Книговод

Мера за меру

Шекспир Вильям


Вильямъ Шекспиръ

Мѣра за мѣру

Переводъ Ѳ. Миллера

   Источник: Шекспиръ В. Полное собраніе сочиненій / Библіотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 3, 1902.

<а href="http://az.lib.ru">http://az.lib.ru

  

  

МѢРА ЗА МѢРУ.

   Въ основу "Мѣры за мѣру" положена исторія безжалостнаго и порочнаго правителя, который соглашается помиловать приговореннаго имъ къ смерти человѣка, въ случаѣ если сестра послѣдняго (по другимъ версіямъ -- жена) отдастся ему, но потомъ, добившись, чего онъ хотѣлъ, все-таки не исполняетъ своего обѣщанія. Эта исторія раньше Шекспира неоднократно отражалась, съ извѣстными варіантами, въ повѣстяхъ и политическихъ произведеніяхъ главныхъ западно-европейскихъ націй. Въ большей части этихъ обработокъ развязка состоитъ въ томъ, что недостойный правитель, послѣ раскрытія его вины, долженъ немедленно жениться на опозоренной имъ женщинѣ, причемъ за бракосочетаніемъ сейчасъ же слѣдуетъ его казнь. Въ различныхъ странахъ и областяхъ разсказъ пріурочивался къ подлиннымъ историческимъ дѣятелямъ, вельможамъ, губернаторамъ, намѣстникамъ и т. д.
   Если многія детали старой фабулы повторяются въ трагикомедіи Шекспира "Мѣра за мѣру", впервые поставленной на сценѣ театра "Глобусъ" въ 1604 году, а написанной, вѣроятно, незадолго до этого, то наиболѣе близкимъ къ ней произведеніемъ, которое безусловно повліяло на великаго драматурга, является пьеса Джорджа Уэтстона, "Превосходная и знаменитая исторія Промоса и Кассандры", напечатанная въ 1578 году. Въ этой пьесѣ, которая подобно шекспировской, представляетъ собою чередованіе трагическаго и комическаго элементовъ, дѣйствіе происходитъ въ Венгріи, въ царствованіе Матвѣя Корвина, короля Венгріи и Богеміи (XV в.), пользовавшагося любовью и уваженіемъ народа. Мѣсто шекспировскаго Анджело занимаетъ здѣсь Промосъ, намѣстникъ города Юліо, облеченный довѣріемъ короля, извѣстный строгостью нравовъ и, повидимому, одаренный талантами опытнаго администратора. Однажды Промосъ приговариваетъ къ смертной казни юношу, по имени Андруджіо, обвиненнаго въ томъ, что онъ соблазнилъ молодую дѣвушку, Полину. Сестра Андруджіо, Кассандра, желая спасти жизнь брата, отправляется къ Промосу, въ надеждѣ смягчить его своими мольбами. Намѣстникъ сперва не хочетъ и слышать о помилованіи; затѣмъ, плѣненный красотою и обворожительностью Кассандры, онъ даетъ ей слово -- пощадить ея брата, если она назначитъ ему свиданіе и согласится ему принадлежать. Возмущенная вначалѣ этимъ предложеніемъ, Кассандра, нѣсколько времени спустя, видя безвыходное горе брата, рѣшаетъ пожертвовать для него своею честью.
   Но Промосъ не только жестокъ и втайнѣ развратенъ,-- онъ можетъ показать себя при случаѣ вѣроломнымъ и коварнымъ! Соблазнивъ Кассандру, онъ и не думаетъ исполнять свое обѣщаніе; напротивъ, онъ тотчасъ же приказываетъ лишить жизни Андруджіо и отнести его голову къ Кассандрѣ, прибавивъ, въ видѣ глумленія надъ нею, что онъ сдержалъ слово, такъ какъ освободилъ ея брата отъ оковъ и тюрьмы. Благодаря состраданію и человѣчности тюремщика, коварный замыселъ остается неосуществленнымъ, Андруджіо получаетъ возможность спастись и укрыться отъ преслѣдованій, а къ Кассандрѣ посылаютъ голову другого преступника, необыкновенно похожаго на него, который долженъ былъ быть казненъ въ тотъ же день. Узнавъ о мнимой казни брата, Кассандра хочетъ лишить себя жизни, но потомъ рѣшаетъ открыться во всемъ королю, моля его -- покарать виновнаго. Матвѣй Корвинъ, разъ усомнившись въ своемъ намѣстникѣ, издаетъ воззваніе къ народу, приглашая всѣхъ, кто хочетъ принести жалобу на Промоса, обращаться къ нему лично, не боясь послѣдствій. Жалобъ оказывается такъ много, что закулисная сторона дѣятельности намѣстника становится слишкомъ очевидною для короля. Разобравъ лично дѣло Кассандры, онъ приговариваетъ Промоса къ браку съ обезчещенною имъ дѣвушкою, а затѣмъ -- къ смертной казни. Во время разбирательства въ душѣ Кассандры происходитъ коренной переломъ; она вдругъ начинаетъ чувствовать состраданіе, даже безотчетное расположеніе къ тому, кого она еще такъ недавно считала своимъ злѣйшимъ врагомъ, и молитъ короля пощадить его жизнь, не разлучать ихъ такъ скоро. Ея мольбы остались бы, вѣроятно, безплодными, еслибы въ эту минуту не появился, покинувъ свое убѣжище, Андруджіо, котораго всѣ считали казненнымъ. Король прощаетъ и его, и Промоса, причемъ Андруджіо женится на Полинѣ, Промосъ -- на Кассандрѣ.
   Таково, въ самыхъ общихъ чертахъ, содержаніе пьесы Уэтстона. Слѣдуетъ, однако, имѣть въ виду, что въ этой пьесѣ -- еще болѣе, чѣмъ въ "Мѣрѣ за мѣру" -- видное мѣсто принадлежитъ комическому элементу, чисто внѣшнимъ образомъ связанному съ главною фабулою. Преступники, гуляки, продажныя женщины, сводни, подкупные судейскіе,-- вся эта грубая и пошлая компанія выступаетъ въ рядѣ сценъ, отвлекая въ совершенно другую сторону вниманіе читателя и не всегда содѣйствуя,-- какъ мы это, наоборотъ, видимъ у Шекспира,-- выясненію основной идеи или развитію сюжета. Важную роль играетъ въ этихъ сценахъ судья и блюститель нравовъ, Фаллаксъ, помощникъ Промоса, обязанный преслѣдовать развратъ, но неожиданно влюбляющійся въ одну изъ тѣхъ женщинъ, которыхъ онъ долженъ былъ арестовать и наказать, Ламію, и становящійся ея послушнымъ орудіемъ. Съ помощью своихъ клевретовъ, Рапакса и Грипакса, онъ совершаетъ рядъ беззаконныхъ поступковъ, окончательно дѣлается грабителемъ, хищникомъ, отъявленнымъ негодяемъ. Въ концѣ пьесы и его, и Ламію постигаетъ кара закона, такъ какъ король узнаетъ не только о порочности Промоса, но также и о подвигахъ его помощника. Сюжетъ "Исторіи Промоса и Кассандры" былъ еще разъ обработанъ Уэтстономъ въ формѣ новеллы, вошедшей въ составъ его сборника "Heptameron of Civil Discourses", гдѣ дама, носящая имя Изабеллы, разсказываетъ всю эту исторію. Любопытно, однако, что въ этой второй обработкѣ отсутствуетъ комическій, точнѣе -- циничный элементъ, составлявшій чуть не половину пьесы. Нельзя точно опредѣлить, зналъ ли Шекспиръ эту повѣсть, такъ какъ заимствованныя имъ детали попадаются въ обѣихъ обработкахъ фабулы, а тамъ, гдѣ эти обработки расходятся, онъ придерживается первоначальной версіи. Нѣкоторые изслѣдователи считаютъ, впрочемъ, возможнымъ отвѣтить на этотъ вопросъ утвердительно {К. Foth, Schakespeare's "Mass für Mass" und die Geschichte von Promos und Cassandra", въ "Jahrbuch der deut. Shakespeare-Gesellschaft", Bd. XIII, стр. 170.}.
   Раньше Уэтстона сходный сюжетъ былъ обработанъ,-- правда, въ нѣсколько иномъ духѣ,-- итальянскимъ писателемъ Джиральди Чинтіо, который въ сборникъ своихъ новеллъ, Hecatommythi, напечатанный въ 1565 году, включилъ, между прочимъ, одну исторію, очень близкую по фабулѣ къ пьесѣ Уэтстона и, несомнѣнно, повліявшую на англійскаго драматурга. У Чинтіо дѣйствіе происходитъ въ Инспрукѣ, въ царствованіе императора Максимиліана. Промосъ называется здѣсь Юристомъ, Кассандра -- Эпитіей, Андруджіо -- Вико. Помимо разницы въ именахъ, слѣдуетъ отмѣтить ту важную подробность, что въ итальянской новеллѣ казнь надъ погрѣшившимъ противъ кодекса пуританской нравственности юношей, дѣйствительно, совершается, что не мѣшаетъ Эпитіи въ концѣ новеллы, влюбившись въ убійцу брата, добиться для него прощенія, чтобы затѣмъ счастливо прожить съ нимъ много лѣтъ.
   Это, конечно, не можетъ расположить насъ въ пользу главной героини, поступокъ которой не имѣетъ даже того запоздалаго оправданія, что братъ ея, въ концѣ концовъ, остался все же цѣлъ и невредимъ, несмотря на распоряженіе намѣстника,-- какъ мы это видимъ въ "Исторіи Промоса и Кассандры". Далѣе, узнавъ о казни Вико, опозоренная Эпитія вначалѣ рѣшаетъ умертвить Юриста своими собственными руками, во время второго свиданія,-- между тѣмъ какъ въ пьесѣ Уэтстона Кассандра думаетъ только о самоубійствѣ, но потомъ отказывается отъ своего намѣренія. Есть и нѣкоторыя другія, менѣе важныя отличія. Несомнѣнно, что Уэтстонъ, не принадлежа къ выдающимся писателямъ, все же подготовилъ почву для Шекспира, явился какъ бы посредникомъ между нимъ и не особенно глубокою итальянскою новеллою, сгладилъ нѣкоторыя ея шероховатости и несообразности,-- хотя, съ другой стороны, самъ отвелъ въ своей пьесѣ видное мѣсто площадному, грубо потѣшному элементу, котораго не было у Чинтіо.
   Что же сдѣлалъ съ этой фабулой Шекспиръ?
   Если мы сравнимъ "Мѣру за мѣру" съ пьесою Уэтстона, намъ, конечно, прежде всего, бросится въ глаза неравенство дарованій. Многія ситуаціи, возсозданныя и тѣмъ, и другимъ драматургомъ, производятъ у Шекспира гораздо болѣе сильное впечатлѣніе. Съ большимъ мастерствомъ очерчены также характеры главныхъ дѣйствующихъ лицъ, поступки которыхъ становятся болѣе мотивированными, вытекающими изъ особенностей ихъ натуры. Но не въ этомъ одномъ состоитъ, . конечно, отличіе трагикомедіи Шекспира отъ "Исторіи Промоса и Кассандры". Многія детали фабулы измѣнены и переработаны. Мѣсто дѣйствія перенесено въ Вѣну, Промоса замѣнилъ Анджело, короля Матвѣя или императора Максимиліана -- Винченціо, герцогъ вѣнскій, Кассандру -- Изабелла и т. д. Очень важно то, что нравственный обликъ сестры узника сдѣлался гораздо болѣе привлекательнымъ, чистымъ, благороднымъ. Изабелла не жертвуетъ своею честью, для умилостивленія Анджело, какъ это сдѣлали Кассандра и Эпитія {K. Foth, стр. 175.}. Возмущенная гнуснымъ требованіемъ правителя, она вплоть до самаго конца все такъ же смотритъ на его предложеніе, не идетъ ни на какіе компромиссы, предпочитаетъ, чтобъ братъ ея умеръ по волѣ безжалостнаго Анджело. Но, измѣнивъ въ этомъ отношеніи традиціонный сюжетъ, Шекспиръ, естественно, долженъ былъ придумать какой-нибудь эпизодъ, который оставилъ бы Анджело въ твердой увѣренности, что молодая дѣвушка исполнила его волю, и все же далъ бы ей возможность сохранить свою честь незапятнанною. Для этого онъ ввелъ въ свою пьесу новое лицо, Маріанну, бывшую невѣсту Анджело, отвергнутую правителемъ и отказавшуюся отъ надежды когда либо стать его супругою. Благодаря вмѣшательству переодѣтаго герцога, Маріанна идетъ ночью, по его совѣту, на свиданіе съ Анджело, который принимаетъ ее за Изабеллу и считаетъ себя вполнѣ удовлетвореннымъ. Въ настоящее время неправдоподобность этого страннаго эпизода слишкомъ очевидна для насъ; совершенно такъ же мы отказываемся вѣрить, чтобы переодѣванье, столь обычное въ комедіяхъ Шекспира, могло дѣлать людей безусловно неузнаваемыми даже для близкихъ. Возвысивъ въ нашихъ глазахъ душевный міръ Изабеллы, Шекспиръ придалъ нѣсколько двусмысленную окраску образу дѣйствій другой своей героини, Маріанны, которая дѣлаетъ весьма рискованный шагъ, забывая всякую стыдливость и женственность {К. Foth, l. с. стр. 183--184.}. Если только мы помиримся съ этимъ, мы, несомнѣнно, должны будемъ признать, что реабилитація Изабеллы, сама по себѣ, сдѣлала пьесу болѣе интересною и цѣльною. Между сестрой Клавдіо и, напримѣръ, Эпитіей, которая отдается Юристу и затѣмъ съ восторгомъ выходитъ за него замужъ, зная, что онъ казнилъ ея брата, лежитъ цѣлая пропасть.
   Переодѣваніе герцога, который, подобно Гарунъ-аль-Рашиду, проникаетъ incognito въ толпу, впервые слышитъ все, что о немъ тайно говорятъ въ народѣ, знакомится съ закулисною стороною городской жизни,-- деталь, всецѣло принадлежащая Шекспиру. Оставляя въ сторонѣ вопросъ о степени правдоподобности этого эпизода, нельзя не замѣтить, что онъ немало способствуетъ правильному развитію фабулы и ея постепенному приближенію къ развязкѣ. Разъ мнимый монахъ все слышитъ и все знаетъ, разъ порочность Анджело ему вполнѣ ясна, онъ, естественно, долженъ въ концѣ пьесы, послѣ искусно разыграннаго изумленія и гнѣва, всенародно дать вѣру жалобѣ Изабеллы, хотя она обвиняетъ человѣка, всѣми уважаемаго, пользующагося безупречною репутаціей. Если бы переодѣтый герцогъ не имѣлъ случая бесѣдовать съ Клавдіо и его сестрою, быть можетъ, онъ не сразу повѣрилъ бы жалобѣ молодой дѣвушки, которая приводитъ въ негодованіе его приближенныхъ,-- и горькая правда еще долго осталась бы скрытою отъ всѣхъ. Еще небольшая деталь, измѣненная Шекспиромъ: голову казненнаго вмѣсто Клавдіо разбойника приносятъ у него не къ Изабеллѣ, а къ самому Анджело, который не замѣчаетъ, что его обманули.
   Комическій, потѣшный элементъ, введенный Уэтстономъ, также подвергся въ "Мѣрѣ за мѣру" значительнымъ измѣненіямъ. Шекспиръ не рѣшился совсѣмъ откинуть этотъ элементъ, но онъ постарался ввести его въ должныя границы, сократить, связать, по возможности, съ основною фабулою {Впрочемъ, въ Англіи, несмотря на чопорность англійскаго общества. "Мѣру за мѣру" и въ XIX вѣкѣ отваживались ставить безъ пропусковъ.}. Нѣкоторымъ героямъ Уэтстона соотвѣтствуютъ, правда, такія же циничныя, грубоватыя фигуры (напримѣръ, Ламіи -- сводня Переспѣла). Но число этихъ персонажей стало гораздо меньше. Инымъ изъ нихъ вложены кое-гдѣ въ уста довольно остроумныя фразы. У Люціо и у глуповатаго констэбля Локоть есть нѣсколько удачно подмѣченныхъ чертъ. Въ отличіе отъ "Исторіи Промоса и Кассандры", въ тѣхъ сценахъ, гдѣ выступаетъ эта пестрая компанія, фигурируютъ также и представители другой категоріи дѣйствующихъ лицъ,-- Анджело, герцогъ, Эскалъ. Лежащее въ основѣ сюжета осужденіе Клавдіо составляетъ предметъ разговоровъ Луціо, Помпея, Переспѣлы и др. Такимъ путемъ достигается большая цѣльность впечатлѣнія, производимаго пьесою. Уэтстонъ, по его собственному признанію, хотѣлъ, разбивая пьесу какъ бы на двѣ отдѣльныхъ части, одновременно поучать и развлекать зрителя... Шекспиръ, сохраняя этотъ легкомысленный, циничный элементъ, имѣлъ въ виду еще болѣе оттѣнить основную идею пьесы, показать, что творится въ народной массѣ въ то самое время, когда правители-доктринеры думаютъ однимъ взмахомъ пера уничтожить развратъ. Онъ хотѣлъ лишній разъ отмѣтить торжество природныхъ инстинктовъ надъ всѣми теоретическими построеніями. Это не мѣшаетъ нѣкоторымъ сценамъ (напримѣръ, второй сценѣ перваго акта или началу третьей сцены 4-го) возмущать нравственное чувство современнаго читателя и дѣлать постановку пьесы безъ купюръ почти невозможною {Тѣмъ не менѣе, нѣкоторые критики (Найтъ, Гэнтеръ, Кольриджъ, и др.) довольно сурово отнеслись къ этой части шекспировской трагикомедіи, которая имъ казалась возмутительною, отталкивающею.}. Любопытно, что шаржированная роль Бернардина, равно какъ и забавные разговоры между Луціо и переодѣтымъ герцогомъ, созданы самимъ Шекспиромъ: у Уэтстона мы не находимъ ничего подобнаго.
   Главный интересъ въ "Мѣрѣ за мѣру" сосредоточивается, конечно, на личности самого Анджело. Его психологія гораздо сложнѣе и своеобразнѣе, чѣмъ внутренній міръ Промоса или Юриста. Различіе дарованій особенно ярко сказалось въ данномъ случаѣ. Передъ нами -- отнюдь не заурядный тиранъ или развратникъ. На нашихъ глазахъ онъ проходитъ черезъ нѣсколько послѣдовательныхъ стадій, обнаруживаетъ гордость, самонадѣянность, смущеніе, чувственные инстинкты, лицемѣріе, коварство, упадокъ духа... Нѣкоторыя стороны его натуры, правда, очерчены особенно ярко и рельефно. Въ его лицѣ драматургъ хотѣлъ, прежде всего, вывести представителя пуританской морали, которая всегда была ему антипатична. Чисто религіозный элементъ пуританства всегда мало интересовалъ Шекспира; положительныя стороны этого ученія не были оцѣнены имъ по заслугамъ. Онъ былъ противникомъ пуританъ собственно потому, что они отрицали искусство и видѣли въ любви и страсти что-то грѣховное и порочное. Вслѣдствіе этого онъ и осмѣялъ ихъ въ лицѣ Мальволіо изъ "Двѣнадцатой ночи", который является только забавною, въ концѣ -- прямо жалкою фигурою,-- а затѣмъ, сгустивъ красхи и обративъ вниманіе на мрачныя, отталкивающія стороны того же самаго явленія, заклеймилъ ихъ чопорную и холодную мораль въ лицѣ Анджело.
   Въ героѣ "Мѣры за мѣру" хотѣли иногда видѣть только чистокровнаго лицемѣра, притворщика, который хочетъ возложить на плечи другихъ неудобоносимое бремя, а себѣ считаетъ все позволеннымъ. Между тѣмъ, Анджело отнюдь не является лицемѣромъ по натурѣ. Онъ искренно убѣжденъ въ необходимости строгихъ, крутыхъ мѣръ, надѣется искоренить въ Вѣнѣ безнравственность, вначалѣ твердо увѣренъ въ своей непогрѣшимости и стойкости... Крейсигъ, въ своихъ "Чтеніяхъ о Шекспирѣ", отмѣчаетъ значеніе "Мѣры за мѣру", какъ пьесы, въ которой великій драматургъ формулировалъ свое понятіе о правѣ и законѣ, сдѣлавъ Анджело холоднымъ безучастнымъ законникомъ-формалистомъ, желающимъ подогнать всѣхъ людей подъ готовыя рамки и категоріи, не признающимъ снисхожденія и терпимости. По мнѣнію Анджело, "человѣка буквы и авторитета", люди должны быть послушными объектами закона, должны приспособляться къ нему, а правители и судьи ни въ коемъ случаѣ не могутъ вникать въ особыя условія, при которыхъ совершенъ тотъ или другой проступокъ, принимать въ соображеніе смягчающія обстоятельства и вообще дѣлать какія либо исключенія изъ общаго правила. Наоборотъ, самъ Шекспиръ, устами Эскала, герцога, Изабеллы проводитъ совершенно противоположный взглядъ, доказываетъ, что всякій законъ долженъ имѣть относительное, а не абсолютное значеніе, что нужно умѣть его примѣнять, что на первомъ планѣ должны стоять человѣчность и милосердіе, что нужно исправлять, а не терзать преступника {"Vorlesungen über Shakespeare's Zeit und seine Werke", von Nr. Kreyssig; 1862; стр. 396--397. Фр. Босъ отмѣчаетъ постепенное развитіе и совершенствованіе взглядовъ Шекспира на юридическіе вопросы, сравнивая "Мѣру за мѣру" съ "Венеціанскимъ купцомъ".-- Shakespeare and his predecessors", by Frederic Boas; 1896; стр. 357.}.
   Фридрихъ Курціусъ въ статьѣ, посвященной "Мѣрѣ замѣру" ("Deutsche Rundschau", 1891, томъ LXVI), настаиваетъ на выдающихся дарованіяхъ и безусловной убѣжденности Анджело, какъ человѣка, искренно желавшаго возвеличить нравственность и добродѣтель, доставить въ общественной жизни торжество " новому курсу ",-- но только прибѣгавшаго не къ тѣмъ мѣрамъ, которыя были желательны. Эти свойства заставили герцога поручить ему управленіе городомъ, обойдя имѣвшаго по старшинству всѣ права на этотъ постъ Эскала (другіе критики, наоборотъ, объясняютъ этотъ поступокъ герцога желаніемъ испытать и провѣрить прославленныя добродѣтели Анджело). Паденіе Анджело, презиравшаго и ненавидѣвшаго всѣхъ женщинъ, является только лишнимъ доказательствомъ всемогущества любви и страсти, одерживающихъ иногда верхъ надъ самыми стойкими, закаленными людьми. "Въ лицѣ Анджело", говоритъ проф. Стороженко, "Шекспиръ казнитъ не только лицемѣріе и ханжество, но свойственную пуританамъ гордость духа, искренно считавшую себя недоступною человѣческимъ слабостямъ" {Г. Брандесъ, l. с; примѣчанія и дополненія Н. И. Стороженко; стр. 424.}. Мы не имѣемъ основанія предполагать, чтобы до встрѣчи Анджело съ сестрой Клавдіо слово расходилось у него съ дѣломъ! "При первой встрѣчѣ съ Изабеллою онъ увидѣлъ, что слишкомъ понадѣялся на себя". Весьма характерно то обстоятельство, что молодая дѣвушка привлекла его вниманіе, главнымъ образомъ, своею чистою, невинною, дѣвственною красотою, тогда какъ легкомысленнымъ, распущеннымъ женщинамъ, вѣроятно, никогда не удалось бы сбить его съ позиціи {Тѣмъ не менѣе, любовь Анджело къ Изабеллѣ носитъ вполнѣ чувственный характеръ. "Чувственную, лишенную всякаго идеальнаго элемента любовь", говоритъ проф. Н. Стороженко, Шекспиръ рѣдко выводилъ въ своихъ драмахъ. Такова любовь Фальстафа къ Квикли и Долли Тиршитъ; такова внезапно вспыхнувшая страсть Анджело къ Изабеллѣ, въ которой нѣтъ ничего, кромѣ плотскаго влеченія" (Опыты изученія Шекспира: Психологія любви и ревности у Шекспира" M. 1902; стр. 279).}. Недаромъ ему кажется, что "врагъ лукавый" нарочно принялъ обликъ чистой дѣвушки, чтобы смутить его... Поддавшись соблазну, къ своему собственному ужасу и смущенію, назначивъ Изабеллѣ свиданіе, всецѣло охваченный своею страстью, Анджело, естественно, долженъ все же продолжать свою обычную тактику, быть строгимъ моралистомъ и цензоромъ нравовъ, преслѣдовать развратъ,-- т. е., иначе говоря, именно съ этой поры онъ, дѣйствительно, становится лицемѣромъ, принужденъ вести двойную игру, чтобы не погубить себя и не подорвать свою репутацію. Отсюда видно, какъ мало похожъ онъ, въ сущности, на другихъ лицемѣровъ, выступавшихъ въ произведеніяхъ міровой литературы, вродѣ мольеровскаго Тартюфа, съ которымъ его сравнивали, между прочимъ, и Франсуа-Викторъ Гюго, и Пушкинъ, отдававшіе предпочтеніе Шекспиру. Рѣшеніе Анджело -- все же казнить Клавдіо, нарушивъ слово, данное Изабеллѣ, объясняется опасеніемъ, какъ бы тотъ не отомстилъ ему за позоръ сестры, не разгласилъ повсюду исторію нравственнаго паденія всѣми почитаемаго человѣка. Такимъ образомъ, разъ сойдя съ прямого пути, утративъ точку опоры, намѣстникъ герцога Винченціо запутывается все болѣе и болѣе и, точно по наклонной плоскости, стремительно и неудержимо приближается, самъ того не сознавая, къ своей гибели.
   Изабелла занимаетъ обособленное мѣсто среди женскихъ образовъ, созданныхъ Шекспиромъ. "Изабелла", говоритъ Доуденъ,-- "единственная шекспировская женщина, стремящаяся сердцемъ и мыслью къ безличному идеалу; она одна, въ періодъ юношеской пылкости и юношеской энергіи, ставитъ выше нѣчто отвлеченное, чѣмъ какую либо человѣческую личность" {"Шекспиръ, критическое изслѣдованіе его мысли и его творчества", Эдуарда Доудена; пер. А Д. Черновой (1880); стр. 81.}. Это -- "воплощенная совѣсть", святая дѣва, окруженная лучезарнымъ ореоломъ, готовая принять мученическій вѣнецъ, если бы это было нужно. Кругомъ царитъ развратъ, торжествуетъ полная распущенность,-- а въ ея душѣ не умираетъ стремленіе къ нравственной чистотѣ, благородству, искренней вѣрѣ, милосердію. {Kreyssig, "Vorlesungen", стр. 403; Gervinus. Shakespeare, стр. 21--32.} Она уходитъ въ монастырь, потому что окружающая среда не даетъ удовлетворенія ея порывамъ въ царство идеала. Ей кажется, что въ уединеніи она станетъ лучше, почерпнетъ бодрость для борьбы со зломъ и нравственнаго самосовершенствованія. Даже безпутный Луціо относится къ ней съ невольнымъ благоговѣніемъ. Мы заранѣе можемъ сказать, что она не послѣдуетъ примѣру Кассандры и Эпитіи и скорѣе лишится брата, чѣмъ согласится на безнравственное предложеніе Анджело. Тѣмъ затруднительнѣе является ея положеніе, когда она приходитъ просить за брата, обвиненнаго въ преступленіи, которое и ей самой кажется отвратительнымъ, грязнымъ. Она принуждена прибѣгнуть къ своего рода софизму, убѣждая Анджело карать грѣхъ, но пощадить грѣшника {Fr.-Victor Hugo, Oeuvres de Shakespeare t. X, стр. 27.}. Она противопоставляетъ строгости и неумолимости закона -- гуманность и любвеобильность христіанскаго идеала. Признавая, что Клавдіо виновенъ, она старается объяснить его поступокъ молодостью, неопытностью, слабостью духа и плоти. Когда она слышитъ изъ устъ Анджело страстныя рѣчи, ея негодованію и ужасу нѣтъ предѣловъ. Ни на одну минуту она не колеблется между двумя рѣшеніями, зная, какъ она должна поступить, чтобы совѣсть ее не упрекала. Малодушіе Клавдіо ее возмущаетъ потому, что она никогда не испытывала ничего подобнаго. Его готовность пожертвовать честью сестры, лишь бы только остаться живымъ, совершенно непонятно стойкой, мужественной, точно свободной отъ всѣхъ человѣческихъ слабостей дѣвушкѣ. Она остается вѣрна себѣ вплоть до конца. Герцогъ Винченціо предлагаетъ ей стать его женою,-- она ничего не отвѣчаетъ на это, видимо, слишкомъ пораженная и взволнованная этимъ неожиданнымъ предложеніемъ, чтобы тутъ же рѣшиться на такой важный шагъ, отказаться отъ своихъ грезъ объ уединенной жизни въ затишьи монастыря. Доуденъ, несомнѣнно, выражается слишкомъ категорически, утверждая, будто Изабелла, "снявъ монашескую одежду и отказавшись отъ строгихъ монастырскихъ правилъ, принимаетъ званіе герцогини въ Вѣнѣ. Мѣсто Изабеллы и ея обязанность -- стоять надъ развращенной Вѣной..." {Доуденъ, l. c. стр. 86. Ср. Kreyssig, "Vorlesungen", стр. 107.} Это значитъ -- забѣгать впередъ, произвольно угадывать мысли автора.
   Клавдіо нѣкоторыми чертами характера напоминаетъ своихъ предшественниковъ, напримѣръ, Андруджіо, но, какъ справедливо замѣтилъ Крейсигъ {Kreyssig, l. c, стр. 398.}, онъ отличается отъ нихъ тѣмъ, что его связь съ Джульеттой отнюдь не можетъ быть названа проявленіемъ развратной, порочной натуры. Онъ былъ искренно убѣжденъ въ томъ, что вскорѣ обвѣнчается съ Джульеттой, и откладывалъ бракосочетаніе только по причинамъ чисто матеріальнаго свойства. Его нельзя принять за типичнаго Донъ-Жуана, прожигателя жизни, достойнаго сподвижника Луціо или Помпея! Ни въ чемъ не проявились такъ ярко формализмъ и безсердечіе Анджело, какъ въ желаніи сдѣлать изъ этого безобиднаго юноши -- опаснаго преступника! Во всякомъ случаѣ, это, конечно, совсѣмъ не выдающаяся, не яркая личность,-- къ тому же обрисованная Шекспиромъ въ самыхъ общихъ чертахъ. Онъ выступаетъ всего въ трехъ сценахъ, причемъ въ послѣдней -- безъ рѣчей. При всемъ томъ, онъ играетъ важную роль въ пьесѣ, потому что грозящая ему смертная казнь дѣлается источникомъ тѣхъ трагическихъ осложненій, которыя составляютъ главную основу фабулы, способствуетъ косвенно выясненію характера Анджело и доводитъ его до позора и униженія. Личность Клавдіо становится нѣсколько болѣе интересною только въ извѣстной сценѣ между нимъ и сестрою {"Драматургическое значеніе пьесы "Мѣра за мѣру", говоритъ Брандесъ, основывается исключительно на трехъ сценахъ: когда красота Изабеллы искушаетъ Анджело, когда онъ ей дѣлаетъ свое гнусное предложеніе, и, наконецъ, когда Клавдіо выслушиваетъ, сначала негодуя, готовый на самопожертвованіе, извѣстіе о низости Анджело". Брандесъ, l. с, стр. 75.}.
   Любопытно, что у Шекспира несчастный юноша, умоляя сестру пожертвовать собою для его спасенія, приводитъ только одинъ мотивъ: пламенную любовь къ жизни и ея благамъ, безотчетный страхъ смерти, небытія. Эти грустныя мысли Клавдіо, кстати сказать, являются какъ бы слабымъ отголоскомъ проникнутыхъ меланхоліей и пессимизмомъ монологовъ Гамлета {Fr. Boas. "Shakespeare and his predecessors", стр. 357.}. Клавдіо не старается, подобно своимъ предшественникамъ, успокоить и какъ бы оправдать себя надеждою на то, что правитель, навѣрное, женится на обольщенной имъ дѣвушкѣ, разъ она ему такъ сильно нравится {K. Foth, стр. 177.}.
   На психологіи Джульетты, Маріанны, играющей довольно плачевную роль въ пьесѣ Шекспира,--Эскала, Профоса и др. едва ли стоитъ здѣсь останавливаться. Нельзя не коснуться только герцога, который представляетъ собою болѣе интересную и своеобразную фигуру, чѣмъ король -- въ пьесѣ Уэтстона, или императоръ -- въ итальянской новеллѣ. По замѣчанію нѣкоторыхъ критиковъ, онъ какъ бы заступаетъ въ данномъ случаѣ мѣсто античнаго хора, формулируетъ основную идею трагикомедіи, неоднократно излагаетъ взглядъ самого автора на тѣ или другія событія, совершающіяся на нашихъ глазахъ {Gervinus, "Shakespeare", стр. 36.}. Шекспиръ оттѣняетъ его воззрѣнія, какъ правителя, вполнѣ искреннія попытки -- принести пользу народу, вызванныя скитаніями incognito горькія размышленія о тяжелой участи государей, не имѣющихъ возможности изучить вполнѣ основательно народную жизнь, со всѣми ея нуждами, и обезопасить себя отъ клеветы, тайнаго злословія, неудовольствія, даже при самыхъ лучшихъ намѣреніяхъ. Въ рѣчахъ герцога (напримѣръ, въ первой сценѣ перваго акта и четвертой сценѣ второго) видѣли иногда намекъ на взгляды и привычки короля Іакова I, вступившаго на англійскій престолъ въ 1603-мъ году -- къ которому, съ другой стороны, Шекспиръ якобы косвенно обращался съ содержащеюся въ его пьесѣ апологіей гуманности и милосердія. |
   Нельзя не коснуться, въ заключеніе, русской обработки "Мѣры за мѣру", вышедшей изъ-подъ пера Пушкина и впервые напечатанной въ альманахѣ "Новоселье",-- его поэмы "Анджело", которую онъ самъ въ одномъ случаѣ называетъ "переводомъ изъ Шекспира". Въ дѣйствительности, это произведеніе не можетъ быть названо ни переводомъ, ни даже передѣлкою. Инымъ сценамъ Пушкинъ нашелъ нужнымъ придать, какъ и въ подлинникѣ, діалогическую форму, сохранивъ многое изъ шекспировскаго текста, переводя цѣлыя фразы, надписывая даже имена дѣйствующихъ лицъ, какъ въ настоящей пьесѣ. Содержаніе другихъ отрывковъ онъ передаетъ своими словами, иногда резюмируя въ очень сжатой формѣ то, что происходитъ въ нѣсколькихъ явленіяхъ или, напримѣръ, даже въ цѣломъ четвертомъ дѣйствіи. Сравнительно близко къ тексту трагикомедіи Шекспира, съ сохраненіемъ діалогической формы, переданы слѣдующія сцены: бесѣда между Луціо и Изабеллой, впервые узнающей при этомъ объ опасности, которая грозитъ Клавдіо (актъ I, сцена IV); два объясненія между Анджело и Изабеллой (актъ II, сцены II и IV); свиданіе брата съ сестрой въ тюрьмѣ (актъ ІІІ, сцена I; одно изъ наиболѣе удачныхъ мѣстъ въ поэмѣ Пушкина); наконецъ, разоблаченіе вины Анджело и примирительная развязка, вызванная заступничествомъ Изабеллы и великодушіемъ герцога (конецъ акта V, кстати сказать, переданный у Пушкина съ весьма значительными сокращеніями).Тамъ, гдѣ русскій поэтъ излагаетъ отдѣльныя явленія своими словами, иногда получается впечатлѣніе чрезмѣрной сжатости, чего-то не договореннаго, почти скомканнаго. Особенно чувствуется это въ третьей части поэмы, гдѣ эпизодъ съ Маріанной и исторія замѣны головы Клавдіо -- головою казненнаго въ тюрьмѣ разбойника намѣчены въ самыхъ общихъ чертахъ.
   Характеръ Анджело, видимо, интересовалъ Пушкина и казался ему однимъ изъ лучшихъ характеровъ, созданныхъ Шекспиромъ. Въ одной изъ его "замѣтокъ", относящихся къ 1833 году, мы находимъ, между прочимъ, сравненіе мольеровскаго Тартюфа съ Анджело. Высказавъ мнѣніе, что герой Мольера во всѣхъ случаяхъ жизни является только лицемѣромъ, поэтъ прибавляетъ: "У Шекспира лицемѣръ произноситъ судебный приговоръ съ тщеславною строгостью, но справедливо; онъ оправдываетъ свою жестокость глубокомысленнымъ сужденіемъ государственнаго человѣка; онъ обольщаетъ невинность сильными, увлекательными софизмами, не смѣшною смѣсью набожности и волокитства. Анджело -- лицемѣръ, потому что его гласныя дѣйствія противорѣчатъ тайнымъ страстямъ. А какая глубина въ этомъ характерѣ!" Нельзя сказать, однако, чтобы характеръ Анджело, какимъ онъ обрисованъ у Шекспира, былъ также удовлетворительно изображенъ въ русской обработкѣ сюжета. Сравнительно небольшіе размѣры поэмы нѣсколько помѣшали детальной характеристикѣ натуры главнаго героя. Передъ нами -- "судія -- торгашъ и обольститель", жестокій тиранъ, человѣкъ безсердечный, безжалостный, развратный и коварный. Педантическій законникъ сказывается въ немъ гораздо рѣже. Нѣкоторые его поступки,-- напримѣръ, рѣшеніе все же казнить Клавдіо, несмотря на честное слово, данное Изабеллѣ,--мотивированные у Шекспира, остаются недостаточно мотивированными въ поэмѣ Пушкина. Не вполнѣ передано и душевное состояніе Анджело, когда онъ постепенно переходитъ отъ попытки рѣшительно отрицать свою вину и притворно выражать на своемъ лицѣ благородное негодованіе -- къ полному сознанію въ томъ, что онъ сдѣлалъ, и мольбамъ о смерти, которая ему кажется все же отраднѣе позора. Пушкинъ внесъ нѣкоторыя измѣненія и въ самую фабулу шекспировской пьесы. Дѣйствіе происходитъ не въ Вѣнѣ, а "въ одномъ изъ городовъ Италіи счастливой". Мѣсто герцога Винченціо занялъ у него "предобрый старый Дукъ", "народа своего отецъ чадолюбивый". Нужно замѣтить, что у Шекспира герцогъ отнюдь не является старикомъ, -- въ концѣ пьесы онъ очень ясно показываетъ Изабеллѣ, что не прочь былъ бы сдѣлать ее своею женою, да и раньше мы неоднократно чувствуемъ, что онъ принадлежитъ къ людямъ среднихъ лѣтъ, но въ полномъ расцвѣтѣ силъ, умственныхъ и физическихъ, обнаруживаетъ предпріимчивость, изобрѣтательность, интересъ къ дѣламъ правленія, ясное пониманіе психологіи толпы. Совершенно не выступаютъ у Пушкина Эскалъ, Профосъ, братъ Петръ, Джульетта, Франциска. Устраненъ также комическій элементъ, играющій такую важную роль у Шекспира. Изъ всей веселой компаніи, фигурирующей въ "Мѣрѣ за мѣру", уцѣлѣлъ только Луціо, который приходитъ къ Изабеллѣ, чтобы сообщить ей объ участи брата; но русскій поэтъ не даетъ ему слишкомъ распрсстраняться, замѣтивъ только, что онъ, въ подробныя пустился объясненья, немного жесткія своею наготой для дѣвственныхъ ушей отшельницы младой". Въ концѣ пьесы онъ уже не появляется, какъ у Шекспира, чтобы получить заслуженное наказаніе за свои нелѣпыя розсказни и желаніе несправедливо очернить отсутствующаго герцога. Еще любопытная деталь: Пушкинъ сдѣлалъ Маріанну не невѣстою, а женою Анджело. Мы узнаемъ, что "онъ былъ давно женатъ", но разстался съ Maріанной потому, что "легкокрылая летунья молва" разнесла повсюду какой-то фантастическій слухъ, позорящій честь ни въ чемъ неповинной женщины. Находя, что "не должно коснуться подозрѣнье къ супругѣ Кесаря", Анджело надменно прогналъ ее, хотя прекрасно зналъ всю неосновательность этого слуха. Съ этихъ поръ Маріанна жила "одна въ предмѣстіи, печально изнывая". Между тѣмъ, по Шекспиру Анджело бросилъ Маріанну тогда, когда она была только его невѣстой, -- бросилъ потому, что обѣщанное за нею приданое погибло во время кораблекрушенія. Измѣняя въ этомъ отношеніи фабулу, Пушкинъ, конечно, хотѣлъ ослабить двусмысленный характеръ ночного свиданія Анджело съ Маріанною, по Шекспиру -- молодою дѣвушкою, которая рѣшается на такой рискованный шагъ, въ надеждѣ, что ея вѣроломный женихъ приметъ ее во мракѣ за Изабеллу.
   "Анджело", несмотря на отдѣльныя удачныя частности, не принадлежитъ къ лучшимъ произведеніямъ Пушкина, не можетъ сравниться съ другими его драматическими опытами, въ которыхъ изображается западно-европейская жизнь, вродѣ "Каменнаго гостя", "Скупого рыцаря", "Моцарта и Сальери", "Пира во время чумы". Критика удѣляла вплоть до нашихъ дней довольно мало вниманія этой поэмѣ, притомъ, конечно, не потому только, что она представляетъ собою близкое подражаніе Шекспиру, а главнымъ образомъ -- въ виду отсутствія въ ней безспорныхъ, выдающихся художественныхъ достоинствъ {Болѣе благопріятный отзывъ о поэмѣ Пушкина можно найти въ статьѣ проф. Н. И. Стороженко, "Отношеніе Пушкина къ иностранной словесности"; "Изъ области литературы", М. 1902; стр. 337--388.}. Очень сурово отнесся къ ней, въ частности Бѣлинскій, который, видимо не зная объ ея источникѣ замѣчаетъ въ своей классической статьѣ о Пушкинѣ: "Анджело былъ принятъ публикой очень сухо, и подѣломъ! Въ поэмѣ видно какое то усиліе на простоту, отчего простота ея слога вышла какъ то искусственна. Можно найти въ "Анджело" счастливыя выраженія, удачные стихи, если хотите,-- много искусства, но искусства чисто техническаго, безъ вдохновенія, безъ жизни. Короче, эта поэма недостойна таланта Пушкина. Больше о ней нечего сказать" {Бѣлинскій. "Сочиненія А. С. Пушкина", глава XI.}.

Юрій Веселовскій.

  

Дѣйствующія лица:

  
                       Винченціо, герцогъ вѣнскій.
                       Анджело, намѣстникъ герцога въ его отсутствіе.
                       Эскалъ, пожилой вельможа, помощникъ Анджело.
                       Клавдіо, молодой дворянинъ.
                       Люціо, гуляка.
                       Два молодыхъ дворянина, друзья Луціо.
                       Варрій, дворянинъ изъ свиты герцога.
                       Профосъ.
                       Братъ Ѳома  | монахи
                       Братъ Петръ |
                       Судья.
                       Локоть, глуповатый констэбль.
                       Пѣнка, безалаберный молодой человѣкъ.
                       Помпей, шутъ, слуга Переспѣлы.
                       Мерзило, палачъ.
                       Бернардинъ, распутный арестантъ.
                       Изабелла, сестра Клавдіо.
                       Маріанна, невѣста Анджело.
                       Джульетта, любовница Клавдіо.
                       Франциска, монахиня.
                       Переспѣла, сводня.

  

  

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Комната во дворцѣ герцога.

Входятъ герцогъ, Эскалъ и свита.

   Герцогъ. Эскалъ!
   Эскaлъ. Государь?
  
                                           Герцогъ.
  
                       Вамъ говорить о сущности правленья
                       Считаю я излишнимъ разглагольствомъ:
                       Я знаю самъ, что свѣдѣнія ваши
                       Далеко превосходятъ всѣ совѣты,
                       Какіе могъ бы дать я -- вотъ и все.
                       Соедините лишь умѣнье ваше
                       Съ готовностью служить -- и къ дѣлу. Духъ народа,
                       Законы города, права страны
                       Такъ хорошо изслѣдовали вы,
                       Какъ рѣдко кто при помощи умѣнья
                       И опыта. Примите жъ полномочье,
                       И отъ него не отступайте вы.

(Вручаетъ полномочіе Эскалу).

                       Сказать Анджело, чтобъ ко мнѣ явился!

(Одинъ изъ свиты уходитъ).

                       Какъ думаете -- онъ замѣнитъ насъ?
                       Вамъ должно знать, съ особою любовью
                       Въ правители назначилъ я его,
                       Отдавъ ему и страхъ, и милость нашу,
                       И ввѣривъ, какъ намѣстнику, ему
                       Всю нашу власть. Что скажете на это?
                                 Эскалъ.
  
                       Когда найдется въ Вѣнѣ кто достойный
                       Такой великой милости и чести,
                       Такъ это -- графъ Анджело!
  

Входитъ Анджело.

  
                                           Герцогъ.
  
                                                               Вотъ и онъ!
  
                                           Анджело.
  
                       Всегда покорный вашей волѣ, герцогъ,
                       Я жду велѣнья вашего.
  
                                           Герцогъ.
  
                                                     Анджело,
                       Есть у тебя черты такія въ жизни,
                       Что наблюдатель въ нихъ увидитъ ясно
                       Всю жизнь твою. Способности твои
                       Не одному тебѣ принадлежать,
                       Чтобъ самому лишь пользоваться ими.
                       Мы для небесъ, что факелы для насъ:
                       Они горятъ не для себя; и если
                       Мы силою своею не сіяемъ,
                       То все равно, что нѣтъ ея у насъ.
                       Умы назначены для высшей цѣли;
                       Природа не даетъ малѣйшей доли
                       Своихъ даровъ, чтобъ съ должника потомъ
                       Не взять назадъ, подобно экономной
                       Богинѣ, должныхъ ей процентовъ. Но
                       Я говорю тому, кто могъ бы самъ
                       Мнѣ дать совѣтъ. Итакъ, возьми, Анджело!

(Вручаетъ ему полномочіе).

                       Пока насъ нѣтъ, собой насъ замѣни:
                       Пусть въ Вѣнѣ смерть и милость изъ твоихъ лишь
                       Исходятъ устъ и сердца. Вотъ Эскалъ --
                       Помощникъ твой, хотя и старше службой.
                       Прими же полномочье.
  
                                           Анджело.
  
                                                     Государь,
                       Испробуйте сначала мой металлъ,
                       И ужъ тогда рѣшайтесь отчеканить
                       На немъ свой обликъ.
  
                                           Герцогъ.
  
                                                     Графъ, безъ отговорокъ.
                       По долгомъ и глубокомъ размышленьи,
                       Избрали мы тебя -- прими же власть.
                       Мы такъ спѣшимъ, что много дѣлъ серьезныхъ
                       Оставить нерѣшенными должны.
                       Мы о себѣ писать вамъ будемъ, графъ,
                       Когда того потребуютъ дѣла.
                       Желаемъ также, чтобъ и вы писали
                       Намъ обо всемъ подробно. Ну, прощайте!
                       Да будетъ вамъ во всемъ успѣхъ счастливый
                       По нашему желанью.
  
                                           Анджело.
  
                                                     Государь,
                       Дозвольте вамъ сопутствовать за городъ.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Поспѣшность намъ того не дозволяетъ.
                       Повѣрьте мнѣ: да не смущаетъ васъ
                       Сомнѣнье. Ваша власть равна моей:
                       Усиливать и ослаблять законы
                       Да будетъ въ вашей волѣ. Дайте руку,
                       Я ѣду тайно. Я люблю народъ мой,
                       Но не хочу являться передъ нимъ.
                       Хотя восторгъ и возгласы его
                       Всѣ отъ души, но мнѣ они противны,
                       И не считаю умнымъ я того,
                       Кто любитъ ихъ. Прощайте!
  
                                           Анджело.
  
                                                     Государь,
                       Да будетъ благодать небесъ надъ вами!
  
                                           Эсхалъ.
  
                       И да хранитъ вашъ путь и возвращенье!
  
                                           Герцогъ.
  
                       Благодарю. Прощайте! (Уходитъ).
  
                                           Эскaлъ.
  
                                                     Открыто, Графъ,
                       Поговорить мнѣ надо съ вами
                       О дѣлѣ очень важномъ. Я не знаю,
                       Въ чемъ состоитъ обязанность моя.
                       Дано мнѣ полномочье, но какое
                       И въ чемъ оно -- рѣшительно не знаю.
  
                                           Анджело.
  
                       И я не больше вашего. Пойдемте,
                       Разсмотримъ этотъ пунктъ и разъяснимъ
                       Его себѣ.
  
                                           Эскалъ.
  
                                 Я слѣдую за вами. (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Улица.

Входятъ Луціо и два дворянина.

  
   Луціо. Если нашъ герцогъ и другіе герцоги не сойдутся съ венгерскимъ королемъ, то всѣ герцоги нападутъ на короля.
   1-й дворянинъ. Пошли намъ небо миръ, но только не съ венгерскимъ королемъ!
   2-й дворянинъ. Аминь.
   Лyціо. Ты заключилъ свои слова, какъ тотъ благочестивый морской разбойникъ, который выходилъ въ море съ десятью заповѣдями, но одну изъ нихъ соскабливалъ съ таблицы.
   2-й дворянинъ. Не укради?
   Луціо. Да, эту заповѣдь онъ соскабливалъ.
   1-й дворянинъ. Ну, да вѣдь эта заповѣдь воспрещала капитану и всей его шайкѣ ихъ занятіе: они шли на то, чтобы грабить. Да и между нами нѣтъ солдата, которому бы нравились слова о мирѣ въ предобѣденной молитвѣ.
   2-й дворянинъ. А я, напротивъ, не знаю ни одного, которому бы они не нравились.
   Луціо. Очень вѣрю, потому что ты никогда не присутствовалъ при этой молитвѣ.
   2-й дворянинъ. Какъ бы не такъ! По крайней мѣрѣ разъ десять!
   1-й дворянинъ. Что жъ, она -- въ стихахъ?
   Луціо. Всѣхъ размѣровъ и на всѣхъ языкахъ.
   1-й дворянинъ. И въ духѣ всѣхъ религій.
   Луціо. Почему же нѣтъ? Чтобы тамъ ни говорили, молитва все-таки останется молитвой. Вотъ, напримѣръ, ты: не смотря ни на какія молитвы, ты все-таки останешься продувнымъ негодяемъ.
   1-й дворянинъ. Ну, ладно; мы оба съ тобой одной стрижки.
   Луціо. Именно такъ, какъ бархатъ и кромка. Ты -- кромка.
   1-й дворянинъ. А ты -- бархатъ. Да, ты знатный бархатъ тройной стрижки; но я охотнѣе буду кромкой волосистаго англійскаго фриза, чѣмъ бархатомъ, который стригли французскія ножницы. Понялъ?
   Луціо. Да; но, я думаю, ты самъ съ негодованіемъ проклинаешь эти ножницы. Такъ какъ ты сознался, то я хочу выпить за твое здоровье; но, пока я живъ, я забуду пить послѣ тебя.
   1-й дворянинъ. Что жъ? по-твоему я самъ повредилъ себѣ -- не такъ ли?
   2-й дворянинъ. Ты самъ долженъ знать, обжогся ты или нѣтъ?
   Луціо. Смотрите, сюда идетъ наша yсладительница.
   1-й дворянинъ. Подъ ея кровлею я пріобрѣлъ себѣ болѣзни, которыя стоили мнѣ...
   2-й дворянинъ. Сколько?
   Лyціо. Отгадайте.
   2-й дворянинъ. Тысячи три марокъ ежегодно.
   1-й дворянинъ. Да, и сверхъ того...
   Луціо. Пару французскихъ кронъ.
   1-й дворянинъ. Ты все приписываешь мнѣ разныя болѣзни; но, право, ты ошибаешься: это все пустое.
   Луціо. Ну да, въ тебѣ все пустое: твои кости пусты, а безпутство проникло тебя насквозь.
  

Входитъ Переспѣла.

  
   1-й дворянинъ. Ну, какъ поживаете? Въ которомъ бедрѣ у васъ теперь ломота?
   Переспѣла. Ладно, ладно! Вотъ сейчасъ арестовали и повели въ тюрьму человѣка, который стоитъ больше, чѣмъ пять тысячъ такихъ, какъ вы.
   2-й дворянинъ. Кого это?
   Переспѣла. Ну васъ къ чорту! Клавдіо, синьора Клавдіо!
   1-й дворянинъ. Клавдіо въ тюрьмѣ? Не можетъ быть!
   Переспѣла. Говорятъ вамъ, что такъ: я видѣла, какъ его взяли и повели, и вдобавокъ черезъ три дня у него голова слетитъ съ плечъ.
   Луціо. Послѣ всѣхъ вашихъ глупыхъ остротъ, еще вотъ этой не доставало! Да еще вѣрно ли это?
   Переспѣла. Слишкомъ вѣрно; это все за то, что синьора Джульетта отъ него забеременѣла.
   Луціо. Да, это очень возможно: онъ обѣщалъ быть у меня два часа тому назадъ; а онъ всегда точно исполнялъ свое слово.
   2-й дворянинъ. При томъ же это совершенно согласно съ тѣмъ, о чемъ мы говорили.
   1-й дворянинъ. И въ особенности съ послѣднимъ указомъ.
   Лyціо. Пойдемъ, разузнаемъ, въ чемъ дѣло. (Луціо и товарищи его уходятъ).
   Переспѣла. Такимъ образомъ мало-по-малу, то война, то болѣзнь, то висѣлица, то бѣдность лишатъ меня всѣхъ моихъ обычныхъ посѣтителей.
  

Входитъ Шутъ.

  
   Переспѣла. Ну, ты что скажешь новенькаго?
   Шутъ. Вотъ теперь его и засадили.
   Переспѣлa. Но на чемъ-же онъ попался?
   Шутъ. На женщинѣ.
   Переспѣла. Я хотѣла сказать -- въ чемъ онъ провинился?
   Шутъ. Въ чужомъ ручьѣ ловилъ форелей.
   Переспѣла. Значитъ, оставилъ дѣвушку съ ребенкомъ?
   Шутъ. Нѣтъ, онъ дѣвушку надѣлилъ дѣвочкой. А вы ничего не слыхали объ указѣ?
   Переспѣла. О какомъ указѣ?
   Шутъ. Всѣ публичные дома въ предмѣстіяхъ Вѣны должны быть снесены.
   Переспѣла. А тѣ, которые въ городѣ?
   Шутъ. Тѣ останутся на племя. И они были бы снесены, да одинъ благоразумный гражданинъ ходатайствовалъ за нихъ.
   Переспѣла. Такъ неужели и наши гостиницы, и трактиры въ предмѣстьяхъ будутъ снесены?
   Шутъ. До основанія, сударыня.
   Переспѣла. Вотъ такъ преобразованія! Что же со мною будетъ?
   Шутъ. Э, за себя не бойтесь, сударыня: вѣдь хорошіе адвокаты не нуждаются въ кліентахъ. Если вы перемѣните свою квартиру, то изъ-за этого вамъ не нужно будетъ мѣнять ремесло, а я останусь попрежнему вашимъ прислужникомъ. Не робѣйте! Съ вами такъ строго не поступятъ: вы всѣ глаза свои проглядѣли при своемъ дѣлѣ, такъ и на васъ будутъ смотрѣть сквозь пальцы.
   Переспѣла. Что тутъ будешь дѣлать? Пойдемъ.
   Шутъ. Вотъ идетъ синьоръ Клавдіо: его профосъ ведетъ въ тюрьму. А вотъ и синьора Джульетта. (Уходятъ).

  

СЦЕНА III.

Входятъ профосъ, Клавдіо, Джульетта и стража.

  
                                           Клавдіо.
  
                       Зачѣмъ меня по городу ты водишь,
                       Когда намѣстникъ приказалъ вести
                       Меня въ тюрьму.
  
                                           Профосъ.
  
                                           Не по своей охотѣ
                       Я васъ вожу по улицамъ: на это
                       Имѣю я особенный приказъ.
  
                                           Клавдіо.
  
                       Такъ грозная полубогиня Власть
                       Караетъ насъ по собственнымъ вѣсамъ.
                       Слова судьбы: "въ кого бы ни попало" --
                       До нашихъ дней не потеряли силы.
  

Луціо и два дворянина возвращаются.

  
                                           Лyціо.
  
                       Ахъ, Клавдіо, въ оковахъ ты? за что?
  
                                           Клавдіо.
  
                       За лишнюю свободу, другъ любезный.
                       Какъ за обжорствоиъ наступаетъ постъ,
                       Такъ и свобода лишняя безъ мѣры
                       Въ оковы переходитъ! Люди жаждутъ
                       Испить грѣха, какъ крысы пьютъ отраву --
                       И будетъ ихъ напитокъ смертоносенъ.
  
   Луціо. Еслибъ я съумѣлъ такъ мудро говорить подъ арестомъ, призвалъ бы нѣкоторыхъ изъ моихъ кредиторовъ. Но, сказать по правдѣ, мнѣ больше нравится пошлость свободы, нежели нравственность тюрьмы. Какое же преступленіе ты сдѣлалъ, Клавдіо?
   Клавдіо. Такое, что и назвать его будетъ новымъ преступленіемъ.
  
                                           Лyціо.
  
                       Что жъ это? не убійство ли?
  
                                           Клавдіо.
  
                                                     О, нѣтъ!
  
                                           Луціо.
  
                       Развратъ?
  
                                           Клавдіо.
  
                                           Пожалуй, назови хоть такъ.
  
                                           Профосъ.
  
                       Пора, синьоръ; пойдемте, намъ пора.
  
                                           Клавдіо (Профосу).
  
                       Постойте, другъ мой. Луціо -- два слова.

(Отводитъ его въ сторону).

  
                                           Луціо.
  
                       Хоть сотню, если то тебѣ поможетъ.
                       Ужели такъ преслѣдуютъ развратъ?
  
                                           Клавдіо.
  
                       Послушай, вотъ въ чемъ дѣло: обрученный,
                       На ложе я Джульетты посягнулъ.
                       Ты знаешь эту дѣвушку -- она
                       Моя жена: недоставало только
                       Формальнаго обряда. Мы его
                       На время отложили, въ ожиданьи
                       Приданаго, которое хранилось
                       У близкихъ и друзей моей Джульетты.
                       Итакъ, въ надеждѣ, что съ ея родными
                       Насъ время примиритъ, скрывали мы
                       Про нашу связь, но, къ сожалѣнью, мѣна
                       Взаимныхъ ласкъ явилась у Джульетты
                       Ужъ въ слишкомъ выразительныхъ чертахъ.
  
                                           Луціо.
  
                       Она беременна?
  
                                           Клавдіо.
  
                                           Къ несчастью, да!
                       И вотъ теперь нашъ герцогскій намѣстникъ --
                       Иль проблескъ новизны тому виною,
                       Иль кажется общественное благо
                       Ему конемъ, которому онъ долженъ,
                       Вскочивъ въ сѣдло, сейчасъ же показать
                       Искусство править имъ и силу шпоръ,
                       Иль изъ тиранства, свойственнаго власти,
                       Иль просто изъ врожденнаго тиранства --
                       Не знаю -- только новый судія
                       Открылъ весь хламъ карательныхъ законовъ,
                       Которые, какъ старые мечи,
                       Безъ примѣненья девятнадцать лѣтъ,
                       Забытые, висѣли по стѣнамъ;
                       Изъ жажды славы онъ возстановилъ
                       Пренебреженный, дремлющій законъ,
                       Чтобъ покарать меня -- изъ жажды славы.
  
   Луціо. Да, навѣрно такъ; и голова твоя такъ легко стоитъ теперь на плечахъ, что влюбленная молочница можетъ сдунуть ее своимъ вздохомъ. Пошли къ герцогу просьбу о прощеньи.
  
                                           Клавдіо.
  
                       Я ужъ послалъ; но нѣтъ его нигдѣ.
                       Такъ услужи мнѣ, Луціо, изъ дружбы!
                       Моя сестра вступила въ монастырь --
                       Сегодня искуса ея день первый.
                       Ты разскажи ей про мою бѣду
                       И упроси сходить ее къ Анджело.
                       Я на нее надѣюсь крѣпко: юность
                       Имѣетъ даръ безъ слова убѣждать;
                       При томъ она умна и даровита.
                       Ей стоитъ захотѣть -- и милой рѣчью
                       Она плѣнить съумѣетъ хоть кого.
  
   Луціо. Дай Богъ, чтобы ей удалось, какъ для утѣшенія тѣхъ, кто находится въ такомъ же положеніи, такъ и для того, чтобъ ты еще насладился жизнію: мнѣ будетъ очень жаль, если ты проиграешь ее въ такую глупую игру. Я иду къ ней.
   Клавдіо. Благодарю тебя, дорогой другъ Луціо!
   Луціо. Такъ въ два часа.
   Клавдіо. Теперь пойдемъ, профосъ!

(Уходятъ).

  

СЦЕНА IV.

Монастырь.

Входитъ герцогъ и братъ Ѳома.

  
                                           Герцогъ.
  
                       О, нѣтъ, святой отецъ, не думай такъ,
                       Не думай, чтобъ стрѣла любви пронзила
                       Мое въ броню закованное сердце.
                       Отецъ, когда я васъ прошу мнѣ дать
                       Убѣжище, такъ это съ цѣлью важной,
                       Обдуманной -- не изъ пустыхъ стремленій
                       Кипучей юности.
  
                                           Братъ Ѳома.
  
                                           Могу ль ее узнать?
  
                                           Герцогъ.
  
                       Вы знаете, благочестивый другъ,
                       Какъ я всегда любилъ уединенье;
                       Я радости не находилъ въ собраньяхъ,
                       Гдѣ -- юность, роскошь и безумный блескъ.
                       Я поручилъ Анджело -- человѣку
                       Надежному и самыхъ строгихъ правилъ --
                       Мои права и власть надъ государствомъ.
                       Онъ думаетъ, что я уѣхалъ въ Польшу,
                       Какъ я велѣлъ народу объявить
                       И какъ всѣ думаютъ. Теперь, отецъ,
                       Вы спросите, зачѣмъ я это сдѣлалъ?
  
                                           Братъ Ѳома.
  
                       Да, я хотѣлъ бы васъ спросить объ этомъ.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Имѣемъ мы суровые законы;
                       Они необходимы для народа,
                       Какъ удила строптивымъ лошадямъ.
                       Восьмнадцать лѣтъ законы эти дремлютъ,
                       Какъ устарѣвшій левъ въ своей берлогѣ,
                       Который на добычу ужъ не ходитъ.
                       Какъ добрые, но слабые отцы,
                       Связавъ пукъ розогъ, вѣшаютъ его
                       Передъ дѣтьми -- для страха, не для дѣла,
                       Такъ что онѣ внушаютъ лишь насмѣшки,
                       А не боязнь: такъ и законы наши,
                       Умершіе для кары, стали мертвы
                       И для самихъ себя -- и своеволье
                       Нахально водитъ за носъ правосудье;
                       Ребенокъ няньку бьетъ; порядокъ гибнетъ.
  
                                           Братъ Ѳома.
  
                       Но, государь, зависѣло отъ васъ
                       Оковы снять съ поруганныхъ законовъ
                       И, исходя отъ васъ, не отъ Анджело,
                       Страшнѣй была бъ та мѣра.
  
                                           Герцогъ.
  
                                                     Я боюсь,
                       Что черезъ-чуръ была бъ она страшна.
                       По слабости, я волю далъ народу --
                       И тираніей было бъ то карать,
                       Что дозволялъ я самъ: когда проступки
                       Безъ наказанья сходятъ съ рукъ, они
                       Дозволены. Вотъ почему, отецъ мой,
                       Я на Анджело это возложилъ,
                       Пусть онъ караетъ подъ моей защитой,
                       Межъ-тѣмъ какъ я останусь въ сторонѣ,
                       Свободный отъ клеветъ и порицаній.
                       Но чтобъ слѣдить за ходомъ управленья,
                       Порою я въ монашеской одеждѣ
                       Народъ и власти буду посѣщать.
                       Достаньте мнѣ монашеское платье
                       И научите, какъ мнѣ поступать,
                       Чтобъ инокомъ казаться. Я объ этомъ
                       Вамъ сообщу въ другое время больше.
                       Скажу одно: Анджело вѣкъ на стражѣ
                       Противу зла и врядъ ли даже скажетъ,
                       Что у него струится въ жилахъ кровь,
                       И что ему пріятнѣй хлѣбъ, чѣмъ камень.
                       Теперь посмотримъ, пусть покажетъ время,
                       Какъ понесетъ онъ нашей власти бремя.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА V.

Женскій монастырь.

Входятъ Изабелла и Франциска.

  
                                           Изабелла.
  
                       У васъ, монахинь, нѣтъ другой свободы?
  
                                           Франциска.
  
                       А развѣ мало этой для тебя?
  
                                           Изабелла.
  
  
                       О, нѣтъ! я большей воли не желаю;
                       Хотѣла бъ я, напротивъ, чтобъ былъ строже
                       Уставъ блаженной мученицы Клары.
  
                                           Луціо (за сценой).
  
                       Миръ всѣмъ!
  
                                           Изабелла.
  
                                           Кто тамъ?
  
                                           Франциска.
  
                                                     Мужчина, Изабелла:
                       Поди -- спроси его, чего онъ хочетъ?
                       Ты это можешь сдѣлать -- ты бѣлица,
                       А мнѣ нельзя: постриженная можетъ
                       При старшей только говорить съ мужчиной,
                       И то съ лицомъ закрытымъ, а открывъ
                       Его, должна безмолвствовать все время.
                       Опять зоветъ! Отвѣть ему, сестрица.

(Уходитъ).

  

Входитъ Луціо.

  
                                           Изабелла.
  
                       Да будетъ миръ надъ вами! Что вамъ надо?
  
                                           Луціо.
  
                       Привѣтъ вамъ, дѣва! Розовыя щеки
                       Порукой въ томъ, что дѣва вы. Нельзя ли
                       Дать случай мнѣ увидѣть Изабеллу:
                       Она бѣлицей здѣсь въ монастырѣ.
                       Скажите ей, что братъ ея несчастный
                       Меня прислалъ.
  
                                           Изабелла.
  
                                           Несчастный -- почему же?
                       Я знать желаю потому,
                       Что Изабелла я, его сестра.
  
                                           Луціо.
  
                       Вамъ Клавдіо поклонъ свой посылаетъ...
                       Но я хочу быть краткимъ: онъ въ тюрьмѣ!
  
                                           Изабелла.
  
                       Ахъ, я несчастная! За что же это?
  
                                           Луціо.
  
                       За то, за что -- будь я его судьею --
                       Онъ былъ бы награжденъ, а не наказанъ:
                       Онъ подарилъ любовницѣ ребенка.
  
                                           Изабелла.
  
                       Оставьте, сударь, ваши шутки.
  
                                           Луціо.
  
                                                               Правда,
                       Что это мой природный недостатокъ --
                       Съ дѣвицами шутить, болтая вздоръ;
                       Но я шутить не стану такъ со всякой.
                       Я существо небесное въ васъ вижу,
                       Безплотное, какъ духъ, отъ воздержанья,
                       А потому я долженъ передъ вами
                       Правдивымъ быть, какъ-будто предъ святой.
  
                                           Изабелла.
  
                       Высокому хула -- мнѣ оскорбленье.
  
                                           Луціо.
  
                       О, вовсе нѣтъ! Вотъ въ двухъ словахъ все дѣло:
                       Вашъ братъ съ своей любезной цѣловались --
                       И, какъ полнѣютъ съ пищи

СОЧИНЕНІЯ
ВИЛЬЯМА ШЕКСПИРА

ВЪ ПЕРЕВОДѢ И ОБЪЯСНЕНІИ
А. Л. СОКОЛОВСКАГО.

Съ портретомъ Шекспира, вступительной статьей "Шекспиръ и его значеніе въ литературѣ" и съ приложеніемъ историко-критическихъ этюдовъ о каждой пьесѣ и около 3.000 объяснительныхъ примѣчаній.

ИМПЕРАТОРСКОЮ АКАДЕМІЕЮ НАУКЪ
переводъ А. Л. Соколовскаго удостоенъ
ПОЛНОЙ ПУШКИНСКОЙ ПРЕМІИ.

ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ,
пересмотрѣнное и дополненное по новѣйшимъ источникамъ.

ВЪ ДВѢНАДЦАТИ ТОМАХЪ.

Томъ V.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНІЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ.

МѢРА ЗА МѢРУ.

   Драма "Мѣра за мѣру" явилась въ первый разъ въ полномъ собраніи сочиненій Шекспира, изданномъ Геммингомъ и Конделемъ въ 1623 году, гдѣ и напечатана четвертой по счету пьесой въ отдѣлѣ комедій, съ раздѣленіемъ на акты и сцены. Написана пьеса была гораздо раньше, такъ какъ въ 1604 году она уже исполнялась при дворѣ. Точныхъ хронологическихъ указаній объ этомъ предметѣ нѣтъ, и потому, насколько ранѣе 1604 года пьеса могла быть написана, нельзя рѣшить опредѣленно однако слогъ пьесы, равно какъ и глубокая концепція главныхъ характеровъ, заставляютъ съ вѣроятностью отнести драму скорѣе къ позднѣйшимъ, написаннымъ въ первые годы XVI вѣка произведеніямъ Шекспира, чѣмъ къ болѣе раннимъ. Дошедшій до насъ, по изданію in folio, текстъ принадлежитъ къ самымъ неисправнымъ сравнительно съ другими пьесами того же изданія. Не говоря уже о множествѣ опечатокъ, искажающихъ смыслъ отдѣльныхъ словъ, въ текстѣ встрѣчается не мало совершенно непонятныхъ фразъ и даже монологовъ, значеніе которыхъ осталось неразъясненнымъ до сихъ поръ. Отсутствіе какихъ-либо болѣе раннихъ изданій драмы, съ которыми можно было бы свѣрить настоящій текстъ, еще болѣе увеличиваетъ трудность объяснить темныя мѣста.
   Основной сюжетъ пьесы заимствованъ Шекспиромъ изъ старинной новеллы Джиральдо Цинтіо, напечатанной въ сборникѣ: "Hecatommithi", Новелла эта, появившаяся въ Италіи въ 1565 году, была затѣмъ въ значительно измѣненномъ видѣ передѣлана еще до Шекспира въ драму англійскимъ поэтомъ Уитстономъ и уже потомъ окончательно переработана Шекспиромъ, при чемъ онъ, какъ по всему можно заключить, пользовался обоими источниками. Измѣненія, какія сдѣлали противъ первоначальной редакціи новеллы какъ Уитстонъ, такъ и Шекспиръ, настолько замѣчательны и характерны, что о нихъ стоитъ распространиться подробнѣе.
   По новеллѣ Цинтіо, дѣйствіе происходитъ въ Инспрукѣ. Императоръ Максимиліанъ, удалясь изъ города, поручилъ на время своего отсутствія правленіе намѣстнику по имени Юристъ. Намѣстникъ этотъ, взявшись горячо за дѣла, вздумалъ возстановить остававшіеся до того въ бездѣйствіи строгіе законы противъ прелюбодѣйства. Скоро попался въ этомъ грѣхѣ молодой человѣкъ по имени Вико и былъ приговоренъ Юристомъ къ смертной казни. Сестра Вико, Эпитія, дѣвушка, какъ говоритъ новелла, очень красивая и умная, отправилась къ Юристу просить за брата, но тотъ, пораженный ея красотой и умомъ, обѣщалъ исполнить просьбу только въ случаѣ, если она согласится отвѣчать на его любовь. Эпитія сперва съ негодованіемъ отвергла предложеніе; когда же несчастный Вико сталъ со слезами молить ее пожертвовать собой для его спасенія, при чемъ увѣрилъ, что намѣстникъ непремѣнно загладитъ грѣхъ, вступивъ съ нею въ бракъ, то она согласилась и дѣйствительно отдалась Юристу. Между тѣмъ Юристъ еще до свиданія съ Эпитіей велѣлъ казнить Вико, и когда на другой день она стала просить его возвратить ей брата, то онъ послалъ къ ней въ домъ въ гробѣ его мертвый трупъ. Эпитія въ отчаяніи обратилась съ жалобой къ возвратившемуся императору, который присудилъ, чтобы Юристъ былъ сначала обвѣнчанъ съ Эпитіей для возстановленія ея добраго имени, а затѣмъ казненъ. Эпитія, услышавъ этотъ приговоръ, вдругъ почувствовала, что полюбила Юриста, и стала усердно просить императора пощадить ея мужа. Императоръ согласился, послѣ чего Юристъ и Эпитія прожили много лѣтъ въ полной любви и согласіи.
   Кто не замѣтитъ при первомъ взглядѣ на эту пустую сказку того шаблоннаго направленія, какое характеризуетъ всѣ произведенія средневѣковой романской литературы? Исключительная цѣль нагромоздить какъ можно болѣе диковинныхъ, нисколько не вытекающихъ одно изъ другого, происшествій, противорѣчащихъ всякой психологической правдѣ, обозначается на каждомъ шагу. Страсть намѣстника, влюбившагося съ перваго взгляда до готовности сдѣлать преступленіе, не мотивирована ничѣмъ. Жестокій поступокъ, когда онъ отправляетъ къ обольщенной дѣвушкѣ трупъ казненнаго брата, бросается въ глаза своимъ безсмысленнымъ звѣрствомъ. Согласіе Эпитіи потерять честь только потому, что она надѣется прикрыть грѣхъ бракомъ, совершенно звучитъ въ тонъ съ той обрядной наружной нравственностью, какою большинство писателей того вѣка и направленія заключали свои произведенія. А наконецъ самая развязка, когда обезчещенная, оскорбленная дѣвушка ни съ того ни съ сего влюбляется въ убійцу своего брата и счастливо проживаетъ съ нимъ весь свой вѣкъ, производитъ своей безнравственностью уже не только непріятное, но положительно отталкивающее впечатлѣніе.
   Когда Уитстонъ взялъ скелетъ этой сказки основой для драматическаго произведенія, то онъ, какъ поэтъ сѣвернаго направленія, въ которомъ въ то время (пьеса написана въ 1578 году) уже съ значительной силой обнаруживалось стремленіе правильно мотивировать поступки выводимыхъ лицъ, естественно не могъ оставить фабулу новеллы въ прежнемъ видѣ. Въ написанной имъ драмѣ дѣйствіе перенесено въ Венгрію. Король Матіасъ довѣряетъ постъ намѣстника своему приближенному вельможѣ по имени Промосу. Промосъ, также, какъ и въ новеллѣ, приговариваетъ къ смерти за прелюбодѣяніе юношу Андруччіо и также влюбляется въ сестру послѣдняго, Кассандру, когда она приходитъ просить за брата. Обольщеніе Кассандры Промосомъ оставлено Уитстономъ въ своей драмѣ безъ измѣненія, равно какъ и приказъ казнить ея брата. Но въ самой развязкѣ Уитстонъ сдѣлалъ важную перемѣну. Когда король велитъ казнить Промоса за его вѣроломство, то Андруччіо оказывается въ живыхъ, спасенный отъ казни тюремщикомъ, вслѣдствіе чего бракъ Промоса и Кассандры, которымъ, какъ и въ новеллѣ, оканчивается пьеса, теряетъ свое антипатичное впечатлѣніе.-- Кромѣ этой смягчающей перемѣны, Уитстонъ ввелъ въ свою драму въ значительной степени комическій элементъ. Рядомъ съ намѣстникомъ Промосомъ выведено комическое лицо его помощника, Фаллакса. Этотъ послѣдній сначала, подобно Промосу, ратуетъ противъ безнравственности и велитъ закрыть въ городѣ всѣ публичные дома, когда же къ нему приводятъ для наказанія публичную женщину Ламію, то онъ влюбляется въ нее, беретъ къ себѣ въ домъ и до такой степени попадаетъ въ ея руки, что начинаетъ брать взятки, рѣшать вкривь и вкось всѣ дѣла и доходить наконецъ почти до открытаго разбойничества. Пріѣздъ короля обнаруживаетъ его плутни такъ же, какъ и преступленіе Промоса. Вообще эта вторая комическая часть драмы гораздо слабѣе первой. Сцены ея слишкомъ растянуты и почти не связаны съ общимъ ходомъ дѣйствія.
   Шекспиръ при постройкѣ фабулы своей пьесы пошелъ въ смягченіи сюжета еще далѣе, чѣмъ Уитстонъ. Задумавъ нарисовать въ лицѣ Изабеллы идеально чистое существо, онъ не могъ допустить, чтобъ фактъ обольщенія ея намѣстникомъ Анжело и ихъ свадьба, какъ это изображено въ новеллѣ, состоялись дѣйствительно. Для избѣжанія подобной развязки былъ придуманъ Шекспиромъ вставной эпизодъ о Маріаннѣ, бывшей невѣстѣ Анжело, которая идетъ на свиданіе съ нимъ вмѣсто Изабеллы. Съ фактической стороны эпизодъ этотъ придуманъ, конечно, довольно натянуто и совершенно неправдоподобенъ; но вѣдь извѣстно, что Шекспиръ никогда не стѣснялся жертвовать въ своихъ произведеніяхъ правдоподобностью единичныхъ реальныхъ фактовъ, если это было ему нужно для изображенія болѣе важныхъ психологическихъ положеній. Такъ и здѣсь: благодаря этому вводному и, пожалуй, неправдоподобному реальному факту, нарисована прелестная, психологически вѣрная въ мельчайшихъ подробностяхъ, личность Изабеллы. Въ прочихъ фактическихъ деталяхъ фабулы Шекспиръ также во многомъ отклонился отъ того, что давали первоначальная новелла и пьеса Уитстона. Комическій элементъ введенъ имъ въ драму также, но въ значительномъ сокращеніи, а сверхъ того, онъ болѣе связанъ съ общимъ ходомъ дѣйствія и болѣе осмысленъ созданіемъ живыхъ характеровъ въ личностяхъ гуляки Луціо и глупаго полицейскаго Колотушки. Нельзя при этомъ, впрочемъ, не замѣтить, что въ подробностяхъ комическихъ сценъ проскользаютъ и въ Шекспировой пьесѣ порой утрированные, чтобы не сказать -- даже пошлые штрихи. Такова, напримѣръ, вся роль сводни, а также нѣкоторыя сцены, въ которыхъ участвуютъ клоунъ, палачъ и преступникъ Бернардинъ. Можно съ вѣроятностью предположить, что большинство этихъ недостойныхъ общаго превосходнаго замысла пьесы подробностей включены позднѣйшими переписчиками и передѣлывателями пьесы, а никакъ не вышли изъ-подъ пера Шекспира. За это говоритъ очень многое, хотя, конечно, рѣшить въ точности этого вопроса нельзя. Исторія переодѣванія герцога придумана самимъ Шекспиромъ; факта этого мы не находимъ ни у Цинтіо ни у Уитстона.
   Какъ ни искусно измѣнилъ Шекспиръ многое въ постройкѣ фабулы пьесы и какъ ни умно скомпоновалъ ея развязку, главное достоинство, за которое пьеса высоко цѣнится истинными почитателями Шекспира, заключается не въ этомъ. Достоинство это состоитъ въ замѣчательномъ созданіи характера главнаго лица драмы, Анжело, нарисованнаго съ такой поразительной правдой и силой, что характеръ этотъ если не по широтѣ замысла, то по выполненію справедливо считается однимъ, изъ совершеннѣйшихъ Шекспировыхъ созданій.
   О характерѣ Анжело установился между многими критиками взглядъ, будто въ немъ изображенъ только искусный притворщикъ, Ипокритъ, возвысившійся въ общемъ мнѣніи помощью наружной личины добра, которою онъ умѣлъ прикрывать свои пороки. Вслѣдствіе этого Анжело часто сравнивали съ Тартюфомъ. Мнѣніе это совершенно ошибочно. Между Анжело и Тартюфомъ такая же разница, которую мы найдемъ между всѣми произведеніями Шекспира и Мольера вообще, если будемъ сравнивать пріемы и объектъ творчества обоихъ поэтовъ. У Мольера лица являются передъ глазами читателей въ совершенно готовомъ психологическомъ образѣ. Авторъ показываетъ ихъ намъ, такъ сказать, въ статическомъ видѣ, до какого они дошли, но не объясняетъ, какъ и почему это случилось. Таковы Тартюфъ, Альцестъ и Гарпагонъ. Они дѣйствуютъ предъ нами въ совершенно опредѣленномъ видѣ и не отступаютъ отъ него ни на шагъ. Совсѣмъ иначе творилъ Шекспиръ. Каждое лицо нарисовано имъ такъ, что мы не только понимаемъ, почему оно такимъ сдѣлалось, но, слѣдя за ходомъ дѣйствія, становимся, сверхъ того, свидѣтелями множества различныхъ психологическихъ переходовъ и положеній, чрезъ какія авторъ проводитъ то лицо, при чемъ нерѣдко случается, что оно дѣлается даже совершенно инымъ, чѣмъ было при началѣ. Сила и особенность Шекспирова таланта заключаются именно въ томъ, что, изображая часто совершенно различныя душевныя состоянія, онъ умѣлъ ихъ осмысливать и связывать психологической связью, столь естественной и простой, что создаваемыя имъ лица всегда производятъ на насъ впечатлѣніе живыхъ людей, какъ бы ни были разнообразны ихъ поступки. Въ этомъ искусствѣ Шекспиръ стоитъ неизмѣримо выше всѣхъ поэтовъ и Мольера въ особенности. Тартюфъ и Анжело даютъ матеріалъ для такого сравненія особенно рельефно. Выведя въ Тартюфѣ притворщика, Мольеръ оставилъ его въ этомъ видѣ, какъ отлитое изваяніе, ничѣмъ не показавъ, почему Тартюфъ такимъ сдѣлался и во что обратился потомъ. Событія жизни проносятся мимо него, какъ мимо статуи, не задѣвая и не измѣняя его нравственной природы ни въ чемъ. Потому и общее, производимое его личностью, впечатлѣніе имѣетъ шаблонный характеръ. Это -- моментальный снимокъ съ очень интереснаго положенія, но не рядъ картинъ, чередующихся по закону причины и слѣдствія. Совсѣмъ иное представляетъ личность Анжело. Наблюдая его такимъ, какимъ онъ является въ началѣ пьесы, мы не только не видимъ притворщика и ипокрита, а напротивъ -- человѣка, въ которомъ обнаруживаются какъ разъ противоположныя съ этими пороками свойства. Онъ честенъ, прямъ и глубоко вѣритъ въ правоту своихъ убѣжденій. Прямота и твердость его характера лучше всего доказываются тѣмъ, что даже безусловные его противники, какъ, напримѣръ, гуляка Луціо, видѣли въ немъ только холодную суровость и твердость, а вовсе не что-либо притворное; близкіе же люди, имѣвшіе съ нимъ серьезныя сношенія, какъ, напримѣръ, Эскалъ, считали его даже образцомъ качествъ, какія нужны для исполненія тѣхъ обязанностей, къ какимъ онъ былъ призванъ. Продолжая анализъ характера Анжело далѣе, мы находимъ, что онъ былъ честолюбивъ и хотѣлъ стоять во что бы то ни стало выше толпы; а такъ какъ въ государственной жизни такому положенію всего лучше соотвѣтствовалъ санъ вельможи, стоящаго у власти, то Анжело и положилъ всѣ силы своего ума на то, чтобъ добиться этого положенія, въ чемъ и успѣлъ. Когда герцогъ выбиралъ намѣстника, то выборъ его остановился на Анжело не по капризу или личному вкусу, но потому, что Анжело и въ общемъ мнѣніи считался единственнымъ человѣкомъ, вполнѣ способнымъ исполнить возложенную на него обязанность. И это мнѣніе не было ложно. Анжело дѣйствительно обладалъ всѣми качествами, чтобъ поддержать довѣріе, какое ему было оказано. Дѣла, ему порученныя, онъ исполнялъ не только умѣло, но и вполнѣ честно. Строгость, обнаруженная имъ въ примѣненіи законовъ, вытекала какъ прямое слѣдствіе этого взгляда на жизнь и вовсе не обнаруживала въ его душѣ какой-либо черствости или злости, а тѣмъ болѣе криводушія. Конечно, нельзя видѣть въ Анжело человѣка, обладавшаго особенно добрымъ сердцемъ, но, будь иначе, онъ и не выбралъ бы себѣ такой карьеры. Онъ самъ вѣрилъ въ то, что дѣлалъ, и былъ совершенно доволенъ тѣмъ положеніемъ, котораго достигъ. Поступая такъ, онъ однако упустилъ изъ виду, что человѣческая натура соткана изъ различныхъ свойствъ, часто одно другому противоположныхъ, и что если помощью твердой воли и усилія надъ собой можно достигнуть преобладанія однихъ свойствъ надъ другими, то нельзя никакими силами подавить эти послѣднія совсѣмъ, особенно если они принадлежатъ къ основнымъ чертамъ, свойственнымъ человѣческой природѣ вообще. Нѣжныя сердечныя влеченія и изъ нихъ любовь къ женщинѣ по преимуществу принадлежатъ къ тѣмъ душевнымъ качествамъ, которыя менѣе всего способны перенести искусственный гнетъ, и Анжело испыталъ это на себѣ. Стремясь къ власти и почитая ее выше всего, онъ естественно долженъ былъ заботиться о томъ, чтобъ заградить въ своей душѣ всякій доступъ тѣмъ чувствамъ, которыя, размягчая душу и сердце, могли бы повести къ тому, что власть, попавъ подъ вліяніе этихъ чувствъ, какъ въ тенета, забыла бы твердость, составляющую главное, необходимое ея качество. Примѣры разслабляющаго вліянія, какое женщины имѣли на лицъ, высоко стоявшихъ у власти, слишкомъ извѣстны, а равно извѣстны и обратные примѣры, какъ тѣ изъ этихъ лицъ, въ которыхъ сила воли была сильнѣе чувственности, кончали тѣмъ, что насильно дѣлали себя ненавистниками женщинъ. Въ первой части драмы Анжело является полнымъ типомъ лицъ, принадлежащихъ къ этой второй категоріи. Онъ не только ненавидѣлъ женщинъ,-- онъ ихъ презиралъ. Онѣ казались ему воплощеніемъ соблазна и разврата, вреднаго и постыднаго для всякаго мужчины. Эпизодъ его сватовства на Маріаннѣ, которую онъ отвергъ за то, что она потеряла приданое и будто бы оказалась небезупречной въ прошломъ, служитъ прекрасной иллюстраціей къ его характеру. Видѣть въ его поступкѣ, какъ полагали нѣкоторые комментаторы, черту коварства и іезуитства совершенно невозможно. Напротивъ, и здѣсь Анжело остался вѣренъ своимъ взглядамъ на женщинъ и на всякія сердечныя отношенія, въ которыхъ видѣлъ только недостойную, разслабляющую сторону. Строгость, какую онъ обнаружилъ въ примѣненіи именно законовъ противъ нравственности, вытекала отсюда же. Извѣстно, что люди съ холоднымъ, твердымъ характеромъ и хорошо владѣющіе собой бываютъ склонны сгибать и другихъ подъ то же ярмо, какое несутъ сами, особенно если это ярмо возложено ими на себя добровольно. Приговаривая Клавдіо безпощадно къ возмездію за его проступокъ, Анжело вовсе не былъ такъ жестокъ, какъ можетъ показаться съ перваго взгляда. Онъ своимъ примѣромъ показывалъ, какъ слѣдуетъ поступать, и потому понятно, что проступокъ противъ правилъ, которымъ онъ слѣдовалъ самъ, долженъ былъ казаться ему особенно дурнымъ и ненавистнымъ. Изъ вышесказаннаго можно ясно видѣть, что Анжело не былъ притворщикомъ по природѣ; но зато, когда разразилась надъ нимъ выведенная въ драмѣ катастрофа, и ему предстояло спасти себя во что бы то ни стало, то онъ долженъ былъ сдѣлаться притворщикомъ поневолѣ, такъ какъ иного средства спастись не было. Катастрофа эта вовсе не была случайна, но точно также логично вытекала изъ характера Анжело, какъ и всѣ прочіе его поступки. Если люди съ твердой волей могутъ, какъ сказано выше, иногда временно подавлять въ себѣ такія чувства и стремленія, какія свойственны человѣческой природѣ вообще, то обыкновенно бываетъ, что если какое-нибудь постороннее обстоятельство дастъ разъ возможность такимъ чувствамъ поднять голову, то они уже не знаютъ мѣры своей силѣ и возстаютъ, какъ бурный ураганъ, точно желая отомстить за свое временное уничиженіе. Пословица: "гони природу въ дверь -- она влетитъ въ окно" -- прекрасно выражаетъ это свойство (составляющее основную мысль драмы), и Анжело испыталъ это на себѣ. Ненавистникъ женщинъ, видѣвшій въ нихъ однѣ дурныя стороны и всю жизнь ратовавшій противъ ихъ вліянія, попалъ въ силокъ, какъ неопытный юноша; попалъ такъ, что разрушилъ въ минутномъ увлеченіи все зданіе своей души и своего характера, которое строилъ съ такой заботливостью всю жизнь. Ниже, при разборѣ отдѣльныхъ сценъ будетъ сказано, на какой психологической почвѣ умѣлъ Шекспиръ построить эту, повидимому, столь неожиданную въ настоящемъ случаѣ катастрофу; теперь же, въ заключеніе общаго взгляда на характеръ Анжело, остается прибавить, что, разъ упавъ съ такой высоты, онъ естественно долженъ былъ направить всѣ усилія своего ума и способностей, чтобъ какъ-нибудь скрыть въ глазахъ другихъ свое постыдное паденіе и остаться, хотя бы въ чужомъ мнѣніи, на той высотѣ, на какой стоялъ прежде. Но чтобъ достичь этого, не представлялось иного средства кромѣ лжи и притворства, и мы дѣйствительно видимъ, что съ этой минуты (но только съ этой) Анжело въ самомъ дѣлѣ сдѣлался самымъ утонченнымъ притворщикомъ и лицемѣромъ, сходнымъ, пожалуй, съ Тартюфомъ; хотя всякій пойметъ, что это состояніе его души вовсе не было основной чертой его характера, но явилось лишь какъ эпизодъ или деталь картины, задуманной и нарисованной по несравненно болѣе широкой программѣ.
   Съ первыхъ сценъ драмы Анжело является предъ нами въ полномъ всеоружіи того престижа, какой онъ умѣлъ себѣ создать. Въ этомъ престижѣ онъ до того былъ увѣренъ самъ, что даже до нѣкоторой степени бравировалъ имъ. Въ отвѣтъ на назначеніе себя намѣстникомъ, онъ возразилъ герцогу совѣтомъ сначала "испытать металлъ, на которомъ герцогъ хочетъ отпечатать ликъ такой важности". Во всякомъ другомъ человѣкѣ подобное возраженіе могло бы показаться знакомъ скромности и неувѣренности въ себѣ; но, зная характеръ Анжело, мы должны видѣть въ этихъ словахъ именно горделивую самоувѣренность и желаніе еще разъ услышать несомнѣнный комплиментъ своимъ достоинствамъ. Получивъ затѣмъ въ руки власть, онъ съ первыхъ же словъ ясно опредѣлилъ свою программу дѣйствія, выразивъ намѣреніе буквально примѣнять законъ, превратившійся, по его словамъ, въ воронье пугало, котораго не боятся даже птицы. Чрезвычайно характеренъ его отвѣтъ Эскаду, когда тотъ, вступаясь за несчастнаго Клавдіо, напоминаетъ, что въ подобныхъ грѣховныхъ желаніяхъ небезупреченъ самъ Анжело.-- "Желать грѣха одно, а сдѣлать грѣхъ другое",-- сурово отвѣчаетъ тотъ и этими словами обнаруживаетъ весь свой характеръ. Онъ не отрицаетъ лицемѣрно своей собственной способности чувствовать соблазнъ грѣха, но прямо выражаетъ мысль, что главное достоинство человѣка состоитъ не въ томъ, чтобъ не имѣть грѣховныхъ помысловъ, но въ умѣньи владѣть собой и держать эти помыслы въ строгихъ рукахъ. И эти слова произноситъ онъ совершенно искренно и честно. Не менѣе характерную черту выказываетъ онъ въ слѣдующей сценѣ, когда, подтверждая безпощадно смертный приговоръ Клавдіо, онъ на вопросъ: что дѣлать съ Джульеттой?-- приказываетъ оказать должную помощь и ея ребенку.-- "Конечно, безъ излишествъ",-- сурово прибавляетъ онъ при этомъ, чѣмъ показываетъ, что хотя въ сердцѣ его нѣтъ особенной чувствительности и доброты, но въ то же время нѣтъ и прямой злости, которая побуждала бы его дѣлать людямъ зло изъ удовольствія, въ чемъ готовы его винить окружающіе за суровый приговоръ Клавдіо. Затѣмъ наступаетъ кульминаціонная сцена объясненія съ Изабеллой. Узнавъ, что пришла сестра преступника, онъ, ни мало не смутясь, велитъ ее впустить, не выразивъ ни однимъ словомъ знака неудовольствія или иного чувства при мысли о докучливыхъ просьбахъ, съ которыми она, конечно, къ нему пристанетъ. Что ему за дѣло до просьбъ, отъ кого бы онѣ ни пришли, и что значатъ эти просьбы, когда имъ придется встрѣтиться съ рѣшеніемъ, какое поставилъ онъ, Анжело -- стражъ и блюститель закона? Послѣдствіе этого объясненія съ Изабеллой извѣстно. Холодный, какъ мраморъ, и неприступный, какъ желѣзная твердыня противъ чьего бы то ни было вліянія, а женскаго въ особенности, Анжело не только падаетъ съ высоты своей величавой неприступности, но превращается почти въ страстнаго юношу, забывающаго даже ту опасность, въ какую его можетъ вовлечь такой поступокъ. Съ внѣшней стороны сцена эта въ драмѣ ничѣмъ не отличается отъ аналогическаго факта, выведеннаго въ новеллѣ, послужившей основой сюжету. Какъ тамъ, такъ и здѣсь суровый намѣстникъ встрѣчается съ красивой дѣвушкой и, поговоривъ съ нею, влюбляется въ нее до того, что идетъ ради своей страсти даже на преступленіе. Но какая неизмѣримая разница въ тѣхъ психологическихъ мотивахъ, какими объясненъ этотъ фактъ въ обоихъ случаяхъ! Въ новеллѣ, можно сказать, этого психологическаго объясненія нѣтъ совсѣмъ. Анжело-аскегъ и Анжело-развратникъ тамъ, какъ бы нарочно, сближены только для того, чтобъ поразить читателя контрастомъ такихъ неожиданныхъ положеній. Между тѣмъ у Шекспира происшедшая въ Анжело душевная перемѣна выслѣжена и объяснена до мельчайшихъ подробностей. При разговорѣ съ Изабеллой Анжело въ первыхъ отвѣтахъ ограничивается лишь короткими офиціальными словами, отрѣзывающими, какъ твердая сталь, для бѣдной дѣвушки всякую надежду получить желаемое. Но затѣмъ по мѣрѣ того, какъ Изабелла, увлекаясь, все жарче и жарче представляетъ ему свои доводы, у него внезапно и какъ бы невольно вырывается восклицанье:-- "Она умна и говоритъ такъ здраво, что такъ судить хоть мнѣ бы самому!" -- Замѣтьте: горячія, полныя чувства рѣчи Изабеллы поразили Анжело умъ, а не сердце! Какая тонкая психологическая черта въ характерѣ именно такого человѣка, какимъ былъ Анжело. Онъ чувствовалъ, что въ немъ произошла какая-то перемѣна, но и въ мысляхъ не допускалъ, чтобъ эта перемѣна могла коснуться его души или чувствъ. Онъ дѣлалъ до сихъ поръ все, основываясь лишь на холодныхъ выводахъ разума, значитъ -- и здѣсь предстояло разрѣшить возникшій вопросъ умомъ же. Но умъ оказался на этотъ разъ настолько плохимъ совѣтникомъ, что Анжело не могъ даже рѣзко покончить разговоръ съ Изабеллой прямымъ отказомъ на ея просьбу.-- "Придите завтра",-- говоритъ онъ ей, смущенный и растерянный. Новая психологическая черта! Онъ не рѣшаетъ дѣла, но откладываетъ его,-- словомъ, поступаетъ совершенно такъ, какъ дѣйствовалъ всю свою жизнь типичнѣйшій представитель сомнѣнія и нерѣшительности -- принцъ Гамлетъ. Но сомнѣніе и нерѣшительность -- такія душевныя свойства, которыя не могутъ долго господствовать въ душѣ людей, какъ Анжело, привыкшихъ дѣйствовать прямо и рѣшительно. Ему надо было разъяснить всякій вопросъ такъ или иначе, по крайней мѣрѣ въ собственнымъ глазахъ. И онъ дѣйствительно разрѣшилъ его тотчасъ же по уходѣ Изабеллы.-- "Ужели чистота и строгость въ скромныхъ женщинахъ способнѣй зажечь намъ въ сердцѣ пылъ, чѣмъ ихъ доступный для всѣхъ развратъ?" -- восклицаетъ онъ, оставшись одинъ, и этими короткими словами до того ясно обрисовываетъ какъ свою душу, такъ равно и происшедшую въ немъ перемѣну, что въ болѣе подробныхъ объясненіяхъ не представляется никакой надобности. Изъ этихъ словъ намъ раскрывается съ совершенной ясностью, что, живя до сихъ поръ въ замкнутомъ мірѣ холодной офиціальности, Анжело успѣлъ заглушить въ себѣ всякій голосъ чувства и страсти только тѣмъ, что образъ всякой женщины связывался въ его мысляхъ съ представленіемъ о пустотѣ, суетности и развратѣ. Этотъ темный фонъ поглощалъ и портилъ для него всякую возможность увидѣть даже въ самой обольстительной женщинѣ что-нибудь, кромѣ дурного. Но что же встрѣтилъ Анжело здѣсь? Едва женская прелесть Изабеллы возникла предъ его глазами, окруженная ореоломъ не чего-либо дурного или страстнаго, но, напротивъ, украшенная точно подборомъ самыхъ чистыхъ, самыхъ возвышенныхъ качествъ, то съ глазъ его какъ бы упала темная пелена, и насильно подавленное до того чувство неудержимо вырвалось наружу, закипѣвъ съ особенной силой именно потому, что было такъ долго подавлено. Тутъ уже нечего было искать объясненія помощью выводовъ разсудка. Анжело былъ слишкомъ уменъ, чтобъ не понять тотчасъ же, въ чемъ дѣло, и потому самъ заключилъ сцену горькимъ для него признаньемъ, что до сихъ поръ онъ только смѣялся надъ страстью, а теперь попалъ въ ея сѣти самъ!
   Сценѣ вторичнаго свиданія съ Изабеллой предшествуетъ монологъ Анжело, изъ котораго мы узнаемъ, что страсть эта дѣйствительно охватила его душу до забвенья всего остального. Онъ не только не можетъ о чемъ-нибудь думать или молиться, но съ отчаяньемъ сознается, что дѣла, заботы власти и даже высокій санъ, этотъ кумиръ, которому онъ поклонялся всю свою жизнь, потеряли для него всю прелесть, какъ давно прочтенная книга.-- "Неужели наружность такъ способна увлекать глупцовъ?-- восклицаетъ онъ съ отчаяніемъ и тотчасъ же безнадежно прибавляетъ:-- да и не однихъ глупцовъ -- умныхъ тоже!" -- совершенно справедливо ставя въ эту послѣднюю категорію себя. Слѣдующій разговоръ съ Изабеллой, будучи главной сценой драмы, принадлежитъ въ то же время къ числу лучшихъ и глубочайшихъ изъ всѣхъ, какія только создалъ Шекспиръ. По глубинѣ психологической правды съ этой сценой можетъ быть сравнена только не менѣе знаменитая сцена изъ Отелло, когда столь же умный и хитрый, какъ Анжело, Яго опутываетъ Отелло сѣтью своей клеветы. Разница лишь въ томъ, что недальновидный мавръ легко попадаетъ въ эту сѣть, тогда какъ всѣ попытки Анжело скатываются съ Изабеллы, какъ грязь съ чистаго мрамора. Съ первыхъ словъ Анжело начинаетъ лишь испытывать почву, для чего умышленно заводитъ рѣчь о свершенномъ Клавдіо грѣхѣ, называя его порокомъ гнуснымъ и вреднымъ, на что получаетъ спокойный, попадающій не въ бровь, а прямо въ глазъ, отвѣтъ Изабеллы, что такъ имѣютъ право судить на Небѣ, а не на землѣ. Но отпоръ его не устрашаетъ: онъ дѣлаетъ новый шагъ, спрашивая Изабеллу, неужели бы она, рѣшилась на такой грѣхъ и при этомъ какъ бы вскользъ замѣчаетъ, что не будутъ же въ Небѣ карать за грѣхъ, если грѣхъ вынужденъ. Видя однако, что она не менѣе искусно отражаетъ какъ этотъ, такъ и слѣдующіе, звучащіе тѣмъ же тономъ, вопросы, онъ, не будучи въ силахъ выдерживать своей страсти, начинаетъ уже сердиться.-- "Нѣтъ, вы меня не поняли, иль не хотите понять умышленно; а это ужъ нехорошо!" -- произноситъ онъ явно нетерпѣливымъ тономъ. Когда же на послѣдній его доводъ, что Изабелла, какъ женщина, должна быть женщиной во всемъ, она, смутно почувствовавъ, что собесѣдникъ ея таитъ какую-то темную мысль, проситъ его перемѣнить разговоръ, онъ, уже совершенно не владѣя собой, прямо сбрасываетъ маску притворства, ставя ей въ упоръ свое условіе: -- "Отдайся мнѣ, или братъ твой умретъ!" -- Пораженная такимъ нежданнымъ оборотомъ, Изабелла не сразу вѣритъ и выражаетъ подозрѣніе, что онъ хочетъ ее только испытать. Можетъ-быть, въ другомъ состояніи духа Анжело одумался бы и поспѣшно ухватился за средство къ отступленію, какое ему подаютъ, но въ этотъ мигъ онъ уже не владѣлъ собой и окончательно выдалъ себя подавляющимъ, громовымъ крикомъ: -- "Будь моей, или я замучу твоего брата подъ пыткой!" -- Послѣ этихъ словъ, конечно, сомнѣваться было нечего. Возмущенная до глубины души Изабелла переходитъ къ угрозамъ сама, пугая Анжело обѣщаніемъ разоблачить его преступность; но противъ такой угрозы онъ былъ слишкомъ хорошо защищенъ.-- "Кто тебѣ повѣритъ?" -- бросаетъ онъ ей надменный отвѣтъ и затѣмъ уходитъ, подтвердивъ свое условіе.
   Въ слѣдующей сценѣ Анжело является предъ глазами зрителей уже послѣ его ложнаго свиданія съ Изабеллой. О предшествовавшей этому свиданью третьей его съ нею бесѣдѣ, въ которой она, по совѣту герцога, даетъ притворное согласіе на требованіе Анжело, мы узнаемъ только изъ ея разсказа. Трудно сказать, почему Шекспиръ пропустилъ случай вывести Анжело лишній разъ въ такомъ благодарномъ сценическомъ положеніи; но и краткій разсказъ Изабеллы обнаруживаетъ въ изображеніи Анжело новыя психологическія черты, совершенно гармонирующія съ тѣмъ душевнымъ состояніемъ страстнаго аффекта, въ какомъ онъ находился. Объясняя Изабеллѣ, какъ пройти на свиданіе, онъ, по ея словамъ, задыхался отъ волненія и едва могъ со страстнымъ шопотомъ передать ей свои наставленія. Послѣ свиданія въ образѣ мыслей и дѣйствія Анжело происходитъ новый переворотъ. Вопреки данному обѣщанію помиловать Клавдіо, онъ велитъ немедленно его казнить и велитъ исполнить это тайно, второпяхъ, точно боясь, что приговоръ не будетъ исполненъ. Съ внѣшней стороны Шекспиръ и здѣсь сохранилъ тѣ факты, какіе давала основная легенда; но какая разница въ мотивировкѣ поступковъ! Герой новеллы не только казнитъ несчастнаго брата своей жертвы, но еще злобно велитъ послать къ ней его мертвый трупъ. Для чего дѣлаетъ онъ эту совершенно ненужную, звѣрскую жестокость -- остается рѣшительно необъясненнымъ, если не счесть объясненіемъ желаніе автора поднести читателямъ неожиданный, размалеванный досужей фантазіей, эффектъ. Но Шекспировъ Анжело разсуждаетъ иначе. Считая себя вполнѣ обезпеченнымъ отъ разглашенія своего грѣха со стороны самой Изабеллы, такъ какъ, по его собственнымъ словамъ, ей никто бы не повѣрилъ, а сверхъ того, она навѣрно сама не рѣшилась бы публично обнаружитъ свой позоръ,-- Анжело, едва свершилось дѣло, съ ужасомъ увидѣлъ, что онъ не подумалъ, какъ отнесется къ этому дѣлу оставленный въ живыхъ Клавдіо. Разсчитывать на его особенную благодарность, конечно, было нечего, и потому умный Анжело долженъ былъ естественно предполагать, что братъ обезчещенной сестры едва ли будетъ скроменъ, какъ она. "Оставитъ можно было бы его въ живыхъ,-- говоритъ Анжело:-- если бъ я не боялся, что сгоряча, по молодости лѣтъ, затѣетъ мстить она въ будущемъ за милость, добытую позоромъ и стыдомъ!" Если обвиненіе явилось бы съ этой стороны, то защитить себя при двухсторонней уликѣ было бы, конечно, гораздо труднѣе, и вотъ совершенно понятная причина, почему Анжело, несмотря на данное, можетъ-быть, даже искренное обѣщанье помиловать Клавдіо, рѣшилъ убрать его съ своей дороги во что бы то ни стало, какъ слишкомъ опаснаго обличителя. Этимъ страхомъ объясняются и щепетильныя предосторожности, чтобъ казнь была совершена съ соблюденіемъ полнѣйшей тайны, ночью, не въ урочный часъ. Но, поступивъ даже такъ, Анжело все-таки не могъ стряхнуть съ себя невольной боязни, какъ бы дѣло не обнаружилось какимъ-либо инымъ способомъ. Тоскливо говоря, что, пожалуй, лучше было бы оставить Клавдіо въ живыхъ, онъ тотчасъ прибавляетъ, что не знаетъ, чего хочетъ самъ; что, упавъ такъ низко, онъ потерялъ даже способность разсуждать о томъ, что полезно и что вредно, бъ этомъ состояніи застаетъ его вѣсть о возвращеніи герцога. Въ вѣсти этой, повидимому, не было ничего угрожающаго или новаго. Рано или поздно герцогъ возвратился бы во всякомъ случаѣ, а чтобы скрыть слѣды своего проступка, Анжело приготовился вполнѣ, но тѣмъ не менѣе вѣсть эта производитъ на него, какъ на человѣка съ нечистой совѣстью и угнетеннымъ умомъ, самое подавляющее впечатлѣніе. Въ разговорѣ съ Эскаломъ онъ не только не можетъ скрытъ своего страха и волненія, но доходитъ даже до рѣшительно неблагоразумныхъ обмолвокъ, какъ, напримѣръ, высказываетъ Эскалу мысль, не сошелъ ли герцогъ съ ума. Всего же болѣе тревожитъ его отданный герцогомъ приказъ, что всякій желающій можетъ подавать ему просьбы. Получивъ логичный отвѣтъ Эскала, что это, вѣроятно, дѣлается съ цѣлью рѣшить разомъ всякія жалобы и тѣмъ оградить отъ нихъ намѣстниковъ потомъ, Анжело, повидимому, нѣсколько ободряется, но все-таки смутно чувствуетъ, что гроза не прошла совсѣмъ и при малѣйшей неосторожности можетъ разразиться ежеминутно.
   Изъ всѣхъ средствъ, какими Анжело могъ отклонить эту грозу, единственнымъ представлялось притворство, и онъ ухватился за него, какъ утопающій за соломинку. Съ этой минуты онъ дѣйствительно становится лицемѣромъ, какъ Тартюфъ, и, надо отдать справедливость, прекрасно выдерживаешь при своемъ умѣ и способности къ самообладанью эту новую для него роль, особенно когда видитъ, что даже самъ герцогъ играетъ ему въ руку. Встрѣченный лаской и благодарностью за понесенные по управленію труды и нимало не подозрѣвая, что со стороны герцога слова эти не болѣе, какъ маска и хитрость, направленныя къ тому, чтобъ тѣмъ неожиданнѣй его уличить, Анжело ободряется до того, что, когда Изабелла, вопреки предположеніямъ, все-таки подаетъ свою жалобу, онъ съ невозмутимымъ лицемѣріемъ не задумывается назвать ее предъ герцогомъ сумасшедшей. Видя далѣе, что дѣло, кажется, идетъ на ладъ, и что герцогъ попрежнему выказываетъ къ нему довѣріе, Анжело ободряется уже до наглости.-- "Нѣтъ, говоритъ онъ съ напускнымъ достоинствомъ:-- до этихъ поръ я только смѣялся, но теперь прошу дать ходъ правосудію!" -- Разражающаяся затѣмъ катастрофа, когда герцогъ, открывшись, уничтожаетъ его однимъ словомъ, принадлежитъ безспорно къ самымъ эффектнымъ сценамъ, да и вообще вся постройка развязки драмы не безъ основанія считается между шекспировыми пьесами одной изъ лучшихъ какъ по естественному ходу дѣйствія, такъ и по занимательности. Нѣкоторые комментаторы видѣли въ этой развязкѣ шаблонность въ томъ, что герцогъ великодушно прощаетъ Анжело. Но неужели иное разрѣшеніе вопроса могло бы кому-нибудь показаться лучшимъ? Если бъ Анжело былъ подвергнутъ заслуженной карѣ, то такой оборотъ прозвучалъ бы вопіющимъ диссонансомъ съ общимъ примирительнымъ тономъ, какимъ пьеса заключена. Прекрасныя слова Изабеллы, когда она, обращаясь къ герцогу съ мольбой за преступника, говоритъ, что "мысли не дѣла, а намѣренья не болѣе, какъ мысли", такъ хороши и трогательны, что жестоко было бы оставить ихъ безъ вниманія и не проявить милости тамъ, гдѣ для нея были всѣ данныя. Если даже положительный современный законъ отказывается отъ произнесенія кары за умыселъ, коль скоро онъ не приведенъ въ исполненіе, то тѣмъ болѣе должна руководствоваться этимъ правиломъ исходящая съ вершины власти милость. Шекспиръ понялъ это своимъ вѣщимъ умомъ и въ настоящемъ случаѣ также, какъ и во множествѣ другихъ, опередилъ понятія своего вѣка, высказавъ правило, до котораго додумалось только позднѣйшее общество.
   Искусство, съ какимъ Шекспиръ передѣлывалъ тѣ первообразы своихъ лицъ, которые находилъ въ основныхъ источникахъ, откуда бралъ сюжеты своихъ произведеній, неподражаемо во всѣхъ случаяхъ; но нигдѣ, можетъ-быть, не обнаружилъ онъ столько ума и утонченнаго пониманія положенія, какъ при созданіи личности Изабеллы. Въ новеллѣ Цинтіо героиня, какъ уже замѣчено выше, производитъ нелѣпой любовью къ своему обольстителю и убійцѣ брата положительно отталкивающее впечатлѣніе. Уитстонъ въ своей драмѣ хотя значительно смягчилъ эту черту, но все-таки не умѣлъ придать героинѣ той прелести, которая могла бы увлечь читателя. Между тѣмъ Изабелла Шекспира принадлежитъ къ числу очаровательнѣйшихъ созданныхъ имъ женскихъ образовъ. Создавая эту личность, Шекспиръ понималъ, что если въ Анжело изображена мрачная, нездоровая страсть, то эстетическое чувство требовало, чтобъ въ драматической антагонисткѣ этого лица были представлены противоположныя качества, то-есть идеальная чистота и невинность. Этимъ требованьемъ уничтожалась возможность не только брака между Анжело и Изабеллой, но и ея обольщенія. Строй всей пьесы требовалъ однако отъ характера Изабеллы еще большаго. Чистота и идеальность, конечно, были прекрасными качествами для того, чтобы произвести художественный контрастъ съ тѣми мрачными свойствами, какія представлялись въ Анжело, но если бы Изабелла была изображена только какъ идеальная невинность, то трудно было бы съ правдивостью нарисовать ея характеръ въ тѣхъ положеніяхъ драмы, гдѣ она, сталкиваясь съ грубой дѣйствительностью, не только побѣдительно выходитъ изъ этихъ столкновеній сама, но подчиняетъ своей волѣ и другихъ. Такова, напримѣръ, горячая сцена съ Клавдіо, кончающаяся горькимъ раскаяніемъ послѣдняго въ своемъ малодушіи. Потому представлялась необходимость соткать личность Изабеллы изъ двухъ совершенно противоположныхъ началъ. Она должна была быть идеально чиста во взглядахъ на жизнь и въ то же время энергична и тверда, какъ мраморъ, въ столкновеніи съ реальными фактами этой жизни. Шекспиръ по обыкновенію разрѣшилъ просто этотъ, повидимому, крайне трудный вопросъ. Онъ изобразилъ Изабеллу готовящейся поступить въ монастырь. Замѣтьте: готовящейся, но еще не поступившей. Эта небольшая разница положенія и составила тотъ краеугольный исходный пунктъ, на которомъ построена вся психологическая личность Изабеллы въ томъ видѣ, какъ она является въ драмѣ. Если бъ Шекспиръ изобразилъ въ Изабеллѣ уже постригшуюся монахиню, предавшуюся религіозному экстазу, то этимъ хотя и достиглась бы цѣль идеализировать ея личность, но вмѣстѣ съ тѣмъ затруднилась бы возможность ставить ее въ реальныя столкновенія съ жизнью, и, наоборотъ, изображенная, какъ практичная женщина, Изабелла обнаружила бы фальшь, звучащую почти ипокритствомъ, въ тѣхъ положеніяхъ драмы, гдѣ слѣдовало по общему ходу дѣйствія вывести ее, какъ существо не отъ міра сего. Между тѣмъ, поставленная на рубежѣ того положенія, когда, готовясь сдѣлать такой важный шагъ, какимъ является отрѣшеніе отъ всего земнаго, она еще не порвала связей съ этимъ земнымъ окончательно, Изабелла могла одинаково искренно относиться и къ тому міру, который намѣревалась покинуть, а равно и къ тому, въ который вступала.-- Въ первой сценѣ драмы Изабелла является именно въ этомъ послѣднемъ положеніи. Она ведетъ разговоръ съ монахиней о томъ трудномъ шагѣ, который ей предстоитъ сдѣлать. Трудность этого шага нимало ее не пугаетъ, и она, напротивъ, съ наивнымъ чистосердечьемъ выражаетъ желаніе, чтобъ строгій уставъ святой Клары, которому она намѣрена слѣдовать, былъ еще строже. Если бъ такъ говорила уже постриженная монахиня, то слова ея могли бы прозвучать оттѣнкомъ лицемѣрія или аскетизма, но въ устахъ Изабеллы, этого чистаго ребенка, не знающаго еще, что ее ожидаетъ, онѣ выражаютъ самую трогательную душевную чистоту и служатъ прекраснымъ введеніемъ къ изображенію ея личности. Всякій человѣкъ, рѣшающійся на какой-нибудь важный шагъ, всегда находится подъ обаяніемъ предполагаемаго подвига, и на сужденія его объ этомъ предметѣ непремѣнно ложится печать нѣкотораго экстаза и увлеченія. Такова и Изабелла въ этой сценѣ. Приходъ Луціо разомъ выводитъ ее изъ этого настроенія и бросаетъ въ водоворотъ реальной жизни. Какъ ни былъ рѣзокъ этотъ переходъ, онъ ни на минуту не помялъ ея душевной чистоты. Грубоватое объясненіе Луціо цѣли своего прихода не вызвало въ ней ни знаковъ ужаса ни лицемѣрнаго негодованія на проступокъ брата. Она горько сокрушается о его бѣдѣ и безъ всякихъ разсужденій сейчасъ же спѣшитъ исполнитъ данный ей совѣтъ отправиться съ просьбой къ Анжело.
   Сцена перваго ихъ свиданія начинается рѣчью Изабеллы, которую она вмѣсто прямой просьбы за Клавдіо начинаетъ довольно, повидимому, неумѣстно строгимъ порицаніемъ того самаго грѣха, за который пришла заступаться. Вдумываясь однако въ это мелочное обстоятельство, мы видимъ, что и здѣсь подъ перо Шекспира легла одна изъ тѣхъ тончайшихъ психологическихъ чертъ, какія разсѣяны въ характерахъ всѣхъ, созданныхъ имъ лицъ. Отправясь къ Анжело подъ впечатлѣніемъ первой горячей рѣшимости, Изабелла, конечно, не могла тотчасъ сообразить, что она ему скажетъ и съ чего начнетъ; но затѣмъ ей невольно должна была представиться мысль, что надо будетъ говорить о предметѣ слишкомъ противоположномъ, не только съ тѣмъ званіемъ, въ которое она сбиралась вступитъ, но и вообще съ ея взглядами на жизнь и на людскія обязанности. И вотъ, подъ впечатлѣніемъ этого тяжелаго раздумья, бѣдной дѣвушкѣ поневолѣ пришлось начать свою просьбу съ предисловія, идущаго, повидимому, вразрѣзъ съ ея цѣлью. Черта эта, кромѣ своей психологической правды, прекрасно обрисовываетъ ту двойственность душевнаго состоянія Изабеллы, о которомъ было говорено выше. Горячая, любящая брата земной любовью, женщина чувствовала, что слова ея оковывала власть святой, готовой отречься отъ свѣта отшельницы, и должна была поневолѣ примиритъ вліяніе этихъ двухъ противоположныхъ чувствъ.
   Сцена кончается, какъ извѣстно, тѣмъ, что робкая и застѣнчивая отшельница, разгорячась мало-по-малу подъ диктовку того, что ей шептали сердце и умъ, увлекаетъ того самаго Анжело, который всю свою жизнь прожилъ исключительно выводами разсудка и потому, казалось, былъ совершенно защищенъ противъ какихъ бы то ни было просьбъ и убѣжденій. Въ сценѣ слѣдующаго свиданія Изабелла является сначала болѣе въ ореолѣ небесной чистоты, чѣмъ земной женщины. И это понятно: Анжело съ первыхъ же словъ начинаетъ говоритъ томными полунамеками, и потому Изабелла, не понимая этихъ словъ и отвѣчая совсѣмъ не то, чего онъ ждетъ, доводитъ Анжело до того, что онъ наконецъ грубо вскрываетъ игру, ставя въ упоръ свое требованіе. Тутъ Изабелла перерождается. Святая отшельница исчезаетъ мгновенно, и вмѣсто нея встаетъ гордая, оскорбленная и, надо прибавить, нимало неиспуганная женщина. Она уже не смиренно проситъ, но властно требуетъ, чего хочетъ, требуетъ съ прямой угрозой, считая себя теперь хозяйкой положенія. Бѣдная дѣвушка въ своей простодушной чистотѣ не знала, съ кѣмъ говорила. Едва она успѣла произнести свою угрозу, какъ противникъ однимъ ударомъ разрушилъ ея надежды.-- "Кто тебѣ повѣритъ",-- говоритъ онъ ей съ ледянымъ равнодушіемъ: и легко себѣ представить какой страшной, непредвидѣнной для ея душевной чистоты, правдой прозвучалъ этотъ отвѣтъ въ ея сердцѣ.
   Въ слѣдующей сценѣ свиданья съ братомъ Изабелла снова является сперва въ образѣ кроткой, возложившей упованіе лишь на небесную помощь, утѣшительницей, а затѣмъ опять горячей женщиной, которой нанесена обида не менѣе чувствительная, чѣмъ та, какую нанесъ ей Анжело. Вспышка эта однако скоро проходитъ при видѣ искренняго раскаянія несчастнаго брата, и затѣмъ Изабелла со страстнымъ увлеченіемъ соглашается на предложенный герцогомъ планъ.
   Въ дальнѣйшемъ ходѣ пьесы герцогъ скрываетъ отъ Изабеллы извѣстье, что братъ ея избѣжалъ смерти, и дѣлаетъ это для того, чтобъ обрадовать ее потомъ. На первый взглядъ такой сценическій пріемъ можетъ показаться нѣсколько шаблоннымъ; но Шекспиръ никогда не вводилъ въ свои пьесы какихъ-либо даже мелкихъ фактовъ, если они не были нужны для иныхъ, болѣе глубоко обдуманныхъ цѣлей. Такъ и здѣсь: фактъ этотъ былъ нуженъ, во-первыхъ, для того, что на немъ была построена вся превосходная сцена развязки пьесы, а во-вторыхъ, безъ него Изабелла не могла бы быть выведена въ послѣдней сценѣ, когда она въ отчаяніи молитъ герцога о правосудіи. Если бъ она узнала о спасеніи брата ранѣе, то не въ ея характерѣ было бы требовать возмездія Анжело за преступленіе, которое не было совершено; теперь же, подъ гнетомъ горя, считаемаго ею за истину, ея отчаянныя мольбы получаютъ осмысленное основаніе. Конецъ пьесы заключаетъ изображеніе личности Изабеллы самымъ утонченно-граціознымъ образомъ. Герцогъ въ довольно ясномъ намекѣ дѣлаетъ ей предложеніе быть его женой, но Изабелла пропускаетъ это предложеніе какъ бы мимо ушей, не отвѣчая на него ни слова. Нѣкоторые комментаторы видѣли въ такой развязкѣ недоговоренность и даже ошибку. Но съ мнѣніемъ этимъ нельзя согласиться. Ясное опредѣленіе дальнѣйшей судьбы Изабеллы можетъ быть дѣйствительно округлило бы развязку пьесы съ сценической точки зрѣнія, но такая развязка нанесла бы ущербъ тому впечатлѣнію, какое образъ Изабеллы производитъ на читателей. Если бъ Изабелла приняла предложеніе хотя и добраго, но все-таки уже помятаго жизнью и потому нимало не подходившаго къ ней, пожилого герцога, то этимъ исказился бы ея образъ, какъ небесно-чистаго существа. Если жъ, наоборотъ, она отвѣтила бы отказомъ, мотивировавъ его желаніемъ во что бы то ни стало удалиться, какъ думала прежде, въ монастырь, то не печальное ли впечатлѣніе произвелъ бы такой отвѣтъ на всѣхъ? Печальное, потому что результатомъ его было бы удаленіе навѣки подобнаго прелестнаго существа изъ того міра, гдѣ присутствіе ея производило такое благотворное вліяніе. Можно съ вѣроятностью предположить, что Шекспиръ чувствовалъ несостоятельность разрѣшенія вопроса обоими способами, вслѣдствіе чего и заключилъ пьесу такимъ безсодержательнымъ аккордомъ, въ которомъ не было слышно ни мажорнаго ни минорнаго тона, и предоставилъ личному чувству читателей дорисовать картину по своему собственному вкусу.
   Лицо герцога по той роли, какую ему приходится играть въ пьесѣ, не требовало особенной спеціальной обработки. Являясь, какъ deus еx machina, для разрѣшенія возникавшихъ изъ хода дѣйствія вопросовъ и занятый постоянно придумываньемъ средствъ, какъ ихъ разрѣшить, онъ этимъ самымъ заслоняетъ свой основной характеръ и выказываетъ только внѣшнія его стороны. Такъ, разыгрывая роль монаха и потому являясь не собой, онъ то утѣшаетъ несчастныхъ, то читаетъ имъ назидательныя рѣчи, въ которыхъ хотя и можно встрѣтитъ глубокія, истинно Шекспировскія мысли, но общій тонъ такихъ рѣчей по самому ихъ существу звучитъ нѣкоторой дѣланностью и натяжкой, за которыми невозможно разсмотрѣть, какой личностью герцогъ былъ на дѣлѣ самъ. Черты, рисующія дѣйствительно живого человѣка, проскользаютъ въ герцогѣ, впрочемъ, въ первыхъ сценахъ, когда онъ сдаетъ свою власть Анжело и затѣмъ бесѣдуетъ съ монахомъ. Изъ этихъ сценъ мы узнаемъ, что онъ чувствовалъ себя безсильнымъ пресѣчь зло, которому мирволилъ самъ, а сверхъ того, понималъ, что если бъ вздумалъ это сдѣлать, то навлекъ бы на себя за прежнее послаблѣніе болѣе незаслуженныхъ упрековъ, чѣмъ если бы былъ строгъ въ исполненіи правосудія всегда. Далѣе герцогъ заявляетъ, что онъ всегда любилъ уединеніе, чуждался шума и даже теперь намѣренъ уѣхать, не простясь съ народомъ, потому что не любитъ рисоваться передъ толпой, при чемъ прибавляетъ, что и придавать-то значеніе крикамъ восторга толпы могутъ только одни глупцы. Изъ этихъ чертъ можно заключить, что это былъ человѣкъ прямой, честный и умный настолько, что ясно понималъ относительную важность окружавшихъ его обстоятельствъ. Но, вмѣстѣ съ тѣмъ, характеръ его былъ мягкій и не склонный къ принятію крутыхъ мѣръ противъ чего бы то ни было, вслѣдствіе чего разсуждать о томъ, что слѣдовало сдѣлать, было ему пріятнѣе, чѣмъ приводить дѣло въ исполненіе. Въ пьесѣ нѣтъ прямого указанія на возрастъ герцога. Пушкинъ, передѣлывая драму въ свою поэму, представилъ герцога старикомъ, называя его: "предобрый старый Дукъ",-- но такой взглядъ едва ли вѣренъ. Какъ сужденія, такъ равно и поступки герцога обличаютъ въ немъ скорѣе человѣка зрѣлыхъ лѣтъ, чѣмъ старика. За это говорятъ его твердость и разнообразность въ сужденіяхъ. Послѣднее у стариковъ бываетъ рѣдко. А наконецъ его сватовство на Изабеллѣ, будь онъ по мысли Шекспира старикъ, звучало бы черезчуръ не въ тонъ съ изображеніемъ его общей величавой фигуры. Такой поступокъ походилъ бы на старческую блажь и съ нравственной точки зрѣнія могъ бы даже показаться происходящимъ изъ одного источника съ тѣмъ грѣхомъ, въ какой впалъ Анжело. Гуляка Луціо, правда, нѣсколько разъ говоритъ, что время герцога для любовныхъ похожденій уже прошло, но такимъ личностямъ, какъ Луціо, могъ казаться отжившимъ и старымъ всякій человѣкъ, достигшій возраста, когда перестаютъ нравиться безшабашные кутежи и приключенія.
   Если взглянуть на разбираемую пьесу съ фактической стороны, то главнымъ дѣйствующимъ лицомъ слѣдовало бы въ ней признать Клавдіо, такъ какъ, собственно говоря, все дѣло загорѣлось именно изъ-за него. Но Шекспиръ, какъ мы видимъ, воспользовался случившимся съ Клавдіо эпизодомъ лишь для того, чтобъ выдвинуть и развить въ своемъ произведеніи исторію отношеній, возникшихъ между Анжело и Изабеллой совершенно независимо отъ исходнаго факта драмы. Нарисованная имъ при этомъ картина оказалась до того полной и законченной, что ставить возлѣ нея и развивать съ особенной подробностью еще другую -- значило бы исказить производимое впечатлѣніе законченности и единства всего произведенія. Вотъ, вѣроятно, причина, почему Шекспиръ при изображеніи Клавдіо намѣтилъ его характеръ лишь легкими чертами и притомъ въ очень сжатомъ видѣ. Единственная сцена въ драмѣ, гдѣ характеръ Клавдіо обрисовывается яркими, энергическими чертами, происходитъ, въ тюрьмѣ, когда, не выдержавъ тоскливой мысли о смерти въ такіе молодые годы, онъ въ отчаяніи молитъ сестру пожертвовать собой для его спасенья. Этотъ порывъ молодой несчастной души до того понятенъ и нарисованъ такими яркими красками, что невольно внушаетъ симпатію къ несчастному, несмотря даже на свою безнравственную сторону. Ужасъ, тоска и отчаяніе, съ какими этотъ юноша, и притомъ юноша-католикъ, рисуетъ ожидающую его судьбу въ видѣ картинъ, взятыхъ совершенно изъ Дантова ада, поразительны какъ по своей психологической мотивировкѣ, такъ и по энергичности выраженій. Но этой сценой и ограничивается все, что сказано въ драмѣ для развитія характера Клавдіо. Въ остальныхъ сценахъ онъ является входнымъ, пассивнымъ лицомъ, не имѣющимъ никакого внутренняго значенія. То же слѣдуетъ сказать и о его подругѣ, Джульеттѣ. Являясь лишь въ одной сценѣ, когда она выслушиваетъ наставленія герцога, она не обнаруживаетъ своего характера рѣшительно ничѣмъ и отвѣчаетъ лишь общими репликами. Не болѣе значенія имѣетъ и эпизодическая роль Маріанны, хотя по фактическому содержанію пьесы на введеніи въ драмѣ ея личности построена вся та важная перемѣна, какую сдѣлалъ Шекспиръ въ фабулѣ своего произведенія сравнительно съ основной новеллой Цинтіо.
   Очень интереснымъ является въ настоящей пьесѣ ея комическій элементъ. Основу этого элемента Шекспиръ нашелъ также въ тѣхъ источникахъ, откуда заимствовалъ содержаніе пьесы. Комедія Уитстона, можно сказать, состоитъ изъ двухъ самостоятельныхъ частей, изъ которыхъ въ одной развивается драматическое дѣйствіе, а въ другой -- комическое, при чемъ между ними нѣтъ почти никакой внутренней связи. Шекспиръ, напротивъ, связалъ эти дѣйствія самыми естественными нитями, такъ что оба производятъ полное впечатлѣніе эпизода, выхваченнаго изъ того, что представляетъ настоящая жизнь. Чередованіе драматическихъ сторонъ съ комическими мы встрѣчаемъ почти во всѣхъ пьесахъ Шекспира; но въ большинствѣ случаевъ связь между тѣми и другими вытекаетъ прямо изъ характеровъ отдѣльныхъ дѣйствующихъ лицъ и ихъ взаимныхъ личныхъ отношеній; настоящая же пьеса интересна тѣмъ, что въ ней для организаціи этой связи Шекспиръ сталъ на почву того соціальнаго значенія, какое пьеса имѣетъ; значеніе же это вытекало изъ личности Анжело, которую слѣдуетъ разсматривать съ двухъ сторонъ. Грѣхъ, въ который онъ впалъ, конечно, имѣетъ въ ходѣ дѣйствія преобладающее значеніе; но за Анжело-грѣшникомъ стоитъ еще Анжело -- строгій администраторъ, на чьи дѣйствія должно было отозваться все то общество, которому пришлось выносить послѣдствія его распоряженій. Какой результатъ произвела его неразсудительная, односторонняя дѣятельность на высшее сословіе, изображено въ лицѣ Клавдіо и его драматической судьбѣ. Но общество состоитъ не изъ одного высшаго сословія, а также изъ темной толпы, которая на всякія исходящія отъ высшей власти распоряженія откликается по-своему, сообразно степени своего развитія, при чемъ очень часто бываетъ, что откликъ этотъ принимаетъ, именно вслѣдствіе неразвитости толпы, комическій оттѣнокъ, не лишенный однако иной разъ здраваго смысла. Вотъ этотъ протестъ людской толпы и изображенъ Шекспиромъ въ комической части его пьесы. Нелѣпые, выведенные изъ теоретическихъ разсужденій, взгляды Анжело на нравственность упали, какъ внезапный морозъ, на распущенную, заснувшую блаженнымъ сномъ толпу, и потому немудрено, что, протеревъ глаза, она заметалась и закривлялась въ самыхъ трагикомическихъ конвульсіяхъ, пустясь въ громогласныя жалобы на то, до чего пришлось ей дожить. Но, какъ ни грубы, какъ ни глупо-комичны и даже пошлы были эти протесты, все же толпа была права въ своихъ основныхъ заключеніяхъ. Требовать отъ людей того, чего они не могутъ дать по самой своей природѣ, такъ же ошибочно и опасно, какъ и слишкомъ распускать ихъ порочные инстинкты. Потому, отъ души смѣясь надъ комическими жалобами сводни, Луціо, клоуна и другихъ лицъ, что Анжело обезлюдить всю Вѣну, и что порядочнымъ людямъ скоро нельзя будетъ жить -- мы не можемъ не сознаться, что люди эти знали жизнь лучше, чѣмъ зналъ ее мудрый Анжело. Въ этомъ и заключается та живая струя, которую Шекспиръ ввелъ въ свою пьесу въ лицѣ комическихъ ея лицъ. Общій тонъ этого направленія выдержанъ прекрасно, но въ частностяхъ встрѣчаются шероховатости и порой даже уродливыя черты, что заставляетъ не безъ основанія предполагать, что въ той редакціи пьесы, какая дошла до насъ, приняли значительное участіе непрошенные передѣлыватели и исправители. Такъ, напримѣръ, рѣчи сводни, клоуна, полицейскаго Колотушки и преступника Бернардина рядомъ съ дѣйствительно мѣткими, комическими чертами испещрены и даже искажены грубыми и пошлыми выраженіями, безъ которыхъ очень бы можно было обойтись. Недостатки эти, впрочемъ, вполнѣ вознаграждаются прелестной личностью гуляки Луціо. Характеръ этотъ не совсѣмъ вѣрно понимается тѣми комментаторами, которые видятъ въ Луціо лишь безстыднаго и наглаго лгуна, такое мнѣніе поддерживаютъ ссылкой на ту смѣлость и дерзость, съ какими онъ отрекается отъ своихъ бранныхъ словъ противъ герцога и пробуетъ свалить свою вину на него же. Эту черту характера Луціо можно объяснить иначе. Есть люди, которые иной разъ лгутъ и клевещутъ вовсе не изъ злости или желанія кому-нибудь сдѣлать непріятность, а просто по своей пустѣйшей, а иногда даже добрѣйшей натурѣ. Таковъ и Луціо. Говоря съ переодѣтымъ и неузнаннымъ герцогомъ, онъ, правда, выставляетъ его кутилой и гулякой, но это онъ дѣлаетъ съ цѣлью сказать, что герцогъ не похожъ на Анжело, и потому Луціо, съ своей точки зрѣнія, считаетъ его очень хорошимъ человѣкомъ именно за такія качества. Когда же въ развязкѣ пьесы, при общемъ недоразумѣніи, Луціо съ его невеликимъ, пустымъ умомъ показалось, что переодѣтый герцогъ будетъ плохо заступаться за его друзей, онъ не задумался взвалить на него свои забавныя клеветы, хотя, конечно, не безъ задней мысли выгородить при этомъ и себя. Но съ такихъ людей, какъ Луціо, нельзя серьезно взыскивать. По натурѣ Луціо былъ самымъ чистосердечнымъ добрякомъ, что обнаруживается изъ всей его роли. Узнавъ о бѣдѣ Клавдіо, онъ стремглавъ бросается къ Изабеллѣ, пылая желаньемъ его спасти. Чувствуя, что слухъ ея оскорбленъ его грубыми словами, онъ тотчасъ же чистосердечно сознается въ этомъ недостаткѣ и проситъ не обращать на него вниманія. На просьбу переодѣтаго герцога прекратить неприличный разговоръ онъ добродушно соглашается и на это, при чемъ извиняется, называя себя -- "репейникомъ, который привыкъ за все цѣпляться".-- Потому Луціо, при всей его вѣтренности, нельзя назвать безусловно дурнымъ. Онъ только пустъ и вмѣстѣ съ тѣмъ забавно пустъ. Такихъ людей, правда, не особенно цѣнятъ, но любятъ иногда даже болѣе, чѣмъ достойныхъ, и любятъ болѣе за то, что они безвредны даже въ ихъ попыткахъ сдѣлать кому-нибудь зло или непріятность. Такого рода попытки не возбуждаютъ ничего, кромѣ смѣха, противъ нихъ же самихъ.
   Прочія лица пьесы, какъ, напримѣръ, монахъ Ѳома, и другіе, выведены исключительно для репликъ и самостоятельнаго значенія не имѣютъ. Развитымъ характеромъ является только глупый полицейскій Колотушка; но въ немъ повторено гораздо болѣе слабыми чертами лицо такого же полицейскаго -- Лямки, выведеннаго въ комедіи: "Много шуму изъ пустяковъ".
  

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА 1).

   Винченціо, герцогъ.
   Анжело, его намѣстникъ.
   Эскалъ, заслуженный придворный
   Клавдіо, молодой дворянинъ.
   Луціо, гуляка.
   Профосъ.
   Ѳома, Петръ -- монахи.
   Судья.
   Колотушка, глупый полицейскій.
   Слякоть, глупый дворянчикъ.
   Клоунъ.
   Абхорсонъ, палачъ.
   Бернардинъ, разбойникъ въ тюрьмѣ.
   Изабелла, сестра Клавдіо.
   Маріанна, покинутая невѣста Анжело.
   Джульетта, любовница Клавдіо.
   Франциска, монахиня.
  
   Госпожа Кляча, сводня.
   Придворные, дворяне, стража, офицеры и проч. Мѣсто дѣйствія въ Вѣнѣ.
  

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Комната во дворѣ герцога.

(Входятъ герцогъ, Эскалъ и придворные).

   Герцогъ. Сюда, Эскалъ.
   Эскалъ.                     Что, государь, угодно?
   Герцогъ. Я не хочу вдаваться въ болтовню,
             Уча тебя, въ чемъ суть и сила власти.
             Я убѣжденъ, что знаешь это ты
             Прекрасно самъ, и потому совѣты,
             Какіе я тебѣ бы сталъ давать,
             Здѣсь были бъ неумѣстны.-- Остается
             Тебѣ одно: соединить усердье
             Съ познаньями и безъ отклада къ дѣлу!--
             Дѣла, законы, нравы, учрежденья --
             Ты знаешь такъ, какъ врядъ ли кто-нибудь
             Ихъ зналъ изъ тѣхъ дѣльцовъ, какихъ встрѣчалъ я
             Въ наукѣ и на дѣлѣ,-- такъ бери же (Даетъ ему бумагу).
             Вотъ мой наказъ;-- ты преступать не долженъ
             Его ни въ чемъ. (Свитѣ) Пусть позовутъ теперь
             Сюда ко мнѣ Анжело. (Одинъ изъ свиты уходитъ).
                                           Какъ, скажи,
             Ты думаешь?-- сумѣетъ онъ иль нѣтъ
             Достойно представлять лицо монарха?
             Ты долженъ знать, что выбралъ я его
             Отнюдь не зря, но обсудивъ серьезно
             То, что рѣшилъ 2). Онъ будетъ мой намѣстникъ,
             И въ руки я ему передаю
             Всю власть карать и миловать, какою
             Владѣю самъ.-- Что скажешь ты на это?
   Эскалъ. Скажу, что если въ Вѣнѣ есть лицо,
             Достойное подобнаго довѣрья,
             То только онъ одинъ. (Входитъ Анжело).
   Герцогъ. Вотъ самъ Анжело.
   Анжело. Всегда во всемъ покорный вашей волѣ,
             Ее узнать пришелъ я, государь.
   Герцогъ. Ты жилъ всегда, Анжело, такъ, что всякій
             Могъ прочитать достоинства твои
             Въ твоемъ лицѣ;-- но заставлять не въ правѣ
             Ты ихъ служить себѣ лишь одному.
             Природа поступаетъ съ нами такъ же,
             Какъ мы съ огнемъ: -- мы зажигаемъ факелъ
             Не для него. Когда бъ таить мы стали
             Въ себѣ лишь наши качества, то этимъ
             Заставили бъ подумать, что у насъ
             Ихъ нѣтъ совсѣмъ. Хорошему даютъ
             Такое имя, лишь когда способно
             Оно давать хорошіе жъ плоды.
             Природа, какъ примѣрная хозяйка,
             Ревниво бережетъ свои дары,
             И если насъ порой ссужаетъ ими,
             То оставляетъ право за собой
             Брать съ насъ за то съ лихвою благодарность.
             Но, впрочемъ, что мнѣ говорить объ этомъ
             Съ тѣмъ, кто способенъ научить не хуже
             Чѣмъ я другихъ 3)?-- Тебѣ передаю,
             Анжело, я на срокъ моей отлучки
             Всю власть мою. Будь въ полномъ смыслѣ мной.
             Пусть твой языкъ, послушный волѣ сердца,
             Вѣщаетъ впредь въ столицѣ страхъ иль милость
             Всѣмъ жителямъ.-- Старикъ Эскалъ мной избранъ
             Хоть ранѣе, но будетъ онъ твоимъ
             Помощникомъ.-- Бери же полномочье.
   Анжело. Испробуйте сначала, повелитель,
             Серьезнѣй тотъ металлъ, который вы
             Избрали для того, чтобъ отчеканить
             На немъ такой высокій, важный ликъ.
   Герцогъ. Не возражай: мой выборъ, какъ закваска,
             Перебродилъ и потому готовъ 4).
             Бери же то, чѣмъ ты почтенъ.-- Отъѣздъ мой
             Настолько скоръ, что я оставить долженъ
             Не мало важныхъ дѣлъ, не разрѣшивъ.
             Какъ должно, ихъ. Я буду вамъ писать,
             Когда позволитъ время, и найду
             Въ томъ надобность. Увѣдомляйте также
             И вы меня о томъ, что будетъ здѣсь.--
             Прощайте же!-- Васъ оставляю я
             Съ надеждою, что выполните честно
             Вы трудный долгъ, возложенный на васъ.
   Анжело. Позвольте, государь, по крайней мѣрѣ
             Васъ проводить.
   Герцогъ.           Нѣтъ, нѣтъ -- я тороплюсь,
             А потому не нужно никакихъ
             И проводовъ.-- Такъ помни же: даю
             Тебѣ я власть усиливать законы
             И ихъ смягчать, какъ вздумаешь ты самъ.
             Дай руку мнѣ; -- я уѣзжаю тайно.--
             Какъ ни любимъ сердечно мной народъ,
             Но передъ нимъ нарочно рисоваться
             Я не хочу. Его восторгъ и клики
             Порой, конечно, могутъ даже быть
             Полезными для власти, но до нихъ
             Я лично не охотникъ; да и къ слову
             Прибавлю, что едва ли тотъ уменъ,
             Кто ищетъ ихъ.-- Еще разъ до свиданья!
   Анжело. Пошли вамъ Богъ въ задуманномъ успѣхъ!
   Эскалъ. Счастливымъ будь день вашего возврата!
   Герцогъ. Благодарю! Прощайте! (Уходитъ герцогъ).
   Эскалъ (Анжело).                     Надо будетъ
             Серьезно съ вами мнѣ поговорить.
             Дана мнѣ власть, но до какихъ предѣловъ --
             Не сказано.-- Необходимо вникнуть,
             Какъ должно, въ суть вопроса.
   Анжело.                               Точно то же
             Вѣдь и со мной. Надѣюсь, впрочемъ, я,
             Что мы придемъ, какъ слѣдуетъ, къ согласью.
   Эскалъ. Я буду ждать, что скажете мнѣ вы. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 2-я.

Улица.

(Входятъ Луціо и двое дворянъ).

   Луціо. Если нашъ герцогъ, а съ нимъ и всѣ прочіе не поладятъ съ венгерскимъ королемъ, то они нападутъ на него разомъ.
   1-й дворянинъ. Пошли Богъ добрый миръ. Конечно, только, а не венгерскому королю.
   2-й дворянинъ. Аминь.
   Луціо. Ты исключилъ изъ твоей молитвы венгерскаго короля, какъ морскіе разбойники, что, выходя въ море, бормочутъ всѣ заповѣди, кромѣ одной.
   2-й дворянинъ. Какой? "не укради"?
   Луціо. Ну, да,-- они ее вычеркиваютъ со скрижалей прочь.
   1-й дворянинъ. Что жъ тутъ удивительнаго, если именно эта заповѣдь связываетъ ихъ по рукамъ и по ногамъ? Вѣдь цѣль ихъ -- грабежъ! Я думаю, нѣтъ ни одного солдата, которому нравились бы въ передобѣденной молитвѣ слова, какими просятъ Бога о мирѣ 5).
   2-й дворянинъ. Не слыхалъ никогда, чтобъ какой-нибудь солдатъ высказывалъ по этому случаю свое неудовольствіе.
   Луціо. Вѣрю, что не слыхалъ: -- вѣдь ты въ жизнь не бывалъ тамъ, гдѣ читаются молитвы.
   2-й дворянинъ. А вотъ и неправда,-- бывалъ десятки разъ.
   1-й дворянинъ. И пѣлъ псалмы стихами?
   Луціо. Всѣхъ размѣровъ и на всѣхъ языкахъ?
   1-й дворянинъ. И, я думаю, всѣхъ исповѣданій?
   Луціо. А почему же не такъ? Всякая молитва остается молитвой, какъ бы ни спорили о ней богословы. Это вѣрно, какъ и то, что ты останешься бездѣльникомъ, сколько и какъ бы ни молился

ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ
ШЕКСПИРА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО
Н. КЕТЧЕРА,
по, найденному Пэнъ Колльеромъ, старому экземпляру in folio 1632 года.

ЧАСТЬ 7.

КРЕЩЕНСКАЯ НОЧЬ.
ГАМЛЕТЪ.
ТЩЕТНЫЙ ТРУДЪ ЛЮБВИ.
МѢРА ЗА МѢРУ.

Изданіе К. Солдатенкова.

ЦѢНА КАЖДОЙ ЧАСТИ 1 P. СЕР.

МОСКВА.
Типографія Грачева и Комп., у Пречистенскихъ вор., д. Шиловой.
1873.

   

МѢРА ЗА МѢРУ.

ДѢЙСТВУЮЩІЕ

   Виченціо, герцогъ Вѣны.
   Анджело, намѣстникъ герцога въ его отсутствіи.
   Эскалъ, старый вельможа, товарищъ Анджело по намѣстничеству.
   Клавдіо, молодой дворянинъ.
   Люціо, безпутный дворянинъ.
   Два такихъ же дворянина.
   Варрій, придворный герцога.
   Профосъ.
   Ѳома, Петръ, монахи.
   Судья.
   Локоть, простоватый констебль.
   Пѣна, глупый дворянчикъ.
   Кловнъ, слуга Надсаженой.
   Абхорсонъ, палачъ.
   Бернардинъ, распутный узникъ.
   Изабелла, сестра Клавдіо.
   Маріана, невѣста Анджело.
   Джульета, любовница Клавдіо.
   Франциска, монахиня.
   Надсаженая, сводня.

Вельможи, Дворяне, Стражи, Свита и другіе Служители.

Мѣсто дѣйствія Вѣна.

   

ДѢЙСТВІЕ I.

СЦЕНА 1.

Комната во дворцѣ Герцога.

Входятъ Герцогъ, Эскалъ, Вельможи и Спита.

   ГЕРЦ. Эскалъ --
   ЭСК. Государь.
   ГЕРЦ. Объяснять тебѣ что нужно для правленія, было бы, съ моей стороны, только страстью къ разглагольствованію, такъ какъ, знаю {Въ прежнихъ изданіяхъ: Since I am put to know... По Колльеру: Since I am apt to know...}, что твои собственныя въ этомъ познанія далеко выше всякаго совѣта, какой можетъ дать мое разумѣніе. Остается одно: присоедини къ этому знанію твою добродѣтель, и дѣйствуй {Въ прежнихъ изданіяхъ: But that to your sufficiency at your worth is able... По Колльеру: But add to your sufficiency your worth...}. Нравы нашего народа, законы нашего города, формы судопроизводства извѣстны тебѣ, какъ никому изъ, памятныхъ намъ, обогащенныхъ наукой и опытомъ. Вотъ наше тебѣ порученіе, (Подавая ему бумагу) отъ котораго, желаемъ, чтобъ ты ни въ чемъ не отклонялся.-- Позвать, просить сюда Анджело.(Одинъ изъ свиты уходитъ.) Какъ, полагаешь ты, замѣнитъ онъ насъ? потому что, знай, по особенному побужденію назначаемъ мы его нашимъ въ наше отсутствіе намѣстникомъ, передаемъ ему наше право карать и миловать, вооружаемъ всѣми орудіями нашей власти. Что ты на это скажешь?
   ЭСК. Если есть въ Вѣнѣ человѣкъ достойный такой великой милости и чести, то это, конечно, Анджело.

Входить Анджело.

   ГЕРЦ. Онъ идетъ.
   АНД. Всегда покорный волѣ вашего высочества, являюсь выслушать что вамъ угодно.
   ГЕРЦ. Анджело, есть въ твоей жизни черты, дѣлающія ее всю вполнѣ, для наблюдателя, ясною. Ты самъ и твои способности не на столько твоя собственность, чтобъ ты могъ тратить себя только на свои добродѣтели, а ихъ на себя. Небо поступаетъ съ нами, какъ мы съ факелами: не для нихъ самихъ зажигаемъ мы ихъ; не обнаруживаются наши добродѣтели -- все равно, что и нѣтъ ихъ въ насъ. Прекрасенъ умъ прекраснымъ только проявленіемъ, и природа никогда не надѣляетъ и самомалѣйшимъ изъ совершенствъ своихъ, не удержавъ за собою, какъ бережливая богиня, нравъ заимодавца на ростъ и благодарность. По я говорю это человѣку, который вполнѣ можетъ проявить меня въ себѣ, и потому, (Подавая ему полномочіе) вотъ, возьми, Анджело. Будь въ наше отсутствіе вполнѣ нами; жизнь и смерть въ Вѣнѣ да живутъ въ твоихъ устахъ и сердцѣ. Почтенный Эскалъ, хоть и первый призванный, будетъ твоимъ помощникомъ. Бери же полномочіе.
   АНД. Добрый мой повелитель, испытайте потщательнѣй металлъ мой прежде, чѣмъ отчеканите на немъ ликъ, такъ благородный, такъ великій.
   ГЕРЦ. Безъ отговорокъ. Выборъ нашъ палъ на тебя по зрѣломъ предварительномъ обсужденіи, и потому ты долженъ принять эту почесть. Необходимость спѣшить нашимъ отъѣздомъ такова, что становятся выше всего, вынуждаетъ оставить нерѣшенными дѣла даже особой важности. Потребуютъ время и обстоятельства, мы будемъ писать вамъ о себѣ; извѣщайте и вы насъ о всемъ, что съ вами здѣсь будетъ. Прощайте. Оставляю васъ на благонадежное исполненіе порученнаго вамъ.
   АНД. Позвольте, ваше высочество, хоть проводить васъ.
   ГЕРЦ. Не допускаетъ моя поспѣшность и этого. Тебѣ, клянусь честью, нечѣмъ затрудняться; ты такъ же, какъ я самъ, властенъ и усиливать и смягчать законы, какъ найдешь это нужнымъ. Давай же руку. Уѣзжаю тайкомъ. Я люблю народъ, но не люблю выставляться на показъ ему; хоть и лестны, не доставляютъ мнѣ удовольствія его громкіе восторги, неистовые клики; не думаю даже, чтобы тотъ, кому они нравятся былъ вполнѣ благоразуменъ. Еще разъ, прощайте.
   АНД. Да даруетъ же небо полнѣйшій успѣхъ вамъ!
   ЭСК. Да содѣлаетъ счастливыми и путь и возвратъ вашъ!
   ГЕРЦ. Благодарю. Прощайте. (Уходите.)
   ЭСК. Позвольте, любезнѣйшій Анджело, поговорить съ вами пообстоятельнѣе; мнѣ необходимо вникнуть въ самую сущность возложеннаго на меня. Мнѣ дана власть, но какая и на сколько -- не знаю еще.
   АНД. Точно то же и со мною.-- Пойдемте, займемтесь этимъ сейчасъ же.
   ЭСК. Пойдемте. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 2.

Улица.

Входятъ Люціо и два Дворянина.

   ЛЮЦ. Не сойдутся нашъ герцогъ и другіе герцоги съ королемъ Венгріи -- всѣ герцоги нападутъ на короля непремѣнно.
   1 дв. Да даруетъ небо миръ; но только намъ, а не королю Венгріи.
   2 дв. Аминь.
   ЛЮЦ. Ты заключаешь какъ набожный пиратъ, выходившій въ море всегда съ десятью заповѣдьми, но одну изъ нихъ за тѣмъ съ таблицы соскабливавшій.
   2 дв. Не укради?
   ЛЮЦ. Ну да, ее-то и соскабливалъ.
   1 дв. Что жь, эта заповѣдь заповѣдывала именно вѣдь то, чѣмъ капитанъ и вся его ватага промышляли; вѣдь на воровство и выходили они. Такъ и между нами нѣтъ солдата, которому въ предобѣденной молитвѣ пришлись бы но вкусу возгласы о мирѣ.
   2 дв. Никогда не слыхалъ я, напротивъ, чтобъ они кому нибудь не нравились.
   ЛЮЦ. Вѣрю, вѣдь ты никогда не бывалъ тамъ, гдѣ читались молитвы.
   2 дв. Никогда? разъ двадцать покрайней мѣрѣ.
   1 дв. Какъ? и писанные стихами?
   ЛЮЦ. Всѣхъ размѣровъ, и на всѣхъ языкахъ?
   1 дв. И всѣхъ даже вѣроисповѣданій.
   ЛЮЦ. Что жь изъ этого? Молитва все-таки остается молитвой, сколько бы тамъ богословы ни спорили; такъ, какъ ты, напримѣръ, все-таки остаешься грѣховнымъ негодяемъ, сколько бы тамъ ни молился.
   1 дв. Прекрасно, вѣдь наша рознь отъ прохода только пары ножницъ.
   ЛЮЦ. Прошедшихъ между бархатомъ и кромкой; ты кромка.
   1 дв. А ты бархатъ, и отличный бархатъ -- трижды, ручаюсь, стриженый. Но по мнѣ, лучше ужь быть кромкой англійской байки, чѣмъ, такъ какъ ты, выстриженымъ во французскій бархатъ. Не съ полнымъ знаніемъ дѣла говорю я теперь?
   ЛЮЦ. Полагаю что съ полнымъ, и съ мучительнѣйшимъ еще ощущеніемъ того, что говоришь. Твое собственное признаніе научаетъ меня начинать пить твое здоровье, но никакъ, во всю мою жизнь, не пить за тобой.
   1 дв. Навралъ я что на себя?
   2 дв. Зараженъ или не зараженъ -- навралъ во всякомъ случаѣ.
   ЛЮЦ. Смотрите, смотрите, госпожа Надсаженая идетъ сюда! Подъ ея кровомъ добылъ я столько болѣзней, сколько можетъ прійтись --
   2 дв. На сколько?
   ЛЮЦ. Отгадай.
   2 дв. На три тысячи долларовъ въ годъ.
   1 дв. Пожалуй и больше.
   ЛЮЦ. Съ придаткомъ французской кроны {French crown -- монета въ 5 шиллинговъ и плѣшива отъ французской болѣзни.}.
   1 дв. Ты все навязываешь мнѣ болѣзни, и вполнѣ ошибаешься; здоровехонекъ я; пустыя все слова это.
   ЛЮЦ. Пусты-то не слова, а выѣденныя твои кости {Тутъ непереводимая игра значеніями слова sound -- здоровый и звучный.}; попировало въ тебѣ безпутство.

Входить Надсаженая.

   1 дв. Какъ поживаешь? Въ которомъ бедрѣ ломота-то у тебя сильнѣе?
   НАД. Ладно, ладно; сейчасъ вотъ взяли и потащили въ тюрьму человѣка, который постоитъ пяти тысячь такихъ, какъ вы всѣ.
   1 дв. Кого же это?
   НАД. Да Клавдіо, синьора Клавдіо.
   1 дв. Клавдіо въ тюрьмѣ! не можетъ быть.
   НАД. Можетъ. Сама видѣла какъ его взяли, сама видѣла какъ повели, а что всего хуже -- черезъ три дня снесутъ ему и голову съ плечъ.
   ЛЮЦ. Оставя всѣ дурачества, не хотѣлось бы мнѣ, чтобъ такъ это было. Вѣрно ты это знаешь?
   НАД. Вѣрнехонько; и за то, что снабдилъ госпожу Джульету ребенкомъ.
   ЛЮЦ. Весьма это, повѣрьте мнѣ, возможно; онъ обѣщалъ сойтись здѣсь со мной часами двумя раньше, а на исполненіе обѣщаніи онъ всегда былъ аккуратенъ.
   2 дв. Кромѣ того, оно сходится отчасти и съ тѣмъ, о чемъ такъ еще недавно говорили.
   1 дв. Но всего болѣе съ провозглашеніемъ.
   ЛЮЦ. Пойдемъ, развѣдаемъ въ чемъ-дѣло. (Уходить съ дворянами.)
   НАД. Такъ-то вотъ, не война, такъ потогонное лѣченіе, висѣлицы и бѣдность лишатъ меня совсѣмъ обычныхъ посѣтителей.

Входитъ Кловнъ.

   Ну что? что скажешь?
   КЛОВ. Тащутъ того въ тюрьму?
   НАД. Хорошо; что же онъ такое сдѣлалъ?
   КЛОВ. Женщину.
   НАД. Но провинился-то въ чемъ же?
   КЛОВ. Ловилъ форель въ чужой рѣчкѣ.
   НАД. Надѣлилъ дѣвушку ребенкомъ?
   КЛОВ. Нѣтъ, женщину -- дѣвченкой. А провозглашеніе слышали? слышали?
   НАД. Какое провозглашеніе?
   КЛОВ. Всѣ дома разврата въ предмѣстіяхъ Вѣны {Въ прежнихъ изданіяхъ: All houses in the suburbs... По Колльеру: All bawdy-houses in the suburbs...} будутъ сломаны.
   НАД. А тѣ, что въ городѣ?
   КЛОВ. Останутся на посѣвъ; не сдобровать бы и имъ, еслибъ какой-то мудрый гражданинъ не заступился за нихъ.
   НАД. И всѣ наши пріюты въ предмѣстіяхъ сломаютъ?
   КЛОВ. До основанія.
   НАД. Да это настоящій государственный переворотъ! Что же со мной будетъ?
   КЛОВ. Э, но бойтесь; хорошіе стряпчіе никогда не остаются безъ нуждающихся въ нихъ; перемѣна помѣщенія не требуетъ еще перемѣны промысла, и я по прежнему буду вашимъ подносчикомъ. Ободритесь; васъ пожалѣютъ; вамъ, проглядѣвшимъ почти совсѣмъ глаза на службѣ обществу, помирволятъ.
   НАД. Нечего намъ здѣсь дѣлать, любезный Томасъ? уйдемъ отсюда.
   КЛОВ. А вонъ и синьоръ Клавдіо идетъ сюда съ провожающимъ его въ тюрьму профосомъ; и госпожа Джульета съ ними. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 3.

Тамъ же

Входятъ Профосъ, Клавдіо, Джульета, со стражей, Люціо и два Дворянина.

   КЛАВ. Зачѣмъ же, любезный, водишь ты меня какъ бы на показъ всему городу. Веди прямо въ тюрьму мнѣ назначенную.
   ПРОФ. Не по собственному зложелательству, а по особенному приказанію синьора Анджело.
   КЛАВ. Такъ полу-богиня Власть можетъ заставить расплачиваться за вины и по вѣсу {Не опредѣленной цѣнностью монеты, а вѣсомъ ея.}. Слова неба: кого хочу -- милую, кого не хочу -- нѣтъ {Посланіе Апостола Павла къ Римлянамъ, глаза IX, стихъ 15.}; и всегда оно правосудно.
   ЛЮЦ. Что же все это значитъ? за что заключаютъ тебя?
   КЛАВ. За преизбытокъ воли, любезный Люціо, воли. Какъ обжорство родитъ длинный постъ, такъ и всякая воля отъ чрезмѣрнаго пользованія ею обращается въ неволю. Какъ крысы, алчно пожирающія свою отраву, увлекаемся и мы жаждущимъ грѣхомъ: пьемъ -- и умираемъ.
   ЛЮЦ. Имѣй я способность говорить такъ премудро подъ стражей -- сейчасъ же послалъ бы кой за-кѣмъ изъ моихъ заимодавцевъ. И все-таки, сказать правду, глупости воли больше мнѣ по сердцу, чѣмъ мудрость заключенія. Въ чемъ же обвиняютъ тебя?
   КЛАВ. Въ томъ, и говорить о чемъ -- новое преступленіе.
   ЛЮЦ. Въ убійствѣ?
   КЛАВ. Нѣтъ.
   ЛЮЦ. Въ блудодѣйствѣ?
   КЛАВ. Назови хоть и такъ.
   ПРОФ. Идемте, синьоръ; пора.
   КЛАВ. Дай сказать еще слово.-- На одно слово, Люціо. (Отводитъ его въ сторону.)
   ЛЮЦ. Хоть на сотню, если они могутъ хоть сколько нибудь помочь тебѣ. Неужли же блудъ въ такой ужь опалѣ?
   КЛАВ. Дѣло вотъ въ чемъ. По договору самому вѣрному пріобрелъ я право на ложе Джульеты; ты вѣдь знаешь ее; она вполнѣ жена моя -- недостаетъ только оглашенія этого внѣшнимъ обрядомъ; не совершили жь мы его единственно для выручки приданаго {Въ прежнихъ изданіяхъ: Save that we do the denum-ciation lack... Only for propagation of a dower.... По Колльеру: Save that we do the pronunciadon lack... Only for procuration of a dower...}, остающагося въ сундукахъ ея ближнихъ, отъ которыхъ, пока время не расположитъ ихъ къ намъ, полагали нужнымъ хранить нашу любовь въ тайнѣ. Но случилось, что тайна нашей связи обнаружилась въ Джульетѣ слишкомъ крупными чертами.
   ЛЮЦ. Вѣрно ребенкомъ?
   КЛАВ. Къ несчастію такъ. Новый же намѣстникъ герцога -- оттого ли что новизна ослѣпляетъ; оттого ли что государство верховая лошадь правителя и что новичокъ, чтобъ показать власть свою, тотчасъ же даетъ ей чувствовать шпоры; оттого ли что тиранія свойственна ужъ этому сану, или тому, кто облеченъ имъ, не знаю;-- какъ бы то ни было, новый правитель воскрешаетъ всѣ занесенные въ списки карательные законы, покоившіеся по стѣнамъ, какъ запыленные доспѣхи, такъ долго, что въ теченіи девятнадцати зодіаковъ ни одинъ не приводился въ исполненіе; и вотъ, чтобъ прославиться, одинъ изъ этихъ усопшихъ, забытыхъ законовъ онъ и обновляетъ на мнѣ,-- навѣрное изъ того только, чтобъ прославиться.
   ЛЮЦ. Ручаюсь что такъ, и голова твоя держится на плечахъ такъ слабо, что и вздохъ влюбленной молочницы можетъ сдуть ее. Пошли къ герцогу, проси его.
   КЛАВ. Посылалъ, но его нигдѣ не отыщутъ. Прошу, сдѣлай для меня, любезный Люціо, вотъ что: сестра моя вступаетъ нынче въ монастырь, начинаетъ искусъ свой,-- сообщи ей мою бѣду, попроси отъ меня послать къ строгому намѣстнику дружнихъ ходатаевъ; попроси, чтобъ отправилась къ нему сама. На послѣднее я всего болѣе надѣюсь, потому что въ ея юности есть увлекательное нѣмое краснорѣчіе, трогающее мущину; кромѣ того, она и даровита; захочетъ -- можетъ убѣдить умомъ и рѣчью всякаго.
   ЛЮЦ. Молю, чтобъ могла, какъ для ободренія подобныхъ тебѣ, обреченныхъ безъ того на тягостное воздержаніе, такъ и для сохраненія твоей жизни. Больно будетъ мнѣ, если такъ глупо, отъ игры въ трикъ-тракъ, лишишься ея. Я схожу къ ней.
   КЛАВ. Благодарю, добрый другъ мой.
   ЛЮЦ. Часа черезъ два --
   КЛАВ. Идемъ, профосъ. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 4.

Мужской монастырь.

Входятъ Герцогъ и братъ Ѳома.

   ГЕР. Нѣтъ, отецъ святой, откинь эту мысль; не думай, чтобъ слюнявая стрѣла любви могла пробить грудь истаго мужа. То, что побуждаетъ меня просить у тебя сокровеннаго пристанища, далеко важнѣй и серьезнѣй цѣлей и помышленіи кипучей юности.
   ѲОМА Можете, ваше высочество, сообщить мнѣ?
   ГЕРЦ. Тебѣ, отецъ, болѣе чѣмъ кому, извѣстно какъ я всегда любилъ уединеніе, какъ не дорожилъ собраніями, въ которыхъ царятъ юность, роскошь и безсмысленное щегольство. Я передалъ доблестному Анджело -- человѣку положительному, строго нравственному,-- мой санъ и безграничную мою власть въ Вѣнѣ, и онъ убѣжденъ, что я на пути уже въ Польшу; я распространилъ это и въ народѣ: всѣ такъ и думаютъ. Теперь, благочестивый другъ мой, ты спросишь, конечно, для чего я это сдѣлалъ?
   ѲОМА Спрошу, ваше высочество.
   ГЕРЦ. Есть строгіе у насъ уставы, страшно грозные законы -- необходимыя узды и удила для коней заносчивыхъ {Съ прежнихъ изданіяхъ: for headstrong weeds... По Колльеру: for headstrong steeds...},-- но мы четырнадцать лѣтъ дозволяли имъ спать, подобно одряхлевшему льву, не выходящему уже на добычу изъ пещеры своей; и вотъ, какъ грозныя березовыя вѣтви, связанныя слабымъ отцемъ только для того, чтобъ онѣ торчали передъ глазами дѣтей, только для пристращиванія, не для употребленія, дѣлаются со временемъ предметомъ скорѣй насмѣшекъ, чѣмъ страха,-- такъ точно и справедливѣйшіе наши законы {Въ прежнихъ изданіяхъ: Becomes more mock'd, than fear'd; so our decrees... По Колльеру: More mock'd than fenr'd; so our most just decrees...}, умершіе для кары -- мертвы и для самихъ себя, и своеволіе водитъ правосудіе за носъ, ребенокъ бьетъ кормилицу, уничтожается почти совсѣмъ всякій порядокъ.
   ѲОМА Но вѣдь ваше высочество могли и сами, когда угодно, развязать руки правосудію; и проявлено его черезъ васъ было бы гораздо грознѣе, чѣмъ черезъ Анджело.
   ГЕРЦ. Боюсь слишкомъ было бы ужь грозно. Такъ какъ я самъ виновникъ излишней дарованной народу воли, то и было бы, съ моей стороны, тиранствомъ преслѣдовать и карать его за то, что самъ повелѣвалъ дѣлать; потому что, не карая, а дозволяя, дурное, мы повелѣваемъ его дѣлать. По этому, отецъ, я и возложилъ это на Анджело, который изъ засады моего имяни можетъ карать безпощадно, не подвергая меня, отсутствующаго, никакому нарѣканію {Въ прежнихъ изданіяхъ: And yet my nature never in the fighl То do it slander... По Колльеру: And yet my nature never in the tight То draw on slander...}. Для наблюденія же за правленіемъ его, я буду посѣщать, какъ монахъ вашего ордена, и вельможъ и народъ; почему и прошу тебя добыть мнѣ монашескую одежду и научить какъ держать себя, чтобы вполнѣ походить на настоящаго монаха. Другія же еще ко всему этому побужденія я сообщу тебѣ въ другое, болѣе досужное время; скажу еще только: Анджело строгъ, постоянно на стражѣ противъ зависти; едва ли сознается что кровь въ немъ обращается, или что хлѣбъ ему вкуснѣе камня; увидимъ -- измѣнитъ его власть -- что такое наши святоши. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 5.

Женскій монастырь.

Входятъ Изабелла и Франциска.

   ИЗАБ. А кромѣ этихъ есть у васъ, монахинь, еще какія нибудь исключительныя права?
   ФРАН. Да развѣ этихъ мало тебѣ?
   ИЗАБ. Вполнѣ достаточно. Спрашиваю совсѣмъ не изъ притязаніи на большій; желала бы, напротивъ, еще болѣе строгаго устава для сестеръ святой Клары.
   ЛЮЦ. (За сценой). Эй! Миръ дому сему!
   ИЗАБ. Кто это зоветъ тамъ?
   ФРАН. Голосъ мущины. Отопри ему, любезная Изабелла, и спроси что надо; тебѣ это можно, мнѣ -- нельзя; ты не пострижена еще. Постригутъ -- и тебѣ только при настоятельницѣ можно будетъ говорить съ мущиной, да и то съ лицемъ закрытымъ, а откроешь -- должна молчать. (Люціо зоветъ опятъ.) Зоветъ опять; прошу, отзовись. (Уходитъ.)
   ИЗАБ. Миръ и благоденствіе! Кто зоветъ тутъ?

Входитъ Люціо.

   ЛЮЦ. Благо тебѣ, дѣва, если ты дѣва, какъ гласятъ розовыя эти щечки. Не можешь ли ты доставить мнѣ возможность увидать Изабеллу, бѣлицу этого монастыря и прекрасную сестру несчастнаго ея брата, Клавдіо?
   ИЗАБ. Почему жь несчастнаго? Спрашиваю болѣе потому, что я и эта Изабелла и сестра его.
   ЛЮЦ. Милая и прекрасная, братъ вашъ шлетъ вамъ дружескій поклонъ. Но, чтобъ не томить васъ -- онъ въ тюрьмѣ.
   ИЗАБ. Боже! За что же?
   ЛЮЦ. За то, за что -- будь я его судьей -- наказалъ бы благодареніемъ: за награду своей возлюбленной ребенкомъ.
   ИЗАБ. Прошу васъ не издѣваться надо мной {Въ прежнихъ изданіяхъ: make me not your storie... По Колльеру: make me not your scorn...}.
   ЛЮЦ. Это правда. И не хотѣлось бы мнѣ -- хоть и имѣю слабость разыгрывать съ дѣвицами кулика, шутить языкомъ далекимъ отъ сердца {Какъ куликъ, который, чтобъ обмануть охотника, кричитъ, отлетѣвъ далеко отъ гнѣзда.} -- поступать такъ со всѣми дѣвственницами. Вы для меня существо обреченное небу, освященное вашимъ отреченіемъ отъ міра, безсмертный духъ, съ которымъ должно говорить чистосердечно, какъ со святымъ.
   ИЗАБ. Вы поносите благое, издѣваясь надо мной.
   ЛЮЦ. Не думайте этого. Коротко и истинно: вашъ братъ и его возлюбленная обнимались; и какъ тотъ, кто ѣстъ -- полнѣетъ; какъ пора цвѣтѣнія доводитъ, послѣ посѣва, голую пашню до плодоноснаго обилія, такъ и ея плодородныя нѣдра обнаружили его ревностное паханье и воздѣлываніе.
   ИЗАБ. Забеременѣлъ кто отъ него?-- Сестра Джульета?
   ЛЮЦ. Развѣ она сестра вамъ?
   ИЗАБ. Названная; какъ это бываетъ между школьными подругами, мѣняющимися именами изъ ребяческой, по нѣжной дружбы.
   ЛЮЦ. Она.
   ИЗАБ. О, уговорите жь его скорѣй обвѣнчаться съ ней!
   ЛЮЦ. Дѣло вотъ въ чемъ. Герцогъ уѣхалъ отсюда какъ-то странно; провелъ многихъ, и меня въ томъ числѣ, намеками на дѣла, которыя, какъ узнали потомъ отъ людей посвященныхъ въ государственныя тайны, безконечно далеки отъ настоящей его цѣли. Вмѣсто его, облеченный всею его властью, правитъ теперь Анджело, человѣкъ, кровь котораго -- снѣжная вода; человѣкъ, никогда не ощущавшій игривыхъ жалъ и побужденіи чувства, постоянно притупляющій и подавляющій естественную страстность свою умственной работой, ученьемъ и постомъ. Чтобъ запугать разгулъ и своеволіе, увертывавшіеся, какъ мыши отъ львовъ, такъ долго отъ страшнаго закона, онъ откопалъ такой, жестокій смыслъ котораго лишаетъ вашего брага жизни; воспользовавшись имъ, онъ арестовалъ его, чтобъ на немъ, для примѣра, выполнить этотъ законъ во всей его полнотѣ. И нѣтъ никакой надежды, если вы не соблаговолите обаятельными вашими просьбами смягчить Анджело; въ этомъ-то вся сущность моего посредничества между вами и бѣднымъ вашимъ братомъ.
   ИЗАБ. И онъ такъ жаждетъ его смерти?
   ЛЮЦ. Подписалъ уже приговоръ, и, какъ слышалъ, отдалъ и приказъ привести его въ исполненіе.
   ИЗАБ. Боже! какъ же помогу я ему бѣдными моими способностями?
   ЛЮЦ. Попытайте ихъ силу.
   ИЗАБ. Силу! Увы! сомнѣваюсь я --
   ЛЮЦ. Сомнѣнія -- предатели; заставляя бояться попытки, они лишаютъ насъ и того добра, которое часто могли бы пріобрѣсти. Ступайте къ Анджело, и научите его знать, что мущины, когда дѣвы просятъ, даютъ какъ боги; когда же плачутъ, преклоняютъ колѣна -- дѣлаютъ всѣ ихъ просьбы какъ бы своими собственными.
   ИЗАБ. Попробую.
   ЛЮЦ. Поскорѣй только.
   ИЗАБ. Сейчасъ же; сообщу только объ этомъ настоятельницѣ. Благодарю васъ. Поклонитесь отъ меня брату; нынче же, не позже вечера, извѣщу его объ успѣхѣ моей попытки.
   ЛЮЦ. Прощайте.
   ИЗАБ. Прощайте, добрый господинъ. (Уходятъ.)
   

ДѢЙСТВІЕ II

СЦЕНА 1.

Зала въ домѣ Анджело.

Входятъ Анджело, Эскалъ, Судья, Профосъ, Приказные и другіе Служители.

   АНД. Не слѣдуетъ обращать законъ въ огородное чучело для устрашенія только хищныхъ птицъ, и оставлять недвижнымъ, пока привычка не сдѣлаетъ его, вмѣсто пугала, ихъ насѣстью.
   ЭСК. Такъ, но не будемъ же и слишкомъ ужъ жестоки; лучше слегка подрубить, чѣмъ срубить, свалить на смерть. Ахъ! отецъ дворянина, котораго хотѣлось бы мнѣ спасти, былъ благороднѣйшій человѣкъ. Подумай, доблестный Анджело -- хоть я и увѣренъ, что ты человѣкъ самой строгой нравственности,-- не случалось ли и тебѣ, подъ вліяніемъ твоихъ собственныхъ страстей, когда время соотвѣтствовало мѣсту, или мѣсто желанію, когда безоглядному дѣйствію твоей крови представлялась возможность осуществить твое собственное помышленіе,-- подвергаться иногда опасности провиниться именно тѣмъ же, за что теперь его осуждаешь, навлечь на себя такую же кару закона?
   АНД. Одно, почтенный Эскалъ, подвергнуться искушенію, и другое -- пасть. Не отрицаю, что и на судѣ, произносящемъ смертные приговоры, между двѣнадцатью присяжными можетъ быть воръ, пожалуй и два, гораздо виновнѣйшіе подсудимаго; но вѣдь судъ караетъ только то, что передъ нимъ обнаружено. Какое дѣло закону, что воры осуждаютъ воровъ? Понятно: нашли брилліантъ -- останавливаемся, поднимаемъ, потому что видимъ его; то же, чего не видимъ попираемъ ногами, никогда оно и въ голову не придетъ намъ. Не старайся же смягчить вину его тѣмъ, что и я могъ такъ же провиниться; скажи лучше мнѣ: провинишься тѣмъ же и ты, осуждающій его, твой теперешній приговоръ ему будетъ и твоей, ничѣмъ не отвратимой смертью. Онъ долженъ умереть.
   ЭСК. Да будетъ такъ, какъ угодно твоей мудрости.
   АНД. Гдѣ профосъ?
   ПРОФ. Здѣсь; что угодно вашей чести приказать мнѣ?
   АНД. Смотри, чтобъ Клавдіо завтра въ девять часовъ утра былъ казненъ. Приведи къ нему духовника его; пусть приготовится, потому что это крайній предѣлъ его странствованія. (Профосъ уходитъ.)
   ЭСК. Да проститъ же ему небо! да проститъ и намъ всѣмъ! Иные грѣхомъ возвышаются, другіе гибнутъ отъ добродѣтели. Иные, выскочившіе изъ квашенъ преступленій {Brakes of vice. Коментаторы и переводчики придавали этимъ словамъ самый разнообразныя значенія, опуская, какъ мнѣ кажется, самое простое и вполнѣ удовлетворительное, употребленное мною значеніе слова Brake.}, ни за одно не отвѣчаютъ; другіе и за единственный проступокъ осуждаются.

Входятъ Локоть, Пѣна, Кловнъ и Полицейскіе.

   ЛОК. Ведите, велите ихъ сюда. Если люди, которые ничего не дѣлаютъ, кромѣ бездѣльничанья къ публичныхъ домахъ, порядочные люди государства -- не знаю никакого закона. Ведите, ведите ихъ сюда.
   АНД. Что ты, что, тебѣ, любезный? Твое имя? въ чемъ дѣло?
   ЛОК. Я, если вашей чести угодно, бѣднаго герцога констебль, а имя мое Локоть; и вотъ, облакачиваясь на правосудіе, я привелъ къ вашей чести двухъ отъявленныхъ добродѣевъ.
   АНД. Добродѣевъ? Что же это за добродѣи? Не лиходѣи ли?
   ЛОК. Что они такое, съ позволенія вашей чести, хорошенько я но знаю; но что сущіе они бездѣльники, въ этомъ вполнѣ я увѣренъ; никакой профанаціи {Profanation -- нечестіе, оскверненіе, поруганіе святыни, вмѣсто profession -- вѣроисповѣданіе, ремесло, промыселъ.}, которую каждый хорошій христіанинъ долженъ имѣть, они не имѣютъ.
   ЭСК. Прекрасно; вотъ мудрецъ-то.
   АНД. Далѣе. Какого они званія? Локоть твое имя? Что жь не продолжаешь, Локоть?
   КЛОВ. Не можетъ; прорвался, ваша милость.
   АНД. Ты кто, любезный?
   ЛОК. Онъ, ваша милость? онъ, ваша милость, подносчикъ; полусводня; служитъ сквернѣйшей женщинѣ, домъ которой, какъ говорятъ, въ предмѣстій снесенъ; почему она теперь и промышляетъ баней, которая, полагаю, домъ также весьма скверный.
   ЭСК. Почему жь ты это знаешь?
   ЛОК. Жена моя, которую, детестую {Whom I detest -- которую ненавижу. Слово detest онъ употребляетъ вмѣсто protest -- клянусь, свидѣтельствую, заявляю.} предъ лицемъ неба и вашей чести.
   ЭСК. Какъ! жену?
   ЛОК. Точно такъ, ваша милость; она, благодарю Господа, честная женщина.
   ЭСК. И за это ты детестуешь ее?
   ЛОК. Скажу, вашей милости, готовъ детестовать и себя такъ же, какъ ее, что этотъ домъ, если онъ не домъ сводни -- жалкая ея жизнь, потому что онъ все-таки домъ никуда не годный.
   ЭСК. Какъ же узналъ ты это?
   ЛОК. Да отъ жены, которая, будь она женщина преданная плотоугодности, могла бы подвергнуться обвиненію въ блудодѣйствѣ, прелюбодѣяніи и во всѣхъ тамошнихъ мерзостяхъ.
   ЭСК. Продѣлками этой женщины?
   ЛОК. Продѣлками госпожи Надсаженой; но когда она плюнула ему въ рожу -- такъ она отдѣлала его.
   КЛОВ. Не такъ, съ позволенія вашей милости, это было.
   ЛОК. Докажи, ты, честный человѣкъ, предъ лицемъ этихъ бездѣльниковъ, докажи.
   ЭСК. (Анджело). Слышите какъ онъ путаетъ?
   КЛОВ. Пришла это она беременная, и пожелала, съ позволенія вашей милости, варенаго чернослива {См. Ч. I. стр. 258, прим. 1.}; а у насъ во всемъ домѣ было только двѣ черносливины, и лежали онѣ въ это самое отдаленное время на десертной тарелочкѣ, тарелочкѣ въ какіе-нибудь три пенса; ваша милость, вѣрно, видали такія тарелочки; не китайскія онѣ, но все-таки хорошія тарелочки.
   ЭСК. Дальше, дальше; не въ тарелкѣ дѣло.
   КЛОВ. Нисколько не въ ней; ни на булавочную головку; въ этомъ ваша милость совершенно нравы; но къ дѣлу. Эта, говорю, госпожа Локоть, бывши, говорю, беременной, бывши уже на сносяхъ, и пожелавъ, какъ я сказалъ, черносливу, тогда-какъ у насъ, какъ я сказалъ, было только двѣ черносливинки, такъ-какъ господинъ Пѣна, вотъ этотъ самый человѣкъ, съѣлъ, какъ я сказалъ и какъ говорю, остальныя, заплативъ за нихъ весьма прилично; потому что, какъ вы, господинъ Пѣна, знаете, я не могъ еще сдать вамъ три пенса. пѣна. Не могъ, дѣйствительно.
   КЛОВ. Прекрасно; вы, если припомните, грызли въ то самое время ядра вышеречеинаго чернослива.
   ПѢНА. Да, грызъ, дѣйствительно.
   КЛОВ. Ну и прекрасно; я тогда, если припомните, и сказалъ вамъ, что тотъ-то и тотъ-то никогда не вылечатся отъ извѣстнаго вамъ, если не будутъ держать, какъ говорилъ вамъ, строжайшей діэты.
   ПѢНА. Все это правда.
   КЛОВ. Ну и прекрасно.
   ЭСК. Ты несноснѣйшій глупецъ; къ дѣлу. Что такое, подавшее поводъ къ жалобѣ, было сдѣлано съ женой Локтя? Дойдемъ наконецъ до того, что съ ней сдѣлано?
   КЛОВ. Вашей милости нельзя еще дойти до этого.
   ЭСК. Никакъ, почтеннѣйшій, да и не хочу.
   КЛОВ. По вы, съ позволенія вашей милости, дойдете до этого. Прошу, взгляните вотъ на господина Пѣну; это человѣкъ, имѣющій восемьдесятъ фунтовъ готоваго дохода, отецъ котораго умеръ въ день Всѣхъ Святыхъ.-- Вѣдь въ день Всѣхъ Святыхъ, господинъ Пѣна?
   ПѢНА. Вечеромъ дня Всѣхъ Святыхъ.
   КЛОВ. Ну и прекрасно; правда это, надѣюсь. Вотъ онъ, сидя, говорю, на низенькомъ креслѣ -- а было это въ комнатѣ, именуемой Виноградной кистью, въ которой вы такъ любите сидѣть,-- вѣдь любите?
   ПѢНА. Ну да, потому что она просторна и свѣтла, благодаря окнамъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: and good for winter... По Колльеру: and good for windows...}.
   КЛОВ. Ну и прекрасно; правда это, надѣюсь.
   АНД. Ну, это будетъ длиннѣе и русской ночи, если правда, что ночи тамъ самыя длинныя. Прощайте; предоставляю вамъ разборъ этого дѣла, въ полной надеждѣ, что найдете достаточно причинъ перепороть ихъ всѣхъ.
   ЭСК. Въ той же и я надеждѣ. До свиданья. (Анджело уходитъ.) Ну, любезный, еще разъ, что же было сдѣлано съ женой Локтя?
   КЛОВ. Разъ? Одинъ-то разъ ничего ей не дѣлали.
   ЛОК. Прошу, вашу милость спросить его, что этотъ господинъ съ женой моей сдѣлалъ.
   КЛОВ. Прошу вашу милость, спросите.
   ЭСК. Хорошо; что съ ней сдѣлалъ господинъ этотъ?
   КЛОВ. Прошу вашу милость, посмотрите на лице этого господина.-- Смотрите, любезный господинъ Пѣна, прямо въ глаза его милости;-- для благой это цѣли.-- Видите, ваша милость, лице его?
   ЭСК. Вижу.
   КЛОВ. Нѣтъ, вы, прошу, хорошенько вглядитесь.
   ЭСК. Вглядѣлся.
   КЛОВ. Видите что-нибудь дурное въ лицѣ его?
   ЭСК. Нѣтъ.
   КЛОВ. А я подъ присягой готовъ показать {Въ подлинникѣ вмѣсто слова depose -- показывать, онъ употребляетъ слово suppose -- полагать, предполагать.}, что лице-то его самое въ немъ дурное. Теперь, если его лице самое дурное въ немъ, что же дурное могъ сдѣлать господинъ Пѣна женѣ констебля? Желалъ бы узнать это отъ вашей милости.
   ЭСК. Онъ правъ. Что скажешь на это ты, констебль?
   ЛОК. По первыхъ, съ позволенія вашей милости, домъ ихъ подозрительный домъ; за тѣмъ, это подозрительный человѣкъ, и хозяйка его подозрительная женщина {Тутъ Локоть, а за нимъ и Кловнъ употребляютъ вмѣсто слова suspected -- подозрѣваемый, по созвучію слово respected -- уважаемый.}.
   КЛОВ. Клянусь, ваша милость, этой рукой, жена его подозрительнѣе, чѣмъ кто нибудь изъ насъ.
   ЛОК. Прешь, негодяй; врешь, гнусный негодяй; не пришло еще время, чтобъ ее когда-нибудь подозрѣвали съ мущиной, женщиной, или ребенкомъ.
   КЛОВ. Подозрѣвали ее, ваша милость, съ нимъ еще прежде, чѣмъ онъ женился на ней.
   ЭСК. Кто же тугъ толковѣе? Порядокъ, иль Безпорядокъ?-- Правда это?
   ЛОК. О подлецъ! о бездѣльникъ! о Анннбалъ {Вмѣсто Каннибалъ.} нечестивый! подозрѣвали меня съ ней прежде, чѣмъ я женился на ней? Если когда-нибудь подозрѣвали меня съ ней, или ее со мной -- но считайте меня, ваша милость, бѣднаго герцога констеблемъ.-- Докажи это, Анннбалъ нечестивый, или обвиню тебя въ оскорбленіи меня дѣйствіемъ.
   ЭСК. А когда онъ заушитъ тебя, можешь обвинить и въ клеветѣ.
   ЛОК. Дѣйствительно; покорнѣйше благодарю вашу милость за совѣтъ. Какъ же, ваша милость, прикажете поступить съ нечестивымъ этимъ негодяемъ?
   ЭСК. По. моему, такъ какъ за нимъ водятся грѣшки, которые тебѣ, еслибъ могъ, хотѣлось бы открыть,-- лучше всего позволить ему продолжать его продѣлки, пока не узнаешь что они такое.
   ЛОК. Дѣйствительно; покорнѣйше благодарю вашу милость. Видишь ли, негодяй ты нечестивый, до чего ты довелъ себя; приходится тебѣ продолжать, бездѣльникъ ты эдакой; продолжать приходится.
   ЭСК. (Пѣнѣ). Вы, любезный, гдѣ изволили родиться?
   пѣна. Здѣсь, въ Вѣнѣ, синьоръ.
   ЭСК. И восемдесятъ у васъ фунтовъ годоваго дохода?
   ПѢНА. Точно такъ, когда вашей милости угодно.
   ЭСК. Такъ.-- (Кловну) Твое ремесло?
   КЛОВ. Подносчикъ; подносчикъ бѣдной вдовицы.
   ЭСК. Прозвище твоей хозяйки?
   КЛОВ. Госпожа Надсаженая.
   ЭСК. Была не за однимъ, стало, мужемъ?
   КЛОВ. За девятью.-- Надсаженая, благодаря послѣднему.
   ЭСК. За девятью!-- Подойдите ко мнѣ, господинъ Пѣна. Не хотѣлось бы мнѣ, господинъ Пѣна, чтобъ вы знались съ подносчиками; выцѣдятъ они васъ, господинъ Пѣна, а вы доведете ихъ до висѣлицы; ступайте, и чтобъ не слыхалъ я болѣе о васъ.
   ПѢНА. Премного благодаренъ вашей милости. Я самъ-то никогда, ни въ какой питейный домъ и не зашелъ бы, да затаскиваютъ.
   ЭСК. Хорошо; чтобъ этого не было болѣе, господинъ Пѣна; прощайте. (Пѣна уходитъ.) Подойди теперь ты, господинъ подносчикъ; твое имя, господинъ подносчикъ?
   КЛОВ. Помпей.
   ЭСК. Есть еще?
   КЛОВ. Задница.
   ЭСК. Въ самомъ дѣлѣ? и она величайшее въ тебѣ; такъ что ты, въ скотскомъ смыслѣ, пожалуй, Помпей великій. Помпей, ты отчасти сводникъ, какъ бы тамъ ни прикрывалъ это званіемъ подносчика. Такъ вѣдь? Говори правду; лучше это для тебя будетъ.
   КЛОВ. По правдѣ, бѣднякъ я, ваша милость; бѣднякъ, которому жить вѣдь хочется.
   ЭСК. Чѣмъ же тебѣ, Помпей, жить хочется? сводничаньемъ? Какъ ты думаешь объ этомъ ремеслѣ, Помпей? законно ремесло это?
   КЛОВ. Было бы, ваша милость, еслибъ законъ захотѣлъ дозволить его.
   ЭСК. Но законъ не хочетъ дозволять его, Помпей; и не будетъ оно дозволено въ Вѣнѣ.
   КЛОВ. Что же, думаете, ваша милость, охолостить, оскопить всю юность города?
   ЭСК. Нѣтъ, Помпей.
   КЛОВ. Такъ она, по глупому моему разумѣнію, и не перестанетъ прибѣгать къ нему. Приведите, ваша милость, распутниковъ и распутницъ къ порядку, и вамъ нечего будетъ бояться сводниковъ.
   ЭСК. Начинаются и такъ, могу тебѣ сказать, славные порядки; будутъ все вѣшать да рубить головы.
   КЛОВ. Повѣшаете да порубите головы всѣмъ, кто грѣшитъ этимъ, хоть десять лѣтъ сряду, будете радехоньки издать указъ о доставленіи еще большаго числа головъ. Продержится этотъ законъ десять лѣтъ въ Вѣнѣ -- найму самый лучшій изъ домовъ ея за три пенса въ день. Доживете до этого, скажете: да, говорилъ мнѣ это Помпей.
   ЭСК. Благодарю, добрый Помпей; а чтобъ не остаться у тебя въ долгу за твое пророчество, слушай: совѣтую не давать мнѣ возможности увидать тебя снова предо мною ни по какой жалобѣ, ни даже на житье тамъ, гдѣ живешь; увижу -- отобью тебя, Помпей, къ самой палаткѣ твоей, окажусь страшнѣйшимъ для тебя Цезаремъ; говоря же просто -- выпорю тебя на славу. Это на сей разъ, Помпей; прощай.
   КЛОВ. Благодарю вашу милость за добрый вашъ совѣтъ; но послѣдую ему какъ рѣшатъ плоть и счастье. (Уходитъ) Выпороть меня?
   
   Нѣтъ, нѣтъ; пусть вощикъ хлещетъ свою клячу,
   А сердца доблестна не отхлестать отъ промысла его.
   
   ЭСК. Пожалуйте сюда, господинъ Локоть; пожалуйте сюда, господинъ констебль. Давно вы въ этой должности?
   ЛОК. Семь лѣтъ, ваша милость, съ половиною.
   ЭСК. По вашей ловкости въ отправленіи ея, я такъ и думалъ, что вы порядкомъ послужили ужь. Семь лѣтъ сряду, говорите вы?
   ЛОК. Съ половиною, ваша милость.
   ЭСК. Скажите! Вѣдь это должно быть очень тягостно для васъ. Съ вами поступаютъ крайне несправедливо, навязывая ее вамъ такъ часто. Неужли же нѣтъ въ вашемъ околоткѣ другихъ способныхъ къ ней?
   ЛОК. Сказать правду вашей милости, немного хоть сколько нибудь смыслящихъ это дѣло; выберутъ ихъ -- они и радехоньки, въ замѣнъ себя, выбрать меня; и и замѣняю такимъ образомъ, за небольшую плату, всѣхъ.
   ЭСК. Послушайте, доставьте мнѣ имена шести или семи человѣкъ вашего квартала, наиболѣе способныхъ.
   ЛОК. Къ вамъ на домъ, ваша милость?
   ЭСК. Да, въ мой домъ. Прощайте. (Локоть уходитъ.) Какъ вы думаете, который теперь часъ?
   СУД. Одиннадцать.
   ЭСК. Пойдемте ко мнѣ обѣдать.
   СУД. Покорнѣйше благодарю.
   ЭСК. Жаль мнѣ Клавдіо, а помочь не въ силахъ.
   СУД. Анджело слишкомъ ужь строгъ.
   ЭСК. Что дѣлать, когда это необходимо. Не милость то, что часто кажется ею; прощеніе сплошь да рядомъ родитъ вторую бѣду. А все таки -- бѣдный Клавдіо!-- Нѣтъ ему спасенія. Идемте. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 2.

Другая комната тамъ же.

Входятъ Профосъ и Служитель.

   СЛУЖ. Онъ слушаетъ еще дѣло; сейчасъ выйдетъ. Я доложу ему о васъ.
   ПРОФ. Пожалуйста. (Служитель уходитъ.) Узнаю окончательное его рѣшеніе; можетъ быть онъ и смягчитъ. Боже, онъ провинился какъ бы во снѣ! Порокъ этотъ свойственъ всѣмъ поламъ, всѣмъ возрастамъ, и онъ умретъ за него!

Входитъ Анджело.

   АНД. Что такое? что тебѣ, профосъ?
   ПРОФ. Угодно вамъ, чтобъ Клавдіо завтра утромъ умеръ?
   АНД. Развѣ я не сказалъ что угодно? не приказалъ? Къ чему еще спрашивать?
   ПРОФ. Чтобъ не оказаться черезъ чуръ поспѣшнымъ. Видалъ я, съ позволенія вашей милости, что, послѣ казни, судъ раскаивался въ приговорѣ своемъ.
   АНД. Ну, эту заботу предоставь ужь мнѣ. Исполняй свою обязанность, или откажись отъ мѣста; обойдемся отлично и безъ тебя.
   ПРОФ. Прошу вашу милость простить мнѣ это.-- Что же дѣлать съ стенающей Джульетой? Она того и гляди разрѣшится.
   АНД. Переведи ее въ болѣе удобное для этого мѣсто, и не откладывая.

Входитъ Служитель.

   СЛУЖ. Пришла сестра осужденнаго, проситъ допустить ее къ вамъ.
   АНД. У него есть сестра?
   ПРОФ. Есть, ваша милость, и добродѣтельнѣйшая дѣвушка; она, если не поступила ужь, вскорѣ поступитъ въ монастырь.
   АНД. Впусти. (Служитель уходитъ.) Смотри же, чтобъ блудница была перемѣщена и снабжена необходимымъ, безъ всякаго однакожъ излишества. Дадимъ особое на это предписаніе.

Входять Люціо и Изабелла.

   ПРОФ. (Собираясь уйдти). Да хранитъ Господь вашу милость!
   АНД. Подожди.-- (Изабеллѣ). Здравствуйте; что вамъ угодно?
   ИЗАБ. Я горестная просительница, если вашей милости будетъ угодно выслушать меня.
   АНД. Хорошо; ваша просьба?
   ИЗАБ. Есть порокъ, болѣе всѣхъ для меня ненавистный, который болѣе всего желала бы видѣть наказаннымъ, за который не хотѣла бы просить, но должна; за который не должна бы просить, но вынуждаюсь войной хотѣнья съ нехотѣньемъ.
   АНД. Хорошо; въ чемъ дѣло?
   ИЗАБ. У меня есть братъ, осужденный на смерть. Молю, осудите на нее его преступленіе, а не брата моего.
   ПРОФ. (Про себя.) Боже, даруй ей силу тронуть его!
   АНД. Осудить преступленіе, а не виновника его? Но вѣдь всякое преступленіе еще до совершенія осуждено ужь. Совершеннѣйшимъ нулемъ была бы моя обязанность, еслибъ я долженъ былъ подвергать, требуемому закономъ, осужденію преступленія; виновниковъ же ихъ освобождать отъ всякой отвѣтственности.
   ИЗАБ. О, справедливъ, но жестокъ законъ!-- Такъ стало, былъ братъ у меня.-- (Уходя) Да хранитъ Господь вашу милость!
   ЛЮЦ. (Тихо Изабеллѣ). Не оставляйте такъ; приступите опять; молите, бросьтесь въ ноги, ухватитесь за полы одежды. Вы слишкомъ холодны; понадобись вамъ булавка, вы и ее просили бы не такъ равнодушно. Приступайте, говорю.
   ИЗАБ. И онъ непремѣнно долженъ умереть?
   АНД. Нѣтъ ему спасенья.
   ИЗАБ. Есть; я думаю, что вы могли бы простить его, и ни небо, ни люди не посѣтовали бы на это милосердіе.
   АНД. Но я не сдѣлаю этого.
   ИЗАБ. А вѣдь могли бы, еслибъ захотѣли?
   АНД. Видители: чего я не хочу, того и не могу.
   ИЗАБ. Могли бы, и не повредивъ никому, еслибъ ваше сердце такъ же, какъ мое, жалѣло его.
   АНД. Приговоръ произнесенъ ужь; поздно.
   ЛЮЦ. [Изабеллѣ). Вы слишкомъ холодны.
   ИЗАБ. Поздно? нѣтъ, сказавши слово, я могу вернуть его назадъ. Повѣрьте, ни одна изъ отличительныхъ принадлежностей великихъ міра сего, ни вѣнецъ царя, ни мечъ его намѣстника, ни жезлъ полководца, ни тога судіи, не украшаютъ ихъ и на половину такъ, какъ милосердіе. Будь онъ на вашемъ мѣстѣ, а вы на его -- вы поскользнулись бы такъ же, какъ онъ; но онъ не былъ бы такъ, какъ вы, жестокосердъ.
   АНД. Прошу, оставьте меня.
   ИЗАБ. О, еслибъ Богу было угодно, чтобъ я имѣла вашу власть, а вы были Изабеллой; то ли было бы тогда? Нѣтъ; я показала бы вамъ, что такое судья, что -- осужденный.
   ЛЮЦ. (Тихо Изабеллѣ). Такъ, затрогивайте его; это прямо въ жилку.
   АНД. Вашъ братъ осужденъ закономъ, и вы напрасно тратите только слова.
   ИЗАБ. Ахъ! было нѣкогда осуждено и все жившее, и Тотъ, кто болѣе чѣмъ кто могъ бы карать, пріискалъ средство къ спасенію. Что же сталось бы съ вами, если бы Онъ, богъ правосудія {Въ прежнихъ изданіяхъ: which is the top of judgment...По Колльеру: which is the God of judgment...}, судилъ васъ и за то только, что вы есть? О, подумайте объ этомъ, и милосердіе, какъ новорожденный, задышетъ въ устахъ вашихъ.
   АНД. Довольно, прекрасная дѣва; не я -- законъ осуждаетъ вашего брата. Будь онъ мой родственникъ, братъ, сынъ -- было бы то же. Онъ долженъ завтра умереть.
   ИЗАБ. Завтра? О, какъ скоро! Пощадите, пощадите его; онъ не приготовленъ къ смерти! И для нашихъ кухонъ, мы убиваемъ птицу, когда она въ порѣ; будемъ мы услуживать небу съ меньшимъ уваженіемъ, чѣмъ къ своимъ собственнымъ грубымъ потребностямъ? О мой добрый, добрый господинъ, одумайтесь; кто же умиралъ за такой проступокъ? Многіе виновны вѣдь въ томъ же.
   ЛЮЦ. (Тихо). Хорошо.
   АНД. Законъ не умиралъ -- спалъ только. Эти многіе не отважились бы на это зло, еслибъ первый, нарушившій постановленіе, подвергся должному за то отвѣту; теперь онъ пробудился, обращаетъ вниманіе на все свершенное и, какъ пророкъ, смотритъ въ зеркало, показывающее какое будущее зло -- зарожденное уже, или долженствующее, вслѣдствіе прошлыхъ послабленіи, зародиться, высидѣться и вылупиться,-- должно быть пресѣчено, покончено тамъ, гдѣ зачалось.
   ИЗАБ. Будьте же хоть сколько-нибудь сострадательны.
   АНД. Таковъ я всего болѣе, когда являю правосудіе; потому что тутъ я состражду людямъ, которыхъ не знаю, но которые, въ послѣдствіи, могли бы пострадать отъ потворства злу, и справедливъ съ тѣмъ, кто, лишаясь за одно гнусное дѣло жизни, лишается возможности свершить еще другое. Убѣдитесь въ этомъ; вашъ братъ умретъ завтра; будьте увѣрены.
   ИЗАБ. И вы будете первымъ, произнесшимъ такой приговоръ, а онъ -- подвергшимся ему. О, прекрасно имѣть силу исполина, но безчеловѣчно исполински ей пользоваться.
   ЛЮЦ. (Тихо). Отлично.
   ИЗАБ. Могли бы великіе міра сего гремѣть, какъ самъ Юпитеръ, не было бы покоя Юпитеру, потому что каждое мелкое даже, ничтожное начальствующее лице потрясало бы его небо громами; громы только и слышались бы. О, Боже милосердый! ты расщепляешь острыми, сѣрными стрѣлами своими скорѣе нерасщепляемый, сучковатый дубъ, чѣмъ слабую мирту; а человѣкъ, гордый человѣкъ, облеченный крохотной, мимолетной властью, забывая, что всего больше долженъ бы помнить -- свою стеклянную природу, выдѣлываетъ, какъ злая обезьяна, такія безумныя предъ небомъ штуки, что ангелы рыдаютъ, а будь они, какъ мы, смѣшливы, дохохотались бы до смертности.
   ЛЮЦ. (Тихо Изабеллѣ). Напирайте, напирайте на него; смягчится; вижу, подается.
   ПРОФ. (Про себя). О, даруй ей, небо, успѣхъ!
   ИЗАБ. Нельзя вамъ по себѣ судить о ближнемъ. Великіе міра могутъ трунить и надъ святыми; въ нихъ это называется остроуміемъ, въ низшихъ же -- гнуснымъ нечестіемъ.
   ЛЮЦ. (Тихо Изабеллѣ). Такъ; больше такого.
   ИЗАБ. Что у полководца гнѣвное только слово, то у солдата чистое богохульство.
   ЛЮЦ. (Тихо ей же), больше, слушайтесь, этого.
   АНД. Почему же ко мнѣ относите вы эти изрѣченья?
   ИЗАБ. Потому что власть, хоть и она такъ же, какъ всѣ, ошибается, имѣетъ въ себѣ самой родъ лѣкарства, врачующаго погрѣшность властителя. Постучитесь въ вашу собственную грудь, спросите ваше сердце не знакомо ли и оно съ чѣмъ нибудь подобнымъ грѣху моего брата, и если оно сознается въ грѣховности, такъ же естественной, какъ и братнина, не дозволяйте ему влагать въ уста ваши что-либо враждебное жизни моего брата.
   АНД. (Про себя). Въ ея словахъ столько ума, что и мои увлекается имъ. (Громко) Прощайте.
   ИЗАБ. О нѣтъ, воротитесь, мой добрый господинъ.
   АНД. Я додумаю.-- Придите завтра.
   ИЗАБ. Воротитесь, дослушайте чѣмъ хочу я подкупить васъ.
   АНД. Какъ! подкупить меня?
   ИЗАБ. Да, дарами, которые раздѣлитъ съ вами небо.
   ЛЮЦ. (Тихо Изабеллѣ). Все иначе испортили бы.
   ИЗАБ. Не презрѣнными кружками чеканенаго золота {Въ прежнихъ изданіяхъ: with fond shekers... По Колльеру: with fond sirkles...}, по камнями, болѣе или менѣе дорогими, смотря по цѣнности какую придаетъ имъ прихоть, а чистыми молитвами, которыя вознесутся къ небу и дойдутъ до него прежде, чѣмъ взойдетъ солнце; молитвами душъ непорочныхъ, постящихся дѣвъ, чуждыхъ всего мірскаго.
   АНД. Хорошо; придите завтра.
   ЛЮЦ. (Тихо Изабеллѣ). Будетъ; дѣло идетъ на ладъ уходите.
   ИЗАБ. Да хранитъ Господь нашу милость.
   АНД. (Про себя). Аминь. Я на перекрещивающемся молитвами пути къ искушенью.
   ИЗАБ. Въ которомъ же часу могу я завтра прійдти къ вашей милости?
   АНД. Во всякое до обѣда время.
   ИЗАБ. Да хранитъ васъ небо! (Уходитъ съ Люціо и Профосомъ.)
   АНД. Отъ тебя; отъ твоей добродѣтели!-- Что же, что же это такое? Ея, или моя это вина? Искуситель, или искушаемый -- кто грѣшитъ болѣе? О нѣтъ! не она; и не искушаетъ она; это я, лежа, на солнцѣ, подлѣ фіалки, не благоухаю, какъ цвѣтокъ, а зашиваю, какъ трупъ, отъ благодатнаго его вліянія. Возможно ли, чтобъ скромность могла соблазнять наши чувства больше, чѣмъ женская легкомысленность? Имѣя достаточно пустопорожняго мѣста, захотимъ мы снести святилище и замѣнить его нашими мерзостями? О, гадко, гадко, гадко! Что ты дѣлаешь? или что ты такое, Анджело? Желаешь ей позора за то именно, что дѣлаетъ ее такъ прекрасною? О, пусть же живетъ братъ ея! Воры имѣютъ право воровать, когда сами судьи воруютъ. Что же это? люблю я ее, что хочется опять услышать ея говоръ, полюбоваться ея глазами? О чемъ мечтаю я? О, коварный врагъ, чтобъ поймать святаго, насаживающій на крючекъ святое. Всего опаснѣй искушенье, когда оно гонитъ насъ къ грѣху любовью добродѣтели; никогда блудница, и двойною своей силой, природы и искуства, не могла тронуть меня; а эта добродѣтельная дѣвушка покорила совершенно. До сихъ поръ, видя влюбленныхъ, я улыбался и удивлялся какъ это возможно.

(Уходитъ.)

   

СЦЕНА 3.

Комната въ тюрьмѣ.

Входятъ Герцогъ, въ монашеской одеждѣ, и Профосъ.

   ГЕРЦ. Миръ вамъ, Профосъ! Вы, полагаю, Профосъ вѣдь?
   ПРОФ. Профосъ. Что вамъ, святый отецъ, угодно?
   ГЕРЦ. По долгу христіанскому и по священному уставу нашего ордена, я пришелъ извѣстить удрученныя въ этой темницѣ души; пользуясь общимъ намъ нравомъ, прошу показать мнѣ ихъ и сообщить ихъ преступленія, чтобы по нимъ я могъ сообразить мое назиданіе.
   ПРОФ. Сдѣлалъ бы для васъ и больше этого, если бъ больше понадобилось.

Входитъ Джульета.

   Вотъ, смотрите, сюда идетъ одна изъ моихъ заключенныхъ. Благородная эта дѣвица, павъ отъ бурныхъ порывовъ своей юности, спалила доброе свое имя. Она беременна, а виновникъ этого -- молодой человѣкъ, способный скорѣе совершить другое такое преступленіе, чѣмъ умереть за него,-- осужденъ на смерть.
   ГЕРЦ. Когда же долженъ онъ умереть?
   ПРОФ. Кажется завтра.-- (Джульетѣ) Я все для васъ сдѣлалъ; подождите еще немного, и васъ переведутъ.
   ГЕРЦ. Каешься ты, моя милая, въ грѣхѣ своемъ?
   ДЖУЛ. Каюсь, и терпѣливо несу позоръ его.
   ГЕРЦ. Я научу, какъ тебѣ допросить твою совѣсть, допытаться: искренно твое раскаяніе, или накидное только.
   ДЖУЛ. Поучусь съ радостью.
   ГЕРЦ. Любишь ты погубившаго тебя человѣка?
   ДЖУЛ. О да; такъ же, какъ погубившую его женщину.
   ГЕРЦ. По взаимному, стало, согласію совершено крайне предосудительное дѣло ваше?
   ДЖУЛ. По взаимному.
   ГЕРЦ. Въ такомъ случаѣ ты больше, чѣмъ онъ виновата.
   ДЖУЛ. Признаюсь, и каюсь въ томъ, отецъ.
   ГЕРЦ. Такъ, дочь моя, и слѣдуетъ, если каешься не изъ того только, что грѣхъ довелъ тебя до позора; такое сокрушеніе всегда ради насъ самихъ, нисколько не ради неба; оно показываетъ, что не изъ любви, а изъ страха хотимъ мы угодить небу {Въ прежнихъ изданіяхъ: we would not spare heaven... По Колльеру: we would not serve heaven...}.
   ДЖУЛ. Я каюсь въ самомъ грѣхѣ, позоръ же несу безропотно.
   ГЕРЦ. При томъ и оставайся. Твой сообщникъ, какъ слышу, долженъ завтра умереть,-- иду къ нему съ назиданіемъ. Да пребываетъ надъ тобой божье благословеніе! Benedicite! (Уходитъ.)
   ДЖУЛ. Долженъ завтра умереть! О, какъ несправедливъ ко мнѣ законъ {Въ оригиналѣ love -- любви.}, задерживая жизнь, только ужасами смерти услаждаемую!
   ПРОФ. Ужасно жаль. его. (Уходитъ.)
   

СЦЕНА 4.

Комната въ домъ Анджело.

Входитъ Анджело.

   АНДЖ. Хочу молиться и думать -- мысль и молитва расходятся: небу достаются пустыя слова, дума же, не внемля языку, остается прикованной къ Изабеллѣ. Небо въ устахъ -- точно я только жую его имя,-- а въ сердцѣ мощный, вздымающійся грѣхъ моего помысла. Государство, о которомъ только и заботился, теперь для меня то же, что хорошая книга, отъ частаго чтенія сдѣлавшаяся сухой и скучной; даже мою степенность, которой я такъ -- да не услышитъ этого никто,-- гордился, промѣнялъ бы я съ радостью на ничтожную, попусту въ воздухѣ крутящуюся пушинку. О, какъ часто, мѣсто, санъ высокій, вынуждаете вы своей уборкой, обстановкой благоговѣніе глупцевъ; подчиняете и умнѣйшихъ лживой своей внѣшности! Ты же кровь -- ты всегда кровь. Напишите: добрый ангелъ на рогахъ дьявола -- и они не будутъ гребнемъ дьявола.

Входитъ Служитель.

   Что, кто тамъ?
   СЛУЖ. Какая-то Изабелла, монахиня, хочетъ васъ видѣть.
   АНДЖ. Введи. (Служитель уходитъ.) О Боже! зачѣмъ приливаетъ такъ кровь къ сердцу, лишая его самообладанія, лишая и всѣ другіе органы необходимой пригодности? Такъ дуритъ глупая толпа съ падающимъ въ обморокъ;всѣ бросаются, чтобъ помочь ему, и не допускаютъ такимъ образомъ воздуха, который могъ бы оживить его; такъ подданные любимаго царя, покидая изъ угодливой преданности свои занятія, тѣснятся вокругъ него, и поневолѣ должны тяготить его неловкимъ выраженіемъ любви своей.

Входитъ Изабелла.

   Что, прекрасная дѣва?
   ИЗАБ. Пришла узнать, какъ угодно вамъ рѣшить.
   АНДЖ. Угоднѣй было бы мнѣ, если бъ вы, не спрашивая, знали какъ. Не можетъ братъ вашъ жить.
   ИЗАБ. Не можетъ?-- Да хранитъ Господь вашу милость! (Хочетъ уйдти.)
   АНДЖ. Но могъ бы; и пожалуй, такъ же долго, какъ вы, или я;-- долженъ однакожъ умереть.
   ИЗАБ. По вашему приговору?
   АНДЖ. Да.
   ИЗАБ. Когда же? прошу, скажите, чтобы въ этотъ срокъ, будетъ ли онъ длиненъ или коротокъ, можно было приготовить его такъ, что не пострадаетъ душа его.
   АНДЖ. О, гнусны грязные эти пороки! Прощать наглое сладострастіе чеканящихъ божіе подобіе въ запрещенныхъ чеканкахъ то же, что прощать похищающихъ у природы рожденнаго уже человѣка; преступны одинаково и беззаконное уничтоженіе законной жизни и порожденіе недозволеннымъ образомъ незаконной.
   ИЗАБ. Такъ опредѣлено на небѣ -- не на землѣ.
   АНДЖ. Вы такъ думаете? такъ я сейчасъ же поймаю васъ. Что было бы для васъ лучше: предоставить ли справедливѣйшему изъ законовъ жизнь вашего брата, или спасти его, предавъ ваше тѣло такому же сладострастному грѣху, какъ та, которую обезчестилъ онъ?
   ИЗАБ. Скорѣе, вѣрьте, отдала бы я тѣло, чѣмъ душу.
   АНДЖ. Говорю не о душѣ вашей. Вынужденные грѣхи наши имѣютъ скорѣй численное, чѣмъ отвѣтственное значеніе.
   ИЗАБ. Какъ?
   АНДЖ. Не хочу впрочемъ ручаться за это; потому что могу сказать и противъ того, что сказалъ. Отвѣтьте только вотъ на что: я, въ настоящемъ случаѣ гласъ положительнаго закона, произношу смертный приговоръ вашему брату -- можетъ быть благочестіе въ грѣхѣ спасенія жизни этого брата?
   ИЗАБ. Спасите только, и я возьму отвѣтственность за то на свою душу; да это совсѣмъ и не грѣхъ, а само благочестіе.
   АНДЖ. Спасете со взятіемъ отвѣтственности на свою душу -- сдѣлаете грѣхъ и благочестіе равнозначительными.
   ИЗАБ. О, если мольба о жизни брата грѣхъ -- позволь мнѣ, небо, нести его! грѣхъ и ваше согласіе на мою просьбу -- я сдѣлаю моей утренней молитвой мольбу о причисленіи его къ моимъ собственнымъ, о томъ, чтобы онъ никакъ вамъ не вмѣнялся.
   АНДЖ. Нѣтъ, послушайте; вы не слѣдите вашей мыслью за моей; вы или дѣйствительно ничего не знаете, или прикидываетесь только не понимающей, а это нехорошо.
   ИЗАБ. Пусть буду невѣждой, пусть не будетъ во мнѣ ничего хорошаго, было бы только благодатное сознаніе, что я но лучше того, что есть.
   АНДЖ. Такъ, желая проявиться въ большемъ блескѣ, коритъ самое себя мудрость; такъ черными масками оглашается прикрываемая ими красота {Въ прежнихъ изданіяхъ: an enshield beauty... По Колльеру: an inshell'd beauty...} въ десять разъ громче, чѣмъ красота выставляемая. Слушайте же; чтобъ вы вполнѣ могли понять меня, буду говорить прямѣе. Братъ вашъ осужденъ на смерть.
   ИЗАБ. Да.
   АНДЖ. И преступленіе его оказывается, по закону, подлежащимъ именно этому наказанію.
   ИЗАБ. Такъ.
   АНДЖ. Предположите же, что спасти ему жизнь одно только средство -- я не предлагаю впрочемъ его, и никакого другаго, привожу только такъ, для примѣра {Въ прежнихъ изданіяхъ: in the lots of question... По Колльеру: in the force of question...},-- чтобы вы, сестра его, плѣнили лице, вліяніе котораго на судей, или собственное высокое значеніе, могутъ вырвать вашего брата изъ узъ все-связующаго закона {Въ старыхъ изданіяхъ: all-building law... По Колльеру: all-binding law...}, что вамъ, видя тщету всѣхъ другихъ средствъ, остается только предоставить сокровища вашего тѣла этому предполагаемому; что безъ того не спасти его; что сдѣлали бы вы?
   ИЗАБ. То же, что и для самой себя. Будь я приговорена къ смерти, я скорѣй приняла бы и рубцы жестокаго бичеванья за рубины, и разоблачилась бы на смерть, какъ на страстно желанное ложе, чѣмъ предала бы тѣло мое позору.
   АНДЖ. Братъ вашъ долженъ, стало, умереть?
   ИЗАБ. Это легче. Лучше умереть брату временно, чѣмъ сестрѣ, спасая его, на вѣки.
   АНДЖ. Не будете ли вы въ такомъ случаѣ такъ же жестоки, какъ приговоръ, который такъ осуждали?
   ИЗАБ. Выкупъ позоромъ и безкорыстное прощенье не одного происхожденія; законное милосердіе никакимъ образомъ не съ родни безчестному избавленію.
   АНДЖ. Сейчасъ называли вы, кажется, законъ тираномъ; старались доказать, что проступокъ вашего брата скорѣй шалость, чѣмъ преступленье.
   ИЗАБ. О, простите мнѣ это; мы часто, чтобъ добиться желаемаго, говоримъ не то, что думаемъ. Я нѣсколько извиняю ненавистное для меня, чтобъ помочь горячо любимому.
   АНДЖ. Всѣ мы слабы.
   ИЗАБ. Казните же моего брата, когда никто, только онъ одинъ будетъ данникомъ слабости.
   АНДЖ. Слабы также и женщины.
   ИЗАБ. Какъ зеркала, въ которыя смотрятся, такъ же легко, какъ отражаютъ, и разбивающіяся. Женщины!-- О, будь имъ, Боже, помощникомъ! мущины губятъ ихъ, пользуясь этимъ. Да, мы въ десять разъ слабѣе; потому что нѣжны, какъ наше сложеніе, довѣрчивы и къ ложнымъ впечатлѣніямъ.
   АНДЖ. Вѣрю, и не такому свидѣтельству о вашемъ собственномъ полѣ -- такъ какъ полагаю, что мы созданы не на столько сильными, чтобы наши недостатки не могли преодолѣвать насъ,-- буду смѣлѣе; заручусь вашими же словами. Будь тѣмъ, что ты есть, то есть женщиной; будешь большимъ -- не будешь ею; женщина ты -- какъ это такъ хорошо обнаруживается всей внѣшностью,-- докажи это теперь, надѣвъ предопредѣленную ливрею.
   ИЗАБ. У меня одинъ языкъ; прошу и васъ говорить прежнимъ языкомъ.
   АНДЖ. Скажу же прямо; пойми -- я люблю тебя.
   ИЗАБ. Мои братъ любилъ Джульету; и вы говорите мнѣ, что онъ умретъ за то.
   АНДЖ. Не умретъ, Изабелла, если ты меня полюбишь.
   ИЗАБ. Я знаю, вашъ санъ дозволяетъ вамъ, чтобъ испытать другихъ, представляться и нѣсколько худшими, чѣмъ вы есть.
   АНДЖ. Вѣрь, клянусь честью, слова мои прямое выраженье моего намѣренія.
   ИЗАБ. Я! слишкомъ же мала эта честь, чтобъ стоить вѣры, и какъ гадко намѣреніе!-- О, лицемѣріе, лицемѣріе!-- Берегись; я оглашу тебя, Анджело. Подпиши сейчасъ же прощеніе брату, или, не щадя гортани, громко возвѣщу всему міру, что ты такое!
   АНДЖ. Кто же повѣритъ тебѣ, Изабелла? Незапятнанное мое имя, строгость моей жизни, мое противъ тебя свидѣтельство и занимаемое мною въ государствѣ мѣсто перевѣсятъ такъ твое обвиненіе, что ты задохнешься въ своемъ доносѣ, сочтешься клеветницей. Началъ -- дамъ теперь поводья чувственному моему бѣгу. Приспособь свое согласіе къ силѣ моей страсти; брось всякое жеманство, скучную стыдливость, отгоняющія и то, чего жаждутъ; спаси своего брата, предоставивъ мнѣ свое тѣло; иначе не только что не миновать ему смерти -- твоя жестокость растянетъ еще смерть его въ медленную пытку. Дай завтра же отвѣтъ, или страсть, вполнѣ теперь овладѣвшая мной, сдѣлаетъ меня его тираномъ. Что же до твоихъ угрозъ -- разсказывай что хочешь: моя ложь пересилитъ твою правду. (Уходитъ.)
   ИЗАБ. Комуже жаловаться мнѣ? Стану разсказывать -- кто повѣритъ? О гибельныя уста, однимъ и тѣмъ же языкомъ и осуждающія и оправдывающія, заставляющія законъ угождать ихъ произволу, пристегивающія и правду и неправду къ своей прихоти, чтобы онѣ слѣдовали за пей, куда бъ ни повлекла. Пойду къ брату. Хоть онъ и палъ отъ пыла крови -- столько въ немъ все-таки чести, что, имѣй онъ двадцать головъ, обреченныхъ двадцати кровавымъ плахамъ, онъ скорѣй сложилъ бы ихъ всѣ, чѣмъ допустилъ бы, чтобъ сестра его подвергла тѣло свое такому страшному оскверненію. Живи же, Изабелла, цѣломудренной, умри мой братъ; дороже брата наше цѣломудріе. Скажу однакожь ему о требованіи Анджело, и приготовлю, для спасенія души его, къ смерти. (Уходитъ.)
   

ДѢЙСТВІЕ III.

СЦЕНА 1.

Комната въ тюрьмѣ.

Входятъ Герцогъ, Клавдіо и Профосъ.

   ГЕРЦ. Такъ ты надѣешься еще, что Анджело проститъ тебя?
   КЛАВ. Надежда единственное вѣдь утѣшеніе несчастнаго. Надѣюсь жить, готовь и умереть.
   ГЕРЦ. Разсчитывай на одну только смерть; и смерть и жизнь будутъ тогда сноснѣе. Веди такую бесѣду съ жизнью: лишусь я тебя -- лишусь того, о чемъ никто, кромѣ глупцевъ, не пожалѣетъ; раболѣпное ты всякому воздушному вліянію дыханіе, ежечасно тревожащее жилище, въ которомъ пребываешь; прямая шутиха ты смерти, потому что, стараясь спастись отъ нея бѣгствомъ, постоянно на нее натыкаешься; и не благородна ты, потому что и все, что есть въ тебѣ обаятельнаго, вскармливается самымъ низкимъ; нисколько ты и не мужественна, потому что боишься даже нѣжнаго, раздвоеннаго жала жалкаго червя; лучшій твой отдыхъ -- сонъ, который ты часто и призываешь, и трепещешь смерти, тогда какъ она тотъ же сонъ. Ты и не сама, потому что существуешь многими тысячами порошинокъ, порождаемыхъ перстью; не можешь назваться и счастливой, потому что безпрестанно добиваешься того, чего не имѣешь, а то, что имѣешь -- забываешь. И невѣрна ты, потому что здоровье твое страшно мѣняется по мѣсяцу; и бывши богатой, бѣдна ты, потому что, подобно ослу, выгибающему спину подъ слитками, несешь тяжелыя свои сокровища какой-нибудь только день, и смерть развьючиваетъ уже тебя; нѣтъ у тебя и друга, потому что твои собственныя внутренности, зовущія тебя матерью, прямое порожденіе твоихъ собственныхъ нѣдръ, клянутъ ломоту, проказу и простуду за то, что не кончаютъ тебя скорѣе. Нѣтъ у тебя ни юности, ни старости -- есть только нѣчто въ родѣ послѣобѣденнаго сна, о той и о другой грѣзящаго; потому что и пресловутая твоя юность {Въ прежнихъ изданіяхъ: thy blessed youth... По Колльеру: thy boasted youth...} также старѣется, прося милостыни у параличной дряхлости, а состарилась и разбогатѣла -- нѣтъ уже ни пыла, ни страстности, ни силъ, ни красоты для наслажденія богатствомъ. Что же есть еще въ томъ, что называется жизнью? Тысячи еще смертей кроются въ этой жизни, а мы боимся смерти, весь этотъ разладъ кончающей.
   КЛАВ. Благодарю, святый отецъ. Вижу теперь, что, вымаливая жизнь, ищешь смерти, что, ища смерти, находишь жизнь; пусть же приходитъ она!
   ИЗАБ. (За сценой). Миръ дому сему; благодать и согласіе пребывающимъ въ немъ!
   ПРОФ. Кто это тамъ? Входите; такое желаніе стоитъ привѣта.

Входитъ Изабелла.

   ГЕРЦ. Я скоро опять навѣщу тебя, сынъ мой.
   КЛАВ. Благодарю, святый отецъ.
   ИЗАБ. Мнѣ нужно сказать два, три слова Клавдіо.
   ПРОФ. Милости просимъ. Синьоръ, сестра ваша.
   ГЕРЦ. На одно, Профосъ, слово.
   ПРОФ. На сколько угодно.
   ГЕРЦ. Спрячь меня такъ, чтобъ я могъ ихъ слышать. (Уходитъ съ Профосомъ.)
   КЛАВ. Ну что же, сестра, съ какимъ ты утѣшеньемъ?
   ИЗАБ. Съ такимъ какъ всѣ утѣшенья: съ прекраснѣйшимъ; право, прекраснѣйшимъ. Всемогущій Анджело, имѣя дѣла на небесахъ назначаетъ тебя туда своимъ спѣшнымъ посломъ, и на вѣчное притомъ тамъ пребываніе; спѣши же какъ слѣдуетъ приготовиться; ты завтра же отправляешься.
   КЛАВ. И никакого средства къ спасенію?
   ИЗАБ. Никакого, кромѣ разрывающаго сердце, спасая голову.
   КЛАВ. Какое нибудь есть, стало?
   ИЗАБ. Да, братъ, ты можешь еще жить; въ твоемъ судьѣ есть дьявольское милосердіе, которое, если ты прибѣгнешь къ нему, даруетъ тебѣ жизнь, но по гробъ скованную.
   КЛАВ. Вѣчной тюрьмой?
   ИЗАБ. Да, именно вѣчной тюрьмой; заключеніемъ, хотя бы и весь міръ, во всей его необъятности, былъ отверзтъ тебѣ.
   КЛАВ. Какимъ же образомъ?
   ИЗАБ. А такимъ, что, согласись только, и оно сдеретъ съ тебя кору чести, оставитъ нагимъ совершенно.
   КЛАВ. Да скажи же, въ чемъ именно дѣло.
   ИЗАБ. О, боюсь я за тебя, Клавдіо; боюсь, что захо

ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
В. ШЕКСПИРА
ВЪ ПРОЗѢ И СТИХАХЪ

ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

ТОМЪ ПЯТЫЙ.

I. Мѣра за мѣру.-- II. Тимонъ Аѳинскій.-- III. Зимняя сказка и IV. Лукреція.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ
КЪ ЖУРНАЛУ
"ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРѢНІЕ"
за 1893 ГОДЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДѢЕВА.
1893.

  

МѢРА ЗА МѢРУ.

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

   Винченціо, герцогъ.
   Анджело, намѣстникъ.
   Эскалъ, старый придворный.
   Клаудіо, молодой человѣкъ.
   Люціо, безпутный молодой человѣкъ.
   Еще двое такихъ же молодыхъ людей.
   Профосъ, смотритель тюрьмы.
   Томасъ, Питэръ, монахи.
   Судья.
   Варрій.
   Локоть, простоватый охранитель порядка.
   Накипь, глупый горожанинъ.
   Потѣшникъ, слуга Передерженной.
   Эбхурсонъ, палачъ.
   Барнардинъ, распутный узникъ.
   Изабелла, сестра Клаудіо.
   Маріанна, невѣста Анджело.
   Джульетта, возлюбленная Клаудіо.
   Франциска, монахиня.
   Передерженная, сводня.
   Придворные, офицеры, граждане, мальчикъ, свита.

Дѣйствіе происходитъ въ Вѣнѣ.

  

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Комната въ герцогскомъ дворцѣ.

Входятъ Герцогъ, Эскалъ, придворные и свита.

   Герцогъ. Эскалъ.
   Эскалъ. Что прикажете, государь?
   Герцогъ. Объяснять тебѣ основные законы по управленію страною -- было бы съ моей стороны излишнею словоохотливостью. Твои познанія въ этомъ дѣлѣ настолько превышаютъ мои собственныя, что никакого полезнаго совѣта я дать тебѣ не могу. Остается только прибавить къ твоимъ способностямъ еще власть, и пусть эти способности дѣлаютъ свое дѣло. Нравы нашихъ подданныхъ, обычаи нашего города, формы общественнаго судопроизводства и въ теоріи, и на практикѣ тебѣ знакомы короче, чѣмъ кому-нибудь изъ лучшихъ извѣстныхъ мнѣ законовѣдовъ (Подаетъ Эскалу бумагу). Тутъ изложены всѣ подробности возлагаемаго на тебя порученія, отъ которыхъ я бы не желалъ, чтобы ты отступалъ. Передайте Анджело, что я прошу его сюда (Одинъ изъ придворныхъ уходитъ). Какъ думаешь, Эскалъ, справится онъ съ этимъ дѣломъ? Ты долженъ знать, что мы по особому побужденію именно его оставляемъ своимъ намѣстникомъ на время нашего отсутствія. Мы вручаемъ ему право и грозно карать, и любовно миловать, предоставляемъ ему всѣ права нашей безграничной власти. Что ты на это скажешь?
   Эскалъ. Если въ Вѣнѣ есть человѣкъ вполнѣ достойный такой милости и такой чести, это, конечно, Анджело.

Входитъ Анджело.

   Герцогъ. А, вотъ и онъ.
   Анджело. Всегда покорный волѣ вашей свѣтлости, я тотчасъ же явился выслушать ваши приказанія.
   Герцогъ. Въ твоей природѣ, Анджело, есть такія рѣзко очерченныя черты, благодаря которымъ вся жизнь твоя для наблюдателя становится вполнѣ ясной. Самъ ты и твои способности не настолько составляютъ твою личную собственность, чтобы ты имѣлъ право расходовать свои добродѣтели только на себя, а себя только на нихъ. Небо обращается съ нами,-- какъ мы обращаемся съ факелами; мы зажигаемъ ихъ не для нихъ самихъ; точно такъ же, если наши добродѣтели не замѣтны другимъ, это почти равняется полному ихъ отсутствію. Прекрасный умъ познается только по прекраснымъ своимъ проявленіямъ, и природа никогда никому не отпускаетъ даромъ даже малѣйшаго совершенства; она, какъ разсчетливая богиня, всегда оставляетъ за собою право съ лихвою взыскивать за свои дары, требуя и благодарности, и процентовъ за ссуженное. Однако, я вижу, что только даромъ трачу слова, поучая человѣка, способнаго и безъ того проявить высокія свои качества. Вотъ тебѣ полномочія, Анджело, будь за время нашего отсутствія нами самими. Пусть и смертные приговоры, и милосердіе въ Вѣнѣ исходятъ только съ твоихъ устъ и изъ твоего сердца. Хотя къ уважаемому Эскалу я обратился ранѣе, чѣмъ къ тебѣ, онъ все-таки будетъ вторымъ, а не первымъ. Бери же полномочія (Вручаетъ ему пергаментъ).
   Анджело. Не торопитесь, государь; изслѣдуйте хорошенько, какого качества тотъ металлъ, на которомъ вы хотите вычеканить такой благородный и высокій образъ.
   Герцогъ. Безъ отговорокъ. Нашъ выборъ палъ на тебя по долгомъ и зрѣломъ размышленіи. Прими же полномочія. Необходимость торопиться отъѣздомъ такъ велика, что мы только объ этомъ и думаемъ, не имѣя времени ждать рѣшенія многихъ очень важныхъ вопросовъ. Если будетъ время и того потребуютъ обстоятельства, мы извѣстимъ васъ о себѣ письмомъ, а также надѣемся, что и вы не будете оставлять насъ безъ извѣстій о происходящемъ здѣсь. Затѣмъ, прощайте. Исполняйте же возложенныя на васъ обязанности; я нисколько не сомнѣваюсь, что онѣ исполнены будутъ прекрасно.
   Анджело. Позвольте, ваша свѣтлость, хоть проводить васъ сколько-нибудь.
   Герцогъ. Я вынужденъ торопиться такъ сильно, что не могу допустить никакихъ проводовъ. Клянусь честью, что тебѣ нечего заботиться о возданіи мнѣ какихъ бы то ни было почестей. Ты теперь здѣсь такой же полный властелинаъ, какъ и я самъ. По своему усмотрѣнію и по тому, что тебѣ подскажетъ совѣсть, можешь смягчать законы или дѣлать ихъ болѣе суровыми. Дай мнѣ руку; я желаю уѣхать тайно. Народъ свой я люблю, но не люблю выставляться ему на показъ. Хотя громкіе заздравные возгласы и неистовые клики восторга очень лестны, но они не доставляютъ мнѣ ни малѣйшаго удовольствія. Не думаю, чтобы тотъ, кому они нравятся и кто выискиваетъ случая ими насладиться, былъ человѣкомъ вполнѣ благоразумнымъ. Прощайте еще разъ.
   Анджело. Молю, чтобы небеса послали вамъ успѣхъ въ дѣлахъ.
   Эскалъ. Счастливаго пути вамъ, ваша свѣтлость, и такого же счастливаго возвращенія.
   Герцогъ. Благодарю. Прощайте (Уходить).
   Эскалъ. Графъ, я хочу просить васъ дозволить мнѣ переговорить съ вами безъ всякихъ стѣсненій, чтобы насколько возможно обстоятельнѣе выяснить наше положеніе. На меня возложены обязанности, мнѣ даны полномочія, но въ чемъ заключаются первыя, какъ широки вторыя, мнѣ рѣшительно неизвѣстно.
   Анджело. Повѣрьте, что и я знаю не больше вашего. Отправимтесь вмѣстѣ, разсмотримъ подробно полномочія и, надѣюсь, мы скоро узнаемъ на этотъ счетъ все, что знать намъ необходимо.
   Эскалъ. Слѣдую за вами (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Площадь.

Входятъ Люціо и двое молодыхъ людей.

   Люціо. Если нашъ герцогъ, какъ и другіе герцоги, не сойдется въ условіяхъ съ королемъ венгерскимъ, всѣ они дружно нападутъ на короля.
   1-й молодой человѣкъ. Да ниспошлютъ небеса миръ, по только намъ, а не королю венгерскому.
   2-й молодой человѣкъ. Аминь.
   Люціо. Ты кончаешь тѣмъ же, чѣмъ морскіе разбойники. Въ море они выходятъ со всѣми десятью заповѣдями, но затѣмъ по дорогѣ одну изъ нихъ вычеркиваютъ.
   2-й молодой человѣкъ. Которую:-- "Не укради?"
   Люціо. Ну, да, именно ее.
   1-й молодой человѣкъ. Да, такая заповѣдь и капитану корабля, и всей его командѣ заповѣдывала именно то, чѣмъ они промышляютъ и зачѣмъ вышли въ море. Такъ и у насъ едва-ли есть одинъ солдатъ, которому пришлось бы по вкусу слово миръ, о которомъ упоминается въ предъобѣденной молитвѣ.
   2-й молодой человѣкъ. А я, напротивъ, не встрѣчалъ ни одного солдата, которому это слово пришлось бы не по душѣ.
   Люціо. Вѣрю, что не встрѣчалъ, потому что ты никогда не бываешь тамъ, гдѣ читаютъ молитвы.
   2-й молодой человѣкъ. Будто бы? Нѣтъ, я бывалъ тамъ, по крайней мѣрѣ, разъ двѣнадцать.
   1-й молодой человѣкъ. Какъ! Неужто слушалъ молитвы, даже написанныя стихами.
   2-й молодой человѣкъ. Всевозможными размѣрами и на всевозможныхъ языкахъ.
   1-й молодой человѣкъ. И относящіяся ко всевозможнымъ вѣроисповѣданіямъ?
   Люціо. Чтожь изъ этого? Какъ бы ни спорили между собою богословы, молитва все-таки остается молитвой. А вотъ ты сколько бы ни молился, все-таки остаешься безпутнымъ бездѣльникомъ.
   l-й молодой человѣкъ. Согласенъ; но вся разница между нами вызвана только ножницами...
   Люціо. Отдѣлившими бархатъ отъ кромки... Ты кромка.
   1-й молодой человѣкъ. А ты бархатъ, самый лучшій бархатъ, тканный въ три шелковины, тройной и тщательно подстриженный. Но, по-моему, лучше быть кромкой отъ англійскаго сермяжнаго сукна, чѣмъ французскимъ бархатомъ, выстриженнымъ, какъ выстриженъ ты. Я говорю по опыту, слышишь? по опыту.
   Люціо. Вѣрю и убѣжденъ, что опытъ этотъ достался тебѣ не дешево. Вслѣдствіе того, въ чемъ ты сознавался самъ, я готовъ выпить за твое здоровье, но ни за что на свѣтѣ не соглашусь пить съ тобой изъ одного стакана.
   1-й молодой человѣкъ. Я, вѣроятно, что нибудь на себя навралъ?
   2-й молодой человѣкъ. Не знаю, навралъ или нѣтъ. Это судя по тому, схватилъ ты кое-что или не схватилъ.
   Люціо. Смотрите, кто жалуетъ сюда? сама синьора "Угодливость".
   1-й молодой человѣкъ. Не дешево обошлись мнѣ тѣ непріятности, какими я обязанъ гостепріимному ея крову.
   2-й молодой человѣкъ. Прошу тебя, скажи, сколько онѣ тебѣ стоять?
   1-й молодой человѣкъ. Отгадай самъ.
   2-й молодой человѣкъ.Тысячи три долларовъ ежегодно?
   1-й молодой человѣкъ. Къ сожалѣнію, даже больше.
   Люціо. Съ придачею французской короны, иначе называемой "corопа Veneris".
   l-й молодой человѣкъ. Ты все приписываешь мнѣ разныя болѣзни. Увѣряю тебя, однако, что ты сильно ошибаешься... У меня нѣтъ ровно ничего такого.
   Люціо. Знаю, что ровно ничего, потому что самый мозгъ у тебя въ костяхъ сгнилъ отъ распутной жизни. Да, милый мой, ты многимъ ей обязанъ.

Входитъ Передержанная.

   1-й молодой человѣкъ. Какъ поживаешь? Въ какомъ бедрѣ сильнѣе у тебя ломота -- въ правомъ или въ лѣвомъ?
   Передерженная. Ну, отстань, отстань! Сейчасъ схватили и потащили въ тюрьму человѣка, цѣна которому тысячъ въ пять разъ выше, чѣмъ всѣмъ вамъ вмѣстѣ.
   2-й молодой человѣкъ. Кого же это? Сдѣлай одолженіе, скажи.
   Передерженная. Кого же, какъ не Клаудіо, самого синьора Клаудіо.
   1-й молодой человѣкъ. Клаудіо въ тюрьмѣ? не можетъ этого быть.
   Передерженная. Можетъ, коли оно такъ и есть. Самая видѣла, какъ его схватили, какъ повели. Хуже всего то, что дня черезъ три ему еще отрубятъ голову.
   Люціо. Шутить въ такомъ дѣлѣ было бы глупо. Говори безъ всякихъ шутокъ, вѣрно ты это знаешь?..
   Передерженная. Какъ нельзя вѣрнѣе, а все за то, что благодаря ему, у синьоры Джульетты оказался ребенокъ.
   Люціо. Теперь и я начинаю вѣрить, что это такъ. Онъ обѣщалъ зайти ко мнѣ еще два часа тому назадъ и не пришелъ; между тѣмъ онъ всегда вѣрно держалъ данное слово.
   2-й молодой человѣкъ. Къ тому же это извѣстіе какъ разъ сходится съ тѣмъ, о чемъ мы недавно говорили.
   l-й молодой человѣкъ. А болѣе всего сходится оно съ вывѣшеннымъ указомъ.
   Люціо. Пойдемте. Постараемся хорошенько разузнать въ чемъ дѣло (Уходитъ вмѣстѣ съ обоими молодыми людьми).
   Передерженная. Вотъ изволь теперь радоваться. Благодаря войнѣ, потогонному леченію, разнымъ указамъ, тюрьмамъ и бѣдности, я должна остаться безъ дѣла (Входитъ Потѣшникъ). Что скажешь новаго?
   Потѣшникъ. А того въ самомъ дѣлѣ повели въ тюрьму.
   Передерженная. За что?
   Потѣшникъ. За женщину.
   Передерженная. Что же онъ сдѣлалъ?
   Потѣшникъ. Ловилъ форелей въ чужихъ водахъ.
   Передерженная. Такъ что она теперь съ ребенкомъ.
   Потѣшникъ. Онъ изъ дѣвицы сдѣлалъ женщину, да еще съ ребенкомъ. А слышали вы про новый указъ?
   Передерженная. Какой указъ?
   Потѣшникъ. Всѣ непотребные дома въ предмѣстіяхъ должны быть закрыты.
   Передерженная. А городскіе?
   Потѣшникъ. Останутся на сѣмена. Не сдобровать и имъ, если какой-нибудь добрый человѣкъ за нихъ не вступится.
   Передерженная. Что же сдѣлаютъ съ нашими заведеніями?
   Потѣшникъ. Сломаютъ ихъ до основанія.
   Передерженная. Да это какой-то общественный переворотъ! Что же будетъ со мною?
   Потѣшникъ. Не бойтесь. Хорошій юрисконсультъ безъ практики не останется. Перемѣна помѣщенія еще не требуетъ прекращенія ремесла, и я по-прежнему останусь у васъ подручнымъ. Успокойтесь же. Надъ вами сжалятся, да и какъ не сжалиться, когда вы на службѣ обществу проглядѣли всѣ глаза.
   Передерженная. Нечего намъ здѣсь дѣлать, подручный Томасъ. Уйдемъ по добру-по здорову.
   Потѣшникъ. Смотрите, профосъ ведетъ въ тюрьму синьора Клаудіо; и Джульетта съ ними (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Тамъ-же.

Входятъ Профосъ, Клаудіо, Джульетта и стража; затѣмъ Люціо и двое молодыхъ людей.

   Клаудіо. Что это значить, любезный? Ты водишь меня по улицамъ, словно на показъ всему свѣту. Если рѣшено засадить меня въ тюрьму, веди меня туда прямо.
   Профосъ. Дѣлаю я это не по собственному зложелательству, а по строгому предписанію синьора Анджело.
   Клаудіо. Изъ этого я вижу, что полубогиня "Власть" хочетъ заставить насъ расплачиваться за проступки, принимая въ разсчетъ не стоимость монеты, а ея вѣсъ. Сѣкира небесъ кого хочетъ милуетъ, а кого не хочетъ миловать, того караетъ. Тѣмъ не менѣе это все-таки считается правосудіемъ.
   Люціо. Что это значитъ? За что ведутъ тебя въ заключеніе?
   Клаудіо. За своеволіе, другъ Люціо, за избытокъ своеволія. Какъ непомѣрное обжорство непремѣнно влечетъ за собою продолжительный постъ, такъ за злоупотребленіе своеволіемъ слѣдуетъ неволя. Да, мы, какъ крысы, жадно пожирающія разставленную имъ отраву, безразсудно увлекаемся соблазнительною приманкою грѣха:-- вкушаемъ и умираемъ.
   Люціо. Если бы я зналъ, что, будучи взятъ подъ стражу, я окажусь въ состояніи разсуждать такъ хладнокровно и здраво, я непремѣнно послалъ бы кое за кѣмъ изъ своихъ заимодавцевъ. Но я все-таки скажу, что несравненно пріятнѣе безпутствовать на свободѣ, чѣмъ предаваться въ тюрьмѣ нравственнымъ размышленіямъ. Въ чемъ провинился ты, Клаудіо?
   Клаудіо. Объяснять, въ чемъ именно, было бы новымъ и еще болѣе тяжкимъ грѣхомъ.
   Люціо. Въ чемъ же ты виноватъ:-- въ убійствѣ?
   Клаудіо. Нѣтъ.
   Люціо. Въ прелюбодѣяніи?
   Клаудіо. Пожалуй, называй хоть такъ.
   Профосъ. Ну, идите, идите, пора.
   Клаудіо. Дай сказать еще хоть слово. На одно слово, Люціо (Отводитъ его въ сторону).
   Люціо. Хоть на цѣлую сотню, если это можетъ принесть тебѣ пользу. Неужто за прелюбодѣяніе подвергаютъ теперь такимъ гоненіямъ?
   Клаудіо. Вотъ въ какомъ положеніи я очутился. По взаимному соглашенію и по самому честному договору, я пріобрѣлъ право раздѣлить ложе Джульетты. Ты ее знаешь, она мнѣ совершенно тоже, что жена. Для того, чтобы нашъ бракъ сдѣлался вполнѣ законнымъ, недостаетъ исполненія кое-какихъ внѣшнихъ формальностей, да торжественной публичной огласки. Обойтись безъ всего этого мы рѣшили ради того, чтобы не лишиться ея приданаго, находящагося до сихъ поръ въ сундукахъ у ея родныхъ, отъ которыхъ мы скрывали нашу взаимную любовь, чтобы признаться въ ней при болѣе благопріятныхъ обстоятельствахъ. Однако, тайна нашихъ отношеній приняла у Джульетты слишкомъ крупные размѣры.
   Люціо. Въ видѣ ребенка?
   Клаудіо. Къ несчастію, да. Новый-же намѣстникъ герцога... Новизна-ли положенія туманитъ его зрѣніе и даже совсѣмъ ослѣпляетъ его; оттого-ли, что государство для него только верховой конь, которому онъ, новичекъ, едва успѣвшій вскочить на сѣдло, хочетъ тотчасъ-же дать почувствовать остріе шпоръ и тѣмъ пояснить коню, что онъ полный его повелитель; или, наконецъ, потому, что тиранство свойственно какъ самому сану, такъ и тому, кто его занимаетъ?-- не знаю. Но какъ-бы то ни было, новый правитель снова вызываетъ къ жизни всѣ старые карательные законы, давно, словно ржавое оружіе, покоившіеся на полкахъ и покоившіеся такъ долго, что въ теченіе девятнадцати зодіаковъ ни одинъ изъ нихъ не примѣнялся къ дѣлу. Вотъ теперь, чтобы создать себѣ грозное имя, онъ примѣнилъ дремавшій и забытый законъ ко мнѣ. Разумѣется, все это дѣлается для того, чтобы создать себѣ славу карателя.
   Люціо. Ручаюсь, что такъ. Значитъ, теперь между твоими плечами и головой связь такая тонкая, что достаточно одного вздоха влюбленной молочницы, чтобы связь эта порвалась. Подошли кого-нибудь къ герцогу; попроси у него пощады.
   Клаудіо. Уже посылалъ, но его нигдѣ не могутъ отыскать. Прошу тебя, Люціо, окажи мнѣ услугу. Сегодня сестра моя поступаетъ въ монастырь и начинаетъ свое послушничество. Сообщи ей, насколько опасно мое положеніе, и уговори ее отъ моего имени пріобрѣсти себѣ друзей среди приближенныхъ суроваго намѣстника и даже повидаться съ нимъ самимъ. Я возлагаю на нее сильнѣйшія надежды, потому что одна безмолвная рѣчь ея молодости способна разжалобить самыхъ безжалостныхъ мужчинъ. Кромѣ этого, она одарена счастливою способностью, если захочетъ, убѣждать своими доводами всѣхъ безъ исключенія.
   Люціо. Молю Бога за ея успѣхъ, какъ для того, чтобы спасти тебѣ жизнь, такъ и для того, чтобы спасти отъ печальной участи и другихъ, подобно тебѣ обреченныхъ на вѣчное воздержаніе. Горько мнѣ будетъ, если ты лишишься жизни изъ-за глупой потѣхи. Я сегодня же отправлюсь къ твоей сестрѣ.
   Клаудіо. Благодарю, добрый другъ.
   Люціо. И увижусь съ нею черезъ два часа.
   Клаудіо. Идемъ, профосъ (Всѣ уходятъ).
  

СЦЕНА IV.

Съ мужскомъ монастырѣ.

Входятъ Герцогъ и братъ Томасъ.

   Герцогъ. Нѣтъ, добрый отецъ, откинь эту мысль! Не думай, чтобы слюнявая стрѣла любви могла проникнуть въ хорошо обороняемое сердце мужчины. То, что вынуждаетъ меня просить у тебя тайнаго убѣжища, много важнѣе и почтеннѣе всѣхъ помысловъ кипучей юности.
   Томасъ. Можете вы, ваша свѣтлость, сообщить мнѣ, въ чемъ дѣло?
   Герцогъ. Тебѣ, отецъ, болѣе чѣмъ кому-либо другому извѣстно, какъ я всегда любилъ уединеніе, какъ мало дорожилъ сборищами, среди которыхъ полный просторъ порывамъ юности, роскоши и безсмысленному задору. Я передалъ синьору Анджело, человѣку не только строгихъ, но и суровыхъ правилъ, и намѣстничество въ Вѣнѣ, и безграничную мою власть. Всѣ воображаютъ, будто я уѣхалъ въ Польшу, а такъ какъ слухъ этотъ распустилъ я самъ, всѣ ему повѣрили. Теперь, святой отецъ, желаешь ты узнать, зачѣмъ я это сдѣлалъ?
   Томасъ. Желаю, государь.
   Герцогъ. У насъ есть суровыя постановленія, страшно жестокіе законы, необходимые, какъ удила для слишкомъ рьяныхъ коней, но мы за послѣднія четырнадцать лѣтъ дозволили дремать этимъ законамъ, словно престарѣлымъ львамъ, болѣе не выходящимъ на добычу, но спокойно доживающимъ вѣкъ въ своихъ пещерахъ. И вотъ, какъ грозные пучки прутьевъ, связанные снисходительнымъ отцомъ только для устрашенія, а не для того, чтобы ихъ употреблять въ дѣло, становятся съ теченіемъ времени источниками не страха, а насмѣшекъ, справедливые наши законы утратили грозный характеръ и начинаютъ казаться какъ будто мертвыми даже для самихъ себя; разнузданнность водитъ за носъ правосудіе; грудной ребенокъ бьетъ кормилицу, и тѣмъ почти уничтожается всякій порядокъ.
   Томасъ. Но, вѣдь, и вы, ваша свѣтлость, могли, если угодно, и сами развязать руки правосудію, и проявленія его, исходя отъ васъ, были бы много дѣйствительнѣе, чѣмъ исходя отъ Анджело.
   Герцогъ. Боюсь, что это оказалось бы слишкомъ ужъ грознымъ, такъ какъ я самъ виноватъ въ излишней свободѣ, которою злоупотребляетъ народъ. Съ моей стороны было излишнимъ проявленіемъ тиранства, еслибы я сталъ преслѣдовать и карать этотъ народъ за то, что самъ же я ему дозволилъ нѣмымъ своимъ согласіемъ. Поэтому, святой отецъ, я возложилъ эту обязанность на Анджело. Прикрываясь моимъ именемъ, онъ можетъ карать безпощадно, не подвергая меня никакой отвѣтственности, никакимъ нареканіямъ. Для наблюденія же за его дѣятельностью я, подъ видомъ монаха вашего ордена, стану посѣщать и знать и простонародье. Поэтому-то я прошу тебя добыть мнѣ монашескую одежду и научить меня держаться такъ, чтобы походить на настоящаго монаха. Есть у меня для моихъ поступковъ еще и другія побужденія, но я сообщу тебѣ ихъ въ болѣе досужее время. Добавлю только одно: Анджело строгъ; онъ постоянно обороняетъ себя противъ зависти и едва сознаетъ, что кровь кипитъ въ немъ самомъ, и что хлѣбъ на самомъ дѣлѣ вкуснѣе камня. Посмотримъ, измѣнитъ-ли его власть, и тогда узнаемъ, слѣдуетъ-ли вѣрить тому, что видятъ наши глаза (Уходятъ).
  

СЦЕНА V.

Въ женскомъ монастырѣ.

Входятъ Изабелла и Франциска.

   Изабелла. А кромѣ этихъ, есть у монахинь какія-нибудь права и преимущества?
   Франциска. Кажется тѣ, которыя ты видишь, достаточно велики.
   Изабелла. Это вѣрно, и мнѣ большаго не нужно. Я, напротивъ, желала бы, чтобы уставъ въ монастырѣ Святой Клары былъ еще строже.
   Люціо (За сценой). Эй, миръ сему жилищу.
   Изабелла. Кто-то зоветъ.
   Франциска. Голосъ мужчины. Милая Изабелла, поверни ключъ и спроси у пришедшаго, что ему нужно; тебѣ позволено это дѣлать, а мнѣ нѣтъ; ты еще свободна. Когда ты примешь обѣтъ монашества, и тебѣ нельзя будетъ говорить ни съ однимъ мужчиной иначе, какъ въ присутствіи настоятельницы. Но даже и въ ея присутствіи тебѣ придется разговаривать съ мужчиной не иначе, какъ съ закрытымъ лицомъ, а если лицо открыто, придется отказаться отъ разговоровъ. Вотъ онъ зоветъ опять; отвѣть же ему, прошу тебя (Уходитъ).
   Изабелла. Миръ и благоденствіе! Кто же зоветъ?

Входитъ Люціо.

   Люціо. Привѣтъ тебѣ, дѣвушка, если твои свѣжія щеки, гласящія, что ты до сихъ поръ дѣвушка, говорятъ правду. Не можешь-ли ты дать мнѣ возможность повидаться съ Изабеллой, одной изъ послушницъ этого монастыря, то-есть съ прелестной сестрой несчастнаго ея брата Клаудіо.
   Изабелла. Почему же братъ ея несчастный? Простите за этотъ вопросъ, но онъ необходимъ, тѣмъ болѣе, что я и есть та самая Изабелла, сестра Клаудіо.
   Люціо. Несравненная моя красавица, вашъ братъ шлетъ вамъ дружескій свой поклонъ. Чтобы объяснить вамъ дѣло въ двухъ словахъ, скажу прямо, что онъ въ тюрьмѣ.
   Изабелла. О, какое горе! За что же онъ попалъ туда?
   Люціо. Будь судьею я, вашъ братъ получилъ бы но только благодарность, но и награду за то, что самъ наградилъ ребенкомъ свою возлюбленную.
   Изабелла. Прошу васъ перестать издѣваться надо мною.
   Люціо. Я и не думаю издѣваться. Хотя у меня есть обыкновеніе не давать спуска дѣвственницамъ, а всегда, подобно кулику, шутить языкомъ и пѣть далеко отъ гнѣзда, то-есть отъ сердца, съ вами поступить такъ я не могу. Я считаю васъ святымъ, божественнымъ созданіемъ, съ которымъ, вслѣдствіе отреченія его отъ грѣховнаго міра, каждый обязанъ говорить, какъ съ праведницей.
   Изабелла. Вы не замѣчаете, что, насмѣхаясь надо мною, сами начинаете кощунствовать.
   Люціо. Не думайте этого. Вотъ вамъ въ короткихъ словахъ вся правда. Вашъ братъ и его возлюбленная цѣловались и обнимались, а такъ какъ все, что хорошо питается -- тучнѣетъ, то даже воздѣланное и засѣянное поле послѣ поры цвѣтѣнія даетъ плодъ и обильную жатву. Вотъ и чрево дѣвицы своею тучностью доказало, что оно хорошо и воздѣлано, и обсѣмянено.
   Изабелла. Вы, кажется, объясняете мнѣ, что кто-то забеременѣлъ отъ брата? Ужь не кузина-ли моя Джульетта?
   Люціо. Развѣ она вамъ родственница?
   Изабелла. Нѣтъ, она сестричка мнѣ не родная и не двоюродная, а названная. У школьныхъ подругъ обыкновеніе называть другъ друга разными ласковыми именами.
   Люто. Да; она.
   Изабелла. Уговорите его скорѣе съ нею обвѣнчаться.
   Люціо. Вопросъ вотъ въ чемъ. Герцогъ уѣхалъ изъ Вѣны какъ-то странно, давъ понять кое-кому изъ знатнѣйшихъ здѣшнихъ обывателей,-- въ томъ числѣ и мнѣ -- что насъ въ недалекомъ будущемъ ожидаютъ какіе-то важные подвиги. Но вотъ, черезъ государственныхъ людей, знакомыхъ съ тайнами управленія, мы вдругъ узнаемъ, что между увѣреніями герцога и настоящими его намѣреніями лежитъ цѣлая бездна. За его отсутствіемъ, пользуясь неограниченною властью, государствомъ управляетъ синьоръ Анджело; у человѣка этого въ жилахъ течетъ не кровь, а растаявшій снѣгъ; онъ не только никогда не знавалъ ни игривыхъ уколовъ чувственности, ни разнѣживающаго вліянія любовной страсти, но, напротивъ, ради спасенія души, онъ при помощи умственнаго труда и воздержанія обуздываетъ и заглушаетъ въ себѣ малѣйшіе проблески плотскихъ влеченій. Вотъ онъ, чтобы нагнать ужасъ на населеніе, чтобы исправить нравы и сокрушить свободу, давно привыкшіе безпечно баловаться на глазахъ у безчеловѣчнаго закона, словно мыши около льва, отрылъ забытый законъ, по точному и жестокому смыслу котораго вашему брату, совершившему проступокъ, какъ разъ запрещенный этимъ закономъ, грозитъ теперь смертная казнь. Вслѣдствіе этого, намѣстникъ приказалъ отвести вашего брата въ тюрьму и, чтобы казнь виноватаго послужила примѣромъ для другихъ, дѣйствительно намѣренъ лишить его жизни. Итакъ, все погибло безвозвратно, если вы своими трогательными мольбами не съумѣете смягчить сердце непреклоннаго Анджело. Въ этомъ-то и заключается сущность моего посредничества между вашимъ братомъ и вами
   Изабелла. И намѣстникъ дѣйствительно намѣренъ казнить Клаудіо?
   Люціо. Приговоръ уже подписанъ, и профосъ получилъ приказаніе принести его въ исполненіе.
   Изабелла. Чѣмъ же при моихъ жалкихъ средствахъ могу я быть ему полезной?
   Люціо. Нѣтъ, не жалкія; у насъ для этого есть могучія средства.
   Изабелла. Какія же? Сомнѣваюсь, чтобы онѣ у меня были.
   Люціо. Наши сомнѣнія въ себѣ -- предатели. Онѣ заставляютъ насъ уклоняться даже отъ попытки, когда безъ нихъ побѣда могла бы остаться за нами. Ступайте къ намѣстнику, и пусть онъ убѣдится по опыту, что къ желаніямъ дѣвицъ мужчины иногда относятся снисходительнѣе, чѣмъ боги къ мольбамъ смертныхъ. Когда онѣ преклонятъ колѣни и зальются слезами, все исполняется согласно ихъ требованіямъ.
   Изабелла. Посмотрю, и сдѣлаю все, что могу.
   Люціо. Но только поскорѣе.
   Изабелла. Сію же минуту; только сообщу все настоятельницѣ. Благодарю васъ. Поклонитесь отъ меня брату. Не позже, какъ сегодня же вечеромъ, я извѣщу его объ исходѣ моей попытки.
   Люціо. Прощайте.
   Изабелла. Прощайте, добрый синьоръ (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Комната въ домѣ Анджело.

Входятъ Анджело, Эскалъ, Судьи, Профосъ, чиновники и слуги.

   Анджело. Ни подъ какимъ видомъ не слѣдуетъ обращать законъ въ простое огородное пугало для прожорливыхъ птицъ. Онъ не долженъ оставаться неподвижнымъ. Иначе, вслѣдствіе привычки къ нему, онъ обратится въ чучело, на которое птицы садятся безъ всякаго страха.
   Эскалъ. Положимъ, такъ. Но не будемъ же и чрезмѣрно жестоки. Пусть наша острая сѣкира только слегка обрубаетъ вѣтви, но рубить стволъ до корня не слѣдуетъ, и тогда получится исправляющая, но не истребляющая мѣра. Горько мнѣ, когда я подумаю объ этомъ молодомъ человѣкѣ. Отецъ его былъ такой благородный, такой знатный человѣкъ. Не упускайте этого изъ вида, Анджело. Хотя я убѣжденъ, что вы человѣкъ самой безукоризненной нравственности, но подъ вліяніемъ собственныхъ страстей не случалось-ли и вамъ самимъ, когда время помогало мѣсту, а мѣсто желанію, когда непобѣдимыя требованія вашей крови имѣли возможность осуществить то, къ чему васъ влекло,-- не случалось-ли вамъ оказываться виновнымъ именно въ томъ же, за что вы осуждаете теперь другого? Неужто вы никогда, даже въ мысляхъ, не оказывались достойнымъ такой-же кары закона?
   Анджело. Подвергаться искушенію, почтенный Эскалъ, дѣло одно; пасть подъ вліяніемъ искушенія -- другое. Нисколько не отрицаю, что и на произносящемъ смертные приговоры судѣ, въ числѣ двѣнадцати присяжныхъ, пожалуй, найдется воръ, а можетъ быть два-три человѣка окажутся хуже самого подсудимаго. Судъ караетъ, вѣдь, только за то, что передъ нимъ изобличено. Какое дѣло закону до того, что вора судитъ воръ? Явленіе самое понятное. Попадается намъ на землѣ алмазъ; мы наклоняемся, поднимаемъ его. Мы наклонились именно потому, что увидали его; безъ этого мы прошли бы мимо, не обращая на него ни малѣйшаго вниманія. Вы не станете оправдывать виноватаго на томъ основаніи, что я могъ бы совершить тотъ же проступокъ. Скажите мнѣ лучше, что я, осуждающій виноватаго на жестокую кару, могу самъ оказаться виноватымъ въ томъ же, за что караю теперь другого, пусть теперешній приговоръ ему будетъ приговоромъ и мнѣ; пусть онъ влечетъ за собою ничѣмъ неустранимую смерть. Виноватый долженъ умереть.
   Эскалъ. Пусть будетъ такъ, какъ рѣшила твоя мудрость.
   Анджело. Гдѣ профосъ?
   Профосъ. Здѣсь. Что угодно будетъ вамъ, синьоръ, приказать мнѣ?
   Анджело. Распорядись, чтобы завтра въ девять часовъ утра Клаудіо былъ уже казненъ. Приведи къ нему духовника; пусть приготовится, такъ какъ онъ дошелъ до крайняго предѣла своего земного странствованія (Профосъ уходитъ).
   Эскалъ. Да проститъ его небо, какъ да проститъ оно и всѣмъ намъ. Иные возвышаются вслѣдствіе своихъ пороковъ, другіе же гибнутъ, благодаря своимъ хорошимъ качествамъ. Иные здравыми и невредимыми выходятъ изъ цѣлой чащи преступленій, не подвергаясь за нихъ ни малѣйшей отвѣтственности; другихъ за малѣйшій проступокъ постигаетъ неумолимая кара.

Входятъ Локоть и полицейскіе, ведущіе Накипь и Потѣшника.

   Локоть. Ведите, ведите ихъ сюда! Есть въ общественномъ колесѣ государства такіе непотребные бездѣльники, которые не признаютъ никакихъ законовъ, только и дѣлаютъ, что всю жизнь вертятся въ непотребныхъ домахъ. Давайте, давайте ихъ сюда!
   Анджело. Что это значитъ, синьоръ? Какъ васъ зовутъ и чего вамъ нужно?
   Локоть. Съ позволенія вашей милости, я полицейскій чиновникъ своего государя. Мое имя -- Локоть и, опираясь на правосудіе, я привелъ къ вашей милости двухъ отъявленныхъ "задѣльниковъ".
   Анджело. Задѣльниковъ?За какое же дѣло привелъ ихъ ты сюда? Или ты, можетъ быть, хочешь сказать "бездѣльниковъ?"
   Локоть. Съ позволенія вашей милости, я и самъ хорошенько не знаю, кто они такіе? Но я твердо убѣжденъ, что они отъявленные негодяи, не имѣющіе никакой "профанаціи", безъ которой не долженъ обходиться ни одинъ порядочный человѣкъ христіанской націи.
   Эскалъ. Прекрасно! Онъ очень способный полицейскій.
   Анджело. Что же далѣе? Какого они званія?.. Тебя, кажется, зовутъ "Локоть?" Ну, Локоть, что же ты не продолжаешь?
   Потѣшникъ. Онъ не можетъ, синьоръ. Въ этомъ локтѣ есть изъянъ.
   Анджело. А самъ ты кто такой?
   Локоть. Онъ-то, синьоръ? Онъ, съ вашего позволенія, правая рука у сводни, да и самъ, говорятъ, тоже полусводникъ! Ну, развѣ хорошій человѣкъ станетъ служить у скверной женщины, заведеніе которой, находившееся въ предмѣстіи, говорятъ, разрушено до основанія. А теперь она держитъ заведеніе въ городѣ, и заведеніе прегнусное.
   Эскалъ. По чемъ ты это знаешь?
   Локоть. Отъ своей жены, которую я "детестую" самымъ прекраснымъ образомъ передъ вашею милостью.
   Эскалъ. Какъ? отъ жены?
   Локоть. Да, ваша милость, а она,-- благодаря Богу,-- женщина честная.
   Эскалъ. Такъ ты, можетъ быть, за это ее и детестуешь?
   Локоть. Да, ваша милость, я и отъ своего имени, и отъ имени жены детестую, что если этотъ домъ -- не домъ такой жалкой твари, какъ сводня, онъ во всякомъ случаѣ самый скверный домъ.
   Эскалъ. Какъ-же могъ ты это узнать?
   Локоть. Опять-таки, съ позволенія вашей милости, отъ жены. Будь моя жена, съ позволенія вашей милости, женщина падкая на блудодѣянія, на прелюбодѣянія и на всякія иныя скверныя дѣянія, изъ нея вышла-бы мерзѣйшая потаскушка.
   Эскалъ. Какъ-же это?
   Локоть. Да при содѣйствіи этой самой госпожи Передерженной. Но она плюнула нахалу въ рожу и съ умѣла за себя постоять.
   Потѣшникъ. Нѣтъ, съ позволенія вашей милости, было это совсѣмъ не такъ.
   Локоть. Не такъ? Такъ докажи это, честный человѣкъ, передъ лицомъ всей вотъ этой сволочи. Да, докажи!
   Эскалъ (Намѣстнику). Разберете вы что-нибудь въ этой путаницѣ?
   Потѣшникъ. Пришла она къ намъ беременная, съ позволенія вашей милости, и попросила, чтобы ей дали поѣсть варенаго чернослива. А у насъ, какъ нарочно, во всемъ домѣ оказалось только двѣ черносливины и лежали-то онѣ въ такое непоказанное время на десертной тарелочкѣ, которой цѣна не болѣе трехъ пенсовъ. Вы, ваша милость, конечно, видали такія тарелочки. Не настоящія онѣ фарфоровыя, но все-таки хорошія.
   Эскалъ. Къ дѣлу, къ дѣлу! Оно не въ тарелкѣ.
   Потѣшникъ. Разумѣется, не въ ней, даже и на булавочную головку. Въ этомъ вы, ваша милость, совершенно правы. Ну, вотъ теперь я и перехожу къ дѣлу. Какъ я уже имѣлъ честь заявить, самая эта госпожа Локоть, будучи, какъ я говорилъ, беременна на сносяхъ какъ я уже сообщилъ, пожелала покушать варенаго чернослива. Но, какъ я уже докладывалъ, у насъ на тарелкѣ оставалось всего двѣ черносливины, а это можетъ засвидѣтельствовать находящійся здѣсь-же господинъ Накипь, такъ-какъ онъ-то и съѣлъ весь остальной черносливъ. И съѣлъ онъ его, какъ я уже имѣлъ честь передавать, не даромъ, а, имѣю честь повторить, заплативъ за него хорошую цѣну... Помните это, господинъ Накинь, я еще не могъ дать вамъ три пенни сдачи?
   Накипь. Да, не могъ; это вѣрно.
   Потѣшникъ. Именно такъ. Вы, если помните, грызли зерна изъ чернослива.
   Накипь. Въ самомъ дѣлѣ такъ.
   Потѣшникъ. Ну, и прекрасно! Если помните, я говорилъ вамъ тогда, что тотъ-то и тотъ-то никогда не исцѣлятся отъ своего недуга, если не станутъ воздерживаться отъ того-то и отъ того-то.
   Накипь. Правда и это.
   Потѣшникъ. У васъ прекрасная память, какъ я вижу.
   Эскалъ. А я вижу, что ты несноснѣйшій олухъ. Но къ дѣлу! Что за обида была нанесена госпожѣ Локоть, вызвавшая съ стороны мужа послѣдней настоящую жалобу? Дойдемъ-ли мы, наконецъ, до этой обиды?
   Потѣшникъ. Нѣтъ, ваша милость, вы не можете дойти до этого.
   Эскалъ. Да и не желаю.
   Потѣшникъ. А дойти вамъ, съ позволеніи вашей милости, все-таки придется. Умоляю васъ взглянуть на предстоящаго здѣсь господина Накипь. Онъ восьмидесяти фунтовый господинъ ежегоднаго дохода, а отецъ его умеръ въ самый день всѣхъ святыхъ. Вѣдь такъ? въ самый день?
   Накипь. Нѣтъ, наканунѣ.
   Потѣшникъ. Ну и прекрасно, когда подтверждаете. Итакъ, съ позволенія вашей милости, вотъ этотъ господинъ сидѣлъ на низенькомъ креслѣ въ "Виноградной" комнатѣ, а эта комната самая его любимая. Вѣдь любимая, не такъ-ли?
   Накипь. Да, комната эта открытая, а зимой оно очень пріятно.
   Потѣшникъ. Правды, надѣюсь, здѣсь столько, что и дѣваться некуда.
   Анджело (Эскалу). Этому не предвидится конца, какъ русской ночи, когда ночи тамъ длинны безмѣрно. Самъ я удалюсь, а васъ попрошу дослушать дѣло и буду очень радъ если вы найдете возможность пересѣчь ихъ всѣхъ.
   Эскалъ. Мнѣ кажется, что этого не миновать. До свиданія, синьоръ (Анджело уходитъ). Ну, какая обида была нанесена женѣ Локтя? Спрашиваю объ этомъ еще разъ.
   Потѣшникъ. Еще разъ? Одинъ-то разъ ей ровно ничего не дѣлали.
   Локоть. Прошу вашу милость, спросите у него, что этотъ господинъ сдѣлалъ моей женѣ?
   Потѣшникъ. И я тоже прошу вашу милость.
   Эскалъ. Хорошо. Что сдѣлалъ этотъ господинъ ясенѣ Локтя?
   Потѣшникъ. Умоляю вашу милость, посмотрите на лицо этого господина, а вы, добрѣйшій господинъ Накипь, посмотрите прямо въ глаза его милости... Я прошу объ этомъ съ добрымъ намѣреніемъ. Ваша милость, видите вы его лицо?
   Эскалъ. Вижу.
   Потѣшникъ. Нѣтъ, нѣтъ, прошу васъ, вглядитесь какъ слѣдуетъ.
   Эскалъ. Вглядѣлся.
   Потѣшникъ. Видите вы въ его лицѣ что-нибудь дурное?
   Эскалъ. Ничего такого не вижу.
   Потѣшникъ. А я подъ присягой готовъ показать, что лицо -- самое худшее, что въ немъ есть. А теперь, когда дознано, что лицо -- самое худшее, что въ немъ есть, какъ могъ онъ сдѣлать что-нибудь дурное женѣ блюстителя порядка.
   Эскалъ. Довольно основательно. Что скажешь ты на это?
   Локоть. А то, что и домъ у нихъ -- домъ подозрительный, что этотъ лакеишка -- лакеишка подозрительный и что хозяйка его тоже женщина подозрительная.
   Потѣшникъ. А я, ваша милость, вотъ этою рукою клянусь, что его жена подозрительнѣе всѣхъ насъ,взятыхъ вмѣстѣ!
   Локоть. Врешь, лакеишка, врешь, гнусный лакеишка. Не настало еще время, когда ее хоть въ чемъ-нибудь подозрѣвали. Ни съ мужчиной, ни съ женщиной, ни съ ребенкомъ -- ни съ кѣмъ!
   Потѣшникъ. Да ее, ваша милость, подозрѣвали съ нимъ самимъ, прежде чѣмъ онъ на ней женился.
   Эскалъ. Кто же здѣсь безтолковѣе:-- блюститель или нарушитель порядка? (Локтю) Правду онъ говоритъ?
   Локоть. Ахъ онъ, подлецъ! Ахъ онъ, холопишко! Ахъ онъ злющій "Ганнибалъ!" Меня-то подозрѣвали съ нею ранѣе, чѣмъ я на ней женился? Если когда-нибудь подозрѣвали меня съ нею, а ее со мною, пусть я болѣе не буду должностнымъ лицомъ его свѣтлости! Докажи это, злющій Ганнибалъ, докажи! иначе я притяну тебя къ суду за оскорбленіе меня дѣйствіемъ!
   Эскалъ. А когда онъ дастъ тебѣ затрещину, можешь обвинять его въ клеветѣ.
   Локоть. Именно такъ. Душевно благодарю вашу милость за совѣтъ. Какъ же вы, ваша милость, прикажете мнѣ поступить съ этимъ злющимъ мерзавцемъ въ настоящемъ случаѣ?
   Эскалъ. Если ты въ самомъ дѣлѣ подозрѣваешь въ разныхъ, совершаемыхъ тайно пакостныхъ дѣлахъ, которыя тебѣ очень хотѣлось бы раскрыть, дай ему продолжать прежнія продѣлки, пока тебѣ не станетъ доподлинно извѣстно, что онъ такое.
   Локоть. Душевно благодаренъ вашей милости. А ты гнусный холопишко, смотри, до чего ты себя довелъ:-- тебѣ опять приходится приниматься за старое! Слышишь? опять за старое, за старое!
   Эскалъ (Накипи). Гдѣ вы родились, почтеннѣйшій?
   Накипь. Здѣсь, синьоръ, въ Вѣнѣ.
   Эскалъ. У васъ восемьдесятъ фунтовъ родоваго дохода?
   Накипь. Да, если такъ угодно вашей милости.
   Эскалъ. Хорошо (Потѣшнику). Какимъ ремесломъ занимаешься?
   Потѣшникъ. Я подручный въ харчевнѣ, въ харчевнѣ бѣдной вдовы.
   Эскалъ. Какъ прозвище твоей хозяйки?
   Потѣшникъ. Госпожа Передержанная.
   Эскалъ. Она всего только разъ была замужемъ?
   Потѣшникъ. Какой разъ! Цѣлыхъ девять! По послѣднему она и есть Передержанная.
   Эскалъ. За девятью мужьями! Подойдите, господинъ Накипь. Мнѣ очень не нравится, что вы знаетесь съ кабатчиками. Они все изъ васъ высосутъ, а вы отправите ихъ на висѣлицу. Ступайте, господинъ Накипь, и чтобы я больше не слыхалъ о васъ ни слова.
   Накипь. Благодарю вашу милость! Самъ бы я ни въ одно питейное заведеніе ни ногой, да другіе затаскиваютъ.
   Эскалъ. Ладно! но чтобы этого больше не было. Слышите это, господинъ Накипь? Прощайте (Накипь уходитъ). Теперь подойди ты, господинъ подручный. Твое имя, господинъ подручный?
   Потѣшникъ. Помпей.
   Эскалъ. Я еще?
   Потѣшникъ. Ягодица.
   Эскалъ. Такъ! Онѣ у тебя въ самомъ дѣлѣ крупнѣе всего, поэтому тебя въ самомъ скотскомъ смыслѣ можно до нѣкоторой степени считать Помпеемъ великимъ. Ты, Помпей, занимаешься отчасти сводничествомъ, прикрывая это ремесло ремесломъ подручнаго въ харчевнѣ. Вѣдь такъ? Говори правду; это будетъ для тебя лучше.
   Потѣшникъ. На самомъ дѣлѣ, синьоръ, я бѣднякъ, которому надо же чѣмъ нибудь жить.
   Эскалъ. И ты живешь чѣмъ? Сводничествомъ? Какого ты мнѣнія объ этомъ ремеслѣ? Законно оно или нѣтъ?
   Потѣшникъ. Было бы законно, еслибы законъ его дозволялъ.
   Эскалъ. Однако, Помпей, ты долженъ знать, что законъ его не дозволяетъ и никогда не дозволитъ этого въ Вѣнѣ.
   Потѣшникъ.Значитъ,вы,ваша милость, намѣрены искалѣчить всю городскую молодежь, сдѣлать изъ нея евнуховъ.
   Эскалъ. Нѣтъ, Помпей, нисколько.
   Потѣшникъ. Если такъ, она, по моему глупому разуму, станетъ продолжать то же, что дѣлала прежде. Если вашей милости угодно будетъ издать указъ построже противъ всякихъ гулякъ, развратниковъ и непотребныхъ женщинъ вамъ нечего будетъ ополчаться ни противъ сводень, ни противъ сводниковъ.
   Эскалъ. Уже и безъ того наступаютъ слишкомъ суровыя времена. Только и будутъ дѣлать, что вѣшать да рубить головы.
   Потѣшникъ. Если вы лѣтъ десять подрядъ все будете вѣшать да рубить головы все за ту же провинность, вы по истеченіи этого срока рады будете хоть указомъ доставать откуда бы то ни было новыя головы. Если этотъ порядокъ продержится въ Вѣнѣ хоть десять лѣтъ сряду, я за три пенни въ день найму самый роскошный въ ней домъ. Доживете до этого и вспомните, что говорилъ вамъ Помпей.
   Эскалъ. Спасибо, добрый Помпей. Въ благодарность за твое предсказаніе я дамъ тебѣ полезный совѣть. Не доводи себя до того, чтобы тебя за какую бы то ни было провинность, будь это даже за то, что ты живешь тамъ, гдѣ живешь, снова привели ко мнѣ. Иначе я буду травить тебя до самаго твоего логовища и относительно тебя, Помпей, явлюсь настоящимъ Цезаремъ, то-есть, говоря по-просту, велю отхлестать тебя кнутомъ. На этотъ разъ, Богъ съ тобой. Ступай, Помпей.
   Потѣшникъ. Благодарю вашу милость за совѣтъ, но насколько я ему послѣдую, рѣшатъ обстоятельства и собственная моя плоть.
  
   Меня хлестать кнутомъ?-- Ну, нѣтъ!
   Пускай извозчикъ хлещетъ клячу,
  
   Эскалъ. Теперь пожалуй сюда ты, господинъ Локоть! Пожалуй сюда, господинъ блюститель порядка. Давно состоишь ты въ этой должности?
   Локоть. Уже, съ позволенія вашей милости, семь лѣтъ съ половиной.
   Эскалъ. По тому умѣнію, съ какимъ ты исполняешь свое дѣло, я догадался съ разу, что на службѣ ты уже давно. Ты говоришь, цѣлыхъ семь летъ?
   Локоть. Съ половиною, ваша милость.
   Эскалъ. Вотъ какъ! Служба у тебя нелегкая, и я нахожу, что съ тобою поступаютъ крайне несправедливо, заставляя тебя исполнять ее столько лѣтъ безъ перерыва. Неужто въ твоемъ околоткѣ нѣтъ другихъ способныхъ людей?
   Локоть. Говоря, ваша милость, по правдѣ,-- очень не много хоть что-нибудь смыслящихъ въ этомъ дѣлѣ. Выберутъ кого-нибудь изъ нихъ, а они радехоньки тотчасъ же заставить меня исполнять ихъ обязанности, что я и дѣлаю за небольшое вознагражденіе.
   Эскалъ. Послушай, доставь мнѣ имена шести или семи наиболѣе способныхъ людей, живущихъ въ твоемъ околоткѣ.
   Локоть. Къ вамъ на домъ, ваша милость?
   Эскалъ. Да. Прощай (Локоть уходитъ). Какъ вы думаете, который теперь часъ?
   Судья. Да уже часовъ одиннадцать.
   Эскалъ. Пойдемте ко мнѣ обѣдать.
   Судья. Благодарю.
   Эскалъ. Жаль мнѣ Клаудіо, но помочь ему я не могу ничѣмъ.
   Судья. Синьоръ Анджело уже черезъ-чуръ безпощаденъ.
   Эскалъ. Что же дѣлать? Крайняя строгость необходима. Не то настоящая милость, что нерѣдко кажется ею. Чрезмѣрная снисходительность безпрестанно нарождаетъ новые проступки... А все-таки, бѣднаго Клаудіо жаль; нѣтъ ему спасенія. Идемте (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Другая комната у Анджело.

Входятъ Профосъ и Слуга.

   Слуга. Онъ слушаетъ дѣло, но скоро выйдетъ. Тогда я доложу ему о васъ.
   Профосъ. Сдѣлай одолженіе (Слуга уходитъ). Узнаю окончательное его рѣшеніе; можетъ быть, онъ и смягчитъ приговоръ. Да и провинился-то онъ какъ будто во снѣ. Порокъ этотъ свойственъ обоимъ поламъ, всѣмъ возрастамъ, и несчастный долженъ теперь поплатиться за него жизнью.

Входитъ Анджело.

   Анджело. Ты зачѣмъ, профосъ? Что тебѣ нужно?
   Профосъ. Вамъ все-таки угодно, чтобы Клаудіо умеръ завтра?
   Анджкло. Вѣдь, я уже сказалъ, что да. Зачѣмъ же являться за вторичнымъ приказаніемъ?
   Профосъ. Чтобы исполненіе приговора не оказалось черезъ-чуръ поспѣшнымъ. Я, съ вашего позволенія, синьоръ, замѣчу, что не разъ видалъ, какъ послѣ казни судъ раскаивался въ своей суровости.
   Андясело. Это не твое дѣло, а мое: или исполняй свои обязанности, или откажись отъ мѣста. Мы прекрасно обойдемся и безъ тебя.
   Профосъ. Прошу прощенія у вашей милости. Что же, однако, прикажете намъ дѣлать съ несчастною Джульеттою? Она совсѣмъ на сносяхъ.
   Анджело. Помѣстите ее немедленно въ какое-нибудь болѣе удобное мѣсто.

Входитъ Слуга.

   Слуга. Пришла сестра осужденнаго и проситъ допустить ее къ вамъ.
   Анджело. А, у него есть сестра?
   Профосъ. Есть, добрѣйшій синьоръ. Она въ высшей степени добродѣтельная дѣвушка, собирающаяся на-дняхъ поступить въ монастырь, если уже не поступила.
   Анджело. Приведи ее сюда (Слуга уходитъ). А ту блудницу помѣстить куда слѣдуетъ. Пусть ей не будетъ отказано ни въ чемъ необходимомъ, но безъ излишествъ. Мы дадимъ на это особое предписаніе.

Входитъ Изабелла и Люціо.

   Профосъ (Собираясь уходитъ). Счастливо оставаться, синьоръ.
   Анджело. Нѣтъ, подожди (Изабеллѣ). Добро пожаловать. Что вамъ угодно?
   Изабелла. Я огорченная просительница. Угодно вамъ, синьоръ, выслушать меня?
   Анджело. Хорошо. Въ чемъ же ваша просьба?
   Изабелла. Есть порокъ, ненавистный мнѣ болѣе всѣхъ другихъ, и я желала бы, чтобы наказаніе за него было самое строгое. Тяжело мнѣ просить за человѣка, одержимаго этимъ порокомъ, но просить все-таки приходится. Да, я должна просить, такъ какъ для меня нѣтъ выбора въ борьбѣ между хотѣніемъ и нехотѣніемъ.
   Анджело. Въ чемъ-же дѣло?
   Изабелла. Мой брать приговоренъ къ смертной казни. Осуждайте его преступленіе, но не его самого.
   Профосъ (Про себя). Боже, пошли ей силу умилостивить его!
   Анджело. Осуждать проступокъ, а не совершившаго его? Какъ-же это, когда проступокъ осужденъ уже ранѣе, чѣмъ совершенъ. Подумайте, до какого ничтожества низвелась-бы моя власть, еслибы я сталъ карать только осужденные закономъ проступки, а самихъ виноватыхъ оставлялъ бы на свободѣ?
   Изабелла. Законъ долженъ быть справедливъ, но не жестокъ... Итакъ, былъ у меня братъ, а теперь его больше нѣтъ. Господь да хранитъ вашу милость (Идетъ къ двери).
   Люціо (Тихо Изабеллѣ). Развѣ такъ просятъ? Приступите къ нему опять, молите его, бросьтесь передъ нимъ на колѣни, цѣлуйте край его одежды. Вы слишкомъ холодны. Понадобись вамъ булавка, вы и той не стали бы просить такъ равнодушно. Говорю вамъ, вернитесь къ нему снова.
   Изабелла. Значитъ, рѣшено?-- Братъ непремѣнно долженъ умереть?
   Анджело. Да, спасенія для него нѣтъ.
   Изабелла. Есть! Еслибы вы захотѣли простить его, ни небо, ни люди не осудили бы васъ за такое милосердіе.
   Анджело. Тѣмъ не менѣе я его не прощу.
   Изабелла. Однако, могли бы, еслибы захотѣли.
   Анджело. Знайте:-- чего я не хочу, того и не могу.
   Изабелла. Могли-бы, и никому-бы отъ этого не было убытка, еслибы ваше сердце было такъ-же полно состраданія, какъ полно мое.
   Анджело. Просить теперь поздно; приговоръ уже произнесенъ.
   Люто (Изабеллѣ). Вы слишкомъ холодны.
   Изабелла. Поздно? Нѣтъ, я всегда могу вернуть назадъ сказанное слово. Повѣрьте, что ни царскій вѣнецъ, ни мечъ полководца, ни жезлъ правителя, ни мантія судьи даже и на половину не украшаютъ такъ великихъ міра, какъ милосердіе, лучшая изъ принадлежностей власти. Если бы на вашемъ мѣстѣ находился мой братъ, а вы на его и провинились такъ-же, какъ онъ, конечно, онъ не былъ бы такъ жестокосердъ, какъ вы.
   Анджело. Прошу васъ удалиться отсюда.
   Изабелла. То-ли бы оказалось, еслибы по Божьей волѣ власть имѣла я, а вы были-бы Изабеллой. О, я показала бы вамъ тогда различіе въ положеніи судьи и осужденнаго.
   Люціо (Тихо Изабеллѣ). Продолжайте задѣвать его за живое. Вы попали въ самую жилку.
   Анджело. Вашъ брать осужденъ закономъ, и вы только даромъ тратите слова.
   Изабелла. О, горе, горе! Было время, когда каждая живая душа обречена была на гибель, однако Тотъ, Кто болѣе другихъ имѣлъ право карать, нашелъ, вмѣсто кары, средство спасти несчастныхъ. Что сталось бы съ вами, если бы Онъ, отъ Кого исходитъ высшее правосудіе, сталъ судитъ васъ на основаніи только того, что вы есть? Подумайте объ этомъ, и вы, какъ вновь народившійся человѣкъ, почувствуете на своихъ устахъ слова всепрощенія.
   Анджело. Довольно, красавица! Вашъ братъ осужденъ не мною, а закономъ. Будь онъ мнѣ близкимъ родственникомъ, братомъ, даже сыномъ, исходъ остался бы такимъ-же, какъ теперь. Завтра виноватый умретъ.
   Изабелла. Завтра? Такъ скоро? О, сжальтесь, сжальтесь надъ нимъ! Онъ не приготовленъ къ смерти! Даже для нашего стола мы убиваемъ птицу, сообразуясь съ временами года. Неужто къ служенію небесамъ мы отнесемся съ меньшимъ уваженіемъ, чѣмъ къ потребностямъ собственнаго грубаго "я?" О, добрый, добрый мой синьоръ, одумайтесь! Подвергался-ли до сихъ поръ кто-нибудь смерти за такой проступокъ? А мало-ли людей виноватыхъ въ томъ-же самомъ?
   Люціо. Прекрасно сказано.
   Анджело. Хотя законъ и спалъ, но онъ не умиралъ. Было-бы меньше преступленій такого рода, еслибы первый нарушитель постановленія былъ своевременно подвергнутъ должной карѣ. Теперь законъ проснулся и зорко слѣдитъ за тѣмъ, что происходитъ на его глазахъ. Онъ, словно пророкъ, глядя въ зеркало, видитъ, какое уже находящееся въ зародышѣ зло должно вылупиться изъ насиженнаго яйца и народиться къ жизни, если мы не съумѣемъ пресѣчь зло и покончить съ нимъ тамъ-же, гдѣ оно началось.
   Изабелла. Выкажите хоть сколько-нибудь состраданія!
   Анджело. Никогда не выказываю я его такъ много, какъ въ тѣ минуты, когда проявляю наибольшую справедливость. Тутъ я выказываю состраданіе къ людямъ, которыхъ совсѣмъ не знаю, но которые впослѣдствіи могли бы сдѣлаться жертвами потворства злу. Я являюсь вполнѣ сострадательнымъ, потому что человѣка, совершившаго одинъ проступокъ, я лишаю возможности совершить другой. Поймите, что простить вашего брата я не могу, и онъ умретъ завтра-же, будьте въ этомъ увѣрены.
   Изабелла. Вы будете первымъ, изрекшимъ такой приговоръ, а братъ первымъ, кто палъ его жертвой. Прекрасно имѣть силу исполина, но только тиранъ можетъ пользоваться такою силою безъ разбора.
   Люціо (Тихо Изабеллѣ). Сказано превосходно!
   Изабелла. Еслибы сильные міра могли такъ-же распоряжаться громами, какъ самъ Юпитеръ, этимъ громамъ не было-бы покоя. Самое ничтожное облеченное властью лицо потрясало небо своимъ громомъ, и онъ не смолкалъ-бы никогда. Только и слышался бы одинъ громъ. О, милосердый Боже! Ты своими сѣрными стрѣлами чаще расщепляешь могучіе столѣтніе дубы, чѣмъ слабую мирту, а человѣкъ, гордый своею ничтожною, своею минутною властью, забываетъ то, о чемъ ему слѣдовало бы помнить прежде всего, то-есть, о своей бренной природѣ, словно злая обезьяна, выдѣлывающей передъ глазами неба такія шутки, что, будь ангелы такъ-же смѣшливы, какъ люди, всѣ они дохохотались бы до смерти.
   Лющо. Налегайте, налегайте на это; я вижу, онъ начинаетъ сдаваться.
   Профосъ. О небо, пошли ей успѣхъ!
   Изабелла. Мы не можемъ судить о нашихъ братьяхъ по самимъ себѣ. Сильные міра могутъ издѣваться надъ святынею. У нихъ это называется остроуміемъ; мы-же, стоящіе не такъ высоко, считаемъ это кощунствомъ.
   Люціо. Милая дѣвушка, ты на вѣрной дорогѣ; продолжай въ томъ-же духѣ.
   Изабелла. То, что у полководца -- только сердитое слово, на языкѣ у солдата становится прямымъ богохульствомъ.
   Люціо. Слушайтесь моихъ совѣтовъ: -- побольше этакою.
   Анджело. Почему-же вы свои изреченія относите именно ко мнѣ?
   Изабелла. Потому что власть, хотя и она можетъ ошибаться, какъ все на свѣтѣ, имѣетъ въ самой себѣ нѣчто вродѣ цѣлебнаго средства, врачующаго. Постучитесь къ себѣ въ грудь и спросите у сердца, не знакомо-ли ему нѣчто похожее на грѣхъ моего брата, и если оно сознается въ грѣхѣ, такомъ-же естественномъ, какъ и грѣхъ брата, не дозволяйте ему вносить въ ваши уста хоть бы одно слово, неумолимо требующее смерти несчастнаго Клаудіо.
   Анджело. Въ ея рѣчахъ столько ума, что и мой умъ начинаетъ имъ увлекаться. -- Прощайте.
   Изабелла. Нѣтъ, великодушный синьоръ, воротитесь!
   Анджело. Хорошо, я подумаю. Приходите завтра.
   Изабелла. Послушайте, чѣмъ я хочу васъ подкупить. Воротитесь-же, добрѣйшій синьоръ.
   Анджело. Какъ! Подкупить меня?
   Изабелла Да, такими дарами, которые раздѣлитъ съ вами небо.
   Люціо. Хорошо, что спохватились; иначе бы вы все испортили.
   Изабелла. Не жалкими кружками чеканнаго золота, не каменьями болѣе или менѣе драгоцѣнными, смотря по той стоимости, которую придаетъ имъ прихоть, а искренними молитвами, которыя успѣютъ донестись до небесъ ранѣе, чѣмъ взойдетъ солнце! Да, молитвами истинно честныхъ и непорочныхъ дѣвъ, чуждыхъ всего мірского.
   Анджело. Приходите ко мнѣ завтра.
   Люціо (Изабеллѣ). Прекрасно; все обстоитъ благополучно. Идемте.
   Изабелла. Да хранитъ Господь вашу милость!
   Анджело (Про себя). Аминь. Да, такъ, потому что я на пути къ искушенію, на которомъ только и можно спастись молитвами.
   Изабелла. Въ какомъ-же часу могу я завтра придти къ вашей милости?
   Анджело. Въ какомъ хотите... только до обѣда.
   Изабелла. Да хранятъ васъ небеса (Уходитъ съ Люціо и Профосомъ).
   Анджело. Отъ тебя самой, отъ твоей непорочности! Что же это такое?.. Да, что?.. Ея это вина или моя? Кто болѣе виновенъ -- искушающій или искушенный? Нѣтъ, она не виновата! Въ ней нѣтъ и тѣни грѣха, да она и не думаетъ искушать. Это я, лежа на солнцѣ рядомъ съ фіалкой, начинаю подъ благодатнымъ лучемъ издавать не благоуханіе цвѣтка, а зловоніе падали. Неужто цѣломудріе женщины способно соблазнить насъ сильнѣе, чѣмъ ея вѣтренность. Неужто на землѣ мало пустырей, и намъ необходимо разрушать святилища, чтобы тамъ, гдѣ стояли они, возводитъ притоны для таящагося въ насъ порока? Ахъ, гнусно все это, гнусно! Что ты дѣлаешь, Анджело? Кто и что ты на самомъ дѣлѣ? Тебѣ хочется опозорить ее за то, что составляетъ главную ея прелесть. О, пусть братъ ея остается живъ. Разбойникамъ позволительно грабить, когда сами судьи не болѣе какъ грабители. Боже мой, неужто я полюбилъ ее? Да! иначе почему же мнѣ такъ страстно хотѣлось бы слушать ее еще, еще... и еще упиваться ея лицезрѣніемъ? Ужь не грезится-ли мнѣ все это? О, лукавый врагъ человѣчества, чтобы изловить праведника, ты, вмѣсто приманки, насаживаешь на уду самую праведность. Нѣтъ въ мірѣ опаснѣе такого искушенія, которое, приманивая добродѣтелью, влечетъ насъ къ грѣхопаденію. Никогда ни одна прелестница, съ сугубыми своими чарами искусства и природы, не могла распалить моихъ страстей; но эта непорочная дѣвушка завладѣла мною всецѣло, а между тѣмъ до сихъ поръ, видя, какъ люди безумствуютъ подъ вліяніемъ любви, я только улыбался и удивлялся, какъ можетъ это быть (Уходитъ).
  

СЦЕНА III.

Въ тюрьмѣ.

Входятъ Герцогъ, одѣтый монахомъ, и Профосъ.

   Герцогъ. Миръ и благодать тебѣ, профосъ, такъ какъ, если я не ошибаюсь, ты -- профосъ?
   Профосъ. Да, я профосъ. Что угодно вамъ, добрѣйшій братъ?
   Герцогъ. Движимый какъ собственнымъ человѣколюбіемъ, такъ и уставомъ святого нашего братства, я навѣщаю удрученныхъ горемъ людей даже въ стѣнахъ тюремъ. Пользуясь обычными своими правами, я попрошу васъ познакомить меня съ наиболѣе несчастными узниками, объяснивъ мнѣ причину ихъ заключенія, чтобы я, сообразуясь съ этимъ, могъ подыскать слова утѣшенія, снособныя тронуть ихъ души. Помогите же мнѣ исполнить священную мою обязанность.
   Профосъ. Если бы понадобилось, я былъ бы готовъ сдѣлать еще больше (Входитъ Джульетта). Вотъ, смотрите, идетъ одна изъ моихъ узницъ. Она дѣвушка благороднаго происхожденія, но подъ вліяніемъ пылкой юности она сдѣлала прорѣху въ честномъ своемъ имени! Она беременна, а совиновникъ ея приговоренъ къ смертной казни. Человѣкъ онъ молодой, болѣе пригодный на то, чтобы не разъ еще совершить проступокъ такого же рода, чѣмъ умереть.
   Герцогъ. Когда же назначена казнь?
   Профосъ. Кажется, завтра (Джульеттѣ). Я сдѣлалъ для васъ все, что нужно. Немного погодя, васъ переведутъ въ другое помѣщеніе.
   Герцогъ. Милая дочь моя, раскаиваешься ты въ своемъ проступкѣ?
   Джульетта. Глубоко раскаиваюсь и терпѣливо несу свой позоръ.
   Герцогъ. Я научу тебя, какъ допросить свою совѣсть и узнать, искренно ли твое раскаяніе или оно только напускное?
   Джульетта. Я съ радостью готова научиться.
   Герцогъ. Любишь-ли ты человѣка, изъ-за котораго гибнешь?
   Джульетта. Люблю всею душою, не менѣе, чѣмъ ту женщину, изъ-за которой гибнетъ онъ.
   Герцогъ.Значитъ, крайне предосудительный проступокъ былъ совершенъ вами по взаимному соглашенію?
   Джульетта. По взаимному.
   Герцогъ. Въ такомъ случаѣ, ты грѣшнѣе его.
   Джульетта. Сознаю это, отецъ мой, и горько раскаиваюсь.
   Герцогъ. Это похвально, дочь моя, если только раскаяніе не есть слѣдствіе позора, который навлеченъ на тебя твоимъ грѣхомъ. Въ такомъ случаѣ сердечное сокрушеніе мирить насъ только съ самими нами, а не съ небомъ; оно служитъ доказательствомъ, что мы не изъ любви, а изъ одного страха желаемъ примириться съ небесами.
   Джульетта. Я сокрушаюсь только о грѣхѣ, позоръ-же переношу тернѣливо.
   Герцогъ. Пусть и далѣе будетъ такъ-же. Надъ твоимъ совиновникомъ, какъ я слышалъ, казнь совершится завтра. Пойду и напутствую его. Да пребываетъ надъ тобою благодать небесъ. Benedicite (Уходитъ).
   Длсульетта. Онъ долженъ умереть завтра! О, жестокій законъ судьбы, заставляющій меня жить, когда каждая минута этой жизни -- смертельная мука!
   Профосъ. Да, жаль его, жаль (Уходитъ).
  

СЦЕНА IV.

Комната у Анджело

Входитъ Анджело.

   Анджело. Хочу молиться, хочу мыслить и но могу:-- молитву, какъ и мысль, разсѣеваютъ разyые земные предметы. На долю небесъ остаются одни безсодержательныя слова, тогда какъ всѣ помыслы, не слушаясь моей воли, полны одною Изабеллой. На языкѣ у меня одно только безсознательно произносимое имя небесъ, а въ сердцѣ, упорно и постоянно возрастая, сказывается одна только жгучая страсть. Заботы объ управленіи страной стали для меня чѣмъ-то въ родѣ хорошей, но уже много разъ прочитанной книги, то-есть, чѣмъ-то безплоднымъ и скучнымъ. Даже суровость свою, которою я такъ гордился,-- о, да не услышитъ никто моихъ словъ!-- я промѣнялъ бы на пушинку, беззаботно вертящуюся въ воздухѣ по волѣ вѣтра. О, высокое положеніе, власть, какъ часто своимъ внѣшнимъ обликомъ и видомъ, своею одеждою вы не только возбуждаете въ глупцахъ страхъ, но даже обманчивымъ блескомъ своимъ прельщаете людей умныхъ! О, человѣческая кровь, ты всегда будешь оставаться только кровью! Пусть на рогахъ у дьявола напишутъ: "добрый ангелъ" и они уже ни для кого болѣе не будутъ его гребнемъ (Входитъ слуга). Что нужно?
   Слуга. Какая-то монахиня Изабелла проситъ, чтобы ее допустили къ вашей милости.
   Анджело. Проводи ее сюда (Слуга уходитъ). О, небеса! Зачѣмъ кровь моя заставляетъ такъ сильно биться сердце? Зачѣмъ она его лишаетъ умѣнія владѣть собою, а у всѣхъ остальныхъ силъ отнимаетъ свойственныя имъ способности. Такъ глупая толпа относится къ человѣку, лишившемуся чувствъ. Она окружаетъ его всею своею массою и тѣмъ мѣшаетъ притоку свѣжаго воздуха, могущаго оживить больного. Такъ же еще и подданные любимаго монарха, оставляя свои обыденныя занятія, въ порывѣ надоѣдливой преданности, тѣснятся около него до такой степени, что ихъ неумѣлая любовь принимаетъ видъ обиды (Входитъ Изабелла). Что скажете, прелестная дѣвушка?
   Изабелла. Я пришла узнать ваше рѣшеніе.
   Анджело. Мнѣ было бы пріятнѣе, если бы вы, не спрашивая, догадались, каково оно. Жить вашъ братъ не можетъ.
   Изабелла. Не можетъ? Да будетъ надъ вами милость Божія (Хочетъ идти).
   Анджело. Пожалуй, онъ могъ бы жить такъ же долго, какъ вы или я, но онъ все-таки долженъ умереть.
   Изабелла. По вашему приговору?
   Анджело. Да.
   Изабелла. Умоляю васъ, скажите, когда же должно это совершиться, чтобы можно было,-- окажется-ли этотъ срокъ длиненъ или коротокъ,-- какъ слѣдуетъ приготовить несчастнаго къ смерти и тѣмъ спасти его душу.
   Аидлсело. Какъ отвратительны гнусные эти пороки! Лучше простить того, кто похитилъ у природы уже существующаго человѣка, чѣмъ оставить безъ наказанія одного изъ тѣхъ омерзительныхъ сластолюбцевъ, которые на фальшивыхъ монетахъ чеканятъ образъ и подобіе Божіе. Одинаково преступно беззаконно уничтожать законное существованіе, какъ вливать негодный металлъ въ запретныя формы и тѣмъ вызывать на свѣтъ существованіе незаконное.
   Изабелла. На небесахъ одна правда, на землѣ другая.
   Анджело. Вы такъ думаете? Я ловлю васъ на словѣ и сейчасъ докажу вамъ вашу ошибку. Что было бы для васъ легче:-- предоставить жизнь вашего брата на волю справедливаго закона или спасти ее, или заставить ваше тѣло служить тому же сладостному грѣху, благодаря которому опозорена любимая вашимъ братомъ дѣвушка?
   Изабелла. О, повѣрьте, я скорѣе отдала бы тѣло, чѣмъ душу.
   Анджело. Рѣчь не о вашей душѣ. Вынужденные грѣхи, какъ бы ни была велика ихъ численность, въ вину намъ не ставятся.
   Изабелла. Что хотите вы этимъ сказать?
   Анджело. Не ручаюсь, впрочемъ, за безусловную справедливость того, что я сказалъ, такъ какъ мнѣ, быть можетъ, придется говорить совершенно противоположное. Отвѣтьте только на слѣдующее: я, въ силу неумолимаго закона, осудилъ вашего брата на смертную казнь. Можетъ быть, спасеніе жизни этого брата будетъ истиннымъ подвигомъ благочестія?
   Изабелла. О, спасите его, а отвѣтственность за это я возьму на свою душу. Такой поступокъ даже не грѣхъ, а само благочестіе.
   Анджело. Если вы его спасете, взявъ отвѣтственность на свою душу, вы придадите одинаковый вѣсъ и грѣху, и милосердію.
   Изабелла. Когда, моля за жизнь брата, я совершаю грѣхъ, позвольте, о, небеса, мнѣ самой нести за него отвѣтственность! Если ваше согласіе на мою мольбу тоже грѣхъ, я стану замаливать его утромъ и вечеромъ, прося, чтобы каждое ваше прегрѣшеніе причислялось къ моимъ и ни одно изъ нихъ не вмѣнялось вамъ.
   Анджело. Послушайте, ваша мысль совсѣмъ не слѣдитъ за моею. Вы или въ самомъ дѣлѣ ничего не знаете, или только притворяетесь непонимающею, а это не годится.
   Изабелла. Пусть я ничего не понимаю, пусть не годна ни на что хорошее,-- все равно! Лишь бы только небеса не обидѣли меня сознаніемъ своихъ недостатковъ.
   Анджело. Оцѣнивая себя ниже своей стоимости, мудрость, очевидно, желаетъ предстать въ еще большемъ блескѣ. Прикрывая себя черною маскою, красота говоритъ о себѣ вдесятеро громче, чѣмъ выставляясь напоказъ.Теперь слушайте. Для того, чтобы вы лучше меня поняли, я буду говорить прямо, даже грубо. Вашъ братъ осужденъ на смертную казнь.
   Изабелла. Знаю.
   Анджело. По закону, совершенное имъ преступленіе подлежитъ именно этому наказанію.
   Изабелла. Знаю и это.
   Анджело. Предположимъ, что спасти вашего брата можно однимъ только средствомъ,-- замѣтьте, что ни этого средства, да и никакого другого я не предлагаю, а говорю только такъ, къ слову,-- да, предположимъ, что средство это состоитъ въ томъ, чтобы вы, сестра осужденнаго, плѣнили одно высокопоставленное лицо, имѣющее, благодаря своему исключительному положенію, громадное вліяніе на судей и поэтому могущее исторгнуть вашего брата изъ оковъ карающаго закона и спасти ему жизнь,-- такъ какъ, повторяю, иного средства спасенія нѣтъ,-- пожертвовавъ въ пользу этого предполагаемаго лица всѣми сокровищами своего тѣла. Что сдѣлали бы вы въ такомъ случаѣ?
   Изабелла. Для брата я сдѣлала бы тоже, что для себя самой. Еслибы надо мной тяготѣлъ смертный приговоръ, я скорѣе стала бы, какъ рубинами, гордиться кровавы , какъ весна
                       Выводитъ сѣмя, брошенное въ землю,
                       На божій свѣтъ, такъ и она теперь
                       Не можетъ скрыть слѣдовъ своей любви.
  
                                           Изабелла.
  
                       Что слышу я! Ужель сестра Джульетта!
  
                                           Луціо.
  
                       Она сестра вамъ?
  
                                           Изабелла.
  
                                           Названная -- да:
                       Мы школьныя подруги, въ дѣтской дружбѣ
                       Мѣняемся нерѣдко именами.
  
                                           Луціо.
  
                       Она и есть.
  
                                           Изабелла.
  
                                           Пусть женится на ней!
  
                                           Луціо.
  
                       Вотъ дѣло въ чемъ: нашъ герцогъ очень странно
                       Отсюда удалился, обманувъ
                       Надеждою на должность очень многихъ
                       И въ томъ числѣ меня. Теперь мы слышимъ
                       Отъ тѣхъ, кто знаетъ тайны государства,
                       Что у него совсѣмъ другія цѣли.
                       Здѣсь за него теперь, какъ самодержецъ,
                       Всѣмъ правитъ графъ Анджело -- человѣкъ,
                       Въ которомъ, вмѣсто крови, ледяная
                       Вода, который никогда не зналъ
                       Игриваго движенья чувствъ сердечныхъ,
                       Который ихъ старался подавить
                       Постомъ, трудомъ и умственной работой.
                       Чтобъ устрашить веселье и свободу,
                       Которыя, какъ мыши мимо льва,
                       Снуютъ кругомъ карательныхъ законовъ,
                       Онъ отыскалъ такую въ нихъ статью,
                       Что братъ вашъ долженъ умереть; теперь
                       Онъ взялъ его подъ стражу, чтобъ надъ нимъ
                       Исполнилось карательное слово
                       Въ примѣръ другимъ. И нѣтъ ему надежды,
                       Коль сила вашей просьбы не смягчитъ
                       Суроваго Анджело. Вотъ все дѣло,
                       Которое мнѣ братъ вашъ поручилъ,
  
                                           Изабелла.
  
                       Его казнить онъ хочетъ?
  
                                           Луціо.
  
                                                     Приговоръ
                       Уже подписанъ, и профосъ, я слышалъ,
                       Ужъ получилъ приказъ его исполнить.
  
                                           Изабелла.
  
                       Ахъ, еслибъ я имѣла только средства
                       Ему помочь!
  
                                           Луціо.
  
                                           Вамъ надо попытаться.
  
                                           Изабелла.
  
                       Сомнительно!
  
                                           Луціо.
  
                                           Сомнѣніе -- предатель;
                       Оно того лишаетъ насъ, что часто
                       При смѣлости могли бъ мы получить.
                       Подите къ графу; пусть узнаетъ онъ,
                       Что если дѣвы просятъ, то мужчины,
                       Какъ боги, все даютъ; а если плачутъ,
                       Колѣна преклонивъ, то ихъ желанье
                       Свершается, какъ собственная воля.
  
                                           Изабелла.
  
                       Попробую.
  
                                           Луціо.
  
                                           Но только поскорѣе!
  
                                           Изабелла.
  
                       Сейчасъ иду, лишь нужно доложить
                       Игуменьѣ. Благодарю васъ очень!
                       Снесите брату мой поклонъ; я нынче жъ
                       Пришлю ему извѣстье отъ себя.
  
                                           Луціо.
  
                       Ну, такъ прощайте.
  
                                           Изабелла.
  
                                           Да хранитъ васъ Богъ

(Уходятъ въ разныя стороны).

  

  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Зала въ домѣ Анджело.

Входятъ Анджело, Эскалъ, судья, профосъ, члены суда и слуги.

                                           Анджело,
  
                       Нѣтъ, господа, законъ не долженъ быть
                       Лишь пугаломъ вороньимъ, что стоитъ
                       Не шевелясь, пока, къ нему привыкнувъ,
                       Не станутъ птицы на него садиться.
  
                                           Эскалъ.
  
                       Все такъ; мы будемъ строги; но зачѣмъ
                       Жестокимъ быть? У юноши того,
                       Котораго спасти бы мнѣ хотѣлось,
                       Вѣдь, есть отецъ, почтенный, благородный.
                       Подумайте -- хотя я знаю васъ
                       За человѣка самыхъ строгихъ правилъ --
                       Что еслибъ вы, въ минуту страсти пылкой,
                       Когда бы время отвѣчало мѣсту,
                       А мѣсто всѣмъ желаніямъ, когда бы
                       Кипѣла кровь, стремясь достигнуть цѣли --
                       Скажите мнѣ, не пали бъ вы тогда,
                       Какъ тотъ, кого теперь вы осудили
                       И предали карающимъ законамъ?
  
                                           Анджело.
  
                       Быть искушаему и пасть, Эскалъ,
                       Двѣ вещи разныя. Не отрицаю,
                       Что и въ судѣ, средь дюжины присяжныхъ,
                       Найдется воръ, а, можетъ быть, и два,
                       Виновнѣе, чѣмъ самый осужденный;
                       Но, вѣдь, законъ караетъ то, что явно;
                       А что ему за дѣло до того,
                       Что воръ осудитъ вора? Мы поднимемъ
                       Съ земли брильянтъ, когда его увидимъ,
                       А если не замѣтимъ, то наступимъ,
                       И намъ на мысль онъ вовсе не придетъ.
                       Напрасно вы стараетесь смягчить
                       Его проступокъ черный увѣреньемъ,
                       Что я и самъ могъ такъ же поступить.
                       О, если я, судья его суровый,
                       Когда-нибудь виновенъ въ томъ же буду,
                       Пусть вамъ тогда послужитъ образцомъ
                       Мой приговоръ надъ нимъ, и ужъ ничто
                       Меня не извинитъ. Другъ, онъ умретъ.
  
                                           Эскалъ.
  
                       Да будетъ такъ, какъ хочетъ ваша мудрость.
  
                                           Анджело.
  
                       Гдѣ профосъ?
  
                                           Профосъ
  
                                           Здѣсь, свѣтлѣйшій графъ!
  
                                           Анджело.
  
                                                                         Смотри,
                       Чтобъ Клавдіо казненъ былъ завтра утромъ.
                       Теперь введи къ нему духовника --
                       Къ концу земного странствія пришелъ онъ.

(Профосъ уходитъ).

  
                                           Эскалъ.
  
                       О, да проститъ Господь ему и намъ!
                       Тотъ вверхъ идетъ, благодаря грѣхамъ,
                       Тотъ гибнетъ безъ вины; одинъ проходитъ
                       Безъ гибели по хрупкимъ, тонкимъ льдамъ.
                       Другого въ гробъ лишь шагъ одинъ низводитъ.
  

                    Входятъ Локоть и полицейскіе съ Пѣнкою и Шутомъ.

  
   Локоть. Ну-ка, ведите ихъ. Если считать порядочными членами общества вотъ этихъ людей, которые ничего не дѣлаютъ, кромѣ безпорядковъ въ общественныхъ домахъ, то я не знаю, что такое юстиція. Ведите ихъ.
   Анджело. Что тамъ, любезный? о чемъ идетъ рѣчь? Какъ тебя зовутъ?
   Локоть. Съ позволенія вашей милости, я констэбль бѣднаго герцога, и зовутъ меня Локоть; я, ваше сіятельство, принадлежу отчасти къ юстиціи, и представляю вашей милости двухъ извѣстныхъ добродѣевъ.
   Анджело. Добродѣевъ! Что это за добродѣи? Не злодѣи ли это?
   Локоть. Съ позволенія вашей милости, я не знаю хорошенько, что они такое; но что это дѣйствительно негодяи -- въ этомъ я увѣренъ; въ нихъ нѣтъ ни капли нечестія, приличнаго всякому доброму христіанину.
   Эскалъ. Отлично сказано! Что за разсудительный констэбль!
   Анджело. Къ дѣлу. Что это за люди? тебя зовутъ Локоть? Ну что же ты не говоришь, Локоть?
   Шутъ. Онъ не можетъ говорить, ваша милость: у него прорванный локоть.
   Анджело. Ты кто такой?
   Локоть. Онъ, ваше сіятельство? Да половой, ваше сіятельство, а отчасти и сводникъ, потому что служитъ у сводни, которой домъ, какъ извѣстно, снесенъ въ предмѣстьи. Теперь она завела баню, которую также можно назвать непотребнымъ домомъ.
   Эскалъ. Кто это сказалъ тебѣ?
   Локоть. Моя жена, ваша честь, которую я презираю передъ лицомъ неба и вашей милости.
   Эскалъ. Какъ! жену свою?
   Локоть. Точно такъ, ваша милость, потому что она, слава Богу, честная женщина.
   Эскалъ. И ты ее за это презираешь?
   Локоть. Я говорю, ваша милость, что въ этомъ дѣлѣ я также привираю, какъ она, и вы можете вѣрить намъ: если вышесказанный домъ -- не домъ сводни, то очень жаль, потому что это совершенно непотребный домъ.
   Эскалъ. Почему ты это знаешь, констэбль?
   Локоть. Ахъ, Господи -- отъ жены моей; а жена моя, будь она мало-мальски женщина податливая, то въ этомъ домѣ ее непремѣнно совратили бы на развратъ, прелюбодѣяніе и прочія непотребства.
   Эскалъ. И все черезъ эту женщину?
   Локоть. Точно такъ, ваша милость, чрезъ госпожу Переспѣлу; но когда жена моя наплевала ей въ рожу, она узнала тогда, съ кѣмъ имѣетъ дѣло.
   Шутъ. Съ позволенія вашей милости, это было не такъ.
   Локоть. Ну, докажи это предъ лицомъ этихъ негодяевъ ты, честный человѣкъ; да, докажи это!
   Эскалъ (къ Анджело). Послушайте, какъ онъ путаетъ!
   Шутъ. Она пришла къ намъ ваша милость, на сносяхъ, и, съ вашего позволенія, спросила себѣ варенаго чернослива; у насъ же во всемъ домѣ, ваша милость, были только двѣ черносливенки, и онѣ въ тотъ моментъ лежали на десертной тарелочкѣ, цѣною въ три или четыре пенса. Ваша милость, вѣроятно, видали такія тарелочки: онѣ хотя и не изъ китайскаго фарфора, а все-таки очень хорошія тарелочки.
   Эскалъ. Дальше, дальше; дѣло не въ тарелочкахъ.
   Шутъ. Точно такъ, ваша милость, дѣло не въ нихъ -- онѣ тутъ ровно ни къ чему. Но къ дѣлу. Какъ уже было сказано, госпожа Локоть была на сносяхъ и, какъ я уже сказалъ, при послѣднемъ времени, и спросила себѣ, какъ я сказалъ, чернослива, и такъ какъ на тарелочкѣ, какъ я уже сказалъ, были только двѣ черносливины, потому что господинъ Пѣнка -- вотъ этотъ самый господинъ -- съѣлъ, какъ я уже сказалъ, всѣ остальныя и заплатилъ за нихъ, долженъ самъ сказать, очень хорошо, потому что -- вы помните господинъ Пѣнка -- у меня не хватило сдачи трехъ пенсовъ...
   Пѣнка. Да, это справедливо.
   Шутъ. Ну, вотъ видите ли! Я еще сказалъ вамъ при этомъ, если припомните, что сей или оный, тотъ или этотъ никогда неизлѣчатся отъ извѣстной вамъ болѣзни, если не будутъ наблюдать строгую діету. Вѣдь, я говорилъ это вамъ -- не правда ли?
   Пѣнка. Совершенная правда.
   Шутъ. Вотъ видите ли!
   Эскалъ. Ты несносный глупецъ. Къ дѣлу! Что же, наконецъ, сдѣлали съ госпожею Локоть, и почему мужъ ея приноситъ намъ жалобу? Хотѣлось бы мнѣ ужъ добраться до этой женщины, ты все тянешь разсказъ.
   Шутъ. Нѣтъ, сэръ, вашей милости еще пока нельзя добраться до нея.
   Эскалъ. Этого бы мнѣ не хотѣлось.
   Шутъ. Но вы еще доберетесь до нея. И посмотрите, ваша милость, на господина Пѣнку: у него восемьдесятъ фунтовъ годового дохода, а отецъ его умеръ въ день Всѣхъ Святыхъ. Не правда ли, господинъ Пѣнка, въ день Всѣхъ Святыхъ?
   Пѣнка. Наканунѣ этого дня.
   Шутъ. Ну, вотъ видите! Вы еще въ это время, если припомните, грызли зерна изъ вышеупомянутыхъ черносливинъ.
   Пѣнка. Да, да, я именно этимъ занимался.
   Шутъ. Ну, вотъ видите ли! Надѣюсь, что это сущая правда. Итакъ, онъ сидѣлъ на низенькомъ стулѣ, ваша милость. Это было въ комнатѣ, называемой Виноградной Кистью, гдѣ вы такъ любите сидѣть -- не такъ ли?
   Пѣнка. Да, я люблю тамъ сидѣть, потому что она такая открытая и очень удобна для зимняго времени.
   Шутъ. Ну, вотъ видите ли! Я надѣюсь, что это чистая правда.
  
                                           Анджело.
  
                       Все это длится, какъ въ Россіи ночь,
                       Когда она всего длиннѣй бываетъ.
                       Я ухожу и вамъ предоставляю
                       Постигнуть ихъ, въ надеждѣ, что причину
                       Найдете вы ихъ всѣхъ перепороть.
  
                                           Эскалъ.
  
                       И я надѣюсь тоже, графъ. Прощайте.

(Анджело уходитъ).

   Ну, друзья, продолжайте! Еще разъ, что сдѣлали съ женою Локтя?
   Шутъ. Разъ, ваша милость? съ ней ничего не сдѣлали -- разъ.
   Локоть. Сдѣлайте милость, спросите его, что сдѣлалъ этотъ человѣкъ моей женѣ?
   Шутъ. И я прошу вашу милость спросить меня.
   Эскалъ. Ну, что же сдѣлалъ ей этотъ господинъ?
   Шутъ. Я покорнѣйше прошу вашу милость взглянуть въ лицо этому господину. Любезный господинъ Пѣнка, посмотрите на его милость; повѣрьте, я говорю это съ добрымъ намѣреніемъ. (Эскалу). Ваша милость изволили разсмотрѣть его лицо?
   Эскалъ. Ну да.
   Шутъ. Нѣтъ, посмотрите хорошенько.
   Эскалъ. Ну, хорошо, я разсмотрѣлъ.
   Шутъ. Есть ли у него въ лицѣ что-нибудь дурное?
   Эскалъ. Нѣтъ.
   Шутъ. Я готовъ побожиться, что самое худшее въ немъ это -- его лицо. Ну, хорошо. Итакъ, если въ немъ самое худшее -- лицо, то могъ ли господинъ Пѣнка сдѣлать что-нибудь дурное женѣ констэбля? Я желалъ бы слышать это отъ вашей милости.
   Эскалъ. Въ этомъ онъ правъ. Констэбль, что ты скажешь на это?
   Локоть. Во-первыхъ, съ дозволенія вашей милости, этотъ домъ -- очень подозрительный домъ; далѣе, этотъ малый -- очень подозрительный малый, а его хозяйка -- очень подозрительная женщина.
   Шутъ. Изъ этого слѣдуетъ, ваша милость, что жена Локтя такая же подозрительная женщина, какъ каждый изъ насъ.
   Локоть. Ты лжешь, негодяй! лжешь, безбожный плутъ! Еще не пришло время, чтобъ ее можно было подозрѣвать въ чемъ-нибудь не только съ мужчиной, даже съ малымъ ребенкомъ.
   Шутъ. Ваша милость, ее подозрѣвали съ нимъ еще до замужества.
   Эскалъ. Ну кто же тутъ разсудительнѣе -- правый или виноватый? Правда ли это?
   Локоть. Ахъ, ты оборванецъ! Ахъ, ты негодяй! Ахъ, ты людоѣдственный Аннибалъ! Меня подозрѣвали съ ней до замужества! Если меня съ ней или со мной можно было подозрѣвать, то пусть ваша милость не считаетъ меня бѣднымъ герцогскимъ констэблемъ. Докажи это, безбожный Аннибалъ, не то я начну съ тобою тяжбу за личное оскорбленіе.
   Эскалъ. А если бы онъ треснулъ тебя по уху, то ты могъ бы начать съ нимъ тяжбу за клевету!
   Локоть. Ахъ, чортъ побери! Покорнѣйше благодарю вашу милость. Какъ же, по вашему мнѣнію, долженъ я поступить съ этимъ безбожнымъ негодяемъ?
   Эскалъ. Я думаю, констэбль, что такъ какъ въ немъ есть много разныхъ грѣховъ, которые ты охотно вывелъ бы наружу, если бы могъ, то лучше оставить его дѣлать то, что хочетъ, пока мы не узнаемъ навѣрное, въ чемъ состоятъ его грѣхи.
   Локоть. Ахъ, чортъ возьми! Благодарю вашу милость. Вотъ видишь ли ты, безбожный негодяй, чего ты дождался! Ты долженъ оставить это дѣло, оставить его въ покоѣ, мерзавецъ ты этакій; да, оставить.
   Эскалъ (Пѣнкѣ). Вы откуда родомъ, пріятель?
   Пѣнка. Я здѣшній, ваша милость.
   Эскалъ. Правда ли, что у васъ восемьдесятъ фунтовъ годового дохода?
   Пѣнка. Точно такъ, съ вашего позволенія.
   Эскалъ. Такъ. (Шуту). А ты, любезный, чѣмъ занимаешься?
   Шутъ. Я служу половымъ, ваша милость, у одной бѣдной вдовы.
   Эскалъ. Какъ зовутъ твою хозяйку?
   Шутъ. Госпожа Переспѣла.
   Эскалъ. А много у ней было мужей?
   Шутъ. Девятый былъ послѣдній, ваша милость.
   Эскалъ. Девятый! Подите сюда, господинъ Пѣнка. Послушайте, господинъ Пѣнка: я не совѣтую вамъ связываться съ половыми, такъ какъ они васъ выцѣдятъ, а вы доведете ихъ до висѣлицы. Ступайте своею дорогою, и чтобъ мы больше о васъ не слыхали!
   Пѣнка. Премного благодаренъ, ваше сіятельство! Что до меня касается, я никогда самъ не вхожу въ кабакъ, но меня всякій разъ туда вталкиваютъ насильно.
   Эскaлъ. Ну, хорошо, господинъ Пѣнка -- ступайте съ Богомъ. (Пѣнка уходитъ). Теперь поди-ка ты сюда, господинъ половой. Твое имя, господинъ половой?
   Шутъ. Помпей.
   Эскалъ. Далѣе.
   Шутъ. Задъ, ваша милость.
   Эскалъ. Хорошее имя, и оно къ тебѣ очень идетъ, если посмотрѣть на тебя сзади. Въ этомъ смыслѣ ты выходишь Помпей Великій. Ну, Помпей, ты, какъ видно, нѣчто въ родѣ сводника, хотя прикрываешь себя должностью полового. Не такъ ли? Ну, скажи мнѣ всю правду -- тебѣ отъ этого будетъ лучше.
   Шутъ. По правдѣ сказать, ваша милость, я бѣдный малый, которому хочется жить.
   Эскалъ. Чѣмъ же хочешь ты жить, Помпей -- сводничествомъ? Что думаешь ты объ этомъ занятіи, Помпей? Развѣ это разрѣшенное законами ремесло.
   Шутъ. Если законы разрѣшили бы его.

   Эскалъ. Но оно имъ противно, Помпей, и не можетъ быть допущено въ Вѣнѣ.
   Шутъ. Развѣ ваша милость думаетъ сдѣлать изъ всѣхъ молодыхъ людей города мериновъ и каплуновъ?
   Эскалъ. Нѣтъ, Помпей.
   Шутъ. Ну, вотъ видите ли, ваша милость. Позвольте мнѣ высказать вамъ мое скромное мнѣніе: если только ваша милость будетъ держать въ порядкѣ распутницъ и распутниковъ, тогда сводней нечего бояться.
   Эскалъ. Теперь будутъ иначе дѣйствовать, могу тебя увѣрить: всѣмъ распутнымъ будутъ рубить головы и вѣшать.
   Шутъ. Если вы только въ теченіе десяти лѣтъ будете рубить головы преступникамъ этого рода, то вамъ надо заранѣе позаботиться откуда-нибудь выписать побольше головъ. Если законъ этотъ хоть десять лѣтъ продержится въ Вѣнѣ, то я найму вамъ лучшій домъ за три пенса въ сутки; и если вы до этого доживете, то скажете: "это предсказалъ мнѣ Помпей".
   Эскалъ. Благодарю тебя, честный Помпей, но, чтобы отплатить тебѣ за твое предсказаніе, я тебѣ вотъ что посовѣтую: берегись, чтобъ не было на тебя новой жалобы, тѣмъ болѣе въ твоемъ настоящемъ жилищѣ. Въ противномъ случаѣ, Помпей, я буду преслѣдовать тебя до самыхъ шатровъ твоихъ и насолю тебѣ хуже Цезаря; или, другими словами, я велю тебя выпороть. На этотъ же разъ ступай, Помпей, и будь здоровъ.
   Шутъ. Благодарю покорно вашу милость за добрый совѣтъ. (Въ сторону). Но послѣдую ли я ему, или нѣтъ -- это рѣшатъ плоть моя и судьба.
  
                       Пусть поретъ водовозъ лѣнивую клячонку,
                       Но честному за трудъ нельзя назначить гонку.

(Уходитъ).

   Эскалъ. Теперь подойдите сюда, господинъ Локоть. Подойдите же, господинъ констэбль. Давно ли вы занимаете эту должность?
   Локоть. Семь лѣтъ съ половиною, ваша милость.
   Эскалъ. Судя по вашей ловкости въ ея исполненіи, я такъ и думалъ, что вы уже не новичокъ. Такъ семь лѣтъ, говорите вы?
   Локоть. Съ половиною, ваша милость.
   Эскалъ. Ну, такъ это стоило вамъ большихъ трудовъ. Васъ совершенно несправедливо обременяютъ службою. Неужели въ вашемъ округѣ нѣтъ никого, кто могъ бы замѣнить васъ?
   Локоть. Сказать по правдѣ, ваша милость, немногіе знаютъ толкъ въ подобныхъ вещахъ, а если кого и выбирали, такъ тотъ былъ радехонекъ, если могъ замѣнить себя мною; я же за небольшую плату всегда готовъ служить за другихъ.
   Эскалъ. Послушайте: доставьте мнѣ имена шести или семи человѣкъ самыхъ способныхъ изъ вашего прихода.
   Локоть. Къ вамъ на домъ, ваша милость?
   Эскалъ. Ко мнѣ на домъ. Прощайте. (Локоть уходитъ). Какъ вы думаете, который теперь часъ?
   Судья. Одиннадцать, ваше сіятельство.
   Эскaлъ. Такъ не хотите ли со мною отобѣдать?
   Судья. Покорнѣйше благодарю, ваше сіятельство.
  
                                           Эскaлъ.
  
                       Сердечно жаль, что Клавдіо умретъ;
                       Но я не знаю, какъ поправить дѣло.
  
                                           Судья.
  
                       Намѣстникъ строгъ ужъ слишкомъ.
  
                                           Эскалъ.
  
                                                               Такъ и нужно.
                       Потворство постоянное -- не милость;
                       Прощеніе жъ родитъ вину другую.
                       Мнѣ жаль его, помочь же -- невозможно
                       Ему теперь. Итакъ, мой другъ, пойдемъ!

(Уходятъ).

  

СЦЕНА II.

Тамъ же. Другая комната.

Входятъ профосъ и слуга.

  
   Слуга. Онъ еще слушаетъ докладъ, но скоро выйдетъ. Я доложу ему о васъ.
  
                                           Профосъ.
  
                       Пожалуйста. (Слуга уходитъ).
                                 Спрошу его еще разъ,
                       Чѣмъ онъ рѣшитъ: быть можетъ, онъ смягчится.
                       Несчастный юноша, онъ согрѣшилъ
                       Какъ-будто бы во снѣ. Его проступокъ
                       Не сроденъ ли всѣмъ возрастамъ равно?
                       И умереть за это!
  

Входитъ Aнджело.

  
                                           Анджело.
  
                                                     Что вамъ нужно?
  
                                           Профосъ.
  
                       Такъ завтра Клавдіо прикажите казнить?
  
                                           Анджело.
  
                       Но развѣ я вамъ не сказалъ, что -- да?
                       Не получили развѣ вы приказа?
                       Къ чему жъ еще вопросы?
  
                                           Профосъ.
  
                                                     Изъ боязни
                       Быть слишкомъ торопливымъ. О, какъ часто
                       Случалось видѣть мнѣ, что послѣ казни
                       Раскаивалось горько правосудье.
  
                                           Анджело.
  
                       Оставьте мнѣ заботиться о томъ
                       Вы исполняйте долгъ свой, иль ищите
                       Себѣ другого мѣста: и безъ васъ
                       Мы можемъ обойтись.
  
                                           Профосъ.
  
                                           Простите, графъ!
                       Но какъ же быть съ Джульеттой? вѣдь она
                       Ежеминутно ждетъ...
  
                                           Анджело.
  
                                           Такъ помѣстите
                       Ее въ удобномъ мѣстѣ,-- да скорѣе.
  

Слуга возвращается.

  
                                           Слуга.
  
                       Сестра приговореннаго желаетъ
                       Васъ видѣть, графъ.
  
                                           Анджело.
  
                                           У Клавдіо -- сестра?
  
                                           Профосъ.
  
                       Да, графъ, дѣвица рѣдкихъ совершенствъ,
                       На-дняхъ она вступаетъ въ монастырь.
                       Когда ужъ не вступила.
  
                                           Анджело.
  
                                                     Такъ введи
                       Ее сюда. (Слуга уходитъ). Блудницу удалить.
                       Снабдить ее всѣмъ нужнымъ безъ избытка.
                       Я дамъ приказъ.
  

Входятъ Изабелла и Луціо.

  
                                 Профосъ (отклапиваясъ).
  
                       Да сохранитъ васъ Богъ!
  
                                           Анджело.
  
                                                     Постойте!
                       (Изабеллѣ). Здравствуйте, что вамъ угодно?
  
                                           Изабелла.
  
                       Я въ горѣ васъ о милости молю,
                       Коль выслушать меня благоволите.
  
                                           Анджело.
  
                       Я выслушать готовъ. Въ чемъ ваша просьба?
  
                                           Изабелла.
  
                       Есть грѣхъ: онъ мнѣ всѣхъ больше ненавистенъ,
                       И больше всѣхъ достоинъ наказанья.
                       Мнѣ за него просить бы не хотѣлось,
                       Но я должна; не слѣдъ бы мнѣ просить,
                       Но къ этому влечетъ борьба
                       Желанья съ нежеланьемъ.
  
                                           Анджело.
  
                                                     Продолжайте.
  
                                           Изабелла.
  
                       Вы осудили брата моего
                       На смерть: молю -- казните преступленье,
                       Но пощадите брата моего!
  
                                           Профосъ (про себя).
  
                       Пошли ей, Боже, силы тронуть сердце!
  
                                           Aнджело.
  
                       Какъ мнѣ карать проступокъ и щадить
                       Преступника? Не каждый ли поступокъ
                       Ужъ осужденъ заранѣе закономъ?
                       Не обращу ль я власть свою въ ничто,
                       Когда карать я буду лишь вину,
                       И отпускать виновнаго на волю?
  
                                           Изабелла.
  
                       Да, справедливъ законъ, но строгъ. Итакъ,
                       Лишилась брата я. Храни васъ Богъ!

(Хочетъ уйти).

  
                                           Луціо (Тихо Изабеллѣ).
  
                       Не оставляйте дѣла: умоляйте,
                       Припавъ къ его ногамъ, хватайте платье.
                       Вы были слишкомъ холодны: вѣдь, вы
                       Не о булавкѣ просите его.
                       Не уходите -- снова попытайтесь!
  
                                           Изабелла.
  
                       Такъ онъ умретъ?
  
                                           Анджело.
  
                                           Спасти его нельзя.
  
                                           Изабелла.
  
                       О, можно! Вы простить его могли бы,
                       Не оскорбивъ ни Бога, ни людей.
  
                                           Aнджело.
  
                       Я не хочу.
  
                                           Изабелла.
  
                                 Но если бы хотѣли?
  
                                           Анджело.
  
                       Чего я не хочу -- я не могу
  
                                           Изабелла.
  
                       Но вы могли бы -- никому на свѣтѣ
                       Не повредивъ -- исполнить эту просьбу,
                       Когда бъ у васъ сжималось такъ же сердце,
                       Какъ у меня.
  
                                           Анджело.
  
                                           Онъ осужденъ. Ужъ поздно.
  
                                           Луціо (Тихо Изабеллѣ).
  
                       Вы слишкомъ холодны.
  
                                           Изабелла.
  
                                           Такъ слишкомъ поздно?
                       О, нѣтъ! Сказавши слово, не могу ли
                       Я взять его назадъ? О, вѣрьте мнѣ,
                       Что ни одинъ изъ атрибутовъ власти,
                       Ни скиптръ, ни мечъ намѣстника короны,
                       Ни жезлъ вождя, ни тога судіи,
                       Не придадутъ такого блеска ей,
                       Какъ милость. Будь мой братъ на вашемъ мѣстѣ,
                       Вы на его и такъ же бы упали --
  
                       Онъ былъ бы къ вамъ не такъ неумолимъ.
  
                                           Анджело.
  
                       Прошу меня оставить. Удалитесь!
  
                                           Изабелла.
  
                       О, Боже, если бъ только вашу власть
                       Имѣла я, и будь вы Изабеллой --
                       Тогда бы, графъ, я показала вамъ,
                       Что значитъ быть судьей, что заключеннымъ!
  
                                           Луціо (Тихо Изабеллѣ).
  
                       Вотъ это такъ! Вотъ настоящій тонъ!
  
                                           Анджелло.
  
                       Вашъ братъ закономъ осужденъ -- и вы
                       Лишь тратите слова напрасно.
  
                                           Изабелла.
  
                                                               Ахъ!
                       Осуждены когда-то были всѣ,
                       И тотъ, кто власть имѣлъ карать, нашелъ же
                       И примиреніе. Что было бъ съ вами,
                       Когда бы Онъ, правдивѣйшій судья,
                       Сталъ васъ судить, какъ вы того достойны?
                       Подумайте объ этомъ -- и тогда
                       Изъ вашихъ устъ прольется милосердье
                       И станете вы новымъ человѣкомъ.
  
                                           Анджело.
  
                       Прелестная дѣвица, успокойтесь!
                       Вашъ братъ не мной -- закономъ осужденъ.
                       Будь онъ мнѣ братъ, иль родственникъ, иль сынъ,
                       Съ нимъ было бъ то же. Завтра онъ умретъ.
  
                                           Изабелла.
  
                       Какъ? Завтра? О, какъ скоро! Пощадите:
                       Онъ не готовъ. Мы птицу убиваемъ,
                       Когда придетъ пора. Ужели Богу
                       Служить мы будемъ съ меньшею заботой,
                       Чѣмъ собственной утробѣ? О, молю,
                       Подумайте о томъ, кто до сихъ поръ
                       За этотъ грѣхъ былъ смертію наказанъ!
                       А многіе грѣшили.
  
                                           Луціо (Тихо Изабеллѣ).
  
                                           Такъ! прекрасно!
  
                                           Анджело.
  
                       Законъ не умиралъ -- онъ только спалъ;
                       И не было бы столько виноватыхъ,
                       Когда бы смертью былъ наказанъ первый,
                       Нарушившій его. Законъ проснулся
                       И сталъ слѣдить за всѣмъ, и, какъ пророкъ,
                       Глядитъ онъ въ зеркало грѣховъ грядущихъ --
                       Хотя теперь отъ слабости они
                       Размножились и вновь еще родятся --
                       Чтобъ болѣе они не развивались
                       И умерли въ зародышѣ на-вѣкъ.
  
                                           Изабелла.
  
                       Но все-таки явите милосердье!
  
                                           Анджело.
  
                       Я милосердъ, когда я справедливъ!
                       Я сострадаю тѣмъ, мнѣ неизвѣстнымъ,
                       Которые могли бы пострадать
                       Отъ слабости моей. Я справедливъ
                       Къ преступнику, затѣмъ что головою
                       За свой проступокъ заплативъ, другого
                       Онъ болѣе не сдѣлаетъ. Довольно.
                       Онъ завтра долженъ умереть. Ступайте.
  
                                           Изабелла.
  
                       Итакъ, надъ нимъ надъ первымъ совершится
                       Вашъ первый приговоръ. О, какъ прекрасно
                       Имѣть гиганта силу; но жестоко
                       Употреблять ее, какъ онъ!
  
                                           Луціо (Тихо Изабеллѣ).
  
                                                               Прекрасно!
  
                                           Изабелла.
                       О, если бъ всѣ могучіе могли
                       Гремѣть, какъ Зевсъ: онъ былъ бы оглушенъ.
                       Тогда бы самый жалкій судія
                       Сталъ потрясать своимъ перуномъ небо
                       И все бы лишь гремѣлъ. О, Боже правый!
                       Ты громовой стрѣлой скорѣе разбиваешь
                       На тысячи кусковъ могучій дубъ,
                       Чѣмъ мирту слабую; но человѣкъ,
                       Гордясь своимъ величіемъ ничтожнымъ,
                       Забывъ, что самъ онъ хрупокъ, какъ стекло,
                       Какъ гнѣвная мартышка, передъ небомъ
                       Кривляется съ такимъ ожесточеньемъ,
                       Что плачутъ ангелы; но будь они
                       Настроены, какъ мы -- они бъ такому
                       Безумію смѣялись бы до слезъ.
  
                                           Лyціо (тихо Изабеллѣ).
  
                       Смѣлѣй, дитя! я вижу -- онъ сдается;
                       Смѣлѣй!
  
                                           Профосъ (про себя).
  
                                           Пошли ей, Господи, успѣхъ!
  
                                           Изабелла.
  
                       Не мѣрь другихъ на собственную мѣру;
                       Пусть сильные глумятся надъ святыми:
                       То, что у нихъ зовется остроумьемъ,
                       У низшихъ то кощунствомъ называютъ.
  
                                           Луціо (тихо Изабеллѣ).
  
                       Вотъ настоящій путь! Впередъ, смѣлѣе!
  
                                           Изабелла.
  
                       Что у вождя зовемъ мы гнѣвнымъ словомъ,
                       То у солдата будетъ богохульствомъ.
  
                                           Луціо (тихо Изабеллѣ).
  
                       Откуда это знаете вы? Дальше!
  
                                           Aнджело.
  
                       Къ чему ведутъ всѣ ваши изреченья?
  
                                           Изабелла.
  
                       Къ тому, что если будетъ заблуждаться
                       Власть высшая, какъ свойственно для всѣхъ,
                       То въ ней самой есть сила исцѣленья
                       Для нанесенныхъ ею ранъ. Спросите
                       Вы собственное сердце -- не живетъ ли
                       Въ немъ грѣхъ, подобный братнину, и если
                       Сознаетесь вы въ слабости людской,
                       ТО приговора смертнаго для брата
                       Не изречетъ навѣрно вашъ языкъ.
  
                                           Анджело (про себя)
  
                       Въ ея рѣчахъ такой глубокій смыслъ,
                       Что я увлекся ими. (Громко). Ну, прощайте!
  
                                           Изабелла.
  
                       О, благородный графъ, не уходите!
  
                                           Анджело.
  
                       Подумаю. Придите завтра утромъ.
  
                                           Изабелла.
  
                       Послушайте, васъ подкупить хочу я;
                       Постойте, графъ!
  
                                           Анджело.
  
                                           Какъ, подкупить меня!
  
                                           Изабелла.
  
                       Да, подкупить подарками такими,
                       Которые раздѣлитъ съ вами небо.
  
                                           Луціо (про себя).
  
                       А, хорошо; не то бы все пропало!
  
                                           Изабелла.
  
                       Не золота чеканнаго мѣшками,
                       Не камнями, цѣна которыхъ часто
                       Мѣняется по прихоти -- о, нѣтъ!
                       Но чистою, смиренною молитвой,
                       Что по утрамъ, до восхожденья солнца,
                       Возносится къ далекимъ небесамъ --
                       Молитвой дѣвъ невинныхъ и смиренныхъ,
                       Отрекшихся отъ міра навсегда.
  
                                           Анджело.
  
                       Ну, хорошо. Придите завтра утромъ.
  
                                           Луціо (тихо Изабеллѣ).
  
                       Довольно. Все удастся намъ. Пойдемте.
  
                                           Изабелла.
  
                       Да сохранитъ васъ Богъ!
  
                                           Анджело (про себя).
  
                                                     Аминь, аминь!
                       Я на пути къ грѣху, который портитъ
                       Молитву намъ.
  
                                           Изабелла.
  
                                           Въ которомъ же часу
                       Могу я завтра къ вамъ явиться, графъ?
  
                                           Анджело.
  
                       Когда угодно -- только до полудня.
  
                                           Изабелла.
  
                       Да сохранитъ васъ небо!

(Изабелла, Луціо и профосъ уходятъ).

  
                                           Анджело.
  
                                                     Отъ тебя --
                       Отъ свѣтлой добродѣтели твоей!
                       Что жъ это? что? Ея ль вина, моя ли?
                       Кто болѣе тутъ грѣшенъ? Соблазнитель
                       Иль соблазненный? Нѣтъ, не Изабелла!
                       Она не соблазняла! Близъ фіалки,
                       Въ веселомъ блескѣ солнца, я лежалъ,
                       Своимъ дыханьемъ воздухъ благовонный,
                       Какъ падаль, заражая. Но возможно ль,
                       Чтобъ больше насъ прельщала непорочность,
                       Чѣмъ легкость въ женщинѣ? Когда у насъ
                       Обширно поле такъ, то для чего же
                       Ломать святые храмы, чтобъ построить
                       Тамъ нашу скверну? О, какъ гадко, гадко!
                       Анджело, что съ тобой? Чего ты хочешь?
                       Иль посягнуть желаешь ты на то,
                       Что такъ ее надъ всѣми возвышаетъ?
                       О, пусть живетъ ея несчастный братъ!
                       Когда судья воруетъ самъ -- разбойникъ
                       Имѣетъ право грабить по дорогамъ.
                       Ужели я люблю ее, что такъ
                       Мнѣ хочется опять ее увидѣть
                       И услыхать! О чемъ же грежу я?
                       О, врагъ лукавый! чтобъ смутить святого,
                       Ты принимаешь праведницы образъ:
                       Всего неотразимѣй искушенье,
                       Когда оно заманчиво исходитъ
                       Отъ добродѣтели. Краса блудницъ,
                       При помощи природы и искусства,
                       Меня прельстить во-вѣки не могла бъ,
                       А побѣжденъ я этой чистой дѣвой.
                       Донынѣ я любви не понималъ,
                       И кто любилъ -- глупцомъ того считалъ.

(Уходитъ).

  

СЦЕНА III.

Комната въ тюрьмѣ.

Входятъ съ разныхъ сторонъ герцогъ, одѣтый монахомъ, и профосъ.

                                           Герцогъ.
  
                       Миръ съ вами, профосъ! Профосъ вы -- не такъ ли?
  
                                           Профосъ.
  
                       Да, профосъ я что, добрый братъ, вамъ нужно?
  
                                           Герцогъ.
  
                       По правиламъ любви и по уставу,
                       Я посѣтить несчастныхъ заключенныхъ
                       Пришелъ сюда. Впустите къ нимъ въ темницу
                       Меня и разскажите мнѣ, за что
                       Ихъ заключили, чтобъ я могъ, какъ должно,
                       Обязанности выполнить мои.
  
                                           Профосъ.
  
                       Я съ радостью и болѣе того
                       Готовъ исполнить, если будетъ нужно.
  

Входитъ Джульетта.

  
                                           Профосъ.
  
                       Взгляните, вотъ одна изъ заключенныхъ;
                       Увлекшись пыломъ юности своей,
                       Она свой долгъ нарушила дѣвичій,
                       И тяжела теперь; отецъ ребенка
                       За это долженъ жизнью заплатить.
                       Онъ -- юноша, которому сроднѣе
                       Проступокъ тотъ вторично совершить,
                       Чѣмъ за него на плахѣ умереть.
  
                                           Герцогъ.
  
                       А казнь когда?
  
                                           Профосъ.
  
                                           Я думаю, что завтра.

(Джульеттѣ).

                       Я все ужъ приготовилъ, подождите,
                       Васъ увезутъ отсюда.
  
                                           Герцогъ.
  
                                           Что, дитя,
                       Ты каешься ли въ томъ, что согрѣшила?
  
                                           Джульетта.
  
                       Я каюсь, и позоръ несу съ терпѣньемъ.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Я научу, дитя мое, тебя,
                       Какъ испытать свою ты можешь совѣсть
                       И какъ извѣдать -- истинно иль мнимо
                       Раскаянье твое.
  
                                           Джульетта.
  
                                           Ахъ, научите!
  
                                           Герцогъ.
  
                       Ты любишь ли того, кто былъ виною
                       Несчастья твоего?
  
                                           Джульетта.
  
                                           Люблю, какъ ту,
                       Что бѣдъ его виновницей была.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Такъ, стало-быть, и преступленье вами
                       Совершено совмѣстно?
  
                                           Джульетта.
  
                                                     Да, совмѣстно.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Тогда твой грѣхъ тяжелѣ, чѣмъ его.
  
                                           Джульeттa.
  
                       Вполнѣ я въ этомъ сознаюсь и каюсь.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Такъ, дочь моя, такъ и должно; но если
                       Ты сожалѣешь только о позорѣ,
                       Какъ слѣдствіи грѣха -- то эта скорбь
                       Лишь для тебя самой, а не для неба,
                       И только страхъ, а не любовь къ нему
                       Ея источникъ.
  
                                           Джульетта.
  
                                           Нѣтъ, я каюсь въ томъ,
                       Что совершила грѣхъ, и свой позоръ
                       Съ охотою несу.
  
                                           Герцогъ.
  
                                           Такъ поступай
                       И впредь. Сообщникъ твой, я слышалъ, завтра
                       Пойдетъ на смерть, и я теперь къ нему
                       Иду подать совѣтъ и утѣшенье.
                       Миръ вамъ и благо! Benedicite! (Уходитъ).
  
                                           Джульетта.
  
                       Пойдетъ на смерть! О, гибельная милость!
                       Она щадитъ меня, когда мнѣ жизнь
                       Мучительнѣе смерти!
  
                                           Профосъ.
  
                                                     Жаль его! (Уходитъ).

  

СЦЕНА IV.

Комната въ домѣ Анджело.

Входитъ Анджело.

                                           Aнджело.
  
                       Я и молюсь, и думаю; но мысли
                       Съ молитвою въ разладѣ. Для небесъ
                       Одни слова пустыя, а межъ-тѣмъ
                       Мои мечты, не внемля языку,
                       На якорѣ стоятъ у Изабеллы.
                       Языкъ твердитъ о Господѣ; но въ сердцѣ
                       Грѣхъ похоти гнѣздится, разростаясь.
                       Предметъ моей науки -- управленье --
                       Сталъ для меня хорошей, старой книгой,
                       Но скучной и пустой, и даже то,
                       Чѣмъ я всегда гордился -- доброй славой,
                       Готовъ отдать -- не услыхалъ бы кто --
                       Съ охотою за перышко, которымъ
                       Играетъ вихрь. О, санъ! о, почесть! Ты
                       Своей блестящей внѣшностью наводишь
                       На дураковъ благоговѣйный страхъ,
                       Прельщая даже мудрыхъ ложнымъ блескомъ.
                       Кровь -- все же кровь; пусть на рогахъ у чорта
                       Напишутъ "добрый ангелъ" -- и они
                       Примѣтою его не будутъ болѣ.
  

Входитъ слуга.

  
                                           Анджело.
  
                       Кто тамъ?
  
                                           Слyга.
  
                                           Одна монахиня желаетъ
                       Васъ видѣть, графъ.
  
                                           Анджело.
  
                                           Введи ее. (Слуга уходитъ).
                                                     О, небо!
                       Какъ сильно кровь вдругъ къ сердцу прилила,
                       Его лишая силы и движенья,
                       И члены всѣ какъ-будто отнялись.
                       Такъ глупая толпа тѣснится вкругъ
                       Лишеннаго сознанья и, желая
                       Помочь ему, спираетъ только воздухъ;
                       Такъ скопище народа, покидая
                       Занятія свои, бѣжитъ туда,
                       Гдѣ ихъ монархъ любимый показался
                       И такъ шумитъ, что взрывъ любви нелѣпый
                       Обидой показаться можетъ.
  

Входитъ Изабелла.

  
                                           Анджело.
  
                       Что скажете, прекрасная синьора!
  
                                           Изабелла.
  
                       Рѣшенье ваше я пришла узнать.
  
                                           Анджело.
  
                       Мнѣ было бы пріятнѣй, если бъ ты
                       Его ужъ знала. Братъ твой жить не можетъ.
  
                                           Изабелла.
  
                       Такъ вотъ что, графъ! Ну, да хранитъ васъ Богъ!

(Хочетъ уйти).

  
                                           Анджело.
  
                       Но могъ бы жить и, можетъ быть, такъ долго,
                       Какъ ты и я; но -- долженъ умереть.
  
                                           Изабелла.
  
                       По приговору вашему?
  
                                           Анджело.
  
                                                     Конечно.
  
                                           Изабелла.
  
                       Когда? скажите мнѣ, чтобъ въ этотъ срокъ --
                       Коротокъ онъ иль дологъ -- онъ успѣлъ
                       Для вѣчности свою очистить душу.
  
                                           Анджело.
  
                       О, гнусный грѣхъ! Мнѣ было бъ все равно
                       Простить того, кто отнялъ у природы
                       Живое существо, иль пощадить
                       Такое зло, которое сквернитъ
                       Божественный нашъ образъ. Уничтожить
                       Жизнь правильно сложившуюся такъ же
                       Легко, какъ влить въ металлъ такую подмѣсь,
                       Чтобы произвесть фальшивую монету.
  
                                           Изабелла.
  
                       Такъ судятъ въ небесахъ -- не на землѣ.
  
                                           Анджело.
  
                       Ты думаешь? Такъ я тебя поймаю.
                       Что изберешь сама: чтобъ братъ твой палъ
                       Подъ праведнымъ судомъ, иль чтобъ его
                       Отъ смерти искупила ты, отдавъ
                       Свое же тѣло сладкому позору,
                       Какъ дѣва та, что обезчестилъ онъ.
  
                                           Изабелла.
  
                       Графъ, вѣрьте мнѣ, что я скорѣе тѣломъ
                       Пожертвовать готова, чѣмъ душой.
  
                                           Анджело.
  
                       Тутъ рѣчь не о душѣ. Грѣхъ принужденный
                       Считается, но не причтется намъ.
  
                                           Изабелла.
  
                       Какъ вы сказали?
  
                                           Анджело.
  
                                           Ну, не утверждаю
                       Я этого! вѣдь, я могу сказать
                       И противъ словъ моихъ. Но разсуди:
                       Я именемъ закона произнесъ
                       Надъ обвиненнымъ смертный приговоръ.
                       Не будетъ ли тутъ милость прегрѣшеньемъ,
                       Когда прощу его?
  
                                           Изабелла.
  
                                           Простите только,
                       И на душу отвѣтственность возьму я;
                       Да это и не грѣхъ, а милосердье.
  
                                           Анджело.
  
                       Взявъ на себя его, ты согрѣшишь:
                       Тутъ вѣсъ грѣха не легче милосердья.
  
                                           Изабелла.
  
                       Ахъ, если грѣхъ за жизнь его молить --
                       Дай Богъ его нести мнѣ! Пусть онъ будетъ
                       Для васъ грѣхомъ, но я молиться буду,
                       Чтобъ онъ къ моимъ причисленъ былъ грѣхамъ
                       И не вмѣнился вамъ.
  
                                           Анджело.
  
                                           Да нѣтъ, послушай:
                       Иль въ простотѣ меня не понимаешь,
                       Иль ты хитришь со мной; а это дурно.
  
                                           Изабелла.
  
                       Будь я проста, дурна во всемъ, лишь было бъ
                       Сознаніе во мнѣ, что я не лучше.
  
                                           Анджело.
  
                       Смиряясь такъ, лишь блеска ищетъ мудрость.
                       Такъ изъ-подъ черной маски въ десять разъ
                       Красавица намъ кажется прелестнѣй,
                       Чѣмъ безъ нея. Но чтобы ты могла
                       Меня понять, я выражусь яснѣе:
                       Твой братъ не можетъ жить.
  
                                           Изабелла.
  
                                                     Я это знаю.
  
                                           Анджело.
  
                       И казнь ему назначена такая,
                       Какую онъ виною заслужилъ.
  
                                           Изабелла.
                       Все это такъ!
  
                                           Анджело.
  
                                 Положимъ, Изабелла,
                       Что средство есть спасти его отъ смерти.
                       Я этого ничуть не утверждаю,
                       Но привожу, какъ случай. Ты, сестра
                       Преступника, понравилась вельможѣ,
                       Котораго вліяніе на судей
                       Его избавить можетъ отъ оковъ,
                       Наложенныхъ закономъ -- и притомъ
                       Другого средства нѣтъ къ его спасенью,
                       Какъ этому вельможѣ принести
                       Сокровище красы своей на жертву;
                       Иначе, братъ твой долженъ умереть;
                       Что сдѣлала бы ты?
  
                                           Изабеллa.
  
                                           Для брата то же
                       Я сдѣлала бъ, что для самой себя;
                       Когда бы смерть висѣла надо мною,
                       Когда бъ на мнѣ лежали, какъ рубины,
                       Рубцы отъ бичеванья, я для смерти
                       Раздѣлась бы такъ точно, какъ для сна
                       Желаннаго, но тѣла на позоръ
                       Не отдала бъ.
  
                                           Анджело.
  
                                           Ну, значитъ, онъ умретъ.

  
                                           Изабелла.
  
                       И это будетъ лучше. Пусть однажды
                       Умретъ мой братъ, чѣмъ смертью вѣковѣчной
                       Его сестры купить ему свободу.
  
                                           Анджело.
  
                       Такъ меньше ль ты жестока, чѣмъ законъ,
                       Который ты за строгость осуждаешь?
  
                                           Изабелла.
  
                       Позорный выкупъ можно ли сравнить
                       Съ прощеньемъ добровольнымъ? милость
                       Законную со сдѣлкою безчестной?
  
                                           Aнджело.
  
                       Сейчасъ законъ считала ты тираномъ,
                       А братнина вина тебѣ казалась
                       Скорѣе шуткою, чѣмъ преступленьемъ.
  
                                           Изабелла.
  
                       Простите, графъ! Вѣдь часто такъ бываетъ:
                       Когда чего сердечно мы желаемъ,
                       То говоримъ не то, что на умѣ.
                       Ахъ, такъ и я проступокъ извиняю
                       Для выгоды того, кто дорогъ мнѣ.
  
                                           Анджело.
  
                       Мы слабы всѣ!
  
                                           Изабелла.
  
                                           Ахъ, пусть бы умеръ онъ,
                       Когда бъ онъ былъ одинъ грѣха вассаломъ:
                       Но, вѣдь, мы всѣ наслѣдники грѣха!
  
                                           Анджело.
  
                       И женщины, конечно, слабы тоже.
  
                                           Изабелла.
  
                       Какъ зеркало, въ которое глядятся:
                       Оно легко такъ можетъ и разбиться,
                       Какъ отражаетъ образъ нашъ легко.
                       О, женщины! Да сохранитъ ихъ небо!
                       Все лучшее позоритъ въ нихъ мужчина,
                       Во зло употребляя. Называйте
                       Насъ слабыми, затѣмъ что нѣжны мы,
                       Какъ весь нашъ организмъ, и легче васъ
                       Всѣмъ ложнымъ впечатлѣньямъ поддаемся.
  
                                           Анджело.
  
                       Да, это такъ; а такъ-какъ ты невольно
                       Сама созналась въ слабости своей --
                       Сознаться надо, что мы, мужчины,
                       Нисколько не сильнѣе васъ и такъ же
                       Легко, какъ вы, соблазну поддаемся --
                       Я выскажусь смѣлѣй, я придерусь
                       Къ твоимъ словамъ: будь женщиной, какъ есть.
                       Захочешь большимъ быть -- не будешь ею;
                       Но женщиной оставшись -- въ этомъ мнѣ
                       Краса твоя порукой -- докажи
                       Свои слова и сбрось свое притворство.
  
                                           Изабелла.
  
                       Графъ, у меня одинъ языкъ, молю,
                       Не измѣняйте вашего со мною.
  
                                           Aнджело.
  
                       Такъ знай теперь, что я тебя люблю.
  
                                           Изабелла.
  
                       Джульетту братъ любилъ, а вы сказали,
                       Что умереть за это долженъ онъ.
  
                                           Анджелo.
  
                       Полюбишь ты меня -- онъ не умретъ.
  
                                           Изабелла.
  
                       О, знаю я. Достоинство имѣетъ
                       Свои права: оно себя порочитъ,
                       Чтобы другихъ испытывать.
  
                                           Анджело.
  
                                                     Я честью
                       Клянусь тебѣ, что правду говорю.
  
                                           Изабелла.
  
                       О, жалкая же честь при гнусной правдѣ!
                       И стоитъ вѣрить ей! О, лицемѣрье!
                       Но берегись -- тебя я обличу!
                       Сейчасъ прощенье брату подпиши,
                       Не то предъ цѣлымъ свѣтомъ объявлю я,
                       Что ты за человѣкъ!
  
                                           Анджело.
  
                                           А кто тебѣ повѣритъ?
                       И слава добрая, и строгость жизни --
                       Свидѣтели мои противъ тебя.
                       И санъ мой, наконецъ, преодолѣетъ .
   1-й дворянинъ. На это отвѣчу, что мы выкроены съ тобой изъ одного куска бархата 6).
   Луціо. Да, но только ножницы прошли между бархатомъ и кромкой. Ты кромка.
   1-й дворянинъ. А ты если и бархатъ, то выстриженный до-гола. Я лучше соглашусь быть кромкой англійской байки, чѣмъ оплѣшивѣть отъ стрижки на французскій ладъ.-- Говорю по опыту. Ты понимаешь 7)?
   Луціо. Знаю, что по опыту, и притомъ, вѣроятно, хорошо чувствуешь самъ смыслъ твоихъ словъ. Отъ души готовъ выпить за твое здоровье, но только не изъ одного съ тобой стакана 8).
   1-й дворянинъ. Положимъ, я навралъ на себя слишкомъ много.
   2-й дворянинъ. Вѣрно, что навралъ; но это независимо отъ того, боленъ ты или нѣтъ. (Вдали показывается сводня).
   Луціо. Смотрите, смотрите,-- вотъ идетъ благодѣтельница 9). Какъ думаете, сколько схватилъ я подарковъ подъ ея гостепріимнымъ кровомъ?
   2-й дворянинъ. Сколько жъ?
   Луціо. Угадай.
   2-й дворянинъ. Тысячи на три долларовъ.
   1-й дворянинъ. Съ прибавкой.
   Луціо. Французской плѣши, свѣтлой, какъ червонецъ 10).
   2-й дворянинъ. Вотъ ты все глумишься надъ моими болѣзнями, а я здоровъ.-- Слышишь, какой у меня звучный голосъ?
   Луціо. Онъ звученъ отъ пустоты. У тебя пусты твои изъѣденныя кости. Вѣдь безпутство угостилось тобой въ волю.

(Сводня подходитъ).

   1-й дворянинъ (своднѣ). Ну, что скажешь? Въ которомъ боку у тебя нынче сильнѣе ломота?
   Сводня. Да, шутите, шутите! А вотъ сейчасъ взяли и повели въ тюрьму человѣка, который стоитъ пяти тысячъ такихъ, какъ вы.
   2-й дворянинъ. Кто жъ это?-- Скажи.
   Сводня. Никто другой, какъ Клавдіо; синьоръ Клавдіо.
   1-й дворянинъ. Взятъ въ тюрьму Клавдіо?.. Не можетъ быть!
   Сводня. Значитъ, можетъ. Я сама видѣла, какъ его схватили и повели. Но всего хуже то, что чрезъ три дня ему отрубятъ голову.
   Луціо. Послѣ того вздора, какой мы здѣсь наболтали, эта вѣсть не лѣзетъ въ голову мнѣ. Увѣрена ли ты въ томъ, что сказала?
   Сводня. Точнехонько. И все вышло изъ-за того, что онъ снабдилъ госпожу Джульетту ребенкомъ.
   Луціо. Дѣло похоже на правду. Онъ обѣщалъ встрѣтить меня здѣсь два часа тому назадъ и не явился. А вѣдь вы знаете его аккуратность.
   2-й дворянинъ. Сверхъ того, вѣсть эта звучитъ въ тонъ съ тѣмъ, о чемъ недавно говорили.
   1-й дворянинъ. Всего жъ больше съ извѣстнымъ провозглашеньемъ.
   Луціо. Пойдемте узнать хорошенько, въ чемъ дѣло.

(Луціо и дворяне уходятъ).

   Сводня. Вотъ тутъ и работай! Не война, такъ потогонныя лѣченья 11), а не онѣ -- такъ висѣлицы да бѣдность разгонятъ скоро всѣхъ моихъ обычныхъ гостей. (Входитъ клоунъ). Ну, что новаго?
   Клоунъ. Вонъ тащатъ человѣка въ тюрьму.
   Сводня. Что онъ сдѣлалъ?
   Клоунъ. Женщину.
   Сводня. А въ чемъ виноватъ?
   Клоунъ. Ловилъ въ чужой рѣчкѣ форелей.
   Сводня. Значитъ, подарилъ дѣвочкѣ ребенка?
   Клоунъ. Нѣтъ, подарилъ женщинѣ дѣвочку. Слышала ты послѣднее объявленье?
   Сводня. О чемъ?
   Клоунъ. Всѣ публичные дома въ предмѣстьяхъ Вѣны будутъ снесены.
   Сводня. А городскіе?
   Клоунъ. Тѣ оставятъ для приплода. Хотѣли сломать и ихъ, да благо одинъ мудрый гражданинъ заступился.
   Сводня. А въ предмѣстьяхъ сломаютъ всѣ?
   Клоунъ. Всѣ до единаго.
   Сводня. Да вѣдь это, значитъ, поставятъ весь свѣтъ вверхъ дномъ! Что же со мной-то будетъ?
   Клоунъ. Э, не бойся! Было бы болото, а черти найдутся 12). Такъ и ты:- перемѣнишь квартиру, а промышлять будешь тѣмъ же. Да и я останусь твоимъ поставщикомъ, какъ былъ. Сверхъ того, тебѣ навѣрно сдѣлаютъ поблажку за то, что ты ужъ очень усердно служила обществу.
   Сводня. Посмотримъ, голубчикъ, посмотримъ! Идемъ теперь;-- дѣлать здѣсь больше нечего.
   Клоунъ. Вонъ ведутъ Клавдіо въ тюрьму; -- да и мамзель Джульетта съ нимъ. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 3-я.

Тамъ же.

(Входятъ Профосъ, Клавдіо, Джульетта и стража).

   Клавдіо. Что жъ водишь ты меня всѣмъ на показъ
             По городу? Веди въ тюрьму ужъ прямо,
             Какъ велѣно.
   Профосъ.           Вожу я не изъ злости,
             А потому, что велѣно водить.
   Клавдіо. Вотъ такъ-то власть!-- Какъ полубогъ, она
             Заставить можетъ насъ платить, что хочетъ!
             Какъ небеса, считая правосудной
             Себя одну -- она казнитъ по волѣ
             Иль милуетъ! (Входятъ Луціо и двое дворянъ).
   Луціо.                     Въ чемъ, Клавдіо, скажи мнѣ,
             Попался ты?
   Клавдіо.           Въ избыткѣ своевольства,
             Любезный другъ! Обжорство рано ль, поздно ль,
             Ведетъ къ посту,-- такъ точно и свобода,
             Когда ее распустимъ мы чрезчуръ --
             Кончается тюрьмой! На грѣхъ бѣжимъ
             Мы всѣ гурьбой, какъ на отраву крысы:
             Поѣли всласть -- а послѣ умирай!
   Луціо. Ахъ, если бъ я умѣлъ говорить такъ красно, сидя въ тюрьмѣ! Я непремѣнно созвалъ бы своихъ кредиторовъ и сказалъ имъ такую же убѣдительную, премудрую рѣчь. Впрочемъ, я все-таки лучше предпочту болтать вздоръ на свободѣ, чѣмъ проповѣдывать умныя вещи, сидя подъ замкомъ. Объясни мнѣ, въ чемъ тебя обвиняютъ.
   Клавдіо. Въ томъ, о чемъ нынче запрещено даже разговаривать.
   Луціо. Въ убійствѣ?
   Клавдіо. Нѣтъ.,!
   Луціо. Въ распутствѣ?
   Клавдіо. Зови хоть такъ.
   Профосъ. Идемте, сударь,-- пора.
   Клавдіо. Постой минуту.-- Луціо, на одно слово.

(Отходитъ съ Луціо).

   Луціо. На сто, если это можетъ тебѣ помочь. Но неужели распутство нынче въ такой опалѣ?
   Клавдіо. Вотъ дѣло въ чемъ: ты знаешь, я могу
             Назвать своей по всѣмъ правамъ Джульетту.
             Ты съ ней знакомъ;-- она почти ужъ стала
             Моей женой, и не успѣли мы
             Лишь учинить, какъ должно, оглашенье 13);
             Но мы его отсрочили затѣмъ,
             Чтобъ выручить изъ рукъ родни Джульетты
             Приданое, въ надеждѣ той, что время
             Заставитъ ихъ взглянуть благопріятнѣй
             На нашъ союзъ;-- но, по несчастью, тайну
              Намъ скрыть не удалось,-- ее прочесть
             Теперь легко, ужъ можетъ первый встрѣчный,
             Чуть взглянетъ на Джульетту.
   Луціо.                                         Эхе-хе!
             Беременна?
   Клавдіо.           На горе -- да! А тутъ
             Намѣстникъ новый,-- потому ль, что чище
             Справляетъ дѣло новая метла,
             Иль очень хочется ему пришпорить
             Ту лошадь власти, на которой онъ
             Теперь сидитъ; иль потому, быть-можетъ,
             Что важный санъ способенъ ослѣплять
             Порой насъ до желанья гнуть въ погибель
             Стоящихъ ниже -- не берусь судить я;
             Но только онъ затѣялъ воскресить
             Рядъ грозныхъ каръ, которыя, вотъ скоро
             Почти что девятнадцать долгихъ лѣтъ,
             Покоились безъ нужды и безъ пользы,
             Какъ старое оружье на стѣнахъ.
             Ну, словомъ -- такъ иль иначе -- задумалъ,
             Я вижу, онъ, на честь себѣ и славу,
             Испробовать одинъ такой законъ
             Теперь на мнѣ -- зачѣмъ -- не знаю,-- впрочемъ
             Вѣрнѣй всего, чтобъ показать себя.
   Луціо. Навѣрно такъ, и твоя голова дѣйствительно держится теперь на плечахъ такъ плохо, что ее можетъ сдуть прочь вздохъ первой влюбленной дѣвушки.-- Попробуй обратиться къ герцогу.
   Клавдіо. Я думалъ ужъ,-- да только гдѣ его
             Теперь сыскать?-- А потому, другъ добрый,
             Не откажи исполнить то, о чемъ
             Я попрошу.-- На этихъ дняхъ вступила
             На искусъ въ монастырь моя сестра.
             Возьмись ей передать о тяжкомъ горѣ,
             Которымъ я постигнутъ. Пусть попроситъ
             Она друзей надежныхъ заступиться
             Предъ строгимъ властелиномъ за меня.
             Я даже думаю, что лучше это
             Исполнитъ ей самой:-- успѣхъ тогда
             Окажется вѣрнѣй. Въ ея глазахъ
             Есть прелесть юности, чья рѣчь нѣмая
             Увлечь мужчинъ способна лучше словъ.
             А сверхъ того, она умна и можетъ,
             Когда захочетъ, убѣдить легко.
   Луціо. Дай Богъ, чтобъ могла! Я желаю этого столько же для спасенья твоей жизни, сколько и для того, чтобъ ободрить подобныхъ тебѣ бѣдняковъ, которымъ приходится сидѣть на воздержаньи. Заплатить жизнью зато, что сыгралъ въ триктракъ 14), ужъ очень обидно!.. Иду къ ней сейчасъ же.
   Клавдіо. Благодарю, дорогой Луціо.
   Луціо. Буду у твоей сестры черезъ два часа
   Клавдіо. Теперь идемъ, профосъ. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 4-я.

Мужской монастырь.

(Входятъ герцогъ и монахъ Ѳома;.

   Герцогъ. Нѣтъ, мой отецъ, оставьте эту мысль!
             Грудь мужа не легко пронзить ничтожной
             Стрѣлой любви. Когда задумалъ я
             Укрыться здѣсь отъ свѣта -- то рѣшенье
             Мое, повѣрьте, выше и важнѣй,
             Чѣмъ блажь горячей юности 15).
   Монахъ.                               Угодно ль
             Вамъ объяснить его?
   Герцогъ.                     Извѣстно,
             Я думаю, вамъ лучше, чѣмъ другимъ,
             Какъ я всегда любилъ уединенье
             И какъ цѣнилъ ничтожно блескъ собраній,
             Гдѣ выставляютъ роскошь, щегольство
             И все, что любитъ молодость... Узнайте жъ,
             Что передалъ я власть свою и санъ
             Достойному Анжело, чью воздержность
             И строгій нравъ вы знаете. Вся Вѣна
             Теперь въ его рукахъ; меня жъ считаетъ
             Уѣхавшимъ онъ въ Польшу. Этотъ слухъ
             Распущенъ мной нарочно, и ему
             Въ народѣ вѣрятъ всѣ... Конечно, вы
             Желаете узнать, съ какой я цѣлью
             Такъ поступилъ?
   Монахъ.           Желаю, безъ сомнѣнья.
   Герцогъ. Въ странѣ у насъ довольно есть законовъ,
             Суровыхъ, строгихъ, схожихъ съ удилами
             Для бѣшеныхъ коней; но всѣ они
             Въ послѣдніе года дремали мирно,
             Какъ старый левъ въ пещерѣ, переставшій
             Искать добычу въ старости... Мы стали
             Похожи на отца, который, вздумавъ
             Держать дѣтей въ покорности, повѣсилъ
             У нихъ въ глазахъ для виду только розгу;
             Конецъ при томъ, понятно, вышелъ тотъ,
             Что дѣти стали лишь надъ ней смѣяться...
             Такъ и законы, если мы не будемъ
             Ихъ исполнять, окажутся мертвы
             Для нихъ самихъ же. Своеволье дерзко
             Начнетъ хлестать бездѣйственную власть;
             Ребенокъ будетъ бить безъ страха няньку,
             И ладъ въ странѣ разрушится совсѣмъ.
   Монахъ. Но, государь, вы можете и сами,
             Когда найдете нужнымъ, развязать
             Вновь руки правосудью... Это будетъ
             Полезнѣй и грознѣй во много разъ,
             Чѣмъ если то же самое исполнитъ
             Намѣстникъ вашъ, Анжело.
   Герцогъ.                     Въ томъ все дѣло,
             Что это будетъ грозно ужъ чрезчуръ.
             Когда по собственной винѣ позволилъ
             Я уронить въ глазахъ народа власть,--
             То было бъ злымъ тиранствомъ, если бъ сталъ я
             Карать за то, чему мирволилъ самъ
             Спуская злу, мы именно мирволимъ
             Тому, чтобъ зло свершилось... Вотъ зачѣмъ,
             Святой отецъ, я передалъ Анжело
             Мои права. Подъ именемъ моимъ
             Онъ можетъ дѣйствовать, какъ изъ засады,
             Со всею должной строгостью, а я
             Тутъ буду ни причемъ и не подвергнусь
             Ничьимъ упрекамъ... Для того жъ, чтобъ видѣть,
             Что будетъ изъ того -- хочу я тайно,
             Подъ рясою отшельника, слѣдить
             Равно за нимъ, какъ и за всѣмъ народомъ...
             Снабдите же, святой отецъ, меня
             Монашеской одеждой и скажите,
             Какъ долженъ я держать себя, чтобъ всѣ
             Сочли меня монахомъ... Къ слову молвлю.
             Что на умѣ есть у меня еще
             Иныя мысли; но объ этомъ съ вами
             Поговоримъ въ другой мы разъ... Анжело
             Такъ твердъ душой, суровъ и хладнокровенъ,
             Что врядъ ли задавалъ себѣ вопросъ,
             Течетъ ли въ жилахъ кровь его, и точно ль
             Вкуснѣе хлѣбъ, чѣмъ камень;-- потому
             На немъ провѣрить можемъ мы, насколько
             Способна власть мѣнять сердца людей,
             И точно ль святъ, кто неподкупенъ съ виду. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 5-я.

Комната въ женскомъ монастырѣ*

(Входятъ Изабелла и Франциска).

   Изабелла. И никакихъ нѣтъ, значитъ, больше правъ
             У инокинь?
   Франциска. А развѣ этихъ мало?
             Изабелла. О, нѣтъ, довольно слишкомъ... Я спросила,
             Напротивъ, изъ желанья, чтобъ уставъ
             Блаженной Клары былъ еще суровѣй.
   Луціо (за дверями). Ей, ей!.. Миръ дому вашему!
   Изабелла.                                                   Кто это?
   Франциска. Мужчины голосъ. Вотъ ключи;-- открой,
             Прошу, входныя двери, Изабелла,
             И разспроси, что хочетъ онъ. Ты можешь
             Еще исполнить это; но придетъ
             Пора и для тебя, когда, постригшись,
             Не въ правѣ будешь ты сказать двухъ словъ
             Съ мужчиною иначе, какъ въ глазахъ
             Игуменьи и то еще закрывши
             Свое лицо,-- съ открытымъ же нельзя
             И говорить... Стучатъ опять. Откликнись.

(Уходитъ Франциска).

   Изабелла. Миръ вамъ и благость! Кто насъ хочетъ видѣть?

(Входитъ Луціо).

   Луціо. Привѣтъ, дѣвица, вамъ! Румянецъ вашихъ
             Прекрасныхъ нѣжныхъ щечекъ подтверждаетъ,
             Что вы дѣвица точно... Не могу ли,
             Скажите, я увидѣть Изабеллу,
             Вступившую недавно въ монастырь?
             Я передать обязанъ порученье,
             Какое посылаетъ ей со мной
             Несчастный братъ.
   Изабелла.           Сказали вы:-- несчастный?
             О, если такъ -- позвольте же узнать
             Подробнѣе, въ чемъ дѣло;-- я сама
             Его сестра и вмѣстѣ Изабелла,
             Съ которой вы хотите говорить.
   Луціо. Ну, такъ, во-первыхъ, приношу я вамъ
             Его поклонъ, а во-вторыхъ, чтобъ долго
             Васъ не томить -- вамъ объявляю прямо,
             Что онъ въ тюрьмѣ.
   Изабелла.                     О, Боже мой!.. За что?
   Луціо. За то, скажу вамъ, попросту, за что я,
             Будь власть въ моихъ рукахъ, его не только бъ
             Не обвинилъ, но похвалилъ, напротивъ.
             Онъ наградилъ красавицу свою
             Ребеночкомъ.
   Изабелла.           Не говорите вздора 16).
   Луціо. Простите! Но таковъ ужъ мой обычай.
             Скажу вамъ, впрочемъ, что хотя привычка
             Во мнѣ есть точно городить съ плеча
             Дѣвицамъ всякій вздоръ, но сердцемъ я
             Бываю чуждъ дурацкимъ этимъ шуткамъ,
             Кричу я, какъ куликъ, когда летитъ онъ
             Нарочно отъ гнѣзда и вводитъ тѣмъ
             Въ обманъ ловца 17)... Но съ вами поступать
             Я такъ не буду:-- вы въ моихъ глазахъ
             Святое существо, съ которымъ надо
             Вести съ почтеньемъ рѣчь.
             Изабелла. Сквозитъ насмѣшка
             Въ такихъ словахъ. Вы, надъ священнымъ званьемъ
             Смѣясь моимъ, смѣетесь вѣдь надъ Богомъ.
   Луціо. Не думайте... Но къ дѣлу: я скажу
             Все въ двухъ словахъ. Вашъ братъ съ своей красоткой
             Сошлись, обнялись... Ну, а тамъ извѣстно,
             Что изъ сѣмянъ сперва родится цвѣтъ,
             А тамъ и плодъ:-- кто ѣсть -- тотъ и полнѣетъ!
             Пахалъ свою онъ пашню такъ усердно,
             Что плодородье выказать свое
             Пришлось ей поневолѣ.
   Изабелла.                     И она,
             Сказали вы, беременна отъ брата?
             Но кто?.. Сестра Джульетта?
   Луціо.                                         Развѣ съ ней
             Вы сестры?
   Изабелла.           Нѣтъ, но ими назвались
             Изъ дружбы, бывши въ школѣ. Такъ мѣняютъ
             Порой другъ съ другомъ дѣти имена.
             Пустой союзъ, но нѣжный.
   Луціо.                               Ну, такъ, значитъ,
             О ней и рѣчь.
   Изабелла.           Зачѣмъ же онъ на ней
             Не женится?
   Луціо.           Вотъ въ этомъ весь вопросъ.
             Нашъ герцогъ вдругъ исчезъ -- куда, не знаетъ
             О томъ никто... Передъ своимъ отъѣздомъ
             Высказывалъ не разъ онъ многимъ лицамъ,
             А въ томъ числѣ и мнѣ, что собирался
             Начать немало новыхъ, важныхъ дѣлъ.
             Но тѣ, кто знали лучше ходъ правленья,
             Въ томъ видѣли отводъ лишь хитрый глазъ
             Отъ истинныхъ цѣлей его... И точно,
             Мы видимъ, что облекъ верховной властью
             Внезапно онъ Анжело,-- человѣка,
             Въ комъ вмѣсто крови снѣжная вода,
             И чья душа, подавленная гнетомъ
             Поста, молитвъ и умственныхъ трудовъ,
             Не шевельнулась, думаю, ни разу,
             Почуя страсть иль пылъ горячихъ чувствъ.
             И вотъ теперь, чтобъ запугать распутство,
             Уже давно вилявшее предъ властью,
             Какъ мышь передъ львомъ, онъ отыскалъ законъ,
             Подъ чей ударъ попалъ на горе первымъ
             Вашъ бѣдный братъ... На немъ хотятъ явить
             Примѣръ для всѣхъ, и онъ ужъ взятъ подъ стражу.
             Теперь надежда вся, что жаркой просьбой
             Успѣете смягчить, быть-можетъ, вы
             Суровый нравъ Анжело... Вотъ причина,
             Что къ вамъ явился я по порученью
             Какое далъ вашъ братъ.
   Изабелла.                     Ужель Анжело
             Такъ жаждетъ смерти брата?
   Луціо.                                         Подписалъ
             Онъ даже приговоръ и, какъ я слышалъ,
             Профосу далъ приказъ исполнить казнь.
   Изабелла. О, Боже!.. Гдѣ же взять мнѣ силъ и средствъ
             Его спасти?..
   Луціо.           Исполните все, что
             Вы можете.
   Изабелла.           Могу? Но что жъ могу я?
             Сомнѣнья страхъ гнететъ меня!..
   Луціо.                                         Сомнѣнье --
             Нашъ злой предатель: страхъ предъ нимъ мѣшаетъ
             Исполнить то, что насъ могло бъ спасти.
             Ступайте же немедленно къ Анжело,
             И пусть чрезъ васъ узнаетъ онъ, что если,
             Рыдая, проситъ женщина, то этимъ
             Она склонить способна, какъ боговъ,
             Мужчинъ къ ея мольбамъ. Печаль и слезы,
             Какія льетъ она, ихъ заставляютъ
             Почесть мольбу за собственное дѣло,
             Которое исполнили бъ они,
             Какъ для себя.
   Изабелла.           Исполню, что могу.
   Луціо. Лишь поскорѣй.
   Изабелла.                     Бѣгу, бѣгу, сейчасъ же!
             Должна сказать начальницѣ я только
             Объ этомъ всемъ;-- а васъ благодарю
             Отъ всей души... Привѣтъ снесите брату...
             Сегодня же, не позже ночи, будетъ
             Онъ знать о томъ, съ успѣхомъ или нѣтъ
             Вернулась я.
   Луціо.                     Прощайте!
   Изабелла.                               До свиданья. (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Вала въ домѣ Анжело.

(Входятъ Анжело, Эскалъ, судья, профосъ, стража и свита).

   Анжело. Нельзя намъ допустить, чтобъ сталъ законъ
             Глупымъ, вороньимъ чучеломъ, которымъ
             Пугать мы можемъ только птицъ, пока онѣ,
             Къ нему привыкнувъ, не начнутъ спокойно
             На немъ уже садиться.
   Эскалъ.                     Безъ сомнѣнья;
             Но будемте жъ добрѣй! Слегка подрѣзать
             Бываетъ часто лучше, чѣмъ срубить.
             Несчастный этотъ юноша, чью жизнь
             Спасти мнѣ такъ хотѣлось бы, вѣдь сынъ
             Честнѣйшаго отца!.. Спрошу самихъ
             Я васъ, Анжело: какъ ни безупречна
             Въ васъ нравственность, но если часъ и мѣсто
             Сходились такъ, что начинала кровь
             Играть и въ васъ -- ужели не случалось
             Вамъ пожелать того, чѣмъ навлекли бъ
             И на себя вы точно ту же кару,
             Какой хотите вы теперь подвергнуть
             Несчастнаго?
   Анжело.           Желать грѣха -- одно,
             А сдѣлать грѣхъ -- другое. Отрицать,
             Конечно, я не стану, что въ числѣ
             Двѣнадцати судей, судящихъ вора,
             Порой найдутся двое или трое
             Воровъ, быть-можетъ, худшихъ; но законъ
             Вѣдь судитъ только то, о чемъ онъ точно
             Успѣлъ узнать. Не все ль ему равно,
             Что воръ осудитъ вора? Если мы
             Найдемъ, гуляя, жемчугъ, то, конечно,
             Нагнемся, чтобъ поднять его, но если
             Онъ такъ лежитъ, что мы его не видимъ,
             То мы уйдемъ, не оглянувшись, прочь...
             Вамъ вашу рѣчь дѣльнѣе было бъ кончить,
             Давъ мнѣ совѣтъ, что если я, судящій
             Теперь другихъ, виновенъ оказался бъ
             Въ томъ самомъ же -- то приговоръ, который
             Я произнесъ, упасть бы долженъ былъ
             И на меня... Во мнѣ пристрастья нѣтъ,
             И онъ умретъ!
   Эскалъ.           Какъ будетъ вамъ угодно.
   Анжело. Здѣсь ли профосъ?
   Профосъ.                     Здѣсь, ваша милость.
   Анжело.                                                   Завтра
             Поутру въ девять ты исполнишь казнь
             Надъ Клавдіо. Распорядись, чтобъ посланъ
             Къ нему былъ духовникъ и приготовилъ
             Его, какъ должно, къ смерти. Пусть онъ знаетъ,
             Что смертный часъ его неотвратимъ. (Уходитъ профосъ).
   Эскалъ. Прости его Господь и насъ съ нимъ также!
             Порой судьба потворствуетъ дурнымъ,
             А платитъ зломъ за доброе другимъ!
             Инымъ сойдетъ грѣховнѣйшая шалость,
             А тѣ заплатятъ жизнью и за малость!

(Входятъ Колотушка, Слякоть, Клоунъ и полицейскіе).

   Колотушка. Ведите ихъ, ведите! Ужъ если будутъ звать порядочными людьми бездѣльниковъ, которые всю жизнь только шлялись по публичнымъ домамъ, то и порядка никакого не будетъ!-- Ведите ихъ!.
   Анжело. Что тебѣ надо, любезный? Кто ты такой, и въ чемъ дѣло?
   Колотушка. Я, не во гнѣвъ будь сказано вашей милости, полицейскій герцогъ, т.-е. герцогскій полицейскій хотѣлъ я сказать 18). Зовутъ меня Колотушкой, и я пришелъ бить челомъ вашему правосудію, для чего и привелъ съ собой двухъ наилучшихъ бездѣльниковъ, какихъ только можно сыскать.
   Анжело. Какъ! Бездѣльниковъ и наилучшихъ? Не назвать ли ихъ бездѣльниками просто?
   Колотушка. Это какъ будетъ угодно вашей милости! Что они такое я, признаться, самъ хорошенько не знаю; но что они бездѣльники -- въ этомъ я готовъ присягнуть! Ни въ одномъ изъ нихъ нѣтъ ни капли страха Божія, какъ и во всѣхъ добрыхъ христіанахъ.
   Эскалъ. Докладъ ясенъ; да и самъ докладчикъ, должно-быть, мудрецъ.
   Анжело. Дальше. Какого званья эти люди? Тебя зовутъ, сказалъ ты, Колотушкой?.. Что жъ ты не отвѣчаешь?
   Клоунъ. Это потому, ваша милость, что колотушка не можетъ выколотить сама изъ себя своихъ словъ 19).
   Анжело. Кто ты такой самъ?
   Колотушка. Онъ, ваша милость?.. Это -- подносчикъ въ домѣ сводни и такой же сводникъ самъ. Домъ ихъ -- сквернѣйшій изъ всѣхъ, которые были сломаны въ предмѣстьяхъ, и теперь хозяйка его завела баню, которая, какъ я полагаю, такой же неприличный домъ, какимъ былъ и прежній.
   Эскалъ. Какъ же ты это знаешь?
   Колотушка. Черезъ мою жену, ваша милость, чрезъ мою жену. Она готова проклясться 20)!
   Эскалъ. Какъ! Твоя жена готова проклясться?
   Колотушка. Именно, ваша милость, потому что она, благодаря Бога, честная женщина.
   Эскалъ. За что же ей тогда себя проклинать?
   Колотушка. И меня и ее, ваша милостъ! Я проклянусь самъ, что этотъ домъ -- скверный домъ, въ какомъ и жить не приведи Богъ.
   Эскалъ. Но какъ же ты все это знаешь?
   Колотушка. Я уже докладывалъ вашей милости, что черезъ мою жену. Будь она у меня плотоугодная женщина -- пришлось бы ей самой худо въ этомъ притонѣ разврата и всякихъ пакостей.
   Эскалъ. Отъ кого худо? Отъ хозяйки, что ли?
   Колотушка. Именно, ваша милость, отъ хозяйки!.. Отъ госпожи Клячи. (Показывая на Слякоть). А ему она плюнула въ лицо и тѣмъ все дѣло покончила.
   Клоунъ. Нѣтъ, нѣтъ:-- дѣло было не такъ.
   Колотушка. Не такъ?-- Въ такомъ случаѣ докажи ты, честный человѣкъ, передъ лицомъ этихъ бездѣльниковъ. (Показываетъ на Анжело и Эскала).
   Эскалъ. Слышите, какъ онъ все путаетъ?
   Клоунъ. Она, ваша милость, притащилась къ намъ на сносяхъ и потребовала (не при васъ будь сказано) варенаго чернослива. А у насъ его осталось всего двѣ штуки, и лежали онѣ на десертной тарелкѣ... Вы такія тарелки навѣрно много разъ видѣли. Оно, конечно, не китайскій фарфоръ, но тарелки хорошія.
   Эскалъ. Дальше, дальше,-- дѣло не въ тарелкахъ.
   Клоунъ. Не въ нихъ, ваша милость, не въ нихъ... Такъ вотъ эта самая госпожа Колотушка была, какъ я сказалъ, на сносяхъ и потребовала черносливу. А у насъ его было только двѣ штуки, потому-что остальное все пріѣлъ вотъ этотъ господинъ Слякоть. И надо, правду сказать, честно за него расплатился... Помните, господинъ Слякоть? Я еще не могъ сдать вамъ трехъ пенсовъ сдачи.
   Слякоть. Вѣрно, вѣрно.
   Клоунъ. Ну, вотъ то-то жъ! Вы тогда щелкали косточки съѣденнаго чернослива.
   Слякоть. Щелкалъ, щелкалъ.
   Клоунъ. Ну, вотъ видите! Я еще вамъ тогда сказалъ, что такой-то и такой-то никогда не вылѣчатся отъ своей болѣзни, если не сядутъ на строгую діэту.
   Слякоть. Сказали, сказали.
   Клоунъ. Все, значитъ, вѣрно?
   Эскалъ. Перестань молоть вздоръ и говори дѣло. Доберусь ли я наконецъ до этой госпожи Колотушки и узнаю ли, что ей сдѣлали?
   Клоунъ. Нѣтъ, ваша милость, нѣтъ,-- вамъ добираться до нея не слѣдуетъ.
   Эскалъ. На это, любезный, у меня нѣтъ и охоты.
   Клоунъ. А все-таки придется, ваша милость. Вы только посмотрите на этого господина Слякоть:-- у него восемьдесятъ фунтовъ дохода, и отецъ его умеръ въ день всѣхъ святыхъ. Такъ вѣдь, господинъ Слякоть?
   Слякоть. Вѣрно, вѣрно! Въ день всѣхъ святыхъ вечеромъ.
   Клоунъ. Еще бы не вѣрно!.. А онъ, ваша милость, сидѣлъ тогда на низкомъ стулѣ, въ комнатѣ, что зовутъ Виноградной кистью (смотря на Слякоть),-- помните?.. Вы еще такъ любили въ ней сидѣть?
   Слякоть. Да, да, она такая просторная комната, открытая; въ ней хорошо сидѣть зимой,-- это вѣрно.
   Клоунъ. Еще бы не вѣрно!
   Анжело. Нѣтъ, это будетъ, вижу я, длиннѣй
             Длиннѣйшей русской ночи... Поручаю
             Я вамъ, Эскалъ, узнать яснѣй, въ чемъ дѣло,
             А самъ уйду. Надѣюсь, вы найдете
             Предлогъ достойный выпороть ихъ всѣхъ.
   Эскалъ. Я того же мнѣнья... Прощайте. (Уходитъ Анжело). Ну такъ какъ же? Что случилось на этотъ разъ съ Колотушкиной женой?
   Клоунъ. Не на этотъ только разъ, ваша милость, не на этотъ,-- много разъ случалось.
   Колотушка. Почтительнѣйше прошу вашу милость, спросите этихъ бездѣльникомъ сами, что этотъ господинъ сотворилъ съ моей женой?
   Клоунъ. Спросите, спросите!
   Эскалъ. Ну, хорошо... Отвѣчайте, что онъ сдѣлалъ съ его женой?
   Клоунъ. Вы, ваша милость, взгляните на его рожу... Господинъ Слякоть! Покажите его милости вашу физіономію. Я говорю вамъ это въ видахъ вашихъ же интересовъ... Видѣли, ваша милость?
   Эскалъ. Видѣлъ;-- что жъ изъ этого?
   Клоунъ. Нѣтъ, да вы вглядитесь хорошенько.
   Эскалъ. Вглядѣлся.
   Клоунъ. Хороша?
   Эскалъ. Ничего особеннаго.
   Клоунъ. А я такъ готовъ поклясться, что хуже ея не найти... А если такъ, то судите сами, что же онъ могъ, при такой рожѣ, сдѣлать съ его женой?
   Эскалъ. Похоже на правду... (Колотушкѣ) Что ты на это скажешь?
   Колотушка. Скажу, ваша милость, что домъ ихъ самый представительный домъ; самъ онъ самый представительный бездѣльникъ, а его хозяйка самая представительная женщина.
   Клоунъ. А твоя жена представительнѣй всѣхъ насъ.
   Колотушка. Что-о-о! Лжешь ты, негодяй! Лжешь, гнусный холопъ! Никогда моя супруга не предоставлялась 21) никому! ни мужчинѣ, ни женщинѣ, ни ребенку!
   Клоунъ. А вамъ-то самимъ? Вѣдь всѣ знаютъ, что она предоставилась вамъ еще до свадьбы.
   Колотушка. Ахъ, подлецъ! Ахъ, бездѣльникъ!.. Анибалъ 22) нечестивый! Предоставилась до свадьбы! Если это такъ, то пусть я не буду полицейскимъ герцогомъ! Докажи, подлый анибалъ, докажи, или я привлеку тебя къ отвѣту за оскорбленіе меня дѣйствіемъ.
   Эскалъ. Чтобъ привлечь къ отвѣту за оскорбленіе дѣйствіемъ, тебѣ надо постараться, чтобъ онъ далъ тебѣ пощечину 23).
   Колотушка. Вѣрно, ваша милость, вѣрно! Благодарю васъ за добрый совѣтъ!.. Какъ же прикажете вы, чтобъ я поступилъ съ этимъ бездѣльникомъ?
   Эскалъ. Если онъ точно въ чемъ-нибудь предъ тобой виноватъ, и ты хочешь ему отплатить, то, я думаю, лучше всего предоставь ему продолжать его продѣлки, пока не поймаешь на дѣлѣ.
   Колотушка. И то правда! Благодарю, ваша милость! Всѣмъ сердцемъ благодарю!.. Видишь, подлый бездѣльникъ, до чего , ты дожилъ?.. Тебѣ надо продолжать твои продѣлки! Надо продолжать!
   Эскалъ (Слякоти). Гдѣ ты родился, любезный?
   Слякоть. Здѣсь въ Вѣнѣ, ваша милость.
   Эскалъ. И имѣешь восемьдесятъ фунтовъ дохода?
   Слякоть. Точно такъ, не во гнѣвъ будь вамъ сказано.
   Эскалъ. Хорошо. (Обращаясь къ Клоуну). А чѣмъ занимаешься ты?
   Клоунъ. Я подносчикъ въ заведеніи, ваша милость; въ заведеніи бѣдной вдовы.
   Эскалъ. Какъ зовутъ твою хозяйку?
   Клоунъ. Госпожой Клячей.
   Эскалъ. Много разъ она была замужемъ?
   Клоунъ. Девять разъ, ваша милость; -- осталась клячей послѣ девятаго мужа.
   Эскалъ. Девятаго?.. Поди сюда, Слякоть. Нехорошо, что ты связываешься съ подносчиками. Они изъ тебя выцѣдятъ все, что у тебя есть, а ты доведешь ихъ до висѣлицы. Потому совѣтую тебѣ впередъ быть умнѣй. Теперь ступай и постарайся, чтобъ я о тебѣ больше не слышалъ.
   Слякоть. Благодарю, ваша милость. Я что же? Я вѣдь, собственно, самъ въ такіе дома никогда не хожу; меня силой туда затаскиваютъ.
   Эскалъ. Ну, ну, довольно! Ступай! (Слякоть уходитъ). Теперь подойди ты, господинъ подносчикъ! Какъ твое имя?
   Клоунъ. Помпей.
   Эскалъ. А дальше?
   Клоунъ. Огузокъ.
   Эскалъ. Кличка по шерсти. Огузокъ твой дѣйствительно величиной съ бычачій 24), и потому тебя въ скотскомъ смыслѣ можно назвать Помпеемъ великимъ. Но, я думаю, ты больше сводникъ, чѣмъ подносчикъ. Такъ или нѣтъ? Отвѣчай правду, потому-что это будетъ полезнѣй для тебя самого;
   Клоунъ. Вѣрно изволили сказать. Да что же прикажете дѣлать? Вѣдь я бѣднякъ, а бѣднякамъ тоже хочется жить.
   Эскалъ. Значитъ, ты хочешь жить сводничаньемъ. А, какъ по-твоему? Законное это ремесло или нѣтъ?
   Клоунъ. Почему же нѣтъ, ваша милость, если законъ его допускаетъ?
   Эскалъ. Въ томъ все дѣло, что законъ его не допускаетъ и не будетъ допускать въ Вѣнѣ впредь.
   Клоунъ. Неужто вы хотите охолостить всю городскую молодежь?
   Эскалъ. Нѣтъ, мы этого не хотимъ.
   Клоунъ. А иначе вы съ молодежью ничего не подѣлаете. Таково мое глупое мнѣніе. Что жъ до сводниковъ, то ихъ вамъ ояться нечего:-- приведете къ порядку распутниковъ -- не будетъ и сводниковъ.
   Эскалъ. Приведемъ непремѣнно и даже уже начали. Въ дѣло будутъ пущены ни больше ни меньше, какъ топоры и висѣлицы.
   Клоунъ. Ну, если такъ, то, похозяйничавъ въ Вѣнѣ этакимъ манеромъ лѣтъ десять, вамъ придется объявить подрядъ на поставку новыхъ головъ. Лучшій въ городѣ домъ я найму тогда за три пенса. Доживете -- увидите сами, правду ли гворилъ Помпей.
   Эскалъ. Благодарю за пророчество, а въ награду скажу тебѣ вотъ что: совѣтую вести себя такъ, чтобъ не пришлось являться предо мной въ другой разъ по поводу какой-нибудь покой жалобы, хотя бы даже изъ-за того, гдѣ ты живешь. Иначе я обойдусь съ тобой, какъ это сдѣлалъ Цезарь съ Помпеемъ настоящимъ; то-есть накрою тебя въ твоемъ собственномъ лагерѣ да вдобавокъ велю выпороть. На этотъ разъ ступай.
   Клоунъ. Благодарю вашу милость за добрый совѣтъ. Послѣдую ему, какъ укажутъ нужда и счастье,
  
             Меня пороть! Пусть кучеръ клячу бьетъ;
             Кто смѣлъ, тотъ все для выгоды снесетъ!

(Уходитъ Клоунъ).

   Эскалъ. А теперь подойди ты, господинъ Колотушка. Скажи, давно ли ты служишь полицейскимъ?
   Колотушка. Семь съ половиной лѣъ, ваша милость.
   Эскалъ. По той ловкости, съ какой исправляешь ты свою должность, я самъ думалъ, что ты занимаешь ее давно. Семь лѣтъ, сказалъ ты?
   Колотушка. Съ половиной, ваша милость.
   Эскалъ. Большой, должно-быть, это для тебя трудъ, и я нахожу несправедливымъ, что его взваливаютъ на тебя такъ часто. Неужели въ вашемъ околоткѣ нѣтъ другихъ людей, способныхъ занять твою должность?
   Колотушка. Мало, ваша милость, мало! Когда ихъ выберутъ, они сваливаютъ эту обузу на меня, а я за кой-какія деньжонки на это соглашаюсь.
   Эскалъ. Доставь мнѣ имена шести или семи человѣкъ изъ болѣе способныхъ.
   Колотушка. Къ вамъ на домъ доставить прикажете?
   Эскалъ. Да; а теперь ступай. (Колотушка уходи)ъ Который часъ?
   Судья. Одиннадцать.
   Эскалъ. Не придете ли вы ко мнѣ отобѣдать?
   Судья. Очень вамъ благодаренъ.
   Эскалъ. Ужасно жаль мнѣ Клавдіо! Но средствъ
             Спасенья нѣтъ.
   Судья.                     Анжело строгъ.
   Эскалъ.                                         Что дѣлать!
             Такъ, видно, надо! Милость можетъ быть
             Порой вредна. Прощенье сплошь и рядомъ
             Родить способно новую бѣду.
             Но все жъ ужасно жаль его, хоть средствъ
             Нѣтъ точно никакихъ!.. Пора,-- идемте. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 2-я.

Другая комната тамъ же.

(Входятъ профосъ и служитель).

   Служитель. Онъ занялся теперь разборомъ дѣлъ,
             Но скоро кончитъ, и тогда объ васъ
             Я доложу.
   Профосъ. Пожалуйста. (Служитель уходитъ). Увидимъ,
             Чѣмъ онъ рѣшитъ. Быть-можетъ, милость тронетъ
             Его въ концѣ концовъ. Вѣдь тотъ проступокъ,
             Въ какомъ бѣднякъ попался, сдѣланъ имъ
             Какъ бы во снѣ! Виновны въ немъ всѣ званья 25)
             И возрасты,-- за что жъ умретъ за всѣхъ
             Лишь онъ одинъ? (Входитъ Анжело).
   Анжело. Что нужно вамъ, профосъ?
   Профосъ. Пришелъ узнать я вашу волю, точно ль
             Казненъ быть долженъ Клавдіо?
   Анжело.                               Сказалъ я
             Вѣдь ясно, кажется!.. Приказъ подписанъ
             И отданъ вамъ,-- такъ что жъ тутъ разсуждать?
   Профосъ. Я опасался быть чрезчуръ поспѣшнымъ.
             Когда сказать позволите -- видалъ я
             Не мало въ жизни случаевъ, что судъ
             Жалѣлъ о разъ рѣшенномъ послѣ казни.
   Анжело. Жалѣть объ этомъ предоставьте мнѣ.
             А васъ прошу безпрекословно дѣлать,
             Что вы должны,-- иль иначе подать
             Вы можете въ отставку:-- обойтись
             Мы можемъ и безъ васъ.
   Профосъ.                     Прошу прощенья,
             Но что же будетъ съ бѣдною Джульеттой?
             Ей близокъ часъ вѣдь разрѣшиться... Что
             Я долженъ дѣлать съ ней?
   Анжело.                     Пусть помѣстятъ
             Ее въ удобномъ мѣстѣ, озаботясь,
             Чтобъ это было во-время. (Входитъ служитель).
   Служитель.                     Пришла
             Сестра преступника;-- усердно проситъ
             Ее принять.
   Анжело.           Есть у него сестра?
   Профосъ. Есть, ваша милость;-- честная дѣвица;
             Она вступить желаетъ въ монастырь,
             Когда ужъ не вступила.
   Анжело.                     Пусть войдетъ.--
             А что до той распутницы -- то помощь,
             Конечно, ей подать, но безъ излишествъ.
             Я дамъ на то особенный приказъ.

(Входятъ Луціо и Изабелла).

   Профосъ. Прошу прощенья. (Хочетъ итти)
   Анжело.                     Нѣтъ, останьтесь:-- васъ
             Мнѣ будетъ нужно. (Изабеллѣ). Здравствуйте! Чего
             Хотите вы?
   Изабелла.           Я съ горькой прихожу
             Мольбою къ вамъ, когда лишь вы ее
             Позволите мнѣ высказать.
   Анжело.                     Что дальше?
   Изабелла. Есть злой порокъ, какой я ненавижу
             Отъ всей души,-- порокъ, который должно
             Карать сурово и за чье прощенье
             Не стала бы просить я никогда;--
             Но въ этотъ разъ прошу я поневолѣ,
             Не выдержавъ ужасной, злой борьбы
             Межъ тѣмъ, чего я не должна бы дѣлать,
             И что должна.
   Анжело.           Въ чемъ ваша просьба? Къ дѣлу.
   Изабелла. Мой братъ приговоренъ закономъ къ смерти.
             Казните, государь, его проступокъ,
             Но не его.
   Профосъ (тихо). Пошли Господь ей силъ
             Его смягчить!
   Анжело.           Какъ? Что?.. Казнить поступокъ,
             А не его?.. Да вѣдь проступки зла
             Осуждены уже до ихъ свершенья.
             Я власть свою всю сдѣлалъ бы ничѣмъ 26),
             Когда бъ карать рѣчами сталъ проступки
             И на свободу началъ выпускать
             Виновниковъ.
   Изабелла.           Законъ суровый, страшный!
             Но все жъ онъ правъ!-- Должна сказать я,
             Что братъ мой только былъ!.. Храни васъ небо!

(Хочетъ итти).

   Луціо (Изабеллѣ). Куда? Какъ можно! Приступайте жарче;
             На землю бросьтесь передъ нимъ! Хватайте
             Его за полы платья! Слишкомъ вы
             Ужъ холодны. Будь вамъ нужна булавка,
             Вѣдь и ее вы стали бы просить
             Настойчивѣй... Назадъ, назадъ! Останьтесь!
   Изабелла (возвращаясь). И братъ умретъ?
   Анжело.                     Спасти его нѣтъ средствъ,
   Изабелла. Но вы?.. Вѣдь вы могли бъ его спасти,
             Не причинивъ обиды тѣмъ ни людямъ
             Ни Господу!
   Анжело.           Я не хочу.
   Изабелла.                     Но если бъ
             Хотѣли -- то могли бъ...
   Анжело.                     Когда сказалъ я,
             Что не хочу, то, значитъ, вмѣстѣ съ тѣмъ
             И не могу.
   Изабелла.           Но это можно сдѣлать,
             Не повредивши въ мірѣ никому,
             Пусть только бъ вы болѣли вашимъ сердцемъ,
             Какъ я теперь!
   Анжело.           Подписанъ приговоръ --
             Отмѣны нѣтъ.
   Луціо (Изабеллѣ). Вы слишкомъ холодны.
   Изабелла. Отмѣны нѣтъ?.. Но сказанное слово
             Вернуть вѣдь можно вновь! О, вѣрьте мнѣ,
             Что изъ всего, чѣмъ украшаетъ небо
             Властителей: будь царскій то вѣнецъ,
             Мечъ воина, эмблема власти -- скипетръ,
             Иль бархатная мантія судьи --
             Ничто владыкъ не можетъ такъ украсить,
             Какъ слово милости!.. Когда бъ мой бѣдный,
             Несчастный братъ стоялъ на вашемъ мѣстѣ,
             А вы бы проступились такъ, какъ онъ
             То, вѣрьте мнѣ,-- онъ былъ бы милосерднѣй!
   Анжело. Прошу меня оставить.
   Изабелла.                               Ахъ, зачѣмъ
             Мнѣ не дано судьбою вашей власти,
             И вы не я!.. Я научила бъ васъ,
             Что, значитъ быть судьей и осужденнымъ,
   Луціо (Изабеллѣ). Такъ, такъ! Вотъ это въ жилку 27)..
             Продолжайте,
   Анжело.           Вашъ брать законно осужденъ, и вы
             Теряете слова.
   Изабелла.           Увы!.. Законно!..
             Но былъ законно, осужденъ когда-то
             И цѣлый міръ -- а видимъ мы однако,
             Что Тотъ, Кто въ правѣ былъ карать людей
             Законнѣе, чѣмъ всѣ -- нашелъ возможность
             Ихъ пощадить!.. Что сталось бы и съ вами,
             Когда бы Онъ -- Богъ правды -- сталъ судить
             И васъ самихъ за то, что вы на дѣлѣ?--
             О, я молю, подумайте объ этомъ!
             Увидите, что слово милосердья
             Слетитъ тогда невольно съ вашихъ устъ,
             Какъ чистый вздохъ младенца 28)!
   Анжело.                               Перестаньте,
             Не мной -- закономъ осужденъ вашъ братъ.
             Когда бъ роднымъ онъ братомъ былъ иль сыномъ
             Мнѣ самому -- я поступилъ бы такъ же.
             Онъ завтра утромъ долженъ умереть.
   Изабелла. Какъ?.. Завтра ужъ?.. О, пощадите!
             Ничтоженъ срокъ!.. Братъ къ смерти не готовъ.
             Подумайте, что вѣдь для пищи даже
             Мы рѣжемъ птицъ, когда онѣ въ порѣ;
             Такъ неужели возмездіе, въ которомъ
             Мнятъ люди видѣть приговоръ небесъ,
             Мы въ правѣ дѣлать болѣе жестокимъ,
             Чѣмъ плотскую угодливость себѣ?
             Подумайте: когда же умиралъ
             Хоть кто-нибудь за этакій проступокъ?
             Виноватыхъ въ немъ отыщутся вездѣ
             Вѣдь тѣсячи!
   Луціо (тихо). Охъ, вѣрно!..
   Анжело.                     Не былъ мертвымъ
             Законъ, но только спалъ. Изъ тѣхъ, кто дерзко
             Его такъ нарушили, не рѣшился бъ
             На это, я увѣренъ, ни одинъ,
             Когда бъ преступникъ первый былъ наказанъ,
             Какъ слѣдуетъ... Теперь законъ проснулся
             И, увидавъ, какъ въ зеркалѣ пророкъ 29),
             То зло, какое было и какое
             Еще быть можетъ въ будущемъ -- рѣшилъ
             Пресѣчь въ началѣ зло, чтобы не дать
             Развиться впредь тому, что зачато
             Еще отъ прежнихъ было потакательствъ.
   Изабелла. Явите жалость!..
   Анжело.                     Я ее явлю
             Тѣмъ именно, что буду правосуденъ!
             Ее явлю я на защиту людямъ,
             Какихъ не знаю даже, тѣмъ, что страхъ
             Удержитъ ихъ впередъ отъ преступленья;
             А жизнь отнявъ у тѣхъ, кто виноватъ --
             Я средствъ лишу ихъ дѣлать зло вторично!
             Вы поняли?.. Вашъ братъ умретъ, и я
             Сказалъ вамъ все.
   Изабелла.           Онъ, значитъ, будетъ первымъ
             Понесшимъ кару,-- вы жъ хотите первымъ
             Ее изрѣчь!.. Имѣть прекрасно власть
             И силу исполина, но постыдно
             Ее употреблять, какъ исполинъ!
   Луціо (тихо). Вотъ это мѣтко!
   Изабелла.                               Если бъ вздумалъ каждый,
             Изъ облеченныхъ властью на землѣ,
             Гремѣть Перуномъ Зевса, то и Зевсъ
             Не зналъ тогда бъ покоя:-- потрясали бъ
             Его Перуномъ всѣ! Мы знали бъ только
             Одну грозу!.. О, Боже, Боже правый!
             Вѣдь даже Ты огнемъ небеснымъ чаще
             Сражаешь крѣпкій, сучковатый дубъ,
             Чѣмъ слабую тростинку!.. Человѣкъ же,
             Зазнавшійся, надменный человѣкъ,
             Кому дана лишь тѣнь пустая власти.
             Такъ позабывъ, разсудку вопреки,
             Тщету своей природы 30), корчитъ глупо
             Передъ глазами праведныхъ небесъ
             Смѣшную роль мартышки! Позволяетъ
             Себѣ такія выходки, что ими
             Онъ разсмѣшить вѣдь могъ бы въ небесахъ
             И ангеловъ, будь имъ дана способность,
             Не только плакать надъ людскимъ грѣхомъ,
             Но также и смѣяться.
   Луціо (Изабеллѣ).           Такъ,-- смѣлѣй!
             Онъ поддается.
   Профосъ (тихо). Дай ей, Боже, силы
             Его смягчить!
   Изабелла.           Судить людей нельзя
             Всѣхъ по себѣ. Смѣяться можетъ высшій
             И надъ святымъ,-- въ устахъ же низшихъ будутъ
             Его слова лишь дерзкимъ богохульствомъ 31).
   Луціо (Изабеллѣ). Прекрасно, такъ!.. Побольше въ этомъ родѣ.
   Изабелла. Что въ правомъ гнѣвѣ скажетъ полководецъ,
             То не посмѣетъ вымолвитъ солдатъ.
             Луціо, (тихо). Умно, умно;-- смѣлѣй.
   Анжело.                               Къ чему, скажите,
             Объ этомъ всемъ толкуете вы мнѣ?
   Изабелла. Затѣмъ, чтобъ власть изъ словъ моихъ узнала,
             Что, заблуждаясь такъ же, какъ и всѣ.
             Она въ себѣ должна искать и средства
             Исправить зло!.. Взгляните на себя:
             Пусть постучится совѣсть въ ваше сердце,
             Задавъ вопросъ: не гнѣздится ль и въ немъ
             Чего-нибудь, подобнаго тому же,
             За что страдаетъ братъ мой?.. Если вы
             Сознаетесь, что слабость та не чужда
             И вамъ самимъ -- то должно воздержать
             Вамъ вашъ языкъ отъ словъ, грозящихъ брату.
   Анжело (тихо). Она умна и говоритъ такъ здраво,
             Что такъ судить хоть мнѣ бы самому!..
             Прощайте. (Хочетъ итти).
   Изабелла.           Нѣтъ! Останьтесь, васъ молю я.
   Анжело. Я посмотрю,-- придите завтра,
   Изабелла.                                         Дайте
             Сказать вамъ слово: подкупить хочу я
             Безцѣннымъ даромъ васъ.
   Анжело.                     Какъ?.. Подкупить,
             Сказали вы?..
   Изабелла.           Благословеньемъ неба!
   Луціо (тихо). Поправилась, а то пропало бъ все.
   Изабелла. Не золота чеканными кружками
             Иль камнями, чью цѣнность создаетъ
             Лишь суетность; но я воздамъ вамъ даромъ
             Святыхъ молитвъ,-- молитвъ, летящихъ къ небу
             Еще до блеска утренней зари
             Изъ устъ святыхъ отшельницъ, чуждыхъ всякихъ.
             Мірскихъ страстей и проводящихъ время
             Въ молитвѣ и постѣ!
   Анжело.                     Придите завтра.
   Луціо (Изабеллѣ). Идемте,-- дѣло двинулось на ладъ.
   Изабелла (Анжело). Храни васъ Богъ.
   Анжело (тихо). Аминь!.. На перекресткѣ
             Я двухъ путей: къ соблазну и къ добру!..
   Изабелла. Когда прійти позволите вы завтра?
   Анжело. Да все равно, хоть въ часъ предъ полуднемъ.
   Изабелла. Храни васъ милость Неба!

(Уходятъ Изабелла, Луціо и профосъ).

   Анжело.                                         Отъ тебя!
             Отъ скромной чистоты твоей!.. Что жъ это?
             Въ чемъ большій грѣхъ!-- вводить ли въ грѣхъ людей,
             Иль поддаваться грѣшному влеченью?--
             Она иль я -- кто больше виноватъ?..
             Нѣтъ, нѣтъ -- она ни въ чемъ не виновата!
             Она, какъ цвѣтъ фіалки, источаетъ
             Предъ солнцемъ ароматъ; а я подъ тѣмъ же
             Живительнымъ лучомъ его гнію,
             Какъ смрадный трупъ!.. Ужели, чистота
             И строгость въ скромныхъ женщинахъ способнѣй
             Зажечь намъ въ сердцѣ пылъ, чѣмъ ихъ доступный
             Для всѣхъ развратъ?.. Ужель, имѣя столько
             Нечистыхъ мѣстъ для страсти, наша похоть
             Во чтобъ ни стало хочетъ осквернять
             И алтари?.. О, гадко, гадко, гадко!..
             Признаюсь ли себѣ, чего хочу
             И чѣмъ я сталъ?.. Хочу я опозорить
             То именно, что лучше въ ней всего!..
             Такъ пусть жить будетъ Клавдіо!.. Свободу
             Должны мы дать ворамъ, когда и судьи
             Воруютъ, какъ они!.. Но неужели
             Я вдругъ такъ полюбилъ ее?.. Хочу
             Ея я слышать голосъ, видѣть взглядъ
             Прелестныхъ глазъ!.. Иль это бредъ безумья...
             О, хитрый врагъ! Святого хочешь ты
             Поймать приманкой святости! Что можетъ
             Опаснѣй быть, когда на преступленье
             Влечетъ любовь къ добру?.. Ни разу въ жизни
             Не удавалось женщинѣ порочной
             Меня прельстить, какъ ни была бъ она
             Украшена природой и искусствомъ,--
             И вотъ теперь я взглядомъ покоренъ
             Простой, невинной дѣвочки!.. А прежде...
             Видъ страсти смѣхъ во мнѣ лишь возбуждалъ,
             Ея сѣтей всесильныхъ я не зналъ! (Уходитъ).
  

СЦЕНА 3-я-

Комната въ тюрьмѣ.

(Входятъ герцогъ, переодѣтый монахомъ, и профосъ).

   Герцогъ. Послушный долгу званья и велѣньямъ
             Любви къ несчастнымъ, я сюда пришелъ
             Утѣшить скорбныхъ узниковъ. По праву,
             Мнѣ данному, прошу, позвольте мнѣ
             Увидѣть ихъ и сообщите также
             Въ чемъ ихъ вина, чтобъ могъ я, сообразно-
             Съ тѣмъ, что отъ васъ услышу, имъ сказать
             И слово утѣшенья.
   Профосъ.                     Сдѣлать радъ
             Для васъ я больше, чѣмъ велитъ мнѣ даже.
             Моя обязанность. (Входитъ Джульетта).
                                 Вотъ для начала
             Несчастное созданье: позабывшись
             Подъ пыломъ юной страсти, потеряла
             Она дѣвичью честь и вотъ теперь
             Беременна, а тотъ, кто въ томъ виновенъ,
             Идетъ на казнь, хоть всякій, поглядѣвъ
             Ему въ лицо, охотнѣй допустилъ бы,
             Чтобъ онъ свершилъ еще подобный грѣхъ,
             Чѣмъ за него такъ расплатился жизнью.
   Герцогъ. Когда умретъ онъ?
   Профосъ.                               Надо думать, завтра.
             (Джульеттѣ). Я сдѣлалъ все, что могъ:-- васъ помѣстятъ
             Въ другую комнату, лишь потерпите
             Еще немного.
   Герцогъ.           Каешься ли ты
             Въ своемъ грѣхѣ?
   Джульетта.           И каюсь и покорно
             Несу свой стыдъ.
   Герцогъ.           Наставлю я тебя,
             Какъ можешь ты, свою спросивши совѣсть.
             Узнать, насколько искренно твое
             Раскаянье и не пустой ли только
             Оно обманъ.
   Джульетта.           Я съ радостью приму
             Такой урокъ.
   Герцогъ.           Ты любишь человѣка,
             Повергшаго тебя въ твою бѣду?
   Джульетта. Люблю, какъ ту, которая повергла
             Въ бѣду его.
   Герцогъ.           Соблазнъ на грѣхъ былъ, значитъ,
             Взаименъ?
   Джульетта. Да.
   Герцогъ.                     Ну, если такъ, то ты
             Виновнѣе, чѣмъ онъ.
   Джульетта.                     Я сознаюсь
             И каюсь въ томъ.
   Герцогъ.           Такъ, дочь моя; но только
             Не допускай, чтобъ покаянье было
             Плодомъ лишь страха предъ твоей бѣдой.
             Мы, каясь такъ, выказываемъ этимъ
             Заботу о себѣ, любви же къ небу
             Не выкажемъ раскаяньемъ такимъ
             Мы и слѣда.
   Джульетта.           Я каюсь, сознавая,
             Что грѣхъ мой.-- грѣхъ, и выношу возмездье
             Безропотно.
   Герцогъ.           Останься же при этомъ.
             Сообщникъ, твой умретъ, я слышалъ, завтра,
             И потомъ обязанъ я пойти
             Утѣшить и его.-- Benedicite!
             Будь миръ съ тобой. (Уходитъ герцогъ).
   Джульетта.                     Умретъ!.. А я?.. О, страшный
             И злой законъ 32)! Щадя меня, онъ только
             Даритъ вѣдь жизнь, которая ужаснѣй,
             Чѣмъ даже смерть!
   Профосъ.           Жаль, очень жалъ бѣдняжку!

(Уходятъ).

  

СЦЕНА 4-я.

Комната въ домѣ Анжело.

(Входитъ Анжело.)

   Анжело. Хочу, какъ прежде, мыслить и молиться,
             Но силы нѣтъ сковать молитвой мысль!
             Наборомъ словъ могу ввести я только
             Въ обманъ Творца, безумныя жъ мечты
             Летятъ всѣ къ ней 33)!-- Молитва на устахъ
             И страсть въ груди.-- Дѣла, заботы власти --
             Все, чѣмъ, бывало, занимался я!
             Такъ ревностно,-- безцвѣтно, скучно стало
             Мнѣ это все, какъ книга, ужъ давно
             Прочтенная!-- Мой даже санъ, которымъ
             Я былъ такъ гордъ, цѣню я (постороннихъ
             Ушей здѣсь нѣтъ) не больше, чѣмъ пушинку,
             Летящую по вѣтру!-- О, наружность,
             Какъ ты способна поселять въ глупцовъ
             Къ себѣ благоговѣнье!-- да не только
             Въ однихъ глупцовъ -- и въ умныхъ тоже!-- Кровь
             Одна не лжетъ 34)! Пусть на рогахъ у чорта
             Напишутъ слово: "ангелъ" -- родъ людской
             Его тогда навѣрно не признаетъ
             И по рогамъ! (Входитъ служитель).
   Анжело.           Что надо?
   Служитель.                     Къ вамъ пришла
             Монахиня, назвалась Изабеллой
             И проситъ видѣть васъ.
   Анжело.                     Впусти, впусти!..

(Служитель Уходитъ)

             О, Господи!.. я чувствую, что кровь
             Ударила мнѣ въ сердце!.. поразила
             Въ немъ твердость всю! исторгла изъ души
             Всю мощь и крѣпость прежнихъ бодрыхъ силъ!..
             Какъ окружаетъ глупая толпа
             Обмершаго, тѣснитъ его и этимъ
             Лишаетъ блага воздуха, который
             Одинъ бы могъ помочь ему,-- такъ часто
             На улицѣ безсмысленный народъ
             Толпится вкругъ царя, бросая дѣло,
             И, самъ того не видя, тяготитъ
             Его своей непрошенной любовью. (Входитъ Изабелла).
             Что скажете?
   Изабелла.           Пришла узнать, что будетъ
             Угодно вамъ рѣшить.
   Анжело.                     Скажу, что было бъ
             Угоднѣй мнѣ всего, когда бъ рѣшили
             Вы это дѣло сами, не давая
             Вопросовъ мнѣ.-- Вашъ брать не долженъ жить.
   Изабелла. Не долженъ жить!.. Пошли вамъ милость небо.

(Хочетъ итти).

   Анжело. Но онъ бы могъ... могъ жить бы такъ же долго,
             Какъ вы и я,-- однако смертный часъ
             Его пробилъ.
   Изабелла.           По вашему рѣшенью?
   Анжело. По моему.
   Изабелла.                     Тогда, васъ умоляю:
             Назначьте срокъ -- короткій или длинный,
             Но лишь такой, чтобъ приготовить къ смерти
             Онъ могъ себя, не погубивъ души.
   Анжело. Виновенъ онъ въ порокѣ грязномъ, гнусномъ!
             Простить того, кто сладострастно вздумалъ
             Чеканить образъ Божій на землѣ,
             Въ противность всѣмъ правамъ -- вѣдь это было бъ
             Проступкомъ столь же тяжкимъ, какъ убить
             Законное дитя! Дурная воля
             Была бъ своей преступностью равна
             Въ обоихъ случаяхъ.
   Изабелла.                     Судить такъ строго
             Имѣютъ право въ небѣ, а не здѣсь.
   Анжело. Вотъ какъ вы судите! Тогда отвѣтьте
             Мнѣ на вопросъ: что предпочли бы вы?
             Чтобъ брать подпалъ подъ правый мечъ закона,
             Иль согласились вы бы искупить
             Его вину, предавши ваше
             Такому же позорному грѣху,
             Въ какомъ виновна женщина, съ которой
             Грѣшилъ вашъ братъ?
   Изабелла.                     Отдамъ свое я тѣло
             Скорѣй на смерть -- лишь только бы осталась
             Чиста душа.
   Анжело.           Не о душѣ веду
             Теперь я рѣчь.-- Что жъ до грѣха, то если
             Грѣхъ вынужденъ -- его тогда сочтутъ
             Лишь для числа, въ вину жъ намъ не поставятъ.
   Изабелла. Какъ!.. что сказали вы?
   Анжело.                               Я утверждать
             Не буду это прямо:-- можно думать
             И иначе... Но вы должны отвѣтить
             Мнѣ на вопросъ: я представляю голосъ
             Закона здѣсь, и именемъ его
             Вашъ братъ приговоренъ мной къ смертной казни.
             Отвѣтьте же: когда грѣхомъ есть средство
             Его спасти -- то можно ль искупить
             Подобный грѣхъ добромъ спасенья брата 35)?
   Изабелла. Спасите только!.. съ радостью возьму я
             Грѣхъ на себя! Я видѣть буду въ немъ
             Не грѣхъ, а добродѣтель...
   Анжело.                     Значитъ, вы
             Не спорите, что добрымъ дѣломъ можно
             Уравновѣсить предъ лицомъ небесъ
             И самый грѣхъ?
   Изабелла.           Но гдѣ жъ тутъ грѣхъ?-- О, если
             Спасенье брата будутъ звать грѣхомъ,
             То я съ восторгомъ этотъ грѣхъ готова
             Взять на себя! Просить Творца я буду,
             Чтобъ грѣхъ согласья вашего обрушилъ
             Онъ только на меня; чтобъ не вмѣнился
             Вамъ грѣхъ ни въ чемъ!
   Анжело.                     Нѣтъ, выслушайте лучше.
             Вы, сколько вижу я, меня иль вовсе
             Не поняли, иль, можетъ-быть, хотите
             Отдѣлаться притворствомъ,-- а ужъ это
             Нехорошо.
   Изабелла.           Коль скоро не могла
             Я васъ понять -- что жъ дѣлать мнѣ? Боялась
             Всегда я почитать себя умнѣй,
             Чѣмъ я умна на дѣлѣ.
   Анжело.                     О, о, о!
             Смиренье паче гордости 36)! Примѣры
             Видали мы, какъ выставляетъ умъ
             Себя нарочно ниже, чѣмъ онъ стоитъ
             Чтобъ показаться выше.-- Такъ скрываютъ
             Красотки лица масками и этимъ
             Въ обманъ насъ вводятъ, заставляя думать,
             Что личики красивѣй, чѣмъ нашли бы
             Мы ихъ дѣйствительно.-- Пора однако
             Намъ кончить споръ. Чтобъ, поняли меня
             Какъ должно, вы -- я выскажусь прямѣй.
             Вашъ братъ умретъ!
   Изабелла.                     Какъ вижу.
   Анжело.                                         Виноватъ
             Въ проступкѣ онъ, которому возмездьемъ
             Законъ назначилъ безусловно смерть.
   Изабелла. Вы правы.
   Анжело.                     Ну, представьте же себѣ
             (Я говорю вамъ для примѣра только,
             Не намекая этимъ на себя
             Иль на другихъ),-- представьте же, что вы,
             Его сестра, собой очаровали
             Его судью, чья власть или вліянье
             Могли бъ его спасти отъ грозныхъ рукъ
             Всесильнаго закона?-- Что, когда бъ
             Сказали вамъ, что для спасенья брата
             Должны предать вы собственное тѣло
             Во власть того судьи, который мною
             Предположенъ?-- рѣшились ли бы вы
             Спасти, отъ казни брата, согласившись
             На то, что я сказалъ, иль погубили
             Его своимъ отказомъ?-- Отвѣчайте!
   Изабелла. Для брата я готова вынесть все,
             Что долженъ вынесть онъ!-- рубцы бичей
             Носила бъ, какъ рубины; ложе смерти
             Сочла бы ложемъ радости, лишь только бъ
             Сберечь себя въ невинной чистотѣ.
   Анжело. Такъ, значитъ, братъ вашъ долженъ умереть.
   Изабелла. Разъ умереть все жъ лучше, чѣмъ спасенье
             Купить позоромъ, погубивъ на вѣкъ
             Свою сестру.
   Анжело.           Вы, разсуждая такъ,
             Становитесь вѣдь строги точно такъ же,
             Какъ приговоръ, которымъ осужденъ
             Вашъ братъ на смерть.
   Изабелла.                     Нельзя святую милость
             Равнять съ позоромъ выкупа грѣхомъ,--
             Тутъ сходства лѣтъ.
   Анжело.                     Такъ какъ же звали вы
             Законъ тираномъ злымъ, а преступленье,
             Въ какомъ виновенъ братъ вашъ, вамъ казалось
             Пустой, невинной шалостью?
   Изабелла.                               Простите,
             Прошу, меня! Желая горячо
             Чего-нибудь, мы часто говоримъ
             Не то, что думаемъ. Я извиняю
             Теперь, что ненавистно мнѣ, въ надеждѣ
             Достичь того, что жажду всей душой.
   Анжело. Всѣ слабы мы.
   Изабелла.                     Такъ и казнить вѣдь брата
             Законъ имѣлъ бы право лишь тогда,
             Когда бъ мой братъ, одинъ былъ виноватымъ
             Въ подобной слабости.
   Анжело.                     Не меньше слабы
             И женщины.
   Изабелл чешь сохранить горячешную жизнь, что шесть или семь лѣтъ лишнихъ предпочтешь вѣчной чести. Достанетъ у тебя духу умереть? Ощущеніе смерти болѣе всего вѣдь въ опасеніи; въ отношеніи же физической боли и бѣдный жукъ, на котораго мы наступаемъ, подвергается такимъ же, какъ и гигантъ, предсмертнымъ страданіямъ.
   КЛАВ. Зачѣмъ же ты такъ меня позоришь? Неужли ты думаешь, что могу добыть рѣшимость изъ цвѣточной только нѣжности? Долженъ я умереть -- я встрѣчу вѣчную ночь, какъ невѣсту, и сожму ее въ своихъ объятіяхъ.
   ИЗАБ. Это говоритъ мой братъ; это могила отца подаетъ голосъ! Да, ты долженъ умереть. Ты слишкомъ благороденъ, чтобъ сохранить жизнь низкимъ средствомъ. Наружно-святый намѣстникъ, суровое лице и разумныя рѣчи котораго забиваютъ юность и распугиваютъ, какъ соколъ птицъ, проказы -- воплощенный демонъ; вздумаютъ выбрасывать внутреннюю грязь его, окажется глубокой, какъ адъ, трясиной.
   КЛАВ. Какъ, святѣйшій Анджелло {Въ прежнихъ изданіяхъ: The princely Angelo?... По Колльеру: The priestly Angelo?...}?
   ИЗАБ. Все это хитрая уборка ада, нарядившаго грѣховнѣйшее тѣло, чтобъ скрыть это, въ ризы благочестія {Въ прежнихъ изданіяхъ: In princely guards!.. По Колльеру: In priestly garb!...}. Повѣришь ли, Клавдіо, пожертвуй я ему моей дѣвственностью, ты былъ бы спасенъ.
   КЛАВ. О, Боже! не можетъ это быть.
   ИЗАБ. Можетъ; за гнусный этотъ грѣхъ онъ далъ бы тебѣ полную свободу постоянно, точно такимъ же образомъ передъ нимъ провиняться. Нынѣшней ночью я должна сдѣлать то, что и выговорить противно, или завтра же умрешь ты.
   КЛАВ. Ты не сдѣлаешь этого.
   ИЗАБ. Будь это только жизнь моя, я отдала бы ее, для спасенія твоей, такъ же легко, какъ какую-нибудь булавку.
   КЛАВ. Благодарю, дорогая моя Изабелла.
   ИЗАБ. Приготовся же завтра умереть, Клавдіо.
   КЛАВ. Да.-- Такъ и въ немъ есть страсти, заставляющія его обходить законъ, имъ же возстановляемый? Вѣрно не грѣхъ это; или изъ семи смертныхъ -- наималѣйшій.
   ИЗАБ. Какой наималѣйшій?
   КЛАВ. Будь это такъ ужь преступно, онъ, такъ мудрый, захотѣлъ ли бы за минутное наслажденіе подвергнуться вѣчному осужденію?-- О, Изабелла!
   ИЗАБ. Что хочетъ сказать братъ мой?
   КЛАВ. Страшна смерть.
   ИЗАБ. А жизнь позорная гнусна.
   КЛАВ. Такъ, но умереть, отправиться невѣдомо куда; лежать и гнить подъ холодной насыпью; утратить эту теплую, полную ощущеній жизненность, чтобъ обратиться въ сваленный комъ, между тѣмъ какъ ликовавшему духу придется купаться въ огненныхъ волнахъ, или пребывать въ бросающихъ въ дрожь пространствахъ толсто-ребраго льда, или, заключенному въ незримые вѣтры, носиться безъ устали вкругъ висящаго въ воздухѣ міра; или сдѣлаться худшимъ изъ тѣхъ худшихъ, которыхъ своевольное, безпорядочное воображеніе представляетъ воющими!-- Слишкомъ это ужасно! И тягчайшая, горестнѣйшая жизнь, на какую только могутъ осудить лѣта, болѣзни, нищета и заключеніе -- рай въ сравненіи съ тѣмъ, чего мы въ смерти боимся.
   ИЗАБ. Боже!
   КЛАВ. Даруй мнѣ жизнь, сестра! Какой бы ты грѣхъ ни совершила для спасенія жизни брата -- природа отпуститъ его тебѣ на столько, что и онъ будетъ добродѣтелью.
   ИЗАБ. О, животное! о, низкій трусъ! о, подлый негодяй! Ты отъ грѣха моего хочешь сдѣлаться человѣкомъ? 11е кровосмѣшеніе своего рода -- получить жизнь отъ позора родной сестры? Что должна я подумать? Подшутила, чего не дай Боже, моя мать подъ отцомъ моимъ; потому что отъ его крови такой безобразный отпрыскъ беспутства никакъ не мыслимъ. Отрекаюсь отъ тебя. Умри! погибни! если бъ мнѣ стоило только нагнуться чтобъ спасти тебя, я и тогда предоставила бы тебя судьбѣ твоей. Тысячами молитвъ буду я молить тебѣ смерти; ни слова не вымолвлю для спасенія.
   КЛАВ. Полно, послушай, Изабелла.
   ИЗАБ. О, какъ гадко, гадко, гадко! Не случайно, а свойственно тебѣ твое преступленіе. Милосердіе къ тебѣ сдѣлало бы себя сводней. (Уходя) Лучше скорѣй умереть тебѣ.
   КЛАВ. О, послушай, Изабелла!

Входитъ Герцогъ.

   ГЕРЦ. Позволь, юная сестра, сказать тебѣ слово, одно только слово.
   ИЗАБ. Что вамъ угодно?
   ГЕРЦ. Мнѣ хотѣлось бы, если есть у тебя свободное время, сейчасъ поговорить съ тобой; твое согласіе на мою просьбу будетъ и для тебя самой полезно.
   ИЗАБ. Лишняго времени нѣтъ у меня; мое промедленіе здѣсь похититъ его у другихъ дѣлъ; но для васъ, не надолго я останусь.
   ГЕРЦ. (Клавдіо). Сынъ мой, я слышалъ все, что было между тобой и сестрой твоей. Анджело вовсе не имѣлъ намѣренія соблазнить ее; хотѣлъ только, изучая свойства человѣка вообще, испытать ея добродѣтель, и ея прекрасный, истинной честью внушенный отказъ очень его порадовалъ. Я духовникъ Анджело, и знаю, что это такъ; а потому приготовься къ смерти. Не тѣшь своей рѣшимости пустыми надеждами: ты долженъ завтра умереть; ступай преклони колѣна и готовься къ смерти.
   КЛАВ. Дай мнѣ прежде попросить прощенія у сестры моей. Я до того разладилъ съ жизнью, что буду молить, чтобы меня отъ нея избавили.
   ГЕРЦ. При этомъ и оставайся; прощай. (Клавдіо уходитъ.)

Входитъ Профосъ.

   Профосъ, слово и съ тобой.
   ПРОФ. Что угодно святому отцу?
   ГЕРЦ. Чтобы ты, такъ какъ ты пришелъ, ушелъ опять. Оставь меня на минуту наединѣ съ этой дѣвицей. Мой образъ мыслей и одежда ручаются что бесѣда со мной не повредитъ ей.
   ПРОФ. Въ часъ добрый. (Уходитъ.)
   ГЕРЦ. Рука, содѣлавшая тебя прекрасной, сдѣлала тебя и доброй; доброта, ограничивающаяся красотой только {Въ прежнихъ изданіяхъ: The goodness, that is cheap in beauty... По Колльеру: The goodness that is chief in beauty. }, дѣлаетъ красоту добромъ весьма недолговѣчнымъ; но такъ какъ благолѣпіе душа существа твоего, то она и тѣло свое сохранитъ навсегда прекраснымъ. О посягательствѣ Анджело на твою честь я узналъ случайно, и, не представляй человѣческая слабость примѣровъ подобнаго паденія, подивился бы паденію Авджело. Что же сдѣлаешь ты, чтобъ удовлетворить намѣстника и спасти брата?
   ИЗАБ. Сейчасъ же пойду и скажу ему мое рѣшеніе. Лучше ужъ брату умереть по закону, чѣмъ сыну моему родиться незаконно. Какъ же однакожь ошибся добрый нашъ Герцогъ въ Анджело! Возвратится онъ и найду я доступъ къ ному, не раскрывать мнѣ никогда рта, если не обличу его намѣстника.
   ГЕРЦ. Хорошо бы это было; но, въ настоящемъ положеніи дѣла, онъ непремѣнно увернется отъ твоего обвиненія: скажетъ, что хотѣлъ только попытать тебя. Послушай по этому моего совѣта, моей любви дѣлать добро. Средство къ спасенію представляется само собою. Я убѣжденъ, что ты честнѣйшимъ образомъ, нисколько не запятнавъ своей прелестной личности, можешь оказать вполнѣ заслуженное благодѣяніе одной бѣдной, оскорбленной дѣвицѣ, избавить твоего брата отъ кары гнѣвнаго закона и весьма еще угодить отсутствующему Герцогу, если онъ когда нибудь возвратится и услышитъ объ этомъ.
   ИЗАБ. Скажи же, святой отецъ, какъ? У меня хватитъ духа на все, что только не противно честности моего духа.
   ГЕРЦ. Добродѣтель смѣла, не знаетъ доброта страха. Слыхала ты о Маріанѣ, сестрѣ Фредерика, доблестнаго, погибшаго на морѣ воина?
   ИЗАБ. Слыхала, и только хорошее.
   ГЕРЦ. На ней долженъ былъ жениться Анджело; онъ былъ обрученъ съ ней, и день брака былъ уже назначенъ; но въ промежутокъ между днемъ обрученія и днемъ брака, братъ ея Фредерикъ гибнетъ на морѣ вмѣстѣ съ кораблемъ, на которомъ находилось и приданое его сестры. Представь же себѣ, какъ жестоко отозвалось это на бѣдной дѣвушкѣ: она лишилась тутъ не только благороднаго, прославившагося уже брата, горячо и нѣжно ее любившаго, но и своей части, основы своего счастія -- своего приданаго; а съ тѣмъ и съ другимъ -- и жениха, такъ честнымъ казавшагося Анджело.
   ИЗАБ. Возможно ли? Покинулъ ее Анджело въ такомъ положеніи?
   ГЕРЦ. Покинулъ лить слезы; ни слезинки не осушилъ своимъ утѣшеніемъ; отрекся отъ всѣхъ клятвъ своихъ подъ предлогомъ открытія чего-то ее безчестящаго; коротко, предоставилъ гореванью, и она доселѣ горюетъ о немъ; а онъ остается камнемъ, обливаемымъ, но не смягчаемымъ ея слезами.
   ИЗАБ. Какой же благодатью была бы смерть, если бъ взяла эту бѣдную изъ этого міра! Какая же гадость жизнь, дозволяющая жить этому человѣку! Какъ тутъ помочь ей?
   ГЕРЦ. Это разрывъ, который ты легко можешь заживить, и заживленіе его не только что спасетъ жизнь твоего брата, но и сохранитъ тебя отъ безчестія.
   ИЗАБ. Скажи же какъ, святый отецъ.
   ГЕРЦ. Дѣвушка эта и теперь пылаетъ еще прежней страстью; возмутительная его жестокость, которая, по всей справедливости, должна бы погасить ея любовь, сдѣлала ее, какъ препона потокъ, еще сильнѣе и необузданнѣй. Ступай ты къ Анджело; отвѣть на его требованіе притворной покорностью; согласись на его желаніе, но только съ условіемъ, чтобъ тебѣ но долго съ нимъ оставаться; чтобы все совершилось въ глубочайшемъ мракѣ и безмолвіи, и въ соотвѣтственномъ тому мѣстѣ; согласится онъ на это -- уладимъ и все остальное. Мы посовѣтуемъ оскорбленной дѣвушкѣ занять твое мѣсто, пойдти вмѣсто тебя; огласится за тѣмъ ихъ свиданіе -- это самое, можетъ, заставитъ его вознаградить ее; такимъ образомъ братъ твой будетъ спасенъ, твоя честь не запятнана, бѣдная Маріана осчастливлена, а преступный намѣстникъ обличенъ. Я уговорю и приготовлю ее къ тому. Согласишься ты все это, какъ слѣдуетъ, продѣлать -- двойная польза этого обмана защититъ его отъ всякаго нарѣканія. Какъ ты думаешь?
   ИЗАБ. И одна уже мысль объ этомъ вполнѣ успокоиваетъ меня; убѣждена въ благодатнѣйшемъ успѣхѣ.
   ГЕРЦ. Все зависитъ отъ твоей ловкости. Ступай же сейчасъ къ Анджело; попроситъ онъ, чтобъ ты въ эту же ночь раздѣлила съ нимъ его ложе -- согласись. А я, между тѣмъ, отправлюсь въ предмѣстіе святаго Луки; тамъ, въ окруженномъ рвомъ загородномъ домѣ, живетъ покинутая Маріана; тамъ ты меня и найдешь. Кончай же скорѣй съ Анджело, чтобы скорѣе все покончить.
   ИЗАБ. Благодарю васъ за ваше утѣшительное содѣйствіе. До свиданія, святый отецъ. (Уходятъ въ разныя стороны.)
   

СЦЕНА 2.

Улица передъ тюрьмой.

Входятъ Герцогъ, въ монашеской одеждѣ, и ему навстрѣчу Локоть, Кловнъ и Полицейскіе.

   ЛОК. Ну нѣтъ, не будь тамъ средствъ противъ этого, торгуй вы мущинами и женщинами, какъ скотомъ, безпрепятственно, всему міру пришлось бы распивать бѣлый да темный бастардъ {Тутъ игра значеніями слова bastard -- родъ сладкаго винограднаго вина и незаконнорожденный.}.
   ГЕРЦ. Это что еще такое?
   КЛОВ. Конецъ всякому въ мірѣ веселью, когда изъ двухъ промысловъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: since of two usuris... По Колльеру: sinco of two usances...} веселѣйшій преслѣдуютъ, а сквернѣйшій, чтобъ было потеплѣй ему, самъ законъ жалуетъ подбитой мѣхомъ хламидой, и подбитой не однимъ еще, а лисьимъ и овечьимъ, для обозначенія, что лукавство, какъ красивѣйшій, превосходно для опушки.
   ЛОК. Иди же, иди, любезный,-- Божье вамъ благословеніе, почтеннѣйшій отче-брате.
   ГЕРЦ. И тебѣ, почтеннѣйшій брате-отче. Чѣмъ это провинился передъ тобой человѣкъ этотъ?
   ЛОК. Провинился это онъ, видите ли, передъ закономъ; полагаемъ, что онъ къ тому же и воръ, потому что престранную нашли при немъ отмычку, которую и препроводили къ намѣстнику.
   ГЕРЦ. Стыдись, негодяй; ты вѣдь сводникъ, гнусный сводникъ! живешь грѣхомъ, на который наводишь. Подумай только, что такое набивать брюхо, или прикрывать спину такимъ грязнымъ порокомъ; скажи самому себѣ: вѣдь я пью, ѣмъ, одѣваюсь, живу, благодаря только ихъ гадкому, животному вожделѣнію. Неужли ты думаешь, что такое вонючее существованіе можно назвать жизнію. Ступай, исправься, исправься.
   КЛОВ. Дѣйствительно, святой отецъ, припахиваетъ оно нѣсколько; но я могъ бы доказать --
   ГЕРЦ. Если дьяволъ удовлетворился испытаніемъ тебя въ грѣхахъ -- что ты вполнѣ принадлежишь ему. Веди же его въ тюрьму, констебль; безъ наказанія и поученія такое грубое животное не исправится.
   ЛОК. Онъ долженъ предстать предъ намѣстника; онъ предупреждалъ ужь его; намѣстникъ не терпитъ развратниковъ; промышляетъ онъ развратомъ и попалъ къ нему -- лучше бы ему сбѣгать за милю по своему дѣлу.
   ГЕРЦ. О, если бы всѣ мы были такими, какими нѣкоторые хотятъ казаться: чуждыми грѣховъ, какъ его грѣхъ -- кажущагося!

Входитъ Люціо.

   ЛОК. Стянется и его шея, святой отецъ, какъ ваши чресла, веревкой.
   КЛОВ. Чую спасеніе; представляю поручителя. Вотъ вамъ дворянинъ, и одинъ изъ друзей моихъ.
   ЛЮЦ. Что это, благороднѣйшій Помпей? Ужь не за Цезаремъ ли ты? не въ тріумфальномъ ли его шествіи? Нѣтъ ужь развѣ, только что сдѣлавшихся женщинами, Пигмаліоновыхъ красотокъ, для пріобрѣтенія которыхъ достаточно, всунувъ руку въ карманъ, вынуть ее сжатой? Какой же будетъ отвѣтъ на это? А? Что скажешь объ этомъ напѣвѣ, этой пѣснѣ, манерѣ? Не затопилъ ли ихъ послѣдній дождь? А? Что же скажешь, дружище {Въ прежнихъ изданіяхъ: What say'st thou, trot!... По Колльеру: What say'st thou, troth!...}? Таковъ ли свѣтъ, какъ былъ? Что въ ходу? Пасмурность и неговорливость? Или еще что-нибудь? Въ чемъ дѣло?
   ГЕРЦ. Все въ томъ же и томъ же! все въ сквернѣйшемъ!
   ЛЮЦ. Какъ поживаетъ мое сокровище, хозяйка твоя? Все сводничаетъ? А?
   КЛОВ. Съѣла, синьоръ, всю свою солонину, и сама усѣлась теперь въ кадку {При тогдашнемъ потогонномъ лѣченіи извѣстныхъ болѣзней кадки замѣняли ванны.}.
   ЛЮЦ. И прекрасно, такъ и слѣдуетъ. Всегда, пока свѣжа -- блудница, а просолилась -- сводня; неизбѣжное это послѣдствіе; такъ и должно быть. Ты въ тюрьму, Помпей?
   КЛОВ. Точно такъ, синьоръ.
   ЛЮЦ. Что жь, нельзя сказать, что это некстати, Помпей. Прощай же. Ступай; говори, что я отправилъ тебя туда; за долги, или за что-нибудь другое.
   ЛОК. За сводничество, за сводничество.
   ЛЮЦ. Прекрасно, и заключите его. Если заключеніе -- должное своднику, полное имѣетъ онъ на него право, потому что сводникъ онъ несомнѣнный, и старый еще, родился имъ. Прощай, любезный Помпей; поклонись отъ меня тюрьмѣ, Помпей. Какимъ же отличнымъ будешь ты теперь, Помпей, хозяиномъ; все будешь дома.
   КЛОВ. Я все таки надѣюсь, что ваша милость будете такъ добры, что поручитесь за меня.
   ЛЮЦ. Нѣтъ, не буду я такъ добръ, Помпей; не въ модѣ это теперь. Попрошу, напротивъ, продлить твое заключеніе; не покоришься ему терпѣливо -- тѣмъ задорнѣе окажешься. Прощай, любезный Помпей.-- Да благословигь васъ Господь, святой отецъ, ГЕРЦ. И васъ также.
   ЛЮЦ. А что Гриппа, все еще малюется, Помпей?
   ЛОК. Идемъ же, идемъ, любезный.
   КЛОВ. Такъ не поручитесь вы за меня?
   ЛЮЦ. Ни такъ, ни сякъ.-- Что на бѣломъ свѣтѣ новаго, святой отецъ? что новаго?
   ЛОК. Идемъ, идемъ, любезный.
   ЛЮЦ. Ступай, ступай въ кануру, Помпей. (Локоть, Кловнъ и Полицейскіе уходить.) Что новаго, отецъ, о герцогѣ?
   ГЕРЦ. Ничего. Можетъ быть вы что-нибудь слышали?
   ЛЮЦ. Одни говорятъ, что онъ у русскаго императора; другіе -- что въ Римѣ; а вы, какъ вы полагаете, гдѣ онъ?
   ГЕРЦ. Не знаю; гдѣ бы онъ однакожъ ни былъ, желаю ему всего хорошаго.
   ЛЮЦ. Дикое, съ его стороны, сумасбродство улизнуть изъ государства и присвоитъ нищенство, для котораго никогда не былъ рожденъ. Анджело отлично герцогствуетъ въ его отсутствіи; пробираетъ пороки.
   ГЕРЦ. И хорошо дѣлаетъ.
   ЛЮЦ. Немного побольше снисхожденья къ блуду было бы весьма не дурно. Въ отношеніи къ нему слишкомъ ужь онъ строгъ, отецъ святой.
   ГЕРЦ. Да слишкомъ ужь порокъ-то этотъ распространился; только строгостью и можно уничтожить его.
   ЛЮЦ. Дѣйствительно родство у него обширное, богатъ онъ и связями; но вѣдь совершенное его уничтоженіе, пока не уничтожатъ питья и ѣды, невозможно. Говорятъ, Анджело этотъ родился не отъ мущины и женщины, не обычнымъ порядкомъ; правда это, отецъ?
   ГЕРЦ. Какъ же иначе могъ онъ родиться?
   ЛЮЦ. Одни говорятъ, что изъ икры сирены; другіе -- что зачатъ парой трески; вѣрно только, что моча его, когда онъ мочится, оказывается льдомъ; это несомнѣнно; непреложно и то, что онъ существо совершенно непроизводительное.
   ГЕРЦ. Шутникъ вы, бойки на языкъ.
   ЛЮЦ. Да скажите же, не безчеловѣчіе, за возмущеніе какого-нибудь гульфа, лишать человѣка жизни! Сдѣлалъ ли бы это отсутствующій Герцогъ? Не повѣсилъ бы онъ человѣка и за сотню незаконнорожденныхъ; выдалъ бы скорѣй изъ своего кармана на вскормленіе тысячи. Онъ и самъ былъ нѣсколько склоненъ къ этимъ проказамъ, самъ пошаливалъ, и это научило его снисхожденью.
   ГЕРЦ. Никогда не слыхалъ я, чтобы отсутствующій Герцогъ былъ падокъ до женщинъ; не имѣлъ онъ этой слабости.
   ЛЮЦ. О, какъ же вы, отецъ, ошибаетесь.
   ГЕРЦ. Не могу.
   ЛЮЦ. Онъ-то? Герцогъ-то не имѣлъ? Возьмите хоть пятидесятилѣтнюю вашу нищенку -- и въ ея пустую коробку имѣлъ онъ обыкновеніе класть дукатъ. Были и въ Герцогѣ задоринки; любилъ онъ и понатянуться; могу это сообщить вамъ.
   ГЕРЦ. Вы, право, несправедливы къ нему.
   ЛЮЦ. Я, отецъ, былъ однимъ изъ его близкихъ. Герцогъ былъ человѣкъ очень осторожный, и я, полагаю, знаю причину его удаленія.
   ГЕРЦ. Какая жь это, скажите пожалуйста, причина?
   ЛЮЦ. Ну нѣтъ -- извините,-- это тайна, которую крѣпко должно держать за зубами; могу только намекнуть -- большинство подданныхъ считало Герцога мудрымъ.
   ГЕРЦ. Мудрымъ? чтожь, никто въ этомъ и не сомнѣвался.
   ЛЮЦ. А онъ человѣкъ страшно поверхностный, невѣжественный и безразсудный.
   ГЕРЦ. Это съ вашей стороны или зависть, или глупость, или какое нибудь недоразумѣніе; вся его жизнь, его правленіе дадутъ ему, въ случаѣ надобности, далеко лучшее свидѣтельство. Если судить о немъ только но дѣламъ его, и сама зависть признаетъ его и ученымъ, и государственнымъ, и военнымъ человѣкомъ. Поэтому вы говорите совершенно не зная его, а если зная, то сильно омраченные злобой.
   ЛЮЦ. Я, почтеннѣйшій, знаю и люблю его.
   ГЕРЦ. Любовь говоритъ съ большимъ знаніемъ, а знаніе съ большей любовью.
   ЛЮЦ. Подите, знаю я, что знаю.
   ГЕРЦ. Трудно мнѣ повѣрить этому; не знаете вы, что говорите. Возвратится когда нибудь Герцогъ, чего всѣ мы молимъ, я попрошу васъ къ отвѣту предъ лицемъ его; говорили вы по чистому убѣжденію, у васъ достанетъ мужества и поддержать сказанное. Я обязанъ потребовать васъ къ нему, и потому позвольте узнать ваше имя.
   ЛЮЦ. Я Люціо, хорошо извѣстный Герцогу.
   ГЕРЦ. Онъ еще лучше узнаетъ васъ, если доживу до возможности сообщить ему объ васъ.
   ЛЮЦ. Не боюсь я тебя.
   ГЕРЦ. Потому что надѣетесь, что Герцогъ никогда не возвратится, или считаете меня слишкомъ ужь не опаснымъ противникомъ. Впрочемъ, и въ самомъ дѣлѣ большаго-то вреда я не могу вамъ сдѣлать; вѣдь вы отъ всего отопретесь.
   ЛЮЦ. Скорѣй позволю повѣсить себя; ты, отецъ, очень во мнѣ ошибаешься. Но довольно объ этомъ. Можешь сказать мнѣ: умретъ, или не умретъ завтра Клавдіо?
   ГЕРЦ. Зачѣмъ же умирать ему?
   ЛЮЦ. Зачѣмъ? за тѣмъ, что воронкой наполнилъ бутылку. Желалъ бы, чтобъ Герцогъ, о которомъ сейчасъ говорили, возвратился ужь; обезлюдитъ безплотный его намѣстникъ все государство воздержностью; даже и воробьи, потому что блудливы, не должны вить гнѣздъ подъ его кровлей. Дѣла мрака, Герцогъ и оставлялъ бы во мракѣ, не выводилъ бы на свѣтъ; право, желалъ бы чтобъ онъ возвратился. Клавдіо, въ самомъ дѣлѣ, осужденъ за подъемъ юбки. Прощай, почтенный отецъ; прошу, помолись за меня. А Герцогъ, скажу тебѣ еще разъ, и по пятницамъ но брезгалъ бараниной. Время его, конечно, прошло ужь, но онъ и теперь не прочь еще полобызаться даже съ нищей, хотя бы отъ нея и припахивало ржанымъ хлѣбомъ и лукомъ; скажи, что я говорилъ это. Прощай. (Уходитъ.)
   ГЕРЦ. ни власть, ни сапъ не избавляютъ въ этомъ мірѣ отъ нареканья; не щадитъ, разящая съ тыла, клевета и чистѣйшей добродѣтели. Какой король могучь на столько, что можетъ связать желчный языкъ клеветника?-- Это кто идетъ сюда?

Входятъ Эскалъ, Профосъ, Надсаженая и Полицейскіе.

   ЭСК. Веди, веди ее въ тюрьму.
   НАД. О, мой добрый господинъ, будьте же ко мнѣ милостивы; вы, мой добрый господинъ, слывете вѣдь самымъ милосерднымъ человѣкомъ.
   ЭСК. Двойное, тройное предостереженіе, и опять та же провинность! Это и само милосердіе выведетъ изъ себя, заставитъ быть жестокимъ.
   ПРОФ. Одиннадцать уже лѣтъ, осмѣлюсь доложить вашей чести, занимается она сводничествомъ.
   НАД. Все это, ваша милость, наговоры нѣкоего Люціо. Госпожа Кэтъ Смиряй забеременѣла отъ него еще въ бытность здѣсь Герцога; онъ обѣщалъ жениться на пей; ребенку ея въ день Филиппа и Якова будетъ годъ съ четвертью. Я сама вскормила его, а онъ вотъ какъ обижаетъ меня.
   ЭСК. Это человѣкъ дѣйствительно страшно распущенный -- потребовать его ко мнѣ.-- Ведите же ее въ тюрьму! Ступай; ни слова болѣе. (Полицейскіе уводятъ Надсаженую). Профосъ, мой собратъ Анджело неумолимъ, Клавдіо долженъ завтра умереть; пошли за духовникомъ, позаботься обо всемъ нужномъ для того, чтобъ онъ могъ, какъ слѣдуетъ христіанину, приготовиться; имѣй мой собратъ мою жалостливость, не было бы съ нимъ этого.
   ПРОФ. Почтенный этотъ отецъ былъ уже, ваша милость, у него и приготовилъ его къ смерти.
   ЭСК. Добраго вечера, святой отецъ.
   ГЕРЦ. Миръ вамъ и благословеніе.
   ЭСК. Вы откуда?
   ГЕРЦ. Не здѣшній; здѣсь я только на время. Я членъ благочестиваго ордена, недавно прибывшій изъ-за моря по особенному порученію святѣйшаго отца.
   ЭСК. Что же новаго за-моремъ?
   ГЕРЦ. Ничего, кромѣ развѣ того, что честность подверглась такой жестокой лихорадкѣ, что только, уничтожась, и можетъ отъ нея избавиться; требуется только новость, и такъ какъ состарѣться на какомъ-либо одномъ поприщѣ такъ же опасно, какъ выгодно во всякомъ предпріятіи постоянство, то и правды {Въ прежнихъ изданіяхъ: and it is as dangerous to be aged in any kind of course, as it is virtuous to be constant in any undertaking. There is scarce truth enough... По Колльеру: and as it is as dangerous to be aged in any kind of course, as it is virtuous to be constant in any undertaking, there is scarce truth enough...} едва ли уцѣлѣло на столько, чтобъ обезпечить общества; безпечности же вдоволь, чтобъ проклясть всякое товарищество; и эта-то загадка сильно занимаетъ людскую мудрость. Новость эта довольно ужь стара, и все таки новость это каждаго дня.-- Скажите, пожалуйста, какой человѣкъ былъ вашъ Герцогъ?
   ЭСК. Человѣкъ, предпочтительно предъ всѣмъ другимъ, старавшійся познать самого себя.
   ГЕРЦ. Какимъ удовольствіямъ былъ онъ преданъ?
   ЭСК. Веселился онъ скорѣй весельемъ другихъ, чѣмъ своими собственными потѣхами; онъ былъ удивительно воздерженъ. По предоставимъ его судьбѣ его, съ молитвой, чтобы она была благодатна ему; позвольте узнать, какъ нашли вы Клавдіо? Вы вѣдь, слышу, навѣщали его.
   ГЕРЦ. Онъ призналъ, что судья его нисколько не былъ несправедливъ къ нему, и безропотно покоряется рѣшенію правосудія. При всемъ этомъ, человѣческая слабость обольщала еще его обманчивыми надеждами на жизнь, но я, мало по малу, убѣдилъ его въ тщетѣ ихъ, и онъ готовъ теперь умереть.
   ЭСК. Вы исполнили вашу обязанность въ отношеніи къ небу {Въ прежнихъ изданіяхъ: You have paid the heavens your function... По Колльеру: You have paid the heavens the due of your function...} и долгъ вашего призванія въ отношеніи къ узнику. Я, сколько это было мнѣ возможно, хлопоталъ за бѣднаго; но мой собратъ оказался такъ строгимъ, что вынудилъ даже сказать ему, что въ самомъ дѣлѣ -- само онъ правосудіе.
   ГЕРЦ. Соотвѣтствуетъ его собственная жизнь его строгости -- благо ему; но согрѣши только -- самъ и осудилъ себя.
   ЭСК. Иду извѣстить узника. Прощайте.
   ГЕРЦ. Миръ вамъ! (Эскали и Профосъ уходятъ.) Кто хочетъ дѣйствовать мечемъ неба, долженъ быть столько же и святъ, сколько строгъ; долженъ сознавать себя образцомъ умѣнья сдерживать благость, давать ходъ добродѣтели {Въ прежнихъ изданіяхъ: Grace to stand and virtue go... По Колльеpy: Grace to stand, virtue to go...}, карать слабости другихъ не сильнѣе и не слабѣе своихъ собственныхъ. Позоръ тому, чья жестокость казнитъ за проступки, имъ самимъ лелѣемые! Дважды тронной позоръ Анджело за то, что, выпалывая чужіе пороки, запускаетъ свои! О, чего не скрываетъ человѣкъ подъ ангело-подобной наружностью! Какъ ловко, надувая весь міръ {Въ прежнихъ изданіяхъ. Makiny practice, on the limes. По Колльеру: Matking practice on lhe limes...}, притягиваетъ къ себѣ, выработанная пороками внѣшность, ничтожными паутинными нитями и самое вѣское и существенное! Что дѣлать, вооружимся противъ порока хитростью. Анджело проведетъ эту ночь съ своей покинутой невѣстой; такъ обманъ обманутой заплатитъ ложью за ложь, и старый договоръ выполнится. (Уходитъ.)
   

ДѢЙСТВІЕ IV.

СЦЕНА 1.

Комната въ домъ Маріаны.

Маріана сидитъ, Мальчикъ поетъ.

ПѢСНЯ.

             Оторви, оторви ты уста,
                       Такъ сладостно вѣроломные;
             Отведи, отведи и глаза,
                       Утро разсвѣтомъ обманувшіе;
             Лобзанья жъ мои возврати, возврати,
             То печати любви, но ея не скрѣпившія, не скрѣпившія.
   
   МАР. Перестань и уходи скорѣй; ко мнѣ идетъ мой утѣшитель, часто, своими совѣтами, укрощавшій ворчливое мое горе. (Мальчикъ уходитъ.)

Входитъ Герцогъ.

   Прошу, святой отецъ, прощенія; не желала я, чтобъ вы нашли меня за пѣснями. Примите въ извиненіе, что угождаютъ онѣ, вѣрьте, не веселью, а горю.
   ГЕРЦ. Ничего; хотя музыка, имѣя чародѣйную силу дѣлать дурное хорошимъ, и хорошее побуждаетъ нерѣдко къ дурному.-- Скажите, однакожь, сегодня никто здѣсь не спрашивалъ меня? Это самое время назначилъ я для свиданія здѣсь со мною.
   МАР. Никто. Я весь день сижу здѣсь.

Входитъ Изабелла.

   ГЕРЦ. Вѣрю.-- Время это пришло, именно теперь. Попрошу насъ не надолго удалиться; можетъ быть я сейчасъ же и позову васъ, ради вашей пользы.
   МАР. Вы всегда такъ добры ко мнѣ. (Уходитъ.)
   ГЕРЦ. Весьма вамъ радъ, милости просимъ. Что новаго о добрѣйшемъ нашемъ намѣстникѣ?
   ИЗАБ. У него есть, обнесенный кирпичною стѣною, садъ, западная сторона котораго прилегаетъ къ винограднику; въ виноградникъ этотъ ведутъ деревянныя ворота, отпираемыя вотъ этимъ большимъ ключемъ, а вотъ этотъ отпираетъ маленькую калиточку, ведущую изъ виноградника въ садъ; тамъ обѣщала я сойтись съ нимъ въ глухую полночь.
   ГЕРЦ. Но на столько ли извѣстна вамъ дорога, чтобъ и въ темнотѣ найдти ее?
   ИЗАБ. Получила самыя точныя и вѣрныя о ней свѣдѣнія; два раза показывалъ онъ мнѣ ее, съ преступнымъ стараніемъ, шепотомъ и жестами, обращая на все мое вниманіе.
   ГЕРЦ. По условились ли еще въ чемъ-нибудь, что ей знать необходимо?
   ИЗАБ. Только въ томъ, что сойдусь съ нимъ въ темнотѣ; предупредила при этомъ, что долго не могу оставаться, потому что приду съ служанкой, которая, въ полномъ убѣжденіи, что я отправилась просить о братѣ, будетъ ждать меня.
   ГЕРЦ. Прекрасно придумано; но я ни слова не сказалъ еще объ этомъ Маріанѣ.-- Маріана, послушайте, пожалуйте сюда!

Маріана возвращается.

   Прошу познакомиться съ этой дѣвицей. Она пришла помочь вамъ.
   ИЗАБ. Отъ души желаю.
   ГЕРЦ. Убѣждены вы, что я уважаю васъ?
   МАР. Вполнѣ, добрый отецъ! Вы вѣдь доказали это.
   ГЕРЦ. Такъ возьмите жь новую вашу знакомую подъ руку и послушайте, что она раскажетъ вамъ. Я подожду васъ; не заговоритесь только -- парная ночь близится.
   МАР. Пройдемтесь. (Уходитъ съ Изабеллой.)
   ГЕРЦ. О санъ, величіе! милліоны коварныхъ глазъ устремлены на тебя! кучи росказней, по гадкимъ, лживымъ и самымъ противорѣчивымъ слухамъ, ходятъ о дѣлахъ твоихъ; тысячи выходокъ остроумія дѣлаютъ тебя отцомъ праздныхъ грезъ своихъ {Въ прежнихъ изданіяхъ; Run with these false.... the father of their idle dream... По Колльеру: Run with base, false... the father of their idle dream...}, втискиваютъ тебя въ свои фантазіи!

Маріана и Изабелла возвращаются.

   Ну что? Согласна?
   ИЗАБ. Готова взять все на себя, если только вы, отецъ, посовѣтуете.
   ГЕРЦ. Не только посовѣтую, попрошу даже.
   ИЗАБ. Вамъ немного придется говорить съ нимъ; только, разставаясь, скажите тихо и нѣжно: "не забудь же теперь брата моего".
   МАР. Не бойтесь.
   ГЕРЦ. Не бойтесь нисколько и вы, дочь моя. Онъ вашъ мужъ по предшествовавшему договору. Такое соединеніе васъ нисколько не грѣхъ, потому что вашимъ несомнѣннымъ на него правомъ обманъ оправдывается тутъ вполнѣ. Идемте же; чтобъ пожать -- необходимо прежде посѣять.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА 2.

Комната въ тюрьмъ.

Входятъ Профосъ и Кловнъ.

   ПРОФ. Поди сюда, негодяй. Можешь ты отрубить человѣку голову?
   КЛОВ. Если это холостякъ -- могу; если жь женатый, такъ онъ глаза вѣдь своей жены, а главу жены никакъ не отрубить мнѣ.
   ПРОФ. Полно, прошу оставить прибаутки, отвѣчай прямо. Завтра утромъ Клавдіо и Бернардино должны умереть, а у нашего палача нѣтъ необходимаго помощника. Возьмешься помогать ему -- тебя освободятъ; нѣтъ -- высидишь полный срокъ, и при выпускѣ выдержишь жесточайшую еще порку, потому что отъявленнымъ былъ сводникомъ.
   КЛОВ. Былъ, благодѣтель, беззаконнымъ сводникомъ, и съ незапамятныхъ временъ; но теперь готовъ сдѣлаться законнымъ палачемъ. Желательно было бы, однакожь, получить кой какія наставленія отъ моего сотоварища.
   ПРОФ. Эй, Абхорсонъ! Куда же это Абхорсонъ запропастился?

Входитъ Абхорсонъ.

   АБХ. Вы, ваша милость, меня зовете?
   ПРОФ. Вотъ этотъ малый согласенъ быть завтра твоимъ помощникомъ. Найдешь удобнымъ -- найми его на годъ, и пусть живетъ здѣсь съ тобою; не найдешь -- воспользуйся имъ на этотъ разъ, и за тѣмъ отпусти. Величаться ему передъ тобой нечѣмъ; онъ былъ сводникомъ.
   АБХ. Сводникомъ? Помилуйте, да онъ обезчеститъ наше художество.
   ПРОФ. Ну полно; вы другъ друга постоите; взвѣсить, такъ я перушко перетянетъ. (Уходитъ.)
   КЛОВ. Такъ вы, съ позволенія вашего благообразія -- потому что вы. несмотря на висѣльный вашъ взглядъ, несомнѣнно благообразны,-- называете ваше занятіе художествомъ?
   АБХ. Да, художествомъ, любезнѣйшій.
   КЛОВ. Слыхалъ я, почтеннѣйшій, что вотъ малеванье художество; и блудницы -- матеріалъ моего промысла -- занимаясь малеваньемъ, доказываютъ, что и мой промыселъ художество; но какое художество въ вѣшаньи, повѣсьте, не знаю.
   АБХ. Художество оно, любезнѣйшій, художество.
   КЛОВ. Докажите.
   АБХ. Всякаго честнаго человѣка платье вору вѣдь впору?
   КЛОВ. Узко оно вору -- честный человѣкъ находитъ его все таки слишкомъ широкимъ; слишкомъ оно широко для вора -- воръ находитъ его достаточно узкимъ; такимъ развѣ образомъ платье всякаго честнаго человѣка вору впору.

Профосъ возвращается.

   ПРОФ. И у что, сошлись?
   КЛОВ. Я, ваша милость, готовъ служить ему, такъ какъ нахожу, что палачь, по ремеслу своему, признательнѣй сводника; чаще онъ проситъ прощенія {Въ Англіи палачь, передъ совершеніемъ казни, проситъ прощенія у казнимаго.}.
   ПРОФ. (Палачу). Такъ приготовь же плаху и топоръ къ четыремъ часамъ утра.
   АБХ. Идемъ сводникъ; я научу тебя ремеслу моему; идемъ.
   КЛОВ. Я, ваша милость, научусь ему, и надѣюсь, придется и вамъ, въ свою очередь, на себѣ испытать меня, останетесь мною довольны; потому что, сказать если правду, долженъ же я, за вашу доброту ко мнѣ, отблагодарить какъ слѣдуетъ.
   ПРОФ. Пошлите сюда Бернардино и Клавдіо. (Кловнъ и Абхорсонъ уходятъ.) Одного мнѣ жаль; другаго -- убійцу, будь онъ даже братъ мнѣ -- нисколько.

Входитъ Клавдіо.

   Потъ вашъ смертный приговоръ, Клавдіо; теперь мертвая полночь, а съ разсвѣтомъ васъ сдѣлаютъ безсмертнымъ. Гдѣ же Бернардино?
   КЛАВ. Закованъ въ сонъ такъ же крѣпко, какъ невинная усталость, пересилившая кости странника. Не разбудишь его.
   ПРОФ. Кто же можетъ помочь ему?-- Ступайте, готовьтесь. (Стукъ за сценой.) Стучатся!-- Да укрѣпитъ васъ Господь! (Клавдіо уходитъ.) Сейчасъ,-- можетъ, это прощенье, или отсрочка милѣйшему Клавдіо.

Входитъ Герцогъ.

   Милости просимъ, отецъ.
   ГЕРЦ. Лучшіе и благодатнѣйшіе духи ночи да окружаютъ тебя, добрый Профосъ! Приходилъ, передо мной, кто-нибудь сюда?
   ПРОФ. Съ тѣхъ поръ какъ прокричали гасить огонь, никто не приходилъ.
   ГЕРЦ. И Изабелла?
   ПРОФ. И она.
   ГЕРЦ. Такъ придутъ еще, не замедлятъ.
   ПРОФ. Есть что-нибудь утѣшительное для Клавдіо?
   ГЕРЦ. Есть кой-какія надежды.
   ПРОФ. Жестокъ, однакожь, нашъ намѣстникъ.
   ГЕРЦ. Нѣтъ, нѣтъ; жизнь его соотвѣтствуетъ во всемъ строгому его правосудію. Святой воздержностью подавляетъ онъ въ себѣ то, что ревностно, властію своей, въ другихъ караетъ; будь онъ самъ замаранъ тѣмъ, что казнитъ -- онъ былъ бы тираномъ; но такъ -- онъ только правосуденъ. (За сценой стучатся.) Вотъ наконецъ и они.-- (Профосъ уходитъ.) Какой, однакожь, добрый этотъ Профосъ; человѣколюбіе въ суровомъ тюремщикѣ такъ вѣдь рѣдко. (Стукъ за сценой усиливается.) Что же это? Какъ громко! Сильнымъ спѣхомъ одержимъ духъ, разящій такими ударами неподатливую дверь {Въ прежнихъ изданіяхъ: That wounds the unsistiny postern... По Колльеру: That wounds the resisting postern...}.

Профосъ возвращается.

   ПРОФ. (Кому-то, находящемуся за дверью). Пусть подождетъ пока привратникъ встанетъ и отопретъ; разбудили его.
   ГЕРЦ. Не получилъ ли, касательно Клавдіо, какой отмѣны?
   ПРОФ. Никакой, отецъ, никакой.
   ГЕРЦ. Какъ ни близокъ разсвѣтъ -- получишь еще что-нибудь до разсвѣта.
   ПРОФ. Можетъ быть вы что нибудь знаете; но я полагаю, что никакъ это не съ отмѣной; не бывало еще такого примѣра. Кромѣ того, намѣстникъ публично, съ судейскихъ креселъ, заявилъ противное.

Входитъ Гонецъ.

   Это отъ него.
   ГЕРЦ. Съ прощеніемъ Клавдіо {Въ оригиналѣ это говоритъ Профосъ, предшествующую же фризу Герцогъ. Я измѣнилъ это по Найту (Knight) и другимъ коментаторамъ, потому что за нѣсколько словъ передъ этимъ Профосъ отрицаетъ возможность ожидаемой Герцогомъ отмѣны.}.
   ГОН. Мой повелитель посылаетъ валъ это предписаніе, поручивъ мнѣ, сверхъ того, передать вамъ, чтобы вы, ни въ малѣйшей подробности: ни въ отношеніи времени, ни въ самомъ дѣлѣ, ни въ чемъ, нисколько отъ него не отклонялись. За симъ, добраго вамъ утра, потому что, вижу, совсѣмъ разсвѣло ужь.
   ПРОФ. Все будетъ исполнено. (Гонецъ уходитъ.)
   ГЕРЦ. (Про себя). Это прощеніе, даруемое грѣхомъ самого прощающаго. Какъ проворно преступленіе, въ нѣдрахъ самой власти зарождающееся; милуетъ порокъ -- милость доходитъ, изъ любви къ преступленію, и до покровительства преступникамъ.-- Ну, что новаго?
   ПРОФ. Я говорилъ вамъ. Намѣстникъ, какъ бы опасаясь какого-либо, съ моей стороны, послабленія, напоминаетъ мнѣ о моихъ обязанностяхъ этимъ небывалымъ подтвержденіемъ. Странно это; никогда онъ прежде этого не дѣлывалъ.
   ГЕРЦ. Прочти, пожалуйста.
   ПРОФ. (Читаетъ). "Что бы, противное этому, ни услыхалъ ты -- казни Клавдіо въ четыре часа утра, а Бернардино -- по полудни; для полнаго же успокоенія меня, въ пять пришли голову Клавдіо ко мнѣ. Исполни это въ точности, такъ какъ отъ этого зависитъ большее того, что могу сообщить тебѣ. Не уклоняйся отъ исполненія своей обязанности подъ опасеніемъ строжайшей отвѣтственности".-- Что вы на это скажете?
   ГЕРЦ. Кто этотъ Бернардино, котораго ты долженъ казнить по полудни?
   ПРОФ. Цыганъ по происхожденію, но здѣсь рожденный и вскормленный; девять ужь лѣтъ сидитъ онъ въ тюрьмѣ.
   ГЕРЦ. Какъ же это случилось, что отсутствующій Герцогъ не освободилъ, или не казнилъ его? Слыхалъ я, что онъ всегда такъ дѣйствовалъ.
   ПРОФ. Его друзья постоянно выхлопатывали ему отсрочки; кромѣ того, и преступленіе его, до принятія правленія доблестнымъ Анджело, не было еще вполнѣ доказано.
   ГЕРЦ. А теперь доказано?
   ПРОФ. Совершеннѣйшимъ образомъ, да и онъ самъ не отпирается отъ него.
   ГЕРЦ. Довело его заключеніе до какого-либо раскаянія? Какъ оно подѣйствовало на него?
   ПРОФ. Это человѣкъ, которому смерть не страшнѣе сна отъ опьяненія; беззаботный, безпечный, не боится онъ ни прошедшаго, ни настоящаго, ни будущаго; безчувственный къ смертности, онъ страшно смертоносенъ.
   ГЕРЦ. Недоставало, вѣрно, надлежащаго назиданія.
   ПРОФ. Не слушаетъ никакого; онъ всегда пользовался здѣсь большой свободой; дайте ему возможность бѣжать отсюда -- и не подумаетъ; напивается себѣ нѣсколько разъ въ день, если не пьянъ безъ просыпу нѣсколько дней сряду. Часто разбуживали мы его какъ бы для того, чтобъ тащить на казнь, показывали поддѣльное на это предписаніе -- не производило это ни малѣйшаго на него впечатлѣнія.
   ГЕРЦ. Послѣ мы поговоримъ еще о немъ.-- На твоемъ челѣ, любезный Профосъ, начертаны честность и рѣшимость; читаю невѣрно -- старое искусство мое измѣняетъ мнѣ; полагаясь однакожь на него, пущусь на удачу. Клавдіо, казнить котораго ты сейчасъ получилъ предписаніе, виновенъ передъ закономъ не болѣе самого Анджело, его осудившаго. Для разъясненія тебѣ этого самимъ дѣломъ, прошу только четырехдневной отсрочки; и для этого ты долженъ сейчасъ же оказать мнѣ не совсѣмъ безопасную услугу.
   ПРОФ. Какую же, отецъ?
   ГЕРЦ. Отложить казнь его.
   ПРОФ. Увы! могу ли, когда часъ ея назначенъ, и къ тому же, получилъ еще особое предписаніе, подъ страхомъ сильнѣйшей отвѣтственности, прислать его голову къ всемогущему Анджело. Малѣйшее уклоненіе отъ этого можетъ и меня подвергнуть участи Клавдіо.
   ГЕРЦ. Клянусь обѣтомъ моего ордена, будешь руководствоваться моими наставленіями -- охраню отъ всего. Казни утромъ Бернардино и пошли его голову къ Анджело.
   ПРОФ. Анджело видѣлъ ихъ обоихъ -- узнаетъ но лицу.
   ГЕРЦ. О, смерть великая вѣдь мастерица переряживать, а ты можешь еще помочь ей въ этомъ. Обстриги голову, сбрей бороду и скажи, что это но предсмертному желанію самого осужденнаго. Такое желаніе, ты знаешь, весьма обыкновенно. Навлечешь на себя этимъ что нибудь, кромѣ благодареній и большихъ милостей, клянусь моимъ святымъ, отстою, хотя бы это стоило и самой жизни моей.
   ПРОФ. Простите мнѣ, святой отецъ; противно это моей присягѣ.
   ГЕРЦ. Кому присягалъ ты: Герцогу, или намѣстнику?
   ПРОФ. Ему и его намѣстникамъ.
   ГЕРЦ. А если Герцогъ одобритъ твой поступокъ, ничего ты не найдешь вѣдь въ немъ преступнаго?
   ПРОФ. Какое жь вѣроятіе этого?
   ГЕРЦ. Не только вѣроятіе, полнѣйшая это достовѣрность. Но такъ какъ, вижу, ты до того боязливъ, что ни моя одежда, ни честь моя, ни мои убѣжденія не могутъ склонить тебя, пойду дальше, чѣмъ хотѣлось, чтобъ разсѣять всѣ твои страхи. Вотъ, смотри, подпись и печать Герцога. Ты, безъ сомнѣнія, знаешь его руку; не безъизвѣстна тебѣ и печать его.
   ПРОФ. Знаю обѣ.
   ГЕРЦ. Это извѣщеніе о возвращеніи Герцога; прочти его, если хочешь, сейчасъ же -- увидишь, что онъ будетъ здѣсь дня черезъ два. Анджело не знаетъ этого, потому что сегодня же получитъ письма страннаго содержанія: можетъ быть о смерти Герцога, можетъ быть о поступленіи его въ какой нибудь монастырь; но никакъ не о томъ, что здѣсь написано. Смотри, передразсвѣтная звѣзда поднимаетъ уже пастыря. Не смущайся недоумѣніемъ какъ все это уладится; всѣ затрудненія, когда они извѣстны, легче. Позови палача, и долой голову Бернардино. И сейчасъ исповѣдаю и приготовлю его къ переселенію въ мѣсто лучшее. Ты все недоумѣваешь еще; но это окончательно разсѣетъ всѣ твои сомнѣнія. Идемъ; совсѣмъ разсвѣло ужь. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 3.

ДРУГАЯ КОМНАТА ТАМЪ ЖЕ.

Входитъ Кловнъ.

   КЛОВ. Я и здѣсь какъ дома, какъ бы въ нашемъ заведеніи; можно, пожалуй, подумать, что это тотъ же домъ госпожи Надсаженой -- такъ много здѣсь ея старыхъ, обычныхъ посѣтителей. Во первыхъ, здѣсь господинъ Скорый; онъ тутъ за то, что, взявъ на сто девяносто семь фунтовъ оберточной бумаги {Ростовщики, какъ бываетъ еще и въ наше время, давали занимаемую сумму не сполна наличными, а и товаромъ, большею частію не лучшимъ оберточной бумаги, почему и назывались торговцами оберточной бумагой.} да стараго имбиря, выручилъ пять только марокъ чистоганомъ; разумѣется, оттого что имбирь мало тогда требовался, такъ какъ всѣ старыя карги перемерли. За тѣмъ, здѣсь и господинъ Прыгунъ, по иску господина Бархатова -- торговца шелковыми матеріями -- за какія-нибудь четыре атласныя, персиковаго цвѣта платья, сдѣлавшіяся неоплатными {Тутъ непереводимая игра значеніями словъ: suit -- жалоба, искъ и платье; peach-colored -- персико-цвѣтный и peach -- обвинять, доносить.}. За тѣмъ, здѣсь и юный Сорванецъ, и юный господинъ Горланъ, и господинъ Мѣдная-шпора, и господинъ Издыхай -- мужъ меча и кинжала, и юный Пройда, убившій веселаго Пудинга, и господинъ Тычь-прямо -- лихой боецъ, и доблестный господинъ Башмачная-застежка -- великій путешественникъ, и буйный Полужбанъ, заколовшій Кружку, и еще, полагаю, человѣкъ сорокъ; все народъ, но нашей части, лихой, обреченный теперь кричать: не забудьте насъ бѣдныхъ.

Входитъ Абхорсонъ.

   АБХ. Ну, дружище, давай-ка Бернардино!
   КЛОВ. Господинъ Бернардино! надо вамъ, господинъ Бернардино, встать, идти на висѣлицу.
   АБХ. Эй, Бернардино!
   БЕРН. (За сценой). А чертъ васъ возьми! Кто это такъ оретъ тамъ? Кто вы такіе?
   КЛОВ. Ваши друзья, почтеннѣйшій; палачи. Будьте же такъ добры, встаньте и позвольте предать себя смерти.
   БЕРН. (За сценой). Убирайся, бездѣльникъ, убирайся; смерть спать хочется.
   АБХ. Скажи, что надо встать, и сейчасъ же.
   КЛОВ. Прошу васъ, господинъ Бернардино, побудьте пробужденнымъ только до совершенія казни, а тамъ спите себѣ сколько угодно.
   АБХ. Поди, вытащи его оттуда.
   КЛОВ. Идетъ, идетъ; шумитъ, слышу, солома его.

Входитъ Бернардино.

   АБХ. А топоръ положилъ на плаху?
   КЛОВ. Готовъ.
   БЕРН. Ну что, Абхорсонъ? что у тебя новаго?
   АБХ. Сказать вамъ правду, желалъ бы застать васъ погруженнымъ въ молитву; такъ какъ, видите ли, приказъ казнить пришелъ ужь.
   БЕРН. Вздоръ, бездѣльникъ; я всю ночь пилъ -- не выспался еще.
   КЛОВ. Тѣмъ лучше, почтеннѣйшій; кто всю ночь пилъ и ранехонько утромъ попалъ на висѣлицу, заснетъ тѣмъ крѣпче на весь слѣдующій день.

Входитъ Герцогъ.

   АБХ. Вотъ, видите, и духовникъ идетъ къ вамъ. Думаете и теперь -- мы шутимъ?
   ГЕРЦ. Другъ мой, узнавъ какъ скоро долженъ ты покинуть этотъ свѣтъ, я пришелъ, но христіанскому чувству, наставить, утѣшить тебя, и помолиться съ тобой.
   БЕРН. Не со мной; я жестоко пилъ всю эту ночь; чтобъ приготовиться -- должны дать мнѣ побольше времени, или выбить мозгъ мой дубинами. Не согласенъ я умереть нынче же -- это вѣрно.
   ГЕРЦ. Долженъ однакожь; и потому, прошу, взгляни впередъ на путь, тебѣ предстоящій.
   БЕРН. Клянусь, не хочу умирать сегодня; не уступлю ничьему уговариванью.
   ГЕРЦ. Послушай однакожь.
   БЕРН. Ничего не слушаю; нужно тебѣ что-нибудь сказать мнѣ -- приходи въ мою кутузку; не выйду изъ нея нынче. (Уходитъ.)

Входитъ Профосъ.

   ГЕРЦ. И для жизни, и для смерти негоденъ. Гнусное пресмыкающееся животное {Въ прежнихъ изданіяхъ: О, gravel heart!... По Колльеру: О, grovelling beast!..}! За нимъ, вы; тащите его на плаху. (Абхорсонъ и Кловнъ уходятъ.)
   ПРОФ. Ну что, отецъ, какъ нашли вы узника?
   ГЕРЦ. Нисколько не приготовленнымъ, не приспособленнымъ къ смерти; отправить его въ такомъ состояніи -- преступно.
   ПРОФ. Нынче утромъ, отецъ, умеръ у насъ въ тюрьмѣ, отъ жестокой горячки, извѣстный разбойникъ Рагоцино; онъ однихъ лѣтъ съ Клавдіо; и борода и волосы у него точнехонько такія же. Что, если мы дадимъ закоснѣлому время покаяться и удовлетворимъ намѣстника головой Рагоцино, болѣе схожей съ головой Клавдіо?
   ГЕРЦ. Само небо посылаетъ намъ этотъ случай! Воспользуемся имъ, такъ какъ назначенный намѣстникомъ часъ торопитъ, сію же минуту. Ступай, снаряди и отошли ее къ нему согласно его требованію, а я, между тѣмъ, постараюсь убѣдить упрямаго негодяя умереть покаявшись.
   ПРОФ. Все это будетъ, святой отецъ, сейчасъ же сдѣлано. Но вѣдь Бернардино долженъ сегодня же но полудни умереть, и какъ же продолжить мнѣ жизнь Клавдіо такъ, чтобъ не подвергнуться опасности, неизбѣжной, когда узнаютъ что онъ живъ еще?
   ГЕРЦ. А вотъ какъ: заключи обоихъ, и Бернардино и Клавдіо, въ какое нибудь сокровенное мѣсто; прежде чѣмъ солнце дважды совершитъ свое дневное привѣтствіе нашимъ антиподамъ ты увидишь, что ты въ полной безопасности.
   ПРОФ. Вполнѣ на васъ полагаюсь.
   ГЕРЦ. Поспѣши же отправкой головы къ Анджело. (Профосъ уходитъ.) Напишу теперь къ нему письмо -- его доставитъ Профосъ;-- извѣщу имъ, что возвращаюсь, и что, по причинамъ особой важности, долженъ вступить въ городъ торжественно; потребую, чтобы онъ встрѣтилъ меня у находящагося въ верстѣ за городомъ святаго источника, откуда, съ надлежащимъ соблюденіемъ всѣхъ обычныхъ порядковъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: and weal-balanced form... По Колльеру: and will-balanced form...}, и начнемъ вмѣстѣ съ нимъ наше шествіе.

Профосъ возвращается.

   ПРОФ. Вотъ голова; я самъ снесу ее.
   ГЕРЦ. Это еще лучше. Поскорѣе только возвращайся, потому что мнѣ надо переговорить съ тобой о такомъ, что только въ твоихъ ушахъ нуждается.
   ПРОФ. Не замѣшкаюсь. (Уходитъ.)
   ИЗАБ. (За сценой). Миръ дому!
   ГЕРЦ. Это голосъ Изабеллы.-- Она за тѣмъ, чтобы узнать пришло ль прощенье брату; но я скрою его спасенье, чтобъ обратить ея отчаяніе въ райскую радость, тогда какъ наименѣе можно будетъ ожидать этого.

Входитъ Изабелла.

   ИЗАБ. Съ вашего позволенія.
   ГЕРЦ. Добраго утра, добрая и прекрасная дочь.
   ИЗАБ. Добраго дѣйствительно, когда желаетъ его такой святой отецъ. Прислалъ намѣстникъ прощеніе брату?
   ГЕРЦ. Онъ совсѣмъ высвободилъ его, Изабелла, изъ этого міра; голова его снесена и отправлена къ Анджело.
   ИЗАБ. Не можетъ это быть.
   ГЕРЦ. Не можетъ ужь не быть. Докажи, дочь моя, тихимъ терпѣніемъ твое благоразуміе.
   ИЗАБ. О, бѣгу къ нему, вырву глаза!
   ГЕРЦ. Не допустятъ тебя къ нему.
   ИЗАБ. Бѣдный Клавдіо! Злощастная Изабелла! Вѣроломный міръ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Injurious world!... По Колльеру: Per jurious world!...}! Проклятый Анджело!
   ГЕРЦ. Все это нисколько ему не повредитъ, да и тебѣ никакой пользы не принесетъ, и потому, воздержись отъ этого; предоставь свое дѣло небу. Слушай, что я скажу, и вѣрь -- увидишь, что каждое мое слово было непреложная истина. Герцогъ возвратится завтра -- да полно же, осуши глаза свои,-- мнѣ сообщилъ это одинъ изъ нашихъ отцевъ, духовникъ его. Извѣщенные имъ же, Эскалъ и Анджело готовятся встрѣтить Герцога у воротъ города и сдать ему тамъ свои полномочія. Согласишься пойдти по стезѣ, которую укажу -- дойдешь и до желаннаго торжества надъ негодяемъ: не только отомстишь, но и пріобретешь еще милость Герцога и общее уваженіе.
   ИЗАБ. Послѣдую вашимъ совѣтамъ.
   ГЕРЦ. Передай же это письмо брату Петру; это то самое, которымъ онъ извѣстилъ меня о возвращеніи Герцога. Скажи, что оно ручательство моего желанія повидаться съ нимъ нынѣшнею же ночью въ домѣ Маріаны. Тамъ я сообщу ему во всей подробности и ея и твое дѣло; онъ проведетъ васъ къ Герцогу, и вы обвините передъ нимъ Анджело прямо въ лице, смѣло и рѣшительно. Что же до меня -- связанный священнымъ обѣтомъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: combined by a sacred vow... По Колльеру: confined by a sacred vow...}, я не могу быть съ вами. Неси письмо это, осушивъ облегченнымъ сердцемъ, ѣдкую влагу глазъ; не вѣрь никогда святому моему ордену, если я сбиваю тебя съ пути.-- Это кто?

Входитъ Люціо.

   ЛЮЦ. Добраго вамъ вечера! Гдѣ же Профосъ, святой отецъ?
   ГЕРЦ. Вышелъ.
   ЛЮЦ. Прелестнѣйшая Изабелла, блѣднѣетъ мое сердце, видя твои глаза такъ красными; надо вооружиться терпѣніемъ. Я самъ вотъ принужденъ ограничить и обѣдъ и ужинъ мой водой да отрубями; не смѣю, ради головы, переполнить желудокъ; одинъ сытный обѣдъ -- и пропала она; но говорятъ, Герцогъ завтра возвратится. Клянусь, Изабелла, я любилъ твоего брата; сиди нашъ старый, такъ потемочки любящій, Герцогъ дома -- твой братъ жилъ бы еще. (Изабелла уходитъ.)
   ГЕРЦ. Синьоръ, не поблагодаритъ васъ Герцогъ, за ваши отзывы о немъ; хорошо еще, что нѣтъ въ нихъ ничего съ нимъ общаго.
   ЛЮЦ. Не знаешь ты, отецъ, такъ, какъ я, Герцога; гораздо онъ большій, чѣмъ ты предполагаешь, охотникъ.
   ГЕРЦ. Отвѣтите вы когда-нибудь за это. Прощайте.
   ЛЮЦ. Нѣтъ, постой; пойдемъ вмѣстѣ; могу чудеса поразсказать тебѣ о Герцогѣ.
   ГЕРЦ. Вы и такъ поразсказали ихъ слишкомъ ужь много, если они справедливы; а несправедливы -- никакое не будетъ достаточнымъ.
   ЛЮЦ. Разъ потребовали меня къ нему за то, что сдѣлалъ одной дѣвушкѣ ребенка.
   ГЕРЦ. Сдѣлали?
   ЛЮЦ. Ну да, сдѣлалъ; долженъ былъ однакожъ клятвенно отъ этого отрѣчься; женили бы они меня иначе на гнилой сливѣ.
   ГЕРЦ. Синьоръ, ваше, сообщество болѣе занятно, чѣмъ пристойно. Прощайте.
   ЛЮЦ. Нѣтъ, я пройдусь съ тобой до конца улицы. Возмущаютъ тебя скоромные разговоры -- посократимъ ихъ. Скажу тебѣ, отецъ, я нѣчто въ родѣ репейника, во все вцѣпляюсь. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 4.

Комната въ домъ Анджело.

Входятъ Анджело и Эскалъ.

   ЭСК. Каждое его письмо опровергалось слѣдующимъ.
   АНД. Самымъ страннымъ и несообразнымъ образомъ. Всѣ его дѣйствія сильно смахиваютъ на помѣшательство; что если -- чего не дай Боже!-- умъ его разстроился? Зачѣмъ это должны мы встрѣтить его у воротъ города и сдать тамъ наши полномочія?
   ЭСК. Не догадываюсь.
   АНД. Зачѣмъ, за часъ до его вступленія въ городъ, должны обнародовать, что всякій, имѣющій поводъ жаловаться на какую нибудь несправедливость, можетъ подать просьбу прямо на улицѣ.
   ЭСК. Это-то онъ объясняетъ; онъ хочетъ разомъ порѣшить всѣ жалобы, оградить насъ, такимъ образомъ, отъ всякихъ послѣдующихъ обвиненій, которыя за тѣмъ не будутъ уже имѣть никакой противъ насъ силы.
   АНД. Прекрасно; прикажите же объявить. Утромъ я зайду пораньше за вами. Обвѣстите и всѣ чины, долженствуюшіе встрѣтить его.
   ЭСК. Все будетъ сдѣлано; прощайте.
   АНД. Доброй ночи!-- (Эскалъ уходитъ.) Дѣло это совершенно обезображиваетъ меня, дѣлаетъ глупымъ, неспособнымъ ко всякому дѣйствію. Дѣва лишена невинности, и высокимъ, усиливающимъ законъ противъ этого, сановникомъ!-- Не мѣшай ей нѣжная ея стыдливость жаловаться на дѣвственную свою утрату, какъ страшно опозорила бы она меня! Но, можетъ, разсудокъ и осмѣлитъ ее?-- Нѣтъ; потому что власть моя такъ велика довѣріемъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: For my authority bears оf а credent bulk... По Колльеру: For my authority bears such а credent bulk...}, что никакое частное обвиненіе не можетъ ея коснуться, но погубивъ произнесшаго его. Онъ же жилъ бы, если бъ не мысль, что буйная его юность можетъ со временемъ разразиться опасной местью за жизнь, такимъ позорнымъ выкупомъ обезчещенную. И все таки, лучше если бы онъ жилъ! Увы, сбился разъ, и все идетъ не такъ; хотѣлось бы, и не хочется. (Уходитъ.)
   

СЦЕНА 5.

ПОЛЕ ЗА ГОРОДОМЪ.

Входитъ Герцогъ, въ своемъ собственномъ платьѣ, и Братъ Петръ.

   ГЕРЦ. (Давая ему письма). Эти письма ты подашь мнѣ въ свое время. Профосъ знаетъ наши планы и намѣренія. Пустили дѣло въ ходъ -- слѣдуй моимъ наставленіямъ, постоянно стремясь къ предположенному и при вынужденномъ обстоятельствами туда или сюда уклоненіи. Ступай теперь къ Флавію и скажи ему гдѣ я остановился; передай это также Валентину, Рокленду, и Крассу, которые должны явиться къ воротамъ съ трубачами; но прежде всего пришли ко мнѣ Флавія.
   ПЕТР. Все будетъ исполнено. (Уходитъ.)

Входитъ Варрій.

   ГЕРЦ. Благодарю тебя, Варрій; пріятна мнѣ такая торопливость. Пойдемъ; сейчасъ явятся съ привѣтомъ и другіе друзья, любезный Варрій. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА 6.

Улица близь воротъ.

Входитъ Изабелла и Маріана.

   ИЗАБ. Говорить такъ неопредѣленно противно мнѣ; хотѣлось бы сказать всю правду; но обвинять его такимъ образомъ, прямо, предназначено вамъ. Это для благой, говоритъ, цѣли.
   МАР. Послушайтесь его.
   ИЗАБ. Кромѣ того, онъ сказалъ, чтобъ не смущалась, если, паче чаянія, заговоритъ противъ меня, въ пользу противной стороны; что это лѣкарство горечью цѣлебное.
   МАР. Хотѣлось бы, чтобъ братъ Петръ --
   ИЗАБ. Да вотъ и онъ.

Входитъ Братъ Петръ.

   ПЕТР. Идемте; я нашелъ для васъ мѣсто, гдѣ Герцогъ никакъ не минуетъ васъ. Дважды прогремѣли ужь трубы, знатнѣйшіе и богатѣйшіе граждане собрались у воротъ; вступленіе Герцога близехонько; поспѣшимъ же.

(Уходитъ.)

   

ДѢЙСТВІЕ V

СЦЕНА 1.

Площадь близь городскихъ воротъ.

Маріана, подъ покрываломъ, Изабелла и Братъ Петръ стоитъ въ отдаленіи. Входитъ съ одной стороны Герцогъ, Варрій и Вельможи; съ другой Анджело, Эскалъ, Люціо, Профосъ, Сановники и Граждане.

   ГЕРЦ. Привѣтствую тебя, доблестный братъ мой.-- Старый и вѣрный другъ, мы рады тебя видѣть.
   АНД. и ЭСК. Счастливаго вашему царственному высочеству возвращенія!
   ГЕРЦ. Тысячи сердечныхъ благодареній обоимъ. Мы развѣдывали о васъ, и слышали столько хорошаго о вашемъ правосудіи, что не можемъ не предпослать должной наградѣ всенароднаго, тутъ же, заявленія нашей вамъ благодарности.
   АНД. Вы постоянно увеличиваете тѣмъ мои обязанности.
   ГЕРЦ. О, твои заслуги громко говорятъ за себя; и съ моей стороны, крайне было бы несправедливо замыкать ихъ въ сокровенную темницу груди, когда онѣ вполнѣ заслуживаютъ, письменами на мѣди, упрочиться противъ зуба времени и ржи забвенія. Руку; пусть видятъ и знаютъ наши подданные, какъ этими внѣшними привѣтами хотѣлось бы намъ выразить наше внутреннее къ вамъ благорасположеніе.-- И ты, Эскалъ, и ты долженъ идти, по другую сторону, рядомъ съ нами: славныя вы опоры.
   ПЕТР. (Изабеллѣ, выступая съ нею впередъ). Теперь время; говорите громче, павъ предъ нимъ на колѣни.
   ИЗАБ. (Преклоняя колѣна). Правосудія, царственный Герцогъ! Склони взоръ на оскорбленную, хотѣлось бы сказать, дѣву! О, не срами, доблестный властитель, глазъ своихъ, обративъ ихъ на что-нибудь другое, прежде чѣмъ выслушаешь правдивую мою жалобу и окажешь мнѣ правосудіе, правосудіе, правосудіе, правосудіе!
   ГЕРЦ. Разскажи чѣмъ оскорблена ты. Какъ? Кѣмъ? Короче только. Вотъ, доблестный Анджело окажетъ тебѣ правосудіе. Передай ему все.
   ИЗАБ. (Вставая). О, благородный Герцогъ, ты у дьявола заставляешь меня искать возмездія. Выслушай меня самъ; потому что то, что мнѣ надо сказать, должно или подвергнуть меня, если не дадутъ вѣры, наказанію, или вынудить у тебя должное возмездіе. (Преклоняя снова колѣна) О, выслушай меня, выслушай здѣсь же!
   АНД. Ваше высочество, она, боюсь, повреждена въ умѣ. Она просила меня за брата, казненнаго по закону.
   ИЗАБ. (Вставая). По закону!
   АНД. Заносчиво и странно будетъ говорить она.
   ИЗАБ. Да, странно, но вполнѣ правдиво буду говориться. Что Анджело клятвопреступникъ -- не странно это? Что Анджело убійца -- не странно это? Что Анджело прелюбодѣйственный воръ, лицемѣръ, растлитель дѣвъ -- не двойная это странность?
   ГЕРЦ. Десятерная.
   ИЗАБ. По и то, что онъ Анджело, нисколько не справедливѣе того, что все это сколько странно, столько же и истинно; потому что, въ концѣ концевъ, правда все таки правда.
   ГЕРЦ. Удалите ее!-- Она, бѣдная, въ помѣшательствѣ говоритъ это.
   ИЗАБ. О, Герцогъ, заклинаю, если вѣришь что благо не въ этомъ только мірѣ, не пренебрегай моими словами, полагая что я помѣшана; не почитай невозможнымъ того, что только кажется неправдоподобнымъ; невозможно развѣ и величавшему изъ существующихъ негодяевъ казаться такъ же воздержнымъ, такъ же степеннымъ, такъ же справедливымъ, такъ же совершеннымъ, какъ Анджело? точно такъ же и Анджело, при всей своей блестящей обстановкѣ, при всемъ величіи и почетѣ, можетъ быть страшнѣйшимъ бездѣльникомъ; повѣрь, царственный властитель, будь онъ меньшимъ -- онъ былъ бы ничто; но онъ еще большій, знай я больше названій сквернаго.
   ГЕРЦ. Клянусь честью, если она сумасшедшая, въ чемъ не сомнѣваюсь, сумасшествіе ея имѣетъ весь видъ здравомыслія; такой связной послѣдовательности никогда не замѣчалъ я еще въ сумасшедшихъ.
   ИЗАБ. О добрый Герцогъ, не прицѣпляйся къ этому, не отрицай во мнѣ разсудка по невѣрію {Въ прежнихъ изданіяхъ: For inquality... По Колльеру: For incredulity...}; напряги напротивъ свой на обнаруженіе скрытой истины и устраненіе лжи, кажущейся истиной.
   ГЕРЦ. Многіе, нисколько не сумасшедшіе, страдаютъ, навѣрное, гораздо большимъ недостаткомъ ума.-- Что же хотѣла разсказать ты?
   ИЗАБ. Я сестра Клавдіо, осужденнаго на смерть за прелюбодѣяніе, осужденнаго намѣстникомъ. Братъ мой прислалъ за мной, бывшей тогда бѣлицей; приходилъ отъ него какой-то Люціо --
   ЛЮЦ. Это я, съ позволенія вашего высочества. Я приходилъ къ ней отъ Клавдіо и просилъ похлопотать у намѣстника о прощеніи бѣднаго ея брата.
   ИЗАБ. Да, это онъ дѣйствительно.
   ГЕРЦ. Васъ никто не просилъ говорить.
   ЛЮЦ. Никто, мой добрый повелитель; да и молчать никто не просилъ.
   ГЕРЦ. Такъ я же прошу теперь васъ объ этомъ; прошу принять это къ свѣдѣнію; придется говорить за себя -- молите Бога, чтобъ не пришлось запнуться.
   ЛЮЦ. Увѣряю ваше высочество --
   ГЕРЦ. Увѣряйте себя; берегитесь.
   ИЗАБ. Сказанное этимъ дворяниномъ, часть моего разсказа.
   ЛЮЦ. Это вѣрно.
   ГЕРЦ. Оно можетъ быть и вѣрно, да скверно, что снова прежде времени заговорили.-- Продолжай.
   ИЗАБ. Я пришла къ этому зловредному, подлому намѣстнику --
   ГЕРЦ. Это опять нѣсколько отзывается помѣшательствомъ.
   ИЗАБ. Простите; эти выраженія идутъ къ дѣлу.
   ГЕРЦ. Къ дѣлу -- опять поправилась.-- Къ дѣлу же; продолжай.
   ИЗАБ. Коротко, опуская ненужныя подробности: какъ я убѣждала его, какъ молила и преклоняла колѣна, какъ онъ опровергалъ мои доводы, какъ я отстаивала ихъ -- потому что все это было очень длинно,-- приступаю, со стыдомъ и скорбью, къ гнусному заключенію. Только тогда, когда предамъ цѣломудренное мое тѣло его необузданной постыдной похоти, соглашался онъ пощадить моего брата; и послѣ долгой борьбы, сестринская любовь моя заглушила честь, и я уступила ему. Но въ слѣдующее же утро, ранехонько, насытивъ свое сладострастіе, онъ посылаетъ приказъ обезглавить бѣднаго моего брата.
   ГЕРЦ. Какъ все это правдоподобно!
   ИЗАБ. О, если бъ это было только такъ правдоподобно, какъ справедливо!
   ГЕРЦ. Клянусь небомъ, безумная, ты или не знаешь, что говоришь, или подкуплена какой нибудь гнусной противъ него злонамѣренностью. Во первыхъ, честность его безукоризненна;-- за тѣмъ, нѣтъ никакого смысла преслѣдовать такъ жестоко порокъ, которому самъ подверженъ; грѣши онъ такъ же, онъ по себѣ судилъ бы и твоего брата, и не казнилъ бы его. Тебя кто-нибудь подучилъ; говори правду, скажи но чьему паущепью пришла ты сюда съ твоей жалобой?
   ИЗАБ. И это все? такъ подкрѣпите же, благія силы неба, мое терпѣніе, и, когда созрѣетъ время, разоблачите зло, скрывающееся подъ личиной святости!-- Да хранитъ небо ваше высочество отъ такого горя, съ какимъ, такъ жестоко оскорбленная, не добившись вѣры, ухожу я!
   ГЕРЦ. Знаю, тебѣ очень хотѣлось бы уйдти.-- Взять ее; въ тюрьму.-- Дозволимъ мы ядовитому, такъ позорящему дыханію нападать на того, кто такъ близокъ къ намъ? Тутъ непремѣнно заговоръ. Кто зналъ о твоемъ намѣреніи, о томъ, что идешь сюда?
   ИЗАБ. Человѣкъ, котораго такъ желала бы видѣть здѣсь; отецъ Лодовико.
   ГЕРЦ. Духовникъ, вѣрно.-- Кто знаетъ этого Лодовико?
   ЛЮЦ. Я, ваше высочество; это во все ввязывающійся монахъ. Не люблю я этого человѣка; будь онъ свѣтскій, за нѣкоторыя рѣчи противъ вашей милости во время вашего отсутствія, я на славу отдулъ бы его.
   ГЕРЦ. Рѣчи, противъ меня? Хорошъ же, думаю! И натравить еще эту несчастную на нашего намѣстника!-- Отыскать этого монаха.
   ЛЮЦ. Не дальше какъ вчера видѣлъ я ихъ, его и ее, въ тюрьмѣ; пренаглый это монахъ, страшный негодяй.
   ПЕТР. Да благословитъ васъ Господь, ваше высочество! Я, государь, стоялъ поблизости, и слышалъ какъ злоупотребляли ваше царское ухо. Во первыхъ, эта женщина обвиняла вашего намѣстника совершенно несправедливо; онъ такъ же неповиненъ въ грѣхѣ съ нею, какъ она съ порожденнымъ еще.
   ГЕРЦ. Мы такъ и думали. Знаешь ты того Лодовико, о которомъ она говорила?
   ПЕТР. Знаю какъ человѣка въ высшей степени добродѣтельнаго и святаго; нисколько не наглаго и отнюдь во все не ввязывающагося, какъ повѣтствуетъ дворянинъ этотъ; честью ручаюсь {Къ прежнихъ изданіяхъ: on my trust... По Колльеру: on my truth...}, что никогда и не позорилъ, какъ онъ увѣряетъ, вашей милости.
   ЛЮЦ. Гнуснѣйшимъ, государь, образомъ; вѣрьте мнѣ.
   ПЕТР. Хорошо; въ свое время онъ явится, и самъ оправдаетъ себя; теперь же, государь, онъ боленъ престранной горячкой. По его настоятельному требованію -- такъ какъ до него дошло, что на доблестнаго Анджело хотятъ жаловаться,-- я и пришелъ сюда сообщить, какъ бы его устами, что, по его свѣдѣніямъ, правда и что ложь, и что онъ самъ, когда бы его ни потребовали, подтвердитъ присягой и вполнѣ достаточными доводами. По первыхъ, касательно этой женщины -- въ оправданіе этого достойнаго сановника, такъ всенародно въ глаза обвиняемаго,-- я буду изобличать ее во лжи прямо въ лице, пока она сама въ этомъ не сознается.
   ГЕРЦ. Послушаемъ ваше, святой отецъ, обличеніе. (Изабеллу уводитъ, а Маріана, подъ покрываломъ, выступаетъ впередъ.) Не смѣшно это тебѣ, любезный Анджело? Тоже! какъ самонадѣянны жалкіе глупцы!-- Дайте намъ на что присѣсть.-- Ну, братъ Анджело, будь же -- такъ какъ мы хотимъ быть тутъ совершенно безпристрастными,-- судьей въ своемъ собственномъ дѣлѣ.-- Это твой, святой отецъ, свидѣтель? Вели же ей прежде показать лице свое, и за тѣмъ говори.
   МАР. Простите, государь; не открою я лица, пока супругъ мой не прикажетъ мнѣ.
   ГЕРЦ. Ты замужемъ?
   МАР. Нѣтъ, государь.
   ГЕРЦ. Дѣвица?
   МАР. Нѣтъ, государь.
   ГЕРЦ. Такъ вдова?
   МАР. И не вдова, государь.
   ГЕРЦ. Ничто, стало?-- Ни дѣва, ни вдова, ни жена?
   ЛЮЦ. Должно быть блудница, государь; изъ нихъ вѣдь многія ни дѣва, ни вдова, ни жена.
   ГЕРЦ. Заставьте молчать этого человѣка. Желалъ бы, чтобъ ему за себя привелось болтать, ЛЮЦ. Готовъ, государь.
   МАР. Государь, я признаюсь, что никогда не была замужемъ; признаюсь, кромѣ того, что и не дѣва. Я знала моего мужа; но мужъ не знаетъ, что зн ми слѣдами, оставленными на моемъ тѣлѣ бичомъ, скорѣе, сорвавъ съ себя всѣ покровы, бросилась бы въ объятія смерти, какъ на страстно желанное ложе, чѣмъ предала свое тѣло на поруганіе, на позоръ.
   Анджело. Итакъ, вашему брату остается только умереть.
   Изабелла. Ито же дѣлать, если нѣтъ другого исхода? Легче ему умереть разомъ, чѣмъ искупившей его сестрѣ обречь себя на вѣчную смерть.
   Анджело. А развѣ такой поступокъ съ вашей стороны будетъ менѣе жестокъ, чѣмъ то рѣшеніе закона, противъ котораго вы возстаете?
   Изабелла. Позорный выкупъ и добровольное прощеніе далеко не изъ одной семьи. Между честнымъ прощеніемъ и позорнымъ искупленіемъ нѣтъ никакого родства.
   Анджело. А какъ-же, помнится, вы сами возставали противъ жестокости закона и называли вину вашего брата скорѣе шалостью, чѣмъ порокомъ?
   Изабелла. О, простите меня, синьоръ! Нерѣдко бываютъ случаи, когда, чтобы добиться желаемаго, мы говоримъ не то, что думаемъ. Мы, ради того, что любимъ, готовы иногда до нѣкоторой степени извинять то, что ненавидимъ.
   Анджело. У всѣхъ есть свои слабости.
   Изабелла. Казните-же брата; тогда одинъ онъ окажется жертвою слабости.
   Анджело. Да и женщины достаточно хрупки тоже.
   Изабелла. Да, какъ тѣ зеркала, въ которыя онѣ смотрятся и передъ которыми ломаются. Бѣдныя женщины! пусть помощникомъ имъ будетъ небо! Мужчины пользуются этимъ и губятъ ихъ. Мало сказать, что мы слабы и хрупки! Мы еще въ десять разъ слабѣе, потому что настолько-же нѣжны, какъ и наше сложеніе и, помимо этого, всегда склонны вѣрить всѣмъ лживымъ клятвамъ.
   Анджело. Вѣрю вашему мнѣнію о собственномъ вашемъ полѣ, поэтому,-- зная, что и вы не настолько сильны, чтобы одерживать верхъ надъ своими недостатками,-- буду говорить смѣло. Я ловлю васъ на словѣ: -- будьте тѣмъ, что вы есть, то-есть оставайтесь женщиной; желая быть большимъ, вы перестанете быть ею. Если вы дѣйствительно женщина,-- а вашъ внѣшній видъ доказываетъ это совершенно ясно,-- облекитесь и вы въ предопредѣленную ливрею.
   Изабелла. Я умѣю говорить только однимъ языкомъ. Любезный синьоръ, умоляю и васъ продолжать говорить со мною тѣмъ-же языкомъ, какъ прежде.
   Анджело. Поймите-же меня вполнѣ:-- я люблю васъ.
   Изабелла. Мой братъ тоже любилъ Джульетту, и вы рѣшили, что онъ долженъ за это умереть.
   Анджело. Изабелла, онъ не умретъ, если и ты согласишься меня полюбить.
   Изабелла. Я знаю, что для испытанія другихъ вашъ санъ дозволяетъ вамъ казаться хуже, чѣмъ вы на самомъ дѣлѣ.
   Анджело. О, ты можешь мнѣ вѣрить! Клянусь честью, что высказалъ только свои намѣренія и желанія!
   Изабелла. Ахъ, честь эта слишкомъ ничтожна для того, чтобы ей вѣрить, а какъ гнусны намѣренія и желанія! О, лицемѣріе, лицемѣріе! Берегись, Анджело, я ославлю тебя! Подпиши сейчасъ-же прощеніе брату или я, не щадя словъ, повѣдаю всему міру, что ты такое!
   Анджело. Кто-же повѣритъ тебѣ, Изабелла? Противъ тебя будутъ свидѣтельствовать мое незапятнанное имя, безупречная строгость моей жизни и высокое положеніе, занимаемое мною въ государствѣ. Мнѣ не трудно будетъ опровергнуть твои слова; ты подавишься своимъ доносомъ, и тебя-же обвинятъ въ клеветѣ. Однажды начавъ, я дамъ теперь полную волю своей чувственности! Отвѣть-же согласіемъ на мою бѣшенную страсть. Отбрось же всякое жеманство, всякую надоѣдливую стыдливость, съ которою всѣ женщины притворно отворачиваются отъ того, что имъ хочется самимъ. Отдай мнѣ свое тѣло, и ты спасешь этимъ брата. Иначе ему не только не миновать смерти, но я за твой отказъ обращу его казнь въ безконечную, медленную и мучительную пытку. Жду завтра-же твоего отвѣта, или страсть, такъ бѣшенно овладѣвшая теперь мною, превратитъ меня въ изверга относительно твоего брата. Что-же до твоихъ угрозъ -- разсказывай, что хочешь: моя ложь окажется сильнѣе твоей правды (Уходитъ).
   Изабелла. Что-же дѣлать? Кому жаловаться? Если я стану разсказывать, мнѣ никто не повѣритъ. О, какъ опасны вы, уста, однимъ и тѣмъ-же языкомъ изрекающіе и помилованіе, и смертный приговоръ, заставляющіе законъ преклоняться передъ ихъ прихотями, согласно одному своему произволу сцѣпляющіе вмѣстѣ и правыхъ, и виноватыхъ, чтобы идти туда, куда имъ прикажутъ они же, эти неумолимые уста. Пойду къ брату. Онъ хотя и не устоялъ въ борьбѣ съ чувственностью, но въ душѣ онъ человѣкъ честный, и будь у него не одна голова, а цѣлыхъ двадцать, онъ скорѣе согласился бы всѣ до одной сложить на кровавую плаху, чѣмъ допустить сестру подвергнуться такому поруганію. Итакъ, пусть братъ умретъ, а ты, Изабелла, оставайся цѣломудренной; цѣломудріе дороже брата. Однако, я все-таки скажу ему объ условіяхъ намѣстника, а потомъ для спасенія его души приготовлю его къ смерти (Уходитъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Въ тюрьмѣ.

И ходитъ Герцогъ, Клаудіо и Нрофосъ.

   Герцогъ. Такъ ты все еще надѣешься, что Анджело проститъ?
   Клаудіо. Для несчастныхъ,-- надежда цѣлебное средство. Я надѣюсь, что останусь живъ, хотя и умереть тоже готовъ.
   Герцогъ. Разсчитывай на одну только смерть; тогда и жизнь покажется тебѣ слаще и смерть сноснѣе. Разсуждай съ жизнью такъ: -- "Лишившись тебя, я утрачу только то, о чемъ, кромѣ глупцовъ, никто не пожалѣетъ. Ты только слабое дыханіе, рабски послушное всѣмъ поднебеснымъ вліяніямъ, и въ томъ жилищѣ, гдѣ пребываешь сама, ты умѣешь поддерживать одно лишь горе. Ты не болѣе какъ игрушка смерти, потому что, какъ ты ни стараешься убѣжать отъ нея, ты все-таки попадаешься ей прямо навстрѣчу. Ты не благородна, потому что все привлекательное, имѣющееся въ тебѣ, вскормлено подлостью. Ты ни въ какомъ случаѣ не храбра, такъ-какъ тебѣ даже несчастный червякъ страшенъ своимъ мягкимъ и нѣжнымъ жаломъ. Самый сладкій твой отдыхъ-сонъ, и ты часто прибѣгаешь къ нему, а смерти боишься, межъ тѣмъ какъ она -- тотъ-же сонъ, только вѣчный. Тебя нельзя считать чѣмъ-то самостоятельнымъ, потому что вся-то ты не болѣе какъ скопленіе безчисленныхъ порошинокъ, возникшихъ изъ праха. Счастливой назвать тебя тоже нельзя, такъ-какъ ты вѣчно гоняешься затѣмъ, чего у тебя нѣтъ, и пренебрегаешь тѣмъ, что имѣешь. Ты не устойчива, потому что силы твои постоянно находятся подъ вліяніемъ странныхъ измѣненій луны. Хотя ты богата, но въ то-же время и бѣдна, потому что тебѣ, подобно ослу, чья спина гнется подъ тяжестью золотыхъ слитковъ, приходится нести свои сокровища на протяженіи одного только перевала, а затѣмъ тебя отъ нихъ избавляетъ смерть. Друзей у тебя тоже нѣтъ, такъ-какъ собственныя твои внутренности, ютящіяся въ твоей утробѣ и величающія тебя своею матерью, не перестаютъ проклинать подагру, сыпи и простуды за то, что эти болѣзни не поканчиваютъ съ тобою скорѣе. Нѣтъ у тебя ни юности, ни старости, но ты, какъ въ послѣобѣденномъ снѣ, грезишь то о той, то о другой, а межъ тѣмъ блаженная твоя юность выпрашиваетъ милостыню у разбитой параличомъ старости, а когда она состарится, у нея уже нѣтъ ни страстности, ни огня, ни силъ, ни красоты, чтобы вполнѣ наслаждаться своими богатствами". Что еще имѣется въ томъ, что называется жизнью? Въ ней таятся тысячи смертей, а между тѣмъ мы боимся смерти, полагающей конецъ всему этому разладу.
   Клаудіо. Прими смиренную мою благодарность. Теперь я вижу, что, стремясь къ жизни, мы встрѣчаемъ смерть, а стремясь къ смерти, находимъ жизнь. Пусть-же приходитъ она, неумолимая.

Входитъ Изабелла.

   Изабелла. Послушайте! Миръ вамъ, благодать и доброе согласіе.
   Профосъ. Кто тамъ? Войдите. Доброе пожеланіе стоитъ привѣтливаго приглашенія.
   Герцогъ. Сынъ мой, я скоро навѣщу тебя опять.
   Клаудіо. Благодарю тебя, святѣйшій отецъ.
   Изабелла. Мнѣ необходимо сказать брату два или три слова.
   Профосъ. Добро пожаловать. Смотрите, синьоръ; вотъ ваша сестра.
   Герцогъ. Профосъ, на одно слово.
   Профосъ. Сколько угодно.
   Герцогъ. Спрячь меня такъ, чтобы я могъ слышать ихъ разговоръ (Уходитъ съ Профосомъ).
   Клаудіо. Что же, сестра, чѣмъ ты меня утѣшишь?
   Изабелла. Утѣшу самымъ, самымъ радостнымъ извѣстіемъ, лучше котораго быть не можетъ. У синьора Анджело есть какое-то дѣло на небесахъ, вотъ онъ и отправляетъ туда тебя своимъ посломъ, и ты останешься тамъ навѣки. Итакъ, приступи немедленно къ послѣднимъ сборамъ; ты уѣзжаешь завтра.
   Клаудіо. Неужто нѣтъ никакого средства?
   Изабелла. Нѣтъ, одно средство есть, но оно, спасая голову, разсѣчетъ сердце пополамъ.
   Клаудіо. Однако же оно есть?
   Изабелла. Да, братъ, ты можешь избавиться отъ смерти. Въ твоемъ судьѣ возгорѣлось дьявольское милосердіе, если ты прибѣгнешь къ нему, ты не умрешь, но будешь до самого гроба жить въ оковахъ.
   Кл'аудіо. Вѣчное заточеніе?
   Изабелла. Да, вѣчное заточеніе и при томъ такое строгое, что будь передъ тобою весь необъятный міръ, въ которомъ ты могъ бы двигаться, цѣпь все-таки не дастъ тебѣ сдѣлать ни шагу.
   Клаудіо. Какого же рода это средство?
   Изабелла. Такого, что стоитъ тебѣ къ нему прибѣгнуть, оно мигомъ сорветъ съ тебя покровы чести и оставить тебя совершенно нагимъ.
   Клаудіо. Объясни же, въ чемъ дѣло?
   Изабелла. Я боюсь за тебя, Клаудіо, боюсь, какъ бы ты, любя эту полную треволненій жизнь, не предпочелъ еще шесть или семь лѣтъ жизни вѣчной чести. Хватитъ-ли у тебя мужества умереть? Смерть не такъ страшна, какъ она намъ кажется. Что же касается боли,-- знай, что и жалкая букашка, которую мы нечаянно раздавили ногою, чувствуетъ такую же боль, какъ и умирающій гигантъ.
   Клаудіо. За что приписываешь ты мнѣ такой позоръ? Неужто ты въ самомъ дѣлѣ думаешь, что во мнѣ совсѣмъ нѣтъ рѣшимости, и что я способенъ на однѣ только цвѣтистыя слова да на нѣжныя изліянія? Если умереть неизбѣжно, я встрѣчу вѣчную темноту, какъ невѣсту, и крѣпко сожму ее въ объятіяхъ.
   Изабелла. Тотъ, кто произнесъ такія слова, дѣйствительно мой братъ! Этотъ возгласъ -- какъ будто вырвавшійся изъ могилы крикъ отца. Да, ты долженъ умереть; ты слишкомъ благороденъ, поэтому ты не захочешь быть обязаннымъ жизнью гнусному средству. Этотъ намѣстникъ, не смотря на свой внѣшній обликъ праведника, на свое безстрастное лицо, на свою разсудительную рѣчь, на свою способность ледяными словами язвить молодость и распугивать легкомысліе и веселье, какъ появленіе сокола распугиваетъ мелкихъ пташекъ, на самомъ дѣлѣ настоящій дьяволъ. Еслибы вытрясти всю его внутреннюю грязь, оказалась бы яма, такая же бездонная, какъ адъ.
   Клаудіо. Ты говоришь о полуцарственномъ Анджело?
   Изабелла. Да, объ этой лживой адской ливреѣ, прикрывающей своими роскошными убранствами проклятѣйшее и гнуснѣйшее тѣло. Повѣришь-ли, Клаудіо? онъ согласенъ освободить тебя, если я отдамъ ему свою дѣвственность?
   Клаудіо. О, Боже, нѣтъ, быть этого не можетъ!
   Изабелла. Однако, оно такъ и есть. За эту отвратительную плату онъ готовъ дать тебѣ позволеніе сколько угодно грѣшить такъ же, какъ ты согрѣшилъ. Сегодня же ночью я должна совершить то, о чемъ даже подумать противно; если не совершу, ты завтра же умрешь.
   Клаудіо. Ты этого не сдѣлаешь.
   Изабелла. О, еслибы я могла купить твое спасеніе цѣною жизни, я такъ-же легко разсталась бы съ нею, какъ съ ничтожной булавкой.
   Клаудіо. Благодарю тебя, дорогая Изабелла.
   Изабелла. Приготовься же, Клаудіо, такъ какъ завтра же ты долженъ умереть.
   Клаудіо. Хорошо. Такъ и въ немъ есть страсти, побуждающія его плевать въ лицо тому самому закону, который самъ онъ возстановляетъ и къ которому хочетъ внушить уваженіе. Значитъ, это не грѣхъ или, по крайней мѣрѣ среди остальныхъ смертныхъ грѣховъ самый ничтожный.
   Изабелла. Что ты считаешь самымъ ничтожнымъ?
   Клаудіо. Если бы за этотъ грѣхъ дѣйствительно не было прощенія, развѣ такой мудрый, суровый мужъ, какъ Анджело, рѣшился бы за мигъ наслажденія подвергнуться вѣчной карѣ? О, Изабелла!
   Изабелла. Что хочешь ты сказать, мой братъ?
   Клаудіо. Умирать страшно.
   Изабелла. А жить, утративъ честь, постыдно.
   Клаудіо. Положимъ, такъ. Но умереть, отправиться невѣдомо куда, лежать неподвижно и гнить въ холодной могилѣ! Утратить жизненность, полную тепла и движенія, чтобы превратиться въ безчувственную глыбу, межъ тѣмъ какъ испытавшему столько наслажденій духу придется купаться въ огненномъ потокѣ или, пребывая въ пространствѣ толсторебраго льда, вѣчно дрожать отъ невыносимаго холода; или, будучи подхваченнымъ буйнымъ вѣтромъ, съ невообразимою быстротою вѣчно кружиться около висящаго въ воздухѣ міра; или очутиться среди тѣхъ несчастнѣйшихъ изъ несчастныхъ, которыхъ необузданное, ничего навѣрно не знающее воображеніе не можетъ представить себѣ иначе, какъ воюющими! Это слишкомъ ужасно! Нѣтъ, самая тяжелая, полная горя земная жизнь, удрученная годами, болѣзнями, нищетой и неволей -- рай въ сравненіи съ тѣмъ, что насъ пугаетъ въ смерти.
   Изабелла. О, горе мнѣ, горе!
   Клаудіо. Дорогая сестра, спаси мнѣ жизнь! Какой-бы грѣхъ ты ни совершила для спасенія брата, природа не только отпуститъ тебѣ этотъ грѣхъ, но даже превратить его въ добродѣтель.
   Изабелла. Прочь отъ меня, животное! Вѣроломный трусъ! Гнусный негодяй, даже не понимающій, что такое честь! Ты хочешь поддерживать человѣческое свое существованіе при помощи моего паденія. Но подумай, развѣ не своего рода кровосмѣшеніе -- быть обязаннымъ жизнью позору родной сестры? Не знаю, что и подумать! Ужъ не измѣнила-ли моя мать моему отцу, потому что отъ такого человѣка, какъ мой отецъ, не могъ-бы народиться такой отвратительный, такой безпутный побѣгъ. Я отъ тебя отрекаюсь! Умри, погибни! Еслибы мнѣ стоило только наклониться, чтобы избавить тебя отъ грозящей тебѣ участи, я не сдѣлала-бы даже этого! У меня найдутся тысячи молитвъ о томъ, чтобы ты умеръ, и ни одного слова о томъ, чтобы ты остался жить.
   Клаудіо. Нѣтъ, выслушай меня, Изабелла!
   Изабелла. Прочь! О, какъ это гнусно, гнусно, гнусно! Въ грѣхъ ты, какъ я вижу, впалъ не случайно; ты имъ промышлялъ! Жалость къ тебѣ оказалась бы сводней (Идетъ къ выходу). Тебѣ слѣдуетъ умереть и чѣмъ скорѣе, тѣмъ лучше.
   Клаудіо. О, выслушай меня, Изабелла!

Герцогъ возвращается.

   Герцогъ. Позволь мнѣ, юная послушница, сказать тебѣ одно, одно только слово.
   Изабелла. Что вамъ угодно?
   Герцогъ. Если у тебя есть свободное время, мнѣ хотѣлось-бы теперь-же переговорить съ тобою. Согласіемъ на мою просьбу ты принесешь пользу и себѣ.
   Изабелла. Свободнаго времени у меня нѣтъ; если я промедлю здѣсь, другія мои обязанности останутся неисполненными. Впрочемъ, для васъ я готова остаться, только не надолго.
   Герцогъ (Тихо Клаудіо). Сынъ мой, я слышалъ все, что произошло между тобою и твоею сестрой. У Анджело никогда и въ мысляхъ не было подкупить, совратить ее. Изучая человѣческія свойства вообще, онъ хотѣлъ только испытать ея нравственность; исполненный непоколебимой чести, суровый отказъ ея очень его порадовалъ. Я духовникъ Анджело и знаю, что такъ оно и есть, какъ я говорю; поэтому готовься къ смерти. Не ослабляй своего мужества несбыточными надеждами. Завтра ты будешь казненъ. Ступай, молись, преклонивъ колѣни, и готовься къ смерти.
   Клаудіо. Дай мнѣ прежде вымолить прощеніе у сестры. Жизнь до того мнѣ опротивѣла, что я буду радъ отъ нея избавиться.
   Герцогъ. Будь-же твердъ въ этихъ мысляхъ. Прощай (Клаудіо уходитъ; Профосъ возвращается). Послушай, Профосъ, на одно только слово.
   Профосъ. Что угодно тебѣ, святой отецъ?
   Герцогъ. Чтобы ты, едва вернувшись, ушелъ опять. Дай мнѣ поговорить съ этою дѣвушкою наединѣ. Мой степенный нравъ, какъ и моя одежда, ручаются тебѣ, что для дѣвушки изъ этого разговора никакой бѣды не послѣдуетъ.
   Профосъ. Тѣмъ лучше (Уходитъ).
   Герцогъ. Дочь моя, рука, надѣлившая тебя красотою, не обидѣла тебя и добротой. Доброта, слишкомъ щедро расточающая дары красоты, скоро лишаетъ красоту и доброты, но благость, будучи душою всего твоего существа, будетъ вѣчно служить тебѣ лучшимъ украшеніемъ. Случай помогъ мнѣ узнать про то нападеніе, которому твое цѣломудріе подверглось со стороны Анджело, и я удивился бы поведенію намѣстника, еслибы по многочисленнымъ примѣрамъ не зналъ, что такого рода слабости вполнѣ свойственны бренной природѣ человѣка. Какъ-же думаешь ты поступить, чтобы разомъ отклонить требованія Анджело и спасти брата?
   Изабелла. Сейчасъ пойду и объявлю ему свое рѣшеніе. Лучше умереть моему осужденному закономъ брату, чѣмъ мнѣ родить незаконнаго ребенка. Но, Боже мой, какъ жестоко ошибается въ Анджело добрый герцогъ! Если онъ когда-нибудь вернется, и мнѣ удастся говорить съ нимъ, я или даромъ потрачу слова, или открою герцогу глаза насчетъ его намѣстника.
   Герцогъ. Это было-бы недурно. Однако, при настоящемъ положеніи дѣла, намѣстникъ съумѣетъ обратить твое обличеніе въ ничто:-- онъ скажетъ, что подвергалъ тебя испытанію, и только. Поэтому послушайся моего совѣта и помоги моему человѣколюбію сдѣлать доброе дѣло; средство-же къ спасенію явится тогда само собою. Я убѣжденъ, что ты, оставшись вполнѣ честной, можешь оказать бѣдной, обиженной дѣвушкѣ важную услугу, которой она вполнѣ достойна, а вмѣстѣ съ тѣмъ вырвать и брата изъ когтей неумолимаго закона, нисколько не вредя этимъ собственной своей милой личности. Ты окажешь также большую услугу герцогу, если ему суждено вернуться и узнать то, что происходило здѣсь въ его отсутствіе.
   Изабелла. Дай мнѣ услышать дальнѣйшія твои слова. Я готова исполнить все, что не покажется гнуснымъ честному моему пониманію.
   Герцогъ. Добродѣтель всегда смѣла, а сердечная доброта никогда ничего не боится. Скажи, слыхала-ли ты когда-нибудь о Маріаннѣ, сестрѣ Фрэдрика, извѣстнаго морехода, погибшаго на морѣ?
   Изабелла. Слыхала я о ней, но никогда ничего, кромѣ хорошаго, не было сопряжено съ ея именемъ.
   Герцогъ. Ей предстояло выйти замужъ за этого самаго Анджело. Онъ былъ обрученъ съ нею, и день свадьбы уже назначенъ. Между тѣмъ, въ промежутокъ времени, отдѣлявшій обрученіе отъ дня свадьбы, пришло извѣстіе, что Фрэдрикъ вмѣстѣ съ кораблемъ погибъ въ морѣ, а вмѣстѣ съ нимъ утонуло и все приданое его сестры. Теперь смотри, какъ тяжко отразилось все это на судьбѣ молодой дѣвушки. Она разомъ лишилась и благороднаго нѣжно любившаго ее брата, уже успѣвшаго прославиться, и приданаго, то-есть, основы всего будущаго ея счастія, а вмѣстѣ съ тѣмъ и съ другимъ, и жениха своего, Анджело, казавшагося такимъ честнымъ.
   Изабелла. Неужели это правда? Анджело бросилъ ее въ несчастій?
   Герцогъ. Да, бросилъ, предоставляя ей лить слезы. Ни одной слезинки ея не осушилъ онъ своимъ утѣшеніемъ. Подъ предлогомъ открытія чего-то позорившаго ее, онъ отрекся отъ всѣхъ своихъ клятвъ. Словомъ, онъ отдалъ ее на добычу тоскѣ, и несчастная до сихъ поръ тоскуетъ по немъ. Онъ-же остался безчувственнымъ камнемъ, котораго обливаютъ, но не трогаютъ ея слезы.
   Изабелла. Какую-же славную услугу оказала-бы смерть, еслибы вырвала у жизни эту страдалицу! Какая-же гнусность сама эта жизнь, допускающая жить и процвѣтать такого человѣка? Но чѣмъ-же могу я помочь бѣдной дѣвушкѣ?
   Герцогъ. Тебѣ не только легко будетъ заживить ея раны, но ты и брата спасешь отъ смерти, и себя отъ оскверненія.
   Изабелла. Скажи, святой отецъ, какъ-же это сдѣлать?
   Герцогъ. Дѣвушка до сихъ поръ любитъ Анджело страстно. Возмутительная его измѣна, которая, казалось бы, должна была уничтожить въ сердцѣ женщины всякую любовь, на самомъ дѣлѣ, какъ преграды, встрѣчаемыя на пути потокомъ, только усугубляютъ его силу, только увеличила ее. Отправься же къ Анджело, отвѣть на его страсть притворнымъ согласіемъ. Скажи, что уступаешь его требованіямъ, но съ непремѣннымъ условіемъ недолго оставаться наединѣ, а также, чтобы все произошло въ подходящемъ мѣстѣ среди полнаго мрака и молчанія. Если онъ на это согласится, мы уладимъ и все остальное. Мы вмѣсто тебя подошлемъ къ Анджело ту дѣвушку. Затѣмъ ихъ свиданіе огласится, а это должно заставить Анджело загладить свою вину относительно покинутой невѣсты. Такимъ образомъ окажется, что жизнь твоего брата спасена, твоя честь незапятнанна, а бѣдная Маріанна вознаграждена за всѣ страданія, а преступный намѣстникъ, наконецъ, уличенъ. Я уговорю ее и научу её всему, что необходимо для успѣха нашего плана. Если ты сумѣешь ловко довести до конца все дѣло, тебя за обманъ ожидаетъ двойная награда. Что ты на это скажешь?
   Изабелла. Одна мысль объ этомъ вполнѣ меня успокаиваетъ. Я убѣждена въ полномъ успѣхѣ.
   Герцогъ. Все зависитъ отъ твоего умѣнія. Иди сейчасъ же къ Анджело; если онъ потребуетъ, чтобы ты сегодня ночью раздѣлила съ нимъ ложе, согласись. Я же тѣмъ временемъ отправлюсь въ предмѣстіе св. Луки и отыщу тамъ скромный домикъ, гдѣ живетъ покинутая Маріанна; тамъ-то мы съ тобою и встрѣтимся. Кончай же скорѣе съ Анджело, чтобы и все дѣло покончить скорѣе.
   Изабелла. Благодарю васъ, святой отецъ, за ваше утѣшительное участіе. До свиданія (Уходитъ въ разныя стороны).
  

СЦЕНА II.

Улица передъ тюрьмой.

Входитъ Герцогъ, одѣтый монахомъ; навстрѣчу ему попадаются Локоть, Потѣшникъ и Полицейскіе.

   Локоть. Если нѣтъ никакихъ средствъ помѣшать вамъ торговать мужчинами и женщинами, какъ домашнимъ скотомъ, намъ придется имѣть дѣло только съ темнымъ и свѣтлымъ бастардомъ.
   Герцогъ. Боже мой, это что еще такое?
   Потѣшникъ. Всякое веселье исчезло изъ міра съ тѣхъ поръ, какъ изъ двухъ ростовщиковъ болѣе снисходительный раззорился, а болѣе безжалостному, чтобы ему было потеплѣе, законъ предоставляетъ подбитую и обшитую мѣхомъ мантію... да и не однимъ, а двумя:-- лисьимъ и овечьимъ, какъ бы для обозначенія, что мѣхъ лукавой лисы какъ нельзя лучше годится для обшивки.
   Локоть. Ну, иди же, почтеннѣйшій, иди! Благослови васъ Богъ, добрый монашествующій братъ.
   Герцогъ. Желаю того и тебѣ, братъ-отче. Въ чемъ провинился передъ тобою этотъ человѣкъ?
   Локоть. Видите, онъ провинился не передо мною, а передъ закономъ. Сдается мнѣ, что онъ также и воръ. Мы нашли у него очень подозрительную отмычку, которую и препроводили къ намѣстнику.
   Герцогъ. Стыдись, негодяй! Ты сводникъ, непотребный сводникъ, живущій тѣмъ грѣхомъ, которому заставляешь служить другихъ. Подумай, какъ отвратительно набивать брюхо и прикрывать грѣшное тѣло выручкой отъ такого гнуснаго порока. Скажи самому себѣ:-- "а вѣдь и пью я, и ѣмъ, живу и одѣваюсь только благодаря ихъ грязному, скотскому вожделѣнію". Неужто ты воображаешь, что такое протухшее существованіе можно назвать жизнью? Ступай и исправься. Слышишь, исправься.
   Потѣшникъ. Конечно, святой отецъ, оно немного припахиваетъ, но я могъ бы доказать...
   Герцогъ. Если дьяволъ доставляетъ тебѣ доказательства, это ясный признакъ, что ты ему служишь. Полицейскіе, отведите его въ тюрьму. Такое грубое животное не исправится безъ наказанія и поученій.
   Локоть. Его надо представить къ намѣстнику; тотъ, однажды, уже предостерегалъ его и такихъ, какъ онъ, непотребниковъ не попуститъ. Если вотъ этотъ въ самомъ дѣлѣ промышляетъ сводничествомъ, лучше бы ему быть за цѣлую милю отсюда по своему дѣлу, чѣмъ стоять передъ лицомъ грознаго синьора Анджело.
   Герцогъ. О, еслибы всѣ были такими, какими иные желаютъ казаться, то-есть, добродѣтельными безъ всякой примѣси лицемѣрія!

Входитъ Люціо.

   Локоть. Будьте покойны, святой отецъ:-- его шея такъ же стянется веревкой, какъ и ваши чресла.
   Потѣшникъ. А, вотъ и спасеніе въ видѣ поручителя. Видите этого знатнаго молодого человѣка? Мы съ нимъ пріятели.
   Люціо. Что это значитъ, благородный Помпей? Ужь не слѣдуешь-ли ты за колесницею Цезаря или, быть можетъ, тебѣ самому устраиваютъ тріумфальное шествіе? За какіе же, впрочемъ, подвиги? Статуи Пигмаліона, только что обратившіяся въ женщинъ, добывать не трудно; для этого стоитъ только сунуть пустую руку въ карманъ, а затѣмъ вынуть ее сжатою въ кулакъ и уже не пустою. Что же скажешь ты на это, а? Что же ты не отвѣчаешь на мои вопросы? Вѣдь я не пѣсни пою, а разговариваю съ тобою. Или ты, быть можетъ, охрипъ отъ послѣдняго ливня? Что же скажешь ты на это, разбитый меринъ? Такъ-ли и теперь все идетъ на свѣтѣ, какъ шло до сихъ поръ? Какимъ слѣдуетъ быть по послѣдней модѣ:-- унылымъ и скупымъ на слова или какимъ-нибудь еще? Просвѣти мое невѣдѣніе.
   Герцогъ. Все такъ же, такъ же, какъ прежде, даже хуже.
   Люціо. Какъ поживаетъ мое сокровище, а твоя хозяйка? Продолжаетъ маклеровать живымъ товаромъ? А?
   Потѣшникъ. Она такъ объѣлась мяса, что теперь сама сидитъ въ кадкѣ съ горячею водою.
   Люціо. Что же, прекрасно; такъ и слѣдуетъ иначе быть не должно. Потаскушка всегда является въ свѣжемъ видѣ, а сводня въ просоленомъ и съ перцемъ. Куда это тебя ведутъ? Въ тюрьму?
   Потѣшникъ. Къ несчастію, такъ.
   Люціо. Что же, нельзя сказать, чтобы упрятать туда тебя было не за что. Прощай, Помпей. Ступай, говори, что отправилъ туда тебя я. За долги или за что нибудь другое.
   Локоть. За сводничество, синьоръ, за сводничество.
   Люціо. Если такъ, сажайте его. Тюрьма -- заслуженная сводникомъ кара; гдѣ же и сидѣть ему, какъ не въ тюрьмѣ? А Помпей имѣетъ на это несомнѣнное право: -- онъ сводникъ, сводникъ старый; онъ и родился-то сводникомъ. Прощай, Помпей. Да, Помпей, поклонись отъ меня тюрьмѣ. Какимъ ты будешь теперь исправнымъ мужемъ, Помпей:-- таскаться перестанешь и постоянно будешь сидѣть дома.
   Потѣшникъ. Я все-таки не перестаю надѣяться, добрѣйшій синьоръ, что вы возьмете меня на поруки.
   Люціо. Нѣтъ, такого одолженія отъ меня не ожидай. Напротивъ, я готовъ хлопотать, чтобы увеличить срокъ твоего заключенія. Покорись своей участи терпѣливо, иначе ты докажешь, что ты человѣкъ задорный. Прощай же, милѣйшій Помпей. Да благословитъ васъ Богъ, святой отецъ.
   Герцогъ. И васъ также.
   Люціо. А что, Помпей, Бригита все еще продолжаетъ штукатуриться?
   Локоть. Иди своею дорогой, иди.
   Помпей. Такъ вы не хотите поручиться за меня?
   Люціо. Когда нибудь въ другой разъ, Помпей, не теперь. Не знаете-ли, святой отецъ, что на свѣтѣ новаго... да, новаго?
   Локоть. Идемъ, идемъ, почтенный.
   Люціо. Ступай въ собачью конуру, Помпей, ступай (Локоть, Потѣшникъ и Полицейскіе уходятъ). Не слышно-ли чего нибудь новаго о герцогѣ.
   Герцогъ. Ровно ничего. Можетъ быть, что нибудь слышали вы?
   Люціо. Одни говорятъ будто онъ у русскаго императора, другіе -- будто въ Римѣ. Но гдѣ онъ на самомъ дѣлѣ, какъ вы думаете?
   Герцогъ. Ничего не знаю, но гдѣ бы онъ ни былъ, желаю ему всего хорошаго.
   Люціо. Какая дикая, сумасбродная съ его стороны фантазія тайкомъ скрыться изъ своего государства и приняться за ремесло нищаго бродяги, для котораго онъ никогда не былъ рожденъ. Въ его отсутствіе синьоръ Анджело герцогствуетъ усердно, даже черезъ-чуръ усердно.
   Герцогъ. И прекрасно дѣлаетъ.
   Люціо. Немного побольше снисхожденія къ блудодѣянію было бы съ его стороны не лишнимъ. Онъ уже черезчуръ суровъ въ этомъ отношеніи. Не такъ-ли, отецъ?
   Герцогъ. Нельзя иначе. Самъ порокъ слишкомъ распространенъ; искоренить его можно одною только строгостью.
   Люціо. Да, признаюсь, у этого порока родство очень значительное и связи у него богатыя, и пока люди станутъ продолжать ѣсть и пить, будетъ существовать и онъ. Увѣряютъ, будто Анджело явился на свѣтъ не такъ, какъ всѣ -- не отъ мужчины и женщины,-- а какимъ-то инымъ, особымъ путемъ. Правда это, отецъ?
   Герцогъ. Какъ бы могло это быть?
   Люціо. Одни увѣряютъ, будто его вмѣсто икры выметала сирена, другіе -- будто онъ зачатъ парой трески -- самцомъ и самкой. Одно извѣстно, что когда онъ мочится, жидкость эта тотчасъ же обращается въ ледъ. Несомнѣнно также то, что онъ существо совсѣмъ непроизводительное.
   Герцогъ. Вы большой шутникъ, и языкъ у васъ бойкій.
   Люціо. Посудите сами, развѣ не безчеловѣчно лишать человѣка жизни за то, что его возмутившійся гульфикъ произвелъ переполохъ. Отсутствующій герцогъ, конечно, этого бы не сдѣлалъ. Не захотѣлъ бы онъ казнить человѣка, даже если бы у того была цѣлая сотня незаконнорожденныхъ дѣтей. Напротивъ, онъ скорѣе заплатилъ бы изъ своего кармана за вскормленіе цѣлой тысячи пригулковъ. Онъ самъ имѣлъ наклонность пошаливать, самъ былъ мастеромъ по этой части, поэтому опытъ научилъ его снисхожденію.
   Герцогъ. Никогда не слыхалъ, чтобы отсутствующій герцогъ любилъ гоняться за женщинами. Его наклонности влекли его совсѣмъ не туда.
   Люціо. Нѣтъ, почтенный отецъ, вы сильно ошибаетесь.
   Герцогъ. Не думаю.
   Люціо. Онъ-то не любилъ побаловаться съ женщинами? Да съ какою угодно, хоть съ пятидесятилѣтней нищенкой... Не даромъ же онъ имѣлъ обыкновеніе класть по червонцу въ нищенскую чашку вашимъ побирушкамъ. О, за нимъ водилось много разныхъ грѣшковъ. Любилъ онъ также и выпить, это я вамъ говорю.
   Герцогъ. Мнѣ сильно сдается, что вы взводите на него небылицы.
   Люціо. Я, отецъ мой, былъ однимъ изъ близкихъ къ нему людей. Онъ отличался замѣчательною осторожностью и, мнѣ кажется, я знаю настоящую причину, заставившую его скрыться.
   Герцогъ. Какая же это причина? Скажите на милость.
   Люціо. Нѣтъ, извините, не могу; эту тайну слѣдуетъ крѣпко держать за зубами. Могу говорить только намеками. Большая часть его подданныхъ считала его человѣкомъ высокаго ума.
   Герцогъ. Онъ и былъ такимъ; въ этомъ нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія.
   Люціо. Онъ-то? полноте! Онъ человѣкъ поверхностный, невѣжественный, легковѣсный.
   Герцогъ. Не знаю, что это съ вашей стороны: зависть, глупость или ошибка? Онъ и за образъ жизни, за управленіе страною могъ-бы, какъ мнѣ кажется,удостоиться при случаѣ болѣе лестнаго отзыва. Стоитъ только взглянуть на то, что сдѣлано, и даже сама зависть вынуждена будетъ признать его ученость, его государственныя и военныя способности. Поэтому вы говорите, совершенно не зная его, а если знаете, васъ сильно ослѣпляетъ недоброжелательство.
   Люціо. Почтенный отецъ, я знаю его и люблю.
   Герцогъ. Любя его, вы говорили-бы съ большимъ знаніемъ, а зная -- съ большею любовью.
   Люціо. Повѣрьте, я знаю то, что знаю.
   Герцогъ. Трудно вамъ повѣрить, потому что вы сами не знаете, что говорите. Если герцогъ когда-нибудь возвратится,-- а объ этомъ молимся мы всѣ,-- я вызову васъ дать отвѣтъ въ его присутствіи. Если вы отзывались о немъ съ полнымъ убѣжденіемъ въ своей правотѣ, вы тогда, конечно, не побоитесь повторить то-же, что говорили сейчасъ. Я обязанъ потребовать васъ къ отвѣту, поэтому позвольте узнать ваше имя.
   Люціо. Я Люціо; герцогъ знаетъ меня хорошо.
   Герцогъ. Онъ узнаетъ васъ еще лучше, если я доживу до возможности сообщить о васъ то, что слѣдуетъ.
   Люціо. Я васъ не боюсь.
   Герцогъ. Вѣроятно, въ надеждѣ, что или герцогъ никогда не возвратится, или что я слишкомъ мало опасный противникъ? Да и въ самомъ дѣлѣ, большого вреда я причинить вамъ но могу; вѣдь вы это всего отопретесь.
   Люціо. Скорѣе дамъ себя повѣсить, чѣмъ отопрусь. Ты, монахъ, сильно во мнѣ ошибаешься. Но будетъ объ этомъ. Не можешь-ли ты сказать мнѣ, казнятъ завтра Клаудіо или не казнятъ?
   Герцогъ. За что же его казнить?
   Люціо. Какъ за что? Зато, что онъ воронкой наполнилъ бутылку. Желалъ бы я, чтобы герцогъ, о которомъ мы сейчасъ говорили, былъ уже здѣсь. Безъ него безплотный его намѣстникъ, при помощи непомѣрно предписываемаго всѣмъ воздержанія, совсѣмъ лишитъ государство молодого приплода. Даже воробьямъ за ихъ извѣстную всѣмъ похотливость запрещено вить гнѣзда подъ кровлей намѣстника. Дѣла, которыя совершаются во мракѣ, герцогъ такъ бы во мракѣ и оставилъ; не сталъ бы онъ вытаскивать ихъ на дневной свѣтъ. Право, жаль, что онъ до сихъ поръ не возвратился. Я не шучу:-- Клаудіо въ самомъ дѣлѣ приговоренъ къ смерти за то, что слишкомъ вольно обошелся съ женскою юбкою. Прощай, почтенный мой отецъ; прошу, помолись за меня. А герцогъ, скажу тебѣ еще разъ, даже по постнымъ днямъ не брезгаетъ бараниной. Время его уже, конечно, значительно ушло, но онъ и до сихъ поръ готовъ побаловаться даже съ нищей, хотя бы отъ нея несло чернымъ хлѣбомъ и чеснокомъ. Передавай кому угодно то, что я тебѣ говорю. Прощай (Уходитъ).
   Герцогъ. Въ этомъ мірѣ смертныхъ, ни власть, ни величіе не могутъ избѣжать злословія. Клевета, наносящая свои удары въ тылъ, способна нанести тяжкія раны самой незапятнанной добродѣтели. Есть-ли на свѣтѣ властелинъ, способный своимъ могуществомъ остановить желчь на устахъ злорѣчія? Однако, кто же это идетъ?

Входятъ Эскалъ, Профосъ, Передерженная и Полицейскіе.

   Эскалъ. Ведите, ведите ее въ тюрьму.
   Передерженная. Добрѣйшій мой, добрѣйшій господинъ, будьте ко мнѣ милосерды! Вы, добрѣйшій мой господинъ, слывете самымъ сострадательнымъ человѣкомъ.
   Эскалъ. Тебя предостерегали не разъ и не два, а ты опять попадаешься все въ томъ же. Ты способна вывести изъ себя само милосердіе и сдѣлать его жестокимъ.
   Профосъ. Осмѣлюсь доложить вашей милости:-- она уже одиннадцать лѣта промышляетъ сводничествомъ.
   Передерженная. Но вѣрьте, ваша милость; -- все это самымъ гнуснымъ образомъ взнесъ на меня нѣкто Люціо. Госпожа Кэтъ, по прозвищу "Дешевая", была отъ него беременна еще во времена герцога. Онъ обѣщалъ на ней жениться, да какъ-же! А ребенку въ день Филиппа и Якова исполнится ровно годъ съ четвертью. Я сама его вскормила, а теперь отецъ его вотъ какъ меня обижаетъ!
   Эскалъ. Человѣкъ этотъ въ самомъ дѣлѣ крайне разнузданный. Вызвать его ко мнѣ, а ее ведите въ тюрьму. Ни слова болѣе: -- ступай (Полицейскіе, уводятъ Передерженную). Профосъ, мой соправитель Анджело неумолимъ и Клаудіо будетъ завтра казненъ. Пошли за духовникомъ и позаботься обо всемъ необходимомъ, чтобы осужденный могъ приготовиться къ смерти, какъ подобаетъ христіанину. Будь мой соправитель такъ-же сострадателенъ, какъ я, ничего подобнаго не было-бы.
   Профосъ. Ваша милость, вотъ этотъ почтенный монахъ былъ уже у него и приготовилъ его къ смерти.
   Эскалъ. Добраго вечера, святой отецъ.
   Герцогъ. Миръ вамъ и благодать.
   Эскалъ. Откуда вы?
   Герцогъ. Я не здѣшній, но мнѣ по волѣ случая придется прожить здѣсь нѣсколько времени. Я принадлежу къ благотворительному братству и недавно прибылъ съ особымъ порученіемъ святѣйшаго отца.
   Эскалъ. Что-же новаго въ свѣтѣ?
   Герцогъ. Ничего, кромѣ того, что добро болѣетъ такою сильною лихорадкою, что излечить ее можетъ одно только полное его упраздненіе. Всѣ только одного и жаждутъ: новизны и новизны. Теперь настолько-же опасно являться на какомъ-бы то ни было поприщѣ отсталымъ, устарѣвшимъ, насколько почетно быть непостояннымъ въ своихъ предпріятіяхъ. Честность стала такою рѣдкостью, что обществу рѣшительно нельзя ни на что положиться; безчестныхъ-же обмановъ повсюду столько, что поневолѣ проклинаешь всякое дѣло сообща. Вотъ эти-то загадочныя явленія сильно озабочиваютъ человѣческую мудрость. Новость эта, однако, довольно таки стара, тѣмъ не менѣе она каждый день является новостью. Сдѣлайте одолженіе, скажите, что за человѣкъ былъ вашъ герцогъ?
   Эскалъ. Какъ человѣкъ, онъ преимущественно отличался тѣмъ, что старался познать самого себя.
   Герцогъ. А какія развлеченія, какія наслажденія любилъ онъ наиболѣе?
   Эскалъ. Онъ скорѣе любилъ чужое, чѣмъ собственное веселье. Онъ отличался изумительнымъ воздержаніемъ. Предоставимъ его, однако, его судьбѣ, молясь, чтобы эта судьба была къ нему милостива. Теперь позвольте мнѣ спросить, въ какомъ настроеніи нашли вы Клаудіо? Я слышалъ, вы его навѣщали.
   Герцогъ. Онъ согласенъ, что судья нисколько не былъ къ нему несправедливъ, поэтому онъ безропотно покоряется приговору правосудія. Несмотря, однако, на это, слабость человѣческой природы обольщала его несбыточною надеждою на возможность избѣжать казни, но я мало-по-малу убѣдилъ его въ тщетѣ этихъ надеждъ, и теперь онъ готовъ къ смерти.
   Эскалъ. Вы вполнѣ безукоризненно исполнили свою обязанность какъ относительно небесъ, такъ и относительно узника. Я хлопоталъ за этого человѣка до крайнихъ предѣловъ, дозволяемыхъ мнѣ моею осторожностью, но мой собратъ былъ непреклоненъ и этимъ вынудилъ меня замѣтить, что правосудіе его черезчуръ уже сурово.
   Герцогъ. Полное право на такую суровость ему даетъ собственная его безупречная, праведная жизнь. Она дозволяетъ ему быть неумолимымъ. Однако, если ему случится споткнуться, онъ ни у кого не найдетъ пощады.
   Эскалъ. Отправлюсь навѣстить узника. Прощайте.
   Герцогъ. Миръ съ вами (Эскалъ уходитъ). Тотъ, кто хочетъ управлять небесной сѣкирой, долженъ самъ быть настолько-же святъ, какъ и суровъ. Онъ самъ по собственной совѣсти обязанъ знать, чему давать ходъ:-- снисхожденію или негодующей добродѣтели. Онъ къ другимъ долженъ относиться такъ-же, какъ относился-бы къ самому себѣ. Позоръ тому, кто караетъ за пороки, которымъ подверженъ самъ. Тройной позоръ тебѣ, