предположить, что Шекспиръ придумалъ эти исторіи самъ. При этомъ невольно является вопросъ: для чего Шекспиру понадобились такіе совершенно посторонніе эпизоды, включивъ которые въ свою драму, онъ осложнилъ ея содержаніе, сложное и безъ того до такой степени, что все произведеніе похоже болѣе на эпическую поэму, чѣмъ на драму. Разгадка этого вопроса заключается въ общемъ характерѣ всей пьесы и въ томъ значеніи, какое она имѣетъ относительно прочихъ произведеній поэта, написанныхъ ранѣе.
   Изучая Лира, Макбета, Отелло и другія Шекспировы глубочайшія произведенія, мы видимъ, что хотя каждое изъ нихъ представляетъ совершенно законченный, выхваченный прямо изъ жизни и въ нее же возвращающійся эпизодъ, но во всякомъ случаѣ это все-таки только отдѣльные эпизоды. Лиръ пробуждаетъ въ насъ однѣ чувства, Макбетъ -- другія. Задача каждой пьесы ясна, глубока, превосходно выполнена, но вмѣстѣ съ тѣмъ своебразна. Жизненная правда бьетъ во всякой ключомъ, но мысль каждой пьесы ограничена спеціальными рамками. Изучая каждую изъ нихъ, мы чувствуемъ, что, кромѣ явленій жизни, въ ней изображенныхъ, существуетъ еще много другихъ, въ настоящемъ случаѣ нетронутыхъ. Сравнить впечатлѣніе этихъ пьесъ можно съ тѣмъ, когда, стоя на берегу великой, бурно несущейся рѣки, мы замѣчаемъ, что рѣка эта, встрѣчаясь съ препятствіями въ своемъ теченіи, внезапно образуетъ бурные водовороты, изъ которыхъ каждый, несмотря на свою существенную связь съ водами общей рѣки, обособляется для нашихъ глазъ въ отдѣльное цѣлое. Движеніе этихъ водоворотовъ можетъ быть даже сильнѣе и яростнѣе, чѣмъ общее движеніе всей рѣки, но всякій пойметъ, что сила ихъ и энергія все-таки заимствованы изъ рѣки и ни откуда болѣе. Наблюдая такіе водовороты, мы можемъ хорошо выслѣдить въ нихъ движеніе и напоръ воды благодаря тому, что они сравнительно ограничены; но гораздо труднѣе объяснить себѣ натискъ и движеніе каждой изъ тѣхъ разнообразныхъ волнъ, какія несутся предъ нашими глазами въ самой рѣкѣ. Если упомянутыя выше Шекспировы пьесы можно сравнить съ бурными водоворотами, то Цимбелинъ уподобляется той великой рѣкѣ, отъ которой они произошли. Если въ тѣхъ пьесахъ изображены отдѣльные житейскіе эпизоды, то въ Цимбелинѣ Шекспиръ изобразилъ самую жизнь, въ ея общемъ, могучемъ теченіи, конечно, насколько разнообразные факты этой жизни могли быть вмѣщены въ одномъ произведеніи.
   Что въ Цимбелинѣ выражено нѣчто большее, чѣмъ единичный эпизодъ жизни, обнаруживается уже изъ одного богатства содержанія пьесы, въ которомъ слиты событія, взятыя изъ самыхъ разнообразныхъ эпохъ жизни человѣчества и представляющія всевозможныя стадіи цивилизаціи и развитія, чрезъ какія родъ людской проходилъ. На первомъ планѣ мы видимъ героическій вѣкъ древности. Государство, молодое и нецивилизованное, покоренное болѣе сильнымъ, но и болѣе образованнымъ народомъ, ищетъ свергнуть наложенное на него иго, въ чемъ и успѣваетъ. Рядомъ съ этимъ развивается иной, частный, но самостоятельный эпизодъ: предъ нами вѣчная исторія недоразумѣній, какія рождаются между мужчиной и женщиной по поводу любви и ревности. Такой сюжетъ требовалъ уже иной среды и иной обстановки для своего изображенія, и потому поэтъ представилъ въ этой части своего произведенія картины и нравы уже другой эпохи. Сцены попытки обольщенія Иможены и послѣдующихъ сценъ ревности Постума такъ и дышатъ характеромъ того вѣка, когда Шекспиръ жилъ самъ, и когда, подъ натискомъ идей эпохи Возрожденія, страстныя чувства какъ въ жизни, такъ и въ поэзіи выражались особенно сильнымъ, порывистымъ образомъ. Поставивъ такъ дѣло, поэтъ, конечно, впалъ въ анахронизмъ сравнительно съ временемъ, когда происходитъ общее дѣйствіе драмы; но что за дѣло было Шекспиру до такого рода анахронизмовъ, когда ему нужны были образы, которые рисовали бы задуманныя имъ картины болѣе характерно и рельефно? Далѣе предъ нами выдвигается несчастная семейная жизнь въ домѣ, гдѣ мужъ добръ и довѣрчивъ, а жена зла, коварна и ведетъ, подъ личиной добра и любви, подпольныя интриги, чтобъ доставить блескъ и счастье своему родному, недостойному, сыну насчетъ нелюбимой падчерицы. Эта исторія такъ проста и общечеловѣчна, что могла случиться во всѣ времена и у всѣхъ народовъ. Такое одностороннее изображеніе ложно понятыхъ отношеній, коварства и лжи не удовлетворили однако поэта на этотъ разъ. Увлекаемый фантазіей захватить и нарисовать какъ можно болѣе разнообразныхъ отношеній и тѣмъ сдѣлать все произведеніе копіей съ жизни въ общемъ ея теченіи, онъ пошелъ дальше. Если до сихъ поръ были изображены сцены отношеній и борьбы цѣлыхъ націй, какъ это выведено въ исторической части драмы, или примѣры интригъ, лжи и коварства, что мы видимъ въ прочихъ нарисованныхъ поэтомъ картинахъ, то рядомъ съ этими картинами онъ изобразилъ и имъ противоположныя, создавъ прелестную, достойную Гомера, идиллію въ лицѣ старика Беларія и двухъ молодыхъ принцевъ, этихъ идеальныхъ дѣтей природы, воспитанныхъ вдали отъ свѣта, интригъ и коварства и взрастившихъ въ себѣ самыя лучшія, самыя здоровыя нравственныя качества.
   Разъ были собраны для поэтическаго произведенія такіе разнообразные матеріалы, представлялся вопросъ: какъ же слѣдовало ихъ соединить въ одно стройное цѣлое? Отвѣтъ подсказывала самая основная мысль драмы. Если она должна была изображать общее теченіе жизни, безъ пріуроченія изображенныхъ событій къ какому-нибудь частному вопросу, то все произведеніе слѣдовало скомпоновать такъ, чтобы изображенные эпизоды никакъ не стояли въ зависимости отъ воли одного лица или отъ вліянія какого-нибудь единичнаго событія, но развивались свободно и самостоятельно, повинуясь лишь только той единственной, направляющей общее теченіе житейскихъ событій, силѣ, которую мы называемъ судьбой. Эта программа Шекспиромъ исполнена. Разбирая другія его произведенія, напримѣръ, Макбета, Лира, Отелло, мы видимъ, что въ нихъ главное лицо не только остается всегда центромъ, около котораго группируются изображенныя событія, но даже ихъ болѣе или менѣе направляетъ. Въ настоящей драмѣ этого нѣтъ. Имя Цимбелина, правда, стоитъ въ ея заглавіи, но самъ онъ, несмотря на свое положеніе короля и повелителя, остается второстепеннымъ лицомъ, около котораго всѣ прочія группируются только по виду, на дѣлѣ же каждое лицо живетъ и дѣйствуетъ по своему усмотрѣнію, за свой счетъ и страхъ. Такой характеръ имѣютъ и событія настоящей жизни, когда мы будемъ наблюдать ее не въ отдѣльныхъ эпизодахъ, а съ общей, болѣе широкой, точки зрѣнія. Кромѣ этихъ внѣшнихъ фактическихъ признаковъ, доказывающихъ, что въ драмѣ дѣйствительно проведенъ не единичный -- частный, а общій -- широкій взглядъ на жизнь, можно убѣдиться въ томъ еще болѣе, если мы взглянемъ на духъ всего произведенія и отдадимъ себѣ отчетъ въ томъ общемъ впечатлѣніи, какое онъ на насъ производитъ. Впечатлѣніе это проникнуто характеромъ какого-то величаваго спокойствія и мягкости, съ какими разрѣшаются всѣ отдѣльные эпизоды драмы, приходя къ одному общему спокойному концу. Дѣйствительная жизнь, разсматриваемая съ общей точки зрѣнія, производитъ такое же впечатлѣніе. Если отдѣльные ея эпизоды нерѣдко оканчиваются катастрофами, въ которыхъ правые гибнутъ вмѣстѣ съ виноватыми, то это не мѣшаетъ тому, что общая величавая ея рѣка движется постоянно впередъ, поглощая и заглаживая своими волнами всякіе отдѣльныя, носящія рѣзкій характеръ, событія. Именно такой характеръ имѣетъ разсматриваемая драма. Въ ней выведено много положеній, грозившихъ кровавыми катастрофами, а между тѣмъ всѣ они естественно приходятъ къ спокойному и мирному разрѣшенію. Такъ, историческій, представленный въ драмѣ, эпизодъ могъ кончиться самымъ печальнымъ образомъ. Молодое, нецивилизованное государство счастливо стряхиваетъ оружіемъ ярмо побѣдителей, развитыхъ и просвѣщенныхъ болѣе его. Какихъ сценъ насилія и грубой мести можно было ожидать въ подобномъ случаѣ! Исторія представляетъ тому не мало примѣровъ. Но Шекспиръ, создавая Цимбелина, взглянулъ на дѣло иначе. Король-побѣдитель, сознавая, что онъ многимъ обязанъ побѣжденнымъ, внесшимъ въ его государство блага цивилизаціи, и помня, что въ ихъ странѣ онъ былъ воспитанъ самъ, протягиваетъ бывшимъ врагамъ руку, милуя при этомъ и плѣнныхъ, которымъ, по тогдашнему варварскому обычаю, грозила смерть. Общій ходъ исторіи имѣетъ такой же характеръ: менѣе образованное государство рано или поздно всегда подчиняется нравственному вліянію болѣе развитого, и потому въ представленномъ Шекспиромъ фактѣ мы несомнѣнно должны видѣть изображеніе того, какъ общее теченіе жизни сглаживаетъ и приводитъ къ спокойному, мягкому исходу возникающіе рѣзкіе конфликты. Еще болѣе проникнутъ тѣмъ же умиротворяющимъ духомъ выведенный въ драмѣ эпизодъ похищенія молодыхъ принцевъ. Глубоко оскорбленный вельможа рѣшается отомстить своему оскорбителю, похитивъ его дѣтей. Какой страшный самъ по себѣ фактъ, и какихъ ужасныхъ можно было ждать отъ него послѣдствій! Обращаясь къ поэзіи классической древности, мы видимъ, что подобнаго рода случаи изображались и въ ней, при чемъ мститель въ одномъ изъ этихъ случаевъ доводитъ свое мщеніе до того, что угощаетъ отца похищенныхъ кушаньемъ, приготовленнымъ изъ ихъ тѣлъ {Исторія Атридовъ.}. Но какъ же разрѣшаетъ этотъ вопросъ Шекспиръ въ своей драмѣ? У него мститель не только не дѣлаетъ украденнымъ малюткамъ какого-либо зла, но, напротивъ, воспитываетъ ихъ, какъ собственныхъ дѣтей, среди самой чистой, здоровой обстановки и затѣмъ возвращаетъ отцу лучшими, чѣмъ бы они могли выйти, если бъ воспитались при немъ. Не видно ли и здѣсь выраженія того же великаго закона жизни, въ силу котораго она одной ей извѣстными путями нерѣдко творитъ добрыя послѣдствія изъ самаго зла, не обращая вниманія на близорукія мнѣнія поверхностныхъ мудрецовъ, судящихъ о событіяхъ а priori. Анализируя прочіе эпизоды, мы увидимъ, что тѣмъ же духомъ проникнуты и они. При этомъ въ настоящей драмѣ можно замѣтить чрезвычайно интересный фактъ, что нѣкоторые изъ этихъ эпизодовъ оказываются разработанными Шекспиромъ уже въ прежнихъ его произведеніяхъ. Сравненіе покажетъ, что и здѣсь Шекспиръ отрѣшился отъ индивидуальныхъ и, можно сказать, страстныхъ порывовъ, сквозившихъ въ этихъ произведеніяхъ, и точно также привелъ развязку возникавшихъ аналогическихъ вопросовъ къ болѣе спокойному, мирному исходу. Такъ, гнѣвъ Цимбелина на непокорную дочь многимъ напоминаетъ гнѣвъ Лира на Корделію. Но какая огромная разница какъ въ постановкѣ вопроса, такъ и въ его разрѣшеніи! Гнѣвъ Лира -- страстное, безумное увлеченіе, возникшее изъ ничего. И къ какой ужасной катастрофѣ онъ приводитъ! Цимбелинъ имѣлъ болѣе данныхъ быть недовольнымъ Иможеной: она дѣйствительно огорчила отца, самовольно выйдя за Постума; но однако Цимбелинъ не проклинаетъ и не отвергаетъ ее, какъ Корделію Лиръ; а изъ болѣе мягкаго отношенія къ дѣлу вышли и лучшія послѣдствія. Постумъ и Иможена сами собой просятся на сравненіе съ Отелло и Дездемоной, но какая опять разница въ исходѣ вопроса! Горячій мавръ, ничего не признававшій кромѣ узкихъ заключеній своего ограниченнаго ума, довелъ дѣло до кровавой катастрофы, въ которой погибъ и самъ. Постумъ, положимъ, былъ увлеченъ страстнымъ порывомъ почти до такого же преступленія, но, по счастливому стеченію обстоятельствъ (такіе случаи играютъ въ драмѣ главную роль), не свершилъ этого преступленія самъ, но поручилъ третьему лицу,-- иными словами, ввелъ въ вопросъ посторонній элементъ, а этотъ элементъ, пришедшій изъ болѣе индифферентной среды, оказалъ иное вліяніе и на разрѣшеніе вопроса, сведя его съ почвы индивидуальнаго страстнаго порыва и перенеся на почву общихъ житейскихъ событій, гдѣ сталкиваются самые разнообразные интересы и поступки. Честный Пизаній разсудилъ, что хорошій слуга долженъ выполнять только честныя приказанія, я вслѣдствіе этого Иможена осталась жива. Дальнѣйшая судьба дѣйствующихъ лицъ также рѣзко отличается отъ того, что мы видимъ въ Отелло. Терзаемый совѣстью мавръ караетъ себя самъ. Страдающій не менѣе его Постумъ ищетъ кары за свой грѣхъ на полѣ битвы, т.-е. передаетъ себя въ руки судьбы, предоставляя ей изречь свой приговоръ. Судьба же приводитъ дѣло къ счастливому концу. Равно и Иможена не отчаивается, какъ, напримѣръ, Джульетта, и не ищетъ, какъ она, исхода своимъ страданіямъ въ самоубійствѣ, но точно также подчиняется общему теченію жизни, уповая, что рано или поздно правда возьметъ верхъ. Королева, жена Цимбелина, ближе всего можетъ бытъ сравнена съ лэди Макбетъ. Она даже гибнетъ подобно ей отъ страшнаго недуга, но и ея поступки оказываются не столь ужасными, какъ поступки лэди Макбетъ. Она дѣйствуетъ не прямо и энергично кинжаломъ, но интригами и подпольными путями. У нея недостаетъ довольно силы и рѣшимости, чтобъ "устроить полновластно все дѣло", какъ гордо заявляетъ о себѣ лэди Макбетъ; но она ищетъ себѣ помощниковъ, вводя этимъ также, какъ это было и съ Постумомъ, въ свою дѣятельность чуждый элементъ, почерпнутый изъ общей рѣки жизни, и элементъ этотъ точно также, вмѣсто того, чтобы быть ей пособникомъ, разрушаетъ ея козни. Врачъ Корнелій отказывается снабдить королеву ядомъ и тѣмъ уничтожаетъ ея замыслы. Значитъ, и здѣсь мы видимъ проходящую чрезъ всю драму идею, что* если единичные эпизоды жизни приводятъ къ бурнымъ катастрофамъ, то общій ея ходъ, въ. которомъ замѣшано множество людей и интересовъ, напротивъ, уравновѣшиваетъ событія, разрѣшая ихъ правильно и мягко. Эта общность выраженной въ драмѣ идеи обнаруживается и въ сценической ея компановкѣ. Выше уже было замѣчено, что въ драмѣ этой нѣтъ центральнаго лица, около котораго группировались бы поступки прочихъ. Если самъ Цимбелинъ, представленный, какъ король, выражаетъ собою извѣстную политическую формулу: le roi régne, mais ne gouverne pas, то не болѣе выдающуюся роль онъ играетъ въ ходѣ событій самой драмы. За всѣхъ ея лицъ дѣйствуетъ судьба или, лучше сказать, великій ходъ жизни, которую поэтому надо признать и главнымъ дѣйствующимъ лицомъ всей драмы. Если мы однако захотимъ во что бы то ни стало найти въ драмѣ не фиктивное, но реальное, главное дѣйствующее лицо, то можемъ сдѣлать и это. Такимъ лицомъ, по всѣмъ правамъ, долженъ назваться самъ, создавшій драму, Шекспиръ. Создавая Цимбелина, онъ остался, правда, тѣмъ же объективнымъ протеемъ, какимъ мы знаемъ его въ прочихъ произведеніяхъ, и ничѣмъ не выдалъ своихъ индивидуальныхъ взглядовъ на что-либо; но если вспомнить сказанное выше, что прочія его произведенія представляютъ единичные эпизоды жизни, выдѣлившіеся изъ нея, какъ бурные водовороты изъ спокойно текущей рѣки,-- то, при взглядѣ на Цимбелина, гдѣ изображенъ характеръ всей рѣки въ полномъ ея теченіи, предъ нами какъ-то невольно возникаетъ величавый обликъ самого поэта. Онъ возникаетъ, какъ колосъ, въ которомъ мы изумляемся тому всеобъемлющему генію, который далъ ему возможность изучить жизнь не только въ ея деталяхъ и единичныхъ случаяхъ, но и въ полномъ ея составѣ. Достигнуть такого міровоззрѣнія можно было, конечно, пройдя много различныхъ стадій того пути, по которому поэтъ шелъ въ жизни, и вотъ причина, почему изучавшіе драму инстинктивно приходятъ къ мнѣнію, что Цимбелинъ могъ быть написанъ Шекспиромъ лишь въ зрѣломъ возрастѣ, т.-е. послѣ другихъ великихъ его произведеній, когда, изобразивъ все, что наблюдаемая имъ жизнь представила ему яркаго и страстнаго, онъ удалился въ свой родной Стрэтфордъ и тамъ среди спокойной жизни сталъ вызывать своимъ волшебнымъ жезломъ болѣе общіе и болѣе величаво-спокойные образы. Взглянувъ на Цимбелина съ такой точки зрѣнія, мы придемъ къ выводу, что въ драмѣ этой изображены не частные взгляды Шекспира на жизнь, какъ это мы видимъ въ прочихъ его произведеніяхъ, но взглядъ общій, а потому и понять эту драму, какъ слѣдуетъ, можно только изучивъ ее, уже будучи знакомымъ съ другими произведеніями создавшаго ее творца.
   Такое разнообразное, многообъемлющее содержаніе требовало особеннаго искусства для его сведенія въ одно стройное цѣлое, тѣмъ болѣе, что Цимбелинъ -- драма, т.-е. такое поэтическое произведеніе, въ которомъ авторъ былъ стѣсненъ болѣе, чѣмъ въ какомъ-нибудь другомъ, внѣшними условіями, препятствующими употребить въ дѣло многіе изъ литературныхъ пріемовъ, допускаемыхъ въ другихъ родахъ поэзіи. Потому интересно взглянуть, какъ исполнилъ это Шекспиръ. Сдѣлавъ главныхъ дѣйствующихъ лицъ членами одной семьи, онъ заложилъ этимъ первое связующее звено для общаго плана пьесы. Далѣе мы видимъ, что глаза этой семьи въ то же время король. Этимъ явилась возможность слить въ помянутомъ лицѣ обѣ канвы пьесы, какъ историческую, такъ и частную. Изобразивъ характеръ короля слабымъ и нерѣшительнымъ, авторъ мотивировалъ введеніе окружающихъ его лицъ въ сферу историческаго дѣйствія пьесы, при чемъ они могли совершенно естественно сохранить тѣ черты своего индивидуальнаго характера, какой выказывали какъ частныя лица. Мы дѣйствительно видимъ, что королева, жена короля, будучи въ частной жизни женщиной злой и надменной, является такой же и въ исторической части пьесы. Она главнѣйше подстрекаетъ мужа разорвать союзъ съ римлянами,-- союзъ, который, видимо, его не стѣснялъ. Равно ея сынъ, Клотенъ, грубый, необразованный и привыкшій уважать только кулачное право, является такимъ же и во время офиціальныхъ переговоровъ, при чемъ его дурныя качества кажутся, пожалуй, даже умѣстными. Храбрость, даже грубая, не бываетъ излишней, если дѣло уже дошло до необходимости рѣшать вопросъ силой. Такая индивидуальная обрисовка главныхъ окружающихъ Цимбелина лицъ открывала легкій путь къ переходу дѣйствія съ государственной арены на частную. Король, слабый характеромъ и, сверхъ того, окруженный такими дурными близкими, естественно не могъ быть счастливъ и спокоенъ въ семейной жизни. Интриги и козни должны были явиться неизбѣжно, и они явились дѣйствительно въ видѣ страстнаго желанія властолюбивой королевы упрочить положеніе какъ свое, такъ и своего любимца-сына. Бракъ этого сына съ дочерью короля, ставшей, за исчезновеніемъ своихъ братьевъ, наслѣдницей престола, представлялся для того самымъ простымъ и лучшимъ средствомъ, и такимъ образомъ объяснялось и оправдывалось введеніе въ пьесу личности Иможены. Чувство вкуса и гармоніи подсказывало однако автору, что одиноко поставленная въ драмѣ Иможена осталась бы слишкомъ бѣдной личностью. Потому рядомъ съ нею создано лицо Постума, совершенно удовлетворяющее цѣли усилить интересъ, какой возбуждала Иможена. Воспитанные вмѣстѣ, Иможена и Постумъ естественно должны были соединиться сердцами, такъ какъ только другъ въ другѣ могли они находить утѣху и отдыхъ отъ той цѣпи интригъ и козней, какими была отравлена окружавшая ихъ придворная атмосфера. Потому ихъ тайный бракъ не имѣлъ характера случайности и былъ совершенно естественнымъ послѣдствіемъ такого положенія дѣла. Послѣдовавшіе затѣмъ гнѣвъ короля и изгнаніе Постума, чѣмъ завязывается узелъ всего дальнѣйшаго развитія драмы, нарисованы также во всемъ цѣлесообразно съ общимъ духомъ пьесы. Если бъ Цимбелинъ былъ деспотъ и самодуръ по природѣ, то онъ навѣрно прибѣгъ бы къ болѣе строгимъ и жестокимъ мѣрамъ, какъ, напримѣръ, отвергъ бы непокорную дочь, какъ это сдѣлалъ за гораздо меньшую вину Лиръ; но у Цимбелина не хватило характера на такой поступокъ, хотя, повинуясь вліянію королевы, онъ все-таки разлучилъ Иможену съ мужемъ. Эта разлука и присутствіе Иможены при дворѣ нужны были для дальнѣйшаго хода дѣйствія тѣмъ, что королева и ея сынъ сохранили при такомъ положеніи дѣла возможность преслѣдовать Иможену своими кознями и искательствами, а сверхъ того, разлука супруговъ естественно открывала путь для перехода дѣйствія въ третью фабулу пьесы, а именно къ сценамъ ревности Постума и бѣгства Иможены. Хотя фабула эта, представляя эпизодъ, совершенно законченный самъ по себѣ, кажется на первый взглядъ соединенной съ предыдущими чисто внѣшней связью, но нельзя сказать, чтобы связь эта была натянута и ненатуральна. Эпизодъ Беларія и двухъ похищенныхъ сыновей Цимбелина, несмотря на свою идиллическую прелесть, можетъ показаться еще болѣе вводнымъ и случайнымъ, чѣмъ эпизодъ ревности Постума, но и онъ совершенно мотивируется общей идеей пьесы и точно также соединенъ съ прочимъ дѣйствіемъ логично и цѣлесообразно тѣмъ, что играетъ важную роль въ окончательной развязкѣ. Развязка же безспорно принадлежитъ среди прочихъ шекспировыхъ пьесъ къ одной изъ лучшихъ по своей ясности и простотѣ. Казалось, очень трудно было соединить столько разнообразныхъ фактовъ и привести ихъ къ стройному исходу, но Шекспиръ просто разрѣшилъ этотъ вопросъ, руководясь единственно своимъ знаніемъ жизни и не прибѣгая къ какимъ-либо искусственнымъ комбинаціямъ. Жизнь представляется сѣтью, сотканной изъ множества частныхъ взглядовъ и интересовъ, часто другъ другу совершенно противоположныхъ; но есть въ ней такіе моменты, когда частные интересы умолкаютъ и стушевываются предъ общимъ благомъ, при чемъ на мѣсто частныхъ эпизодовъ выдвигается грандіозная картина государственной жизни. Когда же частные интересы сближаются на этой общей, объединяющей ихъ почвѣ, то это самое сближеніе даетъ возможность имъ лучше разобраться въ своихъ спорахъ и недоразумѣніяхъ, разрѣшивъ ихъ легче и проще, чѣмъ можно было достичь этого при прежней разъединенности. Шекспиръ разрѣшилъ свою драму именно на этой почвѣ. Возникшая война съ римлянами сблизила всѣхъ дѣйствующихъ лицъ, раздѣленныхъ до того своими личными интересами. Цимбелинъ принялъ въ ней участіе, какъ повелитель государства. Веларій и юные принцы примкнули къ ней, какъ люди, уже давно томившіеся жаждой выйти изъ своего хотя свѣтлаго и чистаго, но все-таки скучнаго и бездѣятельнаго существованія. Томимый раскаяніемъ Постумъ искалъ въ битвѣ смерть, какъ кару за свои преступленія. Иможена попала въ тотъ же, охватившій всѣхъ, круговоротъ въ качествѣ пажа Луція. И наконецъ на той же почвѣ выведенъ въ примиренномъ видѣ и мрачный элементъ пьесы въ лицѣ клеветника Якимо, также искавшаго загладить въ битвѣ свои преступленія. Только злодѣйка-королева и ея грубый, глупый сынъ остались въ сторонѣ и вслѣдствіе того погибли: она, не вынеся отъ злости горя, когда рушились ея надежды, а онъ -- по собственной глупости. Всѣ же прочія лица нашли привѣтъ судьбы и счастья, и къ этому привело ихъ именно то счастливое обстоятельство, что имъ удалось встрѣтиться благодаря общему дѣлу, которому они благородно жертвовали собой. Всѣ, грозившіе горемъ и бѣдой, спутанные, какъ клубокъ, частные эпизоды драмы нашли при этой встрѣчѣ стройное и логическое разрѣшеніе. Слабый и безхарактерный, но добрый сердцемъ король нашелъ не только дочь, но и потерянныхъ дѣтей. Честный Веларій получилъ достойную награду за старанья, какія онъ положилъ въ дѣлѣ воспитанія горячо-любимыхъ принцевъ; Постумъ и Иможена соединились вновь для такого счастья, что даже потеря Иможеной правъ на престолъ казалась имъ не имѣющей никакого значенія. Общая примирительная струя, согрѣвшая и осчастливившая сердца отдѣльныхъ лицъ драмы, распространилась на всѣхъ: Якимо былъ благородно прощенъ Постумомъ; римскіе плѣнные, чьей казни требовали кровожадные нравы эпохи, спасены благодаря добротѣ Цимбелина, и наконецъ самая распря съ Римомъ умиротворилась его же разумнымъ сознаніемъ, что союзъ съ образованнымъ государствомъ принесетъ пользу его молодой странѣ.

-----

   Переходя къ анализу отдѣльныхъ характеровъ, необходимо замѣтить, что если въ драмѣ, какъ сказано выше, нѣтъ главнаго дѣйствующаго лица, которое направляло бы и сосредоточивало въ себѣ все дѣйствіе, то по широтѣ замысла и внутренняго изображенія души въ ней есть, напротивъ, лицо, подавляющее этой широтой и глубиной всѣ остальныя. Лицо это -- Иможена. Она проходитъ красной нитью чрезъ всю пьесу, придавая колоритъ и тонъ всему. Если въ содержаніи пьесы мы находимъ много положеній, знакомыхъ намъ уже по прежнимъ шекспировымъ произведеніямъ, то въ личности Иможены сосредоточены и воплощены самыя лучшія, самыя идеальныя черты множества индивидуальныхъ женскихъ характеровъ, созданныхъ Шекспиромъ прежде. Джульетта, Дездемона, Корделія, Герміона, Віола, Виргилія, кажется, воскресаютъ въ ея чертахъ, сливаясь въ одинъ чудный: образъ, нимало однако не утрачивающій своей индивидуальности, несмотря на такое разнообразіе, повидимому, совершенно противоположныхъ началъ. Но и здѣсь необходимо прибавить, что характерныя черты всѣхъ этихъ героинь, легшія въ основу характера Иможены, подверглись подъ рукой Шекспира такому же аналогическому измѣненію, какое, согласно общему духу пьесы, сдѣлано имъ и въ повторенныхъ фактическихъ эпизодахъ прежнихъ пьесъ. Черты эти смягчены тамъ, гдѣ надо было избѣжать слишкомъ страстныхъ порывовъ, и, напротивъ, имъ приданы твердость и стойкость тамъ, гдѣ изображаемому лицу представлялась необходимость бодро и здравомысляще взглянуть въ лицо ударамъ судьбы, вступивъ съ нею въ борьбу. Словомъ, тотъ характеръ величавой простоты и спокойствія, какимъ проникнута вся пьеса, увѣнчиваетъ своимъ ореоломъ и личность Иможены. Ея горячая любовь къ Постуму напоминаетъ по своей силѣ любовь Джульетты, но любовь эта мотивирована гораздо проще и спокойнѣе. Любовь Джульетты была бурный и внезапно налетѣвшій страстный порывъ; любовь Иможены, напротивъ, горячая привязанность, подготовлявшаяся долго и тихо. Она и Постумъ были вмѣстѣ воспитаны; оттого и любовь ихъ была прочнѣе и спокойнѣе. Подвергшись гнѣву отца, Иможена напоминаетъ Корделію; но и тутъ манера ея себя держать совершенно иная. Корделія съ гордымъ самолюбіемъ молчаливо переноситъ сдѣланную ей несправедливость и возвращается съ любовью къ отцу, когда лишь онъ дѣлается несчастливъ. Иможена не оставляетъ слабаго отца въ рукахъ коварной мачехи и кротко выноситъ его горькіе, незаслуженные упреки. Ради него она даже рѣшается безропотно перенесть разлуку съ Постумомъ. Сравненная съ Десдемоной, Иможена выказываетъ еще болѣе подобной же разницы въ чувствахъ и поступкахъ, хотя обѣ онѣ поставлены въ аналогическое положеніе и обѣ похожи одна на другую по своей душевной чистотѣ. Десдемона при видѣ смерти отчаянно молитъ о пощадѣ; Иможена, оклеветанная точно также, нисколько не пугается смерти и, напротивъ, проситъ о ней сама. Въ этомъ она напоминаетъ Герміону, съ которой схожа гордымъ сознаніемъ своей невинности и покорностью судьбѣ. Съ Виргиніей, женой Коріолана, Иможена схожа своей чистѣйшей, благородной любовью къ мужу, котораго любитъ именно какъ мужа, т.-е., человѣка, соединеннаго съ нею навѣкъ, а не какъ любовника. Всѣ эти нѣжныя качества проникнуты въ Иможенѣ еще однимъ свойствомъ, какого нѣтъ въ названныхъ героиняхъ, а именно: необыкновенно зравымъ природнымъ умомъ, благодаря которому она умѣетъ найтись во всякомъ положеніи. Самообладаніе -- главное свойство ея характера, а извѣстно, что качество это встрѣчается въ женщинахъ гораздо рѣже, чѣмъ въ мужчинахъ, почему и цѣнится въ нихъ больше. Обладая этимъ качествомъ, она умѣетъ обойтись со всякимъ, какъ должно, и всякому указать его мѣсто. Почтительная съ Цимбелиномъ и покорная ему, какъ отцу, она совершенно иначе относится къ своей коварной мачехѣ, строго и умѣло обрывая ея козни; хотя при этомъ также не выходитъ изъ себя. Глупаго Клотена она, правда, уничтожаетъ своими отвѣтами совершенно; но кто же иначе сталъ бы относиться къ подобному глупцу? Владѣя замѣчательной твердостью и умѣньемъ видѣть и понимать людей, Иможена въ то же время необыкновенно добра и сердечна. Чувства злопамятства въ ней нѣтъ и слѣда. Глубоко оскорбленная выходкой Якимо, она тотчасъ же протягиваетъ ему руку примиренія, добродушно повѣря его коварной лжи. Попавъ въ прелестный идиллическій кругъ Беларія и своихъ молодыхъ братьевъ, она болѣе всего восхищается ихъ сердечной добротой и чистой, окружающей ихъ, нравственной атмосферой, которую невольно сравниваетъ съ тѣмъ испорченнымъ вѣяніемъ, среди котораго жила до того. Словомъ, съ какой бы стороны мы ни взглянули на эту свѣтлую личность -- всегда увидимъ въ ней здоровую, уравновѣшенную натуру, которую судьба какъ бы нарочно одарила въ должной мѣрѣ тѣми качествами и силами, какія нужны для борьбы съ жизнью,-- борьбы, правда, медленной, но зато и несомнѣнно успѣшной, что рѣдко выпадаетъ на долю болѣе обособленныхъ, страстныхъ натуръ, бросающихся въ эту борьбу съ порывистымъ увлеченіемъ, приводящимъ чаще къ гибели, чѣмъ къ удачѣ. Сдѣланное сравненіе Иможены съ лучшими созданными Шекспиромъ женскими образами можно распространить и далѣе. Въ произведеніяхъ другихъ поэтовъ, какъ древнихъ, такъ и новыхъ, можно найти немало личностей, также напоминающихъ Иможену. Такое сравненіе могло бы повести слишкомъ далеко, и потому я не буду его дѣлать въ настоящей краткой статьѣ, предоставляя взглянуть на Иможену съ такой точки зрѣнія самимъ читателямъ. Не могу однако не прибавить, что лично мнѣ отчаянное горе Иможены, выраженное ею въ горькихъ словахъ послѣ отъѣзда Постума, удивительно напоминаетъ плачъ Ярославны, этой замѣчательной личности, чья поэтическая прелесть оцѣнена всѣми.
   Такое разнообразіе душевныхъ свойствъ, вмѣщенныхъ въ одной и той же личности, представляло, повидимому, много затрудненій, чтобъ правильно мотивировать психологическіе переходы этихъ свойствъ, не превративъ всего характера въ шаблонный манекенъ. Шекспиръ разрѣшилъ эту задачу, какъ всегда, просто и легко. Чтобъ убѣдиться, стоитъ прослѣдить всѣ сцены и положенія, въ какихъ Иможена является. Положенія эти всегда мотивируются тѣмъ душевнымъ состояніемъ, въ какомъ она находится вслѣдствіе ощущеній, пережитыхъ въ предыдущей сценѣ. Такъ, прощаясь съ Постумомъ во входной сценѣ перваго дѣйствія, Иможена, насколько можетъ, сдерживаетъ себя и утѣшаетъ дорогого друга надеждой на лучшее будущее. Едва онъ уѣзжаетъ, горе ея, хлынувъ, какъ ручей, неудержимо вырывается въ трогательныхъ жалобахъ въ сценѣ съ Пизаніемъ. Твердыя души однако умѣютъ быстро подавлять горе, овладѣвая собой. Это происходитъ и съ Иможеной. Она, повидимому, дѣлается спокойнѣй и старается занять себя чѣмъ-нибудь внѣшнимъ: ласково разговариваетъ съ приближенными, читаетъ повѣсти, словомъ,-- старается скоротать время, какъ можетъ. Но подавленное горе обыкновенно оставляетъ по себѣ слѣды горечи, которая иногда дѣлаетъ людей нетерпѣливыми и склонными рѣзко и сурово отвѣтить, можетъ-быть, даже вопреки обыкновенной сдержанности. Эта черта проглядываетъ въ Иможенѣ въ сценѣ съ Клотеномъ, когда этотъ идіотъ начинаетъ преслѣдовать ее своими искательствами. Въ другое время, можетъ-быть, она не обратила бы и вниманія на подобныя выходки, но тутъ вспылила именно вслѣдствіе гнетущаго ея горя и наговорила Клотену дерзостей, которыхъ тотъ по глупости даже не стоилъ. Не меньше характерна сцена ея объясненія съ Якимо. Три совершенно различныхъ душевныхъ ощущенія быстро чередуются въ этой короткой сценѣ: глубочайшее горе при мысли, что Постумъ могъ ей измѣнить; вспышка гнѣва противъ дерзости Якима и наконецъ благодушное съ нимъ примиреніе. И несмотря на такое разнообразіе, всѣ эти чувства совершенно логично и просто вытекаютъ одно изъ другого, обличая внутреннюю между собою связь, подобно цвѣткамъ, выросшимъ на одномъ стеблѣ. Дальнѣйшія положенія, въ какихъ является Иможена, опять совершенно отличны отъ прежнихъ. На томящее ее горе по поводу разлуки съ Постумомъ внезапно налетаетъ новое горе, предъ которымъ даже прежнее кажется ничтожнымъ. Любимый Постумъ заподозрѣлъ ее въ невѣрности и рѣшилъ зато умертвить. Какъ же отозвалась Иможена на это новое горе? Сильныя натуры, пораженныя несчастьемъ, до того жестокимъ, что противъ него нельзя даже бороться, никогда не впадаютъ въ апатію. Онѣ, правда, иногда доходятъ до порыва отчаянія, приводящаго къ самоубійству, но чаще съ твердостью подчиняются судьбѣ. Чистая, уравновѣшенная натура Иможены не могла довести ее до самоубійства, и она избрала второй путь, лелѣя надежду на лучшее будущее. И судьба не замедлила послать ей тотчасъ же противъ ея горя цѣлебное утѣшеніе: Иможена попала въ идиллическій кругъ Беларія и двухъ ея молодыхъ братьевъ. Лучшаго (хотя, правда, палліативнаго средства) противъ ея горя нельзя было придумать. Чистая и здоровая по натурѣ сама, она примкнула къ этому столь же чистому кружку, и результатомъ вышла нѣжнѣйшая, инстинктивная привязанность ея къ новымъ друзьямъ, а ихъ къ ней. Сдержанность и твердая покорность судьбѣ успѣли до того овладѣть ея душой, что она нашла въ себѣ силы перенести даже ложную мысль о смерти Постума, послѣ чего поступила на службу Луція, гдѣ ждало ее новое утѣшеніе: онъ съ перваго взгляда привязался къ ней, какъ къ собственному сыну. Развязка драмы достойно завершаетъ ея судьбу. Зло испытанья, которое ей было послано, оканчивается, и она, найдя своего Постума, вступаетъ въ мирную, давно желанную пристань, нимало, не сожалѣя, что бурно пронесшіяся событія, отдавъ ей Постума, въ то же время лишили ея ожидавшагося царскаго вѣнца, мыслью о которомъ она, впрочемъ, никогда и не увлекалась.
   Въ личности Постума нѣкоторые комментаторы видѣли противорѣчіе въ томъ, что онъ является въ первой части драмы совсѣмъ инымъ, чѣмъ во второй. Если вся драма, какъ объяснено выше, запечатлѣна характеромъ величаваго спокойствія, при чемъ главнымъ дѣйствующимъ лицомъ является судьба, силѣ которой всѣ лица подчиняются безпрекословно, то рѣзкіе поступки Постума, когда онъ сначала легкомысленно ставитъ въ закладъ свое счастье, принимая вызовъ Янимо, а затѣмъ, повѣривъ клеветѣ, чуть не доходитъ до преступленья, какъ Отелло, могутъ дѣйствительно показаться противорѣчивыми съ тѣмъ глубокимъ раскаяніемъ и смиреннымъ подчиненіемъ судьбѣ, какія Постумѣ, подобно всѣмъ прочимъ лицамъ, выказываетъ во второй части драмы, примыкая такимъ образомъ къ общему ея характеру. Но Шекспира нельзя судить такъ поверхностно. Наружныя уклоненія отъ основныхъ чертъ характера можно найти, на первый взглядъ, во многихъ созданныхъ имъ лицахъ; но во всѣхъ такихъ случаяхъ эти уклоненія вѣрно и точно объясняются при ближайшемъ разборѣ тѣхъ положеній, въ какія эти лица поставлены. Такъ и Постумъ принимаетъ вызовъ Якимо вовсе не вслѣдствіе сомнѣнія въ честности своей жены, а единственно съ цѣлью уличить и пристыдить наглаго хвастуна и тѣмъ уничтожить возможность, чтобъ на Иможену упала хотя бы малѣйшая тѣнь подозрѣнія. Во второй сценѣ (когда онъ дѣйствительно выходитъ изъ себя, рѣшаясь умертвить Иможену) мы должны также принять во вниманіе то состояніе духа, въ какомъ онъ находился. Повѣривъ клеветѣ (съ достаточнымъ основаніемъ или нѣтъ -- это вопросъ иной), онъ невольно представилъ себѣ свое положеніе. Женщина, которой онъ отдалъ себя всего и въ чью любовь вѣрилъ, какъ въ Бога, оказалась въ его глазахъ пустой, фальшивой авантюристкой, искавшей въ жизни только минутныя забавы и растоптавшей безъ сожалѣнія его нѣжнѣйшую къ ней любовь. Кто бы, особенно въ молодые года, могъ перенести подобный ударъ, не перейдя въ своихъ дальнѣйшихъ поступкахъ даже границъ благоразумія? Отчаянный, неистовый монологъ, въ которомъ Постумъ изливаетъ свою скорбь и злобу противъ женщинъ, прекрасно выражаетъ то, что онъ чувствовалъ, и Шекспиръ, поставивъ этотъ монологъ предъ рѣшеніемъ Постума умертвить Иможену, какъ нельзя лучше объяснилъ и мотивировалъ это рѣшеніе. Постумъ явно дѣйствовалъ подъ сильнѣйшимъ аффектомъ страсти, а всякая страсть всегда выводитъ людей изъ себя, толкая ихъ на рѣшенія, отъ которыхъ они навѣрно бы удержались въ болѣе спокойномъ состояніи. Этотъ аффектъ и страстность Постума совершенно исчезаютъ въ дальнѣйшемъ его поведеніи. Въ противоположность Отелло, онъ начинаетъ горько раскаиваться въ своемъ увлеченіи ранѣе, чѣмъ даже узнаетъ о невинности Иможены (онъ убѣждается въ этомъ только въ послѣднемъ дѣйствіи). Равно не слѣдуетъ онъ примѣру горячаго мавра и въ карѣ, какую на себя налагаетъ. Болѣе спокойная и ровная натура удержала его отъ мысли о самоубійствѣ, но привела къ болѣе высокому, благородному рѣшенію: предать себя волѣ боговъ, съ мольбой, чтобъ они, а не кто иной, рѣшили, чего онъ достоинъ за свершенное имъ преступленіе, и сразили карой, какую признаютъ справедливой. Этимъ рѣшеніемъ Постумъ доказалъ, что по натурѣ онъ вовсе не былъ тѣмъ, за что можно было его принять на основаніи прежнихъ, необдуманныхъ поступковъ, и тѣмъ пріобщилъ себя къ общему спокойному теченію событій, изображеніе котораго составляетъ основную мысль драмы.
   Характеръ Якимо часто сравнивали съ характеромъ Яго, хотя между этими лицами можно найти общаго только то, что оба были клеветниками. Если однако взглянуть на причины, по которымъ они ими сдѣлались, то между ними не окажется ни малѣйшаго сходства. Яго -- клеветникъ изъ желанія сдѣлать зло, съ прямой цѣлью погубить тѣхъ лицъ, на кого клевещетъ; Якимо, напротивъ, дѣлается клеветникомъ изъ-за оскорбленнаго самолюбія и хвастовства, задѣтый за живое по поводу самой пустой, хотя, къ сожалѣнію, очень часто встрѣчающейся въ обыденной жизни, причины: ему не удалось попытка овладѣть женщиной, а затѣмъ (что было еще больнѣе) предстояло покаяться въ этой неудачѣ публично. Примѣры, что подобнаго рода уязвленное самолюбіе (особенно въ молодые года) приводитъ къ очень предосудительнымъ поступкамъ, слишкомъ многочисленны, чтобъ нужно было объяснять ихъ психологическую причину, но во всякомъ случаѣ поступки эти, при всей ихъ непохвальности, нельзя клеймить именемъ злодѣйства. Изъ того, что сдѣлалъ Якимо, конечно, могло произойти очень много зла, но судьба, распоряжавшаяся всѣми событіями драмы, протянула и здѣсь руку помощи, чтобы распутать грозившій затянуться узелъ. Въ концѣ драмы Шекспиръ разрѣшилъ характеръ Якимо въ такомъ же примирительномъ тонѣ, какъ и всѣ остальные. Раскаявшись въ своемъ поступкѣ, Якимо такъ глубоко сознаетъ его предосудительность, что, не выдержавъ укоровъ совѣсти, даже лишается чувствъ. Значитъ, онъ не былъ дурнымъ человѣкомъ въ душѣ и не заслуживалъ названія закоснѣлаго злодѣя.
   Беларій и два юныхъ принца не представляютъ какихъ-либо особенно выдающихся оригинальныхъ чертъ. Въ нихъ представлены двѣ крайности: въ Беларіѣ -- старческая опытность, въ принцахъ -- юношескій пылъ. Но на эти противоположныя свойства наброшенъ у нихъ одинъ общій покровъ, столь свѣтлый и чистый, что подъ его блескомъ исчезаетъ самая разность ихъ характеровъ. Покровъ этотъ -- идеальная душевная чистота, до такой степени проникающая характеръ всѣхъ трехъ, что даже старикъ Беларій кажется такимъ же невиннымъ ребенкомъ, какъ и его воспитанники. Относительно общаго хода дѣйствія исторія Беларія и принцевъ представляетъ совершенно вводный эпизодъ, но едва ли можно найти поэтическое произведеніе, въ которомъ подобный эпизодъ вязался бы такъ хорошо со всѣми остальными и былъ болѣе умѣстенъ Эпизодъ этотъ -- идиллія, но идиллія, достойная Гомера.
   Королева и ея сынъ изображаютъ въ драмѣ ея мрачный, дурной элементъ, неспособный ни на какое исправленіе. Сдѣлать что-нибудь доброе не могла для нихъ даже сама судьба, вслѣдствіе чего оба и погибли, какъ засохшія, ни на что не годныя вѣтви. Характеръ королевы едва намѣченъ общими, поверхностными штрихами, но въ личности ійотена есть яркія, живыя черты. Шекспиръ не разъ изображалъ людей, глупыхъ до идіотизма. Таковы, напримѣръ, полицейскіе стражи въ "Много шуму изъ пустяковъ", а равно нѣкоторыя лица въ "Виндзорскихъ проказницахъ" и другихъ комедіяхъ. Но въ Клотенѣ, кромѣ грубаго идіотизма, изображены еще дерзость и нахальство, развившіяся въ немъ вслѣдствіе того, что онъ, будучи знатнымъ лицомъ, не умѣла, додуматься по своей глупости до извѣстнаго правила: noblesse oblige. Воображаемое свое превосходство выражалъ онъ только грубымъ обращеніемъ съ низшими и нахальнымъ убѣжденіемъ, что всѣ должны предъ нимъ преклоняться. Въ его характерѣ проскользаетъ, между прочимъ, черта, обнаруживающая, до чего тонко понималъ Шекспиръ житейскія отношенія и какъ хорошо зналъ правило, что пригодность людей къ пользѣ или ко вреду обнаруживается иногда, смотря по времени и мѣсту, когда они дѣйствуютъ. Дерзкій и глупый Клотенъ оказывается вовсе не глупымъ, когда надо пустить въ дѣло кулачное право. Въ переговорахъ съ римлянами рѣчи его, правда, заносчивыя и дерзкія, звучатъ храбростью и отвагой даже умѣстными, такъ что, если бъ ему не пришлось погибнуть отъ меча Гвидерія, очень можетъ быть, что въ происшедшей битвѣ съ врагами отечества онъ оказался бы не изъ послѣднихъ удальцовъ и заслужилъ бы даже почетную награду.
   Пизаній -- типъ преданнаго и честнаго слуги. По характеру онъ напоминаетъ Кента въ "Королѣ Лирѣ".
   Наконецъ, что касается самого Цимбелина, то о немъ уже сказано, что значеніе его въ драмѣ совершенно ничтожно. Человѣкъ слабый по натурѣ, онъ не имѣетъ никакого вліянія на совершающіяся вокругъ событія. Зато относительно общей идеи драмы такая постановка характера Цимбелина вполнѣ умѣстна и цѣлесообразна. Изъ него можемъ мы видѣть, какимъ пигмеемъ оказывается человѣкъ, поставленный даже во главѣ важныхъ событій, если вмѣсто него захочетъ распоряжаться этими событіями всемогущая судьба.
   

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

   Цимбелинъ, король Британіи.
   Плотенъ, сынъ королевы, жены Цимбелина отъ перваго брака.
   Леонатъ Постумъ, мужъ Иможены, дочери Цимбелина.
   Беларій, изгнанный вельможа, скрывающійся подъ именемъ Моргана.
   Гвидерій, Арвирагъ, дѣти Цимбелина, скрывающіяся подъ именемъ дѣтей Беларія -- Кадвала и Полидора.
   Филарій, римлянинъ, другъ Постума.
   Якимо, римлянинъ, другъ Постума.
   Французъ, другъ Филарія.
   Кай Луцій, римскій полководецъ.
   Римскій военачальникъ.
   Пизаній, приближенный Постума.
   Корнелій, врачъ.
   Двое дворянъ изъ свиты Цимбелина.
   Два тюремщика.
   Королева, жена Цимбелина.
   Иможена, дочь Цимбелина отъ перваго брака.
   Елена, прислужница Иможены.

Вельможи, придворныя дамы, римскіе сенаторы, трибуны, видѣнія, предвѣщатель, музыканты, военачальники, гонцы и свита.
Мѣсто дѣйствія въ Британіи и частью въ Римѣ.

   

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ 1).

СЦЕНА 1-я.

Садъ при дворцѣ Цимбелина.

(Входятъ двое придворныхъ).

   1-й придворный. Какъ видите, унылый видъ успѣли
             Принять здѣсь всѣ. Вѣдь кровь людей не такъ
             Покорна небесамъ 2), какъ духъ придворныхъ
             Подладиться готовъ къ тому, что хочетъ
             Ихъ государь.
   2-й придворный. Но что же здѣсь случилось?
   1-й придворный. Случилось что?-- единственная дочь
             И вмѣстѣ съ тѣмъ наслѣдница монарха,
             Которую сбирался выдать замужъ
             За сына онъ второй своей жены,
             Тихонько обвѣнчалась съ бѣднякомъ,
             Вполнѣ достойнымъ, впрочемъ, дворяниномъ.--
             И вотъ теперь отправленъ въ ссылку мужъ,
             Сама принцесса лишена свободы,
             А всѣ кругомъ безмолвствуютъ, надѣвъ
             Личину горькой скорби.-- Мнѣ однако
             Все жъ кажется, что искренно груститъ
             Одинъ король.
   2-й придворный. Одинъ король?
   1-й придворный.                     Имѣетъ
             Причину быть, конечно, недовольнымъ
             Просватанный, обманутый женихъ
             И мать его, желавшая всѣмъ сердцемъ
             Устроить этотъ бракъ; но изъ придворныхъ --
             Хоть всѣ они въ угодность королю
             Грустны на видъ -- не сыщется навѣрно
             Ни одного, кто не былъ бы доволенъ
             Сердечно тѣмъ, чѣмъ съ виду огорченъ.
   2-й придворный. Но почему жъ?
   1-й придворный.           Ужъ слишкомъ глупъ и плохъ 3)
             Тотъ, за кого просватали принцессу;
             Напротивъ, тотъ, кому она досталась,
             И кто теперь разстаться долженъ съ ней,
             Такъ полонъ рѣдкихъ и прекрасныхъ качествъ,
             Что если бъ днемъ съ огнемъ искать мы стали
             Кого-нибудь, подобнаго ему,
             То все жъ не могъ бы найденный сравниться
             Съ нимъ никогда. Мнѣ не случалось въ жизни
             Встрѣчать людей, украшенныхъ такъ щедро
             И внѣшностью и свойствами души.
   2-й придворный. Не хвалите ль чрезъ мѣру вы?
   1-й придворный.                                         Ни мало.
             Въ моихъ словахъ представленъ мною онъ
             Такимъ, какъ есть 4). Достоинства его
             Умалилъ я скорѣе, чѣмъ возвысилъ.
   2-й придворный. Кто жъ родомъ онъ, и какъ его зовутъ?
   1-й придворный. Я восходить не буду въ объясненьяхъ
             Глубоко вдаль. Отецъ его звался
             Сициліемъ. Онъ дрался противъ римлянъ,
             Когда на нихъ возсталъ Кассибеланъ,
             Но родовитымъ былъ почтенъ прозваньемъ
             Лишь при Тенанціѣ 5), подъ чьимъ начальствомъ
             Онъ совершилъ не мало славныхъ дѣлъ
             И получилъ названье Леоната.
             Старикъ имѣлъ двухъ храбрыхъ сыновей,
             Но оба пали съ честью въ славной битвѣ,
             Съ мечомъ въ рукахъ, и эта смерть сразила
             Такъ ихъ отца, что вслѣдъ за ними умеръ
             Съ тоски и онъ. Жена его была
             Беременна въ то время третьимъ сыномъ
             И умерла, родивъ его на свѣтъ.
             Тогда король взялъ мальчика къ себѣ,
             Назвалъ его Постумомъ Леонатомъ 6)
             И, воспитавъ, оставилъ при дворѣ.
             Онъ приказалъ учить его наукамъ,
             Насколько могъ вмѣстить ихъ юный умъ;
             Но мальчикъ сталъ учиться съ большей жаждой,.
             Чѣмъ дышимъ мы. Созрѣлъ для жатвы онъ
             Вслѣдъ за весной. Живя среди придворныхъ,
             Онъ заслужилъ любовь и похвалу
             Со всѣхъ сторонъ (что, согласитесь, рѣдкость).--
             Для мальчиковъ онъ добрымъ сталъ примѣромъ,
             Для взрослыхъ -- вѣрнымъ зеркаломъ, съ которымъ*
             Они свѣряли качества свои.
             И даже тѣ, которые достигли
             Ужъ старыхъ лѣтъ, охотно сознавались,
             Что этотъ юный баловень во многомъ
             Вылъ выше ихъ. Что жъ до его жены,
             Съ которой долженъ онъ теперь разстаться,
             То качества самой принцессы могутъ
             Ручаться вамъ, какъ высоко стоялъ онъ
             Въ ея глазахъ, когда она свой выборъ
             Остановила именно на немъ.
   2-й придворный. Я по тому, что вы

ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ
ШЕКСПИРА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО
Н. КЕТЧЕРА.

По, найденному Пэнъ Колльеромъ, старому экземпляру in folio 1632 года.

ЧАСТЬ 8.

КОРОЛЬ ЛИРЪ.
МНОГО ШУМУ ПО ПУСТОМУ.
ЦИМБЕЛИНЪ.
КАКЪ ВАМЪ УГОДНО.

Изданіе И. Солдатенкова

ЦѢНА КАЖДОЙ ЧАСТИ 1 P. СЕР.

МОСКВА.
Типографія Грачева и К°, у Пречистенскихъ вор, д. Шиловой
1877.

   

ЦИМБЕЛИНЪ.

ДѢЙСТВУЮЩІЕ.

   Цимбелинъ, король Британіи.
   Плотенъ, сынъ королевы отъ перваго мужа.
   Леонатусъ Постумусъ, мужъ Имогены.
   Беларій, изгнанный вельможа, скрывающійся подъ именемъ Моргана.
   Гвидерій, Арвирагъ, сыновья Цимбелина, скрывающіеся подъ именами Полидора и Кадвеля, какъ сыновья Беларія.
   Филаріо, другъ Постумуса.
   Іахимо, другъ Филаріо.
   Французскій дворянинъ, другъ Филаріо.
   Кай Луцій, вождь Римскихъ войскъ.
   Римскій военачальникъ.
   Два Британскіе военачальника.
   Пизаніо, слуга Постумуса.
   Корнеліусъ, врачь.
   Два дворянина.
   Два тюремщика.
   Королева, жена Цимбелина.
   Имогена, дочь Цимбелина отъ первой жены.
   Елена, прислужница Имогены.

Вельможи, Придворныя дамы, Римскіе сенаторы, Трибуны, Духи, Предсказатель, Голландскій дворянинъ, Испанскій дворянинъ, Музыканты, Военачальники, Солдаты, Вѣстники и другіе Служители.

Мѣсто дѣйствія: частію въ Британіи, частію въ Италіи.

   

ДѢЙСТВІЕ I.

СЦЕНА 1.

Британія. Садъ при дворцѣ Цимбелина.

Входятъ два Дворянина.

   1. дво. Здѣсь, кромѣ хмураго, другого лица вы и не увидите; и наша кровь не повинуется небесамъ до такой степени, до какой доходитъ стараніе нашихъ придворныхъ казаться постоянно въ такомъ же, какъ король, настроеніи.
   2. дво. Да въ чемъ же дѣло?
   1. дво. Его дочь, и наслѣдница его престола, которую онъ прочилъ за единственнаго сына своей жены -- вдовы, недавно сдѣланной имъ королевой, -- отдалась бѣдному, но вполнѣ достойному дворянину. Она обвѣнчалась съ нимъ, мужъ ея изгнанъ, а она заключена; и вотъ, всѣ въ притворномъ горѣ, но король, полагаю, огорченъ въ самомъ дѣлѣ сильно.
   2. дво. Одинъ только король?
   1. дво. Ну, и потерявшій ее; и Королева, больше всѣхъ желавшая этого союза; но изъ придворныхъ, какъ они тамъ ни подлаживаютъ лицъ своихъ подъ королевское, нѣтъ ни одного, который внутренно не радовался бы тому, что породило это хмуренье.
   2. дво. Отчего же?
   1. дво. Оттого что прогулявшій принцессу дряненъ даже и для дрянной славы, а добывшій ее -- разумѣю бѣднаго, сдѣлавшагося ея мужемъ и за то изгнаннаго,-- таковъ, что, обойди и весь свѣтъ, подобнаго не сыщешь; что и во всякомъ подобномъ чего-нибудь да не хватитъ. Рѣшительно не думаю, чтобы кто нибудь еще былъ одаренъ такой прекрасной наружностью и такимъ внутреннимъ содержаніемъ.
   2. дво. Вы слишкомъ ужь расхваливаете его.
   1. дво. Хвалю нисколько не перехватывая за грань его достоинствъ; скорѣй стискиваю, чѣмъ развиваю ихъ какъ бы слѣдовало.
   2. дво. А имя и происхожденіе его?
   1. дво. До самого корня не могъ я докопаться. Отца его звали Сициліемъ; ходилъ онъ еще съ Кассибиланомъ на Римлянъ, но отличенъ собственно Тенанціемъ {Тенанцій былъ отецъ Цимбелина и племянникъ Кассибялана, прогнавшаго Римлянъ при первомъ ихъ вторженія въ Британію, но за тѣмъ побѣжденнаго Юліемъ Цезаремъ.}, славная и изумительно успѣшная служба которому доставила ему прозваніе Леонатуса; кромѣ сына, о которомъ идетъ рѣчь, онъ имѣлъ еще двухъ, но они погибли оба съ мечемъ въ рукахъ въ войнахъ того времени; это такъ огорчило отца, тогда очень ужь стараго и страстно ихъ любившаго, что и онъ разсчитался съ жизнію, оставивъ жену беременной предметомъ нашей бесѣды; и она, родивъ его, умерла также. Король взялъ младенца на свое попеченіе; назвалъ его Постумусомъ Леонатусомъ, выростилъ, сдѣлалъ своимъ пажемъ, засадилъ за всѣ, соотвѣтствовавшія его возрасту науки, которыя онъ, по мѣрѣ передаванія, поглощалъ такъ быстро, какъ мы воздухъ, и еще въ веснѣ своей принесъ обильную жатву, жилъ при дворѣ всѣми, что рѣдко бываетъ, превозносимый и любимый, образцомъ для юнѣйшихъ, для болѣе зрѣлыхъ -- зеркаломъ ихъ украшавшимъ, а для пожилыхъ -- малолѣтнымъ вожакомъ выжившей изъ лѣтъ старости; для владычицы же своей -- изъ-за которой теперь изгнанъ -- ея уже собственная цѣнность возвѣщаетъ какъ высоко чтила она его и его доблести. Ея избраніе его -- лучшее объясненіе какой человѣкъ это.
   2. дво. По одному вашему разсказу я уже уважаю его. Но скажите, пожалуйста, единственное она дитя короля?
   1. дво. Единственное; было у него -- если васъ интересуетъ это,-- еще два сына; но оба, старшій по третьему году отъ рожденія, а другой еще въ пеленкахъ, похищены изъ ихъ дѣтской, и до сихъ поръ никто не знаетъ что съ ними сталось.
   2. дво. А давно это было?
   1. дво. Да лѣтъ двадцать.
   2. дво. Странно, что дѣтей короля можно было похитить такъ ловко, что ихъ берегли такъ небрежно, а разыскивали такъ нерадиво, что не нашли даже и слѣдовъ!
   1. дво. Какъ ни странно это, какъ ни невѣроятна эта небрежность, а оно такъ.
   2. дво. Вѣрю вамъ.
   1. дво. Уйдемъ. Онъ, королева и принцесса идутъ сюда. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 2.

Тамъ же.

Входятъ Королева, Постумусъ и Имогена.

   КОРО. Нѣтъ, вѣрь мнѣ, дочь моя, никогда не увидишь ты во мнѣ ни малѣйшей къ тебѣ враждебности, взводимой на большинство мачихъ; ты моя узница, но твоя тюремщица передастъ тебѣ ключи, тебя замыкающіе. Что же касается васъ, Постумусъ, какъ мнѣ только удастся успокоить раздраженнаго короля, буду непремѣнно вашимъ ходатаемъ; теперь же онъ такъ распаленъ еще гнѣвомъ, что вамъ лучше покориться его рѣшенію съ тѣмъ терпѣніемъ, какое внушитъ вамъ ваше благоразуміе.
   ПОСТ. Удалюсь, ваше величество, сегодня же.
   КОРО. Вы знаете опасность. Обойду еще весь садъ, снизойду изъ состраданія къ мукамъ любви не дозволяемой, хотя король и наказалъ никакъ не допускать вашихъ съ нею разговоровъ. (Уходитъ.)
   ИМОГ. О, лицемѣрная снисходительность!.Какъ ловко, и раня, можетъ угождать эта мучительница!-- Дражайшій супругъ мой, нѣсколько боюсь я, конечно, гнѣва отца моего, но нисколько -- ни чѣмъ не нарушая священныхъ обязанностей,-- того, что можетъ его ярость ее мною сдѣлать. Ты удалишься, а я останусь здѣсь подъ ежечасными выстрѣлами гнѣвныхъ глазъ, съ однимъ только въ жизни утѣшеніемъ, что есть въ мірѣ сокровище, съ которымъ могу еще свидѣться.
   ПОСТ. О, моя царица! владычица! любовь моя, осуши слезы, или заставишь меня дать поводъ къ подозрѣнію, что болѣе я, чѣмъ слѣдуетъ мущинѣ, чувствителенъ. Вѣрь, останусь изъ всѣхъ, когда либо клявшихся въ вѣрности, мужей -- вѣрнѣйшимъ. Поселюсь въ Римѣ у Филаріо, стараго друга моего отца, которого знаю, впрочемъ, только по письмамъ. Туда и пиши, моя королева, и присланныя тобой слова, буду я впивать глазами, хотя бъ и чернилами изъ желчи писала ты.

Королева возвращается.

   КОРО. Короче, прошу васъ. Придетъ сюда король -- онъ богъ-знаетъ какъ на меня разгнѣвается. (Про себя) Сюда-то именно и направлю я его. Какъ бы ни провинилась я передъ нимъ -- онъ всегда, чтобъ уладить со мной, покупаетъ мою провинность; платится дорого за мои же вины. (Уходитъ.)
   ПОСТ. Прощайся мы такъ долго, какъ долго остается намъ жить -- увеличили бъ только тягость разлуки. Прощай.
   ИМОГ. О нѣтъ, погоди еще немного. Уѣзжай ты только для прогулки, и тогда такое прощанье было бы слишкомъ коротко. Посмотри, милый мой; этотъ бриліантъ принадлежалъ моей матери; возьми его, мое сердце, и носи, пока не возмешь другой жены, когда умретъ Имогена.
   ПОСТ. Какъ! какъ! другой?-- О даруйте мнѣ, всеблагіе боги, только ту, которую имѣю, и замкните мои объятія для другой цѣпями смерти! (Надѣвая кольцо на свой палецъ.) Оставайся, оставайся ты здѣсь, пока будетъ тутъ чувство. А ты, моя милѣйшая, моя прекраснѣйшая -- какъ при обмѣнѣ моего бѣднаго я на тебя, къ безконечному твоему ущербу, такъ и въ бездѣлицахъ я постоянно у тебя выигрываю,-- носи это въ мою память; это узы любви; (Надѣвая браслетъ на ея руку) налагаю ихъ на прекраснѣйшую изъ узницъ.
   ИМОГ. О, боги! когда же мы опять увидимся?

Входятъ Цимбелинъ и Придворные.

   ПОСТ. Увы, король!
   ЦИМБ. Прочь, подлѣйшее созданье! прочь съ глазъ моихъ! Будешь еще и за симъ наказомъ тяготить дворъ нашъ своей гнусностью -- умрешь. Убирайся! ядъ ты для моей крови.
   ПОСТ. Да хранятъ васъ боги, и да благословятъ добрыхъ при дворѣ остающихся! Удаляюсь. (Уходитъ.)
   ИМОГ. Никакая мука смерти не можетъ быть ужаснѣе этой.
   ЦИМБ. Презрѣнная, тебѣ слѣдовало бы возвращать мнѣ юность, а ты валишь на меня годы старости.
   ИМОГ. Прошу васъ, государь, не мучьте себя вашимъ негодованіемъ; безчувственна я къ вашему гнѣву; чувство сильнѣйшее подавляетъ всѣ опасенія, всѣ страхи.
   ЦИМБ. Забыла приличіе, покорность?
   ИМОГ. Безъ надежды, въ отчаяніи -- забыла и приличіе.
   ЦИМБ. Тогда какъ имѣла возможность выдти за единственнаго сына нашей королевы!
   ИМОГ. О, благословляю судьбу что за него не вышла! Я избрала орла, и избавилась отъ коршуна.
   ЦИМБ. Взяла нищаго, чтобъ сдѣлать престолъ мой сѣдалищемъ подлости.
   ИМОГ. Нѣтъ; придала ему скорѣй большій еще блескъ.
   ЦИМБ. О гнусная!
   ИМОГ. Государь, вы сами виноваты, что полюбила я Постумуса. Вы воспитывали его, какъ товарища моего дѣтства, и онъ сдѣлался мужемъ, достойнымъ любви любой женщины; онъ почти вдвое дороже того, что далъ за меня.
   ЦИМБ. Какъ! съ ума ты сошла?
   ИМОГ. Почти, государь; да возвратитъ мнѣ умъ мой небо!-- Желала бы, чтобъ была дочерью волопаса, а мой Леонатусъ сыномъ пастуха, сосѣда нашего.

Входитъ Королева.

   ЦИМБ. Безумная!-- Они опять были вмѣстѣ; не исполнила ты нашего наказа. Возьми, запри ее.
   КОРО. Прошу, успокойся.-- Молчи, милая дочь, молчи!-- Оставьте меня съ нею, добрый государь, и постарайтесь, на сколько научитъ васъ ваша мудрость, хоть нѣсколько развлечься.
   ЦИМБ. Нѣтъ, пусть изсушаетъ она себѣ тоской каждый день по каплѣ крови, и умретъ, состарѣвшись, отъ этого безумія. (Уходите.)

Входите Пизаніо.

   КОРО. Стыдись!-- Уступи. Вотъ твой служитель.-- Ну что? что ты скажешь?
   ПИЗА. Принцъ, сынъ вашъ, напалъ на моего господина.
   КОРО. А! Никакой однакожь бѣды, надѣюсь, не случилось?
   ПИЗА. Не обошлось бы безъ нея, еслибъ мой господинъ не дрался, а игралъ скорѣй, насколько не поддаваясь гнѣву, случившіеся тутъ господа розняли ихъ.
   КОРО. Какъ я этому рада.
   ИМОГ. Вашъ сынъ другъ моего отца; беретъ его сторону.-- Напасть на изгнанника!-- О храбрый витязь!-- Хотѣла бы, чтобъ они оба были въ Африкѣ и я подлѣ нихъ съ иглой, чтобъ колоть отступающаго.-- Зачѣмъ оставилъ ты господина твоего?
   ПИЗА. По его приказанію. Онъ не хотѣлъ, чтобъ я провожалъ его до гавани, и далъ мнѣ вотъ это наставленіе какъ мнѣ служить вамъ, если моя служба будетъ вамъ угодна.
   КОРО. Онъ былъ вѣрнымъ вашимъ служителемъ, поручусь что такимъ и останется.
   ПИЗА. Благодарю ваше величество.
   КОРО. Пойдемъ, погуляемъ немного.
   ИМОГ. Поговорю съ тобой черезъ полчаса. До этого ты успѣешь еще посмотрѣть какъ супругъ мой отправится; теперь оставь меня. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 3.

Площадь.

Входятъ Клотенъ и двое Придворныхъ.

   1. при. Я, принцъ, посовѣтовалъ бы вамъ перемѣнить сорочку; отъ жестокой схватки вы дымитесь, какъ жертва. Вѣдь воздухъ откуда выходитъ, туда и входитъ; а всякій внѣшній не такъ благодатенъ, какъ отдѣляемый вами.
   КЛОТ. Будь она въ крови -- слѣдовало бы перемѣнить ее.-- Поранилъ я его?
   2. при. (Про себя). Нисколько; такъ же, какъ и его терпѣніе.
   1. при. Поранили? да сквозной его тѣло костякъ, если не поранили; проѣзжая оно для меча дорога, если не поранено.
   2. при. (Про себя). Мечъ его былъ по уши въ долгу -- пробирался въ городъ задами.
   КЛОТ. Негодяй не могъ устоять противъ меня.
   2. при. (Про себя). Никакъ; все давалъ тягу впередъ, прямо на тебя.
   1. при. Устоять противъ васъ! Земель у васъ и собственныхъ достаточно, а онъ увеличилъ еще ваше достояніе -- уступилъ вамъ, отступивъ, еще нѣсколько землицы.
   2. при. (Про себя). Столько же вершковъ, сколько у тебя океановъ.-- Болваны!
   КЛОТ. Желалъ бы, чтобъ они не рознимали насъ.
   2. при. (Про себя). Да и я, пока ты не измѣрилъ собою какъ велика твоя глупость на землѣ.
   КЛОТ. И какъ это могла она влюбиться въ этого шута, и отказать мнѣ!
   2. при. (Про себя). Если безошибочный выборъ грѣхъ -- осуждена она на вѣки.
   1. при. Я, принцъ, всегда говорилъ вамъ, что ея умъ ни сколько не въ ладу съ красотой; наружность красива, но большаго отраженія ума не видалъ я.
   2. при. (Про себя). Не свѣтитъ она на глупцевъ, боясь что отраженіе повредитъ ей.
   КЛОТ. Идемъ въ мою комнату. А хотѣлось мнѣ, чтобъ это чѣмъ нибудь бѣдовымъ кончилось!
   2. при. (Про себя). А мнѣ нисколько,-- развѣ паденіемъ осла, такъ это бѣда не большая еще.
   КЛОТ. Идете съ нами?
   2. при. Явлюсь вслѣдъ за вашимъ высочествомъ.
   КЛОТ. Нѣтъ, идемъ всѣ вмѣстѣ.
   2. при. Извольте, принцъ. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 4.

Комната во дворца Цимбелина.

Входятъ Имогена и Пизаніо.

   ИМОГ. Хотѣла бы, чтобъ ты приросъ къ берегу пристани, и опрашивалъ каждый парусъ; напишетъ онъ, а я не получу -- вѣдь это будетъ то же, что потеря помилованія. Что было послѣднимъ его словомъ?
   ПИЗА. Царица, царица моя!
   ИМОГ. Махалъ за тѣмъ платкомъ?
   ПИЗА. И цѣловалъ его.
   ИМОГ. Безчувственная ткань, счастливѣе ты меня!.-- И это все?
   ПИЗА. Нѣтъ; до тѣхъ поръ пока онъ могъ давать моему глазу или уху возможность отличать его отъ другихъ, онъ все стоялъ на палубѣ, все махалъ то перчаткой, то шляпой, то платкомъ, выражая, въ порывахъ душевнаго волненья, чѣмъ только могъ, какъ медлительно отплывала отсюда душа его, и какъ быстро -- корабль.
   ИМОГ. Пока онъ не сдѣлался такъ же малъ, какъ ворона, или даже и меньше ее, тебѣ не слѣдовало выпускать его изъ виду.
   ПИЗА. Такъ я и сдѣлалъ.
   ИМОГ. Я надорвала, порвала бы всѣ нервы глазъ, смотря на него до тѣхъ поръ, пока умаляющее разстояніе не обратило бы его въ остріе иголки; слѣдила бы за нимъ до тѣхъ поръ, пока и комарья его малость не растаетъ въ воздухъ, и за тѣмъ отвела бы глаза, и заплакала.-- Ахъ, когда же, добрый Пизаніо, когда же услышимъ мы о немъ?
   ПИЗА. Будьте увѣрены, онъ первымъ же удобнымъ для этого случаемъ воспользуется.
   ИМОГ. Я и не простилась съ нимъ; мнѣ такъ еще много хорошаго оставалось сказать ему; прежде чѣмъ я могла передать ему какъ буду о немъ думать: что въ такіе часы и что въ другіе; прежде чѣмъ могла заставить его поклясться, что красавицы Италіи не повредятъ моему счастію и его чести; прежде чѣмъ потребовала, чтобы въ шесть часовъ утра, въ полдень и въ полночь онъ встрѣчался со мной молитвами, потому что въ эти часы буду хлопотать о немъ на небѣ; прежде чѣмъ успѣла дать ему, вставленный между двухъ обаятельныхъ словъ, прощальный поцѣлуй -- явился мой отецъ, и побилъ, какъ жестокое дыханіе сѣвера, всѣ наши распукольки.

Входитъ Придворная.

   ПРИД. Королева проситъ ваше высочество къ себѣ.
   ИМОГ. Исполни же все, что наказывала.-- Иду.
   ПИЗА. Будетъ все исполнено. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 5.

Римъ. Комната въ домъ Филаріо.

Входятъ Филаріо, Іахимо и Французъ 1).

   1) Въ прежнихъ изданіяхъ входятъ еще Голландецъ и Испанецъ, ничего не говорящіе.
   ІАХИ. Повѣрьте мнѣ, я видѣлъ его въ Британіи; онъ росъ уже въ то время извѣстностью, и всѣ были увѣрены, что окажется вполнѣ достойнымъ того почета, который пріобрѣлъ въ послѣдствіи; но и тогда я могъ смотрѣть на него безъ удивленія, хотя бы съ боку и висѣлъ каталогъ его доблестей, и разбиралъ я его по статьямъ.
   ФИЛА. Вы говорите о времени, когда онъ не обладалъ еще такими, какъ теперь, совершенствами, и наружными и внутренними.
   ФРАН. Я видѣлъ его во Франціи; было и у насъ не мало способныхъ смотрѣть на солнце такъ же, какъ онъ, прямо.
   ІАХИ. Женитьба на дочери короля своего, въ слѣдствіе которой онъ оцѣнивается скорѣй по ея, чѣмъ по своимъ достоинствамъ, увѣренъ, главная причина всѣхъ этихъ, страшно преувеличенныхъ восхваленій.
   ФРАН. А за тѣмъ и его изгнаніе.
   ІАХИ. Да; и оплакивающіе, по сочувствію къ горю принцессы, жалостное это разлученіе, привыкли превозносить его безмѣрно, хоть и для одной только поддержки ея благоразумія, которое не выдержало бы и самого легкаго обстрѣливанія, еслибъ избранный ею нищій обладалъ меньшими достоинствами {Въ прежнихъ изданіяхъ: Ay, and the approbation of those, that weep this lamentable divorse under her colours, are wonderfully to extend him... for taking a beggar without less quality... По Колльеру: Ay, and the approbation! of those, that weep this lamentable divorse and her doloun, are wont wonderfully to extend him... for taking a beggar without more quality...}. По какому же, однакожь, случаю поселился онъ у васъ? Какъ познакомились вы?
   ФИЛА. Отецъ его былъ моимъ товарищемъ по оружію, и не разъ былъ я ему обязанъ не меньшимъ жизни.

Входитъ Постумусъ.

   Но вотъ, онъ идетъ сюда. Примите его, какъ слѣдуетъ, людямъ такъ какъ вы образованнымъ, принять иностранца, такъ какъ онъ достойнаго.-- Прошу васъ всѣхъ познакомиться покороче съ этимъ господиномъ, котораго рекомендую вамъ, какъ благороднаго моего друга; а какъ онъ этого заслуживаетъ, послѣдствіе убѣдитъ васъ лучше, чѣмъ мое при немъ расхваливаніе его.
   ФРАН. Мы кажется были съ вами знакомы въ Орлеанѣ.
   ПОСТ. Съ тѣхъ поръ я должникъ вашъ за вашу любезность, и сколько бы ни платилъ, все буду въ долгу у васъ.
   ФРАН. Вы преувеличиваете ничтожную мою услугу. Мнѣ было такъ пріятно помирить васъ съ моимъ соотечественникомъ; было бы крайне прискорбно, еслибъ вы сошлись съ той убійственной цѣлью, къ которой стремились оба, и по такому пустому, ничтожному поводу.
   ПОСТ. Извините; я былъ тогда очень еще молодымъ путешественникомъ, болѣе склоннымъ нисколько не соображаться съ тѣмъ, что слышу, чѣмъ руководствоваться въ каждомъ своемъ дѣйствіи опытностью другихъ; но и теперь, сдѣлавшись разсудительнѣй -- если только смѣю сказать, что сдѣлался,-- я думаю, что поводъ былъ не совсѣмъ ничтоженъ.
   ФРАН. Все таки не таковъ, чтобъ прибѣгать къ рѣшенію оружіемъ, и двумъ еще такимъ, которые, каждый уложилъ бы, безъ всякаго сомнѣнія, другаго, или пали бъ оба вмѣстѣ.
   ІАХИ. А можно, не нарушая приличія, спроситъ въ чемъ было дѣло?
   ФРАН. Весьма, полагаю, можно. Размолвка была публичная, безспорно позволителенъ, стало, и разсказъ о ней. Она очень похожа на вчерашній нашъ споръ, въ которомъ каждый изъ насъ превозносилъ красавицъ своей родины; господинъ этотъ утверждалъ, и притомъ съ готовностью на кровавое доказательство, что его владычица прелестнѣе, добродѣтельнѣе, умнѣе, цѣломудреннѣй, постояннѣй и непреодолимѣй и самой лучшей изъ Француженокъ.
   ІАХИ. Этой красавицы нѣтъ уже въ живыхъ, или мнѣніе этого господина пообносилось уже.
   ПОСТ. Она и доселѣ сохраняетъ свою добродѣтель, а я мое о ней мнѣніе.
   ІАХИ. Но вы, конечно, не поставите ее точно такъ же выше и нашихъ Италіанокъ?
   ПОСТ. Вызванный на это такъ же, какъ былъ во Франціи, я ничего не сбавилъ бы; хотя и объявляю себя не любовникомъ, а поклонникомъ ея.
   ІАХИ. Такъ же прекрасна и такъ же доблестна -- нѣчто въ родѣ неизбѣжнаго сопоставленія,-- слишкомъ прекрасно и доблестно для всякой Британки. Еслибъ она и была превосходнѣе другихъ мнѣ извѣстныхъ, такъ же, какъ вотъ этотъ вашъ брилліантъ превосходнѣе всѣхъ мною видѣнныхъ, то изъ этого слѣдуетъ только, что она превосходнѣе многихъ; лучшаго же изъ всѣхъ существующихъ брилліантовъ я не видалъ такъ же, какъ и вы лучшей изъ женщинъ.
   ПОСТ. Я превозносилъ ее по моей оцѣнкѣ; по той же хвалю и этотъ камень.
   ІАХИ. А какъ высоко цѣните вы его?
   ПОСТ. Выше всего, чѣмъ міръ радуется.
   ІАХИ. Стало, несравненная ваша владычица или умерла, или сдѣлалась дешевле бездѣлушки.
   ПОСТ. Ошибаетесь; одна можетъ быть продана или подарена достаточно богатому для покупки, или достойному такого подарка; другая же никакъ не предметъ продажи, а даръ только боговъ.
   ІАХИ. Которымъ боги и надѣлили васъ?
   ПОСТ. Который, при ихъ помощи, и удержу за собой.
   ІАХИ. Она можетъ быть вашей и по названью только; вы знаете, залетныя птицы садятся и на сосѣдніе пруды. И вашъ перстень можетъ быть украденъ; такимъ образомъ изъ двухъ безцѣнныхъ вашихъ сокровищъ одно слабо, а другое невѣрно; ловкій воръ, или искусившійся въ своемъ дѣлѣ волокита могутъ лишить васъ и перваго и втораго.
   ПОСТ. Нѣтъ въ вашей Италіи на столько искусившагося волокиты чтобъ восторжествовать надъ честью моей владычицы, если въ отношеніи къ сохраненію или къ потерѣ чести назвали вы ее слабой. На счетъ же воровъ, я нисколько не сомнѣваюсь, что у васъ ихъ множество, и все таки не боюся за мой перстень.
   ФИЛА. Кончите это, господа.
   ПОСТ. Съ большимъ удовольствіемъ. Достойный синьоръ этотъ, я очень благодаренъ ему, не считаетъ меня незнакомцемъ; мы съ разу сблизились.
   ІАХИ. Въ пять такихъ разговоровъ я подобрался бы къ прекрасной вашей владычицѣ; заставилъ бы ее отступить и сдаться, имѣй я только доступъ и случай.
   ПОСТ. Нѣтъ, нѣтъ.
   ІАХИ. Готовъ, въ подтвержденіе этого, держать половину моего достоянія противъ вашего перстня, хотя она, по моему мнѣнію, нѣсколько и превышаетъ его цѣнность. Держу впрочемъ этотъ закладъ скорѣй противъ вашей увѣренности, чѣмъ противъ ея чести, и чтобы не дать вамъ повода оскорбиться, вызываюсь на эту попытку съ любой женщиной въ мірѣ.
   ПОСТ. Ваша черезъ-чуръ смѣлая самонадѣянность заставитъ васъ жестоко ошибиться; увѣренъ что добьетесь вполнѣ вашей попыткой заслуживаемаго.
   ІАХИ. Чего же это?
   ПОСТ. Оттолкновенія; но ваша, какъ вы называете, попытка заслуживаетъ еще большаго -- наказанія.
   ФИЛА. Будетъ, господа, объ этомъ; споръ этотъ возникъ такъ внѣзапно, пусть и умретъ какъ родился; прошу, познакомтесь прежде получше.
   ІАХИ. Въ доказательство вѣрности сказаннаго, я былъ бы готовъ держать и все мое, и моего сосѣда достояніе.
   ПОСТ. Какую же даму избрали бы вы для испытанія?
   ІАХИ. Да хоть вашу, по вашему такъ непреодолимо вѣрную. Держу десять тысячъ дукатовъ противъ вашего перстня, что -- доставите мнѣ только доступъ ко двору, при которомъ живетъ она -- послѣ втораго же свиданія съ ней, я привезу вамъ оттуда ея честь, которую считаете такъ огражденной.
   ПОСТ. Противъ вашего золота я готовъ держать золото же; но перстень дорогъ для меня, какъ мой палецъ -- часть онъ его.
   ІАХИ. Вы боитесь {Въ прежнихъ изданіяхъ: You are afriend... По Коньеру: You are afeard...}, и весьма благоразумно. Платите и по милліону за каждую драхму женскаго тѣла -- не охраните его и тѣмъ отъ порчи. Вижу по этой боязни, есть въ васъ доля сомнѣнія.
   ПОСТ. Все это манера только говорить; настоящій же вашъ образъ мыслей, надѣюсь, далеко лучше.
   ІАХИ. Я господинъ своего слова; готовъ, клянусь, что сказалъ и исполнить.
   ПОСТ. Готовы?-- Довѣряю вамъ мой брилліантъ до вашего возвращенія. Заключимъ формальный договоръ. Добродѣтель моей владычицы превыше чудовищности вашего гнуснаго мнѣнія; вызываю васъ на этотъ закладъ. Вотъ мой перстень.
   ФИЛА. Не допущу я такого заклада.
   ІАХИ. Да онъ, клянусь богами, состоялся ужь.-- Не представлю я вамъ достаточнаго свидѣтельства, что насладился драгоцѣннѣйшей тѣлѣсной частью вашей владычицы -- мои десять тысячь дукатовъ ваши, точно также и вашъ брилліантъ; возвращусь, оставивъ ее такъ вѣрной, какъ вы надѣетесь -- она, вашъ брилліантъ, и этотъ вашъ брилліантъ, и мое золото ваши; но вы должны снабдить меня такой рекомендаціей, которая дала бы мнѣ свободный къ ней доступъ.
   ПОСТ. Согласенъ; условимся же окончательно. Вы отвѣтите мнѣ вотъ чѣмъ: оправдаете вы ваше хвастовство {Въ прежнихъ изданіяхъ: If you make your voyage upon her... По Колльеру: If yon make good your vauntage upon her...}, и дадите мнѣ ясно уразумѣть что преодолѣли -- я не врагъ вамъ болѣе; не стоитъ она нашей ссоры; но останется она несоблазненной, не докажете вы противнаго,-- за дурное ваше мнѣніе и за покушеніе на ея цѣломудріе вы отвѣтите мнѣ мечемъ вашимъ.
   ІАХИ. Руку; идетъ. Скрѣпимъ все это законнымъ образомъ, и я отправлюсь въ Британію тотчасъ же, чтобы договоръ не простудился и не издохъ. Иду за моимъ золотомъ и за письменнымъ изложеніемъ условій заклада.
   ПОСТ. Прекрасно. (Уходитъ съ Іакимо.)
   ФРАН. Какъ вы думаете, состоится онъ?
   ФИЛА. Синьоръ Іахимо не отступится. Пойдемъ за ними. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 6.

Британія. Комната во дворцѣ Цимбелина.

Входятъ Королева, Придворныя дамы и Корнелій.

   КОРО. Нарвите мнѣ этихъ цвѣтовъ, пока ночная роса на землѣ еще; проворнѣй. У кого списокъ ихъ?
   1. дам. У меня.
   КОРО. Ступайте же скорѣй. (Придворныя дамы уходятъ.) Ну, докторъ, принесъ ты тѣ зелья?
   КОРН. Принесъ въ угоду вашему величеству; (Подавая ей небольшой ящичекъ) вотъ они; смѣю только, безъ всякой мысли оскорбить вашу милость -- совѣсть заставляетъ -- спросить для чего потребовали вы у меня эти страшно ядовитыя снадобья, порождающія томительнѣйшую смерть, медленную, но вѣрную?
   КОРО. Удивляюсь, докторъ, такому съ твоей стороны вопросу; не была я развѣ такъ долго твоей ученицей? Не научилъ ты меня какъ добывать благовонія, перегонять, готовить въ прокъ? да такъ, что даже и самъ великій король нашъ часто выпрашивалъ у меня моихъ издѣлій? Достигнувъ этого, почему же, если ты только не предполагаешь во мнѣ чего-то сатанинскаго, не пополнить мнѣ моихъ свѣдѣній и другими опытами? Я хочу испытать эти твои снадобья -- не надъ людьми, разумѣется, а надъ созданіями, которыя не считаемъ достойными даже и петли,-- чтобы узнать ихъ силу и чѣмъ можно противодѣйствовать имъ; чтобъ дойдти такимъ образомъ до познанія свойствъ и дѣйствій каждого.
   КОРН. Эти опыты ожесточатъ только сердце вашего величества; кромѣ того, созерцаніе ихъ дѣйствій и противно и вредно.
   КОРО. О, не безпокойся.--

Входитъ Пизаніо.

   (Про себя) А, вотъ и льстивый бездѣльникъ; начну съ него; онъ преданъ своему господину и враждебенъ моему сыну.-- (Громко) Ну что, Пизаніо?-- Докторъ, пока болѣе ты мнѣ не нуженъ; можешь идти куда хочешь.
   КОРН. (Про себя). Не вѣрю я тебѣ, королева; но бѣдъ ты не надѣлаешь.
   КОРО. (Пизаніо). Послушай. (Отводитъ его въ сторону.)
   КОРН. Не люблю я ее. Она думаетъ, что у нея неизвѣстные еще медленно умерщвляющіе яды. Нравъ ея я знаю, и никому такъ злобному не довѣрю снадобьевъ такого проклятаго свойства. Тѣ, что у нея оглушаютъ, притупляютъ чувства только на время; она, можетъ быть, и попробуетъ ихъ сначала надъ кошками и собаками, а за тѣмъ пойдетъ и дальше; но какой бы видъ смерти ни породили они, бѣды отъ этого не будетъ -- они окуютъ чувства только для того, чтобъ ожили еще бодрѣйшими. Надуетъ ее лживое ихъ дѣйствіе; и чѣмъ лживѣе буду я съ ней въ этомъ отношеніи, тѣмъ буду я правѣе.
   КОРО. Понадобишься, докторъ, я пришлю за тобой.
   КОРН. Нижайше кланяюсь. (Уходить.)
   КОРО. Все плачетъ, говоришь ты? Неужели ты думаешь, что время не охладитъ и не дастъ благоразумію дороги туда, гдѣ царитъ теперь безуміе? Работай; скажешь что она любитъ моего сына -- скажу тебѣ тутъ же: возвеличенъ ты такъ же какъ господинъ твой, даже больше; потому что его счастіе лежитъ безъ языка, имя его при послѣднемъ издыханіи; возвратиться онъ не можетъ, не можетъ и оставаться тамъ, гдѣ находится; перемѣнить мѣсто -- перемѣнить одно горе на другое; для него и каждый наступающій день наступаетъ только для уничтоженія работы предшествовавшаго. Чего надѣяться тебѣ, полагаясь на склоняющееся къ паденію, на невозстановимое, не имѣющее друзей (Роняетъ ящичекъ; Пизаніо поднимаетъ его и подаетъ ей) даже и для поддержки только?-- Ты не знаешь что поднялъ -- возьми это за трудъ твой. Это составленное мной снадобье, пять разъ спасавшее короля отъ смерти. Не знаю ничего болѣе крѣпительнаго;-- возьми же, прошу; пусть это будетъ задаткомъ тѣхъ наградъ, которыя готовлю тебѣ. Объясни своей госпожѣ, но какъ бы отъ себя, настоящее ея положеніе. Сообрази какое счастіе тебѣ выпадаетъ; не забывай, что ты сохранишь милость своей госпожи я пріобрѣтешь еще расположеніе моего сына. Я склоню короля на всякое, какое только пожелаешь повышеніе; и я сама, побуждающая тебя къ этой услугѣ, болѣе всѣхъ обязана вознаградить тебя богатѣйшимъ образомъ.-- Позови дамъ моихъ.-- Подумай о томъ что я сказала. (Пизаніо уходитъ.) -- Хитрый, преданный негодяй, несовратимый старатель своего господина, постоянное ей напоминовеніе оставаться вѣрной своему повелителю.-- Я дала ему то, что -- прими онъ только -- лишитъ ее окончательно вѣстощиковъ возлюбленнаго, что попробуетъ за тѣмъ, если не уступитъ, и сама.

Пизаніо возвращается съ Дамами.

   Такъ, такъ будетъ прекрасно.-- Несите фіалки, первинки и буквицу въ кабинетъ мой,-- Прощай, Пизаніо. Подумай о томъ, что говорила тебѣ. (Уходитъ со Дамами.)
   ПИЗА. Подумаю; измѣню господину своему -- задушу себя; вотъ все, что я для тебя сдѣлаю. (Уходитъ.)
   

СЦЕНА 7.

Другая комната тамъ же.

Водитъ Имогена.

   ИМОГ. Отецъ жестокъ, а мачиха лукава; и глупый еще искатель руки замужней женщины, мужъ которой въ изгнаньи -- О этотъ мужъ! вѣнецъ онъ моего горя и безпрестанныхъ изъ-за него мученій! Еслибъ и меня украли, какъ братьевъ, я была бы счастлива! какъ жалки помыслы величія, и какъ блаженны тѣ, какъ бы низко они ни стояли, чьи смиренныя желанія увѣнчиваются упрочивающимъ счастіе довольствомъ.-- Это кто еще? Несносно!

Входятъ Пизаніо и Іахимо.

   ПИЗА. Принцесса, къ вамъ благородный, изъ Рима, господинъ съ письмомъ отъ вашего супруга.
   ІАХИ. Вы блѣднѣете, принцесса? Доблестный Леонатусъ здоровъ, и шлетъ нѣжнѣйшій привѣтъ вашему высочеству. (Подаетъ ей письмо.)
   ИМОГ. Благодарю, благородный господинъ. Отъ души привѣтствую васъ.
   ІАХИ. (Про себя). Все, что выступаетъ въ ней наружу, чудо совершенства; одарена она такой же дивной душой -- единственна она, какъ птица Аравіи {Фениксъ.}, и проигралъ я закладъ. Будь же, смѣлость, другомъ мнѣ; вооружи меня, отвага, отъ головы до ногъ, или придется, подобно Парѳянамъ, биться, обратившись въ бѣгство, бѣжать, пожалуй, и просто.
   ИМОГ. (Читаетъ). "Онъ одинъ изъ благороднѣйшихъ, крѣпко привязавшій меня къ себѣ добротой своей. Прими же его соотвѣтственно, какъ дорожишь твоимъ вѣрнымъ Леонатусомъ".-- Читаю громко только это; остальное жь глубоко согрѣваетъ мое сердце и принимается имъ съ благодарностью.-- Я такъ рада вамъ, достойный господинъ, какъ только могу выразить словами, и какъ увидите по всему, что могу для васъ сдѣлать.
   ІАХИ. Благодарю, прекраснѣйшая принцесса.-- Что же это однакожъ! обезумѣли что ли люди? Не дала имъ развѣ природа глазъ, чтобъ видѣть перегибающійся этотъ сводъ, великолѣпный этотъ куполъ надъ землей и моремъ; чтобъ различать огнистыя свѣтила на немъ, безчисленные камни на каменистомъ прибрежіи {Въ прежнихъ изданіяхъ: То see this vaulted arch and the rieh crop Of ses and land... Upon the numler'd beach... По Колльеру: То "see this vaulted arch and the rieh cope O'er sea and land... Upon th' unnumber'd beach...}; не можемъ мы и при помощи такихъ драгоцѣнныхъ очковъ отличать прекрасное отъ дурнаго?
   ИМОГ. Что приводитъ васъ въ это изумленіе?
   ІАХИ. Не глаза тутъ виноваты, потому что и обезьяны и мартышки изъ двухъ самокъ съ одной повизжатъ, другую оттолкнутъ гримасами; и не сужденье, потому что и идіотъ, въ случаѣ такого счастія, будетъ благоразумно сдержанъ; и не голодъ, потому что грязь, противупоставленная такому чистому превосходству, побудитъ и тощій желудокъ скорѣй къ тошнотѣ, чѣмъ ко вкушенію.
   ИМОГ. Да въ чемъ, скажите, дѣло?
   ІОХИ. Пресыщенная только воля -- это насытившееся, но несытое желаніе, эта кадь полная и текущая, -- сожравъ ягненка, бросается и на требуху.
   ИМОГ. Что такъ разстроиваетъ васъ? Здоровы ли вы?
   ІАХИ. Благодарю, принцесса; здоровъ.-- (Пизаніо) Прошу, любезный, скажи моему человѣку, чтобы онъ ждалъ меня тамъ, гдѣ я его оставилъ; онъ никого здѣсь не знаетъ, и безтолковъ немного.
   ПИЗА. Ни такъ хотѣлъ идти къ нему съ привѣтомъ.

(Уходитъ.)

   ИМОГ. Хорошо ли по прежнему моему мужу? Какъ его, скажите, здоровье?
   ІАХИ. Прекрасно.
   ИМОГ. Расположенъ къ веселью? Надѣюсь, расположенъ.
   ІАХИ. Онъ удивительно веселъ; изъ иностранцевъ нѣтъ у насъ никого веселѣй и проказливѣй его; прозванъ даже Британскимъ кутилой.
   ИМОГ. Здѣсь онъ былъ наклоннѣй къ грусти, и часто, самъ не зная изъ чего.
   ІАХИ. Я никогда не видалъ его печальнымъ. Есть у него тамъ другъ, Французъ одинъ, удивительнѣйшій monsieur, сильно, кажется, влюбленный въ оставленную имъ на родинѣ Галльскую дѣвушку, онъ пыхтитъ глубокими вздохами, а веселый Британецъ -- разумѣю супругъ вашъ,-- помираетъ себѣ со смѣху, восклицая: о, можно ли не лопнуть отъ смѣха, какъ вздумаешь, что человѣкъ, знающій по книгамъ, по слухамъ, или по собственному опыту, что такое женщина и чѣмъ она не можетъ не быть, можетъ, на свободѣ, тосковать о вѣрномъ рабствѣ?
   ИМОГ. И это говорилъ мой мужъ?
   ІАХИ. Со слезами на глазахъ отъ смѣха. Забавно, право, быть при этомъ, и слушать какъ онъ потѣшается надъ Французомъ; но, видитъ небо, есть люди, заслуживающіе большаго осужденія.
   ИМОГ. Не онъ, надѣюсь.
   ІАХИ. Не онъ; но за щедрость къ нему неба можно бъ было быть и поблагодарнѣй. Велика она въ немъ; но въ васъ -- которую считаю превыше всѣхъ даровъ -- вынужденный удивляться, долженъ и жалѣть.
   ИМОГ. О чемъ же, добрый господинъ?
   ІАХИ. О двухъ существахъ, и отъ души.
   ИМОГ. И я одно изъ нихъ? Вы глядите на меня; какое же, вызывающее вашу жалость, крушеніе замѣчаете вы во мнѣ?
   ІАХИ. О, гнусно! Скрыться отъ лучезарнаго солнца, и утѣшаться въ тюрьмѣ тусклымъ огаркомъ!
   ИМОГ. Прошу васъ отвѣчать на мои вопросы откровеннѣй. Почему жалѣете вы меня?
   ІАХИ. Потому что другія, хотѣлъ я сказать, пользуются вашимъ -- Но кара за то дѣло боговъ; не мое -- разсказывать это.
   ИМОГ. Видно, вы что-то обо мнѣ, или что-то меня касающееся знаете; прошу -- такъ-какъ подозрѣніе дурного часто мучительнѣй извѣстности что оно есть, потому что извѣстность или убѣждаетъ что нѣтъ средствъ поправить, или, добытая во время, даетъ ихъ, -- откройте мнѣ что васъ и нудитъ и останавливаетъ.
   ІАХИ. Владѣй я этими щеками, чтобъ впиваться въ нихъ моими устами; этой рукой, прикосновеніе, каждое прикосновеніе которой вызывало бы изъ души его ощущающаго клятву въ вѣрности; этимъ предметомъ, плѣнившимъ дикое блужданіе глазъ моихъ, приковавъ ихъ къ себѣ, и слюнявь въ тоже время -- будь я тогда проклятъ -- губы такъ же всѣмъ доступныя, какъ ступени, ведущія въ Капитолій; пожимай руки заскорузлыя отъ ежечасной лживости -- отъ лживости, какъ отъ работы; перемигивайся съ глазами {Въ прежнихъ изданіяхъ: then lie peeping in an eye... По Колльеру; then bo-peeping in an eye...} мутными и тусклыми, какъ коптящій свѣтъ, питающійся вонючимъ саломъ -- всѣхъ мукъ ада разомъ заслуживала бы такая гнусность!
   ИМОГ. Супругъ мой забылъ, боюсь, Британію.
   ІАХИ. И самого себя. Не я, изъ жажды повѣдать это, открываю вамъ жалкую его перемѣну; чары вашихъ прелестей вызвали изъ глубины нѣмой души вѣсть объ этомъ на языкъ мой.
   ИМОГ. Не разсказывайте мнѣ ничего болѣе.
   ІАХИ. Дражайшая, горе ваше переполняетъ мое сердце состраданіемъ; боленъ я имъ. Созданіе такъ прекрасное, которое на тронѣ удвоило бы и величайшаго изъ королей, приравнять къ непотребнымъ, покупаемымъ золотомъ вашихъ же сундуковъ! платящимъ за золото {Въ прежнихъ изданіяхъ: Thal play with all infirmities for gold... По Колльеру. That рау with all infirmities for gold...} всѣми болѣзнями, какими только можетъ гнилость надѣлить природу -- чумой, способной отравить и самый ядъ! Отомстите, или родившая васъ не была царицей, или выродились вы.
   ИМОГ. Отомстить! Какъ отомстить мнѣ? Если это и справедливо -- вѣдь я и обоимъ ушамъ не дозволяю обманываться торопливостью, -- если это и справедливо, какъ же отомщу я?
   ІАХИ. Не заставилъ бы онъ меня жить, подобно жрицѣ Діаны, промежь холодныхъ простынь, между тѣмъ какъ самъ гоняется за вѣтреными прелестницами, вамъ на зло и на вашъ счетъ. Отомстите ему за это. Посвящаю вамъ себя для этого; болѣе признательный, чѣмъ этотъ отреченецъ отъ вашего ложа, не измѣню я вашему расположенію, буду молчаливъ и вѣренъ.
   ИМОГ. Пизаніо!
   ІАХИ. Позвольте же мнѣ на губахъ вашихъ запечатлѣть обѣтъ этотъ.
   ИМОГ. Прочь!-- Презираю мои уши {Въ прежнихъ изданіяхъ: I do condemn my ears... По Колльеру: I do contemn my ears...} за то, что такъ долго слушали тебя.-- Будь ты честенъ, ты разсказалъ бы мнѣ эту сказку по добротѣ, а не съ этой цѣлью, такъ же низкой, какъ безумной. Ты позоришь человѣка, который такъ же чуждъ того, что ты говоришь о немъ, какъ ты -- чести, и домогаешься любви женщины, которая гнушается тобой, какъ дьяволомъ.-- Пизаніо!-- Я передамъ королю, отцу моему, твое нападеніе на меня; найдетъ онъ такое, какъ въ Римскихъ баняхъ, при его дворѣ нахальничанье дерзкаго иноземца, его скотское покушеніе на честь мою, приличнымъ -- не дорожитъ онъ ни дворомъ своимъ, на дочерью, и нисколько не уважаетъ ее.-- Пизаніо!
   ІАХИ. О, счастливый, могу я воскликнуть, Леонатусъ; вѣра твоей супруги въ тебя такъ же заслуживаетъ твоей въ ней увѣренности, какъ совершеннѣйшая твоя добродѣтель ея непоколебимой вѣры. Живите же долго, вполнѣ счастливые! вы, жена достойнѣйшаго изъ мужей, какимъ когда либо, какая нибудь страна гордилась, и возлюбленная его, какой только достойнѣйшій достоинъ. Простите мнѣ; все это я говорилъ только для того, чтобъ узнать глубоко ли укоренилась ваша довѣренность къ нему; представлю вамъ теперь вашего супруга тѣмъ, что онъ есть -- возстановлю его: онъ человѣкъ благороднѣйшихъ правилъ, святый чудодѣй, причаровывающій къ себѣ общества; половина сердца каждаго -- его.
   ИМОГ. Вы поправляете.
   ІАХИ. Онъ возсѣдаетъ между мужей, какъ нисшедшій богъ; есть въ его наружности какое-то, возвышающее его надъ смертнымъ, достоинство. Не сердитесь, прекраснѣйшая принцесса, что оемѣлился испытать васъ лживымъ разсказомъ; испытаніе это доказало блестящимъ образомъ необыкновенный вашъ умъ въ выборѣ такого рѣдкаго мужа, который, какъ вамъ извѣстно, пасть не можетъ. Моя любовь къ нему заставила меня такъ васъ провѣять; но боги создали васъ, въ отличіе отъ другихъ, безъ мякины. Прошу, простите.
   ИМОГ. Все забыто, добрый господинъ. Мое вліяніе при дворѣ -- ваше.
   ІАХИ. Благодарю. Но я совсѣмъ забылъ было о небольшой къ вамъ просьбѣ, важной однакожь, потому что она по дѣлу, въ которомъ супругъ вашъ заинтересованъ; я и другіе благородные друзья такъ же участники въ немъ.
   ИМОГ. Прошу, скажите, что это такое?
   ІАХИ. Человѣкъ двѣнадцать насъ Римлянъ и вашъ супругъ -- лучшее перо крыла нашего, -- сложились на покупку подарка императору, который я, ихъ довѣренный, и купилъ во Франціи; это серебряный сервизъ изящнѣйшаго рисунка, осыпанный богатѣйшими, превосходно отдѣланными камнями. Цѣна его большая, и я, какъ иностранецъ, желалъ бы найти ему мѣсто повѣрнѣе; будете вы такъ добры, что примете его на сохраненіе.
   ИМОГ. Съ удовольствіемъ, и честью поручусь за его сохранность; мой мужъ заинтересованъ -- я поставлю его въ мою спальню.
   ІАХИ. Онъ въ сундукѣ, охраняемомъ моими людьми; осмѣлюсь перенести его въ ваши покои на эту только ночь, потому что завтра же сажусь на корабль.
   ИМОГ. О, нѣтъ, нѣтъ.
   ІАХИ. Извините, долженъ; измѣню слову, замедливъ мой отъѣздъ. Я переплылъ изъ Галліи море только для того, чтобъ увидѣть, по обѣщанію, ваше высочество.
   ИМОГ. Благодарю васъ за трудъ; но не уѣзжайте завтра.
   ІАХИ. Долженъ, принцесса; и потому прошу, если вамъ угодно порадовать вашего супруга письмомъ, напишите его въ эту же ночь. Я и такъ потратилъ много времени, весьма важнаго для поднесенія подарка.
   ИМОГ. Напишу. Присылайте вашъ сундукъ; онъ будетъ сбереженъ и возвращенъ вамъ вѣрно. Искренно привѣтствую васъ. (Уходятъ.)
   

ДѢЙСТВІЕ II.

СЦЕНА 1.

Дворъ передъ дворцемъ Цимбелина.

Входятъ Клотенъ и двое Придворныхъ.

   КЛОТ. Бывало ли съ кѣмъ такое несчастье! отбить мой шаръ, когда онъ касался ужь цѣли! Ставка была сто фунтовъ, а тутъ поганая обезьяна взъѣлась еще на меня за проклятія, точно я занималъ ихъ у него, и не могъ разражаться ими какъ хотѣлось.
   1. при. Чтожь выигралъ онъ этимъ? Вы прошибли ему вашимъ шаромъ голову.
   2. при. (Про себя). Будь у него столько жь ума, сколько его у прошибшаго -- весь онъ вытекъ бы.
   КЛОТ. Расположенъ знатный клясть -- имѣетъ развѣ всякій изъ присутствующихъ право корнать его проклятія, а?
   2. при. Нѣтъ, ваше высочество; (Про себя) да и онъ -- обрубать имъ уши.
   КЛОТ. Проклятая собака!-- Я дамъ ему удовлетвореніе? Будь онъ еще моего званія!
   2. при. (Яро себя). Чтобъ отзываться глупцемъ.
   КЛОТ. Ничто въ мірѣ такъ меня не бѣситъ. Чортъ это возьми! Лучше не бытъ мнѣ такимъ знатнымъ; не смѣютъ они со мной драться, благодаря королевѣ, моей матери. Всякая дрянь дерется себѣ до сыта, а я расхаживай, какъ пѣтухъ, къ которому никто не можетъ подступить.
   2. при. (Про себя). Пѣтухъ ты и есть, да и каплунъ еще, и горланишь себѣ, пѣтухъ съ гребнемъ на головѣ {Намекъ на шапки шутовъ съ пѣтушьимъ гребнемъ на верху.}).
   КЛОТ. Ты говоришь?
   2. при. Не подобаетъ вашему высочеству драться со всякимъ, вами оскорбляемымъ.
   КЛОТ. Нѣтъ, не подобаетъ; знаю я это; но оскорблять нисшихъ меня подобаетъ.
   2. при. Только вашему высочеству.
   КЛОТ. Ну да, то я и говорю.
   1. при. А о чужеземцѣ, прибывшемъ въ эту ночь ко двору, слышали?
   КЛОТ. Чужеземецъ? и я ничего объ этомъ не знаю.
   2. при. (Про себя). Самъ совершенно чужеземенъ уму, и не знаетъ этого.
   1. при. Онъ Италіанецъ, и, полагаютъ, одинъ изъ друзей Леонатуса.
   КЛОТ. Леонатуса! изгнаннаго бездѣльника! и онъ такой же, кто бы онъ тамъ ни былъ. Отъ кого узналъ ты объ этомъ чужеземцѣ?
   1. при. Отъ одного изъ пажей вашего высочества.
   КЛОТ. Не будетъ неприличнымъ, если пойду взглянуть на него? Не унижу себя этимъ, не измѣню достоинству?
   1. при. Унизить себя вы, ваше высочество, не можете.
   КЛОТ. Трудненько, полагаю.
   2. при. (Про себя). Ты дуракъ отъявленный, и потому все, что бы ни придумалъ, какъ дурацкое, никакъ не измѣнитъ твоего значенія.
   КЛОТ. Такъ пойдемте же; хочется мнѣ взглянуть на этого Итальянца. Проигранное въ шары днемъ, я отыграю у него въ эту же ночь. Идемъ.
   2. при. Я за вами ваше высочество. (Плотенъ и первый Придворный уходятъ). Какъ это такая хитрая чертовка, какъ его мать, могла наградить міръ такимъ осломъ! она -- женщина, все преодолѣвающая умомъ своимъ, а сынокъ -- низачто не вычтетъ и двухъ изъ двадцати такъ, чтобъ осталось семнадцать.-- Бѣдная принцесса, божественная Имогена, что должна ты претерпѣвать между отцемъ -- управляемымъ твоей мачихой, матерью -- ежечасно придумывающей новые ковы, и женихомъ -- ненавистнымъ тебѣ болѣе даже и самого изгнанія любимаго супруга. Отъ страшнаго, замышляемаго ими развода да содѣлаютъ небеса оплоты дорогой твоей чести незыблемыми; да не поколеблется храмъ свѣтлаго ума твоего, чтобъ ты могла устоять для изгнаннаго супруга и обширной страны нашей! (Уходитъ).
   

СЦЕНА 2.

Спальня; въ углу сюитъ большой сундукъ.

Имогена лежитъ на постелѣ и читаетъ. Елена сидитъ поодаль.

   ИМОГ. Есть кто здѣсь? ты Елена?
   ЕЛЕН. Что вамъ, принцесса, угодно?
   ИМОГ. Который теперь часъ?
   ЕЛЕН. Почти что полночь,
   ИМОГ. Такъ часа я три читала. Глаза мои слипаются; загни листокъ, на которомъ остановилась. Ступай спать. Свѣчу не уноси, пусть горитъ; проснется часа въ четыре, прошу, разбуди и меня. Сонъ совсѣмъ меня одолѣваетъ. (Елена уходитъ.) Повѣряю себя вашему, о боги, покровительству! охраните меня, молю, отъ фей и злыхъ духовъ ночи! (Засыпаетъ.)

Іахимо вылѣзаетъ изъ сундука.

   ІАХИ. Сверчки поютъ, и утомленныя чувства людей возстановляютъ себя сномъ. Такъ, тихохонько попиралъ нашъ Тарквиній тростникъ прежде, чѣмъ разбудилъ пораненное имъ цѣломудріе.-- О, Цитерея, какъ дивно украшаешь ты собой ложе свое! роскошнѣйшая, и простынь бѣлѣйшая лилія! Еслибъ я могъ коснуться! только поцѣлуемъ; однимъ только поцѣлуемъ!-- Какъ безцѣннымъ дѣлаютъ его несравненные эти рубины!-- Это ея дыханіе наполняетъ комнату такимъ благоуханіемъ; и пламя свѣчи клонится къ ней, какъ бы желая пробраться подъ ея вѣки, чтобъ взглянуть на закрытыя этими ставнями свѣтила -- бѣлыя и лазурныя, окаймленныя синевой самого неба.-- Но къ дѣлу. Чтобъ запомнить комнату (Вынимая таблички), запишу все.-- Такія-то и такія картины;-- тамъ окно;-- такая-то уборка кровати; такіе обои, изображенія на нихъ -- все войдетъ въ мою повѣсть.-- Ахъ! какой нибудь естественный значекъ ея тѣла свидѣтельствовалъ бы вѣдь далеко сильнѣе и десяти тысячъ этихъ движимостей, обогатилъ бы опись мою. О, сонъ, обезьяна ты смерти, наляжь же на нее всей своей тяжестью, чтобы чувства ея сдѣлались такими же, какъ у надгробныхъ изваяній въ часовняхъ лежащихъ!-- (Снимая браслетъ съ руки ея) Снимайся, снимайся;-- податливъ, какъ неподатливъ былъ нѣкогда Гордіевъ узелъ.-- Мой онъ, и будетъ внѣшнимъ доказательствомъ, такъ же, какъ и внутреннее сознаніе, способнымъ довести ея мужа до бѣшенства.-- А! на лѣвой груди пятерная родинка, течь въ точь пять малиновыхъ капелекъ на днѣ скороспѣлки; вотъ доводчикъ, убѣдительнѣй котораго никакой законъ не представитъ; это заставитъ его думать, что сорвалъ я замокъ, и похитилъ сокровище ея чести.-- Ничего болѣе.-- Да и къ чему еще? Записывать этого не за чѣмъ; врѣзалось, ввинтилось это въ мою память.-- Она читала передъ сномъ повѣсть о Тереѣ; вотъ, листъ загнутъ на мѣстѣ, гдѣ Филомела сдается.-- Достаточно. Въ сундукъ, подъ замокъ опять. Живѣй, живѣй, драконы ночи, разверзайте скорѣй разсвѣтомъ глаза ворона {Въ прежнихъ изданіяхъ: May bare the raven's eye... По Колльеру May dare the raven's eye...}. Страшенъ ночлегъ мой; хотя она и ангелъ небесный, а здѣсь все-таки адъ. (Бьютъ часы) Одинъ, два, три -- пора, пора! (Прячется въ сундука.)
   

СЦЕНА 3.

Комната передъ спальней Имогены.

Входятъ Клотенъ и Придворные.

   1. при. Ваше высочество терпѣливѣйшій изъ людей при проигрышѣ, хладнокровнѣйшій изъ всѣхъ когда либо одно только очко выбрасывавшихъ.
   КЛОТ. Проигрышь прохладитъ хоть кого.
   1. при. Но не всякого сдѣлаетъ такъ благородно терпѣливымъ, какъ ваше высочество. А вы страшно горячи и неистовы, когда выигрываете.
   КЛОТ. Выигрышь бодритъ всякого. Добудь я только глупую эту Имогену -- было бы вдоволь у меня золота. Ужь утро, утро вѣдь?
   1. при. День, ваше высочество.
   КЛОТ. Чтожь музыканты-то нейдутъ. Присовѣтовали мнѣ угощать ее по утрамъ музыкой; увѣрили, что это тронетъ ее.

Входятъ Музыканты.

   Сюда, настроивайте; удастся вамъ тронуть ее вашимъ бренчаньемъ -- отлично, попытаемъ и мы языкомъ; не подѣйствуетъ ни то ни другое -- пусть остается себѣ при своемъ, а я никакъ не отстану.-- Ну, сперва отлично ловко придуманную штучку, а тамъ изумительно сладостную пѣсенку съ великолѣпнѣйшими словами -- и пусть она за тѣмъ раздумываетъ себѣ.
   
                       ПѢСНЯ.
   
   Слышь! слышь! у вратъ ужь неба
             Громко распѣваетъ жаворонокъ;
   Всталъ и Фебъ, ведетъ своихъ коней
             На водопой изъ вѣнчиковъ цвѣтовъ;
   Открываютъ и зажмурившіеся ноготки
             Золотые свои глазки;
   Пробудися жь со всѣмъ, что прекрасно,
                       И ты владычица души,
                       Пробудись, пробудись!
   
   КЛОТ. Такъ; теперь убирайтесь. Подѣйствуетъ это -- я еще болѣе воздамъ вамъ за вашу музыку; не подѣйствуетъ -- недостатокъ это ея ушей, котораго ни лошадиному волосу, ни кишкамъ телятъ, ни голосу совершеннѣйшаго евнуха никогда не исправить. (Музыканты уходятъ.)

Входятъ Цимбелинъ и Королева.

   2. при. Король идетъ сюда.
   КЛОТ. Какъ хорошо, что такъ запоздалъ я, потому что не быть бы мнѣ, безъ того, на ногахъ такъ рано; онъ не можетъ не оцѣнить отечески такого моего ухаживанія.-- Добраго утра вашему величеству и доброй моей матушкѣ.
   ЦИМБ. Ждешь ты тутъ у дверей суровую дочь нашу? Чтожь, не хочетъ выйдти?
   КЛОТ. Я осаждалъ ее музыкой, но она никакого не обратила на нее вниманія.
   ЦИМБ. Изгнаніе ея возлюбленнаго слишкомъ еще недавно; не забыла она еще его; пройдетъ еще немного времени -- оттискъ воспоминаній сгладится, и твоя она тогда.
   КОРО. Ты такъ много обязанъ королю; ничего, что можетъ возвысить тебя въ глазахъ его дочери, онъ не пропускаетъ. Усиль и ты свое стараніе ей понравиться; пользуясь благопріятной погодой, обращай и отказы въ побужденіе къ еще большему ухаживанію; показывай, что на все, что ты для нее ни дѣлаешь, ты ею же вдохновляется; повинуйся ей во всемъ, за исключеніемъ только требованій, къ устраненію тебя клонящихся; къ такимъ безчувствененъ ты.
   КЛОТ. Безчувствененъ? ну, нѣтъ.

Входитъ Вѣстникъ.

   ВѢСТ. Государь, послы изъ Рима. Одинъ изъ нихъ Кай Луцій.
   ЦИМБ. Почтенный мужъ, хоть и является теперь по дѣлу непріятному; но это не его вина; мы должны принять его соотвѣтственно уваженію къ пославшимъ, и къ нему лично, помня его прежнюю доброту къ намъ.-- Любезный сынъ, пожелавъ добраго утра твоей возлюбленной, приходи къ матери, и къ намъ; ты намъ нуженъ при переговорахъ съ Римлянами. Идемъ, королева. (Уходитъ съ Королевой Вѣстникомъ и Придворными.)
   КЛОТ. Встанетъ она -- поговорю съ ней; не встанетъ -- пусть лежитъ себѣ, и грезитъ.-- Эй, послушайте!-- Я знаю, при ней всегда бываютъ прислужницы; что если я смажу ручку одной изъ нихъ? Золото покупаетъ вѣдь и допускъ, часто покупаетъ; заставляетъ и Діаниныхъ лѣсничихъ, измѣняя своимъ обязанностямъ, направлять ихъ звѣря прямо на вора; золото же убиваетъ честнаго и спасаетъ бездѣльника, вѣшаетъ даже иногда и обоихъ, и честнаго и бездѣльника; чего не дѣлаетъ и не раздѣлываетъ оно? Сдѣлаю же одну изъ ея женщинъ моимъ ходатаемъ, потому что самъ ничего въ этомъ дѣлѣ не смыслю. (Стучится) Послушайте.

Входитъ одна изъ Придворныхъ.

   ПРИД. Кто здѣсь стучится?
   КЛОТ. Дворянинъ.
   ПРИД. Не больше?
   КЛОТ. И дворянки сынъ.
   ПРИД. Ну этимъ не всякій, кому портной такъ же дорогъ какъ вамъ, можетъ похвастаться. Что же вамъ угодно?
   КЛОТ. Госпожу твою; готова она?
   ПРИД. Какъ же; оставаться въ своей комнатѣ.
   КЛОТ. Вотъ тебѣ золото; продай мнѣ добрый твой отзывъ.
   ПРИД. Какъ! доброе мое имя? или передачу о васъ того, что мнѣ покажется хорошимъ?-- Да вотъ принцесса.

Входитъ Имогена.

   КЛОТ. Добраго утра, прелестнѣйшая; драгоцѣнную вашу ручку, сестрица.
   ИМОГ. Добраго утра, принцъ. Вы слишкомъ ужь много, для пожинанія однѣхъ непріятностей, трудитесь; могу благодарить васъ только признаніемъ, что страшно бѣдна благодарностью, почти до невозможности приберегать ее.
   КЛОТ. И все таки, клянусь, люблю я васъ.
   ИМОГ. Скажите вы это просто -- это такъ же подѣйствовало бы; но вы все клянетесь, и моя награда вамъ все та же: не ставлю я это ни во что.
   КЛОТ. Не отвѣтъ это.
   ИМОГ. И не сказала бы я ни слова, еслибъ не боялась, что молчаніе мое вы примете за уступку. Прошу, пощадите меня; право, и величайшей вашей любезностью вы ничего, кромѣ такой же нелюбезности, не вызовете. Человѣку, какъ вы смышленому, можно бы, кажись, когда его учатъ, научиться воздержности.
   КЛОТ. Оставить васъ въ вашемъ сумасшествіи -- грѣхъ. Не оставлю.
   ИМОГ. Дураки вотъ съ ума не сходятъ.
   КЛОТ. Вы это меня дуракомъ-то называете?
   ИМОГ. Какъ сумасшедшая -- называю. Уйметесь вы -- пройдетъ и мое сумашествіе; излѣчитъ это насъ обоихъ. Мнѣ, право, прискорбно, что вы заставляете меня забыть свойственное благовоспитанной женщинѣ приличіе и высказаться прямо; знайте же, одинъ разъ навсегда -- говорю, хорошо зная мое сердце, и со всей его правдивостью,-- что я нисколько о васъ не думаю; что я до того, винюсь, жестокосерда, что ненавижу васъ: что вамъ слѣдовало бы понять и не доводя меня до такого высказыванія.
   КЛОТ. Грѣшите вы противъ должнаго вашему отцу повиновенія. Приводимый вами бракъ съ подлымъ негодяемъ, вскормленнымъ подаяніями, холодными объѣдками, крохами двора, нисколько не бракъ; если низшимъ -- а кто низше его?-- и дозволяется связывать души -- для размноженія только голи и нищенства, -- произвольными узами, вамъ это никакъ не дозволяется короной, великаго значенія которой не должны вы позорить гнуснымъ рабомъ, сквернавцемъ, годнымъ только для ливреи, для обносокъ господина, клюшникомъ, низшимъ даже и этого.
   ИМОГ. Гнусный, да будь ты и сыномъ Юпитера, оставаясь въ остальномъ тѣмъ же, что есть, ты былъ бы низокъ и для его конюха; ты былъ бы достаточно почтенъ, до возбужденія даже зависти, и вполнѣ соотвѣтствующимъ твоимъ достоинствомъ званіемъ помощника палача въ его королевствѣ, и былъ бы ненавидимъ за такое возвеличеніе тебя.
   КЛОТ. Да пожретъ его чума!
   ИМОГ. Для него и одно уже произнесеніе его имени тобою величайшее изъ несчастій. И самая его худшая, когда либо облекавшая его тѣло, одежда, дороже для меня всѣхъ волосъ твоихъ, еслибъ даже каждый изъ нихъ былъ такимъ же, какъ ты человѣкомъ.

Входитъ Пизаніо.

   Что тебѣ, Пизаніо?
   КЛОТ. Одежда его? Чертъ возьми --
   ИМОГ. Ступай скорѣй къ Доротеѣ.
   КЛОТ. Одежда его?
   ИМОГ. Дуракъ преслѣдуетъ меня, пугаетъ и сердитъ все болѣе и болѣе.-- Ступай, скажи ей, чтобъ она отыскала браслетъ, какъ-то случайно соскользнувшій съ моей руки; онъ подаренъ мнѣ твоимъ господиномъ, и не разстанусь я съ нимъ ни за всѣ доходы любого изъ королей Европы. Кажется утромъ я видѣла его, а что ночью былъ онъ на рукѣ моей -- это несомнѣнно; я цѣловала его. Надѣюсь, не умчался же онъ къ мужу съ вѣстью, что кромѣ его я другого цѣлую. низа. Пропасть онъ не можетъ.
   ИМОГ. Надѣюсь; ступай, отыщите. (Пизаніо уходитъ.)
   КЛОТ. Вы оскорбили меня.-- И самая худшая его одежда?
   ИМОГ. Ну да; я сказала это; хотите судиться -- зовите свидѣтелей.
   КЛОТ. Я сообщу это вашему родителю.
   ИМОГ. И вашей родительницѣ; она такъ благоволитъ ко мнѣ, что, увѣрена, не замедлитъ истолковать это въ самую худшую сторону. Предоставляю васъ за симъ жесточайшему вашему негодованію. (Уходитъ.)
   КЛОТ. Отомщу же я тебѣ.-- И самая худшая его одежда!-- Хорошо. (Уходитъ.)
   

СЦЕНА 4.

Римъ. Комната въ домъ Филаріо.

Входятъ Постумусъ и Филарю.

   ПОСТ. Не бойтесь, любезный другъ; желалъ бы и въ возвратѣ расположенія короля быть такъ же увѣреннымъ, какъ въ томъ, что честь ея при ней и останется.
   ФИЛА. Что же дѣлаете вы для возврата его?
   ПОСТ. Ничего; жду всего отъ перемѣны времени, дрожу отъ настоящей зимы, въ чаяніи дней болѣе теплыхъ. Живя сомнительными этими надеждами, плохо плачу я вамъ за любовь вашу; не сбудутся онѣ -- умру должникомъ вашимъ.
   ФИЛА. Вы и одной уже вашей любезностью, однимъ вашимъ обществомъ переплачиваете за все, что я могу для васъ сдѣлать. Теперь вашему королю, вѣроятно, извѣстны уже требованія великаго Августа; Кай Луцій не замедлитъ исполненіемъ своего порученія; думаю, согласитъ его на дань, и онъ вышлетъ недоимку, или увидитъ опять Римлянъ, скорбное воспоминаніе о которыхъ и доселѣ свѣже еще въ ихъ памяти.
   ПОСТ. А я думаю -- хотя я и не государственный человѣкъ, да вѣроятно никогда имъ и не буду,-- что это вызоветъ непремѣнно войну, и до васъ скорѣе дойдетъ вѣсть о высадкѣ въ безстрашную Британію легіоновъ, находящихся теперь въ Галліи, тѣмъ о высылкѣ хоть одного пенса требуемой вами дани. Мои соотечественники гораздо теперь устроеннѣй, чѣмъ во времена, когда Юлій Цезарь, посмѣиваясь надъ ихъ неумѣлостью, сводилъ однакожь брови отъ ихъ мужества; соединенное теперь со знаніемъ воинскаго дѣла, оно покажетъ ихъ порицателямъ, что они народъ не отстающій отъ времени.

Входитъ Іахимо.

   ФИЛА. Смотрите! Іахимо!
   ПОСТ. Мчали васъ быстрѣйшіе олени по сушѣ, лобызали вѣтры изъ всѣхъ угловъ паруса ваши, чтобъ окрылить корабль вашъ?
   ФИЛА. Добро пожаловать.
   ПОСТ. Надѣюсь, краткость отвѣта ускорила такъ ваше возвращеніе.
   ІАХИ. Супруга ваша прекраснѣйшая изъ всѣхъ когда либо мною видѣнныхъ женщинъ.
   ПОСТ. И съ тѣмъ вмѣстѣ лучшая; поглядывай себѣ безъ того красота ея въ окно для приманки лживыхъ сердецъ, и будь съ ними лживой.
   ІАХИ. Вотъ письмо къ вамъ.
   ПОСТ. Хорошаго, надѣюсь, содержанія?
   ІАХИ. Вѣроятно.
   ФИЛА. Былъ Кай Луцій при дворѣ во время вашего тамъ пребыванія?
   ІАХИ. Ждали его, но не пріѣзжалъ еще.
   ПОСТ. Все стало въ порядкѣ.-- Блеститъ мой камень по прежнему? не потускнѣлъ ли для вашего щегольства имъ?
   ІАХИ. Еслибъ я проигралъ -- проигралъ бы его цѣнность золотомъ. Готовъ съѣздить и вдвое далѣе, чтобъ насладиться другой ночью такой упоительной краткости, какъ проведенная мною въ Британіи; перстень выигранъ.
   ПОСТ. Слишкомъ неуступчивъ для этого камень, его.
   ІАХИ. Нисколько, если супруга ваша такъ податлива.
   ПОСТ. Не шутите такъ вашимъ проигрышемъ. Надѣюсь, вы не забыли, что мы не можемъ уже быть друзьями.
   ІАХИ. Должны, если будете вѣрны условію. Возвратись я не познакомившись съ вашей супругой -- допускаю, пришлось бы еще посчитаться намъ; -- но я заявляю, что выигралъ и ея честь и вашъ перстень, и нисколько не провинившись ни передъ ней, ни передъ вами, потому что дѣйствовалъ по обоюдному вашему соизволенію.
   ПОСТ. Можете доказать, что дѣлили съ ней ложе, моя рука и перстень ваши; не докажете -- гнусное ваше о ея свѣтлой чести мнѣніе дастъ моему, или вашему мечу побѣду, или оставитъ оба безъ хозяевъ, для того, кто найдетъ ихъ.
   ІАХИ. Мои доказательства будутъ такъ близки къ истинѣ, что вы непремѣнно повѣрите; я, пожалуй, подкрѣплю ихъ и клятвой, но отъ нея, увѣренъ, вы меня избавите, найдя ее совершенно излишней.
   ПОСТ. Приводите ихъ.
   ІАХИ. Во первыхъ, ея спальня -- въ которой, признаюсь, не спалъ, а пользовался тѣмъ, что, заявляю, стоило бодрствованія, -- обвѣшана коврами изъ шелка и серебра; изображены на нихъ: гордая Клеопатра, встрѣчающая своего Римлянина, и Циднъ, вздымающійся, отъ тягости судовъ или отъ гордости, выше береговъ своихъ; изображены они съ такимъ искусствомъ, такъ богато, что мастерство споритъ съ цѣнностью, что долго дивился я, какъ могли представить все это до того точно и вѣрно что все кажется живымъ.
   ПОСТ. Все это такъ; но вы могли узнать это отъ нея, отъ меня, или отъ кого-нибудь другого.
   ІАХИ. Нужно вамъ, для убѣжденія, болѣе подробностей?
   ПОСТ. Необходимо -- или опозоритесь.
   ІАХИ. На южной сторонѣ комнаты каминъ, и на немъ цѣломудренная, купающаяся Діана; никогда не видывалъ я изваянія такъ говорящаго; ваятель, нѣмой, какъ сама природа, превзошелъ ее и не давъ ему движенія и дыханія.
   ПОСТ. И это могли вы узнать изъ разсказовъ; много вѣдь было о ней толковъ.
   ІАХИ. Потолокъ комнаты украшенъ золотыми херувимами; да -- и забылъ было,-- на каминной рѣшеткѣ стоятъ два крылатые серебряные Купидона {Въ прежнихъ изданіяхъ: two winking Cupids of silver... По Колльеpy: two winged Cupids of silver...}, каждый на одной ногѣ, красиво опершись на опущенный факелъ.
   ПОСТ. Въ честь ей.-- Допускаю, все это вы видѣли -- и слава вашей памяти, -- но описаніемъ находящагося въ ея спальнѣ, вамъ не выручить вашего заклада.
   ІАХИ. Такъ блѣднѣйте же, если можете; (Вынимая браслетъ) позвольте только провѣтрить это сокровище: смотрите!-- Ну, назадъ теперь; совокуплю его съ вашимъ брилліантомъ; мои они оба.
   ПОСТ. О, Юпитеръ!-- Дайте еще взглянуть. Тотъ это что я оставилъ ей?
   ІАХИ. Я такъ ей благодаренъ, тотъ самый. Она сняла его съ руки своей; вижу ее вотъ и теперь еще; ея прелестное движеніе превосходило далеко даръ, дѣлая его тѣмъ самымъ еще драгоцѣннѣе. Отдавая его мнѣ, она сказала, что дорожила имъ нѣкогда.
   ПОСТ. Можетъ она сняла его для пересылки ко мнѣ.
   ІАХИ. Пишетъ она вамъ это, пишетъ?
   ПОСТ. О, нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ; правда это. (Отдавая ему перстень) Вотъ, возьмите же и его; онъ василискъ для глазъ моихъ; убійственъ для меня взглядъ на него.-- Да не будетъ же чести тамъ, гдѣ красота, правды -- гдѣ только видимость, любви -- гдѣ есть другой мущина; клятвы женщинъ да связываютъ тѣхъ, кому даются, такъ же, какъ ихъ -- ихъ добродѣтель, стало нисколько! О, верхъ вѣроломства!
   ФИЛА. Успокойся, другъ, и возьми свой перстень назадъ; не проигранъ онъ еще. Очень можетъ быть, что она потеряла его, или, кто знаетъ, можетъ онъ и похищенъ у нея одной изъ подкупленныхъ прислужницъ.
   ПОСТ. Да, весьма это возможно; и я думаю, что именно такимъ образомъ онъ и добытъ. Давайте мой перстень назадъ.-- Приведите въ доказательство какую нибудь изъ ея тѣлесныхъ примѣтъ, болѣе убѣдительную, чѣмъ браслетъ, потому что украденъ онъ.
   ІАХИ. Клянусь Юпитеромъ, онъ прямо съ ея руки перешелъ ко мнѣ.
   ПОСТ. Слышите, клянется онъ; клянется Юпитеромъ. Правда; -- оставьте жь перстень у себя -- все правда. Убѣжденъ, потерять его она не могла; прислужницы же всѣ честны и вѣрны; какъ склонить ихъ на кражу его! и иностранцу еще!-- Нѣтъ, отдалась она ему, и онъ доказательство ея невѣрности; дорого же заплатила она за имя непотребной.-- Бери жь награду, и всѣ демоны ада да раздѣлятъ себя между вами!
   ФИЛА. Погоди, другъ; и всего этого для полнаго убѣжденія недостаточно ещ

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ

В. ШЕКСПИРА

ВЪ ПРОЗѢ И СТИХАХЪ

ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

ТОМЪ ВТОРОЙ.

1) Цимбелинъ. II) Король Лиръ. III) Мэкбеть. IV) Іоркширская трагедія и примѣчанія.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ

КЪ ЖУРНАЛУ

"ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРѢНІЕ"

за 1893 ГОДЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДѢЕВА.

1893.

  
  

ЦИМБЕЛИНЪ.

  

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

  
   Цимбелинъ, король Британіи.
   Клотэнъ, сынъ королевы отъ перваго брака.
   Леонатъ -- Постумъ, мужъ Имоджены.
   Бэларій, изгнанный придворный, скрывающійся подъ именемъ Моргана.
  
   Гвидерій, } сыновья Цимбелина,
   Арвирагъ. } принимаемые за сыновей Бэларія.
  
   Филарій, другъ Постума. } римляне.
   Ахимъ, пріятель Филарія. }
  
   Французскій дворянинъ, другъ Филарія.
   Кай Люцій, главный вождь римскихъ легіоновъ.
   Другой римскій военачальникъ.
   Два британскихъ военачальника.
   Пизаній, дворянинъ, приближенный Постума.
   Корнелій, врачъ.
   Двое придворныхъ, принадлежащіе къ двору Цимбелина.
   Два тюремщика.
   Королева, жена Цимбелина.
   Имоджена, дочь Цимбелина отъ перваго брака.
   Елена, приближенная Имоджены.
   Придворные, дамы, римскіе сенаторы, трибуны, видѣнія, прорицатель, музыканты, военачальники, должностныя лица, воины, гонцы, вѣстники и другіе слуги.
  

Дѣйствіе поперемѣнно происходитъ то въ Британіи, то въ Римѣ.

  

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Британія. Садъ, примыкающій къ дворцу Цимбелина.

Входятъ двое придворныхъ.

  
   1-й придворный. Вы не встрѣтите здѣсь ни одного улыбающагося лица; всѣ ходятъ, нахмуря брови. Наше существованіе не настолько покорно небесамъ, насколько наши придворные стараются поддѣлываться подъ настроеніе короля.
   2-й придворный. Чѣмъ-же опечаленъ король?
   1-й придворный. Онъ единственную дочь и наслѣдницу престола прочилъ въ жены пасынку, единственному сыну королевы, вдовы, на которой онъ самъ недавно женился, а дочь эта отдалась другому, человѣку хотя и вполнѣ достойному, но бѣдному. Влюбленные обвѣнчались; за это мужъ подвергается изгнанію, а жена заключенію. Поэтому-то всѣ напускаютъ на себя печальный видъ, но король, какъ мнѣ кажется, огорченъ на самомъ дѣлѣ сильно.
   2-й придворный. Только одинъ король.
   1-й придворный. Не онъ одинъ, но и пасынокъ, лишившійся невѣсты, и королева, болѣе всѣхъ желавшая этого брака. Что-же касается придворныхъ, то сколько они не стараются придать своимъ лицамъ такое-же унылое выраженіе, какъ y короля, никто изъ нихъ не только не огорченъ, но всѣ они, напротивъ, въ тайнѣ радуются происшествію, заставляющему хмуриться короля.
   2-й придворный. Почему-же такъ?
   1-й придворный. А потому, что прозѣвавшій невѣсту женихь до того плохъ, что ие стоитъ даже самой плохой славы; тотъ-же, кому она досталасъ, -- я говорю о томъ, кто на ней женился, и, увы, бѣдняга! поплатился за это изгнаніемъ, -- человѣкъ такого рода, что отыскивая другого, равнаго ему по совершенствамъ, не найдешь ни одниго, хоть обойди весь свѣтъ; въ каждомъ, кого-бы ни стали съ нимъ сравнивать, встрѣтится или недостатокъ, или несовершенство, какого нѣтъ въ королевскомъ зятѣ, поэтому никто и не въ состояніи выдержать съ нимъ сравненія. Не думаю чтобы кто-либо на свѣтѣ могъ похвалиться такими прекрасными, и внутренними, и внѣшними данными, какъ онъ.
   2-й придворный. Не слншкомъ-ли вы его превозносите?
   1-й придворный. Какъ бы я его не превозносилъ похвалы мои все-таки будутъ ниже тѣхъ, которыхъ онъ заслуживаетъ; я скорѣе умаляю, чѣмъ преувеличиваю его достоинства.
   2-й придворный. Какъ-же его зовутъ, и какого онъ рода?
   1-й придворный. До самаго корня его рожденія дорыться я не могъ. Отца его звали Сициліемъ. Сщилій этотъ еще съ Кассибеланомъ ходилъ на римлянъ, но вполнѣ выдвинулся только при Тенанціѣ, получивъ за доблестную службу и изумлявшіе всѣхъ успѣхи прозвище Леоната. Кромѣ сына, о которомъ идетъ рѣчь, онъ имѣлъ еще двухъ сыновей, которые въ битвахъ того времени пали съ мечомъ въ рукахъ. Отецъ былъ уже очень старъ, и жаждалъ успокоенія; любя сыновей страстно, онъ до того огорчился ихъ смертью, что не въ силахъ былъ ее перенести; жена же его, оставшаяся послѣ него беременною, умерла, разрѣшившись сыномъ, именно, тѣмъ самымъ, о которомъ мы говоримъ. Король взялъ сироту подъ своо покровительство, назвалъ его Постумомъ Леонатомъ, воспиталъ, сдѣлалъ своимъ пажомъ, сталъ обогащать его умъ всѣми знаніями доступными возрасту воспитаемаго. Послѣдній съ такою же жадностью усвоивалъ знанія, съ какою мы вдыхаемъ въ себя воздухъ, и весна жизни дала ему такую обильную жатву, какой другіе не собирають даже осенью. Живя при дворѣ, -- какъ это случается рѣдко, -- онъ былъ любимъ всѣми; всѣ восхищались имъ, всѣ ставили его въ примѣръ. Юношамъ онъ служилъ образцомъ для подражанія; для болѣе взрослыхъ -- зеркаломъ, благодаря которому сами онн становились красивѣе; для стариковъ, выживающихъ изъ ума -- вожакомъ-ребенкомъ, а что-же касается любимой дѣвушки, изъ-за которой онъ подвергается теперъ изгнанію, высокая проба собственныхъ ея достоинствъ уже доказываетъ, какъ дорого цѣнитъ она и его самого, и его добродѣтели. То, что выборъ ея палъ именно на него, яснѣе всего доказываетъ, какой онъ человѣкъ.
   2-й придворный. Я уже начинаю уважать его по однимъ вашимъ разсказамъ. Но скажите, y короля только одна дочь и есть?
   1-й придворный. Да, только одна. Впрочемъ, -- если вамъ любопытно это знать, -- я скажу вамъ, что было y него когда-то два сына, но оба, -- старшій лѣтъ трехъ, а младшій еще въ пеленкахъ, -- были похищены изъ дѣтской, и до сихъ поръ никто не знаетъ, что съ ними сталось.
   2-й придворный. Давно это произошло?
   1-й придворный. Лѣтъ двадцать тому назадъ.
   2-й придворный. Странно, какъ могли похитить королевскихъ дѣтей! Неужто ихъ охраняли такъ нерадиво, а розыски производились такъ небрежно и медленно, что не могли даже напасть на слѣдъ пропавшихъ?
   1-й придворный. Какъ это ни странно, какъ ни нелѣпа, до смѣшного, такая небрежность, а оно было такъ.
   2-й придворный. Я вѣрю вамъ вполнѣ.
   1-й придворный. Пойдемте отсюда. Вотъ идутъ Постумъ, королева и принцесса (Удаляются).
  

СЦЕНА II.

Тамъ же.

Входятъ Королева, Постумъ и Имоджена.

  
   Королева. Нѣтъ, дочь моя, я не то, что другія мачѣха; ты никогда не подмѣтишь во мнѣ ни одного недоброжелательнаго взгляда, и хотя ты моя узница, но тюремщица готова передать тебѣ ключъ отъ замка, преграждающаго тебѣ путь къ свободѣ. Чтоже касается васъ, Постумъ, будьте увѣрены, что я тотчасъ-же примусь ходатайствовать за васъ, какъ только мнѣ удастся хоть немного смягчить гнѣвъ раздраженнаго короля, но, пока въ немъ, какъ теперь, пылаетъ еще огонь негодованія, вамъ слѣдуетъ безпрекословно подчиниться его рѣшенію и вооружиться терпѣніемъ, слѣдуя въ этомъ внушенію вашего-же собственнаго благоразумія.
   Постумъ. Если этого угодно вашему величеству, я сегодня-же отправлюсь въ путь.
   Королева. Вы знаете наше опасное положеніе... Хотя король мнѣ строго предписалъ не допускать между вами никакихъ разговоровъ, я, снисходя къ мукамъ любви, встрѣчающей на пути жестокія препятствія, еще разъ обойду весь садъ и оставлю васъ наединѣ (Уходитъ).
   Имоджена. Сколько лицемѣрія въ этой кажущейся снц. сходитедьности! Какъ ловко умѣетъ она щекотать больное ею-же самою пораненное мѣсто! Безцѣнный мой супругъ и повелитель, гнѣвъ отца сильно меня тревожитъ, но, сохраняя къ родителю все должное къ нему уваженіе, я боюсь его гнѣва не за себя... Тебѣ необходимо уѣхать, а я, оставаясь здѣсь, буду ежеминутно внносить огонь его сердитыхъ взглядовъ, сохраняя въ душѣ одно только утѣшеніе, -- надежду что на свѣтѣ есть сокровище, съ которымъ я могу свидѣться рано или поздно.
   Постумъ. О, царица моя и владычица! Жена моя! перестань плакать, иначе ты заставишь другихъ не безъ основанія заподозрить, что y меня въ душѣ болѣе мягкости и нѣжности, чѣмъ это прилично мужчинѣ. Знай одно: -- ни одинъ мужъ, клявшійся въ вѣрности, не сохранялъ своихъ обѣтовъ такъ свято, какъ сохраню ихъ я. Своимъ мѣстопребываніемъ я избираю Римъ, гдѣ и поселюсь y стараго друга моего отца. Имя этому другу -- Филарій, съ которымъ по сихъ поръ я знакомъ только по письмамъ. Пиши мнѣ на его имя, моя царица,и я съ наслажденіемъ буду впиваться въ твои строки, хотя-бы ты, вмѣсто чернилъ, писала желчью.
  

Королева возвращается.

  
   Королева. Прощайтесь и расходитесь скорѣе!.. Король, можетъ придти сюда неожиданно, и кто знаетъ, какъ онъ на меня разсердится, если застанетъ васъ вмѣстѣ (Про себя). Сюда то я его и подошлю. Какъ бы я передъ нимъ ни провинилась, онъ, чтобы только не ссориться со мною, готовъ сдѣлать все, что мнѣ угодно, и я заставлю его дорого расплачиваться со мною за мои же прегрѣшенія (Уходитъ).
   Постумъ. Чѣмъ долѣе мы станемъ прощаться, тѣмъ мучительнѣе покажется тяжесть разставанія. Прощай-же, дорогая!
   Имоджена. Нѣтъ, постой еще немного! Такое прощаніе было-бы слишкомъ коротко даже въ томъ случаѣ, если ин ты уѣзжалъ просто прокатиться верхомъ. Ненаглядный мой, смотри, вотъ кольцо съ брилліантомъ, доставшееся мнѣ отъ матери. Носи его до тѣхъ поръ, пока ты послѣ моей смерти не женишься на другой.
   Постумъ. Мнѣ жениться на другой?! Что ты говоришь! Милосердные боги, дайте мнѣ только соединиться съ тою, которая уже и теперь моя, и закуйте меня въ цѣпи смерти, чтобы я хоть этимъ избавился отъ объятій другой женщины! (Надѣваетъ на палецъ перстень). Оставайся здѣсь, безцѣнный подарокъ, пока въ этомъ пальцѣ будетъ сохраняться жизнь! Что-же касается тебя, несравненная красавица, не смотря на убытокъ, понесенный тобою во всемъ, даже въ мелочахъ, когда въ замѣнъ такого сокровища, какъ ты сама, ты получила только такое жалкое созданіе, какъ я, позволь мнѣ хоть на этотъ разъ расплатиться насколько это въ моихъ силахъ. Вотъ запястье; носи его на память обо мнѣ (Надѣваетъ ей на руку браслетъ). Это цѣпь любви; позволь сковать ею прекраснѣйшую изъ узницъ.
   Имоджена. О, всемогущіе боги, когда-то вы дадите намъ увидаться снова.
  

Входитъ Цимбелинъ; за нимъ нѣсколько человѣкъ придворныхъ.

  
   Постумъ. Бѣда, король!
   Цимбелинъ. Вонъ отсюда, гнуснѣйшее созданіе. Прочь съ глазъ моихъ! Если, не смотря на запрещеніе, дерзнешь хоть разъ еще показаться при нашемъ дворѣ, наказаніемъ тебѣ послужитъ смерть!.. Вонъ отсюда! Твое низкое присутствіе отравляетъ мнѣ кровь!
   Постумъ. Да хранятъ боги и васъ самихъ, государь, и всѣхъ добрыхъ людей, остающихся при дворѣ! Самъ же я удаляюсь (Уходитъ).
   Имоджена. Изъ всѣхъ смертельныхъ пытокъ ни одна не можетъ быть мучительнѣе этой!
   Цимбелинъ. Коварное созданье! Вмѣсто того, чтобы помогать мнѣ молодѣть душою, ты заставляешь меня еще сильнѣе чувствовать бремя лѣтъ!
   Имоджена. Умоляю васъ, государь, перестаньте такъ волноваться. Вамъ самимъ это вредно, а меня вашъ гнѣвъ тронуть не можетъ: другое, болѣе могучее чувство преграждаетъ доступъ къ моей душѣ всякому иному страданію, всякому иному страху.
   Цимбелинъ. А также чувству долга и послушания?
   Имоджена. Да, утративъ надежду, я утратила я это.
   Цимбелинъ. А между тѣмъ ты могла выйти замужъ за единственнаго сына королевы.
   Имоджена. Очень рада, что случилось нѳ такъ. Выбравъ себѣ орла, я избавилась отъ коршуна.
   Цимбелинъ. Выбравъ себѣ въ мужья нищаго ты опозорила нашъ престолъ.
   Имоджена. Скажите лучше, что я его возвеличила.
   Цимбелинъ. Безстыдная!
   Имоджена. Государь, вы сами виноваты въ томъ, что а полюбила Постума. Вы сами воспитывали его, какъ товарища моего дѣтства, и ваше воспитаніе сдѣлало изъ него человѣка, достойнаго любви каждой женщины, который цѣною своею далеко превосходитъ то, чего стою сама я.
   Цимбелинъ. Что такое? Не сошла-ли ты съума?
   Имоджена. Почти, государь. Да исцѣлятъ меня небеса! Какъ желала-бы я, чтобы сама я была дочерью погонщика воловъ, а мой Леонатъ сыномъ сосѣдняго пастуха.
   Цимбелинъ. Молчи, глупая! (Входящей королевѣ). Ты поступаешь не такъ, какъ мы того желаемъ. Я засталъ ихъ опять вмѣстѣ. Уведи ее и запри на ключъ.
   Королева. Умоляю васъ, государь, простите меня за недосмотръ. А ты, дочь моя, смирись и успокойся... (Цимбелину). Оставьте насъ наединѣ, добрѣйшій государь, и пусть ваша мудрость послужить для васъ источникомъ утѣшенія
   Цимбелинъ. Нѣтъ, пусть въ ея жилахъ кровь каждый день высыхаетъ по каплѣ, а когда она вслѣдствіе этого преждевременно состарится, пусть умретъ отъ своего безумія! (Уходитъ).
  

Появляется Пизаній.

  
   Королева. Стыдись, Имоджена! Смирись передъ отцомъ. Вотъ идетъ приближенный слуга твоего мужа... Что скажете новаго, Пизаній?
   Пизаній. Вашъ свѣтлѣйшій сынъ напалъ на моего господина съ обнаженнымъ мечомъ.
   Королева. Надѣюсь, никакой бѣды изъ этого не вышло?
   Пизаній. Безъ бѣды не обошлось-бы, если-бы мой господинъ хоть сколько-нибудь поддался гнѣву и дрался, какъ слѣдуетъ, а не игралъ мечомъ, словно забавы ради. Ихъ розняли случившіеся тутъ-же придворные.
   Королева. Я этому очень рада.
   Имоджена. Вашъ сынъ, постоянно вступаясь за моего отца, теперь находитъ позволительнымъ нападать на изгнанника! Какой, подумаешь, храбрецъ! Жаль, что бой произошелъ не въ Африкѣ и что при этомъ не было меня, чтобы колоть иголками того, кто отступаетъ!.. Зачѣмъ ушелъ ты отъ своего господина?
   Пизаній. По его приказанію. Онъ не захотѣлъ, чтобы я провожалъ его до пристани, и далъ мнѣ вотъ эти письменныя замѣтки, какъ угождать вамъ, когда вамъ заблагоразсудится пользоваться моими услугами.
   Кородева. Онъ до сихъ поръ служилъ вамъ вѣрой и правдой и я готова поручиться честью, что такъ будетъ и далѣе.
   Пизаній. Смиренно благодарю ваше величество.
   Королева (Имодженѣ). Пройдемся немного вмѣстѣ.
   Имоджена. Приходи переговорить со мною черезъ полчаса, а теперь отправься взглянуть, какъ господинъ твой сядетъ на корабль. Ступай-же (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Площадь.

Входятъ Клотэнъ и двое придворныхъ.

  
   1-й придворный. Принцъ, я посовѣтовалъ-бы вамъ перемѣнить рубашку. Вы до того разгорячились во время жестокой стычки, что отъ васъ идетъ паръ, какъ отъ закланной жертвы. Воздухъ, вѣдь, входитъ туда-же, откуда выходитъ, и ни одинъ не отличается такимъ благораетвореніемъ, какъ тотъ, что испаряется изъ васъ.
   Клотэнъ. Я только тогда перемѣнилъ бы рубашку, если-бы она была въ крови... Ранилъ я его?
   2-й придворный (Про себя). Ни его самого, ни даже его терпѣнія.
   1-й придворный. О, разумѣется! Если бы вы его не ранили, значило-бы, что y него не тѣло, а сквозной остовъ; да, если вы его не ранили, значитъ онъ -- проѣзжая дорога для меча.
   2-й придворный (Про себя). Должно-быть, мечъ его былъ кругомъ въ долгу и, вѣроятно, укрываясь отъ заимодавца, сторонкой пробирался по городу.
   Клотэнъ. Негодяй не могъ противъ меня устоять.
   2-й придворный (Про себя). Гдѣ-же устоять, когда онъ же на тебя напиралъ.
   1-й придворный. Кто-же въ силахъ устоять противъ васъ? Хотя y васъ и собственныхъ земель не мало, онъ, отступая, съ каждымъ шагомъ увеличивалъ ихъ количество.
   2-й придворный (Про себя). Увеличивалъ на столько-же ровно дюймовъ, сколько y тебя океановъ... Дурень!
   Клотэнъ. Какъ досадно, что насъ розняли.
   2-й придворный (Про себя). Дѣйствительно жаль, что это произошло ранѣе, чѣмъ ты, лежа на землѣ, успѣлъ измѣрить весь объемъ своей глупости.
   Клотэнъ. Какъ она могла влюбиться въ такого олуха и отказать мнѣ?
   2-й придворный (Пpo себя). Если можно разумный выборъ считать смертнымъ грѣхомъ, она въ самомъ дѣлѣ на вѣки загубила свою душу.
   1-й придворный. Я всегда говорилъ вамъ, принцъ, что красота ея и умъ въ полномъ между собою разладѣ. Ея лицо -- красивая вывѣска, но отраженія ума я никогда въ немъ не замѣчалъ.
   2-й придворный (Про себя). Она не освѣщаетъ дураковъ боясь, какъ-бы ихъ отраженіе не пошло во вредъ ей самой.
   Клотэнъ. Я иду въ свою комнату и вы со мной. Какъ жаль, что не случилось какого-нибудь большаго несчастія
   2-й придворный. Да, жаль, что не убили осла, но едва-ли кто-нибудь счелъ-бы это большимъ несчастіемъ.
   Клотэнъ. Идете вы съ нами?
   1-й придворный. Явлюсь сію минуту.
   Клотэнъ. Нѣтъ, идемте всѣ вмѣстѣ.
   2-й придворный. Извольте, ваша свѣтлость (Уходятъ).
  

СЦЕНА IV.

Комната во дворцѣ Цимбелина.

Входятъ Имоджена и Пизаній.

  
   Имоджена. Мнѣ хотѣлось бы, чтобы ты отправился въ гавань и навелъ справки на всѣхъ судахъ. Что, если онъ напишетъ мнѣ и письмо пропадетъ? Это будетъ для меня такою-же тяжкою утратой, какъ потеря помилованія для осужденнаго на смерть. Повтори мнѣ послѣднія сказанныя имъ сдова.
   Пизаній. "Царица моя, царица моя".
   Имоджена. При этомъ онъ махалъ платкомъ?
   Пизаній. И цѣловалъ этотъ платокъ.
   Имождена. Безчувственная ткань, ты оказалась счастливѣе меня! И это было все?
   Пизаній. Нѣтъ, миледи. Пока зрѣніе и слухъ могли видѣть его и слышать, онъ все стоялъ на палубѣ и продолжалъ махать то перчаткою, то шляпой, то платкомъ, какъ бы желая выразить всѣмъ, чѣмъ возможно, свою тоску и сожалѣніе, что душа его такъ медленно отплываетъ отъ берега, а корабль, напротивъ, уплываетъ такъ быстро.
   Имоджена. Тебѣ не слѣдовало упускать его изъ виду пока онъ не сдѣлался такъ-же малъ, какъ воронъ иди даже еще меньше.
   Пизаній. Я такъ, миледи, и сдѣлалъ.
   Имоджена. Я до тѣхъ поръ напрягала бы нити зрѣнія, пока онѣ совсѣмъ бы не порвались, все слѣдя, какъ мой Постумъ, благодаря возрастающему разстоянію, становясь все меньше не достигъ, наконецъ, размѣровъ моей иголки... Или нѣтъ, я все продолжала бы слѣдить за нимъ глазами, пока даль совсѣмъ не превратила-бы его въ мушкарку, пока образъ его совсѣмъ не растаялъ бы въ воздухѣ, а затѣмъ я отвела бы глаза, только затѣмъ, чтобы залиться слезами. Какъ думаешь, добрый мой Пизаній, когда придетъ отъ него извѣстіе?
   Пизаній. Будьте увѣрены, что онъ воспользуется для этого первымъ удобнымъ случаемъ.
   Имоджена. Мнѣ не удалось проститься съ нимъ, какъ слѣдуетъ. Не удалось сообщить ему что и какъ буду я думать о немъ въ тѣ или другіе часы; не успѣла даже заставить его поклясться, что красивыя итальянки не заставятъ его забыть священныхъ обѣтовъ, не послужатъ во вредъ ни моимъ правамъ, ни его чести... не взяла съ него слова, что онъ станетъ каждый день молиться въ шесть часовъ утра, въ полдень и въ полночь, потому что въ эти часы я тоже буду взывать о немъ къ небесамъ,и наши молитвы сольются тамъ воедино... Не успѣла я даже между двумя чарующими словами поцѣловать его на прощаніе, какъ вдругъ вошелъ отецъ и отъ его гнѣва, словно отъ безпощаднаго дыханія сѣвернаго урагана, мгновенно поблекли наши цвѣты, не успѣвъ и расцвѣсть.
  

Входитъ придворная дама.

  
   Дама. Королева проситъ ваше высочество къ себѣ.
   Имоджена. Иду (Пизанію). Исполни-же все, какъ я тебѣ говорила.
   Пизaній. Все будетъ исполнено (Уходятъ).
  

СЦЕНА V.

Римъ. Комната y Филарія.

Входятъ Филарій, Іахимъ и французъ.

  
   Іахимъ. Повѣрьте моимъ словамъ: я видалъ его въ Британіи въ то время, когда его извѣстность только еще начинала возрастать и когда отъ него только еще ожидали осуществленія возлагаемыхъ на него блестящихъ надеждъ, которыя, какъ говорятъ, онъ вполнѣ оправдалъ впослѣдствіи. Но я все-таки смотрѣлъ на него безъ малѣйшаго удивленія хотя перечень его доблестей уже и тогда выставлялся рядомъ съ нимъ на показъ и всякій имѣлъ возможность провѣрять его статью за статьею.
   Филарій. Ты говоришь о такихъ временахъ, когда онъ и наружно, и внутренно не достигъ еще тѣхъ совершенствъ которыя всѣ признаютъ за нимъ теперь.
   Французъ. Я видалъ его во Франціи, и тамъ было не мало людей, способныхъ смотрѣть на солнце такъ-же прямо какъ онъ.
   Іахимъ. Главною причиною всѣхъ преувеличенныхъ восхваленій несомнѣнно является его женитьба на королевской дочери, хотя въ этомъ отношеніи достоинства его жены придаютъ ему несравненно большую цѣнность, чѣмъ его собственныя.
   Французъ. А затѣмъ его изгнаніе...
   Іахимъ. Да, и оно. Человѣка этого выше всякой мѣры превозносятъ особенно сторонники принцессы, оплакивающіе ея горе, вызванное насильственною разлукою съ любимымъ человѣкомъ. Тѣ же сторонники, желая во что бы-то ни стало доказать, что принцесса, избравъ себѣ въ мужья бѣдняка безъ имени, поступила какъ нельзя болѣе благоразумно, приписываютъ ему небывалыя достоинства, межъ тѣмъ, какъ на самомъ дѣлѣ благоразуміе ея, вглядѣвшись въ него поближе, становится крайне сомнительнымъ. Скажите, по какому случаю поселился онъ y васъ, и какъ вы съ нимъ познакомились?
   Филарій. Его отецъ былъ моимъ братомъ по оружію, и я не одинъ разъ былъ обязанъ ему жизнью (Входитъ Постумъ). Но вотъ идетъ сюда и нашъ британецъ... Обойдитесь съ нимъ, какъ людямъ вашего воспитанія подобаетъ обходиться съ иностранцемъ, особенно когда этотъ иностранецъ человѣкъ замѣчательный... Прошу васъ познакомиться съ моимъ благороднымъ другомъ и гостемъ. Не откажите-же ему въ своемъ расположеніи. Вы скоро узнаете по опыту, что онъ вполнѣ этого достоинъ, и что всякія похвалы ему съ моей стороны совершенно излишни.
   Французъ. Мы, кажется, были знакомы еще въ Орлеанѣ.
   Постумъ. Да, и я съ тѣхъ поръ нахожусь y васъ въ неоплатномъ долгу. Я такъ много обязанъ вамъ, что, расплачиваясъ постоянно, я все-таки едва ли буду когда нибудь въ состояніи расквитаться съ вами вполнѣ.
   Французъ. О, вы придаете слишкомъ большую цѣну моей ничтожной услугѣ. Вся-то она состояла въ томъ, что помирилъ васъ съ однимъ изъ своихъ соотечественниковъ. Но это на моемъ мѣстѣ сдѣлалъ бы каждый. Слишкомъ было-бы прискорбно, если-бы ссора, возникшая изъ-за пугтяковъ, окончилась кровавою развязкою, какъ это едва-едва не вышло на самомъ дѣлѣ.
   Постумъ. Простите, но я не совсѣмъ согласенъ съ вами. Въ то время, путешествуя по чужимъ краямъ, я былъ еще очень молодъ и болѣе склоненъ руководствоваться собственнымъ своимъ мнѣніемъ, чѣмъ мнѣніемъ и совѣтами людей, болѣе разсудительныхъ и опытныхъ, чѣмъ я самъ. Однако, и теперь, сдѣлавшись болѣе разсудительнымъ, если только я имѣю право этимъ похвалиться, -- я все-таки нахожу, что тогдашній поводъ къ ссорѣ нельзя считать пустякомъ.
   Французъ. А я все-таки продолжаю считать его настолько ничтожнымъ, что для рѣшенія спора не стоило прибѣгать къ оружію, такъ какъ поединокъ непремѣнно кончился-бы смертью, если не обоихъ противниковъ, то хоть одного изъ нихъ.
   Іахимъ. Простите за нескромный вопроеъ: изъ-за чего вышла непріятность?
   Французъ. Ничего не скромнаго въ вашемъ вопросѣ нѣтъ. Ссора произошла публично, слѣдовательно никому не можеть быть обидно, если поводъ къ ней разгласится. Онъ былъ почти тождественъ съ вчерашнимъ нашимъ споромъ, когда каждый изъ насъ восхвалялъ красавицъ своей родины. Въ то время вотъ этотъ господияъ утверждалъ и даже готовъ былъ кровью скрѣпить свое показаніе, что въ мірѣ нѣтъ женщины прекраснѣй, добродѣтельнѣй, разумнѣй, цѣломудреннѣй и вѣрнѣе въ любви его красотки, что нѣтъ ни одной француженки неприступнѣе ея.
   Іахимъ. Вѣроятно, этой особы теперь уже не существуетъ или мнѣніе о ней ея защитника въ настоящее время очень измѣнилось.
   Постумъ. Она такъ-же безупречна, какъ прежде, и я о ней прежняго мнѣнія.
   Іахимъ. Но вы, конечно, не поставите ее выше нашихъ соотечественницъ-итальянокъ.
   Постумъ. Если меня станутъ вызывать на это, какъ вазывали во Франціи, я ничего не сбавлю въ своемъ отзывѣ, но при этомъ заявлю, что я не любовникъ ея, а только горячій почитатель ея совершенствъ.
   Іахимъ. Быть поставленной не только выше нашихъ женщинъ, но даже и въ уровень съ ними было бы непомѣрно вѣликою честью для британки. Если-бы она своими совершенствами такъ же превосходила другихъ женщинъ, какъ этотъ брилліантъ y васъ на пальцѣ превосходить всѣ виданные мною до сихъ поръ, я изъ этого заключу только одно: что она лучше многихъ другихъ; самаго же лучшаго изъ всѣхъ существующихъ брилліантовъ я все таки еще не видалъ, какъ вы еще не видали лучшей изъ всѣхъ женщины
   Постумъ. И ее, и этотъ камень я цѣню, сообразуясь съ тѣми высокими достопиствами, которыя въ нихъ нахожу.
   Іахимъ. А какъ дорого цѣните вы свой брилліантъ?
   Постумъ. Дороже всего, чѣмъ восхищается міръ.
   Іахимъ. Изъ этого я заключаю, что владычица вашей души умерла или что эта бездѣлка превосходитъ ее цѣною.
   Постумъ. Ошибаетесь. Брилліантъ этотъ можетъ быть или купленъ человѣкомъ, имѣющимъ для этого достаточныя средства, или подаренъ тому, кто достоинъ ткого подарка. Но женщина, о которой я говорю, продана быть не можетъ: она даръ боговъ.
   Іахимъ. И боги подарили ее вамъ?
   Постумъ. И я при ихъ помощи постараюсь сохранить ее.
   Іахимъ. На словахъ вы можете считать ее своею вполнѣ, но должны также знать, что залетныя птицы не прочь поплавать и по сосѣдскимъ прудамъ, а перстень вашъ могутъ украсть. Такимъ образомъ, оба ваши неоцѣненныя сокровища ненадежны; одно изъ нихъ слабо по природѣ, другое подвержено всякимъ случайностямъ. Набившій руку воръ или искусный въ этомъ дѣлѣ придворный любезникъ могутъ безъ особаго труда лишить васъ и того, и другого.
   Постумъ. Если вы считаете владычицу души моей слабой относительно способности сохранить или потерять честь, я ручаюсь, что во всей Италіи не найдется настолько искуснаго обольстителя, который могъ-бы восторжествовать надъ нею. Насчетъ своего брилліанта я тоже покоенъ, хотя и знаю, что ловкихъ воровъ y васъ множество.
   Филарій. Полноте, господа. Прекратите этотъ разговоръ.
   Постумъ. Съ величайшимъ удовольствіемъ! Я очень благодаренъ этому достойному синьору, что онъ не считаетъ меня чужимъ человѣкомъ, и очень радъ, что мы сразу сблизились съ нимъ, какъ свои люди.
   Іахимъ. Мнѣ было-бы достаточно одного разговора разъ въ пять подлиннѣе этого, чтобы отбить y васъ восхваляемую красотку. Представься мнѣ только случай увидать ее и поухаживать за нею, я мигомъ заставилъ-бы ее отступить и даже сдаться на капитуляцію.
   Постумъ. Никогда-бы этого не было.
   Іахимъ. Хотя я убѣжденъ, что она не стоить такой цѣны, но, въ подтвержденіе моихъ словъ, я готовъ прозакладывать половину своего состоянія противъ вашего перстня. Впрочемъ закладъ этотъ я скорѣе держу противъ излишней вашей увѣрѣнности, чѣмъ противъ чести любимой вами женщины. Чтобы закладъ мой не показался вамъ оскорбительнымъ, я готовъ произвести опытъ надъ какою вамъ угодно другою женщиною.
   Постумъ. Я убѣжденъ, что такая непомѣрная самонадѣянность сильно вводитъ васъ въ заблужденія и что вы за подобную попытку добьетесь только того, чего заслуживаете.
   Іахимъ. Чего именно?
   Постумъ. Полнаго пораженія, хотя то, что вы называете попыткой, заслуживаетъ несравненно болѣе строгаго наказанія.
   Филарій. Довольно, господа, будетъ объ этомъ. Споръ вашъ возникъ мгновенно, пусть онъ и кончится такъ-же. Вамъ слѣдуетъ прежде познакомиться поближе.
   Іахимъ. Въ доказательство того, что я не отступаюсь отъ своихъ словъ, я готовъ прозакладывать не только все свое состояніе, но и состояніе моего сосѣда.
   Постумъ. Какую-же именно женщину избираете вы для своего опыта?
   Іахимъ. Да хоть ту, что, по вашему мнѣнію, отличается такою непоколебимою вѣрностью. Доставьте мнѣ только доступъ ко двору, при которомъ она живетъ, и я противъ вашего перстня держу десять тысячъ дукатовъ, что я послѣ втораго-же свиданія привезу вамъ ея честь, считаемую вами неприступною твердынею.
   Постумъ. Противъ вашего заклада я готовъ держать такое-же количество дукатовъ, но перстень дорогъ для меня, какъ тотъ палецъ, на которомъ я его ношу, такъ какъ онъ съ этимъ пальцемъ составляетъ одно неразрывное цѣлое.
   Іахимъ. Вы боитесь его лишиться, и такая осторожность съ вашей стороны весьма благоразумна. Платя даже по милліону за каждую драхму женскаго тѣла, вамъ не уберечь его отъ порчи. Самая ваша осторожность доказываетъ, что вы не вполнѣ увѣрены въ той, за которую держите закладъ.
   Постумъ. Все это говорится только для краснаго словца. Вѣроятно, вы далеко не такъ легкомысленны, какъ стараетесь казаться.
   Іахимъ. Языкъ мой вполнѣ повинуется мнѣ, какъ своему господину. Клянусь, -- я готовъ предпринять то, что предлагаю.
   Постумъ. Если вы готовы, то и я согласенъ прозакладывать свой перстень до вашего возвращенія. Условимся-же окончательно. Добродѣтели той женщины, за которую я стою, нечего бояться чудовищнаго безобразія вашего не достойнаго замысла.
   Филарій. Я не допущу, чтобы состоялся этотъ закладъ.
   Іахимъ. Клянусь богами, онъ уже состоялся! Если я не представлю вамъ достаточныхъ доказательствъ, что я насладился драгоцѣннѣйшею тѣлесною половиною владычицы вашего сердца, мои десять тысячъ дукатовъ -- ваши, какъ и этотъ брилліантъ. Если я вернусь, оставивъ ее такою-же непорочною и вѣрною вамъ, какъ вы надѣетесь, и она, -- ваша драгоцѣнность, -- и этотъ драгоцѣнный камень, и мое золото -- все ваше, но вы должны снабдить меня такою рекомендаціей, которая дала-бы мнѣ свободный къ ней доступъ.
   Постумъ. На ваше предложеніе я согласенъ; установимъ-же окончательно всѣ статьи этого условія, по которому вы принимаете на себя слѣдующую отвѣтственность: если по окончаніи путешествія вы представите мнѣ неопровержимыя доказательства полнаго своего торжества надъ нею, мы съ вами болѣе не враги: значитъ, она не стоитъ нашей ссоры. Если же она устоитъ противъ вашихъ обольщеній, или если вы не доставите достаточныхъ доказательствъ, что обольстили ее, вы, съ оружіемъ въ рукахъ, отвѣтите мнѣ за оскорбительное о ней мнѣніе и за еще болѣе оскорбительное покушеніе на ея непорочность.
   Іахимъ. По рукамъ; условіе заключено. Пусть нарочно выбранный для этого совѣтъ скрѣпитъ его надлежащимъ образомъ, и я немедленно отправлюсь въ Британію, чтобы горячность наша не остыла, и закладъ не умеръ преждевременно отъ недостатка питанія. Я сейчасъ-же отправлюсь за деньгами и велю изготовить письменный договоръ.
   Постумъ. Хорошо (Постумъ и Іахимъ уходятъ).
   Французъ. Какъ вы думаете, состоится закладъ?
   Филарій. Іахимъ отъ своего намѣренія не отступится. Пойдемте за ними (Уходятъ).
  

СЦЕНА VI.

Британія. Комната во дворцѣ y Цимбелина.

Входятъ Королева, Придворныя дамы и Корнелій

  
   Королева. Нарвите же цвѣтовъ... Скорѣе! пока утренняая роса на нихъ еще не обсохла. У кого списокъ, какихъ именно цвѣтовъ мнѣ надо?
   Придворная дама. У меня.
   Королева. Ступайте-же скорѣе (Дамы уходятъ). А вы, тѣлесный нашъ цѣлитель, принесли необходимыя снадобья?
   Корнелій. Принесъ все, что угодно было вашему величеству (Подаетъ ей небольшой ящикъ), но умоляю не обижаться за одинъ вопросъ, который предписываетъ мнѣ совѣсть. Зачѣмъ приказали вы мнѣ изготовить эти сложныя ядовитыя средства, дѣйствующія хотя и медленно, но неизбѣжно ведущія къ томительной смерти?
   Королева. Удивляюсь, Корнелій, какъ можешь ты задавать мнѣ такой вопросъ. Развѣ я долго, очень долго не была твоею ученицею? Развѣ ты не научилъ меня, какъ приготовлять, перегонять благовонія, дѣлать ихъ годными въ прокъ? Развѣ ты не знаешь, что даже самъ великій нашъ король часто ухаживаетъ за мною, чтобы добыть моихъ издѣлій? Если ты не подозрѣваешь во мнѣ чего-то дьявольскаго, чему-же послѣ этого удивляться, что я желаю расширить кругъ моихъ знаній посредствомъ новыхъ опытовъ. Дѣйствіе твоихъ составовъ я намѣрена испытать на тваряхъ, не стоющихъ даже веревки, но отнюдь не на людяхъ. Я желаю познакомиться съ ихъ силою, чтобы найти другія силы, могущія имъ служить противодѣйствіемъ. Такимъ образомъ я узнаю свойства и могущества какъ тѣхъ, такъ и другихъ.
   Корнелій. Берегитесь, ваше величество, какъ-бы отъ такихъ опытовъ не загрубѣло ваше сердце. Зрѣлища, подобныя дѣйствію ядовъ, и отвратительны, и далеко не безопасны.
   Королева. За меня безпокоиться нечего! (Входитъ Пизаній. Королева про себя). Вотъ, идетъ сюда этотъ гнусный льстецъ. Онъ всею душою преданъ своему господину и врагъ моему сыну; съ него-то я и начну свои опыты (Громко). Что скажешь, Пизаній? Ты, Корнелій, болѣе мнѣ не нуженъ, можешь идти, куда хочешь.
   Корнелій (Про себя). Я подозрѣваю твои намѣренія, королева; поэтому своими зельями ты не повредишь никому.
   Королева. Послушай, Пизаній! Два слова... (Отводитъ его въ сторону).
   Корнелій (Про себя). Не люблю я ея. Пусть воображаетъ, будто y нея въ рукахъ страшно и медленно дѣйствующіе яды, но я знаю, какая она женщина, и не довѣрю ей такихъ адски опасныхъ средствъ. Отъ тѣхъ снадобій, что я ей вручилъ, чувства могутъ заглохнуть на время, замереть. Вѣроятно, она сперва начнетъ съ кошекъ и съ собакъ, но впослѣдствіи станетъ испытывать мои средства на болѣе высокихъ породахъ, однако, въ кажущейся смерти, причиняемой этими средствами, нѣтъ ровно ничего опаснаго, и за нею послѣ непродолжительной летаргіи чувствъ послѣдуетъ новая, болѣе дѣятельная жизнь. Выдавая ей мнимые яды за настоящіе, я обманываю ее, но, обманывая, все-таки остаюсь еще болѣе честнымъ человѣкомъ.
   Королева. Корнелій, въ настоящую минуту я болѣе не нуждаюсь въ твоихъ услугахъ и пришлю за тобою, если ты мнѣ понадобишься.
   Корнелій. Примите, ваше величество, мой почтительный поклонъ (Уходитъ).
   Королева. Ты говоришь, что она все плачетъ? Неужто она -- по твоему мнѣнію, -- никогда не утѣшится, и разсудокъ никогда не займетъ мѣста владѣющаго ею безумія? Постарайся узнать объ этомъ и когда ты объявишь мнѣ, что она любитъ моего сына, я тутъ-же скажу тебѣ: -- "Ты долженъ подняться такъ-же высоко, какъ твой господинъ, стать даже выше его, потому что счастіе, сраженное судьбою, безмолвствуя, лежитъ при послѣднемъ издыханіи, и его имя изнываетъ въ предсмертныхъ мукахъ. Онъ не можетъ ни вернуться сюда, ни оставаться тамъ, гдѣ находится теперь. Перемѣнить мѣстопребываніе значило-бы только промѣнять одно горе на другое, и съ каждымъ наступающимъ днемъ жизнь его становится на одинъ день бѣднѣе. Какая польза тебѣ возлагать упованія на человѣка, чье положеніе не только колеблется, но пало уже такъ низко, что поднять его нѣтъ болѣе возможности. На остающихся y него друзей расчитывать нечего; гдѣ-же имъ поднять его на прежнюю высоту, когда они едва въ состояніи его поддерживать? (Роняетъ ящичек, переданный eй Корнеліемъ; Пизаній его поднимаетъ). Ты самъ не знаешь, какую драгоцѣнность ты поднялъ. Возьми за свой трудъ вотъ эту стклянку. Въ ней заключается составленное мною цѣлебное средство, которое уже пять разъ спасало короля отъ смерти; болѣе сильно и благотворно дѣйствующаго средства я не знаю... Оставь его y себя въ знакъ моего благоволенія и какъ задатокъ того, что ты еще получишь отъ меня впослѣдствіи. Объясни своей госпожѣ, какъ-бы отъ себя, настоящее ея положеніе. Не забывай, что ты этимъ открываешь себѣ новый путь къ успѣху: -- ты сохранишь теперешнюю свою госпожу и кромѣ того пріобрѣтешь новаго покровителя въ лицѣ моего сына, который о тебѣ и позаботится. Проси тогда чего хочешь; я съумѣю убѣдить короля, что тебя слѣдуетъ постоянно повышать и повышать. Я сама прошу тебя о важной услугѣ слѣдовательно, считаю себя обязанной вознаградить тебя богатѣйшимъ образомъ. Позови моихъ дамъ и поразмысли хорошенько о томъ, что я говорила (Пизаній уходитъ). Этотъ негодяй себѣ на умѣ, но онъ вполнѣ преданъ своему господину и, благодаря его совѣтамъ и постояннымъ напоминаніямъ, Имоджена попрежнему останется тѣсно связанной съ своимъ мужемъ. Но если онъ выпьетъ лѣкарство, которое я ему дала, нашей красавицѣ уже не черезъ кого будетъ получать любовныя посланія. Если-же она не сдѣлается сговорчивѣе, то нѣтъ ничего невозможнаго, что и ей придется впослѣдствіи отвѣдать того-же снадобья. Въ этомъ она можетъ быть увѣрена (Пизаній возвращается; за нимъ дамы). Превосходно! Тутъ все, что мнѣ нужно: -- фіалки, буковицы и примулы всякихъ сортовъ. Отнесите ихъ въ мою комнату, а ты, Пизаній, прощай и не забывай того, что я тебѣ говорила (Уходитъ вмѣстѣ съ дамами).
   Пизаній. Конечно, не забуду. Если я измѣню доброму моему господину, я надѣну себѣ петлю на шею. Вотъ все, что я для тебя сдѣлаю (Уходитъ).
  

СЦЕНА VII.

Другая комната во дворцѣ.

Входитъ Имоджена.

  
   Имоджена. Кого-же я вижу около себя? -- безжалостнаго отца, коварную мачиху и глупаго вздыхателя, ищущаго руки замужней женщины, мужъ которой въ изгнаніи! О безцѣнный мужъ, вѣнецъ моихъ огорченій, ты удвоиваешь мои мученія! Зачѣмъ воры не похитили и меня, какъ моихъ братьевъ? Какъ жалки тѣ, кому высокое положеніе внушаетъ честолюбивыя мечты, и какъ счастливы простые люди, чьи помыслы находятъ себѣ полное удовлетвореніе въ скромной долѣ (Входятъ Пизаній и Іахимъ). Что это еще за человѣкъ?.. Какая скука!
   Пизаній. Миледи, васъ желаетъ видѣть этотъ благородный чужестранецъ, только-что прибывшій изъ Рима. Онъ привезъ вамъ извѣстія отъ вашего супруга.
   Іахимъ. Вы блѣднѣете принцесса? Благородный Леонатъ находится въ добромъ здоровьѣ и шлетъ вашему высочеству нѣжнѣйшій свой привѣтъ (Подаетъ ей письмо).
   Имоджена. Благодарю васъ, синьоръ. Добро пожаловать.
   Іахимъ (Про себя). Съ внѣшней стороны она одарена великолѣпнѣйшимъ образомъ; если внутреннія ея качества соотвѣтствуютъ наружнымъ, она самъ аравійскій фениксъ и мнѣ придется проститься съ своимъ закладомъ. Отвага будь мнѣ другомъ, а ты, наглость, вооружи меня съ головы до ногъ! Иначе, мнѣ, какъ нѣкогда Парѳянамъ, придется драться, отступая, или даже просто бѣжать безъ боя.
   Имоджена (Читаетъ). "Онъ принадлежитъ къ одной изъ благороднѣйшихъ здѣшнихъ семей и сильно привязалъ меня къ себѣ своею предупредительною любезностью, поэтому обойдись съ нимъ какъ можно ласковѣе, если тебѣ дорогъ твой преданный и вѣрный Леонатъ". Эти строки я могу прочесть вслухъ; остальная же часть письма согрѣваетъ мою душу до сокровеннѣйшей ея глубины... Добро пожаловать, любезнѣйшій гость! Радости своей я не въ силахъ выразить словами, но сдѣлаю все, что отъ меня зависитъ чтобы доказать вамъ ее на дѣлѣ.
   Іахимъ. Благодарю, прелестнѣйшая принцесса. Но что же это такое? Развѣ люди сошли съ ума? Неужто природа затѣмъ дала намъ глаза, способные видѣть красоту небеснаго свода, всѣ несмѣтныя сокровища земли и моря, способные безошибочно отличать пылающія въ высотѣ свѣтила отъ похожихъ одинъ на другой какъ близнецы, голышей, которыми усѣяно прибрежье, чтобы мы, обладая такими превосходными орудіями, помогающими зрѣнію, не умѣли сдѣлать разумнаго выбора между прекраснымъ и безобразнымъ?
   Имоджена. Что-же такъ изумляетъ васъ?
   Іахимъ. Это не можетъ быть виною глазъ, потому что даже крупныя и мелкія обезьяны -- самцы, поставленные между двумя самками, начинаютъ ластиться къ красивой, болтать съ нею по своему, а безобразную отталкиваютъ отвратительными рожами. Нельзя сваливать вину и на недостатокъ разсудка, такъ-какъ даже идіотъ, поставленный въ такое счастливое положеніе, съумѣетъ остановиться на надлежащемъ выборѣ, ни на отсутствіе вкуса: -- всякая мерзость, предложенная на выборъ рядомъ съ чистѣйшимъ совершенствомъ, даже въ пустомъ желудкѣ скорѣе способна вызвать тошноту, чѣмъ желаніе вкусить такую отвратительную пищу.
   Имоджена. Объясните, что хотите вы сказать?
   Іахимъ. Только извращенный, ко всему пріѣвшійся позывъ на пищу, вѣчно насыщаемый и никогда не насыщающійся вполнѣ, этотъ бездонный чанъ, изъ котораго содержимое постоянно вытекаетъ по мѣрѣ того, какъ онъ наполняется, поглотивъ ягненка, способен наброситься на невымытую требуху.
   Имоджена. Что-же такъ волнуетъ васъ? Вы, можетъ быть, чувствуете себя несовсѣмъ хорошо?
   Іахимъ. Благодарю васъ, принцесса; я совершенно здоровъ (Обращаясь къ Пизанію). Сдѣлайте одолженіе, скажите моему слугѣ, чтобы онъ дожидался меня тамъ, гдѣ я его оставилъ. Онъ здѣсь совсѣмъ чужой и особенною сообразительностью не отличается
   Пизаній. Я самъ собирался отправиться къ нему, чтобы ободрить его ласковымъ пріемомъ (Уходитъ).
   Имоджена. Вернемся къ разговору о мужѣ. Умоляю васъ, скажите, какъ его здоровье?
   Іахимъ. Превосходно.
   Имоджена. А каково расположеніе духа? Надѣюсь, онъ веселъ?
   Іахимъ. Вполнѣ веселъ; во всемъ Римѣ нѣтъ ни одного иностранца веселѣе, беззаботнѣе его, такъ что мы прозвали его веселымъ британскимъ гулякою.
   Имоджена. Находясь здѣсь, онъ нерѣдко впадалъ въ грустное настроеніе, большею частью самъ не зная почему.
   Іахимъ. Я никогда не видалъ его печальнымъ. Тамъ въ числѣ его пріятелей есть одинъ очень знатный французъ, повидимому, влюбленный въ какую-то соотечественницу, оставшуюся на родинѣ. Французъ этотъ вздыхаетъ по своей возлюбленной, какъ раздувальный мѣхъ, а веселый британецъ, то-есть, вашъ мужъ, хохочетъ надъ его страстью во все горло. "Ну, какъ, говоритъ онъ: -- не хвататься за бока, когда видишь, что человѣкъ, знающій изъ исторіи, по наслышкѣ или по собственному опыту, что такое женщина, и чѣмъ она по своей природѣ должна быть неизбѣжно, тратитъ всю свою свободную жизнь на тоску по вѣчномъ рабствѣ?"
   Имоджена. Неужто мой Леонатъ можетъ говорить такія вещи?
   Іахимъ. Да, принцесса, можетъ, и при этомъ онъ хохочетъ до слезъ. Нѣтъ ничего забавнѣе его насмѣшекъ надъ французомъ... Впрочемъ, само небо знаетъ, что есть люди, заслуживающіе строгаго порицанія.
   Имоджена. Надѣюсь, мой мужъ не изъ ихъ числа?
   Іахимъ. Конечно, нѣтъ! хотя я и долженъ замѣтить, что онъ могъ бы съ большею благодарностью относиться къ небесамъ за всѣ ихъ благодѣянія. Лично онъ одаренъ очень щедро, но лучшимъ, драгоцѣннѣйшимъ даромъ неба все-таки остаетесь вы, и я, отдавая вамъ должную дань восторга, не могу удержаться отъ чувства жалости...
   Иможена. Къ кому?
   Іахимъ. Мнѣ душевно жаль двухъ созданій.
   Имоджена. По тому выраженію, съ какимъ вы смотрите на меня, я догадываюсь, что одно изъ этихъ созданій я. Чѣмъ-же заслуживаю я ваше состраданіе?
   Іахимъ. Ужасно! поистинѣ ужасно!.. Прятаться отъ лучезарныхъ лучей солнца, чтобы находить наслажденіе въ тюрьмѣ при свѣтѣ смраднаго огарка.
   Имоджена. Прошу васъ отвѣчать на мои вопросы прямѣе. Что именно возбуждаетъ въ васъ ко мнѣ чувство жалости?
   Іахимъ. Я только хотѣлъ было сказать, что другія пользуются вашимъ... Но пусть боги караютъ за такія низости! Не мнѣ о нихъ разсказывать!
   Имоджена. Вы, повидимому, что-то знаете, касающееся меня. Умоляю васъ, откройте мнѣ, что разомъ и побуждаетъ васъ, и не даетъ вамъ говорить прямо? Нерѣдко боязнь узнать горькую истину бываетъ мучительнѣе самой горькой дѣйствительности. Если слишкомъ поздно узнаешь о грозящей опасности, вредъ отъ нея становится непоправимымъ, тогда какъ, узнавъ все вовремя, можно принять надлежащія мѣры и тѣмъ отвратить бѣду. Говорите-же!
   Іахимъ. Предположимъ, что я, имѣя право обращаться съ этими щечками, какъ съ своею собственностью, и впиваться въ нихъ губами, съ этою ручкой, прикосновеніе къ которой способно вызвать клятву въ вѣчной вѣрности изъ души каждаго, кто удостоится такого блаженства, со всѣмъ этимъ несравненнымъ существомъ, очаровавшимъ мои до сихъ поръ безцѣльно блуждавшіе взгляды и приковавшимъ ихъ къ себѣ навѣки, пренебрегъ бы этимъ неоцѣненнымъ правомъ, -- о будь я проклятъ, если бы оказалось дѣйствительно такъ! -- да, пренебрегъ-бы имъ, сталъ-бы слюнявить губы, настолько-же доступныя всѣмъ, какъ ступени, ведущія къ Капитолію, пожимать руки, загрубѣлыя отъ ежечасныхъ лживыхъ прикосновеній, отъ труда, или наконецъ, украдкою глядѣться въ мутные и тусклые глаза, такъ-же лишенные блеска, какъ свѣтъ коптящей плошки, поддерживаемый вонючимъ саломъ. Человѣкъ, способный на такую гнусную измѣну, былъ-бы достоинъ, чтобы на него разомъ обрушились всѣ бичи ада.
   Имоджена. Ваши слова, синьоръ, заставляютъ меня бояться, что мужъ мой забылъ о самомъ существованіи Британіи.
   Іахимъ. Забылъ даже, что существуетъ онъ самъ. Не по собственному побужденію открываю я вамъ всю нищенскую гнусность его измѣны. Нѣтъ, ваша чарующая прелесть вырвала это признаніе изъ глубины моей возмущенной души.
   Имоджена. Не говорите мнѣ болѣе ни слова!
   Іахимъ. Бѣдная, огорченная душа! постигшее васъ горе до того переполняетъ состраданіемъ мое сердце, что мнѣ самому становится больно! Развѣ не возмутительно, что чудное созданіе, которое, въ придачу къ королевству, удвоило-бы своею красотою цѣнность любого короля, самымъ позорнымъ образомъ приравнено къ гнуснымъ негодницамъ, получающимъ за свои ласки плату изъ вашей-же казны,икъ такимъ зараженнымъ искательницамъ приключеній, которыя изъ-за денегъ готовы шутя подвергнуться какимъ угодно мерзостямъ, способнымъ привить природѣ свою пошлость и отравить самый ядъ. Вы должны отомстить; иначе вы покажете, что или родившая васъ мать не была королевой, или что сами вы переродились въ конецъ.
   Имоджена. Вы говорите: -- мстить! Но, какъ-же я отомщу? У меня уже такое сердце, что оно отказывается легкомысленно вѣрить тому, что слышатъ мои уши; но если то, что вы говорите, даже правда, какъ-же я отомщу?
   Іахимъ. Не понимаю, какъ вы соглашаетесь жить подобно жрицѣ Діаны, одиноко спать на холодной постели, тогда какъ вашъ мужъ, словно назло вамъ и на вашъ-же счетъ, водитъ самое близкое знакомство съ разными безобразницами. Вы должны отомстить, и я для этого съ радостью всецѣло отдаю себя въ ваше распоряженіе. Вы встрѣтите во мнѣ человѣка болѣе благодарнаго, чѣмъ вашъ бѣглецъ отъ супружескаго ложа; я никогда не отрекусь отъ уваженія къ вамъ, буду вѣренъ и нѣмъ, какъ могила.
   Имоджена. Пизаній, иди сюда!
   Іахимъ. Если договоръ между нами заключенъ, позвольте мнѣ скрѣпить его поцѣлуемъ на вашихъ устахъ.
   Имоджена. Прочь! Я готова проклясть свои уши за то, что они слушали тебя такъ долго! Если бы ты былъ человѣкомъ честнымъ, ты разсказалъ-бы мнѣ все это изъ любви къ правдѣ и къ добродѣтели, а не съ этою дикою и тупою цѣлью, къ которой исключительно были направлены твои стремленія. Ты клевещешь на человѣка, которому такъ-же чуждо то, что ты на него взводишь, какъ тебѣ самому чуждо чувство честности! Ты преслѣдуешь своими искательствами женщину, въ глазахъ которой ты настолько-же достоинъ презрѣнія, какъ и самъ дьяволъ... Иди-же сюда, Пизаній!.. Я сегодня-же извѣщу моего царственнаго родителя о твоемъ покушеніи на мою честь. Если онъ найдетъ, что поведеніе при его дворѣ безстыжаго чужестранца, мыслимое только въ какомъ-нибудь римскомъ притонѣ разврата, прилично и не заслуживаетъ самаго строгаго порицанія, значитъ, ему нѣтъ ровно никакого дѣла ни до своего двора, ни до чести дочери!.. Пизаній, скорѣе сюда!
   Іахимъ. О, счастливый Леонатъ!.. Я могу смѣло воскликнуть! -- Вѣра въ тебя твоей жены такъ-же достойна твоего довѣрія, какъ твои рѣдкія добродѣтели достойны непоколебимой ея вѣрности. Будьте долго-долго счастливы другъ съ другомъ, вы, жена доблестнѣйшаго изъ мужей, которую любая страна могла-бы по всей справедливости считать своею гордостью, и онъ, единственный изъ всѣхъ людей вполнѣ достойный обладать такимъ сокровищемъ! Удостойте меня своего прощенія! Все, что я говорилъ, клонилось только къ тому, чтобы убѣдиться, насколько довѣріе къ мужу глубоко укоренилось y васъ въ душѣ, а теперь постараюсь изобразить вамъ вашего супруга такимъ, какимъ онъ есть на самомъ дѣлѣ, чтобы снова возстановить его въ вашихъ глазахъ. Въ немъ съ рѣдкою полнотою собраны всѣ совершенства: онъ какой-то безгрѣшный чародѣй, умѣющій привлекать къ себѣ въ обществѣ всѣ сердца. Половина каждаго сердца непремѣнно принадлежитъ ему.
   Имоджена. Вы, какъ я вижу, приносите покаяніе.
   Іахимъ. Среди другихъ людей, онъ кажется богомъ, сошедшимъ съ небесъ; въ его лицѣ есть нѣчто такое, что ставитъ его неизмѣримо выше всѣхъ остальныхъ людей. Не сердитесь, могущественнѣйшая принцесса, что я дерзнулъ испытывать васъ ложными свѣдѣніями. Испытаніе это самымъ блистательнымъ образомъ доказало всю вашу осмотрительность при выборѣ мужа; выборъ этотъ палъ на такого человѣка. который не только не можетъ пасть, но даже и оступиться. Провѣрять ваши чувства заставила меня безпредѣльная моя къ нему привязанность, но, на его счастіе, въ отличіе отъ другихъ женщинъ, боги создали васъ безъ малѣйшей сорной примѣси. Простите-же меня! Умоляю васъ.
   Имоджена. Все забыто, любезный синьоръ. Пользуйтесь сколько угодно моимъ вліяніемъ при дворѣ; оно всецѣло къ вашимъ услугамъ.
   Іахимъ. Примите всепокорнѣйшую мою благодарность... Совсѣмъ было забылъ, что y меня есть къ вамъ небольшая просьба, пріобрѣтающая нѣкоторую важность тѣмъ, что она касается дѣла, въ которомъ принимаетъ участіе вашъ мужъ, такъ-же, какъ я и нѣсколько человѣкъ моихъ друзей.
   Имоджена. Въ чемъ-же дѣло?
   Іахимъ. Человѣкъ двѣнадцать насъ, римлянъ, а съ нами и вашъ мужъ, лучшее перо нашего крыла, -- согласились въ складчину поднесть императору подарокъ, по ихъ порученію купленный мною во Франціи. Подарокъ этотъ состоитъ изъ серебряной утвари великолѣпной работы и въ изобиліи осыпанной каменьями въ хорошой оправѣ. Цѣна, утвари крупная и я, какъ иностранецъ, боясь за ея цѣлость, желалъ-бы найти для нея наиболѣе надежное помѣщеніе. Не будете-ли вы настолько добры, не примите-ли наше серебро на сохраненіе?
   Имоджена. Съ большимъ удовольствіемъ! Честью ручаюсь за сохранность ввѣренной мнѣ драгоцѣнности. Когда мужъ мой участвуетъ въ складчинѣ, я поставлю серебро y себя въ спальнѣ.
   Іахимъ. Оно упаковано въ сундукъ и его охраняютъ пока мои слуги. Если вы позволите, я сегодня-же вечеромъ велю препроводить сундукъ въ ваши покои, такъ какъ завтра я сажусь на корабль.
   Имоджена. О, нѣтъ, нѣтъ! Останьтесь y насъ подолѣе.
   Іахимъ. Простите, никакъ не могу! Согласившись побыть здѣсь долѣе, я нарушу данное слово. Изъ Галліи, гдѣ я находился, я нарочно переплылъ море, чтобы исполнить данное обѣщаніе, то-есть, чтобы повидаться съ вашимъ высочествомъ.
   Имоджена. Благодарю васъ за вашъ трудъ, но отложите отъѣздъ до другого дня.
   Іахимъ. Не могу, принцесса! я долженъ уѣхать; поэтому, если вы желаете что-нибудь отвѣтить вашему супругу, я попросилъ-бы васъ приготовить письмо сегодня-же вечеромъ. Я и такъ уже промѣшкалъ нѣсколько дней, а это очень важно, потому что подарокъ императору долженъ быть поднесенъ вовремя.
   Имоджена. Я сейчасъ-же отправлюсь писать письмо. Пришлите сундукъ; онъ будетъ здѣсь въ сохранности и возвращенъ вамъ въ цѣлости. Отъ души рада познакомиться съ вами (Уходитъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ

  

СЦЕНА I.

  

Передъ дворцомъ Цимбелина.

Входитъ Клотэнъ и двое Придворныхъ.

  
   Клотэнъ. Случалось-ли съ кѣмъ-нибудь такое несчастье?! Мой ударъ уже готовъ былъ коснуться цѣли, какъ вдругъ налетѣлъ другой и отбилъ его! Я на этой ставкѣ проигралъ сто фунтовъ, а тутъ еще проклятый этотъ ублюдокъ съ обезьяньимъ рыломъ обозлился на меня за то, что я сталъ ругаться словно я бралъ ругательства y него взаймы, а не могъ расходовать ихъ какъ мнѣ заблагоразсудится.
   1-й придворный. Что-же выигралъ онъ этимъ? Только то, что вы прошибли ему шаромъ голову.
   2-й придворный (про себя). Если-бы y него было столько-же ума, сколько y проломившаго ему голову, весь этотъ умъ вытекъ-бы тутъ-же.
   Клотэнъ. Когда высокопоставленный человѣкъ чувствуетъ расположеніе ругаться, развѣ кто-нибудь изъ присутствующихъ имѣетъ право останавливать или осуждать его?
   2-й придворный. Никто, ваше высочество, рѣшительно никто! (Про себя). Какъ и ты не имѣешь никакого права рвать другимъ уши.
   Клотэнъ. Собачій ублюдокъ!.. И чтобы я-то далъ ему удовлетвореніе!.. Какъ-бы не такъ!... Другое дѣло, если-бы онъ былъ равенъ мнѣ по положенію!
   2-й придворный (Про себя). Тогда онъ былъ-бы равенъ дураку.
   Клотэнъ. Ничто на свѣтѣ не бѣситъ меня такъ, какъ это!.. приди на него моровая язва!.. Я былъ-бы на этотъ разъ очень радъ стоять не такъ высоко!.. Никто не дерзаетъ выходить со мною на поединокъ изъ-за того, что королева мнѣ мать. Каждый подлаго званія проходимецъ можетъ сражаться сколько душѣ его угодно, а мнѣ, между тѣмъ приходится метаться туда и сюда, какъ пѣтуху, не находящему себѣ противника.
   2-й придворный (Про себя). Ты разомъ и пѣтухъ, и каплунъ; пѣтушинаго въ тебѣ только и есть -- крикъ да гребешокъ.
   Клотэнъ. Что ты говоришь?
   2-й придворный. Говорю, что вашему высочеству не подобаетъ драться со всякимъ, кого вы оскорбляете.
   Клотэнъ. Конечно, нѣтъ! Я это знаю, но мнѣ вполнѣ подобаетъ оскорблять каждаго, кто стоитъ ниже меня.
   2-й придворный. Да, это подобаетъ одному только вашему высочеству.
   Клотэнъ. То-же думаю и я.
   1-й придворный. Слышали вы, принцъ, что сегодня вечеромъ ко двору прибылъ иностранецъ?
   Клотэнъ. Какъ! Иностранецъ прибылъ ко двору, и я до сихъ поръ этого не знаю?
   2-й придворный (Про себя). Мало-ли чего ты не знаешь. Напримѣръ, того, что ты дуракъ!
   1-й придворный. Да, прибылъ итальянецъ и, какъ говорятъ, пріятель Леоната.
   Клотэнъ. Леоната? изгнаннаго то негодяя? Значитъ, самъ онъ, кто бы онъ ни былъ, тоже негодяй. Отъ кого слышалъ ты объ иностранцѣ?
   1-й придворный. Отъ одного изъ пажей вашего высочества.
   Клотэнъ. Не пойти-ли взглянуть на него?... Въ этомъ нѣтъ, вѣдь, ничего неприличнаго; достоинства своего я не унижу и ничье мнѣніе обо мнѣ не измѣнится?
   1-й придворный. Вы ни чѣмъ на свѣтѣ не можете себя унизить.
   Клотэнъ. Да, я полагаю, что это довольно трудно.
   2-й придворный (Про себя). Такъ-какъ ты дуракъ, признанный всѣми, то мнѣніе о тебѣ измѣнилось-бы только въ томъ случаѣ, если-бы ты вдругъ пересталъ говорить глупости.
   Клотэнъ. Рѣшено! Пойду взглянуть на итальянца. Я сегодня проигрался и намѣренъ вернуть ночью то, что проигралъ днемъ. Идемте.
   2-й придворный. Я немедленно послѣдую за вами (Клотэнъ и первый придворный уходятъ). Едва вѣрится, что такая хитрая чертовка, какъ его мать, могла произвести на свѣтъ такого осла! Уму этой женщины доступно все, а сынокъ не въ состояніи вычесть двухъ изъ двадцати такъ, чтобы получилось восемнадцать. Увы, что должна выносить ты, бѣдная женщина, ты, божественная Имоджена, находясь между отцомъ, которымъ управляетъ твоя мачиха, постоянно придумывающая все новыя и новыя козни, и между женихомъ, который тебѣ ненавистнѣе самой разлуки съ любимымъ изгнаннымъ мужемъ. Да укрѣпить небо ограды твоей чести противъ такого гнуснаго дѣянія, какъ замышляемъ разводъ твой съ мужемъ, и да сохранитъ оно незыблемый храмъ прекрасной твоей души; да сохранитъ оно также твою жизнь, чтобы ты хоть когда-нибудь могла снова соединиться съ изгнаннымъ мужемъ и вступить во владѣніе обширнымъ этимъ государствомъ (Уходитъ).
  

СЦЕНА II.

Спальня. Въ одномъ изъ угловъ стоитъ большой сундукъ.

Имоджена лежитъ на постели и читаетъ; Елена.

  
   Имоджена. Кто здѣсь? Ты, Елена?
   Елена. Я, миледи... Къ вашимъ услугамъ.
   Имоджена. Который теперь часъ?
   Елена. Скоро полночь.
   Имоджена. Если такъ, я читала цѣлыхъ три часа подрядъ. Глаза мои слипаются. Загни страницу, на которой я остановилась, и ступай спать. Свѣчи не уноси, а если проснешься часа въ четыре, разбуди меня. Сонъ совсѣмъ меня одолѣваетъ (Елена уходитъ). Всемогущіе боги, отдаюсь подъ ваше покровительство и, -- умоляю! -- охраните меня отъ злыхъ фей и отъ ночныхъ искусителей (Засыпаетъ; изъ сундука выходитъ Іахимъ).
   Іахимъ. Сверчки поютъ, а переутомленныя чувства человѣка возстановляютъ себя покойнымъ сномъ. Такъ нашъ Тарквиній слегка ступалъ по тростниковымъ циновкамъ прежде, чѣмъ разбудить цѣломудренное созданіе, которому самъ же онъ нанесъ потомъ смертельную рану. О, Цитерея какъ украшаешь ты свое ложе! Свѣжая лилія, ты бѣлѣе своихъ покрововъ... Если-бы я имѣлъ возможность прикоснуться къ тебѣ... поцѣловать тебя хоть разъ, всего одинъ только разъ! Какъ сладко было-бы прикоснуться губами къ этимъ несравненнымъ рубинамъ! Это ея дыханіе наводняетъ комнату такимъ благоуханіемъ. Пламя свѣчи само клонится къ ней, чтобы заглянуть подъ ея вѣки и увидѣть таящійся подъ ними и задернутый теперь завѣсою свѣтъ, свѣтъ бѣлый съ синеватымъ отливомъ и окаймленный цвѣтомъ небесной лазури... Однако я намѣревался подробно осмотрѣть комнату и все записать для памяти (Достаетъ записную книжку и читаетъ). Такія-то и такія-то картины... Вотъ тутъ окно... Надъ кроватью пологъ такой-то. На стѣнныхъ коврахъ такія-то и такія-то фигуры, изображающія то-то и то-то... Ахъ, если бы можно было разсмотрѣть какой-нибудь природный значекъ на ея тѣлѣ! Такая подробность, служа неопровержимымъ доказательствомъ, была бы для моихъ замѣтокъ въ десять тысячъ разъ цѣннѣе самаго подробнаго перечня всякой движимости. О, сонъ, какъ обезьяна, передразнивающій смерть, налягъ на нее всею своею тяжестью, и пусть она лежитъ безчувственно и неподвижно, какъ мраморное изваяніе на надгробномъ памятникѣ (Снимая съ руки ея браслетъ). Ну, снимайся, снимайся! Ты такъ-же уступчивъ, какъ нѣкогда былъ неподатливъ Гордіевъ узелъ. Теперь ты y меня въ рукахъ и, какъ внѣшняя улика, за одно съ внутреннимъ сознаніемъ поможешь мнѣ довести ея мужа до умопомѣшательства... А вотъ на лѣвой груди y нея родинка изъ пяти красныхъ точекъ, похожихъ на багряныя пятнышки въ чашечкѣ буковицы. Это улика такого рода, что ею удовлетворился бы самый взыскательный законъ. То, что мнѣ извѣстна такая тайна, непремѣнно заставитъ ея мужа повѣрить, будто я сломалъ замокъ и похитилъ сокровище ея чести... Довольно! Ничего мнѣ болѣе не нужно и записывать это нѣтъ надобности; оно и безъ того глубоко запечатлѣлось y меня въ памяти, врѣзалось въ нее неизгладимо... Она до поздней ночи читала повѣсть о Тереѣ и листъ загнутъ на томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ Филомела сдается... Съ меня довольно... Надо опять отправляться въ сундукъ, снова приладить замокъ... Торопитесь, торопитесь, драконы ночи. Пусть разсвѣтъ заставитъ скорѣй прозрѣть сомкнутые глаза вороновъ!.. Ночевать здѣсь довольно страшно Хотя въ этой комнатѣ и покоится небесный ангелъ, но около него все-таки адъ (Бьютъ часы). Часъ, два, три... Пора, пора! (Прячется въ сундукъ).
  

СЦЕНА III.

Во дворцѣ, около комнаты Имоджены.

Входятъ Клотэнъ и нѣсколько придворныхъ.

  
   1-й придворный. Вы, ваше высочество, очень терпѣливо относитесь къ проигрышу; едва-ли найдется другой игрокъ, кто-бы такъ равнодушно металъ кости.
   Клотэнъ. Поневолѣ похолодѣешь, когда проигрываешься.
   1-й придворный. Но рѣдко кто такъ терпѣливо мирится съ проигрышемъ, какъ вы, принцъ. Вотъ, когда вы выигрываете, другое дѣло: вы начинаете горячиться, выходите изъ себя...
   Клотэнъ. Выигрышъ хоть кого разгорячитъ... Лишь-бы мнѣ завладѣть глупою этою Имодженой! Золота y меня тогда будетъ достаточно... Кажется, уже разсвѣтаетъ... Такъ вѣдь?
   1-й придворный. Совсѣмъ разсвѣло, ваше высочество.
   Клотэнъ. Я желалъ-бы, чтобы музыканты шли скорѣе. Мнѣ совѣтовали угощать ее по утрамъ музыкой; говорятъ, будто это на нее подѣйствуетъ (Входятъ музыканты). Идите скорѣе и настраивайте инструменты. Если вы можетѣ подѣйствовать на нее, перебирая пальцами... вотъ такъ... хорошо. Если не поможетъ, прибѣгнемъ и къ языку. Когда-же и это не подѣйствуетъ, пусть она остается такою, какъ есть, а я все-таки не отстану... Сперва сыграйте какую-нибудь ловкую забористую штучку, потомъ спойте изумительно сладкую пѣсню съ великолѣпнѣйше-богатѣйшими словами, а она пусть затѣмъ соображаетъ про себя.
  

Пѣсня.

                                      Чу! Проснись! Къ вратамъ небесъ
                                 Съ пѣсней жаворонокъ мчится;
                                      Фебъ проснулся и коней
                                 Онъ ведетъ росы напиться,
                                      Что подъ утро y цвѣтовъ
                                 Въ чашечкахъ таится.
                                      Близость утренней зари
                                  И Зефира чуя ласки,
                                           Золотые ноготки
                                           Сонные открыли глазки
                                 Такъ со всѣмъ, что полно красоты,
                                      Милая, проснись и ты.
  
   Клотэнъ. Будетъ! Убирайтесь! Если это на нее подѣйствуетъ, я буду о вашей музыкѣ самого лучшаго мнѣнія если-же не подѣйствуетъ, значитъ, у нея самой въ ушахъ есть порокъ, который не исправишь ни волосомъ, ни телячьими кишками, ни даже голосомъ самаго несомнѣннаго евнуха (Музыканты удаляются; входятъ Цимбелинъ и королева).
   2-й придворный. Вотъ идетъ король.
   Клотэнъ. Очень радъ, что не ложился до такого поздняго часа, иначе мнѣ никакъ-бы не быть такъ рано на ногахъ. Король непремѣнно долженъ остаться отечески доволенъ такою бдительностью съ моей стороны. Добраго утра и вашему величеству, и моей всемилостивѣйшей родительницѣ.
   Цимбелинъ. Ты у дверей нашей непреклонной дочери ожидаешь ея появленія? Что-же она не выходить?
   Клотэнъ. Я произвелъ на нее нападеніе посредствомъ музыки, но она и признака не подаетъ, чтобы обратила на это вниманіе,
   Цимбелинъ. Изгнаніе ея возлюбленнаго произошло еще такъ недавно, что она еще не успѣла его забыть. Пусть пройдетъ еще нѣсколько времени, жгучесть воспоминанія изгладится, и тогда она твоя.
   Королева. Ты очень много обязанъ королю; онъ не пропускаетъ ни одного случая, могущаго возвысить тебя во мнѣніи его дочери. Дѣйствуй и ты съ своей стороны, пользуйся каждымъ удобнымъ обстоятельствомъ видѣться съ нею и ухаживай за нею тѣмъ усерднѣе, чѣмъ неумолимѣе ея отказы. Поступай такъ, какъ будто само сердце внушаетъ тебе желаніе понравиться ей, быть съ нею любезнымъ. Повинуйся ей во всемъ, кромѣ тѣхъ случаевъ, когда она будетъ требовать, чтобы ты удалился. Въ такихъ случаяхъ оставайся безчувственъ.
   Клотэнъ. Я-то безчувственъ? Ну, нѣтъ! (Входитъ Гонецъ).
   Гонецъ. Позвольте доложить вамъ, государь: -- изъ Рима прибыло посольство. Во главѣ его находится Кай Люцій.
   Цимбелинъ. Человѣкъ онъ

  

СОЧИНЕНІЯ Г. П. ДАНИЛЕВСКАГО.

