СОЧИНЕНІЯ
ВИЛЬЯМА ШЕКСПИРА
ВЪ ПЕРЕВОДѢ И ОБЪЯСНЕНІИ
А. Л. СОКОЛОВСКАГО.
Съ портретомъ Шекспира, вступительной статьей "Шекспиръ и его значеніе въ литературѣ" и съ приложеніемъ историко-критическихъ этюдовъ о каждой пьесѣ и около 3.000 объяснительныхъ примѣчаній.
ИМПЕРАТОРСКОЮ АКАДЕМІЕЮ НАУКЪ
переводъ А. Л. Соколовскаго удостоенъ
ПОЛНОЙ ПУШКИНСКОЙ ПРЕМІИ.
ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ,
пересмотрѣнное и дополненное по новѣйшимъ источникамъ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ ИЗДАНІЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ.
Пьеса "Конецъ вѣнчаетъ дѣло" (буквально: "Все хорошо, что хорошо кончилось" -- "All's well that ends well)" ни разу не была издана до выхода полнаго собранія сочиненій Шекспира in folio 1623 года. Для опредѣленія времени, когда пьеса была написана, дѣлались самыя тщательныя изысканія, но они не привели ни къ какому достовѣрному результату, кромѣ одного предположенія, которое однако также довольно сомнительно. Оказалось, что въ перечнѣ Шекспировыхъ пьесъ, и данномъ незадолго до 1600 года, упомянута, между прочимъ, комедія, озаглавленная: "Love's labonrs won", т.-е. вознагражденныя усилія любви. Но такъ какъ Шекспирова пьеса съ такимъ заглавіемъ не только никогда не была напечатана, но о ней нигдѣ даже не упоминается (кромѣ вышеупомянутаго регистра), то явилось предположеніе: не была ли комедія "Конецъ вѣнчаетъ дѣло" озаглавлена два раза, и не слѣдуетъ ли признать обѣ эти пьесы за одну? Предположеніе это основывалось на томъ, что обычай давать одну и ту же пьесу на различныхъ театрахъ подъ разными именами былъ очень распространенъ въ Шекспирово время; а сверхъ того, самый сюжетъ пьесы, героиня которой добивается путемъ настойчивости любви дорогого человѣка, какъ разъ соотвѣтствовалъ этому названію. Вопросъ, точно ли разсматриваемая пьеса имѣла два заглавія, конечно, не представлялъ важнаго значенія; но въ настоящемъ случаѣ фактъ этотъ, въ случаѣ его справедливости, давалъ по крайней мѣрѣ возможность опредѣлить хотя съ какой-нибудь вѣроятностью время, кода пьеса была написана. Занесеніе ея въ реестръ 1598 года указывало прямо, что она въ это время уже существовала. Критики, державшіеся этого взгляда, думали подтвердить его еще тѣмъ, что въ числѣ Шекспировыхъ пьесъ существуетъ, какъ извѣстно, комедія, озаглавленная "Потерянные труды любви" ("Love's labours lost"), написанная тоже около 1598 года, и потому предполагалось, что Шекспиръ написалъ въ pendant къ ней другую, въ которой былъ обработанъ противоположный сюжетъ. Ближайшій анализъ пьесы однако не только не подтверждаетъ этого взгляда, а скорѣй ему противорѣчитъ. Если бъ Шекспиръ точно вздумалъ написать двѣ аналогичныя комедіи съ противоположными сюжетами, то, по всей вѣроятности, надо было ожидать, что обѣ пьесы были бы сходны по тону и по концепціи, а тѣмъ болѣе -- по той внѣшней манерѣ, какая обнаруживается въ Шекспировыхъ произведеніяхъ этого періода. Между тѣмъ мы видимъ, что комедія "Потерянные труды любви" не болѣе, какъ легкая сатира на современные моды и нравы; тогда какъ "Конецъ вѣнчаетъ дѣло" -- глубоко прочувствованное произведеніе, серьезное до того въ психологическомъ изображеніи главныхъ характеровъ, что, несмотря на то, что въ пьесѣ отведено очень значительное мѣсто комическимъ сценамъ рядомъ съ серьезными, ее слѣдуетъ скорѣе причислить къ разряду серьезныхъ драмъ (каковы, напр., "Венеціанскій кунецъ" и "Мѣра за мѣру"), чѣмъ комедій. Это одно уже ведетъ къ предположенію, что пьеса, по всей вѣроятности, написана въ болѣе поздній періодъ Шекспирова творчества. Если же прибавить, что самый слогъ и стихи пьесы совсѣмъ иные сравнительно со слогомъ и стихами болѣе раннихъ произведеній Шекспира, то такое заключеніе становится еще болѣе вѣроятнымъ, хотя, надо повторить, что какихъ-либо данныхъ, точно опредѣляющихъ этотъ срокъ, мы не имѣемъ.
Сюжетъ пьесы Шекспиръ заимствовалъ изъ Декамерона Боккаччіо, а именно изъ девятой новеллы третьяго дня, при чемъ Шекспиръ, по всей вѣроятности, руководствовался при сочиненіи комедій не самымъ подлинникомъ новеллы, но переводомъ ея на англійскій языкъ, сдѣланнымъ Пайнтеромъ и помѣщеннымъ въ сборникѣ новеллъ: "The Palace of pleasure", появившемся въ 1566--1567 годахъ.
Содержаніе новеллы Боккаччіо состоитъ въ слѣдующемъ.
Въ замкѣ французскаго графа Руссильона жилъ состоявшій на его службѣ врачъ, Жераръ Нарбонскій. У графа былъ сынъ -- Бертрамъ, а у врача дочь -- Джильетта. По смерти обоихъ отцовъ, Бертрамъ уѣхалъ ко двору французскаго короля, а Джильетта осталась дома. Значительное, оставленное ей отцомъ, состояніе привлекло къ молодой дѣвушкѣ много искателей ея руки; но она уже съ дѣтства тайно любила Бертрама, хотя и не смѣла въ этомъ никому сознаться, помня, что между ею и имъ лежала слишкомъ большая разница состояній. Мысль принадлежать любимому человѣку преслѣдовала однако ее такъ сильно, что она всячески придумывала средства достичь желанной цѣли и наконецъ рѣшилась на смѣлую попытку. Король, при дворѣ котораго служилъ Бертрамъ, захворалъ тяжкой болѣзнью, вылѣчить которую отказались всѣ пользовавшіе его врачи. Джильетта, прочтя въ оставленныхъ ея отцомъ медицинскихъ книгахъ, что именно эта болѣзнь совершенно излѣчивалась простымъ, составленнымъ имъ лѣкарствомъ, вздумала предложить королю свои услуги, для чего и отправилась ко двору. Король, уже потерявшій всякую надежду быть здоровымъ, согласился на ея предложеніе, какъ на послѣднее средство; Джильетта на вопросъ короля, какой она потребуетъ награды, поставила условіемъ, что, въ случаѣ успѣха лѣченія, король долженъ будетъ дать ей мужа изъ числа своихъ приближенныхъ по ея выбору. Король согласился. Успѣхъ лѣченія превзошелъ всѣ ожиданія. Король выздоровѣлъ совершенно и на просьбу Джильетты дать ей въ мужья Бертрама немедленно объявилъ ему о своей волѣ. Но Бертрамъ оказался вовсе не расположеннымъ исполнить волю короля. Аристократическая гордость возмутилась въ немъ при мысли, что его хотятъ женить на дочери ничтожнаго врача. Тогда раздраженный король прибѣгъ къ силѣ и приказалъ ему во имя королевской власти немедленно жениться на Джильеттѣ. Бертрамъ долженъ былъ повиноваться, и бракъ былъ совершенъ. Исполнивъ приказанье короля, Бертрамъ рѣшился однако поставить на своемъ и, объявивъ Джильеттѣ, что мужемъ ей онъ все-таки не будетъ, уѣхалъ во Флоренцію, гдѣ поступилъ на службу къ тамошнему герцогу. Джильетта возвратилась въ Руссильонъ, гдѣ, встрѣченная подданными Бертрама, какъ графиня, занялась дѣлами правленья и скоро успѣла такъ улучшить разстроенную безпорядками страну, что пріобрѣла любовь и уваженіе всѣхъ. Видя однако, что мужъ ея все-таки упорно отказывается вернуться домой, она, думая смягчить его своей покорностью, послала къ нему двухъ дворянъ съ порученіемъ сказать, что, считая себя единственной причиной его добровольнаго изгнанія, она готова удалиться въ изгнаніе сама. Но Бертрамъ остался непреклоненъ и велѣлъ объявить Джильеттѣ, что она можетъ поступать, какъ желаетъ, но, что онъ, съ своей стороны, признаетъ ее женой только въ такомъ случаѣ, если она представитъ ему ребенка, зачатаго отъ него, и, сверхъ того, принесетъ ему кольцо, котораго онъ никогда не снимаетъ съ пальца. Тогда Джильетта добровольно удалилась изъ Руссильонскаго замка и отправилась во Флоренцію, гдѣ жилъ Бертрамъ. Остановясь въ домѣ одной бѣдной вдовы, она узнала, что у нея была красавица-дочь, которую Бертрамъ преслѣдовалъ страстными искательствами. Случай этотъ подалъ ей мысль достичь цѣли примиренія съ мужемъ хитростью. Пообѣщавъ бѣдной вдовѣ наградить ея дочь богатымъ приданымъ, она убѣдила мать и дочь притворно изъявить согласіе на искательства Бертрама съ тѣмъ условіемъ, чтобы онъ подарилъ дочери свое фамильное кольцо и, сверхъ того, посѣщалъ ее только въ совершенной темнотѣ. Бертрамъ согласился и отдалъ дѣвушкѣ кольцо, а затѣмъ, когда пришла пора ей явиться на обѣщанное свиданіе, Джильетта отправилась вмѣсто дѣвушки сама, при чемъ Бертрамъ не узналъ вслѣдствіе темноты, кого держалъ въ своихъ объятіяхъ. Результатомъ этого свиданія была беременность Джильетты, кончившаяся рожденіемъ двухъ прекрасныхъ мальчикомъ. Между тѣмъ Бертрамъ, достигнувъ, какъ думалъ, своей цѣли и узнавъ, что его жена покинула Руссильонъ, вернулся домой, гдѣ сталъ весело проводить время въ кругу своихъ друзей. Разъ, во время одного изъ пировъ, ему объявили, что его желаетъ видѣть какая-то пилигримка. Когда же ей было позволено войти, то въ залу вошла Джильетта, держа за руки двухъ прекрасныхъ мальчиковъ, которыхъ представила Бертраму, какъ его дѣтей, и подала ему полученное отъ него кольцо. Бертрамъ послѣ этого призналъ Джильетту своей женой, и они долго прожили въ полномъ согласіи и радости.
Сличая этотъ разсказъ съ Шекспировой пьесой, мы можемъ видѣть, что въ ходѣ и разработкѣ коренного сюжета онъ не сдѣлалъ никакихъ измѣненій, до развязки включительно. Но зато во взаимныхъ положеніяхъ дѣйствующихъ лицъ имъ введены многія важныя перемѣны, обусловленныя тѣми новыми чертами характеровъ, какія онъ придалъ этимъ лицамъ. Такъ, по новеллѣ Боккаччіо, Джильетта представлена хотя и одинокой дѣвушкой, но вмѣстѣ съ тѣмъ богатой наслѣдницей, ставшей приманкой для многихъ жениховъ. Героиня жъ пьесы Шекспира, Елена, изображена бѣдной сиротой, воспитанной матерью Бертрама. Этотъ новый, введенный Шекспиромъ, фактъ обусловилъ появленіе въ пьесѣ новаго лица, а именно матери Бертрама, характеръ которой разработанъ съ замѣчательнымъ мастерствомъ. Далѣе, по новеллѣ, Джильетта, послѣ отказа Бертрама жить съ нею, какъ съ женой, возвращается въ Руссильонскій замокъ и дѣлается его мудрой правительницей. Шекспиръ, чувствуя неестественнность и натянутость такой постановки дѣла, замѣнилъ этотъ фактъ трогательной сценой свиданія покинутой Елены съ ея названной матерью и добровольнымъ удаленіемъ, послѣдовавшимъ, въ противоположность новеллѣ, немедленно послѣ грубаго поступка Бертрама. Кромѣ этихъ внутреннихъ перемѣнъ во взаимныхъ отношеніяхъ дѣйствующихъ лицъ, Шекспиръ рядомъ съ серьезнымъ содержаніемъ пьесы ввелъ въ нее забавный, комическій эпизодъ, создавъ личности Пароля, шута и старика Лафе. Хотя эпизодъ этотъ не имѣетъ съ сюжетомъ никакой строгой внутренней связи и скорѣй носитъ характеръ забавной интермедіи, чѣмъ необходимой составной части пьесы, но Шекспиръ, независимо отъ самостоятельнаго значенія этого эпизода, очень искусно воспользовался имъ, чтобъ рельефнѣе оттѣнить характеры главныхъ лицъ въ томъ видѣ, какъ онъ ихъ представилъ. Близость негодяя Пароля къ Бертраму и ихъ дружескія отношенія въ первой части пьесы чрезвычайно мѣтко обрисовываютъ характеръ Бертрама, какъ самонадѣяннаго, избалованнаго юноши, привыкшаго судить о всемъ поверхностно. Сцены же Пароля съ Еленой прекрасно освѣщаютъ ея положеніе, какъ бѣдной сироты, вынужденной по своему зависимому положенію подвергаться нахальнымъ шуткамъ наглаго негодяя, и выслушивать его пошлую болтовню. Кромѣ того, Шекспиръ ввелъ нѣкоторыя новыя черты въ характеръ самого Бертрама, какъ, напримѣръ, заставя его постыдно отречься въ присутствіи короля отъ своей связи съ Діаной, чего также нѣтъ въ новеллѣ. Помощью подобныхъ измѣненій противъ первоначальнаго источника Шекспиръ достигъ въ настоящей пьесѣ того же, что мы находимъ и въ другихъ его произведеніяхъ, т.-е., что шаблонный матеріалъ подлинника превратился подъ его рукой въ изображеніе самыхъ ясныхъ, самыхъ живыхъ житейскихъ явленій. Если взглянуть на созданныя имъ личности Бертрама и Елены съ этой точки зрѣнія, то мы должны будемъ безспорно причислить ихъ къ ряду характеровъ, не менѣе глубокихъ и серьезныхъ, чѣмъ большинство прочихъ созданныхъ имъ лицъ. Но вмѣстѣ съ тѣмъ нельзя не прибавить, что, несмотря на превосходную обработку задуманнаго, въ обоихъ этихъ лицахъ представлена гораздо болѣе узкая сфера житейскихъ явленій, чѣмъ мы находимъ это въ другихъ Шекспировыхъ произведеніяхъ. Если главный характеръ Шекспировыхъ лицъ вообще обращаетъ на себя вниманіе тѣмъ, что въ нихъ изображены прежде всего общія человѣческія черты, независимыя ни отъ вѣка ни отъ страны, въ которыхъ эти лица жили, то Елена и Бертрамъ, напротивъ, портреты лицъ именно того вѣка и того общества, которое изображено въ пьесѣ, а именно -- среднихъ вѣковъ, когда существовали обычаи и отношенія, совершенно оставленные впослѣдствіи и кажущіеся намъ теперь не только противорѣчащими современнымъ понятіямъ о нравственности, но порой даже чудовищными. Эти отношенія однако существовали; люди всѣхъ темпераментовъ и характеровъ подчинялись имъ безпрекословно, подавляя предъ требованіемъ этихъ отношеній иногда даже самыя святыя чувства; а потому было бы ошибочно судить этихъ людей съ нашей, современной точки зрѣнія, не принимая во вниманіе гнета правилъ и взглядовъ той среды, въ которой они жили. Не должно забывать, что и въ нашъ прославленный вѣкъ, когда индивидуальная свобода личности поставлена на первый планъ, и когда мы увѣрены, что будто бы нами выработаны гораздо болѣе совершенные взгляды и правила, существуетъ очень и очень много предразсудковъ, которые будутъ отброшены со временемъ и точно такъ же станутъ подвергаться укору или осмѣянію. Разсматривая характеры Бертрама и Елены съ такой точки зрѣнія, мы дѣйствительно найдемъ въ нихъ много страннаго, даже предосудительнаго и некрасиваго. Такъ, напримѣръ, что мы видимъ въ Бертрамѣ? Передъ нами юноша, вознесенный счастливой судьбой высоко надъ тѣмъ обществомъ, среди котораго онъ выросъ. Онъ -- владѣтельный графъ, глубоко вѣрующій въ свое право считать себя выше другихъ. Возлѣ него поставлена прекрасная дѣвушка, воспитанная съ нимъ съ дѣтства и глубоко его любящая. Трудно себѣ представить, чтобъ Елена, въ томъ видѣ, какъ она нарисована Шекспиромъ, не выказала Бертраму своей любви хотя чѣмъ-нибудь, сама того не замѣчая. Всякій другой обыкновенный человѣкъ непремѣнно бы это замѣтилъ и затѣмъ поступилъ сообразно со своими собственными чувствами, т.-е. приблизилъ бы дѣвушку къ себѣ въ случаѣ, если бъ ее любилъ, и въ противоположномъ случаѣ -- положилъ бы между собой и ею непереходимую границу. Но гордый графъ Руссильонъ смотритъ на вещи и поступаетъ иначе. Онъ такъ высоко стоитъ въ собственномъ мнѣніи, что подобную вещь, какъ любовь преданнаго существа, онъ даже не замѣчаетъ и равнодушно покидаетъ свой домашній кровъ, ласкаемый мечтой о славѣ и блескѣ придворной жизни. Вотъ уже первое слѣдствіе вліянія, оказаннаго на Бертрама условіями того вѣка и того общества, среди которыхъ онъ жилъ. Но затѣмъ оказывается, что если эти условія, съ одной стороны, давали Бертраму слишкомъ много правъ и потакательствъ его прихотямъ, то, съ другой, налагали на него и очень тяжелыя оковы. Неограниченный властитель надъ своими подданными, онъ въ силу условій той же среды, въ которой жилъ, дѣлался покорнымъ рабомъ своего собственнаго повелителя, короля. Прихоть короля, велѣвшаго Бертраму жениться на Еленѣ, кажется на первый взглядъ слишкомъ сказочной, но между тѣмъ стоитъ немного изучить средневѣковый придворный бытъ для убѣжденія въ томъ, что подобнаго рода отношенія дѣйствительно существовали при дворахъ тогдашнихъ властителей. Оскорбленный, озлобленный, но все-таки покорившійся силѣ, противъ которой невозможно было возстать открыто, Бертрамъ рѣшилъ избѣжать по крайней мѣрѣ хоть непріятныхъ послѣдствій своего вынужденнаго послушанія. Король могъ принудить его жениться на ненавистной ему женщинѣ, но заставить его съ нею жить не было даже во власти короля; а сверхъ того, самъ король врядъ ли бы и пошелъ въ своихъ требованіяхъ такъ далеко. Самолюбіе его было удовлетворено: дерзкій подданный смирился -- такъ что жъ было думать о послѣдствіяхъ? Во всякомъ случаѣ однако Бертрамъ не могъ поступить съ Еленой слишкомъ сурово. Это