Книговод

Король Генрих V

Шекспир Вильям


ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
В. ШЕКСПИРА
ВЪ ПРОЗѢ И СТИХАХЪ

ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

Томъ четвертый

1) Король Генрихъ IV (Часть первая и вторая). 2) Король Генрих V.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ
КЪ ЖУРНАЛУ
"ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРѢНІЕ"
за 1893 ГОДЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДѢЕВА.
1893.

Томъ четвертый

1) Король Генрихъ IV (Часть первая и вторая). 2) Король Генрихъ V.

КОРОЛЬ ГЕНРИХЪ V.

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА

   Король Генрихъ V.
   Герцогъ Глостэръ, Герцогъ Бедфордъ, братья короля.
   Герцогъ Экзэтэръ, дядя короля.
   Герцогъ Іоркскій, двоюродный братъ короля.
   Графъ Сольсбюри.
   Графъ Уэстморлендъ.
   Графъ Уорикъ.
   Архіепископъ Кенторбэрійскій.
   Епископъ Эли.
   Графъ Кембриджскій, Лордъ Скрупъ, СэръТомасъ Грэй, заговорщики противъ короля.
   Сэръ Томасъ Эрпинэмъ, Гауръ, Флюэлленъ, Мекморрисъ, Джеми, офицеры королевской армии.
   Бетсъ, Кортъ, Уильямсъ, солдаты той-же арміи.
   Нимъ, Бардольфъ, Пистоль, бывшіе слуги Фольстэфа, теперь солдаты той-же арміи.
   Мальчикъ, прислуживающій имъ.
   Герольдъ.
   Хоръ.
   Карлъ VI,король Франціи.
   Людовикъ, дофинъ.
   Герцогъ Бургундскій.
   Герцогъ Орлеанскій.
   Герцогъ Бурбонскій.
   Коннэтабль Франціи.
   Рамбуръ, Гранпрэ, французскіе дворяне.
   Правитель Арфлера.
   Монжуа, французскій герольдъ.
   Изабелла, королева Франціи.
   Катарина, дочь Карла и Изабеллы.
   Алиса, придворная дама, приближенная принцессы Катарины.
   Куикли, содержательница харчевни и жена Пистоля.
  

Придворные лорды и дамы, офицеры, французскіе и англійскіе солдаты, послы, гонцы и свита.

Дѣйствіе происходитъ то въ Англіи, то во Франціи.

  

ХОРЪ.

  
   Хоръ. О, зачѣмъ нѣтъ у меня къ услугамъ огненной музы, которая умѣла бы возноситься до самыхъ лучезарныхъ небесъ изобрѣтательности! Зачѣмъ у меня вмѣсто сцены нѣтъ цѣлаго королевства, вмѣсто актеровъ, настоящихъ принцевъ и, вмѣсто зрителей нашего представленія, настоящихъ вѣнценосцевъ. Тогда всѣ узрѣли-бы войнолюбиваго Генриха въ настоящемъ его свѣтѣ; самъ онъ имѣлъ бы видъ Марса, а у ногъ его, въ ожиданіи быть употребленными въ дѣло, словно псы на сворѣ, ползали-бы голодъ мечъ и огонь. Но простите, снисходительные зрители, что авторъ, съ самонадѣяннымъ и далеко не совершеннымъ умомъ, дерзнулъ показывать вамъ такой возвышенный предметъ съ ничтожныхъ подмостокъ. Развѣ можетъ нашъ жалкій курятникъ вмѣстить въ себѣ обширныя поля Франціи? въ состояніи-ли мы въ нашемъ деревянномъ и тѣсномъ нулѣ вмѣстить хоть-бы одни шлемы, переполнившіе ужасомъ воздухъ подъ Азэнкуромъ? Да, простите! но если такое значительное число, какъ милліонъ, выраженное въ крючковатыхъ цыфрахъ, можетъ безъ малѣйшаго труда помѣщаться на крошечномъ клочкѣ бумаги, почему бы и намъ, мелкимъ цыфрамъ, изъ которыхъ состоитъ громадное число милліоновъ, не попытаться призвать на помощь ваше воображеніе? Попытайтесь представить себѣ, что пространство, опоясанное этими стѣнами, вмѣщаетъ въ себѣ два великія и грозныя государства, берега которыхъ почти соприкасаются, и ихъ одно отъ другого отдѣляетъ только узкій, хотя и опасный рукавъ океана. Пополните своимъ воображеніемъ наши недостатки; дѣлите одного человѣка на тысячи частей и такимъ образомъ создавайте цѣлыя войска. Когда мы говоримъ о коняхъ, воображайте, будто вы видите, какъ ихъ гордыя копыта оставляютъ оттиски на рыхлой землѣ. Вашему воображенію предстоитъ теперь изукрашивать нашихъ королей, заставлять ихъ переноситься съ мѣста на мѣсто, перескакивать черезъ значительные промежутки времени и втискивать событія нѣсколькихъ лѣтъ въ одну стклянку отъ песочныхъ часовъ. Въ силу всего этого, позвольте мнѣ, какъ хору, пополнять пробѣлы въ томъ, что мы будемъ имѣть честь изобразить передъ вами, и въ тоже время, прибѣгая къ вашей безконечной снисходительности, просить васъ терпѣливо и не чрезмѣрно сурово отнестись къ нашему представленію (Уходитъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Лондонъ; прихожая въ королевскомъ дворцѣ.

Входятъ архіепископъ Кенторбэрійскій и епископъ Эли.

  
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. Говорю вамъ, милордъ, что теперь снова представляютъ тотъ-же законопроектъ, который поступалъ на разсмотрѣніе еще ранѣе, и на одиннадцатомъ году царствованія покойнаго короля, какъ мы противъ него ни возставали, онъ прошолъ бы непремѣнно, если бы наступившія безпокойныя и смутныя времена не прекратили о немъ преній.
   Епископъ Эли. Какъ-же, милордъ, помѣшать ему пройти теперь?
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. Надо объ этомъ подумать. Если направленный противъ насъ законопроектъ пройдетъ, мы лишимся доброй половины нашихъ имуществъ, такъ-какъ со всѣхъ мірскихъ земель, завѣщанныхъ церкви набожными людьми, предполагается взымать такіе поборы, которыхъ хватило-бы на содержаніе самого короля, пятнадцати графовъ, полуторы тысячи рыцарей и шести тысячъ двухъ-сотъ избранныхъ эскуайровъ. Затѣмъ на тѣ-же средства предполагается устроить сто домовъ призрѣнія, гдѣ содержались бы на всемъ готовомъ больные и дряхлые бѣдняки, не имѣющіе болѣе силъ работать. Мало этого!-- въ казну должно ежегодно поступать по тысячѣ фунтовъ. Вотъ каковъ законопроектъ.
   Епископъ Эли. Глотокъ порядочный...
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. Онъ опорожнилъ-бы весь кубокъ, сразу поглотивъ все.
   Еписконъ Эли. Какъ-же этому помѣшать?
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. Король снисходителенъ, преисполненъ самыхъ добрыхъ намѣреній.
   Епископъ Эли. Къ тому-же онъ вѣрный приверженецъ святой нашей церкви.
   Архіеписконъ Кенторбэрійскій. Въ ранней юности быть такимъ онъ не обѣщалъ. Едва послѣдній вздохъ успѣлъ вырваться изъ груди отца, какъ всѣ его безпутныя наклонности укротились и тоже какъ будто умерли. Да, въ самую эту минуту, словно ангелъ, явилось благоразуміе, изгнавшее изъ него грѣховнаго Адама и превратившее его душу въ эдемъ, предназначенный привлекать безплотныхъ духовъ и служить имъ мѣстомъ жительства. Никогда ни съ кѣмъ не совершалось такого внезапнаго превращенія, никогда ни одно перерожденіе къ лучшему, нахлынувъ могучимъ потокомъ, не смывало такъ быстро всѣхъ прежнихъ недостатковъ; никогда надѣленное головами гидры своеволіе не покидало такъ внезапно и при томъ разомъ своего престола, какъ у этого короля.
   Епископъ Эли. Такая перемѣна большое для насъ счастіе.
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. Послушали-бы вы, какъ онъ разсуждаетъ о богословскихъ вопросахъ, и вы, несмотря на весь свой восторгъ, непремѣнно пожалѣли бы втройнѣ, зачѣмъ онъ король, а не прелатъ. Послушали-бы, какъ онъ говоритъ о государственныхъ дѣлахъ, и вамъ непремѣнно пришло бы на мысль, что онъ этотъ предметъ изучилъ глубоко, очень глубоко, исключительно посвятивъ ему всѣ свои силы. Прислушайтесь, какъ онъ разсказываетъ про военныя дѣла, и вамъ покажется, будто до васъ долетаетъ громъ битвы, положенный на музыку. Заведите рѣчь о какомъ-нибудь сложномъ международномъ вопросѣ, и онъ такъ-же легко развяжетъ всѣ Гордіевы узлы, какъ свою подвязку. А когда онъ говоритъ, даже такой отъявленный повѣса, какъ воздухъ, становится недвижнымъ и, нѣмѣя, спѣшитъ насторожить слухъ, чтобы ловить налету каждое изъ его медово-сладкихъ изрѣченій, какъ будто являющихся не плодомъ умозрѣній, а словно вынесенныхъ изъ житейскаго опыта. Остается только удивляться, какъ удалось его величеству набраться такой бездны знаній, когда вся ранняя его молодость протекла среди занятій пустяками въ обществѣ людей безграмотныхъ, пустыхъ и грубыхъ, въ вѣчныхъ попойкахъ, пирахъ и другихъ низменныхъ развлеченіяхъ, когда его не могли пріохотить ни къ одному серьезному дѣлу, которому слѣдовало предаваться въ тиши уединенія, вдали отъ вѣчной толкотни въ уличной толпѣ и отъ вѣчнаго общенія съ простонародьемъ.
   Епископъ Эли. Ростетъ же земляника подъ крапивой, да и вообще самыя здоровыя ягоды лучше всего зрѣютъ вблизи плодовъ низшаго качества. Такъ и принцъ прикрывалъ свои способности подъ личиною безпутства, а знанія его между тѣмъ росли, какъ лѣтомъ растетъ трава, всего сильнѣе вытягивающаяся ночью, никѣмъ невидимая, но именно вслѣдствіе этого набирающаяся все большимъ и большимъ количествомъ живучести и соковъ.
   Архіепнскопъ Кенторбэрійскій. Вѣроятно, такъ. Время чудесъ миновало, поэтому мы поневолѣ должны прибѣгать къ болѣе естественнымъ объясненіямъ.
   Епископъ Эли. Однако, добрѣйшій лордъ, какъ намъ смягчить ударъ, который грозитъ нанести намъ новый законопроектъ, такъ сильно поддерживаемый общинами? Какъ смотритъ на него его величество? Стоитъ онъ за него или противъ?
   Архіепископъ Кэнторбэрійскій. Повидимому, онъ ни за, ни противъ. Или даже болѣе:-- онъ, кажется, болѣе расположенъ въ нашу пользу, чѣмъ въ пользу нашихъ притѣснителей, поэтому, въ виду настоящаго, изложеннаго мною подробно, положенія дѣлъ относительно Франціи, я, созвавъ на совѣтъ всѣхъ главныхъ столповъ церкви, предложилъ его величеству собратъ для него такое крупное пожертвованіе деньгами, какого духовенство никогда еще не вносило единовременно ни при одномъ изъ его предшественниковъ.
   Епископъ Эли. Какъ же принялъ король такое предложеніе?
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. Какъ нельзя болѣе милостиво; но, хотя, какъ я замѣтилъ, ему очень этого хотѣлось, ему за недостаткомъ времени не удалось выслушать полный и обстоятельный перечень его правъ не только на нѣкоторыя отдѣльныя герцогства, но и вообще на корону и на престолъ Франціи, правъ, которыя предъявлялъ еще его великій прадѣдъ -- король Эдвардъ.
   Епископъ Эли.Что-же вамъ помѣшало довести разговоръ до конца?
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. Въ эту самую минуту французскій посолъ попросилъ аудіенціи, и назначенный ему часъ, кажется, наступилъ. Есть уже часа четыре?
   Епископъ Эли. Есть.
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. Когда такъ, войдемъ и постараемся узнать цѣлъ его прибытія, хотя я по одной догадкѣ безошибочно могъ бы сказать, въ чемъ она состоитъ, ранѣе чѣмъ самъ посолъ успѣлъ бы вымолвить о ней хоть слово.
   Епископъ Эли. Идемте. Мнѣ очень любопытно узнать, въ чемъ дѣло? (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Тамъ же; пріемная зала.

Входятъ король Генрихъ, Глостэръ, Бедфордъ, Экзэтэръ, Уорикъ, Уэстморлендъ и свита.

  
   Король Генрихъ. А гдѣ же уважаемый лордъ Кенторбэри.
   Экзэтэръ. Его пока еще нѣтъ.
   Король Генрихъ. Пошлите за нимъ, добрѣйшій дядя.
   Уэстморлендъ. Прикажете, государь, пригласить и посла?
   Король Генрихъ. Нѣтъ, подожди, кузенъ. Прежде чѣмъ увидаться съ нимъ, намъ хотѣлось бы разрѣшить нѣсколько заботящихъ насъ недоразумѣній, возникшихъ между нами и Франціей.
  

Входятъ Архіепископъ Кенторбэрійскій и епископъ Эли.

  
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. Да охраняютъ Господь и Его ангелы священный вашъ престолъ и да сохраняютъ они на немъ васъ еще долгіе годы.
   Король Генрихъ. Благодарю васъ отъ души. Теперь, ученѣйшій мой лордъ, прошу васъ продолжать безпристрастно и съ богобоязненною точностью объяснять намъ, въ чемъ существующій во Франціи салическій законъ можетъ служить намъ препятствіемъ для достиженія нашихъ цѣлей въ этой странѣ? Только, дорогой и вѣрный нашъ лордъ, да избавитъ васъ Богъ отъ насилія надъ своею душою, которое заставило бы ее, опираясь на всякія натяжки и хитрыя умствованія, признавать за нами права, несогласныя съ истиной, потому что одному только Господу извѣстно, какому громадному количеству людей, нынѣ пребывающихъ въ полномъ здоровьѣ, придется пролить свою кровь въ защиту тѣхъ притязаній, которыя угодно будетъ внушить намъ вашему преподобію. Обдумайте же хорошенько, какую отвѣтственность вы заставляете насъ взять на себя, пробуждая дремлющій мечъ войны. Мы именемъ Бога умоляемъ васъ:-- будьте осторожны! Борьба между двумя такими государствами никогда не можетъ обойтись безъ сильнаго кровопролитія, и каждая капля такой безвинной крови вызоветъ вопли, ожесточенныя жалобы противъ того, кто своею неправдою заставилъ обнажиться мечъ, производящій такія опустошенія въ рядахъ недолговѣчныхъ смертныхъ. Принявъ въ соображеніе наши заклинанія, говорите, милордъ,-- и каково бы ни было ваше мнѣніе, мы выслушаемъ и примемъ его въ полномъ душевномъ убѣжденіи, что все, что бы вы ни сказали, такъ же омоется вашею совѣстью, какъ крещеніемъ первородный грѣхъ.
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. Если такъ, выслушайте меня, добрѣйшій государь; выслушайте и вы, сэры, обязанные жертвовать даже жизнью, съ полной вѣрностью, съ полнымъ усердіемъ служа этому священному престолу. Вашимъ правамъ на Францію можно только противопоставить слѣдующее распоряженіе, будто бы относящееся ко временамъ Фарамонда: "In terram Salicam mulieres Non suceedant", то-есть,-- "женщинамъ въ салической странѣ возбраняется вступать на престолъ". Французы совершенно неправильно утверждаютъ, будто подъ салическою страною подразумѣвается Франція и будто основатель закона противъ престолонаслѣдія женщинъ -- Фарамондъ, межъ тѣмъ какъ ихъ же писатели неизмѣнно утверждаютъ, что салическая страна лежитъ въ Германіи, между рѣками Салой и Эльбой, гдѣ Карлъ Великій, покоривъ саксонцевъ, поручилъ управленіе страною оставленнымъ тамъ французамъ. Эти правители, относясь съ презрѣніемъ къ германскимъ женщинамъ за нѣкоторыя предосудительныя черты въ образѣ ихъ жизни, учредили законъ, устраняющій женщинъ отъ престолонаслѣдія въ салической странѣ, страна же эта, какъ я говорилъ, находилась между Эльбой и Салой и теперь извѣстна въ Германіи подъ именемъ Мейсена. Изъ этого ясно слѣдуетъ, что при основаніи салическаго закона имѣлась въ виду совсѣмъ не Франція, и что французы завладѣли салической страною только черезъ четыреста двадцать одинъ годъ послѣ смерть Фарамонда, которому совершенно неосновательно приписывается учрежденіе этого закона. Король Фарамондъ умеръ въ четыреста двадцать шестомъ году послѣ нашего искупленія, а Карлъ Великій покорилъ саксонцевъ и оставилъ за рѣкою Салой своихъ правителей только въ восемьсотъ пятомъ году. Кромѣ того, писатели передаютъ, что свергнувшій Хильдерика король Пепинъ основывалъ при этомъ свое право престолонаслѣдія на томъ, что онъ потомокъ Блистильды, дочери короля Клотара, а поэтому онъ и считалъ себя законнымъ наслѣдникомъ французской короны. Точно такъ же и Гюго Капетъ, самоуправно завладѣвшій короной герцога Лотаринтскаго Карла, единственнаго настоящаго наслѣдника мужского пола изъ рода и династіи Карла Великаго, съ нѣкоторымъ правдоподобіемъ доказывалъ свои права на престолъ тѣмъ, что онъ происходилъ отъ принцессы Лингары, дочери короля Карломана, который самъ былъ сыномъ Людовика, сына императора Людовика, приходившагося сыномъ Карлу Великому. Точно такъ же мы видимъ, что впослѣдствіи Людовикъ Десятый, единственный прямой наслѣдникъ Капета, самовольно завладѣвшаго лотарингскимъ престоломъ, до тѣхъ поръ не могъ съ спокойною совѣстью носить корону Франціи, пока не убѣдился, что его бабка, прекрасная королева Изабелла, прямо происходила отъ принцессы Ирменгарды, дочери вышеупомянутаго герцога Лотарингскаго, и что при помощи этого брака линія Карла Великаго опять примкнула къ коронѣ Франціи. Изъ всего этого становится яснымъ, какъ лѣтнее солнце, что основой правъ короля Пепина, притязанія Гюго Капета и нравственнаго успокоенія короля Людовика служитъ родство съ женщинами и права этихъ женщинъ на престолъ. На основаніи тѣхъ же правилъ короли Франціи держатся и до сихъ поръ, а на салическій законъ ссылаются только затѣмъ, чтобы оспаривать ваши права, тоже зиждущіяся на родствѣ по женской линіи. Имъ пріятнѣе путаться въ собственныхъ своихъ сѣтяхъ, чѣмъ признаться, что право царствовать похищено ими у васъ и у вашихъ предковъ.
   Король Генрихъ. Когда такъ, мнѣ кажется, что и я могу предъявить свои права, нисколько ни грѣша ни противъ справедливости, ни противъ совѣсти.
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. Грѣхъ этотъ, дорогой государь, я беру на свою голову, такъ какъ въ "книгѣ чиселъ" сказано: "Если умираетъ сынъ, наслѣдіе переходитъ къ дочери". Милостивый повелитель, вступись за свою собственность; разверни свое кровавое знамя и оглянись на своихъ могущественныхъ предковъ. Отправься, дорогой государь, поклониться могилѣ великаго твоего предка отъ котораго ведутъ свое начало твои права. Вызови воинственный духъ своего внучатнаго дяди Эдварда, "чернаго принца", благодаря которому на поляхъ Франціи разыгралась великая трагедія и несчастныя французскія войска были разбиты наголову въ полномъ своемъ составѣ, пока его могущественный отецъ, улыбаясь, стоялъ на горѣ и любовался, какъ рожденный отъ него львенокъ упивался кровью французскаго дворянства. О, хвала вамъ, доблестные англичане, съумѣвшіе только съ половиною своихъ немногочисленныхъ силъ сокрушить всю гордость французовъ, тогда какъ другая половина, издали и смѣясь, наблюдала ходъ битвы, стоя въ холодномъ бездѣйствіи и не принимая никакого участія въ дѣлѣ!
   Епископъ Эли. Вызовите воспоминаніе объ этихъ доблестныхъ покойникахъ и возобновите ихъ дѣянія могучею своею рукою. Вы ихъ преемникъ; вы возсѣдаете на ихъ престолѣ. Та-же кровь, тоже мужество, которыми прославились они, переливается и въ вашихъ жилахъ, а вы, мой трижды могущественный государь, хотя находитесь только въ майскомъ разцвѣтѣ жизни, уже вполнѣ созрѣли для блестящихъ подвиговъ и для обширныхъ предпріятій!
   Экзэтэръ. Твои братья короли и вѣнценосцы всѣхъ остальныхъ странъ только и ждутъ, чтобы ты подалъ имъ примѣръ и возсталъ, какъ предшествовавшіе тебѣ львы одной съ ними крови.
   Уэстморлендъ. Всѣ они знаютъ, что у вашего величества есть на то и основанія, и средства, и необходимыя силы. Такъ оно и есть на самомъ дѣлѣ: никогда въ распоряженіи ни у одного короля Англіи не было такого богатаго дворянства и такихъ преданныхъ подданныхъ. Всѣ сердца ихъ, оставивъ свои тѣла здѣсь, въ Англіи, уже расположились лагеремъ на равнинахъ Франціи.
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. О, высокочтимый мой государь, прикажи, чтобы, вооружившись мечемъ и огнемъ, съ готовностью проливать свою и чужую кровь, тѣла послѣдовали за сердцами, дабы отвоевать вамъ ваши права. Для того, чтобы помочь вамъ, мы, лица изъ духовенства, соберемъ для вашего величества такую громадную сумму денегъ, какой служители церкви никогда еще не собирали для вашихъ предшественниковъ.
   Король Генрихъ. Не забывайте, что намъ необходимо вооружиться не для одного только вторженія во Францію; намъ надо будетъ оставить здѣсь значительныя силы, которыя оберегали бы наши границы противъ шотландцевъ, иначе могущихъ безъ всякаго затрудненія проложить себѣ дорогу въ предѣлы нашей страны.
   Архіепископъ Кенторбзрійскій. Наши предѣлы, великій государь, и безъ того, словно надежной стѣною, защищены противъ набѣговъ пограничныхъ съ нами хищниковъ.
   Король Генрихъ. Мы имѣемъ въ виду не однихъ только пограничныхъ бродягъ, но и вообще ополченіе противъ насъ далеко не пріятныхъ нашихъ сосѣдей. Вы можете прочесть въ лѣтописяхъ, что всякій разъ, какъ великій мой прадѣдъ проникалъ со своимъ войскомъ во Францію, шотландцы тотчасъ громадными полчищами, словно потокъ въ прорванную плотину, стремительно вторгались въ наши предѣлы, сокрушали плохо защищенную страну жестокими набѣгами, безпощадно осаждая наши города и замки, такъ что неугомонный сосѣдъ приводилъ въ отчаяніе несчастную Англію, лишенную средствъ къ оборонѣ.
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. Однако, этотъ сосѣдъ болѣе устрашалъ, чѣмъ вредилъ. Вспомните, ваше величество, какой примѣръ подала самой себѣ Англія. Когда все ея рыцарство находилось во Франціи, а самой ей приходилось вдовствовать за отсутствіемъ ея дворянства, она не только съумѣла себя защитить противъ Шотландіи, но даже взяла въ плѣнъ ея короля, словно затравленнаго дикаго звѣря, заключила его въ оковы и потомъ переселила во Францію чтобы увеличить еще однимъ лишнимъ царственнымъ плѣнникомъ торжественное шествіе короля Эдварда и чтобы еще большею славою обогатить наши лѣтописи, какъ обломки затонувшихъ кораблей и другія сокровища обогащаютъ илъ морского дна.
   Уэстморлендъ, Однако, существуетъ очень старая, но очень вѣрная поговорка: "Если хочешь восторжествовать надъ Франціей, обуздай прежде Шотландію". Это очень мѣтко, потому что всякій разъ, какъ только орлица-Англія вылетала на добычу, ласка-Шотландія тотчасъ же пробиралась въ незащищенное гнѣздо, высасывала царственныя яйца, уподобляясь мыши, которая въ отсутствіе кошки портитъ и раззоряетъ болѣе, чѣмъ въ состояніи съѣсть.
   Экзэтэръ. Изъ этого какъ будто вытекаетъ, что кошкѣ всегда слѣдуетъ оставаться дома, но мы, къ счастію, еще не доведены до такой печальной необходимости, такъ какъ у насъ для охраненія своихъ запасовъ есть и надежные замки, и отличные капканы для воришекъ. Пока вооруженная рука воюетъ за предѣлами государства, осторожная голова защищаетъ самое себя дома, потому что члены государства, какъ бы мелко они ни дробились, всѣ отъ самаго крупнаго и до мелкаго, до мельчайшаго должны сохранять полное согласіе и, подобно звукамъ музыки, сливаться въ одинъ общій и стройный аккордъ.
   Архіепископъ Кенторбэрійскій. Поэтому небо и надѣляетъ человѣческое общество разнородными способностями, которыя приводятся въ непрерывное движеніе и, одушевленныя однимъ стремленіемъ, направляются къ одной общей цѣли, а именно къ повиновенію. Такъ работаютъ медоносныя пчелы, какъ-бы умышленно созданныя природой затѣмъ, чтобы указывать примѣръ порядка многолюднымъ государствамъ. У нихъ есть и царица, и должностныя лица всякихъ разрядовъ, изъ которыхъ иныя, какъ люди судебнаго вѣдомства, наблюдаютъ за внутреннимъ порядкомъ; другія, словно купцы, занимаются внѣшнею торговлею; третьи, словно солдаты, вооруженныя острыми жалами, производятъ нападенія на бархатистыя лѣтнія распукольки и съ веселымъ жужжаніемъ доставляютъ свою добычу въ царственную ставку своей повелительницы. Она же, несмотря на свой высокій санъ, съ озабоченнымъ видомъ наблюдаетъ за работами распѣвающихъ строителей, возводящихъ золотые чертоги; гражданскіе чины мѣсятъ медъ; бѣдные поденщики-носилыцики, обремененные тяжелою ношею, сваливаютъ эту ношу у тѣснаго входа въ свое жилище; судьи, съ суровыми взглядами и съ зловѣщимъ ворчаніемъ, передаютъ въ руки блѣднымъ палачамъ лѣниво зѣвающихъ трутней. Изъ этого я заключаю, что многое, хотя и стремящееся къ одной и той же цѣли, можетъ дѣйствовать весьма различными путями; какъ нѣсколько стрѣлъ, пущенныхъ изъ разныхъ мѣстъ, все-таки попадаютъ въ одну и ту-же цѣль; какъ нѣсколько дорогъ ведутъ къ одному и тому-же мѣсту; какъ множество свѣжихъ потоковъ изливается въ одно и тоже соленое море, а множество линій скрещивается у средоточія солнечныхъ часовъ, такъ цѣлыя сотни силъ, разъ приведенныхъ въ движеніе, могутъ, имѣя въ виду одно и тоже стремленіе, дѣйствовать совершенно свободно и самостоятельно и, нисколько не мѣшая одна другой, приводить къ одному и тому-же желанному концу. Итакъ, государь, во Францію! Но ранѣе своего отбытія, раздѣли счастливую Англію на четыре части: одну изъ этихъ четвертей возьми съ собою, и ею ты заставишь трепетать всю Галлію. Если-же мы со втрое большими силами не съумѣемъ защитить своего порога отъ вторженія пса, пусть этотъ песъ рветъ насъ на части, а нашъ народъ лишится славы народа, мужественнаго и предусмотрительнаго въ государственныхъ дѣлахъ.
   Король Генрихъ (Поднимаясь на ступени трона). Пригласите сюда пословъ дофина (Одинъ изъ свиты уходитъ). Теперь, благородныя силы, составляющія оплотъ нашего могущества, мы, при Божіей и вашей помощи, рѣшили заставить Францію,-- такъ какъ она часть нашей собственности,-- преклониться передъ нашею властью или подвергнуть ее окончательному разгрому. Мы или явимся полнымъ властелиномъ какъ ея самой, такъ и ея почти царственныхъ герцогствъ, или сложимъ наши останки въ безславную урну лишивъ себя и могильнаго холма, и надгробнаго памятника! Или исторія громко заговоритъ о нашихъ подвигахъ, или наша могила, словно лишенный языка турокъ, останется нѣмой и не удостоится даже восковой надгробной надписи (Входятъ французскіе послы). Теперь мы готовы выслушать чего желаетъ любезный нашъ кузенъ дофинъ, такъ-какъ намъ хорошо извѣстно, что вы прибыли сюда съ порученіемъ отъ него, а не отъ короля.
   Посолъ. Угодно будетъ вашему величеству позволить намъ свободно высказать то, что намъ поручено, или намъ должно только издалека коснуться желанія дофина и возложеннаго на насъ порученія?
   Король Генрихъ. Генрихъ Пятый не тиранъ, а король христіанскій, чьи страсти подчинены милосердію и скованы имъ, какъ въ тюрьмахъ наши преступники; поэтому передавайте намъ порученіе дофина прямо, смѣло и ничѣмъ не стѣсняясь.
   Посолъ. Вотъ оно въ короткихъ словахъ. Вы, ваше величество, недавно присылали во Францію уполномоченныхъ, требовавшихъ, чтобы она уступила вамъ нѣсколько герцогствъ, права на которыя будто-бы перешли къ вамъ отъ великаго вашего предшественника, короля Эдварда Третьяго. Въ отвѣтъ на такое требованіе, нашъ повелитель-принцъ говоритъ, что въ немъ сильно сказывается ваша крайняя молодость, и вмѣстѣ съ тѣмъ замѣчаетъ, что во Франціи нѣтъ ни одной такой пяди земли, которою можно завладѣть съ такою легкостью, съ какою пляшутъ "Гальярду", и что вамъ не придется пировать въ этихъ герцогствахъ. Въ виду этого, онъ, зная ваши вкусы, посылаетъ вамъ цѣлую бочку, полную сокровищъ; отъ васъ-же взамѣнъ этого онъ требуетъ, чтобы съ вашей стороны болѣе и помина не было о прежнихъ требованіяхъ. Вотъ, что говоритъ дофинъ.
   Король Генрихъ. Взгляни, дядя, какія тамъ сокровища?
   Экзэтэръ. Мячи для игры, государь.
   Король Генрихъ. Мы очень рады, что дофинъ такъ любезно шутитъ, и отъ души благодаримъ какъ его за подарокъ, такъ и васъ за вашъ трудъ. Когда намъ удается подобрать отбойники къ этимъ мячамъ, мы отправимся во Францію и тамъ съиграемъ съ дофиномъ партію, ставкой въ которой будетъ корона его отца. Передайте ему, что онъ найдетъ во мнѣ такого противника по игрѣ, отъ котораго всполошатся всѣ дворы Франціи. Мы отлично понимаемъ, почему онъ намекаетъ мнѣ на мою бурную молодость, но также отлично видимъ, что онъ совсѣмъ не подозрѣваетъ, какую пользу мы надѣялись извлечь изъ своихъ, повидимому, легкомысленныхъ поступковъ. Насъ нисколько не прывлекалъ къ себѣ жаікій тронъ Англіи, поэтому, живя вдали отъ двора, мы предавались самому необузданному разгулу, такъ-какъ давно дознано, что человѣкъ никогда не бываетъ такъ веселъ, какъ въ то время, когда онъ бываетъ не дома. Передайте также дофину, что мы не окажемся ниже своего сана и по возшествіи на престолъ Франціи явимся настоящимъ королемъ, выказывая при этомъ и все свое царственное величіе. Тамъ я слагалъ съ себя это величіе и трудился, какъ чернорабочій поденщикъ; здѣсь,представъ въ полномъ блескѣ, я ослѣплю не только всю Францію, но даже и самого дофина. Передайте вашему шутнику-принцу, что его насмѣшка превратила присланные мячи въ каменные метательные снаряды и что опустошенія, производимыя этими снарядами, всею своею тяжестью лягутъ на его душу. Да, его насмѣшки у многихъ сотенъ вдовъ отнимутъ ихъ сыновей, разрушатъ до основанія не одинъ замокъ, и это будетъ уже далеко не шуткой. Еще многіе изъ тѣхъ, кому придется предавать дофина проклятію за его дерзость, теперь еще не родились; но все это еще находится въ рукахъ Господа, къ которому я взываю. Скажите-же дофину, что я, во имя Бога, иду отомстить за себя, какъ умѣю, и справедливою рукою вступиться за священное свое право... Итакъ, отправляйтесь отсюда съ миромъ и скажите дофину, что его шутка окажется полнымъ безуміемъ, когда она у цѣлыхъ тысячъ людей вызоветъ не смѣхъ, а горькія слезы... Назначить имъ надежный отрядъ для охраны... Прощайте (Французскіе послы уходятъ).
   Экзетэръ. Забавное посланіе!
   Король Генрихъ. Мы надѣемся, что самъ отправитель посланія покраснѣетъ за него (Сходитъ съ трона). Поэтому добрѣйшіе мои лорды, не теряйте даромъ ни одной удобной минуты, которая могла-бы ускорить исполненіе нашего предпріятія. Теперь, помимо Бога, мысль о Которомъ, разумѣется, идетъ впереди всѣхъ остальныхъ, всѣ наши помыслы исключительно поглощены Франціей. Итакъ, позаботимтесь чтобы войска, необходимыя намъ для веденія войны, были набраны какъ можно скорѣе, и постараемся придать этимъ войскамъ насколько возможно быстрое и благоразумное движеніе, потому что,-- самъ Богъ тому свидѣтель,-- мы дадимъ дофину полезный урокъ у самаго порога того жилища, гдѣ пребывали и пребываютъ его отцы и праотцы. Пусть каждый напрягаетъ свои нравственныя силы, чтобы осуществить это прекрасное предпріятіе (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

(Входитъ хоръ).

Хоръ.

  
   Все англійское юношество теперь, какъ въ огнѣ; суетные шелковые наряды спрятаны въ шкафы. Теперь въ почетѣ не шелкъ, а тяжелое вооруженіе, и одна только мысль о чести даритъ въ душѣ каждаго. Теперь продаютъ пастбища, чтобы получить возможность купить коня. Чтобы имѣть возможность слѣдовать за образцовѣйшимъ королемъ христіанскаго міра, каждый англійскій Меркурій выростилъ у себя на пяткахъ крылья. Весь воздухъ переполненъ великими ожиданіями; въ рукѣ у Надежды -- мечъ, на которомъ отъ рукоятки до заостреннаго его конца нанизаны большія короны, начиная съ императорской и кончая менѣе цѣнными и значительными, и всѣ онѣ, великія и малыя, должны достаться Генриху и его сподвижникамъ. Французы, изъ вѣрныхъ источниковъ узнавъ объ этихъ въ высшей степени грозныхъ приготовленіяхъ, дрожатъ отъ страха и при помощи всякихъ, свидѣтельствующихъ о блѣдной трусости происковъ, стараются помѣшать осуществленію намѣреній Англіи. О, Англія, образецъ внутренняго величія, чего, когда того потребовала отъ тебя честь, не могло бы исполнить твое крошечное тѣло, внутри котораго таится такое могучее сердце, если бы всѣ твои сыны были одинаково вѣрны и преданы? Но взгляни на свой промахъ! Франціи удалось отыскать въ твоихъ нѣдрахъ цѣлый выводокъ негодяевъ, чье ничѣмъ не занятое сердце она успѣшно наполняетъ предательскими кронами. Трое продажныхъ людей, одинъ -- Ричардъ, графъ Кэмбриджскій, второй -- лордъ Генрихъ Скрупъ изъ Мешэма, а третій -- сэръ Томасъ Грэй, рыцарь Норсомберлендскій, -- польстившись на золото трусливой Франціи,-- на это поистинѣ злодѣйское золото,-- несомнѣнно вступили съ нею въ тайный заговоръ, и, если адъ и измѣна сдержатъ свои обѣщанія, краса всѣхъ королей погибнетъ въ Саусэмтонѣ отъ руки измѣны, ранѣе чѣмъ успѣетъ сѣсть на корабль, чтобы направиться во Францію. Вооружитесь еще терпѣніемъ, а мы сократимъ пространства и мѣста, и времени, чтобы придать болѣе живости дѣйствію нашего представленія. Условная плата внесена; измѣнники во всемъ пришли къ полному согласію; король выѣхалъ изъ Лондона, и мѣсто дѣйствія переносится въ Саусэмтонъ; тамъ, благосклонные зрители, придется намъ дѣйствовать, а вамъ сидѣть и на насъ смотрѣть. Затѣмъ мы благополучно перевеземъ васъ во Францію, а оттуда опять домой, умоливъ воды узкаго пролива, чтобы онѣ даровали вамъ спокойный переѣздъ, дабы, насколько это зависитъ отъ насъ, никого не тошнило во время нашего представленія. Однако, мѣсто дѣйствія мы перенесемъ въ Саусэмтонъ только послѣ, а не ранѣе отъѣзда туда короля.
  

СЦЕНА II.

Истчипъ въ Лондонѣ.

Входятъ Нимъ и Бардольфъ.

   Бардольфъ. Очень радъ встрѣчѣ съ тобою, капралъ Нимъ.
   Нимъ. Добраго утра, поручикъ Бардольфъ.
   Бардольфъ. Скажи, помирились вы и по прежнему стали друзьями съ прапорщикомъ Пистолемъ?
   Нимъ. Что мнѣ Пистоль? Ровно ничего! На слова я не щедръ, но на удары при случаѣ не поскуплюсь, будь затѣмъ все, что угодно. Въ драку я ни съ того, ни съ сего, конечно, не полѣзу, но слѣдить за всѣмъ стану зорко и держать мечъ на готовѣ. Мечъ у меня, положимъ, простой, не важный, но это не бѣда! На немъ все-таки можно поджарить кусокъ сыра, а холода онъ боится такъ же мало, какъ у всякаго другого человѣка -- вотъ вамъ и все!
   Бардольфъ. Чтобы помирить васъ, я закажу завтракъ, а затѣмъ мы всѣ трое, поклявшись быть братьями по оружію, отправимся во Францію. Пусть будетъ такъ, добрый капралъ Нимъ.
   Нимъ. Клянусь честью, насколько это зависитъ отъ меня, я постараюсь прожить на свѣтѣ какъ можно долѣе. Когда продолжать жизнь окажется невозможнымъ, то, право, и самъ не знаю, какъ поступлю, но все-таки поступлю по мѣрѣ силъ. Вотъ и намѣреніе мое, и конечная цѣль.
   Бардольфъ. Теперь всѣмъ стало извѣстно, что онъ женится на Нэлли Куикли, а она, какъ извѣстно, поступила относительно тебя очень скверно. Вы, вѣдь, были съ нею помолвлены...
   Нимъ. Не могу сказать этого навѣрное... Дѣла идутъ такъ, какъ имъ назначено идти. Люди могутъ заснуть, а имъ въ это время, пожалуй, кто-нибудь перерѣжетъ горло... потому что, какъ увѣряютъ иные, и ножи могутъ быть острые. Чему быть, того не миновать. Хотя терпѣніе не болѣе, какъ загнанная кляча, ему все-таки придется трусить рысцой. Надо же придти къ какому-нибудь выводу, но къ какому? я и самъ сказать не могу (Входятъ Пистоль и мистрисъ Куикли).
   Бардольфъ. Вотъ идетъ прапорщикъ Пистоль и съ супругою (Ниму) Добрѣйшій капралъ, побольше терпѣнія!.. А, хозяинъ мой Пистоль, какъ поживаешь?
   Пистоль. Зачѣмъ, гнусный песъ, называешь ты меня хозяиномъ? Клянусь вотъ этою рукою, что такое названіе мнѣ противно, поэтому моя Нелли должна перестать держать жильцовъ.
   Куикли. А если и буду, то, честное слово, не долго. Повѣрите-ли, намъ нельзя поселить у себя на всемъ готовомъ человѣкъ двѣнадцать или четырнадцать самыхъ прекрасныхъ дамъ или дѣвицъ, честно зарабатывающихъ себѣ иголкой насущный хлѣбъ, какъ насъ тотчасъ начинаютъ обвинять въ томъ, будто мы держимъ у себя домъ терпимости. (Онъ обнажаетъ мечъ). О, Пречистая Дѣва! вотъ капралъ Нимъ уже обнажаетъ свое орудіе. Помяните мое слово: намъ не миновать такихъ ужасныхъ зрѣлищъ, какъ прелюбодѣяніе и убійство. Добрѣйшій лейтенантъ Бардольфъ...
   Бардольфъ. Любезный капралъ, воздержись здѣсь отъ какихъ бы то ни было угрозъ!
   Нимъ. Наплевать!
   Пистоль (обнажая мечъ). Самъ я плюю на тебя, исландскій песъ, корноухая дворняжка!
   Куикли. Добрѣйшій капралъ Ннмъ, покажи свое мужеское мужество, спрячь въ ножны свое обнаженное оружіе!
   Нимъ. Убирайтесь пока подобру поздорову. Но только попадись онъ мнѣ solus... (Вкладываетъ мечъ въ ножны).
   Пистоль. Solus, говоришь ты, отъявленная собака? Такъ знай же, гнусная ехидна: -- самый этотъ solus я обратно бросаю тебѣ въ отвратительную твою рожу! Бросаю тебѣ этотъ solus въ зубы, въ горло, въ омерзительныя твои легкія, да, чортъ возьми, въ твою утробу и, что еще хуже, въ твою смердящую пасть! Я возвращаю твой solus тебѣ въ кишки, потому что я могу въ тебя выстрѣлить! Курокъ у Пистоля взведенъ и изъ дула сейчасъ выскочитъ пламя!
   Нимъ. Я не Барбасонъ, и тебѣ своими заклинаніями не сдѣлать мнѣ никакого вреда. Я расположенъ расправиться съ тобою порядкомъ, но какимъ образомъ, это мнѣ все равно. Если ты, Пистоль, явишься относительно меня нахаломъ я, говоря коротко и ясно, сумѣю исполосовать тебя своимъ кинжаломъ, какъ только сумѣю и, притомъ, въ самомъ лучшемъ видѣ; если же ты пожелаешь пройтись со мною, я испотрошу твои кишки тоже въ самомъ лучшемъ видѣ. Вотъ въ чемъ состоитъ мое нравоученіе.
   Пистоль. О, негодный самохвалъ! о проклятый взбѣсившійся скотъ! Пасть могилы зіяетъ, и смерть спѣшить покончить дѣло! Поэтому, издохни! (Пистоль и Нимъ скрещиваютъ мечи).
   Бардольфъ (стараясь разнять ихъ тоже обнаженнымъ мечомъ). Выслушайте меня! Послушайте, что я вамъ говорю! Клянусь честью солдата, первому, кто нанесетъ ударъ, мой мечъ вонзится въ грудь по самую рукоятку!
   Пистоль. Отъ такого грознаго заклинанія смирится даже самый бѣшенный мечъ (Ниму). Дай мнѣ свой кулакъ, то-есть, дай мнѣ свою переднюю лапу. Твой духъ могучъ и неукротимъ!
   Нимъ. Я когда-нибудь на этихъ дняхъ перерѣжу тебѣ горло. Вотъ тебѣ въ короткихъ и ясныхъ словахъ мое нравоученіе.
   Пистоль. "Coupe le gorge" -- вотъ самое-то оно слово и есть! Бросаю тебѣ вызовъ снова! Ты, критскій песъ, можетъ быть, воображаешь, будто моею женою можно овладѣть? Такъ нѣтъ, ошибся! Ступай въ больницу и изъ кадки позора вызови просолившуюся въ немъ нѣкую коршуниху изъ породы Крессидъ, то-есть, такъ прозывающуюся Долли Тиршитъ и женись на ней, если угодно. Я же имѣю и сохраню за собою нѣкую quodam Куикли; другихъ кромѣ ея мнѣ не нужно, потому что, хоть и pauca, но съ меня довольно! Ступай-же!

(Входитъ мальчикъ, слуга Фольстэфа).

   Мальчикъ. Хозяинъ Пистоль, да и вы, хозяйка, тоже,-- ступайте къ моему господину. Онъ очень боленъ и ему хотѣлось бы: лечь въ постель. Добрый Бардольфъ, всунь ему подъ одѣяло, вмѣсто грѣлки, свой носъ, и ты увидишь. что, право, онъ очень боленъ.
   Бардольфъ. Пошелъ вонъ, негодяй!
   Куикли. Клянусь глоткой,что онъ того и гляди сдѣлается на дняхъ пудингомъ для воронъ: король убилъ въ немъ сердце! Добрый супругъ, приходи къ нему скорѣе (Уходитъ слѣдомъ за мальчикомъ).
   Бардольфъ. Дайте-же мнѣ помирить васъ; намъ надо будетъ отправиться во Францію вмѣстѣ. За коимъ дьяволомъ держать намъ при себѣ ножи?-- не для того-же, чтобы перерѣзывать другъ другу горло?
   Пистоль. Пусть потоки сами собою выступятъ изъ береговъ, а голодные бѣсы воютъ въ поискахъ за пищей.
   Нимъ. Отдашь-ли ты мнѣ восемь шиллинговъ за выигранный мною у тебя закладъ?
   Пистоль. Всякій, кто платитъ такіе долги, глупый рабъ.
   Нимъ. Однако, я требую, чтобы ты расплатился; вотъ въ чемъ все нравоученіе.
   Пистоль. Пусть мужество рѣшитъ, кто правъ (Обнажаетъ мечъ). Обнажай и ты!
   Бардольфъ. Клянусь вотъ этимъ мечомъ, не сдобровать тому, кто первый нанесетъ другому ударъ. Я вонжу въ него вотъ это лезвіе.
   Пистоль. Клятва на мечѣ дѣло священное; ее слѣдуетъ сдержать непремѣнно.
   Бардольфъ. Хотите, ты и капралъ Нимъ, быть друзьями? Такъ будьте ими, иначе ожидайте увидѣть врага во мнѣ. Прошу васъ, прекратите ссору.
   Нимъ. Отдашь ты восемь шиллинговъ, что мнѣ проигралъ?
   Пистоль. Ты получишь цѣлый нобель, то-есть, весь выигрышъ чистоганомъ. Кромѣ того, я угощу тебя нѣкоею влагой, а потомъ дружба и братство навѣки свяжутъ насъ своими узами. Жить я буду только для Нима, а Нимъ для меня. Развѣ это не справедливо? Въ войскѣ я буду маркитантомъ, а всю прибыль мы станемъ дѣлить пополамъ. Давай-же руку.
   Нимъ. А, когда-же я получу свой нобель?
   Пистоль. Получишь все сполна.
   Нимъ. Вотъ это нравоученіе, такъ нравоученіе (Нимъ и Пистоль жмутъ другъ другу руки; входитъ мистриссъ Куикли.)
   Куикли. Если вы когда-либо родились отъ женщины, идите скорѣе къ сэру Джону. Ахъ, бѣдная душа! Его до того трясетъ ежедневная перемежающаяся лихорадка, что на него просто жалость смотрѣть. Ахъ, добрые люди, идемте къ нему!
   Нимъ. Король излилъ всѣ свои дурные соки на несчастнаго рыцаря; вотъ отъ этого-то все и происходитъ.
   Пистоль. Нимъ, ты речешь истиннѣйшую правду; его сердце разбито; его не спаяешь.
   Нимъ. Нашъ король -- король добрый, но чему быть, того не миновать. И королю свойственно быть не въ духѣ и имѣть свои причуды.
   Пистоль. Пойдемъ, изольемъ передъ рыцаремъ наши соболѣзнованія, потому что самимъ-то намъ еще предстоитъ пожить, какъ крошечнымъ ягняткамъ (Уходятъ),
  

СЦЕНА II.

Саусемтонъ. Зала совѣта.

(Входлтъ: Экзэтэръ, Бедфордъ и Уэстморлендъ).

  
   Бедфордъ. Его величество поступаетъ слишкомъ смѣло, довѣряясь такимъ измѣнникамъ.
   Экзетэръ. Ихъ скоро возьмутъ подъ стражу.
   Уэстморлендъ. Какую кротость выказываютъ они и какую ясность духа! Глядя на нихъ, право, можно подумать, будто въ сердцахъ у нихъ царятъ самыя вѣрноподданнѣйшія чувства, увѣнчанныя вѣрностью и неизмѣнною преданностью.
   Бедфордъ. Королю удалось при помощи перехваченнаго письма узнать всѣ ихъ замыслы, а они этого даже не подозрѣваютъ.
   Экзэтэръ. Какъ! у этого человѣка, по товарищески спавшаго съ нимъ на одной постели, человѣка, котораго король надѣлялъ, осыпалъ всякими почестями и царскими милостями, хватило духа за кошелекъ, наполненный чужеземнымъ золотомъ, продать своего государя, обрекая его смерти и отдавая его на жертву гнуснымъ злоумышленникамъ?! (При громѣ трубъ входятъ король Генрихъ, Скрупъ, Кэмбриджъ и Грэй; за ними идутъ лорды и свита).
   Король Генрихъ. Вѣтеръ дуетъ теперь попутный, и мы, пользуясь имъ, должны сѣсть на корабли. Милордъ Кембриджъ, а такъ-же и ты, любезный лордъ Мешэмъ, и ты, любезный рыцарь Грэй, выскажите мнѣ теперь свое мнѣніе.-- Какъ думаете вы, въ состояніи-ли будутъ тѣ силы, которыя мы беремъ съ собою, пробиться сквозь французское войско и достигнуть той цѣли, ради которой мы ихъ набрали?
   Скрупъ. Безъ всякаго сомнѣнія, государь, если каждый будетъ дѣлать все, что отъ него зависитъ.
   Король Генрихъ. Въ послѣднемъ я убѣжденъ вполнѣ. Мы твердо увѣрены, что не увозимъ съ собою отсюда ни одного человѣка, чья душа не звучала-бы вполнѣ согласно съ нашей, и что за собою мы не оставляемъ никого, кто-бы не желалъ намъ успѣха и побѣды.
   Кембриджъ. На свѣтѣ никогда не было ни одного государя, кого-бы такъ боялись и кто былъ-бы такъ любимъ, какъ ваше величество. Нѣтъ, какъ мнѣ кажется, ни одного подданнаго, кому жилось-бы тяжело, не привольно подъ кроткою сѣнью вашего правленія.
   Грэй. Совершенная правда: даже тѣ, которые были врагами вашего родителя, окунули свою желчь въ сладчайшій медъ и служатъ вамъ отъ всей души, съ полнымъ усердіемъ и съ полнымъ сознаніемъ долга,
   Король Генрихъ. Тѣмъ болѣе должны мы быть имъ благодарны. Поэтому мы скорѣе забудемъ поблагодарить собственную руку за оказанныя намъ услуги, чѣмъ воздать должную благодарность за чужія достоинства и заслуги по мѣрѣ того значенія, какое имѣютъ для васъ эти достоинства и заслуги.
   Скрупъ. За то и усердіе примется работать закаленными, какъ сталь, мышцами; трудъ будетъ освѣжать себя надеждою, что онъ оказываетъ вашему величеству непрестанныя услуги.
   Король Генрихъ. Мы меньшаго и не ждемъ... Любезный дядя Экзэтэръ, прикажи освободить человѣка, взятаго подъ стражу за оскорбленіе, нанесенное нашей особѣ. Теперь мы понимаемъ, что онъ поступилъ такимъ образомъ подъ вліяніемъ слишкомъ большаго количества выпитаго вина теперь-же, когда онъ успѣлъ отрезвиться, мы его прощаемъ!
   Скрупъ. Хотя въ такомъ поступкѣ много милосердія, но въ тоже время слишкомъ много крайней неосторожности. Нѣтъ, государи, пусть онъ получитъ должное наказаніе, чтобы его безнаказанность не породила еще множества подобныхъ преступленій.
   Король Генрихъ. Все равно. Надо быть мидосердымъ.
   Кембриджъ. Государь, можно въ одно время быть и строгимъ, и милосердымъ.
   Грэй. Даже наказавъ его примѣрнымъ образомъ, вы, ваше величество, окажете ему величайшую милость, сохранивъ ему жизнь.
   Король Генрихъ. Увы, слишкомъ сильная ваша любовь ко мнѣ и слишкомъ большія ваши обо мнѣ заботы заставляютъ васъ не въ мѣру безпощадно относиться къ провинившемуся несчастному. Если мы не станемъ смотрѣть сквозь пальцы на сравнительно ничтожные проступки, являющіеся слѣдствіемъ невоздержанія, какъ-же неумолимо строгимъ взглядомъ придется намъ смотрѣть, когда передъ нами предстанутъ болѣе важныя государственныя преступленія, отлично разжеванныя, проглоченныя и переваренныя? Хотя Кембриджъ, Скрупъ и Грэй, побуждаемые нѣжною заботливостью о нашей особѣ и движимые безмѣрною къ намъ любовью, настаиваютъ, чтобы провинившійся вчера несчастный былъ наказанъ, мы все-таки хотимъ, чтобы его освободили. Однако, вернемся снова къ походу во Францію; кому обѣщали мы особенно важныя назначенія?
   Кембриджъ. Мнѣ, ваше величество; вы даже приказали напомнить вамъ объ этомъ сегодня.
   Скрупъ. Такъ-же, государь и мнѣ.
   Грэй. Какъ и мнѣ, мой повелитель.
   Король Генрихъ. Когда такъ, Ричардъ, графъ Кембриджскій, вотъ твое назначеніе; вотъ твое, лордъ Скрупъ Мешамъ, вотъ и твое, сэръ Грэй Норсомберлендскій. Прочтите ихъ, и вы увидите, какъ хорошо мнѣ извѣстно то, чего вы стоите. Лордъ Уэстморлендъ и ты, дядя Экзэтэръ, помните что мы намѣрены сѣсть на корабли сегодня-же въ ночь. Что съ вами, господа? Отчего вы такъ сильно поблѣднѣли? развѣ въ этихъ бумагахъ вы прочли что-нибудь для себя непріятное? Посмотрите, какъ они вдругъ измѣнились; щеки ихъ стали бѣлѣе самой бумаги. Что-же прочли вы настолько страшное, что вся краска сбѣжала у васъ съ лица?
   Кембриджъ. Сознаюсь въ своей винѣ и вполнѣ подчиняюсь милосердію вашего величества.
   Скрупъ и Грэй. Молимъ о немъ и мы.
   Король Генрихъ. Милосердіе, сказывавшееся въ насъ такъ еще недавно, подавлено, убито вашими-же совѣтами. Вамъ, хоть ради стыда, не слѣдовало бы упоминать о милосердіи, потому что ваши собственные доводы обращаются противъ васъ-же самихъ и, словно взбѣсившіяся собаки, рвутъ на части своихъ хозяевъ. Взгляните, благородные принцы и пэры на этихъ чудовищныхъ сыновъ Англіи! Вотъ передъ вами лордъ Кембриджъ. Вамъ извѣстно, какъ заботливо старалась наша любовь надѣлить его всѣми отличіями, которыхъ онъ казался достойнымъ по своему сану и которыя могли служить его возвеличенію, а между тѣмъ этотъ человѣкъ за нѣсколько легковѣсныхъ кронъ легкомысленно рѣшился вступить въ заговоръ съ моими врагами и по наущенію французовъ поклялся убить меня здѣсь-же, въ Хэмтонѣ. Содѣйствовать исполненію того-же самаго поклялся вотъ и этотъ рыцарь, обязанный нашей добротѣ не менѣе, чѣмъ Кембриджъ. Но, Боже мой, что-же скажу я тебѣ, лордъ Скрупъ, тебѣ неблагодарному, дикому, безчеловѣчному существу? Тебѣ, у котораго былъ ключъ отъ всѣхъ моихъ тайнъ, тебѣ, знавшему самую сокровенную глубину моей души, тебѣ, который, еслибы это оказалось нужнымъ могъ-бы чеканить изъ меня монету для собственнаго своего употребленія? Мнѣ совсѣмъ непонятно, какъ могло иностранное золото прельстить тебя настолько, чтобы заставить тебя согласиться причинить хоть малѣйшую боль одному изъ моихъ пальцевъ? Это такъ страшно, что, хотя правда бросается въ глаза такъ-же рѣзко, какъ разница между чернымъ и бѣлымъ, мои глаза едва въ состояніи ее видѣть. Измѣна и убійство всегда идутъ объ руку, словно пара демоновъ, давшихъ одинъ другому слово всегда и во всемъ поддерживать другъ друга; они являются сотрудниками по такимъ грубо-естественнымъ поводамъ, что ихъ дѣянія ни въ комъ не вызываютъ крика удивленія; но ты, своимъ согласіемъ, наперекоръ здравому смыслу служишь измѣнѣ и убійству, приводишь всѣхъ въ невольное изумленіе. Кто-бы ни былъ лукавый демонъ, соблазнившій тебя на такое нелѣпое дѣло, ему въ аду должна быть присуждена за ловкость пальма первенства. Другіе демоны, наталкивая людей на измѣну, прибѣгаютъ для ихъ гибели, для ихъ отверженія къ помощи заплатъ, которыя по ихъ цвѣту и по виду можно принять за блестящее подобіе благочестія; но тотъ, кто искусилъ тебя возстать противъ твоего государя, не представилъ тебѣ ни одного хоть сколько-нибудь вѣскаго повода для измѣны, помимо, быть-можетъ, желанія стяжать имя измѣнника. Если-бы тотъ-же демонъ, который одурачилъ тебя такъ ловко, обошелъ своею львиной походкою весь міръ, онъ могъ-бы, вернувшись обратно въ необъятный Тартаръ, сказать адскимъ легіонамъ, что никогда ни одною душою ему не удалось завладѣть такъ легко, какъ душою нѣкоего, теперь извѣстнаго всѣмъ англичанина. О, какъ жестоко отравилъ ты подозрѣніемъ сладость довѣрія! Если человѣкъ кажется послушнымъ своему долгу, ты тоже имѣлъ такой видъ. Если онъ кажется глубокомысленнымъ и ученымъ, ты тоже казался такимъ. Если онъ знатенъ родомъ, то и твой родъ знатенъ не менѣе. Если онъ, повидимому, набоженъ, то и ты казался набожнымъ тоже. Пусть онъ славится своимъ воздержаніемъ, отсутствіемъ въ немъ грубыхъ страстей, жажды веселаго разгула, дикаго гнѣва, ровностью своего нрава, неподдающагося прихотямъ крови, украшающею его скромною добродѣтелью, привычкою не довѣрять однимъ своимъ глазамъ, но выжидать, чтобы слухъ подтвердилъ ему видѣнное, да и тутъ подвергать видѣнное и слышанное строгому разбору; всѣми этими утонченными качествами, казалось, обладалъ и ты. Поэтому твое паденіе наложило на человѣка родъ клейма, которое заставитъ относиться съ недовѣріемъ къ самымъ лучшимъ, къ самымъ совершеннымъ людямъ... Я буду оплакивать тебя, потому что твоя измѣна производитъ на меня впечатлѣніе вторичнаго грѣхопаденія человѣка. Людскія прегрѣшенія и преступленія ясны до очевидности. Берите-же этихъ людей подъ стражу и заставляйте ихъ отвѣчать передъ закономъ, и да проститъ имъ Господь ихъ черныя дѣла!
   Экзэтеръ. Тебя, носящаго имя Ричарда, графа Кембриджскаго, я беру подъ стражу за государственную измѣну; за такую-же измѣну я беру подъ стражу и тебя, носящаго имя Генриха, графа Скрупа изъ Мешэма; беру за тоже подъ стражу и тебя, носящаго имя Томаса Грэя, рыцаря Норсомберлендскаго.
   Скрупъ. Правосудіе Господне обнаружило наши намѣренія, и сознаніе своей вины для меня тяжелѣе, чѣмъ ожидающая меня смерть. Пусть я поплачусь за измѣну жизнью, но я все-таки молю ваше величество простить меня!
   Кембриджъ. Что касается меня, соблазнило меня не золото Франціи, которое я хотя и принялъ, но только какъ средство быстрѣе достигнуть своей цѣли. Благодареніе Богу, что цѣли эти оказались мертворожденными! Я буду радоваться этому даже въ минуту казни, умоляя Бога и васъ простить меня.
   Грэй. Никогда ни одинъ вѣрнѣйшій подданный не радовался такъ сильно разоблаченію опаснѣйшей измѣны, какъ въ настоящую минуту радуюсь я за себя, что мнѣ не удалось окаянное мое предпріятіе. Простите, государь, если не мою личность, то хоть мою вину.
   Король Генрихъ. Да очиститъ васъ въ своемъ милосердій Господь отъ вашихъ прегрѣшеній. Выслушайте свой приговоръ. Вы вступили въ заговоръ противъ нашей королевской особы; ради золота изъ непріятельскихь казнохранилищъ, вы вступили въ союзъ съ нашимъ отъявленнымъ врагомъ и даже получили задатокъ за наше умерщвленіе. Итакъ, вы хотѣли за деньги предать своего короля убійству, своихъ принцевъ и пэровъ неволѣ, подданныхъ Англіи -- угнетенію и презрѣнію, а все это королевство полному разгрому. Что касается насъ лично, мы мщенія не ищемъ, но мы обязаны неусыпно заботиться о благѣ нашего государства; такъ какъ вы ищете его гибели, мы обязаны предать васъ суду его законовъ. Ступайте, несчастные, жалкіе люди, ступайте на казнь. Да вдохнетъ въ васъ милосердіе Божіе мужество совершить этотъ шагъ съ подобающимъ терпѣніемъ; пусть оно пошлетъ вамъ вмѣстѣ съ тѣмъ искреннее раскаяніе въ непростительныхъ вашихъ преступленіяхъ. Уведите ихъ (3aговорщиковъ уводятъ). Теперь, любезнѣйшіе лорды, скорѣй во Францію; походъ этотъ покроетъ славою какъ насъ самихъ, такъ и васъ. Мы убѣждены, что насъ ожидаетъ побѣда и что она достанется намъ безъ особеннаго труда. Такъ какъ Господу угодно было разоблачить такую опасную измѣну, подстерегавшую насъ на пути, чтобы помѣшать исполненію нашихъ замысловъ, мы убѣждены, что этотъ путь теперь совсѣмъ очищенъ отъ препятствій. Итакъ, дорогіе соотечественники, впередъ! Поручимъ наши силы десницѣ Всевышняго и приведемъ ихъ немедленно въ движеніе. Отправимтесь живо и весело въ море; впередъ! боевыя знамена! Не быть мнѣ болѣе королемъ Англіи, если я не сдѣлаюсь тоже и королемъ Франціи (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Лондонъ. Домъ мистрисъ Куикли въ Истчипѣ.

Входятъ Пистоль, мистрисъ Куикли, Нимъ, Бардольфъ и Мальчикъ.

  
   Мистрисъ Куикли. Молю тебя, сладчайше-медовый мой супругъ, позволь мнѣ проводить тебя до Стэнса.
   Пистоль. Нѣтъ, не позволю, потому что мое мужественное сердце и безъ того переполнено тоскою. Будь веселъ, Бардольфъ, а ты, Нимъ, возбуди въ своихъ жилахъ обычную хвастливость. Ты, мальчуганъ, взъерошь свою отвагу, потому что Фальстафъ умеръ, а мы должны скорбѣть о его кончинѣ.
   Бардольфъ. Гдѣ-бы онъ ни былъ: на небесахъ или въ аду, я желалъ бы всюду сопутствовать ему неотлучно.
   Мистрисъ Куикли. Нѣтъ, какъ можно, чтобы онъ былъ въ аду! Онъ навѣрное на лонѣ Артура, если хоть одинъ человѣкъ когда-либо попадалъ на это лоно. Ахъ, какой это былъ умилительный конецъ! Онъ отошелъ въ вѣчность, словно малое, одѣтое въ крестильное платье дитя, тихо засыпающее въ колыбели. Онъ испустилъ послѣдній духъ ровнехонько между двѣнадцатью часами и часомъ, въ самый промежутокъ между приливомъ и отливомъ. Когда я увидѣла, что онъ началъ мять одѣяло, играть цвѣтами и улыбаться, глядя на концы своихъ пальцевъ, мнѣ тотчасъ же пришло въ голову, что теперь ему остается одна только дорога, такъ какъ носъ его заострился, словно перо, а самъ онъ болталъ что-то нескладное о зеленыхъ лугахъ:-- "Какъ вы себя чувствуете, сэръ Джонъ?" спросила я, а затѣмъ прибавила:-- "не падайте духомъ; будьте мужчиной!" Тогда онъ не то три, не то четыре раза воскликнулъ: -- "Боже мой! Боже мой! Боже мой!.." Я, чтобы развлечь его, сказала, что ему еще незачѣмъ думать о Богѣ. Я надѣялась, что ему еще рано безпокоить себя такими мыслями... но тутъ онъ приказалъ мнѣ потеплѣе окутать ему ноги одѣяломъ. Я просунула руку подъ одѣяло, ощупала ноги больного; онѣ оказались холодными, какъ камень. Потомъ стала я ощупывать колѣни, затѣмъ еще выше и выше, но и тамъ все казалось такою же холодною окаменѣлостью.
   Нимъ. Говорятъ, онъ сильно проклиналъ подслащенный хересъ.
   Куикли. О, еще какъ!
   Бардольфъ. И женщинъ тоже.
   Куикли. Ну, нѣтъ, этого онъ не дѣлалъ.
   Мальчикъ. Какъ же не дѣлалъ? Онъ говорилъ, что онѣ сущіе демоны во плоти.
   Куикли. Это потому, что онъ терпѣть не могъ тѣлеснаго цвѣта и всегда отъ него отворачивался.
   Мальчикъ. Онъ даже какъ-то сказалъ, что если и попадетъ въ лапы къ дьяволу, то исключительно благодаря женщинамъ.
   Куикли. Да, бывали минуты, когда онъ дѣйствительно нападалъ до извѣстной степени на женщинъ, но это дѣлалось подъ вліяніемъ болѣзни, и при томъ онъ говорилъ только о вавилонской блудницѣ.
   Мальчикъ. Развѣ вы не помните, какъ онъ, увидавъ блоху на носу у Бардольфа, сказалъ, что это черная душа поджаривающаяся на адскомъ пламени?
   Бардольфъ. Увы, теперь то горючее вещество, что поддерживало этотъ огонь, вышло! (Указывая на свой багровый носъ) и вотъ то единственное сокровище, которое мнѣ досталось отъ покойнаго сэра Джона.
   Нимъ. Не пора-ли намъ въ путь? Короля, вѣроятно, уже пѣтъ въ Саусэмтонѣ.
   Пистоль. Пожалуй, идемте. Ну, любовь моя, протяни мнѣ свои губки (Цѣлуетъ жену). Береги мои движимые и недвижимые пожитки...Пусть тобою во всемъ руководитъ благоразуміе. Пусть твоимъ завѣтнымъ изреченіемъ будетъ:-- "Пируй и плати!", а не вѣрь никому на слово, потому что всѣ человѣческія клятвы не болѣе, какъ солома, мужская совѣсть -- то же, что опреенки; крѣпкій замокъ, моя уточка, единственная вѣрная собака, а поэтому твоимъ совѣтникомъ пусть будетъ caveto... Утри свои хрустальные источники... Ну, братья по оружію, во Францію! и подобно лошадинымъ пьявкамъ, будемъ сосать, сосать и сосать кровь враговъ!
   Мальчикъ. Говорятъ, пища эта нездоровая.
   Пистоль. Еще поцѣлуй съ твоихъ медовыхъ губъ, и въ путь!
   Бардольфъ. Прощай, хозяйка (Цѣлуетъ ее).
   Нимъ. Я цѣловаться не могу:-- въ этомъ все нравоученіе дѣла... Однако, все-таки, говорю просто: -- прощай.
   Пистоль. Докажи, что ты рачительная хозяйка, и сиди побольше дома, вотъ тебѣ мой завѣтъ.
   Куикли. Счастливаго пути, прощайте (Уходятъ).
  

СЦЕНА IV.

Франція. Комната во дворцѣ короля.

Входятъ король Франціи со свитой, Дофинъ, герцогъ Бургундскій, Конэтабль и другіе.

  
   Король Франціи. Итакъ, король Англіи идетъ на насъ съ громадными силами, поэтому намъ болѣе, чѣмъ заботливо, слѣдуетъ подумать о томъ, какъ дать ему достойный насъ царственный отпоръ. Вы, герцоги Беррійскій, Брэтанскій, Брабантскій и Орлеанскій, а такъ же и ты, дофинъ, со всевозможною поспѣшностью постарайтесь привесть въ оборонительное положеніе наши укрѣпленныя мѣста, снабдивъ ихъ достаточнымъ количествомъ храбрыхъ людей и другихъ средствъ самозащиты, потому что англичанинъ приближается съ тою стремительностью, съ какою бездна поглощаетъ въ себя бѣшеный потокъ.
   Дофинъ. Могущественный мой родитель, нѣтъ никакого сомнѣнія въ томъ, что намъ слѣдуетъ вооружиться противъ непріятеля. Благоразуміе требовало бы этого даже въ томъ случаѣ, еслибы у насъ въ виду не было никакой войны, еслибы даже не произошло никакого явнаго разрыва. Даже и въ мирное время ни одно государство не должно до такой степени отдаваться безпечному покою, чтобы перестать набирать, научать и сосредоточивать войска, заботиться о ихъ продовольствіи, какъ это обыкновенно дѣлается въ ожиданіи войны. Поэтому я заявляю, что намъ необходимо отправиться всѣмъ, чтобы своими глазами осмотрѣть больныя и слабыя мѣста Франціи. Надо исполнить это, не выказывая ни малѣйшаго страха, даже и въ томъ случаѣ, когда бы намъ не было доподлинно извѣстно, что вся Англія исключительно занята теперь приготовленіями къ исполненію въ Духовъ день мавританской пляски; ею, свѣтлѣйшій мой государь, управляютъ такъ сумасбродно, скипетръ ея находится въ рукахъ такого причудливаго, тщеславнаго, своевольнаго, пустого и непостояннаго мальчишки-правителя что она не можетъ ни въ комъ возбуждать никакихъ серьезныхъ опасеній.
   Конэтабль. Перестаньте, дофинъ! Вы сильно ошибаетесь въ англійскомъ королѣ. Разспросите пословъ, побывавшихъ за послѣднее время въ Англіи, и вы узнаете, съ какимъ благороднымъ чувствомъ собственнаго достоинства онъ принималъ пословъ, какими онъ окруженъ мудрыми совѣтниками, сколько умѣренности онъ выказалъ въ своихъ возраженіяхъ и въ то же время сколько грозной твердости въ своей непреклонной рѣшимости. Да, тогда вы убѣдитесь, что всѣ его былыя сумасбродства были тѣмъ-же, чѣмъ внѣшніе пріемы римлянина Брута, скрывавшаго свою мудрость подъ плащемъ безумія, словно садовникъ, прикрывающій навозомъ самые нѣжные и самые ранніе коренья.
   Дофинъ. Повѣрьте, великій конэтабль, все это далеко не таково, какъ вы говорите, но какое дѣло до того, что мы объ этомъ думаемъ! Для большей успѣшности обороны лучше считать, что непріятель вдвое сильнѣе того, чѣмъ онъ кажется, потому что въ такихъ случаяхъ средствамъ самозащиты придаютъ надлежащіе размѣры. Скупясь на эти приготовленія, легко уподобиться скрягѣ, жалѣющему какого-нибудь лоскутка и тѣмъ дѣлающему негоднымъ цѣлый камзолъ.
   Король Франціи. Будемъ считать короля Генриха противникомъ опаснымъ, и вы, принцы, чтобы вступить съ нимъ въ бой, позаботьтесь о какъ можно болѣе надежномъ вооруженіи. Его предшественники были до отвала обкормлены нашимъ мясомъ. Да, онъ принадлежитъ къ тому кровожадному роду, который травилъ насъ на самыхъ сокровенныхъ нашихъ тропинкахъ... вотъ хоть-бы въ тотъ позорный, но все-таки памятный день, когда произошла битва подъ Крэсси и когда всѣ наши принцы были захвачены въ плѣнъ стяжавшимъ такую мрачную извѣстность Эдвардомъ, принцемъ уэльсскимъ, прозваннымъ "Чернымъ Принцемъ", тѣмъ временемъ какъ богатырь, его отецъ, увѣнчанный лучами солнца, стоялъ на исполинскомъ холмѣ и съ улыбкою любовался, какъ его героическій сынъ обезображивалъ созданія природы и старался сокрушать то образцовое поколѣніе, надъ основаніемъ котораго самъ Господь и наши отцы-французы трудились цѣлыхъ двадцать лѣтъ, Генрихъ -- отпрыскъ этой побѣдоносной вѣтви, поэтому намъ нельзя не опасаться его врожденнаго могущества и его высокаго предназначенія... (Входитъ гонецъ).
   Гонецъ. Послы Генриха, короля Англіи, желаютъ подучить доступъ къ вашему величеству.
   Король Франціи. Мы готовы принять ихъ сейчасъ-же. Ступайте и приведите ихъ сюда (Гонецъ и нѣсколько человѣкъ изъ свиты уходятъ). Смотрите, друзья, какъ эта охота ведется горячо.
   Дофинъ. Обернитесь назадъ и взглядомъ остановите преслѣдованіе. Трусливыя собаки громче всего лаютъ именно тогда, когда то, за чѣмъ онѣ гонятся, далеко впереди. Добрѣйшій государь, отчитайте англичанъ хорошенько, чтобы они знали, во главѣ какого государства вы стоите. Самонадѣянность благороднѣе и всегда дѣйствуетъ лучше, чѣмъ самоуничиженіе (Нѣкоторые изъ ушедшихъ лицъ возвращаются; за ними входитъ Экзэтэръ, сопровождаемый свитою).
   Король Франціи. Отъ нашего брата, короля Англіи?
   Экзэтэръ. Отъ него, государь; онъ шлетъ привѣтъ вашему величеству. Онъ именемъ всемогущаго Бога требуетъ, чтобы вы отказались отъ взятаго на прокатъ величія, сложили его съ себя, такъ какъ оно, по волѣ небесъ, по законамъ природы и народовъ, есть достояніе его самого и его наслѣдниковъ. Онъ требуетъ, чтобы вы передали ему корону Франціи со всѣми широкими правами, приданными ей теченіемъ времени и обстоятельствъ. Чтобы вы знали, что это не пустое, не сумасбродное требованіе, отысканное въ червоточинахъ безвозвратно истекшаго времени или отрытое во прахѣ ветхаго забвенія, онъ посылаетъ вамъ вотъ эту родословную таблицу, въ которой точно и безошибочно обозначены всѣ вѣтви могучаго дерева (Передаетъ королю бумагу). Онъ предлагаетъ вамъ внимательно просмотрѣть эту родословную, и въ томъ случаѣ, если вы найдете прямое происхожденіе его отъ Эдварда Третьяго несомнѣннымъ, предлагаетъ вамъ добровольно отречься отъ похищенныхъ у него безъ всякаго на то права короны и королевской власти, принадлежащихъ ему, какъ настоящему и законному владѣльцу.
   Король Франціи. А что-же воспослѣдуетъ, если я отвѣчу отказомъ?
   Экзэтэръ. Кровавое столкновеніе, потому что, еслибы вы спрятали корону Франціи даже у себя въ сердцѣ, онъ съумѣетъ отыскать и вырвать ее оттуда. Затѣмъ-то онъ, словно Юпитеръ, при рокотѣ бури и грозы, сопровождаемый землетрясеніемъ, приближается сюда, чтобы въ случаѣ неблагопріятнаго исхода переговоровъ прибѣгнуть къ вооруженной силѣ. Заклинаю васъ именемъ самого Создателя, возвратить корону законному ея владѣльцу и тѣмъ сжалиться надъ участью тѣхъ несчастныхъ душъ, для пожранія которыхъ голодная война уже разѣваетъ свою необъятную пасть. Король Генрихъ напоминаетъ вамъ, что на вашу голову падутъ и кровь умершихъ, и слезы вдовъ, жалобы сиротъ, рыданія дѣвушекъ, оплакивающихъ своихъ суженыхъ, своихъ братьевъ и отцовъ, поглощенныхъ этою распрею. Вотъ въ чемъ состоятъ его требованія, его угрозы и цѣль моего посольства. Если-же случайно дофинъ тоже находится здѣсь, у меня къ нему есть особое порученіе.
   Король Франціи. Немедленнаго отвѣта мы не дадимъ и выговариваемъ себѣ время поразмыслить обо всемъ хорошенько. Завтра вы сообщите нашему брату -- королю Англіи окончательное наше рѣшеніе.
   Дофинъ. Что-же касается дофина, я служу здѣсь его представителемъ.Что-же велитъ передать ему король Англіи?
   Экзэтэръ. Свою насмѣшку и полное свое пренебреженіе. Да, полнѣйшее отсутствіе малѣйшаго уваженія, глубочайшее презрѣніе, словомъ все, что великій вѣнценосецъ, не унижая самого себя, можетъ высказать другому, вотъ тѣ чувства, которыя онъ питаетъ къ вамъ. Таковы слова моего короля, и если его величество, родитель вашъ, не поспѣшитъ своимъ полнымъ согласіемъ на всѣ требованія моего государя подсластить горькой, обращенной къ нему насмѣшки, мы потребуемъ васъ къ такому горячему отвѣту, что ваша дерзость найдетъ себѣ негодующее отзвучіе подъ всѣми сводами, во всѣхъ пространныхъ подземельяхъ Франціи и вернется къ вамъ обратно вмѣстѣ съ громомъ его пушекъ.
   Дофинъ. Скажите королю, что, давъ ему дружественный отвѣтъ, родитель мой поступитъ противъ моего желанія, потому что самое вожделенное мое желаніе -- вступить въ борьбу съ Англіей. Именно съ этою цѣлью, зная его крайнюю молодость и его легкомысленный нравъ, я и послалъ ему парижскіе мячи.
   Экзэтэръ. Въ отместку за это онъ заставитъ задрожать вашъ парижскій Лувръ, будь этотъ Лувръ самымъ первымъ дворомъ всей могущественной Европы. Будьте увѣрены, что вы найдете поразительную разницу,-- какъ съ удивленіемъ нашли ее м

Вильямъ Шекспиръ

Король Генрихъ V

Переводъ А. Ганзенъ

   Источник: Шекспиръ В. Полное собраніе сочиненій / Библіотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 2, 1902.

<а href="http://az.lib.ru">http://az.lib.ru

Король Генрихъ V.

   Время сочиненія этой пьесы опредѣляется прологомъ къ 5-му дѣйствію, гдѣ описывается, какъ лондонскіе граждане встрѣчаютъ короля, возвращающагося послѣ побѣды при Азенкурѣ.
   Въ этихъ стихахъ указывается на графа Эссекса, который усмирялъ возстаніе въ Ирландіи съ 27 марта по 28 сентября 1599 г. Слѣдовательно, "Генрихъ V" былъ написанъ и, по всей вѣроятности, представленъ осенью этого года. Въ августѣ 1600 г. появилось первое изданіе пьесы, въ четверть листа, исполненное, какъ полагаютъ, какимъ-нибудь книгопродавцемъ безъ согласія автора, подъ заглавіемъ: "Лѣтописная исторія о Генрихѣ Пятомъ, съ сраженіемъ, происходившимъ при Эджинъ Кортѣ во Франціи. Съ участіемъ прапорщика Пистоля. Какъ она нѣсколько разъ была играна слугами достопочтеннаго Лорда Камергера". Это изданіе было затѣмъ перепечатано въ 1602 и 1608 гг. Мнѣніе о томъ, что оно вышло безъ вѣдома Шекспира и помимо его воли, основывается на небрежной передачѣ въ изданіяхъ 1600--1608 гг. текста пьесы, подвергшагося здѣсь значительнымъ искаженіямъ и сокращеніямъ, устраненнымъ только въ первомъ in folio 1623 г. Въ упомянутыхъ изданіяхъ въ 4-ку текстъ пьесы является не только въ искаженномъ видѣ, но и сокращенъ почти на половину: такъ, напр., выпущены всѣ прологи и пр. Въ изданіи 1623 г., въ которомъ пьеса явилась уже въ полномъ видѣ, она носитъ названіе: "Жизнь Генриха V".
   По содержанію своему, эта хроника стоитъ въ тѣсной связи съ обѣими частями "Генриха IV" и представляетъ дальнѣйшее развитіе характера главнаго дѣйствующаго лица или, лучше сказать,-- превращеніе прежняго безпутнаго "принца Галя", проводившаго время въ попойкахъ и разныхъ ночныхъ приключеніяхъ съ Фальстафомъ и его свитой,-- въ идеальнаго короля-рыцаря, храбраго воителя и мудраго государя. Фальстафъ, который, какъ видно изъ эпилога къ "Генриху IV", долженъ былъ опять явиться на сцену въ этой новой пьесѣ, исключенъ изъ числа дѣйствующихъ лицъ при окончательной ея обработкѣ; мы слышимъ только разсказъ о смерти толстаго рыцаря отъ кабатчицы Куикли, успѣвшей уже выйти замужъ за бывшаго его собутыльника Пистоля. Вообще, память о Фальстафѣ сохраняется въ новой пьесѣ лишь настолько, насколько это нужно для того, чтобы зритель не забывалъ о прежнемъ принцѣ Генрихѣ.
   Весь интересъ разбираемой нами пьесы заключается въ томъ, что она представляетъ дальнѣйшее развитіе характера героя. Развернувъ передъ нами, въ первой части "Генриха IV" беззаботную юность принца Галя, показавъ, во второй части, какъ съ приближеніемъ болѣе зрѣлаго возраста принцъ мало по малу становится серьезнымъ, мыслящимъ человѣкомъ, поэтъ изображаетъ, наконецъ, въ лицѣ короля Генриха V, свой высокій идеалъ государя, одареннаго всѣми наиболѣе привлекательными качествами,-- храбростью, мудростью, умѣренностью, простотою и справедливостью. Устами прелатовъ, разсуждающихъ въ первой сценѣ о королѣ, Шекспиръ высказываетъ, что мы должны искать естественныхъ причинъ этой чудесной перемѣны характера принца именно въ той мало обѣщавшей школѣ, въ которой воспитался этотъ, повидимому, вовсе не воспитанный человѣкъ. Тамъ образовалась въ немъ эта многосторонность, которой теперь всѣ удивляются и вслѣдствіе которой онъ легко справляется со всякими дѣлами, и духовными, и свѣтскими, и въ кабинетѣ, и на полѣ сраженія. Теперь онъ уже не тратитъ на пустяки время, ставшее для него драгоцѣннымъ, а взвѣшиваетъ его до послѣдняго зерна; теперь онъ на свою страстную, порывистую натуру набросилъ узду кротости и милости, и даже непріятели начинаютъ догадываться, что его прежняя безпорядочность была только маской, которая подъ видомъ глупости скрывала умъ и характеръ. Въ первой же сценѣ, гдѣ мы встрѣчаемся съ королемъ Генрихомъ, онъ разсуждаетъ со своими совѣтниками о войнѣ съ Франціей. Всѣ одушевлены мыслью объ этомъ славномъ предпріятіи, всѣ сословія въ героическомъ единодушіи одинаково преданы королю; его родственники, дядя и братья, и все дворянство одинаково побуждаютъ его къ войнѣ; духовенство даетъ ему огромную денежную ссуду, какой не давало ни одному изъ его предшественниковъ; всѣ вспоминаютъ о героическихъ временахъ Эдуардовъ и убѣждаютъ Генриха возобновить ихъ подвиги; всѣ проникнуты мужествомъ и самыми лучшими намѣреніями. Даже Бардольфъ, Нимъ и Пистоль,-- и тѣ охвачены общимъ патріотическимъ подъемомъ чувствъ и готовы отправиться въ походъ противъ общаго непріятеля. Ирландцы, возставшіе противъ Ричарда II, валійцы и шотландцы, съ которыми приходилось бороться Генриху IV,-- всѣ теперь являются какъ земляки въ войскѣ англійскаго короля. Измѣна нѣсколькихъ подкупленныхъ дворянъ оказывается совершенно безсильною...
   Война съ Франціей является слѣдствіемъ той политики, которую внушилъ своему сыну умирающій король Генрихъ IV. Къ этой войнѣ молодого государя влечетъ не только сознаніе своего права и основательности своихъ притязаній, но и честолюбіе, побуждающее его загладить великими подвигами ту праздность, какою отличалась его молодость. Онъ говоритъ, что исторія должна во весь голосъ трубить объ его дѣяніяхъ,-- иначе пусть его кости будутъ погребены въ недостойной урнѣ, на которой не будетъ никакой надписи. Высокомѣрное презрѣніе со стороны непріятеля и его насмѣшливый намекъ на буйно проведенную Генрихомъ молодость еще болѣе возбуждаютъ воинственный пылъ короля. "Въ бурные дни моей молодости, говоритъ онъ, -- я не высоко чтилъ бѣдный тронъ Англіи; но когда я сяду на мой тронъ во Франціи, то я окажу должную честь моему званію и явлюсь королемъ въ такомъ блескѣ, что вы всѣ ослѣпнете!" Но въ то же время Генрихъ является и совершенно простымъ, всѣмъ доступнымъ человѣкомъ: въ его обхожденіи съ людьми часто проглядываетъ прежняя привычка къ безцеремонному обществу, хотя онъ и умѣетъ при этомъ сохранять все свое королевское достоинство. Рядомъ съ воинственною возбужденностью мы видимъ у него полное спокойствіе и хладнокровіе, рядомъ съ царственно-героическимъ на-строеніемъ духа -- проявленія простой мѣщанской натуры, одаренной свѣжимъ юморомъ и свѣтлымъ взглядомъ на жизнь.
   Главнымъ источникомъ для изображенія историческихъ событій служила Шекспиру извѣстная хроника Голиншеда. Отчасти онъ пользовался также и старинной пьесой: "3наменитыя побѣды Генриха V". Историческіе факты переданы у Шекспира вполнѣ согласно съ источниками. Король Генрихъ V царствовалъ съ 1413 по 1422 гг. Въ самомъ началѣ своего царствованія онъ предпринялъ тотъ смѣлый завоевательный походъ во Францію, который и служитъ содержаніемъ и предметомъ патріотическаго прославленія въ пьесѣ Шекспира. Поводомъ къ этой войнѣ послужили притязанія англійскаго короля на французскій престолъ,-- притязанія, основанныя на мотивахъ, которые въ наше время представляются болѣе, чѣмъ сомнительными, но въ средніе вѣка, -- да и во времена Шекспира,-- признавались вполнѣ достаточными. Во Франціи дѣйствовалъ старый салическій законъ, исключавшій женскую линію отъ престолонаслѣдія. Но, какъ передаетъ лѣтописецъ Холлъ, жившій въ царствованіе Елизаветы, англійское духовенство всегда возражало противъ этого закона и доказывало права Генриха на французскую корону, такъ какъ прадѣдъ Генриха, король Эдуардъ III, былъ сыномъ Изабеллы, дочери французскаго короля Филиппа Красиваго; къ ея то потомкамъ, по мнѣнію англичанъ, и долженъ былъ перейти французскій престолъ съ прекращеніемъ, за смертью Карла IV, мужской линіи Капетинговъ, между тѣмъ какъ въ дѣйствительности французскимъ королемъ сдѣлался не родной племянникъ Карла Эдуардъ III, а двоюродный племянникъ -- Филиппъ VI Валуа. Правда, впослѣдствіи Эдуардъ III, по торжественному мирному договору въ Бретиньи, отказался не только отъ своихъ притязаній на французскую корону, но и отъ своихъ правъ на давнишнія вассальныя владѣнія Плантагенетовъ во Франціи, -- на Нормандію, Турэнь, Анжу, Мэнъ и пр.-- взамѣнъ крупнаго денежнаго вознагражденія со стороны Франціи; но этотъ договоръ былъ уничтоженъ позднѣйшими войнами и, въ сущности, никогда не исполнялся. Во владѣніи англичанъ все еще оставалось во Франціи нѣсколько укрѣпленныхъ городовъ, какъ напр. Калэ, Байонна, Бордо. Въ царствованіе Ричарда II и Генриха IV внутреннія междоусобія въ самой Англіи препятствовали предпринять что либо противъ сосѣдняго королевства, и взаимныя отношенія между Англіей и Франціей были, въ сущности, похожи скорѣе на перемиріе, такъ какъ спорный вопросъ о престолонаслѣдіи еще нельзя было считать окончательно рѣшеннымъ. Такимъ образомъ, молодой король Генрихъ V, жаждавшій подвиговъ и славы, смотрѣлъ на свой походъ не только какъ на продолженіе славнаго дѣла, начатаго его предками и только пріостановленнаго неблагопріятными событіями, но и какъ на вполнѣ законное "возстановленіе" принадлежащаго ему права на французскую корону. Въ этомъ и убѣждаетъ его епископъ Кентерберійскій, въ уста котораго Шекспиръ вложилъ историческіе и политическіе доводы, почерпнутые изъ хроники Голиншеда. Независимо отъ этого, Генрихъ полагалъ, что завоеваніе Франціи англичанами будетъ благодѣяніемъ для самой этой страны, которая въ царствованіе слабоумнаго Карла VI пришла въ самое жалкое положеніе. Но Шекспиръ не останавливается на этомъ соображеніи: тѣхъ аргументовъ, которые онъ нашелъ у Голиншеда, ему было вполнѣ достаточно для того, чтобы не только вполнѣ оправдать, но и возвеличить своего героя.
   Изъ исторіи извѣстно, что вся Англія единодушно поддержала своего короля въ задуманномъ имъ предпріятіи. Со стороны Франціи въ ту пору мы вовсе не видимъ того высокомѣрія, какое приписываетъ ей Шекспиръ, основываясь на своихъ позднѣйшихъ и не всегда достовѣрныхъ источникахъ. Когда Генрихъ отправилъ во Францію торжественное посольство, съ требованіемъ, чтобы ему отдали французскую корону или, по крайней мѣрѣ, треть государства, руку принцессы Екатерины и 3,600,000 франковъ приданаго,-- французы, ради сохраненія мира, предложили ему значительную часть Аквитаніи, половину Прованса и приданое въ размѣрѣ 800,000 франковъ. Когда же эти предложенія были отвергнуты, французское правительство само отправило въ Англію посольство, чтобы по возможности предупредить вооруженное столкновеніе; но это посольство не имѣло успѣха. Лѣтомъ 1415 г. Генрихъ уже собралъ войско и флотъ въ Саутгэмптонѣ и былъ готовъ къ переправѣ во Францію; но въ это время открытъ былъ опасный заговоръ среди ближайшихъ къ королю лицъ. Двоюродный братъ Генриха, сынъ его дяди Іорка, графъ Ричардъ Кембриджскій, и лордъ Скрупъ, къ которому король всегда относился съ братскимъ довѣріемъ, оказались во главѣ заговора, который, впрочемъ, вовсе не былъ затѣянъ по соглашенію съ французами, какъ это предположилъ Шекспиръ на основаніи хроникъ, а имѣлъ въ виду исключительно англійскія политическія цѣли. Этотъ заговоръ явился отголоскомъ возмущенія Перси, и такъ сказать, прологомъ къ войнѣ Алой и Бѣлой Розы, такъ какъ дѣло касалось правъ Іоркскаго дома на престолъ, находившійся въ рукахъ Ланкастеровъ. Графъ Ричардъ былъ женатъ на Аннѣ Мортимеръ, происходившей отъ третьяго сына Эдуарда III, Ліонеля герцога Кларенса; а такъ какъ дѣдъ Генриха V, Джонъ Гантъ, былъ четвертымъ сыномъ Эдуарда, то, слѣдовательно, Анна являлась представительницею старшей линіи. Ея братъ, Эдмундъ Мортимеръ, графъ Марчскій, былъ холостъ, а потому графъ Ричардъ и разсчитывалъ, что права Эдмунда со временемъ перейдутъ къ его сестрѣ или къ ея потомству. Минута, когда Генрихъ готовъ былъ отправиться въ походъ, представилась заговорщикамъ весьма удобною для государственнаго переворота, который былъ предупрежденъ только своевременнымъ обнаруженіемъ заговора. Генрихъ былъ пораженъ этимъ открытіемъ. Онъ чувствовалъ себѣ въ полной безопасности, такъ какъ вся Англія безъ исключеній признала его законнымъ государемъ, и онъ до такой степени далекъ былъ отъ всякихъ опасеній, что сейчасъ же по вступленіи на престолъ освободилъ единственнаго опаснаго претендента, именно этого самаго Мортимера, заключеннаго въ тюрьму Генрихомъ IV. Теперь Генрихъ призналъ необходимымъ дѣйствовать противъ внутреннихъ враговъ со всею строгостью: всѣ заговорщики были тотчасъ же преданы суду и казнены въ Соутгэмптонѣ.
   Въ августѣ 1415 г. англійская эскадра, состоявшая изъ полутора тысячъ кораблей, на которыхъ находилось 6000 конницы, 23000 стрѣлковъ, 1000 канонировъ и саперовъ, явилась въ устьѣ Сены. Гарфлёръ былъ взятъ послѣ четырехнедѣльнаго геройскаго сопротивленія. Но вскорѣ послѣ этой первой удачи, въ англійскомъ войскѣ обнаружилась чума, истребившая чуть не половину всей арміи. Франція не была истощена; населеніе вовсе не было расположено признать надъ собою власть англійскаго короля, и на средней Сенѣ постепенно собралось довольно сильное войско подъ начальствомъ дофина, коннетабля, герцога Алансонскаго и другихъ вельможъ. Наиболѣе осторожные изъ англійскихъ вождей стали уговаривать Генриха вернуться домой; но король не допускалъ и мысли объ этомъ; онъ отослалъ въ Англію только 5000 больныхъ, да 2000 оставилъ гарнизономъ въ Гарфлерѣ, а съ остальными, которыхъ было не болѣе 12000, двинулся въ походъ внутрь Франціи, въ дождливую погоду и среди всевозможныхъ затрудненій. Французскій король прислалъ въ лагерь своихъ герольдовъ, чтобы побудить Генриха или къ отступленію, или къ рѣшительному бою. "Скажите своему господину", отвѣчалъ имъ Генрихъ, "что на сей разъ я не стану искать встрѣчи съ нимъ; но если онъ или его полководцы станутъ искать встрѣчи со мною, то я, съ Божьей помощью, пойду на нихъ. Но я думаю, что вы будете благоразумны и не подадите мнѣ повода окрасить вашу черную землю вашей алой кровью". Съ этими словами и съ подаркомъ въ сто кронъ король отпустилъ герольдовъ, а вскорѣ послѣ того, 24 октября, встрѣтился съ главными силами непріятеля: болѣе 50-ти тысячъ французовъ заградили путь англичанамъ; все это были свѣжія и хорошо вооруженныя войска, въ томъ числѣ -- не менѣе 14-ти тысячъ всадниковъ. Французамъ казалось совершенно невѣроятнымъ, чтобы Генрихъ могъ устоять противъ такого войска, имѣя не больше 1000 конницы и 10-ти тысячъ стрѣлковъ, тѣмъ болѣе, что къ пѣхотѣ французскіе рыцари относились съ полнымъ презрѣніемъ. Никто не сомнѣвался въ рѣшительномъ пораженіи англичанъ; французы уже заранѣе дѣлили между собою плѣнныхъ, которыхъ разсчитывали захватить на слѣдующій день, и всю ночь пировали, предвкушая свое торжество. И въ самомъ дѣлѣ, со стороны Генриха было безумною дерзостью принять сраженіе; но эта безумная дерзость соединялась у него съ разсчетливымъ хладнокровіемъ. Онъ позаботился, въ виду тяжелаго боя, подкрѣпить своихъ солдатъ пищей, питьемъ и сномъ и постарался воспользоваться всѣми выгодами мѣстности. Въ его лагерѣ было тихо и темно; шелъ проливной дождь; многіе исповѣдывались и причащались. Утро 25 октября, въ день свв. Криспина и Криспіана, началось у англичанъ обѣдней; потомъ король, въ блестящемъ вооруженіи и въ шлемѣ, увѣнчанномъ короною, построилъ свои войска къ бою длинной линіей, не больше, какъ въ четыре ряда,-- какъ еще и въ наше время строится англійская пѣхота. Передъ каждымъ стрѣлкомъ былъ наискось воткнутъ въ землю длинный и острый колъ, для защиты отъ натиска непріятельской конницы. Противъ англичанъ тремя отрядами выступило пестрое, блестящее и шумное французское войско. "О, если бы сюда явились сегодня всѣ англичане, владѣющіе мечемъ!" воскликнулъ одинъ рыцарь изъ свиты Генриха. "Мнѣ не нужно больше людей", отвѣчалъ король: "Богъ можетъ даровать побѣду и малочисленному войску". Онъ нимало не сомнѣвался въ своей побѣдѣ,-- и эта увѣренность оправдалась. Французы сражались безпечно, не дружно, не слушались приказаній коннетабля и, такимъ образомъ, утратили всѣ свои преимущества. Пушки и лошади вязли въ полѣ, размокшемъ отъ дождя, а 8000 спѣшившихся рыцарей, составившіе передовой отрядъ, въ своемъ тяжеломъ вооруженіи едва могли двигаться.
   Въ одиннадцать часовъ король Генрихъ воскликнулъ: "Впередъ!" Старый маршалъ сэръ Томасъ Эрпингэмъ подалъ знакъ къ наступленію, и вся линія стрѣлковъ съ громкимъ боевымъ кличемъ устремилась на непріятельскій центръ. Въ то же время съ боковъ англичане осыпали пѣшихъ французскихъ рыцарей цѣлымъ градомъ стрѣлъ. Отрядъ герцога Алансонскаго бросился было на англичанъ, но былъ встрѣченъ сильнымъ отпоромъ; завязался ожесточенный рукопашный бой дубинами, топорами, мечами, и вскорѣ французами овладѣлъ паническій страхъ, и они бросились бѣжать. Цѣлыя тысячи безъ боя сдавались побѣдителямъ. Въ это время другой отрядъ французовъ неожиданно напалъ на англичанъ съ тылу. Генрихъ быстро принялъ ужасное и по тому времени очень убыточное рѣшеніе: онъ приказалъ перебить всѣхъ плѣнныхъ, чтобы не имѣть помѣхи для новаго боя. Вскорѣ оказалось, что причиною тревоги было только нападеніе мародеровъ на оставшійся почти безъ прикрытія англійскій обозъ.
   Англичане одержали полную и рѣшительную побѣду. Убито было болѣе 10,000 французовъ; герцогъ Орлеанскій и 1500 рыцарей взяты были въ плѣнъ. Перечень убитыхъ рыцарей, приводимый Шекспиромъ въ 8-ой сценѣ IV дѣйствія, исторически вѣренъ. Потери англичанъ были крайне незначительны, хотя, разумѣется, превышали 25 человѣкъ, -- число, приводимое Шекспиромъ. Между прочимъ, въ этомъ сраженіи былъ убитъ герцогъ Іоркскій,-- тотъ самый, который выведенъ въ "Ричардѣ II" подъ именемъ Омерля.
   Генрихъ обратился къ своимъ войскамъ съ рѣчью, въ которой говорилъ, чтобы они не превозносились этой побѣдой, такъ какъ она дарована имъ Богомъ, который навелъ слѣпоту на непріятеля. Когда въ англійскій лагерь явились французскіе герольды, чтобы освѣдомиться о числѣ убитыхъ, король спросилъ ихъ, какъ называется замокъ, возвышавшійся надъ полемъ битвы, и, узнавъ, что это -- Азинкуръ, назвалъ свою побѣду азинкурской; день же св. Криспина онъ приказалъ праздновать по всей Англіи.
   Англичане безпрепятственно продолжали свой походъ до Калэ и оттуда переправились на родину съ огромной добычей. Когда король прибылъ въ Лондонъ, все населеніе города, съ мэромъ и ольдерменами во главѣ, вышло къ нему навстрѣчу и провожало его по украшеннымъ цвѣтами улицамъ въ соборъ св. Павла и въ Вестминстеръ.
   Сдѣлавъ Азинкурскую побѣду и ея ближайшія послѣдствія центральнымъ фактомъ своей пьесы, Шекспиръ лишь слегка коснулся событій дальнѣйшей англо-французской войны, продолжавшейся еще цѣлыхъ четыре года, и отъ изображенія побѣды прямо перешелъ къ заключенію мира. При этомъ онъ даже не объяснилъ тѣхъ мотивовъ, которые заставили французовъ пожертвовать интересами своего дофина и признать иностраннаго государя наслѣдникомъ французской короны. Герцогъ Іоаннъ-Бургундскій былъ измѣннически убитъ въ Парижѣ, въ присутствіи самого дофина и не безъ соучастія послѣдняго; его родная мать, королева Изабелла, въ ярости поклялась ему за это отомстить. Съ нею заодно дѣйствовалъ и наслѣдникъ убитаго, Бургундскій герцогъ Филиппъ, и имъ не трудно было заставить неспособнаго Карла заключить позорный для Франціи мирный договоръ въ Труа (1420), фактически предавшій Францію во власть иноземнаго государя. И дѣйствительно, Генрихъ V въ продолженіе двухъ лѣтъ управлялъ Франціей -- "великодушно, мужественно и умно", какъ говоритъ старинный лѣтописецъ, замѣчая при этомъ, что король былъ "превосходнымъ судьею въ крупныхъ и мелкихъ дѣлахъ и пользовался уваженіемъ какъ своихъ подданныхъ, такъ и сосѣдей". Онъ скончался всего 35-ти лѣтъ отъ роду, въ Венсенѣ, 31-го августа 1422 года, девять мѣсяцевъ спустя послѣ рожденія наслѣдника, -- будущаго короля Генриха VI. На смертномъ одрѣ онъ сдѣлалъ всѣ распоряженія для того, чтобы обезпечить своему малолѣтнему преемнику мирное и благополучное царствованіе, и жалѣлъ только объ одномъ, что ему не суждено было совершить крестовый походъ въ Св. Землю, о которомъ онъ уже давно мечталъ.
   Тѣло скончавшагося такъ преждевременно короля перевезено было въ Англію и погребено въ Вестминстерскомъ аббатствѣ. Англія была глубоко опечалена вѣстью объ его смерти, въ которой всѣ справедливо видѣли потерю невознаградимую. И чѣмъ хуже были времена впослѣдствіи, тѣмъ чаще вспоминали англичане о своемъ "безпутномъ принцѣ", который съумѣлъ сдѣлаться такимъ идеальнымъ государемъ. Преданія о немъ жили въ памяти народа и дали матеріалъ для того величественнаго апоѳеоза, которымъ почтилъ его Шекспиръ въ своей драматической хроникѣ. Комментаторы Шекспира и историки англійской литературы любятъ сравнивать "Генриха V" съ "Персами" Эсхила. И въ самомъ дѣлѣ, обѣ пьесы представляютъ большое сходство въ томъ отношеніи, что обѣ онѣ являются торжественными побѣдными гимнами въ драматической формѣ; обѣ "полны Ареева духа" и высокаго патріотизма. Во времена Шекспира азинкурская побѣда считалась однимъ изъ величайшихъ событій англійской исторіи, точно такъ же, какъ ея герой -- Генрихъ V -- признавался однимъ изъ величайшихъ англійскихъ королей, не взирая на то, что матеріальныя выгоды этой побѣды исчезли вскорѣ послѣ смерти побѣдителя. Значеніе французскаго похода Генриха V для Англіи сравниваютъ съ значеніемъ крестовыхъ походовъ для Европы: ничтожные въ смыслѣ завоевательномъ, они имѣли огромное вліяніе на подъемъ національнаго самосознанія. Смѣлое предпріятіе молодого короля, проведенное съ такимъ упорствомъ и хладнокровіемъ и увѣнчавшееся успѣхомъ вопреки всякой вѣроятности, внушило Англіи сознаніе своихъ силъ и могущества тѣхъ качествъ, которымъ она обязана своимъ выдающимся положеніемъ въ средѣ европейскихъ государствъ. Въ особенности же важно было то, что въ походѣ Генриха V маленькіе люди, крестьяне и мелкіе землевладѣльцы, сражались рядомъ съ представителями крупнаго дворянства: здѣсь уже не видно было прежней противоположности между норманскими рыцарями и саксонскими мужиками; всѣ являлись представителями единой британской націи, которая впервые здѣсь дала почувствовать всю свою силу непріятелю, несравненно болѣе многочисленному. "Съ этого историческаго момента", говоритъ Боденштедтъ, "и ведетъ свое начало та самоувѣренность, которая въ позднѣйшіе вѣка такъ часто вела англичанъ къ успѣху въ самыхъ рискованныхъ предпріятіяхъ и обезпечила имъ господство надъ морями и надъ отдаленными государствами. Та специфически-британская національная гордость, съ какою даже простолюдинъ смотритъ на всѣ прочіе народы, а особенно -- на народы романскаго происхожденія, въ значительной степени обязана своимъ развитіемъ этой удивительной побѣдѣ мужества и энергіи англичанъ надъ французами при Азинкурѣ".
   Подобно тому, какъ Эсхилъ въ "Персахъ" и въ трагедіи "Семеро противъ Ѳивъ" проводитъ мысль, что "цвѣтъ тщеславія даетъ плодомъ бѣдствіе, а жатвою -- слезы", такъ и Шекспиръ противопоставляетъ въ своей пьесѣ французскій лагерь и французскихъ принцевъ съ ихъ высокомѣріемъ и нечестіемъ -- маленькой горсти британцевъ и ихъ неустрашимому и богобоязненному вождю. Между изображенными имъ французскими полководцами нѣтъ ни одного, который бы не соперничалъ съ другими въ пустомъ хвастовствѣ и заносчивости, не обнаруживалъ бы дѣтской радости при видѣ пышныхъ нарядовъ и красиваго оружія и проявлялъ бы хоть нѣсколько той серьезности, того спокойнаго мужества и той преданности, какими одушевлены англичане. И между французами всѣхъ превосходитъ дофинъ своимъ мелкимъ самодовольствомъ, легкомысленной кичливостью и простодушной ограниченностью. Эти сцены, благодаря вплетенію въ нихъ осколковъ французской рѣчи, подходятъ къ карикатурѣ... "Мнѣ кажется болѣе нежели вѣроятнымъ", говоритъ Гервинусъ, "что Шекспиръ, изображая своего Генриха, былъ руководимъ ревностно-патріотическою мыслью -- противопоставить своему блистательному современнику -- Генриху IV французскому своего народнаго героя Генриха, который на англійскомъ престолѣ не уступалъ французскому королю ни въ величіи, ни въ оригинальности. Но величіе этого героя проявилось бы съ еще большимъ достоинствомъ, если бы поэтъ обрисовалъ его враговъ въ менѣе недостойномъ видѣ. Однимъ только древнимъ свойственно было уважать своихъ враговъ: Гомеръ не унижаетъ троянцевъ; у Эсхила нѣтъ и слѣда презрѣнія къ персамъ, даже тамъ, гдѣ онъ изображаетъ и караетъ ихъ безбожіе. Что Шекспиръ изображалъ карикатурно враждебныхъ Англіи французовъ, это составляетъ одну изъ тѣхъ немногихъ чертъ, которыхъ не хотѣлось бы встрѣчать въ его сочиненіяхъ; это -- та національная ограниченность, вслѣдствіе которой англичанинъ въ немъ затмевалъ человѣка. Народы древности, при всемъ томъ, что національный отпечатокъ сказался на нихъ гораздо явственнѣе, были чужды подобной узкой національной гордости, -- даже римляне: возлѣ своихъ тріумфальныхъ арокъ они ставили статуи плѣнныхъ варварскихъ царей, придавая имъ облагороженный внѣшній видъ и то возвышенное внутреннее выраженіе, которое свидѣтельствовало объ ихъ врожденомъ чувствѣ сопротивленія и независимости"...
   Дѣйствительно, Шекспиръ въ этой пьесѣ является вполнѣ національнымъ поэтомъ-патріотомъ, со всею односторонностью исключительнаго патріотизма: то высокое безпристрастіе, которое онъ проявляетъ въ другихъ своихъ произведеніяхъ, здѣсь совершенно покидаетъ его. Онъ смотритъ на французовъ положительно какъ на низшую расу; наряду съ дофиномъ и коннетаблемъ даже рядовые англійскіе солдаты являются героями, а въ 4-мъ актѣ французскій рыцарь, ради спасенія своей жизни, пресмыкается даже передъ трусомъ и негодяемъ Пистолемъ. Очевидно, поэтъ имѣлъ въ виду публику, въ высокой степени одушевленную тѣмъ же національнымъ патріотизмомъ и вѣрою въ превосходство Англіи предъ всѣми странами міра. Старинныя притязанія англійскихъ королей на французскій престолъ не совсѣмъ были забыты даже и въ XVI вѣкѣ: о возобновленіи ихъ помышлялъ одно время Генрихъ VIII, и еще много лѣтъ спустя по смерти Шекспира послѣдній англійскій король изъ дома Стюартовъ включалъ въ свой гербъ, наряду съ англійскими и шотландскими, также и французскіе знаки. Въ эпоху Елизаветы, когда воинствующій патріотизмъ въ Англіи былъ чрезвычайно силенъ, вполнѣ естественно было воспоминаніе о славныхъ подвигахъ прежнихъ государей и возвеличеніе рыцарственнаго Генриха V.
   Кромѣ азинкурскаго сраженія и сценъ, имѣющихъ съ нимъ непосредственную связь, Шекспиръ рисуетъ своего героя и въ мирныхъ отношеніяхъ къ придворнымъ, полководцамъ и пр., и въ сценахъ сватовства къ французской принцессѣ Екатеринѣ. Эти послѣднія сцены окрашены слегка комическимъ характеромъ, такъ какъ Шекспиръ представилъ короля говорящимъ только по-англійски, а принцессу -- говорящею только по-французски; исторически это, конечно, невѣрно, потому что въ XV вѣкѣ французскій языкъ все еще продолжалъ быть въ Англіи языкомъ двора и высшаго общества; поэтъ допустилъ эту неточность именно ради комическаго эффекта; онъ даже заставляетъ принцессу брать урокъ англійскаго языка и сравнивать между собою французскія и англійскія слова, сходныя по звуку, но имѣющія совершенно разное, и по-французски -- даже неприличное значеніе. Вообще, французскій языкъ, которымъ говорятъ иныя лица пьесы, очень неправиленъ; но, очевидно, это -- тотъ самый языкъ, который Шекспиръ слышалъ въ Лондонѣ и который для его цѣли былъ совершенно достаточенъ.
   Какъ и въ "Генрихѣ IV", серьезное дѣйствіе пьесы окружено разными веселыми эпизодами; но здѣсь этотъ комическій элементъ не имѣетъ такого значенія, какъ въ "Генрихѣ IV", и ограничивается лишь небольшими сценками. Мы уже говорили о томъ, что Шекспиръ первоначально желалъ вывести и въ этой пьесѣ Фальстафа, но потомъ отказался отъ своего намѣренія и только заставилъ кабатчицу Куикли повѣствовать о смерти толстаго рыцаря; изъ прежнихъ сотоварищей ночныхъ похожденій принца Галя остались въ пьесѣ только Бардольфъ, Пистоль и Нимъ; но ихъ роль здѣсь уже совершенно не та, что прежде: Бардольфа король приговариваетъ къ смертной казни за святотатство; Пистоль является жалкимъ трусомъ и наглымъ хвастуномъ; Нимъ -- личность совершенно безцвѣтная. Взамѣнъ этихъ старыхъ фигуръ, оказавшихся теперь неумѣстными, Шекспиръ выводитъ на сцену типы иного порядка,-- представителей войска и народа. Наряду съ положительнымъ и достойнымъ Гоуэромъ, суровымъ Уильямсомъ и сухимъ Бэтсомъ, самою видною и типичною фигурою является валліецъ Флюелленъ, землякъ короля. Онъ, какъ выражается о немъ и самъ король,-- человѣкъ очень мужественный и очень заботливый, но нѣсколько старомодный. Въ сравненіи съ прежними собесѣдниками Генриха, распущенными, грубыми и пьяными хвастунами, Флюелленъ является воплощеніемъ дисциплины, добросовѣстности, честности и храбрости. Сначала онъ простодушно даетъ одурачить себя хвастуну Пистолю, повидимому, равнодушно переноситъ отъ него оскорбленія, но потомъ съ лихвой отплачиваетъ ему за все, заставляетъ его съѣсть пучекъ валлисскаго порею и, напослѣдокъ, даетъ ему грошъ, чтобы залѣчить его разбитый черепъ. Точно такъ же онъ устроилъ одно дѣло и съ Уильямсомъ, по порученію ко-роля, хотя это и стоило ему удара; но когда король награждаетъ Уильямса полной перчаткой кронъ, то и Флюелленъ не хочетъ отстать отъ своего государя въ великодушіи, и тоже даритъ Уильямсу шиллингъ. О своихъ начальникахъ онъ отзывается, смотря по ихъ достоинству, хорошо или дурно, будучи глубоко убѣжденъ въ значеніи и важности своихъ отзывовъ; но долгъ свой онъ одинаково исполняетъ при каждомъ начальникѣ. Онъ бываетъ болтливъ весьма не кстати, перебиваетъ чужія слова и сердится, когда его перебиваютъ; но въ ночь передъ битвой умѣетъ быть тихимъ и спокойнымъ, потому что въ его глазахъ нѣтъ ничего выше военной дисциплины, о которой ему случалось читать въ римской исторіи. Своего земляка-короля онъ высоко чтитъ въ особенности за то, что король съумѣлъ избавиться отъ своихъ старыхъ товарищей. Дѣлая сравненіе между Генрихомъ V и Александромъ Македонскимъ, онъ видитъ самое существенное различіе между ними въ томъ, что Александръ подъ пьяную руку убивалъ своихъ друзей, а Генрихъ, протрезвившись, прогоняетъ ихъ. Съ этихъ поръ онъ вписалъ своего земляка въ свое честное сердце, между тѣмъ какъ прежде считалъ его только пустозвономъ; теперь ему уже нечего опасаться, что кто-нибудь узнаетъ о томъ, что онъ -- землякъ королю, потому что ему не придется краснѣть за Генриха, -- "пока его величество будетъ оставаться честнымъ человѣкомъ". Счастье для Генриха, что онъ можетъ на такой приговоръ искренно отвѣчать: "Аминь! Да сохранитъ меня Богъ такимъ!" -- иначе капитанъ Флюелленъ тотчасъ же прекратилъ бы съ нимъ всякую дружбу. Вообще, во всѣхъ чертахъ этого характера превосходно выдержано убѣжденіе въ своей непоколебимой правотѣ и не поддающейся никакому искушенію честности. Въ ряду многочисленныхъ типовъ, созданныхъ Шекспиромъ, капитанъ Флюэленъ -- одна изъ очень замѣтныхъ и интересныхъ фигуръ.
   Что касается техники "Генриха V", то въ этой пьесѣ обращаетъ на себя вниманіе весьма широкое пользованіе поэта хоромъ. Въ разныхъ пьесахъ Шекспира мы встрѣчаемся съ прологами,-- напр. въ "Зимней Сказкѣ", "Ромео и Джульетѣ", во 2-йчасти "Генриха IV"; но въ "Генрихѣ V", кромѣ пролога, которымъ пьеса начинается, и эпилога, которымъ она заключается, мы имѣемъ еще хоры въ началѣ каждаго акта,-- пріемъ, къ которому Шекспиръ не обращался нигдѣ, кромѣ этой пьесы. Эти хоры, какъ объясняетъ и самъ поэтъ, введены имъ для того, чтобы восполнить недостающія подробности дѣйствія. Весьма вѣроятно также, что они послужили выраженіемъ внутренней потребности поэта высказать свое личное мнѣніе объ изображаемыхъ имъ событіяхъ, чего онъ не могъ сдѣлать рѣчами своихъ дѣйствующихъ лицъ.