[1847-1890 г.].

Томъ восьмой.

Изданіе седьмое, посмертное, въ девяти томахъ, съ портретомъ автора.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія М. М. Стасюлевича, Вас. Остр., 5 л., 28.
1893.

  

ЦИМБЕЛИНЪ.

Драма въ пяти дѣйствіяхъ, сочиненіе В. Шекспира.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО.

(Посвящается П. А. Плетневу).

  

ОТЪ ПЕРЕВОДЧИКА.

   Цимбелинъ, по выраженію Газлитта,-- одна изъ самыхъ пріятныхъ и интересныхъ романическихъ драмъ Шекспира.
   Эту драму всегда сравнивали, по стилю и стихамъ, съ "Зимнею Сказкой", съ которой она почти въ одно время авторомъ и написана. Стивенсъ полагаетъ, что "Зимняя Сказка" явилась въ свѣтъ въ апрѣлѣ 1601 года; Мэлонъ, Чалмерсъ и Дрэкъ относятъ появленіе "Цимбелина" къ 1605 году; Гервинусъ полагаетъ, что эта драма была написана около 1609 года. Во всякомъ случаѣ, теперь уже совершенно доказано, что "Цимбелинъ" явился вслѣдъ за "Зимнею Сказкою" -- между "Лиромъ" и "Макбетомъ"; Шекспиру тогда уже совершилось сорокъ лѣтъ отъ роду.
   Гервинусъ замѣчаетъ, что въ содержаніи "Цимбелина" заключаются собственно три отдѣльныя, цѣлыя происшествія, или части. Къ первой части онъ относитъ войну изъ-за платежа дани между Британіей и Римомъ; эту сторону своей драмы Шекспиръ заимствовалъ изъ хроники Голиншеда. Цимбелинъ, по словамъ Голиншеда, царствовалъ въ Британіи во времена Августа-Цезаря и имѣлъ, дѣйствительно, двухъ сыновей, Гвидерія и Арвирага. Ко второй части, ко второму происшествію драмы, Гервинусъ относитъ судьбу сыновей Цимбелина. Источниковъ этого факта никто не знаетъ; онъ, по всей вѣроятности, создалъ фантазіею великаго поэта. У Шекспира выведено замѣчательное лицо Белларія, вельможи и полководца, впавшаго невиннымъ образомъ въ опалу и изгнаннаго изъ Британіи. Белларій похищаетъ двухъ сыновей Цимбелина, воспитываетъ ихъ въ лѣсу и вмѣстѣ съ ними оказываетъ королю великія услуги во время его битвы съ Римлянами. Къ третьему и интереснѣйшему дѣйствію или происшествію драмы Гервинусъ относитъ романъ Постума и королевской дочери Имоджены. Эта часть заимствована Шекспиромъ изъ небольшой Новеллы Боккаччіо (11, 9) и изъ англійскаго ей подражанія, именно изъ поэмы "Westvard fou Smelts", которая, по Стивенсу, была издана въ 1603 году. Шекспиръ въ иныхъ мѣстахъ обработалъ свою драму по итальянскому образцу, въ другихъ же руководствовался англійскою поэмою. Въ "Новеллѣ" Боккаччіо разсказывается, какъ одинъ мужъ побился объ закладъ съ какимъ-то авантюристомъ, что вѣрность его жены непоколебима. Отверженный искатель приключеній рѣшается обмануть честнаго супруга, увѣряетъ его въ мнимомъ преступленіи его жены, и тотъ, въ припадкѣ изступленнаго негодованія, приказываетъ своему слугѣ убить преступницу. Слуга, разжалобленный просьбами госпожи, спасаетъ ее отъ погибели и доноситъ мужу, что онъ исполнилъ его приказаніе. Жена скрывается, переодѣтая въ мужское платье, и вступаетъ въ чужихъ краяхъ въ услуженіе къ знатному вельможѣ; послѣ долгихъ странствій, она встрѣчается (во всѣхъ трехъ пьесахъ,-- у Боккаччіо, Шекспира и неизвѣстнаго передѣлывателя Боккаччіо,-- вслѣдствіе различныхъ обстоятельствъ) съ обманутымъ супругомъ, разувѣряетъ его въ своемъ преступленіи и соединяется съ нимъ для безмятежнаго счастія и любви. Этотъ романическій эпизодъ, обработанный когда-то и во французской комедіи, Шекспиръ припаялъ къ своей драмѣ тѣмъ, что честною, любящею и постигнутою злосчастными испытаніями судьбы супругою сдѣлалъ дочь короля Британіи, а ея обманутымъ мужемъ -- пріемыша и пажа ея добраго и мягкосердаго отца.
   "Цимбелинъ" -- великое произведеніе новѣйшей драмы. Читатель найдетъ въ немъ бездну самыхъ разнообразныхъ наслажденій. Надъ изученіемъ этой интересной и поэтической исторіи человѣческаго сердца, во всѣхъ его оттѣнкахъ и положеніяхъ, можно провести многіе годы; отъ Цимбелина, кажется, трудно оторваться на минуту, какъ мы не можемъ оторваться отъ поэтической, цвѣтущей долины Юга, или отъ того сновидѣнія, которое насъ нежданно посѣщаетъ уже на зарѣ, совсѣмъ поутру, когда розовый, молодой день зоветъ къ дѣятельности и бодрымъ трудамъ, а серебряныя гармоническія впечатлѣнія трепещутъ еще въ горячемъ воображеніи и, словно фантастическія, сказочныя, пѣвучія мошки, рѣютъ передъ смыкающимся взоромъ: теплѣе закутываемся мы подъ одѣяло, тѣснѣе забиваемъ голову въ горячія подушки и снова, сквозь сладкую дремоту, молимъ симпатическія видѣнія не покидать насъ и чаровать до безконечности...
   Но не посчастливилось "Цимбелину" ни у европейскихъ переводчиковъ, ни у критиковъ, а вслѣдствіе этого, не посчастливилось ему и у нашей публики. Рѣдко кто изъ нашихъ литературныхъ диллетантовъ знаетъ эту поэтическую драму. Западные критики, за исключеніемъ, впрочемъ, германцевъ, говорятъ о ней, большею частью, сбивчиво и двусмысленно. Мы полагаемъ, что нашимъ читателямъ интересно будетъ прослѣдить эти мнѣнія.
   Мезонъ, авторъ книги "Treatise on Ornamental Gardening", первый началъ достойнымъ образомъ судить о Шекспирѣ, но, за раннею кончиною, успѣлъ разобрать только характеры Ричарда III и Макбета. Вслѣдъ за нимъ явилось сочиненіе нѣмца Шлегеля "Драматическія чтенія". Шлегель, между другими первостепенными пьесами Шекспира, разобралъ и "Цимбелина". Онъ говоритъ: "Это одно изъ самыхъ зрѣлыхъ созданій великаго поэта. По всей вѣроятности, "Цимбелинъ", широкая и привольная, романтическая легенда, занимала и тревожила автора еще въ ранней молодости. Ни въ одной пьесѣ Шекспира не господствуетъ такого разнообразія разговора, свѣтскаго тона, трагическаго выраженія страсти, роскоши образовъ, нѣжности любви, наивной естественности и тутъ же, рядомъ съ изящнымъ колоритомъ, такихъ простонародныхъ выраженій и мыслей. По нашему мнѣнію, эта пьеса должна имѣть огромный успѣхъ на сценѣ; она чаруетъ нашу мысль и сердце потому, что въ ней соединено все: и поэтическая легенда, и сказка, и трагедія, и комедія; вся драма насквозь пропитана благоуханнымъ и свѣжимъ колоритомъ". Джонсонъ первый сталъ язвить великій геній Шекспира. Попе, до него, говорилъ: "Никто изъ писателей не заслуживаетъ такъ названія "оригинальный", какъ Шекспиръ: само искусство Гомера проходило черезъ египетскіе водопроводы и озера, подвергалось вліянію "образцовъ". О Шекспирѣ же можно сказать, что онъ не столько подражатель природы, сколько орудіе ея. Шекспиръ создаетъ героевъ дѣйствительныхъ, а не принадлежащихъ міру философіи и метафизики". Но Джонсонъ съ презрѣніемъ глядѣлъ на эти слова Попе. Джонсонъ былъ въ мірѣ литературномъ, такъ называемымъ, падшимъ геніемъ, вѣчнымъ кандидатомъ на безсмертнаго, непризнаннымъ властелиномъ поэзіи. Онъ писалъ грубою и блѣдною прозою и во всю жизнь не возбудилъ къ себѣ симпатіи читателей. Въ тяжеломъ разсужденіи къ изданію Шекспира, онъ старается высокопарными фигурами и звонкими эпитетами помрачить достоинства поэта. Онъ хвалитъ въ немъ только грубое и осязаемое, только то, что, по выраженію Газлитта, можно измѣрить двухъ-футовою линейкою, или сосчитать на десяти пальцахъ. Вотъ, что онъ говоритъ о "Цимбелинѣ",-- и это мѣсто, по обычаю англійскихъ книгъ, напечатано въ парижскихъ и лондонскихъ компактныхъ изданіяхъ Шекспира, передъ текстомъ Цимбелина: -- Эта драма сіяетъ немногими вѣрными мыслями, нѣсколькими естественными разговорами и пріятными сценами; но вся она исполнена страшныхъ невѣроятностей. Всякъ замѣтитъ, до чего ложно ея изобрѣтеніе, до чего неестественны ея происшествія, странно смѣшеніе именъ и совершенно различныхъ историческихъ эпохъ, и до чего она исполнена невозможныхъ явленій жизни".
   Вслѣдъ за Джонсономъ появилось не менѣе сбивчивое разсужденіе о "Цимбелинѣ" Ульрици; но этотъ критикъ далеко не заходилъ и ограничился замѣчаніями, что эта пьеса просто "Комедія интриги" или, иначе, "Комедія судьбы" (Intriguen-Komödie und Schicksal-Komödie).
   Болѣе всѣхъ вѣрныя и глубокія сужденія о "Цимбелинѣ" представили Газлиттъ и Гервинусъ. На нихъ мы и кончимъ нашъ обзоръ критиковъ "Цимбелина", потому что кропотливый Дрэкъ, авторъ знаменитаго сочиненія "Шекспиръ и его время", мало сказалъ о немъ особеннаго и оригинальнаго, рядомъ съ этими великими литературными судьями.
   Въ срединѣ 1838 года, въ Лондонѣ вышло въ свѣтъ третье изданіе книги "Характеры Шекспировскихъ пьесъ" ("Characters of Shakespeares plays"), сочиненія Вильяма Газлитта (Hazlitt). Въ немъ мы находимъ слѣдующія мнѣнія о "Цимбелинѣ".
   "Цимбелинъ" можетъ назваться драматическимъ романомъ, въ которомъ всѣ самыя разительныя части повѣсти представлены въ видѣ разговора и всѣ обстоятельства объясняются говорящими, по-мѣрѣ какъ представляется къ тому случай. Дѣйствіе не вдругъ сосредоточивается, а постепенно; но занимательность возрастаетъ и становится какъ-бы воздушнѣе, утонченнѣе отъ перспективы, введенной въ пьесу вымышленными перемѣнами сцены и продолжительностью занимаемаго ею времени. Чтеніе этой пьесы походитъ на путешествіе, котораго цѣль невѣрна, и въ которомъ недоумѣніе поддерживается и возвышается длинными промежутками, отдѣляющими одно дѣйствіе отъ другаго. Хотя происшествія разсѣяны по обширному пространству и относятся къ множеству характеровъ, но цѣпь, соединяющая различные интересы повѣсти, нигдѣ вполнѣ не разрывается. Самыя отдѣльныя и, повидимому, случайныя обстоятельства придуманы такимъ образомъ, что приводятъ въ концѣ къ совершенному развитію главнаго приключенія. Легкость и свобода, съ какими это исполнено, удивительны. Ходъ завязки усиливается въ послѣднемъ дѣйствіи; повѣсть подвигается впередъ съ необыкновенною быстротой; различныя ея вѣтви приводятся къ одному центру отъ самыхъ отдаленныхъ точекъ; главные характеры сводятся и размѣщаются въ самыхъ критическихъ положеніяхъ, и судьба почти каждаго лица драмы зависитъ отъ разрѣшенія одного обстоятельства -- отъ отвѣта Якимо на вопросъ Имоджены о полученіи кольца отъ Постума".
   "Патетическое въ Цимбелинѣ не носитъ характера поразительнаго, или, въ обыкновенномъ смыслѣ, трагическаго, но чрезвычайно мило и пріятно. Какая-то нѣжная грусть сквозитъ во всей пьесѣ. Герой этой пьесы -- Постумъ; но величайшая ея прелесть заключается въ характерѣ Имоджены... Отличительная черта героинь Шекспира та, что онѣ живутъ только своею привязанностью къ другимъ. Ихъ можно назвать чистыми созданіями чувства. Мы такъ же мало думаемъ о красотѣ и особенности ихъ лицъ, физіономіи, какъ и онѣ сами, потому что мы проникаемъ въ тайны ихъ сердецъ, и это для насъ гораздо интереснѣе. Мы принимаемъ такое живое участіе въ ихъ дѣлахъ, что не можемъ останавливать своихъ взоровъ на ихъ наружности, развѣ только украдкою и изрѣдка... Никогда и никто не уловилъ такъ хорошо, какъ Шекспиръ, истиннаго совершенства женскаго характера -- чувства слабости, опирающагося на чувствѣ любви; никогда и никто не описалъ такъ хорошо, какъ Шекспиръ, ихъ природной нѣжности, чуждой всякой принужденности. Цибберъ замѣчаетъ, что во время Шекспира женщинамъ не позволялось играть женскія роли; вслѣдствіе этой необходимости, надобно было оставлять въ тѣни ихъ наружность и развивать одну внутреннюю сторону ихъ личности".
   "Характеръ Клотена, продолжаетъ Газлиттъ, высокомѣрнаго глупца и отверженнаго поклонника Имоджены, хотя не очень интересенъ самъ-по-себѣ и теперь ужъ обветшалый, написанъ съ большимъ юморомъ и знаніемъ души... Замѣчательнѣе всего то, что Плотенъ, несмотря на свою жалкую роль въ любви, важничаетъ и пѣтушится и, несмотря на всю пошлость своего вида и обращенія, старается придавать какую-то остроту и франтовство своимъ замѣчаніямъ. Здѣсь мы находимъ подтвержденіе той вѣковой истины, что изысканность такъ же часто происходитъ отъ недостатка истинныхъ чувствъ, какъ и отъ недостатка ума! Къ Шекспиру можно примѣнить слова древняго критика: "О, Менандръ и Природа! кто изъ васъ списывалъ другъ друга?"
   "Характеры Белларія, Гвидерія и Арвирага и сказочныя сцены, окружающія ихъ, составляютъ прекрасные рельефы къ интригамъ и хитростямъ города, изъ котораго они изгнаны. Описанія горной ихъ жизни исполнены дикости и простоты. Они занимаются охотою, а не разведеніемъ скота, и это чрезвычайно гармонируетъ съ духомъ приключеній и неизвѣстностью, господствующею въ остальныхъ частяхъ повѣсти, также со сценами, въ которыхъ они впослѣдствіи должны дѣйствовать. Какъ искусно юношеская пылкость и нетерпѣливое желаніе принцевъ выйти изъ неизвѣстности представлены въ противоположности съ холодною, разсчетливою и благоразумною покорностью судьбѣ болѣе опытнаго ихъ совѣтника! Какъ прекрасно другъ противъ друга размѣщены наука и невѣжество, уединеніе и общество!-- Одинъ Арденскій лѣсъ въ пьесѣ "Какъ вамъ угодно!" (What you will, or Twelfth Night) можетъ сравниться съ горными сценами въ "Цимбелинѣ". Но какая разница между созерцательнымъ спокойствіемъ одной картины и смѣлою рѣшительностью другой! Шекспиръ не только открываетъ намъ души своихъ дѣйствующихъ лицъ, но даже отражаетъ въ тонѣ и краскахъ описываемыхъ сценъ -- чувства ихъ вымышленныхъ обитателей!"

-----

   Гервинусъ несравненно глубже и строже прослѣдилъ характеры "Цимбелина".
   Прежде всего онъ сравниваетъ эту драму съ "Лиромъ". Какъ дѣйствіе Лира, такъ и дѣйствіе Цимбелина происходитъ въ языческія времена древняго британскаго народонаселенія. Разница только та, что мы вращаемся здѣсь не въ темномъ вѣкѣ, предшествовавшемъ христіанской эрѣ, а въ свѣтломъ періодѣ первыхъ годовъ царствованія императора Августа, гдѣ римская цивилизація уже сильно повѣяла на Британію своимъ благотворнымъ дыханіемъ. Леонатъ (имя, заимствованное Шекспиромъ изъ одного разсказа Сиднея, послужившаго ему источникомъ эпизода о Глостерѣ въ "Лирѣ") хвалитъ въ Италіи, передъ Римлянами, своихъ соотечественниковъ и говоритъ, что теперь они ужъ превзошли старинныхъ Британцевъ, такъ ловко разбитыхъ Цезаремъ.-- Какъ въ "Лирѣ" отецъ проклиналъ Корделію, въ "Цимбелинѣ" такой же престарѣлый отецъ проклинаетъ Имоджену.-- Въ "Лирѣ" преобладаютъ страсти дикія, изступленныя и необъятныя; хитрость и лживость тамъ играютъ, у дочерей Лира и у Эдмунда, второстепенныя роли, рядомъ съ кровавымъ честолюбіемъ героевъ драмы. Въ "Цимбелинѣ" эти страсти слабѣе и блѣднѣе; здѣсь все ужъ сглажено цивилизаціею юго-востока Европы.
   Послѣ нѣсколькихъ отдѣльныхъ замѣчаній, Гервинусъ переходитъ къ разбору каждаго характера драмы.
   Онъ разсказываетъ содержаніе "Цимбелина", большею частью, подлинными выраженіями Шекспира. Начиная съ эпизода о Белларіѣ и о похищенныхъ имъ сыновьяхъ короля, онъ чрезвычайно краснорѣчиво представляетъ воспитаніе старымъ и опытнымъ вельможею юныхъ наслѣдниковъ короны Британіи, въ пещерѣ, подъ таинственными дебрями горнаго Валлиса. Царственныя дѣти, вскормленныя плодами своихъ рукъ, окрѣпшія на охотѣ за горными сернами и ежеминутно вдохновляемыя разсказами сѣдовласаго воина о славныхъ битвахъ, гордо подъемлютъ свои головы, со слезами на глазахъ молятъ Небо о дѣятельности общественной и, сами того не зная, спасаютъ свой будущій престолъ въ битвѣ противъ Римлянъ. Начертивъ этихъ ратоборцевъ добраго начала, начала свѣтлаго въ сердцѣ человѣческомъ, Гервинусъ переходитъ къ мрачной сторонѣ драмы; здѣсь выступаетъ на сцену испорченный міръ того времени. Вторая жена Цимбелина и его пасынокъ изображены во всей ихъ дикой и страшной живописности. Среди этихъ двухъ сторонъ, среди представителей добра и зла -- являются два чрезвычайно-идеальныхъ и высоко-поэтическихъ образа: пріемышъ короля, Постумъ, и дочь короля, Имоджена. Снова, почти подлинными словами Шекспира, разсказывается судьба двухъ этихъ характеровъ. Гервинусъ въ тайномъ бракѣ Имоджены и Постума видитъ сходство съ бракомъ Ромео и Юліи, Отелло и Дездемоны, особенно первыхъ двухъ, которые также росли вмѣстѣ и съ дѣтства считались между собою женихомъ и невѣстою. Гервинусъ изумляется, до какого совершенства Шекспиръ выяснилъ въ своемъ твореніи типическій образъ Имоджены. Она, по его мнѣнію, одно "изъ любезнѣйшихъ и художественныхъ женскихъ лицъ", созданныхъ великимъ поэтомъ. Ея явленіе распространяетъ теплоту, блескъ и радость на всю драму. Естественнѣе и проще Порціи и Изабеллы, она еще идеальнѣе ихъ. Она -- сумма всѣхъ качествъ женственной природы человѣка. Ни въ одномъ созданіи поэзіи нѣтъ такого втораго очаровательнаго образа. Рядомъ съ Гамлетомъ, она -- самый развитый и самый оконченный характеръ изо всѣхъ характеровъ Шекспира. Авторъ исчерпалъ въ ней всѣ волшебныя черты женщины, отъ убранства ея мирной спальни, до пѣнія, подобнаго пѣнію гостя Эдема, и до поварской стряпни, вырѣзывающей кружки кореньевъ такими фигурками, что самъ поваръ больной Юноны позавидовалъ бы этому искусству... По мнѣнію Гервинуса, главная черта этой природы -- духовная свѣжесть и здоровье. Богатая чувствами, Имоджена никогда не впадаетъ въ сантиментальность; богатая воображеніемъ, она никогда не предается пошлой мечтательности, также точно, какъ ни одна мысль болѣзненной и грубой страсти не вспадаетъ на ея трезвый умъ... Разсказывая исторію вѣроломнаго обмана Якимо, Гервинусъ замѣчаетъ, что Постумъ, повѣривъ мнимому преступленію Имоджены, разражается грознымъ диѳирамбомъ противъ женщинъ и здѣсь очень сходствуетъ съ Отелло, даже до такой степени, что, напримѣръ, и въ "Отелло" главную роль играетъ платокъ, потерянный Дездемоною, и въ "Цимбелинѣ" -- Пизаніо посылаетъ своему господину платокъ, омоченный въ мнимой крови Имоджены, которую онъ долженъ былъ убить.
   Разобравъ эти характеры, Гервинусъ, по непремѣнному обычаю германскихъ ученыхъ, говоритъ, что нужно, наконецъ, отыскать "Stand-und Gesichtspunkt" всей идеи "Цимбелина", и дѣйствительно находитъ этотъ "Stand-und Gesichtspunkt". Онъ открываетъ, что главная исходная точка драмы заключается въ противоположности двухъ началъ: добра и зла, или, точнѣе -- вѣрной (true) и измѣнчивой, лживой (false) природы человѣка. Подъ конецъ пьесы, какъ и вообще во всѣхъ тогдашнихъ рыцарскихъ романахъ, вѣрность и честность, испытанныя множествомъ приключеній, торжествуютъ и возвращаются подъ сѣнь покоя и счастія. Вѣрность, какъ одна изъ главныхъ добродѣтелей, воспѣвалась въ эпическихъ народныхъ поэмахъ и пѣсняхъ любви, въ "Одиссеѣ" и "Гудрунѣ", въ Иліадѣ" и "Нибелунгахъ". Въ героическія и рыцарскія времена ничто такъ не ставилось въ похвалу и великія дарованія, въ славу и почести, какъ вѣрность, которая одна умѣла спасать отъ погибели добрыхъ друзей, покинутыхъ слугъ и беззащитныхъ женъ. Отсюда же происходятъ разсказы о клятвахъ дружбы древне-греческихъ юношей, саги о вѣрныхъ вассалахъ германскихъ героическихъ поэмъ и пѣсни, о честности Пенелопы и Гудруны. Въ "Лирѣ" вѣрность престарѣлаго Кента вѣетъ дружбою Ахилла и Патрокла въ "Иліадѣ". Но исторія Имоджены и Постума нѣсколько новѣе, романпчнѣе и скорѣе походитъ на легенды о вѣрности рыцарской эпохи. Самое имя Фиделіо, вѣрный, которое принимаетъ Имоджена, блуждая въ лѣсахъ горнаго Валлиса, въ мужскомъ платьѣ, подтверждаетъ главный выводъ Гервинуса. Неопровержимое же доказательство нѣсколько темно-изложенной мысли нѣмецкаго ученаго представляетъ характеръ Пизаніо, слуги Постума, который, съ начала до конца драмы, до такой степени честенъ и вѣренъ своему господину, что даже лжетъ и обманываетъ, съ единственною цѣлью остаться безукоризненно-честнымъ, и является самымъ отчаяннымъ плутомъ въ то время, какъ онъ, по всей справедливости, вѣрнѣйшій изъ людей.
   Самого Цимбелина, давшаго свое имя этой драмѣ, Гервинусъ называетъ лицомъ, служащимъ для общей связи, для канвы происшествій, и говоритъ, что Шекспиръ сдѣлалъ его слабымъ, безхарактернымъ и блѣднымъ потому, что для общаго колорита своего яркаго и блестящаго созданія нуждался еще въ лицѣ, составленномъ изъ чуть-примѣтныхъ линій далекой перспективы.
   Въ низведеніи языческихъ боговъ на землю къ спящему Постуму, Гервинусъ видитъ желаніе Шекспира представить личность миѳологическаго рока, Фатума, который выше людей, но иногда дѣйствуетъ и въ самой ихъ средѣ и научаетъ смертнаго почтенію воли судьбы. Юпитеръ говоритъ: "Паденіе часто служитъ средствомъ болѣе счастливаго возвышенія".-- "Судьба осторожно направляетъ къ пристани корабль, руль котораго разбитъ бурями", и, наконецъ, "Небеса подвергаютъ горькимъ испытаніямъ тѣхъ, къ кому они благоволятъ, для того, чтобъ послѣ несчастій ихъ дары были еще вкуснѣе и слаще".
  
   1850 г.
  

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

   Цимбелинъ, король Британіи, женатый на второй женѣ.
   Клотенъ, сынъ королевы, отъ перваго брака.
   Леонатъ Постумъ, джентльменъ, мужъ Имоджены.
   Белларій, изгнанный сановникъ, принявшій въ ссылкѣ имя Моргана.
   Гвидерій и Арвирагъ, сыновья Цимбелина, слывутъ, подъ именами Полидора и Кадвала, сыновьями Белларія.
   Филаріо, другъ Постума, Якимо, другъ Филаріо, итальянцы.
   Французъ, дворянинъ, другъ Филаріо.
   Кай Люцій, командиръ римскихъ войскъ.
   Римскій капитанъ.
   Два британскіе капитана.
   Пизаніо, слуга Постума.
   Корнелій, врачъ королевы.
   Два дворянина.
   Два тюремщика.
   Королева, супруга Цимбелина.
   Имоджена, дочь Цимбелина, отъ перваго брака.
   Елена, фрейлина Имоджены.

Лорды, придворные люди, римскіе сенаторы, трибуны, привидѣнія, гадатель, голландскій дворянинъ, испанскій дворянинъ, музыканты, офицеры, капитаны, солдаты, вѣстники и слуги.

Дѣйствіе происходитъ частью въ Британіи, частью въ Италіи*).

   *) Время дѣйствія приблизительно относится къ шестому году послѣ Р. Хр. Въ этотъ годъ отъ Римской Имперіи отпали народы Далмаціи и Панноніи, что составляетъ нынѣшнюю Венгрію, на правомъ берегу Дуная.
  

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.

Британія.-- Садъ передъ дворцомъ Цимбелина (Входятъ двое гражданъ).

   Первый гражданинъ.-- Ты нынче здѣсь не встрѣтишь человѣка,
   Который не грустилъ бы; наши души
   Не слушаютъ созвѣздій; какъ придворный,
   Онѣ слѣдятъ за взоромъ короля *).
   *) Это мѣсто вызвало множество комментаріевъ. Лучшій изъ нихъ принадлежитъ Л. Тику, который такъ объясняетъ мысль Шекспира: "Наша кровь болѣе не покоряется вліянію атмосферы и планетъ, какъ это ей приписывали астрономы; она, подобно лицамъ придворныхъ, обусловливается состояніемъ духа великаго монарха".-- Это мѣсто напоминаетъ слѣдующее двустишіе Расина, въ пьесѣ "Британикъ":
   "Mais ceux qui de la cour ont un plus long usage
   "Sur les yeux de César composent leur visage".
   Второй гражданинъ.-- Что такъ?
   Первый гражданинъ.--           Наслѣдница, дочь короля,
   Съ которой тотъ хотѣлъ помолвить сына
   Своей второй жены -- (онъ на вдовѣ
   Женатъ) -- сама себѣ избрала мужа
   Достойнаго, но бѣднаго; они
   Вступили въ бракъ; супругъ за это въ ссылкѣ,
   Жена подъ стражей: все у насъ печально,
   Хотя король, я думаю, одинъ
   По-истинѣ груститъ...
   Второй гражданинъ.-- Одинъ король?
   Первый гражданинъ.-- Груститъ и тотъ, который потерялъ
   Жену, груститъ, пожалуй, королева,
   Которая желала этой свадьбы...
   Но уже зато придворные, хотя бы
   Они свой взоръ по взору короля
   Всѣ смастерили, въ глубинѣ души
   Въ восторгѣ отъ того, что ихъ печалитъ.
   Второй гражданинъ.-- Что за причина!?
   Первый гражданинъ.-- Тотъ, кто потерялъ
   Принцессу, существо гораздо хуже
   Всего, что можно разсказать худаго
   О немъ; но тотъ, кто мужъ ей и за это
   Въ изгнаніи -- такое совершенство,
   Что, еслибъ въ цѣломъ свѣтѣ поискать
   Подобнаго ему, мы не нашли бы
   Такого, съ кѣмъ бы онъ сравнился! Въ мірѣ,
   По-моему, нѣтъ больше человѣка,
   Который бы, съ подобною душой,
   Владѣлъ еще наружной красотой!..
   Второй гражданинъ.-- Ужъ это слишкомъ!
   Первый гражданинъ.-- Сэръ, я въ похвалахъ
   Не перешелъ границъ его достоинствъ:
   Я сжалъ ихъ, не раскрылъ, какъ должно.
   Второй гражданинъ.-- Откуда онъ и какъ его зовутъ?
   Первый гражданинъ.-- Его происхожденія не знаю...
   Отецъ его, Сицилій, противъ Римлянъ
   Соединилъ свой лавръ съ Кассибеланомъ;
   Но именемъ своимъ обязанъ онъ
   Тенанцію, которому съ успѣхомъ
   И славою достойной онъ служилъ:
   За это онъ и прозванъ Леонатомъ! *)
   *) Тенанцій быль отецъ Цимбелина и племянникъ Кассибелана; Кассибеланъ прогналъ Римлянъ при первомъ ихъ вторженіи въ Британію, но, побѣжденный Ю. Цезаремъ, долженъ былъ платить ежегодную дань Риму. Шекспиръ слѣдуетъ въ своей драмѣ хроникѣ Голиншеда, но которой Тенанцій отказался, наконецъ, отъ этой дани и завѣщалъ своему сыну, Цимбелину, воевать за нее съ императоромъ Августомъ. Прим. Мэлона.
   Два сына -- рѣчь у насъ идетъ о третьемъ --
   Его два сына храбро пали въ смутахъ
   Тогдашнихъ воинъ, съ мечемъ въ рукѣ; отецъ ихъ,
   Уже старикъ, мечтавшій о потомствѣ,
   Скончался отъ печали; вслѣдъ за нимъ
   Его жена, беременная сыномъ,
   Который насъ такъ занялъ, умерла,
   Едва родился онъ... Король ребенка
   Взялъ подъ свою защиту, далъ ему
   Прозваніе Постума -- Леоната,
   Въ пажи опредѣлилъ и воспиталъ его,
   Открылъ ему богатства всѣхъ познаній,
   Которыя тотъ могъ принять по лѣтамъ,
   И мальчикъ ихъ легко и беззаботно
   Впивалъ, какъ мы въ себя впиваемъ воздухъ;
   Его весна уже дала плоды.
   Онъ при дворѣ -- въ любви, а это рѣдкость!
   Для юношей онъ былъ примѣръ, для зрѣлыхъ --
   То зеркало, въ которое мы смотримъ
   Для оживленья нашей красоты...
   Для стариковъ -- ребенкомъ, путеводцемъ --
   Для госпожи своей, изъ-за которой
   Теперь онъ изгнанъ,-- качества его
   Намъ говорятъ, какъ много почитала
   Она его достоинства, а выборъ
   Ея показываетъ намъ, какой
   Онъ человѣкъ!
   Второй гражданинъ.-- Разсказъ вашъ заставляетъ
   Меня его отнынѣ уважать.
   Но я прошу васъ объяснить мнѣ, точно-ль
   Она единственная дочь монарха?
   Первый гражданинъ.-- Единственная!-- Были у него
   Два сына (если это любопытно
   Для васъ, такъ слушайте): ребенокъ старшій
   Былъ трехъ годовъ, а младшій былъ въ пеленкахъ,
   Когда изъ дѣтской бѣдныхъ унесли --
   И до сихъ поръ никто слѣдовъ малютокъ
   Открыть не могъ.
   Второй гражданинъ.-- Давно-ль случилось это?
   Первый гражданинъ.-- Да лѣтъ ужъ двадцать...
   Второй гражданинъ.-- Дѣти короля
   Похищены! Такой дурной присмотръ
   И лѣнь такая въ поискахъ... Возможно-ль!
   Не отыскать и легкаго слѣда!
   Первый гражданинъ.-- Какъ это вамъ ни странно, впрочемъ, будетъ,
   Вы надъ такой оплошностью не смѣйтесь:
   Все это правда, сэръ!
   Второй гражданинъ.-- Я вѣрю вамъ.
   Первый гражданинъ.-- Но замолчимъ: сюда идетъ принцесса,
   А съ нею королева и Постумъ (Уходятъ).
  

ЯВЛЕНІЕ ВТОРОЕ.

Тамъ же (Входятъ: Королева, Постумъ и Имоджена).

   Королева.-- Нѣтъ, вѣрьте, дочь моя, въ моей душѣ
   Вы не найдете злобныхъ думъ: я въ этомъ
   Не похожу на нашихъ мачихъ! Вы
   Въ моемъ плѣну, но вашъ тюремщикъ самъ
   Отдастъ вамъ ключъ отъ вашихъ кандаловъ!
   Едва же мнѣ удастся гнѣвъ монарха
   Смирить, я стану вашимъ адвокатомъ,
   Постумъ... Теперь еще огонь досады
   Бушуетъ въ немъ; поэтому не худо
   Вы сдѣлаете, если покоритесь
   Его велѣнью, съ тѣмъ святымъ терпѣньемъ,
   Которое внушитъ вамъ мудрость ваша.
   Постумъ.-- Какъ вашему величеству угодно...
   Я нынче же уѣду.
   Королева.--           Вамъ извѣстна
   Опасность! Я вкругъ сада обойду,
   Сочувствуя всѣмъ мукамъ раздѣленныхъ
   Сердецъ, хотя король мнѣ повелѣлъ
   Не допускать васъ къ тайнымъ разговорамъ! (Удаляется).
   Имоджена.-- О, ловкое потворство! Какъ лукаво
   Ласкаетъ этотъ змѣй въ тотъ самый мигъ,
   Когда кусаетъ!.. Милый мой супругъ,
   Я опасаюсь гнѣва короля,
   Но, сохраняя все къ нему почтенье,
   Скажу, что гнѣвъ его передо мной
   Безсиленъ!.. Уѣзжай скорѣй, а я
   Останусь цѣлью глазъ сердитыхъ...
   Ничто мнѣ жизни столько не согрѣетъ,
   Какъ мысль о томъ, что въ мірѣ есть алмазъ,
   Съ которымъ я сольюся вновь!
   Постумъ.--           Царица!
   Любовь моя! Не плачь такъ много, если
   Не хочешь, чтобъ чувствительность моя
   Переступила грань людской печали;
   Я буду вѣкъ вѣрнѣйшимъ изъ мужей,
   Какой когда-нибудь клялся въ любви!
   Остановлюсь я въ Римѣ, у Филарьо:
   Онъ друженъ былъ съ моимъ отцомъ покойнымъ,
   Я-жъ съ нимъ знакомъ пока по перепискѣ;
   Пиши туда ко мнѣ, моя царица --
   Твои слова я стану пить глазами,
   Хотя бы ихъ чернила были желчью!.. (Королева возвращается).
   Королева.-- Спѣшите, умоляю васъ: король
   Придетъ сюда -- и мнѣ тогда, я знаю,
   Достанется за васъ! (Въ сторону). Его прогулку
   Направлю я теперь сюда же! Онъ,
   Поссорившись со мной, всегда охотно
   Мое коварство покупаетъ: щедро
   Онъ платитъ мнѣ за всѣ мои обиды! (Уходитъ).
   Постумъ.-- Когда бы мы прощались такъ же долго,
   Какъ долго жить съ тобой намъ остается,
   Разлука намъ была бы тяжела:
   Прощай!
   Имоджена.-- Нѣтъ, погоди еще немного!
   Когда-бъ ты ѣхалъ для одной прогулки --
   И тутъ прощанье это было-бъ кратко!
   Смотри сюда, мой милый: вотъ колечко
   Покойной матери моей; возьми,
   Носи его, мое родное сердце,
   До той поры, пока, съ моей кончиной,
   Другой жены себѣ ты не возьмешь!
   Постумъ.-- Какъ?.. Что?.. Другой!.. Властительные боги,
   Молю васъ, дайте мнѣ лишь ту, съ которой
   Вступилъ я въ бракъ, и пусть оковы смерти
   Меня навѣкъ отдѣлятъ отъ другой! (Надѣваетъ кольцо).
   Останься здѣсь, пока во мнѣ есть чувство!
   Тебѣ-жъ, моя безцѣнная краса,--
   Носи же это для меня, какъ цѣпи
   Любви:-- я эти цѣпи налагаю
   На милую невольницу! (Надѣваетъ браслетъ на руку Имоджены).
   Имоджена.--           О, боги!
   Когда-то мы увидимся опять? (Входятъ Цимбелинъ и лорды).
   Постумъ.-- Бѣда!.. Король!!..
   Цимбелинъ.-- Прочь съ глазъ моихъ, негодный!
   И если мой приказъ ты вновь нарушишь
   И недостойной личностью своей
   Вновь осквернишь мой дворъ, ты безъ пощады
   Погибнешь. Прочь! твой видъ мнѣ ядъ смертельный!
   Постумъ.-- Да сохранятъ васъ боги и мольбы
   Всѣхъ добрыхъ вашего двора! Прощайте! (Уходитъ).
   Имоджена.-- Подобной муки нѣтъ и въ самой смерти!
   Цимбелинъ.-- О! беззаконное созданье! Ты --
   Которой долгъ напоминать мнѣ юность --
   Ты надо мной скопляешь бремя лѣтъ!
   Имоджена.-- Сэръ, умоляю васъ, не убивайте
   Себя досадою; вашъ гнѣвъ нисколько
   Меня не трогаетъ: другія муки
   Во мнѣ и страхъ, и горе заглушаютъ!
   Цимбелинъ.-- Какъ!.. Все исчезло, кротость и покорство?
   Имоджена.-- Мои мечты отчаянье убило,
   Поэтому и кротость умерла!
   Цимбелинъ.-- Ты вышла бы за сына королевы...
   Имоджена.-- Блаженна я, что за него не вышла!
   Отвергнувъ ястреба, я предпочла
   Орла!!
   Цимбелинъ.-- Ты вышла замужъ за пажа,
   На тронъ отца ты бѣдность посадила!..
   Имоджена.-- Нѣтъ! Я скорѣй его во блескѣ новомъ
   Превознесла!..
   Цимбелинъ.-- О, грѣшная душа!
   Имоджена.-- Въ моей любви вы сами виноваты;
   Вы съ нимъ меня отъ дѣтства воспитали:
   А онъ таковъ, что всякая изъ женщинъ
   Готова имъ гордиться!.. За любовь
   Мою онъ мнѣ пожертвовалъ не мало!
   Цимбелинъ.-- Что!?.. Не съ-ума ли ты сошла?
   Имоджена.--           Такъ точно!
   Да вразумитъ меня Творецъ!.. О, еслибъ
   Отецъ мой былъ овчарникомъ убогимъ,
   А Леонатъ мой -- сыномъ кузнеца!.. (Королева возвращается).
   Цимбелинъ.-- Негодница... Я вновь засталъ ихъ вмѣстѣ...
   (Королевѣ). Вы поступили противъ нашей воли:
   Прочь съ глазъ ее и запереть покрѣпче!
   Королева.-- Прошу васъ, потерпите. Дочь моя
   Родная, покоритесь. Государь,
   Оставьте насъ вдвоемъ и успокойтесь,
   Насколько васъ научитъ мудрость ваша.
   Цимбелинъ.-- Нѣтъ, пусть она теряетъ каждый день
   По каплѣ крови! Пусть она погибнетъ
   На старости отъ этого безумства! (Уходятъ).

(Входитъ Пизаніо).

   Королева.-- Фи, полноте! Вотъ вашъ слуга, милэди.
   Ну, сэръ, что новаго?
   Пизаніо.-- Милордъ, вашъ сынъ,
   Дрался съ моимъ несчастнымъ господиномъ.
   Королева.-- А!.. Я надѣюсь, нѣтъ большой бѣды?
   Пизаніо.-- Бѣда могла случиться; только, къ счастью,
   Мой господинъ игралъ, а не дрался,
   И былъ далекъ отъ гнѣва: ихъ розняли
   Свидѣтели нежданной этой ссоры.
   Королева.-- Я очень рада, сэръ!..
   Имоджена.-- Вашъ сынъ -- пріятель
   Съ моимъ отцомъ; отецъ мой за него
   Стоитъ!.. На изгнаннаго мечъ поднять!
   О, храбрый рыцарь! Я желала-бъ ихъ
   Обоихъ встрѣтить въ Африкѣ *): съ иголкой
   Я стала бы за ними и колола-бъ
   Того, кто-бъ первый вздумалъ отступать!...
   Зачѣмъ же ты покинулъ господина?
   *) Здѣсь Шекспиръ намекаетъ на африканскихъ женщинъ: большія охотницы до поединковъ мужей, онѣ часто служатъ имъ секундантами.
   Пизаніо.-- Онъ мнѣ велѣлъ идти: онъ не хотѣлъ,
   Чтобъ я его до моря провожалъ.
   Вотъ въ этомъ росписаньи онъ означилъ
   Все то, чему я долженъ покоряться,
   Когда нуждаться будете во мнѣ.
   Королева.-- Онъ (указывая на Пизаніо) былъ у васъ усерднѣйшимъ слугой
   И, вѣрно, такъ останется навѣки!
   Ппзаніо.-- Благодарю васъ, свѣтлая милэди.
   Королева (Имодженѣ).-- Прошу васъ, погуляемъ здѣсь немного!..
   Имоджена (Пизаніо).-- Я погодя съ тобой поговорю:
   Мнѣ нужно, чтобъ въ послѣдній разъ ты видѣлъ
   Милорда въ гавани. Ступай покуда! (Уходятъ).
  

ЯВЛЕНІЕ ТРЕТЬЕ.

Площадь (Входятъ Клотенъ и двое придворныхъ).

   Первый придворный.-- Сэръ! Я вамъ посовѣтовалъ бы перемѣнить рубашку; запальчивость движеній сдѣлала то, что вы дымитесь, словно какая жертва. Гдѣ воздухъ выдыхается, тамъ онъ и вдыхается. Но воздухъ внѣшній не такъ здоровъ, какъ тотъ, который вы выдыхаете.
   Клотенъ.-- Еслибъ мою рубашку окатили кровью, то для того, чтобъ ее скинуть... А что, я его ранилъ?
   Второй придворный (въ сторону).-- Нѣтъ, почтенный, и это рѣшено точно такъ же, какъ ты не ранилъ и его терпѣнія.
   Первый придворный.-- Вы спрашиваете, влѣпили ли вы ему рану?! Да если онъ не раненъ, клянусь вамъ, что его тѣло ни что иное, какъ сквозной скелетъ: онъ столбовая дорога для шпаги, если вы его не искололи!
   Второй придворный (въ сторону).-- Его шпага, должно быть, по уши въ долгахъ: она пробиралась околицами!
   Клотенъ.-- Смѣльчакъ не могъ противъ меня устоять!
   Второй придворный (въ сторону).-- Да, не могъ: онъ далъ тягу прямо на тебя!
   Первый придворный.-- Устоять противъ васъ! У васъ и безъ того тьма-тьмущая земель; а онъ вздумалъ увеличивать вашу собственность и уступилъ вамъ еще малую толику землицы!
   Второй придворный (въ сторону).-- Именно! ровно столько вершковъ, сколько у васъ за душою океановъ, молокососы!
   Клотенъ.-- О, еслибъ насъ не разнимали!!
   Второй придворный (въ сторону).-- Мнѣ также желательно было бы, чтобъ ты, наконецъ, смѣрилъ, какъ великъ глупецъ, когда его растянуть по землѣ.
   Клотенъ.-- И она могла полюбить этого скомороха, могла отвергнуть меня!
   Второй придворный (въ сторону).-- Если грѣшно дѣлать праведный выборъ, то она виновата.
   Первый придворный.-- Сэръ! Я вамъ всегда говорилъ, что ея красота не вяжется съ ея умомъ: она смазлива на видъ, но въ ея головѣ я не замѣтилъ большаго блеска.
   Второй придворный (въ сторону).-- Ея умъ никогда не свѣтитъ на глупцовъ, чтобъ не повредить имъ своею яркостью.
   Клотенъ.-- Пойдемъ въ мою комнату! А все-таки мнѣ хотѣлось бы, чтобъ это кончилось хоть крохотнымъ несчастьицемъ!..
   Второй придворный (въ сторону).-- А я до этого вовсе не охотникъ... Развѣ ужъ растянулся бы оселъ... да это еще не несчастье!
   Клотенъ.-- Хотите ли вы съ нами идти?
   Первый придворный.-- Я иду за вами, принцъ.
   Клотенъ.-- Нѣтъ, идемъ вмѣстѣ.
   Второй придворный.-- Охотно, милордъ! (Уходятъ).
  

ЯВЛЕНІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Комната во дворцѣ Цимбелина (Входятъ: Имоджена и Пизаніо).

   Имоджена.-- О, еслибъ ты сталъ въ гавани утёсомъ,
   Опрашивая всѣ въ ней корабли!
   И если онъ ко мнѣ писалъ, а я
   Его письма не получу -- утрата
   Сравнится лишь съ потерей манифеста,
   Который намъ прощенье подаетъ.
   Что онъ сказалъ, прощался съ тобою?
   Пизаніо.-- Онъ мнѣ сказалъ: "Царица! Имоджена!"
   Имоджена.-- Потомъ махнулъ платкомъ?
   Пизаніо.--           Махнулъ, и тутъ же
   Его поцѣловалъ!..
   Имоджена.--           Нѣмая ткань!
   Какъ я тебѣ завидую!.. И только?
   Пизаніо.-- Нѣтъ, лэди: онъ на палубѣ стоялъ
   До той поры, пока его мой глазъ
   И уши отличали отъ другихъ,
   И все махалъ перчатками и шляпой,
   Какъ-будто бурное волненье мыслей
   Хотѣло выразить, что сердцемъ въ гавань
   Стремился онъ, хоть уносился вдаль.
   Имоджена.-- Ты долженъ былъ за нимъ слѣдить, покуда
   Онъ съ виду сталъ бы менѣе, чѣмъ голубь.
   Пизаніо.-- Я такъ и сдѣлалъ!
   Имоджена.--           Я же порвала бы
   Всѣ нервы глазъ моихъ, слѣдя за нимъ,
   До той поры, пока-бъ величиной
   Сравнялся онъ съ концомъ моей иголки,
   И я слѣдила бы за нимъ, пока
   Въ эфирѣ онъ исчезъ, какъ мошка... Послѣ-жъ
   Я отвернулась бы и стала-бъ плакать...
   Ахъ, добрый мой Пизаніо, когда-то
   Услышимъ мы о немъ?
   Пизаніо.--           Навѣрно
   Онъ къ намъ напишетъ съ первымъ кораблемъ.
   Имоджена.-- Мы съ нимъ простилися, а сколько сладкихъ
   Рѣчей ему хотѣла я сказать?!
   Я не успѣла выразить ему,
   Какъ буду я о немъ порою думать,
   Какъ буду я о немъ мечтать; онъ клятвъ
   Мнѣ не далъ въ томъ, что римскія красотки
   Не омрачатъ его любви и чести...
   Я не успѣла взять съ него обѣта
   Молиться въ тѣ часы, какъ я молюсь --
   Съ восходомъ солнца, въ полдень и въ тиши
   Полночной... Я хотѣла на прощаньи
   Ему вручить сладчайшій поцѣлуй
   Межъ двухъ прелестныхъ словъ, какъ вдругъ явился
   Отецъ мой и, подобно урагану,
   Въ зародышѣ цвѣточекъ нашъ убилъ! (Входитъ придворная дама).
   Придворная дама.-- Милэди, королева проситъ васъ.
   Имоджена (Пизаніо).-- Скорѣе же исполни то, о чемъ
   Тебя просила я.
   Пизаніо.--           Исполню, лэди (Уходитъ).
  

ЯВЛЕНІЕ ПЯТОЕ.

Римь.-- Комната въ домѣ Филаріо (Входятъ: Филаріо, Якимо, Французъ, Голландецъ и Испанецъ).

   Якимо.-- Повѣрьте мнѣ, донъ Филаріо, я видѣлъ его въ Британіи. Тогда онъ былъ въ большомъ почётѣ, и всѣ тревожно ожидали, что онъ наконецъ достигнетъ тѣхъ почестей, которыя впослѣдствіи ему оказали по сану. Однакожъ, я на него тогда глядѣлъ безъ удивленія и сдѣлалъ бы это даже въ то время, когда бы, рядомъ съ нимъ, вздумали выставить каталогъ всѣхъ его доблестей и меня принудили повѣрять его, статья за статьею!
   Филаріо.-- Вы говорите объ эпохѣ, въ которую онъ не успѣлъ еще развить, какъ это сдѣлалъ теперь, всѣхъ своихъ внутреннихъ и внѣшнихъ даровъ.
   Французъ.-- Я видѣлъ его во Франціи {Здѣсь имя Франціи упогреблено вмѣсто имени "Галлія".}; у насъ перебывало немало господчиковъ, которые, подобно ему, умѣли глядѣть на солнце спокойнымъ взоромъ.
   Якимо.-- Главная статья въ томъ, что нашъ другъ женился на дочери короля; его цѣнятъ не по достоинствамъ его природы, а по достоинствамъ его супруги. Отсюда, нѣтъ сомнѣнія, происходятъ и всѣ эти преувеличенныя похвалы.
   Французъ.-- Потомъ его изгнаніе...
   Якимо.-- Именно!! Сюда же относятся и одобренія тѣхъ, которые жалѣютъ о плачевной разлукѣ сердецъ и держатъ сторону его жены; они его чудовищно превозносятъ, а все для того, чтобъ подкрѣпить ея рѣшимость, которая безъ этого пала бы отъ самой ничтожной батареи, такъ какъ принцесса выбрала бѣдняка, неукрашаемаго ни однимъ высокимъ качествомъ. Однако, послушайте: какъ это случилось, что онъ поселился у васъ? Какими путями устроилось это знакомство?
   Филаріо.-- Его отецъ былъ мнѣ товарищемъ по войнѣ, и я не разъ былъ одолженъ ему не менѣе какъ жизнью (Входитъ Постумъ). Вотъ идетъ Британецъ. Примите его, какъ слѣдуетъ благороднымъ людямъ, съ вашимъ воспитаніемъ, принимать всякаго почетнаго иностранца. Прошу васъ всѣхъ покороче познакомиться съ этимъ джентльменомъ. Представляю вамъ его, какъ моего лучшаго друга. Что-же касается до его достоинствъ, то, вмѣсто того, чтобъ ихъ высчитывать по-пальцамъ въ его присутствіи, я предоставляю это высказать будущему!
   Французъ.-- Сэръ, мы, кажется, были знакомы въ Орлеанѣ?
   Постумъ.-- Да, и съ той поры я у васъ вѣчно въ долгу за ваше вниманіе, и сколько ни плачу, все еще я вашъ неоплатный должникъ.
   Французъ.-- Сэръ, вы черезчуръ ужъ дорого цѣните мою слабую услугу. Я радъ отъ души, что примирилъ васъ съ моимъ землякомъ: жаль было бы, если бы вы сошлись съ тѣми жестокими намѣреніями, какія тогда были у васъ обоихъ, и притомъ изъ-за такого пустого ничтожнаго дѣла.
   Постумъ.-- Простите, сэръ! Я былъ тогда молодымъ странникомъ; я избѣгалъ слѣдовать тѣмъ мнѣніямъ, которыя слышалъ, и не хотѣлъ въ своихъ поступкахъ ходить на помочахъ чужой опытности. Но и теперь, когда мой умъ уже созрѣлъ,-- если только не оскорбительно сказать, что онъ созрѣлъ,-- мнѣ кажется, что моя ссора была не совсѣмъ изъ-за пустой причины.
   Французъ.-- Все-таки, мнѣ кажется, не стоило въ этомъ дѣлѣ прибѣгать къ посредству шпагъ, особенно людямъ, изъ которыхъ, безъ всякаго сомнѣнія, одинъ непремѣнно уложилъ бы другого, а то, пожалуй, и оба пали бы на мѣстѣ.
   Якимо.-- Можемъ ли мы, не нарушая приличія, спросить о причинѣ этой ссоры?
   Французъ.-- Почему же нѣтъ?.. Дѣло происходило публично и, вслѣдствіе этого, я думаю, можетъ быть разсказано безъ всякихъ прикрасъ... Оно, если хотите, немножко похоже на наше состязаніе въ прошедшій вечеръ, когда каждый изъ насъ щеголялъ похвалами красавицамъ своей земли; этотъ господинъ тогда утверждалъ -- и слова свои готовъ былъ поддержать кровавою расплатой -- что его предметъ страсти прелестнѣе, добродѣтельнѣе, умнѣе, степеннѣе и постояннѣе самой лучшей изъ женщинъ Франціи.
   Якимо.-- Безъ сомнѣнія, этой дамы нынѣ ужъ нѣтъ въ живыхъ, или мнѣніе этого джентльмена, касательно ея красоты, нѣсколько попритихло.
   Постумъ.-- Эта дама попрежнему полна добродѣтелей, и я все также думаю о ней.
   Якимо.-- Но вы, конечно, не станете ее такъ превозносить надъ нашими итальянскими красавицами.
   Постумъ.-- Еслибъ меня вздумали подзадоривать такъ, какъ это дѣлали во Франціи, я и тутъ бы не убавилъ ея достоинствъ. Объявляю вамъ, что я вмѣстѣ и обожатель ея, и вѣрный защитникъ.
   Якимо.-- Говорить: -- "столько же прекрасна", или "столько же добра (употребляю ближайшее сравненіе), какъ наши Итальянки", значило бы приписывать черезчуръ уже много прелести и доброты какой угодно британской лэди!.. Если она превосходитъ только тѣхъ женщинъ, которыхъ я знавалъ, такъ точно, какъ вотъ этотъ вашъ алмазъ превосходитъ своею яркостью алмазы, которые мнѣ случалось видѣть, то изъ этого выходитъ покамѣстъ только то, что она лучше "многихъ" женщинъ, потому что ни я, безъ сомнѣнія, не видѣлъ драгоцѣннѣйшаго изъ алмазовъ нашего міра, ни вы не видѣли достойнѣйшей изъ женщинъ.,.
   Постумъ.-- Я ее хвалю настолько, насколько цѣню ее; то же я дѣлаю и въ отношеніи этого камня.
   Якимо.-- Какъ, однако, вы изволите цѣнить его?
   Постумъ.-- Дороже всего, что составляетъ наслажденіе нашего міра.
   Якимо.-- Значитъ, или ваша несравненная дама отправилась на тотъ свѣтъ, или она стала дешевле этой бездѣлушки.
   Постумъ.-- Вы ошибаетесь: послѣднюю можно продать или подарить, если у кого довольно богатства, чтобъ купить ее, или довольно заслугъ, чтобъ получить подобный подарокъ; первая же вовсе не предметъ для продажи и можетъ быть подарена одними богами...
   Якимо.-- Которые вамъ ее и подарили?
   Постумъ.-- Да, и которая, по милости ихъ, останется навѣкъ моею!
   Якимо.-- Вы имѣете полное право считать ее вашею по имени; но, вы знаете, чужія птицы иногда садятся на пруды сосѣдей... кольцо ваше могутъ также украсть; слѣдовательно, выходитъ, что изъ двухъ безцѣнныхъ сокровищъ -- одно слабо, а другое подлежитъ случайностямъ... Ловкій и искусный въ этихъ дѣлахъ куртизанъ не откажется попытаться пріобрѣсти отъ васъ то и другое.
   Постумъ.-- Во всей вашей Италіи не найдется такого искуснаго куртизана, который бы могъ восторжествовать надъ честью моей милой, если именно о потерѣ или сохраненіи чести вы думали тогда, какъ назвали ее подверженною случайностямъ! Я нимало не сомнѣваюсь въ томъ, что у васъ здѣсь порядочное количество воровъ; несмотря на то, я не боюсь и за свой перстень.
   Филаріо.-- Остановимся на этомъ, господа.
   Постумъ.-- Сэръ, съ большимъ удовольствіемъ. Этотъ достойный синьоръ,-- я ему очень благодаренъ,-- не хочетъ видѣть во мнѣ иностранца; мы съ нимъ сблизились съ перваго раза.
   Якимо.-- Послѣ пяти подобныхъ разговоровъ я проложилъ бы дорогу и къ вашей прекрасной возлюбленной, заставилъ бы ее отступить и сдаться, еслибъ я только имѣлъ къ ней доступъ или случай услужить ей.
   Постумъ.-- Нѣтъ, нѣтъ.
   Якимо.-- Я рѣшился бы въ такихъ обстоятельствахъ держать половину своего имущества противъ вашего перстня, и это, по моему мнѣнію, было бы еще очень много. Но я держу свой закладъ скорѣе противъ вашей слѣпой увѣренности, чѣмъ противъ ея чести; и потому, чтобъ удалить отъ васъ всякое оскорбленіе, я готовъ произвести свой опытъ надъ какой угодно женщиной въ свѣтѣ.
   Постумъ.-- Ваша смѣлая самонадѣянность обманываетъ васъ, и я не сомнѣваюсь, что, при опытѣ своемъ, вы получите то, что вамъ слѣдуетъ по заслугамъ.
   Якимо.-- Что же это?
   Постамъ.-- Формальный отказъ! Хотя, впрочемъ, вашъ опытъ, какъ вы его изволите именовать, стоитъ большаго, именно -- наказанія.
   Филаріо.-- Довольно, господа: споръ этотъ произошелъ очень быстро; пусть же онъ и умретъ такъ, какъ родился! Прошу васъ, ознакомьтесь покороче.
   Якимо.-- Я готовъ отвѣчать всѣмъ моимъ имуществомъ и имуществомъ моего сосѣда, чтобъ только доказать вамъ то, о чемъ я говорилъ.
   Постумъ.-- Какую даму избрали бы вы для вашего испытанія?
   Якимо.-- Вашу, вѣрность которой, по вашимъ словамъ, такъ неподкупна. Я держу десять тысячъ дукатовъ противъ вашего кольца, съ условіемъ, что вы отрекомендуете меня при дворѣ, гдѣ ваша дама сердца, и не далѣе, какъ послѣ счастья второго свиданія, я привезу оттуда ея честь, которую вы считаете въ такой безопасности.
   Постумъ.-- Я буду держать золото противъ вашего золота; кольцо для меня дорого столько же, какъ и мой палецъ: оно -- часть его!
   Якимо.-- Вы любите, поэтому вы и благоразумны. Но хоть бы вы платили по милліону за каждую драхму женскаго тѣла, то и тогда бы не спасли его отъ порчи... Впрочемъ, я вижу въ васъ частицу суевѣрія, которое заставляетъ васъ бояться.
   Постумъ.-- Это только привычка вашего языка... Надѣюсь, что убѣжденія ваши нѣсколько честнѣе!
   Якимо.-- Я отвѣчаю за мои рѣчи и готовъ, клянусь вамъ, подтвердить то, что сказалъ.
   Постумъ.-- Вы рѣшились бы?!.. Въ такомъ случаѣ, я оставляю свой алмазъ до вашего возвращенія: мы заключимъ между собою формальный договоръ. Добродѣтели моей милой превосходятъ безпредѣльность вашихъ гнусныхъ мыслей. Я вызываю васъ на это пари: вотъ вамъ мое кольцо!
   Филаріо.-- Я желалъ бы, чтобъ это пари не существовало никогда!
   Якимо.-- О! клянусь богами, оно совершенно!.. Если я не привезу вамъ достаточныхъ доказательствъ тому, что я былъ принятъ благосклонно вашей милой, мои десять тысячъ дукатовъ принадлежатъ вамъ точно такъ же, какъ и мой алмазъ. Если-жъ я возвращусь оттуда, оставивъ вѣрность ея, какъ вы надѣетесь, неприкосновенною,-- она, вашъ алмазъ, этотъ алмазъ и мое золото -- все ваше! Вы только обязаны снабдитъ меня рекомендательными письмами, чтобъ я свободно получилъ къ ней доступъ.
   Постумъ.-- Я принимаю эти условія. Составимъ статьи нашего контракта. Только въ ихъ предѣлахъ вы и будете отвѣчать. Если вы совершите свою атаку противъ нея и доставите мнѣ вѣрное доказательство, что побѣдили ея любовь ко мнѣ, я болѣе вамъ не врагъ: она недостойна нашихъ споровъ!.. Если-жъ окажется противное, то за ваше гнусное хвастовство и за ваше легкомысліе вы мнѣ отвѣтите со шпагою въ рукахъ.
   Якимо.-- Вашу руку! идемъ! Мы скрѣпимъ свои договоръ законнымъ порядкомъ, и я немедленно полечу въ Британію, чтобъ это дѣло не застыло! Итакъ, пойдемъ за золотомъ и засвидѣтельствуемъ нашъ обоюдный договоръ.
   Постумъ. Согласенъ!.. (Постумъ и Якимо уходятъ).
   Французъ. И вы думаете, что это состоится?
   Филаріо.-- Синьоръ Якимо не отступитъ отъ этого! Прошу васъ, пойдемте за ними (Уходятъ).
  

ЯВЛЕНІЕ ШЕСТОЕ.

Британія. Комната во дворцѣ Цимбелина. (Входятъ: Королева, придворныя дамы и Корнеліи).

   Королева.-- Пока роса еще не улетѣла,
   Вы наберите мнѣ такихъ цвѣтовъ...
   Спѣшите: у кого изъ васъ ихъ списокъ?
   1-я придворная дама.-- Милэди, у меня.
   Королева.-- Итакъ, скорѣй! (Дамы уходятъ).
   Ну, докторъ, принесли-ль вы нужныхъ зелій?
   Корнелій (передаетъ ей маленькую коробочку). Всѣ тутъ, какъ вамъ хотѣлося, милэди,
   Но, если васъ я этимъ не обижу,
   По совѣсти, позвольте васъ спросить,
   Зачѣмъ вы составлять мнѣ поручали
   Отравы, отъ которыхъ умираютъ
   Тяжелою и медленною смертью?..
   Королева.-- Я удивляюсь, докторъ, какъ ты могъ
   Меня спросить объ этомъ? Не твоя ли
   Была я ученица столько лѣтъ?
   Не ты-ль меня училъ приготовлять
   Духи, перегонять, хранить лѣкарства?
   Самъ государь меня хвалилъ за это...
   Что-жъ тутъ за диво, если я хочу,
   Успѣвъ такъ много -- вы-жъ меня, вдобавокъ,
   Колдуньей всѣ считаете -- въ иныхъ
   Предметахъ разъяснить свои сомнѣнья?
   Я испытаю силу этихъ ядовъ
   Не надъ людьми, надъ тварями, которыхъ,
   По-нашему, мы можемъ умерщвлять...
   Но, чтобъ повѣрить силѣ ихъ, мнѣ нужно
   Еще узнать составъ противоядій:
   Тогда-то я вполнѣ обогащусь
   Ихъ грозными и дивными дарами!
   Корнелій.-- Милэди! эти опыты незримо
   Ожесточаютъ сердце человѣка:
   Одинъ ужъ видъ ихъ ядовитъ и гнусенъ!
   Королева.-- О, докторъ! въ этомъ будьте вы спокойны! (Входитъ Пизаніо).
   (Въ сторону). Вотъ онъ, наглецъ коварный! Первый опытъ
   Я совершу надъ нимъ: онъ жарко преданъ
   Постуму, господину своему;
   Онъ сына моего терпѣть не можетъ!.. (Громко).
   Ну, что, Пизаніо? Любезный докторъ,
   Ты мнѣ пока не нуженъ! До свиданья!
   Корнелій (въ сторону).-- Я понялъ васъ, милэди!.. Вы злодѣйства
   Не совершите!..
   Королева (Пизаніо).-- Выслушай меня! (Она говоритъ съ нимъ шопотомъ).
   Корнелій (въ сторону).-- Я не люблю ее... пускай она
   Воображаетъ, что ея составы --
   Смертельный ядъ... Я разгадалъ ее
   И не повѣрю никому, кто-бъ съ ней
   Сравнился въ злѣ такихъ опасныхъ ядовъ!
   То, чѣмъ она владѣетъ, усыпляетъ
   И одуряетъ на извѣстный срокъ
   Нашъ духъ и чувства; первую попытку
   Она произведетъ, какъ я увѣренъ,
   Надъ кошкою, за кошкой надъ собакой,
   А тамъ пойдетъ и выше! Только нѣтъ
   Опасности въ обманчивой кончинѣ,
   Которой поражаютъ эти травы:
   Отъ нихъ на время замираетъ духъ,
   Чтобъ послѣ вновь ожить и посвѣжѣть...
   Она обманется наружнымъ видомъ,
   А я останусь правъ, хотя солгу...
   Королева.-- Ступайте, докторъ, я васъ позову!
   Корнелій.-- Иду. (Уходитъ).
   Королева.-- Ты говоришь, она все плачетъ?
   Современемъ бѣдняжка перестанетъ,
   И тамъ, гдѣ нынѣ царствуетъ безумство,
   Окрѣпшее сознанье воцарится...
   Трудись! Едва ты мнѣ доставишь вѣсть,
   Что мой Клотенъ принцессу побѣдилъ.
   Я тутъ же объявлю, что ты безспорно
   Великъ, какъ твой достойный господинъ,
   И болѣе, пожалуй, потому,
   Что счастіе его лежитъ безъ жизни
   И угасаетъ молодое имя.
   Онъ отступить теперь уже не можетъ,
   Не можетъ и впередъ ступить ни шагу:
   Перемѣнять же для него мѣста --
   Одно и тоже, что мѣнять невзгоды,
   День трудовой днемъ новымъ замѣняя.
   Нельзя надѣяться на помощь вещи
   Упавшей и которую поднять --
   Нѣтъ у него услужливыхъ друзей... (Королева роняетъ ящичекъ, Пизаніо поднимаетъ его).
   Ты поднялъ то, о чемъ ты и не мыслишь.
   Дарю его тебѣ я за труды.
   Я эту вещь сама приготовляла
   И ею пять ужъ разъ спасла отъ смерти
   Супруга своего: нѣтъ въ мірѣ средства
   Сильнѣе этого! Возьми его,
   Прошу тебя... Пусть это будетъ знакомъ
   Почтенья моего къ тебѣ! Скажи --
   Но только отъ себя -- своей принцессѣ,
   Какъ затруднительна ея судьба...
   Размысли, какъ ты выиграешь этимъ!
   Ты госпожи своей не потеряешь
   И на придачу сына моего .
   Пріобрѣтешь! Тебя онъ не забудетъ!
   Я-жъ короля склоню исполнить все,
   Что ты ни пожелаешь, и сама
   Тебѣ вдобавокъ заплачу достойно!
   Иди-жъ, зови моихъ придворныхъ дамъ
   И обо всемъ, какъ слѣдуетъ, подумай! (Пизаніо уходитъ).
   Хитрецъ и неподкупный негодяй!
   Не соблазнить тебя... Агентъ Постума
   И сторожъ той, которая должна
   Невинною къ супругу возвратиться!
   Едва ты примешь то, что я тебѣ
   Дала, у госпожи твоей не станетъ
   Ни одного защитника ея
   Красотъ!.. Когда-жъ черезъ тебя она
   Не перемѣнитъ мнѣнья своего,
   Она у насъ то самое увидитъ! (Входятъ: Пизаніо и придворныя дамы).
   Да! да!-- Прекрасно сдѣлано, прекрасно!--
   Подснѣжники, коронки бѣлыхъ буквицъ
   И маргаритки -- все ко мнѣ снесите!
   Писаніо! Прощай и не забудь
   Моихъ совѣтовъ!
   Пизаніо.-- Не забуду, лэди! (Королева и придворныя дамы уходятъ).
   Какъ!?.. Я обязанъ измѣнить Постуму?
   Нѣтъ! Я скорѣй повѣшуся: и это
   Одно, что я для васъ способенъ сдѣлать! (Уходитъ).
  

ЯВЛЕНІЕ СЕДЬМОЕ.

Тамъ же.-- Другая комната (Входитъ Имоджена).

   Имоджена.-- Безжалостный и злой, коварный духъ
   Свирѣпой мачихи!-- Безмозглый рыцарь
   Вдовы печальной, мужъ которой изгнанъ!..
   О, этотъ мужъ! Вѣнецъ моихъ страданій!
   Какъ много я терплю изъ-за него!
   О, еслибъ я была, подобно братьямъ,
   Похищена, счастливица!.. Какъ страшно
   Мучительны томленья на престолѣ!
   Блаженъ бѣднякъ, исполненный лишь скромныхъ
   Надеждъ, которымъ любо при удачахъ!--
   Кто-бъ это былъ?!-- (Входятъ: Пизаніо и Якимо).
   Пизаніо.--           Милэди, джентльменъ
   Изъ Рима! Онъ пріѣхалъ къ намъ съ письмомъ
   Отъ мужа вашего.
   Якимо (Вкрадчиво).-- Что же такъ, милэди,
   Вы поблѣднѣли вдругъ!.. Вашъ Леонатъ
   Здоровъ и шлетъ вамъ нѣжные поклоны! (Вручаетъ ей письмо).
   Имоджена.-- Благодарю васъ, добрый сэръ: вы кстати
   Пріѣхали...
   Якимо (въ сторону).-- О! какъ она богата
   Наружной красотой!.. Владѣй она
   Такою же прелестною душою --
   Она единственный арабскій фениксъ *),
   *) Выраженіе "Arabian bird" -- арабская птица -- по объясненію германскихъ комментаторовъ, значитъ: диво, чудо, фениксъ. Такъ это слово перевелъ и Л. Тикъ.
   И мой закладъ проигранъ!-- Другъ, смѣлѣй!--
   Вооружи меня, огонь отваги,
   Отъ головы до ногъ, чтобъ, какъ Парѳянинъ,
   Сразился я средь своего побѣга
   И бросился-бъ впередъ!..
   Имоджена (читаетъ).-- "Это человѣкъ высокихъ качествъ. Дружбѣ его я безконечно обязанъ. Прими его по достоинству, такъ, какъ ты предана --

Леонату".

             Я до сихъ поръ
   Читаю громко! Сердце глубоко
   Согрѣто остальнымъ и принимаетъ
   Все это съ благодарностью. Нѣтъ словъ,
   Чтобъ выразить вамъ, добрый сэръ, какъ много
   Я рада вамъ, и постараюсь это
   Всѣмъ доказать, чѣмъ только я могу!
   Якимо (восторженно).-- Благодарю васъ, дивная принцесса!
   Какъ?!.. Неужель такъ безразсудны люди?
   Природа насъ глазами надѣлила,
   Чтобъ созерцать лазурь небесъ, картины
   Земель и водъ, чтобъ созерцать лучи
   Блестящихъ звѣздъ и пестрые каменья
   Кремнистыхъ береговъ, и мы не можемъ,
   При помощи подобнаго орудья,
   Отъ красоты уродства отличить?..
   Имоджена.-- Что васъ повергло въ это изумленье?
   Якимо.-- Глаза не виноваты!.. И мартышка
   Изъ пары самокъ предпочла бы ту,
   Которая смазливѣе другой;
   Не виноватъ ничуть здѣсь и разсудокъ:
   Въ такомъ рѣшеньи даже идіоты
   Не ошибаются!.. Тѣмъ меньше страсть
   Желаній здѣсь виною: гнусность, рядомъ
   Съ высокою, достойной красотой,
   До тошноты всѣ извратитъ желанья
   И къ пищѣ въ насъ влеченья не родитъ!
   Имоджена.-- Въ чемъ дѣло, сэръ?!.
   Якимо.--           Пріѣвшаяся жадность,
   Бездонная, прожорливая бочка,
   Чуть уплететъ ягненка, ужъ опять
   Ползетъ, готова ѣсть...
   Имоджена.--           Любезный сэръ,
   Что васъ тревожитъ? Вы больны съ дороги?
   Якимо.-- Благодарю васъ, лэди, я здоровъ... (Къ Пизаньо).
   Прошу васъ, сэръ, сыщите моего
   Слугу: я на дворѣ его оставилъ;
   Онъ очень простъ и здѣсь всего боится...
   Пизаніо.-- Сэръ, я за нимъ хотѣлъ уже идти (Уходитъ).
   Имоджена.-- Здоровъ ли мой супругъ? Милордъ, скажите!
   Якимо.-- Здоровъ, милэди!
   Имоджена.--           Веселится-ль онъ?
   Я думаю, что веселится...
   Якимо.--           Да!!
   Онъ страшно веселъ!.. Ни одинъ пріѣзжій
   Такъ не игривъ и не безпеченъ въ Римѣ:
   Его у насъ "Кутилою-Британцемъ1
   Зовутъ...
   Имоджена (въ волненіи).-- На родинѣ онъ былъ всегда
   Наклоненъ къ грусти и порой не зналъ
   Самъ, почему онъ грустенъ...
   Якимо.--           Я-жъ ни разу
   Его не видѣлъ пасмурнымъ!.. У насъ
   Одинъ Французъ, достойнѣйшій мосьё,
   Съ нимъ подружился: малый этотъ дома
   Прелестную землячку полюбилъ
   И день, и ночь по ней вздыхаетъ въ Римѣ.
   Кутила же Британецъ -- то-есть вашъ
   Супругъ -- надъ нимъ хохочетъ отъ души.
   О, говоритъ онъ, какъ мнѣ не смѣяться,
   Когда подумаю, что человѣкъ,
   Наученный исторіей, преданьемъ
   И опытомъ своей прошедшей жизни.
   Въ томъ, что такое женщина и чѣмъ
   Не быть ей и нельзя, стремится жизнь
   До времени убить въ постыдномъ рабствѣ!
   Имоджена.-- И это говорилъ мой мужъ?
   Якіімо.--           Такъ точно --
   Вашъ мужъ -- и хохоча до слезъ! Забавнѣй
   Нѣтъ ничего, какъ онъ начнетъ порою
   Смѣяться надъ Французомъ! Но, клянусь,
   У насъ еще не такъ смѣются...
   Имоджена.--           Вѣрно
   Не онъ?
   Якимо.--           Не онъ, но все-таки за милость
   Небесъ онъ могъ бы быть поблагодарнѣй!
   Какъ странно это въ отношеньи къ вамъ,
   Которую считаю обладаньемъ
   Постума, но не по его заслугамъ,
   Къ вамъ я питаю вмѣстѣ съ удивленьемъ
   И жалости немало...
   Имоджена.--           Что же вы
   Жалѣете, милордъ?
   Якимо.--           Я отъ души
   Жалѣю двухъ существъ!
   Имоджена.--           И я одно
   Изъ нихъ, милордъ? Вы на меня глядите?
   Какое же, достойное участья,
   Вы усмотрѣли горе у меня?
   Якимо.-- Плачевное невѣжество!.. Бѣжать
   Отъ свѣта солнца въ смрадную темницу!
   Имоджена.-- Прошу васъ, сэръ, яснѣе отвѣчайте
   На мой вопросъ! Что жалко вамъ во мнѣ?
   Якимо.-- То, что другіе, думалъ я сказать,
   У васъ похитили... А впрочемъ, это
   Относится къ суду боговъ, и я
   Обязанъ замолчать!
   Имоджена.--           Вы, какъ замѣтно,
   Узнали нѣчто именно такое,
   Что до меня касается. Прошу васъ --
   Сомнѣніе въ несчастья часто хуже,
   Чѣмъ самая увѣренность въ несчастьи;
   Затѣмъ, что или нѣтъ уже лѣкарства
   Для раны, или, во-время увидя
   Ее, мы можемъ ей помочь -- скажите,
   Что вмѣстѣ васъ и шпоритъ, и уздечкой
   Придерживаетъ?
   Якимо.--           Если бы я могъ
   Коснуться поцѣлуемъ этихъ щекъ,
   Коснуться этихъ рукъ,-- прикосновенье,
   Одно прикосновеніе къ которымъ
   Влечетъ всѣ чувства къ изступленнымъ клятвамъ,
   Когда-бъ я могъ смотрѣть весь вѣкъ въ глаза,
   Которые плѣняютъ дикій пламень
   Моихъ очей -- и тутъ же -- (будь я проклятъ!)
   Коснулся-бъ губъ публичныхъ, словно грязь
   Ступеней лѣстницы капитолійской,
   Пожалъ бы загрубѣлыя отъ вѣчныхъ
   Измѣнъ, какъ отъ работы черной, руки,
   И наконецъ, взглянулъ бы я въ глаза
   Нечистые и мутные, какъ копоть
   Гнилого сала, я бы заслужилъ,
   Чтобъ всѣ мученья ада на меня
   Обрушились за это святотатство!..
   Имоджена.-- Милордъ! Я опасаюсь, онъ забылъ
   Британію...
   Якимо.-- Онъ позабылъ себя!..
   Не по своей охотѣ, поневолѣ
   Открылъ я вамъ измѣну Леоната:
   Да! ваши прелести виной тому,
   Что мой языкъ испуганная совѣсть
   Заставила все это разболтать.
   Имоджена.-- Я не хочу, милордъ, васъ дольше слушать
   Якимо.-- Безцѣнное созданье!.. Ваше горе
   Меня такимъ участьемъ наполняетъ,
   Что сердцу больно!-- Лэди, красота
   Которой, породненная съ вѣнцомъ
   Имперіи, могла-бъ удвоить славу
   Монарха -- промѣнять на грязныхъ тварей
   И покупать ихъ ласки на дукаты
   Изъ вашей же казны, моя милэди!..
   Такія зачумленныя созданья,
   Что самый ядъ легко имъ отравить!..
   Месть! месть ему! иль васъ не королева
   Произвела на свѣтъ, и вы отпали
   Отъ царственнаго корня!
   Имоджена.--           Мнѣ отмстить?
   Но какъ же мнѣ отмстить? Хотя бы это
   И вѣрно было, все же не удастся
   Моимъ ушамъ надъ сердцемъ подсмѣяться.
   Какъ мнѣ отмстить, хотя-бъ все это было
   И вѣрно?..
   Якимо.-- Васъ онъ заставляетъ жить
   На одинокомъ ложѣ, мирной жрицей
   Діаны, самъ же весело гарцуетъ
   Среди разнообразныхъ наслажденій,
   Къ досадѣ вашей и на ваши деньги!
   Нѣтъ, месть ему! Я весь къ услугамъ вашимъ
   Я болѣе, чѣмъ этотъ ренегатъ,
   Достоинъ сердца вашего и вѣчно
   Поклонникомъ безмолвнымъ и покорнымъ
   Для васъ клянуся быть!..
   Имоджена.--           Сюда, скорѣй,
   Пизаніо!
   Якимо.-- Позвольте мой обѣтъ
   Запечатлѣть на вашихъ алыхъ губкахъ!
   Имоджена.-- Назадъ! Да будутъ прокляты тѣ уши,
   Которыя словамъ твоимъ внимали!
   Когда-бъ ты былъ достойный человѣкъ,
   Ты-бъ эту сказку разсказалъ для блага,
   А не для той постыдной, гнусной цѣли,
   Которой и

  

Шекспиръ

Цимбелинъ

  
   Переводъ Ѳ. Миллера, съ предисл. прив.-доц. Е. В. Аничкова
   Шекспиръ В. Полное собраніе сочиненій / Библіотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 4, 1904.
  
  


  


  

ЦИМБЕЛИНЪ.

  
   Въ "Много шуму изъ ничего" и въ "Отелло" трагедія ревности оказалась одновременно трагедіей клеветы и несправедливости. Жертвой вопіющей и безсмысленной клеветы пала Дездемона; отъ такой же злобной клеветы страдаетъ и Геро; но не будь такъ рѣшительно и порывисто знойное сердце мавра Отелло, не будь такъ легко воспламенимъ пылкій Клавдіо, ядъ предательскихъ навѣтовъ Яго и донъ Жуана не могъ бы въ нихъ такъ свободно проникнуть. Причина бѣдствій, постигшихъ этихъ нѣжныхъ, преданныхъ и безотвѣтныхъ существъ -- Дездемону и Геро, коренится въ самомъ характерѣ ревнивцевъ. Особенно тщательно обработана психологія ревности въ "Отелло". И когда Шекспиръ вновь обратится къ трагедіи ревности въ своей комедіи "Зимняя Сказка", мотивъ клеветы уже будетъ совершенно отсутствовать. Самаго пустого, ничего незначущаго предлога будетъ достаточно Леонату, чтобъ осудить Герміону на смерть. Зловѣщій порывъ ревности вызванъ тутъ уже одной игрой слишкомъ стремительнаго воображенія.
   Такъ же быстро, въ какомъ-то умственномъ ослѣпленіи, безудержно и страстно вѣритъ и Постумъ Леонатъ въ "Цимбелинѣ", что благодарная и любящая жена его, Имогена, отдалась въ его отсутствіи другому.
   Постумъ Леонатъ такая же импульсивная натура, какъ и воинственный Отелло. Онъ также человѣкъ дѣла, а не словъ и размышленій. Онъ также склоненъ лишь къ быстрымъ душевнымъ движеніямъ. Онъ также храбрый воинъ. Еще раньше, чѣмъ мы видимъ его на полѣ брани, гдѣ онъ выказалъ свою отвагу, ужо въ томъ первомъ разговорѣ въ домѣ Филарія въ Римѣ, куда онъ только что прибылъ, изгнанный Цимбелиномъ, съ первыхъ его словъ ярко очерчиваются его рѣшительность, смѣлость и вспыльчивость. Встрѣча съ французомъ заставляетъ Постума вспомнить, какъ однажды въ Орлеанѣ онъ горячо заспорилъ о превосходствѣ своей возлюбленной надъ всѣми остальными женщинами міра, и дѣло тогда чуть не дошло до поединка; теперь Постуму приходится благодарить своего собесѣдника, француза, за то, что тотъ съумѣлъ тогда отвратить это столкновеніе, грозившее принять серьезный оборотъ. Постумъ увѣряетъ, что тогда онъ былъ еще "молодымъ путешественникомъ, гораздо болѣе склоннымъ протестовать противъ всего, что слышитъ, чѣмъ руководствоваться въ поступкахъ чужой опытностью". Но онъ очевидно говоритъ это лишь изъ любезности. И теперь еще поводъ тогдашней ссоры кажется ему далеко не маловажнымъ, вполнѣ достаточнымъ для того, чтобъ схватиться за оружіе. Дѣйствительно, довольно было итальянцу, Іахимо, возобновить этотъ споръ и усомниться, что дама Постума "лучше, умнѣй, добродѣтельнѣй и постояннѣй" любой женщины, и вотъ онъ снова отдается цѣликомъ подобной же распрѣ, забывается до того, что соглашается биться объ закладъ о чести своей жены и доставить Іахимо возможность ее увидѣть, разстается даже съ перстнемъ, который онъ получилъ отъ Икогены.
   Еще характернѣй та сцена, когда Іахимо хвастливо и съ дѣланной усмѣшкой разсказываетъ Постуму о своей мнимой побѣдѣ надъ Имогеной. Увидя подаренный имъ Имогенѣ браслетъ въ рукахъ Іахимо, Постумъ уже теряетъ всякую вѣру въ честность жены. Онъ уже отчаивается, всюду видитъ обманъ и грустно восклицаетъ, что "нѣтъ правды въ клятвахъ женщинъ!". Простое предположеніе, что браслетъ могъ быть потерянъ или украденъ, не приходитъ ему даже въ голову. Это приходится подсказать ему Филарію. Но, вотъ Іахимо клянется Юпитеромъ, что получилъ браслетъ въ подарокъ въ минуту страсти, и уже никакія убѣжденія Филарія не могутъ остановить воображенія Постума. Главное доказательство Іахимо о его близости съ Имогеной, это родимое пятнышко, которое онъ подсмотрѣлъ ночью, пока Имогена спала, Постуму въ сущности вовсе не нужно; онъ даже не хочетъ и слушать Іахимо; теперь онъ уже безповоротно увѣренъ, что Имогена измѣнила ему. И эта мысль поглотила его цѣликомъ; она не позволяетъ ему ни на минуту опомниться; его влечетъ къ ней какимъ-то злобнымъ порывомъ. Въ его глазахъ уже все измѣнилось, и весь міръ показался ему такимъ мрачнымъ, насквозь пропитаннымъ порокомъ.
   Въ монологѣ, слѣдующемъ непосредственно за разговоромъ съ Іахимо, Постумъ сомнѣвается даже въ честности своей родной матери, ненавидитъ всѣхъ женщинъ и въ больной его душѣ тогда зарождается мысль отмщеніи. Приказъ Пизаніо убить Имогену и предательское, лживое письмо, которое заманиваетъ ее въ Мильфордъ-Гэвенъ якобы на свиданіе съ мужемъ, уже послѣдняя низшая степень нравственнаго паденія когда-то благородной натуры Постума. И до него доходитъ этотъ Постумъ Леонатъ, о которомъ въ первой же сценѣ мы узнаемъ, что при дворѣ Цимбелина
  
   Для мальчиковъ онъ добрымъ сталъ примѣромъ,
   Для взрослыхъ вѣрнымъ зеркаломъ, съ которымъ
   Они свѣряли качества свои,
   И даже тѣ, которые достигли
   Ужъ старыхъ лѣтъ, охотно сознавались,
   Что этотъ баловень во многомъ
   Былъ выше ихъ!
  
   Таковы послѣдствія вспыльчивости и легкомысленной порывистости души этого героя. Вѣдь бѣда именно въ томъ легкомысліи.съ какимъ Постумъ рѣшился биться объ закладъ, въ той стремительности, съ какой онъ отдается каждому минутному увлеченію.
   Горестныя испытанія Имогены объясняются такимъ образомъ психологически изъ душевныхъ особенностей Постума, и образъ его свободно возникъ въ воображеніи Шекспира рядомъ со сродными ему образами Клавдіо, Отелло и Леонта. Напротивъ, самыя обстоятельства этихъ испытаній, т. е. самая завязка комедіи, заимствованы великимъ драматургомъ изъ извѣстнаго бродячаго разсказа о женской вѣрности и наказаніи хвастуна, дерзко посягнувшаго на честь неприступной красавицы.
   Въ средневѣковой европейской литературѣ разсказъ этотъ встрѣчается въ двухъ различныхъ версіяхъ. Одна изъ нихъ, т. наз. "сказка о розѣ", пересказана дважды, и въ стихахъ, и въ прозѣ въ романѣ XIV в. "Perceforest". Другая легла въ основу болѣе древнихъ романовъ: Guilaume de Dole, le Roman de la Violette, Girard de Nevers, и болѣе широкую извѣстность пріобрѣла тогда, когда ее обработалъ Боккаччіо въ девятой новеллѣ 2-ого дня "Декамерона". Обѣ версіи разсказа проникли довольно рано и въ Англію: первую мы находимъ въ поэмѣ XIV в. "The Wright's chaste wоfe" какого то Адама де-Кобзама, а вторую въ повѣсти начала XVI в. "Westward for Smelts". По обѣимъ версіямъ, мужъ, надолго уѣхавшій изъ дому, бьется объ закладъ, что жена его устоитъ въ его отсутствіе противъ всякихъ ухаживателей и останется вѣрной ему. Находятся смѣльчаки, готовые поставить все свое состояніе на карту и попытаться склонить неприступную красавицу къ измѣнѣ.
   Побѣдителемъ изъ этой распри выходитъ однако неизмѣнно мужъ, и хвастливые искатели любовныхъ приключеній получаютъ достойное возмездіе.
   Такова общая схема разсказа, но развивается она различно. Въ "Сказкѣ о розѣ" мужъ ни минуты не сомнѣвается въ томъ, что побѣда останется за нимъ. Онъ бережно хранитъ въ особой коробочкѣ чудесную розу, которая не увянетъ до тѣхъ поръ, пока жена его сохранитъ свою вѣрность. И роза эта не блекнетъ; какъ только назойливые ухаживатели попадаютъ въ домъ красавицы она не только не слушаетъ ихъ любовныхъ рѣчей, но хитростью завлекаетъ ихъ въ особый подвалъ, гдѣ они должны, чтобы не умереть съ голоду, заготовлять ей пряжу. Мужъ спокойно возвращается такимъ образомъ домой и освобождаетъ своихъ опозоренныхъ и проигравшихъ закладъ противниковъ. Совершенно иначе представляется дѣло по другой версіи. Тутъ, какъ и въ Цимбелинѣ, мужъ не только сомнѣвается въ добродѣтели жены, но противнику его удается даже доставить повидимому несомнѣнное доказательство того, что онъ обладалъ ею. И въ средневѣковыхъ романахъ родимое пятнышко на тѣлѣ красавицы, которое удалось подсмотрѣть лукавому ухаживателю, описывается, во всѣхъ подробностяхъ. Оно, оказывается напоминаетъ своей формой либо розу, либо фіалку. Только послѣ ряда испытаній удается несчастной женщинѣ доказать лживость обвиненій противъ нея и наказать по заслугамъ обманщика.
   Вниманіе Шекспира остановилось лишь на второй версіи. Онъ уже пользовался для своихъ "Виндзорскихъ Кумушекъ" повѣстью Westward for Smelts, а теперь въ "Цимбелинѣ" послѣдовалъ шагъ за шагомъ вслѣдъ за Боккаччіо, подставивъ только вмѣсто итальянскаго купца изъ Генуи, Амброджіуло, британскаго воина, Леоната-Постума, и вмѣсто купеческой жены Джиневры дочь древняго короля Британіи, Цимбелина. И первая версія, конечно, не представляетъ такого психологическаго интереса, какъ вторая. Она не болѣе, какъ забавный разсказецъ. Мотивъ неблекнущей розы уже слишкомъ сказоченъ. Я упомянулъ однако объ обѣихъ версіяхъ разсказа, потому что, при сопоставленіи ихъ яснѣе выступаетъ то, съ какимъ собственно разсказомъ мы имѣемъ дѣло. Повѣсть объ испытаніи вѣрности жены прежде всего -- повѣсть о ея добродѣтели. Этотъ чудесный символъ неблекнущей розы, хотя онъ и не играетъ собственно никакой почти роли въ разсказѣ, указываетъ на его внутренній основной смыслъ. Женщина здѣсь превознесена, окружена ореоломъ не только вѣрности, но неприступности, твердости, энергіи и изворотливости; этими ея качествами объясняется посрамленіе и униженіе ея ухаживателей. При этомъ въ той версіи, къ которой принадлежитъ новелла Боккаччіо и "Цимбелинъ" Шекспира, до извѣстной степени, униженъ и наказанъ еще и мужъ красавицы.
   Эта черта, проходящая красною нитью черезъ тотъ сюжетъ, на которомъ построилъ Шекспиръ свою комедію, для насъ въ высшей степени важна. Она наложила свою печать на характеръ Имогены.
   По самому замыслу Имогена не могла быть уже такой пассивной, исключительно любящей, неприступной своей преданностью и чистотой женщиной, какъ Геро, Дездемона, Герміона. Имогена натура сильная. Ея нравственныя достоинства коренятся не въ одной любви, не въ одной преданности. Она горда и рѣшительна, стойка и смѣла. Имогена не боится своей злой мачихи; она споритъ съ отцомъ, открыто и твердо отстаиваетъ свое право любить Постума. Прощаясь съ нимъ, она даже говоритъ ему:
  
             Иди жъ скорѣй! пускай
   Я выдержу одна грозу упрековъ
   И гнѣвный взоръ.
  
   Рѣшимость Имогены мы видимъ также не только въ сценѣ съ безпощадно изгнаннымъ ею глупымъ Клотеномъ, за котораго, стоятъ однако, и отецъ, и мачиха, готовые отомстить ей за обиду. Когда Постумъ зазвалъ ее въ Мильфоръ-Гавенъ, и Пизаніо не можетъ болѣе скрывать отъ нея приговора надъ ней ея мужа, Имогена не боится смерти. Она колеблется наложить сама на себя руку, но безстрашно открываетъ грудь передъ Пизаніо и искренно хочетъ смерти. Письмо Постума ужъ въ сущности убило ее. Оттого ей остается только съ горькой усмѣшкой спросить Пизаніо:
  
             Когда о смерти я
   Прошу сама, то что-жъ тебѣ-то медлить
   Исполнить долгъ послушнаго слуги?
  
   Чтобы дать Имогенѣ развернуться передъ нами во всемъ блескѣ ея богатой и высокой натуры, Шекспиръ отступилъ отъ текста Боккаччіо и ввелъ сцену заискиваній Іахимо. У Боккаччіо обманщикъ сразу подкупаетъ одну женщину, чтобы пробраться къ Джиневрѣ. Но Шекспиру было необходимо поставить Іахимо и Имогену лицомъ къ лицу. Въ этой сценѣ Имогена какъ-бы торжествуетъ свое нравственное превосходство даже надъ Постумомъ. Когда Іахимо хочетъ увѣрить ее, что Постумъ ее забылъ, что онъ увлекается легко достающимися прелестями итальянокъ, Имогена не вѣритъ этимъ навѣтамъ. Въ ней больше довѣрія и больше хладнокровія, чѣмъ въ ея слишкомъ импульсивномъ мужѣ. Ея нравственный обликъ возвышеннѣе. Она стоитъ выше клеветническихъ обвиненій. И Іахимо хорошо чувствуетъ, что если, послѣ того, какъ онъ пустилъ въ ходъ свои лживые намеки на легкомысліе Постума, онъ заговоритъ о своей любви, ничего кромѣ презрѣнія онъ не дождется отъ этой гордой, неприступной женщины.
   Создать величавый обликъ Имогены Шекспиру, можетъ быть, помогли его старые милые образы немного строптивыхъ, умѣющихъ постоять за себя и рѣшительныхъ дѣвушекъ вродѣ Розалинды и Беатриче, Порціи и Віолы. Имогена также появляется передъ нами въ мужскомъ костюмѣ, и она умѣетъ заставить уважать себя въ непривычной ей роли прислужника, Фиделія, къ которому сразу такъ привязался римскій военачальникъ Кай Луцій.
   Перипетіи любви Постума и Имогены разыгрываются среди героическихъ нравовъ временъ древняго британскаго короля Цимберлина или Кунобелина. О его судьбѣ Шекспиръ узналъ изъ той же хроники Голиншеда, которою онъ часто пользовался для своихъ историческихъ хроникъ. Правда, историческая обстановка ни мало не стѣсняла здѣсь великаго драматурга, и кромѣ развѣ того, что герои его стали клясться Юпитеромъ и др. языческими богами, въ "Цимбелинѣ" было-бы напрасно искать хотя бы малѣйшей попытки перенести насъ въ эпоху Юлія Цезаря и Августа -- и соблюсти историческое правдоподобіе. Вся пьеса остается строго романтической и по замыслу, и по внѣшнему строю. Дѣйствіе поминутно переносится изъ Британіи въ Римъ, изъ одной части Англіи въ другую. Въ одномъ и томъ же актѣ гонцы, и даже дѣйствующія лица, успѣваютъ проѣхать черезъ всю Европу на пути между Италіей и Англіей. Отдѣльныя приключенія, встрѣчи и переодѣванія, ведущія къ ошибкамъ и запутывающія дѣйствіе, свободно рождаются въ воображеніи поэта. Все причудливо, пестро и неправдоподобно въ этой комедіи. Съ самаго "Сна въ лѣтнюю ночь" Шекспиръ только въ одной комедіи, "Какъ вамъ это понравится", такъ свободно бросалъ одинъ за другимъ то потрясающіе, то необычайные образы, эпизоды и сцены. Однако, несмотря на романтическій складъ "Цимбелина", въ него вложены и героическія черты, сказывающіяся въ прославленіи храбрости бриттовъ, въ ихъ побѣдѣ надъ войсками римскаго императора, въ страстномъ влеченіи сбросить съ себя чужеземное иго.
   Событія при дворѣ короля Цимбелина также, какъ нельзя лучше, подходятъ къ трагедіи ревности и клеветы. Какъ заявляетъ одинъ придворный лишь только подымается занавѣсъ:
  
                       унылый видъ успѣли
   Принять здѣсь всѣ.
  
   Цимбелинъ попалъ въ руки своей второй жены, коварной женщины, затѣвающей темныя дѣла. Она велитъ приготовлять себѣ разные яды и ждетъ удобнаго случая, чтобы отравить даже самого короля. Ея пустой, заносчивый и ничтожный сынъ занимаетъ при дворѣ чуть не первое мѣсто. Цимбелинъ хочетъ насильно выдать за него дочь и изъ-за этого шлетъ своего любимаго воспитанника. Постума, въ изгнаніе. И это не первая несправедливость Цимбелина. Двадцать лѣтъ тому назадъ, по лживому навѣту, заподозривъ въ измѣнѣ, онъ изгналъ и честнаго Беларія, и тотъ въ отместку похитилъ его сыновей, законныхъ наслѣдниковъ британскаго престола. Въ такой обстановкѣ живетъ Имогена. На ея личное горе еще болѣе мрачную тѣнь налагаетъ эта семейная неурядица, всѣ эти коварные замыслы ея мачихи, нелѣпыя честолюбивыя заискиванія Клотена и преступная слабость ея отца.
   И по мѣрѣ того, какъ развивается дѣйствіе, все болѣе и болѣе становится, казалось-бы, неизбѣжной трагическая катастрофа. Въ первомъ изданіи соч: Шекспира (in folio 1623 г.) "Цимбелинъ" и названъ трагедіей. Когда поддерживаемый королевой Цимбелинъ отказывается платить дальше дань римскому императору и римское войско быстро вторгается въ Британію, уже ничего, казалось-бы, не можетъ остановить полной гибели Цимбелина. Гроза, казалось, надвигается и мракъ ея уже охватилъ короля, осиротѣлаго безъ поддержки всѣхъ тѣхъ, кто могъ бы помочь ему.
   И къ 2-ой сценѣ V дѣйствія трагическая катастрофа уже какъ будто и наступила. Британскія войска бѣгутъ передъ римскими легіонами и Цимбелинъ взятъ въ плѣнъ.
   Но катастрофа эта только мнимая. Зритель невольно ждетъ иного исхода. Онъ ужъ предупрежденъ. Онъ знаетъ, что Имогена жива, хотя она и выпила ядъ, приготовленный ей королевой, и подружившіеся съ ней такъ быстро Гвидерій и Арвирагъ видѣли ее мертвой; она жива и скоро появится, несмотря на то, что въ рукахъ Постума окровавленный платокъ, присланный ему Пизаніо въ доказательство того, что приговоръ его приведенъ въ исполненіе. И живъ также и Постумъ. Вѣдь, не на его обезглавленномъ трупѣ плакала Имогена, а на трупѣ жалкаго и низкаго Клотена. Зрители также ужъ знаютъ, кто такіе Гвидерій и Арвирагъ. И отважныя сердца этихъ юношей, воспитанныхъ честнымъ Беларіемъ, уже встрепенулись при шумѣ битвы. Самое раскаяніе Іахимо, какъ разъ въ тотъ моментъ, когда римское войско готово разбить на голову британцевъ, служитъ уже зловѣщимъ признакомъ того, что удача не должна оставаться на сторонѣ насильниковъ.
   Потому-то, когда Беларій, Гвидерій и Арвирагъ врываются на сцену, когда они своимъ крикомъ: "Ни съ мѣста, трусы! въ бой!" внезапно возбуждаютъ храбрость въ дрогнувшихъ сердцахъ британскихъ воиновъ, когда они освобождаютъ Цимбелина, ихъ появленіе не такъ не ожиданно. Иначе и не могло быть. Подвигъ спасенія отечества принадлежитъ имъ по праву, какъ наслѣдникамъ престола. Истинную помощь Цимбелинъ могъ получить только отъ нихъ и отъ избранника своей дочери, Постума. Цимбелинъ долженъ разстаться съ чужими ему и тайно ненавидящими его королевой и Клотеномъ. Они причина всѣхъ его несчастій. Смерть королевы логически необходима въ тотъ самый моментъ, когда побѣда остается за британцами. Цимбелина ждетъ близость съ истинными друзьями и настоящей семьей. Отъ нихъ онъ получитъ истинное, а не воображаемое, основанное на насиліи, счастье.
   И счастливый исходъ этой драмы Шекспира въ высшей степени характеренъ для того момента, когда она возникла.
   Въ творчествѣ Шекспира съ "Цимбелиномъ" начинается новый періодъ. Его зовутъ обыкновенно періодомъ "примиренія". Время великихъ трагедій уже прошло. Въ "Тимонѣ Аѳинскомъ" Шекспиръ излилъ уже жгучій пессимизмъ, охватившій его душу со времени "Юлія Цезаря" и "Гамлета". Теперь его сердце стало биться ровно и спокойно. "Не много найдется въ литературѣ, пишетъ Дауденъ, болѣе интересныхъ переходовъ, чѣмъ тотъ рѣзкій переломъ, который отдѣляетъ въ творчествѣ Шекспира трагедіи страстей отъ этихъ серьезныхъ и въ то же время столь радостныхъ романтическихъ пьесъ послѣднихъ лѣтъ его писательской дѣятельности. Это переходъ отъ бури съ ея раскатами грома и съ блескомъ молній къ широкому простору свѣтлаго затишья. Въ авторѣ "Цимбелина", "Зимней Сказки" и "Бури" уже нѣтъ и помину свойственнаго молодости легкаго отношенія къ явленіямъ жизни; онъ твердо знаетъ зло жизни; онъ видитъ пороки людей, но онъ какъ будто бы обрѣлъ теперь душевное спокойствіе въ любви, надеждѣ и упованіи на возможность счастья".
   Когда собственно написанъ "Цимбелинъ", въ точности неизвѣстно. Астрологъ д-ръ Форманъ, отмѣтившій въ своихъ запискахъ, что 15 мая 1611 г. онъ присутствовалъ при представленіи въ Шекспировскомъ театрѣ Глобусъ "3имней сказки", помѣтилъ "Цимбелина" подъ 1610--1611 годомъ. Но первое изданіе этой комедіи есть лишь изданіе in folio 1623 года, и чужая рука прошлась по этому созданію Шекспира. Всѣ критики согласны между собою въ томъ, что сцена видѣнія Постума написана не великимъ драматургомъ. Да и по ходу дѣйствія въ ней и не чувствуется ни малѣйшей надобности. Она введена лишь для того, чтобы усилить патріотическіе мотивы комедіи. Равнымъ образомъ въ самой послѣдней сценѣ между словами Постума къ принцу Арвирагу: "Я готовъ быть вамъ слугою, принцы" и словами Цимбелина: "Да будетъ такъ! Начнемъ-же съ мира," несомнѣнно также вставка, введенная посторонней рукой только для того, чтобы вновь напомнить сцену видѣній. По мнѣнію Флея, "Цимбелина" вовсе не играли при жизни Шекспира, потому что онъ былъ оконченъ какъ разъ къ 1609 году, когда Англія страдала отъ моровой язвы, и придворные спектакли, для которыхъ писалъ въ то время Шекспиръ, были прекращены; объ этомъ совершенно достовѣрно свидѣтельствуютъ дошедшіе до насъ списки придворныхъ спектаклей. Очевидно именно при постановкѣ "Цимбелина", когда Шекспира уже не было въ живыхъ, и сдѣлана вставка.
   Возникла ли эта комедія между "Бурей" и "Зимней Сказкой", какъ думали въ 70-ыхъ годахъ, или какъ, предполагаютъ теперь, "Цимбелинъ" открылъ собою серію этихъ трехъ комедій, слѣдовавшихъ быстро одна за другою, во всякомъ случаѣ онъ вмѣстѣ съ "Зимней Сказкой" и "Бурей" входитъ въ совершенно особую категорію художественныхъ замысловъ Шекспира. Всѣ эти комедіи не только отвѣчаютъ тому настроенію спокойнаго примиренія съ жизнью, какое отмѣтилъ Дауденъ, но въ нихъ сказались и новые, еще не затронутые до тѣхъ поръ Шекспиромъ мотивы. Въ центрѣ ихъ стоитъ родительское чувство. Черезъ призму его разсматриваются и самыя сцены любви. Назвавши свою комедію по имени самого Цимбелина, Шекспиръ, очевидно, считалъ его фигурой центральной. Это его судьба приковала къ себѣ вниманіе великаго драматурга. Черезъ всѣ свои перипетіи дѣйствіе шло къ спокойному счастью престарѣлаго короля,когда онъ вновь соберетъ вокругъ себя своихъ дѣтей и станетъ въ долгіе вечера слушать разсказы Гвидерія и Арвирага, Имогены и Постума. Особой задушевностью вѣетъ отъ этихъ словъ Цимбелина:
  
   Когда о всемъ узнаю я подробно?
   Изъ быстрыхъ словъ, какія слышалъ я.
   Понятно мнѣ, что есть о чемъ вамъ много
   Но разсказать.
  
   Тутъ чувствуется тихая радость счастливой встрѣчи съ близкими послѣ долгой разлуки.
   Послѣдніе пять лѣтъ своей жизни Шекспиръ провелъ въ Стратфордѣ, гдѣ онъ уже давно сталъ крупнымъ домовладѣльцемъ и землевладѣльцемъ. Свою часть въ театрѣ, Глобусѣ, онъ въ то время уже продалъ и въ Лондонѣ бывалъ только наѣздомъ. Еще не старый поэтъ, такъ недавно еще другъ Бенъ Джонсона и другихъ завсегдатаевъ таверны "Краснаго Льва", становится теперь семьяниномъ. Онъ жилъ теперь постоянно со своими двумя дочерьми, и вѣроятно проснувшееся въ немъ родительское чувство и отразилось въ его комедіяхъ. Вѣдь счастливые отцы его послѣднихъ произведеній: Цимбелинъ, Леонтъ, Просперо, съ особенно теплымъ чувствомъ относятся именно къ дочерямъ, къ Имогенѣ, Мирандѣ и Пердиттѣ. Старшая дочь Шекспира, Сусанна, 5 іюня 1607 года вышла замужъ за доктора Джона Голля, а въ сентябрѣ 1608 года Шекспиръ сталъ дѣдушкой. Если во всѣхъ этихъ послѣднихъ комедіяхъ радость отца просыпается именно отъ супружества дочери, то тутъ такимъ образомъ можно видѣть черту личныхъ душевныхъ ощущеній Шекспира. Какое глубокое различіе между торжественной и холодной рѣчью, съ какой привѣтствуетъ Цимбелинъ своихъ сыновей, и тѣми словами, какія относятся къ Имогенѣ и Постуму:
  
                       Смотрите, вотъ Постумъ:
   За Имогену держится съ восторгомъ
   Какъ якорь онъ, она же на него.
   На насъ на всѣхъ, на братьевъ и на Кая,
   Изъ свѣтлыхъ глазъ потоки мечетъ искръ.
   Какъ молній рядъ, но молній безопасныхъ.
   Такой огонь приноситъ только радость,
   И тѣмъ же ей мы отвѣчаемъ всѣ.
  
   И семейныя радости во всѣхъ этихъ трехъ послѣднихъ комедіяхъ еще оттѣняются любовью къ затишью, къ природѣ, къ тихой жизни вдали отъ городской сутолоки. Пастушеская обстановка, которая такъ заманчиво просіяла передъ нами въ "Какъ вамъ это понравится", теперь опять манитъ къ себѣ воображеніе драматурга. Въ "Зимней Сказкѣ" онъ переноситъ дѣйствіе въ настоящую пастушескую среду, какъ ее изображали пасторальные романы того времени, а въ "Цимбелинѣ" и въ "Бурѣ" поэтъ ведетъ насъ на немного сказочное лоно природы, вглубь какихъ-то древнихъ, дремучихъ лѣсовъ. Это лоно природы, очевидно, придумано; дѣло не въ немъ -- все, дѣло въ удаленіи отъ города и отъ городскихъ заботъ, отъ всей осложненности современнаго строя жизни.
   Городскую сутолоку Шекспиръ называетъ въ своихъ комедіяхъ "придворной хитрой жизнью". И что такое дворъ съ его интригами, отсутствіемъ искренности въ отношеніяхъ, съ его дѣланностью и манерностью въ правахъ, Шекспиръ, конечно, не могъ не знать по опыту, особенно въ первые годы царствованія Якова I, когда ему такъ часто приходилось играть передъ королемъ. Но разумѣетъ Шекспиръ подъ "хитрой жизнью" не только дворъ. Это ясно видно изъ словъ Беларія, бѣжавшаго вглубь лѣсовъ и размышляющаго о суетѣ міра. Беларій говоритъ:
  
   Ничтожный жукъ броней своей бываетъ
   Прикрыть отъ зла вѣрнѣе, чѣмъ орелъ.
   Да! жить, какъ мы, почетнѣй, чѣмъ гоняться
   За милостью! Пріятнѣй, чѣмъ гоняться
   Вездѣ корысть, и лучше, чѣмъ рядиться
   Въ шелка и бархатъ, забранные въ долгъ.
  
   Такъ говорилъ и герцогъ въ "Какъ вамъ это понравится", но онъ говорилъ это только себѣ въ утѣшеніе. Беларій не только изгнанникъ, пострадавшій отъ несправедливости Цимбелина: онъ еще воспитатель его дѣтей. Правда онъ похитилъ Гвидерія и Арвирага изъ мести, но за то и онъ, и жена его всѣ силы свои отдали на то, чтобы сдѣлать изъ королевичей настоящихъ мужей, смѣлыхъ и простыхъ, бодро и трезво смотрящихъ на жизнь. Мысль о правильномъ воспитаніи молодого поколѣнія, очевидно, стала теперь вкрадываться въ сознаніе поэта вмѣстѣ съ проснувшимся чувствомъ отца, и этотъ интересъ Шекспира къ вопросамъ воспитанія стоитъ въ самой тѣсной связи со всѣмъ его міровоззрѣніемъ. Онъ уже читалъ въ это время Монтэня, и французскій мыслитель влилъ въ его міровоззрѣніе то спокойное созерцательное отношеніе къ великой загадкѣ міра, къ тѣмъ нравственнымъ проблеммамъ, которыя такъ взволновали тревожную душу Гамлета. Шекспиръ вѣритъ теперь въ добро и въ его силу. Онъ вѣритъ въ то, что въ душѣ человѣка испорченность и закоснѣлость, о которыя разбиваются реформаторскія затѣи Брута, не составляютъ неисправимаго закона мірозданія, какъ это думалъ Тимонъ Аѳинскій. Поэтъ думаетъ также, что правду людямъ можно говорить не только въ шутовскомъ колпакѣ, какъ увѣрялъ насъ меланхоликъ Жакъ. Правда сама по себѣ должна восторжествовать. Коварство и злоба людей не болѣе, какъ посторонній налетъ. Такъ же точно, какъ сама природа хороша въ своей постоянной, не тронутой человѣческой рукой, непосредственной, хотя и немного дикой, красотѣ, такъ же точно и человѣкъ въ глубинѣ себя не можетъ не быть добръ и справедливъ. И эта врожденная доброта человѣка и облегчаетъ задачу воспитателя.
   Но Беларій только слабый набросокъ болѣе могучей фигуры ученаго Просперо въ "Бурѣ". Когда въ лицѣ Просперо Шекспиръ разобьетъ свой волшебный жезлъ, чтобы навсегда уйти изъ міра, онъ завѣщаетъ ему утѣшенія, уже въ болѣе продуманныхъ словахъ, чѣмъ слова Беларія. И черезъ полтора вѣка человѣчество вспомнитъ воспитательныя затѣи изгнаннаго британскаго полководца и кудесника-отшельника. Онѣ произведутъ тогда чудеса обновленія, раскроютъ передъ человѣчествомъ новый просторъ упованій на лучшія времена. Идеи наслѣдника Беларія и Просперо, великаго женевскаго философа, повлекутъ за собой цѣлый переворотъ въ жизненныхъ устояхъ человѣчества,

Евг. Аничковъ.


  

ЦИМБЕЛИНЪ,

Дѣйствующія лица:

   Цимбелинъ, король Британіи.
   Клотенъ, сынъ королевы отъ перваго брака.
   Леонатъ Постумъ, дворянинъ, супругъ Имогены.
   Белаpiй, изгнанный вельможа, подъ именемъ Моргана.
   Гвидерій, Арвирагъ -- сыновья Цимбелина, подъ именами Полидора и Кадвала, мнимыхъ сыновей Беларія.
   Филаріо, другъ Постума, Іахимо, пріятель Филаріо -- итальянцы.
   Кай Луцій, римскій полководецъ.
   Пизаніо, слуга Постума.
   Корнеліи, врачъ.
   Фpанцузъ, пріятель Филаріо.
   Римскій военачальникъ.
   Два британскихъ военачальника.
   Два лорда.
   Два дворянина.
   Гадатель.
   1-ый тюремщикъ.
   2-ой тюремщикъ.
   Королева, супруга Цимбелина,
   Имогена, дочь Цимбелина отъ перваго брака.
   Елена, прислужница Имогены,
  

Лорды, придворныя дамы, римскіе сенаторы, трибуны, духи, голландецъ, испанецъ, музыканты, военачальники, солдаты, вѣстники и свита.

Мѣсто дѣйствія -- частію въ Британіи, частію -- въ Римѣ.


  


ДѢЙCТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Британія. Садъ при дворцѣ Цимбелина.

Входятъ два дворянина.

  
                       1-ый дворянинъ.
  
             Да, пасмуренъ тутъ каждый! Наша кровь
             Не болѣе покорна небесамъ,
             Чѣмъ королю придворный: каждый хочетъ
             Такимъ, какъ онъ, казаться.
  
                       2-ой дворянинъ.
  
                                           Въ чемъ же дѣло?
  
                       1-ый дворянинъ.
  
             Онъ дочь свою, наслѣдницу престола,
             Хотѣлъ отдать за сына королевы,
             Съ которою недавно сочетался;
             Но дочь сама себѣ избрала мужа:
             Онъ не богатъ, но духомъ благороденъ.
             И вотъ онъ изгнанъ, дочь заключена;
             На видъ всѣ въ горѣ, а король, конечно,
             Скорбитъ въ душѣ.
  
                       2-ой дворянинъ.
  
                                 Ужели онъ одинъ?
  
                       1-ый дворянинъ.
  
             И тотъ, кто изгнанъ; ну, и королева,
             Желавшая союза. Но за то
             Изъ всѣхъ придворныхъ нѣтъ ни одного --
             Хотя они предъ королемъ всѣ грустны --
             Который бы не радовался тайно
             Ихъ общей скорби.
  
                       2-ой дворянинъ.
  
                                 Это почему жъ?
  
                       1-ый дворянинъ.
  
             Тотъ, кто невѣсту потерялъ -- такая
             Дрянная тварь, что хуже быть не можетъ;
             А тотъ, кто сталъ ей мужемъ и за это
             Въ изгнаніи -- такое совершенство,
             Что если-бъ свѣтъ пришлося обойти,
             Подобнаго другого не отыщешь.
             Мнѣ кажется, что нѣтъ ни у кого
             Такой души прекрасной въ сочетаньи
             Съ тѣлесной красотой.
  
                       2-ой дворянинъ.
  
                                           Вы захвалили!
  
                       1-ый дворянинъ.
  
             Нисколько; я скорѣй не дохвалилъ:
             Скорѣе съузилъ, чѣмъ расширилъ кругъ
             Его достоинствъ.
  
                       2-ой дворянинъ.
  
                                 Какъ его зовутъ
             И родомъ онъ откуда?
  
                       1-ый дворянинъ.
  
                                           Я не знаю
             Его происхожденья; но Сицилій,
             Его отецъ, ходилъ съ Кассибеланомъ
             Противъ римлянъ и славой увѣнчался.
             Потомъ его Тенанцій отличалъ,
             Которому служилъ онъ съ рѣдкимъ счастьемъ,
             И призванъ былъ за храбрость Леонатомъ.
             Онъ, кромѣ сына этого, имѣлъ
             Еще двоихъ, но оба, въ цвѣтѣ лѣтъ,
             Съ мечомъ въ рукахъ, на полѣ чести пали,
             И старецъ такъ былъ этимъ потрясенъ,
             Что умеръ отъ тоски. Его жъ вдова,
             Родивъ на свѣтъ младенца, о которомъ
             Идетъ здѣсь рѣчь, скончалась; но король,
             Взявъ сироту-младенца подъ защиту,
             Назвалъ его Постумомъ-Леонатомъ.
             Онъ воспиталъ его и сдѣлалъ пажемъ,
             И путь ему открылъ ко всѣмъ познаньямъ,
             Уму его доступнымъ. Онъ науки
             Впивалъ въ себя, какъ мы впиваемъ воздухъ,
             И ужъ весной далъ жатву; при дворѣ жъ,
             Что рѣдкость, былъ любимъ и восхваляемъ:
             Для юношей -- примѣръ, для возмужалыхъ --
             Зерцало всѣхъ душевныхъ совершенствъ,
             И поводырь для стариковъ,которые ужъ сами
             Итти не могутъ; а его супруга,
             Виновница изгнанья, показала
             Достоинства души своей вполнѣ,
             Избравъ и чтя его за добродѣтель.
             По выбору ея судить вамъ можно,
             Что онъ за человѣкъ.
  
                       2-ой дворянинъ.
  
                                           Я уважаю
             Его изъ словъ ужъ вашихъ. Но скажите
             Одна ли дочь у короля?
  
                       1-ый дворянинъ.
  
                                           Одна.
             Двухъ сыновей имѣлъ онъ... Если вамъ
             О нихъ узнать желательно, то я
             Вамъ разскажу. Трехъ лѣтъ былъ старшій сынъ,
             Второй еще въ пеленкахъ, какъ изъ дѣтской
             Похитили обоихъ -- и донынѣ
             Не вѣдаетъ никто объ ихъ судьбѣ.
  
                       2-ой дворянинъ.
  
             И ужъ давно?
  
                       1-ый дворянинъ.
  
                                 Лѣтъ двадцать ужъ тому.
  
                       2-ой дворянинъ.
  
             Какъ дѣти короля могли исчезнуть!
             Какъ можно было ихъ беречь такъ дурно
             И не найти потомъ?
  
                       1-ый дворянинъ.
  
                                           Какъ ни странна,
             Какъ ни смѣшна подобная небрежность,
             А такъ оно на дѣлѣ.
  
                       2-ой дворянинъ.
  
                                 Я вамъ вѣрю.
  
                       1-ый дворянинъ.
  
             Намъ нужно удалиться: королева
             Идетъ сюда, съ ней Постумъ и принцесса.
                       (Уходятъ).
  

Входятъ королева, Имогена и Постyмъ.

  
                       Королева.
  
             Нѣтъ, дочь моя, повѣрь, ты не найдешь
             Враждебныхъ чувствъ во мнѣ, какъ говоритъ
             О мачехахъ молва. Хотя покуда
             Ты узница моя, но твой тюремщикъ
             Тебѣ самой вручитъ ключи темницы.
             О васъ же, Постумъ -- только лишь удастся
             Мнѣ усмирить волненье короля --
             Ходатаемъ я буду; но теперь
             Онъ сильно раздраженъ, а потому
             Велѣнью покоритесь и терпите,
             По указанью мудрости.
  
                       Постумъ.
  
                                           Я, ваше
             Величество, сегодня же уѣду.
  
                       Королева.
  
             Вы знаете опасность. Я пройдусь
             Здѣсь по саду. Любви гонимой горе
             Меня гнететъ, хотя и приказалъ
             Король, чтобъ вы ужъ больше не видались.
                       (Уходитъ).
  
                       Имогена.
  
             О, доброта притворная! Змѣя
             Щекочетъ нѣжно тамъ, гдѣ уязвляетъ!
             Супругъ мой милый, мнѣ хотя и страшенъ
             Отцовскій гнѣвъ, но, нашъ союзъ священный
             Храня, я не боюсь его ударовъ,
             Ты долженъ ѣхать, я останусь здѣсь --
             Всегдашней цѣлью взоровъ раздраженныхъ.
             Останется одно мнѣ утѣшенье.
             Что міръ хранитъ сокровище мое,
             Чтобъ возвратить ко мнѣ.
  
                       Постумъ.
  
                                           Моя царица,
             Мой милый другъ, не плачь, чтобъ не сказали,
             Что слабости душевной я поддался,
             Столь недостойной мужа! Я останусь
             Тебѣ навѣкъ супругомъ неизмѣннымъ.
             Я въ Римѣ жить намѣренъ, у Филарьо:
             Онъ друженъ былъ съ отцомъ моимъ, но мнѣ
             По письмамъ лишь знакомъ. Пиши туда --
             Я буду пить слова твои глазами,
             Хоть желчью будь чернила!
  
                       Королева (возвращается).
  
                                           Поспѣшите!
             Когда король придетъ, то на меня
             Весь гнѣвъ его обрушится (Въ сторону).
                                           Но лучше
             Я подведу сама его сюда:
             Поссорившись со мною, всякій разъ
             Онъ щедро искупаетъ примиренье.
                       (Уходитъ).
  
                       Постумъ.
  
             Когда-бъ всю жизнь прощанье наше длилось,
             Разлуки горе все росло-бъ. Прощай.
  
                       Имогена.
  
             О, не спѣши! Когда-бъ ты уѣзжалъ
             Лишь на прогулку получасовую,
             Такъ коротко мы вѣрно-бъ не прощались.
             Мой другъ, вотъ перстень матери моей!
             Возьми его и сохраняй, пока
             Другой жены себѣ не изберешь,
             Когда меня не станетъ.
  
                       Постумъ.
  
                                           Какъ! другой?
             О, боги, мнѣ лишь эту сохраните,
             Меня жъ избавьте смертью отъ объятій
             Другой жены! (Надѣваетъ кольцо).
                                 О, оставайся тутъ,
             Пока я живъ! О, милая моя,
             Когда свою ничтожность далъ въ обмѣнъ я
             Твоей любви, ты много потеряла:
             Такъ и теперь я въ прибыли отъ дара.
             Носи вотъ эти нѣжныя оковы,
             Которыя хочу я наложить
             На узницу прелестную.
                       (Надѣваетъ ей браслетъ).
  
                       Имогена.
  
                                           О, боги,
             Когда опять мы свидимся!
  

Входитъ Цимбелинъ со свитою.

  
                       Постумъ.
  
                                           Король!
  
                       Цимбелинъ.
  
             Прочь съ глазъ моихъ, презрѣнный! Если будешь
             Еще нашъ дворъ собою тяготить,
             То смерть тебѣ! Ступай: твой видъ несносный
             Отрава мнѣ.
  
   !                    Постумъ.
  
                                 Да сохранятъ васъ боги
             И съ вами всѣхъ достойныхъ при дворѣ
             Иду. (Уходитъ).
  
                       Имогена.
  
                       Такихъ тяжелыхъ мукъ, какъ эта,
             У смерти нѣтъ!
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Преступное созданье,
             Ты юность мнѣ могла бы возвратить,
             А между тѣмъ мнѣ прибавляешь годы.
  
                       Имогена.
  
             Не сокрушайте, государь, себя
             Отдавшись гнѣву; онъ меня не тронетъ.
             Подъ игомъ скорби тяжкой и глубокой
             Исчезъ мой страхъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 А кротость, послушанье?
  
                       Имогена.
  
             Да, нѣтъ надежды -- нѣтъ и состраданья.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Какъ! сыну королевы отказать!
  
                       Имогена.
  
             Я поступила хорошо: орла
             Я избрала, а ворона отвергла.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Ты нищаго взяла, чтобъ сдѣлать тронъ мой
             Сѣдалищемъ ничтожности.
  
                       Имогена.
  
                                           О, нѣтъ!
             Я новый блескъ ему бы придала.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Презрѣнная!
  
                       Имогена.
  
                                 Вы сами, о родитель,
             Виновны въ томъ, что Постума люблю я
             Его со мной вы вмѣстѣ воспитали.
             Онъ стоитъ каждой женщины и, вѣрно,
             Меня собой далеко превосходитъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Что? не сошла ли ты съ ума?
  
                       Имогена.
  
                                                     Почти.
             Будь Небо мнѣ защитой! О, когда бы
             Отецъ мой былъ пастухъ, а Леонатъ --
             Сосѣда сынъ.
  

Входитъ королева.

  
                       Цимбелинъ.
  
                                 О, глупая дѣвчонка!
             Они опять сходились тутъ: опять
             Приказъ мой не исполненъ. Взять ее
             И запереть!
  
                       Королева.
  
                                 Молю васъ, успокойтесь!
             Дочь милая, молчи. Мой государь,
             Оставьте насъ однѣхъ и развлекитесь,
             На сколько можно.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Ну, такъ пусть же сохнетъ
             Она на каплю крови каждый день,
             И въ старости умретъ въ своемъ безумьѣ!

(Цимбелинъ и свита уходятъ).


                       Королева.
  
             Ты уступить должна.
  

Входитъ Пизаніо.

  
                       Королева.
  
                                 Вотъ твой служитель.
             Что новаго намъ скажешь?
  
                       Пизаніо.
  
                                           Принцъ, вашъ сынъ,
             На господина моего напалъ.
  
                       Королева.
  
             Несчастья не случилось ли?
  
                       Пизаніо.
  
                                           Могло бы
             Оно случиться, но мой господинъ
             Скорѣй шутилъ, а не дрался серьезно
             И не увлекся гнѣвомъ; постороннимъ
             Разнять ихъ удалось.
  
                       Королева.
  
                                           Ахъ, какъ я рада!
  
                       Имогена.
  
             Да, сынъ вашъ другъ отцу и за него
             Готовъ стоять. Великое геройство --
             На бѣднаго изгнанника напасть!
             Вотъ лучше бъ въ Африкѣ они сошлися,
             А я бы тутъ съ иголкою стояла
             Колоть того, кто будетъ отступать.
             Зачѣмъ же ты ушелъ отъ господина?
  
                       Пизаніо.
  
             Онъ такъ велѣлъ и не позволилъ мнѣ
             Итти за нимъ до гавани; при этомъ
             Мнѣ предписанье далъ, какъ вамъ служить,
             Коль служба вамъ моя угодна будетъ.
  
                       Королева.
  
             Онъ былъ тебѣ всегда слугою вѣрнымъ
             И -- я ручаюсь -- будетъ имъ и впредь.
  
                       Пизаніо.
  
             Примите благодарность, королева!
  
                       Королева.
  
             Пойдемъ гулять.
  
                       Имогена.
  
                                 А ты зайди ко мнѣ
             Чрезъ полчаса: ты сходишь на корабль
             Къ супругу моему. Теперь оставь насъ.
                       (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Тамъ же. Площадь.

Входитъ Клотенъ съ двумя лордами.

   1-ый лордъ. Принцъ, я бы вамъ совѣтовалъ перемѣнить сорочку: вслѣдствіе сильнаго движенія, отъ васъ идетъ паръ, какъ отъ жертвы. Гдѣ воздухъ выходитъ, тамъ онъ и входитъ, и никакой внѣшній воздухъ не можетъ быть такъ здоровъ, какъ тотъ, который вы отдѣляете.
   Клотенъ. Если бы рубашка моя была окровавлена, то я перемѣнилъ бы ее. Что? ранилъ я его?
   2-ой лордъ (про себя). Нисколько, ни даже его терпѣнья.
   1-ый лордъ. Ранили ль его? Да его тѣло сквозной скелетъ, если онъ не раненъ; столбовая дорога для стали, если онъ не раненъ.
   2-й лордъ (про себя). А его мечъ обходилъ его, какъ должникъ избѣгающій встрѣчи съ кредиторомъ и пробирался сторонкой.
   Клотенъ. Негодяй! онъ не могъ устоять противъ меня.
   2-й лордъ (про себя). Конечно, потому что бѣжалъ впередъ, прямо тебѣ на встрѣчу.
   1-ый лордъ. Гдѣ ему! У васъ самихъ довольно земли, а онъ захотѣлъ еще увеличить ваши владѣнія: онъ уступилъ вамъ и ту, которая была подъ нимъ.
   2-ой лордъ (про себя). Да, ровно столько дюймовъ, сколько у тебя, океановъ; олухъ!
   Клотенъ. Эхъ, досадно, что намъ помѣшали!
   2-ой лордъ (про себя). Да и мнѣ досадно, а то бы ты доказалъ намъ, какой длины дуракъ, когда онъ лежитъ на землѣ.
   Клотенъ. И она могла полюбить этого олуха и отвергнуть меня!
   2-ой лордъ (про себя). Да, если грѣшно сдѣлать хорошій выборъ, то не спастись ей отъ проклятія.
   1-ый лордъ. Принцъ, я всегда вамъ говорилъ, что красота ея не соотвѣтствуетъ уму; она прелестная картина, но я не замѣтилъ въ ней отраженія ума.
   2-ой лордъ (про себя). Она не свѣтитъ на дураковъ, чтобъ ей не повредило отраженье.
   Клотенъ. Пойдемъ въ мою комнату. А жаль, что не случилось бѣды.
   2-ой лордъ (про себя). Нисколько; развѣ палъ бы оселъ -- такъ это еще небольшая бѣда.
   Клотенъ. Вы пойдете съ нами?
   1-ый лордъ. Я слѣдую завами,принцъ.
   Клотенъ. Нѣтъ, ужъ пойдемте всѣ вмѣстѣ.
   2-ой лордъ. Извольте, ваше высочество.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА III.

Тамъ же. Комната во дворцѣ.

Входятъ Имогена и Пизаніо.

                       Имогена.
  
             О, какъ бы я желала, чтобы ты
             Приросъ, какъ камень, къ берегу морскому
             И говорилъ бы съ каждымъ кораблемъ.
             Что, если онъ напишетъ мнѣ, а я
             Не получу письма? Его утрата
             Сравнится лишь съ утратою прощенья,
             Котораго съ тоскою ждетъ преступникъ.
             Что было у него послѣднимъ словомъ?
  
                       Пизаніо.
  
             Послѣднимъ было: "о, моя царица!"
  
                       Имогена.
  
             И онъ махалъ платкомъ?
  
                       Пизаніо.
  
                                           И цѣловалъ его.
  
                       Имогена.
  
             Бездушный холстъ счастливѣе меня!
             И это было все?
  
                       Пизаніо.
  
                                 О, нѣтъ, принцесса!
             Пока я могъ и слухомъ, и глазами
             Его отъ прочихъ отличить на декѣ,
             Онъ все стоялъ, махая мнѣ платкомъ,
             Перчатками и шляпой, чѣмъ тревогу
             Своей души печальной выражалъ --
             Какъ медленно онъ сердцемъ удалялся
             Отъ этихъ странъ, какъ быстро плылъ корабль!
  
                       Имогена.
  
             Ты-бъ долженъ былъ слѣдить за нимъ,покуда
             Онъ сдѣлался-бъ не болѣе вороны.
  
                       Пизаніо.
  
             Я такъ за нимъ, принцесса, и слѣдилъ.
  
                       Имогена.
  
             Я надорвала-бъ всѣ глазные нервы,
             Чтобъ услѣдить за нимъ, пока онъ сталъ бы
             Величиной съ конецъ моей иглы;
             Смотрѣла бы за нимъ, пока въ эѳирѣ,
             Какъ мошка, онъ исчезъ бы, и тогда
             Я отвернулась бы и стала плакать.
             Когда о немъ получимъ мы извѣстье?
  
                       Пизаніо.
  
             Увѣренъ я, что съ первымъ кораблемъ.
  
                       Имогена.
  
             Я не простилась съ нимъ, а мнѣ хотѣлось
             Сказать ему такъ много дорогого:
             Какъ буду я о немъ воспоминать
             Въ извѣстный часъ, и клятву взять забыла,
             Что правъ моихъ и чести онъ своей
             Не подаритъ красоткамъ итальянскимъ...
             Я не успѣла вымолить, чтобъ въ полдень,
             Въ полночный часъ и утромъ въ шесть часовъ
             Встрѣчался онъ молитвами со мной,
             Затѣмъ, что въ это время въ небесахъ
             Я буду за него; еще хотѣла
             Я дать ему прощальный поцѣлуй
             И два волшебныхъ слова; но отецъ мой,
             Какъ сѣверный суровый вѣтеръ, сдулъ
             Цвѣтокъ любви, готовый распуститься.
  

Входить придворная дама.

  
                       Придворная дама.
  
             Пожалуйте, принцесса, къ королевѣ.
  
                       Имогена.
  
             Исполни все, что я тебѣ велѣла --
             Меня ждетъ королева.
  
                       Пизаніо.
  
                                 Все исполню. (Уходятъ).
  

СЦЕНА IV.

Римъ. Въ домѣ Филаріо.

Входятъ Филаріо, Іахимо, французъ,           голландецъ и испанецъ.

  
   Іахимо. Повѣрьте мнѣ, я зналъ его въ Британіи; тогда слава его росла, и всѣ ожидали отъ него тѣхъ достоинствъ, которыя теперь приписываютъ ему; но я и тогда смотрѣлъ бы на него безъ удивленія, если-бъ къ нему пришпиленъ былъ реэстръ всѣхъ его совершенствъ и я могъ бы прочитать его по статьямъ.
   Филaріо. Ты говоришь о томъ времени, когда еще онъ не вполнѣ обладалъ тѣми совершенствами, какія отличаютъ его теперь въ духовномъ и тѣлесномъ отношеніи.
   Французъ. Я видѣлъ его во Франціи; но тамъ было много такихъ, которые могли столь-же твердо смотрѣть на солнце.
   Іахимо. Онъ женился на дочери короля -- и его должно цѣнить не столько по его собственнымъ, сколько по ея достоинствамъ: вотъ главная причина, почему его такъ превозносятъ.
   Французъ. И потомъ его изгнанье...
   Іахимо. Но и тѣ, которые сочувствуютъ этой печальной разлукѣ и горю принцессы, превозносятъ его выше всякой мѣры, быть можетъ, только потому, чтобы укрѣпить ея выборъ, который бы, конечно, не устоялъ противъ слабаго обстрѣливанія, если бы избранный ею нищій не былъ украшенъ всѣми совершенствами. Но отчего же онъ будетъ жить у васъ? Какъ вы съ нимъ познакомились?
   Филаріо. Я былъ товарищемъ его отца по оружію и не разъ былъ ему обязанъ болѣе, чѣмъ жизнью.
  

Входитъ Постумъ.

  
   Филaріо. Вотъ идетъ этотъ британецъ. Примите его, какъ прилично людямъ съ вашимъ образованіемъ принимать иностранца съ такими достоинствами. Прошу васъ всѣхъ покороче познакомиться съ этимъ господиномъ, котораго представляю вамъ, какъ моего благороднаго друга. Пусть лучше время выкажетъ его достоинства, чѣмъ мнѣ вычислять ихъ при немъ.
   Французъ. Мы, кажется, были знакомы съ вами въ Орлеанѣ.
   Постумъ. Да, и съ тѣхъ поръ я вашъ должникъ въ тѣхъ любезностяхъ, которыя вы мнѣ оказали, и сколько бы ни старался -- все-таки останусь имъ навѣки.
   Французъ. О, вы цѣните слишкомъ высоко мои ничтожныя дружескія услуги. Душевно радъ, что успѣлъ примирить васъ съ моимъ землякомъ: было бы жаль, если-бы дошло до кровавой развязки изъ-за такого ничтожнаго дѣла.
             Постумъ. Извините меня -- я былъ тогда молодой путешественникъ, нѣсколько упрямый, чтобы безусловно соглашаться съ тѣмъ, что мнѣ говорятъ, и мало расположенный въ каждомъ дѣйствіи руководиться опытомъ другихъ. Впрочемъ, и теперь, когда мой умъ уже созрѣлъ -- не сочтите это за хвастовство -- дѣло это представляется мнѣ не совсѣмъ ничтожнымъ.
   Французъ. Но во всякомъ случаѣ, оно не стоило того, чтобы рѣшать его оружіемъ, особенно для такихъ противниковъ, изъ которыхъ одинъ сразилъ бы другого, или оба пали бы вмѣстѣ.
   Іахимо. Не будетъ ли нескромнымъ, если я спрошу, о чемъ былъ этотъ споръ?
   Французъ. О, нѣтъ! это дѣло происходило публично, и нѣтъ никакого препятствія разсказать его. Оно похоже на нашъ вчерашній споръ, въ которомъ каждый изъ насъ превозносилъ красавицъ своей родины. Этотъ господинъ утверждалъ тогда, и притомъ съ готовностью подтвердитъ слова свои кровью, что его дама прекраснѣе, добродѣтельнѣе, умнѣе, цѣломудреннѣе, скромнѣе -и постояннѣе, чѣмъ лучшая изъ француженокъ.
   Іахимо. Конечно, эта дама уже умерла, или увѣренность этого господина стала теперь слабѣе.
   Постумъ. Она осталась при своей добродѣтели, а я при своемъ мнѣніи.
   Іахимо. Но вы, конечно, не рѣшитесь поставить ее выше нашихъ итальянокъ.
   Постумъ. Если-бъ меня такъ же раздражили, какъ тогда во Франціи, я не оцѣнилъ бы ея ни на волосъ ниже, хотя-бы это придало мнѣ видъ не любовника ея, а обожателя.
   Іахимо. Утверждать, что она столь же прелестна и добродѣтельна какъ наши итальянки -- хотя это слишкомъ общее сравненіе -- было бы черезчуръ много для каждой британской дамы. Если она на столько превосходитъ другихъ, которыхъ я зналъ, на сколько этотъ брилльянтъ сіяетъ лучше другихъ, которые я видѣлъ, то я долженъ согласиться, что она только лучше многихъ. Но между многими драгоцѣнностями, какія есть на свѣтѣ, я навѣрное, не видалъ самой дорогой, такъ же какъ и вы между женщинами самой совершенной.
   Постумъ. Я цѣню ее по собственной оцѣнкѣ, какъ и этотъ камень.
   Іахимо. А какъ высоко вы его цѣните?
   Постумъ. Выше всего, чѣмъ можетъ похвалиться міръ.
   Іоахимо. Или ваша несравненная любезная не существуетъ, или какая-нибудь ничтожная вещица можетъ быть ея дороже.
   Постумъ. Вы въ заблужденіи: одну можно продать или подарить, если у кого достанетъ богатствъ, чтобы пріобрѣсть ее, или заслугъ, чтобы получить ее въ подарокъ; другую же получить не такъ легко: она даръ боговъ.
   Iaхимо. Который подарили вамъ боги?
   Постумъ. Да, и она останется моею по милости боговъ.
   Іахимо. Вы можете ее считать своею по имени; но вы знаете -- чужія птицы спускаются на прудъ сосѣда. Вашъ перстень можетъ также быть украденъ. Значитъ, изъ вашихъ двухъ безцѣнныхъ сокровищъ одно слабо, а другое подвержено случайностямъ. Искусный воръ или ловкій въ подобныхъ дѣлахъ волокита могутъ попытаться отнять у насъ и то и другое.
   Постумъ. Во всей Италіи нѣтъ того искуснаго волокиты, который могъ бы быть опасенъ для чести моей любезной, если вы считаете ее слабою въ сохраненіи своей чести. Я нисколько не сомнѣваюсь, что воровъ у насъ очень много -- и я все-таки не боюсь за свой перстень.
   Филaріо. Остановимся на этомъ, друзья мои.
   Постyмъ. Съ большимъ удовольствіемъ Этотъ уважаемый синьоръ, спасибо ему, не обходится со мною, какъ съ чужимъ: мы сблизились съ первыхъ же словъ.
   Iaхимо. Въ пять такихъ бесѣдъ я приложилъ бы себѣ путь къ сердцу вашей любезной и заставилъ бы ее отступить и поколебаться, если бы имѣлъ только доступъ и случай.
   Постумъ. Нѣтъ, нѣтъ!
   Іахимо. Я готовъ держать половину моего имѣнія противъ вашего перстня -- оно, по моему мнѣнію, стоитъ болѣе -- но я держу свой закладъ болѣе противъ вашей увѣренности, чѣмъ противъ чести вашей дамы, и чтобы исключить тутъ всякое оскорбленіе я готовъ сдѣлать это испытаніе съ какою угодно дамою на свѣтѣ.
   Постумъ. Вы крайне заблуждаетесь въ своей слѣпой самонадѣянности, и я не сомнѣваюсь, что вы за подобную попытку получите то, чего достойны.
   Іахимо. А что же именно?
   Постyмъ. Отказъ; хотя эта попытка, какъ вы её называете, заслуживаетъ большаго, а именно: наказанія.
   Филаріо. Господа, оставьте этотъ споръ. Онъ возникъ такъ внезапно; пусть онъ и умретъ, какъ родился, и -- прошу васъ -- узнайте лучше другъ друга.
   Іахимо. Я готовъ отвѣчать имѣніемъ своимъ и моего сосѣда, что подтвердилъ бы слова свои дѣломъ.
   Постумъ. Какую же даму избираете вы для своего опыта?
   Iaхимо. Вашу, которой постоянство считаете вы такимъ несокрушимымъ. Я держу десять тысячъ червонцевъ противъ вашего перстня, съ тѣмъ условіемъ, чтобъ вы отрекомендовали меня при дворѣ, гдѣ живетъ ваша дама; мнѣ болѣе ничего не нужно, кромѣ случая къ вторичному свиданію, и я привезу вамъ оттуда ея честь, которую вы считаете такою неприступною.
   Постумъ. Я готовъ держать золото противъ вашего золота; но перстнемъ моимъ я такъ же дорожу, какъ пальцемъ. онъ часть его.
   Іахимо. Вы любовникъ, а потому и осторожны. Но если вы заплатите милліонъ за золотникъ женскаго мяса, то и тогда не предохраните его отъ порчи. Впрочемъ, я вижу, что это для васъ святыня, а потому и трусите.
   Постумъ. Вашъ языкъ болтаетъ по привычкѣ, и я считаю ваши намѣренія болѣе честными.
   Іахимо. Я полный властелинъ своихъ словъ и готовъ исполнить то, что сказалъ; клянусь въ томъ моей честью.
   Постумъ. Исполнили бы? Ну, такъ я довѣрю вамъ мой перстень до вашего возвращенія -- пусть будетъ между нами заключенъ формальный договоръ. Моя любезная въ своей добродѣтели стоитъ безконечно выше вашихъ грязныхъ мыслей. Я вызываю васъ на этотъ закладъ: вотъ мой перстень!
   Филaріо. Не нужно никакого заклада.
   Iaхимо. Клянусь богами, онъ состоялся! Если я представлю вамъ достаточныя доказательства, что я овладѣлъ лучшимъ сокровищемъ вашей любезной, то мои десять тысячъ червонцевъ остаются при мнѣ, вмѣстѣ съ вашимъ перстнемъ. Но если я получу отказъ и она сохранитъ свою честь, за которую вы такъ стоите, то она -- ваше сокровище, и тогда этотъ перстень и мое золото -- ваши, но съ условіемъ: вы дадите мнѣ рекомендацію, чтобъ получить къ ней доступъ.
   Постумъ. Я согласенъ на эти условія; составимъ нашъ договоръ. Вотъ въ чемъ вы мнѣ отвѣтите: если вы оправдаете ваше хвастовство и представите мнѣ ясныя доказательства, что вы побѣдили, то я не буду вамъ врагомъ, ибо тогда она не стоитъ вражды; но если она останется непорочною и вы мнѣ не докажете противнаго, то за дурное мнѣніе и нападеніе на ея невинность вы мнѣ отвѣтите мечомъ.
   Іахимо. По рукамъ; идетъ! Мы скрѣпимъ этотъ договоръ законнымъ образомъ, и я тотчасъ отправлюсь въ Британію, чтобъ предпріятіе не простыло и не заглохло. Я принесу свое золото и велю составить письменное условіе.
   Постумъ. Согласенъ.

(Постумъ и Іахимо уходятъ).

   Французъ. Какъ вы думаете, состоится ли это дѣло?
   Филаріо. Синьоръ Іахимо отъ него не отступится. Пойдемте за ними.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА V.

Британія. Комната во дворцѣ Цимбелина.

Входятъ королева, придворныя дамы и Корнелій.

                       Королева.
  
             Пока роса ночная не обсохла,
             Скорѣй цвѣтовъ нарвите мнѣ. Гдѣ списокъ?
  
                       Придворная дама.
  
             Онъ у меня.
  
                       Королева.
  
                                 Такъ поскорѣе.
             (Придворныя дамы уходятъ).
                                                     Докторъ,
             Принесъ ли ты мнѣ зелій?
  
             Корнелій (подавая ей коробку).
  
                                           Королева,
             Я вашъ приказъ исполнилъ -- вотъ они;
             Но смѣю ли спросить -- не разсердитесь
             На мой вопросъ: его внушаетъ совѣсть --
             Зачѣмъ составъ вамъ нуженъ ядовитый,
             Который смерть наноситъ неизбѣжно,
             Хоть медленно, но вѣрно?
  
                       Королева.
  
                                           Удивляюсь
             Вопросу твоему: не у тебя ли
             Училась я? не ты ль мнѣ показалъ,
             Какъ смѣшивать, перегонять духи,
             Такъ что не разъ великій нашъ король
             Хвалилъ мои составы. Не считая
             Меня въ связи съ нечистымъ, ты не долженъ
             Тому дивиться, что свои познанья
             Хочу развить я въ опытахъ другихъ,
             Такъ и теперь хочу искусства силы
             Лишь на такихъ животныхъ испытать,
             Которыхъ мы и вѣшать не желаемъ,
             Но не на людяхъ. Дѣйствіе узнавъ,
             Я примѣню его противоядье
             И разныхъ силъ вліянье испытаю.
  
                       Корнелій.
  
             Но опыты такіе ваше сердце
             Ожесточатъ, а видъ подобныхъ дѣйствій
             И вреденъ, и противенъ.
  
                       Королева.
  
                                           Будь покоенъ.
  

Входитъ Пизаніо.

  
                       Королева (про себя).
  
             А вотъ и льстецъ лукавый. Такъ съ него-то
             Я и начну: онъ преданъ господину
             И ненавидитъ сына моего.
             (Громко). А, это ты, Пизаніо! Ну, докторъ,
             Теперь ступай: ты больше мнѣ не нуженъ.
  
                       Корнелій (про себя).
  
             Не вѣрю я тебѣ; но не удастся
             Твой замыселъ.
  
                       Королева (къ Пизанію).
  
                                 Тебѣ сказать хочу я...
  
                       Корнелій (про себя).
  
             Ее проникъ я. Пусть воображаетъ,
             Что я ей далъ медлительнаго яда:
             Я никому, съ подобною душой,
             Не ввѣрилъ бы отравы. Что я далъ ей,
             То чувства лишь на время притупляетъ.
             Она сперва надъ кошкой иль собакой
             Попробуетъ, а самъ пойдетъ и выше;
             Но въ омертвѣньи томъ вреда не будетъ,
             И жизни духъ, окованный на время,
             Вновь оживетъ еще свѣжѣе. Пусть
             Обманется она, въ моемъ коварствѣ
             Я буду правъ.
  
                       Королева.
  
                                 Ну, докторъ, удались,
             Пока тебя не позовутъ.
  
                       Корнелій.
  
                                           Иду. (Уходитъ).
  
                       Королева.
  
             Ты говоришь, все слезы льетъ она?
             Ужель ее не успокоитъ время
             И глупости не превозможетъ умъ?
             Т

ЦИМБЕЛИНЪ.

ТРАГЕДІЯ

ВИЛЬЯМА ШЕКСПИРА.

Переводъ Н. И. Шульгина.-- Вступительная статья В. В. Чуйко.-- Изъ Декамерона Боккачіо.-- На родинѣ Шекспира.

БЕЗПЛАТНАЯ ПРЕМІЯ ЖУРНАЛА

"ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРѢНІЕ"

за 1880 годъ.

САНКТПЕТБРБУРГЪ.

ТИПОГРАФІЯ ИМПЕРАТОРСКОЙ АКАДЕМІИ НАУКЪ.

(Bac. Остр., 9 л., No 12.)

1880.

  

ЦИМБЕЛИНЪ

ТРАГЕДІЯ ШЕКСПИРА

ПЕРЕВОДЪ Н. И. ШУЛЬГИНА.

  

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

  
   Цимбелинъ, король Британіи.
   Клотенъ, сынъ королевы отъ перваго мужа.
   Леонтусъ Постумусъ, мужъ Иможены.
   Беларіусъ, изгнанный лордъ; скрывается подъ именемъ Моргана.
   Гвидериусъ, Арвирагусъ, сыновья Цимбелина, скрывающіеся подъ именами Полидора и Кадвеля, какъ сыновья Беларіуса.
   Филаіо, другъ Постумуса, Іахимо, другъ Филаріо, Римляне.
   Французскій дворянинъ, другъ Филаріо.
   Кай Луціусъ, главнокомандующій римскихъ войскъ.
   Римскій военачальникъ.
   Два британскихъ военачальника.
   Пизаніо, оруженосецъ Постумуса.
   Корнеліусъ, врачъ.
   Два дворянина, изъ придворныхъ Цимбелина.
   Два тюремщика.
   Иможена, дочь Цимбелина отъ первой жены;
   Елена, прислужница Иможены.
   Лорды, леди, римскіе сенаторы, трибуны, духи, предсказатель, музыканты, офицеры, военачальники, солдаты, вѣстники и разные другіе служители.

Дѣйствіе происходить -- частію въ Британіи, частію въ Римѣ.

  

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Въ Британіи.Садъ при дворцѣ Цимбелина.

Входятъ два Дворянина.

   Первый дворянинъ. Вы встрѣтите здѣсь только пасмурныя лица; наша кровь не повинуется небесамъ настолько, насколько каждый придворный старается показать, что онъ находится въ такомъ же настроеній, какъ и король.
   Второй дворянинъ. Въ чемъ же дѣло?
   Пер. двор. Наслѣдница его престола, его единственная дочь, которую онъ хотѣлъ выдать за сына своей жены, -- вдовы, съ которой онъ недавно повѣнчался, -- отдалась бѣдному, но достойному дворянину: она вышла за него замужъ. Ея мужъ изгнанъ, она въ заточеніи; всѣ горюютъ на показъ; король же, я полагаю, дѣйствительно огорченъ.
   Вт. двор. Только одинъ король?
   Пер. двор. Конечно, и тотъ, кто потерялъ ее, и королева, очень желавшая этого союза. Но изъ придворныхъ, представляющихся передъ королемъ печальными, нѣтъ ни одного, который не радовался бы втайнѣ тому, что огорчаетъ короля.
   Вт. двор. Почему?
   Пер. двор. Потому, что потерявшій невѣсту слишкомъ дряненъ даже для дрянной славы; а тотъ, кто женился на ней и за это изгнанъ, таковъ, что другого подобнаго не сыщешь, хотя бы пришлось обойдти весь свѣтъ; всегда найдется какое-нибудь несовершенство въ томъ, кого вздумаютъ съ нимъ сравнивать. Не думаю, чтобы въ какомъ-нибудь другомъ человѣкѣ нашлось такое сочетаніе наружной красоты съ внутренними достоинствами.
   Вт. двор. Не слишкомъ ли расхваливаете вы его?
   Пер. двор. Я нисколько не преувеличилъ его достоинствъ; и скорѣе сжалъ, чѣмъ развилъ свою похвалу.
   Вт. двор. Какъ его имя? Это происхожденіе?
   Пер. двор. Трудно было дорыться до самаго корня. Его отца звали Сициліусомъ; онъ съ честью сражался противъ римлянъ подъ начальствомъ Касибелана: но всѣ отличія свои онъ получилъ отъ Тенанціуса, которому служилъ со славой и успѣхомъ, и за xpaбрость прозвалъ былъ Леонатусомъ. Кромѣ сына, о которомъ мы говоримъ, Сициліусъ имѣлъ еще двоихъ, но оба они погибли съ мечемъ въ рукахъ во время воинъ того времени. Сициліусъ былъ старъ; смерть сыновей такъ его огорчила, что онъ умеръ отъ тоски, оставивъ жену беременною тѣмъ самымъ дворяниномъ, о которомъ у насъ идетъ рѣчь. Родивъ его, она умерла. Король взялъ сироту подъ свое покровительство; назвалъ его Постумусомъ Леонатусомъ; онъ воспиталъ его, сдѣлавъ его своимъ пажемъ, а когда пришло время, -- засадилъ его за науку. Постумусъ поглощалъ познанія, какъ мы вдыхаемъ воздухъ, и уже весна его жизни дала богатую жатву. Онъ жилъ при дворѣ всѣми любимый и превозносимый, что большая рѣдкость; онъ былъ образцомъ для юнѣйшихъ себя; для возмужалыхъ -- зеркаломъ, ихъ украшавшимъ; а для старцевъ -- балованнымъ ребенкомъ, ведущимъ ихъ, куда онъ захочетъ. Что касается его супруги, виновницы его изгнанія, своимъ выборомъ она показала, какъ высоко цѣнитъ его и его добродѣтели, и тѣмъ самымъ оцѣнила свои достоинства. По ея выбору каждый можетъ судить, каковъ человѣкъ Постумусъ.
   Вт. двор. Я уже уважаю его изъ вашихъ словъ. Но скажите, эта принцесса единственное дитя короля?
   Пер. двор. Она одна у него. Если это васъ интересуетъ, узнайте, что у короля было еще два сына; ихъ украли изъ дѣтской и въ то время старшему шелъ третій годъ, а младшій былъ еще въ пеленкахъ. До сихъ поръ нѣтъ никакого указанія на то, что съ ними сталось.
   Вт. двор. Давно это случилось?
   Пер. двор. Лѣтъ двадцать тому назадъ,
   Вт. двор. Удивительно, что могли тамъ легко похитить дѣтей короля;чти содержали ихъ такъ небрежно, а розыскъ дѣлали такъ плохо, что не напали ни на какой слѣдъ!
   Пер. двор. Какъ ни странно все это, какъ ни смѣшна подобная небрежность, но на дѣлѣ это было такъ.
   Вт. двор. Я вамъ вѣрю.
   Пер. двор. Удалимся. Сюда идутъ Постумусъ, королева и принцеса. (Уходятъ.)
  

СЦЕНА II.

Тамъ же.

Входятъ Королева, Постумусъ и Иможена.

   Королева. Нѣтъ, дочь моя, повѣрь, никогда не найдешь ты во мнѣ враждебности, обыкновенно приписываемой мачихамъ; не увидишь отъ меня даже суроваго взгляда. Ты моя плѣнница; но я, твоя тюремщица, отдаю тебѣ ключи, которыми замыкается твоя темница. И какъ только мнѣ удастся смягчить гнѣвъ короля, я явлюсь, Постумусъ, вашимъ ходатаемъ передъ нимъ. Теперь же онъ сильно раздраженъ противъ васъ и вамъ лучше склониться передъ его приговоромъ съ тѣмъ терпѣніемъ, какое внушить намъ мудрость.
   Постумусъ. Если угодно вашему величеству, я удалюсь сегодня же.
   Королева. Вы знаете опасность. Я пройдусь по саду; я способна чувствовать жалость, когда насильственно разлучаютъ влюбленныхъ, хотя король и запретилъ вамъ больше видѣться. (Королева уходитъ.)
   Иможена. О, лицемѣрная снисходительность! Съ какою нѣжностью эта мучительница гладитъ ею же нанесенную рану! Любезный супругъ мой, меня, конечно, безпокоитъ гнѣвъ моего отца, но, сохраняя къ нему все мое уваженіе, не за себя боюсь я вспышекъ его ярости. Тебѣ необходимо уѣхать; я же останусь здѣсь подъ непрестаннымъ огнемъ его свирѣпыхъ взглядовъ, но меня будетъ постоянно поддерживать мысль, что есть въ мірѣ сокровище, съ которымъ я могу когда-нибудь свидѣться.
   Постумусъ. О, моя королева, моя любовь, не плачь, иначе я могу подать поводъ къ предположенію, что я болѣе чувствителенъ, чѣмъ подобаетъ быть мужчинѣ. Я останусь вѣрнѣйшимъ изъ мужей, когда либо дававшихъ клятву въ вѣрности своимъ женамъ. Я поселюсь въ Римѣ, у Филаріо, друга моего отца, котораго знаю только по письмамъ. Адресуй туда твои письма, моя королева; каждое слово, тобою написанное, я буду поглощать глазами, хотя бы оно было написано чернилами изъ желчи.

(Королева возвращается.)

   Королева. Прошу васъ, не медлите. Если сюда придетъ король, не знаю, до чего можетъ дойдти гнѣвъ его противъ меня. (Въ сторону) Сюда-то я и приведу его. Что бы я ни совершила противъ него, онъ всегда самъ хлопочетъ о примиреніи; не дешевой цѣной приходится ему искупать мои вины.

(Уходитъ.)

   Постумусъ. Если бы мы прощались столько времени, сколько намъ суждено жить, горесть разлуки только усиливалась бы. Прощай.
   Иможена. О, нѣтъ, останься еще немного! Если бы ты ѣхалъ только на прогулку, мы и тогда не прощались бы такъ коротко. Посмотри, любовь моя, вотъ бриліантъ, доставшійся мнѣ отъ моей матери; прими его, мое сердце, и сохраняй, пока не возьмешь другой жены. когда умретъ Иможена.
   Постумусъ. Какъ! Какъ другой! О, милосердные боги, сохраните мнѣ только ту, которая мнѣ принадлежитъ, и отъ объятій другой жены удержите меня цѣпями смерти! (Надѣваетъ кольцо на свой палецъ) Оставайся здѣсь, оставайся, пока не покинутъ меня чувства! А ты, дражайшая моя красавица, -- недостаточно, что ты много потеряла при обмѣнѣ твоей любви на мою ничтожность, ты опять въ ущербѣ при обмѣнѣ нашихъ даровъ, -- носи это въ намять моей любви; пусть это будетъ любовными узами, которыя я налагаю на прелестнѣйшую изъ узницъ.

(Надѣваетъ браслетъ на ея руку.)

   Иможена. О, боги, когда-же мы снова увидимся!

Входятъ Цимбелинъ и лорды.

   Постумусъ. Увы, король!
   Цимбелинъ. Прочь, подлое созданіе! прочь съ глазъ моихъ! Если и послѣ этого приказа ты будешь тяготить нашъ дворъ твоимъ недостоинствомъ -- ты умрешь! Вонъ! Ты ядъ для моей крови!
   Постумусъ. Да хранятъ васъ боги и благословятъ добрыхъ людей, остающихся при при дворѣ. Я ухожу. (Уходитъ.)
   Иможена. Сама смерть не причинитъ такихъ тяжелыхъ мукъ, какъ эта.
   Цимбелинъ. Безсовѣстная, ты могла-бы возвратить мнѣ юность, а ты удручаешь меня годами старости!
   Иможена. Прошу васъ, государь, не разстраивайте себя сами вашимъ гнѣвомъ; я безчувственна къ нему; скорбь болѣе сильная подавляетъ собою всякое другое горе, всякій страхъ.
   Цимбелинъ. А также приличіе, послушаніе?
   Иможена. Потерявъ всякую надежду, я потеряла и приличіе.
   Цимбелинъ. А ты могла сдѣлаться женою единственнаго сына королевы.
   Иможена. И очень счастлива, что не сдѣлалась. Отвергнувъ ястреба, я избрала орла.
   Цимбелинъ. Ты избрала нищаго; ты желала сдѣлать мой престолъ сѣдалищемъ безчестія.
   Иможена. Нѣтъ, скорѣе я придала-бы ему еще большій блескъ.
   Цимбелинъ. Негодная!
   Иможена. Государь, не сами-ли вы виноваты, что я полюбила Постумуса; вы воспитывали его вмѣстѣ со мною; теперь это мужчина, достойный любви каждой женщины; онъ превосходитъ мою цѣнность почти на всю ту сумму, которой я стою.
   Цимбелинъ. Какъ? Да ты съ ума сошла!
   Иможена. Почти, государь. Да исцѣлятъ меня небо! Зачѣмъ я не дочь волопаса, а мой Леонатусъ не сынъ сосѣдняго пастуха!

Входитъ Королева.

   Цимбелинъ. Безумная! Они опять были вмѣстѣ; почему ты не исполнила моего приказа? Возьми ее и запри.
   Королева. Прошу тебя, успокойся. А ты, милая дочь, не возражай. Оставь насъ вдвоемъ, мой добрый государь, и въ развлеченіи постарайся найдти утѣшеніе въ своей горести.
   Цимбелинъ. А она пусть сохнетъ здѣсь каждый день хотя на каплю крови и, состарѣвшись, умретъ отъ своего безумія.

(Онъ уходить.)

Входитъ Пизаніо.

   Королева. Фи! Ты должна уступить. Вотъ твой служитель. Что скажешь новаго?
   Пизаніо. Милордъ, вашъ сынъ напалъ на моего господина.
   Королева. А! Надѣюсь не случилось никакого несчастія?
   Пизаніо. Могло-бы быть и оно, но мой господинъ не поддался гнѣву; онъ скорѣе шутилъ, чѣмъ сражался; присутствовавшіе розняли ихъ.
   Королева. Я этому очень рада.
   Иможена. Вашъ сынъ другъ моего отца и держитъ его сторону. О, храбрецъ! Нападаетъ на изгнанника. Хотѣла-бы я видѣть ихъ лицомъ къ лицу въ Африкѣ и сама-бы я находилась подлѣ нихъ съ иглою, чтобы колоть ею отступающаго... Зачѣмъ оставилъ ты своего господина?
   Пизаніо. Онъ такъ приказалъ; онъ не позволилъ мнѣ провожать его до гавани. Онъ подробно объяснилъ мнѣ, какъ служить вамъ, если только вы захотите принять мои услуги.
   Королева. Онъ былъ вѣрнымъ твоимъ служителемъ, готова ручаться моей честью, что онъ такимъ и останется.
   Пизаніо. Покорно благодарю, ваше величество.
   Королева. Пойдемъ, дочь моя, погуляемъ.
   Иможена. Черезъ полчаса я поговорю съ тобою; хорошо, если-бы ты сходилъ въ гавань и посмотрѣлъ, какъ супругъ мой отправится въ путь. Иди! (Уходятъ.)
  

СЦЕНА III.

Площадь.

Входятъ Клотенъ и два Лорда.

   Первый лордъ. Принцъ, совѣтую вамъ перемѣнить рубашку; отъ сильной борьбы вы дымитесь, точно жертва. Воздухъ, выходящій изъ васъ, замѣняется другимъ; а всякій внѣшній воздухъ не такъ здоровъ, какъ тотъ, который вы выдѣляете.
   Клотенъ. Если-бы моя рубашка была окровавлена, тогда я перемѣнилъ-бы ее. Ранилъ я его?
   Второй лордъ (въ сторону). Нисколько, не задѣлъ даже его терпѣнія.
   Пер. лордъ. Ранили. Сквозной скелетъ его тѣло, если онъ не раненъ; проѣздъ для стали, если онъ не раненъ.
   Вт. лордъ (въ сторону). Мечъ его былъ по уши въ долгу; спасаясь отъ кредитора, пробирался сторонкой къ городу.
   Клотенъ. Подлецъ не дождался моего натиска.
   Вт. лордъ (въ сторону). Удиралъ впередъ, прямо на тебя.
   Пер. лордъ. Куда ему ожидать! У васъ много земельной собственности; но онъ захотѣлъ увеличить ваши владѣнія, уступивъ вамъ и тотъ клочекъ земли, который былъ подъ нимъ.
   Вт. лордъ (въ сторону). Столько дюймовъ, сколько у тебя океановъ. Глупцы!
   Клотенъ. Хотѣлъ-бы я лучше, чтобы насъ не разнимали.
   Вт. лордъ (въ сторону), И я-бы хотѣлъ, по крайней мѣрѣ, до тѣхъ поръ, пока ты, растянувшись на землѣ, не показалъ-бы, какой длины бываетъ дуракъ.
   Клотенъ. И она любитъ этого болвана и отказываетъ мнѣ.
   Вт. лордъ (въ сторону). Если грѣхъ сдѣлать хорошій выборъ -- она осуждена.
   Пер. лордъ. Принцъ, не разъ уже я говорилъ вамъ, что ея красота находится въ разладѣ съ ея умомъ; она красивая картинка, но въ ней не замѣчается отраженія ума.
   Вт. лордъ (съ сторону). Не свѣтитъ она на дураковъ изъ опасенія, что отраженіе можетъ повредить ой.
   Клотенъ. Пойдемъ въ мою комнату. Жалѣю, что не случилось большой бѣды.
   Вт. лордъ (въ строну). Какой-же? Развѣ упалъ бы оселъ, такъ эта бѣда еще не большая.
   Клотенъ. А вы пойдете съ нами?
   Вт. лордъ. Буду вслѣдъ за вашимъ высочествомъ.
   Клотенъ. Пойдемте вмѣстѣ.
   Вт. лордъ. Охотно, ваше высочество.
  

СЦЕНА IV.

Комната во дворцѣ Цимбелина.

Входятъ Иможена и Пизаніо.

   Иможена. Я желала-бы, чтобы ты приросъ къ берегу, точно камень, и спрашивалъ-бы каждый корабль. Что если онъ напишетъ мнѣ, а я не получу, не будетъ-ли это тоже самое, что потеря помилованія для осужденнаго. Какія были его послѣднія слова, сказанныя имъ тебѣ?
   Пизаніо. Они были "моя королева! моя королева!"
   Иможена. Затѣмъ махалъ платкомъ?
   Пизаніо. И цѣловалъ его, принцеса.
   Иможена. Бездушный холстъ, ты счастливѣе меня! И это все?
   Пизаніо. Нѣтъ, пока я могъ глазомъ или ухомъ отличать его отъ другихъ, я слѣдилъ за нимъ; онъ махалъ мнѣ то платкомъ, то перчаткой, то шляпой, какъ бы желая выразить своимъ душевнымъ волненіемъ, какъ медленно удалялось отсюда его сердце и какъ быстро уходилъ корабль.
   Иможена. Ты долженъ былъ слѣдить за нимъ до тѣхъ поръ, пока твоимъ глазамъ онъ не казался-бы съ ворону или даже меньше ея.
   Пизаніо. Я такъ и сдѣлалъ, принцеса.
   Иможена. Я порвала-бы глазные нервы, слѣдя за нимъ до тѣхъ поръ, пока разстояніе между нами не уменьшило-бы его до толщины острія моей иглы; да, я слѣдила бы за нимъ, пока, не умалившись до величины самой крошечной мошки, онъ не исчезъ-бы въ пространствѣ; только тогда я отвела-бы глаза и заплакала. Добрый Пизаніо, когда мы услышимъ о немъ?
   Пизаніо. Будьте увѣрены, принцеса, при первомъ удобномъ случаѣ.
   Иможена. Мнѣ не привелось проститься съ нимъ, а такъ много хорошаго нужно было сказать ему. Прежде, чѣмъ я успѣла объяснить ему, какъ я буду думать о немъ въ извѣстные часы; прежде, чѣмъ я взяла съ него клятву, что красавицы Италіи не сдѣлаютъ его нарушителемъ моихъ правъ и измѣнникомъ его чести; прежде, чѣмъ я уговорила его встрѣчаться со мною молитвами въ шесть часовъ утра, въ полдень и въ полночь, потому что въ эти часы я буду просить за него небо; прежде, чѣмъ я успѣла дать прощальный поцѣлуй, завернутый въ два волшебныя слова, -- пришелъ мой отецъ и, подобно тираническому урагану сѣвера, убилъ нашъ цвѣтокъ, готовый распуститься

Входитъ Леди.

   Леди. Королева желаетъ видѣть ваше высочество.
   Иможена. Исполни все, что я тебѣ сказала. Я иду къ королевѣ.
   Пизаніо. Все исполню, принцеса.

(Уходятъ)

  

СЦЕНА V.

Римъ. Комната въ донѣ Филаріо.

Входятъ Филаріо, Іахимо и Французъ.

   Іахимо. Повѣрьте мнѣ, я зналъ его въ Британіи; и тогда уже слава его росла и нельзя было не замѣтить въ немъ тѣхъ достоинствъ, которыя признаются за нимъ теперь, но я смотрѣлъ-бы на него безъ удивленія даже и тогда, еслибъ къ нему былъ привѣшенъ каталогъ его совершенствъ, который я могъ-бы прочитать но параграфамъ.
   Филаріо. Вы говорите о томъ времени, когда онъ еще не вполнѣ обладалъ тѣми совершенствами, и внутренними, и наружными, какими отличается онъ теперь.
   Французъ. Я видѣлъ его во Франціи; у насъ много такихъ, которые, какъ и онъ, могутъ прямо смотрѣть на солнце.
   Іахимо. Женитьба его на дочери короля, побуждающая оцѣнивать его скорѣе по ея, а не по его достоинствамъ, стала причиной преувеличенныхъ похвалъ ему.
   Французъ. Затѣмъ его изгнанье.
   Іахимо. Да; оплакивающіе, изъ сочувствія къ принцесѣ, эту печальную разлуку, безмѣрно его восхваляютъ, хотя-бы для того, чтобы укрѣпить ея выборъ, который не выдержалъ-бы и самаго легкаго обстрѣливанія, если бы предпочтенный ею нищій обладалъ меньшими достоинствами. Но почему онъ поселился у васъ? Гдѣ познакомились вы съ нимъ?
   Филаріо. Его отецъ былъ моимъ товарищемъ по оружію и часто я былъ ему обязанъ не менѣе, чѣмъ жизнью.

Входитъ Постумусъ.

   Филаріо. Вотъ нашъ британецъ. Примите его, какъ слѣдуетъ людямъ вашего образованія принимать иностранца съ его достоинствами. Прошу васъ познакомиться покороче съ этимъ господиномъ, котораго я представляю вамъ, какъ своего благороднаго друга. Лучше пусть время познакомитъ васъ съ его достоинствами, чѣмъ я стану исчислять ихъ вамъ при немъ.
   Французъ. Мы были знакомы съ вами въ Орлеанѣ.
   Постумусъ. И съ той поры я считаю себя вашимъ должникомъ за ваше одолженіе и сколько бы я ни старался расплатиться съ вами, я все таки останусь у васъ въ долгу.
   Французъ. Вы слишкомъ преувеличиваете мою слабую услугу; я счелъ себя счастливымъ, когда успѣлъ примирить васъ съ моимъ соотечественникомъ. Было-бы грустно, еслибъ между вами произошла кровавая схватка, въ сущности, изъ-за ничтожной причины.
   Постумусъ. Извините меня, я былъ тогда еще очень юный путешественникъ; я былъ болѣе склоненъ противорѣчить мнѣнію другихъ, чѣмъ въ своихъ дѣйствіяхъ руководиться ихъ опытностію. Но и теперь, когда я сталъ разсудительнѣе, -- прошу не считать этого хвастовствомъ съ моей стороны, -- я смѣю утверждать, что поводъ къ ссорѣ не былъ совсѣмъ ничтожнымъ.
   Французъ. Все-таки не настолько важенъ, чтобы рѣшать его оружіемъ, особенно когда оба противника таковы, что каждый уложилъ бы одинъ другого, или свалились бы оба.
   Іахимо. Не будетъ нескромностью, если я спрошу изъ за чего вышелъ споръ?
   Французъ. Ссора была публичной и разсказъ о ней не можетъ считаться нескромностью. Она очень похожа на нашъ вчерашній споръ, когда каждый изъ насъ восхвалялъ красавицъ своей страны. Этотъ господинъ утверждалъ тогда, готовый дать кровавое доказательство вѣрности его утвержденія, что дама его сердца прекраснѣе, добродѣтельнѣе, умнѣе, цѣломудреннѣе, скромнѣе и постояннѣе самой лучшей по своимъ качествамъ изъ француженокъ.
   Іахимо. Безъ сомнѣнія, эта дама умерла, или, можетъ быть, мнѣніе этого господина о ней теперь измѣнилось.
   Постумусъ. Она и до сихъ поръ сохраняетъ свою добродѣтель, а я свое мнѣніе.
   Іахимо. Надѣюсь, вы не ставите ее выше нашихъ итальянскихъ женщинъ.
   Постумусъ. Если-бы я былъ вызванъ здѣсь, такъ-же, какъ тогда во Франціи, я-бы ни слова не измѣнилъ въ своемъ мнѣніи, при чемъ заявляю, что я не любовникъ ея, а только поклонникъ.
   Іахимо. Столько-же прекрасна, сколько и добродѣтельна, -- неизбѣжное сопоставленіе, -- не слишкомъ-ли это прекрасно для каждой британской дамы. Если-бы она настолько превосходила другихъ женщинъ, которыхъ я зналъ, насколько вашъ бриліантъ превосходитъ видѣнные мною бриліанты, я сказалъ ему что она только превосходитъ многихъ женщинъ. Но я не видѣлъ болѣе драгоцѣннаго бриліанта, чѣмъ вашъ, такъ-же, какъ и вы не видѣли болѣе совершенной женщины, чѣмъ ваша дама.
   Постумусъ. Я цѣню ее по своей оцѣнкѣ, такъ-же, какъ и этотъ бриліантъ.
   Іахимо. А какъ высоко вы цѣните его?
   Постумусъ. Выше всѣхъ сокровищъ міра.
   Іахимо. Или ваша несравненная умерла или стала для васъ дешевле этой бездѣлушки.
   Постумусъ. Ошибаетесь; одну можно продать тому кто имѣетъ достаточно богатствъ, чтобы купить ее или подарить достойному такого подарка; другая-же не можетъ быть предметомъ продажа, она только даръ боговъ.
   Іахимо. Который и получили вы отъ боговъ.
   Постумусъ. Который я сохраню при ихъ помощи.
   Іахимо. Вы можете считать ее своею; но, знаете, чужія птицы садятся на прудъ сосѣда. Вашъ перстень можетъ быть украденъ; такимъ образомъ изъ двухъ вашихъ безцѣнныхъ сокровищъ одно слабо, а другое невѣрно: ловкій воръ или искусный волокита могутъ васъ лишить и того и другого.
   Постумусъ. Въ вашей Италіи не найдется такого искуснаго волокиты, который могъ-бы восторжествовать надъ честью моей возлюбленной, если, какъ я полагаю, вы считаете ее слабой именно въ отношеніи сохраненія ея чести. Что-же касается воровъ, я не сомнѣваюсь, что у васъ ихъ довольно, и тѣмъ не менѣе, я не боюсь за свой перстень.
   Филаріо. Оставьте этотъ споръ, господа.
   Постумусъ. Охотно. Я очень благодаренъ этому синьору, что онъ не обходится со мною, какъ съ чужимъ; мы съ перваго слова сблизились.
   Іахимо. Достаточно мнѣ разговора въ пять разъ длиннѣе этого съ вашей милой и я овладѣлъ-бы ея сердцемъ; я заставилъ-бы ее слаться, еслибъ имѣлъ случай ухаживать за нею.
   Постумусъ. Нѣтъ, нѣтъ.
   Іахимо. Я готовъ прозакладывать половину моего состоянія противъ вашего перстня, хотя она, я увѣренъ, стоитъ болѣе. Держу пари не столько противъ чести вашей дамы, сколько противъ вашего къ ней довѣрія, а чтобы вы не считали моего заклада личнымъ для себя оскорбленіемъ, заявляю, что готовъ на такую-же попытку съ любой женщиной въ мірѣ.
   Постумусъ. Вы заблуждаетесь въ вашей чрезмѣрной самонадѣянности и не сомнѣваюсь, что вы получите то, чего заслуживаете.
   Іахимо. Что именно?
   Постумусъ. Пораженіе; хотя ваша попытка, какъ вы ее называете, заслуживаетъ большаго -- наказанія.
   Филаріо. Довольно, господа, будетъ вамъ спорить! Вашъ споръ возникъ внезапно; пусть и умретъ онъ, какъ родился; прошу васъ, познакомьтесь прежде покороче.
   Іахимо. Я такъ увѣренъ, что исполню то, что говорю, что готовъ отвѣчать не только своимъ состояніемъ, но и имѣніемъ моего сосѣда.
   Постумусъ. Какую-же даму избираете вы для своей попытки?
   Іахимо. Вашу, если вы такъ твердо увѣрены въ ея вѣрности. Доставьте мнѣ доступъ ко двору, гдѣ находится ваша дама, и я держу десять тысячъ дукатовъ противъ вашего перстня, что послѣ второго свиданія моего съ нею, я привезу вамъ ея честь, которую вы считаете непоколебимой.
   Постумусъ. Золотомъ-же я могу отвѣчать противъ вашего золота; но перстень такъ-же дорогъ мнѣ, какъ мой палецъ, онъ составляетъ часть его.
   Іахимо. Вы любовникъ и это дѣлаетъ васъ осторожнымъ. Еслибъ вы могли заплатить миліонъ за каждую драхму женскаго тѣла, -- и тогда вы не въ состояніи были-бы охранить его отъ порчи. Вижу, что религіозное чувство вызываетъ въ васъ боязнь.
   Постумусъ. Вы болтаете по привычкѣ, но, надѣюсь, мы мыслите совсѣмъ иначе.
   Іахимо. Я господинъ своего слова; клянусь, я готовъ исполнить то, что обѣщалъ.
   Постумусъ. Вы готовы. Въ такомъ случаѣ довѣряю вамъ мой бриліантъ до вашего возвращенія, но мы должны заключить формальный договоръ. Моя возлюбленная въ своей добродѣтели стоитъ выше вашихъ чудовищно-грязныхъ мыслей. Я принимаю вашъ закладъ. Вотъ мой перстень.
   Филаріо. Я не желаю, чтобы состоялось это пари.
   Іахимо. Клянусь богами, оно состоялось. Не представлю я вамъ достаточнаго доказательства, что я овладѣлъ нѣжнѣйшей частью тѣла вашей возлюбленной, мои десять тысячъ дукатовъ принадлежатъ вамъ, какъ и вашъ бриліантъ. Если я возвращусь, оставивъ ея честь непоколебимой, въ чемъ вы такъ увѣрены, вашъ бриліантъ, она, тоже вашъ бриліантъ, и мое золото -- ваши; но вы должны дать мнѣ рекомендацію, которая открыла-бы мнѣ свободный доступъ къ ней.
   Постумусъ. Извольте; такъ вотъ въ чемъ наши условія: если вы оправдаете ваше хвастовство и доставите мнѣ ясное доказательство, что вы успѣли, -- я не буду болѣе вашимъ врагомъ: тогда она не стоитъ, чтобы мы изъ-за нея ссорились. Но если она не поддастся соблазну и вы не докажете мнѣ противнаго, вы отвѣтите мнѣ съ мечемъ въ рукахъ за ваше оскорбительное мнѣніе о ней и за ваше покушеніе на ея цѣломудріе.
   Іахимо. Вашу руку; условія утверждены. Скрѣпимъ нашъ договоръ законнымъ порядкомъ и я тотчасъ-же отправлюсь въ Британію, чтобы нашъ договоръ не простудился и не заглохъ. Пойду за моимъ золотомъ и поручу составить для насъ письменное условіе.
   Постумусъ. Рѣшено.

(Постумусъ и Іахимо уходятъ.)

   Французъ. Какъ вы думаете, состоится это пари?
   Филаріо. Синьоръ Іахимо не отступится отъ него. Прошу васъ, послѣдуемъ за ними.

(Уходятъ.)

  

СЦЕНА VI.

Британія. Комната во дворцѣ Цимбелина.

Входитъ Королева, ея дамы и Корнеліусъ.

   Королева. Нарвите мнѣ цвѣтовъ, пока не сошла ночная роса; поторопитесь. У кого списокъ?
   Первая дама. У меня, государыня.
   Королева. Не медлите. (Дамы уходятъ) Ну, докторъ, принесли вы тѣ зелья?
   Корнеліусъ. Принесъ, чтобъ угодить вашему величеству; вотъ они; (подаетъ ей небольшой ящикъ) прошу вашу милость не оскорбляться, если я спрошу, -- совѣсть заставляетъ меня это сдѣлать, -- для какой цѣли потребовали вы у меня эти ядовитыя зелья, причиняющія томительную смерть; они убиваютъ медленно, но вѣрно.
   Королева. Меня удивляетъ твой вопросъ, докторъ. Не твоя-ли я ученица? Развѣ не ты научилъ меня, какъ составлять духи, перегонять ихъ, сохранять? И я такъ успѣла, что даже самъ великій нашъ король похвалилъ мои составы. Но если я пріобрѣла эти знанія, такъ почему-же, -- если только ты не предполагаешь во мнѣ какихъ-нибудь дьявольскихъ затѣй, -- ты не хочешь допустить, что я желаю увеличить мои познанія новыми опытами. Я хочу испытать силу твоихъ составовъ на существахъ, которыхъ мы не считаемъ достойными даже веревки, но не на людяхъ. Узнавъ это, я постараюсь найдти противоядіе; такимъ образомъ я узнаю качества и дѣйствіе каждаго изъ нихъ.
   Корнеліусъ. Но эти опыты могутъ ожесточить сердце вашего величества; къ тому-же смотрѣть на дѣйствіе ядовъ и вредно, и противно.
   Королева. О, не безпокойтесь!

Входитъ Пизаніо.

   Королева (про себя). Вотъ этотъ негодный льстецъ; съ него я и начну мой первый опытъ; онъ преданъ своему господину и ненавидитъ коего сына. (Громко) Ну, Пизаніо? Докторъ, вы мнѣ болѣе не нужны; можете идти.
   Корнеліусъ (про себя). Я не довѣряю вамъ. сударыня, но никакого зла вы не причините.
   Королева (Пизаніо). Сюда, на одно слово! (Говоритъ съ нимъ тихо.)
   Корнеліусъ (въ сторону). Не люблю я ее. Она думаетъ, что получила отъ меня неизвѣстные никому медленно умерщвляющіе яды. Знаю я ея правъ и никогда подобнымъ ей людямъ не довѣрю я снадобьевъ такого проклятаго свойства. Я дать ей такіе составы, которые только на время притупляютъ и ослабляютъ чувства; конечно, она сперва попробуетъ ихъ надъ кошками и собаками, а затѣмъ примется и за людей. Они произведутъ омертвенье, но въ томъ большей бѣды не будетъ: окованныя на время чувства оживутъ и станутъ болѣе бодрыми. Она будетъ обманута ихъ ложнымъ дѣйствіемъ; но чѣмъ болѣе я буду обманывать ее такимъ образомъ, тѣмъ буду правѣе.
   Королева. Можешь идти, докторъ; я позову, когда ты будешь мнѣ нуженъ.
   Корнеліусъ. Мой нижайшій поклонъ. (Уходитъ.)
   Королева. Ты говоришь, она постоянно плачетъ. Неужели ты думаешь, что время не утишитъ ея горя и благоразуміе не возьметъ въ ней верхъ надъ безуміемъ. Старайся; если ты доложишь мнѣ, что она полюбила моего сына, я скажу тебѣ тогда: "Пизаніо, я возвышаю тебя, какъ быть возвеличенъ твой господинъ!" Ты будешь даже выше его, потому что его счастіе лежитъ поверженное и безмолвно; его имя при послѣднемъ издыханіи; возвратиться ему нельзя; нельзя и оставаться тамъ, гдѣ онъ живетъ теперь; перемѣнить мѣсто для него значитъ смѣнить одно горе другимъ. Каждый новый день наступаетъ для него затѣмъ, чтобы уничтожить весь трудъ его въ день прошлый. Чего ты можешь ожидать, служа тому, что падаетъ и не можетъ подняться, что не имѣетъ даже друзей (роняетъ ящикъ; Пизаніо поднимаетъ его), которые могли-бы поддержать его. Ты не знаешь, что поднялъ; возьми себѣ за трудъ; здѣсь лекарство, которымъ я пять разъ спасла короля отъ смерти. Ничто такъ не укрѣпляетъ, какъ оно; прошу тебя, возьми его; пусть это будетъ задаткомъ награды, которую получишь отъ меня. Объясни твоей госпожѣ, какъ будто отъ себя, ея положеніе. Подумай, какое счастье можетъ выпасть на твою долю; ты, не утрачивая милостей своей госпожи, можешь пріобрѣсти также расположеніе моего сына. Но моей просьбѣ король согласится на всякое повышеніе, какое ты пожелаешь. Наконецъ, я сама, требующая отъ тебя услуги, сочту себя обязанной вознаградить тебя какъ можно лучше. Позови моихъ дамъ! Подумай о томъ, что я тебѣ сказала. (Пизаніо уходитъ) Упорный плугъ; онъ преданъ своему господину; его трудно совратить; онъ постоянно напоминаетъ ей о вѣрности ея избраннику. Но приметъ онъ то, что я ему дала, и она лишится вѣстовщика о своемъ возлюбленномъ; если же затѣмъ она будетъ упрямиться по прежнему, и сама попробуетъ того-же.

Входятъ Пизаніо и дамы.

   Королева. Такъ, такъ, прекрасно! Фіалки, скороспѣлки и буквицы -- отнесите ихъ въ мой кабинетъ. прощай, Пизаніо, подумай о томъ, что я тебѣ сказала. (Уходить съ дамами.)
   Пизаніо. Да, я подумаю. Но если я когда-нибудь измѣню своему доброму господину, я задушу себя; вотъ все, что я могу сдѣлать для васъ. (Уходитъ.)
  

СЦЕНА VII.

Другая комната во дворцѣ.

Входитъ Иможена.

   Иможена. Отецъ жестокъ, мачиха лукава, и еще глупый вздыхатель, добивающійся руки жены, мужъ которой находится въ изгнаньи. О, мой мужъ, вѣнецъ моего горя, сколько страданій я претерпѣваю за тебя! Зачѣмъ не похитили меня такъ же, какъ моихъ двухъ братьевъ, я была бы счастливѣе! Какъ жалки помышляющіе о величіи. И какъ счастливы тѣ, хотя-бы они были въ низкой долѣ, которые находятъ удовлетвореніе своимъ скромнымъ желаніямъ. Кто еще идетъ ко мнѣ? Досадно!

Входятъ Пизаніо и Іахимо.

   Пизаніо. Благородный римлянинъ привезъ къ вамъ письмо отъ моего господина.
   Іахимо. Вы поблѣднѣли, принцеса. Не пугайтесь. Достойный Леонатусь здоровъ и посылаетъ вамъ свой сердечный поклонъ. (Подаетъ ей письмо.)
   Иможена. Благодарю и очень рада вамъ.
   Іахимо (про себя). Все, что можно видѣть снаружи, въ ней восхитительно; если она одарена такой-же прекрасной душей, то она единственна, какъ аравійская птица Фениксь, и я проигралъ пари. Смѣлость, будь мнѣ другомъ; отвага, вооружи меня отъ головы до ногъ; иначе, подобно парфянамъ, я принужденъ буду сражаться, обратившись въ бѣгство, или, скорѣе, бѣжать, не испробовавъ битвы.
   Иможена (читаетъ). "Онъ одинъ изъ благороднѣйшихъ людей, дружбѣ котораго я много обязанъ. Прими его хорошо, если дорожишь твоимъ вѣрнымъ Леонатусомъ". О! прочла вслухъ только эти строки; остальное согрѣваетъ мое сердце и наполняетъ его признательностію. Я рада вамъ, выражаю это словами и докажу вамъ на дѣлѣ, если въ состояніи буду что нибудь для васъ сдѣлать.
   Іахимо. Благодарю, прелестная принцеса... Что это? Обезумѣли люди? Природа дала имъ глаза, чтобы видѣть небесный своди, и любоваться сокровищами земли и моря; чтобы различать звѣзды на небосклонѣ и камешки на морскомъ берегу; и мы, при помощи такихъ совершенныхъ органовъ, не умѣемъ отличить прекрасное отъ безобразнаго.
   Иможена. Что привело васъ въ удивленье?
   Іахимо. Тутъ вина не глазъ; и обезьяна, посаженная между двухъ самокъ, съ одной заигрываетъ, а другую отталкиваетъ; не виновато тутъ и сужденье, потому что даже идіотъ съумѣетъ выбрать красивѣйшую; нельзя винить и апетитъ, потому что противопоставленное такой чистой красотѣ грязное безобразіе возбудитъ тошноту, а нежеланіе.
   Иможена. Что вы хотите этимъ сказать?
   Іахимо. Только пресытившаяся воля -- это насытившееся, но не сытое желаніе, этотъ сосудъ наполненный, но съ течью, -- сожравъ ягненка, пожираетъ и его внутренности.
   Иможена. Что раздражаетъ васъ? Здоровы ли вы?
   Іахимо. Благодарю, принцеса, я здоровъ (Пизаніо). Прошу васъ, скажите моему слугѣ, чтобы онъ ожидалъ меня тамъ, гдѣ я его оставилъ; онъ никого здѣсь не знаетъ и застѣнчивъ.
   Пизаніо. Я и самъ хотѣлъ пойдти поздороваться съ нимъ. (Уходить.)
   Иможена. Хорошо-ли живется моему мужу? Здоровъ-ли онъ?
   Іахимо. Онъ здоровъ.
   Иможена. Веселъ онъ? Надѣюсь, что веселъ?
   Іахимо. Удивительно веселъ; изъ иностранцевъ онъ у насъ самый веселый и большой проказникъ; его прозвали британскимъ кутилой.
   Иможена. Здѣсь онъ чаще бывалъ грустенъ, хотя иногда онъ самъ не могъ понять причины своей грусти.
   Іахимо. Я никогда не видѣлъ его печальнымъ. Есть у него пріятели французъ, знатнаго рода, какъ кажется, сильно влюбленный въ гальскую дѣвушку, оставшуюся на родинѣ; онъ вѣчно вздыхаетъ, точно кузнечный мѣхъ, а веселый британецъ -- я говорю о вашемъ супругѣ -- хохочетъ надъ его страстью. "Можно-ли, говоритъ онъ, -- не лопнуть отъ смѣха, когда подумаешь, что мужчина, знающій по книгамъ, по слухами или по собственному опыту, что такое женщина и чѣмъ она не можетъ не быть, на свободѣ тоскуетъ по рабствѣ".
   Иможена. И это сказалъ мой мужъ?
   Іахимо. Да, на глазахъ его были слезы отъ смѣха. Забавно присутствовать въ то время, когда онъ насмѣхается надъ французомъ. Но, знаетъ небо, многіе люди заслуживаютъ сильнаго порицанія.
   Иможена. Не онъ, надѣюсь.
   Іахимо. Не онъ. Но ему слѣдовало бы быть болѣе признательнымъ за даръ, ниспосланный ему небомъ въ васъ, которую я считаю драгоцѣннѣйшимъ изъ всѣхъ даровъ. Принужденный удивляться, я принужденъ также и сожалѣть.
   Иможена. Сожалѣть? Кого?
   Іахимо. Я отъ души сожалѣю двухъ людей.
   Иможена. Не я ли одна изъ нихъ? Вы смотрите на меня; что именно во мнѣ вызываетъ вашу жалость?
   Іахимо. Постыдно! Убѣжать отъ лучезарнаго солнца и утѣшиться въ тюрьмѣ тусклымъ ночникомъ!
   Иможена. Прошу васъ яснѣе отвѣчать на мои вопросы. Почему вы жалѣете меня?
   Іахимо. Потому, что другія, хотѣлъ я сказать, пользуются вашимъ... Но карать за то обязанность боговъ; разсказывать о томъ -- не моя.
   Иможена. Вижу, вамъ извѣстно что нибудь, что касается меня. Говорите же все. Опасеніе зла бываетъ нерѣдко мучительнѣе увѣренности, что оно существуетъ. Знаніе его или убѣждаетъ въ томъ, что нѣтъ средствъ его поправить, или же, добытое во время, указываетъ на нихъ. Откройте мнѣ все: и тайну, которую хотѣли открыть, и что именно васъ отъ того удерживало.
   Іахимо. Если-бы я имѣлъ право впиваться моими губами въ эту щеку; если-бъ я могъ пожимать эту руку, каждое прикосновеніе къ которой должно укрѣплять въ мужчинѣ данное обѣщаніе въ вѣрности; если-бы было моимъ это лицо, плѣнившее мои блуждающіе взоры и приковавшее мои чувства; и если-бы тогда -- будь я проклятъ -- я слюнявилъ бы себя прикосновеніемъ съ губами, доступными всѣмъ на столько же, на сколько доступны ступени Капитолія; если-бы я пожималъ руки, загрубѣвшія отъ ежечаснаго обмана, какъ отъ трудной работы; если-бы я впивался въ глаза, мутные и тусклые, какъ коптящій свѣтъ, питающійся вонючимъ саломъ, -- такая гнусная измѣна заслуживала бы всѣхъ адскихъ мукъ разомъ.
   Иможена. Я опасаюсь, что мужъ мой забылъ Британію.
   Іахимо. И самого себя. Я не предполагалъ разсказывать вамъ объ его жалкой перемѣнѣ; но ваши прелести, очаровали меня, вызвали изъ глубины души моей вѣсть о томъ на мой языкъ.
   Иможена. Ничего болѣе не разсказывайте мнѣ,
   Іахимо. О, дивная душа! Ваше горе до боли наполняетъ мое сердце состраданіемъ. Женщину, такую прекрасную, что и на тронѣ она могла бы удвоить славу величайшаго изъ королей, приравнивать къ развратницамъ, покупаемымъ залогомъ изъ вашихъ же сундуковъ и платящимъ за это золото всѣми болѣзнями, которыми природа поражаетъ испорченныхъ созданій, -- болѣзнями, способными отравить и самый ядъ! Отомстите, или мать ваша не была королевой, или вы сами выродились,
   Иможена. Отомстить! Какъ могу я отомстить? Если правда, что вы говорите, мое сердце не можетъ такъ скоро повѣрить тому, что слышатъ уши; если справедливы ваши слова, какъ же я буду мстить?
   Іахимо. Не заставилъ бы онъ меня жить, подобно жрицамъ Діаны, между двухъ холодныхъ простынь, въ то время, какъ самъ, на смѣхъ вамъ и на вашъ же счетъ, развлекается съ развратницами! Отомстите ему такъ же. Я посвящаю себя для вашего развлеченія; я болѣе буду достоинъ вашего ложа, чѣмъ этотъ измѣнникъ; я не обману вашего расположенія; я буду молчаливъ и вѣренъ.
   Иможена. Сюда, Пизаніо!
   Іахимо. Позвольте скрѣпить поцѣлуемъ мой обѣтъ.
   Иможена. Прочь! Я осуждаю мои уши за то, что они такъ долго слушали тебя. Если бы ты былъ честенъ, ты передалъ бы мнѣ эту вѣсть только изъ желанія мнѣ добра, а не съ цѣлью, столько же низкой, сколько и странной. Ты чернишь человѣка, который такъ же далекъ отъ того, что ты о немъ разсказываешь, какъ ты отъ чести, и предлагаешь свою любовь женщинѣ, которая гнушается тобою наравнѣ съ дьяволомъ... Пизаніо!.. Я разскажу королю, моему отцу, о твоемъ постыдномъ поступкѣ. Если онъ найдетъ благопристойными такую наглость дерзкаго иноземца, приличную развѣ въ римской банѣ, и его скотское покушеніе на мою честь, значитъ онъ не дорожитъ ни своимъ дворомъ, ни своей дочерью и не уважаетъ ее... Пизаніо, сюда!
   Іахимо. О, счастливый Леонатусъ! могу я сказать. Вѣра твоей супруги въ тебя такъ же заслуживаетъ твоего довѣрія къ ней, какъ твоя рѣдкая добродѣтель ея непоколебимой вѣры. Живите долго счастливые! Вы жена достойнаго изъ мужей, которымъ когда либо гордилась страна, и онъ вполнѣ достоинъ васъ. Простите мнѣ. Я говорилъ съ вами такъ, чтобы испытать, какъ глубоко укоренилось ваше довѣріе къ нему; теперь я представлю вамъ вашего мужа такимъ, каковъ онъ въ дѣйствительности: онъ человѣкъ самый совершенный, какого я знаю; святой чудакъ, умѣющій очаровать всякое общество; половина сердца каждаго принадлежитъ ему.
   Иможена. Вы исправляетесь.
   Іахимо. Онъ въ кругу людей точно богъ, спустившійся на землю; въ немъ есть какое-то величіе, заставляющее видѣть въ немъ болѣе, чѣмъ смертнаго. Не оскорбляйтесь, могущественная принцеса, что я осмѣлился испытать вѣру лживымъ разсказомъ; это испытаніе подтвердило только, что, при вашемъ высокомъ умѣ, вы не ошиблись въ выборѣ такого рѣдкаго супруга, который, какъ вамъ извѣстно, на подлость не способенъ. Изъ любви къ нему я провѣялъ ваши чувства; но боги создали васъ, въ отличіи отъ другихъ женщинъ, безъ плевелъ. Прошу васъ, простите.
   Иможена. Все забыто. Пользуйтесь моимъ вліяніемъ при дворѣ.
   Іахимо. Нижайше благодарю. Я совсѣмъ позабылъ, что у меня къ вамъ есть маленькая просьба, впрочемъ, важная потому, что она касается дѣла, въ которомъ участвуетъ вашъ мужъ вмѣстѣ со мною и нѣсколькими нашими благородными друзьями.
   Иможена. Скажите, въ чемъ дѣло?
   Іахимо. Насъ двѣнадцать римлянъ и вашъ мужъ -- лучшее перо нашего крыла -- сложились на покупку подарка императору, который я, ихъ довѣренный, купилъ во Франціи; это серебрянный сервизъ изящной работы, осыпанный драгоцѣнными камнями въ превосходной отдѣлкѣ; онъ большой цѣны и я, какъ чужеземецъ, не знаю, гдѣ найдти для него безопасное помѣщеніе; не можете-ли вы принять его къ себѣ на сохраненіе?
   Иможена. Охотно возьму и честью поручусь за его сохранность; мой мужъ участвуетъ въ подаркѣ и я могу поставить его въ моей спальнѣ.
   Іахимо. Онъ въ сундукѣ, который охраняется моими слугами. Я беру смѣлость поставить его у васъ только на одну ночь; а завтра я буду уже на кораблѣ.
   Иможена. О, нѣтъ, нѣтъ!
   Іахимо. Извините; я измѣню моему слову, если отложу отъѣздъ. Изъ Галліи я переплылъ море только затѣмъ, чтобы сдержать свое слово: увидѣть ваше высочество.
   Иможена. Благодарю за трудъ, но не уѣзжайте завтра.
   Іахимо. Я долженъ уѣхать, принцеса, и потому, если вы захотите письменно привѣтствовать вашего супруга, сегодня же вечеромъ напишите письмо. Я и безъ того уже промедлилъ; важно во время поднести нашъ подарокъ.
   Иможена. Напишу. Присылайте вашъ сундукъ; онъ будетъ сбереженъ и возвращенъ въ цѣлости. Желаю вамъ всего лучшаго.

(Уходятъ.)

  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ

СЦЕНА I.

Дворъ передъ дворцомъ Цимбелина.

Входитъ Клотенъ и два лорда.

   Клотенъ. Бывало-ли съ кѣмъ-нибудь такое несчастье! Мой шарь приближался уже къ цѣли и вдругъ его отбили; ставка была сто фунтовъ, а тутъ гадкая обезьяна вздумала упрекать меня за ругательства, точно я занялъ ихъ у него и не могъ пользоваться ими, какъ мнѣ вздумается.
   Первый лордъ. Что же онъ выигралъ этимъ? Вы разбили ему голову вашимъ шаромъ.
   Второй лордъ (про себя). Если бы въ его головѣ было столько же ума, сколько у разбившаго ее, то онъ бы весь вытекъ.
   Клотенъ. Если знатному человѣку пришла охота ругаться, развѣ имѣютъ правоприсутствующіе требовать, чтобы онъ укоротилъ ругательства, а?
   Вт. лордъ. Нѣтъ, принцъ; (про себѣ) такъ же, какъ и ты терзать имъ слухъ.
   Клотенъ. Проклятая собака! Я дамъ ему удовлетвореніе! Будь еще онъ равнаго со мною званія!
   Вт. лордъ (про себя). Тогда онъ былъ бы равенъ глупцу.
   Клотенъ. Ничто въ мірѣ меня такъ не раздражаетъ! Чортъ побери! Лучше бы мнѣ не быть такого знатнаго рода; никто не смѣетъ со мной подраться, потому что моя мать королева; всякая ничтожность дерется сколько ему угодно, а я хожу, какъ пѣтухъ, къ которому никто не смѣетъ подступить.
   Вт. лордъ (про себя). Пѣтухи ты и каплунъ съ гребнемъ на головѣ и вѣчно ты пѣтушишься.
   Клотенъ. Что ты говоришь?
   Вт. лордъ. Не слѣдуетъ вашему высочеству драться со всякимъ, кого вы оскорбляете.
   Клотенъ. Нѣтъ, не слѣдуетъ; не слѣдуетъ мнѣ оскорблять низшихъ себя.
   Вт. лордъ. Это можно только вамъ однимъ.
   Клотенъ. Я такъ и думаю.
   Пер. лордъ. А слышали вы о чужеземцѣ, прибывшемъ сегодня вечеромъ ко двору?
   Клотенъ. Чужеземецъ? и я ничего не знаю.
   Вт. лордъ (про себя). Чужеземецъ ты своего ума -- не знаешь и этого.
   Пер. лордъ. Онъ итальянецъ и, говорятъ, одинъ изъ друзей Леонатуса.
   Клотенъ. Леонатуса! изгнаннаго негодяя! Кто бы онъ ни быль, онъ вѣрно такой же. Отъ кого узналъ ты объ этомъ чужеземцѣ?
   Пер. лордъ. Отъ одного изъ пажей вашего высочества.
   Клотенъ. Будетъ ли прилично, если я пойду взглянутъ на него, не унижу-ли я себя этимъ?
   Пер. лордъ. Вы не можете унизить себя ваше высочество.
   Клотенъ. Не легко, я полагаю.
   Вт. лордъ (про себя). Ты отъявленный дуракъ и ничто не сдѣлаетъ тебя ниже того, что ты есть.
   Клотенъ. Пойдемь; я хочу видѣть этого итальянца; что я проигралъ въ шары сегодня днемъ, я отыграю у него вечеромъ.
   Вт. лордъ. Я послѣдую за вашимъ высочествомъ. (Клотенъ и первый лордъ уходятъ). Какъ это такая лукавая чертовка, его мать, подарила міру такого осла! Она -- женщина, до всего достигающая своимъ умомъ; а сынъ ея не вычтетъ двухъ изъ двадцати такъ, чтобы въ остаткѣ получилось восемнадцать. Увы! бѣдная принцеса, божественная Иможена, что должна выносить ты между отцомъ, управляемымъ твоею мачихой; матерью, ежечасно придумывающей новыя козни; и женихомъ, ненавистнымъ тебѣ болѣе даже, чѣмъ самая ссылка твоего любезнаго супруги. Да сдѣлаютъ небеса твердыню твоей чести незыблемою противъ ужаснаго развода, ими замышляемаго; да укрѣпятъ они храмъ твоей чистой души, чтобы ты могла устоять для своего изгнаннаго мужа и для обширной страны нашей!
  

СЦЕНА II.

Спальня; въ углу стоитъ сундукъ.

Иможена, въ постели, читаетъ; въ отдаленіи Елена.

   Иможена. Кто здѣсь? Ты, Елена?
   Елена. Что прикажете, принцеса?
   Иможена. Который часъ?
   Елена. Почти полночь, принцеса.
   Иможена. Цѣлыхъ три часа я читала; глаза мои устали; загни листокъ, на которомъ я остановилась и иди спать. Не уноси свѣчу, пусть горитъ. Если проснешься въ четыре часа, прошу, разбуди и меня. Сонъ меня одолѣваетъ. (Елена уходитъ) Ввѣряю себя вашему покровительству, боги! Молю, охраните меня отъ фей и злыхъ духовъ ночи! (Засыпаетъ.)

Іахимо вылѣзаетъ изъ сундука.

   Іахимо. Сверчки поютъ и утомленныя чувства людей возстановляются сномъ.Такъ нашъ Тарквиній прокрадывался по тростнику прежде, чѣмъ разбудилъ оскорбленное имъ цѣломудріе. О, Цитерея {Цитерея -- островъ въ Лаконіи, у берега котораго родилась изъ морской пѣны Венера, богиня любви. Поэтому Венеру и вообще красавицъ женщинъ зовутъ Цитерея или Цитера.}, какъ украшаешь ты собою твое ложе, роскошная лилія, болѣе бѣлая, чѣмъ твоя простыня. Если бъ я могъ коснуться тебя... Только поцѣлуемъ, однимъ поцѣлуемъ! Несравненные рубины, вы дѣлаете его еще болѣе желательнымъ. Это ея дыханіе наполняетъ комнату такимъ благоуханіемъ; и пламенъ свѣчи склонялся къ ней, точно желаетъ пробраться подъ ея вѣки, чтобы взглянуть на закрытыя этими завѣсами свѣтила бѣло-лазурныя, окаймляющія небесную синеву... Но займусь своимъ дѣломъ. Чтобы сохранить въ памяти эту комнату, запишу все. Такія-то и такія картины... тамъ окно... такъ-то убрана кровать... ковры съ такими-то и такими изображеніями -- все это должно войдти въ мой разсказъ. Ахъ! какая-нибудь примѣта на ея тѣлѣ подкрѣпляла бы его гораздо внушительнѣе тысячи подробностей о мебели: она бы обогатила мою опись... О, сонъ, ты, обезьяна смерти, навались на нее всей твоей тяжестью, чтобы ея чувства сдѣлались такими же, какъ у статуи въ храмѣ! (Снимаетъ браслетъ съ ея руки) Податливъ, какъ нѣкогда, былъ неподатливъ гордіевъ узелъ. Онъ мой! Это внѣшнее доказательство, такъ же внушительное, какъ и внутреннее сознаніе, доведетъ мужа до бѣшенства. На лѣвой груди у нея родинка, точно пять пурпурныхъ капелекъ въ чашечкѣ скороспѣлки; вотъ свидѣтель, убѣдительнѣе котораго и самъ судъ не представитъ; онъ заставитъ мужа повѣрить, что я сорвалъ замокъ и похитилъ сокровище ея чести. Ничего болѣе. Чего-жъ еще? Записывать не стану; достаточно врѣзалось, внѣдрилось въ мою занять. Она читала повѣсть о Тереѣ {Фракійгкій царь Терей былъ женатъ на Прогніи, дочери афинскаго царя, отъ которой имѣлъ сына Итиса. Влюбившись въ Филомелу, Терей заманилъ ее въ лѣсъ и тамъ изнасиловалъ; опасаясь, что она разскажетъ объ этомъ, онъ отрѣзалъ ей языкъ и заключилъ въ башню. Однакожъ, Филомела нашла случай увидѣться съ Прогніей и передала ей знаками о преступленіи ея мужа. Затѣмъ вмѣстѣ онѣ убили Итиса и накормили его мясомъ Терея. Въ наказаніе за эти преступленія, боги обратили Терея въ коршуна; Филомелу и Прогнію въ соловья и ласточку и онѣ днемъ и ночью клевали Терея.}; листъ загнутъ на томъ самомъ мѣстѣ, когда Филомела сдается. Довольно; полѣзу въ сундукъ и замкну пружину. Спѣшите вы, драконы ночи {Древніе представляли ночь въ видѣ женщины, летящей по нему въ колесницѣ, запряженной драконами.}; разсвѣтъ, протри глаза ворону. Мнѣ страшно! хотя она и ангелъ небесный, но здѣсь все-таки адъ. (Бьютъ часы) Разъ, два, три; теперь пора! (Влѣзаетъ въ сундукъ.)
  

СЦЕНА III.

Комната передъ спальней Иможены.

Входятъ Клотенъ и Лорды.

   Первый лордъ. Ваше высочество, при проигрышѣ вы самый терпѣливѣйшій и хладнокровнѣйшій изъ людей, который когда-либо бросалъ кости.
   Клотенъ. При проигрышѣ всякому бываетъ холодно.
   Пер. лордъ. Но не всякаго онъ дѣлаетъ до такой степени благородно-терпѣливымъ, какъ ваше высочество. Только когда вы выигрываете, вы горячитесь и раздражаетесь.
   Клотенъ. Выигрышъ каждому придаетъ храбрость. Добыть бы мнѣ только эту глупую Иможену и золота у меня будетъ въ волю. Кажется, утро наступило?
   Пер. лордъ. Уже день, ваше высочество.
   Клотенъ. Что же не идутъ музыканты? Мнѣ посовѣтовали развлекать ее по утрамъ музыкой; увѣряютъ, будто музыка тронетъ ее.

Входятъ Музыканты.

   Клотенъ. Сюда! Настраивайте ваши инструменты; удастся вамъ растрогатъ ее вашими пальцами -- прекрасно; мы попробуемъ и языкомъ; не понравится ей ни то, ни другое, пусть она останется при своемъ, но я отъ нея не откажусь. Начинайте какой-нибудь ловко придуманной штукой; а потомъ давайте сладенькую пѣсенку съ забористыми словами; посмотримъ тогда, что она подумаетъ на свободѣ.
  
                       Пѣсня *)
  
   Чу! Жаворонка пѣснь звучитъ,
             И Фебъ ужь въ путь готовъ:
   Коней росою онъ поитъ
             Изъ вѣнчиковъ цвѣтовъ.
   Стряхнувши сонъ свой, ноготки
             Глядятъ на небеса;
   Всѣ улыбаются цвѣтки....
             Вставай, моя краса,
   Вставай, вставай!
   {* Стихотворный переводъ этой пѣсни принадлежитъ Ѳ. Б. Миллеру; заимствованъ нами изъ изданія H. В. Гербеля и покойнаго Н. А. Некрасова.}
  
   Клотенъ. Теперь ступайте. Подѣйствуетъ ваша музыка, тѣмъ больше для васъ чести; не подѣйствуетъ -- значитъ у нея уши съ изъяномъ, котораго не исправятъ ни волосяныя, ни кишечныя струны, ни даже самый лучшій изъ голосовъ кастратовъ {Во время Шекспира дисканты кастратовъ въ пѣвческомъ хорѣ замѣняли женскіе голоса.}. (Музыканты уходятъ.)

Входятъ Цимбелинъ и Королева.

   Вт. лордъ. Сюда идетъ король.
   Клотенъ. Отлично, что я еще не ложился, иначе не быть бы мнѣ на ногахъ такъ рано: король не можетъ не похвалить отечески такого моего усердія. Добраго утра вашему величеству и моей дражайшей мамашѣ!
   Цимбелинъ. Не ожидаешь-ли ты тутъ у дверей упорную дочь нашу? Вѣрно, не хочетъ выйдти?
   Клотенъ. Я осаждалъ ее музыкой, но она не удостоила обратить вниманіе.
   Цимбелинъ. Ея милый изгнанъ еще такъ недавно; она еще не успѣла забыть его; пройдетъ еще немного времени и воспоминаніе о немъ изгладится въ ея умѣ; тогда она будетъ твоею.
   Королева. Ты такъ много обязанъ королю, который пользуется всѣмъ, что можетъ возвысить тебя въ глазахъ его дочери. Старайся же ты и самъ ей понравиться; не пропускай ни одного удобнаго случая; отказы ея должны служить для тебя еще большимъ побужденіемъ къ ухаживанію; увѣрь ее, что во всемъ, что ты дѣлаешь для нея, ты ею вдохновляешься; повинуйся ей во всемъ, исключая ея требованій, имѣющихъ цѣлію твое удаленіе; къ такимъ оставайся нечувствительнымъ.
   Клотенъ. Нечувствительнымъ? Не могу.

Входить Вѣстникъ.

   Вѣстникъ. Государь, послы изъ Рима; между ними Кай Луціусъ.
   Король. Достойный человѣкъ и не его вина, если онъ является теперь по непріятному дѣлу. Мы должны принять его со всѣмъ уваженіемъ, какое подобаетъ пославшимъ его нему лично; мы помнимъ добрыя его услуги. Милый сынъ, пожелавъ добраго утра твоей возлюбленной, приходи къ матери и къ намъ; ты понадобишься мнѣ во время переговоровъ съ римлянами. Идемте, королева. (Король, королева, вѣстникъ и придворные уходятъ).
   Клотенъ. Если она встала -- поговорю съ нею; если еще не встала -- пусть лежитъ и грезитъ. (Стучитъ въ дверь.) Послушайте! Я знаю, при ней всегда находятся прислужницы; что если я подмажу лапу одной изъ нихъ? За золото можно будетъ получить пропускъ; золотомъ можно заставить и діаниныхъ лѣсничихъ измѣнить своимъ обязанностямъ и они погонятъ дичь прямо на вора, Золото убиваетъ честнаго человѣка и спасаетъ бездѣльника; подчасъ оно посылаетъ на висѣлицу вмѣстѣ и честнаго человѣка и разбойника. Чего не дѣлаетъ оно и чего не уничтожаетъ? Сдѣлаю одну изъ ея женщинъ моимъ адвокатомъ, потому что въ этомъ дѣлѣ я ровно ничего не смыслю. (Стучится) Послушайте!

Входитъ Придворная Дама.

   Пр. дама. Кто стучится?
   Клотенъ. Дворянинъ.
   Пр. дама. Не больше?
   Клотенъ. И сынъ дворянки.
   Пр. дама. Не всякій, кому портной стоитъ такъ же дорого, какъ вамъ, можетъ этимъ похвалиться. Что же угодно вашей милости?
   Клотенъ. Вашу госпожу. Она готова?
   Пр. дама. Готова... остаться въ своей комнатѣ.
   Клотенъ. Вотъ вамъ золото. Продайте мнѣ добрую славу.
   Пр. дама. Какъ! Мою добрую славу? Или же славить васъ тамъ, гдѣ для васъ будетъ это нужно? Но вотъ сама принцеса.

Входить Иможена.

   Клотенъ. Добраго утра, прелестнѣйшая; вашу нѣжную ручку, сестрица.
   Иможена. Добраго утра, принцъ; вы слишкомъ много трудитесь, пожиная однѣ непріятности; за это я могу благодарить васъ только признаніемъ, что я такъ бѣдна благодарностью, что не имѣю никакой возможности дарить ее.
   Клотенъ. И все-таки, клянусь, я васъ люблю.
   Иможена. И безъ клятвы ваши слова подѣйствовали бы одинаково. Вы вѣчно клянетесь и за то вамъ одна моя награда: ни во что я ихъ не ставлю.
   Клотенъ. Это не отвѣтъ.
   Иможена. Я не сказала бы вамъ ни слова, еслибъ не опасалась, что вы способны принять мое молчаніе за согласіе. Прошу, пощадите меня; сколько бы вы ни угождали мнѣ, вы ничего не добьетесь отъ меня, кромѣ нелюбезности, какъ теперь. Такой умный человѣкъ, какъ вы, долженъ бы, послѣ столькихъ уроковъ, понять, что ему надо отстать.
   Клотенъ. Грѣшно оставлять васъ въ нашемъ сумасшествіи и я васъ не оставлю.
   Иможена. Дураки съ ума не сходятъ.
   Клотенъ. Не меня-ли вы называете дуракомъ?
   Иможена. Да вѣдь я сумасшедшая. Отстанете вы, пройдетъ и мое сумасшествіе; это вылѣчитъ насъ обоихъ. Мнѣ досадно, что вы заставляете меня забыть приличную женщинѣ сдержанность и отвѣчать вамъ слишкомъ рѣзко. Разъ навсегда скажу вамъ, я знаю свое сердце и искренно повторю вамъ, что я о васъ нисколько не думаю и настолько лишена состраданія къ вамъ, -- въ чемъ и винюсь, -- что ненавижу васъ; вами слѣдовало самимъ давно догадаться, а не заставлять меня это высказывать.
   Клотенъ. Вы грѣшите противъ повиновенія, которымъ вы обязаны своему отцу. Бракъ вашъ съ презрѣннымъ нищимъ, вскормленнымъ подаяніями, объѣдками и крохами двора, не есть бракъ; если людямъ низкаго происхожденія, -- а кто ниже его, -- плодящихъ только нищихъ и бродягъ, и дозволяется заключать союзы по влеченію сердца, то этого не можетъ допустить для васъ корона, чтобы вы не осквернили ея блеска союзомъ съ подлымъ рабомъ, годнымъ только для ливреи, для обносковъ съ плеча барина, съ конюхомъ, нѣтъ, даже ниже.
   Иможена. Скверный человѣкъ, будь ты даже сыномъ Юпитера, въ остальномъ такимъ же, какъ теперь, ты все-таки былъ бы слишкомъ низокъ даже для того, чтобы служить ему лакеемъ. Для тебя было бы слишкомъ достаточно, тебѣ оказали бы даже милость, назначивъ тебя, сообразуясь съ твоими качествами на должность помощника палача въ его королевствѣ; тебя по заслугамъ возненавидѣли бы за такое отличіе.
   Клотенъ. Пусть сгложетъ его чума.
   Иможена. Величайшимъ для него несчастіемъ служить уже одно произнесеніе тобою его имени. Самая худшая изъ ого одеждъ, облекавшихъ его тѣло, для меня дороже всѣхъ волосъ твоихъ, хотя бы каждый изъ нихъ превратился въ человѣка, подобнаго тебѣ... Пизаніо!

Входитъ Пизаніо.

   Клотенъ. Его одежда? Чортъ побери!
   Иможена. Бѣги скорѣе къ Доротеѣ, моей горничной.
   Клотенъ. Его одежда?
   Иможена. Дуракъ меня все хуже и хуже преслѣдуетъ, сердитъ и пугаетъ. Ступай, скажи моей горничной, чтобы она поискала браслетъ, который, вѣроятно, соскользнулъ съ моей руки; онъ подаренъ мнѣ твоимъ господиномъ и я не промѣняю его даже на доходъ любого изъ королей Европы. Кажется, я видѣла его сегодня утромъ и хорошо помню, что онъ былъ на мнѣ вчера вечеромъ; я его цѣловала; не улетѣлъ же онъ къ мужу съ вѣстью, что кромѣ него я цѣлую и другого.
   Пизаніо. Едва-ли онъ можетъ пропасть.
   Иможена. Надѣюсь; иди и поищи его. (Пизаніо уходитъ.)
   Клотенъ. Вы оскорбили меня. Самая худшая изъ его одеждъ?
   Иможена. Да, я сказала это; хотите судиться со мною -- зовите свидѣтелей.
   Клотенъ. Я сообщу объ этомъ вашему отцу.
   Иможена. И вашей матери. Она такъ любитъ меня, что, надѣюсь, постарается перетолковать все въ самую дурную сторону. Оставляю васъ, увѣренная въ вашемъ жесточайшемъ негодованіи. (Уходитъ)
   Клотенъ. Я отомщу тебѣ... Самая худшая изъ его одеждъ!... Хорошо! (Уходитъ.)
  

СЦЕНА IV.

Римъ. Комната въ домѣ Филаріо.

Входить Постумусъ и Филаріо.

   Постумусъ. Не бойтесь, сэръ; желалъ-бы я быть увѣреннымъ въ возвращеніи ко мнѣ расположенія короля столько же, сколько я увѣренъ въ томъ, что честь ея при мой останется.
   Филаріо. Какими средствами думаете вы подѣйствовать на короля.
   Постумусъ. Никакими; я жду, что время сдѣлаетъ перемѣну; дрожу отъ зимняго холода въ надеждѣ на теплые лѣтніе дни. Этими сомнительными надеждами я нищенски отплачиваю вамъ за вашу дружбу; не сбудутся онѣ и я умру вашимъ должникомъ.
   Филаріо. Вашей любезностью и вашимъ обществомъ вы съ лихвой платите мнѣ за все, что я могу для васъ сдѣлать. Теперь вашему королю, вѣроятно, уже предъявлены требованія великаго Августа; Кай Луціусъ очень точно исполнитъ данное ему порученіе. Думаю, король согласится на дань и уплатить недоимку; иначе онъ снова увидитъ римлянъ, скорбное воспоминаніе о которыхъ до сихъ поръ еще живетъ въ его народѣ.
   Постумусъ. Я не государственный человѣкъ и едва-ли когда нибудь буду имъ, но думаю, что это требованіе вызоветъ войну, и вы скорѣе услышите о высадкѣ въ нашу безстрашную Британію вашихъ легіоновъ, стоящихъ теперь въ Галліи, чѣмъ о присылкѣ хотя одного пенса дани. Мои соотчичи теперь лучше, искуснѣе, чѣмъ въ то время, когда Юлій Цезарь, подсмѣиваясь надъ ихъ неустройствомъ, хмурилъ однакожъ брови отъ ихъ мужества. Теперь это мужество, соединенное съ искуствомъ, покажетъ нашимъ порицателямъ, что нашъ народъ не отсталъ отъ вѣка.

Входитъ Іахимо.

   Филаріо. Смотрите, Іахимо!
   Постумусъ. По землѣ мчали васъ быстрые олени, а по морю вѣтры со всѣхъ сторонъ лобызали ваши паруса, чтобы дать быстрѣйшій ходъ вашему кораблю.
   Филаріо. Привѣтъ вамъ.
   Постумусъ. Полагаю, краткій отвѣтъ такъ ускорилъ ваше возвращеніе.
   Іахимо. Ваша жена -- прелестнѣйшая изъ женщинъ, которыхъ я видѣлъ.
   Постумусъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ и самая лучшая; иначе она въ окно приманивала бы къ себѣ лживыя сердца и обманывала бы ихъ.
   Іахимо. Вотъ къ вамъ письмо.
   Постумусъ. Надѣюсь, отраднаго содержанія?
   Іахимо. Полагаю.
   Филаріо. Встрѣтились вы при дворѣ съ Каемъ Луціусомъ?
   Іахимо. Нѣтъ, его ждали, но онъ еще не прибылъ.
   Постумусъ. До сихъ поръ все хорошо. Мой камень блеститъ по прежнему. Не находите ли вы, что онъ потускнѣлъ и не годится вамъ?
   Іахимо. Еслибы я проигралъ, я выдалъ-бы вамъ его цѣнность золотомъ. Но я готовъ съѣздить и вдвое далѣе, чтобы насладиться другой такой пріятной, хотя краткой ночью, какою была ночь, проведенная мною въ Британіи; я выигралъ перстомъ.
   Постумусъ. Не такъ легко онъ поддастся вамъ.
   Іахимо. Не думаю, если супруга ваша оказалась очень податливой.
   мнѣ разсказали.
             Ужъ сталъ его глубоко уважать.--
             А вашъ король, скажите мнѣ, имѣетъ
             Еще дѣтей 7)?
   1-й придворный. Нѣтъ, эта дочь осталась
             Ему одна. Но, впрочемъ, если вы
             Хотите знать, я вамъ скажу, что прежде
             Онъ былъ отцомъ двухъ юныхъ сыновей;
             Но оба эти мальчика исчезли
             Безвѣстно, какъ: одинъ -- трехъ лѣтъ, другой же --
             Еще груднымъ, и съ той поры о нихъ
             Къ намъ не дошло ни отклика ни вѣсти.
   2-й придворный. А какъ давно вы потеряли ихъ?
   1-й придворный. Тому прошло, я думаю, лѣтъ двадцать.
   2-й придворный. Какимъ же страннымъ случаемъ, скажите
             Могли пропасть такъ дѣти короля?
             Иль дурно сторожили ихъ? иль худо
             Направили вы поиски потомъ?
   1-й придворный. Признать должны подобный недосмотръ
             Конечно, мы нелѣпымъ до смѣшного;
             Но на бѣду случилось это дѣло
             Такъ именно, какъ я вамъ разсказалъ.
   2-й придворный. Я вѣрю вамъ.
   1-й придворный.           Однако намъ приличнѣй
             Теперь уйти. Сюда идетъ Постумъ,
             А вслѣдъ за нимъ принцесса съ королевой. (Уходятъ).
   

СЦЕНА 2-я.

Тамъ же.

(Входятъ королева, Постумъ и Иможена).

   Королева. Надѣюсь, дочь, что ты во мнѣ не видишь
             Слѣпой вражды, приписанной давно
             Всѣмъ мачехамъ. Ты -- плѣнница моя,
             Но сторожъ отдаетъ тебѣ охотно
             Ключи тюрьмы. А что до васъ, Постумъ,
             Я буду вамъ заступницей, лишь только
             Смягчится гнѣвъ жестокій короля.
             Но боги! какъ онъ сердится! Вамъ было бъ
             Полезнѣе поэтому покамѣстъ
             Смирить себя и перенесть съ терпѣньемъ
             Постигшій васъ суровый приговоръ.
   Постумъ. Скажите слово мнѣ, и я уѣду
             Хоть тотчасъ же.
   Королева (оглядываясь). Опасность велика,
             Но все жъ смотрѣть мнѣ больно на страданье
             Двухъ нѣжныхъ душъ. Я здѣсь пройдусь по саду,
             Оставя васъ, хоть велѣно мнѣ строго
             Смотрѣть, чтобъ тайно не шептались вы.

(Уходитъ королева).

   Иможена. О, низкая притворщица! какъ мягко
             Она нанесть умѣетъ злой ударъ!--
             Другъ милый мой! отцовскій гнѣвъ, конечно,
             Какъ дочери, мнѣ страшенъ и тяжелъ,
             Но онъ меня пугаетъ вдвое больше
             Изъ-за тебя.-- Иди жъ скорѣй! Пускай
             Я выдержу одну грозу упрековъ
             И гнѣвный взоръ 8). Поддержитъ душу мнѣ
             Святая мысль, что въ мірѣ есть безцѣнный
             И дивный перлъ, съ которымъ рано ль, поздно ль
             Увижусь я!
   Постумъ.           Краса моя и радость!
             О, лишь не плачь: иначе самъ, пожалуй,
             Я поводъ дамъ сказать, что сердцемъ сталъ
             Слабѣе я, чѣмъ долженъ быть мужчина.
             Конечно, клясться въ вѣрности тебѣ
             Не буду я: и безъ того останусь
             Вѣрнѣе я, чѣмъ давшій сотни клятвъ!--
             Я ѣду въ Римъ;-- у моего отца
             Былъ, помню, другъ по имени Филарій.
             Онъ тамъ живетъ и хоть извѣстенъ мнѣ
             По слухамъ лишь, но, вѣрно, не откажетъ
             Мнѣ дать пріютъ. Пиши туда мнѣ письма.
             И пусть хоть желчью 9) будешь ты писать,
             Мнѣ сладко все же будетъ цѣловать ихъ.

(Возвращается королева).

   Королева. Ахъ, поскорѣй!-- пожалуйста, кончайте.
             Подумать страшно, чѣмъ рискую я,
             Когда придетъ негаданно-нежданно,
             Сюда король. (Въ сторону) Устрою я нарочно,
             Чтобъ онъ пришелъ.-- Въ рукахъ держу его вѣдь
             Такъ крѣпко я, что радъ почесть за счастье
             Онъ даже зло, когда его получитъ
             Изъ рукъ моихъ 10).-- За оскорбленье даже
             Онъ дорогой заплатитъ мнѣ цѣной. (Уходитъ королева).
   Постумъ. Когда бы весь остатокъ дней, какіе
             Даны намъ жить, прощались мы съ тобой,
             То этимъ мы вѣдь только бъ ухудшили
             Разлуки мигъ, а потому простимся
             Въ послѣдній разъ.
   Иможена.           Нѣтъ, погоди, молю!
             Проститься такъ вѣдь было бъ слишкомъ мало,
             Когда бъ сбирался даже на простую
             Прогулку ты! (Даетъ ему кольцо). Другъ милый!-- вотъ брильянтъ,
             Который получила я въ наслѣдство
             Отъ матери. Возьми его съ собой;
             Носи, храни и береги, покуда
             Ты съ кѣмъ-нибудь не обручишься вновь,
             Узнавъ, что нѣтъ на свѣтѣ Иможены!
   Постумъ. Съ другою я?.. О, пусть бы только боги
             Мнѣ согласились возвратить тебя
             И смерти цѣпь поставили преградой
             Отъ мысли даже мужемъ стать другой!

(Надѣваетъ кольцо).

             Вѣрь, не покинетъ нѣжный твой подарокъ
             Меня, пока я чувствую и живъ;
             Что жъ до тебя, краса моя и радость,--
             То если рокъ судилъ, чтобъ потеряла
             Такъ много ты, отдавши мнѣ себя,
             Такъ пусть въ долгу я предъ тобой не буду
             Хоть въ мелочахъ. Хочу любви я цѣпью
             Сковать тебя. (Надѣваетъ ей на руку браслетъ).
                                 Носи бездѣлку эту!
             Увѣренъ я, что плѣнница прелестнѣй
             Не надѣвала золотыхъ оковъ.
   Иможена. О, боги, боги!-- гдѣ же и когда
             Мы свидимся? (Входитъ Цимбелинъ со свитой).
   Постумъ.           Тсс... вотъ король.
   Цимбелинъ (Постуму).                     Голякъ!
             Ничтожество! Вонъ съ глазъ!.. Когда посмѣешь
             Ты впредь еще присутствіемъ своимъ
             Сквернить мой домъ -- ждетъ смерть тебя!.. вонъ тотчасъ!
             Зловредный ядъ для крови ты моей!
   Постумъ. Пусть благодать прострутъ надъ вами боги
             И сохранятъ всѣхъ вашихъ вѣрныхъ слугъ!
             Я ухожу. (Уходитъ Постумъ).
   Иможена. И смерти часъ не могъ бы
             Быть для меня ужаснѣй и больнѣй.
   Цимбелинъ (Иможенѣ). Дрянная тварь!-- ты, чьей любовью думалъ
             Возстановить я молодость мою...
             И что жъ!-- меня наоборотъ успѣла
             Состарить ты!
   Иможена.           Прошу васъ, государь,
             Умѣрьте гнѣвъ: вы имъ себѣ вредите.
             Что жъ до меня -- я столько настрадалась
             За эти дни, что мнѣ не страшенъ даже
             И вашъ укоръ: я потерять успѣла
             Чувствительность давно ужъ ко всему.
   Цимбелинъ. И въ томъ числѣ къ стыду и къ чувству долга.
   Иможена. Чего же ждать, когда въ душѣ убитъ
             Надежды лучъ?
   Цимбелинъ.           Манилъ тебя, напротивъ,
             Онъ счастьемъ быть супругой принца -- сына
             Моей жены.
   Иможена.           Считаю счастьемъ я,
             Что вышло иначе. Грозилъ мнѣ ястребъ,
             Но я его смѣнила на орла.
   Цимбелинъ. На нищаго!-- Ты осквернить хотѣла
             Мой славный тронъ.
   Иможена.           Напротивъ, новымъ блескомъ
             Зажечь его.
   Цимбелинъ.           Дрянная тварь!
   Иможена.                               Вы сами
             Виновны въ томъ, что такъ сердечно дорогъ
             Мнѣ сталъ Постумъ. Зачѣмъ вы воспитали
             Насъ вмѣстѣ съ нимъ? Достоинъ мужемъ быть
             Онъ всякой женщинѣ, и я, отдавши
             Себя ему, дала далеко меньше
             Въ сравненьи съ тѣмъ, что получила въ немъ.
   Цимбелинъ. Я вижу то, что нѣтъ въ тебѣ разсудка.
   Иможена. Коль скоро такъ -- пусть мнѣ помогутъ боги!
             Ахъ, почему не родилась простою
             Пастушкой я, а милый Леонатъ
             Не сынъ бѣдняги-пахаря? (Возвращается королева)*
   Цимбелинъ.                     Родилась
             Безъ смысла ты! (Королевѣ). А ты!.. вѣдь приказалъ
             Я, кажется, чтобъ оставлять не смѣла
             Ты ихъ вдвоемъ... Запри ее сейчасъ же.
   Королева. О, государь, не будьте такъ жестоки!
             А ты утѣшься, милое дитя.
             (Королю). Я васъ прошу меня оставить съ нею.
             Мой вамъ совѣтъ призвать на помощь разумъ
             И въ немъ искать прибѣжища въ бѣдѣ.
   Цимбелинъ. Пусть кровь ея испортится по каплѣ
             И въ старости отъ глупости своей
             Умретъ она! (Уходитъ Цимбелинъ).
   Королева.           О, фуй! (Иможенѣ). Такъ иль иначе,
             Предъ нимъ смирить все жъ надо намъ себя.

(Входитъ Пизаній).

             Вотъ твой слуга.-- Ну что? Какія вѣсти?
   Пизаній. Тамъ вышелъ шумъ: вашъ сынъ затѣялъ драку
             Съ супругомъ госпожи моей.
   Королева.                     О, боги!..
             Надѣюсь я, что не было бѣды?
   Пизаній. Могла бы быть, но господинъ мой, къ счастью,
             Себя сдержалъ. Онъ вынутымъ мечомъ
             Скорѣй игралъ, чѣмъ наносилъ удары,
             А тутъ бойцовъ успѣли развести
             Кто былъ вокругъ.
   Королева.           Всѣмъ сердцемъ рада я.
   Иможена. Пособникомъ достойнымъ оказался
             Вашъ сынъ отцу! Затѣять споръ -- и съ кѣмъ же?
             Съ изгнанникомъ!-- О, честный, храбрый витязь!
             Желаю я, чтобы они сошлись
             Когда-нибудь въ пустынѣ африканской 11),
             И я иглой могла бъ остановить
             Того изъ двухъ, кто отступилъ бы первымъ.
             (Пизанію) А, ты, скажи, зачѣмъ тобой оставленъ
             Твой господинъ?
   Пизаній. Онъ такъ велѣлъ, прибавивъ,
             Чтобъ я его никакъ не провожалъ
             До гавани. Онъ тоже далъ приказъ,
             Что дѣлать мнѣ, когда угодно будетъ
             Вамъ отъ меня потребовать услугъ.
   Королева. Онъ былъ тебѣ всегда слугой усерднымъ
             И, вѣрю, имъ останется навѣкъ.
   Пизаній. За лестный отзывъ васъ благодарю я.
   Королева. Уйди теперь.
   Иможена.           Чрезъ полчаса съ тобой
             Поговорю я обо всемъ подробнѣй;
             А до того пойти взглянуть ты долженъ,
             Какъ господинъ твой сядетъ на корабль.
             Теперь ступай: -- увидимся мы послѣ. (Уходятъ).
   

СЦЕНА 3-я.

Площадь.

(Входятъ Клотенъ и двое придворныхъ).

   1-й придворный. Я совѣтовалъ бы вамъ, принцъ, перемѣнить рубашку. Вы такъ разгорячились, что отъ васъ валитъ паръ точно отъ принесенной жертвы. А вѣдь если воздухъ выходитъ изъ тѣла и замѣняется новымъ, то входящій можетъ быть очень вреденъ для здоровья.
   Клотенъ. Ну, вотъ еще! Развѣ рубашка моя въ крови?-- А сознайтесь, вѣдь ему порядкомъ отъ меня досталось.
   2-й придворный (въ сторону). Досталось только его терпѣнью.
   1-й придворный. Еще бы! Если онъ не раненъ, то, значитъ, тѣло его дырявое рѣшето! Проѣзжая дорога для клинка.
   2-й придворный (въ сторону). Твой клинокъ боится проѣзжихъ дорогъ, какъ неисправный должникъ.
   Клотенъ. Бездѣльникъ не могъ предо мной устоять.
   2-й придворный (въ сторону). Потому что онъ не стоялъ, а лѣзъ прямо на тебя.
   1-й придворный. Гдѣ жъ ему было устоять! Онъ прибавилъ къ вашимъ владѣніямъ и ту землю, на которой стоялъ.
   2-й придворный (въ сторону). Этой земли было столько же, сколько ты считаешь въ своемъ владѣньи океановъ,-- шутъ ты гороховый.
   Клотенъ. Досадно, что насъ розняли.
   2-й придворный (въ сторону). Это досадно и мнѣ; -- мы лишились удовольствія видѣть, сколько займетъ мѣста растянутый на землѣ дуракъ.
   Клотенъ. И такого болвана она рѣшилась предпочесть мнѣ!
   2-й придворный (въ сторону). Если сдѣлать лучшій выборъ грѣхъ, то она дѣйствительно погибла.
   1-й придворный. Я всегда говорилъ вашему высочеству, что ея красота не въ ладу съ умомъ. Его свѣтъ нисколько не отражается на ея лицѣ.
   2-й придворный (въ сторону). Потому что онъ не свѣтитъ для дураковъ, которые не могли бы этого выдержать.
   Клотенъ. Пойдемте въ мою комнату. Очень мнѣ жаль, что дѣло не кончилось чѣмъ-нибудь серьезнѣй.
   2-й придворный (въ сторону). Ну, я объ этомъ не жалѣю;-- да и что могло быть серьезнаго въ отдутомъ ослѣ?
   Клотенъ. Идемте, что ли?
   1-й придворный. Я буду сопровождать ваше высочество.
   Клотенъ. Что за проводы! Идемте вмѣстѣ. (Уходятъ).
   

СЦЕНА 4-я.

Комната во дворцѣ Цимбелина.

(Входятъ Иможена и Пизаній).

   Иможена. О, если бъ могъ ты прирасти, какъ камень,
             На берегу и тамъ слѣдить за каждымъ
             Изъ-за моря бѣгущимъ кораблемъ!
             Вѣдь ежели изъ дальнихъ странъ пришлетъ
             Постумъ мнѣ вѣсть, и я ее случайно
             Не получу, то это будетъ мнѣ
             Ужаснѣе, чѣмъ узнику потеря
             Того письма, которымъ онъ прощенъ!--
             Скажи, какимъ съ тобой послѣднимъ словомъ
             Простился онъ?
   Пизаній.           Звалъ васъ своей царицей,
   Иможена. И издали махалъ моимъ платкомъ?
   Пизаній. О, да, и цѣловалъ его.
   Иможена.                     Какъ счастливъ
             Былъ мертвый ленъ!-- счастливѣй многимъ, многимъ,
             Увы, чѣмъ я!-- И это все?
   Пизаній.                     О, нѣтъ.
             Онъ все стоялъ на палубѣ, докуда
             Я отличить отъ прочихъ могъ его,
             И, стоя такъ, махалъ ежеминутно
             Онъ шляпой мнѣ, перчаткой и платкомъ;
             И мнѣ казалось, будто порывался
             Онъ выразить, что такъ же тяжело
             Въ немъ билось горемъ сердце, какъ, напротивъ,
             Скользилъ легко но глади водъ корабль.
   Иможена. Ты долженъ былъ слѣдить за нимъ глазами.
             Пока не сталъ онъ менѣе, чѣмъ воронъ,
             Летящій вдаль.
   Пизаній.           Такъ точно сдѣлалъ я.
   Иможена. Я всѣ глаза себѣ бы проглядѣла,
             Слѣдя за нимъ. Смотрѣла бъ на него,
             Пока не сталъ онъ менѣе иголки!
             Пока вдали не скрылся бъ, какъ комаръ!
             А тамъ, а тамъ... отворотясь печально,
             Растаяла бъ я моремъ горькихъ слезъ!--
             Скажи, когда, ты думаешь, получимъ
             Мы вѣсть о немъ?
   Пизаній.           Повѣрьте, что пришлетъ
             Онъ намъ ее, чуть будетъ первый случай.
   Иможена. Вѣдь не успѣла я проститься даже,
             Какъ должно, съ нимъ! Не высказала всѣхъ
             Словъ ласки и любви! Чуть я хотѣла
             Ему сказать, какъ буду неизмѣшвго
             О немъ мечтать я въ тотъ иль въ этотъ часъ:.
             Чуть взять съ него я собиралась клятву,
             Что не отдастъ онъ правъ моихъ, и чести
             Въ Италіи какой-нибудь пустой
             Прелестницѣ; чуть обязать его
             Хотѣла я, чтобъ утромъ, днемъ и ночью
             Онъ въ тѣ часы, когда молиться буду
             Я за него -- молился бъ точно такъ же
             И за меня; чуть наконецъ собралась
             Проститься съ нимъ горячимъ поцѣлуемъ
             Я между двухъ горячихъ, страстныхъ словъ --
             Вошелъ въ тотъ мигъ внезапно, какъ холодный.
             Вихрь сѣвера, жестокій мой отецъ
             И въ мигъ одинъ сгубилъ цвѣты привѣта
             И нашихъ ласкъ! (Входитъ придворная дама).
             Дама. Васъ королева проситъ
             Прійти къ себѣ.
   Иможена (Пизанію). Исполни тотчасъ все,
             Что сказано.-- (Дамѣ) Я съ вами къ королевѣ
             Иду сейчасъ.
   Пизаній.           Исполню все, принцесса. (Уходятъ).
   

СЦЕНА 5-я.

Римъ. Комната въ домѣ Филарія.

(Входятъ Филарій, Якимо и Французъ).

   Якимо. Э, полноте, вѣдь я зналъ его въ Британіи. Онъ уже тогда начиналъ приходить въ извѣстность, и окружавшіе громко предсказывали ему теперешнюю славу. Я одинъ не видѣлъ въ немъ ничего особеннаго и не увидѣлъ бы даже въ томъ случаѣ, если бъ списокъ его качествъ былъ приколотъ къ нему, какъ афишка.
   Филарій. Вы говорите такъ, потому что знали его, когда онъ еще не былъ тѣмъ, чѣмъ сдѣлался позже, и когда ни наружныя ни душевныя его качества еще не развились вполнѣ.
   Французъ. Я также зналъ его во Франціи и скажу прямо, что такихъ, какъ онъ, не было надобности искать днемъ съ огнемъ 12).
   Якимо. Я увѣренъ, что всей своей извѣстностью онъ обязанъ исключительно браку съ королевской дочерью. Но вѣдь тутъ главную роль играла ея блажь, а никакъ не его достоинства.
   Французъ. А затѣмъ его изгнаніе.
   Якимо. Оно также многимъ ему помогло. Доброжелатели принцессы горько оплакиваютъ ея печальный разводъ и превозносятъ изгнанника для того, чтобъ оправдать ея выборъ, остановившійся на голякѣ безъ роду и племени. Согласитесь, что оправдать ея поступокъ иначе было бы трудно.-- Но скажите, зачѣмъ пріѣхалъ онъ сюда, и съ чего началось ваше знакомство?
   Филарій. Я не разъ былъ обязанъ жизнью его отцу, съ которымъ мы были товарищами по оружію. (Входитъ Постумъ). Но вотъ и нашъ британецъ. Я убѣдительно прошу васъ обращаться съ нимъ, какъ прилично порядочнымъ людямъ съ человѣкомъ его достоинства, и вообще совѣтую познакомиться съ нимъ поближе, помня, что онъ мой добрый другъ. Я желаю, чтобъ вы убѣдились въ его качествахъ по собственному опыту, а не по моимъ разсказамъ.
   Французъ (Постуму). Сколько помню, синьоръ, мы видѣлись съ вами въ Орлеанѣ?
   Постумъ. Да, и я состою съ тѣхъ поръ должникомъ за вашу услугу, безъ всякой надежды когда-нибудь расплатиться.
   Французъ. Вы ее слишкомъ преувеличиваете. Я очень былъ радъ, что случай далъ мнѣ возможность помирить васъ съ моимъ соотечественникомъ. Очень было бы жаль, если бы вы сошлись съ кровавыми намѣреніями изъ-за такой ничтожной причины.
   Постумъ. Что дѣлать,-- я былъ молодъ и потому слушался голоса первыхъ впечатлѣній болѣе, чѣмъ совѣтовъ опытныхъ людей. Но все-таки даже и теперь, когда мои разсудительныя способности возмужали (что я могу сказать, не оскорбляя никого), я держусь мнѣнія, что причина тогдашней ссоры была вовсе не такъ пуста, какъ вамъ кажется.
   Французъ. Нѣтъ, именно была настолько, что ея не стоило разрѣшать мечами, и тѣмъ болѣе между двумя такими противниками, изъ которыхъ одинъ навѣрно бы палъ, а можетъ-быть, и оба вмѣстѣ.
   Якимо. Вы позволите учтиво спросить въ чемъ было дѣло?
   Французъ. О, конечно! Ссора была публична, а потому и разговоръ о ней не можетъ никого оскорбить. Дѣло шло о томъ же самомъ вопросѣ, который занималъ насъ вчера вечеромъ, когда каждый изъ насъ превозносилъ достоинства женщинъ своей родины. Синьоръ увѣрялъ и предлагалъ поддержать свое мнѣніе кровавымъ доказательствомъ, что дама его сердца лучше, умнѣй, добродѣтельнѣй и постояннѣй любой французской женщины.
   Якимо. Вѣроятно, эта дама давно умерла; иначе синьоръ навѣрно измѣнилъ бы съ тѣхъ поръ свой на нее взглядъ.
   Постумъ. Она жива и такъ же сохранила до сей поры свои качества, какъ я мое о ней мнѣніе.
   Якимо. Вы однако не будете превозносить ее такъ высоко надъ итальянками?
   Постумъ. Я не откажусь отъ того, что сказалъ, даже въ томъ случаѣ, если получу вызовъ, какъ это было во Франціи. Я болѣе, чѣмъ люблю эту женщину: -- я передъ ней преклоняюсь.
   Якимо. Сказать о любой британской женщинѣ, что она такъ же хороша и достойна, какъ итальянка -- будетъ уже слишкомъ достаточной для нея похвалой. Впрочемъ, если ваша возлюбленная дѣйствительно превосходитъ многихъ женщинъ такъ же, какъ, напримѣръ, этотъ, блестящій на вашей рукѣ, брильянтъ превосходитъ всѣ, какіе мнѣ случалось видѣть, то и это еще не будетъ въ моихъ глазахъ доказательствомъ ея совершенства. Я просто скажу, что, значитъ, я не видѣлъ лучшихъ брильянтовъ, а вы -- лучшихъ женщинъ.
   Постумъ. Я цѣню ее по достоинствамъ, точно такъ же, какъ и этотъ брильянтъ.
   Якимо. А какъ высоко вы его цѣните?
   Постумъ. Дороже всѣхъ мірскихъ благъ.
   Якимо. Ну, вотъ и значитъ, что если ваша красавица не умерла, то вы сами цѣните ее дешевле этой бездѣлки.
   Постумъ. Вы ошибаетесь. Бездѣлку эту можно подарить или продать, если у кого-нибудь окажется довольно денегъ для ея покупки или достоинствъ для полученія въ подарокъ. Что жъ до моей красавицы, то она не предметъ торговли, потому что сама подарокъ боговъ.
   Якимо. Боги ее вамъ не дарили, но только дали на подержаніе.
   Постумъ. Да; -- и я, съ ихъ помощью, надѣюсь ее сберечь.
   Якимо. Вы можете сколько угодно утѣшать себя этой мыслью, но не забывайте, что чужіе соколы часто спускаются на прудъ сосѣда. Ваша несравненная красавица можетъ быть украдена такъ же, какъ вашъ брильянтъ. Дорогія вещи ломки, а женщины -- непостоянны. Хитрый воръ и ловкій соблазнитель могутъ похитить какъ то, такъ и другое.
   Постумъ. Если вы разсчитываете на непостоянство моей красавицы, то скажу, что соблазнителя, способнаго похитить ея честь, у васъ въ Италіи не найдется. Равно я спокоенъ и за мой брильянтъ, несмотря на то, что ворами Италія, какъ извѣстно, славится.
   Филарій. Синьоры! прекратимте этотъ разговоръ.
   Постумъ. Охотно.-- Замѣчу однако, что синьоръ, какъ кажется, не считаетъ меня чужимъ. Мы дошли въ нашемъ первомъ короткомъ съ нимъ разговорѣ до очень большихъ откровенностей.
   Якимо. Поговоривъ разъ въ пять подолѣе съ вашей красавицей, я берусь ее покорить. Дайте мнѣ средство съ ней сойтись, и вы увидите, что она будетъ вынуждена сдаться.
   Постумъ. Никогда.
   Якимо. Прозакладую половину моего состоянія противъ вашего перстня, который, по моему мнѣнію, болѣе не стоитъ. Впрочемъ, я держу пари не столько противъ ея чести, сколько противъ вашей излишней довѣрчивости, и потому, чтобъ смягчить оскорбительность вызова, я предлагаю пари не противъ вашей красавицы собственно, а противъ любой женщины въ мірѣ.
   Постумъ. Много же вы о себѣ воображаете, рѣшаясь на такое пари, и я не сомнѣваюсь, что получите заслуженное.
   Якимо. Что же именно?
   Постумъ. Щелчокъ;-- хотя, по моему мнѣнію, такое самохвальство заслуживало бъ болѣе строгаго наказанія.
   Филарій. Синьоры, довольно! Споръ вашъ грозитъ принять слишкомъ рѣзкій оборотъ, а потому кончите его, какъ онъ начался, и постарайтесь сойтись другъ съ другомъ лучше.
   Якимо. Я готовъ поддерживать сказанное не только всѣмъ, что имѣю самъ, но даже имуществомъ моихъ сосѣдей.
   Постумъ. Какую же красавицу выбираете вы для вашего опыта?
   Якимо. Вашу! Ту самую, въ постоянствѣ которой вы такъ убѣждены. Я ставлю десять тысячъ червонцевъ противъ вашего перстня, что если вы дадите мнѣ возможность съ нею увидѣться, то я не потребую больше двухъ свиданій для того, чтобъ покончить съ ея честью, которую вы воображаете до того недоступной.
   Постумъ. Я готовъ держать пари золотомъ противъ золота, но мой перстень составляетъ часть меня самого и такъ же мнѣ дорогъ, какъ я самъ.
   Якимо. Вижу, что вы дѣйствуете осторожно, какъ замѣшанный въ дѣлѣ 13), и чувствуете сами невозможность ручаться за честь женскаго тѣла даже въ томъ случаѣ, если заплатить по милліону за каждый его золотникъ. Страхъ и сомнѣніе сквозятъ въ вашемъ отвѣтѣ.
   Постумъ. Хотя вы, повидимому, большой охотникъ болтать, но, какъ мнѣ начинаетъ казаться, предложеніе ваше серьезно.
   Якимо. Я попусту не болтаю и готовъ всегда поддержать слова дѣломъ.
   Постумъ. Вотъ какъ!-- такъ берите же мой перстень въ залогъ до вашего возвращенья. Условіе заключено! Я подтверждаю, что та, которую я люблю, стоитъ далеко выше вашихъ недостойныхъ предположеній, а потому на пари согласенъ и отдаю вамъ кольцо.
   Филарій. Я не допущу такого пари.
   Якимо. Чего тутъ не допускать, когда дѣло кончено!-- Если я не представлю вамъ несомнѣнныхъ доказательствъ, что пользовался сладчайшими прелестями вашей возлюбленной, то мои десять тысячъ червонцевъ и вашъ брильянтъ принадлежатъ вамъ. Вы слышите? Да, да!-- повторяю, что если ея честь, въ которую вы такъ вѣрите, останется при ней, то обѣ ваши драгоцѣнности -- и кольцо и она -- останутся при васъ вмѣстѣ съ моими деньгами.-- Но вы должны дать мнѣ рекомендацію, чтобъ я могъ свободно съ ней познакомиться.
   Постумъ. Я принимаю эти условія и заключаю съ вами договоръ. Если вы, вернувшись, доставите мнѣ несомнѣнное доказательство вашего надъ нею торжества, то я перестану считать себя вашимъ врагомъ, потому что подобное существо не стоитъ, чтобъ изъ-за него ссорились. Но если она останется чистой (то-есть, если вы не докажете противнаго), то за вашу клевету и попытку оскорбить ея честь вы мнѣ отвѣтите мечомъ.
   Якимо. По рукамъ!-- договоръ заключенъ. Мы немедленно облечемъ его въ законную форму, и затѣмъ я тотчасъ отправлюсь въ Британію, чтобъ лишняя проволочка не остудила дѣла, и оно не лопнуло. Я сейчасъ внесу слѣдующую съ меня сумму и напишу все какъ слѣдуетъ.
   Постумъ. Я согласенъ. (Уходятъ Постумъ и Якимо).
   Французъ. Какъ думаете, состоится это пари или нѣтъ?
   Филарій. Якимо не отступитъ ни на шагъ.-- Но пойдемте за ними. (Уходятъ).
   

СЦЕНА 6-я.

Британія. Комната во дворцѣ*

(Входятъ Королева, придворныя дамы и Корнелій).

   Королева. Отправьтесь всѣ, покуда не засохла
             Роса въ травѣ, нарвать моихъ цвѣтовъ.
             Кто знаетъ ихъ?
   Дама.           Я знаю.
   Королева.           Торопитесь (Дамы уходятъ).
             (Корнелію) Принесъ ли ты заказанный составъ?
   Корнелій (подаетъ ящичекъ). Вотъ онъ, милэди.-- Я спросить обязанъ
             Однако васъ (и пусть не будетъ вамъ
             Вопросъ во гнѣвъ),-- къ чему вамъ нуженъ этотъ
             Ужасный ядъ? Онъ причиняетъ смерть
             Хотя не вдругъ, но вѣрно!
   Королева.                     Я дивлюсь
             Такимъ словамъ;-- твоей я ученицей
             Слыву давно. Не ты ль училъ меня,
             Какъ составлять духи и ароматы?
             Успѣла я дойти въ искусствѣ этомъ
             Такъ далеко, что славный нашъ король
             Нерѣдко самъ мнѣ воздавалъ любезно
             Дань похвалы. Чему жъ дивишься ты,
             Что я хочу итти въ наукѣ дальше?
             Вѣдь не черна жъ душою я, какъ дьяволъ,
             Чтобъ ты меня подозрѣвалъ въ дурномъ!
             Я твой составъ сбираюсь испытать
             Не на людяхъ, а на ничтожныхъ тваряхъ,
             Не стоящихъ веревки палача 14).
             Узнавъ на нихъ вліянье злой отравы,
             Испробую иныя средства я,
             Чтобъ имъ помочь, и тѣмъ путемъ узнаю
             Достоинство другихъ цѣлебныхъ травъ
   Корнелій. Вы лишь себѣ ожесточите сердце,
             Страданья видъ ужасенъ и тяжелъ;
             Онъ принесетъ вамъ тяжкій вредъ. (Входитъ Пизаній).
   Королева (смотря на Пизанія, тихо). Не бойся.
             Вотъ льстивый рабъ, надъ кѣмъ испытанъ будетъ
             Ядъ прежде всѣхъ. Постуму преданъ онъ,
             А сыну врагъ. (Громко) Что скажешь ты, Пизаній?
             (Корнелію) Ты можешь, врачъ, отправиться домой;
             Твоихъ услугъ покамѣстъ мнѣ не надо.
   Корнелій (тихо). Не вѣрю я ни на волосъ тебѣ,
             Но сдѣлать зла тебѣ я не позволю.
   Королева (Пизанію). Поди сюда. (Отходитъ съ нимъ).
   Корнелій (тихо, смотря на королеву). Не нравишься ты мнѣ!
             Ты думаешь, что далъ тебѣ я точно
             Опасный ядъ;-- нѣтъ, нѣтъ! такихъ, какъ ты,
             Я не снабжу подобнымъ адскимъ зельемъ.
             Ты слишкомъ зла! Напитокъ мои безвреденъ.
             Онъ усыпить способенъ лишь на мигъ
             Сознанье въ насъ.-- Попробуетъ сначала
             Она его на кошкахъ или псахъ,
             А тамъ подняться вздумаетъ и выше...
             Но, къ счастью, зла не выйдетъ изъ того.
             Минутный сонъ подобенъ будетъ смерти
             На первый взглядъ, но, разъ пройдя, вдохнетъ,
             Напротивъ, онъ въ проснувшееся тѣло
             Приливъ тепла и свѣжихъ, новыхъ силъ.
             Надеждой зла ее я обморочу
             И, чѣмъ вѣрнѣй -- тѣмъ чище буду самъ
   Королева (подходя). Сказала я, что болѣе ты мнѣ
             Не нуженъ, врачъ; -- я прикажу позвать
             Тебя потомъ.
   Корнелій.           Я ухожу, милэди. (Уходитъ Корнелій).
   Королева (Пизанію). Итакъ, она, ты говоришь, все плачетъ?
             Что мнѣ сказать на это можешь ты?
             Придетъ ли часъ, когда она смирится
             И побѣдитъ разсудкомъ эту дурь?
             Не забывай: въ тотъ день, когда успѣешь
             Достигнуть ты, что будетъ ею точно
             Любимъ мой сынъ -- тебя сумѣю я
             Возвысить такъ, какъ высоко стоитъ
             Твой господинъ;-- нѣтъ, нѣтъ! гораздо выше!
             Что онъ теперь? Языкъ его фортуны
             Безгласно-нѣмъ, а слава чуть жива;
             Приговоренъ скитальцемъ быть бездомнымъ
             На свѣтѣ онъ; вся жизнь его теперь
             Лишь смѣна золъ одно другого хуже.
             Онъ съ каждымъ днемъ теряетъ, что имѣлъ
             Въ день передъ тѣмъ. Чего же ждать тебѣ
             Отъ существа, стоящаго такъ низко,
             Что нѣтъ друзей, которые могли бы
             Его поднять и поддержать въ бѣдѣ?

(Роняетъ ящичекъ, Пизаній его поднимаетъ).

             Не знаешь ты, что поднялъ для меня.
             Возьми себѣ за трудъ вещицу эту;
             Въ ней влитъ составъ, которымъ короля
             Успѣла я спасти пять разъ отъ смерти,
             Лѣкарства нѣтъ цѣлебнѣй и сильнѣй.
             Возьми его, возьми въ залогъ фортуны,
             Какую я готовлю для тебя.
             Умѣй вселить въ принцессу убѣжденье,
             Что этотъ шагъ ей выгоденъ самой;
             Но пусть она и думаетъ и видитъ,
             Что говоришь ты съ нею отъ себя.
             Подумай лишь, какую можешь пользу
             Извлечь ты самъ, когда поступишь такъ!
             Ты сохранишь привязанность принцессы,
             И, сверхъ того, твоей судьбой займется
             Впередъ мой сынъ!-- Я короля заставлю
             Исполнить все, чего бъ ни пожелалъ
             Ты для себя; а наконецъ подумай,
             Что я сама, чьей волей ты подвигнутъ
             Исполнить то, о чемъ я говорю,--
             Себя считать обязанною буду
             Тебя за все достойно наградить!--
             Ступай теперь позвать изъ сада женщинъ
             И пораздумай о моихъ словахъ. (Уходитъ Пизаній).
             Нѣтъ, кажется, что съ нимъ не будетъ толку!
             Хитеръ и твердъ онъ:-- преданъ господамъ,
             Какъ вѣрный рабъ. Предъ Иможеной вѣчно
             Твердитъ одно, чтобъ сохранила свято
             Она обѣтъ, который ею данъ.--
             Но, впрочемъ, пусть употребитъ онъ только
             Съ довѣрьемъ даръ, который получилъ.
             Придется ей тогда лишиться скоро
             Посланника любовныхъ, сладкихъ словъ.
             А если нравъ упрямый свой не сломитъ
             Она сама, то можетъ ждать, что то же
             Ей испытать придется и самой. (Возвращаются Пизаній и придворныя дамы съ цвѣтами).
             Вотъ такъ, вотъ такъ:-- подснѣжники, фіалки,
             Какъ хороши! Велите ихъ сейчасъ же
             Снести ко мнѣ.-- А ты ступай, Пизаній,
             И пораздумай о моихъ словахъ. (Королева и дамы уходятъ).
   Пизаній. Успѣлъ о нихъ подумать я довольно.
             Когда бъ рѣшился подло и коварно
             Я измѣнить тому, кто дорогъ мнѣ,
             То самъ себя бы я убилъ за это!
             Вотъ все, что ждать ты можешь отъ меня! (Уходитъ).
   

СЦЕНА 7-я.

Комната Иможены.

(Входитъ Иможена).

   Иможена. Отецъ жестокъ, коварна мать, и возлѣ
             Торчитъ дуракъ съ наборомъ сладкихъ словъ
             Предъ женщиной, чей мужъ позорно изгнанъ.
             О, этотъ мужъ!-- вѣнецъ моей печали!
             Мнѣ мысль о немъ ужаснѣе всѣхъ бѣдъ!
             Зачѣмъ, зачѣмъ я не была, какъ братья,
             Украдена съ младенческихъ пеленъ?
             Какъ я тогда могла бы быть счастлива:
             Всего вреднѣй желать величья въ жизни!
             Во сколько разъ счастливѣй на землѣ
             Тотъ, кто въ тиши стремленій мирно-скромныхъ
             Найдетъ себѣ довольство и покой!--
             Сюда идутъ!.. Ахъ, скучно какъ! (Входятъ Пизаній и Якимо).
   Пизаній.                     Принцесса,--
             Вотъ господинъ, пріѣхавшій изъ Рима,
             Привезъ съ собой отъ вашего супруга
              Онъ вамъ письмо.
   Якимо.                     Принцесса, не пугайтесь:
             Онъ живъ, здоровъ и съ полнымъ лаской сердцемъ
             Вамъ шлетъ привѣтъ. (Подаетъ письмо).
   Иможена. Благодарю душевно
             Я васъ, синьоръ.
   Якимо (тихо). Прекрасна, выше всякихъ
             Похвалъ и словъ! Когда дала природа
             И душу ей такой же чистоты,
             То въ ней признать должны мы дивный фениксъ 15)!
             Проигранъ мой, какъ кажется, закладъ!..
             Не все жъ впередъ!-- будь смѣлость другомъ мнѣ!
             Въ оружьи весь отъ головы до пятокъ
             Я ринусь въ бой и, какъ парѳянскій воинъ,
             Скорѣй и въ бѣгствѣ буду биться я,
             Чѣмъ отступлю позорно безъ сраженья.
   Иможена (читаетъ письмо). Онъ одинъ изъ тѣхъ благородныхъ людей, чьей доброжелательности я обязанъ многимъ. Потому прими его настолько хорошо, насколько цѣнишь своего вѣрнаго Леоната.

(Продолжаетъ читать про себя и затѣмъ говоритъ):

             Немного словъ прочла я, правда, здѣсь
             Но все письмо невольно зажигаетъ
             Огонь въ моей признательной душѣ.
             Прошу принять мой искренно сердечный
             Привѣтъ, синьоръ!-- Терять не стану съ вами
             Я лишнихъ словъ, а лучше докажу
             На дѣлѣ то, что доказать способна.
   Якимо. Благодарю, прекрасная принцесса!
             Какъ поглядѣть -- ужель въ мужчинахъ умъ
             Настолько простъ? Не для того ль природой
             Даны глаза, чтобъ видѣть мы могли
             Небесный сводъ, поля, лѣса и рѣки?
             Не для того ль, чтобъ отличать сіянье
             Свѣтилъ небесъ отъ блеска яркихъ камней,
             На берегу разсыпанныхъ морскомъ?..
             И что жъ!-- ужель подобный дивный органъ
             Настолько слабъ, что трудно отличить
             Намъ красоту отъ жалкаго уродства?..
   Иможена. Синьоръ, что съ вами? чѣмъ вы смущены?
   Якимо. Нѣтъ, тутъ глаза, конечно, ни причемъ.
             Вѣдь и мартышка, увидавъ двухъ самокъ,
             Умѣетъ все жъ осклабить на одну
             Кривой свой ротъ и пренебречь другою.
             Ума равно не нужно, чтобъ рѣшить
             То, что понять способна даже глупость.
             Когда же встать на точку зрѣнья страсти,
             То кто, взглянувъ на чудо красоты,
             Поставить въ рядъ захочетъ съ ней уродство?
             Вѣдь голодъ самъ не можетъ силой насъ
             Заставить ѣсть то, что противно вкусу...
   Иможена. Вы смущены;-- что значитъ эта рѣчь?
   Якимо. Нѣтъ, нѣтъ, тутъ страсть! дурная, злая страсть!
             Пресыщенность развратнаго желанья!
             Сосудъ безъ дна, который не нальешь!..
             О, эта страсть! Сожрать сначала надо
             Ягненка ей, а тамъ она безстыдно
             Набросится на кучу грязной тли.
   Иможена. Въ волненьи вы;-- синьоръ, что за причина?
             Здоровы ль вы?
   Якимо.                     Благодарю. (Пизанію) Скажите,
             Прошу, синьоръ, чтобъ мой слуга дождался
             Меня внизу. Онъ нравомъ нелюдимъ
             И здѣсь чужой.
   Пизаній.           Я самъ хотѣлъ, синьоръ,
             Принять и угостить его. (Уходитъ Пизаній).
   Иможена.                     Что жъ дальше
             Вы скажете? Здоровъ ли мужъ?
   Якимо.                               О, да.
   Иможена. А какъ его расположенье духа?
             Надѣюсь я, онъ смотритъ веселѣй.
   Якимо. Кто? Онъ? И какъ еще! Мнѣ не случалось
             Встрѣчать людей, чей былъ бы нравъ разгульнѣй
             И веселѣй. Его зовемъ мы всѣ
             Повѣса-бритъ.
   Иможена.           Здѣсь склоненъ былъ къ печали
             Скорѣе онъ и часто безъ причинъ.
   Якимо. Такимъ его не видѣлъ я ни разу.
             Хорошій есть пріятель у него,
             Одинъ французъ 16). На родинѣ оставилъ
             Онъ дѣвушку, въ которую влюбленъ
             Безъ памяти. Вздыхаетъ по красоткѣ
             И день и ночь;-- и что жъ! Повѣса-бритъ --
             (Я разумѣю вашего супруга) --
             Надъ простякомъ смѣется безъ конца!
             "Ну, да,-- кричитъ,-- такъ я и стану вѣрить,
             Чтобъ кто-нибудь, узнавши на себѣ
             Изъ опыта иль по чужимъ разсказамъ,
             Чѣмъ женщины бываютъ весь свой вѣкъ
             И быть должны -- такъ сталъ бы убиваться
             И въ рабство лѣзъ по доброй волѣ самъ!"
   Иможена. Такъ мужъ сказалъ?..
   Якимо.                               Онъ именно, и если бъ
             Вы видѣли, какъ хохоталъ до слезъ
             При этомъ онъ. Забавнѣй нѣтъ потѣхи,
             Какъ поглядѣть на всѣ его насмѣшки
             Надъ бѣднякомъ.-- Но, впрочемъ, что объ этомъ
             Мнѣ говорить!-- мужчины грѣшны всѣ!
   Иможена. Но лишь не онъ.
   Якимо.                               Ну, да -- не онъ, конечно;
             Но не мѣшало, чтобъ цѣнилъ онъ больше
             Дары небесъ. Ужъ если взысканъ ими
             Довольно онъ въ себѣ самомъ, то такъ же
             Цѣнить ему бы слѣдовало счастье,
             Какимъ судьба его взыскала въ васъ!
             Дивлюсь, дивлюсь и вмѣстѣ сожалѣю.
   Иможена. Кого?
   Якимо.                     Двоихъ.
   Иможена.                     И въ томъ числѣ меня?
             Зачѣмъ въ глаза мнѣ пристально глядите
             Вы такъ, синьоръ? Чѣмъ въ вашемъ мнѣньи я
             Достойна жалости?
   Якимо.                     Ужасно! горько!..
             Такъ промѣнять свѣтъ животворный солнца
             На смрадъ тюрьмы съ коптящимъ ночникомъ!
   Иможена. Прошу, синьоръ, отвѣтьте мнѣ яснѣе
             На мой вопросъ:-- за что меня жалѣть
             Хотите вы?
   Якимо.           За то, что грабятъ дерзко
             Другія то, что выше по правамъ!
             Карать должны виновныхъ, впрочемъ, боги,
             А мнѣ о томъ не слѣдуетъ болтать.
   Иможена. Мнѣ кажется -- вы знаете о чемъ-то,
             Что очень близко сердцу моему.
             Скажите все:-- подозрѣвать несчастье
             Для насъ страшнѣй несчастья самого.
             Узнавъ, какимъ судьба грозитъ намъ горемъ,
             Мы ищемъ средствъ ему противостать,
             Когда же зло обрушится внезапно,
             То тѣмъ труднѣй его намъ перенесть;
             А потому откройте мнѣ безъ страха
             Вашъ въ половину выданный секретъ 17).
   Якимо. Что, если бъ мнѣ для поцѣлуевъ страсти
             Дала судьба подобныя уста!..
             Что, если бъ мнѣ досталась эта ручка,
             Чей видъ одинъ влечетъ ужъ въ сладкій плѣнъ,
             И чьимъ рабомъ покорнымъ бы навѣки
             Сталъ тотъ, кто разъ коснулся до нея!..
             Ужель тогда, не заслуживъ проклятья,
             Касаться бъ могъ устами я чужихъ,
             Безстыдныхъ губъ 18), публичныхъ, какъ ступени,
             Иль грязный прахъ капитолійскихъ плитъ?
             Ужель бы сталъ сжимать я страстно руку,
             Покрытую такимъ клеймомъ стыда,
             Что даже трудъ тяжелый, непосильный
             Ее не такъ бы грубо замаралъ!
             Ужель бы могъ я любоваться взглядомъ
             Такихъ очей, въ которыхъ свѣтъ горитъ
             Тусклѣй свѣчи, чадящей смраднымъ дымомъ?
             Будь это такъ -- самъ адъ бы не нашелъ
             Достойныхъ каръ подобному коварству...
   Иможена. Ужель мой мужъ...-- мнѣ страшно молвить это --
             Забылъ свой долгъ?..
   Якимо.                     Забылъ онъ самъ себя!
             Не сталъ бы вамъ я открывать позора,
             Какимъ себя онъ низко запятналъ.
             Но вы, но вы!.. видъ вашихъ совершенствъ,
             Вотъ что могло изъ устъ моихъ молчавшихъ
             Исторгнуть то, что вамъ я разсказалъ.
   Иможена. Дальнѣйшихъ словъ я слушать не желаю...
   Якимо. Несчастная! меня до боли сердца
             Терзаетъ мысль о вашей злой судьбѣ!
             Подумать лишь: красавица-принцесса,
             Чьи прелести могли бъ удвоить блескъ
             Вѣнца царей!.. и вамъ предпочтены
             Развратницы, чьи купленныя ласки
             Заплачены вѣдь вашимъ же добромъ!--
             Прелестницы, чью жадность предъ корыстью
             Остановить не въ силахъ даже страхъ
             Тѣхъ недуговъ, какими гниль природы
             Караетъ насъ 19),-- та гниль, чей ядъ сильнѣй
             Всѣхъ злыхъ отравъ!.. и вы!.. О, мщенье, мщенье!
             Вы мстить должны -- скажу иначе я,
             Что жизнь и кровь дала вамъ не царица,
             Что славный свой позорите вы родъ!
   Иможена. Чѣмъ мстить и какъ? Пусть даже правду мнѣ
             Сказали вы (хоть сердца голосъ громко
             Противится свидѣтельству ушей) --
             Я все же средствъ, чтобъ отомстить, не вижу.
   Якимо. Иль суждена, какъ дѣвственной весталкѣ,
             Навѣки вамъ холодная постель 20),
             Тогда какъ онъ въ кругу развратницъ будетъ
             На вашъ же счетъ свой страстный тѣшить пылъ?
             Вы мстить должны! Я вамъ во власть готовъ
             Отдать себя!-- цѣнить, повѣрьте, лучше
             Сумѣю я блаженство вашихъ ласкъ.
             Я не презрю, какъ вашъ измѣнникъ низкій,
             Такой любви и, вѣрьте мнѣ, ея
             Не выдамъ тайнъ!..
             Иможена.           Сюда, Пизаній!..
             Якимо.                               Смѣю ль
             Коснуться я прелестныхъ вашихъ устъ
             Въ знакъ правды словъ?..
   Иможена.          Ни съ мѣста!.. Прочь, наглецъ!,
             Стыдъ вѣчный мнѣ, что слушала такъ долго
             Я рѣчь твою 21)! Будь честь и стыдъ въ тебѣ --
             Ты высказалъ изъ одного бъ участья
             Мнѣ твой навѣтъ... не смѣлъ бы кончить словъ
             Тѣмъ, что таилъ въ своемъ коварномъ сердцѣ!
             Оклеветалъ безстыдной ложью ты
             Того, чья честь чужда порока такъ же.
             Какъ чуждъ добра и честности ты самъ!..
             Смѣлъ оскорбить подобнымъ предложеньемъ
             Ты женщину, въ глазахъ которой дьяволъ
             Честнѣй, чѣмъ ты! Прочь съ глазъ!.. Сюда, Пизаній!
             Король-отецъ узнаетъ непремѣнно
             Объ этомъ всемъ!.. Увидимъ, какъ позволитъ
             Онъ, чтобъ прошлецъ презрѣнный велъ себя
             Въ его дворцѣ, какъ въ грязной римской банѣ.
             Чтобъ здѣсь искалъ исхода онъ безстыднымъ
             Своимъ страстямъ!.. Иль славный домъ его
             Не царскій домъ? Иль онъ забылъ, что значитъ
             Честь дочери?.. Сюда, сюда, Пизаній!..
   Якимо. Счастливъ Постумъ! Достойно заслужилъ
             За вѣрность онъ высокое довѣрье,
             Какимъ почтенъ такъ горячо отъ васъ.
             Надолго будь благословенна ваша
             Любовь къ нему!-- Его безпрекословно
             Должны признать мы лучшимъ изъ людей,
             И быть ему женой достойной въ правѣ
             Одна лишь вы!-- Простите мнѣ: вѣдь я
             Хотѣлъ узнать моей притворной рѣчью,
             Насколько въ васъ глубока и сильна
             Къ нему любовь!-- Зато теперь представлю
             Я вамъ его дѣйствительный портретъ.
             Изъ насъ никто не знаетъ человѣка
             Прямѣй душой; плѣнилъ своихъ всѣхъ близкихъ
             Онъ, какъ святой, безгрѣшный чародѣй.
             Мужчины всѣ ему но доброй волѣ
             Приносятъ въ даръ часть сердца своего.
   Иможена. Вы честь его возстановить хотите?..
   Якимо. Онъ средь людей похожъ на божество.
             Есть что-то въ немъ, чего не встрѣтишь въ смертныхъ.
             Простите мнѣ, прекрасная принцесса,
             Поступокъ мой! Простите, что хотѣлъ
             Васъ испытать фальшивымъ я доносомъ.
             Вѣдь онъ помогъ лишь выставить яснѣй
             Вашъ свѣтлый умъ, съ которымъ вы умѣли
             Избрать въ мужья подобный рѣдкій перлъ,
             Въ чьемъ сердцѣ нѣтъ ошибокъ иль обмана.
             Любовь къ нему одна меня подвигла
             Васъ испытать; но вижу я, что боги
             Васъ создали иначе, чѣмъ другихъ 22).
             Простите жъ мнѣ.
   Иможена.           Забыто все!-- Я рада
             Вамъ услужить, чѣмъ въ силахъ, при дворѣ.
   Якимо. Благодарю. Я именно хотѣлъ
             Васъ попросить о небольшой услугѣ.
             Скажу вамъ кстати, что замѣшанъ здѣсь
             И вашъ супругъ со мной и съ кругомъ близкихъ
             Своихъ друзей.
   Иможена.           Скажите мнѣ, въ чемъ дѣло.
   Якимо. Кружокъ блестящей римской молодежи
             И въ ихъ числѣ, какъ лучшее перо
             Во всемъ крылѣ -- вашъ несравненный мужъ,
             Купить рѣшили въ складчину подарокъ
             Для императора. Исполнить это
             Былъ долженъ я, зачѣмъ и посланъ былъ
             Во Францію. Тамъ я купилъ прекрасный
             Сервизъ изъ золота, а также много
             Другихъ вещей чудеснѣйшей рѣзьбы.
             Подарокъ стоитъ баснословной суммы,
             И я, признаться, очень затрудненъ,
             Какъ быть съ нимъ здѣсь, въ странѣ, гдѣ неизвѣстенъ
             Я никому.-- Не будете ль настолько
             Любезны вы, чтобъ взять на сохраненье
             Мой цѣнный кладъ?
   Иможена.           Отъ всей души. Я честью
             Ручаюсь вамъ, что будетъ сохраненъ
             Онъ въ цѣлости; а такъ какъ здѣсь замѣшанъ
             Мой милый мужъ, то вещи ваши я
             Къ себѣ поставлю въ комнату.
   Якимо.                               Подарокъ
             Нашъ въ сундукѣ;-- его пришлю я вамъ
             Съ людьми моими къ вечеру, у васъ же
             Пробудетъ онъ всего одну лишь ночь.
             Я завтра въ путь.
   Иможена.           О, почему жъ такъ скоро?
   Якимо. Такъ надобно. Оставшись здѣсь, могу
             Я опоздать и не исполню слова,
             Какое далъ. Изъ Галліи 23) пріѣхалъ
             Вѣдь я лишь съ тѣмъ, чтобъ здѣсь увидѣть васъ,
             Какъ обѣщалъ.
   Иможена.           Благодарю васъ очень
             За этотъ трудъ, но все жъ отъѣздъ могли бы
             Вы отложить.
   Якимо.                     О, нѣтъ, принцесса, ѣхать
             Обязанъ я, а потому, коль скоро
             Желаете послать со мной письмо
             Вы мужу вашему, то напишите
             Его сейчасъ. Я пропустилъ мой срокъ
             Ужъ безъ того и долженъ торопиться,
             Чтобъ во время успѣли мы поднесть
             Подарокъ нашъ.
   Иможена.           Я напишу письмо;
             А вашъ сундукъ вы можете доставить
             Мнѣ тотчасъ же. Онъ будетъ сбереженъ
             И отданъ вамъ въ сохранности.-- Прощайте! (Уходятъ).
   

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Садъ при дворцѣ Цимбелина.

(Входятъ Плотенъ и двое придворныхъ).

   Клотенъ. Каково несчастье! Негодяй подбилъ мой шаръ, когда онъ катился прямехонько въ цѣль. Я потерялъ сто фунтовъ, а бездѣльникъ еще вздумалъ обижаться, когда я его выругалъ. Я ругался своимъ языкомъ и у него бранныхъ словъ не занималъ.
   1-й придворный. Вѣдь и досталось ему за то. Вы чуть не проломили шаромъ ему голову.
   2-й придворный (тихо). Будь въ его головѣ столько же ума, сколько въ твоей, ты бы вышибъ его весь.
   Клотенъ. Если дворянину пришла охота ругаться, такъ я думаю тѣмъ, кто стоитъ кругомъ, нечего вмѣшиваться!-- Ха!
   2-й придворный. Само собой! (тихо). Но дворянину слѣдовало бы пожалѣть ихъ уши 24).
   Клотенъ. Бездѣльникъ!-- требовать удовлетворенья! Развѣ онъ мнѣ ровня?
   2-й придворный (тихо). О, нѣтъ,-- иначе онъ былъ бы круглымъ дуракомъ.
   Клотенъ. Это меня бѣситъ больше всего. Чортъ бы побралъ ихъ всѣхъ! Къ чему мнѣ мой знатный родъ, если изъ-за него я не могу ни съ кѣмъ подраться? Королева-мать стоить у меня поперекъ горла. Послѣдняя каналья можетъ вызвать кого угодно, а я, точно задорный пѣтухъ, никакъ не сыщу себѣ пары.
   2-й придворный (тихо). Не пѣтухъ, а каплунъ. Въ тебѣ и пѣтушьяго-то только спѣсь да глотка. Недостаетъ только хохла на головѣ 25).
   Клотенъ. Что ты сказалъ?
   1-й придворный. Вашему высочеству нѣтъ никакой надобности драться съ тѣми, кого вы оскорбляете.
   Клотенъ. Само собой;-- а оскорблять я воленъ всякую сволочь, которая ниже меня.
   2-й придворный. Это вамъ однимъ только и прилично.
   Клотенъ. Ну то-то же!
   1-й придворный. Слыхали вы что-нибудь объ иностранцѣ, который прибылъ сегодня вечеромъ ко двору?
   Клотенъ. Иностранецъ? Нѣтъ, не слыхалъ.
   2-й придворный (тихо). Еще бы тебѣ слышать:-- вѣдь все путное звучитъ для тебя иными странами 26).
   1-й придворный. Онъ итальянецъ и другъ Леоната.
   Клотенъ. Леоната? Этого выгнаннаго проходимца? Значитъ, такой же бездѣльникъ. Кто тебѣ о немъ говорилъ?
   1-й придворный. Одинъ изъ пажей вашего высочества.
   Клотенъ. Какъ думаешь, прилично мнѣ будетъ съ нимъ знакомиться?
   1-й придворный. Почему же нѣтъ? Вѣдь законы приличья писаны не для васъ.
   Клотенъ. Надѣюсь.
   2-й придворный (тихо). Ты самъ дуракъ писаный, а потому какого ждать отъ тебя приличья.
   Клотенъ. Я хочу видѣть этого итальянца. Надо будетъ наквитать-на его счетъ, что я проигралъ сегодня въ шары. Идемте. (Уходятъ Клотенъ и 1-й придворный).
   2-й придворный. Я иду вслѣдъ за вашимъ высочествомъ.
             Какъ объяснить, что мать, лукавѣй чорта,
             Могла родить такого дурака?
             Она заставитъ замолчать любого.
             А глупый сынъ не въ силахъ вычесть двухъ
             Изъ двадцати... Ахъ, бѣдная принцесса!
             Что терпишь ты, могу представить я,
             Въ такой средѣ!.. Отецъ попался въ руки
             Своей жены; мать строитъ только козни,
             А сынъ-дуракъ тебѣ противнѣй ссылки,
             Куда попалъ твой несравненный мужъ.
             Пусть небеса тебѣ даруютъ силу
             Снести бѣду разлуки роковой!
             Пусть сохранятъ они ненарушимо
             И честь твою и свѣтлый храмъ души!
             Пусть рокъ тебѣ вернуть даруетъ средство
             И мужа вновь и тронъ -- твое наслѣдство! (Уходитъ).
   

СЦЕНА 2-я.

Спальня Иможены. Въ сторонѣ большой сундукъ.

(Иможена въ постели читаетъ. Входитъ придворная дама).

   Иможена. Кто здѣсь? Елена?
   Дама.                               Точно такъ, принцесса.
   Иможена. Который часъ?
   Дама.                               Почти что полночь.
   Иможена.                                         Значитъ,
             Я зачиталась цѣлыхъ три часа.
             Нѣтъ силъ смотрѣть; загни страницу книги;
             Я спать хочу. Оставь горѣть ночникъ.
             Когда проснуться можешь ты поутру
             Близъ четырехъ -- такъ разбудили меня.
             Меня совсѣмъ разобрала дремота. (Дама уходитъ).
             Да ниспошлютъ безсмертные мнѣ боги
             Покой и миръ! Да охранятъ отъ злобныхъ
             Духовъ и фей, мутящихъ ночью сонъ.

(Засыпаетъ. Изъ сундука выходитъ Якимо).

   Якимо. Поютъ сверчки. Трудовъ тяжелыхъ бремя
             Забылъ во снѣ усталый родъ людской.
             Такъ шелъ тайкомъ но тростнику Тарквиній,
             Чтобъ пробудить невинности цвѣтокъ,
             Измятый имъ 27). (Приближается къ постели).
                                 Краса Цитеры! Прелесть!
             Какъ хороша на ложѣ ты своемъ!
             Чиста, какъ ткань, свѣжа, какъ цвѣтъ лилеи!
             Когда бъ я могъ на этихъ нѣжныхъ губкахъ
             Напечатлѣть одинъ лишь поцѣлуй!
             Одинъ всего... Рубиновъ ярче рдѣютъ
             Твои уста; манятъ они къ себѣ!
             Проникнутъ ихъ дыханьемъ ароматнымъ
             Здѣсь воздухъ весь! Огонь свѣчи, дрожа --
             И тотъ къ тебѣ склоняется съ любовью,
             Чтобъ заглянуть подъ створки дивныхъ глазъ!
             Прикрыла ихъ лилейная завѣса
             Прозрачныхъ вѣкъ съ оттѣнкомъ голубымъ.
             Но надо мнѣ замѣтить все, что вижу,
             И записать!.. Картины по стѣнамъ;
             Окно, постель, рѣзныя украшенья,
             Затканныя обои на стѣнахъ,
             И дальше все:-- сюжетъ картинъ и статуй.--
             Когда бъ значокъ какой-нибудь природный
             Подмѣтить могъ у ней на тѣлѣ я --
             Вотъ чѣмъ бы въ десять тысячъ разъ усилилъ
             Я свой доносъ... О, сонъ, подобье смерти 28)!
             Замкни ее въ объятіяхъ своихъ!
             Пускай лежитъ, какъ монументъ въ часовнѣ,
             Она безъ чувствъ, сраженная тобой.--
             Браслетъ!-- сниму! (Снимаетъ съ нея браслетъ).
                                 Не такъ легко и просто
             Мнѣ Гордій далъ бы узелъ развязать.
             Улика есть. Наружнымъ этимъ знакомъ
             Могу смутить Постума я покой,
             Какъ совѣстью... На лѣвой, вижу, груди
             У ней значокъ: пять родинокъ;-- алѣютъ
             Онѣ, какъ пятна въ чашечкѣ цвѣтка
             Законъ бы самъ представить доказательствъ
             Не могъ сильнѣй... Дошло бъ до мужа только,
             Что этотъ сладкій знаю я секретъ --
             Само собой придетъ онъ къ убѣжденью,
             Что отперъ чести я его тайникъ.
             Ну, что еще?.. Писать не стоитъ больше:
             Запечатлѣлось въ памяти моей
             Прекрасно все... У книги загнутъ листъ.
             Она разсказомъ увлеклась Терея;
             Какъ разъ дошла до строкъ, гдѣ Филомела
             Сдалась любви 29)... Скорѣй, скорѣй въ сундукъ!
             Готово все; запру, какъ должно, крышку.
             Гони быстрѣй своихъ драконовъ, ночь 30)!
             Займись заря, проснись зловѣщій воронъ!
             Невольно страхъ готовъ меня смутить.
             Здѣсь ангелъ спитъ, но адъ стоитъ на стражѣ.

(Бьютъ часы).

             Я слышу звонъ... Чу!-- разъ, дна, три... Пора!

(Скрывается въ сундукъ).

   

СЦЕНА 3-я.

Садъ подъ окномъ комнаты Иможены.

(Входятъ Клотенъ и двое придворныхъ).

   1-й придворный. По чести, ваше высочество, я не знаю игрока, бросавшаго кости, который былъ бы такъ хладнокровенъ въ проигрышѣ.
   Клотенъ. Проигрышъ расхолодитъ хоть кого.
   1-й придворный. Но все-таки нѣтъ человѣка, который бы съ такой благородной сдержанностью переносилъ потери. Вы горячитесь и выходите изъ себя только когда выигрываете.
   Клотенъ. Ха! Выигрышъ раззадоритъ всякаго. Мнѣ бы вотъ только добраться до этой дряни Иможены, такъ золота у меня будетъ вволю... А что, настало утро или нѣтъ?
   1-й придворный. Настало, принцъ.
   Клотенъ. Такъ что же нейдутъ музыканты? Мнѣ совѣтовали дать ей утреннюю серенаду. Говорятъ, это средство хорошо пробираетъ. (Входятъ музыканты). Эй, вы! Начинайте! Если можете пробрать ее царапаньемъ струнъ -- тѣмъ лучше; мы жъ пустимъ въ дѣло слова. Удастся -- хорошо, а нѣтъ -- пусть будетъ и такъ. Я вѣдь все-таки не уступлю. Начинайте съ чего-нибудь веселенькаго, а потомъ закатите чувствительную мелодію съ богатыми словами. Пусть слушаетъ и таетъ.
   

ПѢСНЯ 31)

             Чу! льется жаворонка голосъ!
             Впрягаетъ Ѳебъ своихъ коней; у
             Кудрявыхъ гривъ кропитъ онъ волосъ
             Росой изъ чашечекъ лилей.
             Открылись почки розъ душистыхъ,
             Проснулись, сонъ стряхнувъ, цвѣты,
             Въ кругу красотъ природы чистыхъ
             Проснись, краса моя, и ты!
   
   Клотенъ. Ну, довольно; -- убирайтесь по домамъ. Если струны ваши ее проняли, то я скажу, что лучшей музыки не найти на свѣтѣ; а если нѣтъ -- то, значитъ, конскіе волосы, бараньи кишки и горла кастратовъ созданы не для ея ушей.

(Музыканты уходятъ. Входятъ Цимбелинъ и королева).

   2-й придворный. Идетъ король.
   Клотенъ. Я радъ, что до сихъ поръ не ложился. Пусть думаютъ, будто рано всталъ. Король-батюшка погладитъ меня за это по головкѣ... Батюшкѣ съ матушкой добраго здоровья.
   Цимбелинъ. Суровой дочкѣ нашей задалъ ты,
             Какъ, кажется, напрасно серенаду;--
             Успѣха нѣтъ.
   Клотенъ.           Играли мы и пѣли,
             Но показать она своихъ очей
             Не удостоила.
   Цимбелинъ.           Забыть не можетъ
             Она никакъ безцѣннаго дружка.
             Свѣжа еще его изгнанья память;
             Но дай лишь срокъ -- все смелется въ муку 32).
             Твоей она не нынче -- завтра будетъ.
   Королева. Умѣй цѣнить, какъ государь хлопочетъ,
             Чтобъ дорогъ сталъ ты дочери его.
             На средства всѣ готовъ онъ, лишь бы дѣлу
             Дать должный ходъ,-- такъ не плошай и самъ.
             Услуживай, будь веселъ и любезенъ,
             Старайся ей гдѣ можно угодить..
             Откажетъ въ чемъ -- удвой свое вниманье;
             Дай ей понять, что ты считаешь долгомъ
             Послушнымъ быть всегда ей и во всемъ.
             Конечно, будь такимъ, за исключеньемъ
             Лишь случаевъ, когда она бы стала
             Тебя гнать прочь. Къ такимъ приказамъ точно
             Безчувственъ будь.
   Клотенъ.           Ну, вотъ еще,-- безчувственъ!

(Входитъ гонецъ).

   Гонецъ. Сейчасъ явились римскіе послы;
             Въ главѣ ихъ Каюсъ Люцій.
   Цимбелинъ.                     Честный мужъ;
             Онъ, правда, къ намъ является съ угрозой,
             Но, какъ посолъ, онъ въ томъ не виноватъ.
             Его принять съ почетнымъ мы вниманьемъ
             Должны вдвойнѣ:-- во-первыхъ, какъ посла,
             А во-вторыхъ, какъ преданнаго друга,
             Какимъ- онъ былъ для насъ въ былые дни 33). (Клотену).
             Когда, мой сынъ, поздравишь съ добрымъ утромъ
             Невѣсту ты, то поспѣши прійти
     е.
   ПОСТ. Не разувѣряй; была она его.
   ІАХИ. Хотите еще доказательствъ? подъ грудью, стоющей пожатія, родимое у ней пятнушко, гордящееся своимъ мѣстомъ; клянусь жизнію, я цѣловалъ его, и оно снова заставляло меня алкать наслажденія, хотя и былъ пресыщенъ уже. Помните вы это пятнушко?
   ПОСТ. Какъ же, и свидѣтельствуетъ оно о другомъ пятнѣ, такъ громадномъ, что и въ аду, даже и одно, едва ли умѣстится.
   ІАХИ. Нужно вамъ еще?
   ПОСТ. Поберегите арнометическую свою способность; не перечисляйте вашихъ продѣлокъ, и одна -- тотъ же милліонъ.
   ІАХИ. Клянусь --
   ПОСТ. Не клянитесь; поклянетесь, что ничего этого не было -- солжете; убью васъ, если отречетесь отъ того что сдѣлали меня рогоносцемъ.
   ІАХИ. Не отрекусь ни отъ чего.
   ПОСТ. О, еслибъ она была здѣсь -- разорвалъ бы ее на части! Отправлюсь туда, сдѣлаю это при дворѣ, передъ глазами отца.-- Что-нибудь сдѣлаю -- (Уходитъ.)
   ФИЛА. Онъ внѣ себя!-- Вы выиграли. Пойдемте за нимъ; не дадимъ ему обратить свое бѣшенство на самого себя.
   ІАХИ. Пойдемте. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 5.

Тамъ не. Другая юнната.

Входитъ Постумусъ.

   ПОСТ. Не можетъ, безъ участія на половину женщины, человѣкъ и родиться? Всѣ мы незаконнорожденные; и почтеннѣйшій изъ смертныхъ, котораго я называлъ отцемъ моимъ, былъ не знаю гдѣ, когда меня чеканили; поддѣлка я какого-нибудь фальшиваго монетчика; а мать моя слыла Діаной того времени; такимъ же чудомъ совершенства считается и жена моя.-- О, мщеніе, мщеніе! Меня она удерживала и отъ законнаго наслажденія, часто просила воздержаться, и съ такой розовой стыдливостью, что разогрѣла бы и стараго Сатурна, что я считалъ ее цѣломудренной, какъ снѣгъ, не озарявшійся еще солнцемъ.-- О, дьяволы!-- И желтый этотъ Іахимо, въ какой нибудь часъ -- такъ вѣдь?-- можетъ, и скорѣе -- тотчасъ же; можетъ, онъ и не говорилъ ничего, а, какъ упитанный, пыхтящій боровъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Like a full acorn'd boar, а Jarmen on... По Кольеру: Like a full acorn'd boar, а foaming one.}, прохрюкалъ только "о!" и взлезъ, и не встрѣтилъ никакого сопротивленія, котораго ждалъ, которое должно бы защитить ее отъ нападенія. Еслибъ я только могъ отыскать женскую часть въ себѣ! Въ человѣкѣ нѣтъ вѣдь ничего клонящагося къ пороку, что бы, утверждаю, не было частью въ немъ женщины; будь это лживость -- часть это, знайте, женщины; льстивость -- ея; лукавство -- ея; грязные, похотливые помыслы -- ея, ея; мстительность -- ея; честолюбіе, жадность, причудливость, высокомѣріе, мелочность, клеветавье, перемѣнчивость, все порочное, что только можно поименовать, или, нѣтъ, что только аду извѣстно, все -- долею или цѣликомъ, и скорѣе цѣликомъ -- ея; потому что даже и въ порокѣ она непостоянна -- мѣняетъ и минуту только существующее на несуществующее и полминуты. Примусь писать противъ нихъ; ненавидѣть, проклинать ихъ. А ненавидящему ихъ -- всего умнѣе молить исполненія ихъ желаній; и самые дьяволы не придумаютъ для нихъ муки ужаснѣе этой. (Уходитъ.)
   

ДѢЙСТВІЕ Ш.

СЦЕНА 1.

Британія. Пріемная комната во дворцѣ Цимбелина.

Входятъ Цимбелинъ, Королева, Клотенъ и Придворные въ одну дверь, въ другую -- Кай Луцій со Свитой.

   ЦИМБ. Говори теперь, чего хочетъ отъ насъ Августъ Цезарь?
   ЛУЦІ. Когда Юлій Цезарь -- который и теперь живетъ еще въ памяти людей и будетъ всегда на языкахъ и въ ушахъ ихъ,-- былъ въ вашей Британіи и покорилъ ее, Кассибеланъ, твой дядя -- славный хвалами Цезаря, вызванными дѣлами вполнѣ достойными ихъ,-- обязался, за себя и за своихъ наслѣдниковъ, платить Риму дань, по три тысячи фунтовъ ежегодно; дани этой въ послѣдніе годы ты не высылаешь.
   ЦИМБ. Чтобы разомъ покончить ваше дивованье этому -- и не будетъ она болѣе высылаться.
   КЛОТ. Быть еще множеству Цезарей, пока родится другой такой Юлій. Британія міръ самъ по себѣ, и за ношенье своихъ собственныхъ носовъ не хотимъ мы ничего платить.
   КОРО. То, что, благодаря благопріятнымъ обстоятельствамъ, удалось вамъ вынудить у насъ, благодаря имъ же, можемъ мы теперь и удержать за собою. Вспомни, мой повелитель, королей, предковъ твоихъ, и естественные оплоты твоего острова, огражденнаго, какъ паркъ Нептуна, частоколомъ скалъ неприступныхъ, ревущими волнами и песками, которые всосутъ въ себя суда вражескія до вершины мачтъ ихъ. Чего-то въ родѣ покоренія Цезарь, пожалуй, и добился здѣсь, но не привелось ему хвастнуть своимъ: пришелъ, увидѣлъ, побѣдилъ; со стыдомъ -- впервые имъ испытаннымъ,-- дважды разбитый, уходилъ онъ отъ береговъ нашихъ, и суда его -- жалкія, утлыя игрушки -- носились волнами страшныхъ нашихъ морей, какъ яичная скорлупа, и какъ она, разбивались, такъ же легко, о скалы наши. Обрадованный этимъ, славный Кассибеланъ, разъ уже -- о лживое счастіе!-- чуть, чуть не завладѣвшій мечемъ Цезаря, освѣтилъ городъ Лудъ {Первоначальное названіе Лондона.} радостными огнями, и переполнились Бритонцы мужествомъ.
   КЛОТ. Коротко, дани не платимъ мы болѣе. Наше королевство сильнѣе теперь, чѣмъ въ то время, а такого Цезаря, какъ сказалъ, нѣтъ уже; могутъ быть, пожалуй, съ такимъ же горбатымъ носомъ, но такихъ мощныхъ рукъ не имѣть уже ни одному.
   ЦИМБ. Сынъ, дай же твоей матери кончить.
   КЛОТ. Много теперь между нами способныхъ схватиться не хуже Кассибелана; не говорю, что я одинъ изъ нихъ, но руки-то есть и у меня.-- Какая дань тутъ? изъ-за чего платить намъ дань?-- Вотъ, если Цезарь сможетъ закрыть намъ солнце простыней, или спрятать мѣсяцъ въ карманъ, мы будемъ платить ему дань за свѣтъ, а безъ того, нѣтъ болѣе, почтеннѣйшій, дани; просимъ извинить.
   ЦИМБ. Вы должны знать, что прежде, чѣмъ непріязненные Римляне вынудили у насъ дань эту, мы были свободны; честолюбіе Цезаря, раздувшееся почти что до концевъ міра, наложило на насъ, безъ всякаго съ нашей стороны къ тому повода, ярмо, стряхнуть которое всегда подобаетъ народу воинственному, какимъ мы себя считаемъ.
   КЛОТ. Да, считаемъ.
   ЦИМБ. Скажи же Цезарю, что предокъ нашъ Малмуцій {Въ прежнихъ изданіяхъ: Becomes a warlike people, whom we reckon Ourselves to be. We do say then to Caesar, Our ancestor was... По Колльеру: Becomes a warlike people, whom we reckon Ourselves to be. Cloten. We do. Cymb. Say then to Caesar, Our ancestor was...} даровалъ намъ законы, которые мечъ Цезаря сильно искалѣчилъ, и что возстановленіе и освобожденіе ихъ нашей властью будетъ хорошимъ нашимъ дѣломъ, хотя бы Римъ и вознегодовалъ на это;-- что Малмуцій, даровавшій намъ законы, изъ Британцевъ первый возложилъ на чело свое и золотой вѣнецъ, и назвалъ себя королемъ.
   ЛУЦІ. Прискорбно мнѣ, Цимбелинъ, что долженъ сказать, что Августъ Цезарь -- Цезарь, у котораго и королей въ услугахъ болѣе, чѣмъ у тебя придворныхъ, -- врагъ тебѣ.-- Узнай же отъ меня. Именемъ Цезаря объявляю тебѣ войну и гибель; жди гнѣва безпощаднаго.-- За симъ вызовомъ, за себя благодарю тебя.
   ЦИМБ. Душевно радъ тебѣ, Кай. Твой Цезарь сдѣлалъ меня воиномъ; почти всю юность провелъ я подъ его началомъ; отъ него заимствовалъ я честь, которой онъ теперь хочетъ лишить меня, и которую я до послѣдней крайности буду отстаивать. Извѣстно намъ, что Панонцы и Далматцы возстали за свою свободу; не послѣдуй Британцы ихъ примѣру -- оказались бы они трусами, а такими не найдетъ ихъ Цезарь.
   ЛУЦІ. Пусть покажетъ дѣло.
   КЛОТ. Его величество радъ тебѣ. Погости у насъ день, два, иди и дольше; явишься къ намъ за тѣмъ въ другомъ настроеніи -- найдешь насъ въ нашей солено-водной опояскѣ; выбьете насъ изъ нея -- она ваша. Не удастся вамъ эта попытка -- угостите собой воронье наше на славу, и конецъ всему.
   ЛУЦІ. Такъ, принцъ.
   ЦИМБ. Требованіе Цезаря передано мнѣ; переданъ тебѣ и отвѣтъ мой; за симъ остается только повторить: душевно радъ тебѣ. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 2.

Другая комната тамъ же.

Входите Пизаніо, читая письмо.

   ПИЗА. Какъ! въ прелюбодѣяніи? Зачѣмъ же не пишешь ты кто это, обвиняющее ее, чудовище?-- Леонатусъ! добрый господинъ мой, какой неслыханный ядъ вторгся въ твои уши. Какой лживый Италіанецъ, такъ же злоязычный, какъ и злокозненный, овладѣлъ слишкомъ довѣрчивымъ твоимъ слухомъ?-- Невѣрна? Нѣтъ. За вѣрность карается она, подвергается, подобно скорѣй богинѣ, чѣмъ простой женщинѣ, такимъ нападкамъ, какими можно и надуть иную добродѣтель.-- О, добрый господинъ мой, ты такъ же ниже ея теперь духомъ, какъ былъ прежде положеніемъ.-- Какъ! мнѣ убить ее? въ силу моей любви, вѣрности и клятвъ тебѣ повиноваться?-- Я, ее?-- ея кровь? Если это должно быть хорошей тебѣ услугой -- не считай меня никогда услужливымъ. Похожъ я на лишеннаго всякой человѣчности на столько, на сколько это требуется для совершенія такого дѣла?-- (Читаете) "Исполни же это. Письмо посылаемое мною къ ней, заставитъ ее самое, дать тебѣ на это полную возможность".-- О проклятая бумага! черная, какъ испестрившія тебя чернила! И ты, безчувственная дрянь, безъ того такъ невинная, участница въ этомъ дѣлѣ!-- А! вотъ и она идетъ сюда.

Входитъ Имогена.

   Не знаю я того, что поручено мнѣ.
   ИМОГ. Что новаго, Пизаніо?
   ПИЗА. Вотъ, принцесса, письмо моего господина.
   ИМОГ. Чье? твоего господина? моего, стало, господина? Леонатуса? Дивно ученъ былъ бы астрологъ, знающій звѣзды такъ, какъ я его почеркъ; предсказывалъ бы онъ и будущее. О боги всеблагіе, сдѣлайте чтобъ то, что здѣсь скрыто, говорило только о любви, здоровья моего супруга, о его довольствѣ -- не нашей только разлукой -- она пусть огорчаетъ его. Иныя огорченія врачебны; и это одно изъ такихъ, потому что врачуетъ любовь; -- такъ о его довольствѣ всѣмъ, кромѣ этого!-- Позволь же, добрый воскъ.-- Благословеніе вамъ, пчелы, приготовляющія эти замки тайнъ! Любящіе и люди связанные опаснымъ обязательствомъ {Въ тѣ времена, печать такъ же обязывала какъ и подпись.} молятъ не одинаково. Ввергая не сдержавшаго его въ тюрьму, вы замыкаете и письмо юнаго Купидона.-- Добрыхъ вѣстей, боги! (Читаетъ) "Судъ и гнѣвъ твоего отца, еслибъ онъ схватилъ меня въ своихъ владѣніяхъ, не могутъ быть такъ жестоки, чтобы ты, моя дражайшая, не оживила меня своимъ взоромъ. Знай что я въ въ Камбріи, въ Мильфордской гавани; на что наведется этой вѣстью твоя собственная любовь -- тому и слѣдуй. За симъ, желая тебѣ всякаго счастія, остаюсь, съ возрастающей любовью, вѣрный своимъ обѣтамъ, твой Леонатусъ Постумусъ".-- О, коня крылатаго!-- Слышишь, Пизаніо? Въ Мильфордской онъ гавани; прочти, и скажи какъ она далеко отсюда. Если по менѣе важнымъ дѣламъ туда могутъ дотащиться въ недѣлю, почему же мнѣ не домчаться туда въ день?-- Видишь, добрый Пизаніо -- ты вѣдь такъ же, какъ я, жаждешь увидѣть моего супруга; нѣтъ, позволь сбавить, и ты жаждешь, но не такъ, какъ я; жаждешь, но слабѣе.-- О нѣтъ, не такъ, какъ я; потому что моя жажда сильнѣе и сильнѣйшей; говори же и говори скорѣе -- повѣренные любви должны наполнять всѣ отверстія слуха до притупленія его, -- какъ далекъ отсюда благословенный Мильфордъ; скажи кстати и какъ это случилось, что Вельсъ осчастливленъ такой гаванью; но прежде всего -- какъ намъ ускользнуть отсюда, и какъ объяснить пробѣлъ, который сдѣлаемъ во времени нашей отлучкой; но прежде -- какъ намъ уйдти. Къ чему оправданіе прежде самого дѣла? О немъ поговоримъ послѣ. Прошу, скажи, сколько десятковъ миль можемъ мы проѣхать отъ часа до часа.
   ПИЗА. Двухъ десятковъ отъ солнца до солнца для васъ, принцесса, достаточно, слишкомъ даже много.
   ИМОГ. Такъ тихо не ѣдетъ и везомый на казнь. Слыхала я, что на скачкахъ лошади бѣгали вдвое быстрѣй и песка въ часахъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Where horses have been nimbler than the sands That run i'the docks behalf... По Колльеру: Where horses have been nimbler than the sands That run i'the docks by half...}.-- Все это вздоръ.-- Ступай, вели моей служанкѣ притвориться больной и сказать, что отправляется домой, къ отцу, и сейчасъ же добудь мнѣ дорожное платье, не слишкомъ только богатое, приличное женѣ простого мызника.
   ПИЗА. Подумайте, принцесса --
   ИМРГ. Смотрю только впередъ; что же здѣсь, что здѣсь, и что будетъ -- все закрыто туманомъ, сквозь который ничего не вижу. Ступай же, прошу тебя. Сдѣлай что сказала. Больше говорить тутъ нечего; доступна мнѣ только дорога въ Мильфордъ. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 3.

Вельсъ. Гористая мѣстность съ пещерой.

Входятъ Беларій, Гвидерій и Арвирагъ.

   БЕЛА. День такой славный, что грѣшно оставаться подъ кровомъ такъ, какъ нашъ, низкимъ. Нагибайтесь же, дѣти; входъ этотъ научитъ васъ покланяться небу, склонитъ васъ на святую утреннюю молитву. Двери царей сведены такъ высоко, что и великанъ пройдетъ въ нихъ, не снимая нечестивой чалмы, не попривѣтствовавъ солнца добрымъ утромъ.-- Привѣтъ тебѣ, благое небо! Мы живемъ въ пещерѣ, а признательнѣй живущихъ въ роскоши.
   ГВИД. Привѣтъ тебѣ, небо!
   АРВИ. Привѣтъ тебѣ, небо!
   БЕЛА. Теперь за горную нашу охоту. Туда, на ту вонъ высь; ноги у васъ молодыя; я же пойду по долинѣ. Поймите, когда покажусь вамъ оттуда не болѣе вороны, что это вѣдь мѣсто и умаляетъ и увеличиваетъ; припомните къ тому, что говорилъ вамъ о дворахъ, царяхъ, о военныхъ продѣлкахъ, о томъ что услуга -- услуга не по оказанію, а только по признанію ею. Такое пониманіе извлекаетъ намъ пользу изъ всего, что видимъ, и часто, въ утѣшеніе, оказывается что и жесткокрылый жукъ обезпеченнѣй широко-крылаго орла.-- О, эта жизнь благороднѣе ожиданія только осужденій, полнѣе ничего, всѣмъ на посмѣшище, не дѣланія {Въ прежнихъ изданіяхъ: Richer than doing nothing for a babe... По Вольеру: Richer than doing nothing for a bob...}, достойнѣй шелестенья неоплаченнымъ шелкомъ; передъ такими снимаетъ шапку только наряжающій ихъ, когда счетъ не перекрещенъ еще. Нѣтъ жизни лучше нашей.
   ГВИД. Ты говоришь это по опыту; мы же, бѣдные не оперившіеся, никогда не отлѣтали изъ вида гнѣзда; не знаемъ даже какой и воздухъ вдали отъ него. Можетъ быть эта жизнь и лучше, если покойная жизнь лучшая; сладостнѣй для тебя, знавшаго и горькую, болѣе соотвѣтствуетъ твоему не такъ уже подвижному возрасту; но для насъ, она келья невѣжества, путешествіе въ постель, тюрьма должника, не дерзающаго переступить порогъ ея.
   АРВИ. Что говорить намъ о ней, когда мы состарѣемся? когда дожди и вѣтры примутся бичевать пасмурный декабрь, чѣмъ будемъ мы коротать морозные дни въ тѣсной нашей пещерѣ? Мы ничего не видали; мы точно животные: ловки, какъ лиса, изъ-за добычи, воинственны, какъ волки, изъ-за того что ѣдимъ; вся наша храбрость -- гоняться за тѣмъ что бѣжитъ; нашу клѣтку дѣлаемъ мы, какъ запертая въ ней птичка, крылосомъ, и громко воспѣваемъ въ ней нашу неволю.
   БЕЛА. Что говорите вы! Еслибъ вы только знали, испытали лихоимство города; хитрости двора, съ которымъ и разстаться такъ же трудно, какъ сжиться, гдѣ взбиранье на вершину -- вѣрное паденье, или до того скользко, что и опасенье такъ же скверно, какъ само паденье; трудности войны, это стараніе выискивать, во имя славы и чести, однѣ только, кажется, опасности, умирающее во время самого поиска, и добывающее позорную эпитафію такъ же часто, какъ запись хорошаго дѣла; за хорошее дѣло и достается даже нерѣдко, и что еще хуже -- приходится еще чуть не благодарить за порицаніе.-- О, дѣти, эту повѣсть свѣтъ можетъ прочесть и на мнѣ; тѣло мое покрыто помѣтками Римскихъ мечей, и былъ я нѣкогда первымъ изъ славныхъ. Цимбелинъ любилъ меня, и когда заходила рѣчь о воинахъ, мое имя бывало не далеко; тогда я былъ деревомъ, сучья котораго гнулись отъ плодовъ; но въ одну ночь ураганъ, или разбой, назовите это какъ хотите, обилъ всѣ плоды мои, и даже листъ, и оставилъ меня обнаженнымъ въ жертву непогодѣ.
   ГВИД. Невѣрное счастіе!
   БЕЛА. Вся моя вина, какъ я часто вамъ разсказывалъ, въ томъ, что два негодяя, лживыя клятвы которыхъ пересилили незапятнанную честь мою, поклялись Цимбелину, что я въ союзѣ съ Римлянами; за это я изгнанъ, и вотъ, двадцать уже лѣтъ, эта скала, эта пустыня -- мой міръ, въ которомъ, пользуясь благородной свободой, уплатилъ болѣе благочестивыхъ долговъ небу, чѣмъ во всю прежнюю мою жизнь.-- Но ступайте жь на горы! не охотничьи это рѣчи.-- Кто первый убьетъ звѣря -- будетъ царемъ пира; другіе два будутъ прислужниками, и не побоимся мы никакого яда, которымъ угощаются въ чертогахъ. Мы сойдемся въ долинѣ. (Гвидерій и Арвиранъ уходять.) Какъ трудно скрыть проблески природы! Не знаютъ они, что дѣти они короля, не снится и Цимбелину, что они живы. Они думаютъ, что они мои, и все таки, хоть и взросли въ низкой долѣ, въ сгибающей ихъ пещерѣ, касаются мыслью потолка дворцовъ, и природа научаетъ ихъ быть и въ простомъ, обыденномъ, царственнѣе другихъ, не смотря на все ихъ стараніе. Полидоръ -- наслѣдникъ Цимбелина и Британіи, котораго король, его отецъ, назвалъ Гвидеріемъ, -- о, Юпитеръ! когда я сижу на моемъ треножномъ стулѣ и разсказываю военные мои подвиги, онъ весь впивается въ разсказъ мой, говорю: такъ палъ врагъ мой, такъ наступилъ я на его шею -- царственная кровь приливаетъ къ его щекамъ, чело покрывается потомъ, онъ напрягаетъ юныя свои мышцы и принимаетъ обозначаемое моими словами положеніе. Меньшой его братъ Кадвалъ -- нѣкогда Арвирагъ -- оживляетъ мои слова съ такимъ же увлеченьемъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: in as like a figure... По Колльеру: in as like a vigour...}, обнаруживая при этомъ гораздо болѣе своего собственнаго пониманія.-- А! дичь поднята.-- О, Цимбелинъ! небо и моя совѣсть знаютъ какъ несправедливо изгналъ ты меня, и за то я похитилъ двухъ сыновей твоихъ, одного по третьему, другаго по второму году, разсчитывая лишить тебя наслѣдниковъ, какъ ты лишилъ меня земель моихъ. Эврифила вскормила ихъ; они считаютъ ее матерью, и каждый день чествуютъ еще ея могилу. И меня, Беларія, назвавшагося Морганомъ, принимаютъ они за роднаго отца.-- Дичь поднята! (Уходитъ.)
   

СЦЕНА 4.

Близь Мильфордской гавани.

Входятъ Пизаніо и Имогена.

   ИМОГ. Ты сказалъ, когда мы слезли съ лошадей, что тутъ близехонько.-- Никогда моя мать не сгарала такимъ нетерпѣніемъ впервые меня увидѣть, какъ я его. Гдѣ же Постумусъ, Пизапіо? Что у тебя на умѣ, что смотришь на меня такъ пристально? отъ чего вырвался тяжкій вздохъ этотъ? И въ нарисованномъ такимъ видѣли бы существо объятое ничѣмъ необъяснимымъ тревожнымъ недоумѣніемъ; прими выраженіе не такъ страшное, пока безуміе не одолѣло еще здраваго моего сужденія. Что случилось? Зачѣмъ подаешь ты мнѣ эту бумагу такъ мрачно {Тутъ непереводимая игра значеніями словъ tender -- подавать и untender -- неласково, сурово.}? Лѣтнія въ ней вѣсти -- улыбнись; зимнія -- не меняй выраженія. Рука моего мужа! Страна отравъ, проклятая Италія перехитрила его, и онъ въ страшной какой-нибудь бѣдѣ.-- Да говори же; твой языкъ смягчитъ, можетъ, ужасное, которое, прочти я прямо, убьетъ меня.
   ПИЗА. Прошу, прочтите, и вы увидите что никто не презрѣнъ такъ счастіемъ, какъ я, бѣдный.
   ИМОГ. (Читаетъ). "Твоя госпожа, Пизаніо, разыграла на моемъ ложѣ непотребную; доказательства этого обливаются во мнѣ кровью. Говорю не по слабому подозрѣнію, а по убѣжденію, такъ же сильному, какъ мое горе, и такъ же вѣрному, какъ, надѣюсь, мое мщеніе. Его ты, Пизаніо, долженъ взять на себя, если только твоя вѣрность не заразилась ея вѣроломствомъ. Лиши ее жизни собственными руками; я доставлю тебѣ на это возможность въ Мильфордекой гавани; именно для этого посылаю и ей письмо. Побоишься умертвить и убѣдить меня что свершено, ты сводникъ ея безчестья, и такъ же вѣроломенъ".
   ПИЗА. Къ чему вынимать мнѣ мечъ? письмо перехватило уже ей горло.-- Нѣтъ; клевета это, жало которой острѣе мечей, языкъ которой ядовитѣй всѣхъ змѣй Нила, дыханіе которой рыщетъ на быстрыхъ вѣтрахъ и облыгаетъ всѣ углы міра: царей, царицъ и сановниковъ, дѣвъ, женъ, -- вползаетъ въ тайники даже могилъ эта ехидна.-- Что, принцесса?
   ИМОГ. Невѣрна его ложу! Что такое быть невѣрной? Лежать на немъ бодрствуя, все думая о немъ? плакать часъ за часомъ? преодолѣетъ сонъ природу -- прерывать его страшнымъ о немъ сновидѣніемъ, будить себя своимъ собственнымъ крикомъ? это что ли быть невѣрной его ложу? это?
   ПИЗА. Ахъ, добрая принцесса!
   ИМОГ. Я невѣрна? Твоя совѣсть свидѣтель.-- Іахимо, ты обвинялъ его въ непостоянствѣ; ты показался мнѣ тогда такимъ гадкимъ; теперь я лучше о тебѣ думаю. Какая нибудь, замазывающая себя румянами, Италіанская сорока {Въ прежнихъ изданіяхъ: Some jay of Italy, Whose mother was her painting... По Колльеру: Some jay of Italy, Who smothers her with painting...} опутала его. Я, бѣдная, устарѣла; вышедшая я изъ моды одежда, слишкомъ богатая чтобъ висѣть на стѣнѣ, и потому распороть меня;-- въ куски меня!-- О, клятвы мущинъ предательницы женщинъ! Твоя невѣрность, супругъ мой, заставитъ думать, что и все видимо-хорошее накидывается только для гадости; что не рождено оно тамъ, гдѣ ростетъ только для приманки женщинъ.
   ПИЗА. Послушайте, добрая принцесса.
   ИМОГ. Слушая и правдивыхъ честныхъ людей во времена лживаго Энея, ихъ считали такъ же, какъ онъ, лживыми; Синона плачь {Синонъ сынъ Сизифа хитрый Грекъ, обманувшій Троянъ деревянной лошадью.} опозорилъ много искреннихъ слезъ, лишилъ не одно истинное горе состраданія; такъ и ты, Постумусъ, прибавишь дрожжей ко всѣмъ хорошимъ. И добрый, и честный будетъ лживъ и вѣроломенъ отъ страшнаго твоего паденія.-- Будь же ты, Пизаніо, честенъ; исполни приказъ твоего господина. Увидишь его, засвидѣтельствуй, что я была покорна; смотри! я сама вынимаю мечъ; возьми и вонзи его въ невинное жилище любви моей, въ сердце мое. Не бойся; въ немъ нѣтъ ничего, кромѣ скорби. Нѣтъ въ немъ и твоего господина, бывшаго прежде всѣмъ его богатствомъ. Дѣлай что велѣлъ онъ; рази. Можетъ, въ лучшемъ дѣлѣ ты и храбръ, а тутъ ты, кажется, трусишь.
   ПИЗА. Прочь, гнусное орудіе, не осквернишь ты руки моей.
   ИМОГ. Да вѣдь должна же я умереть; не умру отъ твоей руки -- не слуга ты твоему господину. Божественный запретъ самоубійства оковываетъ слабую мою руку. Ну же, вотъ мое сердце; это что на немъ?-- Постой, постой! не нужно ничего защищающаго; покорно оно, какъ ножны.-- Что это? Письма вѣрнаго Леонатуса, всѣ обратившіяся въ ложь? Прочь, прочь, губители моей вѣры! не быть вамъ болѣе моимъ нагрудникомъ. Такъ могутъ вѣрить бѣдныя глупышки лживымъ наставникамъ; какъ ни жестоко чувствуютъ, однакожь, обманутыя измѣну, измѣнники испытываютъ еще большее горе. И ты, Постумусъ, вызвавшій мое неповиновеніе королю, отцу моему, презрительный отказъ царственнымъ искателямъ, увидишь въ послѣдствіи, что не обыденное было это дѣло, а расположеніе рѣдкое; и горько мнѣ, какъ подумаю, какъ сильно будетъ тебя мучить, когда прискучитъ тебѣ та, за которой теперь ухаживаешь, воспоминаніе обо мнѣ.-- Прошу тебя, скорѣе. Ягненокъ проситъ мясника; гдѣ же ножъ твой? Ты слишкомъ ужь медлишь исполненіемъ приказа твоего господина, когда и я желаю того же.
   ПИЗА. Добрая госпожа моя, съ тѣхъ поръ какъ я получилъ приказъ этотъ, ни на минуту не смыкалъ я глазъ.
   ИМОГ. Исполни его, и на постель.
   ПИЗА. Скорѣй вырву глаза мои {Въ прежнихъ изданіяхъ I'll wake mine eye-balls blind first... По Колльеру: I'll crack mine eye-balls first...}.
   ИМОГ. Зачѣмъ же приступалъ? Зачѣмъ надулъ ложнымъ предлогомъ столько миль? это мѣсто? мою продѣлку и твою собственную? работу нашихъ лошадей? благопріятствующій тебѣ случай? зачѣмъ встревожилъ моимъ побѣгомъ дворъ, къ которому никогда не возвращусь уже? Зачѣмъ зашелъ такъ далеко, чтобъ ослабить лукъ, когда избранный звѣрь передъ тобой?
   ПИЗА. Хотѣлъ выиграть время, чтобъ отдѣлаться отъ такого сквернаго порученія, и вотъ что придумалъ. Выслушайте меня, добрая принцесса, терпѣливо.
   ИМОГ. Труди языкъ до утомленья, говори. Я слышала, что я непотребная, и ничто не можетъ уже ни поранить мое ухо такъ, какъ эта ложь, ни уврачевать эту рану; говори.
   ПИЗА. Я разсудилъ что назадъ вы ужь не возвратитесь.
   ИМОГ. Весьма естественно, когда заманилъ сюда, чтобы убить.
   ПИЗА. О нѣтъ, никогда; но если я такъ же и смѣтливъ, какъ честенъ, мое предложеніе приведетъ непремѣнно къ добру. Невозможно, чтобы мой господинъ не былъ обманутъ; какой нибудь бездѣльникъ, и хитрѣйшій, нанесъ вамъ обоимъ проклятое это оскорбленіе.
   ИМОГ. Какая нибудь Римская прелестница.
   ПИЗА. Нѣтъ, клянусь жизнію. Я дамъ ему знать, что вы умерли, и пошлю вмѣстѣ съ тѣмъ, какое-нибудь кровавое свидѣтельство этого, потому что такъ приказалъ онъ; васъ при дворѣ не будетъ, и это будетъ еще большимъ удостовѣреніемъ.
   ИМОГ. Что же я-то, добрый Пизаніо, буду въ это время дѣлать? гдѣ буду жить, и какая радость мнѣ жить, когда буду мертва для моего супруга?
   ПИЗА. Если хотите возвратиться ко двору --
   ИМОГ. Ни ко двору, ни къ отцу; не хочу болѣе возиться съ этимъ грубымъ, пошлымъ вельможнымъ ничтожествомъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: noble, simple nothing... По Колльеру: noble, simple, empty nothing...}, съ этимъ Клотеномъ, любовное ухаживаніе котораго тягостнѣй для меня и осады.
   ПИЗА. Не при дворѣ, такъ и не въ Британіи жить вамъ.
   ИМОГ. Гдѣ же? Свѣтитъ солнце только въ Британіи? День и ночь развѣ въ Британіи только? Наша Британія кажется частью книги мірозданья, но не въ ней она -- въ большемъ пруду лебединое гнѣздо она; живутъ же вѣдь и не въ Британіи.
   ПИЗА. Я очень радъ что вы о другихъ странахъ помышляете. Римскій посолъ Луцій прибудетъ завтра въ Мильфордскую гавань; еслибъ вы могли затемнить ваше намѣреніе такъ же, какъ затемнилось ваше счастіе, скрыть то, что обнаружить теперь опасно, вы могли бы пуститься въ путь таинственный {Въ прежнихъ изданіяхъ: Pretty and full of view... По Колльеру: Privy, yet full of view...}, но способный дать вамъ возможность все увидѣть; который, можетъ, приведетъ васъ близехонько къ мѣстопребыванію Постумуса, такъ по крайней мѣрѣ близко, что если его дѣянія и не будутъ видимы, то будутъ ежечасно доводиться до вашего слуха молвой, и такъ вѣрно, какъ то, что онъ движется.
   ИМОГ. О, какимъ же образомъ! Хотя бы и съ опасностью для моей скромности, только не съ ея смертью, я отважусь.
   ПИЗА. Прекрасно; вотъ въ чемъ дѣло. Вы должны забыть что вы женщина; замѣнить привычку повелѣвать повиновеніемъ; робкость, нѣжность -- этихъ прислужницъ всѣхъ женщинъ, или вѣрнѣе, самую прелестную ихъ сущность, -- бойкою отвагой {Въ прежнихъ изданіяхъ: to a waggish courage... По Колльеру: То a waggish carriage...}; быть острой, находчивой, дерзкой и задорной, какъ ласка; пожертвовать рѣдчайшимъ сокровищемъ вашихъ щекъ, подвергнувъ его -- какъ ни жалко, а безъ этого невозможно,-- алчному прикосновенію все-лобызающаго Титана; забыть вашу мудреную и такъ прелестную уборку, которой вы досаждали великой Юнонѣ.
   ИМОГ. Короче. Я догадываюсь чего ты хочешь, и почти ужь мущина.
   ПИЗА. Прежде сдѣлайте себя похожимъ на него. Задумавъ это, я запасся для васъ колетомъ, шляпой, штанами и всѣмъ, что для этого нужно -- все это въ дорожномъ мѣшкѣ моемъ; -- угодно вамъ, переодѣвшись и принявъ на сколько можете, видъ юноши вашихъ лѣтъ, явиться къ благородному Луцію съ просьбою чтобы онъ принялъ васъ къ себѣ въ услуженіе; вы скажете ему какими способностями вы обладаете, въ которыхъ, если только въ головѣ его есть уши для музыки, вы тотчасъ же убѣдите его, и онъ приметъ васъ, безъ всякаго сомнѣнія, съ радостью. Онъ честенъ и въ добавокъ необыкновенно благочестивъ. Что касается до средствъ содержанія на чужбинѣ -- я богачъ для васъ, и никогда не будетъ у васъ въ нихъ недостатка, ни теперь, ни въ послѣдствіи.
   ИМОГ. Ты единственное утѣшеніе, богами мнѣ оставленное. Прошу, идемъ же. Многое еще надо обдумать; но мы все уладимъ, какъ дозволитъ время. Я рѣшаюсь на эту попытку, пущусь на нее съ царственной смѣлостью. Идемъ, прошу тебя.
   ПИЗА. Коротко должно быть наше прощаніе, или, замѣтивъ мое отсутствіе, заподозрятъ меня въ содѣйствіи вашему бѣгству. Возьмите, благородная госпожа, этотъ ящичекъ; его дала мнѣ королева. То что въ немъ -- драгоцѣнно; заболѣете на морѣ, или почувствуете себя дурно на сушѣ -- и небольшой пріемъ его уничтожитъ всякую немощь.-- Теперь въ чащу -- принарядитесь мущиной. Да ведутъ васъ боги къ лучшему.
   ИМОГ. Аминь. Благодарю тебя. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 5.

Комната во дворцѣ Цимбелина.

Входятъ Цимбелинъ, Королева, Клотенъ, Луцій и Придворные.

   ЦИМБ. Здѣсь мы разстанемся; счастливаго пути тебѣ.
   ЛУЦІ. Благодарю, государь. Мой императоръ писалъ чтобъ я уѣзжалъ отсюда, и мнѣ крайне прискорбно возвратиться съ извѣстіемъ что ты врагъ ему.
   ЦИМБ. Подданные наши не хотятъ оставаться подъ игомъ его, и намъ дорожить менѣе ихъ достоинствомъ своимъ было бы совсѣмъ не царственно.
   ЛУЦІ. Такъ. Дай же мнѣ провожатыхъ до Мильфордской гавани.-- Всякаго вамъ счастія, королева, и вамъ!
   ЦИМБ. Господа, назначаю васъ провожатыми; смотрите, чтобы должный почетъ ничѣмъ не былъ нарушенъ. Прощай, благородный Луцій.
   ЛУЦІ. Вашу руку, принцъ.
   КЛОТ. Протягиваю ее вамъ дружески; но за тѣмъ буду дѣйствовать ей какъ врагъ.
   ЛУЦІ. Принцъ, предоставимъ исходу назвать побѣдителя. Прощайте.
   ЦИМБ. Не оставляйте, господа, достойнаго Луція до его переправы черезъ Севернъ.-- Будь счастливъ! (Луцій уходитъ съ Придворными.)
   КОРО. Онъ удаляется нахмурившись, и честь намъ что дали ему поводъ къ тому.
   КЛОТ. Тѣмъ лучше; добились наконецъ храбрые ваши Британцы своего.
   ЦИМБ. Луцій написалъ уже Императору какъ идутъ здѣсь дѣла. Необходимо по этому, чтобъ наши колесницы и конники были въ готовности; ему не долго собрать войска, находящіяся уже въ Галліи и перенести войну въ Британію.
   КОРО. Тутъ нельзя дремать; надо какъ можно скорѣе и дѣятельнѣе приготовиться къ этому.
   ЦИМБ. Предугадывая, что такъ это будетъ, мы заблаговременно приготовились уже. Но, любезная королева, гдѣ же наша дочь? Она не показывалась Римлянамъ, и въ отношеніи къ намъ не исполняла ежедневнаго своего долга. Она, кажется, существо переполненное болѣе злостью чѣмъ долгомъ; такъ намъ сдается.-- Позвать ее къ намъ; слишкомъ ужь были мы снисходительны къ ней. (Одинъ изъ Придворныхъ уходитъ.)
   КОРО. Государь, со времени изгнанія Постумуса, она избѣгаетъ всякаго общества; излѣчить ее отъ этого можетъ только время. Прошу ваше величество, воздержитесь отъ слишкомъ жесткихъ выраженій; она такъ чувствительна къ упрекамъ, что слова дѣлаются ударами, а удары -- смерть ей.

Придворный возвращается.

   ЦИМБ. Гдѣ же она? Чѣмъ оправдывается еще ея непокорность?
   ПРИД. Ваше величество, всѣ ея комнаты заперты, и сколько мы ни стучали, не получили никакого отвѣта.
   КОРО. Государь, когда я въ послѣдній разъ навѣшала ее, она просила меня извинить ея затворничество; говорила, что вынуждаемое ея болѣзненностью, оно лишаетъ ее возможности и уплачивать ежедневно долгъ, которымъ вамъ обязана; просила и довести это до вашего свѣдѣнія; но въ суетахъ я погрѣшила памятью.
   ЦИМБ. Двери ея заперты? Въ послѣднее время невидима? Даруйте, боги, чтобы то, чего боюсь, оказалось ложнымъ. (Уходитъ.)
   КОРО. Ступай, сынъ, за королемъ.
   КЛОТ. И Пизаніо, стараго ея служителя, вотъ уже два дня я не вижу.
   КОРО. Ступай, разузнай. (Плотенъ уходитъ.) -- Пизаніо, ты такъ стоявшій за Постумуса! у него есть мое снадобье; молю чтобъ отсутствовалъ отъ того что проглотилъ его; вѣдь онъ повѣрилъ, что драгоцѣннѣйшее это средство. Но она, гдѣ она? Можетъ, ею овладѣло отчаяніе, или, окрыленная пыломъ любви, полетѣла къ своему безцѣнному Постумусу. Пошла ли на смерть, или на безчестье -- и то и другое будетъ полезно для моей цѣли; погибла -- я располагаю Британской короной.

Клотенъ возвращается.

   Ну что?
   КЛОТ. Нѣтъ сомнѣнія -- бѣжала. Поди, утѣшь Короля; бѣснуется онъ; никто и подойти къ нему не смѣетъ.
   КОРО. Тѣмъ лучше; еслибъ эта ночь лишила его слѣдующаго дня! (Уходитъ.)
   КЛОТ. Я люблю и ненавижу ее, потому что она прекрасна и царственна; потому что обладаетъ всѣми придворными качествами, надѣлена ими лучше, чѣмъ какая нибудь другая, чѣмъ всѣ, чѣмъ весь женскій полъ; въ ней лучшее каждой, и соединеніемъ всего этого она превосходитъ всѣхъ. За это я люблю ее; но пренебреженіе мною и предпочтеніе подлаго Постумуса, позорятъ ея сужденіе до того, что подавляютъ все въ ней прекрасное, и это заставляетъ меня ненавидѣть ее, мало того -- отомстить ей; потому что, когда глупцы будутъ --

Входитъ Пизаніо.

   Это кто?-- А! плутовать, негодяй? Поди-ка сюда, драгоцѣннѣйшій сводникъ! Гдѣ госпожа твоя, бездѣльникъ? Скажи разомъ, или сейчасъ же отправишься къ чертямъ. низа. О, добрый господинъ!
   КЛОТ. Гдѣ госпожа твоя? или, клянусь Юпитеромъ -- не спрошу еще. Вырву, нѣмой негодяй, эту тайну изъ твоего сердца, или твое сердце, чтобъ овладѣть ею. Она у Постумуса, изъ беремя гнусности котораго не выжать и драхмы хорошаго?
   ПИЗА. Какъ же можетъ она быть у него? Давно ли хватились ея? Онъ вѣдь въ Римѣ.
   КЛОТ. Гдѣ жь, она? Подойди поближе; безъ околичностей, скажи прямо, что съ нею сталось?
   ПИЗА. Почтеннѣйшій, господинъ!
   КЛОТ. Почтеннѣйшій ты бездѣльникъ! скажи, гдѣ твоя госпожа разомъ, первымъ же словомъ, безъ всякихъ почтеннѣйшихъ; говори, или твое молчаніе разомъ вызоветъ и приговоръ и смерть тебѣ.
   ПИЗА. (Подавая ему письмо). Эта вотъ бумага выскажетъ вамъ все, что знаю о ея бѣгствѣ.
   КЛОТ. Посмотримъ.-- Преслѣдую ее до трона Августа.
   ПИЗА. (Про себя). Или это, или погибнуть. Она достаточно уже далеко, и то, что онъ изъ письма узнаетъ, побудитъ только его къ путешествію, нисколько для нея не опасному.
   КЛОТ. Гмъ!
   ПИЗА. (Про себя). А къ господину моему все-таки напишу что умерла она. О, Имогена, да будетъ благополучно твое странствованіе, благополученъ и возвратъ!
   КЛОТ. Письмо не лжетъ, бездѣльникъ?
   ПИЗА. Я думаю, принцъ.
   КЛОТ. Рука Постумуса; я знаю ее.-- Слушай же, негодяй, еслибъ ты согласился не бездѣльничать, а служить мнѣ честно, исполнять все, что бы я ни потребовалъ, съ ревностнымъ стараніемъ,-- разумѣю: какое бы тамъ мошенничество ни поручилъ, исполнять его неукоснительно и вѣрно, -- я считалъ бы тебя честнымъ человѣкомъ, и не было бы никогда недостачи моихъ средствъ для пособія тебѣ, ни моего голоса для твоего повышенія.
   ПИЗА. Такъ, добрый господинъ.
   КЛОТ. Хочешь служить мнѣ? Такъ какъ до сихъ поръ ты такъ терпѣливо и постоянно держался безплоднаго счастія голыша Постумуса, ты, уже изъ благодарности, не можешь не быть ревностнымъ слугой мнѣ. Хочешь служить мнѣ?
   ПИЗА. Готовъ, принцъ.
   КЛОТ. Давай же руку; вотъ тебѣ мой кошелекъ. Есть у тебя какое-нибудь платье твоего перваго господина?
   ПИЗА. Есть въ моей комнатѣ то самое, которое было на немъ, когда онъ прощался съ госпожей моей.
   КЛОТ. Первая твоя мнѣ служба: принеси это платье сюда; быть этому первой твоей службой. Ступай.
   ПИЗА. Сейчасъ, принцъ. (Уходитъ.)
   КЛОТ. Встрѣтить тебя въ Мильфордской гавани.-- Одно я забылъ спросить у него; спрошу сейчасъ же.-- Именно тамъ-то, подлый Постумусъ, я и убью тебя.-- Зачѣмъ это платье не здѣсь уже. Она какъ-то сказала -- горечью этихъ словъ и теперь еще рыгаетъ мое сердце, -- что и самое платье Постумуса для нея дороже моей благородной личности со всѣми ея совершенствами. Въ этомъ платьѣ изнасилую я ее; но прежде убью его, и на ея глазахъ; увидитъ она тутъ мою доблесть, и будетъ она мукой ея презрѣнія. За тѣмъ, какъ онъ будетъ у моихъ ногъ и я, наругавшись вдоволь надъ его трупомъ, утолю страсть мою -- что, какъ сказалъ, сдѣлаю, ей въ насмѣшку, въ томъ самомъ платьѣ, которое она такъ расхваливала, -- я протолкаю ее назадъ ко двору, пинками протурю домой. Тѣшилась она презрѣніемъ меня -- потѣшусь и я моимъ мщеніемъ.

Пизаніо возвращается съ платьемъ.

   То это платье?
   ПИЗА. То самое.
   КЛОТ. Какъ давно уѣхала она въ Мильфордскую гавань?
   ПИЗА. Едва ли она еще тамъ теперь.
   КЛОТ. Снеси это платье въ мою комнату; это второй мои приказъ тебѣ; третій -- чтобъ ты былъ нѣмъ на счетъ моего намѣренія. Будь только исполнителенъ, и повышеніе придетъ само собою. Месть моя теперь въ Мильфордѣ; желалъ бы имѣть крылья, чтобъ летѣть за нею. Пойдемъ, будь же вѣренъ. (Уходитъ.)
   ПИЗА. Ты требуешь, чтобъ погубилъ я себя; потому что быть тебѣ вѣрнымъ -- быть лживымъ, каковымъ никогда не буду, въ отношеніи къ вѣрнѣйшему изъ смертныхъ.-- Ступай себѣ въ Мильфордъ -- не найдти тебѣ тамъ тобой преслѣдуемой. Лейтесь, лейтесь на нее благословенія небесъ! Замедлись спѣхъ этого дурня, и одинъ только трудъ да будетъ ему наградой! (Уходитъ.)
   

СЦЕНА 6.

Передъ пещерой Беларія.

Входитъ Имогена въ мужскомъ платьѣ.

   ИМОГ. Тяжела, вижу, жизнь мущины. Совсѣмъ выбилась я изъ силъ; двѣ ночи голая земля была моей постелью; захворала бы непремѣнно, еслибъ моя рѣшимость меня не поддерживала.-- Мильфордъ, когда съ вершины горы Пизаніо показалъ мнѣ тебя, ты былъ у меня въ виду. О Юпитеръ! и самыя зданія бѣгутъ, кажется, отъ бѣдняка, ищущаго въ нихъ убѣжища. Двое нищихъ сказали мнѣ, что не могу сбиться съ дороги; могутъ лгать и бѣдняки нуждой удрученные, зная что она наказаніе, или испытаніе? Могутъ; чтожь удивительнаго, когда и богачи почти что не говорятъ правды; а обманываніе въ довольствѣ -- преступнѣе вѣдь лганья отъ нужды, и лживость въ короляхъ гаже, чѣмъ въ нищихъ.-- Вотъ и ты, дорогой супругъ мой, изъ лживыхъ; вспомнила о тебѣ -- прошолъ и голодъ, а за мгновенье готова была упасть отъ него.-- Это что? вотъ и дорожка туда; убѣжище это дикаря какого-нибудь. Лучше не звать; страшно мнѣ позвать; но голодъ, прежде чѣмъ совсѣмъ превозможетъ природу, осмѣливаетъ. Довольство и міръ рождаютъ трусовъ, а нужда всегдашняя мать отваги.-- Эй! Есть тамъ кто? если существо общительное -- откликнись; одичалое -- возьми, или дай.-- Эй!-- Нѣтъ отвѣта; -- войду. Выну однакожь прежде мечъ; боится мой врагъ меча такъ же, какъ я -- едва ли онъ и взглянетъ на него. Такого врага, небо! (Уходитъ въ пещеру.)

Входятъ Беларій, Гвидерій и Арвирагъ.

   БЕЛА. Ты, Полидоръ, оказался лучшимъ стрѣлкомъ, царь стало пиршества; Кадвалъ и я разыграемъ слугу и повара; такъ вѣдь уговорились мы; потъ старанія осушается и уничтожается только цѣлью, которой добивался. Идемъ; голодъ сдѣлаетъ и самое незатѣйливое вкуснымъ; усталость храпитъ и на камняхъ, тогда какъ упрямой лѣни и пуховая перина кажется жесткой!-- Миръ тебѣ, бѣдное жилище, само себя стерегущее.
   ГВИД. Я страшно усталъ.
   АРВИ. Ослабѣлъ и я отъ работы, а голодъ куды какъ усилился.
   ГВИД. Въ пещерѣ есть холодная пища; займемся ею, пока то, что убили будетъ готовиться.
   БЕЛА. Постойте; не входите. (Глядя въ пещеру.) Не ѣшь онъ нашихъ припасовъ -- я подумалъ бы что это фея.
   ГВИД. Что тамъ?
   БЕЛА. Клянусь Юпитеромъ, ангелъ; если же не онъ, такъ земное совершенство!-- Посмотрите на это божество, не старше мальчика.

Входитъ Имогена.

   ИМОГ. Не обижайте меня, добрые люди. Прежде чѣмъ войдти, я звалъ и думалъ выпросить, или купить то, что взялъ. Клянусь, я ничего не укралъ; не тронулъ бы и золота, еслибъ нашолъ его разсыпаннымъ на порогѣ. Вотъ вамъ деньги за съѣденное. Насытившись, я оставилъ бы ихъ на столѣ, и ушелъ бы, молясь за хозяевъ.
   ГВИД. Деньги, юноша?
   АРВИ. Скорѣй все серебро и золото обратится въ грязь, такъ какъ считается чѣмъ-то лучшимъ только поклонниками боговъ грязныхъ!
   ИМОГ. Вижу, вы сердитесь. Знайте же, убьете меня за мою провинность -- умеръ бы я и не провинившись такъ.
   БЕЛА. Куда идешь ты?
   ИМОГ. Въ Мильфордскую гавань.
   БЕЛА. А твое имя?
   ИМОГ. Фиделіо. У меня есть родственникъ, отправляющійся въ Италію; онъ сядетъ на корабль въ Мильфордѣ; на пути къ нему, я такъ истомился голодомъ, что не могъ не "дѣлать этого проступка.
   БЕЛА. Прошу тебя, прекрасный юноша, не считай насъ неучами, не суди о добромъ нашемъ расположеніи по бѣдному нашему жилищу. Милости просимъ. Почти что ночь ужь; прежде чѣмъ уйдешь, мы угостимъ тебя лучшимъ ужиномъ, и поблагодаримъ, если останешься и не откажешься отъ него.-- Просите жь его, дѣти.
   ГВИД. Будь ты, юноша, женщиной, я неотступно ухаживалъ бы за тобой, чтобъ сдѣлаться женихомъ твоимъ. По чести, оцѣниваю тебя, какъ бы при покупкѣ.
   АРВИ. А я радъ и тому, что онъ мущина. Я буду любить его какъ роднаго брата, и такой же привѣтъ, какимъ встрѣтилъ бы его послѣ долгой разлуки, и тебѣ.-- Милости просимъ; будь веселъ -- ты между друзьями..
   ИМОГ. Между друзьями! (Про себя) Зачѣмъ не между братьями? Будь они сыновьями моего отца, я понизилась бы въ цѣнѣ, уравновѣсилась бы съ тобою, Постумусъ.
   БЕЛА. Сокрушаетъ его какое-то горе.
   ГВИД. Хотѣлъ бы помочь ему.
   АРВИ. И я, какое бы оно ни было, и чего бы ни стоило.
   БЕЛА. Послушайте, дѣти. (Они шепчутся.)
   ИМОГ. (Про себя). И великіе люди, имѣвшіе дворъ не больше этой пещеры, служившіе себѣ сами, обладавшіе добродѣтелью, укрѣпленной за ними ихъ собственнымъ сознаніемъ, а не пустымъ восхваленіемъ толпы перемѣнчивой -- не превзойдутъ этихъ двухъ. Простите мнѣ, боги! хотѣлось-бы перемѣнить полъ, чтобъ сдѣлаться ихъ товарищемъ, такъ какъ Леонатусъ измѣнилъ мнѣ.
   БЕЛА. Такъ. Пойдемте жь готовить нашу добычу. Идемъ, прекрасный юноша; не до разговоровъ постящемуся; поужинаемъ -- дружески попросимъ тебя разсказать намъ о себѣ, что можешь.
   ГВИД. Прошу, идемъ.
   АРВИ. И ночь совѣ, и день жаворонку не пріятнѣе.
   ИМОГ. Благодарю.
   АРВИ. Идемъ. (Уходятъ въ пещеру.)
   

СЦЕНА 7.

Римъ.

Входятъ два Сенатора и Трибуны.

   1. сен. Вотъ содержаніе грамоты Императора: танъ какъ войско нашихъ простолюдиновъ занято теперь войной съ Панонцами и Далматами, а находящихся въ Галліи легіоновъ недостаточно для войны съ отпавшими Британцами, то мы и вызываемъ на нее высшія наши сословія.-- Луція онъ дѣлаетъ проконсуломъ, а вамъ, трибуны, строго предписываетъ поспѣшить наборомъ. Да здравствуетъ Цезарь!
   ТРИБ. Такъ Луціи будетъ начальникомъ этого войска?
   2. сен. Онъ.
   ТРИБ. Онъ вѣдь въ Галліи теперь?
   1. сен. Съ тѣми легіонами, о которыхъ упомянулъ я, и которые вы должны усилить этимъ наборомъ; въ приказѣ обозначено и число и время отправки.
   ТРИБ. Мы исполнимъ нашу обязанность (Уходятъ.)
   

ДѢЙСТВІЕ IV.

СЦЕНА 1.

Лѣсъ вблизи пещеры.

Входитъ Клотенъ.

   КЛОТ. Я близко мѣста, гдѣ они должны сойдтись, если только Пизаніо вѣрно описалъ мнѣ его. Какъ пристало ко мнѣ его платье! Почему жь не пристать бы и его возлюбленной, созданной тѣмъ же, кто создалъ портнаго? и тѣмъ болѣе, что -- не въ укоръ то будь сказано, -- женское приставанье капризъ, говорятъ. Надо въ немъ поработать. Себѣто могу сказать -- нисколько вѣдь не тщеславіе разговаривать человѣку съ своимъ зеркаломъ, въ своей комнатѣ, -- сложенъ я такъ же хорошо, какъ и онъ; такъ же молодъ, но сильнѣе; богатствомъ не уступаю, а положеніемъ въ свѣтѣ гораздо значительнѣе, выше родомъ; равно свѣдущь въ дѣлахъ общественныхъ, а въ единоборствѣ далеко превосходнѣй; и все-таки упрямое, блуждающее это созданіе {Въ прежнихъ изданіяхъ: yet this impersererant thing... По Колльеру yet this perverse, errant thing...}, на зло мнѣ, любитъ его.-- Вотъ она жизнь-то человѣческая! Твоя голова, Постумусъ, теперь красующаяся еще на плечахъ твоихъ, черезъ какой нибудь часъ слетитъ съ нихъ, твоя возлюбленная изнасилуется, твой нарядъ изрѣжется въ куски передъ твоими глазами, и за всѣмъ этимъ, пиньками протолкаю я ее къ отцу, который можетъ и разсердится на меня за такую жестокость, но моя мать, властвуя надъ его своенравіемъ, уладитъ все въ мою пользу. Лошадь моя привязана въ надежномъ мѣстѣ; выходи же мечь на жестокую работу! Посылай ихъ, судьба, въ мои руки! По описанію это именно то самое мѣсто, гдѣ они должны свидѣться; негодяй не посмѣетъ обмануть меня. (Уходите.)
   

СЦЕНА 2.

Передъ пещерой.

Выходятъ изъ пещеры Беларій, Гвидерій, Аврирагъ и Имогена.

   БЕЛА. (Имогенѣ). Тебѣ нездоровится; останься здѣсь, въ пещерѣ; кончивъ охоту, мы тотчасъ же возвратимся къ тебѣ.
   АРВИ. Останься, братъ; вѣдь братья мы?
   ИМОГ. Человѣку слѣдовало-бъ быть братомъ человѣка; но рознится глина отъ глины значеніемъ, хотя пыль ихъ и одинакова.-- Очень мнѣ нездоровится.
   ГВИД. Ступайте вы на охоту, а я останусь съ нимъ.
   ИМОГ. Не такъ все-таки я боленъ, хоть и не хорошо мнѣ; не изъ тѣхъ я изнѣженныхъ горожанъ, которые, прежде чѣмъ захворать, кажется умираютъ ужь. Оставьте меня, займитесь ежедневнымъ вашимъ дѣломъ; перерывъ обычнаго -- перерывъ всего. Мнѣ нездоровится, но ваше присутствіе не поможетъ; общество -- не облегченье не общительному. Не очень я еще боленъ, когда могу разсуждать объ этомъ; прошу, довѣрьте мнѣ пріютъ вашъ; не обворую никого, кромѣ самого себя; умру -- не большая будетъ это кража.
   ГВИД. Я люблю тебя; я говорилъ тебѣ это; люблю столько же сильно и такъ же искренно, какъ отца моего.
   БЕЛА. Какъ! это что?
   АРВИ. Если и грѣхъ говорить это -- впрягаю себя въ проступокъ добраго моего брата. Не знаю почему люблю я этого юношу; слышалъ отъ тебя, что причина любви безпричинность; стоялъ бы гробъ у входа и спросили бы, кто долженъ умереть -- сказалъ бы: отецъ мои, не этотъ юноша.
   БЕЛА. (Про себя). О благородный порывъ! о доблесть природы! порожденіе величія! Трусы -- отцы трусовъ; подлое -- порождаетъ подлое.-- Есть у природы и мука и мякина, и гнусное и прелестное. Я не отецъ ихъ; но кто же этотъ чародѣй, заставившій ихъ любить его болѣе, чѣмъ меня.-- Однакожь, девятый ужь часъ утра.
   АРВИ. Прощай, братъ.
   ИМОГ. Желаю вамъ удачи.
   АРВИ. А тебѣ здоровья.--
   Идемъ, ИМОГ. (Про себя). Добрые это созданья. Боги, какой лжи я наслушалась! Наши придворные говорятъ, что все, что не при дворѣ, дико. Опытъ, ты опровергаешь ихъ толки. Царственныя моря зараждаютъ чудищь, а небольшія, впадающія въ нихъ рѣчки снабжаютъ нашъ столъ вкусною рыбой.-- А я все больна, больна душой.-- Попробую, Пизаніо, твое снадобье.
   ГВИД. Не могъ я расшевелить его; сказалъ только что благороднаго происхожденія, но несчастливъ; безчестно гонимъ, но честенъ.
   АРВИ. То же сказалъ онъ и мнѣ, прибавивъ только что послѣ больше узнаю.
   БЕЛА. Въ поле, въ поле!-- Мы теперь оставимъ тебя; ступай въ пещеру и усни.
   АРВИ. Мы скоро возвратимся.
   БЕЛА. Прошу, не хворай; вѣдь ты долженъ быть нашей хозяйкой.
   ИМОГ. И хворый и здоровый, вашъ я.
   БЕЛА. И всегда будешь. (Имогена уходить). Юноша этотъ, какъ онъ ни бѣдствуетъ, имѣлъ, по всему видно, хорошихъ предковъ.
   АРВИ. А какъ онъ ангельски поетъ.
   ГВИД. И какъ хорошо стряпаетъ! Онъ нарѣзалъ коренья такими фигурками, и похлебку приправилъ такъ, какъ будто готовилъ ее для захворавшей Юноны.
   АРВИ. И какъ прелестно соединяется въ немъ улыбка со вздохомъ, какъ будто вздохъ вздыхаетъ о томъ что не такая онъ улыбка, а улыбка подсмѣивается надъ вздохомъ, что вырывается изъ такого божественнаго храма, чтобъ смѣшаться съ вѣтрами, вызывающими проклятія моряковъ.
   ГВИД. Замѣтилъ я, что горе и терпѣніе такъ въ немъ укоренились, что корни ихъ сплетаются.
   АРВИ. Рости же терпѣніе! и да отплететъ горе, эта вонючая бузина, засыхающіе свои корки отъ разростающагося винограда!
   БЕЛА. Утро на исходѣ ужь. Идемъ!-- Это кто? (отходятъ въ сторону.)

Входитъ Клотенъ.

   КЛОТ. Не могу отыскать бѣглецовъ этихъ.-- Бездѣльникъ надулъ меня.-- Умаялся я.
   БЕЛА. Бѣглецевъ! Ужь не о насъ ли говоритъ онъ? Я какъ будто признаю его; это Клотенъ, сынъ королевы. Боюсь какой-нибудь засады. Много лѣтъ не видалъ я его, а узналъ -- онъ это. Мы внѣ вѣдь закона -- уйдемъ!
   ГВИД. Онъ одинъ. Ступай съ братомъ и осмотри нѣтъ ли еще кого по близости; прошу, ступайте; оставьте меня съ нимъ. (Беларій и Арвираги уходятъ.)
   КЛОТ. Стойте! кто вы, такъ проворно отъ меня улепетывающіе? горная, вѣрно, сволочь? слыхалъ я о ней.-- Ты кто, негодяй?
   ГВИД. Существо, никогда не дѣлавшее еще ничего негоднѣе отвѣта негодяю безъ удара.
   КЛОТ. Разбойникъ ты, нарушитель закона, бездѣльникъ.-- Сдавайся, воришка.
   ГВИД. Кому? тебѣ? Да ты что такое? Нѣтъ развѣ у меня руки такъ же дюжей, какъ и твоя, сердца такъ же пылкаго? Вотъ, рѣчами, допускаю, ты заносчивѣе, потому что не ношу кинжала своего во рту. Скажи, что ты такое, и почему долженъ я тебѣ сдаться?
   КЛОТ. Не догадываешься, подлый бездѣльникъ, по платью кто я?
   ГВИД. Ни кто твой портной, мошенникъ, приводящійся тебѣ дѣдомъ; онъ вѣдь отецъ твоего платья, дѣлающаго тебя, судя по всему, тобою.
   КЛОТ. Гнусный рабъ, не моимъ портнымъ сшито оно.
   ГВИД. Такъ убирайся, и поблагодари подарившаго его тебѣ. Ты дурень какой-то; противно мнѣ и поколотить-то тебя.
   КЛОТ. Узнай же, дерзкій воръ, мое имя, и трепещи.
   ГВИД. Скажи же его.
   КЛОТ. Клотенъ, бездѣльникъ.
   ГВИД. Хотя имя твое и Клотенъ, двойной ты бездѣльникъ, не заставляетъ оно трепетать меня; будь оно жаба, ехидна, или паукъ -- оно скорѣй встревожило бы меня.
   КЛОТ. Чтобы еще больше ужаснуть, чтобы совершенно смутить тебя -- знай, сынъ я королевы.
   ГВИД. Жалѣю; не дѣлаешь ты, кажется, чести роду своему.
   КЛОТ. Не ужасаешься?
   ГВИД. Боюсь, кого уважаю -- только мудрыхъ; дураками жь потѣшаюсь -- не боюсь ихъ.
   КЛОТ. Такъ умри же. Убивъ тебя собственной своей рукою, я отыщу за тѣмъ бѣжавшихъ, и красоваться вашимъ головамъ на воротахъ Луда. Сдавайся, неотесанный горецъ. (Уходятъ сражаясь.)

Входятъ Беларій и Арвигагъ.

   БЕЛА, Нѣтъ НИКОГО.
   АРБИ. Ни души. Ты вѣрно въ немъ ошибся.
   БЕЛА. Не думаю; много лѣтъ прошло съ тѣхъ поръ, какъ я его видѣлъ, но время нисколько не измѣнило его тогдашнихъ чертъ лица; тѣ же и рѣзкость голоса и рѣчь порывистая. Убѣжденъ что это былъ Клотенъ.
   АРВИ. Мы оставили ихъ здѣсь. Какъ бы у брата чего не вышло съ нимъ; ты говоришь онъ такъ золъ.
   БЕЛА. Едва развившись, разумѣю до мужа, онъ не боялся и вопіющихъ ужасовъ, потому что боязнь слѣдствіе зачастую сужденія. Но вотъ, смотри, и братъ.

Гвидерій возвращается съ головой Клотена.

   ГВИД. Клотенъ этотъ былъ дуракъ, пустой кошелекъ, не было въ немъ денегъ. И Геркулесъ не выбилъ бы мозга изъ головы его, потому что не было его въ ней нисколько; а не сдѣлай я этого, дуракъ носилъ бы мою голову, какъ я его.
   БЕЛА. Что сдѣлалъ ты?
   ГВИД. Знаю отлично что: отсѣкъ голову какого-то Клотена, сына, по его собственнымъ словамъ, королевы, называвшаго меня измѣнникомъ, разбойникомъ, клявшагося что собственными руками перехватаетъ насъ всѣхъ, сниметъ наши головы съ мѣста, на которомъ онѣ -- благодареніе богамъ -- и теперь еще находятся, и поставитъ ихъ на ворота Луда.
   БЕЛА. Погибли мы всѣ.
   ГВИД. Что же, дорогой отецъ, что же терять намъ, кромѣ того, что онъ клялся отнять у насъ -- жизнь нашу? Законъ насъ не защищаетъ, къ чему же намъ слабодушно, изъ боязни закона, дозволять какому-нибудь надменному куску мяса грозить намъ, разыгрывать и судью и палача?-- Открыли вы кого нибудь по близости?
   БЕЛА. Ни души, на сколько глазъ хватитъ; но здравый смыслъ говоритъ: должны быть у него спутники. Хотя онъ и былъ сама безалаберность {Въ прежнихъ изданіяхъ: Though his honour Was nothing but mutation... По Колльеру: Though his humour Was nothing but mutation...}, переходилъ все отъ дурнаго къ худшему, но ни бѣшенство, ни полнѣйшее сумашествіе никакъ не завлекли бы его сюда одного. Можетъ быть при дворѣ прослышали, что такіе какъ мы живутъ здѣсь въ пещерѣ, охотятся; что это опальные, которые со временемъ могутъ образовать опасную шайку; что, услышавъ объ этомъ, онъ -- по обыкновенію -- расходился, и поклялся что переловитъ насъ; но невѣроятно, чтобъ онъ отправился одинъ: не такъ онъ отваженъ, да и они не допустили бы до этого; а потому и есть достаточная причина бояться, что у этого трупа есть хвостъ, далеко опаснѣйшій головы.
   АРВИ. Пусть совершается предопредѣленіе боговъ; какое бы оно тамъ ни было -- братъ хорошо сдѣлалъ.
   БЕЛА. Не хотѣлось мнѣ сегодня охотиться; нездоровье юнаго Фиделіо все останавливало.
   ГВИД. Собственнымъ его мечемъ, которымъ онъ грозилъ моей шеѣ, отрубилъ я его голову. Брошу ее въ заливъ за нашей скалой; пусть несется въ море и разсказываетъ рыбамъ, что она Клотена, сына королевы. Вотъ вся моя пока забота. (Уходитъ).
   БЕЛА. Боюсь, вызоветъ это месть. Желалъ бы, Полидоръ, чтобъ не было это тобой сдѣлано, какъ это ни подобало твоему мужеству.
   АРВИ. Желалъ бы, чтобы это было сдѣлано мной; тогда и месть разразилась бы только надо мной.-- Люблю я тебя, Полидоръ, братски, и все таки сильно тебѣ завидую; укралъ ты у меня это дѣло. Желалъ бы, чтобы месть, какой только могутъ противустать человѣческія силы, отыскала насъ и потребовала отъ насъ отвѣта.
   БЕЛА. Дѣло сдѣлано.-- Мы нынче не охотимся, не будемъ искать и безполезныхъ опасностей. Ступай въ пещеру. Займись съ Фиделіо стряпней, а я подожду здѣсь пылкаго Полидора, и тотчасъ же приведу его обѣдать.
   АРВИ. Бѣдный, больной Фиделіо! Иду къ нему съ радостью. Чтобы возвратить ему краску здоровья, я пустилъ бы кровь и цѣлому приходу такихъ Клотеновъ, и похвастался бы еще человѣколюбіемъ. (Уходите.)
   БЕЛА. О богиня, о божественная природа, какъ украшаешь ты себя двумя царственными этими юношами! Они такъ же нѣжны, какъ зефиръ, вѣющій надъ фіалками, не колебля благоухающихъ ихъ головокъ, и вмѣстѣ съ тѣмъ такъ же суровы, когда вскипитъ царственная кровь ихъ, какъ и жесточайшій вѣтеръ, пригибающій вершины горныхъ сосенъ къ долинѣ. Удивительно, какъ это незримый инстинктъ развиваетъ въ нихъ царственность безъ всякаго ученья, чувство чести -- безъ наставленій, приличіе -- безъ образцевъ, храбрость, которая и ростя въ нихъ дико, плодоносна какъ посѣянная!-- А все-таки странно появленіе сюда Клотена; и что-то породитъ для насъ смерть его?

Возвращается Гвидерій.

   ГВИД. Гдѣ же братъ? Ослиную голову Клотена пустилъ я по теченію посломъ къ его матери; тѣло же останется за логомъ ея возвращенія. (Торжественная музыка).
   БЕЛА. Мой хитрый инструментъ! Слышишь, Полидоръ? звучитъ онъ; къ какой же однакожь стати Кадвель теперь заставилъ играть его? Слышишь?
   ГВИД. Онъ тамъ?
   БЕЛА. Сейчасъ туда ушелъ.
   ГВИД. Что же онъ это дѣлаетъ? со смерти матушка до этого не звучалъ онъ. Все торжественное должно вызываться только торжественнымъ.-- Что тамъ такое? Ликованье ни изъ чего, стоны изъ вздора -- веселье обезьянъ и горе ребятишекъ. Съ ума что ли сошолъ Кадвель?

Входить Арвирагъ, неся на рукахъ безчувственную Имогену.

   БЕЛА. Смотри! онъ идетъ сюда, и на рукахъ у него горестная вина нашего порицанія его.
   АРВИ. Умерла птичка, которой такъ дорожили мы. Лучше перескочить бы мнѣ съ шестнадцати на шестьдесятъ, промѣнять прыгающій возрастъ на костыль, чѣмъ видѣть это.
   ГВИД. О дивная, прелестнѣйшая лилія! на рукахъ брата ты и на половину не такъ хороша, какъ была, когда росла еще.
   БЕЛА. О, скорбь! кто могъ когда либо извѣдать глубь твою? найдти дно, чтобы показать къ какому берегу легче пристать тяжелой ладьѣ твоей?-- Дивное созданіе! Юпитеръ знаетъ какимъ былъ бы ты мужемъ; но, увы, ты умеръ прекраснѣйшимъ юношей, отъ скорби.-- Какъ нашолъ ты его?
   АРВИ. Недвижнымъ, какъ видите; такъ улыбающимся, какъ будто какая нибудь муха щекотала его сонъ, а не въ насмѣшку надъ стрѣлою смерти; прижавшись правой щекой къ подушкѣ.
   ГВИД. Гдѣ?
   АРВИ. На помостѣ, сложивъ такъ руки. Я думалъ, что онъ спитъ, и снялъ мои деревянные, подбитые гвоздями башмаки, жесткость которыхъ слишкомъ громко высказывалась каждымъ моимъ шагомъ.
   ГВИД. Спитъ онъ въ самомъ дѣлѣ; заснулъ на вѣки -- сдѣлаетъ могилу свой постелью. Феи будутъ навѣщать ее, и ни одинъ червь къ ней не приблизится.
   АРВИ. Грустную твою могилу, Фиделіо, пока длится лѣто и буду я жить здѣсь, я не перестану убирать красивѣйшими цвѣтами; будетъ у тебя и блѣдная, какъ твое лице, первинка, и лазоревый, какъ твои жилки, гіацинтъ, и махровый шиповникъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: The leaf of eglantine... По Колльеру: The leafy eglantine...}, нисколько не въ порицанье его, нисколько не благовоннѣйшій твоего дыханія. И реполовъ, своимъ носикомъ -- о этотъ носикъ, жестоко пристыжаетъ богатыхъ наслѣдниковъ, оставляющихъ отцовъ своихъ безъ надгробныхъ памятниковъ!-- натаскаетъ на нее всего этого, покроетъ еще, когда цвѣтовъ уже не будетъ, мохомъ {Было повѣрье, что реполовъ (Motacilla rubecula), нашедши трупъ, покрываетъ его лице, а если онъ лежитъ долго, то и весь мохомъ.}, чтобы защитить трупъ твой отъ зимняго холода {Въ прежнихъ изданіяхъ: То winter-grotind thy corse... По Колльеру: То winter-gunrd thy corse...}.
   ГВИД. Кончи, прошу; не играй бабьимъ прибираньемъ съ тѣмъ, что такъ серьезно. Займемся погребеніемъ его, не замедляя возгласами священнаго нашего долга. Идемъ копать могилу.
   АРВИ. Гдѣ же, скажи, положимъ мы его?
   ГВИД. Подлѣ доброй Эврифилы, нашей матери.
   АРВИ. Такъ. Споемъ же ему, Полидоръ, хотя голоса наши и огрубѣли отъ возмужалости, ту самую похоронную пѣсню, которую пѣли нашей матери, тѣмъ же напѣвомъ, тѣ же слова, замѣнивъ только имя Эврифилы именемъ Фиделіо.
   ГВИД. Кадвель, не могу я пѣть; рыдая, буду я говорить за тобой; а разладъ звуковъ печали хуже лганья жрецовъ и капищь.
   АРВИ. Такъ проговоримъ его.
   БЕЛА. Большое горе, вижу, врачуетъ меньшее, потому что Клотенъ почти что забытъ. Онъ сынъ королевы, дѣти; хотя онъ и явился къ намъ врагомъ, вспомните, однакожь, что поплатился онъ за это; конечно и простолюдинъ и знатный, сгнивъ, обращаются въ одинъ и тотъ же прахъ; но почтительность, этотъ ангелъ-хранитель міра, отличаетъ однакожь мѣстомъ знатнаго отъ простолюдина. Врагъ нашъ былъ царственнаго происхожденія, и хотя ты и лишилъ его жизни, какъ врага нашего, похороните его все-таки какъ принца.
   ГВИД. Притащи-жь его, прошу, сюда. Тѣло Терзита стоитъ тѣла Аякса, когда оба не въ живыхъ ужь.
   АРВИ. Пока ты ходишь за нимъ, мы проговоримъ нашу пѣсню.-- Начинай, братъ. (Беларій уходит].)
   ГВИД. Погоди, Кадвель, положимъ его прежде головой къ востоку; такъ, говоритъ отецъ, надо.
   АРВИ. Да, въ самомъ дѣлѣ.
   ГВИД. Помоги же.
   АРВИ. Такъ.-- Начинай.
   

ПѢСНЯ.

   ГВИД. Не боишься теперь ты ни лѣтняго зноя,
             Ни бѣснованья свирѣпой зимы,
   Свершилъ ты предназначенье земное,
             Ушелъ, взявъ воздаянье, домой.
                       И красивые парни и дѣвы,
   Какъ и трубочисты, должны превратиться вѣдь въ прахъ.
   АРВИ. Не боишься теперь ты гнѣва могучихъ,
             Внѣ теперь ты гнета тирановъ;
   Ни объ одеждѣ, ни о пищѣ нѣтъ ужь заботы,
             Для тебя и тростинка то же, что дубъ.
                       И скипетръ, и ученость, и врачеванье,
   Все къ тому же идетъ, должно превратиться вѣдь въ прахъ.
   ГВИД. Не боишься теперь ты ни молньи сверканья.
   АРВИ.           Ни громовыхъ все-ужасающихъ стрѣлъ;
   ГВИД. Не боишься ни клеветъ, ни пустыхъ порицаній;
   АРВИ.           Кончены для тебя и веселья и плачь.
   ОБА. И влюбленная юность, влюбленные всѣ,
             Перешедши въ тебѣ, должны превратиться вѣдь въ прахъ.
   ГВИД. Никакое заклинанье, да не тревожитъ же тебя!
   АРВИ.           Никакое колдовство да не чаруетъ тебя!
   ГВИД. Духи не успокоенные да бѣгутъ тебя!
   АРВИ.           Ничто злое да не приближается къ тебѣ!
   ОБА.           Покойся же мирно,
             И да славится могила твоя!

Беларій возвращается съ трупомъ Клотена.

   ГВИД. Мы кончили наше отпѣванье. Клади его сюда. (Кладутъ его подлѣ Имогены.)
   БЕЛА. Вотъ нѣсколько цвѣтовъ; въ полночь наберу болѣе. Растенія покрытыя холодной ночною росой, для осыпанья могилъ лучше.-- Сыпьте ихъ на трупы.-- Ивы были цвѣты, вы теперь увядшіе; тоже будетъ и съ тѣми, которыми васъ осыпаемъ. Идемъ, и въ сторонѣ на колѣни. Земля ихъ даровавшая и взяла ихъ назадъ; миновали ихъ земныя радости -- миновали и горести. (Уходятъ.)
   ИМОГ. (Просыпаясь). Да, въ Мильфордскую гавань; которая же туда дорога?-- Благодарю.-- Близь того вонъ куста?-- А далеко отсюда? О, небо!-- неужели шесть еще миль?-- Я всю ночь вѣдь шла -- прилягу и посплю. Нѣтъ, нѣтъ, не надо мнѣ сопостельника.-- (Увидавъ трупъ) О боги и богини! Эти цвѣты то же что радости свѣта, а этотъ кровавый трупъ -- горе его.-- Это сонъ, надѣюсь; потому что мнѣ казалось будто сторожила пещеру и стряпала для добрыхъ людей; но ничего этого но бывало; стрѣла это изъ ничего, въ ничто пущенная, изъ паровъ мозгомъ создаваемая! Самые наши глаза бываютъ иногда, какъ и наше сужденіе, слѣпы. Но я все дрожу еще отъ страха; если въ небесахъ осталась еще капелька состраданія, хоть такая маленькая, какъ глазъ крапивника, о грозные боги, частичку ея!-- Сонъ однакожь все еще продолжается; и теперь, какъ просыпаюсь, онъ и вокругъ меня, какъ во мнѣ, -- не воображаемый, ощущаемый. Человѣкъ безъ головы!-- Одежда Постумуса!-- Я знаю форму ноги его; это его рука; его -- стопа Меркурія; его -- бедры Марса, его -- плечи Геркулеса; но его Юпитера лице -- убійство на небѣ!-- Какъ?-- Нѣтъ его.-- Пизаніо, всѣ проклятія, которыми обезумѣвшая Гекуба осыпала Грековъ, и въ добавокъ мои, да разразятся надъ тобой! Ты, сговорившись съ гнуснымъ демономъ, Клотеномъ, умертвилъ здѣсь моего супруга.-- Отнынѣ и письмо и чтеніе -- предательство!-- Проклятый Пизаніо, лживыми своими письмами -- проклятый Пизаніо -- срубилъ вершину главной мачты лучшаго изъ кораблей міра!-- О, Постумусъ! гдѣ же голова твоя? гдѣ же она? О, боги! гдѣ же она? Пизаніо могъ вѣдь умертвить тебя, поразивъ въ сердце, и оставить тебѣ голову!-- Какъ же могли это сдѣлать? Пизаніо! Это онъ и Клотенъ, злоба и корысть виновники этого горя. О! это ясно, ясно. Снадобье, которое онъ мнѣ далъ, которое, говорилъ, превосходно, крѣпительно, не оказалось развѣ убійственнымъ для чувствъ моихъ? Полнѣйшее это доказательство. Дѣло это Пизаніо и Клотена. О!-- зарумянь же блѣдныя мои щеки твоей кровью, чтобы мы еще ужаснѣе показались тому, кто найдетъ насъ. О супругъ, супругъ мой!

Входитъ Луцій, нѣсколько Римскихъ Военачальниковъ и Гадатель.

   ВОЕН. Легіоны, стоявшіе въ Галліи, переплыли, согласно твоему приказанію море, и ждутъ тебя съ твоими судами въ Мильфордской гавани; готовы они.
   ЛУЦІ. Но что изъ Рима?
   ВОЕН. Сенатъ призвалъ на службу пограничниковъ и дворянъ Италіи, рвеніе которыхъ много обѣщаетъ. Ихъ ведетъ храбрый Іахимо, братъ Сіенны.
   ЛУЦІ. Когда же, полагаешь, прибудутъ они?
   ВОЕН. Съ первымъ попутнымъ вѣтромъ.
   ЛУЦІ. Эта быстрота подаетъ большія намъ надежды.-- Прикажи же осмотрѣть прибывшее уже войско; распорядись чтобъ военачальники тотчасъ же занялись этимъ.-- Ну а ты, почтеннѣйшій, что снилось тебѣ въ послѣднее время о войнѣ этой?
   вполнѣ достойный уваженія, хотя и является теперь по дѣлу, грозящему намъ непріятностью. Но это не его вина. Мы должны принять его, сообразуясь какъ съ высокимъ положеніемъ пославшаго его, такъ и съ собственными его высокими качествами, съ значительностью тѣхъ услугъ, которыя онъ оказывалъ намъ не разъ. Любезный сынъ, когда ты пожелаешь добраго утра владычицѣ твоего сердца, приходи къ намъ. Я и королева будемъ тебя ожидать; мы дадимъ тебѣ нѣсколько порученій относительно пріема римскаго посла. Идемте, королева (Цимбелинъ, Королева, Придворные и Гонецъ уходятъ).
   Клотэнъ. Если она встала, я съ нею поговорю; если-же нѣтъ, пусть продолжаетъ лежать и мечтать (Стучитъ въ дверь). Эй, съ вашего позволенія... Я знаю, что прислужницы теперь y нея. Не подмаслить-ли какъ слѣдуетъ которую-нибудь изъ нихъ? При помощи золота можно проникнуть куда угодно. Золотомъ нерѣдко можно сдѣлать все на свѣтѣ. Оно заставляетъ лѣсничихъ Діаны нарушать свои обязанности и прямо выдавать вору желаемую имъ лось; оно отправляетъ на висѣлицу честнаго человѣка, чтобы спасти разбойника, а иногда и честнаго человѣка и разбойника разомъ. Чего оно не сдѣлаетъ и чего не раздѣлаетъ?.. Я поручу одной изъ прислужницъ ходатайствовать за меня, потому что самъ я въ этомъ ничего не понимаю (Стучится снова). Послушайте, съ вашего позволенія! (Входитъ прислужница).
   Прислужница. Кто это стучитъ?
   Клотэнъ. Принцъ.
   Прислужница. Только-то?
   Клотэнъ. Да, принцъ и притомъ сынъ высокопоставленной особы.
   Прислужница. Это получше. Не многіе, кому портной стоитъ такъ-же дорого, какъ вамъ, могутъ этимъ похвалиться. Что-же вамъ угодно?
   Клотэнъ. Видѣть твою госпожу. Готова она выйти ко мнѣ?
   Прислужница. Нѣтъ, готова оставаться дома.
   Клотэнъ. Вотъ тебѣ золото. Продай мнѣ за него свое расположеніе.
   Прислужница. Не понимаю, чего вы отъ меня хотите: -- чтобы я вамъ продала свое честное имя или стала изъ расположенія къ вамъ отзываться о васъ съ похвалою?.. Вотъ идетъ сама принцесса (Входитъ Имоджена).
   Клотэнъ. Добраго утра, несравненная! Прелестную вашу ручку, сестрица.
   Имоджена. Добраго утра, принцъ. Вы тратите слишкомъ много трудовъ на то, чтобы получать однѣ непріятности. Могу отблагодарить васъ только признаніемъ, что я слишкомъ бѣдна благодарностью и не могу удѣлять ея никому.
   Клотэнъ. Тѣмъ не менѣе я все-таки клянусь, что люблю васъ.
   Имоджена. Если-бы вы сказали мнѣ это просто, ваши слова, быть можетъ, произвели-бы на меня впечатлѣніе; но такъ какъ вы все клянетесь, награда вамъ будетъ прежняя: -- мнѣ любви вашей не нужно.
   Клотэнъ. Это не отвѣтъ.
   Имоджена. Я совсѣмъ ничего-бы не отвѣтила, если-бы не боялась, что вы мое молчаніе примите за знакъ согласія. Прошу, оставьте меня въ покоѣ. Величайшею своею любезностью вы съ моей стороны не вызовете ничего, кромѣ прежней нелюбезности.
   Клотэнъ. Допустить, чтобы вы продолжали сумасшествовать, было-бы съ моей стороны грѣхомъ, и я не допущу.
   Имоджена. Дураки, -- вотъ тѣ съума не сходятъ.
   Клотэнъ. Вы называете меня дуракомъ?
   Имоджена. Я сумасшедшая, поэтому называю. Если вы будете терпѣливы, мое сумасшествіе пройдетъ, и мы оба излечимся разомъ. Мнѣ, право, досадно, принцъ, что вы вынуждаете меня забывать приличную женщинѣ сдержанность и говорить такъ прямо. Узнайте-же теперь разъ навсегда, что я хорошо знаю свое сердце, поэтому и говорю вамъ съ полною откровенностью, что не люблю васъ нисколько... Мало этого: -- признаюсь, я настолько жестокосерда, что даже ненавижу васъ. Мнѣ было-бы много пріятнѣе, если-бы вы поняли это сами, не доводя меня до необходимости хвалиться такимъ чувствомъ.
   Клотэнъ. Вы грѣшите противъ послушанія, которое должны оказывать отцу. Вы считаете чѣмъ-то ненарушимымъ бракъ, заключенный вами съ гнуснымъ негодяемъ, съ мерзавцемъ, воспитаннымъ при помощи подаяній, вскормленнымъ холодными объѣдками и крохами, остававшимися отъ двора, тогда какъ на самомъ дѣлѣ это совсѣмъ не бракъ! совсѣмъ нѣтъ! Людямъ низкаго происхожденія, -- а ниже вашего мужа въ этомъ отношеніи едва-ли найдется кто-либо другой, -- позволительно, ради нарожденія нищихъ ребятъ, связывать души какими угодно узами, но такая вольность располагать собою запрещена вамъ ожидающею васъ короною; вы не должны омрачать ея драгоцѣннаго блеска бракомъ съ гнуснымъ рабомъ, съ мерзавцемъ, созданнымъ для ливреи, для обносковъ съ чужаго плеча, который слишкомъ низокъ даже для должности ключника.
   Имоджена. Слушай, ничего не понимающій олухъ! Будь ты сыномъ самого Юпитера, оставаясь при этомъ тѣмъ, что ты теперь, ты мужу моему не годился-бы даже въ конюхи. Если взять во вниманіе всѣ твои личныя достоинства, для тебя было величайшею честью, даже милостью свыше занимать въ его королевствѣ должность послѣдняго помощника палача. Впрочемъ, и тутъ явились-бы завистники, находящіе, что такая должность дана тебѣ не по заслугамъ.
   Клотэнъ. Да сгноятъ его южныя испаренія!
   Имоджена. То, что ты смѣешь произносить его имя, для него уже величайшее несчастіе. Послѣдняя тряпка отъ его одежды, когда-то касавшаяся его тѣла, для меня драгоцѣннѣе всѣхъ волосъ на твоей головѣ даже и въ томъ случаѣ, если-бы изъ каждаго такого волоса вышло по цѣлому Клотену (Входитъ Пизаній). Что тебѣ нужно, Пизаній?
   Клотэнъ. Послѣдняя тряпка! Это чортъ знаетъ что такое!
   Имоджена. Ступай скорѣе къ моей прислужницѣ Доротеѣ.
   Клотэнъ. Послѣдняя тряпка!
   Имоджена. Этотъ дуракъ преслѣдуетъ меня, пугаетъ и сердитъ до послѣдней степени. Скажи моей прислужницѣ, чтобы она хорошенько поискала подаренный мнѣ мужемъ браслетъ, какъ-то соскользнувшій съ моей руки. Будь я проклята, если-бы согласилась разстаться съ этою вещью за всѣ доходы величайшаго изъ европейскихъ государей. Мнѣ помнится, что я еще сегодня видѣла браслетъ y себя на рукѣ, а что онъ былъ y меня вчера, въ этомъ я убѣждена вполнѣ, такъ какъ передъ сномъ еще его цѣловала. Надѣюсь, онъ не отправился доносить мужу, что я цѣлую еще кого-нибудь или что-нибудь, кромѣ его, моего Постума.
   Пизаній. Браслетъ не можетъ пропасть.
   Имоджена. Ступай, поищи его (Пизаній уходитъ).
   Клотэнъ. Вы жестоко меня оскорбили. Будто я хуже послѣдней тряпки?
   Имоджена. Да, я это сказала, и если вы призовете меня къ суду, я тоже самое повторю при свидѣтеляхъ.
   Клотенъ. Я доведу это до свѣдѣнія вашего отца.
   Имоджена. Даже до свѣдѣнія своей матери, если хотите. Она расположена ко мнѣ такъ искренно, что непремѣнно виновной найдетъ меня. Можете быть въ этомъ увѣрены. За тѣмъ, милордъ, я удаляюсь и оставляю васъ въ полномъ разгарѣ вашего неудовольствія (Уходитъ).
   Клотэнъ. О, я отомщу! Я хуже послѣдней тряпки!.. Хорошо! (Уходитъ).
  

СЦЕНА IV.

  

Въ Римѣ; въ домѣ Филарія.

  

Входятъ Постумъ и Филарій.

  
   Постумъ. Не бойтесь, этого, синьоръ. Я былъ-бы очень счастливъ если-бы могъ такъ-же твердо разсчитывать на прощеніе короля, какъ твердо убѣжденъ, что честь жены останется при ней.
   Филарій. На что же вы разсчитываете, чтобы умилостивить короля?
   Постумъ. Ни на что, кромѣ перемѣнъ, производимыхъ въ мысляхъ временемъ. Теперь же я дрожу отъ холода и нетерпѣливо ожидаю, чтобы для меня настали болѣе теплые дни, чтобы расквитаться съ вами за ваше участіе, я разсчитываю на эти сомнительныя надежды; если онѣ не осуществятся, мнѣ придется умереть вашимъ должникомъ.
   Филарій. Ваша любезность и ваше пріятное общество съ лихвою вознаграждаютъ меня за то, что я могу для васъ дѣлать. Теперь вашъ король, вѣроятно, уже получилъ извѣстіе отъ великаго Августа; Кай Люцій въ точности исполнитъ возложенное на него порученіе. Я надѣюсь что Цимбелинъ согласится платитъ требуемую отъ него дань и теперь-же вышлетъ недоимку; если же нѣтъ, пустъ онъ въ самомъ скоромъ времени ожидаетъ новой встрѣчи съ нашими римлянами, гнетущее воспоминаніе о которыхъ до сихъ поръ еще свѣжо въ памяти его народа.
   Постумъ. Что касается меня, то я хоть и не государственный мужъ да и не надѣюсь когда-либо сдѣлаться такимъ, однако, думаю, что все кончится кровопролитною войной и что до васъ ранѣе дойдутъ слухи о высадкѣ на храбрую британскую нашу землю вашихъ легіоновъ, находящихся теперь въ Галліи, чѣмъ извѣстія о высылаемой дани. Мои соотечественники теперь лучше обучены военному дѣлу, чѣмъ въ тѣ времена, когда ихъ неопытность вызывала y Юлія Цезаря улыбку, а ихъ отвага заставляла его хмурить брови. Теперь ихъ мужество, соединенное съ знаніемъ дѣла, докажетъ ихъ противникамъ, что британскій народъ тоже ни въ чемъ не отстаетъ отъ міра (Входитъ Іахимъ).
   Филарій. Смотрите, вотъ Іахимъ.
   Постумъ. Уже не мчали ли васъ по сушѣ быстроногіе олени, а на морѣ, должно-быть, попутные вѣтры своими поцѣлуями вздували ваши паруса, что вы возвратились такъ скоро?
   Филарій. Добро пожаловать, Іахимъ.
   Постумъ. Или, быть можетъ, краткость полученнаго отвѣта такъ ускорила ваше возвращеніе?
   Іахимъ. Я рѣдко видалъ такихъ красивыхъ женщинъ, какъ ваша жена.
   Постумъ. А болѣе вѣрной своему долгу, вѣроятно, никогда не видали? Если-же нѣтъ, пусть ея красота выставляется y окна для приманки предательскихъ сердецъ и сама сдѣлается предательницей!
   Іахимъ. Вотъ къ вамъ письма.
   Постумъ. Надѣюсь, содержаніе ихъ пріятное?
   Іахимъ. Очень можетъ быть.
   Филарій. Въ то время, когда вы находились при британскомъ дворѣ, Кай Люцій тоже былъ тамъ?
   Іахимъ. Его ожидали, но онъ еще не прибылъ.
   Постумъ. До сихъ поръ все прекрасно. Скажите, этотъ камень такъ-же блеститъ, какъ прежде? или онъ, можетъ-быть, горитъ настолько тускло,что вы не захотите носить его?
   Іахимъ Въ случаѣ проигрыша, я долженъ золотомъ оплатить его стоимость... Я готовъ пуститься еще въ вдвое болѣе далекій путь, чтобы провести другую такую-же чудную быстро промчавшуюся ночь, какая выпала мнѣ на долю въ Британіи. Я выигралъ перстень.
   Постyмъ. Нѣтъ, камень этотъ слишкомъ твердъ; но могли вы его выиграть.
   Іахимъ. Съ такою сговорчивою женщиною, какъ ваша жена, это оказалось совсѣмъ не труднымъ.
   Постумъ. Не обращайте вашъ проигрышъ въ шутку; помните, что мы уже не можемъ оставаться друзьями.
   Іахимъ. Напротивъ, очень можемъ, если вы исполните наше условіе. Соглашаюсь, что нашъ споръ могъ бы идти далѣе, если-бы я менѣе коротко узналъ вашу жену, но я заявляю, что выигралъ закладъ: и честь вашей жены поэтому, и перстень теперь мой. Я нисколько не виноватъ ни передъ вашею женою, ни передъ вами, такъ-какъ дѣйствовалъ съ вашего соизволенія и съ ея добровольнаго согласія.
   Постумъ. Докажитѣ, что дѣлили ложе моей жены, и тогда и рука эта, и перстень ваши. Если-же не докажете, ваше дерзкое мнѣніе о чести моей жены заставитъ меня прибѣгнуть къ оружію. Побѣда останется или за вашимъ, или за моимъ мечемъ, или оба они останутся безъ хозяевъ; пустъ тогда ихъ подберетъ прохожій.
   Іахимъ. Почти до очевидности ясныя доказательства, которыя я представлю вамъ, конечно, убѣдят васъ. Если нужно, я готовъ подтвердить свои показанія подъ присягой, но я не сомнѣваюсь, что вы меня отъ этого избавите, когда увидите всю безполезность такого требованія.
   Постумъ. Говорите.
   Іахимъ. Прежде всего вотъ описаніе ея спальни. Сознаюсь, что я въ ней не спалъ, но заявляю, что провелъ въ ней время такъ пріятно, что нисколько не жалѣю объ отсутствіи сна. Комната обтянута шелковыми коврами съ серебряными узорами. На одномъ изображена гордая Клеопатра, отправляющаяся на встрѣчу къ своему римлянину; на другомъ Киднъ, выходящій изъ береговъ отъ избытка судовъ или гордости. Все это изображено такъ искусно и такъ богато, что мастерство исполненія споритъ съ цѣнностью матеріаловъ. Я былъ изумленъ отчетливостью, законченностью работы... Все казалось словно живымъ.
   Постумъ. Да, правда! но вы могли слышать объ этомъ здѣсь или отъ меня, или отъ кого-нибудь другаго.
   Іахимъ. Вамъ для полнаго убѣжденія нужны другія подробности?
   Постумъ. Непремѣнно; иначе ваша честь будетъ опозорена.
   Іахимъ. Каминъ находится на южной сторонѣ комнаты. На доскѣ его стоитъ изображеніе цѣломудренной Діаны во время купанія. Изображеніе богини такъ живо, что, кажется, она готова заговорить. Ваятель этого нѣмаго произведенія явился творцомъ, превзошедшимъ самую природу. Онъ далъ жизнь Діанѣ, не далъ ей только дыханія и движенія.
   Постумъ. Вы и это могли узнать изъ разсказовъ. О чудной Діанѣ было такъ много разговоровъ.
   Іахимъ. На потолкѣ изображены выпуклые золотые купидоны, а на рѣшоткѣ камина, -- совсѣмъ было забылъ упомянуть, -- еще два серебряныхъ купидона съ завязанными глазами стоять каждый на одной ногѣ, слегка опираясь на опущенные факелы.
   Постумъ. Всѣ ваши подробности нисколько еще не пятнаютъ ея чести. Допустимъ, что вы видѣли все это, и я отдаю должную справедливость вашей памяти. Однако, описаніе того, что находится въ ея спальнѣ, еще не даетъ вамъ права на выигрышъ заклада.
   Іахимъ. Такъ блѣднѣйте-же, если можете (Достаетъ браслетъ, снятый съ Имоджены). Вамъ стоитъ только попристальнѣе вглядѣться въ эту вещицу... Ну, давайте теперь назадъ; я этотъ браслетъ присовокуплю къ вашему брилліанту и оставлю оба ихъ y себя.
   Постумъ. О, Юпитеръ! Дайте взглянуть, тотъ-ли это, что я подарилъ ей?
   Іахимъ. Тотъ самый, другъ мой, и я ей за него очень благодаренъ. Она сняла его съ руки, -- я какъ теперь это вижу -- а затѣмъ, протягивая его мнѣ съ такимъ милымъ движеніемъ, отъ котораго подарокъ становился вдвое цѣннѣе, сказала: -- "Возьми его; я имъ когда-то дорожила".
   Постумъ. Можетъ быть, она отдала его вамъ, чтобы вручить мнѣ.
   Іахимъ. Пишетъ она вамъ это? Пишетъ?
   Постумъ. Нѣтъ, нѣтъ, ни слова! Все правда! Берите и его (Отдаетъ ему перстень). Это Василискъ, убивающій меня своимъ взглядомъ! Значитъ надо убѣдиться, что нечего искать добродѣтели тамъ, гдѣ есть красота, правды -- тамъ, гдѣ все только на показъ, любви, -- гдѣ есть другой мужчина, и что y женщинъ такъ-же мало привязанности къ тѣмъ, кого они въ ней увѣряютъ, какъ мало въ нихъ самихъ добродѣтели, то-есть, даже ни на волосъ! О, какое безмѣрное вѣроломство!
   Филарій. Успокойся, другъ! Возьми пока свой перстень назадъ; ты еще его не проигралъ. Можетъ быть, она потеряла браслетъ или подкупленная прислужница украла его!
   Постумъ. Правда! Правда! Я предполагаю, что онъ именно такъ завладѣлъ браслетомъ... Возвратите мнѣ перстень! Опишите мнѣ какую-нибудь примѣту на ея тѣлѣ, потому что браслетъ былъ украденъ.
   Іахимъ. Клянусь Юпитеромъ, онъ достался мнѣ прямо съ ея руки.
   Постумъ. Слышите? -- онъ клянется, клянется Юпитеромъ!.. Значитъ, все сказанное имъ правда! Если такъ, оставьте перстень y себя!.. Да, это правда! Я убѣжденъ, что браслетъ не могъ быть украденъ... Прислужницы ея связаны клятвой, и женщины онѣ честныя... Развѣ онѣ рѣшились бы украсть его... И для кого? для чужестранца! Нѣтъ, она отдалась ему и вотъ доказательство ея позора... Дорого-же обошлось ей имя непотребной женщины! Бери-же свою мзду, и всѣ демоны ада пусть дѣлятъ васъ между собою!
   Филарій. Погоди, другъ! Всѣхъ этихъ доказательствъ еще недостаточно для человѣка, убѣжденнаго въ...
   Постумъ. Будетъ объ этомъ! Онъ обладалъ ею!
   Іахимъ. Хотите еще доказательствъ? У нея подъ грудью, подъ чудной грудью, къ которой такъ и хочется прикоснуться, есть небольшое родимое пятно, которое какъ-будто гордится своимъ завиднымъ положеніемъ. Я цѣловалъ это пятнышко, и этотъ поцѣлуй. снова возбудилъ во мнѣ жажду наслажденія, хотя я и былъ уже сытъ вполнѣ. Помните это родимое пятнышко?
   Постумъ. Да, оно свидѣтельствуетъ о другомъ пятнѣ и при томъ такомъ громадномъ, что для него одного весь адъ будетъ тѣсенъ.
   Іахимъ. Желаете слушать далѣе?
   Постумъ. Избавьте меня отъ своей ариѳметики; не перечисляйте, сколько разъ она мнѣ измѣнила! Одинъ разъ или милліонъ -- все равно.
   Іахимъ. Клянусь...
   Постумъ. Не надо клятвъ! Если вы поклянетесь, что ничего не было, вы солжете. Я убью васъ, если вы отречетесь отъ того, что приставили мнѣ рога.
   Іахимъ. Я ни отъ чего не отрекаюсь.
   Постумъ. О, если бы она была здѣсь и я могъ разорвать на клочья ея тѣло! Я вернусь въ Британію и исполню это тамъ, при всемъ дворѣ, при ея отцѣ, я что-нибудь да сдѣлаю! (Уходитъ).
   Филарій. Онъ совсѣмъ выведенъ изъ терпѣнія и не въ силахъ управлять собою. Вы выиграли. Пойдемте за нимъ, чтобы его изступленіе не обратилось противъ него-же самого.
   Іахимъ. Отъ всего сердца (Уходятъ).
  

СЦЕНА V.

Въ Римѣ. Другая комната y Филарія.

Входитъ Постумъ.

  
   Постумъ. Неужто люди не могутъ являться на свѣтъ безъ того, чтобы женщины не брали на себя половины труда? Всѣ мы незаконнорожденные, и тотъ почтенный человѣкъ, котораго я называлъ отцомъ, находился гдѣ-то въ отсутствіи, когда меня чеканили. Вѣроятно, какой-нибудь фальшивый монетчикъ наложилъ на меня свое клеймо; тѣмъ не менѣе моя мать слыла Діаною своего времени, какъ моя жена считается теперь чудомъ своего. О мщеніе, мщеніе! Сколько разъ она старалась сдерживать мои законныя желанія и молила меня о воздержаніи, дѣлая это съ такою краснѣющей скромностью, что самъ старикъ Сатурнъ разогрѣлся бы, глядя на нее. Я-же считалъ ее цѣломудреннѣе снѣга, котораго еще не озаряли солнечные лучи... О, весь сонмъ дьяволовъ! -- вотъ этотъ желтолицый Іахимъ въ какой-нибудь часъ времени... вѣдь, такъ?.. или можетъ-быть скорѣе... съ первой-же минуты?.. Можетъ быть, онъ даже ничего не говорилъ, а ему, какъ до отвала сытому кабану германской породы, стоило только хрюкнуть "го!" чтобы взлѣзть на нее, не встрѣтивъ даже ожидаемаго сопротивленія... Хотѣлось-бы мнѣ отыскать въ себѣ самомъ то, что ко мнѣ перешло отъ женщины, такъ какъ въ мужчинѣ всѣ порочныя наклонности, -- я это утверждаю, -- непремѣнно унаслѣдованы отъ женщины. Возьмемъ, напримѣръ, ложь: -- она пріобрѣтена отъ женщины; льстивость -- тоже отъ нея; вѣроломство -- отъ нея-же; любострастіе и похотливыя мысли -- отъ нея; мстительность -- отъ нея. Честолюбіе, алчность, причудливость, мелочное чванство, презрительность, злоязычіе, непостоянство, всѣ пороки, извѣстные міру или даже только одному аду, всѣ частью или цѣликомъ, нѣтъ, цѣликомъ унаслѣдованы отъ женщины, потому что онѣ непостоянны даже въ порокахъ. Онѣ безпрестанно переходятъ отъ одного порока, которому предавались за минуту передъ тѣмъ, къ другому на томъ только основаніи, что другой на полминуты новѣе... Я буду писать противъ нихъ, ненавидѣть ихъ, проклинать!.. Или нѣтъ! истинной ненависти благоразумнѣе всего желать имъ поступать по своему, исполнять каждую свою прихоть; сами дьяволы не отыщутъ для нихъ болѣе утонченной пытки (Уходитъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Британія. Государственный залъ во дворцѣ Цимбелина.

Цимбелинъ, Королева, Клотэнъ и придворные входятъ въ одну дверь; въ другую -- Кай Люцій со свитою.

  
   Цимбелинъ. Говорите же теперь, чего желаетъ отъ насъ Августъ-Цезарь?
   Люцій. Когда Юлій Цезарь, воспоминаніе о которомъ еще живо въ глазахъ людей и будетъ вѣчно жить y нихъ въ ушахъ и на языкахъ, впервые появился въ Британіи и покорилъ ее, твой дядя Кассибеланъ, прославленный похвалами Цезаря не менѣе, чѣмъ собственными доблестными дѣяніями, обязался за себя и за своихъ будущихъ преемниковъ выплачивать Риму ежегодную дань въ три тысячи фунтовъ; но ты за послѣднее время уклонялся отъ исполненія этого обязательства.
   Королева. И чтобы разомъ положить конецъ будущимъ удивленіямъ, узнай теперь-же, что такъ будетъ и далѣе.
   Клотэнъ. Много еще народится разныхъ цезарей, прежде чѣмъ появится другой такой-же, какъ Юлій. Британія сама по себѣ цѣлый особый міръ, и мы не намѣрены платить за то, что природа дала намъ носы.
   Королева. Все, что сила обстоятельствъ помогла Риму отобрать y насъ, теперь таже сила поможетъ намъ вернутъ назадъ. О, повелитель мой, вспомни о твоихъ предкахъ-короляхъ и о природныхъ средствахъ обороны твоего острова, словно паркъ Нептуна, окруженнаго частоколомъ, неприступными скалами, ревущими волнами и песчаными отмелями, которыя не только не допустятъ, чтобы по нимъ плавали непріятельскія суда, но всосутъ эти суда до крайнихъ оконечностей высочайшихъ мачтъ. Правда, Цезарь сдѣлалъ здѣсь нѣкоторыя завоеванія, но не могъ хвастаться, какъ въ иныхъ мѣстахъ, будто онъ "пришелъ, увидѣлъ, побѣдилъ!" Онъ дважды былъ разбитъ, пораженъ впервые во всю жизнь и отброшенъ отъ нашихъ береговъ. А корабли его, жалкія игрушки для нашихъ бурныхъ морей, растерянно метались по волнамъ и, словно яичныя скорлупы, разбивались о наши скалы. Обрадованный этимъ нашъ славный Кассибеланъ, по волѣ насмѣшливой судьбы чуть-чуть было незавладѣвшій мечемъ Цезаря, освѣтилъ потѣшными огнями городъ Лудъ переполнилъ мужествомъ сердца британцевъ.
   Клотэнъ. Что долго толковать? Сказано, не будетъ больше дани и не будетъ. Теперь наше государство посильнѣе, чѣмъ было въ ту пору. Къ тому-же, какъ я уже сказалъ, теперь нѣтъ уже такого Цезаря, какъ тогда. У другихъ, можетъ быть, и будутъ такіе-же горбатые носы, какъ y того, но такихъ мощныхъ рукъ не имѣть никому.
   Цимбелинъ. Сынъ, дай договорить своей матери.
   Клотэнъ. У многихъ изъ насъ и теперь кулаки такіе-же здоровые, какъ y Кассибелана! Не говорю, чтобы самъ я былъ изъ числа такихъ, но руки есть и y меня. Съ насъ требуютъ дани! Какъ? За что будемъ мы платить дань? Вотъ если-бы Цезарь могъ закрыть отъ насъ солнце бѣлымъ одѣяломъ или спрятать мѣсяцъ себѣ въ карманъ, мы стали-бы платить дань за освѣщеніе, а теперь за что? Нечего и говорить ни о какой дани. Нѣтъ, ужъ за это извините.
   Цимбелинъ. Вы должны знать, что ранѣе, чѣмъ дерзкіе римляне вынудили насъ платить имъ дань, мы были свободны. Честолюбіе Цезаря, раздувавшееся до того, что почти наполнило собою весь міръ, вопреки всякой справедливости наложило на насъ это ярмо, стряхнуть которое должно быть первою заботою каждаго воинственнаго народа, а къ такимъ народамъ мы причисляемъ и себя. Вслѣдствіе этого, мы говоримъ теперь Цезарю: -- Нашъ предокъ Мулмуцій установилъ y насъ законы. Мечъ Цезаря изувѣчилъ эти законы слишкомъ сильно, и мы считаемъ доблестнымъ для насъ дѣломъ возстановить эти законы и освободиться отъ чужеземнаго ига, хотя Римъ и разгнѣвается на насъ за это. Мулмуцій, даровавшій намъ законы, первый изъ британцевъ надѣлъ на чело золотой вѣнецъ и принялъ титулъ короля.
   Люцій. Мнѣ очень прискорбно, Цимбелинъ, что я вынужденъ провозгласить Августа Цезаря, того Цезаря, въ услугахъ y котораго больше королей, чемъ y тебя слугъ и домочадцевъ, твоимъ врагомъ. Узнай-же отъ меня, что я отъ имени цезаря объявляю тебѣ войну и истребленіе; знай, что гнѣвъ его будетъ безпощаденъ. Послѣ этого вызова, мнѣ лично за себя остается только тебя поблагодарить.
   Цимбелинъ. Будь нашимъ гостемъ, Кай. Твой Цезарь посвятилъ меня въ рыцари и я большую часть молодости прослужилъ подъ его начальствомъ. Отъ него получилъ я честь, а теперь онъ-же хочетъ отнять ее y меня силой и вынуждаетъ отстаивать ее до послѣдней крайности. Мнѣ за вѣрное извѣстно, что Панонны и Далматы возстали за свою свободу. Если-бы британцы не послѣдовали ихъ примѣру, они оказались-бы трусами, а Цезарь такими ихъ не найдетъ.
   Люцій. Узнаемъ по опыту, что будетъ.
   Клотэнъ. Ты отъ его величества слышалъ, что ты y него желанный гость. Повеселись y насъ день или два, а то, пожалуй, и долѣе. Если потомъ ты явишься сюда съ другими намѣреніями, ты все-таки найдешь насъ на нашемъ островѣ, опоясанномъ соленою водою. Если тебѣ удастся выгнать насъ отсюда, островъ твой. Если-же васъ постигнетъ неудача, вы только послужите угощеніемъ для нашихъ воронъ. Вотъ и все.
   Люцій. Такъ, принцъ.
   Цимбелинъ. Мнѣ извѣстны намѣренія Цезаря, а ему теперь мои. Затѣмъ, добро пожаловать, какъ дорогой гость (Всѣ уходятъ.)
  

СЦЕНА II.

Другая комната во дворцѣ.

Входитъ Пизаній.

  
   Пизаній. Въ прелюбодѣяніи?.. Что такое? Зачѣмъ не пишетъ онъ, кто то чудовище, которое смѣетъ ее обвинять. О, Леонатъ, о, дорогой мой господинъ. какой странный ядъ попалъ тебѣ въ ухо?!. Кто тотъ гнусный итальянецъ, способный лить отраву съ языка и подливать ее руками, которому удалось овладѣть твоимъ слишкомъ довѣрчивымъ слухомъ?.. Она-то не вѣрна? Нѣтъ, она терпитъ теперь наказаніе именно за вѣрность. Она, скорѣе, подобно богинѣ, чѣмъ женщинѣ, выноситъ такія нападенія, которыя способны сломить любую добродѣтель. О, господинъ мои, ты и душою теперь настолько-же ниже ея, насколько прежде былъ ниже по положенію!.. Какъ! Именемъ моей привязанности и тѣхъ клятвъ въ вѣрности тебѣ и въ повиновеніи, благодаря которымъ я нахожусь въ твоей власти, ты требуешь, чтобы я предательски ее убилъ?.. Мнѣ убить ее, пролить ея кровь!.. Если это называется доброй услугой, пусть меня лучше никогда не считаютъ услужливымъ!.. Какимъ-же человѣкомъ долженъ я казаться, если меня считаютъ настолько безчеловѣчнымъ, что я способенъ на такое дѣло (Читаетъ письмо). "Убей ее: письмо къ ней дастъ тебѣ возможность исполнитъ это по ея же приказанію"... О, проклятая бумага! Ты черна, какъ тѣ чернила, которыми ты исписана! Безчувственный лоскутокъ, какъ можешь ты принимать участіе въ такомъ дѣлѣ и все-таки сохранять свою дѣвственную бѣлизну?.. Вотъ идетъ она (Входитъ Имоджена). Притворюсь, будто ничего не знаю объ отданныхъ мнѣ приказаніяхъ.
   Имоджена. Что скажешь, Пизаній?
   Пизаній. Миледи, вотъ къ вамъ письмо отъ моего господина.
   Имоджена. Отъ кого? Если отъ твоего господина, значитъ, и отъ моего? Да, отъ Леоната? Всякій астрономъ могъ-бы гордиться своею ученостью, если-бы такъ-же хорошо зналъ звѣзды, какъ я знаю мужа. Для такого астронома будущее было-бы открытой книгой. О, милостивые боги,сдѣлайте такъ, чтобы все, что тутъ написано, говорило о любви, о томъ, что мой возлюбленный здоровъ и доволенъ всѣмъ, кромѣ только нашей разлуки... Нѣтъ, она-то пусть огорчаетъ его! Иныя огорченія служатъ цѣлебными средствами. Это одно изъ нихъ, потому что оно укрѣпляетъ любовь. Да, пусть онъ будетъ доволенъ всѣмъ, кромѣ нашей разлуки... Итакъ, съ твоего позволенія, добрый воскъ... Благословенье вамъ, пчелы, за то, что вы доставляете вещество, сохраняющее тайну. Влюбленные и люди связанные обязательствомъ, предъявленнымъ ко взысканію, смотрятъ на васъ неодинаково. Если однимъ изъ-за васъ грозитъ тюремное заключеніе, за то вы-же и сохраняете тайну юнаго купидона!.. О, боги, молю y васъ добрыхъ вѣстей (Читаетъ). "Ни жестокій приговоръ, ни гнѣвъ твоего отца въ томъ случаѣ, если-бы меня захватили въ его владѣніяхъ, меня не устрашатъ, и я готовъ на все, если ты, безцѣнная моя, позволивъ взглянуть на тебя, возвратишь мнѣ этимъ жизнь. Узнай-же, что я въ Камбріи, а именно въ Мильфордской гавани, а затѣмъ поступи такъ, какъ посовѣтуетъ тебѣ любовь. Твое счастіе -- вотъ самая горячая забота того, кто остается вѣренъ своимъ обѣтамъ и чья любовь ростетъ съ каждымъ днемъ, то-есть, Леоната Постума"... О, скорѣе коня, крылатаго коня!.. Слышишь, Пизаній, онъ въ Мильфордской гавани?.. Прочти, а потомъ скажи, какъ далеко это отсюда? Если человѣкъ можетъ по ничтожному дѣлу дотащиться туда въ недѣлю, почему мнѣ не домчаться туда въ одинъ день? Скажи, вѣрный мой Пизаній, вѣдь и ты, какъ я, сгораешь отъ нетерпѣнія увидать твоего господина?.. Вѣдь сгораешь, -- не будемъ, однако, преувеличивать, -- если и сгораешь, то не такъ, какъ я... Да, разумѣется, не такъ, какъ я, потому что, видишь-ли, мое желаніе обнять его превосходитъ все на свѣтѣ. Говори-же, говори скорѣе и громче, -- повѣренные въ любви должны-бы наполнять каждую скважину слуха до его притупленія, -- какъ далеко отсюда до желаннаго Мильфорда? Скажи также по дорогѣ, какъ на долю Уэльса выпало такое счастіе обладать этою гаванью?.. Но прежде всего, какъ намъ украдкою уйти отсюда и чѣмъ объяснитъ наше отсутствіе за то время, которое намъ потребуется на дорогу туда и обратно? Однако, прежде всего, какъ намъ уйти? Зачѣмъ отыскивать оправданія, ранѣе чѣмъ совершенъ самый поступокъ?.. Объ этомъ успѣемъ поговорить и послѣ... Но теперь, прошу тебя, скажи, сколько десятковъ миль въ день можемъ мы проѣхать верхомъ?
   Пизаній. Миль двадцать между восходомъ и закатомъ солнца. Для васъ, миледи, этого будетъ достаточио, даже слишкомъ много.
   Имоджена. Что такое? Да, вѣдь, и человѣкъ, отправляющійся на смертную казнь, не сталъ-бы тащиться такъ медленно! я слыхала о скачкахъ, гдѣ лошади мчались несравненно скорѣе, чѣмъ песчинки въ часахъ... но это пустяки!.. Ступай, скажи моей прислужницѣ, чтобы она притворилась больною и объявила, что она уѣзжаетъ къ отцу, а затѣмъ добудь мнѣ скорѣе дорожное платье, не слишкомъ, однако, богатое, но по цѣнѣ доступное для родственницы дворянина-землевладѣльца.
   Пизаній. Миледи, вамъ бы слѣдовало хорошенько разсудить.
   Имоджена. Нѣтъ, другъ, -- я могу глядѣть только впередъ. Всюду и направо, и налѣво, и сзади меня -- все для мена подернуто такимъ туманомъ, что сквозь него я ничего не вижу... Ступай-же! прошу тебя, и исполни то, что я приказала, а затемъ болѣе ни слова... Для меня только одна дорога и открыта -- въ Мидьфордъ (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Уэльсъ. Гористая мѣстность среди скалъ -- пещера.

Входятъ Бэларій, Гвидерій и Арвирагъ.

  
   Бэларій. День такой прекрасный, что, право, стыдно оставаться подъ кровомъ, особенно если потолокъ такой низкій, какъ y насъ. Нагнитесь-же, дѣти; эти ворота научатъ васъ, какъ надо поклоняться небесамъ; вы преклоните головы какъ бы для утренней молитвы. Ворота y царей земныхъ такъ высоки, что даже великанъ пройдетъ въ нихъ, не склоняя головы, не снимая безбожной чалмы и не посылая привѣта утреннему солнцу. Добраго утра тебѣ, милостивое небо! Мы хоть и живемъ въ пещерѣ, а въ душѣ y насъ болѣе благодарности, чѣмъ y людей, стоящихъ высоко.
   Гвидерій. Привѣтъ вамъ, небеса.
   Арвирагъ. И мой привѣтъ вамъ тоже.
   Бэларій. Теперь отправляйтесь въ горы, на охоту: -- вотъ на ту вершину. Ноги y васъ молодыя, а я пойду искать счастія на долинѣ. Когда вы, глядя на меня съ высоты, найдете, что я не больше вороненка, поймите, что мѣсто, на которомъ мы стоимъ, увеличиваетъ насъ или уменьшаетъ. Припомните при этомъ мои разсказы о дворахъ, о короляхъ и о военныхъ хитростяхъ, гдѣ службою считаются не дѣйствительно оказанныя услуги, а только то, что принято называть услугами. Такой взглядъ научаетъ извлекать пользу изъ всего, что мы видимъ, и нерѣдко въ утѣшеніе намъ оказывается, что жесткокрылый жукъ болѣе обезпеченъ, чѣмъ ширококрылый орелъ. Повѣрьте, что вести такую жизнь, какую ведемъ мы, лучше, чѣмъ добиваться одного униженія; что мы богаче, чѣмъ тѣ, кто ничего не дѣлаетъ, протягиваетъ руку только за подачками; и нашею жизнью можно гордиться болѣе, чѣмъ шелковыми одеждами, за которыя деньги еще не уплачены. Передъ такими шапку снимаетъ только тотъ, кто поставляетъ эти наряды, пока счетъ еще не сведенъ окончательно. Такая жизнь не стоитъ нашей.
   Гвидерій. Ты говоришь такъ по опыту, но мы, бѣдные безкрылые птенцы, вѣчно летающіе только въ виду родного гнѣзда, мы не знаемъ даже, какой воздухъ вѣетъ вдали отъ родного крова. Можетъ такая жизнь самая счастливая, если счастіе въ полномъ покоѣ; можетъ-быть, она сладка для тебя, знавшаго горечь жизни, и подходитъ къ твоему преклонному возрасту, утратившему подвижность. Но для насъ она келья невѣдѣнія, путешествіе въ постели; она для насъ тюрьма, какъ для неисправныхъ должниковъ, боящихся выйти изъ дому, чтобы не попасться на глаза заимодавцу.
   Арвирагъ. Что станемъ мы разсказывать другимъ, когда и мы состаримся такъ-же, какъ теперь ты? Чѣмъ станемъ въ нашей тѣсной пещерѣ коротать пасмурные и холодные зимніе дни, когда за порогомъ будетъ завывать и злиться декабрьскій вѣтеръ? Мы до чихъ поръ ровно еще ничего не видали: мы совсѣмъ животныя; при ловлѣ добычи -- хитры, какъ лисицы, а изъ-за пищи -- воинственны, какъ волки. Вся наша храбрость состоитъ въ томъ, чтобы гоняться за тѣмъ, что отъ насъ бѣжитъ. Нашу клѣтку мы, словно пойманныя птицы, превращаемъ въ клиросъ, чтобы свободно воспѣвать нашу неволю.
   Бэларій. Что вы говорите! Если-бы вы только знали, испытавъ на себѣ, сколько лихоимства въ городахъ, сколько козней при дворѣ, съ которымъ разстаться такъ-же трудно, какъ и оставаться при немъ. Путь на эту вершину такъ труденъ, что паденіе почти неизбѣжно, и при томъ такъ скользокъ, что одинъ страхъ поскользнуться почти такъ-же мучителенъ, какъ и самое паденіе. Или если-бы вы знали тяготы войны, гдѣ всѣ старанія направлены на то, чтобы, какъ будто во имя славы и чести, выискивать однѣ опасности, а на самомъ дѣлѣ находить во время этихъ поисковъ только смерть, такъ-же часто сопровождаемую позорной эпитафіею, какъ и хвалебнымъ словомъ. На войнѣ человѣкъ не только находитъ порицанія за то, что поступалъ хорошо, но, -- что еще хуже, -- ему-же приходится любезно раскланиваться за несправедливые отзывы. О, юноши, эту печальную повѣсть свѣтъ можетъ прочесть на мнѣ: тѣло мое все испещрено рубцами отъ римскихъ мечей, и по громкой славѣ я былъ чуть-ли не первымъ. Цимбелинъ меня любилъ, и всякій разъ, когда рѣчь заходила о храбрѣйшихъ воинахъ, мое имя произносилось тотчасъ-же. Въ то время я былъ деревомъ, вѣтви котораго гнулись подъ тяжестью плодовъ, но вотъ настала ночь когда не то буря, не то разбой, -- назовите, какъ хотите.! обила не только всѣ мои плоды, но даже и листья, оставивъ меня совсѣмъ оголеннымъ передъ непогодою.
   Гвидерій. Счастіе перемѣнчиво.
   Бэларій. Какъ я уже говорилъ вамъ не разъ, никакой вины я за собою не зналъ, но двое мерзавцевъ съумѣли оклеветать меня. Цимбелинъ повѣрилъ ихъ лживымъ клятвамъ, будто я вступилъ въ тайный союзъ съ римлянами. За этимъ послѣдовало мое изгнаніе, и вотъ уже двадцать лѣтъ, какъ этотъ утесъ и это безлюдіе для меня весь міръ. Здѣсь я пользуюсь благородною свободою и за эти годы воздалъ небесамъ болѣе благодарственныхъ хваленій, чѣмъ во всю предыдущую мою жизнь... Однако, ступайте скорѣе въ горы, подобные разговоры не дѣло охотниковъ. Кто первый убьет дичину, тот и будетъ царемъ праздника; двое другихъ станутъ ему прислуживать, и намъ нечего будетъ бояться отравы, которую нерѣдко подносятъ въ хоромахъ сильнымъ міра. Я встрѣчусь съ вами въ долинѣ (Гвидерій и Арвирагъ уходятъ). Какъ трудно подавлять вспышки природы. Эти юноши совсѣмъ не знаютъ, что они сыновья короля, да и Цимбелинъ не подозрѣваетъ, что они еще живы. Они воображаютъ, будто они мои сыновья, но, хотя я и воспиталъ ихъ въ величайшей простотѣ, вотъ въ этой пещерѣ, гдѣ имъ трудно стоять во весь ростъ и приходится гнуться, они мысленно стремятся подъ высокія кровли дворцовъ, и въ нихъ даже при самыхъ простыхъ, при самыхъ обыденныхъ случаяхъ является что-то величавое, царственное, чего нѣтъ въ другихъ. О, Юпитеръ! когда я, сидя на своей одноногой скамьѣ, разсказываю про былые свои подвиги, какъ воодушевляется Полидоръ, наслѣдникъ Цимбелина и британской. короны, котораго отецъ когда то назвалъ Гвидеріемъ, онъ какъ будто всею душою сливается съ моимъ разсказомъ. Когда я говорю: -- "Вотъ такъ упалъ на землю мой противникъ, а я вотъ такъ ногой наступилъ ему на шею", царственная кровь бросается ему въ лицо, на лбу выступаютъ капли пота, молодыя мышцы его напрягаются, и онъ начинаетъ тѣлодвиженіями изображать мой разсказъ. Младшій его брать Кадвалъ, называвшійся нѣкогда Арвирагомъ, тоже оживляется при этихъ разсказахъ, выказывая при этомъ много своего собственнаго огня и пониманія... А! вотъ звѣрь поднятъ. Цимбелинъ, небо и моя совѣсть знаютъ, какъ ты несправедливо изгналъ меня; за это я похитилъ обоихъ твоихъ сыновей, когда одному было три, а другому всего два года! Этимъ я хотѣлъ отнять y тебя наслѣдниковъ, какъ ты отнялъ y меня мои земли. Кормилицу свою Еврифилу они считали своею матерью и до сихъ поръ каждый день ходятъ молиться на ея могилу, а меня, Бэларія, зовущагося теперь Морганомъ, считаютъ своимъ отцомъ... Да, звѣрь поднятъ (Уходитъ).
  

СЦЕНА IV.

Неподалеку отъ Мильфордской гавани.

Входятъ Пизаній и Имоджена.

  
   Имоджена. Когда мы сошли съ коней, ты сказалъ мнѣ, что тутъ рукой подать до Мильфорда. Вѣроятно, мать не горѣла такимъ нетерпѣніемъ увидать меня впервые, какимъ сгораю теперь я увидать его... Пизаній, скажи, гдѣ-же Постумъ? Что y тебя на умѣ? Почему смотришь ты на меня такъ дико? Что вырвало y тебя изъ груди этотъ тяжкій вздохъ? Если-бы срисовать тебя въ этомъ видѣ, ты могъ-бы послужить олицетвореніемъ душевной пытки. Не смотри-же такъ мрачно, или я, право, сойду съума!.. Что случилось? Зачѣмъ ты съ такимъ мрачнымъ видомъ подаешь мнѣ эту бумагу? Если въ письмѣ вѣсти свѣтлыя, улыбнись, если сумрачныя, не измѣняй выраженія лица... Это почеркъ мужа... должно-быть, въ Италіи, гдѣ умѣютъ составлять всякія проклятыя зелья, его чѣмъ-нибудь опоили, околдовали, и онъ поэтому попалъ въ бѣду... Отвѣчай-же, Пизаній! Твои слова, быть-можетъ, смягчатъ силу удара, который должно нанести мнѣ это письмо и который можетъ оказаться для меня роковымъ.
   Пизаній. Прочтите сами, и тогда вы увидите, что въ мірѣ нѣтъ человѣка, къ кому судьба отнеслась бы такъ безпощадно, какъ ко мнѣ.
   Имоджена (Читаетъ). "Твоя госпожа, Пизаній, опозорила мое ложе: y меня такія доказательства, что отъ нихъ сердце обливается кровью. Я говорю не на основаніи ничтожныхъ предположеній; доказательства такъ-же сильны, какъ сильно мое горе, и такъ-же вѣрны, какъ, надѣюсь, будетъ ожидаемое мною мщеніе. Въ этомъ вся надежда моя на тебя, Пизаній! Мстителемъ за меня долженъ явиться ты, если ты не хочешь явиться клятвопреступникомъ. Пусть она умретъ отъ собственной твоей руки, и ты найдешь возможность исполнить это въ Мильфордской гавани, куда я зову ее письмомъ. Если ты не умертвишь ея и не дашь мнѣ ясныхъ доказательствъ, что дѣло совершено, я буду считать тебя пособникомъ ея безчестія и такимъ-же вѣроломнымъ, какъ она".
   Пизаній. Зачѣмъ мнѣ обнажать мечъ? Это письмо и такъ уже перерѣзало ей горло. Развѣ жало клеветы не острѣе всякихъ мечей и языкъ не ядовитѣе всѣхъ змѣй, кишащихъ на берегахъ Нила? Развѣ ея дыханіе, мчащееся на крыльяхъ вѣтра, не проникаетъ въ каждый уголокъ міра и не пятнаетъ облыжно и королей, и королевъ, и сановниковъ, и дѣвушекъ и женщинъ? Вѣдь ехидный ядъ клеветы проникаетъ даже въ могилы и обнаруживаетъ ихъ тайны. Что скажете вы принцесса?
   Имоджена. Я-то, я-то невѣрна его ложу?! Что-же значить быть невѣрной? Лежать безъ сна и думать только о немъ? Отъ боя до боя часовъ обливаться слезами, а если законъ природы одержитъ верхъ надъ горемъ и дастъ заснуть, пробуждаться въ испугѣ, потому-что пригрезился о немъ зловѣщій сонъ, и вскакивать отъ собственнаго крика. Это-ли значитъ быть невѣрной его ложу? Это-ли? -- отвѣчай!
   Пизаній. Увы, добрѣйшая принцесса!
   Имоджена. Я-то не вѣрна! Взываю къ твоей совѣсти, Іахимъ. Ты обвинялъ его въ непостоянствѣ, и я тогда сочла тебя чуть не извергомъ. Теперь я лучшаго о тебѣ мнѣнія. Легко можетъ статься, что какая-нибудь размалеванная итальянка прельстила его, а я, несчастная покинутая жена, превратилась для него въ старомодное платье, настолько еще богатое, что его жаль прямо повѣсить на стѣну, поэтому его надо распороть... Итакъ, въ куски меня, въ куски!.. О, клятвы мужчинъ, вы гибель для женщинъ! Твоя измѣна, Постумъ, заставляетъ думать, будто все кажущееся на видъ хорошимъ -- одно только лицемѣріе, будто оно не есть прирожденное свойство, а только нацѣплено на себя, чтобы на эту удочку приманивать насъ.
   Пизаній. Послушайте меня, добрѣйшая принцесса...
   Имоджена. Послѣ вѣроломства Энея, всѣ на самомъ дѣлѣ честные, искренные мужчины его времени считались вѣроломными. Слезы Синона заставили признать притворными много святыхъ слезъ и зачастую отворачиваться отъ дѣйствительно сильнаго горя. Такъ и ты, Постумъ, своею закваской запятнаешь многихъ чистыхъ людей; многіе истинно честные и благородные будутъ по твоей винѣ считаться лгунами и клятвопреступниками... Ну, другъ, будь честенъ хоть ты, исполни то, что приказываетъ тебѣ твой господинъ, а когда ты его увидишь, засвидѣтельствуй, насколько я была послушна его волѣ. Смотри, я сама обнажила твой мечъ, возьми и вонзи мнѣ его въ сердце, въ это ни въ чемъ не виновное жилище моей любви. Не бойся! -- въ этомъ сердцѣ, кромѣ горя, не осталось ничего! Твоего господина, составлявшаго все его богатство, тамъ болѣе нѣтъ. Исполни-же приказаніе, нанеси ударъ. Можетъ-быть, при иныхъ, болѣе благопріятныхъ обстоятельствахъ, ты способенъ быть очень храбрымъ человѣкомъ, но теперь ты кажешься мнѣ совсѣмъ трусомъ.
   Пизаній. Прочь отъ меня, гнусное оружіе! Я не наложу тобою проклятія на свою руку! (Бросаетъ мечъ).
   Имоджена. Что ты дѣлаешь? Я должна умереть, а если моя смерть послѣдуетъ не отъ твоей руки, ты не исполнишь воли своего господина. Небеса считаютъ самоубійство такимъ непрощаемымъ грѣхомъ, что оно устрашаетъ мою слабую руку; но вотъ тебѣ мое сердце!.. Однако, я чувствую, что на немъ что-то лежитъ. Постой, постой, не нужно мнѣ никакихъ латъ!.. Сердце мое покорно, какъ твои ножны... Что это? -- письма честнаго Леоната... Сколько въ нихъ лицемѣрія!.. Прочь, прочь отъ меня, губители моей вѣры! Вы болѣе не будете служить щитомъ для моего сердца... Итакъ, лживымъ жрецамъ, какъ видно, не трудно обманывать глупыхъ вѣрующихъ. Однако, хотя тѣ, кому измѣняютъ, иногда глубоко страдаютъ отъ измѣны, но самимъ измѣнникам порою приходится терпѣть еще болѣе жестокую пытку. А ты, Постумъ, заставившій меня ослушаться моего царственнаго отца, отказывать царственнымъ искателямъ моей руки, ты впослѣдствіи увидишь, что любовь моя была не чѣмъ-то обыденнымъ, но встрѣчающимся въ жизни очень рѣдко, и горько мнѣ подумать, какъ тяжело будетъ тебѣ, когда разочаровавшись въ той, кѣмъ ты увлекаешься теперь, ты вспомнишь обо мнѣ... Умоляю тебя, Пизаній, скорѣе! Ягненокъ самъ торопитъ руку мясника и спрашиваетъ: -- "гдѣ-же твой ножъ?.." Ты слишкомъ долго не исполняешь приказанія господина, тогда какъ я сама прошу тебя о смерти.
   Пизаній. Добрѣйшая госпожа моя, съ тѣхъ поръ, какъ мнѣ отдано это приказаніе, я не сомкнулъ глазъ ни на единый мигъ.
   Имоджена. Исполни его и ложись спать.
   Пизаній. Скорѣе вырву себѣ глаза и ослѣпну.
   Имоджена. Зачѣмъ-же приступилъ ты къ исполненію? Зачѣмъ ложными предлогами обманывалъ меня на протяженіи столькихъ миль? Зачѣмъ мы здѣсь? Зачѣмъ утруждалъ ты понапрасну и меня, и себя, и нашихъ коней? Зачѣмъ подготовилъ благопріятный случай и вызвалъ моимъ исчезновеніемъ тревогу при дворѣ, куда мнѣ даже немыслимо вернуться? Зачѣмъ зашелъ ты такъ далеко? Не для того-ли чтобы ослабить тетиву, когда звѣрь, въ котораго ты цѣлилъ передъ тобою?
   Пизаній. Я хотѣлъ выиграть время, чтобы какъ-нибудь избавиться отъ ненавистнаго порученія, и вотъ что придумалъ. Добрѣйшая принцесса, выслушайте меня терпѣливо.
   Имоджена. Говори, труди свой языкъ, сколько хочешь, я уже слышала, что я непотребная женщина, а послѣ этого ничто не можетъ нанести мнѣ болѣе тяжкой раны, чѣмъ эта незаслуженная клевета; ничто и не залечитъ раны... Говори-же.
   Пизаній. Изъ вашихъ словъ я понялъ, что ко двору вы болѣе не вернетесь.
   Имоджена. Вполнѣ понятно, когда ты заманилъ меня сюда, чтобы убить.
   Пизаній. Нѣтъ, никогда, никогда! Но если окажется, что y меня и сообразительности столько-же, сколько честности, мое намѣреніе непремѣнно окончится добромъ. Я вполнѣ убѣжденъ, что мой господинъ введенъ былъ въ обманъ; иначѣ и быть не можетъ. Какой-нибудь злодѣй, дошедшій до совершенства въ своемъ искусствѣ, нанесъ обоимъ вамъ эту жестокую обиду.
   Имоджена. Какая-нибудь римская прелестница?
   Пизаній. Жизнью готовъ покляться, что нѣтъ.. Я только увѣдомлю его, что вы умерли, и согласно его приказанію пошлю ему какое-нибудь кровавое доказательство вашей смерти, а ваше исчезновеніе изъ дворца только подтвердить мое извѣстіе.
   Имоджена. А я-то, другъ мой, что я-то стану дѣлать все это время, гдѣ жить и чѣмъ? Кто же будетъ поддерживать мое существованіе, когда мужъ сочтетъ меня умершей?
   Пизаній. Если вамъ угодно возвратиться ко двору...
   Имоджена. Ни къ двору, ни къ отцу, чтобы не видать болѣе преслѣдованій этого грубаго высокорожденнаго и безсмысленнаго ничтожества, этого несноснаго Клотэна, который мнѣ своею назойливою любовью противнѣй всякой осады.
   Пизаній. Если вы не желаете вернуться къ двору, вамъ и въ Британіи оставаться не слѣдуетъ.
   Имоджена. Гдѣ же мнѣ поселиться? Впрочемъ, солнцѣ свѣтитъ не для одной Британіи, а дни и ночи бываютъ развъ только въ ней одной? Наша Британія принадлежитъ ко всему міру, хотя она и не составляетъ съ нимъ одного неразрывнаго цѣлаго: -- она гнѣздо лебедей среди громаднаго пруда. Подумай самъ, живутъ-же люди и въ другихъ мѣстахъ помимо Британіи.
   Пизаній. Я очень радъ, что вы помышляете о жизни въ другихъ странахъ. Римскій посолъ Люцій будетъ завтра въ Мильфордской гавани. Если-бы вы могли настолько затемнить передъ нимъ свое намѣреніе, насколько темно ваше теперешнее положеніе, помрачено ваше счастіе; если-бы вы могли скрыть отъ него то, что обнаруживать теперь опасно, вы могли бы вмѣстѣ съ нимъ отправиться въ путь, правда, таинственный, но который приведетъ васъ къ желанной цѣли. Вамъ, быть можетъ, удастся приблизиться къ супругу, хотя, положимъ, не настолько, чтобы слѣдить за каждымъ его движеніемъ, но общественная молва будетъ все-таки доставлять вамъ извѣстія о его поступкахъ.
   Имоджена. О, какъ-же это сдѣлать? Говори скорѣе! Я готова на все, если-бы вслѣдствіе этого моей стыдливости грозила даже опасность, но, разумѣется, не смерть.
   Пизаній. Если такъ, хорошо! Вотъ въ чемъ дѣло: -- вы должны забыть, что вы женщина, и повиновеніемъ замѣнить привычку повелѣвать, а робость и нѣжность, этихъ прислужницъ всѣхъ женщинъ или, вѣрнѣе, самую сущность женственной прелести, замѣнить неустрашимою отвагой. Вы должны быть бойкой на языкъ, скорою въ отвѣтахъ, даже дерзкою и сварливою, какъ ласточка, какъ это ни прискорбно, но разъ другого средства нѣтъ, -- вамъ придется разстаться съ драгоцѣннымъ румянцемъ вашихъ щекъ, предоставивъ ихъ грубымъ и жаднымъ поцѣлуямъ Титана, а также и съ изящными, хитро придуманными нарядами, въ которыхъ вы были такъ прекрасны, что, глядя на васъ, сама великая Юнона выходила изъ себя отъ зависти.
   Имоджена. Договаривай скорѣе. Я догадываюсь, къ чему клонится твоя рѣчь, и уже чувствую себя почти мужчиной.
   Пизаній. Прежде всего вамъ слѣдуетъ по внѣшности сдѣлаться похожею на мужчину. Предусматривая это, я уже заранѣе изготовилъ и привезъ сюда въ дорожномъ мѣшкѣ все, что вамъ необходимо: -- камзолъ, шляпу, штаны и прочее. Затѣмъ, опять если это вамъ угодно, -- переодѣвшись и принявъ видъ бойкаго юноши, что вамъ при вашей молодости будетъ не трудно, явитесь къ Люцію и попросите, чтобы онъ взялъ васъ въ услуженіе. Разскажите, какими способностями вы одарены, и нѣтъ никакого сомнѣнія, что онъ, выслушавъ васъ, если только y него въ головѣ есть уши для музыки, немедленно и съ радостію исполнитъ ваше желаніе. Онъ человѣкъ вполнѣ почтенный и къ тому-же замѣчательно благочестивый. Что-же касается средствъ для существованія на чужбинѣ, они y меня для васъ есть и вы никогда не будете чувствовать въ нихъ недостатка ни первое время, ни впослѣдствіи.
   Имоджена. Ты единственное утѣшеніе, оставленное мнѣ богами. Прошу тебя, идемъ, Многое еще надо обсудить, но мы все уладимъ такъ скоро, какъ только дозволитъ время. Я уже свыклась съ мыслью о предстоящемъ мнѣ подвигѣ и исполню его съ царственною отвагой. Идемъ-же, прошу тебя
   Пизаній. Извольте, принцесса. Но прощаніе не должно быть продолжительно. Если при дворѣ замѣтятъ мое отсутствіе, могутъ заподозрить, что я содѣйствовалъ вашему побѣгу. Вотъ ящичекъ, добрѣйшая принцесса. Его дала мнѣ королева. То, что заключается въ немъ -- очень драгоцѣнно Возьмите его. Если вы почувствуете себя дурно на сушѣ или на морѣ, самаго ничтожнаго пріема будетъ достаточно, чтобы уничтожить болѣзнь. Теперь въ тѣни этихъ деревьевъ переодѣньтесь мужчиною, и да ведутъ васъ боги къ возможно лучшему исходу.
   Имоджена. Аминь. Благодарю тебя (Уходятъ).
  

СЦЕНА V.

Комната во дворцѣ Цимбелина.

Входятъ Цимбелинъ, Королева, Клотэнъ, Люцій и придворные.

  
   Цимбелинъ. Здѣсь мы простимся. Счастливаго пути.
   Люцій. Благодарю васъ, государь. Я получилъ письмо отъ своего императора; онъ пишетъ, чтобы я уѣзжалъ скорѣе, и меня крайне печалитъ необходимость объявить ему, что вы его врагъ.
   Цимбелинъ. Наши подданные, дорогой Люцій, не желаютъ, чтобы надъ ними тяготѣло римское иго. Намъ-же самимъ отставать отъ нихъ въ любви къ свободѣ было-бы поступать не по-царски.
   Люцій. Затѣмъ, государь, мнѣ остается просить y васъ конвоя, который проводилъ-бы меня до Мильфордской гавани. Вамъ, королева, я желаю всякаго счастія, какъ и вашему величеству.
   Цимбелинъ. Васъ, господа, я назначаю сопровождать римскаго посла; постарайтесь исполнить это добросовѣстно и оказывайте нашему гостю должный ему почетъ. Затѣмъ, благородный Люцій, прощайте.
   Люцій. Вашу руку, принцъ.
   Клотэнъ. Подаю вамъ ее, какъ другъ, но дѣйствовать буду ею, какъ врагъ.
   Люцій. Принцъ, предоставляю времени провозгласить побѣдителя. Прощайте.
   Цимбелинъ. Друзья мои, поѣзжайте съ благороднымъ Люціемъ и не оставляйте его, пока онъ не переправится черезъ Севернъ. Счастливаго пути (Люцій и часть придворных уходятъ).
   Королева. Онъ уѣзжаетъ съ нахмуреннымъ челомъ, но намъ дѣлаетъ честь, что для этого мы подали ему поводъ.
   Клотэнъ. Тѣмъ лучше. Ваши храбрые британцы только этого и желали.
   Цимбелинъ. Люцій уже успѣлъ написать императору о томъ, что здѣсь происходитъ, поэтому необходимо, чтобы наши обозы и наши всадники были готовы во время. Императорскія войска, находящіяся въ Галліи, будутъ скоро приведены въ боевой порядокъ, и ихъ тотчасъ переправятъ въ Британію.
   Королева. Да, теперь не время дремать; необходимо дѣйствовать быстро и непреклонно.
   Цимбелинъ. Ожиданіе, что дѣло кончится разрывомъ, заставило насъ заранѣе принять мѣры. Однако, любезная королева, гдѣ-же наша дочь? Она не показала римлянамъ глазъ, а по отношенію къ намъ не исполнила ежедневной своей обязанности. На нашъ взглядъ она существо, въ которомъ болѣе сварливости, чѣмъ чувства долга. Мы давно это замѣчаемъ. Позвать ее сюда; мы до сихъ поръ были къ ней снисходительны не въ мѣру (Одинъ изъ придворныхъ уходитъ).
   Королева. Царственный повелитель мой, съ самаго изгнанія Постума она постоянно искала уединенія. Излечить ее можетъ одно только время. Умоляю ваше величество избавить ее отъ слишкомъ рѣзкихъ выговоровъ. Она такъ чувствительна къ упрекамъ, что каждое слово для нея -- ударъ, а каждый ударъ -- смерть.
  

Придворный возвращается.

  
   Цимбелинъ. Гдѣ-же она? Чѣмъ оправдываетъ она свою непокорность?
   Придворный. Ваше величество, всѣ ея комнаты заперты, и какъ мы ни стучали, никто не захотѣлъ намъ отвѣтить.
   Королева. Государь, въ послѣдній разъ, когда я ее навещала, она просила меня извинить ея затворничество. Она говорила, что за послѣднее время чувствуетъ себя постоянно нездоровой, а это лишаетъ ее возможности каждый день здороваться съ вами, какъ это предписываетъ ей ея долгъ. Она просила передать это вашему величеству, но я такъ захлопоталась, что память мнѣ измѣнила.
   Цимбелинъ. Двери ея заперты? За послѣднее время ея совсѣмъ не видно. Пошлите, боги, чтобы оказалось ложнымъ, то, чего я боюсь (Уходитъ).
   Королева. Сынъ, ступай за королемъ.
   Клотэнъ. Вотъ уже два дня, какъ я не вижу и Пизанія, стараго ея слуги.
   Королева. Ступай, разыщи его (Клотенъ уходитъ). Ты Пизаній, вѣчно заступавшійся за Постума, берегись! -- y тебя есть мое снадобье. Молю боговъ, чтобы твое отсутствіе происходило оттого, что ты принял мое лекарство. Вѣдь ты повѣрилъ, что средство это исцѣляетъ отъ всѣхъ болѣзней... Но Имоджена? Куда она убѣжала? Можетъ-быть, ее схватило отчаяніе или пылъ любви придалъ ей крылья, и она улетѣла къ желанному своему Постуму? На чтобы она ни пошла -- на смерть или на позоръ, все будетъ содѣйствовать моимъ цѣлямъ. Если она умерла, я знаю, въ чьихъ рукахъ окажется корона Британіи (Клотэнъ возвращается). Что скажешь, сынъ?
   Клотэнъ. Она бѣжала, въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія. Ступай, успокой короля! онъ въ такомъ изступленіи, что никто не смѣетъ къ нему подступиться.
   Королева. Тѣмъ лучше. Какъ хорошо, если-бы эта ночь лишила его силы дожить до слѣдующаго дня (Уходитъ).
   Клотэнъ. Я и люблю, и ненавижу ее, потому что она красива, и видъ y нея совершенно царственный. Своими придворными качествами она надѣлена несравненно щедрѣе, чѣмъ какая-либо другая знатная особа, чѣмъ какая-либо другая женщина, чѣмъ всѣ женщины, взятыя вмѣстѣ. Въ ней есть все, что есть лучшаго въ каждой другой, и она соединеніемъ этихъ качествъ превосходитъ весь женскій полъ. Вотъ за это я ее люблю, но ея презрительное отношеніе ко мнѣ, ея предпочтеніе, отданное ничтожному Постуму, представляютъ ея умственныя способности въ такомъ незавидномъ видѣ, что омрачаютъ собою всѣ ея хорошія качества. За это я ее ненавижу и мало что ненавижу, я отомщу ей, потому что иначе дураки будутъ... (Входитъ Пизаній). Кто это? А, это ты, бездѣльникъ, вздумалъ мошенничать... Иди сюда, милѣйшій сводникъ, и говори, мерзавецъ, гдѣ твоя госпожа? Говори прямо; иначе я сейчасъ-же отправлю тебя къ врагамъ рода человѣческаго!
   Пизаній. Добрѣйшій принцъ...
   Клотэнъ. Гдѣ твоя госпожа? Говори, или, -- клянусь Юпитеромъ, другого вопроса ты отъ меня не услышишь. Безсовестный негодяй, я вырву тайну изъ твоего сердца, или вырву сердце, чтобы овладѣть тайной. У Постума она, у этой кучи всякой дряни, изъ которой не добудешь и драхмы чего-нибудь путнаго.
   Пизаній. Как-же можетъ она быть y него? Давно-ли вы ея хватились, а Постумъ, вѣдь, въ Римѣ.
   Клотэнъ. Гдѣ-же она?.. Подойди ближе. Не увертывайся, говори сейчасъ-же, что съ нею сталось?
   Пизаній. О, высокочтимый принцъ...
   Клотэнъ. А ты, высокочтимый негодяй, скажи, гдѣ твоя госпожа? отвѣчай разомъ, однимъ словомъ, безъ всякихъ "высокочтимыхъ"! Отвѣчай-же или за молчаніе ты услышишь себѣ смертный приговоръ.
   Пизаній (Подавая письмо). Изъ этой бумаги вы узнаете все, что извѣстно мнѣ о ея бѣгствѣ.
   Клотэнъ. Посмотримъ. Я буду преслѣдовать ее до самаго престола Августа.
   Пизаній (Про себя). Надо или рѣшиться на это, или погибнуть. Теперь она уже достаточно далеко, и то, что онъ узнаетъ изъ письма, заставитъ его пуститься въ путь, но для нея это не представляетъ никакой опасности.
   Клотэнъ. Гм!
   Пизаній (Про себя). А къ господину моему я, все-таки, напишу, что она умерла. О, Имоджена, да пошлютъ тебѣ боги счастливаго пути и въ Римъ, и обратно.
   Клотэнъ. Говори, бездѣльникъ, письмо не лжетъ?
   Пизаній. Не думаю, принцъ, чтобы лгало.
   Клотэнъ. Да, это почеркъ Постума; я его знаю. Послушай, негодяй, если-бы ты захотѣлъ перестать бездѣльничать и поступилъ ко мнѣ въ услуженіе, то-есть, сталъ-бы служить мнѣ честно и вѣрой, и правдой, неукоснительно и строго исполняя всѣ порученія, какія мнѣ случится на тебя возложить, будь они даже гнуснѣйшія до послѣдней степени плутни, я, вопервыхъ, сталъ-бы считать тебя порядочнымъ человѣкомъ; вовторыхъ, ты никогда не сталъ-бы нуждаться ни въ средствахъ къ обогащенію изъ моей казны, ни въ моемъ голосѣ для своего повышенія.
   Пнзаній. Извольте, добрѣйшій принцъ.
   Клотэнъ. Такъ ты согласенъ? Если ты до сихъ поръ съ такимъ терпѣніемъ и съ такою вѣрностью льнулъ къ голому счастію нищаго Постума, ты уже изъ одной выгоды не можешь оказаться относительно меня нерадивымъ. Хочешь служить мнѣ?
   Пизаній. Готовъ, ваша свѣтлость.
   Клотэнъ. Давай мнѣ руку, а вотъ тебѣ мой кошелекъ. Осталось y тебя какое-нибудь платье послѣ прежняго господина?
   Пизаній. Осталось, принцъ. У меня въ комнатѣ виситъ то самое, въ которомъ онъ прощался съ моею госпожею.
   Клотэнъ. Въ видѣ первой услуги, принеси мнѣ это платье. Да, это будетъ первою твоею услугой. Ступай.
   Пизаній. Сейчасъ-же, принцъ (Уходитъ).
   Клотэнъ. Я отправлюсь въ Мильфордскую гавань и догоню тебя. -- Забылъ я спросить y него объ одномъ, но спрошу какъ только онъ вернется... Вотъ туда-то, гнусный Постумъ, я отправлюсь теперь и убью тебя... Что онъ такъ долго не несетъ платье?.. Она какъ-то сказала, -- и горечь отъ этихъ словъ до сихъ поръ сохранилась y меня на душѣ, -- что болѣе дорожитъ послѣднею тряпкой, принадлежавшею ея мужу, чѣмъ моею свѣтлѣйшею особою со всѣми украшающими меня высокими качествами... Такъ вотъ теперь въ этомъ-то платьѣ я ее изнасилую. Начну съ того, что убью его y нея-же на глазахъ; она увидитъ мою неустрашимость, и это будетъ наказаніемъ за ея презрѣніе. Когда онъ, сраженный, будетъ валяться во прахѣ, я, изливъ надъ его трупомъ весь запасъ негодованія и оскорбленій, утолю алчность сладострастія, а чтобы еще болѣе обидѣть красотку, сдѣлаю это именно въ томъ платьѣ, которому она придавала такую высокую цѣну, и ударами кулаковъ или пинками верну ее ко двору. Ей было пріятно относиться ко мнѣ съ презрѣніемъ, за то и для меня мщеніе будетъ истинною радостью (Пизаній возвращается). Это то самое платье?
   Пизаній. То самое, принцъ.
   Клотэнъ. Давно она отправилась въ Мильфордскую гавань?
   Пизаній. Такъ недавно, принцъ, что едва-ли успѣла добраться до мѣста.
   Клотэнъ. Отнеси это тряпье ко мнѣ въ комнату; вотъ второе, что я тебѣ приказываю, а третье -- чтобы ты добровольно не говорилъ никому ни слова о моихъ намѣреніяхъ. Будь только исполнителенъ, и повышеніе твое явится само собою... Мщеніе ожидаетъ меня теперь въ Мильфордѣ! Ахъ, зачѣмъ y меня нѣтъ крыльевъ, чтобы на нихъ полетѣть туда! Будь мнѣ вѣренъ; идемъ (Уходитъ).
   Пизаній. Ты наталкиваешь меня на позоръ, потому что быть вѣрнымъ тебѣ значило-бы сдѣлаться мошенникомъ, а этимъ я относительно честнѣйшаго изъ людей никогда не окажусь. Отправляйся въ Мильфордъ, но тамъ та уже не найдешь той, за кѣмъ гонишься. О, скопляйтесь, скопляйтесь надъ нею благословенія небесъ! Пусть замыслы этого безумца встрѣтятъ на пути неожиданныя препятствія, и пусть единственною наградою ему послужатъ даромъ потраченные труды (Уходитъ).
  

СЦЕНА VI.

Передъ пещерою Бэларія.

Входитъ Имоджена въ мужскомъ платьѣ.

  
   Имоджена. Какъ видно, жизнь мужчинъ не легка. Я совсѣмъ выбилась изъ силъ. Двѣ ночи голая земля служила мнѣ постелью, и я непремѣнно бы заболѣла, если-бы меня не поддерживала сила воли... Когда Пизаній съ вершины горы показалъ мнѣ тебя, Мильфордская гавань, мнѣ подумалось, что до тебя рукой подать, а теперь, о, Юпитеръ! мнѣ кажется, будто твои зданія бѣгутъ отъ бѣдняка, ожидающаго найти въ нихъ пріютъ. Двое нищихъ сказали мнѣ, что сбиться съ дороги нельзя. Бѣднякамъ, удрученнымъ нуждою, лгать простительно; они знаютъ, что ихъ ложь или испытаніе, или наказаніе. Лгать имъ тѣмъ болѣе простительно, что и богатые не говорятъ почти ни одного слова правды. Ложь y богатыхъ и знатныхъ несравненно менѣе извинительна, чѣмъ y подавленныхъ нищетою, а y королей ложь много гнуснѣе, чѣмъ y нищихъ. Вотъ и ты, несравненный мой Постумъ, -- тоже изъ не всегда говорящихъ правду. Вспомнила о тебѣ, и голодъ исчезъ, тогда какъ за минуту я отъ него готова была въ безсиліи упасть на землю... Это что такое? Тропинка, быть можетъ, ведущая въ убѣжище какого-нибудь отшельника или дикаря?.. Не позвать ли?.. Нѣтъ, лучше не звать... Звать страшно; но голодъ, прежде чѣмъ отъ него совсѣмъ обезсилитъ человѣкъ, придаетъ этому человѣку смѣлость... Миръ и довольство порождаютъ однихъ трусовъ, а нищета всегдашняя мать отваги... Эй, кто тамъ есть? Если ты существо, способное понимать чужое страданіе, откликнись! Если-же ты дикарь, верни мнѣ жизнь, или возьми ее y меня!.. Эй, кто здѣсь есть?.. Отвѣта нѣтъ!.. Однако, я все-таки пойду впередъ и на всякій случай обнажу мечъ. Если моему противнику мечъ страшенъ настолько-же, насколько мнѣ, онъ не дерзнетъ на него взглянуть... О, небеса, пошлите мнѣ именно такого противника (Уходитъ въ пещеру).
  

Появляются Бэларій, Гвидерій и Арвирагъ.

  
   Бэларій. Первенство въ стрѣльбѣ оказалось за тобою, Полидоръ; значитъ, сегодня ты царь празднества, а я и Кадвалъ будемъ одинъ твоимъ поваромъ, а другой твоимъ слугою: такъ было условлено заранѣе. Потъ и кровь труда высохли бы очень скоро, если бы не имѣли передъ собою опредѣленной цѣли. Идемте; мы проголодались, а благодаря этому даже нашъ незатѣйливый обѣдъ покажется намъ вкуснымъ Усталость можетъ заставить показаться мягкимъ даже твердый камень, тогда-какъ при лѣнивой праздности самый нѣжный пухъ кажется жесткимъ. Идемте-же. Миръ тебѣ, скромное жилище, оберегающее само себя.
   Гвидерій. Я страшно усталъ.
   Арвирагъ. А я хоть совсѣмъ ослабѣлъ отъ усталости, но ѣсть хочу очень сильно.
   Гвидерій. Въ пещерѣ еще есть холодное мясо; подкрѣпимся имъ, пока будетъ готовиться то, что мы убили сегодня
   Бэларій. Стойте, не входите! Мнѣ кажется, что наши съѣстные припасы исчезаютъ при помощи какого-то волшебства.
   Гвидерій. Въ чемъ дѣло, отецъ?
  

Появляется Имоджена.

  
   Бэларій. Клянусь Юпитеромъ, это или ангелъ, или земное чудо! Взгляните на это божество въ образѣ юноши!
   Имоджена. Добрые люди, не будьте ко мнѣ жестоки. Прежде чѣмъ войти, я звалъ и думалъ или выпросить, или купить за деньги то, что я взялъ самъ. Клянусь, я ничего не хотѣлъ украсть. Я не тронулъ-бы золота, если бы оно валялось на порогѣ. Вотъ вамъ деньги за то, что я съѣлъ. Утоливъ голодъ, я оставилъ-бы ихъ на столѣ и ушелъ-бы, молясь за хозяевъ.
   Гвидерій. Юноша, зачѣмъ намъ деньги?
   Арвирагъ. Пусть все серебро и золото обратится въ грязъ. Они имѣютъ цѣну только въ глазахъ тѣхъ, кто поклоняется грязи.
   Имоджена. Я вижу, вы сердитесь. Если-бы я зналъ, что вы готовы убить меня за мою вину, я бы не провинился.
   Бэларій. Куда-же ты идешь?
   Имоджена. Въ Мильфордскую гавань.
   Бэларій. А какъ тебя зовутъ?
   Имоджена. Фидэліо. У меня есть родственникъ, уѣзжающій въ Италію. Онъ сядетъ на корабль въ Мильфордѣ. Я иду къ нему, и голодъ такъ меня измучилъ, что я не могъ удержаться отъ проступка.
   Бэларій. Прошу тебя, красивый юноша, не считай насъ невѣждами и не суди о насъ по бѣдности нашего жилища. Добро пожаловать. Ночь почти уже наступила, Прежде чѣмъ ты снова отправишься въ путь, мы угостимъ тебя такимъ ужиномъ, лучше котораго мы не въ состояніи тебѣ предложить. Если ты останешься и не откажешься отъ него, мы поблагодаримъ тебя на прощанье, Просите-же его, дѣти.
   Гвидерій. Юноша, если бы та былъ женщиной, я сталъ бы усердно ухаживать за тобою, чтобы сдѣлаться твоимъ женихомъ. Я оцѣниваю тебя, какъ-бы намѣреваясь тебя купить и стать твоимъ обладателемъ.
   Арвирагъ. А я радъ, что ты мужчина. Я буду любить тебя, какъ родного брата. Такой-же привѣтъ тебѣ, какой былъ-бы ему послѣ долгой разлуки. Прошу пожаловать. Будь веселъ; ты среди друзей.
   Имоджена. Среди друзей... (Про себя). Зачѣмъ не среди братьевъ!.. Будь они сыновьями моего отца, мнѣ поубавилась-бы цѣна, и ты, Постумъ, по цѣнѣ былъ бы мнѣ равенъ.
   Бэларій. Его гнететъ какое-то горе.
   Гбидерій. Мнѣ хотѣлось бы помочь ему.
   Арвирагъ. И мнѣ! -- каково-бы ни было это горе, и чего бы мнѣ это ни стоило.
   Бэларій. Слушайте, дѣти (Шепчутся между собою).
   Имоджена (Про себя). Даже великіе міра, y которыхъ дворецъ былъ-бы не болѣе этой пещеры, прислуживающіе себѣ сами, обладающіе добродѣтелями, признанными за ними собственною ихъ совѣстью, а не пустыми похвалами перемѣнчивой толп щешь ты! Ты человѣка
   Чернишь, который столько же далекъ
   Отъ словъ твоихъ, какъ ты далекъ отъ чести
   И соблазняешь женщину, съ презрѣніемъ
   Отвергшую тебя, негодный демонъ!
   Пизаніо! сюда!-- Пускай узнаетъ
   Король, отецъ мой, о твоемъ безстыдствѣ:
   И если онъ одобритъ иностранца,
   Озорника, который при его
   Дворѣ такъ нагло, такъ безстыдно-дерзко
   Ведетъ себя,-- о доблестяхъ двора
   Онъ не заботится и дочь свою
   Не ставитъ ни во что!-- Сюда, скорѣй.
   Пизаніо!
   Якимо (Задумчиво).-- Счастливецъ Леонатъ!..
   Вотъ что сказать теперь я долженъ... Честь
   Твоей жены заслуживаетъ вѣры
   Твоей, какъ добродѣтели твои
   Заслуживаютъ вѣры Имоджены!
   Благословенны будьте вы навѣки...
   Жена достойнѣйшаго изъ людей,
   Прославившихъ заслугами отчизну,
   И госпожа, которой стоятъ только
   Достойнѣйшіе изъ людей! Простите
   Меня!.. Я говорилъ все это съ тѣмъ,
   Чтобъ испытать, какъ глубоко по-правдѣ
   Пустила корни ваша вѣрность! Нынѣ-жъ
   Я опишу вамъ снова Леоната:
   Какъ высоко онъ нравственъ въ самомъ дѣлѣ!
   Онъ, какъ волшебникъ, общество чаруетъ,
   И половина всѣхъ сердецъ ему
   Покорна!..
   Имоджена.-- Такъ я съ вами примиряюсь!..
   Якимо.-- Въ кругу людей онъ словно гость эфира.
   Неуязвимой чести онъ исполненъ,
   Какъ ни одинъ изъ смертныхъ! Но, простите,
   Высокая принцесса, если я
   Осмѣлился васъ ложью испытать!
   Вы этимъ снова честно доказали
   Тотъ умъ, который вамъ избралъ супруга,
   Свободнаго отъ всѣхъ ошибокъ! Дружба
   Къ нему меня на это побудила!
   Но вы, по милости боговъ, совсѣмъ
   Почти не женщина, вы неподкупны!
   Простите, умоляю васъ.
   Имоджена.--           Милордъ,
   Все хорошо теперь. Располагайте
   Моимъ вліяньемъ при дворѣ.
   Якимо.--           Милэди,
   Благодарю; я вовсе и забылъ
   Васъ небольшою просьбой потревожить:
   Она важна ужъ тѣмъ, что вашъ супругъ
   Въ ней не чужой... И я, и всѣ мои
   Достойные друзья въ ней принимаютъ
   Участіе.
   Имоджена.-- Скажите, что же это?
   Якимо.-- Двѣнадцать человѣкъ изъ нашихъ Римлянъ --
   И въ томъ числѣ вашъ мужъ, въ крылѣ у насъ
   Завѣтное перо -- сложились вмѣстѣ
   Купить подарокъ нашему владыкѣ *).
   *) Императору Августу-Цезарю.
   Я, исполнитель этого, купилъ
   Подарокъ нашъ во Франціи: посуда
   Довольно рѣдкая и вся въ каменьяхъ
   Богатыхъ и отдѣланныхъ на-диво...
   Подарокъ дорогой, и я желалъ бы.
   Какъ иностранецъ, понадежнѣй мѣсто
   Ему найти: не можете ли вы
   Принять его подъ свой покровъ!..
   Имоджена.--           Охотно!
   Ручаюсь честью вамъ за безопасность
   Его... Когда мой мужъ въ немъ принимаетъ
   Участіе подобное, я въ спальню
   Къ себѣ велю его перенести.
   Якимо.-- Подарокъ этотъ въ сундукѣ хранится,
   Подъ стражею моихъ людей; я только
   На эту ночь велю перенести
   Его въ покои ваши, такъ какъ завтра
   Я долженъ въ путь ужъ ѣхать.
   Имоджена.--           Какъ, милордъ?
   Якимо.-- Простите, это такъ; иль я промедлю
   Свой путь въ ущербъ обѣщанному слову.
   Изъ Галліи морями я спѣшилъ
   Нарочно, для того, чтобъ вашу свѣтлость,
   Какъ обѣщалъ, увидѣть.
   Имоджена.--           Отъ души
   Благодарю васъ за старанье это.
   Но для чего вамъ рано такъ спѣшить?
   Якимо.-- Такъ нужно, лэди! Потому, когда
   Угодно вамъ писать со мной къ милорду,
   Прошу васъ въ эту-жъ ночь все приготовить.
   Я опоздалъ и такъ -- а это важно
   Для доставленья нашего подарка.
   Имоджена.-- Я напишу! Пришлите вашъ сундукъ.
   Я сохраню его и вамъ, какъ должно,
   Его доставлю.-- До свиданья, лордъ! (Уходитъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.

Дворъ передъ палатами Цимбелина. (Входятъ: Клотенъ и двое придворныхъ).

   Клотенъ.-- Бывалъ ли когда-нибудь человѣкъ въ такомъ скверномъ положеніи? Въ тотъ самый мигъ, какъ однимъ взмахомъ я уже касался цѣли, шаръ мой далъ тягу! Я побился объ закладъ на сто фунтовъ, а тутъ еще подвернулся этотъ плюгавый орангутангъ и придирается къ моей бранчивости!.. Точно я у него бралъ на-прокатъ загвоздки моихъ ругательствъ и не могу ими сорить въ услажденіе души моей!
   Первый придворный.-- Что онъ выигралъ въ этомъ дѣлѣ? Вы разбили ему черепъ вашимъ шаромъ!
   Второй придворный (въ сторону).-- Еслибъ у него въ запасѣ было столько же остроумія, какъ у того, кто прогвоздилъ ему черепъ, такъ это остроуміе все выцѣдилось бы при такой удобной оказіи!
   Клотенъ.-- Когда джентльменъ расположенъ ругнуть кого-нибудь, никто изъ присутствующихъ не смѣетъ коротать его брани. А?..
   Второй придворный.-- Не смѣетъ, милордъ! (въ сторону). Точно такъ же, какъ и ты не смѣешь пилить имъ ушей.
   Клотенъ.-- Гнусная собака! Мнѣ дать ему удовлетвореніе? Иное дѣло, еслибъ онъ былъ одного со мною званія!
   Второй придворный (про себя). То-есть, такой же глупецъ, какъ ты самъ?
   Клотенъ.-- Чортъ съ нимъ! Ничто въ мірѣ такъ меня не огорчаетъ, какъ это. Язва его побери! Я желалъ бы лучше быть не изъ столь знатнаго рода. Я сынъ королевы, и они не смѣютъ со мной драться!.. Всякая сволочь дерется, сколько ея душенькѣ угодно {"Every Jack" slave hath his belly full of figthting. Слово въ слово значитъ: всякій мазурикъ Яшка (по нашему Ванька) имѣетъ брюхо, полное ударовъ, синяковъ.}, а я обязанъ ходить взадъ и впередъ, словно пѣтухъ горемычный, которому не съ кѣмъ спариться!..
   Второй придворный (въ сторону). Ты потому и пѣтухъ, что распѣтушился.
   Клотенъ.-- Что ты скажешь на это?
   Второй придворный.-- Не слѣдъ вашей свѣтлости связываться со всѣми, кого только вы обидѣли.
   Клотенъ.-- Знаю. Но развѣ я не могу оскорбить тѣхъ, кто ниже меня родомъ?
   Второй придворный.-- Это можно вамъ одному.
   Клотенъ.-- Я и самъ того мнѣнія.
   Первый придворный.-- Слышали ли вы объ иностранцѣ, который ночью сегодня пріѣхалъ ко двору?
   Клотенъ.-- Изъ-за моря! И я этого не знаю?
   Второй придворный (въ сторону).-- Онъ самъ заморское чучело, и не знаетъ этого!
   Первый придворный.-- Пріѣзжій -- итальянецъ и, какъ многіе думаютъ, одинъ изъ друзей Леоната.
   Клотенъ.-- Леоната? Этотъ долженъ быть одной съ нимъ масти, кто бы онъ ни былъ! Кто вамъ говорилъ объ этомъ иностранцѣ?
   Первый придворный.-- Одинъ изъ пажей вашей свѣтлости.
   Клотенъ.-- Хорошо ли будетъ, если я отправлюсь поглядѣть на него? не унижу ли я себя?
   Первый придворный.-- Милордъ! Вамъ не подобаетъ унизиться.
   Клотенъ.-- Да! я тоже думаю, что это не такъ-то легко сдѣлать!
   Второй придворный (про себя).-- Ты такой глупецъ и такъ низокъ по уму, что ужъ тебя никакое твое дѣло не унизитъ.
   Клотенъ.-- Пойдемте! Мнѣ хочется взглянуть на этого итальянца... Авось, то, что я проигралъ на шарахъ днемъ, ворочу съ него къ ночи! Впередъ, идемте.
   Второй придворный.-- Слушаю, ваша свѣтлость. (Клотенъ и первый придворный уходятъ).
   Второй придворный (одинъ).-- И родила-жъ подобнаго глупца
   Коварная, какъ самъ нечистый, мать!
   Умъ этой женщины, какъ буря, грозенъ,
   А сынъ ея изъ двадцати на память
   Не вычтетъ двухъ, такъ, чтобъ въ остаткѣ было
   Восьмнадцать! Милая моя принцесса!
   Бѣдняжка Имоджена, какъ ты много
   Страдаешь! твой отецъ подъ башмакомъ
   Лукавой мачихи; она, что день,
   То новыя злодѣйства замышляетъ...
   Вздыхатель твой тебѣ ужаснѣй ссылки
   Супруга твоего, ужаснѣй акта
   Развода вашего! Да сохранитъ
   Господь неколебимо стѣны чести
   Твоей, да укрѣпитъ онъ этотъ храмъ,
   Твой чудный умъ, чтобъ дождалась ты счастья,
   Чтобъ дождалась ты мужа и престола!.. (Уходитъ).
  

ЯВЛЕНІЕ ВТОРОЕ.

Спальня. Въ углу ея стоитъ сундукъ Якимо. (Имоджена читаетъ въ постели. При ней Елена, придворная дама).

   Имоджена.-- Кто здѣсь? Елена, это ты?
   Елена.--                     Я, лэди.
   Имоджена.-- Который часъ?
   Елена.--           Ужъ скоро полночь, лэди.
   Имоджена.-- Поэтому, я три часа читала...
   Глаза совсѣмъ устали... На, загни
   Страницу тамъ, гдѣ я остановилась --
   И отправляйся спать. Не уноси
   Лампады: пусть она горитъ. Когда же
   Часа въ четыре ты проснуться можешь,
   Прошу тебя, буди меня... Ко сну
   Вотъ такъ и клонитъ... (Елена удаляется).
                       Боги! въ ваши руки
   Я отдаюсь!.. Отъ искушеній ночи
   И отъ навѣтовъ демонскихъ молю
   Хранить меня! (Засыпаетъ. Якимо вылѣзаетъ изъ сундука).
   Якимо.-- Сверчокъ поетъ, и труженикъ усталый
   Врачуется покоемъ... *) Нашъ Тарквиній
   *) Этотъ знаменитый шекспировскій монологъ: "The crickets sing..." вызвалъ много комментаріевъ. Мы воспользовались ими при передачѣ оригинала на русскій языкъ, такъ сказать, вложили ихъ въ общій колоритъ текста, и потому не приводимъ ихъ здѣсь.
   Такъ точно мялъ упругія цыновки,
   Скользя впотьмахъ, пока кровавой раной
   Не разбудилъ невинности. Какъ чудно
   Украсила ты ложе, Цитерея! *).
   **) Cyterea (Cytera),-- островъ у береговъ Лаконіи; на этомъ островѣ, изъ пѣны морскихъ волнъ, родилась Венера, Афродита. Поэтому Венеру и женщинъ, уподобляемыхъ ей, иногда зовутъ именемъ Цитеры и Цитереи.
   Лилея свѣжая! Какъ ты бѣлѣе
   Своихъ одеждъ!.. О, еслибы я могъ
   Тебя коснуться, разъ поцѣловать,
   Одинъ лишь разъ!.. Безцѣнные рубины,
   Какъ поцѣлуй вашъ долженъ быть пріятенъ!
   Ея дыханье нѣжнымъ ароматомъ
   Наполнило всю комнату... Огонь
   Свѣчи, и тотъ склоняется надъ нею,
   Стараясь заглянуть подъ шелкъ рѣсницъ,
   Стараяся увидѣть эти звѣзды,
   Покрытыя навѣсомъ этихъ ставень,
   Лазурь и бѣлизну въ огнѣ небесныхъ
   Лучей!.. А планъ мой!.. Комнату скорѣй
   Означить: запишу все по порядку!
   Такія и такія-то картины;
   Вотъ тутъ окно; такая-то завѣса
   Надъ ложемъ; здѣсь обои и фигуры
   Такія и такія-то: сюжетъ
   Послѣднихъ историческій!.. Когда-бъ
   На ней самой мнѣ отыскать примѣту:
   Она скорѣй, чѣмъ десять тысячъ прочихъ
   Замѣтокъ, подтвердила-бъ мой обманъ...
   О, сонъ! ты, обезьяна смерти, крѣпче
   Сомкни ее: пускай ея душа
   Въ безмолвную гробницу превратится!
   Сюда! (снимаетъ съ нея браслетъ).
             Тебя легко распутать также,
   Какъ узелъ Гордіевъ распутать трудно!..
   Ты мой! и мнѣ свидѣтель грозный будешь!
   Подобно тайной совѣсти, могучій,
   Разсердишь ты супруга Имоджены.
   На лѣвой груди у нея пятно:
   Пять крапинокъ, точь-въ-точь, пять алыхъ капель
   Въ коронкѣ бѣлой буквицы! улика,
   Которой лучше не найти законамъ!
   Довольно! Для чего писать о томъ,
   Что въ память я вложилъ, запечатлѣвъ?
   Она читала сказку о Тереѣ:
   Загнула листъ въ томъ самомъ мѣстѣ, гдѣ
   Сдается Филомела... *) Но довольно!
   Скорѣй въ сундукъ, замкнемъ его пружину...
   Быстрѣй, быстрѣй, полночные драконы! **)
   *) Сказка о Тереѣ и Филомелѣ. Терей былъ царемъ Ѳракіи. Отъ жены Прогніи, дочери аѳинскаго царя Пандіона III, у него былъ сынъ Итисъ. Терей однажды соблазнился красотою Филомелы и поцѣловалъ ее.-- Чтобъ она не выдала его преступленія, онъ отрѣзалъ ей языкъ и заперъ ее въ башню. Филомела объявила знаками объ этомъ Прогніи и вмѣстѣ съ нею накормила Терея мясомъ его сына, Итиса. Вслѣдствіе этого боги превратили Терея въ коршуна; Филомела же и Прогнія превратились въ соловья и ласточку и день и ночь преслѣдовали и клевали Терея.
   **) Ночь въ древности представляли въ видѣ женщины, сидящей въ колесницѣ; колесницу мчали по небу драконы -- символы чуткости.
   Пусть ворону заря раскроетъ очи:
   Я весь дрожу... Хотя небесный духъ
   Передо мной, мнѣ здѣсь страшнѣе ада! (Бьютъ на башнѣ часы).
   Разъ, два, три! Время! время!.. (Снова прячется въ сундукъ).
  

ЯВЛЕНІЕ ТРЕТЬЕ.

Передняя возлѣ комнаты Имоджены (Входятъ: Клотенъ и придворные).

   Первый придворный.-- Ваша свѣтлость при проигрышѣ терпѣливѣе и хладнокровнѣе всякаго, кто только хоть разъ въ жизни каталъ шары.
   Клотенъ.-- Проигрышъ хоть кого охолодитъ.
   Первый придворный.-- Но не всѣ люди терпѣливы, по примѣру благороднаго духа вашей свѣтлости. Вы горячи и отважны только при выигрышѣ.
   Клотенъ. Выигрышъ хоть кого ободритъ! Еслибъ я выигралъ эту глупенькую Имоджену, я не обобрался-бы золота! Какъ будто ужъ утро? Не такъ-ли?
   Первый придворный.-- Уже день, милордъ.
   Клотенъ.-- О, если-бы пришла эта музыка! Мнѣ совѣтовали забавлять ее по утрамъ музыкою... Говорятъ, что это -- пробирательная вещица! (Входятъ музыканты). Ну-съ, настраивайте ваши инструменты. Если вамъ удастся пронять ее вашими звуками -- хорошо! тогда и мы пустимъ въ ходъ нашъ языкъ! Если же это не поможетъ, пусть дѣлаетъ, что хочетъ, я отъ нея не отступлюсь. Прежде всего превосходную, хорошо-слаженную вещицу! Потомъ удивительно-сладкую арію, съ аккомпаниментомъ чудно богатыхъ словъ... Затѣмъ оставимъ ее пораздумать!

(Музыканты играютъ).

  

Пѣсня.

   Чу! птичка ранняя поетъ,
             И Фебъ въ лучахъ летитъ.
   Въ коронкахъ розъ, у алыхъ водъ,
             Онъ лошадей поитъ.
   Анютины-глазки предъ солнцемъ спѣшатъ
             Открыть свои крошки-глаза...
   Луга въ благовонныхъ уборахъ блестятъ!
             Вставай, моя роскошь-краса,
             Скорѣе вставай! *)
   *) "Mary buds". Слово въ слово "Машенькины глазки", то же, что русскіе цвѣты "Анютины-глазки".
  
   Теперь идите: если это сдѣлаетъ эффектъ, я назову вашу музыку совершеннѣйшею въ мірѣ; если же нѣтъ, значитъ, въ ея ушахъ есть поврежденіе, котораго не излѣчить ни волосянымъ, ни кишечнымъ струнамъ, ни голосамъ искуснѣйшихъ кастратовъ {Здѣсь намекъ на ту эпоху въ музыкальномъ мірѣ, когда дисканты кастратовъ замѣняли дисканты и меццо-сопрано женщинъ.}. (Музыканты уходятъ. Входятъ: Цимбелинъ и Королева).
   Второй придворный.-- Король идетъ!
   Клотенъ.-- Я очень кстати такъ долго засидѣлся здѣсь. Изъ этого выходитъ то, что я всталъ довольно рано... Онъ долженъ по-отечески принять мою любовную услугу. Добраго утра вашему величеству и моей достойнѣйшей матушкѣ!
   Цимбелинъ.-- Вы сторожите дверь суровой дочки
   Моей? Она еще не выходила?
   Клотенъ.-- Я осаждалъ ее музыкой; да она, кажется, не хочетъ жаловать меня своимъ вниманіемъ.
   Цимбелинъ.-- Свѣжо изгнанье милаго ея!
   Она его еще не позабыла... .
   Но часъ придетъ, черты воспоминаній
   О немъ сотрутся, и принцесса -- ваша!
   Королева.-- Одолжены вы много королю!
   Онъ не проронитъ ничего, что-бъ васъ
   Могло у дочери его возвысить.
   Старайтесь-же и вы ей угождать,
   Дружитесь съ каждой вѣрною минутой!
   Отказы пусть умножатъ въ васъ заботы,
   Чтобъ все, что вы ни предлагали ей,
   Казалося сердечнымъ вдохновеньемъ!
   Во всемъ ей покоряйтесь, исключая
   Приказа удалиться: тутъ вы будьте
   Бездушны...
   Клотенъ.-- Какъ?! Бездушенъ? Никогда!.. (Входитъ Вѣстникъ).
   Вѣстникъ.-- Послы изъ Рима, сэръ, явились къ вамъ,
   Одинъ изъ нихъ Кай-Люцій!
   Цимбелинъ.--           Человѣкъ
   Достойный, несмотря на то, что нынче
   Съ намѣреньемъ недобрымъ онъ пришелъ!
   Но виноватъ не онъ! Его мы встрѣтимъ,
   По доблестямъ пославшаго его...
   Мы въ памяти своей возобновимъ
   То, что для насъ благаго сдѣлалъ онъ!
   Мой милый сынъ! Поздравь же съ добрымъ утромъ
   Свою любезную и поспѣши
   Къ намъ съ королевой: ты намъ будешь нуженъ
   При Римлянахъ! Пойдемте, королева. (Уходятъ: Цимбелинъ, королева, придворные и вѣстникъ).
   Клотенъ.-- Я съ ней поговорю, когда она
   Проснулась; если-жъ нѣтъ, лежи и спи!
   Эй! съ позволенья вашего (стучится въ двери). Я знаю,
   При ней всегда есть женская прислуга.
   Что, если мы ей поласкаемъ ручки?
   Дукаты купятъ доступъ ко всему!
   Да, съ ними можно хоть собакъ Діаны
   Заставить искуситься и пригнать
   Оленя прямо подъ-руки ловца!
   Дукаты убиваютъ добродѣтель!
   Чего не сдѣлать имъ и не раздѣлать?
   Итакъ, одну изъ дамъ ея мнѣ нужно
   Взять въ адвокаты; самъ же я пока
   Немного понимаю въ этихъ штукахъ!..
   Эй! съ позволенья вашего. (Стучится.-- Входитъ придворная дама).
   Придворная дама.--           Кто здѣсь
   Стучится?
   Клотенъ.-- Дворянинъ!
   Придворная дама.-- Не больше?..
   Клотенъ.--           Да,
   И сынъ дворянки!
   Придворная дама.-- Это все, чѣмъ могутъ
   Похвастать тѣ, которые, подобно
   Вамъ, лордъ, своимъ портнымъ не мало платятъ!
   Что-жъ, ваша свѣтлость, нужно вамъ, скажите?
   Клотенъ.-- Особу вашей госпожи! Она
   Готова?..
   Придворная дама.-- Да,-- не выходить изъ спальни.
   Клотенъ.-- Вотъ золото: продайте вашу мнѣ
   Любовь.
   Придворная дама.-- Какъ! имя доброе мое?
   Что вижу въ васъ я добраго? Принцесса -- (Входитъ Имоджена).
   Клотенъ.-- Прелестная сестрица, добрый день!
   Позвольте вашу дорогую ручку...
   Имодліена.-- Сэръ, добрый день: вы трудитесь безмѣрно
   И получаете однѣ тревоги!
   Все, чѣмъ я васъ могу благодарить,
   Есть то, что я бѣдна на благодарность,
   И потому должна ее беречь...
   Клотенъ.-- Клянусь, я васъ люблю и безъ того!
   Имоджена.-- Когда-бъ вы мнѣ открыли это просто,
   И при своемъ осталась бы; когда-бъ
   Вы съ клятвами мнѣ это разсказали,
   Я васъ попрежнему вознаградила-бъ
   Тѣмъ, что не стала бы на васъ глядѣть.
   Клотенъ.-- Все это не отвѣтъ, моя царица!
   Имоджена.-- Когда-бъ въ моемъ молчаніи согласья
   Вы не прочли, я слова-бъ не сказала!
   Молю васъ, дайте мнѣ покой, и вѣрьте,
   На ваши лучшія услуги вамъ
   Одна невѣжливость отвѣтомъ будетъ!
   Всякъ человѣкъ, съ такимъ умомъ, какъ вы,
   Увидитъ здѣсь отказъ и удалится...
   Клотенъ.-- Грѣшно васъ въ сумасшествіи покинуть!
   Не брошу васъ.
   Имоджена.-- Глупецъ -- не сумасшедшій.
   Клотенъ.-- Что-жъ, я -- глупецъ?
   Имоджена.--           Я это говорю
   По глупости своей; уймитесь только --
   И я умнѣе буду! Это насъ
   Обоихъ вылѣчитъ. Мнѣ очень жаль,
   Что вы меня заставили забыть
   Долгъ женщины въ подобныхъ выраженьяхъ.
   Узнайте-жъ наконецъ, что я открыто
   И отъ души вамъ это говорю,
   Что я ничуть не занимаюсь вами
   И до того чуждаюсь снисхожденья,
   Что -- виновата -- ненавижу васъ!
   Жаль, что не вы почувствовали это,
   Жаль, что пришлось мнѣ этимъ похвалиться.
   Клотенъ.-- Вы согрѣшили противъ послушанья,
   Которымъ вы одолжены отцу!
   Неравный бракъ вашъ съ этимъ жалкимъ нищимъ,
   Дитятью милостыни и питомцемъ
   Холодныхъ блюдъ и крохъ двора,-- не бракъ!
   Коль дозволяютъ низкому породой
   (А кто его ничтожнѣй?) закрѣплять
   Святыми узами чужое сердце
   (Ихъ цѣль -- плодить дѣтей для попрошайства!) --
   То какъ-же васъ не удержалъ отецъ
   Отъ узъ подобныхъ? Вамъ не подобаетъ
   Сквернить отцовъ престолъ рабомъ наемнымъ,
   Слугою низкимъ, пастухомъ свиней..
   Ему и это имя -- честь большая.
   Имоджена.-- Негодный человѣкъ! Да еслибъ ты
   Юпитеровымъ сыномъ былъ и тѣмъ же
   При этомъ всемъ остался, чѣмъ ты есть,
   Ты не годился-бъ въ конюхи Постуму.
   И если ужъ цѣнить заслуги ваши,
   Ты былъ бы свыше чести награжденъ,
   Когда бы сталъ слугою палача
   Въ его странѣ, и всѣмъ такимъ отличьемъ
   Ты опротивѣлъ бы тогда на свѣтѣ!
   Клотенъ.-- Чума его убей!
   Имоджена.--           Нѣтъ для него
   Несчастья большаго, какъ то, что ты
   О немъ болтаешь: худшая одежда
   Его, едва она его коснулась,
   По-моему, дороже всѣхъ твоихъ
   Волосъ, хотя-бъ отъ каждаго изъ нихъ
   Ты родился!.. Пизаніо, послушай! (Входитъ Пизаніо).
   Плотенъ.-- Его одежда!?. Дьяволъ побери!!
   Имоджена (Къ Пизаніо).-- Иди скорѣй, сыщи мнѣ Доротею,
   Мою прислужницу.
   Плотенъ (кричитъ). Его одежда!!.
   Имоджена.-- Глупецъ меня пугаетъ и тиранитъ,
   Какъ бѣсъ!-- Поди, скажи моей служанкѣ,
   Чтобы она браслетъ мой отыскала:
   Онъ какъ-то соскользнулъ съ моей руки!
   Его мнѣ господинъ твой подарилъ.
   За весь доходъ любаго короля
   Въ Европѣ не отдамъ того браслета *).
   *) Здѣсь у Шекспира снова анахронизмъ. Во времена Августа-Цезаря еще не существовало общаго названія для материка европейскихъ государствъ. Въ тогдашнемъ образованномъ мірѣ было только одно названіе для нашей части свѣта: Римъ! Остальное были земли варваровъ, изъ числа которыхъ не исключалась и Британія.
   Мнѣ кажется, сегодня поутру
   Я видѣла его: навѣрно-жъ ночью
   Висѣлъ онъ на рукѣ моей, еще
   Его я цѣловала!.. Безъ сомнѣнья
   Онъ не пошелъ передавать Постуму,
   Что я другаго здѣсь поцѣловала!
   Пизаніо.-- Нѣтъ, онъ пропасть не могъ!
   Имоджена.--           Конечно, такъ.
   Иди-жъ и поищи!.. (Пизаніо уходитъ).
   Плотенъ.--           Меня вы сильно
   Обидѣли! Какъ? худшая одежда!!.
   Имоджена.-- Да, сэръ, я такъ сказала! Если-жъ вы
   Со мной процессъ желаете затѣять,
   Сзывайте въ судъ свидѣтелей.
   Плотенъ.--           На это
   Пожалуюсь я вашему отцу.
   Имоджена.-- И вашей матушкѣ: она моя
   Защитница и вѣрно для меня
   Не пожалѣетъ замысла дурнаго!
   Сэръ, оставляю васъ во власть несчастной
   Досады вашей!.. (Уходитъ).
   Клотенъ.--           О, я отомщу!
   Какъ?! Худшая одежда!-- Хорошо! (Уходитъ).
  

ЯВЛЕНІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Римъ.-- Комната въ домѣ Филаріо.-- Входятъ: Постумъ и Филаріо.

   Постумъ.-- Не бойся, другъ, я долженъ убѣдиться,
   Что насъ король проститъ, какъ убѣжденъ,
   Что честь ея непобѣдима.
   Филаріо.--           Чѣмъ же
   Ты думаешь его уговорить?
   Постумъ.-- Ничѣмъ: всего отъ времени я жду!
   Дрожу теперь отъ сильнаго мороза,
   Въ надеждѣ, что настанутъ дни теплѣе.
   И въ этой-то мерцающей надеждѣ --
   Все, чѣмъ тебѣ по-силамъ заплатить
   Могу я за любовь твою! Погибни
   Она, и неоплатнымъ должникомъ
   Сойду я въ гробъ.
   Филаріо.-- Ты истиной пріязнью
   И дружбой мнѣ переплатилъ за все,
   Что могъ тебѣ я сдѣлать. Твой король
   Теперь уже объ Августѣ услышалъ:
   Кай-Люцій точно выполнитъ свой долгъ;
   Я убѣжденъ, что Цимбелинъ и дань
   Заплатитъ намъ, и недоимки вышлетъ;
   Безъ этого онъ вновь увидитъ Римлянъ,
   Воспоминанье о которыхъ, вѣрно,
   Еще свѣжо въ преданіяхъ у васъ.
   Постумъ.-- Я думаю -- (хотя я не бывалъ
   Политикомъ съ рожденья и не буду) --
   Я думаю, войны не миновать,
   И вы скорѣй услышите, что Галлы
   Къ Британіи безстрашной подступили,
   Чѣмъ хоть частицу дани мы заплатимъ!
   Мои соотчичи теперь искуснѣй
   Въ воинѣ, чѣмъ въ тѣ поры, какъ Юлій-Цезарь
   Трунилъ надъ ихъ неловкостью и тутъ же
   Досадою ихъ мужество почтилъ...
   Ихъ дисциплина, смѣшанная нынѣ
   Съ отвагою, всѣмъ судіямъ покажетъ,
   Что нашъ народъ не отстаетъ отъ вѣка (Входитъ Якимо).
   Филаріо.-- Взгляни!.. Якимо!..
   Постумъ.--           Вѣрно, по землѣ
   Стремили васъ быстрѣйшіе олени,
   А по водамъ всѣ вѣтры паруса
   У васъ лобзали, чтобъ корабль скорѣе
   Летѣлъ?!
   Филаріо.-- Добро пожаловать, мой другъ.
   Постумъ.-- Надѣюсь, краткость вашего отвѣта
   Такъ сократила ваше возвращенье?
   Якимо.-- Супруга ваша, сэръ, прелестнѣй всѣхъ,
   Кого я только знаю!..
   Постумъ.--           А затѣмъ,
   Надѣюсь, и честнѣй?!
   Якимо.--           Вотъ письма къ вамъ!
   Постумъ.-- Ну что же, содержанье ихъ пріятно?
   Якимо.-- Я думаю...
   Филаріо.-- Кай-Люцій при дворѣ
   Британскомъ былъ, когда ты кончилъ путь свой?
   Якимо.-- Нѣтъ, не былъ, но его тамъ ожидали.
   Постумъ (прочтя письма).-- Все до-сихъ-поръ прекрасно! Камень мой
   Попрежнему-ль хорошъ, иль ужъ поблекъ
   И недостоинъ вашего наряда?
   Якимо.-- Когда-бъ его лишился я, потеря
   Моя равнялась бы цѣнѣ его
   На золото! Я путь длиннѣе вдвое
   Готовъ свершить, лишь только-бъ мнѣ упиться
   Еще такой блаженной, быстрой ночью,
   Какую я въ Британіи вкусилъ!..
   Кольцо мое!
   Постумъ.-- Нѣтъ, камни тяжелы
   И такъ легко не прыгаютъ!
   Якимо.--           Нимало,
   Когда супруга ваша на подъемъ
   Способна такъ!
   Постумъ.-- Не издѣвайтесь, сэръ,
   Надъ вашею потерею: надѣюсь,
   Вы понимаете, что мы друзьями
   Теперь уже не можемъ оставаться!
   Якимо.-- Но, добрый сэръ, мы будемъ дружны съ вами.
   Условія мы наши соблюдемъ.
   Когда-бъ я не узналъ супруги вашей
   И такъ домой вернулся, наше дѣло
   Пошло бы, можетъ быть, гораздо дальше:
   Теперь же я открыто говорю,
   Что выигралъ и честь ея, и перстень,
   И тѣмъ я не обидѣлъ ни ея,
   Ни васъ, затѣмъ, что дѣйствовалъ съ согласья
   Обоихъ васъ!
   Постумъ.-- Когда вы доказать
   Мнѣ можете, что ложа Имоджены
   Касались вы, вотъ вамъ моя рука:
   Я проигралъ мой перстень!-- Если-жъ нѣтъ,
   За низкое сужденіе о чести
   Принцессы наши шпаги порѣшатъ,
   Кому изъ нихъ лишиться господина,
   Иль побѣдить, а, можетъ быть, и обѣ
   Онѣ улягутся, пока ихъ первый
   Прохожій не найдетъ.
   Якимо.--           Сэръ, то, что я
   Открою вамъ, такъ близко къ чистой правдѣ,
   Что нехотя повѣрите вы мнѣ.
   Я силу рѣчи подтвердилъ бы клятвой,
   Когда-бъ не зналъ, что отъ нея меня
   Вы разрѣшите, чуть мои слова
   Вы не найдете средства опровергнуть!
   Постумъ.-- Извольте говорить.
   Якимо.--           Во-первыхъ, спальня --
   (Клянусь, я въ ней не спалъ! но, вновь клянусь,
   Тамъ было все безсонницы достойно!) --
   Въ обояхъ шелковыхъ и въ серебрѣ;
   Исторія свиданья Клеопатры
   Съ ея любезнымъ, Циднъ *) изъ береговъ
   "Cydnus" -- нынѣ рѣка Кара-Су. Эта рѣка протекала въ древнемъ Тарсѣ и впадала въ Средиземное море. На ней указываютъ мѣсто, гдѣ утонули Александръ Македонскій и въ 1190 году императоръ Фридрихъ Первый.
   Выходитъ, отъ безмѣрной ли гордыни,
   Или отъ тяжести судовъ: творенье
   Богатое и чудное такое,
   Что мастерство въ немъ борется съ цѣной!
   И удивлялся я, какъ дивно-точно
   Оно исполнено, и какъ въ немъ все
   Кипитъ правдивой жизнью!..
   Постумъ.--           Это вѣрно;
   Но вы могли объ этомъ отъ меня
   Иль отъ другихъ узнать!
   Якимо.--           Мои признанья
   Подробности иныя подтвердятъ.
   Постумъ.-- Такъ и должны вы поступить,-- не то,
   Вы повредите много вашей чести!
   Якимо.-- Каминъ на югѣ спальни, на каминѣ
   Статуя цѣломудренной Діаны --
   Въ купальнѣ... Я не видывалъ фигуръ
   Съ такимъ краснорѣчивымъ выраженьемъ!
   Скульпторъ здѣсь былъ второй живой природой!..
   Онъ превзошелъ природу: позабылъ
   Одно дыханье только и движенье!
   Постумъ.-- И это вещь, которую вы также .
   Могли узнать случайно, по наслышкѣ:
   О ней у насъ разсказываютъ много!
   Якимо.-- Амуры золотые потолокъ
   Рельефомъ осѣняютъ... Про таганъ
   Я позабылъ сказать: два купидона,
   Изъ серебра, съ него глядятъ лукаво,
   Поджавъ по ножкѣ каждый и премило
   На факелы свои облокотясь!.. *)
   *) Слово "brands" значитъ головешка и мечи; это слово Гёте переводитъ словомъ "факелы".
   Постумъ.-- Вы это все замѣтили, и славы
   Достойна ваша память... Но припомнивъ
   Мнѣ все, что есть въ покоѣ Имоджены,
   Вы тѣмъ еще заклада далеко
   Не искупили!
   Якимо.-- Такъ блѣднѣйте-жъ, если
   Блѣднѣть вы можете (Вынимаетъ браслетъ). Позвольте мнѣ
   Провѣтрить эту штучку: посмотрите...
   Теперь ее мы спрячемъ вновь: она
   Должна совокупиться съ вашимъ перстнемъ;
   Я ихъ возьму обоихъ!
   Постумъ.--           Зевсъ! Позволь
   Получше поглядѣть мнѣ: неужели
   Я этотъ самый отдалъ ей браслетъ?
   Якимо.-- Сэръ, этотъ самый, вѣрьте мнѣ: она
   Его съ руки своей сняла... Какъ нынче
   Я это вижу: чудное движенье
   Принцессы кажется красивѣй дара
   Ея и самый даръ обогащаетъ:
   Она его дала мнѣ и сказала,
   Что "нѣкогда" она имъ дорожила!..
   Постумъ.-- Она его сняла затѣмъ, быть можетъ,
   Чтобъ мнѣ его послать?
   Якимо.--           Она объ этомъ
   Вамъ пишетъ, сэръ?! Не такъ ли, посмотрите!..
   Постумъ.-- О! нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!! Все это справедливо.
   На -- вотъ, возьми его скорѣй! (Отдаетъ ему перстень). Теперь
   Моимъ глазамъ онъ хуже василиска:
   Меня убьетъ его коварный образъ!..
   Нѣтъ чести тамъ, гдѣ царствуетъ краса;
   Нѣтъ правды тамъ, гдѣ только вѣроятность;
   Нѣтъ истинныхъ даровъ любви, гдѣ есть
   Другой мужчина... Женскіе обѣты,
   Нимало женщинъ тѣмъ не покоряютъ,
   Кому они клянутся, точно такъ же,
   Какъ невѣрна ихъ добродѣтель: это
   Почти ничто! Безмѣрная измѣна!
   Филаріо.-- Сэръ, успокойтесь и возьмите снова
   Свой перстень; онъ не выигранъ еще,
   Она его, быть можетъ, потеряла...
   Кто знаетъ? Можетъ быть, одна изъ слугъ
   Принцессы продалася и его
   Украла!..
   Якимо.-- Я Юпитеромъ клянусь --
   Съ ея руки...
   Постумъ.-- Вы слышите, Якимо
   Клянется мнѣ, Юпитеромъ клянется?!
   Все это правда!-- Нѣтъ, возьми кольцо...
   Все это правда!-- Я теперь увѣренъ,
   Она его не потеряла. Слуги
   Ея мнѣ честью поклялись: не имъ
   Продаться и украсть для Иностранца!
   Онъ соблазнилъ ее; все это -- признакъ
   Ея безчестья! Дорого-жъ она
   Себѣ купила прозвище продажной!
   Вотъ, на, возьми барышъ твой, и пускай
   Съ тобой всѣ демоны исподней вмѣстѣ
   Его раздѣлятъ!
   Филаріо.--           Успокойтесь, сэръ!
   Тутъ нѣтъ еще такого подтвержденья,
   Которое могло-бъ поколебать
   Того, кто убѣжденъ.
   Постумъ.--           Ни слова больше!
   Онъ соблазнилъ ее!
   Якимо.--           Когда другихъ
   Вы ищете уликъ, такъ вотъ что: ниже
   Ея груди, объятія достойной,
   Есть пятнышко; ему, по чистой правдѣ,
   Гордиться можно этимъ сладкимъ мѣстомъ!
   Клянуся жизнью, я поцѣловалъ
   Его -- и голоденъ я сталъ вторично,
   И, сытый, вновь хотѣлъ я цѣловать!
   Вы... пятнышко... припомните?!
   Постумъ.--           О да!
   И въ этомъ я пятно другое вижу,
   Такое-жъ необъятное, какъ адъ,
   Хотя бы адъ его лишь и вмѣщалъ!
   Якимо.-- Хотите-ль вы еще меня послушать?
   Постумъ.-- Избавь меня отъ алгебры своей!
   Во вѣкъ не сосчитать ея проступковъ:
   Скажи лишь "разъ" -- и -- "милліонъ"!..
   Якимо.--           Клянусь...
   Постумъ.-- Нѣтъ, не клянись! Едва-жъ ты поклянешься,
   Что этого не видѣлъ, ты солжешь!
   И я тебя убилъ бы, еслибъ ты
   Отрекся, что роговъ мнѣ не приставилъ!
   Якимо.-- Я ничего не стану отрицать!
   Постумъ.-- О, еслибъ здѣсь была ты, Имождена,
   Я разорвалъ тебя бы на куски...
   Пойду туда и все покончу! (Уходитъ)
   Филapiо.-- Онъ выбился изъ-подъ цѣпей терпѣнья!
   Вы выиграли. Поспѣшимъ за нимъ
   И отвратимъ его отъ гнѣва; онъ
   Зарѣжется...
   Якимо.--           Отъ всей моей души. (Уходитъ)
  

ЯВЛЕНІЕ ПЯТОЕ.

Тамъ же. Другая комната. Входитъ Постумъ.

   Постумъ.-- Уже-ль родиться безъ пособья женъ
   Нельзя? Тогда и всѣ мы незаконны.
   Достойный мужъ, котораго отцомъ
   Я почиталъ, въ отлучкѣ былъ въ ту пору,
   Когда я зарождался; фабрикантъ
   Фальшивый дни мои чеканилъ. Мать
   Слыла Діаной, какъ теперь моя жена...
   О, мщенье, мщенье, мщенье! Имоджена
   Всегда была со мною холодна,
   Меня въ страстяхъ обуздывать старалась
   И это дѣлала съ такой румяной
   Стыдливостью, что самъ старикъ Сатурнъ
   При этомъ видѣ ею бы плѣнился!
   И я считалъ ее бѣлѣе снѣга,
   Нетронутаго солнечнымъ лучомъ!
   О, дьяволы! Какой-нибудь желтякъ,
   Якимо, въ часъ одинъ -- не такъ ли? меньше,
   Гораздо меньше, слова, можетъ быть,
   Не вымолвилъ и, какъ германскій вепрь,
   На желудяхъ расплывшійся, вздохнулъ
   И ринулся -- и встрѣтилъ только ту
   Застѣнчивость, которую найти
   Онъ думалъ и которую она
   Ему сама, безъ битвы, уступила...
   О, если бы все женское въ себѣ
   Я разыскалъ!.. Нѣтъ въ человѣкѣ шага
   Ко злу, который бы, какъ я увѣренъ,
   Не заключалъ въ себѣ частицы бабьей!..
   Солгалъ ли кто, замѣтьте, это все
   Отъ женщинъ; лесть отъ нихъ же происходитъ
   Обманъ -- отъ нихъ же; грубыя желанья
   И страсти -- все рождается отъ нихъ!
   Гордыня, месть, измѣнчивость, кичливость,
   Разборчивость, кокетство, клевета,
   Что только называется порокомъ,
   Что только знаетъ адъ -- все это частью
   Иль цѣликомъ отъ женщинъ происходитъ;
   Скорѣе цѣликомъ, затѣмъ, что въ самомъ
   Порокѣ нѣтъ у женщинъ постоянства,
   И каждый грѣхъ у нихъ черезъ минуту
   Уже старикъ и замѣненъ другимъ,
   Который нѣсколько его моложе...
   Я противъ нихъ начну писать, я стану
   Ихъ презирать и проклинать; чтобъ лучше
   Имъ отомстить, молить боговъ я буду,
   Да исполняется ихъ воля всюду...
   И самый адъ ихъ лучше не казнитъ! *) (Уходитъ).
   *) Этотъ монологъ весьма схожъ по духу съ сатирою Ювенала "Женщины".
  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.

Британія.-- Посольская комната во дворцѣ Цимбелина. Входятъ: въ одну дверь -- Цимбелинъ, Королева, Клотенъ и придворные; въ другую -- Кай-Люцій со свитой.

   Цимбелинъ.-- Итакъ, чего желаетъ Августъ-Цезарь
   Отъ насъ? скажи.
   Люцій.--           Въ тѣ дни, какъ Юлій-Цезарь,
   Воспоминанье о которомъ живо
   Въ умахъ людей и дастъ надолго пищу
   Ушамъ и языкамъ ихъ, покорилъ .
   Британію,-- Кассибеланъ, твой дядя,
   Прославленный, за доблести свои,
   Хвалами Цезаря, самъ за себя
   И за свое потомство обязался
   Выплачивать дань Риму ежегодно --
   Пять тысячъ фунтовъ стерлинговъ,-- но ты
   Съ недавнихъ поръ отъ дани отказался.
   Королева.-- И такъ всегда отнынѣ это будетъ,
   Чтобъ поумѣрить ваше изумленье.
   Клотенъ.-- Не мало Цезарей увидитъ свѣтъ,
   Пока второй такой найдется Юлій!
   Британія -- отдѣльный, цѣлый міръ...
   Мы за носы свои вамъ не заплатимъ!
   Королева.-- Тогда ограбить насъ помогъ вамъ случай,
   И онъ же насъ за все вознаградитъ!
   Припомни, государь, вѣнчанныхъ предковъ
   Своихъ, твой островъ, сильный отъ природы!
   Онъ, словно крѣпость грознаго Нептуна,
   Со всѣхъ сторонъ укрытъ и заслоненъ
   Горами, неприступными,-- пучиной,
   И мелями, грозой эскадры вражьей,--
   Морская бездна засосетъ сюда --
   По самыя верхушки длинныхъ флаговъ!
   Здѣсь тѣнь побѣды Цезарь одержалъ;
   Но онъ не здѣсь похвастался: -- "Пришелъ,
   Увидѣлъ, побѣдилъ!.." *). И со стыдомъ,
   *) Этими словами, въ 48 году до P. X., Цезарь извѣстилъ одного своего друга въ Римѣ о побѣдѣ надъ Фарнакомъ, сыномъ знаменитаго Митридата; слова: "veni, vidi, vici!" были эмблемою завоеванія могучаго Босфорскаго царства.
   Которымъ онъ впервые былъ растерзанъ,
   Два раза отраженный, убѣжалъ
   Отъ нашихъ береговъ... Его суда,
   Ничтожныя и жалкія игрушки,
   Какъ скорлупа яичная, болтались
   На нашихъ, полныхъ ужаса, моряхъ --
   И безъ труда о скалы разбивались...
   Кассибеланъ, обрадованный этимъ,
   Въ сіяньи славы, вдругъ возмнилъ себя
   Владѣтелемъ (о, лицемѣръ, фортуна!)
   Меча, съ которымъ къ намъ явился Цезарь,
   Огнями радостными городъ Люду *)
   *) "Lund's town"-- древнее названіе Лондона.
   Убралъ, и всѣ Британцы стали полны
   Воинственной отваги!
   Клотенъ.-- Э! проваливай! Никакой дани тутъ не будутъ платить: наше королевство сильнѣе, чѣмъ оно было въ тѣ дни, и, какъ я говорю -- теперь уже нѣтъ въ заводѣ былыхъ Цезарей... У иныхъ изъ васъ, пожалуй, такіе же орлиные носы; но ужъ за то ни у кого не имѣется такихъ мощныхъ рукъ!..
   Цимбелинъ.-- Сынъ, дай кончить твоей матери.
   Клотенъ.-- Не мало между нами отыщется такихъ молодчиковъ, которые способны притиснуть васъ не слабѣе Кассибелана. Я себя сюда не причисляю, однако же, и у меня есть такъ-называемыя руки!.. Какая дань? За что намъ ее вносить? Вотъ если бы Цезарь могъ одѣяломъ заслонить солнце или положить себѣ въ карманъ луну, тогда мы за свѣтъ ему уплатимъ,-- а иначе никакой уплаты не будетъ,-- ясно и коротко...
   Цимбелинъ.-- Припомнить надо, мы когда-то сами
   Свободны были; но кровавый Римъ
   Насъ обложилъ постыдно-рабской данью!
   Гордыня Цезаря, которой волны
   Такъ страшно вздулися, что перешли
   Границы міра, противъ всякихъ правъ
   На насъ надѣла это иго; свергнуть
   Его опять отважному народу
   Идетъ, а нашъ считается не трусомъ!
   Поэтому мы Цезарю отвѣтимъ,
   Что предокъ нашъ, Мульмуцій, былъ создатель
   Законовъ нашихъ! Цезарь ихъ порядкомъ
   Своимъ мечомъ отважнымъ истерзалъ,
   Но мы "освободить и обновить"
   Попробуемъ ихъ силою своею.
   И, несмотря на то, что Римъ при этомъ
   Разсердится, свершимъ благое дѣло...
   Мульмуцій былъ среди Британцевъ первый,
   Который осѣнилъ свое чело
   Вѣнцомъ -- и принялъ имя короля! *)
   *) Мульмуцій, Цимбелинъ, Лиръ, Макбетъ и др., имена королей древней Британіи, упоминаемыя въ хроникѣ Голиншеда, принадлежатъ къ именамъ, въ существованіи которыхъ нынѣ уже не сомнѣваются знаменитѣйшіе историки.
   Люцій.-- Съ прискорбіемъ тебѣ я, Цимбелинъ,
   Обязанъ объявить, что Августъ-Цезарь --
   Отнынѣ врагъ твой,-- Цезарь, предъ которымъ
   Въ услугахъ больше королей покорныхъ,
   Чѣмъ у тебя гвардейскихъ офицеровъ.
   Внимай же мнѣ. Войну и разоренье,
   Во имя Цезаря, я объявлю
   Тебѣ; несокрушимой, злобной мести
   Ты долженъ ожидать!-- Сказавши это,
   Я отъ себя тебя благодарю.
   Цимбелинъ.-- Я радъ тебѣ, любезный Кай! Твой Цезарь
   Насъ въ рыцари возвелъ; въ его глазахъ
   Я половину юности провелъ.
   Онъ даровалъ мнѣ честь, и онъ же хочетъ
   Ее отнять у Цимбелина: это
   Насъ доведетъ до крайностей! Милордъ,
   Я знаю, что Паннонцы и Далматы
   Ужъ подняли оружье противъ Рима;
   Не зная этого, Британцы наши
   Остались бы, пожалуй, хладнокровны...
   Но Цезарь ихъ такими не найдетъ!
   Люцій.-- Все порѣшится ладомъ!
   Клотенъ.-- Его величество очень радъ вамъ. Проживите-ка у насъ еще денекъ, два, а то и поболѣе! Если вы впослѣдствіи явитесь къ намъ подъ другими условіями, вы найдете насъ опоясанными соленоводнымъ поясомъ. Удастся вамъ выбить насъ изъ него, онъ вашъ; если же вы падете въ предпріятіи, тѣмъ апетитнѣе, за ваше здоровье, закусятъ наши вороны; вотъ вамъ и все тутъ!
   Люцій.-- Точно такъ.
   Цимбелинъ.-- Я знаю волю Августа! Теперь
   И онъ вполнѣ мою узнаетъ волю.
   Мнѣ остается только повторить:
   "Добро пожаловать!.." (Всѣ уходятъ).
  

ЯВЛЕНІЕ ВТОРОЕ.

Тамъ же; другая комната (Входитъ Пизаніо).

   Пизаніо.-- Какъ! О невѣрности?! Зачѣмъ же ты
   Не пишешь мнѣ; какой уродъ ее
   Оклеветалъ? О, лордъ, о, Леонатъ!..
   Какой заразой страшной поразили
   Твой слухъ? Какой коварный Итальянецъ,
   Съ отравою въ рукахъ и на кинжалѣ,
   Надъ легковѣрнымъ слухомъ подсмѣялся?
   Она -- измѣнница!! Нѣтъ! Наказанье
   Гнететъ ее за вѣрность! Какъ богиня,
   Какъ ни одна изъ женщинъ, переноситъ
   Она нападки, страшныя для всякой
   Невинности... О, господинъ! Твой духъ
   Теперь передъ принцессой также низокъ,
   Какъ низокъ былъ ты состояньемъ! Какъ?!
   Мнѣ умертвить ее?! Изъ-за любви,
   Изъ-за покорности, изъ-за обѣтовъ,
   Которые тебѣ я произнесъ!
   Мнѣ и ее!!! Мнѣ кровь ея пролить?!..
   Когда все это -- добрая услуга,
   Во-вѣкъ тебѣ я не хочу служить!
   Что-жъ я такое, если онъ во мнѣ
   Нашелъ подобную безчеловѣчность,
   Когда онъ предписалъ мнѣ эту низость? (Читаетъ).
   -- "Исполни все. Я къ ней писалъ письмо.
   "По этому письму она тебѣ
   "Отдастъ приказъ, который самъ направитъ
   "Тебя на случай это совершить".
   Проклятая бумага! Какъ чернила
   Твои, черна ты! Мертвое тряпье!
   Какъ можешь ты невинно такъ глядѣть,
   Когда ты -- злой сообщникъ въ этомъ дѣлѣ? (Входитъ Имоджена).
   Вотъ и она! Я притворюсь, какъ будто
   Приказа я еще не прочиталъ! *).
   *) По объясненію Стивенса, это значитъ, что Пизаніо совсѣмъ рѣшается отказаться отъ убійства Имоджены; по объясненію нѣмецкихъ комментаторовъ, Пизаніо только колеблется и хочетъ выиграть время.
   Имоджена.-- Ну что, Пизаніо?
   Пнзаніо.--           Вотъ вамъ посланье
   Отъ моего, ми лэди, господина.
   Имоджена.-- Отъ господина твоего? Какъ такъ?!
   А мнѣ ужъ онъ не господинъ?.. Постумъ?..
   О, много бы узналъ тотъ астрономъ *),
   *) Шекспиръ здѣсь употребилъ слово "Astronomer" вмѣсто "Astrologer".
   Который изучилъ бы такъ планеты,
   Какъ изучила я завѣтный почеркъ:
   Онъ будущее могъ бы открывать!
   Вы, боги свѣтлые, устройте такъ,
   Чтобы письмо его дышало страстью.
   Чтобы оно сказало мнѣ, что онъ
   Здоровъ и веселъ... только не вполнѣ:
   Пускай его крушитъ разлука наша...
   Печаль порой цѣлительна бываетъ,
   Вотъ какъ теперь! Его любовь окрѣпнетъ!
   Итакъ, пусть веселъ онъ, но не вполнѣ.
   О, добрый воскъ! позволь... (Распечатываетъ письмо).
                       Блаженны пчелы,
   Которыя могли слѣпить такой
   Замокъ для таинства обѣтовъ брачныхъ!
   Любовники и люди въ кабалѣ
   Неодинаково творятъ молитвы...
   Преступниковъ ведешь ты въ кандалы.
   За то теперь скрѣпляешь ты дощечку
   Малютки-купидона! *). Дайте-жъ, боги,
   *) Въ Римѣ и другихъ странахъ древняго міра граждане переписывались другъ съ другомъ съ помощью записныхъ книжекъ, сдѣланныхъ изъ дерева, натертаго воскомъ, такъ что на ихъ поверхности можно было писать спичкою и потомъ стирать написанное. Впослѣдствіи эти книжки дѣлались изъ золота, слоновой кости и кипариса, украшеннаго арабесками.
   Мнѣ добрыхъ новостей (Читаетъ).
   -- "Правосудіе и гнѣвъ твоего отца, когда бы онъ захватилъ меня въ своихъ владѣніяхъ, не въ силахъ нанести мнѣ такой жестокости, которой бы ты, о драгоцѣннѣйшее изъ твореній божьихъ, не залѣчила своимъ взоромъ. Знай, что я въ Камбріи, въ Мильфордской гавани. Слѣдуй тому, что тебѣ въ этомъ случаѣ посовѣтуетъ твоя собственная любовь. За этимъ, желая тебѣ всякаго счастія, остаюсь, вѣрный своимъ клятвамъ и возрастающій въ любви къ тебѣ,--

Леонатъ Постумъ" --

   О! дайте мнѣ крылатаго коня!
   Пизаніо, ты слышишь? Онъ теперь
   Въ Мильфордской гавани... Читай, скажи мнѣ
   Какъ далеко отсюда это мѣсто?
   И, если для бездѣлокъ по недѣлямъ
   Ползутъ въ Мильфордъ, такъ почему-жъ нельзя
   Мнѣ день одинъ Постуму посвятить?
   Итакъ ты, вѣрно, другъ, подобно мнѣ,
   Желаешь поскорѣй его увидѣть;
   Желаешь -- только менѣе -- не такъ,
   Какъ я, желаешь непремѣнно, только
   Слабѣй,-- о да, не такъ, какъ Имоджена!--
   Затѣмъ, что я желаю безконечно,--
   Да, безконечно!-- Говори-жъ скорѣй...
   Слова любви такъ наполняютъ сердце,
   Что груди тѣсно! Говори, какъ близокъ
   Отъ насъ Мильфордъ блаженный? По дорогѣ-жъ
   Повѣдай мнѣ, за что Валлисъ такъ счастливъ,
   За что такой онъ гаванью владѣетъ?
   Но прежде разскажи, какъ намъ отсюда
   Укрыться, какъ намъ оправдать несходство
   Во времени, между побѣгомъ нашимъ
   И возращеніемъ; нѣтъ, лучше прежде --
   Какъ убѣжать намъ? Что объ оправданьи
   Тутъ разсуждать до совершенья дѣла?..
   Объ этомъ мы поговоримъ и послѣ!
   Прошу, мой другъ, скажи, какъ много мы
   Десятковъ миль проѣхать можемъ въ часъ?
   Пизаціо.-- Десятка миль межъ двухъ восходовъ солнца
   Вамъ будетъ вдоволь, даже слишкомъ много.
   Имоджена.-- Не можетъ быть! Преступникъ, да и тотъ
   На эшафотъ такъ тихо не пойдетъ!
   Слыхала я о скачкахъ... Тамъ порою
   Бываютъ лошади быстрѣй песчинокъ.
   Которыя вращаются въ часахъ...
   Но это пустяки!-- Ступай, вели
   Моей служанкѣ, чтобъ она больною
   Сказалась и къ отцу бы отпросилась;
   Найди скорѣй дорожное мнѣ платье,
   Похуже, рубище простой крестьянки.
   Пизаніо.-- Одумайтесь, милэди.
   Имоджена.--           Я гляжу,
   Пизаніо, впередъ, а не назадъ,
   Не вправо и не влѣво; предо мною
   Кругомъ туманъ, и я не въ состояньи
   Пронзить его глазами... Не забудь же,
   Прошу тебя, исполнить все, что надо.
   Мнѣ больше не о чемъ болтать съ тобою:
   Въ одинъ Мильфордъ теперь мой путь лежитъ! (Уходятъ).
  

ЯВЛЕНІЕ ТРЕТЬЕ.

Валлисъ.-- Гористая страна.-- Пещера. Входятъ: Белларій, Гвидерій и Арвирагъ.

   Белларій.-- Въ такой прекрасный день не усидишь
   Подъ душной кровлею! Нагнитесь, дѣти... *)
   *) По мнѣнію Л. Тика, Белларій говоритъ здѣсь: "sleep boys" -- вы спите развѣ, мои дѣти? Но Стивенсъ и Мэлонъ вѣрнѣе ставятъ здѣсь слова: "stoop boys" -- нагнитесь, дѣти!" -- потому что это прямо относится къ слѣдующей за этимъ мысли.
   Нашъ входъ васъ учитъ, какъ должны мы чтить
   Боговъ: онъ къ утренней молитвѣ
   Склоняетъ васъ! Чертоги горожанъ
   Такъ высоки, что черезъ нихъ гиганты
   Проходятъ въ шляпахъ и не отдаютъ
   Поклоновъ появленью свѣта солнца!
   Привѣтъ тебѣ, плѣнительное небо!
   Мы, горные жильцы, съ тобой не такъ
   Кичливы, какъ живущіе въ палатахъ!
   Гвидерій.-- Привѣтъ тебѣ!
   Арвирагъ.--           Привѣтъ тебѣ, о небо!
   Белларій.-- Теперь за нашу горную охоту!
   Скорѣе на утесы (ваши ноги
   Такъ юны!). Я-жъ останусь здѣсь, въ долинѣ;
   И если вы меня съ вершины скалъ
   Увидите съ ворону ростомъ,
   Что мѣсто насъ роститъ и умаляетъ,
   Припомните, что говорилъ я вамъ
   О принцахъ, о дворахъ и о капризахъ
   Войны!-- Услуга не тогда услуга,
   Когда ее свершили, а тогда,
   Когда ее признали: эта мысль
   Изо всего, что видимъ, мы, для насъ
   Большую пользу извлечетъ! И часто
   Жукъ въ скорлупѣ счастливѣе орла!..
   О, эта жизнь достойнѣе во многомъ,
   Чѣмъ лесть и происки рабовъ; богаче,
   Чѣмъ праздное бездѣліе и лѣнь;
   Пышнѣй, чѣмъ франтовство въ шелкахъ заемныхъ!
   Пусть эта пышность кланяться велитъ
   Тому, кто вѣритъ въ долгъ: поклоны эти
   Не сокращаютъ счета должниковъ...
   Нѣтъ, мы не такъ живемъ!
   Гвидерій.--           Вы говорите
   По опыту: мы-жъ, бѣдняки безъ крыльевъ,
   Не улетали изъ виду гнѣзда
   И не знавали воздуха внѣ дома!
   Такая жизнь и хороша, быть можетъ,
   Когда покой счастливѣйшій удѣлъ...
   Она сладка вамъ потому, что вы
   Другую жизнь, горчѣе, испытали;
   Она подходитъ къ вашимъ дряхлымъ лѣтамъ:
   Но ужъ для насъ она -- глухой вертепъ
   Невѣжества, прогулка по кровати,
   Какъ для страдальца-должника темница,
   Въ которой онъ переступить по смѣетъ
   Границъ.
   Арвирагъ.-- О чемъ мы будемъ говорить,
   Когда состаримся, какъ вы, когда
   Начнетъ шумѣть декабрьскій дождь и вѣтеръ?
   Какъ станемъ мы часы морозовъ грозныхъ
   Въ пещерѣ душной сокращать бесѣдой?
   Мы ничего не видѣли, мы словно
   Лѣсные звѣри: какъ лиса на ловлѣ,
   Коварны мы; какъ волкъ передъ добычей,
   Безстрашны мы, и все лишь для того,
   Чтобъ затравить бѣгущее отъ насъ...
   И нашу клѣть мы оглашаемъ хоромъ,
   Какъ птички заточенныя, привольно
   Мы воспѣваемъ наше заточенье!
   Белларій.-- Какія рѣчи?!.. Да знакомо-ль вамъ,
   По опыту, коварство городовъ?
   Интриги общества, съ которымъ трудно
   Разстаться, но еще труднѣй ужиться?..
   Всползти къ его вершинѣ -- значитъ пасть!
   Вершина этой цѣли такъ скользка,
   Что страхъ одинъ слетѣть съ нея, тяжеле,
   Паденія съ нея! Труды войны --
   Труды, гдѣ мы во имя славы ищемъ
   Опасностей и гибнемъ на пути!
   За подвиги порой насъ награждаютъ
   Надгробіемъ позорной клеветы;
   Всю эту повѣсть свѣтъ во мнѣ прочтетъ:
   Изсѣченъ весь я римскими мечами
   И нѣкогда по славѣ былъ изъ первыхъ;
   Самъ Цимбелинъ любилъ меня и, чуть
   За тему разговора бралъ солдата,
   Отъ устъ его не удалялся я! .
   Тогда я былъ, какъ дубъ, который клонитъ
   Къ землѣ свои тяжелые плоды...
   Но, какъ-то ночью, буря-ль, воровство ли,--
   Какъ знаете, зовите,-- мой покровъ,
   Созрѣвшій до листочка, оборвали --
   И въ наготѣ я брошенъ непогодѣ!
   Гвидерій.-- Коварное несчастье!
   Белларій.--           Мой проступокъ,
   Какъ я сказалъ вамъ, тѣмъ лишь и проступокъ,
   Что два злодѣя черной клеветой
   Осилили мою святую честь
   И поклялись однажды Цимбелину,
   Что я былъ въ тайной перепискѣ съ Римомъ.
   За это сосланъ я, и двадцать лѣтъ --
   Скала и этотъ хлѣвъ мнѣ цѣлый свѣтъ!
   Здѣсь я живу въ покоѣ, здѣсь, клянусь вамъ,
   Въ молитвахъ чтилъ я больше небеса,
   Чѣмъ въ продолженьи всей протекшей жизни --
   Но эта рѣчь ловцамъ нейдетъ! За дѣло!..
   Кто прежде всѣхъ убьетъ оленя, тотъ
   Да будетъ властелинъ нашъ за обѣдомъ!
   Другіе два должны ему служить!
   Намъ нечего отравы опасаться,
   Которая преступнымъ угрожаетъ,
   Я васъ въ долинѣ догоню.-- (Гвидерій и Арвирагъ уходятъ).
   Белларій. (Одинъ).-- Какъ трудно
   Укрыть природный пламень! Эти дѣти
   Не знаютъ, что отецъ имъ -- Цимбелинъ.
   И Цимбелинъ о жизни ихъ не знаетъ...
   Они меня считаютъ за отца...
   А между тѣмъ, взращенные въ пещерѣ,
   Гдѣ надобно сгибаться день и ночь,
   Они въ мечтахъ касаются вершинъ
   Дворцовъ; природа учитъ ихъ въ простыхъ
   И низкихъ веществахъ являть высокій
   И гордый духъ, что далеко искусству
   Другихъ не удается!-- Полидоръ,
   Наслѣдникъ Цимбелина и короны
   Британіи, Гвидеріемъ былъ названъ
   По волѣ короля-отца!-- О, Зевсъ!..
   Когда сажуся я на свой треножникъ
   И говорю о подвигахъ своихъ,
   Его огонь стремится въ мой разсказъ!
   Едва промолвлю я: "Такъ палъ мой врагъ,
   "Такъ придавилъ я грудь ему пятою!" --
   Ужъ царственная кровь течетъ къ его
   Щекамъ, онъ весь дымится, расплавляетъ
   Младые члены и отважной позой
   Слова моихъ рѣчей живописуетъ!..
   Кадвалъ -- меньшой (когда-то Арвирагъ)
   Своимъ лицомъ вливаетъ духъ и жизнь
   Въ мои разсказы, больше выражая
   Движеньями, чѣмъ можетъ самъ понять!..-- (Слышны крики).
   А!.. Молодцы ужъ подняли добычу!..
   О, Цимбелинъ! Господь да совѣсть знаютъ,
   Какъ ты меня неправедно сослалъ!
   Я двухъ дѣтей, двухъ первенцовъ твоихъ,
   По третьему и по второму году,
   Увезъ тогда. О, Эрифила! ты
   Вскормила ихъ, они тебя зовутъ
   Своею матерью и каждый день
   Твоей могилѣ воздаютъ почтенье! *).
   *) Эрифила -- жена Белларія, бывшая прежде фрейлиною Цимбелина.
   Меня, Белларія, который былъ
   Морганомъ нѣкогда, они считаютъ
   Своимъ отцомъ!.. Да, ловля началась!-- (Входитъ).
  

ЯВЛЕНІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Мѣстность вблизи Мильфордской гавани.-- (Входятъ: Имоджена и Пизаніо).

   Имоджена.-- Когда сошли съ коней мы, ты сказалъ,
   Что мѣсто наше близко, подъ рукою.
   И мать моя впервые не желала
   Меня увидѣть жадно такъ, какъ я .
   Теперь желаю; человѣкъ! Пизаніо!
   Гдѣ мой Постумъ? Что въ мысляхъ у тебя,
   И почему совсѣмъ ты помертвѣлъ?
   Зачѣмъ такіе тягостные вздохи?..
   Кто-бъ такъ себя разрисовалъ, какъ ты,
   Того безъ поясненій всѣ признали-бъ
   Портретомъ ужаса; прими же видъ
   Поменьше страшный, иначе безумство
   Убьетъ мое сознаніе! Въ чемъ дѣло?
   Къ чему ты листъ мнѣ этотъ подаешь,
   Съ такою неподатливою миной?.. *)
   *) Здѣсь у Шекспира каламбуръ. Слово "tender" значитъ подавать и нѣжить а слово "untender look" -- ненѣжная, отталкивающая мина, взоръ.
   Когда въ немъ вѣсти лѣтнія, ты долженъ
   Передо мной смѣяться; если-жъ вѣсти
   Въ немъ зимнія, такъ ты не измѣняй
   Физіономіи своей! Рука
   Супруга моего!-- Страна отравъ,
   Италія опутала Постума.
   И онъ въ бѣдѣ? Откройся-жъ, человѣкъ!
   Языкъ твой облегчитъ, быть можетъ, горе,
   Которое убьетъ меня при чтеньи!
   Пизаніо.-- Читайте, умоляю васъ, и вы
   Увидите, что я -- несчастный смертный,
   Игралище озлобленной судьбы.
   Имоджена (Читаетъ).-- "Твоя госпожа, Пизаніо, разыграла роль потерянной женщины; гнусныя доказательства этому лежатъ передо мною. Я не говорю о пустыхъ предположеніяхъ,-- я говорю объ уликахъ грозныхъ, какъ моя печаль, и вѣрныхъ, какъ близкое свершеніе моей мести. Эту часть, Пизаніо, ты долженъ сдѣлать за меня, если только твоя вѣрность не отравлена еще ея измѣной. Отними у нея жизнь собственными своими руками; случай къ этому я тебѣ доставлю въ Мильфордской гавани: туда она прибудетъ по моему письму. И если ты струсишь, не убьешь ея и не докажешь мнѣ, что ты исполнилъ все, какъ надо, ты -- сообщникъ ея и, наравнѣ съ нею, преступенъ передо мной!"
   Пизаніо.-- Къ чему и мечъ мнѣ вынимать?.. Письмо
   Ее пронзило! Это -- клевета,
   Которой жало всѣхъ мечей острѣй
   И ядовитѣе всѣхъ нильскихъ змѣй!
   Ея слова летятъ на крыльяхъ вѣтровъ,
   Разносятъ ложь во всѣ концы земли!
   Сановниковъ, князей и королевъ,
   Дѣвицъ, и женъ, и таинства могилъ --
   Все отравляетъ жало клеветы!
   Что съ вами, лэди?
   Имоджена.--           Невѣрна ему!..
   Что-жъ значитъ быть ему невѣрной?
   Лежать безъ сна и тосковать о немъ?
   Рыдать ежеминутно, и едва
   Природу сонъ осилитъ, прерывать
   Его тяжелой грезой о Постумѣ
   И съ крикомъ вскакивать?.. Не это-ль значитъ
   Невѣрной быть?
   Пизаніо.--           О, добрая милэди!
   Имоджена.-- Я невѣрна? Твоя, Якимо, совѣсть
   Свидѣтель въ томъ... Ты обвинялъ его
   Въ развратѣ -- и казался мнѣ злодѣемъ!
   Теперь, по-моему, ты милосерднѣй!..
   Сорока итальянская, дитя
   Румянъ, ее окрасившихъ, коварно,
   Такъ спутала его... и я -- тряпье
   Негодное, и вышла я изъ моды!
   И такъ какъ я довольно дорога,
   Чтобъ на стѣнѣ меня повѣсить, надо
   Меня изрѣзать въ мелкіе куски!..
   Мужскія клятвы -- смертный ядъ для женщинъ!
   О, мои супругъ? Твое паденье -- въ злобу
   И добрыя дѣянья обратило!
   Мы жнемъ не тамъ, гдѣ сѣемъ: эти клятвы
   Разсыпаны приманкою для насъ!
   Пизаніо.-- Послушайте, добрѣйшая милэди...
   Имоджена.-- Честнѣйшихъ изъ людей, во дни бродяги
   Энея, за обманщиковъ считали,
   Рыданія Синона *) много вздоховъ
   *) Эней и Синонъ -- Aeneas -- троянскій князь, сынъ Венеры и Анхиза, супругъ Креузы, дочери Пріама. Онъ отличался во время осады Трои, особенно въ ночь взятія этого города, въ 1270 г. до Р. Хр. Онъ убѣжалъ, держа на плечахъ престарѣлаго отца, съ богами-пенатами, и водворился, послѣ многочисленныхъ странствованіи, составившихъ предметъ виргиліевой поэмы, въ Италіи.-- Шекспиръ замѣчаетъ, что въ его времена было столько честныхъ бродягъ, рядомъ съ бродягами-плутами, что всѣхъ считали за обманщиковъ. Sinon -- грекъ, извѣстный своимъ вѣроломствомъ. Въ то время, какъ его соотечественники уже бросили неприступную Трою, онъ передался Троянцамъ, объявивъ имъ, что его бросили земляки его, и обманомъ ввезъ въ стѣны Трои гигантскаго коня, въ которомъ заранѣе спрятались вооруженные греки. О послѣдствіяхъ его лживыхъ жалобъ на земляковъ знаютъ всѣ, читавшіе II пѣсню Энеиды. Метафорически Синона зовутъ иногда сыномъ Сизифа.
   И слезъ заставили считать притворствомъ,
   Отъ вѣрнаго несчастья отвратили
   Людское состраданье! Такъ и ты,
   Постумъ, всѣхъ честныхъ ложью заразилъ!
   Добрѣйшіе и вѣрные, съ твоимъ
   Паденьемъ, обратилися въ лжецовъ!
   Что-жъ, другъ, будь честенъ: исполняй велѣнье
   Хозяина! Когда его ты встрѣтишь,
   Увѣрь его въ покорствѣ Имоджены! (Подаетъ ему мечъ).
   Смотри, сама я вынимаю мечъ:
   Возьми его, пронзи имъ чистый храмъ
   Моей любви, пронзи имъ это сердце!
   Не бойся, въ немъ все пусто, кромѣ скорби;
   Тамъ нѣтъ ужъ господина твоего,
   Который былъ сокровищемъ его!
   Свершай же свой приказъ, рази! Ты, вѣрно,
   Въ поступкахъ честныхъ болѣе отваженъ,
   Теперь же ты какъ- будто трусишь...
   Пизаніо (Отталкиваетъ мечъ).-- Прочь,
   Негодное оружіе! Тобой
   Не наложу я на руки проклятія!
   Имоджена.-- О! я должна погибнуть! И когда
   Твоя рука меня не умертвитъ,
   Ты не слуга Постума Леоната!
   Самоубійство боги запретили,
   И руки слабыя дрожатъ!.. Скорѣй,
   Вотъ сердце!.. Передъ нимъ какой-то щитъ?
   Стой, стой, ему не нужно обороны,
   Пусть, какъ ножны, оно открыто будетъ!
   Что это? Письма вѣрнаго Постума,
   Вы обратились нынче въ ересь... Прочь,
   Прочь, развратители моей любви!
   Наперсниками сердца вамъ отнынѣ
   Нельзя ужъ быть! Мои святыя чувства
   Коварными обманщиками стали...
   Тяжка измѣна жертвѣ вѣроломства.
   Но для того, кто измѣнилъ, она
   Еще тяжеле! Такъ и ты, Постумъ,
   Родившій въ Имодженѣ непокорство
   Передъ отцомъ, заставившій ее
   Презрѣть искательства высокихъ принцевъ,
   Увидишь въ этомъ послѣ непростое
   Событіе, а рѣдкую любовь!..
   И грустно мнѣ. когда я размышляю,
   Что нѣкогда ты охладѣешь къ той,
   Которая тебя теперь голубитъ,
   И что тебя убьетъ воспоминанье
   Объ Имодженѣ!-- Поскорѣй, прошу
   Тебя! Барашекъ молитъ мясника;
   Гдѣ ножъ твой? Ты ужасно медлишь съ волей
   Хозяина, тогда какъ я такъ жадно
   Желаю этого...
   Пизаніо.--           Съ тѣхъ поръ, милэди,
   Какъ получилъ я это приказанье,
   На мигъ одинъ я не смыкалъ очей.
   Имоджена.-- Исполни это и ступай въ постель.
   Пизаніо.-- Нѣтъ! Прежде отъ безсонницы ослѣпнутъ
   Мои глаза!
   Имоджена.-- Къ чему-жъ ты это началъ?
   Къ чему скакалъ ты столько миль, съ фальшивымъ
   Предлогомъ? И къ чему намъ это мѣсто,
   Мое старанье и твое старанье,
   Труды коней, удобный часъ, смятенье
   Двора въ мое отсутствіе, двора,
   Въ который я, быть можетъ, не вернусь?
   Къ чему зашелъ ты въ эту даль и, выбравъ
   Себѣ засаду, не стрѣляешь въ дичь,
   Которая стоитъ передъ тобою?
   Пизаніо.-- Я время выиграть хотѣлъ за тѣмъ лишь,
   Чтобы спастись отъ этой злой раздѣлки;
   И вотъ что вздумалъ: добрая милэди,
   Извольте выслушать меня съ терпѣньемъ.
   Имоджена.-- О! истощи языкъ свой: говори!
   Я слышала, меня безчестной звали,
   И этимъ такъ мнѣ уши истерзали,
   Что ранъ не излѣчить... Ну, говори...
   Пизаніо.-- Я думаю, милэди, вы домой
   Не захотите больше возвратиться...
   Имоджена.-- Конечно, потому что ты меня
   Привелъ сюда затѣмъ, чтобъ умертвить.
   Пизаніо.-- Нѣтъ, не затѣмъ! Когда-бъ мой умъ равнялся
   Правдивости моей, моя догадка
   Навѣрно увѣнчалась бы успѣхомъ...
   Мой господинъ обманутъ! Негодяй
   Какой-нибудь, искусный въ этомъ дѣлѣ,
   Обоихъ васъ обидѣлъ такъ коварно.
   Имоджена.-- О, вѣроятно, римская красотка!
   Пизаніо.-- Нѣтъ, жизнью вамъ клянусь! Я дамъ ему
   Извѣстіе, что вы погибли, тутъ же
   Пошлю ему какой-нибудь кровавый
   Значекъ: онъ такъ мнѣ приказалъ, я долженъ
   Исполнить это! Дворъ васъ не отыщетъ,
   И этимъ все, какъ должно, объяснится.
   Имоджена.-- Но, добрый другъ, что дѣлать мнѣ теперь?
   Куда мнѣ скрыться? Какъ мнѣ жить? Какое
   Найду я утѣшенье въ жизни, если
   Погибну я для мужа моего?
   Пизаніо.-- А если ко двору вы возвратитесь?..
   Имоджена.-- Ни ко двору, ни къ моему отцу!
   Не стану больше я бороться съ этимъ
   Ничтожнымъ и негоднымъ грубіяномъ,
   Клотеномъ: онъ, съ его исканьемъ страстнымъ,
   Ужаснѣе осады для меня!
   Пизаніо.-- Когда не ко двору, вы не должны
   Скрываться и въ Британіи...
   Имоджена.--           Такъ гдѣ же?!
   Уже-ль въ одной Британіи сіяетъ
   Свѣтъ солнца? День и ночь уже-ль въ одной
   Британіи ты встрѣтишь? Если наша
   Британія частица міра, это
   Не значитъ, чтобъ у ней одной все было!
   Она въ большомъ прудѣ -- гнѣздо лебяжье...
   Опомнись, другъ, подумай, люди есть
   И не въ одномъ британскомъ государствѣ!
   Пизаніо.-- Я очень радъ, что о другомъ вы мѣстѣ
   Припомнили. Посланникъ римскій, Люцій,
   Въ Мильфордѣ завтра долженъ быть. И если
   Вы примете такой же мрачный видъ,
   Какъ вашъ удѣлъ, и если вамъ удастся
   Запрятать то, что безъ покрова можетъ
   Подвергнуться опасности, васъ ждетъ
   Дорога, полная прелестныхъ видовъ!
   Вы, можетъ быть, приблизитесь къ жилищу
   Постума и, хотя его дѣла
   Отъ васъ сокрыты будутъ, ежечасно
   Молва о немъ трубить вамъ будетъ въ уши
   И передастъ вамъ всѣ его поступки!
   Имоджена.-- О, гдѣ же средства къ этому? Пускай
   Моей стыдливости грозитъ опасность,
   Лишь не грозила-бъ смерть ей,-- и на все
   Отважусь я.
   Пизаніо.-- Прекрасно! Вотъ въ чемъ дѣло:
   Вы позабыть должны свой полъ, привычку
   Повелѣвать должны смѣнить покорствомъ;
   Боязнь и деликатность слабыхъ женщинъ,
   Красу, или, вѣрнѣе, ихъ прелестный
   Двойникъ -- должны вы замѣнить шутливой
   Отвагою, охотницей трунить
   И щебетать безъ умолку, проворно#
   И дерзостной, какъ ласточка; должны вы
   Забыть сокровище прелестныхъ щечекъ,
   Предать ихъ -- о, какое злое сердце!
   Увы! нѣтъ силы этому помочь --
   Предать ихъ ненавистнымъ и открытымъ
   Прикосновеньямъ поцѣлуевъ солнца *),
   *) Въ подлинникѣ говорится -- "Common-kissing Titan" -- всецѣлующій Титанъ, солнце,-- какъ въ Гамлетѣ -- "Grood-kissing carrion" -- прелестно-цѣлующая гетера.
   И позабыть нелегкое искусство .
   Убора локоновъ, изъ-за которыхъ
   Питаетъ зависть къ вамъ сама Юнона!
   Имоджена.-- О, поскорѣй! Я цѣль Постумусъ. Напрасно вы отдѣлываетесь шуткой отъ вашего проигрыша. Вы не забывайте, что мы не можемъ уже быть друзьями,
   Іахимо. Должны, добрѣйшій, остаться ими, если вы сдержите условіе. Еслибъ я возвратился, не познакомившись съ вашей супругой, конечно, мы встрѣтились бы съ оружіемъ въ рукахъ. Теперь-же объявляю, я выигралъ и ея честь и вашъ перстень и не считаю себя виновнымъ ни передъ ней, ни передъ вами, потому что дѣйствовалъ съ согласія васъ обоихъ.
   Постумусъ. Когда вы докажете, что дѣлили съ ней ложе, моя рука и перстень ваши; иначе за позорную клевету насчетъ ея чистоты, вы встанете противъ меня съ мечомъ въ рукѣ; или мой, или вашъ лишится хозяина, или оба останутся безъ хозяевъ, пока кто-нибудь не подберетъ ихъ.
   Іахимо. Мои доказательства такъ убѣдительны, что вы непремѣнно повѣрите; я готовъ подтвердить ихъ и клятвой, но, надѣюсь вы избавите меня отъ нея, такъ какъ она будетъ излишня.
   Постумусъ. Начинайте.
   Іахимо. Начну съ спальни. Сознаюсь, въ ней я не спалъ, а пользовался тѣмъ, что стоило бодрствованія. Спальня обвѣшана коврами, затканными шелкомъ съ серебромъ; на нихъ изображенія: гордая Клеопатра, встрѣчающая своего римлянина, и Циднусъ, вздымающій свои волны выше береговъ отъ гордости или отъ тяжести судовъ; работа ихъ необыкновенно искусна, такъ что мастерство споритъ съ цѣнностью; я былъ очарованъ точностію и вѣрностью изображеній, казавшихся живыми.
   Постумусъ. Описаніе вѣрно, но вы могли слышать отъ меня, отъ нея или отъ кого-нибудь другого.
   Іахимо. Для полнаго убѣжденія вы хотите еще большихъ подробностей?
   Постумусъ. Давайте, иначе на васъ падетъ позоръ.
   Іахимо. На южной сторонѣ комнаты каминъ; на немъ статуя купающейся цѣломудренной Діаны; никогда не приходилось видѣть имъ такого изваянія; статуя точно говоритъ; въ этомъ твореніи ваятель превзошелъ самую природу; не достаетъ только дыханія и движеніи.
   Постумусъ. И объ этомъ вы могли узнать изъ разсказовъ; у насъ много говорятъ объ этой статуѣ.
   Іахимо. Потолокъ украшенъ золотыми херувимами; позабылъ еще о каминномъ таганѣ; два дремлющіе купидона изъ серебра стоять на одной ногѣ, нѣжно опершись на факелы.
   Постумусъ. Дѣло идетъ объ ея чести! Вѣрю, что все это вы видѣли и удивляюсь вашей памяти; но вѣрнымъ описаніемъ ея спальни вы еще не выиграли заклада.
   Іахимо. Ну такъ блѣднѣйте, если можете; (вынимаемъ браслетъ) позвольте провѣтрить эту драгоцѣнность; смотрите! Теперь давайте назадъ; соединю его съ вашимъ перстнемъ; они оба мои.
   Постумусъ. Юпитеръ! Дайте посмотрѣть, тотъ-ли это, что я ей далъ.
   Іахимо. Спасибо ей, тотъ самый! Она сама сняла его съ своей руки; и теперь я вижу ея прелестное движеніе, которое сдѣлало подарокъ еще драгоцѣннѣе. Отдавая его мнѣ, она сказала, что когда-то онъ былъ ей дорогъ.
   Постумусъ. Можетъ быть, она переслала его мнѣ.
   Іахимо. Пишетъ она объ этомъ, не правда-ли?
   Постумусъ. О, нѣтъ, нѣтъ; вы говорите правду. (Отдаетъ ему перстень) Возьмите его, онъ василискъ для моихъ глазъ; взглядъ его убьетъ меня. Правда, нѣтъ чести тамъ, гдѣ красота, истины -- гдѣ только видимость; любви -- гдѣ есть другой мужчина; клятвы женщинъ столько-же связываютъ ихъ, сколько и добродѣтель; т. е. нисколько. О, безмѣрное вѣроломство!
   Филаріо. Успокойтесь и возьмите назадъ свой перстень; онъ еще не проигралъ; быть можетъ, она потеряла браслетъ или, что также вѣроятно, онъ похищенъ у нея подкупленной служанкой.
   Постумусъ. Правда; легко могло случиться, что браслетъ добытъ этимъ путемъ. Давайте назадъ мой перстень. Въ доказательство проведите какую-нибудь изъ ея тѣлесныхъ примѣть, что будетъ убѣдительнѣе браслета, который могъ быть украденъ.
   Іахимо. Клянусь Юпитеромъ, я получилъ его прямо съ ея руки.
   Постумусъ. Слышите, онъ клянется, -- клянется Юпитеромъ. Онъ правду говоритъ; оставьте перстень у себя -- я вѣрю вамъ. Потерять браслета она не могла; всѣ служанки ея вѣрны и честны; трудно, въ особенности иностранцу, подкупомъ склонить которую-нибудь изъ нихъ на кражу. Ясно, она отдалась ему и браслетъ выставка ея измѣны; дорого она заплатила за имя развратницы. Бери твой выигрышъ и пусть всѣ демоны ада оспариваютъ его у тебя.
   Филаріо. Не горячитесь, другъ мой; всего этого недостаточно для убѣжденія въ ея...
   Постумусъ. Молчите, она была его.
   Іахимо. Хотите еще доказательствъ? Подъ ея грудью, достойной пожатія, есть родинка, гордящаяся своимъ пріятнымъ помѣщеніемъ. Клянусь моей жизнію, я цѣловалъ ее и она возбуждала во мнѣ новыя желанія, хотя я былъ достаточно пресыщенъ. Припоминаете вы это пятнышко?
   Постумусъ. Да, и оно говоритъ о другомъ пятнѣ, такомъ громадномъ, что ему не умѣститься въ аду, если бы оно одно наполнило его.
   Іахимо. Не хотите-ли еще?
   Пустумусъ. Избавьте меня отъ вашей арифметики; не зачѣмъ перечислять вашихъ продѣлокъ и одна стоитъ миліона.
   Іахимо. Клянусь.
   Постумусъ. Не нужно клятвъ; поклянетесь, что ничего не было -- вы солжете, и я убью тебя, если ты отречешься, что сдѣлалъ меня рогоносцемъ.
   Іахимо. Я и не думаю отрекаться.
   Постумусъ. Будь она здѣсь, я разорвалъ бы ее на куски. Поѣду туда и на глазахъ ея отца и всего двора сдѣлаю это. Надо сдѣлать что-нибудь. (Уходитъ.)
   Филаріо. Онъ до крайности раздражонъ!.. Вы выиграли. Пойдемте за нимъ, не то онъ можетъ что-нибудь сдѣлать надъ собою.
   Іахимо. Идемъ. (Уходятъ.)
  

СЦЕНА V.

Тамъ-же; другая комната въ домѣ Филаріо.

Входитъ Постумусъ.

   Постумусъ. Человѣкъ не можетъ родиться безъ участія на половину женщины. Всѣ мы незаконнорожденные и тотъ почтенный человѣкъ, котораго я считаю своимъ отцомъ, былъ неизвѣстно гдѣ во то время, когда меня чеканили; поддѣлалъ меня какой-нибудь фальшивый монетчикъ; а еще мать моя въ свое время слыла Діаной, какъ теперь моя жена слыветъ чудомъ совершенства. О, мщеніе, мщеніе! Она сдерживала мои законныя ласки, толковала объ умѣренности съ такой розовой стыдливостью, что воспламенила бы и стараго Сатурна, и я считалъ ее цѣломудренной, какъ снѣгъ, котораго не пригрѣвали еще солнечные лучи... О, дьяволы!.. И этотъ желтый Іахимо въ какой-нибудь часъ, можетъ быть и скорѣе -- въ первую-же минуту; можетъ быть, онъ и не говорилъ ничего, а только, какъ упитанный германскій боровъ, прохрюкалъ "о!" и -- не встрѣтилъ сопротивленія, котораго ожидалъ. Если бы я могъ отыскать въ себѣ и уничтожить все, что ко мнѣ перешло отъ женщины. Всякій порокъ въ мужчинѣ есть часть, доставшаяся ему отъ женщины; я это утверждаю; лживость перешла къ нему отъ женщины; лесть -- отъ нея; коварство -- отъ нея; похоть и грязныя побужденія -- отъ нея, отъ нея; мстительность -- отъ нея; честолюбіе, жадность, капризы, тщеславіе, мелочность, измѣнчивость, предательство, все, что носитъ названіе порока или, лучше, извѣстно только одному аду, -- все, вполнѣ или частію, скорѣе вполнѣ -- отъ нея. Даже въ самомъ порокѣ она непостоянна; не просуществуетъ онъ минуты, она мѣняетъ его на другой еще моложе. Буду писать противъ нихъ, ненавидѣть ихъ, проклинать. Нѣтъ, самое лучшее молить, чтобъ исполнялись ихъ желанія; самые дьяволы не могутъ придумать для нихъ муки ужаснѣе этой. (Уходитъ.)
  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Британія. Зала во дворцѣ Цимбелина.

Входятъ: въ одну дверь -- Цимбелинъ, Королева, Клотенъ и Лорды; въ другую -- Кай Луціусъ и его Свита.

   Цимбелинъ. Скажи теперь, чего хочетъ отъ насъ Августъ Цезарь.
   Луціусъ. Когда Юлій Цезарь -- который до сихъ поръ живетъ въ памяти людей и имя его будетъ вѣчно на языкахъ и въ ушахъ ихъ -- приходилъ въ вашу Британію и покорилъ ее, Кассибеланъ {Кассибеланъ дядя Цимбелина. Онъ согласился платить дань только послѣ энергическаго и даже послѣ успѣшнаго сраженія съ римлянами. Въ хроникѣ Голиншеда разсказывается, что Кассибеланъ запрудилъ Темзу бревнами, скрѣпленными желѣзомъ, на которые налетѣли корабли Юлія Цезаря и разбились. Цезарь высадился на берегъ, вступилъ въ сраженіе съ британцами и былъ разбитъ. Объ этихъ пораженіяхъ королева и напоминаетъ послу Августу.}, твой дядя, -- удостоившійся похвалы Цезаря, что заслужилъ своими достоинствами, -- обязался, за себя и за своихъ наслѣдниковъ, платить Риму ежегодную дань въ три тысячи фунтовъ; въ послѣдніе годы ты не высылалъ ее.
   Королева. Чтобы отнять у васъ поводъ удивляться, скажу -- она и впредь не будетъ высылаться.
   Клотенъ. Будетъ еще много Цезарей пока явится другой Юлій. Британія совсѣмъ отдѣльный міръ и мы не желаемъ ничего платить за право носить собственный носъ.
   Королева. Благопріятныя обстоятельства помогли вамъ вынудить у насъ дань, они-же помогутъ намъ ее отвергнуть. Вспомните, государь, мой повелитель, вашихъ предковъ, королей, и о томъ, что островъ нашъ самой природой огражденъ, какъ паркъ Нептуна, частоколомъ неприступныхъ скалъ, ревущими волнами и песчаными отмелями, которыя всосутъ въ себя вражескія суда до самыхъ верхушекъ ихъ мачтъ. Да, Цезарь добился здѣсь чего-то похожаго на покореніе, но не здѣсь привелось ему хвастаться своимъ: "пришелъ, увидѣлъ, побѣдилъ!" Здѣсь, дважды разбитый, онъ въ первый разъ почувствовалъ стыдъ пораженія и принужденъ былъ уйдти отъ нашихъ береговъ; его суда, жалкія игрушки, неслись волнами нашихъ страшныхъ морей точно яичная скорлупа, и такъ-же легко, какъ она, разбивались о наши скалы. Обрадованный побѣдой, знаменитый Кассибеланъ, едва не завладѣвшій -- о, обманчивая судьба!-- мечомъ самого Цезаря, освѣтилъ потѣшными огнями городъ Людъ {Людъ древнее названіе Лондона. Король Людъ былъ братомъ Кассибелана и его предшественникомъ на тронѣ. Людъ вновь построилъ разрушенный городъ, который, по преданію, былъ сооруженъ внукомъ Гектора, подъ именемъ "Новой Трои". О Людѣ, какъ строителѣ Лондона на мѣстѣ "Новой Трои", упоминаетъ Спенсеръ въ своей поэмѣ "Королева Фей". Въ Лондонѣ и до сихъ поръ одна улица носитъ имя Людгетъ (ворота Люда).} и сердца британцевъ наполнились мужествомъ.
   Клотенъ. Короче сказать, мы не будемъ болѣе платить дани. Наше королевство теперь сильнѣе, чѣмъ было въ то время; а такого Цезаря, какъ тотъ, теперь нѣтъ; у нѣкоторыхъ, можетъ быть, явится носъ съ такимъ-же горбомъ, но такихъ мощныхъ рукъ ни одинъ изъ нихъ имѣть не будетъ.
   Цимбелинъ. Сынъ, не мѣшай кончить твоей матери.
   Клбтенъ. Между нами теперь найдется не мало людей, способныхъ сражаться не хуже Кассибелана; я не говорю, что я одинъ изъ такихъ, но руки есть и у меня. Какая это дань? Зачѣмъ намъ платить дань? Вотъ если Цезарь въ состояніи закрыть солнце простыней или спрятать луну въ карманъ, тогда мы будемъ давать ему дань за свѣтъ; а безъ того прошу болѣе не толковать о дани -- не къ чему!
   Цимбелинъ. Вы должны знать, что пока несправедливые римляне не вынудили у насъ дани, мы были свободны; честолюбіе Цезаря, разросшееся почти до концовъ міра, вопреки всякой справедливости, наложило на насъ ярмо, стряхнуть которое обязанъ воинственный народъ, какимъ мы себя считаемъ. Передай же Цезарю, что нашъ предокъ Мульмуціусъ {Мульмуціусъ, сынъ Клотена, одержавъ верхъ надъ многочисленными князьками, сталъ властителемъ всей британской монархіи въ 3529 году отъ сотворенія міра. Онъ издалъ много хорошихъ законовъ, которые были въ употребленіи долгое время послѣ его смерти, нося имя "законовъ Мульмуціуса". Эти законы впослѣдствіи были переведены съ британскаго языка на латинскій Джильдой Принусомъ, а съ латинскаго на англійскій Альфредомъ, королемъ англійскимъ. Онъ первый назвался королемъ британскимъ.} издалъ для насъ законы;они искалѣчены мечомъ Цезаря, но мы считаемъ благимъ дѣломъ возстановить ихъ нашей властью; хотя это и не угодно Риму. Мульмуціусъ создалъ ваши законы; онъ первый изъ британцевъ увѣнчалъ себя золотой короной и назвался королемъ.
   Луціусъ. Съ грустью объявляю тебѣ, Цимбелинъ, что Августъ Цезарь, къ услугамъ котораго больше королей, чѣмъ у тебя придворныхъ, отнынѣ становится врагомъ тебѣ. Узнай же это отъ меня. Именемъ Цезаря объявляю тебѣ войну и раззоренье; жди безпощаднаго гнѣва. Сдѣлавъ этотъ вызовъ, благодарю тебя за себя.
   Цимбелинъ. Тебѣ я радъ, Кай. Твой Цезарь сдѣлалъ меня рыцаремъ {Комментаторъ Дусъ упрекаетъ Шекспира въ историческомъ анахронизмѣ; по его словамъ, рыцарство въ Англіи явились гораздо позже; но онъ забываетъ, что Цимбелина сдѣлалъ рыцаремъ Августъ, что несомнѣнно.}; моя юность прошла на службѣ у него; онъ внѣдрилъ въ меня честь, которую хочетъ насильно отнять у меня, но я буду отстаивать ее всѣми возможными средствами. Мнѣ извѣстно, что панноны и далматы взялись за оружіе для защиты своей свободы; если бы британцы не послѣдовали этому примѣру, они оказались бы трусами; такими не найдетъ ихъ Цезарь.
   Луціусъ. Пусть скажетъ за себя самое дѣло.
   Клотенъ. Его величество радъ вамъ. Погостите у насъ день, другой, а то и больше; когда же вы потомъ появитесь сюда съ другими намѣреніями, вы найдете насъ опоясанными солено-воднымъ поясомъ; вы бьете насъ изъ него -- онъ вашъ; не удастся вамъ ваша попытка, наши вороны пообѣдаютъ вами отлично; таковъ будетъ конецъ.
   Луціусъ. Вы правы, принцъ.
   Цимбелинъ. Я знаю требованія твоего повелителя, онъ знаетъ теперь мои и мнѣ остается только повторить: я тебѣ радъ.
  

СЦЕНА II.

Другая комната по дворцѣ.

Входитъ Пизаніо, читая письмо.

   Пизаніо. Какъ! въ прелюбодѣяніи? Что же ты не написалъ имя чудовища, ее обвиняющаго... Леонатусъ! о, господинъ мой! какой иностранный ядъ попалъ въ твои уши. Какой лживый итальянецъ -- у нихъ ядъ и въ рукахъ, и на языкѣ -- склонилъ къ довѣрію твой слухъ. Она невѣрна? Нѣтъ. За вѣрность ее караютъ и она переноситъ, скорѣе какъ богиня, чѣмъ смертная женщина, страданія, какими вѣрно сломили бы иную добродѣтель. О, мой господинъ, душой теперь ты сталъ такъ же ниже ея, какъ прежде былъ ниже своимъ положеніемъ... Какъ! Мнѣ поручено убить ее; повиноваться тебѣ во имя любви къ тебѣ, вѣрности и данной клятвы!... Я! ее?... ея кровь? Если ты это называешь услугой тебѣ, никогда не считая меня услужливымъ. Развѣ я настолько лишенъ всякой человѣчности, насколько требуется для такого дѣла. Исполни это, пишетъ онъ; письмо, которое я посылаю тебѣ для нея, заставитъ ее саму помочь тебѣ исполнить мое приказаніе... О, проклятая бумага, черная, какъ высохшія на тебѣ чернила. Безчувственная тряпка! ты смотришь такой чистой невинностью, а участница въ этомъ дѣлѣ... Она идетъ сюда! Я не знаю ничего о томъ, что мнѣ поручено.

Входитъ Иможена.

   Иможена. Что новаго, Пизаніо?
   Пизаніо. Письмо къ вамъ отъ моего господина.
   Иможена. Отъ кого! Отъ твоего господина. Стало быть и отъ моего. Отъ Леонатуса. О, какъ ученъ былъ бы астрономъ, еслибы онъ зналъ звѣзды такъ, какъ знаю него почеркъ; съумѣлъ бы онъ предсказывать и будущее... О, милосердные боги, сдѣлайте такъ, чтобы письмо говорило только о любви, этомъ, что здоровъ мой супругъ, что онъ доволенъ, -- но только не разлукой нашей; ею пусть онъ будетъ огорченъ, -- нѣкоторыя огорченія бываютъ цѣлебны; это изъ числа такихъ, потому что оно усиливаетъ любовь... такъ, онъ доволенъ всѣмъ, кромѣ нашей разлуки... Позволь снять тебя, добрый воскъ... Да будетъ благословеніе надъ нами, пчелы, приготовляющія эти замки тайнъ. Любовники и люди, связанные не исполненнымъ обязательствомъ, возносятъ къ вамъ неодинаковыя мольбы. Ввергая должниковъ въ тюрьму, вы замыкаете собою и письмо юнаго Купидона. Боги! дайте добрыхъ вѣстей. (Читаетъ) "Судъ и гнѣвъ твоего отца, еслибъ онѣ схватилъ меня въ своихъ владѣніяхъ, не могутъ поразить меня до такой степени, чтобы ты, милѣйшая изъ всѣхъ существъ, не оживила меня своимъ взоромъ. Знай, что я теперь въ Камбріи, въ Мидьфордской гавани. Что подскажетъ тебѣ твоя любовь при этой вѣсти, то и дѣлай. Желаю тебѣ всякаго счастія и остаюсь, вѣрный своему обѣту, съ постоянно возрастающей любовью, твой Леонатусь Постумусъ"... О, дайте крылатаго коня! Слышишь, Пизаніо! Онъ въ Мильфордской гавани; прочти и скажи, какъ далеко она отсюда. Если по неважнымъ дѣламъ туда можно дотащиться въ недѣлю, то почему же я не могу примчаться туда въ одинъ день? Слушай, вѣрный Пизаніо, ты такъ же, какъ и я, горишь желаніемъ увидѣть моего супруга... нѣтъ, не такъ, какъ я, горишь желаніемъ, но слабѣе. О, нѣтъ, не такъ, какъ я, потому что мое желаніе сильнѣе самаго сильнѣйшаго; говори, говори скорѣе -- повѣренные любви должны наполнять отверстія слуха до его изнеможенія -- какъ далеко отсюда этотъ благословенный Мильфордъ; между прочимъ скажи, почему Уэльсу выпало счастіе обладать такой гаванью. Но прежде всего скажи, какъ ускользнуть намъ отсюда; какъ объяснить время отлучки -- со дня отъѣзда до возвращенія; нѣтъ, прежде всего -- какъ уѣхать? Зачѣмъ заранѣе придумывать извиненіе; о немъ поговоримъ послѣ. Прошу, скажи, сколько десятковъ миль можно проѣхать отъ часу до часу?
   Пизаніо. Для васъ, принцеса, отъ солнца до солнца и двухъ десятковъ достаточно, даже много.
   Иможена. Такъ тихо не возятъ даже и на казнь. Слыхала я, что на скачкахъ иныя лошади бѣгаютъ быстрѣе песка въ часахъ... Все это пустяки... Ступай, прикажи моей служанкѣ, чтобы она притворилась больной и отпросилась домой, къ отцу, и поскорѣе добудь мнѣ должное платье, попроще, приличное женѣ мызника.
   Пизаніо. Не лучше-ли подумать, принцеса.
   Иможена. Я смотрю только впередъ; ни на право, ни на лѣво, ни позади я ничего не вижу, все покрыто туманомъ, черезъ который ничего нельзя разсмотрѣть. Иди же, прошу тебя, и дѣлай, что я сказала. Больше говорить нечего; одна для меня дорога -- въ Мильфордъ. (Уходятъ.)
  

СЦЕНА III.

Уэльсъ. Гористая мѣстность; пещера.

Уходятъ Беларіусъ, Гвидеріусъ и Арвирагусъ.

   Беларіусъ. День такой славный, грѣшно оставаться подъ кровлей, въ особенности такой низкой, какъ наша. Нагибайтесь, дѣти; этотъ низкій входъ учитъ васъ поклоняться небу въ часъ утренней молитвы. Двери у королей такъ высоки, что въ нихъ пройдетъ и гигантъ, не снимая поганой чалмы и не привѣтствуя солнце добрымъ утромъ... Привѣтъ тебѣ, благое небо! Мы живемъ въ скалѣ, но признательнѣе къ тебѣ, чѣмъ живущіе во дворцахъ.
   Гвидеріусъ. Привѣтъ тебѣ, небо!
   Арвирагусъ. Привѣтъ тебѣ, небо!
   Беларіусъ. Теперь идемъ на нашу горную охоту. Туда, на самую вершину; у васъ ноги молодыя, а я пойду по долинѣ. Когда я буду казаться вамъ оттуда не болѣе вороны, помните, что мѣсто уменьшаетъ и увеличиваетъ человѣка, и припомните, что я разсказывалъ вамъ о дворахъ, о короляхъ, о продѣлкахъ на воинѣ, о томъ, что услуга не тогда услуга, когда она оказана, а когда ее признаютъ. Размышленія обо всемъ этомъ очень полезны; часто въ свое утѣшеніе мы скажемъ, что и жесткокрылый жукъ бываетъ лучше обезпеченъ отъ случайностей, чѣмъ ширококрылый орелъ. О, въ нашей жизни болѣе благородства, потому что намъ не приходится ждать ни лести, ни осужденія; она богаче жизни празднолюбцевъ, въ ней болѣе достоинства, чѣмъ въ шелестѣ шелка, притомъ неоплаченнаго -- только нарядившій въ него портной снимаетъ передъ такимъ франтомъ шапку, пока счетъ не оплаченъ. Нѣтъ жизни лучше нашей.
   Гвидеріусъ. Все это вы извѣдали опытомъ; мы же, бѣдные еще не оперившіеся птенцы летали только въ виду нашего гнѣзда; не знаемъ даже, каковъ воздухъ вдали отъ нашего жилья. Быть можетъ, наша жизнь и болѣе счастливая, если счастіе въ покоѣ; она вамъ милѣе, потому что вы знали болѣе горькую жизнь; она соотвѣтствуетъ вашему преклонному возрасту; но для насъ она -- убѣжище невѣжества, тюрьма должника, несмѣющаго переступить ея порогъ.
   Арвирагусъ. О чемъ мы станемъ говорить, когда состаримся подобно вамъ? Когда дожди и вѣтры примутся бичевать суровый декабрь и настанутъ морозные дни, какъ мы будемъ коротать ихъ въ нашей тѣсной пещерѣ? Мы ничего не видѣли; мы точно животные; мы хитры, какъ лисица, подстерегающая добычу; мы воинственны, какъ волки изъ за пищи; вся наша храбрость въ томъ, что мы преслѣдуемъ тѣхъ, кто бѣжитъ отъ насъ; нашу клѣтку мы превращаемъ въ клиросъ, какъ запертая въ ней птица, и поемъ въ ней, воспѣвая нашу неволю.
   Беларіусъ. Какъ вы говорите! Еслибъ вы знали лихоимство города, испытавъ его на самихъ себѣ; интриги двора, съ которымъ разстаться также тягостно, какъ и сжиться; гдѣ взобраться на вершину равносильно паденію или самое взбиранье такъ скользко, что опасеніе упасть оттуда хуже самаго паденія; тягости войны, гдѣ во имя славы и чести ищутъ только опасностей, умираютъ во время поиска и часто вмѣсто славы добываютъ себѣ позорную эпитафію; совершившій хорошее дѣло часто порицается и -- что хуже всего -- ему приходится чуть не благодарить за порицаніе. О, дѣти, эту исторію свѣтъ можетъ прочесть и на мнѣ; тѣло мое изсѣчено римскими мечами и я считался когда-то первымъ изъ славныхъ. Цимбелинъ любилъ меня и когда заводили рѣчь о воинахъ, мое имя было впереди всѣхъ; тогда я былъ деревомъ, сучья котораго гнулись отъ плодовъ; но въ одну ночь ураганъ или грабежъ, назовите это, какъ хотите, обилъ всѣ плоды мои, обнажилъ даже отъ листьевъ и оставилъ меня на жертву непогодамъ.
   Гвидеріусъ. Счастіе измѣнчиво!
   Беларіусъ. Моя единственная вина, какъ я часто вамъ разсказывалъ, заключалась въ томъ, что два негодяя, ложныя клятвы которыхъ пересилили мою незанятнанную честь, поклялись Цимбелину, что я въ союзѣ съ римлянами. За то я былъ изгнанъ; здѣсь я живу двадцать лѣтъ; эта пустыня, эта скала -- мой міръ; здѣсь, пользуясь честной свободой, я уплатилъ небу болѣе благочестивыхъ долговъ, чѣмъ во всю мою прошлую жизнь... Но ступайте въ горы! Не по охотничьи мы бесѣдуемъ... Кто первый сразитъ дичь, будетъ королемъ пира; двое остальныхъ будутъ ему прислуживать; намъ нечего бояться яда, которымъ, случается, угощаютъ въ пышныхъ чертогахъ. Мы сойдемся въ долинѣ. (Гвидеріусъ и Арвирагусъ уходятъ) Какъ трудно затушить искры природы! Не знаютъ они, что они дѣти короля, и Цимбелину не снится, что они живы. Они считаютъ себя моими дѣтьми, но не смотря на то, что они взросли въ низкой долѣ, сгибаются при входѣ въ пещеру, мысль ихъ обнимаетъ потолки дворцовъ; природа учитъ ихъ въ самыхъ простыхъ обыденныхъ вещахъ проявлять царственное величіе, чего въ другихъ не замѣтишь. Полидоръ -- наслѣдникъ Цимбелина и Британіи, котораго отецъ назвалъ Гвидеріусомъ -- о, Юпитеръ! когда я, сидя на моемъ треножномъ стулѣ, разсказываю о моихъ военныхъ подвигахъ, весь обращается въ слухъ и если я говорю: "такъ упалъ врагъ мой и такъ наступилъ я ему на шею" -- царственная кровь приливаетъ къ его щекамъ, лобъ его покрывается потомъ, юныя мышцы его напрягаются и они своими движеніями выражаетъ мои слова. Меньшой его братъ Кадвалъ, названный Арвирагусомъ, оживляетъ мои слова, еще болѣе волнуясь, и выдаетъ свои мысли... Чу! они спугнули дичь! О, Цимбелинъ, небо и моя совѣсть знаютъ, что ты изгналъ меня несправедливо; за это я похитилъ обоихъ твоихъ сыновей, одного по третьему, другого по второму году; я желалъ лишить тебя наслѣдниковъ, какъ ты лишилъ меня моихъ земель. Ихъ вскормила Эврифила, они считаютъ ее матерью и ежедневно чествуютъ ея могилу. И меня, Беларіуса, принявшаго имя Моргана, принимаютъ они за родного отца. Дичь поднята. (Уходитъ.)
  

СЦЕНА IV.

Близъ Мильфордской гавани.

Входятъ: Пизаніо и Иможена.

   Иможена. Когда мы сошли съ лошадей, ты мнѣ сказалъ, что отсюда очень близко. И моя мать, жаждавшая меня увидѣть впервые, не стремилась такъ нетерпѣливо ко мнѣ, какъ я стремлюсь къ нему. Пизаніо, гдѣ-же Постумусъ? Что у тебя на умѣ, что ты смотришь на меня такъ пристально? Что значитъ твой тяжелый вздохъ. Нарисовать тебя теперь и всякій скажетъ, что въ тебѣ застыло выраженіе тревожнаго недоумѣнія; измѣни свое ужасное выраженіе, иначе безуміе омрачитъ мое здравое сужденіе. Но случилось? Почему передаешь ты мнѣ эту бумагу съ такимъ зловѣщимъ взглядомъ? Если въ ней вѣсть о веснѣ -- улыбнись; извѣщеніе о зимѣ -- оставайся съ этимъ выраженіемъ. Рука моего мужа? Его околдовала Италія, производительница ядовъ, и ему грозитъ бѣда... Да говори же; твои слова смягчатъ ударъ, который, при чтеніи, можетъ убить меня.
   Пизаніо. Прочтите и вы увидите, до какой степени меня, несчастнаго, презрѣла Фортуна.
   Иможена (читаетъ). "Твоя госпожа, Пизаніо, развратница, она опозорила мое ложе; я имѣю доказательства и они залили мое сердце кровью. Я говорю это не по слабому подозрѣнію, а по убѣжденію, столько же сильному, какъ мое горе, и такому же вѣрному, какимъ, надѣюсь, будетъ мое мщеніе. Ты, Пизаніо, долженъ исполнить его за меня, если только твоя вѣрность не заразилась еще ея коварствомъ. Отними у нея жизнь собственными руками; она сама поможетъ тебѣ исполнить это въ Мильфордской гавани; cъ этой цѣлью я посылаю письмо и ей. Если ты побоишься убить ее и не дашь мнѣ увѣренности, что ея не существуетъ, я буду считать тебя сводникомъ ея безчестія и такимъ же вѣроломнымъ, какъ она".
   Пизаніо. Зачѣмъ я буду вынимать мечъ? Письмо уже перерѣзало ей горло. Нѣтъ, ее убиваетъ клевета, жало которой острѣе всякаго меча, языкъ ядовитѣе всѣхъ змѣй Нила; дыханіе ея, летя на крыльяхъ всѣхъ вѣтровъ, разноситъ позоръ во всѣ концы міра: королямъ, королевамъ, вельможамъ, дѣвамъ, женамъ; даже въ тайники могилъ вползаетъ эта ехидна клеветы... Какъ вы чувствуете себя, принцеса?
   Иможена. Невѣрна его ложу! Что значитъ быть невѣрной? Лежать на ложѣ, бодрствуя и думая только о немъ, плакать каждый часъ; или если сонъ преодолѣетъ природу, прерывать его страшнымъ сновидѣніемъ о немъ, вскакивать въ испугѣ отъ собственнаго крика. Это значитъ быть невѣрной его ложу? Это?
   Пизаніо. Увы! добрая принцеса!
   Иможена. Я невѣрна? Твоя совѣсть свидѣтельствуетъ... Іахимо, когда ты обвинялъ его въ развратѣ, ты мнѣ казался мерзкимъ, но теперь ты сталъ лучшимъ въ моемъ мнѣніи. Какая-нибудь итальянская сорока, размазанная своей матерью, прельстила его, а я, бѣдная, отвержена, я стала вышедшей изъ моды одеждой, но слишкомъ еще богатой, чтобы висѣть на стѣнѣ и потому надо распороть меня... изрѣзать въ куски!.. О, клятвы мужчинъ! вы предательницы женщинъ! Твоя невѣрность, о, мой супругъ! заставляетъ меня думать, что все хорошее по виду въ сущности дрянь; не тамъ оно, гдѣ блеститъ ярко для приманки женщинъ.
   Пизаніо. Выслушайте меня, добрая принцеса.
   Иможена. Послѣ вѣроломства Энея {Во время Энея было такъ много изгнанниковъ, и честныхъ людей, и плутовъ, что мѣстные жители, часто обманываясь, наконецъ, стали считать всѣхъ поголовно изгнанниковъ обманщиками. Синонъ-же, грекъ, былъ извѣстенъ тѣмъ, что своими слезами тронулъ троянцевъ. Онъ разсказалъ, что греки его выгнали и умолялъ впустить въ Трою. Его приняли и онъ обманомъ ввезъ въ Трою огромную деревянную лошадь, въ которой были спрятаны вооруженные греки.}, въ его время всѣхъ, и честныхъ, и безчестныхъ людей одинаково принимали за вѣроломныхъ. Плачъ Синона заставилъ не довѣрять слезамъ искреннимъ; много истинныхъ скорбей онъ лишилъ состраданія; такъ и ты, Постумусъ, подбавишь своей закваски въ закваску самыхъ чистыхъ людей. Твое страшное паденіе сдѣлаетъ то, что отнынѣ люди добрые и правдивые пойдутъ за лживыхъ и вѣроломныхъ. Хоть ты будь честенъ, Пизаніо, исполни приказаніе твоего господина. Когда увидишь его, скажи, что я была покорна; смотри, я сама вынимаю твой мечъ; возьми его и вонзи сюда, въ сердце, въ эту невинную обитель моей любви. Не бойся, въ немъ ничего не осталось, кромѣ скорби. Нѣтъ въ немъ и твоего господина, который прежде былъ истиннымъ его сокровищемъ. Дѣлай, что тебѣ приказано: рази. Ты, можетъ быть, и храбръ въ дѣлѣ честномъ, но теперь, я вижу, ты трусишь.
   Пизаніо. Прочь, подлое орудіе, ты не осквернишь моей руки!
   Иможена. Но должна-же я умереть. Если не умру отъ твоей руки, значитъ ты нечестно служишь твоему господину. Противъ самоубійства существуетъ священный запретъ, сдерживающій мою слабую руку. Ну, вотъ мое сердце. Что это я чувствую на немъ? Не нужно ему никакой защиты; оно покорно, какъ ножны. Что это? письма вѣрнаго Леонатуса; они стали теперь ересью. Прочь, прочь, губители моей вѣры! вы болѣе не будете служить мнѣ нагрудникомъ. Такъ легко простушки могутъ быть обмануты лживыми наставниками. Какъ ни жестоко страдаютъ отъ измѣны обманутые, но и обманщики испытываютъ еще большее горе. И ты, Постумусъ, для котораго я отказала въ повиновеніи моему отцу, презрительно отвергла царственныхъ искателей моей руки, ты увидишь впослѣдствіи, что то былъ не пустой капризъ, а рѣдкое къ тебѣ расположеніе; грустно мнѣ подумать, какъ сильно будитъ мучитъ тебя воспоминаніе обо мнѣ, когда ты охладѣешь къ той, за которой теперь ухаживаешь... Прошу тебя, поторопись; ягненокъ умоляетъ мясника; гдѣ-же ножъ твой? Ты слишкомъ медлишь исполнить приказъ твоего господина; но вѣдь и я того-жъ желаю.
   Пизаніо. О, добрѣйшая госпожа, съ той поры, какъ пришло ко мнѣ это приказаніе, я не сомкнулъ глазъ ни на минуту.
   Иможена. Исполни его и ложись.
   Пизаніо. Лучше ослѣпну отъ безсонницы!
   Иможена. Зачѣмъ-же начиналъ ты дѣло? Зачѣмъ подъ лживымъ предлогомъ завезъ меня какъ далеко? Зачѣмъ мы здѣсь? Зачѣмъ трудилъ ты даромъ лошадей? Зачѣмъ обманулъ и себя, и меня, и случай, тебѣ благопріятствующій? Зачѣмъ произвелъ тревогу при дворѣ, къ которому я не могу болѣе возвратиться? Зачѣмъ опускаешь ты лукъ, когда намѣченный тобою олень передъ тобой?
   Пизаніо. Я хотѣлъ только выиграть время, чтобы избавиться отъ ужаснаго порученія, и я придумалъ средство. Выслушайте меня, добрая принцеса.
   Иможена. Болтай языкомъ до утомленья; говори. Я выслушала уже названіе развратницы и ничто не можетъ поранить такъ мое ухо, какъ эта ложь, и ничто не можетъ излечить эту рану. Говори.
   Пизаніо. И полагаю, вы не можете вернуться назадъ.
   Иможена. И я полагаю; ты привелъ меня сюда затѣмъ, чтобы убить.
   Пизаніо. Нѣтъ, этого не будетъ. Если я такъ-же смѣтливъ, какъ и честенъ, мой планъ приведетъ непремѣнно къ добру. Невозможно, чтобы мой господинъ не былъ обмануть. Какой-нибудь негодяй, искусившійся въ хитрости, нанесъ вамъ обоимъ это адское оскорбленіе.
   Иможена. Скорѣе римская распутница.
   Пизаніо. Нѣтъ, клянусь моей жизнью! Я извѣщу его, что вы убиты, и вмѣстѣ съ тѣмъ пошлю ему какой-нибудь кровавый знакъ, потому что таково его приказаніе. Васъ не будетъ при дворѣ и это послужитъ удостовѣреніемъ моего извѣстія.
   Иможена. Но, мой другъ, что-же я буду дѣлать въ это время? Гдѣ я буду жить? И какая радость мнѣ въ жизни, когда я мертва для моего мужа.
   Пизаніо. Если вы возвратитесь ко двору...
   Иможена. Ни ко двору, ни къ отцу; не хочу видѣть это грубое, знатное, пошлое ничтожество, этого Клотена, ухаживанье котораго для меня страшнѣе осады.
   Пизаніо. Если не при дворѣ, такъ въ Британіи вамъ жить нельзя.
   Иможена. Гдѣ-же? Солнце сіяетъ развѣ въ одной Британіи? Развѣ въ ней одной смѣняются день и ночь? Наша Британія только часть міра, -- лебединое гнѣздо въ большомъ пруду; люди живутъ и не въ одной Британіи.
   Пизаніо. Я очень радъ, что вы думаете о другихъ странахъ. Римскій посолъ Лудіусъ завтра пріѣдетъ въ Мильфордскую гавань. Если-бы вы могли затемнить, ваши намѣренія такъ-же, какъ затемнѣно ваше счастье, скрыть то, что вамъ теперь опасно обнаруживать, для васъ откроется путь таинственный, но полный надежды; онъ можетъ васъ настолько близко привести къ Постумусу, что хотя его дѣйствія и не будутъ вамъ видны, но до вашихъ ушей будетъ достигать глухъ о каждомъ его движеніи.
   Иможена. Назови мнѣ это средство; я рѣшусь на него, только-бы не представлялась смертельная опасность для моей скромности.
   Пизаніо. Вотъ въ чемъ дѣло: вамъ слѣдуетъ забыть, что вы женщина; привычку повелѣвать замѣните повиновеніемъ; робость и нѣжность, этихъ спутницъ всѣхъ женщинъ, вѣрнѣе, прелестную ихъ сущность, надо смѣнить смѣлой отвагой; вамъ слѣдуетъ быть острой, находчивой, дерзкой и задорной, какъ ласточка; наконецъ, пожертвовать красой вашихъ щекъ, подвергнуть ихъ, -- какъ ни жаль, а безъ этого нельзя, -- подвергнувъ ихъ жаркому прикосновенію все-лобызающаго Титана; отказаться отъ мудреной прелестной прически, которой вы вызывали зависть въ великой Юнонѣ.
   Иможена. Покороче. Я догадываюсь какой конецъ будетъ твоей рѣчи и я уже почти мужчина.
   Пизаніо. Прежде постарайтесь имъ казаться. Остановившись на твоемъ планѣ, я захватилъ съ собою въ дорожномъ мѣшкѣ для васъ кафтанъ, штаны и шляпу и все остальное, что нужно для полнаго костюма; переодѣвшись и принявъ, насколько съумѣете, видъ юноши вашихъ лѣтъ, отправляйтесь къ благородному Луціусу и просите его, чтобы онъ принялъ васъ къ себѣ въ услуженіе; скажите ему, какими способностями вы обладаете, и онъ ихъ тотчасъ-же признаетъ, если его уши способны воспринимать музыку. Я увѣренъ, онъ приметъ васъ съ радостію; онъ честенъ и къ тому-же благочестивъ. О средствахъ для вашего содержанія не безпокоитесь; у васъ никогда не будетъ въ нихъ недостатка, ни теперь, ни впослѣдствіи; все что есть у меня -- ваше.
   Иможена. Ты единственная поддержка, оставленная мнѣ богами. Идемъ, прошу тебя. О многомъ еще надо размыслить; мы все устроимъ, если позволятъ обстоятельства. Я рѣшаюсь на эту попытку и буду дѣйствовать съ царственной отвагой. Идемъ, прошу тебя.
   Пизаніо. Мы должны разстаться поскорѣе, принцеса. Если замѣтятъ мое отсутствіе; скажутъ, что я содѣйствовалъ вашему побѣгу. Возьмите, моя благородная госпожа, этотъ ящикъ, который я получилъ отъ королевы. Въ немъ драгоцѣнное лекарство; если заболѣете на морѣ или почувствуете себя нехорошо на сушѣ -- примите его немного и болѣзнь пройдетъ... Зайдемте въ чащу и вы переодѣнетесь мужчиной. Да приведутъ васъ боги къ успѣху!
   Иможена. Аминь! Благодарю тебя. (Уходятъ.)
  

СЦЕНА V.

Комната во дворцѣ Цимбелина.

Входятъ Цимбелинъ, Королева, Клотенъ, Луціусъ и Лорды.

   Цимбелинъ. Здѣсь распростимся, пожелавъ вамъ счастливаго пути.
   Луціусъ. Мой императоръ требуетъ, чтобы я уѣзжалъ отсюда; грустно, что на меня выпало объявить, что вы врагъ ему.
   Цимбелинъ. Наши подданные не желаютъ оставаться подъ его игомъ; и было-бы не по королевски, если-бы мы, менѣе ихъ, дорожили своимъ достоинствомъ.
   Луціусъ. Прошу дать мнѣ провожатыхъ до Мильфордской гавани. Желаю всякихъ благъ вамъ, королева, такъ же, какъ и вамъ, государь.
   Цимбелинъ. Васъ, господа, назначаю сопутниками послу; позаботьтесь, чтобы ему былъ оказанъ должный почетъ. Счастливаго пути, благородный Луціусъ.
   Луціусъ. Вашу руку, принцъ.
   Клотенъ. Протягиваю ее вамъ, какъ другъ, а потомъ буду дѣйствовать ею, какъ врагъ.
   Луціусъ. Принцъ, исходъ борьбы покажетъ, кто останется побѣдителемъ. Прощайте.
   Цимбелинъ. Господа, не оставляйте достойнаго Луціуса до переѣзда его черезъ Севернъ. Будьте счастливы. (Луціусъ и лорды уходятъ.)
   Королева. Онъ ушелъ въ досадѣ; честь намъ, что мы дали ему поводъ къ ней.
   Клотенъ. Тѣмъ лучше; этого именно и желали ваши храбрые британцы.
   Цимбелинъ. Луціусъ уже написалъ императору обо всемъ, что здѣсь произошло. Надо поскорѣе приготовить коней и колесницы; въ Галліи расположены римскія войска и не трудно будетъ перевезти ихъ въ Британію,
   Королева. Теперь нужно не дремать; все дѣло въ дѣятельной и быстрой подготовкѣ.
   Цимбелинъ. Предвидя, что такъ случится, мы заранѣе начали приготовляться. Но, любезная королева, гдѣ наша дочь? Она не вышла къ римлянамъ и не исполнила своего ежедневнаго долга къ намъ. Въ ней, кажется, болѣе злобы, чѣмъ почтительности; я это замѣтилъ. Позовите ее къ намъ; мы были слишкомъ терпѣливы съ нею.

(Одинъ изъ придворныхъ уходитъ.)

   Королева. Государь, со времени изгнанія Постумуса она избѣгаетъ всякаго общества; только время можетъ излечить ее. Прошу, государь, не пугайте ее слишкомъ суровымъ обращеніемъ; она такъ чувствительна къ упрекамъ, что каждое слово дѣйствуетъ на нее, какъ ударъ; а каждый ударъ для нея -- смерть.

Придворный возвращается.

   Цимбелинъ. Гдѣ же она? Чѣмъ оправдываетъ свое упорство?
   Придворный. Комнаты ея заперты, государь; мы стучались, но намъ никто не отвѣтилъ.
   Королева. Государь, когда я видѣла ее въ послѣдній разъ, она просила меня извинить предъ вами ея уединеніе, вызванное болѣзнію, чрезъ что она лишена возможности ежедневно оплачивать долгъ почтенія, которымъ она обязана вамъ; она просила меня довести объ этомъ до вашего свѣденія, но постоянныя хлопоты выкинули у меня это изъ памяти,
   Цимбелинъ. Двери ея заперты? Въ послѣднее время ее совсѣмъ не видно. О, боги, устройте, чтобы мое подозрѣніе оказалось неосновательнымъ. (Уходитъ.)
   Королева. Мой сынъ, ступай за королемъ.
   Клотенъ. Уже два дня я не видѣлъ и ея стараго слугу, Пизаніо.
   Королева. Иди и обо всемъ развѣдай. (Клотенъ уходитъ). Пизаніо преданъ Постумусу. Я дала ему зелья; что если онъ исчезъ потому, что проглотилъ его; онъ, конечно, повѣрилъ, что это драгоцѣнное лекарство. Но она? Что съ нею сталось? Можетъ быть, ею овладѣло отчаянье? Или не полетѣла ли она на крыльяхъ любви къ своему милому Постумусу? Пошла-ли она на смерть или на безчестье? И то и другое полезно для моихъ цѣлей. Ея не будетъ -- я располагаю британской короной.

Клотенъ возвращается.

   Королева. Ну что, мой сынъ?
   Клотенъ. Несомнѣнно, она бѣжала. Пойди, успокой короля, онъ такъ бѣснуется, что никто къ нему не смѣетъ подойти.
   Королева. Тѣмъ лучше! если бы послѣ сегодняшней ночи не наступалъ для него слѣдующій день. (Уходитъ)
   Клотенъ. И люблю я ее и ненавижу; потому что она прекрасна и держитъ себя по королевски; потому что она обладаетъ всѣми качествами знатной дамы и надѣлена ими лучше, чѣмъ всякая другая, чѣмъ всѣ женщины, все лучшее, чѣмъ можетъ похвалиться та или другая женщина, соединено въ ней одной, она превосходитъ всѣхъ. За это я люблю ее. Но она пренебрегаетъ мною и отдаетъ предпочтеніе низкому Постумусу -- этимъ она унижаетъ себя до того, что уничтожаетъ въ себѣ все прекрасное. За это я ненавижу ее и буду мстить ей. Потому что если глупцы...

Входитъ Пизаніо.

   Клотенъ. Кто это? А, такъ это ты мутишь, негодяй? Подойди сюда, безцѣнный сводникъ! Куда дѣвалась твоя госпожа, плутъ? Отвѣчай, или я сейчасъ же отправлю тебя къ чертямъ!
   Пизаніо. О, достойный принцъ!
   Клотенъ. Гдѣ твоя госпожа? Клянусь Юпитеромъ, я не повторю болѣе своего вопроса. Нѣмой негодяй, я вырву эту тайну изъ твоего сердца или твое сердце, чтобы отыскать ее тамъ. Она у Постумуса, этого вмѣстилища подлости, изъ котораго не выжать и золотника доблести.
   Пизаніо. Увы, принцъ! Какъ можетъ быть она у него. Давно-ли она исчезла, а онъ въ Римѣ.
   Клотенъ. Гдѣ же она? Подойди ближе, Безо всякихъ увертокъ скажи, что съ нею сталось?
   Пизаніо. О, достойный господинъ!
   Клотенъ. Достойный ты негодяй! тотчасъ же говори, гдѣ твоя госпожа, первымъ словомъ, безо всякихъ "достойныхъ"; говори, или твое молчаніе будетъ тебѣ и приговоромъ и смертью.
   Пизаніо (подавая ему письмо). Въ этой бумагѣ вы найдете все, что знаю я объ ея бѣгствѣ.
   Клотенъ. Посмотримъ. Я буду преслѣдовать ее до самаго трона Августа.
   Пизаніо (про себя). Или это или гибель. Она достаточно далеко; то, что онъ узнаетъ изъ письма, заставитъ его отправиться въ путешествіе, для нея не опасное.
   Клотенъ. Гм!
   Пизаніо (про себя). Своему господину я напишу, что она умерла. О, Иможена! да будетъ благополучно твое путешествіе, благополучно и возвращеніе.
   Клотенъ. Настоящее это письмо, плутъ?
   Пизаніо. Полагаю, что настоящее, принцъ?
   Клотенъ. Это рука Постумуса; я знаю ее... Слушай, мошенникъ, если ты дашь согласіе болѣе не бездѣльничать, а вѣрно служить мнѣ, исполнять, что бы я ни потребовалъ, ревностно и старательно;-- то есть какое бы плутовство я тебѣ ни поручилъ исполнить его точно и добросовѣстно, -- въ такомъ случаѣ я буду считать тебя честнымъ человѣкомъ и ты можешь надѣяться всегда, какъ на денежную помощь отъ меня, такъ и на хлопоты о твоемъ повышеніи.
   Пизаніо. Хорошо, мой добрый господинъ.
   Клотенъ. Хочешь служить мнѣ? Если ты такъ терпѣливо и постоянно оставался привязаннымъ къ нищенской судьбѣ голыша Постумуса, ты, уже изъ одной благодарности, долженъ вѣрно служить мнѣ. Хочешь быть моимъ слугою?
   Пизаніо. Охотно, принцъ.
   Клотенъ. Давай руку, вотъ мой кошелекъ. Есть у тебя какое-нибудь платье твоего прежняго господина?
   Пизаніо. У меня въ комнатѣ находится то самое платье, которое было на немъ въ-тотъ день, когда онъ прощался съ моей госпожей.
   Клотенъ. Для начала службы, принеси мнѣ это платье. Это будетъ твоя первая служба. Стѵпай.
   Пизаніо. Иду, принцъ. (Уходитъ.)
   Клотенъ. Встрѣчу ее въ Мильфордской гавани... Забылъ спросить у него объ одномъ, ну спрошу еще... Тамъ низкій Постумусъ и я убью его... Поскорѣе бв принесъ онъ платье. Она сказала мнѣ какъ-то, -- и горечь этихъ словъ до сихъ поръ отзывается у меня на сердцѣ, -- что самое худшее изъ платьевъ Постумуса она цѣнитъ дороже моей благородной особы, со всѣми ея достоинствами. Въ этомъ самомъ платьѣ я совершу надъ нею насиліе; но прежде убью его на ея глазахъ; тутъ она увидитъ мою храбрость и будетъ она ей мученіемъ за ея презрѣніе ко мнѣ. Затѣмъ, когда онъ будетъ у моихъ ногъ и я, наругавшись всласть надъ его трупомъ, утолю мою страсть, -- что, какъ я сказалъ, въ насмѣшку ей, я сдѣлаю въ томъ самомъ платьѣ, которое она расхваливала, -- я погоню ее пинками домой, ко двору. Тѣшилась она своимъ презрѣніемъ ко мнѣ, потѣшусь же и я своею местью.

Пизаніо возвращается съ платьемъ.

   Клотенъ. То-ли это платье?
   Пизаніо. То самое, принцъ.
   Клотенъ. Давно-ли она уѣхала въ Мильфодскую гавань?
   Пизаніо. Едва-ли она доѣхала туда.
   Клотенъ. Снеси это платье въ мою комнату; это будетъ вторая твоя служба; третья -- никому ни слова о моихъ намѣреніяхъ. Будь старателенъ и твое повышеніе не заставитъ себя долго ждать. Месть моя теперь въ Мильфордѣ; зачѣмъ у меня нѣтъ крыльевъ, чтобы летѣть за нею. Пойдемъ, будь мнѣ вѣренъ. (Уходитъ.)
   Пизаніо. Ты требуешь моей погибели; быть тебѣ вѣрнымъ, значитъ обмануть -- чего я никогда не сдѣлаю -- честнѣйшаго изъ людей. Ступай въ Мильфордъ; ты не найдешь тамъ ту, которую преслѣдуешь. Изливайтесь, изливайтесь на нее благословенія небесъ! Пусть встанутъ преграды на пути этому дураку и мука будетъ ему вознагражденіемъ.
  

СЦЕНА ѴІ.

Передъ пещерой Беларіуса.

Входишь Иможена въ мужскомъ платье.

   Иможена. Я вижу, тяжела жизнь мужчины; я страшно утомилась, двѣ ночи земля служила мнѣ постелью; я непремѣнно заболѣла бы, еслибъ не поддержала меня моя рѣшимость. Мильфордъ, когда съ вершины горы мнѣ показалъ тебя Пизаніо, ты казался мнѣ совсѣмъ близко. О, Юпитеръ! самыя зданія, кажется, бѣгутъ отъ бѣдняка, ищущаго въ нихъ пріюта. Двое нищихъ сказали мнѣ, что я не могу сбиться съ пути. Лгали эти бѣдняки, удрученные нуждой и знающіе, что она наказаніе или испытаніе? Можетъ быть; въ этомъ нѣтъ ничего удивительнаго, когда и богачи такъ рѣдко говорятъ правду. Лгать въ довольствѣ преступнѣе лганья отъ нужды. Лживость въ короляхъ позорнѣе, чѣмъ въ нищихъ... О, мой милый супругъ, и ты одинъ изъ лживыхъ. Вспомнила я б тебя, исчезъ и мой голодъ, а сейчасъ только я готова была упасть отъ слабости... Что это такое? тропинка; вѣрно она ведетъ къ жилищу какого-нибудь дикаря. Не кликнуть-ли? Нѣтъ, страшно; но голодъ прежде, чѣмъ обезсилитъ совершенно, придаетъ храбрости. Довольство и миръ рождаютъ трусовъ, а нужда -- мать смѣлости. Эй! кто здѣсь? Если существо образованное -- отвѣчай; если одичалое -- возьми или дай... Эй!.. Нѣтъ отвѣта! Войду! Выну прежде мечъ; если мой врагъ боится меча такъ же, какъ и я, онъ не посмѣетъ на него взглянуть. Такого именно врага даруй мнѣ небо! (Уходитъ въ пещеру.)

Входятъ Беларіусъ, Гвидеріусъ и Арвирагусъ.

   Беларіусъ. Ты, Полидоръ, оказался лучшими, стрѣлкомъ изъ насъ; стало быть, ты король пиршества; Кадвалъ и я будемъ поваромъ и слугою -- такъ мы уговорились. Трудовой потъ осушается только тогда, если работа впереди имѣетъ цѣль. Идемъ: голодъ и самое грубое блюдо дѣлаетъ вкуснымъ; усталость стоитъ и на камнѣ; упрямой лѣни и пуховая перина кажется жестка. Миръ тебѣ, бѣдное жилище, само себя стерегущее.
   Гвидеріусъ. Я сильно усталъ.
   Арвирагусъ. И я порядкомъ ослабѣлъ, но апетитъ во мнѣ усилился.
   Гвидеріусъ. Въ пещерѣ есть холодное мясо, поѣдимъ его, пока приготовимъ то, что убили.
   Беларіусъ. Стойте, не входите. (Засматриваетъ въ пещеру.) Еслибъ онъ не ѣлъ нашихъ принасовъ, я бы подумалъ, что это фея.
   Гвидеріусъ. Что тамъ такое, отецъ?
   Беларіусъ. Клянусь Юпитеромъ, это ангелъ; если не онъ, то земное чудо! Посмотрите на это божество -- не старше мальчика.

Входитъ Иможена.

   Иможена. Добрые люди, но обижайте меня. Прежде чѣмъ войдти, я звалъ кого-нибудь и расчитывалъ попросить или купить то, что я взялъ. Честное слово, я ничего не укралъ! я не взялъ бы и золота, еслибъ нашелъ его разсыпаннымъ по землѣ. Вотъ деньги за то, что я съѣлъ; насытившись, я хотѣлъ оставить ихъ на столѣ и, уходя, помолился бы за хозяевъ.
   Гвидеріусъ. Деньги, юноша?
   Арвирагусъ. Пусть все золото и серебро обратится въ грязь; оно дорого тому, кто поклоняется ему, какъ богу.
   Иможена. Я вижу, вы сердитесь. Если за мой проступокъ вы хотите убить меня, знайте же, что я умеръ бы, еслибъ и не совершилъ его.
   Беларіусъ. Ты куда идешь?
   Иможена. Въ Мильфордскую гавань.
   Беларіусъ. Какъ тебя зовутъ?
   Иможена. Фиделіо. Мой родственникъ отправился въ Италію; онъ, сядетъ на корабль въ Мильфордѣ; идя къ нему, я такъ истомился голодомъ, что невольно совершилъ этотъ проступокъ.
   Беларіусъ. Прошу тебя, прекрасный юноша, не принимай насъ за дикарей; не измѣряй нашихъ добрыхъ намѣреній убогостью нашего жилища. Будь гостемъ нашимъ. Прежде, чѣмъ ты уйдешь, мы угостимъ тебя хорошимъ ужиномь и поблагодаримъ, если отъ него не откажешься. Дѣти, просите его!
   Гвидеріусъ. Если бы юноша ты былъ женщиной, я сталъ бы ухаживать за тобой, чтобы сдѣлаться твоимъ женихомъ. По чести я бы добивался твоего расположенія этой цѣной.
   Арвирагусъ. А я доволенъ и тѣмъ, что онъ мужчина. Я буду любить его, какъ брата; прими же отъ меня тотъ привѣтъ, какимъ я встрѣтилъ бы его послѣ долгой разлуки. Прошу къ намъ; будь веселъ, ты между друзьями.
   Иможена (Про себя) Между друзьями! Зачѣмъ не братьями? Будь они сыновьями моего отца, я понизилась бы въ цѣнѣ, но за то приблизилась къ тебѣ, Постумусъ.
   Беларіусъ. У него есть какое-то горе.
   Гвидеріусъ. Какъ бы я желалъ помочь ему.
   Арвирагусъ. И я, чего бы то не стоило, видятъ боги!
   Беларіусъ. Послушайте дѣти. (Они шепчутся между собою.)
   Иможена. Великіе люда, имѣвшіе своимъ дворцомъ подобную же пещеру, служившіе себѣ сами и обладавшіе достоинствами, признанными за ними ихъ собственнымъ сознаніемъ. а не пустой лестью измѣнчивой молвы, -- не превосходили этихъ двухъ. Простите мнѣ боги! я желала-бы измѣнить свой полъ, чтобы сдѣлаться ихъ товарищемъ, потому что Леонатусъ измѣнилъ мнѣ.
   Беларіусъ. Такъ и сдѣлаемъ. Идемъ приготовлять нашу дичь. Пойдемъ, прекрасный юноша; на голодный желудокъ не до разсказовъ; когда поужинаемъ, мы дружески тебя попросимъ передать о себѣ, что можешь.
   Гвидеріусъ. Прошу, пойдемъ.
   Арвирагусъ. Не такъ пріятна совѣ ночь, жаворонку утро, какъ ты намъ.
   Иможена. Благодарю васъ.
   Арвирагусъ. Прошу, или впередъ.

(Уходятъ въ пещеру.)

  

СЦЕНА VII.

Римъ.

Входятъ два Сенатора и Трибуны.

   Первый сенаторъ. Вотъ содержаніе распоряженія императора: такъ какъ большая часть войска занята теперь войною съ панонами и далматами, а легіоновъ, стоящихъ въ Галліи, недостаточно для войны съ возставшими британцами, то призывается принять участіе въ войнѣ и высшее сословіе. Луціусъ назначенъ проконсуломъ; а вы, трибуны, должны немедленно заняться наборомъ войскъ. Да здравствуетъ Цезарь!
   Трибунъ. Начальникомъ войскъ будетъ Луціусъ?
   Второй сенаторъ. Да.
   Трибунъ. Онъ теперь въ Британіи.
   Пер. сенаторъ. Онъ тамъ съ легіонами, о которыхъ я вамъ говорилъ и которые мы должны пополнить новымъ наборомъ. Въ приказахъ, вамъ данныхъ, точно обозначены число людей и время ихъ отправки.
   Трибунъ. Мы исполнимъ нашу обязанность. (Уходятъ.)
  

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ

СЦЕНА I.

Лѣсъ вблизи пещеры.

Входитъ Клотенъ.

   Клотенъ. Я близко отъ того мѣста, гдѣ они хотѣли сойтись, если Пизаніо вѣрно описалъ мнѣ его. Какъ идетъ ко мнѣ платье Постумуса, почему же мнѣ не быть подъ стать его возлюбленной, созданной тѣмъ же, кто создалъ портного. Къ тому же говорятъ, что женщины всегда руководятся своимъ капризомъ; надо попытаться раздразнить его. Я могу сказать про себя, -- вѣдь это не тщеславіе разговаривать со своимъ зеркаломъ, въ своей комнатѣ, -- сложенъ я такъ же хорошо, какъ и онъ; я такъ же молодъ, но сильнѣе его; мое состояніе не меньше его, а положеніе въ свѣтѣ значительнѣе; я знатнѣе его родомъ; не хуже его понимаю дѣла общественныя, а въ единоборствѣ превзойду его; и всетаки эта легкомысленная душонка, на зло мнѣ, любитъ его.... Таковъ удѣлъ смертнаго! Твоя голова, Постумусъ, еще держится на твоихъ плечахъ, а черезъ какой нибудь часъ я снесу ее; твоя возлюбленная подвергнется насилію; твое платье изрѣзано будетъ въ куски передъ твоими глазами! Когда же все это будетъ сдѣлано, я погоню ее пинками къ ея отцу; онъ, можетъ быть, и разсердится на меня за такую грубость; но мать моя, управляющая расположеніемъ его духа, обратитъ все въ мою пользу. Я привязалъ мою лошадь въ надежномъ мѣстѣ. Выходи мой мечъ на кровавую работу!... Фортуна, отдай ихъ въ мои руки! По описанію это то самое мѣсто, гдѣ они должны встрѣтиться; плутъ не посмѣетъ обмануть меня. (Уходитъ.)
  

СЦЕНА II.

Передъ пещерой.

Изъ пещеры выходятъ Беларіусъ, Гвидеріусъ, Арвирагусъ и Иможена.

   Беларіусъ (Иможенеѣ). Тебѣ нездоровится; останься здѣсь, въ пещерѣ; по окончаніи охоты мы возвратимся къ тебѣ.
   Арвирагусъ.Останься, братъ; вѣдь мы братья?
   Иможена. Люди должны быть братьями между собою; но глина разнится отъ глины своимъ значеніемъ, хотя обѣ изъ одной пыли. Мнѣ очень нездоровится,
   Гвидеріусъ. Вы идите на охоту, я съ нимъ останусь.
   Иможена. Не до такой ужь степени я боленъ, хотя мнѣ и не по себѣ; не изъ тѣхъ я изнѣженныхъ горожанъ, которые кажутся умирающими, не успѣвъ еще захворать. Прошу, оставьте меня одного, а сами принимайтесь за ваши обычныя занятія; нарушая привычку, вы все нарушаете. Я нездоровъ, но ваше присутствіе не поможетъ мнѣ; общество не послужитъ утѣшеніемъ человѣку не общительному. Не такъ еще важна моя болѣзнь, если я могу разсуждать о нея. Прошу васъ, вѣрьте мнѣ и оставьте меня одного; я могу украсть здѣсь только самого себя; умру -- не большая это будетъ кража.
   Гвидеріусъ. Я люблю тебя, я говорилъ уже тебѣ объ этомъ; люблю такъ же искренно, какъ моего отца.
   Беларіусъ. Что? какъ? какъ?
   Арвирагусъ. Если грѣхъ говорить это, я присовокупляю свой грѣхъ къ братнему. Не знаю, почему я полюбилъ этого юношу; слыхалъ я отъ тебя, что причина любви безпричинна; но если бы поставили гробъ у нашего входа и одинъ изъ васъ долженъ бы умереть, я бы сказалъ: "отецъ мой, не этотъ юноша!"
   Беларіусъ (про себя). О, благородный порывъ! о, достоинство натуры! о, величіе породы! Трусы порождаютъ трусовъ; отъ подлаго происходитъ подлое. Природа даетъ и муку и мякину; красоту и безобразіе; я не отецъ имъ, это правда; но какое чудо заставило ихъ полюбить его болѣе, чѣмъ меня... Уже девять часовъ утра.
   Арвирагусъ. Прощай, братъ.
   Иможена. Желаю вамъ удачной охоты.
   Арвирагусъ. А тебѣ здоровья. Идемъ.
   Иможена (про себя). Добрыя созданія! Боги, сколько лжи я наслушалась! Наши придворные увѣряютъ, что все дико, что не при дворѣ. О, опытъ, ты открываешь мнѣ иное. Большія моря населены чудовищами, а впадающія въ нихъ небольшія рѣки доставляютъ къ нашему столу вкусную рыбу. А я все еще больна, больна душой. Пизаніо, я попробую твое лекарство.
   Гвидеріусъ. Не могъ я разговорить его; онъ сказалъ мнѣ только, что онъ хорошаго рода, что онъ несчастливъ; что его безчестно гонятъ люди, но самъ онъ честенъ.
   Арвирагусъ. Тоже самое онъ сказалъ и мнѣ; прибавилъ только, что послѣ я узнаю больше.
   Беларіусъ. Въ поле, въ поле! Мы оставимъ тебя не на долго; ступай и отдохни.
   Арвирагусъ. Мы скоро возвратимся.
   Беларіусъ. Прошу, не хворай; ты остаешься нашей хозяйкой.
   Иможена. Здоровый и больной я равно привязанъ къ вамъ.
   Беларіусъ. И мы также. (Иможена уходитъ) Этотъ юноша, какъ онъ ни бѣдствуетъ, очевидно, имѣлъ хорошихъ предковъ.
   Арвирагусъ. Онъ поетъ, какъ ангелъ.
   Гвидеріусъ. И отлично стряпаетъ. Онъ нарѣзалъ коренья красивыми фигурками, а похлебку приправилъ такъ, что ее можно бы подать даже больной Юнонѣ.
   Арвирагусъ. Какъ прелестно у него сочетаніе улыбки со вздохомъ; точно вздохъ груститъ о томъ, что онъ не улыбка, а улыбка подсмѣивается надъ вздохомъ, что вылетаетъ онъ изъ такого божественнаго храма, чтобы смѣшиваться съ вѣтрами, раздражающими моряковъ.
   Гвидеріусъ. Я замѣтилъ, что терпѣніе въ немъ такъ соединилось съ горемъ, что корни ихъ сплелись.
   Арвирагусъ. Рости же тернѣніе! И да отстранятъ свои засыхающіе корни горе, эта вонючая бузина, давъ мѣсто росткамъ винограда.
   Беларіусъ. Уже день! идемъ. Кто это тамъ?

Входитъ Клотенъ.

   Клотенъ. Я не отыскалъ бѣглецовъ. Плутъ посмѣялся надо иной. Какъ я усталъ!
   Беларіусъ. Бѣглецовъ! Не o насъ-ли онъ говоритъ? Кажется, я его узнаю. Это Клотенъ, сынъ королевы. Боюсь, нѣтъ-ли засады. Много лѣтъ я не видалъ его, но увѣренъ, что это онъ. Мы поставлены внѣ закона. Уйдемъ!
   Гвидеріусъ. Онъ одинъ. Ступай съ братомъ и осмотри, нѣтъ-ли тамъ еще кого нибудь въ окрестностяхъ; прошу, идите, оставьте меня съ нимъ. (Беларіусъ и Арвирагусъ уходятъ.)
   Клотенъ. Стойте! Кто вы? Чего отъ меня бѣжите; вѣрно горные разбойники. О нихъ ходятъ слухи Ты кто, негодяй?
   Гвидеріусъ. Не на столько еще негодный, чтобы не отвѣтить негодяю ударомъ.
   Клотенъ. Ты воръ, нарушитель закона, бездѣльникъ! Сдавайся, грабитель!
   Гвидеріусъ. Кому? Тебѣ? Ты кто такой? Развѣ у меня не такая же крѣпкая рука, какъ у тебя; сердце не такое же горячее? На словахъ ты, пожалуй, тароватъ, но я не ношу своего кинжала во рту. Скажи, кто ты такой и почему я долженъ тебѣ сдаться.
   Клотенъ. Не догадываешься по платью, подлый негодяй?
   Гвидеріусъ. Не знаю, мошенникъ, и твоего портного, который приходится тебѣ дѣдомъ; онъ отецъ твоего платья, сдѣлавшаго тебя тобою.
   Клотенъ. Гнусный хамъ, это платье сшито не моимъ портнымъ.
   Гвидеріусъ. Убирайся и поблагодари того, кто подарилъ его тебѣ. Ты набитый дуракъ и мнѣ противно даже поколотить тебя.
   Клотенъ. Узнай мое имя, дерзкій воръ и трепещи.
   Гвидеріусъ. Назови его.
   Клотенъ. Клотенъ, негодяй.
   Гвидеріусъ. Хотя имя твое Клотенъ, двойной ты негодяй, оно не заставляетъ меня трепетать; назовись ты жабой, ехидной или паукомъ, тогда, можетъ быть, я скорѣе смутился бы.
   Клотенъ. Чтобы совершенно смутить тебя и навести на тебя ужасъ, скажу тебѣ: я сынъ королевы.
   Гвидеріусъ. Жалѣю о ней; не дѣлаешь ты чести своему роду.
   Клотенъ. И ты не ужасаешься?
   Гвидеріусъ. Я боюсь тѣхъ, кого уважаю, а уважаю только умныхъ; надъ глупцами же я только смѣюсь.
   Клотенъ. Умри же. Убивъ тебя собственной рукой, я отыщу и тѣхъ, бѣжавшихъ, и выставятъ ваши головы на воротахъ Люда. Сдавайся, дикій горецъ! (Уходятъ, сражаясь.)

Входятъ Беларіусъ и Арвирагусъ.

   Беларіусъ. Никого.
   Арвирагусъ. Никакой свиты. Не ошибся ли ты?
   Беларіусъ. Врядъ-ли. Много лѣтъ прошло съ той поры, какъ я его видѣлъ, но черты его лица остались тѣже, и рѣзкій голосъ, и порывистая рѣчь. Я увѣренъ, что это Клотенъ.
   Арвирагусъ. Мы оставили его здѣсь съ братомъ; не поссорились-ли они; ты говоришь, что Клотенъ золъ.
   Беларіусъ. Еще не доразвившись до мужчины, онъ не боялся самыхъ ужасныхъ опасностей; для боязни необходимо разсужденіе... Смотри, твой братъ.

Возвращается Гвидеріусъ съ головой Клотена.

   Гвидеріусъ. Этотъ Клотенъ былъ дуракъ, пустой кошелекъ, безъ денегъ. Самъ Геркулесъ не выбилъ бы мозга изъ его головы, потому что его не было въ ней ни капли; но сдѣлай я этого, дуракъ носилъ бы теперь мою голову, какъ я его.
   Беларіусъ. Что ты сдѣлалъ!
   Гвидеріусъ. Хорошо знаю, что: отрубилъ голову какому-то Клотену, называвшему себя сыномъ королевы; меня онъ ругалъ измѣнникомъ, разбойникомъ; клялся, что всѣхъ насъ поймаетъ, сниметъ наши головы съ мѣста. на которомъ онѣ -- благодареніе богамъ -- находятся, и выставитъ ихъ на показъ на воротахъ города Люда.
   Беларіусъ. Мы погибли.
   Гвидеріусъ. Что же мы можемъ потерять дорогой отецъ, кромѣ жизни, которой онъ клялся лишить насъ? Законъ насъ не защищаетъ; зачѣмъ же малодушно, изъ боязни этого закона, мы будемъ позволять какому-нибудь куску мяса надменно грозитъ намъ и представлять изъ себя нашего судью и палача. Видѣли вы кого-нибудь въ окрестностяхъ?
   Беларіусъ. Ни души, какъ только можетъ видѣть глазъ, но, по всѣмъ соображеніямъ, съ нимъ должна быть свита. Правда, онъ всегда былъ безтолковъ, бросаясь отъ дурного къ худшему, но едва ли и въ прихотливомъ безумствѣ, онъ рѣшился бы показаться сюда одинъ. Можетъ быть, при дворѣ разнесся слухъ, что какіе-то люди живутъ здѣсь въ пещерѣ, охотятся; что это изгнанники, которые, современемъ, могутъ составить изъ себя опасную шайку; услышавъ объ этомъ, Клотенъ, по обыкновенію, разгорячился и поклялся, что самъ переловитъ насъ; невѣроятно, однакожъ, чтобы онъ отправился сюда одинъ, на столько у него не хватило бы дерзкой смѣлости, и они не допустили бы его до этого. Все это побуждаетъ меня бояться, что у этого трупа есть хвостъ, который опаснѣе его головы.
   Арвирагусъ. Пусть съ нами совершится то, что предопредѣляли боги, но братъ мой правъ.
   Беларіусъ. Не хочется мнѣ сегодня идти на охоту; меня тревожитъ болѣзнь Фиделіо.
   Гвидеріусъ. Его собственнымъ мечомъ, которымъ онъ угрожалъ моей шеѣ, я отсѣкъ его голову. Пойду брошу ее въ заливъ, за нашей скалой; пускай она плыветъ въ море и разсказываетъ рыбамъ, что она голова Клотена, сына королевы. Въ этомъ пока вся моя забота. (Уходитъ.)
   Беларіусъ. Боюсь, не вызвало-бы это мести. Зачѣмъ, Полидоръ, ты сдѣлалъ это, хотя не могу не признать за тобой мужества.
   Арвирагусъ. Жалѣю, что это сдѣлалъ нея, тогда честь обратилась-бы противъ меня. Люблю тебя, Полидоръ, братской любовью, но на этотъ разъ завидую тебѣ -- укралъ ты у меня это дѣло. Я хотѣлъ-бы, чтобы месть, какой только могутъ противостать человѣческія силы, обрушилась на насъ и потребовала у насъ отвѣта.
   Беларіусъ. Ну, дѣло уже сдѣлано; сегодня мы не будемъ охотиться; не будемъ также искать безполезныхъ опасностей. Ступай въ пещеру. Помоги Фиделіо въ стряпнѣ, а я подожду здѣсь проворнаго Полидора и приведу его обѣдать.
   Арвирагусъ. Бѣдный больной Фиделіо! Съ радостью иду къ нему. Чтобъ возвратить ему здоровый румянецъ, я охотно пустилъ бы кровь цѣлому приходу такихъ Клотеновъ и еще похвалился-бы своимъ человѣколюбіемъ. (Уходить)
   Беларіусъ. О, богиня! о, божественная природа, какъ чудно ты проявилась въ этихъ двухъ царственныхъ юношахъ! Они также нѣжны, какъ зефиръ, лобызающій фіалку, едва колебля ея благоухающіе вѣнчики; вмѣстѣ съ тѣмъ, когда вскипитъ въ нихъ царственная кровь, они также бурны, какъ сильнѣйшій ураганъ, пригибающій верхушки горныхъ сосенъ къ долинѣ. Удивительно, какъ невидимый инстинктъ развиваетъ въ нихъ царственное величіе безъ ученія, достоинство -- безъ наставленій, приличіе -- безъ примѣровъ, и мужество, которое хотя и растетъ дико, но даетъ плодъ, какъ посѣянное... А все-таки безпокоитъ меня появленіе здѣсь Клотена; что послѣдуетъ для насъ за его смертью.

Возвращается Гвидеріусъ.

   Гвидеріусъ. Гдѣ-же братъ? Глупую голову Клотена я пустилъ по теченію посломъ къ его матери; тѣло-же останется у насъ залогомъ ея возвращенія. (Слышна торжественная музыка)
   Беларіусъ. Мой замысловатый инструментъ! Слышишь, Полидоръ, его звуки. Но съ чего это вздумалось Кадвелю пустить его въ ходъ? Слышишь?
   Гвидеріусъ. Онъ тамъ?
   Беларіусъ. Сейчасъ туда пошелъ.
   Гвидеріусъ. Чтожь это онъ дѣлаетъ? Со времени смерти вашей матери инструментъ не издавалъ звука. Торжественное вызывается торжественнымъ. Что тамъ можетъ быть? Восторгъ безъ причины и стоны изъ пустяковъ -- это веселье обезьяны или горе дитяти. Кадвель, должно быть, сошелъ съ ума.

Входитъ Арвирагусъ, неся на рукахъ безчувственную Иможену.

   Беларіусъ. Смотри, онъ идетъ сюда и несетъ на рукахъ горестное извиненіе нашихъ упрековъ ему.
   Арвирагусъ. Умерла птичка, которой мы такъ дорожили. Лучше-бы мнѣ съ шестнадйати перескочить на шестьдесятъ, промѣнять мой быстроногій возрастъ на костыль, чѣмъ видѣть это.
   Гвидеріусъ. О прелестная лилія! Ты вдвое была лучше на своемъ стеблѣ, чѣмъ теперь, на рукахъ у брата.
   Беларіусъ. О, скорбь! кто можетъ проникнуть въ ы дѣлай все, что можешь. Если скажешь,
             Что, наконецъ, ей сынъ мой сталъ любезенъ,
             Тогда тебѣ скажу я, что ты сталъ
             Такимъ, какъ Постумъ былъ, и даже выше:
             Его теперь уже безмолвно счастье,
             А имя съ нимъ умретъ. Ни возвратиться
             Не можетъ онъ, ни жить, гдѣ онъ живетъ;
             Мѣнять мѣста ему -- мѣнять лишь горе,
             И дня труды день новый разрушаетъ.
             Чего ты ожидаешь, опираясь
             На то, что упадетъ и можетъ
             Быть поднято, и даже не имѣетъ
             Друзей, чтобъ поддержать его?
             (Королева роняетъ коробку. Пизаніо поднимаетъ ее).
                                           Ты поднялъ,
             Чего и самъ не знаешь; но за трудъ
             Возьми ее себѣ; я составляла
             Сама лѣкарство это и пять разъ
             Спасала имъ отъ смерти короля:
             Нѣтъ лучшаго крѣпительнаго въ мірѣ.
             Возьми его въ задатокъ той награды,
             Которая назначена тебѣ.
             Ты госпожѣ своей представь, какъ должно,
             Ея судьбу -- какъ-будто отъ себя.
             Какое счастье ждетъ тебя, подумай:
             Ты милостей принцессы не утратишь, .
             Пріобрѣтешь благоволенье сына
             И короля, супруга моего,
             Который -- я объ этомъ постараюсь --
             Исполнитъ все, чего ни пожелаешь;
             И, наконецъ -- ручаюсь въ томъ -- примѣрно
             Твои труды сама я награжу.
             Пошли ко мнѣ придворныхъ дамъ и помни
             Мои слова. (Пизаніо уходитъ).
                       Упорный, хитрый плутъ:
             Онъ, какъ скала, стоитъ за господина
             И вѣрность въ ней питаетъ; но едва
             Онъ приметъ то, что я ему дала --
             И у нея вѣстовщика не будетъ
             Для милаго дружка; а не смирится,
             То и сама попробуетъ лѣкарства.
  

Пизаніо и придворныя дамы возвращаются.

  
                       Королева.
  
             Все такъ, все такъ; прекрасно:
             Фіалки, ноготки, ушки медвѣжьи --
             Снесите въ спальню ихъ. Прощай и помни
             Слова мои, Пизаніо.
             (Королева уходитъ въ сопровожденіи дамъ).
  
                       Пизаніо.
  
                                           Постараюсь.
             Но если измѣнить меня заставитъ свѣтъ,
             Я задушу себя -- вотъ мой тебѣ обѣтъ!
                       (Уходитъ).
  

СЦЕНА ѴІ.

Тамъ же. Комната во дворцѣ.

Входитъ Имогена.

                       Имогена.
  
             Отецъ жестокъ, а мачеха лукава,
             Женихъ -- дуракъ: онъ сватаетъ жену,
             Которой мужъ въ изгнаньи. О, несчастный!
             Вѣнецъ моей тоски! Ахъ, сколько мукъ
             Я за него терплю! Зачѣмъ, какъ братьевъ,
             Не унесли меня? Вотъ было-бъ счастье!
             Мучительно томиться на престолѣ!
             Блаженны тѣ, хотя и въ низкой долѣ,
             Чьи скромныя сбываются желанья
             На радость имъ. Кто тамъ опять ко мнѣ?
  

Входятъ Пизаніо и Іахимо.

  
                       Пизаніо.
  
             Принцесса, вотъ изъ Рима господинъ
             Привезъ письмо отъ вашего супруга.
  
                       Iaхимо.
  
             Вы, кажется, испуганы, принцесса?
             Достопочтенный Леонатъ здоровъ
             И вамъ поклонъ сердечный посылаетъ.
                       (Подаетъ ей письмо).
  
                       Имогена.
  
             Благодарю. Я рада вамъ душевно.
  
                       Іахимо (про себя).
  
             Въ ней все, что видно глазу -- совершенство.
             Когда жъ прекрасна также и душа,
             То предо мною фениксъ аравійскій.
             Я проигралъ! Будь мнѣ подругой, смѣлость,
             И съ головы до ногъ вооружи,
             Не то, какъ парсъ, я убѣгая долженъ биться,
             Иль, попросту, бѣжать позорно съ поля.
  
                       Имогена (читаетъ).
   "Это одинъ изъ благороднѣйшихъ людей, котораго дружбѣ я безконечно обязанъ. Прими его такъ, какъ велитъ тебѣ долгъ твой.

Леонатъ*.

             Вотъ это вслухъ; но дальше что онъ пишетъ,
             То сердце мнѣ восторгомъ наполняетъ,
             И благодарна я ему за то.
             Привѣтъ вамъ отъ меня. Что на словахъ
             Могу сказать, исполню то на дѣлѣ,
             По мѣрѣ силъ.
  
                       Іахимо.
  
                                 Благодарю, принцесса!
             О, какъ. безумны люди! Имъ природа
             Дала глаза, чтобъ видѣть небеса --
             Роскошный сводъ надъ моремъ и землею;
             Они умѣютъ звѣзды различать
             И на кремнистомъ берегу каменья --
             И отличить не можетъ этотъ органъ
             Дурное отъ прекраснаго!
  
                       Имогена.
  
                                           Синьоръ,
             Что заставляетъ васъ такъ удивляться?
  
                       Iaхимо.
  
             Не зрѣнье тутъ виною: павіанъ
             Межъ двухъ подобныхъ самокъ предпочелъ бы
             Одну другой; и умъ нельзя винить:
             Вѣдь, идіотъ судьею былъ бы мудрымъ
             Предъ красотой; и чувственность невинна:
             Всю грязь ея предъ блескомъ непорочнымъ
             Подавитъ страсть сама, и къ пищѣ гнусной
             Манить ее не будетъ.
  
                       Имогена.
  
                                 Сэръ, что съ вами?
  
                       Iaхимо.
  
             Пресыщенная воля, жадность страсти
             И сытой, но все алчущій, сосудъ
             Наполненный, но съ течью, пожираетъ
             Сперва ягненка, а потомъ еще
             Бросается на внутренность.
  
                       Имогенa.
  
                                           Скажите,
             Что раздражило васъ? Вы не больны ли?
  
                       Iaхимо.
  
             Благодарю, принцесса, я здоровъ.
                       (Къ Пизаніо).
             Прошу васъ, другъ: слуга мой тамъ -- сыщите
             Его; онъ здѣсь не знаетъ никого.
  
                       Пизаніо.
  
             Я самъ хотѣлъ итти къ нему съ привѣтомъ.
                       (Уходитъ).
  
                       Имогена.
  
             Что мой супругъ? Скажите, онъ здоровъ?
  
                       Іахимо.
  
             Да, онъ здоровъ, достойная принцесса.
  
                       Имогена.
  
             И веселъ онъ? Надѣюсь, что онъ веселъ?
  
                       Іахимо.
  
             О, какъ еще! Тамъ нѣтъ ни одного,
             Кто-бъ такъ любилъ шутить и веселиться,
             Какъ онъ, и всѣ за то его зовутъ,
             "Повѣсою-британцемъ".
  
                       Имогена.
  
                                           Здѣсь, напротивъ
             Онъ больше грустенъ былъ, хотя и самъ
             Не зналъ тому причины.
  
                       Iaхимо.
  
                                           Никогда
             Я грустнымъ не видалъ его. Тамъ есть
             Одинъ французъ, его пріятель. Онъ
             Отличный господинъ и очарованъ
             Землячкою своею; то и дѣло
             Вздыхаетъ о ней; а нашъ "повѣса-
             Британецъ", вашъ супругъ, надъ нимъ хохочетъ
             И говоритъ: "Я со смѣха бы лопнулъ,
             Представивъ, что мужчина -- зная самъ
             Изъ опыта и чтенья, что такое
             Всѣ женщины и чѣмъ имъ должно быть --
             Въ свободные часы свои тоскуетъ
             О вѣрномъ рабствѣ".
  
                       Имогена.
  
                                 Такъ сказалъ мой мужъ?
  
                       Iaхимо.
  
             Да, и при этомъ плакалъ онъ отъ смѣха.
             И весело послушать, какъ трунитъ
             Онъ надъ французомъ тѣмъ! Но видитъ Небо,
             Тамъ многіе съ грѣхомъ.
  
                       Имогена.
  
                                           Не онъ, надѣюсь.
  
                       Іахимо.
  
             О, нѣтъ, не онъ; но къ дару Неба должно
             Быть болѣе признательнымъ. И странно
             Все это въ немъ -- при васъ, не по заслугамъ
             Дарованной ему. Какъ удивляюсь
             Я этому, такъ долженъ я, конечно,
             И сострадать.
  
                       Имогена.
  
                                 Кому же это, сэръ?
  
                       Iaхимо.
  
             Двумъ существамъ.
  
                       Имогена.
  
                                 Не я ль одно изъ нихъ?
             Вы на меня глядите,-- иль нашли вы
             Во мнѣ причину сострадать?
  
                       Iaхимо.
  
                                           О, горе!
             Бѣжать отъ блеска солнца и услады
             Искать въ тюрьмѣ, при свѣтѣ ночника!
  
                       Имогена.
  
             Прошу васъ, сэръ, скажите откровенно,
             Что вамъ велитъ жалѣть такъ обо мнѣ?


                       Iaхимо.
  
             То, что другіе...
             Сказать хотѣлъ я... васъ лишаютъ... Но
             Обязанность боговъ карать за это,
             А не моя разсказывать.
  
                       Имогена.
  
                                           Случайно
             Вамъ что-нибудь провѣдать удалось,
             Что до меня касается. Нерѣдко
             Сильнѣе мучитъ опасенье зла,
             Чѣмъ убѣжденье въ немъ. Иной бѣды
             Не избѣжишь; но, во-время узнавъ,
             Уврачевать ея мы можемъ рану;
             А потому скажите, что хотѣли
             Вы мнѣ открыть и что васъ удержало?
  
                       Iaхимо.
  
             Когда-бъ я могъ устами прикоснуться
             Къ такой щекѣ, къ такой рукѣ лилейной,
             Которой лишь одно прикосновенье
             Въ душѣ обѣтъ быть вѣрнымъ укрѣпляетъ;
             Когда-бъ моимъ былъ этотъ ликъ, манящій
             Къ себѣ мой взоръ блуждающій: ужель,
             О, стыдъ!-- себя дерзнулъ бы осквернить,
             Касаясь губъ, всѣмъ общихъ, какъ ступени
             У Капитолія; сжимая руки,
             Которыя въ коварствѣ постоянномъ --
             Коварство -- ихъ работа -- загрубѣли;
             Впиваясь въ глаза, которыхъ взглядъ
             Такъ тусклъ, какъ свѣтъ отъ сальнаго огарка!
             Я стоилъ бы тогда, чтобъ на меня
             Обрушились всѣ муки преисподней
             За грѣхъ такой!
  
                       Имогена.
  
                                 Ужъ не забылъ ли мужъ мой
             Британію?
  
                       Іахимо.
  
                       И самого себя.
             Я самъ не сталъ бы о его паденьи
             Вамъ говорить, когда бы ваша прелесть
             Не вызвала, отъ скорби, тяжкихъ словъ
             На мой языкъ.
  
                       Имогена.
  
                                 Другихъ не нужно болѣ.
  
                       Іахимо.
  
             О, дивное созданье, ваше горе
             Сжимаетъ сердце мнѣ! Жену такую
             Прелестную, наслѣдницу царя,
             Которая могла-бъ удвоить славу
             Великаго монарха, приравнять
             Къ прелестницамъ, заплаченнымъ дарами,
             Которые отъ васъ онъ получилъ,
             Къ бродягамъ зараженнымъ, изъ корысти
             Вкусить готовымъ всякую болѣзнь,
             Которой соки могутъ отравить
             И самый ядъ! Отмстите жъ за себя!
             Иль ваша мать была не королева,
             И вы пошли не въ свой высокій родъ.
  
                       Имогена.
  
             Отмстить -- но какъ? будь это даже правда --
             Хотя такое сердце у меня,
             Что не легко ушамъ повѣрить -- какъ
             Я буду мстить?
  
                       Iaхимо.
  
                                 Заставилъ бы меня
             Онъ жить весталкой на холодномъ ложѣ,
             Межъ тѣмъ, какъ самъ купается въ утѣхахъ,
             Какъ на смѣхъ вамъ, на вашъ же счетъ! Отмстите!
             Я самъ готовъ вамъ предложить себя
             Взамѣнъ того, кто кинулъ ваше ложе --
             И сохранять любовь я вашу буду
             И въ вѣрности, и въ тайнѣ.
  
                       Имогена.
  
                                           Эй, Пизаньо!
  
                       Іахимо.
  
             Могу ль скрѣпить обѣтъ мой поцѣлуемъ?
  
                       Имогена.
  
             Прочь отъ меня! Проклятіе моимъ
             Ушамъ, что долго такъ тебѣ внимали!
             Когда-бъ ты честенъ былъ, ты мнѣ сказалъ бы,
             Такую вѣсть съ желаніемъ добра,
             А не съ такой постыдно низкой цѣлью.
             Ты мужа благороднаго чернишь,
             Который такъ далекъ отъ клеветы
             Твоей, какъ ты -- отъ чести; предлагаешь
             Свою любовь женѣ, которой ты
             Противнѣе, чѣмъ дьяволъ. Эй, Пизаньо!
             Я королю скажу про твой поступокъ,
             И если онъ найдетъ благопристойнымъ,
             Чтобъ велъ себя здѣсь, при его дворѣ,
             Какъ въ римской банѣ, дерзкій чужеземецъ
             И обнажалъ бы скотскій свой порывъ,
             То онъ дворомъ своимъ не дорожитъ
             И дочь не уважаетъ. Эй, Пизаньо!
  
                       Iaхимо.
  
             Счастливецъ Леонатъ! Теперь скажу я:
             Увѣренность супруги благородной
             Вполнѣ достойна вѣрности твоей,
             А блескъ твоихъ достоинствъ отвѣчаетъ
             Увѣренности этой. О, живите
             Въ блаженствѣ долговѣчномъ, вы, супруга
             Достойнѣйшаго мужа на землѣ!
             Царица вы того, кто васъ достоинъ!
             Простите, я хотѣлъ лишь испытать,
             Глубоко ли укоренилась въ васъ
             Довѣренность къ нему. Теперь супругъ вашъ
             Сталъ снова тѣмъ, кѣмъ былъ: всѣхъ превосходитъ
             По нравственности онъ, и такъ собою
             Сердца людей чаруетъ, что ему
             Всѣ преданы.
  
                       Имогена.
  
                                 Я съ вами примирюсь.
  
                       Іахимо.
  
             Онъ точно богъ въ кругу своихъ друзей,
             И высоко возноситъ уваженье
             Надъ смертными его. О, не сердитесь,
             Достойная принцесса, что дерзнулъ я
             Васъ ложью испытать! Но ваша мудрость
             Явилась въ этой твердости и въ томъ,
             Что вами избранъ лучшій изъ мужей
             И слабостей всѣхъ чуждый. Изъ любви
             Къ нему я клеветалъ; но Небесами
             Вы созданы превыше всѣхъ. Простите жъ!
  
                       Имогена.
  
             Теперь ужъ все забыто. Чѣмъ могу я
             Служить вамъ при дворѣ -- исполню все.
  
                       Iaхимо.
  
             Благодарю, принцесса. Я едва
             Не позабылъ просить васъ о бездѣлкѣ,
             Но важной тѣмъ, что къ вашему супругу
             Относится она. Я самъ съ друзьями
             Участникъ тутъ.
  
                       Имогена.
  
                                 Скажите, что жъ такое?
  
                       Іахимо.
  
             Двѣнадцать насъ, римлянъ, и вашъ супругъ --
             У насъ въ крылѣ онъ лучшее перо --
             Купить подарокъ Цезарю сложились.
             Я, ихъ агентъ, во Франціи досталъ
             Изъ серебра работы рѣдкой утварь,
             Каменьевъ разныхъ въ дорогой оправѣ
             И, какъ пріѣзжій здѣсь, не знаю, гдѣ
             Ихъ лучше уберечь: нельзя ли вамъ
             На сохраненье взять ихъ?
  
                       Имогена.
  
                                           О, съ охотой!
             И въ цѣлости ихъ вамъ я поручусь.
             А такъ какъ мужъ мой въ долѣ тутъ, то въ спальню
             Поставлю ихъ къ себѣ.
  
                       Iaхимо.
  
                                           Они въ сундукъ
             Уложены; онъ у моей прислуги.
             Могу ль прислать его на эту ночь?
             Я завтра долженъ ѣхать.
  
                       Имогена.
  
                                           О, нѣтъ, нѣтъ!
  
                       Iaхимо.
  
             Простите мнѣ -- я долженъ, или слово
             Нарушу я. Изъ Галліи сюда
             Я плылъ затѣмъ, что видѣть васъ желалъ
             И обѣщалъ.
  
                       Имогена.
  
                                 Благодарю за трудъ!
             Но завтра вы не ѣдете.
  
                       Iaхимо.
  
                                           Я долженъ,
             А потому прошу васъ, если будетъ
             Отъ васъ письмо къ супругу, напишите
             Сегодня же: я ужъ и такъ промедлилъ;
             Намъ очень важно поднести подарокъ
             Ко времени.
  
                       Имогена.
  
                                 Я напишу. Пришлите
             Ко мнѣ сундукъ. Онъ будетъ сбереженъ
             И въ цѣлости вамъ отданъ. До свиданья!
                       (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

  

СЦЕНА I.

Британія. Дворъ предъ дворцомъ Цимбелина.

Входятъ Клотенъ и два лорда.

   Клотенъ. Ну, было ли съ кѣмъ такое несчастіе! мой шаръ уже приближался къ другимъ -- и вдругъ его отшибли! Я готовъ былъ поставить сто фунтовъ; а тутъ еще проклятый ротозѣй привязался къ моимъ ругательствамъ, какъ-будто я занялъ ихъ у него и не могу сорить ими, какъ мнѣ вздумается.
   1-ый лордъ. И что онъ выигралъ этимъ? Вы разбили ему голову шаромъ.
   2-ой лордъ (про себя). Будь у него въ головѣ столько ума, сколько у разбившаго ее, то онъ, конечно, бы вытекъ.
   Клотенъ. Если человѣку знатнаго рода придетъ охота ругаться, то прилично ли присутствующимъ вмѣшиваться и препятствовать его ругательствамъ? А?
   2-ой лордъ. Нѣтъ, принцъ! (Про себя). Такъ же, какъ и тебѣ терзать имъ слухъ.
   Клотенъ. Проклятая собака! И требуетъ еще удовлетворенія! Вотъ если бъ онъ былъ мнѣ равный!
   2-ой лордъ (про себя). То-есть такой же дуралей, какъ ты?
   Клотенъ. Чортъ побери! ничто на свѣтѣ не можетъ разсердить меня такъ! Лучше бы я былъ не такого знатнаго рода: никто и подраться-то со мною не смѣетъ, оттого что я сынъ королевы; каждый дуракъ дерется, сколько душѣ угодно, а я хожу одинъ, какъ пѣтухъ, къ которому никто не смѣетъ подступить.
   2-ой лордъ (про себя). Ты и похожъ на пѣтуха, потому что пѣтушишься.
   Клотенъ. Ну, что ты скажешь?
   2-ой лордъ. Вашей свѣтлости неприлично драться со всякимъ, кого вы оскорбили.
   Клотенъ. Я самъ это знаю; но развѣ я не могу оскорблять тѣхъ, кто ниже меня?
   2-ой лордъ. Да, это можно только вамъ однимъ.
   Клотенъ. Ну вотъ, я самъ такъ думаю.
   1-ый лордъ. Вы слышали объ иностранцѣ изъ-за моря, который сегодня вечеромъ пріѣхалъ ко двору?
   Клотенъ. Изъ-за моря -- и я объ этомъ ничего не знаю?
   2-ой лордъ (про себя). Онъ самъ заморскій звѣрь -- и этого не знаетъ!
   1-ый лордъ. Это италіанецъ, и какъ говорятъ, другъ Леоната.
   Клотенъ. Леоната? этого выгнаннаго негодяя? Стало-быть, и этотъ такая же птица, кто бы онъ ни былъ. Кто сказалъ тебѣ объ этомъ иностранцѣ?
   1-ый лордъ. Одинъ изъ пажей вашей свѣтлости.
   Клотенъ. Прилично ли будетъ, если я пойду посмотрѣть на него? Не унижу ли я этимъ себя?
   2-ой лордъ. Вамъ, принцъ, нельзя себя унизить.
   Клотенъ. Да, я думаю, что это не такъ легко.
   2-ой лордъ (про себя). Ты такой отъявленный дуракъ и на столько ниже всѣхъ по уму, что тебя ничто не сдѣлаетъ ниже, что бы ты ни сдѣлалъ.
   Клотенъ. Пойдемъ, я хочу взглянуть на этого италіанца. Что проигралъ я въ шары, то ворочу съ него сегодня же вечеромъ. Пойдемъ.
   2-ой лордъ. Къ вашимъ услугамъ, принцъ!

(Клотенъ и 1-ый лордъ уходятъ).

             Могла же мать, лукавая, какъ дьяволъ,
             Родить осла! Она своимъ умомъ
             Всего достигнуть можетъ; сынъ ея же
             Вовѣкъ не вычтетъ двухъ изъ двадцати,
             Чтобы въ остаткѣ вышло восемнадцать.
             О, бѣдная принцесса Имогена!
             Что ты должна терпѣть! Тутъ -- твой отецъ
             Рабъ мачехи, тамъ -- мать съ сѣтями козней,
             А тутъ -- женихъ, который ненавистнѣй
             Тебѣ, чѣмъ ссылка милаго супруга
             И съ нимъ разводъ. Да укрѣпитъ Всевышній
             Въ тебѣ твердыню чести и избавитъ
             Отъ оскверненья храмъ твоей души!
             Да наградятъ за вѣрность, наконецъ,
             Тебя возвратъ супруга и вѣнецъ!
                       (Уходитъ).
  

СЦЕНА II.

Тамъ же. Спальня Имогены. Въ углу стоитъ сундукъ.

Имогенa читаетъ, лежа въ постели. Въ отдаленіи Елена.

                       Имогена.
  
             Кто здѣсь? Елена, ты?
  
                       Елена.
  
                                           Я здѣсь, принцесса!
  
                       Имогена.
  
             Который часъ?
  
                       Еленa.
  
                                 Теперь почти что полночь.
  
                       Имогена.
  
             Ужъ три часа читала я: устали
             Глаза. Загни тутъ листъ и спать ложись.
             Свѣчу оставь -- пускай она горитъ;
             А если ты часа въ четыре встанешь,
             То разбуди меня. Сонъ такъ и клонитъ.
                       (Елена уходитъ).
             Подъ свой покровъ меня примите, боги,
             И сохраните бѣдную меня
             Отъ духовъ злыхъ и грѣшныхъ искушеній!
                       (Она засыпаетъ).
  

Iaхимо выходитъ изъ сундука.

  
                       Іахимо.
  
             Сверчки поютъ; уставшій отъ трудовъ
             Крѣпитъ покоемъ силы. Такъ Тарквиній,
             По тростнику подкравшись, разбудилъ
             Невинность злодѣяньемъ. О, Цитера,
             Какъ можешь ты свое украсить ложе!
             Ты -- лилія, бѣлѣе всѣхъ покрововъ!
             Могу ль тебя коснуться поцѣлуемъ --
             Однимъ лишь поцѣлуемъ? Вы, рубины
             Небесные, какъ нѣжно вы сомкнулись!
             Все здѣсь ея дыханья ароматомъ
             Наполнено. Огонь свѣчи -- и тотъ
             Склонился къ ней и хочетъ заглянуть
             Подъ сѣнь рѣсницъ, чтобы увидѣть звѣзды,
             Закрытыя завѣсами окна:
             Лазурь и бѣлизну подъ мракомъ неба.
             Однако, мнѣ пора заняться дѣломъ;
             Замѣчу все кругомъ и запишу:
             Картины тѣ и тѣ; вотъ здѣсь окно;
             Постели пологъ, тутъ коверъ, фигуры --
             Все матерьялъ для моего разсказа.
             Ахъ, если бъ мнѣ открыть на ней примѣту,
             Которая скрѣпила бы вѣрнѣе,
             Чѣмъ тысячи другихъ, мои слова!
             Ты, обезьяна смерти, сонъ, сильнѣе
             Сдави ее: пускай она лежитъ,
             Какъ статуя во храмѣ! Снять скорѣе!
             (Снимаетъ съ нея браслетъ).
             Онъ, точно узелъ гордіевъ, запутанъ.
             Ты мой! Вотъ онъ, наглядный мой свидѣтель!
             Могучій, какъ сознанье, онъ, навѣрно,
             До бѣшенства супруга доведетъ.
             А, пятнышко на лѣвой груди! Точно
             Пять капелекъ пурпурныхъ на вѣнцѣ
             У ноготка. Вотъ этотъ мой свидѣтель
             Сильнѣе, чѣмъ судейскій приговоръ:
             Онъ вмигъ его увѣритъ въ томъ, что я
             Сорвалъ замокъ и чести кладъ похитилъ.
             Довольно! Что жъ -- чего недостаетъ?
             Къ чему писать, что врѣзалъ и замкнулъ
             Я въ памяти! Она сейчасъ читала
             Исторію Терея: листъ заложенъ
             На мѣстѣ, гдѣ сдается Филомела.
             Теперь скорѣй въ сундукъ: замкнись пружина!
             Впередъ, драконы ночи! Пусть отъ лучей разсвѣта
             Ослѣпнутъ очи ворона! Мнѣ страшно!
             Тамъ ангелъ спитъ, а здѣсь бушуетъ адъ.
                       (Бьютъ часы).
             Разъ, два, три! Ну, теперь пораложиться
                       (Скрывается въ сундукъ).


  

СЦЕНА III.

Тамъ же. Передъ комнатою Имогены.

Клотенъ и два лорда.

   1-й лордъ. Ваша свѣтлость при проигрышѣ самый терпѣливый и хладнокровный человѣкъ, какой только вскрывалъ карты.
   Клотенъ. Я думаю, каждому холодно, когда онъ проигрываетъ.
   1-й лордъ. Но не каждый такъ терпѣливъ, какъ показали вы, принцъ, своимъ благороднымъ примѣромъ, вы горячитесь и раздражаетесь только тогда, когда выигрываете.
   Клотенъ. Выигрышъ придаетъ храбрости..Еслибъ мнѣ только удалось овладѣть этой своенравной Имогеной, то у меня было бы довольно золота. Никакъ ужъ утро?
   1-й лордъ. Ужъ день на дворѣ, ваша свѣтлость.
   Клотенъ. Когда-бъ скорѣе пришла музыка; мнѣ присовѣтывали позабавить ее утромъ музыкою; говорятъ, это пройметъ ее.
  

Входятъ музыканты.

  
   Клотенъ. Эй, сюда! настройте инструменты! Если вамъ удастся пробрать ее пальцами -- тѣмъ лучше; тогда мы попытаемся и языкомъ. Если же и это не поможетъ, то пусть она дѣлаетъ, что хочетъ, а я отъ нея не откажусь. Сперва отличную, ловко-подлаженную штучку, а потомъ -- чудно-сладостную арію съ эдакими забористо-чувствительными словами -- тогда посмотримъ, что будетъ.
  
                       ПѢСНЯ.
  
             Чу! жаворонка пѣснь звучитъ,
                  И Фебъ ужъ въ путь готовъ:
             Коней росою онъ поитъ
                  Изъ вѣнчиковъ цвѣтовъ.
             Стряхнувши сонъ свой, ноготки
                  Глядятъ на небеса,
             И улыбаются цвѣтки.
                  Вставай, моя краса,
                       Вставай, вставай!
  
   Клотенъ. Ну, теперь, ступайте! Если это подѣйствуетъ -- тѣмъ болѣе чести вашей музыкѣ, а нѣтъ, то уши у нея съ изъяномъ, котораго не исправятъ ни волосяныя, ни кишечныя струны, ни голоса всѣхъ на свѣтѣ кастратовъ.

(Музыканты уходятъ).

Уходятъ Цимбелинъ и королева.

  
   2-ой лордъ. Вотъ идетъ король.
   Клотенъ. Я очень радъ, что до такой поздней поры оставался на ногахъ, потому что теперь чуть свѣтъ, а я уже на ногахъ. Онъ, какъ отецъ, приметъ это за доказательство моей любви. Честь имѣю пожелать вашему величеству и вамъ, матушка, добраго утра.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Не ждешь ли нашей дочери суровой
             Здѣсь у дверей? Она не выходила?
  
   Клотенъ. Я попытался атаковать ее музыкой; но она не удостоила меня своимъ вниманіемъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Да, въ ней свѣжо еще изгнанье друга:
             Онъ въ памяти у ней; но скоро время
             Его изгладитъ изъ ея души --
             Тогда она твоя.
  
                       Королева.
  
                                 Къ тебѣ король
             Такъ милостивъ: ходатаемъ твоимъ
             У дочери онъ будетъ; но и ты
             Старайся самъ понравиться; ищи
             Удобный часъ; отказы пусть усилятъ
             Услужливость твою, чтобъ ей казалось,
             Что ею лишь одной въ своихъ услугахъ
             Ты вдохновленъ, лишь ей во всемъ покоренъ,
             И лишь когда уйти тебѣ велитъ,
             Не обращай вниманья,-- какъ будто ты мертвецъ.
  
                       Клотенъ.
  
             Ну вотъ еще -- мертвецъ!
  

Входитъ вѣстникъ.

  
                       Вѣстникъ.
  
             Тамъ, государь, пришли послы изъ Рима;
             Одинъ изъ нихъ Кай Луцій.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                           Честный мужъ!
             Онъ съ цѣлью здѣсь недоброю; но въ этомъ
             Не виноватъ. Онъ будетъ нами принятъ,
             Какъ санъ того, кѣмъ посланъ онъ, велитъ.
             Когда-то намъ онъ оказалъ услугу --
             И это помнимъ мы. Любезный сынъ,
             Увидѣвшись съ невѣстой, поспѣши
             Ко мнѣ и къ матери. Ты будешь нуженъ
             При римлянахъ. Пойдемте, королева!
             (Цимбелинъ, королева, лорды и вѣстникъ уходятъ).
  
                       Клотенъ.
  
             Поговорю я съ нею, если встала;
             А, нѣтъ, такъ пусть лежитъ и грезитъ.
             (Стучится въ дверь). Эй!
             При ней всегда есть женщины. Что, если
             Одной изъ нихъ подсунуть? Очень часто
             Даетъ намъ доступъ золото: оно
             Діаниныхъ лѣсничихъ подкупаетъ,
             Такъ что они пригонятъ сами къ вору
             На встрѣчу дичь; чрезъ золото и честный
             Находитъ смерть, а воръ спасаетъ шею;
             А часто воръ и честный человѣкъ
             Изъ-за него равно кончаютъ петлей.
             Чего, чего не сдѣлаетъ оно --
             Не сдѣлаетъ -- и снова уничтожитъ?
             Итакъ, одну изъ женщинъ этихъ нужно
             Мнѣ въ адвокаты взять, затѣмъ что самъ
             Плохой знатокъ я въ этомъ дѣлѣ. Эй!
             Кто тамъ? (Стучится).
  

Входитъ придворная дама.

  
                       Дама.
  
                       Кто здѣсь стучится?
  
                       Клотенъ.
  
                                           Дворянинъ.
  
                       Дама.
  
             Не больше?
  
                       Клотенъ.
  
                       Да -- и знатной дамы сынъ.
  
                       Дама.
  
             Не всякій можетъ этимъ похвалиться!
             Другимъ портной обходится дешевле,
             Чѣмъ вамъ. Но что же вамъ угодно, сэръ?
  
                       Клотенъ.
  
             Принцессу. Что -- готова ли она?
  
                       Дама.
  
             Она готова -- въ комнатѣ остаться,
  
                       Клотенъ.
  
             Вотъ золото: продайте мнѣ любовь.
  
                       Дама.
  
             Какъ? васъ любить, иль только говорить
             Другимъ о васъ съ любовью? Вотъ принцесса.
  

Входитъ Имогена.

  
                       Клотенъ.
  
             Сестрица, съ добрымъ утромъ! вашу ручку.
                       (Придворная дама уходитъ).
  
                       Имогена.
  
             Принцъ, съ добрымъ утромъ. Вы несете много
             Изъ-за меня трудовъ и безпокойства;
             Моя же благодарность заключаться
             Лишь будетъ въ томъ, что я скажу вамъ прямо:
             "Я ею такъ бѣдна, что не могу
             Ее дарить".
  
                       Клотенъ.
  
                                 Клянусь, я васъ люблю.
  
                       Имогена.
  
             Клянитесь ли, иль просто говорите --
             Мнѣ все равно; не надо мнѣ ни словъ,
             Ни вашихъ клятвъ; за нихъ одна награда
             Я ихъ не слушаю.
  
                       Клотенъ.
  
                                 То не отвѣтъ.
  
                       Имогена.
  
             Я не молчу, чтобъ моего молчанья
             Согласьемъ не сочли. Прошу, оставьте
             Меня въ покоѣ: ваши угожденья
             Лишь могутъ вызвать грубость, какъ теперь.
             Кто такъ уменъ, какъ вы, тому бы должно
             Умѣть себѣ отказывать въ желаньяхъ.
  
                       Клотенъ.
  
             Васъ бросить въ сумасшествіи -- не грѣхъ ли?
             Нѣтъ, я не брошу васъ.
  
                       Имогена.
  
                                 Вотъ дураки, такъ тѣ ужъ
             Съума не сходятъ.
  
                       Клотенъ.
  
                                 Такъ значитъ -- я дуракъ?


  
                       Имогена.
  
             Такъ говорить мнѣ, сумасшедшей, можно!
             Уймитесь вы -- и мой недугъ пройдетъ:
             Мы оба исцѣлимся. Мнѣ досадно,
             Что изъ-за васъ забыть должна я скромность
             И рѣзко отвѣчать. Разъ навсегда
             Я вамъ скажу, свое извѣдавъ сердце,
             Что я про васъ и слышать не хочу
             И до того чуждаюсь снисхожденья --
             Въ чемъ и винюсь -- что ненавижу васъ.
             Когда-бъ о томъ вы сами догадались,
             Мнѣ этимъ бы хвалиться не пришлось.
  
                       Клотенъ.
  
             Вы преступили долгъ повиновенья
             Родителю. Вашъ бракъ съ презрѣннымъ нищимъ,
             Котораго вскормили подаяньемъ
             И крохами двора, совсѣмъ не бракъ.
             И если низкому породой -- кто же
             Ничтожнѣе его?-- дозволить нужно
             Скрѣплять узломъ по произволу сердце,
             Вся цѣль кого -- плодить свое отродье
             Для нищенской сумы, то какъ же васъ
             Не удержалъ отъ этакого срама
             Престолъ отца? Вы не должны сквернить
             Достоинство его рабомъ ничтожнымъ,
             Наемникомъ, лакеемъ, свинопасомъ,
             Которому и это званье -- честь.
  
                       Имогена.
  
             Презрѣнный, будь Юпитера ты сыномъ,
             А въ остальномъ такимъ же, какъ теперь,
             То и тогда не стоилъ бы назваться
             Его рабомъ; и если по заслугамъ
             Обоихъ васъ цѣнить, высокой честью
             Ты былъ бы облеченъ, когда бы сталъ
             Подручнымъ палача въ его владѣньяхъ --
             И былъ бы ты противенъ всѣмъ за это
             Отличіе.
  
                       Клотенъ.
  
                       Убей его чума!
  
                       Имогена.
  
                                 Быть названнымъ тобою -- для него
             Всего ужаснѣе. Сквернѣйшая одежда,
             Какую могъ носить онъ, для меня
             Дороже всѣхъ волосъ твоихъ, хотя бы
             Изъ каждаго родился ты. Пизаньо!
  

Входитъ Пизаніо.

  
                       Клотенъ.
  
             Его одежда? Чортъ меня возьми!
  
                       Имогена (Пизаніо).
  
             Ступай скорѣй -- сыщи мнѣ Доротею.
  
                       Клотенъ.
  
             Его одежда!
  
                       Имогена.
  
                                 Словно домовой,
             Дуракъ меня преслѣдуетъ и сердитъ.
             Вели браслетъ ей поискать -- онъ какъ-то
             Съ руки моей свалился: онъ супругомъ
             Мнѣ подаренъ, и я не промѣняю
             Его на всѣ сокровища царей.
             Онъ, кажется, при мнѣ былъ нынче утромъ,
             Но съ вечера -- я помню хорошо --
             Онъ былъ на мнѣ: его я цѣловала.
             Не убѣжалъ же къ мужу онъ сказать,
             Что безъ него другого я цѣлую.
  
                       Пизаніо.
  
             Онъ сыщется.
  
                       Имогена.
  
                                 Надѣюсь. Поищи же!
                       (Пизаніо уходитъ).
  
                       Клотенъ.
  
             Обидно мнѣ: "сквернѣйшая одежда"...
  
                       Имогена.
  
             Да, такъ сказала я; когда хотите
             Начать процессъ -- свидѣтелей зовите.
  
                       Клотенъ.
  
             Я вашему отцу скажу.
  
                       Имогена.
  
                                           Да кстати
             И матери; она жъ меня такъ любитъ,
             Что ей пріятно будетъ на меня
             Позлобствовать. Имѣю честь остаться
             Подъ вашей злобой. (Уходитъ).
  
                       Клотенъ.
  
                                           О, я отомщу!
             "Сквернѣйшая одежда!" Хорошо же!
                       (Уходитъ).
  

СЦЕНА IV.

Римъ. Комната въ домѣ Филаріо.

Входятъ Постумъ и Филаріо.

                       Постумъ.
  
             Не бойся, другъ; когда бъ я былъ увѣренъ
             Такъ въ возвращеньи милостей монарха,
             Какъ въ вѣрности жены!
  
                       Филaріо.
  
                                           Но что же ты
             Для примиренья сдѣлалъ?
  
                       Постумъ.
  
                                           Ничего!
             Жду, что придетъ, и дрогну на морозѣ
             Въ надеждѣ теплыхъ дней. Прими пока
             Признательность мою: когда надежда
             Обманетъ -- должникомъ твоимъ умру.
  
                       Филаріо.
  
             Ты дружбою и обществомъ своимъ
             Мнѣ заплатилъ съ избыткомъ. Вашъ король
             Теперь съ послами Августа. Кай Луцій
             Исполнитъ порученье, и король
             Заплатитъ дань свою и недоимки,
             Не то -- опять увидитъ наше войско,
             А память ихъ у васъ еще свѣжа.
  
                       Постумъ.
  
             Я не политикъ и не буду имъ,
             Но думаю, что быть войнѣ, и вы
             Услышите скорѣй, что ваше войско
             Въ безстрашную Британію вступило,
             Чѣмъ тамъ хоть пенсъ внесутъ. Народъ британскій
             Теперь искуснѣй въ ратномъ дѣлѣ сталъ,
             Чѣмъ былъ въ тѣ времена, какъ Юлій Цезарь
             Смѣялся надъ незнаніемъ его,
             Съ досадою дивясь его отвагѣ.
             Теперь искусство, слитое съ отвагой,
             Всѣмъ можетъ доказать, что нашъ народъ
             Идетъ впередъ за вѣкомъ.
  

Входитъ Іахимо.

  
                       Филаріо.
  
                                           А, Іахимо!
  
                       Постумъ.
  
             Знать, быстрые олени васъ несли,
             А паруса всѣ вѣтры цѣловали,
             Чтобъ вашъ корабль быстрѣй летѣлъ.
  
                       Филаріо.
  
                                                     Съ пріѣздомъ!
  
                       Постумъ.
  
             Надѣюсь, что такъ скоро вы вернулись
             Отъ скораго отвѣта.
  
                       Іахимо.
  
                                 Признаюсь,
             Супруга ваша, благородный Постумъ,
             Прелестнѣй всѣхъ, кого я только зналъ.
  
                       Постумъ.
  
             И лучше всѣхъ, а то бы красотой
             Она въ окно манила лишь сердца,
             Обманывая ихъ.
  
                       Iахимо.
  
                                 Вотъ вамъ и письма.
  
                       Постумъ.
  
             Пріятныя?
  
                       Іахимо.
  
                       Надѣюсь, что пріятны.
  
                       Филаріо.
  
             Кай Луцій былъ въ Британіи, когда
             Вы были тамъ?
  
                       Iахимо.
  
                                 Его тамъ ожидали,
             Но онъ еще не прибылъ.
  
             Постумъ (прочитавъ письмо).
  
                                           Хорошо.
             Что -- камень мой попрежнему блеститъ,
             Иль плохъ для васъ?
  
                       Iахимо.
  
                                 Когда-бъ я проигралъ,
             То золота-бъ на столько не лишился.
             Но я готовъ свершить вторичный путь
             Для ночи, столь пріятной и короткой,
             Какъ ночь въ Британіи. Вашъ перстень мой.
  
                       Постумъ.
  
             Трудненько вамъ добраться до него.
  
                       Iахимо.
  
             Супруга ваша трудъ мнѣ облегчила.
  
                       Постумъ.
  
             Ну, не шутите проигрышемъ такъ:
             Вы знаете, намъ быть нельзя друзьями.
  
                       Iахимо.
  
             Зачѣмъ же нѣтъ, когда мы сохранимъ
             Условіе? Вотъ если-бъ я пріѣхалъ
             Сюда, ни съ чѣмъ, то мы дрались бы съ вами;
             Но, выигравъ супруги вашей честь,
             Я выигралъ и перстень; я невиненъ
             Предъ ней и предъ вами, поступая
             Съ согласія обоихъ.
  
                       Постумъ.
  
                                           Если вы
             Докажете, что съ ней дѣлили ложе,
             То перстень вашъ; не то -- за клевету
             Позорную мой мечъ иль вашъ лишится
             Хозяина, а можетъ быть, и оба
             Падутъ изъ рукъ и будутъ тамъ лежать,
             Пока ихъ подберутъ.
  
                       Іахимо.
  
                                           Что я открою,
             То къ правдѣ близко такъ, по всѣмъ примѣтамъ,
             Что вы повѣрите; но я готовъ
             Все клятвой подтвердить, хотя, надѣюсь,
             Вы отъ нея избавите меня,
             Найдя ее ненужной.
  
                       Постумъ.
  
                                           Говорите.


                       Iахимо.
  
             Такъ слушайте жъ: во-первыхъ, спальня. Въ ней,
             Я сознаюсь, не спалъ; ну, да и было
             Изъ-за чего не спать. Она обита
             Обоями изъ шелку съ серебромъ;
             На нихъ искусно выткана шелками
             Исторія свиданья Клеопатры
             Съ Антоніемъ, возлюбленнымъ ея;
             Подъ ними Киднъ свои вздымаетъ волны
             Отъ гордости иль тяжести судовъ.
             Работа такъ искусна и богата,
             Что мастерство въ ней борется съ цѣной.
             Довольно надивиться я не могъ,
             Какъ въ ней все ярко, тщательно и нѣжно
             И, вмѣстѣ, полно жизни.
  
                       Постумъ.
  
                                           Такъ, но это
             Вы услыхать могли и отъ меня,
             Иль отъ другихъ.
  
                       Iaхимо.
  
                                 Слова мои скрѣпятъ
             Подробности другія.
  
                       Постумъ.
  
                                           Дайте ихъ,
             Не то -- вы чести клеветникъ.
  
                       Iaхимо.
  
                                                     На югъ
             Стоитъ каминъ, украшенный Діаной
             Въ купальнѣ. Я прелестнѣй изваянья
             Не видывалъ. Творя его, художникъ
             Природу превзошелъ -- и только нѣтъ
             Дыханья и движенья.
  
                       Постумъ.
  
                                           И про это
             Могли узнать вы также изъ разсказовъ:
             Оно извѣстно всѣмъ.
  
                       Іахимо.
  
                                           На потолкѣ
             Красуются амуры золотые.
             Чуть не забылъ -- луцерны для огня:
             Изъ серебра два милыхъ Купидона
             Стоятъ и дремлютъ, нѣжно опершись
             На факелы.
  
                       Постумъ.
  
                                 И это честь ея!
             Ну, пусть вы это видѣли -- хвалю
             Я вашу память; только описаньемъ
             Того, что было въ комнатѣ, закладъ
             Еще не выигранъ!
  
             Iaхимо (показывая браслетъ).
  
                                 Ну, такъ блѣднѣйте,
             Коль можете! Я эту драгоцѣнность
             На воздухъ выпущу: смотрите -- вотъ!
             Ну, спрятано. Ее мы съ вашимъ перстнемъ
             Соединимъ: теперь они мои.
  
                       Постумъ.
  
             Юпитеръ! Дайте, дайте мнѣ взглянуть:
             Онъ тотъ ли, что я далъ ей?
  
                       Iaхимо.
  
                                           Да, тотъ самый.
             Спасибо ей: она его сняла.
             Вотъ какъ теперь смотрю: ея движенье
             Милѣй подарка было, возвышая
             Достоинство его. Она сказала,
             Вручая мнѣ его, что ей когда-то
             Онъ дорогъ былъ.
  
                       Постумъ.
  
                                 Быть можетъ, ей хотѣлось
             Послать его ко мнѣ.
  
                       Iaхимо.
  
                                 Она такъ пишетъ?
  
                       Постумъ.
  
             О, нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! Вы правы. Вотъ возьмите!
                       (Отдаетъ ему перстень).
             Для глазъ моихъ онъ василискъ и взглядомъ
             Убьетъ меня. Нѣтъ чести въ красотѣ,
             Нѣтъ вѣрности въ смиреніи наружномъ,
             И нѣтъ любви, гдѣ есть другой мужчина.
             Обѣты женщинъ такъ же ненадежны,
             Какъ добродѣтель ихъ; они -- ничто,
             О, верхъ коварства!
  
                       Филаріо.
  
                                 Успокойся, другъ!
             Оставь себѣ кольцо; оно покуда
             Еще твое; быть можетъ потеряла
             Она браслетъ, иль кто-нибудь изъ слугъ,
             Подкупленный, укралъ его.
  
                       Постумъ.
  
                                           Да, правда --
             И, вѣрно, такъ достался онъ ему.
             Вы мнѣ представьте признакъ болѣ вѣрный.
             Чѣмъ эта вещь, украдена она.
  
                       Iaхимо.
  
             Клянусь Юпитеромъ, онъ мною снятъ
             Съ ея руки.
  
                       Постумъ.
  
                                 Ты слышишь: онъ клянется,
             Юпитеромъ клянется! Да, я вѣрю!
             Возьмите перстень мой: я вѣрю вамъ!
             Нельзя ей было потерять: прислуга
             У ней вѣрна -- поддастся ли на подкупъ,
             Притомъ отъ иностранца? Нѣтъ, она
             Была его: вотъ знакъ ея паденья
             Какъ дорого позоръ она купила!
             Возьми свое -- и пустъ барышъ раздѣлятъ
             Всѣ дьяволы съ тобой!
  
                       Филаріо.
  
                                           Другъ, успокойся:
             Все это недостаточно, чтобъ быть
             Увѣрену.
  
                       Постумъ.
  
                                 Нѣтъ! болѣе ни слова!
             Она была его.
  
                       Iaхимо.
  
                                 Угодно вамъ
             Сильнѣйшихъ доказательствъ? На груди,
             Горячихъ ласкъ достойной, есть значокъ,
             Гордящійся столь сладостнымъ мѣстечкомъ.
             Я цѣловалъ его, клянусь, и голодъ
             Вновь возбудилъ въ себѣ, хотя и былъ
             Сытехонекъ. Вамъ памятно, конечно,
             То пятнышко?
  
                       Постумъ.
  
                                 Оно -- пятно позора,
             Какой въ себѣ вмѣстить лишь можетъ адъ,
             Хотя бы адъ его лишь и вмѣщалъ.
  
                       Iaхимо.
  
             Хотите ль вы еще меня послушать?
  
                       Постумъ.
  
             Оставьте ариѳметику свою,
             Оставьте перечень; скажите разомъ --
             Милльонъ.
  
                       Iaxимo.
  
                       Клянусь...
  
                       Постумъ.
  
                                 И этого не нужно:
             Въ противномъ поклянетесь -- будетъ ложь,
             И я убью тебя, коль отречешься,
             Что мнѣ нанесъ позоръ.
  
                       Iaхимо.
  
                                           Не отрекусь.
  
                       Постумъ.
  
             Будь здѣсь она, ее бы на куски
             Я разорвалъ. Да, я пойду туда
             И во дворцѣ, въ глазахъ ея отца
             Исполню это... не оставлю такъ!
                       (Уходитъ).
  
                       Филаріо.
  
             Онъ внѣ себя! Вы выиграли споръ.
             Пойдемъ за нимъ, чтобъ съ горя надъ собою
             Не сдѣлалъ онъ чего.
  
                       Іахимо.
  
                                 О, я готовъ! (Уходятъ).


  

СЦЕНА V.

Тамъ же. Другая комната въ домѣ Филаріо.

  
                       Постумъ.
  
             Ужели безъ участія жены
             Нельзя родиться? Всѣ мы незаконны --
             И тотъ почтенный мужъ, кого отцомъ
             Я называлъ, былъ Богъ вѣсть гдѣ въ то время,
             Какъ зачали меня: я былъ чеканенъ
             Монетчикомъ фальшивымъ. Мать моя
             Слыла тогда Діаною, какъ нынѣ
             Слыветъ моя жена. О, мщенье, мщенье!
             Она отъ ласкъ законныхъ устранялась,
             Воздержности просила отъ меня
             И розовой стыдливостью своей
             Воспламенить могла бы и Сатурна;
             Она была, казалось мнѣ, чиста,
             Какъ снѣгъ, не знавшій солнечныхъ лучей.
             О, дьяволы! Іахимо смуглый -- въ часъ --
             Не правда ль? нѣтъ, скорѣе въ мигъ едва ли
             Успѣлъ промолвить слово, точно вепрь
             Откормленный, прохрюкалъ только "о" --
             И овладѣлъ. Препятствіе одно
             Нашелъ онъ, что подумалъ, какъ могла бы
             Она его сдержать и что могло
             Препятствовать ему. О, если бъ мнѣ
             Все женское въ себѣ искоренить!
             Клянусь, въ мужчинахъ нѣтъ такихъ пороковъ,
             Которыхъ онъ не получилъ-бы
             Отъ женщины въ наслѣдіе: обманъ --
             Есть свойство женщинъ; лесть и лживость ихъ же;
             Плотская страстность ихъ же, мщенье ихъ же,
             Коварство, скупость, честолюбье, спѣсь,
             Предательство, измѣнчивость, капризы --
             Все, что клеймимъ названіемъ порока,
             Что аду лишь извѣстно одному --
             Все это ихъ, иль частью, иль вполнѣ,
             Вѣрнѣе, что вполнѣ, затѣмъ что въ нихъ
             Нѣтъ постоянства даже и въ порокахъ:
             Одинъ изъ нихъ, прожившій только мигъ,
             Смѣняется другимъ, еще моложе.
             Я стану противъ нихъ писать -- и загремятъ
             Проклятія. Нѣтъ, чтобъ насытить мщенье,
             Хочу молить, дать волю ихъ влеченью:
             Сильнѣе кары не найдетъ и адъ!
                       (Уходитъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Британія. Зала во дворцѣ Цимбелина,

Входятъ съ одной стороны Цимбелинъ, королева, Клотенъ и свита; сь другой -- Кай Луцій и его свита.

                       Цимбелинъ.
  
             Скажи, чего желаетъ Августъ Цезарь?
  
                       Луцій.
  
             Когда здѣсь Юлій Цезарь былъ -- который
             На памяти у многихъ и навѣкъ
             Здѣсь пищу далъ и языку, и слуху --
             И покорилъ страну, Кассибеланъ,
             Твой дядя, чтимый Цезаремъ самимъ,
             Какъ онъ того и стоилъ по заслугамъ,
             И за себя, и за своихъ потомковъ,
             Ему въ уплатѣ Риму обязался
             Трехъ тысячъ фунтовъ ежегодной дани.
             И вотъ теперь ее ты прекратилъ.
  
                       Королева.
  
             И впредь ея не будетъ, чтобъ дивиться
             Вы перестали, наконецъ.
  
                       Клотенъ.
  
                                           Мы много
             Увидимъ цезарей, пока на свѣтъ
             Другой родится Юлій. Край британскій --
             Отдѣльный міръ; мы за свои носы
             Платить не будемъ вамъ.
  
                       Королева.
  
                                           Удача, время,
             Что помогли вамъ насъ поработить,
             Теперь и намъ помогутъ дать отпоръ.
             О, государь, подумайте о предкахъ,
             А также и о томъ, что островъ нашъ
             Весь укрѣпленъ природой! Онъ стоитъ,
             Какъ паркъ Нептуна, всюду окруженный
             Скалами неприступными, пучиной
             Клокочущей, грядою мелей, гдѣ
             Проходу нѣтъ судамъ врага, иль будутъ
             До вымпеловъ они поглощены.
             Да, родъ побѣды одержалъ здѣсь Цезарь,
             Но не пришлось ему тутъ похвалиться
             Своимъ "пришелъ, увидѣлъ, побѣдилъ".
             Нѣтъ, со стыдомъ, испытаннымъ впервые,
             Онъ два раза бѣжалъ отъ береговъ.
             Его суда на нашемъ страшномъ морѣ,
             Какъ скорлупа, носились, и валы
             Ихъ безъ труда разбили объ утесы.
             Кассибеланъ, успѣхомъ ободренный,
             Ужъ былъ готовъ -- обманчивое счастье --
             У Цезаря изъ рукъ исторгнуть мечъ,
             Огнями городъ Люду освѣтилъ,
             И бриттъ возсталъ, гордясь своей побѣдой.
  
   Клотенъ. Ну, да что тутъ толковать! Дань платить мы больше не будемъ; теперь наше государство сильнѣе, чѣмъ было тогда, и, какъ я уже сказалъ, нѣтъ больше такихъ цезарей: иные могутъ имѣть такіе же горбатые носы, но ни у кого нѣтъ такихъ сильныхъ рукъ.
   Цимбелинъ. Сынъ, не мѣшай говорить королевѣ.
   Клотенъ. Между нами найдутся люди, которые постоятъ за себя не хуже Кассибелана; я не говорю, что я одинъ изъ такихъ, но и у меня есть кулаки. Что за дань! За что мы будемъ платить ее? Вотъ если Цезарь можетъ закрыть отъ насъ простынею солнце или спрятать въ карманъ мѣсяцъ -- ну, тогда мы станемъ платить ему за свѣтъ; а иначе, сэръ, дани не будетъ; коротко и ясно.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Припомни самъ: пока съ насъ не взялъ дани
             Насильно Римъ, народъ свободенъ былъ.
             Но честолюбье Цезаря росло,
             Такъ что почти расторгло все строенье
             Вселенной. Онъ безъ права и предлога
             Надѣлъ на насъ ярмо; его стряхнуть,
             Народъ отважный долженъ, а такимъ
             Считаемъ мы себя. Итакъ, повѣдай
             Ты Цезарю, что предкомъ нашимъ былъ
             Мульмуцій: онъ законы создалъ намъ:
             Мечъ Цезаря изранилъ ихъ, но мы
             Возстановить должны ихъ нашей властью.
             Пускай за это гнѣвается Римъ --
             Мульмуцій далъ законы намъ и первый
             Изъ бриттовъ былъ, который увѣнчалъ
             Себя вѣнцомъ и королемъ назвался.
  
                       Лyцій.
  
             Съ прискорбіемъ я долженъ, Цимбелинъ,
             Тебѣ сказать при всѣхъ, что Цезарь Августъ,
             Тотъ, у кого царей подвластныхъ больше,
             Чѣмъ у тебя придворныхъ, сталъ отнынѣ
             Тебѣ врагомъ. Отъ имени его
             Британіи войну и разоренье
             Провозглашаю я. Тебя постигнетъ
             Весь гнѣвъ его за вызовъ; за себя же
             Благодарю.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Я радъ тебѣ, Кай Луцій.
             Твой Цезарь сдѣлалъ воиномъ меня!
             Я юношей служилъ при немъ; онъ далъ
             Мнѣ честь -- теперь отнять ее желаетъ;
             Но за нее я на смерть буду биться.
             Я знаю, что паннонцы и далматы
             Завоевать хотятъ себѣ свободу:
             Не возбуди примѣръ ихъ и британцевъ --
             Ихъ трусами сочтутъ; но никогда
             Насъ не найдетъ такими Августъ Цезарь.
  
   Луцій. Дѣло все рѣшитъ.
   Клотенъ. Его величество вамъ радъ. Погостите у насъ день, два или долѣе; а если вы потомъ пожалуете къ намъ съ другою цѣлью, то найдете насъ затянутыми въ поясъ изъ соленой воды; если вамъ удастся выбить насъ изъ него, то онъ вашъ; а если вы ляжете при этой попыткѣ, то доставите отличный обѣдъ нашимъ воронамъ. Вотъ и все.
   Луцій. Такъ точно, принцъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Мысль Цезаря я знаю, онъ -- мою;
             А въ остальномъ я всѣмъ вамъ радъ душевно.
                       (Уходятъ).


  

СЦЕНА II.

Другая комната во дворцѣ.

Входитъ Пизаніо съ письмами.

                       Пизаніо.
  
             Что? какъ невѣрность? Что же ты не пишешь?
             Какой подлецъ ее оклеветалъ?
             О, Леонатъ, мой господинъ, какою
             Наносною чумою зараженъ
             Твой слухъ? Какой коварный итальянецъ --
             У нихъ, вѣдь, ядъ въ рукахъ и языкѣ --
             Смутилъ твой умъ? Невѣрность! Нѣтъ, за вѣрность
             Она теперь, скорѣе, какъ богиня,
             Чѣмъ какъ жена, страдаетъ и несетъ
             Нападки ихъ, которыя другую
             Сломить могли бы. О, мой господинъ!
             Ты ниже сталъ ея душой, чѣмъ прежде
             Рожденьемъ былъ. И мнѣ ль ее убить,
             Во имя клятвы вѣрности и долга,
             Что мной дана? Мнѣ ль кровь ея пролить?
             Коль служба эта честная, то честнымъ
             Слугой меня не называй. Каковъ же
             Передъ людьми я съ виду долженъ быть,
             Когда ты мнѣ даешь такое дѣло?
             (Читаетъ). "Исполни это; въ томъ она сама,
             По моему письму, тебѣ поможетъ".
             Проклятый листъ, ты черенъ, какъ чернила!
             Безчувственная тряпка, въ этомъ дѣлѣ
             Участница и ты, а непорочной
             Такою кажешься. А! вотъ она.
  

Входитъ Имогена.

  
                       Пизаніо.
  
             Я притворюсь, какъ-будто неизвѣстно
             Мнѣ ничего.
  
                       Имогена.
  
                                 Что у тебя, Пизаньо?
  
                       Пизаніо.
  
             Мой господи          За нами вслѣдъ. Ты долженъ вмѣстѣ съ нами
             Принять пословъ... Идемте, королева.

(Уходятъ Цимбелинъ, королева и придворные).

   Клотенъ (передъ окномъ). Когда не спитъ -- я съ ней поговорю
             А если спитъ -- валяйся сколько хочетъ. (Стучитъ).
             Эй, кто-нибудь!.. Бабья при ней довольно;
             Поймать одну не трудно на корысть 34).
             Вѣдь деньги дверь отворятъ намъ любую.
             Діаны нимфъ собьютъ онѣ съ пути;
             Заставятъ ихъ оленей заповѣдныхъ
             Пригнать къ ворамъ! За деньги сдѣланъ будетъ
             Мошенникъ чистъ, а честный обвиненъ,
             Иль оба въ петлю попадутъ за нихъ же.
             Чего, чего не сдѣлаютъ онѣ!
             Такъ рѣшено: возьму одну изъ женщинъ
             Въ ходатаи. Самъ хлопотать въ дѣлахъ
             Я не гораздъ. (Стучитъ). Эй, кто-нибудь! Скорѣй!

(Входитъ дама Иможены).

   Дама. Кто тутъ стучитъ?
   Клотенъ.           Кто? Дворянинъ.
   Дама.                               Не больше?
   Клотенъ. Ну, если мало, такъ скажу, что сынъ
             Я знатной госпожи.
   Дама.                     Не всякій въ правѣ
             Похвастать тѣмъ, хоть будь онъ разодѣтъ
             Не хуже васъ... Чего же вамъ угодно?
   Клотенъ. Давай сюда твою мнѣ госпожу.
             Чай, встала?
   Дама.           Да, но съ тѣмъ, чтобъ просидѣть
             День въ комнатѣ.
   Клотенъ.           Вотъ деньги -- получай;
             Купить на нихъ мнѣ хочется твоей
             Любезности.
   Дама.           Ужъ не себя ль должна я
             За нихъ продать? Иль, можетъ-быть хотите
             Вы лишь того, чтобъ васъ я похвалила
             Какъ стоите? Тсс... вотъ идетъ принцесса.

(Входитъ Иможена).

   Клотенъ. Сестрицѣ мой пріятельскій поклонъ.
             Сладчайшую позвольте вашу ручку.
   Иможена. Благодарю;-- не знаю лишь, зачѣмъ
             Вы такъ хлопочете:-- вѣдь въ благодарность
             Могу сказать я только, что ея
             Въ моей душѣ къ вамъ нѣтъ и не бывало;
             Такъ, значитъ, васъ мнѣ нечѣмъ наградить.
   Клотенъ. Ей-Богу, въ васъ влюбленъ я до зарѣзу.
   Иможена. Вы это мнѣ могли бы объявить
             И безъ божбы,-- затѣмъ, что вѣдь., клянетесь
             Вы въ томъ иль нѣтъ, отвѣтъ мой будетъ прежній,
             Что дѣла нѣтъ до вашей мнѣ любви.
   Клотенъ. Гдѣ жъ тутъ отвѣтъ?
   Иможена.                     Отвѣтъ иль нѣтъ -- я все же
             Его скажу;-- иначе вы, пожалуй,
             Вѣдь примете молчанье за согласье
             На вашу рѣчь... Прошу, уймите ваши
             Восторгъ и страсть. Ужель охота вамъ
             Такъ получать въ отвѣтъ на ваши вздохи
             Одни щелчки?.. А отъ меня иного
             Вамъ не видать. Такой великій умникъ
             Понять бы могъ, что нечего соваться
             Туда, гдѣ разъ ужъ былъ онъ проученъ.
   Клотенъ. Оставить васъ почелъ бы я за грѣхъ,--
             Вѣдь вы въ сѣтяхъ какого-то безумья.
   Иможена. Безумнымъ быть все жъ лучше, чѣмъ глупцомъ.
   Клотенъ. А кто глупецъ? По-вашему, не я ли?
   Иможена. Пускай хоть такъ:-- вѣдь если я безумна,
             То говорить позволено мнѣ все.
             Мой вамъ совѣтъ: старайтесь повоздержнѣй
             Себя вести, такъ и мое безумье
             Тогда пройдетъ;-- лѣкарство намъ одно.
             Мнѣ очень жаль, что ваше поведенье
             Меня забыть заставило языкъ,
             Какой приличенъ женщинѣ. Скажу вамъ
             Разъ навсегда отъ всей моей души,
             Что мнѣ не только вы невыносимы,
             Но даже (въ чемъ покаюсь откровенно)-
             Вы просто ненавистны! Очень жаль,
             Что вы про то, чего не раскусили,
             Себѣ сказать заставили въ лицо.
   Клотенъ. Вамъ не мѣшало бъ вашему отцу
             Послушнѣй быть. Замужество ваше съ этимъ
             Нахлѣбникомъ придворнаго стола
             Вѣдь вздоръ одинъ! Конечно, всякой дряни
             (А кто дряннѣе его?) -- запрету нѣтъ
             Амуриться, влюбляться и жениться,
             Чтобъ разводить бездомныхъ голяковъ;
             Но вамъ-то вѣдь ужъ очень некрасиво
             Такъ поступать! Подумать вамъ бы должно,
             Что ждетъ васъ тронъ! Его ли блескъ и славу
             .Хотите вы позорно такъ связать
             Съ какимъ-то жалкимъ прихвостнемъ! Съ холопомъ,
             Съ оборванцемъ въ лакейской эпанчѣ!
             Вѣдь хуже онъ...
   Иможена.           Наглецъ!.. Будь сыномъ ты
             Юпитера -- съ твоей дрянной душонкой
             Не заслужилъ бы чести и тогда
             Ты быть Постума конюхомъ! Счастливымъ
             До зависти тебѣ бы должно было
             Себя считать, когда бы по заслугамъ
             Твоимъ сочли, что въ царствѣ ты Постума
             Помощникомъ быть стоишь палача!
             Враговъ себѣ бы нажилъ ты, нашедшихъ,
             Что награжденъ сверхъ всякой мѣры ты
             И этой низкой должностью!
   Клотенъ.                     Чумѣ бы
             Его сглодать!
   Иможена.           Ему чумы вреднѣе
             Ужъ то одно, что ты его назвалъ
             По имени!.. Когда бъ твой каждый волосъ
             Тобою сталъ -- за всѣ не отдала бы
             Я старый плащъ дырявый и дрянной,
             Какимъ себя когда-нибудь Постуму
             Случалось грѣть! (Взглянувъ на свою руку).
                                 Но что это!.. Пизаній!
   Клотенъ. Дырявый плащъ!.. Нѣтъ, это ужъ обидно!

(Входитъ Пизаній).

   Иможена (Пизанію). Ступай позвать сейчасъ же Доротею.
   Клотенъ. Дырявый плащъ!..
   Иможена.                     Я съ этимъ дуракомъ
             Сойду съ ума:-- меня онъ злитъ и бѣситъ
             И день и ночь. (Пизанію) Скажи, что потеряла
             Я мой браслетъ; вели искать сейчасъ же
             Его вездѣ; вѣдь это былъ подарокъ
             Отъ мужа мнѣ. Проклясть себя дала бы
             Скорѣе я, чѣмъ уступить рѣшилась
             Его за тронъ любого изъ царей.
             Сегодня утромъ, кажется, еще
             Онъ былъ при мнѣ,-- вчера жъ предъ сномъ навѣрно.
             Я цѣловала, помнится, его.
             Не лгать же онъ отправился Постуму,
             Что безъ него я стану цѣловать
             Браслетъ другой.
   Пизаній.           Онъ сыщется.
   Иможена.                               Надѣюсь;
             Бѣги жъ скорѣй. (Пизаній уходитъ).
   Клотенъ.           Обидѣли меня
             Ужъ очень вы!-- дырявый плащъ!..
   Иможена.                               Такъ точно;
             Я повторю слова хоть предъ судомъ.
   Клотенъ. Я батюшкѣ пойду сказать объ этомъ.
   Иможена. Хоть матушкѣ! Она меня вѣдь любитъ
             Такъ горячо, что безъ сомнѣнья мнѣ
             Отъ всей души напакоститъ, гдѣ можетъ.
             Затѣмъ, милордъ, предоставляю вамъ
             Бранить меня и злиться, какъ угодно. (Уходитъ Иможена).
   Клотенъ. Отмщу же я!-- дырявый плащъ!.. добро! (Уходитъ).
   

СЦЕНА 4-я.

Римъ. Комната въ домѣ Филарія.

(Входятъ Постумъ и Филарій).

   Постумъ. Бояться вамъ, повѣрьте, нѣтъ причинъ.
             Желалъ бы я, чтобъ милостью монарха
             Я взысканъ былъ настолько жъ высоко,
             Насколько твердъ я вѣрой въ Иможену
             И въ честь ея.
   Филарій.           А чѣмъ хотите вы
             Вернуть себѣ довѣріе монарха?
   Постумъ. Пока ничѣмъ; помочь должно мнѣ время,
             И я, дрожа подъ вѣтромъ злымъ зимы,
             Живу мечтой, что вновь вернется лѣто.--
             Когда мечта исполнится моя,
             Я разочтусь за ваши мнѣ услуги,
             А если нѣтъ -- то, значитъ, приведется
             До гроба быть мнѣ вашимъ должникомъ.
   Филарій. За все, что могъ устроить я для васъ,
             Я награжденъ съ лихвою вашей дружбой.--
             Вашъ государь, я думаю, успѣлъ
             Уже узнать, чего желаетъ Августъ.
             Ему о всемъ, конечно, Каюсъ Луцій
             Ужъ сообщилъ. Заплатитъ, безъ сомнѣнья,
             Онъ римлянамъ обѣщанную дань,
             Когда лишь вновь увидѣть ихъ не хочетъ
             Въ своей странѣ, гдѣ намять ихъ вторженья
             Еще свѣжа въ воспоминаньи всѣхъ.
   Постумъ. Что до меня, то я хоть не политикъ
             И не былъ имъ. но все же склоненъ думать,
             Что грозной намъ не миновать войны.--
             Повѣрьте мнѣ,-- скорѣе, чѣмъ придется
             Услышать вамъ, что мы вручили дань,
             Примчится вѣсть, что гальскимъ легіонамъ
             Ужъ данъ приказъ плыть къ нашимъ берегамъ.
             Въ насъ страха нѣтъ: народъ британскій нынче
             Совсѣмъ не тотъ, какимъ онъ прежде былъ
             При Цезарѣ, смѣявшемся, бывало,
             Что нѣтъ у насъ порядка на войнѣ.
             Считалъ и онъ однако храбрость бритовъ
             Достойной складки на своемъ челѣ.
             А потому теперь, когда успѣли
             Порядокъ внеоть мы доблести въ придачу
             Въ свои дѣла -- сумѣемъ доказать
             Предъ всѣми мы, что и народъ британскій
             Идетъ во всемъ за прочимъ міромъ вслѣдъ.

(Входитъ Якимо).

   Филарій. Якимо, вы?
   Постумъ.           Иль быстрые олени
             Примчали васъ? А на морѣ, конечно,
             Всѣ вѣтры сговорились надувать
             Вамъ паруса, чтобъ вы могли вернуться
             Такъ быстро къ намъ.
   Якимо. Съ пріятнымъ днемъ, синьоры!
   Постумъ. Конечно, вразумительный отвѣтъ,
             Какой полученъ вами, былъ причиной,
             Что скоро такъ вернулись вы назадъ.
   Якимо. Прелестнѣе супруги вашей въ свѣтѣ
             Я женщины не видѣлъ никогда.
   Постумъ. И нравственнѣй!-- годилась бы иначе
             Ей красота на то лишь, чтобы манить
             Развратниковъ безстыдныхъ чрезъ окошко.
   Якимо. Вотъ вамъ письмо.
   Постумъ.                     Надѣюсь, съ доброй вѣстью?
   Якимо. Быть-можетъ -- да.
   Филарій.                     Скажите, Каюсъ Луцій
             Былъ при дворѣ, когда вы посѣтили
             Британію 35)?
   Якимо.           Его съ дня на день ждали,
             Но вмѣстѣ съ нимъ сойтись мнѣ не пришлось.
   Постумъ. До сей поры все, значитъ, хорошо.

(Показывая на перстень),

             Что жъ скажете? Блеститъ ли камень мой
             Попрежнему? Иль, можетъ-быть, найдете,
             Что сталъ для васъ негоденъ онъ и тусклъ?
   Якимо. Мнѣ золотомъ придется заплатить
             За перстень вашъ, коль скоро онъ проигранъ:
             Но я скажу, что радъ бы былъ всѣмъ сердцемъ
             Я вновь свершить мой трудный, долгій путь
             Въ Британію, лишь провести бъ такую жг
             Тамъ краткую, но сладостную ночь,
             Какую мнѣ мое послало счастье.--
             Вашъ камень мой!
   Постумъ. Онъ слишкомъ твердъ, чтобъ такъ
             Отдаться вамъ.
   Якимо.                     Зато супруга ваша
             Чрезчуръ мягка.
   Постумъ.           Замять хотите шуткой
             Вы проигрышъ. Надѣюсь, ясно вамъ,
             Что быть впередъ не можемъ мы друзьями.
   Якимо. Должны, синьоръ, когда лишь честны вы
             Въ своихъ словахъ. Могли бъ мы спорить съ вами
             Лишь въ случаѣ, когда бы не привезъ
             Съ собою я точнѣйшихъ доказательствъ,
             Что нѣженъ былъ я съ вашею женой.
             Но объявить я долженъ вамъ на горе,
             Что честь ея и перстень вашъ -- мои!
             И это все, прибавлю, безъ малѣйшихъ
             Какихъ-либо обмановъ иль трудовъ;
             Напротивъ, все свершилось по условьямъ,
             Предъявленнымъ отъ васъ и отъ нея.
   Постумъ. Когда вы мнѣ докажете, что точно
             Знакома вамъ постель моей жены,
             То вамъ подамъ немедленно я руку
             И перстень мой; но если нѣтъ -- то знайте,
             Что клевета, какою запятнали
             Вы честь ея -- меня и васъ заставитъ
             Сломать мечи иль бросить ихъ на землю,
             Гдѣ всякій встрѣчный можетъ ихъ поднять.
   Якимо. Подробности, какія я открою,
             Такъ близки къ истинѣ, что ужъ по нимъ
             Вы мнѣ повѣрите. Я, сверхъ того,
             Готовъ скрѣпить ихъ клятвой, хоть увѣренъ,
             Что отъ меня вы требовать ее
             Не станете, а сами убѣдитесь
             Во всемъ и такъ.
   Постумъ.           Я слушаю.
   Якимо.                               Во-первыхъ,
             Вамъ опишу подробно я ея
             Всю комнату. Я въ ней не спалъ, но прямо
             Сознаюсь вамъ, что не скучалъ, проведши
             Безъ сна всю ночь.-- На росписныхъ обояхъ,
             Сплошь затканныхъ шелками съ серебромъ,
             Плѣняетъ взоръ картина, какъ Антоніи
             Сошелся съ Клеопатрою своей
             Тамъ, гдѣ, гордясь подъ бременемъ восторга
             Иль корабля, вздымалъ подъ ними волны
             Прозрачный Циднъ 36). Работа такъ искусна
             И такъ тонка, что я не зналъ, дивиться ль
             Мнѣ больше въ ней цѣнѣ, иль мастерству:
             Я никогда не могъ представить даже,
             Чтобъ трудъ руки достигнуть могъ подобной
             Законченной правдивости во всемъ.
   Постумъ. Положимъ, такъ, но это разузнать
             Могли легко вы чрезъ меня иль просто
             Со словъ другихъ.
   Якимо.                     Я сообщить могу
             Подробности гораздо интереснѣй.
   Постумъ. И вы должны, иль заподозрѣть въ правѣ
             Я вашу честь.
   Якимо.           Въ углу опочивальни
             Стоитъ каминъ съ изваянной Діаной
             Въ волнахъ ручья. Прелестнѣй бюста я
             Не видывалъ; художникъ превзошелъ
             Природу въ немъ; для полнаго обмана
             Недостаетъ лишь жизни и рѣчей.
   Постумъ. Вотъ также вещь, которую равно
             Вамъ описать легко могъ первый встрѣчный.
             Объ этомъ бюстѣ говорили всѣ.
   Якимо. На потолкѣ изваянъ барельефомъ
             Крылатый рой малютокъ золотыхъ.
             Забылъ еще упомянуть о двухъ
             Амурахъ я. Они подставкой служатъ
             Для факеловъ и вылиты искусно
             Изъ серебра. Легко склонясь впередъ,
             Они стоятъ, касаясь постаментовъ
             Одной ногой 37).
   Постумъ. Но гдѣ жъ тутъ честь жены?
             Согласенъ я, что удалось увидѣть
             Вамъ это все; могу дивиться вашей
             Я памяти, но разсказать подробно
             О всемъ, что вамъ случилось увидать,
             Еще не значитъ одержать побѣду
             И взять закладъ.
   Якимо (вынимая браслетъ). Ну, если такъ -- блѣднѣйте жъ?
             Вамъ покажу одну вещицу я
             И спрячу вновь. Вашъ перстень я намѣренъ
             На ней женить: моими быть должны
             Она и онъ.
   Постумъ.           О, боги!.. покажите!..
             Иль вѣрить мнѣ, что этотъ ей браслетъ
             Оставилъ я?
   Якимо.           Его, его, дражайшій!
             И какъ же я ее благодарилъ,
             Когда она съ прелестнѣйшей улыбкой
             Его сняла съ божественной руки
             Въ подарокъ мнѣ, шепнувъ, что былъ когда-то
             Онъ дорогъ ей.
   Постумъ.           Быть-можетъ, ею присланъ
             Онъ съ вами мнѣ...
   Якимо.                     Она, конечно, пишетъ
             О томъ въ письмѣ?
   Постумъ.           О, нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ! вы правы!
             Мой перстень -- вашъ! Берите -- онъ блеститъ
             Для глазъ моихъ смертельнѣй василиска!..
             Нѣтъ, значитъ, узъ для чести съ красотой!
             Обманъ вездѣ! Не жди любви, гдѣ двое
             Сошлись мужчинъ! Нѣтъ правды въ клятвахъ женщинъ;
             Для ихъ божбы мы значимъ такъ же мало,
             Какъ честь и долгъ, а честность ихъ ничто!
             О, злая ложь безъ мѣры и предѣла!..
   Филарій. Я вамъ сдержать совѣтую себя
             И перстень вашъ попридержите, тоже.
             Его назвать проиграннымъ покамѣстъ
             Еще нельзя. Браслетъ могъ быть потерянъ
             Иль просто взятъ обманомъ и тайкомъ
             Какой-нибудь подкупленной служанкой.
   Постумъ. Да, это такъ, и я на то надѣюсь!
             Давайте мнѣ обратно перстень мой.
             Иныхъ отъ васъ мнѣ надо доказательствъ,
             Какими вы воочью бы могли
             Скрѣпить слова.-- Браслетъ украденъ вами.
   Якимо. Поклясться я Юпитеромъ готовъ,
             Что онъ мнѣ данъ.
   Постумъ.           Вы слышите? Клянется
             Онъ громко намъ, Юпитера назвавъ!
             Онъ, значитъ, правъ 38)!-- Такъ пусть беретъ мой перстень?
             Увѣренъ я, что потерять ей было
             Браслетъ нельзя;-- всѣхъ слугъ ея я знаю
             Наперечетъ; они ей присягали 39).
             Украсть браслетъ! украсть для проходимца!..
             О, нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!.. Позорно отдалась
             Она ему, и вотъ свидѣтель ясный
             Ея стыда! Вотъ сколько стоятъ честность
             И стыдъ ея! (бросаетъ перстень). Бери свое добро!
             И пусть въ аду всѣ бѣсы подерутся
             Изъ-за того, кто долженъ имъ владѣть!
   Филарій. Я вамъ еще совѣтую -- сдержитесь.
             Уликъ прямыхъ не вижу я, чтобъ могъ
             Имъ вѣрить тотъ, кто убѣжденъ былъ прежде,
             Напротивъ, въ томъ...
   Постумъ.           Ни слова мнѣ о ней!.
             Она себя съ нимъ запятнала явно.
   Якимо. Когда еще хотите доказательствъ
             Вы посильнѣй -- то вотъ они: извѣстенъ,
             Конечно, вамъ близъ лѣваго плеча
             У ней значокъ. Чуть видно притаясь,
             Онъ на груди, достойной поцѣлуевъ,
             Какъ будто бы гордится дивнымъ мѣстомъ,
             Гдѣ удалось найти ему пріютъ.
             Я цѣловалъ его съ безумнымъ жаромъ
             И сытый былъ имъ призванъ къ страсти вновь.
             Сомнѣнья нѣтъ, что нѣжное пятно
             Извѣстно вамъ?
   Постумъ.           О, да!.. пятно другое
             Онъ рисуетъ въ головѣ моей:
             Пятно, какимъ позорно замарала
             Она себя! пятно, которымъ сталъ бы
             Гнушаться адъ и не нашелъ бы мѣста
             Въ своихъ стѣнахъ, чтобъ помѣстить его!..
   Якимо. Угодно вамъ, чтобъ продолжалъ я дальше?
   Постумъ. О, нѣтъ, прошу!.. другихъ перечисленій
             Не надо мнѣ 40)... Когда подобный фактъ
             Доказанъ разъ -- то стоитъ разъ мильоновъ.
   Якимо. Я поклянусь.
   Постумъ.           Не надо мнѣ и клятвъ...
             Вѣдь если бъ съ клятвою ты отрекся даже
             Отъ словъ своихъ -- я все равно убилъ бы
             Тебя за то, что сдѣлать ты хотѣлъ
             Меня посмѣшищемъ.
   Якимо. Во мнѣ отречься
             И мысли нѣтъ.
   Постумъ.           О, будь она теперь
             Въ моихъ рукахъ -- я разорвалъ въ клочки бы
             Ее при всѣхъ!.. Да, да! исполнить это
             Сумѣю я, тамъ при дворѣ, въ глазахъ
             Ея отца!.. О, надо что-нибудь
             Мнѣ предпринять! (уходимъ Постумъ).
   Филарій. Онъ внѣ себя.-- Успѣли
             Вы взять закладъ. Пойдемте же за нимъ.
             Стеречь его намъ надо, чтобъ въ припадкѣ
             Онъ самъ себѣ не причинилъ вреда.
   Якимо. Отъ всей души готовъ итти я съ вами. (Уходятъ).
   

СЦЕНА 5-я.

Другая комната въ домѣ Филарія.

(Входитъ Постумъ).

   Постумъ. Ужели средствъ придумать намъ нельзя,
             Чтобъ родъ людской рождался въ міръ безъ женщинъ?
             Побочны всѣ!.. И даже тотъ почтенный,
             Мнѣ дорогой по крови человѣкъ,
             Кого я звалъ отцомъ моимъ, навѣрно
             Отсутствовалъ, когда для жизни я
             Чеканенъ было монетчикомъ фальшивымъ
             Тишкомъ, тайкомъ и выпущенъ на свѣтъ!
             А мать мою Діаной непорочной
             Считали всѣ, такъ точно, какъ теперь
             Сокровищемъ, ничѣмъ незамѣнимымъ,
             Зовутъ жену.-- О, мщенье, мщенье!.. Помню,
             Какъ много разъ, зардѣвшись вся румянцемъ
             Стыдливаго волненья на щекахъ,
             Столь искреннимъ, что страстною мечтой
             Разжегъ бы кровь онъ въ старикѣ Сатурнѣ,
             Она меня молила умѣрять
             Мой страстный пылъ!.. И я тогда считалъ
             Ее бѣлѣй чуть выпавшаго снѣга,
             Не тронутаго солнечнымъ лучомъ!
             И вотъ теперь!.. О, дьяволъ! Въ часъ, въ минуту
             Иль даже въ срокъ, ничтожнѣйшій того,
             Чуть увидавъ презрѣннаго Якимо... 41)
             Быть-можетъ, съ ней онъ не потратилъ даже
             Двухъ краткихъ словъ... быть-можетъ, какъ кабанъ,
             Откормленный досыта желудями,
             Онъ съ пѣной у рта 42) ревомъ лишь сказалъ,
             Чего хотѣлъ... Въ ней не нашелъ, быть-можетъ,
             Препятствія иного, кромѣ встрѣчи,
             Какую ждать могли они, когда
             Ее онъ смялъ!.. О, если бъ вырвать могъ
             Я изъ себя все то, что получилъ
             Отъ женщины!.. Я вѣрю, вѣрю твердо,
             Что ихъ однѣхъ должны мы обвинять
             За все, что въ насъ есть сквернаго и злого!
             Ложь -- дѣло ихъ! притворство лести тоже!
             Обманъ, корысть, коварство, хитрость, злость --
             Все свойства ихъ!.. Пороковъ нѣтъ, какіе
             Придумалъ адъ, чтобъ не было бы ихъ
             И въ женщинахъ! Онѣ въ себѣ успѣли
             Вмѣстить ихъ всѣ; но вѣрны быть не могутъ
             Онѣ и имъ! Готовы поминутно
             Онѣ мѣнять пороки безъ стыда:
             Сталъ старъ одинъ -- давай другой новѣе!
             Писать о нихъ я буду! Ненавидѣть,
             Клясть ихъ вездѣ... А если ужъ желать
             Имъ худшихъ бѣдъ, то пусть онѣ не знаютъ
             Себѣ узды въ наклонностяхъ своихъ!
             Свободу давъ порочнымъ ихъ стремленьямъ,
             Ихъ адъ погубитъ самымъ страшнымъ мщеньемъ!

(Уходитъ).

   

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА 1-я.

Комната во дворцѣ Цимбелина.

(Входятъ въ одну дверь Цимбелинъ, королева, Клотенъ и придворные; въ другую -- Каюсь Луцій со свитой).

   Цимбелинъ. Теперь скажи намъ, что желаетъ Августъ.
   Каюсь Луцій. Когда, смиривъ британцевъ, Юлій Цезарь
             Навѣкъ молву оставилъ по себѣ
             У васъ въ странѣ -- Кассибеланъ, твой дядя,
             Успѣвши такъ прославиться у васъ,
             Что дань хвалы воздалъ ему самъ Цезарь,
             Далъ клятву намъ, что онъ и всѣ его
             Наслѣдники платить погодно будутъ
             Впредь Риму дань, при чемъ ея размѣръ
             Опредѣленъ въ три тысячи былъ фунтовъ.
             Ты этотъ долгъ, лежащій на тебѣ,
             Не заплатилъ.
   Королева.           И, чтобъ покончить съ этимъ
             Вопросомъ впредь, узнайте, что платить
             Не будемъ мы и въ будущемъ.
   Клотенъ.                     Найдется
             Другихъ не мало Цезарей у васъ,
             Да только жаль -- никто изъ нихъ не Юлій!
             А что до насъ, то край нашъ будетъ жить
             По-своему, и мы платить не станемъ
             За право въ немъ носить свои носы 43).
   Королева. Вамъ разъ помогъ благопріятный случаи
             Ограбить насъ; теперь же посылаетъ
             Онъ средство намъ вернуть свое добро.
             (Королю). Не забывай своихъ великихъ предковъ,
             Властитель нашъ! Всегда была охраной
             Намъ доблесть ихъ и то, что островъ нашъ,
             Стоя средь волнъ, обставленъ неприступно,
             Какъ садъ Нептуна изгородью скалъ ").
             Кругомъ кипятъ, бурливо пѣнясь, волны
             И цѣпъ лежитъ предательскихъ мелей,
             Ужасныхъ тѣмъ, что не поддержкой будутъ
             Онѣ служить для вражескихъ судовъ,
             Но втянутъ ихъ въ бездонную пучину
             До верха мачтъ 45). Пусть одержалъ здѣсь Цезарь
             Побѣды тѣнь, но къ намъ непримѣнимы
             Слова: "пришелъ, увидѣлъ, побѣдилъ".
             Онъ со стыдомъ, испытаннымъ впервые
             У насъ въ странѣ, два раза прогнанъ былъ
             Отсюда прочь! Его суда, игрушки
             Бурливыхъ волнъ, два раза разбивались,
             Какъ скорлупа, въ моряхъ ужасныхъ нашихъ
             О ребра скалъ. Всѣ помнятъ славный день,
             Когда рукой измѣнчивой фортуны
             Кассибеланъ изъ Цезаревыхъ рукъ
             Исторгъ и мечъ; а мы въ великомъ Людѣ 46)
             Съ восторгомъ жгли потѣшные огни
             Въ знакъ торжества, которымъ такъ былъ поднятъ
             Надолго впредь британцевъ храбрый духъ.
   Клотенъ. Однимъ словомъ, дани нашей вы не увидите. Земля наша сильнѣй, чѣмъ была когда-нибудь, а у васъ другого Цезаря нѣтъ. Горбатыхъ носовъ въ вашей странѣ довольно 47), а такой руки, какая была у Цезаря, не найдется.
   Цимбелинъ. Не прерывай же, сынъ, свою мать.
   Клотенъ. Между нами не мало такихъ, чей кулакъ не хуже Кассибеланова. Я, конечно, говорю не о себѣ, но руки найдутся и у меня. Платить дань! А съ чего мы будемъ ее платить? Если бъ Цезарь закрылъ отъ насъ одѣяломъ солнце или спряталъ въ свой карманъ мѣсяцъ, то, понятно, мы должны были бы выкупить у него свѣтъ; -- а платить иначе -- слуги покорные!
   Цимбелинъ. Вы знать должны, что прежде, чѣмъ изъ насъ
             Исторгнулъ Римъ признанье этой дани,
             Мы жили здѣсь свободными людьми.
             Задумалъ насъ ярмомъ опутать Цезарь
             Лишь потому, всей правдѣ вопреки,
             Что цѣлый міръ ему для властолюбья
             Казался малъ! Но если онъ успѣлъ
             Насъ покорить, то долгъ и честь велятъ,
             Конечно, намъ, какъ храброму народу,
             Стряхнуть ярмо. Пусть знаетъ Цезарь вашъ,
             Что предкомъ намъ великій былъ Мульмуцій 48);
             Что имъ была водворена законность
             У насъ въ странѣ,-- законность, чьи плоды
             Чуть не попралъ отважный Цезарь дерзко
             Своимъ мечомъ. Мы почитаемъ долгомъ
             Завоевать свободу нашу вновь.
             Въ насъ сила есть, и мы достигнемъ цѣли,
             Какъ намъ за то ни сталъ грозить бы Римъ.
             Да, да! Призвалъ къ порядку насъ Мульмуцій
             И первый онъ вѣнцомъ себя украсилъ,
             Британіи назвавшись королемъ.
   Каюсъ Луцій. Жалѣю я, державный Цимбелинъ,
             Что Августа -- въ чьей свитѣ служитъ больше
             Царей, чѣмъ ты считаешь приближенныхъ
             Въ своемъ дворцѣ -- я объявить обязанъ
             Твоимъ врагомъ. Войну и разоренье
             Я объявляю именемъ его
             Твоей странѣ! Страшись вражды и гнѣва,
             До сей поры не вѣдавшихъ преградъ!..
             Мой долгъ свершёнъ, и я себя считаю
             Обязаннымъ принесть затѣмъ привѣтъ
             За тотъ пріемъ, какимъ почтенъ тобою
             Былъ лично я.
   Цимбелинъ.           Тебя здѣсь видѣть, Каюсъ,
             Я радъ всегда. Твоимъ царемъ вѣдь сдѣланъ
             Я рыцаремъ 49) и въ юные года
             Служилъ не разъ я подъ его начальствомъ.
             Преподалъ мнѣ уроки чести Цезарь,
             И потому, когда теперь онъ вздумалъ
             Ее отнять, то этимъ самымъ насъ
             Подвигнулъ онъ употребить всѣ силы
             Въ защиту ей. За честь свою на Римъ
             Возстали ужъ паннонцы и далматы 50),
             И если насъ не побудитъ къ тому же
             Такой примѣръ, то вы сочтете сами
             Замерзшею британцевъ храбрыхъ кровь.
             Но Цезарь вашъ, ручаюсь въ этомъ, думать
             Не будетъ такъ.
   Каюсъ Луцій.           Грядущее рѣшитъ.
   Клотенъ. Его величество сказалъ, что радъ васъ видѣть, а потому оставайтесь дня два-три нашими гостями. Если затѣмъ вы явитесь сюда съ иными намѣреніями, то найдете насъ окруженными нашей оградой соленой воды. Побьете вы насъ -- все будетъ вашимъ; въ противномъ же случаѣ вы накормите собой нашихъ воронъ. Затѣмъ намъ больше толковать не о чемъ.
   Каюсъ Луцій. Что будетъ -- будетъ.
   Цимбелинъ. Вашъ царь узналъ намѣренья мои,
             А я его. Затѣмъ прощаюсь съ вами. (Уходятъ).
   

СЦЕНА 2-я.

Другая комната во дворцѣ.

Входитъ Пизаній.

   Пизаній. Какъ? Невѣрна? Обвинена въ измѣнѣ?
             Кто жъ клеветникъ чудовищный ея?
             О Леонатъ! какой нелѣпой сплетней
             Ты отравить себѣ позволилъ слухъ?
             Кто, кто былъ тотъ презрѣнный итальянецъ
             (У нихъ вѣдь ядъ и въ словѣ и въ дѣлахъ)51),
             Чья клевета опутала твою
             Довѣрчивость?.. Она! Она безчестна!
             Нѣтъ, нѣтъ! Страдать приходится, напротивъ,
             За правду ей!.. Не женщиной -- богиней
             Назвать ее по праву мы должны
             За то, что вынесть столько искушеній
             Пришлось ей здѣсь!.. О, Леонатъ, унизилъ
             Себя предъ ней настолько жъ ты душой,
             Насколько былъ ты низокъ прежде саномъ!
             И хочешь ты, чтобъ я по долгу чести.
             Какимъ связалъ себя передъ тобой,
             Убилъ ее!.. Нѣтъ, нѣтъ!.. Когда услугой
             Такой поступокъ хочешь ты назвать,
             То лучше пусть не знаю я, что значитъ
             Услужливость!.. Ужель безчеловѣчнымъ
             Кажусь настолько я, что вздумалъ ты
             Избрать меня для этакого дѣла?
             "Убей ее",-- такъ пишешь ты,-- "послалъ
             Я ей письмо, которое прочтя,
             Она сама тебѣ доставитъ случай,
             Какъ выполнить удобнѣй мой приказъ".
             О, лживое, проклятое письмо!
             Чернѣй оно позорнымъ содержаньемъ
             Самихъ чернилъ, которыми его
             Ты написалъ! Возможно ль, чтобъ бумага,
             Служа такимъ неслыханнымъ дѣламъ,
             Могла сберечь невинно бѣлый обликъ?--
             Но вотъ она!.. Ни говорить ни знать
             Я не хочу о данномъ приказаньи. (Входитъ Иможена).
   Иможена. Пизаній, ты? Что новаго?
   Пизаній.                               Принесъ
             Я вамъ письмо отъ вашего супруга.
   Иможена. Какъ! Отъ него?.. Письмо отъ Леоната?..
             Должны признать великимъ мы того
             Астронома, которому извѣстны
             Такъ звѣзды въ небесахъ, какъ знаю я
             Знакомый, милый почеркъ! Все прочтетъ
             Въ грядущемъ онъ! Молю боговъ послать
             Мнѣ вѣсть о томъ, что мужемъ я любима
             Попрежнему; что онъ здоровъ и счастливъ,
             Доволенъ всѣмъ -- лишь не разлукой нашей!
             Пускай о ней, напротивъ, горько онъ
             Печалится... Подчасъ полезнымъ можетъ
             Быть горе намъ -- таковъ и этотъ случай.
             Онъ укрѣпитъ сильнѣй въ душѣ любовь!
             Пусть будетъ всѣмъ мой мужъ доволенъ, кромѣ
             Разлуки лишь. (Распечатываетъ письмо).
                       Ломайся, милый воскъ;
             Желать добра хочу я милымъ пчеламъ,
             Чей трудъ скрѣпилъ печать сердечныхъ тайнъ.
             Какъ долженъ, воскъ, различнымъ ты казаться
             Любовникамъ и бѣднымъ должникамъ!
             Твоя печать тюрьму сулитъ послѣднимъ,
             Для первыхъ же скрѣпляешь ты листки
             Вѣстей любви... Пошлите боги, добрыхъ
             Извѣстій мнѣ! (Читаетъ письмо).
   "Судебный приговоръ и гнѣвъ твоего отца обрушатся на меня неминуемо, если я покажусь въ его владѣніяхъ; но ни то ни другое не въ силахъ меня устрашить, если ты, прелестнѣйшее изъ созданій, согласишься оживить меня твоимъ взглядомъ. Знай, что я въ Камбріи, въ Мильфордъ-Гэвенѣ. Поступи, какъ диктуетъ тебѣ твоя любовь. Прими пожеланія счастья отъ того, кто вѣчно будетъ тебѣ вѣренъ и живетъ только твоей любовью.

Леонатъ Постумъ".

             Достань коня, крылатаго коня,
             Пизаній, мнѣ!.. Онъ прибылъ въ Мильфордъ-Гэвенъ!
             Ты слышишь ли? Смотри! Читай! Скажи,
             Какъ далеко отсюда это мѣсто?
             Ужъ если есть возможность прискакать
             Туда въ семь дней безъ нужды и безъ дѣла,
             Такъ я берусь поспѣть, конечно, въ день!
             Идемъ, идемъ!.. Вѣдь ты желаньемъ страстнымъ
             Горишь, какъ я, съ нимъ встрѣтиться скорѣй;
             Не правда ли?.. Но нѣтъ: какъ это можно!
             Сравнится ли твое желанье видѣть
             Его съ моимъ?.. О, никогда! Нѣтъ, нѣтъ!
             Мое преградъ не знаетъ и границы!
             Скорѣй, скорѣй! Разсказывай, что знаешь!
             Посолъ любви вѣдь долженъ оглушить
             Словами слухъ!.. Хочу я знать, далеко ль
             Отъ насъ Мильфордъ. Въ дорогѣ все разскажешь...
             Чѣмъ заслужилъ счастливый уэльскій край,
             Что случай далъ ему такую гавань?
             Должны скорѣй мы выдумать предлогъ,
             Какъ выйти намъ, какъ оправдать отлучку...
             Но главное -- уйти, уйти скорѣй!..
             Что толковать о томъ, что будетъ дальше!
             Придетъ пора -- подумаемъ о всемъ!..
             Какъ много миль мы можемъ проскакать
             Съ тобою въ часъ?
   Пизаній.           Для васъ довольно сдѣлать
             Миль двадцать въ день, и это даже много.
   Иможена. Возможно ли? Да вѣдь на казнь преступникъ
             Идетъ скорѣй! Случалось видѣть мнѣ,
             Какъ на пари наѣздники скакали
             Быстрѣй песка, что сыплется въ часахъ.
             Но это вздоръ... найди мою служанку;
             Пускай она объявится больной,
             Пусть просится пустить ее сейчасъ же
             Домой къ отцу. А ты достань мнѣ платье,
             Чтобъ ѣхать въ путь;-- простой нарядъ, какой
             Для скромной бы годился горожанки 52).
   Пизаній. Обдумайте сначала хорошенько
             Поступокъ вашъ.
   Иможена.           Мой путь одинъ:-- впередъ!
             Я предъ собой его лишь только вижу!
             Все прочее подернулъ непроглядно
             Густой туманъ... Скорѣй же, торопись!
             Исполни все, что я тебѣ сказала.
             Напрасныхъ словъ терять не буду я.
             Поспѣть въ Мильфордъ:-- вотъ цѣль теперь моя!

(Уходятъ).

   

СЦЕНА 3-я.

Уэльсъ. Гористая мѣстность съ пещерой.

(Изъ пещеры выходятъ Беларій, Гвидерій и Арвирагъ).

   Беларій. Грѣшно сидѣть подъ низкимъ потолкомъ
             Въ такіе дни. Смотрите 53) дѣти: надо
             Сгибаться намъ, чтобъ выйти изъ пещеры
             На Божій свѣтъ;-- пускай же это будетъ
             Наукой вамъ, что первымъ дѣломъ утромъ
             Должны склонить мы головы свои
             Предъ свѣтомъ дня для утренней молитвы*
             Въ дворцахъ дверей ворота высоки,--
             Такъ высоки, что даже великанъ
             Пройдетъ сквозь низъ въ чалмѣ своей нечистой 54),
             Не снявъ ея предъ солнышкомъ святымъ.
             У насъ не такъ: въ пещерѣ нашей темной
             Привыкли мы молиться небесамъ
             И почитать ихъ научились лучше,
             Чѣмъ гордый родъ зазнавшихся людей.
   Гвидерій и Арвирагъ. Прими привѣтъ отъ насъ, святое небо!
   Беларій. Теперь впередъ: ждетъ ловля на горахъ.
             Взнесутъ легко васъ ноги молодыя
             На этотъ холмъ; я буду ждать въ долинѣ.
             Когда меня съ вершины горной вы
             Увидите, и покажусь я вамъ,
             Какъ воронъ, малъ -- подумайте тогда,
             Что мѣсто насъ лишь дѣлаетъ большими
             Иль малыми. Припомнить вы должны
             О томъ, что вамъ я говорилъ о принцахъ,
             Царяхъ, дворцахъ съ придворной хитрой жизнь",
             Гдѣ воздаютъ не по заслугамъ честь,
             А потому, какъ примутъ насъ въ дурной
             Иль добрый часъ. Привыкнувъ такъ судить,
             Легко извлечь мы можемъ въ жизни пользу
             Изъ всякихъ дѣлъ и часто въ утѣшенье
             Себѣ сказать мы въ правѣ, что порой
             Ничтожный жукъ броней своей бываетъ
             Прикрытъ отъ зла вѣрнѣе, чѣмъ орелъ.
             Да! жить, какъ мы, почетнѣй, чѣмъ гоняться
             За милостью; пріятнѣй, чѣмъ искать
             Вездѣ корысть, и лучше, чѣмъ рядиться
             Въ шелка и бархатъ, забранные въ долгъ.
             Конечно, тотъ, кто щеголю мирволитъ --
             Для виду шапку ломитъ передъ нимъ,
             Но въ книгѣ долгъ онъ этимъ вздорнымъ знакомъ
             Не зачеркнетъ;-- вотъ и выходитъ правда,
             Что жить, какъ мы, привольнѣе всего.
   Гвидерій. Да, хорошо тебѣ такъ разсуждать!
             Довольно пожилъ ты на бѣломъ свѣтѣ,
             Тогда какъ мы, безкрылые птенцы,
             Свое гнѣздо привыкшіе лишь видѣть --
             Что дѣлать намъ?-- Покой, быть-можетъ, точно
             Хорошъ и милъ, особенно тебѣ,
             Знакомому съ житейскою тревогой;
             Твоимъ годамъ приличнѣй онъ всего;
             Зато для насъ онъ -- темное изгнанье,
             Мечта во снѣ 55) о берегахъ иныхъ,
             Тюремный сводъ, гдѣ въ тяжкомъ заключеньи
             Дни коротаютъ грустно должники.
   Арвирагъ. Скажи, о чемъ разсказывать мы будемъ
             Своимъ друзьямъ, достигши дряхлыхъ лѣтъ?
             Чѣмъ сокращать въ пещерѣ нашей темной.
             Мы будемъ дни декабрьскихъ непогодъ?
             Не знаемъ мы, что дѣлалось на свѣтѣ,
             И что въ немъ есть! Звѣриной жизнью жить
             Привыкли мы. Хитрѣй лисицъ на ловлѣ,
             Храбрѣй волковъ, чтобъ добывать ѣду,
             Умѣемъ мы преслѣдовать лишь только
             Тѣхъ, кто бѣжитъ; поемъ, какъ птицы въ клѣткѣ 56),
             Неволи пѣснь въ темницѣ мы своей!
   Беларій. Какъ судишь ты! Не знаете вы оба
             Порочной жизни жалкихъ городовъ,
             Не видѣвъ ихъ; но если бъ только знали
             Вы сѣть интригъ и козней при дворахъ
             Властителей!-- На верхъ честей и славы
             Взбираются тамъ только для того,
             Чтобъ ниже пасть; и даже при удачѣ
             Всегдашній страхъ предъ близкою бѣдой
             Терзаетъ насъ не меньше, чѣмъ паденье.
             Взять хоть войну:-- приносимъ въ ней себя
             На жертву мы для чести и для славы;
             На смерть идемъ охотно мы для нихъ,--
             А что намъ ждетъ? Не чаще ль клеветою
             Помянутъ тотъ, кто честно палъ въ бою,
             Чѣмъ почестью? За добрыя дѣла
             Намъ платятъ зломъ, и мы за то покорно
             Еще должны порой благодарить.
             О, дѣти! все, что вамъ я разсказалъ,
             Прочесть легко въ моей минувшей жизни-
             Не мало ранъ нанесъ мнѣ римскій мечъ;
             Считался я изъ храбрыхъ не послѣднимъ;
             Меня любилъ державный Цимбелинъ,
             И тамъ, гдѣ рѣчь, бывало, заводилась
             О подвигахъ -- мое стояло имя
             Всегда въ ряду прославленныхъ именъ.
             Похожъ я былъ на дерево, чьи вѣтви
             Склонялись внизъ подъ тяжестью плодовъ;
             Но бурный вихрь, подувшій темной ночью,
             Иль дерзкій воръ -- какъ хочешь назови,--
             Сорвалъ плоды, разнесъ мои всѣ листья,
             И вотъ стою печальный, обнаженный
             Я подъ дождемъ жестокихъ непогодъ.
   Гвидерій. Невѣрность счастья.
   Беларій. Виноватымъ не былъ
             Я самъ ни въ чемъ (вы отъ меня слыхали
             Про то не разъ). Два презрѣнныхъ мерзавца
             Надуть успѣли въ уши короля,
             Что будто бы себя постыдно предалъ
             Я римлянамъ. Навѣтъ ихъ превозмогъ:
             Я изгнанъ былъ и вотъ провелъ въ пустынѣ
             Я съ той поры тяжелыхъ двадцать лѣтъ.
             Рядъ дикихъ скалъ и дебрей безысходныхъ
             Мнѣ міромъ сталъ, гдѣ возносилъ на волѣ
             Я въ часъ молитвы духъ свой къ небесамъ
             Во много разъ усерднѣй, чѣмъ въ годину
             Счастливыхъ лѣтъ 67).-- Но что болтать объ этомъ!
             Такой языкъ охотникамъ нейдетъ;
             Добыча ждетъ, пора въ лѣса и горы.
             Кто попадетъ сегодня первый въ цѣль,
             Намъ будетъ царь; другіе двое станутъ
             Ему служить.-- Измѣны злобный ядъ
             Грозитъ царямъ въ роскошныхъ дхъ чертогахъ.
             Но здѣсь, въ лѣсу, бояться злыхъ отравъ
             Намъ нечего.-- Идите жъ; встрѣчу васъ
             Въ долинѣ я. (Гвидерій и Арвирагъ уходятъ).
                       Какъ трудно подавить
             Природу въ насъ! Вотъ мальчики, которымъ
             Причины нѣтъ подозрѣвать въ себѣ
             Дѣтей царя. Живыми не считаетъ
             Ихъ даже самъ отецъ ихъ, Цимбелинъ.
             Съ младенчества они считать привыкли
             Меня отцомъ,-- и что жъ? Проживъ съ пеленъ
             Въ пещерѣ здѣсь, подъ, низкимъ этимъ сводомъ,
             Гдѣ надобно согнуться, чтобъ стоять,
             Парятъ они душою гордой выше
             Дворцовъ царей! Въ бездѣлицахъ видна
             Порода въ нихъ; въ поступкахъ не сравнятся
             Они ни съ кѣмъ.-- Вотъ Полидоръ:-- когда-то
             Наслѣдникомъ британскаго вѣнца
             Считался онъ; назвалъ его отецъ
             Гвидеріемъ,-- и боги! если бъ видѣть
             Могъ кто-нибудь, какъ впиться онъ глазами
             Готовъ въ меня, когда я, сѣвъ на свой
             Треногій стулъ, рѣчь завожу о битвахъ
             И подвигахъ! Едва скажу, бывало,
             "Такъ палъ мой врагъ, такъ наступилъ ногою
             Я на него" -- къ лицу ребенка хлынетъ
             Потокомъ жаркимъ царственная кровь.
             И, весь въ поту отъ страстнаго волненья,
             Торопится разсказъ мой повторить
             Въ движеньяхъ онъ.-- Въ него такимъ же вышелъ
             И братъ меньшой.-- Кадваломъ я зову
             Его теперь, въ былое жъ время звался
             Онъ Арвирагъ. Съ моимъ разсказомъ слиться
             Спѣшитъ и тотъ, не меньше выдавая
             Себя, чѣмъ братъ.-- Но, чу! дичь поднята.--
             О. Цимбелинъ! богамъ и мнѣ извѣстно,
             Что изгнанъ я неправильно тобой,
             И вотъ за то твоихъ дѣтей младенцевъ
             Похитилъ я. Пусть будешь ты лишенъ
             Наслѣдниковъ, какъ я лишенъ тобою
             Моихъ земель.-- Кормилицей была
             Обоимъ имъ въ пещерѣ Еврифила;
             Они привыкли видѣть въ ней и чтить
             Родную мать и посѣщаютъ часто
             Почившей гробъ. Я самъ когда-то былъ
             Беларіемъ, теперь же въ ихъ глазахъ
             Морганомъ сталъ, и оба почитаютъ
             Меня отцомъ. (За сценой рогъ).
                       Зовутъ,-- поднялся звѣрь! (Уходитъ).
   

СЦЕНА 4-я.

Близъ Мильфордъ-Гэвена.

(Входятъ Пизаній и Иможена).

   Иможена. Ты говорилъ, какъ мы сходили съ коней,
             Что цѣль близка!-- Гдѣ жъ мѣсто? отвѣчай! "
             Вѣдь даже мать въ тотъ часъ, когда на свѣтъ
             Родилась я, не такъ желала страстно
             Взглянуть на дочь, какъ я горѣла мыслью
             Прибыть сюда!-- Пизаній, говори!
             Гдѣ мой Постумъ?.. Но что съ тобой? Твой взглядъ
             Угрюмъ и дикъ... что значатъ эти вздохи?..
             Когда бъ тебя теперь нарисовать,
             То вышелъ бы живымъ изображеньемъ
             Ты ужаса... О, не смотри такъ страшно!
             Я сдержанность иначе потерять
             Боюсь сама. Въ чемъ дѣло? что случилось?..

Пизаній подаетъ ей письмо).

             Зачѣмъ мнѣ далъ съ такимъ несвѣтлымъ видомъ
             Ты свѣтлый листъ 58)? Когда сулитъ мнѣ онъ
             Хорошій день -- такъ улыбнись съ привѣтомъ;
             Когда жъ грозу со стужей ледяной
             Мнѣ должно ждать... тогда... тогда останься
             Такимъ, какъ былъ!.. Я вижу почеркъ мужа.
             Ужель въ бѣду онъ какъ-нибудь попалъ
             Въ Италіи, въ странѣ проклятой этой
             Отравъ и чаръ?.. Да говори жъ! откликнись!
             Ты облегчишь мнѣ, можетъ-быть, словами
             Вѣсть горести, которую прочтя
             Внезапно, я лишусь, пожалуй, силъ...
   Пизаній. Прочесть письмо я васъ прошу самихъ.
             Увидите, какой презрѣнной тварью
             Велитъ мнѣ быть жестокая судьба!
   Иможена. (читаетъ). Твоя госпожа, Пизаній, оказалась недостойнымъ существомъ, осквернившимъ мое супружеское ложе. Несомнѣнное тому доказательство написано кровью въ моемъ сердцѣ. Я утверждаю это не по пустому подозрѣнію, но на основаніи данныхъ, столь же вѣскихъ, какъ тяжела моя печаль, и также вѣрныхъ, какъ вѣрна моя будущая месть. На тебя, Пизаній, возлагаю я порученіе ее исполнить, если только ты самъ не въ стачкѣ съ виновной! Ты долженъ убить ее собственными руками, и я дамъ тебѣ случай исполнить это въ Мильфордь-Гэвенѣ, куда она пріѣдетъ вслѣдствіе моего письма. Если ты побоишься нанести смертельный ударъ и не увѣдомишь меня, что исполнилъ мой приказъ -- я сочту это знакомъ твоего сообщничества съ нею и измѣны мнѣ".
   Пизаній. Къ нему тутъ мечъ? Ее бумага эта
             Зарѣзала до смерти безъ меча.
             О, клевета! языкъ твой намъ опаснѣй
             Ножей и шпагъ; онъ ядовитѣй гадовъ,
             Что гнѣздятся въ затонахъ нильскихъ водъ;
             Онъ разсылаетъ съ вѣтромъ быстротечнымъ
             Обманъ и ложь во всѣ концы земли.
             Спасенья нѣтъ отъ злой его отравы
             Ни женщинамъ, ни царствамъ, ни царямъ.
             Онъ не щадитъ въ свирѣпой злости даже
             Могильныхъ тайнъ. (Иможенѣ).
             Что жъ дѣлать намъ? какъ быть?
   Иможена. Я не вѣрна!.. Что жъ значитъ быть невѣрной?
             Не спать ночей, мечтая лишь о немъ?
             Считать часы и мѣрять ихъ слезами?
             Когда жъ глаза сомкнетъ тревожный сонъ --
             Вдругъ вскакивать подъ гнетомъ черной мысли
             О томъ, здоровъ ли онъ? Себя -- пугаться!
             На помощь звать!-- не это ль онъ зоветъ
             Невѣрностью?..
   Пизаній.           Увы, увы, принцесса!..
   Иможена. Я не вѣрна!.. защитникомъ Якимо
             Будь мнѣ теперь! Когда винилъ Постума
             Въ измѣнѣ ты -- была готова видѣть
             Я низкаго въ тебѣ клеветника!
             Теперь должна считать тебя я честнымъ.--
             Забрать его въ свою успѣла власть
             Дрянная тварь, пустая итальянка
             Съ раскрашеннымъ румянами лицомъ.
             Навѣрно такъ... А я! Изъ моды вышла
             Я, какъ уборъ! Меня беречь не стоитъ,
             Какъ старый плащъ, висящій на стѣнѣ!
             Въ клочки меня, чтобъ слѣда не осталось...
             Обманъ для насъ мужскія обѣщанья!
             Обманъ и ложь! Ужъ если мой Постумъ
             Невѣренъ сталъ, то будутъ вѣдь теперь
             И доброе считать лишь внѣшнимъ знакомъ
             Коварной лжи, приманкой, чтобъ ловить
             Сердца несчастныхъ женщинъ!..
   Пизаній.                     Дайте мнѣ
             Вамъ объяснить...
   Иможена.           Вѣдь даже честнымъ вѣрить
             Никто не сталъ, когда обманъ свой низкій
             Свершилъ Эней! Синона лживый плачъ 59)
             Убилъ въ сердцахъ возможность довѣряться
             И истиннымъ слезамъ! Убилъ охоту
             Жалѣть и тѣхъ, кто истинно достоинъ
             Былъ жалости!-- Такъ точно ты, Постумъ,
             Убьешь теперь своимъ поступкомъ вѣру
             Въ порядочность; подозрѣвать заставишь
             Во лжи и тѣхъ, кто чистъ и прямъ душой!
             (Пизанію). Что жъ до тебя -- исполни, не колеблясь,
             Твой долгъ слуги! Исполни, какъ велѣлъ
             Твой господинъ. Когда жъ его увидишь --
             Скажи ему, что предъ тобой была
             Покорна я. Смотри: я вынимаю
             Сама твой мечъ:-- пронзи мое имъ сердце,
             Пронзи пріютъ святой моей любви!
             Преградъ мечу не встрѣтишь ты; остались
             Въ моей груди лишь горе и печаль!
             Въ ней клада нѣтъ, какимъ была богата
             Когда-то я: Постумъ въ ней не живетъ!
             Рази смѣлѣй: вѣдь храбрымъ быть случалось
             Тебѣ не разъ въ опаснѣйшихъ дѣлахъ,
             Такъ что жъ теперь боишься ты напрасно?
   Пизаній (бросая мечъ). Прочь отъ меня, презрѣнное орудье!
             Ты рукъ моихъ собой не осквернишь!
   Иможена. Что жъ медлишь ты? вѣдь умереть должна я!
             Иль хочешь ты невѣрнымъ быть слугой?
             Сама себя убить я не рѣшаюсь;
             Законъ боговъ къ самоубійцамъ строгъ;
             Предъ нимъ дрожатъ мои невольно руки.
             Рази, кончай! открыла сердце я! (Разрываетъ платье).
             Здѣсь что-то есть;-- но для себя защиты
             Я не хочу:-- твоей послушна стали
             Я, какъ ножны. (Вынимаетъ изъ-подъ платья связку писемъ).
                       О! письма Леоната!
             Что было правдой -- обратилось въ ложь. (Бросаетъ письма).
             Прочь отъ меня, обманщики моей
             Святой и чистой вѣры! Прежней броней
             Не быть вамъ больше сердцу моему!
             Пускай порой коварный совратитель
             Безвинно губитъ бѣдныя сердца;
             Но за погибель ложно пострадавшихъ
             Когда-нибудь отвѣтитъ и злодѣй.
             Вѣдь ты, Постумъ, мой долгъ повиновенья
             Къ отцу заставилъ даже позабыть!
             Я для тебя искательства презрѣла
             И высшій санъ мнѣ равныхъ жениховъ!
             Придетъ пора -- узнаешь ты, хоть поздно,
             Что не пустымъ звать должно было дѣломъ
             Поступокъ мой, но жертвою изъ жертвъ!
             Наступитъ часъ (о немъ мнѣ грустно думать) --
             Когда, забывъ ту женщину, какою
             Увлекся ты на краткій мигъ теперь,
             Терзать себя тяжелой мыслью будешь
             Ты обо мнѣ! (Пизанію). А ты скорѣе къ дѣлу!
             Ягненокъ самъ приходитъ къ мяснику.
             Бери свой ножъ! Когда о смерти я
             Прошу сама -- то что жъ тебѣ-то медлить
             Исполнить долгъ послушнаго слуги?
   Пизаній. Я глазъ сомкнуть, принцесса дорогая,
             Не могъ съ тѣхъ поръ, какъ получилъ приказъ
             Васъ умертвить.
   Иможена.           Приказъ скорѣй исполни --
             И сонъ придетъ.
   Пизаній.           Скорѣе вырву я
             Себѣ глаза.
   Иможена.           Къ чему жъ на это дѣло
             Ты слово далъ? Зачѣмъ меня завезъ
             Такъ далеко ты ложнымъ обѣщаньемъ?
             Зачѣмъ мы здѣсь? Что дѣлаемъ мы оба? г
             Къ чему загнали безъ нужды коней?
             Зачѣмъ теряёмъ дорогое время?
             Къ чему отлучкой сдѣлали тревогу
             Мы при дворѣ, куда вернуться мнѣ
             Охоты нѣтъ? Скажи зачѣмъ, зайдя
             Такъ далеко, безъ выстрѣла ты хочешь
             Спустить свой лукъ, когда стрѣла готова,
             И цѣль стоитъ послушно предъ тобой?
   Пизаній. Хотѣлъ продлить съ намѣреньемъ я время,
             Чтобъ отвратить грозящую бѣду,
             И вмѣстѣ съ тѣмъ искалъ прилежно средства,
             Какъ ей помочь. Послушайте съ терпѣньемъ,
             Что я скажу.
   Иможена.           Безъ страха говори,
             Что вздумаешь. Ужъ ежели меня
             Назвалъ мой мужъ развратницей, то чѣмъ же
             Больнѣе мой поранить можно слухъ?
             Повязки нѣтъ цѣлебной для лѣченья
             Подобныхъ ранъ... Готова слушать я.
   Пизаній. Я полагаю, вы не возвратитесь
             Къ себѣ домой?
   Иможена.           Конечно: вѣдь меня
             Убьешь ты здѣсь.
   Пизаній.           Нѣтъ, нѣтъ, не то;-- вы скоро
             Увидите, что если есть во мнѣ
             Ума не меньше честности, то кончимъ
             Добромъ мы все. Я убѣжденъ вполнѣ,
             Что вашъ супругъ окутанъ хитрой сѣтью
             Бездѣльника, искуснаго во лжи
             И низостяхъ. Вотъ кто виной несчастья,
             Упавшаго внезапно такъ на васъ.
   Иможена. Развратница тутъ римская вмѣшалась
             Вѣрнѣй всего.
   Пизаній.           Я вамъ клянусь, что нѣтъ.
             Но слушайте: я напишу ему
             Сейчасъ письмо о томъ, что вы убиты,
             И вмѣстѣ съ тѣмъ пошлю какой-нибудь
             Кровавый знакъ. Онъ такъ велѣлъ мнѣ сдѣлать;
             А вы межъ тѣмъ, исчезнувъ изъ дворца,
             Тѣмъ придадите вѣроятность слуху.
   Иможена. Но, добрый другъ, куда же дѣться мнѣ?
             Какъ быть? чѣмъ жить?.. Да и какою жизнью;
             Могу я жить, такъ умеревъ для мужа?..
             Куда итти?
   Пизаній.           Вѣдь если вы вернетесь...
   Иможена. Домой къ отцу?.. Ни подъ какимъ предлогомъ!
             Чтобъ снова я рѣшилась поселиться
             Тамъ, гдѣ живетъ ничтожество Клотенъ!
             И не проси! Искательства его
             Противнѣй мнѣ, чѣмъ городу осада.
   Пизаній. Когда вернуться не хотите вы,
             То надо вамъ покинуть будетъ вовсе
             Британію.
   Иможена.           Ну что жъ! Какъ будто солнце
             Блеститъ лишь въ ней! Вѣдь дни смѣняютъ ночи
             Во всѣхъ странахъ. Британія -- частица
             Вселенной всей, но цѣлый міръ великъ
             И безъ нея. Она, какъ бѣлый лебедь,
             Покоится въ гнѣздѣ своемъ на ложѣ
             Широкихъ водъ,-- людей же можемъ мы
             Найти вездѣ.
   Пизаній.           Я радъ, что вы. готовы
             Разумно такъ рѣшиться на отъѣздъ.
             Посланникъ Рима, Луцій, долженъ завтра
             Прибыть въ Мильфордъ. Что, если бъ вы могли.
             Скрыть такъ себя, какъ скрыты ваши мысли,
             И избѣжать подъ чуждою одеждой
             Опасности, васъ сторожащей здѣсь?
             Могли бы вы... Да что тутъ толковать?
             Могли бъ тогда легко вы поселиться
             Близъ мѣста, гдѣ живетъ теперь Постумъ,
             И хоть его и всѣхъ его поступковъ,
             Конечно, не удастся видѣть вамъ,
             Но все жъ молва передавать вамъ будетъ
             Подробно все, что ни затѣетъ онъ.
   Иможена. О, говори, какъ этого достичь!
             Я даже женской скромностью готова
             Своей рискнуть -- конечно, не грѣша --
             Лишь только бы успѣли мы добиться
             Чего хотимъ.
   Пизаній.           Въ томъ именно вопросъ.
             Забыть придется вамъ, что родились
             Вы женщиной; забыть привычку власти;
             Должны смирить свой будете вы нравъ,
             Чтобъ слушаться. Застѣнчивую скромность --
             Красу и прелесть женщины, иль, лучше
             Сказать, ея всю суть -- смѣнить придется
             На грубость вамъ; нерѣдко отвѣчать
             На дерзости; не лѣзть въ карманъ за словомъ;
             Готовой быть на драку, какъ звѣрекъ.
             Румянецъ нѣжный личика придется
             Вамъ выставить на солнечный загаръ,--
             На тотъ загаръ, который, какъ ни горько
             Сознаться въ томъ, жжетъ, какъ Титанъ, горячимъ
             Лобзаньемъ всѣхъ. А наконецъ должны
             Безъ жалости вы будете оставить
             Искусство наряжаться, чѣмъ вселить
             Успѣли вы въ Юнону даже зависть 60).
   Иможена. Ахъ, не болтай! Мнѣ мысль твоя ясна.
             Назвать себя мужчиной я готова
             Хоть тотчасъ же.
   Пизаній.           Себя похожей сдѣлать
             Вамъ надобно сначала на него.
             И я, впередъ предвидѣвъ эту нужду,
             Припасъ въ моемъ дорожномъ сундукѣ
             Весь нужный скарбъ: кафтанъ, рейтузы, шляпу.
             Одѣвшись въ нихъ, усвоить надо будетъ
             Вамъ мальчика манеры вашихъ лѣтъ
             И такъ явиться къ Луцію съ прошеньемъ,
             Чтобъ принялъ васъ на службу онъ. Ему
             Вы скажете, какимъ одарены
             Талантомъ вы, а онъ, когда лишь только
             Ему дана способность понимать
             Хоть краемъ уха музыку, конечно,
             Оцѣнитъ васъ, и просьба ваша будетъ
             Имъ принята 61). Въ немъ доброта души
             Украшена прекраснымъ, чистымъ нравомъ
             И честностью... Для жизни средства вамъ
             Доставлю я, и потому о нихъ
             Не думайте ни въ будущемъ ни нынче.
   Иможена. Въ тебѣ одномъ слилось все утѣшенье,
             Какое мнѣ оставила судьба.
             Идемъ теперь. Хотя съ тобой о многомъ
             Поговорить могли бы мы еще,
             Но подождать для этого полезнѣй
             Иного дня. На то, что мы рѣшили,
             Готова я и съ рыцарской отвагой
             Иду впередъ,-- ступай, прошу, и ты.
   Пизаній. Дѣйствительно, теперь полезнѣй будетъ
             Намъ разойтись,-- иначе заподозрятъ
             Меня, пожалуй, въ томъ, что помогалъ
             Я скрыться вамъ изъ дома... Погодите:
             Вотъ ящичекъ; его возьмете вы
             Съ собою въ путь; въ немъ дорогой составъ,
             Мнѣ данный королевой. Если вамъ
             Случится захворать при переѣздахъ,
             На кораблѣ, иль все равно на, сушѣ --
             Одинъ пріемъ возстановитъ здоровье,
             Вамъ, какъ рукой... Идите же теперь
             Въ лѣсную глушь, чтобъ тамъ, переодѣвшись,
             Стать мальчикомъ, и да пошлютъ вамъ боги
             Всѣхъ лучшихъ благъ.
   Иможена.           Благодарю всѣмъ сердцемъ.

(Расходятся).

   

СЦЕНА 5-я.

Комната во дворцѣ Цимбелина.

(Входятъ Цимбелинъ, королева, Клотенъ, Луцій и придворные).

   Цимбелинъ. Счастливый путь! Мы дальше не пойдемъ.
   Луцій. Я вамъ за все сердечно благодаренъ;
             Но получилъ отъ Цезаря приказъ
             Спѣшить домой. Печалюсь горько я,
             Что васъ предъ нимъ я объявить обязанъ
             Его врагомъ.
   Цимбелинъ. Народъ мой не согласенъ
             Носить ярмо, а потому понять
             Ты можешь самъ, что, уступивши больше,
             Чѣмъ хочетъ онъ, нецарственный бы сдѣлалъ
             Поступокъ я.
   Луцій.           Мнѣ  ГАДА. Въ прошедшую ночь сами боги послали мнѣ видѣніе -- постомъ и молитвой просилъ я ихъ просвѣтить меня,-- видѣлъ я птицу Юпитера, орла Римскаго, прилетѣвшаго со всасывающаго, какъ губка, Юга въ эту часть Запада, и изчезнувшаго здѣсь въ лучахъ солнца, что -- если только грѣхи мои не вводятъ мое предвѣдѣніе въ заблужденіе -- предвѣщаетъ успѣхъ Римскому войску.
   ЛУЦІ. Грезь такъ почаще, и никогда не ошибайся.-- Стойте! это что за трупъ безъ головы? Развалина эта говоритъ, что отличнымъ была нѣкогда зданіемъ,-- Какъ и пажъ!-- Мертвый или спящій на немъ? Скорѣе мертвый, потому что природа ужасается дѣлить постель съ усопшимъ, или спать съ нимъ.-- Посмотримъ лице юноши.
   ВОЕН. Онъ живъ.
   ЛУЦІ. Такъ отъ него и узнаемъ что это за трупъ.-- Юноша, повѣдай намъ судьбу свою; она требуетъ, кажется, спроса.-- Кто служилъ тебѣ кровавымъ изголовьемъ? Кто исказилъ, какъ никогда благородная природа не искажаетъ, прекрасное это произведеніе? Какое участіе принимаешь ты въ этомъ горестномъ крушеніи? Какъ произошло оно? Кто онъ? Что ты такое?
   ИМОГ. Я ничто; а если что-нибудь, такъ лучше быть бы мнѣ ничѣмъ. Это былъ мои господинъ, необыкновенно доблестный Британецъ, и предобрый, и убитъ онъ здѣсь горцами.-- Ахъ, такихъ господъ нѣтъ ужь. Пройди я отъ востока до запада, моли службы, испытай многихъ, служи имъ вѣрно, окажись они всѣ хорошими -- такого господина все-таки не найдти мнѣ.
   ЛУЦІ. Добрый юноша, ты трогаешь меня своими жалобами не менѣе источающаго кровь господина твоего. Скажи его имя, любезный.
   ИМОГ. Ричардъ дю-Шампъ. (Про себя) Я лгу, не вредя вѣдь никому; услышатъ и боги -- простятъ, надѣюсь.-- Ты что-то сказалъ, господинъ?
   ЛУЦІ. А твое?
   ИМОГ. Фиделіо.
   ЛУЦІ. Ты доказываешь, что стоишь его; твое имя вполнѣ соотвѣтствуетъ твоей вѣрности {Оно происходитъ отъ Fides -- вѣрность.}, твоя вѣрность -- ему. Хочешь попытать счастія у меня? Не скажу, что буду такимъ же хорошимъ господиномъ; но что буду любить тебя не менѣе -- въ этомъ будь увѣренъ. И письмо Римскаго Императора, пересланное мнѣ сенатомъ, не убѣдило бы меня въ твоемъ достоинствѣ такъ, какъ ты самъ; ступай ко мнѣ.
   ИМОГ. Готовъ. Но прежде, позволь мнѣ скрыть моего господина отъ мухъ такъ глубоко, какъ только могутъ зарыть жалкія эти лопаты, и тогда, осыпавъ его могилу древесными листьями и дикими растеніями, прочитавъ надъ ней сотню молитвъ, какихъ только могу, дважды, -- рыдая и вздыхая, кончу я мою службу ему, и пойду къ тебѣ, если возмешь меня.
   ЛУЦІ. Возьму, добрый юноша, и буду скорѣй отцемъ, чѣмъ господиномъ тебѣ.-- Друзья, юноша напоминаетъ намъ обязанность мужей; отыщемъ лучшее, усѣянное маргаритками мѣсто, и выроемъ ему нашими копьями и алебардами могилу; поднимайте его.-- Юноша, ты расположилъ насъ къ нему, и мы похоронимъ его, какъ только воины съумѣютъ.-- Утѣшься, осуши глаза. Иное паденье -- средство только встать счастливѣе. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 3.

Комната во дворцѣ Цимбелина.

Входятъ Цимбелинъ, Придворные и Пизаніо.

   ЦИМБ. Ступай опять, и возвратись съ вѣстью въ какомъ она теперь состояніи. Горячка, вызванная изчезновеніемъ сына, бѣшенство, подвергающее жизнь ея опасности, -- О небо, какъ жестоко разомъ поразило ты меня!-- Имогена, большая доля моей отрады, бѣжала; королева на одрѣ отчаянной болѣзни, и когда же, когда страшная война грозитъ мнѣ; ея сынъ, такъ теперь мнѣ нужный, изчезъ; все это доводитъ меня до безнадежности.-- Ты, негодяй, ты знаешь куда она скрылась, притворяешься только ничего не знающимъ; но выпытаемъ мы это у тебя жесточайшей пыткой.
   ПИЗА. Государь, жизнь моя -- твоя, и я покорно предоставляю тебѣ располагать ею, какъ угодно; но гдѣ госпожа моя, я не знаю, не знаю зачѣмъ скрылась, и когда предполагаетъ возвратиться. Молю, повѣрь, что вѣрный я слуга твой.
   1. при. Государь, въ тотъ день, когда ея хватились, онъ былъ здѣсь; могу поручиться, что онъ говоритъ правду, и всегда честно исполнялъ всѣ обязанности подданнаго. Что же касается Клотена -- его тщательно отыскиваютъ, и, нѣтъ сомнѣнія, отыщутъ.
   ЦИМБ. Время такое смутное; на этотъ разъ ты ускользнулъ, но подозрѣніе остается.
   1. при. Смѣю доложить вашему величеству, что Римскіе легіоны, находившіеся въ Галліи, пристали уже къ берегамъ нашимъ, и съ подкрѣпленіемъ Римскими дворянами, высланными сенатомъ.
   ЦИМБ. Какъ же нуженъ былъ бы теперь мнѣ совѣтъ моего сына и королевы!-- Я совсѣмъ растерялся въ этой сумятицѣ.
   1. при. Добрый государь, вы такъ приготовились, что смѣло можете противустать силамъ, о которыхъ слышали; явится больше -- вы и для большаго числа готовы. Остается только двинуть войска, жаждущія двинуться,
   ЦИМБ. Благодарю тебя. Выступимъ же и встрѣтимъ грозу, такъ какъ она насъ ищетъ; того, что можетъ повредить намъ изъ Италіи, мы не боимся; тревожитъ насъ то, что здѣсь происходитъ.-- Идемъ. (Уходяти.)
   ПИЗА. Ни одного письма отъ моего господина съ тѣхъ поръ, какъ написалъ ему что убита Имогена. Странно. Не слышу ничего и о госпожѣ моей, обѣщавшей часто извѣщать о себѣ; не знаю, что и съ Клотеномъ случилось; въ полнѣйшемъ я недоумѣніи; но боги должны же дѣйствовать. Я лгу, чтобъ быть честнымъ; невѣренъ, чтобъ быть вѣрнымъ. Настоящая война докажетъ, что люблю отечество; убѣдитъ въ этомъ даже короля; можетъ придется и пасть на полѣ битвы. Всѣ же другія подозрѣнія пусть разсѣваетъ ужь время. Счастье, и безъ рулеваго приводитъ иныя ладьи къ пристани. (Уходитъ.)
   

СЦЕНА 4.

Передъ пещерой.

Входятъ Беларій, Гвидерій и Арвирагъ.

   ГВИД. Тревога кругомъ.
   ПИЗА. Скроемся отъ нея.
   АРВИ. Какая же, отецъ, радость въ жизни, прячущейся отъ дѣлъ и опасностей?
   ГВИД. И что же выиграемъ мы, скрываясь? Римляне или убьютъ насъ, какъ Британцевъ, или примутъ насъ, какъ гнусныхъ, неблагодарныхъ бѣглецовъ, принудятъ насъ служить имъ, и за тѣмъ убьютъ все-таки.
   БЕЛА. Дѣти, мы уйдемъ выше въ горы, и будемъ тамъ безопасны. Пристать къ войску короля намъ невозможно; недавняя смерть Клотена -- такъ какъ насъ никто не знаетъ и не внесены мы въ отрядные списки, -- можетъ принудить насъ къ объявленію гдѣ мы жили, можетъ вынудить за тѣмъ и признаніе въ томъ, что сдѣлали, отвѣтомъ на что будетъ смерть, пыткой удлиненная.
   ГВИД. Отецъ, это опасеніе, никакъ въ такое время къ тебѣ нейдущее, и нисколько насъ не убѣждающее.
   АРВИ. Какое вѣроятіе, чтобы они, слыша ржаніе Римскихъ коней, видя огни ихъ отрядовъ, когда и глаза и уши ихъ переполнены такими важными заботами, стали тратить время на разспросы о томъ: кто мы и откуда.
   БЕЛА. Но въ войскѣ многіе меня знаютъ. Вы видѣли, что и черезъ столько лѣтъ, черты Клотена, тогда очень еще молодаго, не изгладились изъ моей памяти; а кромѣ того, и король не заслуживаетъ ни моей службы, ни вашей любви. Изгнаніе меня лишило васъ должнаго воспитанія, осудило на жизнь тягостную, безъ всякой надежды на счастіе, которое сулила вамъ колыбель ваша, на вѣчный загаръ лѣта, на рабскую дрожь зимы.
   ГВИД. Лучше не жить, чѣмъ жить такъ. Умоляю, отецъ, идемъ къ войску. Меня и брата никто не знаетъ; ты же давно забытъ и такъ состарѣлся, что никакъ не можешь быть признанъ.
   АРВИ. Клянусь этимъ солнцемъ, я пойду. На что же это похоже, что никогда не видалъ еще какъ человѣкъ умираетъ? видѣлъ только кровь трусливыхъ зайцевъ, быстрыхъ козъ, да оленей? никогда не ѣзжалъ на конѣ, за исключеніемъ одной только клячи, такого жь ѣздока, какъ я, пяты котораго никогда не носили шпоръ? Стыдно мнѣ и на солнце глядѣть, пользоваться благодатными его лучами, оставаясь такъ долго такимъ жалкимъ безвѣстнымъ.
   ГВИД. Клянусь небомъ, пойду и я. Благословишь меня отецъ, дашь позволеніе -- охотнѣе позабочусь о своей жизни; не дашь -- да подвергнусь должной карѣ отъ рукъ Римлянъ.
   АРВИ. То же говорю и я. Аминь.
   БЕЛА. Когда вы такъ не дорожите вашей жизнью, изъ чего же и мнѣ болѣе дорожить моей, дряхлой. Иду съ вами, дѣти. Постигнетъ васъ въ битвахъ за отчизну смерть -- тамъ же будетъ и моя постель, тамъ же улягусь и я. Идемъ, идемъ! (Про себя) Время кажется имъ такъ длиннымъ; кровь ихъ негодуетъ отъ нетерпѣнія излиться, чтобъ доказать царственное ихъ происхожденіе. (Уходятъ.)
   

ДѢЙСТВІЕ V.

СЦЕНА 1.

Поле между Британскимъ и Римскимъ лагерями.

Входитъ Постумусъ съ окровавленнымъ платкомъ.

   ПОСТ. Да, кровавая ткань, сохраню а тебя; потому что самъ требовалъ, чтобъ ты была такъ окрашена. Вы, женатые, вздумай вы всѣ слѣдовать моему примѣру, сколько было бы убито вами женъ, гораздо васъ достойнѣйшихъ, и за ничтожное уклоненіе!-- О, Пизаніо, всякій хорошій слуга исполняетъ не всѣ же приказанія господина; только дѣльные обязанъ онъ исполнять.-- Еслибъ вы, боги, карали меня за мои проступки, никакъ не дожилъ бы я до такого; такимъ образомъ вы спасли бы благородную Имогену для раскаянія, а меня, несчастнаго, болѣе достойнаго вашего гнѣва, наказали бы. Но, увы! вы похищаете отсюда иныхъ и за небольшіе проступки; вы это дѣлаете изъ любви, чтобъ избавить ихъ отъ новыхъ паденій; другимъ же дозволяете громоздить зло на зло, каждое хуже предпослѣдняго, дѣлаться ужасомъ людей, и благоденствовать {Въ прежнихъ изданіяхъ: То second ills with ills, each elder worse, And make them dread it to the doer's thrift... По Кошеру: То second ills with ills, each later worse, And make men dread it to the doer's thrift.}. Имогена ваша; дѣлайте, что вамъ угодно, меня же благословите покорностью!-- Меня привезли сюда съ Италіанскими дворянами, и воевать съ королевствомъ моей супруги. Британія, я убилъ твою королеву -- довольно; болѣе ранъ не нанесу я тебѣ. И потому, выслушайте, боги, терпѣливо мое намѣреніе. Сброшу я съ себя эту Римскую одежду, одѣнусь простымъ Британскимъ селяниномъ, и такъ пойду противъ прибывшихъ сюда со мною; такъ умру я за тебя, о Имогена, изъ-за которой жизнь моя, что ни дохну -- смерть; такъ, никѣмъ не вѣдомый, не возбуждая ни ненависти, ни сожалѣнья, посвящу я себя опасностямъ. Дайте же мнѣ, о боги, возможность доказать имъ, что во мнѣ болѣе доблести, чѣмъ можно предполагать по моей одеждѣ; даруйте мнѣ силы Леонатусовъ! Чтобъ пристыдить обычай міра, введу новый: меньше наружѣ, больше внутри. (Уходитъ.)
   

СЦЕНА 2.

Тамъ же.

Труби и барабаны. Входятъ съ одной стороны Луцій, Іахимо и Римское войско; съ другой -- Британское войско: Леонатусъ Постумусъ слѣдуетъ за нимъ, какъ простой воинъ. Они проходятъ за сцену. Шумъ битвы. Возвращаются, сражаясь іахимо и Постумусъ; послѣдній осиливаетъ и обезоруживаетъ Іахимо, и за тѣмъ уходитъ. Шумъ битвы за сценой продолжается.

   ІАХИ. Тяжелый грѣхъ на совѣсти лишаетъ меня мужества. Я оболгалъ женщину, принцессу страны этой, и ея воздухъ, въ отмщеніе, ослабляетъ меня; могъ ли бы иначе мужланъ этотъ, это отребіе природы одолѣть меня въ моемъ обычномъ дѣлѣ? Санъ и почести, когда ими пользуются такъ какъ я, позорятъ только. Если твое дворянство, Британія, на столько же доблестнѣй этого олуха, на сколько онъ доблестнѣй нашего дворянства, разница только въ томъ, что мы едва люди, а вы -- боги. (Уходитъ.)

Шумъ продолжающейся битвы; Британцы бѣгутъ; Цимбелинъ взятъ; входятъ на выручку его Беларій, Гвидерій и Арвирагъ.

   БЕЛА. Стойте, стойте! поле наше; проходъ занятъ; только гнусность страха обращаетъ насъ въ бѣгство.
   ГВИД. и АРВИ. Стойте, стойте, и сражайтесь!

Сраженіе. Входите Постумусъ и помогаете Британцамъ; они отбиваютъ Цимбелина и уходятъ. За тѣмъ входятъ Луцій, Іахимо и Имогена.

   ЛУЦІ. Бѣги, юноша, оставь войско, спасайся; здѣсь друзья убиваютъ друзей; безпорядокъ такой, какъ будто война завязала себѣ глаза.
   ІАХИ. Это отъ подоспѣвшей къ нимъ подмоги.
   ЛУЦІ. Странная перемѣна счастія; не подоспѣетъ и къ намъ подкрѣпленіе, придется бѣжать. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 3.

Входятъ Постумусъ и Британскій дворянинъ.

   ДВОР. Такъ ты оттуда, гдѣ наши устояли?
   ПОСТ. Да, а вы, кажется, отъ бѣжавшихъ?
   ДВОР. Да.
   ПОСТ. Нельзя васъ и порицать за то; потому что все было потеряно -- отстояло ужь за тѣмъ небо, сразившись за насъ. Самъ король былъ покинутъ своими крыльями, ряды наши прорваны, видны были только спины Британцевъ, все бѣжало узкимъ проходомъ; врагъ же, ободренный, высунувъ языкъ отъ утомленія убійствомъ, видя передъ собой работы больше, чѣмъ хватало у него на нее рукъ, разилъ иныхъ на смерть, другихъ слегка, иные же падали и просто отъ страха, и вскорѣ узкій проходъ былъ запруженъ мертвыми, убитыми сзади, и трусами, сохранившими жизнь для того, чтобъ продлить позоръ свой.
   ДВОР. Гдѣ же находился проходъ этотъ?
   ПОСТ. Близь самого поля сраженія, окопанный рвомъ и валомъ; этимъ воспользовался одинъ старый воинъ, и, ручаюсь, честный, достойный, такой услугой отечеству, той долгой жизни, о которой свидѣтельствовала бѣлая борода его. Съ двумя юношами -- двумя почти мальчиками, годными, казалось, скорѣй на сельскія игры, чѣмъ на такую рѣзню, съ лицами для масокъ, или еще красивѣйшими, чѣмъ постоянно ими, изъ скромности, или изъ боязни загара, скрываемыя,-- протѣснился онъ въ проходъ и закричалъ бѣгущимъ: только олени, а не мужи нашей Британіи умираютъ убѣгая; въ преисподнюю стремятся души бѣгущихъ назадъ! Стойте! или мы сдѣлаемся Римлянами и, какъ звѣри, подвергнемъ васъ тому, чего вы такъ скотски боитесь; обернитесь только грозно назадъ, и вы спасены; стойте, стойте!-- Эти трое -- три тысячи увѣренностью, и столько же дѣломъ, потому что трое дѣйствующихъ цѣлое войско, когда остальные ничего не дѣлаютъ,-- эти трое, словами: стойте, стойте! благопріятствующей мѣстностью, и еще болѣе чарующимъ благородствомъ своимъ, которое и веретено обратило бы въ копье, возвратили блескъ потускнѣвшимъ взорамъ; и устыдившіеся и ободрившіеся, иныхъ сдѣлалъ трусами примѣръ -- о, на войнѣ, страшный онъ грѣхъ первыхъ подающихъ его, -- всѣ оглянулись на свершенный ими путь, и заскрежетали, какъ львы, на копья охотниковъ. Преслѣдователи начали останавливаться, отступать, смѣшались совершенно, произошла ужаснѣйшая свалка, и они побѣжали, какъ цыплята по той же самой дорогѣ, по которой летѣли сначала орлами; рабами по слѣдамъ, которые надѣлали побѣдителями. Тутъ наши трусы -- какъ крохи въ трудномъ странствованіи, -- сдѣлались поддержкою въ нуждѣ; увидавъ заднюю дверь не защищенныхъ сердецъ отворенной, о боги, какими страшными ударами разразились они! разя мертвыхъ, умирающихъ, даже своихъ, увлеченныхъ первымъ валомъ; изъ десяти, которыхъ прежде гналъ одинъ Римлянинъ, каждый убивалъ по двадцати; и тѣ, которые прежде желали лучше умереть, чѣмъ защищаться, сдѣлались теперь смертоносными чудищами поля битвы.
   ДВОР. Странная какая-то случайность это. Узкій проходъ, старикъ и два мальчика.
   ПОСТ. Не удивляйтесь; вы созданы скорѣй для слушанія подвиговъ, чѣмъ для совершенія какого-нибудь. Хотите для потѣхи стишковъ на этотъ случай? вотъ вамъ:
   
   Два мальчика, старикъ -- почти ребенокъ, и проходъ
   Братанію спасли, давъ Римлянъ торжеству плачевнѣйшій исходъ.
   
   ДВОР. Полно, не сердись же, любезный.
   ПОСТ. Отчего-жь сердиться мнѣ? Тому, кто не можетъ устоять противъ врага -- я другъ; за тѣмъ что, по обычной трусости своей, онъ тотчасъ же отъ дружбы убѣжитъ моей. Разохотили вы меня на вирши.
   ДВОР. Прощай; ты сердишься. (Уходитъ.)
   ПОСТ. Опять въ бѣгство?-- Хорошъ дворянинъ. О благородное ничтожество! Быть на полѣ битвы, и развѣдывать о ней у меня! И какъ многіе пожертвовали нынче честью, чтобъ только спасти шкуру свою; навострили лыжи, и все-таки погибли. Только я, заколдованный своимъ горемъ, не могъ найдти смерть и тамъ, гдѣ слышалъ ея стоны, не подвергся ей и тамъ, гдѣ она хозяйничала; не странно ли, что, бывши гнуснымъ чудищемъ, она скрывается въ свѣтлыхъ кубкахъ, на мягкихъ постеляхъ, въ льстивыхъ словахъ, что у нея болѣе тамъ слугъ, чѣмъ у насъ, обнажающихъ ея мечъ на войнѣ. Но я найду ее; до сихъ поръ я дрался за Британцевъ -- не Британецъ я болѣе; дѣлаюсь опять сторонникомъ прибывшихъ со мною. Не дерусь болѣе -- отдамся послѣднему изъ рабовъ, какъ только коснется онъ плеча моего. Велико побоище, произведенное здѣсь Римлянами; велика должна быть и отмѣстка Британцевъ; и будетъ смерть моимъ выкупомъ. И на той, и на этой сторонѣ я только для того, чтобъ разстаться съ невыносимой для меня жизнью, съ которой, за Имогену, во что бы ни стало, и разстанусь.

Входятъ два Британскихъ Военачальника и воины.

   1. ВОЕН. Хвала великому Юпитеру! Луцій взятъ. А старика и двухъ его сыновей считаютъ ангелами.
   2. ВОЕН. Еще былъ четвертый, въ простой одеждѣ, отбивавшій врага вмѣстѣ съ ними.
   1. ВОЕН. Говорятъ; но ни одного изъ нихъ не отыщутъ.-- Стой! это кто?
   ПОСТ. Римлянинъ, который не тосковалъ бы здѣсь, еслибъ его поддержали.
   2. ВЛЕН. Взять его, собаку! Ни одна Римская нога не вернется домой разсказывать какія вороны клюютъ ихъ здѣсь.-- Онъ хвастается подвигами какъ будто важное какое лице. Ведите его къ Королю.

Входятъ Цимбелинъ со свитой; Беларій, Гвидерій, Арвирагъ, Пизаніо и Римскіе плѣнные. Военачальники подводятъ къ нему Постумуса; онъ передаетъ его тюремщику, и за тѣмъ всѣ уходятъ.

   

СЦЕНА 4.

Тюрьма.

Входяти Постумусъ и два Тюремщика.

   1. тюр. Теперь не украдутъ тебя; въ путахъ ты. Пасись, если найдешь что пощипать здѣсь.
   2. тюр. Или проголодаешься. (Уходятъ.)
   ПОСТ. Какъ радъ я тебѣ, заключеніе, потому что, думаю, путь ты къ свободѣ. Счастливѣй я больнаго ломотой, предпочитающаго вѣчное стенанье изцѣленію вѣрнѣйшимъ изъ врачей -- смертью; она же и ключь, который отомкнетъ эти замки. Но ты, совѣсть, ты закована крѣпче рукъ и ногъ; сдѣлайте же, милосердые боги, мое раскаяніе отмычкой и ея оковъ, и тогда свободенъ я на вѣки!-- Достаточно ли, однакожь, того что скорблю я? Такъ дѣти умилостивляютъ земныхъ отцевъ своихъ; а боги милосерднѣе ихъ. Долженъ я покаяться? всего вѣдь лучше исполню я это въ цѣпяхъ болѣе желанныхъ, чѣмъ насильственныхъ; если, главнымъ образомъ, для удовлетворенія васъ лишилъ я себя свободы, возьмите же въ уплату мое все. Я знаю, вы снисходительнѣе гнусныхъ людей, берущихъ съ своихъ разорившихся должниковъ третью, шестую, десятую часть, давая имъ возможность оставшимся опять поправиться; но я этого не желаю. За драгоцѣнную жизнь Имогены возьмите мою; хотя она и не такъ драгоцѣнна какъ ея, но она все-таки жизнь, вами вычеканенная. Между людьми не всякая монета взвѣшивается, и легкая берется ради лица на ней; тѣмъ скорѣе можете вы ради моего, такъ какъ оно ваше, и потому, всемогущіе, согласны вы на такую уплату, возьмите эту жизнь и уничтожьте долговое мое обязательство. О Имогена! буду говорить съ тобой безмолвствуя. (Засыпаетъ.)

Торжественная музыка. Входятъ, какъ видѣнія: Сицилій Леонатусъ, отецъ Постумуса, старикъ въ военныхъ доспѣхахъ, ведя за руку старую женщину Мать Постумуса, съ музыкантами впереди ихъ; за ними, также предшествуемые музыкантами, два юные Леонатуса, съ ранами, отъ которыхъ пали на сраженіи. Они окружаютъ Постумуса.

   СИЦИ. О громовержецъ, перестань на смертныхъ мухъ
             Ты гнѣвомъ разражаться;
   На Марса ты сердись, съ Юноною бранись,
             Тебя корящей за измѣны.
   Мой бѣдный сынъ не дѣлалъ зла;
             Его мнѣ видѣть не пришлося;
   Умеръ я, когда еще въ утробѣ онъ
             Природы зова ждалъ.
   Ты отецъ сиротъ, какъ говорятъ,
             И его отцемъ тебѣ бы должно быть,
   И отъ мучительныхъ земныхъ невзгодъ
             Его тебѣ бы должно охранять.
   
   МАТЬ. Луцина мнѣ не помогла,
             Взяла меня во время самыхъ мукъ,
   И вырванный Постумусъ изъ меня,
             Крича, попалъ въ среду враговъ,
   Достойнымъ жалости малюткой.
   
   СИЦИ. Его могучая природа, какъ и предковъ,
             Такъ прекрасно развила,
   Что цѣлый міръ его превозносилъ,
             Какъ достойнаго Сицилія потомка.
   
   1. БРА. Когда-жь онъ мужемъ сталъ,
             Съ нимъ кто-жь въ Британія сравниться могъ?
   Кто-жь лучше былъ и для Имогены,
             Его всѣхъ лучше оцѣнившей?
   
   МАТЬ. Зачѣмъ же этотъ бракъ въ насмѣшку?
             Чтобы изгнать, лишить наслѣдія отцовъ,
   Чтобъ удалить его отъ той,
             Которая всего ему дороже --
   Отъ прелестной Имогены?
   
   СИЦИ. И какъ же допустить ты могъ,
             Чтобы Италіи ничтожность,
   Іахимо, ревностью безумной
             И мозгъ его и сердце омрачилъ,
   И жалкою игрушкой сдѣлалъ
             Гнусности своей?
   
   2. БРА. Это изъ мирныхъ жилищъ
             И вызвало родителей нашихъ и насъ,
   Павшихъ, за отчизну сражаясь,
             Убитыхъ за вѣрность
   И защиту Тенанція правъ.
   
   1. БРА. И Постумусъ доблестно такъ же
             Цимбелину служилъ;
   О, зачѣмъ же, Юпитеръ,
             За доблесть ты тяжкое горе
   Сдѣлалъ наградой его?
   
   СИЦИ. Открой кристальное свое окно,
             Взгляни, и прекрати
   Несправедливое твое гоненье
             Храбрыхъ поколенья.
   
   МАТЬ. Вѣдь добродѣтеленъ нашъ сынъ,
             Такъ прекрати-жь его страданья.
   
   СИЦИ. Выгляни изъ своего чертога, помоги,
             Иль возопіемъ мы, духа бѣдные,
   Къ совѣту остальныхъ боговъ
             Противъ твоей божественности.
   
   2. БРА. Помоги-жь, о Юпитеръ, иль обвинимъ самого,
             Бѣжимъ суда твоего.

Юпитеръ спускается съ громомъ и молніей, сидя на орлѣ, и бросаетъ огненную стрѣлу; Духи падаютъ на колѣни.

   ЮПИТ. Перестаньте, жалкіе духи странъ подземныхъ, оскорблять слухъ нашъ; умолкните!-- Какъ осмѣлились вы обвинять громовержца, стрѣлы котораго, знаете, съ высотъ неба смиряютъ возмутившіяся страны? Возвратитесь, бѣдныя тѣни, въ Элизій, отдыхайте тамъ на скамьяхъ изъ цвѣтовъ никогда не увядающихъ, и не безпокойтесь о земныхъ дѣлахъ; не ваше, а наше, вы знаете, это дѣло. Кого наиболѣе люблю я, того и испытую; замедленіемъ награды усиливаю только наслажденіе ею. Успокойтесь; приниженный теперь сынъ вашъ возвеличится божественной нашей властью, и разцвѣтетъ его счастіе; испытаніе его кончено. Подъ нашимъ, Юпитеровомъ созвѣздіемъ родился онъ, и въ нашемъ храмѣ совершился бракъ его.-- Встаньте и исчезните!-- Онъ соединится съ Имогеной, на много отъ несчастій счастливѣйшій.-- Положите на его грудь эту табличку: на ней начертано его судебъ предназначенье, и за тѣмъ исчезните, и никогда не поднимайте крика нетерпѣнія, или возбудите мое.-- Лети, орелъ, въ кристальный чертогъ мой! (Улетаетъ.)
   СИЦИ. Въ громѣ и молніи спустился онъ; небесное его дыханіе пахло сѣрой; орелъ летѣлъ какъ бы на уничтоженіе насъ; поднялся же благодатнѣе и благословенныхъ полей нашихъ. Царственная его птица расправляла безсмертныя свои крылья и чистила клювъ, какъ бы при довольствѣ своего властелина.
   ВСѢ. Благодаримъ тебя, Юпитеръ, сиди. Замыкается помостъ мраморный; вступилъ онъ подъ лучезарный кровъ свой.-- Скорѣй и мы, для счастья нашего, его исполнимъ повелѣнье. (Исчезаютъ.)
   ПОСТ. (Просыпаясь). Сонъ, ты былъ моимъ дѣдомъ, и родилъ мнѣ отца, создалъ мать и двухъ братьевъ. Но -- о злая насмѣшка!-- исчезли они! скрылись отсюда только что родились, и я проснулся.-- Бѣдные несчастливцы, полагающіеся на милость сильныхъ, грезятъ такъ же, какъ я; проснутся -- и нѣтъ ничего.-- Ахъ, нѣтъ, путаю я; многіе и не помышляя о счастіи, не заслуживая его, надѣляются имъ; такъ вотъ и я обрадованъ золотымъ этимъ сномъ, и не знаю зачѣмъ.-- Это что? Какія феи посѣщаютъ это мѣсто? Табличка? И великолѣпная! Не будь же ты, какъ нашъ щегольской свѣтъ, платьемъ, богатѣйшимъ того, что одѣваетъ; не походи нисколько на нашихъ придворныхъ; будь тѣмъ, что обѣщаешь.-- (Читаетъ) "Когда львенокъ, самому невѣдомое, не ища найдетъ, и будетъ обнятъ частицей нѣжнаго воздуха; когда вѣтви, отсѣченныя отъ величественнаго кедра, много лѣтъ мертвыя, оживутъ, присоединятся къ старому пню и зазеленѣютъ снова, тогда кончатся бѣдствія Постумуса, Британія будетъ счастлива и зацвѣтетъ въ мірѣ и довольствѣ".-- И это тоже сонъ, или вздоръ, срывающійся съ языка безумнаго безъ участія мозга; то или другое, или ничто; безсмыслица, или то, чего разсудокъ не въ силахъ осмыслить. Что бы тамъ ни было -- это то же, что жизнь моя; сохраню хоть изъ того это предсказанье.

Входитъ Тюремщикъ.

   ТЮРЕ. Ну, любезный, готовъ ты къ смерти?
   ПОСТ. Переспѣлъ скорѣй; давнымъ давно.
   ТЮРЕ. Рѣчь вѣдь о висѣлицѣ; готовъ ты для нея, такъ ты не переспѣлъ, а поспѣлъ стало.
   ПОСТ. Буду хорошимъ блюдомъ для зрителей -- блюдо и расплатится.
   ТЮРЕ. Тяжелая это будетъ для тебя расплата, любезный; одно тутъ утѣшительно -- болѣе не придется ужь расплачиваться, не будутъ ужь страшны трактирные счеты, которые, часто, какъ доставляютъ удовольствіе, такъ и огорчаютъ уходящихъ. Входишь ты, ослабѣвъ отъ недостатка пищи, а выходишь, шатаясь отъ преизбытка выпитаго; досадуешь что много выпилъ, досадуешь что много и заплатилъ; и кошелекъ и голова пусты;голова тяжела, потому что слишкомъ была легка, кошелекъ слишкомъ легокъ, потому что вся тяжесть выпотрошена изъ него. Отъ всѣхъ этихъ противностей ты вотъ избавишься.-- Милосердіе пенсовой веревки мигомъ кончаетъ и тысячные разсчеты; лучше ея нѣтъ счетчика; освобождаетъ она и отъ прошедшаго, и отъ настоящаго, и отъ будущаго. Твоя шея, любезный, перо, книга и деньги; ну и расплатился.
   ПОСТ. Умереть мнѣ пріятнѣе, чѣмъ тебѣ жить.
   ТЮРЕ. Оно конечно, кто спитъ не чувствуетъ зубной боли; по тотъ, кому приводилось бы спать твоимъ сномъ, и еще съ укладкой въ постель палачемъ, полагаю, охотно помѣнялся бы мѣстомъ съ этимъ прислужникомъ; потому что, видишь ли, почтенный, не знаешь вѣдь ты, какой за тѣмъ пойдешь дорогой.
   ПОСТ. Знаю, любезный.
   ТЮРЕ. Стало, твоя смерть съ глазами во лбу; не видывалъ я такого ея изображенія; тебѣ придется или идти по указаніямъ кого-нибудь кто берется знать, или, взявъ на себя то, чего, увѣренъ, не знаешь, пуститься на удачу; ну, а чѣмъ кончишь свое странствіе, объ этомъ, полагаю, ты ужь не вернешься разсказывать.
   ПОСТ. Скажу тебѣ, любезный, чтобъ найдти дорогу, которой пойду я, у всѣхъ найдутся глаза, кромѣ развѣ тѣхъ, которые зажмуриваютъ ихъ, не желая ими пользоваться.
   ТЮРЕ. Сбыточное ли это дѣло, чтобъ человѣкъ вполнѣ могъ пользоваться глазами, чтобъ видѣть путь слѣпоты! Знаю, висѣлица ведетъ прямо къ зажмуриванію ихъ.

Входитъ Посланный.

   ПОСЛ. Сними съ него оковы, и веди къ королю.
   ПОСТ. Съ доброй ты вѣстью. Меня требуютъ, чтобъ даровать мнѣ свободу.
   ТЮРЕ. Тогда ужь пусть меня повѣсятъ.
   ПОСТ. Будешь тогда свободнѣе тюремщика; нѣтъ вѣдь засововъ для мертваго. (Уходитъ съ Посланнымъ.)
   ТЮРЕ. Кажется и тотъ, кто женился бы на висѣлицѣ и прижилъ съ ней не одну молодую висѣлицу, не былъ бы такъ расположенъ къ ней. А сколько, говоря, однакожь, по совѣсти, гораздо большихъ бездѣльниковъ, хоть онъ и Римлянинъ, страшно привязаны къ жизни, и умираютъ противъ воли; такъ же умеръ бы и я, еслибъ былъ однимъ изъ нихъ.-- Желалъ бы, чтобъ всѣ мы были одного мнѣнія, и одного хорошаго; плохо пришлось бы тогда тюремщикамъ и висѣлицамъ! Говорю въ ущербъ себѣ; но въ моемъ желаніи есть все таки и прибыль. (Уходитъ.)
   

СЦЕНА 5.

Палатка Цимбелина.

Входятъ Цимбелинъ, Беларій, Гвидерій, Арвирагъ, Пизаніо, Придворные, Военачальники и Свита.

   ЦИМБ. Боги сдѣлали васъ опорами моего престола, станьте же подлѣ меня. Мнѣ крайне прискорбно, что бѣдный воинъ, такъ славно сражавшійся, лохмотья котораго стыдили позлащенные доспѣхи, голая грудь котораго опереживала непроницаемые щиты, не отыскивается. Счастливъ будетъ тотъ, кто найдетъ его, если только наша благосклонность можетъ его осчастливить.
   БЕЛА. Никогда не видывалъ я такой благородной ярости въ существѣ такъ жалкомъ, такихъ славныхъ дѣлъ, совершенныхъ человѣкомъ, отъ котораго можно было ожидать только нищенской запуганности.
   ЦИМБ. И ни слуху о немъ?
   ПИЗА. Его искали между мертвыми и живыми; никакихъ слѣдовъ его.
   ЦИМБ. Къ сожалѣнью, я наслѣдникъ его награды, которую присоединю къ вашей, вы, печень, сердце и мозгъ Британіи, которая, признаюсь, если живетъ еще, то благодаря только вамъ.-- Время теперь спросить откуда вы; повѣдайте.
   БЕЛА. Родились мы, государь, въ Камбріи, и дворяне. Хвалиться еще чѣмъ -- было бы неправдиво и нескромно; могу только прибавить, что честны мы.
   ЦИМБ. Преклоните же колѣна.-- Встаньте, боевые мои рыцари. Дѣлаю васъ спутниками нашей особы, и надѣлю соотвѣтствующими вашему званію почестями.

Входятъ Корнелій и Придворныя Дамы.

   Озабочены чѣмъ-то эти лица.-- Отчего такъ печально привѣтствуете вы нашу побѣду? вы смотрите какъ Римляне, не такъ, какъ слѣдуетъ двору Британіи.
   КОРН. Да здравствуетъ великій король нашъ!-- Но, государь, долженъ я омрачить твою радость докладомъ о смерти королевы.
   ЦИМБ. Врачу такой докладъ неприличнѣе, чѣмъ кому либо. Но я знаю, что лѣкарства могутъ продлить только жизнь; смерть же похищаетъ и врача.-- Какъ умерла она?
   КОРН. Ужасно; умерла бѣснуясь, какъ и жила; жестокая ко всему міру, кончила жестокостью и къ себѣ. Ея признанія, если вамъ угодно, я передамъ вамъ; эти дамы, если въ чемъ ошибусь, поправятъ меня; со слезами присутствовали онѣ при ея кончинѣ.
   ЦИМБ. Прошу, говори.
   КОРН. Прежде всего она призналась, что никогда васъ не любила; что любила величіе, котораго черезъ васъ добилась, а не васъ; что вышла замужъ за вашу королевственность, была женой вашего престола, а васъ ненавидѣла.
   ЦИМБ. Это знала только она; не выскажи она этого умиранье повѣрилъ бы я и ея собственнымъ устамъ. Продолжай.
   КОРН. Ваша дочь, за которой она съ такой любовью ухаживала, была для нея, какъ призналась, скорпіономъ, и если бы не скрылась, была бы ею отравлена.
   ЦИМБ. О хитрый демонъ! Кто же проникнетъ женщину?-- Есть еще что?
   КОРН. Есть, и еще худшее. Она призналась, что у нея былъ для васъ смертельный ядъ, который, будучи принятъ, подтачивалъ бы жизнь ежеминутно, умерщвлялъ бы медленно, но постоянно; въ это время она предполагала, ухаживаньемъ, слезами, заботливостью, лобызаньемъ, овладѣть вами совершенно, и улучивъ благопріятную минуту -- за тѣмъ какъ своей хитростью расположитъ васъ,-- склонить на объявленіе ея сына наслѣдникомъ вашей короны. Когда же всѣ ея расчеты разстроились страннымъ его изчезновеніемъ, она впала въ безстыдное отчаяніе, открыла, на зло богамъ и людямъ, свои замыслы, жалѣла только о томъ, что зло ей задуманное не осуществилось, и умерла въ отчаяніи.
   ЦИМБ. И вы все это слышали? дамы. Слышали, ваше величество.
   ЦИМБ. Не виноваты тутъ ни глаза мои, потому что она была прекрасна, ни уши, слышавшіе ея лесть, ни сердце, считавшее ее тѣмъ, чѣмъ она казалась; не могъ я не довѣрять ей; но ты, о дочь моя! ты можешь сказать что была это глупость съ моей стороны; то, что ты на себѣ испытываешь, доказываетъ это. Исправь же все, небо!

Входятъ Луцій, Іахимо, Предсказатель и другіе Римляне подъ стражей, сзади ихъ Постумусъ и Иногена.

   Ты, Кай, не за данью теперь здѣсь; Британцы отбились отъ нея, хоть и не безъ потери многихъ храбрыхъ, родные которыхъ просили успокоить благородныя ихъ души избіеніемъ васъ, ихъ плѣнниковъ, на что мы и изъявили согласіе. Подумай же о судьбѣ своей.
   ЛУЦІ. Подумай, государь, и ты о превратностяхъ войны; побѣда совершенно случайно ваша; будь она нашей -- не грозили бы мы, когда кровь остыла ужь, нашимъ плѣнникамъ мечемъ. Но если богамъ такъ ужь угодно, чтобы ничто, кромѣ смерти, не было нашимъ выкупомъ -- пусть приходитъ она; Римлянинъ съумѣетъ умереть Римляниномъ. Августъ живъ, чтобъ попомнить это; это все, что касается лично меня. Объ одномъ только попрошу: позволь выкупить моего юнаго служителя, Британца родомъ; никогда, ни у кого не было пажа, такъ скромнаго, такъ ревностнаго и исполнительнаго, такъ заботливаго о своемъ дѣлѣ, такъ способнаго и вѣрнаго. Въ этой просьбѣ, подкрѣпляемой его достоинствами, ты, смѣю сказать, не можешь отказать мнѣ; онъ не нанесъ никакого вреда ни одному Британцу, хотя и служилъ Римлянину. Спаси его, государь, и не щади остальныхъ.
   ЦИМБ. Я навѣрное гдѣ нибудь видѣлъ его. Знакомо мнѣ его лице.-- Юноша, ты вкрался въ мое расположеніе; ты мой. Не знаю ни почему, ни для чего говорю я: живи, юноша; и не благодари твоего господина; живи и проси у Цимбелина чего хочешь -- все, соотвѣтствующее моей добротѣ и твоему положенію, я дарую тебѣ; даже еслибъ ты потребовалъ и благороднѣйшаго изъ плѣнниковъ.
   ИМОГ. Благодарю васъ, ваше величество.
   ЛУЦІ. Я не прошу тебя выпрашивать мою жизнь, мой милый; знаю вѣдь что будешь.
   ИМОГ. Нѣтъ, нѣтъ; увы! Другая у меня забота.-- Вижу какъ смерть мнѣ горькое.-- Твоя жизнь, добрый мои господинъ, должна сама хлопотать о себѣ.
   ЛУЦІ. Онъ отъ меня отказывается. Покидаетъ меня, пренебрегаетъ мной; скоро умираетъ радость, полагающихся на вѣрность мальчиковъ и дѣвочекъ.-- Отчего же стоитъ онъ въ такомъ недоумѣніи?
   ЦИМБ. Чего же хочешь ты, любезный? Я все больше и больше люблю тебя: больше и больше думай и ты, чего лучше попросить у меня. Знаешь съ кого не сводишь глазъ? говори; хочешь, чтобъ онъ жилъ? Родственникъ онъ тебѣ? другъ?
   ИМОГ. Онъ Римлянинъ, и такой же мнѣ родственникъ, какъ я вашему величеству, хотя, какъ подданный, я все таки нѣсколько ближе къ тебѣ.
   ЦИМБ. Отчего же не спускаешь ты съ него глазъ?
   ИМОГ. Я скажу это тебѣ одному, если тебѣ будетъ угодно меня выслушать.
   ЦИМБ. Выслушаю съ большимъ удовольствіемъ и какъ только могу внимательно. Какъ твое имя?
   ИМОГ. Фиделіо, государь.
   ЦИМБ. Ты, добрый юноша, мой пажъ; я буду твоимъ господиномъ; отойдемъ въ сторону; говори свободно. (Отходитъ въ сторону.)
   БЕЛА. Воскресъ этотъ юноша изъ мертвыхъ?
   АРВИ. И двѣ песчинки не похожи такъ другъ на друга, какъ онъ на того милаго, румянаго юношу, что умеръ, и также назывался Фиделіо.-- Какъ ты думаешь?
   ГВИД. Живъ умершій.
   БЕЛА. Молчите, молчите! посмотримъ что будетъ дальше; не признаетъ онъ насъ; подождемъ. Бываютъ вѣдь сходства; еслибъ это былъ онъ, я увѣренъ, онъ заговорилъ бы съ нами.
   ГВИД. Видѣли мы, однакожь, его мертвымъ.
   БЕЛА. Молчи; посмотримъ что будетъ.
   ПИЗА. (Про себя). Это госпожа моя! Ну, если она жива, пусть все идетъ своей чредой, къ дурному или хорошему.
   ЦИМБ. (Выходя съ Имогеной впередъ). Стань подлѣ меня, и спрашивай громко.-- (Іахимо) Подойди ты; отвѣчай этому юношѣ, и безъ утайки, или, клянусь нашимъ величіемъ и нашей украшающей его честью, жесточайшей пыткой вывѣемъ мы правду изъ лжи.-- Спрашивай же его.
   ИМОГ. Мнѣ хотѣлось бы узнать, отъ кого получилъ онъ этотъ перстень.
   ПОСТ. (Про себя). Ему какое до этого дѣло?
   ЦИМБ. Скажи, какъ этотъ бриліантъ, что на твоей рукѣ, сдѣлался твоимъ?
   ІАХИ. Тебѣ слѣдовало бы подвергнуть меня пыткѣ, чтобъ не говорилъ я того, что, если скажу, тебя подвергнетъ ей.
   ЦИМБ. Какъ! меня?
   ІАХИ. Я радъ, что меня принуждаютъ высказать то, что скрывать -- мука для меня. Гнусностью добылъ я этотъ перстень; онъ принадлежалъ Леонатусу, котораго ты изгналъ, человѣку -- и это должно терзать тебя еще болѣе, чѣмъ меня, -- благороднѣе котораго между небомъ и землей никогда не существовало. Хочешь, государь, знать еще болѣе.
   ЦИМБ. Все къ этому относящееся.
   ІАХИ. Дочь твоя, это совершенство, отъ воспоминанія о которой сердце мое обливается кровью и лживый духъ мой изнемогаетъ -- Извини; дурно мнѣ.
   ЦИМБ. Моя дочь? чтожь она? Соберись съ силами; хочу скорѣй чтобъ ты жилъ пока природа дозволяетъ, чѣмъ умеръ прежде чѣмъ все узнаю. Оправься и говори.
   ІАХИ. Однажды -- злосчастенъ былъ колоколъ, пробившій часъ этотъ,-- это было въ Римѣ -- будь проклятъ домъ, въ которомъ мы находились, -- былъ пиръ -- о, зачѣмъ яства наши не были отравлены, покрайней мѣрѣ мной подносимыя ко рту!-- добрый Постумусъ -- что говорю я? онъ былъ слишкомъ добръ для среды злыхъ, былъ бы лучшимъ всѣхъ и въ кругу самыхъ лучшихъ, -- сидѣлъ грустный, и слушалъ какъ мы превозносили нашихъ Игаліанскихъ возлюбленныхъ: за красоту, такъ что и напыщенное хвастовство краснорѣчивѣйшаго изъ смертныхъ дѣлалось бѣднымъ; за стройность, обирая всѣ хранилища Венеръ и Минервъ, стыдящихъ торопливую природу, за душевныя качества, находя въ нихъ цѣлую лавку свойствъ, увлекающихъ мущинъ и помимо ослѣпляющей глаза красоты -- этой удочки на женитьбу.
   ЦИМБ. Я стою, какъ на огнѣ. Къ дѣлу.
   ІАХИ. Дойду все-таки слишкомъ скоро, если не жаждешь узнать свое горе еще скорѣе. Постумусъ -- очевидно, благородно любившій царственную свою супругу, -- вступился, и нисколько не опорочивая восхваляемыхъ нами -- онъ былъ воздерженъ, какъ сама добродѣтель, -- принялся за портретъ своей супруги, который, когда былъ написанъ и одушевленъ его языкомъ, доказалъ, что всѣ мы, или хвастали кухонными граціями, или были несказанными дурнями.
   ЦИМБ. Къ дѣлу, къ дѣлу.
   ІАХИ. Цѣломудріе твоей дочери -- изъ этого и вышло. Говоря о немъ, онъ сказалъ, что и сама Діана не была свободна отъ нечистыхъ сновидѣній, что одна только твоя дочь имъ недоступна; въ этомъ я, негодяй, усомнился и предложилъ закладъ -- мое золото противъ этого перстня, который былъ тогда на благородной рукѣ его, -- что буду на ея брачномъ ложѣ и выиграю перстень ея и моимъ прелюбодѣяніемъ, Онъ, какъ истинный рыцарь, такъ же убѣжденный въ ея вѣрности, какъ я убѣдился потомъ, отдалъ перстень въ залогъ -- отдалъ бы и карбункулъ изъ колеса Феба, и могъ смѣло, хотя бы онъ стоилъ и всей колесницы. Я тотчасъ же отправился съ этой цѣлью въ Британію; ты, государь, можетъ быть припомнишь мое пребываніе при твоемъ дворѣ, гдѣ твоя цѣломудренная дочь уяснила мнѣ, какая страшная разница между любовью и бездѣльничествомъ. Лишенный такимъ образомъ надежды, но не желанія, мой Италіанскій мозгъ придумалъ въ вашей простодушной Британіи величайшую гнусность, для моей выгоды превосходную; коротко, хитрость моя такъ удалась, что я возвратился съ запасомъ лживыхъ доказательствъ, вполнѣ достаточнымъ, чтобъ свести благороднаго Леонатуса съ ума. Уязвляя его увѣренность въ ней разными примѣтами, разными несомнѣнными свидѣтельствами: ковровъ, картинъ, этого браслета -- о, какъ хитро добылъ я его!-- мало того, сокровеннымъ знакомъ на ея тѣлѣ, я такъ поколебалъ ее, что онъ не могъ не повѣрить, что она сбросила узы цѣломудрія и что я воспользовался этимъ. За тѣмъ -- Его я, кажется, вижу --
   ПОСТ. (Выходя впередъ). Да, видишь Италіанскій демонъ!-- О, какой же легковѣрный дуракъ я, чудовищный убійца, воръ, все чѣмъ называютъ всѣхъ изверговъ прошедшаго, настоящаго, будущаго!-- О, дайте мнѣ веревку, ножъ, или ядъ! какого нибудь судію праваго. Посылай, государь, за искуснѣйшими палачами; я чудовище, умаляющее все ужасное въ мірѣ, потому что я хуже его. Я Постумусъ, убившій дочь твою;-- лгу, какъ негодяй; это сдѣлалъ негодяй, далеко меньшій меня, святотатственнаго вора.-- Храмомъ добродѣтели была она; нѣтъ -- самой добродѣтелью. Плюй на меня, бросай камнями, грязью; натрави на меня собакъ уличныхъ; каждый бездѣльникъ пусть называется Постумусомъ Леонатусомъ, и бездѣльничества будетъ меньше, чѣмъ было!-- О Имогена, царица моя, жизнь моя, жена моя! О Имогена, Имогена, Имогена!
   ИМОГ. Успокойся! послушай, послушай!
   ПОСТ. Что жь это, комедія что ли? Вотъ тебѣ, дерзкій пажъ, (Бьетъ ее; она падаетъ) твоя роля.
   ПИЗА. О помогите, помогите моей и вашей госпожѣ.-- О Постумусъ, господинъ мой, никогда до этого не убивалъ ты Имогены.-- Помогите, помогите!-- Добрая госпожа моя!
   ЦИМБ. Перевернулся свѣтъ?
   ПОСТ. Какъ нашло на меня это бѣшенство?
   ПИЗА. Приди въ себя, госпожа моя!
   ЦИМБ. Если это такъ, боги хотятъ убить меня смертельной радостью.
   ПИЗА. Какъ ты себя чувствуешь?
   ИМОГ. О, прочь съ глазъ моихъ! ты далъ мнѣ ядъ; скройся гнусный измѣнникъ отсюда; не дыши тамъ, гдѣ принцы.
   ЦИМБ. Это голосъ Имогены.
   ПИЗА. Да забросаютъ меня боги сѣрными камнями, если я не думалъ, что въ данномъ тебѣ ящичкѣ драгоцѣннѣйшее средство. Я получилъ его отъ королевы.
   ЦИМБ. Еще новость.
   ИМОГ. Оно отравило меня.
   КОРН. О, боги! я забылъ объ одномъ еще признаніи королевы, которое должно оправдать его. Если Пизаніо, говорила она, передалъ своей госпожѣ снадобье, которое я выдала ему за цѣлебное, она угощена, какъ я угостила бы крысу.
   ЦИМБ. Что такое, Корнелій?
   КОРН. Королева, государь, часто заставляла меня приготовлять ей яды, и всегда подъ предлогомъ любознательности, для испытанія ихъ надъ простыми животными, какъ кошки и собаки, ничего не стоющія; я же, боясь болѣе опасныхъ цѣлей, составлялъ ей вещество, которое, бывши принято, могло прекращать жизнь, но на короткое только время, по истеченіи котораго всѣ ея отправленія начинаютъ дѣйствовать снова, какъ слѣдуетъ.-- Приняли вы это снадобье?
   ИМОГ. Я думаю, когда была мертва.
   БЕЛА. Вотъ, дѣти, вина нашей ошибки.
   ГВИД. Фиделіо это, нѣтъ никакого сомнѣнія.
   ИМОГ. Зачѣмъ бросилъ ты законную жену свою? Представь себѣ, что стоишь на скалѣ, (Обнимая его) ну, брось же меня теперь опять.
   ПОСТ. Виси тутъ, душа моя, какъ плодъ, до самой смерти дерева!
   ЦИМБ. Что же это? какъ же ты, моя плоть, дитя мое, оставляешь меня глупымъ зрителемъ этой сцены? не хочешь сказать мнѣ слова?
   ИМОГ. (Преклоняя предъ нимъ колѣна). Благослови, государь.
   БЕЛА. Вы полюбили этого юношу, и не удивляюсь -- есть тому причина.
   ЦИМБ. Мои падающія на тебя слезы, да будутъ тебѣ святой водой! Имогена, умерла мать твоя.
   ИМОГ. Прискорбно мнѣ это, государь.
   ЦИМБ. Ахъ, злая была она; она вина того, что мы свидѣлись такъ странно; и сынъ ея исчезъ, не знаемъ какъ и куда.
   ПИЗА. Государь, теперь когда страхъ миновалъ, я скажу тебѣ правду. Плотенъ, когда госпожа моя скрылась, пришелъ ко мнѣ съ обнаженнымъ мечемъ въ рукѣ, съ пѣной у рта, и поклялся, если я не открою ему куда она скрылась, убить меня тутъ же. Случайно у меня было въ это время въ карманѣ обманное письмо моего господина; изъ него онъ узналъ, что ее надо искать въ горахъ близь Мильфорда, куда онъ, бѣснуясь и въ платьѣ моего господина, которое у меня вытребовалъ, тотчасъ же и отправился съ гнусной цѣлью и съ клятвой ее изнасиловать; что же съ ними за тѣмъ сталось, я не знаю.
   ГВИД. Я докончу разсказъ твой. Я убилъ его тамъ.
   ЦИМБ. О боги! Не хотѣлось бы мнѣ, чтобы мои уста за твои хорошія дѣла произнесли жестокій приговоръ тебѣ; прошу тебя, храбрый юноша, отрекись отъ сказаннаго.
   ГВИД. Что сказалъ, то и сдѣлалъ.
   ЦИМБ. Вѣдь принцъ онъ былъ.
   ГВИД. И пренаглый. Въ оскорбленіи меня не было ничего принцевскаго; онъ раздражилъ меня такими рѣчами, что я возсталъ бы и противъ моря, еслибъ оно могло такъ на меня ревѣть. Я отсѣкъ ему голову, и радехонекъ что не стоитъ онъ здѣсь, и не разсказываетъ этого обо мнѣ.
   ЦИМБ. Жаль мнѣ тебя. Своимъ собственнымъ языкомъ осудилъ ты себя и долженъ подвергнуться карѣ нашихъ законовъ. Ты долженъ умереть.
   ИМОГ. И этотъ безголовый трупъ приняла я за трупъ моего супруга.
   ЦИМБ. Связать и увести преступника.
   БЕЛА. Не торопись такъ, государь. Онъ лучше убитаго имъ, родомъ онъ не хуже тебя самого, и оказалъ тебѣ услугу, какой и раны цѣлой ватаги Клотеновъ никогда не оказали бы.-- Не трогайте рукъ его -- не для узъ рождены онѣ.
   ЦИМБ. Зачѣмъ, старикъ, хочешь ты уничтожить свою заслугу, не получивъ еще награды за нее, вызовомъ нашего гнѣва? Не хуже насъ онъ родомъ?
   АРВИ. Это конечно преувеличеніе.
   ЦИМБ. И умретъ онъ за то.
   БЕЛА. Умремъ всѣ трое; но я докажу что двое изъ насъ дѣйствительно таковы какъ я сказалъ о немъ.-- Дѣти, приходится повести рѣчь для меня опасную, для васъ же благодатную.
   АРВИ. Твоя опасность и наша, ГВИД.
   А наше счастье и твое.
   БЕЛА. Такъ и быть. Былъ у тебя, государь, подданый, называвшійся Беларіемъ.
   ЦИМБ. Что же онъ? изгнанный онъ измѣнникъ.
   БЕЛА. Дожившій до моихъ преклонныхъ лѣтъ; изгнанникъ онъ дѣйствительно; но какимъ образомъ онъ сдѣлался измѣнникомъ -- не знаю.
   ЦИМБ. Взять его. И цѣлый міръ не спасетъ его.
   БЕЛА. Не горячись такъ. Заплати прежде за вскормленіе сыновей твоихъ, и за тѣмъ бери все что получу.
   ЦИМБ. За вскормленіе сыновей моихъ?
   БЕЛА. Я слишкомъ грубъ и дерзокъ; но вотъ, преклоняю колѣна. Не встану, пока не возвеличу сыновей моихъ; за тѣмъ не щади стараго отца. Государь, эти два юноши, называющіе меня отцемъ и думающіе, что они мои сыновья -- не мое, а твое порожденіе; твоей, государь, они крови.
   ЦИМБ. Какъ! мое порожденіе?
   БЕЛА. Такъ вѣрно, какъ ты -- твоего отца. Я, старый Морганъ, тотъ самый Беларій, котораго ты нѣкогда изгналъ. Твоя воля была единственнымъ моимъ преступленіемъ, самимъ наказаніемъ, всей измѣной; виновенъ я только тѣмъ что пострадалъ. Прекрасныхъ этихъ принцевъ -- таковы они дѣйствительно, -- я двадцать лѣтъ воспитывалъ; тому чему могъ научилъ, а какъ я самъ воспитанъ, ты знаешь, государь. Кормилица ихъ Эврифила, на которой я за кражу женился, похитила этихъ дѣтей послѣ моего изгнанія. Склонилъ я ее на это, потому что былъ уже за то, что сдѣлалъ потомъ, наказанъ; преслѣдованіе за вѣрность побудило меня къ измѣнѣ. Чѣмъ больше горевалъ ты объ ихъ потерѣ, тѣмъ болѣе соотвѣтствовало это цѣли похищенія ихъ.-- Но вотъ, государь, я возвращаю тебѣ сыновей твоихъ, лишая себя двухъ драгоцѣннѣйшихъ товарищей въ мірѣ. Да низойдетъ росой благословеніе осѣняющаго насъ неба на ихъ головы; они достойны блестѣть на немъ звѣздами.
   ЦИМБ. Обливаясь слезами, говоришь ты. Служба, которую вы трое сослужили мнѣ, невѣроятнѣе еще твоего разсказа. Я потерялъ дѣтей моихъ. Если это они -- не знаю какъ желать двухъ еще болѣе достойныхъ сыновей.
   БЕЛА. Еще нѣсколько словъ.-- Этотъ юноша, названный мной Полидоромъ, достойнѣйшій изъ принцевъ -- твой Гвидерій, а этотъ, мой Кадвалъ -- Арвирагъ, меньшой царственный сынъ твой; онъ, государь, былъ завернутъ въ прекраснѣйшую пелену, сотканную самой королевой, его матерью; для большаго удостовѣренія могу представить ее.
   ЦИМБ. У Гвидерія была на шеѣ удивительная родинка, въ видѣ кровавой звѣздочки.
   БЕЛА. Она и доселѣ вотъ у этого; премудрая природа наградила его ею, какъ бы нарочно для облегченія нынѣшняго его признанія.
   ЦИМБ. Что же это, мать я разрѣшившаяся тремя? Никогда мать не радовалась еще такъ разрѣшенію.-- Да благословитъ васъ небо; вырванные такъ странно изъ вашей сферы, вращайтесь въ ней снова.-- О, Имогена, лишилась ты черезъ это королевства.
   ИМОГ. Нѣтъ, государь, пріобрѣла черезъ это два міра.-- О, милые мои братья, вотъ какъ мы свидѣлись.-- Видите, я правдивѣе васъ; вы называли меня братомъ, тогда какъ я была сестра ваша; я же называла васъ братьями, которыми вы и были.
   ЦИМБ. Развѣ вы когда нибудь встрѣчались?
   АРВИ. Какже, государь.
   ГВИД. И при первой же встрѣчѣ полюбили ее, и любили, пока не сочли ее умершей.
   КОРН. Отъ принятаго ей снадобья королевы.
   ЦИМБ. О дивный инстинктъ! Когда же я все узнаю?-- Къ спѣшному этому сокращенію примыкаетъ такъ много обстоятельствъ, напрашивающихся на болѣе подробный разсказъ. Гдѣ и какъ жила ты? и какъ привелось тебѣ служить Римскому нашему плѣннику? какъ ты разсталась съ братьями? какъ прежде съ ними встрѣтилась? зачѣмъ бѣжала ты отъ двора, и куда?-- Это, и почему вы трое поспѣшили на битву, и не знаю сколько еще другаго надо спросить; всѣ побочныя обстоятельства, и все это сцѣпленіе случайностей хотѣлось бы мнѣ узнать, но ни время, ни мѣсто не допускаютъ дальнѣйшихъ распросовъ. Смотрите, Постумусъ бросилъ якорь подлѣ Имогены, а она, какъ безвредная молнія, обращая глаза на него, на братьевъ, на меня, ея повелителя, сверкаетъ на каждаго восторгомъ; и всѣ отвѣчаютъ ей тѣмъ же.-- Идемъ и да задымится храмъ нашими жертвами.-- (Беларію) Ты братъ мнѣ, и всегда имъ будешь.
   ИМОГ. А мнѣ отцемъ; твоей помощи обязана я, что дожила до этого счастливаго дня.
   ЦИМБ. Всѣ переполнены радостью, кромѣ обремененныхъ оковами; пусть и они радуются, участвуютъ въ нашемъ блаженствѣ.
   ИМОГ. Теперь, добрый господинъ, я готова служить тебѣ.
   ЛУЦІ. Будь счастлива.
   ЦИМБ. А какъ было бы хорошо, еслибъ и пропавшій воинъ, такъ доблестно сражавшійся, былъ здѣсь, и далъ королю возможность отблагодарить достойно.
   ПОСТ. Государь, я этотъ воинъ, бывшій товарищемъ этихъ троихъ, въ простой одеждѣ, которая была мнѣ нужна для тогдашней моей цѣли.-- Что это былъ я, можешь подтвердить ты, Іахимо; я повергъ тебя на землю, и могъ бы покончить.
   ІАХИ. (Преклоняя колѣна). Повергаюсь снова; но теперь совѣсть сгибаетъ мои колѣна, тогда же ихъ согнула твоя мощь. Прошу, возьми эту жизнь, которой не разъ тебѣ обязанъ; но прежде -- возьми твой перстень, вотъ и браслетъ вѣрнѣйшей изъ принцессъ, когда либо въ вѣрности клявшихся.
   ПОСТ. Не преклоняй предо мной колѣнъ. Мое торжество надъ тобой -- пощада; моя месть -- прощеніе. Живи, и будь съ другими честнѣе.
   ЦИМБ. Благородный приговоръ. Зять учитъ насъ великодушію. Прощеніе всѣмъ.
   АРВИ. Ты помогалъ намъ, какъ бы думая, что ты братъ нашъ; рады мы, что братъ ты намъ на самомъ дѣлѣ.
   ПОСТ. Вашъ слуга, принцы.-- Доблестный вождь Рима, позови своего предсказателя. Когда я спалъ, я видѣлъ во снѣ Юпитера, слетѣвшаго ко мнѣ на орлѣ своемъ и тѣни моихъ родственниковъ; когда же проснулся, нашелъ на моей груди вотъ этотъ пергаменъ, содержаніе котораго такъ темно, что я ничего не понялъ; пусть онъ покажетъ свое искусство въ толкованіи.
   ЛУЦІ. Филармонусъ!
   ПРЕД. Здѣсь я.
   ЛУЦІ. Прочти и объясни.
   ПРЕД. (Читаетъ). "Когда львенокъ, самому не вѣдомое, не ища, найдетъ и будетъ обнятъ частицей нѣжнаго воздуха; когда вѣтви, отсѣченныя отъ величественнаго кедра, много лѣтъ мертвыя, оживутъ, присоединятся къ старому пню и зазелѣнѣютъ снова, тогда кончатся бѣдствія Постумуса, Британія будетъ счастлива и зацвѣтетъ въ мирѣ и довольствѣ".-- Ты, Леонатусъ -- львенокъ; на это указываетъ прямо составъ твоего имени: Leo-natus значитъ вѣдь львомъ рожденный; (Цимбелину) частица нѣжнаго воздуха -- твоя добродѣтельная дочь; вѣдь нѣжный воздухъ по Римски -- mollis aer, а mollis аег -- millier, а эта mulier -- угадываю -- вѣрнѣйшая изъ женъ, которая вотъ сейчасъ, въ оправданіе словъ оракула, тобой не вѣдомая и не искомая, обняли тебя, какъ нѣжнѣйшій воздухъ.
   ЦИМБ. Похоже на то.
   ПРЕД. Величественный кедръ, царственный Цимбелинъ, ты, а отсѣченныя вѣтви -- два твои сына, похищенные Беларіемъ; они много лѣтъ считались мертвыми, но теперь ожили и присоединились къ величественному кедру, потомство котораго обѣщаетъ Британіи миръ и довольство.
   ЦИМБ. Прекрасно; начнемъ же съ мира.-- Луцій, хотя мы и побѣдили, мы покоряемся Цезарю и Римской Имперіи, и обѣщаемъ платить обычную дань; мы отказались отъ нея по внушенію злобной нашей королевы, которую, вмѣстѣ и съ сыномъ, жестоко покарало правосудіе неба.
   ПРУД. Персты небесныхъ силъ настроиваютъ гармонію этого мира. Видѣніе, которое я объяснилъ Луцію передъ самымъ началомъ этой, почти что не охладѣвшей еще битвы, вполнѣ теперь осуществилось. Римскій орелъ, высоко летѣвшій съ юга на западъ, все уменьшавшійся и наконецъ, исчезнувшій въ лучахъ солнца, предвѣщалъ, что нашъ величавый орелъ, царственный Цезарь, снова соединится любовью съ лучезарнымъ Цимбелиномъ, сіяющимъ на западѣ.
   ЦИМБ. Восхвалимъ же боговъ, и крутящійся дымъ съ благословенныхъ нашихъ алтарей да поднимется до самыхъ ноздрей ихъ. Объявимъ о мирѣ всѣмъ нашимъ подданнымъ. Идемъ. Пусть Римскія и Британскія знамена дружно развѣваются вмѣстѣ; такъ войдемъ мы въ Лудъ и тамъ, утвердивъ этотъ миръ во храмѣ великаго Юпитера, скрѣпимъ его за тѣмъ торжествами.-- Трогайтесь!-- Никогда война не кончалась, прежде чѣмъ омыли кровавыя руки, такимъ миромъ! (Уходятъ).
   
ы, и тѣ едва-ли могутъ превзойти двухъ этихъ юношей... О, боги, простите мнѣ! Теперь, когда Постумъ измѣнилъ мнѣ, я желала-бы сдѣлаться въ самомъ дѣлѣ мужчиной, чтобы стать ихъ товарищемъ.
   Бэларій. Такъ рѣшено; идемъ приготовлять ужинъ (Имоджене). Войди къ намъ, прекрасный юноша. На тощій желудокъ разговоръ клеится плохо. Когда-же ты поужинаешь, мы тебя попросимъ разсказать намъ свою исторію, -- разумѣется, только то, что самъ ты захочешь разсказать.
   Гвидерій. Прошу тебя, иди впередъ.
   Арвирагъ. Ночь не такъ пріятна совѣ, а утро жаворонку, чѣмъ намъ твой приходъ.
   Имоджена. Благодарю васъ, господа.
   Арвирагъ. Идемъ-же (Уходятъ въ пещеру).
  

СЦЕНА VII.

Въ Римѣ.

Входятъ два Сенатора и Трибуны.

  
   1-й сенаторъ. Вотъ содержаніе императорскаго указа: -- Такъ какъ войска изъ плебеевъ заняты теперь войною въ Панноніи и въ Далмаціи, а войско, находящееся въ Галліи, слишкомъ малочисленно для успѣшнаго усмиренія возставшихъ британцевъ, императоръ обращается къ патриціямъ съ предложеніемъ принять участіе въ предстоящемъ походѣ. Люція онъ назначаетъ проконсуломъ, а вамъ, трибуны, повелѣваетъ поспѣшить наборомъ. Да здравствуетъ Цезарь!
   Трибyнъ. Такъ главнымъ военачальникомъ будетъ Люцій?
   2-й сенаторъ. Да, онъ.
   Трибунъ. Теперь онъ въ Галліи?
   1-й сенаторъ. Да, съ тѣми легіонами, о которыхъ я упоминалъ и которые вы должны усилить новымъ наборомъ. Въ указѣ обозначено и число новобранцевъ, и время ихъ отправленія.
   Трибyнъ. Наша обязанность будетъ исполнена (Уходятъ.)
  

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Лѣсъ неподалеку отъ пещеры.

Входитъ Клотэнъ.

  
   Клотэнъ. Если Пизаній вѣрно описалъ мнѣ мѣсто, гдѣ они должны встрѣтиться, я нахожусь теперь недалеко отъ него. Какъ идетъ ко мнѣ его платье и какъ оно мнѣ нравится. Почему-бы мнѣ не пристала въ немъ и его возлюбленная, когда она создана тѣмъ-же, кто и создалъ портного? Къ тому-же говорятъ, -- и это не во гнѣвъ имъ будь сказано, -- женское пристрастіе не болѣе, какъ прихоть, причуда. Отчего и мнѣ не постоять за себя? Такъ какъ нѣтъ ничего предосудительнаго, если человѣкъ y себя въ комнатѣ разговариваетъ самъ съ собою передъ зеркаломъ, то я самъ могу сознаться себѣ, что линіи моего тѣла очерчены не хуже чѣмъ y него; я такъ-же молодъ, какъ онъ, но при томъ сильнѣе. По богатству я ему не уступаю, а по положенію несравнѣнно выше, потому что я много знатнѣе. Въ дѣлахъ общественныхъ я человѣкъ способный, а въ боевыхъ не знаю себѣ равнаго, тѣмъ не менѣе эта упрямая бабенка, не смотря на всѣ мои достоинства, все-таки любитъ его. Вотъ она жизнь-то человѣческая! Теперь, Постумъ, голова твоя еще гордо держится y тебя на плечахъ, а черезъ часъ она съ нихъ свалится. Я изнасилую твою возлюбленную, y тебя-же на глазахъ изрѣжу твой нарядъ, а твою Имоджену пинками препровожу къ ея отцу. Старикъ-то хотя, быть можетъ, немного и посердится за мое грубое обращеніе, но моя мать, держа его своенравіе въ своихъ рукахъ, съумѣетъ все обратить въ мою пользу. Лошадь моя привязана крѣпко и въ надежномъ мѣстѣ. -- Ну, а ты, мечъ, выходи изъ ноженъ для своего грознаго дѣла... О фортуна, отдай ихъ мнѣ въ руки! Вотъ, судя по описаніямъ Пизанія, то мѣсто, гдѣ они должны встрѣтиться... Этотъ бездѣльникъ не посмѣлъ-бы меня обмануть (Уходитъ).
  

СЦЕНА II.

Передъ пещерой.

Изъ пещеры выходятъ Бэларій, Гвидерій, Арвирагъ и Имоджена.

  
   Бэларій (Имодженѣ). Тебѣ нездоровится. Останься y насъ въ пещерѣ. Тотчасъ послѣ охоты мы вернемся къ тебѣ.
   Арвирагъ. Останься, братъ. Развѣ мы не братья?
   Имоджена. Какъ всѣмъ людямъ слѣдовало-бы между собою быть братьями, но и одна глина отличается качествами отъ другой, хотя обѣ онѣ только прахъ... Мнѣ очень нездоровится.
   Гвидерій. Ступайте вы оба на охоту, а я останусь съ нимъ.
   Имоджена. Хотя мнѣ и нехорошо, но все-таки я еще не настолько боленъ, чтобы оставаться со мною. Я не изъ тѣхъ изнѣженныхъ людей, которые, какъ-только занемогутъ, уже воображаютъ, будто умираютъ. Оставьте меня здѣсь, а сами займитесь обычнымъ своимъ дѣломъ; нарушеніе привычки -- нарушеніе всего теченія жизни. Мнѣ нездоровится, но ваше присутствіе мнѣ не поможетъ. Общество не поможетъ тому, кто любитъ уединеніе. Видно, я еще не особенно боленъ, когда могу объ этомъ разсуждать. Я буду охранять ваше жилище; довѣрьте мнѣ его; я ничего y васъ не украду, кромѣ, быть можетъ, самого себя; но, если я умру, потеря будетъ небольшая.
   Гвидерій. Я. уже говорилъ, что полюбилъ тебя, полюбилъ такъ-же искренно и сильно, какъ люблю отца.
   Бэларій. Что? Что такое?
   Арвирагъ. Если грѣхъ это говорить, то и я присоединяю себя къ проступку брата. Самъ не знаю, за что полюбилъ я этого юношу, но, вѣдь, ты же мнѣ говорилъ, что въ любви самъ не знаешь, за что любишь. Но, если-бы y входа стоялъ гробъ, и меня спросили: -- "кто долженъ въ него лечь?" я отвѣтилъ бы: "Пусть лучше ляжетъ отецъ, чѣмъ этотъ юноша".
   Бэларій (Про себя). Какой благородный порывъ! Какъ сильно сказалась въ немъ доблесть природы, царственное величіе происхожденія! Отъ трусовъ родятся трусы, отъ подлецовъ -- подлецы. У природы во всемъ есть зерна и мякина, мука и отбросы. Я, правда, не отецъ имъ, однако они этого не знаютъ, но вслѣдствіе какого чуда полюбили они этого юношу болѣе, чѣмъ меня? (Громко). Теперь уже десятый часъ утрa.
   Арвирагъ (Имодженѣ). Прощай, братъ.
   Имоджена. Желаю вамъ успѣха на охотѣ.
   Арвирагъ. А мы тебѣ добраго здоровья (Бэларію). Идемъ, отецъ, я готовъ.
   Имоджена (Про себя). Какіе добрые люди! О, боги, сколько лжи наслушалась я на своемъ вѣку. Наши придворные увѣряютъ, будто вдали отъ двора всюду одна дикость и мерзость запустѣнія; но опытъ, какъ сильно облачаешь ты ихъ, и лжи. Царственныя моря порождаютъ чудовищъ, а ихъ данницы, впадающія въ нихъ реки, доставляютъ къ нашему столу вкусную и питательную рыбу!.. Однако, мнѣ нездоровится все больше и больше... должно-быть, оттого, что тяжело на сердцѣ... Другъ Пизаній, попробую принять твоего лекарства.
   Гвидерій. Какъ ни старался я заставить его высказаться, онъ повѣдалъ мнѣ только, что происхожденія онъ высокаго, но что его незаслуженно постигло несчастіе, такъ-какъ онъ никакой вины за собою не знаетъ.
   Арвирагъ. То-же отвѣтилъ онъ и мнѣ, хотя и прибавилъ, что впослѣдствіи я, быть можетъ, узнаю отъ него болѣе.
   Бэларій. Ну, за дѣло, за дѣло! (Имодженѣ). Мы теперь уходимъ, а ты вернись въ пещеру и отдохни.
   Арвирагъ. Мы не долго пробудемъ въ отсутствіи.
   Бэларіи. Пожалуйста, не хворай, такъ-какъ тебѣ придется замѣнить намъ хозяйку.
   Имоджена. Больной или здоровый, я все-таки буду вамъ служить.
   Бэларій. И ты нашъ, не правда-ли, навсегда? (Имоджена уходитъ въ пещеру). Хотя y этого юноши, очевидно, на душѣ тяжелое горе, но сразу замѣтно, что онъ хорошаго рода.
   Арвирагъ. А какъ онъ поетъ! Точно ангелъ.
   Гвидерій. Да и пищу приготовляетъ отлично. Онъ вырѣзаетъ изъ кореньевъ разныя фигуры и такъ приправляетъ нашу похлебку, словно она предназначается для больной Юноны, а самъ онъ врачъ богини.
   Арвирагъ. Какъ прелестно соединяются y него улыбка со вздохомъ, точно вздохъ стыдится того, что онъ не улыбка, а улыбка будто бы смѣется надъ желаніемъ вздоха вырваться изъ такого божественнаго храма, чтобы слиться потомъ съ порывами вѣтра, проклинаемаго мореходами.
   Гвидерій. Горе и терпѣніе, какъ мнѣ кажется, пустили въ немъ такіе глубокіе корни, что самые эти корни переплелись между собою.
   Арвирагъ. Пусть терпѣніе ростетъ, а горе, эта вонючая бузина, избавитъ отъ своего корня произрастающую виноградную лозу.
   Бэларій. Теперь уже не рано; за дѣло! Идемте... (Входитъ Клотэнъ). Это кто еще?
   Клотэнъ. Нигдѣ не вижу проклятыхъ этихъ бродягъ... Должно-быть, тотъ мерзавецъ просто посмѣялся надо мною... Я просто падаю отъ усталости.
   Беларій. О какихъ это бродягахъ онъ говоритъ? Не о насъ-ли? Его лицо мнѣ кажется знакомымъ. Это Клотэнъ, сынъ королевы... Боюсь, нѣтъ-ли тутъ какой ловушки... Много лѣтъ уже не видалъ я его, а между тѣмъ убѣжденъ, что это онъ и есть... Вѣдь мы внѣ закона. Уйдемъ.
   Гвидерій. Онъ одинъ. Ты, отецъ, вмѣстѣ съ братомъ пойди взгляни, нѣтъ-ли y него спутниковъ, а меня оставь съ нимъ (Бэларій и Арвирагъ уходятъ).
   Клотэнъ. Стойте. Кто вы такіе и зачѣмъ удираете отъ меня такъ проворно... Какіе-нибудь гнусные горцы?.. Я слыхалъ о такихъ... Говори, негодный рабъ, кто ты такой?
   Гвидерій. Я человѣкъ, никогда не отвѣчающій на гнусное оскорбленіе иначе, какъ ударомъ.
   Клотэнъ. Ты разбойникъ, нарушитель закона, злодѣй. Сдавайся, воръ!
   Гвидерій. Кому сдаться? Не тебѣ ли? Да самъ-то ты что такое? Развѣ y меня нѣтъ такой-же мощной руки и такого-же пылкаго сердца, какъ и y тебя? Твои слова, правда, наглѣе моихъ, потому что я не ношу кинжала во рту. Говори-же, кто ты самъ и почему требуешь, чтобы я тебѣ сдался.
   Клотэнъ. Гнусный негодяй, развѣ ты по моему платью не видишь, кто я.
   Гвидерій. Нѣтъ, бездѣльникъ, не знаю ни тебя, ни твоего дѣда-портнаго, шившаго это платье, которое, какъ мнѣ кажется, одно дѣлаетъ тебя тѣмъ, что ты есть.
   Клотэнъ. Платье это шилъ не мой портной; знай это нахальный холопъ!
   Гвидерій. Проваливай отсюда и благодари того, кто со своего плеча подарилъ тебѣ это платье. Ты такъ глупъ, что мнѣ противно тебя бить.
   Клотэнъ. Узнай-же, мое имя, гнусный воръ, и трепещи.
   Гвидэрій. Какъ-же тебя зовутъ? Говори.
   Клотэнъ. Мерзавецъ, я Клотэнъ.
   Гвидэрій. Хотя, вдвойнѣ мерзавецъ, твое имя и Клотэнъ, но трепетать ты меня этимъ не заставилъ. Назовись ты жабой, змѣей или паукомъ, я встревожился бы сильнѣе.
   Клотенъ. Чтобы еще сильнѣе ужаснуть, чтобы совсѣмъ тебя уничтожить, я добавлю, что я сынъ королевы.
   Гвидэрій. Очень прискорбно, такъ-какъ ты очевидно не дѣлаешь чести своему роду.
   Клотэнъ. И ты не приходишь въ ужасъ.
   Гвидэрій. Я боюсь только тѣхъ, кого уважаю, то-есть, людей умныхъ; дураковъ-же я не боюсь, а только потѣшаюсь надъ ними.
   Клотэнъ. Умри-же за это! а съ тѣми я еще успѣю справиться, когда убью тебя своею рукою... Я ихъ настигну и ручаюсь, что всѣ ваши головы будутъ красоваться надъ воротами Луда... Сдавайся-же, подлый горецъ! (Уходятъ, сражаясь. Бэларій и Арвирагъ возвращаются).
   Бэларій. Никакихъ спутниковъ не видно.
   Арвирагъ. Ни одного. Ты, на счет его, вѣрно, ошибся.
   Бэддрій. Не думаю. Давно я его не видалъ, но время нисколько не измѣнило прежнихъ его чертъ. Тотъ-же рѣзкій голосъ, таже отрывистая рѣчь. Я убѣжденъ, что онъ Клотэнъ.
   Арвирагъ. Мы оставили ихъ здѣсь. Большимъ будетъ счастіемъ, если между нимъ и братомъ не выйдетъ никакой непріятности. Ты говоришь, что онъ очень дерзокъ?
   Бэларій. Даже въ то время, когда онъ еще не достигъ зрѣлости, онъ отличался необыкновенною необузданностью, такъ-какъ умѣніе обуздывать себя часто пріобрѣтается. путемъ мышленія.. Однако, смотри, вотъ твой братъ (Входитъ Гвидерій; въ рукахъ y него голова Клотэна).
   Гвидерій. Этотъ Клотэнъ былъ совсѣмъ дуракъ: -- пустой кошелекъ безъ единой монеты. Даже самъ Геркулесъ не могъ-бы размозжить ему голову, потому что мозгу y него совсѣмъ не было, а между тѣмъ не сдѣлай я того, что сдѣлалъ, этотъ олухъ несъ-бы теперь мою голову такъ-же, какъ я несу теперь его башку.
   Бэларій. Что ты надѣлалъ?!
   Гвидэрій. Отлично знаю, что именно. Я отрубилъ голову нѣкоему Клотэну, выдававшему себя за сына королевы, обзывавшему меня мошенникомъ, холопомъ-горцемъ, и клявшемуся что онъ захватить насъ всѣхъ въ свои руки, сниметъ y насъ съ плечъ головы, которыя, -- благодареніе богамъ, -- до сихъ поръ еще на мѣстѣ, и выставитъ ихъ на позоръ надъ воротами Луда.
   Бэларій. Теперь мы всѣ погибли!
   Гвидэрій. Что-же изъ этого, дорогой отецъ? Что намъ терять, кромѣ жизни, а онъ и безъ того грозилъ ее отнять? Если законъ не можетъ насъ защитить, зачѣмъ намъ изъ-за боязни закона позволять какому-нибудь куску мяса грозить намъ и разыгрывать передъ нами и судью, и палача? Встрѣтили вы поблизости кого-нибудь изъ его спутниковъ?
   Бэларій. Насколько взглядъ могъ окинуть пространство, ни души; но здравый смыслъ говоритъ, что его должна была сопровождать свита. Какъ ни былъ онъ безтолковъ, какъ ни становился день ото дня глупѣе, но ни злоба, ни полнѣйшее отсутствіе ума не могли-бы завлечь его сюда безъ всякого конвоя. При дворѣ, быть можетъ, знаютъ, что люди живутъ здѣсь въ пещерѣ, прокармливаясь охотой; вообразили, быть можетъ, что мы опальные, могущіе со временемъ подобрать опасную шайку, а Клотэнъ, вѣроятно, вспыливъ по обыкновенію, поклялся, что переловитъ всѣхъ насъ. Поэтому совсѣмъ не правдоподобно, чтобы онъ отправился одинъ; не настолько былъ онъ смѣлъ, да и родные не допустили-бы его до этого. Вотъ и есть полное основаніе бояться, что y этого трупа есть хвостъ, который много опаснѣе головы.
   Арвирагъ. Пусть совершится воля боговъ. Какова-бы она ни была, братъ поступилъ хорошо.
   Бэларій. Не хотѣлось мнѣ идти сегодня на охоту; нездоровье Фидэліо останавливало.
   Гвидэрій. Собственнымъ мечемъ Клотэна, которымъ онъ угрожалъ моей шеѣ, я отрубилъ ему голову. Я брошу ее въ бухту за нашимъ утесомъ, и хотя она принадлежитъ сыну королевы, пусть себѣ носится по волнамъ и разсказываетъ рыбамъ, чѣмъ она была когда-то. Объ этомъ пока вся моя забота (Уходитъ).
   Бэларій. Боюсь, Полидоръ, какъ-бы твоя расправа не вызвала жестокихъ возмездій, и хотя такой поступокъ вполнѣ приличенъ твоей храбрости, я былъ-бы очень радъ, если бы онъ сдѣланъ былъ не тобою.
   Арвирагъ. А я былъ-бы очень радъ, если-бы онъ сдѣланъ былъ мною; тогда и отвѣтственность пала-бы на одного меня. Люблю я тебя, Полидоръ, по-братски, а все-таки завидую, что это дѣло выпало на долю тебѣ. Желалъ-бы я, чтобы самое грозное правосудіе, какое-только существуетъ на свѣтѣ, схватило насъ обоихъ и потребовало къ отвѣту.
   Бэларій. Прошедшаго не воротишь. Сегодня мы охотиться не пойдемъ, не будемъ искать безполезныхъ опасностей. Ступай въ пещеру, займись съ Фидэліо хозяйствомъ, а я подожду здѣсь пылкаго Полидора и, какъ только онъ вернется, приведу его обѣдать.
   Арвирагъ. Бѣдный, бѣдный Фидэлій, иду къ тебѣ съ величайшею радостью. Чтобы возвратить тебѣ румянецъ здоровья, я выпустилъ-бы всю кровь y цѣлаго сонма разныхъ Клотэновъ и еще сталъ-бы хвалиться своимъ человѣколюбіемъ (Уходитъ).
   Бэларій. О, великая, божественная природа! Какимъ украшеніемъ служатъ для тебя эти царственные юноши! Они такъ-же нѣжны, какъ зефиръ, порхающій надъ фіалками и даже не колеблющій ихъ душистыхъ головокъ. А между тѣмъ, когда въ нихъ вскипитъ ихъ царственная кровь, они становятся такими-же суровыми, какъ жесточайшій ураганъ, пригибающій къ землѣ вершины горныхъ сосенъ. Удивительно, какъ это невидимый инстинктъ безъ всякихъ постороннихъ наущеній развиваетъ въ нихъ царственныя чувства, какъ безъ всякихъ наставленій, безъ всякихъ примѣровъ со стороны, крѣпнутъ въ нихъ сознаніе чести, чувство приличія, такъ-же какъ и мужество, которое, ростя въ нихъ въ видѣ плевелъ, оказывается плодоноснѣе посѣянныхъ сѣмянъ... А все-таки странно, зачѣмъ явился сюда Клотэнъ? Чѣмъ-то разыграется для насъ его смерть? (Гвидэрій возвращается).
   Гвидерій. Гдѣ-же братъ? Дурацкую башку Клотэна я отправилъ вѣстницей къ его матери, а тѣло оставлено въ залогѣ здѣсь до ея возвращенія (Слышна торжественная музыка).
   Бэларій. Что это значитъ?.. Слышишь, Полидоръ? играютъ на моей священной лютнѣ. По какому случаю рѣшился Кадвалъ заиграть? Слышишь?
   Гвидерій. Развѣ онъ дома?
   Бэлaрій. Онъ только-что ушелъ отсюда.
   Гвидерій. Что это значитъ? Звуки лютни не раздавались здѣсь съ самой смерти незабвенной нашей матери... Торжественные звуки должны сопровождать только торжественныя событія... Что-же случилось? Безпричинное ликованіе, какъ и ни на чемъ не основанное горе -- или радость обезьянья, или ребяческое огорченіе. Не сошелъ-ли Кадвалъ съ ума? (Арвирагъ несетъ Имоджену, кажущуюся мертвой).
   Бэларій. Вотъ онъ идетъ и несетъ на рукахъ печальное объясненіе того, за что мы его порицали.
   Арвирагъ. Прелестная птичка, которою мы такъ дорожили, умерла! Я скорѣе согласился-бы, чтобы мнѣ вмѣсто шестнадцати лѣтъ было шестьдесятъ и чтобы мои проворныя ноги превратились въ костыли, чѣмъ видѣть то, что y меня передъ глазами.
   Гвидерій. О чудная, несравненная лилія, теперь на рукахъ брата ты и на половину не такъ прекрасна, какъ въ то время, когда ты еще держалась на столѣ.
   Бэларій. О горе, кто могъ когда-либо измѣрить твою глубину, чтобы повѣдать міру, къ какому берегу тяжелѣе пристать твоей ладьѣ? О прелестное созданіе! одинъ Юпитеръ зналъ, какой-бы человѣкъ вышелъ изъ тебя впослѣдствіи, но печально, что ты умеръ юношей и умеръ отъ скорби! Какъ ты нашелъ его?
   Арвирагъ. Бездыханнымъ, какъ видите. Уста его слегка улыбались, словно не стрѣла смерти сомкнула ихъ навсегда, а только муха щекотала ихъ слегка. Правою щекою онъ прижимался къ подушкѣ.
   Гвидерій. Гдѣ?
   Арвирагъ. На полу, скрестивъ руки. Я думалъ, что онъ спитъ, и, чтобы не стучать, снялъ свою деревянную, подбитую гвоздями обувь, грубость которой слишкомъ сильно давала себя чувствовать при каждомъ моемъ шагѣ.
   Гвидерій. Онъ будто спитъ. Да, онъ заснулъ, увы! навѣки и могила будетъ ему постелью. Легкокрылыя феи станутъ слетаться на эту могилу, и ни одинъ червякъ не посмѣетъ къ ней приблизиться.
   Арвирагъ. Бѣдный Фидэлій, пока будетъ длиться лѣто, а самъ я еще здѣсь, я стану убирать цвѣтами одинокую твою могилу. Ты не ощутишь недостатка ни въ буковицахъ, такихъ-же блѣдныхъ, какъ твое лицо, ни въ колокольчикахъ, такихъ-же блѣднолазоревыхъ, какъ твои жилки, ни въ лепесткахъ шиповника, благоуханіе которыхъ, -- этимъ я нисколько не желаю ихъ унижать, -- не будетъ пріятнѣе твоего однаго дыханія. А реполовъ своимъ клювикомъ, -- клювикъ этотъ сильно пристыжаетъ дѣтей, получившихъ богатое наслѣдство и оставляющихъ могилы своихъ отцовъ безъ надгробныхъ памятниковъ, -- да, реполовъ натаскаетъ другихъ цвѣтовъ на твою могилу. Когда-же минуетъ лѣто и цвѣтовъ болѣе не станетъ, онъ будетъ мхомъ защищать тебя отъ зимней стужи.
   Гвидерій. Сдѣлай одолженіе, перестань! не прибѣгай къ дѣвичьимъ причитаніямъ, когда передъ нами такое печальное зрѣлище. Займемся лучше погребеніемъ и не станемъ безполезным сѣтованіями оттягивать исполненіе лежащаго на насъ священнаго долга.
   Арвирагъ. Гдѣ-же мы похоронимъ его?
   Гвидерій. Рядомъ съ Эврифилой, нашею доброю матерью.
   Арвирагъ. Хорошо. Слушай, Полидоръ! Хотя голоса наши уже огрубѣли отъ возмужалости, споемъ по немъ ту-же похоронную пѣсню, съ которою мы провожали въ могилу прахъ матери. Напѣвъ будетъ тотъ-же, только имя Эврафиды мы замѣнимъ именемъ Фидэлія.
   Гвидерій. Нотъ, Кадвалъ, нѣтъ, я не могу! Я только буду рыдая повторять слова. Въ звуки скорби не должно вкрадываться фальшивыхъ нотъ. Это хуже лганья жрецовъ въ пышныхъ капищахъ.
   Арвирагъ. Если такъ, говори просто слова.
   Бэларій. Большее горе, какъ я вижу, быстро залечиваетъ меньшее. Клотэнъ уже совершенно забытъ, а между тѣмъ онъ, дѣти мои, былъ сыномъ королевы. Хотя онъ и относился къ намъ враждебно, однако, онъ жестоко за это поплатился. Конечно, и простолюдинъ, и знатный, предавшись тлѣнію, превращаются въ одинъ и тотъ-же прахъ, но чувство уваженія, этотъ ангелъ-хранитель міра, научаетъ насъ отводить высокопоставленнымъ лицамъ одно мѣсто, а стоящимъ на низшихъ ступеняхъ общественной лѣстницы -- другое. Нашъ врагъ былъ царственнаго происхожденія и, хотя ты отнялъ y него жизнь, мы должны похоронить его, какъ принца.
   Гвидерій. Хорошо, перенесемъ и его сюда. Тѣло Терсита стоитъ тѣла Аякса, когда ни того, ни другого нѣтъ болѣе въ живыхъ.
   Арвирагъ. Пока ты, отецъ, отправишься за трупомъ, мы споемъ свою заупокойную пѣсню. Начинай-же, братъ (Бэларій уходитъ).
   Гвидерій. Нѣтъ, подожди, Кадвалъ, надо положить умершаго головою къ востоку; отецъ говоритъ, что такъ слѣдуетъ.
   Арвирагъ. Правда.
   Гвидерій. Помоги-же перемѣстить его.
   Арвирагъ. Вотъ такъ. Начинай.
  

Пѣсня.

  
   Гвидерій. Другъ, больше бояться тебѣ не придется
             Ни лѣтняго зноя, ни зимнихъ морозовъ.
             Ты, мзду получивъ за дѣянья земныя,
             Вернулся въ отчизну на вѣчный покой.
             Красивую-ль дѣвушку, статнаго-ль парня,
             Вельможу-ли пышнаго иль трубочиста --
             По смерти конецъ всѣхъ одинъ ожидаетъ: --
             Всѣ въ прахъ обратятся, да, въ прахъ, милый мой.
   Aрвирагъ. Теперь не страшитъ тебя гнѣвъ сильныхъ міра:
             Ты гнета тирановъ теперь не боишься;
             О пышной одеждѣ, о вкусномъ обѣдѣ
             Замолкли навѣки тревоги и страхъ!
             Конецъ властолюбью, стремленію къ славѣ,
             Учености, мудрости, жаждѣ познаній,
             Всѣмъ благамъ земнымъ неизмѣнно все тотъ-же: --
             По смерти мы всѣ обращаемся въ прахъ.
   Гвидерій. Раскаты громовъ для тебя не опасны.
   Арвирагъ. Не страшенъ и блескъ ослѣпительныхъ молній.
   Гвидерій. Ни ядъ клеветы, ни злословія жало.
   Арвирагъ. Ни радость, ни горе тебя не встревожатъ.
   Гвидерій. Всѣхъ, кто утопаетъ въ любовныхъ мечтахъ,
             Одинъ ждетъ конецъ: -- всѣ лишь прахъ они, прахъ!
   Арвирагъ. Тебя заклинать пусть никто не посмѣетъ.
   Гвидерій. Ничье колдовство пусть тебя не тревожитъ.
   Арвирагъ. Всѣ злобные духи отъ мирной могилы
             Твоей пусть бѣгутъ...
   Гвидерій. Подойти къ ней не смѣя.
   Арвирагъ. Спи мирно, о жизни людской не жалѣя.
             Спи мирно, Фидэлій, въ могилѣ своей.
  

Возвращается Бэларій съ трупомъ Клотэна.

  
   Гвидерій. Отпѣваніе наше кончено. Клади сюда и того (Кладутъ трупъ рядомъ съ Имодженой).
   Бэларій. Вотъ я принесъ немного цвѣтовъ; въ полночь наберу поболѣе. Растенія, на которыхъ сохранилась холодная ночная роса, болѣе пригодны на то, чтобы ими осыпать покойниковъ. Бросьте ихъ на умершихъ. И вы оба тоже были цвѣты, то теперь увяли; то-же станется и съ тѣми, которыми мы васъ осыпаемъ. Отойдемъ подальше и станемъ тамъ на колѣни. Земля, которая ихъ даровала, взяла ихъ обратно. ихъ земныя радости миновали; миновало вмѣстѣ съ тѣмъ и ихъ земное горе (Уходятъ. Имоджена просыпается, но еще не совсемъ приходить въ себя).
   Имоджена. Да, въ Мильфордскую гавань... Гдѣ-же дорога? Вдоль той чащи? Благодарю... А далеко отсюда?.. О небо, неужто еще цѣлыхъ шесть миль?.. Я шла всю ночь. Лягу опять да землю и усну еще (Дотрогивается до трупа Клотэна) Нѣтъ, нѣтъ! не надо мнѣ товарищей по ложу! (Очнувшись совсемъ). О боги и богини! Эти цвѣты олицетворяютъ собою радости міра, а этотъ окровавленный трупъ -- таящееся въ немъ горе... Должно быть, это сонъ; по крайней мѣрѣ, надѣюсь, что такъ... Мнѣ снилось, будто я сторожила пещеру для добрыхъ людей, но ничего такого не бывало на самомъ дѣлѣ: это стрѣла, пущенная изъ ничего въ ничто; она вылетѣла изъ скопившихся въ мозгу паровъ. Насколько слѣпы бываютъ иногда наши глаза, настолько-же порою слѣпъ нашъ разсудокъ... На самомъ дѣлѣ я все-таки продолжаю дрожать отъ страха. О безсмертные, если въ васъ сохранилась хоть капля состраданія будь она не болѣе глаза кропивника, тогда, грозные боги, уделите мнѣ хоть частицу его... А сонъ все продолжается, хотя я и проснулась; онъ и внѣ меня, и во мнѣ... Это не игра воображенія; я чувствую его, осязаю!.. Обезглавленный человѣкъ!.. (Вглядывается и трупъ). Платье Постума!.. Я узнаю абрисъ его ноги... Вотъ его рука... его ступня, достойная Меркурія, его воинственный, достойный Марса станъ и его мышцы, достойныя Геркулеса! Все здѣсь! Но гдѣ его ликъ, его Юпитеру подобный ликъ?.. Его нѣтъ! Неужто и на небесахъ совершаются убійства? (Вскакиваетъ). Ахъ, Пизаній, пусть всѣ проклятія, которыми обезумѣвшая Гекуба осыпала грековъ, обрушатся на тебя съ добавленіемъ и моихъ проклятій!.. Ты, пособникъ гнуснаго Клотэна, необузданнаго этого демона, погубилъ моего властелина! Для меня отнынѣ и письмо, и чтеніе -- одно предательство!.. Проклятый Пизаній своими подложными письмами... Да, онъ, проклятый, сокрушилъ вершину мачты y горделиваго корабля, подобнаго которому не было ни одного во всемъ мірѣ... О мой Постумъ, гдѣ-же твоя голова?.. Гдѣ-же она?.. Пизаній могъ-бы поразить тебя въ сердце и оставитъ при тебѣ твою голову... Кто могъ это сдѣлать? Ты, Пизаній?.. Конечно, ты и Клотэнъ. Злоба за одно съ жаждой наживы виною бѣды! Теперь мнѣ все это ясно вполнѣ. Не онъ-ли далъ мнѣ это снадобье, говоря, будто оно исцѣляетъ отъ всякихъ недуговъ, а между тѣмъ оно оказалось губительнымъ? Этимъ подтверждается все: -- убійство дѣло Пизанія и Клотэна!.. О, дай мнѣ расцвѣтить твоею кровью мои щеки, чтобы мы оба приняли болѣе ужасный видъ для тѣхъ, кто можетъ насъ увидѣть!.. О властелинъ мой, безцѣнный властелинъ! (Падаетъ безъ чувствъ. Входятъ Люцій, Военачальникъ, другіе колоновожатые, потомъ Кудесник).
   Военачальникъ (Люцію). Кромѣ того, легіоны, находящіеся въ Галліи, согласно вашему приказанію, переправились черезъ море и ждутъ васъ въ Мильфордской гавани съ вашимъ флотомъ; они готовы къ бою.
   Люцій. Но какія извѣстія получены изъ Рима?
   Военачальникъ. Сенатъ призвалъ на службу пограничниковъ и итальянскихъ патриціевъ. Отъ рвенія этихъ новыхъ войскъ можно ожидать многаго. Ихъ ведетъ отважный Іахимъ, братъ Сіенны.
   Люцій. Когда можно ожидать ихъ прибытія?
   Военачальникъ. При первомъ попутномъ вѣтрѣ.
   Люцій. Такая быстрота дѣйствій подаетъ намъ большія надежды. Прикажи, чтобы уже прибывшимъ войскамъ былъ сдѣланъ смотръ; пусть колоновожатые тотчасъ-же объ этомъ позаботятся. Ну, а ты, почтенный, скажи, что снилось тебѣ за послѣднее время касательно исхода предстоящей войны?
   Кудесникъ. Я постомъ и молитвой заклиналъ боговъ вразумить меня, и вотъ прошедшею ночью они послали мнѣ пророческое видѣніе: -- я видѣлъ, какъ птица Юпитера, римскій орелъ, отлетѣвъ отъ ноздреватыхъ береговъ юга, направился въ эту сторону запада и исчезъ въ ослѣпительномъ сіяніи солнечныхъ лучей; а это, -- если только мои прегрѣшенія не омрачаютъ моихъ познаній, -- предсказываетъ римскому войску блестящую побѣду.
   Люцій. Постарайся почаще видѣть подобные сны, и пусть они всегда исполняются. Стойте! Это что за обезглавленный трупъ? А по этой развалинѣ замѣтно, что она когда-то была великолѣпнымъ зданіемъ... Вотъ на груди y трупа еще пажъ. Умеръ онъ или только спитъ? Вѣроятнѣе, что умеръ. Природа внушаетъ отвращеніе къ смерти, и живые не любятъ дѣлить ложе съ мертвыми.
   Военачальникъ. Онъ живъ.
   Люцій. Онъ-то намъ и скажетъ, чей это трупъ (Пришедшей въ себя Имодженѣ). Юноша, разскажи намъ свои приключенія; мнѣ сдается, что о нихъ стоитъ поразспросить. Скажи также, чей это трупъ, служащій тебѣ кровавымъ изголовьемъ, или, по крайней мѣрѣ, кто обезобразилъ это произведеніе природы, повидимому, вышедшее изъ ея рукъ такимъ прекраснымъ. Какое участіе принимаешь ты самъ въ этомъ грустномъ крушеніи... Какъ оно произошло? Кто обезглавленный, и кто ты самъ?
   Имоджена. Самъ я -- ничто, но если я что-нибудь, лучше бы мнѣ быть ничѣмъ. Но онъ, -- доблестный и добрый британецъ, былъ моимъ господиномъ. Его убили горцы. Ахъ, такихъ господъ болѣе не существуетъ. Если-бы я сталъ блуждать по свѣту съ востока на западъ, предлагая своя услуги, меня въ услуженіе приняли-бы многіе, все тоже хорошіе и добрые; я служилъ-бы имъ вѣрою и правдой, но такого господина, какъ этотъ, мнѣ все-таки болѣе не найти.
   Люцій. Твои слова настолько-же трогательны, какъ и видъ этого окровавленнаго трупа. Скажи, мой милый, какъ звали твоего господина?
   Имоджена. Ричардомъ Дю-Чемпъ (Про себя). Я лгу, но вреда отъ этого нѣтъ никому, и если меня услышатъ боги, они, надѣюсь, меня простятъ (Люцію). Ты что-то сказалъ?
   Люцій. А твое имя какъ?
   Имоджена. Фидэлій.
   Люцій. Насколько мнѣ кажется, имя совершенно къ тебѣ подходящее. Оно вполнѣ достойно твоей преданности, а преданность твоего имени. Хочешь попытать счастіе y меня? я не обѣщаю, что новый господинъ во всемъ замѣнитъ тебѣ прежняго, но вѣрь, что любить онъ будетъ тебя не менѣе прежняго. Даже письма императора, переданныя мнѣ черезъ консула, не такъ быстро содѣйствовали-бы твоему повышенію, какъ собственныя твои прекрасныя качества. Идемъ за мной.
   Имоджена. Куда угодно. Однако, прежде я съ соизволенія боговъ укрою моего господина отъ мухъ въ такую глубокую яму, какую съумѣютъ вырыть вотъ эти слабыя руки. Потомъ уже, усыпавъ его могилу листьями и травами, оросивъ ее слезами и насколько возможно облегчивъ душу тяжелыми вздохами, я перейду отъ служенія ему къ служенію тебѣ, если ты согласенъ меня взять.
   Люцій. Да, милый мой, согласенъ, и для тебя я скорѣе буду отцомъ, чѣмъ господиномъ. Товарищи, этотъ юноша напоминаетъ намъ, что на насъ лежитъ обязанность истинныхъ мужей. Отыщемъ мѣсто, гдѣ растетъ поболѣе полевыхъ цвѣтовъ, выроемъ копьями и сѣкирами могилу, а затѣмъ похоронимъ убитаго. Поднимите-же его на руки. Юноша, ты вызвалъ въ насъ сочувствіе къ нему, и мы похоронишь его настолько пышно, насколько могутъ это сдѣлать воины. Утѣшься-же, утри слезы. Иной разъ горе только помогаетъ нашему счастію (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Комната во дворцѣ y Цимбелина.

Входятъ Цимбелинъ, придворные, а потомъ Пизаній.

  
   Цимбелинъ. Пусть кто-нибудь изъ васъ пойдетъ опять къ королевѣ и принесетъ намъ точныя свѣдѣнія, какъ она себя чувствуетъ. Исчезновеніе сына вызвало въ ней такое изступленіе, что самая жизнь ея въ опасности... О, небеса, сколько страшныхъ ударовъ наносите вы мнѣ разомъ! Имоджена, лучшая часть моихъ радостей, бѣжала. Королева лежитъ на смертномъ одрѣ, а мнѣ еще грозитъ жестокая война! Сынъ королевы, который такъ мнѣ необходимъ въ настоящую минуту, исчезъ. Все это доводитъ меня до отчаянія (Обращается къ Пизанію). Тебѣ, негодяй, извѣстно, куда скрылась наша дочь; хотя ты и притворяешься, будто ничего не знаешь, но мы жесточайшими пытками вымучимъ y тебя признаніе.
   Пизаній. Государь, жизнь моя въ твоей власти, и я покорно предоставляю тебѣ распоряжаться ею, какъ угодно; но гдѣ госпожа моя, куда и зачѣмъ она скрылась, скоро-ли возвратится, этого я не знаю. Молю тебя, вѣрь, что я твой преданный слуга.
   1-й придворный. Съ вашего позволенія, добрѣйшій государь, я осмѣлюсь доложить, что въ тотъ день, когда хватились вашей дочери, я ручаюсь, что онъ былъ здѣсь. Ручаюсь также, что онъ всегда строго исполнялъ обязанности вѣрноподаннаго. Что-же касается Клотэна, его тщательно разыскиваютъ, и нѣтъ никакого сомнѣнія, что скоро найдутъ.
   Цимбелинъ. Настоящее время до того полно всякихъ заботъ, что мы пока оставляемъ тебя въ покоѣ, но подозрѣніе въ насъ возбуждено, и мы не перестанемъ объ этомъ помнить.
   1-й придворный. Смѣю доложитъ вашему величеству, что римскіе легіоны, стоявшіе въ Галліи и усиленные новобранцами, навербованными изъ рядовъ патриціевъ, уже переправились на наши берега.
   Цимбелинъ. Ахъ, какъ необходимы были-бы намъ теперь совѣты королевы и ея сына! Такая бездна дѣлъ совсѣмъ сбила насъ съ толку.
   1-й придворный. Добрѣйшій государь, войска ваши, уже имѣющіяся на лицо, могутъ смѣло потягаться съ тѣми легіонами, о которыхъ васъ извѣщаютъ. Если къ непріятелю придутъ подкрѣпленія, получите ихъ и вы. Вамъ стоитъ только двинуть впередъ войско, а оно ждетъ этого съ нетерпѣніемъ.
   Цимбелинъ. Благодарю за извѣстіе. Удалимся пока и взглянемъ прямо въ лицо силѣ обстоятельствъ, когда они на это насъ вызываютъ. Того, что можно ожидать изъ Италіи, мы не боимся; насъ несравненно болѣе тревожитъ то, что происходитъ здѣсь. Идемте (Уходитъ; за нимъ придворные).
   Пизаній. Съ тѣхъ поръ, какъ я написалъ своему господину, что Имоджена убита, отъ него нѣтъ никакихъ извѣстій. Это очень странно. Не слышу я также ничего и о госпожѣ моей, а она обѣщала извѣщать о себѣ какъ можно чаще. Не знаю также, что сталось и съ Клотэномъ. Я въ полнѣйшемъ недоумѣніи, но боги не могутъ-же бездѣйствовать. Мнѣ остается только лгать, чтобъ оставаться честнымъ, и быть измѣнникомъ, чтобы оставаться вѣрнымъ. Настоящая война докажетъ, насколько я люблю отчизну, въ этомъ она убѣдитъ даже короля, хотя мнѣ, быть-можетъ, придется лечь на полѣ битвы. Всѣ-же другія подозрѣнія пусть время разсѣет потомъ. Счастіе даже безъ помощи кормчаго приводитъ иногда суда къ желанной пристани (Уходитъ).
  

СЦЕНА IV.

Передъ пещерой.

Входятъ Бэларій, Гвидерій и Арвирагъ.

  
   Гвидерій. Кругомъ кипитъ страшная тревога.
   Бэларій. Уйдемте отъ нея.
   Арвирагъ. Отецъ, какая-же радость въ жизни, если прятаться отъ славныхъ подвиговъ и отъ опасностей?
   Гвидэрій. Скажи, отецъ, ради чего станемъ мы скрываться? Римляне, принявъ насъ за британцевъ, или убьютъ насъ, или сочтутъ гнусными бѣглецами-измѣнниками, и заставятъ поступать къ нимъ на службу, а затѣмъ все-таки убьютъ.
   Бэларій. Дѣти, мы укроемся на горныхъ вершинахъ и будемъ тамъ въ безопасности. Пристать къ войску короля намъ невозможно, потому что мы не внесены въ отрядные списки. Помимо этого, такъ какъ насъ никто не знаетъ, насъ, вслѣдствіе недавней смерти Клотэна, могуть заставить объяснитъ, гдѣ мы проживали, сознаться въ томъ, что мы сдѣлали,и слѣдствіемъ этого будетъ смерть, только отсроченная мученіями пытки.
   Гвидерій. Отецъ, въ настоящее время такая боязливость совсѣмъ тебѣ не пристала, а насъ она не убѣждаетъ нисколько.
   Арвирагъ. Совсѣмъ не вѣроятно, чтобы британцы, слыша ржаніе римскихъ коней, видя костры, зажженные въ станѣ непріятеля, когда глаза и уши ихъ заняты такими важными событіями, стали тратить время на разспросы, кто мы и откуда?
   Бэларій. Въ войскѣ меня знаютъ многіе. Вы видѣли, что, знавъ Клотэна, когда онъ еще былъ юношей, я черезъ столько лѣтъ тотчасъ-же призналъ его. Помимо этого и король не стоитъ ни моихъ услугъ, ни вашей любви. Изгнаніе лишило меня возможности дать вамъ должное воспитаніе, осудило на тягостную жизнь, безъ всякой надежды на то счастіе, которое сулила вамъ ваша колыбель; оно осудило насъ переносить и палящій зной лѣта, и дрожь въ дни свирѣпой зимы.
   Гвидерій. Чѣмъ жить такъ, лучше совсѣмъ не жить. Молю тебя, отецъ, идемъ къ войску! Никто не знаетъ ни меня, ни брата, а o тебѣ всѣ давно забыли. Ты такъ состарился, что никто не можетъ тебя узнать.
   Арвирагъ. Клянусь вотъ этимъ сіяющимъ солнцемъ, что я туда пойду. Меня унижаетъ мысль, что я никогда не видалъ, какъ люди умираютъ на войнѣ. Самое большее то, что я видалъ -- кровь испуганныхъ зайцевъ или сернъ, по которымъ мы охотились. Я никогда не ѣзжалъ верхомъ на настоящемъ конѣ, помимо жалкой клячи, бока которой никогда не знавали шпоръ, а только привыкли къ такимъ коблукамъ, какъ мои. Такъ долго оставаясь въ безвѣстности,мнѣ стыдно глядѣть на солнце и пользоваться его лучами.
   Гвидерій. Клянусь небомъ, пойду и я! Если ты благословишь меня, я стану болѣе заботливо относиться къ сохраненію жизни; не благословишь, пусть меня убьютъ римляне.
   Арвирагъ. То-же говорю и я. Аминь.
   Бэларій. Когда вы такъ мало дорожите своею молодою жизнью, зачѣмъ мнѣ, старику, дорожить своею и безрадостною, и дряхлой? Дѣти, я иду съ вами. Если васъ въ бою за отчизну подкоситъ смерть, тамъ-же лягу и я. Идемте-же, идемъ! (Про себя). Они сгораютъ отъ нетерпѣнія; кровь въ нихъ негодуетъ, жаждя излиться, и все это, чтобы доказать царственное свое происхожденіе! (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Поле между британскимъ и римскимъ лагерями.

Входитъ Постумъ; въ рукахъ y него окровавленный платокъ.

  
   Постумъ. Да, кровавое полотно, я сохраню тебя, потому что самъ желалъ, чтобы ты было окрашено такимъ образомъ. О, мужья, если-бы всѣ вы слѣдовали моему примѣру, многіе изъ васъ казнили-бы своихъ женъ, тогда какъ онѣ несравненно болѣе добродѣтельны, чѣмъ вы сами, и при томъ вы убивали-бы ихъ за самыя ничтожныя прегрѣшенія... О, вѣрный слуга Пизаній, ты не обязанъ былъ исполнять всѣ приказанія господина! Тебѣ слѣдовало исполнять только тѣ, которыя справедливы... О, боги, если-бы наказывали меня за каждый мой проступокъ, я не дожилъ-бы до пытки, переживаемой мною теперь. Вы дали-бы честной Имодженѣ время раскаяться, а весь свой гнѣвъ обратили-бы на меня, на меня, несравненно болѣе достойнаго вашей кары. Но, увы! нѣкоторыхъ вы за ничтожные проступки похищаете отъ насъ и поступаете такъ изъ любви къ нимъ, чтобы избавить ихъ отъ дальнѣйшихъ страданій, а другихъ допускаете совершать преступленіе за преступленіемъ, становиться чудовищами въ глазахъ людей и въ тоже время благоденствовать. Теперь Имоджена въ вашей власти, поступайте съ нею, какъ хотите, а мнѣ дайте только силу покоряться вашей волѣ. Меня въ числѣ римскихъ патриціевъ привезли сюда, чтобы сражаться противъ страны моей жены. Британія, я умертвилъ твою королеву. Довольно, большихъ ранъ я тебѣ не нанесу. Поэтому, боги, выслушайте снисходительно мои намѣренія: я сброшу съ себя эту римскую одежду, наряжусь въ платье простаго британскаго крестьянина и въ этомъ видѣ пойду противъ тѣхъ, съ кѣмъ прибылъ сюда. Такимъ я умру за тебя, Имоджена, безъ которой жизнь моя, каждое дыханіе -- то-же, что смерть. Такъ, невѣдомый никѣмъ, въ крестьянской своей одеждѣ, ни въ комъ не возбуждая ни ненависти, ни состраданія, я всего себя посвящу опасностямъ... О, боги, надѣлите-же меня мощью Леонатовъ. Чтобы пристыдить современниковъ, я постараюсь отличаться не наружнымъ блескомъ, а внутренними качествами (Уходитъ).
  

СЦЕНА II.

Другая часть того-же поля.

При громѣ трубъ и барабановъ входятъ съ одной стороны Люцій, Іахимъ и римское войско; съ другой войско британское, за которымъ, какъ простой воинъ, слѣдуетъ Леонатъ Постумъ. Они уходятъ за сцену. Шумъ сраженія. Іахимъ и Постумъ возвращаются, сражаясь. Послѣдній одолѣваетъ противника, обеззоруживаетъ, а затѣмъ уходитъ. За сценой битва продолжается.

  
   Іахимъ. Сознаніе гнуснаго проступка, тяготящаго совѣсть, совсѣмъ лишаетъ меня мужества. Я оклеветалъ женщину, дочь короля этой страны, и здѣшній воздухъ какъ-бы въ отомщеніе лишаетъ меня всякихъ силъ. Если-бы не это, могъ-ли бы неотесанный варваръ одолѣть меня въ такомъ дѣлѣ, въ какомъ я считаюсь мастеромъ. Если вы, воины Британіи, стоите хоть настолько выше этого проходимца, насколько онъ выше нашихъ воиновъ, окажется, что мы только люди, а они боги (Уходитъ).
  

Шумъ битвы продолжается. Британцы бѣгутъ. Цимбелинъ взятъ въ плѣнъ; на выручку его являются Бэларій, Гвидерій и Арвирагъ.

  
   Бэларій. Стойте! Стойте! Поле битвы за нами... Ущелье занято. Одинъ только малодушный страхъ обращаетъ васъ въ бѣгство.
   Гвидерій и Арвирагъ. Стойте крѣпче! Деритесь смѣлѣе!
  

Сраженіе. Входитъ Постумъ и помогаетъ британцамъ; они отбиваютъ Цимбелина и уходятъ съ нимъ. Затѣмъ появляются Люцій, Іахимъ и Имоджена.

  
   Люцій. Оставь войско, юноша, бѣги, спасайся! Здѣсь свои убиваютъ своихъ. Царитъ такая сумятица, что кажется, будто y войны завязаны глаза.
   Іахимъ. Это оттого, что къ нимъ подоспѣли подкрѣпленія.
   Люцій. Дѣло приняло совсѣмъ неожиданный оборотъ. Если не подоспѣютъ подкрѣпленія и къ намъ, прядется обратиться въ бѣгство (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

  

Другая часть поля.

Входятъ Постумъ и британскій вельможа.

  
   Вельможа. Ты, кажется, оттуда, гдѣ наши дали такой сильный отпоръ непріятелю.
   Постумъ. А вы, какъ мнѣ кажется, изъ числа бѣжавшихъ.
   Вельможа. Да.
   Постумъ. Нельзя васъ и осуждать за это. Все было уже потеряно, но за насъ вступились небеса. Даже y короля оба крыла были отшиблены, ряды наши порваны; видны были однѣ только спины бѣжавшихъ британцевъ, искавшихъ спасенія въ тѣсномъ ущельѣ. Пылавшій отвагой, упившійся кровью непріятель, задыхаясь отъ надежды на предстоящій грабежъ и видя передъ собою болѣе работы, чѣмъ рабочихъ рукъ, однихъ разилъ на смерть, другихъ слегка, а иные падали отъ одного страха. Вскорѣ тѣсное ущелье было запружено убитыми въ тылъ и трусами, только затѣмъ сохранившими жизнь, чтобы продлить свой позоръ.
   Вельможа. Гдѣ-же находится это ущелье?
   Постумъ. Около самого поля сраженія. Оно защищено было рвомъ и валомъ изъ дерна. Этимъ воспользовался одинъ старый воинъ, человѣкъ несомнѣнно честный и, -- ручаюсь, -- достойный за подобную услугу той долголѣтней жизни, о которой ясно говорила его длинная сѣдая борода. Вмѣстѣ съ двумя юношами,еще почти дѣтьми, которымъ сроднѣе, казалось-бы, играть въ горѣлки, чѣмъ участвовать въ рѣзнѣ, и съ нѣжными, словно нарисованными лицами, -- несравненно болѣе свѣжими, чѣмъ y многихъ женщинъ, которыя или из скромности, или боясь загара,прикрываются густыми покрывалами, -- онъ протѣснился въ ущелье и крикнулъ бѣглецамъ: -- "Въ Британіи одни олени, а не мужчины умираютъ, спасаясь бѣгствомъ. Души трусовъ-бѣглецовъ стремятся прямо въ преисподнюю! Стойте: или если вы будете убѣгать, словно стадо испуганныхъ животныхъ, мы не хуже римлянъ переколемъ васъ, какъ животныхъ! Обратитесь-же снова лицомъ къ непріятелю; въ этомъ ваше спасеніе! Стойте-же, стойте смѣлѣе!" Глядя на нихъ, можно было подумать, будто видишь передъ собою не троихъ смѣльчаковъ, а цѣлыхъ три легіона, потому что трое дѣйствующихъ могутъ съ успѣхомъ замѣнить цѣлыя полчища бездѣйствующихъ людей. Вотъ эти трое своимъ возгласомъ: "Стойте!" при содѣйствіи благопріятной мѣстности, а еще болѣе при помощи своего чарующаго благородства, которое способно было веретено обратить въ копье, заставили краску стыда броситься въ поблѣднѣвшія отъ страха лица бѣглецовъ. Устыдившіеся и ободрившіеся воины, изъ которыхъ многіе превратились въ трусовъ только благодаря дурному примѣру, -- на войнѣ-же вся вина падаетъ на тѣхъ, кто подаетъ такой пагубный примѣръ, -- оглянулись на лежавшее за ними пространство и, зарычавъ, словно львы, всѣ, какъ одинъ человѣкъ, ринулись навстрѣчу непріятельскимъ копьямъ. Преслѣдователи начали замедлять шагъ и скоро растерялись совершенно. Произошла жесточайшая свалка, и недавніе побѣдители, въ свою очередь, словно стая испуганныхъ цыплятъ, побѣжали назадъ по той-же дорогѣ, по которой такъ еще недавно неслись побѣдоносными орлами, а недавніе трусы, обратившіеся теперь въ побѣдителей, стали преслѣдовать ихъ неумолимо. Да, наши трусы явились тѣмъ-же, чѣмъ являются негодные отбросы во время трудныхъ морскихъ странствованій; они сдѣлались поддержкою въ нуждѣ. Когда ворота для нападенія на безоружныхъ распахнулись для нихъ настежь, о, боги! какими страшными ударами разразились, они вдругъ, нанося ихъ и живымъ, и раненымъ, и мертвымъ, и, -- не въ силахъ будучи устоять противъ напора человѣческихъ волнъ, -- даже своимъ. Каждый изъ тѣхъ, которыхъ до сихъ поръ обращалъ въ бѣгство одинъ непріятель, каждый способенъ былъ положить на мѣстѣ по двадцати человѣкъ. Да, тѣ, которымъ прежде казалось желательнѣе умереть, чѣмъ сопротивляться, превращались въ смертоносныя чудовища битвы.
   Вельможа. Странный рядъ случайностей: -- ущелье, старикъ, юноши.
   Постумъ. Что-же тутъ удивительнаго?.. Впрочемъ, мнѣ кажется, что вы болѣе способны слушать разсказы про чужіе подвиги, чѣмъ совершать ихъ лично. Если вы, ради забавы, желаете стиховъ по этому поводу, вотъ вамъ они: -- "Тутъ двое мальчиковъ со старикомъ явились, -- и римлянъ торжества въ позоръ вдругъ обратились".
   Вельможа. За чтоже сердиться?
   Постумъ. Я не сержусь, о, нѣтъ! Повѣрь мнѣ, -- ей-же-ей! --
             Кто отъ враговъ бѣжитъ, мнѣ всѣхъ друзей милѣй.
             Послушный трусости извѣстной всѣмъ своей,
             Онъ поспѣшить удрать отъ дружбы и моей".
   Вызвали во мнѣ охоту говорить плохими стихами, такъ вотъ вамъ.
   Вельможа. Вы сердитесь. Прощайте (Уходитъ).
   Постумъ. Опять въ бѣгство!.. И это вельможа!.. О, благородная глупость! -- самъ былъ на полѣ сраженія, а меня разспрашиваетъ о подробностяхъ битвы. Ахъ, сколькіе отдали-бы сегодня свою честь, чтобы только спасти свою шкуру! -- чтобы спастись, они показывали непріятелю пятки и не достигли цѣли. Только я одинъ, заговоренный отъ смерти горемъ, не могъ найти ея тамъ, гдѣ раздавались ея стоны, не подвергся ей тамъ, гдѣ она распоряжалась всевластно. Не странно-ли, что она, это гнусное чудовище, таится въ свѣтлыхъ кубкахъ, на мягкихъ постеляхъ, въ сладкяхъ словахъ, и что тамъ y нея болѣе дѣятельныхъ пособниковъ, чѣмъ y насъ, обнажающихъ на войнѣ въ честь ея мечи. Хорошо, но я все-таки найду ее! Бывъ сторонникомъ британцевъ, я болѣе не британецъ и перехожу въ ряды тѣхъ, съ кѣмъ прибылъ сюда. Не стану болѣе драться, а безпрекословно сдамся первому рабу, какъ только онъ прикоснется къ моему плечу. Велико было здѣсь пораженіе, нанесенное римлянами, но и велико возмездіе имъ со стороны британцевъ. Что-же касается меня, искупленіемъ моей вины должна быть смерть. На той или на другой сторонѣ я ищу только возможности разстаться съ ненавистною жизнью; съ нею изъ-за Имоджены я разстанусь во чтобы то ни стало (Входятъ два британскихъ военачальника и воины).
   1-й военачальникъ. Благодареніе великому Юпитеру! Люцій взятъ въ плѣнъ, а старика и двухъ его сыновей всѣ принимают за ангеловъ.
   2-й военачальникъ. Былъ еще и четвертый. Въ одеждѣ простолюдина онъ способствовалъ пораженію непріятеля.
   1-й военачальникъ. Говорятъ, былъ, но его нигдѣ не могутъ отыскать. Стой! Говори, кто ты?
   Постумъ. Римлянинъ, который не сталъ-бы уныло бездѣйствовать здѣсь, если-бы его поддержали.
   2-й военачальникъ. Задержите его собаку! Ни одна римская нога не вернется восвояси и не станетъ разсказывать дома, какіе вороны заклевали ихъ здѣсь. Онъ хвастается подвигами, словно важное лицо. Ведите его къ королю.
  

Входятъ Цимбелинъ со свитою, Бэларій, Гвидерій, Арвирагъ, Пизаній и римскіе плѣнники. Военачальники подводятъ кь королю Постума. Король передаетъ ею тюремщикамъ; затѣмъ всѣ уходятъ.

  

СЦЕНА IV.

Тюрьма.

Входятъ Постумъ и два тюремщика

  
   1-й тюремщикъ. Теперь тебя не украдутъ; спутанъ ты отлично; пасись здѣсь, если найдешь, что пощипать.
   2-й тюремщикъ. Иначе животъ подведетъ (Уходятъ).
   Постумъ. Привѣтъ тебѣ, заключеніе, потому что ты, кажется, путь къ освобожденію. Во всякомъ случаѣ я счастливѣе больного подагрою, предпочитающаго вѣчные стоны исцѣленію при помощи смерти, этого искуснѣйшаго изъ врачей, имѣющаго въ своихъ рукахъ ключи отъ всѣхъ замковъ. Но ты, совѣсть, ты закована крѣпче, чѣмъ руки мои и ноги. О, милостивые боги, дайте раскаянію послужитъ орудіемъ для ея освобожденія; тогда и я свободенъ буду на вѣки. Достаточно-ли, однако, для этого одной моей скорби? Скорбью дѣти смягчаютъ гнѣвъ своихъ земныхъ отцовъ, а боги еще милосерднѣе людей. Покаяться же я все-таки долженъ, а это всего удобнѣе здѣсь, среди скорѣе добровольнаго, чемъ вынужденнаго, заключенія. Если для полученія свободы мнѣ надо расплатиться, возьмите, о, безсмертные, все, что y меня есть, земную мою оболочку. Я знаю, вы милосерднѣе, чѣмъ многіе заимодавцы,берущіе съ своихъ должниковъ третью, шестую, десятую часть долга, чтобы предоставить имъ возможность разбогатѣть снова, а остальную часть долга прощающія... Я прошу не этого: -- въ уплату за драгоцѣнную жизнь Имоджены, возьмите мою. Хотя она и не стоитъ загубленной мною жизни несравненнаго созданія, но она все-таки вычеканена вами. И въ жизни взвѣшивается не всякая монета, находящаяся въ обращеніи; ее принимаютъ на вѣру. ради изображеннаго на ней лица. Вы примите мою монету хоть ради моего лица, такъ какъ оно есть подобіе вашего. О, силы небесныя, примите-же предлагаемую мною уплату, возьмите мою жизнь и уничтожьте долговое мое обязательство!.. О, Имоджена! Хотя безмолвно, но я все-таки буду продолжать разговаривать съ тобою (Засыпаетъ).
  

Торжественная музыка. Появляются призраки въ видѣ Сицилія Леоната, величаваго старика въ военныхъ доспѣхахъ, ведущаго за руку пожилую женщину, мать Постума. Впереди идутъ другіе призраки въ образѣ музыкантовъ. За старшими, тоже предшествуемые музыкантами, идутъ двое молодыхъ Леонатовъ; у каждаго на груди рана, отъ которой они пали въ сраженіи. Всѣ становятся вокругъ Постума.

  
   Сицилій. Могучій царь громовъ, довольно изливать
             Тебѣ свой гнѣвъ на жалкихъ мухъ земныхъ! --
             Ну, съ Марсомъ ссорься иль бранись съ своей Юноной, --
             Что злобно мститъ тебѣ за вѣчныя измѣны. --
             Въ чемъ виноватъ мой сынъ, котораго увидѣть --
             Не привелось мнѣ на землѣ? Когда я умеръ, --
             Въ утробѣ ждалъ еще онъ часа, чтобъ родиться. --
             Коль правду говорятъ, что ты отецъ сиротамъ, --
             Ты долженъ-бы его взять подъ свою защиту --
             И охранять его отъ всякихъ бѣдъ земныхъ, --
             Когда онъ никому на свѣтѣ зла не дѣлалъ
   Мать. На помощь мнѣ придти Люцина не хотѣла. --
             Во время самыхъ мукъ она взяла младенца, --
             И онъ съ рожденія попалъ въ среду враговъ. --
             О, какъ не пожалѣть объ участи ребенка?
   Сицилій. Но въ немъ могучій духъ и доблесть предковъ ясно --
             Сказались такъ, что всѣ немедленно признали --
             Его Сицилія наслѣдникомъ законнымъ.
   1-й братъ. Едва лишь возмужать успѣлъ онъ, какъ во всей --
             Британіи, гдѣ жилъ онъ, съ нимъ въ единоборство --
             Никто не смѣлъ вступить. Мѣриломъ-же полнѣйшимъ --
             Его достоинствъ то, что выборъ Имоджены --
             Палъ на него: она взяла его въ мужья.
   Мать. Зачѣмъ-же этотъ бракъ, насмѣшка эта злая? --
             Чтобъ онъ, лишившися наслѣдья славныхъ предковъ, --
             Въ изгнаньи жилъ? чтобъ разлучить его --
             Съ той, кто ему всего милѣе въ цѣломъ мірѣ, --
             Съ любимою женой, съ прелестной Имодженой?
   Сицилій. Зачѣмъ ты допустилъ, чтобъ Іахимъ презрѣнный, --
             Да, этотъ гнусный сынъ Италіи цвѣтущей, --
             Постума обратилъ въ ничтожную игрушку --
             И, распаливъ въ умѣ, а въ кроткомъ сердцѣ ревность. --
             Всю жизнь его тѣмъ ядомъ отравилъ?
   2-й братъ. Вотъ это вызвало изъ мирныхъ странъ покоя --
             Родителей и насъ, сложившихъ жизнь въ бою --
             За благо родины и за права святыя -- Тенанція.
   1-й братъ. Постумъ служилъ и Цимбедлиу --
             Съ такою-жь вѣрностью. Зачѣмъ, зачѣмъ
             Юпитеръ, -- ты людямъ доблестнымъ въ награду посылаешь --
             Одни страданія за преданность и честность?
   Сицилій. О, царь боговъ, открой кристальное окно, --
             Вглядись попристальнѣй и прекрати гоненья --
             Несправедливыя на бѣдный родъ людской! --
             Тѣмъ болѣе на сыновъ и доблести, и славы.
   Мать. Вѣдь добродѣтеленъ нашъ сынъ, такъ прекрати --
             Скорѣе на него жестокія гоненья!
   Сицилій. Да, прекрати скорѣй! иль, призраки безъ плоти, --
             Мы всѣ возопіемъ къ другихъ боговъ совѣту.
             Несправедливости твоей всѣ ужаснутся!
   2-й братъ. О, помоги-жь ему, Юпитеръ, иль мы сами --
             Всѣ, всѣ укроемся отъ твоего суда.
  

Юпитеръ съ громомъ и молніей, спускается,сидя на орлѣ, и бросаетъ огненную стрѣлу. Призраки падаютъ па колѣни.

  
   Юпитеръ. Молчать! Какъ смѣете вы, выходцы изъ странъ --
             Подземныхъ оскорблять нашъ слухъ?.. Молчите!.. Смирно! --
             Какъ громовержца вы посмѣли обвинять --
             Въ несправедливости? Вы знаете, тѣ стрѣлы, --
             Что мною пущены съ небесъ, умѣютъ быстро --
             Негодованіе людское укрощать. --
             Рой жалкихъ призраковъ, вернись же поскорѣе --
             Въ Элизій, гдѣ тебѣ дано отдохновенье --
             На ложахъ изъ цвѣтовъ невянущихъ; дѣла-же --
             Земныя предоставь мнѣ одному.
             То дѣло -- лишь одного меня касается, не васъ. --
             Кого я болѣе люблю, того и испытую --
             Сильнѣе, чѣмъ другихъ; отъ замедленья счастья --
             Лишь увеличится земное наслажденье. --
             Такъ успокойтесь-же: приниженный теперь --
             Лишь возвеличится сильнѣе нашей властью --
             И пышно расцвѣтетъ его жизнь молодая, --
             Всѣмъ испытаніямъ его конецъ. Подъ нашей --
             Звѣздою онъ рожденъ, и въ нашемъ храмѣ бракъ --
             Его былъ совершенъ. Такъ встаньте, испаритесь! --
             Соединится онъ съ своею Имодженой, --
             И жизнь ихъ въ счастіи безоблачномъ пройдетъ. --
             Вотъ вамъ табличка. Вы ее на грудь ему --
             Положите, а въ ней судебъ предназначенье --
             Его начертано. Исчезните-же всѣ --
             И больше никогда не поднимайте крика --
             На праведный мой судъ; не вызывайте этимъ --
             Вы гнѣва моего, безжалостнаго гнѣва --
             Теперь лѣти, орелъ, въ кристальный мой чертогъ! (Улетаетъ).
   Сицилій. Онъ съ громомъ, съ молніей спустился къ намъ на землю; --
             Его небесное дыханье пахло сѣрой. --
             Орелъ его летѣлъ такъ быстро и такъ грозно, --
             Какъ будто сокрушить намѣревался насъ, --
             Но, поднимаясь, онъ сулилъ юдоли нашей --
             Рядъ лучшихъ дней, поля благословивъ земныя. --
             И чистила такъ клювъ свой царственная птица, --
             Какъ будто говоря: "Хозяинъ мой доволенъ".
   Всѣ. Благодаримъ тебя, Юпитеръ!
   Сицилій. Онъ вернулся --
             Въ заоблачный дворецъ, ступилъ подъ свой лазурный --
             И лучезарный сводъ. Исполнимъ повелѣнье --
             Его; отъ этого зависитъ наше счастье (Исчезаютъ).
   Постумъ (просыпаясь). Сонъ, ты былъ моимъ прародителемъ; ты разомъ далъ мнѣ и отца, и мать, и двухъ братьевъ. Но какая злая насмѣшка! Едва успѣвъ народиться, они уже скрылясь, исчезли отсюда, а я очнулся отъ сладкаго забытья. Всѣ горемычныя созданія, какъ и я, расчитывающія на милость свыше, просыпаются и не находятъ ничего... Однако, я самъ не знаю, что говорю. На многихъ, даже не помышляющихъ о счастіи и недостойныхъ расчитывать на него, сыплются всевозможныя блага, какъ и на меня, во время того золотого сна, и они сами не знаютъ, за что имъ такое благополучіе... Какими-же феями посѣщается это мѣсто?.. Вотъ книжка... Какой великолѣпный переплетъ! О, лишь бы, наперекоръ современному обычаю и нашимъ царедворцамъ, пышная обложка не оставляла далеко за собою внутренняго ея содержанія! Пусть сдержиъ она тѣ обѣщанія, какія даетъ. (Читаетъ). "Когда львенокъ, не знавшій самъ, кто онъ, найдетъ то, чего не искалъ, его внезапно охватить струей ласковаго воздуха, а когда вѣтви вѣковаго кедра, которыя всѣ много лѣтъ считали погибшими, зазеленѣютъ снова на старомъ стволѣ, окончатся и бѣдствія Постума. Британія будетъ снова счастлива и пышно расцвѣтетъ среди изобилія и мира"... Чтоже это такое? Тоже сонъ или вздоръ, срывающійся съ языка y сумасшедшаго безъ участія его мозга? То это или другое, или ровно ничего? Во всякомъ случаѣ это схоже съ моей жизнью и потому я сберегу это (Входитъ тюремщикъ),
   Тюремщикъ. Ну, пріятель, готовъ ты къ смерти?
   Постумъ. Даже переготовъ. Чѣмъ скорѣй, тѣмъ лучше.
   Тюрремщикъ. Рѣчь, вѣдь, идетъ о висѣлицѣ. Значить, для нея ты только поспѣлъ, а не переспѣлъ.
   Постумъ. Если я окажусь такимъ блюдомъ, на которое стоитъ поглазѣть, я самъ расплачусь за себя.
   Тюремщикъ. Тяжелая это будетъ для тебя расплата пріятель. Одно только утѣшительно, что тебѣ болѣе не придется сводить итоговъ подъ счетами. Ты даже не увидишь трактирныхъ счетовъ, которые вслѣдъ за полученнымъ удовольствіемъ дѣлаютъ иногда печальными минуты ухода. Входите вы въ харчевню; вамъ чуть не дѣлается дурно оттого, что вы голодны, а когда уходите, вамъ становится досадно, что вы слишкомъ много истратили и слишкомъ много получили. И въ кошелькѣ, и въ мозгу пустота: въ мозгу потому, что въ немъ -- тяжесть вслѣдствіе вашего легкомыслія, а кошелекъ слишкомъ легокъ потому, что въ немъ ничего не осталось. О, съ нынѣшняго дня вы будете защищены отъ подобныхъ непріятностей. Милосердіе веревки, стоющей всего одинъ пенни, прекращаетъ навѣкъ всѣ подобныя невзгоды. Лучшаго счетчика, чѣмъ она, нѣтъ. Она освобождаетъ и отъ прошедшаго, и отъ настоящаго, и отъ будущаго. Для нея, сударь, ваша шея -- разомъ и перо, и счетная книга, и деньги. Расплатитесь, съ тѣмъ и конецъ.
   Постумъ. Повѣрь, смерть для меня радостнѣе, чѣмъ для тебя жизнь.
   Тюремщикъ. Оно, конечно, такъ: кто спитъ, тотъ не чувствуетъ зубной боли. Но я все-таки думаю, что тотъ, кому предстоитъ уснуть такимъ сномъ, какъ тебѣ, да притомъ когда его въ постель укладываетъ палачъ, охотно-бы помѣнялся участью съ этимъ прислужникомъ. Не знаешь, вѣдъ, какою дорогою придется идти потомъ.
   Постумъ. Отлично знаю, любезный.
   Тюремщикъ. Значить y твоей смерти глаза лѣзутъ вонъ изъ черепа. Никогда я не видывалъ, чтобы ее представляли такою. Ты или идешь по указаніямъ кого-нибудь, кто выдаетъ себя знатокомъ въ этомъ дѣлѣ, или самъ идешь наудачу, ровно ничего не зная изъ того, что ждетъ тебя впереди. А о томъ, чѣмъ кончится все странствіе, я полагаю, ты уже никому не разскажешь.
   Постумъ. Вотъ что я скажу тебѣ, пріятель: чтобы отыскать дорогу, по которой мнѣ предстоитъ идти, глаза найдутся y всѣхъ, кромѣ, развѣ, тѣхъ, кто, не желая ими пользоваться, зажмурившись, идетъ впередъ.
   Тюремщикъ. Вотъ чепуха! Какой же человѣкъ, имѣющій глаза, захочетъ идти впередъ, зажмурившись. Правда висѣлица заставитъ ихъ зажмуриться безъ всякихъ разговоровъ (Входитъ гонецъ).
   Гонецъ. Сними съ него оковы и веди его къ королю.
   Постумъ. Спасибо тебѣ за добрую вѣсть. Меня требуютъ, вѣроятно, за тѣмъ, чтобы даровать мнѣ свободу?
   Тюремщикъ. Не можетъ этого быть! Пусть меня повѣсятъ, если не такъ.
   Постумъ. Ты тогда окажешься свободнѣе, чѣмъ теперь. Мертвые не то, что тюремщики: никакіе болты и засовы для нихъ не существуютъ (Уходитъ вмѣстѣ съ гонцомъ).
   Тюремщикъ. Кажется, даже тотъ, кто, женившись на висѣлицѣ, народилъ съ нею не одну юную висѣлицу, не стремился къ ней такъ жадно, какъ этотъ. Однако, хоть онъ и римлянинъ, но, говоря по совѣсти, не мало на свѣтѣ еще худшихъ бездѣльниковъ, которые дорожатъ жизнью болѣе, чѣмъ онъ, и умираютъ только поневолѣ. Такъ-же умеръ-бы и я, если-бы оказался однимъ изъ нихъ. Хотѣлось бы мнѣ, чтобы объ этомъ всѣ были одного мнѣнія и притомъ хорошаго. Плохо пришлось бы тогда тюремщикамъ и висѣлицамъ. Конечно, я говорю противъ выгодъ теперешняго моего положенія, но и въ томъ, чего я желаю, была-бы тоже нѣкоторая доля выгоды (Уходитъ).
  

СЦЕНА V.

Ставка Цимбелина.

Входятъ Цимбелинъ, Бэларій, Гвидерій, Арвирагъ, Пизаній, придворные, воины и свита.

  
   Цимбелинъ. Вы, по волѣ боговъ, сдѣлались спасителями моего престола. Станьте же около меня. Какъ мнѣ глубоко жаль, что не могли отыскать того бѣдно одѣтаго воина, который такъ мужественно сражался рядомъ съ вами, чья лохмотья стыдили позолоченныя латы и чья обнаженная грудь такъ неустрашимо шла противъ несокрушимыхъ щитовъ. Если наша благодарность можетъ составить чье-нибудь счастіе, счастливъ тотъ, кто его отыщетъ.
   Бэларій. Никогда я не видывалъ такого благороднаго изступленія y такого жалкаго бѣдняка, которому, казались, свойственнѣе запуганные взгляды нищаго, чѣмъ такіе подвиги.
   Цимбелинъ. И никакихъ извѣстій о немъ?
   Пизаній. Его искали и среди живыхъ, и среди мертвыхъ, но нигдѣ ни малѣйшаго слѣда.
   Цимбелинъ. Къ моему великому сожалѣнію, онъ заслуженную отъ насъ благодарность оставляетъ въ наслѣдство намъ, а мы присоединяемъ ее къ той, какую заслужили вы, печень, сердце и мозгъ Британіи. Я сознаю, что она жива только благодаря вамъ. Теперь самое время спросить, кто вы и откуда? Говорите-же.
   Бэларій. Государь, родились мы въ Камбріи и происхожденія благороднаго. Хвалиться чѣмъ-нибудь еще было-бы и неправдиво, и нескромно. Добавлю только, что люди мы честные.
   Цимбелинъ. Преклоните колѣна, а теперь встаньте, боевые наши рыцари. Вы будете состоять при нашей особѣ, и я надѣлю васъ почестями, соотвѣтствующими вашему сану. (Входитъ Корнелій въ сопровождѣніи придворныхъ дамъ). Отчего y васъ такія сумрачныя лица? Плохо-же привѣтствуете вы нашу побѣду. По виду васъ можно скорѣе принять за римлянъ, чѣмъ за британскихъ придворныхъ.
   Корнелій. Да здравствуетъ великій нашъ король! Но, государь, я долженъ омрачить твою радость печальнымъ извѣстіемъ: королева скончалась.
   Цимбелинъ. Врачу такой докладъ менѣе приличенъ, чѣмъ кому-либо другому. Но я все-таки знаю, что лекарства могутъ только продлить жизнь, но отъ смерти не избавлены и самые врачи. Какъ умерла она?
   Корнедій. Ужасно! Какъ жила она послѣднее время въ изступленіи, такъ и умерла. Она была жестока ко всему міру и кончила жестокостью къ себѣ. Если вы соблаговолите выслушать, я передамъ вамъ, государь, въ чемъ она призналась. Если я въ чемъ-нибудь ошибусь, эти дамы могутъ исправить мою ошибку. Онѣ, обливаясь слезами, присутствовали при ея кончинѣ.
   Цимбелинъ. Прошу тебя, говори.
   Корнелій. Прежде всего она призналась, что никогда васъ не любила, что любила она величіе, которое вы ей доставили, но не васъ самихъ; что вышла она замужъ за вашъ королевскій санъ, была женою вашего престола, а васъ ненавидѣла.
   Цимбелинъ. Про то знала она одна. Не выскажи она этого на смертномъ одрѣ, я не повѣрилъ-бы собственнымъ ея устамъ. Далѣе?
   Корнелій. Призналась она также, что ваша дочь, о которой она, повидимому, заботилась такъ нѣжно, на самомъ дѣлѣ была ей не милѣе скорпіона и королева непремѣнно-бы ее отравила, если-бы та не скрылась.
   Цимбелинъ. О, коварный демонъ! Кто разгадаетъ сердце женщины? Есть что-нибудь еще?
   Корнелій. Есть, и притомъ самое худшее. Призналась, она, что y нея былъ для васъ приготовленъ смертельный ядъ; если-бы вы его приняли, онъ безпощадно подтачивалъ-бы вашу жизнь, дѣйствуя медленно, но ежеминутно. Она во время вашей болѣзни надѣялась заботами, слезами и ласками завладѣть вами окончательно, а достигнувъ этого и улучивъ удобную минуту, убѣдить васъ провозгласить ея сына наслѣдникомъ британскаго престола. Когда-же странное исчезновеніе сына разстроило всѣ ея планы, она впала въ изступленное отчаяніе и на зло, какъ богамъ, такъ и людямъ, безстыдно открыла свои замыслы и жалѣла только о томъ, что задуманное ею злодѣяніе не осуществилось. Отъ этого-то отчаянія она и умерла.
   Цимбелинъ. И вы все это слышали?
   Дамы. Слышали, государь.
   Цимбелинъ. Не виноваты въ этомъ ни глаза мои, потому, что она была прекрасна; ни уши, слушавшія ея льстивыя рѣчи; ни сердце, считавшее ее такою, какою она каза твою предвижу
   И становлюсь уже почти мужчиной!
   Пизаніо.-- Во-первыхъ, станьте имъ: предвидя это,
   Я вамъ припасъ въ моемъ мѣшкѣ походномъ
   Кафтанъ и брюки, шляпу, все, что нужно!
   Извольте это надѣвать, насколько
   Съумѣете, старайтесь подражать
   Пріемамъ юноши, который былъ бы
   Не старше васъ, и къ Люцію явитесь,
   Съ желаніемъ служить ему, скажите
   Ему о томъ, къ чему способны вы;
   Пойметъ вполнѣ онъ, если слухъ его
   Устроенъ такъ, что любитъ музыкальность...
   Онъ, безъ сомнѣнья, встрѣтитъ васъ радушно,
   Затѣмъ, что онъ благочестивъ и честенъ,
   А это много значитъ! Средства-жъ къ жизни
   Въ чужомъ краю -- мое ужъ дѣло: ими
   Я васъ теперь и послѣ не замедлю
   Снабжать!
   Имоджена.-- Въ тебѣ одномъ мнѣ боги дали
   Все утѣшеніе! Пойдемъ, немало
   Придется намъ еще подумать. Время,
   Намъ данное, мы превратимъ въ добро:
   Солдатомъ я примусь за это дѣло
   И съ царской храбростью покончу все!
   Идемъ, прошу тебя.
   Пизаніо.--           Прекрасно, лэди!
   Но съ вами я скорѣй разстаться долженъ,
   Чтобы моя отлучка подозрѣній
   Не возбудила въ томъ, что я -- причина
   Побѣга вашего, моя принцесса!
   Вотъ сткляночка; ее мнѣ королева
   Дала; безцѣнно то, что въ ней сокрыто!
   Морская-ль качка, боли-ль живота
   На сушѣ поразятъ васъ, вы примите
   Одну лишь драхму этого, и все
   Исчезнетъ.-- Въ тѣнь же поскорѣе,
   И одѣвайтесь вы мужчиной: боги
   Да ниспошлютъ вамъ лучшее!..
   Имоджена.--           Аминь!
   Благодарю тебя! благодарю! (Уходятъ).
  

ЯВЛЕНІЕ ПЯТОЕ.

Комната во дворцѣ Цимбелина (Входятъ: Цимбелинъ, Королева, Клотенъ, Люцій и лорды).

   Цимбелинъ.-- Счастливый путь! Теперь прощайте, лордъ!
   Люцій.-- Благодарю васъ, лордъ. Мой императоръ
   Мнѣ пишетъ, чтобы я спѣшилъ отсюда.
   Жаль, очень жаль, что я обязанъ васъ
   Его врагомъ смертельнымъ объявить.
   Цимбелинъ.-- Сэръ! Мой народъ не хочетъ покоряться
   Его ярму, а намъ не подобаетъ
   Предъ нимъ самодержавьемъ поступаться!
   Люцій.-- Такъ, сэръ. Затѣмъ прошу васъ, дайте мнѣ
   Конвой до гавани Мильфордской. Лэди,
   И вы, желаю вамъ всѣхъ благъ небесныхъ!
   Цимбелинъ.-- Милорды, вы отправитесь конвоемъ.
   Не забывайте должнаго почтенья
   Къ послу! Теперь -- прощай, достойный Люцій.
   Люцій (Клотену).-- Лордъ, вашу руку...
   Клотенъ.--           Вотъ она, мой другъ!
   Но съ этихъ поръ она твой непріятель.
   Люцій.-- Судьба рѣшитъ, кто побѣдитъ изъ насъ.
   Прощайте.
   Цимбелиніъ.-- Проводите же, милорды,
   Вы доблестнаго Люція до самыхъ
   Границъ Северна... Добрый путь, Кай-Люцій (Люцій и лорды уходятъ).
   Королева.-- Онъ удалился въ гнѣвѣ; мы -- причина
   Всему, и это дѣлаетъ намъ честь.
   Клотенъ.-- Дѣла недурны! (Охорашиваясь). Храбрые британцы
   Желали сами этого!
   Цимбелинъ.--           Кай-Люцій
   Писалъ отсюда къ Цезарю о томъ,
   Что между насъ случилося; по этой
   Причинѣ мы должны скорѣй готовить
   Орудія и всадниковъ: войска.
   Которыя по Галліи стоятъ,
   Онъ соберетъ незримо и нагрянетъ
   На Англію.
   Королева.-- Теперь дремать нельзя...
   Начнемъ работать быстро и отважно!
   Цимбелинъ.-- Мы это все предвидѣли и нынѣ
   Уже готовы... Но, моя царица,
   Гдѣ наша дочь? Она не выходила
   При римлянахъ и намъ не воздала
   Обычныхъ поздравленій съ утромъ; въ ней
   Гораздо больше зла, чѣмъ доброты:
   Мы это замѣчали!-- Позовите
   Ее сюда; мы къ ней ужъ слишкомъ мало
   Оказывали строгости... (Дежурный уходитъ).
   Королева.--           Монархъ!
   Со времени изгнанія Постума
   Она жила въ большомъ уединеньи;
   Отъ этого, милордъ, ее излѣчитъ
   Одно лишь время! Умоляю васъ,
   Не будьте съ ней въ рѣчахъ своихъ жестоки
   Она такъ сильно чувствуетъ упреки.
   Что строгія слова -- смертельный ядъ
   Для нѣжности ея (слуга возвращается).
   Цимбелинъ.-- Ну, гдѣ-жъ она?
   Чѣмъ можно извинить ея упорство?
   Слуга.-- Ея покои заперты, милордъ!
   И какъ мы передъ ними ни кричали,
   Изъ нихъ отвѣта не было.
   Королева.--           Милордъ,
   Когда я къ ней въ послѣдній разъ ходила,
   Она передо мною извинилась
   Въ своемъ уединеніи, говорила,
   Что къ этому принудила ее
   Болѣзнь, и что за ней она не можетъ
   Платить вамъ ежедневно должной чести!
   Она тогда повѣдала мнѣ это,
   Но, за придворной суетой, невольно
   Мнѣ измѣнила память.
   Цимбелинъ.--           Какъ?! Всѣ двери
   У Имоджены заперты? Ее
   Съ недавнихъ поръ никто не видѣлъ?.. Небо
   Молю тебя, пусть будетъ ложью то,
   Чего я такъ боюсь!.. (Уходитъ).
   Королева.--           Клотенъ! ступай
   За королемъ!
   Клотенъ.--           Пизаніо, слуги
   Ея стариннаго, я также больше
   Двухъ дней уже не видѣлъ.
   Королева.           Ну, ступай же,
   Сыщи его! (Клотенъ уходитъ).
                       Пизаніо?.. Не тотъ ли,
   Который такъ стоитъ за Леоната?..
   Мое лѣкарство у него! О, еслибъ
   Онъ проглотилъ его и потому
   Отсутствовалъ! Онъ думаетъ, что это --
   Безцѣнное сокровище!.. Но гдѣ
   Принцесса скрылась? Не тоска-ль ее
   Взяла? Иль, окрыленная любовнымъ
   Огнемъ, она къ Постуму улетѣла?
   Безчестіе иль смерть ее постигли,
   Въ обоихъ случаяхъ конецъ недуренъ...
   Наслѣдница престола умерла --
   Ко мнѣ корона царства перешла! (Клотенъ возвращается).
   Ну, что теперь, мой сынъ?
   Клотенъ.--           Она бѣжала,
   Въ томъ нѣтъ сомнѣнія! Скорѣй идите,
   Утѣшьте короля: онъ внѣ себя,
   Никто къ нему приблизиться не смѣетъ.
   Королева.-- Все хорошо!... О, еслибъ эта ночь
   Лишиться дня могла ему помочь! (Уходитъ).
   Клотенъ (одинъ) -- Ахъ!.. Я люблю ее и ненавижу!
   Она такъ царственна, такъ хороша...
   У ней одной чудесъ природы больше,
   Чѣмъ въ каждой лэди, чѣмъ у многихъ лэди!
   Чѣмъ вообще у всѣхъ на свѣтѣ лэди!
   Въ ней собрано все лучшее изъ каждой
   Красавицы, и потому она,
   Какъ сумма всѣхъ красавицъ, выше всѣхъ ихъ!..
   Поэтому-то я ее люблю!
   Но, съ той поры, какъ злость ко мнѣ и страсть
   Къ уроду Леопату омрачили
   Весь умъ ея, испортили все то,
   Что было у нея такъ дивно-нѣжно,--
   Я ненавижу Имоджену, я
   Готовъ ей отомстить безъ размышленій.
   Когда глупцы рѣшаются... (Входитъ Пизаніо).
                       Кто здѣсь?
   Какъ! Это ты, голубчикъ, строишь шашни?
   Поди сюда... Такъ вотъ кто наша сваха!
   Злодѣй, гдѣ госпожа твоя? Отвѣтствуй
   На первомъ словѣ: иначе въ мгновенье
   Ты полетишь къ чертямъ!
   Пизаніо.--           О, добрый лордъ!..
   Клотенъ.-- Гдѣ госпожа твоя? Не то Зевесомъ
   Клянусь, тебя я больше не спрошу.
   Нѣмой злодѣй! Я тайну эту вырву
   Изъ сердца твоего, иль вырву сердце,
   Чтобъ отыскать ее! Она съ Постумомъ,
   Въ которомъ драхмы доблестей не выжмешь
   Изъ кучи низостей?
   Пизаніо.--           Увы, милордъ!
   Какъ быть ей съ нимъ? Давно-ль она исчезла,
   А онъ въ Италіи...
   Клотенъ.--           Такъ гдѣ-жъ она?
   Скорѣй къ концу, безъ дальнихъ запирательствъ:
   Открой мнѣ все... Что сдѣлалось съ принцессой?
   Пизаніо.-- Достойный лордъ!
   Клотенъ.--           Достойный негодяй!
   Скажи мнѣ сразу, гдѣ твоя принцесса,
   На первомъ словѣ, безъ "достойныхъ лордовъ" --
   Скажи, не то, молчаніе твое
   Тебѣ смертельнымъ будетъ приговоромъ!
   Пизаніо.-- Здѣсь, сэръ, въ письмѣ, исторія всего,
   Что знаю я о бѣгствѣ Имоджены... (Отдаетъ ему письмо).
   Клотенъ.-- Давай сюда! Я погонюсь за ней,
   Вплоть до ступеней Августова трона!
   Пизаніо (Въ сторону).-- Одно изъ двухъ: иль это, или гибель! *)
   *) Джонсонъ влагаетъ эти слова въ уста Клотена; но они не согласуются съ общимъ духомъ этой сцены.
   Она довольно далеко; письмо же
   Его запутаетъ и ей не страшно...
   Клотенъ (Читая письмо).-- Гмъ!..
   Пизаніо.--           Напишу къ нему, что умерла
   Она... О, Имоджена! Будь спокойна
   Въ пути и къ намъ спокойно возвратись!
   Клотенъ.-- А что, дружище, въ письмѣ-то подлога нѣтъ?
   Пизаніо.-- Конечно!
   Клотенъ.-- И знаю, это почеркъ Постума. Голубчикъ! Если ты не имѣешь поползновенія быть мошенникомъ, если ты хочешь мнѣ служить вѣрою и правдою, исполнять съ достойнымъ рвеніемъ всѣ порученія, которыя только я возложу на тебя, то-есть, если ты будешь дѣлать точно и неизмѣнно всевозможныя низости, которыя я буду тебѣ заказывать, я тебя, любезнѣйшій, стану считать честнымъ малымъ; ты не будешь нуждаться въ моей помощи и въ моемъ голосѣ для твоей карьеры. ,
   Пизаніо.-- Согласенъ, мой добрый лордъ...
   Клотенъ.-- Ну, хочешь мнѣ служить? Подумай: если ты съ такимъ примѣрнымъ терпѣньемъ и постоянствомъ угождалъ нагой фортунѣ этого убогаго Постума, тебѣ легко изъ благодарности стать что ни на есть прилежнымъ слугою моей фортуны! Говори, хочешь быть моимъ слугою?
   Пизаніо.-- Хочу, сэръ.
   Клотенъ.-- Давай же-руку. Вотъ тебѣ мой кошелекъ. Имѣется ли у тебя что-нибудь изъ платья твоего послѣдняго господина?
   Пизаніо.-- Есть, милордъ, у меня на дому то самое платье, въ которомъ онъ былъ во время прощанія съ милэди Имодженой.
   Клотенъ.-- Первая работа, какую ты сдѣлаешь мнѣ, вотъ въ чемъ должна состоять: принеси, дружище, завѣтное платье сюда. Пусть это будетъ твоею первою услугой. Ступай.
   Пизаніо.-- Слушаю, милордъ (Уходитъ).
   Клотенъ.-- Встрѣтить тебя въ Мильфордской гавани... Ахъ! Я и позабылъ разспросить его объ одной важнѣйшей вещицѣ -- какъ бы это вспомнить?.. Именно! Тамъ я доканаю тебя, негодный Постумъ!-- Если бы это платье принесли скорѣе?.. Когда-то она проговорилась мнѣ -- и горечь этого до сихъ поръ отзывается въ моемъ сердцѣ -- что худшая одежда Постума наполняетъ ее большимъ восторгомъ, чѣмъ моя джентльменская особа, со всѣми приправами моихъ доблестей... Въ этой-то самой одеждѣ на моей спинѣ, я прежде всего убью его, и убью передъ ея собственными глазами; она увидитъ всю мою отважность и лопнетъ съ отчаянія... Когда онъ растянется у моихъ ногъ и я, надругавшись надъ его трупомъ, насыщу мою страсть, въ насмѣшку ей, въ томъ же платьѣ, я прогоню ее пинками домой. Она веселилась, отвергнувъ меня, а я наслажусь моимъ мщеньемъ... (Пизаніо возвращается съ платьемъ). Ото то самое платье?
   Пизаніо.-- Точно такъ, мой благородный лордъ.
   Клотенъ.-- Сколько времени прошло съ тѣхъ поръ, какъ она дала тягу въ Мильфордъ?
   Пизаніо.-- Она теперь уже тамъ...
   Клотенъ.-- Отнеси же этотъ нарядъ въ мою спальню, и да будетъ тебѣ извѣстно, что это мой второй тебѣ приказъ! Третій состоитъ въ томъ, что ты долженъ быть нѣмъ въ отношеніи моихъ плановъ. Смотри же, исполни все, какъ надо, и вѣрнѣйшее повышеніе будетъ тебѣ наградою!-- Месть моя теперь прогуливается въ Мильфордѣ! О, когда-бъ у меня были крылья, полетѣлъ бы я вслѣдъ за нею!.. Ступай, и будь честенъ! (Уходитъ).
   Пизаніо (Одинъ.) -- Ты далъ мнѣ приказаніе погибнуть!
   Затѣмъ, чтобъ вѣрнымъ быть тебѣ, чего
   Я не осмѣлюсь сдѣлать, значитъ быть
   Лжецомъ передъ честнѣйшимъ изъ людей!
   Ступай въ Мильфордъ, ты тамъ ужъ не отыщешь
   Той, за которой гонишься! Сойдите,
   Благословенья неба, на нее!..
   Пусть медленность скреститъ Клотену ноги
   И да убьетъ его среди дороги! (Уходитъ).
  

ЯВЛЕНІЕ ШЕСТОЕ.

Долина передъ пещерою Белларія. (Входитъ Имоджена, въ мужскомъ платьѣ).

   Имоджена.-- Печальна жизнь людей! Я утомилась,
   Двѣ ночи мнѣ земля была постелью.
   Я заболѣла-бъ, если-бъ не моя
   Рѣшительность!.. Когда Мильфордъ съ горы
   Мнѣ указалъ Пизаніо, онъ казался
   Вблизи... О, Зевсъ! Неужели -жилища
   Бѣгутъ отъ бѣдняковъ, едва они
   Въ нихъ захотятъ укрыться отъ ненастья?
   Меня два нищихъ нынче увѣряли,
   Что я не заблужусь: народецъ этотъ
   Солгалъ, а между тѣмъ, страдаетъ самъ
   И знаетъ, что такое судъ и пытка!..
   Нѣтъ чуда, если нынче богачи
   Безъ мѣры лгутъ; солгать отъ нищеты
   Не такъ ужасно, какъ солгать отъ жиру:
   Ложь богачей грѣшнѣе лжи убогихъ!
   Мой милый мужъ! Ты нынѣ также лжецъ... .
   Едва тебя я вспомнила, мой голодъ
   Исчезъ невидимо, а передъ этимъ
   Я отъ него едва могла стоять!--
   Что тутъ такое?.. Горная тропинка!
   Ужъ не жилище-ль это дикаря?
   Нѣтъ, лучше мнѣ не кликать никого...
   Мнѣ страшно отозваться... Голодъ, прежде
   Чѣмъ умертвить природу, придаетъ
   Ей храбрости... Довольство и покой
   Разводятъ трусовъ; крѣпость же и сила --
   Мать крѣпостей *)... Эй! Кто тутъ? Если тварь
   *) Здѣсь наивная, резонерствующая красавица острить: слово "hardness" значитъ крѣпость, сила, а слово "hardiness" -- крѣпость, фортъ, цитадель.
   Изъ общества людей -- такъ говори!
   Когда-жъ дикарь -- "возьми, или подай!"
   Эй!-- Нѣтъ отвѣта?.. Ну, такъ я войду!..
   Но прежде выну мечъ, и если врагъ мой,
   Подобно мнѣ, его боится, онъ
   Не взглянетъ на него... О небо, дай мнѣ
   Такихъ враговъ! (Входитъ въ пещеру).
   (Изъ лѣса выходятъ Белларій, Гвидерій и Арвирагъ).
   Белларій.-- Ты, Полидоръ, былъ лучшій изъ ловцовъ,
   Поэтому ты -- царь трапезы нашей!
   А мы съ Кадваломъ разыграемъ роль
   Слуги и повара: таковъ у насъ
   Былъ уговоръ! Искусство и работа
   Безъ цѣли портятся и загниваютъ!
   Пойдемъ; желудки паши все приправятъ...
   Усталость спитъ на камняхъ, лѣнь же часто
   Суровыми находитъ и подушки!
   Да будетъ миръ съ тобой, нашъ скромный домикъ,
   Ты самъ свой сторожъ!
   Гвидерій.-- Я усталъ ужасно...
   Арвирагъ.-- Я-жъ духомъ слабъ, но голодъ мой силенъ!
   Гвидерій.-- Въ пещерѣ есть холодная похлебка:
   Закусимъ-ка слегка, пока зажаримъ
   То, что убили мы.
   Белларій (Смотря въ пещеру).-- Стой, не входи!..
   Когда-бы нашей пищи онъ не ѣлъ,
   Я принялъ-бы его за фею!..
   Гвидерій.           Что тамъ?
   Белларій.-- Клянусь Зевесомъ, это духъ! А если
   Не онъ, такъ ужъ какъ разъ земное диво!
   Какъ будто божество, а между тѣмъ,
   Не старше мальчика... (Входитъ Имоджена).
   Имоджена.-- О, будьте такъ
   Добры, не обижайте сиротинку!
   Я кликалъ прежде, чѣмъ сюда вошелъ;
   Хотѣлъ спросить или купить того,
   Что взялъ я здѣсь... Свидѣтель Богъ! Я кротки
   У васъ не утащилъ бы, еслибъ даже
   Вы золотомъ усыпали пещеру!
   Вотъ деньги за обѣдъ: я на столѣ,
   Покушавши, оставить ихъ хотѣлъ,
   Чтобъ на пути молиться за хозяевъ.
   Гвидерій.-- Какъ! деньги, милый мальчикъ?
   Арвирагъ.--           Серебро
   И золото скорѣе грязью станутъ...
   Ихъ почитаютъ только тѣ, которымъ
   Навозъ цѣннѣй всего...
   Имоджена.-- Я вижу, вы
   Разгнѣвались. Но знайте, еслибъ смерти
   Вы за вину не предали меня,
   И безъ вины скончался-бъ я сегодня!
   Белларій.-- Куда же ты идешь теперь?
   Имоджена.--           Въ Мильфордъ.
   Белларій.-- А какъ тебя зовутъ?
   Имоджена.--           Фидельо, сэръ!
   Одинъ мой родственникъ поѣхалъ въ Римъ
   И долженъ отправляться изъ Мильфорда;
   Я шелъ теперь къ нему, но сильный голодъ
   Меня подсѣкъ, и я свершилъ проступокъ.
   Белларій.-- Прошу тебя, мой несравненный мальчикъ,
   Не принимай насъ за звѣрей, не мѣряй
   По нашему жилищу нашихъ чувствъ!
   Будь добрымъ гостемъ!.. Ночь не за горами...
   Ты на дорогу долженъ хорошенько
   Покушать... Погоди-жъ и закуси:
   Ты этимъ насъ обяжешь много!-- Дѣти,
   Просите гостя.
   Гвидерій.--           Еслибъ ты, малютка,
   Былъ женщиной, я страшно-бъ за тобой
   Ухаживалъ, тебѣ служить желалъ бы
   И честно-бы купилъ твою любовь!
   Арвирагъ.-- Я-ж,ъ утѣшаюсь тѣмъ, что онъ мужчина;
   Люблю его, какъ брата, и встрѣчаю,
   Какъ друга, послѣ тягостной разлуки.
   Добро пожаловать! Будь веселъ! Ты
   Среди друзей своихъ...
   Имоджена (Въ сторону).-- Среди друзей!..
   О, если-бъ между братьевъ? Если-бъ въ нихъ
   Отецъ мой сыновей своихъ увидѣлъ?
   Тогда-бъ упала я въ цѣнѣ, и вѣсъ мой
   Сравнялся бы съ тобою, Леонатъ!
   Белларій.-- Онъ грустенъ.
   Гвидерій.--           Если-бъ мнѣ его утѣшить!
   Арвирагъ.-- И я готовъ, что ни случилось бы,
   Какихъ бы это страховъ и заботъ
   Ни стоило!
   Белларій.-- Послушайте-ка, дѣти (Шепчутся втроемъ).
   Имоджена.-- Властители земли, дворцы которыхъ
   Не болѣе пещеры этой, слуги
   Которыхъ вѣчно сами же они,
   И къ добродѣтелямъ которыхъ совѣсть
   Сама вездѣ печати приложила,
   Такъ что они въ дарахъ толпы кичливой
   Нужды не знаютъ, врядъ ли этихъ двухъ
   Способны превзойти?.. Простите, боги!
   Съ тѣхъ поръ, какъ Леонатъ мой сталъ невѣренъ,
   Я измѣняю полъ свой для того,
   Чтобъ быть въ ихъ обществѣ.
   Белларій (Вслухъ).--           Такъ точно, дѣти.
   Пойдемте, приготовимъ нашу дичь.
   Иди и ты, прекрасный мальчикъ; трудно
   Голодному разсказывать; когда-жъ
   Мы кончимъ ужинъ свой, тебя мы скромно
   Попросимъ намъ твою повѣдать повѣсть,--
   Насколько ты захочешь говорить.
   Гвидерій.-- Пойди, прошу тебя.
   Арвирагъ.--           Ты намъ любезнѣй,
   Чѣмъ ночь совѣ, а жаворонку утро.
   Имоджена.-- Благодарю васъ всѣхъ.
   Арвирагъ.--           Итакъ, войди же! (Уходитъ).
  

ЯВЛЕНІЕ СЕДЬМОЕ.

Римъ.-- Форумъ (Входятъ: Два сенатора и трибуны).

   Первый сенаторъ.-- Вотъ все, что объявилъ намъ императоръ:
   Солдаты наши въ дѣйствіи теперь,
   Въ странѣ Паннонцевъ и Далматовъ; войско,
   Что въ Галліи стоитъ, не столько сильно,
   Чтобъ съ нимъ идти войною на возставшихъ
   Британцевъ: мы должны для этой цѣли
   Патриціевъ поднять!.. Онъ повелѣлъ
   Проконсуломъ быть Люцію; а вамъ,
   Трибуны, поручилъ скорѣй окончить
   Наборъ.-- Да здравствуетъ великій Цезарь!
   Трибунъ.-- И Люцій будетъ командиромъ войска?
   Второй сенаторъ.-- Такъ точно.
   Трибунъ.--           Люцій въ Галліи теперь?..
   Первый сенаторъ.-- Съ тѣмъ самымъ войскомъ, о которомъ я
   Сказалъ, что вашъ наборъ его пополнитъ!
   Слова приказа все распредѣляютъ:
   Число набора и послѣдній срокъ
   Похода...
   Трибуны.-- Мы исполнимъ все, какъ должно! (Удаляются).
  

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.

Лѣсъ близъ пещеры. (Входитъ Клотенъ).

   Клотенъ.-- Я приблизился къ мѣсту, гдѣ они должны встрѣтиться, если Пизаніо вѣрно начертилъ мнѣ его планъ. Какъ ко мнѣ пристало его платье! Отчего же не прійтись мнѣ по мѣркѣ и его возлюбленной, которая сотворена тѣмъ же, кто сотворилъ портныхъ? По молвѣ, всякая женщина приходится по мѣркѣ тому, кто подладится подъ мѣру ея вкуса! Разыграемъ же наше дѣльце. Я долженъ признаться -- потому-что это вовсе не тщеславіе, если человѣкъ и его зеркало войдутъ въ тѣсныя сношенія, я хотѣлъ сказать, въ своей собственной комнатѣ,-- признаться, что формы тѣла у меня также изящны, какъ и у него: я не старше его и въ то же время сильнѣе, я не уступлю ему въ богатствѣ и, рядомъ съ этимъ, много счастливѣе его въ выгодахъ положенія общественнаго; я выше его по происхожденію, искуснѣе въ свѣтскомъ обращеніи и въ единоборствѣ: и эта легкомысленная голова любитъ его въ мой ущербъ! Таковы-то всѣ вы, о смертные человѣки! Постумъ, твоя голова теперь торчитъ на плечахъ, а черезъ часъ она слетитъ оттуда; твоя одежда разлетится въ клочки передъ ея лицомъ; по свершеніи же всего этого, ее погонятъ домой, къ ея отцу, который, пожалуй, немного и посердится на меня за этотъ строгій поступокъ, но моя матушка справляется съ его заносчивостью и все поправитъ въ мою пользу. Конь мой привязанъ надежно. Мечъ, вылѣзай -- на кровавое дѣло! Фортуна, дай мнѣ ихъ въ мои руки! По описанію, это, вѣроятно, мѣсто ихъ встрѣчи; простякъ не могъ меня обмануть... (Уходитъ).
  

ЯВЛЕНІЕ ВТОРОЕ.

Передъ пещерою. (Выходятъ изъ пещеры: Белларій, Гвидегій, Арвирагъ и Имоджена).

   Белларій (Имодженѣ).-- Вы нездоровы; подождите здѣсь,
   Въ пещерѣ; мы зайдемъ къ вамъ послѣ ловли.
   Арвиpaгъ (Имодженѣ).-- Братъ, подожди... Вѣдь мы съ тобою братья?
   Имоджена.-- Всѣ люди -- братьями должны считаться,
   Но персть земная передъ перстью часто
   Гордится, позабывъ, что обѣ -- персть. Я боленъ.
   Гвидерій (отцу и брату).-- Охотьтесь вы, а я останусь съ нимъ.
   Имоджена.-- Я нездоровъ, но не въ такой ужъ силѣ,--
   Не такъ, какъ гражданинъ женоподобный,
   Который не успѣетъ заболѣть,
   Какъ ужъ дрожитъ и труситъ умереть...
   Поэтому прошу меня оставить
   И приниматься за дневной вашъ трудъ:
   Разстроить дорогой обычай, значитъ
   Разстроить все! Я боленъ; но, оставшись
   Со мной, вы тѣмъ не въ силахъ мнѣ помочь!
   Общественность -- не утѣшенье тѣмъ,
   Кто чуждъ общественности; неопасна
   Болѣзнь моя съ тѣхъ поръ, какъ я о пей
   Могу судить. Итакъ, прошу васъ, ввѣрьте
   Меня пещерѣ вашей; я могу
   Украсть лишь одного себя; но если
   Скончаюсь я, такъ это воровство
   Не велико!
   Гвидерій.-- Тебя я обожаю --
   И это я не разъ ужъ говорилъ --
   Сильнѣй и жарче, чѣмъ любилъ бы я
   Отца роднаго!
   Белларій.--           Что такое? какъ?!
   Арвирагъ.-- Когда грѣшно такъ выражаться, я
   Себя къ поступку брата пріобщаю!
   Не знаю, почему я такъ люблю
   Фиделіо!.. Вы сами говорили,
   Что въ разсужденьяхъ страсти нѣтъ разсудка..
   Когда-бъ стоялъ у двери страшный гробъ,
   И у меня спросили бы, кто долженъ
   Скончаться,-- я отвѣтилъ бы: отецъ,
   А не прекрасный юноша!
   Белларій (въ сторону).-- О, диво
   Природы! голосъ царственнаго духа!
   О, дѣтище достойнаго величья!
   Трусливость -- мать трусливости, а низость
   Рождаетъ низость, у природы есть
   Мякина и мука, краса и гадость...
   Я не отецъ имъ! Кто же этотъ мальчикъ?
   Онъ удивляетъ ихъ, они его
   Сильнѣй меня отнынѣ любятъ. (Громко). Дѣти
   Уже девятый часъ.
   Арвирагъ.-- Прощайте, братъ.
   Имоджена.-- Желаю вамъ успѣха на охотѣ.
   Арвирагъ.-- А я желаю вамъ здоровья.-- Сэръ,
   Идемте! въ путь!..
   Имоджена.-- (Въ сторону).-- Добрѣйшія созданья!
   О, боги! Сколько лжи мнѣ насказали!
   Льстецы меня увѣрили, что все,
   Чего нѣтъ въ городахъ, ужасно дико...
   Но, опытъ, ты ихъ рѣчи опровергъ!
   Побѣдныя моря рождаютъ гадовъ,
   А рѣчки производятъ вкусныхъ рыбъ!..
   Я очень боленъ; сердце нездорово...
   Пизаніо, теперь я испытаю
   Твое лѣкарство!
   Гвидерій.--           Онъ мнѣ ничего
   Не захотѣлъ раскрыть; онъ говорилъ:
   "Я благороденъ, по постигнутъ горемъ,
   "Я удрученъ безчестіемъ, но честенъ!"
   Арвирагъ.-- Онъ то же мнѣ повѣдалъ, но прибавилъ,
   Что я впослѣдствіи узнаю больше.
   Белларій.-- Въ поля, въ поля: мы васъ пока оставимъ;
   Идите же въ пещеру, ждите пасъ.
   Арвирагъ.-- Мы не надолго васъ покинемъ.
   Белларій.           Будьте- жъ
   Здоровы, умоляю васъ; вы нашей
   Хозяюшкой останетесь.
   Имоджена.--           Здоровъ ли,
   Иль нездоровъ я буду: я вашъ другъ!
   Белларій.-- И такъ всегда да будетъ! (Имоджена уходитъ).
                       Этотъ мальчикъ
   Мнѣ кажется отродіемъ боговъ,
   Хоть и томится тяжкой онъ бѣдою.
   Арвирагъ.-- Какъ горній духъ, онъ нѣжно распѣваетъ.
   Гвидерій.-- А какъ его стряпня щеголевата!
   Коренья онъ фигурками изрѣзалъ
   И заварилъ такой бульонъ, что, право,
   Когда-бъ сама Юнона заболѣла,
   Богиню онъ какъ разъ бы излѣчилъ!
   Арвирагъ.-- Какъ часто онъ съ улыбкой вздохъ мѣшаетъ!
   Ну, точно, словно вздохъ о томъ груститъ,
   Что онъ не можетъ быть ея улыбкой!..
   Улыбка же надъ вздохомъ все трунитъ,
   Что изъ такой святыни онъ летитъ,
   И хочетъ породниться съ буйнымъ вѣтромъ,
   Котораго не любятъ такъ матросы.
   Гвидерій.-- Мнѣ кажется, что горе и терпѣнье
   Въ немъ возросли и заплелись корнями.
   Арвирагъ.-- Рости-жъ, терпѣніе! а ты, загнившій
   Старикъ, несчастіе, убей свой плодъ --
   И юный виноградъ да зацвѣтетъ!
   Белларій.-- Давно ужъ день. Идемъ, впередъ. Кто здѣсь?

(Входитъ Клотенъ).

   Клотенъ.-- Не въ силахъ я настигнуть бѣглецовъ.
   Мошенникъ надо мною подсмѣялся!
   Я утомленъ ужасно.
   Белларій. (Въ сторону).-- Бѣглецовъ?
   Не мы ли? Я его отчасти знаю...
   Когда бы намъ въ ловушку не попасть!
   Я много лѣтъ его уже не видѣлъ,
   Но, кажется, теперь его узналъ... (Громко).
   Законы насъ не пощадятъ; бѣжимъ!
   Гвидерій.-- Но онъ одинъ!.. Ступайте лучше съ братомъ
   И посмотрите, нѣтъ ли здѣсь конвоя?
   Впередъ, прошу васъ! Я же съ нимъ останусь. (Белларій и Apвupaгъ уходятъ).
   Клотенъ.-- Стой!.. Кто вы, что бѣжите отъ меня?
   Должно быть, негодяи горцы?.. Я
   Наслышался о васъ... Эй, кто ты, трусъ?
   Гвидерій.-- Я въ жизнь свою не дѣлалъ вещи низкой;
   На имя трусъ -- всегда я отвѣчалъ
   Ударомъ.
   Клотенъ.-- Ты разбойникъ, ты преступникъ,
   Ты негодяй!-- Сдавайся, гнусный воръ!
   Гвидерій.-- Кому? тебѣ? Да кто же ты такой?
   Или твой мечъ длиннѣе моего?
   Иль сердце у тебя побольше?... Рѣчи
   Твои, я сознаюся, велики;
   А я кинжала не ношу во рту...
   Скажи-жъ, кто ты такой? Кому мнѣ сдаться?
   Клотенъ.-- Ахъ, низкій ты злодѣй! И по одеждѣ
   Меня ты не узналъ?
   Гвидерій.--           Такъ точно, другъ,
   И твоего портнаго я не знаю;
   Портной тебѣ былъ дѣдомъ: онъ родилъ
   Твою одежду, а она, какъ видно,
   Тебя произвела.
   Клотенъ.--           Слуга невѣрный!
   Не мой портной одежду эту сшилъ.
   Гвидерій.-- Такъ прочь поди, и поклонись тому,
   Кто подарилъ тебѣ одежду эту.
   Ты глупъ! Тебя не въ силахъ я прибить.
   Клотенъ.-- Негодный воръ! Узнай, кто я такой,
   И трепещи!
   Гвидерій.-- Ято-жъ у тебя за имя?..
   Клотенъ.-- Я... я... Клотенъ, мерзавецъ!
   Гвидерій.--           Будь вдвойнѣ
   Клотенъ мерзавецъ -- этого не струшу...
   Паукъ, змѣя, скорѣе-бъ испугался!
   Клотенъ.-- Такъ, знай же -- тѣмъ тебя я доканаю --
   Я -- королевы сынъ!
   Гвидерій.--           Какъ жаль, бѣдняга,
   Что вышелъ ты не въ мать и не въ отца!
   Клотепъ.-- Что-же не трепещешь ты?
   Гвидерій.--           Я только умныхъ
   Боюсь, а дуракамъ смѣюсь въ лицо.
   Клотенъ.-- Умри-жъ! Когда же собственной рукою
   Убью тебя, я погонюсь за тѣми,
   Что убѣжали, и на воротахъ
   Могучей Люды головы злодѣевъ
   Воткну... Сдавайся, непокорный горецъ! (Уходятъ, сражаясь).

(Входятъ Белларій и Арвирагъ).

   Белларій.-- Въ окрестности я никого не видѣлъ.
   Арвирагъ.-- Нѣтъ ни души! Вы, вѣрно, въ немъ ошиблись!
   Белларій.-- Не знаю, какъ сказать. Ужъ много лѣтъ
   Прошло съ тѣхъ поръ, какъ я его не видѣлъ;
   Но отъ годовъ черты его лица
   Ничуть не стали лучше: тотъ же голосъ
   Порывистый и та-жъ охриплость рѣчи...
   Я убѣжденъ, что это былъ Клотенъ!
   Арвирагъ.-- Мы ихъ оставили на этомъ мѣстѣ...
   Когда бы братъ Клотена не обидѣлъ!
   Вы говорили, что Клотенъ горячъ...
   Белларій.-- Онъ мало такъ развитъ для человѣка,--
   Я думаю, что врядъ ли въ толкъ возьметъ,
   Что значитъ ярый ужасъ; только сила
   Ума даетъ уразумѣть опасность...
   Но посмотри, твой братъ! (Входитъ Гвидерій съ головою Клотена).
   Гвидерій.-- Хвастунъ былъ глупъ:
   Порожній кошелекъ, безъ крошки денегъ;
   Самъ Геркулесъ не могъ бы изъ него
   Частицы мозгу выжать; онъ былъ пустъ!
   Когда бы я не поступилъ, какъ надо,
   Глупецъ мою бы голову понесъ,
   Какъ я несу его...
   Белларій.--           Ахъ! Что ты сдѣлалъ?!
   Гвидерій.-- Онъ звалъ меня измѣнникомъ, злодѣемъ,
   Клялся, что собственной рукой убьетъ
   Всѣхъ насъ и наши головы снесетъ
   Долой съ тѣхъ плечъ, гдѣ, милостью боговъ,
   Онѣ красуются, и на воротахъ
   Могучей Люды ихъ воткнетъ.
   Белларій.--           Мы всѣ
   Погибли!
   Гвидерій.-- Что же намъ, отецъ достойный,
   Еще терять возможно, кромѣ жизни,
   Которую отнять онъ поклялся?
   Законы насъ съ тобой не защитятъ;
   Зачѣмъ же намъ безславно покоряться,
   Чтобъ насъ судилъ и былъ намъ палачомъ
   Кусокъ говядины, изъ-за угрозъ закона?
   Нашли ли вы кого-нибудь въ лѣсу?
   Белларій.-- Мы ни души вокругъ не отыскали;
   Но я навѣрно знаю, онъ не могъ
   Явиться безъ конвоя! Ежечасно
   Онъ измѣнялъ свои нравъ, переходя
   Отъ злого къ худшему; но ни безумство,
   Ни бѣшенство его такъ далеко --
   И одного притомъ -- не завлекли бы!..
   Поэтому, быть можетъ, при дворѣ
   Узнали, что живутъ въ лѣсу, въ пещерѣ,
   Похожіе на насъ ловцы; что эти
   Ловцы современемъ составить могутъ
   Мятежную толпу; услышавъ это,
   Онъ, по привычкѣ, вышелъ изъ себя,
   Далъ клятву, что прогонитъ насъ изъ лѣса,
   И, вѣроятно, бросился одинъ,--
   Но храбрости-ль своей, иль потому,
   Что такъ ему дозволили: и должно
   Бояться, какъ бы у такого тѣла
   Хвостъ не былъ бы опаснѣй головы!..
   Арвирагъ.-- Пускай идетъ бѣда, по волѣ неба,
   Мой братъ былъ правъ, его я не виню.
   Белларій.-- Сегодня я охотиться не думалъ:
   Фиделіо, бѣдняжка, захворалъ,--
   Болѣзнь его меня тревожитъ сильно!
   Гвидерій.-- Его-жъ мечомъ, которымъ онъ махалъ
   Надъ головой моей, я ловко снялъ
   Съ безумца голову; пойду, заброшу
   Ее въ заливъ, что за утесомъ нашимъ;
   Пускай она плыветъ себѣ морями
   И каждой рыбѣ говоритъ, что это --
   Остатокъ храбреца! Мнѣ все равно... (Уходитъ).
   Белларій.-- Боюсь, чтобы не отомстили намъ!
   Желалъ бы я, чтобъ милый Полидоръ
   Не сдѣлалъ этого! хотя отвага
   Къ его лицу пристала такъ...
   Арвирагъ.--           О, если-бъ
   Я это сдѣлалъ и подвергся мести
   Одинъ! Я Полидору братски преданъ,
   А между тѣмъ завидую ужасно,
   Что онъ меня ограбилъ въ этомъ дѣлѣ...
   Желалъ бы я, чтобъ месть, какую только
   Возможно силѣ встрѣтить, къ намъ явилась
   И на отвѣтъ меня съ нимъ позвала!
   Белларій.-- Ну, дѣло сдѣлано: мы нынче больше
   Охотиться не будемъ и безъ цѣли
   Опасностей не станемъ накликать.
   Прошу тебя, ступай скорѣй въ пещеру
   И помоги Фиделіо въ стряпнѣ.
   Я-жъ подожду прихода Полидора
   И позову его обѣдать съ нами.
   Арвирагъ.-- Фиделіо, бѣдняжка, мой больной!
   Отъ всей души къ тебѣ я поспѣшу:
   Чтобъ возвратить тебѣ румянецъ прежній,
   Я сотнѣ храбрецовъ такихъ готовъ
   Посбавить крови и еще начну
   Хвалиться кротостью моей!.. (Уходитъ).
   Белларій.--           Богиня,
   Безсмертная природа! Какъ твой образъ
   Отпечатлѣнъ на царственныхъ птенцахъ!
   Ихъ нравъ нѣжнѣе вѣтерка, который
   Лепечетъ вкругъ фіалки, не сгибая
   Ея головки сладостно-душистой;
   И, между тѣмъ, чуть царственная кровь
   Зажжется, этотъ нравъ и дикъ, и буренъ,
   Какъ вѣтеръ, отъ котораго сосна
   Нагорная свою вершину клонитъ
   И падаетъ въ долину... Чудеса!
   Незримое чутье безъ всякой книги
   Ихъ царственнымъ пріемамъ научаетъ:
   Безъ руководства въ нихъ вселяетъ честь,
   Безъ посторонняго примѣра -- знанье
   Приличій свѣтскихъ; наконецъ, отвага
   Ростетъ въ нихъ пышно и даетъ плоды,
   Какъ будто кто отвагу эту сѣялъ!
   Но больше странно то, зачѣмъ Клотенъ
   Сюда пришелъ; и что пророчитъ намъ
   Его конецъ печальный? (Возвращается Гвидерій).
   Гвидерій.--           Гдѣ мой братъ?
   Башку врага пустилъ я по теченью,
   А трупъ его залогомъ къ возвращенью
   У насъ останется! (Слышны торжественные звуки печальной гармоніи).
   Белларій.--           Мой инструментъ
   Завѣтный! Полидоръ, ты слышишь, онъ
   Играетъ! Для чего Кадвалъ привелъ
   Его въ движеніе? Послушай!
   Гвидерій.--           Развѣ
   Онъ дома?
   Белларій.-- Онъ сейчасъ туда вошелъ.
   Гвидерій.-- Что-жъ онъ задумалъ? Съ той поры, какъ наша
   Бѣдняжка-матушка скончалась, я
   Не слышалъ музыки его! Событьямъ
   Торжественнымъ торжественные знаки
   Предшествуютъ. Что-жъ это предвѣщаетъ?
   Восторгъ изъ пустяковъ и грусть изъ шутки --
   Забава обезьянъ и плачъ мальчишекъ!
   Ужъ не съ ума-ль сошелъ Кадвалъ? (Возвращается Арвирагъ,
   неся на рукахъ Имоджену въ летаргическомъ снѣ).
   Белларій.--           Взгляни,
   Вотъ онъ идетъ и на рукахъ несетъ
   Причину нашихъ строгихъ порицаній.
   Арвирагъ.-- Скончалась птичка, о которой такъ
   Мы убивались! Лучше-бъ я мгновенно
   Съ шестнадцати на шестьдесятъ годовъ
   Перескочилъ и быстрые шаги
   Смѣнилъ клюкой, чѣмъ это все мнѣ видѣть!
   Гвидерій.-- О, сладкая, прелестная лилея!
   Ты на стеблѣ была милѣе вдвое,
   Чѣмъ на рукахъ у брата моего.
   Белларій.-- О, горе, о, печаль! Кто можетъ бездну
   Твою измѣрить? Кто отыщетъ берегъ,
   Который бы для тягостныхъ заботъ
   Представить могъ надежнѣйшую пристань?
   Блаженное дитя! Юпитеръ знаетъ,
   Какой бы изъ тебя развился мужъ
   Впослѣдствіи! Тебя во гробъ вогнали
   Мученія довременной печали...
   Безцѣнный мальчикъ! Какъ его нашли вы?
   Арвирагъ.-- Безъ жизни, какъ теперь: съ улыбкой, словно,.
   Его во снѣ пощекотала мушка,
   А не стрѣла смертельная; отъ этой
   Причины и смѣялся онъ, склонившись
   На изголовье правою щекой...
   Гвидерій.--           Гдѣ?
   Арвирагъ.-- На полу,-- и такъ сложивши руки!..
   Мнѣ показалось, что малютка спитъ!
   И снялъ я съ ногъ, подкованную обувь,
   Которой тяжесть черезчуръ ужъ громко
   Моимъ шагамъ пугливымъ отвѣчала!..
   Гвидерій.-- Да, онъ заснулъ! а ежели скончался,
   Такъ онъ могилу обратитъ въ постель:
   И феи чудныя къ нему на гробъ
   Слетаться станутъ, и его не тронетъ
   Могильный червь!..
   Арвирагъ.--           Душистыми цвѣтами,
   Всю жизнь свою, пока сіяетъ лѣто,
   Я стану гробъ Фидельо убирать:
   Не будетъ онъ нуждаться ни въ веснянкахъ,
   Цвѣточкахъ блѣдныхъ, какъ его лицо;
   Ни въ гіацинтахъ, голубыхъ, какъ жилки
   Его руки; ни въ листьяхъ алыхъ розъ,
   Которыхъ ароматъ (не въ порицанье
   Будь это сказано) гораздо хуже
   Его дыханья; это все наноситъ
   Ему щегленокъ милосерднымъ клювомъ,
   И слабый клювъ щегленка пристыдитъ
   Наслѣдниковъ, которые въ довольствѣ,
   Безъ монументовъ оставляютъ гробы
   Своихъ отцовъ!.. Когда-жъ цвѣты пройдутъ,
   Его могилкѣ зимнюю одежду
   Пушистый мохъ замѣнитъ у меня!
   Гвидерій.-- Прошу тебя, довольно, не играй
   Женоподобными словами въ дѣлѣ
   Высокой важности! Пойдемъ, схоронимъ
   Его: къ чему откладывать нашъ долгъ
   Изъ-за ненужныхъ возгласовъ... Къ могилѣ!
   Арвирагъ.-- Но гдѣ, скажи, его намъ положить?
   Гвидерій.-- Близъ нашей матушки, близъ Эрифилы.
   Арвирагъ.-- Охотно, Полидоръ; притомъ, хотя
   Съ лѣтами огрубѣлъ нашъ нѣжный голосъ,
   Мы пропоемъ ему надъ гробомъ пѣсню,
   Какъ нѣкогда надъ матушкой мы пѣли;
   Пусть будетъ та же пѣснь и тѣ-жъ слова,--
   Лишь имя Эрифилы намъ замѣнитъ
   Фиделіо!
   Гвидерій.-- Кадвалъ, я не могу
   Съ тобою пѣть; я буду плакать
   И повторять одни твои слова:
   Рыданіемъ разстроенная пѣсня
   Тяжка, какъ лицемѣрная молитва!
   Арвирагъ.-- Изволь, мы нашу пѣснь проговоримъ.
   Белларій.-- Я вижу, грусть тяжелую врачуетъ
   Печаль, которая еще тяжеле!..
   Нашъ храбрый врагъ забытъ!.. А между тѣмъ,
   Онъ, кажется, былъ знатенъ и богатъ!
   Да, дѣти, онъ явился къ намъ, враждуя;
   Но вспомните, онъ пострадалъ за это!..
   Хотя безсиліе и сила, вмѣстѣ
   Истлѣвъ, становятся все тѣмъ же прахомъ,
   Благоговѣніе, сей ангелъ мира,
   Различіе творитъ въ мѣстахъ величья
   И низости... Бѣднякъ пришлецъ, какъ видно,
   Былъ знатенъ; онъ явился къ намъ врагомъ,
   И вы его за то лишили жизни;
   Теперь же вы его должны по сану
   Похоронить.
   Гвидерій.-- Прошу васъ, принесите
   Его сюда. Безмолвный трупъ Терсита
   Аяксу не уступитъ, если оба
   Они скончались *).
   Арвирагъ.--           Вы за нимъ идите,
   А мы проговоримъ покуда пѣсню
   Свою: начни же, братъ! (Белларій уходить).
   Гвидерій.-- Нѣтъ погоди,
   Кадвалъ; его чело сперва къ востоку
   Положимъ; батюшка на то причины
   Имѣетъ! **)
   *) Thersites и Ajax. Терситъ -- уродъ, насмѣшникъ и плугъ. Его убилъ Ахиллесъ ударомъ кулака, за его насмѣшки надъ тѣми изъ грековъ, которые плакали у изголовья умирающей Пентезилеи.-- Аяксъ, сынъ князя Саламинскаго, знаменитъ своею борьбою съ Гекторомъ. Сраженный Улиссомъ въ борьбѣ за оружіе Ахиллеса, онъ убилъ, вмѣсто врага своего, невиннаго бычка и, увидѣвъ свою ошибку, съ досады закололся.
   **) Великій авторъ Цимбелина, сознавая, въ какую эпоху дѣйствуютъ у него, герои этой драмы, въ лицѣ язычника Белларія создалъ человѣка, который, какъ и все общество, современное имперіи Августа, былъ готовъ къ принятію Божественнаго ученія Христа. Самый поступокъ Белларія, забвеніе неправеднаго своего изгнанія и тщательное воспитаніе дѣтей Цимбелина, потомъ всѣ рѣчи его и, наконецъ, заступничество за британскаго короля и спасеніе его отъ меча Римлянъ -- уже чисто христіанскія идеи и христіанскіе поступки.
   Арвирагъ.--           Въ самомъ дѣлѣ.
   Гвидерій.--           Подойди же
   И помоги мнѣ приподнять.
   Арвирагъ.-- Ну, съ богомъ... (Надгробная пѣсня).
   Гвидерій.-- Не бойся солнечнаго зноя,
   Не бойся зимнихъ холодовъ,
   Ты низошелъ подъ сѣнь покоя,
   Ты принялъ дань земныхъ трудовъ!
             Краса и юность -- все сгніетъ,
             Всѣхъ гробовщикъ переживетъ!
   Арвирагъ.-- Не бойся лютости кичливыхъ,
   Намъ не страшна тирановъ злость!
   Не заводи одеждъ красивыхъ:
   Тебѣ равны и дубъ, и трость!
             Искусство, мудрости вѣнецъ,
             Какъ ты, истлѣютъ, наконецъ.
   Гвидерій.-- Не бойся молніи падучей!
   Арвирагъ.-- Не бойся ужасовъ грозы!
   Гвидерій.-- Не бойся зависти ползучей!
   Арвирагъ.-- Не жди ни счастья, ни слезы!..
   Оба.--           Весна души, любовь -- умретъ,
             Всѣхъ гробовщикъ переживетъ!
   Гвидерій.-- Тебя не тронутъ чары!
   Арвирагъ.-- Колдунъ не околдуетъ!
   Гвидерій.-- Мертвецъ не поцѣлуетъ!
   Арвирагъ.-- Минуютъ зла удары!
   Оба.--           Забвенье и покой
             Да будутъ надъ тобой!.. (Белларій возвращается съ т 23;ломъ Клотена).
   Гвидерій.-- Мы нашу пѣсню кончили; кладите
   Его сюда.
   Белларій.-- Вотъ нѣсколько цвѣтовъ;
   Я къ ночи соберу вамъ больше; травы,
   Покрытыя холодною росой,
   Всего скорѣй идутъ для украшеній
   Могилъ!.. На груди ихъ цвѣтовъ насыпьте:
   Вы были тѣ-жъ цвѣты, теперь же вы
   Завяли; такъ завянетъ, наконецъ,
   И изъ цвѣтовъ надгробный вашъ вѣнецъ!..
   Уйдемъ отсюда, станемъ на колѣни:
   Земля дала ихъ міру, и она же
   Ихъ заберетъ назадъ... Для нихъ прошло
   И счастье добродѣтели, и зло! ( Уходятъ: Белларій, Гвидерій и Арвираіъ).
   Имоджена (просыпаясь).-- Такъ точно, сэръ, въ Мильфордъ!.. А гдѣ-жъ дорога?
   Благодарю!.. Все черезъ лѣсъ?-- Прошу васъ,
   Скажите, какъ отсюда далеко?--
   Святые боги! Неужель шесть миль?
   Всю ночь я шла безъ отдыха. По-правдѣ,
   Мнѣ лучше лечь и отдохнуть немного...
   Нѣтъ, стой! товарища не нужно мнѣ! (Увидя трупъ).
   О, боги и богини! Здѣсь цвѣты,--
   Подобіе земного наслажденія,
   И рядомъ съ ними -- трупъ, эмблема горя!
   Но, я надѣюсь, это -- грезы сна!
   Мнѣ видѣлось, что я была въ пещерѣ
   Хозяйкою и поваромъ двухъ честныхъ
   Созданій; нѣтъ, все это невозможно;
   Стрѣла-ничто вонзилася въ ничто;
   Все это мозгъ изъ воздуха настроилъ!..
   Правдивые глаза у насъ нерѣдко,
   Подобно нашему разсудку, слѣпы!
   Клянусь, я вся отъ ужаса дрожу:
   И если нынѣ въ небесахъ осталась
   Хоть капля милосердія, не больше
   Зрачка малиновки, святые боги,
   Пошлите мнѣ частицу милосердья!
   А сонъ еще все тутъ; когда же я
   Проснусь, онъ внѣ меня блуждаетъ, словно
   Во мнѣ самой; не въ мысляхъ, въ самыхъ чувствахъ!
   Безглавый человѣкъ.-- Въ плащѣ Постума!
   Я узнаю черты его ноги...
   Его рука! Меркурія ступня!
   Станъ Марса и осанка Геркулеса!
   Но гдѣ же ликъ Юпитера?.. Убійство
   На небесахъ свершилось!-- Нѣтъ его!..
   Пизаніо! Проклятія безумной
   Гекубы, устремленныя на грековъ,
   Съ моими вмѣстѣ, пусть тебя замучатъ!
   Ты, съ беззаконнымъ демономъ, Клотеномъ,
   Убилъ милорда... Чтенье и письмо --
   Все съ этихъ поръ исполнено измѣны?
   Пизаніо проклятый -- эти письма
   Коварныя -- Пизаніо проклятый!--
   У лучшаго на свѣтѣ корабля
   Срубили мачту главную! Постумъ,
   Гдѣ голова твоя? Увы! гдѣ это?
   Гдѣ, гдѣ она? Пизаніо могъ и въ сердце
   Тебя пронзить, а голову твою
   Тебѣ оставить... Какъ случилось это?
   Пизаніо съ Клотеномъ, зло и похоть,
   Мнѣ это горе завѣщали въ немъ...
   О, это ясно, ясно! Отдавая
   Мнѣ свой составъ, онъ увѣрялъ меня,
   Что отъ него могу я излѣчиться:
   А не нашла ли я его смертельнымъ
   Для чувствъ? О, это самый лучшій доводъ!
   Пизаніо съ Клотеномъ здѣсь виной...
   Позволь же мнѣ окрасить блѣдность щекъ
   Въ твоей крови, чтобъ мы еще ужаснѣй
   Казались тѣмъ, кто насъ въ трущобѣ этой
   Случайно встрѣтитъ!.. О, милордъ, милордъ! (Входятъ: Люцій, Капитанъ и другіе римскіе офицеры; за ними Гадатель).
   Капитанъ.-- По приказанью вашему, войска,
   Которыя въ Бургундіи стояли,--
   Пройдя проливъ, явилися въ Мильфордѣ
   И ожидаютъ васъ на корабляхъ;
   Они готовы.
   Люцій.--           Что изъ Рима пишутъ?
   Капитанъ.-- Сенатъ созвалъ патриціевъ и римскихъ
   Сосѣдей; храбрость этихъ новобранцевъ
   Намъ обѣщаетъ многія услуги;
   Они сюда стремятся подъ начальствомъ
   Якима, брата стараго Сіенны.
   Люцій.-- Когда ихъ ждете вы?
   Капитанъ.-- Съ попутнымъ вѣтромъ.
   Люцій.-- Такая быстрота немало свѣтлыхъ
   Надеждъ влагаетъ въ насъ. Велите всѣмъ
   Войскамъ произвести парадный смотръ;
   Пускай слѣдятъ за этимъ капитаны... (Гадателю).
   Ну, сэръ, что снилось вамъ въ послѣдній разъ
   О предпріятіяхъ этого похода?..
   Гадатель.-- Прошедшей ночью боги мнѣ послали
   Видѣніе; молитвой и постомъ
   Уразумѣлъ я тайное видѣнье!
   Мнѣ снилося: Юпитерова птица,
   Орелъ Италіи, оставилъ Югъ
   И, полетѣвъ сюда, на дикій Западъ,
   Въ сіяніи небесномъ потонулъ...
   Когда мой духъ не ослѣпленъ грѣхами,
   Все это предвѣщаетъ намъ успѣхъ.
   Люцій.-- Почаще такъ дремли и никогда
   Не ошибайся!-- Стой... Что здѣсь за пень,
   Безъ головы?-- Развалины гласятъ,
   Что зданіе когда-то было славно...
   Какъ! пажъ!-- Онъ умеръ или только дремлетъ?
   Скорѣе умеръ: жизнь не ляжетъ спать,
   Какъ здѣсь, съ умершимъ, на одну кровать.
   Взгляните мальчику въ лицо.
   Капитанъ.--           Онъ живъ!
   Люцій.-- Такъ пусть же онъ о мертвецѣ разскажетъ.
   Эй, юноша! повѣдай намъ свою
   Судьбу; она, мнѣ кажется, достойна
   Вопроса: разскажи, кого избралъ
   Ты для себя кровавымъ изголовьемъ?
   Кто мастерство природы благородной,
   Красивый этотъ образъ измѣнилъ?
   Чѣмъ ты участвуешь въ крушеньи этомъ?
   И какъ оно произошло? Кто-жъ онъ?..
   Кто ты?..
   Имоджена.-- Я, сэръ, ничто; когда же это
   Не такъ, я самъ желаю быть ничѣмъ!
   Мой господинъ былъ истинно-отважный
   Британецъ и достойный человѣкъ:
   Его убили горцы; нѣтъ на свѣтѣ
   Еще такихъ господъ; я обойду
   Весь божій міръ отъ запада къ востоку,
   Крича, моля о службѣ, встрѣчу много
   Достойныхъ властелиновъ, буду всѣмъ
   Служить по-правдѣ, только никогда
   Я не найду подобнаго владыки!
   Люцій.-- Увы, мой добрый мальчикъ! Ты меня
   Своими воплями растрогалъ такъ же.
   Какъ твой хозяинъ кровью; добрый другъ,
   Повѣдай намъ его прозванье.
   Имоджена.--           Ричардъ
   Дю-Шанъ. (Въ сторону). Я лгу, но ложь моя безвредна,
   И если боги слышали ее --
   Они меня простятъ, какъ я надѣюсь!
   Что говорите вы?
   Люцій.--           Какъ звать тебя?
   Имоджена.-- Фиделіо *).
   *) Это имя происходитъ отъ слова "Fides" -- честность, вѣрность, добрая совѣсть.
   Люцій.--           Ты милое прозванье
   Собою оправдалъ твое старанье,
   Твой долгъ и имя у тебя рифмуютъ!..
   Святая вѣрность и святое имя!
   Не хочешь ли ко мнѣ ты перейти?
   Не говорю, чтобъ господинъ твой новый
   Былъ столько же хорошъ; но вѣрь, тебя
   Не менѣе любить онъ станетъ. Если-бъ
   Самъ императоръ римскій написалъ
   Мнѣ о тебѣ, чрезъ консула, порука
   Его не такъ меня бы убѣдила,
   Какъ самъ ты, другъ, съ достоинствомъ твоимъ.
   Иди же къ намъ.
   Имоджена.--           Съ охотою, но прежде --
   И пусть богамъ угодно будетъ это --
   Я господина моего отъ мухъ
   Запрятать постараюся, чуть только
   Съумѣютъ вырыть гробъ вотъ эти ногти,
   Потомъ его могилу я усыплю
   Листочками и дикими цвѣтами;
   Прочту надъ нею сотни двѣ молитвъ,
   Какія только знаю; стану плакать,
   Вздыхать, прощусь съ его безцѣнной службой,
   И ужъ тогда за вами я пойду,
   Когда меня принять вы захотите...
   Люцій.-- Да, добрый юноша, не господина,
   Отца родного встрѣтишь ты во мнѣ.
   Друзья мои! обязанности наши
   Малютка намъ припомнилъ: поскорѣй
   Отыщемъ лугъ красивыхъ маргаритокъ
   И выроемъ концами нашихъ пикъ
   И палашей походную могилу.
   Пойдемъ! ты насъ заставилъ полюбить
   Его и какъ солдата схоронить.
   Утри-жъ свои хорошенькіе глазки:
   Вслѣдъ за бѣдой судьба даритъ намъ ласки!-- (Уходитъ).
  

ЯВЛЕНІЕ ТРЕТЬЕ.

Комната во дворцѣ Цимбелина. (Входятъ: Цимбелинъ, придворные и Пизаніо).

   Цимбелинъ.-- Идите и узнайте, лучше-ль ей?..
   Она въ горячкѣ съ той поры, какъ скрылся
   Несчастный сынъ ея; она въ безумствѣ,
   И жизнь ея въ опасности! О, боги!
   Какъ разомъ вы измучили меня!--
   Исчезла ты, бѣдняжка Имоджена,
   Ты, лучшая моя отрада въ жизни!
   Жена моя на безнадежномъ ложѣ;
   Мнѣ угрожаетъ страшная война,
   А сынъ ея, который намъ такъ нуженъ
   Въ годину бѣдствій, скрылся безъ слѣда!
   Я пораженъ, я потерялъ надежды
   Отрадныя... Но ты, сообщникъ зла,
   Ты, вѣрно, знаешь, гдѣ она укрылась,
   И хочешь насъ увѣрить, что не знаешь:
   Твое признанье страшныя мученья
   Исторгнутъ!
   Пизаніо.--           Жизнь моя въ рукахъ у васъ;
   Что-жъ до моей высокой госпожи
   Касается, я ровно ничего
   Не знаю, гдѣ она, куда укрылась
   И возвратится-ль къ вамъ когда-нибудь!
   Я вашему величеству, повѣрьте,
   Мой государь, всей правдою служилъ!
   1-й Лордъ.-- Добрѣйшій государь, въ тотъ день, какъ наша
   Принцесса скрылась, онъ былъ при дворѣ:
   Ручаюсь вамъ, онъ неподкупно вѣренъ
   И вѣчно долгъ свой честно исполнялъ!
   Что-жъ до Клотена,-- всѣ старанья наши
   Употребили мы, и онъ на-дняхъ
   Найдется, безъ сомнѣнья!..
   Цимбелинъ (Пизаніо).-- Время бурно!..
   На этотъ случай мы тебѣ пропустимъ!
   Но -- подозрѣнья наши не умрутъ.
   1-й Лордъ.-- Великій государь, отряды Римлянъ
   Изъ Галліи сошли на берега
   Британіи! На подкрѣпленье имъ
   Сенатъ прислалъ патриціевъ свободныхъ.
   Цимбелинъ.-- Теперь нуждаюсь я въ совѣтѣ сына
   И королевы! Я теряюсь въ безднѣ!..
   1-й Лордъ.-- Добрѣйшій государь, приготовленья
   Твои не только то, о чемъ ты-слышалъ,
   Способны встрѣтить: приходи громады
   Обширнѣе, ты и для нихъ готовъ!
   Намъ только стоитъ дать движенье силамъ,
   Которыя такъ долго ждутъ его...
   Цимбелинъ...-- Благодарю васъ! поспѣшимъ отсюда
   И встрѣтимъ бурю такъ, какъ къ намъ она
   Является. Не римскія угрозы
   Опасны намъ: меня терзаетъ горе
   Домашнее.-- Пойдемъ.-- ( Уходятъ).
   Пизаніо.--           Ни одного
   Письма не получалъ я отъ Постума,
   Съ тѣхъ поръ какъ написалъ ему о мнимой
   Кончинѣ Имоджены. Это странно!
   О ней я также слуховъ не имѣю,
   Въ то время, какъ она дала обѣтъ
   Почаще мнѣ писать, и о Клотенѣ
   Я ничего не знаю!.. Это все
   Пеня терзаетъ! Но да будетъ воля
   Боговъ! Я лживъ и въ то же время честенъ!
   Невѣренъ я для вѣрности святой!
   Пусть близкая война увидитъ силу
   Моей любви къ отечеству; король
   Узнаетъ преданность мою, не то
   Погибну я въ безжалостномъ сраженьи!
   Сомнѣніе съ годами пропадетъ --
   И къ пристани корабль мой приплыветъ! (Уходитъ).
  

ЯВЛЕНІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Передъ пещерою. (Входятъ Беллагій, Гвидерій и Арвирагъ).

   Гвидерій.-- Смятеніе вокругъ насъ.
   Белларій.--           Пойдемъ отсюда!
   Арвирагъ.-- Что за отрада въ жизни, если мы
   Ее отъ дѣлъ и предпріятій прячемъ?
   Гвидерій.-- Что за надежды въ этомъ укрываньи?
   Насъ, какъ Британцевъ, Римляне убьютъ
   Или, принявъ за варваровъ мятежныхъ,
   Сперва заставятъ насъ себѣ служить,
   А послѣ умертвятъ безъ сожалѣнья.
   Белларій.-- Повыше, въ горы сыновья мои!
   Тамъ защитимся мы; за короля же
   Намъ съ вами нѣтъ возможности стоять...
   Не знаютъ насъ въ отрядахъ Цимбелина,
   Поэтому, едва мы къ нимъ придемъ,
   Насъ спросятъ, гдѣ до сей поры мы жили?
   И такъ у насъ исторгнется признанье
   О томъ, что мы свершили, и отвѣтомъ
   На нашу рѣчь намъ злая гибель будетъ!..
   Гвидерій.-- Все это, сэръ, пустое опасенье!
   Въ такое время, вамъ не принесетъ
   Оно нисколько пользы и нимало
   Не убѣдитъ насъ съ братомъ.
   Арвирагъ.--           Невозможно,
   Чтобъ, слыша близость римскихъ скакуновъ
   И видя грозный пламень ихъ биваковъ,
   Чтобы, занявъ свои глаза и уши
   Предметами серьезными, какъ нынѣ,
   Они рѣшились узнавать о насъ
   И тратить время въ розыскахъ о томъ,
   Откуда мы явилися!
   Белларій.--           Въ отрядахъ
   Меня какъ разъ узнаютъ!.. Вы со мной
   Лишилися въ горахъ образованья
   И безопасности разумной жизни!
   И нѣтъ надежды вамъ достигнуть счастья,
   Которое вамъ льстило въ колыбели!
   Васъ лѣтній зной сжигаетъ и томитъ
   И, какъ рабы, дрожите вы отъ стужи!..
   Гвидерій.-- Такъ лучше умереть, чѣмъ жить, какъ мы
   Живемъ!-- Прошу васъ, поспѣшимъ къ отрядамъ:
   Насъ съ братомъ тамъ почти никто не знаетъ!
   Васъ тоже позабыли, да притомъ
   И устарѣли вы, и васъ, конечно,
   Пытать не станутъ...
   Арвирагъ.--           Я туда иду,
   Клянуся въ томъ сіяніемъ денницы!
   Что я за вещь, когда до сей поры
   Не видѣлъ я, какъ умираютъ люди,--
   И видѣлъ кровь однихъ трусливыхъ зайцевъ,
   Орленковъ, козъ и молодыхъ оленей?
   Когда ѣзжалъ я на такомъ конѣ,
   Котораго ѣздокъ не зналъ съ рожденья
   Желѣзныхъ шпоръ у каблуковъ своихъ?
   Мнѣ совѣстно глядѣть на пламя солнца,
   Вкушать его блаженное сіянье,--
   Затѣмъ, что я такъ долго остаюсь
   Невѣждою несчастнымъ.
   Гвидерій.--           Небесами
   Клянусь, и я иду за братомъ; если
   Угодно вамъ меня благословить
   И отпустить, я позабочусь лучше
   О дняхъ своихъ; когда-жъ вы не рѣшитесь
   Благословить меня, пусть римскій мечъ
   Ослушника безумнаго накажетъ!
   Арвирагъ.-- Я то же повторяю, сэръ... Аминь!
   Белларій.-- Съ тѣхъ поръ, какъ вы такъ мало дорожите
   Своими днями, я не смѣю больше
   Беречь свою угаснувшую жизнь!
   И вслѣдъ за вами я пускаюсь, дѣти.--
   Но если вы за родину падете,
   Я лягу такъ же, дѣти, и найду
   Себѣ постель на полѣ бранной славы!
   Впередъ, впередъ! (Въ сторону). Нескоро мчится время:
   Ихъ кровь пролиться жаждетъ и кипитъ,
   Въ желаньяхъ принцевъ вижу ихъ стремленье
   Всѣмъ объяснить свое происхожденье!
  

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

ЯВЛЕНІЕ ПЕРВОЕ.

Поле между британскимъ и римскимъ лагерями. (Входитъ Постумъ, съ окровавленнымъ платкомъ, полученнымъ отъ Пизаніо).

   Постумъ.-- Я сберегу тебя, платокъ кровавый;
   По моему желанью ты окрашенъ!..
   Что, если-бъ каждый мужъ мнѣ подражалъ?
   Какъ многіе, изъ-за пустой ошибки,
   Убили бы своихъ прелестныхъ женъ,
   Которыя самихъ ихъ превосходятъ?
   Пизаніо! Не все, что намъ велятъ,
   Обязанъ исполнять слуга достойный.
   Онъ долженъ слушать честныхъ лишь приказовъ!
   О, боги! если-бъ вы меня казнили
   За всѣ мои проступки, никогда
   Я не свершилъ бы этого убійства:
   Спасли бы вы тогда для покаянья
   Возвышенную сердцемъ Имоджену!
   Одинъ бы я, несчастный и вполнѣ
   Достойный вашей мести, былъ наказанъ!..
   Иныхъ изъ насъ, за малые грѣхи,
   Вы по любви уносите отсюда,
   Чтобъ мы не впали въ большіе проступки,
   Другимъ же попускаете грѣхи
   Смѣнять грѣхами худшими: злодѣевъ
   Боятся всѣ, а имъ того и нужно!..
   Но Имоджена -- ваше достоянье:
   Творите, какъ угодно вамъ, меня-жъ
   Прошу благословить на послушанье!
   Межъ римскими войсками я пришелъ
   Сюда сражаться съ царствомъ Имоджены.
   Но нѣтъ, пока довольно и того,
   Что я твою, Британія, царицу
   Убилъ: тебѣ я ранъ не нанесу!..
   Поэтому, властительное небо,
   Мой честный планъ дослушай терпѣливо:
   Я вновь сниму одежды пришлецовъ,
   Переодѣнусь пахаремъ британскимъ
   И такъ пойду сражаться противъ тѣхъ,
   Которые пришли сюда войною!
   И за тебя паду я, Имоджена,--
   Затѣмъ, что каждый вздохъ мой за тебя --
   Не жизнь, а смерть! Никто меня не знаетъ!
   Не возбудя ни зависти, ни слезъ,
   Предстану я передъ лицомъ кончины...
   И да узнаютъ люди, что во мнѣ
   Достоинствъ больше, чѣмъ въ моихъ одеждахъ.
   Сойди въ меня, отвага Леонатовъ! (Уходитъ).
  

ЯВЛЕНІЕ ВТОРОЕ.

Тамъ же (Входятъ: съ одной стороны -- Люцій, Якимо и римское войско; съ другой -- британское войско; Леонатъ Постумъ слѣдуетъ за нимъ простымъ солдатомъ. Всѣ проходятъ черезъ сцену. Тревога. Входятъ, сражаясь на поединкѣ, Якимо и Постумъ; Постумъ побѣждаетъ, обезоруживаетъ Якимо и уходитъ).

   Якимо.-- О! Тяжесть преступленія убила
   Въ моей душѣ все мужество! Я честь
   Невинной женщины, принцессы этой
   Страны, постыдной ложью омрачилъ,--
   И самый воздухъ мстительнаго края
   Во мнѣ всѣ силы ослабляетъ!.. Рабъ,
   Чернорабочій жизни, опрокинулъ
   И побѣдилъ меня въ моемъ искусствѣ!
   Санъ рыцаря и почести мои
   Теперь лишь признакъ гнуснаго паденья!
   Когда твои, Британія, вельможи
   Настолько-жъ лучше этого раба,
   Насколько онъ патриціевъ моей
   Отчизны превосходитъ,-- всѣ вы боги,
   А мы и для людей душой убоги! (Уходитъ).

Сраженіе продолжается. Британцы бѣгутъ, Цимбелинъ взятъ въ плѣнъ, въ помощь ему вб 23;гаютъ Белларій, Гвидерій и Арвирагъ.

   Белларій.-- Стой! стой!-- За нами выгода сраженья:
   Ущелье подъ защитою; ничто
   Не выбьетъ насъ оттуда, кромѣ низкой
   Трусливости!
   Гвидерій и Арвирлгъ.-- Сражайтесь!.. Подождите!..

(Входитъ Постумъ и помогаетъ Британцамъ; они освобождаютъ Цимбелина и уходятъ.-- Вслѣдъ за ними входятъ: Люцій, Якимо и Имоджена).

   Люцій.-- Прочь, мальчикъ, отъ отрядовъ, и спасайся:
   Друзья друзей въ смущеньи убиваютъ,
   И шумъ такой, какъ будто у войны
   Повязка на глазахъ.
   Якимо.--           Къ нимъ подоспѣла
   Подмога свѣжая!..
   Люцій.--           Престранный день!
   Мы во-время должны войска усилить,
   Не то, придется намъ скорѣй бѣжать! (Уходятъ).
  

ЯВЛЕНІЕ ТРЕТЬЕ.

Другая часть поля битвы.-- (Входятъ: Постумъ и британскій придворный).

   Придворный.-- Такъ ты пришелъ оттуда, гдѣ сражались?
   Постумъ.-- Такъ, сэръ; а вы, мнѣ кажется, оттуда,
   Гдѣ все бѣжало?
   Придворный.-- Точно такъ!
   Постумъ.--                     Я васъ
   Винить не смѣю: все-бъ мы потеряли,
   Когда-бъ за насъ не стали небеса!
   Король былъ схваченъ въ плѣнъ, ряды смѣшались,
   Войска разстроились, и только тылъ
   Британцевъ виденъ былъ; толпы бѣжали
   По узкому ущелью... Врагъ веселый,
   Въ крови языкъ купая, ликовалъ,
   Что передъ нимъ головъ гораздо больше,
   Чѣмъ у него мечей; однихъ разилъ
   До смерти, до другихъ едва касался,
   А третьи сами падали отъ страха!..
   И узкое ущелье заградилось
   Кровавыми тѣлами, у которыхъ
   Весь тылъ израненъ былъ, и вѣчный стыдъ
   Съ кончиной поджидалъ спасенныхъ трусовъ!
   Придворный.-- Гдѣ-жъ это чудное ущелье?
   Постумъ.--           Возлѣ
   Скалы, вблизи которой мы сражались:
   Оно въ окопахъ и покрыто мхомъ;
   Его себѣ припасъ на всякій случай
   Одинъ маститый воинъ, честный мужъ,
   Я въ томъ ручаюсь; подвигомъ подобнымъ
   Дни долгіе, какъ борода его
   Сѣдая, заслужилъ онъ у отчизны...
   Къ ущелью онъ дорогу проложилъ,
   А съ нимъ еще два юноши тамъ были,
   Птенцы, которымъ бы скорѣе шло
   Плясать въ селѣ, чѣмъ лѣзть въ такую сѣчу.
   Да, лица ихъ красивѣй были масокъ,
   Красивѣе всего, что прикрываетъ
   Стыдливость и красу... Онъ закричалъ:
   "Въ Британіи лишь зайцы гибнутъ въ бѣгствѣ,
   "А не солдаты; въ адъ стремятся тѣ,
   "Которые бѣгутъ отъ битвы! Стойте!
   "Не то, мы обратимся въ грозныхъ Римлянъ
   "И воздадимъ вамъ, какъ скотамъ, все то,
   "Чего вы скотски такъ теперь бѣжите!
   "Взгляните погрознѣй назадъ -- и вы
   "Ужъ спасены!-- Постойте же, постоите!"
   Три этихъ, какъ три тысячи бойцовъ
   (Затѣмъ, что во главѣ отряда трое
   Героевъ болѣе, чѣмъ весь отрядъ,
   Который ничего не хочетъ дѣлать),
   Три этихъ, со словами: стойте, стойте!
   И съ выгодою мѣстности, а больше,
   Чаруя всѣхъ достоинствомъ своимъ
   (Которое могло бы обратить
   Въ копье и самое веретено),
   Зажгли опять поблеклыя ланиты
   И пробудили стыдъ и пылъ отваги!
   Одни, которые изъ подражанья
   Въ негодныхъ трусовъ обратились (грѣхъ,
   Великій грѣхъ тому, кто на войнѣ
   Подастъ примѣръ къ предательскому бѣгству!),
   Старалися взглянуть на путь, который
   Они свершили, и, подобно львамъ,
   Кидалися на вражескія копья...
   Тогда-то Римляне остановились,
   Смѣшались, оробѣли, отступили,
   И побѣжали, какъ цыплята, тѣ,
   Которые орлами налетали,
   И превратились въ рабовъ любимцы
   Побѣды!.. Наши трусы, какъ куски
   Провизіи въ дорогѣ, пригодились
   Для поддержанья силъ во время нужды!
   О, какъ, найдя отворенную дверь
   Къ сердцамъ неохраненнымъ, поражали
   Они враговъ, рубили мертвецовъ,
   Рубили тѣхъ, которые кончались,
   Рубили наконецъ своихъ друзей,
   Волною предыдущей унесенныхъ!..
   На каждаго врага по десяти
   Британцевъ приходилось въ этомъ бѣгствѣ,
   Теперь же всякъ изъ нашихъ убивалъ
   По двадцати враговъ, и тѣ, которымъ
   Хотѣлося скорѣе умереть,
   Чѣмъ въ бой идти, нежданно обратились
   Въ смертельнѣйшихъ клоповъ *) кровавой почвы.
   *) "Mortal bugs"-- клопы, которые зарождаются иногда на поляхъ сраженій.
   Придворный.-- Да, оборотъ престранный! Какъ!.. Ущелье,
   Два мальчика и старый человѣкъ...
   Постумъ.-- Но вы словамъ моимъ не удивляйтесь:
   Хоть рождены вы только для того,
   Чтобы дивиться дѣйствіямъ другихъ,
   А не своимъ!.. Хотите ли на это
   Пориѳмовать со мною, такъ, для шутки?
   Вотъ вамъ: "старикъ, два мальчика и горы
   "Насъ сберегли,-- враговъ загнали въ норы!"
   Придворный.-- Ахъ, не сердитесь!
   Постумъ. (Комически скандируетъ).-- Не къ чему сердиться.
   Я съ трусами всегда готовъ дружиться!
   Пусть только трусъ не позабудетъ роли,
   Онъ убѣжитъ отъ самой нѣжной доли!
   Вы риѳмами языкъ мой заразили...
   Придворный.-- Прощайте! васъ, какъ видно, разсердили (Убѣгаетъ).
   Постумъ.-- И снова убѣжалъ.-- Каковъ придворный?
   О, благородный рыцарь, быть въ бою
   И спрашивать, что новаго тамъ было!
   Какъ многіе теперь всю честь свою
   За безопасность тѣла промѣняли-бъ!
   Пустились вспять и все-таки погибли...
   Я самъ, моей печалью закаленный,
   Не могъ найти кончины, гдѣ она
   Стонала; не попалъ къ ней подъ удары,
   Гдѣ такъ она удары разсыпала...
   Зачѣмъ ты, смерть, чудовище уродства,
   Скрываешься коварно въ яркихъ кубкахъ,
   Въ пуховыхъ ложахъ и въ словахъ сладчайшихъ?
   Къ чему тебѣ еще покорныхъ слугъ,
   Когда мы для тебя свои мечи
   Въ сраженьяхъ обнажаемъ!-- Такъ, прекрасно:
   Я отыщу тебя! Любимцемъ Римлянъ
   Я стану вновь; я больше не Британецъ,
   Пойду за тѣмъ, которыхъ поражалъ... (Скидаетъ оружіе).
   Отъ сей поры я больше не сражаюсь,
   Отдамся въ руки первому рабу,
   Который только плечъ моихъ коснется!
   Здѣсь Римляне великія убійства
   Произвели; къ великому отвѣту
   Потребуютъ враговъ своихъ Британцы!
   Меня же смерть лишь въ силахъ искупить,
   Я приходилъ ко всѣмъ ея просить;
   Убьетъ ли бой меня или измѣна,
   Я за тебя паду, о Имоджена!
   (Входятъ два британскихъ капитана и воины).
   1-й капитанъ.-- Хвала великому Юпитеру! Люцій взятъ въ плѣнъ, старика твою глубину? кто можетъ найдти твое дно, чтобы узнать, къ какому берегу лучше направить твою ладью? Благословенное созданіе! Юпитеръ знаетъ, какимъ мужчиной ты могъ бы быть, но ты умеръ съ горя прекраснымъ юношей... Какъ ты нашелъ его?
   Арвирагусъ. Лежалъ онъ недвижимъ, какъ и теперь, и улыбался, точно муха щекотала его сонъ, а не быть онъ сраженъ стрѣлою смерти; онъ лежалъ, прижавшись правою щекой къ подушкѣ.
   Гвидеріусъ. Гдѣ?
   Арвирагусъ. На полу, сложивъ такъ руки. Я думалъ, что онъ спитъ и снялъ мой деревянные подбитые гвоздями башмаки, которые стукомъ своимъ выдавали каждый мой шагъ.
   Гвидеріусъ. Въ самомъ дѣлѣ онъ кажется спящимъ, но заснулъ онъ на вѣки, могила -- его постель; ее будутъ посѣщать феи и червь не осмѣлится приблизиться.
   Арвирагусъ. Пока стоитъ лѣто и пока я здѣсь живу, я буду убирать цвѣтами твою печальную могилу, Фиделіо; будетъ у тебя блѣдная, какъ твое лицо, буквица, и лазоревый, какъ твои жилки, гіацинтъ, и шиповникъ, не въ обиду ему будь сказано, менѣе благоухающій, чѣмъ твое дыханіе. И реполовъ своимъ носикомъ, которымъ онъ стыдитъ богатыхъ наслѣдниковъ, оставляющихъ своихъ отцовъ безъ надгробныхъ памятниковъ, натаскаетъ тебѣ эти цвѣты, а когда ихъ не будетъ, прикроетъ твой трупъ мохомъ {Во времена Шекспира существовало повѣрье, что реполовъ, найдя непогребенный человѣческій трусъ, покрываетъ его цвѣтами и мохомъ.}, чтобъ защитить его отъ зимней стужи,
   Гвидеріусъ. Довольно, прошу тебя, перестань; не пристало бабье нытье въ такомъ серьезномъ дѣлѣ. Приступимъ къ погребенію, не замедляя причитаньями нашего священнаго долга.
   Арвирагусъ. Гдѣ мы его положимъ?
   Гвидеріусъ. Рядомъ съ нашей доброй матерью Эврифилой.
   Арвирагусъ. Хорошо. Хотя голоса наши нѣсколько огрубѣли отъ возмужалости, Полидоръ, мы все-таки споемъ ему ту самую пѣсню, которую мы пѣли нашей матери; споемъ мы тѣмъ-же напѣвомъ и тѣже слова, замѣнивъ только имя Еврифилы именемъ Фиделіо.
   Гвидеріусъ. Кадвель, я не могу пѣть; я буду говорить за тобой, рыдая; выйдетъ разладица, а она хуже лганья жрецовъ.
   Арвирагусъ. Тогда проговоримъ ее.
   Беларіусъ. Вижу и, при большемъ горѣ забывается меньшее; мы забыли о Клотенѣ. Дѣти, онъ сынъ королевы; хотя онъ и пришелъ къ намъ врагомъ, но тяжко поплатился за это. И знатный и слуга одинаково сгниваютъ въ могилѣ и одинаково превращаются въ прахъ; но уваженіе, этотъ ангелъ міра, дѣлаетъ разницу между знатнымъ и незнатнымъ. Нашъ врагъ быль принцемъ и хотя онъ лишенъ жизни однимъ изъ насъ за вражду къ намъ, мы все-таки должны похоронить его, какъ принца.
   Гвидеріусъ. Прошу принеси его сюда. Тѣло Терсита равно тѣлу Аякса {Терситъ, одно изъ дѣйствующихъ лицъ "Иліады", Гомера, -- уродъ, плутъ и насмѣшникъ. Его убилъ ударомъ кулака Ахилесъ за насмѣшки надъ плачущими у изголовья умирающей Пентезилеи. Аяксъ, послѣ Ахилеса, красивѣйшій и храбрѣйшій изъ грековъ, осаждавшихъ Трою.}, когда они оба перестали жить.
   Арвирагусъ. Пока ты сходишь за тѣломъ, мы проговоримъ нашу пѣсню. Начинай, братъ. (Беларіусъ уходитъ.)
   Гвидеріусъ. Погоди, Кадвель; надо положить его головой къ востоку; отецъ насъ такъ училъ,
   Арвирагусъ. Ты правъ.
   Гвидеріусъ. Подсоби мнѣ переложить его
   Арвирагусъ. Такъ хорошо. Ну, начинай.
  
             Пѣсня*).
   *) Стихотворный переводъ этой пѣсни принадлежитъ Ѳ. В. Миллеру.
  
             Гвидеріусъ.
  
   Тебѣ не страшенъ лѣтній зной,
   Ни зимней стужи цѣпененье;
   Ты свой окончилъ путь земной,
   Нашелъ трудамъ отдохновенье.
   И юность съ прелестью въ чертахъ,
   И трубочистъ -- одинъ все прахъ.
  
             Арвирагусъ.
  
   Тебѣ не страшенъ сильныхъ гнётъ,
   Не страшенъ бичъ тиранской злости;
   О хлѣбѣ, платьѣ нѣтъ заботъ;
   Дубъ для тебя сталъ равенъ трости.
   Мудрецъ, и врачъ, и властелинъ,
   И бѣдный рабъ -- все прахъ одинъ.
  
             Гвидеріусъ.
  
   Ни молній не боишься ты,
  
             Арвирагусъ.
  
   Ударамъ грома не внимаешь;
  
             Гвидеріусъ.
  
   Спасенъ отъ жала клеветы,
  
             Арвирагусъ.
  
   Скорбей и радостей не знаешь.
  
             Оба.
  
   Любовь и счастіе сердецъ --
   Все стало прахъ, всему конецъ!
  
             Гвидеріусъ.
  
   Волшебникъ удались тебя!
  
             Арвирагусъ.
  
   Заклятье не коснись тебя!
  
             Гвидеріусъ.
  
   Бродячій духъ не знай тебя!
  
             Арвирагусъ.
  
   Злой демонъ не смущай тебя!
  
             Оба.
  
   Святой покой найди себѣ!
   Будь память вѣчная тебѣ!

Возвращается Беларіусъ, съ трупомъ Клотена.

   Гвидеріусъ. Мы кончили погребеніе Фиделіо. Клади его сюда.
   Беларіусъ. Вотъ немного цвѣтовъ, въ полночь наберу больше. Цвѣты, покрытые холодной росой, лучше для обсыпанія ими могилъ. Сыпьте ихъ на трупы. И вы, теперь увядшіе, были цвѣтами; тоже будетъ и съ тѣми, которые васъ осыпаютъ. Уйдемъ подальше и тамъ преклонимъ колѣни. Изъ земли они вышли, земля ихъ и беретъ; не чувствовать имъ больше ни радостей, ни страданій. (Беларіусъ, Гвидеріусъ и Арвирагусъ уходятъ)
   Иможена (просыпаясь). Да, сэръ, въ мильфордскую гавань; но какой дорогѣ мнѣ идти?.. Благодарю... Подлѣ того куста?.. Далеко еще?.. Боги, цѣлыхъ шесть миль!.. Цѣлую ночь и шла... прилягу здѣсь и усну. (Увидавъ трупъ) Нѣтъ, нѣтъ, не нужно мнѣ товарища... О, боги и богини! эти цвѣты подобны радостямъ земнымъ; а этотъ трупъ -- горю. Надѣюсь, все это я вижу во снѣ; да, и то, что я будто сторожу пещеру и стряпаю для добрыхъ людей; ничего этого не было; это стрѣла изъ ничего въ ничто пущенная и созданная изъ испареній мозга. Наши глаза, какъ и наши сужденія, бываютъ иногда слѣпы... Но я все еще дрожу отъ страха. Если на небесахъ осталась капля состраданія, хотя такая маленькая, какъ глазъ крапивника, грозные боги, дайте частичку ея!.. Сонъ все еще продолжается; я просыпаюсь, но онъ вокругъ меня и во мнѣ; я уже не воображаю, но ощущаю... человѣкъ безъ головы!.. Одежда Постумуса!.. Я узнаю форму его ноги; его рука; его стопа Меркурія, его бедра Марса, его плечи Геркулеса; но гдѣ его лицо Юпитера? Развѣ убиваютъ ли небѣ?.. Какъ?.. Оно исчезло... Пизаніо да падутъ на тебя всѣ проклятія, которыми обезумѣвшая Гекуба осыпала грековъ, съ прибавленіемъ моихъ! Сговорившись съ подлымъ дьяволомъ, Клотеномъ, ты убилъ моего мужа... Отнынѣ и письмо и чтеніе -- предательство! Будь проклятъ Пизаніо, съ твоими фальшивыми письмами! Проклятый Пизаніо, ты срубилъ главную мачту лучшаго изъ кораблей міра... О, Постумусъ! Гдѣ голова твоя? гдѣ она?.. Ахъ, гдѣ-же она? Пизаніо могъ поразить тебя въ сердце и оставить тебѣ голову!.. Кто могъ это сдѣлать? Пизаніо? Или онъ и Клотенъ, корысть и злоба виновники этого преступленія. О, это ясно, очень ясно. Онъ далъ мнѣ лекарство, назвавъ его превосходнымъ крѣпительнымъ, и оно оказалось убійственнымъ для моихъ чувствъ! Теперь все ясно; это дѣло Клотена и Пизаніо. О, зарумянь твоей кровью мои блѣдныя щеки, чтобы мы казались еще болѣе ужасными тому, кто найдетъ насъ. О, мой супругъ! супругъ мой!

Входятъ Люціусъ, Римскій военачальникъ, Офицеры и Гадатель.

   Военачальникъ. По вашему приказанію легіоны, стоявшіе въ Галліи, переплыли море; они ожидаютъ васъ въ мильфордской гавани и совершенно готовы.
   Люціусъ. Нѣтъ-ли извѣстій изъ Рима?
   Военачальникъ. Сенатъ призвалъ на службу союзниковъ и знатныхъ римлянъ, рвеніе которыхъ много обѣщаетъ. Они выступятъ подъ начальствомъ храбраго Іахимо, брата Сіенны.
   Луціусъ. Когда, вы думаете, они будутъ здѣсь?
   Военачальникъ. Съ первымъ попутнымъ вѣтромъ.
   Луціусъ. Эта быстрота позволяетъ надѣяться на успѣхъ. Осмотрите уже прибывшее войско; пусть всѣ будутъ готовы къ бою. Ну, а вы, достойный, предсказатель, что снилось вамъ объ этой войнѣ?
   Гадатель. Постомъ и молитвой просилъ я боговъ просвѣтить меня и они послали мнѣ видѣніе: птица Юпитера, римскій орелъ прилетѣлъ съ юга въ эту часть запада и скрылся въ солнечныхъ лучахъ; если грѣхи не затемняютъ моей вѣщей способности, это видѣніе предвѣщаетъ успѣхъ римскому войску.
   Луціусъ. Желаю вамъ грезить такъ почаще и не ошибаться въ предсказаніяхъ... Чей это трупъ безъ головы? Эта развалина говоритъ, что она была хорошимъ зданіемъ... Какъ! здѣсь и намъ! Мертвъ онъ или спитъ? Скорѣе мертвъ, потому что природа не допуститъ раздѣлить ложе съ усопшимъ. Покажите мнѣ лицо юноши.
   Военачальникъ. Онъ живъ.
   Луціусъ. Тогда отъ него мы узнаемъ, чей это трупъ. Юноша, познакомь насъ съ твоей судьбой; она, повидимому, любопытна. Кто служилъ тебѣ кровавымъ изголовьемъ? Кто исказилъ это прекрасное изображеніе, начертанное мудрой природой? Какое участіе принималъ ты въ этомъ горестномъ событіи? Какъ оно случилось? Кто онъ и кто ты?
   Иможена. Я ничто; но если я что-нибудь, то лучше бы мнѣ остаться ничѣмъ. Это былъ мой господинъ, добрый и храбрый британецъ; его убмли горцы. Увы! нѣтъ болѣе подобныхъ господъ. Пройду я отъ запада до востока, умоляя о службѣ, испытаю ее у многихъ и хорошихъ господъ, буду служить имъ честно, но такого господина. какъ этотъ, мнѣ уже не найдти.
   Луціусъ. Бѣдный добрый юноша, ты трогаешь меня своимъ горемъ не менѣе, чѣмъ видъ истекающаго кровью твоего господина. Скажи его имя, любезный.
   Иможена. Ричардъ дю-Шанъ. (Про себя) Я лгу, но безвредно; надѣюсь, боги простятъ меня. (Въ слухъ) Вы что-то сказали, господинъ.
   Луціусъ. Твое имя?
   Иможена. Фиделіо.
   Луціусъ. Ты доказалъ, что оно къ тебѣ подходитъ; оно вполнѣ соотвѣтствуетъ твоей вѣрности; а вѣрность -- твоему имени. Хочешь попытать счастія у меня? Не скажу, что я такъ же хорошъ, какъ и онъ, но, можешь быть увѣренъ, буду любить тебя не менѣе его. Самое письмо римскаго императора, пересланное мнѣ черезъ сенатъ, не могло бы убѣдить меня въ твоихъ достоинствахъ такъ, какъ убѣдилъ меня ты самъ. Иди со мной.
   Иможена. Я послѣдую за вами. Но прежде, если это будетъ угодно богамъ, позвольте мнѣ укрыть моего господина отъ мухъ такъ глубоко, какъ только смогутъ эти жалкія лопаты. Потомъ, засыпавъ могилу листьями и дикими растеніями, прочитавъ сотни молитвъ, пока я буду въ силахъ, влача и вздыхая, -- я окончу свою службу ему и перейду къ вамъ, если вамъ угодно будетъ взять меня.
   Луціусъ. Непремѣнно возьму, добрый юноша, и буду для тебя скорѣе отцомъ, чѣмъ господиномъ... Друзья, этотъ юноша напоминаетъ намъ о нашихъ обязанностяхъ. Отыщемъ хорошее, усѣянное маргаритками мѣсто и нашими копьями и мечами выроемъ могилу. Поднимите тѣло. Юноша, ты расположилъ насъ къ нему, и мы похоронимъ его, какъ воина. Утѣшься, осуши свои глаза. Иногда паденіе служитъ только средствомъ встать счастливѣе. (Уходятъ.)
  

СЦЕНА III.

Комната во дворцѣ Цимбелина.

Входятъ Цимбелинъ, Лорды и Пизаніо.

   Цимбелинъ. Иди, узнай, въ какомъ она положеніи и возвращайся скорѣе. Исчезновеніе сына уложило ее въ постель, она въ жару и жизни ея угрожаетъ опасность. О, небо, сколько ударовъ обрушилось на меня разомъ! Иможена, мое лучшее утѣшеніе, бѣжала; королева на одрѣ опасной болѣзни и въ такое время, когда мнѣ грозитъ жестокая война. Ея сынъ, такъ нужный мнѣ теперь, тоже исчезъ; все это доводитъ меня до отчаянія... Ты, негодный, знаешь куда она скрылась, только притворяешься незнающимъ; жестокой пыткой мы заставимъ тебя говорить.
   Пизаніо. Государь, моя жизнь -- ваша, покорно отдаю ее въ ваше распоряженіе; но гдѣ госпожа моя -- не знаю; неизвѣстно мнѣ, зачѣмъ она скрылась и когда возвратится. Умоляю, ваше величество, повѣрить, что я вашъ преданный слуга.
   Первый лордъ. Государь, въ тотъ день, когда замѣтили ея исчезновеніе, онъ былъ здѣсь; я могу поручиться, что онъ говоритъ правду и всегда честно исполнялъ обязанности вѣрнаго подданнаго.Что касается Клотена, его ищутъ очень усердно и вѣроятно скоро отыщутъ.
   Цимбелинъ. Столько заботъ мнѣ теперь; на этотъ разъ ты ускользнулъ, но подозрѣніе съ тебя еще не снято.
   Пер. лордъ. Осмѣлюсь доложить вашему величеству, что римскіе легіоны, изъ Галліи, высадились на нашихъ берегахъ и къ нимъ послано изъ Рима подкрѣпленіе.
   Цимбелинъ. Какъ нуженъ мнѣ теперь совѣтъ королевы и ея сына. У меня голова идетъ кругомъ во всей этой сумятицѣ.
   Пер. лордъ. Мой добрый государь, вы настолько приготовились, что смѣло можете встрѣтить врага; придутъ къ нему подкрѣпленія -- мы и тогда будемъ достаточно сильны. Остается только двинуть войска, которыя жаждутъ вступить въ бой.
   Цимбелинъ. Благодарю васъ. Встрѣтимъ же грозу, которая насъ ищетъ; не того мы боимся, чѣмъ угрожаетъ Италія; тревожитъ насъ-то, что происходитъ здѣсь, дома. Идемъ! (Уходятъ.)
   Пизаніо. Ни одного письма отъ моего господина съ той поры, какъ я извѣстилъ его о смерти Иможены. Это странно. Ничего не слышу и о ней, хотя она обѣщала часто извѣщать о себѣ; не знаю, куда пропалъ Клотенъ. Все это приводитъ меня въ недоумѣніе.... Много дѣла будетъ небу.... Мнѣ приходится лгать, чтобы быть честнымъ; измѣнять, чтобы оставаться вѣрнымъ. На воинѣ я докажу, что люблю отечество и король въ томъ увѣрится; можетъ быть, я паду на полѣ битвы. Всѣ остальныя подозрѣнія противъ меня разсѣетъ время. При счастьи, ботъ и безъ руля приходить къ пристани. (Уходитъ.)
  

СЦЕНА IV.

Передъ пещерой.

Входятъ Беларіусъ, Гвидеріусъ и Арвирагусъ.

   Гвидеріусъ. Вокругъ насъ вездѣ тревога.
   Беларіусъ. Надо укрыться отъ нея.
   Арвирагусъ. Какое-же удовольствіе найдете вы въ жизни, если станете скрываться отъ дѣла и опасности.
   Гвидеріусъ. И что выиграемъ мы, скрывшись? Или римляне убьютъ насъ, какъ британцевъ; или, принявъ насъ за подлыхъ перебѣзчиковъ, заставятъ служить имъ и потомъ все-таки убьютъ.
   Беларіусъ. Дѣти, мы подымемся выше, въ горы, и будемъ тамъ въ безопасности. Мы не можемъ пристать къ войску короля; васъ никто не знаетъ, въ списки воиновъ мы не внесены, а исчезновеніе Клотена побудитъ ихъ спросить васъ, гдѣ мы жили; мы можемъ обмолвиться признаніемъ, что сдѣлали, и за это насъ постигнутъ мучительныя пытки и смерть.
   Гвидеріусъ. Такое опасеніе недостойно тебя, отецъ, и твои слова нисколько насъ не убѣждаютъ.
   Арвирагусъ. Невѣроятно, чтобы слыша ржаніе римскихъ коней, видя огни ихъ лагерей; когда ихъ глаза и уши развлечены такими важными событіями, они стали терять время на допросы, кто мы и откуда пришли.
   Беларіусъ. О, многіе знаютъ меня въ войскѣ. Вы видѣли, много лѣтъ прошло, а черты Клотена не изгладились изъ моей памяти. Кромѣ того, король не стоитъ ни моей службы, ни вашей любви. Мое изгнаніе не позволило мнѣ дать вамъ должнаго воспитанія, осудило васъ на тяжелую жизнь, отнявъ отъ васъ все, на что вы имѣли право надѣяться уже въ самой колыбели; и въ лѣтній зной и въ зимнюю стужу у васъ нѣтъ настоящаго убѣжища.
   Гвидеріусъ. Лучше совсѣмъ не жить, чѣмъ жить такъ, какъ мы живемъ. Прошу, присоединимся къ арміи. Насъ съ братомъ никто не знаетъ; тебя же такъ давно не видали. и ты такъ состарился, что едва-ли кто-нибудь признаетъ.
   Арвирагусъ. Клянусь этимъ яснымъ солнцемъ, я пойду туда. Я даже никогда еще не видѣлъ, какъ умираетъ человѣкъ въ бою; я видѣлъ только кровь робкихъ зайцевъ, быстроногихъ козъ и оленей; верхомъ я ѣздилъ только на клячѣ, хозяиномъ которой былъ ѣздокъ, какъ и я, не знавшій шпоръ. Мнѣ стыдно пользоваться блестящими лучами благодатнаго солнца, пребывая въ жалкомъ ничтожествѣ.
   Гвидеріусъ. Клянусь небомъ, иду и я. Если ты благословишь меня, отецъ, и дашь мнѣ свое позволеніе, я стану охотнѣе заботиться о своей жизни, не дашь -- пусть послѣдствія твоего отказа падутъ на меня и я погибну отъ руки римлянъ.
   Арвирагусъ. Тоже скажу и я. Аминь.
   Беларіусъ. Если вы не дорожите своей молодой жизнью, съ чего-же дорожить мнѣ моей, дряхлой. Пойду и я съ вами, дѣти. Сложите мы свои головы за родину, рядомъ съ вами будетъ а моя постель; тамъ же лягу и я. Идемъ! идемъ! (про себя) Время кажется имъ такимъ длиннымъ; ихъ кровь бурлитъ, желая излиться и доказать, что они родились принцами. (Уходятъ.)
  

ДѢЙСТВІЙ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Поле между британскимъ и римскимъ лагерями.

Входить Постумусъ съ окровавленнымъ платкомъ.

   Постумусъ. Да, окровавленный холстъ, я сохраню тебя, потому что самъ желалъ, чтобы былъ ты такъ окрашемъ. Если бы всѣ женатые вздумали послѣдовать моему примѣру, сколько было бы убито женъ, болѣе достойныхъ, чѣмъ ихъ мужья, и притомъ за самую ничтожную вину. О, Пизаніо, хорошій слуга исполняетъ не всякое приказаніе своего господина; онъ обязанъ исполнять только честныя его приказанія. Если бы, боги, за каждый мой проступокъ вы наказывали меня, не дожилъ бы я до такого дѣла; тогда вы сохранили бы благородную Иможену для раскаянія, а покарали бы меня, несчастнаго, болѣе достойнаго вашей кары. Увы! однихъ вы отзываете съ этого свѣта за легкіе проступки и это служитъ доказательствомъ вашей любви къ нимъ, ибо вы желаете избавить ихъ отъ новыхъ паденій; другимъ же позволяете накоплять зло, причемъ каждое послѣдующее хуже предъидущаго, и дѣлаться ужасомъ для людей. Вы взяли Иможену, ваша воля, но даруйте мнѣ смиреніе! Я пріѣхалъ сюда съ итальянской знатью воевать съ королевствомъ моей жены. Британія, я убилъ твою королеву! будетъ, болѣе я тебѣ ранъ не нанесу. Боги, выслушайте терпѣливо, на что я рѣшился. Я сброшу эту римскую одежду и переодѣнусь въ платье простого крестьянина и пойду противъ тѣхъ, съ кѣмъ я пріѣхалъ сюда, и умру я за тебя, о, Иможена, потому что каждый вздохъ мой о тебѣ, есть смерть. Такъ, никому неизвѣстный, не возбуждающій ни въ комъ ни жалости, ни злобы, я буду искать опасностей. Я желаю, чтобы люди признали во мнѣ болѣе мужества, чѣмъ можно было бы предполагать, судя по моей одеждѣ. Боги! дайте мнѣ силы Леонатусовъ! Я пристыжу обычай свѣта судить человѣка по его внѣшности, а не по его внутреннимъ достоинствамъ. (Уходитъ.)
  

СЦЕНА II.

Тамъ-же. Съ одной стороны входятъ Луціусъ, Іахимо и римское войско; съ другой -- британское; Постумусъ слѣдуетъ за нимъ какъ простой воинъ. Они проходятъ черезъ сцену. Шумъ битвы. Возвращаются, сражаясь, Іахимо и Постумусъ; послѣдній обезоруживаетъ своего противника и удаляется.

   Іахимо. Тяжелый грѣхъ гнететъ мою совѣсть и отнимаетъ у меня мужество. Я оклеветалъ женщину, принцесу этой страны, и ея воздухъ, въ отмщеніе, ослабляетъ меня; иначе, развѣ бы могъ простой мужикъ, отребіе природы, одолѣть меня въ моемъ ремеслѣ? Санъ и почести, если они пользуются такъ, какъ пользуюсь я, только позорятъ. Если, Британія, твоя знать настолько-же мужественнѣе этого болвана, насколько онъ мужественнѣе нашей знати, придется признать, что мы едва люди, а они боги. (Уходитъ.)

Сраженіе продолжается: британцы бѣгутъ; Цимбелинъ взятъ въ плѣнъ, къ нему на выручку приходятъ Беларіусъ, Гвидеріусъ и Арвирагусъ.

   Беларіусъ. Стойте! стойте! поле за нами! проходъ занятъ; насъ выбить нельзя, лишь бы мы подло не струсили.
   Гвидеріусъ, Арвирагусъ. Стойте, стойте и сражайтесь!

Входитъ Постумусъ и намекаетъ британцамъ; они отбиваютъ Цимбелина и уходятъ. Затѣмъ входятъ Луціусъ, Іахимо и Иможена.

   Луціусъ. Уходи изъ этой сумятицы, юноша, и спасайся; друзья убиваютъ друзей и безпорядокъ такой, точно у всѣхъ завязаны глаза.
   Іахимо. Къ нимъ подоспѣло подкрѣпленіе.
   Луціусъ. Какъ внезапно измѣнилась участь боя. Если не подоспѣютъ наши подкрѣпленія, мы принуждены будемъ бѣжать.
  

СЦЕНА III.

Другая часть поля битвы.

Входятъ Постумусъ и Британскій Лордъ.

   Лордъ. Ты оттуда, гдѣ наши устояли?
   Постумусъ. А вы, кажется изъ числа тѣхъ, что бѣжали?
   Лордъ. Да.
   Постумусъ. Вы не заслуживаете за то порицанія, потому что все было потеряно; затѣмъ вступилось за насъ небо и мы устояли. Самъ король былъ отрѣзанъ отъ войска; ряды наши смѣшались; британцы показали врагу свои спины и побѣжали узкимъ проходомъ; ободренный этимъ врагъ вскорѣ убѣдился, что ему предстоитъ болѣе работы, чѣмъ у него имѣется рукъ для ея исполненія и потому однихъ онъ разилъ на смерть, другихъ-же задѣвалъ только слегка; многіе же изъ нашихъ сами падали, изъ одного только страха; прошло не много времени и узкій проходъ былъ запруженъ мертвецами, пораженными въ спину, и трусами, сберегшими свою жизнь затѣмъ, чтобы продлить свой позоръ.
   Лордъ. Гдѣ этотъ проходъ?
   Постумусъ. Недалеко отъ поля сраженія; онъ окопанъ рвомъ и обнесенъ валомъ; имъ съумѣлъ воспользоваться одинъ старый воинъ, можно поручиться, честный, услугой родинѣ, заслужившій ту долгую жизнь, о которой свидѣтельствуетъ его бѣлая борода. Съ нимъ были двое юношей, почти мальчики, которымъ приличнѣе было отличаться въ сельскихъ играхъ, чѣмъ въ бою, -- съ лицами нѣжными, даже красивѣйшими тѣхъ, которыя скрываютъ подъ маской изъ скромности или отъ загара; въ сопровожденіи этихъ двухъ молодцовъ старикъ протѣснился въ проходъ, между бѣгущими, и закричалъ имъ: "убѣгая умираютъ олени, а не войны нашей Британіи; души бѣглецовъ устремляются прямо въ преисподнюю! Остановитесь! или мы присоединимся къ римлянамъ и поступимъ съ вами, какъ съ звѣрями на охотѣ, потому что вы удираете подобно имъ. Васъ можетъ только спасти, если вы снова рѣшительно обернетесь назадъ. Остановитесь, остановитесь!" Эти трое стоили трехъ тысячъ своимъ мужествомъ и вѣрой въ успѣхъ дѣла. Когда всѣ опускаютъ руки, трое дѣятельныхъ, умѣющихъ воодушевить другихъ, составляютъ цѣлое войско. Эти трое однимъ словомъ "остановитесь!" умѣньемъ воспользоваться удобной мѣстностью и, еще болѣе, своимъ чарующимъ примѣромъ, который и веретено обратилъ бы въ копье, возвратили бодрость упавшимъ духомъ; многихъ изъ нихъ сдѣлалъ трусами примѣръ, -- о, на войнѣ великій грѣхъ тому, кто первый подастъ его; -- они осмотрѣлись, имъ стало стыдно своего проступка и они зарычали, какъ львы, на копья охотниковъ. Преслѣдователи, при такомъ неожиданномъ сопротивленіи, остановились, начали отступать, смѣшались, и произошла страшная схватка; затѣмъ они побѣжали какъ циплята по той самой дорогѣ, но которой летѣли орлами; рабами бѣжали они послѣдамъ, сдѣланныхъ ими-же, но побѣдителями. Тогда и наши трусы, -- какъ крохи оставшейся провизіи въ концѣ длиннаго путешествія, -- оказали свою пользу; увидавъ, что задняя дверь ничѣмъ не защищенныхъ сердецъ отворена, они разразились страшными ударами; они били мертвыхъ, умирающихъ; доставалось отъ нихъ даже и своимъ, въ общей свалкѣ; прежде одинъ римлянинъ гналъ ихъ передъ собой десятокъ; теперь каждый изъ нихъ убивалъ по двадцати; и тѣ, которые еще недавно готовы были лучше умереть, чѣмъ сопротивляться, стали грозою для враговъ.
   Лордъ. Какой странный случай. Узкій проходъ. Старикъ и два мальчика.
   Постумусъ. Нечего вамъ удивляться; вы созданы скорѣе для того, чтобы слушать разсказъ о подвигахъ, а не совершать ихъ.
   Лордъ. Полно, не сердитесь.
   Постумусъ. Зачѣмъ сердиться мнѣ? Кто струситъ предъ врагомъ, съ тѣмъ я скорѣе готовъ дружиться, потому что, по своей трусости, онъ тотчасъ же оставитъ меня.
   Лордъ. Прощайте; вы сердитесь. (Уходитъ.)
   Постумусъ. Снова убѣжалъ. И это лордъ. О, благородное ничтожество! Находится на полѣ битвы и развѣдываетъ о ней у меня. Какъ многіе сегодня пожертвовали честью для спасенія своей кожи; пустились въ бѣгство и все-таки многіе изъ нихъ погибли. А я точно заколдованъ своимъ несчастьемъ, я не могъ найдти себѣ смерти, хотя искалъ ее вездѣ, гдѣ только слышалъ ея стоны; не попалъ подъ ея удары и тамъ, гдѣ она разила. Странно, это отвратительное чудовище скрывается въ свѣтлыхъ кубкахъ, на пуховыхъ перинахъ, въ льстивыхъ словахъ; тамъ у нея болѣе слугъ, чѣмъ у насъ, разящихъ ея мечемъ, но я хочу ее найдти и найду; до сихъ поръ я дрался за британцевъ; перестаю быть британцемъ и занимаю мое прежнее мѣсто между римлянами, не стану болѣе драться и сдамся послѣднему рабу, который коснется моего плеча. Очень много британцевъ убили сегодня римляне; британцы не остались и не останутся долѣе въ долгу; смерть моя будетъ моимъ выкупомъ. На обоихъ сторонахъ я только затѣмъ, чтобы разстаться съ ненавистной для меня жизнью. Я и разстанусь съ нею за Иможену!

Входятъ два Британскіе военачальника и Солдаты.

   Пер. военачальникъ. Хвала великому Юпитеру! Луціусъ взятъ въ плѣнъ. Старика и его сыновей принимаютъ за ангеловъ.
   Вт. военачальникъ. Съ ними былъ еще четвертый, одѣтый въ платье крестьянина, который храбро помогалъ имъ.
   Пер. военачальникъ. Такъ разсказываютъ, но ни одного изъ нихъ не могутъ найдти. Стой! Кто это?
   Постумусъ. Римлянинъ, который не бродилъ бы здѣсь, еслибъ его поддержали.
   Вт. военачальникъ. Возьми его, собаку! Не останется ни одной римской ноги, чтобы вернуться въ Римъ и разсказывать, какія вороны клевали здѣсь римлянъ. Онъ хвалится своими подвигами, вѣрно кто-нибудь изъ знати; отведите его къ королю.

Входятъ Цимбелинъ со свитой; Беларіусъ, Гвидеріусъ, Арвирагусъ, Пизаніо и римскіе плѣнные. Военачальники подводятъ къ королю Посшумуса; онъ велитъ тюремщику взятъ его и затѣмъ всѣ уходятъ.

  

СЦЕНА IV.

Тюрьма.

Входятъ Постумусъ и два Тюремщика.

   Пер. тюремщикъ. Теперь тебя не украдутъ, ты хорошо запакованъ. Пасись, если найдешь здѣсь траву.
   Вт. тюремщикъ. Когда проголодаешься.

(Уходятъ )

   Постумусъ. Будь благословенно заключеніе; ты, я думаю, для меня путь къ свободѣ. Счастливѣе я больного подагрой, который предпочитаетъ вѣчныя страданія излеченію искуснѣйшимъ врачемъ -- смертію, которая обладаетъ ключомъ ото всѣхъ замковъ. Моя совѣсть, ты закована сильнѣе моихъ рукъ и ногъ; милосердные боги, дозвольте моему раскаянію быть отмычкой ея оковъ и тогда я буду свободенъ навсегда! Достаточно-ли для этого моей скорби? Ею дѣти смягчаютъ земныхъ отцовъ, а боги милосерднѣе людей. Если я долженъ принести покаяніе, всего лучше исполнить его въ цѣпяхъ, желанныхъ для меня, но не насильственныхъ; если, болѣе всего для умилостивленія васъ, я лишилъ себя свободы, согласитесь взять все мое. Я знаю, вы снисходительнѣе жадныхъ людей, которые принимаютъ отъ своихъ должниковъ третью, шестую, десятую часть, давая тѣмъ возможность имъ на остальное поправить ихъ положеніе. За драгоцѣнную жизнь Иможены возьмите мою жизнь, хотя она не такъ цѣнна, какъ ея, но все же и моя жизнь вами вычеканена. Не всякую монету люди взвѣшиваютъ и берутъ легкую, ради изображенія, на ней вычекансннаго; возьмите же монету съ моимъ изображеніемъ, такъ какъ она вашей работы. И такъ, всемогущіе, согласитесь на такую уплату, возьмите мою жизнь и тѣмъ снимите съ меня тяжелыя путы. О, Иможена! а буду говорить съ тобой, безмолствуя. (Засыпаетъ.)

Торжественная музыка. Входятъ, какъ видѣнія: Сициліусъ Леонатусъ, отецъ Постумуса, старикъ, въ одеждѣ воина; онъ ведетъ за руку старую женщину, Мать Постумуса; музыканты впереди нихъ;за ними идутъ Два юные Леонатуса, съ открытыми ранами отъ которыхъ они пали въ сраженіи. Они окружаютъ Постумуса.

  
             Сициліусъ *).
   *) Стихотворный переводъ видѣнія принадлежитъ Ѳ. Б. Миллеру.
  
   О, громовержецъ! не рази
             Ничтожнаго червя:
   На Марса, на Юнону пусть
             Прольется месть твоя
                       И весь твой гнѣвъ.
   Мой сынъ такъ чистъ и кротокъ былъ
             Отца онъ не знавалъ!
   Когда я умеръ -- рокъ ему
             Лучъ свѣта показалъ.
   Отцомъ гонимыхъ и сиротъ
             Тебя считаетъ свѣтъ:
   Зачѣмъ же ты не спасъ его
             Отъ горькихъ жизни бѣдъ?
  
             Мать.
  
   Луцина *) мнѣ не помогла
             Я въ мукахъ умерла.
   Его ножомъ рука врача
             Для жизни извлекла...
                       Мой бѣдный сынъ!
   *) Луцина -- богиня родильницъ и новорожденныхъ дѣтей, считалась дочерью Юноны.
  
             Сициліусъ.
  
   Какъ предки доблестные, онъ
             Былъ силенъ и высокъ;
   Моею отраслію свѣтъ
             Вполнѣ гордиться могъ.
  
             Старшій братъ.
  
   Когда онъ зрѣлымъ мужемъ сталъ,
             Въ странѣ своей родной,
   Себѣ онъ равныхъ не встрѣчалъ
             По доблести прямой;
   И дочь монарха взоръ на немъ
             Остановила свой.
  
             Мать.
  
   И что-жъ? за свой союзъ святой
             Пошелъ въ изгнанье онъ
   Лишенъ наслѣдія отцовъ
             И счастія лишенъ,
                       И ласкъ жены!
  
             Сициліусъ.
  
   Какъ ты дозволилъ хвастуну
             Іахимо клеветой
   Въ немъ муки ревности разлить,
             Смутить его покой?
   Зачѣмъ такъ долженъ онъ страдать
             Отъ подлости чужой?
  
             Младшій братъ.
  
   Отецъ и мать къ нему пришли
             Изъ области тѣней,
   И мы, стяжавшіе почетъ
             И смерть среди мечей,
   Храня Тенанція права
             И честь земли своей.
  
             Старшій братъ.
  
   Такъ Цимбелину Постумъ вашъ
             Мечомъ своимъ служилъ:
   Зачѣмъ-же ты, о царь боговъ,
             Его не наградилъ,
   И все, чего достигъ герой
             Въ страданье обратилъ?
  
             Сициліусъ.
  
   Открой кристальное окно,
             Внемли мольбамъ моимъ:
   Не дай, чтобъ древній, славный родъ
             Подъ гнѣвомъ палъ твоимъ.
  
             Мать.
  
   Зевесъ! мой сынъ благочестивъ --
             О; сжалься же надъ нимъ!
  
             Сициліусъ.
  
   Взгляни изъ мраморныхъ палатъ --
             Внемли мольбѣ духовъ --
   Не то мы съ жалобой своей
             Придемъ въ совѣтъ боговъ.
  
             Оба брата.
  
   Внемли! не то мы вознесемъ
             Къ богамъ свой горькій зовъ.

Юпитеръ спускается на орлѣ съ громомъ и молніею. Духи падаютъ на колѣна.

  
             Юпитеръ.
  
   Умолкни сонмъ блуждающихъ тѣней!
   Какъ смѣли вы въ безумномъ ослѣпленьи,
   Винить того, кто молніей своей
   Разитъ мятежъ, караетъ преступленье?
   Вамъ данъ Элизій -- на лугахъ своихъ
   Покойтесь тамъ, другихъ заботъ не зная:
   Забудьте всѣ дѣла земного края:
   Не вамъ, а мнѣ заботиться о нихъ.
   Кто мной любимъ, пусть приметъ испытанье --
   И тѣмъ цѣна награды возрастетъ;
   Довѣрьтесь мнѣ: вашъ сынъ прошелъ страданье,
   И для него вновь счастье зацвѣтетъ.
   Явился въ свѣтъ онъ подъ моей звѣздою,
   И бракъ его благословилъ мой храмъ;
   Онъ счастіе скрѣпилъ себѣ бѣдою,
   Вновь Иможену я ему отдамъ.
   Летите въ свой пріютъ! вотъ книга вамъ,
   Ее на грудь ему вы положите:
   Въ ней заключенъ судьбы его залогъ --
   Впередъ меня роптаньемъ не гнѣвите.
   Орелъ! лети въ кристальный мой чертогъ!

(Улетаетъ.)

             Сициліусъ.
  
   Онъ съ громомъ къ намъ слетѣлъ, и сѣрный дымъ
   Его объялъ, орелъ его священный
   Такъ грозенъ былъ: но въ высь его полетъ
   Былъ сладостенъ, какъ райскій ароматъ;
   Онъ мощнымъ клювомъ крылья расправлялъ:
   Знать, богъ его доволенъ.
  
             Всѣ.
  
   О! Юпитеръ! Благодаримъ!
  
             Сициліусъ.
  
             Сводъ мраморный сомкнулся:
   Онъ въ свой чертогъ сіяющій влетѣлъ.
   Прочь, прочь скорѣй! исполнимъ повелѣье
   Царя боговъ для нашего спасенья.

(Духи исчезаютъ )

   Постумусъ (просыпаясь). Сонъ, ты былъ моимъ дѣломъ; ты мнѣ далъ отца; ты создалъ мать и двухъ братьевъ. Но -- о, насмѣшка!-- ничего не осталось, они исчезли! скрылись тотчасъ, какъ родились, и я проснулся. Я такъ же грезилъ, какъ грезятъ бѣдняки, полагающіеся на милость сильныхъ; проснутся -- и ничего не находятъ. Но я говорю не то; многіе надѣляются счастіемъ, не помышляя о немъ и не заслуживая его; вотъ и я, не знаю за что, обрадованъ этимъ золотымъ сномъ. Это что? Какія феи посѣщаютъ это мѣсто. Книжка? Красивая! Не будь же ты, по обычаю свѣта, богаче снаружи, чѣмъ внутри; не походи на нашихъ придворныхъ и будь тѣмъ, что обѣщаетъ твоя наружность. (Читаетъ.) "Когда львенокъ, найдетъ, не ища, самъ того не зная, струю нѣжнаго воздуха, и будетъ обнятъ ею; когда вѣтви, отсѣченныя отъ величественнаго кедра, послѣ долголѣтней смерти снова оживутъ, приростутъ къ старому пню и зазеленѣютъ, -- тогда окончатся бѣдствія Постумуса, Британія будетъ счастлива и процвѣтетъ въ благоденствіи и мирѣ! И это сонъ или чепуха, сорвавшаяся съ языка безумца; то или другое, или просто ничто; безсмыслица это или же то, что выше нашего пониманія? Она тоже, что моя жизнь; хотя ради симпатіи сохраню ее.

Входитъ Тюремщикъ.

   Тюремщикъ. Ну, сэръ, готовы вы къ смерти?
   Постумусъ. Скорѣе пережарился. Я уже давно готовъ.
   Тюремщикъ. Дѣло идетъ о висѣлицѣ для васъ, сэръ; если вы готовы для нея, значитъ сготовлены какъ слѣдуетъ.
   Постумусъ. Если буду хорошимъ блюдомъ для зрителей, этимъ и покроются расходы.
   Тюремщикъ. Тяжелый это будетъ счетъ для васъ, сэръ; одно развѣ утѣшеніе, что болѣе уже не придется расплачиваться, не будутъ тревожить трактирные счеты, которые иногда вызываютъ досаду, хотя сперва и было очень весело; входишь въ трактиръ ослабѣвшій отъ недостатка пищи, а выходишь, шатаясь отъ излишка выпитаго; разбираетъ досада, что много выпилъ и много заплатилъ; и голова и кошелекъ пусты; голова тяжела, потому что была слишкомъ легка; кошелекъ легокъ, потому что освобожденъ отъ тяжести. Вотъ вы и избавитесь отъ всѣхъ этихъ противорѣчій. Какъ милостива копеечная веревка! она въ одну минуту уничтожаетъ тысячные счеты; она самый лучшій счетчикъ; она очиститъ разомъ и прошлое, и настоящее и будущее; ваша шея, сэръ, и перо, и книга, и деньги, -- живо счетъ покончите.
   Постумусъ. Умереть мнѣ легче, чѣмъ тебѣ жить.
   Тюремщикъ. Справедливо, сэръ, кто спитъ, тотъ не страдаетъ зубной болью. Но тотъ, кому, какъ вамъ, приходится спать уложеннымъ въ постель палачемъ, тотъ охотно помѣняется мѣстомъ съ своимъ прислужникомъ, потому что, видите-ли вы, сэръ, вы не знаете, по какой дорогѣ вамъ придется идти.
   Постумусъ. Хорошо знаю, пріятель.
   Тюремщикъ. Выходитъ, ваша смерть съ глазами во лбу; никогда не видалъ, чтобы ее такъ изображали; вамъ или придется идти по указаніямъ тѣхъ, кто знаетъ, или самому выбирать дорогу, которой не знаете и поплететесь вы на удачу; ну, а какъ окончите путешествіе, объ этомъ, я полагаю, вы не вернетесь разсказывать.
   Постумусъ. Скажу тебѣ, пріятель, что у всякаго найдутся глаза, чтобы отыскать дорогу, по которой я пойду, кромѣ развѣ того, который зажмуривается, не желая ими пользоваться.
   Тюремщикъ. Мудреная штука! какъ это человѣкъ можетъ пользоваться глазами, чтобы видѣть дорогу, которая ослѣпляетъ! Я знаю, что висѣлица заставитъ по неволѣ зажмуриться.

Входитъ Вѣстникъ.

   Вѣстникъ. Снимите оковы съ арестанта и веди его къ королю.
   Постумусъ. Ты принесъ мнѣ добрую вѣсть; меня призываютъ, чтобы дать свободу.
   Тюремщикъ. Тогда пусть меня повѣсятъ.
   Постумусъ. И ты будешь свободнѣе тюремщика; для мертваго нѣтъ замковъ. (Вѣстникъ и Постумусъ уходятъ.)
   Тюремщикъ. Кажется и тотъ, который женился бы на висѣлицѣ и наплодилъ съ нею маленькихъ висѣлицъ, не былъ бы къ ней такъ расположенъ, какъ этотъ. Говоря по совѣсти, хоть онъ и римлянинъ, сколько есть бездѣльниковъ, худшихъ, чѣмъ онъ, которые сильно привязаны къ жизни и умираютъ противъ своей воли; такъ же бы умеръ и я, еслибъ принадлежалъ къ ихъ числу. Желалъ бы я, чтобы всѣ были одного мнѣнія, и притомъ хорошаго; худо пришлось бы тогда тюремщикамъ и висѣлицамъ. Говорю противъ своей выгоды, но то, чего я желаю, имѣетъ свою выгоду.
  

СЦЕНА V.

Палатка Цимбелина.

Входятъ Цимбелинъ, Беларіусъ, Гвидеріусъ, Арвирагусъ, Пизаніо, лорды, военачальники и свита.

   Цимбелинъ. Боги сдѣлали васъ спасителями моего трона; останьтесь же при мнѣ. Грустно мнѣ, что не могутъ найдти того бѣдняка, который сражался съ такой доблестью, что его лохмотья стыдили позолоченные латы, а обнаженная грудь опереживала непроницаемые щиты. Счастливъ будетъ тотъ, кто найдетъ его, если наша милость можетъ сдѣлать его счастливымъ.
   Беларіусъ. Никогда я не видалъ такого благороднаго рвенія въ существѣ такомъ жалкомъ на видъ; такихъ блестящихъ дѣлъ, совершенныхъ человѣкомъ, отъ котораго скорѣе можно было ожидать робости нищаго.
   Цимбелинъ. И ничего о немъ не слышно?
   Пизаніо. Его искали между живыми и мертвыми -- нигдѣ ни слѣда.
   Цимбелинъ. Къ сожалѣнію, я сталъ наслѣдникомъ его награды; присоединяю ее къ вашей; вы -- печень, сердце и мозгъ Британіи, которая, признаюсь, жива только благодаря вамъ. Пора теперь спросить: откуда вы? Скажите.
   Беларіусъ. Государь, мы родились въ Камбріи; мы дворяне; хвалиться еще чѣмъ-нибудь было бы нескромно; прибавлю только, что мы честны.
   Цимбелинъ. Преклоните колѣна!.. Встаньте, мои боевые рыцари; вы отнынѣ при моей особѣ и будете удостоены почестей, соотвѣтственно вашему званію.

Входятъ Корнеліусъ и Придворныя дамы.

   Цимбелинъ. На вашихъ лицахъ видна тревога. Почему вы такъ печально привѣтствуете нашу побѣду? Можно подумать, что вы изъ римлянъ, а не принадлежите къ британскому двору.
   Корнеліусъ. Да здравствуетъ великій король! Но, государь, я принужденъ омрачить вашу радость вѣстью о смерти королевы.
   Цимбелинъ. Врачу менѣе всѣхъ удобно являться съ такой вѣстью. Но, я знаю, лекарства могутъ продлить только жизнь; смерть же беретъ и самого врача. Какъ умерла она?
   Корнеліусъ. Ужасно; бѣснуясь, какъ и жила; жестокая ко всѣмъ, она окончила жестокостью къ самой себѣ. Если вамъ будетъ угодно, я передамъ ея признанія; если я ошибусь въ чемъ-нибудь, мою ошибку могутъ исправить эти дамы; онѣ со слезами присутствовали при ея кончинѣ.
   Цимбелинъ. Прошу, говори.
   Корнеліусъ. Прежде всего она призналась что никогда васъ не любила; она любила только величіе, которымъ пользовалась черезъ васъ; она сказала, что вышла замужъ за вашъ королевскій санъ, а васъ она ненавидѣла.
   Цимбелинъ. Объ этомъ она одна только знала; не признайся она въ этомъ, умирая, не повѣрилъ бы я ея словамъ. Продолжай.
   Корнеліусъ. Ваша дочь, которую наружно она такъ ласкала, была ненавистна ей, какъ скорпіонъ, и, если бы не скрылась, была бы ею отравлена.
   Цимбелинъ. О, хитрый демонъ! Кто можетъ прочесть въ сердцѣ женщины? Все?
   Корнеліусъ. Нѣтъ, есть еще худшее. Она призналась, что для васъ у нея былъ приготовленъ ядъ, который непрерывно точилъ бы вашу жизнь, и медленно васъ умерщвляя; въ это время, она предполагала, слезами, поцѣлуями, заботами, совершенно овладѣть вами, а когда окончательно расположила бы васъ къ себѣ, избравъ удобную минуту, склонила бы васъ объявить ея сына наслѣдникомъ вашего престола. Когда-же сынъ ея такъ странно исчезъ и тѣмъ разстроилъ ея планы, ею овладѣло безстыдное отчаянье, она, въ укоръ богамъ и людямъ, открыла свои замыслы, сожалѣя только о томъ, что не осуществила задуманнаго зла, и умерла въ отчаяніи.
   Цимбелинъ. И вы также все это слышали.
   Дама. Слышали, ваше величество.
   Цимбелинъ. Не виноваты тутъ ни глаза мои -- она была красива; ни уши -- она такъ убѣдительно говорила; ни сердце -- оно считало ее тѣмъ, чѣмъ она казалась. Но ты, о дочь моя! ты можешь сказать, что это было безуміемъ съ моей стороны; доказательствомъ служитъ то, что ты на себѣ испытала. Да исправитъ все это небо!

Входятъ подъ стражей Луціусъ, Іахимо, Гадатель и другіе Римляне; сзади ихъ Постумусъ и Иможена.

   Цимбелинъ. Теперь, Кай, пришелъ ты не за данью; британцы сложили ее, хотя и съ потерей многихъ храбрыхъ; родные погибшихъ просятъ успокоить ихъ благородныя душа истребленіемъ васъ, плѣнниковъ; мы дали на это согласіе; подумай-же теперь о своей участи.
   Луціусъ. Подумайте, государь, и вы о превратностяхъ войны; на этотъ разъ случай отдалъ вамъ побѣду; останься она за нами, мы не грозили-бы мечомъ нашимъ плѣнникамъ, когда кровь уже остыла. Но если богамъ такъ угодно, что нашимъ выкупомъ будетъ только смерть -- мы ждемъ ее; римлянинъ всегда съумѣетъ умереть римляниномъ. Августъ живъ и отмститъ за насъ; вотъ все, что касается меня. Попрошу васъ объ одномъ: возьмите выкупъ за этого мальчика; онъ родомъ британецъ; едва-ли можно отыскать другого такого скромнаго, исполнительнаго, заботливаго къ своему дѣлу, способнаго и вѣрнаго пажа, какъ онъ. Не отвергайте моей просьбы, вполнѣ подкрѣпляемой его достоинствами; къ тому-же онъ не нанесъ никакого ущерба британцамъ, хотя и служилъ римлянину. Спасите его, государь, и не щадите остальныхъ.
   Цимбелинъ. Я увѣренъ, что гдѣ-то видѣлъ его; лицо совсѣмъ знакомое. Юноша, своимъ взглядомъ ты побѣдилъ мое расположеніе; беру тебя. Не знаю, почему и съ какой цѣлью, но я говорю тебѣ: живи, но жизнью обязанъ ты не своему господину; можешь просить у меня, чего хочешь; все, что зависитъ отъ моей милости и прилично твоему положенію, я обѣщаю тебѣ, даже еслибъ ты просилъ оставить жизнь знатнѣйшему изъ плѣнниковъ.
   Иможена. Благодарю, ваше величество.
   Луціусъ. Не проси за мою жизнь, милый мальчикъ; я знаю ты будешь просить.
   Иможена. Нѣтъ, нѣтъ; увы! на мнѣ лежитъ иная забота; я вижу то, что для меня хуже смерти; твоя жизнь, мой добрый господинъ, сама будетъ говорить за себя.
   Луціусъ. Мальчикъ пренебрегъ мною; онъ отказывается отъ меня, отвергаетъ. Скоро умираетъ радость, основанная на вѣрности дѣвушекъ и мальчиковъ. Но чѣмъ онъ такъ смущенъ?
   Цимбелинъ. Чего-же ты хочешь, мальчикъ? Любовь моя къ тебѣ все усиливается; подумай-же хорошенько прежде, чѣмъ выскажешь свою просьбу. Ты знаешь того, на котораго такъ пристально смотришь? Говори; ты хочешь, чтобы онъ жилъ; не родственникъ-ли онъ тебѣ или другъ?
   Иможена. Онъ римлянинъ и такой-же мнѣ родственникъ, какъ и вашему величеству, хотя, какъ вашъ подданный, я все-таки къ вамъ ближе, чѣмъ онъ.
   Цимбелинъ. Но зачѣмъ-же ты такъ пристально на него смотришь?
   Иможена. Я объясню это вамъ одному, если вамъ угодно будетъ выслушать меня.
   Цимбелинъ. Охотно выслушаю и съ полнымъ вниманіемъ. Какъ твое имя?
   Иможена. Фиделіо, государь.
   Цимбелинъ. Ты добрый юноша, мой пажъ; я желаю быть твоимъ господиномъ; отойдемъ; говори свободно.

Цимбелинъ и Иможена отходятъ въ сторону.

   Беларіусъ. Нашъ юноша воскресъ изъ мертвыхъ.
   Арвирагусъ. Двѣ песчинки не бываютъ похожи другъ на друга такъ, какъ этотъ похожъ на того милаго, розоваго мальчика, что умеръ у насъ; того тоже звали Фиделіо.Что вы думаете.
   Гвидеріусъ. Умершій ожилъ.
   Беларіусъ. Молчите! молчите! Увидимъ, что будетъ дальше; онъ не смотритъ на васъ, подождемъ! Бываютъ изумительныя сходства! Если-бы это былъ онъ, я увѣренъ, онъ заговорилъ-бы съ нами.
   Гвидеріусъ. Но вѣдь мы видѣли его мертвымъ.
   Беларіусъ. Молчи! лучше подождемъ.
   Пизаніо (про себя). Она! моя госпожа! Она жива, а тамъ будь что будетъ.

Цимбелинъ и Иможена выходятъ впередъ.

   Цимбелинъ. Стань подлѣ меня и спрашивай вслухъ. (Іахимо) Сэръ, подойдите сюда и отвѣчайте этому юношѣ вполнѣ искренно, или, клянусь моимъ величіемъ и честью, жестокой пыткой мы вытянемъ правду изъ вашей лжи... Спрашивай его.
   Иможена. Я хочу знать, отъ кого онъ получилъ этотъ перстень?
   Постумусъ (про себя). Какое ему дѣло до этого?
   Цимбелинъ. Скажите, откуда получили вы бриліантъ, что на вашемъ пальцѣ?
   Іахимо. Тебѣ слѣдовало подвергнуть меня пыткѣ, чтобы я не говорилъ о томъ; ибо что я скажу тебя самого подвергнетъ пыткѣ.
   Цимбелинъ. Какъ! меня?
   Іахимо. Я радъ, что меня заставляютъ высказать то, о чемъ молчать составляетъ для меня муку. Подлостью достался мнѣ этотъ перстень; онъ принадлежитъ названному тобою Леонатусу, самому благороднѣйшему человѣку, -- и это особенно должно терзать тебя, -- котораго только можно найдти между небомъ и землею. Желаешь знать болѣе, государь.
   Цимбелинъ. Все, что къ этому относится.
   Іахимо. Дочь твоя совершенство; при воспоминаніи объ ней мое сердце обливается кровью и мой лживый духъ ослабѣваетъ. Извините, мнѣ дурно.
   Цимбелинъ. Моя дочь? Что же она? Собери всѣ твои силы; я хочу. Чтобы ты жилъ пока природа дозволяетъ, но до тѣхъ поръ пока ты всего не откроешь. Ободрись и говори.
   Іахимо. Однажды... пагубенъ былъ этотъ часъ... это было въ Римѣ... Будь проклятъ этотъ домъ... мы пировали... о, зачѣмъ не была отравлена пища, хотя бы только для меня... добрый Постумусъ... что я говорю? онъ былъ слишкомъ добръ для нашего испорченнаго общества; онъ былъ бы лучшимъ въ самой лучшей средѣ... сидѣлъ грустный и слушалъ, какъ мы расхваливали нашихъ итальянскихъ возлюбленныхъ: за красоту, такъ что и самое краснорѣчивое изображеніе ея показалось бы блѣднымъ предъ нашей напыщенной похвалой; за стройность, равную неподражаемой прелести Венеры и Минервы; за душевныя качества, находя цѣлую лавку качествъ, чарующихъ мужчинъ и помимо красоты. которою женщина, какъ удочкою, притягиваетъ мужчину на женитьбу.
   Цимбелинъ. Я стою, какъ на огнѣ. Къ дѣлу.
   Іахимо. Дойцу еще слишкомъ скоро, если ты не желаешь испытать горе еще скорѣе. Постумусъ, какъ слѣдовало благородному мужу.его царственной супруги, -- принялъ участіе въ бесѣдѣ и, не охуждая восхваляемыхъ нами -- онъ былъ воздерженъ, какъ сама добродѣтель -- начерталъ портретъ своей супруги съ такимъ одушевленіемъ и такъ ярко, что мы должны были убѣдиться, что хвастались служанками и были передъ нимъ совершенными дураками.
   Цимбелинъ. Поскорѣе къ дѣлу.
   Іахимо. Тутъ дѣло коснулось цѣломудрія твоей дочери. Упомянувъ о немъ, Постумусъ сказалъ, что и сама Діана имѣла нечистыя сновидѣнія, но что твоя дочь и ихъ не знаетъ; я, негодяй, сталъ смѣяться надъ этимъ и предложилъ пари, -- мое золото противъ этого перстня, который былъ тогда на его благородной рукѣ, ~ что я буду на ея брачномъ ложѣ и выиграю перстень ея и моимъ прелюбодѣяніемъ. Онъ, какъ истинный рыцарь, столько же убѣжденный въ ея вѣрности, сколько убѣдился впослѣдствіи и я, -- отдалъ бы самый карбункулъ съ колесницы Феба, не остановился бы и тогда, еслибъ въ закладъ пошла и вся лучезарная колесница. Для выполненія моего замысла, я тотчасъ же отправился въ Британію, -- вы, можетъ быть, вспомните, государь, что видѣли меня при вашемъ дворѣ. Ваша цѣломудренная дочь очень убѣдительно объяснила мнѣ, какая разница существуетъ между истинной любовью и распутствомъ. Я былъ лишенъ надежды, но желаніе осталось при мнѣ и мой итальянскій мозгъ, пользуясь вашимъ британскимъ простодушіемъ, придумалъ подлѣйшее средство, но превосходное для моихъ цѣлей. Словомъ, хитрость моя удалась и я возвратился съ запасомъ лживыхъ доказательствъ, способныхъ снести съ ума благороднаго Леонатуса. Я убѣдилъ его различными примѣтами, описаніемъ ковровъ, картинъ въ его спальнѣ, этимъ браслетомъ, -- о, какой хитростью я овладѣлъ имъ!-- наконецъ, описаніемъ сокровеннаго знака на ея тѣлѣ.-- и онъ не могъ не повѣрить. Что она порвала узы цѣломудрія -- и пари было выиграно мною. Затѣмъ... мнѣ кажется, я вижу его...
   Постумусъ (выступая впередъ). Да, видишь, итальянскій демонъ! О, я легковѣрный дуракъ, чудовищный убійца, воръ, я все то, что достойно злодѣевъ прошлаго, настоящаго и будущаго. Дайте мнѣ веревку, ножъ, ядъ, осудите меня, Подвергни меня, государь, самымъ ужаснѣйшимъ мученіямъ; я хуже всего ужаснаго въ мірѣ. Я, Постумусъ, убилъ твою дочь;-- я безсовѣстно лгу; совершилъ это негодяй, не такой позорный, какъ я, святотатственный разбойникъ. Она была храмомъ добродѣтели: нѣтъ, самой добродѣтелью. Плюй на меня! бросай въ меня камнями, грязью, натрави на меня уличныхъ собакъ; пусть каждый мерзавецъ зовется Постумусомъ Леонатусомъ и его подлость будетъ меньшая, чѣмъ моя. О, Иможена! моя королева, жизнь моя, моя жена! О, Иможена! Иможена! Иможена!
   Иможена. Успокойтесь, милордъ, послушайте...
   Постумусъ. Не играешь-ли ты комедію? (Бьетъ ее; она падаетъ) Вотъ твоя роль, дерзкій пажъ.
   Пизаніо. О, помогите, помогите! Это моя и ваша госпожа. О, Постумусъ, господинъ мой, вы только теперь убили Иможону. Помогите! помогите! моя добрая госпожа.
   Цимбелинъ. Ужь не перевернулся-ли свѣтъ?
   Постумусъ. Откуда нашло на меня это бѣшенство?
   Пизаніо. Пробудитесь, госпожа моя.
   Цимбелинъ. Если это такъ, боги хотятъ убить меня смертельное радостію.
   Пизаніо. Какъ чувствуете вы себя, госпожа моя?
   Иможена. Прочь съ глазъ моихъ! ты далъ мнѣ ядъ; бѣги отсюда, измѣнникъ; не смѣй дышать тамъ. гдѣ находятся принцы.
   Цимбелинъ. Это голосъ Иможены.
   Пизаніо. Пусть боги поразятъ меня своими громами, если я не предполагалъ, что въ переданномъ мною вамъ ящичкѣ находится драгоцѣнное лекарство. Мнѣ дала его королева.
   Цимбелинъ. Еще новая тайна.
   Иможена. Оно отравило меня.
   Корнеліусъ. О, боги! я позабылъ объ одномъ признаніи королевы, которое оправдываетъ этого человѣка. Если Пизаніо, сказала она, передалъ своей госпожѣ лекарство, которое я ему дала, то я окормила ее, какъ окормила бы крысу.
   Цимбелинъ. Объясни. Корнеліусъ.
   Корнеліусъ. Государь, королева нерѣдко заставляла меня приготовлять яды; она говорила, что изъ любознательности желаетъ испытывать ихъ дѣйствіе надъ кошками, собаками и другими ничтожными животными; опасаясь, что она таитъ въ умѣ опасные замыслы, я приготовилъ ей вещество, которое, по принятіи, повидимому, прекращаетъ жизнь на короткое время, но затѣмъ, по истеченіи извѣстнаго времени, она возстановляется безъ вреда организму. Приняли вы это зелье?
   Иможена. Полагаю, что приняла, если была мертвою.
   Беларіусъ. Вотъ, дѣти, почему мы ошиблись.
   Гвидеріусъ. Это Фиделіо, теперь уже нѣтъ сомнѣнія.
   Иможена. Зачѣмъ отвергнулъ ты свою жену? (Обнимаетъ его) Представь, что мы стоимъ на скалѣ; ну, сбрось меня теперь.
   Постумусъ. Виси на мнѣ, какъ плодъ на деревѣ, пока оно живетъ.
   Цимбелинъ. Что жь это! моя кровь! моя дочь! Неужто я долженъ оставаться простымъ зрителемъ и у тебя не найдется для меня слова?
   Иможена (становясь передъ нимъ на колѣна). Благословите меня, государь.
   Беларіусъ. Я не порицаю вашей восторженности къ этому юношѣ, у васъ есть на то причина.
   Цимбелинъ. Пусть мои падающія на тебя слезы будутъ для тебя святой водою! Иможена, твоя мачиха умерла.
   Иможена. Мнѣ это прискорбно, государь.
   Цимбелинъ. О, она была преступна; она причиною, что намъ пришлось такъ странно встрѣтиться; и сынъ ея исчезъ, неизвѣстно куда и за чѣмъ.
   Пизаніо. Государь, теперь, когда уже нечего страшиться, я скажу всю правду. Когда госпожа моя скрылась, принцъ Клотенъ подошелъ ко мнѣ съ обнаженнымъ мечомъ въ рукѣ, съ пѣной у рта, и поклялся, что тотчасъ же убьетъ меня, если я не скажу ему, куда она скрылась; случайно, въ карманѣ у меня было письмо моего господина; изъ него принцъ узналъ, что ее слѣдуетъ искать въ горахъ, близъ Мильфорда; переодѣвшись въ платье моего господина онъ отправился туда съ гнуснымъ намѣреніемъ совершить надъ мою насиліе; что же было затѣмъ, я не знаю.
   Гвидеріусъ. Я докончу твой разсказъ. Я убилъ Клотена.
   Цимбелинъ. О, боги, не хотѣлось бы мнѣ произносить суровый приговоръ надъ тобою; доблестный юноша, отрекись отъ твоего признанія.
   Гвидеріусъ. Что я сказалъ, то и сдѣлалъ.
   Цимбелинъ. Онъ былъ принцемъ.
   Гвидеріусъ. Самымъ наглымъ. Въ оскорбленіяхъ его не видать было принца; онъ раздражалъ меня такими словами, что я не спустилъ бы и морю, если бы оно вздумало такъ ревѣть противъ меня. Я отрубилъ ему голову и радъ, что его нѣтъ здѣсь и онъ не разсказываетъ этого про меня.
   Цимбелинъ. Я жалѣю о тебѣ. Ты самъ себя осудилъ своимъ языкомъ и подвергнешься законной карѣ. Ты умрешь.
   Иможена. И его безголовый трупъ я приняла за трупъ моего мужа.
   Цимбелинъ. Закуйте и уведите преступника.
   Беларіусъ. Не торопись, государь. Онъ лучше убитаго, не хуже тебя родомъ и оказалъ тебѣ такую услугу, какую не могла бы оказать и тебѣ цѣлая банда Клотеновъ. Не трогайте его рукъ; онѣ рождены не для цѣпей.
   Цимбелинъ. Зачѣмъ, старикъ, не получивъ еще награды, ты хочешь вызвать противъ себя нашъ гнѣвъ? По твоему, не хуже насъ онъ родомъ?
   Арвирагусъ. Зашелъ онъ слишкомъ далеко.
   Цимбелинъ. И умретъ за это.
   Беларіусъ. Умремъ всѣ трое, но я докажу, что двое изъ насъ таковы, какъ я сказалъ о немъ. Дѣти, я поведу рѣчь, для себя опасную, для васъ счастливую.
   Арвирагусъ. Мы раздѣлимъ съ тобой опасность.
   Гвидеріусъ. Такъ-же, какъ и счастье.
   Беларіусъ. Государь, былъ у тебя подданный, по имени Беларіусъ...
   Цимбелинъ. Дальше. Онъ измѣнникъ и изгнанъ.
   Беларіусъ. Онъ дожилъ до моихъ преклонныхъ лѣтъ. Что онъ изгнанъ -- это правда, но какъ попалъ въ измѣнники -- не знаю.
   Цимбелинъ. Возьмите его; цѣлый міръ не спасетъ его.
   Беларіусъ. Зачѣмъ такъ горячиться. Прежде заплати мнѣ за вскормленіе твоихъ сыновей и затѣмъ возьми все, что я получу за это.
   Цимбелинъ. За вскормленіе сыновей моихъ?
   Беларіусъ. Я грубъ и дерзокъ, но преклоняю передъ тобой колѣна и не встану до тѣхъ поръ, пока не возвеличу моихъ сыновей, а затѣмъ ты не щади меня старика. Государь, не я отецъ этихъ двухъ юношей, называющихъ меня отцомъ и считающихъ себя моими сыновьями; они твое порожденье, твоей они крови, государь.
   Цимбелинъ. Мое порожденье?
   Беларіусъ. Какъ ты -- твоего отца. Я, старый Морганъ, тотъ самый Беларіусъ, который былъ изгнанъ тобою. Твой произволъ былъ единственнымъ моимъ преступленіемъ; оттуда-же мое наказанье и моя измѣна; вина моя въ томъ, что я страдалъ невинно. Двадцать лѣтъ я воспитывалъ этихъ прекрасныхъ принцевъ -- и они дѣйствительно прекрасны; всему, что я могъ, я ихъ научилъ, а тебѣ извѣстны, государь, мои знанія. Послѣ моего изгнанія они были похищены ихъ кормилицей, Эврифилой, и за это я женился на ней. Я совершилъ эту измѣну потому, что былъ наказанъ за нее ранѣе, чѣмъ совершилъ ее; преслѣдованіе за преданность побудило меня на измѣну. Чѣмъ больше горевалъ ты, тѣмъ больше дорожилъ я похищеніемъ. Теперь, государь, возвращаю тебѣ твоихъ сыновей и лишаю себя безцѣннѣйшихъ товарищей въ этомъ мірѣ. Да ниспошлетъ небо благословеніе на ихъ головы; они достойны блестѣть на немъ звѣздами.
   Цимбелинъ. Ты говоришь, рыдая. Услуга, которую вы мнѣ оказали, еще невѣроятнѣе твоего разсказа. Я потерялъ двоихъ дѣтей; если это они, я не могу желать болѣе достойныхъ сыновей.
   Беларіусъ. Позвольте. Этотъ юноша, названный мной Полидоромъ, достойнѣйшимъ изъ принцевъ, -- твой Гвидеріусъ; а братъ его, мой Кадвель -- твой меньшой сынъ Арвирагусъ: онъ былъ завернутъ въ прекрасное покрывало, искусно сотканное его матерью, королевой; если хочешь, я могу представить и его.
   Цимбелинъ. У Гвидеріуса на шеѣ была родинка въ видѣ кровавой звѣздочки.
   Беларіусъ. Есть она. Его премудро надѣлила его природа; точно для того, чтобы сегодня легче было признать его.
   Цимбелинъ. Что это? Я мать, разомъ родившая троихъ дѣтей? И мать не обрадовалась-бы такъ разрѣшенію. Да благословитъ васъ небо; вырванные такъ странно изъ вашей сферы, войдите снова въ нее. О, Иможена, чрезъ это, ты лишаешься королевства.
   Иможена. О, нѣтъ, я пріобрѣла два міра! Мои милые братья, вотъ какъ мы свидѣлись опять. Я правдивѣе васъ; вы называли меня братомъ, когда я ваша сестра; я-же называла васъ братьями, которыми вы и были для меня.
   Цимбелинъ. Развѣ вы уже встрѣчались.
   Арвирагусъ. Да, государь.
   Гвидеріусъ. И съ перваго-же взгляда полюбили ее и любили, пока не сочли умершей.
   Корнеліусъ. Отъ зелія, даннаго королевой.
   Цимбелинъ. О, дивный инстинктъ! Когда же я узнаю все въ подробностяхъ. Въ этомъ спѣшномъ пересказѣ встрѣчаются столько частностей, которыя хотѣлось-бы освѣтить болѣе подробнымъ разсказомъ. Гдѣ и какъ ты жила? Какъ попала ты къ римлянамъ? какъ разсталась съ братьями? гдѣ встрѣтилась съ ними? куда бѣжала ты отъ двора? Почему эти трое явились во время битвы. Обо всемъ этомъ о другихъ побочныхъ обстоятельствахъ хотѣлось-бы мнѣ переспросить, но ни время, на мѣсто не позволяютъ мнѣ это сдѣлать. Смотрите, Постумусъ бросилъ якорь подлѣ Иможены, а она, какъ зарница, озаряетъ блескомъ восторженнаго взгляда то его, то братьевъ, то меня, ея повелителя. Всѣ отвѣчаютъ ей тѣмъ-же. Идемъ и да воскурится наша жертва въ храмѣ. (Беларіусу). Ты сталъ мнѣ братомъ и будешь имъ всегда.
   Иможена. А мнѣ отцомъ; еслибъ не твоя помощь, я не дожила-бы до сегодняшняго дня.
   Цимбелинъ. Всѣ радуются, исключая обремененныхъ оковами; пусть и они порадуются и раздѣлятъ наше счастье.
   Иможена. Теперь, мой добрый господинъ, я готова служить вамъ.
   Луціусъ. Будьте счастливы.
   Цимбелинъ. Какъ было-бы хорошо, еслибы явился пропавшій герой, который такъ доблестно сражался, и далъ возможность королю достойно вознаградить его.
   Постумусъ. Государь, этотъ воинъ я; я сражался рядомъ съ этими тремя въ простой одеждѣ, что нужно было для моей цѣли.Это можетъ подтвердить Іахимо; я обезоружилъ его и, если-бы хотѣлъ, могъ-бы покончить съ нимъ.
   Іахимо (падая на колѣни). Тогда повергла меня ваша сила, теперь повергаетъ передъ вами моя совѣсть. Прошу возьмите мою жизнь, которой я вамъ обязанъ; но прежде возьмите вашъ перстень и браслетъ вѣрнѣйшей изъ принцесъ, которыя когда-либо клялись въ вѣрности.
   Постумусъ. Не преклоняйте колѣнъ передо мной. Моя власть надъ вами -- пощада; моя месть -- прощеніе. Живите, только будьте съ другими честнѣе.
   Цимбелинъ. Благородный приговоръ. Нашъ зять научилъ насъ нашему долгу. Прощенье всѣмъ!
   Арвирагусъ. Вы помогали намъ, какъ могли бы помочь только братьямъ; радуемся, что вы дѣйствительно нашъ братъ.
   Постумусъ. Вашъ слуга, принцы... Достойный римскій вождь, позовите вашего гадателя. Я видѣлъ во снѣ Юпитера, слетѣвшаго ко мнѣ на орлѣ и призраки моихъ родныхъ; проснувшись я нашелъ на груди этотъ пергаментъ; содержаніе его такъ темно, что я ничего не понялъ; пусть онъ покажетъ свое искуство, растолковавши этотъ сонъ.
   Луціусъ. Филармоніусъ!
   Гадатель. Я здѣсь.
   Луціусъ. Прочти и объясни.
   Гадатель (Читаетъ). "Когда львенокъ, не ища, найдетъ, самъ того не зная, струю нѣжнаго воздуха и будетъ обнятъ ею; когда вѣтви, отсѣченныя отъ величественнаго кедра, послѣ долголѣтней смерти снова, оживутъ, приростутъ къ старому пню и зазеленѣютъ, тогда окончатся бѣдствія Постумуса, Британія будетъ счастлива и процвѣтетъ въ благоденствіи и мирѣ". Ты, Леонатусъ, львенокъ, какъ показываетъ твое имя Leo natus, львомъ рожденный. (Цимбелину) Струя нѣжнаго воздуха -- твоя добродѣтельная дочь; по-римски нѣжный воздухъ -- mollis aer, а mollis aer -- mulier -- жена; сейчасъ вѣрнѣйшая твоя жены, Леонатусъ, тебѣ невѣдомая и тобою неотыскиваемая, обняла тебя, какъ нѣжный воздухъ.
   Цимбелинъ. Объяснено ловко.
   Гадатель. Величественный кедръ, король Цимбелинъ, ты, а отрубленные вѣтви -- двое твоихъ сыновей. похищенныхъ Беларіусомъ; много лѣтъ они считалась мертвыми, но теперь ожили и приросли къ величественному кедру, потомство котораго обѣщаетъ Британіи миръ и благоденствіе.
   Цимбелинъ. Прекрасно; мы и начнемъ съ міра. Луціусъ, хотя мы и побѣдили, но мы покоряемся Цезарю и римской имперіи; мы обѣщаемъ платить обычную дань, отъ чего отказались по внушенію преступной королевы, вмѣстѣ съ сыномъ, пораженной карой боговъ.
   Гадатель. Персты небесныхъ силъ настроятъ струны этого мира! Видѣніе, объясненное мною Луціусу передъ началомъ этой, еще не успѣвшей остыть битвы, оправдывается. Римскій орелъ, высоко летѣвшій съ юга на западъ, затѣмъ исчезнувшій въ сіяніи солнечныхъ лучей, предвѣщалъ, что нашъ царственный орелъ, великій Цезарь, пока соединится любовью съ лучезарнымъ Цимбелиномъ, который сіяетъ на западѣ.
   Цимбелинъ. Восхвалимъ боговъ и да подымется фиміамъ съ священныхъ нашихъ алтарей до ихъ ноздрей. Объявимъ о мирѣ нашимъ подданнымъ. Пусть дружно развѣваются рядомъ римскія и британскія знамена; вмѣстѣ войдемъ мы въ Людъ и тамъ, утвердивъ миръ въ храмѣ Юпитера, закончимъ общимъ торжествомъ. Идемъ! Еще наши руки дымятся кровью, а миръ уже заключенъ. Никогда война не кончалась такимъ миромъ. (Уходятъ)
  
нъ письмо вамъ посылаетъ.
  
                       Имогена.
  
             Какъ? господинъ твой? Стало быть, и мой!
             О, какъ бы тотъ прославился астрономъ,
             Который звѣзды зналъ бы такъ, какъ я
             Его письмо: онъ будущее зналъ бы.
             О, боги, пусть, что здѣсь хранитъ бумага,
             Мнѣ говоритъ лишь о любви, о томъ,
             Что онъ здоровъ, доволенъ; но разлукой
             Лишь огорченъ. Цѣлительна бываетъ
             Для насъ печаль, и здѣсь она усилитъ
             Его любовь. Пускай онъ всѣмъ доволенъ,
             Но только бы не этимъ. Милый воскъ,
             Позволь мнѣ снять тебя. Благословенье
             Да будетъ, пчелы, вамъ, что вы слѣпили
             Такой замокъ любовныхъ тайнъ! Молитвы
             Любовниковъ и должниковъ различны.
             Виновныхъ вы бросаете въ тюрьму,
             А рѣчь любви скрѣпляете привѣтно.
             О, боги, вѣсть пріятную мнѣ дайте!
                       (Читаетъ).
   "Судъ игнѣвъ твоего отца, если-бъ онъ схватилъ меня въ своихъ владѣньяхъ, не могутъ такъ жестоко поразить меня, чтобъ взоръ твой, моя дорогая, не возвратилъ меня къ жизни. Знай, что я теперь въ Кембріи, въ Мильфордской гавани. Слѣдуй совѣту, какой подастъ тебѣ любовь при этомъ извѣстіи. Желая тебѣ всевозможнаго счастія и, вѣрный своимъ обѣтамъ, остаюсь съ возрастающею къ тебѣ любовію, твой Леонатъ Постумъ".
  
             Скорѣй! коня крылатаго! Ты слышалъ,
             Пизаніо? Въ Мильфордѣ онъ: скажи,
             Далеко ль это? Вѣдь, иной туда
             Изъ пустяковъ въ недѣлю доползаетъ,
             Такъ не могу ли въ день я долетѣть?
             Пизаніо мой вѣрный, вѣдь и ты
             Его желаешь видѣть, хоть не такъ,
             Какъ я, слабѣй, чѣмъ я, однако
             Желаешь же, хоть все не такъ, какъ я:
             Я -- безконечно! О, скажи скорѣе --
             Ты, какъ любви союзникъ, былъ бы долженъ
             Для словъ моихъ открыть всѣ входы слуха.
             Далеко ли счастливый тотъ Мильфордъ?
             И какъ Валлисъ такъ счастливъ сталъ, что въ немъ
             Такая гавань есть! Иль нѣтъ! во-первыхъ,
             Скажи, какъ намъ отсюда ускользнуть
             И чѣмъ отлучки время до возврата
             Намъ извинить? Но прежде -- какъ уйти?
             Къ чему впередъ объ извиненьяхъ думать?
             Ихъ послѣ мы пріищемъ. О, скажи,
             Мы много ли проѣхать можемъ въ часъ
             Десятковъ миль?
  
                       Пизаніо.
  
                                 Десятка одного,
             Принцесса, вамъ на цѣлый день достанетъ.
  
                       Имогена.
  
             И тотъ, кого ведутъ на казнь, не будетъ
             Тащиться такъ. Про скачки я слыхала,
             Гдѣ лошади бѣгутъ быстрѣй песка
             Въ часахъ. Но нѣтъ, ребячество, вѣдь, это.
             Скажи моей служанкѣ, чтобъ она
             Прикинулась больной и отпросилась
             Домой къ отцу. Ты припаси мнѣ платье
             Дорожное, попроще, чтобъ годилось
             Для мызницы.
  
                       Пизаніо.
  
                                 Подумайте, принцесса!
  
                       Имогена.
  
             Я лишь впередъ гляжу, но ни направо,
             Ни влѣво, ни назадъ: повсюду тамъ
             Слѣпитъ меня туманъ. Прошу, скорѣе
             Исполни все, пусть будетъ страхъ забытъ.
             Въ Мильфордъ! Туда мнѣ путь одинъ открытъ.
                       (Уходятъ).


  

СЦЕНА III.

Валлисъ. Гористая страна съ пещерою.

Беларій, Гвидерій и Арвирагъ выходятъ изъ пещеры.

                       Беларій.
  
             Какъ ясенъ день: зачѣмъ сидѣть подъ кровлей,
             Гдѣ такъ она низка? Нагнитесь, дѣти!
             Васъ эта дверь молиться Небу учитъ --
             Она склоняетъ васъ къ святой молитвѣ
             Въ часъ утренній. Царей могучихъ двери
             Такъ высоки, что въ нихъ пройдетъ гигантъ,
             Не снявъ чалмы надменной, чтобы утру
             Отдать поклонъ. Привѣтъ тебѣ, о, Небо!
             Мы, дѣти горъ, къ тебѣ не такъ суровы,
             Какъ жители дворцовъ.
  
                       Гвидерій.
  
                                           Привѣтъ тебѣ, о, Небо!
  
                       Арвирагъ.
  
             Привѣтъ тебѣ, о, Небо голубое!
  
                                 Беларій.
  
             Теперь на ловъ. На этотъ холмъ взнесутъ
             Васъ молодыя ноги; я жъ въ долинѣ
             Останусь тутъ. Замѣтьте же, когда я
             Вамъ покажусь не болѣе вороны,
             Что мѣсто все роститъ и уменьшаетъ --
             Припомните, что я вамъ говорилъ
             О короляхъ, дворахъ, дѣлахъ военныхъ:
             Та служба, что исполнена, не служба,
             Пока ее такою не признали.
             Сужденіемъ такимъ изо всего
             Мы пользу извлекаемъ: въ утѣшенье
             Самимъ себѣ, мы часто сознаемъ,
             Что скорлупой покрытый жукъ счастливѣй
             Парящаго орла. О, эта жизнь
             Достойнѣе, чѣмъ лесть и униженье;
             Богаче, чѣмъ бездѣлье и застой;
             Важнѣе, чѣмъ шелковъ заемныхъ шелестъ.
             Хоть щеголю поклонъ отвѣситъ тотъ,
             Кѣмъ онъ одѣтъ, но счетъ все будетъ счетомъ.
             Всѣхъ лучше наша жизнь.
  
                       Гвидерій.
  
                                           Вы говорите
             По опыту; но мы, еще птенцы
             Безкрылые, далеко отъ гнѣзда
             Не отлетали и не знаемъ даже,
             Каковъ и воздухъ тамъ. Пусть наша жизнь
             Всѣхъ лучше, если лучшее покой.
             Тебѣ милѣй она затѣмъ, что зналъ
             Ту худшую; но намъ она лишь склепъ
             Незнанія, тюрьма, гдѣ заключенный
             Переступить границъ ея не смѣетъ.
  
                       Арвирагъ.
  
             О чемъ же будемъ говорить, когда
             Состаримся? когда снаружи будутъ
             Декабрьскій дождь и вѣтеръ бушевать?
             Какъ намъ тогда, въ пещерѣ заключеннымъ,
             Дни зимніе бесѣдой коротать?
             Мы ничего не видѣли; мы -- звѣри:
             Лукавы, какъ лиса на ловлѣ; смѣлы,
             Какъ волкъ на травлѣ; наша храбрость вся
             Лишь въ томъ, что мы преслѣдуемъ бѣгущихъ;
             А наша пѣснь, какъ въ клѣткѣ пѣсня птицы
             Звучитъ свободно о своей неволѣ.
  
                       Беларій.
  
             Въ васъ говоритъ неопытность. Когда бы
             Узнали вы пороки городовъ,
             Извѣдали тщету придворной жизни,
             Съ которою такъ сжиться тяжело
             И, вмѣстѣ съ тѣмъ,такъ тягостно разстаться,
             Гдѣ вѣрное паденье -- быть вверху,
             Гдѣ скользко такъ, что страхъ упасть оттуда
             Несноснѣе паденья самого,
             А тягости войны, гдѣ, ради славы,
             Опасностей лишь ищутъ, чтобъ потомъ
             Найти въ нихъ смерть и часто вмѣсто славы
             Позорное надгробіе стяжать;
             Гдѣ часто подвигъ чести ненавистенъ
             И долженъ злобѣ уступить! Ахъ, дѣти!
             Все это свѣтъ на мнѣ увидѣть можетъ:
             Я весь изсѣченъ римскими мечами,
             Я выше всѣхъ когда-то былъ по славѣ,
             Самъ Цимбелинъ любилъ меня, и въ войскѣ
             Во всѣхъ устахъ мое звучало имя.
             Какъ дерево, покрытое плодами,
             Я былъ тогда; но какъ-то темной ночью,
             Иль ураганъ, иль воры -- назовите,
             Какъ можете -- плоды съ меня обили
             И самый листъ -- и нагъ остался я
             Подъ стужею.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Измѣнчивое счастье!
  
                                 Беларій.
  
             Проступокъ мой, какъ я вамъ говорилъ,
             Былъ только тотъ, что два коварныхъ плута,
             Которыхъ клевета верхъ одержала
             Надъ честностью моей, сказали королю,
             Что я въ союзѣ съ Римомъ. И за это
             Я изгнанъ былъ, и вотъ ужъ двадцать лѣтъ,
             Какъ этотъ лѣсъ и скалы -- мой пріютъ.
             Я здѣсь живу въ свободѣ благородной
             И небесамъ плачу молитвы долгъ
             Усерднѣе, чѣмъ прежде. Но довольно!
             Ступайте въ лѣсъ; то не языкъ ловцовъ.
             Кто первый дичь сразитъ стрѣлой пернатой,
             Тотъ будетъ нынче нашимъ королемъ
             На празднествѣ; ему жъ другіе оба
             Служить должны, и мы не побоимся
             Предательской отравы, что порой
             За пышными столами угрожаетъ.
             Въ долинѣ здѣсь сойдемся мы опять.
                       (Гвидерій и Арвирагъ уходятъ).
             Какъ трудно скрыть природы искры! Имъ
             Не грезится, что ихъ отецъ -- властитель,
             И Цимбелинъ не знаетъ, что они
             Еще живутъ; отцомъ своимъ считаютъ
             Они меня. Хотя въ пещерѣ тѣсной
             Въ ничтожествѣ взросли они, но мыслью
             Они парятъ къ величію дворцовъ.
             Природа учитъ ихъ въ дѣлахъ ничтожныхъ
             Свой царскій духъ являть, къ чему другой
             Искусствомъ не дойдетъ. Вотъ Полидоръ,
             Наслѣдникъ Цимбелина и короны
             Британской -- онъ Гвидеріемъ былъ названъ
             Своимъ отцомъ вѣнчаннымъ. О, Юпитеръ!
             Когда я, сѣвъ на свой трехногій стулъ,
             Начну разсказъ о подвигахъ военныхъ,
             Свершенныхъ мною въ юности -- онъ весь
             Проникнется восторгомъ; какъ скажу я:
             "Такъ палъ мой врагъ,такъ придавилъ ногой
             Я грудь ему!" -- вдругъ царственная кровь
             Къ щекамъ его прихлынетъ, на челѣ
             Проступитъ потъ, и молодые члены
             Мои слова движеньемъ выражаютъ.
             Меньшой Кадвалъ, онъ звался Арвирагомъ,
             Не менѣе стремителенъ въ движеньяхъ
             И рѣчь мою живитъ, волнуясь больше,
             Чѣмъ слушая. Но чу! спугнули дичь!
             О, Цимбелинъ! Зевесъ и совѣсть знаютъ,
             Что изгнанъ я невинно -- и за то
             Твоихъ дѣтей, двухъ первенцовъ твоихъ --
             По третьему и по второму году --
             Я у тебя похитилъ: мнѣ хотѣлось
             Лишить тебя потомковъ, какъ тобой
             Былъ я лишенъ всего. Ты, Эврифила,
             Вскормила ихъ -- и матерью считали
             Они тебя и чтутъ твою могилу;
             Меня жъ, Беларія -- теперь Моргана --
             Зовутъ отцомъ. Но началась охота.
                       (Уходитъ).
  

СЦЕНА IV.

Близъ Мильфорда.

Входятъ Иногена и Пизаніо.

                       Имогена.
  
             Когда съ коней сошли мы, ты сказалъ,
             Что скоро мы на мѣстѣ. Никогда
             И мать моя ко мнѣ такъ не стремилась,
             Какъ я къ нему. Пизаньо, гдѣ же Постумъ?
             Что у тебя въ душѣ, что такъ ты мраченъ?
             Что значитъ твой глубокій вздохъ? Когда-бы
             Нарисовать кого такимъ, то въ немъ
             Отчаянья нашли-бъ изображенье.
             Ахъ, измѣни свой видъ ужасный, прежде
             Чѣмъ чувства мнѣ безуміе осилитъ!
             Что сдѣлалось съ тобой? зачѣмъ даешь
             Мнѣ этотъ листъ съ такимъ зловѣщимъ взоромъ?
             Вѣсть о веснѣ -- такъ улыбайся ей;
             А о зимѣ -- то къ ней твой видъ подходитъ.
             Его рука! Отравленъ онъ дыханьемъ
             Италіи, бѣда ему грозитъ?
             Да говори жъ! Твои слова, быть можетъ,
             Смягчатъ ударъ губительный, который
             Меня убьетъ при чтеньи.
  
                       Пизаніо.
  
                                           Нѣтъ, прочтите:
             Увидите тогда, какое горе
             Готовитъ мнѣ, несчастному, судьба.
  
                       Имогена (читаетъ).
  
   "Госпожа твоя, Пизаніо, какъ потаскушка, опозорила мое брачное ложе; доказательства этого облили кровію мое сердце. Я говорю это не изъ слабаго подозрѣнія, но изъ полнаго убѣжденія, которое сильно, какъ моя скорбь, и вѣрно, какъ мое мщеніе. Ты долженъ исполнить его за меня, Пизаніо, если вѣрность твоя не поколебалась отъ ея вѣроломства. Убей ее собственною рукою: я доставлю тебѣ къ тому случай въ гавани Мильфорда. Для этой цѣли она получитъ отъ меня письмо. Если ты побоишься убить ее и удостовѣрить меня въ исполненіи моего приказа, то ты соучастникъ ея безчестія и измѣнникъ передо мною".
  
                       Пизаніо.
  
             Къ чему мнѣ трогать мечъ? Уже пронзило
             Ей грудь письмо. Нѣтъ, это клевета!
             Она разитъ сильнѣе всѣхъ мечей;
             Она всѣхъ нильскихъ гадовъ ядовитѣй;
             Ея слова, летя на крыльяхъ бури,
             Позорятъ каждый край: царей, царицъ
             И дѣвъ, и женщинъ; даже въ сѣнь могилы
             Ползетъ ехидна клеветы. Что съ вами?
  
                       Имогена.
  
             Я невѣрна? Что значитъ быть невѣрной?
             Безъ сна лежать и думать лишь о немъ?
             И плакать каждый часъ? А одолѣетъ
             Природу сонъ -- дрожать отъ страшной грезы
             О немъ и вскакивать въ испугѣ? Это ль
             Невѣрной ложу значитъ быть? Скажи,
             Не это ли?
  
                       Пизаніо.
  
                       О, добрая принцесса!
  
                       Имогена.
  
             Я невѣрна? Гдѣ жъ совѣсть тутъ? Іахимо,
             Когда его въ распутствѣ ты винилъ,
             Ты мнѣ казался низкимъ; но теперь
             Ты лучше сталъ. Знать, римская сорока,
             Обязанная красотой румянамъ
             Опутала его; а я ему
             Не хороша: я -- платье не по модѣ.
             Но слишкомъ дорога, чтобъ такъ висѣть,
             Съ презрѣньемъ отвергала -- ты узнаешь,
             Что это былъ поступокъ не пустой.
             А подвигъ рѣдкій; грустно бы мнѣ было
             Подумать, какъ, насытившись своей
             Преступною любовью, будешь ты
             Терзаться, вспомнивъ обо мнѣ. Скорѣе!
             Ягненокъ ободряетъ мясника.
             Рази! Гдѣ мечъ? Что жъ медлишь ты исполнить
             Его приказъ, когда и я сама
             Прошу тебя объ этомъ?
             А потому -- въ куски меня разрѣзать!
             Предатели -- мужскія клятвы намъ!
             О, мой супругъ! черезъ твое паденье
             Все стало зломъ, что носитъ видъ добра;
             Не тамъ его отчизна, гдѣ оно
             Блеститъ: оно приманкой лишь для женщинъ
             Положено.
  
                       Пизаніо.
  
                       Послушайте, принцесса.
  
                       Имогена.
  
             Въ тѣ времена, когда Эней скитался
             И честныхъ за обманщиковъ считали;
             Синона плачъ позорилъ честныхъ слезы,
             И горе состраданія лишалъ:
             Такъ, Постумъ, ты всѣхъ честныхъ запятналъ!
             Да, благородство, доблесть -- ложь, измѣна
             Съ тѣхъ поръ, какъ палъ ты. Ну, ступай, исполни,
             Какъ слѣдуетъ, велѣнье господина.
             Когда его увидишь, похвали
             Слегка мою покорность. Вотъ, смотри,
             Твой мечъ сама я вынула: рази
             Любви пріютъ невинный -- это сердце!
             Что медлишь? Въ немъ все пусто; лишь осталась
             Одна тоска, въ немъ нѣтъ и господина.
             А прежде онъ хранился въ немъ, какъ кладъ.
             Исполни же приказъ: рази! Быть можетъ,
             Ты былъ бы храбръ въ другомъ, честнѣйшемъ дѣлѣ,
             А въ этомъ -- трусъ.
  
                       Пизаніо (бросая мечъ).
  
                                           Прочь, подлое орудье!
             Не оскверню тобой руки.
  
                       Имогена.
  
                                           Но я
             Должна же умереть. Когда не ты
             Меня убьешь, то не слуга ты честный;
             Святой законъ клянетъ самоубійство,
             И слабая рука моя дрожитъ,
             Вотъ грудь моя! Что это? Прочь, не нужно
             Ей никакой охраны -- пусть она
             Покорна будетъ, какъ ножны. Что это?
             А, письма Леоната! Вы теперь
             Не ересью ли стали? Вы сгубили
             Мою святую вѣру. Прочь отсюда --
             Вамъ не лежать у сердца моего!
             Такъ вѣритъ лжи невинное дитя;
             Обманутый страдаетъ отъ обмана,
             Но и обманщикъ кары не уйдетъ.
             Да, Постумъ, ты, который къ ослушанью
             Родителю увлекъ меня, что я
             Руки моей искателей вѣнчанныхъ
  
                       Пизаніо.
  
                                                     О, принцесса,
             Съ тѣхъ поръ, какъ я приказъ тотъ получилъ,
             Я глазъ не могъ сомкнуть!
  
                       Имогена.
  
                                           Ну что жъ? исполни,
             Потомъ засни.
  
                       Пизаніо.
  
                                 Нѣтъ, лучше пусть отъ бдѣнья
             Глаза мои ослѣпнутъ!
  
                       Имогена.
  
                                           Такъ зачѣмъ же
             Ты соглашался съ нимъ? зачѣмъ напрасно
             Проѣхалъ столько миль? зачѣмъ мы здѣсь?
             Къ чему клонились всѣ твои старанья,
             И лошадей безплодная усталость,
             И поздній часъ, и это безпокойство
             Двора, куда нельзя мнѣ возвратиться?
             Зачѣмъ зашелъ такъ далеко и вдругъ
             Оставилъ цѣль въ виду желанной дичи?
  
                       Пизаніо.
  
             Мнѣ время лишь хотѣлось протянуть,
             Чтобъ устранить себя отъ злого дѣла!
             И вотъ, принцесса, я придумалъ планъ,
             Который васъ я выслушать съ терпѣньемъ
             Прошу.
  
                       Имогена.
  
                       Болтай, пока не истощишься!
             Я слышала названье потаскушки,
             И эта ложь такъ сердце мнѣ пронзила,
             Что раны я измѣрить не могу.
  
                       Пизаніо.
  
             Я думаю, что вы не возвратитесь.
  
                       Имогена.
  
             Ну, да!-- ты самъ привелъ меня сюда,
             Чтобъ умертвить.
  
                       Пизаніо.
  
                                 О, нѣтъ, не оттого!
             Когда бы такъ уменъ я былъ, какъ честенъ,
             Мой планъ повелъ бы къ счастью; я увѣренъ,
             Мой господинъ сталъ жертвою обмана:
             Какой-нибудь мерзавецъ, ловкій плутъ,
             Обоихъ васъ предательски опуталъ.
  
                       Имогена.
  
             Да, римская любовница скорѣе.
  
                       Пизаніо.
  
             Клянусь, что нѣтъ! Я извѣщу его,
             Что вы убиты и пошлю ему
             Окровавленный признакъ, какъ велѣлъ онъ.
             Васъ при дворѣ не будетъ, это слуху
             Скорѣй заставитъ вѣрить.
  
                       Имогена.
  
                                           Но, мой другъ,
             Что жъ буду дѣлать я? куда я скроюсь?
             И что за радость жизнь, когда мертва
             Для мужа я?
  
                       Пизаніо.
  
                                 Хотите ль ко двору?


                       Имогена.
  
             Нѣтъ, ни къ отцу, ни ко двору, гдѣ мучилъ
             Меня надменный, грубый тотъ пошлякъ,
             Клотенъ. Его искательство страшнѣе
             Осады мнѣ.
  
                       Пизаніо.
  
                       Когда не при дворѣ --
             Въ Британіи вамъ мѣста нѣтъ.
  
                       Имогена.
  
                                                     Но гдѣ же?
             Иль солнце лишь въ Британіи сіяетъ?
             Иль день и ночь лишь тутъ? Для всей вселенной
             Британія побочное звено;
             Въ большомъ пруду -- гнѣздо лебяжье: люди
             Живутъ и внѣ Британіи.
  
                       Пизаніо.
  
                                           Я радъ,
             Что вы о томъ припомнили. Кай Луцій,
             Посланникъ римскій, завтра же прибудетъ
             Сюда въ Мильфордъ. Когда бы вы свой духъ
             Такъ затемнить могли, какъ вашу долю,
             И скрыть могли бы то, что обнаружить
             Опасно вамъ: тогда вамъ путь открытъ,
             Исполненный надежды; онъ, быть можетъ,
             Васъ къ Постуму приблизитъ хоть на столько,
             Что вы о немъ, не видя дѣлъ его,
             Услышите извѣстья и притомъ
             Правдивыя.
  
                       Имогена.
  
                       О, назови мнѣ средство!
             И если отъ него не гибнетъ скромность--
             Рѣшусь на все!
  
                       Пизаніо.
  
                                 Такъ вотъ въ чемъ дѣло: вы
             Должны забыть свой полъ; въ повиновенье
             Господствовать привычку обратить;
             Застѣнчивость и робость, слабыхъ женщинъ
             Сопутницу, или; трчнѣй, ихъ прелесть
             Врожденную, смѣнить отвагой смѣлой;
             Быть острой, дерзкой, быстрой на отвѣты,
             Сварливою, какъ ласочка; должны
             Забыть красу ланитъ своихъ прелестныхъ,
             Предать ихъ -- хоть и жаль, но неизбѣжно --
             Прикосновенью жадному Титана,
             Который все цѣлуетъ, и забыть
             Нелегкое искусство заплетать
             Волосъ прелестныхъ шелковыя пряди,
             Которыми вы пробуждали зависть
             Въ самой Юнонѣ.
  
                       Имогена.
  
                                  Ахъ, кончай скорѣе:
             Я вижу цѣль -- и стала ужъ почти
             Мужчиной.
  
                       Пизаніо.
  
                       Прежде надо имъ казаться.
             Предвидя это все, я взялъ съ собой,
             Въ мѣшкѣ, для васъ кафтанъ, штаны и шляпу,
             И весь нарядъ; одѣвшись въ это платье
             И юноши принявши видъ, явитесь
             Вы къ Луцію съ желаньемъ, чтобъ на службу
             Онъ принялъ васъ; скажите тутъ ему,
             Въ чемъ вы искусны. Если у него
             Есть къ музыкѣ любовь, онъ самъ все смѣтитъ
             И, вѣрно, васъ возьметъ. Онъ мужъ достойный
             И строгихъ правилъ -- что всего важнѣй.
             Я дамъ вамъ средства къ жизни на чужбинѣ
             Теперь и впредь.
  
                       Имогенa.
  
                                 Ты мнѣ на утѣшенье
             Богами данъ. Прошу, пойдемъ: о многомъ
             Еще подумать надо; мы устроимъ,
             Какъ время намъ позволитъ. Я рѣшаюсь
             На этотъ планъ и съ царскою отвагой
             Въ немъ дѣйствовать хочу. Пойдемъ, пойдемъ!
  
                       Пизаніо.
  
             Принцесса, васъ оставить долженъ я:
             Когда мое отсутствіе замѣтятъ,
             То вашъ побѣгъ припишутъ мнѣ. Возьмите
             Вотъ эту скляночку: ее дала
             Мнѣ королева; въ ней составъ безцѣнный:
             Когда болѣзнь на морѣ или слабость
             На сушѣ васъ постигнутъ -- лишь пріемъ
             И все пройдетъ. Теперь подите въ чащу
             И сдѣлайтесь мужчиной. Да хранятъ
             Васъ Небеса!
  
                       Имогена.
  
                                 Аминь! Благодарю. (Уходятъ).
  

СЦЕНА V.

Комната во дворцѣ Цимболнна.

Входятъ Цимбелинъ, королева. Клотенъ, Луцій и свита.

                       Цимбелинъ.
  
             Такъ путь счастливый вамъ!
  
                       Луцій.
  
                                           Благодарю
             Васъ, государь! Меня зоветъ мой цезарь.
             Мнѣ жаль, что васъ я долженъ объявить
             Его врагомъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Не хочетъ мой народъ
             Подъ игомъ оставаться, да и самъ я
             Унизилъ бы свой санъ, когда бы меньше
             Былъ твердъ, чѣмъ онъ.
  
                       Луцій.
  
                                           Позвольте, государь,
             Мнѣ до Мильфорда взять проводниковъ.
             Всѣхъ благъ желаю вамъ и королевѣ!
  
                       Цимбелинъ.
  
             Вы, господа, сопутствуйте послу
             И чтобъ ни въ чемъ почетъ, ему приличный
             Нарушенъ не былъ вами. Ну, прощай,
             Достойный Луцій.
  
                       Луцій.
  
                                 Руку вашу, принцъ.
  
                       Клотенъ.
  
             Даю ее, какъ другъ вашъ; но отнынѣ
             Какъ врагъ владѣть я буду ею.
  
                       Луцій.
  
                                                     Дѣло
             Покажетъ намъ, кто побѣдитъ. Прощайте.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Вы, господа, достойнаго посла
             Проводите за Севернъ. Путь счастливый!
                       (Луцій уходитъ со свитою).
  
                       Королева.
  
             Съ досадою ушелъ онъ; но при насъ
             Вся честь ея причины.
  
                       Клотенъ.
  
                                 И тѣмъ лучше:
             Того желалъ и храбрый нашъ народъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Ужъ Луцій къ Цезарю писалъ о томъ,
             Какъ дѣло здѣсь идетъ. Не надо медлить.
             Скорѣй сбирать коней и колесницы.
             Его войскамъ, что въ Галліи стоятъ,
             Собраться, вѣдь, не долго и оттуда
             Нахлынуть къ намъ.
  
                       Королева.
  
                                 Медлительность опасна;
             Намъ быстротой и силой должно взять.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Готовиться къ войнѣ внушило намъ
             Предчувствіе. Но, милая супруга,
             Гдѣ жъ наша дочь? При римлянахъ она
             Не вышла къ намъ и утреннимъ привѣтомъ
             Почтить насъ не хотѣла: знать, она
             Къ строптивости склоннѣй, чѣмъ къ послушанью --
             Мы это видимъ. Эй, позвать принцессу!
                       (Одинь изъ придворныхъ уходитъ).
             Мы слишкомъ терпеливы.
  
                       Королева.
  
                                           Государь,
             Съ тѣхъ поръ, какъ изгнанъ Постумъ, Имогена
             Сидитъ одна. Такую рану можетъ
             Лишь время излѣчить. О, государь!
             Не будьте съ ней суровы: ей упреки
             Чувствительны, они наносятъ раны,
             А раны -- смерть.
  

Придворный возвращается.

  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Ну, гдѣ жъ она? Чѣмъ можетъ
             Въ упорствѣ оправдаться?
  
                       Придворный.
  
                                           Государь,
             Дверь въ комнату принцессы заперта,
             И намъ на стукъ нашъ не дали отвѣта.
  
                       Королева.
  
             Она меня просила передъ вами
             Уединенье это извинить:
             Ея болѣзнь -- она мнѣ говорила --
             Мѣшаетъ ей поутру исполнять
             Свой долгъ почтенья къ вамъ. Она просила
             Вамъ доложить о томъ; но въ хлопотахъ
             Забыла я.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Дверь заперта? Она
             Скрывается? Дай Богъ, чтобъ я напрасно
             Подозрѣвалъ.
                       (Уходитъ).
  
                       Королева.
  
                                 Мой сынъ, ступай за нимъ.
  
                       Клотенъ.
  
             Я не видалъ два дня ея слуги
             Пизаніо.
  
                       Королева.
  
                       Поди и все развѣдай.
                       (Клотенъ уходитъ).
             Пизаніо? наперстникъ Леоната?
             Конечно -- онъ! Составъ мой у него.
             О, если-бъ онъ причиной былъ того,
             Что онъ исчезъ! Должно быть, онъ повѣрилъ
             Цѣлебности его. Но гдѣ жъ она?
             Отчаянье ль вдругъ ею овладѣло,
             Иль, можетъ быть, увлекшися любовью,
             Она бѣжала къ Постуму? Ну что жъ?
             Ей предстоитъ безчестье или смерть:
             Все въ пользу мнѣ: когда ея не будетъ,
             Въ моихъ рукахъ Британіи вѣнецъ.
  

Клотенъ возвращается.

  
                       Королева.
  
             Ну что, мой сынъ?
  
                       Клотенъ.
  
                                 Все такъ: она бѣжала.
             Подите къ королю: онъ внѣ себя;
             Никто къ нему приблизиться не смѣетъ.
  
                                 Королева.
  
             Тѣмъ лучше. Если-бъ нынѣшній ударъ
             Скрылъ отъ него день завтрашній навѣки!
                       (Уходитъ).
  
                       Клотенъ.
  
             Я и люблю ее, и ненавижу:
             Въ ней прелести и царскій видъ, и все
             Разительнѣй, чѣмъ въ сотнѣ дамъ придворныхъ,
             Чѣмъ въ нихъ во всѣхъ; все лучшее отъ каждой
             Соединилось въ ней, и всѣхъ собою
             Она затмитъ: за то ее люблю;
             Но презирать меня и отдавать
             Свою любовь холопу -- это такъ
             Ея позорить вкусъ, что помрачаетъ
             Всѣ прелести ея -- и вотъ за это
             Я ненависть питаю къ ней и буду
             Ей мстить. Когда глупцы хотятъ...
  

Входитъ Пизаніо.

  
                       Клотенъ.
  
                                                     Кто тамъ?
             Такъ это ты, негодный, строишь козни?
             Поди сюда, продажный сводникъ! Гдѣ
             Твоя принцесса? Говори, не то -- я
             Пошлю тебя ко всѣмъ чертямъ!
  
                       Пизаніо.
  
                                                     О, принцъ!
  
                       Клотенъ.
  
             Принцесса гдѣ? не то, клянусь Зевесомъ,
             Не повторю вопроса. Плутъ упорный,
             Я эту тайну вырву у тебя,
             Или изъ сердца вырѣжу кинжаломъ;
             Она теперь у Постума -- скажи?
             У Постума, въ которомъ пудъ позора
             Не дастъ и грана чести.
  
                       Пизаніо.
  
                                           Но, милордъ,
             Какъ быть ей съ нимъ? Давно-ль ея здѣсь нѣтъ,
             А онъ, вѣдь, въ Римѣ.
  
                       Клотенъ.
  
                                           Гдѣ жъ она? Скорѣе!
             Оставь свои увертки -- отвѣчай,
             Что съ нею сдѣлалось?
  
                       Пизаніо.
  
                                 Свѣтлѣйшій принцъ!
  
                       Клотенъ.
  
             Свѣтлѣйшій ты мерзавецъ! Говори:
             Гдѣ госпожа твоя? сейчасъ же,
             Безъ всякихъ тамъ свѣтлѣйшихъ, а не то --
             Твое молчанье будетъ приговоромъ
             И смертью для тебя.
  
                       Пизаніо.
  
                                 Сэръ, вотъ письмо:
             Вы въ немъ найдете все, что о побѣгѣ
             Извѣстно мнѣ.
                       (Подаетъ ему письмо).
  
                       Клотенъ.
  
                                 Посмотримъ. Я за нею
             Пойду до трона Августа.
  
                       Пизаніо (про себя).
  
                                           Что дѣлать?
             Иль это, или смерть. Теперь принцесса
             Ужъ далеко. Что онъ прочтетъ -- ему
             Доставитъ трудъ, а ей безвредно.
  
                       Клотенъ.
  
                                                     А!
  
                       Пизаніо (про себя).
  
             Я извѣщу его, что все исполнилъ.
             О, Имогена, путь тебѣ счастливый!
             Ступай же въ Римъ и возвратись въ отчизну!
  
                       Клотенъ.
  
             Въ письмѣ подлога нѣтъ?
  
                       Пизаніо.
  
                                           Я въ томъ увѣренъ.
  
   Клотенъ. Это рука Постума -- я ее знаю. Ну, слушай: если ты перестанешь быть мошенникомъ, а будешь вѣрно служить мнѣ, исполнять всѣ мои порученія съ полнымъ усердіемъ, то-есть, какое бы плутовство ни поручилъ я тебѣ, исполнить его вѣрно и добросовѣстно, то я буду считать тебя за честнаго человѣка; ты можешь тогда разсчитывать на мою помощь и на содѣйствіе къ твоему возвышенію.
   Пизаніо. Я готовъ, благородный принцъ.
   Клотенъ. Ну, такъ ты согласенъ мнѣ служить? Если ты такъ терпѣливо и вѣрно служилъ нищенскому счастью Постума, то, по долгу благодарности, будешь вѣрнымъ моимъ слугою. Хочешь служить мнѣ?
   Пизаніо. Хочу, принцъ.
   Клотенъ. Протягивай руку: вотъ тебѣ мой кошелекъ. Есть ли у тебя что изъ платья твоего прежняго господина?
   Пизаніо. У меня спрятано то самое, принцъ, въ которомъ онъ былъ въ день разлуки съ моей госпожою.
   Клотенъ. Такъ начни службу свою тѣмъ, что принеси мнѣ это платье. Вотъ это будетъ твоя первая служба. Ступай.
   Пизаніо. Сію минуту, принцъ. (Уходитъ).
   Клотенъ. Мнѣ нужно застать ее въ Мильфордской гавани. Я забылъ спросить его еще объ одномъ; ну, да это не уйдетъ. Вотъ тамъ то я убью этого негодяя -- Постума. Поскорѣе бы только достать его платье. Она сказала мнѣ разъ -- и горечь этихъ словъ до сихъ поръ у меня въ сердцѣ -- что самое послѣднее платье у Постума для нея дороже моей собственной благородной особы, со всѣми ея совершенствами. Въ этомъ самомъ платьѣ хочу я овладѣть ею; но прежде убью его въ ея же глазахъ: пусть увидитъ она мою храбрость, и это будетъ ей мученіемъ за ея высокомѣріе. Когда же будетъ онъ у ногъ моихъ, и я, наругавшись порядкомъ надъ его трупомъ, утолю свою страсть -- что, какъ сказалъ я, исполню ей въ насмѣшку въ томъ же самомъ платьѣ -- я пинками погоню ее домой. Ей доставляло удовольствіе презирать меня, такъ и я же наслажусь своимъ мщеніемъ.
  

Пизаніо возвращается съ платьемъ.

  
   Клотенъ. То ли это платье?
   Пизаніо. То самое, принцъ.
   Клотенъ. А давно ли отправилась она въ Мильфордъ?
   Пизаніо. Она едва ли тамъ теперь.
   Клотенъ. Отнеси это платье ко мнѣ въ комнату: вотъ вторая тебѣ служба; третья -- чтобъ ты никому не говорилъ о моемъ намѣреніи. Будь только вѣренъ -- и ты достигнешь высшихъ почестей. Мое мщеніе теперь въ Мильфордѣ: если-бъ у меня были крылья летѣть туда за нею! Пойдемъ -- и будь мнѣ вѣренъ! (Уходитъ).
  
                       Пизаніо.
  
             Совѣтъ плохой: тебѣ чтобъ вѣрнымъ быть,
             Я господину долженъ измѣнить.
             Ступай въ Мильфордъ! Не будетъ исполненья
             Твоимъ мечтамъ. Пошли благословенье,
             О Небо, ей! Глупцу пошли преграды,
             Чтобъ онъ не зналъ въ дѣлахъ своихъ отрады.


  

СЦЕНА VI.

Валлисъ. Передъ пещерой Беларія.

Входитъ Имогена въ мужскомъ платьѣ.

                       Имогена.
  
             О, тяжела, я вижу, жизнь мужчины:
             Устала я. Двѣ ночи мнѣ постелью
             Была земля, и я изнемогла бы,
             Когда-бъ меня мой планъ не ободрялъ.
             Мильфордъ, когда Пизаньо указалъ мнѣ
             Тебя съ горы, ты близокъ мнѣ казался.
             О, Небо, даже домы убѣгаютъ
             Отъ бѣдняка, въ нихъ ищущаго крова!
             Мнѣ на пути сказали двое нищихъ,
             Что сбиться невозможно. Бѣдняки!
             На нихъ, какъ казнь, ложатся испытанья,
             А тоже лгутъ; такъ диво ли, что правды
             Не говоритъ богачъ? Грѣшить въ богатствѣ
             Позорнѣе, чѣмъ лгать отъ нищеты;
             Ложь въ короляхъ презрѣннѣе, чѣмъ въ нищихъ.
             О, мой супругъ -- и ты одинъ изъ лживыхъ!
             При мысли о тебѣ проходитъ голодъ:
             Еще сейчасъ была готова я
             Отъ слабости упасть. Что тутъ такое?
             Тропинка тутъ, какая-то пещера.
             Не кликнуть ли? Нѣтъ, я боюсь; но голодъ
             Природѣ храбрость придаетъ, пока
             Совсѣмъ ея не побѣдитъ. Избытокъ
             И миръ рождаютъ трусовъ, а нужда --
             Мать смѣлости. Эй! кто тамъ? Отвѣчай,
             Коль общества не чуждъ; а если дикій --
             Возьми иль дай! Все тихо. Я войду.
             Но прежде выну мечъ -- и если врагъ мой
             Боится такъ меча, какъ я сама,
             То на него сробѣетъ и взглянуть.
             Такого мнѣ врага пошлите, боги! (Уходитъ).
  

Входятъ Белapiй, Гвидерій.и Арвирагъ.

  
                       Беларій.
  
             Ты, Полидоръ, охотился. всѣхъ лучше:
             Будь пира королемъ, а я съ Кадваломъ --
             Слугой и поваромъ. Такъ мы рѣшили.
             Искусство и старанье безъ награды
             Погибли бы. Пойдемте: голодъ славно
             Приправитъ бѣдный нашъ обѣдъ. Усталость
             На камнѣ спитъ; для лѣни и перина
             Жестка. Привѣтъ тебѣ, пріютъ нашъ бѣдный!
             Ты самъ себя хранишь.
  
                       Гвидерій.
  
                                           Какъ я усталъ.
  
                       Арвирагъ.
  
             Я силой слабъ, но голодомъ силенъ.
  
                       Гвидерій.
  
             Тамъ есть холодное -- съѣдимъ его,
             Пока поспѣетъ дичь.
  
             Беларій (заглядывая вь пещеру).
  
                                 Стой! не входите!
             Когда бы онъ не ѣлъ, я могъ бы думать,
             Что это эльфъ.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Отецъ, что тамъ такое?
  
                       Беларій.
  
             О, это ангелъ; если жъ нѣтъ, то чудо
             Земли! Смотрите: это божество,
             Но въ лѣтахъ отрока.
  

Имогенa выходитъ изъ пещеры.

  
                       Имогена.
  
                                           О, господа,
             Не обижайте бѣднаго меня!
             Я, прежде чѣмъ вошелъ сюда, окликнулъ:
             Я попросить хотѣлъ или купить,
             Что взялъ у васъ. Клянусь, что я не воръ:
             Я золота бы не взялъ, если-бъ тамъ
             Его нашелъ. Вотъ деньги вамъ за хлѣбъ:
             Насытившись, я ихъ хотѣлъ оставить
             Тамъ на столѣ и снова въ путь итти
             Съ молитвой за хозяевъ.
  
                       Гвидерій.
  
                                           Деньги, мальчикъ?
  
                       Арвирагъ.
  
             Все золото и серебро на свѣтѣ
             Пусть грязью станетъ! Такъ оно и есть --
             И дорого лишь тѣмъ, что эту грязь
             За божество считаетъ.
  
                       Имогена.
  
                                           Вы, я вижу,
             Раздражены. Но если за проступокѣ
             Хотите вы убить меня; то знайте:
             Я умеръ бы, когда-бъ его не сдѣлалъ.
  
                       Беларій.
  
             Куда твой путь?
  
                       Имогена.
  
                                 Въ Мильфордъ.
  
                       Белaрiй.
  
                                                     А имя какъ?
  
                       Имогена.
  
             Фиделіо. Мой родственникъ въ Мильфордѣ
             Готовится въ Италію отплыть;
             Къ нему я шелъ -- и, голодомъ томимый,
             Въ проступокъ этотъ впалъ.
  
                       Беларій.
  
                                           Прекрасный отрокъ,
             Насъ не считай за дикихъ, а сердецъ
             Суровыми, по этому жилищу.
             Будь гостемъ намъ: теперь почти ужъ ночь.
             Мы угостимъ тебя передъ разлукой
             И благодарны будемъ, если съ нами
             Останешься на ужинъ. Дѣти, будьте
             Съ нимъ ласковы.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Будь дѣвушкой ты, мальчикъ,
             Я за тобой ухаживать бы сталъ,
             Клянусь въ томъ честью: все бы отдалъ я,
             Чтобъ обладать тобой.
  
                       Арвирагъ.
  
                                           А я такъ радъ,
             Что онъ мужчина: онъ мнѣ милъ, какъ братъ!
             И, какъ мы брата по разлукѣ долгой
             Встрѣчаемъ, какъ привѣтствую тебя!
             Будь веселъ: ты съ друзьями.
  
                       Имогена.
  
                                           Да, съ друзьями! (Про себя).
             Зачѣмъ не съ братьями? Тогда-бъ отецъ мой
             Былъ ихъ отцомъ, и я въ цѣнѣ упала-бъ,
             За то съ тобой сравнилась бы, мой Постумъ.
  
                       Беларій.
  
             Есть горе у него.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Когда бъ я могъ
             Ему помочь!
  
                       Арвирагъ.
  
                                 И я: во что-бъ ни стало,
             Опасности, труды -- все снесъ бы я.
  
                       Белaрій.
  
             Послушайте-ка, дѣти! (Говорять шопотомъ).
  
                       Имогена.
  
                                           Государи,
             Которыхъ дворъ съ пещерой этой равенъ,
             Которые, себѣ самимъ служа,
             Всѣ доблести, скрѣпленныя сознаньемъ,
             Въ себѣ хранятъ и не даютъ цѣны
             Пустой толпы ничтожному тщеславью --
             Не превзошли бы этихъ двухъ. О, боги!
             Желала бы свой полъ я измѣнить,
             Чтобъ съ ними тутъ остаться, испытавъ
             Измѣну Леоната.
  
                       Беларій.
  
                                 Такъ и будетъ.
             Пойдемъ готовить дичь. Ступай за нами!
             Кто голоденъ, тому не до разсказовъ
             Вотъ поѣдимъ, тогда тебя попросимъ
             Намъ разсказать, что можешь, о себѣ.
  
                       Гвидерій.
  
             Войди жъ*
  
                       Арвирагъ.
  
                                 Не такъ пріятна ночь совѣ,
             А жаворонку утро, какъ ты намъ.
  
                       Имогена.
  
             Благодарю, друзья!
  
                       Арвирагъ.
  
                                 Войди же къ намъ. (Уходятъ).


  

СЦЕНА VII.

Римъ. Площадь.

Входять два сенатора и трибуны.

                       1-ый сенаторъ.
  
             Вотъ содержанье Цезаря письма:
             Такъ какъ войска отправились смирять
             Возстаніе паннонцевъ и далматовъ,
             А въ Галліи стоящихъ легіоновъ
             Не станетъ, чтобъ вести войну съ отпавшей
             Британіей, то призываетъ онъ
             Патриціевъ къ походу. Онъ Люція
             Проконсуломъ назначилъ. Васъ, трибуны,
             Уполномочилъ онъ скорѣй, какъ можно,
             Собрать полки. Да здравствуетъ нашъ цезарь!
  
                       1-ый трибунъ.
  
             Начальникомъ ихъ будетъ Луцій?
  
                       2-ой сенаторъ.
  
                                                               Да.
  
                       1-ый трибунъ.
  
             Онъ въ Галліи?
  
                       1-ый сенаторъ.
  
                                 Онъ тамъ при легіонахъ,
             Которые наборомъ вашимъ будутъ
             Пополнены. Приказъ укажетъ вамъ
             Число всѣхъ войскъ и время ихъ отправки.
  
                       1-ый трибунъ.
  
             Мы поспѣшимъ исполнить повелѣнье.
                       (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Валлисъ. Близъ пещеры Беларія.

Входитъ Клотенъ.

  
   Клотенъ. Мѣсто, гдѣ они хотѣли сойтись, должно быть здѣсь поблизости, если Пизаніо мнѣ вѣрно описалъ его. Какъ впору мнѣ его платье! Отчего бы не быть мнѣ впору и его любезной, которую создалъ тотъ же, кто и портного? . Вѣдь, говорятъ же, что всякая женщина придется впору тому, кто съумѣетъ въ пору къ ней подбиться; а ужъ это теперь мое дѣло. Я самъ могу сознаться -- вѣдь, тутъ нѣтъ никакого тщеславія, если наединѣ заглянешь въ зеркало -- что всѣ формы тѣла у меня такъ же правильны, какъ у него: я такъ же молодъ, но сильнѣе его, не ниже, а выше его по своему положенію, знатнѣе его родомъ и такъ же искусенъ во всѣхъ дѣлахъ, а въ одиночной схваткѣ, пожалуй, превзойду его -- и все-таки эта своенравная дура любитъ его, мнѣ на зло. Смертный, что ты такое? Голова твоя, Постумъ, которая пока сидитъ еще на плечахъ, черезъ часъ должна слетѣть долой; твою любезную постигнетъ насиліе; твое платье будетъ изорвано въ куски предъ ея глазами, и потомъ, когда все это кончится, я погоню ее пинками домой къ отцу, который, можетъ быть, и посердится на меня за эту грубость; но мать моя, которая умѣетъ управлять его прихотями, все поведетъ къ лучшему. Я привязалъ свою лошадь. Выходи, мечъ мой, на кровавую работу! Фортуна, пошли ихъ въ мои руки! Это, должно быть, то самое мѣсто, гдѣ хотѣли они сойтись: этотъ глупецъ не посмѣлъ бы обмануть меня.

(Уходитъ).


  

СЦЕНА II.

Передъ пещерою Беларія.

Изъ пещеры выходятъ Беларій, Гвидерій, Арвирагъ и Имогена.

                       Беларій.
  
             Ты не здоровъ: останься здѣсь въ пещерѣ;
             Съ охоты мы опять къ тебѣ придемъ.
  
                       Арвирагъ.
  
             Останься, братъ! Вѣдь, братья мы, не такъ ли?
  
                       Имогена.
  
             Да, братьями всѣ люди быть должны;
             Но часто прахъ гордится передъ прахомъ,
             Хоть оба только прахъ. Я нездоровъ.
  
                       Гвидерій.
  
             Ступайте вы одни: я съ нимъ останусь.
  
                       Имогена.
  
             Я нездоровъ, но не въ такой ужъ мѣрѣ...
             Я не такой роскошный горожанинъ,
             Чтобъ до болѣзни видѣть смерть. Оставьте
             Меня, свой трудъ обычный исполняя:
             Привычку нарушать -- все нарушать.
             Я нездоровъ, но помощи не будетъ
             Мнѣ отъ того, что будете со мной.
             Нѣтъ, общество не будетъ утѣшеньемъ
             Несчастному; не такъ еще я боленъ,
             Когда могу о томъ судить. Оставьте
             Меня здѣсь одного стеречь жилище:
             Могу украсть лишь самого себя --
             Умру, но это кража не большая.
  
                       Гвидерій.
  
             Я такъ тебя люблю, что и отецъ
             Родной мнѣ такъ не милъ.
  
                       Белaрій.
  
                                           Какъ? что такое?
  
                       Арвирагъ.
  
             Коль грѣхъ такъ говорить, что вмѣстѣ съ братомъ
             И я грѣшу; не знаю, почему
             Я юношу люблю. Ты говорилъ намъ,
             Что нѣтъ въ любви причины. Стой тутъ гробъ
             И умереть одинъ бы долженъ былъ,
             То я сказалъ бы: пусть умретъ отецъ --
             Не юноша.
  
                       Белaрій (про себя).
  
                                 О, высшее влеченье!
             Природное величіе породы!
             Ничтожность производитъ лишь ничтожность;
             Въ природѣ есть мякина и мука,
             Презрѣнье и почетъ. Я не отецъ имъ,
             Но странно, что чужой сталъ имъ дороже,
             Чѣмъ я. Девятый часъ.
  
                       Арвирагъ.
  
                                 Прощай же, братъ.
  
                       Имогена.
  
             Счастливый путь вамъ.
  
                       Арвирагъ.
  
                                 А тебѣ желаемъ
             Въ болѣзни облегченья. Ну, пойдемте!
  
                       Имогенa (про себя).
  
             Какъ добры эти люди! Сколько лжи
             Я слышала, о боги, отъ придворныхъ!
             Тотъ грубъ и дикъ, кто не изъ круга ихъ;
             Но опытъ мнѣ другое открываетъ;
             Морская глубь чудовищъ порождаетъ,
             А ручейки намъ вкусныхъ рыбъ даютъ.
             О, я больна, истомлена. Пизаньо,
             Приму твое лѣкарство. (Пьетъ изъ склянки).
  
                       Гвидерій.
  
                                           Ничего
             Я не узналъ: что родомъ знаменитъ,
             Намъ онъ сказалъ, но бѣдствуетъ;безчестно
             Гонимъ людьми, но честенъ самъ.
  
                       Арвирагъ.
  
                                                     Мнѣ то же
             Отвѣтилъ онъ, прибавивъ, что потомъ
             Узнаю больше я.
  
                       Беларiй.
  
                                 Пора намъ въ лѣсъ!
             Ну, мы идемъ; ты жъ отдохни въ пещерѣ.
  
                       Арвирагъ.
  
             Мы скоро возвратимся.
  
                       Беларій.
  
                                           Не хворай же:
             Вѣдь, ты хозяйка наша.
  
                       Имогена.
  
                                           И здоровый,
             Какъ и больной -- я много вамъ обязанъ.
  
                       Белaрій.
  
             Тебѣ и впредь готовы мы служить.
                       (Имогена уходитъ).
             Какъ онъ ни бѣдствуетъ, но крови знатной
             Онъ долженъ быть.
  
                       Aрвирaгъ.
  
                                 Поетъ онъ -- точно ангелъ!
  
                       Гвидерій.
  
             А какъ въ стряпнѣ искусенъ, какъ умѣетъ
             Коренья рѣзать, приправлять похлебку --
             Что хоть больной Юнонѣ подавай.
  
                       Арвирагъ.
  
             Какъ у него прелестно сочетанье
             Улыбки съ тихимъ вздохомъ -- точно вздохъ
             Груститъ о томъ, что не улыбка онъ;
             Улыбка же надъ вздохомъ тѣмъ смѣется,
             Что хочетъ онъ такой оставить храмъ,
             Чтобъ слиться съ бурей, страшной морякамъ.
  
                       Гвидерій.
  
             Терпѣнье въ немъ и скорбь такъ сочетались,
             Что корни ихъ сплелись.
  
                       Арвирагъ.
  
                                           Рости, терпѣнье,
             Чтобъ корень скорби свой утратилъ ядъ
             И изъ него далъ плодъ свой виноградъ.
  
                       Беларій.
  
             Ужъ солнце высоко. Пойдемъ. Кто это?
  

Входитъ Клотенъ.

  
             Я не нашелъ бродягъ; подлецъ меня,
             Знать, обманулъ. Какъ я усталъ!
  
                       Беларій.
  
                                           Бродягъ?
             Не насъ ли ужъ? Онъ будто мнѣ знакомъ?
             А, то Клотенъ, сынъ королевы. Нѣтъ ли
             Измѣны тутъ? Его я не видалъ
             Ужъ много лѣтъ; но знаю -- это онъ.
             Законъ насъ не хранитъ: уйдемъ скорѣе!
  
                       Гвидерій.
  
             Онъ, вѣдь одинъ; подите съ братомъ въ лѣсъ,
             Еще кого тамъ нѣтъ ли -- посмотрите,
             А съ этимъ я раздѣлаюсь.
                       (Беларій и Арвирагъ уходятъ).
  
                       Клотенъ.
  
                                           Стой! Кто вы?
             Кто тамъ бѣжитъ? Разбойники вы, что ли?
             О нихъ есть слухъ. Ты что за негодяй?
  
                       Гвидерій.
  
             Но не такой негодный, чтобъ на это
             Ударомъ не отвѣтить.
  
                       Клотенъ.
  
                                 Ты разбойникъ,
             Мошенникъ, плутъ. Сдавайся, воръ!
  
                       Гвидерій.
  
                                                     Кому?
             Тебѣ? Ты кто такой? Слабѣе, что ли,
             Тебѣ рукою я? слабѣй душою?
             Вотъ на словахъ сильнѣе ты, затѣмъ,
             Что свой кинжалъ во рту я не ношу. Кто жъ ты,
             Чтобъ сдался я тебѣ?
  
                       Клотенъ.
  
                                 Подлецъ негодный!
             Не узнаешь меня по платью?
  
                       Гвидерій.
  
                                           Нѣтъ,
             Ни даже дѣда твоего портнягу,
             Который, сшивъ нарядъ тебѣ, подумалъ,
             Что платье человѣка родитъ.
  
                       Клотенъ.
  
                                           Врешь, мошенникъ!
             Не мой портной шилъ это.
  
                       Гвидерій.
  
                                           Такъ ступай,
             Скажи тому спасибо, кто тебѣ
             Пожаловалъ его. Ты пошлый олухъ --
             И жаль мнѣ бить тебя.
  
                       Клотенъ.
  
                                 Ахъ, ты мерзавецъ!
             Узнай сперва, кто я, и трепещи!
  
                       Гвидерій.
  
             Такъ назовись мнѣ.
  
                       Клотенъ.
  
                                 Я -- Клотенъ, мошенникъ!
  
                       Гвидерій.
  
             Будь ты Клотенъ двойной мошенникъ, этимъ
             Меня не испугаешь; назовись
             Ты жабою иль паукомъ -- скорѣй бы
             Смутился я.
  
                       Клотенъ.
  
                       Такъ вотъ, чтобъ доконать
             Тебя совсѣмъ, скажу тебѣ, что я
             Сынъ королевы.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Очень жаль, что ты
             Не вышелъ въ свой высокій родъ.
  
                       Клотенъ.
  
                                                     Ну что же?
             Ты не дрожишь?
  
                       Гвидерій.
  
                                 Кого я уважаю,
             Тѣхъ и боюсь -- лишь умныхъ; а глупцамъ
             Смѣюсь въ глаза!
  
                       Клотенъ.
  
                                 Ну, такъ умри жъ, негодный!
             Убивъ тебя своей рукой, сыщу я
             И тѣхъ двоихъ, которые ушли,
             И въ Людѣ ваши головы повѣшу
             На воротахъ. Сдавайся, или -- смерть
             Тебѣ, разбойникъ! (Уходятъ, сражаясь).
  

Беларій и Арвирагъ возвращаются.

  
                       Беларій.
  
                                           Никого тамъ нѣтъ.
  
                       Арвирагъ.
  
             Нѣтъ ни души: ты, вѣрно, въ немъ ошибся.


                       Беларій.
  
             Его давно я не видалъ -- не знаю;
             Но время съ той поры не измѣнило
             Въ немъ ни одной черты: и голосъ тотъ же --
             Порывистый и грубый. Я увѣренъ,
             Что это онъ.
  
                       Арвирагъ.
  
                                 Они остались тутъ:
             Не сдѣлалъ бы чего-нибудь онъ брату --
             Онъ золъ, ты говоришь?
  
                       Беларій.
  
                                           Да, онъ такъ мало
             Развитъ для человѣка, что не знаетъ,
             Что значитъ страхъ: иной бываетъ страшенъ
             Отсутствіемъ ума. Но вотъ и братъ твой!
  

Входитъ Гвидерій съ головою Клотена.

  
                       Гвидерій.
  
             Клотенъ былъ олухъ: кошелекъ безъ денегъ;
             И Геркулесъ не могъ бы выбить мозгу
             Изъ головы его: она пуста.
             Не сдѣлай я того, глупецъ носилъ бы
             Такъ голову мою, какъ я его.
  
                       Беларій.
  
             Что сдѣлалъ ты?
  
                       Гвидерій.
  
                                 Я знаю, что я сдѣлалъ:
             Снялъ голову я съ сына королевы,
             Какъ назвалъ онъ себя; меня ругалъ онъ
             Мошенникомъ, разбойникомъ и клялся,
             Что онъ всѣхъ насъ изловитъ и убьетъ,
             И наши головы повѣситъ въ Людѣ
             На воротахъ.
  
                       Беларій.
  
                                 О, горе! мы пропали!
  
                       Гвидерій.
  
             О, дорогой отецъ, чего жъ лишиться
             Мы можемъ, кромѣ жизни той, которой
             Онъ клялся насъ лишить? Намъ отъ закона
             Защиты нѣтъ: къ чему же слабодушно
             Сносить, чтобы намъ говядины кусокъ
             Надменно здѣсь грозилъ, былъ намъ судьею
             И палачомъ -- лишь потому, что страшенъ
             Намъ тотъ законъ? Нашли ли вы кого?
  
                       Беларій.
  
             Нѣтъ, ни души; по всѣмъ соображеньямъ,
             Съ нимъ свита быть должна бы. Нравъ его
             Измѣнчивъ былъ всегда, бросаясь часто
             Отъ гадкаго на худшее; но прихоть
             И дерзкое безумство не могли же
             Такъ одолѣть его, чтобъ онъ рѣшился
             Притти сюда одинъ. Значитъ, при дворѣ
             Провѣдали, что здѣсь живутъ въ ущельяхъ
             Опальные бродяги, что изъ нихъ
             Со временемъ собраться можетъ шайка.
             Онъ услы остается только
             Васъ попросить, чтобъ данъ былъ мнѣ конвой
             До Мильфордъ-Гэвена (королевѣ). Васъ, королева,
             Прошу принять отъ сердца пожеланье
             Прёмногихъ благъ и вамъ и королю.
   Цимбелинъ (свитѣ). Вы будете послу почетной свитой
             И воздадите на пути ему
             Всѣ почести... Прощай, достойный Луцій.
   Луцій (Клотену). Пожать желалъ бы на прощанье руку
             Я, принцъ, и вамъ.
   Клотенъ.           О, сколько вамъ угодно!
             Но помните, что, дружески пожавъ
             Ее теперь, владѣть рукой я буду
             Впередъ, какъ врагъ.
   Луцій.                     Кому успѣхъ -- покажетъ
             Грядущее... Всѣхъ благъ желаю вамъ.
   Цимбелинъ (свитѣ). Вы не оставите посла, покуда
             Не перейдетъ обратно онъ Севернъ.
             Счастливый путь!

(Луцій и свита уходятъ).

   Королева.           Уходитъ онъ, нахмурясь;
             Но я счастлива гордостью при мысли,
             Что поселить въ немъ это недовольство
             Успѣли мы.
   Клотенъ.           Все къ лучшему:-- сбылось
             То, что желали храбрые британцы.
   Цимбелинъ. Онъ Цезарю, конечно, написалъ
             Ужъ обо всемъ, а потому намъ должно,
             Не мѣшкая, готовить колесницы
             И конницу. Войска, какія врагъ
             Имѣетъ въ Галліи, конечно, будутъ
             Приведены имъ въ боевой порядокъ,
             Чтобъ ринуться немедленно на насъ.
   Королева. Дремать нельзя; смотрѣть должны, мы зорко,
             А главное -- итти быстрѣй впередъ.
   Цимбелинъ. На счастье, мы предвидѣли заранѣй
             Такой конецъ, а потому не будемъ.
             Застигнуты нежданно и врасплохъ.--
             (Королевѣ). Тебя хотѣлъ спросить я, дорогая,
             Гдѣ наша дочь? Ея не видѣлъ я
             Не только здѣсь предъ римскими послами,
             Но даже мнѣ поутру не явилась
             Она сказать, какъ слѣдуетъ, привѣтъ.
             Мнѣ начинаетъ наконецъ казаться,
             Что позабыть она готова ради
             Упрямства долгъ... Пусть позовутъ ее
             Сейчасъ сюда. Мы слишкомъ терпѣливо
             Держали съ ней себя до этихъ поръ.

(Одинъ изъ придворныхъ уходитъ).

   Королева. Она живетъ въ строжайшемъ отчужденьи
             Отъ всѣхъ съ тѣхъ поръ, какъ изгнанъ Леонатъ
             Въ такихъ дѣлахъ бываетъ, впрочемъ, время
             Намъ лучшій врачъ. Прошу васъ, государь,
             Не будьте съ ней суровы въ обращеньи;
             Она чрезчуръ чувствительна душой;
             Упрекъ сразитъ ее сильнѣй, чѣмъ, рана,
             А вѣдь отъ ранъ, что добраго, недолго
             И умереть. (Придворный возвращаетея).
   Цимбелинъ. Ну, что? Чѣмъ оправдать
             Она свое намѣрена упрямство?
             Придворный. Простите мнѣ, достойный государь,
             Но я нашелъ, что комнаты принцессы
             Всѣ заперты, и ни малѣйшій откликъ
             Мнѣ не былъ данъ на самый сильный стукъ.
   Королева. Когда принцессу посѣтила я
             Въ послѣдній разъ, она меня просила
             Ей извинить упорное желанье
             Быть у себя, сославшись на болѣзнь.
             Вотъ почему исполненъ ею не былъ
             Привѣта долгъ предъ вами поутру.
             Она меня просила передать
             Объ этомъ вамъ, но въ суетѣ пріема
             Посланниковъ забыла я о томъ.
   Цимбелинъ. Дверь заперта!.. Никто ея не видѣлъ!
             Молю боговъ, чтобъ оказалась ложной
             Моя боязнь... (Быстро уходитъ).
   Королева (Клотену). Иди за королемъ.
   Клотенъ. А знаешь что? Слуга ея, Пизаній,
             Пропалъ ей вслѣдъ. Его не видѣлъ также
             Я въ эти дни.
   Королева.           Сказала я, иди!.. (Плотенъ уходитъ).
             Стоялъ всегда Пизаній за Постума;
             Но поднесла, какъ слѣдуетъ, ему
             Я мой составъ. Исчезъ, быть-можетъ, онъ
             Лишь потому, что на здоровье вздумалъ
             Его принять. Молюсь, чтобъ было такъ.
             Но гдѣ она?.. Ужель, на счастье мнѣ,
             Съ отчаянья она искать пустилась
             Въ пылу любви желаннаго дружка?
             О, если такъ, то ждутъ ее, навѣрно,
             Позоръ иль смерть; а то и это будетъ
             Мнѣ на руку! Отдастъ ея конецъ
             Во власть мою Британіи вѣнецъ!

(Возвращается Клотенъ).

             Ну что, мой сынъ?
   Клотенъ.           Она сбѣжала точно.
             Поди хоть ты утѣшить короля.
             Онъ мечетъ, рветъ, никто къ нему не смѣетъ
             И подступить.
   Королева (въ сторону). Все къ лучшему! Быть-можетъ,
             Излишній гнѣвъ въ сегодняшнюю ночь
             Ему не дастъ увидѣть свѣта утромъ. (Уходитъ королева).
   Клотенъ. Ее люблю и не терплю я вмѣстѣ.
             Плѣнить способна дивной красотой
             Она весь міръ. Всѣ женщины на свѣтѣ
             Предъ ней ничто; умѣла совмѣстить
             Она въ себѣ всѣ прелести, какія
             Мы видимъ въ нихъ, и превзошла собой
             Всю ихъ толпу -- вотъ почему влюбленъ
             Я такъ въ нее... Но если съ этимъ вспомнить,
             Что, насмѣявшись дерзко надо мной,
             Она сдалась ничтожному Постуму;
             Что запятнала глупостью такой
             Она и умъ и все, что въ ней достойно,--
             То поневолѣ мысль приходитъ мнѣ,
             Забывъ любовь, ее возненавидѣть
             И даже мстить, насколько хватитъ силъ,
             Вѣдь если разъ задумаетъ глупецъ... (Входитъ Пизаній).
             Но кто идетъ?.. А! Это ты, пріятель!
             Брошу сюда;-- поближе подойди.
             Изволь сказать теперь мнѣ, подлый сводникъ,
             Куда дѣвалъ свою ты госпожу?
             Скорѣй!'Не мнись! Отвѣть однимъ мнѣ словомъ,
             Не то тебя отправлю я къ чертямъ.
   Пизаній. Ахъ, добрый принцъ!
   Клотенъ.                     Ну, живо, гдѣ она?
             Отвѣть сейчасъ! Юпитеромъ иначе
             Клянусь тебѣ, что повторять не стану
             Я свой вопросъ. Изъ груди у тебя
             Отвѣтъ исторгну силой я! Въ куски,
             Чтобъ знать его, твое изрѣжу сердце.
             Такъ гдѣ жъ она? Пошла искать Постума?
             Сошлась съ нимъ вновь, съ негодной этой кучей
             Всѣхъ подлостей, въ которой не сыскать
             Добра на грошъ?
   Пизаній.           Ахъ, добрый принцъ! Ну, какъ же
             Сойтись имъ вновь? Она исчезла нынче,
             А онъ давно уже уѣхалъ въ Римъ.
   Клотенъ. Отвѣтить мнѣ ты долженъ, гдѣ она.
             Не вздумай лгать! Поди сюда поближе;,
             Я знать хочу.
   Пизаній.           О, мой достойный принцъ!..
   Клотенъ. Безъ красныхъ словъ, достойный ты бездѣльникъ!
             Я жду! Скорѣй -- и съ полуслова все!
             Довольно мнѣ пустыхъ твоихъ прибасокъ;
             Отвѣть, куда запряталъ ты ее?
             Молчкомъ тебѣ со мной не поквитаться;
             Закроешь ротъ -- разстанешься съ душой.

(Замахивается на него).

   Пизаній (подавая письмо).
             Ну, если такъ, то вотъ -- прочтите сами;
             Тутъ сказано все то, что знаю я
             О бѣгствѣ самъ 62).
   Клотенъ. Давай, давай, посмотримъ.
             Тронъ Августа настичь не помѣшаетъ
             Бѣглянку мнѣ.
   Пизаній (тихо). Средствъ не было иныхъ.
             Не давъ письма, погибъ бы я навѣрно.
             Бѣды большой тутъ, впрочемъ, нѣтъ: она
             Ужъ далеко;-- прочитанное имъ
             Толкнетъ его, пожалуй, на погоню,
             Но для нея опасности въ томъ нѣтъ
   Клотенъ (прочтя письмо). Хм, хм!
   Пизаній (тихо). Солгать придется мнѣ Постуму,
             Что нѣтъ ея въ живыхъ.-- О, Иможена!
             Когда бъ могла, пространствовавъ счастливо,
             Ты невредимо возвратиться къ намъ!
   Клотенъ. Письмо не лжетъ?
   Пизаній.                     Я думаю, что нѣтъ.
   Клотенъ. Это рука Постума; я ее знаю. А ты, плутъ, слушай и замѣчай. Если ты, вмѣсто того, чтобъ мошенничать, возьмешься служить вѣрой и правдой мнѣ и будешь добросовѣстно исполнять все, что я тебѣ прикажу, хотя бы это даже само по себѣ было мошенничествомъ, то я сочту тебя порядочнымъ человѣкомъ, и ты не будешь нуждаться ни въ деньгахъ ни въ моемъ покровительствѣ.
   Пизаній. Я согласенъ, принцъ.
   Клотенъ. Значитъ, служить ты мнѣ будешь. Вѣдь если ты вѣрно и терпѣливо цѣплялся за жалкую фортуну голяка Постума, то, конечно, за лучшее вознагражденіе будешь вѣрнымъ слугой мнѣ. Но рукамъ, что ли?
   Пизаній. По рукамъ, принцъ.
   Клотенъ. Такъ давай руку и бери мой кошелекъ.-- Нѣтъ ли у тебя какого-нибудь платья твоего господина?
   Пизаній. У меня спрятано въ комнатѣ то самое платье, въ которомъ онъ былъ, когда прощался съ принцессой.
   Клотенъ. Неси его сюда. Это будетъ твоей первой службой. Ступай скорѣй.
   Пизаній. Иду, принцъ. (Уходитъ Пизаній).
   Клотенъ. Надо будетъ мнѣ отыскать Постума въ Мильфордѣ. Забылъ я спросить о чемъ-то еще,-- да это ничего: вспомню потомъ. Тамъ я: убью этого мерзавца. Лишь бы только добыть его платье.-- Вѣдь она сказала (и я до сихъ поръ не могу переварить этихъ словъ), что старый, дырявый плащъ Постума для нея милѣе всей моей благородной особы со всѣми моими достоинствами. Такъ вотъ въ этомъ самомъ плащѣ я ее изнасилую. Начну съ того, что убью Постума въ ея глазахъ. Этимъ я докажу ей мою храбрость и отомщу за ея ко мнѣ презрѣнье. Именно такъ: убью: его, надругаюсь хорошенько надъ его: мертвымъ тѣломъ, потѣшу себя вволю надъ ней, какъ- уже сказалъ, въ этомъ самомъ плащѣ, чтобъ хорошенько ей насолить, а затѣмъ приволоку ее во дворецъ и прогоню оттуда пинками.-- Прежде она тѣшилась надо мной, а теперь праздникъ будетъ на моей улицѣ.

(Возвращается Пизаній съ плащомъ).

             Принесъ мнѣ плащъ?
   Пизаній.           Да, благородный принцъ.
   Клотенъ. Какъ давно отправилась она въ Мильфордъ?
   Пизаній. Врядъ ли успѣла добраться туда теперь.
   Клотенъ. Снеси эти вещи въ мою комнату. Это будетъ второй твоей службой; а на третью приказываю тебѣ быть нѣмымъ о всѣхъ моихъ намѣреніяхъ. Если исполнишь все какъ слѣдуетъ, то останешься премного доволенъ.-- Ну, теперь месть моя въ Мильфордѣ! Зачѣмъ у меня нѣтъ крыльевъ, чтобъ скорѣе туда доспѣть!-- Идемъ, и будь вѣренъ.

(Уходитъ Плотенъ),

   Пизаній. Да, какъ же!-- жди, чтобъ для твоихъ затѣй
             Такъ сталъ губить честнѣйшихъ я людей!
             Служить тебѣ не стану я измѣной.
             Ступай въ Мильфордъ;-- тебя тамъ Иможена
             Не станетъ ждать.-- Пошли ей всякихъ благъ
             Рука судьбы! Тебѣ жъ, пустой дуракъ,
             За злость твою пусть праведные боги
             Однихъ камней навалятъ средь дороги. (Уходитъ),
   

СЦЕНА 6-я.

Передъ пещерой Беларія.

(Входитъ Иможена въ мужскомъ платьѣ),

   Иможена. Мужчиной быть, какъ вижу, не легко.
             Устала я; двѣ ночи мнѣ постелью
             Была земля. Дивлюсь, какъ не свалилась
             Совсѣмъ я съ ногъ. Спасла меня рѣшимость
             Итти впередъ.-- Но гдѣ жъ Мильфордъ? Вѣдь было
             Рукой, казалось, до него подать,
             Когда съ горы указывалъ Пизаній
             На городъ мнѣ.-- О, боги, неужели
             Судили вы, что крова не найдетъ
             Бѣднякъ нигдѣ!-- что убѣгаютъ домы
             Изъ глазъ его!-- Два нищихъ мнѣ сказали,
             Что путь мой прямъ. Ужели бѣдняки
             Такъ могутъ лгать? Вѣдь гнетъ бѣды и горя
             Извѣстенъ имъ; они считаютъ карой
             Его за грѣхъ иль тяжкимъ испытаньемъ.
             Но, впрочемъ, что жъ! чему дивиться тутъ?
             Вѣдь правды мы не видимъ и въ богатыхъ.
             Лгать въ роскоши грѣшнѣй, чѣмъ въ нищетѣ;
             Обманъ въ царяхъ позорнѣе, чѣмъ въ нищихъ.
             Постумъ, Постумъ! обманщикомъ такимъ
             Ты тоже сталъ!-- Прошелъ мой даже голодъ,
             Едва тебя я вспомнила теперь.
             А вѣдь была почти что я готова
             Упасть безъ силъ.-- Но что передо мной?!..
             Змѣится ясно по травѣ тропинка.
             Ведетъ она въ какой-нибудь убогій,
             Лѣсной пріютъ.-- Мнѣ страшно звать, но голодъ
             Предъ смертью дастъ отвагу хоть кому.
             Изнѣженность воспитываетъ трусовъ,
             Но власть нужды подниметъ слабый духъ.
             Эй, эй! кто тутъ?-- дикарь ли, чуждый чувства,
             Иль человѣкъ съ воспитанной душой --
             Мнѣ все равно:-- жду помощи иль смерти
             Я отъ тебя.-- Отвѣта нѣтъ... войду;
             Мечъ наголо. О, если бъ страшенъ былъ
             Врагу мой мечъ не менѣе, чѣмъ страшенъ
             Онъ мнѣ самой::-- взглянуть въ лицо мнѣ врагъ
             Тогда бъ не смѣлъ.-- Молю, чтобъ мнѣ послали
             Такихъ враговъ благія небеса.

(Входитъ въ пещеру. Беларій, Гвидерій и Арвирагъ возвращаются съ охоты),

   Беларій. Ты, Полидоръ, сегодня отличился --
             Тебѣ и честь. Съ Кадваломъ будемъ мы
             Тебѣ служить, какъ было рѣшено.
             Кадвалъ и я -- слуга тебѣ и поваръ.
             Стараться мы не стали бъ никогда,
             Не будь та цѣль, къ которой мы стремимся,
             Наградой намъ 63).-- Идемте жъ; голодъ будетъ
             Приправой вкусной бѣдному столу.
             Тотъ, кто усталъ -- заснетъ на твердомъ камнѣ,
             А кто лѣнивъ -- сочтетъ за камень пухъ.
             Нашъ мирный кровъ, ничѣмъ не огражденный,
             Покой и миръ да царствуютъ въ тебѣ!
   Гвидерій. Я истомленъ.
   Арвирагъ.                     И я разбитъ изрядно,
             Но силъ найду довольно, чтобъ поѣсть.
   Гвидерій. Въ пещерѣ есть кусокъ холодный мяса;
             Мы пожуемъ покамѣстъ хоть его,
             А тамъ, и дичь зажарится къ обѣду.
   Беларій (смотря въ пещеру).
             Тсс... не входите! Если бъ предо мной
             Не ѣлъ онъ хлѣбъ -- я счелъ его бы духомъ.
   Гвидерій. Кто тамъ такой?
   Беларій.                     Юпитеромъ клянусь,
             Что ангелъ онъ, а если нѣтъ -- то фениксъ
             Земныхъ существъ. Такимъ быть можетъ богъ
             Въ дни юности. (Иможена выходитъ изъ пещеры)*
   Иможена. Ахъ, добрые друзья!
             Простите мнѣ. Я окликалъ хозяевъ,
             Когда вошелъ. Все то, что взято мною,
             Я попросить сбирался иль купить.
             Клянусь, что не взялъ ничего я тайно
             Изъ цѣннаго и не взялъ ничего бы,
             Будь даже полъ у васъ усыпанъ весь
             Червонцами.-- Вотъ плата за обѣдъ;
             Ее хотѣлъ оставить предъ уходомъ
             Я на столѣ и удалиться съ теплой
             Мольбой за васъ.
   Гвидерій. Даешь ты деньги, мальчикъ?
   Арвирагъ. Пусть всѣ бы деньги обратились въ грязь.
             Кто любитъ ихъ, тотъ служитъ богу грязи.
   Иможена. Вы разсердились, вижу, на меня.
             Отвѣчу вамъ, что если вы хотите
             Меня убить -- умру я безъ вины.
   Беларій. Куда ты шелъ?
   Иможена.           Мой путь въ Мильфордъ.
   Беларій.                                         А какъ
             Тебя зовутъ?
   Иможена. Меня зовутъ Фиделій.
             Въ Мильфордѣ встрѣчу родственника я,
             Съ которымъ вмѣстѣ мы отплыть собрались
             Въ Италію. Я думалъ съ нимъ сойтись,
             Но слабость силъ отъ голода невольно
             Меня ввела въ прискорбную вику.
   Беларій. Ты принимать не долженъ, милый мальчикъ,
             Насъ за скупыхъ и жадныхъ дикарей.
             Нашъ бѣдный домъ суровъ, конечно, съ виду,
             Но будешь въ немъ желаннымъ гостемъ ты.
             Ужъ скоро ночь; идемъ обѣдать съ нами;
             Отыщемъ мы, чѣмъ угостить тебя
             Передъ путемъ, да, сверхъ того, отъ сердца
             Тебѣ спасибо скажемъ мы за то,
             Что ты не брезгалъ нашимъ хлѣбомъ-солью.
             Сдаю вамъ, дѣтки, на руки его.
   Гвидерій. Когда бъ судьба тебѣ судила, мальчикъ,
             Быть дѣвочкой -- ухъ, какъ въ тебя бы страстно
             Влюбился я! Все далъ бы, чтобъ твоимъ
             Стать женихомъ.
   Арвирагъ.           А я всѣмъ сердцемъ радъ,
             Что мальчикъ онъ. Его любить намѣренъ,
             Какъ брата, я, и, встрѣтясь нынче съ нимъ,
             Почти готовъ подумать, что вернулся
             Къ намъ въ самомъ дѣлѣ изъ отлучки долгой
             Любимый братъ.-- Смотри бодрѣе, мальчикъ!
             Ты средь друзей.
   Иможена (тихо). Я средь друзей!-- О, если бъ
             Дѣйствительно нашла въ нихъ братьевъ я.
             И ихъ отецъ моимъ отцомъ былъ также!
             Упалъ тогда бы мой высокій санъ,
             Но ближе стала бъ я зато къ Постуму!
   Беларій (тихо). Кручина есть на сердцѣ у него.
   Гвидерій. О, если бъ могъ я бѣднаго утѣшить!
   Арвирагъ. Равно и я -- чего бы это мнѣ
             Ни стоило.
   Беларій.           Сказать словечко, дѣти,
             Мнѣ надо вамъ. (Шепчутся).
   Иможена.           Когда бъ великимъ міра
             Вдругъ вздумалось смѣнить свой пышный дворъ
             На этотъ гротъ; когда бъ трудиться стали
             Они усердно сами для себя,
             Презрѣвъ толпы измѣнчивой услуги
             И не ища иныхъ себѣ похвалъ
             Помимо тѣхъ, какія шепчетъ совѣсть --
             То все жъ бы имъ величьемъ простоты
             Не превзойти двухъ этихъ скромныхъ братьевъ.
             Пусть извинятъ мнѣ праведные боги;
             Но, если сталъ невѣренъ Леонатъ,
             То я была дѣйствительно бы рада
             Стать братомъ имъ, перемѣнивъ мой полъ.
   Беларій. Такъ рѣшено: идемте жарить дичь.
             Пойдемъ и ты, нашъ милый гость. Бесѣда
             Не можетъ быть пріятна натощакъ;
             Когда жъ обѣдомъ подкрѣпимъ мы.силы,
             То, можетъ-быть, изъ дружбы ты разскажешь
             Намъ что-нибудь подробнѣй о себѣ.
   Гвидерій. Прошу, войди.
   Арвирагъ.                     Тебѣ мы рады больше,
             Чѣмъ тьмѣ сова, иль жаворонокъ дню.
   Иможена. Благодарю.
   Арвирагъ.           Войди, войди,-- мы просимъ!

(Уходятъ въ пещеру)

   

СЦЕНА 7-я.

Римъ.

(Входятъ два трибуна и сенаторы).

   1-й сенаторъ. Вотъ что сказать велѣлъ въ письмѣ вамъ Цезарь:
             Съ тѣхъ поръ какъ всѣ плебейскія войска
             Пошли смирять паннонцевъ и далматовъ,
             Отряды же, какіе мы собратъ
             Успѣли въ Галліи, ничтожны слишкомъ
             Числомъ, чтобы итти войной на бритовъ,
             То рѣшено ихъ подкрѣпить отрядомъ
             Патриціевъ. Кай Луцій возведенъ
             Въ проконсулы, а вамъ, трибуны, Цезарь
             Даруетъ власть немедля приступить
             Къ набору войскъ.-- Будь здравъ вовѣки, Цезарь!
   Трибунъ. Такъ Луцій будетъ, значитъ, полководцемъ
             Всѣхъ нашихъ войскъ?
   2-й сенаторъ.           Да, онъ.
   Трибунъ.                     Гдѣ жъ онъ теперь?
   1-й сенаторъ. Онъ въ Галліи, въ главѣ всѣхъ войскъ, которымъ
             Отправимъ мы въ подмогу тѣ отряды,
             Какіе вы обязаны собрать.
             Число людей и время ихъ отправки
             Изложены подробно въ полномочьяхъ,
             Врученныхъ вамъ.
   Трибунъ. Мы выполнимъ свой долгъ. (Уходятъ),
   

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Лѣсъ передъ пещерой Беларія.

(Входитъ Клотенъ въ платьѣ Постума).

   Клотенъ. Ну, вотъ я какъ разъ близъ того мѣста, гдѣ долженъ ихъ встрѣтить, если только Пизаній меня не надулъ.-- А какъ хорошо сидитъ на мнѣ Постумово платье! Отчего бы не примѣрить мнѣ точно такъ же его любовницу? Вѣдь ее создалъ тотъ же, кто создалъ портного, сшившаго этотъ плащъ. Чтобъ съ женщиной вышелъ ладъ -- надо только умѣть къ ней приноровиться, какъ къ платью 64)... Подумаемъ... Нѣтъ ничего дурного любоваться собой въ зеркало своей комнаты, а потому я въ полномъ правѣ находить, что изъ себя я ничѣмъ не хуже Постума. Молодъ я такъ же, какъ онъ, а силы во мнѣ больше. Что же до сана, богатства и положенія въ свѣтѣ, то въ этомъ ему до меня далеко. Въ общихъ дѣлахъ я ему не уступлю, а въ дракѣ съ глазу на глазъ отличусь лучше. И все-таки эта, ничего не понимающая, тварь на зло мнѣ его любитъ!.. Впрочемъ, вѣдь человѣческая жизнь вздоръ. Голова Постума сидитъ теперь у него на плечахъ, а черезъ часъ съ нихъ свалится. Любовница его будетъ изнасилована, а его платье изрубится въ куски передъ ея глазами. Сдѣлавъ это, я прогоню ее пинками въ домъ моего отца, который, конечно, можетъ-быть, на меня разозлится,-- ну да, благо, мать все поправитъ! Она вѣдь творитъ съ отцомъ, что хочетъ, и, конечно, за меня вступится. Лошадь свою я привязалъ въ надежномъ мѣстѣ, и теперь пора вынимать мечъ для горячаго дѣла. Отдай ихъ въ мои руки, благая фортуна! Мѣсто для встрѣчи съ ними Пизаній назначилъ мнѣ здѣсь, и я думаю, что плутъ не посмѣетъ меня обмануть. (Уходитъ).
   

СЦЕНА 2-я.

Передъ пещерой.

(Изъ пещеры выходятъ Беларій, Гвидерій, Арвирагъ и Иможена).

   Беларій (Иможенѣ). Ты нездоровъ; останься нынче дома.
             Вернувшись съ ловли, мы придемъ къ тебѣ.
   Арвирагъ. Останься, братъ... Не правда ль, мы вѣдь братья?
   Иможена. Какъ люди -- да. По духу должно звать
             Всѣхъ братьями, но плоть несхожа съ плотью,
             Хоть созданы изъ той же глины всѣ.
             Но, кажется, я нынче точно боленъ.
   Гвидерій. Такъ я съ тобой останусь; на охоту жъ
             Пойдутъ они.
   Иможена.           О, нѣтъ,-- вѣдь не настолько жъ
             Я нездоровъ. Мнѣ просто нынче какъ-то
             Не по себѣ. Не думайте, что я
             Одно изъ тѣхъ изнѣженныхъ созданій 65),
             Которыхъ страхъ предъ смертью заставляетъ
             Кричать о ней, еще не захворавъ.
             Идите же. Займитесь тѣмъ, къ чему
             Привыкли вы. Мѣнять привычки, значитъ --
             Мѣнять всю жизнь. Я, правда, нездоровъ,
             Но мнѣ помочь, оставшись, вы не въ силахъ.
             Найти утѣху въ обществѣ не можетъ,
             Кто пересталъ общительнымъ быть самъ.
             Вы видите, что разсуждать я здраво
             Еще могу, поэтому мой недугъ
             Не такъ силенъ. Позвольте жъ мнѣ остаться
             Здѣсь одному. Я буду сторожить
             Безъ васъ вашъ домъ. Пропасть здѣсь можетъ, впрочемъ,
             Лишь жизнь моя,-- но эта кража будетъ
             Еще не такъ ужасна и страшна.
   Гвидерій. Люблю тебя! Объ этомъ хорошо
             Ты знаешь самъ, но, чтобъ ты понялъ силу
             Моей любви, скажу, что мнѣ ты дорогъ,
             Какъ мой отецъ.
   Беларій.           Что ты сказалъ?
   Арвирагъ (Беларію).                     Сознаюсь
             Тебѣ и я, какъ ни преступно это,
             Что грѣшенъ я не менѣе, чѣмъ братъ 66).
             Понять я самъ не въ силахъ, какъ могло
             Случиться вдругъ, что полюбилъ такъ сильно
             Я мальчика. Ты, впрочемъ, объяснялъ
             Нерѣдко намъ, что страсть въ насъ разсуждаетъ
             Безъ разума. Я сознаюсь, что, если бъ
             Поставили сейчасъ предъ нами гробъ,
             Спросивъ при томъ, кого мнѣ легче было бъ
             Увидѣть въ немъ,-- сказалъ бы я: отца,
             Но не его.
   Беларій (тихо). Вотъ гдѣ природы голосъ!
             Вотъ гдѣ сказалась царственная кровь!
             Рождаетъ трусъ презрительнаго труса,
             И низкій родъ себя не вознесетъ.
             Въ природѣ есть пшеница и солома;
             Съ добромъ стоитъ ничтожество въ ряду.
             Я имъ чужой! Они невольно чуютъ
             Свой высшій родъ; но по какому жъ чуду
             Сталъ дорогъ имъ невѣдомый намъ гость
             Сильнѣй, чѣмъ я? (Громко) Девятый часъ.
   Арвирагъ.                                         Прощай,
             Безцѣнный братъ.
   Иможена.           Желаю счастья въ ловлѣ.
   Арвирагъ. Здоровымъ будь. (Беларію) Готовы мы итти.
   Иможена (тихо). Что за сердца! Какъ чисты эти души!
             Немало въ жизни слышала я лжей;
             Безъ счету разъ мнѣ напѣвали въ уши,
             Что внѣ дворцовъ нельзя найти людей;
             Но факты ложь легко опровергаютъ;
             Дворъ -- океанъ, въ немъ чудища живутъ,
             Но вкусныхъ рыбъ къ столу намъ доставляютъ
             Изъ скромныхъ рѣкъ, что дань морямъ несутъ.
             Однако мнѣ становится все хуже;
             Пора принять, я вижу, тотъ составъ,
             Который далъ въ дорогу мнѣ Пизаній.

(Пьетъ изъ склянки).

   Гвидерій (Беларію). Я разузнать о многомъ не успѣлъ.
             Онъ говоритъ, что родъ его извѣстенъ,
             Но въ жизни много вытерпѣлъ онъ бѣдъ,
             И хоть попалъ безчестнымъ людямъ въ руки,
             Но честь сберегъ.
   Арвирагъ.           Сказалъ онъ точно тѣ же
             Слова и мнѣ, прибавивъ, что позднѣй
             Узнаю я о немъ, быть-можетъ, больше.
   Беларій. Въ поля, въ поля! (Иможенѣ) Тебя мы оставляемъ
             Иди заснуть.
   Арвирагъ.           Воротимся мы скоро.
   Беларій. Ты не хворай: тебя вѣдь оставляемъ
             Хозяйкой мы.
   Иможена.           Здоровый и больной --
             Я вашъ всегда.
   Беларій.           Да будетъ такъ навѣки.

(Иможена уходитъ въ пещеру).

             Какъ ни глядитъ нашъ юный гость несчастнымъ,
             Но родъ его, увѣренъ я, не простъ.
   Арвирагъ. Какъ онъ поетъ!
   Гвидерій.                     А какъ умѣетъ стряпать!
             Коренья въ супъ онъ рѣжетъ такъ искусно
             И такъ варитъ, что можно думать, будто
             Больной Юноны 67) онъ когда-нибудь
             Былъ поваромъ.
   Арвирагъ.           Съ какимъ онъ милымъ видомъ
             Во слѣдъ улыбкѣ посылаетъ вздохъ.
             Вздохъ этотъ точно съ грустью сожалѣетъ
             Зачѣмъ улыбкой онъ не созданъ самъ;
             Улыбки жъ лучъ насмѣшкой провожаетъ
             Тотъ тихій вздохъ при видѣ, какъ, сорвавшись
             Съ прелестныхъ устъ, летитъ онъ волей вѣтра,
             Чей злой порывъ бѣда для моряковъ.
   Гвидерій. Я убѣжденъ, что горе и терпѣнье
             Сплелись, какъ корни, у него въ душѣ.
   Арвирагъ. Пускай тогда терпѣнье пересилитъ
             Отростки зла, чтобъ травъ дурныхъ побѣгъ 68)
             Вѣтвямъ добра путь къ жизни не пресѣкъ.
   Беларій. Ужъ день, пора; но кто сюда подходитъ?

(Входитъ Клотенъ).

   Клотенъ. Не могъ сыскать бродягъ проклятыхъ я.
             Плутъ надо мной, какъ вижу, посмѣялся.
             Измученъ я.
   Беларій.           "Сыскать бродягъ!"... Не насъ ли
             Онъ такъ зоветъ? Когда я не ошибся,
             То онъ Клотенъ, сынъ нашей королевы.
             Случалось слышать мнѣ о немъ не разъ.
             Боюсь бѣды; хоть съ нимъ я не встрѣчался
             Ужъ много лѣтъ, но тотчасъ же узналъ,
             Что это онъ... Стоимъ мы внѣ закона
             Въ его глазахъ; полезнѣй скрыться намъ.
   Гвидерій. Онъ здѣсь одинъ. Не худо, если бъ съ братомъ
             Пошелъ ты въ лѣсъ развѣдать, нѣтъ ли тамъ
             Его друзей... Идите тотчасъ; съ нимъ же
             Я и безъ васъ раздѣлаюсь одинъ.

(Беларій и Арвирагъ уходятъ).

   Клотенъ (имъ въ слѣдъ). Эй, вы, назадъ! Куда вы побѣжали?
             Что за народъ? Бродяги? горды 69)? шваль?
             О васъ разсказы мнѣ случалось слышать.
             (Гвидерію) Ты что за дрянь?
   Гвидерій.                     Настолько дрянью не былъ,
             Чтобъ не отвѣтилъ на такой вопросъ
             Я кулакомъ.
   Клотенъ.           А, значитъ, ты разбойникъ!
             Бродяга! воръ!-- Сдавайся, негодяй!
   Гвидерій. Кому? тебѣ? А кто такой ты самъ?
             Мои не хуже ни рука ни сердце;
             И хоть привѣшенъ бойко твой языкъ,
             Но я свой мечъ ношу не за губами.
             Скажи кто ты, а тамъ еще посмотримъ,
             Какъ сдамся я.
   Клотенъ.           Наглецъ! бездѣльникъ! воръ!
             Кто я -- увидѣть можешь ты по платью.
   Гвидерій. Не знаю я ни платья ни портного,
             Что шилъ его; но, сдѣлавъ это платье,
             Портной сталъ, вѣрно, дѣдушкой твоимъ.
             Тебя считать за что-нибудь вѣдь можно
             По платью лишь.
   Клотенъ.           Нѣтъ, врешь! Мое далъ платье
             Мнѣ не портной.
   Гвидерій.           Такъ въ ноги поклонись
             Тому, кто имъ тебя такъ разукрасилъ.
             Вѣдь самъ-то ты такъ съ виду глупъ и пустъ,
             Что мнѣ охоты нѣтъ съ тобой и драться.
   Клотенъ. Нахальный воръ! Ты задрожишь, какъ листъ.
             Узнавъ, кто я.
   Гвидерій.           Кто жъ ты?
   Клотенъ.                     Клотенъ!-- бездѣльникъ.
   Гвидерій. Ну, если такъ, то, значитъ, ты вдвойнѣ
             Бездѣльникъ самъ. Дрожать передъ тобой
             Не стану я. Я испугался бъ больше,
             Когда бъ увидѣлъ жабу, паука
             Или змѣю.
   Клотенъ.           Такъ чтобъ прибавить страху
             Тебѣ еще -- узнай, что королевы
             Я нашей сынъ.
   Гвидерій.           Жаль, что въ тебѣ не виденъ
             Твой царскій родъ.
   Клотенъ.           Такъ я тебѣ не страшенъ?
   Гвидерій. Мнѣ страшенъ тотъ, кто стоитъ уваженья,
             А дуракамъ смѣюсь я лишь въ глаза.
   Клотенъ. Такъ ты умрешь! Убью своей рукой
             Сперва тебя, а тамъ настигну тоже
             Тѣхъ бѣглецовъ. Вы головами скоро
             Украсите ворота Людскихъ 70) стѣнъ.
             Сдавайся, воръ! (Уходятъ, сражаясь. Возвращаются Беларій и Арвирагъ).
   Беларій.           Въ лѣсу нѣтъ никого.
   Арвирагъ. Рѣшительно;-- быть-можетъ, ты ошибся.
   Беларій. Не. думаю; я, правда, не видалъ
             Его давно, но онъ не измѣнился
             Съ тѣхъ поръ ни въ чемъ;-- все тотъ же грубый голосъ
             И дерзкая, порывистая рѣчь.
             Я убѣжденъ, что передъ нами точно
             Былъ здѣсь Клотенъ.
   Арвирагъ.           Куда жъ однако дѣлись
             И онъ и братъ? Успѣетъ ли счастливо
             Онъ сладить съ нимъ? Клотенъ, вѣдь ты сказалъ.
             Жестокъ и дикъ.
   Беларій.           Я говорилъ, что только
             Не развитъ онъ умомъ и потому
             По глупости готовъ, не разсуждай,
             Рубить съ плеча;-- вѣдь храбрымъ зачастую
             Слыветъ глупецъ... Смотри, смотри -- вотъ братъ.

(Возвращается Гвидерій съ головой убитаго имъ Клотена).

   Гвидерій. Дуракъ же былъ набитый вашъ Клотенъ;
             Пустой кошель;-- самъ Геркулесъ не снесъ бы
             Ему мозговъ, затѣмъ, что у него ихъ
             И не было... Подумать только, если бъ
             Я не успѣлъ раздѣлаться съ нимъ самъ,
             То мнѣ онъ снесъ бы голову, какъ это
             Я сдѣлалъ съ нимъ.
   Беларій.           О, сынъ мой, что ты сдѣлалъ!
   Гвидерій. Что сдѣлалъ я?-- снесъ голову Клотену.
             Звалъ королевскимъ сыномъ онъ себя,
             Ругалъ меня бездѣльникомъ и дрянью
             И клялся снять намъ собственной рукой
             Съ плечъ головы (гдѣ Божьимъ изволеньемъ
             Онѣ у насъ пока еще сидятъ);
             Хотѣлъ прибить онъ ихъ къ воротамъ Люда.
   Беларій. Погибли мы!
   Гвидерій.           Отецъ нашъ добрый! Чѣмъ же
             Рискуемъ мы? Что, кромѣ жизни, можно
             У насъ отнять? Вѣдь онъ хотѣлъ убить
             Насъ именно. Законъ намъ не защита,
             Такъ гдѣ жъ, скажи, причина позволять,
             Чтобъ комъ какой-то мяса съ дерзкимъ чванствомъ
             Намъ угрожалъ, казнилъ бы насъ по волѣ
             Иль миловалъ во имя тѣхъ законовъ,
             Которыхъ намъ корысти нѣтъ и знать?
             Скажи, кого въ лѣсу нашли вы съ братомъ?
   Беларій. Мы не нашли тамъ, правда, никого,
             Но здравый смыслъ нашептываетъ ясно,
             Что врагъ одинъ сюда бы не пришелъ.
             Клотенъ всегда былъ, правда, своеволенъ,
             Упрямъ и глупъ; въ поступкахъ отъ дурного
             Шелъ къ худшему, но все жъ едва ли бъ вздумалъ
             Явиться онъ сюда совсѣмъ одинъ.
             Нѣтъ, нѣтъ!.. вѣрнѣй предположить должны мы,
             Что при дворѣ провѣдалъ кто-нибудь
             Про нашу жизнь, сказавъ, что здѣсь, въ пещерѣ,
             Живетъ семья охотниковъ-бродягъ,
             И что впередъ мы можемъ быть опасны.
             А онъ сейчасъ (что на него похоже)
             Вбилъ сдуру блажь въ упрямую башку,
             Что схватитъ насъ. Но все жъ невѣроятно,
             Чтобъ вздумалъ онъ исполнить это дѣло
             Безъ помощи. Его никто бъ на это
             И не пустилъ, а потому бояться
             Причина есть достаточная намъ,
             Чтобъ мертвый трупъ его не оказался
             Съ живымъ хвостомъ, опаснѣй головы.
   Арвирагъ. Пусть будетъ такъ, какъ присудили боги;
             Но я скажу, что братъ былъ правъ вполнѣ.
   Беларій. Сегодня я охотиться не буду;
             Меня тревожитъ, признаюсь, болѣзнь
             Фиделія.
   Гвидерій. Былъ у меня подъ горломъ
             Клотена мечъ, и снялъ ему за это
             Съ плечъ голову тѣмъ самымъ я мечомъ.
             Пойду теперь и брошу со скалы
             Ее въ рѣку. Пускай она плыветъ
             Вплоть до моря, разсказывая рыбамъ,
             Что жилъ на свѣтѣ королевскій сынъ,
             Дуракъ Клотенъ,-- вотъ все, чего онъ стоитъ.

(Уходитъ Гвидерій)/

   Беларій. Боюсь, отмстятъ... О, если бы не сдѣлалъ,
             Ты, Полидоръ, поступка твоего,
             Какъ ни пріятно видѣть мнѣ твой храбрый,
             Геройскій нравъ!
   Арвирагъ.           А мнѣ одно лишь жалко,
             Зачѣмъ судьбой на этотъ подвигъ не былъ
             Назначенъ я. Пусть на меня бы пали
             И гнѣвъ и месть. Мнѣ Полидоръ былъ дорогъ
             Всегда, какъ братъ, но въ этотъ разъ онъ зависть
             Вселилъ въ меня, свершивъ свой славный подвигъ
             И славы честь отнявши у меня.
             Желалъ бы я, чтобъ жажда вражьей мести
             Свои всѣ силы напрягла на насъ,
             А мы отпоръ ей дали, полный славы
             И доблести.
   Беларій.           Ну, хорошо, довольно;
             Что свершено, того не воротитъ.
             Сегодня мы охотиться не будемъ
             И не пойдемъ опасности искать
             Безъ пользы намъ.-- Идемъ домой,-- ты будешь
             Съ Фиделіемъ готовить намъ обѣдъ,
             А я дождусь, пока вернется твой
             Задорный братъ, и къ вамъ приду съ нимъ вмѣстѣ.
   Арвирагъ. Ужасно жаль больного мнѣ ребенка;
             Остаться съ нимъ я радъ отъ всей души.
             Охотно бъ кровь я пролилъ ста Клотеновъ 71),
             Лишь воротить бы на лицо страдальца
             Румянецъ вновь. Я счелъ бы добрымъ дѣломъ
             Такъ поступить. (Уходитъ въ пещеру).
   Беларій.           Дивиться мы должны,
             Какъ мать-природа чудно проявилась
             Въ лицѣ двухъ этихъ царственныхъ дѣтей.
             Съ душой нѣжнѣй, чѣмъ вѣянье зефира,
             Когда фіалки шевельнуть не можетъ
             Онъ лепестки,-- встаютъ они, чуть только
             Вскипитъ въ нихъ кровь, какъ грозный бурный вихрь,
             Свергающій съ вершинъ нагорныхъ сосны
             На дно долинъ! Не дивно ль, что какой-то
             Инстинктъ внушилъ безъ всякаго ученья
             Имъ этотъ царственный, высокій духъ,
             Далъ выдержку, взлелѣялъ чувство чести
             И мужества -- и это все взрастилъ,
             Какъ чудный плодъ безъ всякаго посѣва!-- ,
             Невольно я однако возвращаюсь
             Къ вопросу вновь: зачѣмъ здѣсь былъ Клотенъ,
             И чѣмъ отвѣтить всѣмъ намъ приведется
             За смерть его? (Возвращается Гвидерій).
   Гвидерій.           Куда дѣвался братъ?
             Пустилъ въ рѣку я голову Клотена,--
             Пусть приплыветъ въ домъ матери своей
             Она гонцомъ, а тѣло мы оставимъ
             Себѣ въ залогъ. (Въ пещерѣ раздается торжественная музыка).
   Беларій.           Чу! слышишь? Тамъ звучитъ
             Мой инструментъ.-- Что можетъ это значить?
             Съ чего Кадвалу вздумалось играть
             На немъ теперь? Ты слышишь?
   Гвидерій.                               Развѣ братъ
             Пошелъ домой?
   Беларій.           Сейчасъ вошелъ въ пещеру.
   Гвидерій. Дивлюсь, что съ нимъ;-- молчали эти струны
             Съ тѣхъ поръ, какъ смерть постигла нашу мать.
             Мы выражать торжественно привыкли
             Лишь то, въ чемъ есть высокій, важный смыслъ,
             А что теперь?-- Изъ пустяковъ смѣяться
             Иль слезы лить отъ небывалыхъ ранъ --
             Дѣтьми пустыми, значитъ, показаться
             И подражать забавамъ обезьянъ.
             Рехнулся братъ. (Арвирагъ выноситъ Иможену, лежащую безъ чувствъ).
   Беларій. Смотри, вотъ онъ -- и держитъ
             Въ рукахъ отвѣтъ печальный и нѣмой
             На нашъ упрекъ.
   Арвирагъ.           Птенецъ скончался милый,
             Чья жизнь была такъ дорога намъ всѣмъ!
             О, какъ бы я охотно согласился
             Отдать мои сейчасъ шестнадцать лѣтъ 72)
             За шестьдесятъ и стать хромымъ калѣкой,
             Лишь только бъ видѣть мнѣ не привелось,
             Что вижу я!
   Гвидерій.           Цвѣтокъ лилеи нѣжный!
             Какъ ни прелестенъ на рукахъ ты брата,
             Но вдвое былъ роскошнѣй и милѣй
             Ты на стеблѣ.
   Беларій.           О, злое, злое горе!
             Кому дано измѣрить и узнать,
             Гдѣ твой предѣлъ? Кому извѣстна гавань,
             Гдѣ мирно къ берегу пристанетъ твой
             Лѣнивый челнъ?-- О, милое созданье!
             Одни лишь боги знаютъ, чѣмъ ты могъ
             Съ лѣтами быть, но намъ извѣстно только,
             Что нѣтъ тебя! Скончался ты отъ горя
             И злой тоски!-- Скажи, въ какомъ ты видѣ
             Его нашелъ?
   Арвирагъ.           Точь-въ-точь, какимъ его
             Вы видите. Застылъ съ улыбкой тихой
             Онъ на губахъ, какъ будто мирно тронулъ
             Его уста не смерти лютой перстъ,
             Но мотылекъ, промчавшійся на легкихъ
             Своихъ крылахъ. Лежалъ, припавъ щекой
             Къ подушкѣ онъ.
   Гвидерій.           Гдѣ?
   Арвирагъ.                     На полу, и руки
             Сложилъ крестомъ. Сперва мнѣ показалось,
             Что онъ заснулъ, и я нарочно снялъ
             Съ ногъ башмаки, подбитые гвоздями,
             Чтобъ какъ-нибудь не пробудился онъ
             Отъ стука ихъ.
   Гвидерій.           Заснулъ онъ точно;-- будетъ
             Ему навѣкъ постелью мирный гробъ!
             Его во снѣ баюкать станутъ феи,
             И тлѣнья червь его не тронетъ прахъ.
   Арвирагъ. Пока живу, не перестань лѣтомъ
             Я гробъ его цвѣтами убирать.
             Нарву въ поляхъ подснѣжниковъ лилейныхъ,
             Похожихъ цвѣтомъ на его лицо.
             Осыплю прахъ цвѣтами гіацинтовъ
             Лазоревыхъ, какъ жилки нѣжныхъ рукъ,
             И розами, чей несравненный запахъ
             Не слаще былъ дыханья милыхъ устъ!
             Веселый рой плистовокъ красногрудыхъ
             Покроетъ гробъ холмомъ живыхъ цвѣтовъ,
             Въ позоръ и стыдъ тѣмъ безсердечнымъ дѣтямъ,
             Что оставляютъ безъ надгробныхъ камней
             Изъ скупости могилы ихъ отцовъ 73).
             Когда жъ зимой цвѣтовъ не будетъ больше,
             Обсыплется его гробница мягкимъ
             Покровомъ мха.
   Гвидерій.           Ну, полно, перестань!
             Какъ дѣвочкамъ болтать, намъ не пристало,
             Когда исполнить надо скорбный долгъ.
             Должны свершить обрядъ мы погребенья
             Безъ лишнихъ словъ и возгласовъ пустыхъ.
             Бери же трупъ.
   Арвирагъ.           Гдѣ мы его положимъ?
   Гвидерій. Тамъ, гдѣ лежитъ мать наша Еврифила.
   Арвирагъ. Пусть будетъ такъ, а сверхъ того, хоть наши
             Грубѣе нынче стали голоса,
             Споемъ надъ нимъ мы гимнъ тотъ погребальный,
             Которымъ въ гробъ напутствовали мать!
             И замѣнимъ лишь имя Еврифилы
             Фиделіемъ.
   Гвидерій.           Едва ли буду въ силахъ
             Я пѣть съ тобой;-- сквозь слезы лучше просто
             Я повторю печальныя слова.
             Вѣдь въ музыкѣ фальшивый тонъ ужаснѣй
             Намъ рѣжетъ слухъ, чѣмъ словъ пустыхъ наборъ
             Лгуновъ-жрецовъ, не вѣрящихъ въ святыню.
   Арвирагъ. Такъ скажемъ гимнъ.
   Беларій.                     Предъ горемъ большимъ меркнетъ,
             Какъ вижу я, сознанье меньшихъ бѣдъ.
             Клотенъ забытъ, а былъ вѣдь королевскій
             Онъ, дѣти, сынъ и хоть явился, правда,
             Сюда, какъ врагъ, но искупилъ онъ тяжко
             Свою вину.-- Истлѣютъ знатный съ нищимъ
             Въ гробу равно,-- быть прахомъ доля всѣхъ;
             Но высшимъ лицамъ въ мірѣ воздаютъ
             Дань почестей. Обрядъ такой, какъ ангелъ,
             Хранитъ порядокъ въ обществѣ людскомъ.
             Нашъ врагъ былъ принцъ, и хоть его убили
             Мы, какъ врага, но схоронить должны
             Съ приличной сану честью.
   Гвидерій.                     Такъ неси же
             Его сюда. Терситъ Аяксу равенъ,
             Когда нѣтъ жизни больше въ ихъ тѣлахъ.
   Арвирагъ. А мы, пока отецъ пойдетъ за трупомъ,
             Свой скажемъ гимнъ. Ты, Полидоръ, начнешь.

(Беларій уходитъ).

   Гвидерій. Нѣтъ, погоди: должны сначало тѣло
             Мы повернуть къ востоку головой,
             Отецъ училъ насъ такъ -- ты это помнишь.
   Арвирагъ. Да, это такъ.
   Гвидерій.                     Берись; ты мнѣ поможешь
             Его поднять. (Кладутъ Иможену).
   Арвирагъ. Вотъ такъ. Теперь начнемъ:

ГИМНЪ 74).

   Гвидерій. Не бойся холода зимой,
             Не бойся зноя жаркимъ лѣтомъ;
             Расчетъ ты съ міромъ кончилъ свой,
             Встрѣчаетъ смерть тебя привѣтомъ!
             Забавъ и роскоши сыны,
             Какъ нищій, тлѣть равно должны!
   Арвирагъ. Не страшенъ гнеть тебѣ владыкъ,
             Не страшенъ бичъ тирановъ гнѣвныхъ;
             Дубъ для тебя теперь тростникъ,
             Заботъ о хлѣбѣ нѣтъ вседневныхъ!
             Предъ смертью званья всѣ равны:
             Царь, нищій, врачъ -- всѣ тлѣть должны!
   Гвидерій. Не бойся молній роковыхъ!
   Арвирагъ. Не бойся бури рокотанья!
   Гвидерій. Клеветниковъ не бойся злыхъ!
   Арвирагъ. Не знай ни страсти ни страданья!
   Оба. Пусть страстью юноши полны --
             Они истлѣть равно должны!
   Гвидерій. Не бойся злобы колдуновъ!
   Арвирагъ. Не бойся силы чародѣйства!
   Гвидерій. Ты защищенъ отъ злыхъ духовъ.
   Арвирагъ. Тебя не тронетъ власть злодѣйства!
   Оба. Обрѣлъ ты миръ, обрѣлъ покой,
             Будь гробъ почтенъ навѣки твой!

(Возвращается Беларій съ трупомъ Клотена).

   Гвидерій. Обрядъ свершёнъ; клади на землю тѣло.
   Беларій. Вотъ вамъ цвѣты; нарвемъ мы въ полночь больше,
             Когда роса увлажитъ ихъ листы,
             На прахъ гробницъ вѣдь возлагать приличнѣй
             Листву съ росой. Теперь осыпьте лица
             Цвѣтами имъ 75). Цвѣли они при жизни,
             Но отцвѣсти до срока имъ пришлось,
             Какъ тѣмъ цвѣтамъ, которыми покрыли
             Мы ихъ тѣла.-- Теперь идемте прочь.
             Должны склонить смиренно для молитвы
             Колѣни мы.-- Идетъ обратно въ землю
             То, что земля для плоти имъ дала.
             Пусть смерть съ собой утѣхи ихъ умчала,
             Она зато ихъ съ горемъ развязала!

(Беларій, Гвидерій и Арвирагъ уходятъ).

   Иможена (въ просонкахъ).
             Да, да, въ Мильфордъ! путь здѣсь!.. благодарю...
             Вдоль тѣхъ кустовъ, не правда ль?-- Какъ, ужели
             Шесть длинныхъ миль?-- вѣдь это безъ конца.
             Я шла всю ночь... нѣтъ силъ! засну еще...

(Касается тѣла Клотена).

             Съ кѣмъ я лежу!.. прочь, прочь! не надо... Боги!
             (Просыпаясь). Что вижу я? Цвѣты -- отрада жизни
             И мертвый трупъ -- земныхъ эмблема бѣдъ!
             Я брежу, кажется... Осталась, помню,
             Я сторожить у честныхъ бѣдняковъ
             Ихъ мирный домъ... Должна была готовить
             Я имъ обѣдъ... Иль было это все
             Одной мечтой, пустымъ ничѣмъ, возникшимъ
             Изъ ничего созданьемъ жаркимъ мозга?
             Глаза вѣдь насъ обманываютъ часто,
             Какъ наша мысль... Я вся дрожу отъ страха!
             О, если есть крупица состраданья
             Еще въ богахъ -- хотъ будь она не больше,
             Чѣмъ птички глазъ -- даруйте, боги, мнѣ
             Крупицу ту!-- Мой страшный сонъ не хочетъ
             Исчезнуть прочь... Проснулась я, но онъ
             Все предо мной! Онъ такъ же внѣ меня,
             Какъ и во мнѣ -- тутъ нѣтъ воображенья:
             Безглавый трупъ воочью предо мной!
             Но что жъ это?.. на немъ Постума платье...
             Знакомы мнѣ рука его и станъ!..
             Нога Меркурія, осанка Марса...
             Рука, какой гордился бъ Геркулесъ!..
             Но гдѣ жъ чело Юпитера?... О, боги!..
             Иль смерть разитъ и жителей Олимпа?
             Убитъ! убитъ!.. проклятья всѣ Гекубы
             Пускай падутъ, Пизаній, за тебя!
             Да, да, всѣ, всѣ -- съ моими на придачу!
             Съ тобой сошелся дьяволъ злой Клотенъ!
             Убитъ мой мужъ въ злодѣйской станкѣ вами!
             Пускай зовутся чтенье и письмо
             Измѣной впредь!-- Своимъ письмомъ поддѣльнымъ
             Сгубилъ его Пизаній проклятой!
             Онъ съ корабля прекраснѣйшую мачту
             Посмѣлъ срубить... Постумъ, Постумъ, увы!
             Гдѣ жъ голова? гдѣ, гдѣ она?.. Вѣдь если
             Тебя Пизаній въ сердце поразилъ --
             Твое лицо осталось бы съ тобою!
             Сомнѣнья нѣтъ:-- Пизаній и Клотенъ
             Виной всему! Ихъ злобное коварство
             Свершило все,-- все -- ясно мнѣ, какъ день!..
             Вѣдь оказался жъ вреднымъ тотъ напитокъ,
             Который далъ Пизаній мнѣ съ словами,
             Что будто онъ способенъ врачевать.
             Какой еще мнѣ надобно улики?
             Они, они -- Пизаній и Клотенъ!
             Тутъ дѣло ихъ! (Припадаетъ къ трупу).
                                 О, пусть твоею кровью
             Возстановлю я на щекахъ моихъ
             Румянецъ вновь! Пусть въ этомъ страшномъ видѣ
             Представимся мы оба тѣмъ, кто насъ
             Отыщетъ здѣсь!-- О, мой Постумъ! мой милый!

(Входятъ Луцій, римскіе военачальники со свитой и предвѣщатель)

   Военачальникъ. Изъ Галліи отплывшія войска
             Ужъ прибыли, какъ отданъ былъ тобою
             О томъ приказъ. Стоянка ихъ въ Мильфордѣ,
             Гдѣ весь нашъ флотъ.-- Они готовы къ бою
             Хоть тотчасъ же.
   Луцій.           Что пишутъ намъ изъ Рима?
   Военачальникъ. Сенатъ созвалъ патриціевъ и съ ними
             Всѣхъ граничаръ. За храбрость первыхъ можно
             Ручаться тѣмъ, что смѣлый духъ влечетъ
             Ихъ на войну по собственной охотѣ.
             Ведетъ ихъ въ битву доблестный Якимо,
             Сіенны братъ.
   Луцій.           Когда должны прибыть
             Они сюда?
   Военачальникъ. Съ попутнымъ первымъ вѣтромъ
   Луцій. Готовность ихъ должна питать надежду
             Въ насъ на успѣхъ. Пусть отдадутъ приказъ,
             Чтобъ привели начальники въ извѣстность
             Всю численность наличныхъ нашихъ войскъ.

(Предвѣщателю).

             Теперь скажи, какимъ ты предсказаньемъ
             Утѣшишь насъ о будущей войнѣ?
   Предвѣщатель. Послали мнѣ объ этомъ сами боги
             Видѣнье въ ночь. Я обратился къ нимъ
             Съ молитвой и постомъ, и се -- воочью
             Явился мнѣ Юпитеровъ орелъ,
             И былъ полетъ побѣдной птицы римлянъ
             Направленъ къ намъ. Примчался онъ изъ южныхъ*
             Туманныхъ странъ и скрылся въ лучезарномъ
             Сіяньи дня.-- Когда не помраченъ
             Мой бѣдный умъ грѣхами и нечестьемъ,
             То предсказать осмѣливаюсь я,
             Что Рокъ судилъ успѣхъ оружью римлянъ.
   Луцій. Такими снами можешь грезить чаще;
             Но лишь не лги. (Увидя Клотена и Иможену).
                                 Что вижу?-- мертвый трупъ
             Безъ головы! Когда судить по платью,
             Убитый былъ изъ знатныхъ. Возлѣ мальчикъ;
             Онъ мертвъ иль спитъ?.. Вѣрнѣй, что мертвъ:-- живой
             Гнушаться сталъ навѣрно бъ страшной мыслью
             Лечь съ мертвецомъ... Мы мальчику посмотримъ
             Сейчасъ въ лицо. (Иможена приподнимается).
   Военачальникъ.           Онъ живъ и дышитъ.
   Луцій.                                                   Пусть же
             Объявитъ онъ, чей это мертвый трупъ.
             Эй, юноша! Скажи намъ про свое
             Житье-бытье. Когда судить по виду --
             О немъ подробнѣй стоитъ разсказать.
             Кого ты вздумалъ сдѣлать такъ своимъ
             Кровавымъ изголовьемъ? Кто разрушилъ
             Безжалостно благой природы трудъ,
             И почему о грустномъ этомъ дѣлѣ
             Ты, кажется, проникнутъ скорбью самъ?
             Я знать хочу, какъ это все случилось.
             Кто онъ? Кто ты?
   Иможена.           Я самъ ничто: но если бъ
             Сталъ чѣмъ-нибудь, то предпочелъ бы лучше
             Вновь сдѣлаться ничѣмъ. Умершій былъ
             Мой господинъ; онъ храбрый былъ британецъ;
             Любилъ меня;-- его убили горцы,
             И мнѣ вовѣкъ такого господина
             Ужъ не найти. Когда бъ на свѣтѣ я
             Пространствовалъ отъ запада къ востоку
             По всей землѣ, ища вступить на службу
             Къ кому-нибудь, и если бы, вступивъ,
             Отъ всей души служить сталъ вѣрой-правдой,
             То все равно такого бъ господина
             Я не нашелъ.
   Луцій.           О, славный мальчуганъ!
             Твои слова растрогали мнѣ сердце
             Не менѣе, чѣмъ скробный видъ того,
             Кто здѣсь убитъ. Скажи мнѣ, какъ онъ звался.
   Иможена. Ричардъ Дюшанъ (тихо). Пусть это ложь; но если,
             Сказавъ ее, не дѣлаю вреда
             Я никому, то праведные боги,
             Надѣюсь, мнѣ простятъ ее. (Громко). О чемъ
             Спросили вы?
   Луцій.           Какъ ты зовешься самъ?
   Иможена. Фиделіемъ.
   Луцій.                     Ты заслужилъ вполнѣ
             Носить такое имя: оправдалъ
             Его своей ты вѣрностью 76); оно же
             Идетъ къ тебѣ за то, что ты правдивъ.
             Не хочешь ли попробовать ты счастья
             Слугой быть мнѣ? Съ твоимъ я господиномъ
             По качествамъ, быть-можетъ, не сравнюсь,
             Но, вѣрь, любить тебя не буду меньше.
             Когда бы мнѣ самъ Цезарь приказалъ
             Чрезъ консула принять тебя на службу,
             То и тогда не сдѣлался бы ты
             Въ моихъ глазахъ дѣльнѣе и способнѣй,
             Чѣмъ оцѣнилъ тебя я сразу самъ,
             Чуть увидавъ... Ну что жъ? Готовъ? согласенъ?
   Иможена. Да, я готовъ; но прежде, если небо
             Позволитъ мнѣ, хочу спасти я трупъ
             Отъ жадныхъ мухъ. Пусть онъ въ землѣ сырой
             Зароется, насколько буду въ силахъ
             Я скрыть его трудами этихъ бѣдныхъ
             И слабыхъ рукъ 77)... Когда жъ, осыпавъ гробъ
             Холмомъ цвѣтовъ со свѣжею листвою,
             Я сотни разъ молитвы повторю,
             Наплакавшись досыта надъ могилой,
             Тогда расчетъ съ покойнымъ кончу я
             И буду вашъ, коль скоро вы хотите
             Моихъ услугъ.
   Луцій.                     Да, мой хорошій мальчикъ.
             Во мнѣ, повѣрь, ты вмѣсто господина
             Найдешь отца... Друзья! ребенокъ этотъ
             Намъ подсказалъ то, что велитъ исполнитъ
             Военный долгъ. Отыщемте поляну,
             Покрытую ковромъ живыхъ цвѣтовъ,
             И тамъ своими копьями изроемъ
             Могильный ровъ... Идемте. Вы снесете
             За мною трупъ. Заботы погребенья
             Изъ рукъ ребенка слабыхъ мы должны
             Взять на себя. Схоронимте же тѣло,
             Какъ указалъ солдатскій нашъ обрядъ.
             (Иможенѣ). А ты не плачь: бываетъ, говорятъ,
             Нерѣдко намъ прискорбное паденье
             Лишь средствомъ вновь воспрянуть къ возвышенью.

(Уносятъ тѣло)*

   

СЦЕНА 3-я.

Комната во дворцѣ Цимбелина.

(Входятъ Цимбелинъ, свита и Пизаній).

   Цимбелинъ. Ступайте вновь! Узнайте вновь! Отъ слова
             До слова пусть передадутъ мнѣ все
             О томъ, что съ ней 78)... Пропалъ Плотенъ! Въ горячку
             Слегла жена, услышавъ эту вѣсть!
             Ея болѣзнь грозитъ потерей жизни.
             О, небеса! Какимъ меня ударомъ
             Сразили вы! Исчезла Иможена;
             Покой души умчался вмѣстѣ съ ней.
             Лежитъ жена на ложѣ зломъ болѣзни,
             И, сверхъ всего, грозитъ странѣ жестокій
             Раздоръ войны!.. Пропалъ и сынъ! Что дѣлать
             Мнѣ безъ него въ такой тяжелый мигъ?
             Надежды нѣтъ -- сраженъ я и подавленъ!
             (Пизанію). Что жъ до тебя, притворщикъ и хитрецъ --
             Увѣренъ я, что лучше всѣхъ ты знаешь,
             Гдѣ дочь моя... Молчишь объ этомъ ты,
             Но погоди,-- заговорить подъ пыткой.
   Пизаній. Судьбу свою безпрекословно отдалъ
             Я вамъ во власть; сказать же о принцессѣ
             Могу одно: не зналъ я и не знаю,
             Что сталось съ ней; равно сказать не въ силахъ
             Я и того, когда она захочетъ
             Вернуться вновь... А васъ прошу я вѣрить,
             Что вамъ слугой былъ честнымъ я всегда.
   1-й придворный. Достойный сэръ! въ тотъ день, когда принцессы
             Не стало здѣсь, онъ неотлучно былъ
             Здѣсь при дворѣ 79). За честь его и вѣрность
             Я поручиться вамъ готовъ собой.
             Что жъ до отлучки столь прискорбной принца,
             То, вѣрьте мнѣ,-- его отыщемъ мы.
             Всѣ поиски съ рачительнымъ стараньемъ
             Направлены заботливо къ тому.
   Цимбелинъ (Пизанію). Ты счастливъ тѣмъ, что бременемъ заботъ
             Измученъ я и принужденъ отсрочить
             Расчетъ съ тобой; но въ подозрѣньи будешь
             Ты, какъ и былъ.
   1-й придворный. Я сообщить обязанъ,
             Что римскія войска успѣли сдѣлать
             Ужъ высадку. Ихъ гальскіе отряды
             Подкрѣплены значительнымъ числомъ
             Патриціевъ, которыхъ приказалъ
             Собрать сенатъ.
   Цимбелинъ.           О, вотъ когда должны бы
             Совѣтъ благой мнѣ дать жена и сынъ!
             Обрушились на голову мою
             Всѣ бѣдствія.
   1-й придворный. Не бойтесь, повелитель!
             Мы въ силахъ дать съ наличнымъ нашимъ войскомъ
             Отпоръ врагамъ, явившимся теперь.
             Когда жъ на помощь имъ придутъ другіе,
             То средство мы найдемъ, чтобъ храбро встрѣтить
             Равно и ихъ. Забота наша вся
             Теперь лишь въ томъ, какъ двинуть въ бои отряды;
             Въ геройствѣ жъ ихъ сомнѣнья, вѣрьте, нѣтъ.
   Цимбелинъ. Благодарю. Полезнѣй въ самомъ дѣлѣ
             Съ терпѣньемъ ждать то, что присудитъ рокъ.
             До сей поры серьезной нѣтъ причины
             Бояться намъ Италіи угрозъ.
             Но тяжело! О, тяжело безъ мѣры
             Мнѣ вспомнить то, чѣмъ удрученъ я самъ!
             Идемъ, друзья. (Уходятъ всѣ, кромѣ Пизанія).
   Пизаній.           Ни строчки отъ Постума
             Въ отвѣтъ на то, что будто нѣтъ въ живыхъ
             Его жены и (что еще страннѣе) --
             Не пишетъ мнѣ ни слова и она,
             Хотя дала навѣрно обѣщанье
             Писать о всемъ. Равно не знаю я,
             Что приключилось въ эти дни съ Клотеномъ.
             Смущенъ я всѣмъ... Да!-- надо будетъ небу
             Вмѣшаться тутъ! Что до меня, то я
             Для правды лгу; безчестнымъ сталъ затѣмъ лишь
             Чтобъ честнымъ быть. Король узнаетъ въ битвѣ,
             Какъ преданъ я отчизнѣ дорогой.
             Смерть или честь!" А тамъ разсѣетъ время
             Сомнѣнья всѣ. Достигну цѣли я,--
             Спасется челнъ покой и безъ руля! (Уходитъ).
   

СЦЕНА 4-я

Передъ пещерой Беларія.

(Входятъ Беларій, Гвидерій и Арвирагъ).

   Гвидерій. Чу! битвы шумъ.
   Беларій.                     Бѣжимте прочь отсюда.
   Арвирагъ. Ахъ, что за жизнь, когда скрывать себя
             Мы станемъ такъ отъ подвиговъ и дѣла!
   Гвидерій. А сверхъ того, что пользы намъ бѣжать?
             Насъ все равно враги убьютъ и въ бѣгствѣ
             Иль, какъ рабовъ, заставятъ насъ сначала
             Себѣ служить и умертвятъ потомъ,
             Узнавши въ насъ мятежныхъ, горныхъ бритовъ.
   Беларій. Бѣжать, бѣжать должны мы, дѣти, въ горы!
              Пристать намъ къ войску короля нельзя:
             Насъ въ немъ никто не знаетъ и не видѣлъ;
             Клотена жъ смерть, случившаяся здѣсь,
             Побудитъ взять нас лась. Могъ-ли я ей не довѣрять? Но ты, о дочь моя, испытавъ то, что ты испытала, можешь смѣло укорять меня въ безуміи. О, небеса, если-бы явилась возможность все это исправитъ! (Входятъ Люцій, Іахимъ, Кудесникъ и другіе римляне, окруженные стражей. За ними Постумъ и Имоджена). Ты, Кай, не дань пришелъ теперь получать. Британцы избавились отъ нея силою оружія, хотя это обошлось не дешево. Они потеряли много храбрыхъ воиновъ. Родственники убитыхъ, увѣряя, будто ихъ души успокоятся только тогда, когда съ плѣнными поступлено будетъ самымъ немилосерднымъ образомъ, требуютъ вашей казни, и мы дали на это свое согласіе. Подумай-же о своемъ положеніи.
   Люцій. Подумай и ты, государь, о превратностяхъ войны. Побѣда совершенно случайно оказалась на вашей сторонѣ. Если бы она осталась за нами, мы, когда кровь уже остыла, не грозили бы нашимъ плѣнникамъ сѣкирой. Но если такова уже воля боговъ, чтобы нашимъ выкупомъ была смерть, пусть она приходитъ. Римлянинъ съумѣетъ умереть, какъ подобаетъ римлянину. Августъ живъ, чтобы держать это въ памяти. Вотъ все, что касается лично меня. Прошу только объ одномъ: позволь мнѣ выкупить юнаго моего слугу, британца родомъ. Едва-ли кто когда-либо имѣлъ настолько скромнаго, усерднаго, трудолюбиваго, такого ласковаго во всѣхъ случаяхъ жизни, такого преданнаго, вѣрнаго, такого женственно заботливаго слугу, какъ этотъ. Принимая во вниманіе высокія качества его души, я смѣю надѣяться, государь, что ты мнѣ не откажешь въ моей просьбѣ. Хотя онъ и служилъ римлянину, но не сдѣлалъ ни малѣйшаго зла ни одному британцу. Спаси его, государь, а другихъ можетъ и не щадить.
   Цимбелинъ. Его лицо мнѣ знакомо... Я, конечно, гдѣ-то видалъ его ранѣе... Юноша, ты однимъ взглядомъ вкрался мнѣ въ душу. Не знаю, ни почему, ни зачѣмъ я это говорю, но все-таки живи, дитя, и не благодари за это своего господина. Да, живи и проси y Цимбелина чего хочешь. Если исполненіе твоей просьбы окажется въ моей власти и можетъ быть тебѣ пріятно, я согласенъ на все, когда-бы ты даже потребовалъ освобожденія кого-нибудь изъ благороднѣйшихъ военноплѣнныхъ.
   Имоджена. Благодарю, ваше величество.
   Люцій. Я не прошу тебя ходатайствовать за мою жизнь. Я знаю, что ты сдѣлаешь это и безъ моей просьбы.
   Имоджена. Увы, нѣтъ! Мнѣ предстоитъ другое дѣло: я вижу нѣчто такое, что мнѣ болѣе горько, чѣмъ самая смерть. Жизнь-же твоя, добрый мой господинъ, должна ходатайствовать сама за себя.
   Люцій. Этотъ юноша пренебрегаетъ мною; онъ отворачивается отъ меня, покидаетъ меня на произволъ судьбы. Непродолжительны радости тѣхъ, кто возлагаетъ свои упованія на увѣренія дѣвушекъ и юношей. Почему стоитъ онъ въ такомъ недоумѣніи?
   Цимбелинъ. Чего-же ты желаешь, дитя? Ты нравишься мнѣ все болѣе и болѣе. Обдумай-же хорошенько, о чемъ тебѣ слѣдуетъ меня попросить. Знакомъ тебѣ тотъ, на кого ты смотришь? Говори: -- Ты хочешь, чтобы я даровалъ ему жизнь? Родственникъ онъ тебѣ? Другъ?
   Имоджена. Онъ римлянинъ и настолько-же мало мнѣ родственникъ, какъ и я вамъ. Нѣтъ, такъ какъ я родился вашимъ подданнымъ, вы мнѣ ближе.
   Цимбелинъ. Что-же ты смотришь на него такъ пристально?
   Имоджена. Государь, я могу сказать это вамъ только съ глаза на глазъ, если вамъ угодно будетъ меня выслушать.
   Цимбелинъ. Выслушаю охотно и со всѣмъ вниманіемъ, на какое только способенъ. Какъ твое имя?
   Имоджена. Фидэлій, государь.
   Цимбелинъ. Отнынѣ, милый мальчикъ, ты будешь моимъ пажомъ, а я твоимъ господиномъ. Отойдемъ въ сторону, и говори не стѣсняясь.
  

Отходятъ в сторону и тихо разговариваютъ между собою.

  
   Бэларій. Что за странность? Воскресъ этотъ юноша изъ мертвыхъ?
   Арвирагъ. Двѣ песчинки не могутъ быть такъ похожи одна на другую, какъ этотъ на того нѣжнолицаго и милаго юношу, что умеръ y насъ и котораго тоже звали Фидэліемъ. Какъ ты думаешь?
   Гвидерій. Умершій ожилъ.
   Бэларій. Замолчите. Посмотримъ, что будетъ далѣе. Онъ насъ не узнаетъ, но подождемъ. Бываютъ странныя сходства. Будь это дѣйствительно онъ, я убѣжденъ, что онъ непремѣнно заговорилъ-бы съ нами.
   Гвидерій. Мы, однако, видѣли его мертвымъ.
   Бэларій. Тише. Полождемъ, что будетъ далѣе.
   Пизаній (про себя). Это моя госпожа. Когда она жива, пусть будетъ, что будетъ (Цимбелинъ и Имоджена возвращаются).
   Цимбелинъ. Стань около насъ и самъ громко задавай ему вопросы (Іахиму). Плѣнникъ, подойди и отвѣчай этому ребенку, говори всю правду безъ утайки, иначе, клянусь своимъ вѣнцомъ, величіемъ и честью своего сана, жесточайшія пытки съумѣютъ распознать, что въ твоихъ словахъ правда и что ложь. Спрашивай-же его.
   Имоджена. Мнѣ хотѣлось-бы узнать, отъ кого получилъ онъ этотъ перстень?
   Постумъ (про себя). Ему какое дѣло?
   Цимбелинъ. Отвѣчай: -- какъ попалъ къ тебѣ тотъ брилліантъ, что y тебя на пальцѣ?
   Іахимъ. Ты грозишь мнѣ пыткой, если я не открою того, чего ты требуешь; но берегись, какъ-бы открытіе тайны не обратилось въ пытку для тебя самого.
   Циыбелинъ. Какъ! Для меня?
   Іахимъ. Я радъ, что вы заставляете меня открыть тайну, которая страшно тяготитъ мою душу. Я добылъ этотъ перстень при помощи обмана. Брилліантъ этотъ принадлежалъ Леонату, тому самому Леонату, котораго ты изгналъ, межъ темъ какъ, -- а это должно терзать тебя еще болѣе, чѣмъ меня, -- благороднѣе человѣка нѣтъ никого между небомъ и землею. Прикажешь продолжать, государь?
   Цимбелинъ. Да, я хочу знать все, что относится къ этому дѣлу.
   Іахимъ. Твоя дочь, это чудо совершенства, при воспоминаніи о которомъ сердце мое обливается кровью и мой смущенный преступный духъ совсѣмъ изнемогаетъ... Прости, государь! Мнѣ дурно...
   Цимбелинъ. Моя дочь? При чемъ-же тутъ она?.. Соберись съ силами. Я скорѣе-бы согласился, чтобы ты жилъ пока это угодно природѣ, чѣмъ умеръ ранѣе, чѣмъ я узнаю все. Оправься-же и говори.
   Іахимъ. Нѣсколько времени тому назадъ, -- о, будь проклятъ ударившій тогда часъ! -- я находился въ Римѣ... будь такъ-же проклятъ домъ, гдѣ это произошло!.. Шли приготовленія къ пиршеству... О, какъ было-бы хорошо, если-бы всѣ кушанья или, по крайней мѣрѣ, тѣ, что предназначались мнѣ, были отравлены... Добрый и хорошій Постумъ... Что я говорю? Онъ былъ слишкомъ хорошъ, чтобы вращаться въ средѣ людей дурныхъ, такъ-какъ былъ самымъ лучшимъ среди самихъ лучшихъ!.. Сидѣлъ онъ грустный, задумчивый... Слыша, какъ мы восхваляемъ своихъ итальянскихъ возлюбленныхъ... Да, мы такъ прославляли ихъ за красоту, что самое напыщенное хвастовство становилось блѣднымъ сравнительно съ нашими напыщенными похвалами; за стройность, увѣряя при этомъ, будто такіе чудные образцы, какъ станъ Венеры или строгой Минервы, подобныхъ которымъ природа не въ силахъ ничего создать, ничто въ сравненіи съ станомъ тѣхъ, кого мы восхваляли; наконецъ, за ихъ душевныя качества, находя въ нихъ такой запасъ этихъ качествъ, что онѣ способны увлекать мужчинъ и помимо красоты, этой вѣчной удочки, на которую ловятся мужья.
   Цимбелинъ. Я какъ на горячихъ угольяхъ! Къ дѣлу-же, къ дѣлу!
   Іахимъ. Я и такъ дойду до него слишкомъ скоро. Или ты, можетъ быть, желаешь узнать свое горе еще скорѣе?.. Постумъ, какъ подобаетъ всякому благородному влюбленному, притомъ влюбленному въ царственную подругу и сдержанному какъ сама добродѣтель, выступилъ противъ насъ и, нисколько не пороча тѣхъ, кого мы восхваляли, сталъ такими красками и такими вдохновенными словами описывать превосходство своей супруги, что изъ начертаннаго имъ образа мы скоро поняли, что мы сами или олухи, или что мы восторгаемся судомойками.
   Цимбелинъ. Будетъ, будетъ! Къ дѣлу!
   Іахимъ. Вотъ мы и дошли до него. Когда-же рѣчь коснулась цѣломудрія твоей дочери, онъ сталъ говорить такъ, что можно было подумать, будто Діану посѣщаютъ страстныя сновидѣнія, и только одна Имоджена вполнѣ чиста и холода. Слыша это, я, негодяй, усомнился въ его словахъ и предложилъ закладъ, ставя свое золото противъ вотъ этого перстня, находившагося тогда y него на пальцѣ. Я утверждалъ, что вкушу блаженство на ея брачномъ ложѣ, что цѣною ея паденія и своего собственнаго выиграю закладъ. Онъ, какъ истинный рыцарь, такъ-же твердо вѣря въ ея цѣломудріе, какъ и послѣдствіи убѣдился въ немъ по опыту, принялъ закладъ, не колеблясь ни минуты. Онъ такъ-же увѣренно прозакладывалъ бы карбункулъ изъ колесницы Феба и могъ бы смѣло это сдѣлать даже въ томъ случаѣ, если бы карбункулу была такая-же цѣна, какъ и всей колесницѣ. Съ этою цѣлью я тотчасъ-же отправился въ Британію. Ты, государь, можетъ быть, припомнишь мой пріѣздъ къ твоему двору, гдѣ твоя цѣломудренная дочь вполнѣ выяснила мнѣ всю разницу между истинною любовью и сластолюбіемъ. Лишенный такимъ образомъ надежды, но не желанія выиграть закладъ, мой хитрый итальянскій мозгъ подсказалъ мнѣ величайшую гнусность, которая, однако, какъ нельзя лучше могла привести меня къ цѣли. Ну, коротко... моя хитрость удалась вполнѣ, и я скоро вернулся въ Римъ съ цѣлымъ запасомъ лживыхъ уликъ, вполнѣ достаточныхъ для того, чтобы свести съ ума благороднаго Леоната. Разрушая его вѣру въ жену разными свидѣтельствами и будто-бы несомнѣнными доказательствами, какъ то: -- описаніемъ картияъ, ковровъ, потомъ вотъ этимъ браслетомъ, добытымъ мною съ такою бѣсовскою ловкостью; наконецъ, описаніемъ сокровенной родинки на ея тѣлѣ... я такъ сильно поколебалъ его вѣру, что онъ не могъ не придти къ убѣжденію, что жеа его расторгла узы цѣломудрія и сдѣлала это для меня... Затѣмъ... Однако, я вижу его самого...
   Постумъ (выступая впередъ). Да, его, итальянскій дьяволъ! О, какой-же я легковѣрный глупецъ! Какое чудовище, убійца, воръ!.. Давайте мнѣ всѣ кдички, какими позорятъ злодѣевъ прошедшихъ, настоящихъ и будущихъ!.. О, дайте мнѣ веревку, ножъ или ядъ! Отправьте меня къ какому-нибудь праведному, но неумолимому судьѣ! Посылай, государь, за опытнѣйшиыи палачами, чтобы они подвергли меня самымъ утонченнымъ пыткамъ, потому что я такое чудовище, отвратительнѣе котораго нѣтъ на свѣтѣ. Я тотъ самый Постумъ, который убилъ твою дочь. Нѣтъ, я, мерзавецъ, лгу! Не я самъ убилъ ее: это сдѣлалъ другой мерзавецъ, который, однако, много лучше меня, святотатственнаго вора!.. Она была храмомъ добродѣтели! Нѣтъ, она была самою добродѣтелью! Плюйте мнѣ въ лицо! бросайте въ меня каменьями и грязью! травите уличными собаками! Пусть отнынѣ каждому негодяю кличка будетъ: -- "Леонатъ Постумъ!" и все-таки, какъ-бы ни былъ гнусенъ этотъ негодяй, онъ окажется лучше иеня! О, Имоджена, царица моя, жизнь моя, жена моя! О, Имоджена, Имоджена, Имоджена!
   Имоджена. Успокойся! Послушай, послушай!
   Постумъ. Мое горе, кажется, хотятъ обратить въ шутку? Не допущу я этого! Прочь отъ меня, дерзкій пажъ! (Наноситъ ей ударъ; она падаетъ безъ чувствъ).
   Пизаній. О, помогите, помогите моей и вашей госпожѣ! Да, Постумъ, ранѣе ты жены своей не убивалъ, а убилъ ее только теперь! Помогите-же, помогите! О, высокочтнмая моя госпожа!
   Цимбелинъ. Что это такое? Мнѣ кажется, будто все вокругъ меня кружится!...
   Пизаній. Приди въ себя, безцѣнная госпожа!
   Цимбелинъ. Если это такъ, боги очевидно хотятъ прц помощи людей убить меня смертельною радостью!
   Пизаній. Какъ вы себя чувствуете, добрѣйшая госпожа?
   Имоджена. Прочь съ глазъ моихъ! Ты далъ мяѣ яду!.. Вонъ отсюда, опасный человѣкъ! Не смѣй дышатъ тамъ, гдѣ есть царственныя лица.
   Цимбелинъ. Это голосъ Имоджены.
   Пизаній. Да забросаютъ меня боги пылающею сѣрой, если я зналъ, что въ ящикѣ, который я тебѣ далъ, находился ядъ! Я думалъ, что въ немъ цѣлебное средство, и получиль его отъ королевы.
   Цимбелинъ. Еще новая неожиданность!
   Имоджена. Это цѣлебное средство отравило меня.
   Корнелій. О, боги, я забылъ еще объ одномъ предсмертномъ признаніи королевы, которое должно вполнѣ оправдать этого человѣка. Она говорила: -- "Если Пизаній передалъ ей мое снадобье, считая его цѣлебнымъ средствомъ, я угостила ее такъ, какъ угощають крысъ".
   Цимбелинъ. Что это значитъ, Корнелій?
   Корнелій. Государъ, королева подъ предлогомъ любознательности часто требовала, чтобы я составлялъ для нея разные яды, говоря, что будетъ дѣлать опыты съ этими ядами надъ кошками, надъ собаками и надъ другими, ничего стоющими животными. Я-же, боясь, какъ бы y нея не было преступныхъ цѣлей, приготовилъ такое снадобье, которое будучи проглочено, заставитъ человѣка совсѣмъ принять видъ умершаго, но только на короткое время; онъ скоро оживетъ и всѣ жизненныя отправленія будутъ снова совершаться вт немъ, какъ слѣдуегъ. Вн, вѣрео, приняли этого снадобья принцесса?
   Имоджена. Разумѣется, приняла; меня поэтому и сочли умершей.
   Бэларій. Вотъ, дѣти, откуда произошла наша ошибка.
   Гвидерій. Это Фидэлій. Теперь нѣтъ болѣе никакого сомнѣнія.
   Имоджена. Зачѣмъ оттолкнулъ ты отъ себя законвую свою жену? Вообрази теперь, будто ты стоишь на скалѣ; оттолкни и свергни меня съ нея (Обнимаетъ его).
   Постумъ. Нѣтъ, жизнь моя, виси здѣсь, какъ плодъ на деревѣ, пока не умрет само дерево.
   Цимбелинъ. Что-же это такое? Ты, мое дитя, плоть отъ плоти моей, заставляешь меня только глупо глядѣть на все происходящее и не скажешь мнѣ ни слова?
   Имоджена (становясь на колѣни). Благослови, государь!
   Бэларій. Я не осуждаю васъ, что вы оба полюбили этого юношу; y васъ были уважительныя причины.
   Цимбелинъ. Пусть мои льющіяся слезы превратятся для тебя въ святую воду. Ты слышала, Имоджена, мачиха твоя умерла.
   Имоджена. Мнѣ ее душевно жаль, государь.
   Цимбелинъ. Не стоитъ жалѣть; она была нехорошая. Мы главнымъ образомъ обязаны ей тѣмъ, что вынуждены быля встрѣтиться прп такихъ странныхъ обстоятелвствахъ. Сынъ ея тоже исчезъ, и мы не знаемъ ни какъ, ни куда.
   Пизаній. Теперь, государь, когда страхъ мой миновалъ, я скажу всю правду. Узнавъ, что госпожи моей во дворцѣ больше нѣтъ, принцъ Клотэнъ пришелъ ко мнѣ съ обнаженнымъ мечемъ. Съ яѣной y рта онъ грозилъ убить меня тутъ-же на мѣстѣ, если я не сообщу ему, куда она скрылась. Въ это время при мнѣ находшгось письмо отъ моего господнна, написанное съ цѣлью ввести въ заблужденіе другое лщо. Содержаніе письма побудило принца отправиться отыскивать пропавпіую принцессу въ горы, что находятся по близости Мильфорда. Затѣмъ, кипя гнѣвомъ и переодѣвшясь въ платье моего гослодина, которое онъ заставилъ меня ему выдать, онъ поснѣшно поскакалъ въ путь, питая самыя преступныя намѣренія относительно чести моей госпожи, то-есть, клянясь изнасиловать ее во чтобы-то ни стало. Какая судьба постигла его далѣе, не знаю.
   Гвидерій. Я докончу твой разсказъ. Я убилъ Клотэна въ тѣхъ самыхъ горахъ.
   Цимбелинъ. О, боги! Не хотѣлосъ-бы мнѣ, чтобы мои уста за твои доблестиыя дѣянія произнесли тебѣ строгій приговоръ. Умоляю тебя, мужественный юноша, отрекись отъ своихъ словъ.
   Гвидерій. Я сдѣлалъ то, что сказалъ.
   Цимбелинъ. Но онъ вѣдь былъ принцъ.
   Гвидерій. И притомъ дерзкій до крайности. Когда онъ оскорблялъ меяя, въ немъ не было ничего, что дѣлало бы его хоть сколько-нибудь похожимъ на принца. Онъ выводилъ меня изъ себя такими словами, что я возмутился-бы и противъ моря, если-бы оно вздумало такъ на меня ревѣть. Я отрубилъ ему голову и очень счастливъ, что его теперь здѣсь нѣтъ; вслѣдствіе этого онъ не можетъ разсказать про меня того-же, что разсказываю про него я.
   Цимбелинъ. Мнѣ очень тебя жаль! Тебя осудилъ собственный твой языкъ, и ты долженъ подвергнуться карѣ закона. Тебя ждетъ смерть.
   Имоджена. А я думала, что обезглавленный человѣкъ мой мужъ.
   Цимбелинъ. Свяжите преступника и уведите его съ нашихъ гдазъ.
   Бэларій. Повремени, государь! Онъ много лучше того кого убилъ, и родомъ не уступаетъ тебѣ самому. Къ томуже ты обязанъ ему такой услугой, какой не оказалъ-бы тебѣ цѣлый рой Клотэновъ. Не прикасайтесь къ его рукамъ; онѣ созданы не для оковъ.
   Цимбелинъ. Зачѣмъ, престарѣлый воинъ, хочешь ты умалить цѣну своей заслуги? Зачѣмъ вызываешь нашъ гнѣвъ, не получивъ еще награды? Какъ можетъ онъ родомъ быть не хуже насъ?
   Арвирагъ. Въ этомъ онъ зашелъ слишкомъ далеко.
   Цимбелинъ. За то и умретъ.
   Бэларій. Мы умремъ всѣ трое, но я прежде докажу, что про двоихъ изъ насъ можно сказать тоже, что я сказалъ про первато. Дѣти, приходится заводить рѣчь объ обстоятельствѣ. крайне опасномъ для меня, но которое васъ приведетъ къ величайшему благополучію.
   Арвирагъ. Опасность, грозящая тебѣ, угрожаетъ и намъ.
   Гвидерій. У насъ все должно быть общее: -- и опасность, и счастіе.
   Бэларій. Ну, нечего дѣлать! Былъ y тебя, государь,подданный, котораго звали Бэларіемъ?
   Цимбелинъ. Да, былъ; но онъ изгнанъ за измѣну.
   Бэларій. Теперь онъ такихъ-же лѣтъ, какъ я. Да, онъ дѣйствительно изгнанникъ, но въ чемъ состояла его измѣна, не знаю до сихъ поръ.
   Цимбелинъ. Схватить его! Его не спасетъ и цѣлый міръ.
   Беларій. Не горячись, государь. Заплати мнѣ прежде за то, что я вскормилъ твоихъ сыновей, а потомъ бери себѣ все то, что я получу отъ тебя.
   Цимбелинъ. За то, что ты вскормилъ моихъ сыновей
   Бэларій. Можетъ-быть, я въ самомъ дѣлѣ говорю слишкомъ грубо, даже дерзко. Но вотъ я преклонилъ колѣно и не встану до тѣхъ поръ, пока не возведу сыновей моихъ на подобающую имъ высоту, Затѣмъ можешь, какъ угодно,карать ихъ стараго отца. Государь, два эти юноши, называющіе меня отцомъ и думающіе, будто я дѣйствительно имъ отецъ, не мои сыновья, а твои.
   Цимбелинъ. Мои? Какъ это можетъ быть?
   Бэларій. Такъ-же, какъ самъ ты сынъ своего отца. Теперь я называюсь Морганомъ, но я самый тотъ Бэларій, котораго ты отправилъ когда-то въ изгнаніе. Твое желаніе покарать меня было единственнымъ моимъ преступленіемъ, и мое наказаніе было моею измѣною. Виноватъ я только въ томъ, что пострадалъ безъ всякой вины. Прекрасныхъ этихъ юношей, -- они и душою такъ-же прекрасны, какъ наружностью, -- я воспитывалъ много лѣтъ, и научилъ ихъ всему, чему могъ, а какъ я былъ воспитанъ, ты знаешь самъ. Послѣ моего изгнанія, чтобы удобнѣе завладѣть твоими дѣтьми, я женился на ихъ кормилицѣ Еврифилѣ. Она-то ихъ и похитила. Склонилъ ее на это я, потому что еще ранѣе былъ наказанъ за то, что сдѣлалъ потомъ. Преслѣдованіе за преданность натолкнуло меня на измѣну. Чѣмъ болѣе горевалъ ты о ихъ утратѣ, тѣмъ сильнѣе росло во мнѣ убѣжденіе, что мой проступокъ достигъ цѣли. Но вотъ теперь, государь, я возвращаю ихъ тебѣ снова, возвращаю единственныхъ двухъ товарищей, какіе были y меня въ мірѣ. Да снизойдетъ на нихъ росою благополучія благословеніе осѣняющихъ насъ небесъ! Они достойны сіять на этихъ небесахъ яркими звѣздами.
   Цимбелинъ. Ты говоришь, а самъ плачешь горько. Услуга, которую вы всѣ трое оказали мнѣ, еще невѣроятнѣе твоего разсказа. Я потерялъ-было дѣтей моихъ. Если это дѣйствительно они, лучшихъ сыновей мнѣ и желать нельзя.
   Бэларій. Еще всего два-три слова. Этотъ юноша доблестнѣйшій изъ принцевъ и названный мною Полидоромъ, твой Гвидерій, а этотъ, -- мой Кадвалъ, -- Арвирагъ, младшій твой царственный сынъ. Онъ, государь, былъ закутанъ въ великолѣпное одѣяло, вытканное самою королевою, ихъ матерью. Для большаго удостовѣренія я могу предоставить это одѣяло какъ доказательство.
   Цимбелинъ. У Гвидерія на шеѣ было родимое пятно въ видѣ кровавой звѣздочки. Пятно это было замѣчательною отмѣтиной.
   Бэларій. Оно существуетъ и до сихъ поръ какъ будто для того, чтобы тебѣ легче было признать его.
   Цимвелинъ. Чтоже это такое? Я -- словно мать, разомъ родившаяся тройней! Дѣти мои, такъ странно вырванныя изъ своей среды, возвращаются въ нее снова... Но ты, бѣдная моя Имоджена, лишаешься черезъ это царственнаго вѣнца.
   Имоджена. За то, государь, я пріобрѣтаю два новые міра. Милые мои братья, вотъ какъ пришлось намъ встрѣтиться. Однако, видите, въ моихъ словахъ было болѣе правды чѣмъ въ вашихъ. Вы называли меня братомъ, тогда какъ я была вашею сестрою; я-же называла васъ братьями, какъ оказалось и на самомъ дѣлѣ.
   Цимбелинъ. Развѣ вы когда-нибудь встрѣчались и ранѣе?
   Арвивагъ. Какъ-же, государь, встрѣчались.
   Гвидерій. Мы полюбили ее съ перваго взгляда и любили до тѣхъ поръ, пока не сочли умершей.
   Корнелій. Послѣ того, какъ она приняла снадобье, данное королевой!
   Цимбелинъ. О, мудрое чутье природы! Когда-же узнаю я все, какъ слѣдуетъ? Съ этимъ спѣшнымъ изложеніемъ связано такъ много обстоятельствъ, требующихъ болѣе подробныхъ разъясненій, чѣмъ твой теперешній разсказъ... Гдѣ жила ты это время? Какъ попала на службу къ римскому нашему плѣннику? Какъ разсталась съ братьями и какъ встрѣтилась съ ними ранѣе? Зачѣмъ бѣжала ты отъ двора и куда? Эти вопросы, -- какъ не знаю еще сколько другихъ, -- задать мнѣ тебѣ необходимо... Мнѣ хотѣлось-бы разъяснить всѣ эти побочныя обстоятельства, все это странное сцѣпленіе случайностей; но теперь не время и не мѣсто для дальнѣйшихъ разспросовъ. Смотрите, Постумъ бросилъ якорь близъ Имоджены, а она, словно безвредная молнія, съ восторгомъ глядя на него, на братьевъ, на меня, ея короля и повелителя, озаряетъ насъ всѣхъ своимъ сіяніемъ. Всѣ мы отвѣчаемъ ей тѣмъ-же. Идемте, и пусть храмы наполнятся дымомъ отъ нашихъ жертвъ. (Бэларію). Отнынѣ ты мой брать и останешься имъ навсегда.
   Имоджена. А мнѣ -- отцомъ. Твоей помощи обязана я тѣмъ, что дожила до такой счастливой минуты.
   Цимбелинъ. Всѣ мы довольны и счастливы, кромѣ плѣнныхъ узниковъ. Пусть радуются и они; пусть примутъ участіе въ нашемъ ликованіи.
   Имоджена. Теперь, добрый господинъ, я готова къ твоимъ услугамъ.
   Люцій. Будь счастлива.
   Цимбелинъ. Какъ было бы хорошо, если-бы исчезнувшій воинъ, сражавшійся такъ доблестно, тоже находился здѣсь и далъ королю возможность отблагодарить его достойным образомъ.
   Постумъ. Государь, я самый тотъ воинъ, который въ бѣдной одеждѣ сражался рядомъ съ троими этими храбрецами. На то, чтобы облечься въ такую одежду, y меня была тогда собственная цѣль. Что это былъ именно я, можетъ подтвердить Іахимъ. Я повергъ тебя на землю, Іахимъ, и могъ бы тутъ-же покончить съ тобою.
   Іахимъ (преклоняя колѣно). Вотъ я опять повергаюсь передъ тобою въ прахъ, но на этотъ разъ преклонить передъ тобою колѣна заставляетъ меня удрученная совѣсть, межъ тѣмъ какъ тогда ихъ согнула твоя непобѣдимая сила. Прошу тебя, лиши меня жизни, которою я обязанъ тебѣ не впервые, а такъ-же возьми назадъ свой перстень. Вотъ и браслетъ цѣломудреннѣйшей изъ принцессъ, когда-либо клявшейся въ вѣрности любимому человѣку.
   Постумъ. Не преклоняй передо мною колѣнъ. Я милосердіемъ выказываю свое торжество надъ тобою; моя месть -- прощеніе. Живи и поступай съ другими честнѣе, чѣмъ со мною.
   Цимбелинъ. Приговоръ вполнѣ благородный: онъ учитъ насъ великодушію. Прощаю всѣхъ.
   Арвирагъ. Ты помогалъ намъ, какъ бы думая, что ты намъ брать, и я очень счастливъ, что ты намъ въ самомъ дѣлѣ братъ.
   Постумъ. Вашъ покорнѣйшій слуга, принцы. Доблестный военачальникъ Рима, позови своего кудесника. Во время сна, я видѣлъ призраки моихъ родныхъ и Юпитера, слетѣвшаго на землю на своемъ орлѣ. Проснувшись, я нашелъ на груди вотъ эти таблички, содержаніе которыхъ до того темно, что я ничего не понялъ. Пусть кудесникъ истолкуетъ ихъ и тѣмъ покажетъ свое знаніе.
   Люцій. Филармонъ!
   Кудесникъ. Я здѣсь.
   Люцій. Прочти и растолкуй.
   Кудесникъ (читаетъ). "Когда львенокъ, не знавшій самъ, кто онъ, найдетъ то, чего не искалъ, его внезапно охватитъ струей ласковаго воздуха, а когда вѣтви вѣкового кедра, которыя всѣ много лѣтъ считали погибшими, зазеленеютъ снова на старомъ стволѣ, окончатся и бѣдствія Постума, Британія снова будетъ счастлива и пышно разцвѣтетъ среди изобилія и мира". Львенокъ -- это вы, Леонатъ; на это прямо указываетъ составъ вашего имени: Leo-natus, то-есть, рожденный львомъ (Цимбелину). Струя ласковаго воздуха -- это твоя добродѣтельная дочь. Нѣжный воздухъ по-римски, вѣдь mollis aer, а molis aer, сливаясь въ mulier, по моему толкованію, означаетъ вѣрнѣйшую изъ женъ, которая, въ подтвержденіе словъ оракула, сейчасъ обняла тебя, какъ ласковѣйшій воздухъ, тогда какъ ты не ждалъ ея и не искалъ.
   Цимбелинъ. Похоже на правду!
   Кудесннкъ. Вѣковой кедръ, Цимбелинъ, -- ты самъ, а зеленѣющія вѣтви -- сыновья твои, похищенные Бэларіемъ. Много лѣтъ считались они умершими, но теперь ожили и присоединились къ царственному кедру, отпрыски котораго сулятъ Британіи миръ и довольство!
   Цимбелинъ. Превосходно! Начнемъ-же съ мира. Хотя побѣда, Люцій, и осталась за нами, мы добровольно покоряемся цесарю римской имперіи и обязуемся платить ему обычную дань. Мы отказались выплачивать ее по наущенію злой нашей королевы, а ее вмѣстѣ съ сыномъ жестоко покарало теперь правосудіе небесъ.
   Кудесникъ. Созвучія этого мира настраиваются небесными перстами. Видѣніе, объясненное мною Люцію почти въ самомъ началѣ этой еще не вполнѣ остывшей борьбы, теперь выяснилось окончательно. Римскій орелъ, такъ пышно летѣвшій съ юга на западъ и, все уменьшаясь, исчезнувшій наконецъ въ лучахъ солнца, предвѣщалъ, что нашъ вѣнценосный Цезарь снова соединится узами дружбы съ лучезарнымъ Цимбелиномъ, такъ ярко сіяющимъ на западѣ.
   Цимбелинъ. Восхвалимте-же боговъ, и пусть благовонный дымъ, клубящійся съ нашихъ жертвенниковъ, поднимется до ихъ ноздрей. Обрадуемъ всѣхъ нашихъ подданныхъ извѣстіемъ, что миръ заключенъ. Идемте; пусть римскія и британскія знамена развѣваются рядомъ. Такъ войдемъ мы въ Лудъ и тамъ, скрѣпя этотъ миръ въ храмѣ великаго Юпитера, ознаменуемъ его новыми торжествами. Идемте; никогда война не оканчивалась ранѣе, чѣмъ окровавленныя руки не были омыты такимъ миромъ.
  

ЦИМБЕЛИНЪ.

  
   Стр. 1. Цимбелинъ появился въ печати впервые въ 1623 году въ изданіи in-folio. Большинство изслѣдователей относитъ теперь время его созданія къ послѣднему періоду драматическаго творчества Шекспира, когда создались "Буря" и "Зимняя сказка." Тѣмъ не менѣе споровъ о времени созданія этой пьесы прежде было не мало. Мэлонъ категорически говорилъ: "Цимбелинъ", я думаю, написанъ въ 1605 году". По мнѣнію Тика драма была написана въ 1615 году за годъ до смерти поэта. Кольеръ относилъ созданіе "Цимбелина" къ 1610--1611 году. Канвою для Цимбелина послужила хроника Голиншеда и девятая новелла второго дня "Декамерона" Бокаччіо. "Цимбелинъ", по Голиншеду, считается однимъ изъ преемниковъ короля Лира и принадлежитъ къ династіи языческихъ правителей Британіи.
   Стр. 4. Тенанцій -- отецъ Цимбелина и племянникъ Кассибелана.
   Стр. 11. Первоначально были указаны, кромѣ француза, еще нѣмецъ и испанецъ. Это нѣмыя роли, и потому онѣ могли безъ ущерба для хода пьесы быть исключены и въ перечисленіи лицъ, участвующихъ въ этой сценѣ. Шекспиръ, безъ сомнѣнія, имѣлъ въ виду только указать, что безумное пари Постума состоялось въ средѣ стекавшихся въ Римъ иностранцевъ.
   Стр. 13. Постумъ говоритъ,что онъ "не любовникъ, а только почитатель" Имоджены, чтобы еще больше возвысить значеніе своей похвалы Имодженѣ, -- похвалы, исходящей отъ разсудка, а не отъ сердца.
   Стр. 23. Цитерея -- островъ y береговъ Лаконіи. Здѣсь, по греческимъ сказаніямъ, родилась изъ морской пѣны Афродита-Венера, богиня любви. Вслѣдствіе этого и Венеру, и уподобляемыхъ ей женщинъ -- иногда называютъ именемъ Цитереи или Цитеры.
   Стр. 28. Іоахимъ упоминаетъ о томъ Тарквиніѣ, который изнасиловалъ цѣломудренную Лукрецію, не пережившую своего позора.
   Стр. 29. Царь Ѳракіи, Терей, былъ мужемъ Прогніи, дочери аѳинскаго царя Пандіона III. Онъ обезчестилъ свою свояченицу Филомелу. Боясь, чтобы она не разгласила его преступленія, онъ отрѣзалъ ей языкъ и заперъ ее въ темницу. Однако она нашла возможность увидаться съ своей сестрой и знаками объяснить ей свое несчастье. Чтобы отомстить Терею, сестры убили его сына Итиса и мясомъ послѣдняго накормили Терея. Филомела и Прогнія были превращены въ соловья и ласточку, а Терей въ коршуна.
   Стр. 29. "Торопитесь, торопитесь, драконы ночи." Ночь представлялась въ древности женщиной, несущейся подъ темнымъ звѣзднымъ покрываломъ въ колесницѣ, запряженной драконам.
   Стр. 30. "Голосъ самаго несомнѣннаго евнуха". Это намекъ на извѣстное явленіе въ исторіи вокальной музыки: дискантами кастратовъ замѣняли женскіе голоса.
   Стр. 40. "Твой дядя, Кассибеланъ". Цимбелинъ, былъ внучатнымъ племянникомъ Кассибелана, такъ какъ Цимбелииъ былъ сыномъ Тенанція, племянника Кассибелана. Послѣдній соглашался сначала платить дань римлянамъ и отбилъ ихъ нападеніе, но при вторичномъ нападеніи Юлія Цезаря принужденъ былъ сдѣлаться римскимъ данникомъ. Такъ говоритъ объ этомъ хроника Годиншеда.
   Стр. 40. Городъ Лудъ есть ничто иное, какъ нынѣшній Лондонъ, предполагая, что London есть сокращенія Lud's town (Лудъ-городъ). Король Лудъ, дѣдъ Цимбелина, былъ братомъ Кассибелана и царствовалъ передъ послѣднимъ. Преданіе говоритъ, что онъ-то и перестроилъ сказочную столицу, построенную внукомъ Гектора подъ названіемъ Новой Трои. Въ Лондонѣ до сихъ поръ существуетъ улица, носящая названіе Ludgate (Ворота Луда).
   Стр. 41. Мульмуцій былъ сыномъ древняго британскаго правителя Клотэна; онъ побѣдилъ другихъ герцоговъ и послѣ смерти своего отца взялъ бразды правленія британской монархіи въ 3529 году отъ сотворенія міра. Изданные имъ законы, носившіе долго названіе "мульмуціевыхъ законовъ", были переведены на латинскій языкъ Прикусомъ, потомъ появились въ англійскомъ переводѣ короля англійскаго Альфреда, который ввелъ ихъ въ свой статутъ Мульмуцій первый торжественно короновался золотою короною въ Британіи и потому онъ называется первымъ британскимъ королемъ, тогда какъ его предшественники назывались предводителями, герцогами или правителями.
   Стр. 41. "Цезарь посвятилъ меня въ рыцари". Это въ сущности анахронизмъ, но въ этомъ случаѣ Шекспиръ строго придерживается хроники Голиншеда.
   Стр. 42. Въ шекспировскія времена отравленія были въ большомъ ходу въ Италіи, и вѣра въ итальянскіе яды была всеобщею.
   Стр. 44. Представленіе о великанѣ читателями того времени соединялось съ понятіемъ о мусульманахъ -- сарацинахъ.
   Стр. 44. "Нагнитесь-же, дѣти" -- "Stoop, boys". Эта фраза возбудила много споровъ такъ какъ первоначально вмѣсто "stoop" прочли "sleep" --"спите". Роу прочелъ зто слово "see" -- "смотрите". Малонъ предполагалъ видѣть въ этомъ словѣ "sweet", -- "сладкіе, милые". Первый прочелъ это слово, какъ слѣдуетъ, Гаммеръ.
   Стр. 67. "Реполовъ натаскаетъ цвѣтовъ на твою могилу". Во времена Шекспира существовало народное повѣрье, что реполовъ является какъ бы могильщикомъ для непохороненныхъ труповъ, которые онъ покрывает цвѣтами и мохомъ.
   Стр. 68. Упоминаемый Гомеромъ Терсить былъ уродомъ, злымъ насмѣшникомъ и негодяемъ; напротивъ того, сынъ Теламона, царя саламинскаго, Аяксъ, изображается однимъ изъ красивѣйшихъ и храбрѣйшихъ грековъ, осаждавшихъ Трою.
   Стр. 69. "Для похоронъ мнимоумершаго Фидэлія, говоритъ Джонсонъ, была еще написана пѣсня моимъ несчастнымъ другомъ Уилльямомъ Коллинсомъ изъ Чичестера, необыкновенно образованнымъ и талантливымъ человѣкомъ". Въ концѣ Цимбелина онъ перепечатываетъ эту трогательную пѣсню Коллинса въ шесть куплетовъ. Клдлинсъ (род. 1720, ум. 1756 г.) былъ англійскій поэтъ; встрѣченный равнодушно или враждебно въ литературѣ, онъ впалъ въ нищету и умеръ въ больницѣ душевнобольныхъ.
   Стр. 71. "Вѣроятно, говоритъ Стивенсъ, Шекспиръ подъ словами "братъ Сіенны" подразумѣвалъ "брата сіоннскаго государя", но, къ несчастію, Сіенна была республикой".
   Стр. 79. "Странный рядъ случайностей: ущелье, старикъ, юноши!" Шекспиръ здѣсь воспользовался историческимъ фактомъ, и только перенесъ во времена Цимбелина событіе, которое случилось въ 976 году во время войны Кеннета Шотландскаго съ датчанами,
   Стр. 80. Конецъ III сцены I дѣйствія -- единственная, по замѣчанію Ритсона, нѣмая сцена въ полныхъ движенія пьесахъ Шекспира, и исполненіе ея зависитъ всецѣло отъ мимическихъ способностей актеровъ. Самъ же Шекспиръ, какъ извѣстно, рѣзко высказался въ Гамлетѣ противъ "безсмысленныхъ пантомимъ".
   Стр. 81. Люцина -- богиня родильницъ и новорожденныхъ

А. Михайловъ.

  
и его сыновей считаютъ за ангеловъ.
   2-й капитанъ.-- Тамъ былъ еще четвертый человѣкъ, въ простой одеждѣ; онъ имъ помогалъ.
   1-й капитанъ.-- Такъ говорятъ; но никого изъ нихъ
   Не могутъ отыскать. Постой! Кто это?
   Постумъ. Я Римлянинъ!.. И здѣсь бы не бродилъ,
   Когда-бъ вослѣдъ за мною шли другіе.
   2- й капитанъ.-- Связать его! Собака! Ни одинъ
   Изъ земляковъ твоихъ не возвратится
   Разсказывать, какъ васъ вороны наши
   Клевали!.. Онъ отвѣтилъ свысока,
   Какъ будто знатный. Къ королю злодѣя!

(Входятъ: Цимбелинъ со свитой, Белларій, Гвидерій, Арвираіъ, Пизаніо и римскіе плѣнники. Капитаны представляютъ Постума Цимбелину, который отдастъ его тюремщику; послѣ этою всѣ уходятъ).

  

ЯВЛЕНІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Тюрьма. (Входятъ: Постумъ и два тюремщика).

   1- й тюремщикъ.-- Теперь васъ не украдутъ: вы въ цѣпяхъ;
   Паситесь, если пастбище найдете!
   2- й тюремщикъ.-- Или когда найдете аппетитъ! (Оба уходятъ).
   Постумъ.-- Добро пожаловать, моя тюрьма!
   Я убѣжденъ, ты -- вѣрный путь къ свободѣ!
   Счастливѣй я подагрика, который
   Скорѣй желаетъ вѣчно такъ стонать,
   Чѣмъ излѣчиться смертью, этимъ вѣрнымъ
   Изъ всѣхъ врачей; она -- волшебный ключъ,
   Который разверзаетъ наши цѣпи!
   О, совѣсть! ты закована сильнѣй
   И рукъ, и ногъ моихъ... Святые боги!
   Пошлите мнѣ оружье покаянья,
   Чтобы разбить мнѣ цѣпи и навѣкъ
   Свободнымъ быть!-- Довольно ли того,
   Что я тоскую такъ?-- Земныя дѣти
   Земныхъ отцовъ рыданьями смягчаютъ:
   Но милости не больше-ль у боговъ?
   Раскаяться я долженъ! И тѣмъ лучше
   Я это сдѣлаю въ моихъ цѣпяхъ,
   Желанныхъ, не насильственныхъ цѣпяхъ!
   Когда платежъ свободу возвращаетъ,
   Всего меня берите, безъ остатка,
   Я знаю, вы добрѣе злыхъ людей,
   Которые у должниковъ порою
   Берутъ всего лишь третью, иль шестую,
   Или десятую частицу долга,
   А прочимъ позволяютъ имъ опять
   Разжиться; но не этого мнѣ нужно.
   За жизнь моей безцѣнной Имоджены
   Возьмите жизнь мою; хотя она
   Не столько дорога, но все же жизнь!
   Вы отчеканили ее! На свѣтѣ
   Притомъ не всякую монету вѣсятъ,
   И принимаютъ деньги, если только
   На нихъ условный штемпель сохраненъ!..
   Возьмите же меня, я -- вашъ чеканъ;
   Внемлите мнѣ, властительныя силы;
   Когда хотите бы свести разсчетъ,
   Возьмите жизнь мою и уничтожьте
   Холодныя оковы!.. Имоджена!..
   Поговоримъ съ тобой въ молчаньи ночи... (Засыпаетъ).

(Торжественная музыка.-- Являются видѣнія: Сицилій Леонатъ, отецъ Постума, старикъ въ одеждѣ воина; онъ ведетъ за руку свою жену, матъ Постума. За ними, послѣ новой музыки, слѣдуютъ два брата Постума, въ ранахъ, отъ которыхъ они пали въ сраженіи. Всp3; они окружаютъ соннаго Постума).

   Сицилій.-- Владыка грома, пощади
   Малютокъ смертныхъ, мухъ;
   Съ Юноной, съ Марсомъ ты воюй,
             Они твой страстный духъ
                       И шашни сторожатъ!
   Правъ бѣдный сынъ мой, хоть его
             Лица я не видалъ:
   Скончался я, какъ въ узахъ онъ
             Законовъ жизни ждалъ!
   Ты, говорятъ, слывешь отцомъ
             Сиротокъ-бѣдняковъ:
   Сними-жъ съ него ты, какъ отецъ.
             Ярмо земныхъ оковъ!
   Мать.-- Меня Люцина *) не спасла;
             Я умерла въ родахъ:
   Врачу я сына отдала,--
             Онъ на чужихъ рукахъ,
                       Бѣдняжка, закричалъ!
   *) Lucina -- богиня родильницъ и новорожденныхъ дѣтей. Ее иногда смѣшиваютъ съ Діаною и Юноною и считаютъ дочерью послѣдней.
   Сицилій.-- Онъ отъ природы былъ красой,
   Какъ предки, надѣленъ;
   И, какъ наслѣдникъ нашъ, у всѣхъ
             Хвалой превознесенъ.
   1-й братъ.-- Когда-жъ для мужа онъ созрѣлъ,
             Среди родной земли,
   Никто не смѣлъ сравниться съ нимъ;
             Британцы не могли
                       Глазъ Имоджены побѣдить.
                       Онъ былъ достойнѣй всѣхъ!
   Мать.-- Зачѣмъ ты бракъ ему послалъ.
             Лишивъ его всего,--
   Отчизны, почестей отцовъ
             И радости его
                       Супруги молодой?..
   Сицилій.-- Какъ могъ ты снесть, что римскій плутъ,
             Якимо, очернилъ
   Постыдной ревностью покой
             Его душевныхъ силъ
   И смѣхъ презрѣнья на него
             И шутки устремилъ?..
   2-и братъ.-- Вотъ для чего мы всѣ пришли
             Изъ области тѣней!
   Сражаясь храбро, мы легли
             За честь земли своей:
   Да процвѣтаютъ короли
             Средь насъ, своихъ дѣтей!
   1- й братъ.-- Постумъ отваженъ и правдивъ
             У Цимбелина былъ;
   За что же ты, король боговъ,
             Надолго отложилъ
   Его награду и бѣдой
             Блаженство замѣнилъ?
   Сицилій.-- Открой кристальное окно!
             Взгляни на бѣдный край,--
   На племя храброе твое
             Обидъ не проливай!
   Мать.-- Юпитеръ! сынъ мой правъ, его
             Ты больше не терзай!
   Сицилій.-- Явись изъ мраморныхъ дворцовъ,
             Не то -- мы улетимъ
   И на тебя въ совѣтъ боговъ
             Доносъ свой подадимъ!
   2- й братъ.-- О, Зевсъ! дай помощь намъ; не то --
             Тебѣ мы отомстимъ!

(Юпитеръ спускается въ громѣ и молніи, сидя на орлѣ; онъ бросаетъ огненную стрѣлу; тѣни падаютъ на колѣни).

   Юпитеръ.-- Вы, духи жалкіе подземныхъ странъ.
   Не оскорбляйте слуха моего!
   Какъ смѣли вы, трепещущія тѣни.
   Владыку гроба обвинить? Стрѣла
   Моя съ небесъ летитъ и укрощаетъ
   Мятежныхъ смертныхъ!.. Прочь отсюда, тѣни
   Элизія, останьтесь на своихъ,
   Во-вѣкъ невянущихъ, цвѣточныхъ ложахъ!
   Не занимайтесь смертными дѣлами:
   Не вамъ о нихъ заботиться, а намъ.--
   Вы это знаете! Кого мы любимъ,
   Тому и шлемъ мы наши испытанья;
   Мы замедляемъ нашъ священный даръ,
   Затѣмъ, чтобъ онъ былъ слаще! Успокойтесь!
   Нашъ добрый духъ незримо вознесетъ
   Низверженнаго бѣдствіемъ Постума;
   Его удѣлъ готовится, и опытъ
   Слова мои на дѣлѣ подтвердитъ!
   Его рожденье встрѣтила звѣзда
   Юпитера, и въ нашемъ свѣтломъ храмѣ
   Вступилъ онъ въ бракъ!-- Вставайте, удалитесь!
   Онъ будетъ властелиномъ Имоджены,
   Счастливѣе отъ прошлыхъ, тяжкихъ бѣдъ!
   На грудь ему вы положите эту
   Дощечку. Здѣсь, по милости своей,
   Мы изложили счастіе Постума!
   Итакъ, домой! и болѣе не смѣйте
   Нетерпѣливыхъ жалобъ расточать,
   Пока еще молчитъ мой гнѣвъ опальный.
   Орелъ! лети въ чертогъ небесъ кристальный! (Улетаетъ въ тучи).
   Сицилій.-- Онъ въ громѣ къ намъ сошелъ; его дыханье
   Наполнило весь воздухъ сѣрнымъ дымомъ;
   Орелъ могучій опустился къ намъ,
   Какъ будто насъ хотѣлъ онъ уничтожить...
   Его полетъ красивѣй былъ роскошныхъ
   Земель эдема!.. Царственная птица
   Свое крыло безсмертное трепала
   И чистила могучій клювъ, какъ будто
   Доволенъ былъ ея маститый богъ!
   Всѣ.-- Благодаримъ тебя, Юпитеръ дивный!
   Сицилій.-- Закрылся снова мраморный чертогъ,
   Вошелъ въ свои покои свѣтлый богъ...
   Пойдемъ и мы! Чтобы снискать спасенье,
   Скорѣй его исполнимъ повелѣнье! (Всѣ тѣни исчезаютъ).
   Постумъ (просыпаясь).-- О, сонъ, ты былъ мнѣ дѣдомъ! Ты отца
   Родилъ Постуму, создалъ мнѣ двухъ братьевъ
   И мать; но, горе! ихъ ужъ больше нѣтъ!
   Они исчезли такъ же, какъ явились,--
   И я проснулся! Горе бѣднякамъ,
   Которые отъ случая зависятъ
   И бредятъ такъ, какъ бредилъ я теперь:
   Они проснутся и мечты желанной
   Не обрѣтутъ!-- Но нѣтъ, я ошибаюсь:
   Иные не мечтаютъ ни о чемъ
   И ничего не стоятъ,-- между тѣмъ,
   Они по горло плаваютъ въ блаженствѣ!
   Таковъ и я: не знаю самъ, за что
   Досталось мнѣ блистательное счастье?
   Какія феи посѣтили землю?..
   А!.. Книжка!.. Вотъ ужъ рѣдкое издѣлье:
   Когда-бъ оно не подражало свѣту,
   Въ которомъ платья благороднѣй тѣхъ,
   Кого онѣ скрываютъ! Небеса!
   Пускай она все то, что обѣщаетъ,
   Разскажетъ мнѣ! (Читаетъ).
   "Когда львёнокъ, самъ того не зная, и безъ поисковъ, найдетъ струю нѣжнаго воздуха и будетъ объятъ ею, и когда обломленныя у величаваго кедра вѣтви, послѣ многолѣтняго смертнаго сна, оживутъ, приростутъ къ старому пню и снова покроются свѣжими отростками,-- тогда настанетъ конецъ бѣдствіямъ Постума; Британія будетъ счастлива и процвѣтетъ въ мирѣ и довольствѣ".
   О, это снова сонъ, или слова
   Безумныхъ устъ: разсудокъ ихъ не скажетъ!
   Здѣсь что-нибудь изъ двухъ: или ничто,
   Иль рѣчь безъ смысла, иль слова такія,
   Которыхъ умъ не въ силахъ разъяснить!
   Но, что бы ни было, а въ этомъ дѣлѣ
   Подобіе моей судьбы, и я
   Пророческія строки сохраню,
   Хоть изъ одной сердечной симпатіи! (Входятъ тюремщики).
   Тюремщикъ.-- Ступайте-ка, сэръ, готовы-ли вы къ смерти?
   Постумъ.-- Скорѣе пережаренъ: я уже давно готовъ.
   Тюремщикъ.-- Рѣчь идетъ о вѣшаньи, сэръ, если вы готовы для этого, такъ вы отлично сжарены.
   Постумъ.-- Такъ! и если зрители найдутъ меня довольно вкуснымъ, то блюдо покроетъ счетъ.
   Тюремщикъ.-- Тяжеленекъ счетъ для васъ, сэръ; но да утѣшитъ васъ то, что вы больше уже не будете расплачиваться, не будете трусить трактирныхъ разсчетовъ, отъ которыхъ часто уходишь не совсѣмъ весело, хоть они и способны производить веселье; вы приходите слабые, отъ жажды покушать, а уходите, качаясь отъ того, что черезъ край хлебнули; сердитесь на то, что много заплатили, да тутъ же сердитесь и на то, что много забрали; и кошелекъ, и черепъ пусты; черепъ немного тяжеле потому, что былъ уже слишкомъ пустъ,-- а кошелекъ полегче оттого, что былъ черезчуръ уже тяжелъ: о! вы теперь поквитаетесь со всѣми этими противорѣчіями! о, милосердіе веревки, цѣною въ пенни!.. Она въ одинъ мигъ кончаетъ тысячные разсчеты: вы не найдете болѣе вѣрнаго дебета и кредита; съ нею разомъ квитается и прошедшее, и настоящее, и будущее.-- Ваша шея, сэръ, вмѣстѣ и перо, и книга, и счеты: итогъ подводится немедленно!
   Постумъ.-- Мнѣ гораздо веселѣе умирать, чѣмъ тебѣ жить.
   Тюремщикъ.-- Въ самомъ дѣлѣ, сэръ: кто спитъ, тотъ не чувствуетъ зубной боли; но если бы кто-нибудь шелъ заснуть вашимъ сномъ и висѣльнику приходилось бы помочь ему ложиться, я думаю, онъ охотно помѣнялся бы мѣстами съ своимъ сторожемъ, потому что, посмотрите-ка, сэръ, вы еще не знаете, какою дорогою вамъ идти!
   Постумъ.-- О, творецъ, очень хорошо знаю!..
   Тюремщикъ.-- Тогда въ головѣ у вашей смерти есть глаза, а я еще не видѣлъ, чтобы ее такъ рисовали, вы должны или идти по направленію, которое вамъ укажутъ обязавшіеся на это, или взять на себя то, чего, я знаю, вы не можете знать; или же пуститься на поиски, подвергаясь собственной гибели, и тогда, если вы успѣете придти къ концу вашего путешествія, я думаю, вы никогда уже не воротитесь разсказывать кому-нибудь объ этомъ.
   Постумъ.-- Говорю тебѣ, дружище, что никто не станетъ нуждаться въ глазахъ, чтобы разсмотрѣть дорогу, по которой я теперь пойду, развѣ уже тѣ, которые станутъ жмуриться и не захотятъ ея испробовать...
   Тюремщикъ.-- Что за мудреная штука была бы, если бы человѣкъ имѣлъ совершенное употребленіе глазъ для того, чтобы разсмотрѣть путь слѣпоты! Я убѣжденъ, что висѣлица -- путь къ жмуркамъ (Входитъ вѣстникъ).
   Вѣстникъ.-- Снять съ него оковы!-- Ведите плѣнника къ королю.
   Постумъ.-- Ты принесъ добрую новость!-- Меня позвали затѣмъ, чтобы, наконецъ, освободить...
   Тюремщикъ.-- Тогда я готовъ быть повѣшеннымъ.
   Постумъ.-- И ты станешь свободнѣе тюремнаго сторожа; для мертвыхъ замковъ не существуетъ (Постумъ и вѣстникъ уходятъ).
   Тюремщикъ.-- Если бы человѣкъ вздумалъ жениться на висѣлицѣ, то она родила бы ему другихъ маленькихъ висѣльницъ; по-моему, только бы онѣ и бѣжали къ ней съ такою охотою. Да, по совѣсти, есть бездѣльники побольше его,-- и тѣмъ всегда хочется пожить, а онъ еще римлянинъ! Многіе, впрочемъ, изъ этихъ господъ умираютъ противъ своей воли; такъ, къ несчастью, было бы и со мною, если бы я былъ однимъ изъ нихъ! Какъ бы мнѣ хотѣлось, чтобъ всѣ мы стали одной души -- и притомъ души доброй!-- О, тогда вымерли бы и тюремщики, и висѣлицы!.. Я говорю противъ своихъ настоящихъ выгодъ... Но -- въ желаніи моемъ есть своего рода выгода!.. (Уходитъ).
  

ЯВЛЕНІЕ ПЯТОЕ.

Палатка Цимбелина.-- (Входятъ: Цимбелинъ, Белларій, Гвидерій, Арвирагъ, Пизаніо, придворные, офицеры и свита).

   Цимбелинъ.-- По волѣ неба вы спасли престолъ:
   Скорѣй же станьте близъ меня! Прискорбно
   Моей душѣ, что мы не отыскали
   Того убогаго, но такъ богато
   Отважнаго бойца; онъ пристыдилъ
   Своимъ лохмотьемъ пышное оружье;
   Онъ выставлялъ свою нагую грудь
   Гораздо дальше латъ позолоченныхъ...
   Мы осчастливимъ всякаго, кто намъ
   Его отыщетъ, если наша милость
   Доставить можетъ счастье.
   Белларій.--           Никогда
   Не видѣлъ я такой отваги царской
   Въ такомъ вполнѣ ничтожномъ существѣ
   И подвиговъ высокихъ въ человѣкѣ,
   Который всѣмъ одно лишь обѣщалъ:
   Убожество и горе.
   Цимбелинъ.--           Ничего
   О немъ не слышно?
   Пизаніо.--           Мы его искали
   Между живыхъ и мертвыхъ, но слѣдовъ
   Его найти мы не могли.
   Цимбелинъ.--           Итакъ,
   Къ несчастью моему, въ его наградѣ
   Прямой наслѣдникъ я!-- Передаю
   Награду эту вамъ -- душа, разсудокъ
   И грудь Британіи! (Белларію, Гвидерію и Арвирагу)
                       Клянусь, чрезъ васъ
   Она живетъ.-- Но наступило время
   И васъ спросить, откуда вы?.. Скажите.
   Белларій.-- Мы родомъ, сэръ, изъ Камбріи; притомъ
   Мы джентельмены; а хвалиться больше --
   Несправедливо будетъ и нескромно;
   Я вамъ скажу, что мы, вдобавокъ, честны!
   Цимбелинъ.-- Склоните же колѣни!
   (Белларій, Гвидерій и Арвираіъ становятся на колѣни; Цимбелинъ
   посвящаетъ ихъ въ рыцари).
                                 Поднимитесь,
   Сіятельные рыцари! Я васъ
   Въ сопутниковъ престола назначаю
   И почести, которыя по сану
   Вы заслужили, обѣщаю вамъ!

(Входятъ: Корнелій и придворныя дамы).

   Цимбелинъ (Продолжаетъ).-- На лицахъ вашихъ грусть... Что такъ печально
   Привѣтствуете вы побѣду нашу?
   Вы съ виду словно Римляне какіе,
   А не орлы британскаго двора!
   Корнелій.-- Да здравствуетъ великій государь!..
   Пришлось смутить твою святую, радость:
   Скажу тебѣ, что наша королева
   Скончалась!..
   Цимбелинъ.-- Лѣкарю такая вѣсть
   Всѣхъ менѣе идетъ! Но намъ извѣстно,
   Что жизнь продлить всегда лѣкарства могутъ,
   Хоть смерть беретъ порой и лѣкарей!
   Скажите, какъ она скончалась?
   Корнелій.--           Страшенъ,
   Безуменъ былъ ея конецъ, какъ жизнь
   Несчастной; жизнь ея была для свѣта
   Мученіемъ: въ мученіяхъ она
   И умерла! Я вамъ, когда угодно,
   Всю исповѣдь ея перескажу:
   И если ошибусь я, эти дамы
   Пускай меня на словѣ перебьютъ;
   Онѣ со мною, проливая слезы,
   Стояли тамъ, когда она кончалась...
   Цимбелинъ.-- Прошу тебя, скажи.
   Корнелій.--           Во-первыхъ, намъ
   Она созналася, что не любила
   Васъ никогда; что не о васъ самихъ
   Заботилась, а о величьи вашемъ!..
   Что обвѣнчалась съ королевскимъ саномъ,
   Была супругой вашего престола,
   И не могла терпѣть особы вашей!
   Цимбелинъ.-- Она одна могла все это знать,
   И если бы, не умирая, мнѣ
   О томъ сказала, я бы не повѣрилъ
   Ея устамъ!.. Извольте продолжать!..
   Корнелій.-- Она созналась намъ, что ваша дочь,
   Которую всегда съ такой любовью
   Она передъ отцомъ ея ласкала,
   Въ глазахъ ея казалась скорпіономъ!
   Что жизнь ея, когда бы не побѣгъ
   Предупредилъ ея разсчеты злые,
   Она хотѣла тайно отравить!
   Цимбелинъ.-- Какой же тонкій, хитрый непріятель!
   Кто можетъ въ сердцѣ женщины читать?
   Что дальше?
   Корнелій.-- Дальше, сэръ, гораздо хуже:
   Она созналась намъ, что и для васъ
   Она составъ смертельный припасала;
   Что ваша жизнь отъ этого состава
   Слабѣла бы и сохла каждый мигъ
   И медленно, по дюйму, пропадала-бъ!
   А между прочимъ, ласками, слезами
   И поцѣлуями она хотѣла
   Васъ обмануть и, во-время склонивъ
   Послушаться себя, предполагала
   Наслѣдникомъ короны объявить
   Клотена! Но его побѣгъ разрушилъ
   Ея разсчетъ коварный, и она
   Съ отчаянья стыдливость потеряла;
   Въ отмщенье небесамъ и человѣку,
   Открыла всѣмъ свои предположенья;
   И, наконецъ, жалѣя, что не всѣ
   Изъ замысловъ ея созрѣть успѣли,
   Въ отчаяньи безумномъ умерла!..
   Цимбелинъ (женщинамъ).-- И это все вы слышали, милэди?
   Дамы.-- Такъ точно, государь!
   Цимбелинъ.--           Моихъ очей
   Я не виню: она была прекрасна!
   Моихъ ушей я также не виню:
   Они внимали лести королевы!
   Я не виню и сердца моего:
   Оно ее считало тѣмъ, чѣмъ только
   Она казалась намъ; подозрѣвать
   Ее въ то время было-бъ слишкомъ низко!
   О, дочь моя! Ты можешь всѣмъ сказать,
   Что я впадалъ въ безстыдное безумство.
   Твое несчастье это подтвердитъ!
   Исправьте-жъ, небеса, мою ошибку!..

(Входятъ: Люцій, Якимо, Гадатель и другіе римскіе плѣнники, подъ стражею,-- позади ихъ Постумъ и Имоджена).

   Теперь ты, Кай, не дань съ насъ собирать
   Пришелъ; Британцы свергли ваше иго,
   Хотя немало храбрыхъ потеряли!..
   Ихъ родственники просятъ насъ скорѣй
   Смирить ихъ души страждущія казнью
   Спасенныхъ плѣнниковъ, и мы на это
   Согласны: разсмотри свою судьбу!
   Люцій.-- Подумайте объ участи сраженій:
   Вы случаю обязаны побѣдой.
   Достался бы намъ онъ, остудивъ свои пылъ,
   Мы никогда съ мечемъ не угрожали-бъ
   Своимъ военноплѣннымъ! Но да будетъ
   Исполнено велѣніе боговъ,
   И выкупомъ намъ станетъ наша жизнь:
   Съ душою римской Римлянинъ мученья
   Перенесетъ; на насъ взираетъ Августъ!
   Такъ мало я забочусь о себѣ...
   И объ одномъ лишь попрошу милорда:

(Указывая на Имоджену)

   Позвольте мнѣ за этого пажа,
   Британца родомъ, вамъ представить выкупъ:
   Никто слугой подобнымъ не владѣлъ;
   Онъ ласковъ, нѣженъ, добръ, трудолюбивъ,
   Внимателенъ и вѣренъ, и опрятенъ:
   Позвольте-жъ добродѣтелямъ его
   Съ моей мольбой теперь соединиться;
   Я знаю, ваша свѣтлость не отвергнетъ
   Моей мольбы: онъ не нанесъ вреда
   Британіи, хотя служилъ у Римлянъ!
   Спаси его, великій государь.
   И не щади за это нашей крови!
   Цимбелинъ.-- Я гдѣ-то видѣлъ этого пажа;
   Его черты мнѣ кажутся знакомы.
   О, мальчикъ! взоръ твой чудный пріобрѣлъ
   Мою любовь: ты мой съ минуты этой!
   Не знаю какъ, не знаю почему,
   Но мнѣ тебѣ все хочется сказать:
   Живи, мой мальчикъ!-- Никогда не думай
   Благодарить монарха своего:
   Живи,-- проси себѣ у Цимбелина
   Какой лишь хочешь милости; пускай
   Она идетъ лишь къ нашей добротѣ
   И къ сану твоему: ты все получишь!
   Получишь все, хотя бы ты просилъ
   Свободы главнаго изъ этихъ плѣнныхъ!.. *)
   *) Эта тирада, какъ и вообще всѣ разговоры переодѣтой Имоджены съ ея братьями, въ лѣсу, показываютъ, что Шекспиръ слишкомъ глубоко былъ преданъ идеямъ своего вѣка и вѣрилъ въ мнѣнія о сродствѣ душъ и о вліяніяхъ одного человѣка на другаго посредствомъ магнетическаго влеченія.
   Имоджена.-- Благодарю васъ, свѣтлый государь.
   Люцій.-- Я не прошу тебя молить о жизни
   Моей, прекрасный мальчикъ; но увѣренъ,
   Что ты о ней попросишь короля.
   Имоджена.-- Ахъ, нѣтъ, увы! другая подъ рукою
   У насъ забота: смерть не такъ горька,
   Какъ то, что вижу я! И ваша жизнь
   Сама пускай хлопочетъ о спасеньи!
   Люцій.-- Какъ? пажъ меня оставилъ, презираетъ
   И ненавидитъ? Быстротечна радость,
   Которая отъ вѣрности мальчишекъ
   И дѣвочекъ зависитъ!.. Онъ смущенъ!
   Цимбелинъ.-- Чего же хочешь ты, мой милый мальчикъ?
   Все болѣе и болѣе тебя
   Люблю я: думай же и ты о просьбѣ
   Все болѣе и болѣе!.. Ты знаешь
   Того, въ кого теперь впился ты взоромъ?
   Скажи, желаешь ты его спасти?
   Онъ родственникъ тебѣ? онъ твой пріятель?
   Имоджена.-- (Смотритъ на Якимо).-- Онъ Римлянинъ и мнѣ родной такой же,
   Какъ я родной монарху моему...
   Нѣтъ, я рожденъ вассаломъ Цимбелина,
   И потому къ нему гораздо ближе!
   Цимбелинъ.-- Что-жъ на него ты зорко такъ глядишь?
   Имоджена.-- Я вамъ одинъ повѣдаю объ этимъ.
   Когда угодно вамъ меня услышать.
   Цимбелинъ.-- Отъ всей души: располагай моимъ
   Вниманіемъ! Какъ звать тебя, мой милый?
   Имоджена.-- Фиделіо!
   Цимбелинъ.--           Отнынѣ, добрый мальчика.,
   Ты пажъ мой, а король -- твой господинъ!
   Ступай за мной и говори свободно. (Цимбелинъ и Имоджена разговариваютъ въ сторонѣ).
   Белларій.-- Ужъ не воскресъ ли этотъ чудный мальчикъ?
   Арвирагъ.-- Песчинки такъ не схожи межъ собой!
   Да, это тотъ румяный, нѣжный крошка.
   Который былъ Фидельо и скончался:
   Что думаете вы?
   Гвидерій.--           Покойникъ ожилъ!..
   Белларій.-- Молчите; станемъ дальше наблюдать;
   На насъ не посмотрѣлъ онъ; берегитесь;
   На свѣтѣ разныя бываютъ сходства:
   Когда бы это былъ нашъ милый мальчикъ,
   Онъ ужъ давно завелъ бы съ нами рѣчь!
   Гвидерій.-- Мы сами видѣли, какъ онъ скончался.
   Белларій.-- Потише, станемъ далѣе глядѣть.
   Пизаніо (въ сторону).-- О, это госпожа моя!.. Она
   Жива!.. Катись теперь, какъ хочешь, время,
   Хорошее и злое -- все неси! (Цимбелинъ и Имоджена приближаются къ авансценѣ).
   Цимбелинъ (Имодженѣ).-- Стань возлѣ насъ, по правой сторонѣ,
   Произноси свои вопросы громко. (Якимо)
   Приблизьтесь, сэръ, свободно отвѣчайте
   На то, о чемъ васъ проситъ этотъ пажъ:
   А иначе, клянусь величьемъ нашимъ
   И красотой его -- святою честью,
   Мученія ужасныя исторгнутъ
   Всю истину у непокорной лжи!
   Извольте говорить!..
   Имоджена.--           Мнѣ нужно знать
   Откуда вы достали этотъ перстень?
   Постумъ (въ сторону).-- Зачѣмъ ему все это?
   Цимбелинъ.--           Говорите,
   Откуда вы достали вашъ алмазъ?
   Якимо.-- Подъ страхомъ пытки вы мнѣ запретите
   Повѣдать то, что, если разсказать,
   Васъ будетъ пыткой страшною терзать!
   Цимбелинъ.-- Меня?!..
   Якимо.--           Я очень радъ, что принуждаютъ
   Меня повѣдать то, что укрывать
   Такая мука! Перстень я похитилъ
   Злодѣйствомъ: онъ принадлежалъ Постуму,
   Котораго изгналъ ты и который,--
   Да будетъ рѣчь моя тебѣ тяжеле,
   Чѣмъ сердцу моему,-- достойнѣй всѣхъ,
   Кто только жилъ межъ небомъ и землею!
   Но говорить ли далѣе мнѣ, сэръ?..
   Цимбелинъ.-- Повѣдай все, что только близко къ дѣлу!
   Якимо.-- Да... неземное чудо, дочь твоя!..
   Изъ сердца кровь сочится и коварный
   Разсудокъ, при одномъ воспоминаньи
   О ней, болитъ: мнѣ дурно... дай мнѣ кончить...
   Цимбелинъ.-- Какъ! дочь моя? Чтожъ ты о ней разскажешь?
   Возобнови свои больныя силы:
   Живи, пока природа жить позволитъ,
   Не умирай, не высказавъ всего!
   Приди въ себя, бѣднякъ, и говори!
   Якимо.-- Однажды (горе тѣмъ колоколамъ,
   Которые пробили часъ коварный),
   Случилось это въ Римѣ (проклятъ будь
   Нашъ домъ),-- обѣдая (о, еслибъ въ ядъ
   Тогда всѣ наши блюда обратились,
   Хотя бы тѣ, что предо мной стояли!) --
   Достойный Леонатъ -- (что я сказалъ?!
   Онъ слишкомъ былъ достоинъ между злыми,
   И лучше всѣхъ, кто только ни былъ добръ
   И доблестенъ межъ нами!) сидя грустно,
   Внималъ, какъ мы наперерывъ хвалили
   Любовницъ нашихъ римскихъ, красоты
   Которыхъ даже тотъ, кто лучше всѣхъ
   Умѣлъ блеснуть словечкомъ, не нашелся-бъ
   Превознести достойной похвалой:
   По формамъ передъ ними былъ калѣкой
   Безсмертный бюстъ Венеры, а Минерва
   Не такъ стройна и нѣсколько горбата;
   Онѣ стыдили чудеса природы --
   И все, что только качествомъ своимъ
   Насъ дѣлаетъ поклонниками женщинъ --
   Въ себѣ соединяли... все, что ловитъ
   На удочку безпечныхъ жениховъ
   И красотой глаза намъ поражаетъ!
   Цимбелинъ.-- На угляхъ раскаленныхъ я стою:
   Скорѣе къ дѣлу!..
   Якимо.--           Разомъ все скажу я,
   Чтобъ ты не мучился отъ нетерпѣнья!
   Постумъ (любя, какъ благородный лордъ,
   И царственной любезною счастливый)
   Взялся за рѣчь; не унижая тѣхъ,
   Кого хвалили мы (какъ добродѣтель,
   Онъ былъ спокоенъ!) -- началъ онъ чертить
   Портретъ своей любезной и, окончивъ
   Его вполнѣ, онъ влилъ въ него дыханье
   И мысли: тутъ увидѣли мы всѣ,
   Что наше хвастовство трещало чуть ли
   Не о красѣ кухарокъ; рѣчь его
   Насъ обратила въ безсловесныхъ куколъ!
   Цимбелинъ.-- Скорѣй, скорѣе къ дѣлу!
   Якимо.--                     Моя жена
   Чиста, какъ ангелъ,-- такъ онъ началъ споръ!
   Онъ говорилъ, что и сама Діана
   Во снѣ нечистыя мечтанья видитъ,
   Она же съ ними вовсе незнакома!
   При этомъ я (несчастный!) сталъ смѣяться
   Надъ похвалой Постума и держалъ
   Закладъ на кучу денегъ противъ перстня,
   Который онъ тогда носилъ на пальцѣ,
   Что перстень тотъ куплю ея позоромъ!
   Онъ, вѣрный мужъ,-- не сомнѣваясь въ чести
   Своей жены, какъ я не сомнѣваюсь
   Въ ней, послѣ всѣхъ моихъ попытокъ,-- перстень
   Поставилъ на закладъ и также точно
   Могъ поступить, хотя-бъ тотъ перстень былъ
   Карбунколомъ изъ колесницы Феба
   И могъ со всей цѣной ея сравниться.
   Тогда въ Британію помчался я,
   Въ намѣреньи исполнить это дѣло!
   Вы, можетъ быть, припомните, милордъ,
   Какъ при дворѣ у васъ я находился.
   Здѣсь ваша дочь невинностью своей
   Заставила меня увидѣть бездну
   Между грѣхомъ распутства и любовью!
   Я потерялъ надежду, но желаній
   Я не терялъ: мой итальянскій мозгъ
   Работать сталъ въ наивности британской
   Немножко подло, но для нашей цѣли
   Довольно выгодно; короче, я
   Въ трудѣ успѣлъ и возвратился въ Римъ,
   Съ большимъ запасомъ лживыхъ доказательствъ,
   Которыя свели съ ума Постума,
   Изранивъ вѣру бѣднаго въ невинность
   Его жены безсовѣстною ложью...
   Я описалъ ему покой принцессы,
   Обои, потолки, каминъ, ковры;
   Я показалъ ему браслетъ (о, хитрость!
   Какъ ты легко достала мнѣ его!) --
   Я подтвердилъ слова мои примѣтой
   На тѣлѣ Имоджены сокровенной,
   И онъ повѣрилъ, что замокъ ея
   Невинности разбитъ и что она
   Мнѣ отдалась... И мнится мнѣ, что вижу
   Вновь Леоната я...
   Постумъ (выступая впередъ).-- Онъ передъ тобой,
   Предатель итальянскій!-- О! какой же
   Глупецъ я легковѣрный, воръ, убійца,--
   Собраніе всего, что было, есть
   И будетъ въ мірѣ изъ грѣховъ злодѣйскихъ!..
   О, дайте мнѣ нелицемѣрный судъ!
   Ты, мой властитель, дай мнѣ казнь и пытку!
   Я всѣ злодѣйства заслужилъ собой --
   Я хуже всѣхъ ихъ!.. Да, я -- Леонатъ!
   Я дочь твою убилъ! Нѣтъ, лжецъ коварный!
   Я лгу: я совершилъ свое злодѣйство
   Черезъ другаго, худшаго еще,
   Чѣмъ я; посягнулъ на святотатство:
   Она была Діаны чистой храмомъ,
   Нѣтъ, добродѣтель вся она была!
   Заплюйте же скорѣе, закидайте
   Каменьями и грязью вы меня!
   Собаками злодѣя затравите!
   Пусть каждаго разбойника зовутъ
   Отъ этихъ поръ Постумомъ Леонатомъ...
   И пусть земля извѣдаетъ грѣхи
   Еще ужаснѣй моего злодѣйства.
   О, Имоджена, королева, жизнь,
   Жена моя! бѣдняжка Имождена!
   О, Имоджена! Имоджена!
   Имоджена.--           Тише,
   Милордъ, прошу...
   Постумъ.--           Такъ ты комедію
   Изъ этого желаешь разыграть?
   Негодный пажъ: ты здѣсь окончишь роль! (ударяетъ ее мечомъ: она падаетъ).
   Пизаніо.-- Милорды! помогите, помогите!
   Вѣдь это ваша и моя принцесса!..
   Постумъ, Постумъ, теперь ты лишь убилъ
   Бѣдняжку! Помогите, помогите!
   О, честная милэди, Имоджена!
   Цимбелинъ.-- Неужели весь міръ перевернулся?
   Постумъ.-- Какъ отуманились мои глаза?!..
   Пизаніо.-- Очнитеся, принцесса!
   Цимбелинъ.--           Если это
   Все правда, небеса хотятъ, чтобъ я
   Отъ радости и счастія скончался!
   Пизаніо.-- Что, лучше-ль вамъ теперь, моя принцесса?
   Имоджена (приходя въ себя).-- О! удалися съ глазъ моихъ! Ты яду
   Мнѣ далъ! Поди, опасный человѣкъ!
   Не смѣй дышать въ томъ мѣстѣ, гдѣ есть принцы!
   Цимбелинъ.-- Какъ?.. Голосъ Имоджены!
   Пизаніо.--           Пусть, милэди,
   Убьетъ меня небесная гроза,
   Когда тотъ порошокъ, который вамъ
   Я далъ въ лѣсу, я не считалъ безцѣннымъ
   Лѣкарствомъ. Эту вещь я получилъ
   Отъ королевы!
   Цимбелинъ.-- Новая продѣлка?!..
   Имоджена.-- Онъ отравилъ меня, милордъ!
   Корнелій.--                     О боги!
   Я позабылъ еще одно признанье
   Покойницы: оно васъ оправдаетъ!--
   О! если,-- такъ сказала королева,--
   Пизаніо далъ принцессѣ тотъ составъ,
   Который я лѣкарствомъ назвала,
   Онъ служилъ своей принцессѣ такъ же,
   Какъ я, положимъ, услужила-бъ крысѣ.--
   Цимбелинъ.-- Что тамъ еще, Корнелій?
   Корнелій.--           Королева,
   Милордъ, меня просила очень часто,
   Составить ей отравъ, для изученья
   Ихъ свойствъ, какъ говорила мнѣ она,
   Надъ смертью злыхъ созданій, кошекъ, крысъ,
   Всего, что только въ свѣтѣ не жалѣютъ!
   Боясь, чтобъ планъ ея пошелъ не дальше,
   Я для нея составилъ вещество,
   Которое на-время только жизнь
   Лишаетъ силъ, но вскорѣ весь процессъ
   Природы вновь свершаетъ отправленія...
   Вы не его ли приняли?
   Имоджена.--           Быть можетъ,
   Я умерла отъ этого состава...
   Белларій.-- Вотъ, дѣти, въ чемъ была ошибка наша!
   Гвидерій.-- О, это нашъ Фиделіо, навѣрно!
   Имоджена (Постуму).-- Зачѣмъ свою ты вѣрную супругу
   Покинулъ здѣсь! Вообрази, что ты
   Стоишь надъ бездной: сбрось меня туда!

(Обнимаетъ его).

   Постумъ.-- Виси на мнѣ, моя душа, какъ плодъ
   На вѣточкѣ, пока она изсохнетъ!
   Цимбелинъ.-- Что-жъ это, плоть моя, мое дитя?
   Я зрителемъ нѣмымъ при этомъ буду?..
   Ты говорить со мной совсѣмъ не хочешь?
   Имоджена (опускаясь на колѣни).-- Милордъ, прошу у васъ благословенья.
   Белларій (Гвидерій и Арвирагу).-- Теперь я васъ нисколько не виню,
   Что юношу вы этого любили:
   У васъ къ тому свои причины были!
   Цимбелинъ.-- О, пусть мои родительскія слезы
   Святой водою каплютъ на тебя:
   Увы, скончалась мачиха твоя!..
   Имоджена.-- Мнѣ очень жаль ее, мой государь!
   Цимбелинъ.-- Она была исполнена грѣховъ:
   По милости ея, такъ странно всѣ мы
   Сошлися здѣсь... Но сынъ ея исчезъ
   И мы не знаемъ, какъ и почему?..
   Пизаніо.-- Милордъ! мой страхъ прошелъ, я все открою...
   Клотенъ, едва принцесса удалилась.
   Пришелъ ко мнѣ, съ мечомъ въ рукѣ и съ пѣной
   У рта; онъ началъ клясться предо мной,
   Что если я ему не объявлю,
   Куда ушла принцесса, я погибну
   Въ одно мгновеніе!.. Тогда при мнѣ
   Какъ разъ нашлось послѣднее письмо
   Постума; это-то письмо умчало
   Его за ней на поиски въ Мильфордъ,--
   Куда, какъ звѣрь и въ платьѣ Леоната,
   Которое онъ вырвалъ у меня,
   Клотенъ съ позорнымъ планомъ поспѣшилъ...
   Что съ нимъ случилось послѣ, я не знаю!
   Гвидерій.-- Позвольте мнѣ окончить вашъ разсказъ.
   Я умертвилъ его!
   Цимбелинъ.--           Спаси васъ небо!
   Я не хотѣлъ бы добрыя дѣла
   Наказывать жестокимъ приговоромъ:
   Скажи, что ты солгалъ, мой храбрый мальчикъ!
   Гвидерій.-- Я сдѣлалъ такъ, какъ я вамъ объявилъ!
   Цимбелинъ.-- Клотенъ былъ принцъ!
   Гвидерій.-- Онъ наглымъ принцемъ былъ!
   Его продѣлки недостойны принца.
   Онъ вздумалъ вызывать меня такимъ
   Задорнымъ языкомъ, что я пошелъ бы
   Хоть на моря, когда-бъ они ревѣли,
   Какъ онъ: я голову ему отсѣкъ!..
   И очень радъ, что нынче передъ вами
   Онъ не стоитъ, какъ я, и обо мнѣ
   Такой же рѣчи вамъ не говоритъ!..
   Цимбелинъ.-- Жаль мнѣ тебя; твой собственный языкъ
   Тебѣ изрекъ смертельный приговоръ;
   Законамъ ты обязанъ покориться:
   И нынче же умрешь!
   Имоджена.--           Безглавый трупъ
   Я приняла за милаго супруга!
   Цимбелинъ.-- Связать убійцу, прочь его отсюда!
   Белларій.-- Стой, государь; убитый недостоинъ
   Убійцы; твой преступникъ одного
   Съ тобою рода: онъ передъ тобой
   Свершилъ гораздо болѣе заслугъ,
   Чѣмъ цѣлый полкъ Клотеновъ совершилъ бы. (Стражѣ).
   Освободите царственныя руки:
   Не для цѣпей онѣ сотворены!
   Цимбелинъ.-- Зачѣмъ, старикъ-солдатъ, желаешь ты,
   Не получивъ еще вознагражденья
   За подвигъ свой, подвергнуться опалѣ
   И гнѣву короля? Какъ можетъ онъ
   Быть одного со мной происхожденья?
   Арвирагъ.-- Въ своихъ словахъ зашелъ онъ далеко.
   Цимбелинъ (Белларію).-- За это ты погибнешь безъ пощады!
   Белларій.-- Всѣ трое мы погибнемъ! Но сперва
   Я докажу, что двое между насъ
   То самое, о чемъ я вамъ повѣдалъ.--
   Я долженъ, дѣти, гибельную тайну
   Открыть: она -- опасна для меня,
   Но васъ она, навѣрно, осчастливитъ!
   Арвирагъ.-- Опасность ваша и для насъ -- опасность!
   Гвидерій.-- А счастье наше -- счастье и для васъ!
   Белларій.-- Позвольте же: я стану говорить.--
   Великій государь, скажите, былъ ли
   У васъ вельможа, именемъ Белларій?
   Цимбелинъ.-- Что въ немъ тебѣ?.. Онъ сосланный измѣнникъ!
   Белларій.-- Онъ также старъ, какъ тотъ, кто передъ вами
   Стоитъ теперь: онъ сосланъ -- это правда;
   Но я не знаю, былъ ли онъ измѣнникъ?..
   Цимбелинъ.-- Схватить его! Вселенная не можетъ
   Его спасти!--
   Белларій.-- Не горячитель такъ!
   Сначала заплатите мнѣ за то,
   Что ваши дѣти выкормлены мною,
   И конфискуйте послѣ все, едва
   Я получу свое вознагражденье.
   Цимбелинъ.-- Ты выкормилъ моихъ дѣтей?
   Белларій.--           Я грубъ
   И слишкомъ смѣлъ: молю васъ на колѣняхъ...
   Не стану я до той поры, покуда
   Не вознесу я вашихъ сыновей!
   Тогда вы старика ужъ не жалѣйте...
   Великій государь, я не отецъ
   Двумъ этимъ джентльменамъ, хотя меня
   Они зовутъ отцомъ и почитаютъ
   Себя дѣтьми изгнанника-Моргана!
   Они потоки царственной рѣки --
   И кровь твоя, мой свѣтлый повелитель!..
   Цимбелинъ.-- Какъ! въ нихъ мое потомство?
   Белларій.--                     Точно такъ,
   Какъ ты потомокъ дѣдовъ Цимбелина.
   Старикъ Морганъ былъ нѣкогда Белларій:
   Его тогда ты выслалъ изъ отчизны.
   Двухъ этихъ принцевъ (имя это къ нимъ
   Идетъ, они сіятельные принцы) --
   Я двадцать лѣтъ воспитывалъ въ горахъ;
   Вселилъ въ нихъ все, что только могъ вселить
   Изъ истинныхъ познаній; самъ ты знаешь,
   Кормилица малютокъ, Эрифила,
   Съ которой я вступилъ за это въ бракъ,
   Ихъ унесла, едва меня изгнали!
   На это я склонилъ ее тогда!
   Я былъ наказанъ прежде преступленья,
   Которое свершилъ я предъ тобой:
   Я пострадалъ за вѣрность и замыслилъ
   Коварную измѣну Цимбелину!
   Но, свѣтлый сэръ, вотъ вновь твои сыны:
   Я въ нихъ теряю всю мою отраду!
   Да низойдетъ благословенье неба
   На ихъ чело спасительной росой:
   Они могли-бъ достойно сводъ лазурный
   Огнями звѣздъ душевныхъ обложить!
   Цимбелинъ.-- Ты говоришь и плачешь; вы втроемъ
   Свершили подвигъ, предъ которымъ блѣдны
   Всѣ чудеса разсказа твоего:
   Я потерялъ моихъ дѣтей; но если
   Мои то дѣти, лучшихъ сыновей
   Желать не долженъ я.
   Белларій.--           Милордъ, позвольте!
   Тотъ джентельменъ, который у меня
   Носилъ названье Полидора, принцъ --
   Достойнѣйшій Гвидерій; джентельменъ,
   Котораго я называлъ Кадваломъ,--
   Свѣтлѣйшій Арвирагъ, вашъ младшій сынъ;
   Его въ богатой мантіи укрыли,
   Въ пеленкахъ, вышитыхъ рукой его
   Высокой матери: всѣ эти вещи
   Я вамъ, для большей правды, покажу!
   Цимбелинъ.-- На шеѣ у Гвидерія была
   Кровавая звѣзда -- значокъ родимый!..
   Белларій (указывая на Гвидерія).-- Вотъ, кто родимымъ пятнышкомъ отмѣченъ!
   Премудрая природа создала
   Его на тотъ конецъ, чтобъ вамъ сегодня
   Скорѣй пришлось Гвидерія признать!
   Цимбелинъ.-- Ужель я вновь отецъ троихъ дѣтей?
   Во-вѣки мать не радовалась больше,
   Окончивъ муки тягостныхъ родовъ!..
   Благословенны вы, которыхъ путь
   Лежалъ такъ долго внѣ родимыхъ орбитъ:
   Войдите въ нихъ и царствуйте опять!
   Ты, дочь моя, лишилась черезъ это
   Короны!..
   Имоджена.-- Нѣтъ, милордъ, я черезъ это
   Пріобрѣла два міра неземныхъ!..
   О, братья милые, мы снова вмѣстѣ!
   Не говорите-жъ больше никогда,
   Что рѣчь моя неправильна: вы братомъ
   Меня именовали, я же вамъ
   Была сестрой; а я именовала
   Васъ братьями, и были вы мнѣ братья!..
   Цимбелинъ.-- Такъ вы уже встрѣчались?
   Арвирагъ.--           Да, милордъ!
   Гвидерій.-- И съ перваго-жъ свиданья полюбили
   Другъ друга, продолжая страсть свою,
   До той поры, когда сестра скончалась...
   Корнелій.-- Отъ ядовитыхъ зелій королевы!
   Цимбелинъ.-- О, дивное чутье!-- Когда же я
   Услышу все? И въ спѣшномъ пересказѣ
   Видны у васъ безчисленныя вѣтви,
   Которыми богато вашъ разсказъ
   Развиться можетъ! Гдѣ и какъ жила ты?
   Какъ римскому ты плѣннику служила?
   Какъ ты разсталась съ братьями? Какъ вновь
   Ты ихъ нашла? Зачѣмъ ты убѣжала
   Отъ нашего двора?.. Куда бѣжала?!..
   Все это -- и къ тому еще причину,
   Которая васъ привела на бой,
   Не знаю самъ, какъ много я желалъ бы
   Узнать отъ васъ въ подробнѣйшихъ оттѣнкахъ,
   Во всѣхъ случайныхъ, мелкихъ переходахъ!
   Но намъ теперь не мѣсто и не часъ
   Васъ долгими вопросами тревожить...
   Постумъ закинулъ якорь къ Имодженѣ;
   Она же, какъ стыдливая зарница,
   Бросаетъ взоръ свой нѣжный на него,
   На братьевъ и на насъ,-- и свѣтъ, и радость
   На милые предметы проливаетъ!..
   Мы отвѣчаемъ тѣмъ же Имодженѣ...
   Пойдемъ отсюда; пусть дымятся храмы
   Огнями нашихъ благодарныхъ жертвъ! (Белларію)
   Ты братъ мой и на вѣкъ мнѣ будешь братомъ!..
   Имоджена.-- Вы мой отецъ, меня вы воскресили!
   Я дожила до радостной поры!
   Цимбелинъ.-- Всѣ радуются, кромѣ этихъ плѣнныхъ:
   Пускай же и на нихъ прольется радость;
   Они раздѣлятъ счастье короля!
   Имоджена (Люцію).-- Теперь, мой повелитель, постараюсь
   Я вамъ, какъ должно, услужить!
   Люціи.--           Сойди
   На васъ благословеніе небесъ!
   Цимбелинъ.-- Пропавшій воинъ столько благородства
   Въ сраженьи показалъ, что между насъ
   Блисталъ бы кстати онъ и благодарность
   Монаршую собою бы почтилъ!
   Постумъ.-- Я, государь, тотъ неизвѣстный воинъ!
   Я въ рубищѣ простомъ сопровождалъ
   Троихъ твоихъ бойцовъ: моя одежда
   Тогда моимъ желаньямъ отвѣчала!
   Якимо, говори, кто этотъ воинъ?
   Не я-ль тебя повергнулъ, и едва
   У ногъ моихъ ты не лишился жизни?
   Якимо (становясь на колѣни).-- Я вновь у ногъ твоихъ: но мнѣ колѣни
   Теперь сгибаетъ мстительная совѣсть,
   Какъ нѣкогда ихъ мощь твоя сгибала;
   Возьми же эту жизнь, молю тебя:
   Я столько разъ надъ нею издѣвался!
   Но прежде получи свое кольцо
   И съ нимъ браслетъ вѣрнѣйшей изъ принцессъ,
   Какія только въ вѣрности клялися!
   Постумъ.-- Не преклоняй колѣнъ передъ Постумомъ:
   Одною властью обладаетъ онъ,
   И эта власть -- прощеніе врагу;
   Одну лишь месть питаетъ онъ къ тебѣ --
   И эта месть -- забвеніе обиды!
   Живи и поступай съ другими лучше!
   Цимбелинъ.-- Вотъ благородный судъ; нашъ мудрый зять
   Даетъ урокъ намъ въ мудромъ милосердьи *).
   На этотъ разъ прощенье -- нашъ пароль!
   *) Слово: son-in-law, зять, заключаетъ здѣсь непереводимый намекъ на милосердіе законовъ; собственно son-in-law значитъ сынъ по закону.
   Арвирагъ.-- Вы помогали намъ, какъ будто знали,
   Что мы на самомъ дѣлѣ съ вами братья;
   Какъ рады мы, что вы намъ не чужой!
   Постумъ.-- Я вашъ слуга, сіятельные принцы!
   Вы, благородный вождь отрядовъ римскихъ,
   Не можете-ль гадателей своихъ
   Сюда созвать: я видѣлъ чудный сонъ!
   Ко мнѣ сходилъ властительный Юпитеръ,
   На царственномъ орлѣ своемъ покоясь,
   И, окруженный лицами моихъ
   Покойниковъ родныхъ, меня тревожилъ...
   Когда же я проснулся, на груди
   Моей покоилась вотъ эта книжка;
   Ея слова такъ странны и темны,
   Что я не въ силахъ смысла ихъ понять!..
   Пускай же вашъ гадатель намъ покажетъ
   Свое искусство въ чтеньи этихъ словъ!
   Люцій.-- Гдѣ Филармонъ?
   Гадатель.--           Я здѣсь, мои добрый лордъ.
   Люцій (даетъ ему книжку). Читай и объясни намъ эти рѣчи.
   Гадатель (читаетъ).-- "Когда львенокъ, самъ того не зная, и безъ всякихъ поисковъ, найдетъ струю нѣжнаго воздуха и будетъ объятъ ею, и когда обломленныя у величаваго кедра вѣтви, послѣ многолѣтняго смертнаго сна, оживутъ, приростутъ къ старому пню и снова покроются свѣжими ростками, тогда настанетъ конецъ бѣдствіямъ Постума; Британія будетъ счастлива и процвѣтетъ въ мирѣ и довольствѣ".
   Ты, Леонатъ, какъ сказано здѣсь,-- львенокъ;
   Значеніе прозванья твоего
   Намъ подтверждаетъ это: Leo-natus --
   Одно и то же, что рожденный львомъ! (Цимбелину)
   А нѣжный воздухъ -- дочь твоя, властитель;
   По-римски, нѣжный воздухъ -- mollis aer;
   Изъ слова mollis-aer выйдетъ слово
   "Супруга" -- mulier; а это прямо
   Ужъ означаетъ вашу Имоджену,
   Которую, безъ поисковъ, теперь,
   И самъ того не зная, какъ оракулъ
   Сказалъ, нашелъ восторженный супругъ
   И ею былъ, какъ пеленой воздушной,
   Какъ нѣжнымъ благовоніемъ объятъ!
   Цимбелинъ.-- Да, въ этомъ есть, повидимому, смыслъ!
   Гадатель.-- Могучій кедръ -- великій Цимбелинъ!
   А отъ него отломленныя вѣтви --
   Два сына Цимбелина; ихъ унесъ
   Белларій. Много лѣтъ ихъ всѣ считали
   Погибшими; они теперь воскресли
   И приросли къ властительному корню;
   И мощный кедръ отчизнѣ обѣщаетъ
   Въ своихъ потомкахъ славу и покой!..
   Цимбелинъ.-- Прекрасно! мы теперь начнемъ съ покоя:
   Кай-Люцій, я побѣду одержалъ,
   Но покоряюсь Цезарю и Риму!
   Согласенъ я условленную дань
   Ему платить; вражда супруги нашей
   Меня отъ этой дани отклонила:
   За это судъ небесъ рукой тяжелой
   Ее съ несчастнымъ сыномъ поразилъ!
   Гадатель.-- Персты боговъ настраиваютъ струны
   Гармоніи торжественной и мира!
   Видѣніе, которымъ занялъ я,
   Передъ сраженьемъ, Люція, вполнѣ
   Свершается теперь: мнѣ снилось, будто
   Могучій нашъ орелъ покинулъ Югъ
   И залетѣлъ на отдаленный Западъ;
   Тамъ, уменьшаясь болѣе и болѣ,
   Онъ наконецъ исчезъ во блескѣ солнца!..
   Видѣнье предвѣщало, что орелъ --
   Властительный, великій императоръ,
   Сольется вновь съ пресвѣтлымъ Цимбелиномъ,
   Блестящею звѣздой полночныхъ странъ!..
   Цимбелинъ.-- Благословимъ теперь святыхъ боговъ:
   Пусть къ алтарямъ таинственнымъ восходитъ
   Волнистый дымъ благоуханныхъ жертвъ!
   Всѣмъ подданнымъ о мирѣ объявить!
   Пойдемъ! И пусть британскія знамена
   Завѣютъ рядомъ съ цезарскимъ орломъ!
   Мы такъ пойдемъ съ тріумфомъ въ нашу Люду --
   И въ храмѣ Зевса миръ нашъ заключимъ;
   Потомъ его скрѣпимъ роскошнымъ пиромъ...
   Итакъ, впередъ!.. Еще не конченъ бой --
   А ужъ кругомъ и счастье, и покой!--

(Занавѣсъ опускается).

  
/dd> халъ про это и, вспыливъ,
             Какъ и всегда, насъ изловить поклялся.
             Невѣроятно лишь, что онъ сюда
             Пришелъ одинъ: и самъ онъ не посмѣлъ бы,
             Да и едва ль пустили бы его.
             А потому причина есть бояться,
             Что хвостъ у тѣла этого опаснѣй,
             Чѣмъ голова.
  
                       Арвирагъ.
  
                                 Пускай придетъ бѣда,
             Какую Небо намъ пошлетъ, но братъ мой
             Былъ въ этомъ правъ.
  
                       Беларій.
  
                                 Охотиться сегодня
             Не буду я: Фиделіо недугъ
             Тревожилъ бы меня.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Его жъ мечомъ,
             Которымъ онъ убить меня хотѣлъ,
             Я голову отсѣкъ ему. Я брошу
             Ее въ заливъ -- пускай умчится въ море
             И рыбамъ говоритъ, что онъ Клотенъ,
             Сынъ королевы -- что мнѣ до того.
                       (Уходитъ).
  
                       Белaрій.
  
             Боюсь, что мстить намъ будутъ за него.
             О, Полидоръ! зачѣмъ ты это сдѣлалъ?
             Отвагой ты богатъ...
  
                       Арвирагъ.
  
                                 Нѣтъ, лучше бъ я
             Его убилъ и месть одинъ понесъ бы!
             О, Полидоръ, тебѣ я братски преданъ,
             Но тутъ тебѣ завидую, что отнялъ
             Ты подвигъ у меня; пускай на насъ
             Падетъ ихъ месть -- лишь были-бъ силы ей
             Противустать, мы ей дадимъ отвѣтъ.
  
                       Беларій.
  
             Ну, хорошо; все кончено; сегодня
             Охоты нѣтъ; безъ выгоды не нужно
             Опасностей искать. Ступай въ пещеру:
             Готовь обѣдъ съ Фиделіо; а я
             Здѣсь Полидора быстраго дождусь
             И съ нимъ приду къ обѣду.
  
                       Арвирагъ.
  
                                           Бѣдный мальчикъ,
             Иду къ тебѣ. Чтобъ влить въ твои ланиты
             Румянецъ, я охотно бы убилъ
             Толпу такихъ Клотеновъ и не счелъ бы
             Себя безчеловѣчнымъ.
                       (Уходитъ).
  
                       Беларій.
  
                                           О, святая
             Природа! какъ ты дивно проявилась
             Въ двухъ этихъ юношахъ-князьяхъ! Они
             Такъ кротки, какъ зефиръ, когда лобзаетъ
             Фіалку онъ, цвѣтокъ едва колебля;
             Но чуть вскипитъ въ нихъ царственная кровь,
             Они -- свирѣпый ураганъ, который
             Въ долину гнетъ сосны нагорной темя.
             Какъ дивно образуетъ въ нихъ инстинктъ
             Духъ царственный безъ всякихъ наставленій,
             Приличье, честь безъ нравственныхъ примѣровъ!
             Въ нихъ мужество растетъ и въ дикомъ видѣ,
             И плодъ даетъ, какъ тщательный посѣвъ.
             Но страшенъ мнѣ приходъ сюда Клотена;
             И что насъ ждетъ за смерть его?
  

Гвидерій возвращается.

  
                       Гвидерій.
  
                                                     Гдѣ жъ братъ?
             Я голову Клотена по теченью
             Послалъ гонцомъ къ его двору, а трупъ
             Останется залогомъ возвращенья.
                       (Торжественная музыка).
  
                       Беларій.
  
             Чу, Полидоръ, мой чудный инструментъ!
             Но для чего жъ на немъ теперь играетъ
             Кадвалъ?
  
                       Гвидерій.
  
                       Онъ тамъ?
  
                       Беларій.
  
                                 Сейчасъ туда ушелъ.
  
                       Гвидерій.
  
             Что это значитъ? Съ матушкиной смерти
             Онъ не звучалъ. Торжественные звуки
             Торжественному дѣлу отвѣчаютъ.
             Что жъ это онъ? Восторгъ изъ ничего
             И плачъ изъ пустяковъ -- ребячья скорбь,
             Забава обезьяны. Неужели
             Рехнулся нашъ Кадвалъ?
  

Входитъ Арвирагъ, неся на рукахъ безчувственную Имогену.

  
                       Беларій.
  
                                           Вотъ онъ идетъ
             И на рукахъ несетъ вину печали,
             Что непонятно намъ.
  
                       Арвирагъ.
  
                                 Скончалась птичка,
             Лелѣянная нами! Лучше мнѣ бы
             Въ шестнадцать лѣтъ стать вдругъ на шестьдесятъ
             И бодрый шагъ клюкою замѣнить,
             Чѣмъ видѣть это горе!
  
                       Гвидерій.
  
                                           О, лилея
             Прелестная, была ты вдвое краше,
             Цвѣтя на стеблѣ, чѣмъ теперь, покоясь
             У брата на рукахъ!
  
                       Белaрій.
  
                                           О, злое горе!
             Кто въ глубину твою проникнетъ? кто
             Измѣритъ дно твое, чтобъ указать,
             Гдѣ лучше для заботъ тяжелыхъ пристань?
             О, милое дитя, извѣстно Небу,
             Какимъ бы ты достойнымъ мужемъ .сталъ.
             Но, ахъ, тоска свела тебя въ могилу!
             Какъ ты нашелъ его?
  
                       Арвирагъ.
  
                                 Безъ жизни онъ
             Съ улыбкою лежалъ -- какъ будто былъ
             Лишь мухою во снѣ обезпокоенъ,
             А не стрѣлой смертельною сраженъ,
             Склонясь къ подушкѣ правою щекою.
  
                       Гвидерій.
  
             Гдѣ?
  
                       Арвирагъ.
  
                       На полу, и руки такъ сложивъ.
             Я думалъ, что онъ спитъ и скинулъ обувь
             Тяжелую свою, чтобъ сна его
             Не потревожить стукомъ.
  
                       Гвидерій.
  
                                           Да, онъ спитъ --
             Уснулъ навѣкъ, и гробъ ему постель;
             Пусть вкругъ его могилы пляшутъ эльфы,
             И червь ея не тронетъ.
  
                       Арвирагъ.
  
                                           Я цвѣтами,
             Пока цвѣтутъ луга и здѣсь живу я,
             Твою могилу буду украшать.
             Тебѣ достану я подснѣжникъ блѣдный,
             Похожій на тебя, и гіацинтъ
             Лазоревый, какъ жилки у тебя,
             И розовыхъ листковъ, которыхъ запахъ
             Не сладостнѣй дыханья твоего.
             Къ тебѣ носить все это будутъ пташки...
             О, стыдъ сынамъ, которымъ отъ богатства
             Жаль удѣлить на памятникъ отца!
             Когда жъ цвѣтовъ не будетъ -- мягкій мохъ
             Тебя зимой украситъ.
  
                       Гвидерій.
  
                                           Перестань!
             Зачѣмъ играть такъ женственно словами
             Въ такомъ серьезномъ дѣлѣ? Поспѣшимъ
             Его похоронить, чтобъ любованьемъ
             Къ нему мы долгъ нарушить не могли.
             Къ могилѣ!
  
                       Арвирагъ.
  
                                 Гдѣ жъ положимъ мы его?
  
                       Гвидерій.
  
             Близъ матери любезной.
  
                       Арвирагъ.
  
                                           Хорошо!
             Да вотъ что, Полидоръ,-- хотя нашъ голосъ
             Грубѣе сталъ теперь, споемъ ему,
             Какъ матери, свой похоронный гимнъ,
             Весь, какъ онъ есть, лишь вмѣсто Эврифилы
             Мы назовемъ Фиделіо.
  
                       Гвидерій.
  
                                           Кадвалъ,
             Я пѣть не въ силахъ -- буду за тобою
             Слова, рыдая, повторять: печалью
             Разстроенное пѣнье хуже лжи
             Жреца во храмѣ.
  
                       Арвирагъ.
  
                                 Ну, такъ говори.
  
                       Белaрій.
  
             Скорбь большая -- цѣлительна для меньшей;
             Забыли вы Клотена. Былъ онъ, дѣти,
             Сынъ королевы. Правда, врагъ нашъ -- но
             Онъ получилъ ужъ должное за это.
             Высокій съ низкимъ, превратившись въ прахъ,
             Становятся равны. Такъ удѣлите
             Отъ уваженья ангелу земному
             Частицу для высокаго предъ низкимъ.
             Нашъ врагъ былъ принцъ, и если вамъ онъ
             Убитъ, какъ врагъ, его похороните,
             Какъ принца.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Принеси его сюда;
             Терсита трупъ Аякса трупу равенъ,
             Когда въ нихъ жизни нѣтъ.
  
                       Арвирагъ.
  
                                                     Сходи за нимъ,
             А мы пока споемъ свой гимнъ,
             Начни. (Беларій уходитъ).
  
                       Гвидерій.
  
                       Мы повернемъ его лицомъ къ востоку.
             Такъ говорилъ отецъ.
  
                       Арвирагъ.
  
                                           Да, это правда.
  
                       Гвидерій.
  
             Такъ подсоби.
  
                       Арвирагъ.
  
                                 Вотъ такъ; ну, начинай.
  
                       ПѢСНЬ.
  
                       Гвидерій.
  
             Тебѣ не страшенъ лѣтній зной,
             Ни зимней стужи цѣпенѣнье!
             Ты свой окончилъ путь земной,
             Нашелъ трудамъ отдохновенье!
             И юность съ прелестью въ чертахъ,
             И трубочистъ -- одинъ все прахъ!
  
                       Арвирагъ.
  
             Тебѣ не страшенъ сильныхъ гнетъ,
             Не страшенъ бичъ тиранской злости;
             О хлѣбѣ, платьѣ нѣтъ заботъ;
             Дубъ для тебя сталъ равенъ трости.
             Мудрецъ и врачъ, и властелинъ,
             И бѣдный рабъ -- все прахъ одинъ.
  
                       Гвидерій.
  
             Ни молній не боишься ты!
  
                       Арвирагъ.
  
             Ударамъ грома не внимаешь!
  
                       Гвидерій.
  
             Спасенъ отъ жала клеветы!
  
                       Арвирагъ.
  
             Скорбей и радостей не знаешь!
  
                       Oбa.
  
             Любовь и счастіе сердецъ --
             Все стало прахъ, всему конецъ!
  
                       Гвидерій.
  
             Кудесникъ удались тебя!
  
                       Арвирагъ.
  
             Заклятье не коснись тебя!ѵ
  
                       Гвидерій.
  
             Бродячій духъ не знай тебя!
  
                       Арвирагъ.
  
             Злой демонъ не смущай тебя!
  
                       Оба.
  
             Святой покой найди себѣ!
             Будь память вѣчная тебѣ!
  

Входитъ Беларій съ трупомъ Клотена.

  
                       Гвидерiй.
  
             Исполненъ долгъ! Клади сюда Клотена.
  
                       Беларій.
  
             Вотъ и цвѣты -- достану больше въ полночь:
             Они, ночной омытые росой,
             Всѣхъ лучше для могилъ. Они вѣщаютъ:
             Вы, какъ цвѣты, теперь увяли; такъ
             Увянетъ здѣсь лишенный почвы злакъ.
             Уйдемъ и тамъ колѣни преклонимъ.
             Ихъ, какъ свой даръ, земля беретъ обратно,
             И радость ихъ, какъ горе, невозвратно.
             (Беларій, Гвидерій и Арвирагь уходятъ).
  
                       Имогенa (просыпаясь).
  
             Да, сэръ, въ Мильфордъ. Туда ли я иду?
             Благодарю. Тутъ лѣсомъ? а далеко?
             О, небеса, ужель еще шесть миль?
             Я шла всю ночь: хотѣлось бы уснуть.
             И нѣтъ мнѣ здѣсь товарища!
                       (Увидѣвь трупъ).
             О, боги! Цвѣты -- вотъ образъ радостей земныхъ,
             А этотъ мужъ убитый -- горе. Нѣтъ,
             Все это сонъ! надѣюсь, это сонъ!
             Мнѣ помнится, я стерегла пещеру
             И стряпала для честныхъ душъ; но это
             Была одна мечта, ничто, стрѣлою
             Попавшее въ ничто, созданье мозга,
             Возникшее изъ испареній. Часто
             Глаза бываютъ слѣпы, какъ и умъ.
             Я вся дрожу отъ страха. Если въ небѣ
             Отыщется хоть капля состраданья,
             Не больше, чѣмъ зрачекъ у коноплянки,
             Мнѣ часть ея, о боги, удѣлите!
             Но сонъ -- все сонъ, внутри меня и внѣ,
             И не въ мечтахъ, а въ чувствѣ. Трупъ безглавый,
             И Постума одежда! О, я вижу:
             Его нога, а вотъ его рука,
             Нога Меркурія и бедра Марса,
             И Геркулеса руки! Ахъ, но гдѣ же
             Зевесовъ ликъ его? Убійство въ небѣ?
             Какъ? Нѣтъ его! Пизаніо злодѣй!
             Проклятія отчаянной Гекубы
             На грековъ -- пусть разятъ тебя съ моими!
             Ты съ дьяволомъ, съ Клотеномъ въ заговорѣ,
             Убилъ супруга моего! Отнынѣ
             Предательство -- и чтенье, и письмо!
             Ты адскій духъ, Пизаніо, съ поддѣльнымь
             Своимъ письмомъ. Пизаніо проклятый.
             Ты съ лучшаго на свѣтѣ корабля
             Срубилъ гротъ-мачту! О, мой милый Постумъ!
             Гдѣ голова твоя? ахъ! гдѣ она?
             Пизаньо могъ сразить тебя и въ сердце,
             А голову оставить. Какъ же это?
             Онъ и Клотенъ, корысть и злоба, здѣсь
             Убійство совершили. О, все ясно!
             Питье, что далъ онъ мнѣ и называлъ
             Цѣлительнымъ -- не ядомъ ли мнѣ было?
             Вотъ доводъ новый, что все это сдѣлаль
             Пизаніо съ Клотеномъ. О, позволь
             Въ твоей крови мнѣ блѣдность щекъ окрасить,
             Чтобъ мы страшнѣй казались тѣмъ, кто здѣсь
             Увидитъ насъ! О, Постумъ! о, супругъ мой!
                       (Припадаетъ къ mpyny).
  

Входятъ Луцій, нѣсколько римскихъ военачальниковъ и гадатель.

  
                       Военачальникъ.
  
             Изъ Галіи войска уже приплыли,
             Какъ приказали вы -- и на судахъ
             Васъ въ гавани Мильфорда ожидаютъ
             Въ готовности.
  
                       Луцій.
  
                                 Какая вѣсть изъ Рима?
  
                       Военачальникъ.
  
             Тамъ всѣхъ патриціевъ и пограничныхъ
             Призвалъ сенатъ на службу. Рвенье ихъ
             Успѣхъ намъ обѣщаетъ. Ихъ ведетъ
             Военачальникъ доблестный Іахимо,
             Сіенны братъ.
  
                       Луцій.
  
                       Когда жъ они прибудутъ?
  
                       Военачальникъ.
  
             Примчитъ ихъ первый вѣтеръ.
  
                       Луцій.
  
                                                     Скорость эта
             Надежду намъ даетъ. Я осмотрю
             Теперь войска: пусть будутъ всѣ готовы.
                       (Гадателю).
             Ну, другъ, ты что провидишь о войнѣ?
  
                       Гадатель.
  
             Мнѣ боги въ ночь видѣніе послали --
             Я передъ тѣмъ постился и молилъ
             О просвѣтленьи свыше -- и я видѣлъ,
             Что нашъ орелъ, юпитерова птица,
             Покинувъ югъ, на западъ прилетѣлъ
             Сюда и скрылся въ солнечныхъ лучахъ:
             Коль не мрачитъ мой умъ грѣховность, это
             Хорошій знакъ для римлянъ.
  
                       Луцій.
  
                                                     Пусть всегда
             Видѣнья посѣтятъ тебя такія
             И пусть они и сбудутся всегда.
             Но тише, что за стволъ тутъ безъ вершины?
             Останки говорятъ о славѣ зданья.
             А вотъ и пажъ! Онъ мертвый или спитъ?
             Вѣрнѣе, что онъ мертвый: вѣдь, природа
             Чуждается подобнаго одра
             Близъ мертвеца, на ложѣ смерти. Дайте
             Мнѣ на лицо его взглянуть!
  
                       Военачальникъ.
  
                                           Онъ живъ.
  
                       Луцій.
  
             Ну, такъ онъ дастъ намъ вѣсть о мертвомъ. Мальчикъ,
             Открой свою судьбу -- она, какъ видно,
             Достойна любопытства. Кто служилъ
             Здѣсь для тебя кровавымъ изголовьемъ,
             И кто дерзнулъ разрушить такъ работу
             Природы благородной? Что при этомъ
             Ты потерялъ? Какъ это все случилось?
             Кто онъ? кто ты?
  
                       Имогена.
  
                                 Ничто -- и было-бъ лучше
             Остаться имъ. Онъ былъ мой господинъ,
             Британецъ доблестный; меня любилъ онъ;
             Его убили горцы. Ахъ, такого
             Другого нѣтъ на свѣтѣ господина!
             И западъ, и востокъ я обойду,
             О службѣ плача; многихъ я найду
             Хорошихъ -- и служить имъ вѣрно буду,
             Но не найду такого.
  
                       Луцій.
  
                                 Добрый мальчикъ,
             Ты трогаешь меня своей печалью
             Не менѣе, чѣмъ онъ своею кровью.
             Но кто жъ твой господинъ?
  
                       Имогена.
  
                                           Ричардъ дю Шанъ.
             (Про себя). Я лгу; но ложь моя безвредна; если
             Ее услышатъ боги, то простятъ.
  
                       Луцій.
  
             А какъ тебя зовутъ?
  
                       Имогена.
  
                                           Фидельо, сэръ.
  
                       Луцій.
  
             Ты показалъ себя такимъ на дѣлѣ;
             По вѣрности ты имени достоинъ.
             Не хочешь ли служить мнѣ? Если я
             Не такъ хорошъ, какъ былъ онъ, то повѣрь,
             Тебя любить никакъ не меньше буду.
             Мнѣ Цезаря письмо черезъ сенатъ
             Не такъ въ твою бы пользу говорило,
             Какъ самъ ты за себя. Пойдемъ со мной.
  
                       Имогена.
  
             Извольте, сэръ. Но прежде, если Небу
             Угодно это будетъ, я сокрою
             Мнѣ милый трупъ отъ мухъ такъ глубоко,
             Какъ смогутъ эти бѣдныя лопаты.
             Осыпавъ холмъ цвѣтами и травою
             И прочитавъ два раза сто молитвъ,
             Какія мнѣ извѣстны, я поплачу
             И съ нимъ прощусь, и въ службу къ вамъ вступлю,
             Когда возьмете.
  
                       Луцій.
  
                                 Да, мой добрый мальчикъ.
             Отцомъ тебѣ -- не господиномъ буду.
             Нашъ долгъ, друзья, намъ отрокъ указалъ.
             Отыщемъ лугъ красивыхъ маргаритокъ
             И выроемъ концами нашихъ копій
             Просторную могилу для него.
             О, мальчикъ, онъ мнѣ милъ изъ-за тебя!
             Возьмите трупъ: его мы похоронимъ,
             Какъ воина. Утѣшься, другъ! Пойдемъ:
             Порой, упавъ, возвысишься потомъ.
                       (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Комната во дворцѣ Цимбелина.

Входятъ Цимбелинъ, лорды, Пизаніо и свита.

  
                       Цимбелинъ.
  
             Скорѣй узнайте объ ея здоровьѣ.
                       (Одинъ изъ свиты уходитъ).
             Съ тѣхъ поръ какъ сынъ исчезъ, она въ жару,
             Въ безпамятствѣ опасномъ. Боги, боги,
             Какой ударъ внезапный! Имогены,
             Моей отрады, нѣтъ; моя супруга
             Слегла на смертный одръ, когда грозитъ
             Мнѣ страшная война; исчезъ Клотенъ,
             Который мнѣ такъ нуженъ. Всѣ несчастья
             Обрушились -- и нѣтъ надежды! Ты же,
             Лукавый рабъ -- ты знаешь, гдѣ она
             И, притворясь, молчишь. Я пыткой выжму
             Признанье у тебя.
  
                       Пизaніо.
  
                                 Я въ вашей власти,
             И жизнь покорно вамъ готовъ отдать,
             Но, право, я не знаю, гдѣ принцесса,
             Зачѣмъ ушла и скоро ль возвратится.
             Молю, повѣрьте вѣрности моей!
  
                       1-ый лордъ,
  
             Онъ, государь былъ здѣсь въ тотъ самый день,
             Когда принцесса скрылась; въ этомъ я
             Порукой вамъ. Я знаю, онъ всегда
             Былъ вѣрнымъ вамъ слугой. Клотена
             Старательно разыскиваютъ всюду --
             И, безъ сомнѣнья, скоро будетъ онъ
             Отысканъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Тяжкое настало время!
                       (Къ Пизаиіо).
             На этотъ разъ ты вырвался; но знай,
             Что ты подъ подозрѣньемъ.
  
                       1-ый лордъ.
  
                                           Государь,
             Ужъ легіоны галльскіе на берегъ
             Сошли съ судовъ,и въ подкрѣпленье къ нимъ
             Отрядъ дворянъ сенатъ прислалъ изъ Рима.
  
                       Цимбелинъ.
  
             О, вотъ теперь мнѣ былъ бы очень нуженъ
             Совѣтъ жены и сына! Я теряюсь!
  
                       1-ый лордъ.
  
             Но, государь, мы не слабѣй врага;
             Пусть и еще придутъ -- мы всѣ готовы;
             Велите лишь войскамъ итти въ походъ.
             Котораго всѣ ждутъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                           Благодарю!
             Мы встрѣтимъ рокъ, какъ насъ онъ самъ застанетъ.
             Не страшно намъ, чѣмъ Римъ намъ угрожаетъ:
             Насъ мучитъ то, что ближе къ намъ. Пойдемъ!
                       (Всѣ, кромѣ Пизаніо, уходятъ).
  
                       Пизaніо.
  
             Ни слова мнѣ не пишетъ господинъ мой
             На вѣсть мою о смерти Имогены.
             Не странно ли? Нѣтъ вѣсти и о ней,
             Хотя она писать мнѣ обѣщала;
             Клотенъ пропалъ куда-то: это все
             Меня тревожитъ. Да поможетъ Небо!
             Въ обманѣ честенъ я, въ измѣнѣ вѣренъ;
             Я въ битвѣ докажу, какъ я люблю
             Британію: иль честь найду, иль смерть.
             А время пусть разсѣетъ мракъ сомнѣнья;
             Вотъ безъ руля несетъ домой теченье.
                       (Уходитъ).
  

СЦЕНА IV.

Валлисъ. Передъ пещерою Беларія.

Входитъ Беларій, Гвидерій и Арвирагъ.

                       Гвидерій.
  
             Кругомъ тревога.
  
                       Беларій.
  
                                 Скроемся подальше.
  
                       Арвирагъ.
  
             Но что за радость убѣгать оттуда,
             Гдѣ предстоитъ и подвигъ, и опасность?
  
                       Гвидерій.
  
             Чего намъ ждать отъ бѣгства? Насъ римляне,
             Какъ бриттовъ, умертвятъ; не то, принявъ
             Насъ за бродягъ-бунтовщиковъ, заставятъ
             Ихъ службу несть, а подъ конецъ убьютъ.
  
                       Белaрій.
  
             Уйдемте въ горы -- тамъ мы безопасны.
             Намъ къ войску короля пристать нельзя;
             Клотена смерть -- вѣдь, насъ никто не знаетъ,
             Мы чужды всѣмъ -- насъ приведетъ къ отвѣту,
             Гдѣ жили мы: заставятъ насъ сознаться
             И въ дѣлѣ томъ, а за сознаньемъ -- смерть
             Подъ муками.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Отецъ, то -- страхъ пустой!
             Въ такое время онъ къ тебѣ нейдетъ
             И насъ не убѣдитъ.
  
                       Арвирагъ.
  
                                 Нельзя и думать,
             Чтобъ, слыша ржанье вражескихъ коней
             И видя ихъ костры, когда и зрѣнье,
             И слухъ ослѣплены, оглушены
             Тѣмъ, что важнѣй, для нихъ осталось время
             Замѣтить насъ, развѣдывать, кто мы.
  
                       Беларій.
  
             Но въ войскѣ знаютъ многіе меня.
             Прошли года -- тогда Клотенъ былъ молодъ,
             А я его узналъ. Да и король
             Любви не стоитъ вашей, ни услугъ.
             Изгнаніе мое виною было,
             Что выросли безъ воспитанья вы,
             Какъ дикіе; что счастье вы лишились,
             Которымъ васъ ласкала колыбель;
             Что солнце васъ пекло; что вы дрожали
             Зимою какъ рабы.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Нѣтъ, лучше смерть,
             Чѣмъ эта жизнь! Прошу, пойдемъ къ войскамъ;
             Меня и брата тамъ никто не знаетъ,
             А ты давно забытъ ужъ, и никто
             Съ разспросами къ тебѣ не обратится.
  
                       Арвирагъ.
  
             Клянуся этимъ яснымъ солнцемъ, я
             Иду туда! Мнѣ не случалось видѣть,
             Какъ умираетъ мужъ: я видѣлъ кровь
             Лишь робкихъ зайцевъ, ланей и оленей,
             И на такомъ конѣ я только ѣздилъ,
             Простой ѣздокъ котораго не вѣдалъ
             Желѣзныхъ шпоръ. Мнѣ стыдно и смотрѣть
             На солнца ликъ: я пользуюсь сіяньемъ
             Его лучей святыхъ -- и остаюсь
             Въ ничтожествѣ.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Клянусь, и я иду!
             Благослови меня и отпусти --
             И веселѣй пойду я, а не хочешь,
             То пусть меня за это покараетъ
             Враждебный мечъ!
  
                       Арвирагь.
  
                                 И я съ тобой: аминь!
  
                       Беларій.
  
             Когда такъ мало дорожите жизнью
             Своей, зачѣмъ же мнѣ беречь мою,
             Увядшую? Иду я съ вами, дѣти!
             И если васъ постигнетъ смерть въ бою,
             Сложу и я тамъ голову свою.
                       (Про себя).
             Они спѣшатъ. Въ нихъ пышетъ раздраженье:
             Оно въ дѣлахъ покажетъ ихъ рожденье.
                       (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Британія. Римскій лагерь.

Входитъ Постумъ, съ окровавленнымъ платкомъ въ рукахъ.

  
                       Постумъ.
  
             Я сберегу тебя, платокъ кровавый:
             Я самъ хотѣлъ такимъ тебя имѣть.
             Мужья, когда-бъ вы всѣ такъ поступали,
             То многіе изъ васъ убили бъ женъ,
             Достойнѣйшихъ, чѣмъ сами, за ничтожный
             Проступокъ! О, Пизаніо! не все
             Служитель вѣрный исполнять обязанъ,
             Но только то, что честно. Если-бъ вы,
             О боги, такъ грѣхи мои карали,
             Не дожилъ бы до этого я дѣла!
             Для благородной Имогены жизнь
             Осталась бы для скорби, а меня бы,
             Преступнаго, постигла кара Неба.
             Но вы иныхъ берете изъ любви,
             За малый грѣхъ, чтобы не пасть имъ глубже;
             Другіе жъ, накопляя зло на зло
             И водворяя ужасъ, остаются.
             Она у васъ: да будетъ ваша воля,
             Чтобъ свой удѣлъ въ смиреніи я несъ.
             Я здѣсь съ войсками римскими, чтобъ биться
             Съ землей моей супруги. Но тебѣ,
             Британія, довольно и того,
             Что я убилъ твою царицу -- больше
             Я ранъ тебѣ не нанесу. О, боги!
             Примите благосклонно мой обѣтъ:
             Сложу съ себя я римскую одежду
             И наряжусь британскимъ селяниномъ.
             Такъ буду я сражаться противъ тѣхъ,
             Съ кѣмъ я сюда, въ отчизну, возвратился,
             И за тебя паду я, Имогена,
             Затѣмъ что каждый вздохъ мой для тебя
             Не жизнь -- а смерть. Незнаемый ни кѣмъ,
             Не возбудивъ ни зависти, ни скорби
             Ни въ комъ, себя на гибель я предамъ.
             Я покажу, что высшій духъ царилъ
             Подъ этой бѣдной одеждой. Боги,
             Мнѣ ниспошлите силу Леонатовъ!
             И, устыдясь, увидитъ міръ надменный
             Простой сосудъ, но съ влагой драгоцѣнной.
                       (Уходитъ).


  

СЦЕНА II.

Поле сраженія между римскимъ и британскимъ лагерями.

Съ одной стороны входятъ Луцій, Іахимо и римскія войска, съ другой -- британское войско. Леонатъ Постумъ слѣдуетъ за нимъ, какъ простой воинъ. Они проходятъ черезъ сцену. Тревога. Іахимо и Постумъ возвращаются, сражаясь; послѣдній побѣждаетъ и обезоруживаетъ Іахимо, послѣ чего удаляется.

                       Іахимо.
  
             Тяжелый грѣхъ, мою гнетущій душу,
             Лишилъ меня отваги. Честь жены --
             Принцессы здѣшней честь -- я очернилъ
             Позорной клеветой; за то и воздухъ
             Здѣсь силъ меня лишилъ; а то какъ могъ бы
             Простой поденщикъ побѣдить меня
             Въ искусствѣ ратномъ? Санъ мой и почетъ --
             Отнынѣ мнѣ стыда тяжелый гнетъ.
             Британія, когда твои дворяне
             На столько выше мужика того,
             Кто посрамить патриція такъ могъ,
             То мы -- ничто, изъ васъ же каждый -- богъ.
                       (Уходитъ).
  

Сраженіе продолжается; британцы бѣгутъ; Цимбелинъ взятъ въ плѣнъ; Беларій, Гвидерій и Арвирагъ спѣшатъ къ нему на помощь.

  
                       Беларій.
  
             Стой, стой! за нами поле битвы: тамъ
             Проходъ у насъ въ рукахъ; ничто не можетъ
             Оттуда выбить насъ -- одна лишь трусость.
  
                       Гвидерій и Арвирагъ.
  
             Да стойте жъ крѣпче! бейте ихъ смѣлѣй!
  

Постумъ возвращается и помогаетъ британцамъ, они освобождаютъ Цимбелина и уходятъ. Входятъ Луцій, Іахимо и Имогена.

  
                       Луцій.
  
             Прочь, мальчикъ! здѣсь тебѣ не мѣсто: здѣсь
             Друзья друзей въ смятеньи поражаютъ!
             Бой слѣпъ и глухъ.
  
                       Іахимо.
  
                                 Къ нимъ помощь подоспѣла.
  
                       Луцій.
  
             Какъ счастье перемѣнчиво! Пора
             Искать намъ подкрѣпленья, иль бѣжать.
                       (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Другая часть поля.

Входятъ Постумъ и британскій лордъ.

                       Лордъ.
  
             Оттуда ты, гдѣ бились наши?
  
                       Постумъ.
  
                                                     Да;
             А вы, какъ видно, изъ бѣжавшихъ?
  
                       Лордъ.
  
                                                     Да.
  
                       Постумъ.
  
             Вины тутъ нѣтъ. Потеряно все было --
             Намъ помогло лишь Небо. Самъ король
             Отбитъ былъ отъ своихъ, ряды смѣшались,
             И только тылъ британцевъ виденъ былъ.
             Стѣснились всѣ въ проходѣ; непріятель
             Разилъ, алкая крови -- видя больше
             Для бойни жертвъ, чѣмъ самъ имѣлъ мечей --
             Того слегка, другого на смерть; многихъ
             Сражалъ и страхъ; убитыми заваленъ
             Былъ весь проходъ; ихъ спины были въ ранахъ,
             А трусовъ смерть постыдная ждала.
  
                       Лордъ.
  
             Гдѣ жъ этотъ былъ проходъ?
  
                       Постумъ.
  
                                           У мѣста битвы,
             На вскопанномъ лугу, которымъ съ пользой
             Одинъ почтенный воинъ овладѣлъ.
             Клянусь, то былъ мужъ доблестный! Онъ этой
             Заслугою отчизнѣ показалъ
             Себя вполнѣ сѣдинъ своихъ достойнымъ.
             Онъ сталъ въ проходъ, съ нимъ двое молодыхъ,
             По лѣтамъ -- дѣти: имъ скорѣй пристало
             Подъ музыку плясать, чѣмъ биться въ сѣчѣ,
             Съ лицомъ на видъ красивѣй всякой маски,
             Скрывающей стыдливость или прелесть,
             Онъ сталъ въ проходъ и крикнулъ на бѣгущихъ:
             "У насъ лишь зайцы въ бѣгствѣ умираютъ,
             Не воины: вы, трусы, въ адъ бѣжите!
             Назадъ, не то -- мы римлянами станемъ
             И, какъ скотовъ, васъ будемъ бить за то,
             Что скотски вы бѣжите! Васъ спасетъ
             Лишь гнѣвный взглядъ назадъ. Ни съ мѣста! Стойте!-
             Три этихъ, какъ три тысячи героевъ --
             Не менѣе по дѣлу и по силѣ,
             Затѣмъ что три такихъ героя стоятъ
             Отряда нерѣшительныхъ бойцовъ,
             Лишь возгласомъ: "ни съ мѣста!" и удобствомъ
             Той мѣстности, но больше видомъ смѣлымъ,
             Который прялку обратилъ бы въ дротикъ,
             Вспламенили вдругъ потухшій взоръ.
             Проснулся стыдъ, проснулась и отвага:
             Иные, лишь сробѣвши отъ примѣра --
             Проклятье тѣмъ, кто первый въ томъ виновенъ!--
             Возстали вновь и бросились, какъ львы
             На дротики ловцовъ. Остановились
             Враги, смѣшались, стали отступать,
             И тотъ, кто прежде, какъ орелъ, стремился
             Впередъ, теперь, какъ голубь, улеталъ.
             Вдругъ сталъ рабомъ надменный побѣдитель,
             И трусы, какъ обломки корабля,
             Намъ подали спасительную помощь,
             Открывши тылъ врага неохраненный.
             О, боги! какъ ударили они
             На раненыхъ, на мертвыхъ, на своихъ,
             Которыхъ смылъ послѣдній валъ. Гдѣ прежде
             Десятерыхъ преслѣдовалъ одинъ,
             Теперь изъ нихъ вдругъ каждый сталъ убійцей
             Двадцатерыхъ, трепещущихъ предъ ними:
             Кто прежде смерть предпочиталъ борьбѣ,
             Тотъ сталъ теперь грозою битвы.
  
                       Лордъ.
  
                                                     Странно:
             Одинъ проходъ, два мальчика и старецъ!
  
                       Постумъ.
  
             Вамъ это странно. Легче вамъ дивиться
             Дѣламъ другихъ, чѣмъ самому ихъ дѣлать.
             Угодно ль вамъ, чтобъ я скропалъ стишки
             На этотъ случай -- такъ, для смѣху? Вотъ:
             "Два мальчика, старикъ и узкій ходъ въ горахъ
             Намъ дали торжество, врагамъ бѣду и страхъ".
  
                       Лордъ.
  
             Ну, не сердись.
  
                       Постумъ.
  
                                 "Да я и не сержусь.
             Кто предъ врагомъ трусливъ, съ тѣмъ подружусь,
             Затѣмъ что онъ по трусости своей
             Какъ-разъ отъ дружбы убѣжитъ моей".
             Вотъ какъ плету я вирши^
  
                       Лордъ.
  
                                           Ну, прощай --
             Ты сердишься.
                       (Уходитъ).
  
                       Постумъ.
  
                                 Ушелъ! Вотъ это лордъ!
             Герой! на битвѣ хочетъ знать про битву!
             Иной изъ нихъ и честь отдать готовъ,
             Чтобъ кожу лишь спасти. Иной бѣжалъ,
             А все-таки погибъ. Я, закаленный
             Своей тоской, искалъ напрасно смерти,
             Гдѣ слышалъ стонъ ея, и не попалъ
             Подъ градъ ея губительныхъ ударовъ.
             Она, чудовище, порой таится
             Въ бокалахъ пиршества, на ложѣ нѣги
             И въ ласковыхъ словахъ; она прислугой
             Богаче насъ, ея мечомъ разящихъ.
             Но что-бъ ни стало, отыщу ее!
             До этихъ поръ за бриттовъ я сражался,
             Но далѣе быть бриттомъ не хочу
             И прежнее мое надѣну платье.
                       (Онъ переодѣвается).
             Сражаться я не стану; я отдамся
             Послѣднему изъ здѣшнихъ мужиковъ.
             Здѣсь римляне пролили много крови --
             И бритты имъ за это отомстятъ.
             Пусть будетъ.смерть мой выкупъ. Я напрасно
             Искалъ ее на каждой сторонѣ;
             Но не уйти ей отъ меня -- и я
             Возмездіе приму за Имогену.
  

Входятъ два британскихъ военачальника и воины.

  
                       1-ый военачальникъ.
  
             Хвала богамъ: взятъ Луцій въ плѣнъ, а старца
             И мальчиковъ за ангеловъ считаютъ!
  
                       2-ой военачальникъ.
  
             Еще четвертый былъ въ простой одеждѣ
             И съ ними гналъ врага.
  
                       1-ый военачальникъ.
  
                                           Такъ говорятъ;
             Но всѣ исчезли. Эй! ты кто такой?
  
                       Постумъ.
  
             Я римлянинъ и здѣсь бы не блуждалъ,
             Когда бы всѣ такъ дѣлали, какъ я.
  
                       2-ой военачальникъ.
  
             Эй! взять его, собаку! Въ Римъ ему
             Ужъ не вернуться,чтобъ сказать, какъ галки
             Клевали ихъ. Онъ свысока отвѣтилъ:
             Должно быть, знатный. Къ королю его!
  

Входятъ Цимбелинъ со свитою, Беларій,Гвидерій, Арвирагъ, Пизаніо, воины и римскіе плѣнники. Военачальники представляютъ Постума Цимбелину, который велитъ тюремщику взять его. Потомъ всѣ уходятъ.

  

СЦЕНА IV.

Британская тюрьма.

Входитъ Постумъ съ двумя тюремщиками.

                       1-ый тюремщикъ.
  
             Теперь тебя никто здѣсь не украдетъ:
             Пасись, коль есть трава.
  
                       2-ой тюремщикъ.
  
                                           Иль аппетитъ.
                       (Оба уходятъ).
  
                       Постумъ.
  
             О, милы вы мнѣ, цѣпи! Въ васъ я вижу
             Къ свободѣ путь. Я счастливѣе вдвое
             Подагрика, которому пріятнѣй
             Весь вѣкъ страдать, чѣмъ исцѣленнымъ быть
             Врачомъ надежнымъ -- смертью: лишь она
             Есть ключъ отъ всѣхъ оковъ. О, совѣсть! ты
             Закована сильнѣе рукъ и ногъ.
             Пошлите мнѣ, о боги, искупленье
             И вѣчную свободу отъ оковъ!
             Довольно ли для васъ моихъ страданій?
             Земныхъ отцовъ смягчаютъ этимъ дѣти,
             А боги, вѣдь, добрѣй. Когда я долженъ
             Покаяться, такъ лучше ужъ въ цѣпяхъ,
             Желанныхъ,не насильственныхъ: расплата --
             Условіе свободы. Большей кары
             Не требуйте, возьмите все мое.
             Въ васъ больше милости, чѣмъ въ жадныхъ людяхъ;
             Но вѣдь, и тѣ порою съ должника
             Берутъ въ уплату долга треть, шестую,
             Десятую лишь часть, давая средства
             Поправиться ему. Мнѣ это много;
             За жизнь жены возьмите жизнь мою.
             Она не такъ цѣнна, но все же жизнь;
             Она нашъ даръ. Не всякую монету
             По вѣсу цѣнятъ: часто сходитъ съ рукъ
             И легкая, когда на ней есть штемпель.
             Возьмите же меня, какъ свой чеканъ.
             О, вѣчныя, благія силы Неба!
             Принявъ отчетъ, возьмите жизнь мою
             И счетъ мой уничтожьте! Имогена,
             Теперь къ тебѣ въ молчаньи обращусь.
                       (Засыпаетъ).
  

Торжественная музыка. Видѣніе: является Сицилій Леонатъ, отецъ Постума, старецъ въ одеждѣ воина; онъ ведетъ за руку жену свою, мать Постума. За ними слѣдуютъ два молодыхъ Леоната, братья Постума, съ отверстыми ранами, какъ пали они па полѣ битвы. Они окружаютъ спящаго Постума.

  
                       Сицилій.
             О, громовержецъ! не рази
                  Ничтожнаго червя:
             На Марса, на Юнону пусть
                  Прольется месть твоя
                       И весь твой гнѣвъ!
  
             Мой сынъ такъ чистъ и кротокъ былъ,
                  Отца онъ не знавалъ!
             Когда я умеръ -- рокъ ему
                  Лучъ свѣта показалъ.
             Отцомъ гонимыхъ и сиротъ
                  Тебя считаетъ свѣтъ:
             Зачѣмъ же ты не спасъ его
                  Отъ горькихъ жизни бѣдъ?
  
                       Мать.
  
             Луцина мнѣ не помогла --
                  Я въ мукахъ умерла:
             Его ножомъ рука врача
                  Для жизни извлекла.
                       Мой бѣдный сынъ!
  
                       Сицилій.
  
             Какъ предки доблестные, онъ
                  Былъ силенъ и высокъ;
             Моею отраслію свѣтъ
                  Вполнѣ гордиться могъ.
  
             Старшій братъ.
  
                  Когда онъ зрѣлымъ мужемъ сталъ,
                       Во странѣ своей родной
             Себѣ онъ равныхъ не встрѣчалъ
                       По доблести прямой;
                  И дочь монарха взоръ на немъ
                       Остановила свой.
  
                       Mать.
  
             И что жъ? За свой союзъ святой
                  Пошелъ въ изгнанье онъ,
             Лишенъ наслѣдія отцовъ
                  И счастія лишенъ,
                       И ласкъ жены!
  
                       Сицилій.
  
             Какъ ты дозволилъ хвастуну
                  Іахимо клеветой
             Въ немъ муки ревности разлить,
                  Смутить его покой?
             Зачѣмъ такъ долженъ онъ страдать
                  Отъ подлости чужой?
  
                       Младшій братъ.
  
             Отецъ и мать къ нему пришли
                  Изъ области тѣней,
             И мы, стяжавшіе почетъ
                  И смерть среди мечей,
             Храня Тенанція права
                  И честь земли своей.
  
                       Старшій братъ.
  
             Такъ Цимбелину Постумъ нашъ
                  Мечомъ своимъ служилъ;
             Зачѣмъ же ты, о царь боговъ,
                  Его не наградилъ
             И все, чего достигъ герой,
                  Въ страданье обратилъ?
  
                       Сицилій.
  
             Открой кристальное окно,
                  Внемли мольбамъ моимъ:
             Не дай, чтобъ древній, славный родъ
                  Подъ гнѣвомъ палъ твоимъ.
  
             Mать.
  
             Зевесъ, мой сынъ благочестивъ --
                  О, сжалься же надъ нимъ!
  
                       Сицилій.
  
             Взгляни изъ мраморныхъ палатъ --
                  Внемли мольбѣ духовъ --
             Не то -- мы съ жалобой своей
                  Придемъ въ совѣтъ боговъ,
  
                       Оба брата.
  
             Внемли! не то -- мы вознесемъ
                  Къ богамъ свой горькій зовъ.
  

Юпитеръ спускается на орлѣ съ громомъ и молніею. Духи падаютъ на колѣни.

  
                       Юпитеръ.
  
             Умолкни, сонмъ блуждающихъ тѣней!
             Какъ смѣли вы, въ безумномъ ослѣпленьи,
             Винить того, кто молніей своей
             Разитъ мятежъ, караетъ преступленье?
             Вамъ данъ Элизій -- на лугахъ своихъ
             Покойтесь тамъ, другихъ заботъ не зная;
             Забудьте всѣ дѣла земного края:
             Не вамъ, a мнѣ заботиться о нихъ.
             Кто мной любимъ, пусть приметъ испытанье --
             И тѣмъ цѣна награды возрастетъ;
             Довѣрьтесь мнѣ: вашъ сынъ прошелъ страданье,
             И для него вновь счастье зацвѣтетъ.
             Явился въ свѣтъ онъ подъ моей звѣздою,
             И бракъ его благословилъ мой храмъ;
             Онъ счастіе скрѣпилъ себѣ бѣдою --
             Вновь Имогену я ему отдамъ.
             Летите въ свой пріютъ! Вотъ книга вамъ:
             Ее на грудь ему вы положите.
             Въ ней заключенъ судьбы его залогъ --
             И впредь меня роптаньемъ не гнѣвите.
             Орелъ, лети въ кристальный мой чертогъ!
                       (Улетаетъ).
  
                       Сицилій.
  
             Онъ съ громомъ къ намъ слетѣлъ, и сѣрный дымъ
             Его объялъ; орелъ его священный
             Такъ грозенъ былъ; но въ высь его полетъ
             Былъ сладостенъ какъ райскій ароматъ,
             При чемъ онъ клювомъ крылья расправлялъ:
             Знать, богъ имъ былъ доволенъ.
  
                       Всѣ.
  
                                                     О, Юпитеръ!
             Благодаримъ!
  
                       Сицилій.
  
                                 Сводъ мраморный сомкнулся:
             Онъ въ свой чертогъ сіяющій влетѣлъ.
             Прочь, прочь скорѣй: исполнимъ повелѣнье
             Царя боговъ для нашего спасенья.
                       (Духи исчезаютъ).
  
                       Постумъ (проснувшись).
  
             О, сонъ! ты былъ мнѣ дѣдомъ: ты мнѣ создалъ
             Отца и мать и братьевъ двухъ; но, ахъ!
             Ихъ нѣтъ со мной; я ихъ опять лишился;
             Едва родясь, исчезли вдругъ они!
             Такъ и бѣднякъ, который положился
             На милость сильныхъ, грезитъ, какъ и я;
             Проснется онъ -- и нѣтъ ужъ ничего,
             Иного жъ безъ заслугъ и не во снѣ
             Сама судьба дарами осыпаетъ.
             Вотъ такъ и я вдругъ счастье золотое
             Теперь нашелъ, и самъ не знаю какъ.
             Не феи ли тутъ были? Что за книга?
             О, чудный даръ, не будь на щеголя похожъ ты
             Въ комъ лучше всѣ снаружи, чѣмъ внутри;
             Будь все, что ты содержишь, не въ примѣръ
             Придворнымъ нашимъ, также драгоцѣнно!
             Исполни жъ то, что обѣщаешь мнѣ.
                       (Читаетъ).
   "Когда львенокъ, самъ того не зная и безъ поисковъ, найдетъ струю нѣжнаго воздуха и будетъ обнятъ ею; когда вѣтви, отсѣченныя отъ величественнаго кедра, послѣ многолѣтней смерти, снова оживутъ, приростутъ къ старому дереву и зацвѣтутъ свѣжею зеленью -- тогда окончатся страданія Постума, Британія будетъ счастлива, и процвѣтутъ въ ней миръ и изобиліе".
  
   Все это -- сонъ, иль просто бредъ безумный!
   Здѣсь что-нибудь изъ двухъ, или ничто:
   Иль это рѣчь безъ смысла, иль загадка,
   Которой смыслъ непостижимъ; но въ ней
   Подобіе судьбы моей несчастной --
   И потому я сберегу ее.
  

Входитъ тюремщикъ.

  
   Тюремщикъ. Пойдемте, сударь! Готовы ли вы къ смерти?
   Постумъ. Давно готовъ: почти ужъ пережарился.
   Тюремщикъ. Вашъ конецъ -- висѣлица; если вы къ ней готовы -- значитъ, изжарены, какъ слѣдуетъ.
   Постумъ. А если зрители найдутъ меня вкуснымъ, то кушанье само заплатитъ расходы.
   Тюремщикъ. Тяжелый счетъ для васъ, сударь; но вы можете утѣшиться тѣмъ, что отъ васъ никогда больше не потребуютъ никакихъ уплатъ; нечего бояться вамъ и трактирныхъ счетовъ, которые такъ портятъ разставанье, хотя сначала и было весело. Вы пришли, еле-еле таща ноги, потому что хотѣлось ѣсть, a уходите шатаясь, потому что лишнее выпили; жалѣете, что много выдали, жалѣете, что много приняли; и въ головѣ, и въ кошелькѣ пустота; голова тяжела, потому что была слишкомъ легка; кошелекъ легокъ, потому что былъ слишкомъ тяжелъ. О, теперь вы избавитесь отъ всѣхъ этихъ противорѣчій! О, человѣколюбіе копѣечной веревки! она въ одну минуту похѣриваетъ тысячные счеты; она -- самый аккуратный бухгалтеръ, она завершаетъ все прошедшее, настоящее и будущее; ваша шея -- все: и перо, и книга и деньги -- и разсчетъ поконченъ въ минуту.
   Постумъ. Мнѣ пріятнѣе умереть, чѣмъ тебѣ жить.
   Тюремщикъ. Совершенно справедливо, сударь; кто спитъ, тотъ не чувствуетъ зубной боли. Но тотъ, кому бы пришлось уснуть вашимъ сномъ и кого бы палачъ уложилъ въ постель, охотно бы помѣнялся мѣстомъ съ своимъ прислужникомъ, потому что, видите ли, вы не знаете, по какой дорогѣ пойдете.
   Постумъ. О, нѣтъ,пріятель, я хорошо ее знаю.
   Тюремщикъ. Ну, такъ ваша смерть съ глазами; я никогда не видывалъ, чтобъ ее такъ писали. Вамъ должно будетъ или положиться на проводниковъ, которые утверждаютъ, что знаютъ эту -дорогу, или взять это на себя; но такъ какъ я знаю, что вы не знаете этой дороги, то вамъ придется пуститься въ путь напропалую; ну, a какъ вы покончите свое путешествіе, то навѣрно объ этомъ никому не разскажете, потому что не вернетесь.
   Постумъ. A я скажу тебѣ, что y всякаго есть глаза, чтобъ разсмотрѣть дорогу, по которой я пойду, кромѣ тѣхъ, кто зажмуриваетъ и не пользуется своимъ зрѣніемъ.
   Тюремщикъ. Вотъ была бы штука, если-бъ человѣкъ могъ употреблять глаза свои тамъ, гдѣ ничего нельзя видѣть! Я увѣренъ, что висѣлица заставитъ всякаго зажмуриться.
  

Входить вѣстникъ.

  
   Вѣстникъ. Сними оковы съ этого плѣнника и отправь его къ королю.
   Постумъ. Ты принесъ добрую вѣсть: меня зовутъ для того, чтобъ дать мнѣ свободу.
   Тюремщикъ. Тогда я дамъ себя повѣсить.
   Постумъ. И тогда ты будешь свободнѣе всякаго тюремщика: для мертвыхъ нѣтъ замковъ. (Постумъ уходить съ вѣстникомъ).
   Тюремщикъ. Если-бъ кто хотѣлъ жениться на висѣлицѣ и наплодить висѣльниковъ -- и тотъ, кажется, не былъ бы такъ въ нее влюбленъ, какъ этотъ. Но, сказать по совѣсти, хотя онъ и римлянинъ, a есть негодяи похуже его, которымъ хочется пожить, a между ними есть такіе, которые умираютъ противъ своей воли -- такъ было бы и со мной, если-бъ я былъ негодяемъ. Я желалъ бы, чтобъ мы всѣ имѣли одинъ образъ мыслей, и чтобъ онъ былъ хорошъ; о, тогда бы уничтожились всѣ тюремщики и висѣлицы! Я говорю противъ своихъ собственныхъ выгодъ, но мое желаніе все-таки выгодно. (Уходитъ).
  

СЦЕНА V.

Въ ставкѣ Цимбелина.

Входятъ Цимбелинъ, Беларій, Гвидерій, Арвирагъ, Пизаніо, лорды,воины и свита.

                       Цимбелинъ.
  
             Сюда, ко мнѣ, вы, посланные Небомъ
             Спасти мой тронъ! Душѣ моей прискорбно,
             Что тотъ бѣднякъ, который такъ сражался,
             Что рубищемъ сіянье латъ затмилъ,
             Нагую грудь предъ ними поставляя,
             Нигдѣ не могъ быть найденъ. Счастливъ, кто
             Его найдетъ: его ждетъ наша милость.
  
                       Беларій.
  
             Я не встрѣчалъ подобнаго геройства
             Въ смиреніи такомъ, ни столь высокихъ
             Дѣяній въ томъ, кто нищенскую робость
             Лишь могъ явить.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 И нѣтъ его нигдѣ?
  
                       Пизаніо.
  
             Межъ мертвыхъ и живыхъ его искали --
             И нѣтъ слѣдовъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Я, къ сожалѣнью, сталъ
             Наградъ его наслѣдникомъ
             (Беларію, Гвидерію и Арвирагу) и вамъ
             Ихъ отдаю,-- вамъ сердце, мозгъ и печень
             Британіи: чрезъ васъ она жива.
             Теперь пора спросить мнѣ васъ, откуда
             Вы родомъ. Говорите.
  
                       Беларій.
  
                                 Государь,
             Изъ Кембріи мы родомъ и дворяне;
             Инымъ же чѣмъ хвалиться -- было-бъ ложно
             И непристойно намъ. Прибавлю только,
             Что честны мы.
  
   \                    Цимбелинъ.
  
                                 Склоните же колѣна!

(Беларій, Гвидерій и Арвирагъ становятся на колѣни, Цимбелинъ посвящаетъ ихъ рыцари).

             Теперь вставайте, рыцари мои!
             Отнынѣ вы мнѣ ближе всѣхъ изъ свиты,
             И васъ почетъ, достойный сана, ждетъ.
  

Входятъ Корнелій и придворныя дамы.

  
                       Цимбелинъ.
  
             На вашихъ лицахъ грусть! Зачѣмъ печалью.
             Встрѣчаете побѣды нашей день?
             Вы римляне на видъ, a не британцы.
  
                       Корнелій.
  
             Привѣтъ тебѣ, великій государь!
             Твою смутить я долженъ радость вѣстью
             О смерти королевы.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                           Вѣсть такая
             Врачу идетъ всѣхъ меньше. Но мы знаемъ,
             Что длятъ лѣкарства жизнь, хотя отъ смерти
             Не убѣжитъ и лѣкарь. Какъ она
             Скончалась?
  
                       Корнелій.
  
                                 Какъ жила: ужасно, въ полномъ
             Безуміи. Жестокая для міра,
             Она въ жестокихъ мукахъ умерла.
             Я вамъ открою всѣ ея признанья.
             Пусть эти дамы обличатъ меня
             Во лжи, когда скажу не такъ: онѣ
             При ней стояли, плача.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                           Говори.
  
                       Корнелій.
  
             Она призналась мнѣ, что никогда
             Васъ не любила. Ей хотѣлось только
             Возвыситься чрезъ васъ: она съ престоломъ
             Вступила въ бракъ, a къ вамъ всегда питала
             Лишь ненависть.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 То знала лишь она,
             И, не признайся въ этомъ, умирая,
             Я ей самой бы не повѣрилъ. Дальше!
  
                       Корнелій.
  
             A ваша дочь, которую притворно
             Ласкала такъ, была ей ненавистна,
             Какъ скорпіонъ, и если-бъ не побѣгъ
             Ей помѣшалъ, она бы ей отравой
             Пресѣкла жизнь.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 О, хитрый демонъ! Кто ,
             Проникнетъ въ сердце женщинъ? Что дальше?
  
                       Корнелій.
  
             И хуже есть! Она призналась мнѣ,
             Что y нея былъ ядъ для васъ, который
             Точилъ бы вашу жизнь ежеминутно,
             По дюймамъ умерщвляя; a межъ тѣмъ
             Заботами и лаской, и слезами
             Васъ обмануть надѣялась, чтобъ вы,
             Подъ дѣйствіемъ отравы, укрѣпили
             За пасынкомъ свой тронъ. Но планъ ея
             Разстроился его исчезновеньемъ.
             Тогда она, забывши всякій стыдъ,
             Съ отчаянья, въ укоръ богамъ и людямъ,
             Свой замыселъ открыла, сожалѣя,
             Что не свершился онъ,-- и умерла
             Съ проклятіемъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Все правда ль это, дамы?
  
                       1-ая дама.
  
             Все правда, государь!
  
                       Цимбелинъ.
  
                                           Мои глаза
             Невинны тутъ -- она была прекрасна,
             Ни уши -- рѣчь ея была привѣтна,
             Ни сердце -- омрачилъ его обманъ.
             Одинъ порокъ питаетъ подозрѣнье!
             Но, дочь моя, ты вправѣ мнѣ сказать,
             Что я безумецъ былъ: твое несчастье
             То подтвердило. Помоги намъ Небо!
  

Входятъ Луцій, Іахимо, гадатель и римскіе плѣнники подъ стражею; потомъ -- Постумъ и Имогена.

  
                       Цимбелинъ.
  
             Теперь ты, Кай, не дань пришелъ сбирать --
             Ее сложили мы, хотя и многихъ
             Намъ это храбрыхъ стоило; друзья ихъ
             И кровные насъ просятъ примирить
             Еще неуспокоенныя души
             Почившихъ смертью всѣхъ военноплѣнныхъ --
             И я на то согласье наше далъ.
             Такъ взвѣсь теперь судьбу свою.
  
                       Луцій.
  
                                                     Подумай
             О всѣхъ превратностяхъ войны. Лишь слушай
             Побѣду далъ тебѣ; будь благосклоненъ
             Онъ намъ, то мы не стали-бъ хладнокровно
             Такъ плѣнникамъ грозить. Но если боги
             Хотятъ, чтобъ жизнь намъ выкупомъ была --
             Пусть будетъ такъ; но знай, что всѣ мученья
             Съ душою римской римлянинъ снесетъ;
             Но Августъ живъ и отомститъ за это.
             Что до меня, лишь объ одномъ прошу:
             Здѣсь пажъ со мной, британецъ родомъ, мальчикъ --
             Позволь внести мнѣ выкупъ за него.
             Никто слугой подобнымъ не владѣлъ:'
             Онъ вѣренъ, кротокъ, женственно-заботливъ,
             Внимателенъ, услужливъ и прилеженъ.
             Пусть подтвердятъ достоинства его
             Ходатайство мое -- и, я надѣюсь,
             Его ты не отвергнешь, государь.
             Хотя служилъ онъ римлянину, но
             Британцамъ не вредилъ. Казни другихъ,
             Но пощади его.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Его я гдѣ-то видѣлъ:
             Его лицо знакомо мнѣ. Ну, мальчикъ,
             Твой взоръ запалъ мнѣ въ сердце -- и отнынѣ
             Ты мой. Меня влечетъ -- не знаю что --
             Сказать тебѣ "живи!" Не господину
             Обязанъ этимъ ты. Проси, что хочешь,
             У Цимбелина -- дастся все тебѣ,
             Что твоему прилично положенью
             И милости моей, хотя бы даже
             То жизнь была славнѣйшаго врага.
  
                       Имогена.
  
                                                     Государь,
             Благодарю въ смиреніи глубокомъ.
  
                       Луцій.
  
             Прошу, моей не требуй жизни: знаю,
             Что ты, дитя, о ней попросишь.
  
                       Имогена.
  
                                                     Нѣтъ,
             Тутъ есть другое; вижу я, оно
             Страшнѣе смерти мнѣ: ему уступитъ
             И жизнь твоя.
  
                       Луцій.
  
                                 Отвергнулъ онъ меня,
             Оставилъ, презрѣлъ! Быстро исчезаетъ
             То счастіе, которымъ утѣшаетъ
             Насъ мальчиковъ и дѣвочекъ любовь.
             Но что жъ онъ такъ смущенъ?
  
                       Цимбелинъ.
  
                                           Чего жъ ты хочешь?
             Ты такъ мнѣ милъ... Подумай хорошенько,
             Чего-бъ тебѣ хотѣлось. Ты глядишь
             Все на него? Спасти его желаешь
             Отъ смерти? Онъ родной тебѣ иль другъ?
  
                       Имогена.
  
             Онъ римлянинъ и мнѣ родня не ближе,
             Чѣмъ вы, иль нѣтъ, я къ вамъ гораздо ближе,
             Какъ подданный.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Что ж ъ подъ допросъ и пытку.
             Изъ насъ невольно вынудятъ сознанье,
             И будетъ смерть среди жестокихъ мукъ
             Удѣломъ намъ.
   Гвидерій.           Нейдетъ тебѣ, отецъ,
             Такъ, говорить, да и не намъ бы слушать
             Такую рѣчь.
   Арвирагъ.           Возможно ль, чтобъ британцы
             При видѣ ржущихъ вражьихъ лошадей,
             Въ виду огней, горящихъ въ римскомъ станѣ,
             Когда у всѣхъ и уши и глаза
             Такъ заняты -- затѣяли бъ подобный
             Нелѣпый вздоръ, чтобъ начинать допросы
             О томъ, кто мы?
   Беларій.           О, я извѣстенъ многимъ
             Въ ихъ лагерѣ 80). Клотена я узналъ
             Вѣдь тотчасъ же, хотя промчались годы
             Съ тѣхъ давнихъ поръ, когда со мной встрѣчался
             Ребенкомъ онъ; а сверхъ того, король
             Любви не стоитъ вашей точно такъ же,
             Какъ и моихъ непрошенныхъ услугъ.
             Мое изгнанье вамъ пресѣкло средства
             Взрасти въ иной, счастливѣйшей средѣ
             И, давъ вамъ жизнь, исполненную горя,
             Лишило благъ, какія обѣщала
             Вамъ колыбель. Рабами стали вы
             Осеннихъ стужъ и зноя жаркимъ лѣтомъ.
   Гвидерій. Ну, если такъ, то лучше предпочту
             Я умереть, чѣмъ жить подобной жизнью.
             Идемъ на бой!.. Насъ съ братомъ вѣдь не знаетъ
             Въ войскахъ никто, а ты, живя вдали.
             Такъ сильно измѣнился, что и рѣчи
             Не можетъ быть о томъ, чтобъ кто-нибудь
             Тебя узналъ.
   Арвирагъ.           Клянусь я краснымъ солнцемъ
             Итти туда жъ! Позоръ и стыдъ, что видѣть
             До сей поры не удавалось мнѣ
             Смерть храбрецовъ. Я видѣлъ кровь лишь зайцевъ,
             Оленей, козъ; не вскакивалъ ни разу
             Я на коня, знакомаго со сталью
             Горячихъ шпоръ;-- я даже на себѣ
             Ихъ не носилъ. Клянусь, мнѣ стыдно солнцу
             Взглянуть въ лицо и пользоваться свѣтомъ
             Его лучей, живя въ такой печальной
             Безвѣстности.
   Гвидерій (Беларію). Клянусь итти, и если
             Согласенъ ты меня благословить --
             Я буду радъ, а если нѣтъ -- такъ сѣтуй
             Самъ на себя, когда своимъ отказомъ
             Ты привлечешь на голову мою
             Мечи враговъ.
   Арвирагъ. Болтать довольно:-- съ нимъ
             Иду и я 81)!
   Беларій.           Ну, если вамъ обоимъ
             Такъ кажется ничтожной ваша жизнь,
             То про мои печальныя сѣдины
             Само собой не стоитъ толковать.
             Иду впередъ я бодро съ вами, дѣти!
             Когда въ бою сужденъ вамъ смертный часъ --
             На смертный одръ я лягу возлѣ васъ!
             (Тихо). Ихъ славный родъ имъ шепчетъ укоризну
             И въ бой влечетъ сразиться за отчизну (Уходятъ).
   

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Поле между британскимъ и римскимъ лагерями.

(Входитъ Постумъ съ окровавленнымъ платкомъ).

   Постумъ. Съ тобой, платокъ кровавый, не разстанусь
             Я никогда! Вина за этотъ цвѣтъ
             На мнѣ одномъ!... О, если бъ поступали
             Такъ всѣ мужья -- какъ много женъ, честнѣйшихъ,
             Чѣмъ всѣ они, отвѣтили бы жизнью
             За меньшій грѣхъ!.. Ты позабылъ, Пизаній,
             Свой долгъ слуги:-- обязанъ исполнить
             Слуга лишь то, что праведно и честно!
             О, небеса! Когда бъ я гнѣвомъ вашимъ
             Наказанъ былъ за прежніе грѣхи --
             Не привелось тогда бы въ этомъ дѣлѣ
             Орудьемъ быть мнѣ вашего суда!
             Въ раскаяньи влачила Иможена
             Тогда бы дни; а я, злодѣй презрѣнный,
             Во много разъ грѣшнѣйшій, чѣмъ она,
             Сраженъ бы былъ ударомъ правой мести.--
             Вѣдь гнѣвъ боговъ иныхъ караетъ строго
             За малый грѣхъ, предупреждая этимъ
             Дѣлъ беззаконныхъ совершенье впредь;
             Но почему жъ другимъ свободно боги
             Даютъ свершать преступныя дѣла
             И громоздить, какъ горы, ихъ на ужасъ
             Намъ въ будущемъ?.. Погибла Иможена --
             Таковъ небесъ былъ строгій приговоръ!
             Такъ пусть предъ ихъ невѣдомою властью
             Склонюсь и я!.. Италія прислала
             Меня сюда въ числѣ своихъ сыновъ.
             Но неужели пойду я въ бой съ отчизной
             Моей жены? Нѣтъ, нѣтъ! Съ меня довольно
             Ужъ и того, что умертвилъ царицу
             Британцевъ я... Терзать страну родную
             Я не хочу!.. Пусть выслушаютъ боги
             Съ терпѣньемъ то, на что рѣшился я.
             Сниму съ себя я римскую одежду
             И наряжусь британскимъ бѣднякомъ.
             Пойти на бой тогда мнѣ будетъ можно
             Съ толпой враговъ страны моей, приведшихъ
             Меня сюда... Смерть встрѣчу, Иможена,
             Я за тебя! Твоей кончины память
             Гнететъ въ груди мой каждый вздохъ сильнѣй,
             Чѣмъ смертный мигъ!.. Опасности я смѣло
             Взгляну въ лицо; умру безвѣстный всѣмъ!
             Не возбужу ни злобы ни участья
             Собой ни въ комъ; но пусть увидятъ люди,
             Что былъ въ бою я доблестнѣй, чѣмъ это
             Могъ обѣщать убогій мой нарядъ.
             Даруетъ мощь и силу Леонатовъ
             Мнѣ власть боговъ!-- По платью судитъ свѣтъ,
             Но доказать сумѣю я собою,
             Что славны мы не внѣшностью одною. (Уходитъ).
   

СЦЕНА 2-я.

Тамъ же.

(Входятъ съ одной стороны Луцій, Якимо и римское войско, съ другой -- британское, Постумъ въ одеждѣ простого солдата. Начинается битва. Постумъ нападаетъ на Якимо, опрокидываетъ его на землю и, обезоруживъ, уходитъ).

   Якимо (поднимаясь). О, тяжкій грѣхъ, мою гнетущій душу,
             Сразилъ меня! Оклеветалъ позорно
             Я женщину, принцессу здѣшнихъ мѣстъ;
             И вотъ зато какъ будто самый вѣтеръ
             Мнѣ хочетъ мстить:-- сразилъ во мнѣ мою
             Онъ крѣпость силъ. Какъ объяснить иначе,
             Чтобы меня, бойца по ремеслу,
             Могъ одолѣть ничтожный рабъ природы,
             Простой мужикъ! Я запятналъ стыдомъ
             Санъ рыцаря, ведя съ такимъ позоромъ
             Себя, какъ велъ въ несчастный этотъ день.
             Вѣдь ежели знатнѣйшіе британцы
             Настолько жъ выше доблестью и силой
             Своихъ рабовъ, насколько мой противникъ
             Такъ превзошелъ геройствомъ нашу знать,--
             То намъ боговъ придется въ нихъ признать!

(Битва продолжается. Британцы бѣгутъ. Цимбелинъ взятъ въ плѣнъ. Ему на помощь являются Беларій, Гвидерій и Арвирагъ).

   Беларій (бѣглецамъ). Назадъ, назадъ! Осталось поле битвы
             Въ рукахъ у насъ! Проходъ загороженъ;
             Спасаться бѣгствомъ можетъ васъ заставить
             Лишь подлый страхъ.
   Гвидерій и Арвирагъ. Ни съ мѣста, трусы! въ бой!

(Постумъ съ войскомъ является на помощь британцамъ. Цимбелинъ освобожденъ. Всѣ уходятъ. Съ другой стороны входятъ Луцій, Якимо и Иможена).

   Луцій (Иможенѣ). Бѣги, бѣги! старайся скрыться, мальчикъ;
             Смѣшалось все: друзья разятъ друзей,
             Вездѣ царитъ смятенный безпорядокъ,
             Какъ будто слѣпъ сталъ ярый богъ войны.
   Якимо. Къ врагамъ пришли нежданно подкрѣпленья.
   Луцій. День кончился не такъ, какъ думалъ я.
             Когда судьба намъ не пошлетъ подмоги,
             Спасти себя лишь бѣгствомъ можемъ мы. (Уходятъ).
   

СЦЕНА 3-я.

Другая часть поля.

Входятъ Постумъ и британскій лордъ 82).

   Лордъ. Ты, кажется, изъ тѣхъ, что тамъ стояли,
             Какъ храбрецы?
   Постумъ.           Да, это такъ;-- а вы,
             Какъ кажется, изъ тѣхъ, что удирали
             Какъ бѣглецы?
   Лордъ.           Охъ, вѣрно такъ!
   Постумъ.                     Стыдиться
             Тутъ нечего: вѣдь побѣжали всѣ.
             Спасенье намъ послало только небо.
             Король нашъ самъ отрѣзанъ былъ отъ войска.
             Весь смялся строй, и лишь въ тѣснинѣ скалъ
             Мелькали спины убѣгавшихъ бритовъ.
             Враги въ пылу, съ засохшимъ языкомъ,
             Едва дыша, разили какъ попало
             Тѣхъ на смерть, тѣхъ легко, и было много
             Изъ падавшихъ такихъ, что и безъ панъ
             Валились зря, съ простого перепуга.
             Проходъ былъ весь заваленъ грудой тѣлъ
             Убитыхъ въ тылъ иль падавшихъ изъ страха.
             Но, впрочемъ, смерть безславная ждала
             Равно и ихъ.
   Лордъ.                     Гдѣ тотъ проходъ?
   Постумъ.                               За полемъ
             Гдѣ высится дерновая гряда.
             Тамъ ратовалъ какой-то старый воинъ,
             Совсѣмъ сѣдой. Вотъ кто, клянусь, успѣлъ
             Всѣмъ доказать, что долго жилъ на свѣтѣ
             Не даромъ онъ, и что за долгій вѣкъ
             Съ лихвой добромъ онъ заплатилъ отчизнѣ.
             Съ нимъ взобрались на этотъ страшный холмъ
             Два мальчика, совсѣмъ младенцы съ виду.
             (Играть бы имъ приличнѣй было въ свайку,
             Чѣмъ лѣзть на бой). Румянецъ на щекахъ
             Горѣлъ у нихъ, какъ у смазливыхъ куколъ 83),
             Иль дѣвочекъ, что закраснѣться рады
             Изъ скромности отъ всякихъ пустяковъ.
             Загородивъ въ лощинѣ узкій путь
             Они втроемъ воскликнули бѣжавшимъ:
             "Куда? назадъ! смерть въ бѣгствѣ ищутъ зайцы!
             Мужчины ль вы? Британцы вы иль нѣтъ?
             Путь бѣглецамъ открытъ лишь въ адъ кромѣшный!
             Назадъ, на бой! не то, клянемся честью,
             Какъ римляне, разить мы будемъ васъ;
             Загонимъ всѣхъ и перебьемъ облавой
             Васъ, какъ скотовъ, когда по-скотски вы
             Бѣжите такъ! Спасетесь вы, лишь вставши
             Лицомъ къ врагу;-- назадъ!" -- И эти трое,
             Собой воочью доказавъ, что, кто
             Прошелъ впередъ, тотъ стоитъ всѣхъ отставшихъ,
             Въ себѣ вмѣстили мощный пылъ толпы.
             Ихъ громкій крикъ: "назадъ, назадъ! въ сраженье!"
             Рѣшилъ весь бой. Конечно, пособила
             И мѣстность имъ удобная для битвы,
             Но все жъ успѣхъ главнѣйше купленъ былъ
             Ихъ храбростью, которая могла бы
             Оборотить въ мечи веретена.
             Духъ войскъ возсталъ, исчезла блѣдность страха;
             И даже тѣ, что испугались, глядя
             На страхъ другихъ (въ бою кто струситъ первымъ
             Виновнѣй всѣхъ),-- вскочили даже тѣ,
             Стыдясь за страхъ, ихъ побудившій къ бѣгству,
             И, вставъ въ ряды, вновь ринулись въ сраженье,
             Рыча, какъ львы предъ копьями ловцовъ.
             Смутился врагъ, остановилъ свой натискъ,
             Сталъ отступать, сначала не спѣша,
             Затѣмъ скорѣй, а тамъ всѣ побѣжали,
             Какъ рой цыплятъ, забывъ, что за минуту
             Они впередъ стремились, какъ орлы.
             Тотъ самый путь, гдѣ шли враги съ побѣдой,
             Дорогой сталъ для прогнанныхъ рабовъ.
             Тутъ расхрабрились даже наши трусы,
             И какъ порой годится въ дѣло даже
             Ненужный, старый хламъ 84), такъ я они,
             Въ виду, что врагъ своимъ внезапнымъ бѣгствомъ
             Открылъ свой тылъ -- пустились вслѣдъ за нимъ.
             И, боги! что за храбрость оказали
             Они, врубясь въ бѣжавшія толпы!
             Разили зря не только что убитыхъ
             Иль раненыхъ, но даже тамъ, гдѣ рьяный,
             Горячій пылъ поспѣшно увлекалъ
             Впередъ своихъ,-- они, принявъ ихъ ложію
             За бѣглецовъ, неистово рубили
             На смерть и ихъ. Гдѣ прежде гналъ одинъ
             Десятерыхъ -- тамъ каждый изъ бѣжавшихъ
             Теперь готовъ помѣряться былъ храбро
             Хоть съ двадцатью. Кто прежде радъ былъ встрѣтить
             Скорѣе смерть, чѣмъ ринуться на бой --
             Вдругъ дѣлался теперь героемъ битвы,
             Вселяя страхъ въ сраженнаго врага.
   Лордъ. Спасли проходъ старикъ и два мальчишка 85).
             Какъ объяснить такія чудеса?
   Постумъ.           О, перестаньте! видите вы чудо
             Вѣдь въ этомъ всемъ лишь только потому,
             Что сами-то привыкли больше слушать
             Лишь росказни про ратныя дѣла,
             Чѣмъ воевать. Сейчасъ я подберу
             Для васъ стишокъ на этотъ чудный случай.
   
             Два мальчика да старецъ, впавшій въ дѣтство,
             Отъ римлянъ насъ спасти нашли въ ущельѣ средство.
   
   Лордъ. Ну, ты не злись.
   Постумъ.           Мнѣ злиться? на кого?
             Кто предъ врагомъ бѣжитъ -- готовъ я съ тѣмъ дружиться.
             Такой храбрецъ въ дѣлахъ, гдѣ замѣшалась честь,
             Отъ друга убѣжать никакъ не усумнится,
             Такъ дружбой, значитъ, онъ не можетъ надоѣсть
             Смотрите, какъ легко плету я риѳмы
   Лордъ. Я ухожу;-- ты, вижу, зубоскалишь.

          (Уходтъ лордъ).

   Постумъ. Улепетнулъ! И это лордъ! Былъ въ битвѣ
             И не стыдится узнавать о ней
             Черезъ другихъ!-- Да, впрочемъ, молвить правду,
             Вѣдь многіе бы продали охотно
             Сегодня честь, чтобъ уцѣлѣть самимъ.
             Не мало въ бѣгство обратилось трусовъ,
             И все же смерть не пощадила ихъ.
             Лишь я одинъ отъ гибели въ сраженьи
             Заговоренъ несчастьемъ былъ моимъ
             И тщетно тамъ искалъ ее, гдѣ грозно
             Она враговъ разила- наповалъ.
             Смерть! Чудище! скажи, зачѣмъ сражаешь
             Счастливцевъ ты средь роскоши палатъ,
             Средь пиршества, въ разгарѣ сладкой нѣги,
             Тогда какъ насъ, твоихъ клевретовъ вѣрныхъ,
             Твой грозный мечъ носящихъ на войнѣ,
             Ты такъ щадишь?-- Пойду же, смерть, навстрѣчу
             Тебѣ я самъ!-- щадить ты хочешь бритовъ,
             Такъ звать себя я бритомъ не хочу!
             Вернусь къ врагамъ, меня сюда приведшимъ!
             Оставлю бой и мечъ сложу предъ первымъ,
             Попавшимъ мнѣ британскимъ мужикомъ.

(Переодѣвается въ римское платье).

             Чѣмъ больше зла враги здѣсь натворили,
             Тѣмъ имъ страшнѣй Британія отмститъ.
             Мнѣ смерть нужна; пускай меня сразитъ
             Другъ или врагъ -- забылъ я жизни цѣну
             И встрѣтить смерть иду за Иможену!

(Входятъ два британскихъ военачальника и солдаты).

   1-й военачальникъ. Будь восхваленъ, Юпитеръ громовержецъ.
             Взятъ Луцій въ плѣнъ, а мальчиковъ и старца
             Поистинѣ должны мы почитать
             За ангеловъ.
   2-й военачальникъ. Замѣтилъ съ ними я
             Четвертаго; онъ былъ въ простой-одеждѣ
             И точно такъ же сдерживалъ враговъ.
   1-й военачальникъ. Такъ говорятъ; но отыскать не могутъ
             Изъ четверыхъ теперь ни одного.

(Увидя Постума).

             Ты кто такой?
   Постумъ.           Я римлянинъ, и если бъ
             Дрались мои товарищи какъ я,
             То не пришлось бродить бы мнѣ напрасно
             Безъ дѣла здѣсь.
   2-й военачальникъ. Эй, взять его собаку!
             Въ Римъ убѣжать ему мы не дадимъ,
             Чтобъ сталъ онъ тамъ разсказывать, какъ галки
             Клевали здѣсь тѣла его друзей.
             Свои дѣла хвастливо превозноситъ,
             Какъ знатный онъ,-- такъ къ королю его!

(Входятъ Цимбелинъ, Беларій, Гвидерій, Арвирагъ, Пизаній и римскіе плѣнные. Военачальники представляютъ Постума Цимбелину, который передаетъ его тюремщикамъ).

   

СЦЕНА 4-я.

Тюрьма.

(Два тюремщика вводятъ Постума).

   1-й тюремщикъ. Теперь тебя, пріятель, не украдутъ.
             Щипли свой кормъ 86), какой найдется здѣсь.
   2-й тюремщикъ. Во здравье ѣшь. (Уходятъ тюремщики).
   Постумъ.                               Привѣтъ тебѣ, неволя!
             Къ свободѣ путь ты открываешь мнѣ.
             Я все жъ счастливѣй, чѣмъ больной подагрикъ,
             Что предпочтетъ скорѣе прострадать
             Свой цѣлый вѣкъ, чѣмъ призоветъ на помощь
             Благую смерть -- надежный этотъ ключъ
             Отъ всѣхъ оковъ.-- О, совѣсть, моя совѣсть!
             Заключена въ оковы ты тѣснѣй,
             Чѣмъ плоть моя! Молю боговъ дозволить
             Мнѣ отворить раскаянья ключомъ
              Замки цѣпей, въ которыхъ ты томишься!
             Навѣкъ тогда свободенъ буду я!
             Ужель грѣховъ не выкупилъ я горемъ?
             Вѣдь на землѣ страданьемъ дѣти могутъ
             Легко смягчать разгнѣванныхъ отцовъ;
             Такъ неужели боги не добрѣе
             Земныхъ отцовъ?-- Чѣмъ искупить могу-
             Я лучше грѣхъ, какъ не тяжелымъ плѣномъ
             Въ стѣнахъ тюрьмы, куда не злость людей
             Меня ввела, но собственная воля!
             Ужъ если я для выкупа грѣховъ
             Готовъ отдать цѣннѣйшій даръ -- свободу,
             Такъ въ правѣ ль боги требовать съ меня
             Еще иныхъ, цѣннѣйшихъ жертвъ, которыхъ
             Не въ силахъ имъ я даже принести?
             Вѣдь божій судъ добрѣе, чѣмъ людской.
             Порой прощать умѣютъ даже люди
             Долги своимъ несчастнымъ должникамъ:
             Берутъ съ нихъ часть: треть, четверть иль шестую,
             А я прошу вѣдь даже не о томъ!
             Всю жизнь я, боги, вамъ за Иможену
             Готовъ отдать! И если вы найдете,
             Что жизнь моя ничтожный слишкомъ выкупъ
             Для этого -- то вспомните, что все же
             Вѣдь это жизнь! По вашему подобью
             Чеканенъ я! Монеты мы беремъ
             По штемпелю;-- нельзя червонецъ каждый
             Намъ провѣрять при куплѣ на вѣсахъ,--
             Такъ посмотрите жъ, праведные боги,
             И на меня, какъ на частицу васъ!
             Возьмите жизнь мою въ уплату долга
             Моихъ грѣховъ 87)!-- Къ тебѣ, о, Иможена,
             Я мысль теперь въ молчаньи обращу!

(Засыпаетъ. Раздается торжественная музыка; затѣмъ въ видѣньи являются Сицилій Леонатъ, отецъ Постума, старецъ въ одеждѣ воина. Онъ ведетъ за руку свою жену, мать Постума. За ними слѣдуютъ окровавленные призраки двухъ молодыхъ братьевъ Постума, убитыхъ на войнѣ. Всѣ окружаютъ спящаго Постума 88).

   Сицилій. Взгляни сердечно, царь громовъ,
             На бѣдный родъ людской!
             Юнону съ Марсомъ грозный судъ
             Пускай караетъ твой.
             Юнона ревностью своей
             Терзаетъ твой покой.
             Мой бѣдный сынъ душой былъ чистъ,
             Отца не видѣлъ онъ;
             Вѣдь умеръ прежде я, чѣмъ сынъ
             Былъ матерью рожденъ.
             И если правду говорятъ,
             Что ты отецъ сиротъ,
             То долженъ ты его хранить
             Отъ горя и заботъ!
   Мать. Луцина 88) мнѣ не помогла:
             Не вынесла я мукъ,--
             Младенецъ вырванъ изъ меня
             Былъ силой чуждыхъ рукъ.
             Несчастный сынъ!
   Сицилій. Зато природой взысканъ былъ
             Не меньше предковъ онъ
             И, какъ наслѣдникъ славный мой,
             Всѣмъ міромъ восхваленъ.
   1-й братъ. Изъ всѣхъ британцевъ лучшимъ быть
             Судилъ счастливый рокъ
             Ему въ эпоху зрѣлыхъ лѣтъ:--
             Кто похвалиться могъ,
             Что взоры дочери царя
             Собой, какъ онъ, увлекъ?
   Мать. И что жъ! причиной грустной сталъ
             Несчастный этотъ бракъ
             Того, что долженъ былъ свой домъ
             Покинуть онъ, какъ врагъ!
             За что несчастная жена
             Судьбой казнится такъ?
   Сицилій. Твоею волей, царь боговъ,
             Успѣлъ Якимо злой
             Въ немъ ревность гибельно разжечь
             Презрѣнной клеветой.
             За что же долженъ онъ страдать
             Отъ низости чужой?
   2-й братъ. Его утѣшить въ злой тоскѣ
             Отецъ и. мать пришли,
             А также братья, что въ бою
             За честь родной земли
             И за Тенанція права
             Погибель обрѣли 90).
   1-й братъ. Онъ Цимбелину службу несъ,
             Какъ доблестный солдатъ;
             За что жъ, Юпитеръ, ты лишилъ
             Его своихъ наградъ?
             За что надъ бѣдной головой
             Бѣды и зло висятъ?
   Сицилій. Открой хрустальное окно
             И къ намъ склони свой взоръ;
             Минуетъ пусть нашъ славный домъ
             Твой строгій приговоръ.
   Мать. Мой честенъ сынъ,-- сними жъ него
             Невзгодъ и бѣдъ позоръ!
   Сицилій. Со свода мраморныхъ палатъ
             Внемли своимъ духамъ,
             Иль вознесемъ свои мольбы
             Къ другимъ мы божествамъ!
   Оба брата. Избѣгнемъ власти мы твоей,
             Пошли же помощь намъ!

(Громъ и молнія. Юпитеръ спускается на орлѣ и бросаетъ громовую стрѣлу. Призраки падаютъ на колѣни).

   Юпитеръ. Дерзнете ль, духи низменнаго міра,
             Вы оскорблять властителя громовъ?
             Смирить своей гремящею порфирой
             Онъ дерзкій рой такихъ, какъ вы, духовъ!
             Въ Элизій свой безъ ропота вернитесь,
             Тамъ на цвѣтахъ баюкайте себя,
             Въ дѣла жъ людей мѣшаться берегитесь:
             Не вамъ судить тамъ, гдѣ владыка я!
             Кто дорогъ мнѣ -- снесть долженъ испытанье,
             Чтобъ могъ цѣнить блаженство лучше онъ;
             Вашъ скорбный сынъ привлекъ мое вниманье
             И будетъ мной за горе награжденъ.
             Родился онъ въ часъ блеска золотого
             Моей звѣзды,-- я бракъ его свершилъ;
             Отдамъ ему я Иможену снова,
             Чтобъ горя слѣдъ въ блаженствѣ онъ забылъ.
             Вотъ книга вамъ: пускай онъ пробужденный
             Ее на грудь положенный найдетъ;
             Въ ней приговоръ, судьбою освященный,
             О томъ, что жизнь сулитъ ему впередъ,
             Я все сказалъ;-- спокойно удалитесь;
             Вамъ говоритъ владыко вашъ и богъ;
             Гнѣвить его роптаньемъ берегитесь.
             Лети, орелъ, въ хрустальный мой чертогъ!

(Юпитеръ возносится на орлѣ).

   Сицилій. Явился онъ въ громахъ и сѣрномъ дымѣ;
             Былъ грозенъ взоръ священнаго орла;
             По въ небеса съ добросердечнымъ взглядомъ
             Вознесся онъ, и ароматъ свѣжѣйшій
             Цвѣтовъ полей разлился вслѣдъ за нимъ.
             Орелъ свой клювъ, играя, пряталъ въ перья,
             Довольный тѣмъ, что веселъ грозный богъ.
             Всѣ. Благодаримъ, Юдитерь громовержецъ!
   Сицилій. Онъ воспарилъ! Надъ дивной головой
             Сомкнулся сводъ небеснаго чертога;
             На пользу намъ должны завѣтъ святой
             Исполнить мы властительнаго бога!

(Призраки исчезаютъ, Постумъ просыпается).

   Постумъ. О, сонъ! назвать тебя я долженъ дѣдомъ!
             Ты далъ отца, двухъ братьевъ мнѣ и мать!
             Но ихъ, увы, лишился такъ же скоро
             Я, какъ нашелъ. Едва родясь, они
             Исчезли вновь, и вотъ я пробудился
             Такимъ, какъ былъ. Бываетъ такъ обманутъ
             Порой бѣднякъ, когда свои надежды
             Возложитъ онъ на милость богача.
             Вдругъ пробудясь, подобно мнѣ, отъ грезы
             Своей мечты онъ больше не найдетъ.
             А то порой бываетъ и обратно:
             Тотъ, кто вовѣкъ не думалъ, не гадалъ
             О милостяхъ -- возносится вдругъ счастьемъ
             На верхъ честей.-- Какъ знать!-- своимъ участьемъ
             Рокъ посѣтилъ, быть-можетъ, и меня:
             Счастливый сонъ, быть-можетъ, видѣлъ я!

(Хватается за грудь).

             Что вижу я!-- тутъ замѣшались феи;
             Явилась книга на моей груди.
             О, если бъ только внѣшнимъ, пышнымъ видомъ
             Въ ней не была прикрыта пустота,
             Какъ платьемъ модницы! Когда бъ не лгали
             Ея слова, какъ въ обѣщаньяхъ лгутъ
             Придворные своею сладкой рѣчью! (Читаетъ).
   Когда львенокъ будетъ, самъ того не ожидая, обнятъ струей нѣжнаго воздуха; когда вѣтви, отсѣченныя отъ могучаго кедра и много лѣтъ считавшіяся умершими, оживутъ, чтобъ прирасти къ своему родному стволу, и зазеленѣютъ снова,-- тогда кончатся страданья Постума, и счастливая Британія зацвѣтетъ для мира и благополучія 91).
             Сонъ, снова сонъ! Иль, говоря вѣрнѣй,
             Безсмыслица, которую безумцы
             Болтаютъ зря. Одно изъ двухъ: тутъ смысла
             Иль вовсе нѣтъ, иль онъ таковъ, что мы
             Его понять своимъ умомъ не въ силахъ.
             Точь-въ-точь такою жъ долженъ я признать
             И жизнь мою! По сходству съ ней хочу
             Съ любовью я сберечь страницу эту.

(Входитъ тюремщикъ).

   Тюремщикъ. Ну, пріятель! Поспѣлъ ли ты для смерти?
   Постумъ. Не только поспѣлъ, но даже переспѣлъ.
   Тюремщикъ. Если ты разумѣешь висѣлицу, то для нея ты поспѣлъ точно.
   Постумъ. Если зрители найдутъ во мнѣ вкусное блюдо для глазъ, то можно будетъ сказать, что дичь стоила выстрѣла.
   Тюремщикъ. Не дешево обойдется тебѣ плата за этотъ выстрѣлъ. Ты можешь, впрочемъ, утѣшиться тѣмъ, что это будетъ послѣдній поданный тебѣ счетъ. Не будешь ты впредь бояться трактирныхъ счетовъ, которые такъ портятъ гостямъ передъ уходомъ весело проведенное время. Въ шинокъ приходилъ ты, еле волоча ноги отъ голода, а уходилъ оттого, что много выпилъ. Досадно было тебѣ, зачѣмъ слишкомъ нагрузился, а также, зачѣмъ тебя обобрали. Въ головѣ твоей было такъ же пусто, какъ и въ карманѣ, а между тѣмъ казалось, будто она дѣлалась тѣмъ тяжелѣе, чѣмъ больше было въ ней пустоты. Зато карманы, наоборотъ, становились тѣмъ легче, чѣмъ больше изъ нихъ вытряхали денегъ. Теперь ты покончишь со всѣми этими противорѣчіями.-- Какъ подумать, что за благодѣтельная вещь грошовая веревка! Она хѣритъ всѣ наши долги скорѣе, чѣмъ успѣешь сосчитать до трехъ. Она дѣлается, нашимъ кредиторомъ и должникомъ вмѣстѣ; кончаетъ разомъ съ нашимъ настоящимъ, прошедшимъ и будущимъ. Шея твоя будетъ для нея и перомъ, и счетомъ, и платой, значитъ -- расписка явится само собой.
   Постумъ. Мнѣ умереть пріятнѣй, чѣмъ тебѣ жить.
   Тюремщикъ. Ну, да, конечно, если вспомнить, что умершій, какъ спящій, заговоренъ отъ зубной боли. Но я думаю, тотъ, кому приходится лечь въ постель съ помощью палача, охотно помѣнялся бы ролями съ такимъ дворецкимъ. Бѣда въ томъ, что ты не знаешь дороги, какой тебѣ придется итти.
   Постумъ. Нѣтъ, я эту дорогу знаю.
   Тюремщикъ. Развѣ у смерти есть глаза въ черепѣ? Признаюсь, я никогда не видалъ, чтобъ ее изображали зрячей. Надо думать, ты наслушался людей, которые вообразили, будто знаютъ про такія вещи, или додумался до правды въ этомъ дѣлѣ самъ. Но я думаю, что это вздоръ. Вѣрнѣй, тебѣ придется пуститься напропалую, хотя во всякомъ случаѣ вѣрно то, что, каково бы ни было твое путешествіе -- ты намъ разсказывать о немъ не придешь.
   Постумъ. Я повторяю тебѣ, что для разглядки той дороги, по которой я собираюсь итти, есть глаза у всякаго, кромѣ людей, закрывающихъ ихъ нарочно.
   Тюремщикъ. Ты шутки шутишь. Какъ будто человѣку могутъ пригодиться глаза для того, чтобъ разсмотрѣть темную дорогу? Висѣлица сдѣлаетъ слѣпымъ всякаго. (Входитъ гонецъ).
   Гонецъ. Снимай съ плѣнника цѣпи и веди его къ королю.
   Постумъ. Добрая вѣсть. Меня зовутъ затѣмъ, чтобъ возвратить мнѣ свободу.
   Тюремщикъ. Если такъ, то я далъ себя повѣсить.
   Постумъ. Тогда ты будешь свободнѣй всякаго тюремщика, потому что замки не для мертвыхъ. (Постумъ и гонецъ уходятъ).
   Тюремщикъ. Въ жизнь не видѣлъ я человѣка, который былъ бы такъ влюбленъ въ висѣлицу, какъ этотъ. Онъ, я думаю, согласился бы на ней жениться для того, чтобъ наплодить маленькихъ висѣльниковъ. Говоря однако по совѣсти, этотъ негодяй хотя и римлянинъ, но есть на свѣтѣ много мерзавцевъ, дорожащихъ жизнью гораздо больше, чѣмъ онъ. Всѣ они умираютъ куда какъ неохотно, и, признаться, случись такая оказія со мной, я самъ былъ бы изъ ихъ числа. Хорошо, кабы всѣ люди думали одинаково, да притомъ думали хорошо. Тогда не было бы нужды ни въ тюремщикахъ ни въ висѣлицахъ. Конечно, говоря такъ, я говорю противъ своего ремесла, значитъ -- и противъ своей пользы; но польза была бы и въ томъ случаѣ, если бъ сбылось, что я сказалъ. (Уходитъ).
   

СЦЕНА 5-я.

Палатка Цимбелина.

(Входятъ Цимбелинъ, Беларій, Гвидерій, Арвирагъ, Пизаній, вельможи, офицеры и свита).

   Цимбелинъ. Сюда друзья, чья доблесть волей неба
             Спасла нашъ тронъ. Прискорбно думать мнѣ,
             Что бѣдный тотъ голякъ, который въ битвѣ
             Краснѣть заставилъ рубищемъ своимъ
             Сіянье латъ, идя съ открытой грудью
             Навстрѣчу имъ, нигдѣ не могъ быть найденъ.
             Пусть тотъ, кто цѣнитъ милость короля,
             Найдетъ его:-- онъ будетъ осчастливленъ
             Мной навсегда.
   Беларій.           Мнѣ не случалось въ жизни
             Такую доблесть встрѣтить въ бѣднякѣ
             Чей жалкій видъ могъ обѣщать лишь трусость.
   Цимбелинъ. Его не встрѣтилъ, значитъ, послѣ битвы
             Изъ васъ никто?
   Пизаній.           Мы тщательно искали
             Его вездѣ, средь мертвыхъ и живыхъ,
             Но тщетно все: храбрецъ безслѣдно сгинулъ.
   Цимбелинъ. Мнѣ жаль, что должную ему награду 92)
             Я принужденъ оставить, не отдавъ.

(Беларію и Гвидерію съ Арвирагомъ).

             Но, впрочемъ, нѣтъ: хочу ее отдать
             Я вамъ, друзья. Сегодня рокъ судилъ
             Вамъ сердцемъ быть и головой отчизны.
             Чрезъ васъ она спаслась для жизни вновь.
             Пора узнать намъ ваши родъ и званье;
             Откройте же, кого мы видимъ въ васъ.
   Беларій. Нашъ знатенъ родъ, и родились всѣ трое
             Мы въ Камбріи. Нескромно было бъ хвастать
             Намъ чѣмъ-нибудь, а потому скажу я
             Лишь то, что честны были мы всегда.
   Цимбелинъ. Склоните жъ всѣ передо мной колѣни:

(Прикасается къ нимъ мечомъ).

             Вы рыцари 93); вамъ имя я даю
             Моихъ бойцовъ и назначаю вамъ
             Выть при себѣ. Тѣ почести, какія
             Приличны званью вашему, дарую
             Я также вамъ.

(Входятъ Корнелій и придворныя дямы).

                       Что значитъ этотъ скорбный,
             Смущенный видъ?-- Встрѣчаете ль вы горемъ
             Побѣды день?-- Иль не британцы вы,
             А римляне?
   Корнелій.           Прими, привѣтъ, властитель.
             Въ счастливый часъ принесть тебѣ я долженъ
             Вѣсть горести:-- царица умерла!
   Цимбелинъ. Изъ устъ врача всего нежданнѣй слышать
             Такую вѣсть... Извѣстно, впрочемъ, вамъ,
             Что если врачъ имѣетъ даже средства
             Продлить намъ жизнь, то все жъ въ концѣ концовъ
             Умретъ и онъ.-- Какъ умерла царица
   Корнелій. Ужасно, царь! Всю жизнь проживъ безумно,
             Она себѣ покоя не нашла
             И въ смертный часъ. Жестокая ко всѣмъ
             Въ былые дни, она не пощадила
             Сама себя въ минуту смерти злой.
             Я повторю то, въ чемъ она созналась,
             И если ложь промолвитъ мой языкъ
             Хоть въ малости -- то женщины пустъ эти
             Меня поправятъ: всѣ онѣ стояли,
             Рыдая горько, близъ одра больной.
   Цимбелинъ. Скажи мнѣ все.
   Корнелій.                    Открылась мнѣ царица,
             Во-первыхъ, въ томъ, что въ жизнь не любила
             Она тебя; что для величья только
             Вступила въ бракъ; хотѣла быть женой
             Лишь только трона твоего; къ тебѣ же
             Всегда питала ненависть.
   Цимбелинъ.                     Объ этомъ
             Знать только ей! Когда бъ не передъ смертью
             Она созналась въ этомъ -- отказался бъ
             Повѣрить я; значенья бы не придалъ
             Ея словамъ.-- Что дальше?
   Корнелій.                     Дочь твою
             Она ласкала нѣжно лишь для вида,
             На дѣлѣ жъ ей была она противнѣй,
             Чѣмъ скорпіонъ, и если бъ не спасла
             Себя принцесса бѣгствомъ, то сгубила бъ
             Она ее, заставя выпить ядъ.
   Цимбелинъ. О, хитрый бѣсъ! утонченный, коварный!
             Кто сердце женщинъ можетъ разгадать!
             Но дальше что?
   Корнелій.           Чѣмъ дальше -- тѣмъ ужаснѣй.
             Созналась мнѣ она, что для тебя
             Былъ ею также приготовленъ страшный
             Смертельный ядъ; что долженъ былъ сглодать
             Твою онъ жизнь неслышно, незамѣтно,
             За шагомъ шагъ, незримо и тишкомъ.
             А до того она сбиралась рядомъ
             Наружныхъ ласкъ, притворныхъ слезъ и вздоховъ
             Тебя поймать такъ ловко и хитро,
             Что ты невольно поддался бы силѣ
             Ея сѣтей и укрѣпилъ твой тронъ
             За пасынкомъ. Но злобный этотъ ковъ
             Разрушенъ былъ негаданно-нежданно
             Тѣмъ, что исчезъ внезапно такъ Клотенъ.
             Тогда она въ отчаяньи и злости,
             Забывъ свой стыдъ, открылась мнѣ во всемъ,
             Со скрежетомъ зубовнымъ сожалѣя,
             Что палъ преступный замыселъ ея.
             И, такъ скорбя, въ отчаяньи разсталась
             Она съ душой.
   Цимбелинъ (дамамъ). Такъ слышали вы всѣ?
   Дамы. Да, государь!
   Цимбелинъ.           Глазами не виновенъ
             Я тутъ ни въ чемъ: наружностью она
             Плѣнила бъ всѣхъ. Въ рѣчахъ ея я слышалъ
             Всегда одни правдивыя слова;
             Что жъ до души -- то, судя по наружѣ,
             Ее равно прекрасной я считалъ.
             Не вѣрить ей почелъ бы я порокомъ!--
             Но дочь!.. О, дочь!.. вотъ долженъ кто меня
             Безумцемъ звать! Ея несчастье дало
             Ей право думать такъ... Пошлите, боги,
             Изъ этихъ бѣдъ счастливый намъ исходъ!

(Входятъ Кай Луцій, Якимо, предвѣщатель и римскіе плѣнные подъ стражей. За ними Постумъ и Иможена въ одеждѣ пажа).

   Цимбелинъ. Теперь пришелъ ты, Луцій, не за данью;
             Свое ярмо стряхнули бриты съ плечъ.
             Пришлось купить однако это счастье
             Намъ смертью славной многихъ храбрецовъ.
             Родные ихъ горятъ желаньемъ мести
             И просятъ насъ, чтобъ въ жертву душамъ близкихъ
             Мы принесли захваченныхъ враговъ.
             Я слово далъ, и потому готовьтесь
             Итти на смерть.
   Луцій.           Взвѣсь, государь, разумно
             Возможныя превратности войны.
             Вамъ удалось насъ одолѣть сегодня
             Лишь случаемъ. Будь счастье нынче съ нами,
             То мы, повѣрь, не стали бы грозить,
             Окончивъ бой, несчастнымъ плѣннымъ смертью.
             Но если такъ судили божества,
             И выкупъ свой мы вамъ заплатимъ жизнью,
             То знай, что римлянамъ съ ихъ храбрымъ сердцемъ
             Смерть не страшна! Великій Августъ живъ:
             Онъ отомститъ... Вотъ все, что я отвѣчу
             Вамъ за себя! Съ одной лишь обращусь
             Къ тебѣ я съ просьбой: (указывая на Иможену)
                                 Предъ тобою мальчикъ;
             Онъ родомъ бритъ; возьми хорошій выкупъ
             За жизнь его. Слуги вѣрнѣй и лучше,
             Увѣренъ я, не видывалъ никто.
             Онъ честенъ, добръ, услужливъ и послушенъ.
             Пусть за него передъ тобою, царь,
             Помимо просьбъ ходатайствуютъ эти
             Всѣ качества: мнѣ отказать, я вѣрю,
             Не можешь ты. Хоть, правда, былъ слугой
             Онъ римлянамъ, но ни одинъ британецъ
             Не тронутъ имъ. Прости его,-- казнить же
             Вели другихъ.
   Цимбелинъ.           Я убѣжденъ, что гдѣ-то
             Съ нимъ видѣлся. Въ чертахъ его есть что-то
             Родное мнѣ. Ты покорилъ мнѣ сердце,
             Малютка мой. Я объяснить не въ силахъ
             Самъ, почему языкъ мой жаждетъ молвить
             Тебѣ: "живи", но просьбы за тебя
             Тутъ ни при чемъ: самъ по себѣ хочу я
             Дать жизнь тебѣ. Проси у Цимбелина,
             Что вздумаешь: готовъ онъ дать тебѣ
             Все, что въ его исполнить будетъ власти,
             Будь даже то жизнь высшаго изъ всѣхъ,
             Попавшихъ въ плѣнъ.
   Иможена.           Благодарю всѣмъ сердцемъ
             Васъ, государь.
   Луцій.                     Ты за меня, я вижу,
             Просить намѣренъ, мальчикъ; но на это
             Я полномочья не даю тебѣ.
   Иможена (Пристально глядя на Якимо).
             О, нѣтъ, не то;-- другое дѣло надо
             Исполнить мнѣ. Я вижу вещь, чей видъ
             Для глазъ моихъ ужаснѣй самой смерти.
             Просить за жизнь придется вамъ самимъ.
   Луцій. Онъ отъ меня, какъ нижу я, отрекся;
             Я презрѣнъ имъ. Живутъ не много дней
             Тѣ радости, какія можемъ въ жизни
             Мы получить отъ женщинъ и дѣтей 94).
             Чѣмъ онъ смущенъ?
   Цимбелинъ. Чего ты хочешь, мальчикъ?
             Становишься ты съ каждымъ новымъ мигомъ
             Милѣе мнѣ;-- такъ пользуйся жъ: проси,
             Что вздумаешь. Ты смотришь на него.
             Кто онъ? твой другъ? твой родственникъ? Ты хочешь
             Его спасти?
   Иможена. Онъ -- римлянинъ; родствомъ же
             Со мной не связанъ болѣе, чѣмъ вы.
             Скажу, что къ вамъ я близокъ даже больше,
             Какъ подданный.
   Цимбелинъ.           Такъ почему жъ ты смотришь
             Такъ на него?
   Иможена.           Открыть могу я это
             Лишь вамъ однимъ, когда меня согласны
             Вы выслушать.
   Цимбелинъ. Отъ всей души; вниманьемъ
             Я твой вполнѣ... Какъ звать тебя?
   Иможена.                               Фиделій.
   Цимбелинъ. Тебя пажомъ я сдѣлаю своимъ;
             Считай меня отнынѣ господиномъ
             И мнѣ довѣрь безъ страха мысль свою.

(Отходятъ съ Иможеной и говорятъ тихо).

   Беларій (смотря на Иможену).
             Иль смерть его намъ возвратила вновь?
   Арвирагъ. Песчинки двѣ не могутъ быть сходнѣе
             Одна съ другой, чѣмъ сходенъ этотъ мальчикъ
             Съ Фиделіемъ,-- съ тѣмъ мальчикомъ, чью смерть
             Мы видѣли! Что скажешь?
   Гвидерій.                     Мертвый сталъ
             Опять живымъ.
   Беларій.           Тсс... будемъ осторожны.
             На насъ троихъ онъ даже не взглянулъ.
             Знавалъ я случаи, что люди были
             Другъ съ другомъ схожи такъ. Когда бы это
             Былъ точно онъ -- навѣрно онъ бы съ нами
             Заговорилъ.
   Гвидерій.           Но видѣли его
             Вѣдь мертвымъ мы.
   Беларій.           Молчи, молчи и слушай.
   Пизаній (тихо). Она жива:-- узналъ я Иможену.
             О, если такъ, то пусть идетъ все дѣло
             Къ добру иль худу, какъ велитъ судьба.

(Цимбелинъ и Иможена приближаются).

   Цимбелинъ. Встань близъ меня и говори открыто,
             Что хочешь ты. (Якимо). Эй, подойди сюда!
             Отвѣтить долженъ мальчику правдиво
             Ты все, о чемъ ни спроситъ онъ, иначе --
             Клянусь моею честью и вѣнцомъ --
             Мы пыткою въ твоихъ словахъ отдѣлимъ
             Отъ правды ложь. (Иможенѣ).
             Ты можешь говорить.
   Иможена.           Узнать желаю я, откуда добылъ
             Онъ то кольцо, которое такъ ярко
             Блеститъ на немъ?
   Постумъ (тихо). Что до кольца ему?
   Цимбелинъ. Ты слышалъ ли? Откуда этотъ перстень,
             И какъ его успѣлъ ты получить?
   Якимо. Грозишь ты, царь, мнѣ пыткой за молчанье;
             Такъ знай, что пыткой будутъ для тебя
             Мои слова.
   Цимбелинъ. Какъ! Пыткой мнѣ? Что значитъ
             Такая рѣчь?
   Якимо.           Я радъ, что силой вы
             Мое хотите вынудить признанье:
             Затѣмъ, что пыткой было бъ для меня
             Его таить. Успѣлъ я низкимъ средствомъ
             Достать кольцо. Владѣлъ имъ Леонатъ,
             Изгнанникъ тотъ, котораго въ глаза
             Я, царь, тебѣ назвать обязанъ лучшимъ
             Изъ всѣхъ людей (какъ ни прискорбно будетъ
             Тебѣ услышать это),-- не жилъ въ свѣтѣ,
             Повѣрь, никто межъ небомъ и землей
             Честнѣй его... Ты хочешь, чтобъ открылъ
             Я все тебѣ?
   Цимбелинъ. Все, все, что только знаешь.
   Якимо. Я исхожу кровавыми слезами,
             Чуть вспомню дочь прелестную твою.
             Мутится умъ при этой скорбной мысли...
             Мнѣ дурно, царь... дай мнѣ собраться съ силой...
   Цимбелинъ. Сказалъ ты -- дочь?.. Что съ ней? Пріиди въ себя,
             Живи, живи, пока велитъ природа,
             Лишь тайны въ гробъ не уноси своей!
             Опомнись, встань... Что дальше?
   Якимо.                                         Были въ Римѣ
             Однажды мы -- будь проклятъ звонъ, пробившій
             Тотъ страшный часъ!.. будь проклятъ домъ, въ которомъ
             Мы собрались!..-- Сидѣли мы за пиромъ
             (О, для чего не подали отравы,
             Намъ вмѣсто блюдъ, хоть только для меня!),--
             Постумъ сидѣлъ задумчивый и грустный.
             (Онъ слишкомъ чистъ былъ для бесѣды съ шайкой
             Такихъ людей; въ кругу бы самыхъ лучшихъ
             Онъ лучшимъ былъ!). Сидя въ молчаньи, слушалъ
             Онъ росказни, какъ, хвастая предъ нимъ,
             Мы итальянскихъ славили красотокъ.
             Не превзошелъ бы лучшій краснобай
             Той болтовни, въ какую мы вдались,
             Чтобъ ихъ хвалить. Мы по сравненью съ ними
             Ничтожными готовы были счесть
             Минервы станъ иль дивный ликъ Венеры 95),
             Красотъ безцѣнныхъ этихъ, въ чьихъ чертахъ
             Рѣзецъ сталъ выше, чѣмъ сама природа!--
             Все, что плѣняетъ въ женщинѣ мужчину,
             Мы разбирали тонко, съ увлеченьемъ,
             Какъ выставленный въ лавкѣ на показъ
             Товаръ, какимъ, извѣстно, увлекаютъ
             Мужчинъ сильнѣй всего.
   Цимбелинъ.                     Скорѣе къ дѣлу!
             Безъ болтовни: я весь горю огнемъ.
   Якимо. Для злыхъ вѣстей найдете слишкомъ краткимъ
             Вы всякій срокъ... Постумъ, сознаньемъ гордый,
             Что онъ любимъ, и что высоко слишкомъ
             Стоитъ его любовь, вмѣшался также
             Въ нашъ разговоръ. Оспаривать не сталъ
             Онъ нашихъ словъ, но съ простотой, въ которой
             Звучало чувство правды, намъ представилъ
             Онъ образъ той, чьи взоры покорили
             Его навѣкъ -- и, боги! какъ ничтожна
             Вдругъ показалась наша болтовня
             Предъ тѣмъ, что намъ онъ разсказалъ безъ всякихъ
             Пустыхъ прикрасъ! Кухарками признать
             Должны мы были нашихъ всѣхъ красавицъ,
             Себя же счесть за глупыхъ простаковъ.
   Цимбелинъ. Въ чемъ суть? скорѣй!..
   Якимо.                               Суть въ томъ, что ваша дочь
             Честнѣе всѣхъ!.. Онъ описалъ ее
             Столь чистою, что передъ ней Діану
             Могли бы счесть мы полной страстныхъ думъ.
             И я -- ничтожество -- вступить задумалъ
             Съ нимъ въ дерзкій споръ! Въ закладъ поставить я
             Задумалъ горсть червонцевъ противъ перстня,
             Который онъ достойно такъ носилъ.
             Я утверждалъ, что запятнаю честь
             Его жены и выиграю перстень,
             Вступивъ съ ней въ связь... Онъ, рыцарь безъ упрека,
             Всѣмъ сердцемъ вѣря въ честь своей жены,
             (Въ чемъ я позднѣй увѣрился и самъ
             Изъ опыта) согласье далъ сейчасъ же
             На мой закладъ... Не усумнился бъ онъ,
             Увѣренъ я, такъ поступить, будь даже
             Карбункуломъ безцѣннымъ перстень тотъ
             Изъ лучезарной колесницы Ѳеба
             И стоилъ бы одинъ дороже прочей
             Всей упряжи... Я поскакалъ немедля
             Въ Британію, чтобъ выполнить мой черный,
             Злой умыселъ... Вы помните, какъ я
             Явился къ вамъ, гдѣ мнѣ умѣла дать
             Святая ваша дочь урокъ, который
             Мнѣ показалъ, что не должны любовь
             Мы смѣшивать съ развратомъ... Цѣли я
             Достичь не могъ, но тѣмъ сильнѣй зардѣлся
             Мой страстный пылъ!.. Горячій итальянецъ,
             Столкнулся я съ британской чистотой,
             И тутъ-то мысль пришла мнѣ сдѣлать низкій
             Поступокъ мой. Рѣшилъ я взять свое
             Хоть чѣмъ-нибудь!.. Короче, я вернулся
             Обратно въ Римъ съ такимъ запасомъ лжей,
             Что Леонатъ могъ ими быть сведенъ
             Совсѣмъ съ ума и, такъ или иначе,
             Повѣрить долженъ былъ, что честь и вѣрность
             Его жены погибли навсегда.
             Я описалъ ему подробно спальню,
             Картины стѣнъ и наконецъ представилъ
             Ея браслетъ, который добылъ средствомъ,
             Какимъ -- объ этомъ нужно умолчать.
             Въ концѣ жъ концовъ я сообщилъ Постуму
             Такой секретъ, касавшійся до чести
             Его жены, что онъ, увѣрясь точно
             Въ томъ, что секретъ извѣстенъ этотъ мнѣ,
             Былъ долженъ самъ безспорно убѣдиться
             Въ ея грѣхѣ!.. Мнѣ кажется, я вижу
             Его лицо.
   Постумъ (выступая). Его ты видишь точно,
             Коварный, злобный итальянскій бѣсъ!
             О, пусть зовутъ теперь мнѣ въ наказанье
             Бѣды и зло, какими рокъ казнитъ
             Злодѣевъ всѣхъ въ прошедшемъ, настоящемъ
             И будущемъ!.. Глупецъ я легковѣрный!
             Убійца злой!.. Ножи, веревки, адъ
             Готовьте мнѣ! Судей сюда зовите!
             Утонченныхъ наймите палачей
             Пытать меня!.. Злодѣй я, предъ которымъ
             Должно казаться чистымъ все, что въ свѣтѣ
             Есть худшаго!.. Да, я Постумъ! Тотъ самый,
             Что умертвилъ злодѣйски дочь царя!
             Нѣтъ, впрочемъ, лгу!.. убилъ ее не я.
             Бездѣльникъ самъ -- я поручилъ убійство
             Бездѣльнику, честнѣйшему, чѣмъ самъ.
             Онъ, святотатецъ, умертвилъ принцессу!..
             Чертогомъ дивнымъ правоты святой
             Была она!.. святѣй, чѣмъ даже святость!..
             Бросайте грязь и камни на меня!
             Цѣпныхъ собакъ терзать меня спустите!..
             Пускай клеймятъ названьемъ Леоната
             Мерзавцевъ всѣхъ:-- грѣхи ихъ не сравнятся
             Съ моимъ... О, Иможена! радость!
             Моя жена! властительница! жизнь!
             Зову, зову тебя!.. О, Иможена...
   Иможена (приближаясь). Приди въ себя и выслушай, взглянувъ.
   Постумъ. Какъ!.. шутишь ты?.. Иль я тебѣ глумиться
             Дамъ надъ собой, мальчишка, дерзкій пажъ!..
             Такъ вотъ тебѣ (Грубо ее толкаетъ. Иможена падаетъ безъ чувствъ. Пизаній бросается къ ней).
   Пизаній.           Принцессѣ помогите
             И я, и вы!-- вѣдь слуги ей мы всѣ!
             О, вотъ когда успѣлъ Постумъ ты точно
             Ее убить... Скорѣй, скорѣй спѣшите
             На помощь ей... О, добрая принцесса!
   Цимбелинъ. Не міръ ли сталъ кружиться предо мной?
   Постумъ. Какимъ тяжелымъ пораженъ я бредомъ?
   Пизаній. Очнитесь, встаньте!
   Цимбелинъ.                     Если, боги, вы
             Судили такъ, то, значитъ, поразить
             Меня хотите счастьемъ вы до смерти.
   Пизаній. Принцесса, лучше ль вамъ?
   Иможена (приходя въ себя). Прочь съ глазъ, злодѣй!
             Ты далъ мнѣ ядъ;-- дышать тебѣ не мѣсто
             Въ такомъ кругу.
   Цимбелинъ.           То голосъ Иможены...
   Пизаній. Пускай меня сразятъ громами боги 96),
             Когда я самъ не почиталъ цѣлебнымъ
             Лѣкарство то, какое вамъ вручилъ.
             Я получилъ его отъ королевы.
   Цимбелинъ. Еще секретъ...
   Иможена.                     Я выпила отраву.
   Корнелій. О, небеса! забылъ я разсказать
             Еще одно признанье королевы.
             Оно должно Пизанія спасти.
             "Коль скоро онъ,-- такъ молвила царица,--
             Успѣлъ поднесть принцессѣ мой составъ,
             То этимъ онъ ей услужилъ, какъ крысѣ".
   Цимбелинъ. Скажи яснѣй, что значитъ эта рѣчь?
   Корнелій. Меня не разъ просила королева,
             Чтобъ далъ я ей опасный, сильный ядъ.
             Она узнать хотѣла непремѣнно,
             Какъ можетъ онъ по дѣйствовать на кошекъ,
             Собакъ, мышей и вообще на тварей,
             Не нужныхъ намъ... Я, заподозрѣвъ въ ней
             Иной, опасный умыселъ, составилъ
             Ей снадобье, которое лишаетъ
             Насъ чувствъ и силъ лишь на короткій срокъ,
             А вслѣдъ затѣмъ къ сознанью будитъ снова.
             Ужъ не его ль случилось вамъ принять?
   Иможена. Я думаю:-- меня сочли умершей.
   Беларій. Вотъ, дѣти, гдѣ разгадку мы нашли.
   Гвидерій. Сомнѣнья нѣтъ:-- предъ нами нашъ Фиделій.
   Иможена (Постуму). Зачѣмъ жену хотѣлъ отвергнуть ты?

(Обнимая его).

             Представь себѣ, что на крутомъ обрывѣ.
             Съ тобою насъ поставила судьба:
             Ужели вновь ты сдѣлала бъ попытку
             Меня столкнуть?
   Постумъ.           Виси на мнѣ, какъ плодъ
             На- деревѣ, покуда сила жизни
             Таится въ немъ.
   Цимбелинъ.           Дитя мое! Тебѣ
             Вѣдь я отецъ! Ужель одинъ я буду
             Здѣсь зрителемъ? Ужель ты слова ласки
             Не скажешь мнѣ?
   Иможена (преклоняя колѣни). Благослови, родитель.
   Беларій. Ну, дѣти, ясно стало мнѣ теперь,
             За что такъ крѣпко полюбили оба
             Вы мальчика:-- причины не искать.
   Цимбелинъ. Пусть на тебя мои прольются слезы
             Святой водой... Ты знаешь, что твоя
             Скончалась мать.
   Иможена.           Мнѣ горько это слышать.
   Цимбелинъ. Она была во многомъ виновата
             Передъ тобой. Изъ-за нея пришлось
             Намъ встрѣтиться такъ странно и печально...
             Куда-то вдругъ нежданно вѣдь исчезъ
             И сынъ ея.
   Пизаній. Открою вамъ безъ страха
             Теперь я- все. Едва принцесса скрылась --
             Ко мнѣ съ мечомъ и съ пѣной на губахъ
             Пришелъ Клотенъ. Меня убить онъ клялся,
             Когда бъ открыть я отказалъ ему
             Ея убѣжище. На счастье было
             Тогда со мной Постумово письмо,
             Въ которомъ принцъ прочелъ, что Иможена
             Должна была отправиться въ Мильфордъ.
             Тогда Клотенъ, совсѣмъ пришедши въ ярость,
             Меня заставилъ силой дать ему
             Постума плащъ и бросился безумно
             Искать принцессу въ горы съ цѣлью злой
             Похитить честь ея хотя бъ насильно.
             Что дальше было съ нимъ -- о томъ не слышалъ
             Ни слова я.
   Гвидерій. Я кончу твой разсказъ:
             Онъ мной убитъ.
   Цимбелинъ.           Да защитятъ насъ боги!..
             Ужели я за подвиги твои
             Тебя обречь позорной долженъ казни?
             Нѣтъ, нѣтъ, отважный юноша, возьми
             Назадъ твои слова.
   Гвидерій.           Убилъ Клотена
             Я, какъ сказалъ.
   Цимбелинъ.           Вѣдь онъ былъ принцъ!..
   Гвидерій.                                         Невѣжа
             Онъ былъ и дрянь! Своей породы царской
             Не обличилъ онъ предо мной ничѣмъ.
             Меня на бой онъ звалъ съ такою бранью,
             Что если бъ море вздумало ревѣть
             Такъ на меня -- то я возсталъ бы даже
             И на море.-- Я отрубилъ ему
             Съ плечъ голову и радъ, что не пришлось
             Ему предъ всѣми хвастаться, что сдѣланъ
             Онъ то же и со мной.
   Цимбелинъ.           Какъ мнѣ ни горько
             Такую слышать рѣчь -- но самъ ты этимъ
             Сказалъ свой смертный приговоръ: законъ
             Тебя казнитъ.
   Иможена.           Я, значитъ, приняла
             Клотена трупъ за моего Постума.
   Цимбелинъ. Пускай его въ оковахъ уведутъ
             Прочь съ глазъ моихъ.
   Беларій.           Остановись, властитель!
             Живой славнѣй, чѣмъ тотъ, кто имъ убитъ.
             По роду онъ съ твоимъ сравнится саномъ;
             Его права назвать тебя отцомъ
             Сильнѣе правъ Клотеновъ цѣлой шайки.
             (Стражѣ). Оковы прочь!..-- родились эти руки
             Не для цѣпей.
   Цимбелинъ. Старикъ! Что это значитъ?
             Илъ хочешь ты навлечь монаршій гнѣвъ
             И тѣмъ себя лишить твоей награды
             За подвиги? Какъ смѣлъ промолвить ты,
             Что можетъ онъ со мной равняться саномъ?
   Арвирагъ. Увлекся онъ...
   Цимбелинъ (Гвидерію). А ты умрешь за это.
   Беларій. Умремъ мы всѣ, но пусть узнаетъ царь,
             Что изъ троихъ, насъ здѣсь стоящихъ, двое
             Равны ему породою своей.
             Открыть про васъ я долженъ, дѣти, тайну,
             На зло себѣ, зато на счастье вамъ.
   Арвирагъ. Гдѣ зло тебѣ -- тамъ мы погибнемъ оба.
   Гвидерій. Равно съ тобой и счастье раздѣлимъ,
   Беларій. Ну, если такъ вы разсудили оба
             То слушайте.-- Служилъ когда-то, царь
             Тебѣ слуга, по имени Беларій.
   Цимбелинъ. Что до него? Онъ былъ измѣнникъ низкій
             И изгнанъ мной.
   Беларій.           Онъ старъ, какъ я, и точно
             Провелъ свой вѣкъ въ изгнаньи; но чтобъ былъ
             Измѣнникомъ -- объ этомъ я не слышалъ.
   Цимбелинъ (указывая на Гвидерія).
             Эй, взять его! Не купитъ онъ спасенья
             За цѣлый міръ.
   Беларій.           Не будь въ рѣшеньяхъ скоръ;
             Мнѣ заплати сперва за воспитанье
             Твоихъ дѣтей, а тамъ бери, пожалуй,
             Что далъ, назадъ.
   Цимбелинъ.           Платить за воспитанье
             Моихъ дѣтей?
   Беларій.           Быть-можетъ, дерзокъ я --
             Такъ вотъ смотри: я преклонилъ колѣни,
             Чтобъ вознести передъ тобою этимъ
             Моихъ дѣтей -- а тамъ безъ разговоровъ
             Пошли на смерть отжившаго отца.
             Меня отцомъ всегда считали эти
             Два мальчика, но знай, что оба чужды
             По крови мнѣ... Твои они, о, царь,
             Два отпрыска, и въ жилахъ ихъ твоя
             Струится кровь.
   Цимбелинъ.           Моя въ нихъ кровь?..
   Беларій.                               Да, царь!
             Они твои такія жъ точно дѣти,
             Какъ сыномъ былъ ты твоего отца.
             Что до меня -- я изгнанный Беларій,
             Старикъ Морганъ... Изъ прихоти меня
             Ты покаралъ; мою измѣну самъ
             Ты выдумалъ; наказанъ былъ тобою
             ` Безвинно я, и зло ошибки вынесъ
             Лишь я одинъ!.. А что до юныхъ принцевъ
             (Затѣмъ, что этихъ мальчиковъ должны
             Такъ звать мы всѣ) -- то оба были мною
             Похищены изъ дома у тебя
             Тому назадъ ужъ двадцать лѣтъ... Обоихъ
             Я воспиталъ, какъ могъ и какъ умѣлъ.
             А былъ ли я на что-нибудь способенъ --
             Ты знаешь самъ... Изъ дома унесла
             Твоихъ дѣтей ихъ нянька Еврифила,
             За что на ней женился я потомъ.
             Ее подвигъ я на такое дѣло,
             Чтобъ отомстить за то, что наказанью
             Меня подвергъ ты ранѣе, чѣмъ сталъ
             Виновнымъ я... Въ измѣнѣ обвиненный,
             Я отплатилъ измѣною тебѣ...
             Чѣмъ для тебя страшнѣй была потеря,
             Тѣмъ больше я стараній приложилъ,
             Чтобъ ихъ украсть. Но вотъ они,-- бери
             Дѣтей назадъ... Отдавши ихъ, теряю
             Я милыхъ двухъ сподвижниковъ моихъ.
             Да окропятъ своимъ благословеньемъ
             Ихъ небеса, какъ чистою росой!
             Они занять достойны въ небѣ мѣсто
             Двухъ свѣтлыхъ звѣздъ.
   Цимбелинъ.           Словами плачешь ты!
             Все то, что вы втроемъ свершили нынче,
             Еще чуднѣй твоихъ чудесныхъ словъ.
             Когда дѣтей, которыхъ я лишился,
             Въ нихъ возвратить рѣшила мнѣ судьба,
             То пожелать я самъ не могъ бы лучшихъ
             Двухъ сыновей.
   Беларій.           Такъ слушай же еще:
             Вотъ тотъ, кого назвалъ я Полидоромъ.
             Онъ подлинно родной твой сынъ, Гвидерій;
             А вотъ смотри твой младшій сынъ Кадвалъ,
             Принцъ Арвирагъ. Онъ былъ завернутъ въ плащъ,
             Весь вышитый руками королевы;
             Его могу я принести сейчасъ.
   Цимбелинъ. Имѣлъ на шеѣ, помню я, Гвидерій
             Родимый знакъ; онъ съ виду былъ похожъ
             На звѣздочку кроваваго оттѣнка.
   Беларій. Отмѣченъ былъ намѣренно рукой
             Природы онъ. Значокъ счастливый этотъ
             Позволитъ намъ узнать его теперь.
   Цимбелинъ. Мнѣ родились внезапно, значитъ, трое
             Родныхъ дѣтей 97). Не радовалась мать
             Такъ никогда минутѣ разрѣшенья.

(Гвидерію и Арвирагу).

             Да ниспошлетъ благословенье небо
             Обоимъ вамъ! Проживъ такъ много лѣтъ
             Вдали среды, сужденной вамъ рожденьемъ 98),
             Явились вы, чтобъ царствовать теперь
             Въ родной странѣ... Но потерять должна,
             Увы, теперь престолъ свой Иможена.
   Иможена. Нѣтъ, государь:-- нашла два міра я
             Взамѣнъ того... О, дорогіе братья!
             Свела насъ вновь счастливая судьба;
             Но я была въ словахъ правдивѣй съ dd>
ъ на него ты смотришь?
  
                       Имогена.
  
             Я вамъ однимъ открою, коль угодно
             Вамъ выслушать.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Съ охотою, мой милый:
             Я весь -- вниманье. Какъ тебя зовутъ?
  
                       Имогена.
  
             Фиделіо.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Ты -- пажъ мой, милый мальчикъ;
             Я -- господинъ твой: говори смѣлѣй.
             (Цимбелинъ и Имогена говорятъ шопотомъ).
  
                       Белaрій.
  
             Не всталъ ли ужъ изъ мертвыхъ этотъ мальчикъ?
  
                       Арвирагъ.
  
             Не такъ бываютъ схожи двѣ песчинки:
             Ну, точно нашъ Фиделіо прекрасный,
             Что умеръ.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Онъ предъ нами, какъ живой.
  
                       Беларій.
  
             Но онъ на насъ не смотритъ. Погодите!
             Бываютъ люди схожи: если-бъ это
             Былъ точно онъ, заговорилъ бы съ нами.
  
                       Гвидерій.
  
             Мы сами мертвымъ видѣли его.
  
                       Беларій.
  
             Молчите, подождемъ.
  
                       Пизaніо (про себя).
  
                                           Она! принцесса!
             Ну, будь что будетъ, доброе иль злое --
             Она жива!
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Стань подлѣ насъ и дѣлай
             Вопросы вслухъ. (Іахимо) Ты подойди сюда
             И мальчику свободно отвѣчай;
             Не то, клянусь и саномъ я, и властью,
             Что пыткою жестокой отдѣлю
             Я истину отъ лжи. Ну, говори же.
  
                       Имогена.
  
             Пусть онъ откроетъ намъ, какъ этотъ перстень
             Попалъ къ нему.
  
                       Постумъ (про себя).
  
                                 Что жъ до него ему?
  
                       Цимбелинъ.
  
             Скажи, откуда перстень ты досталъ?
  
                       Iaхимо.
             Ты пыткой мнѣ грозишь, когда я скрою,
             Но правда будетъ пыткою тебѣ.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Какъ? мнѣ?
  
                       Iaхимо.
  
                       Я радъ, что долженъ говорить:
             Молчаніе мнѣ мука. Я обманомъ
             Досталъ кольцо; владѣлъ имъ Леонатъ,
             Изгнанникъ твой -- и для тебя не меньше,
             Чѣмъ для меня, узнать прискорбно будетъ,
             Что не было достойнѣйшаго мужа
             На свѣтѣ никогда. Желаешь больше
             Еще узнать?
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Все говори, что нужно.
  
                       Іоахимо.
  
             Тотъ ангелъ, дочь твоя. Лишь только вспомню
             Я про нее -- заплачетъ сердце кровью,
             И духъ скорбитъ. Мнѣ дурно! Подождите!
  
                       Цимбелинъ.
  
             Мое дитя? что съ нею? Ободрись:
             Живи, пока не отзоветъ природа,
             Но не умри въ молчаньи: говори!
  
                       Іахимо.
  
             Однажды въ Римѣ -- о, несчастный часъ
             И проклятъ будь тотъ домъ! -- во время пира
             (Зачѣмъ отравы не было въ той пищѣ,
             Хоть только для меня!), достойный Постумъ,
             (Я говорю "достойный", даже слишкомъ,
             Чтобъ межъ негодныхъ быть, когда онъ могъ бы
             Достойнѣйшимъ считаться между лучшихъ),
             Задумчиво сидѣлъ и молча слушалъ,
             Какъ мы своихъ любезныхъ восхваляли
             За красоту, которую не могъ
             Изобразить и тотъ, кто былъ изъ насъ
             Краснорѣчивѣй всѣхъ -- предъ ней ничто
             Была краса Венеры и Минервы,
             Всѣ прелести природы -- и за умъ,
             За чары всѣ, которыми плѣняютъ
             Насъ женщины -- тѣ чары, что сердца
             Какъ удочкою ловятъ...
  
                       Цимбелинъ.
  
                                           Я стою,
             Какъ на огнѣ. Скорѣе!
  
                       Іахимо.
  
                                 Слишкомъ скоро
             Узнаешь все, когда желаешь горя.
             Онъ, Постумъ, полонъ страсти благородной,
             Принцессою любимый, говорилъ
             Съ достоинствомъ, не осуждая тѣхъ,
             Кого хвалили мы; какъ добродѣтель,
             Онъ скроменъ былъ. Онъ намъ представилъ образъ
             Своей любезной ярко такъ и живо,
             Что наши всѣ могли предъ нею быть
             Служанками, a наши всѣ слова
             Пустою болтовней.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Скорѣе къ дѣлу!
  
                       Іахимо.
  
             По чистотѣ дочь вашу -- вотъ начало --
             Онъ выше всѣхъ цѣнилъ, и передъ нею
             Діаны сонъ былъ грѣшенъ, лишь она
             Одна чиста. Надъ этимъ я, глупецъ,
             Смѣяться сталъ и предложилъ закладъ:
             Я золото поставилъ противъ перстня,
             Который онъ носилъ, что обольщеньемъ
             Его жены куплю его позоръ.
             Тогда Постумъ, какъ рыцарь благородный,
             Высоко честь ея цѣня, въ которой
             Потомъ и самъ я убѣдился, перстень
             Поставилъ свой и смѣло могъ то сдѣлать,
             Будь даже онъ карбункулъ дорогой
             Изъ колесницы Феба и цѣной
             Превосходи всю упряжь. Я немедля
             Въ Британію отправился. Быть можетъ,
             Вы помните, какъ былъ я при дворѣ.
             Тутъ ваша дочь, прелестная принцесса,
             Урокъ дала мнѣ строгій въ томъ, что есть
             Различье межъ любовью и распутствомъ.
             Такъ, потерявъ надежду, не желанье,
             Задумалъ обойти британцевъ простоту
             Мой итальянскій мозгъ, позорно, низко,
             Но съ пользой для меня -- и, словомъ, мнѣ
             Такъ удался мой планъ, что, возвратясь,
             Я столько далъ коварныхъ доказательствъ,
             Что Леоната могъ свести съ ума.
             Я ложными примѣтами своими
             Поколебалъ увѣренность его
             Въ невинности жены: я описалъ
             Ковры, картины, показалъ браслетъ --
             Его досталъ я хитростью -- и даже
             Назвалъ примѣту тайную на тѣлѣ.
             Онъ долженъ былъ повѣрить, что она
             Нарушила обязанности чести
             И отдалася мнѣ. И вотъ -- я вижу --
             Онъ точно предо мной.
  
                       Постумъ (выступая впередъ).
  
                                           Онъ предъ тобой,
             О, дьяволъ итальянскій! Горе мнѣ!
             Глупецъ я легковѣрный, злой убійца,
             И воръ, все, чѣмъ лишь міръ клеймитъ злодѣевъ
             Въ прошедшемъ, въ настоящемъ и грядущемъ!
             О, дайте мнѣ веревку, ядъ, кинжалъ,
             Назначьте судъ! Король, вели придумать
             Ужаснѣйшія пытки: я злодѣй,
             Преступнѣе злодѣевъ всѣхъ на свѣтѣ!
             Я, Постумъ -- да, я дочь твою убилъ!
             О, нѣтъ, я лгу безсовѣстно: я далъ
             Другому, худшему чѣмъ я, злодѣю
             И святотатцу совершить убійство.
             Храмъ чистоты была она, иль нѣтъ --
             Она была вся чистота. Заплюйте,
             Каменьями и грязью закидайте
             Преступника и псами затравите!
             Пусть каждый негодяй зовется Постумъ --
             И всякое иное злодѣянье
             Ужъ будетъ не позоръ! О, Имогена!
             Моя жена, царица, жизнь моя!
             О, Имогена, Имогена!
  
                       Имогена.
  
                                           Тише!
             Послушайте, милордъ...
  
                       Постумъ.
  
                                           Что здѣсь такое?
             Комедія? Ты смѣешь, дерзкій пажъ...
             Вотъ роль твоя, возьми.
                       (Онъ ударяетъ ее, она падаетъ).
  
                       Пизаніо.
  
                                           О, помогите!
             То госпожа моя и ваша! Постумъ,
             Ты лишь теперь убилъ ее. Спасите,
             Спасите! О, принцесса дорогая!
  
                       Цимбелинъ.
  
             Иль свѣтъ идетъ кругомъ передо мной?
  
                       Постумъ.
  
             Иль я въ бреду?
  
                       Пизаніо.
  
                                 Принцесса, пробудитесь!
  
                       Цимбелинъ.
  
             Коль это такъ, то радостію боги
             Убить меня хотятъ!
  
                       Пизаніо.
  
                                           Какъ вамъ, принцесса?
  
                       Имогена.
  
             Прочь съ глазъ моихъ! Ты далъ мнѣ яду. Прочь,
             Коварный человѣкъ! Не смѣй дышать,
             Гдѣ короли!
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 То голосъ Имогены!
  
                       Пизаніо.
  
             Срази меня небесный громъ, принцесса?
             Коль не считалъ цѣлебнымъ я того,
             Что вамъ давалъ: то даръ былъ королевы.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Что тамъ еще?
  
                       Имогена.
  
                                 Мнѣ данъ былъ ядъ.
  
                       Корнелій.
  
                                                               О, боги,
             Еще одно признанье королевы
             Я позабылъ: оно тебя спасетъ.
             "Когда Пизаніо -- она сказала --
             Принцессѣ далъ того, что я ему
             За чудное лекарство подарила,
             То услужилъ онъ этимъ ей, какъ крысамъ".
  
                       Цимбелинъ.
  
             Что ты сказалъ, Корнелій?
  
                       Корнелій.
  
                                           Государь,
             Не разъ меня просила королева
             Достать ей ядъ для опытовъ ученыхъ:
             Она его хотѣла испытать
             Надъ тварями, которыхъ намъ не жаль --
             Надъ кошкой иль собакой. Опасаясь,
             Что цѣль иная тутъ, я и смѣшалъ
             Такой составъ, который лишь на время
             Духъ жизни подавляетъ, a потомъ
             Вновь пробуждаетъ всѣ природы силы.
             Вотъ не его ль вы приняли?
  
                       Имогена.
  
                                           Конечно:
             Я мертвою была.
  
                       Беларій.
  
                                 Вотъ, что ввело
             Въ ошибку насъ.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Да, это нашъ Фидельо.
  
                       Имогена.
  
             Зачѣмъ жену свою ты отвергаешь?
             Подумай, что сидишь ты на скалѣ
             И сбрось меня. (Обнимаетъ Постума).
  
                       Постумъ.
  
                                 Виси на мнѣ, какъ плодъ
             На деревѣ, пока оно живетъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Что жъ, дочь моя, иль тутъ я только зритель,
             И для меня нѣтъ слова y тебя?
  
             Имогена (бросаясь предъ нимъ на колѣни).
  
             О, государь! благословите!
  
             Беларій (Гвидерію и Арвирагу).
  
                                           Вамъ
             Простительно, что вы его любили:
             Причина есть.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Пусть будутъ эти слезы
             Тебѣ святой водой! О, Имогена!
             Нѣтъ матери!
  
                       Имогена.
  
                                 Мнѣ жаль ее, родитель!
  
                       Цимбелинъ.
  
             Ахъ, зла она была: она виною,
             Что свидѣлись мы такъ; но сынъ ея
             Куда-то вдругъ исчезъ.
  
                       Пизаніо.
  
                                           О, государь,
             Теперь безъ страха все открою! Принцъ,
             Когда принцесса скрылась, внѣ себя
             Отъ бѣшенства и обнаживъ свой мечъ,
             Поклялся мнѣ убить меня на мѣстѣ,
             Когда я не открою, гдѣ она.
             При мнѣ тогда случайно находилось
             Письмо отъ господина. Изъ него
             Узналъ Клотенъ, что въ горы близъ Мильфорда
             Она ушла, и въ ярости туда
             Отправился, въ его одѣвшись платье,
             Которое меня заставилъ выдать.
             Онъ поспѣшилъ туда со злою цѣлью --
             Принцессы честь насиліемъ похитить.
             Что было съ нимъ потомъ -- я не узналъ.
  
                       Гвидерій.
  
             Я кончу твой разсказъ: онъ мной убитъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Избави Богъ, чтобъ за твои заслуги
             Я осудилъ тебя на смерть! Прошу
             Тебя, мой храбрый юноша, признайся,
             Что ты солгалъ.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Что я сказалъ, то сдѣлалъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Но онъ былъ принцъ.
  
                       Гвидерій.
  
                                 Большой невѣжа былъ онъ!
             Обида мнѣ его не показала,
             Какъ принца. Онъ своей позорной бранью
             Такъ раздражилъ меня, что если бъ море
             Гремѣло такъ, ему-бъ я далъ отпоръ.
             Я голову отсѣкъ ему и радъ,
             Что не придетъ сюда онъ похвалиться,
             Что сдѣлалъ то со мною.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                           Жаль тебя.
             Свой приговоръ сказалъ ты; по закону
             Тутъ смерть -- умри!
  
                       Имогена.
  
                                           Я трупъ безъ головы
             Считала за супруга.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                           Заковать
             Преступника и отвести!
  
                       Беларій.
  
                                           Постойте!
             О, государь, онъ лучше, чѣмъ убитый:
             И равенъ онъ тебѣ, и больше стоитъ,
             Чѣмъ цѣлая толпа такихъ Клотеновъ;
             Его рукамъ свободу возврати:
             Не для оковъ онѣ.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Зачѣмъ, старикъ,
             Не получивъ еще своей награды,
             Ты на себя навлечь нашъ хочешь гнѣвъ?
             Онъ равенъ намъ?
  
                       Арвирагъ.
  
                                 Зашелъ онъ далеко.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Такъ смерть ему.
  
                       Беларій.
  
                                 Всѣ трое мы умремъ;
             Но прежде докажу, что оба вы
             Равны ему породою. О, дѣти!
             Открыть я долженъ тайну, для меня
             Опасную -- счастливую для васъ.
  
                       Арвирагъ.
  
             Опасное тебѣ -- опасно намъ.
  
                       Гвидерій.
  
             A наше счастье вмѣстѣ и твое.
  
                       Беларій.
  
             Позвольте! Государь былъ y тебя
             Вассалъ Беларій.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Что о немъ? Онъ изгнанъ,
             Измѣнникъ онъ.
  
                       Беларій.
  
                                 Онъ такъ же старъ, какъ я,
             И точно, онъ изгнанникъ; но какой
             Измѣнникъ онъ -- не знаю.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                                     Взять его!
             Ему пощады нѣтъ.
  
                       Беларій.
  
                                 Не горячись;
             Но заплати сперва за сыновей,
             Которыхъ я вскормилъ, a тамъ, пожалуй,
             Возьми назадъ, что дашь.
  
                       Цембелинъ.
  
                                           За сыновей?
  
                       Беларій.
  
             Я слишкомъ дерзокъ. Вотъ я на колѣняхъ,
             И до тѣхъ поръ не стану я, пока
             Не вознесу дѣтей -- a тамъ не нужно
             Мнѣ, старику, пощады. Государь,
             Не я отецъ двухъ юношей прекрасныхъ,
             Хоть и зовутъ отцомъ они меня.
             Они -- отростки царственнаго древа
             И кровь твоя.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 Они -- мои отростки?
  
                       Беларій.
  
             Какъ ты отца родного отрасль. Я,
             Старикъ Морганъ, -- Беларій, твой изгнанникъ.
             Твой произволъ моимъ проступкомъ былъ,
             A наказанье -- вотъ моя измѣна.
             Я все стерпѣлъ -- и вотъ моя вина.
             Обоихъ этихъ принцевъ -- то они
             Дѣйствительно -- растилъ я двадцать лѣтъ.
             Я ихъ училъ, какъ могъ: тебѣ извѣстны
             Мои познанья. Нянька Эврифила
             Похитила дѣтей, когда меня
             Изгнаніе постигло -- и за это
             Женился я на ней: я мстилъ за то,
             Что получилъ заранѣе наказанье
             За сдѣланное послѣ. Пострадавъ
             За преданность, измѣнникомъ я сталъ.
             Чѣмъ болѣе ты чувствовалъ потерю,
             Тѣмъ больше дорожилъ я похищеньемъ.
             О, государь, возьми своихъ дѣтей,
             Хотя я въ нихъ лишаюсь навсегда
             Безцѣннѣйшихъ товарищей на свѣтѣ!
             Да снизойдетъ благословенье Неба
             На ихъ главы: они вполнѣ достойны
             Созвѣздіемъ украсить небеса.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Ты говоришь и плачешь. Что вы трое
             Свершили, то чудеснѣй словъ твоихъ.
             Когда они мнѣ дѣти, то могу ли
             Себѣ сыновъ я лучшихъ пожелать?
  
                       Белapiй.
  
              Постой. Вотъ этотъ юноша -- его
             Прозвалъ я Полидоромъ -- принцъ Гвидерій,
             Твой старшій сынъ; а этотъ мой Кадвалъ --
             Твой младшій сынъ, принцъ Арвирагъ. Онъ былъ
             Завернутъ въ пологъ, сотканный искусно
             Рукой царицы-матери. Его
             Могу тебѣ я показать.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                           Гвидерій
             Имѣлъ пятно на шеѣ -- странный знакъ
             Какъ звѣдочка кровавая.
  
                       Беларій.
  
                                           Природа
             Отмѣтила его съ премудрой цѣлью:
             Она ему дала его, чтобъ нынѣ
             Онъ признанъ былъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
                                 И вотъ я сталъ отцомъ
             Троихъ дѣтей! Не радовалась мать
             Такъ никогда рожденію младенца!
             Благослови васъ Небо, чтобъ сіяли
             Вы такъ въ своемъ кругу, какъ дивно были
             Изъяты изъ него! О, Имогена,
             Чрезъ это ты лишилась королевства!
  
                       Имогена.
  
             О, нѣтъ, родитель, мнѣ даны два міра!
             О, братья милые, какъ мы сошлись!
             Не говорите жъ впредь, что меньше правды
             Во мнѣ, чѣмъ въ васъ: меня вы братомъ звали,
             A я была сестра вамъ; я звала
             Васъ братьями -- вы ими мнѣ и были.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Вы видѣлись и прежде?
  
                       Арвирагъ.
  
                                           Да, видались.
  
                       Гвидерій.
  
             И, полюбивъ, въ любви все укрѣплялись,
             Пока его умершимъ не сочли.
  
                       Корнелій.
  
                                           Отъ яда королевы.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Чудеса! Когда жъ я все узнаю? Всѣ черты
             Такъ сплетены, и каждая отдѣльно
             Сіяетъ предъ другою. Гдѣ вы жили?
             Какъ ты попала къ Луцію въ пажи?
             Какъ ты нашла, какъ потеряла братьевъ?
             Зачѣмъ отъ насъ бѣжала и куда?
             Что васъ троихъ на битву увлекло?
             И многое спросить еще мнѣ нужно:
             Подробности узнать, какъ все случилось
             Удачно такъ и чудно; но теперь
             Не время и не мѣсто для разспросовъ.
             Я побѣдилъ; но Цазарю и Риму
             Готовъ я подчиниться и платить
             Попрежнему ту подать, отъ которой
             Насъ отстранилъ совѣтъ супруги злобной;
             За то ее и сына поразила
             Тяжелая боговъ правдивыхъ месть.
  
                       Гадатель.
  
             Небесныхъ силъ персты коснулись струнъ
             Гармоніи и мира. То видѣнье,
             Которое я Луцію открылъ,
             Когда еще не начиналась битва,
             Исполнилось теперь. Орелъ нашъ римскій,
             Оставивъ югъ, на западъ полетѣлъ
             И, становясь все меньше, тамъ исчезъ
             Въ сіяніи лучей. Сонъ этотъ значилъ,
             Что царственный орелъ, великій Цезарь,
             Свою любовь съ могучимъ Цимбелиномъ,
             Сіяющимъ на западѣ, сольетъ.
  
                       Цимбелинъ.
  
             Хвала богамъ! Да вознесется къ нимъ
             Нашъ ѳиміамъ отъ алтарей священныхъ!
             Всѣмъ подданнымъ да возвѣстится миръ!
             Пойдемъ домой -- пусть вѣютъ вмѣстѣ дружно
             Британскія и римскія знамена!
             И такъ пройдемъ мы Люду -- и во храмѣ
             Юпитера миръ клятвою скрѣпимъ
             И торжествомъ покончимъ все. Въ походъ!
             Не дивно ли: дымятся руки кровью,
             A ужъ сердца враговъ горятъ любовью!
             (Всѣ уходятъ при звукахъ торжественнаго марша).

Ѳ. Миллеръ.


  

ЦИМБЕЛИНЪ.

(Cymbeline).

   Стр. 306. Дѣйствующія лица.
   Списокъ ихъ появился впервые въ изданіи Роу (1709 г.).
   Стр. 306. 1-й дворянинъ: Наша кровь
   Не болѣе покорна небесамъ,
   Чѣмъ королю придворный.
   Смыслъ этой фразы таковъ: при дворѣ Цимбелина теперь всякій мраченъ, потому что мраченъ король и потому что придворные такъ же покорно подлаживаются подъ королевское настроеніе, какъ наша кровь (наше состояніе) послушна климатическимъ вліяніямъ неба.
   Ну, королева, желавшая союза.
   То есть брака Имогены съ ея сыномъ отъ перваго брака Клотеномъ.
   Стр. 307. 1-й дворянинъ: ...Сицилій,
   Его отецъ, ходилъ съ Кассибеланомъ.
   Король южной Британіи Кассибеланъ успѣшно боролся съ римскими легіонами Юлія Цезаря, но его преемникъ и племянникъ, отецъ Цимбелина Тенанцій, о которомъ говорится нѣсколько ниже, сдѣлался римскимъ данникомъ.
   И прозванъ былъ за храбрость Леонатомъ.
   Leonatus -- львомъ рожденный.
   Назвалъ его Постумомъ-Леонатомъ.
   Postumus -- по латыни -- рожденный послѣ смерти отца.
   Стр. 308. Постумъ:
   Хотъ желчью будь чернила.
   Точнѣе: "хотя бы чернила были сдѣланы изъ желчи". Это не только фигуральное выраженіе; что чернила дѣлались не только изъ чернильнаго орѣшка, но и изъ бычачей желчи, показываетъ рецептъ чернилъ, приводимый Стивенсомъ.
   Стр. 308. Имогена:
   ...И вѣрно, меня собой далеко превосходитъ.
   Точнѣе: "Онъ уплачивалъ за меня дороже на всю сумму, которую платитъ". То есть: онъ даетъ за меня, ничего не стоющую, себя, стоющаго такъ много.
   Стр. 310. Имогена:
   Вотъ лучше бъ въ Африкѣ они сошлися. То есть въ безлюдной странѣ, гдѣ никто не могъ бы защищать ничтожнаго Клотена, сильнаго не своей силой, a поддержкой другихъ.
   Стр. 312. Входятъ Филаріо, Іахимо, французъ, голландецъ и испанецъ.
   Нѣкоторые издатели устраняютъ двухъ послѣднихъ, такъ какъ они безмолвны въ теченіе всей сцены. Между тѣмъ Шекспиръ очевидно намѣренно сдѣлалъ свидѣтелями заклада Постума представителей разныхъ народностей.
   Стр. 315. Королева:
   Онъ, какъ скала, стоить за господина.
   Упорное молчаніе и мимическая игра Пизаніо должны оправдать это убѣжденіе королевы.
   Стр. 315. Имогена:
   О, несчастный! Вѣнецъ моей тоски.
   Эти слова относятся къ ея мужу Постуму.
   Стр. 315. Іахимо: Не то, какъ парсъ, я убѣгая долженъ биться.
   Но парсъ, a парѳянинъ (Parthian), которые извѣстны своей особой боевой тактикой: превосходные стрѣлки, они въ притворномъ бѣгствѣ метали вдругъ въ ошеломленнаго противника свои мѣткія стрѣлы. До сихъ поръ "парѳянская стрѣла" остается символомъ боевого коварства.
   Стр. 320. Іахимо: ...Такъ Тарквиній
   По тростнику подкравшись, разбудилъ
   Невинность злодѣяньемъ.
   Собственно не Тарквиній, a сынъ его Секстъ (италіянецъ Іахимо называетъ его въ подлинникѣ "нашъ Тарквиній") обезчестилъ жену Коллатина Лукрецію. По тростнику -- т.-е. по камышовой циновкѣ. которой устлана спальня Лукреціи. О, Цитера -- Венера, чтимая на остр. Цитерѣ.
   Стр. 320. Іахимо: Она сейчасъ читала
   Исторію Терея: листъ заложенъ
   На мѣстѣ, гдѣ сдается Филомела.
   На этотъ миѳъ, художественно обработанный въ извѣстныхъ Шекспиру "Метаморфозахъ" Овидія, особенно много намековъ въ трагедіи "Титъ Андроникъ" (ср. т. V).
   Стр. 320. Іахимо:
   Разъ, два, три. Ну, теперь пора ложиться.
   Любопытно, что въ началѣ сцены, по словамъ Елены, еще даже нѣтъ полночи. Такимъ образомъ эта коротенькая сцена занимаетъ болѣе трехъ часовъ.
   Стр. 323. Клотенъ:
   Діаниныхъ лѣсничихъ закупаетъ,
   Такъ что они пригонятъ сами къ вору
   На встрѣчу дичь.
   Діана здѣсь не только богиня охоты, но и невинности и чистоты.
   Стр. 323. Дама
   Другимъ портной обходится дешевле,
   Чѣмъ вамъ.
   Точнѣе: "Этимъ можетъ похвалиться не всякій изъ тѣхъ, чей портной такъ же дорогъ, какъ и вамъ". Это значитъ: многіе люди изъ разодѣтыхъ въ пышныя платья, какъ Клотенъ, не могутъ похвалиться благороднымъ происхожденіемъ со стороны матери, тогда какъ онъ прямо говоритъ о себѣ:
   И знатной дамы сынъ.
   Стр. 326. Іахимо:
   Чуть не забылъ -- люцерны для огня:
   Изъ серебра два милыхъ Купидона.
   Это не люцерны для факеловъ, но два Амура съ опрокинутыми факелами, составляющіе рѣшетку камина и препятствующіе дровамъ выпадать оттуда.
   Стр. 327. Тамъ же. Другая комната въ домѣ Филаріо.
   Монологъ Постума перенесенъ въ другую комнату того же дома позднѣйшими издателями. На шекспировской сценѣ онъ произносился тутъ же м воображенію зрителей предоставлялось найти для него болѣе подходящее время и мѣсто.
   Стр. 327. Постумъ: О, еслибъ мнѣ
   Все женское въ себѣ искоренить.
   Сынъ мужчины и женщины, мужчина носитъ въ себѣ также стихіи женской натуры, которыя Постумъ желалъ бы истребить въ себѣ.
   Стр. 328. Королева:
   И впередъ ея не будетъ, чтобъ дивиться
   Вы перестали, наконецъ.
   Какъ римляне удивлены, что Цимбелинъ такъ запоздалъ съ уплатой дани, то они могутъ перестать удивляться; чтобы убить ваше удивленіе -- говоритъ королева -- такъ оно и впредь будетъ.
   Стр. 329. Луцій:
   За себя же благодарю.
   Заявивъ Цимбелину о враждѣ къ нему своего повелителя, Луцій отъ себя благодаритъ его за пріемъ при дворѣ.
   Стр. 329. Цимбелинъ:
   Твой Цезарь сдѣлалъ воиномъ меня.
   Шекспиръ читалъ y Голиншеда, что Цимбелинъ служилъ въ войскахъ Августа Цезаря, который сдѣлалъ его рыцаремъ.
   Стр. 330. Имогена: Молитвы
   Любовниковъ и должниковъ различны.
   Виновныхъ вы бросаете въ тюрьму.
   Восковыя печати равно скрѣпляютъ письма возлюбленныхъ и обязательства должниковъ, но первыхъ онѣ приводятъ къ тюрьмѣ, вторымъ дарятъ счастіе.
   Стр. 332. Беларій:
   Хоть щеголю поклонъ отвѣситъ тотъ,
   Кѣмъ онъ одѣтъ, но счетъ все будетъ счетомъ.
   Хотя тотъ, кто далъ щеголю въ кредитъ шелкъ на его платье и отвѣситъ ему поклонъ, однако, платить за этотъ шелкъ все-таки придется.
   Стр. 333. Беларій:
   И рѣчь мою живитъ, волнуясь больше,
   Чѣмъ слушая.
   Дословно "вливаетъ жизнь въ мои слова": въ жестахъ Кадвала разсказы Беларія отражаются съ большей силой, чѣмъ та, которой полно ихъ содержаніе.
   Стр. 333. Имогена (читаетъ): "Госпожа твоя, Пизаніо, какъ потаскушка, опозорила мое брачное ложе".
   Одинъ изъ комментаторовъ обращаетъ вниманіе на то, что въ этомъ письмѣ Постума повторяются не буквально, но лишь приблизительно тѣ обращенія его, которыя мы же слышали въ этомъ же дѣйствіи (стр. 330) въ передачѣ Пизаніо.
   Стр. 333. Имогена:
   ...Римская сорока,
   Обязанная красотой румянамъ.
   Jay -- сорока -- въ англійскомъ языкѣ того времени обозначало также женщину легкаго поведенія -- по ея пестрому наряду.
   Стр. 334. Имогена: Синона плачъ позорилъ честныхъ слезы.
   Грекъ Синонъ, притворившись перебѣжчикомъ, явился въ троянскую войну въ крѣпость противниковъ и, разжалобивъ ихъ, предалъ Трою. Плачъ коварнаго предателя лишаетъ довѣрія слезы честныхъ людей.
   Стр. 331. Имогена:
   А, письма Леоната. Вы теперь
   Не ересью ли стали?
   При словахъ Прочь, не нужно ей (груди) никакой охраны, Имогена открываетъ свою грудь -- и находитъ здѣсь письма мужа. Она называетъ ихъ scriptures писанія съ очевиднымъ намекомъ на богословскій смыслъ этого слова. Они были для нея священны, но стали ересью, и "сгубили ея святую вѣру". Конечно, не мѣняетъ дѣла то, что эти намеки произносятся въ дохристіанскую эпоху; это обычный шекспировскій анахронизмъ.
   Стр. 337. Цимбелинъ: Проводите за Севернъ.
   Чтобы дойти до порта Мильфорда на Уэльскомъ побережьѣ, онъ долженъ перейти черезъ рѣку Севернъ.
   Стр. 337. Королева:
   О, еслибъ онъ причиной быль того,
   Что онъ исчезъ.
   То есть: о, если бы мое лѣкарство было причиною того, что Пизаніо скрылся.
   Стр. 339. Клотенъ: Третья -- чтобъ ты никому не говорилъ о моемъ намѣреніи.
   Въ подлинникѣ прибавлено: "какъ добровольный нѣмой" -- намекъ на тѣхъ подневольныхъ нѣмыхъ, которымъ при турецкомъ дворѣ отрѣзывали языки, чтобы сдѣлать ихъ безгласными исполнителями порученій.
   Стр. 340. Имогена:
   Зачѣмъ не братьями? Тогда-бъ отецъ мой
   Былъ ихъ отцомъ, и я въ цѣнѣ упала-бъ.
   Имѣя братьевъ, Имогена не считалась бы наслѣдницей престола и Постумъ былъ бы равенъ ей, простой принцессѣ.
   Стр. 341. 1-ый сенаторъ: Вотъ содержанье Цезаря письма.
   Содержаніе этого письма, излагаемое сенаторомъ, заимствовано почти дословно y Голлиншеда.
   Стр. 342. Имогена: Я не такой роскошный горожанинъ.
   Горожанки -- особенно богатыя жены и дочери лондонскихъ купцовъ -- часто являются въ пьесахъ шекспировскаго времени образцами напыщенности и мотовства.
   Стр. 343. Имогена:
   Могу украсть лишь самого себя
   Умру, но эта кража не большая.
   Въ подлинникѣ не украсть, a обокрасть себя, то есть лишить себя жизни.
   Стр. 344. Гвидерій: Ни даже дѣда твоего портного.
   Такъ какъ Клотена дѣлаетъ человѣкомъ его платье, то онъ -- сынъ своего платья и, стало быть, внукъ отца платья -- своего портного.
   Стр. 345. Гвидерій: Будь ты, Клотенъ, двойной мошенникъ -- этимъ меня не испугаешь.
   Гвидерій притворяется, будто думаетъ, что имя Клотена -- "Клотенъ-мошенникъ".
   Стр. 346. Клотенъ:
   Я въ Людѣ ваши головы повѣшу
   На воротахъ.
   Lud -- старинное названіе Лондона, основаннаго -- какъ сообщаютъ извѣстныя Шекспиру лѣтописи -- королемъ Людомъ, который возстановилъ разрушенный городъ тринобантовъ и назвалъ его своимъ именемъ.
   Стр. 346. Беларій:
   Иной бываетъ страшенъ
   Отсутствіемъ ума.
   Это мѣсто, очень важное для пониманія характера Клотена, возбуждаетъ разныя толкованія. Дословный переводъ текста былъ бы таковъ: "Ибо недостатокъ (defect) разсужденія часто бываетъ причиною страха". Между тѣмъ Шекспиръ очевидно -- и таково мнѣніе переводчика -- хотѣлъ сказать нѣчто противоположное: Клотенъ страшенъ потому, что безстрашенъ и безстрашенъ -- потому что глупъ. Поэтому издатели предлагаютъ весьма различныя исправленія этого явно испорченнаго текста. Деліусъ вслѣдъ за Теобальдомъ печатаетъ effect вм. defect, то есть: "дѣйствіе разсужденія бываетъ причиною страха" н т. д.
   Стр. 347. Арвирагъ:
   ...Лучше мнѣ бы,
   Въ шестнадцать лѣтъ стать вдругъ на шестьдесятъ.
   Одинъ изъ комментаторовъ видитъ въ этихъ словахъ доказательство пренебреженія Шекспира къ мелочной точности: Арвирагъ украденъ двадцать лѣтъ назадъ и потому не можетъ теперь быть шестнадцатилѣтнимъ. Однако, онъ можетъ сказать эту фразу, имѣя двадцать лѣтъ отъ роду.
   Стр. 348. Арвирагъ: Къ тебѣ носитъ все это будутъ пташки...
   Повѣрье, будто одна птичка (ruddock -- плистовка) трясогуска (латин.) покрываетъ непогребенныхъ покойниковъ мхомъ, часто упоминается y современниковъ Шекспира.
   Стр. 348. Гвидерій: Терсита трупъ Аякса трупу равенъ.
   При жизни презрѣнный Терситъ не могъ равняться съ мужественнымъ Аяксомъ; послѣ смерти ихъ бренные останки равны.
   Стр. 349. Беларій:
   Они, ночной омытые росой,
   Всѣхъ лучше для могилъ.
   Въ подлинникѣ слѣдуетъ фраза сыпьте на ихъ лица, пропущенная переводчикомъ, очевидно, по той причинѣ, что y обезглавленнаго трупа Клотена нѣтъ лица. Этотъ недосмотръ Шекспира впервые отмѣтилъ Мэлоне.
   Стр. 349. Имогена: Нѣтъ, все это сонъ! надѣюсь, это сонъ.
   Ходъ мыслей въ этомъ несвязномъ монологѣ Имогены таковъ: увидѣ въ трупъ, она успокаиваетъ себя надеждой, что видитъ все это во снѣ: вѣдь грезилось ей, что она жила въ пещерѣ, и все это оказалось "созданьемъ мозга". Однако, трупъ передъ нею. Тогда она ищетъ успокоенія въ томъ, что не только мысли, но и физическія чувства вводятъ людей въ заблужденіе:
   ...Все сонъ внутри меня и внѣ,
   И не въ мечтахъ, a въ чувствѣ.
   Но несмотря на всѣ эти попытки успокоить себя, ея страхъ растетъ -- и она убѣждается въ страшной дѣйствительности.
   Стр. 349. Имогена: Убійство въ небѣ?
   То есть: если убито созданіе столь божественное, то неужто и на небесахъ совершаются убійства?
   Проклятія отчаянной Гекубы
   На грековъ пусть разятъ тебя съ моими.
   То есть проклятія престарѣлой троянской царицы Гекубы, которыми она осыпала грековъ, перебившихъ ея сыновей.
   Стр. 350. Луцій: Ты показалъ себя такимъ на дѣлѣ,
   Показалъ себя вѣрнымъ, такъ какъ Фиделіо -- имя принятое Имогеной -- означаетъ вѣрный.
   Стр. 351. Пизаніо: Ботъ безъ руля несетъ домой теченье.
   Если счастіе благопріятствуетъ человѣку, то теченіе и безъ руля принесетъ его домой.
   Стр. 354. Постумъ:
   Имъ скорѣй пристало
   Подъ музыку плясать, чѣмъ биться въ сѣчѣ,
   Въ подлинникѣ говорится не о пляскѣ, a о состязаніи въ бѣгѣ, обычномъ y тогдашнихъ крестьянъ; объ ихъ простой одеждѣ, a не объ ихъ молодости говоритъ здѣсь Постумъ.
   Стр. 354. Постумъ:
   Съ лицомъ на видъ красивѣй всякой маски,
   Скрывающей стыдливость или прелесть.
   Лица обоихъ годились бы для масокъ, какія внѣ дома носили современницы Шекспира изъ стыдливости или для сохраненія цвѣта лица ("скрывающей... прелесть").
   Стр. 355. 1-й тюремщикъ:
   Теперь тебя никто здѣсь не украдетъ:
   Пасись, коль есть трава.
   По замѣчанію Джонсона, здѣсь тюремщикъ намекаетъ на обыкновеніе приковывать пасущихся лошадей за ногу.
   Стр. 355. Постумъ: A боги, вѣдь, добрѣй.
   Это мѣсто возбуждаетъ разныя толкованія. Деліусъ объясняетъ: простымъ заявленіемъ, что проступки мучаютъ ихъ, могутъ дѣти умилостивить своихъ земныхъ, "временныхъ" отцовъ; боги въ своей добротѣ не удовлетворяются этимъ и въ интересахъ грѣшника -- требуютъ истиннаго раскаянія. Другіе понимаютъ эти слова иначе: Постумъ старается успокоить себя убѣжденіемъ, что, хотя онъ не можетъ исправить невозмѣстимое, онъ можетъ еще искупить его; если суровые заимодавцы удовлетворяются частью долга, то милостивые боги, получивъ отъ него все, что онъ въ силахъ дать, конечно, помилуютъ его:
   Возьмите же меня, какъ свой чеканъ.
   Если въ обиходѣ не взвѣшиваютъ каждую монету, но принимаютъ ее по вычеканеннымъ на ней знакамъ, то тѣмъ болѣе должны боги принять малоцѣнную жизнь Постума, вычеканенную ими самими.
   Теперь къ тебѣ въ молчаньи обращусь.
   Съ богами онъ говорилъ громко, съ Имогеной молча. По мнѣнію Деліуса, логическое удареніе падаетъ въ этой фразѣ на слово тебѣ.
   Стр. 356. Торжественная музыка. Видѣніе.
   Въ вступительной статьѣ (стр. 302) уже указано общее мнѣніе всѣхъ критиковъ, что сцена видѣнія Постума принадлежитъ не Шекспиру; въ доказательство приводятъ стиль этой сцены, ея риѳмованный стихъ и внѣшнюю сложность ея постановки, мало соотвѣтствующіе художественнымъ и сценическимъ средствамъ великаго поэта. Должно однако отмѣтить, что Деліусъ не раздѣляетъ этого мнѣнія; эта, якобы вставленная впослѣдствіи, сцена необходима для развитія дѣйствія; ея стиль -- обычный условный стиль традиціонныхъ "масокъ", т.-е. миѳологическихъ или аллегорическихъ представленій. Въ "Бурѣ" мы находимъ такую же "Masque", столь же подлинную и дающую намъ возможность отнести созданіе "Цимбелина" къ одной эпохѣ съ "Бурей".
   Стр. 356. Мать:
   Луцина мнѣ не помогла
   И я въ мукахъ умерла.
   Луцина -- богиня дѣторожденія. Мать Постума умерла отъ родовъ.
   Стр. 356. Младшій братъ:
   храня Тенанція права
   И честь земли своей.
   Тенанцій -- отецъ Цимбелнна.
   Стр. 357. Сициній:
   Сводъ мраморной сомкнулся.
   Небосводъ не разъ называется y Шекспира мраморнымъ.
   Стр. 357. Постумъ: ...Но въ ней
   Подобіе судьбы моей несчастной.
   Прорицаніе непонятно, но самая темнота его есть символъ странной, непослѣдовательной судьбы Постума.
   Давно готовъ, почти ужъ пережарился.
   Постумъ говоритъ о себѣ, какъ о блюдѣ, изготовленномъ для того, чтобы его съѣлъ кто-то.
   Стр. 358. Тюремщикъ: Ну, такъ ваша смерть съ глазами, я никогда не видывалъ, чтобъ ее такъ писали.
   Смерть изображается въ видѣ скелета съ пустыми впадинами вмѣсто глазъ.
   Стр. 358. Цимбелинъ: (Беларій, Гвидерій и Арвирагъ становятся на колѣни Цимбелинъ посвящаетъ ихъ въ рыцари).
   Эта ремарка прибавляется далеко не всѣми изданіями. Въ подлинникѣ сказано: "Склоните колѣни. Встаньте, какъ мои рыцари, съ поля битвы". Деліусъ полагаетъ, что они посвящены въ рыцари еще на полѣ сраженія. Анахронизмъ посвященія древняго британца въ рыцари заимствованъ y Голиншеда, который разсказываетъ, какъ Цезарь въ Римѣ посвятилъ въ рыцари Цимбелина.
   Стр. 359. Цимбелинъ: Такъ взвѣсь теперь судьбу свою.
   То есть, приготовься къ смерти. Цимбелинъ, несомнѣнно, обращается не къ одному римскому полководцу, но ко всѣмъ военноплѣннымъ:
   Стр. 359. Имогена:
   Тутъ есть другое; вижу я, оно
   Страшнѣе смерти мнѣ .
   Она говоритъ о судьбѣ Постума.
   Стр. 361. Іахимо: Однажды въ Римѣ -- о, несчастный часъ и т. д.
   Разсказъ Іахимо не вполнѣ совпадаетъ съ д. I., сц. 5, гдѣ Постумъ совсѣмъ не описываетъ красоты Имогены и другіе собутыльники также не изображаютъ своихъ красавицъ. Но все это дѣйствительно происходитъ въ новеллѣ Боккаччіо, которою пользовался Шекспиръ.
  
  
вами,
             Чѣмъ вы со мной: сестру вы звали братомъ
             А я, сестра, какъ должно, назвала
             Васъ братьями.
   Цимбелинъ.           Какъ!-- развѣ вы встрѣчались?
   Арвирагъ. Да, государь.
   Гвидерій.                     И полюбили сразу
             Другъ друга всѣ. Такъ было до минуты,
             Когда ее умершей мы сочли.
   Корнелій. Царицы ядъ былъ этому причиной.
   Цимбелинъ. Могло ли быть предчувствіе чуднѣй?
             Когда жъ о всемъ узнаю я подробно?
             Изъ быстрыхъ словъ, какія слышалъ я,
             Понятно мнѣ, что есть, о чемъ вамъ много
             Поразсказать. (Иможенѣ). Гдѣ ты жила, и какъ
             На службу взять тебя могъ плѣнный Луцій?
             Гдѣ съ братьями своими ты сошлась?
             Зачѣмъ свой домъ покинула внезапно?
             Отвѣть на все. (Беларію и сыновьямъ).
                       А вы должны всѣ трое
             Намъ разсказать, что побудило васъ,
             Придя сюда, принять участье въ битвѣ,
             Равно и всѣ подробности, какія
             Отъ васъ узнать мы захотимъ еще.
             Но, впрочемъ, здѣсь разспрашивать не мѣсто
             И часъ не тотъ.-- Смотрите, вотъ Постумъ:
             За Иможену держится съ восторгомъ,
             Какъ якорь, онъ; она же на него,
             На насъ на всѣхъ, на братьевъ и на Кая
             Изъ свѣтлыхъ глазъ потоки мечетъ искръ,
             Какъ молній рядъ, но молній безопасныхъ.
             Такой огонь приноситъ только радость,
             И тѣмъ же ей мы отвѣчаемъ всѣ.
             Идемте въ храмъ; воскуримъ дымъ кадильный
             До сводовъ въ немъ. (Беларію). А ты считайся братомъ
             Мнѣ навсегда.
   Иможена.           А мнѣ вторымъ отцомъ.
             Могла достичь до нынѣшняго счастья
             Благодаря тебѣ вѣдь только я!
   Цимбелинъ. Всѣ веселы; ждетъ горе только плѣнныхъ;
             Такъ пусть прольется милость и на нихъ.
             Хочу я имъ въ восторгѣ нашемъ общемъ
             Доставить часть.
   Иможена (Луцію). Я услужила вамъ,
             Какъ видите еще, достойный Луцій.
   Луцій. Пошли вамъ небо счастье навсегда.
   Цимбелинъ. Какъ кстати былъ теперь бы между нами
             И тотъ храбрецъ, который дрался въ битвѣ
             Такъ доблестно. Его бы наградить
             Умѣлъ король.
   Постумъ (выступая). Тотъ воинъ -- я;-- сражаясь,
             Одѣлся я умышленно въ одежду
             Простого бѣдняка. Я этимъ средствомъ
             Преслѣдовалъ намѣченную цѣль;
             Но то былъ я дѣйствительно. Вамъ можетъ
             О томъ сказать Якимо; онъ лежалъ
             Во прахѣ предо мной и тѣмъ, что живъ,
             Обязанъ мнѣ.
   Якимо (преклоняя колѣни). И предъ тобой склоняюсь
             Вторично я, хотя не мечъ сразилъ
             Меня теперь, но собственная совѣсть.
             Я жизнь мою, покрытую стыдомъ,
             Отдать тебѣ готовъ по доброй волѣ.
             Но возвратить сначала долженъ я
             Тебѣ кольцо съ браслетомъ той вѣрнѣйшей
             Изъ всѣхъ принцессъ, какія лишь клялись
             Въ любви и вѣрности.
   Постумъ.           Не преклоняйся.
             Власть надъ тобой я выкажу пощадой,
             А месть -- забвеньемъ прошлаго грѣха.
             Ты будешь жить; но поступай съ другими
             Честнѣй впередъ.
   Цимбелинъ.           Достойный приговоръ!
             Нашъ зять намъ далъ примѣръ великодушья,
             А потому мы изрекаемъ сами
             Прощенье всѣмъ.
   Арвирагъ (Постуму). Ты помогалъ намъ въ битвѣ,
             Какъ будто былъ намъ точно кровный братъ;
             Такъ будь же имъ.
   Постумъ.           Слугой навѣки, принцы,
             Я буду вамъ. (Луцію). Тебя жъ, воитель Рима,
             Я попрошу велѣть сюда призвать
             Гадателя... Явился нынче ночью
             Юпитеръ мнѣ. Сошелъ съ небесной тверди
             Онъ на орлѣ, и съ нимъ явились духи
             Моихъ умершихъ близкихъ. Пробудясь,
             Я на груди своей увидѣлъ книгу
             Съ чертами столь таинственныхъ письменъ,
             Что я не могъ уразумѣть ихъ смысла
             Пусть мудрый мужъ свое покажетъ знанье,
             Прочтя ихъ намъ.
   Луцій.                     Гдѣ Филармоній?
   Предвѣщатель.                               Здѣсь.
   Луцій. Скажи, прочтя, что можетъ это значить?
   Предвѣщатель (читаетъ): "Когда львенокъ будетъ, самъ того не ожидая, обнять струей нѣжнаго воздуха; когда вѣтви, отсѣченныя отъ могучаго кедра и много лѣтъ считавшіяся умершими, оживутъ, чтобъ прирасти къ своему родному стволу, и зазеленѣютъ снова -- тогда кончатся страданія Постума, и счастливая Британія зацвѣтетъ для мира и благополучія".
             Тотъ львенокъ -- Леонатъ,-- мнѣ говоритъ
             Его такъ имя: Leo natns значитъ --
             Рожденный львомъ. Воздушною струей
             Должны признать мы дочь твою, властитель.
             Изъ слова mollis aer -- нѣжный воздухъ
             Возникло слово mullier, что значитъ
             Жена иль женщина. Она, согласно
             Съ тѣмъ, что сказалъ оракулъ, обняла
             При насъ при всѣхъ нежданно здѣсь Постума.
   Цимбелинъ. Тутъ точно есть, я вижу, тайный смыслъ.
   Предвѣщатель. Могучій кедръ -- ты, славный Цимбелинъ;
             Твои жъ сыны -- отсѣченныя вѣтви.
             Считали ихъ въ теченье многихъ лѣтъ
             Мы мертвыми, съ тѣхъ поръ, когда Беларій
             Похитилъ ихъ;-- теперь, воспрянувъ къ жизни,
             Они сраслись съ могучимъ кедромъ вновь,
             Суля странѣ довольство, миръ и счастье.
   Цимбелинъ. Да будетъ такъ, и съ мира мы начнемъ!
             Хотя побѣду праведные боги
             Послали намъ, но подчиняюсь я
             Вновь Цезарю. Ты, Луцій, передашь
             Ему о томъ. Ту дань, какую мы
             Платили вамъ доселѣ, будемъ также
             Платить и впредь. Мы отказали въ ней
             Лишь по совѣтамъ злобной королевы,
             За что судьбы тяжелая рука
             Послала ей погибель вмѣстѣ съ сыномъ.
   Предвѣщатель. Рукой боговъ настроена была
             Гармонія свершившагося мира!
             Едва потухъ свирѣпый пылъ войны,
             Запретный смыслъ чудеснаго явленья,
             Которое предъ битвой объяснялъ
             Я Луцію -- успѣлъ ужъ оправдаться.
             Я видѣлъ сонъ, что римскій нашъ орелъ,
             Изъ горныхъ странъ паря въ страну восхода,
             Исчезъ въ сіяньи солнечныхъ лучей.
             Понятенъ смыслъ: орелъ тотъ былъ нашъ Цезарь,
             И съ нимъ союзъ связалъ вновь Цимбелинъ,
             Чей славный тронъ сверкаетъ на востокѣ.
   Цимбелинъ. Хвала богамъ! Волнами ѳиміама
             Почтимъ мы ихъ съ священныхъ алтарей 99).
             Объявятъ пусть всѣмъ подданнымъ о мирѣ.
             Идемъ домой.-- Со стягомъ славнымъ Рима
             Британскій дружно вѣять будетъ стягъ.
             Направимъ мы по улицамъ столицы
             Свои шаги къ Юпитеру во храмъ.
             Скрѣпимъ тамъ миръ;-- ни разу свѣтъ не видѣлъ,
             Чтобъ люди миръ такъ заключали вдругъ,
             Не смывъ слѣда кровавой распри съ рукъ.
   

ПРИМѢЧАНІЯ.

   1. Цимбелинъ напечатанъ въ первый разъ въ in folio 1623 года. Текстъ раздѣленъ на акты и на сцены, чего мы не встрѣчаемъ въ нѣкоторыхъ другихъ пьесахъ, и вообще напечатанъ лучше многихъ пьесъ этого паданія.
   2. Переведено буквально -- "our bloods no more obey the heavens", т.-е. наша кровь не болѣе повинуется небесамъ. Смыслъ этой фразы подвергался многимъ толкованіямъ. Уарбёртонъ подъ словомъ"небеса" понималъ погоду и объяснялъ смыслъ тѣмъ, что состояніе нашего здоровья (крови) зависитъ отъ погоды. Другіе комментаторы (Ганмеръ) замѣняли слово "blood" -- кровь, словомъ "looks" -- взгляды, т.-е. что мы съ покорностью смотримъ на небеса. Мнѣ кажется, буквальный смыслъ понятенъ и безъ разъясненій, если подъ словомъ blood -- кровь понять наше тѣло и плоть, т.-е. самихъ себя. Тогда смыслъ будетъ, что мы (т.-е. люди) не такъ покорны волѣ неба, какъ... и т. д. Переводъ сдѣланъ въ этомъ смыслѣ.
   3. Въ подлинникѣ: "to bad for bad report", т.-е. буквально: онъ слишкомъ дуренъ даже для дурныхъ случаевъ.
   4. Въ подлинникѣ: "I do extend bim", т.-е. я растягиваю его,-- въ смыслѣ: развертываю предъ глазами хорошія его качества.
   5. Кассибеланъ, сынъ Люда, короля южной Британіи, счастливо отразилъ нападеніе римлянъ при Юліѣ Цезарѣ, но при его племянникѣ, Тенанціѣ, счастье обратилось противъ британцевъ, и они были принуждены платить римлянамъ дань. Цимбелинъ былъ сыномъ Тенанція.
   6. Имя Posthumus значитъ -- позднѣйшій. Въ этомъ намекъ, что Постумъ былъ рожденъ послѣ смерти отца. Leonatus -- рожденный львомъ.
   7. Представляется страннымъ, какъ придворный Цимбелина могъ не знать семейнаго положенія своего короля и разспрашиваетъ о его дѣтяхъ. Подобныхъ мелочныхъ несообразностей можно, впрочемъ, встрѣтить у Шекспира множество.
   8. Въ подлинникѣ: "and I shall here abide the hourly shot of angry eyes", т.-е. буквально: я буду здѣсь ждать выстрѣла гнѣвныхъ глазъ.
   9. Намекъ на то, что для выдѣлки чернилъ употреблялась бычья желчь.
   10. Буквальный смыслъ подлинника здѣсь недовольно ясенъ.-- "I never do him wrong, but he does buy my injuries to be friends", т.-е. подстрочно: я ему (королю) никогда не дѣлала зла, но онъ и мои оскорбленія покупаетъ, какъ добрыхъ друзей.
   11. Въ подлинникѣ сказано просто: "in Afric", т.-е. въ Африкѣ; но смыслъ безъ сомнѣнія тотъ, что Иможена желаетъ Постуму сразиться съ Клотеномъ тамъ, гдѣ никто имъ не помѣшаетъ, т.-е. въ пустынномъ мѣстѣ, въ противоположность дворцу Цимбелина, гдѣ сражающихся розняли придворные. Редакціи перевода приданъ этотъ смыслъ. Иного объясненія этого темнаго мѣста сдѣлано не было.
   12. Въ подлинникѣ: "we had very many there could behold the sun with as firm eyes as he", т.-е. буквально: у насъ было много людей, которые могли смотрѣть на солнце такъ же прямо, какъ онъ. Это присловье равнозначуще съ употребленнымъ въ редакціи перевода. Соотвѣтственной поговорки по-русски нѣтъ.
   13. Въ подлинникѣ: "you are а friend and therein the wiser", т.-е. буквально: вы другъ и потому благоразумны. Уарбертонъ полагалъ слово другъ (friend) здѣсь неимѣющимъ смысла и предлагалъ замѣнить его выраженіемъ:-- "afraid", т.-е. вы испуганы. Но мнѣ кажется, что и буквальный смыслъ совершенно понятенъ, если слову другъ придать смыслъ: близкій человѣкъ. Тогда фраза будетъ значить: вы, какъ близкій человѣкъ дѣлу, говорите о немъ съ благоразумною осторожностью.
   14. Королева, говоря, что она хочетъ испробовать ядъ на существахъ, не стоящихъ быть повѣшенными, прибавляетъ въ скобкахъ -- "but none human", т.-е. но не людскихъ (подразумѣвается существахъ). Очень можетъ быть, что подъ этимъ выраженіемъ подразумѣваются рабы, жизнь которыхъ, по тогдашнихъ понятіямъ, совершенно зависѣла отъ воли господъ.
   15. Въ подлинникѣ: "the Arabian bird", т.-е. аравійская птица (фениксъ).
   16. Въ подлинникѣ къ слову: французъ прибавлено выраженіе -- "an eminent monsieur", т.-е. знатный господинъ. Французское слово: monsieur, будучи сохранено въ редакціи русскаго перевода, придало бы ему комическій оттѣнокъ, какого нѣтъ въ подлинникѣ. Тогда было въ модѣ пестрить разговорную англійскую рѣчь иноземными итальянскими и французскими словами.
   17. Въ подлинникѣ: "what both you spur and stop", т.-е. буквально: то, о чемъ вы вмѣстѣ говорите и останавливаетесь.
   18. Въ подлинникѣ: "should I slaver with lips", т.-е. буквально: неужели бы сталъ я слюнить губами (въ смыслѣ цѣловать).
   19. Въ изданіи in folio напечатано: "that play with all infirmities for gold", т.-е. буквально: играющихъ (въ смыслѣ рискующихъ получить) на всевозможныя болѣзни за золото. Колльеръ въ своемъ исправленномъ по замѣткамъ найденнаго имъ стариннаго экземпляра ставитъ вмѣсто слова "play" -- "рау", и тогда смыслъ фразы будетъ: которыя платятъ болѣзнями за золото. Такая перемѣна едва ли улучшаетъ текстъ, и потому въ редакціи перевода удержанъ первый смыслъ.
   20. Въ подлинникѣ: "should he make you live betwixt cold sheets", т.-е. буквально: неужели бы онъ заставилъ васъ спать между холодными простынями.
   21. По in folio: "I condemn my ears", т.-е., я произношу приговоръ моимъ ушамъ.-- Колльеръ вмѣсто "condemn" ставитъ слово "contemn" -- и тогда смыслъ будетъ: я презираю мои уши, или "стыдъ моимъ ушамъ". Такое толкованіе дѣйствительно упрощаетъ смыслъ фразы и потому принято для редакціи перевода.
   22. Въ подлинникѣ: "the love I bear him made me to fan you thus, but the gods made you chaff-less", т.-е. буквально: любовь къ нему побудила меня провѣять васъ такимъ образомъ, но боги создали васъ безъ мякины.
   23. Въ этой пьесѣ имена Галліи и Франціи употребляются безразлично. Послѣднее, конечно, анахронизмъ. Такихъ географическихъ анахронизмовъ у Шекспира множество.
   24. Въ этой репликѣ дворянинъ употребляетъ слово "crop", т.-е. стричь или обрубать, что нѣкоторые переводчики понимаютъ буквально и переводятъ слова дворянина: "ему бы не слѣдовало обрубать имъ ушей".-- Я полагаю, что смыслъ именно тотъ, какой приданъ редакціи перевода, такъ какъ до дѣйствительно отрубленныхъ ушей въ игрѣ Клотена съ дворянами едва ли могло дойти.
   25. Намекъ на то, что шапки шутовъ и придворныхъ дураковъ украшались пѣтушьимъ гребнемъ.
   26. Въ подлинникѣ игра словъ: первый дворянинъ называетъ прибывшаго ко двору: "stranger", т.-е. чужестранецъ, а второй называетъ самого Клотена "Strange fellow", что значитъ: странный человѣкъ (въ переносномъ смыслѣ: недальній или глупый) и остритъ на его счетъ, говоря, что удивительно, если бъ онъ зналъ о прибытіи чужестранца (stranger), будучи идіотомъ (strange) самъ.
   27. Намекъ на исторію Тарквинія, обезчестившаго супругу Коллатина, Лукрецію, къ которой онъ точно также пробрался ночью. Исторія эта разработана Шекспиромъ въ поэмѣ того же имени.
   28. Въ подлинникѣ Якимо называетъ сонъ -- "ape of death", т.-е. обезьяна смерти.
   29. Разсказъ "Прогній и Филомела" помѣщенъ въ шестой книгѣ Овидіевыхъ превращеній.
   30. Колесница ночи изображалась запряженной драконами, вслѣдствіе того, что змѣи спятъ съ открытыми глазами и потому считались эмблемой бодрствованія.
   31. Стивенсъ полагаетъ, что пѣсня эта сочинена Георгомъ Пилемъ и только введена Шекспиромъ въ свою драму. Вотъ ея буквальный переводъ: "Слушай! слушай! жаворонъ поетъ у дверей неба. Всталъ Ѳебъ и ведетъ своихъ коней на водопой росы, источаемой чашечками цвѣтовъ. Зажмурившіеся ноготки открываютъ золотые глазки. Со всѣмъ этимъ, что такъ прекрасно, пробудись и ты, моя красавица! Пробудись! пробудись!" -- Мнѣніе, что пѣсня эта не Шекспира, подкрѣпляется тѣмъ, что смыслъ ея, очень игривый и живой, идетъ совершенно въ разрѣзъ съ характеромъ глупаго Клотена.
   32. Въ подлинникѣ: "some more time must wear the print of ins remembracee out", т.-е. черезъ нѣсколько времени оттискъ его памяти сотрется.
   33. Во всей роли Цимбелина проведена мысль, что онъ лично вовсе не тяготился вассальными отношеніями къ Риму и, напротивъ, ему сочувствовалъ, какъ человѣкъ, понимающій плоды цивилизаціи. (См. критическій этюдъ). Въ этомъ разъясненіи вопроса Шекспиръ распространилъ мысль, выраженную въ хроникѣ Голлиншеда.
   34. Въ подлинникѣ: "what, if I do line one of their hands", т.-е., что. если я попробую смазать одной изъ нихъ (прислужницъ) руку.
   35. По изданію in folio этотъ вопросъ дѣлаетъ Постумъ. Мэлоне измѣнилъ сценарій, передавъ вопросъ Филарію, при чемъ справедливо руководствовался мыслью, что Постумъ въ это время занятъ чтеніемъ письма Иможены.
   36. Свиданье, на которомъ Антоній сошелся въ первый разъ съ Клеопатрой, произошло на рѣкѣ Циднѣ. Въ Шекспировой драмѣ "Антоній и Клеопатра" есть великолѣпное описаніе этого эпизода.
   37. Въ описаніи комнаты Иможены изображено богатое убранство будуаровъ знатныхъ дамъ XVI вѣка, что, конечно, анахронизмъ. Но иначе Шекспиръ долженъ былъ бы помѣстить Имошену въ бревенчатомъ домѣ, гдѣ рядомъ съ комнатами владѣльцевъ устраивались стойла для быковъ и закуты для свиней и барановъ.
   38. Клятва въ Шекспирово время считалась чрезвычайно важнымъ актомъ, и ей довѣрялись вполнѣ. На этомъ основаніи Якимо въ началѣ сцены говоритъ, что онъ готовъ, пожалуй, поклясться, но что, вѣроятно, Постумъ этого не потребуетъ, потому что доказательства его будутъ вѣски и безъ клятвы.
   39. Въ Шекспирово время слуги знатныхъ господъ, вступая къ нимъ на службу, давали такую же клятву вѣрности, какъ и вступавшіе на службу короля.
   40. Въ подлинникѣ: "spare your arithmetic", т.-е. буквально: избавьте меня отъ вашей ариѳметики, т.-е. отъ перечисленія вашихъ доказательствъ.
   41. Въ подлинникѣ Якимо названъ: "yellow", т.-е. желтый. Неизвѣстно, что хотѣлъ выразить Шекспиръ этимъ эпитетомъ, страстный ли пылъ Якимо, или можетъ-быть, смуглый цвѣтъ лица, такъ какъ Якимо былъ уроженецъ юга. Шекспиръ иногда употреблялъ названіе цвѣтовъ для опредѣленія душевныхъ свойствъ; такъ, ревность неоднократно называется у него желтой, а молодость зеленой.
   42. Въ прежнихъ изданіяхъ здѣсь стоитъ выраженіе "а Jarmen one"; слово Jarmen не имѣетъ смысла, а потому позднѣйшіе издатели, напр., Нейтъ, сдѣлали поправку: "German", т.-е. нѣмецъ. Но и эта поправка невѣрна, потому что Якимо не нѣмецъ, а итальянецъ. Колльеръ въ своемъ изданіи удачнѣе замѣнилъ это слово выраженіемъ: "foaming", т.-е. пѣнящійся или горячій. Въ этомъ смыслѣ сдѣланъ и переводъ.
   43. Выраженіе это переведено буквально. Конечно, на русскомъ языкѣ оно нѣсколько вульгарно для переговоровъ съ послами, но вульгарность эта оправдывается тѣмъ, что слова эти говоритъ грубый Клотенъ.
   44. Въ первомъ изданіи вмѣсто слова "rocks" -- скалы стоитъ "oaks" -- дубы. Поправка "rocks" сдѣлана Ганмеромъ, и она, безъ сомнѣнія, оправдывается смысломъ всей фразы.
   45. Въ этихъ словахъ королевы намекъ на зыбучія песчаныя мели, существующія въ нѣкоторыхъ мѣстахъ около англійскихъ береговъ. Мели эти опасны тѣмъ, что онѣ втягиваютъ попавшіе на нихъ предметы въ бездонную пучину.
   46. Городъ Людъ (нынѣшній Лондонъ) былъ основанъ королемъ Людомъ, старшимъ братомъ Кассибелана.
   47. Намекъ на то, что Юлій Цезарь имѣлъ горбатый носъ.
   48. По лѣтописи Голлиншеда, Мульмуцій былъ первымъ королемъ Британіи и принялъ этотъ титулъ въ 3829 году отъ сотворенія міра. Онъ издалъ много хорошихъ законовъ, которые были впослѣдствіи переведены съ британскаго языка на латинскій, а еще позднѣе, при Альфредѣ Великомъ -- на англійскій. Исторія его разсказана въ 1-й главѣ 3-й книги Голдиншедовой хроники.
   49. Этотъ анахронизмъ о посвященіи Цимбелина въ рыцари Августомъ находится и въ Голдиншедовой хроникѣ.
   50. Возстаніе паннонцовъ и далматовъ было не при Цимбелинѣ, но при отцѣ его -- Тенанціѣ.
   51. Итальянцы считались въ Шекспирово время особенно искусными въ приготовленіи ядовъ и вообще склонными къ тайнымъ злодѣйствамъ.
   52. Въ подлинникѣ: "а franklin's housewife", т.-е. жена френклейна. Френклейнами называли въ то время зажиточныхъ землевладѣльцевъ, которые хотя и не принадлежали къ аристократіи, но стояли по способностямъ и развитію выше обыкновенныхъ земледѣльцевъ. Такого рода личность прекрасно изображена въ Кентерберійскихъ разсказахъ Чоусера. На русскомъ языкѣ нѣтъ слова, которое выражало бы это понятіе, и потому въ редакціи перевода употреблено выраженіе: горожанка. Смыслъ подлинника передается при этомъ вполнѣ, такъ какъ главная мысль Имошены состоитъ именно въ томъ, что она хочетъ, переодѣвшись, не походить на королевскую дочь.
   53. Въ первомъ изданіи стоитъ: "sleep boys", т.-е. спите, дѣти. Такая редакція явно не имѣетъ смысла, соотвѣтствующаго дальнѣйшей рѣчи Беларія. Вслѣдствіе этого Роу въ своемъ изданіи перемѣнилъ слово sleep на see -- смотрите.
   54. Великаны, колдуны и прочія тому подобныя личности средневѣковыхъ новеллъ считались невѣрными, подобно сарацинамъ, вслѣдствіе чего Беларій и представляетъ ихъ себѣ носящими чалмы.
   55. Въ подлинникѣ Гвидерій называетъ жизнь, какую ведутъ они: "travelling abed", т.-е. буквально: путешествіе въ постель. Я полагаю, что выраженіе: "мечта во снѣ" лучше всего объясняетъ смыслъ этихъ словъ.
   56. Въ подлинникѣ: "our cage we make а quire", т.-е. буквально: кашу клѣтку дѣлаемъ нашимъ клиросомъ (для пѣнія).
   57. Въ подлинникѣ Веларій говоритъ, что въ пустынѣ онъ -- "paid more pions debts to heaven", т.-е. заплатилъ болѣе благочестивыхъ долговъ небу (въ смыслѣ: усерднѣй молился и каялся).
   58. Здѣсь непереводимая игра значеніемъ словъ: "tender" -- подавать и "untender" -- сурово.
   59. Синонъ -- лживый грекъ, который притворными слезами о своихъ несчастьяхъ убѣдилъ троянцевъ ввезти въ городъ деревяннаго коня со скрытыми въ немъ греческими воинами.
   60. Всѣми этими монологами Пизаній хочетъ убѣдить Иможену переодѣться въ мужское платье, чтобъ имѣть возможность свободнѣе путешествовать.
   61. Хотя Пизаній не говоритъ прямо, на какую должность Иможена должна поступить къ Луцію, но изъ послѣдней фразы можно догадаться, что онъ разсчитываетъ на ея умѣнье играть или пѣть. Этимъ обыкновенно занимались въ Шекспирово время мальчики-пажи, служащіе у знатныхъ господъ.
   62. Пизаній подаетъ здѣсь Клотену письмо Постума къ Иможенѣ, которымъ онъ зоветъ ее пріѣхать въ Мильфордъ.
   63. Въ подлинникѣ Беларій говоритъ: "the swet of industry would dry and die but for the end it works to", т.-е. буквально: потъ старанья осушается и умираетъ только достиженіемъ того, чего мы добивались.
   64. Въ подлинникѣ выраженіе: "woman's fоtness cornes by fоts", т.-е. ладъ съ женщиной достигается подлаживаньемъ къ ея капризамъ.
   65. Въ подлинникѣ: "not so citizen а wanton", т.-е., я не изнѣженный горожанинъ. Смыслъ тотъ, что жители городовъ считались болѣе избалованными сравнительно съ грубыми земледѣльцами.
   66. Въ подлинникѣ Арвирагъ употреблялъ выраженіе: "I yoke me in my good brother's fault", т.-е. буквально: я впрягаю себя въ одинъ проступокъ съ моимъ братомъ, т.-е. думаю объ этомъ дѣлѣ совершенно, какъ онъ.
   67. Почему здѣсь употреблено имя Юноны, и какое отношеніе имѣетъ ея болѣзнь къ поварскому искусству -- въ подлинникѣ не разъяснено. Очень вѣроятно, что слово Юнона надо понимать въ общемъ смыслѣ: богиня. Тогда метафора дѣлается совершенно ясной. Въ Шекспирово время подъ вліяніемъ эпохи Возрожденія имена олимпійскихъ божествъ употреблялись очень часто даже въ обыкновенной разговорной рѣчи.
   68. Въ подлинникѣ Арвирагъ, дѣлая сравненіе горя съ дурной травой, называютъ его -- "stinking leder", т.-е. вонючая бузина.
   69. Горный Уэльскій край во время Шекспира былъ излюбленнымъ притономъ бродягъ и разбойниковъ.
   70. См. примѣчаніе 46.
   71. Въ подлинникѣ: "I'd let а parisli of such Cloten's blood", т.-е. буквально: я пустилъ бы кровь цѣлому приходу такихъ Клотеновъ.-- Слово приходъ употреблено въ смыслѣ толпы.
   72. Изъ этихъ словъ Арвирага можно особенно хорошо видѣть, какъ мало обращалъ вниманія Шекспиръ на мелочныя фактическія неточности и противорѣчія въ своихъ произведеніяхъ. Изъ первой сцены разговора двухъ придворныхъ мы узнаемъ, что Беларій похитилъ дѣтей Цимбелина двадцать лѣтъ тому назадъ; а въ настоящей сценѣ Арвирагу, по его собственнымъ словамъ, оказывается только шестнадцать лѣтъ. На такой примѣръ лучше всего можно указать тѣмъ слишкомъ усерднымъ критикамъ, которые опираются на каждую букву Шекспирова текста для доказательства своихъ личныхъ взглядовъ. Такъ, напримѣръ, сколько было споровъ о возрастѣ Гамлета, при чемъ критики, опираясь на слова могильщика, увѣряли, что неопытный датскій принцъ былъ зрѣлымъ тридцатилѣтнимъ мужчиной.
   73. Въ то время было народное повѣрье, что плистовка осыпала цвѣтами тѣла непогребенныхъ людей.
   74. Вотъ подстрочный переводъ этихъ стиховъ: "не бойся солнечнаго зноя, не страшись ярости зимнихъ бурь. Ты исполнилъ земное назначеніе и возвратился домой, получивъ свою награду. Золотые юноши и дѣвы должны распасться въ прахъ, такъ же, какъ и трубочисты (!) Не бойся наморщенныхъ бровей сильныхъ міра: ты перешагнулъ чрезъ угрозы тирановъ; не заботься объ одеждѣ и пищѣ: для тебя теперь дубъ то же, что тростникъ. Скипетръ, ученость, врачеванье -- все кончаетъ тѣмъ же и разсыпается въ прахъ.-- Не бойся сверканья молній и всеужасающихъ (all-dreaded) громовыхъ камней (thunder-stone); не бойся клеветы и позорящихъ словъ: ты покончилъ и съ весельемъ и со вздохами; любящіе юноши, равно какъ и всѣ, соединятся съ тобой и распадутся въ прахъ. Не потревожатъ тебя заклинанья и сила чародѣевъ; отъ тебя убѣгутъ неуспокоенные духи, и ничто злое къ тебѣ не приблизится. Покойся съ миромъ, и да будетъ прославлена твоя могила",.
   75. Здѣсь также одинъ изъ мелочныхъ Шекспировыхъ недосмотровъ. Беларій предлагаетъ осыпать лица умершихъ (faces) цвѣтами, а между тѣмъ Клотенъ -- безглавый трупъ.
   76. Имя Фиделій происходитъ отъ слова fides -- вѣрность. Передать этотъ смыслъ по-русски было невозможно.77. Въ подлинникѣ Иможена называетъ свои руки лопатами (pick-axes).
   78. Цимбелинъ говоритъ о своей захворавшей женѣ.
   79. Здѣсь придворный явно говоритъ неправду. Пизаній сопровождаетъ Иможену въ ея бѣгствѣ и потому не могъ быть въ этотъ день при дворѣ. Можетъ-быть, это также одинъ изъ мелочныхъ недосмотровъ автора.
   80. Здѣсь опять противорѣчіе въ словахъ Беларія съ предыдущей его рѣчью, когда онъ говорилъ, что въ войскѣ Димбелина ни его ни молодыхъ принцевъ никто не знаетъ.
   81. Арвирагъ заключаетъ эту реплику латинскимъ словомъ: amen.
   82. Шекспиръ въ своихъ пьесахъ, сюжетъ которыхъ заимствованъ изъ древняго міра, обыкновенно называетъ лицъ высшаго сословія: gentlemen, что переводится не совсѣмъ удачно словомъ дворяне. Но здѣсь прямо въ подлинникѣ стоитъ слово: lord, хотя это явный анахронизмъ.
   83. Въ подлинникѣ: "with faces fits for masks", т.-е. буквально: съ лицами, сдѣланными для масокъ. Смыслъ тотъ, что этимъ мальчикамъ приличнѣе было бы наряжаться, чѣмъ воевать. Буквальный переводъ затемнилъ бы этотъ смыслъ.
   84. Въ подлинникѣ: "like fragments in bard voyage", т.-е. какъ остатки (провизіи) въ трудномъ путешествіи.
   85. Эпизодъ о томъ, какъ старикъ съ двумя сыновьями рѣшили въ узкомъ горномъ проходѣ судьбу цѣлаго сраженія, заимствованъ Шекспиромъ изъ Голлиншедовой хроники;, но событіе это отнесено лѣтописцемъ къ другой эпохѣ и къ другому государству, а именно къ войнѣ, бывшей въ 976 году между шотландцами и датчанами.
   86. Тюремщикъ, намекая на оковы Постума, сравниваетъ его съ стреноженною лошадью и потому говоритъ, что онъ можетъ, какъ лошадь, щипать подножный кормъ, если его найдетъ.
   87. Въ подлинникѣ здѣсь непереводимая игра значеніемъ слова "bond", которое значитъ оковы и долгъ. Постумъ, обращаясь къ богамъ, говоритъ: "cancel these cold bonds",-- что можно перевести: уничтожьте эти оковы, или: уничтожьте этотъ долгъ.
   88. Нѣкоторые коментаторы, ссылаясь на чисто-декоративное значеніе сцены сна Постума, полагаютъ, что сцена эта написана не Шекспиромъ и введена въ пьесу позднѣе. Если справедливо, что Шекспиръ рѣдко вводилъ въ свои произведенія сцены съ поверхностными, разсчитанными лишь для глазъ эффектами, то нельзя умолчать, что все-таки онъ ихъ вводилъ. Примѣры: сцена колдовства вѣдьмъ въ Макбетѣ и явленіе духовъ королевѣ Екатеринѣ въ Генрихѣ VIII. Но настоящая сцена, помимо декоративнаго эффекта, который, пожалуй, дѣйствительно напоминаетъ балаганъ, имѣетъ еще и внутреннее значеніе, связывающее ее съ основной идеей пьесы. Значеніе это заключается въ словахъ Юпитера, говорящаго, что излюбленные имъ люди должны вынесть испытаніе, и что рано или поздно судьба наградитъ пострадавшихъ. А въ этомъ, какъ подробно объяснено въ критическомъ этюдѣ, и заключается основная мысль пьесы. Поэтому едва ли можно присоединиться къ мнѣнію, будто эта сцена позднѣйшая вставка.
   89. Луцина была богиней, покровительствовавшей разрѣшенію отъ бремени женщинъ. Мать Постума намекаетъ своими словами, что рожденіе Постума стоило ей жизни.
   90. Оба старшіе брата Постума пали въ бою, служа въ войскѣ отца Цимбелина, Тенанція. Объ этихъ семейныхъ отношеніяхъ Постума подробно говорится въ разговорѣ двухъ придворныхъ въ 1-й сценѣ драмы.
   91. Смыслъ этого предсказанія объясняется въ послѣдней сценѣ драмы.
   92. Въ подлинникѣ: "I am the heir of his reward", т.-е. я самъ наслѣдникъ его награды, т.-е. имѣю право ее получить.
   93. Заставляя Цимбелина посвятить Беларія и его названныхъ дѣтей въ рыцари, Шекспиръ, конечно, впадаетъ въ анахронизмъ; но онъ введенъ былъ въ эту ошибку Голлиншедомъ, въ чьей лѣтописи сказано, что самъ Цимбелинъ получилъ санъ рыцаря въ Римѣ изъ рукъ Августа. Если такія ошибки встрѣчаются даже у серьезныхъ лѣтописцевъ, то можно ли строго относиться къ подобнаго рода промахамъ въ поэтическихъ произведеніяхъ?
   94. Въ подлинникѣ: "of girls and boys", т.-е. буквально: отъ дѣвочекъ и мальчиковъ, но подъ girls, вѣроятно, надо подразумѣвать женщинъ. Если бъ авторъ подразумѣвалъ подъ этимъ выраженіемъ только дѣтей, то было бы достаточно ограничиться этимъ однимъ словомъ.
   95. Въ подлинникѣ: "for feature laming the shrine of Venus, oi straight-pight Minerva's", т.-е. по наружности мы находили хромающими Венеру и статную Минерву.
   96. Въ подлинникѣ: "the gods throw stones of sulpliur on me", т.-е. пусть боги забросаютъ меня сѣрными камнями.
   97. Въ подлинникѣ: "am I а mother to the birth of three", т.-е. буквально: неужели я мать, разрѣшившаяся тройней.
   98. Въ подлинникѣ: "after this strange starting from your orbs", т.-е. буквально: послѣ такого страннаго удаленія изъ нашихъ орбитъ.
   99. Въ подлинникѣ: "and let our crooked smokes clims to theis nostrils from our bless'd altars", т.-е. пусть крутящійся дымъ съ нашихъ благословенныхъ алтарей вознесется къ ноздрямъ боговъ.
   
Ко всем произведениям автора К списку авторов