запрещали опять-таки условія той среды, въ которой онъ жилъ. И вотъ онъ придумалъ средство, которое могло его удовлетворить. Предоставивъ несчастную женщину ея судьбѣ и предъявивъ ей съ презрительной насмѣшкой совершенно невыполнимое условіе для примиренія, онъ бросился въ омутъ своей прежней жизни, не измѣнивъ ея ни въ чемъ. Дешевая военная слава составляла въ тѣ времена для людей, какъ Бертрамъ, единственную цѣль и приманку. И вотъ мы видимъ, что онъ отправляется во Флоренцію -- завоевывать лавры военной славы. Внѣшній престижъ жизни былъ для него такимъ образомъ достигнутъ; но, рядомъ съ этимъ, онъ не отказался и отъ своихъ прежнихъ забавъ. Юноша пустой и кутливый, искавшій въ любви лишь ея внѣшнихъ наслажденій, онъ, удаленный отъ матери и жены, получилъ полную возможность потворствовать своимъ прихотямъ, какъ хотѣлъ. Свою новую свободную жизнь онъ началъ тѣмъ, что вздумалъ соблазнить честную дѣвушку, причемъ не только не сознавалъ дурной стороны такого поступка, но, напротивъ, считалъ его совершенно естественнымъ и позволительнымъ. Его разговоръ по этому предмету съ Діаной звучитъ полной искренностью и убѣжденіемъ своей правоты. Выросшій въ понятіяхъ, что весь міръ принадлежитъ ему, графу Руссильону, и что на страданія прочихъ людей не стоитъ обращать никакого вниманія, онъ дошелъ до того, что наконецъ сталъ дѣлать уже рѣшительныя подлости, неизвинительныя даже тѣмъ заблужденіемъ, съ которымъ онъ смотрѣлъ на жизнь. Когда его поступокъ съ Діаной открылся предъ всѣми, онъ, чтобы спасти свой аристократическій престижъ, не задумался даже низко оклеветать Діану, клеймя ее именемъ развратницы, съ цѣлью обѣлить этимъ свои продѣлки. Если разобрать всѣ эти поступки Бертрама, то мы не въ правѣ будемъ дать ему никакого имени, кромѣ имени самаго низкаго, презрѣннаго негодяя. Многіе комментаторы такъ именно и смотрѣли на Бертрама, при чемъ ставили въ вину даже самому Шекспиру то, что, онъ крайне неутѣшительно и даже безнравственно кончилъ пьесу бракомъ Бертрама съ Еленой. По поводу этого окончанія задавался естественно вопросъ: неужели такая прелестная, правдивая дѣвушка, какъ Елена, могла быть счастлива съ человѣкомъ, испорченнымъ до такой степени? Его наружное раскаяніе нисколько его не оправдывало, во-первыхъ, потому, что оно было вынуждено, а во-вторыхъ, потому, что проступокъ его не былъ единичнымъ случаемъ увлеченія молодости, какъ, напримѣръ, мы это видимъ въ другомъ Шекспировомъ лицѣ, а именно въ Протеѣ, героѣ комедіи "Два веронца". Пороки Бертрама, напротивъ, былъ результатомъ коренныхъ взглядовъ и убѣжденій, которые онъ защищалъ до послѣдней крайности, не остановившись для своего наружнаго оправданія даже предъ самой низкой клеветой. Противъ такого мнѣнія о характерѣ Бертрама можно сказать развѣ только то, что въ немъ, какъ замѣчено выше, изображенъ не столько свободный человѣкъ, имѣющій возможность управлять своими поступками, сколько продуктъ среды и времени, подъ вліяніемъ которыхъ онъ воспитался и жилъ, вслѣдствіе чего поступки его если и не оправдывались совершенно, то заслуживали по крайней мѣрѣ какого-нибудь снисхожденія. Но, если такой взглядъ можно еще примѣнить къ характеру Бертрама, то имъ все-таки нельзя оправдать того окончанія пьесы, какое далъ ей Шекспиръ. Окончаніе это во всякомъ случаѣ остается неутѣшительнымъ и ложнымъ. Творчество Шекспира отличается именно тѣмъ, что всѣ его произведенія, изображая какой-нибудь эпизодъ, прямо выхваченный изъ жизни, кончаются непремѣнно полнымъ исчерпаніемъ этого эпизода съ психологической стороны, такъ что о дальнѣйшей судьбѣ дѣйствующихъ лицо можно предполагать или что-либо хорошее, или не остается предполагать ничего. Этому правилу не противорѣчатъ даже самыя мрачныя Шекспировы трагедіи, оканчивающіяся гибелью героевъ. Герои въ подобномъ случаѣ получаютъ хоть вѣчное успокоеніе; остающіеся же въ живыхъ умиротворяются до нѣкоторой степени мыслью, что зло прекратилось, и что въ будущемъ жизнь заравняетъ слѣды невзгодъ. Между тѣмъ въ настоящей пьесѣ этой успокоительной струи мы не находимъ ни въ какомъ случаѣ. Бертрамъ остается негодяемъ, какимъ былъ, потому что его вынужденному раскаянію (хотя бы даже искреннему въ эту минуту) нельзя дать никакого серьезнаго значенія. Раскаяться можно въ минутномъ увлеченіи, но едва ли въ тѣхъ взглядахъ и мысляхъ, которымъ человѣкъ слѣдовалъ во всю свою жизнь. По какой причинѣ Шекспиръ закончилъ пьесу такимъ нравственнымъ диссонансомъ -- сказать трудно. Сослаться для объясненія на новеллу, оканчивающуюся точно тѣмъ же, нѣтъ основанія. Шекспиръ не былъ писателемъ, рабски слѣдовавшимъ чужой указкѣ. Мы знаемъ много примѣровъ, когда онъ мѣнялъ ради психологической правды развязки тѣхъ произведеній, изъ которыхъ заимствовалъ сюжеты своихъ пьесъ; а потому онъ могъ сдѣлать это, если бы захотѣлъ, и въ настоящемъ случаѣ. Вѣрнѣе предположить, что не принялъ ли онъ во вниманіе вкуса публики, требовавшей, чтобы пьесы съ болѣе легкимъ сравнительно содержаніемъ, какова настоящая комедія, непремѣнно оканчивались благополучнымъ исходомъ. Можетъ-быть, онъ дѣйствительно нашелъ, что болѣе серьезное окончаніе (какъ, напримѣръ, если бъ Елена, увидя, какого человѣка она любила, сама отказалась быть его женой) хотя и звучало бы болѣе въ тонъ съ общимъ характеромъ обработаннаго сюжета, но было бы слишкомъ грустно и не понравилось бы публикѣ. Такъ или иначе -- фактъ остается фактомъ. Окончаніе пьесы нельзя ни въ какомъ случаѣ признать удачнымъ; но мы должны прибавить, что если откинуть это неудовлетворительное окончаніе, то характеръ Бертрама все-таки слѣдуетъ причислить къ числу глубоко прочувствованныхъ созданій поэта, несмотря даже на ошибочность фактической развязки самой пьесы.
Характеръ Елены разработанъ не менѣе ясно и глубоко, чѣмъ характеръ Бертрама. Выше было уже замѣчено, какъ искусно Шекспиръ измѣнилъ положеніе Елены по отношенію къ прочимъ лицамъ пьесы сравнительно съ фактами, какіе выведены въ новеллѣ Боккаччіо. Сдѣлавъ Елену бѣдной сиротой, зависящей отъ своей благодѣтельницы-графини, матери Бертрама, Шекспиръ во много разъ увеличилъ ту симпатію зрителя, какую невольно внушаетъ эта личность. Покорность судьбѣ, соединенная съ настойчивостью въ преслѣдованіи цѣли въ предѣлахъ честныхъ, законныхъ средствъ -- таковы главныя черты характера Елены. Эти два качества проходятъ чрезъ все, что она предполагаетъ и дѣлаетъ. Сцена, когда она уличается графиней въ любви къ Бертраму; трогательная ея рѣшимость покинуть изъ любви къ неблагодарному свое родное гнѣздо; намѣреніе исполнить буквально поставленное имъ условіе для примиренія -- все это черты, въ которыхъ прелесть поэзіи споритъ съ психологической правдой. Если мы будемъ разсматривать характеръ Елены только со стороны душевныхъ стимуловъ, обусловливающихъ ея поступки, то не подмѣтимъ въ изображеніи этой личности ни малѣйшей шероховатости или диссонанса съ тѣмъ, что говоритъ жизнь. Но если мы взглянемъ на ея поступки съ фактической стороны, то и здѣсь увидимъ, что буквальное повтореніе Шекспиромъ въ своей пьесѣ тѣхъ фактовъ, какіе онъ нашелъ въ новеллѣ Боккаччіо, тоже звучитъ иной разъ въ изображеніи личности Елены нѣкоторою фальшью, хотя фальшь эта, впрочемъ, чисто внѣшняя. Такъ, напримѣръ, выше уже было замѣчено, что согласіе Елены въ концѣ пьесы забыть изъ любви къ Бертраму всѣ его низкіе поступки рѣшительно противорѣчитъ тому, что слѣдовало ожидать. Равно нельзя не признать нѣкоторой натяжки и въ ея намѣреніи стать женой Бертрама силой, помощью приказа короля. Елена была слишкомъ умной дѣвушкой, чтобы не понять, какъ мало счастья могла она ждать въ случаѣ, если добьется своей цѣли такимъ принудительнымъ способомъ. Введеніе въ пьесу подобнаго рода фактовъ, конечно, должно считаться ошибкой автора. Но признавая даже эту ошибку, какъ-то невольно хочется сказать: каковы же были сила и талантъ поэта, если онъ, выводя иной разъ образы, даже фальшивые, все-таки успѣвалъ говорить великія истины и изображать дѣйствительно живыхъ, чувствующихъ людей?
Прочія лица пьесы имѣютъ лишь второстепенное значеніе. Графиня, мать Бертрама, производитъ въ пьесѣ впечатлѣніе успокоительной струи среди бушующихъ вокругъ сценъ горя, ошибокъ и увлеченій. Шутъ -- неизбѣжный при тогдашнихъ драматическихъ представленіяхъ клоунъ, потѣшающій публику. Лафе введенъ исключительно для репликъ Пароля. Что же касается до самого Пароля, то хотя личность его безусловно забавная, очень популярна въ Англіи, гдѣ описаніе похожденій Пароля и его фразы вошли даже въ народныя поговорки, но съ общечеловѣческой точки зрѣнія едва ли можно причислять этотъ характеръ къ глубокимъ созданіямъ Шекспира. Въ немъ изображенъ не болѣе, какъ карикатурный трусъ и хвастунъ. Сравненіе Пароля съ Фальстафомъ, сдѣланное нѣкоторыми комментаторами, не выдерживаетъ никакой критики. Нѣкоторые считали его даже первообразомъ жирнаго рыцаря, но это мнѣніе безусловно опровергается тѣмъ, что настоящая комедія, если даже допустить, будто она была написана въ 1598 году, окажется написанной все-таки позже "Генриха IV" (вышедшаго въ 1596--1597 годахъ). Слѣдовательно, личность Фальстафа была создана Шекспиромъ раньше, чѣмъ личность Пароля.
Король Франціи.
Герцогъ Флоренціи.
Бертрамъ, графъ Руссильонъ.
Лафе, старый придворный.
Пароль, изъ свиты Бертрама.
Управитель графини Руссильонъ.
Шутъ графини.
Пажъ.
Графиня Руссильонъ, мать Бертрама.
Елена, дѣвушка изъ свиты графини.
Вдова, изъ Флоренціи.
Діана, ея дочь.
Придворные, офицеры, солдаты.
Дѣйствіе частью во Франціи и частью въ Тосканѣ.
Руссильонъ. Комната въ замкѣ графини.
(Входятъ Бертрамъ, графиня, Елена и Лафе, всѣ въ траурѣ).
Графиня. Разставаясь съ сыномъ, я точно теряю во второй разъ мужа.
Бертрамъ. И я, уѣзжая, точно оплакиваю во второй разъ отца. Но что дѣлать! Долгъ обязываетъ меня повиноваться его величеству, и это тѣмъ болѣе, что онъ не только мой повелитель, но и опекунъ 1).
Лафе. Покровительство короля замѣнитъ вашей матушкѣ мужа, а вамъ отца. Милостивый всегда и ко всѣмъ, онъ, конечно, будетъ благосклоненъ и къ вамъ, чьи достоинства привлекли бы расположеніе даже безсердечныхъ людей. А вѣдь нашъ король добръ безъ мѣры.
Графиня. Какова надежда на его выздоровленье?
Лафе. Онъ окончательно отказался отъ услугъ своихъ врачей, которые, прельщая его надеждами, какъ кажется, только тянули время и привели къ тому, что его величество лишился послѣдней.
Графиня (указывая ш Елену). Ея отецъ былъ (какъ грустно говорить въ подобныхъ случаяхъ слово: былъ!) -- отецъ ея былъ врачъ, чье искусство почти равнялось съ его честностью; а если бъ равнялось съ ней совершенно, то онъ сдѣлалъ бы природу безсмертной и заставилъ смерть удалиться прочь за неимѣніемъ дѣла. Вотъ было бы счастьемъ для короля, если бъ этотъ человѣкъ жилъ до сихъ поръ! Его жизнь была бы смертью для болѣзни его величества.
Лафе. Какъ звали человѣка, о которомъ вы говорите, графиня?
Графиня. Жерардомъ Нарбонскимъ... Его имя и искусство прославлены съ полнымъ на то нравомъ.
Лафе. Это вѣрно. Самъ король недавно вспоминалъ объ этомъ человѣкѣ и отдалъ съ печалью въ душѣ дань справедливости его искусству. Знанія его, конечно, могли бы помочь ему прожить дольше; но вѣдь противъ смерти безсильна даже наука.
Бертрамъ. Позвольте узнать, чѣмъ страдаетъ его величество?
Лафе. Фистулой.
Бертрамъ. Я никогда не слыхалъ о такого рода болѣзни.
Лафе. Хорошо, если бъ о ней не слыхалъ никто... (Указывая на Елену) Такъ эта молодая особа, сказали вы, дочь Жерарда Нарбонскаго?
Графиня. Дочь, и единственная. Отецъ поручилъ ее моимъ попеченіямъ, и я надѣюсь, что воспитаніе, какое она получила, поможетъ развить ея природныя качества. Она, къ счастью, унаслѣдовала отъ отца тѣ добрыя начала, помощью которыхъ укореняются хорошія правила, получаемыя нами извнѣ. Вѣдь извѣстно, что если хорошее упадетъ на дурную почву, то оно возбуждаетъ въ насъ одно сожалѣніе и получаетъ имя ложнаго добра. Но въ ней дары воспитанія умножены ея скромностью. Честность получила она по наслѣдству и увѣнчала ее добротой.
Лафе. Ваши похвалы, графиня, заставили ее прослезиться!
Графиня. Слезы -- лучшая роса, какою дѣвушка можетъ окропить сказанную ей похвалу. Воспоминаніе объ отцѣ заставляетъ всегда поблѣднѣть ея щеки 2). Довольно, Елена, довольно, а то, пожалуй, могутъ подумать, что ты выказываешь печаль болѣе, чѣмъ ее чувствуешь.
Елена. Печаль мою дѣйствительно могутъ замѣтить всѣ; но она искренна.
Лафе. Умѣренная печаль -- похвальная дань умершимъ; но излишняя -- врагъ живыхъ.
Графиня. Зато, если живые будутъ съ твердостью враждовать съ печалью, то успѣютъ ее побѣдить 3).
Лафе. Какъ это понять?
Бертрамъ. Прошу, матушка, вашего благословенія.
Графиня. Пошли Господь свое благословенье
Тебѣ, мой сынъ! Будь схожъ съ отцомъ дѣлами,
Какъ схожъ ты съ нимъ наружностью. Пусть твой
Высокій родъ въ соревнованье вступитъ
Со славой дѣлъ 4); но будь его достоинъ
И добротой. Привѣтливъ будь со всѣми,
Но довѣряй немногимъ и не вдругъ.
Остерегайся наносить обиды.
Врагамъ грозить старайся больше духомъ,
Чѣмъ силою. Друзей храни въ душѣ,
Какъ подъ ключомъ. Не будь болтливъ: пускай
Тебя бранятъ ужъ лучше за молчанье,
Чѣмъ за порокъ излишней болтовни.
Прощай, мой сынъ!.. Да ниспошлетъ Создатель
Тебѣ добро, какое самъ признаетъ
За лучшее, въ придачу къ пожеланьямъ
Моихъ молитвъ. (Кафе) Васъ, добрый другъ, прошу
Его руководить: онъ юнъ годами
И незнакомъ съ интригами двора 5).
Лафе. Все, что любовь исполнить можетъ, вѣрьте,
Я сдѣлаю.
Графиня. Прощай, Бертрамъ. Прими
Мое благословенье! (Графиня уходитъ).
Бертрамъ (Еленѣ). Вамъ, Елена, желаю я исполненія всѣхъ желаній, какія только придутъ вамъ на мысль. Утѣшайте мою мать, вашу благодѣтельницу, и заботьтесь о ней.
Лафе. А я, прощаясь съ вами, желаю вамъ остаться достойной вашего отца. (Уходятъ Лафе и Бертрамъ).
Елена. О, если бъ всѣ заботы заключались
Мои лишь въ томъ! Отца я позабыла;
Оплаканъ онъ слезами этихъ всѣхъ
Высокихъ лицъ сердечнѣй, чѣмъ моими!
Каковъ онъ былъ -- не помню я! Всѣ чувства
Моей души летятъ вослѣдъ Бертраму!
Сразилъ онъ жизнь мою своимъ отъѣздомъ!..
Но для меня вѣдь такъ же недоступенъ
Онъ, какъ звѣзда! Ему принадлежать
Я не могу. Льетъ на меня онъ блескъ
Лишь издали. За дерзкую любовь
Я въ ней самой нашла достойно кару.
Погибель ждетъ вѣдь неизбѣжно лань,
Когда она захочетъ сочетаться
Съ могучимъ львомъ!.. Но все жъ сквозь слезы сладко
До этихъ поръ мнѣ было хоть смотрѣть
Ему въ лицо; мечтами рисовать
На полотнѣ измученнаго сердца
Орлиный взоръ, изгибъ густыхъ бровей,
Прелестный ликъ, разсыпчатыя кудри --
Все, все, что такъ воспринимала жадно
Моя душа!.. И вотъ, простившись съ нимъ,
Осталось мнѣ лелѣять только образъ
Того, что я боготворила въ немъ!
Но кто идетъ?-- Ахъ... это вѣчный спутникъ,
За нимъ ходящій слѣдомъ. Знаю я
Вѣдь хорошо, что глупъ онъ, подлъ, трусливъ;
А все жъ смотрѣть готова съ снисхожденьемъ
И на него!.. Вотъ такъ-то иногда
Прощать готовы мы пороки даже,
Когда они ютятся близъ добра;
Добро жъ съ его подобнымъ стали сердцемъ
Порой дрожитъ подъ вѣтромъ зимнихъ бурь.
Достоинство должно на свѣтѣ часто
Заискивать предъ роскошью глупцовъ 5). (Входитъ Пароль).
Пароль. Привѣтъ королевѣ!
Елена. Такой же королю 7).
Пароль. Я не король.
Елена. А я не королева.
Пароль. О чемъ вы раздумывали? Вѣрно, о своемъ дѣвичествѣ?
Елена. Угадали. Вы съ виду храбрый воинъ, а потому не откажите дать мнѣ добрый совѣтъ. Мужчины, какъ извѣстно, великіе враги нашего дѣвичества, а потому научите, какимъ оружіемъ лучше всего отъ нихъ защититься?
Пароль. Держите мужчинъ въ почтительномъ отъ себя отдаленіи.
Елена. Этимъ не поможешь. Они все-таки нападаютъ; а дѣвичество при всей своей храбрости вещь слабая. Научите какой-нибудь настоящей, военной оборонѣ.
Пароль. Такой нѣтъ. Мужчины все-таки возьмутъ свое: подкрадутся, сдѣлаютъ подкопъ и взорвутъ васъ на воздухъ.
Елена. Храни Господь бѣдное дѣвичество отъ подкоповъ и взрывовъ. Неужели нѣтъ военной хитрости, помощью которой дѣвушки могли бы взрывать на воздухъ мужчинъ?
Пароль. Поднять мужчину на воздухъ легче всего именно потерей дѣвичества; но вѣдь этимъ способомъ вы теряете свою собственную крѣпость. Впрочемъ, оберегать дѣвичество, значитъ -- дѣйствовать противъ законовъ природы. Его потеря ведетъ къ умноженію 8). Оно само родится на свѣтъ только потерей такого же дѣвичества. Оно -- матеріалъ для своего же производства. Разъ потерянное, оно можетъ возродиться десять разъ, а сбереженное кончитъ тѣмъ, что погибнетъ само. Оно слишкомъ холодный товарищъ, а потому къ чорту его!
Елена. Я все-таки покамѣстъ его поберегу, рискуя даже умереть дѣвушкой.
Пароль. Вѣдь оно противно законамъ природы,-- такъ стоитъ ли о немъ толковать? Заступаться за дѣвичество, значитъ -- обвинять свою собственную мать; а это великій грѣхъ. Сберечь его все равно, что повѣситься. Оно -- самоубійца, и потому упорныхъ дѣвицъ слѣдовало бы хоронить на большихъ дорогахъ, вдали отъ святыхъ кладбищъ; приравнивать ихъ къ оскорбителямъ природы! Дѣвичество родитъ червей, какъ сыръ. Оно уничтожается своей собственной гнилью и умираетъ, пожравъ самоё себя. Сверхъ того, оно самолюбиво, эгоистично и бездѣятельно; а это все пороки, строго запрещенные Писаніемъ. Берегитесь его! Разставшись съ нимъ, вы только выиграете. Въ десять лѣтъ оно удесятерится; а это очень хорошій процентъ, и притомъ замѣтьте, что основной капиталъ вовсе не сдѣлается отъ того меньше. Потому прочь его!
Елена. Пусть такъ; но нельзя ли потерять его такъ, чтобы способъ потери пришелся по вкусу самой потерявшей?
Пароль. Посмотримъ. Стоитъ ли, впрочемъ, заботиться о вещи, которая не заботится о себѣ сама? Вѣдь дѣвичество -- товаръ, способный портиться отъ залежи. Чѣмъ дольше лежитъ, тѣмъ больше теряетъ цѣны. Такъ спускайте его, пока есть спросъ. Пользуйтесь временемъ. Дѣвичество похоже на стараго придворнаго, который упрямо носитъ шляпы, вышедшія изъ моды. Нарядъ съ виду богатъ, а цѣна ему грошъ. Точь-въ-точь аграфъ или зубочистка, давно всѣми брошенные. Финикъ въ пирогѣ вещь хорошая; а разъ пирогъ сталъ черствъ, то надо бросить и финикъ 9). Дѣвичество то же, что засохшая груша: ни виду ни вкуса! Было когда-то сочно и вкусно -- а что теперь?
Елена. Я все жъ его поберегу покамѣстъ.
Иное дѣло юный графъ Бертрамъ 10),
Онъ при дворѣ отыщетъ бездну разныхъ
Себѣ забавъ. Тамъ встрѣтитъ, можетъ-быть,
Онъ женщину, которая замѣнитъ
Ему весь міръ: подругу, мать, друзей,
Совѣтниковъ!.. Въ ней будетъ слѣпо видѣть
Онъ феникса! Узнаетъ онъ измѣну,
Какъ и любовь; научится служить
И властвовать. Предъ нею, можетъ-быть,
Свою унизитъ гордость иль, напротивъ,
Унизиться заставитъ предъ собой.
Забудетъ съ ней отличье стройныхъ звуковъ
Отъ рѣжущихъ фальшивымъ тономъ слухъ,
Найдетъ въ ней все: блаженство, горе, вѣру --
Весь, словомъ, этотъ ворохъ громкихъ словъ,
Какія насъ твердить безъ смысла учитъ
Слѣпой Амуръ! А тамъ, а тамъ... не знаю
Я, впрочемъ, что случится дальше съ нимъ...
Храни, Творецъ, его Своимъ покровомъ!
Придворный кругъ вѣдь школа для людей,--
А онъ...
Пароль. Кто жъ онъ?
Елена. Онъ тотъ, кому желаю
Я лишь добра;-- одно мнѣ жаль...
Пароль. Что жаль?
Елена. Что не могу горячимъ дать желаньямъ
Я имя дѣлъ; что слабымъ существамъ
Враждебный рокъ отказываетъ въ силахъ
Осуществить то, что они желаютъ
Своимъ друзьямъ, и заставляетъ грустно
Таить въ мечтахъ безъ правъ на благодарность;
То, что онѣ лелѣютъ про себя.
Пажъ. Васъ, господинъ Пароль, требуетъ къ себѣ графъ
Пароль. Прощайте, прелестная Елена. Обѣщаюсь замолвить за васъ словечко при дворѣ, если только не забуду.
Елена. Какъ вижу, вы родились подъ благотворнымъ созвѣздіемъ.
Пароль. Я?-- подъ планетой Марса.
Елена. Я именно такъ и думала.
Пароль. А почему?
Елена. Вѣдь это планета войны; а война была для васъ всегда очень тяжелымъ бременемъ. Какъ же не сказать, что вы родились подъ гнетомъ ея звѣзды?
Пароль. Марсъ былъ тогда въ наступательномъ движеніи.
Елена. А я думаю, что въ отступательномъ.
Пароль. Почему вы такъ думаете?
Елена. Потому что, сражаясь, вы обыкновенно пятитесь.
Пароль. Это изъ расчета, чтобъ выгоднѣе побѣдить.
Елена. Конечно: вѣдь бѣгство тоже расчетъ ради выгоды остаться цѣлымъ. Эта смѣсь храбрости съ расчетливостью, впрочемъ, къ вамъ очень идетъ 11).
Пароль. Ну, на ваши остроты мнѣ отвѣчать теперь некогда, потому что я занятъ болѣе важными дѣлами. Я надѣюсь вернуться совершеннымъ придворнымъ и тогда, если хотите, займусь преподаваніемъ вамъ порядочныхъ манеръ,-- конечно, если вы окажетесь на это способной. Иначе вѣдь вы умрете совершенной невѣждой. Прощайте! Бормочите, если будетъ охота, молитвы; а не то поминайте своихъ друзей. Желаю вамъ хорошаго мужа, съ какимъ вы могли бы обращаться такъ же. какъ онъ будетъ обращаться съ вами. Еще разъ прощайте.
Елена. Какъ часто мы, имѣя подъ руками,
Что нужно намъ, съ докучными мольбами
Идемъ къ Творцу! Свободны поступать
Мы, какъ хотимъ. Когда не хочетъ дать
Судьба намъ то, о чемъ душа мечтала,
То въ томъ лишь знакъ, что было слишкомъ мало
Въ самихъ насъ силъ достичь, что нужно намъ.
Такъ власть судьбы высоко къ небесамъ
Взнесла меня; глаза мои прельстила;
Но счастьемъ ихъ -- увы!-- не подарила!
А между тѣмъ примѣровъ видимъ тьму
Мы, какъ судьба сближаетъ тѣхъ, кому
Присуждено, повидимому, было
Жить врозь всегда. Таинственная сила
Родства ихъ душъ, какъ равныхъ, сводитъ ихъ 12).
Несбыточность страшна для душъ пустыхъ,
Чей умъ привыкъ по прошлому все мѣрить
И потому въ успѣхъ страшится вѣрить
Нѣтъ, нѣтъ! любовь пошлетъ мнѣ силъ, и я
Возьму свое! Злой недугъ короля --
Надежда мнѣ! Пусть рокъ меня обманетъ --
Моей мечтѣ помѣхой онъ не встанетъ. (Уходитъ).
Парижъ. Комната во дворцѣ короля.
(Трубы. Входитъ король Франціи съ письмами. Придворные и свита).
Король. Война горитъ: Флоренція и Сіэнна
Вступили въ бой; но счастье въ первой битвѣ
Не принесло побѣды никому.
1-й придворный. Такъ говорятъ.
Король. И очень вѣроятно.
Намъ эти слухи подтвердилъ нашъ добрый
Австрійскій братъ и къ этому прибавилъ,
Что флорентинцы насъ хотятъ просить
О помощи. Предупредивъ любезно
Объ этомъ насъ, въ словахъ дальнѣйшихъ онъ
Прозрачно намекнулъ, что было бъ очень
Желательно ему, чтобъ былъ отвѣтомъ
Отъ насъ отказъ
1-й придворный. Его любовь и умъ,
Доказанные вамъ неоднократно,
Конечно, вамъ совѣтуютъ, чтобъ вы
Исполнили, что хочетъ онъ.
Король. Онъ далъ
Оружье въ руки намъ: мы отказали
Еще до просьбъ. Дворяне наши, впрочемъ,
Вполнѣ свободны, если пожелаютъ,
Вступить на службу стороны враговъ
По выбору.
1-й придворный. Имъ ваше разрѣшенье
Прекрасной будетъ школой. Вѣдь они
Горятъ желаньемъ отличиться въ битвахъ.
Король. Но кто идетъ?
(Заходятъ Бертрамъ, Лафе и Пароль).
1-й придворный. Графъ юный Руссильонъ.
Король. Какъ схожъ, прекрасный юноша, чертами
Съ покойнымъ ты отцомъ! Природа, вижу,
Не торопясь, съ усердіемъ старалась
Тебя создать. "Желаю, чтобъ похожъ
Былъ на отца ты точно такъ и нравомъ.
Привѣтъ тебѣ въ Парижѣ.
Бертрамъ. Приношу
Вамъ, государь, отъ всей души мою
Признательность съ готовностью служить
Всѣмъ сердцемъ вамъ.
Король. О, какъ бы я желалъ
Имѣть теперь ту крѣпость силъ и воли,
Какими одаренъ я былъ въ года,
Когда съ твоимъ отцомъ соединяла
Насъ общность ратныхъ дѣлъ! Отецъ твой былъ
Храбрецъ изъ храбрецовъ! Себя прославилъ
Во всѣхъ сраженьяхъ онъ. До старыхъ лѣтъ
Сберегъ онъ крѣпость силъ своихъ; но время
Вошло въ права, принудивъ насъ обоихъ
Проститься съ славой битвъ. Я оживаю,
Когда о немъ могу поговорить.
Онъ отличался въ юности разсудкомъ
И остротой игривою ума.
Конечно, этимъ качествомъ, не спорю,
Одарена и наша молодежь;
Но въ томъ бѣда, что шутки ихъ нерѣдко
Бьютъ ихъ самихъ затѣмъ, что не успѣли
Они купить насмѣшки права славой
Тѣхъ дѣлъ, какихъ еще не совершили
Своей рукой. Какъ истинный придворный,
Держалъ со всѣми онъ себя равно
И ласково; а если отвѣчалъ
Кому-нибудь съ презрѣньемъ, то когда лишь