П. Морозовъ.

  

Король Генрихъ V.

Дѣйствующія лица.

  
   Король Генрихъ V
   Герцогъ Глостер }
   Герцогъ Бэдфордъ } братья короля.
   Герцогъ Эксетеръ, дядя короля.
   Герцогъ Іоркъ, двоюродный братъ короля.
   Графъ Сэлисбёри.
   Графъ Вестморлэндъ.
   Графъ Варвикъ
   Архіепископъ Кэнтерберійскій.
   Епископъ Элійскій.
   Графъ Кэмбриджскій.
   Лордъ Скрупъ.
   Сэръ Томасъ Грей.
   Сэръ Томасъ Эрпингемъ, Гоуэръ, Флюэлленъ,Мак-Моррисъ, Джэми -- офицеры арміи короля Генриха V.
   Джонъ Бэтсъ, Александръ Куртъ, Михаилъ Уильямсъ солдаты той же арміи.
   Пистоль. Нимъ. Бардольфъ. Мальчикъ. Герольдъ. Карлъ VI король французскій. Людовикъ, дофинъ. Герцогъ Бургундскій. Герцогъ Орлеанскій. Герцогъ Бурбонъ. Коннэтабль Франціи.
   Рамбюръ }
   Гранпрэ } французскіе дворяне.
   Коммендантъ Гарфлеръ.
   Монжуа, французскій герольдъ.
   Послы короля англійскаго.
   Изабелла, королева французская.
   Екатерина, принцесса, дочь Карла VI и Изабеллы.
   Алиса, фрейлина принцессы,
   Хозяйка таверны (бывшая Нелли Квикли, недавно ставшая женой Пистоля).
  

Хоръ. Лорды, дворяне, дамы, офицеры, солдаты, граждане, гонцы и свита.

Дѣйствіе происходитъ сначала въ Англіи, потомъ во Франціи.

  
                                           Xоръ (входитъ).
  
                       О, еслибъ муза, пламени подобно,
                       Взвилася къ небесамъ за вдохновеньемъ,
                       И еслибъ царство намъ служило сценой,
                       Князья актерами, а государи
                       Смотрѣли бы на мощный драмы ходъ --
                       Явиться-бъ могъ себя достойнымъ Генрихъ,
                       Какъ истый Марсъ, съ лежащими у ногъ,
                       Какъ свора псовъ, сигнала жадно ждущихъ,
                       Мечомъ, огнемъ и голодомъ. Итакъ,
                       Простите, господа, коль слабый умъ
                       Рѣшился на такихъ подмосткахъ жалкихъ
                       Изобразить высокій столь предметъ!
                       Какъ здѣсь, гдѣ пѣтухамъ лишь впору биться,
                       Вмѣстить равнины Франціи? Иль скучить
                       Здѣсь въ деревянномъ О одни хоть шлемы,
                       Наведшіе грозу подъ Азинкуромъ?
                       Простите-же! Но если рядомъ цифръ
                       На крохотномъ пространствѣ милліоны
                       Изобразить возможно, то позвольте
                       И намъ, нулямъ ничтожнымъ въ общей суммѣ,
                       Воображенья силу въ вамъ умножить!
                       Себѣ представьте вы, что въ этихъ стѣнахъ
                       Заключены два мощныхъ государства,
                       Чьи братски-близкіе и вмѣстѣ съ тѣмъ
                       Враждебные другъ другу берега
                       Проливъ опасный, узкій раздѣляетъ;
                       Пополните всѣ недочеты наши
                       Фантазіей своей, и единицы
                       На тысячи умноживъ, возсоздайте
                       Воображаемую мощь и силу!
                       Рѣчь о коняхъ зайдетъ, а вы представьте,
                       Что слышите копытъ могучій топотъ;
                       Прикрасьте въ мысляхъ нашихъ королей
                       И мчитесь имъ во слѣдъ; переноситесь
                       Чрезъ тьму временъ; событія годовъ
                       Въ единый часъ соединяйте смѣло!
                       Все объяснять вамъ будетъ хора дѣло.
                       Теперь, прологъ закончивъ, просимъ васъ
                       Судить поснисходительнѣе насъ!

  

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

ЯВЛЕНІЕ I.

Лондонъ.

Входятъ архіепископъ Кэнтерберійскій u епископъ элійскій.

  
                                           Архіепископъ.
  
                       Скажу вамъ, лордъ, на очередь поставленъ
                       Опять законъ, что былъ бы уже принятъ,
                       Намъ вопреки, въ одиннадцатый годъ
                       Правленія покойнаго монарха,
                       Когда-бъ не тѣхъ временъ волненья, смуты.
  
                                           Епископъ.
  
                       И какъ теперь ему намъ помѣшать?
  
                                           Архіепископъ.
  
                       Подумать надо, лордъ. Пройдетъ законъ --
                       Мы добрую утратимъ половину
                       Изъ нашего имущества. Вѣдь, дѣло
                       О томъ идетъ, чтобъ взять у насъ всѣ земли,
                       Которыми владѣетъ наша церковь
                       По завѣщаньямъ набожныхъ людей.
                       Онѣ дадутъ возможность содержать,
                       Во славу короля, пятнадцать графовъ,
                       Пятнадцать сотенъ рыцарей и цѣлыхъ
                       Шесть тысячъ двѣсти латниковъ-дворянъ;
                       Затѣмъ для немощныхъ, больныхъ и старыхъ,
                       Что неспособны болѣе къ труду,
                       Сто обезпеченныхъ вполнѣ пріютовъ,
                       И отчислять въ монаршую казну
                       Десятокъ сотенъ фунтовъ ежегодно.
                       Таковъ законъ.
  
                                           Епископъ.
  
                                           Изрядный кусъ, однако.
  
                                           Архіепископъ.
  
                       Да, съ кусомъ тѣмъ языкъ не проглотить бы.
  
                                           Епископъ.
  
                       Но какъ же намъ предотвратить бѣду?
  
                                           Архіепископъ.
  
                       Король нашъ милостивъ и здраво судитъ.
  
                                           Епископъ.
  
                       И вѣрный церкви сынъ.
  
                                           Архіепископъ.
  
                                                     Не подавалъ
                       Онъ въ юности такихъ надеждъ. Едва-же
                       Отецъ его скончался, вмѣстѣ съ нимъ
                       Какъ будто умерло безпутство сына;
                       Разсудокъ свѣтлый вмигъ къ нему явился,
                       Какъ ангелъ съ небеси, въ немъ уничтожилъ
                       Адама ветхаго и плоть его
                       Обителью, подобной раю, сдѣлалъ,
                       Достойною вмѣщать небесныхъ духовъ.
                       Да, никогда еще не становился
                       Законченнымъ такъ быстро ученикъ,
                       И въ душу никогда такой могучей
                       Волной не приливало исправленье,
                       Смывая всѣ пороки и грѣхи;
                       Да никогда и гидра своеволья
                       Съ такою быстротой, однимъ ударомъ,
                       Низвержена съ престола не была,
                       Какъ этимъ королемъ.
  
                                           Епископъ.
  
                                           На наше счастье
                       Такъ измѣнился онъ.
  
                                           Архіепископъ.
  
                                           Послушать только,
                       Какъ свѣдущъ онъ въ ученіи церковномъ,--
                       Смѣшается съ восторгомъ въ васъ желанье
                       Невольное узрѣть его прелатомъ;
                       Послушать, какъ о благѣ государства
                       Онъ рѣчь ведетъ, признаете, что это
                       И есть его предметъ; иль о войнѣ --
                       Упьетесь музыкой грозы военной,
                       А до политики дойдетъ -- развяжетъ
                       Онъ узелъ Гордіевъ любой предъ вами
                       Легко и просто, какъ свою подвязку.
                       Заслушаться его и самый воздухъ,
                       Насмѣшникъ вѣтренный, способенъ, право;
                       Свой слухъ преклонитъ каждый въ восхищеньи,
                       Медъ мудрости впивая съ устъ его.
                       Подумаешь, что опытъ, знанье жизни
                       Его теоріямъ такимъ учили.
                       Но диво, гдѣ онъ ихъ набраться могъ
                       Съ своею склонностью къ пустымъ забавамъ,
                       Въ кругу друзей -- невѣждъ, тупыхъ и грубыхъ;
                       Онъ время короталъ гулякой празднымъ,
                       Не зная склонности къ труду, къ тиши
                       Уединенія; искалъ, напротивъ,
                       Онъ гульбищъ низменныхъ, якшался съ чернью.
  
                                           Епископъ.
  
                       Ростетъ-же подъ крапивой земляника,
                       И благородный плодъ порою зрѣетъ
                       Роскошнѣе среди плодовъ простыхъ.
                       Таилъ подъ маскою безпутства Генрихъ
                       Свой свѣтлый умъ, который незамѣтно,
                       Какъ лѣтняя трава ночами, росъ
                       Да росъ, и взросъ тѣмъ лучше и пышнѣе.
  
                                           Архіепископъ.
  
                       Ну, да, пора чудесъ прошла, и намъ
                       Подыскивать приходится причины
                       Всему, что совершается на свѣтѣ.
  
                                           Епископъ.
  
                       Но какъ намъ быть, милордъ, чтобъ не прошелъ
                       Законъ, одобренный палатой нижней?
                       Какъ самъ король относится къ нему?
  
                                           Архіепископъ.
  
                       Ни за пока, ни противъ онъ. Однако,
                       Сдается мнѣ, готовъ скорѣй склониться
                       На нашу сторону, чѣмъ оказать
                       Поддержку нашимъ недругамъ. Къ тому же
                       Я королю на видъ поставилъ, что,
                       Внимая нуждамъ времени,-- предъ этимъ
                       О Франціи у насъ бесѣда шла,--
                       Мы, пастыри, готовы всѣмъ соборомъ
                       Вотировать ему такую сумму,
                       Какой не получалъ отъ духовенства
                       Никто изъ прежнихъ королей.
  
                                           Епископъ.
  
                                                     И какъ,
                       Милордъ, онъ къ этому отнесся?
  
                                           Архіепископъ.
  
                                                               Съ полнымъ
                       Благоволѣніемъ. Позволь намъ время,
                       Со мной охотно онъ, какъ я замѣтилъ,
                       Поговорилъ бы о своихъ правахъ
                       На герцогства, а также на корону
                       Всей Франціи, наслѣдованныхъ имъ
                       Отъ Эдуарда-прадѣда.
  
                                           Епископъ.
  
                                                     Но кто-же
                       Прервалъ вашъ разговоръ?
  
                                           Архіепископъ.
  
                                                     Пришли съ докладомъ,
                       Что прибыло французское посольство.
                       Пріема часъ теперь насталъ, пожалуй;
                       Часа четыре есть?
  
                                           Епископъ.
  
                                           Какъ разъ четыре.
  
                                           Архіепископъ.
  
                       Пойдемъ же въ залъ и мы. Хочу послушать
                       Я рѣчь посла, хоть знаю, что услышимъ,
                       И прежде, чѣмъ французъ промолвитъ слово.
  
                                           Епископъ.
  
                       И я горю желаніемъ послушать.

(Уходятъ).

  

ЯВЛЕНІЕ II.

Пріемная зала во дворцѣ.

Входятъ король Генрихъ, Глостеръ, Бедфордъ, Эксетеръ, Варвикъ, Вестморлэндъ и придворные.

                                           Король Генрихъ.
  
                       Лордъ Кэнтербери здѣсь?
  
                                           Эксетеръ.
  
                                                     Его здѣсь нѣтъ.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Пошлите же за нимъ, любезный дядя.
  
                                           Вестморлэндъ.
  
                       Пора ввести пословъ, мой государь?
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Прошу повременить, кузенъ. Сначала
                       Намъ предстоитъ рѣшить одинъ вопросъ,
                       Что на душѣ у насъ лежитъ; и насъ
                       И Франціи касается онъ близко.

(Входятъ архіепископъ Кэнтерберійскій и епископъ Элійскій).

  
                                           Архіепископъ.
  
                       Господь и ангелы Его священный
                       Вашъ тронъ да защитятъ и вамъ даруютъ
                       Его собой надолго украшать!
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Благодаримъ, и выслушать отъ васъ,
                       Ученый лордъ, желаемъ разъясненье,
                       Согласное съ законами людскими
                       И Божьими: лишаетъ ли насъ правъ
                       На Францію салическій законъ?
                       Но Богъ избави васъ свою ученость
                       Употребить во зло, взять грѣхъ на совѣсть
                       И, мудрствуя лукаво, защищать
                       Права, что истины цвѣтовъ не носятъ
                       Въ своемъ гербѣ. Господь единый знаетъ,
                       Какое множество людей погибнетъ
                       Во цвѣтѣ лѣтъ, отстаивая то,
                       Къ чему теперь склонить насъ вамъ удастся.
                       Не забывайте-же о томъ, какую
                       Отвѣтственность возложите на насъ,
                       Нашъ мечъ побѣдный пробудивъ отъ сна.
                       Васъ заклинаю именемъ Господнимъ
                       Не забывать о томъ! Еще ни разу
                       Два государства мощныхъ не боролись,
                       Чтобъ не лилась потокомъ кровь невинныхъ,
                       А капля каждая ея -- что вздохъ,
                       Что вопль къ Творцу противъ того, чья кривда
                       Точила мечъ. Иль не ужасно жизни
                       И безъ того срокъ краткій сокращать!...
                       Итакъ, во имя Господа, начните,
                       И будемъ слушать мы, всѣмъ сердцемъ вѣря,
                       Что слово каждое отъ васъ исходитъ
                       Омытымъ совѣстью, какъ грѣхъ крещеньемъ.
  
                                           Архіепископъ.
  
                       Внимайте-жъ мнѣ, мой государь и пэры,
                       Обязанные трону всѣмъ -- и жизнью
                       И службою, всѣмъ существомъ своимъ.
                       Препятствіе для вашихъ притязаній
                       На Францію единое въ законѣ,--
                       Его приписываютъ Фарамонду --
                       "In terram Salicam mulieres
                       Ne succedant": наслѣдія для женщинъ
                       Въ землѣ Салійской нѣтъ. Но примѣняютъ
                       Французы къ Франціи названье это
                       Неправильно, равно и Фарамонда
                       Считаютъ авторомъ того закона.
                       Французскіе ученые даютъ
                       Въ своихъ трудахъ свидѣтельство прямое:
                       Находится Салійская земля
                       Въ Германіи, межъ Эльбою и Салой,
                       Гдѣ саксовъ Карлъ Великій побѣдилъ
                       И поселилъ своихъ французовъ. Эти,
                       Смотря съ презрѣніемъ на женъ германскихъ
                       За вольность ихъ обычаевъ и нравовъ,
                       И издали законъ, лишавшій женщинъ
                       Наслѣдованья правъ въ землѣ Салійской,
                       Но та земля, какъ сказано, лежитъ
                       Межъ Эльбою и Салою, и Мейсенъ
                       Ея названіе теперь. Отсюда
                       Понятно, что "салическій законъ"
                       Во Франціи имѣть не можетъ силы,
                       Земля-жъ салійская сдалась французамъ
                       Четыреста и двадцать слишкомъ лѣтъ
                       Уже спустя по смерти Фарамонда,
                       Кому законъ приписываютъ тотъ.
                       Скончался онъ въ четыреста и двадцать
                       Шестомъ году по Рождествѣ Христовомъ,
                       А саксовъ Карлъ Великій побѣдилъ
                       И франковъ поселилъ въ землѣ салійской
                       Лишь въ пятый годъ девятаго столѣтья.
                       Затѣмъ, французы сами пишутъ, что
                       Пипинъ, низвергшій съ трона Хильдерика,
                       Свои права наслѣдныя на тронъ
                       Основывалъ на томъ, что былъ потомкомъ
                       Блитхильды, дочери Клотара; далѣ
                       Гуго Капетъ, похитившій корону
                       У Карла Лотарингскаго,-- что былъ
                       Послѣднимъ изъ прямыхъ потомковъ Карла
                       Великаго по линіи мужской,--
                       Чтобъ свой захватъ прикрыть хоть тѣнью права,
                       Весьма сомнительнаго, правду молвить,
                       Свой отъ Лингарды родъ производилъ,
                       Отъ Карломана дочери и внучки
                       Людовика, родного сына Карла
                       Великаго. Людовикъ же Десятый,
                       Наслѣдникъ узурпатора Капета,
                       Съ покойной совѣстью носить корону
                       Тогда лишь сталъ, какъ доказалъ, что бабка
                       Его и королева Изабелла
                       Ведетъ отъ Ирмингарды Лотарингской,
                       Отъ дочери низвергнутаго Карла,
                       Свой родъ прямой, и что такимъ путемъ
                       Опять коронѣ Франціи родъ Карла
                       Великаго былъ пріобщенъ. Итакъ,
                       Яснѣе солнца лѣтняго, что право
                       Свое на тронъ Пипинъ, и свой захватъ
                       Гуго Капетъ, спокойствіе Людовикъ --
                       Основывали всѣ на правѣ женщинъ
                       Наслѣдовать. И зиждется на немъ
                       Власть королей французскихъ и понынѣ,
                       Хотя они "салическій законъ"
                       Противу васъ охотно выставляютъ,
                       Запутаться готовы въ сѣти лжи,
                       Чтобы прикрыть свое кривое право
                       На тронъ, похищенный у вашихъ предковъ
                       И вашего величества.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                                                     Могу-ли
                       Я съ чистой совѣстью и полнымъ правомъ
                       Потребовать его?
  
                                           Архіепископъ.
  
                                           Мой государь,
                       Пусть на голову мнѣ падетъ весь грѣхъ!
                       Но въ книгѣ Числъ написано, что если
                       Скончался сынъ, наслѣдница есть дочь.
                       Возстаньте, государь, за ваше право!
                       Взовьется пусть вашъ стягъ кровавый къ небу!
                       На предковъ рядъ могучій оглянитесь,
                       Къ могилѣ славной прадѣда ступайте,
                       Кому обязаны вы этимъ правомъ,
                       И призовите духъ его геройскій,
                       А съ нимъ и дѣда Эдуарда духъ,
                       Духъ принца Чернаго, что разыгралъ
                       Во Франціи трагедію на славу.
                       Онъ въ бѣгство обратилъ всю мощь французовъ;
                       И, стоя на холмѣ, могъ любоваться
                       Отецъ его великій тѣмъ, какъ львенокъ
                       Его отважный жажду утолялъ
                       Въ крови французскихъ рыцарей. Хвала
                       Вамъ, храбрецы британскіе! Всѣ силы
                       Французовъ вы развѣяли одной
                       Лишь половиной вашихъ силъ, другая-жъ
                       Стояла на холмѣ, смѣясь и ежась
                       Отъ холода бездѣйствія!
  
                                           Епископъ.
  
                                                     Пусть память
                       Вамъ воскреситъ тѣхъ доблестныхъ героевъ,
                       А вы дѣла ихъ воскресите вашей
                       Могучею рукой. На тронѣ ихъ
                       Сидите вы; вы ихъ прямой преемникъ;
                       Ихъ кровь геройская и въ васъ течетъ.
                       Теперь достигли вы поры расцвѣта
                       И юношескихъ лѣтъ и силъ, созрѣли
                       Для славныхъ подвиговъ и гордой цѣли!
  
                                           Эксетеръ.
  
                       Монархи, короли -- собратья ваши --
                       Всѣ ждутъ, когда-жъ воспрянете и вы,
                       Подобно львамъ могучимъ, вашимъ предкамъ.
                       У васъ права, и средства есть, и силы.
  
                                           Вестморлэндъ.
  
                       Все, государь, за васъ. Ни у кого
                       Изъ королей англійскихъ не бывало
                       Дворянъ богаче, подданныхъ вѣрнѣе;
                       Здѣсь въ Англіи теперь лишь ихъ тѣла,
                       Сердца-жъ во Франціи разбили лагерь.
  
                                           Архіепископъ.
  
                       Такъ и тѣламъ туда летѣть велите,
                       Чтобы на тронъ французскій ваше право
                       Огнемъ, мечомъ и кровью подтвердить!
                       И церковь вамъ помочь готова суммой,
                       Какой изъ вашихъ предковъ ни одинъ
                       Не получалъ заразъ отъ духовенства.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Не противъ Франціи одной должны
                       Вооружаться мы, но также противъ
                       Шотландцевъ быть готовыми къ защитѣ;
                       Тѣ не упустятъ случая къ набѣгу.
  
                                           Архіепископъ.
  
                       Живущіе близъ ихъ границъ британцы
                       Сомкнутся какъ стѣна и не пропустятъ
                       Грабителей въ страну.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                                                     Не мелкихъ шаекъ,
                       Вторженья всѣхъ шотландскихъ силъ боюсь.
                       Шотландія всегда дурной сосѣдкой
                       Была для насъ. Извѣстно вамъ, мой прадѣдъ
                       Во Францію не могъ отплыть съ войсками,
                       Чтобъ въ беззащитную страну къ намъ тотчасъ
                       Не хлынули шотландцы, какъ потокъ
                       Въ плотину прорванную, затопляя
                       Несчастную страну и раны ей
                       Кровавыя безъ счету нанося,
                       Держа въ осадѣ города и замки.
                       Да, Англія, оставшись безъ защиты,
                       Не разъ предъ злой сосѣдкой трепетала.
  
                                           Архіепископъ.
  
                       Не столько тутъ вреда, какъ страха было,
                       Мой государь. И вотъ, какъ превзошла
                       Себя однажды Англія: въ то время,
                       Какъ рыцарство ея на полѣ брани
                       Во Франціи все было, и сидѣла
                       Она вдовицею осиротѣвшей,
                       Не только отразить врага съумѣла,
                       Но короля шотландскаго плѣнила
                       И плѣнникомъ во Францію послала,
                       Чтобы тріумфъ украсить Эдуардовъ,
                       И хронику свою уподобить
                       Сокровищницѣ, славою богатой,
                       Какъ моря дно обломками судовъ
                       И разными богатствами безъ счета.
  
                                           Вестморлэндъ.
  
                       Но старая пословица права:
                       "Чтобъ Францію завоевать,
                       Должны съ Шотландіи начать".
                       Не то, едва умчится за добычей
                       Англійскій нашъ орелъ, въ его гнѣздо,
                       Какъ ласочка, Шотландія вползаетъ,
                       И яица орлиныя сосетъ.
                       Чуть кошки дома нѣтъ, раздолье мышкѣ,
                       Напортитъ болѣе, чѣмъ съѣстъ.
  
                                           Эксетеръ.
  
                                                     Итакъ,
                       Должна сидѣть весь вѣкъ свой дома кошка.
                       Постыдная необходимость! Есть-же
                       Замки и кладовыя для запасовъ,
                       А для воришекъ западни найдутся.
                       Пока вооруженная рука
                       Внѣ дома борется, пусть защищаетъ
                       Себя разумно дома голова!
                       Хоть въ государствѣ власть раздроблена
                       На высшую, затѣмъ пониже и пониже,
                       Но все-жъ гармонія, какъ въ музыкѣ, въ ней есть,--
                       Сливаются созвучія въ аккордѣ.
  
                                           Архіепископъ.
  
                       Поэтому и раздѣлило небо
                       Сословія людскія по призваньямъ,
                       Вложило въ каждое свое влеченье,
                       Объединивъ повиновенья долгомъ.
                       Подобное-жъ находимъ и у пчелъ,
                       Которыя порядкомъ жизни могутъ
                       Дать образецъ любому государству.
                       У нихъ и королева есть и разныхъ
                       Сословій граждане; одни, подобно
                       Чиновникамъ, порядокъ правятъ въ ульѣ;
                       Другіе торгъ ведутъ внѣ стѣнъ его;
                       А третьи воины,-- ихъ жала копья,--
                       И грабятъ лѣта бархатныя почки,
                       Съ добычею веселымъ роемъ мчатся
                       Въ станъ королевы вновь, а та, полна
                       Заботы царственной, слѣдитъ,какъ съ пѣсней
                       Прилежные строители выводятъ
                       Ей золотыя келіи, какъ медъ
                       Готовятъ граждане и какъ простые
                       Чернорабочіе съ тяжелой ношей
                       У входа узкаго толкутся роемъ;
                       Какъ блѣднымъ палачамъ, жужжа сурово,
                       Судья лѣнивца-трутня отдаетъ.
                       Закончу такъ: въ согласіи бываютъ
                       Вполнѣ различныя по виду вещи;
                       Въ одну мишень вонзаются же стрѣлы
                       Хотя и съ разныхъ пущены сторонъ;
                       Дорогъ ведетъ немало въ каждый городъ,
                       Немало прѣсныхъ водъ впадаетъ въ море,
                       И сходятся всѣ радіусы въ центрѣ;
                       Такъ почему-жъ и сложная задача,
                       Разъ къ ней приступимъ мы, не можетъ быть
                       Разрѣшена вполнѣ благополучно.
                       Итакъ, во Францію, мой государь!
                       Всѣ силы Англіи подраздѣлите
                       Вы на три части равныя; съ одной
                       Всю Галлію вы смѣло покорите,
                       А если мы не сможемъ съ остальными
                       Отгрызться отъ собакъ шотландскихъ, то
                       Да будетъ стыдно намъ! Пусть нашъ народъ
                       Съ тѣхъ поръ ни мудрымъ не слыветъ, ни храбрымъ!
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Пусть пригласятъ сюда пословъ дофина.

(Одинъ изъ свиты уходитъ. Король восходить на тронъ).

  
                       Рѣшились мы и съ помощью Господней
                       И вашею, милорды,-- нашей силы
                       Стальные мускулы,-- иль подчинится
                       Намъ Франція, иль будетъ стерта въ прахъ!
                       Возсѣсть на тронъ хотимъ, принявъ подъ скипетръ
                       Всю Францію и герцогства ея,
                       Что съ королевствами тягаться могутъ;
                       Не то пусть сложимъ кости мы безъ славы
                       И память самая о насъ умретъ.
                       Коль не за что воспѣть насъ будетъ громко
                       Исторіи,-- пускай уподобится
                       Нашъ гробъ нѣмымъ гробамъ турецкимъ; пусть
                       Не будетъ даже надписью почтенъ.

(Входитъ французское посольство).

                       Мы выслушать готовы, что угодно
                       Отъ насъ кузену нашему дофину;
                       Мы слышали, васъ онъ сюда отправилъ,
                       А не король.
  
                               

СОЧИНЕНІЯ
ВИЛЬЯМА ШЕКСПИРА

ВЪ ПЕРЕВОДѢ И ОБЪЯСНЕНІИ
А. Л. СОКОЛОВСКАГО.

Съ портретомъ Шекспира, вступительной статьей "Шекспиръ и его значеніе въ литературѣ", съ приложеніемъ историко-критическихъ этюдовъ о каждой пьесѣ и около 3.000 объяснительныхъ примѣчаній

ИМПЕРАТОРСКОЮ АКАДЕМІЕЮ НАУКЪ
переводъ А. Л. Соколовскаго удостоенъ
ПОЛНОЙ ПУШКИНСКОЙ ПРЕМІИ.

ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ
пересмотрѣнное и дополненное по новѣйшимъ источникамъ.

ВЪ ДВѢНАДЦАТИ ТОМАХЪ.

Томъ VIII.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ

ИЗДАНІЕ т-ва А. Ф. МАРКСЪ.

   

КОРОЛЬ ГЕНРИХЪ V.

   Для опредѣленія времени, когда написана хроника: "Король Генрихъ V", мы имѣетъ вѣрное указаніе въ самомъ текстѣ пьесы, а именно въ хорѣ передъ пятымъ дѣйствіемъ, въ которомъ описывается торжественный въѣздъ Генриха V въ Лондонъ послѣ счастливаго окончанія войны съ Франціей. Описывая встрѣчу, какою народъ почтилъ героя-короля, авторъ прибавляетъ, что если зрители хотятъ себѣ представить ея торжественность, то пусть вообразятъ, какъ встрѣтили бы граждане города полководца королевы Елисаветы, графа Эссекса, если бъ онъ вернулся съ такимъ же успѣхомъ изъ Ирландіи. А такъ какъ современный Шекспиру походъ Эссекса въ Ирландію для усмиренія этой страны былъ въ 1599 году, то, значить, и настоящая пьеса была написана въ это же время. Сопоставляя это время со временемъ созданія прочихъ хроникъ, мы увидимъ, что "Генриха V" надо считать послѣднею изъ написанныхъ Шеспиромъ пьесъ этого рода, такъ какъ хроника "Генрихъ VIII" (написанная гораздо позднѣе) имѣетъ уже совершенно иной характоръ.
   Написанная въ 1599 году, пьеса была напечатана въ первый разъ въ 1600 году въ форматѣ in quarto подъ слѣдующимъ заглавіемъ: "The chronicle history of Henry the fifth, with ins batteU fought at Agin Court in France. Togither with ancient Pistoll. As it bas been sirndry times playd by the Kight honorable the Lord Chamberlaine his servants", т.-е. "Исторія Генриха Пятаго съ описаніемъ Азинкуртской битвы во Франціи. При этомъ исторія поручика Пистоля въ томъ видѣ, какъ пьеса много разъ представлялась слугами достопочтеннаго лорда Камергера". За этимъ изданіемъ послѣдовали два другихъ -- въ 1602 и 1608 годахъ, а затѣмъ пьеса была перепечатана въ первомъ in folio 1623 года, въ отдѣлѣ драматическихъ хроникъ подъ простымъ заглавіемъ: "The life of Henry the fifth, т.-е. "жизнь Генриха Пятаго".
   Сличая текстъ первыхъ изданій in quarto съ текстомъ in folio, мы увидимъ между ними огромную разницу не только во внутренней разработкѣ сценъ и содержанія, но и въ самой величинѣ пьесъ. Текстъ in quarto заключаетъ всего 1.800 строкъ, а текстъ in folio 3.500. Это обстоятельство повело къ многимъ спорамъ относительно происхожденія текста обоихъ изданій. Одни комментаторы, считая изданіе in quarto истиннымъ текстомъ Шекспира, полагаютъ, что пьеса была передѣлана и дополнена впослѣдствіи имъ самимъ. Другіе же, напротивъ, думаютъ, что изданіе in quarto было напечатано безъ согласія Шекспира, какъ плагіатъ, при чемъ издатели обезобразили и сократили настоящій текстъ пьесы по своему усмотрѣнію, я что истиннымъ текстомъ пьесы слѣдуетъ считать тотъ, который напечатанъ въ in folio 1623 года. Которое изъ этихъ мнѣній справедливѣе -- сказать трудно, но болѣе правдоподобнымъ представляется второе. Это подтверждается тѣмъ, что въ изданіи in quarto., въ числѣ многихъ пропусковъ противъ in folio, пропущены, между прочимъ, хоры, въ томъ числѣ хоръ пятаго дѣйствія, въ которомъ говорится, какъ о современномъ событіи, о походѣ Эссекса, бывшемъ въ 1599 году. Вслѣдствіе этого невольно возникаетъ вопросъ: почему же эти хоры, написанные явно уже въ 1599 г., когда была написана и сама пьеса, пропущены въ первыхъ изданіяхъ? Предполагать, что они были выпущены съ согласія самого автора, нѣтъ никакого основанія; если же принять мнѣніе, что первыя изданія были дѣломъ недобросовѣстныхъ спекулянтовъ, исказившихъ весь текстъ, то подобный пропускъ, сдѣланный въ числѣ множества другихъ, можетъ быть легко объясненъ. Во всякомъ случаѣ истиннымъ текстомъ пьесы принимается въ настоящее время всѣми новѣйшими издателями текстъ in folio, далеко превосходящій изданіе in quarto какъ по объему, такъ и по достоинствамъ. Что касается до источниковъ, изъ какихъ взято содержаніе пьесы, то здѣсь Шекспиръ руководствовался, какъ и въ предыдущихъ хроникахъ, лѣтописью Голлиншеда и старинной пьесой: "The fomous victories of Henry fifth", а еще болѣе народными легендами о выведенной въ пьесѣ эпохѣ и ея героѣ.
   Генрихъ V вступилъ на престолъ послѣ смерти своего отца, Генриха IV, и царствовалъ отъ 1413 до 1422 года. Почти все его царствованіе было наполнено войной съ Франціей,-- войной, которая, благодаря своему успѣху, сдѣлалась въ Англіи на многіе вѣка легендарной. Успѣхъ этотъ (какъ это всегда бываетъ) осѣнилъ ореоломъ славы и личность руководителя войны, хотя онъ, какъ разъяснила исторія, вовсе не былъ на дѣлѣ такимъ титаническимъ героемъ, какимъ прославило его народное мнѣніе. Война эта назрѣвала давно, но не могла разразиться въ грандіозномъ видѣ вслѣдствіе внутреннихъ неурядицъ, которыя переживали оба государства. Предшественники Генриха V (Ричардъ II и Генрихъ IV) оба избѣгали этой войны, хотя и по разнымъ причинамъ. Ричардъ II былъ изнѣженный, малодушный государь, гораздо болѣе интересовавшійся праздниками и турнирами, чѣмъ государственными дѣлами; вслѣдствіе сего онъ не только не искалъ войны съ Франціей, но, напротивъ, старался всѣми силами жить съ этой страной въ мирѣ. Когда же, по сверженіи Ричарда, на тронъ вступилъ Генрихъ IV, то, несмотря на свой твердый характеръ и дѣйствительно блестящія государственныя способности, онъ также не могъ отважиться на внѣшнія предпріятія, будучи принужденъ употреблять всѣ свои силы на усмиреніе внутреннихъ безпорядковъ, вызывавшихся безпрестанными возстаніями знатныхъ лордовъ, возведшихъ его на тронъ и считавшихъ себя недостаточно имъ вознагражденными. Смерть Генриха измѣнила это положеніе дѣлъ. Сынъ его и наслѣдникъ, Генрихъ V, вступилъ на тронъ уже не какъ похититель короны, подобно своему отцу, но какъ законный наслѣдникъ, а потому это одно придавало его власти въ глазахъ народа законную прочность. Сверхъ того вся страна порядочно утомилась отъ прошлыхъ междоусобицъ и жаждала внутренняго покоя. Враждовавшіе съ Генрихомъ IV лорды частью были усмирены, прочіе же поняли, что дальнѣйшая ихъ вражда съ короной была невозможна, а наконецъ всѣ видѣли, что молодой король, бывшій почти полновластнымъ правителемъ государства уже въ послѣдніе годы царствованія его больного отца, имѣлъ очень внушительный, твердый характеръ и могъ съ полнымъ достоинствомъ занимать тронъ. Франція была около этого времени въ совершенно обратномъ положеніи. На престолѣ ея сидѣлъ сумасшедшій король Карлъ VI. Сынъ и наслѣдникъ его, дофинъ Лудовикъ, былъ извѣстенъ только своей безхарактерностью и развратнымъ поведеніемъ. Вслѣдствіе этого могущественныя партіи Орлеановъ Арманьяковъ и герцога Бургундскаго, споря за то, кому стоять у власти и управлять слабоумнымъ королемъ, терзали несчастное государство своими происками внутри и тѣмъ ослабляли для борьбы, съ внѣшнимъ врагомъ. Всѣ выгодные шансы войны между обоими государствами были такимъ образомъ на сторонѣ англійскаго короля. Генрихъ V однако все-таки не вдругъ рѣшился бросить исконнымъ врагамъ своей родины окончательный вызовъ. Ему, правда, нечего было бояться противодѣйствія со стороны, могущественныхъ вельможъ; но онъ въ началѣ своего царствованія не былъ въ ладахъ съ духовенствомъ, которое въ это время было въ Англіи еще очень большой силой. Генрихъ, будучи еще принцемъ, покровительствовалъ реформаціонному ученію Виклефа, но, сдѣлавшись королемъ, понялъ, что такой образъ дѣйствія, ведшій къ борьбѣ съ духовенствомъ, связывалъ ему руки въ предстоявшей войнѣ. Вслѣдствіе этого онъ разрѣшилъ преслѣдованіе еретиковъ и этимъ средствомъ помирился съ духовенствомъ, которое въ благодарность немедленно встало на его сторону и предложило ему для воины огромныя денежныя субсидій. Общій энтузіазмъ охватилъ всю Англію. Выдумавъ для благовиднаго оправданія войны самое натянутое толкованіе своихъ династическихъ правъ на французскій тронъ и получивъ, конечно, отказъ Франціи на свои требованія, Генрихъ отъ слова перешелъ къ дѣлу. Война началась высадкой на французскій берегъ огромнаго войска и осадой города Гарфлера, который и былъ взять въ 1415 г. Какъ ни былъ блестящъ этотъ успѣхъ, Генрихъ купилъ его дорогой цѣной. Войско его, разслабленное походомъ и болѣзнями, не могло продолжать наступательной войны, и потому онъ рѣшилъ отступить въ Калэ. Французы послѣдовали за нимъ и, несмотря на совѣты опытныхъ вождей выждать, когда непріятель ослабнетъ еще болѣе, рѣшили датъ сраженіе. Послѣдовавшая битва при мѣстечкѣ Азинкуртѣ была для нихъ несчастна въ полномъ смыслѣ слова. Англичане, несмотря на большой перевѣсъ силы враговъ, одержали блистательную побѣду, которая повернула все дѣло въ ихъ пользу. Борьба партій началась во Франціи съ удвоенной силой. Герцогъ Бургундскій перешелъ открыто на сторону англичанъ. Генрихъ объявилъ себя французскимъ королемъ. Королева Изабелла, жена Карла VI, старалась войти въ соглашеніе съ Генрихомъ и предложила ему руку дочери Карла, красавицы Екатерины. Но Генрихъ былъ слишкомъ уменъ и хитеръ, чтобъ поддаться на такую удочку. Бракъ съ принцессой входилъ въ его планъ только въ томъ случаѣ, если вмѣстѣ съ нимъ онъ могъ достичь главной своей надежды: добиться короны Франціи. Цѣлыхъ четыре года прошли затѣмъ въ томительномъ, неустановившемся положеніи, при чемъ никто не зналъ, кто былъ во Франціи настоящемъ королемъ: Генрихъ ли, владѣвшій сѣверной ея частью, или слабоумный Карлъ? Описывать всѣ мелочныя событія этого тяжелаго времени нѣтъ надобности въ настоящемъ краткомъ очеркѣ. Кончилось оно лишь въ 1421 году, когда окружавшіе Карла VI интриганы принудили его подписать въ. Труа постыдный для Франціи договоръ, въ силу котораго Генрихъ, женившійся на дочери короля, Екатеринѣ, признавался по смерти Карла наслѣдникомъ французской короны съ совершеннымъ устраненіемъ дофина Карла. Съ этого времени во Франціи дѣйствовали два правительства: одно -- Генриха, другое -- дофина Карла, отказавшагося признать договоръ въ Труа и вошедшаго въ сношенія съ Шотландіей, которая прислала ему помощь. Генрихъ, между тѣмъ, вернулся въ Англію, гдѣ былъ принять съ неслыханными почестями, какъ тріумфаторъ. Намѣстникомъ французскихъ владѣній былъ назначенъ братъ короля, герцогъ Кларенсъ, но назначеніе это не оказалось счастливымъ. При первыхъ же дѣйствіяхъ противъ врага Кларенсъ былъ разбить при Боже. Генрихъ, узнавъ объ этомъ, поспѣшилъ вернуться во Францію, но вскорѣ по прибытіи захворалъ и умеръ 31 августа 1422 года, оставя наслѣдникомъ престола своего малолѣтняго девятимѣсячнаго сына, впослѣдствіи короля Генриха VI. Смерть Генриха сдѣлалась поворотнымъ пунктомъ счастья этой войны. Дофинъ Карлъ немедленно объявилъ себя королемъ. Борьба партій въ Англіи при малолѣтнемъ королѣ разыгралась съ новой силой, и вся затѣянная Генрихомъ война кончилась полнымъ торжествомъ Франціи, съ устраненіемъ навсегда претензій англійскихъ королей овладѣть этой страной.
   Таковъ въ краткихъ словахъ очеркъ царствованія Генриха V и исторіи веденной имъ войны. Сличая трезвый историческій выводъ, какой можно и должно сдѣлать изъ этихъ событій, съ тѣмъ, что изобразилъ Шекспиръ въ своей пьесѣ, можно легко видѣть, какъ далеко уклонился онъ отъ исторической истины. Война, затѣянная между двумя молодыми, сильными государствами, стоявшими на одинаковой степени развитія своего политическаго роста, конечно, никогда не могла кончиться слитіемъ обоихъ подъ однимъ скипетромъ. Которая бы изъ сторонъ ни затѣяла подобное предпріятіе, оно все равно неизбѣжно кончилось бы отраженіемъ нападавшихъ и возвращеніемъ къ statu quo ante. Между тѣмъ Шекспиръ въ своей пьесѣ какъ бы умышленно позабылъ объ исходѣ этой войны и изобразилъ лишь ея первую, болѣе благопріятную для англичанъ, половину, при чемъ придалъ всему событію героическій, легендарный характеръ; самого же зачинщика возвысилъ на недосягаемый эпическій пьедесталъ, уклонясь совершенно отъ того, что говорила безпристрастная исторія. Такой поступокъ Шекспира нѣкоторые критики объясняютъ его патріотизмомъ и находятъ даже, что въ пьесѣ этой онъ сошелъ съ точки объективнаго міросозерцанія и написалъ совершенно тенденціозную вещь. Но Шекспира нельзя судить такъ поверхностно. Спору нѣтъ, что въ нѣкоторыхъ деталяхъ пьесы онъ польстилъ патріотизму своихъ соотечественниковъ, и польстилъ даже до излишка. Такъ, конечно, нельзя безъ улыбки читать сцену, когда королю передаютъ отчетъ объ Азинкуртской побѣдѣ, при чемъ оказывается, что на тысячи убитыхъ французовъ насчитано всего нѣсколько десятковъ англичанъ. Но если оставить въ сторонѣ такія мелочи и взглянуть на духъ пьесы вообще, то мы увидимъ, что Шекспиръ и здѣсь остался, какъ всегда, великимъ поэтомъ, чуждымъ всякихъ тенденціозныхъ взглядовъ. Если изображенные имъ король Генрихъ и событія войны были далеко нетаковы, какими рисуетъ ихъ безпристрастная исторія, то не надо забывать, что они въ то время такими казались, и казались не только современникамъ Шекспира, но даже и позднѣйшимъ потомкамъ. Генрихъ V былъ возведенъ народнымъ мнѣніемъ на степень легендарнаго, почти полумиѳическаго героя, подобно Петру Великому, а Азинкуртской побѣдой англичане хвастали, какъ величайшимъ событіемъ своей исторіи, почти до дня Ватерло. Несчастнаго окончанія войны народъ не хотѣлъ даже знать. Но если подобнаго рода настроеніе и подобные взгляды существовали дѣйствительно въ умахъ цѣлой націи, то ихъ поневолѣ слѣдуетъ признать крупнымъ историческимъ фактомъ, и потому поэзія имѣла полное право ихъ изобразить. Всякій народъ имѣетъ такую эпопею, а всякая эпопея не что иное, какъ изображеніе лучшихъ и болѣе возвышенныхъ народныхъ вѣрованій и взглядовъ, съ устраненіемъ низкихъ и дурныхъ. Въ глазахъ Англіи царствованіе Генриха V сдѣлалось именно такой народной эпопеей, и потому великій поэтъ, захотѣвшій увѣковѣчить эту эпопею въ своемъ произведеніи, долженъ былъ непремѣнно считаться съ такими взглядами и добросовѣстно изобразить то, что существовало дѣйствительно, несмотря даже на преувеличеніе такихъ взглядовъ и отклоненіе ихъ отъ исторической истины. Созданная Шекспиромъ личность Генриха V, а равно и окружавшихъ его лицъ, совершенно соотвѣтствуетъ такому взгляду. Всѣ его поступки, изображенные въ пьесѣ, запечатлѣны такимъ характеромъ и возвеличены, вопреки истинѣ, согласно тому общественному мнѣнію, какое о немъ жило въ умахъ массъ. Такъ, нелѣпый іезуитскій предлогъ, выдуманный Генрихомъ для начала войны, будто бы онъ имѣлъ право на корону Франціи по происхожденію, превратился подъ перомъ Шекспира въ искреннѣйшее, благочестивое убѣжденіе короля, будто онъ ищетъ одной только правды и рѣшается на войну съ единственной цѣлью возстановить попранное право. Все, что Генрихъ дѣлаетъ и говорить въ пьесѣ, далѣе представлено въ такомъ же точно приподнятомъ, прикрашенномъ противъ дѣйствительности видѣ. Въ военныхъ сценахъ, которыя и въ настоящей войнѣ, конечно, ничѣмъ не отличались отъ общаго тогдашняго варварскаго способа вести войны, Генрихъ тоже представленъ правдивымъ героемъ, допускающимъ лишь съ прискорбіемъ рѣзню и жестокости. Его приказъ перерѣзать плѣнныхъ (что въ то время дѣлалось всегда) изображенъ, какъ неизбѣжныя репрессаліи за жестокость самихъ французовъ. Даже въ сватовствѣ и въ бракѣ съ Екатериной, -- бракѣ, заключенномъ чисто изъ политическихъ причинъ, Генрихъ представлялся какъ глубоко-любящій человѣкъ, радующійся такшгь способомъ покончить кровавую распрю. Точно такой же свѣтлый покровъ наброшенъ на дѣйствія и всѣхъ окружающихъ его лицъ. Духовенство, приставшее къ партіи Генриха исключительно въ отплату за его согласіе на преслѣдованіе еретиковъ, изображено тѣмъ, чѣмъ оно должно быть въ дѣйствительности, т.-е. истолкователемъ Священнаго Писанія и молельщиковъ за отечество. Вельможи, хотя и усмиренные по наружѣ, но далеко не оставившіе своихъ происковъ (что они доказали своими интригами по смерти короля) представлены въ пьесѣ самоотверженными бойцами за правое дѣло. Французы, наоборотъ (ради того же возвеличенія славы и достоинства англичанъ), представлены въ униженномъ, почти комическомъ видѣ. Конечно, это тоже уклоненіе отъ истины, но опять не надо забывать, что такими французы рисовались тогда въ воображеніи всей Англіи. Въ послѣдней сценѣ заключенія мира даже реальные историческіе факты изображены въ извращенномъ видѣ. Извѣстно, что постыдный для Франціи миръ былъ подписанъ сумасшедшимъ Карломъ, не понимавшимъ, что онъ дѣлаетъ, и что, сверхъ того, миръ этотъ былъ чисто номинальнымъ, такъ какъ война, продолжавшаяся и потомъ дофиномъ, кончилась его воцареніемъ. Въ пьесѣ же сумасшедшій король представленъ нѣжнымъ, благоразумнымъ отцомъ, сознательно и съ охотой отдающимъ свои права на престолъ вновь пріобрѣтенному англійскому сыну. Но и этотъ фактъ оправдывается тѣмъ, что въ Англіи смотрѣли въ то время на этотъ миръ такъ, какъ изобразилъ его Шекспиръ въ своей пьесѣ. Ради сохраненія такого духа всего произведенія Шекспиръ отступилъ въ окончательной развязкѣ даже отъ той схемы, по какой построены его прочія драматическія хроники. Всѣ онѣ кончаются смертью выведенныхъ въ нихъ королей. Въ "Генрихѣ V" дѣйствіе, напротивъ, оканчивается на моментѣ величайшей славы этого короля. Въ этомъ фактѣ также нельзя не видѣть желанія поддержать общій торжественный тонъ всего произведенія.
   Если бъ однако Шекспиръ ограничился изображеніемъ Генриха только въ такомъ эпическомъ видѣ, то онъ сдѣлалъ бы его характеръ черезчуръ одностороннимъ и отступилъ отъ основного правила своего творчества: изображать людей такими, какими мы видимъ ихъ въ дѣйствительной жизни. Въ настоящемъ же случаѣ такой пробѣлъ бросался бы въ глаза еще болѣе потому что въ лицѣ Генриха V, какъ короля, мы встрѣчаемся со старымъ знакомымъ, изображеннымъ тѣмъ же Шекспиромъ въ лицѣ принца Генриха въ двухъ предыдущихъ хроникахъ, и изображеннымъ совершенно иными чертами. Съ чертами этими автору при изображеніи короля Генриха, какъ обыкновеннаго человѣка, пришлось считаться по необходимости и, такъ или иначе, не забыть ихъ въ настоящей пьесѣ. Въ противномъ случаѣ Генрихъ-принцъ, выведенный въ прежнихъ пьесахъ, и Генрихъ-кородь показались бы двумя совершенно различными людьми, чѣмъ было бы разрушено все художественное единство этого лица. Какъ ни трудна, казалась, повидимому, такая задача, но Шекспиръ, какъ и во всѣхъ случаяхъ, разрѣшилъ ее блистательно. Съ личностью Генриха-кородя, конечно, нельзя было прямо связать личность кутилы принца, якшающагося съ товарищами, подобными Фальстафу, Бэрдольфу и другимъ, грабящаго проѣзжихъ и творящаго тому подобныя безобразія, но можно было изобразить, во что логически превратились тѣ основныя свойства характера принца, которыя побуждали его къ подобнымъ -поступкамъ въ былое время. При разборѣ характера принца Генриха въ предыдущемъ этюдѣ къ хроникѣ "Король Генрихъ IV" было сказано, что онъ по основнымъ своимъ чертамъ былъ уменъ, благороденъ и весело-добродушенъ. Бурныя увлеченія его молодости проистекали исключительно изъ этого послѣдняго свойства, а потому никакъ не могли ложиться на него тяжелымъ пятномъ. Принцъ Генрихъ въ этомъ случаѣ походилъ на игривый ключъ чистѣйшей воды, который хотя и можетъ загрязниться на время, попавъ въ смрадную рытвину, но затѣмъ, выбѣжавъ вновь въ чистое русло, быстро оставляетъ приставшую къ нему муть, дѣлаясь вновь чистымъ и прозрачнымъ, не теряя при этомъ и своей прежней игривой быстроты. Шекспиръ въ разсматриваемой пьесѣ изобразилъ его именно съ этой точки зрѣнія. Бывшій гуляка, отрекшись отъ прежнихъ безпутныхъ товарищей, остался такимъ же веселымъ и добродушнымъ, какимъ былъ въ прежнее время. Королевскій санъ нисколько не сдѣлалъ его заносчивымъ и надменнымъ. Ласковый и веселый, какимъ былъ съ прежними друзьями, онъ перенесъ теперь это обращеніе на своихъ новыхъ товарищей и сподвижниковъ -- солдатъ. Онъ вступаетъ съ ними въ такія же товарищескія отношенія, но уже не съ тѣмъ, чтобъ гулять и забавляться, а чтобъ научить ихъ исполненію долга и ободрить къ предстоящимъ подвигамъ. Изучивъ простой народъ во время своей прежней бурной жизни, онъ научился съ нимъ говорить понятнымъ для него языкомъ, примѣняясь къ уровню его понятій и чувствъ, а потому и успѣваетъ достичь чего хочетъ гораздо лучше, чѣмъ это сдѣлалъ бы гордый и заносчивый начальникъ. Онъ дѣлитъ съ своими сподвижниками ихъ труды, спитъ, какъ они, на голой землѣ и этимъ примѣромъ удваиваетъ ихъ силу и бодрый духъ. Онъ не прочь даже попрежнему пошутитъ, что выражаетъ, напримѣръ, въ забавной шуткѣ съ Флюелденомъ. Но шутка эта при всей своей вульгарности, конечно, нимало не походитъ на его прежнія забавы съ Фальстафомъ. Кромѣ этихъ сторонъ характера принца, Шекспиръ съ особенной утонченностью оттѣнилъ и болѣе глубокія качества его ума и сердца. Въ бракѣ съ принцессой Екатериной, заключенномъ ради чисто политическихъ цѣлей, Генрихъ изображенъ человѣкомъ, любящимъ глубоко и прочно. Сцена его сватовства принадлежитъ къ лучшимъ страницамъ не только Шекспира, но и всей поэзіи вобще. Дополнивъ такими чертами личность героя-короля, Шекспиръ, не войдя ни въ малѣйшій диссонансъ съ этимъ изображеніемъ, представилъ его въ видѣ обыкновеннаго смертнаго съ самыми симпатичными, жизненно вѣрными качествами.
   Король Генрихъ -- единственное законченное и нарисованное во весь ростъ лицо пьесы. Прочія лица не имѣютъ отдѣльно почти никакого значенія, но зато, взятыя всѣ вмѣстѣ, они составляютъ какъ бы одно гигантское дѣйствующее лицо, достойно поставленное возлѣ Генриха. Лицо это -- вся Англія, изображенная такою, какой она, охваченная энтузіазмомъ, дѣйствительно считала себя въ то достопамятное время, когда происходитъ дѣйствіе пьесы. Такой характеръ и такая постройка произведенія, конечно, умаляютъ его значеніе, какъ драмы, но зато возводятъ его на величественный эпическій пьедесталъ, какъ это уже сказано выше. Изъ всѣхъ Шекспировскихъ хроникъ "Генрихъ V" дѣйствительно можетъ преимущественно предъ прочими назваться скорѣе эпопеей, чѣмъ драмой. Это значеніе чувствуется не только въ содержаніи пьесы, но обнаруживается слѣдами даже во внѣшней ея постройкѣ. Такъ, Шекспиръ ввелъ въ нее прологи, названные хорами, хотя, собственно, это вовсе не хоры въ томъ значеніи, какое слово это имѣетъ въ греческой трагедіи, а просто монологи, въ которыхъ поясняются тѣ событія, которыя по своей эпической широтѣ не могли улечься въ драматическія рамки. Несмотря на поэтическую прелесть этихъ монологовъ, они все-таки неумѣстны въ драмѣ, гдѣ все дѣйствіе должно развиваться предъ глазами зрителей, а потому и введеніе ихъ должно считаться уступкой, сдѣланной ради того, чтобъ усилить во всемъ произведеніи его эпическій, легендарный колоритъ.
   Несмотря на такой своеобразный, возвышенный тонъ всей пьесы, Шекспиръ не отступилъ въ постройкѣ ея отъ своего обыкновеннаго пріема: чередовать серьезное съ комическимъ. Въ пьесѣ выведено нѣсколько комическихъ лицъ и сценъ, но нельзя сказать, чтобъ это было сдѣлано на этотъ разъ удачно. Читатели найдутъ между второстепенными лицами пьесы нѣсколькихъ изъ своихъ старыхъ знакомыхъ по двумъ предыдущимъ хроникамъ. Бывшая свита принца Генриха -- Бэрдольфъ, Пистоль, хозяйка Куикли -- опять являются передъ глазами зрителей. Главнаго героя этой свиты -- Фальстафа, впрочемъ, мы болѣе не встрѣчаемъ, несмотря на сдѣланное Шекспиромъ (въ эпилогѣ къ второй части "Генриха IV" обѣщаніе позабавить публику фигурой жирнаго рыцаря еще разъ. Очень вѣроятно, что Шекспиръ чувствовалъ неумѣстнымъ дать въ настоящей пьесѣ большое значеніе этому лицу; выводить же его въ видѣ второстепеннаго аксессуара не стоило. Зато взамѣнъ самого Фальстафа мы имѣемъ прелестный разсказъ Куикли о его смерти. Прочія лица являются въ нѣсколькихъ довольно забавныхъ сценахъ, но нельзя не замѣтить, что общее производимое ими впечатлѣніе, какъ всякое повтореніе уже извѣстнаго, далеко не такъ сильно, какъ въ предыдущихъ хроникахъ, да и вообще все ихъ появленіе какъ-то не вяжется съ общимъ содержаніемъ пьесы. Равно нельзя назвать особенно удачнымъ введеніе въ пьесу нѣсколькихъ новыхъ комическихъ лицъ въ лицѣ уэльскаго капитана Флюеллена и его товарищей -- ирландца Мэкморриса и шотландца Джеми. Комизмъ этихъ трехъ лицъ основанъ въ подлинникѣ на томъ, что они, какъ иностранцы, говорятъ ломанымъ англійскимъ языкомъ. Можетъ-быть, для современниковъ Шекспира такого рода жаргонъ казался дѣйствительно смѣшнымъ и производилъ на сценѣ эффектъ, но вообще нельзя не признать такого способа возбуждать смѣхъ публики способомъ довольно дешевымъ и недостойнымъ писателя, какъ Шекспиръ. Передать эту комическую черту въ переводѣ не было никакой возможности. Коверканье языка этими лицами въ подлинникѣ состоитъ главнѣйше въ томъ, что они измѣняютъ въ словахъ согласныя буквы. Можетъ-быть, это звучало смѣшно въ ушахъ англичанъ, привыкшихъ смѣяться надъ такимъ искаженіемъ, какъ, напримѣръ, мы смѣемся надъ жаргономъ евреевъ; но въ русскомъ текстѣ соотвѣтственное искаженіе тѣхъ же буквъ, какія искажены въ англійскомъ подлинникѣ, не имѣло бы никакого смысла. Оставить однако эту черту въ переводѣ безъ всякаго вниманія тоже было нельзя, а потому я рѣшился допустить нѣкоторыя легкія неправильности языка только въ роли главнаго лица -- Флюеллена для того, чтобъ хоть сколько-нибудь выяснить мысль автора.
   Въ заключеніе слѣдуетъ сказать нѣсколько словъ еще объ одной странной особенности, также допущенной Шекспиромъ въ постройкѣ этой пьесы. Выведенные въ ней французы, говоря, подобно всѣмъ прочимъ лицамъ, по-англійски, безпрестанно вставляютъ въ свою рѣчь цѣлыя фразы и даже монологи по-французски; а одна сцена -- разговора принцессы Екатерины съ своей приближенной -- написана даже на этомъ языкѣ цѣликомъ. Очень вѣроятно, что въ этомъ случаѣ Шекспиръ также разсчитывалъ на сценическій эффектъ, примѣняясь къ вкусамъ и требованіямъ современной публики. Въ текстѣ перевода всѣ эти фразы и разговоры напечатаны, какъ и въ подлинникѣ, по-французски, но буквальный ихъ переводъ помѣщенъ въ примѣчаніяхъ.
   

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

   Король Генрихъ V.
   Герцогъ Глостеръ, Герцогъ Бэдфордъ, братья короля.
   Герцогъ Эксетеръ, дядя короля.
   Герцогъ Іоркскій, двоюродный братъ короля.
   Графъ Салисбюри.
   Графъ Вестморландъ.
   Графъ Варвикъ.
   Архіепископъ Кэнтерберійскій.
   Епископъ Элійскій.
   Графъ Кэмбриджъ, Лордъ Скрупъ, Сэръ Томасъ Грей, заговорщики противъ короля.
   Сэръ Томасъ Эрпингамъ, Гоуеръ, Флюелленъ, Мэкморрисъ, Джеми, офицеры въ войскѣ короля Генриха.
   Бэтсъ, Кортъ Вилльямсъ, солдаты въ войскѣ короля.
   Нимъ, Бэрдольфъ, Пистоль, прежніе товарищи Фальстафа, теперь солдаты короля.
   Мальчикъ, слуга Фальстафа, потомъ Пистоля.
   Герольдъ.
   Карлъ VI, король французскій. Пудовикъ, дофинъ.
   Герцогъ Бургундскій.
   Герцогъ Орлеанскій.
   Герцогъ Бурбонскій.
   Конетабль Франціи.
   Рамбюръ, Гранпре, Французскіе дворяне.
   Комендантъ Гарфлера.
   Монжуа, французскій герольдъ.
   Французскіе послы.
   Изабелла, королева французская.
   Екатерина, дочь Карла и Изабеллы.
   Алиса, фрейлина Екатерины.
   Куикли, жена Пистоля, хозяйка таверны.
   Хоръ.

Лорды, свита, англійскіе и французскіе офицеры, солдаты, гонцы и народъ.

Мѣсто дѣйствія сначала въ Англіи, а потомъ во Франціи.

   

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

(Входитъ хоръ 1)

   Хоръ. О, огненная муза, мчись быстрѣй
             На небо вымысла! Пусть вмѣсто сдены
             Намъ служитъ королевство; вмѣсто лицъ --
             Одни князья, а зрителями будутъ
             Вѣнчанные монархи! Вотъ тогда
             Могли бы мы сказать, что славный Генрихъ
             Явился здѣсь въ своемъ достойномъ видѣ.
             Какъ грозный Марсъ, у чьихъ побѣдныхъ ногъ
             Лежали бъ мечъ, убійство и огонь
             Подобно псамъ, удержаннымъ на сворахъ,
             И рвущимся на первый же призывъ!
             Простите жъ всѣ, собравшіеся здѣсь,
             Тому, кто вывелъ дерзко на подмосткахъ
             Предметъ подобной важности! Судите,
             Возможно ли вмѣстить въ такой курятникъ 2)
             Равнины Франціи, иль сгромоздить
             Въ ничтожномъ этомъ О 3) хоть только шлемы,
             Пугавшіе окрестность Азинкурта?
             Простите жъ насъ: вѣдь рядъ ничтожныхъ цифръ
             Даетъ подчасъ понятье о мильонахъ,--
             Такъ почему жъ нельзя рѣшиться намъ,
             Нулямъ такого счета, вамъ представить,
             Что мы задумали? Вообразите,
             Что здѣсь простерлись широко равнины
             Двухъ королевствъ, которыхъ берега,
             Склонившіеся близко такъ другъ къ другу,
             Разъединяетъ узкій, но опасный,
             Могучій океанъ. Пусть вамъ дополнитъ,
             Чего недостаетъ, воображенье.
             Пусть каждый человѣкъ у васъ въ глазахъ
             Раздѣлится на сотни. Создавайте
             Войска воображеньемъ. Если рѣчь
             Зайдетъ о лошадяхъ -- вообразите,
             Что вы ужъ видите, какъ ихъ подковы
             Взрываютъ грозно землю. Ваши мысли
             Помогутъ пусть достойно восхвалить
             Намъ славныхъ королей, и вмѣстѣ съ нами
             Должны вы перескакивать свободно
             Чрезъ время и пространство, сокращая
             Въ ничтожный мигъ, что дѣлалось годами.
             Вотъ почему позвольте, чтобъ сегодня
             Являлся я. какъ хоръ, для объясненій.
             А до того я, кончивъ роль пролога,
             Прошу нашъ трудъ судить не очень строго. (Уходитъ).
   

СЦЕНА 1-я 4).

Лондонъ. Передняя въ королевскомъ дворцѣ.

(Входятъ архіепископъ Кентерберійскій и епископъ Элійскій).

   Архіепископъ. Да, лордъ,-- опять предложенъ билль, который
             Почти прошелъ въ одиннадцатый годъ
             Правленія покойнаго монарха
             Помимо насъ и былъ задержанъ только
             По случаю возникшихъ безпорядковъ.
   Епископъ. Но какъ же отвратить его теперь?
   Архіепископъ. Подумаемъ. Иначе намъ придется
             Утратить чуть не больше половины
             Всего, чѣмъ мы владѣемъ. Этотъ билль
             Ведетъ къ тому, чтобъ обложить всѣ земли,
             Завѣщанныя церкви отъ усердья
             Достойныхъ христіанъ, такимъ налогомъ,
             Который бы позволилъ королю
             Свободно содержатъ пятнадцать графовъ,
             Шесть тысячъ двѣсти воиновъ, снабженныхъ
             Всѣмъ для войны, и тысячу пятьсотъ
             Готовыхъ въ битву рыцарей. Затѣмъ
             Хотятъ, чтобъ мы открыли сто пріютовъ
             Для бѣдняковъ, гдѣ было бъ все, что нужно,
             Чтобъ ихъ призрѣть, а наконецъ должны
             Платить еще по тысячѣ мы фунтовъ
             Погодно королю. Вотъ что у насъ
             Отниметъ этотъ билль.
   Епископъ.                               Глотокъ изрядный.
   Архіепископъ. Съ нимъ можно проглотить и самый кубокъ.
   Епископъ. Но что жъ начать?
   Архіепископъ.                               Намъ остается только
             Надѣяться на благость короля.
   Епископъ. Онъ -- вѣрный сынъ святѣйшей нашей церкви.
   Архіепископъ. Онъ, обѣщалъ не то, пока былъ молодъ;
             Но, кажется, и смерть не такъ проворно
             Постигнула его отца, какъ быстро
             Онъ вмѣстѣ съ нимъ убилъ свои пороки.
             Обдуманность, явясь, какъ свѣтлый ангелъ,
             Изгнала въ немъ грѣховнаго Адама,
             Оставя плоть отверзстою, какъ рай,
             Съ пріему добрыхъ качествъ. Никогда
             Себя не исправлялъ такъ быстро школьникъ;
             Ни разу улучшенье не вливалось
             Въ кого-нибудь, смывая такъ безслѣдно
             Прошедшіе пороки! Нѣтъ примѣра,
             Чтобъ гидра своеволія теряла
             Такъ быстро власть, какъ это увидали
             Мы въ первый разъ на немъ.
   Епископъ.                                         Въ томъ наше счастье.
   Архіепископъ. Послушайте, какъ судитъ онъ о вѣрѣ --
             И вы невольно будете жалѣть,
             Что онъ король, а не прелатъ! Начните
             Съ нимъ рѣчь о государствѣ -- онъ отвѣтитъ,
             Какъ будто бъ занимался цѣлый вѣкъ
             Дѣлами управленья; пусть начнетъ онъ
             Рѣчь о войнѣ -- и слухъ вашъ поразится
             Ужаснымъ громомъ битвъ, переведеннымъ
             На звуки нѣжной музыки; сведите
             Рѣчь на дѣла политики -- онъ легче
             Ея развяжетъ узелъ, чѣмъ подвязку.
             Его словамъ готовъ бы былъ внимать
             И самъ повѣса-воздухъ, уши жъ смертныхъ
             Заботливо боятся проронить
             Сладчайшій медъ разумныхъ изреченій!
             Не для него теоріи, напротивъ --
             Онѣ должны въ немъ черпать умъ и мудрость.
             Поистинѣ, нельзя понять, гдѣ могъ онъ
             Такъ воспитать себя, когда припомнимъ,
             Въ какомъ кругу испорченныхъ людей
             Вращался онъ до сей поры, теряя
             Златые дни въ пирахъ и буйныхъ играхъ.
             Кто видѣлъ хоть когда-нибудь, чтобъ онъ
             Чуждался низкихъ сходокъ и скрывался
             Въ глуши уединенья, предаваясь
             Ученью и трудамъ?
   Епископъ.                               Хорошій плодъ
             Растетъ и подъ крапивой. Что здорово
             Само въ себѣ, взойдетъ еще роскошнѣй
             Въ сосѣдствѣ зла. Вотъ точно такъ и принцъ
             Скрывалъ въ глуши свое образованье.
             Онъ, какъ трава, росъ только по ночамъ,
             Невидимо, но тѣмъ полнѣй и лучше.
   Архіепископъ. Не иначе: -- пора чудесъ прошла,
             И мы должны невольно допустить
             Естественность въ подобной перемѣнѣ.
             Епископъ. Однако, лордъ,-- чтобъ не забыть о дѣлѣ:
             Что жъ дѣлать намъ противъ палаты общинъ,
             Вотировавшей билль? Какого мнѣнья
             О немъ король?
   Архіепископъ.                     Онъ не сказалъ ни слова,
             Но, кажется, готовъ скорѣй склониться
             На нашу сторону, чѣмъ поощрять
             Искательства враговъ. Я изложилъ
             Подробно королю о нашихъ взглядахъ
             На нужды времени при предстоящей
             Войнѣ съ французами и предложилъ
             Отъ имени собора всѣхъ духовныхъ
             Пожертвовать ему такую сумму,
             Какой еще доселѣ никогда
             Не жертвовало разомъ духовенство
             Его предшественникамъ.
   Епископъ.                               Какъ же принялъ
             Онъ это предложенье?
   Архіепископъ.                               Благосклонно;
             Я, впрочемъ, не покончилъ съ нимъ; но онъ,
             Какъ кажется, весьма не прочь услышать
             Подробный выводъ правъ, какія онъ
             Наслѣдовалъ по прадѣду Эдварду
             На герцогства и вообще на всю
             Корону Франціи.
   Епископъ.                               Что жъ помѣшало
             Вамъ покончить съ нимъ?
   Архіепископъ. Онъ долженъ былъ принять
             Французскаго посла. Но часъ пріема,
             Какъ кажется, насталъ ужъ. Есть четыре?
   Епископъ. Да, добрый лордъ.
   Архіепископъ.                               Пойдемте же послушать,
             Какая цѣль посольства. Впрочемъ, я
             Могу почти предугадать заранѣй
             Слова посла.
   Епископъ.                     Пойдемте, лордъ: я также
             Послушаю охотно, что онъ скажетъ. (Уходятъ).
   

СЦЕНА 2-я.

Пріемная зала во дворцѣ.

(Входятъ король Генрихъ, Глостеръ, Бэдфордъ, Эксетеръ, Варвикъ, Вестморландъ и придворные).

   Король. Гдѣ лордъ Кентерберійскій?
   Эксетеръ.                                                   Государь,
             Почтенный лордъ сюда еще не прибылъ.
   Король. Вели за нимъ послать, любезный дядя 5,
   Вестморландъ. Не пригласить ли также, государь.
             Французскаго посла 6)?
   Король.                               Нѣтъ, не теперь,
             Любезный братъ. Намъ хочется сначала
             Подробно обсудить вопросъ о нашихъ
             Правахъ на Францію.

(Входятъ архіепископъ Кентерберійскій и епископъ Элійскій).

   Архіепископъ.                     Да дастъ Господь
             Монарху долгій вѣкъ и да хранитъ Онъ
             Его священный тронъ!
   Король.                               Благодарю васъ,
             Достойный лордъ. Скажите намъ теперь
             Во всемъ согласно съ совѣстью и знаньемъ,
             Имѣетъ ли салическій законъ
             Возможность уничтожить наше право
             На Францію? Но да хранитъ васъ Богъ
             Отъ всякаго кривого толкованья
             И отъ всего, чѣмъ вы бы запятнали
             Правдивость вашихъ знаній, уклонившись
             Отъ свѣта истины! Не забывайте,
             Что если вы рѣшитесь утвердить
             За нами это право, то вы этимъ
             Заставите пролить насъ неизбѣжно
             Кровь многихъ тысячъ, полныхъ силъ и жизни.
             Судите же, какой вы страшной насъ
             Подвергнете отвѣтственности, если
             Заставите напрасно пробудить
             Заснувшій мечъ войны. Я заклинаю
             Поэтому васъ именемъ Господнимъ --
             Не будьте опрометчивы! Вся кровь,
             Которая прольется въ страшной распрѣ
             Такихъ двухъ государствъ, падетъ ужаснымъ
             И гибельнымъ укоромъ на главу
             Того, кто обнажитъ неправо мечъ свой
             На гибель бѣднымъ смертнымъ, одареннымъ
             И безъ того такой короткой жизнью.
             Теперь начните, лордъ; -- мы примемъ гласъ вашъ
             За гласъ святѣйшей правды, уповая,
             Что все, что вы ни скажете намъ, будетъ
             Омыто вашей совѣстью такъ точно,
             Какъ грѣхъ людей смывается крещеньемъ.
   Архіепископъ. Внемлите жъ мнѣ, достойный повелитель,
             И доблестные пары, чья рука
             Поддержкой служитъ трону. Все, что можно
             Сказать противъ священныхъ правъ его
             Величества на Францію, вертится
             На старомъ положеньи, чье изданье
             Приписано врагами Фарамунду:
             In terrain Salicam nmlieres
             Ne succedant 7): въ салической зезшѣ
             Для женщинъ нѣтъ наслѣдья. Но французы
             Приписываютъ ложно Фарамунду
             Такой законъ и ложно увѣряютъ,
             Что Франція должна считаться этой
             Салической землей. У нихъ самихъ
             Прочесть мы можемъ въ хроникахъ, что имя
             Салической земли дано пространству.
             Лежащему въ Германіи межъ Салой
             И Эльбою, гдѣ послѣ покоренья
             Саксонцевъ Карлъ Великій поселилъ
             Колонію французовъ. Вотъ они-то,
             Не могши уважать германскихъ женщинъ
             За легкость поведенья, и рѣшили
             Издать законъ, который устранялъ бы
             Наслѣдованье женщинъ на престолѣ
             Салической земли, которой имя,
             Какъ я уже сказалъ, дано пространству
             Межъ Эльбою и Салой. Это мѣсто
             Зовется нынѣ нейсенъ. Потому
             Понятно, что салическій законъ
             Никакъ нельзя считать мѣвшимъ и силу
             Для Франціи. Французы овладѣли
             Салической землей спустя четыре
             Столѣтія по смерти Фарамунда,
             Котораго они считаютъ ложно
             Издателемъ закона, и который
             Скончался самъ въ четыреста шестомъ
             Году по искупленьи; между тѣмъ
             Какъ Карлъ Великій вытѣснилъ саксонцевъ
             И поселилъ французовъ между Садой
             И Эльбою почти что въ восьмисотомъ.
             Сверхъ этого, встрѣчаемъ мы разсказъ
             Въ французскихъ старыхъ хроникахъ, что ихъ
             Король Пепинъ, низвергшій Хильдерика,
             Оправдывалъ и собственное право
             На Францію своимъ происхожденьемъ
             Отъ женщины жъ, а именно Влитгильды,
             Которая была, какъ вамъ извѣстно,
             Клотара дочь. Мы знаемъ сверхъ того,
             Что и Канетъ, похитившій корону
             У герцога Лоренскаго, прямого
             И вмѣстѣ съ тѣмъ послѣдняго потомка
             Отъ Карла по мужскому поколѣнью,
             Хотѣлъ придать хоть призрачное право
             Подобному неправому поступку
             И для того пытался увѣрять,
             Что самъ онъ происходитъ отъ Лингарды,
             Которая была дочь Карломана
             И внука Людовика, сына Карла
             Великаго. Такъ точно и Лудовикъ
             Десятый, сынъ Капета, бывши долго
             Ужъ королемъ, страшился постоянно
             За свой вѣнецъ, пока не убѣдился,
             Что онъ происходилъ по Изабеллѣ,
             Своей почтенной бабкѣ, по прямому
             Колѣну отъ прекрасной Эрменгарды,
             Которая была съ тѣмъ вмѣстѣ дочь
             Помянутаго герцога Лорени,
             И, выйдя позже замужъ, тѣмъ связала
             Въ своемъ лицѣ правѣ потомства Карла
             Великаго съ династіей тогдашнихъ
             Монарховъ Франціи. Подобный выгодъ
             Вамъ можетъ доказать яснѣе солнца,
             Что всѣ они: Пепинъ, Канетъ, Лудовикъ --
             Пытались доказать свои права
             На ихъ престолъ прямымъ происхожденьемъ
             По женскому жъ колѣну. И донынѣ
             Французскіе монархи обладаютъ
             Короной ихъ отцовъ по силѣ тѣхъ же
             Непризнанныхъ самими правъ; а чуть лишь
             Предъявимъ мы права свои -- французы
             Кричатъ намъ про салическій законъ.
             Имъ выгоднѣй и легче заблуждаться
             Въ сѣтяхъ подобныхъ выдумокъ, чѣмъ прямо
             И честно объявить, что ихъ корона
             Похищена неправедной рукой
             У вашего величества.
   Король.                               Такъ, значитъ,
             Я требовать могу корону прямо
             И безъ грѣха?
   Архіепископъ.           Я этотъ грѣхъ беру
             На собственную душу. Ваше право
             Поддержано священнымъ изреченьемъ
             Изъ "Книги числъ", гдѣ сказано, что если
             Скончался сынъ, то дочь должна тогда
             Наслѣдовать. О, славный повелитель,
             Вступитесь за свое! Воздѣньте къ небу
             Кровавую хоругвь! Не забывайте
             Своихъ могучихъ предковъ! Призовите
             Духъ пращура, которому вы сами
             Обязаны вѣнцомъ, себѣ на помощь!
             Пусть онъ придетъ съ Эдвардомъ, Чернымъ принцемъ,
             Такъ доблестно сразившимъ мощь французовъ
             Въ ихъ собственной землѣ, отцу на радость,
             Смотрѣвшему съ высокаго холма,
             Какъ яростно его отважный львенокъ
             Топталъ въ крови французское дворянство 8).
             О, дивный видъ:-- британцевъ половина
             Сбивала въ прахъ могущество враговъ;
             Другая же смотрѣла, улыбаясь,
             На подвиги своихъ отважныхъ братій!
   Епископъ. Будите въ вашемъ сердцѣ память этихъ
             Великихъ дѣлъ! Спѣшите обновить
             Въ своемъ лицѣ величье вашихъ предковъ!
             Вы славный ихъ преемникъ! Вы сидите
             На ихъ могучемъ тронѣ; въ вашихъ жилахъ
             Течетъ ихъ кровь; вы въ этихъ юныхъ лѣтахъ
             Созрѣли ужъ для славныхъ бранныхъ дѣлъ!
   Эксетеръ. Монархи, ваши братья ожидаютъ,
             Глядя на васъ, чтобъ вы возстали тоже,
             Подобно львамъ могучей вашей крови,
             Царившимъ прежде васъ.
   Вестморландъ.                               Имъ хорошо
             Извѣстно то, что средства для возстанья
             У васъ въ рукахъ. Доселѣ не бывало
             Еще монарха въ Англіи, который,
             Подобно вамъ, имѣлъ бы столь богатыхъ
             И вѣрныхъ слугъ, готовыхъ поголовно
             Отправиться во Францію, куда
             Они давно ужъ улетѣли сердцемъ.
   Архіепископъ. О, пусть они съ огнемъ, мечомъ и кровью
             Летятъ туда и тѣломъ на защиту
             Священныхъ вашихъ правъ Мы, духовенство,
             Готовы дать на это предпріятье
             Такую сумму вамъ, какой доселѣ
             Ни разу не давали вашимъ предкамъ.
   Король. Намъ предстоитъ не меньшая забота,
             Сбираясь воевать, подумать также
             О средствахъ для защиты отъ шотландцевъ,
             Которые навѣрно нападутъ
             На брошенное нами королевство.
   Архіепископъ. Отъ ихъ набѣговъ можетъ намъ служить
             Достаточной охраной войско лордовъ,
             Живущихъ на границѣ.
   Король.                               Я боюсь
             Не столько ихъ набѣговъ, сколько общей
             И правильной войны. Они всегда
             Намъ были злымъ сосѣдомъ. Стоитъ вспомнить,
             Что каждый разъ, когда мой прадѣдъ шелъ
             На Францію -- шотландцы постоянно
             Вторгались къ намъ въ предѣлы, какъ потокъ
             Вторгается въ промоину, съ ужасной
             И гибельною силой, разоряя
             Жестокою осадой города
             И грабежомъ покинутыя села.
             Вся Англія дрожала -- помню я --
             Предъ дерзостью опаснаго сосѣда.
   Архіепископъ. Она страшилась больше, чѣмъ теряла.
             Припомните, что въ тотъ же самый годъ,
             Когда она осталась, какъ вдовица,
             Безъ лордовъ и дворянъ -- она не только
             Спасла себя, но, сверхъ того, успѣла
             Заполонить шотландскаго монарха,
             Какъ пойманнаго звѣря, и послала
             Во Францію его, чтобы удвоить
             Блистательную славу Эдуарда
             Плѣненнымъ королемъ, обогативъ
             Подобнымъ торжествомъ страницы хроникъ,
             Подобно какъ песчаный илъ морей
             Легко обогащается добычей
             Съ разбившихся судовъ.
   Вестморландъ.                               Однако есть
             Старинное я вѣрное присловье:
             "Кто на Франщю вдеть
             Пусть съ Шотландіи начнетъ".
             Такъ и теперь: едва орелъ британскій
             Направитъ на добычу свой полетъ --
             Шотландія, какъ ласочка, коварно
             Вползетъ въ гнѣздо и высосетъ его
             Оставленныя яйца. Врагъ, какъ мышь:
             Воспользуясь уходомъ кошки, будетъ
             Намъ тѣмъ вреднѣй, что онъ напортитъ больше,
             Чѣмъ можетъ съѣсть.
   Эксетеръ.                               Такъ неужели кошка
             Должна остаться дома? Нѣтъ, повѣрьте,
             Что этотъ выводъ ложенъ. Намъ довольно
             Замковъ и мышеловокъ отъ такихъ
             Презрительныхъ воришекъ. Пусть рука
             Разитъ въ чужомъ краю, а твердый разумъ
             Хранитъ докой отчизны. Въ государствѣ,
             Хотя оно и дѣлится но власти
             На три различнихъ органа: на высшій,
             На средній и на низшій, власть должна --
             Какъ ни дробись она -- являться стройно,
             Какъ музыка, сведенная аккордомъ
             Въ одинъ согласный хоръ.
   Архіепископъ.                               Такой уставъ
             Дарованъ небесами. Ихъ велѣньемъ
             Приводятся разрозненныя силы
             Въ движенье безъ прерыва, опираясь
             На ось повиновенья. Поглядите
             На улей пчелъ -- созданій, чей примѣръ
             Принять могли бы люди къ руководству
             Въ устройствѣ государствъ. Онѣ имѣютъ
             Царицу и сановниковъ, изъ коихъ
             Одни ведутъ домашнія дѣла,
             Другіе занимаются торговлей
             Внѣ стѣнъ домовъ; иные, какъ солдаты,
             Во всеоружьѣ смертоносныхъ жалъ,
             Сбираютъ дань съ пушистыхъ лѣтнихъ почекъ
             И радостно несутъ свою добычу
             Обратно въ домъ царицы. Между тѣмъ
             Она сама заботливо слѣдитъ,
             Какъ рой другихъ рабочихъ, распѣвая,
             Выводитъ золотыя стѣны сводовъ;
             Какъ носятъ медъ послушные граждане;
             Какъ бѣдные носильщики спѣшатъ
             Скорѣй домой съ своей тяжелой ношей,
             А судьи съ строгимъ взоромъ обрекаютъ
             На смерть лѣнивыхъ трутней, предавая
             Ихъ въ руки палачей. Я привожу
             Такой примѣръ въ поддержку заключенья,
             Что есть дѣла, которыя по виду
             Намъ кажутся различны, а межъ тѣмъ
             Стремятся всѣ къ одной и той же пѣли.
             Такъ туча стрѣлъ, летящихъ съ разныхъ точекъ,
             Вонзается въ мишень; такъ, рядъ путей
             Ведетъ въ одно селенье; такъ, потоки
             Стремятся въ океанъ; такъ, сѣть изъ линій
             Приводить въ тотъ же центръ на циферблатѣ
             У солнечныхъ часовъ; такъ, наконецъ
             И тысячи разнообразныхъ дѣйствій
             Сливаются въ одномъ прекрасномъ пуломъ,
             Нимало тѣмъ другъ другу не вредя.
             А потому -- во Францію, властитель!
             Британію счастливую свою
             Раздѣлите вы на четыре части,
             И пусть одна пойдетъ за вами въ бой,
             Чтобы смирить гордыню дерзкихъ галловъ,
             А три другихъ останутся въ отчизнѣ.
             Коль скоро мы съ такимъ запасомъ силъ
             Не будемъ въ состояньи защитить
             Порогъ нашъ отъ собаки, то пускай же
             Она насъ рветъ на части, и пускай
             Весь нашъ народъ навѣкъ утратитъ имя
             Разумныхъ, храбрыхъ гражданъ.
   Король.                                                   Позовите
             Посланниковъ дофина.

(Одинъ изъ придворныхъ уходитъ. Король садится на тронъ)

                                           Мы рѣшились!
             При помощи небесъ и васъ, милорды,
             Заставимъ мы склониться предъ собой
             Всю Францію, какъ наше достоянье,
             Иль разгромимъ ее во прахъ. Пусть будетъ
             Одно изъ двухъ:-- иль мы взойдемъ со славой
             На тронъ великой Франціи и равныхъ
             Почти по силѣ съ ней подвластныхъ герцогствъ,
             Иль пусть нашъ прахъ замкнется въ темномъ гробѣ
             Безъ славы и слѣда! Пускай за насъ
             Свободно вознесетъ молва свой голосъ,
             Иль пусть нашъ гробъ останется, подобно
             Турецкому нѣмому 9), не сказавши
             Ни слова за себя, и не почтится
             Хотя бы столь же тлѣннымъ начертаньемъ,
             Какъ тлѣнна рѣчь, оттиснутая воскомъ.

(Входятъ французскіе послы).

   Король. Скажите намъ теперь, чего желаетъ
             Отъ насъ дофинъ? Мы знаемъ: вы явились
             Отъ имени его, а не монарха.
   Посолъ. Позволено ль намъ будетъ объявить
             Свободно цѣль посольства, иль должны мы
             Сказать полунамекомъ, что велѣлъ
             Вамъ передать дофинъ?
   Король.                               Мы не тиранъ,
             А христіанскій повелитель; страсти
             Подчинены у насъ въ душѣ законамъ
             Святой Христовой вѣры точно такъ же,
             Какъ скованы преступники въ темницахъ.
             Поэтому вы можете свободно
             Сказать слова дофина.
   Посолъ.                               Если такъ,
             То вотъ они: недавно, государь,
             Вы требовали, въ силу правъ Эдварда,
             Предшественника вашего на тронѣ,
             Возврата герцогствъ Франціи. Дофинъ
             Велѣлъ сказать въ отвѣтъ, что эти рѣчи
             Звучатъ однимъ безумьемъ юныхъ лѣтъ;
             Что Францію не такъ легко принудить
             Къ чему-нибудь, какъ пить или плясать,
             И что не вамъ назначено судьбою
             Гудятъ въ ея земляхъ. Онъ посылаетъ
             Въ замѣну вашей просьбы тюкъ сокровищъ,
             Достойныхъ васъ, и просить позабыть
             О герцогствахъ. Вотъ что велѣлъ сказать онъ.
   Король. Что, дядя, тамъ?
   Эксетеръ.                               Мячи, мой повелитель 10).
   Король. Мы рады, что дофинъ такъ мило шутитъ.
             Подарокъ недуренъ. Благодаримъ
             Его, равно и васъ за трудъ доставки.
             Богъ дастъ, придетъ пора, что мы подвяжемъ
             Къ его мячамъ ракеты, и тогда
             Попробуемъ сыграть съ нимъ на корону
             Его отца. Онъ вызвалъ игрока,
             На чье искусство, можетъ-быть, посмотритъ
             Вся Франція при видѣ, какъ летаютъ
             Его мячи. Я понялъ хорошо
             Его намекъ на буйные поступки
             Моей прошедшей жизни; но дофинъ,
             Къ несчастью, позабылъ, какую пользу
             Они мнѣ принесли. Я никогда
             Не думалъ удовольствоваться бѣдной
             Короной Англіи, а потому,
             Имѣя лишь ее, я позволялъ
             Себѣ подчасъ излишекъ увлеченій,
             Руководясь извѣстнымъ всѣмъ закономъ,
             Что люди склонны больше предаваться
             Веселости внѣ дома. Но скажите
             Тому, кто васъ послалъ, что, сѣвши разъ
             На тронѣ нашей Франціи я снова
             Явлюсь въ ней королемъ, поднявши парусъ
             Поникшаго величья. Я скрывалъ
             Себя, какъ бѣдный труженикъ, но скоро
             Сумѣю заблестѣть сіяньемъ славы
             Въ глазахъ у цѣлой Франціи и даже
             Въ глазахъ у самаго дофина. Пусть
             Узнаетъ вашъ веселый принцъ, что шутка,
             Разыгранная съ нами, обратитъ
             Его мячи въ губительныя ядра,
             И что все зло, которое они
             Надѣлаютъ, въ отмщенье за насмѣшку,
             Падетъ лишь на него! Дофина смѣхъ
             Найдетъ себѣ печальный отголосокъ,
             Въ сердцахъ вдовицъ и матерей, которымъ
             Придется поплатиться за него
             Мужьями и дѣтьми. Онъ разгромитъ
             Твердыни крѣпкихъ стѣнъ и навлечетъ
             Проклятье на себя изъ устъ младенцевъ,
             Еще не зачатыхъ и не рожденныхъ.
             Но, впрочемъ, все грядущее зависитъ
             Отъ воли Господа, и я слагаю
             Мои надежды на Него! Идите
             Сказать теперь дофину, что, призвавши
             На помощь небеса, я поднимаю
             Свой мечъ, чтобъ мстить за праведное дѣло
             Насколько будетъ силъ! Ступайте съ миромъ.
             И пусть дофинъ узнаетъ, что насмѣшка,
             Дозволенная имъ, утратить скоро
             Всю остроту, когда намѣсто смѣха
             Заплачутъ отъ нея десятки тысячъ
             Невинныхъ глазъ.

(Свитѣ, указывая на французскихъ пословъ).

                               &nbsp;           Пускай проводитъ ихъ
             Отрядъ почетныхъ воиновъ. Прощайте. (Послы уходятъ).
   Эксетеръ. Вотъ, признаюсь, забавное посланье.
   Король. Оно заставитъ скоро покраснѣть
             Его виновника. (Сходитъ съ трона).
                                 Спѣшите, лорды,
             Чтобъ не терять напрасно ни минуты,
             Которая могла бы ускорить
             Задуманное дѣло. Послѣ Бога
             У насъ теперь единственная мысль
             О Франція! Велите же готовить
             Все нужное; придумывайте средства,
             Чтобъ окрылить разумную поспѣшность.
             Придетъ пора -- дофинъ отъ насъ получитъ
             Себѣ урокъ, какой его проучитъ
             Въ его жъ землѣ. Несите жъ каждый дань
             Своихъ трудовъ на доблестную брань! (Уходятъ).
   

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

(Входитъ хоръ).

   Хоръ. Ну, вотъ теперь зардѣлася огнемъ
             Вся юность Англіи! Шелка и бархатъ
             Лежать въ шкапахъ; поставщики оружья
             Гребутъ лопатой деньги; жажда славы
             Кипитъ въ груди у всѣхъ. Всѣ поспѣшаютъ
             За королемъ, достойно получившимъ
             Названье зеркала монарховъ. Бодро
             Спѣшатъ они, какъ будто бы у всѣхъ
             Вдругъ выросли Меркуріевъ! крылья
             За пятками. По воздуху несется
             Надежда почестей, скрывая мечъ,
             Съ нанизанными вплоть до рукоятки
             Коронами маркизовъ, графовъ, принцевъ
             И герцоговъ, назначенными въ даръ
             Клевретамъ Генриха. Французы въ страхѣ,
             Узнавъ о всемъ, пытаются еще
             Уладить дѣло хитрымъ лицемѣрьемъ.
             О, Англія, ты разомъ показала,
             Что есть въ тебѣ великаго! Тебѣ ли,
             Владѣющей такимъ великимъ сердцемъ
             Въ ничтожной оболочкѣ, устрашиться
             Трудовъ во имя чести? Есть ли подвигъ,
             Который бы хоть чѣмъ-нибудь пришелся
             Тебѣ не по плечу, когда бы только
             Твои сыны равнялись поголовно
             Величіемъ и честью? Но и здѣсь,
             Среди тебя, французы отыскали
             Гнѣздо пустыхъ сердецъ, продавшихъ низко
             Себя за золото. Да,-- три злодѣя:
             Графъ Ричардъ Кэмбриджскій, сэръ Мэшэмъ Скруггъ,
             И Томасъ Грей Нортумберландъ вступили
             Въ союзъ съ врагомъ за нѣсколько крупицъ
             Злодѣйскаго металла 11), и когда бы
             Держались клятвы ада, то отъ ихъ
             Презрѣнныхъ рукъ погибъ бы цвѣтъ монарховъ
             Въ тотъ самый мигъ, когда онъ въ Соутгэмптонѣ
             Садился на корабль. Мы просимъ васъ
             Поэтому простить намъ тотъ скачокъ,
             Который мы должны невольно сдѣлать
             По мѣсту представленья. Деньги взятье,
             Злодѣи сговорились, и король
             Уже покинулъ Лондонъ. Наша сцена
             Отправится за нимъ, и вы теперь
             Сидите въ Соутгэмптонѣ. Послѣ мы
             Свеземъ васъ всѣхъ во Францію, откуда
             Вернемъ домой обратно, умоливши
             Морской проливъ, чтобъ онъ вамъ далъ счастливый
             И тихій переѣздъ. Мы не желаемъ,
             Чтобъ кто-нибудь былъ нами доведенъ
             До дурноты. Мы, впрочемъ, въ Соутгэмптонъ
             Поѣдемъ съ королемъ, и мѣсто сцены
             Останется пока безъ перемѣны. (Уходитъ),
   

СЦЕНА 1-я.

Лондонъ. Истчипъ.

(Нимъ и Бэрдольфъ встрѣчаются).

   Бэрдольфъ. Здорово, капралъ Нимъ!
   Нимъ. Здравствуйте, лейтенантъ Бэрдольфъ.
   Бэрдольфъ. Ну, что, помирились ли вы съ Пистолемъ?
   Нимъ. Я объ этомъ молчу! Почему не улыбнуться другъ другу при случаѣ? Прямо на драку я съ нимъ не полѣзу; но вѣдь говорятъ, что можно глядѣть въ одну сторону, а пырнуть ножомъ въ другую! Конечно, клинокъ у меня не изъ лучшихъ; но что жъ за бѣда? Сыръ можно зажарить на немъ не хуже чѣмъ на всякомъ! Мороза онъ тоже не боится,-- вотъ штука въ чемъ!
   Бэрдольфъ. Ну, полноте,-- я задамъ вамъ добрую пирушку, на которой помирю обоихъ; а затѣмъ мы всѣ трое отправимся друзьями во Францію. Такъ, что ли?
   Нимъ. Я хочу жить, пока живется -- это вѣрно,-- а если придетъ смерть, то пусть будетъ, что будетъ. Вотъ въ чемъ вся штука.
   Бэрдольфъ. Конечно, онъ отбилъ у васъ Нелль Куикли, и я самъ согласенъ, что она поступила нехорошо, наклеивъ вамъ носъ.
   Нимъ. Ничего, ничего,-- пусть будетъ, что будетъ. Вѣдь люди спять, и при этомъ они никуда не прячутъ своей шеи. А ножи, говорятъ, бываютъ остры! Ну, да чему быть, тому не миновать! Конечно, терпѣнье старая кляча, но вѣдь когда-нибудь и она дотащится до своей цѣли. Что ни говорите, а дѣло придетъ къ концу. Вотъ штука въ чемъ..

(Входятъ Пистоль и мистриссъ Куикли).

   Бэрдольфъ. Вотъ идутъ Пистоль съ женой. Пожалуйста, добрый капралъ, не затѣвайте ссоры.-- Ну, что, хозяинъ Пистоль?
   Пистоль. Ахъ, ты, подлецъ,-- ты смѣешь называть
             Меня хозяиномъ! Молчать! Мы съ Нелли
             Давно ужъ отказались отъ харчевни.
   Куикли. Ей-Богу такъ,-- больше не хватило терпѣнья. Представьте, мы не могли принять къ себѣ на хлѣбы дюжины честныхъ дѣвушекъ, промышляющихъ шитьемъ, чтобы по всему околотку не разславили, будто мы открыли публичный домъ. (Нимъ обнажаетъ мечъ). Ахъ, Мати Пресвятая Богоролица, онъ ужъ вынулъ мечъ!-- теперь не миновать смертоубійства. Добрый лейтенантъ Бэрдольфъ!
   Бэрдольфъ. Капралъ, не затѣвайте ссоры.
   Нимъ. Тьфу!
   Пистоль. Тьфу!-- плевокъ тебѣ самому, исландская собака! корноухій исландскій ублюдокъ 12)!
   Куикли. Капралъ, добрый капралъ, докажите вашу храбрость -- сп ы, его подданные,-- между тѣмъ, что обѣщала его незрѣлая юность, и тѣмъ, чѣмъ онъ сталъ. Теперь онъ съ величайшею точностью взвѣшиваетъ каждое мельчайшее мгновеніе времени и это докажутъ вамъ собственныя ваши потери, вызванныя его пребываніемъ во Франціи.
   Король Франціи. Завтра вы узнаете окончательное наше рѣшеніе.
   Экзэтэръ. Отправьте насъ скорѣе обратно, а то нашъ король, пожалуй, явится сюда лично, чтобы узнать отъ насъ причину нашего промедленія, потому что онъ уже успѣлъ вступить въ предѣлы Франціи.
   Король Франціи. Долго мы васъ не задержимъ и отпустимъ съ добрыми пожеланіями. Что значитъ одна ночь? Она промчится, какъ мгновенный вздохъ. Это самый короткій срокъ, въ который можно отвѣтить на такой важный вопросъ (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

Входитъ Хоръ.

  
   Хоръ. При помощи крылатаго воображенія, наше дѣйствіе переносится къ мѣста на мѣсто почти съ такою-же быстротою, какъ мысль. Представьте себѣ, что вы видѣли, какъ нашъ вооруженный съ ногъ до головы король царственно сѣлъ въ Хэмтонской гавани на корабль и какъ шелковые вымпелы его доблестнаго флота стали обвѣвать ликъ юнаго Феба. Заставьте работать свою фантазію, и, благодаря ей, вы увидите, какъ юнги проворно взбираются по пеньковымъ снастямъ; услышите, какъ рѣзкій свистокъ водворяетъ порядокъ и заглушаетъ гулъ множества другихъ смѣшанныхъ звуковъ; передъ вами предстанутъ холщевые паруса, вздуваемые невидимымъ и пронзительнымъ вѣтромъ, увлекающіе по лону зыбкаго моря громадныя суда, противопоставляющія свои груди могучей волнѣ. Вообразите, будто вы стоите на берегу и видите передъ собою цѣлый городъ, пляшущій на измѣнчивыхъ волнахъ, потому что именно тѣмъ представляется этотъ величавый флотъ, прямо направляющійся на Арльфлеръ. Слѣдуйте, слѣдуйте за нимъ! Ухватитесь мысленно за корму этихъ кораблей и покиньте вашу Англію, спокойную какъ мертвый часъ полуночи, охраняемую дряхлыми стариками, мальчишками и старыми женщинами, уже или переживишими возрастъ и силы, пригодный для дѣйствія, или еще не достигшими такого возраста, потому что кто-же изъ всѣхъ, у кого успѣлъ уже пробиться на подбородкѣ хоть одинъ волосокъ, согласился бы остаться дома вмѣсто того, чтобы слѣдовать во Францію за избраннымъ рыцарствомъ?.. Итакъ, за дѣло! За дѣло, мысль! и пусть она изобразитъ вамъ осаду города. Смотрите, вотъ пушки съ лафетовъ прямо направляютъ роковыя свои пасти противъ укрѣпленій, опоясывающихъ Арльфлеръ. Предположите, что посолъ, отправленный во Францію, вернулся и сообщилъ королю Герри, что властелинъ Франціи предлагаетъ ему руку дочери своей Катарины и вмѣстѣ съ нею, въ видѣ приданаго, нѣсколько мелкихъ, ничтожныхъ герцогствъ. Предложеніе отвергнуто; фитиль проворнаго канонера уже касается заряда бѣсовской пушки, сокрушающей и разгромляющей передъ собою все (Раздаются, но потомъ смолкаютъ звуки трубъ и пальбы изъ небольшихъ орудій). Будьте-же добры до конца и продолжайте пополнять своимъ воображеніемъ наше представленіе (Хоръ уходитъ).
  

СЦЕНА I.

Франція. Передъ стѣнами Арльфлера.

Громъ сраженія. Входятъ: король Генрихъ, Экзэтэръ, Бедфордъ, Глостэръ и воины, несущіе лѣстницы.

  
   Король Генрихъ. Еще разъ въ проломъ, друзья мои! прошу васъ еще разъ! или намъ придется завалить проломъ англійскими убитыми. Въ мирныя времена ничто не украшаетъ такъ человѣка, какъ скромная покорность и смиреніе, но когда у насъ въ ушахъ отдаются неистовые возгласы войны, слѣдуетъ подражать дѣяніямъ тигра, сжимать кулаки, воспламенять кровь и скрывать мягкія врожденныя качества подъ личиною неумолимаго бѣшенства, придавая глазамъ свирѣпое выраженіе и заставляя ихъ смотрѣть изъ глазницъ, какъ выглядываютъ пушки изъ корабельныхъ люковъ. Пусть брови нависаютъ надъ ними, какъ нахмуренныя скалы, выступившія надъ своимъ расшатаннымъ основаніемъ, подмытымъ бурнымъ и всесокрушающимъ океаномъ. Скрежещите теперь зубами и раздувайте шире ноздри, затаивайте въ груди дыханіе и напрягайте свой духъ до крайнихъ предѣловъ высоты. Впередъ, впередъ, благородные англичане! Въ васъ струится кровь отцовъ, испытанныхъ въ военномъ дѣлѣ! Ваши отцы, слѣдуя примѣру Александра, дрались въ этой странѣ съ утра и до поздняго вечера и, если согласились вложить мечи въ ножны, то только потому, что не стало сопротивленія. Не позорьте-же чести вашихъ матерей; докажите сегодня, что вы дѣйствительно сыны тѣхъ, кого вы называете своими отцами! Служите образцами для людей низшей пробы и научите ихъ, какъ слѣдуетъ вести себя на войнѣ. А вы, добрые поселяне, чьи мышцы развивались въ Англіи, докажите намъ теперь здѣсь мощь вскормившей васъ страны; вырвите у насъ клятвенное увѣреніе, что вы достойные сыны своей отчизны. Я убѣжденъ, что это будетъ вполнѣ вамъ подъ силу, потому что даже у самаго хилаго, самаго тщедушнаго изъ васъ глаза горятъ огнемъ отваги. Всѣ вы, какъ я вижу, словно гончія на сворахъ, готовы дружно ринуться на врага. Красный звѣрь поднятъ! Итакъ, дайте волю своей отвагѣ и, идя на приступъ, кричите:--"За короля Герри самъ Богъ, Англія и св. Георгій!" (Уходятъ. Шумъ сраженія; пушечная пальба).
  

СЦЕНА II.

Тамъ же.

По сценѣ проходятъ войска. Вслѣдъ за ними появляются Нимъ, Бардольфъ, Пистоль и Мальчикъ.

  
   Бардольфъ. Впередъ! Впередъ! За мною въ проломъ!
   Нимъ. Сдѣлай милость, капралъ, постой минутку! Честь славы достается здѣсь за черезъ-чуръ горячую цѣну, а что касается меня, то у меня для перемѣны нѣтъ другой жизни... Да, шутка слишкомъ горяча; вотъ тебѣ и весь мой припѣвъ.
   Пистоль. Твой припѣвъ справедливъ вполнѣ, потому что скверныя шутки слишкомъ быстро смѣняются одна другою. За однимъ ударомъ тотчасъ-же слѣдуетъ другой, а Божіи рабы безпрестанно падаютъ на землю и умираютъ (Поетъ).
  
   "Въ разгарѣ тревога;
   Сѣкиры сверкаютъ;
   Какъ тля, умираютъ
   Служители Бога.
   На нивѣ кровавой
   Борьба горяча,
   И доблесть меча
   Вѣнчается славой".
  
   Мальчикъ. Мнѣ было-бы много пріятнѣе сидѣть въ какой-нибудь изъ лондонскихъ харчевенъ, и я всю славу на свѣтѣ охотно промѣнялъ бы на кружку эля да на сознаніе, что я въ полной безопасности.
   Пистоль. Да и я тоже (Поетъ).
   Для простаго люда,
   Еслибъ все сбывалось,
   Чтобъ ни пожелалось,
   Я-бъ удралъ отсюда"...
   Мальчикъ (Поетъ).
   "О великій Боже,
   Сдѣлалъ-бы я тоже,
   Порываясь къ вѣткѣ
   Вонъ изъ тѣсной клѣтки"...
  

Входитъ капитанъ Флюэлленъ, говорящій ломанымъ языкомъ.

  
   Флюэлленъ. Фперетъ, сопака! Фперетъ, пестѣльники! Фперетъ, въ проломъ! Фперетъ! (Гонитъ ихъ).
   Пистоль. Будьте милостивы, ваша герцогская свѣтлость, къ бѣднымъ, вылѣпленнымъ изъ праха людямъ! Укротите свой гнѣвъ, свой мужественный гнѣвъ! Укротите свое бѣшенство, славный герцогъ! Укротите свое бѣшенство, славный боевой пѣтухъ! Проявите кротость цыпленка!
   Нимъ. Если это шутки, то можно сказать, что вы, ваша свѣтлость, шутите прескверно.
  

Нимъ, Пистоль, Бардольфъ, а за ними Флюэлленъ уходятъ.

  
   Мальчикъ. Хоть я и очень молодъ, а всѣхъ трехъ этихъ самохваловъ разгадалъ вполнѣ. Я служу имъ всѣмъ троимъ, но еслибы они всѣ трое служили мнѣ, меня не удовлетворили бы всѣ ихъ услуги, взятыя вмѣстѣ, потому что изъ троихъ глупыхъ бездѣльниковъ не сдѣлаешь одного настоящаго человѣка. Возьмемъ хоть Бардольфа: -- печень у него блѣдная, а рожа красная, поэтому хотя рожа у него и горитъ, но не воинственною отвагою. Что-же касается Пистоля, у него языкъ города беретъ, за то мечъ самого безвреднаго свойства, поэтому языка онъ не щадитъ, а мечъ бережетъ. Нимъ отъ кого-то услыхалъ, будто люди молчаливые -- самые храбрые, поэтому, чтобы его не заподозрили въ трусости, онъ перестадъ молиться, чтобы не произносить слишкомъ много словъ. Однако, какъ ни скупъ онъ на слова, даже на нехорошія, онъ на нихъ все таки щедрѣе, чѣмъ на хорошія дѣла... Да и не знаю, чѣмъ бы могъ онъ похвастаться: -- головы онъ никому не проламывалъ, кромѣ, развѣ, себѣ самому наткнувшись въ мертвецки пьяномъ видѣ на столбъ. Воруютъ они все, что попало и называютъ это пріобрѣтеніемъ. Бардольфъ, напримѣръ, укралъ футляръ отъ лютни, пронесъ его на рукахъ двѣнадцать миль и продалъ за три полпенса. Бардольфъ и Нимъ по воровству -- вполнѣ родные братья. Въ Кале они утащили лопатку, которою они выгребаютъ золу; изъ этого я заключаю, что они способны таскать даже уголья какъ въ прямомъ, такъ и въ переносномъ смыслѣ. Имъ бы хотѣлось, чтобы мои руки такъ-же коротко знакомились съ карманами прохожихъ, какъ знакомы съ ними перчатки и носовые платки этихъ господъ; но моему чувству собственнаго достоинства такъ-же непріятно таскать разныя вещи изъ чужихъ кармановъ, чтобы перекладывать ихъ въ свои, потому что подобное перекладываніе можетъ повести къ очень большимъ непріятностямъ. Нѣтъ, надо избавиться отъ нихъ во что бы то ни стало и пріискать себѣ болѣе честное занятіе. Ихъ глупости слишкомъ тяжелая нища для такого слабаго желудка, какъ у меня, поэтому мнѣ необходимо изрыгнуть ее.
  

Мальчикъ уходитъ. Флюэлленъ возвращается; за нимъ слѣдуетъ Гауръ.

  
   Гауръ. Капитанъ Флюэлленъ, васъ требуютъ къ подкопамъ. Герцогъ Глостэръ хочетъ говорить съ вами.
   Флюэлленъ. Къ потхопямъ? Скашите херсоху, потхотить къ потхопямъ не хорошо, потомю што, поймите, потхопи фириты по фоеннымъ прафилямъ; исхипъ ухлюплень нетостатошно хлюпоко и непріятель, -- такъ и опьясните херсоху, -- потвель контръ потхопъ на шесть ядръ нише. Клянусь Похомъ, я тумаю, онъ фсорфетъ насъ всѣхъ, если не путетъ лютшихъ распоряшеній!
   Гауръ. Осадныя работы поручены герцогу Глостэру, а онъ во всемъ положился на ирландскаго инженера, человѣка вполнѣ достойнаго.
   Флюэдленъ. На ханитана Мехмеррасъ, не тахъ-ли?
   Гауръ. На него.
   Флюэлленъ. Хлянусь Похомъ, онъ самій польшой осель на сфѣтѣ. Я, фитите, тохашю ему, фъ хляса тохашю, што онъ нишефо не понимаетъ фъ фоенной тиссиплинѣ. Та, такъ ше мале смислитъ въ настоящей римской фоенной тиссиплянѣ, какъ кухольній щенокъ.
  

Въ отдаленіи показываются Мекморрись и Джеми.

  
   Гауръ. Вотъ идетъ и онъ, а съ нимъ шотландскій капитанъ Джеми.
   Флюэлленъ. О, хапитанъ Тшеми неопыкнофенно мушестфенный тшентльменъ; это исфѣстно фсѣмъ. Кромѣ тофо онъ шелофѣкъ ошень тѣятельный и по сопстфеннымъ моимъ наплютеніямъ ево поснаній, онъ ошень силенъ насшетъ умѣнія трефнихъ римлянъ фести фойны. Хлянусь Похомъ, онъ сумѣетъ поттершать такой расхофоръ, какъ ни одинъ фоенный фъ мірѣ, то-есть, о тиссиплинѣ фъ римскихъ фойскахъ фо фремя перфопытныхъ фойнъ.
   Джеми. Сдраствуйте, капитанъ Флюэлленъ.
   Флюэдденъ. Страстфуйте и фы, топрѣйшій капитанъ Тшеми.
   Гауръ. Какъ поживаете, капитанъ Мекморрисъ? Вы возвращаетесь съ крѣпостныхъ работъ? Перестали землекопы подводить миныЪ
   Мекморрисъ. Бэрэздали и глянузь Гриздомъ, боздубыли очень дурно; рабода оздавлена и друба гремидъ одздубленіе. Глянузь моею ругою и дужою моево одца, это очень негорожо; зовсѣмъ зкверное дѣло. Езлибы безлужилызь меня, я въ чазъ времени и однымъ удароиъ взорвалъ бы на воздугъ везъ городъ. Глянузь Гриздомъ, это такъ! О, боздубили очень дурно, очень дурно... Да, глянузь ругою, очень, очень дурно.
   Флюэлденъ. Хапитанъ Мекморрисъ, умоляю фасъ теперь утѣлить мнѣ, фитите-ли, нѣсколько фремени тля расхофора, штопы потѣлиться мислями насшетъ фоенной тисиплины во фремя перфонашальныхъ римскихъ фойнъ. Это путетъ и споръ, и трушеская песѣта, и стопы,-- понимаете-ли,-- отшасти утофлетфорить мой умъ, а отшасти мои мисли касательно фоенной тиссиплины, фъ которой фсе тѣло...
   Джеми. Это, кьяянусь, будетъ очень хоошо, оба дообъейшіе мои капитаны, и я аасшитываю съ вашего позвоенія тоже вступить въ аазъоовы и тоже, коода пъетстоится случай скаазать и съое соовцо.
   Мекморрисъ, Деберь зовзѣмъ нэ врэмя для разговоровъ. Глянузь Гриздомъ, дэнь очень горачій и одъ богоды, и одъ зраженыя... Взѣ короли, взѣ герцогы въ дѣлѣ; какіе же дудъ разговоры? Городъ озаждонъ и друбы грематъ, чтобы взѣ забырализъ къ пролому, а мы, клянузь Грыздомъ, долко даромъ драдимъ время на разговоры о буздакагъ... Это сдыдъ для взѣхъ назъ... да, замъ Богъ звыдѣдель, что это здыдъ, глянузь водъ этою ругою -- здыдъ!.. А между дѣмъ ездъ кому рѣзать горла, да и ездъ много взакаго дѣла, а мэжду тѣмъ ничего не здѣдано и не дѣлаетза, замъ Гриздозъ тому звидѣдель.
   Джеми. Кьяанусь святой литуггіей, аанѣе, чѣмъ моими гаазами овъаадѣетъ дъеемота, я надѣаю мнооо дѣла или меня поожатъ въ сыую мооилу. Да, я или умъу, и сдѣаю это такъ хаабъо, какъ тойко мнѣ возмоожно... но сдѣаю мноое и жизни свооей дешеоо не поодамъ... Это вѣэнъо, коотко и ясно. А споовъ вашихъ быобы все таки пьиятно посушать.
   Флюэлленъ. Фитите, капитанъ Мекморрисъ, я, съ фашево посфоленія, тумаю, што немнохія исъ фашей націи...
   Мекморрисъ. Изъ моей нацыи? Что-жъ моя нацыя? подлая она что-ли, взя зоздоидъ изъ незаконныхъ ублудковъ, изъ голобовъ, изъ бездѣльниковъ? Что же дакое мая нацыя? Кдо бозмѣедъ зказадъ чдо-нибудь дурное о моей нацыѣ.
   Флюэлленъ. Фотъ, фитите, капитанъ Мекморрисъ, кохта фи принимаете мои слофа не фъ томъ смыслѣ, какъ сказано, я, мошетъ пить, потумаю, што фи относитесь ко мнѣ не такъ трушестфенно, какъ ни слѣтофало, и ни сохласно плахорасумію. Фитите, путуши такимъ же сфѣтуюшимъ фъ фоенномъ искусстфѣ, какъ и фи, и не уступая фамъ ни въ происхоштеніи и ни фъ шемъ друхомъ...
   Мекморрисъ. Я нэ знаю, можэтэ-ли вы равнадьза зо мною, но, клянузь збазедіемъ моей душя, я знезу вамъ голову.
   Гауръ. Господа, вы, кажется, совсѣмъ не понимаете другъ друга.
   Джеми. Коода такъ, это боошая оошибка (За сценой гремятъ трубы).
   Гауръ. Городъ вызываетъ на переговоры.
   Флюэлленъ. Слюшайте, капитанъ Мекморрисъ, кохта путетъ полѣе утопно, я, фитите, путу столько смѣлъ, што скажу фамъ, што я то тонкости снаю фоенное искусстфо, и этофо тофольно (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Тамъ же. Передъ воротами Арфлера.

На укрѣпленіяхъ показываются правитель Арфлера; внизу расположено англійское войско. Входитъ король Генрихъ со свитою.

  
   Король Генрихъ. На какомъ же рѣшеніи остановился правитель города? Это послѣднее объясненіе, на которое мы даемъ свое согласіе; поэтому или положитесь вполнѣ на наше милосердіе, или, какъ люди, гордо готовые умереть, вызовите въ насъ крайнее ожесточеніе. Даю вамъ честное слово солдата,-- этотъ титулъ, по моему мнѣнію, идетъ ко мнѣ всего болѣе,-- что стоитъ мнѣ опять открыть по васъ огонь, и я только тогда оставлю вашъ, уже на половину разрушенный Арфлеръ, когда онъ совсѣмъ обратится въ груду пепла. Ворота состраданія всѣ будутъ заперты наглухо; неумолимый солдатъ, съ жесткимъ и грубымъ сердцемъ, станетъ свободно чинить расправу своими кровожадными руками и при томъ примется съ ничѣмъ нестѣсняемою совѣстью, съ такою необъятною увѣренностью въ себѣ, какъ необъятны пространства преисподней, словно траву, косить вашихъ едва разцвѣтающихъ дочерей и вашихъ, едва народившихся младенцевъ!.. Какое дѣло будетъ мнѣ до того, что безбожная, словно князь демоновъ, одѣтая въ пламя война, примется съ мрачно нахмуреннымъ челомъ совершать всѣ гнуснѣйшія дѣянія, съ которыми неразлучны грабежъ и раззореніе? Какое мнѣ будетъ дѣло, что ваши до тѣхъ поръ чистыя и непорочныя дѣвушки очутятся въ рукахъ пылкаго и неукротимаго насилія, когда сами вы явитесь тому виною? Какими возжами возможно удержать разнузданное любострастіе, когда оно, совершая свой бѣшеный путь, стремглавъ мчится подъ гору? Тщетно стали бы тогда предписывать законы, чтобы обуздать остервенѣлыхъ солдатъ, отвѣдавшихъ сладости грабежа; это значило бы то же, что приказывать Левіаѳану, чтобы онъ вышелъ на твердую землю!.. Итакъ, жители Арфлера, сжальтесь надъ своимъ городомъ и надъ своими согражданами! Сжальтесь, пока я еще не утратилъ власти надъ своими воинами, пока свѣжій и умѣренный вѣтеръ состраданія еще въ силахъ разгонять нечистыя и переполненныя тлѣтворнымъ ядомъ тучи упрямаго убійства, грабежа и преступленія. Иначе приготовьтесь къ той минутѣ, когда вамъ суждено будетъ увидѣть, какъ вкусившіе крови и ослѣпленные яростью солдаты примутся, не смотря на ихъ пронзительные крики, схватывать вашихъ дочерей за толстыя косы и скручивать ихъ остервенѣлою рукою; какъ вашимъ старикамъ-отцамъ, схвативъ ихъ за серебристыя бороды, станутъ размозжатъ почтенныя головы о каменныя стѣны, нанизывать на копья трупы вашихъ младенцевъ, а съ вашими полу-обезумѣвшими женами, пытающимися своими отчаянными воплями раздирать скопившіяся на небѣ тучи, поступать такъ, какъ нѣкогда поступили съ Іудейскими женщинами травившіе ихъ палачи Ирода!.. Что скажете вы на это? Согласны вы сдаться, чтобы избѣжать подобныхъ ужасовъ или своимъ безумнымъ сопротивленіемъ самимъ быть виною собственной гибели?
   Правитель. Сегодняшній день положилъ конецъ всѣмъ нашимъ надеждамъ. Мы съ мольбою о помощи обращались къ дофину, но онъ отвѣтилъ намъ, что войска его еще не достаточно сильны, чтобы при ихъ помощи пытаться освободить отъ осады городъ, обложенный такими могучими войсками. На этомъ основаніи, грозный король, мы рѣшили и нашъ городъ, и насъ самихъ, нашу жизнь и наше имущество поручить кроткому твоему милосердію. Проникай въ наши ворота; располагай, какъ собственностью, и нами, и всѣмъ, что намъ принадлежитъ, потому что защищаться долѣе мы не въ состояніи.
   Король Генрихъ. Растворите же, если такъ, свои ворота, а вы, любезный нашъ дядя Экзэтэръ, войдите въ Арфлеръ, останьтесь тамъ и постарайтесь какъ можно надежнѣе укрѣпиться въ немъ противъ французовъ. Что касается насъ, любезный нашъ дядя, мы отступимъ въ Кале, такъ какъ зима уже близка и въ нашемъ войскѣ начинаютъ обнаруживаться болѣзни. Сегодняшнюю ночь мы, какъ вашъ гость, проведемъ въ Арфлерѣ, а завтра съ разсвѣтомъ готовы будемъ двинуться въ дальнѣйшій путь.. (Король и англійское войско вступаютъ въ городъ при торжественномъ громѣ трубъ).
  

СЦЕНА IV.

Руанъ. Комната въ королевскомъ дворцѣ.

Входятъ Катарина и Алиса.

   Катарина. Ты, Алиса, была въ Англіи и хорошо говоришь по англійски.
   Алиса. Да, ваше высочество, немного говорю.
   Катарина. Поучи и меня. Мнѣ необходимо умѣть изъясняться на этомъ языкѣ. Какъ называется по англійски рука?
   Алиса. Рука? Она называется -- "Ди хэндъ".
   Катарина. "Ди хэндъ?" А пальцы?
   Алиса. Пальцы?.. Кажется, забыла, но я все-таки припомню... Какъ-бишь, пальцы-то? Ахъ, вспомнила? Они называются "Ди фингрисъ"... Такъ, такъ, "Ди фингрисъ".
   Катарина. Рука -- "Ди хэндъ", пальцы -- "Ди фингрись". Видишь, какая я способная ученица; въ одну минуту запомнила два англійскихъ слова... А какъ называются ногти?
   Алиса. Ногти? "Ди нэйльсъ".
   Катарина. "Ди нэйльсъ". Вслушайся хорошенько, такъ-ли я говорю?-- "Ди хэндъ, ди фингрисъ, ди нэйльсъ".
   Алиса. Превосходно, ваше высочество! вы произносите какъ природная англичанка.
   Катарина. Скажи мнѣ, какъ будетъ по англійски рука.. не кисть, а вся рука?
   Алиса. "Ди армъ", принцесса.
   Катарина. А локоть?
   Алпса. "Ди эльбо".
   Катарина. "Ди эльбо". Я сейчасъ повторю всѣ слова, которымъ ты научила меня до сихъ поръ.
   Алиса. Это, ваше высочество, будетъ не легко.
   Катарина. Но совсѣмъ и не трудно, Алиса. Слушай:-- "Ди хэндъ, ди нэйльсъ, ди армь, ди бильбо".
   А л и с а. Извините, принцесса, не "ди бильбо", а "ди эльбо".
   Катарнна. Ахъ, Боже мой, совсѣмъ забыла! "ди эльбо"... А какъ называется шея.
   Алиса. "Ди нэкъ".
   Катарина. "Ди нэкъ"... А какъ подбородокъ?
   Алиса. "Ди чинъ".
   Катарина. "Ди тсинъ"... Итакъ, шея -- "ди нэкъ"; подбородокъ "ди тсинъ"? Такъ?
   Алиса. Совершенно такъ, ваше высочество! Вы произносите совершенно какъ уроженка Англіи.
   Катарина. Я не теряю надежды научиться и, при помощи Божіей, въ самое короткое время.
   Алиса. А не забыли вы того, что уже выучили?
   Катарина. Нѣтъ, не забыла! Я сейчасъ тебѣ повторю:-- "ди хэндъ, ди фингрись, ди мейльсъ"...
   Алиса. Нѣть, принцесса, "ди нэйльсъ".
   Катарина. "Ди нэйльсъ, ди армъ, ди ильбо"...
   Алиса. Простите, принцесса:-- "ди эльбо".
   Катарина. Я такъ и говорю:-- "ди эльбо, ди никъ, и ди тсинъ"... А какъ будетъ ступня, а потомъ платье?
   Алиса. "Ди футъ и ди коонъ".
   Катарина. "Ди футъ и ди коонъ"? Ахъ, Создатель мой, какъ нехорошо звучатъ эти слова, какъ грубо, какъ безстыдно, даже непристойно. Они созданы совсѣмъ не для устъ воспитанныхъ и высокорожденныхъ женщинъ. Сули мнѣ хоть весь міръ, я не соглашусь произнесть ихъ ни при одномъ изъ нашихъ французскихъ кавалеровъ. Однако, все-таки надо запомнить и "ди футъ" и "ди коонъ". Я еще разъ повторю тебѣ весь урокъ съ начала и до конца.--"Ди хэндъ, ди фингрисъ, ди нейльсъ, ди армъ, ди эльбо, ди никъ, ди тсинъ, ди футъ и ди коонъ".
   Алиса. Превосходно, ваше высочество, превосходно! (Уходятъ)
   Катарина. На первый разъ довольно; идемъ обѣдать.
  

СЦЕНА V.

Тамъ-же, другая комната во дворцѣ.

Появляются король Франціи, Дофинъ, герцогъ Бурбонскій, Коннэтабль и другіе.

  
   Король Франціи. Онъ переправился черезъ Сомму; это не подлежитъ сомнѣнію.
   Коннэтабль. Если мы, несмотря на это, его не разобьемъ, надо будетъ отказаться отъ мысли продолжать жить во Франціи. Придется бросить все и отдать наши виноградники этому варварскому народу.
   Дофинъ. O, Dieu vivant! Неужто какіе-то жалкіе побѣги, народившіеся отъ желанія нашихъ отцовъ удовлетворить свою скопившуюся похоть, побѣги отъ нашихъ-же вѣтвей, привитые къ дикому, невыхоленному стволу, неожиданно вознесутся къ самымъ облакамъ, чтобы совсѣмъ сокрушить тотъ стебель, который ихъ выносилъ?
   Герцогъ Бурбонскій. Все норманы! Все незаконнорожденные норманы, да, незаконнорожденные норманы! Mort de ma vie! Если они будутъ продолжать и далѣе идти, не встрѣчая сопротивленія, я продамъ свое герцогство, а вмѣсто него куплю сырую и грязную ферму на ихъ щербатомъ островѣ, которому имя Альбіонъ.
   Конеэтабль. Dieu des batailles! Откуда берутъ они столько огня для подобнаго закала? Страна ихъ туманна, холодна, угрюма. Ихъ постоянно сердитое солнце является ихъ взорамъ какъ будто неизмѣнно блѣднымъ и своими хмурыми лучами уничтожащимъ всѣ ихъ плоды. Неужто кипяченая вода или ихъ жидкій отваръ ячменя, годный развѣ для того, чтобы служитъ пойломъ для разбитыхъ клячъ, можетъ до такой степени воспламенять ихъ ледяную кровь, что нашей благородной крови, оживляемой добрымъ виномъ, придется рядомъ съ нею казаться холодной, безжизненной? О, нѣтъ! Ради чести родной страны, не станемъ изображать изъ себя ледяныхъ сосулекъ, висящихъ у крышъ нашихъ домовъ, межъ тѣмъ какъ другой, болѣе холодный народъ достаточно поливаетъ своимъ юношескимъ потомъ наши плодоносныя поля, ощущающія нужду только въ естественныхъ своихъ владѣльцахъ.
   Дофинъ. Клянусь вѣрой и честью, наши дамы насмѣхаются надъ нами. Онѣ громко утверждаютъ, будто нашъ пылъ совсѣмъ изсякъ, поэтому онѣ намѣрены отдаться сладострастнымъ объятіямъ англійскихъ юношей, чтобы хоть незаконнорожденными дѣтьми пополнить порѣдѣвшіе ряды французскихъ воиновъ.
   Герцогъ Бурбонскій. Онъ совѣтуетъ намъ обратиться къ англійскимъ танцмейстерамъ, которые научили бы насъ труднымъ лавальтамъ и живымъ курантамъ, говоря, что наши пятки годны только на то, чтобы улепетывать отъ непріятеля.
   Король Франціи. Гдѣ нашъ герольдъ Монжуа? Пусть онъ, вмѣсто привѣта, передастъ англичанамъ нашъ оскорбительный вызовъ! Воспряньте же, принцы, и, вооружившись духомъ чести, болѣе острымъ, чѣмъ даже лезвіе вашихъ мечей, спѣшите въ бой! Вы, Шарль дэ-ла-Брэ, великій конэтабль Франціи! вы, герцоги Орлеанскій, Бурбонскій и Бэррійскій! вы -- Алансонъ, Брабантъ, Баръ и Бургундскій! вы,-- Жакъ Шатильонъ, Рамбюръ, Водэмонъ, Бомонъ, Гранпрэ, Русси и Фоконберъ! вы Фуа, Лестраль, Бусико и Шароле, да, всѣ вы, герцоги, свѣтлѣйшіе принцы, бароны, именитые дворяне и рыцари, ради своихъ великолѣпныхъ помѣстій, постарайтесь смыть съ себя великій свой позоръ! Преградите дорогу Генриху, королю Англіи, разгуливающему по нашимъ равнинамъ съ гордо развѣвающимися знаменами, расписанными кровью обитателей Арфлера. Риньтесь на него, словно снѣговая лавина, обрушивающаяся на долину, когда гордыя вершины Альпъ оплевываютъ своею накопившеюся слюною подвластное имъ глубокое дно. Риньтесь же на Него!-- вы для этого достаточно сильны,-- и плѣнникомъ доставьте его на телѣжкѣ въ Руанъ.
   Коннэтабль. Вотъ это вполнѣ достойно великихъ душъ! Прискорбно мнѣ только, что силы его такъ малочисленны, а воины изнурены болѣзнями и походами. Я убѣжденъ, что, увидавъ наши войска, духъ его тотчасъ-же погрузится въ выгребную яму страха и, вмѣсто того, чтобы удивить міръ своими подвигами, все кончится тѣмъ, что онъ предложитъ намъ за себя выкупъ.
   Король Франціи. Поэтому, коннэтабль, поторопите Монжуа и прикажите ему передать королю Англіи, что мы затѣмъ отправили къ этому королю гонца, чтобы онъ, Генрихъ Пятый, самъ объявилъ, какой выкупъ онъ намѣренъ назначить за себя? Ты, дофинъ, остаешься съ нами въ Руанѣ.
   Дофинъ. Нѣтъ! прошу ваше величество позволить мнѣ...
   Король Франціи. Обуздай свое нетерпѣніе! Ты остаешься съ нами. Вы же, благородный коннэтабль, и вы всѣ, доблестные герцоги, собирайтесь въ походъ, а затѣмъ возвращайтесь скорѣе, чтобы порадовать насъ вѣстью о паденіи Англіи (Уходятъ).
  

СЦЕНА VI.

Англійскій лагерь въ Пикардіи.

Входитъ Гауръ и Флюэлленъ.

  
   Гауръ. Какъ поживаете, капитанъ Флюэлленъ? Вы откуда? съ моста?
   Флюэлленъ. Уфѣряю фасъ, на мосту мнохо очень хорошей рапоты.
   Гауръ. А герцогь Экзэтэръ еще здравъ и невредимъ?
   Флюэлленъ. О, хэрсохъ Эксэтэръ феликотушный, какъ Ахамемнонъ и этого шелафѣка я люплю и уфажаю отъ фсей туши и отъ фсефо сертца, со фсѣмъ поштеніемъ, со фсѣми силами и фсей моею спосопностью. Хвала и блахослофеніе Поху, съ нимъ не прихлюшилось ни малѣйшей пѣты; онъ какъ нельзя храпрѣе сошишаетъ ихъ, и тиссиплина у него феликолѣпная. У нефо потъ руками есть на мосту штантартъ, и мнѣ кашется, што этотъ штантартъ такъ же храпръ, какъ самъ Маркъ Антоній, а мешду тѣмъ этотъ шелофѣкъ ни фъ комъ не фстрѣшаетъ уфашенія, но я самъ фитѣлъ, какъ онъ отлишно спрафляется съ рапотой.
   Гауръ. Какъ-же зовутъ этого человѣка?
   Флюэлденъ. Имя ему -- штантартъ Пистоль.
   Гауръ. Я его не знаю (Входитъ Пистоль).
   Флюэлленъ. Фотъ онъ самъ.
   Пистоль. Капитанъ, умоляю тебя, сдѣлай мнѣ большое одолженіе. Герцогь Экзэтэръ очень тебя любитъ.
   Флюэлленъ. Та, слафа Поху, я нѣсколько саслужилъ ефо располошеніе.
   Пистоль. Бардольфъ -- воинъ отважный, твердый сердцемъ и отличающійся блестящимъ мужествомъ, благодаря жестокой случайности и благодаря бѣшенному повороту колеса причудливой Фортуны, слѣпой богини, стоящей на вѣчно катящемся камнѣ...
   Флюэлленъ (Перебивая). Исфините, штантартъ Пистоль, Фортуну исопрашаютъ съ пофяской на хласахъ и этимъ хотятъ тать понять, што она слѣпа; а на колесѣ ее исопрошаютъ, ифъ этомъ фсе нрафоушеніе!-- штобы тать понять, што она пришютлифа и непостоянна, и штоона фся состоитъ изъ перемѣнъ и исъ пофоротофъ. Ея ноха, какъ фитите, прикрѣплена къ шаровитному камню, который фсе катится, катится и катятся фперетъ! Отинъ поэтъ таетъ намъ прекрасное описаніе Фортуны, а сама Фортуна отлишное нрафоушеніе.
   Пистоль. Фортуна относится къ Бардольфу враждебно и смотритъ на него искоса. Онъ укралъ церковное блюдце, и за это его хотятъ повѣсить... Проклятая смерть! Пусть на висѣлицу вздергиваютъ собакъ; я противъ этого ничего не имѣю! но человѣкъ пусть остается свободнымъ и посконная веревка не должна перехватывать его дыхательной дудки. Но Экзэтэръ произнесъ смертный приговоръ за церковное блюдце, самой ничтожной стоимости. Отправься-же и переговори съ нимъ. Онъ тебя послушается, и такимъ образомъ Бардольфъ избавится отъ великаго позора:-- однопенсовая веревка не перетянетъ ему горла. Похлопочи, капитанъ, въ его пользу; я этого не забуду и со временемъ чѣмъ нибудь отплачу.
   Флюзлленъ. Штантартъ Пистоль, я отшасти понимаю тфою мысль.
   Пистоль. Въ такомъ случаѣ тебѣ остается только радоваться.
   Флюэлленъ. Но прафо-ше, штантартъ, я не фишу, шему тутъ ратофаться, потому-што, фитишь-ли, пусть бы онъ таше ротнимъ мнѣ прихотился, я фсе-таки не помѣшалъ-пы хэрсоху отпрафить фора на фисѣлицу; тиссипдина толшна пить соплютена.
   Пестоль. Околѣй самъ, если такъ, и оставайся анаѳемой! тебѣ за твою услужливость -- вотъ фига!
   Флюэлленъ. Хорошо.
   Пистоль. Испанская фига!
   Флюэлленъ. Ошень хорошо!
   Гауръ. Это отъявленяый мошенникъ и негодяй! Онъ былъ и сводникомъ,и карманникомъ, таскавшимъ чужіе кошельки.
   Фліоэлленъ. Уфѣряю фасъ, на мосту онъ хофориль такія прекрасныя слофа, какія мошно услихать только фъ прекрасный лѣтній тень. Но фсе это ошень хорошо! Фсе, што онъ хофорилъ мнѣ -- ошень хорошо... Рушаюсь фамъ, што кохта предстафится слюшай...
   Гауръ. Это хвастунъ, дуракъ и нахалъ, отправляющійся на войну, чтобы по возвращеніи въ Лондонъ величаться мнимыми своими подвигами и рисоваться воинственнымъ своимъ видомъ. Подобнымъ мерзавцамъ отлично извѣстны имена всѣхъ главнокомандующихъ; они съ чужихъ словъ станутъ передавать вамъ перечень всѣхъ совершившихся событій, объяснятъ, кто въ такомъ-то окопѣ, въ такомъ-то проломѣ или во время такого-то прикрытія, отличился своею храбростью, кто застрѣленъ, кто покрылъ себя позоромъ и разжалованъ; готовы они такъ-же описывать, какъ держалъ себя непріятель, и будутъ они передавать вамъ все это гладкимъ военнымъ слогомъ, изукрашеннымъ самоновѣйшимъ сквернословіемъ. Вы не можете себѣ представать, какое волшебное дѣйствіе производятъ или борода, подстриженная какъ у такого-то генерала, или какое-нибудь омерзительное рубище, захваченное съ собою изъ лагеря, на пустыя головы, кромѣ того отуманенныя парами эля въ какой-нибудь харчевнѣ среди цѣлой баттареи бутылокъ. Вамъ слѣдуетъ научиться узнавать по виду такихъ негодяевъ, иначе вамъ безпрестанно придется ошибаться самымъ страннымъ образомъ.
   Флюэлленъ. Снаете, што я фалъ скашу, капитанъ Хауръ, я и самъ самѣтилъ, што онъ софсѣмъ не такой шелофѣкъ, какимъ хошитъ покасать себя міру. Если отышьшу хоть маленькую тирку у него на кафтанѣ, я тотшасъ ше скашу ему што я о немъ тумаю (За сценой громъ барабановъ). Слишите? король приплишается, и мнѣ надо расхофарифать съ нимъ насшетъ моста.
  

Входятъ король Генрихъ, Глотэръ и войска.

  
   Флюэлленъ. Та плахослофитъ Хоспоть фаше фелишество.
   Король Генрихъ. Ну, что, Флюэлленъ? Ты, вѣдь, былъ на мосту?
   Флюэлленъ. Пиль, если ухотно фашему фелишестфу. Хэрсохъ Эксэтэръ съ ошень польшимъ мушестфомъ отстаифалъ мостъ. Франсусъ, фитите-ли, пѣшаль; теперь шересъ него ошень хорошій и сфопотный прохотъ. Прафта, непріятелю ошень хотѣлось сафлятѣть мостомъ, но онъ финуштень пиль отступить и хэрсохъ Эксэтэръ стѣлался хосяиномъ моста. Моху сказать, фаше фелишество, хэрсохъ шеловѣкъ очень мушественный.
   Король Гкнрихъ. Не знаешь ли, Флюэлленъ, какъ велика наша потеря.
   Флюэлленъ. Непріятель фѣрно потерялъ мнохо, ошень мнохо, людей, а хэрсохъ фсего однофо шелофѣка, которафо пофѣсилъ са то, што тотъ охрапиль серкофь. Шелофѣкъ этотъ, если фи фаше феличество его снаете, -- Партольфъ. На лисѣ у нефо, фыѣсто носа, отна красная шишка, фся фъ присшахъ, фъ фальтирахъ, такого сфѣта, какъ охонь, а хупи тують прямо подъ его носомъ, а нось этотъ -- што холофня, то пифаетъ краснымъ, то синимъ, однако, носъ его толшно пыть перестадъ уше шить, и его охонь похасъ.
   Король Генрихъ. Желалъ-бы я, чтобы всѣхъ мерзавцевъ того-же разбора постигла такая-же участь. Мы отдаемъ строжайшее приказаніе, чтобы войска, во время нашихъ переходовъ по этой странѣ, не смѣли ничего брать въ деревняхъ силою, не платя за каждую бездѣлицу и,-- главное,-- не смѣли оскорблять ни одного француза грубыми бранными словами. Когда въ государствѣ ведутъ между собою споръ жестокосердіе и кротость, въ выигрышѣ постоянно остается тотъ изъ игроковъ, кто оказывается снисходительнѣе (При звукахъ трубъ входитъ Монжуа).
   Монжуа. Вы, государь, вѣрно узнали меня по одеждѣ?
   Король Генрихъ. Тебя-то я узналъ. Но что узнаю я отъ тебя?
   Монжуа. Волю моего повелителя.
   Король Генрихъ. Говори.
   Монжуа. Вотъ его слова.--"Скажи королю Англіи",-- говорить онъ,-- "что мы хоть и кажемся мертвыми, но на самомъ дѣлѣ мы только задремали. Выжиданіе на войнѣ надежнѣе торопливости. Скажи ему, что мы могли бы оттѣснить его отъ Арфлера, но мы не сочли благоразумнымъ сокрушить обиду пятою, пока она еще не вполнѣ созрѣла. Но вотъ настала минута, когда и намъ пора высказать свои возраженія, и наша рѣчь -- рѣчь повелителя. Увидавъ свое безсиліе, Англія раскается въ своемъ безуміи и удивится нашему долготерпѣнію. Предложи поэтому королю Генриху подумать о своемъ выкупѣ; этотъ выкупъ своимъ размѣромъ долженъ соотвѣтствовать понесеннымъ нами убыткамъ, числу подданныхъ, которыхъ мы лишились, и тому униженію, которое мы вынуждены были проглотить, но, чтобы удовлетворить насъ вполнѣ, у него не хватитъ средствъ, и расплата совсѣмъ его обезсилитъ. Казнохранилище его слишкомъ бѣдно для того, чтобы, какъ слѣдуетъ, возмѣстить наши потери; чтобы вознаградить за пролитую имъ французскую кровь не хватитъ крови всего народонаселенія его острова, а нанесенное намъ оскорбленіе не удовлетворится даже и тогда, когда онъ, валяясь у нашихъ ногъ, сталъ бы униженно молить о прощеніи. Присовокупи къ этому нашъ вызовъ и въ заключеніе скажи ему еще, что онъ обманулъ своихъ сподвижниковъ, смертный, неумолимый приговоръ которымъ уже произнесенъ". Такъ говоритъ мой повелитель -- король, и вотъ въ чемъ вся суть возложеннаго на меня порученія.
   Король Генрихъ. Твое званіе уже намъ извѣстно, но какъ тебя зовутъ?
   Монжуа. Я -- Монжуа.
   Король Генрихъ. Ты прекрасно выполнилъ свою обязанность. Вернись къ своему королю и скажи ему, что въ настоящую минуту я не ищу съ нимъ встрѣчи, но что пройти въ Кале мнѣ хотѣлось бы безъ помѣхи, потому что, хоть и не благоразумно открывать слишкомъ многое хитрому болѣе, чѣмъ мы, сильному врагу, мои войска,-- говоря по правдѣ,-- значительно ослаблены болѣзнями. Небольшой сохранившійся остатокъ этого войска нисколько не лучше такого же количества французовъ, которыхъ,-- пока у меня въ рядахъ все было здорово,-- я полагалъ на каждаго англичанина по три человѣка. Создатель, прости мнѣ эту хвастливую выходку! Французскій воздухъ вдохнулъ въ меня этотъ порокъ; надо отъ него исправиться. Ступай и скажи своему государю, что я здѣсь, что весь выкупъ, который я могу предложить, заключается у меня въ груди, въ этомъ жалкомъ и ничтожномъ ящикѣ, что все мое войско -- не болѣе, какъ отрядъ слабыхъ и больныхъ тѣлохранителей, но что, не смотря на это, мы все-таки не остановимся, и, съ Божіею помощью, пойдемъ впередъ даже въ томъ случаѣ, если-бы не только король Франціи, но и еще такой же король вздумали преграждать намъ дорогу (Давая ему цѣпь). Вотъ за твои труды; посовѣтуй королю, чтобы онъ хорошенько обдумалъ дѣло. Возможно будетъ пройти, мы пройдемъ; невозможно -- окрасимъ вашу черную почву вашею же красною кровью. А затѣмъ, Монжуа, прощай. Вотъ сущность нашего отвѣта: въ настоящемъ нашемъ положеніи мы не ищемъ сраженія, но и не уклоняемся отъ него. Такъ и передай своему королю.
   Монжуа. Такъ и передамъ. Благодарю, ваше величество (Уходитъ).
   Глостэръ. Я думаю, они не рѣшатся напасть на насъ теперь же.
   Король Генрихъ. Любезный братъ, мы не въ ихъ рукахъ, а въ рукахъ Божіихъ. Ночь уже приближается, ступайте опять къ мосту. Мы расположимся пока на той сторонѣ рѣки, а завтра утромъ попросимъ непріятеля дать намъ дорогу и далѣе (Уходятъ).
  

СЦЕНА VII.

Французскій лагерь близь Азэнкура.

Входятъ Коннэтабль, Рамбюрэ, герцогъ Орлеанскій, Дофинъ и другіе.

  
   Коннэтабль. Вздоръ! Ни у кого на свѣтѣ нѣтъ такихъ боевыхъ доспѣховъ, какъ у меня. Хотѣлось бы мнѣ, чтобы скорѣе наступилъ разсвѣтъ.
   Герцогъ Орлеанскій. Доспѣхи у васъ, дѣйствительно превосходные, но отдайте справедливость и моему коню.
   Коннэтабль. Вашъ конь -- лучшій во всей Европѣ.
   Герцогъ Орлеанскій. Неужто никогда не настанетъ утро?
   Дофинъ. Оба вы, герцогъ и Коннэтабль, хвалитесь доспѣхами и лошадьми?
   Герцогъ Орлеанскій. Вы ни въ томъ, ни въ другомъ отношеніи не уступите никому на свѣтѣ.
   Дофинъ. Какая безконечно длинная ночь! Я своего коня не промѣняю ни на одно животное, ходящее на четырехъ ногахъ. Cа, аh! Онъ отскакиваетъ отъ земли, какъ будто весь онъ набитъ конскимъ волосомъ. C'est le cheval volant, Пегасъ qui а les names de feu! Когда я вскакиваю на него, я парю словно соколъ. Онъ носится по воздуху, а когда онъ ногами прикасается къ землѣ, она начинаетъ пѣть. Низкій звукъ рогового его копыта сладкозвучнѣе дудки Гермеса.
   Герцогъ Орлеанскій. Мастью своею онъ похожъ на мушкатный орѣхъ.
   Дофинъ. А горячъ онъ, какъ инбирь. Это славное животное, право, достойно бы служить Персею. Оно все состоитъ изъ чистѣйшаго воздуха и изъ огня. Другія же, болѣе тяжелыя стихіи, какъ вода и земля, обнаруживаются въ немъ только въ той неподвижности, съ которою онъ стоитъ, когда на него не садишься. Вотъ каковъ мой конь; всѣхъ другихъ, въ сравненіи съ нимъ, вы можете называть клячами.
   Коннэтабль. Дѣйствительно, ваше высочество, конь у васъ превосходный, онъ -- само совершенство.
   Дофинъ. Онъ -- король среди всѣхъ другихъ скакуновъ. Его ржаніе звучитъ, какъ повелительный голосъ монарха; самый видъ его внушаетъ уваженіе.
   Герцогъ Орлеанскій. Будетъ, кузенъ.
   Дофинъ. Кто не въ состояніи осыпать моего коня похвалами съ того часа, когда просыпается жаворонокъ, и до той минуты, когда загоняютъ овецъ, тотъ просто глупъ. Этотъ предметъ разговора неистощимъ, какъ море. Превратите песокъ въ краснорѣчивые языки, и каждый найдетъ сказать что-нибудь хвалебное о моемъ конѣ. Касаясь такого предмета, любому королю найдется о чемъ поразмыслить; какъ было бы лестно на немъ поѣздить каждому королю изъ королей. Онъ стоитъ того, чтобы всѣ извѣстныя и неизвѣстныя страны міра прекратили свои разнообразныя занятія, чтобы имъ восторгаться. Я какъ-то написалъ въ честь его сонетъ, начинающійся словами:
   "Чудо природы...
   Герцогъ Орлеанскій. Мнѣ читали сонетъ, написанный кѣмъ-то своей любовницѣ и начинавшійся тѣми же словами.
   Дофинъ. Это, вѣроятно, подражаніе тому, который я сочинилъ въ честь своего коня, потому что мой конь для меня тоже, что любовница.
   Герцогъ Орлеанскій. А хороша ваша любовница въ ѣздѣ?
   Дофинъ. Да, подо мною хороша: это же именно то необходимое достоинство. то совершенство, которое можно требовать отъ хорошей и достойной любовницы.
   Коннэтаблъ. Однако, помнится, ваша хваленая любовница не далѣе, какъ вчера, сбросила васъ съ себя самымъ позорнымъ образомъ.
   Дофинъ. Не сбросила-ли ваша любовница васъ.
   Коннэтабль. Если сбросила, значитъ она была невзнуздана.
   Дофинъ. Вѣроятно, потому, что она стара и смирна, и вы ѣздите на ней, какъ ирландскіе керны, безъ французскихъ шароваровъ, а въ однихъ исподнихъ штанахъ въ обтяжку.
   Коннэтаблъ. Вы отлично знаете толкъ въ лошадяхъ и въ верховой ѣздѣ.
   Дофинъ. Послушайтесь моего совѣта. Тотъ, кто ѣздитъ такъ, какъ вы, безъ всякихъ предосторожностей, можетъ легко попасть въ грязную лужу. Нѣтъ, лучше имѣть любовницей коня.
   Коннэтавль. Нѣтъ, пусть лучше любовница служитъ мнѣ верховою лошадью.
   Дофинъ. Говорю тебѣ, Коннэтаблъ, что у моей любовницы хоть волосы-то свои.
   Коннэтабль. Я могъ бы похвастаться тѣмъ же самымъ, если-бы у меня любовницей была свинья.
   Дофинъ. Le chien retourne a son propre vomissement, et la truie lavee au bourbier. Ты, кажется, ничѣмъ не брезгаешь?
   Коннэтабль. Нѣтъ, брезгаю видѣть въ лошади любовницу и глупыми, не идущими къ дѣлу пословицами.
   Рамбюрэ. Скажите, уважаемый Коннэтабль, что служитъ украшеніемъ тѣмъ доспѣхамъ, которые я видѣлъ вечеромъ у васъ въ палаткѣ: -- звѣзды или солнце?
   Коннэтабль. Звѣзды, любезный Рамбюрэ.
   Дофинъ. Надѣюсь, что многія изъ нихъ завтра отвалятся.
   Коннэтабль. Однако, мое небо все-таки не оскудѣетъ.
   Дофинъ. Очень можетъ быть, потому что на немъ слишкомъ много лишнихъ звѣздъ. Если-бы вы утратили кое-какія изъ нихъ, для васъ-же болѣе было-бы чести.
   Коннэтабль. Тоже было-бы и относительно похвалъ которыми вы осыпаете своего коня. Онъ бѣгалъ-бы еще лучше, если-бы сбросилъ съ себя хоть часть расточаемыхъ ему похвалъ.
   Дофинъ. А я желалъ-бы, чтобы на него навьючили столько похвалъ, сколько онъ того достоинъ. Что-же это, однако? Неужто никогда не настанетъ день? Завтра я хочу проскакать цѣлую милю и желалъ-бы, чтобы весь путь былъ усѣянъ англійскими лицами.
   Коннэтабль. Ну, а я не пожелаю ничего подобнаго; не то, пожалуй, того и гляди собьешься съ дороги... Но и я желалъ-бы, чтобы утро настало поскорѣе и дало намъ возможность сразиться съ англичанами.
   Рамбюрэ. Кто хочетъ побиться со мною объ закладъ, что я захвачу не менѣе, какъ двадцать человѣкъ плѣнныхъ?
   Коннэтабль. Тебѣ придется самому хорошенько побиться, чтобы добиться этого.
   Дофинъ. Уже полночь; пойду вооружаться (Уходитъ).
   Герцогъ Орлеанскій. Дофинъ нетерпѣливо жаждетъ утра.
   Рамбюрэ. Нѣтъ, алчеть поѣсть англійскаго мяса.
   Коннэтабль. Мнѣ кажется, если онъ съѣстъ даже всѣхъ, кого убьетъ, желудокъ его все-таки не обременится.
   Герцогъ Орлеанскій. Клянусь бѣлою ручкой дамы моего сердца, что онъ храбрый и вполнѣ достойный принцъ.
   Коннэтабль. Клянитесь лучше ея ногою, чтобы она могла подошвой растоптать эту клятву.
   Герцогъ Орлеанскій. Онъ рѣшительно самый дѣятельный человѣкъ во всей Франціи.
   Коннэтабль. Быть дѣятельнымъ -- значитъ быть постоянно чѣмъ-нибудь занятымъ, и онъ въ самомъ дѣлѣ постоянно что-нибудь дѣлаетъ.
   Герцогъ Орлеанскій. Насколько мнѣ извѣстно, онъ никогда ни кому не сдѣлалъ зла.
   Коннэтабль. Не сдѣлаетъ его и завтра; эту-то славу онъ всегда будетъ сохранять за собою.
   Герцогъ Орлеанскій. Я знаю, что онъ исполненъ всякихъ доблестей.
   Коннэтабль. Тоже самое мнѣ про него говорилъ человѣкъ, лучше знающій его, чѣмъ вы.
   Герцогъ Орлеанскій. Кто-же этотъ человѣкъ?
   Коннэтабль. Конечно, чортъ возьми, кто:-- онъ самъ! Къ сказанному онъ даже добавилъ, что ему все равно, знаютъ-ли это про него другіе или не знаютъ.
   Герцогъ Орлеанскій. Храбрость его не принадлежитъ, однако, къ добродѣтелямъ скрытымъ.
   Коннэтабль. Въ этомъ я съ вами не согласенъ. Кто-же видѣлъ когда-либо эту храбрость, кромѣ его лакея? Она всегда въ колпачкѣ, какъ голова сокола; только снимутъ колпачекъ, и ея не стало.
   Герцогъ Орлеанскій. Недоброжелательство всегда найдетъ въ человѣкѣ дурныя стороны.
   Коннэтабль. На это изреченіе я отвѣчу другимъ: -- въ расположеніи къ человѣку всегда есть доля лести.
   Герцогъ Орлеанскій. Я скажу вамъ еще третье:-- "Воздавай должное даже дьяволу".
   Коннэтабль. Это очень кстати: въ данномъ случаѣ дьяволомъ является вашъ другъ. Къ вашимъ словамъ я только добавлю:-- "Чортъ съ нимъ, съ дьяволомъ".
   Герцогъ Орлеанскій. Вы относительно отвѣтовъ находчивѣе меня, но, къ сожалѣнію, дуракъ слишкомъ скоро разстрѣливаетъ свои стрѣлы.
   Коннэтабль. Ваша въ цѣль не попала.
   Герцогъ Орлеанскій. Для васъ такіе промахи не новость.

(Входитъ гонецъ).

   Гонецъ. Господинъ великій Коннэтабль, англичане находятся не далѣе, какъ въ какой-нибудь полуторы тысячѣ шаговъ отъ вашей палатки.
   Коннэтабль. Кто измѣрялъ пространство?
   Гонецъ. Мессиръ де-Гранпрэ.
   Коннэтабль. Онъ воинъ храбрый и опытный въ дѣлѣ. Какъ-бы хотѣлось мнѣ, чтобы теперь было уже свѣтло. Увы, бѣдный король Англіи! онъ не такъ сильно тоскуетъ по разсвѣтѣ, какъ мы.
   Герцогъ Оглеанскій. Какой сумасбродъ, какой безумецъ этотъ Генрихъ! Да и спутники его такіе-же. Стоило-ли забираться такъ далеко, чтобы безъ толку скитаться по странѣ!
   Коннэтабль. Если-бы у англичанъ была хоть искра здраваго смысла, они тотчасъ-бы разбѣжались.
   Герцогъ Орлеанскій. Да, имъ именно недостаетъ здраваго смысла. Если-бы у нихъ головы были вооружены нравственно, имъ не приходилось-бы носить такихъ тяжелыхъ шлемовъ.
   Рамбюрэ. Англія страна храбрецовъ; особенною отвагой славятся у нихъ бульдоги.
   Герцогъ Орлеанскій. Храбры эти собаки, но глупы. Онѣ, зажмуря глаза, бросаются въ пасть русскому медвѣдю а онъ раздавливаетъ ихъ черепа, какъ сгнившія яблоки. Называть ихъ отважными -- тоже самое, что признавать отвагу за блохою, дерзающею завтракать на губѣ льва.
   Коннэтабль. Именно, именно такъ! У этихъ людей, по ярости и грубости ихъ нападеній, есть много общаго съ пріемами ихъ собакъ. Свой умъ они обыкновенно предоставляютъ на долю женамъ, а давайте имъ побольше мяса да побольше желѣза и стали, и они станутъ ѣсть, какъ волки, и драться, какъ дьяволы.
   Герцогъ Орлеанскій. На ихъ бѣду, у нихъ, говорятъ, страшный недостатокъ въ говядинѣ.
   Коннэтабль. Слѣдовательно, завтра они болѣе станутъ думать о ѣдѣ, чѣмъ о битвѣ. Теперь пора вооружаться и намъ. Что-же, пойдете вы?
   Герцогъ Орлеанскій. Теперь всего два часа... Надо расчитать... Ранѣе, чѣмъ пробьетъ десять часовъ, у каждаго изъ насъ будетъ, по крайней мѣрѣ, по сто человѣкъ плѣнныхъ англичанъ (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

Входитъ Хоръ.

  
   Хоръ. Вообразите себѣ теперь, что ропотъ капля за каплей, а мракъ цѣлыми потоками заливаютъ громадный корабль вселенной. Изъ лагеря въ лагерь, сквозь темную утробу ночи безпрестанно долетаетъ тихое, постепенно смолкающее жужжаніе противниковъ, такъ что часовые почти слышатъ приказанія, таинственнымъ шепотомъ передаваемыя другъ другу блюстителями порядка въ непріятельскомъ станѣ. Костры одной стороны соотвѣтствуютъ кострамъ другой, и при блѣдномъ ихъ свѣтѣ каждая армія можетъ видѣть мрачныя лица своихъ противниковъ. Одинъ конь, своимъ громкимъ и гордымъ ржаніемъ, какъ-бы вызываетъ другого на бой и оглашаетъ глухое ухо ночи. Въ палаткахъ неумолчно слышенъ стукъ молотка:-- то оружейники укрѣпляютъ на воинахъ тяжелые боевые доспѣхи, свидѣтельствуя тѣмъ, что всюду идутъ большія приготовленія. Сельскій пѣтухъ поетъ, часы своимъ боемъ провозглашаютъ,что насталъ третій часъ сонливаго утра. Гордясь своею численностью, самоувѣренные и наглые французы безпечно играютъ въ кости; при этомъ ставками имъ заранѣе служатъ презираемые англійскіе плѣнные, которыхъ они надѣются захватить завтра. Въ тоже время они ропщутъ на медленное теченіе ночи, едва передвигающей изувѣченныя ноги, словно старая и отвратительная колдунья, нагоняющая тоску своею медленностью. Бѣдные англичане, жертвы, заранѣе обреченныя на гибель, терпѣливо сидятъ вокругъ бивуачныхъ огней и мысленно соображаютъ, какія опасности ожидаютъ ихъ съ наступленіемъ утра. Ихъ унылый видъ, впалыя щеки, ихъ боевыя одежды, превращенныя въ лохмотья, придаютъ имъ при свѣтѣ мѣсяца сходство съ зловѣщими призраками. Но взгляните на царственнаго повелителя этихъ оборванныхъ на видъ отрядовъ, взгляните, какъ онъ заботливо переходитъ отъ одного часоваго къ другому, отъ одной палатки къ другой, и у васъ невольно вырвется восклицаніе:-- "Хвала и слава вѣнценосной его головѣ!" Онъ дѣйствительно ходитъ по лагерю, осматриваетъ свои войска, съ скромною улыбкою здоровается съ солдатами, называя ихъ братьями, друзьями и соотчичами. На лицѣ его вы не найдете ни малѣйшаго слѣда сознанія, что онъ окруженъ громаднымъ непріятельскимъ войскомъ. На его лицѣ нѣтъ даже легкаго оттѣнка блѣдности, неизбѣжнаго послѣдствія тревогъ безсонной ночи. У него такой бодрый видъ, онъ преодолѣваетъ усталость съ такимъ мужествомъ, съ такимъ чуднымъ величіемъ, что, глядя на него, самый послѣдній жалкій бѣднякъ, еще недавно такой унылый и блѣдный, невольно ободряется. Взоры его, подобно солнцу, щедро обливаютъ всѣхъ дарами своихъ лучей, заставляющихъ таять ледъ страха. О, лорды и простолюдины, смотрите на него всѣ! Любуйтесь въ эту ночь слабымъ абрисомъ Генриха, неумѣло набросаннымъ недостойною рукою!.. Затѣмъ мѣсто дѣйствія должно перенестись на поле битвы, гдѣ,-- о, горе!-- мы вынуждены опошлить славное дѣло при Азэнкурѣ жалкимъ подражаніемъ битвы при помощи четырехъ или пяти негодныхъ, изъѣденныхъ ржавчиной, рапиръ. Однако, садитесь, смотрите, и пусть смѣшное подражаніе напомнитъ вамъ то, что произошло на самомъ дѣлѣ (Уходитъ).
  

СЦЕНА I.

Лагерь англичанъ при Азенкурѣ.

Входятъ: Король Генрихъ, Бердофордь и Глостэръ.

   Король Генрихъ. Да, Глостэръ, опасность велика, поэтому и наше мужество должно выказаться сильнѣе. Добраго утра, любезный братъ Бедфордъ. Всемогущій Боже, даже въ самомъ злѣ есть своя доля хорошаго; надо только, чтобы люди умѣли извлекать его изъ дурного. Вотъ у нашихъ плохихъ сосѣдей есть хоть то достоинство, что они заставляютъ рано вставать, а привычка эта здоровая и весьма полезная для домовитаго хозяина. Помимо этого, они служатъ для насъ видимою совѣстью и проповѣдниками, напоминающими, что слѣдуетъ хорошенько приготовиться къ ожидающей насъ смерти. Такимъ образомъ мы можемъ собирать медъ даже съ сорныхъ травъ и извлекать пользу изъ наставленій самого дьявола (Входитъ Эрпинэмъ). Добраго утра, старый мой сэръ Томасъ Эрпинэмъ. Хорошая, мягкая подушка для этой доброй сѣдой головы была-бы пріятнѣе, чѣмъ жесткій дернъ Франціи.
   Эрпинэмъ. Нѣтъ, государь! Съ тѣхъ поръ, какъ я могу сказать, что у меня такая-же постель, какъ у короля, она болѣе мнѣ по вкусу.
   Король Генрихъ. Хорошо, что примѣръ другихъ можетъ заставить людей мириться съ непріятностями настоящаго. Этимъ успокоивается духъ, а при спокойномъ духѣ члены, казавшіеся до тѣхъ поръ сонными, полуживыми, даже совсѣмъ мертвыми, сбрасываютъ съ себя могильную бездѣятельность и, подобно змѣямъ, сбросившимъ прежнюю кожу, движутся свободнѣе и легче. Дай мнѣ на время свой плащъ, сэръ Томасъ. Любезные братья, скажите лордамъ, что я желаю имъ добраго утра и прошу всѣхъ собраться ко мнѣ въ палатку.
   Глостэръ. Будетъ исполнено, государь (Уходитъ съ Бедфордомъ).
   Эрпинэмъ. А мнѣ, мой повелитель, прикажешь остаться съ тобою?
   Король Генрихъ. Нѣтъ, добрѣйшій рыцарь; ступай вмѣстѣ съ моими братьями къ лордамъ Англіи. Мнѣ хочется немного побесѣдовать съ своею совѣстью, а для этого постороннихъ не нужно.
   Эрпинэмъ. Благородный Генрихъ, да благословитъ тебя Господь!
   Король Генрихъ. Благодарю тебя, старикъ, за прекрасное пожеланіе (Эрпинэмъ уходитъ; появляется Пистоль).
   Пистоль. Qui va la?
   Король Генрихъ. Свой.
   Пистоль. Отвѣчай обстоятельнѣе, кто ты такой: -- офицеръ-ли, или человѣкъ обыкновенный, простой, изъ чернаго народа?
   Король Генрихъ. Я джентльменъ и притомъ капитанъ.
   Пистоль. И, не смотря на это, таскаешь такое огромное копье?
   Король Генрихъ. Да, таскаю. А самъ кто ты такой?
   Пистоль. О, я тоже джентльменъ, не уступающій въ знатности самому императору.
   Король Генрихъ. Значитъ ты знатнѣе короля?
   Пистоль. О, король -- настоящій боевой пѣтухъ. Онъ славный малый, но безъ славы, отличающійся золотымъ сердцемъ, хорошимъ происхожденіемъ и очень отважнымъ кулакомъ. Я охотно цѣлую его грязную обувь и отъ души люблю милаго буяна... А тебя какъ зовутъ?
   Король Генрихъ. Герри "le Roy".
   Пистоль. Леруа, кажется, фамилія корнуэльская? Ты не изъ корнуэльскаго-ли отряда.
   Король Генрихъ. Нѣтъ, я родомъ изъ Уэльса.
   Пистоль. Знаешь Флюэллена?
   Король Генрихъ. Знаю.
   Пистоль. Если такъ, скажи ему, что я въ день святого Давида, обобью съ его головы весь порей.
   Король Генрихъ. А ты въ этотъ день не втыкай кинжала въ шапку, не то онъ тоже обобьетъ его о твою голову.
   Пистоль. Ты ему пріятель?
   Король Генрихъ. Мало что пріятель; я ему двоюродный братъ.
   Пистоль. Когда такъ, вотъ тебѣ фига.
   Король Генрихъ. Спасибо. Счастливо оставаться.
   Пистоль. Мнѣ имя "Пистоль" (Уходитъ).
   Король Генрихъ. Имя какъ разъ подходитъ къ твоей заносчивости.
  

Входятъ съ разныхъ сторонъ Флюэлленъ и Гауръ.

  
   Гауръ. Капитанъ Флюэлленъ, ты-ли это?
   Флюэлленъ. Я... Но рати Поха, хофори тише. Самое польшое шудо фо фсей фселенной, кохта фитишь, што перестали соплютать фоенные опышаи и саконы. Потрудитесь сахлянуть фъ феликія фойны Помпея, и фи уфитите, што въ станѣ Помпея никакой польтофни не топускалось. Уфѣряю фасъ, фи уфитите, што тохта фоенныя серемовіи, претосторошности, прафила и фостершность пыли софсѣмъ трухіе шѣмъ теперь: -- мнохо сурофѣе.
   Гауръ. Да вѣдь и у непріятеля тоже шумятъ. Вы слышали этотъ шумъ всю ночь.
   Флюэлленъ. Непріятель -- оселъ, туракъ, хлупій полтунъ. Неушто фи тумаете, што и намъ слѣтуетъ потрашать ему и тоше пыть ослами, дураками и полтлифыми фертопрахами?
   Гауръ. Я, пожалуй, стану говорить тише.
   Флюэлленъ. Прошу фасъ, молю фасъ, стѣляйте отольшеніе (Уходитъ съ Гауромъ).
   Король Генрихъ. Какъ ни страненъ этотъ уэльсецъ, какъ ни старомодно его обращеніе, въ немъ много осмотрительности и настоящей дѣловитости.
  

Появляюся три солдата, а именно: Джонъ Бетсъ, Александръ Кортъ и Митчель Уильямсъ.

  
   Кортъ. Любезный братъ, Джонъ Бетсъ, утро, кажется уже занимается.
   Бетсъ. Кажется, такъ. Однако, у насъ нѣтъ важныхъ основаній желать, чтобы день насталъ поскорѣе.
   Уильямсъ. Я вижу, что тамъ, на востокѣ, начинается день; но, увидимъ-ли мы его конецъ, это еще неизвѣстно. Кто идетъ?
   Король Генрихъ. Свой.
   Уильямсъ. А въ чьемъ отрядѣ ты состоишь?
   Король Генрихъ. Въ отрядѣ сэра Томаса Эрпинэма.
   Уильямсъ. Старикъ этотъ начальникъ хорошій и очень обходительный человѣкъ. Скажи, какъ находитъ онъ наше положеніе?
   Король Генрихъ. Похожимъ на положеніе людей, которые выброшены кораблекрушеніемъ на мель и которыхъ, того и гляди, снесетъ въ море набѣжавшая волна.
   Бетсъ. А высказалъ онъ свое мнѣніе королю?
   Король Генрихъ. Нѣтъ, да и не слѣдовало ему этого дѣлать. Скажу тебѣ между нами:-- я думаю, что король такой же человѣкъ, какъ и мы. Онъ такъ же подверженъ вліянію стихій, какъ я; онъ чувствуетъ запахъ фіалки, какъ и я; видитъ небо, какъ и я его вижу; всѣ ощущенія у него такія же, какъ у остального человѣчества. Отнимите у него его пышность, и онъ окажется самымъ простымъ человѣкомъ во всемъ его оголеніи, и, хотя его стремленія выше нашихъ, стоитъ имъ начать спускаться, они станутъ пользоваться при этомъ такими же крыльями, какъ и у насъ. Поэтому, если онъ, какъ и мы, увидитъ, что есть основаніе бояться, нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія, что опасенія его окажутся точно такими же, какъ и наши. Вотъ почему никто не долженъ внушать ему и тѣни страха, чтобы чувство это, прокравшись въ него самого и обнаружившись, не лишило мужества и все войско.
   Бетсъ. Наружно онъ можетъ выказывать какое ему угодно мужество, но мнѣ все-таки думается, какъ ни холодна эта ночь, онъ, вмѣсто того, чтобы находиться здѣсь, охотно просидѣлъ бы ее въ водахъ Темзы; тоже самое не отказался бы сдѣлать и я, чтобы ни ожидало насъ обоихъ потомъ.
   Король Генрихъ. Послушайте, я вамъ по-совѣсти скажу свое истинное мнѣніе о королѣ:-- мнѣ кажется,что онъ совсѣмъ не желалъ бы перенестись въ какое-нибудь другое мѣсто.
   Бетсъ. Если такъ, я желалъ-бы, чтобы онъ остался здѣсь одинъ; тогда онъ могъ бы вполнѣ разсчитывать, что ему удастся отдѣлаться взносомъ за себя одного выкупа, и такимъ образомъ громадное количество бѣдняковъ спаслось бы отъ вѣрной смерти.
   Король Генрихъ. Смѣю думать, что ваше недоброжелательство къ нему не заходитъ такъ далеко, чтобы желать ему очутиться совершенно одному; ты говоришь это только для того, чтобы выпытать чужое мнѣніе. Мнѣ кажется, что смерть нигдѣ не показалась бы мнѣ такою пріятною, какъ въ обществѣ короля, потому что стоитъ онъ за дѣло правое, а причина, вызвавшая войну, вполнѣ благородна.
   Уильямсъ. Ну, наши знанія такъ далеко не заходятъ.
   Бетсъ. Да и не наше дѣло это знать. Намъ извѣстно, что мы подданные короля, и этого съ насъ довольно. Если даже дѣло неправое, мы все-таки повиноваться обязаны, и это снимаетъ съ насъ всякую отвѣтственность.
   Уильямсъ. А за неправое дѣло самому королю придется дать строгій отвѣтъ, когда, въ день Страшнаго Суда, всѣ ноги, руки и головы, отрубленыя въ сраженіи, соединятся вмѣстѣ и закричатъ ему:-- "Мы умерли тамъ-то, одни ругаясь и проклиная или призывая врачей, другіе со слезами вспоминая о женахъ, оставшихся дома въ страшной бѣдности, или о долгахъ, которыхъ не успѣли заплатить; третьи, наконецъ, скорбя о дѣтяхъ, брошенныхъ на произволъ судьбы. Не думаю, чтобы, многимъ,умирающимъ въ сраженіи, умиралось хорошо; да и можно-ли имъ приготовиться къ переходу въ будущую жизнь, какъ подобаетъ настоящимъ христіанамъ, когда на умѣ у нихъ одна кровь? Ну, а если всѣ подвластные ему люди умираютъ нехорошо, тяжело будетъ отвѣчать за нихъ королю доведшему ихъ до этого, такъ-какъ ослушаться его, значило бы поступить противно всѣмъ обязанностямъ вѣрноподданнаго.
   Король Генрихъ.Такъ по вашему выходитъ, что отецъ, по торговымъ дѣламъ пославшій сына въ далекіе края, виноватъ, если сынъ этотъ умеръ на морѣ, не очистившись отъ грѣховъ, въ которыхъ погрязъ, и отвѣтственность за его смерть должна пасть на пославшаго его отца? Если на служителя, отправленнаго хозяиномъ съ деньгами, нападутъ разбойники и убьютъ его, не давъ ему времени покаяться, въ погибели души этого служителя опять-таки окажется виноватымъ хозяинъ? Нѣтъ, это не такъ! Не короля надо винить за смерть каждаго солдата въ отдѣльности; отецъ не обязанъ отвѣчать за гибель безпутнаго сына, ни хозяинъ за гибель нераскаявшагося слуги, потому что король, прибѣгая къ услугамъ подданныхъ, нисколько не желалъ ихъ смерти. Помимо этого, гдѣ-же найти-короля, который, когда дѣло все-таки приходится рѣшать при посредствѣ меча, могъ-бы, при полной святости своихъ правъ, набрать войско, исключительно составленное изъ людей вполнѣ неиспорченныхъ? У иныхъ, быть можетъ, душу тяготитъ грѣхъ преднамѣреннаго убійства; у другихъ на совѣсти лежитъ воспоминаніе о загубленной обманомъ непорочности дѣвушки; третьи ищутъ въ войнѣ возможности избѣгнуть наказанія за прежде совершенныя убійства и кражи. Если всѣмъ этимъ нарушителямъ закона удается избѣжать такимъ способомъ законной кары, они ускользаютъ только отъ власти людей, но у нихъ нѣтъ крыльевъ, чтобы улетѣть отъ правосудія Божія. Война -- Его палачъ! Война -- Его кара! и тутъ-то, на полѣ битвы, среди двухъ королей, люди находятъ наказаніе за прежнія нарушенія королевскихъ законовъ. Они бѣжали изъ тѣхъ мѣстностей, гдѣ ожидали, что заслуженная кара постигнетъ ихъ жизнь, и между тѣмъ нашли смерть тамъ, гдѣ надѣялись сохранить жизнь. Если они, будучи недостаточно подготовлены къ смерти, умирая, губятъ свою душу, король не виноватъ въ ихъ гибели, какъ не виноватъ въ тѣхъ преступленіяхъ, за которыя она встрѣчаетъ наказаніе на поляхъ битвъ. Услуга каждаго подданнаго принадлежитъ королю, но душа остается собственностью каждаго изъ этихъ подданныхъ. Поэтому въ военное время каждый солдатъ, словно лежащій на смертномъ одрѣ тяжко больной, обязанъ сдувать съ своей души мельчайшія соринки. Такимъ образомъ, если онъ и умретъ, сама смерть послужитъ ему на пользу. Если-же не умретъ, онъ долженъ благословлять то время, которое онъ потратилъ на спасеніе души; да, всякій, пережившій опасные часы и всецѣло отдававшійся душою Господу, имѣетъ право думать, что спасеніе дано ему именно затѣмъ, чтобы прославлять величіе Божьяго имени и чтобы научать своимъ примѣромъ другихъ, какъ слѣдуетъ приготовляться къ спасенію души!
   Уильямсъ. Конечно, не подлежитъ сомнѣнію, что грѣхи умершаго въ беззаконіи падаютъ на собственную его голову, и король тутъ рѣшительно не причемъ.
   Бетсъ. Я и не требую, чтобы король отвѣчалъ за мою душу, но тѣмъ не менѣе все-таки готовъ сражаться за него до послѣдней капли крови.
   Король Генрихъ. Я своими ушами слышалъ, какъ онъ говорилъ, что не намѣренъ вносить за себя выкупъ.
   Уильямсъ. Вѣрь ему! Онъ разумѣется, говорилъ такъ, чтобы заставить насъ драться храбрѣе и веселѣе. Когда-же намъ всѣмъ перерѣжутъ горло, онъ все-таки внесетъ выкупъ, но намъ отъ этого легче не станетъ.
   Король Генрихъ. Если я доживу до того позора, я не стану болѣе вѣрить ни одному слову короля.
   Уильямсъ. Что-же, пріятель, ты у него отчета что-ли станешь требовать за это? Знай, если такъ, что вѣнценосцу гнѣвъ частнаго лица такъ-же страшенъ, какъ выстрѣлъ изъ негоднаго игрушечнаго ружья. Устрашить его такъ-же трудно, какъ обратить солнце въ ледяную сосульку, махая на него павлинымъ перомъ. Ты говоришь, что никогда не станешь вѣрить ни одному его слову и говоришь большую глупость.
   Король Генрихъ. Твое возраженіе нѣсколько грубо, и въ другое время я могъ бы за него обидѣться.
   Уильямсъ. Можемъ расчитаться и послѣ, если останемся живы.
   Король Генрихъ. Пожалуй.
   Уильямсъ. По чему-же я тебя узнаю?
   Король Генрихъ. Дай мнѣ какой-нибудь залогъ; я стану носить его на шлемѣ. Если ты когда-либо согласишься признать его, я буду готовъ дать тебѣ удовлетвореніе.
   Уильямсъ. Вотъ моя перчатка; дай мнѣ въ обмѣнъ свою.
   Король Генрихъ. Бери.
   Уильямсъ. Я и твою тоже намѣренъ носить на шлемѣ, и если послѣ завтра ты подойдешь ко мнѣ и скажешь -- "Это моя перчатка!" я, -- клянусь вотъ этою рукою! -- отлично съѣзжу тебѣ въ ухо!
   Король Генрихъ. Я непремѣнно потребую перчатку, если останусь живъ.
   Уильямсъ. На это отъ тебя потребуется столько-же смѣлости, какъ на то, чтобы добровольно отправиться на висѣлицу.
   Король Генрихъ. Потребую даже въ присутствіи самого короля.
   Уильямсъ. Смотри-же, сдержи слово! Прощай!
   Бетсъ. Оставайтесь друзьями, глупые англичане, оставайтесь друзьями! Если умѣете соображать, вы тотчасъ-же поймете, что у насъ только одинъ врагъ и есть, для котораго слѣдуетъ приберегать свой гнѣвъ -- именно французы; съ насъ и этихъ враговъ довольно.
   Король Генрихъ. Дѣйствительно, французы могутъ побиться объ закладъ, ставя двадцать французскихъ кронъ противъ одной, что они насъ побьютъ, потому что они могутъ выставить двадцать своихъ солдатъ противъ одного нашего. Но для насъ, англичанъ, нѣтъ никакого преступленія корнать французскія кроны, и этимъ намѣренъ заняться завтра самъ король (Солдаты уходятъ.) Да, все на короля! Валите на него отвѣтственность и за свою жизнь, и за свою душу, за своихъ женъ съ ихъ заботами о своихъ дѣтяхъ, и за свои грѣхи! Валите все; онъ обязанъ все снести! Обязанность не легкая, но такъ-же близкая величію, какъ близки между собою по рожденію близнецы!-- обязанность подлежащая обсужденію каждаго глупца, умѣющаго чувствовать однѣ только собственныя болячки. Въ сколькихъ радостяхъ, доступныхъ обыкновеннымъ смертнымъ, короли вынуждены отказывать себѣ совершенно, и что, кромѣ внѣшней царственной пышности, имѣютъ короны, чего-бы не имѣли королевскіе подданные? Что-же такое самъ этотъ кумиръ, зовущійся царственнымъ величіемъ? Что ты за божество, когда тебѣ самому приходится чувствовать земныя нужды сильнѣе, чѣмъ твоимъ поклонникамъ? Какая отъ тебя польза, какая прибыль? Покажи-же мнѣ истинную свою стоимость, истинную свою душу, внушающую столько поклоненій? Что-же есть въ тебѣ, кромѣ сана, положенія, внѣшняго облика, вну             Посолъ.
  
                                 Позволитъ ли монархъ
                       Начистоту намъ рѣчь вести, иль лучше
                       Дофина рѣчь и цѣль посольства намъ
                       Намеками лишь передать?
  
                                           Король Генрихъ.
  
                                                     Предъ вами
                       Монархъ-христіанинъ, а не тиранъ.
                       Находятся въ плѣну всѣ наши страсти
                       У нашей милости, въ цѣпяхъ надежныхъ,
                       Какъ заключенные у насъ въ темницахъ.
                       Скажите смѣло все мнѣ безъ утайки,
                       Что поручилъ дофинъ.
  
                                           Посолъ.
  
                                                     Я буду кратокъ.
                       Отъ вашего величества посольство
                       Къ намъ прибыло, чтобъ заявить о вашихъ
                       Правахъ на герцогства, къ вамъ перешедшихъ
                       Отъ прадѣда великаго. На это
                       Въ отвѣтъ нашъ принцъ и господинъ велѣлъ
                       Вамъ передать, что требованья ваши
                       О юности зеленой говорятъ.
                       Нѣтъ ничего во Франціи такого,
                       Что добывается веселой пляской,
                       И герцогства нельзя стяжать разгуломъ.
                       А вотъ, онъ вамъ въ боченкѣ этомъ шлетъ
                       Такую дань, что болѣ къ вамъ подходитъ;
                       Взамѣнъ-же проситъ васъ забыть на вѣки
                       О герцогствахъ. Вотъ рѣчь дофина.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                                                               Что-же,
                       Любезный дядя, тамъ, въ боченкѣ этомъ?
  
                                           Эксетеръ.
  
                       Мячи для тениса.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                                           О, намъ пріятно,
                       Что любитъ пошутить дофинъ. Спасибо
                       Ему за даръ, а вамъ за трудъ. Къ мячамъ
                       Мы подберемъ ракеты и сыграемъ
                       Во Франціи, при помощи Господней,
                       А ставкою назначимъ тронъ французскій.
                       Пусть знаетъ вашъ дофинъ: онъ нарвался
                       На игрока такого, что заставитъ
                       Мячей своихъ полетомъ трепетать
                       Всю Францію. Мы поняли, что хочетъ
                       Онъ насъ безумства днями попрекнуть,
                       Но смыслъ безумствъ тѣхъ дней ему не вѣдомъ.
                       Англійскій тронъ не очень мы цѣнили,
                       И оттого, вдали его держась,
                       Безъ удержа веселью предавались.
                       "Изъ дому вонъ и веселись во всю" --
                       Такъ изстари ведется у людей.
                       Но пусть дофинъ узнаетъ, что теперь
                       Я постою за санъ свой королевскій;
                       Съумѣю показать себя монархомъ,
                       На парусахъ величья плыть, когда
                       На тронъ французскій мой взойду. Недаромъ
                       Я въ сторону откладывалъ пока
                       Величіе свое и, какъ поденщикъ
                       Простой, работалъ день-деньской. Теперь
                       Готовъ возстать я въ полномъ блескѣ славы
                       И Францію тѣмъ блескомъ ослѣпить,--
                       Въ глазахъ дофина самого стемнѣетъ!
                       Скажите шутнику: его насмѣшки
                       Мячи его преобразили въ ядра,
                       И тяжко на душу его падетъ
                       Та месть, которую они обрушатъ
                       На Францію, гдѣ много тысячъ женъ
                       Заплатятъ мнѣ мужьями за насмѣшки,
                       Сынами матери, а всѣ французы
                       Развалинами городовъ и замковъ.
                       Глумленіе дофина клясть придется
                       И тысячамъ не зачатыхъ еще
                       И не родившихся на свѣтъ младенцевъ.
                       Но, впрочемъ, все въ рукахъ Господнихъ. Онъ
                       Разсудитъ насъ. Скажите же дофину:
                       Благословясь, я въ путь отправлюсь скоро,
                       По мѣрѣ силъ за оскорбленье мстить,
                       За дѣло правое свое вступиться.
                       Ступайте-же, да передайте принцу:
                       Шутникъ плохой, кто сотню забавляетъ,
                       А сотни тысячъ плакать заставляетъ.--
                       Пускай проводятъ съ миромъ ихъ. Прощайте!
  
                                           Эксетеръ.
  
                       Веселое посольство!
  
                                           Король Генрихъ.
  
                                           Покраснѣть
                       Заставимъ мы пославшаго, надѣюсь.
                       Теперь же времени не тратьте, лорды,
                       Но ревностно готовьтеся въ походъ.
                       Мы послѣ Господа одно лишь держимъ
                       Въ умѣ теперь -- французскую корону.
                       Итакъ, къ войнѣ готовьте все, милорды,
                       Обдумайте и взвѣсьте все, что можетъ
                       Успѣхъ нашъ окрылить. И дай Богъ намъ
                       Навлечь на голову дофина срамъ
                       Въ его-жъ землѣ! Горимъ мы славы жаждой,--
                       Такъ пусть теперь свой долгъ исполнитъ каждый!

(Всѣ уходятъ).

  

  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

  
                                           Хоръ (входитъ).
  
                       Вся юность Англіи огнемъ объята;
                       Долой атласъ, шелка и всѣ причуды!
                       Для оружейниковъ же чистый праздникъ.
                       Bо всѣхъ сердцахъ пылаетъ жажда славы;
                       Сбываютъ земли, чтобъ коня купить
                       И мчаться вслѣдъ за королемъ, достойнымъ
                       Быть зеркаломъ монарховъ христіанскихъ.
                       Ни дать -- ни взять Меркуріевы крылья
                       У всѣхъ повыростали за пятами!
                       Надежда въ воздухѣ паритъ, скрывая
                       Свой мечъ, унизанный до рукоятки
                       Коронами всѣхъ величинъ, отъ графской
                       До императорской,-- для короля
                       И для сподвижниковъ его. Французы,
                       Освѣдомленные объ этихъ грозныхъ
                       Приготовленіяхъ, дрожатъ отъ страха
                       И гнусною политикой хотятъ
                       Заставить Англію свернуть съ дороги.
                       О, Англія! Ты, истый образецъ
                       Величія душевнаго! Геройскій
                       Великій духъ таишь ты въ маломъ тѣлѣ!
                       Какихъ высотъ ты не смогла-бъ достигнуть,
                       Будь всѣ твои сыны тебѣ вѣрны,
                       Будь всѣ воистину тебѣ сынами!
                       Но зри свой стыдъ! Французы, отыскавъ
                       Въ тебѣ гнѣздо пустыхъ сердецъ, съумѣли
                       Ихъ золотомъ наполнить до краевъ.
                       Нашлись продажныхъ три души: сэръ Ричардъ
                       Графъ Кэмбриджскій, лордъ Скрупъ, сэръ Грей. Они-то
                       За злато красное, о стыдъ багровый!
                       Съ трусливой Франціей стакнулись въ тайнѣ.
                       И еслибъ клятвъ своихъ держались адъ
                       И подлая измѣна,-- цвѣтъ монарховъ
                       Погибнуть долженъ былъ отъ рукъ злодѣевъ,
                       Садясь въ Соутгэмптонѣ на корабль,
                       Чтобы отплыть во Францію.-- Терпѣнье!
                       Увидите, препоны разстоянья
                       Всѣ сгладимъ мы для васъ на нашей сценѣ.
                       Представьте, что подкуплены злодѣи,
                       И что король изъ Лондона уѣхалъ
                       Въ Соутгэмптонъ, куда за нимъ и вы
                       И мѣсто дѣйствія перенесетесь.
                       Оттуда васъ во Францію отправимъ
                       И вновь назадъ, заклявъ проливъ бурливый
                       Вамъ даровать спокойный переѣздъ.
                       Мы ни за что-бъ на свѣтѣ не желали,
                       Чтобъ вы отъ пьесы нашей захворали!

(Уходитъ).

  

ЯВЛЕНІЕ I.

  

Лондонъ. Истчипъ. Передъ таверной "Кабанья голова".

  

Нимъ и Бардольфъ встрѣчаются.

  
   Бардольфъ. Въ добрый часъ, капралъ Нимъ!
   Нимъ. Здравствуйте, лейтенантъ Бардольфъ!
   Бардольфъ. Ну, все еще дружите съ прапорщикомъ Пистолемъ?
   Нимъ. Мнѣ все едино. Я мало говорю. А придетъ часъ -- у меня, поди, запляшутъ. Но пусть будетъ, что будетъ. Драться не смѣю, а закрою глаза и выставлю мечъ впередъ. Онъ у меня немудреный, да что-жъ? Сыръ поджарить на немъ можно, и морозъ выдержитъ не хуже любого клинка, вотъ и весь сказъ.
   Бардольфъ. Я не постою за угощеньемъ, коли помирю васъ. Тогда всѣ трое махнемъ во Францію, какъ закадычные друзья. По рукамъ, капралъ Нимъ!
   Нимъ. По чести, хочу жить, пока живется, вотъ оно. А нельзя больше жить -- пусть будетъ, что будетъ; я такъ разсуждаю, и дѣло съ концомъ.
   Бардольфъ. Оно положимъ, онъ взялъ Нелли Квикли, а она, сказать правду, надула васъ; вы, вѣдь, женихались съ ней.
   Нимъ. Ничего я не знаю. Будь, что будетъ. Бываетъ, люди спятъ, а глотки-то у нихъ при себѣ, да еще недаромъ говорятъ, у ножа есть лезвіе. Пусть будетъ, что будетъ. Заѣзженная кляча терпѣнье, а и та куда-нибудь доковыляетъ. Всему есть окончаніе. Ну, да ладно; я ничего не знаю.
   Бардольфъ. Вотъ идутъ прапорщикъ Пистоль съ женой. Добрѣйшій капралъ, будьте благоразумны.

(Входятъ Пистоль и Квикли).

   Ну, какъ дѣла, трактирщикъ Пистоль?
  
                                           Пистоль.
  
                       Трактирщикомъ зовешь меня, мужланъ!
                       Клянусь, мнѣ слово это ненавистно!
                       И не трактирщица ужъ больше Нелли.
  
   Квикли. Нѣтъ, право слово, нѣтъ. Что тутъ подѣлаешь, коли нельзя взять въ нахлѣбницы десятка честныхъ дѣвушекъ, промышляющихъ иголкой, чтобы люди сейчасъ не подумали, будто у насъ публичный домъ. (Нимъ вынимаетъ мечъ). Ай, Пречистая Дѣва! Никакъ онъ мечъ вынимаетъ! Ой, быть прямому насилію и убійству!... Добрый лейтенантъ Бардольфъ!... Добрый капралъ!... Не надо ничего такого!...
  
                                           Нимъ.
  
                       Фу, ты!
  
                                           Пистоль.
  
                       Фу, самъ! Исландскій карноухій песъ!
  
   Квикли. Добрый капралъ Нимъ! Будьте настоящимъ мужчиной съ сердцемъ, спрячьте свой мечъ!
   Нимъ. Пошла!... Попадись ты мнѣ solus! (Вкладываетъ мечъ въ ножны).
  
                                           Пистоль.
  
                       Какъ, solus, архипесъ, поганый ужъ!
                       А вотъ какъ залѣплю тебѣ твой solus
                       Я въ морду безподобную твою,
                       Да въ легкія поганыя, да въ глотку,
                       Въ утробу мерзкую я этотъ solus
                       Да въ пасть мерзѣйшую, въ кишки -- повсюду!
                       Какъ порохъ, вспыльчивъ я; курокъ взведенъ,
                       За выстрѣломъ у насъ не станетъ дѣло.
  
   Нимъ. Я не злой духъ, нечего меня заклинать. А меня подмываетъ задать вамъ хорошую встрепку, И если вы будете грубить мнѣ, Пистоль, я васъ отпотчую своимъ мечомъ по чести. А пойдете своей дорогой, какъ бы мнѣ не пришла охота пощекотать вамъ кишки, какъ умѣю, по чести. Вотъ штука въ чемъ.
  
                                           Пистоль.
  
                       Га, трусъ, хвастунъ! Безумецъ! Осужденный!
                       Твой гробъ раскрылъ свой зѣвъ! Тебя ждетъ смерть!
                       Такъ сгинь!

(Пистоль и Нимъ обнажаютъ мечи).

  
   Бардольфъ. Эй, вы, послушайте! Кто первый подыметъ руку, тому я самъ всажу въ брюхо свой мечъ по рукоятку, не будь я солдатъ! (Вынимаетъ мечъ).
  
                                           Пистоль.
  
                       Вотъ клятва мощная! Вражда, погасни!
                       Давай кулакъ, давай сюда мнѣ лапу!
                       Великъ твой духъ!
  
   Нимъ. Ужъ рано или поздно я перерѣжу тебѣ глотку, по чести; вотъ оно.
  
                                           Пистоль.
  
                       Что? Coupe la gorge? Тебя я не боюсь!
                       Ты, критскій песъ, задумалъ подобраться
                       Къ моей женѣ! Нѣтъ, ты поди въ больницу
                       Да изъ разсола гнуснаго порока
                       Себѣ мегеру выуди, Крессидѣ
                       Сродни, а по прозванью Долли Тиршитъ.
                       На ней женись! А quondam Нелли Квикли
                       Моей единственной на вѣкъ пребудетъ.
                       Ну, раиса. Довольно, убирайся!

(Входитъ мальчикъ).

   Мальчикъ. Хозяинъ Пистоль! Идите скорѣе къ моему господину... и вы тоже, хозяйка! Ему очень плохо; просится въ постель. Добрѣйшій Бардольфъ! Сунь ему подъ простыню свой носъ вмѣсто грѣлки. Право, ему совсѣмъ плохо.
   Бардольфъ. Пошелъ ты, бездѣльникъ!
   Квикли. Да, право слово, не сегодня--завтра изъ него выйдетъ жирный пуддингъ воронамъ на поживу! Король разбилъ ему сердце. Милый муженекъ, пойдемъ скорѣе! (Уходитъ за мальчикомъ).
   Бардольфъ. Ну, что-же, помирю я васъ? Намъ надо во Францію, неужто, чортъ побери, наши ножи только на то у насъ и болтаются, чтобы мы рѣзали глотки другъ другу?
  
                                           Пистоль.
  
                       Бушуютъ волны, пусть и бѣсы воютъ!
  
   Нимъ. А вы мнѣ заплатите восемь шиллинговъ, которые пробили мнѣ объ закладъ?
  
                                           Пистоль.
  
                       Презрѣнный рабъ, кто платитъ!
  
   Нимъ. А мнѣ подавай мое! Вотъ въ чемъ вся штука.
  
                                           Пистоль.
  
                       Пусть храбрость споръ рѣшитъ! Ну, выпадай!

(Пистоль и Нимъ обнажаютъ мечи).

  
   Бардольфъ. Вотъ вамъ мечъ порукой -- проткну того, кто первый начнетъ. Порукой мечъ!
  
                                           Пистоль.
  
                       Да, клятву на мечѣ я уважаю!
  
   Бардольфъ. Капралъ Нимъ! Хочешь мириться, такъ мирись, а не хочешь, такъ поссорься и со мной. Говорю тебѣ -- спрячь мечъ.
   Нимъ. Получу я свои восемь шиллинговъ, которые вы пробили мнѣ объ закладъ?
  
                                           Пистоль.
  
                       Ты цѣлый нобль получишь чистоганомъ!
                       И магарычъ готовъ тебѣ поставить.
                       Отнынѣ братьями съ тобой мы будемъ.
                       Живу для Нима я, Нимъ -- для меня.
                       Не правда ли? Я буду маркитантомъ
                       Въ полку и накоплю себѣ деньжонокъ.
                       Дай руку мнѣ!
  
   Нимъ. Такъ я получу мой нобль?
  
                                           Пистоль.
  
                       Монетой чистою на чистоту!
  
   Нимъ. Ну, ладно. Вотъ въ чемъ вся штука.

(Входитъ Квикли).

   Квикли. Если только вы чада женщинъ, то бѣгите бѣгомъ къ сэръ Джону! Ахъ, бѣдняга! Его трясетъ такая лихорадка-горячка, что глядѣть жалость. Голубчики, идите къ нему.
   Нимъ. Король плохую штуку сыгралъ съ рыцаремъ. Вотъ оно что!
  
                                           Пистоль.
  
                       Ты правъ. Въ куски его разбито сердце
                       И склеено.
  
   Нимъ. Король -- добрый король, а и онъ не безъ причудъ и штукъ.
  
                                           Пистоль.
  
                       Такъ соболѣзновать идемъ сэръ Джону.
                       Отнынѣ будемъ жить, какъ агнцы, мы.

(Уходятъ).

  

ЯВЛЕНІЕ II.

Соутгэмптонъ. Зала совѣта

Эксетеръ, Бедфордъ и Вестморлэндъ входятъ.

                                           Бедфордъ.
  
                       И смѣлъ, клянусь, король, что довѣряетъ.
                       Измѣнникамъ такимъ.
  
                                           Эксетеръ.
  
                                                     Теперь ужъ скоро
                       Возьмутъ подъ стражу ихъ.
  
                                           Вестморлэндъ.
  
                                                     И какъ умѣютъ
                       Они прикинуться хитро! Какъ будто
                       И впрямь горятъ усердіемъ, любовью
                       И вѣрностью.
  
                                           Бедфордъ.
  
                                           Всѣ козни ихъ извѣстны
                       Его величеству такимъ путемъ,
                       Какой не снился имъ.
  
                                           Эксетеръ.
  
                                                     И какъ рѣшился
                       Тотъ человѣкъ, съ кѣмъ кровъ дѣлилъ король,
                       Кто милостями былъ его осыпанъ,
                       Предать монарха своего, польстясь
                       На золото враговъ!

(Звуки трубъ. Входитъ король Генрихъ въ сопровождеиіи лорда Скрупа, графа Кэмбриджскаго, сэра Грея и свиты).

  
                                           Король Генрихъ.
  
                                           Попутный вѣтеръ,--
                       Пора и на корабль.-- Скажите намъ,
                       Графъ Кэмбриджскій, лордъ Скрупъ нашъ благородный,
                       И вы, сэръ Грей, какъ думаете вы:
                       Пробьемся-ль мы сквозь силу войскъ французскихъ
                       Съ войсками нашими? Удастся-ль намъ
                       Со славою закончить наше дѣло,
                       Къ которому теперь мы приступаемъ?
  
                                           Лордъ Скрупъ.
  
                       Мой государь! Не сомнѣваюсь, если
                       Свой долгъ исполнятъ всѣ по мѣрѣ силъ.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       О, въ этомъ мы увѣрены, какъ въ томъ,
                       Что никого мы не беремъ съ собою,
                       Кто-бъ съ нами заодно всѣмъ сердцемъ не былъ,
                       И что изъ тѣхъ, кто остается здѣсь,
                       Нѣтъ никого, кто-бъ не желалъ успѣха
                       Походу нашему.
  
                                           Графъ Кэмбриджскій.
  
                                           Да не бывало
                       И короля, котораго бы больше
                       Боялись всѣ, но вмѣстѣ и любили,
                       Чѣмъ васъ, мой государь. Увѣренъ я,
                       Что подданнаго нѣтъ, который могъ бы
                       Печаль въ душѣ таить иль недовольство
                       Подъ сѣнью вашей благостной державы.
  
                                           Сэръ Грей.
  
                       И даже въ тѣхъ, кто къ вашему отцу
                       Пылалъ враждой, смѣшалась съ медомъ желчь,
                       И тѣ вамъ вѣрою и правдой служатъ.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       И посему на насъ лежитъ большой
                       Признательности долгъ. Скорѣй забудемъ
                       Свою десницу мы, чѣмъ наградить
                       Кого нибудь забудемъ по заслугамъ,
                       За службу вѣрою и правдой намъ.
  
                                           Лордъ Скрупъ.
  
                       И будетъ тѣмъ лишь укрѣпляться вѣрность.
                       Труду дастъ силы новыя надежда
                       Быть вашей милости всегда достойнымъ.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Надѣемся. Такъ пусть освободятъ,
                       Любезный дядя Эксетеръ, бѣднягу,
                       Котораго вчера подъ стражу взяли
                       За бранныя слова о насъ. Причиной
                       Былъ хмель; такъ мы за благо разсудили
                       Помиловать его.
  
                                           Лордъ Скрупъ.
  
                                           Великодушно,
                       Мой государь, но и неосторожно.
                       Онъ долженъ быть наказанъ, чтобъ примѣромъ
                       Своимъ не соблазнилъ другихъ.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                                                               Ну, дайте
                       Намъ. всетаки, помиловать его.
  
                                           Графъ Кэмбриджскій.
  
                       Помиловать вы можете, властитель,
                       И покаравъ.
  
                                           Сэръ Грей.
  
                                           Да, покаравъ сурово,
                       Даруйте жизнь ему, и это будетъ
                       Великой милостью.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                                           О, лорды! Ваша
                       Любовь и преданность ко мнѣ -- плохіе
                       Защитники для этого бѣдняги.
                       Но, если мы не смѣемъ глазъ закрыть
                       На мелкій грѣхъ, къ тому-жъ внушенный хмелемъ,
                       Какими-же глазами намъ глядѣть
                       На государственное преступленье,
                       Что взвѣшено, обдумано, созрѣло?...
                       Нѣтъ, пусть тотъ человѣкъ уходитъ съ миромъ,
                       Хотя графъ Кэмбриджскій, лордъ Скрупъ, сэръ Грей
                       И требуютъ въ своемъ усердьѣ къ намъ,
                       Чтобъ былъ наказанъ онъ.-- Теперь вернемся
                       Къ дѣламъ и Франціи. Кому вручить
                       Мы полномочія намѣревались?
  
                                           Графъ Кэмбриджскій.
  
                       Отъ вашего величества приказъ
                       Я получилъ вамъ о себѣ напомнить.
  
                                           Лордъ Скрупъ.
  
                       И я, мой государь.
  
                                           Сэръ Грей.
  
                                           И я, властитель.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Графъ Кэмбриджскій, вотъ полномочье вамъ,
                       Вотъ вамъ, лордъ Скрупъ, и вамъ, сэръ
                       Грей. Читайте
                       И знайте, мы васъ по заслугамъ цѣнимъ.
                       Любезный дядя Эксетеръ, и вы,
                       Лордъ Вестморлэндъ, мы отплывемъ сегодня.
                       Но что-жъ прочли, милорды, вы въ бумагахъ?
                       И отчего такъ помертвѣли всѣ?
                       Смотрите, какъ они перемѣнились!...
                       Что васъ могло такъ испугать, заставить
                       Всю вашу кровь отхлынуть отъ лица?
  
                                           Графъ Кэмбриджскій.
  
                       Виновенъ я и милости прошу
                       У вашего величества!
  
                                           Лордъ Скрупъ и сэръ Грей.
  
                                           Прибѣгнуть
                       И мы должны къ ней, государь!
  
                                           Король Генрихъ.
  
                                                               Съ минуту
                       Назадъ она была жива у насъ
                       Въ груди, но сами-жъ вы ее убили
                       Совѣтами своими! Такъ стыдитесь
                       О милости теперь и заикаться!
                       Всѣ ваши доводы на васъ самихъ-же,
                       Какъ злые псы на собственныхъ господъ,
                       Накинутся.-- Глядите, пэры, лорды,
                       Вотъ Англіи позоръ! Вотъ вамъ графъ Кэмбриджъ,
                       Котораго въ своемъ благоволеньѣ
                       Мы знаками почета осыпали;
                       Французамъ продался онъ съ легкимъ сердцемъ;
                       За пару легкихъ кронъ хотѣлъ убить
                       Въ Соутгэмптонѣ насъ. А вотъ сэръ Грей,
                       Обязанный не меньше намъ, чѣмъ Кэмбриджъ,
                       И такъ же, какъ и онъ, намъ измѣнившій.--
                       А Скрупъ! Что мнѣ тебѣ сказать, ты злое,
                       Неблагодарное созданье! Ты,
                       Имѣвшій ключъ ко всѣмъ моимъ совѣтамъ,
                       И въ глубинѣ души моей читавшій!
                       Ты золото могъ изъ меня чеканить,
                       Когда-бъ корысть тобой руководила,
                       Такъ неужель тебя чужія деньги
                       Смогли бъ подвигнуть на малѣйшій вредъ
                       Мизнцу моему? Непостижимо!
                       И пусть ясна, какъ день, твоя измѣна,
                       Я все-жъ готовъ глазамъ своимъ не вѣрить.
                       Предательство съ убійствомъ -- пара бѣсовъ
                       Единомышленныхъ въ одной запряжкѣ.
                       Привыкли мы къ пріемамъ ихъ простымъ,
                       И удивленья въ насъ они не будятъ,
                       Но ты съумѣлъ насъ удивить и тутъ.
                       И кто-бы ни былъ адскій духъ, который
                       Успѣлъ такъ извратить твою всю душу,
                       Онъ пальму первенства въ аду стяжалъ.
                       Другіе демоны, внушая подлость,
                       Стараются ее прикрыть, украсить
                       Хоть мишурой, лоскутьями цвѣтными,
                       Чтобы придать ей отблескъ благородства,
                       Тому-жъ, что ввелъ тебя въ измѣну, нечѣмъ
                       Тебя и обольстить-то было, развѣ
                       Названіемъ измѣнника, злодѣя!
                       И если адскій духъ, тебя сгубившій,
                       Какъ рыкающій левъ весь міръ обрыскавъ,
                       Вернется въ адъ, сказать онъ можетъ смѣло
                       Бѣсовскимъ полчищамъ: "Нѣтъ, никогда
                       Ничьей души не обрѣсти мнѣ легче
                       Души британца этого!" Отнынѣ
                       Ты лучшее изъ чувствъ на свѣтѣ -- вѣру
                       Въ людей -- сомнѣнья ядамъ отравилъ!
                       Вѣдь, если кто казался неподкупнымъ --
                       Такъ это ты; ученымъ, мудрымъ -- ты;
                       Кто родомъ благороденъ былъ -- все ты-же;
                       Казался набожнымъ и кроткимъ -- ты!
                       Теперь пусть кажется кто хочетъ скромнымъ,
                       Свободнымъ отъ страстей и твердымъ духомъ,
                       Владыкою своихъ влеченій плотскихъ,
                       Украшеннымъ смиренья ореоломъ,
                       Въ сужденіяхъ разумно-осторожнымъ,
                       И взвѣшивающимъ свой каждый шагъ,--
                       Что изъ того? И ты такимъ казался,
                       Безъ пятнышка единаго! Набросилъ
                       Ты подозрѣнья тѣнь своей измѣной
                       На лучшихъ изъ людей. Готовъ заплакать
                       Я надъ тобою, Скрупъ. Твое паденье
                       Мнѣ кажется вторымъ грѣхопаденьемъ.--
                       Виновность ихъ доказана. Возьмите
                       Подъ стражу ихъ, къ отвѣту предъ закономъ,
                       И да проститъ имъ Богъ ихъ тяжкій грѣхъ!
  
   Эксетеръ. Я арестую тебя за государственную измѣну, Ричардъ, графъ Кэмбриджскій!
   Я арестую тебя за государственную измѣну, Генрихъ, лордъ Скрупъ Мершэмъ!
   Я арестую тебя за государственную измѣну, Томасъ Грей, рыцарь Нортомберлэндскій!
  
                                           Лордъ Скрупъ.
  
                       Богъ справедливъ, раскрывъ измѣну нашу,
                       И смерть не такъ меня страшитъ, какъ грѣхъ;
                       Его простить мнѣ, государь, молю я,
                       Хоть и пойду я за него на казнь.
  
                                           Графъ Кэмбриджскій.
  
                       Не золото французское прельстило
                       Меня, но допустилъ его я дать
                       Толчокъ намѣреньямъ моимъ, и слава
                       Всевышнему, что Онъ имъ помѣшалъ!
                       Лишь это скорбный духъ мой утѣшаетъ.
                       Господь мнѣ да проститъ, и вы простите!
  
                                           Сэръ Грей.
  
                       Изъ вѣрноподданныхъ никто живѣй
                       Обрадованъ раскрытіемъ измѣны
                       Не можетъ быть, чѣмъ я теперь, когда
                       Нашъ замыселъ разрушенъ. И не тѣлу,
                       Лишь своему грѣху прошу прощенья!
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Господь васъ да проститъ. Теперь услышьте
                       Свой приговоръ. Съ врагомъ исконнымъ нашимъ
                       Стакнулись вы и насъ убить хотѣли,
                       Подкупленные золотомъ его.
                       Вы государя своего рѣшились
                       Предательски убить, а принцевъ, лордовъ
                       Въ покорныхъ слугъ французскихъ обратить,
                       Народъ отдать подъ иго чужеземцевъ,
                       И всю страну обречь на разоренье.
                       Мы лично за себя вамъ мстить не будемъ,
                       Но долгъ велитъ намъ государства благо
                       Оберегать; ему грозили вы,
                       И требуютъ законы государства
                       Къ отвѣту васъ. Ступайте же на казнь,
                       Несчастные заблудшіе! Да приметъ
                       Господь раскаянье въ грѣхахъ отъ васъ
                       И укрѣпитъ васъ въ горькій смерти часъ!
                       Ведите ихъ!

(Заговорщиковъ уводятъ).

                                           Во Францію теперь!
                       И вы стяжаете, милорды, славу
                       Такую же, какъ мы, походомъ этимъ.
                       Не сомнѣваемся въ успѣхѣ мы:
                       Господь уже явилъ свою намъ милость,
                       Разоблачивъ опасную измѣну,
                       Подстерегавшую нашъ первый шагъ;
                       Такъ нѣтъ сомнѣнія, Онъ всѣ преграды
                       И на пути дальнѣйшемъ устранитъ.
                       Итакъ, впередъ, соратники! Поручимъ
                       Десницѣ Божіей всѣ наши силы,
                       И медлить болѣ незачѣмъ. Пора
                       На корабли! Кровавый стягъ взвился!
                       Моею будетъ Франціи корона,
                       Иль пусть лишусь и въ Англіи я трона!

(Уходятъ).

  

ЯВЛЕНІЕ III.

Лондонъ. Передъ таверной "Кабанья голова" въ Истчипѣ.

Входятъ Пистоль, Квикли, Нимъ, Бардольфъ и мальчикъ.

   Квикли. Милый муженекъ, позволь мнѣ проводить тебя до Стэнса.
  
                                           Пистоль.
  
                       Нѣтъ, безъ того героя сердце стынетъ!
                       Пріободрись, мой Бардольфъ! Духъ хвастливый
                       Пришпорь, Капралъ! Ты, мальчикъ, ощетинься,
                       Какъ истинный храбрецъ! Скончался Фальстафъ,
                       И намъ въ удѣлъ остались только вопли!
  
   Бардольфъ. Ахъ, будь я съ нимъ, гдѣ бы онъ ни былъ, въ раю или въ аду!
   Квикли. Нѣтъ, ужъ онъ никакъ не въ аду, а вѣрно въ лонѣ Артуровомъ, если только кому попасть въ лоно Артурово. И такой ему вышелъ хорошій конецъ; отошелъ тихохонько, какъ новорожденный младенецъ; какъ разъ между двѣнадцатью и часомъ, между приливомъ и отливомъ. Я какъ увидала, что онъ началъ обдергивать простыни, играть цвѣтами и улыбаться на концы своихъ пальцевъ, такъ и рѣшила: ну, теперь конецъ. И носъ у него такъ завострился-завострился, какъ перышко, и онъ все что-то бредилъ о зеленыхъ лугахъ. "Ну, какъ вы, сэръ Джонъ?-- спрашиваю.-- Подбодритесь-ка!" А онъ какъ закричитъ: "Господи, Господи, Господи!" раза три или четыре. Я было стала утѣшать его; говорю, что незачѣмъ ему еще себя такими мыслями разстраивать. Потомъ онъ попросилъ меня хорошенько закутать ему ноги; я сунула руку въ постель и пощупала ему ноги -- холоднешенькія, и колѣни пощупала -- холоднешенькія, и выше пощупала -- все какъ ледъ.
   Нимъ. Говорятъ, онъ кричалъ что-то насчетъ вина.
   Квикли. Да, да, какъ-же.
   Бардольфъ. И насчетъ женщинъ.
   Квикли. Вотъ ужъ нѣтъ.
   Мальчикъ. Да, да! И еще сказалъ, что онѣ дьяволы въ тѣлесномъ видѣ.
   Квикли. Да ужъ все тѣлесное ему противно было.
   Мальчикъ. А разъ онъ сказалъ, что по милости женщинъ попадетъ къ дьяволу въ когти.
   Квикли. Ну-да! онъ таки добирался до женщинъ; только вѣдь, это онъ уже въ ревматизмѣ былъ и бредилъ вавилонской блудницей.
   Мальчикъ. А помните, какъ онъ увидалъ на носу у Бардольфа блоху и сказалъ, что это черная душа въ адскомъ огнѣ.
   Бардольфъ. Да, да; теперь ужъ конецъ топливу, что поддерживало этотъ огонь; и онъ -- все, что я нажилъ на службѣ у сэра Фальстафа.
   Нимъ. Ну, что-жъ, попремъ, что ли? Король, небось, ужъ уѣхалъ изъ Соутгэмптона.
  
                                           Пистоль.
  
                       Идемъ!-- Любовь моя, подставь мнѣ губки!
                       Да береги мое добро! Съ умомъ
                       Распоряжайся всѣмъ. Возьми девизомъ:
                       "Плати и пей!" А въ долгъ -- ни-ни! Всѣ клятвы --
                       Труха, а честныя слова всѣ -- вафли!
                       "Держи карманъ!" -- надежнѣйшій изъ псовъ.
                       Совѣтникомъ себѣ возьми "caveto".
                       Ну, осуши хрусталь своихъ очей!
                       Идемъ, товарищи! Скорѣй, скорѣе
                       Во Францію! Сосать тамъ, какъ піявки,
                       Мы будемъ кровь!
  
   Мальчикъ. Говорятъ, это нездоровая пища.
  
                                           Пистоль.
  
                       Къ ея устамъ прильни и въ путь-дорогу!
  
   Бардольфъ. Прощай, хозяйка! (Цѣлуетъ ее).
   Нимъ. Я не могу цѣловаться; вотъ въ чемъ штука. Прощай!
  
                                           Пистоль.
  
                       Такъ береги добро! Вотъ мой завѣтъ!
  
   Квикли. Прощай! Адью!

(Всѣ уходятъ).

  

  

ЯВЛЕНІЕ IV.

Франція. Зала во дворцѣ короля французскаго.

(Входитъ король Карлъ съ дофиномъ, герцогомъ Бургундскимъ, коннэтаблемъ и свитой).

                                           Король Карлъ.
  
                       Вся сила Англіи на насъ идетъ,
                       И приложить намъ должно всѣ заботы,
                       Чтобъ ей отпоръ дать исто-королевскій.
                       Вы, принцъ дофинъ, и герцоги Бретонскій,
                       Беррійскій, Орлеанскій и Брабантскій
                       Должны поспѣшно выступить, чтобъ замки
                       Къ защитѣ укрѣпить, снабдивъ людьми
                       И боевыми средствами. Британцы
                       Въ своемъ стремленіи впередъ поспорятъ
                       Съ рѣкой, водоворотомъ уносимой.
                       Такъ надлежитъ теперь принять всѣ мѣры,
                       Которымъ научить насъ можетъ страхъ,
                       Внушаемый недавнимъ столь примѣромъ
                       Вторженья къ намъ соперницы опасной,
                       Пренебрегаемой напрасно нами.
  
                                           Дофинъ.
  
                       Вполнѣ согласенъ я, высокочтимый
                       Родитель мой, что должно намъ къ отпору
                       Врага готовиться. И самый миръ
                       Настолько усыплять страну не долженъ,
                       Чтобъ прекратились въ ней вербовка войскъ,
                       Сооруженье крѣпостей, смотры;
                       Должно, напротивъ, все идти, какъ будто
                       Война близка, хотя бы и ни тучки
                       На горизонтѣ не было. Итакъ,
                       Заняться не мѣшаетъ намъ осмотромъ
                       И исправленіемъ слабѣйшихъ мѣстъ,
                       Но страха ощущать у насъ причины
                       Не болѣе, чѣмъ если бъ мы узнали,
                       Что Англія готова въ плясъ пуститься
                       На Троицу. Съ тѣхъ поръ, какъ перешли
                       Бразды правленья въ Англіи къ такому
                       Безпутному, шальному молодцу,
                       Никто страшиться Англіи не можетъ.
  
                                           Коннэтабль.
  
                       Довольно, принцъ дофинъ! О, какъ жестоко
                       Вы ошибаетесь на счетъ его!
                       Спросите посланныхъ своихъ, узнайте,
                       Какъ принялъ ихъ по королевски онъ,
                       Совѣтниковъ какихъ имѣетъ мудрыхъ,
                       И самъ какъ мудро-сдержанъ онъ въ отвѣтахъ,
                       Но грозенъ какъ въ своихъ рѣшеньяхъ твердыхъ --
                       И согласитесь вы, что поведенье
                       Его въ былые дни -- притворство Брута,
                       Что прикрывалъ онъ умъ безумья маской,
                       Какъ садоводъ навозомъ прикрываетъ
                       Коренья тѣ, которымъ предстоитъ
                       Скорѣй взойти и слаще быть на вкусъ.
  
                                           Дофинъ.
  
                       Оно не такъ, почтенный коннэтабль,
                       Но думать такъ для насъ не безполезно.
                       Готовясь дать отпоръ врагу, не худо
                       Намъ представлять его себѣ сильнѣе,
                       Чѣмъ есть на самомъ дѣлѣ онъ; тогда
                       Размѣры вѣрные и примутъ наши
                       Приготовленія. А если мѣрять
                       Начнемъ мы скудною рукой -- какъ разъ
                       Уподобимся скрягѣ, что, жалѣя
                       Клочка сукна, все платье портитъ.
  
                                           Король Карлъ.
  
                                                               Мы
                       И скажемъ, что силенъ король англійскій,
                       А потому и должно, принцы, намъ
                       Готовиться усиленно къ защитѣ.
                       Онъ родъ ведетъ отъ кровожадныхъ предковъ,
                       Которые не разъ сосали кровь
                       Изъ Франціи и гнали насъ нещадно,
                       Что можетъ подтвердить злосчастный день,
                       Когда произошло столь роковое
                       Для насъ сраженье подъ Кресси, и были
                       Захвачены всѣ наши принцы въ плѣнъ
                       Рукой и чернымъ именемъ Эдварда
                       Уэльскаго, что звался "Чернымъ принцемъ";
                       А на горѣ, самъ мощный, какъ гора,
                       Стоялъ отецъ его, лучами солнца
                       Увѣнчанный, съ улыбкою любуясь
                       Своимъ геройскимъ отпрыскомъ, созданья
                       Природы-матери уничтожавшимъ,
                       Калѣчившимъ ту юную красу.
                       Что съ помощью Господней возростили
                       Французскіе отцы за двадцать лѣтъ.
                       И Генрихъ -- вѣтвь отъ этого-же корня
                       Побѣдоноснаго; такъ намъ и должно
                       Бояться розмаха его судьбы
                       И проявленья силъ его природныхъ.

(Входитъ гонецъ).

  
                                           Гонецъ.
  
                       Отъ короля англійскаго послы
                       Къ вамъ, государь!
  
                                           Король Карлъ.
  
                                           Мы ихъ немедля примемъ.
                       Введите ихъ сюда.

(Гонецъ и нѣкоторые изъ придворныхъ уходятъ).

                                           Имѣемъ дѣло
                       Съ охотникомъ горячимъ мы, какъ видно;
                       Собакъ по слѣду быстро гонитъ онъ.
  
                                           Дофинъ.
  
                       Лишь обернитесь къ нимъ лицомъ, и -- станутъ.
                       Тѣмъ громче лай трусливыхъ псовъ бываетъ,
                       Чѣмъ дальше впереди бѣжитъ отъ нихъ
                       Преслѣдуемый ими врагъ. Съ послами
                       Не тратьте словъ, отецъ, но дайте имъ
                       Понять, какой страны и государства
                       Являетесь главой. Грѣхъ меньшій гордость,
                       Мой государь, чѣмъ самоуниженье.

(Придворные возвращаются съ герцогомъ Эксетеромъ и его свитой).

  
                                           Король Карлъ.
  
                       Отъ брата нашего и короля
                       Англійскаго послами къ намъ явились?
  
                                           Эксетеръ.
  
                       Да, государь, и вамъ такой привѣтъ
                       Онъ шлетъ: во имя Господа сложите
                       Съ себя вѣнецъ, который волей неба,
                       Законами природы и по праву
                       Народному принадлежитъ ему
                       Съ потомками его, то есть корону
                       Французскую, а также откажитесь
                       Отъ всѣхъ обширныхъ титуловъ и правъ,
                       Которые закрѣплены за нею
                       Обычаемъ и времененъ. И дабы
                       Васъ убѣдить, что онъ не выступаетъ
                       Съ неправильнымъ иль ложнымъ притязаньемъ,
                       Основаннымъ на лоскуткѣ, истлѣвшемъ
                       Отъ давности, источенномъ червями,
                       Имъ изъ пыли забвенья извлеченномъ --
                       Вамъ родословную свою онъ шлетъ.

(Подаетъ королю бумагу).

                       Въ ней имя каждое свидѣтель вѣрный;
                       Ее прочесть король мой проситъ васъ
                       И, если изъ нея вы убѣдитесь,
                       Что онъ прямой потомокъ и наслѣдникъ
                       Славнѣйшаго въ ряду великихъ предковъ,
                       Эдварда Третьяго,-- сложить съ себя
                       Неправильно захваченные вами,
                       Въ ущербъ ему, законному владѣльцу,
                       Вѣнецъ и санъ.
  
                                           Король Карлъ.
  
                                           А если нѣтъ,-- что будетъ?
  
                                           Эксетеръ.
  
                       Польется кровь, и васъ къ тому принудятъ.
                       Хоть въ сердцѣ свой вѣнецъ вы схороните,
                       Его добудетъ онъ, какъ новый Зевсъ,
                       Обрушившись на васъ въ хаосѣ бури,
                       Неся съ собою молніи и громъ;
                       Гдѣ взять нельзя добромъ, возьметъ онъ силой.
                       Вотъ почему и заклинаетъ онъ
                       Васъ милосердіемъ Господнимъ -- лучше
                       Корону уступить по доброй волѣ,
                       Изъ жалости къ несчастнымъ, для которыхъ
                       Разверзтъ уже войны голодный зѣвъ.
                       Не то на васъ однихъ онъ возлагаетъ
                       Отвѣтственность за слезы вдовъ, за вопли
                       Сиротъ, за стоны брошенныхъ невѣстъ,
                       За смерть отцовъ, мужей и нарѣченныхъ,
                       Которыхъ унесетъ война.-- Вотъ все,
                       Чего онъ требуетъ, чѣмъ угрожаетъ
                       И съ чѣмъ послалъ насъ къ вамъ, мой государь.
                       А если здѣсь дофина я найду
                       Я передамъ ему привѣтъ особый.
  
                                           Король Карлъ.
  
                       Что насъ касается -- обсудимъ дѣло
                       И окончательный отвѣтъ вамъ завтра
                       Для брата нашего дадимъ.
  
                                           Дофинъ.
  
                                                     А что
                       Касается дофина -- онъ предъ вами.
                       Что шлютъ ему изъ Англіи?
  
                                           Эксетеръ.
  
                                                     Глумленье,
                       Презрѣнье, ненависть и вызовъ -- все,
                       Что послано быть можетъ безъ ущерба
                       Величію пославшаго и что
                       Находитъ онъ достойнымъ васъ. Еще же
                       Велѣлъ онъ вамъ сказать: коль несмирится
                       Родитель вашъ и требованій всѣхъ
                       Его не выполнитъ, онъ съ вами счеты
                       Сведетъ за дерзкую насмѣшку такъ,
                       Что горы, долы Франціи застонутъ,--
                       Насмѣшка та въ нихъ отзовется эхомъ
                       Громовыхъ залповъ войскъ его.
  
                                           Дофинъ.
  
                                                     Отвѣчу,
                       Что если мой отецъ и сдастся, то
                       Мнѣ вопреки; я одного желаю --
                       Сразиться съ Англіей; вотъ для чего
                       Я и отправилъ Генриху въ подарокъ,
                       Какъ подходящій даръ его безпутству
                       И юности, парижскіе мячи.
  
                                           Эксетеръ.
  
                       Поторопитесь, чтобъ король самъ лично
                       Сюда явиться не успѣлъ съ вопросомъ:
                       Что медлимъ мы? Вѣдь, онъ уже вступилъ
                       Въ предѣлы Франціи.
  
                                           Король Карлъ.
  
                                           Мы не замедлимъ
                       Вамъ дать отвѣтъ и съ миромъ отпустить.
                       Лишь ночь себѣ дадимъ мы -- срокъ ничтожный,
                       Чтобы рѣшить серьезный столь вопросъ.

(Всѣ уходятъ).

  
                                           Эксетеръ.
  
                       За то и задрожитъ вашъ Лувръ парижскій,
                       Будь онъ хоть первый дворъ во всей Европѣ.
                       Повѣрьте мнѣ, найдете вы, подобно
                       Намъ, подданнымъ его и приближеннымъ,
                       Большую разницу между его
                       Незрѣлымъ, малообѣщавшимъ прошлымъ
                       И короля достойнымъ настоящимъ.
                       По гранамъ взвѣшиваетъ время онъ;
                       Васъ убѣдятъ въ томъ пораженья ваши,
                       Когда у васъ побудетъ онъ подольше.
  
                                           Король Карлъ.
  
                       Рѣшительный отвѣть дадимъ вамъ завтра.
  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

  
                                           Хоръ (входитъ).
  
                       Пусть на крылахъ воображенья сцена
                       Летитъ съ такой же быстротой, какъ мысль.
                       А вы себѣ представьте, что предъ вами
                       Король, во всеоружіи доспѣховъ,
                       Со всею арміей своей садится
                       Въ Соутгэмптонѣ на суда, и, вѣя
                       Своими флагами, тотъ гордый флотъ
                       Ликъ Феба юнаго затмилъ. Отдайтесь
                       Игрѣ фантазіи, чтобъ передъ вами
                       Забѣгали матросы по снастямъ,
                       И дудки свистъ послышался, вносящій
                       Порядокъ въ суету и шумъ; отъ вѣтра,
                       Подползшаго змѣею-невидимкой,
                       Надулись паруса, и отплылъ флотъ,
                       Поверхность моря бороздя боками,
                       И волнъ хребты встрѣчая мощной грудью.
                       Представьте, будто вы на берегу
                       И смотрите на плавающій городъ,
                       Качающійся на волнахъ -- таковъ
                       Англійскій флотъ, стремящійся къ Гарфлёру.
                       За нимъ, за нимъ! Цѣпляйтесь вашей мыслью
                       За руль, имъ правящій, забывъ пока
                       Объ Англіи съ ея затишьемъ мертвымъ,
                       Оберегаемой лишь стариками,
                       Старухами, да малыми дѣтьми,--
                       Лишь тѣми, чьи уже изсякли силы
                       Иль зрѣлости далеко не достигли.
                       Вѣдь, кто-жъ изъ тѣхъ, на чьихъ губахъ пробился
                       Хоть первый пухъ, не потянулся вслѣдъ
                       Столь избранному воинству?-- Пришпорьте
                       Фантазію свою, себѣ представьте
                       Осаду города: зіяютъ жерла
                       Орудій грозныя вокругъ Гарфлёра;
                       А вотъ посольство къ Генриху шлетъ Карлъ,
                       Сулитъ въ невѣсты дочь Екатерину,
                       Въ приданое-жъ два герцогства поплоше.
                       Но Генриху-ль на это согласиться?
                       Пушкарь къ орудію фитиль подноситъ

(громъ орудій)

                       И -- грянулъ разрушенья громъ.-- Итакъ,
                       Пусть намъ поможетъ ваша мысль живая,
                       Игрой своею нашу дополняя!

(Уходитъ).

  

ЯВЛЕНІЕ I.

  

Передъ Гарфлёромъ.

Громъ орудій. Входитъ король Генрихъ съ Эксетеромъ, Бедфордомъ, Глостеромъ и воинами, которые несутъ штурмовыя лѣстницы.

                                           Король Генрихъ.
  
                       Друзья, впередъ! Еще одна попытка!
                       Пробьемся сквозь проломъ, хотябъ пришлось
                       Намъ валъ изъ труповъ англичанъ воздвигнуть
                       До гребня стѣнъ!-- Ничто такъ въ пору мира
                       Людей не краситъ, какъ смиренья духъ,
                       Любви и кротости. Но чуть засвищетъ
                       Грозы военной вихрь у васъ въ ушахъ,
                       Повадки тигра лютаго усвойте;
                       Пусть будетъ напряженъ въ васъ каждый мускулъ;
                       Клокочетъ кровь; природное незлобье
                       Личину ярости надѣнетъ; грозно
                       Сверкаютъ пусть глаза изъ орбитъ, какъ
                       Изъ люковъ жерла огненныя пушекъ:
                       Пускай нависнутъ брови, словно скалы
                       Надъ дикою пучиной, ихъ подмывшей;
                       Скрежещутъ зубы; вздрагиваютъ ноздри;
                       Займется духъ отъ напряженья силъ!--
                       Впередъ, дворяне, отпрыски тѣхъ славныхъ,
                       Испытанныхъ въ сраженіяхъ мужей,
                       Которые, подобно Александру,
                       Сражались отъ зари и до зари
                       И мечъ въ ножны не прятали, пока лишь
                       Имѣлся поводъ для борьбы. Позора
                       На вашихъ матерей не навлеките,
                       Но докажите, что и впрямь отцы
                       Вамъ тѣ, кого зовете вы отцами!
                       Достойнымъ образцомъ служите низшимъ
                       И доблестямъ военнымъ ихъ учите!--
                       А вы, простые воины! И васъ
                       Вскормила Англія, такъ покажите
                       Намъ, какъ сильна родимая земля,
                       И докажите всѣмъ, что воспитала
                       Она сыновъ достойныхъ въ васъ. Я вѣрю,
                       Среди васъ нѣтъ столь низкихъ по рожденью,
                       Иль званіемъ ничтожныхъ, въ чьихъ-бы взорахъ
                       Теперь огонь не вспыхнулъ благородный.
                       Я вижу васъ стоящими въ рядахъ,
                       Какъ гончія на сворахъ, напряженно
                       Сигнала ждущія. Дичь поднята --
                       Влеченью храбрости своей отдайтесь!
                       Впередъ! На штурмъ! Кричите: "Богъ за Гарри,
                       За Англію! Святой Георгъ на помощь!"

(Уходятъ. Бряцанье доспѣховъ и гулъ орудій).

  

ЯВЛЕНІЕ II.

Тамъ-же.

Время отъ времени проходятъ воины; затѣмъ входятъ Нимъ, Бардольфъ, Пистоль и мальчикъ.

   Бардольфъ. Впередъ, впередъ, впередъ! Къ пролому! Къ пролому!
   Нимъ. Нѣтъ, слушайте, капралъ! Постойте! Больно ужъ жарятъ, а у меня, вѣдь, нѣтъ въ запасѣ другой жизни на смѣну. Больно ужъ жаркая исторія. Плохія пѣсни,-- вотъ оно что!
  
                                           Пистоль.
  
                       Тутъ цѣлый хоръ; исторій пропасть; жарятъ
                       Со всѣхъ сторонъ; рабы Господни гибнутъ.
                                 Но мечъ и щитъ --
                                 Кровавый видъ --
                                 Добудутъ славу намъ!
  
   Мальчикъ. Ахъ, сидѣть бы теперь въ кабачкѣ въ Лондонѣ! Всю свою славу отдалъ бы за кружку пива да безопасность.
  
                                           Пистоль.
  
                       Когда-бъ лишь захотѣть,
                       Чтобъ въ Лондонъ улетѣть --
                       И я-бъ порхнулъ туда!
  
                                           Mальчикъ.
  
                       Вотъ это вѣрно,
                       Нелицемѣрно,
                       Какъ пѣнье птицъ въ вѣтвяхъ.

(Входитъ Флюелленъ).

  
   Флюелленъ. Ахъ, вы зопаки! На проломъ! Впередъ! Бездѣльники! Вы не шелаете? (Гонитъ ихъ).
  
                                           Пистоль.
  
                       О, пощади, великій предводитель,
                       Ничтожныхъ смертныхъ! Побори свой гнѣвъ!
                       Преодолѣй свой гнѣвъ, геройскій мужъ!
                       Умѣрь свой гнѣвъ, великій вождь! Пощады,
                       Великодушный, добрый, славный, милый!
  
   Нимъ. Славная исторія!-- Ваша честь           влопалась въ скверную исторію!

(Нимъ, Пистоль и Бардольфъ уходятъ; Флюелленъ за ними).

  
   Мальчикъ. Какъ я ни зеленъ, а pacкусилъ эту тройку хвастуновъ.-- Я одинъ угождаю имъ всѣмъ троимъ, а вотъ они такъ всѣ трое не угодили бы мнѣ одному; изъ такихъ трехъ бездѣльниковъ не выкроишь и одного молодца. У Бардольфа сердце куриное, а носъ орлиный, ну онъ и нюхаетъ порохъ, а драться не смѣетъ. У Пистоля языкъ острый, а мечъ тупой, вотъ онъ и работаетъ языкомъ, а меча не трогаетъ. Нимъ слыхалъ, что молчаливый -- храбрѣйшій, и воздерживается даже отъ Отче Нашъ, чтобы не прослыть трусомъ; а только, если онъ и мало говоритъ худого, такъ немного и дѣлаетъ хорошаго; никому въ жизни еще не раскроилъ башки, кромѣ себя самого, -- объ косякъ, въ пьяномъ видѣ. Воруютъ и тащатъ они все, что подъ руку попадется, и говорятъ, что это военная добыча.-- Бардольфъ разъ стянулъ футляръ отъ лютни и тащилъ его цѣлыхъ двѣнадцать лье, чтобы продать за три полупенса. Нимъ и Бардольфъ даже побратались, чтобы воровать сообща, и въ Калэ стащили грѣлку съ углями. Сейчасъ видно, что теплые ребята! Они и меня не прочь бы пріохотить хозяйничать въ чужихъ карманахъ, да это не по мнѣ. Перекладывать изъ чужого кармана въ свой, по моему, значитъ обкрадывать собственную честь. Нѣтъ, надо мнѣ поискать другой службы; мой желудокъ не перевариваетъ ихъ гнусностей; стошнитъ.

(Уходитъ).

  

Флюелленъ возвращается; ему на встрѣчу Гоуеръ.

  
   Гоуеръ. Капитанъ Флюелленъ! Поспѣшите къ подкопу, Герцогъ Глостеръ желаетъ поговорить съ вами.
   Флюелленъ. Къ подкопу? Скашите герцогу, худо идти къ подкопу; онъ, снаете, веденъ пезъ правилъ, не довольно глюпоко; непріятель, понимаете, -- и скашите это герцогу,-- салошилъ контромину на четыре ярда глупше. Господи Іисусе! Право, я думаю, онъ всорветъ насъ всѣхъ на восдухъ, ешели не пудетъ дано лючшихъ распоряшеній.
   Гоуеръ. Осаду ведетъ герцогъ Глостеръ, а онъ во всемъ слушается одного ирландца, по моему, весьма храбраго человѣка.
   Флюелленъ. Капитэнъ Макъ-Моррисъ, да?
   Гоуеръ. Да, да.
   Флюелленъ. Господи Іисусе! Это первій озелъ въ мірѣ Пошьемъ! Я докашу ему это прямо въ лицо. Онъ змыслитъ военное искусство, осопенно римское военное искусство, не польше щенка.

(Входятъ Макъ-Моррисъ и Джэми).

   Гоуеръ. А, вотъ онъ самъ и съ нимъ шотландскій капитанъ Джэми.
   Флюелленъ. Капитэнъ Дшэми храбрій воинъ это такъ, и имѣетъ поснанія въ древнемъ военномъ искусствѣ, насколько я понимаю его диспосиціи. Онъ мошетъ стоять на своихъ аргументахъ не хуше любого воина -- на счетъ древняго военнаго искусства.
   Джэми. Здорово, капитанъ Флюелленъ!
   Флюелленъ. Господи васъ плагослови, допрѣйшій капитэнъ Дшэми!
   Гоуеръ. Ну, что-же капитанъ Макъ-Моррисъ? Подкопъ оставленъ? Солдаты бросили работы?
   Макъ-Моррисъ. Ахъ, Іезусъ! Худо, очень худо! Работы брошэны, трубятъ къ ретирадѣ. Клянусь моей рукой и душой отца моего, работы велись сквэрно и брошэны. Не то я взорвалъ бы городъ заразъ. Охъ, худо дѣло, худо! Вотъ вамъ рука моя -- худо!
   Флюелленъ. Капитэнъ Макъ-Моррисъ, я пуду прозить васъ удостоить меня имѣть со мною маленькій диспутъ касательно военнаго искусства, римскаго военнаго искусства, въ видѣ аргумэнтаціии друшеской песѣды, частію, дапы я могъ укрѣпить свое мнѣніе, частію дапы укрѣпить мои всгляды касательно военной диссиплины. Вотъ мой пунктъ.
   Джэми. Вотъ добре! И я васъ послухаю, да съ позволенья и самъ вверну словечко при случаѣ, ей Богу!
   Макъ-Моррисъ. Не мѣсто и не часъ для диспутовъ! День такой жаркій, дѣло жаркое, король и герцоги кипятъ! Не мѣсто и не часъ! Сейчасъ штурмъ, трубы призываютъ до бреши, а мы тутъ раздобариваемъ. Іезусъ! Стыдъ, срамъ! Срамъ стоять безъ дѣла! Вотъ моя рука -- с рячьте вашъ мечъ.
   Нимъ (вкладывая мечъ). Счастье твое, что ты не попался мнѣ solus.
   Пистоль. А, solus, подлый песъ? Такъ я вобью
             Тебѣ обратно въ глотку этотъ solus!
             Пусть влѣзетъ онъ тебѣ въ глаза, въ кишки,
             Въ поганый ротъ, во всѣ мѣста! Пусть solus
             Пробьетъ тебя насквозь! Курокъ Пистоля
             Взведенъ давно, и выстрѣлъ грянетъ мигомъ.
   Нимъ. Не шуми, не шуми -- вѣдь я не дьяволъ: отъ меня не отчураешься. Знай только, что меня разбираетъ страшная окота тебя поколотить, и если ты зазнаешься, я проткну тебя насквозь, -- говоря проще -- пощекочу немного. Вотъ въ чемъ штука.
   Пистоль. А, такъ тебѣ неймется?-- издыхай же!
             Твой гробъ готовъ, и смерть зіяетъ пастью.

(Пистоль и Нимъ обнажаютъ мечи).

   Бэрдольфъ. Эй, вы, послушайте!-- клянусь честью солдата, я всажу мечъ въ перваго, кто полѣзетъ на драку.

(Вынимаетъ мечъ).

   Пистоль (вкладывая мечъ въ ножны).
             Отлично сказано!-- мой пылъ проходитъ.
             Дай лапу мнѣ переднюю свою!
             Дай лапу мнѣ:-- твой духъ могучъ и грозенъ!
   Нимъ (вкладывая мечъ въ ножны). Рано или поздно, я все-таки перерѣжу тебѣ горло,-- вотъ въ чемъ штука!
   Пистоль. Ага,-- coupe gorge! Такъ вынимай, собака,
             Опять свой мечъ! Ты захотѣлъ, небось,
             Добраться до моей жены? Въ больницу
             Ступай, подлецъ,-- тамъ выбери изъ смрадной
             Бадьи разврата гнусную волчицу
             Крессидиной породы, Долъ Тиршитъ 13)!
             На ней женись! А я тебѣ скажу,
             Что quondam Куикли есть, была и будетъ
             Моей женой навѣкъ! Довольно, pauca!

(Входитъ мальчикъ Фальстафа).

   Мальчикъ. Хозяинъ Пистоль и вы, хозяйка,-- идите скорѣй къ моему господину. Онъ очень боленъ и хочеть лечь въ постель. Добрый Бэрдольфъ, хоть бы ты сунулъ ему свой носъ подъ одѣяло вмѣсто грѣлки. Право, онъ захворалъ не на шутку.
   Бэрдольфъ. Провались ты, молокососъ.
   Куикли. Ну, это значитъ, что на-дняхъ онъ будетъ пуддингомъ для воронъ. Король надорвалъ ему сердце. Приходи поскорѣй, милый муженекъ. (Мальчикъ и Куикли уходятъ).
   Бэрдольфъ. Ну, что жъ, помирить васъ? Вѣдь мы должны отправиться вмѣстѣ во Францію. Что за чертовщина въ самомъ дѣлѣ! Неужели у васъ ножи только для того, чтобъ рѣзать другъ другу горла?
   Пистоль. Бушуй, огонь, и войте злобно, бѣсы!
   Нимъ. Заплатишь ты мнѣ восемь шиллинговъ, что пробилъ объ закладъ?
   Пистоль. Платятъ одни подлецы.
   Нимъ. Ну, тамъ кто бы ни платилъ, а я хочу ихъ получить, вотъ въ чемъ штука.
   Пистоль. Пусть рѣшить храбрость! Обнажай мечъ.

(Пистоль и Нимъ обнажаютъ мечи).

   Бэрдольфъ. Ей-Богу, я убью перваго, кто начнетъ драку, клянусь этимъ мечомъ!
   Пистоль. Пусть будетъ такъ:-- божба и мечъ священны!
   Бэрдольфъ. Если вы согласны помириться, такъ миритесь теперь же; а если нѣтъ, то оба наживете врага во мнѣ. Прячьте же ваши мечи.
   Нимъ. Получу я восемь шиллинговъ, что ты пробилъ мнѣ объ закладъ?
   Пистоль. Получишь цѣлый нобль; а сверхъ того,
             Я напою тебя къ тому въ придачу.
             Теперь же міръ навѣкъ! Пускай Пистоль
             Живетъ любовью Нима, Нимъ -- Пистоля 14).
             Я буду маркитантомъ вѣдь при войскѣ,
             Такъ будетъ чѣмъ платить. Давай же лапу.
   Нимъ. Такъ ты мнѣ заплатишь мой нобль?
   Пистоль. Честнѣйшимъ образомъ, изъ королевской казны.
   Нимъ. А мнѣ только этого и надо.

(Входитъ мистриссъ Куикли).

   Куикли. Ахъ, если вы рождены женщинами -- идите къ сэру Джону! Бѣдняжку трясетъ такая лихорадка, что жалость смотрѣть. Бѣгите скорѣй, голубчики!
   Нимъ. Король сыгралъ съ нимъ дурную штуку!-- вотъ штука въ чемъ!
   Пистоль. Ты молвилъ правду: сердце въ немъ разбито
             И сломано.
   Нимъ. Король добрый человѣкъ; но что дѣлать,-- и у него есть свои недостатки и прихоти.
   Пистоль. По Фальстафѣ мы будемъ плакать всѣ,
             Какъ воютъ по своей ягнята маткѣ! (Уходятъ),
   

СЦЕНА 2-я.

Соутгэмптонъ. Зала совѣта.

(Входятъ Эксетеръ, Бэдфордъ и Вестморландъ).

   Бэдфордъ. Король ужъ слишкомъ довѣряетъ этимъ
             Измѣнникамъ.
   Эксетеръ.                     Ихъ арестуютъ скоро.
   Вестморландъ. Они ведутъ себя съ такою льстивой
             Покорностью, какъ будто бы у всѣхъ
             Была въ груди одна святая вѣрность.
   Бэдфордъ. Король узналъ ихъ замыслъ изъ такого
             Истопника, какой имъ и не снился.
   Эксетеръ. Я не могу понять, какъ человѣкъ,
             Обласканный монархомъ до того,
             Что даже удостоивался чести
             Съ нимъ спать въ одной постели 15), продаетъ
             Его теперь за вражескія деньги.

(Трубы. Входятъ король Генрихъ, Скрупъ, Кэмбриджъ, Грей, лорды и свита).

   Король. Попутный вѣтеръ дуетъ, и мы тотчасъ
             Взойдемъ на корабли. Скажите, Кэмбриджъ,
             И вы, лордъ Скрупъ, и вы, любезный рыцарь,--
             Удастся ль намъ, но вашему сужденью,
             Пробиться съ нашимъ войскомъ чрезъ оплотъ
             Французскихъ силъ? Достигнемъ ли мы цѣли,
             Съ какой собрались здѣсь?
   Скрупъ.                                         О, безъ сомнѣнья,
             Великій государь;-- пустъ только всѣ
             Исполнятъ честно долгъ.
   Король.                                         О, въ этомъ я
             Не думалъ сомнѣваться! Я увѣренъ,
             Что изо всѣхъ, кто ѣдетъ въ путь, едва ли
             Отыщется одинъ, кто бъ не сливался
             Своимъ желаньемъ съ нашимъ; а равно
             Не думаю оставить за собой
             Ни одного, кто бъ не былъ радъ всѣмъ сердцемъ
             Напутствовать насъ добрымъ пожеланьемъ.
   Кэмбриджъ. Мы никогда не видѣли монарха,
             Котораго бъ боялись и любили,
             Какъ любятъ васъ. Я убѣжденъ, что нѣтъ
             Въ толпѣ всѣхъ вашихъ подданныхъ такого,
             Который бы ропталъ на что-нибудь
             Подъ сѣнью вашей благостной державы.
   Грей. Мы видимъ, что и тѣ, кто почитались
             Врагами при покойномъ государѣ,
             Вамъ отдали сердца, смѣнивъ въ себѣ
             На сладкій медъ, что было прежде желчью.
   Король. Намъ надобно тѣмъ болѣе стараться
             Быть благодарными, и я готовъ
             Скорѣй забыть о собственныхъ заслугахъ,
             Чѣмъ допустить, чтобъ доблесть или трудъ
             Остались безъ награды, сообразно
             Тому, что заслужили.
   Скрупъ.                               Трудъ тогда
             Найдетъ стальныя мышцы, и надежда
             Не перестанетъ вѣчно вдохновлять
             Трудящихся на пользу государя.
   Король. Я самъ того же мнѣнья.
             (Эксетеру). Добрый дядя,
             Пусть выпустятъ на волю человѣка,
             Который взятъ вчера за дерзкій отзывъ
             О королѣ Мнѣ кажется, онъ былъ
             Тогда въ нетрезвомъ видѣ и теперь
             Навѣрное опомнился. Пускай же
             Его освободятъ.
   Скрупъ.                     Такая милость
             Приноситъ только вредъ. Нѣтъ, государь!
             Пусть будетъ онъ наказанъ для примѣра,
             Чтобы пресѣчь подобные проступки.
   Король. О, будемъ милосерды!
   Кэмбриджъ.                               Милость можетъ
             Выказывать себя и въ наказаньи.
   Грей. Довольно будетъ, если вы ему
             Дадите право жизни, наказавъ
             Строжайшимъ образомъ.
   Король.                                         О, лорды, ваша
             Любовь ко мнѣ доходитъ до излишка
             И дѣлаетъ жестокими къ бѣднягѣ,
             Свершившему проступокъ. Если мы
             Начнемъ карать бездѣлки, то какое жъ
             Придумать наказанье за измѣну,
             Задуманную твердо и совсѣмъ
             Готовую свершиться 16)? Нѣтъ,-- пускай
             Бѣднякъ получитъ волю вопреки
             Вамъ всѣмъ троимъ, хотя вы и хотите,
             Согрѣтые любовью къ королю,
             Чтобъ онъ понесъ взысканье. Перейдемте
             Теперь къ дѣламъ. Кому я обѣщалъ
             Довѣрить полномочье?
   Кэмбриджъ.                               Мнѣ, милордъ:--
             Вы сами приказали мнѣ напомнить
             Объ этомъ вамъ.
   Скрупъ.                               И мнѣ, мой повелитель.
   Грей. И мнѣ, милордъ.
   Король.                     Вотъ ваше, Ричардъ Кэмбриджъ;
             Вотъ ваше, Мэшэмъ Скрупъ; а вотъ и ваше,
             Сэръ Грей Нортумберландскій. Прочитайте
             Ихъ про себя, чтобы узнать, какъ цѣнимъ
             Мы васъ по вашимъ доблестямъ.-- Сегодня,
             Достойные милорды Вестморландъ
             И Эксетеръ, мы думаемъ взойти
             На корабли.-- Что это значитъ лорды?
             Что вы прочли? Взгляните,-- лица ихъ
             Блѣднѣе, чѣмъ бумага! Что могло
             Смутить васъ такъ внезапно до потери
             Всей крови на щекахъ?
   Кэмбриджъ.                     Я сознаюсь
             Въ своей винѣ и умоляю только
             О милости!
   Скрупъ и Грей. И мы о томъ же самомъ.
   Король. Вы сами постарались въ насъ убить
             Зачатки милосердья 17). Изъ стыда
             Не слѣдовало бъ вамъ и заикаться
             О немъ такъ дерзко. Ваши же слова
             Направлены на васъ, какъ злые псы,
             Кусающіе собственныхъ господъ!--
             Вглядитесь, лорды, въ этихъ трехъ презрѣнныхъ
             Чудовищъ Англіи! Вотъ это -- Кэмбриджъ!
             Вы знаете, съ какой любовью мы
             Старались одарять его по сану
             И доблестямъ. И этотъ человѣкъ
             За горсть ничтожныхъ кронъ пошелъ на сдѣлку
             Съ французами, чтобъ умертвить монарха
             Здѣсь, въ Гэмптонѣ!-- На то же далъ присягу
             И этотъ лордъ, обязанный монарху
             Ничѣмъ не меньше Кэмбриджа! Но, Боже!
             Чѣмъ оправдать мнѣ, Скрупъ, тебя, жестокій
             И низкій человѣкъ? Ты, обладавшій
             Ключомъ моихъ всѣхъ тайнъ; кому была
             Душа моя открыта безъ предѣла;
             Ты, для кого позволилъ бы я самъ
             Себя перечеканить на монету,
             Когда бы это только было нужно
             На пользу для тебя,-- скажи, какъ ты
             Рѣшился допустить, чтобъ изъ тебя
             Могла извлечь вся масса чуждыхъ денегъ
             Хоть искру зла во вредъ пустому пальцу
             Моей руки? Поступокъ твой такъ страненъ,
             Что я готовъ ему не вѣритъ самъ,
             Не будь онъ въ то же время намъ яснѣе,
             Чѣмъ черное на бѣломъ! Злой союзъ
             Измѣны и убійства никогда
             Не можетъ удивить насъ. Въ немъ мы можемъ
             Открыть всегда таинственную связь
             Съ причинами, которыми онъ вызванъ;
             Но ты въ своемъ лицѣ явилъ доселѣ
             Невиданный примѣръ, что зло измѣны
             Явилось вдругъ безъ всякихъ основаній!
             Кто бъ ни былъ злобный демонъ, чьимъ коварствомъ
             Подвигнуть ты на зло -- онъ непремѣнно
             Подучитъ первенство въ аду. Собратья
             Его смущаютъ насъ, прикрывшись блескомъ
             Наружныхъ формъ добра; но ты склонился
             На твой проступокъ прямо, безо всякихъ
             Къ тому причинъ, когда не счесть желанья
             Прослыть измѣнникомъ! Когда бы демонъ
             Прошелъ съ рыканьемъ льва по всей вселенной,
             То и тогда, вернувшись къ легіонамъ
             Своихъ собратій въ адъ, онъ могъ бы смѣло
             Сказать имъ всѣмъ, что не было души,
             Которую купилъ онъ такъ легко,
             Какъ этого британца! О, какъ низко
             Уронена теперь тобой моя
             Довѣрчивость! Въ тебѣ соединялось,
             Повидимому, все, за что мы можемъ
             Любить людей:-- за честь ли -- ты былъ честенъ!
             За умъ ли -- ты уменъ! За знатность рода --
             Ты знатенъ и богатъ! За благочестье --
             Ты славился и имъ! Нѣтъ человѣка,
             Который бы казался столь воздержнымъ,
             Столь чуждымъ злыхъ страстей, столь постояннымъ,
             Столь скромнымъ въ обращеньи, столь искуснымъ
             Въ умѣньи отличать слова отъ дѣлъ,
             Столь твердымъ въ убѣжденьяхъ, какъ казался
             Такимъ ты всѣмъ, кто зналъ тебя! Примѣръ твой
             Убьетъ мою довѣрчивость къ другимъ,
             Невольно запятнавъ ее сомнѣньемъ,
             Какъ злымъ пятномъ! Я буду горько плакать
             О томъ, что сдѣлалъ ты, затѣмъ, что грѣхъ твой
             По тяжести возможно лишь назвать
             Вторымъ грѣхопаденьемъ!-- Передайте
             Немедля ихъ всей строгости закона,
             И да проститъ имъ небо тяжкій грѣхъ.
   Эксетеръ. Ричардъ, графъ Кэмбриджскій, я арестую тебя за государственную измѣну! Лордъ Скрупъ Мэшэмъ, я арестую тебя за государственную измѣну! Томасъ Грей, рыцарь Нортумсерландскій, я арестую тебя за государственную измѣну!
   Скрупъ. Правдивый Богъ открылъ нашъ низкій замыслъ!
             Мнѣ мой позоръ страшнѣй, чѣмъ смертный часъ...
             Простите мнѣ, великій повелитель,
             Мой тяжкій грѣхъ, предавши казни тѣло.
   Кембриджъ. Не золото одно меня склонило
             На этотъ грѣхъ, хоть я и допустилъ
             Его, какъ побудительное средство,
             Къ скорѣйшему исходу преступленья.
             Но я благодарю всѣмъ сердцемъ Бога,
             Открывшаго нашъ замыслъ, и молю
             Его и васъ простить мнѣ мой проступокъ.
   Грей. Ни разу не былъ подданный такъ радъ
             Открытію опаснѣйшей измѣны,
             Какъ радуюсь всѣмъ сердцемъ я теперь
             Тому, что пресѣченъ нашъ злобный умыслъ!
             Молю простить мнѣ грѣхъ мой, но не тѣло.
   Король. Пускай проститъ васъ небо! А теперь
             Я вамъ скажу вашъ приговоръ. Вы злобно
             Замыслили въ союзѣ со врагомъ,
             Объявленнымъ публично въ государствѣ,
             Низвергнуть короля; вы допустили
             Принять залогъ коварнаго убійства;
             Вы поклялись продать безчестно въ рабство
             Всѣхъ вѣрныхъ нашихъ пэровъ, осудивъ
             На стыдъ и срамъ прекрасную страну,
             А нашъ народъ -- на злое угнетенье.
             Мы вамъ не будемъ мстить за то, что лично
             Касается до насъ; но предадимъ
             Всей строгости закона за проступокъ
             Противу королевства, чей покой
             Мы цѣнимъ выше насъ. Примите жъ смерть,
             Несчастныя, заблудшія созданья,
             Съ терпѣньемъ и покорностью! Пусть Богъ
             Пошлетъ вамъ силъ загладить безъ боязни
             Проступокъ вашъ! Пусть ихъ возьмутъ для казни!

(Заговорщиковъ уводятъ).

             Теперь,друзья, во Францію! Походъ нашъ
             Меня и васъ покроетъ равной славой.
             Съ тѣхъ поръ, какъ Богъ явилъ такъ очевидно
             Свою намъ благодать, открывши этотъ
             Злодѣйскій заговоръ, подстерегавшій
             Насъ на пути,-- мы можемъ быть вполнѣ
             Увѣрены въ успѣхѣ! Путь очищенъ
             Отъ всѣхъ помѣхъ. Не медлите жъ напрасно,
             Мои друзья! Предайте въ руки Бога
             Всю крѣпость вашихъ силъ. Садитесь бодро
             На корабли -- и пусть утрачу я
             Британскую корону, если съ нею
             Я слить навѣкъ французской не сумѣю! (Уходятъ).
   

СЦЕНА 3-я.

Лондонъ. Комната въ домѣ мистриссъ Куикди въ Истчипѣ.

(Входятъ Пистоль, мистриссъ Куикли, Нимъ, Бэрдольфъ и мальчикъ).

   Куикли. Милый муженекъ, позволь мнѣ проводить тебя до Стеньса.
   Пистоль. Ну, вотъ еще,-- я безъ того разстроенъ.
             Смотри жъ бодрѣе, Бэрдольфъ! Нимъ,-- ты также
             Будь веселѣй; да и тебѣ, мальчишка,
             Пора быть пободрѣй, не вѣкъ же плакать
             О томъ, что Фальстафъ умеръ.
   Бэрдольфъ. Я только и молюсь о томъ, чтобъ попасть въ одно съ нимъ мѣсто. Въ адъ ли, въ рай ли -- мнѣ все равно.
   Куикли. Ахъ, нѣтъ,-- онъ не въ аду! Онъ на лонѣ Артура 18), если только люди могутъ туда попадать. Онъ скончался такъ тихо, какъ можетъ умереть только невинный младенецъ! Онъ отошелъ между двѣнадцатымъ и первымъ часомъ, какъ разъ въ промежутокъ между приливомъ и отливомъ. Я, какъ только увидѣла, что онъ началъ обдергивать рубашку, играть цвѣтами и смотрѣть на концы своихъ пальцевъ, такъ тотчасъ же смекнула, что ему осталась одна дорога! Носикъ у него завострился, какъ перо, и сталъ зеленымъ, какъ лугъ 19). Я спросила: "каково вамъ, сэръ Джонъ?", а онъ только пробормоталъ: "Господи! Господи! Господи!" раза три или четыре. "Полноте, говорю я, сэръ Джонъ! Зачѣмъ вамъ напрасно безпокоить Господа: дурного еще нѣтъ!", а онъ попросилъ положить ему побольше одѣялъ на ноги. Я сунула руку подъ одѣяло и пощупала его ноги -- холоднехоньки; я колѣнки пощупала -- и онѣ томно ледъ; я выше пощупала -- и тамъ все холодно!
   Нимъ. Говорятъ, онъ проклиналъ хересъ.
   Куикли. Ахъ, да, проклиналъ!
   Бэрдольфъ. И женщинъ.
   Куикли. Нѣтъ, нѣтъ, женщинъ не проклиналъ.
   Мальчикъ. Конечно, проклиналъ: онъ говорилъ, что онѣ -- воплощенные дьяволы.
   Куикли. Дьявола онъ точно и не любилъ и боялся его 20).
   Мальчикъ. Разъ онъ даже сказалъ, что если попадетъ въ когти дьяволу, такъ это будетъ изъ-за женщинъ.
   Куикли. Ну, конечно, иной разъ случалось ему говорить дурно о женщинахъ; особенно, когда онъ хандрилъ; но вѣдь онъ разумѣлъ тогда вавилонскую распутницу.
   Мальчикъ. А помните, разъ онъ увидалъ блоху на носу у Бэрдольфа и сказалъ: "это грѣшная душа жарится на адскомъ огнѣ".
   Бэрдольфъ. Дрова, питавшія этотъ огонь, вышли, и вотъ все, что я получилъ отъ него въ наслѣдство.
   Нимъ. Однако не пора ли намъ въ дорогу? Король, я думаю, ужъ выѣхалъ изъ Соутгэмптона.
   Пистоль. Ну, такъ идемъ!-- Цѣлуй меня, хозяйка.
             Смотри же хорошенько за добромъ;
             А главное -- возьми себѣ въ хозяйствѣ
             Такой девизъ: "бери все, что захочешь,
             Но лишь плати!" Вѣдь клятвы женщинъ -- вздоръ,
             Мужская жъ вѣрность -- вафли! Крюкъ надежнѣй,
             Чѣмъ стая псовъ. Пускай тебѣ сатеіо
             Замѣнитъ ихъ. Ну, полно, перестань!
             Отри свои кристаллы. Собирайтесь,
             Друзья, въ походъ. Идемте, какъ піявки,
             Сосать живую кровь.
   Мальчикъ. Говорятъ, кровь нездорова для желудка.
   Пистоль (указывая на Куикли).
             Коснись же нѣжныхъ устъ ея -- и маршъ.
   Бэрдольфъ (цѣлуя Куикли). Прощай, хозяйка.
   Нимъ. А я не цѣлую,-- вотъ штука въ чемъ. Прощай просто.
   Пистоль. Будь бережлива и сиди дома; я это приказываю тебѣ. Слышишь?
   Куикли. Прощайте, прощайте. (Уходятъ).
   

СЦЕНА 4-я.

Франція. Комната во дворцѣ французскаго короля.

(Трубы. Входятъ король Карлъ, дофинъ, герцогъ Бургундскій, конетабль и свита).

   Кор. Карлъ. Враги идутъ на насъ съ ужасной силой,
             И мы должны съ особенной заботой
             Стараться дать имъ царственный отпоръ.
             Пускай дофинъ и герцоги Беррійскій,
             Бретанскій, Орлеанскій и Брабантскій
             Займутся укрѣпленьемъ городовъ
             И крѣпостей, снабдивъ ихъ всѣмъ, что нужно
             Для встрѣчи англичанъ. Не въ первый разъ
             Вторгаются британцы къ намъ подобно
             Стремительной лавинѣ, оставляя
             Ужасные слѣды своихъ нашествій.
             Пора и намъ поэтому подумать
             О средствахъ обороны отъ врага,
             Казавшагося прежде столь ничтожнымъ.
   Дофинъ. Почтенный мой родитель, я держусь
             Такого убѣжденья, что намъ должно
             Всегда быть наготовѣ отразить
             Враговъ своей отчизны, даже если бъ
             И не было войны. Пусть наше войско
             Поэтому готовится къ сраженьямъ;
             Пусть ревностно займемся мы осмотромъ
             Слабѣйшихъ пунктовъ Франціи,-- но пусть
             Исполнимъ это все мы безъ боязни.
             Угрозы англичанъ должны не больше
             Тревожить насъ, какъ если бъ мы узнали,
             Что имъ взбрело на умъ затѣять пляску
             Подъ Троицу. У нихъ теперь на тронѣ
             Сидитъ такой пустѣйшій государь
             И такъ нелѣпо правитъ государствомъ,
             Что страхъ предъ нимъ въ моихъ глазахъ смѣшонъ.
   Конетабль. Дофинъ, дофинъ, вы судите неправо
             Объ англійскомъ монархѣ. Разспросите
             Вернувшихся пословъ: они вамъ скажутъ,
             Какъ скромно и достойно онъ ихъ принялъ;
             Какихъ прекрасныхъ выбралъ онъ себѣ
             Совѣтниковъ; какъ скроменъ былъ въ отвѣтахъ;
             Какъ страшно твердъ въ преслѣдованьи цѣлей,
             Рѣшенныхъ разъ -- и вы поймете сами,
             Что прошлое въ немъ было только маской,
             Которой онъ скрывалъ себя, какъ Брутъ
             Скрывалъ свой умъ притворнымъ неразумьемъ.
             Онъ дѣйствовалъ съ собою, какъ садовникъ,
             Нарочно обсыпающій въ саду
             Растенія навозомъ, чтобъ ускорить
             Еще сильнѣй роскошный ихъ побѣгъ.
   Дофинъ. Вы думаете такъ?-- Ну, хорошо:
             Положимъ, что вы правы. Иногда
             Дѣйствительно полезнѣй представлять
             Врага сильнѣйшимъ, чѣмъ онъ есть на дѣлѣ.
             При этомъ можно шире развернуть
             И самую защиту государства,
             Тогда какъ горделивое презрѣнье
             Насъ дѣлаетъ подобными скупцу,
             Который зачастую портитъ платье,
             Чтобы сберечь негодный лоскутокъ.
   Кор. Карлъ. Такъ, значитъ, рѣшено, что врагъ опасенъ.
             Не медлите жъ поэтому, друзья,
             Готовиться усиленно къ отпору.
             Родъ Генриха давно уже привыкъ
             Питаться кровью Франціи; а онъ --
             Достойный сынъ своихъ кровавыхъ предковъ,
             Преслѣдовавшихъ насъ въ былые годы
             Здѣсь, въ нашей же землѣ. У насъ въ груди
             Свѣжо еще преданье объ ужасномъ
             Сраженьи при Креси, когда ихъ Эдвардъ,
             Такъ вѣрно оправдавшій для французовъ
             Свое прозванье "Черный", захватилъ
             Въ тяжелый плѣнъ всѣхъ нашихъ вѣрныхъ принцевъ
             Въ глазахъ отца, вошедшаго надменно
             На высь холма, гдѣ, облитый лучомъ
             Горѣвшаго заката и рисуясь
             Своей фигурой въ воздухѣ, онъ гордо
             Смотрѣлъ съ веселымъ смѣхомъ, какъ геройски
             Его отважный сынъ губилъ созданья
             Природы, надъ которыми Господь
             И бѣдные французскіе отцы
             Трудились двадцать лѣтъ. А Генрихъ -- вѣтвь
             Того же дерева, и мы невольно
             Поэтому должны страшиться мощи,
             Дарованной ему самой судьбою. (Входитъ гонецъ).
   Гонецъ. Послы монарха Англіи желаютъ
             Предстать предъ васъ.
   Кор. Карлъ.                     Мы примемъ ихъ немедля.
             Введите ихъ. (Гонецъ и нѣкоторые изъ свиты уходятъ),
                             &nbsp;   Вы видите, друзья,
             Какъ горячо насъ гонитъ эта стая.
   Дофинъ. Намъ стоитъ обратиться къ нимъ лицомъ,
             Чтобъ тотчасъ же смирить ихъ быстрый натискъ.
             Трусливыя собаки лаютъ громче
             На тѣхъ, кто ихъ бѣжитъ. Не унижайтесь,
             Великій повелитель! Не забудьте,
             Какой страны король вы. Самолюбье
             Почетнѣй во сто разъ, чѣмъ униженье.

(Входитъ Эксетеръ со свитой).

   Кор. Карлъ. Отъ брата Генриха?
   Эксетеръ.                                         Да, государь,
             И вотъ его привѣтъ:-- во имя Бога
             Велѣлъ онъ вамъ сказать, чтобъ вы сложили
             Заемный санъ, который волей неба,
             А также по законамъ государствъ,
             Быть долженъ укрѣпленъ безпрекословно
             За нимъ съ его потомствомъ, и чтобъ вы
             Немедля отказались отъ короны
             И всѣхъ широкихъ почестей, какія
             Успѣли слить съ ней время и обычай.
             А чтобы вы не думали считать
             Его слова одной пустою шуткой,
             Основанной на найденныхъ въ пыли
             Старинныхъ документахъ, позабытыхъ
             И съѣденныхъ червями, онъ велѣлъ
             Отдать вамъ этотъ свитокъ родословной,
             Весьма простой и ясной. (Подаетъ бумагу). Если вы
             Увидите, взглянувъ въ нее, что онъ
             Прямой потомокъ славнаго Эдварда --
             Онъ требуетъ, чтобъ отдали вы тотчасъ
             Ему вѣнецъ и скипетръ, столь неправо
             Похищенные вами у него,
             Законнаго монарха по рожденью.
   Кор. Карлъ. Что жъ будетъ иначе?
   Эксетеръ.                                         Онъ васъ принудитъ
             Къ тому рѣками крови. Скройте вы
             Вѣнецъ свой въ ваше сердце -- онъ его
             Исторгнетъ и изъ сердца. Онъ идетъ,
             Какъ грозный Зевсъ, среди громовъ и бури,
             Съ рѣшимостью взять силой то, чего
             Нельзя достигнуть просьбой. Потопу,
             Онъ именемъ Господнимъ заклинаетъ 21)
             Отдать ему вѣнецъ изъ состраданья
             Хоть къ душамъ тѣхъ, кого пожретъ голодный
             И лютый зѣвъ войны. Онъ обращаетъ
             На васъ однихъ стенанія сиротъ,
             Плачъ женъ и дѣвъ, которымъ приведется
             Лишиться въ этой распрѣ дорогихъ имъ
             Мужей и жениховъ. Вотъ въ чемъ угрозы
             И просьба короля, и вотъ вся цѣль
             Посольства къ вамъ. Я, сверхъ того, имѣю
             Два слова для дофина, если только
             Онъ также здѣсь.
   Кор. Карлъ.                     За короля прошу
             Дать намъ до завтра срокъ -- обдумать зрѣло,
             Что проситъ братъ нашъ Генрихъ. Завтра мы
             Пошлемъ ему отвѣтъ.
   Дофинъ.                               А за дофина
             Стою здѣсь я. Что шлетъ ему король вашъ?
   Эксетеръ. Укоръ, презрѣнье, вызовъ!-- все, что только
             Могу я передать, не унижая
             Пославшаго. Король велѣлъ сказать,
             Что если вашъ родитель не загладитъ
             Презрѣнной вашей шутки исполненьемъ
             Всего, чего мы просимъ -- онъ заставитъ
             Загрохотать ужаснымъ отголоскомъ
             Пещеры цѣлой Франціи въ отвѣтъ
             На грохотъ нашихъ пушекъ, возвративши
             Вамъ тѣмъ веселый смѣхъ вашъ.
   Дофинъ.                                                   Передайте
             Тому, кто васъ послалъ, что если даже
             Отецъ мой дастъ и дружескій отвѣтъ,
             То онъ поступитъ въ этомъ вопреки
             Моимъ желаньямъ. Вызвать васъ на битву --
             Вотъ все, что я хочу; и если я
             Послалъ монарху вашему въ подарокъ
             Парижскіе мячи, то потому лишь,
             Что ихъ всего приличнѣе послать
             Такому вертопраху.
   Эксетеръ.                               Онъ за это
             Заставитъ вздрогнуть вашъ парижскій Лувръ,
             Будь этотъ дворъ владыкой всей Европы.
             Повѣрьте мнѣ, что вы, подобно намъ,
             Увидите, какъ страшно измѣнился
             Онъ противъ юныхъ дней своихъ, столь мало
             Дававшихъ намъ надежды. Всѣ мгновенья
             Теперь имъ сочтены, и сами вы
             Почувствуете это, если только
             Захочетъ онъ остаться дольше здѣсь.
   Кор. Карлъ. Мы сообщимъ поутру нашъ отвѣтъ.
   Эксетеръ. Не медлите;-- иначе нашъ король,
             Пожалуй, самъ придетъ, чтобы развѣдать
             Причину нашей медленности. Онъ
             Вступилъ ужъ къ вамъ въ предѣлы.
   Кор. Карлъ.                                         Мы отпустимъ
             Немедля васъ, и съ добрыми вѣстями.
             Что значитъ ночь?-- одинъ ничтожный вздохъ!
             Короткій срокъ, чтобъ разрѣшить успѣшно
             Вопросъ такого важнаго значенья. (Уходятъ).
   

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ,

(Входитъ хоръ).

   Хоръ. Проворно, на крылатъ воображенья
             Летаетъ наша сцена. Мысль сама
             Едва ль ее обгонитъ. Вы должны
             Теперь себѣ представить, какъ садился
             Въ блистающемъ оружьѣ славный Генрихъ
             Въ Гэмптонѣ на суда; какъ славный флотъ
             Опахивалъ своими вымпелами
             Сіяющаго Феба. Дайте волю
             Своимъ мечтамъ: представьте, что предъ вами
             Бѣгутъ по реямъ юнги, что раздался
             Уже свистокъ, передъ которымъ смолкнутъ
             Мгновенно шумъ и говоръ. Поглядите,
             Какъ разомъ надуваетъ паруса
             Порывъ незримый вѣтра; какъ браздятъ
             Бока судовъ поверхность океана,
             Дробя верхушки волнъ! О, если бъ вы
             Стояли въ самомъ дѣлѣ на плотинѣ
             И видѣли колеблющійся городъ,
             Скользящій по волнамъ (иначе трудно
             Назвать весь этотъ флотъ),-- тогда бы вы
             Увидѣли, какъ гордо и легко
             Онъ ринулся къ Гарфлеру! Поспѣшайте жъ;
             Цѣпляйтесь за кормы воображеньемъ!
             Оставьте вашу Англію, глухую,
             Какъ мертвенная полночь, гдѣ теперь
             Остались лишь калѣки да старухи,
             Отжившіе давно, съ толпой ребятъ,
             Еще не знавшихъ жизни и безсильныхъ:
             Затѣмъ, что кто жъ, на чьихъ щекахъ пробился
             Хоть легкій пухъ, не ринется во слѣдъ
             За этимъ славнымъ рыцарствомъ? Мечтайте жъ!
             Представьте, что вы видите осаду.
             Вотъ пушки, обратившія свой зѣвъ
             Къ несчастному Гарфлеру. Вонъ спѣшитъ
             Назадъ посланникъ Генриха съ извѣстьемъ,
             Что Карлъ согласенъ дать ему въ супруги
             Принцессу Катерину вмѣстѣ съ трономъ
             Двухъ маленькихъ провинцій. Но ему ли
             Принять такой отвѣтъ? Пушкарь ужъ держитъ
             Фитиль въ рукѣ;-- вотъ онъ коснулся пушки --
             И все летитъ во прахъ. (Шумъ и пушечная пальба).
                                           Старайтесь сами
             Дополнить то своимъ воображеньемъ,
             Чего мы дать не можемъ представленьемъ. (Уходитъ).
   

СЦЕНА 1-я.

Франція. Передъ стѣнами Гарфлера.

(Шумъ битвы. Входятъ король Генрихъ, Эксетеръ, Бэдфордъ. Глостеръ и солдаты съ лѣстницами).

   Король. Впередъ, впередъ! Пробьемтесь сквозь проломъ,
             Иль запрудимъ его тѣлами мертвыхъ!
             Прочь кротость и смиренье,-- имъ дано
             Насъ украшать лишь только въ пору мира;
             Но чуть дохнетъ свирѣпый пылъ войны --
             Зажгитесь злобой тигровъ; напрягайте
             Всю силу мышцъ; воспламеняйте кровь;
             Скрывайте доброту подъ маской звѣрства!
             Пускай глаза сверкаютъ изъ орбитъ,
             Какъ пушки изъ портовъ! Пусть брови грозно
             Нависнутъ надъ глазами, какъ скала
             Склоняется надъ бурнымъ океаномъ,
             Подмывшимъ ей подошву! Скрежещите
             Отъ ярости зубами: раздувайте
             Свирѣпо ваши ноздри; возбудите
             Всю силу вашихъ душъ! О, англичане,
             Въ васъ та же кровь, которая текла
             Въ великихъ вашихъ предкахъ, воевавшихъ
             Здѣсь столько лѣтъ, какъ дѣлая толпа
             Героевъ Александровъ, я вложившихъ
             Мeчи въ ножны, когда лишь недостало,
             Кого разить! Не налагайте пятенъ
             На память вашихъ матерей, чтобъ люди
             Не смѣли усомниться, будто вы
             Не дѣти тѣхъ мужей, которыхъ звали
             Вы именемъ отцовъ! Служите добрымъ
             Примѣромъ тѣмъ, кто ниже васъ по крови",
             Учите ихъ, какъ должно драться! Вы же,
             Вскормленные на англійскихъ поляхъ,
             Лихіе поселяне,-- докажите
             Всю силу вашей родины! Пусть скажутъ,
             Что вы ея достойны. Между вами
             Здѣсь не найти, я знаю, никого,
             Кто бъ былъ настолько низокъ, чтобъ глаза
             Его не засверкали ярымъ блескомъ
             Въ подобный мигъ. Я вижу, вы стойте,
             Какъ гончія на сворахъ. Дичь встаетъ --
             Смѣлѣй впередъ! Господь съ монархомъ Гарри!
             За Англію святой Георгъ и Небо! 22)

(Уходятъ. Шумъ и пальба).

   

СЦЕНА 2-я.

Тамъ же.

(Войска проходятъ черезъ сцену. За ними входятъ Нимъ, Бэрдольфъ, Пистоль и мальчикъ).

   Бэрдольфъ. Ну-ну, впередъ! къ пролому!
   Нимъ. Стойте, капралъ, Христа ради, стойте! Битва слишкомъ горяча, а у меня, право, нѣтъ другой жизни въ запасѣ. Вотъ штука въ чемъ.
   Пистоль. Правда, правда! Во всей этой штукѣ хорошаго немного. Удары сыплются со всѣхъ сторонъ, люди валятся, какъ мухи...
             Сверкаетъ мечъ
             Средь грозныхъ сѣчь,
             И слава ждетъ героевъ!
   Мальчикъ. Я бы лучше желалъ теперь сидѣть въ лондонскомъ шинкѣ и согласенъ отдать всю славу за кружку эля да за безопасность.
   Пистоль. А что до меня:
             Когда бы легко достигалось,
             Что грѣшными нами желалось,
             Я мигомъ бы задалъ стречка.
   Мальчикъ. Сказано вѣрно и нелицемѣрно 23).

(Входитъ Флюелленъ).

   Флюелленъ. Впередъ, впередъ! на проломъ! О, лѣнивый собакъ 24)! (Гонитъ ихъ).
   Пистоль. Будь жалостливъ, великій предводитель!
             Вѣдь мы сыны земли. Смири свой пылъ,
             Изъ жалости смири! Будь милосерденъ!
   Нимъ. Ваша милость худую штуку затѣяли!

(Нимъ, Пистоль, Бэрдольфъ и за ними Флюелленъ уходятъ).

   Мальчикъ. Какъ я ни молодъ, однако хорошо раскусилъ этихъ хвастуновъ. Я служу имъ троимъ, но, право, не взялъ бы на службу себѣ всѣхъ трехъ вмѣстѣ, потому что изъ нихъ троихъ не выкроить одного порядочнаго человѣка. У Бэрдольфа печень блѣдная, а рожа красная,-- что жъ мудренаго, что онъ только ругается, а на драку нейдетъ. У Пистоля языкъ привѣшенъ недурно, а мечъ заржавѣлъ въ ножнахъ, потому онъ и сражается больше языкомъ. Нимъ слыхалъ, что храбрые люди говорятъ немного, и потому боится даже пробормотать молитву, чтобъ его не сочли за труса. Впрочемъ, если онъ мало говоритъ, то хорошаго дѣлаетъ еще меньше. Онъ во всю свою жизнь прошибъ только одну голову, да и то свою собственную, когда наткнулся пьяный на столбъ. Воровство они всѣ трое называютъ фуражировкой. Бэрдольфъ какъ-то разъ стянулъ футляръ отъ арфы, протащилъ его на себѣ двѣнадцать миль и продалъ за три пенса. По воровству они съ Нимомъ родные братья. Какъ-то разъ въ Калэ они не побрезговали стащить угольную лопатку 25). Хороши молодцы! Кажется, имъ очень хочется пріучить и меня лазить по чужимъ карманамъ; только этотъ промыселъ не по мнѣ, и съ нимъ добра не наживешь. Нѣтъ, -- надо ихъ бросить и поискать службы получше. Мой слабый желудокъ не перевариваетъ ихъ гнусностей, и потому пора ихъ выплюнуть. (Уходитъ).

(Входитъ Флюелленъ и за нимъ Гоуеръ).

   Гоуеръ. Ступайте къ подкопамъ, капитанъ Флюелленъ; съ вами желаетъ говорить герцогъ Глостеръ.
   Флюелленъ. Къ подкопъ? Нѣтъ, нѣтъ, къ подкопъ ходить не слѣдуетъ; они сдѣланы совсѣмъ не по правила военное искусство: они не довольно глубокъ. Герцогъ увидитъ это самъ; врагъ легко можетъ вести подъ нихъ контра-мины и взорвать ихъ всѣ.
   Гоуеръ. Герцогу поручено вести осадныя работы, и онъ во всемъ положился на ирландца, очень храбраго джентльмена.
   Флюелленъ. На капитанъ Мэкморрисъ, такъ полагалъ я?
   Гоуеръ. Кажется, на него.
   Флюелленъ. Клянусь Спаситель, это превеликій оселъ! Онъ въ военное искусство -- въ настоящее римское военное искусство -- смыслитъ не больше, чѣмъ маленькій щенокъ 26).

(Входятъ Мэкморрисъ и Джэми).

   Гоуеръ. Вотъ онъ идетъ, и съ нимъ шотландскій капитанъ Джэми.
   Флюелленъ. Капитанъ Джэми очень храбрый воинъ. Онъ свѣдущъ въ познанья древняя война,-- я это замѣтилъ. Онъ въ римское военное искусство постоитъ за себя.
   Джэми. Здравствуйте, капитанъ Флюелленъ.
   Флюелленъ. Мой почтеніе, капитанъ Джэми.
   Гоуеръ. Ну, что, капитанъ Мэкморрисъ? Вы съ подкоповъ? Все ли готово? Ушли ли минеры?
   Мэкморрисъ. Дѣло совсѣмъ худо. Люди разошлись; отступленіе трубили не во-время. Не случись этой бѣды, я поднялъ бы на воздухъ весь городъ. Нехорошо, видитъ Богъ, нехорошо!
   Флюелленъ. Позвольте, капитанъ Мэкморрисъ, позвольте! Мнѣ хочется немножко держать съ вами диспутъ объ римское военное искусство. Мы сдѣлаемъ это въ видѣ небольшая дружеская бесѣда. Я хочу, видите ли вы, удовлетворять отчасти свое мнѣніе ради правилъ военная дисциплина. Вотъ въ чемъ дѣло.
   Джэми. Такъ, такъ, любезный капитанъ,-- это будетъ отлично. Позвольте и мнѣ при случаѣ ввернуть словечко.
   Мэкморрисъ. Время ли теперь спорить! День горячій, войско горячее, король горячій. Городъ осажденъ, трубы зовутъ въ проломъ, а мы стоимъ и ничего не дѣлаемъ. Это стыдъ! Клянусь Богомъ, стыдъ! Надо работать, надо драться, а не стоять на мѣстѣ.
   Джэми. Клянусь обѣдней, я еще покажу себя, прежде чѣмъ закрою навѣкъ глаза, и во всякомъ случаѣ не дешево продамъ свою жизнь. Но все-таки я бы хотѣлъ послушать вашъ споръ.
   Флюелленъ. Видитъ ли, капитанъ Мэкморрисъ, я думаю, что во вся ваша нація...
   Мэкморрисъ. Моя нація? Что вамъ за дѣло до моей націи?           Развѣ въ моей націи есть трусы и подлецы? Что вамъ въ моей націи?
   Флюелленъ. Вы не такъ понимаетъ слова, капитанъ Мэкморрисъ. Я только хочетъ дружески говорить съ вами, -- дружески и больше ничего. Я не меньше васъ свѣдущъ въ военная дисциплина, да и вообще я не уступаетъ вамъ ни въ чемъ.
   Мэкморрисъ. Я не знаю, уступаете вы или нѣтъ, только, клянусь Богомъ, я разобью вашу башку.
   Гоуеръ. Джентльмены, джентльмены!-- не горячитесь! Вы не такъ понимаете другъ друга.
   Джэми. А это-то и худо. (Трубятъ).
   Гоуеръ. Въ городѣ трубятъ къ переговорамъ.
   Флюелленъ. Капитанъ Мэкморрисъ, когда будетъ болѣе удобной время, я все-таки повторитъ вамъ, что знаю не хуже васъ военная дисциплина. (Уходятъ).
   

СЦЕНА 3-я.

Тамъ же. Передъ воротами Гарфлера.

(Комендантъ и нѣкоторые изъ гражданъ на стѣнахъ: внизу англійскія войска. Входитъ король Генрихъ со свитой).

   Король. Мы подошли въ послѣдній разъ узнать
             Рѣшенье коменданта. Отвѣчайте жъ.
             Согласны ль вы предаться безусловно
             На наше милосердье, иль хотите
             Погибнуть всѣ, гордясь своимъ упорствомъ?
             Что до меня, то я клянусь душой
             Безстрашнаго солдата (чье названье
             Дороже мнѣ всего), что если я
             Начну осаду вновь, то погребу
             Остатки вашихъ стѣнъ подъ ихъ же пепломъ.
             Я наглухо замкну въ себѣ врата
             Къ моленьямъ милости -- и кровожадный,
             Безжалостный солдатъ, съ душой, закрытой
             Для совѣсти, какъ адъ, начнетъ косить,
             Какъ хлѣбъ въ поляхъ, дѣтей и женъ Гарфлера.
             Чѣмъ мнѣ помочь, коль скоро пылъ войны,
             Зажегшійся огнемъ, какъ геній злобы,
             Начнетъ свои злодѣйства? Чѣмъ помочь,
             Коль скоро сами вы по доброй волѣ
             Рѣшаетесь предать своихъ невинныхъ
             И чистыхъ дѣвъ въ добычу буйной силѣ?
             Какой уздой возможно удержать
             Свирѣпый пылъ, когда онъ, разъ сорвавшись,
             Несется подъ гору? Мнѣ будетъ легче ^
             Велѣть левіаѳану бросить море
             И выйти на берегъ, чѣмъ удержать
             Своихъ солдатъ, разгоряченныхъ битвой.
             Смиритесь же, гарфлерцы! Пожалѣйте
             Свой городъ и себя! мои солдаты
             Еще послушны мнѣ; святая милость
             Пока еще способна разогнать,
             Какъ вѣтерокъ, нависнувшія тупи
             Убійствъ и грабежа; но чрезъ мгновенье
             Увидите вы сами, какъ кровавый,
             Слѣпой солдатъ начнетъ сквернить своей
             Презрѣнною рукой густыя косы
             Невинныхъ вашихъ дѣвъ, вотще молящихъ
             О помощи; какъ будетъ онъ влачить
             За бороды серебряныя дряхлыхъ
             Отцовъ гарфлерскихъ гражданъ, разбивать
             Ихъ головы о камни, поднимать
             Нагихъ дѣтей на копья; между тѣмъ
             Какъ матери, безумныя отъ горя,
             Заставятъ разрываться небеса
             Отъ ихъ ужасныхъ воплей,-- какъ случилось
             Ужъ это разъ съ еврейскими женами
             При Иродѣ. Ну, что жъ?-- Я жду отвѣта:
             Согласны вы смириться иль рѣшили
             Погибнуть всѣ среди пустыхъ усилій?
   Комендантъ. Надежды наши рушились: Дофинъ,
             Чьей помощи мы ждали, намъ отвѣтилъ,
             Что онъ не могъ собрать довольно войска,
             Чтобы отбить подобную осаду.
             Мы предаемъ поэтому нашъ городъ,
             Равно какъ и себя, безпрекословно
             Во власть твою, великій государь.
             Вступи же къ намъ и дѣлай все, что хочешь:
             Мы болѣе не въ силахъ защищаться.
   Король. Откройте же ворота.
                                 (Эксетеру). Добрый дядя,
             Займи Гарфлеръ и оставайся въ немъ;
             Да укрѣпи его какъ можно лучше.
             Будь милостивъ со всѣми. Сами мы
             Воротимся въ Калэ. Зима ужъ близко,
             И въ войскѣ возрастаетъ съ каждымъ днемъ
             Число больныхъ. Мы проведемъ сегодня
             Въ Гарфлерѣ ночь. Намъ надо отдохнуть,
             Чтобъ выступить бодрѣе завтра въ путь.

(Трубы. Король и войско вступаютъ въ городъ).

   

СЦЕНА 4-я.

Руанъ. Комната во дворцѣ.

(Входятъ принцесса Екатерина и Алиса).

   Екатерина. Alice, tu as été en Angleterre, et tu parles bien le langage.
   Алиса. Un peu, madame.
   Екатерина. Je te prie, m'enseigner; il faut que j'apprene à parler. Comment appelez tous la main en anglois?
   Алиса. La main? elle est appelée: "de hand".
   Екатерина. De hand. Et les doigts?
   Алиса. Les doigts? Ma foi, j'oublie les doigts; mais je ma souviendrai. Les doigts? Je pense, qu'ils sont appelés "de fingres".
   Екатерина. La main -- de hand; les doigts -- de fingres. Je pense, que je suis le bon écolier; j'ai gagnée deux mots d'anglois vitement. Comment appelez vous les ongles?
   Алиса. Les ongles? Nous les appelons: "de nails".
   Екатерина. De nails. Ecoutez,-- dites moi si je parle bien: de hand, de fingres et de nails.
   Алиса. C'est bien dit, madame; il est fort bon anglois.
   Екатерина. Dites moi l'anglois pour le bras.
   Алиса. "De arm", madame.
   Екатерина. Et le coude?
   Алиса. "De elbow".
   Екатерина. De elbow. Je m'en fais la répétition de tous les mots, que vous m'avez appris dès à présent.
   Алиса. И est trop difficile, madame, comme je pense.
   Екатерина. Excusez moi, Alice; écoutez: de hand, de fingres, de nails, de arm, de bilbow.
   Алиса. De elbow, madame.
   Екатерина. O, Seigneur Dieu! je m'en oublie!-- de elbow. Comment appelez vous le col?
   Алиса. "De neck", madame.
   Екатерина. De nick. Et le menton?
   Алиса. "De chin".
   Екатерина. De sin. Le col -- de nick, le menton -- de sin.
   Алиса. Oui. Sauf votre honneur, en vérité, vous prononcez les mots aussi droit que les natifs d'Angleterre.
   Екатерина. Je ne doute point d'apprendre par la grasse de Dieu, et en peu de temps.
   Алиса. N'avez vous pas déjà oublie ce que je vous ai enseignée?
   Екатерина. Non, je reciterai à tous promptement: Je hand, de fingres, de mails...
   Алиса. De nails, madame.
   Екатерина. De nails, de arm, de ilbow.
   Алиса. Sauf votre honneur, de elbow.
   Екатерина. Ainsi dis je: de elbov, de nick, et de sin. Comment appelez tous le pied et la robe?
   Алиса. "De foot", madame, et "de con".
   Екатерина. De foot et de con? О, Seigneur Dieu! Ce sont mots de son mauvais, corruptible, gros, et impudique, et non pour les dames d'honneur d'user. Je ne voudrais prononcer ces mots devants les seigneurs de France pour tout le monde. Il faut! Néanmoins, de foot et de con. Je reciterai une autre fois ma leèon ensemble: de hand, de fingres, de nails, de arm, de elbow, de nick, de sin, de foot, de con.
   Алиса. Excellent, madame!
   Екатерина. C'est assez pour une fois: allons nous à dîner.

(Уходятъ).

   

СЦЕНА 5-я.

Тамъ же. Другая комната во дворцѣ.

(Входятъ король Карлъ, дофинъ, герцогъ Бурбонскій, конетабль и свита).

   Кор. Карлъ. Онъ перешелъ, какъ намъ сказали, Сомму.
   Конетабль. И все жъ мы побѣдимъ!-- Пускай иначе
             Изгонятъ насъ изъ Франціи, и пусть
             Хозяйничаютъ варвары въ поляхъ,
             Засѣянныхъ французскимъ виноградомъ.
   Дофинъ. О, Dieu vivant!-- Ужель десятокъ вѣтокъ.
             Привитыхъ сладострастьемъ нашихъ предковъ
             Съ чужому пню, могли взнести главу
             До самыхъ облаковъ, глядя съ презрѣньемъ
             На тѣхъ, кто ихъ привилъ 28)!
   Герц. Бурбонскій. Норманы, незаконные норманы!
             Mort de ma vie! Коль скоро мы допустимъ
             Ихъ такъ итти впередъ -- я промѣняю
             Все герцогство на маленькую мызу,
             Лежащую средь сумрачныхъ полей
             Изрытаго морями Альбіона.
   Конетабль. Dieu des batailles!-- кто далъ имъ этотъ пылъ?
             Ихъ климатъ сумраченъ, страна сурова,
             Ихъ солнце убиваетъ хмурымъ взглядомъ
             Плоды на самомъ корнѣ. Неужели
             Ихъ пиво, это мѣсиво воды,
             Разболтанной съ мукой -- питье, которымъ
             Поятъ лишь клячъ -- могло придать ихъ членамъ
             Такой безстрашный пылъ, что передъ ними
             Казаться можетъ мерзлой наша кровь,
             Согрѣтая виномъ? О, ради неба,
             Не будемте висѣть подобно мерзлымъ
             Сосулькамъ на домахъ и не дозволимъ,
             Чтобъ пришлецы отважно согрѣвали
             Поля родной страны своимъ геройствомъ,
             Какъ будто мы не годны ни къ чему.
   Дофинъ. Надъ нами наши женщины смѣются:
             По ихъ словамъ, мы дрянь! Онѣ хотятъ
             Отдать себя британской молодежи,
             Чтобъ Франція могла возобновиться
             Побочными дѣтьми.
   Герц. Бурбокскій.           Да, -- наши жены
             Велятъ намъ съѣздить въ Англію, чтобъ взять
             Два-три урока танцевъ, увѣряя,
             Что мы умѣемъ только наши пятки
             Показывать суровому врагу.
   Кор. Карлъ. Гдѣ Монжуа?-- Пусть онъ свезетъ нашъ вызовъ
             Монарху англичанъ. Воспряньте, принцы!
             Пускай вашъ духъ отточится острѣй,
             Чѣмъ стрѣлы и мечи! Скорѣй на битву!
             Карлъ Дела Пре, вы, славный конетабль,
             Вы, герцоги Бурбонскій, Орлеанскій,
             Бордосскій, Алансонскій и Беррійскій,
             А также вы -- Рамбюръ, Бомонъ, Гранпре,
             Жакъ Шатильонъ, Русси, Фуа, Лестрель
             И Бусико -- вы, принцы и бароны,
             Вставайте на защиту вашихъ правъ,
             Поруганныхъ врагомъ, который дерзко
             Гуляетъ по святымъ полямъ отчизны
             Съ знаменами, разцвѣченными кровью
             Несчастнаго Гарфлера! Риньтесь смѣло
             На вражій станъ, какъ снѣжная лавина
             Свергается съ вершины грозныхъ Альповъ
             И обдаетъ презрительною грязью
             Подвластныя долины! Встаньте разомъ!
             У васъ довольно силъ, чтобы плѣнить
             И привезти съ позоромъ на телѣжкѣ
             Въ Руанъ кичливца Генриха!
   Конетабль.                               Вотъ слово,
             Достойное великихъ королей!
             Жалѣю объ одномъ, что англичане
             Такъ сильно пострадали отъ походовъ,
             Болѣзней и трудовъ. Я убѣжденъ,
             Что ихъ король, завидя наши силы,
             Немедленно предложитъ въ страхѣ выкупъ,
             Отрекшись отъ пустыхъ своихъ затѣй.
   Кор. Карлъ. Поэтому велите, Монжуа,
             Итти скорѣй. Пусть скажетъ онъ британцамъ,
             Что мы хотимъ узнать, какую сумму
             Дадутъ они въ свой выкупъ. Ты, дофинъ,
             Останешься въ Руанѣ.
   Дофинъ.                               О, позвольте
             Итги мнѣ съ войскомъ!
   Кор. Карлъ.                               Укроти свой пылъ:
             Ты долженъ быть при насъ. Спѣшите жъ, принцы,
             Обрадовать скорѣе насъ вѣстями,
             Что гордый врагъ смирился передъ нами! (Уходятъ).
   

СЦЕНА 6-я.

Англійскій лагерь въ Пикардіи.

(Встрѣчаются Гоуеръ и Флюелленъ).

   Гоуеръ. Ну, что, капитанъ Флюелленъ?-- Вы съ моста?
   Флюелленъ. О, смѣю васъ рѣрить, -- тамъ на мостъ было хорошее дѣло.
   Гоуеръ. Не раненъ ли герцогъ Эксетеръ?
   Флюелленъ. Герцогъ Эксетеръ храбръ, какъ Агамемнонъ. Я его любитъ и уважаетъ всѣмъ сердце, всей душа, всей жизнь. Онъ, слава Богу, не получилъ ни одна маленькая рана и защищалъ мостъ съ рѣдкая храбрость, по всѣмъ правила военная дисциплина. Тамъ, на мостъ, я видѣлъ еще одинъ знаменосецъ: скажу по совѣсть, онъ храбръ, какъ Маркъ Антоній. А этотъ человѣкъ, какъ мнѣ кажется, не уважаютъ; между тѣмъ онъ дрался хорошо, я видѣлъ самъ.
   Гоуеръ. А какъ его зовутъ?
   Флюелленъ. Знаменосецъ Пистоль.
   Гоуеръ. Я его не знаю. (Входитъ Пистоль).
   Флюелленъ. Да вотъ и онъ.
   Пистоль. А, капитанъ!-- вы, кажется, въ ладахъ
             Съ Экстеромъ -- такъ сослужите службу.
   Флюелленъ. О, да! И я, по правда сказать, заслужилъ эта любовь.
   Пистоль. Вотъ видите; у насъ здѣсь есть солдатъ
             По имени Бэрдольфъ,-- послушный, храбрый,
             Ну, словомъ, хоть куда: но дѣло въ томъ,
             Что съ нимъ сшутила шутку злая вѣдьма
             Фортуна, что стоитъ на колесѣ
             Съ повязкой на глазахъ...
   Флюелленъ. Фортуна! О, это та самый, что пишутъ съ покрывала на глаза, чтобъ показать, что она слѣпа; и стоить она на колесо въ знакъ того, что она непостояненъ и измѣнчивъ. Въ этомъ весь мораль. Одна нога ее стоитъ на сферическій камень, который вертится, вертится и вертится. Поэтъ -- я вамъ скажу -- сдѣлалъ прекраснѣйшій описаніе Фортуны.
   Пистоль. Ну, да!-- Такъ вотъ она косится вѣчно
             На Бэрдольфа. Сегодня онъ укралъ
             Святой сосудъ изъ церкви -- и за это
             Его хотятъ повѣсить. Чортъ побралъ бы
             Такую смерть! Пора ее оставить
             Давно однимъ собакамъ, чтобъ пенька
             Не смѣла перехватывать дыханье
             Намъ, честнымъ людямъ. Герцогъ разсудилъ
             Однакожъ иначе. Такъ сдѣлай милость,
             Похлопочи, чтобъ Бэрдольфъ не висѣлъ
             На пенсовой веревкѣ. Герцогъ, вѣрно,
             Тебя послушаетъ -- и ты премного
             Меня обяжешь этимъ.
   Флюелленъ. Я отчасти понимай, что вы хочетъ, знаменосецъ Пистоль.
   Пистоль. Понялъ?-- ну, тѣмъ лучше.
   Флюелленъ. Нѣтъ, нѣтъ, лучше тутъ нѣтъ ничего, потому что, видите ли, будь онъ даже мой братъ, я и тутъ просилъ бы герцогъ исполнить свой приговоръ и его повѣсить. Дисциплинъ долженъ соблюдаться прежде всего.
   Пистоль. Такъ будь же проклятъ! Кукишъ тебѣ за твою дружбу!
   Флюелленъ. Хорошо, хорошо!
   Пистоль. Испанскій кукишъ!

(Уходишь Пистоль).

   Флюелленъ. Прекрасно.
   Гоуеръ. Теперь я его вспомнилъ: это -- отъявленный бездѣльникъ, сводникъ, воръ -- все, что хотите.
   Флюелленъ. А на мостъ онъ говорилъ такія прекрасна слова. Очень радъ! При случай я припомнитъ ему и то, что онъ мнѣ сказалъ теперь.
   Гоуеръ. Это -- хвастунъ, наглецъ, мерзавецъ. Онъ иногда отправляется на войну, чтобъ имѣть случай, вернувшись въ Лондонъ, похвастать формой солдата. Эти подлецы выучиваютъ наизусть имена отличившихся полководцевъ и потомъ разсказываютъ встрѣчному и поперечному, гдѣ была схватка, при какомъ проломѣ кто отличился, кто струсилъ, кто убитъ, какъ стоялъ непріятель -- и все это на настоящемъ солдатскомъ языкѣ, приправленномъ выдуманными вновь клятвами. И какъ сильно иногда ихъ борода, подстриженная на манеръ генеральской, и грубая походная одежда дѣйствуютъ на глупыя головы пьяныхъ собесѣдниковъ, сидящихъ среди выпитыхъ бутылокъ эля! Вамъ надо научиться, капитанъ, узнавать этихъ, расплодившихся въ наше время, мерзавцевъ, потому что иначе вы часто будете попадаться впросакъ.
   Флюелленъ. Я, капитанъ Гоуеръ, самъ замѣтилъ, что онъ не то, чѣмъ хочетъ показать себя передъ свѣтъ. Но если я отыщу хоть маленькій дирочка въ его кафтанъ, я ему покажетъ себя. (Барабаны). Слышитъ?-- идетъ король. Я долженъ поговорить съ нимъ насчетъ мостъ.

(Входятъ король Генрихъ, Глостеръ и солдаты).

   Флюелленъ. Да благословить Господь ваше величество!
   Король. Ну, что, Флюелленъ?-- ты съ моста?
   Флюелленъ. Оттуда, ваше величество. Герцогъ Эксетеръ защищалъ мостъ съ большая храбрость. Французы бросилъ эта позиція, хотя тутъ былъ отличный переправа. Имъ, видите, очень хотѣлось завладѣть мостъ, но они ретировались -- и герцогъ Эксетеръ теперь на мостъ хозяинъ. Могу смѣло сказать, ваше величество, что герцогъ храбрый человѣкъ.
   Кароль. Какъ велика наша потеря?
   Флюелленъ. О, врагъ потерялъ много, но мы, какъ я полагаетъ, потеряли только одинъ человѣкъ, да и то потому, что герцогъ приказалъ его повѣсить за покражу въ церковь. Ваше величество знаетъ этотъ человѣкъ: его зовутъ Бэрдольфъ. Онъ имѣетъ такая красная лицо и весь въ шишка, а его носъ похожъ на раскалена уголь. Но теперь носъ его повѣшенъ, и огонь погасъ.
   Король. О, если бъ мы могли избавиться отъ всѣхъ подобныхъ негодяевъ! Передать войскамъ наше строжайшее повелѣніе, чтобы ничего не забирали даромъ по деревнямъ и не смѣли бъ оскорблять французскихъ гражданъ. Когда кротость и жестокосердіе спорятъ изъ-за обладанія королевствомъ, перевѣсъ будетъ непремѣнно на сторонѣ скромнаго игрока.

(Барабаны. Входитъ Монжуа).

   Монжуа. Вы можете узнать по платью мое званіе?
   Король. Я узнаю его; но что узнаю я отъ тебя?
   Монжуа. Волю моего повелителя.
   Король. Говори же ее.
   Монжуа. Такъ сказалъ мой король: "Ступай и скажи Генриху англійскому, что хотя мы и казались до сей поры мертвыми, но на дѣлѣ только спали. Выжиданье благоразумнѣй натиска. Мы могли бы нанести Генриху ударъ еще при Гарфлерѣ, но не хотѣли мстить за оскорбленье, пока оно не созрѣло. Теперь мы, въ свою очередь, поднимаемъ голосъ, и это будетъ голосъ власти. Англія раскается въ своемъ безуміи, увидитъ свою слабость и подивится нашему милосердію. Скажи Генриху, чтобъ онъ подумалъ о своемъ выкупѣ, который хотя сколько-нибудь долженъ соотвѣтствовать потерямъ, которыя мы понесли, числу подданныхъ, которыхъ лишились, и униженію, которому подверглись. Мы знаемъ, что полное удовлетвореніе задавило бы его совсѣмъ. Все его казначейство слишкомъ бѣдно, чтобъ возмѣстить наши потери; все народонаселеніе Англіи слишкомъ ничтожно, чтобъ вознаградить пролитую французскую кровь; а за наше униженіе онъ не заплатитъ и собственной своей особой, колѣнопреклоненной предъ нашимъ трономъ. Брось ему, сверхъ того, нашъ вызовъ и скажи, что онъ обманулъ своихъ сподвижниковъ, которыхъ приговоръ уже подписанъ". Такъ сказалъ король, мой повелитель -- и вотъ цѣль моего посольства.
   Король. Какъ тебя зовутъ?-- званіе твое уже намъ извѣстно.
   Монжуа. Монжуа.
   Король. Ты выполнилъ исправно порученье.
             Вернись же къ королю и передай
             Ему мои слова: я не ищу
             Теперь нарочно битвы и желалъ бы,
             Напротивъ, возвратиться безъ препятствій
             Назадъ въ Калэ, затѣмъ что, молвить правду
             (Хотя и неразумно довѣряться
             Столь сильному и храброму врагу),
             Войска мои ослабли отъ болѣзней
             И не сильнѣй такого же числа
             Французскихъ войскъ, въ которыхъ прежде клалъ я
             Трехъ человѣкъ на каждаго британца
             Въ здоровомъ состояньи!-- Да проститъ
             Мнѣ небо хвастовство!-- я заразился
             Имъ здѣсь, у васъ въ странѣ. Скажи же Карлу,
             Что весь мой выкупъ -- въ этомъ бренномъ тѣлѣ
             А мощь -- въ больномъ отрядѣ слабыхъ войскъ;
             Но все же я готовъ сопротивляться
             Не только цѣлой Франціи, но даже
             Сосѣднимъ королямъ, когда бъ они
             Возстали вмѣстѣ съ ней. Возьми за трудъ твой
             Вотъ это, Монжуа. (Даетъ ему денегъ).
                                           Пусть твой король
             Узнаетъ то, что мы рѣшились твердо
             Итти впередъ -- и если на пути
             Найдемъ препятствіе, то обагримъ
             Поля его отчизны вашей кровью.--
             Ступай теперь. Я кончу мой отвѣтъ
             Въ такихъ словахъ: мы въ этотъ мигъ не ищемъ
             Намѣренно сраженья, но коль скоро
             Оно отыщетъ насъ, то мы не будемъ
             Ему противиться. Скажи все то
             Монарху Карлу.
   Монжуа.                               Передамъ немедля
             И, вмѣстѣ съ тѣмъ, благодарю васъ, ваше
             Величество. (Уходитъ).
   Глостеръ.                     Надѣюсь, что они
             Не вздумаютъ напасть на насъ тотчасъ же.
   Король. Мы въ Божіихъ рукахъ, а не во вражьихъ,
             Любезный братъ. Пускай теперь войска
             Займутъ посты у моста. Скоро вечеръ.
             Сегодня мы ночуемъ за рѣкой,
             А на зарѣ направимъ путь свой дальше. (Уходятъ).
   

СЦЕНА 7-я.

Французскій лагерь близъ Азинкурта.

          (Входятъ конетабль, Рамбюръ, герцогъ Орлеанскій, дофинъ и другіе).

   Конетабль. Вздоръ: мое оружіе лучшее въ мірѣ. Желалъ бы я, чтобъ теперь было уже утро.
   Герц. Орлеанскій. Оружіе ваше прекрасно, но отдайте же справедливость и моей лошади. шающихъ страхъ и трепетъ? Однако, вселяя въ другихъ трепетъ, ты все-таки менѣе счастливо, чѣмъ тѣ, въ кого ты его вселяешь. Не слишкомъ-ли часто тебѣ, вмѣсто сладостнаго сердечнаго уваженія, приходится упиваться ядовитою лестью? О, гордое величіе, попробуй только захворать и приказать своему высокому положенію, чтобы оно тебя исцѣлило! -- Не воображаешь-ли ты, что огненный пылъ лихорадки отступитъ передъ твоими титулами, раздуваемыми всеобщимъ раболѣпіемъ? Отступитъ-ли болѣзнь при видѣ нижайшихъ поклоновъ и колѣнопреклоненій? Ты въ состояніи заставлять каждаго нищаго падать предъ тобою на колѣни, но имѣешь-ли ты хоть малѣйшую власть надъ его здоровьемъ? Нѣтъ, великолѣпное сновидѣніе, такъ своевольно играющее спокойствіемъ короля, такой власти тебѣ не дано! Нѣтъ, величіе, я, судящій тебя король, говорю:-- ни курящійся ѳиміамъ, ни скипетръ, ни держава, ни мечь, ни поклоненіе толпы, ни императорскій вѣнецъ, ни порфира, сотканная изъ золота и жемчуга, ни высокопарный титулъ, мчащійся впереди короля, ни престолъ, на которомъ онъ возсѣдаетъ, ни потокъ сіянія, бьющійся о недоступный по своему величію берегъ этого міра,-- нѣтъ, ничто изъ всего этого:-- ни трижды царственная пышность, ни все великолѣпіе, распростертое на величавомъ ложѣ, не въ силахъ послать намъ такого крѣпкаго сна, какимъ, предаваясь покою, наслаждается пустоголовый поденщикъ, насыщенный горькимъ хлѣбомъ нужды, но незнающій тѣхъ мучительныхъ безсонницъ, которыя превращаютъ безконечно долгія ночи въ адскія пытки. Онъ, этотъ чернорабочій, съ восхода и до заката солнца обмывающійся потомъ подъ лучезарными взглядами Феба, спитъ всю ночь напролетъ, словно въ Элизіѣ, а на другой день, вставъ съ разсвѣтомъ, подсаживаетъ Гиперіона на его коней, и такъ въ постоянно безвыходнымъ для него труда одинъ за другимъ идутъ быстро бѣгущіе годы и, наконецъ, приводятъ его къ могилѣ. Бѣднякъ этотъ, всѣ дни проводящій въ трудѣ, а ночи въ крѣпкомъ снѣ, счастливѣе короля, не смотря на все величіе послѣдняго. Этотъ бѣднякъ -- одинъ изъ того народа, на долю котораго выпалъ благодатный миръ; онъ беззаботно вкушаетъ эту благодать даже не подозрѣвая, сколько заботъ, сколько безсонныхъ ночей стоитъ сохраненіе мира королю, пользующемуся имъ несравненно менѣе, чѣмъ послѣдній простолюдинъ.
  

Входитъ Эрпипэнъ.

  
   Эрпинэнъ. Государь, лорды, встревоженные вашимъ отсутствіемъ, отыскиваютъ васъ по всему лагерю.
   Король Генрихъ. Добрый и старый мой рыцарь, проси ихъ всѣхъ ко мнѣ въ палатку. Я буду тамъ ранѣе тебя.
   Эрпинэнъ. Будетъ исполнено, государь. (Уходитъ.)
   Король Генрихъ. О, богъ сраженій, закали сердца моихъ воиновъ! Обереги ихъ отъ страха, отними у нихъ способность считать количество нашихъ враговъ и хоть на сегодня не лишай ихъ мужества! Да, хоть на сегодня забудь, какое преступленіе совершилъ мой отецъ, въ погонѣ за короною Англіи! Я почтилъ прахъ Ричарда вторичнымъ погребеніемъ и пролилъ о немъ горючихъ слезъ болѣе, чѣмъ вытекло капель крови изъ его царственныхъ жилъ. Я на свой счетъ кормлю пятьсотъ бѣдняковъ, которые ежедневно и утромъ, и вечеромъ возводятъ къ небесамъ свои исхудалыя руки, чтобы вымолить прощеніе за пролитую кровь. Я выстроилъ два монастыря, гдѣ строгой, суровой жизни иноки денно и водно поютъ заупокойныя молитвы, моля о спасеніи души Ричарда. Я готовъ бы сдѣлать еще болѣе, хотя и знаю, что все, чтобы я ни сдѣлалъ, все-таки будетъ ничтожно, пока мольба о спасеніи собственной души остается позади другихъ желаній.
  

Входитъ Глостэръ.

  
   Глостэръ. Государь...
   Король Генрихъ. Голосъ моего брата Глостэра... А, знаю, зачѣмъ ты явился!.. Идемъ вмѣстѣ... Меня ожидаютъ и день, и друзья, и многое другое (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Лагерь французовъ.

Входятъ Дофинъ, герцогъ Орлеанскій, Рамбюрэ и другіе.

  
   Герцогъ Орлеанскій. Солнце уже позлащаетъ наши доспѣхи. Пора, господа!
   Дофинъ. Monte a cheval!.. И мнѣ коня! Эй, вы, прислужники, холопы!
   Герцогъ Орлеанскій. О, какой благородный пылъ!
   Дофинъ. Впередъ! Les еаих et la terre!
   Герцогъ Орлеанскій. Rien de plus? l'air et le feu...
   Дофинъ. Ciel! кузенъ мой Орлеанскій... (Входитъ Коннэтабль). Что скажете, почтенный Коннэтабль?
   Коннетабль. Слышите, какъ нетерпѣливо ржутъ наши кони?
   Дофинъ. Такъ вскакивайте скорѣе на нихъ верхомъ и шпорьте ихъ такъ, чтобы кровь изъ ихъ боковъ брызнула прямо въ глаза англичанамъ и ослѣпила ихъ избыткомъ нашего мужества!
   Рамбюрэ. Вы хотите, чтобы они плакали кровью нашихъ лошадей? Но какъ же мы, если такъ, увидимъ ихъ настоящія слезы?
  

Входитъ Гонецъ.

  
   Гонецъ. Пэры Франціи, англичане уже выстроились въ боевомъ порядкѣ.
   Коннэтабль. На коней, храбрые принцы! Проворнѣй на коней! Взгляните на эти несчастныя, изморенныя голодомъ полчища и поймете, что вы своимъ блистательнымъ видомъ высосете изъ нихъ послѣдніе остатки ихъ жалкаго мужества, превративъ ихъ только въ скорлупу и въ шелуху людей. Для вашихъ рукъ здѣсь слишкомъ мало дѣла, и въ жилахъ у непріятеля слишкомъ мало крови, чтобы обагрить, какъ слѣдуетъ, каждый изъ тѣхъ мечей, которые обнажатъ сегодня наши доблестные французы и за недостаткомъ дѣла снова спрячутъ въ ножны. Намъ только на нихъ дунуть и мужественная сила нашего дыханія заставитъ ихъ всѣхъ попадать на землю. Можно увѣрять положительно, -- и въ этомъ не можетъ быть ни малѣйшаго сомнѣнія,-- что было бы совершенно достаточно излишка той сволочи, тѣхъ холоповъ, которые тѣснятся около нашихъ боевыхъ рядовъ чтобы очистить долину отъ жалкаго непріятеля, тогда какъ мы сами могли бы оставаться праздными зрителями и наблюдать за сраженіемъ, стоя у подножія вотъ того холма. Но этому противится наша честь... Что же сказать вамъ еще? Дѣлать намъ придется немного; конецъ настанетъ мигомъ. Пусть трубы гремятъ, какъ передъ охотой, возвѣщая всадникамъ, что пора садиться на коней! Наше появленіе повергнетъ всю долину въ такое смятеніе, что англичане падутъ ницъ и сдадутся намъ тотчасъ-же.
  

Входитъ Гранпрэ.

  
   Гранпрэ. Благородные принцы Франціи, что же медлите вы такъ долго? Жалкіе остовы островитянъ, теряющихъ надежду спасти свои кости, безобразятъ собою утренній видъ поля. Ихъ рваныя знамена едва развѣваются и въ трепетное движеніе ихъ слегка приводитъ наше могучее дыханіе, когда кто-нибудь изъ насъ презрительно взглянетъ на нихъ, случайно проходя мимо. Самъ гордый Марсъ смотритъ въ ихъ нищенскомъ войскѣ какимъ-то несостоятельнымъ должникомъ, и глаза его робко проглядываютъ сквозь щели заржавленнаго забрала. Ихъ всадники имѣютъ видъ какихъ-то неподвижныхъ подсвѣчниковъ, рукамъ которыхъ поручено держать свѣчи, а голодныя клячи, уныло понуря голову, какъ будто заранѣе предвидятъ печальную свою участь. Бока ихъ ввалились; кожа повисла; изъ тусклыхъ глазъ течетъ слизистая влага; около ихъ неподвижныхъ, словно мертвыхъ, челюстей висятъ выпачканныя жеванною травою удила, а надъ всѣмъ войскомъ парятъ стаи его палачей, хитрыхъ вороновъ, нетерпѣливо выжидающихъ, чтобы насталъ ихъ часъ. Никакими словами не опишешь странной безжизненной жизни, неодушевленнаго одушевленія этой рати.
   Коннэтабль. Они прочитали свои молитвы и теперь ожидаютъ смерти.
   Дофинъ. Не послать-ли людямъ новыхъ одеждъ и чего-нибудь пообѣдать, а отощавшимъ лошадямъ хоть бы овса, чтобы утолить голодъ, прежде чѣмъ они вступятъ въ бой?
   Коннэтабль. Я жду только своего знамени... Впрочемъ, зачѣмъ терять время? Я на время возьму у кого-нибудь изъ трубачей его знамя; оно пока замѣнитъ мнѣ мое. Скорѣе же въ путь! Солнце уже высоко и мы только даромъ тратимъ дорогія минуты! (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Лагерь англичанъ.

Входятъ Глостэръ, Бедфордъ, Экзэтэръ, Сольсбюри, Уэстморлендъ и войски.

  
   Глостэръ. Гдѣ же король?
   Бедфордъ. Онъ сѣлъ на коня и отправился взглянуть на непріятельскія силы.
   Уэстморлендъ. У французовъ подъ оружіемъ, по крайней мѣрѣ, тысячъ шестьдесятъ человѣкъ.
   Экзэтэръ. Такимъ образомъ, приходится одинъ на пятерыхъ; помимо этого преимущества, войска у нихъ совсѣмъ свѣжія.
   Сольсбюри. За насъ стоитъ десница Всевышняго, а это даетъ намъ страшный перевѣсъ! Да хранитъ эта десница всѣхъ васъ, принцы! Я же отправлюсь на свой постъ. Если намъ суждено свидѣться только на небесахъ, разстанемся все-таки съ радостнымъ сердцемъ. Прощайте, благороднѣйшій герцогъ Бедфордъ, и вы, дражайшій лордъ Глостэръ, и вы, добрѣйшій Экзэтэръ... (Уэстморленду). Прощай и ты, любезный мой родственникъ; прощайте и вы, войска!
   Бедфордъ. Прощайте, добрѣйшій Сольсбюри. Да пошлетъ Господь вамъ счастье!
   Экзэтэръ. Прощай, доблестный лордъ. Старайся биться сегодня какъ можно мужественнѣе!.. Впрочемъ, я только оскорбляю тебя такимъ совѣтомъ, потому что ты и такъ само мужество, сама непоколебимая стойкость (Сольсбюри уходитъ).
   Бедфордъ. Да, въ немъ разомъ совмѣщаются и великодушіе, и отвага принца.
   Уэстморлендъ. О, зачѣмъ нѣтъ при насъ теперь тѣхъ десяти тысячъ вооруженныхъ людей, которые остались въ Англіи и ничего тамъ не дѣлаютъ!
  

Входитъ король Генрихъ.

  
   Король Генрихъ. Кто рѣшается высказать такое пожеланіе? Ты, Уэстморлендъ? Нѣтъ, любезный мой кузенъ! Если мы обречены на смерть, для нашего отечества будетъ достаточно и такой потери; если же мы останемся въ живыхъ, то чѣмъ меньше насъ будетъ, тѣмъ громче окажется наша слава. Да будетъ воля Божія! Прошу тебя, Уэстморлендъ, не желай для насъ ни одного лишняго человѣка. Клянусь Юпитеромъ, я не очень падокъ на золото, и мнѣ нѣтъ никакого дѣла до того, сколько человѣкъ содержится на мой счетъ. Мнѣ все равно, носятъ другіе мои одежды или не носятъ; до такихъ пустяковъ моимъ помысламъ нѣтъ ровно никакого дѣла. Но если грѣшно желать чести и славы, сознаюсь, что среди живыхъ людей я величайшій грѣшникъ! Итакъ, добрѣйшій кузенъ, не желай, чтобы сюда изъ Англіи прибылъ хоть одинъ лишній человѣкъ. Клянусь Создателемъ, даже за осуществленіе лучшихъ моихъ надеждъ, я не пожертвовалъ бы тою частичкою славы, которую у меня,-- по моему мнѣнію,-- отнялъ бы одинъ этотъ лишній человѣкъ. Не желай, Уэстморлендъ, чтобы намъ на помощь прибылъ хоть бы еще одинъ человѣкъ, и объяви моему войску, что тотъ, кто не желаетъ сражаться, можетъ удалиться:-- ему дадутъ и увольненіе, и на дорогу кошелекъ съ достаточнымъ количествомъ кронъ. Мы не желали бы умереть рядомъ съ человѣкомъ, который боится быть нашимъ товарищемъ по смерти. Сегодня праздникъ въ честь памяти Св. Криспіана. Кто переживетъ этотъ день и по добру-поздорову вернется домой, тотъ при одномъ упоминаніи объ этомъ днѣ станетъ подниматься на цыпочки, чтобы казаться выше, и въ груди его все невольно встрепенется при одномъ имени св. Криспіана. Каждый, оставшійся въ живыхъ, достигнувъ глубокой старости, будетъ чтить этотъ день, какъ праздникъ, приглашать сосѣдей на угощеніе и въ канунъ памятнаго дня пируя съ пріятелями, станетъ имъ говорить:-- "Завтра день св. Криспіана",-- а затѣмъ, засучивъ рукава, покажетъ имъ рубцы отъ полученныхъ когда-то ранъ. Память у стариковъ слаба, но забывая даже все на свѣтѣ, подвиговъ своихъ въ этотъ день они не забудутъ. станутъ даже ихъ преувеличивать; да, безъ этого не обойдется, впрочемъ, какъ всегда. Наши имена сдѣлаются такими же привычными ихъ устамъ, какъ самыя обыденныя слова. Имена Герри, Бедфорда, Экзэтэра, Уорика, Тальбота, Сольсбюри и Глостэра дружно будутъ произноситься, пока пѣнящіеся кубки станутъ чокаться одинъ о другой. Повѣсть о нашихъ дѣяніяхъ добрые старики передадутъ своимъ дѣтямъ, такъ что отнынѣ и до скончанія вѣковъ ни одинъ день св. Криспина и Криспіана не пройдетъ безъ того, чтобы о насъ не вспомнили въ небольшомъ, но счастливомъ кругу братьевъ, такъ какъ каждый, кто сегодня прольетъ свою кровь вмѣстѣ со мною, будетъ мнѣ братомъ, и какъ бы низменъ ни былъ онъ по происхожденію, нынѣшній день его облагородитъ, и тѣ джентльмены, которые теперь спокойно нѣжатся въ Англіи на мягкихъ постеляхъ, проклянутъ себя за то, что не были сегодня здѣсь, вмѣстѣ съ вами. Они вынуждены будутъ прикусывать языкъ всякій разъ, когда кто нибудь упомянетъ при нихъ о нашихъ сподвижникахъ въ день св. Криспіана.
  

Входитъ Сольсбюри.

  
   Сольсбюри. Будьте, государь, наготовѣ: -- французы выстроились и, вѣроятно, произведутъ сейчасъ на васъ нападеніе.
   Король Генрихъ. Мы готовы духомъ, слѣдовательно, все готово.
   Уэстморлендъ. Горе тому, кто не воспрянетъ духомъ въ такую минуту.
   Король Генрихъ. Теперь, кажется, даже и ты пересталъ желать, чтобы явилось подкрѣпленіе изъ Англіи?
   Уэстморлендъ. Если-бы на то было соизволеніе Божіе, я желалъ-бы, чтобы рѣшеніе царственной этой битвы было предоставлено только вамъ и мнѣ, безъ содѣйствія какихъ бы то ни было постороннихъ помощниковъ.
   Король Генрихъ. Вотъ ты въ своихъ желаніяхъ отказался отъ подкрѣпленія въ цѣлыхъ пять тысячъ человѣкъ, а это по моему лучше, чѣмъ желать помощи хоть-бы одного лишняго помощника... Господа, ваши мѣста вамъ всѣмъ извѣстны. Да будетъ Богъ со всѣми вами! (Трубы гремятъ; входитъ Монжуа).
   Монжуа. Еще разъ являюсь къ тебѣ, король Генрихъ, чтобы спросить, не намѣренъ-ли ты условиться насчетъ выкупа ранѣе, чѣмъ неизбѣжная твоя гибель обозначится вполнѣ ясно. Ты такъ близко стоишь къ пропасти, что она вынуждена будетъ тебя поглотить; въ этомъ не можетъ быть ни малѣйшаго сомнѣнія. Помимо этого, благородный Коннэтабль, движимый неизмѣримымъ милосердіемъ, предлагаетъ тебѣ напомнить своимъ воинамъ, чтобы они, несчастные, хорошенько приготовились къ смерти, дабы ихъ очищенныя покаяніемъ души могли съ миромъ отлетѣть отъ этого поля, на которомъ улягутся и будутъ гнить ихъ бездыханные трупы.
   Король Генрихъ. По чьему порученію явился ты на этотъ разъ?
   Монжуа. По порученію Коннэтабля.
   Король Генрихъ. Прошу тебя, передай ему прежній мой отвѣтъ. Скажи своимъ повелителямъ, чтобы прежде совсѣмъ покончили со мною, а потомъ уже продавали мои кости. Милосердый Боже, зачѣмъ они такъ зло издѣваются надъ нами, жалкими бѣднягами? Нѣкій человѣкъ, продавшій кожу льва еще тогда, когда животное было живо, самъ былъ убитъ, пока гонялся за звѣремъ. Нѣтъ никакого сомнѣнія, что многіе изъ насъ обрѣтутъ на родинѣ могилы съ бронзовыми плитами, на которыхъ сохранится перечень нашихъ сегодняшнихъ дѣяній; но и тѣ, которые, сражаясь, какъ подобаетъ истиннымъ воинамъ, сложатъ на вашихъ поляхъ свои доблестныя кости, тоже осѣнятъ себя неумирающею славою, хотя бы вы и зарыли ихъ въ навозныя кучи. Лучезарное солнце даже и тогда не лишитъ ихъ своего привѣта. Оно вознесетъ ихъ клубящуюся славу превыше небесъ; земные-же ихъ останки, разлагаясь, заразятъ своими испареніями вашъ воздухъ и распространятъ въ цвѣтущей Франціи всякія повальныя болѣзни. Вы увидите тогда, какъ снова воспрянетъ наша англійская доблесть. Упавъ на землю она, словно ядро, пролежитъ нѣсколько времени неподвижно, какъ мертвая, но потомъ въ ней произойдетъ взрывъ; она снова станетъ смертоноснымъ орудіемъ и своими осколками примется убивать все, что попадется ей на пути. Пусть рѣчь моя будетъ исполнена гордости! Скажи Коннэтаблю, что мы воины, годные только для будничной работы, а не для праздничныхъ парадовъ; что всѣ позолоченыя наши украшенія поблекли отъ трудныхъ переходовъ и отъ дождливой погоды; что во всемъ нашемъ войскѣ нѣтъ ни одного цѣльнаго пера, а это служитъ достаточнымъ ручательствомъ, что мы не улетимъ. Скажи, что время обратило наше платье въ лохмотья, сдѣлало насъ неряхами, но что сердца наши, -- клянусь въ этомъ смѣло, -- изукрашены какъ нельзя лучше, и бѣдные мои солдаты увѣряютъ, что всѣ они, еще ранѣе наступленія ночи, явятся въ новомъ платьѣ, что они, сдѣлавъ французовъ негодными для пребыванія въ строю, сорвутъ съ нихъ разноцвѣтныя ихъ одежды и сами облекутся въ эти пышные наряды. Если они это исполнятъ,-- въ чемъ я, уповая на помощь Божію, почти увѣренъ,-- деньги на мой выкупъ будутъ собраны тотчасъ-же. Ты-же, герольдъ, не утруждай себя понапрасну. Ты, милѣйшій герольдъ, явился толковать о выкупѣ; клянусь, что твоимъ властелинамъ не получить за меня иного выкупа, кромѣ этихъ членовъ, а если уже придется такъ, я оставлю имъ эти члены въ такомъ видѣ, что полководцы Францй не извлекутъ изъ нихъ ровно никакой выгоды. Передай все это Коннэтаблю.
   Монжуа. Не замедлю это исполнить. Затѣмъ, прощай! Никакихъ другихъ герольдовъ болѣе не жди!
   Король Генрихъ. А я, напротивъ, ожидаю, что ты опять явишься для переговоровъ о выкупѣ (Монжуа удаляется; входитъ герцогъ Іорскій).
   Герцогъ Іоркскій. Государь, покорно преклоняя колѣно, являюсь я просить, какъ милости, чтобы вы поручили мнѣ начальство надъ передовымъ отрядомъ.
   Король Генрихъ. Хорошо, храбрый герцогъ Іоркскій, бери на себя эту обязанность... Ну, воины, идемъ! Пусть Господь располагаетъ судьбами этого дня, какъ будетъ угодно Его святой волѣ! (Всѣ уходятъ).
  

СЦЕНА IV.

Поле битвы.

(Трубы и барабаны гремятъ; происходятъ стычки. Входятъ; Французскій солдатъ, Пистоль и Мальчикъ).

  
   Пистоль. Ну, сдавайся, песъ!
   Французъ. Je pense que vous etes un gentilhomme de bonne qualite.
   Пистоль. Калита! Calen o Custure me!.. Самъ-то ты дворянинъ-ли? Объясняй скорѣе!
   Французъ. О seigneur Dieu!
   Пистоль. Осэньоръ Дью... Должно быть, дворянинъ. Взвѣсь мои слова, Осэньоръ Дью, и запомни хорошенько слѣдующее:-- ты, Осэньоръ Дью, погибнешь отъ острія меча, если,-- слышишь, Осэньоръ Дью?-- да, если не представишь за себя громаднаго выкупа.
   ФРАНЦУЗЪ. О, prenez misericorde! ayez pitiede moy.
   Пистоль. Димой, песъ? Нѣтъ мнѣ нужно сорокъ димойевъ, или иначе я вырву твою обагренную пурпуровою кровью брюшину черезъ твою-же глотку!
   Французъ. Estil impossible d'echapper la force deton bias?
   Пистоль. Какого еще томбра ты мнѣ предлагаешь, песъ ты этакій? Да, что ты мнѣ такое предлагаешь, проклятый и безстыжій горный кабанъ?
   Французъ. О, pardonnez moy?
   Пистоль. Опять какой-то немой? Что-же это, мѣра какая или вѣсъ?.. Эй, ты, мальчуганъ! Спроси у этого бездѣльника по-французски, какъ его зрвутъ?
   Мадьчикъ. Ecoutez; comment etes vous appele?
   Французъ. Monsieur le Fer.
   Мальчикъ. Онъ говоритъ, что его зовутъ мистеръ Феръ.
   Пистоль. Мистеръ Феръ... Вотъ я его омистэрю, обдеру и такъ оферю, что онъ не радъ будетъ жизни! Передай ему это по-французски.
   Мальчикъ. Я не знаю, какъ по-франаузски такія слова, какъ:-- омистэрю, обдеру и аферю.
   Пистоль. Скажи, чтобы онъ приготовился, такъ какъ я сейчасъ перерѣжу ему горло.
   Французъ. Que dit il, monsieur?
   Мальчикъ. Il me commande de vous dire que vous faites vous prêt; car ce soldat ici est disposé tout à cette heure de couper votre gorg.
   Пистоль. Вуй, куперъ горжъ. Паръ ма фуа, если ты, гнусный холопъ, не выплатишь мнѣ много-много хорошихъ кронъ, я искрошу тебя вотъ этимъ самымъ мечемъ.
   Французъ. О, je vous supplie pour l'amour de Dieu, me pardonner! Je suis gentilhomme de honne maison; gardez ma vie, et je vous donnerai deux cents écus.
   Пистоль. Что онъ такое говоритъ?
   Мальчикъ. Онъ проситъ его не убивать; онъ говорить, что онъ хорошаго рода и предлагаетъ вамъ за себя выкупъ въ двѣсти кронъ.
   Пистоль. А ты отвѣть ему на это, что все мое бѣшенство спало съ меня разомъ и что я принимаю его кроны.
   Французъ. Petit monsieur, que dit-il?
   Мальчикъ. Encore qu'il est contre son jurement de pardonner aucun prisonnier; néanmoins pour les écus que vous lui avez prorais, il est content de vous donner la liberté, le franchissement.
   Французъ. Sur mes genoux je vous donne mille remerciements: et je m'estime heureux que je suis tombé entre les mains d'un chevalier, je pense, le plus brave, vaillant, et très distingué seigneur d'Angleterre.
   Пистоль. Объясни мнѣ, мальчуганъ, что онъ говоритъ.
   Мальчикъ. Онъ на колѣняхъ возсылаетъ къ вамъ тысячи благодарностей и благословляетъ судьбу зато, что онъ,-- по его мнѣнію,-- попалъ въ руки къ храбрѣйшему, доблестнѣйшему и трижды достойнѣйшему англійскому рыцарю.
   Пистоль. Я покажу, что я хоть и умѣю сосать кровь, но умѣю иногда быть милосердымъ. За мною! (Уходитъ).
   Мальчикъ. Suivez vous le grand capitaine (Французскій солдатъ уходитъ). Я никогда не подозрѣвалъ, чтобы такой густой голосъ могъ выходить изъ такого пустого сердца, но пословица, что пустая бочка сильнѣе гремитъ, вполнѣ справедлива. Бардольфъ и Нимъ были вдесятеро мужественнѣе и смѣлѣе этого ревущаго дьявола изъ старшной пьесы, которому всякій можетъ безнаказанно обрѣзать ногти деревяннымъ клинкомъ шута, а между тѣмъ оба они повѣшены. Тоже могло-бы случиться и съ этимъ, если-бы у него случайно хватило отваги что-нибудь украсть. А я долженъ оставаться съ другими служителями при обозѣ... Вотъ была-бы отличная добыча для французовъ, если-бы они знали, что обозъ охраняется одними мальчишками (Уходитъ).
  

СЦЕНА V.

Другая часть поля битвы.

Трубы гремятъ. Входятъ: Дофинъ, Герцоги Орлеанскій и Бурбонскій, Коннэтабль, Рамбюрэ и другіе.

  
   Коннэтабль. О, diable!
   Герцогъ Орлеанскій. О, seigneur! le jour est perdu, tout est perdu!
   Дофннъ. Mort de ma vie! Все погибло, все упреки и вѣчный позоръ сидятъ теперь, изукрасившись въ перья отъ нашихъ шлемовъ, и насмѣхаются надъ нами. О, méchante fortune!.. (Шумъ битвы на нѣкоторое время усиливается). Не обратиться-же трусливо въ бѣгство!
   Коннэтабль. Всѣ наши ряды разстроены.
   Дофинъ. О, какой несмываемый стыдъ!.. Надо самимъ покончить съ собою! Неужто это тѣ самые оборванцы, которые служили намъ ставкою, когда мы играли въ кости?
   Герцогъ Орлеанскій. И неужто насъ разбилъ тотъ самый король, къ которому мы посылали за выкупомъ?
   Герцогъ Бурбонскій. Позоръ, вѣчный позоръ -- вотъ что намъ осталось, и ничего, кромѣ позора! Хоть-бы умереть съ честью! Обратимся еще разъ противъ непріятеля, сдѣлаемъ новую попытку! а тотъ, кто не захочетъ теперь послѣдовать за герцогомъ Бурбонскимъ, пусть убирается отсюда и, держа въ рукахъ шапку, словно подлый сводникъ, оберегаетъ дверь, за которою гнуснѣйшій холопъ, не стоющій даже моей собаки, оскверняетъ красивѣйшую изъ его дочерей!
   Коннэтабль. Тотъ-же самый безпорядокъ, который насъ погубилъ, можетъ послужить намъ на пользу! Бросимся на непріятеля всею толпою и предоставимъ ему случай изрубить насъ въ куски!
   Герцогъ Орлеанскій. Насъ, живыхъ, еще достаточно на этомъ полѣ, и, если-бы можно было возстановить хоть какой-нибудь порядокъ, у насъ еще хватило-бы силъ раздавить англичанъ своею численностью.
   Герцогъ Бурбонскій. Къ чорту теперь порядокъ! Бѣгу и брошусь прямо въ свалку! Сократимъ жизнь, чтобы тѣмъ сократить и нашъ позоръ! (Уходятъ).
  

СЦЕНА VI.

Другая часть поля битвы.

Трубы гремятъ. Входятъ: король Генрихъ съ войскомъ; затѣмъ Экзэтэръ и другіе, ведя плѣнниковъ.

  
   Король Генрихъ. Трижды доблестные мои соотечественники, сражались мы превосходно, но ничто еще не сдѣлано, пока французы не очистили окончательно поля.
   Экзэтэръ. Герцогъ Іоркскій шлетъ вашему величеству свой привѣтъ.
   Король Генрихъ. А, добрый мой дядя еще живъ? Въ теченіе послѣдняго часа я три раза видѣлъ, какъ онъ падалъ и трижды снова вскакивалъ на ноги, чтобы продолжать сражаться. Онъ отъ верхушки шлема до шпоръ быль весь въ крови.
   Экзэтэръ. Въ этомъ-же самомъ облаченіи, онъ, -- храбрый воинъ, -- лежитъ теперь, утучняя собою поле битвы, а рядомъ съ нимъ -- товарищъ его славныхъ подвиговъ, благородный графъ Соффолькъ. Соффолькъ умеръ ранѣе, а весь изрубленный Іоркъ приблизился къ другу, почти сплошь покрытому запекшейся кровью, взялъ того за бороду и, цѣлуя его въ раны, зіявшія на его лицѣ, воскликнулъ:-- "Подожди, дорогой кузенъ Соффолькъ! моя душа вмѣстѣ съ твоею вознесется на небо! Пусть-же твоя душа дождется моей, чтобы онѣ могли летѣть рядомъ, какъ оба мы, связанные узами рыцарства, мужественно сражались рядомъ во время славной и побѣдоносной сегодняшней битвы!" На эти слова подоспѣлъ я и сталъ его ободрять. Онъ улыбнулся протянулъ мнѣ руку и, едва замѣтно пожимая мою, добавилъ:-- "Дорогой лордъ, передай королю мой привѣтъ и разскажи его величеству о моихъ дѣяніяхъ". Проговоривъ это, онъ снова повернулся къ Соффольку и, раненою рукою обнимая шею умершаго, поцѣловалъ его въ губы. Такъ-то, вступивъ въ брачный союзъ со смертью, онъ скрѣпилъ кровью завѣщаніе любви, покончившейся такъ благородно. Прекрасная, трогательная эта картина вызвала изъ глазъ моихъ влагу, которую я хотѣлъ было удержать, но мужественная моя твердость вся уже была растрачена; вся нѣжность моей матеря перешла въ мои глаза и заставила меня залиться слезами.
   Король Генрихъ. Не осуждай себя за это, потому что при одномъ твоемъ разсказѣ изъ моихъ отуманенныхъ глазъ тоже готовы брызнуть слезы (Громкіе звуки трубъ). Слышите? Что значитъ эта новая тревога? Ужъ не собрали-ли снова французы свои разсѣявшіяся войска. Если такъ, пусть каждый солдатъ безпощадно убиваетъ своихъ плѣнныхъ. Передать это приказаніе всѣмъ! (Уходятъ).
  

СЦЕНА VII.

Другая часть поля битвы.

При громѣ трубъ, входятъ Флюэленъ и Гауръ.

  
   Флюэлленъ. Прикасано упифать и мальшикофъ при опосахъ! Это софсѣмъ протифно саконамъ фойны. Слышите? я хофорю, што нелься пило фидумать полѣе слодѣйекой іитуки! Скашите по софѣсти, такъ я хофорю?
   Гауръ. Да, ни одного мальчика при обозѣ французы не оставили въ живыхъ, и такую отвратительную рѣзню произвели тѣ самые трусы, которые позорно бѣжали съ поля битвы. Помимо этого, они сожгли или разграбили все, что находилось въ ставкѣ короля; за это король поступилъ вполнѣ справедливо, приказавъ, чтобы каждый солдатъ перерѣзалъ своихъ плѣнниковъ. Да, король онъ образцовый!
   Флюэлленъ. Та! хапитанъ Хауръ, онъ ротилься фъ Монмаусѣ. Скашите, какъ насыфается тотъ хоротъ, хтѣ ротилься Александръ польшой?
   Гауръ. Вы хотите сказать -- Александръ великій?
   Флюэлленъ. А расфѣ не фсе рафно польшой или феликій? Феликій, польшой, мохушій, фелихотушный, охромный, фсе это отно и тоше, только въ слофахъ неполыная раснится.
   Гауръ. Александръ великій, должно быть, родился въ Македоніи, такъ какъ, если не ошибаюсь, его отца звали Филиппомъ Македонскимъ.
   Флюэлленъ. Мнѣ тоше кашется, што онъ ротился фъ Махетоніи, и если фи, хапитанъ, фсхляните на карту фселенной, рушаюсь, фи уфитите, што, срафнифая Махетонію съ Монмаусомъ, мешту ними ошень много обшаго фъ полошеніи, и что полошеніе это таше вполнѣ тосшестфенное. Въ Махетоніи есть рѣка; въ Монмаусѣ -- тоше рѣка. Въ Монмаусѣ она насифается Уэй, а какъ насифается трухая, софсѣмъ ушло исъ моефо мосха... Отнако, все рафно, онѣ похоши мешту сопою, какъ мои пальси похоши на мои пальси, и въ опѣихъ фотится рипа семха. Если фи хорошенько прослѣтите шиснь Алексантра, фи уфитите, што шиснь Хенри Монмауса мнохо имѣетъ съ ней опшаго, потому што фсѣ фесши имѣютъ межту сопою соотношеніе. Похъ снаеть, та и фи тоше снаете, што Алексантръ, путуши неопустанъ фъ сфоемъ хнѣфѣ, пѣшенстфѣ, исступленіи, нехотофаніи, растрашеніи, ярости и турномъ располошеніи туха, а такше, кохта ево мосхъ пиль опьниенъ... та, хофорю я, Алексантръ фъ сертсахъ и фъ сертитости упиль лутшафо сфоефо труха Клита.
   Гауръ. Ну, въ этомъ нашъ король мало похожъ на Александра; своихъ друзей онъ никогда не убивалъ.
   Флюэлленъ. Это, фитите, софсѣмъ не хорошо, што фи прерыфаете у меня фо рту слофа ранѣе, шѣмъ я софсѣмъ оконшиль рѣчь. Я хофорю только по сплишенію и по срафненію. Такъ ше, какъ Алексантръ, путуши фъ хнѣфѣ и фъ потпитіи упилъ сфафо труха Клита, и Хенри Монмаусъ, нахотясь въ полной памяти и фъ страфомъ смислѣ, прохналъ отъ сепя тольстафо ритсаря, съ польшимъ прюхомъ, самѣшательнафо пестной раснихъ шутокъ, турашестфъ, насмѣшекъ и фсякихъ мерсостей. Имя ефо я посапиль.
   Гауръ. Сэръ Джонъ Фольстэфъ.
   Флюэллесъ. Такъ; онъ и есть... Та, моху сказать, прекрасные люти ротятся фъ Монмаусѣ.
   Гауръ. Вотъ и его величество.
  

При звукахъ трубъ входятъ король Генрихъ съ частью войска. За нимъ Уорикъ, Глостэръ, Экзэтэръ и другіе. Въ числѣ послѣднихъ Уильямсъ.

  
   Король Генрихъ. Съ самаго своего вступленія во Францію, я до этой минуты ни разу еще не чувствовалъ ожесточенія. Возьми съ собою трубача, герольдъ, вскочи на коня и поѣзжай скорѣе къ всадникамъ, что расположились на томъ холмѣ. Если они хотятъ сражаться, скажи, чтобы они сейчасъ же выѣзжали къ намъ на встрѣчу; не хотятъ?-- пусть очистятъ поле, такъ какъ они мозолятъ намъ глаза. Если же они не согласятся ни на то, ни на другое, мы сами ринемся на нихъ и заставимъ ихъ разлетѣться съ такою же быстротою, съ какою вылетали камни изъ древнихъ ассирійскихъ пращей, и перерѣжемъ всѣхъ, кто бы ни попался намъ въ руки. Пусть никто не ждетъ отъ насъ пощады. Поѣзжай и передай имъ это.
  

Входитъ Монжуа.

  
   Экзэтэръ. Государь, вотъ французскій герольдъ.
   Глостэръ. Теперь взглядъ его не такъ самонадѣянъ, какъ давича.
   Король Генрихъ. Это что еще значитъ? Зачѣмъ явилса ты къ намъ, герольдъ? Быть можетъ, опять за выкупомъ, забывъ, что мои кости -- единственный выкупъ, который я могу за себя предложить?
   Монжуа. Нѣтъ, великій государь, я пришелъ просить человѣколюбиваго позволенія обойти это кровавое поле, чтобы осмотрѣть его и похоронить нашихъ убитыхъ, отобравъ дворянъ отъ воиновъ-простолюдиновъ, потому что, на великое наше горе, многіе изъ нашихъ принцевъ погружены теперь въ кровь наемныхъ солдатъ, точно такъ же, какъ чернорабочіе члены нашихъ наемниковъ купаются въ крови принцевъ. Раненые кони бродятъ по полю, гдѣ запекшаяся кровь доходитъ имъ по самыя щетки и, полные дикой ярости, своими подкованными копытами наносятъ безпощадные удары прежнимъ хозяевамъ, которымъ приходится такимъ образомъ испытывать двѣ смерти. Итакъ, великій государь, дозволь намъ, не подвергаясь опасности, осмотрѣть поле сраженія и подобрать нашихъ убитыхъ.
   Король Генрихъ. Говорю тебѣ откровенно, герольдъ, я и самъ еще не знаю, вполнѣ-ли остался за нами сегодняшній день. Я до сихъ поръ вижу, какъ появляются большіе отряды всадниковъ, скачущихъ по полю битвы.
   Монжуа. Побѣда всецѣло осталась за вами.
   Король Генрихъ. Хвала за это Господу, а не нашей силѣ. Какъ названіе того замка, что виденъ отсюда.
   Монжуа. Это Азенкуръ.
   Король Генрихъ. Такъ мы сраженіе, происшедшее здѣсь въ день Криспина Криспіана, назовемъ битвою подъ Азенкуромъ.
   Фдюэлленъ. Если фи, фаше фелишестфо, посфилите мнѣ хофорить, я вамъ скашу, што я вышиталъ въ лѣтописяхъ, путто вашъ несапфенной памяти пратѣтъ и фашь феликій фнушетный тятя, шорный принтсъ, кохта-то отершали федиколѣпную попѣту зтѣсь фо Франсіи.
   Король Генрихъ. Дѣйствительно, Флюэлленъ, это такъ.
   Флюэлленъ. Фи, фаше фелишестфо, хофорите софершеную прафту. Если фи, хосутарь, исфолите помнить, уэльсси окасали фелихолѣпную услюху фъ отномъ сату, хтѣ росло мнохо порея и фоткнули сепѣ на шапки путшки порея и онъ то сихъ поръ сшитается пошетнымъ снакомъ слюшпы... я тумаю, фи сами, хосутарь, не хнушаетесь носить порей фъ тень сфятофа Тафита?
   Король Генрихъ. Да, я ношу его въ память великаго событія. Знаешь-ли, землякъ -- вѣдь я тоже уэльсскій уроженецъ?
   Фліоэлленъ. Моху скасать на это, хосутарь, што фсѣ фоты Уэя не смоютъ съ фашефо тѣла уэльсской крофи. Та пляхослофитъ ее Хоспоть и сохранитъ ее то тѣхъ поръ, какъ это путетъ ухотно ефо милости и фелишію.
   Король Генрихъ. Благодарю, дорогой землякъ.
   Флюэлленъ. Хлянусь Похомь, я семлякъ фашефо фелишестфа; это фсѣ мохутъ снать, и я хотовъ приснаться фъ этомъ перетъ фсѣмъ міромъ. Мнѣ, слафа Поху, нешево краснѣть са фаше фелишестфо, пока фаше фелишество шелофѣкъ шестній.
   Король Генрихъ. Да поможетъ мнѣ Создатель всегда оставаться такимъ! Пусть наши герольды отправятся вмѣстѣ съ французомъ и соберутъ точныя свѣдѣнія о числѣ убитыхъ съ обѣихъ сторонъ (Монжуа и нѣсколько человѣкъ изъ свиты удаляются). Подзовите ко мнѣ вонъ того молодца (Указываетъ на Уильямса).
   Экзэтэръ (Уильямсу) Подойди къ королю.
   Король Генрихъ. Зачѣмъ у тебя на шапкѣ перчатка?
   Уильямсъ. Съ позволенія вашего величества, это залогъ одного человѣка, съ которымъ я долженъ драться, если онъ еще живъ.
   Король Генрихъ. Онъ англичанинъ?
   Уильямсъ. Съ позволенія вашего величества, это тотъ негодяй, который прошедшею ночью вздумалъ со мною повздорить. Онъ обращался такъ нагло, что я поклялся дать ему хорошенько по уху, если онъ только окажется живъ и дерзнетъ потребовать назадъ свою перчатку. Онъ честью солдата поклялся тоже не снимать съ шапки моей перчатки, поэтому, если онъ еще живъ и вѣрно держитъ свое слово, я задамъ ему такую встрепку, что онъ долго будетъ ее помнить.
   Король Генрихъ. Какъ думаешь, капитанъ Флюэлленъ, обязанъ этотъ солдатъ сдержать данное слово?
   Флюэлленъ. Опясанъ! инаше онъ окашется мерсафсемъ и трусомъ. Прошу прошенія у фашефо фелишества, но я хофорю по шистой софѣсти.
   Король Генрихъ. Но можетъ быть его противникъ изъ тѣхъ, кому неприлично вступать въ состязаніе съ простымъ солдатомъ; онъ, можетъ быть, человѣкъ знатнаго рода?
   Флюэллленъ. Путь онъ такимъ ше снатнимъ тшентльменомъ, какъ самъ тьяфолъ, какъ Фельсефуль или самъ Лютсиферъ, онъ, какъ путетъ уходно вашему фелишеству, фсе-таки опясанъ стершать данный опѣтъ и слофо. Кохта не стершитъ, фитите-ли, ефо слафа путетъ такъ-ше подла, какъ самый потлій мерсафесъ, какъ самый пестышій Дшекъ, кохта липо топтафшій семлю сфоими ширными пашмаками, такъ кофорить моя софѣсть.
   Король Генрихъ. (Уильямсу.) Смотри-же, пріятель, сдержи свое слово, когда встрѣтишь противника.
   Уильямсъ. Сдержу, государь, если останусь живъ.
   Король Генрихъ. Кто твой прямой начальникъ?
   Уильямсъ. Капитанъ Гауръ, государь (Уходитъ).
   Флюэлленъ. О, капитанъ Хауръ, капитанъ хорошій онъ много шиталъ и много снаетъ о фойнѣ.
   Король Генрихъ. Флюэлленъ, возьми вотъ этотъ знакъ моего благоволенія и носи его, заткнувъ за шлемъ. Когда Алансонъ и я оба грохнулись на землю, я сорвалъ съ его шлема эту перчатку. Потребовать его обратно можетъ только другъ Алансона, слѣдовательно нашъ врагъ. Если ты любишь насъ, ты въ случаѣ встрѣчи задержишь этого человѣка.
   Флюэлленъ. Фи, фаше фелишество, окасифаете мнѣ такую фелишайшую шесть, фише которой нишефо не можетъ шелать сердсе поттаннафо. Я ошень пи шелалъ уфитать шелофѣка о твухъ ногахъ, который пи оскорпился при фидѣ етой першатки... Фотъ и фсе!.. Та, я ошень шелалъ пи уфитать такофо шелофѣка и, тай Похъ, чтопы я уфиталь его.
   Король Генрихъ.Ты знаешь Гаура.
   Флюэлленъ. Съ посфоленія фашефо фелишества, онъ мой ошень польшой трукъ.
   Король Генрихъ. Сдѣлай одолженіе, отыщи его и приведи ко мнѣ въ ставку.
   Флюэлленъ. Отысьшю. (Уходитъ.)
   Король Генрихъ. Лордъ Уорикъ и ты, братъ Глостэръ, ступайте за Флюэлленомъ по пятамъ: перчатка, которую я далъ ему въ знакъ своего благоволенія, легко можетъ доставить ему ударъ въ ухо. Она принадлежитъ тому солдату, и носить ее на шлемѣ по всѣмъ правамъ обязанъ былъ-бы я самъ. Ступай-же за нимъ, добрый кузенъ нашъ Уорикъ. Если солдатъ нанесетъ ему ударъ,-- а судя по грубости этого солдата мнѣ сдается, что онъ сдержитъ свое слово -- можетъвыйти крупная непріятность, такъ-какъ Флюэлленъ храбръ, вспыльчивъ и въ долгу за оскорбленіе не останется. Ступайте-же за нимъ и позаботьтесь, чтобы внезапно не вышло чего-нибудь дурного. Идемъ, дядя Экзэтэръ. (Уходятъ).
  

СЦЕНА VIII.

Передъ ставкой короля Генриха.

Входятъ Гауръ и Уильямсъ.

  
   Уильямсъ. Чтобы посвятить васъ въ рыцари; въ этомъ капитанъ, я готовъ поручиться.
  

Входитъ Флюэлленъ.

  
   Флюэлленъ. По фолѣ Хоспота и по ефо шеланію, ступайте, капитанъ, сейшасъ-ше къ королю. Можетъ пыть тамъ фасъ штетъ полѣе хорошафо, чѣмъ мошно уфитать фо снѣ.
   Уильямсъ. Сэръ, знакома вамъ эта перчатка?
   Флюэлленъ. Снакомали мнѣ першатка? Я снаю, што першатка есть першатка.
   Уильямсъ. А я ее знаю и вотъ какъ требую назадъ. (Даетъ ему пощечину.)
   Фіюэлленъ. А шортъ фосьми! Фи самій потлій исмѣниикъ, какой только есть фо фсемъ мірѣ, и фо Франсіи, и фъ Англіи!
   Гауръ. Что это значитъ, негодяй?
   Уильямсъ. А развѣ вы думали, что я соглашусь остаться клятвопреступникомъ?
   Флюэлленъ. Стойте прошь, капитанъ Хауръ... Рушаюсь фи уфитите, какъ я накрашу утарами са исмѣну!
   Уильямсъ. Я не измѣнникъ.
   Флюэлленъ. Это лошь пусть станеть поперекъ тфое хорло. Трепую оть имени короля, капитанъ, штопы фи фсяли его подъ страшу, какъ труха храфа Алансонскаго.
  

Входятъ Уорикъ ч Глостэръ

  
   Уорикъ. Въ чемъ здѣсь дѣло? Что случилось?
   Флюэлленъ. Стѣсь, лордъ Уорикъ,-- пляхотареніе Хоспоту,-- такъ-ше ясно, какъ сфѣтлій лѣтній тень, открилась самая прилипшифая исмѣна. Та фотъ и ефо фелишестфо.
  

Входятъ король Генрихъ и Эккзэтэръ.

  
   Король Генрихъ. Что случилось? Что у васъ такое?
   Флюэлленъ. Стѣсь, хосутарь, обнарушился нехотяй приснафшій першатку, которую, исфолите фидѣть, фи сорфали съ херсоха Алансонскаго.
   Уильямсъ. Государь, это была моя перчатка, и вотъ у кого она оказалась... Значитъ, это тотъ самый человѣкъ, который обѣщался носить ее на шлемѣ, а я обѣщалъ ударить его въ ухо, если онъ посмѣетъ это сдѣлать. Вотъ я увидалъ этого человѣка; у него на шлемѣ была моя перчатка, и я вѣрно сдержалъ данное слово.
   Король Генрихъ. Солдатъ, подай мнѣ сюда перчатку. Смотри, вотъ другая, которая ей пара. Ударить по лицу ты обѣщался меня, наговоривъ мнѣ лично кучу грубостей.
   Флюэлленъ. Съ посфоленія фашефа фелшнестфа, нехотяй тольшенъ поплатиться сфоею холофою, если есть такой фоенній саконъ на сфѣтѣ.
   Король Генрихъ. Какое удовлетвореніе можешь ты мнѣ дать'?
   Уильямсъ. Всѣ оскорбленія, государь, выходятъ изъ души, но изъ моей души не вышло ни одного, которое могло бы показаться вамъ обиднымъ,
   Король Генрихъ. Кому-же, однако, наговорилъ ты дерзостей, какъ не намъ самимъ?
   Уильямсъ. Вы, ваше величество, совсѣмъ были непохожи на себя, и я принялъ васъ совсѣмъ за обыкновеннаго солдата, а это могутъ засвидѣтельствовать и ночь, и ваша одежда, и вашъ болѣе чѣмъ простой видъ. Поэтому я прошу ваше величество винить въ тѣхъ непріятностяхъ, которымъ вы подверглись, не меня, а самого себя. Будь вы на самомъ дѣлѣ тѣмъ, за кого я васъ принялъ, съ моей стороны не оказалось-бы, вѣдь, ни малѣйшаго проступка; поэтому прошу ваше величество простить меня.
   Король Генрихъ. Дядя Экзэтэръ, насыпь въ эту перчатку кронъ и возврати ее ему по принадлежности. А ты храни ее, и какъ знакъ отличія носи на шапкѣ, пока я не потребую ея обратно. Дядя, отдай ему деньги. Вы-же, капитанъ, должны помириться съ нимъ непремѣнно.
   Флюэлленъ. Клянусь сфѣтомъ сефотняшняфо тня, што у этафо молотса фо фнутренности тостатошно много мушестфа. Пери, фотъ твѣнатсать пенсофъ тля тепя. Кромѣ тофо я молю Поха, штопи онъ сохранилъ тепя и уперехъ отъ фсякихъ распрей, ссоръ, спорофъ, и несохлясій. Хофорю, такъ путетъ мнохо тля тебя лютше.
   Уильямсъ. Не хочу я вашихъ денегъ.
   Флюэлленъ. Я претлохаю отъ шистофа сертса и скашу потихоньку:-- они прихотятся тепѣ, штопы пошинить опуфь. Польно, сашѣмъ пыть такимъ шехотлифымъ? Тфои пашмаки никута не хотятся, а шиллинхъ мой хорошій; если-ше нѣтъ, я тамъ тепѣ трухой.
  

Входитъ англійскій Герольдъ.

  
   Король Генрихъ. Что скажешь, герольдъ? Сосчитано число убитыхъ?
   Герольдъ. Вотъ списокъ убитыхъ франдузовъ. (Подаетъ бумагу.)
   Король Генрихъ. А ты, дядя, скажп, кого удалось захватить въ плѣнъ изъ людей знатныхъ?
   Экзэтэръ. Герцога Орлеанскаго, Шарля, племянника короля; потомъ мессира Жака-Буссико, затѣмъ около полуторы тысячи графовъ, бароновъ, рыцарей и другихъ дворянъ, не считая простыхъ солдатъ.
   Король Генрихъ. Въ этомъ спискѣ значится, что десять тысячъ французовъ легли на полѣ битвы. Въ томъ числѣ находится сто двадцать шесть человѣкъ принцевъ и знатныхъ дворянъ, имѣющихъ собственныя свои знамена. Прибавьте къ этому восемь тысячъ человѣкъ рыцарей, оруженосцевъ и другихъ тоже именитыхъ дворянъ, изъ которыхъ пятьсотъ человѣкъ только наканунѣ были возведены въ рыцарское достоинство, такъ-что въ числѣ десяти тысячъ человѣкъ, легшихъ на мѣстѣ, оказалось всего тысяча шестьсотъ наемныхъ солдатъ; остальные-же всѣ оказались принцами, баронами, владѣтельными особами, рыцарями, шталмейстерами и другими лицами знатнаго происхожденія, занимавшими видное положеніе. Въ числѣ убитыхъ называютъ:-- Шарля д'Альбрэ, коннэтабля Франціи, адмирала Франціи -- Жака Шатильонъ, начальника самострѣльщиковъ, славнаго дэ-Рамбюрэ, гросмейстера Франціи храбраго мессира Гишара Дофэнъ; Жана, герцога Алансонскаго, Антуана, герцога Брабантскаго, брата герцога Бургундскаго и Эдуарда, герцога дэ-Баръ. Изъ числа могучихъ графовъ не досчитываются Гранпрэ и Росси, Фоконбэра и Фуа, Бомона и Марля, Водэмона и Листрэля. Да, такое собраніе убитыхъ можно по всей справедливости назвать царственнымъ!.. А гдѣ-же списокъ погибшихъ въ битвѣ англичанъ? (Герольдъ подаетъ ему другую бумагу). Эдвардъ, герцогъ Іоркскій, графъ Соффолькъ, сэръ Ричардъ Кетли, эскуайръ Дэви Гэмъ... и болѣе ни одного знатнаго имени! а изъ числа солдатъ выбыло изъ рядовъ убитыми всего двадцать пять человѣкъ! О, Боже, въ этомъ видна твоя десница и только ей одной, а не себѣ мы можемъ приписать такую блистательную побѣду. Видано-ли когда-нибудь, чтобы въ сраженіи безъ всякихъ военныхъ хитростей, въ простой стычкѣ уронъ съ одной стороны былъ такъ великъ, а съ другой такъ ничтоженъ? Прими-же ты, Господь, хвалу за такую побѣду, потому что она всецѣло принадлежитъ тебѣ!
   Экзэтэръ. Это просто изумительно!
   Король Генрихъ. Идемте! Пусть наше торжественное шествіе направится въ ближайшее селенье; сообщите войскамъ, что смертная казнь ожидаетъ всякаго, кто вздумаетъ хвалиться и приписывать самому себѣ хотя-бы малѣйшую частицу побѣды, такъ-какъ она принадлежитъ одному Богу.
   Фліоэдленъ. Но расфѣ, съ посфоленія фашефо, хофорить сколько упито путетъ тоше несаконно?
   Король Генрихъ. Объ этомъ, капитанъ, говорить будетъ можно, но только съ сознаніемъ, что за насъ сражался самъ Богъ.
   Флюэлленъ. Та, кофоря по софѣсти, Онъ стѣлалъ намъ мнохо топра.
   Король Генрихъ. Исполнимъ теперь всѣ священные обряды; прослушаемъ: "Non nobis" и "Te Deum". Когда-же мертвые будутъ богобоязненно схоронены въ землю, мы отправимся въ Кале, а оттуда въ Англію, куда никогда еще не возвращались изъ Франціи болѣе счастливые люди (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Входитъ Хоръ.

  
   Хоръ. Пусть всѣ, не читавшіе исторіи, позволятъ мнѣ подѣлиться съ ними знаніями, а тѣхъ, кто ее читалъ, я смиренно прошу простить мнѣ это сокращеніе времени, чиселъ и естественнаго теченія событій, которыхъ нельзя было-бы изобразить здѣсь во всей ихъ необъятной полнотѣ. Теперь мы переправляемъ короля въ Кале; допустите, что онъ тамъ а затѣмъ на крыльяхъ своей мысли перенесите его черезъ океанъ. Взгляните, берегъ Англіи, словно сваями, защищающими его отъ напора волнъ, весь уставленъ мужчинами, женщинами и дѣтьми, громкими своими рукоплесканіями и зычными возгласами покрывающими могучій голосъ океана, какъ церемоніймейстеръ возгласами очищаетъ путь для побѣдоноснаго короля. Представьте себѣ, что король Генрихъ высаживается на берегъ и продолжаетъ къ Лондону торжественное свое шествіе. Полетъ мысли такъ быстръ, что вы уже и теперь можете себѣ вообразить его въ Блексхисѣ, гдѣ лорды какъ чести добиваются позволенія нести передъ нимъ его помятый въ битвѣ шлемъ и его согнутый и иззубренный мечъ, но, чуждый всякаго тщеславія и самодовольной гордости, онъ не даетъ на это разрѣшенія, отказывается отъ всякихъ торжествъ, отъ всякихъ отличій и почестей, такъ-какъ всю славу побѣды приписываетъ одному Богу... Затѣмъ, при содѣйствіи неустанной работы, происходящей въ кузницѣ мысли, смотрите, какъ весь Лондонъ цѣликомъ изливаетъ изъ стѣнъ потокъ своихъ гражданъ. Лордъ-мэръ и ольдэрмены, всѣ облеченные въ пышныя одежды и въ сопровожденіи толпы плебеевъ, идутъ, словно римскіе сенаторы, навстрѣчу побѣдоносному цезарю, Тоже, хотя и въ болѣе скромныхъ размѣрахъ, но такъ-же полно сердечности повторилось бы и теперь, если-бы вдругъ вернулся изъ Ирландіи,-- а это легко можетъ случится,-- полководецъ нашей милостивой повелительницы, ведя за собою мятежниковъ, нанизанныхъ на клинки мечей. Да, многіе, чтобы встрѣтятъ его, тоже высыпали бы тогда за стѣны мирнаго города. Еще большее количество народа и по еще болѣе основательной причинѣ бросилось встрѣчать короля Генриха. Теперь вообразите, что онъ въ Лондонѣ, гдѣ его задерживаютъ жалобныя мольбы французовъ и посредничество императора, принявшаго сторону французовъ, стараясь скорѣе укрѣпить миръ. Затѣмъ, пропустите всѣ событія, предшествовавшія возвращенію Генриха во Францію. Туда-то мы должны бы за нимъ послѣдовать, а я, межъ тѣмъ, пропуская промежутокъ истекшаго времени, напомню вамъ, что именно тамъ произошло. Простите мнѣ это сокращеніе, и пусть ваши взгляды, слѣдуя за вашею мыслью, вернутся снова прямо во Францію, (Уходитъ).
  

СЦЕНА I.

Во Франціи. Англійская гауптвахта.

Входятъ Флюэлленъ и Гауръ.

  
   Гауръ. Да, это справедливо. Однако, зачѣмъ вы и сегодня все еще ходите съ пучкомъ порея, когда день святого Дэвида уже прошелъ?
   Флюэлленъ. У фсего есть сфои слюшаи и пришины сфои сашѣмъ и пошему, но фамъ, капитанъ Хауръ, я какъ труху скашу:-- этотъ потлецъ, нищій, вшивецъ и паршивецъ, этотъ хвастливый сфолочь Пистоль, которафо фи сваете и фи сами, и фесь міръ, и фотъ не дольше какъ вшера этотъ пестельникъ принесъ мнѣ хлѣпа и соли и хофоритъ, штобы я съѣлъ сфой порей... Пило это фъ такомъ мѣстѣ, гтѣ я не мохъ сатѣэтъ съ нимъ ссоры, но я то тѣхъ поръ тамъ сепѣ трутъ носить этотъ пушокъ порея, пока опять не уфишу этофа нехотяя и не скашу ему хоть маленькаго кусошка тафо, што я шелаю (Входитъ Пистоль).
   Гауръ. Да вотъ и онъ, раздутый, словно индѣйскій пѣтухъ.
   Флюэлленъ. О, мнѣ фсе рафно! Мнѣ нѣтъ тѣла то ефо растутости и то ефо интейскофа пѣтушества!.. Та хранитъ тебя, штантартъ Пистоль, самъ Похъ! хотя ты и паршифій и вшифый мерсафецъ, все таки та хранитъ тепя Похъ.
   Пистоль. Что такое? Уже не вырвался-ли ты изъ Бедлама и тебѣ, гнусный троянецъ, быть можетъ, хочется, чтобы я скорѣе порвалъ для тебя нить Парки? Прочь! Меня тошнитъ отъ запаха порея.
   Флюэллен. Я отъ фсефо сертса умоляю фасъ, фшифій и паршифій нехотяй, исполнить мое шеланіе по моей просьпѣ, по моему трепофанію и настоянію схушать этотъ путшокъ порея. Фотъ именно потому, што фи ефо не люпите и потому што онъ фамъ не по фкусу, што у фасъ нѣтъ на нефо посифа и што фашь шелутокъ ефо не перифарифаетъ, я прикляшаю фасъ съѣсть.
   Пистоль. Я не сдѣлаю этого ни за Кадваладера, ни за всѣхъ его козъ.
   Флюэлленъ. А фотъ тепѣ отна коса! (Наноситъ ему ударъ). Путьте ше такъ топри, паршифый нехотяй, кушайте.
   Пистоль. Подлый троянецъ, ты умрешь!
   Флюэлленъ. Ты, неходный самохфалъ, хофоришь софершенно прафту:-- кохта ухотно путетъ Поху, я, тѣйствительно умру; но то тѣхъ поръ я ошень пи шелалъ, штопи фи съѣли фотъ это кушанье... Скорѣй-ше! (Бьетъ его опять). Фотъ фамъ и припрафа къ нему. Фи фшера насфали меня скуайромъ съ хоръ, а сефотня сдѣлаю исъ фасъ скуайра самой нисшей степени. Прошу фасъ, кушайте-ше; кохта фи мошете потниматъ порей на смѣхъ, фи мошете и ѣсть ефо.
   Гауръ. Довольно, капитанъ; вы совсѣмъ ошеломили его.
   Флюэлленъ. Нѣтъ, я хофорю, што онъ тольшенъ съѣсть нѣкоторую шасть моефо порея, инаше я стану холотить ефо по холофѣ сѣлихъ шесть тней сряту. Кушайте, пошалуйста. Это ошень хорошее сретсво отъ нетафнихъ попоефь, отъ, лишнафо самохфальстфа фъ крофи.
   Пистоль. Неужто придется ѣсть?
   Флюэлленъ. О, конешно, песъ фсякой тѣни сомнѣнія, колепанія и недорасумѣнія.
   Пистоль. Клянусь этимъ пореемъ, что я жестоко отомщу! Я ѣмъ, но въ то же время клянусь!
   Флюэлленъ. Прошу, протольшайте кушать... Или фамъ, пить мошетъ, есшо хошется припрафа къ порею? Ефо слишкомъ мало, штопи имъ клясться.
   Пистоль. Не давай воли своей дубинѣ; ты видишь, я ѣмъ.
   Флюэлленъ. На сторофье, паршивій мошенникъ! Отъ туши тепѣ этафо шелаю... Нѣтъ, нѣтъ, кушайте и это; не отпрасивайте нишефо; сама шхура ошень хороша протифъ попоефъ, какими нахраштають храпряшихся хвастуновъ. Если хохта-нипуть есше уфитишь порей, пошалюйста, смѣйся натъ нимъ. Фотъ и фсе.
   Пистоль. Хорошо.
   Флюелленъ. Та, ѣсть порей ошень хорошо; фотъ тебѣ хротъ на лешеше тфоей пашки.
   Пистоль. Мнѣ -- гротъ?
   Флюзлленъ. Та, тепѣ,-- и это самая истинная прафта,-- ты восьмешь его или у меня въ харманѣ есть есше порей, и ты съѣшь и ефо.
   Пистоль. Я беру твой гроть, чтобы онъ напоминалъ мнѣ о мщеніи.
   Флюэлленъ. Если я кохта охашусь у тепя фъ тольху, я расплашусь съ топой утарами тупины. Ты путешь торхофать трофами и нишефо у меня не купишь, кромѣ тупины. Хоспоть съ топой! Та хранитъ онъ тепя и салешитъ рани на тфоей пашкѣ (Уходитъ).
   Пистоль. Я подниму за это на ноги весь адъ!
   Гауръ. Полно, полно, ты отъявленный трусъ, притворяющійся храбрымъ! Ты вздумалъ насмѣхаться надъ старымъ обычаемъ, основаннымъ по такому прекрасному поводу, и не сумѣлъ постоять ни за одно изъ своихъ словъ. Я уже два или три раза замѣчалъ, что ты старался дразнить этого джентельмена, насмѣхаться надъ нимъ. На томъ основаніи, что онъ плохо говорить по англійски, ты вообразилъ, будто онъ не умѣетъ владѣть и англійской палкой. На дѣлѣ оказалось совсѣмъ другое, и дай Богъ, чтобы этотъ урокъ, полученный отъ уэльсца, научилъ тебя, какъ слѣдуетъ вести себя англичанину. Прощай (Уходитъ).
   Пистоль. Что же это такое? Неужто прихотливая Фортуна совсѣмъ отбилась у меня отъ рукъ? Получилъ я извѣстіе, что моя Нэлли умерла въ больницѣ отъ французской болѣзни, поэтому моей надеждѣ свидѣться съ нею положенъ конецъ. Самъ я начинаю стариться, а изъ усталыхъ моихъ членовъ начинаютъ выколачивать корь палками. Хорошо же! если такъ, сдѣлаюсь сводникомъ, пущу въ ходъ искусство запускать руки въ чужіе карманы и проворно присвоивать себѣ чужіе кошельки. Прокрадусь въ Англію и буду тамъ красть во славу Божію; залѣплю вотъ эти рубцы пластыремъ и стану клясться, будто получилъ ихъ на войнѣ противъ Галліи (Уходитъ).
  

СЦЕНА II.

Труа въ Шампаньи. Комната въ королевскомъ дворцѣ.

Въ одну дверь входятъ: король Генрихъ, Бедфордъ, Глостэръ, Экзэтэръ, Уорикъ, Уэстморлендъ и прочіе англійскіе лорды; въ другую -- король Франціи, королева Изабелла, принцесса Катарина, придворные кавалеры и дамы; наконецъ, принцъ Бургундскій со свитою.

  
   Король Генрихъ. Миръ этому собранію, сошедшемуся во имя мира. Привѣтъ и пожеланіе здравія нашему брату -- королю Франціи, нашей сестрѣ -- королевѣ! Радость и благоденствіе нашей прелестной кузинѣ -- несравненной принцессѣ Катаринѣ. Какъ отпрыскъ, какъ одного изъ членовъ этой царственной семьи, привѣтствуемъ и васъ, герцогъ Бургундскій, а такъ же всѣхъ принцевъ и пэровъ Франціи, желая вамъ всевозможныхъ благъ.
   Король Франціи. Отъ души рады васъ видѣть, достойный нашъ братъ -- король Англіи. Привѣтъ нашъ и вамъ, и каждому изъ англійскихъ принцевъ.
   Королева Изабелла. Любезный брать нашъ, король Англіи! Отъ всего сердца желаемъ, чтобы этотъ прекрасный день и это пріятное для насъ свиданіе кончилось такъ же благополучно, какъ велика радость, ощущаемая нами при видѣ вашихъ любезныхъ взглядовъ, болѣе не служащихъ для насъ орудіями смерти, подобно взглядамъ василиска, которые вы до сихъ поръ метали въ несчастныхъ французовъ желавшихъ защищать доступъ въ свое отечество. Надѣюсь что отнынѣ эти взгляды утратятъ свою смертоносную силу и что сегодняшній день превратитъ всѣ прежніе споры и раздоры въ искреннюю любовь.
   Король Генрихъ. Мы затѣмъ и явились сюда, чтобы сказать на эти слова: -- "Аминь".
   Королева Изабелла. Привѣтъ мой и всѣмъ вамъ, принцы Англіи.
   Герцогъ Бургундскій. Великіе государи Франціи и Англіи, примите отъ меня дань одинаковой любви и одинаковаго уваженія. Вы оба, лучше, чѣмъ кто-нибудь другой, можете засвидѣтельствовать, какъ напрягалъ я всѣ силы своего разума, своего усердія и своей дѣятельности, чтобы привесть ваши величества къ согласію на это царственное свиданіе. Теперь, когда мои труды увѣнчались успѣхомъ и оба вы, могучіе государи, стали лицомъ къ лицу на этомъ желанномъ свиданіи, простите, что я въ вашемъ царственномъ присутствіи позволяю себѣ вопросъ, какая преграда мѣшаетъ, препятствуетъ тому, чтобы бѣдный, обнаженный и изувѣченный миръ, этотъ насадитель искусствъ, этотъ источникъ изобилія и народнаго веселья, водворился снова въ прекраснѣйшемъ саду вселенной и показалъ свой лучезарный ликъ нашей плодородной Франціи? Увы, онъ подвергался слишкомъ долгому изгнанію изъ этой страны, гдѣ всѣ ея растительныя богатства, сваленныя въ кучи, гибнутъ отъ собственнаго изобилія. Служащая источникомъ сердечнаго веселья лоза сохнетъ отъ недостатка ухода; ея живыя изгороди, когда-то подстриженныя такъ тщательно, обезображены излишними отпрысками и напоминаютъ собою обросшаго волосами узника; невспаханныя поля поросли сорными травами, а въ нихъ безпрепятственно укореняются куколь, омегъ, грубая дымьянка, межь тѣмъ какъ сошникъ, долженствовавшій исторгать всю эту дичь, въ полномъ бездѣйствіи покрывается ржавчиной. Тѣ самые луга, на которыхъ прежде благоухали пестрыя буковицы, бедренцы и зеленый трилистникъ, теперь, за отсутствіемъ косы, охвачены лѣнью, и разомъ теряя и красоту, и полезность, родятъ только негодный конскій щавель, колючій волчецъ, куколь и репейникъ. Но такъ же, какъ наши виноградники, наши оставленныя подъ паръ поля, наши луга и живыя изгороди, измѣняя своей природѣ, дичаютъ, и въ нашихъ домахъ мы сами и наши дѣти или забыли всѣ науки, которыя должны бы служить украшеніемъ нашей страны, или за недостаткомъ времени перестали имъ научаться. Онѣ ростутъ, какъ дикари, какъ солдаты, только и думающіе о кровопролитіи, пріучающіеся къ сквернословію, къ суровому выраженію лица, къ неряшливости въ одеждѣ, ко всему чудовищному и противоестественному. Теперь вы собрались, главнымъ образомъ, для того, чтобы придать намъ прежній благообразный видъ, и въ рѣчи моей заключается мольба, чтобы вы сказали мнѣ, что именно препятствуетъ прекрасному миру уничтожить всѣ эти невзгоды и водворить среди насъ прежнее благоденствіе?
   Король Генрихъ. Если вы, герцогъ Бургундскій, желаете мира, отсутствіе котораго порождаетъ всѣ исчисленныя вами бѣды, вы должны купить его, вполнѣ удовлетворивъ всѣ наши несомнѣнно законныя требованія. И суть, и подробности этихъ требованій исчислены въ запискѣ, уже находящейся у васъ въ рукахъ.
   Герцогъ Бургундскій. Королю эти требованія были уже прочтены, но отъ него не получено еще никакого отвѣта.
   Король Генрихъ. Однако, миръ, котораго вы такъ желаете, зависитъ отъ этого отвѣта.
   Король Франціи. Я только бѣглымъ взглядомъ успѣлъ познакомиться съ этими требованіями; поэтому не угодно ли вашему величеству теперь же назначить кого-нибудь изъ своихъ совѣтниковъ, чтобы вмѣстѣ съ нами снова пересмотрѣть эти условія, а мы тухъ же рѣшимъ соглашаться на нихъ или не соглашаться, а затѣмъ окончательнымъ отвѣтомъ мы не замедлимъ.
   Король Генрихъ. Извольте, любезный братъ. Вы, дядя Экзэтэръ, вы, братья мои Клерэнсъ и Глостеръ, а такъ же вы, лорды Уорикъ и Хонтинтонъ, отправьтесь съ его величествомъ. Мы даемъ вамъ полномочіе утверждать, прибавлять, измѣнять все, что сказано и чего не сказано въ нашихъ требованіяхъ; мы заранѣе согласны на все, что вы найдете для насъ нужнымъ и выгоднымъ. А вы, прелестная наша сестра, отправитесь съ принцами или останетесь съ нами?
   Королева Изавелла. Я пойду съ ними, доблестный нашъ братъ. Если начнутъ слишкомъ настойчиво требовать исполненія какого-нибудь спорнаго пункта, голосъ женщины можетъ оказаться не безполезнымъ.
   Король Генрихъ. Такъ оставьте съ нами нашу прелестную кузину Катарину; въ ней состоитъ главное наше требованіе, помѣщенное въ самомъ началѣ списка.
   Королева Изабелла. Пусть останется (Всѣ уходятъ, кромѣ короля Генриха, Катарины и Алисы).
   Король Генрихъ. Прелестная, прелестнѣйшая Катарина, не откажитесь научить суроваго солдата такимъ словамъ, которыя, при содѣйствіи вашего слуха, нашли бы себѣ доступъ къ вашему нѣжному дѣвственному сердцу.
   Катарина. Я вызывать смѣхъ у ваше величество... я не умѣть по вашъ англійски.
   Король Генрихъ. О, очаровательная Катарина, если вы согласны крѣпко полюбить меня своимъ французскимъ сердцемъ, я съ радостью приму такое признаніе, если-бы оно было высказано даже ломаннымъ англійскимъ языкомъ. Нравлюсь я вамъ, Кетъ?
   Катарина. Pardonnez moi, я не знаетъ, что такой нравлюсь.
   Король Генрихъ. Людямъ нравятся ангелы или ихъ сестры, такъ похожія на нихъ, какъ вы, Кетъ.
   Катарина. Que dit il? Que jesuis semblable à les anges?
   Алиса. Oui, vraiment, (sauf votre grâce) ainsi dit il.
   Король Генрихъ. Да, дорогая Катарина, я это сказалъ и, не краснѣя, подтверждаю это еще разъ.
   Катарина. О, bon Dieu! les langues des hommes sont pleines des tromperies.
   Король Генрихъ. Милая моя, что говоритъ она такое? Что языки мужчинъ полны обмановъ?
   Алиса. Oui, что языки мужчинъ полны обмана... Такъ думаетъ принцесса.
   Король Генрихъ. Принцесса больше англичанка, чѣмъ вы, и если мое сватовство понятно вамъ, Кэтъ, я очень радъ, что вы не умѣете лучше объясняться по-англійски, потому что иначе вы нашли бы во мнѣ такого недостойнаго короля, что непремѣнно приняли бы меня за мужика, продавшаго ферму, чтобы купить корону. Я не знаю въ любви никакихъ окольныхъ путей и говорю прямо, что люблю васъ; если-же вы, вмѣсто того, чтобы просто сказать: -- "Въ самомъ дѣлѣ любите", потребуете новыхъ изліяній, моему краснорѣчію конецъ. Если вы согласны, скажите это, а затѣмъ, -- въ знакъ того, что условіе заключено,-- ударимъ по рукамъ. Что-же скажете вы на это?
   Катарина. Sauf votre honneur, я не понимать хорошо.
   Король Генрихъ. Честное слово, Кэтъ, если для того, чтобы вамъ понравиться, вы потребуете, чтобы я сочинялъ стихи или сталъ танцовать, я человѣкъ пропащій. Для перваго у меня не хватаетъ ни словъ, ни умѣнія владѣть размѣромь, для второго-же сноровки или ловкости. Если-бы потребовалось, чтобы я добылъ жену прыжками, какъ въ чехарду, или въ полномъ вооруженіи вскочивъ на сѣдло, могу безъ всякаго самохвальства сказать, что я мигомъ вскочилъ бы на супружеское ложе. Если бы, ради моей возлюбленной, мнѣ надо было пускать въ ходъ кулаки или, чтобы заслужить ея расположеніе, красиво погарцовать на конѣ, я, какъ мясникъ, сцѣпился бы съ противникомъ, или, какъ обезьяна, укрѣпился бы на конѣ и не свалился бы съ него никогда; но, свидѣтель Богъ, я бы не могъ ни томиться, ни вздыхать. Краснорѣчіемъ я не одаренъ, поэтому не умѣю ни увѣрять, ни убѣждать; я умѣю только дать клятву, которой, впрочемъ, никогда не даю, но, давъ ее однажды, не нарушу ея тоже никогда, несмотря ни на какія требованія. Поэтому, Кэтъ, если вы въ состояніи полюбить человѣка, лицу котораго не зачѣмъ даже обращать вниманія на загаръ, человѣка, который никогда не смотрится въ зеркало для того, чтобы имѣть удовольствіе увидать того, кого онъ тамъ увидитъ, пусть твои глаза замѣнятъ тебѣ твоего повара. Какъ прямодушный солдатъ, говорю тебѣ: можешь ты полюбить меня такимъ, какъ я есть, и бери меня; не можешь?-- сказать тебѣ, что я умру, было бы сказать правду... но, клянусь Богомъ, умру не отъ любви къ тебѣ. Однако, несмотря на это, я все-таки тебя люблю! Поэтому, дорогая Кэтъ, избери себѣ въ спутники жизни человѣка прямого, искренно постояннаго; не имѣя способности расточать любезности всѣмъ женщинамъ направо и налѣво, онъ поневолѣ будетъ тебѣ вѣренъ. Искусные-же въ сладкихъ рѣчахъ молодцы, умѣющіе вкрадываться въ сердца женщинъ при помощи риѳмъ, скоро оттуда изгоняются, когда въ женщинѣ заговоритъ разсудокъ. Краснобаи -- все таки не болѣе, какъ болтуны; риѳмы годятся только для балладъ. Самая красивая нога когда нибудь обвиснетъ; самая прямая спина сгорбится, самая черная борода побѣлѣетъ, самая кудрявая голова облысѣетъ, морщины избороздятъ самое прекрасное лицо; самые полные жизни глаза когда нибудь ввалятся и потускнѣютъ, но доброе сердце, Кэтъ,-- это солнце и мѣсяцъ, или скорѣе это солнце, а не мѣсяцъ, потому что оно, сіяя свѣтло, никогда не измѣняется и, совершая свой путь, всегда остается вѣрнымъ избранному направленію. Хочешь имѣть такого мужа, и ты получишь меня, а во мнѣ получишь солдата; но, взявъ себѣ солдата, возьмешь ты въ тоже время и короля. Что-же ты скажешь на мою любовь? Отвѣчай-же, моя красавица, и, прошу тебя, отвѣть откровенно.
   Катарина. Какъ можно, я любить врагъ Франція?
   Король Генрихъ. Нѣтъ, Кэтъ, чтобы ты любила врага Франціи, это, конечно, невозможно. Но, полюбивъ меня, ты полюбишь друга Франціи, такъ-какъ я самъ люблю ее настодько, что не соглашусь разстаться ни съ одною изъ ея деревушекъ. Я хочу обладать ею во всей ея цѣлости! Итакъ, Кэтъ, когда Франція будетъ принадлежать мнѣ, а я вамъ, значитъ Франція будетъ вашей, а вы моей.
   Катарина. Я не понимать, что вы говорить.
   Король Генрихъ. Если, Кэтъ, вы не понимаете, я скажу вамъ это по французски, хотя увѣренъ, что моимъ словамъ будетъ такъ-же трудно оторваться отъ моего языка, какъ рукамъ новобрачной отъ шеи только что повѣнчаннаго съ нею мужа. Quand j'ai la posession de France, et quand vous avez la posession de moi,-- ну, что же скажу далѣе? Святой Діонисій, приди ко мнѣ на помощь!-- donc votre est France, et vous êtes mienne. Мнѣ, Кэть, легче завоевать все королевство, чѣмъ проговорить еще столько-же по французски; поэтому я не буду стараться убѣждать тебя по фраяцузски, а стану говорить на этомъ языкѣ только тогда, когда захочу разсмѣшить тебя.
   Катарина. Sauf votre honneur, le franèais que vous parlez est meilleur que l'Anglais, lequel je parle.
   Король Генрихъ. Нѣтъ, милая, это не такъ, честное слово, не такъ! Надо сознаться, что оба мы съ совершенно одинаковымъ несовершенствомъ говоримъ -- я на твоемъ, а ты на моемъ языкѣ. Противъ этого спорить нельзя. Но, Кэтъ, скажи, знаешь-ли ты по англійски настолько, чтобы отвѣтить, можешь-ли ты полюбить меня?
   Катарина. Не мочь сказать.
   Король Генрихъ. Не можетъ-ли отвѣтить за тебя которая нибудь изъ твоихъ приближенныхъ, тогда я обращусь съ вопросомъ къ ней? Но полно! я знаю, что ты меня любишь, а вечеромъ, когда удалишься въ свою комнату, начнешь разспрашивать обо мнѣ вотъ эту леди. Знаю я также, что ты начнешь осуждать во мнѣ именно то, что тебѣ болѣе всего нравится. Однако, прелестная принцесса, не смѣйся надо мною немилосердно, потому что я люблю тебя жестоко. Если ты, Кэтъ, сдѣлаешься когда нибудь моею,-- а во мнѣ таится спасительная надежда, что такъ оно и выйдетъ,-- можно будетъ сказать, что я покорилъ тебя, поэтому ты волею-неволею должна будешь сдѣлаться матерью доблестныхъ воиновъ. Между днями святого Діонисія и святого Георгія мы непремѣнно произведемъ на свѣтъ мальчугана, полу-француза и полу-англичанина, а онъ со временемъ отправится въ Константинополь и станетъ теребить тамъ турка за бороду. Вѣдь такъ, рамъ! Сколько головъ можно срубить, сколько дѣла сдѣлать, а ничего не дѣлаемъ! Іезусъ!
   Джэми. Ну, я-то, убей меня Богъ, дюже поработаю, пока закрою очи, коли не сразу меня ухлопаютъ. Поработаю, сколь будетъ мочи, покажу вамъ свое молодечество! А, ей Богу, послухалъ бы вашего спору!
   Флюелленъ. Капитэнъ Макъ-Моррисъ! Я полагаю, видите, съ вашего посволенія, что не многіе изъ вашей націи...
   Макъ-Моррисъ. Изъ моей націи? Кто смѣетъ болтать о моей націи? То развѣ блудная, подлая, низкая нація?
   Флюелленъ. Видите, ешели вы пудете принять дѣло не такъ, а иначе, капитэнъ Макъ-Моррисъ, то я могу полагать, что вы откасываете мнѣ въ увашеніи, которымъ по всѣмъ правиламъ обясаны мнѣ; я такой-ше честній, храпрій воинъ, какъ вы, и не уступаю вамъ ни въ снаніи военной диссиплины, ни въ происхошденіи, ни въ прочихъ частностяхъ.
   Макъ-Моррисъ. Не вѣдаю, такой-ли вы храбрый, какъ я; зато и пощупаю вамъ голову саблей!
   Гоуеръ. Господи! Вы не поняли другъ друга.
   Джэми. Вотъ, лихо!

(Раздаются трубные звуки).

   Гоуеръ. Изъ крѣпости трубятъ къ переговорамъ.
   Флюелленъ. Капитэнъ Макъ-Моррисъ, я докашу вамъ, когда представляется слючай, что снаю военное искусство, и засимъ кончаю.

(Уходятъ).

  

ЯВЛЕНІЕ III.

  

Тамъ-же; передъ воротами Гарфлёра.

На стѣнахъ находятся комендантъ и нѣсколько гражданъ; внизу расположилось англійское войско. Входитъ король Генрихъ со свитой.

                                           Король Генрихъ.
  
                       Ну, что-же комендантъ? На что рѣшился?
                       Въ послѣдній разъ ведемъ переговоры;
                       Сдавайтесь-же! Иль, если вы въ своей
                       Надменности желаете погибнуть,
                       Сопротивляйтесь до конца! Но знайте,
                       Какъ вѣрно то, что воинъ я,-- а я
                       Себѣ не нахожу вѣрнѣй названья --
                       Такъ вѣрно то, что, если мнѣ придется
                       Возобновить атаку, разорю я
                       Полуразрушенный Гарфлёръ до тла!
                       Закроется для васъ дверь милосердья,
                       И пусть тогда безжалостный и грубый
                       Солдатъ, съ руками по-локоть въ крови,
                       И съ совѣстью, вмѣстительной какъ адъ,
                       Свирѣпствуетъ во всю; пусть коситъ вашихъ
                       Дѣтей и дѣвъ цвѣтущихъ, какъ траву!
                       Пускай война, облекшись въ дымъ и пламя,
                       Какъ самъ князь тьмы, съ запятнаннымъ лицомъ,
                       Чинитъ неистовства, что неразлучны
                       Бываютъ съ грабежомъ и разрушеньемъ,--
                       Какое дѣло мнѣ? Виной вы сами!
                       Пусть вашихъ дѣвъ невинныхъ осквернитъ
                       Руками жадными, дыханьемъ жгучимъ
                       Насиліе! Я буду ни при чемъ!
                       Какой уздой стремительный разбѣгъ
                       Разнузданныхъ страстей сдержать? Приказы
                       И увѣщанія, когда солдаты
                       Опьянены кровавою расправой
                       И грабежомъ, безплодны, какъ безплоденъ
                       Остался-бъ мой приказъ Левіаѳану
                       На сушу выползти. Такъ пожалѣйте,
                       Защитники Гарфлёра, городъ свой
                       И мирныхъ жителей, пока не поздно,
                       Пока я полный властелинъ надъ войскомъ,
                       И милости вѣяньемъ прохладно-кроткимъ
                       Еще очистить въ силахъ душный воздухъ,
                       Предотвратить нависшую грозу
                       Насилій, грабежей, убійствъ, пожаровъ!
                       Не то -- увидите окровавленныхъ
                       И ослѣпленныхъ яростью солдатъ,
                       Руками грязными сквернящихъ косы
                       Роскошныя несчастныхъ вашихъ дщерей;
                       Увидите, какъ повлекутъ они
                       За бороды сѣдыя вашихъ дѣдовъ,
                       Чтобъ черепъ имъ о стѣны разможжить;
                       Увидите на копья поднятыхъ
                       Нагихъ дѣтей, и матерей безумныхъ,
                       Чьи вопли будутъ раздирать сводъ неба,
                       Какъ вопли женъ еврейскихъ по младенцамъ,
                       Убитымъ Иродомъ жестокосердымъ.--
                       Ну, что-жъ теперь, вы городъ мнѣ сдаете,
                       Иль гибели дождаться предпочтете?
  
                                           Комендантъ.
  
                       Намъ не на что надѣяться отнынѣ:
                       Дофинъ, къ которому мы посылали
                       За помощью, отвѣтилъ, что не въ силахъ
                       Столь грозную осаду снять. Сдаемъ
                       Тебѣ, великій государь, нашъ городъ
                       И милости твоей себя ввѣряемъ.
                       Вступай въ Гарфлёръ! Мы сами и все наше
                       Имущество въ твоемъ распоряженьи;
                       Противиться мы болѣе не въ силахъ.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Откройте ворота!-- Гарфлёръ займите,
                       Любезный дядя Эксетеръ, немедля
                       И укрѣпитесь въ немъ съ своимъ отрядомъ.
                       Пощада, милость всѣмъ! А что до насъ,--
                       Зима близка, среди солдатъ болѣзни,--
                       Мы отправляемся назадъ въ Калэ.
                       У васъ въ Гарфлёрѣ до утра гостями
                       Пробудемъ мы, а тамъ,-- простимся съ вами!

(Звуки трубъ. Король со свитой и прочими входятъ въ городъ).

  

ЯВЛЕНІЕ IV.

  

Руанъ. Покой во дворикѣ.

Входятъ Екатерина и Алиса.

   Екатерина. Alice, tu as êtê en Angleterre, et tu parles bien le language.
   Алиса. Un peu, madame.
   Екатерина. Je te prie m'enseignez; il faut, que j'apprenne а parler. Comment appellez-vous la main en Anglois?
   Алиса. La main? Elle est appellêe рука.
   Екатерина. Рука. Et les doigts?
   Алиса. Les doigts? Ma foi, j'oublie les doigts; mais je me souviendrai. Les doigts? Je pense, qu'ils sont appelês пальцы; oui, пальцы.
   Екатерина. La main--рука; les doigts -- пальци. Je pense, que je suis le bon êcolier; j'ai gagnê deux mots d'Anglois vitement. Comment appellez-vous les ongles?
   Алиса. Les ongles? Nous les appelions ногти.
   Екатерина. Нокти. Ecoutez; dites moi, si je parle bien: рука, пальци et нокти.
   Алиса. C'est bien dit, madame; il est fort bon Anglois.
   Екатерина. Dites moi l'Anglois pour le bras.
   Алиса. Плечо, madame.
   Екатерина. Et le coude?
   Алиса. Локоть.
   Екатерина. Лёкоть. Je m'en fais la rêpêtition de tous les mots, que vous m'avez appris dès а prêsent.
   Aлисa. Il est trop difficile, madame, comme je pense.
   Екатерина. Excusez-moi, Alice, êcoutez: рука, пальци, нокти, la-côte.
   Алиса. Локоть, madame.
   Екатерина. О, Seigneur Dieu, je m'en oublie! Лекоть. Comment, appellez-vous la joue?
   Алиса. Щека, madame.
   Екатерина. Чека. Et l'oeil?
   Алиса. Глазъ.
   Екатерина. Глясъ. La joue -- чека, l'oeil -- глясъ.
   Алиса. Oui. Sauf votre honneur, en vêritê, vous prononcez les mots aussi droit que les natifs d'Angleterre.
   Екатерина. Je ne doute point d'apprendre, par la grâce de Dieu, et en peu de temps.
   Алиса. N'avez vous pas dêjа oubliê ce que je vous ai enseignê?
   Екатерина. Non, je rêciterai а vous promptement: рука, пяльци...
   Алиса. Пальцы. madame.
   Екатерина. Палици, нокти, лёкоть, чека, лясъ.
   Алиса. Sauf votre honneur -- глазъ.
   Екатерина. Ainsi dis-je: глясъ. Comment appellez-vous le fiancê et la bague?
   Алиса. Женихъ, madame, et кольцо.
   Екатерина. Gênisse et caleèons! O, Seigneur Dieu! Ce sont mots de son mauvais, corruptible, gros et impudique, et non pour les dames d'honneur d'user; je ne voudrais prononcer ces mots devant les seigneurs de France pour tout le monde. Il faut: женисъ et кальсонъ nêanmoins. Je rêciterai une autre fois ma leзon ensemble: рука, пальци, нокти, лёкотъ, чека, глясъ, женисъ, кальсонъ.
   Алиса. Excellent, madame!
   Екатерина. C'est assez pour une fois; allons nous а diner.

(Уходятъ).

  

ЯВЛЕНІЕ V.

Другой покой во дворцѣ.

Входитъ король Карлъ съ дофиномъ, герцогомъ Бурбонскимъ, коннэтаблемъ и пр.).

                                           Король Карлъ.
  
                       Я знаю, онъ теперь уже за Соммой.
  
                                           Коннэтабль.
  
                       Но если и теперь съ нимъ не сразимся,
                       Мы не жильцы во Франціи! Тогда
                       Ужъ лучше прямо намъ уйти, оставивъ
                       И виноградники и нивы наши
                       Въ добычу варварамъ!
  
                                           Дофинъ.
  
                                           О, Dieu vivant!
                       Такъ отпрыски отъ нашего-же корня,
                       Ублюдки сладострастныхъ нашихъ предковъ,
                       Тѣ черенки, что ими привиты
                       Неблагородному дичку, подымутъ
                       Главы свои до облаковъ и будутъ
                       На тѣхъ, кто ихъ привилъ, смотрѣть надменно!
  
                                           Герцогъ Бурбонскій.
  
                       Mort de ma vie! Норманскіе ублюдки!
                       Нѣтъ, если имъ не преградятъ дороги,
                       Я герцогство свое продамъ, чтобъ жалкій,
                       Мужицкій дворъ купить на Альбіонѣ --
                       Клокѣ земли, заброшенномъ въ углу!
  
                                           Коннэтабль.
  
                       Dieu de batailles! И гдѣ набраться было
                       Такого пыла имъ въ своемъ туманномъ,
                       Сыромъ отечествѣ, подъ хмурымъ небомъ,
                       Откуда солнце блѣдное глядитъ
                       Почти со злобой на землю и взглядомъ
                       Мертвитъ ея плоды? Ужели можетъ
                       Ихъ варево изъ ячменя съ водою,
                       То пойло для разбитыхъ жалкихъ клячъ,
                       Холодную ихъ кровь воспламенять
                       Такимъ геройствомъ, что предъ нею наша
                       Живая кровь, согрѣтая виномъ,
                       Замерзшей кажется?-- За честь отчизны!
                       Довольно намъ висѣть, какъ ледяныя
                       Сосульки на домахъ, когда народъ,
                       Что холоднѣе насъ, разгоряченный
                       Отвагой юности, шагаетъ въ потѣ
                       Лица по пажитямъ богатымъ нашимъ,
                       Лишь храбростью своихъ владѣльцевъ бѣднымъ!
  
                                           Дофинъ.
  
                       Parole d'honneur! Посмѣшищемъ мы станѣмъ
                       Для нашихъ дамъ! Онѣ ужъ говорятъ,
                       Что не мужчины мы, и что готовы
                       Онѣ отдаться бравымъ англичанамъ,
                       Чтобъ поколѣніемъ бастардовъ храбрыхъ
                       Отчизну обновить!
  
                                           Герцогъ Бурбонскій.
  
                                           И посылаютъ
                       Насъ въ Англію давать уроки танцевъ,--
                       Вся наша сила-де у насъ въ ногахъ,
                       И мастера показывать мы пятки!
  
                                           Король Карлъ.
  
                       Гдѣ Монжуа, герольдъ? Немедля пусть
                       Доставитъ Англіи нашъ грозный вызовъ!
                       Пора! Воспряньте, принцы, и ударьте
                       На англичанъ съ отвагой, жаждой славы,
                       Отточенной острѣе, чѣмъ мечи!--
                       Шарль де ля Брэ, нашъ славный коннэтабль,
                       Вы, герцоги Бурбонскій, Орлеанскій,
                       Беррійскій, Алансонскій и Брабантскій,
                       Бургундскій и Бордосскій; Шатильонъ,
                       Рамбюръ, Бомонъ, Гранпрэ, Руси, Фуа,
                       Бусико, Водемонъ, Шаролуа,
                       Лестраль и Фоконбергь, всѣ принцы, графы,
                       Бароны, рыцари, постойте грудью
                       За лены и права свои! И смойте
                       Свой стыдъ, дорогу преградивъ англійскимъ
                       Войскамъ, что топчутъ нашу землю, вѣя
                       Знаменами, окрашенными кровью
                       Защитниковъ Гарфлёра! На врага
                       Обрушьтесь съ силою лавины снѣжной,
                       Что грозный духъ Альпійскихъ горъ швыряетъ
                       На кровли низкія своихъ вассаловъ!
                       Сотрите въ прахъ врага,-- у васъ есть силы,--
                       И Генриха плѣненнаго доставьте
                       Въ телѣгѣ намъ въ Руанъ!
  
                                           Коннэтабль.
  
                                                     Вотъ рѣчь монарха!
                       Одна бѣда: войска его ничтожны,
                       Болѣзнями и недостаткомъ пищи
                       Изнурены. Увѣренъ я -- едва
                       Завидитъ онъ всѣ наши силы, въ пятки
                       Уйдетъ душа отъ страха у него,
                       И предпочтетъ отъ насъ онъ откупиться!
  
                                           Король Карлъ.
  
                       Вы, коннэтабль, пошлете Монжуа
                       Немедленно, и пусть онъ спроситъ также
                       У Генриха, какой намъ можетъ выкупъ
                       Онъ предложить.-- Дофинъ, вы здѣсь, въ Руанѣ,
                       Останетесь.
  
                                           Дофинъ.
  
                                 О, государь! Молю...
  
                                           Король Карлъ.
  
                       Терпѣніе! Должны вы здѣсь остаться.
                       Отъ васъ-же, коннэтабль и принцы, скоро
                       Придетъ, надѣюсь, радостная вѣсть:
                       "Побѣда! Спасена отчизны честь!"

(Уходятъ).

  

ЯВЛЕНІЕ VI.

Лагерь англичанъ въ Пикардіи.

Входятъ Гоyэръ и Флюелленъ.

   Гоуеръ. Ну, какъ дѣла, капитанъ?
   Флюелленъ? Вы были у моста?
   Флюелленъ. Могу увѣрять васъ, тамъ у моста пыло весьма отличное дѣло.
   Гоуеръ. Герцогъ Эксетеръ не раненъ?
   Флюелленъ. Герцогъ Эксетеръ герой, совсѣмъ Агамемнонъ; я увашаю его и люплю всей душой, всѣмъ зердцемъ и долгомъ и шизнью и слушпой и всѣми спозопностями! Онъ, хвала Господу, завсѣмъ не раненъ, а мостъ охранялъ весьма храпро и съ превозходнымъ искусствомъ... Видалъ я тоше одного подпрапорщика; право, скашу по совѣсти, храпръ, какъ самъ Маркъ Антоній, а не имѣетъ почета; а я самъ видалъ, что онъ храпрій слушака.
   Гоуеръ. Какъ его зовутъ?
   Флюелленъ. Подпрапорщикъ Пистоль.
   Гоуеръ. Не знаю такого.

(Входитъ Пистоль).

   Флюелленъ. Не снаете? Да вотъ онъ самъ.
  
                                           Пистоль.
  
                       Я, капитанъ, за милостью къ тебѣ,--
                       Расположенъ къ тебѣ, я знаю, герцогъ.
  
   Флюелленъ. Да, слава тебѣ Господи! Я заслюшилъ нѣкоторую его благосклоность.
  
                                           Пистоль.
  
                       Боецъ съ душой открытой, смѣлой, Бардольфъ
                       Злокозненной судьбою и фортуной,
                       Слѣпой богиней, что стоитъ на камнѣ,
                       Который катится безъ остановки...
  
   Флюелленъ. Съ вашего посволенія, подпрапорщикъ Пистоль, фортуна исопрашается слѣпой, съ повяской на гласахъ, дапы покасать, что счастье слѣпо; далѣе -- она исопрашается на колесѣ, дапы покасать,-- въ чемъ и саключается мораль,-- что она вѣчно въ двишеніи и перемѣнѣ, непостоянна, а нога ея, видите, опирается на круглій камушекъ, который катится и катится и катится. По истинѣ, поэтъ даетъ очень превозходное описаніе. Фортуна отличная мораль.
  
                                           Пистоль.
  
                       Фортуна Бардольфа не возлюбила
                       И вѣроломно поступила съ нимъ.
                       Распятье взялъ изъ церкви онъ, и вотъ,
                       Его къ повѣшенью приговорили.
                       Будь проклята такая смерть!
                       Пусть берегутъ веревки для собакъ,
                       А человѣка пусть отпустятъ съ миромъ,
                       Пенькой ему не стягивая глотки!
                       Но Эксетеръ обрекъ его на смерть,
                       И за такой пустякъ!--
                       Поди-же къ герцогу! Проси! Тебя
                       Послушается онъ и не позволитъ
                       Грошовою веревкой перерѣзать
                       Нить жизни Бардольфа. Спаси его!
                       Я награжу тебя!
  
   Флюелленъ. Подпрапорщикъ Пистоль, я частію васъ понимаю.
   Пистоль. Такъ и ликуй!
   Флюелленъ. По истинѣ, подпрапорщикъ Пистоль, несачѣмъ ликовать. Потому что, видите, пудь онъ даше братъ мой, я пы просилъ герцога поступать съ нимъ, какъ угодно, и каснить; потому что диссиплина первое дѣло.
  
                                           Пистоль.
  
                       Умри и провались въ тартарары!
                       Тебѣ за дружбу фигу!
  
   Флюелленъ. Хорошо!
   Пистоль. Испанскую!
   Флюелленъ. Отлично!

(Пистоль уходитъ).

   Гоyеръ. Вотъ плутъ! Отъявленный плутъ! Теперь я его вспомнилъ. Это сводня и воришка!
   Флюелленъ. Могу увѣрять васъ, онъ говорилъ у моста такія мушественныя слова, какія только слыхало солнце. Но это отлично, что онъ скасалъ мнѣ; весьма хорошо; я при слючаѣ ему покашу.
   Гоуеръ. Этотъ болванъ, дуракъ и плутъ затесался въ войско, чтобы побывать въ походѣ, а потомъ, когда вернется въ Лондонъ, разыгрывать изъ себя настоящаго рубаку. Молодчики этого сорта знаютъ на перечетъ имена всѣхъ главныхъ полководцевъ и всѣ мѣста жаркихъ схватокъ; знаютъ кто, когда, и гдѣ отличился, убитъ, посрамленъ, какую позицію защищалъ непріятель, и обо всемъ этомъ повѣствуютъ, пересыпая чисто солдатскіе обороты самыми новомодными клятвами. А нельзя и представить себѣ, какъ дѣйствуютъ такія розсказни, да борода, подстриженная по фельдмаршальски, да боевыя лохмотья на отуманенныя пивомъ головы среди пѣнящихся стакановъ! Но вамъ надо выучиться отличать такихъ хвастунишекъ, позорящихъ наше время, не то васъ будутъ жестоко водить за носъ.
   Флюелленъ. Я вотъ что скажу вамъ, капитэнъ Гоуеръ. Я вишу, что онъ не таковъ, какимъ ему шелательно покасываться, и когда я найду дирочку въ его мундирѣ, я ему выскашу свое мнѣнье.

(Раздается барабанный бой).

   Слышите? Король идетъ, а мнѣ нушно сказать ему насчетъ моста.
  

Входитъ король Генрихъ съ Глостеромъ и воинами).

  
   Флюелленъ. Господи благослови ваше величество!
   Король Генрихъ. Ну, Флюелленъ, ты съ моста?
   Флюелленъ. Къ услугамъ вашего величества. Герцогъ Эксетеръ охранялъ мостъ весьма храпро; непріятель ушелъ; весьма мушественное и отвашное дѣло. По чести, врагъ чуть пыло не савладѣлъ мостомъ, но принушденъ къ ретирадѣ, и герцогъ Эксетеръ остался господиномъ моста; я могу долошить вашему величеству, что герцогъ храпрій воинъ.
   Король Генрихъ. Большія потери, Флюелленъ?
   Флюелленъ. У врага очень польшія, навѣрно, весьма польшія, а герцогъ, я думаю, не потерялъ ни одного человѣка, кромѣ одного, котораго, вѣрно, повѣсятъ за крашу въ церкви, нѣкоего Бардольфа, если ваше величество исволите его снать. У него все лицо пыло въ прищахъ и въ пятнахъ и въ шишкахъ, и красное, какъ огонь, гупы расдутыя, а носъ, какъ раскаленный уголь, то синій, то красній; но, должно пыть, этотъ носъ каснили, и огонь его погасъ.
   Король Генрихъ. Пусть такой конецъ постигнетъ всѣхъ подобныхъ преступниковъ! Мы строго повелѣваемъ, чтобы во время нашего похода ничего не отнимать у мирныхъ жителей силой, ничего не брать даромъ, не оскорблять и не поносить ни единаго изъ французовъ; тамъ, гдѣ спорятъ о коронѣ кротость и грубость, скорѣе всего верхъ возьметъ кротость.

(Звуки трубъ. Входить Монжуа).

   Монжуа. Вы видите, кто я, по моему одѣянію.
   Король Генрихъ. Да, вижу; что-же ты сообщишь намъ?
   Монжуа. Волю моего короля.
   Король Генрихъ. Такъ говори!
   Монжуа. Вотъ слова моего короля: "Скажи Генриху Англійскому, что, хотя мы и казались мертвыми, на дѣлѣ мы только дремали. Благоразуміе лучшій воинъ, нежели шальная смѣлость. Скажи ему, мы могли-бы поразить его при Гарфлёрѣ, но не нашли нужнымъ вскрывать нарывъ обиды, пока онъ еще не вполнѣ созрѣлъ. Теперь же мы откликаемся на вызовъ и говоримъ голосомъ повелителя: пусть король Англіи раскается въ своемъ безуміи, узритъ свою слабость и подивится нашему долготерпѣнію. Предложи ему позаботиться о вы купѣ за себя, который бы могъ вознаградить насъ за понесенныя нами потери, за подданныхъ, которыхъ мы лишились, и за униженіе, которому мы подверглись. Если онъ взвѣситъ все это, какъ слѣдуетъ, то всего его ничтожества не хватитъ, чтобы уравнять чашки вѣсовъ. Чтобы возмѣстить всѣ наши потери, не хватитъ всей его государственной казны; чтобы воздать намъ за пролитую кровь, не хватитъ всего народонаселенія Англіи, а за униженіе, которому мы подверглись, не заплатитъ и онъ самъ, колѣнопреклоненный у нашихъ ногъ. Прибавь къ этому нашъ вызовъ, и, наконецъ, скажи ему, что онъ погубилъ свои войска, приговоръ которыхъ подписанъ". Вотъ слова моего короля и государя, которыя онъ послалъ меня возвѣстить вамъ.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Ну, кто-ты, знаю я, а какъ зовешься?
  
                                           Монжуа.
  
                       Зовусь я Монжуа.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                                           Ты порученье
                       Свое исполнилъ, Монжуа, отлично.
                       Вернись теперь и королю повѣдай,
                       Что столкновенья съ нимъ я не ищу,
                       И предпочту вернуться безъ препятствій
                       Въ Калэ, за тѣмъ что, правду говоря,--
                       Хоть не разумно быть столь откровеннымъ
                       Съ такимъ врагомъ, умѣлымъ и счастливымъ,--
                       Немного у меня осталось войска,
                       И то болѣзнями истощено,
                       А потому наврядъ-ли стоитъ больше,
                       Чѣмъ равное ему число французовъ.
                       Скажу тебѣ, герольдъ, что англичанинъ,
                       Коль онъ здоровъ, троихъ французовъ стоитъ.--
                       Богъ отпусти мнѣ эту похвальбу!
                       Заразой хвастовства здѣсь дышетъ воздухъ,
                       И я глотнулъ ея, должно быть, каюсь!--
                       Итакъ, ступай и королю скажи:
                       Вотъ я, и выкупъ мой -- мой бренный прахъ,
                       А войско -- горсть людей больныхъ,усталыхъ,
                       Но все-же съ помощью Господней мы
                       Пойдемъ впередъ, хотя-бъ король французскій
                       И съ нимъ еще союзникъ, силой равный,
                       Намъ стали на пути.-- Вотъ, Монжуа,
                       Возьми себѣ за трудъ (даетъ ему кошелекъ) и посовѣтуй
                       Размыслить королю: коль намъ дадутъ
                       Уйти свободно, мы уйдемъ, а если
                       Насъ остановите, то вашей кровью
                       Мы вашу землю черную окрасимъ!
                       Прощай! И вотъ тебѣ послѣдній сказъ:
                       Искать сраженья съ вами мы не будемъ,
                       Но и бѣжать отъ васъ не побѣжимъ.
                       Такъ королю и передай.
  
                                           Монжуа.
  
                                                     Все будетъ
                       Доложено ему. Благодарю
                       Васъ, государь, за щедрый даръ!

(Уходитъ).

  
                                           Глостеръ.
  
                                                     Надѣюсь,
                       Не вздумаютъ какъ разъ теперь французы
                       Напасть на насъ!
  
                                           Король Генрихъ.
  
                                 Не въ ихъ рукахъ мы,-- въ Божьихъ,
                       Мой братъ. -- Такъ ѣдемъ къ мосту. Ночь близка.
                       Нашъ лагерь разобьемъ мы за рѣкою.
                       А завтра двинемся въ походъ съ зарею!

(Уходятъ).

  

ЯВЛЕНІЕ VII.

Лагерь французовъ подъ Азинкуромъ.

Входятъ коннэтабль, Рамбюръ, герцогъ Орлеанскій, дофинъ и проч.

   Коннэтабль. Э, что тамъ! У меня лучшіе доспѣхи въ мірѣ.-- Ахъ, скорѣе бы день насталъ!
   Герцогъ Орлеанскій. У васъ превосходные доспѣхи, но отдайте же должное и моему коню!
   Коннэтабль. Это лучшій конь въ Европѣ.
   Герцогъ Орлеанскій. Что-жъ это утро никогда не наступитъ?
   Дофинъ. Герцогъ Орлеанскій, великій коннэтабль, -- у васъ идетъ разговоръ о доспѣхахъ и о коняхъ?
   Герцогъ Орлеанскій. Васъ-то не перещеголяетъ ни конемъ, ни доспѣхами никакой принцъ.
   Дофинъ. Однако, этой ночи конца не будетъ!-- Да, я бы не промѣнялъ своего коня ни на какое животное о четырехъ копытахъ. Ha, ha! Онъ прыгаетъ, словно мячъ, набитый волосомъ! Le cheval volant, Пегасъ, qui а les narines de feu! Сидя на немъ, паришь, какъ соколъ; онъ несется по воздуху, земля звенитъ, когда онъ задѣнетъ ее копытомъ. Самая ничтожная часть его копытъ поспоритъ гармоніей съ цѣвницей Гермеса.
   Герцогъ Орлеанскій. А мастью -- чистый мускатный орѣхъ.
   Дофинъ. И горячъ, какъ имбирь. Настоящій конь Персея. Воздухъ и огонь! Тяжелыхъ элементовъ -- земли и воды -- въ немъ и не замѣтишь, развѣ, когда онъ терпѣливо стоитъ, какъ вкопанный, готовясь принять въ сѣдло всадника. Да, это лошадь, а всѣ остальныя просто клячи.
   Коннэтабль. Дѣйствительно, принцъ, лошадь у васъ превосходная, безъ малѣйшаго порока.
   Дофинъ. Это царь всѣхъ скакуновъ. Въ его ржаніи -- что-то королевски-повелительное, а весь его обликъ невольно требуетъ поклоненія.
   Герцогъ Орлеанскій. Ну, будетъ, кузенъ.
   Дофинъ. Нѣтъ, кто не сможетъ воспѣвать моего коня съ пробужденья жаворонковъ до отхода на покой ягнятъ, тотъ ничего не смыслитъ! Эта тема неисчерпаема, какъ море. Стань каждая песчинка краснорѣчивымъ языкомъ -- всѣмъ имъ хватило бы разговоровъ о моемъ конѣ. Это достойный предметъ для разговора владыки и верховой конь для владыки владыкъ. Онъ стоитъ того, чтобы весь міръ, вѣдомый и невѣдомый, бросилъ всѣ дѣла и только о немъ и говорилъ, ему и дивовался. Я посвятилъ ему сонетъ, который начинается такъ: "О, ты, природы дивное созданье!"
   Герцогъ Орлеанскій. Я слышалъ чей-то сонетъ "Къ возлюбленной", который начинается такъ.
   Дофинъ. Такъ это подражаніе моему, который я посвятилъ своему скакуну. Мнѣ лошадь замѣняетъ возлюбленную.
   Герцогъ Орлеанскій. Ваша возлюбленная великолѣпна подъ сѣдломъ.
   Дофинъ. Да, только не признаетъ иныхъ всадниковъ, кромѣ меня. А въ этомъ какъ разъ все и совершенство доброй и вѣрной возлюбленной.
   Коннэтабль. Однако, ma foi, вчера ваша возлюбленная порядкомъ таки потрясла вамъ бока.
   Дофинъ. Пожалуй, и ваша вамъ.
   Коннэтабль. Я свою не взнуздываю.
   Дофинъ. Ну да, она, пожалуй, стара и лѣнива, а вы ѣздите на ней по шотландски, безъ панталонъ.
   Коннэтабль. Вы таки знатокъ верховой ѣзды.
   Дофинъ. И потому позвольте васъ предостеречь: кто ѣздитъ по вашему и недостаточно осторожно, тотъ можетъ сѣсть прямо въ лужу. Нѣтъ, пусть лучше у меня лошадь будетъ возлюбленной!
   Коннэтабль. А у меня пусть бы возлюбленная была лошадью!
   Дофинъ. У моей возлюбленной, по крайней мѣрѣ, нѣтъ фальшивыхъ волосъ.
   Коннэтабль. Что-жъ, и я могъ бы похвастаться этимъ, будь у меня возлюбленной свинья.
   Дофинъ. Le chien est retournêe, à son propre vomissement et la truie lavêe an bourbier; вы ничѣмъ не брезгаете.
   Коннэтабль. Я, однако, не пользуюсь лошадью вмѣсто возлюбленной и пословицами, не идущими къ дѣлу.
   Рамбюръ. А скажите, достойный коннэтабль, звѣзды или солнце на вашихъ доспѣхахъ, которыя я видѣлъ у васъ въ палаткѣ вечеромъ?
   Коннэтабль. Звѣзды.
   Дофинъ. Надѣюсь, утромъ многія изъ нихъ померкнутъ.
   Коннэтабль. На моемъ небѣ въ звѣздахъ никогда не будетъ недостатка.
   Дофинъ. Можетъ статься; у васъ ихъ много лишнихъ, и вамъ-же больше чести будетъ, если ихъ поубавится.
   Коннэтабль. Вотъ, то же можно сказать и о вашихъ похвалахъ своей лошади; у нея прибавится рыси, если вы посбросите ихъ съ сѣдла.
   Дофинъ. А я желалъ бы навьючить на нее всѣ, какихъ она только заслуживаетъ... Да, настанетъ-ли когда-нибудь утро!... Я проскачу завтра цѣлую милю, и путь мой будетъ усыпанъ головами англичанъ, носами кверху!
   Коннэтабль. Я-бы побоялся, какъ бы не остаться на этомъ пути съ носомъ. Но скорѣй-бы утро! Я просто горю отъ нетерпѣнія схватить англичанъ за шиворотъ!
   Рамбюръ. Кто хочетъ бросить кости? Ставка два десятка плѣнныхъ англичанъ!
   Коннэтабль. Сперва надо рискнуть своими костями, чтобы добыть этихъ плѣнныхъ.
   Дофинъ. Полночь. Пойду надѣть доспѣхи. (Уходитъ).
   Герцогъ Орлеанскій. Дофинъ ждетъ -- не дождется утра.
   Рамбюръ. Онъ точитъ зубы на англичанъ.
   Коннэтабль Пожалуй, онъ и сожретъ всѣхъ, кого убьетъ.
   Герцогъ Орлеанскій. Клянусь бѣлоснѣжной ручкой моей дамы, онъ храбрый принцъ!
   Коннэтабль. Клянитесь лучше ея ножкой, чтобы она могла стереть ею слѣды вашей клятвы.
   Герцогъ Орлеанскій. Поистинѣ, онъ самый дѣятельный человѣкъ во Франціи.
   Коннэтабль. Да, да, вѣчно затѣваетъ что нибудь.
   Герцогъ Орлеанскій. И никому никогда не сдѣлалъ зла, насколько я знаю.
   Коннэтабль. Не сдѣлаетъ и завтра; эту добрую славу онъ сохранитъ за собой навсегда.
   Герцогъ Орлеанскій. Я знаю, что онъ храбръ.
   Коннэтабль. Это мнѣ уже говорилъ одинъ человѣкъ, знающій его получше васъ.
   Герцогъ Орлеанскій. Кто-же это?
   Коннэтабль. Чортъ возьми, онъ самъ, и еще прибавилъ, что не заботится о томъ, знаютъ объ этомъ или нѣтъ.
   Герцогъ Орлеанскій. Ему и нѣтъ нужды заботиться. Храбрость не изъ скрытыхъ его добродѣтелей.
   Коннэтабль. Ma foi! Однако, ея еще никто не видалъ, за исключеніемъ его лакея; храбрость его, какъ соколъ въ колпачкѣ: стоитъ снять колпачокъ -- сокола и слѣдъ простылъ.
   Герцогъ Орлеанскій. "Отъ недруга не жди добраго слова"!
   Коннэтабль. На эту поговорку найдется другая: "Дружба льстива".
   Герцогъ Орлеанскій. А эту я отпарирую: "Отдай должное и чорту"!
   Коннэтабль. Хорошо сказано; вашъ другъ сошелъ за чорта. Но и эту пословицу я побью: "Всякому свое, а чорту ничего".
   Герцогъ Орлеанскій. Вамъ везетъ на пословицы по пословицѣ: "Дуракамъ счастье".
   Коннэтабль. Ну, тутъ вы дали маху.
   Герцогъ Орлеанскій. И вамъ не привыкать стать къ промахамъ.

(Входитъ гонецъ).

   Гонецъ. Великій коннэтабль! Англичане всего въ полутора тысячахъ шагахъ отъ вашего лагеря.
   Коннэтабль. Кто мѣрилъ разстоянье?
   Гонецъ. Баронъ Гранпрэ.
   Коннэтабль. Это храбрый и опытный дворянинъ.-- Скорѣй бы день!... А, бѣдняга Генрихъ! Онъ-то не жаждетъ утра, какъ мы!
   Герцогъ Орлеанскій. И что онъ за жалкій глупецъ! Куда онъ забрелъ со своими тупоголовыми молодчиками!
   Коннэтабль. Будь у англичанъ хоть крупица здраваго смысла, они бы давно обратились вспять.
   Герцогъ Орлеанскій. Вотъ этого-то имъ и не хватаетъ; будь у нихъ хоть что нибудь въ головѣ, не стали бы они носить такую тяжесть на головѣ, какъ ихъ шлемы.
   Рамбюръ. Но и Англія даритъ міру храбрецовъ. Англійскіе бульдоги-необычайно воинственны!
   Герцогъ Орлеакскій. Глупые псы! Кидаются, закрывъ глаза, въ пасть русскому медвѣдю, чтобы онъ сплюснулъ имъ башки, какъ гнилыя яблоки. Эдакъ вы скажете, что и блоха храбра: завтракаетъ на губѣ льва!
   Коннэтабль. Вотъ, вотъ! И англичане похожи на бульдоговъ, кидаются на врага съ такимъ-же остервенѣніемъ, оставивъ разумъ дома вмѣстѣ съ женами; дай-ка имъ добрый кусокъ говядины на обѣдъ, да добрый мечъ въ руки, они будутъ жрать, какъ волки, и драться, какъ черти.
   Герцогъ Орлеанскій. Ну, эти-то англичане врядъ-ли откормлены говядиной.
   Коннэтабль. Такъ завтра покажется, что они хотятъ ѣсть, а не драться.-- Теперь пора надѣть доспѣхи. Пойдемте; надо быть готовыми.
  
                                           Герцогъ Орлеанскій.
  
                       Бьетъ два часа; до десяти -- пари --
                       Мы трое въ плѣнъ захватимъ сотни три.

(Уходятъ).

  

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

  
                                           Хоръ (входитъ).
  
                       Прошу я васъ теперь себѣ представить
                       Тотъ часъ, когда въ чертогѣ необъятномъ
                       Вселенной мракъ царитъ и тихій шопотъ;
                       Изъ стана въ станъ, подъ темнымъ кровомъ ночи,
                       Доносится жужжанье голосовъ,
                       И на постахъ почти разслышать можно,
                       Какъ шепчутся чужіе часовые;
                       Огонь сторожевой огню мигаетъ,
                       И очертанія обоихъ становъ
                       При свѣтѣ тускломъ блѣдныхъ тѣхъ огней
                       Рисуются другъ другу мрачной тѣнью.
                       Коню шлетъ вызовъ конь надменнымъ ржаньемъ,
                       Пронзающимъ слухъ ночи полусонный;
                       Стукъ молотовъ кузнечныхъ раздается
                       Въ палаткахъ лагерныхъ; то мастера
                       Налаживаютъ рыцарямъ доспѣхи,
                       И торопливая ихъ стукотня --
                       Зловѣщій знакъ приготовленій грозныхъ.
                       Запѣлъ пѣтухъ и заспанному утру
                       Часы на башнѣ три часа пробили.
                       Безпечные французы, уповая
                       На численность свою, играютъ въ кости
                       На плѣнниковъ -- презрѣнныхъ англичанъ,
                       И ночь бранятъ за тихій ходъ калѣкой,
                       Чуть ковыляющею старой вѣдьмой.
                       А ими обреченные на гибель
                       Бѣдняги-англичане вкругъ огней
                       Сидятъ, какъ жертвы, смирно, терпѣливо,
                       Тяжелой думою удручены
                       О бѣдахъ, что несетъ съ собой имъ утро.
                       Такъ блѣдны лица ихъ, такъ впали щеки,
                       Изношены одежды, что при свѣтѣ
                       Воззрившейся на нихъ луны походятъ
                       Они на страшныхъ выходцевъ могилъ.
                       Но кто-бы ни узрѣлъ, какъ вождь державный
                       Свои войска злосчастныя обходитъ,
                       Воскликнулъ бы: "Хвала ему и честь!"
                       Съ поста на постъ, къ палаткѣ отъ палатки
                       Переходя, онъ всѣмъ съ улыбкой ясной
                       Желаетъ добраго утра, зоветъ
                       Всѣхъ братьями, друзьями, земляками.
                       Державный ликъ его не выдаетъ,
                       Что рать несмѣтная ихъ окружаетъ,
                       И ночь безсонная не унесла
                       Съ ланитъ его ни капельки румянца.
                       Онъ бодръ и свѣжъ; усталости не знаютъ
                       Осанка царственная, свѣтлый взглядъ...
                       И каждый, какъ бы ни былъ онъ измученъ,
                       Боязни полонъ, оживаетъ вновь
                       При видѣ Генриха, чей взглядъ, какъ солнце,
                       Во всѣ сердца вливаетъ свѣтъ и радость
                       И гонитъ страхъ.-- Смотрите-же, смотрите
                       Отъ мала до велика всѣ на этотъ
                       Набросанный рукою недостойной
                       И блѣдный образъ Генриха, какимъ
                       Онъ былъ въ ту ночь. Мы сцену переносимъ
                       Подъ Азинкуръ на поле славной битвы.
                       Увы! Насмѣшкой лишь надъ нею будетъ
                       То жалкое ея изображенье,
                       Что въ силахъ дать мы вамъ на нашей сценѣ:
                       Пять-шесть бойцовъ, махающихъ безъ толку
                       Негодными и ржавыми мечами!...
                       Но истину вы возсоздайте сами.

(Уходитъ).

  

ЯВЛЕНІЕ I.

Лагерь англичанъ подъ Азинкуромъ.

Входитъ король Генрихъ и Глостеръ; затѣмъ Бедфордъ.

                                           Король Генрихъ.
  
                       Да, правда, велика опасность, Глостеръ;
                       Но тѣмъ сильнѣй должна быть наша храбрость....
                       Привѣтъ тебѣ, братъ Бедфордъ!... И клянусь!
                       Нѣтъ худа безъ добра, когда всмотрѣться
                       Въ него, какъ слѣдуетъ. Насъ разбудилъ
                       Раненько врагъ, но это, вѣдь, здорово
                       И прибыльно, какъ говорятъ. Вдобавокъ
                       Онъ какъ бы совѣстью второй намъ служитъ:
                       Напоминаетъ намъ о смертномъ часѣ,
                       Къ которому должны мы быть готовы.
                       Итакъ и съ плевелъ можно медъ собрать,
                       Отъ дьявола и то добру учиться!

(Входитъ Эрпингэмъ).

                       Мой старый Эрпингэмъ! Получше-бъ надо
                       Дли головы твоей сѣдой подушку,
                       Чѣмъ жесткій дернъ французскій!
  
                                           Эрпингэмъ.
  
                                                               Государь,
                       Я ложа лучшаго и не желаю;
                       Могу сказать: лежалъ я, какъ король!
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Да, благо, коль примѣръ насъ примиряетъ
                       Съ невзгодами, и на душѣ у насъ
                       Становится свѣтлѣй. А стоитъ духомъ
                       Воспрянуть намъ -- и жизненныя силы,
                       Въ насъ мертвымъ сномъ объятыя, проснутся
                       И, сбросивъ гнетъ могильный, вновь воспрянутъ.--
                       Мой Эрпингэмъ, не дашь-ли мнѣ свой плащъ?--
                       Снесите, братья, мой привѣтъ всѣмъ лордамъ
                       И пригласите ихъ въ мою палатку.
  
                                           Глостеръ.
  
                       Исполнимъ, государь!

(Уходитъ съ Бедфордомъ).

  
                                           Эрпингэмъ.
  
                                           Пойти мнѣ съ вами,
                       Мой государь?
  
                                           Король Генрихъ.
  
                                 Нѣтъ, добрый рыцарь мой!
                       Ступай и ты за ними къ нашимъ лордамъ,
                       Совѣтъ съ самимъ собой держать хочу,
                       И общества другого мнѣ не надо.
  
                                           Эрпингэмъ.
  
                       Да осѣнитъ тебя Господня милость!

(Уходитъ).

  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Спасибо, другъ, на добромъ пожеланьѣ!

(Входитъ Пистоль).

  
                                           Пистоль.
  
                       Эй! Qui va lа?
   Король Генрихъ. Свой.
  
                                           Пистоль.
  
                       Кто ты таковъ, отвѣтствуй! Офицеръ
                       Иль рядовой простой?
  
   Король Генрихъ. Я дворянинъ, предводитель отряда.
  
                                           Пистоль.
  
                       Такъ ты влачишь тяжелое копье?
  
   Король Генрихъ. Именно. А вы кто?
  
                                           Пистоль.
  
                       Такой же дворянинъ, какъ императоръ!
  
   Король Генрихъ. Такъ вы знатнѣе короля.
  
                                           Пистоль.
  
                       Король нашъ славный малый, парень съ сердцемъ;
                       Кипитъ въ немъ жизнь; достойный отпрыскъ предковъ;
                       И кулачище у него здоровый!
                       Готовъ ему лобзать башмакъ я грязный!
                       Люблю всѣмъ сердцемъ милаго повѣсу!
                       Какъ звать тебя?
  
   Король Генрихъ. Я Генрихъ le roi.
  
                                           Пистоль.
  
                       А, Леруа! Изъ корнваллійцевъ, вѣрно?
  
   Король Генрихъ. Нѣтъ, я валліецъ.
  
                                           Пистоль.
  
                       А Флюелленъ тебѣ знакомъ?
  
   Король Генрихъ. Знакомъ.
  
                                           Пистоль.
  
                       Скажи-жъ ему: отпотчую его
                       Въ Давидовъ день ножемъ я по башкѣ!
  
   Король Генрихъ. Ну, смотрите, не воткните въ этотъ день кинжала въ свою шляпу: какъ бы онъ не поподчивалъ васъ кинжаломъ по головѣ!
  
                                           Пистоль.
  
                       Ты другъ ему?
  
   Король Генрихъ. И вдобавокъ родственникъ.
  
                                           Пистоль.
  
                       Такъ, на-жъ тебѣ вотъ фигу! Получай!
  
   Король Генрихъ. Благодарю. Спаси васъ Богъ!
  
                                           Пистоль.
  
                       Пистолемъ я зовусь.

(Уходитъ).

  
                                           Король Генрихъ.
  
                       По шерсти, знать, дана тебѣ и кличка.

(Входятъ съ противоположныхъ сторонъ Гоуэръ и Флюелленъ).

   Гоуэръ. Капитанъ Флюелленъ!
   Флюелленъ. Ну, Господи Іисусе! Говорите-ше потише! Достойно величайшему удивленію, когда пренепрегаютъ замыми истинными старыми военными саконами и правилами! Ешели-пы вы только прали на сепя трудъ поснакомиться съ войнами великаго Помпея, вы-пы нашли, савѣряю васъ, что въ его лагерѣ никогда не пыло полтовни и тары-пары. Я савѣряю васъ, вы найдете тамъ и военныя формальности, и правила, и осторошность, и тресвость, и скромность -- завсѣмъ другого рода.
   Гоуеръ. Да, вѣдь, непріятель-то горланитъ себѣ; мы всю ночь напролетъ слышали, какъ онъ шумѣлъ.
   Флюелленъ. Ешели непріятель озелъ и глюпецъ и полтунъ, такъ, по вашему, и намъ надо пыть такимъ-ше озломъ и глюпцомъ и полтуномъ? Отвѣчайте на зовѣсть.
   Гоуеръ. Я буду потише.
   Флюелленъ. Да, я-пы прозилъ васъ и рекомендовалъ.

(Уходятъ).

  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Вотъ человѣкъ вполнѣ достойный, дѣльный,
                       Хоть отъ него и вѣетъ стариной.

(Входятъ Бэтсъ, Куртъ и Уильямсъ).

   Куртъ. А что, братъ Бэтсъ, не заря-ли тамъ занимается?
   Бэтсъ. Кажется; но намъ-то нечего особенно скучать по утру.
   Уильямсъ. Да; утреннюю-то зарю мы видимъ, а вотъ вечерней, пожалуй, ужъ и не дождемся.-- Кто идетъ?
   Король Генрихъ. Свой.
   Уильямсъ. Изъ какого отряда?
   Король Генрихъ. Изъ отряда сэра Томаса Эрпингэма.
   Уильямсъ. Старый опытный предводитель и добрый начальникъ. Скажите, что онъ думаетъ насчетъ нашего положенія? Опасно оно?
   Король Генрихъ. Какъ положеніе людей, которые сѣли на мель и ждутъ, что вотъ-вотъ ихъ снесетъ приливомъ.
   Бэтсъ. А онъ говорилъ это королю?
   Король Генрихъ. Нѣтъ; да и не слѣдовало.-- Я полагаю, что могу говорить съ вами на чистоту.-- По моему, король такой-же человѣкъ, какъ я. Фіалка и для него пахнетъ, какъ для меня, стихіи природы имѣютъ и надъ нимъ такую-же власть, какъ надо мной; всѣ его чувства подчиняются общимъ для всѣхъ людей законамъ; сбрось онъ съ себя свои королевскіе уборы -- и явится въ наготѣ своей такимъ-же, какъ и всѣ люди. Чувства его, хоть и бываютъ выше нашихъ по полету, но, когда спускаются на землю, не отличаются отъ нашихъ. Поэтому, и онъ можетъ испугаться, какъ мы, если есть причины для страха; но самое благоразумное оберегать его отъ всего, что можетъ вызвать въ немъ страхъ: вѣдь, если онъ выкажетъ боязнь, все войско прямо потеряетъ голову.
   Бэтсъ. Ну, пусть онъ тамъ напускаетъ на себя храбрости сколько угодно, а я все-таки думаю, что, какъ ни холодна эта ночь, онъ предпочелъ бы сидѣть теперь по горло въ Темзѣ,-- да и я съ нимъ,-- только бы подальше отсюда!
   Король Генрихъ. А я, право, увѣренъ, что онъ наврядъ-ли желаетъ очутиться гдѣ-нибудь въ иномъ мѣстѣ.
   Бэтсъ. Такъ и пусть бы себѣ оставался тутъ одинъ! Его все равно, навѣрно, выкупили бы, и сколько бѣдняковъ осталось бы въ живыхъ!
   Король Генрихъ. Право, я не вѣрю, чтобы вы такъ не любили его и впрямь желали оставить его тутъ одного; вы только такъ говорите, чтобы испытать другихъ. Что до меня, я нигдѣ такъ охотно не сложилъ бы голову, какъ возлѣ короля, защищая его правое дѣло.
   Уильямсъ. Ну, правое или нѣтъ, не намъ знать.
   Бэтсъ. Намъ и спрашивать объ этомъ не полагается. Мы подданные короля -- вотъ это мы знаемъ, и будетъ съ насъ. Если дѣло его и неправое, долгъ повиновенія снимаетъ съ насъ всякую вину.
   Уильямсъ. Да, но если его дѣло неправое, то ему-то придется держать страшный отвѣтъ въ день судный, когда всѣ эти отрубленныя ноги и руки и головы соберутся вокругъ него и завопятъ.- "Мы погибли тамъ-то и тамъ-то!" И одни будутъ проклинать судьбу, другіе -- призывать врача, третьи -- своихъ женъ, оставшихся въ нищетѣ, четвертые -- горевать о неоплаченныхъ долгахъ, пятые -- оплакивать своихъ осиротѣлыхъ дѣтей. Боюсь, что немногіе умираютъ на войнѣ, какъ подобаетъ христіанамъ. Откуда тамъ взяться доброму, благочестивому настроенію, когда только и думы что о крови? Ну а если всѣ эти люди умираютъ не какъ подобаетъ, плохо придется королю -- онъ всему виною! Вѣдь неповиновеніе ему противно всѣмъ законамъ и долгу вѣрности.
   Король Генрихъ. Итакъ, если сынъ, посланный отцомъ на кораблѣ по торговымъ дѣламъ, потонетъ во время бури, не успѣвъ покаяться въ грѣхахъ, то вина за его грѣхи падетъ на отца, пославшаго его? Или если на слугу, посланнаго господиномъ отвезти деньги, нападутъ разбойники, и онъ будетъ убитъ, не успѣвъ покаяться и примириться съ Богомъ, вы будете считать порученіе господина причиной вѣчной гибели слуги? Но это не такъ. Король не отвѣчаетъ за смерть каждаго отдѣльнаго изъ своихъ слугъ, какъ и отецъ за смерть сына, какъ и господинъ за смерть слуги; ни тотъ, ни другой, ни третій не хотѣли смерти тѣхъ, отъ кого требовали только той или иной службы. Кромѣ того, ни одинъ король, какъ бы ни было право его дѣло, не можетъ, если придется защищать его мечомъ, выставить въ полѣ однихъ праведниковъ. У нѣкоторыхъ изъ его воиновъ можетъ оказаться на совѣсти преднамѣренное убійство, другіе, можетъ быть, обманывали дѣвушекъ, третьи пошли на войну, чтобы скрыться отъ преслѣдованія закона за убійство или грабежъ, которыми успѣли осквернить чистое лоно міра. Но если эти люди и обманули законъ и избѣгли заслуженной кары отъ рукъ человѣческихъ, то отъ Бога имъ не уйти; война и становится для нихъ палачомъ, исполняющимъ волю Божью, наказывая ихъ. Такимъ образомъ, и на этой войнѣ за правое дѣло короля люди могутъ понести кару за прежніе свои преступленія противъ законовъ короля; тамъ, гдѣ они опасались смерти, они спасли свою жизнь, а тутъ, гдѣ думаютъ найти безопасность, погибнутъ; и если они умрутъ при этомъ не приготовленные къ смерти, не короля винить въ ихъ вѣчной гибели, какъ не его винить и въ ихъ грѣхахъ, за которые ихъ постигнетъ такая смерть. Жизнь каждаго подданнаго принадлежитъ королю, но душа каждаго принадлежитъ ему самому. Поэтому воину на войнѣ, какъ больному на одрѣ, подобаетъ очистить свою совѣсть отъ малѣйшихъ крупицъ зла; тогда умретъ онъ -- благо и не умретъ -- благо. Время, потраченное имъ на такое подготовление къ смерти, не будетъ потрачено даромъ. И кто уцѣлѣетъ, тому не грѣхъ будетъ истолковать это такъ, что Господь наградилъ его за усердіе, даровавъ ему пережить этотъ день, дабы онъ могъ узрѣть Его величіе и научить другихъ, какъ слѣдуетъ готовиться къ смерти.
   Уильямсъ. Это вѣрно; кто умретъ во грѣхахъ, тотъ самъ и понесетъ отвѣтъ за это, а король ни при чемъ.
   Бэтсъ. Я и не хочу, чтобы онъ отвѣчалъ за меня, а все-таки буду драться за него по мѣрѣ силъ.
   Король Генрихъ. Я самъ слышалъ, какъ король говорилъ, что и слышать не хочетъ о выкупѣ.
   Уильямсъ. Да, онъ сказалъ это, чтобы мы смѣлѣе дрались; но когда мы свернемъ себѣ шеи, онъ преспокойно можетъ дать себя выкупить; только намъ-то отъ этого не будетъ легче.
   Король Генрихъ. Доведись мнѣ дожить до этого, я перестану вѣрить его королевскому слову.
   Уильямсъ. Испугалъ тоже! Королю ни тепло, ни холодно отъ неудовольствія какого-то смерда. Это все одно что пытаться заморозить солнце, махая на него павлиньимъ перышкомъ! Онъ перестанетъ вѣрить королевскому слову! Зря языкомъ только мелешь!
   Король Генрихъ. А ты ужъ слишкомъ рѣзокъ на языкъ! Будь время не такое, я бы не спустилъ тебѣ.
   Уильямсъ. Такъ раздѣлаемся потомъ, если останемся живы.
   Король Генрихъ. Согласенъ.
   Уильямсъ. А какъ мнѣ узнать тебя?
   Король Генръ ихъ. Дай мнѣ залогъ; я буду носить его на шапкѣ, и если ты когда-нибудь осмѣлишься признать его, я буду драться съ тобой.
   Уильямсъ. Вотъ моя перчатка; дай мнѣ взамѣнъ свою.
   Король Генрихъ. Вотъ.
   Уильямсъ. И я буду носить твою на шапкѣ; и если ты когда-нибудь подойдешь ко мнѣ и скажешь: это моя перчатка,-- вотъ моя рука, я закачу тебѣ оплеуху!
   Король Генрихъ. Если только доживу и увижу ее на тебѣ, я потребую ее обратно.
   Уильямсъ. Не посмѣешь; скорѣе дашь себя повѣсить.
   Король Генрихъ. Хорошо! Я сдѣлаю это, хоть бы встрѣтилъ тебя рядомъ съ королемъ.
   Уильямсъ. Сдержи же слово! Прощай!
   Бэтсъ. Не ссорьтесь, англійскіе дураки, не ссорьтесь! Довольно намъ драки и съ французами. Управьтесь сначала съ ними!
   Король Генрихъ. Да, не мудрено, если французы готовы прозакладывать двадцать французскихъ коронъ {Игра словъ. Слово crown въ оригиналѣ означаетъ и корону и монету -- крону.} противъ одной, что завтра побьютъ насъ, разъ могутъ выставить двадцать французскихъ головъ противъ одной англійской. Но англичанину не грѣхъ сорвать французскія короны, и завтра самъ король возьмется за дѣло.

(Куртъ, Бэтсъ и Уильямсъ уходятъ).

                       На короля! Все, все на короля!
                       За жизнь, за душу, за долги, проступки,
                       За женъ и за дѣтей осиротѣлыхъ --
                       За все, про все одинъ король отвѣтчикъ!
                       Вотъ доля тяжкая! Близнецъ величья --
                       Предметъ злословія глупца любого,
                       Что лишь своей бѣдой болѣть способенъ.
                       Отъ сколькихъ радостей отречься долженъ
                       Король, вкушаемыхъ ничтожнымъ смертнымъ?
                       И много-ль радостей есть у него,--
                       Коль исключить величіе,-- которыхъ
                       Любой ничтожный смертный не имѣлъ бы?
                       Но что-жъ такое ты, величья идолъ?
                       Что ты за божество, когда сильнѣе
                       Своихъ поклонниковъ страдать должно
                       Заботами земными? Въ чемъ-же сила,
                       Въ чемъ преимущества твои? Въ чемъ смыслъ
                       И сущность твоего обожествленья?
                       Что ты такое. какъ не титулъ, степень,
                       Названіе? Въ другихъ вселяя трепетъ,
                       Само ты знаешь счастья меньше тѣхъ,
                       Которые тебя трепещутъ. Часто-ль
                       Къ устамъ твоимъ подносятъ поклоненья
                       Напитокъ чистый, безъ отравы лести?
                       Излѣчитъ-ли тебя, коль заболѣешь
                       Ты, грозное величіе, твой санъ?
                       Горячка пышнымъ титуламъ уступитъ,
                       Которыми тебя ласкаетъ лесть?
                       Поклоны низкіе прогонятъ недугъ?
                       Колѣни бѣдняковъ сгибать ты властно,
                       Но не владѣешь ты здоровьемъ ихъ.
                       Нѣтъ, сонъ спесивый! Ты хитро играешь
                       Покоемъ королей! Тебя постигъ я!
                       Недаромъ я король! Я знаю что
                       Ни мечъ, ни жезлъ, ни скипетръ, ни держава,
                       Ни мѵро, ни вѣнецъ, ни жемчугами
                       И золотомъ расшитая порфира,
                       Ни тронъ, ни пышный королевскій титулъ,
                       Ни роскошь, что, какъ море въ часъ прилива,
                       О берегъ жизни бьетъ волной могучей,
                       Ни весь величья царственнаго блескъ --
                       Не водворятъ на королевскомъ ложѣ
                       Тотъ крѣпкій сонъ, какимъ спитъ жалкій рабъ,
                       Идущій спать съ пустой душой и съ полнымъ
                       Набитымъ животомъ, по горло сытый
                       Нужды горчайшимъ хлѣбомъ; никогда
                       Не видитъ онъ лица ужасной ночи,
                       Исчадья адскаго; онъ спутникъ Феба,
                       Отъ утренней зари и до вечерней
                       Въ трудѣ, а ночь зато спитъ сномъ блаженныхъ,
                       И вновь встаетъ съ зарею, помогая
                       Коней закладывать Гиперіону;
                       И такъ безъ отдыха весь круглый годъ,
                       И годъ за годомъ трудится до гроба.
                       Да, если бы не блескъ величья, всякій,
                       Кто трудится весь день и спитъ всю ночь,
                       Счастливѣй короля считаться могъ-бы.
                       Безпечно рабъ вкушаетъ блага мира;
                       Не знаетъ сонный мозгъ его, какихъ
                       Трудовъ, заботъ, ночей безсонныхъ стоитъ
                       Намъ, королямъ, поддерживать тотъ миръ,
                       Отъ благъ котораго вкушаютъ больше,
                       Чѣмъ кто другой, простые мужики.

(Входитъ Эрпингэмъ).

  
                                           Эрпингэмъ.
  
                       Мой государь. нужны вы вашимъ лордамъ;
                       Они повсюду ищутъ васъ.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                                                     Ступай-же,
                       Мой старый, славный рыцарь, и вели
                       Собраться всѣмъ передъ моею ставкой;
                       Я буду тамъ скорѣй тебя.
  
                                           Эрпингэмъ.
  
                                                     Исполню,
                       Мой государь!

(Уходитъ).

  
                                           Король Генрихъ.
  
                                           Богъ брани, закали
                       Грудь воиновъ моихъ! Не дай закрасться
                       Въ нихъ трепету! Умѣнія считать
                       Лиши ихъ, коль число враговъ способно
                       Вселить въ нихъ страхъ! О, Боже, не попомни
                       Мнѣ преступленія отца!... Нѣтъ, нѣтъ,
                       Лишь не сегодня, Господи... Онъ добылъ
                       Вѣнецъ грѣхомъ, но предалъ погребенью
                       Прахъ Ричарда я вновь и больше пролилъ
                       Слезъ покаянія надъ нимъ, чѣмъ крови
                       При томъ убійствѣ было пролито.
                       Пять сотенъ бѣдняковъ я призрѣваю,
                       Что дважды въ день возносятъ къ небу руки
                       Изсохшія, съ мольбой объ отпущеньѣ
                       Творцомъ кроваваго грѣха; воздвигъ
                       Я двѣ часовни, гдѣ отцы святые
                       За душу Ричарда обѣдни правятъ;
                       И больше сдѣлаю еще -- хотя.
                       Все ни къ чему, что самъ я властенъ сдѣлать,
                       И подъ конецъ останется одно --
                       Раскаянье и мольбы о прощеньѣ!

(Входитъ Глостеръ).

  
                                           Глостеръ.
  
                       Мой государь...
  
                                           Король Генрихъ.
  
                                 То голосъ брата.-- Знаю,
                       За мною ты. Иду. Ступай впередъ.--
                       Да, день, друзья, все, все меня тамъ ждетъ.

(Уходятъ).

  

ЯВЛЕНІЕ II.

Лагерь французовъ.

Входитъ дофинъ съ Рамбюромъ, герцогомъ Орлеанскимъ и прочими, затѣмъ коннэтабль).

                                           Герцогъ Орлеанскій.
  
                       Какъ солнце золотитъ доспѣхи наши!
                       Пора! друзья!
  
                                           Дофинъ.
  
                                           Montez à cheval! Коня!
                       Valet! Laquais!
  
                                           Герцогъ Орлеанскій.
  
                                           Кипитъ отвага!
  
                                           Дофинъ.
  
                                                               Via!
                       Les eaux! La terre!
  
                                           Герцогъ Орлеанскій.
  
                                           Rien plus? Et l'air, le feu...
  
                                           Дофинъ.
  
                       Le ciel, кузенъ!

(Входитъ коннэтабль).

                                           А вотъ самъ коннэтабль!
  
                                           Коннэтабль.
  
                       Чу! Наши кони ржутъ отъ нетерпѣнья!
  
                                           Дофинъ.
  
                       Скорѣй-же на коней! Вонзите шпоры,
                       Чтобъ англичанамъ брызнула въ глаза
                       Струей горячей кровь, ихъ ослѣпляя
                       Безумной храбростью!
  
                                           Рамбюръ.
  
                                           Заставить плакать
                       Ихъ кровью нашихъ лошадей? Тогда
                       Мы собственныхъ ихъ слезъ, вѣдь, не увидимъ!

(Входитъ гонецъ).

  
                                           Гонецъ.
  
                       Враги построились въ ряды, сеньёры!
  
                                           Коннэтабль.
  
                       Живѣе на коней! Спѣшите, принцы!--
                       Но поглядите-ка на эту шайку
                       Оборвышей несчастныхъ! Духъ послѣдній
                       Изъ ихъ груди исторгнетъ вашъ блестящій
                       Побѣдоносный видъ, оставивъ намъ
                       Взамѣнъ людей одну труху! И дѣла
                       Для нашихъ рукъ не много тутъ найдется;
                       Въ изсохшихъ жилахъ ихъ не хватитъ крови,
                       Чтобъ хоть забрызгать свѣтлые клинки,
                       Которые отважные фран
   Конетабль. Она лучшая лошадь въ Европѣ, -- это правда.
   Герц. Орлеанскій. Неужели утро въ самомъ дѣлѣ никогда не наступить?
   Дофинъ. Вы говорите, господа, о лошадяхъ и оружіи?
   Герц. Орлеанскій. О нихъ. Кажется, вы снабжены этими предметами лучше всѣхъ принцевъ въ мірѣ.
   Дофинъ. Что это за безконечная ночь! Да,-- я не промѣняю моего коня ни на какое четвероногое. Ça va! Онъ прыгаетъ, какъ набитый шерстью мячъ. Это -- cheval volant, Пегасъ, qui a les narines de feu. Я на немъ парю, какъ соколъ. Земля поетъ, когда онъ къ ней прикасается; звукъ его копытъ звучитъ пріятнѣе, чѣмъ флейта Гермеса.
   Герц. Орлеанскій. Что за чудная масть! Настоящій мускатный орѣхъ.
   Дофинъ. И горячъ, какъ стручковый передъ. Это конь, годный для Персея. Онъ весь созданъ изъ огня и воздуха, безъ всякой примѣси земли и воды. Ихъ признаки видны только въ его терпѣливой покорности хозяину. Передъ нимъ всѣ прочія лошади -- клячи.
   Конетабль. Вашъ конь дѣйствительно великолѣпенъ.
   Дофинъ. Еще бы!-- царь скакуновъ. Въ его ржаніи слышно что-то королевственное, и самый видъ способенъ внушить уваженіе.
   Герц. Орлеанскій. Однако, любезный братъ, не довольно ли говорить о лошадяхъ?
   Дофинъ. Говорить о моей лошади можетъ наскучить одному дураку. Это -- тема, достаточная для разговоровъ, начиная отъ пѣнія жаворонка утромъ до загона овцы вечеромъ. Если бы волны и песокъ превратились въ языки, то всѣмъ имъ достало бы что сказать о моемъ конѣ. Онъ достоинъ, чтобъ о немъ говорили короли, и годится подъ сѣдло только королямъ королей! Весь міръ, какъ извѣстный, такъ и неизвѣстный, способенъ бросить всѣ дѣла, чтобъ только дивиться моему коню. Разъ какъ-то я написалъ въ честь его сонетъ, который начинается словами: "О, чудо природы!"
   Герц. Орлеанскій. Кажется, такъ начинается сонетъ къ чьей-то любовницѣ.
   Дофинъ. Ну, такъ это подражанье моему, потому что моя лошадь -- моя любовница.
   Герц. Орлеанскій. А какова ваша любовница въ ѣздѣ?
   Дофинъ. Хороша, но только подо мной; это лучшее качество во всякой любовницѣ.
   Конетабль. Однако вчера, кажется, ваша любовница не совсѣмъ учтиво сбросила васъ съ себя.
   Дофинъ. Это могла скорѣй сдѣлать ваша и съ вами.
   Конетабль. Я на своей ѣзжу безъ узды.
   Дофинъ. Значитъ, она стара и смирна, и вы ѣздите на ней по-ирландски, безъ панталонъ.
   Конетабль. Какъ вижу, вы знатокъ въ верховой ѣздѣ.
   Дофинъ. О, да,-- и вотъ вамъ доброе предостереженіе: если вы будете ѣздить такъ неосторожно, то легко попадете въ гнилое болото. По-моему, лучше ужъ пусть моя лошадь будетъ моей любовницей.
   Конетабль. А по-моему, лучше ужъ пусть моя любовница будетъ моею лошадью.
   Дофинъ. У моей по крайней мѣрѣ волосы не фальшивые.
   Конетабль. Этимъ качествомъ я могъ бы также хорошо похвастать, если бы выбралъ въ любовницы свинью.
   Дофинъ. Le chien est retourné à son propre vomissement, et la truie lavée au bourbier 29). Вы ловко умѣете пользоваться всѣмъ.
   Конетабль. Но не лошадью вмѣсто любовницы и не подобными пословицами, которыя такъ мало идутъ къ дѣлу.
   Рамбюръ. Скажите, конетабль, что такое изображено на датахъ, которыя я видѣлъ въ вашей палаткѣ: звѣзды или солнца?
   Конетабль. Звѣзды.
   Дофинъ. Изъ нихъ завтра многія потухнутъ.
   Конетабль. И все-таки мое небо ими не обѣднѣетъ.
   Дофинъ. Это потому, что на немъ много лишнихъ -- и вамъ, для вашей же чести, не мѣшало бы убавить ихъ на половину.
   Конетабль. То же можно сказать и о похвалахъ, которыми вы навьючиваете вашу лошадь. Недурно, если бъ половину ихъ вышибли изъ сѣдла.
   Дофинъ. Не безпокойтесь: она навьючена по достоинству. Да что же это,-- неужели день никогда не наступить? Завтра я проскачу цѣлую милю по мостовой изъ англійскихъ головъ.
   Конетабль. Ну, я не скажу этого изъ боязни сбиться съ дороги. Однако мнѣ самому хочется, чтобъ скорѣе насталъ день, и мы могли бы добраться до англійскихъ ушей.
   Рамбюръ. Кто хочетъ побиться со мной на двадцать плѣнниковъ?
   Конетабль. Побейтесь сперва сами, чтобъ ихъ добыть 30).
   Дофинъ. Однако ужъ полночь. Пора вооружаться.

(Уходитъ дофинъ).

   Герц. Орлеанскій. Дофинъ жаждетъ утра.
   Рамбюръ. Онъ жаждетъ добраться скорѣй до англійскаго мяса.
   Конетабль. Я думаю, онъ съѣстъ всѣхъ, кого убьетъ.
   Герц. Орлеанскій. Онъ храбрый принцъ, -- клянусь бѣлой ручкой моей дамы!
   Конетабль. Клянитесь лучше ножкой, чтобъ она могла растереть предметъ вашей клятвы.
   Герц. Орлеанскій. Онъ одинъ изъ дѣятельнѣйшихъ людей во Франціи.
   Конетабль. Дѣйствительно:-- онъ всегда собирается что-нибудь сдѣлать.
   Герц. Орлеанскій. По крайней мѣрѣ одъ до сихъ поръ никому не сдѣлалъ зла.
   Конетабль. Не сдѣлаетъ никому и завтра. Онъ никогда не лишитъ себя этого достоинства.
   Герц. Орлеанскій. Однако я знаю, что онъ храбръ.
   Конетабль. Я слышалъ это также и притомъ отъ человѣка, который къ нему еще ближе, чѣмъ вы.
   Герц. Орлеанскій. Отъ кого же это?
   Конетабль. Отъ него самого. Онъ вовсе не скрываетъ желанія распространять этотъ слугъ.
   Герц. Орлеанскій. Что жъ, значитъ -- храбрость въ немъ не скрытая добродѣтель.
   Конетабль. А кто ее видѣлъ?-- развѣ его лакей. Храбрость въ немъ похожа на сокола въ шапочкѣ: чуть снимутъ шапочку -- сокола пропалъ и слѣдъ 31).
   Герц. Орлеанскій. Вражда злорѣчива, конетабль.
   Конетабль. А дружба льстива, герцогъ. Это также хорошая пословица.
   Герц. Орлеанскій. Я скажу вамъ третью: воздавай должное и дьяволу.
   Конетабль. Вашъ другъ именно занимаетъ эту должность -- и я, согласно вашей пословицѣ, пожелаю дьяволу награды по заслугамъ.
   Герц. Орлеанскій. Вы счастливѣе меня въ стрѣльбѣ пословицами; но вѣдь мы знаемъ, кому везетъ счастье также по пословицѣ 32).
   Конетабль. Вы промахнулись и на этотъ разъ.
   Герц. Орлеанскій. Да вѣдь и вамъ промахи не новость.

(Входитъ гонецъ).

   Гонецъ. Господинъ конетабль, -- англичане стоятъ не болѣе, какъ въ тысячѣ пятистахъ шагахъ отъ нашего лагеря.
   Конетабль. Кто мѣрилъ разстоянье?
   Гонецъ. Гранпре.
   Конетабль. Опытный и храбрый дворянинъ. Ахъ, если бъ поскорѣе насталъ день! Бѣдный, бѣдный король Англіи! Ужъ вѣрно онъ не ждетъ зари съ такимъ нетерпѣніемъ.
   Герц. Орлеанскій. Что за сумасбродъ этотъ Генрихъ! До какого безумія дошелъ онъ со всѣми своими сподвижниками 33)!
   Конетабль. Да, если бъ у нихъ было въ головахъ хоть немного здраваго смысла, они бы давно разбѣжались.
   Герц. Орлеанскій. Понятно, что его у нихъ нѣтъ,-- иначе они бы не могли носить такіе тяжелые шлемы.
   Рамбюръ. Однако и Англія производитъ храбрыхъ созданій: ихъ бульдоги очень мужественны.
   Герц. Орлеанскій. Глупыя собаки, которыя лѣзутъ въ пасть русскаго медвѣдя, не думая о томъ, что онъ разомнетъ ихъ головы, какъ гнилое яблоко. Пожалуй, вы назовете храброй и блоху, потому что она завтракаетъ на губѣ льва.
   Конетабль. Именно такъ. Эти люди очень похожи въ своихъ нападеніяхъ на бульдоговъ. Они умъ оставляютъ на это время своимъ женамъ, и если при этомъ у нихъ довольно говядины, желѣза и стали, то они будутъ жрать, какъ волки, и драться, какъ черти.
   Герц. Орлеанскій. Ну, теперь у нихъ говядины немного.
   Конетабль. Такъ, значитъ, завтра ихъ желудки потребуютъ себѣ ѣды, а руки откажутся сражаться. Однако время готовиться къ битвѣ. Идемте.
   Герц. Орлеанскій. Ужъ два часа. Пари, что къ десяти
             Мы въ плѣнъ возьмемъ ихъ дюжинъ по шести.

(Уходятъ).

   

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

(Входитъ хоръ).

   Хоръ. Вамъ надобно теперь себѣ представить,
             Какъ ночи тѣнь объяла цѣлый міръ.
             Природа спитъ -- и только смутный говоръ
             Доносится на крыльяхъ тишины
             Изъ лагерей до бдительнаго слуха
             Стоящихъ на часахъ. Огни сверкаютъ
             Въ отвѣтъ огнямъ, и ихъ дрожащій отблескъ
             На лицахъ войскъ рисуетъ ихъ черты
             Глазамъ противниковъ. Конь ржетъ въ отвѣтъ
             Коню враговъ, пронзая уши ночи.
             Въ шатрахъ гремитъ стукъ молота, которымъ
             Кузнецъ смыкаетъ даты;-- страшный звукъ!
             Но вотъ запѣлъ пѣтухъ; съ высокой башни
             Раздался звонъ, пробило три -- ужъ утро.
             Безстыдные и наглые французы,
             Гордясь своимъ числомъ, играютъ въ кости
             На плѣнныхъ англичанъ 34), браня лѣнивый
             И тихій ходъ часовъ. Но вотъ ужъ ночь
             Скрывается, подобно мрачной вѣдьмѣ,
             И день встаетъ. Несчастные британцы
             Сидятъ въ близи костровъ, съ тяжелой думой
             О ждущей ихъ опасности. Ихъ лица,
             Ихъ старыя, истертыя одежды,
             Отцвѣченныя блѣдною луной,
             Ихъ дѣлаютъ похожими на радъ
             Ужасныхъ призраковъ. Но поглядите
             На дивнаго вождя всей этой бѣдной,
             Измученной толпы -- и вы невольно
             Воскликните ему хвалу и славу
             При видѣ, какъ обходитъ онъ палатки
             Своихъ солдатъ; при видѣ, какъ онъ братски
             Привѣтствуетъ ихъ именемъ друзей
             И добрыхъ сослуживцевъ, расточая
             Вездѣ любовь и ласку. Нѣтъ черты
             На царственномъ челѣ его, въ которой
             Могли бы вы прочесть хоть признакъ страха
             Предъ полчищемъ враговъ. Устаюсть ночи
             Не стерла на лицѣ его ни тѣни
             Румянца свѣжести. Онъ смотритъ бодро
             И съ царственнымъ величьемъ. Даже тотъ,
             Кто былъ убитъ отчаяньемъ, находитъ
             Въ его чертахъ угасшую отвагу!
             Какъ солнце, растопляетъ онъ собой
             Недвижный холодъ страха. О, смотрите
             Отъ мала до велика всѣ на эту
             Тѣнь Генриха, набросанную слабой,
             Невѣрною рукой! Потомъ мы вамъ
             Покажемъ поле битвы, на которомъ
             Должны, увы, унизить славный день
             Побѣды Азинкурта звукомъ двухъ
             Иль трехъ рапиръ, чрезчуръ смѣшнымъ и слабымъ
             Для столь великихъ дѣлъ. Вообразите жъ
             По нашему смѣтному представленью
             Хоть отблески великаго сраженья. (Уходитъ).
   

СЦЕНА 1-я.

Англійскій лагерь при Азинкуртѣ.

(Входятъ Король Генрихъ, Бэрдольфъ и Глостеръ).

   Король. Да, добрый братъ,-- опасность велика,
             Но тѣмъ сильнѣй должна быть наша храбрость.
             Привѣть тебѣ, Бэдфордъ! О, правый Боже!
             Не чудно ли, что мы въ самихъ несчастьяхъ,
             Взглянувъ поглубже въ нихъ, найдемъ задатокъ
             Хорошаго? А между тѣмъ на дѣлѣ
             Выходитъ такъ. Нашъ страшный врагъ заставилъ
             Подняться насъ съ зарею, что всегда
             Полезно и здорово: сверхъ того,
             Онъ шепчетъ намъ, какъ совѣсть, чтобы мы
             Покаялись почти предъ вѣрной смертью.
             Вотъ такъ порой мы можемъ добывать
             Изъ плевелъ медъ и извлекать добро
             Изъ худшаго. (Входитъ Эрпингамъ).
                                 Что, добрый Эрпингамъ?
             Не правда ли, что мягкая подушка
             Пріятнѣе для старой головы,
             Чѣмъ жесткая земля французской почвы?
   Эрпингамъ. Нѣтъ, государь,-- съ тѣхъ поръ, какъ я могу
             Похвастать, что лежу въ такой же точно
             Постелѣ, какъ и вы -- я не желаю
             Себѣ другой.
   Король.                     Да, хорошо, что можно
             Утѣшить такъ себя чужимъ примѣромъ.
             Утѣшивъ духъ, намъ легче ободрить
             И органы. Они, стряхнувъ унынье,
             Становятся похожи на змѣю,
             Обрѣвшую со смѣной старой кожи
             И бодрость юноши. Дай мнѣ свой плащъ,
             Любезный Эрпингамъ! Ступайте, братья;
             Зовите лордовъ къ намъ и передайте
             Имъ добрый нашъ привѣтъ.
   Глостеръ.                                         Сію минуту.

(Глостеръ и Бэрдольфъ уходятъ).

   Эрпингамъ. Прикажете остаться съ вами, ваше величество?
   Король. Нѣтъ, добрый Эрпингамъ,--
             Ступай за братьями въ палатки лордовъ.
             Мнѣ хочется побыть съ самимъ собой,
             А въ этомъ вѣдь помощниковъ не нужно.
   Эрпингамъ. Господь да сохранитъ монарха Гарри!

(Уходитъ Эрпингамъ).

   Король. Благодарю за доброе желанье. (Входитъ Пистоль).
   Пистоль. Qui va la 35)?
   Король. Другъ.
   Пистоль. Яснѣй: кто ты такой? какого званья?
             Солдатъ, мужикъ иль храбрый офицеръ?
   Король. Я дворянинъ изъ свиты.
   Пистоль. И таскаешь тяжелое копье?
   Король. Да.-- А кто ты такой?
   Пистоль. Дворянинъ не хуже императора.
   Король. Такъ, значитъ, выше короля?
   Пистоль. Король лихой солдатъ и малый съ сердцемъ!
             Храбръ, честенъ, бодръ, съ хорошимъ кулакомъ --
             Ну, словомъ, хоть куда, Я отъ души
             Готовъ поцѣловать его подошвы;
             Буянъ мнѣ милъ! А какъ зовутъ тебя?
   Король. Генрихъ le Roy.
   Пистоль. Леруа? это Корнвалисское имя. Ты изъ отряда Корнвалисцевъ?
   Король. Нѣтъ, я валиссецъ.
   Пистоль. Знаешь ли ты Флюеллена?
   Король. Знаю.
   Пистоль. Ну, такъ скажи ему, что въ день Давида
             Я отхлещу ему башку пореемъ 36).
   Король. Не носи же въ этотъ день кинжала близко къ головѣ, чтобъ не получить раны, когда Флюелленъ начнетъ хлестать тебя.
   Пистоль. Ты его другъ?
   Король. И землякъ 37).
   Пистоль. Такъ кукишъ же тебѣ за это.
   Король. Благодарю за любезность.
   Пистоль. Знай, что меня зовутъ Пистолемъ.

(Уходитъ Пистоль).

   Король. Имя тебѣ пристало.

(Отходитъ въ сторону. Входятъ Флюелленъ и Гоуеръ съ разныхъ сторонъ).

   Гоуеръ. Капитанъ Флюелленъ.
   Флюелленъ. Тише, прошу васъ говорить тише. Во время война необходимо соблюдать самая маловажная требованія военная дисциплина, Поглядите на древнихъ. Были ли когда-нибудь подобные шумъ и безпорядокъ въ лагерь Помпея? Вы увидитъ, напротивъ, что всѣ требованія война исполнялись у него строжайшій образъ.
   Гоуеръ, Да вѣдь непріятель шумитъ же. Слышите ихъ крики?
   Флюелленъ. Если непріятель оселъ и дуракъ, такъ развѣ вы полагаетъ, что мы долженъ быть оселъ и дуракъ тоже?
   Гоуеръ. Ну, успокойтесь,-- я замолчу.
   Флюелленъ. Я васъ объ этомъ очень прошу.

(Гоуеръ и Флюелленъ уходятъ).

   Король. Валиссецъ этотъ страненъ, но при этомъ
             Онъ храбрый и достойный человѣкъ.

(Входятъ Бэтсъ, Кортъ и Вилльямсъ).

   Кортъ. Смотри-ка, Бетсъ. не заря ли тамъ занимается?
   Бэтсъ. Кажется, такъ; да вѣдь намъ нѣтъ особенной причины желать наступленія дня.
   Вилльямсъ. Мы увидимъ его начало, но врядъ ли придется увидѣть конецъ. Кто идетъ?
   Король. Другъ.
   Вильямсъ. У кого ты въ отрядѣ?
   Король. У сэра Томаса Эрпингама.
   Вилльямсъ. Хорошій командиръ. Скажи, что онъ думаетъ о нашемъ положеніи?
   Король. Говоритъ, что мы похожи на людей, сидящихъ на мели, и которыхъ унесетъ съ собою первый приливъ.
   Бэтсъ. Сказалъ онъ свое мнѣніе королю?
   Король. Нѣтъ; да и не долженъ. Между нами будь сказано, король такой же человѣкъ, какъ всѣ. Онъ ходитъ по землѣ и видитъ небо такъ же, какъ и мы; чувства въ немъ такія же, какъ и у прочихъ людей. Отбросьте мишурный блескъ его сана -- и онъ явится предъ вами во всемъ подобнымъ прочимъ смертнымъ. Пусть его замыслы выше нашихъ; но, будучи разъ разрушены, они разрушаются, какъ замыслы всѣхъ насъ. Если наше положеніе пугаетъ насъ, то оно можетъ испугать и его. Вотъ потому-то никто не долженъ внушать ему и тѣни страха, чтобъ онъ, обнаруживъ его, не убилъ бодрость всей арміи.
   Бэтсъ. Онъ можетъ храбриться сколько угодно, но я готовъ держать пари, что ему пріятнѣе было бы просидѣть эту ночь по самое горло въ Темзѣ, чѣмъ провести ее здѣсь. Да, пожалуй, и я готовъ бы былъ провести ее съ нимъ подобнымъ образомъ, лишь бы не быть здѣсь.
   Король. Говоря по совѣсти, мнѣ кажется, король вовсе не желаетъ перенестись въ другое мѣсто.
   Бэтсъ. Ну, такъ я желалъ бы, чтобъ онъ былъ здѣсь одинъ;-- тогда онъ бы по крайней мѣрѣ выкупился, избавивъ тѣмъ столько бѣдняковъ отъ вѣрной смерти.
   Король. Я не вѣрю твоему желанью. Не можетъ быть, чтобъ ты ненавидѣлъ короля до такой степени, чтобъ пожелалъ ему остаться здѣсь одному. Ты просто хочешь вывѣдать мнѣніе другихъ. Что до меня, то я нигдѣ не умру съ такой радостью, какъ въ обществѣ короля. Его дѣло право, и причина распри благородна.
   Вилльямсъ. Этого мы не знаемъ.
   Бэтсъ. Да и не зачѣмъ знать. Довольно, что мы подданные и должны ему повиноваться. Этимъ снимается съ насъ вся отвѣтственность, если даже дѣло неправо.
   Вилльямсъ. Но если оно неправо, то королю придется дать за него тяжелый отвѣтъ. Что, если всѣ, потерявшіе въ битвѣ головы, руки или ноги, возопіютъ въ день Страшнаго суда, напоминая кто о покинутой женѣ, кто о незаплаченныхъ долгахъ, кто о брошенныхъ безъ присмотра дѣтяхъ! Вѣдь въ сраженьи немногіе умираютъ по-христіански; да и гдѣ тутъ исполнить послѣдній долгъ, когда мысли заняты одной кровью! Грѣховная смерть всѣхъ, умершихъ такимъ образомъ, падетъ тяжелымъ камнемъ на душу короля, виновнаго въ этой смерти, потому что ослушаться короля -- еще вдвое тягчайшій грѣхъ.
   Король. Значить, по-вашему, отецъ, посылающій сына за море по торговымъ дѣламъ, становится виновенъ въ его смерти, если погибнетъ корабль, на которомъ сынъ отправился? Или, если на слугу, посланнаго господиномъ съ деньгами, нападутъ разбойники и убьютъ его, не давъ времени покаяться, то господинъ долженъ отвѣчать за его смерть? Нѣтъ, это не такъ! Король не можетъ отвѣчать за смерть каждаго солдата, отецъ -- своего сына, а господинъ -- слуги, потому что никто изъ нихъ, требуя услугъ, не желалъ ихъ смерти. А сверхъ того, нѣтъ короля, который бы могъ набрать для войны совершенно непорочныхъ солдатъ, какъ бы ни была законна причина распри. Между нами всегда найдутся виновные -- кто въ убійствѣ, кто въ обманѣ дѣвушекъ, кто въ разбоѣ, низкое ремесло котораго они переносятъ и на поле битвы. Если эти люди успѣли ускользнуть отъ человѣческаго правосудія, то у нихъ нѣтъ крыльевъ, чтобы улетѣть отъ Бога. Война -- Его палачъ, Его кара. Въ ней они получаютъ должное возмездіе за прежнія нарушенія королевскихъ законовъ: они успѣли сохранить жизнь тамъ, гдѣ боялись смерти, и находятъ ее, гдѣ думали остаться живы. Если они умираютъ безъ покаянія, то король столь же мало виновенъ въ ихъ смерти, какъ и въ прежнихъ, свершенныхъ ими, преступленіяхъ. Только служба подданныхъ принадлежитъ королю, а души остаются ихъ собственностью. Солдатъ на войнѣ долженъ, подобно больному въ постели, омыть свою совѣсть отъ малѣйшаго пятна. Если онъ умретъ такъ приготовленный, то смерть будетъ для него счастьемъ; если же онъ останется живъ, то время, проведенное въ покаяніи, все-таки принесетъ ему пользу. Въ этомъ послѣднемъ случаѣ онъ долженъ всегда быть благодарнымъ Господу за то, что Онъ позволилъ ему пережить такое время, чтобы видѣть Его милосердіе и научать другихъ, какъ надо готовиться къ смертному часу.
   Вилльямсъ. Да, если поразсудить, то, конечно, король не можетъ отвѣчать за грѣхи всякаго, кто умретъ безъ покаянія.
   Бэтсъ. Я и не думаю взваливать на короля моихъ грѣховъ, хотя отъ всей души готовъ за него сражаться.
   Король. Я слышалъ своими ушами, какъ король говорилъ, что онъ и не думаетъ выкупаться.
   Вилльямсъ. Онъ это говорилъ для того, чтобъ мы храбрѣе сражались; а когда насъ перерѣжутъ -- онъ выкупится поневолѣ; только намъ отъ этого не будетъ легче.
   Король. Если я доживу до этого, то никогда не буду вѣрить его слову.
   Вилльямсъ. Угрозишь ты ему этимъ! Вотъ правду говорятъ, что громъ гремитъ не изъ тучи. Голякъ подданный вздумалъ выразить неудовольствіе государю! Это все равно, что заморозить солнце, махая на него вѣеромъ. Ты не будешь вѣрить его слову? Умно придумалъ, нечего сказать.
   Король. Отвѣтъ твой грубоватъ;-- будь теперь другое время, онъ бы не прошелъ тебѣ даромъ.
   Вилльямсъ. Мы можемъ раздѣлаться и потомъ, если останемся живы.
   Король. Изволь,-- я согласенъ.
   Вилльямсъ. А какъ мнѣ тебя узнать?
   Король. Дай мнѣ какой-нибудь залогъ, чтобъ я могъ носить его на шлемѣ. Если ты посмѣешь признать его -- я готовъ съ тобою драться.
   Вилльямсъ. Вотъ моя перчатка;-- давай твою.
   Король. Изволь.
   Вилльямсъ. Я также стану носить ее на шлемѣ, и если послѣзавтра ты подойдешь ко мнѣ и скажешь: "это моя перчатка" -- клянусь этой рукой, я влѣплю тебѣ пощечину.
   Король. Я непремѣнно скажу это, если останусь живъ.
   Вилльямсъ. Врешь!-- побоишься также, какъ быть повѣшеннымъ.
   Король. Клянусь честью, я сдѣлаю это, хотя бы въ присутствіи самого короля.
   Вилльямсъ. Смотри же,-- помни свое слово; а теперь прощай.
   Бэтсъ. Полно вамъ ссориться, глупцы. У васъ довольно и французовъ для драки.
   Король. Да, французы могутъ прозакладывать двадцать кронъ противъ одной, что побьютъ насъ 38). Что жъ!-- тѣмъ больше будетъ работы для насъ. Завтра самъ король станетъ подавать намъ примѣръ въ битвѣ. (Солдаты уходятъ).
   Король. На короля -- все, все на короля!
             Долги дѣтей, грѣхи, семейства, души --
             Все свалимъ на него! Пусть онъ одинъ
             Несетъ всю эту тяжесть! Трудный подвигъ,
             Хотя и неразлучный съ царскимъ саномъ!
             Послѣдній изъ глупцовъ, способный только
             Пещись о грубыхъ выгодахъ -- и тотъ
             Позорить насъ укоромъ! О, отъ сколькихъ
             Должны мы отрепаться наслажденій,
             Извѣстныхъ бѣдняку, и много ль выгодъ
             Имѣемъ мы предъ нимъ, когда забытъ
             Мишурный блескъ величья! Что же въ немъ,
             Въ мишурномъ этомъ блескѣ? Что за идолъ
             Онъ, такъ высоко чтимый и межъ тѣмъ
             Подверженный несчастьямъ вдвое больше,
             Чѣмъ всѣ его поклонники? Пускай
             Покажетъ онъ дары свои и свиту!
             Пусть скажетъ, какъ и чѣмъ себя онъ сдѣлалъ
             Предметомъ обожанья! Иль онъ только
             Одна пустая форма, страшный призракъ,
             Пугающій другихъ, но, въ то же время,
             Лишенный средствъ доставить самъ себѣ
             Хоть часть довольства тѣхъ, кому онъ страшенъ?
             Чѣмъ можетъ онъ питаться, кромѣ яда
             Пустой, презрѣнной лести? О, величье!
             Попробуй захворать -- и посмотри,
             Поможетъ ли тебѣ тогда холодный
             Твой этикетъ? Уступитъ ли горячка
             Набору громкихъ титлъ и изгибанью
             Толпы твоихъ угодниковъ? Дано ли
             Тебѣ, предъ кѣмъ склоняются колѣни
             Несчастныхъ бѣдняковъ, владѣть здоровьемъ,
             Какое дано имъ? Нѣтъ, лживый сонъ,
             Играющій покоемъ Государей,
             Я раскусилъ тебя! Я знаю твердо,
             Что ни вѣнецъ, ни скипетръ, ни держава,
             Ни жезлъ, ни мечъ, ни миро на челѣ,
             Ни вытканныя золотомъ одежды,
             Ни титлы -- спутники царей, ни слава,
             Приливомъ осаждающая тронъ --
             Все это, трижды взятое, не можетъ
             Послать монарху мирный, крѣпкій сонъ,
             Подобный сну простого земледѣльца,
             Не знающаго тягостныхъ заботъ
             И сытаго сухимъ и черствымъ хлѣбомъ!
             Поденьщикомъ трудится предъ лицомъ
             Онъ радостнаго Феба; ночь проводитъ
             Какъ бы въ раю; ея ужасный обликъ
             Ему невѣдомъ вовсе; каждый день
             Встаетъ онъ на разсвѣтѣ, помогая
             Закладывать коней Гиперіону --
             И, день за днемъ, живетъ такъ круглый годъ,
             Трудясь съ полезной цѣлью до могилы!
             И этотъ бѣдный рабъ, трудясь весь день
             И спя спокойно ночью, знаетъ лучше
             Блаженство, чѣмъ король! Онъ лучше можетъ
             Вкушать довольства мира. Грубый умъ
             Его и знать не хочетъ, сколько тяжкихъ
             Ночей проводимъ мы, чтобы уладить
             Желанный миръ, котораго плоды
             Вкушаетъ онъ такъ сладко и спокойно.

(Входитъ Эрпингамъ).

   Эрпингамъ. Васъ лорды ищутъ всюду, государь,
             Не зная, что подумать.
   Король.                               Добрый другъ,
             Вели собраться имъ въ мою палатку --
             Я самъ иду туда.
   Эрпингамъ.           Исполню тотчасъ. (Уходитъ Эрпингамъ).
   Король. О, Боже брани, закали сердца
             Моихъ солдатъ; убей въ нихъ чувство страха!
             Лиши ихъ средствъ считать своихъ враговъ!
             Забудь, молю, забудь лишь на сегодня,
             Тяжелый грѣхъ, которымъ мой отецъ
             Достигъ вѣнца! Я вновь похоронилъ
             Монарха Ричарда! Я пролилъ больше
             На трупъ его горячихъ слезъ печали,
             Чѣмъ вытекло горячихъ капель крови
             Изъ ранъ его! Давно ужъ день и ночь
             Пятьсотъ несчастныхъ, призрѣнныхъ въ пріютѣ
             Моей рукой, взываютъ о прощеньи
             За этотъ грѣхъ. Я выстроилъ двѣ церкви,
             Гдѣ сонмъ суровыхъ иноковъ поетъ
             И день и ночь молитвенные гимны
             За кровь его 39). Я совершу еще
             Гораздо больше впредь, хотя и знаю,
             Что это все ничтожно, если самъ
             Не буду я взывать къ Тебѣ съ мольбою
             О милости. (Входитъ Глостеръ).
   Глостеръ.                     Мой братъ и повелитель!
   Король. Чу!-- голосъ брата. Глостеръ,-- знаю, знаю,
             Зачѣмъ ты здѣсь. Идемъ со мною, братъ,--
             Друзья и день -- все ждетъ меня давно ужъ. (Уходятъ).
   

СЦЕНА 2-я

Французскій лагерь.

(Входятъ Дофинъ. Герцогъ Орлеанскій, Рамбюръ и другіе).

   Герц. Орлеанскій. Вставайте, друзья!-- солнце уже золотитъ наше оружіе.
   Дофинъ. Montez à cheval! Эй, коня! Valet! lac quay!
   Герц. Орлеанскій. Что за благородный пылъ!
   Дофинъ. Via! les eaux et la terre:
   Герц. Орлеанскій. Rien puis? Vair et le feu.
   Дофинъ. Ciel, братъ Орлеанскій. (Входитъ конетабль).
             Что скажете, почтенный конетабль?
   Конетабль. Послушайте, какъ ржутъ и рвутся кони.
   Дофинъ. Живѣй на нихъ -- и шпорьте что есть мочи,
             Чтобъ кровь струею брызгала въ глаза
             Испуганныхъ враговъ:-- пусть ихъ слѣдитъ
             Избытокъ нашей храбрости.
   Рамбюръ.                                         Ну, если
             Они заплачутъ кровью лошадей --
             Вамъ не видать ихъ собственнаго плача.

(Входитъ гонецъ).

   Гонецъ. Враги уже сомкнулись къ битвѣ, пэры.
   Конетабль. Такъ на коней, могучіе друзья!
             Не медлите! Взгляните лишь на эту
             Оборванную сволочь! Взоръ вашъ можетъ
             Одинъ изгнать ихъ души вонъ изъ тѣлъ,
             Оставивши отъ всей толпы ихъ кучу
             Негодной человѣчьей шелухи.
             Тутъ негдѣ разгуляться и рукѣ;
             Во всѣхъ ихъ тощихъ жилахъ не найдется
             Довольно теплой крови, чтобъ запачкать
             Намъ сталь мечей, которые сегодня
             Придется намъ вложить опять въ ножны,
             Не давъ имъ поработать. Отбить дунуть,
             Чтобъ сбыть весь строй враговъ. Толпа холопьевъ,
             Зѣвающихъ напрасно въ нашемъ станѣ,
             Могла бъ одна очистить поле битвы
             Отъ этакихъ враговъ, оставя намъ
             Смотрѣть на ихъ погромъ, когда бы только
             Могла дозволить это наша доблесть!
             Что жъ много говорить? Намъ стоитъ только
             Махнуть рукой, чтобъ кончить все!-- живѣй же!
             Пускай трубятъ; садитесь на коней --
             И вѣрьте мнѣ, что, чуть мы выйдемъ въ поле,
             Враги падутъ, чтобъ не подняться бодѣ.

(Входитъ Гранпре).

   Гранпре. Чего мы ждемъ, друзья? Взгляните только,
             Какъ эти полутрупы англичанъ,
             Отчаявшись сберечь свои скелеты,
             Позорятъ наши чудныя поля
             Своимъ присутствіемъ! О, посмотрите,
             Съ какой насмѣшкой развѣваетъ воздухъ
             Оборванные клочья ихъ знаменъ!
             Какъ отощалъ свирѣпый богъ войны
             Подъ ихъ забраломъ! Какъ смѣшно и вяло
             Сидятъ они на лошадяхъ -- точь-въ-точь
             Фигуры на подсвѣчникахъ, что держатъ
             Намѣсто копій свѣчи. А ихъ кони!
             Видали ль вы такихъ несчастныхъ клячъ?
             Ихъ шеи согнуты, глаза слезятся,
             Сквозь кожу видны ребра; удила,
             Запачканныя жеваной травой,
             Торчать, не шелохнувшись; стаи галокъ
             Кружатся съ нетерпѣньемъ палачей
             Надъ этимъ жалкимъ строемъ. Трудно даже
             Найти слова, чтобъ выразить характеръ
             Такой толпы, глядящей мертвецами,
             Когда бъ, напротивъ, имъ всего нужнѣй
             Казаться было полными здоровья.
   Конетабль. Они ужъ помолились передъ смертью.
   Дофинъ. Послушайте, не слѣдуетъ ли намъ
             Послать сначала имъ поѣсть предъ битвой
             Да кстати покормить ихъ лошадей,
             Чтобъ было, съ чѣмъ сражаться?
   Конетабль.                                         Я лишь жду
             Прибытья знамени. Да, впрочемъ, что тутъ
             Напрасно дожидаться? Я сорву
             Значокъ съ трубы и ринусь съ нимъ въ сраженье.
             Впередъ, друзья!-- Мы тратимъ лишь мгновенья! (Уходятъ).
   

СЦЕНА 3-я.

Англійскій лагерь.

(Входятъ Глостеръ, Бэдфордъ, Эксетеръ, Салисбюри, Вестморлэндъ и войско).

   Глостеръ. Гдѣ государь?
   Бэдфордъ.                               Отправился верхомъ
             Подробнѣе взглянутъ на мѣстность битвы.
   Вестморлэндъ. Ихъ будетъ слишкомъ тысячъ шестьдесятъ 41).
   Эксетеръ. Поэтому придется по пяти
             На каждаго изъ насъ, да, сверхъ того,
             Они бодры и свѣжи.
   Салисбюри.                     Богъ за насъ --
             Вотъ чѣмъ мы ихъ сильнѣй. Идемте, принцы,
             Къ своимъ постамъ. Ужъ если нѣтъ надежды
             Намъ встрѣтиться здѣсь вновь, то разойдемтесь
             По крайней мѣрѣ съ радостью, въ надеждѣ
             Счастливой встрѣчи въ небѣ. До свиданья,
             Другъ Эксетеръ, Бэдфордъ и храбрый Глостеръ!
             (Вестморланду). А также ты, любезный брать!
                                                               (Войску). Прощайте
             И вы, товарищи, протайте всѣ!
   Бэдфордъ. Прощай;-- будь счастливъ, храбрый Салисбюри!
   Эксетеръ. Прощай; -- сражайся доблестнѣй; но, впрочемъ,
             Что оскорблять тебя такимъ желаньемъ,
             Когда ты весь одна живая доблесть.

(Салисбюри уходитъ)

   Бэдфердъ. Онъ храбръ и добръ не меньше короля.

(Входитъ Король Генрихъ).

   Вестморландъ. О, если бъ мы могли теперь имѣть
             Хоть десять тысячъ воиновъ изъ тѣхъ,
             Которые сидятъ, сложивши руки,
             На родинѣ!
   Король.                     Кто говоритъ объ этомъ?
             Ты, Вестморландъ?-- Нѣтъ, добрый братъ, -- ужъ если
             Намъ должно умереть, то пусть умремъ
             Мы здѣсь одни, не отягчая лишней
             Потерей родину 42). Когда жъ удастся
             Намъ побѣдить, то тѣмъ славнѣе будетъ
             Побѣда съ меньшимъ войскомъ. Пусть совершится
             Во всемъ Господня воля! Не желай
             Намъ въ помощь никого. Что до меня --
             Я не былъ никогда, клянусь Зевесомъ,
             Пристрастенъ къ золоту;-- я не скупился
             Кормить другихъ на собственный свой счетъ;
             Я не жалѣлъ дарить свои одежды.--
             Подобные пороки не гнѣздились
             Въ моей душѣ; но если счесть порокомъ --
             Желать безъ мѣры славы, то, клянусь,
             Я самый страшный грѣшникъ! Не желай же,
             Любезный братъ, намъ помощи; -- иначе,
             Мнѣ кажется, что каждый лишній воинъ
             Отниметъ у меня крупицу славы,
             Которой не согласенъ я отдать
             За лучшія надежды. Не желай,
             Прошу тебя! Ступай сказать, напротивъ,
             Всѣмъ воинамъ, что если кто изъ нихъ
             Не хочетъ драться съ нами -- пусть покинетъ
             Немедля станъ: онъ тотчасъ же получитъ
             Свой отпускъ вмѣстѣ съ деньгами въ дорогу.
             Мы не хотимъ погибнуть съ человѣкомъ,
             Кого пугаетъ смерть. Сегодня день
             Святого Криспіана. Вѣрьте мнѣ,
             Что тотъ, кому удастся невредимо
             Вернуться вновь въ отчизну -- встрепенется
             Отъ гордости, едва услышитъ имя
             Святого Криспіана 43). Старикомъ
             Встрѣчать онъ будетъ этотъ день, какъ праздникъ
             Въ кругу своихъ друзей, сказавъ имъ: "завтра
             День славный Криспіана!" -- и затѣмъ,
             Поднявъ рукавъ, онъ гордо имъ покажетъ
             Рубцы отъ ранъ. Пусть старики съ трудомъ
             Хранятъ о прошломъ память; но, забывъ
             Про все, они до самой двери гроба
             Не позабудутъ подвиговъ своихъ,
             Свершенныхъ въ этотъ день. Не обойдется
             И безъ прикрасъ, Всѣ наши имена --
             Бэдфордъ, Эксетеръ, Генрихъ, Салисбюри,
             Тальботъ, Варвикъ и Глостеръ -- будутъ долго
             Звучать у нихъ въ устахъ, какъ имена
             Извѣстныхъ всѣмъ предметовъ. Старики
             Насъ вспомнятъ всѣхъ за чашей; юный сынъ
             Узнаетъ отъ отца про славный день
             Святого Криспіана, и до самой
             Кончины міра будутъ вспоминать
             Въ великій этотъ день о горсти братьевъ,
             Пролившихъ славно кровь! Я объявляю,
             Что тотъ, кто будетъ драться въ этотъ день
             Со мной на этомъ полѣ, будетъ признанъ
             По крови равнымъ мнѣ, какъ ни была бы
             Она низка въ немъ прежде:-- этотъ день
             Его облагородитъ. Тѣ дворяне,
             Что спятъ теперь въ отчизнѣ, проклянутъ
             Себя за то, что не были здѣсь съ нами;
             Ихъ мужество понизится въ цѣнѣ,
             Когда заговорить предъ ними тотъ,
             Кто дрался въ день святого Криспіана!

(Входитъ Салисбюри).

   Салисбюри. Готовьтесь, государь: враги сомкнулись
             И, вѣрно, нападутъ на насъ сейчасъ.
   Король. Намъ нечего готовиться, коль скоро
             Готовы мы душой.
   Вестморлэндъ.                     Будь проклятъ тотъ,
             Кто вздумалъ бы теперь отстать отъ братьевъ!
   Король. Такъ ты ужъ не желаешь намъ подмоги?
   Вестморландъ. Клянусь душой, я радъ бы былъ рѣшить
             Вдвоемъ съ одними вами все сраженье.
   Король. Ты отказался этими словами
             Отъ пяти тысячъ человѣкъ -- и это
             Мнѣ нравится сильнѣе, чѣмъ твое
             Прошедшее желанье о подмогѣ.
             Къ постамъ, друзья -- и Богъ да будетъ съ вами!

(Трубы. Входитъ Монжуа).

   Монжуа. Въ послѣдній разъ являюсь я къ тебѣ,
             Британскій повелитель, съ предложеньемъ --
             Не вздумаешь ли ты пойти на выкупъ
             Предъ вѣрной гибелью? Ты здѣсь стоишь
             Надъ страшной, мрачной пропастью, готовой
             Пожрать тебя. Нашъ храбрый конетабль,
             Подвигнутый сердечнымъ состраданьемъ,
             Послалъ меня поэтому въ вашъ лагерь
             Подать твоимъ войскамъ благой совѣтъ --
             Покаяться предъ смертью, чтобы съ миромъ
             Покинуть это поле, гдѣ должны
             Лежать и тлѣть ихъ кости.
   Король.                                         Кѣмъ ты присланъ
             На этотъ разъ?
   Монжуа.                     Французскимъ конетаблемъ.
   Король. Отвѣтъ мой будетъ тотъ же. Отнеси
             Его къ нему, да посовѣтуй кстати
             Сперва меня убить и ужъ потомъ
             Оцѣнивать меня въ моей могилѣ.
             О, Господи, за что они смѣются
             Надъ нами такъ? Не схожи ли они
             Съ охотникомъ, продавшимъ шкуру звѣря
             Задолго до охоты, между тѣмъ
             Какъ этотъ звѣрь, быть-можетъ, растерзаетъ
             Его же самого? Что до меня --
             Я убѣжденъ, что многіе изъ насъ
             Умрутъ спокойно дома, гдѣ гробницы
             Ихъ мирно увѣнчаются плитой
             Съ разсказомъ о ихъ славѣ. Да и тѣ,
             Кому придется тлѣть въ землѣ французской,
             Прославятся не меньше, если бъ даже
             Вы вздумали зарыть ихъ въ грязный соръ.
             Ихъ тамъ отыщетъ солнце;-- испаряя,
             Оно умчитъ ихъ доблести на небо,
             Земной же частью заразитъ вашъ воздухъ
             И породитъ во Франціи чуму.
             Такъ храбрость англичанъ и послѣ смерти
             Надѣлаетъ вамъ бѣдъ подобно ядрамъ,
             Разящимъ на излетѣ. Мы убьемъ
             Васъ мертвыми тѣлами... Но довольно!
             Пора поднять мнѣ голосъ горделивѣй:
             Скажи тому, кѣмъ посланъ ты, что мы
             Пока еще бѣдны; что наше войско
             Утомлено отъ трудныхъ переходовъ;
             Доспѣхи наши грязны отъ дождей;
             На шлемахъ перьевъ нѣтъ, что можетъ вамъ
             Служить порукой въ томъ, что страхъ не дастъ
             Намъ крыльевъ для побѣга,-- но зато
             Сердца полны въ насъ мощью и отвагой!
             Мои солдаты вѣрятъ, что сегодня
             Они найдутъ достаточно одеждъ
             На трупахъ вашихъ воиновъ, лишивши
             Ихъ средствъ сражаться впредь. Коль скоро Богъ
             Поможетъ намъ -- (во что я вѣрю твердо) --
             Исполнить это все, то я найду,
             Чѣмъ выкупить себя. Теперь ступай
             И не являйся больше съ предложеньемъ
             О выкупѣ. Безжизненный мой трупъ --
             Вотъ все, что я могу вамъ предложить;
             Да и его возьмете вы въ гакомъ
             Негодномъ состояньи, что едва ли
             Онъ вамъ послужитъ въ пользу. Передай,
             Что слышалъ, конетаблю.
   Монжуа.                                         Я исполню
             Приказъ твой, государь. Ты не увидишь
             Лица герольда больше. (Уходитъ Монжуа).
   Король.                                         Я боюсь,
             Что ты придешь къ намъ снова съ предложеньемъ
             О выкупѣ. (Входитъ герцогъ Іоркскій) 44).
   Герц. Іоркскій. Молю васъ, государь,
             Позволить мнѣ сражаться въ авангардѣ.
   Король. Согласенъ, храбры! Іоркъ. Впередъ, друзья!
             Самъ Богъ намъ вождь для нынѣшняго дня! (Уходятъ).
   

СЦЕНА 4-я.

Поле сраженья.

(Шумъ битвы. Входятъ французскій воинъ. Пистоль и мальчикъ).

   Пистоль. Сдавайся, собака!
   Франц. воинъ. Je pense, que touz êtes le gentilhomme de bonne qualité.
   Пистоль. Калите? Callino castore me 45). Говори, дворянинъ ты или нѣтъ? Твое имя?.. Скорѣй!
   Франц. воинъ. О, Seigneur Dieu!
   Пистоль. А, синьоръ Дье!.. Должно-быть, дворянинъ.
             Такъ знай же, синьоръ Дье, что я зарѣжу
             Тебя сейчасъ, когда ты не заплатишь
             Мнѣ выкупа.
   Франц. воинъ. О, prenez miséricorde! ayez pitié de moy 46).
   Пистоль. Сказать ты "мой!" -- монета это, что ли?
             Одной мнѣ мало, сорокъ подавай!
             Не то я вырву этими руками
             Тебѣ кишки чрезъ твой поганый ротъ.
   Франц. воинъ. Est-il impossible d'échapper la force de ton bras 47)?
   Пистоль. Brass -- то-есть мѣдь 48). Ахъ, ты, козелъ! Собака!
             Ты смѣешь предлагать мнѣ выкупъ мѣдью?
   Франц. воинъ. О, pardonnez moi!
   Пистоль. Что онъ пищитъ?.. О бочкѣ "мойевъ", что ли?
             Эй, ты, мальчишка! Распроси, какъ кличутъ
             Его по-ихнему?
   Мальчикъ. Econtez, comment êtes tous appelé 49)?
   Франц. воинъ. Monsieur le Fer.
   Мальчикъ. Онъ говорить, что его зовутъ мистеръ Феръ.
   Пистоль. Феръ? Скажи, что я его обферю, обдеру и оберу! Переведи ему это.
   Мальчикъ. Да я не знаю, какъ по-французски обферю, обдеру и оберу.
   Пистоль. Скажи ему, чтобъ онъ приготовился, потому что а сейчасъ буду рѣзать ему горло.
   Франц. воинъ. Que dit-il, monsieur?
   Мальчикъ. Il me commande de tous dire, que tous faites tous prêt, car ce soldat ici est disposé tout à cette beure de couper votre gorge 50).
   Пистоль. Вуй,-- купе горжъ, подлецъ! Паръ на фуа!
             И если ты сейчасъ же мнѣ не дашь
             Хорошихъ, звонкихъ кронъ -- я измозжу
             Тебя всего отъ головы до пятокъ.
   Франц. воинъ. О, je tous supplie, pour l'amour de Dieu, pardonner! Je suis gentilhomme de bonne maison; gardez ma vie, et je tous donnerai deux cents écus 51).
   Пистоль. Что онъ бормочетъ?
   Мальчикъ. Онъ проситъ пощадить ему жизнь; говоритъ, что онъ дворянинъ изъ хорошей фамиліи и что онъ дастъ вамъ за свой выкупъ двѣсти кронъ.
   Пистоль. Скажи, что я смягчился и согласенъ
             Дать жизнь ему за кроны!
   Франц. воинъ. Petit monsieur, que dit-il?
   Мальчикъ. Encore, qu'il est contre son jurement de pardonner aucun prisonnier; néanmoins, pour les écus, que tous Taxez promis, il est content de tous donner la liberté, le franchissement.
   Франц. воинъ. Sur mes genoux, je tous donne mille remerciements, et je m'estime heureux, que je suis tombé entre les mains d'un chexalier, je pense, le plus Ѣгате, xaliant, et très distingué seigneur d'Angleterre 52).
   Пистоль. Объясняй, мальчишка.
   Мальчикъ. Онъ на колѣнахъ благодаритъ васъ за милость и считаетъ себя счастливымъ, что попалъ, какъ думаетъ, въ руки храбрѣйшаго и достойнѣйшаго рыцаря Англіи.
   Пистоль. Хорошо,-- я окажу ему милосердіе, такъ же вѣрно, какъ то, что сосу кровь. За мной, собака! (Уходитъ).
   Мальчикъ. Suixez tous le grand capitaine. (Французскій воинъ уходитъ вслѣдъ за Пистолемъ). Я никогда не думалъ, чтобъ эта пустая грудь могла такъ горланить. Вѣрно, недаромъ говорятъ, что пустой горшокъ звучитъ сильнѣй. Бэрдольфъ и Нимъ -- оба повѣшаны, а между тѣмъ они были въ десять разъ храбрѣе этого ревущаго дьявола старыхъ комедій, которому при всемъ томъ можно окорнать когти деревянной шпагой шута. Впрочемъ, вѣдь и ему не миновать висѣлицы, если только онъ рѣшится украсть что-нибудь поважнѣе. Я долженъ оставаться съ служителями при обозѣ. Вотъ было бъ, чѣмъ поживиться французамъ, если бъ они знали, что обозъ охраняютъ мальчишки. (Уходитъ).
   

СЦЕНА 5-я.

Другая часть поля сраженія.

Шумъ битвы. Входятъ дофинъ, герцоги Орлеанскій и Бурбонскій, конетабль, Рамбюръ и другіе).

   Конетабль. О, diable!
   Герц. Орлеанскій. О, seigneur!-- le jour est perdu! Tout est perdu 53)!
   Дофинъ. Mort de ma тіе!.. все кончено! мы сбиты!
             Позоръ нашелъ пріютъ на нашить шлемахъ!
             Méchante fortune! Постойте жъ, не бѣгите!

(Шумъ усиливается).

   Конетабль. Ряды совсѣмъ разстроились.
   Дофинъ.                                                   О, стыдъ!
             Убьемъ самихъ себя! И это -- люди,
             Которыхъ мы разыгрывали въ кости!
   Герц. Орлеанскій. Вотъ вамъ король, съ котораго хотѣли
             Мы взять легко такъ выкупъ.
   Герц. Бурбонскій. Вѣчный стыдъ!
             Умремте всѣ! Попробуемте, впрочемъ,
             Еще вернуться въ битву. Эй, впередъ,
             За герцогомъ Бурбонскимъ! Тотъ подлецъ,
             Кто не пойдетъ! Пускай ему придется
             Стоять у двери комнаты, въ которой
             Сквернить его любимѣйшую дочь
             Подлѣйшій изъ рабовъ!
   Конетабль. Пусть безпорядокъ
             Послужитъ намъ же въ пользу. Напирайте
             Нестройною толпой; пускай врагамъ
             Не дешево достанется побѣда.
   Герц. Орлеанскій. Насъ все еще довольно; мы могли бы
             Легко ихъ задавить, когда бы только
             Успѣли вновь возстановить порядокъ.
   Герц. Бурбонскій. Не до того!.. Кидайтесь въ свалку прямо!
             Утративъ честь, не стоитъ жить для срама (Уходятъ).
   

СЦЕНА 6-я

Другая часть поля.

(Шумъ битвы. Входятъ Король Генрихъ съ войскомъ, Эксетеръ и другіе).

   Король. Товарищи, вы бились хорошо;
             Но трудъ еще не конченъ: врагъ, какъ прежде,
             Удерживаетъ поле.
   Эксетеръ.                               Государь,
             Меня прислалъ къ вамъ герцогъ Іоркскій.
   Король.                                                             Что онъ?
             Живъ или нѣтъ? Я видѣлъ, какъ онъ трижды
             Поверженъ былъ на землю и три раза
             Вставалъ въ крови отъ шлема и до шпоръ.
   Эксетеръ. И въ этомъ самомъ доблестномъ нарядѣ
             Лежитъ отважный воинъ на землѣ,
             Чтобъ больше не вставать! И рядомъ съ нимъ --
             Товарищъ славныхъ ранъ его достойный --
             Милордъ Суффолькъ, убитый прежде Іорка.
             Я видѣлъ самъ, какъ Іоркъ подползъ черезъ силу,
             Изрубленный, покрытый кровью къ мѣсту,
             Гдѣ, погруженный въ ссѣвшуюся кровь,
             Лежалъ Суффолькъ,-- съ любовью взялъ его
             За бороду рукою, припалъ лицомъ
             Къ его зіявшимъ ранамъ и воскликнулъ:
             "Дождись меня, мой братъ! Я полечу
             Съ тобой на небо вмѣстѣ! Погоди!
             По-рыцарски сражались мы съ тобой
             На этомъ славномъ полѣ -- и съ тобой же
             Хочу летѣть я въ небо!" Тутъ я сталъ
             Твердить ему о бодрости; а онъ,
             Взглянувши на меня, съ улыбкой подалъ
             Хладѣющую руку и сказалъ:
             "Прощай!-- снеси привѣтъ мой государю!"
             Потомъ израненной рукой онъ обнялъ
             Суффолька трупъ, прильнулъ къ нему устами
             И, закрѣпивъ кровавою печатью
             Угасшую любовь, помчался въ небо,
             Обвѣнчанный со смертью... Тутъ, какъ ни былъ
             Я твердь до той поры, но слезы градомъ
             Посыпались изъ глазъ моихъ, какъ будто
             Природа матери моей изгнала
             Во мнѣ всю бодрость мужа!
             Король. Не дивлюсь!
             Уже одинъ разсказъ твой заставляетъ
             Меня скрѣпить глаза, чтобъ и они
             Не брызнули горячими слезами. (Шумъ битвы).
             Но что за шумъ? Враги, какъ видно, снова
             Построились въ ряды. О, такъ велите жъ
             Солдатамъ рѣзать плѣнныхъ! Передайте,
             Не медля, мой приказъ. (Уходятъ).
   

СЦЕНА 7-я.

Другая часть поля сраженія.

(Шумъ битвы. Входятъ Флюелленъ и Гоуеръ).

   Флюелленъ. Рѣзать мальчишка въ обозъ! Да это противъ всякое правило войны! Это самое подлое дѣло, какое только можетъ быть. Скажите мнѣ по совѣсть,-- развѣ не правда?
   Гоуеръ. Правда, ни одного малолѣтняго не оставили въ живыхъ. И всю эту рѣзню сдѣлали мерзавцы, убѣжавшіе съ поля сраженья. Кромѣ того, они сожгли и разграбили все, что было въ королевской палаткѣ, за что король совершенно справедливо приказалъ солдатамъ рѣзать плѣнныхъ 54). О, нашъ король славный человѣкъ!
   Флюелленъ. Онъ родился въ Монмоусъ, капитанъ Гоуеръ. Можете вы мнѣ сказать имя городъ, гдѣ родился Александръ большой?
   Гоуеръ. То-есть -- Александръ Великій?
   Флюелленъ. Позвольте: развѣ большой и великій не тоже самый? Большой, великій, величественный, огромный, длинный -- это все одно значитъ, только звукъ нѣсколько разный!
   Гоуеръ. Кажется, Александръ Великій родился въ Македоніи, а отца его, если я не ошибаюсь, звали Филиппомъ Македонскимъ.
   Флюелленъ. Да, это такъ: Александръ родился въ Македонія,-- я могу васъ увѣрять, капитанъ, что если вы броситъ взглядъ на карта, то найдетъ большое сходство между Македонія и Монмоусъ. Въ Македоніи есть рѣка, и въ Монмоусъ также рѣка; въ Монмоусъ ее зовутъ Вайя, а какъ зовутъ другая -- совсѣмъ вышла изъ мой память;-- но это не большой бѣда: онѣ обѣ похожъ одна на другая, какъ два пальца на рука, и въ обѣ есть семга. Если вы разсмотритъ жизнь Александра и жизнь Гарри Монмоусъ, то вы найдетъ между нихъ большое сходство, потому что всѣ вещи имѣютъ своя фигура. Александръ, какъ вы знаетъ, въ припадокъ гнѣва, ярости, бѣшенства и неудовольствія, когда при томъ мозгъ его былъ немножко пьянъ, убилъ на пиру свой лучшій другъ Клитусъ.
   Гоуеръ. Ну, въ этомъ нашъ король на него не походитъ: онъ никогда не убивалъ своихъ друзей.
   Флюелленъ. О, зачѣмъ вы вырываетъ разсказъ изъ мой ротъ прежде, чѣмъ онъ готовъ и конченъ? Это нехорошо! Я говоритъ фигурально и уподобительно. Какъ Александръ въ нетрезвый видъ убилъ свой другъ Клитусъ, такъ Гарри Монмоусъ, совсѣмъ въ здравый умъ я сужденье, прогналъ отъ себя жирный рыцарь съ большой животъ, полный разный порокъ и всякой мерзость. Я позабылъ его имя.
   Гоуеръ. Сэръ Джонъ Фальстафъ.
   Флюелленъ. Онъ самый. Да,-- скажу вамъ правда, въ Монмоусъ родятся хорошіе люди.
   Гоуеръ. Вотъ и его величество.

(Шумъ битвы. Входятъ король Генрихъ съ частью войска, Варвикъ, Глостеръ, Эксетеръ и другіе).

   Король. Я въ первый разъ сержусь съ тѣхъ поръ, какъ прибылъ
             Во Францію... Герольдъ, скачи сейчасъ
             Къ тѣмъ всадникамъ на холмѣ и скажи,
             Что ежели они хотятъ сражаться,
             То тотчасъ бы сошли; а если нѣтъ --
             То пусть оставятъ поле. Намъ противно
             На нихъ смотрѣть. Когда они посмѣютъ
             Ослушаться, то мы заставимъ ихъ
             Разсыпаться, какъ камни изъ пращей,
             И, сверхъ того, убьемъ безъ милосердія
             Всѣхъ взятыхъ въ плѣнъ. Пускай имъ скажутъ это.

(Входитъ Монжуа).

   Эксетеръ. Вотъ, государь, идетъ герольдъ французовъ.
   Глостеръ. И, кажется, онъ смотритъ поскромнѣй.
   Король. Чего онъ хочетъ вновь? Иль онъ забылъ,
             Что я даю въ свой выкупъ только кости.
             Ужели онъ пришелъ опять твердить
             О выкупѣ?
   Монжуа.                     Нѣтъ, славный государь!
             Я прихожу съ смиреннѣйшею просьбой
             Дозволить намъ собрать на полѣ битвы
             Кровавыя тѣла, чтобъ схоронить
             Ихъ съ почестью. Намъ должно отобрать
             Отъ тѣлъ солдатъ тѣла дворянъ и принцевъ,
             Затѣмъ, что много принцевъ утопаютъ
             Въ крови простыхъ наемниковъ, и много
             Простыхъ солдатъ купаются въ крови
             Знатнѣйшихъ и дворянъ. Ихъ кони дико
             Блуждаютъ по травѣ въ густой крови
             По щиколку и бьютъ господъ копытомъ,
             Какъ будто бы сбираясь умертвить
             Ихъ послѣ самой смерти. Разрѣши,
             Великій повелитель, осмотрѣть
             Намъ поле безъ помѣхи и предать
             Умершихъ погребенью.
   Король.                                         Право, я
             Не знаю самъ, кто выигралъ сраженье:
             По полю скачетъ множество французовъ
             Еще до сей поры.
   Монжуа.                               Побѣда ваша.
             Король. Хвала Творцу!.. Его святая помощь
             Послала намъ побѣду. Какъ зовутъ
             Тотъ замокъ на пригоркѣ?
   Монжуа.                                         Азинкуртомъ.
   Король. Пускай же называется впередъ
             И битва въ день святого Криспіана
             Побѣдой Азинкуртской.
   Флюелленъ. Съ позволенье, ваше величество, осмѣлюсь напомнить, что вашъ блаженный память прадѣдъ и вашъ великій прадядя, Эдуардъ, Черный принцъ, имѣлъ также славная битва съ французы, какъ это я прочиталъ въ хроникъ.
   Король. Это правда, Флюелленъ.
   Флюелленъ. Ваше величество долженъ помнить, что валлисцы оказали большой услугъ въ этотъ день въ одинъ садъ, гдѣ росла порей. Они украсилъ этой трава своей монмоусска шапка, и съ той времени порей сталъ почетный знакъ ихъ храбрость. Думаю, что и ваше величество не сочтетъ унизительнымъ для себя украсить свой шапка порей въ день святой Давидъ 55).
   Король. Я съ гордостью исполню, какъ валисецъ
             И твой землякъ, столь доблестный обрядъ.
   Флюелленъ. Всѣ воды Вайи не смоютъ валисской кровь изъ тѣло вашего величества. Да сохранитъ и да благословитъ ее Богъ, пока это будетъ угодно его милость.
   Король. Благодарю, землякъ.
   Флюелленъ. Я точно землякъ, ваше величество, и не постыжусь признаться въ этомъ предъ цѣлый свѣтъ, если только ваше величество будетъ всегда оставаться честный человѣкъ.
   Король. Пошли Господь мнѣ силъ исполнить это!
             Пускай теперь герольды сосчитаютъ
             Убитыхъ на обѣихъ сторонахъ.

(Монжуа и герольды уходятъ).

             Позвать ко мнѣ вотъ этого солдата.

(Указываетъ на Вилльямса).

   Эксетеръ. Эй, товарищъ, подойди къ его величеству.
   Король. Зачѣмъ носишь ты на своемъ шлемѣ перчатку?
   Вилльямсъ. Съ позволенія вашего величества, это -- залогъ человѣка, съ которымъ я обязанъ драться, если только онъ остался живъ.
   Король. Онъ англичанинъ?
   Вилльямсъ. Ваше величество, это -- бездѣльникъ, который поругался со мною прошедшею ночью, и я обѣщалъ дать ему пощечину, когда онъ при встрѣчѣ со мной потребуетъ эту перчатку обратно. И я дамъ ему пощечину непремѣнно, если увижу на его шлемѣ свою перчатку, которую носить онъ поклялся честью солдата.
   Король. Какъ ты думаешь, Флюелленъ,-- долженъ ли этотъ солдатъ сдержать свою клятву?
   Флюелленъ. Непремѣнно, ваше величество, -- иначе онъ будетъ презрѣнна трусъ и подлецъ.
   Король. Но, можетъ-быть, его противникъ высокаго сана и не можетъ унизиться до принятія подобнаго вызова.
   Флюелленъ. Это совершенно ничего. Будь онъ такой важный дворянинъ, какъ самъ чортъ, Луциферъ и Вельзевулъ, онъ все-таки долженъ держать своя клятва. Въ противный случай онъ потеряетъ вся своя репутація, какъ послѣдній бездѣльникъ, который когда-либо топталъ земля своими грязными подошвы. Такъ полагаю я по чистой мой совѣсть.
   Король (Вилльямсу). Такъ смотри, сдержи же слово, когда встрѣтишь своего противника.
   Вилльямсъ. Сдержу непремѣнно, клянусь въ этомъ жизнью.
   Король. Кто твой начальникъ?
   Вилльямсъ. Капитанъ Гоуеръ, ваше величество.
   Флюелленъ. Гоуеръ храбрый капитанъ; онъ много читалъ про военный искусство.
   Король (Вилльямсу). Позови его ко мнѣ.
   Вилльямсъ. Слушаю, ваше величество.

(Уходитъ Вилльямсъ).

   Король. Флюелленъ, -- прими этотъ знакъ моей милости и носи его на своемъ шлемѣ. (Даетъ ему перчатку). Когда мы съ Алансономъ упали вмѣстѣ на землю, я сорвалъ эту перчатку съ его шлема. Если кто-нибудь ее у тебя потребуетъ -- знай, что это мой врагъ и другъ Алансона. Проучи такого человѣка хорошенько, чтобъ доказать твою преданность мнѣ.
   Флюелленъ. Ваше величество оказываетъ мнѣ такой великій честь, какой только можетъ пожелать вѣрноподданный. Желалъ бы я посмотрѣть на человѣкъ о два нога, который осмѣлится потребовать эта перчатка. Да, я очень хотѣлъ бы посмотрѣть на такой человѣкъ и дай Богъ, чтобъ я его увидѣлъ.
   Король. Знаешь ли ты Гоуера?
   Флюелленъ. Это мой самый хорошій другъ, ваше величество.
   Король. Такъ сходи, пожалуйста, за нимъ и приведи его бъ мою палатку.
   Флюелленъ. Приведу, ваше величество.

(Уходитъ Флюелленъ).

   Король. Ступайте велѣлъ за нимъ. Варвикъ и Глостеръ;
             Не то залогъ, который онъ унесъ,
             Поможетъ получить ему, пожалуй,
             Пощечину. Перчатка та Вилльямса,
             И я бы долженъ самъ, по обѣщанью,
             Носить ее на шлемѣ. Поспѣшите жъ.
             Вилльямсъ горячъ, и я почти увѣренъ,
             Что онъ его ударитъ, а Флюелленъ
             Не вытерпитъ обиды; онъ вѣдь тоже
             Готовъ вспылить, какъ порохъ, и навѣрно
             Захочетъ смыть обиду. Посмотрите жъ,
             Чтобъ не было бѣды. Идемъ, Эксетеръ.

(Уходятъ).

   

СЦЕНА 8-я.

Передъ палаткой короля Генриха.

(Входятъ Гоуеръ и Вилльямсъ).

   Вилльямсъ. Я увѣренъ, капитанъ, что васъ зовутъ затѣмъ, чтобъ посвятить въ рыцари.

(Входитъ Флюелленъ).

   Флюелленъ. Богъ послалъ вамъ великій милость, капитанъ: ступайте скорѣй къ самъ король: -- васъ зовутъ. Думаю, что вы тамъ получитъ больше почетъ, чѣмъ вы можетъ видѣть во снѣ.
   Вилльямсъ. Знаешь ли ты эту перчатку, пріятель?
   Флюелленъ. Знаю ли я эта перчатка?.. Знаю,-- перчатка -- перчатка.
   Вилльямсъ. Я знаю ее также и вотъ какъ требую назадъ.

(Даетъ ему пощечину).

   Флюелленъ. А, бездѣльникъ! Это первый измѣнникъ, какой только есть въ цѣлый міръ, во вся Франція и Англія.
   Гоуеръ. Что это значитъ, бездѣльникъ?
   Вилльямсъ. А ты думалъ, я забылъ свою клятву?
   Флюелленъ. Отойдитъ, капитанъ Гоуеръ! Я сумѣетъ отплатить ударъ за ударъ этотъ измѣнникъ.
   Вилльямсъ. Я не измѣнникъ.
   Флюелленъ. Врешь! Именемъ его величества требую, чтобъ взять этотъ подлецъ: онъ -- другъ герцогъ Алансонъ.

(Входятъ Варвикъ и Глостеръ).

   Варвикъ. Что тутъ такое случилось? Въ чемъ дѣло?
   Флюелленъ. Лордъ Варвикъ! Здѣсь, благодаря Богъ, обнаруженъ самый подлый измѣнъ такъ же ясно, какъ въ лѣтній день. Но вотъ и его величество.

(Входятъ король Генрихъ и Эксетеръ).

   Король. Что случилось?
   Флюелленъ. Ваше величество! Вотъ мерзавецъ и измѣнникъ, который сбилъ съ мой шлемъ перчатка, который вы отнялъ у герцогъ Алансонъ.
   Вилльямсъ. Государь, это -- моя перчатка, и вотъ ея пара. Я обѣщалъ дать пощечину тому, кто будетъ носить ее на шлемѣ. Она была на этомъ человѣкѣ -- и я сдержалъ свое обѣщанье.
   Флюелленъ. Слышитъ, ваше величество, какой это подлый, паршивый мерзавецъ. Надѣюсь, ваше величество подтвердитъ, что это перчатка герцогъ Алансонъ, и что вы самъ изволилъ дать ее мнѣ.
   Король (Вилльямсу). Подай мнѣ твою перчатку. Посмотри, вотъ пара къ ней. Сего прелестная моя лилія?
   Катарина. Не знать.
   Король Генрихъ. Знать этого заранѣе, конечно, нельзя, но обѣщать можно и теперь. Обѣщай только, Кэтъ, что ты тотчасъ-же примешься хлопотать о французской половинѣ этого ребенка, а насчетъ англійской позабочусь я, ручаюсь въ этомъ словомъ короля и холостяка. Что-же отвѣтитъ на это la plus belle Katharine du monde, mon très chère et divine déesse?
   Катарина. Ваше majesté умѣть достаточно fausse по-французски, чтобъ обманутъ самая sage demoisselle, что быть en France.
   Король Генрихъ. Ну его, мой ломанный французскій языкъ! На самомъ чистомъ и искренномъ англійскомъ скажу тебѣ:-- люблю тебя, Кэть, и клянусь въ этомъ честью! Однако, поклясться тѣмъ-же, что и ты любишь меня, я не могу, хотя мое сердце начинаетъ льстить себя надеждою, что ты любишь меня, несмотря на мое жалкое, далеко не привлекательное лицо. Теперь я готовъ проклинать честолюбіе моего отца! Во время моего зачатія, онъ помышлялъ только о междоусобныхъ войнахъ, вотъ поэтому природа и наградила меня такою грубою наружностью, такимъ желѣзнымъ видомъ, что я только пугаю дѣвушекъ, когда вздумаю за нихъ посвататься. Но повѣрь, Кэтъ, что чѣмъ буду я становиться старше, тѣмъ менѣе стану казаться безобразнымъ; меня утѣшаетъ мысль, что такая злая губительница красоты, какъ старость, не въ силахъ будетъ нанести никакого изъяна моему лицу. Если ты согласишься взять меня въ мужья, ты возьмешь меня въ самомъ худшемъ видѣ; если я теперь уже, быть можетъ, кажусь тебѣ сноснымъ, то съ годами я буду казаться тебѣ все сноснѣе и сноснѣе. Скажи-же, прелестная Катарина, согласна ты быть моею? Отбрось дѣвичью стыдливость и взглядомъ настоящей императрицы вырази мысль внушаемую тебѣ сердцемъ, а потомъ, взявъ меня за руку, скажи:-- "Генрихъ, я твоя!" Стоитъ тебѣ осчастливить мой слухъ такимъ отвѣтомъ, и я тотчасъ же скажу тебѣ въ свою очередь:-- "И Англія твоя, и Ирландія твоя, и Франція твоя, и Генрихъ Плантадженэтъ тоже твой! Хотя онъ,-- я скажу это даже въ его присутствіи,-- и не можетъ идти въ парѣ съ красивѣйшими королями, но ты все-таки увидишь, что онъ король недурной и царствуетъ надъ отличнѣйшимъ народомъ. Пусть отвѣтъ твой прозвучитъ ломанной музыкой, потому-что голосъ твой -- музыка, а твой англійскій языкъ ломанный. Сломи-же, царица моя, сломя съ своего языка печать молчанія и ломаннымъ англійскимъ языкомъ отвѣть:-- хочешь быть моею женою?
   Катарина. Это какъ угодно быть au roi mon père.
   Король Генрихъ. О, ему это будетъ угодно, Кэтъ! Не бойся; онъ будетъ очень радъ.
   Катарина. О, тогда и я быть очень радъ.
   Король Генрихъ. Послѣ этого я цѣлую твою руку ж называю тебя моею королевой.
   Катарина. Laissez, mon seigneur, laissez, laissez, laissez! Ma foi, je ne veux point, que vous abaissez yotre grandeur, en baisant la main d'une votre indigne serviteure; excusez moi, je vous supplie, mon très puissant seigneur.
   Король Генрихъ. Въ такомъ случаѣ, Кэтъ, я поцѣлую тебя прямо въ губы.
   Катарина. Les dames et les demoiselles pour être baisées devant leur noces, il n'est pas le coutume de France.
   Король Генрихъ. Madame моя переводчица, что она говоритъ?
   Алиса. Что не есть обычай pour les французски леди, чтобы... Я не знать, какъ "baiser" по-англійски.
   Король Генрихъ. Цѣловать.
   Алиса. Ваше величество entendre больше хорошо que moi.
   Король Генрихъ. Она, кажется, хотѣла сказать, что у французскихъ дѣвушекъ не въ обычаѣ цѣловаться до свадьбы?
   Алиса. Oui, vraiment.
   Король Генрихъ. О, Кэтъ, даже самые суровые обычаи преклоняются передъ желаніями великихъ королей. Насъ съ тобою, Кетъ, нельзя заключить въ узкія перегородки обычая какой-нибудъ страны. Мы сами создаемъ обычаи, и свобода, неразлучная съ нашимъ саномъ, такъ-же зажимаетъ рты любителямъ пересудовъ, какъ я зажму ротъ тебѣ за то, что онъ хотѣлъ было отстаивать строгій обычай этой страны и лишить меня поцѣлуя (Ц&#1123;луетъ ее). Въ твоихъ губахъ, Кэтъ, таится волшебная сила; въ сладкомъ прикосновеніи къ нимъ болѣе краснорѣчія, чѣмъ во всѣхъ языкахъ французскаго совѣта, и онѣ способны скорѣе убѣдить Генриха англійскаго, чѣмъ просьба всѣхъ монарховъ, взятыхъ вмѣстѣ. Вотъ идетъ твой отецъ.
  

Входятъ: король Франціи, королева, герцогъ бургундскій, Бедфордъ, Глостэръ; Экзэтэръ, Уэстморлсндъ, и другіе, какъ англійскіе, такъ и французскіе вельможи.

  
   Герцогъ Бургундскій. Да будетъ надъ вашимъ величествомъ милость Божія! Что это, царственный нашъ кузенъ, ужъ не обучаете-ли вы нашу принцессу англійскому языку?
   Король Генрихъ. Мнѣ бы хотѣлось, любезный кузенъ, дать ей понять, какъ сильно я ее люблю, а это и есть самый чистый англійскій языкъ.
   Герцогъ Бургундскій. Что-же, она понятлива?
   Король Генрихъ. Нашъ языкъ грубъ, кузенъ, да и самъ я любезностью не отличаюсь. Я не имѣю ни голоса, ни дара льстить, поэтому не въ силахъ вызвать духа любви въ настоящемъ его образѣ.
   Герцогъ Бургундскій. Если я рѣшаюсь вамъ отвѣчать, припишите это искренности моей радости. Если вы желаете прибѣгнуть къ заклинаніямъ, вамъ слѣдуетъ заключить ее въ волшебный кругъ,и если вы желаете вызвать духъ любви въ настоящемъ его образѣ, онъ долженъ явиться нагимъ и слѣпымъ. Поэтому можете-ли вы осуждать принцессу за то, что она, какъ дѣвушка, еще рдѣющая розами дѣвственной стыдливости, не захотѣла обнажиться настолько, чтобы, будучи зрячей, дозволить явиться передъ ея глазами нагому и слѣпому божку. Согласиться на это -- для дѣвушки шагъ довольно затруднительный.
   Король Генрихъ. Въ подобныхъ случаяхъ дѣвушки обыкновенно зажмуриваются и сдаются, такъ-какъ крылатый мальчикъ, хотя онъ и слѣпъ, все-таки является сильнѣе ихъ.
   Герцогъ Бургундскій. Когда такъ, ихъ, ваше величество, можно извинить тѣмъ, что они не видятъ того, что дѣлаютъ.
   Король Генрихъ. Если такъ, любезный герцогъ, научите и вашу племянницу зажмуриться.
   Герцогъ Бургундскій. Я согласенъ подмигнуть ей, если вы, государь, съумѣете объяснить ей смыслъ этого подмигиванія. Дѣвушки, выросшія среди тепла и нѣги лѣта, словно мухи около Варѳоломеева дня, становятся слѣпы, хотя и глядятъ во всѣ глаза. Тогда ихъ прямо бери руками, межъ тѣмъ ранѣе онѣ едва позволяли, чтобы на нихъ смотрѣли?
   Король Генрихъ. Это нравоученіе говоритъ мнѣ, что мнѣ слѣдуетъ положиться на время и поджидать жаркаго лѣта. Тогда я поймаю муху, то-есть, вашу племянницу, да при томъ еще слѣпую.
   Герцогъ Бургундскій. Да, государь, ослѣпшую, какою бываетъ любовь передъ наступленіемъ поры любви.
   Король Генрихъ. Правда! Многимъ среди васъ слѣдовало бы благодарить ослѣпляющую меня любовь за то, что она не дозволяетъ мнѣ видѣть многіе изъ французскихъ городовъ, потому что на пути стоитъ красивый образъ дѣвушки, заслоняющій эти города отъ моихъ глазъ.
   Король Франціи. Вы, государь, хотя издали, но все-таки ихъ видите, и каждый изъ нихъ принимаетъ для васъ образъ дѣвушки, потому что всѣ они опоясаны дѣвственными стѣнами, которыхъ призракъ войны никогда еще не подвергалъ насилію.
   Король Генрихъ. Будетъ Кэтъ моею женою?
   Король Франціи. Если вамъ угодно.
   Король Генрихъ. Разумѣется, даже очень угодно, если дѣвственные города, о которыхъ вы говорите, будутъ находиться въ ея свитѣ. Тогда дѣвушка, преграждавшая путь моимъ желаніямъ, сама поможетъ осуществленію этихъ желаній.
   Король Франціи. Мы дали свое согласіе на всѣ разумныя требованія.
   Король Генрихъ. Скажите, лорды Англіи, дѣйствительно-ли это такъ?
   Уэстморлендъ. Король согласился на всѣ пункты; во-первыхъ -- на бракъ своей дочери съ вами, а затѣмъ и на всѣ остальные, ни въ чемъ не измѣняя ихъ строгой сущности.
   Экзэтэръ. Исключеніе сдѣлано только для пункта, въ которомъ вы, государь, требуете, чтобы король Франціи въ случаѣ необходимыхъ письменныхъ сношеній титуловалъ ваше величество на французскомъ языкѣ, соблюдая слѣдующую форму: -- "Notre très cher fils Henry roi d'Angleterre, héritier de France", а затѣмъ по-латыни: -- "Praeclarissinius Alius noster Henrieus, rex Angliae et haeres Franciae".
   Kopoль Франціи. Даже и этого пункта, любезный братъ нашъ, я не отвергъ окончательно; я по твоей просьбѣ готовъ согласиться и на него.
   Король Генрихъ. Такъ прошу васъ, въ знакъ вашего расположенія, и чтобы еще сильнѣе скрѣпить нашъ союзъ, утвердить рядомъ съ прочими и этотъ пунктъ, а затѣмъ, отдайте мнѣ вашу дочь.
   Король Франціи. Бери ее, дорогой мой сынъ, и подари меня поскорѣе потомствомъ, которое покончило-бы всѣ несогласія между вѣчно враждующими Франціей и Англіей, самые берега которыхъ, полные ненависти, какъ будто смотрятъ другъ на друга, блѣднѣя отъ зависти при видѣ того, какъ переуспѣваетъ та или другая страна. Пусть этотъ дорогой брачный союзъ, водворивъ между соперницами добрыя сосѣдскія отношенія, поселитъ въ ихъ нѣдрахъ христіанское согласіе, такъ чтобы война никогда не являла между Англіей и прекрасной Франціей своего кроваваго меча.
   Всѣ. Аминь!
   Король Генрихъ. Теперь, моя Кэтъ, добро пожаловать ко мнѣ. Беру васъ всѣхъ въ свидѣтели,что я цѣлую ее, какъ свою законную жену и королеву (Трубы гремятъ).
   Королева Изабелла. Пусть Господь, лучшій составитель браковъ, такъ-же сольетъ воедино и ваши сердца, какъ ваши владѣнія. Когда два отдѣльныя существа, какъ мужъ и жена, сливаются въ одно, пусть и ихъ владѣнія тоже сольются въ одно цѣлое; да, пусть оба королевства тоже сочетаются бракомъ, и никакія непріятныя недоразумѣнія, никакая злая ревность, такъ часто возмущающія ложе счастливаго брака, не становятся между ними, чтобы расторгнуть то, что сплотилось воедино. Пусть каждый англичанинъ воплотится въ француза, а каждый французъ въ англичанина, и да изречетъ Господь на это аминь!
   Всѣ. Аминь!
   Король Генрихъ. Теперь надо заняться приготовленіями къ свадьбѣ. Въ день этого брака, герцогъ Бургундскій, мы приведемъ всѣхъ пэровъ къ присягѣ, что договоръ будетъ исполненъ свято. Въ этотъ день Кэтъ приметъ отъ меня обѣтъ въ вѣрности, а я отъ васъ, и да хранятся для нашего счастья всѣ обѣты свято и ненарушимо (Всѣ уходятъ).
  

Появляется хоръ.

  
   Хоръ. Вотъ тотъ предѣлъ, до котораго преклоняющійся передъ вами авторъ своимъ грубымъ и неумѣлымъ перомъ довелъ передачу славныхъ дѣяній, втискивая великихъ людей въ тѣсныя перегородки, сокращая и уродуя пробѣлами то поле славы, на которомъ разыгрывались подвиги этихъ людей. Не долга, но, не смотря на свою не продолжительность, была громадно велика жизнь Генриха, этой сіяющей звѣзды Англіи! Сама фортуна выковала его мечъ, тотъ самый мечъ, которымъ онъ завоевалъ красивѣйшій вертоградъ вселенной, чтобы передать своему сыну верховную власть надъ этимъ вертоградомъ. Генрихъ VI, еще въ пеленкахъ помазанный въ короли Франціи и Англіи, наслѣдовалъ этому славному королю, но такое множество рукъ принялось руководить государствомъ, что оно утратило Францію и залило Англію кровью. Всѣ эти печальныя картины сцена показывала вамъ не разъ, и, хоть во имя этого, просимъ у васъ благосклонности къ новому нашему представленію.
  

Конецъ.

  

ПРИМЕЧАНІЯ.

  
   Въ 1600 году появилось in-quarto "Генриха V, подъ слѣдующимъ заглавіемъ: "Хроника исторія о Генрихѣ Пятомъ съ битвой при Азинкурѣ во Франціи. Вмѣстѣ съ исторіей о прапорщикѣ Пистолѣ. Въ томъ видѣ, какъ это нѣсколько разъ было играно слугами высокопочтеннаго лорда Камергера". Текстъ этого in-quarto во многомъ разнится отъ текста in-folio; вѣроятно, это in-quarto передаетъ драму въ томъ видѣ, въ какомъ она была записана по театральнымъ представленіямъ. Одно мѣсто въ хорѣ пятаго дѣйствія, относящееся къ возмущенію въ Ирландіи и къ отъѣзду туда Эссекса, доказываетъ съ очевидностью, что драма была написана въ 1599 г. Говоря о торжественной встрѣчѣ Лондономъ Генриха V, хоръ прибавляетъ: "To же, хотя и въ болѣе скромныхъ размѣрахъ, но также полно сосредоточенности повторилось бы и теперь, если бы вдругъ вернулся изъ Ирландіи,-- а это легко можетъ случиться, -- полководецъ нашей милостивой повелительницы (Эссексъ), ведя за собой мятежниковъ, нанизанныхъ на клинокъ меча".
   Стр. 221. "Въ состояніи-ли мы въ нашемъ деревянномъ и тѣсномъ пулѣ?" -- Намекъ на театръ, въ которомъ "Генрихъ V" въ первый разъ давался и который по своей круглой формѣ назывался "The globe".
   Стр. 226. Вся рѣчь Архіепископа Кентербэрійскаго,-- почти буквальный пересказъ хроники Голиншеда. Въ царствованіе Елизаветы Голиншедъ считался величайшимъ авторитетомъ по исторіи, поэтому и историческія ошибки, встрѣчающіяся въ рѣчи Архіепископа, нужно приписать Голиншеду, а не Шекспиру. Такъ, напримѣръ, императоръ Людовикъ Добродушный никогда не имѣлъ сына по названію Карломана; во французскихъ хроникахъ нигдѣ нѣтъ никакой рѣчи о принцессѣ Лингарѣ, правнучкѣ Карла Великаго, наслѣдникомъ которой будто бы считалъ себя Гуго-Капетъ. Не Людовикъ X, а Людовикъ IX имѣлъ бабушкой "прекрасную королеву Изабеллу". Воспроизводя всѣ эти ошибки, Шекспиръ оказался виновнымъ только въ слишкомъ большой точности: онъ повторилъ только то, что считалъ несомнѣнной исторической истиной.
   Стр. 230. Слова Экзэтэра напомниаютъ слѣдующее мѣсто у Цицерона: "Ut in fidibus, ad tlbiis, atque cantu ipso, ac vocibus concentus est quidam tenendus ex distinctis sonis, quern immutatum, ac discrepantem aures eruditae ferre non possnnt, isque concentus ex dissimillimarum vocum moderatione concors tamen effieitur et eongruens: sic ex summis, et infimis, et mediis interjectis ordinibus, ut sonis, moderata ratione eivitas consensu dissimillimorum concmit, et quae harmonia а musieis dicitur in cantu, ea est in civitatae Concordia, arctissimum atque optimum omni in republica vinculum incolumitatis: quae sine justitia nullo pacto potest". По этому поводу Найтъ замѣчаетъ, что это мѣсто изъ Цицерона, столь близко напоминающее стихи Шекспира, извлечено изъ той части трактата "De Republica", которая сохранилась въ сочиненіяхъ блаженнаго Августина. Совершенно естественный возникаетъ вопросъ: Читалъ-ли Шекспиръ этотъ отрывокъ блаженнаго Августина? Изъ всего, что мы знаемъ, "De Republica" Цицерона есть не болѣе, какъ подражаніе "Республикѣ" Платона; цитированная фраза находится почти цѣликомъ у Платона, и что въ особенности любопытно,-- стихи Шекспира въ гораздо большей степени проникнуты философіей Платона, чѣмъ отрывокъ Цицерона. Стихи: "Потому что члены государства, какъ бы мелко они ни дробились, всѣ они отъ самаго крупнаго и до мелкаго, до мельчайшаго должны сохранять полное согласіе и, подобно звукамъ музыки, сливаться въ одинъ общій и стройный хоръ"; и за тѣмъ, начало рѣчи Архіепископа: "поэтому небо и надѣляетъ человѣческое общество разнородными способностями",-- все это есть не болѣе, какъ поэтическое развитіе ученія Платона о тріадѣ, образованной изъ трехъ элементовъ въ человѣкѣ и тождественности человѣческаго организма съ организмомъ общества. Найтъ думаетъ, что это сопоставленіе Шекспира, Цицерона и Платона -- лучшее доказательство того, что Шекспиръ былъ основательно знакомъ съ римской и греческой литературами, и при томъ въ подлинникѣ, такъ какъ въ эпоху Елисаветы ни одно изъ сочиненій Платона не было переведено на англійскій языкъ, за исключеніемъ перевода одного небольшого "Діалога", сдѣланнаго Спенсеромъ.
   Стр. 232. ,,Мячи для игры, государь".-- Случай съ отправкой мячей королю англійскому сыномъ французскаго короля Карла VI очень подробно разсказанъ Голиншедомъ. Онъ всегда казался историкамъ неправдоподобнымъ, и многіе считаютъ его выдумкой. Во всякомъ случаѣ, ни одинъ изъ французскихъ хроникеровъ не упоминаетъ о немъ,-- что, конечно, было бы невозможно, если-бы этотъ случай дѣйствительно имѣлъ мѣсто. Шекспиръ, въ данномъ случаѣ, довѣрился Голлю и Голиншеду. Необходимо также прибавить, что и драматическая литература, значительно раньше Шекспира, популяризировала его. Онъ, между прочимъ, составляетъ главный эпизодъ въ пьесѣ "Славныя побѣды Генриха V".
   Стр. 235. Ричардъ, графъ Кембриджъ или, иначе, Ричардъ Коннигсбери, былъ младшимъ сыномъ Эдмонда Лонгдей, герцога Іоркскаго. Онъ былъ отцомъ Ричарда, герцога Іоркскаго, бывшаго отцомъ короля Эдуарда IV.
   Стр. 235. "По истинѣ злодѣйское золото".-- Тутъ непереводимая игра словъ: gilt -- золото и guilt = преступленіе.
   Стр. 235. "Спокойный переѣздъ", -- т. е. чтобы избавилъ отъ морской болѣзни.
   Стр. 237. Барбасонъ -- имя чорта, упоминаемаго въ "Демонологіи". Онъ упоминается также и въ "Виндзорскихъ кумушкахъ".
   Стр. 240. "Спавшаго съ нимъ на одной постели". У Шекспира сказано: сопостельникъ (bedfellow). Это названіе,-- въ наше время нѣсколько странное и неприличное -- было въ шекспировское время очень обыкновеннымъ. Обычай спать вмѣстѣ продолжался до половины XVII столѣтія, если не позже.
   Стр. 244. Голиншедъ: "Нѣкоторыя разсказываютъ. что Ричардъ, графъ Кембриджскій, вмѣстѣ съ лордомъ Скрупомъ и Томасомъ Греемъ умертвилъ короля не для того, чтобы подслужиться французскому королю, но съ тѣмъ, чтобы посадить ни тронъ своего зятя, Эдмонда, графа Марчского, въ качествѣ наслѣдника Лайонеля, герцога Клэренского: этотъ графъ Марчскій, вслѣдствіе нѣкоторыхъ тайныхъ обстоятельствъ, не имѣлъ возможности имѣть потомства; поэтому графъ Кембриджскій былъ увѣренъ, что престолъ перейдетъ къ нему на основаніи правъ его жены -- ему и его дѣтямъ отъ нея. Вотъ почему онъ сказалъ, что, имѣя нужду въ деньгахъ, вошелъ въ сношеніе съ королемъ французскимъ, лишь бы только не сознаться въ дѣйствительныхъ твоихъ планахъ и надеждахъ.
   Стр. 247. "На лонѣ Артура".-- Куикли путаетъ Артура съ Авраамомъ; она хотѣла сказать: на лонѣ Авраама.
   Стр. 248. "Да, онъ никогда не терпѣлъ тѣлеснаго". -- Куикли путаетъ употребленное мальчикомъ слово incarnate -- воплощенный, съ carnation -- тѣлесный цвѣтъ.
   Стр. 258. "Таскать уголья".-- Carry coals -- сносить всякое оскорбленіе.
   Стр. 259. Въ подлинникѣ Джэми говоритъ по англійски, какъ шотландецъ, а Макморрисъ -- какъ прландедъ.
   Стр. 268. "Фортуна относится враждебно къ Бардольфу..." Шекспиръ нашелъ въ старинныхъ хроникахъ этотъ фактъ, который онъ приписываетъ Бардольфу. И Голиншедъ и Голль разсказываютъ, что въ то время, какъ англійская армія направлялась къ Калэ, какой-то глупый солдатъ укралъ въ одной изъ церквей церковное блюдце... За что его и хотѣли повѣсить,
   Стр. 276. ,,Вы не можете себѣ представить, какое волшебное дѣйствіе производитъ борода, подстриженная какъ у такого-то генерала".-- Изъ баллады, напечатанной въ "Le prince d'Amour" видно, что прежде обращали большое вниманіе на бороды и что каждое званіе имѣло особенную форму бороды. Такъ, мечевидная борода (spada-beard), а равно, какъ кажется, и кинжаловидная (stilleto-beard) принадлежали исключительо военнымъ.
   Стр. 269. "Испанская фига".-- Обычай показывать фигуру, въ видѣ насмѣшки (far la fica) ведетъ свое начало отъ того, что миланцы, взбунтовавшись противъ Фридриха, позорно выгнали изъ города его супругу, императрицу. Они ее посадили верхомъ на мула по названію Такора, такъ что лицо ея было обращено къ хвосту мула. Усмиривши бунтъ, Фридрихъ приказалъ вложить фигу въ заднюю часть Такора и заставилъ всѣхъ миланцевъ, попавшихся въ плѣнъ, публично вытаскивать фигу зубами; кто не хотѣлъ этого исполнить, немедленно вѣшался: и они были обязаны сказать палачу. который тутъ же стоялъ: "Ессо la fica". Нѣтъ выше оскорбленія для миланца, какъ показать ему фигу. Изъ Италіи пословица: "far la fica" перешла къ другимъ народамъ, и, въ особенности, къ испанцамъ, которые говорятъ: "dar las higras". Выраженіе Ппстоля: "испанская фига", по догадкѣ Стивенса, можетъ быть, также двусмысленное выраженіе, намекающее на тѣ отравленныя фиги, которыя въ XVI вѣкѣ были въ большомъ ходу въ Испаніи. Тогда въ Италіи и Испаніи освобождались отъ врага, давъ ему съѣсть отравленную фигу.
   Стр. 277. ,,Только снимутъ колпачекъ и ея не стало".-- Тутъ непереводимая игра словъ: bate -- уменьшаться, и охотничаго термина bate -- хлопать крыльями, что соколъ всегда дѣлаетъ, когда съ него снимутъ колпакъ.
   Стр. 282. "Обобью съ его головы весь порей".-- Во время сраженія при Кресси, бывшаго въ день Св. Давида (1346 г.). уэльссцы, дравшіеся съ необыкновенной храбростію, нарвали въ одномъ изъ садовъ порею и украсили имъ свои шлемы, въ память этого дня и ихъ подвиговъ вошло послѣ того въ обыкновеніе каждый день Св Давида убирать шапку пореемъ.
   Стр. 290. "Два монастыря... моля о спокойствіи души Ричарда".-- Одинъ изъ этихъ монастырей принадлежалъ Картезіанцамъ и назывался "Виѳлеемъ", другой -- монахамъ ордена Святой Бригиты и назывался "Сіонъ"'. Они находились на двухъ противоположныхъ берегахъ Темзы, около королевскаго замка, Шинъ, теперь Ричмонда.
   Стр. 293. ,,Ихъ всадники имѣютъ видъ какихъ-то неподвижныхъ подсвѣчниковъ".-- Старымъ подсвѣчникамъ и канделябрамъ придавалась часто форма человѣка въ латахъ съ распростертыми руками, въ которыя вставлялись свѣчи.
   Стр. 295. "Нынѣшній денъ его облагородитъ". Генрихъ V запретилъ носить гербовые щиты всѣмъ, кромѣ имѣвшихъ на это наслѣдственное или жалованное право, и тѣхъ, которыя сражались съ нимъ при Азинкурѣ. Кромѣ того, этимъ послѣднимъ отводились еще при всѣхъ торжествахъ и на всѣхъ публичныхъ зрѣлищахъ первыя, почетныя мѣста.
   Стр. 297. "Что мы не улетимъ".-- Здѣсь игра словъ: fly -- улетѣть и обращаться въ бѣгство.
   Стр. 298. Герцогъ Іоркскій -- тотъ же самый, который въ "Ричардѣ II" названъ герцогомъ Омерль. Его имя было Эдуардъ; онъ былъ старшимъ сыномъ Эдмонда Ланглея, герцога Іоркскаго, пятаго сына Эдуарда III. Ричардъ, графъ Кембриджскій, появляющійся въ четвертой сценѣ "Генриха V", былъ младшимъ сыномъ этого Эдуарда, герцога Іоркскаго.
   Стр. 298. "Caleno Custure me!" Первыя слова ирландской пѣсни ("Маленькая дѣвочка моего сердца"). Эти слова Пистоль приводитъ по созвучью словъ Quality и Callino, или Calen.
   Стр. 300. "Вдесятеро смѣлѣе этого ревущаго дьявола". -- Въ средневѣковыхъ "Мистеріяхъ" дьяволъ "игралъ важную роль. У него былъ отвратительный костюмъ, на лицо надѣвалась маска съ громадными глазами, огромнымъ ртомъ и колоссальнымъ носомъ, съ красной бородой. Онъ обыкновенно былъ вооруженъ огромной палкой, которою билъ всѣхъ, кто къ нему подходилъ.
   Стр. 320. "Людямъ нравятся ангелы или ихъ сестры, такъ похожіе на нихъ, какъ вы, Кетъ". -- Тутъ непереводимая игра словъ: like -- любить и like -- походить.
   Стр. 321. "Сноровки или ловкости", -- непереводимая игра словъ: measure -- старинный танецъ и measure -- мѣра.
  
цузы
                       Сегодня обнажатъ, чтобъ тотчасъ спрятать
                       За скудостью добычи. Стоитъ намъ
                       Подуть на нихъ, и духъ отваги нашей
                       Уложитъ на смерть ихъ! Да, спору нѣтъ,
                       Одни бездѣльники лакеи наши,
                       Да мужики, что суетятся зря
                       Вкругъ нашихъ войскъ, съ такою жалкой горстью
                       Расправиться съумѣли-бы, а мы
                       Могли-бъ стоять себѣ здѣсь на пригоркѣ,
                       Не шевельнувъ и пальцемъ, еслибъ это
                       Намъ позволяла честь. Ну, что еще
                       Сказать? Одно ничтожное усилье --
                       И дѣло кончимъ мы. Пусть трубачи
                       Трубятъ тревогу! Чуть мы шевельнемся,
                       Всѣхъ англичанъ такой охватитъ страхъ,
                       Что, бросивъ мечъ, падутъ предъ нами, въ прахъ!

(Входитъ Гранпрэ).

  
                                           Гранпрэ.
  
                       Ну, пэры Франціи, чего-жъ вы ждете?
                       Какъ видно, эта падаль островитянъ
                       Дрожитъ за шкуру. Что за видъ позорный
                       У нихъ при свѣтѣ утренней зари!
                       Презрительно французскій вѣтеръ треплетъ
                       Лоскутья ихъ знаменъ. Надменный Марсъ,--
                       Какъ поглядѣть на это войско нищихъ,--
                       Покажется банкротомъ жалкимъ, тупо
                       Глядящимъ за рѣшетками забралъ.
                       Ихъ всадники сидятъ, какъ неживые,
                       Какъ рыцари-подсвѣчники, что держатъ
                       Взамѣнъ копья свѣчу, а клячи ихъ
                       Стоятъ, понуривъ головы, и кожа
                       Повисла складками на ихъ бокахъ,
                       Слезится тусклый взглядъ, губа отвисла,
                       А удила, запачканныя жвачкой,
                       Чуть держатся во рту; нетерпѣливо,
                       Какъ палачи, вкругъ нихъ кружатъ вороны
                       И часа ждутъ. Да нѣтъ, нельзя словами
                       Вполнѣ живую набросать картину
                       Безжизненности этихъ войскъ, какую
                       Они въ дѣйствительности представляютъ.
  
                                           Коннэтабль.
  
                       Должно-быть, молятся, готовясь къ смерти.
  
                                           Дофинъ.
  
                       Чтожъ-жъ, не пошлемъ-ли мы врагу сначала
                       Обѣдъ, да платья новыя, да корму
                       Конямъ его голоднымъ, а потомъ
                       Ужъ вступимъ въ битву съ нимъ?
  
                                           Коннэтабль.
  
                                                     Я дожидаюсь
                       Лишь знамени.-- А впрочемъ, поспѣшимъ!
                       Могу себѣ значокъ съ трубы сорвать.
                       Впередъ! Намъ время некогда терять!

(Уходятъ).

  

ЯВЛЕНІЕ III.

Лагерь англичанъ.

Входятъ Глостеръ, Бедфордъ, Эксетеръ, Салисбери, Вестморлэндъ и воины.

                                           Глостеръ.
  
                       А гдѣ-жъ король?
  
                                           Бедфордъ.
  
                                           Поѣхалъ самъ взглянуть
                       На непріятеля.
  
                                           Вестморлэндъ.
  
                                           Пожалуй, будетъ
                       Ихъ тысячъ шестьдесятъ.
  
                                           Эксетеръ.
  
                                                     Да, по пяти
                       На одного, къ тому-же свѣжихъ, бодрыхъ.
  
                                           Салисбери.
  
                       Да, силы страшныя! Не выдай, Боже!...
                       Друзья, простите! Богъ да будетъ съ вами!
                       Меня зоветъ мой постъ. Коль не удастся
                       Намъ больше свидѣться на этомъ свѣтѣ,
                       Дастъ Богъ увидимся на небесахъ!
                       Лордъ Бедфордъ, герцогъ Эксетеръ, лордъ Глостеръ,
                       И вы, всѣ воины-друзья, простите!
  
                                           Бедфордъ.
  
                       Прощай! Пошли тебѣ Господь побѣду!
  
                                           Эксетеръ.
  
                       Прощай, мой добрый графъ! Смѣлѣе будь!
                       А, впрочемъ, смѣю-ль ободрять тебя?
                       Ты былъ всегда героемъ изъ героевъ!

(Салисбери уходитъ).

  
                                           Бедфордъ.
  
                       Онъ полонъ доблести и благородства;
                       Принцъ истинный и тѣломъ и душой.

(Входитъ король Генрихъ).

  
                                           Вестморлэндъ.
  
                       О, подоспѣй къ намъ хоть десятокъ тысячъ
                       Изъ тѣхъ, что праздными теперь сидятъ
                       На родинѣ!
  
                                           Король Генрихъ.
  
                                 Кто этого желаетъ?
                       Кузенъ мой, Вестморлэндъ? Нѣтъ, другъ мой, если
                       Насъ гибель ждетъ -- и съ нами потеряетъ
                       Довольно родина, а уцѣлѣемъ --
                       Чѣмъ меньше насъ, тѣмъ больше намъ и славы!
                       Да будетъ воля Божья! Но не надо
                       И одного намъ воина еще.
                       Клянусь Юпитеромъ, я не изъ жадныхъ,
                       Пусть на мой счетъ живутъ и богатѣютъ,
                       Пусть одѣваются въ мои одежды;
                       Душа моя не льнетъ ко внѣшнимъ благамъ;
                       Но, если грѣхъ быть жаднымъ къ славѣ, къ чести,
                       Изъ грѣшниковъ я первый грѣшникъ въ свѣтѣ.
                       Нѣтъ, не желай, кузенъ, и одного
                       Изъ Англіи солдата намъ въ подмогу!
                       Я ни за что бы въ мірѣ не хотѣлъ
                       Лишиться даже той частицы славы,
                       Что на его могла прійтись-бы долю.
                       Да, не желай подмоги намъ, кузенъ,
                       А лучше объяви войскамъ, что всякій,
                       Кому охоты нѣтъ сражаться, можетъ
                       Уйти домой; и денегъ на дорогу,
                       И пропускъ мы дадимъ. Мы не желаемъ
                       Пасть рядомъ съ тѣмъ, кто труситъ умереть
                       Бокъ-о-бокъ съ нами, какъ товарищъ вѣрный.--
                       Сегодня день святого Криспіана,
                       И кто изъ насъ его переживетъ --
                       До самой смерти будетъ ежегодно
                       Справлять канунъ его, твердя друзьямъ:
                       "Да, завтра день святого Криспіана!"
                       И рукава засучивать, и шрамы
                       Свои показывать и повторять:
                       "Я получилъ ихъ въ Криспіановъ день!"
                       Слабѣетъ память въ старости; забвенье
                       Все въ мірѣ ждетъ; но сохранитъ и даже
                       Украситъ память стариковъ сей день
                       И подвиги его! Сходить не будутъ
                       Съ устъ стариковъ и наши имена;
                       За кубками вспомянутся и Гарри,
                       И Бедфордъ, Вестморлэндъ и Варвикъ, Глостеръ,
                       Салисбери, Тальботъ и Эксетеръ.
                       Изъ рода въ родъ передаваться будетъ
                       Преданіе о славномъ днѣ; отнынѣ
                       Во вѣки не умретъ день Криспіана,
                       А съ нимъ и мы -- счастливцевъ горсть, мы -- братья.
                       Кто нынѣ кровь свою со мной прольетъ,
                       Тотъ станетъ братомъ мнѣ, и какъ бы ни былъ
                       Происхожденіемъ и званьемъ низокъ,
                       Его облагородитъ этотъ день.
                       Дворяне-жъ, что теперь сидятъ за печкой
                       На родинѣ, судьбу свою проклянутъ
                       За то, что не было ихъ здѣсь, и будутъ
                       Стыдливо потуплять глаза, заслышавъ,
                       Что рѣчь идетъ про Криспіановъ день!

(Входитъ Салисбери).

  
                                           Салисбери.
  
                       Спѣшите, государь! Готовьтесь къ бою!
                       Сомкнулись грозные ряды французовъ;
                       Сейчасъ обрушатся на насъ!
  
                                           Король Генрихъ
  
                                                     У насъ
                       Готово все, коль сердцемъ мы готовы.
  
                                           Вестморлэндъ.
  
                       Умри, чье сердце дрогнетъ въ этотъ часъ!
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Такъ помощи ты больше не желаешь
                       Изъ Англіи, кузенъ?
  
                                           Вестморлэндъ.
  
                                           О, государь!
                       Пускай бы ты да я, лишь мы съ тобою
                       Вдвоемъ рѣшили этотъ славный бой!
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Вотъ это такъ! Пять тысячъ человѣкъ
                       Такимъ желаніемъ у насъ ты отнялъ!
                       Но это по сердцу куда мнѣ больше,
                       Чѣмъ пожелай ты намъ еще въ подмогу
                       Хоть одного!-- Пора и по мѣстамъ,
                       Да сохранитъ васъ Богъ!

(Звуки трубъ. Входить Монжуа).

  
                                           Монжуа.
  
                                                     Король англійскій!
                       Къ тебѣ еще разъ прихожу спросить,
                       Какой намъ выкупъ за себя предложишь
                       Во избѣжанье вѣрнаго разгрома?
                       Воистину, стоишь у края бездны,
                       Готовой поглотить тебя. И проситъ
                       Тебя нашъ коннэтабль, изъ состраданья,
                       Войскамъ своимъ совѣтъ дать -- покаяньемъ
                       Очиститься, чтобъ бѣдныя ихъ души
                       Могли покинуть съ миромъ это поле,
                       Гдѣ будутъ гнить тѣла ихъ.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                                                     Кто тебя
                       На этотъ разъ послалъ, герольдъ?
  
                                           Монжуа.
  
                                                               Великій
                       Нашъ коннэтабль.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                                           Такъ и ему все тотъ же
                       Отвѣтъ снеси. Пусть побѣдитъ меня,
                       Тогда и продаетъ мой прахъ! О, Боже!
                       Какъ презираютъ бѣдныхъ насъ французы!--
                       Но человѣкъ, что продалъ шкуру льва;
                       Не застрѣливъ его,-- самъ на охотѣ
                       Погибъ.-- Хоть часть изъ насъ найдетъ, навѣрно,
                       Въ землѣ родной могилы, и надѣюсь,
                       Гробницы ихъ увѣковѣчатъ память
                       Объ этомъ славномъ днѣ. Но даже тѣ,
                       Что головы свои у васъ здѣсь сложатъ
                       Во Франціи, не будутъ тлѣть безславно,
                       Хотя-бъ ихъ погребли въ навозныхъ кучахъ.
                       Пригрѣетъ солнышко и легкимъ паромъ*
                       Ихъ доблести на небо унесетъ,
                       А бренныя ихъ части гнить оставитъ
                       И воздухъ вашъ заразой отравлять.
                       Вотъ преимущество надъ вами нашихъ
                       Англійскихъ храбрецовъ: грозятъ бѣдою
                       Они и мертвые, подобно пулямъ,
                       Что, о-землю ударясь и отпрянувъ,
                       Полетъ свой смертоносный продолжаютъ.--
                       Теперь, герольдъ, и я возвышу голосъ.
                       Скажи пославшему тебя: невзрачны
                       Мои войска; одежды полиняли,
                       И позолота посошла съ доспѣховъ
                       Во время переходовъ подъ дождемъ;
                       Ни перышка на шлемахъ не осталось,--
                       И, значитъ, нечего бояться вамъ,
                       Чтобъ улетѣть отъ васъ мы собирались.
                       Да, обтрепались мы въ походѣ долгомъ
                       И въ одѣяньяхъ будничныхъ явились
                       На пиръ кровавый къ вамъ. Зато сіяютъ
                       Въ уборахъ праздничныхъ сердца у насъ!
                       И воины мои мнѣ обѣщали,
                       Что къ вечеру нарядятся и сами,
                       Хотя-бъ имъ черезъ головы французовъ
                       Пришлось сдирать съ тѣхъ новенькія платья,
                       А ихъ самихъ изъ строя гнать! И, если
                       Съ Господней помощью моимъ солдатамъ
                       Удастся обѣщаніе исполнить,--
                       Тогда мой выкупъ скоро будетъ собранъ!
                       Итакъ, герольдъ, напрасно не трудись,
                       За выкупомъ къ намъ больше не являйся;
                       Клянусь, что вамъ не получить иного,
                       Какъ тѣло бренное мое, и то,--
                       Коль вамъ достанется оно въ томъ видѣ,
                       Въ какомъ намѣренъ я его оставить,--
                       Вамъ отъ него немного будетъ проку.
                       Такъ коннэтаблю и скажи!
  
                                           Монжуа.
  
                                                     Скажу.
                       Прощай, король! Не жди герольдовъ больше!

(Уходитъ).

  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Боюсь, придешь еще разъ хлопотать
                       О выкупѣ!

(Входитъ герцогъ Іоркскій).

  
                                           Герцогъ Іоркскій.
  
                                 Униженно молю я
                       Васъ на колѣняхъ, государь, позволить
                       Мнѣ первому ударить на врага!
  
                                           Король Генрихъ
  
                       Согласенъ, храбрый Іоркъ!... Скорѣй-же въ поле,
                       Мои друзья, и будь Господня воля!

(Всѣ уходятъ).

  

ЯВЛЕНІЕ IV.

  

Поле сраженія.

  

(Шумъ и лязгъ оружія. Выбѣгаетъ французскій солдатъ, ему на встрѣчу Пистоль и мальчикъ).

  
   Пистоль. Сдавайся, собака!
   Французъ. Je pense, que vous êtes gentilhomme de bonne qualitê.
   Пистоль. Калитэ? Callino, castoreme!-- Ты изъ благородныхъ? Какъ твое имя? Отвѣтствуй!
   Французъ. О, Seigneur Dieu!
  
                                           Пистоль.
  
                       Ну, сеньоръ Дьё -- такъ, вѣрно, благородный.
                       Внимай-же, сеньоръ Дьё, моимъ словамъ:
                       Иль подавай, сеньоръ, хорошій выкупъ,
                       Иль быть тебѣ, сеньоръ, безъ головы!
  
   Французъ. О, prenez misêricorde! Ayez pitiê de moi, mon noble chevalier!
  
                                           Пистоль.
  
                       Лишь нобль? Э, нѣтъ! Подай мнѣ сорокъ ноблей,
                       Не то кишки тебѣ изъ глотки вырву
                       Кровавою рукой!
  
   Французъ. Mais dis, est-il impossible d'êchapper la force de ton bras?
  
                                           Пистоль.
  
                       Мѣди? Ты мѣдь мнѣ предлагаешь, песъ?
                       Козелъ проклятый! Мѣдь мнѣ предлагаешь?
  
   Французъ. I, pardonnez moi, pardonnez moi!
  
                                           Пистоль.
  
                       Mya, муа. Монета что-ль такая?--
                       Эй, малый, разспроси-ка по французски,
                       Какъ звать его?
  
   Мальчикъ. Ecoutez: comment êtes vous appelle?
  
                                           Французъ.
  
                       Monsieur le Fer.
  
   Мальчикъ. Онъ говоритъ, что его зовутъ господинъ Феръ.
  
                                           Пистоль.
  
                       Вотъ я ему наферю, да нахерю,
                       Да и похерю! Такъ и передай!
  
   Мальчикъ. Да я не знаю, какъ сказать по французски наферю, нахерю и похерю.
  
                                           Пистоль.
                       Такъ попросту готовиться вели!
                       Сейчасъ ему я глотку перерѣжу!
  
   Французъ. Que dit-il, monsieur?
   Мальчикъ. Il me commande de vous dire, que vous faites vous prêt; car ce soldat ici est disposê tout а cette heure de couper votre gorge.
  
                                           Пистоль.
  
                       Ну, да, couper la gorge, par ma foi!
                       Коль выкупа хорошаго не дашь,
                       Вотъ этотъ мечъ тебя въ куски изрубитъ!
  
   Французъ. O, je vous supplie, pour l'amour de Dieu, me pardonner! Je suis gentilhomme de bon maison; gardez ma vie, et je vous donnerai deux cents êcus.
   Пистоль. Что онъ изрекъ?
   Мальчикъ. Онъ проситъ васъ пощадить его; онъ дворянинъ изъ хорошей семьи и готовъ дать вамъ за себя выкупъ въ двѣ сотни кронъ.
  
                                           Пистоль.
  
                       Скажи ему: мой гнѣвъ утихъ, и кроны
                       Готовъ я взять.
  
   Французъ. Petit monsieur, que dit-il?
   Мальчикъ. Encore qu' il est contre son jurement de pardonner aucun prisonnier, nêanmoins, pour les êcus, que vous l'avez promis, il est content de vous donner la libertê, le franchissement.
   Французъ. Sur mes genoux je vous donne mille remerciments; et je m'estime heureux, que je suis tombê entre les mains d'un chevalier, je pense, le plus brave, vaillant et très- distinguê seigneur d'Angleterre.
  
                                           Пистоль.
  
                       Hy, растолкуй-же мнѣ, что онъ сказалъ?
  
   Мальчикъ. Онъ на колѣняхъ благодаритъ васъ и считаетъ себя счастливымъ, что попалъ въ руки такого благороднаго человѣка, самаго, по его мнѣнію, достойнаго и храбраго рыцаря въ Англіи.
  
                                           Пистоль.
  
                       Ну, да, я храбръ и кровь, какъ воду, лью,
                       Но все же милую его.-- Ступай
                       За мною, песъ!

(Уходитъ).

  
   Мальчикъ. Suivez vous le grand capitaine. (Французъ u Пистоль уходятъ). Сроду не слыхивалъ такого зычнаго голоса отъ такой ничтожной душонки. Но, видно, права пословица: "Пустая бочка пуще грохочетъ". Бардольфъ и Нимъ были вдесятеро храбрѣе этого рыкающаго дьявола изъ старинной комедіи,-- которому, однако, всякій можетъ обрѣзать ногти деревяннымъ кинжаломъ,-- да оба угодили на висѣлицу; добьется и онъ того-же, коли начнетъ хапать посмѣлѣе.-- Ну, надо отправляться въ обозъ. Вотъ поживились бы французы, знай они, что у насъ при обозѣ остались одни мальчишки.

(Уходитъ).

  

ЯВЛЕНІЕ V.

Другая частъ поля сраженія.

Трескъ выстрѣловъ и лязгъ оружія. Входятъ Коннэтабль, Герцоги Орлеанскій и Бурбонскій, дофинъ, Рамбюръ и воины.

                                           Коннэтабль.
  
                       О, diable!
  
                                           Герцогъ Орлеанскій.
  
                       О, Seigneur!... Le jour est perdu! Tout est perdu!
  
                                           Дофинъ.
  
                       Mort de ma vie! Погибло все! Погибло!
                       Позоръ и стыдъ навѣки намъ! Mêchante
                       Fortune!... Да не бѣгите-же!

(Шумъ непродоложительной схватки).

  
                                           Коннэтабль.
  
                                                     Всѣ наши
                       Ряды разстроились!
  
                                           Дофинъ.
  
                                           О, вѣчный стыдъ!
                       Нѣтъ, лучше намъ самимъ съ собой покончить!...
                       И это тѣ оборвыши, которыхъ
                       Разыгрывали въ кости мы!
  
                                           Герцогъ Орлеанскій.
  
                                                     И это
                       Тотъ государь, къ которому пословъ
                       За выкупомъ мы посылали!
  
                                           Герцогъ Бурбонскій.
  
                                                     Вѣчный
                       Позоръ и стыдъ -- вотъ все, что намъ осталось!
                       Одинъ позоръ! Хоть смертью смыть его!
                       За мной! Еще разъ на враговъ ударимъ!
                       Кто не за мной -- пускай домой идетъ
                       И съ шапкою въ рукахъ, какъ подлый сводня,
                       Стоитъ на стражѣ у дверей покоя,
                       Гдѣ гнусный рабъ, гнуснѣй моей собаки,
                       Его любимѣйшую дочь безчеститъ!
  
                                           Коннэтабль.
  
                       Да служитъ намъ на пользу безпорядокъ,
                       Сгубившій насъ! Обрушимся на нихъ
                       Толпой нестройною и опрокинемъ!
  
                                           Герцогъ Орлеанскій.
  
                       Да, насъ еще довольно, чтобъ могли
                       Мы окружить и раздавить врага,
                       Когда-бъ хоть чуточку порядка!
  
                                           Герцогъ Бурбонскій.
  
                                                     Къ чорту
                       Порядокъ вашъ! Толпою напирайте!
                       Иль жизнь короткая иль долгій срамъ --
                       Вотъ что теперь осталось выбрать намъ!

(Уходятъ).

  

ЯВЛЕНІЕ VI.

Другая часть поля сраженія.

(Шумъ сраженія. Входятъ король Генрихъ, Эксетеръ и воины).

                                           Король Генрихъ.
  
                       Ну, земляки, дрались мы молодцами;
                       Но держатся еще французы въ полѣ,
                       И не оконченъ бой!
  
                                           Эксетеръ.
  
                                           Вамъ герцогъ Іоркскій
                       Привѣтъ свой шлетъ, мой государь!
  
                                           Король Генрихъ.
  
                                                               Онъ живъ?
                       Три раза на моихъ глазахъ онъ падалъ
                       И подымался вновь, и въ бой кидался,--
                       Въ крови отъ шлема и до шпоръ!
  
                                           Эксетеръ.
  
                                                               Герой!
                       Такъ и лежитъ онъ въ этой багряницѣ --
                       Краса и честь арены боевой!
                       А рядомъ братъ его по славнымъ ранамъ,
                       Графъ Суфолькъ распростертъ. Онъ первый палъ,
                       И Іоркъ изрубленный, къ нему подползши
                       И взявъ за бороду, приникъ устами
                       Къ зіявшимъ ранамъ на его лицѣ
                       И такъ молилъ: "О, Суфолькъ мой, помедли!
                       Моя душа твою проводитъ въ рай!
                       О, милая душа, постой, и вмѣстѣ
                       Съ моей лети! Вѣдь, были неразлучны
                       Съ тобой на полѣ брани мы!"-- Тутъ я
                       Сталъ утѣшать его, но онъ съ улыбкой
                       Рукой слабѣющей пожалъ мнѣ руку
                       И молвилъ: "Королю, милордъ, снесите
                       Привѣтъ послѣдній мой!" -- И отвернулся,
                       Израненной рукою обвилъ шею
                       Умершаго, прильнулъ къ его устамъ
                       И, кровью собственной скрѣпивъ завѣты
                       Закончившейся такъ прекрасно дружбы,
                       Со смертью обручился самъ. До слезъ
                       Былъ я тѣмъ зрѣлищемъ прекраснымъ тронутъ;
                       Какъ ни боролся я, во мнѣ духъ мужа
                       Силенъ такъ не былъ, чтобы не сказался
                       Во мнѣ духъ матери моей слезами.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Тебя не порицаю. Самъ борюсь
                       Съ подернутыми влагою очами,
                       Чтобъ слезъ не выдали

(Шумъ сраженія).

                                           Но чу! Откуда
                       Вновь этотъ шумъ?-- Разсѣянные нами
                       Враги сплотились вновь! Такъ пусть же наши
                       Не выпускаютъ болѣе живыми
                       Враговъ изъ рукъ своихъ!-- Отдать приказъ!

(Всѣ уходятъ).

  

ЯВЛЕНІЕ VII.

Другая часть поля сраженія.

Шумъ сраженія. Входятъ Флюелленъ и Гоуеръ.

   Флюелленъ. Испивать мальчишекъ и опозъ! Это окончательно противъ всякихъ военныхъ правилъ. Это такой посоръ, такой срамъ! Что вы скашете? Отвѣчайте-ше на зовѣсть, правда это?
   Гоуеръ. Да, дѣйствительно, ни одного мальчугана не уцѣлѣло. И устроили эту рѣзню негодяи, трусишки, удравшіе съ поля сраженія. Кромѣ того, они подожгли и разграбили королевскую ставку. Король и приказалъ теперь прикалывать всѣхъ плѣнныхъ. О! молодецъ нашъ король!
   Флюелленъ. Да; онъ родился въ Монмоутѣ, капитэнъ Гоуеръ. А какъ насывается городъ, гдѣ родился Александръ Польшой?
   Гоуеръ. Александръ Великій?
   Флюелленъ. А польшой развѣ не великій? Что польшой, что великій, что зильный, что могучій -- все одно и то-же, только слова расныя.
   Гоуеръ. Александръ Великій, кажется, родился въ Македоніи; его отецъ, насколько я помню, назывался Филиппомъ Македонскимъ.
   Флюелленъ. Ну-да, въ Македоніи; именно. Такъ я скашу вамъ, капитэнъ Гоуеръ, ешели вы позмотрите на свѣтскую карту, то савѣряю васъ, найдете польшое сходство между Македоніей и Монмоутомъ. И лешатъ они почти одинаково, и въ Македоніи есть рѣка и въ Монмоутѣ есть рѣка; въ Монмоутѣ рѣка насывается Уай, а какъ насывается рѣка въ Македоніи, я посапылъ, снаю только, что похоше на другую, какъ одинъ мой палецъ на другой, и въ той и въ другой есть лососина. А ешели вы хорошенько примѣчаете шиснь Александра, то шиснь Генриха исъ Монмоута тоше окашется похоша; во всемъ мошно найти зравненія. На Александра, какъ Господу и вамъ исвѣстно, находило пѣшенство, и онъ въ своемъ гнѣвѣ, слости, дурномъ располошеніи, недовольствѣ и разстройствѣ, а такше въ хмелю, потому что люпилъ выпивать, упилъ разъ своего лучшаго друга Клита.
   Гоуеръ. Ну, въ этомъ-то ужъ нашъ король не похожъ на него; онъ никогда не убивалъ своихъ друзей.
   Флюелленъ. Не хорошо съ вашей стороны перепивать мой раскасъ, когда онъ еще не конченъ. Я говорю только о сходствѣ и зравненіи. Какъ Александръ упилъ своего друга Клитапотому, что пылъ пьянъ, такъ Генрихъ исъ Монмоута, потому что пылъ въ сдравомъ умѣ и рассушденіи, прогналъ отъ себя толстаго рыцаря съ польшимъ пусомъ. Онъ пылъ польшой шутъ и прокасникъ. Я посапылъ, какъ его свали.
   Гоуеръ. Сэръ Джонъ Фальстафъ.
   Флюелленъ. Вотъ-вотъ. Скашу вамъ, въ Монмоутѣ родятся хорошіе люди.
   Гоуеръ. Его величество идетъ.

(Бряціньс оружія. Входятъ король Генрихъ, Варвикъ, Глостеръ, Эксетеръ и воины).

  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Съ прибытія во Францію не зналъ я
                       До часа этого, что значитъ гнѣвъ,-
                       Бери трубу, герольдъ! Ступай къ пригорку,
                       Гдѣ рыцари стоятъ, и предложи
                       Спуститься къ намъ, коли хотятъ сражаться;
                       Не то, очистить поле.-- Надоѣло
                       Глядѣть на нихъ!-- А на своемъ упрутся,
                       Мы сами налетимъ и ихъ сметемъ,
                       Какъ вихорь каменный изъ ассирійскихъ
                       Пращей сметалъ враговъ! Затѣмъ, рѣшили
                       Мы истребить всѣхъ плѣнниковъ, и впредь
                       Кто попадется намъ -- не жди пощады!--
                       Ступай и возвѣсти имъ это все.

(Входитъ Монжуа).

  
                                           Эксетеръ.
  
                       Мой государь! Герольдъ французскій.
  
                                           Глостеръ.
  
                       На этотъ разъ смиреннѣй видъ его.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Ну, что, герольдъ? Зачѣмъ опять? Ты знаешь,
                       Что, кромѣ этихъ вотъ костей, другого
                       Вамъ не дождаться выкупа, и снова
                       За выкупомъ пришелъ?
  
                                           Монжуа.
  
                                           Нѣтъ, государь!
                       Пришелъ просить я васъ о дозволеньи
                       Намъ обойти кровавой битвы поле,
                       Чтобъ сосчитать, и схоронить убитыхъ,
                       И рыцарей отъ черни отдѣлить.
                       Увы! Лежитъ не мало нашихъ принцевъ,
                       Въ крови наемниковъ простыхъ купаясь,
                       А тѣ свои мужицкія тѣла
                       Купаютъ въ княжеской крови. И много
                       Коней израненныхъ, облитыхъ кровью,
                       По полю носятся и дико топчутъ
                       Копытами желѣзными тѣла
                       Своихъ господъ и тѣмъ вторичной смерти
                       Ихъ предаютъ. О, государь великій!
                       Дозволь намъ съ миромъ обойти все поле
                       И съ честью нашихъ мертвыхъ схоронить.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Сказать тебѣ по правдѣ, я не знаю,
                       Герольдъ, за нами-ли еще побѣда?
                       Вонъ сколько вашихъ рыцарей тамъ въ полѣ!
  
                                           Монжуа.
  
                       Побѣда ваша, государь!
  
                                           Король Генрихъ.
  
                                           Такъ Богу
                       Хвала и честь за это, а не намъ!
                       Какъ замокъ тотъ, что на горѣ, зовется?
  
                                           Монжуа.
  
                       То замокъ Азинкуръ.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                                           Такъ Азинкурской
                       Да будетъ впредь и битва называться,
                       Что разыгралась въ Криспіановъ день!
  
   Флюелленъ. Вашъ прадѣдъ, плашенной памяти, съ посволенья вашего величества, и дядя вашего отца Эдуардъ, Черный принцъ Валлійскій, тоше одершали, какъ я читалъ въ хроникахъ, польшую побѣду во Франціи.
  
                                           Король Генрихъ,
  
                       Да, Флюелленъ, дѣйствительно такъ было.
  
   Флюелленъ. Точно такъ, ваше величество. И если ваше величество помните, валлійцы сослушили въ тотъ день хорошую слушбу въ огородѣ, гдѣ росъ порей, и са то украсили свои монмоутскія шапки пореемъ, и это, какъ ваше величество снаетъ, считается до сихъ поръ снакомъ отличія, и я думаю, и ваше величество не пресгуете украшать сепя пореемъ въ Давидовъ день.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Нѣтъ, нѣтъ; и я его въ воспоминанье
                       О славномъ днѣ ношу. Не забываю,
                       Что я валліецъ, добрый мой землякъ.
  
   Флюелленъ. Вся вода въ рѣкѣ Уай не вымоетъ валлійской крови исъ тѣла вашего величества, скашу я вамъ. И Господи ее благослови и сохрани пока это угодно Ему и вашему величеству!
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Спасибо, добрый мой землякъ! Спасибо!
  
   Флюелленъ. Да, Господь звидѣтель, я семлякъ вашего величества. И пусть сепѣ всѣ объ этомъ снаютъ; я охотно соснаюсь въ этомъ на весь свѣтъ. Мнѣ, слава Господи, нечего стыдиться вашего величества, пока ваше величество честный человѣкъ.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Дай Богъ всегда мнѣ таковымъ остаться!--
                       Пусть ѣдутъ съ Монжуа герольды наши,
                       Узнаютъ съ точностью число убитыхъ
                       У насъ и у врага и мнѣ доложатъ.--

(Монжуа уходитъ).

                       Прошу позвать ко мнѣ того солдата.

(Указываетъ на Уильямса).

  
   Эксетеръ. Солдатъ! Подойди къ королю.
   Король Генрихъ. Зачѣмъ у тебя на шапкѣ перчатка?
   Уильямсъ. Съ позволенья вашего величества, это залогъ отъ одного человѣка, съ которымъ мнѣ надо драться, если онъ живъ.
   Король Генрихъ. Онъ англичанинъ?
   Уильямсъ. Съ позволенья вашего величества, онъ просто негодяй, который пришелъ и расхвастался тутъ ночью. И если онъ живъ и осмѣлится потребовать у меня свою перчатку, такъ я поклялся закатить ему оплеуху. Или, если я увижу свою перчатку на его шапкѣ -- а онъ тоже поклялся честью солдата носить ее, если останется живъ -- то я сорву ее съ него такъ, что у него башка затрещитъ.
   Король Генрихъ. Какъ, по вашему, капитанъ Флюелленъ, вправѣ ли этотъ солдатъ сдержать такую клятву?
   Флюелленъ. Онъ пудетъ трусъ и негодяй, если не сдержитъ ея, съ посволенія вашего величества; это я говорю на зовѣсть.
   Король Генрихъ. Ну, а если его противникъ окажется такимъ знатнымъ лицомъ, что отъ него нельзя будетъ и требовать, чтобы онъ далъ удовлетворенье простому солдату?
   Флюелленъ. Пудь онъ снатенъ и древенъ родомъ, какъ замъ діаволъ или Люсиферъ или Вельсевулъ, онъ взетаки опясанъ, ваше величество, сдершать свою клятву. Ешели онъ нарушаетъ свою клятву, видите-ли, то получаетъ репутацію самаго польшого негодяя и труса, какой только топталъ землю своими грясными башмаками. Это я скашу на зовѣсть.
   Король Генрихъ. Такъ сдержи же свое слово, молодецъ, когда встрѣтишь того человѣка.
   Уильямсъ. Живъ не буду, коли не сдержу, ваше величество!
   Король Генрихъ. Ты у кого въ отрядѣ?
   Уильямсъ. У капитана Гоуера, ваше величество.
   Флюелленъ. Гоуеръ правый слушака и имѣетъ допрыя поснанія и начитанъ въ военномъ дѣлѣ.
   Король Генрихъ. Позови его ко мнѣ, солдатъ!
   Уильясмъ. Слушаю ваше величество!

(Уходитъ).

   Король Генрихъ. Вотъ, Флюелленъ, носи вмѣсто меня этотъ залогъ на своей шапкѣ. Когда мы въ схваткѣ съ герцогомъ Алансонскимъ свалились на землю, я сорвалъ эту перчатку съ его шлема, и, если кто нибудь станетъ требовать ее у тебя, тотъ, значитъ, другъ герцога и нашъ врагъ. Случится тебѣ встрѣтить такого человѣка, схвати его, какъ мой вѣрный подданный и слуга.
   Флюелленъ. Ваше величество окасываете мнѣ глупокую честь, какой только мошетъ пошелать сердце подданнаго. Хоѣлъ-пы я видать того человѣка о двухъ ногахъ, который осмѣлился бы вырасить свою непріятность на эту перчатку. Польше я ничего не скажу; но я посмотрѣлъ-пы на него! И дай Господи мнѣ посмотрѣть на него!
   Король Генрихъ. Ты знаешь Гоуера?
   Флюелленъ. Это мой лютшій другъ, съ посволенія вашего величества.
   Король Генрихъ. Такъ поди и позови его ко мнѣ въ палатку.
   Флюелленъ. Слушаю, ваше величество!

(Уходитъ).

  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Скорѣй идите вслѣдъ за нимъ, братъ Глостеръ,
                       И вы, лордъ Варвикъ. Какъ-бы та перчатка,
                       Что отъ меня онъ получилъ сейчасъ,
                       Не принесла пощечины валлійцу,
                       Коль тотъ солдатъ ее своей признаетъ. --
                       Согласно обѣщанію, я самъ
                       Обязанъ былъ ее носить.-- Идите-жъ
                       Скорѣй за нимъ. Ударь его солдатъ --
                       А я не сомнѣваюсь, сдержитъ слово
                       Тотъ грубый малый -- до бѣды не долго.
                       Я знаю, Флюелленъ горячъ и храбръ;
                       Задѣнь его, онъ словно порохъ вспыхнетъ
                       И за обиду тотчасъ же отплатитъ.
                       Такъ постарайтесь, чтобъ бѣды не вышло.--
                       Вы, дядя Эксетеръ, со мной пойдете.

(Уходятъ).

  

ЯВЛЕНІЕ VIII.

Передъ ставкой короля.

Входятъ Гоуеръ и Уильямсъ.

   Уильямсъ. Я стою за то, капитанъ, что васъ хотятъ посвятить въ рыцари.

(Входитъ Флюелленъ).

   Флюелленъ. Да пудетъ воля и милость Господня, капитанъ! Я прошу васъ сію минуту пошаловать къ королю. Васъ, пошалуй, ошидаетъ попольше, чѣмъ вы мошете помышлять.
   Уильямсъ. Сэръ, вы знаете, что это за перчатка?
   Флюелленъ. Снаю, что са перчатка? Перчатка какъ перчатка, а польше ничего.
   Уильямсъ! А я ее знаю и вотъ какъ требую ее у тебя!

(Даетъ ему пощечину).

   Флюелленъ. Громъ Господній! Да это исмѣнникъ, какого еще не видано во вземъ мірѣ и ни во Франціи, ни въ Англіи!
   Гоуеръ (Уильямсу). Что это значитъ, негодяй!
   Уильямсъ. Что-жъ, мнѣ быть клятвопреступникомъ?
   Флюелленъ. Прочь, капитэнъ Гоуеръ! Я самъ расдѣлаюсь съ этимъ исмѣнникомъ!
   Уильямсъ. Я вовсе не измѣнникъ!
   Флюелленъ. Лшешь!... Именемъ его величества держите его! Это привершенецъ герцога Аланзонскаго!
  

Входятъ Варвикъ и Глостеръ.

  
   Варвикъ. Что тутъ такое? Что случилось?
   Флюелленъ. Лордъ Варвикъ! Сдѣсь, благодаря Господи, вышла на свѣтъ Пошій самая ядовитая исмѣна! Яснѣе лѣтняго дня! А вотъ и его величество.
  

Король Генрихъ и Эксетеръ выходятъ изъ королевской ставки.

  
   Король Генрихъ. Что такое? что тутъ происходитъ?
   Флюелленъ. Мой государь и король, вотъ негодяй, исмѣнникъ, который зорвалъ съ моей шапки перчатку, которую ваше величество сняли со шлема герцога Аланзонскаго.
   Уильямсъ. Ваше величество, это моя перчатка; вотъ и пара къ ней. Тотъ, кому я давалъ ее въ залогъ, обѣщалъ носить ее на шапкѣ, я же обѣщалъ сорвать ее съ него, если онъ это сдѣлаетъ. И вотъ, я увидалъ мою перчатку на шапкѣ у этого человѣка и сдержалъ свое слово.
   Флюелленъ. Ваше величество слышите сами, какой это позтыдный, низкій, хитрый, гнузный плутъ! Я надѣюсь, ваше величество пудете мнѣ свидѣтельствомъ и салогомъ и сащитой, что это перчатка герцога Аланзонскаго, и что вы сами дали ее мнѣ; скашите все на зовѣсть.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Солдатъ, верни перчатку мнѣ; вотъ пара.
                       Тотъ, съ кѣмъ ты клятву далъ подраться -- я;
                       Ты нагрубилъ порядкомъ мнѣ, молодчикъ!
  
   Флюелленъ. Съ посволенія вашего величества, онъ и отвѣтитъ са это головой, ешели только есть военный саконъ на свѣтѣ.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Что въ оправданіе свое ты скажешь?
  
   Уильямсъ. Ваше величество, оскорбленія наносятъ въ сердцахъ, а у меня никогда не было сердца противъ вашего величества, значитъ, я и не могъ васъ оскорбить.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Но лично намъ ты нагрубилъ!
  
   Уильямсъ. Ваше величество были тогда не въ своемъ настоящемъ видѣ, а вродѣ простого человѣка; ночь, одежда ваша и простое обхожденіе сбили меня, и потому все, что ваше величество потерпѣли отъ меня въ такомъ видѣ, я прошу васъ отнести на свой собственный счетъ, а не на мой. Вѣдь, будь вы тѣмъ, за кого я васъ принялъ, никакой вины за мной и не было бы. Потому я и прошу ваше величество простить меня.
  
                                 Король Генрихъ (Эксетеру).
  
                       Наполни кронами перчатку, дядя,
                       И возврати ему.-- А ты, молодчикъ,
                       Носи ее на шапкѣ въ знакъ отличья,
                       Пока я не потребую ея.
                       Отсыпьте кронъ ему.-- А капитана
                       Я помириться съ нимъ прошу.
  
   Флюелленъ. Клянусь днемъ и звѣтомъ Господнимъ, у этого молодца есть храпрость.-- На, вотъ вамъ двѣнадцать пенсовъ, и прошу васъ дершитесь подальше отъ всякихъ всдоровъ и споровъ и всякой прани и непріятности; это пудетъ самое лучшее для васъ замихъ.
   Уильямсъ. Не надо мнѣ вашихъ денегъ.
   Флюелленъ. Перите, перите; я даю отъ чистаго сердца. Говорю вамъ, пригодится пашмаки починить. Ну? Сачѣмъ вы такъ конфуситесь? Сапоги у васъ просятъ починки, а это настоящая монета, не фальшивая, савѣряю васъ; а то могу перемѣнить.

(Входитъ англійскій герольдъ).

  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Сосчитаны убитые, герольдъ?
  
                                           Герольдъ.
  
                       Вотъ списокъ павшихъ воиновъ французскихъ.

(Подаетъ бумагу).

  
                                           Король Генрихъ.
  
                       А кто у насъ въ плѣну изъ знатныхъ дядя?
  
                                           Эксетеръ.
  
                       Племянникъ короля, принцъ Орлеанскій,
                       Высокородный Бусико и герцогъ
                       Бурбонъ, а прочихъ графовъ и бароновъ
                       И рыцарей всѣхъ -- тысяча пятьсотъ.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       А этотъ листъ гласитъ, что десять тысячъ
                       Французовъ полегло: сто двадцать шесть
                       Бароновъ, принцевъ и дворянъ-хорунжихъ,
                       Да восемь тысячъ и четыре сотни
                       Оруженосцевъ, рыцарей и прочихъ
                       Дворянъ; пятьсотъ изъ нихъ вчера лишь только
                       Надѣли шпоры въ первый разъ!-- Итакъ,
                       Изо всего десятка тысячъ павшихъ
                       Лишь тысяча шестьсотъ простыхъ солдатъ --
                       Наемниковъ, а то все принцы, графы,
                       Бароны, рыцари, дворяне. Вотъ
                       Знатнѣйшіе изъ павшихъ: де ля Брэ
                       Французскій коннэтабль; Жакъ Шатильонъ
                       Великій адмиралъ; сеньоръ Рамбюръ,
                       Вождь лучниковъ; Дофэнъ -- гросмейстеръ; герцогъ
                       Антонъ Брабантскій; герцогъ Алансонскій,
                       Братъ герцога Бургундскаго, и герцогъ
                       Беррійскій Эдуардъ; за ними графы:
                       Гранпрэ, Русси, Фуа и Фоконбергъ,
                       Бомонъ, Лестраль, Водмэнъ и Марль.-- Смерть жатву
                       Поистинѣ здѣсь царскую скосила!--
                       А гдѣ-же списокъ англичанъ убитыхъ?

(Герольдъ подаетъ другую бумагу).

                       Графъ Суфолькъ, герцогъ Іоркскій Эдуардъ,
                       Сэръ Ричардъ Кэтлей и эсквайръ Гэмъ.
                       Изъ знатныхъ больше никого, а прочихъ
                       Лишь двадцать пять! О, Боже! Здѣсь десница
                       Твоя видна! Тебѣ вся честь, не намъ!
                       Когда-жъ бывало, что въ борьбѣ открытой,
                       Безъ хитростей военныхъ, столь огромный
                       Уронъ несла одна лишь сторона,
                       Другая-жъ столь ничтожный? Царь Небесный!
                       Тебѣ Единому хвала и честь!
  
                                           Эксетеръ.
  
                       По истинѣ чудесно!
  
                                           Король Генрихъ.
  
                                           Вступимъ въ городъ
                       Торжественной процессіей; но смерть
                       Тому, кто хвастаться побѣдой станетъ
                       И честь ея оспаривать у Бога!
  
   Флюелленъ. Такъ, съ досволенья вашего величества, несаконно пудетъ и опъявлять, сколько у насъ упитыхъ?
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Законно, капитанъ, но прибавляя
                       Смиренно, что самъ Богъ за насъ сражался.
  
   Флюелленъ. Да, скашу на зовѣсть, Онъ постарался са насъ.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Священные обряды всѣ исполнимъ,
                       Прослушаемъ Non nobis и Te Deum,
                       По христіански павшихъ похоронимъ
                       И -- въ путь, въ Калэ, оттуда же въ отчизну,
                       И никогда и не дождаться ей
                       Изъ Франціи счастливѣйшихъ гостей!

(Уходятъ).

  

  

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

  
                                           Хоръ (входитъ).
  
                       Для тѣхъ, кто въ хроникахъ не свѣдущъ, мы
                       Изобразимъ дальнѣйшій ходъ событій,
                       А тѣхъ, которые о нихъ читали,
                       О снисхожденіи смиренно просимъ,--
                       Изобразить здѣсь тѣхъ временъ событья
                       Во всей ихъ правдѣ жизненной нельзя.--
                       Мы короля отправили въ Калэ;
                       За нимъ послѣдовавъ туда, вы съ нимъ-же
                       Оттуда на крылахъ воображенья
                       Перенеситесь за море. Глядите!
                       Весь берегъ Англіи людьми усѣянъ;
                       Мужчины, женщины и дѣти -- всѣ
                       Толпятся тамъ, и громъ рукоплесканій
                       И ликованья клики заглушаютъ
                       Ревъ моря самого, что путь монарху
                       Готовитъ, словно вѣстникъ-исполинъ.
                       Теперь пусть къ берегу король пристанетъ
                       И слѣдуетъ торжественно въ столицу;
                       Его догонитъ ваша мысль въ Блэкгетѣ,
                       Гдѣ просятъ лорды Генриха дозволить
                       Нести предъ нимъ по городу его
                       Въ бояхъ погнутый мечъ и шлемъ измятый;
                       Но, гордости, тщеславья чуждый, онъ
                       Отказываетъ имъ, всю честь и славу
                       Предоставляя Богу -- не себѣ.
                       Теперь прилежная работа мысли
                       Пускай покажетъ вамъ, какъ извергаетъ
                       Потоки цѣлые народа Лондонъ;
                       Въ торжественной процессіи лордъ-мэръ
                       Съ знатнѣйшими изъ гражданъ выступаютъ,
                       Какъ римскіе сенаторы, съ несмѣтной
                       Толпой плебеевъ позади, навстрѣчу
                       Герою-цезарю. Иль, чтобъ сравнить
                       Съ событіемъ намъ ближе, хоть и мельче,
                       Представьте полководца королевы
                       Вернувшимся -- и дай Богъ, чтобъ скорѣе
                       Вернулся онъ!-- поднявъ ирландскій бунтъ
                       На остріе меча,-- кто усидѣлъ-бы
                       Тогда изъ нашихъ мирныхъ гражданъ дома,
                       Не устремился-бы ему на встрѣчу?
                       Такъ встрѣча Генриха еще несмѣтнѣй
                       И съ большимъ правомъ собрала толпы.--
                       И вотъ, онъ въ Лондонѣ, гдѣ долго держатъ
                       Его стенанья Франціи и просьбы
                       Заступниковъ ея: самъ императоръ
                       Старается уладить миръ.-- Но васъ
                       Мы просимъ пропустить всѣ тѣ событья
                       Вплоть до того, какъ Генрихъ вновь вернулся
                       Во Францію, а съ нимъ и мы. Итакъ,
                       Представивъ вамъ все, что случилось раньше,
                       Еще разъ вамъ напомнимъ, что все это
                       Уже прошло. А вы, за сокращенья
                       Насъ извинивъ, отдайтесь вновь мечтамъ,
                       Чтобъ васъ несли къ французскимъ берегамъ.

(Уходитъ).

  

ЯВЛЕНІЕ I.

Франція. Англійскій сторожевой постъ.

Входятъ Флюелленъ и Гоуеръ.

   Гоуеръ. Да, вы правы; но зачѣмъ же на васъ сегодня порей? Давидовъ день прошелъ.
   Флюелленъ. Взегда и во вземъ находятся свои причины и поводы; и я скашу вамъ это, какъ другу, капитэнъ Гоуеръ. Этотъ подлый оборвышъ, вшивый, дрянной хвастунишка Пистоль, завсѣмъ ничего не стоющій каналья, какъ вы зами и весь свѣтъ снаете, пришелъ вчера ко мнѣ и принесъ мнѣ золи и хлѣба и предлошилъ мнѣ это зъѣсть съ моимъ пореемъ. -- А пыло это въ такомъ мѣстѣ, что я не могъ садать ему. Но я теперь посволю себѣ смѣлость нозить мой порей, пока встрѣчу его опять, и тогда я выскашу ему кое-какія пошеланія.
  

Входитъ Пистоль.

  
   Гоуеръ. Глядите, вотъ и онъ самъ; раздулся словно индюкъ.
   Флюелленъ. Я не позмотрю на его расдутый собъ.-- Спаси васъ Господи, подпрапорщикъ Пистоль, пакостный, вшивый каналья! Спаси васъ Господи!
  
                                           Пистоль.
  
                       Съ ума сошелъ ты, песъ троянскій! Хочешь,
                       Чтобъ Парки ткань смертельную порвалъ я?
                       Прочь съ глазъ моихъ! Меня тошнитъ отъ вони
                       Порея твоего!
  
   Флюелленъ. А я прошу васъ отъ взего зердца, вы пакостный, вшивый каналья, чтопы вы исволили по моему шеланію и приглашенію и трепованію скушать этотъ порей. Потому что, видите-ли, вы его не мошете терпѣть и ваши наклонности и аппетитъ и пищевареніе завсѣмъ не вынозять порея; потому именно, видите-ли, я и прошу васъ скушать его.
  
                                           Пистоль.
  
                       Самъ Кадвалландеръ съ козами своими
                       Меня не принудитъ!
  
   Флюелленъ. Такъ вотъ вамъ одну косу! (бьетъ его). Угодно вамъ, пакостный каналья, скушать?
   Пистоль. Троянецъ злополучный, ты умрешь!
   Флюелленъ. Правда ваша, мерзкій каналья, умру, когда Господу угодно пудетъ. А пока я прошу васъ замихъ жить и кушать на сдоровье,-- вотъ вамъ и приправа къ этому плюду! (бьетъ его). Вы меня вчера насывали горнымъ косломъ, а я сегодня пошалую васъ въ кавалеры луши. Прошу-ше васъ, кушайте! Ешели вы мошете смѣяться надъ пореемъ, такъ мошете и покушать порея.
   Гоуеръ. Ну, будетъ, капитанъ; онъ и такъ совсѣмъ упалъ духомъ.
   Флюелленъ. Пусть покушаетъ моего порея, говорю я, не то я пуду колотить его по пашкѣ хоть четыре дня.-- Кушайте, говорятъ вамъ, это хорошо для вашихъ свѣшихъ ранъ и кровяной пѣтушьей грепенки.
   Пистоль. Такъ неужель мнѣ ѣсть?!
   Флюелленъ. Непремѣнно, и песовзякихъ замнѣній и вопрозовъ и двузмысленностей.
  
                                           Пистоль
  
                       Клянусь пореемъ, отомщу жестоко!...
                       Я ѣмъ, я ѣмъ-же! И -- клянусь!
  
   Флюелленъ. Кушайте, прошу васъ. А то не шелаете-ли еще приправы къ порею? Да и порея не мало-ли для вашей клятвы?
   Пистоль. Дай хоть вздохнуть дубинкѣ! Видишь, ѣмъ!
   Флюелленъ. На сдоровье, мерскій каналья, на сдоровье! Нѣтъ, я прошу, ничего не просать, пошалуйста! И шелуха годится для вашей расбитой пѣтушьей грепенки. Теперь, когда вы потомъ увидите порей, смѣйтесь надъ нимъ, пошалуйста. Я ничего не скашу.
   Пистоль. Ну, хорошо!
   Флюелленъ. Да, порей очень хорошъ.-- А вотъ вамъ грошъ на перевяску вашей распитой башки.
   Пистоль. Мнѣ грошъ? Мнѣ?Мнѣ?
   Флюелленъ. Именно, и вы должны его всять, а не то у меня въ карманѣ есть еще порей для васъ.
   Пистоль. Твой грошъ беру въ задатокъ мести!
   Флюелленъ. Ешели я вамъ что-нибудь долшенъ, я саплачу все сполна тумаками; вы пудете торговать мясомъ и пудете имѣть отъ меня питое мясо. Спаси васъ Господи и исцѣли вашу распитую пашку!

(Уходитъ).

  
                                           Пистоль.
  
                       Я стѣны ада местью потрясу!
  
   Гоуеръ. Знаете что? Вы просто на просто трусъ и лгунишка! Вы позволили себѣ глумиться надъ стариннымъ обычаемъ, который обязанъ своимъ возникновеніемъ достойному памяти случаю; но когда дошло до дѣла, вы не осмѣлились постоять за себя. Я ужъ нѣсколько разъ замѣчалъ, что вы насмѣхаетесь надъ этимъ достойнымъ человѣкомъ. Вы думали, что если онъ плохо владѣетъ англійскимъ языкомъ.такъ плохо владѣетъ и англійской дубинкой; теперь вы видите, что дали маху. Желаю, чтобы валлійскій кулакъ научилъ васъ, какъ прилично вести себя англичанину. Прощайте! (Уходитъ).
  
                                           Пистоль.
  
                       Иль собирается Фортуна стать
                       Іезавелью для меня? Недавно
                       Узналъ о смерти Нель, что умерла
                       Французскою болѣзнью въ госпиталѣ,--
                       Итакъ, простите радости свиданья!
                       Старѣю я, и выбиваютъ честь
                       Дубинкой изъ моихъ усталыхъ членовъ.
                       Попробую стать своднею, да кстати
                       И легкимъ на руку карманнымъ воромъ.
                       Украдкой въ Англію сбѣгу, чтобъ красть.
                       Прикрою пластыремъ всѣ синяки
                       И стану клясться: "Эти раны мнѣ
                       Нанесены французомъ на войнѣ!"

(Уходитъ).

  

ЯВЛЕНІЕ II.

Труа въ Шампани. Покой во дворцѣ французскаго короля.

Король Генрихъ, Бедфордъ, Глостеръ, Эксетеръ, Варвикъ, Вестморлэндъ и свита; король Карлъ, королева Изабелла, принцесса Екатерина, Алиса, придворные кавалеры и дамы, герцогъ Бургундскій и его свита -- входятъ съ разныхъ сторонъ.

                                           Король Генрихъ.
  
                       Насъ свелъ здѣсь миръ, и миръ да будетъ съ нами!
                       Привѣтъ вамъ, братъ нашъ, Франціи монархъ!
                       И вамъ, сестра!-- Принцессѣ и кузинѣ
                       Прекрасной нашей всякихъ благъ желаемъ!--
                       Какъ вѣтвь и члена царственнаго дома,
                       Привѣтствуемъ и васъ, Бургундскій герцогъ,
                       Кому обязаны мы этой встрѣчей.--
                       Привѣтъ мой всѣмъ вамъ, принцы и дворяне!
  
                                           Король Карлъ.
  
                       Добро пожаловать! Мы рады видѣть
                       Васъ, царственный нашъ братъ! -- И вы, милорды,
                       Добро пожаловать!
  
                                           Королева Изабелла.
  
                                           Да принесетъ
                       Намъ этотъ день пріятнаго свиданья
                       Такіе-же отрадные плоды,
                       Какъ намъ отрадно свѣтлый взоръ вашъ видѣть,
                       Тотъ взоръ, что во французовъ до сихъ поръ
                       Металъ убійственный огонь, разилъ
                       Какъ василиска взглядъ; мы уповаемъ,
                       Что нынѣ онъ свой ядъ совсѣмъ утратилъ,
                       И злобу и вражду замѣнитъ дружба.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Аминь! Мы съ этой цѣлью и явились.
  
                                           Королева Изабелла.
  
                       Привѣтъ мой вамъ, англійскіе милорды!
  
                                           Герцогъ Бургундскій.
  
                       Примите мой почтительный привѣтъ,
                       Великіе монархи! Я старался --
                       Какъ вѣдомо обоимъ государямъ --
                       По мѣрѣ силъ моихъ и разумѣнья,
                       Отъ сердца чистаго, подвигнуть ваши
                       Величества на мирное свиданье;
                       Теперь, когда успѣхомъ увѣнчались
                       Старанія мои,-- лицомъ къ лицу
                       Съ привѣтомъ на устахъ сошлись монархи,--
                       Да не впаду въ немилость я, спросивъ:
                       Какія-жъ есть препятствія, помѣхи,
                       Чтобъ искалѣченный, несчастный миръ,
                       Искусствъ, наукъ, богатства, плодородья
                       И радостей семейныхъ покровитель,
                       Не смѣлъ поднять прекраснаго чела
                       Въ прекраснѣйшемъ изъ всѣхъ садовъ вселенной,
                       Во Франціи? Увы, давно, давно
                       Онъ отлетѣлъ изъ Франціи злосчастной!
                       На тучныхъ пашняхъ на корню сгниваютъ
                       Роскошные хлѣба, и виноградъ --
                       Сердецъ услада -- сохнетъ безъ подрѣзки.
                       Живыя изгороди одичали,
                       Вѣтвями обросли, напоминая
                       Нестриженныхъ, небритыхъ заключенныхъ;
                       Поля подъ паромъ заросли бурьяномъ,
                       Болиголовомъ, сорною травой,
                       А плугъ, что долженъ бы ихъ вырвать съ корнемъ,
                       Ржавѣетъ отъ бездѣйствія; луга,
                       Что кормовыми травами пестрѣли,
                       Устали ждать косцовъ и облѣнились, --
                       Ихъ лоно тучное теперь взрощаетъ
                       Лишь бѣлену, крапиву, да лопухъ;
                       Ни красоты, ни пользы нѣтъ отъ нихъ!
                       И, какъ сады, луга и пашни наши,
                       Заброшены и наши очаги;
                       И мы и дѣти наши закоснѣли
                       Въ невѣжествѣ; досуга больше нѣтъ
                       Для тѣхъ наукъ, что красили страну.
                       Какъ дикари, какъ варвары-солдаты,
                       Живемъ теперь: иныхъ и мыслей нѣтъ,
                       Какъ о войнѣ, о крови; грубы рѣчи,
        дня ночью ты обѣщалъ меня ударить, насказавши мнѣ кучу грубостей.
   Флюелленъ. Этотъ бездѣльникъ долженъ отвѣтить свой шея, если есть на свѣтѣ какой-либо военный законъ.
   Король. Чѣмъ же ты оправдаешься?
   Вилльямсъ. Оскорбленія дѣлаются отъ сердца, а въ моемъ никогда не было и тѣни дурной мысли противъ вашего величества.
   Король. Но ты наговорилъ дерзостей именно мнѣ.
   Вилльямсъ. Ваше величество были тогда въ чужомъ видѣ и говорили со мной, какъ простой солдатъ. Меня ввели въ обманъ темнота ночи, ваша одежда и ваше простое обращеніе;-- потому отвѣтственность за оскорбленіе, которое вы получили, должна пасть на васъ самихъ, а не на меня. Я причинилъ обиду не вамъ, а человѣку, за котораго васъ принялъ, и потому прошу ваше величество меня простить.
   Король. Насыпьте кронъ въ перчатку и отдайте
             Ее ему, лордъ Эксетеръ. А ты
             Носи ее на шлемѣ въ знакъ отличья,
             Пока я не потребую отдать
             Ее назадъ. Вотъ кроны;-- а тебѣ
             Придется помириться съ нимъ, Флюелленъ.
   Флюелленъ. По чести, у этотъ человѣкъ есть храбрость въ животъ. Вотъ тебѣ и отъ меня двѣнадцать пенсъ. Молись Богу и берегись всяка споръ, ссоръ и раздоръ. Это будетъ очень хорошо для тебя.
   Вилльямсъ. Не нужно мнѣ вашихъ денегъ.
   Флюелленъ. Возьми -- я даю отъ чистое сердце. Они пригодятся тебѣ на починки башмаковъ. Полно, не будь такъ совѣстливъ: твои башмакъ не хорошъ, а шиллингъ хорошъ, это вѣрно; а то, если хочешь, я его перемѣнитъ.

(Входитъ англійскій герольдъ).

   Король. Ну, что, герольдъ, сосчитаны ли трупы?
   Герольдъ (подавая списокъ). Вотъ счетъ французскихъ тѣлъ.
   Король. А кто изъ знатныхъ
             Попался въ плѣнъ?
   Эксетеръ.                               Племянникъ короля,
             Карлъ герцогъ Орлеанскій, Джонъ Бурбонскій,
             Лордъ Бусико и тысяча пятьсотъ
             Бароновъ и дворянства, не считая
             Простыхъ солдатъ.
   Король.                               Изъ списка можно видѣть,
             Что десять тысячъ тѣлъ однихъ враговъ
             Покрыли поле битвы. Въ ихъ числѣ
             Сто двадцать шесть бароновъ и дворянъ,
             Имѣвшихъ знамена, да восемь тысячъ
             Четыреста простыхъ дворянъ и сквайровъ,
             Изъ коихъ лишь вчера посвящены
             Пятьсотъ въ санъ рыцарей. Затѣмъ выходитъ.
             Что изъ всего количества убитыхъ
             Начтется только тысяча шестьсотъ
             Наемниковъ; всѣ остальные -- принцы
             Иль рыцари высокой, чистой крови.
             Убиты изъ знатнѣйшихъ: Де-ла-Бре --
             Великій конетабль, Жакъ Шатильонскій --
             Великій адмиралъ, глава стрѣлковъ --
             Рамбюръ, гросмейстеръ Франціи -- Гискаръ,
             Джонъ герцогъ Адансонскій, герцогъ Баръ,
             Братъ герцога Бургундскаго, Антоній
             Брабантскій, Фоконберъ, Русси, Граннре,
             Бомонъ, Фуа Водмонъ, Лестредь и марль.
             Поистинѣ, вотъ царственное поле
             Убитыхъ тѣлъ! Теперь посмотримъ, сколько
             Погибло нашихъ. (Герольдъ подаетъ королю другой списокъ).
                                 Герцогъ Іоркскій, графъ
             Суффолькъ, сэръ Ричардъ Кетле, Дэви Гамъ,
             Эсквайръ -- и больше никого изъ славныхъ
             Именъ, а прочихъ только двадцать пять.
             О, Боже,-- тутъ была Твоя десница!
             И не себѣ, а только ей одной
             Должны мы приписать все наше счастье.
             Когда же былъ примѣръ, чтобъ въ честной битвѣ,
             Безъ хитрости, была такая разность
             Въ потерѣ на обѣихъ сторонахъ?
             Тебѣ должны мы, Боже, приписать
             Всю славу дня!
   Эксетеръ.                               Поистинѣ, чудесно!
   Король. Пойдемте же процессіей въ деревню,
             И смерть тому, кто вздумаетъ хвалиться
             Тѣмъ, что свершилъ сегодня! Богъ одинъ
             Виновникъ нашей славы.
   Флюелленъ. Но, съ позволенье, ваше величество, я полагаю, что нѣтъ никакой стыдъ говорить, сколько убито.
   Король. Да, капитанъ, но только съ оговоркой,
             Что Богъ свершилъ все это.
   Флюелленъ. Это такъ; говоря по совѣсти, Онъ много помогалъ намъ.
   Король. Исполнимъ всѣ священные обряды:
             Прослушаемъ Non nobis и Te Deuin,
             Схоронимъ мертвыхъ съ честью и затѣмъ
             Отправимся въ Калэ, а тамъ -- въ отчизну,
             Куда никто -- готовъ я клясться честью --
             Не приходилъ съ счастливѣйшею вѣстью.

(Уходятъ).

   

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

(Входитъ хоръ).

   Хоръ. Позвольте мнѣ для нечитавшихъ хроникъ
             Представить здѣсь дальнѣйшія событья;
             У тѣхъ же, кто читалъ ихъ -- я прошу
             Униженно простить невѣрность чиселъ
             И хода дѣлъ, которыя притомъ
             Едва ль и есть возможность намъ представить
             Въ ихъ стройномъ, вѣрномъ видѣ 56). Мы должны
             Послѣдовать теперь за королемъ
             Въ Калэ, откуда вновь крылатой мыслью
             Снесемъ его чрезъ море. Поглядите
             Теперь на берегъ Англіи, покрытый,
             Какъ сваями, толпой мужчинъ и женщинъ,
             Которыхъ крикъ восторга заглушаетъ
             И самый голосъ волнъ; межъ тѣмъ какъ море,
             Какъ важный государственный сановникъ
             На выходѣ, готовитъ путь монарху.
             Пускай же онъ пристанетъ и затѣмъ
             Поѣдетъ дальше въ Лондонъ. Мысли мчатся
             Такъ быстро и легко, что вамъ не трудно
             Опять вообразить его въ Блакгэтѣ,
             Гдѣ лорды требуютъ, чтобъ онъ позволилъ
             Нести предъ нимъ чрезъ городъ щитъ и мечъ,
             Изрубленные въ битвѣ. Чуждый чванства,
             Онъ строго отвергаетъ предложенье,
             Приписывая весь успѣхъ побѣды
             Лишь Господу. Работайте теперь
             Проворнѣй снова мыслью, чтобъ представить,
             Какъ Лондонъ высылаетъ лучшихъ гражданъ
             Съ лордъ-мэромъ во главѣ, подобно древнимъ
             Сенаторамъ, съ толпой простыхъ плебеевъ
             Встрѣчать побѣдоноснаго монарха.
             Иль вотъ еще сравненье, хоть оно
             И ниже настоящаго событья,
             Но все же сходно съ нимъ: вообразите,
             Что если бъ полководецъ королевы
             Вернулся изъ Ирландіи (что можетъ
             Весьма легко случиться) и принесъ бы
             Пронзенный бунтъ на шпагѣ,-- сколько бъ гражданъ
             Покинули дома, чтобы пойти
             Ему тогда навстрѣчу 57)! Вотъ такъ точно,
             Хотя еще и съ большимъ торжествомъ,
             Встрѣчать бѣжали Генриха. Представьте жъ,
             Что онъ остался въ Лондонѣ, гдѣ держать
             Его моленья Франціи, а также
             Посольство императора, который
             Вступается за Францію въ надеждѣ
             Уладить миръ межъ ними. Пропустите
             Дальнѣйшія событья до возврата
             Монарха вновь во Францію, куда мы
             Отправимся за нимъ;-- теперь же я
             Окончу свой прологъ напоминаньемъ,
             Что все, что я сказалъ -- уже прошло.
             Не сѣтуйте жъ на пропускъ и за нами
             Спѣшите вновь во Францію мечтами. (Уходитъ).
   

СЦЕНА 1-я.

Франція. Англійская гауптвахта.

(Входятъ Флюелленъ и Гоуеръ).

   Гоуерь. Да, это правда. Но скажите, почему нынче у васъ на шапкѣ порей? Вѣдь день Давида прошелъ.
   Флюелленъ. По причина, капитанъ, непремѣнно по причина. Причина есть во всякой вещь, и я вамъ скажу ее, какъ моему другъ. Подлый бездѣльникъ Пистоль, который я вы, и я, и весь свѣтъ такъ справедливо знаетъ за человѣкъ безъ всякій заслугъ, приходилъ вчера ко мнѣ съ хлѣбъ и соль и говоритъ, чтобъ я кушалъ съ нимъ мой порей. Это случилось въ мѣстѣ, гдѣ я не могъ завести съ нимъ ссоръ; но зато я буду носить мой порей на моя шапка, пока не увижу его вновь -- и тогда я поговоритъ съ нимъ нѣсколько насчетъ наши дѣла.
   Гоуеръ. Да вотъ и онъ, надутый, какъ индѣйскій пѣтухъ.

(Входитъ Пистоль).

   Флюелленъ. Это ничего; пусть онъ будетъ раздутъ, какъ индѣйскій пѣтухъ. Какъ поживаетъ знаменосецъ Пистоль? какъ поживаетъ подлый бездѣльникъ?
   Пистоль. Что? Спятилъ ты 58), иль захотѣлъ, чтобъ я
             Прервалъ твою нить Парки? Прочь, бездѣльникъ!
             Меня тошнитъ отъ запаха порея.
   Флюелленъ. Вотъ видишь ли, паршивый, мерзавецъ, -- я обращаюсь къ вамъ съ покорнѣйшая моя просьба -- скушать этотъ порей. Онъ, какъ вы сами изволитъ сказать, противенъ вашъ вкусъ и аппетитъ, такъ вотъ я и желаю, чтобъ вы его скушалъ.
   Пистоль. Ни за Кадваладаръ со всѣми его козлами 59)!
   Флюелленъ. Вотъ вамъ одинъ козелъ. (Бьетъ его). А теперь прошу васъ начинать его кушать.
   Пистоль. Подлый троянецъ 60)!-- ты умрешь!
   Флюелленъ. Совершенно правда -- умру, когда будетъ угодно Богу; а вамъ желаю, чтобъ вы были живъ и кушалъ этотъ порей. Вотъ вамъ и приправъ къ нему. (Бьетъ его). Вы вчера назвалъ меня горный сквайръ, а я сегодня сдѣлаю васъ сквайръ отъ самое низкое мѣсто 61). Кушайте же. Если вы можетъ смѣяться надъ порей, то можетъ также его кушать.
   Гоуеръ. Довольно, капитанъ:-- вы его совсѣмъ оглушили.
   Флюелленъ. Я заставлю его скушать мой порей или буду бить по голова цѣлыхъ четыре дня. Кушайте, -- это хорошо для ваша свѣжая рана и для вашъ разбитый башка.
   Пистоль. Такъ ѣсть, что ли?
   Флюелленъ. Непремѣнно и безъ никакой сомнѣній.
   Пистоль. Ну, хорошо! Только, клянусь этимъ самымъ пореемъ, я отомщу жесточайшимъ образомъ, ѣмъ и клянусь.
   Флюелленъ. На здоровье. Не хотите ли приправа къ вашъ порей? Жаль, что здѣсь нѣтъ больше порей, чтобъ было надъ чѣмъ давать ваша клятва.
   Пистоль. Оставь палку!-- видишь, что ѣмъ.
   Флюелленъ. На здоровье, бездѣльникъ. Нѣтъ, нѣтъ -- прошу не бросай ничего,-- и шелуха годится для твоей разбитой башка. Вотъ теперь, когда мы увидимъ опять порей -- прошу, смѣйся надъ нимъ побольше.
   Пистоль. Хорошо, хорошо.
   Флюелленъ. Да, -- порей очень хорошо. Вотъ тебѣ гротъ, чтобъ залѣчить твоя башка.
   Пистоль. Мнѣ -- гротъ!
   Флюелленъ. Да, тебѣ,-- и ты возьмешь его, потому что иначе я тебѣ заставлю съѣсть другой порей, который лежитъ въ мой карманъ.
   Пистоль. Беру твой гротъ въ залогъ моей страшной мести!
   Флюелленъ. Когда я тебѣ еще задолжай -- то расплачусь съ тобой моей палка. Ты, какъ торговецъ дровъ, не получишь отъ меня ничего, кромѣ дубинъ. Теперь уходи съ Богомъ -- и да поможетъ Онъ тебѣ залѣчить твой разбитый башка.

(Уходитъ Флюелленъ).

   Пистоль. Весь адъ возстанетъ за это!
   Гоуеръ. Пошелъ ты, подлый трусъ! Нечего прикидываться храбрецомъ! Ты вздумалъ посмѣяться надъ старымъ обычаемъ, котораго начало такъ прекрасно, и который служитъ памятникомъ прежней храбрости, а на дѣлѣ не умѣлъ самъ отстоять ни одного изъ своихъ словъ. Я уже нѣсколько разъ замѣчалъ, что ты трунишь надъ этимъ джентльменомъ. Ты думалъ, что если онъ плохо говоритъ по-англійски, то также дурно владѣетъ англійской палкой. Теперь ты увидѣлъ противное. Желаю, чтобъ этотъ валисскій урокъ внушилъ тебѣ хорошія англійскія чувства. (Уходитъ Гоуеръ).
   Пистоль. Что жъ это значитъ? Иль фортуна вовсе
             Меня оставила? Сейчасъ узналъ я,
             Что Нелли умерла въ госпиталѣ
             Французскою болѣзнью: значитъ, мнѣ
             Съ ней больше не видаться;-- здѣсь же бьютъ *
             Меня дубьемъ безъ уваженья къ лѣтамъ.
             Осталось только сводничать да развѣ
             При случаѣ залѣзть въ чужой карманъ.
             Прокрадусь-ка я въ Англію, чтобъ красть:
             Покрою раны пластыремъ и стану
             Божиться всѣмъ, что я свои рубцы
             Схватилъ въ бою, какъ храбрые бойцы. (Уходитъ).
   

СЦЕНА 2-я.

Труа въ Шампани. Комната во дворцѣ французскаго короля.

(Входятъ въ одну дверь король Генрихъ, Бэдфордъ, Глостеръ, Эксетеръ, Варвикъ, Вестморландъ и другіе лорды, въ другую -- король Карлъ, королева Изабелла, принцесса Екатерина, герцогъ Бургундскій и свита).

   Кор. Генрихъ. Миръ, сведшій насъ, да осѣнитъ крыломъ
             Теперешнюю встрѣчу! Много счастья
             Желаю я собрату по коронѣ
             И нашей царственной сестрѣ, а также
             Усердно приношу я свой привѣтъ
             Прекрасной Катеринѣ, съ пожеланьемъ
             Счастливыхъ многихъ дней! Примите также
             Привѣтъ и вы, виновникъ этой встрѣчи,
             И вѣтвь того же корня -- славный герцогъ
             Бургундіи, а также вы, князья
             И пэры Франціи.
   Кор. Карлъ.           Сердечно рады
             Мы васъ увидѣть здѣсь, достойный братъ!
             Примите нашъ привѣтъ и вы, милорды
             И принцы Англіи!
   Королева Изабелла 62). [Да будетъ такъ же
             Счастливъ исходъ свиданья, какъ мы рады
             Увидѣть ваши взоры, добрый братъ.
             Вашъ взоръ до сей поры металъ вѣдь только
             Губительный огонь при всякой встрѣчѣ
             Съ французами. Мы льстимъ себя надеждой,
             Что онъ утратилъ ядъ свой 63) и поможетъ
             Сегодня обратить въ любовь и счастье
             Губительныя распри прежнихъ дней.
   Кор. Генрихъ. Я здѣсь затѣмъ, чтобы сказать: аминь!
   Королева Изабелла. Привѣтствую васъ, англійскіе принцы!
   Герц. Бургундскій. Достойные монархи, вамъ извѣстно,
             Какъ много я старался, возбужденный
             Сердечною любовью къ вамъ обоимъ,
             Уладить эту встрѣчу и какъ много
             Потратилъ я на это силъ и средствъ.
             Теперь, когда увѣнчанъ трудъ успѣхомъ,
             И оба вы стоите другъ предъ другомъ
             Съ привѣтствіемъ на лицахъ -- я спрошу:
             Что жъ можетъ помѣшать еще, чтобъ бѣдный,
             Истерзанный кровавой распрей миръ,
             Прекрасный покровитель наслажденій,
             Утѣхъ, довольствъ и счастья, поднялъ снова
             Поникшее чело свое, въ семъ чудномъ
             Саду вселенной -- Франціи, откуда
             Онъ изгнанъ такъ давно? Взгляните только.
             Какъ гибнутъ отъ своихъ же лишнихъ соковъ
             Ея живыя силы! Виноградъ,
             Веселье нашихъ душъ, засохъ и вянетъ
             Въ запущенныхъ садахъ; живые тыны
             Испорчены излишествомъ вѣтвей,
             Подобно бѣднымъ узникамъ, обросшимъ
             Въ темницѣ волосами. Пашни глохнутъ
             Подъ сорною травой, межъ тѣмъ какъ плугъ,
             Которому бы слѣдовало вырвать
             Всю эту дрянь, заржавѣлъ отъ покоя.
             Луга страны, дававшіе доселѣ
             Душистый, мягкій клеверъ, потеряли
             Свой свѣжій видъ, взращая только волчцы,
             Репейникъ да дурманъ: коса давно
             Не трогала ихъ зелень. И подобно
             Лугамъ, полямъ и пашнямъ, одичавшимъ
             Безъ присмотра -- дичаютъ наши домы!
             Мы сами, наши дѣти, позабывъ
             Полезныя искусства и науки,
             Которыя могли бъ прославить наше
             Отечество,-- растемъ, какъ дикари
             Иль грубые солдаты, занятые
             Лишь мыслью о войнѣ! глазахъ, въ одеждѣ
             Проглядываетъ дикость; въ разговорахъ
             Звучатъ однѣ лишь клятвы. Все нестройно,
             Все необузданно. Вамъ предстоитъ,
             Великіе монархи, возвратить
             Отчизнѣ прежній видъ, и я кончаю
             Мои слова вопросомъ: что мѣшаетъ
             Плѣнительному миру уничтожить
             Все это зло, благословивши снова
             Насъ счастьемъ прежнихъ дней?]
   Кор. Генрихъ. Коль скоро герцогъ
             Такъ сильно жаждетъ мира, чьи страданья
             Исчислены имъ въ рѣчи,-- я могу
             Сказать лишь то, что миръ вполнѣ зависитъ
             Отъ васъ самихъ. Вы можете добыть
             Его сейчасъ, исполнивъ наши просьбы,
             Изложенныя въ краткомъ видѣ въ спискѣ,
             Который отданъ вамъ.
   Герц. Бургундскій.                     Король прочелъ ихъ,
             Хотя и не давалъ еще отвѣта.
   Кор. Генрихъ. Прекрасно! Значитъ, миръ, желанный вами,
             Теперь зависитъ отъ него.
   Кор. Карлъ.                               Я только
             Прочелъ поверхностно статьи, и если
             Угодно будетъ вамъ теперь назначить
             Кого-нибудь изъ близкихъ вамъ, чтобъ вмѣстѣ
             Прочесть ихъ съ нами вновь -- я полагаю
             Что мы окончимъ споры и дадимъ
             Рѣшительный отвѣтъ.
   Кор. Генрихъ.                     Сердечно радъ я
             Исполнить эту просьбу. Братецъ Кларенсъ,
             Ты, дядя Эксетеръ, Варвикъ и Глостеръ,
             И вы, почтенный Гунтингамъ -- ступайте
             За королемъ. Мы васъ снабжаемъ властью
             Приписывать, мѣнять и утверждать,
             Что есть въ статьяхъ и то, чего въ нихъ нѣтъ,
             Коль скоро вы найдете это нужнымъ
             Для нашей выгоды. Я утверждаю
             Заранѣе вашъ трудъ.
                                 (Изабеллѣ). А вы, сестрица,
             Идете иль останетесь?
   Королева Изабелла.                     Позвольте
             Пойти мнѣ вмѣстѣ съ ними, добрый братъ.
             Быть-можетъ, голосъ женщины поможетъ
             Смягчить чрезчуръ настойчивые споры.
   Кор. Генрихъ. Такъ пусть тогда останется со мной
             Прекрасная принцесса Катерина,--
             Ея рука поставлена на первой
             Страницѣ нашихъ просьбъ.
   Королева Изабелла.                               Когда она
             Желаетъ -- пусть останется.

(Всѣ уходятъ, кромѣ короля Генриха, Екатерины и Алисы).

   Кор. Генрихъ.                               Скажите,
             Прекрасная принцесса,-- есть ли средство,
             Чтобъ рѣчь простого, грубаго солдата
             Дошла до сердца женщины, увѣривъ
             Его въ своей любви?
   Екатерина. Ваше величество будетъ надо мной смѣяться: я не умѣетъ говорить по-англійски.
   Кор. Генрихъ. О, милая Катя, если ты согласна искренно полюбить меня своимъ французскимъ сердцемъ, то я съ радостью услышу твое признанье и на твоемъ ломаномъ англійскомъ языкѣ. Скажи, любишь ли ты меня?
   Екатерина. Pardonnez moi; я не знай, что, значитъ, любишь меня.
   Кор. Генрихъ. О, тебя полюбитъ всякій ангелъ, и ты сама похожа на ангела 64)!
   Екатерина. Que dit-il? que je suis semblable à les anges?
   Алиса. Oui, vraiment, sauf votre grâce, ainsi dit-il 65).
   Кор. Генрихъ. Да, я это сказалъ, милая Катя, и готовъ повторить, не краснѣя.
   Екатерина. О, bon Dieu, les langues des hommes sont pleines de tromperies 66).
   Кор. Генрихъ. Что она говоритъ? Что языкъ мужчинъ обманчивъ?
   Алиса. Oui, что языкъ мужчиновъ обманчивъ,-- вотъ что, принцесса...
   Кор. Генрихъ. Принцесса прелестнѣе всѣхъ англичанокъ! Клянусь, милая Катя, твое незнанье англійскаго языка очень съ руки моему сватовству. Я очень радъ, что ты меня плохо понимаешь, потому что иначе я показался бы тебѣ такимъ неотесаннымъ королемъ, что ты навѣрно приняла бы меня за мызника, купившаго себѣ корону. Я не знаю окольныхъ путей въ любви, но говорю прямо: "люблю тебя!" И если ты вмѣсто простого вопроса: "правда ли это?" -- потребуешь, чтобъ я разсыпался въ любезностяхъ -- то моему сватовству конецъ. Отвѣчай же мнѣ прямо, что любишь -- и дѣло будетъ кончено. Что ты скажешь на это, Катя?
   Екатерина. Sauf votre honneur -- я понимай.
   Кор. Генрихъ. Если ты потребуешь, чтобъ я изъ любви къ тебѣ сталъ писать стихи или танцовать -- я пропалъ окончательно. Для перваго у меня нѣтъ ни словъ ни мѣры, а для второго -- ни умѣнья ни ловкости. Вотъ если бъ я могъ плѣнить жену хорошимъ прыжкомъ въ сѣдло въ полномъ вооруженіи -- тогда дѣло другое: я бы разомъ впрыгнулъ въ супружество. Или если бъ я долженъ былъ для моей милой вступить въ рукопашный бой или погарцовать на конѣ, чтобъ заслужить ея расположеніе -- я схватился бы, какъ мясникъ, сидѣлъ бы, какъ обезьяна, и никогда бы не упалъ;-- но, клянусь Богомъ, Катя, я не умѣю ни томиться ни вздыхать. Я не краснорѣчивъ и не искусенъ въ увѣреніяхъ и могу только дать клятву, которую никогда не даю безъ нужды;-- но, давъ однажды, ни за что ее не нарушу. Если ты можешь полюбить человѣка такого закала, лицо котораго не стоитъ даже загара; человѣка, который никогда не смотрится въ зеркало изъ любви къ тому, кого онъ тамъ увидитъ -- то отвѣчай скорѣе. Я говорю тебѣ, какъ прямой солдатъ. Если можешь полюбить меня за это -- я твой; если же -- нѣтъ, то, конечно, я могъ бы тебѣ сказать, что умру, но, клянусь Богомъ, это будетъ не отъ любви, хотя я и люблю тебя искренно. Во всякомъ случаѣ, милая Катя, если выбирать, то лучше выбрать человѣка неподдѣльнаго и съ испытаннымъ постоянствомъ, потому что такой поневолѣ будетъ тебѣ вѣренъ, не имѣя дара волочиться за другими. Молодцы же съ безконечной болтовней, которые умѣютъ такъ подриѳмовать себя къ расположенію женщинъ, сумѣютъ такъ же легко отъ нихъ и отдѣлаться. Всякій краснобай -- хвастунъ, а риѳма годится только для баллады. Стройная нога ослабѣетъ, прямая спина согнется, черная борода посѣдѣетъ, голова оплѣшивѣетъ, красивое лицо покроется морщинами, большіе глаза ввалятся,-- но доброе сердце, Катя -- это солнце и мѣсяцъ, или скорѣе -- солнце, а не мѣсяцъ, потому что свѣтитъ ярко и никогда не измѣняется, идя неуклонно своимъ путемъ. Если тебѣ нравится такой человѣкъ, то бери меня: возьмешь меня -- возьмешь солдата, возьмешь короля!-- Что же ты скажешь въ отвѣтъ на мою любовь? Отвѣчай, моя радость, и пусть отвѣтъ твой будетъ привѣтливъ.
   Екатерина. Какъ же это можно, чтобъ я любила врага Франціи?
   Кор. Генрихъ. Нѣтъ, нѣтъ!-- ты не полюбишь врага Франціи. Напротивъ, полюбивъ меня, ты полюбишь ея друга, потому что я самъ люблю ее до такой степени, что не хочу разстаться ни съ одной изъ ея деревень: -- она вся будетъ моей. И когда Франція будетъ моей, а я твоимъ, Катя, то она столько же будетъ твоею, сколько ты моей.
   Екатерина. Я не могу понимать, что это значитъ.
   Кор. Генрихъ. Не понимаешь, Катя? Такъ слушай же: я объясню тебѣ это по-французски, хотя моя французская рѣчь повиснетъ при этомъ на моемъ языкѣ, какъ новобрачная на шеѣ мужа, такъ что и не стряхнешь. Quand j'ai la possession de France, et quand vous avez la possession de moi -- ну, какъ дальше?-- помоги мнѣ, святой Діонисій,-- donc votre est France et vous êtes mienne 67). Право, Катя, мнѣ легче завоевать королевство, чѣмъ проговорятъ еще столько же по-французски. На этомъ языкѣ я могу склонить тебя только на насмѣшку надъ собой.
   Екатерина. Sauf votre honneur, le franèois. que tous parlez, est meilleur que Tanglois, lequel je parle 6S).
   Kop. Генрихъ. Полно, Катя, это не правда: надо признаться, что мы говоримъ равно плохо -- я на твоемъ языкѣ, а ты на моемъ. Но вѣдь ты понимаешь настолько по-англійски, чтобъ отвѣтить, можешь ли меня любить?
   Екатерина. Нѣтъ, я не знай, какъ сказать.
   Кор. Генрихъ. Такъ не можетъ ли сказать за тебя кто-нибудь изъ твоихъ близкихъ? Я ихъ спрошу. Вѣдь я знаю, что ты меня любишь! Придя вечеромъ въ свою комнату, ты будешь разспрашивать обо мнѣ эту даму, и знаю, что станешь бранить во мнѣ именно то, что тебѣ болѣе понравилось. Но только смѣйся надо мной, милая Катя, по снисходительнѣй, потому что вѣдь я въ самомъ дѣлѣ страстно люблю тебя. Когда ты будешь моею -- а во мнѣ есть спасительная вѣра, что это случится -- можно будетъ сказать, что я завоевалъ тебя, и потому ты непремѣнно будешь матерью славныхъ воиновъ. Припомни мое слово, что между святымъ Діонисіемъ и святымъ Георгіемъ мы непремѣнно смастеримъ мальчишку полу-француза, полу-англичанина, который отправится со временемъ въ Константинополь и схватитъ турка за бороду. Вѣдь такъ?-- не правда ли? Что ты скажешь на это, моя прелестная лилія?
   Екатерина. Не знаю.
   Кор. Генрихъ. Ну, конечно, знать этого нельзя, а обѣщать можно. Обѣщай же мнѣ постараться исполнить это твоей французской половиной, а за свою англійскую я ручаюсь словомъ короля и холостяка. Отвѣчай же, la plus helle Katharine du monde, mon très chère et divine deesse.
   Екатерина. Fausse французскій языкъ вашего majesté способенъ совратить самый sage demoiselle, какая есть en France.
   Кор. Генрихъ. Ну, такъ довольно съ моимъ фальшивымъ французскимъ языкомъ. Клянусь честью на правдивомъ англійскомъ, я люблю тебя, Катя! Хотя я не могу поклясться, что и ты меня любишь, но кровь моя невольно начинаетъ увѣрять меня въ этомъ, несмотря на жалкое, непривлекательное мое лицо. Теперь я готовъ проклясть честолюбіе моего отца. Онъ думалъ объ однихъ междоусобіяхъ во время моего зачатія -- и вотъ причина, что я родился съ грубой наружностью и желѣзнымъ видомъ, которыми пугаю женщинъ, чуть вздумаю посвататься. Но повѣрь, Катя, что я буду хорошѣть вмѣстѣ съ годами. Меня утѣшаетъ мысль, что старость, эта скверная губительница красоты, уже не въ силахъ изуродовать меня больше. Взявъ теперь -- ты возьмешь меня въ самомъ худшемъ видѣ; и если я сносенъ для тебя теперь, то впослѣдствіи буду еще сноснѣе. Скажи же, милая Катя, хочешь ли ты быть моею? Перестань краснѣть, какъ дѣвочка, и обнаружь мысль своего сердца взглядомъ царицы, сказавъ: "Генрихъ англійскій,-- я твоя!" и едва успѣешь ты осчастливить мой слухъ этимъ словомъ, я громко скажу тебѣ: "Англія твоя, Ирландія твоя, Франція твоя и Генрихъ Плантагенетъ твой, который -- я готовъ сказать это и при немъ -- если не подъ пару красивымъ королямъ, но все-таки недурной король не менѣе хорошаго народа". Отвѣчай же мнѣ ломаной музыкой, потому что твой голосъ музыка, а твой англійскій языкъ ломаный. Итакъ, царица всѣхъ Екатеринъ, преломи свое молчанье ломанымъ англійскимъ языкомъ -- хочешь ли быть моею?
   Екатерина. Это какъ будетъ желанье roi mon père.
   Кор. Генрихъ. О, онъ согласится, Катя, -- согласится, навѣрно!
   Екатерина. Тогда и я будетъ согласна.
   Кор. Генрихъ. Позволь же мнѣ поцѣловать твою ручку и провозгласить тебя моей королевой.
   Екатерина. Laissez, mon seigneur, laissez, laissez! Ma foi, je ne veux point que vous abaissiez votre grandeur en baisant la main d'une de votre seigneurie indigne serviteur, excusez moi, je vous supplie, mon très puissaut seigneur. 69)
   Кор. Генрихъ. Ну, такъ я поцѣлую тебя въ губки, Катя.
   Екатерина. Les dames et demoiselles pour être baisées devant leur noces, il n'est pas la coûtnme de France. 70)
   Кор. Генрихъ. Госпожа переводчица,-- что она говоритъ?
   Алиса. Что pour les dames во Франція нѣтъ обыкновеній... Я не знай, какъ по-англійски baiser.
   Кор. Генрихъ. Цѣловать.
   Алиса. Ваше величество entendre лучше, que moi.
   Кор. Генрихъ. Она хотѣла сказать, что французскія дѣвушки не имѣютъ обыкновенія цѣловать своихъ жениховъ до свадьбы?
   Алиса. Oui, vraiment.
   Кор. Генрихъ. О, Катя, самые строгіе обычаи потворствуютъ великимъ королямъ. Насъ съ тобой нельзя заключить въ ничтожныя изгороди обычаевъ какой-нибудь страны:-- мы сами вводители обычаевъ, "и полновластье, связанное съ нашимъ саномъ, зажметъ рта охотникамъ до пересудовъ точно также, какъ я зажимаю твой поцѣлуемъ за то. что онъ хотѣлъ лишить меня этого счастья. Будь же терпѣлива и покорна. (Цѣлуетъ ее). Въ твоихъ губахъ волшебная сила. Катя!-- ихъ сладкое прикосновенье говоритъ убѣдительнѣе, чѣмъ цѣлый французскій совѣтъ, и онѣ склонятъ Генриха скорѣе, чѣмъ просьбы всего міра. Но вотъ и твой отецъ.

(Входятъ король Карлъ, королева Изабелла, герцогъ Бургундскій, Бэдфордъ. Глостеръ, Эксетеръ, Вестморландъ и другіе французскіе и англійскіе вельможи).

   Герц. Бург. Привѣтствую васъ, государь! Что это, мой царственный братъ?-- ужъ не англійскому ли языку учили вы нашу принцессу?
   Кор. Генрихъ. Я очень бы желалъ, любезный братъ, чтобъ она затвердила, какъ сильно я ее люблю, -- и это чисто по-англійски.
   Герц. Бург. А что? Развѣ она непонятлива?
   Кор. Генрихъ. Нашъ языкъ грубъ, да и я не очень любезенъ. Не имѣя ни голоса ни способности льстить, я не могъ вызвать духа любви въ его настоящемъ видѣ.
   Герц. Бург. Простите моей веселой откровенности, если я вамъ отвѣчу на это. Приступая къ заклинанью, надо начертить кругъ -- и тогда любовь явится, какъ обыкновенно, въ видѣ нагого и слѣпого мальчика. Можно ли осуждать послѣ этого дѣвушку, украшенную розами скромности, если она не допустила появиться этому шалуну въ его настоящемъ видѣ? Трудно, ваше величество, дѣвушкѣ согласиться на это.
   Кор. Генрихъ. Но вѣдь онѣ обыкновенно зажмуриваются -- и уступаютъ; такимъ образомъ любовь превозмогаетъ, несмотря на свою слѣпоту.
   Герц. Бург. Въ такомъ случаѣ ихъ можно извинить, потому что онѣ не видятъ, что творятъ.
   Кор. Генрихъ. Такъ научите вашу племянницу согласиться, зажмурясь, любезный герцогъ.
   Герц. Бург. Я лучше зажмурюсь на ея согласіе самъ, если вы только сумѣете объяснить ей, чего я отъ нея хочу. Дѣвушки похожи на осеннихъ мухъ, которыя ничего не видятъ около Варфоломеева дня и легко позволяютъ себя ловить, тогда какъ прежде не выносили и взгляда.
   Кор. Генрихъ. Значитъ, мнѣ надо переждать жаркое лѣто, и тогда я могу надѣяться поймать муху -- вашу племянницу и, вдобавокъ, слѣпую.
   Герц. Бург. Слѣпую, какъ любовь, ваше величество, передъ тѣмъ, какъ она начинаетъ любить.
   Кор. Генрихъ. Это такъ, я вы обязаны исключительно любви, если я. сдѣлавшись слѣпъ, просматриваю на картѣ многіе французскіе города, вслѣдствіе того, что на моей дорогѣ къ нимъ стоитъ прекрасная французская дѣвушка.
   Кор. Карлъ. Ваше величество, кажется, принимаете и ихъ за дѣвушекъ: но это оттого, что они окружены дѣвственными стѣнами, за которыя война не проникала еще ни разу.
   Кор. Генрихъ. Будетъ ли Екатерина моей женой?
   Кор. Карлъ. Если это угодно вамъ.
   Кор. Генрихъ. Да, это мнѣ угодно,-- если дѣвственные города, о которыхъ вы говорите, послѣдуютъ за ней. Тогда дѣвушка, которая стояла на дорогѣ моихъ желаній, покажетъ мнѣ путь къ ихъ исполненію.
   Кор. Карлъ. Мы согласились на все, чему не противорѣчитъ благоразуміе.
   Кор. Генрихъ. Такъ ли, лорды Англіи?
   Вестморландъ. Король согласенъ утвердить всѣ пункты:
             Сначала пунктъ о дочери, а тамъ
             И прочіе въ предложенномъ порядкѣ.
   Эксетеръ. Онъ отвергъ только одинъ, въ которомъ ваше величество требуете, чтобы, въ случаѣ письменныхъ сношеній, король титуловалъ васъ на французскомъ языкѣ въ слѣдующей формѣ: Notre très cher fils Henri roi d'Angleterre, héritier de France, и потомъ по-латыни: Praeclarissimns filins noster Henricus, rex Angüae et haeres Franciae.
   Кор. Карлъ. Я не отвергъ статьи вполнѣ, и если
             Желаетъ братъ -- мы утвердимъ и эту.
   Кор. Генрихъ. Такъ утвердите жъ и ее, чтобъ тѣмъ
             Еще сильнѣй скрѣпилась наша дружба;
             А тамъ отдайте мнѣ и вашу дочь.
   Кор. Карлъ. Возьми ее, мой сынъ, и постарайся
             Обрадовать меня скорѣй потомствомъ!
             Дай Богъ, чтобъ этимъ кончились всѣ ссоры
             Двухъ государствъ, которыхъ берега,
             Склонясь черезъ проливъ, блѣднѣли злобно
             Отъ зависти другъ къ другу! Пусть навѣки
             Вселится миръ въ ихъ нѣдра, и чтобъ мечъ
             Губительной войны не смѣлъ отселѣ
             Господствовать въ счастливомъ ихъ предѣлѣ!
   Всѣ. Аминь!
   Кор. Генрихъ. Беру васъ всѣхъ въ свидѣтели, что я
             Даю ей поцѣлуй, какъ королевѣ. (Трубы).
   Королева Изабелла. Господь, свершитель браковъ, да пошлетъ
             Вамъ навсегда единство душъ и троновъ!
             Какъ мужъ съ женой пребудутъ въ плоть едину.
             Пусть такъ впередъ сольются въ вѣяномъ бракѣ
             И ваши государства! Да не встанетъ
             Межъ ними злой раздоръ, губящій часто
             Счастливѣйшіе браки съ цѣлью снова
             Разстроить ихъ союзъ. Пускай сольются
             Съ британцами французы и обратно,
             И пусть Господь Самъ скажетъ вамъ: "аминь!"
   Всѣ. Аминь!
   Кор. Генрихъ. Займемтесь же теперь приготовленьемъ
             Къ свершенью нашей свадьбы. Въ этотъ день
             Я дамъ принцессѣ клятву и, обратно,
             Приму присягу вѣрности союзу
             Отъ васъ, бургундскій герцогъ, и отъ прочихъ
             Вельможъ, дворянъ и пэровъ, -- и да будетъ
             Намъ клятва та, не зная нарушенья,
             Залогомъ дней любви и наслажденья!

(Уходятъ всѣ. Входитъ хоръ).

   Хоръ. До этихъ поръ несмѣлою рукой
             Успѣли мы довесть свое сказанье,
             Стѣснивъ въ кружокъ ничтожный и пустой
             Великихъ королей и ихъ дѣянья.
             Былъ кратокъ вѣкъ сей царственной звѣзды
             Британіи. Онъ садъ прелестный міра
             Добылъ мечомъ -- и славные плоды
             Его побѣдъ завѣщаны съ порфирой
             Имъ сыну Генриху. Ребенкомъ онъ
             Увѣнчанъ былъ двойнымъ вѣнцомъ, но скоро
             Духъ партій отнялъ вновь французскій тронъ,
             А Англію облила кровь раздора.
             Вы часто здѣсь уже видали это.
             Такъ ждемъ отъ васъ и въ этотъ разъ привѣта 71).
   
   

ПРИМѢЧАНІЯ.

   1. Какъ этого, такъ и прочихъ, помѣщенныхъ предъ каждымъ дѣйствіемъ хоровъ, нѣтъ въ первыхъ изданіяхъ пьесы in quarto.
   2. Въ подлинникѣ -- "pickpit". Такъ называлась арена, устраивавшаяся
для пѣтушиныхъ боевъ.
   3. Въ этихъ словахъ намекъ на театръ "Глобусъ", гдѣ давалась
пьеса, и который имѣлъ эллиптическую форму. Азинкуртъ -- мѣстечко, при
которомъ англичане одержали надъ французами славнѣйшую въ эту
войну побѣду.
   4. Всей этой сцены нѣтъ въ первыхъ изданіяхъ пьесы in quarto.
   5. Эксетеръ былъ сыномъ Джона Гонта и потому приходился Генриху V двоюроднымъ дядей.
   6. Съ этого стиха пьеса начинается въ первыхъ изданіяхъ in quarto.
   7. Всѣ факты этой рѣчи епископа выдумка, не имѣющая никакого историческаго значенія.
   8. Архіепископъ говоритъ здѣсь о сраженіи при Креси, въ Пикардіи. Въ битвѣ этой Эдвардъ, Черный-принцъ, сынъ Эдварда III, на голову разбилъ французовъ.
   9. Въ этихъ словахъ, вѣроятно, намекъ на нѣмыхъ служителей турецкихъ султановъ, рабски исполнявшихъ ихъ приказанія.
   10. Разсказъ о томъ, будто дофинъ на требованіе Генриха отказаться отъ французской короны дерзко послалъ ему тюкъ мячей, желая выказать этимъ презрѣніе къ прежней буйной жизни короля, взятъ Шекспиромъ изъ лѣтописи Голлиншеда. Французскія хроники однако не упоминаютъ объ этомъ ни слова, что заставляетъ сомнѣваться въ справедливости этого факта.
   11. Здѣсь непереводимая игра созвучіемъ словъ: "gilt" золото и -- "guilt" -- вина или преступленіе. Въ текстѣ сказано: for tlie gilt of France (о, gnilt, indeed)", т.-е. буквально: за золото (gilt) Франціи, о, по истинѣ преступленье! (guilt).
   12. Исландскія собаки съ длинной мягкой шерстью и короткими ушами были любимы тогдашними дамами.
   13. Доль Тиршитъ -- любовница Фальстафа -- выведена во второй части хроники: "Король Генрихъ IV."
   14. Въ подлинникѣ здѣсь непереводимая игра значеніемъ слова: "nym", которое, будучи именемъ Нима, значило въ то же время на тогдашнемъ мошенническомъ жаргонѣ -- воровать. Пистоль говоритъ: "I'll live by nym, and nym shall live by me", т.-е. Я буду жить Нимомъ (или воровствомъ), а Нимъ -- мной.
   15. Обычай спать вдвоемъ на одной постели былъ очень распространенъ въ то время даже между достаточными людьми.
   16. Въ подлинникѣ король говоритъ: "how sliall we Stretch our, eyes, when capital crimes, chew'd, swallow'd and digested appear before us?", т.-е. буквально: какъ же должны мы вытаращить (stretch) глаза при видѣ важныхъ преступленій, разжеванныхъ, проглоченныхъ и переваренныхъ?
   17. Этими словами король намекаетъ, что заговорщики, только что требовавшіе наказанія преступника, котораго король хотѣлъ помиловать, тѣмъ лишили сами себя права просить о милости.
   18. Куикли въ своихъ рѣчахъ безпрерывно перевираетъ по глупости слова. Такъ и здѣсь, вмѣсто: лона Авраама, говоритъ -- лоно Артура.
   19. Въ подлинникѣ Куикли говоритъ здѣсь очень темную фразу: chis nose was as sliarp as pen and а table of green fields", т.-е. буквально: носъ его былъ остеръ, какъ перо и столъ зеленыхъ полей. Истинный смыслъ этихъ загадочныхъ словъ не найденъ, но большинство переводчиковъ дополняетъ его тѣмъ разъясненіемъ, какое принято для редакціи перевода.
   20. Здѣсь непереводимая игра словъ. Мальчикъ говорить, что Фальстафъ называлъ женщинъ воплощенными дьяволами (derils incarnate). А Куикли, переиначивая слово incarnate (воплощенный) въ carnation (красный или тѣлесный цвѣтъ), выражаетъ, что Фальстафъ не терпѣлъ тѣлеснаго цвѣта (въ смыслѣ тѣлесности или похоти).
   21. Въ подлинникѣ Эксетеръ говоритъ: "he bids you in the beweis of the Lord", т.-е. буквально: онъ заклинаетъ васъ внутренностями (bowels) Спасителя.-- Слово "howels" употреблялось въ смыслѣ грудь или сердце. Буквальный переводъ не имѣлъ бы смысла.
   22: Этого монолога Генриха нѣтъ въ первыхъ изданіяхъ пьесы іи quarto.
   23. Эти стихи Пистоля и отвѣтъ мальчика, вѣроятно,-- отрывокъ изъ какой-нибудь старинной баллады. Происхожденіе ея не отыскано.
   21. О роли Флюеллена и объ искаженномъ языкѣ, которымъ онъ говоритъ, сказано въ вступительномъ этюдѣ.
   25. Въ подлинникѣ мальчикъ говоритъ, что Бэрдольфъ и Нимъ "готовы таскать уголья" (carry coals), но выраженіе это, кромѣ прямого смысла, имѣетъ еще иносказательный и значитъ: быть готовымъ на всякое грязное и дурное дѣло. Въ переводѣ это невозможно было передать. Такое же выраженіе есть въ "Ромео и Джульеттѣ", гдѣ слуга Капулетти говорить, что онъ не будетъ таскать уголья въ смыслѣ не дастъ себя обидѣть.
   26. Дальнѣйшей сцены, а равно и слѣдующаго монолога Генриха нѣтъ въ изданіяхъ in quarto.
   27. Переводъ этой сцены: Екатер. Алиса, ты была въ Англіи и хорошо говоришь на ея языкѣ?-- Алиса Немного, принцесса.-- Екатер. Я должна на немъ говорить, а потому научи меня. Какъ называется по-англійски рука?-- Алиса. De band, принцесса.-- Екатер. De hand. А пальцы? Алиса Пальцы? Кажется, я забыла, но сейчасъ вспомню. Пальцы? я думаю, что ихъ называютъ de fîngres. Екатер. Рука -- de hand; пальцы -- de fîngres. Кажется, я буду хорошей ученицей. Я выучила ужъ два англійскихъ слова. Какъ называете вы ногти?-- Алиса. Ногти? Мы называемъ ихъ: de nails.-- Екатер. De nails?-- скажи мнѣ теперь, хорошоли я произношу? de hand, de fîngres и de nails.-- Алиса. Прекрасно, принцесса, вы говорите на очень хорошемъ англійскомъ языкѣ. Екатер. Окажи мнѣ, какъ по-англійски рука? Алиса. De arm, принцесса.-- Екатер. А локоть?-- Алиса, De elbow.-- Екатер. De elbow. Я повторю всѣ слова, которымъ ты меня научила.-- Алиса. Я думаю, это вамъ будетъ трудно.-- Екатер. Извини, слушай: de hand, de fîngres, de nails, de arm, de bilbow.-- Алиса, De elbow, принцесса. Екатер. Ахъ, я забыла, de elbow. Какъ вы называете шею?-- Алиса. De nick, принцесса. Екатер. De nick. А подбородокъ?-- Алиса. De chin.-- Екатер. De sin. Шея -- de nick; подбородокъ -- de sin.-- Алиса. Совершенно такъ. Вы произносите слова не хуже природныхъ англичанъ.-- Екатер. Съ Божьей помощью я надѣюсь выучиться англійскому языку скоро.-- Алиса. Не забыли ли вы, чему научились до сихъ поръ?-- Екатер. Нѣтъ; я тебѣ сейчасъ повторю все: de hand, de fîngres, de mails. Алиса. De nails, принцесса.-- Екатер. De nails, de arm, de ilbow.-- Алиса Прошу извинить: de elbow.-- Екатер. Я и говорю -- de elbow, de nick, de sin. Какъ вы называете ногу и платье?-- Алиса.-- De foot, принцесса, и de cou.-- Екатер. De foot и de con? О, Господи, да вѣдь это слова грубыя и непреличныя, какихъ не слѣдуетъ произносить благороднымъ дамамъ. Я ни за что не соглашусь сказать ихъ предъ французскими вельможами. Однако надо: de foot и de con. Теперь я повторю весь урокъ: de band, de fîngres, de nails, de arm, de elbow, de nick, de sin, de foot, de con.-- Алиса, Прекрасно, принцесса.-- Екатер. На этотъ разъ довольно. Пойдемъ обѣдать.
   28. Дофинъ, называя англичанъ вѣтками, привитыми сладострастьемъ французовъ, намекаетъ на то, что Англія была завоевана норманами, и что теперешніе англичане потому потомки французовъ же.
   29. Переводъ: собака возвращается къ своей блевотинѣ, а свинья -- въ свою лужу.
   30. "Въ подлинникѣ здѣсь игра значеніемъ слова: hasard. Дофинъ говоритъ: рискните (hasard) побиться со мною объ закладъ на двадцать плѣнниковъ.-- А конетабль отвѣчаетъ: Вы должны сначала отважиться (hasard -- т.-е. показать храбрость въ бою), прежде чѣмъ ихъ получить.
   31. Въ подлинникѣ здѣсь игра словомъ "bäte", которое значить уменьшаться, а также взмахнуть крыльями. Послѣднее выраженіе было терминомъ соколиной охоты и употреблялось для означенія, что соколъ взмахивалъ крыльями, чтобъ улетѣть, когда съ него снимали шапочку, покрывавшую ему глаза. Конетабль хочетъ сказать, что храбрость дофина, едва ее увидятъ, тотчасъ уменьшится (bäte) или упорхнетъ.
   32. Въ подлинникѣ англійская пословица: "a fool's boit is soon shof", т.-е. глупецъ разстрѣляетъ свои стрѣлы скоро.
   33. Дальнѣйшаго продолженія этой сцены нѣтъ въ изданіяхъ in quarto.
   34. Описаніе, будто французы предъ Азинкуртской битвой дѣлили впередъ добычу и плѣнныхъ, приведено у Голлиншеда. Надо предположить, впрочемъ, что это -- патріотическая хвастливость.
   35. Начала этой сцены до настоящаго мѣста нѣтъ въ изданіяхъ in quarto.
   36. Валисцы, отличившіеся особенно въ битвѣ при Креси, которая была въ день св. Давида, украшали съ тѣхъ поръ въ этотъ день свои шапки пореемъ въ память того, что особенно жаркая схватка этого сраженья произошла въ огородѣ, гдѣ росъ порей.
   37. Король Генрихъ Y родился въ Уэльсѣ, въ Монмоусѣ.
   38. Въ подлинникѣ король прибавляетъ къ этой фразѣ еще слова "for they bear them on their shoulders", т.-е. потому это они носятъ ихъ, т.-е. кроны, на головахъ. Слово, crown, кромѣ значенія: крона (монета) значило еще плѣшивая голова. Надъ французами же въ то время насмѣхались, что у нихъ отъ чрезмѣрнаго сладострастья скоро выпадали волосы. Король намекаетъ на это. Въ переводѣ эта фраза не имѣла бы смысла.
   39. Генрихъ построилъ въ память Ричарда II два монастыря на Темзѣ, недалеко отъ Лондона. Сверхъ того, тѣло убитаго короля, погребенное безъ почестей въ Герфордширѣ, было, по его приказанію, перевезено въ Лондонъ и торжественно предано землѣ въ Вестминстерскомъ аббатствѣ.
   40. Всей этой сцены нѣтъ въ первыхъ изданіяхъ in quarto.
   41. Здѣсь въ подлинникѣ не разъ встрѣчающійся у Шекспира счетъ умноженіемъ двадцати -- "threescore thousand", т.-е. трижды двадцать (шестьдесятъ) тысячъ.
   42. Голлиншедъ пишетъ, что Генрихъ, услыхавъ передъ Азинкуртской битвой изъявленное однимъ изъ приближенныхъ сожалѣніе о томъ, что въ Англіи осталось много праздныхъ солдатъ, отвѣтилъ, что онъ не желаетъ имѣть болѣе ни одного человѣка.
   43. Азинкуртская битва произошла 25 октября 1415 г. Въ день этотъ празднуется память святыхъ мучениковъ Криспіаяа и его брата Криспина. Говоря объ этомъ, Шекспиръ упоминаетъ имя то одного изъ этихъ святыхъ, то другого.
   44. Этотъ герцогъ Іоркскій тотъ самый Омерле, который былъ прежде приверженцемъ Ричарда и выведенъ дѣйствующимъ лицомъ въ этой пьесѣ.
   45. Переводъ: Франц. воинъ. Я думаю, что вы знатный дворянинъ. Пистоль. Кадите Calino castore me. Значеніе этихъ словъ не объяснено. Мэлоне нашелъ ихъ похожими на очень искаженный припѣвъ одной старинной пѣсни, но настоящаго ихъ смысла не объяснилъ.
   46. Переводъ: О, сжальтесь надо мной шоу).-- Пистоль, не понявъ значенія послѣдняго слова (шоу), принимаетъ его за имя монеты.
   47. Переводъ: Есть ли возможность избавиться отъ могущества твоей руки.
   48. Пистоль произноситъ послѣднее слово воина: bras (рука), какъ произносится англійское слово brass (мѣдь).
   49. Переводъ: Послушайте: какъ васъ зовутъ? Франц. воинъ. Господинъ Леферъ.
   50. Переводъ: Франц. воинъ. Что онъ говоритъ? Мальчикъ. Велитъ вамъ сказать, чтобы вы готовились умереть, потому что онъ намѣренъ перерѣзать вамъ горло.
   51. Переводъ: О я васъ умоляю, во имя любви къ Богу, меня помиловать. Я дворянинъ изъ хорошаго дома, и если вы согласитесь пощадить мнѣ жизнь, то я заплачу вамъ двѣсти экю.
   52. Переводъ: Франц. воинъ. Что говорить онъ, маленькій господинъ?-- Мальчикъ. Онъ говоритъ, что миловать плѣнныхъ не входитъ къ его обычай; но что за обѣщанные вами экю онъ соглашается дать вамъ свободу. Франц. воинъ. Приношу на колѣняхъ тысячу благодарностей и считаю себя счастливымъ, что попалъ въ руки, какъ думаю, самаго храбраго англійскаго рыцаря.
   53. Переводъ: О, Боже, день потерянъ; все потеряно!
   54. По поводу приказа, отданнаго Генрихомъ, перебить плѣнныхъ, Голлиншедъ пишетъ, что отрядъ убѣгавшихъ французовъ случайно наткнулся на оставленную безъ защиты ставку короля, при чемъ весь обозъ былъ ими разграбленъ, а сторожа убиты. Раздраженный этимъ поступкомъ король велѣлъ умертвить французовъ, взятыхъ въ плѣнъ. Обычай умерщвленія плѣнныхъ былъ тогда всеобщимъ. Ихъ убивали даже безъ всякихъ причинъ.
   55. См. примѣчаніе 36.
   56. Разнообразныя событія этой войны, продолжавшейся въ теченіе шести лѣтъ, были по необходимости сгруппированы Шекспиромъ въ его пьесѣ въ болѣе короткій срокъ, о чемъ и упоминается въ настоящемъ хорѣ.
   57. Этотъ намекъ на ирландскій походъ Эссекса, бывшій въ 1599 году, далъ возможность точно опредѣлить время, когда написана пьеса.
   58. Въ подлинникѣ Пистоль говоритъ: "art thon Bedlam?", т.-е. или ты Бедламъ. Бедламъ -- лондонскій сумасшедшій домъ.
   59. Кадвалдадаръ въ Уэльсѣ славился пастбищами козъ.
   60. Троянцами называли тогда гулякъ и кутилъ, а потому имя это, данное Пистолемъ Флюелдену, въ настоящемъ случаѣ не имѣетъ смысла, но роль Пистоля вся основана на томъ, что онъ городить высокопарную чепуху.
   61. Флюедленъ называетъ Пистоля сквайромъ низкаго мѣста въ противоположность тому, что тотъ назвалъ его горнымъ сквайромъ. Фраза эта взята изъ одной старинной баллады, которая начинается стихами: "It was a squire of low degrree. That loved the king's daughter of Hungry", т.-е.: жилъ былъ сквайръ низкаго происхожденія, который влюбился въ дочь венгерскаго короля.
   62. Слѣдующаго продолженія этой сцены, заключеннаго въ скобки, нѣтъ въ первыхъ изданіяхъ in quarto.
   63. Въ подлинникѣ король говоритъ, что глаза Генриха метали губительныя ядра, какъ базилиски, но что теперь ядъ ихъ потерялъ силу. Это сопоставленіе ядеръ съ ядомъ основано на томъ, что базилисками назывались пушки, но василискъ былъ также баснословный звѣрь, чей взглядъ поражалъ людей, какъ отрава.
   6І. Здѣсь игра значеніемъ слова "like", которое значитъ любить и быть похожимъ.
   65. Переводъ: Екатер. Что говоритъ онъ? Что я похожа на ангеловъ? Алиса. Да, онъ такъ сказалъ.
   66. Переводъ: О, Боже мой, языкъ мужчинъ такъ обманчивъ.
   67. Здѣсь Шекспиръ нарочно заставляетъ Генриха говорить по-французски неправильно.
   68. Переводъ: Могу васъ увѣрить, что вашъ французскій языкъ лучше моего англійскаго.
   69. Переводъ: Оставьте меня государь, оставьте! Я не хочу, чтобъ вы унижали себя, цѣлуя руку недостойной вашей слуги. Прошу васъ, великій государь.
   70. Переводъ: Во Франціи нѣтъ обычая, чтобы знатныя дамы и дѣвицы цѣловали кого-нибудь до свадьбы.
   71. Событіе, послѣдовавшее за смертью Генриха V, изображено Шекспиромъ въ трехъ частяхъ слѣдующей хроники, озаглавленной: "Король Генрихъ V". Слова, что зрители уже видѣли эти событія прежде, доказываютъ, что "Генрихъ VI" написанъ раньше "Генриха V". Объ этомъ уже сказано въ общемъ обзорѣ хроникъ, въ началѣ настоящаго тома.
   
                Угрюмы лица, жалки одѣянья,
                       И безурядица во всемъ царитъ.--
                       Васъ здѣсь свело желанье все исправить,
                       Возстановить въ странѣ былой порядокъ;
                       Благоволите-жъ выяснить причины,
                       Что миру благодатному мѣшаютъ
                       Смѣнить всѣ эти бѣдствія и снова
                       Дарами насъ своими осыпать.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Но если такъ желаете вы мира,
                       Несущаго съ собой конецъ всѣмъ бѣдамъ,
                       Описаннымъ такъ ярко вами, то
                       Его должны купить согласьемъ полнымъ
                       На всѣ условія мои. По пунктамъ
                       Они изложены, и вамъ врученъ
                       Ихъ краткій перечень.
  
                                           Герцогъ Бургундскій.
  
                                           Они извѣстны
                       Монарху Франціи, но онъ пока
                       На нихъ еще не можетъ дать отвѣта.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       А между тѣмъ отъ этого отвѣта
                       Зависитъ миръ, который вамъ такъ дорогъ.
  
                                           Король Карлъ.
  
                       Успѣли мы лишь пробѣжать условья;
                       Но если вамъ угодно будетъ выбрать
                       Кого нибудь изъ вашихъ приближенныхъ*
                       Для обсужденія совмѣстно съ нами
                       Условій вашихъ, то мы не замедлимъ
                       Вамъ дать рѣшительный отвѣтъ.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                                                     Согласны.--
                       Любезный дядя Эксетеръ, братъ Кларенсъ,
                       И вы, братъ Глостеръ, Варвикъ, Гунтингдонъ,
                       Идите съ королемъ. Даемъ вамъ право
                       За насъ скрѣплять, мѣнять и добавлять
                       Условія, какъ вамъ вашъ умъ подскажетъ
                       Для пользы родины и чести нашей.
                       А мы заранѣе все утверждаемъ.--
                       Угодно-ль будетъ царственной сестрѣ
                       За королемъ послѣдовать иль съ нами
                       Остаться здѣсь?
  
                                           Королева Изабелла.
  
                                           Позвольте мнѣ пойти,
                       Любезный братъ. Быть можетъ, пригодится
                       Тамъ голосъ женщины, чтобы смягчить
                       Излишнюю суровость притязаній.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Такъ пусть кузина здѣсь побудетъ съ нами.
                       Она -- одно изъ главныхъ притязаній,
                       Которыми я обусловилъ миръ.
  
                                           Королева.
  
                       Пускай останется.

(Всѣ, кромѣ короля Генриха, принцессы Екатерины и Алисы, уходятъ).

  
                                           Король Генрихъ.
  
                                           О, Катарина!
                       Прекрасная, прекраснѣйшая въ мірѣ!
                       Ты не подскажешь-ли солдату слово,
                       Что къ сердцу дѣвушки нашло бы путь
                       И о любви его ей разсказало!
  
   Екатерина. Ваше величество смѣетесь на меня; я не умѣю по англійски.
   Король Генрихъ. Прекрасная Катарина! Только полюби меня всѣмъ своимъ французскимъ сердцемъ и признайся мнѣ въ этомъ хоть на самомъ ломаномъ англійскомъ языкѣ,-- я буду счастливъ! Можешь ли ты полюбить меня такимъ, какимъ я тебѣ кажусь?
   Екатерина. Я не знаю это: какимъ я тебѣ кажусь?
   Король Генрихъ. О, ты-то кажешься мнѣ ангеломъ!
   Екатерина (Алисѣ). Que dit-il? Que je suis semblable aux anges?
   Алиса. Oui, vraiment, sauf vostre grâce, ainsi dit-il.
   Король Генрихъ. Да, я такъ сказалъ, безцѣнная Катарина, и могу, не краснѣя, повторить.
   Екатерина. O, bon Dieu! Les langues des hommes sont pleines des tromperies.
   Король Генрихъ (Алисѣ). Что она говоритъ, красавица? Что у мужчинъ лжи          вый языкъ?
   Алиса. Oui, что языки мужчинъ наполнены лживостью; это говоритъ принцесса.
   Король Генрихъ (въ сторону). Ну, принцесса говоритъ лучше по англійски!-- (Вслухъ). Право, Кэтъ, я такой женихъ, котораго не трудно понять. И я даже радъ, что ты не знаешь лучше по англійски, а то, пожалуй, нашла бы, что я слишкомъ ужъ простъ для короля, или подумала бы, что я только недавно продалъ свою ферму, чтобы купить корону. Я не мастеръ объясняться въ любви, не умѣю ворковать, а просто скажу: я люблю тебя! И если тебѣ захочется, чтобы я пошелъ еще дальше простого отвѣта на вопросъ: искренно-ли?-- пропало все мое сватовство. Такъ отвѣчай-же, что любишь меня, протянемъ другъ другу руки, и дѣло съ концомъ.-- Что вы скажете на это, лэди?
   Екатерина. Sauf vostre honneur, меня понятно хорошо.
   Король Генрихъ. Право, если бы ты заставила меня воспѣвать тебя въ стихахъ или танцовать съ тобою, я бы пропалъ. Я ничего не смыслю ни въ риѳмахъ, ни въ размѣрѣ, а въ танцахъ никакъ не могу попасть въ тактъ, хотя по части того, что-бы попадать въ противника, я не изъ послѣднихъ. Вотъ, если бы я могъ плѣнить дѣвушку игрой въ чехарду или ловкимъ прыжкомъ въ сѣдло въ полномъ вооруженіи, я бы разомъ -- прости за хвастовство! -- вспрыгнулъ на брачное ложѣ. Или доведись мнѣ подраться на кулачкахъ за мою возлюбленную, или прогарцевать въ честь ее на конѣ, я бы работалъ кулаками что твой мясникъ и сидѣлъ бы на конѣ, какъ мартышка, которую ни за что не стрясешь съ сѣдла. Но, ей-богу, Кэтъ, я не мастеръ строить умильные рожи, краснорѣчиво вздыхать и затѣйливо увѣрять въ своей любви; я умѣю только давать самые простые клятвы, которыхъ никогда не даю безъ нужды и не нарушаю даже по нуждѣ. Можешь ли ты, Кэтъ, полюбить молодца такого закала, лицо котораго даже недостойно загара, и который если и заглядываетъ въ зеркало, то отнюдь не изъ любви къ тому, что онъ тамъ видитъ. Если можешь, то сумѣй взглянуть на него такъ, чтобы онъ пришелся тебѣ по вкусу. Я говорю съ тобой начистоту, по-солдатски; можешь полюбить меня, каковъ я есть, такъ бери меня; а нѣтъ, то... Да, если я скажу, что умру, это будетъ правда, но если я скажу, что умру отъ любви, -- нѣтъ! А все-таки я люблю тебя искренне. И право, Кэтъ, совѣтую тебѣ взять въ мужья человѣка простого, вѣрнаго, хоть и безъ лоска. Такой поневолѣ будетъ цѣнить тебя,-- гдѣ ужъ ему искать успѣха у другихъ! А то эти молодчики съ ихъ неистощимымъ краснорѣчіемъ, умѣющіе ловко вкрасться въ женское сердцѣ своими стишками, такъ же ловко умѣютъ и увильнуть изъ него. О, все всѣ эти краснобаи -- пустые болтуны, а риѳмы -- дингъ-дангъ, звукъ пустой! Стройная нога исхудаетъ, прямая спина сгорбится, черная борода посѣдѣетъ, кудрявая голова облысѣетъ, красивое лицо покроется морщинами, свѣтлые глаза потускнѣютъ, но вѣрное сердцѣ, Кэтъ, останется неизмѣннымъ, какъ солнцѣ или мѣсяцъ на небѣ; нѣтъ, лучше солнцѣ, а не мѣсяцъ; оно всегда свѣтитъ одинаково и не знаетъ ущерба. Хочешь такого мужа, такъ бери меня; бери меня, бери солдата, бери короля! Ну что же ты скажешь въ отвѣтъ на мои любовные рѣчи? Говори, милая, и говори мило, прошу тебя!
   Екатерина. Какъ возможно, что я должна любить врага Франціи?
   Король Генрихъ. Нѣтъ, это невозможно. Ты и не будешь любить врага Франціи, Кэтъ; если ты полюбишь меня, ты полюбишь друга Франціи. Я такъ люблю Францію, что не могу разстаться ни съ однимъ клочкомъ ея земли; всѣ должно быть моимъ; но если Франція будетъ моя, а я твой, то Франція будетъ и твоя, а ты моя.
   Екатерина. Меня не понятно.
   Король Генрихъ. Нѣтъ? Такъ я скажу тебѣ это по-французски, хоть и знаю, что французскіе слова такъ и повиснутъ у меня на языкѣ, словно новобрачная на шеѣ у мужа,-- и не стрясешь! -- Quand j'ay le possession de France et quand vous avez le possession de moy... постойте, какъ дальше-то? Святой Діонисій, выручай!... donc vostre est France, et vous estes mienne. Нѣтъ, Кэтъ, легче, кажется, завоевать еще королевство, чѣмъ сказать еще такую рѣчь по-французски. Мой французскій языкъ можетъ только насмѣшить тебя.
   Екатерина. Sauf vostre honneur le Francais, que vous parlez, il est meilleur que l'Anglais lequel je parle.
   Король Генрихъ. Ну нѣтъ, Кэтъ; мы оба ломаемъ -- ты мой, а я твой -- языкъ одинаково превосходно. Но вѣдь ты же понимаешь настолько по-англійски, чтобы понять меня? Любишь ли ты меня?
   Екатерина. Я не умѣетъ это сказать.
   Король Генрихъ. Такъ не сумѣетъ ли кто изъ твоихъ близкихъ, Кэтъ? Я спрошу у нихъ. Слушай! Я знаю, что ты меня любишь, и сегодня вечеромъ, какъ только придешь въ свою свѣтлицу, станешь разспрашивать обо мнѣ свою подругу, и знаю, будешь бранить во мнѣ какъ разъ то, что тебѣ нравится во мнѣ. Но, милая Кэтъ, прошу тебя, смѣйся надо мной въ мѣру, моя прекрасная принцесса,-- вѣдь я люблю тебя безъ мѣры. Если ты когда-нибудь станешь моей, Кэтъ, а я крѣпко вѣрю, что ты будешь моей, то выйдетъ, что я завоевалъ тебя этой войной, и поэтому отъ тебя непремѣнно родятся удалые воины! Ну что же, не смастерить ли намъ съ тобой эдакъ между днями святого Діонисія и святого Георгія мальчугана, который заберется въ самый Константинополь и схватитъ турку за бороду? А?
   Екатерина. Я не знаетъ.
   Король Генрихъ. Знать-то можно только со временемъ, а вотъ обѣщать можно. Обѣщай же мнѣ, Кэтъ, приложить всѣ старанья со своей французской стороны, а ужъ я со своей англійской ручаюсь за это, какъ король и холостякъ. Ну, отвѣчай же мнѣ la plus belle Catherine du monde, mon tres-chêre et tres divine deesse.
   Екатерина. Ваше majêstê можетъ своимъ fausse французскимъ языкомъ tromper самую sage demoiselle, какая есть en France.
   Король Генрихъ. Ну его, мой ломаный французскій языкъ! Скажу тебѣ на чистомъ, настоящемъ англійскомъ, что люблю тебя, Кэтъ! Клянусь честью! И, хотя не могу поклясться честью, что и ты любишь меня, все-таки льщу себя этой надеждой, даромъ что лицомъ не вышелъ. Чертъ побери честолюбіе моего отца! У него только и думъ было, что о внутреннихъ гражданскихъ распряхъ,-- вотъ я и вышелъ съ такимъ угрюмымъ, грубымъ, чисто солдатскимъ лицомъ, которое пугаетъ дамъ, чуть вздумаю поухаживать за ними. Но повѣрь мнѣ, Кэтъ, съ годами я всѣ больше и больше буду нравиться тебѣ. Меня утѣшаетъ, что старость, этотъ нерадивый хранитель красоты, ужъ не попортитъ моего лица. Взявъ меня теперь, ты возьмешь меня въ наихудшемъ видѣ, и если теперь сумѣешь примириться съ моей наружностью, то съ годами и подавно. Такъ отвѣчай же, Кэтъ, хочешь ты взять меня въ мужья? Полно краснѣть по-дѣвичьи, открой мысль своего сердца взглядомъ царицы, возьми меня за руку и скажи: "Генрихъ Англійскій, я твоя!" И какъ только ты осчастливишь мой слухъ такой рѣчью, я воскликну: "Англія твоя, Ирландія твоя, Франція твоя и Генрихъ Плантагенетъ твой!" -- и если онъ -- я говорю это ему прямо въ глаза -- и не первый малый среди королей, то всѣ же, какъ ты увидишь, король не малаго числа добрыхъ малыхъ. Отвѣчай же мнѣ, Кэтъ, скорѣе своей нескладной музыкой,-- голосъ твой музыка, а англійскій языкъ твой нескладенъ. Итакъ, Катарина, королева всѣхъ Катаринъ, отвѣчай мнѣ хоть нескладной музыкой: хочешь ты быть моей?
   Екатерина. Какъ будетъ желанье de roy mon père.
   Король Генрихъ. Онъ-то пожелаетъ, Кэтъ! Долженъ пожелать!
   Екатерина. Такъ и я пожелаетъ.
   Король Генрихъ. За это я поцѣлую твою ручку и назову тебя своей королевой!
   Екатерина. Laissez, mon seigneur, laissez, laissez! Ma foy, je ne veux point que vous abaissiez vostre grandeur en baisant la main de vostre indigne serviteur; excusez moy, je vous supplie, mon très puissant seigneur!
   Король Генрихъ. Такъ я поцѣлую тебя въ губки, Кэтъ.
   Екатерина. Ce n'est pas la coutume de France, de baiser les dames et demoiselles avant leur noces.
   Король Генрихъ. Госпожа переводчица, что она говоритъ?
   Алиса. Что это не обычай pour les dames Франціи... Я не знаю, какъ baiser по англійски.
   Король Генрихъ. Цѣловать.
                       Алиса. Ваше величество entend лучше que moy.
   Король Генрихъ. Она хочетъ сказать, что во Франціи не принято цѣловаться до свадьбы? Такъ?
   Алиса. Oui, vraiment.
   Король Генрихъ. О, Кэтъ! Мелочные обычаи смиренно стушевываются передъ волей великихъ монарховъ. Милая Кэтъ, насъ съ тобой не могутъ стѣснять такія слабыя преграды, какъ мѣстные обычаи. Мы сами создаемъ обычаи. Мы пользуемся свободой въ силу самаго положенія нашего, которое и заткнетъ ротъ всякимъ пересудамъ, какъ я сейчасъ заткну своимъ поцѣлуемъ твой ротикъ за то, что онъ стоитъ за щепетильные обычаи твоей родины и отказываетъ мнѣвъ поцѣлуѣ. Итакъ, смирно! (Цѣлуетъ ее). Въ твоихъ губкахъ волшебная сила, Кэтъ; ихъ сладость краснорѣчивѣй всего французскаго совѣта и скорѣе уговоритъ Генриха Англійскаго, нежели челобитныя всѣхъ монарховъ вмѣстѣ. -- Вотъ и отецъ твой.

  

Входятъ король Карлъ, королева Изабелла, Герцогъ Бургундскій, Бедфордъ, Глостеръ, Эксетеръ, Вестморлэндъ и другіе французскіе и англійскіе дворяне.

  
   Герцогъ Бургундскій. Богъ да хранитъ ваше величество! Вы обучаете принцессу по англійски, мой царственный кузенъ?
   Король Генрихъ. Я хотѣлъ бы втолковать ей, мой добрый кузенъ, какъ сильно я люблю ее -- чисто по англійски.
   Герцогъ Бургундскій. И что-же, она толковая ученица?
   Король Генрихъ. Языкъ нашъ грубоватъ, кузенъ, да и манеры мои не изъ мягкихъ, я не владѣю никакими чарами и не могу вызвать изъ ея сердца духа любви въ его настоящемъ видѣ.
   Герцогъ Бургундскій. Простите за вольную шутку, которой я отвѣчу на это. Чтобы вызвать духовъ, надо очертить кругъ, а что касается до того, чтобы вызвать духа любви въ его настоящемъ видѣ, то, вѣдь, надо помнить, что онъ нагъ и слѣпъ. Итакъ, можно ли упрекать дѣвушку, на щекахъ которой пылаетъ заря дѣвственной стыдливости, что она не позволяетъ вызвать голаго и слѣпого божка? Трудновато, ваше величество, молодой дѣвушкѣ сдаться на такихъ условіяхъ!
   Король Генрихъ. Однако,онѣ сдаются, закрывъ глаза, когда слѣпая любовь становится настойчивой.
   Герцогъ Бургундскій. Ну, тогда ужъ ихъ приходится извинить, ваше величество, разъ онѣ не видятъ, что творятъ.
   Король Генрихъ. Такъ, научите-же, любезный мой лордъ, и вашу кузину сдаться, закрывъ глаза.
   Герцогъ Бургундскій. Я самъ закрою глаза, когда она будетъ сдаваться, ваше величество, только научите ее понять меня. Дѣвушки, воспитанныя въ теплѣ и холѣ, слѣпы, какъ мухи въ сентябрѣ, хоть глаза при нихъ и есть, и даются въ руки, хотя до того не переносили даже, чтобы на нихъ глядѣли.
   Король Генрихъ. Отсюда мораль, что мнѣ надо возложить надежду на время и теплое лѣто; въ концѣ концовъ я и изловлю муху, вашу кузину, которая будетъ тогда слѣпа.
   Герцогъ Бургундскій. Какъ любовь, прежде чѣмъ полюбить, ваше величество.
   Король Генрихъ. Правда, кое-кто изъ васъ можетъ поблагодарить любовь за мою слѣпоту; я не вижу многихъ французскихъ городовъ изъ-за французской дѣвицы, которая стала на моей дорогѣ.
   Герцогъ Бургундскій. Нѣтъ, ваше величество, вы ихъ видите точно на картинѣ особаго рода: города смотрятъ дѣвицей, такъ какъ всѣ обнесены дѣвственными стѣнами, въ которыя еще не вторгалась война.
   Король Генрихъ. Будетъ Катарина моей женой?
   Король Карлъ. Если вамъ угодно.
   Король Генрихъ. Я доволенъ; если только и дѣвственные города, о которыхъ вы говорите, послѣдуютъ за нею, то дѣвица, стоящая на дорогѣ моихъ желаній, покажетъ мнѣ путь къ ихъ исполненію.
   Король Карлъ. Мы согласны на всѣ благородныя требованія.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Что, лорды, скажете?
  
                                           Вестморлэндъ.
  
                                           Да, согласился
                       Король на всѣ условія. И дочь
                       Отдастъ за васъ и прочее исполнитъ,
                       Чего потребовали мы.
  
                                           Эксетеръ.
  
                                                     Король
                       Не подписался лишь подъ этимъ пунктомъ:
   "Король французскій при всякомъ обращеніи къ намъ, по какому бы то ни было поводу, долженъ называть и титуловать насъ по французски: "Notre très-cher filz Henri, roy d'Angleterre, hêritier de France", а по латыни: "Praeclarissimus filius noster Henricus. rex Angliae et heres Franciae".
  
                                           Король Карлъ.
  
                       Не наотрѣзъ я этотъ пунктъ отвергнулъ
                       И уступить готовъ. коль вамъ угодно.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Да, утвердить и этотъ пунктъ прошу,
                       Любезный братъ, во имя нашей дружбы:
                       А также дочь свою мнѣ дать въ супруги.
  
                                           Король Карлъ.
  
                       Бери ее, мой сынъ, и награди
                       Меня потомствомъ чрезъ нее. Дай Боже,
                       Чтобъ тѣмъ и кончилась вражда двухъ странъ,
                       Чьи берега отъ зависти блѣднѣли.
                       На благоденствіе другъ друга глядя.
                       Пусть вашъ союзъ въ сердца враговъ недавнихъ
                       Посѣетъ христіанское согласье
                       И дружбу братскую. Другъ противъ друга
                       Они мечей пусть впредь не обнажаютъ:
                       Пусть крови братской никогда впередъ
                       Ни Англія, ни Франція не льетъ!
  
                                           Всѣ.
  
                       Аминь.
  
                                           Король Генрихъ.
  
                       Приди-жъ въ мои объятья, Кэтъ!
                       Вы всѣ свидѣтели: ее цѣлую,
                       Какъ королеву и свою супругу.

(Звуки трубъ).

  
                                           Королева Изабелла.
  
                       Господь, свершитель браковъ, да сольетъ
                       Сердца и страны ваши во-едино!
                       Да будетъ столь же тѣсенъ, неразрывенъ
                       Союзъ обоихъ государствъ, какъ вашъ.
                       И пусть ни злые языки, ни зависть,
                       Что ложе брачное колеблютъ часто,
                       Раздора между нихъ во вѣкъ не сѣютъ,
                       Не разлучаютъ слитыхъ во-едино!
                       Услышь насъ, Господи! Пускай живутъ,
                       Какъ братья. съ англичанами французы!
                       Благослови и укрѣпи ихъ узы!
  
                                           Всѣ.
  
                       Аминь!
  
                                           Король Генрихъ.
  
                                 Пусть все готовятъ къ нашей свадьбѣ!
                       Вы, герцогъ. съ пэрами должны скрѣпить
                       Союзъ обѣихъ странъ своею клятвой,--
                       И въ тотъ-же день и насъ съ тобою, Кэтъ,
                       Соединитъ на вѣкъ любви обѣтъ!

(Всѣ уходятъ).

  
                                           Хоръ (входитъ).
  
                       На этомъ кончить автору пора:
                       Съ большимъ трудомъ онъ велъ свое сказанье
                       При помощи столь слабаго пера,
                       Подавленный величіемъ преданья;
                       И мало могъ великимъ людямъ онъ
                       Въ своемъ произведеньи дать простора.
                       Недолго украшалъ англійскій тронъ
                       Король-герой; померкло слишкомъ скоро
                       Свѣтило Англіи, кому данъ былъ
                       Фортуной даръ побѣдъ благословенный.
                       Мечомъ въ наслѣдье сыну онъ добылъ
                       Прекраснѣйшій изъ всѣхъ садовъ вселенной,
                       И двѣ короны гордо вознеслись
                       Надъ колыбелью Генриха Шестого.
                       Былъ слабъ онъ, и другіе принялись
                       Страною править за него сурово;
                       Отпала Франція, и пострадать
                       Немало Англіи пришлось. Предъ вами
                       Все это намъ не разъ изображать
                       Здѣсь приходилось дѣломъ и словами;
                       Такъ пусть у васъ и это представленье
                       Такое же заслужитъ одобренье.
                       

Анна Ганзенъ.

ГЕНРИХЪ V.

  
   Стр. 377. Здѣсь, гдѣ пѣтухамъ лишь впору биться (въ ориг.: cockpit).
   Насмѣшливый намекъ на то, что сцена театра "Глобусъ", въ которомъ игрались пьесы Шекспира, была очень мала и годилась лишь для излюбленнаго народнаго зрѣлища того времени пѣтушинаго боя. Черезъ стихъ Шекспиръ по поводу своего театра говоритъ на стр. 377 здѣсь въ деревянномъ О, намекая на овальную форму зрительной залы.
   Стр. 377.
                       ...и единицы
   На тысячи умноживъ, возсоздайте
   Воображаемую мощь и силу.
   Намекъ на примитивность постановки въ театрѣ "Глобусъ", въ особенности въ началѣ его существованія: пять статистовъ изображали цѣлое войско, и фантазія зрителей должна была умножать ихъ число, такъ же какъ воображать лошадей, которыхъ за недостаткомъ мѣста нельзя было выводить на сцену.
   Стр. 377.
                       ...одни хоть шлемы,
   Наведшіе грозу подъ Азинкуромъ.
   Въ ориг.: the very casques That did affright the air of Agiucourt: Развѣвающіеся шлемы приводили воздухъ въ движеніе, т. е., по образному выраженію Шекспира, заставляли воздухъ содрогаться отъ ужаса.
   Стр. 381.
                       ...какъ львенокъ
   Его отважный жажду утолялъ
   Въ крови французскихъ рыцарей.
   Епископъ говоритъ о побѣдѣ Эдуарда, Чернаго Принца, сына Эдуарда III, надъ французами въ знаменитой битвѣ при Креси, въ Пикардіи, въ 1777 г.
   Стр. 381.
   Людовикъ же десятый
   Наслѣдникъ узурпатора Капета.
   Людовикъ X названъ ошибочно вмѣсто Людовика IX: эта ошибка сдѣлана въ хроникѣ Голиншеда, и Шекспиръ взялъ оттуда свое ложное свѣдѣніе.
   Стр. 382.
   Но короля шотландскаго плѣнила
   И плѣнникомъ во Францію послала,
   Чтобы тріумфъ украситъ Эдуардовъ.
   Въ 1346 г. англійскіе вассалы Невили, Перси и др. разбили шотландцевъ при Невалсъ Красѣ и взяли въ плѣнъ ихъ короля, Давида Брюса. Черезъ 10 лѣтъ въ битвѣ при Пуатье взятъ былъ въ плѣнъ Чернымъ Принцемъ король Іоаннъ французскій.
   Стр. 382.
   Подобное жъ находимъ мы у пчелъ.
   Такое же сравненіе съ пчелами есть въ знаменитомъ дидактическомъ романѣ Лили Euphues (1580), и Шекспиръ имѣлъ очевидно ввиду это мѣсто всѣмъ извѣстнаго романа.
   Стр. 386. Исландскій карноухій песъ --
   Исландскіе шпицы съ длинной бѣлой шерстью были при Шекспирѣ модными комнатными собачками свѣтскихъ дамъ; "исландскій песъ" (iceland dog) -- часто встрѣчающееся ругательство въ пьесахъ Шекспира.
   Стр. 386. Попадись ты мнѣ solus... Solus -- обычное опредѣленіе актера, остающагося однимъ на сценѣ. Пистолю это слово кажется браннымъ, н онъ отвѣчаетъ на него ругательствами.
   Стр. 386. Ты, критскій песъ, задумалъ подобраться
   Къ моей женѣ!
   О знаменитыхъ критскихъ охотничьихъ собакахъ говорится и въ "Снѣ въ Лѣтнюю Ночь" (IV, 2).
   Стр. 386.
   Да изъ разсола гнуснаго порока
   Себѣ мегеру выуди, Крессидѣ
   Сродни, а по прозванью Долли Тиршитъ.
   Такое обозначеніе распутной женщины "а kite of Cresside's Kind" встрѣчается въ драмѣ Gascoigne'я "Don Bartholomew of Bathe" (1587), такъ что Пистоль цитируетъ знакомое публикѣ выраженіе. "Разсолъ гнуснаго порока" (the powdering tub of infamy) означаетъ леченіе посредствомъ потѣнія, которому подвергается Долли Тиршитъ, извѣстная публикѣ Шекспира по предшествующей драмѣ. II части "Генриха IV".
   Стр. 388.
   Живу для Нима я, Нимъ для меня.
   Въ ориг.: I'll live by Nym and Nim shall live by me.
   Непереводимая игра словъ: Nym имя человѣка, и to nim на тогдашнемъ воровскомъ языкѣ -- грабить, плутовать.
   Стр. 389. Тотъ человѣкъ, съ кѣмъ кровъ дѣлилъ королъ.
   Въ ориг.: his bedfellow сопостельникъ. Эту подробность о дружбѣ короля Генриха съ лордомъ Скрупомъ Шекспиръ заимствовалъ изъ хроники Голиншеда; обычай спать вдвоемъ на одной постели часто упоминается у современниковъ Шекспира.
   Стр. 3.
   Не золото французское прельстило
   Меня.
   Въ дѣйствительности Кэмбриджъ устроилъ заговоръ съ цѣлью возстановить права Мортимеровъ, и французское золото не имѣло для него значенія.
   Стр. 391.
   Какъ разъ между двѣнадцатью и часомъ, между приливомъ и отливомъ.
   По народному повѣрью Шекспировскаго времени, люди умираютъ всегда во время отлива.
   Стр. 392. Что Англія готова въ плясъ пуститься на Троицу.
   Въ ориг.: were busied with а Whitsun morris-dance.
   "Morris-dance", o которомъ говоритъ дофинъ, какъ о любимомъ развлеченіи англичанъ -- процессія изъ популярныхъ народныхъ типовъ (Робинъ Гудъ и др), которая проходила по улицамъ Лондона 1-го мая и на Троицу. О майскихъ праздникахъ, и "мавританской пляскѣ" ("Morrisdance") часто говорится у Шекспира.
   Стр. 397.
   Вотъ это вѣрно,
   Нелицемѣрно,
   Какъ пѣнье птицъ въ вѣтвяхъ.
   Эта строфа и предыдущія обрывки изъ утерянныхъ народныхъ пѣсенъ.
   Стр. 400.
   Такъ отпрыски отъ нашего же корня
   Ублюдки сладострастныхъ нашихъ предковъ.
   Намекъ на завоеваніе Англіи норманами при Вильгельмѣ Завоевателѣ, который тоже былъ незаконнорожденнымъ.
   Стр. 406.
   Да, да, вѣчно затѣваетъ что нибудь.
   Въ ориг.: Doing is activity, and the will still be doing: въ этихъ словахъ скрытая непристойная шутка, намекъ на распутность дофина.
   Стр. 406. Храбрость его какъ соколъ въ колпачкѣ: стоитъ снять колпачокъ, и соколъ улетитъ.
   Въ ориг.: 't s а hooded valour; and when it appears, it wiel bate. "Hooded" и "bate" -- термины соколиной охоты; въ примѣненіи къ дофину они означаютъ, что какъ только увидятъ храбрость дофина, она уже улетитъ.
   Стр. 411. Не мудрено, если французы готовы прозакладывать двадцать французскихъ коронъ.
   Въ оригиналѣ игра непристойнымъ значеніемъ слова "корона", которое было названіемъ одной изъ формъ "французской болѣзни". Этотъ смыслъ король Генрихъ имѣетъ ввиду и когда говоритъ дальше: "не грѣхъ сорвать французскія короны" (to cut french crowns), т.-е. произвести операцію. А такъ какъ "crowns" означаетъ въ то же время и монету, то получается еще другой смыслъ словъ короля "to cut crowns": обрѣзать англійскія монеты (уменьшая этимъ ихъ цѣнность) -- преступленіе, но обрѣзать французскія кроны англичанину дозволяется.
   Стр 412.                     но предалъ погребенію
   Прахъ Ричарда, я вновь воздвигъ...
   Я двѣ часовни, гдѣ отцы святые
   За душу Ричарда обѣдни правятъ.
   Тѣло убитаго Ричарда II, погребенное безъ всякихъ почестей въ Ланглэ, въ Герфортшайрѣ, было перевезено Генрихомъ V въ Лондонъ и торжественно погребено въ Вестминстерскомъ аббатствѣ. Кромѣ того, Генрихъ построилъ въ память Ричарда два монастыря на Темзѣ, вблизи Лондона.
   Стр. 414. Пять тысячъ человѣкъ
   Такимъ желаніемъ у насъ ты отнялъ.
   "Пять тысячъ человѣкъ" -- здѣсь круглая сумма, а не точное обозначеніе численности войска, тѣмъ болѣе, что въ началѣ сцены указывается на то, что въ войскѣ приблизительно 12 тысячъ человѣкъ.
   Стр. 414. Сегодня день святаго Криспіана.
   Битва при Азинкурѣ происходила 25 октября 1415 г., въ день святыхъ мучениковъ Криспина и Криспіана.
   Стр. 417. Бароольфъ и Нимъ были вдесятеро храбрѣе этого рыкающаго дьявола изъ старинной комедіи.
   Въ старыхъ англійскихъ народныхъ пьесахъ дьявола представляли всегда очень страшнымъ свиду и грознымъ на словахъ, но трусливымъ, такъ что шутъ (Vice), непремѣнное дѣйствующее лицо каждой пьесы, безпрепятственно колотилъ его по пальцамъ своимъ деревяннымъ мечемъ и, какъ здѣсь говорится въ шутку, "обрѣзалъ ему ногти".
   Стр. 420. Украсили свои монмоутскія шапки пореемъ.
   Монмоутъ въ Уэльсѣ славился изготовленіемъ самыхъ лучшихъ шапокъ для солдатъ. Валисцы носили на шляпахъ порей въ день св. Давида, въ память о происходившей въ этотъ день битвѣ при Кресси. Самая блестящая для валисцевъ схватка произошла въ огородѣ, гдѣ росъ порей, и въ знакъ побѣды они украсили себя тогда имъ.
   Стр. 424. Представьте полководца королевы
   Вернувшимся
   Рѣчь идетъ о графѣ Эссексѣ, который отправился въ 1599 г. въ Ирландію усмирять поднятое тамъ возстаніе.
   Стр. 424. ...самъ императоръ
   Старается уладить миръ.
   Императоръ Сигизмундъ посѣтилъ въ интересахъ французскаго короля Генриха V и пытался устроить миръ между Англіей и Франціей, но безуспѣшно.
   Стр. 424. Самъ Кадвалландеръ съ козами своими
   Меня не принудитъ.
   Въ этихъ словахъ новая насмѣшка надъ валлійцами. Кадвалландеръ -- гора въ Уэльсѣ. извѣстная обиліемъ козъ, а валлійцевъ всегда дразнили ихъ козьими стадами.
   Стр. 424. Троянецъ злополучный....
   Троянцами называли во времена Шекспира мошенниковъ и гулякъ. Это выраженіе часто встрѣчается въ обѣихъ частяхъ "Генриха IV".
   Стр. 428. Вотъ я и вышелъ съ такимъ угрюмымъ, грубымъ, чисто солдатскимъ лицомъ.
   По современнымъ источникамъ, Генрихъ V вовсе не былъ такимъ, какимъ онъ себя здѣсь описываетъ, а отличался красивой и изящной наружностью.
   Стр. 433. Предъ вами
   Все это намъ не разъ изображать
   Здѣсь приходилось дѣломъ и словами.
   Намекъ на юношескую драму Шекспира, "Король Генрихъ VI".
  
dd>
Ко всем произведениям автора К списку авторов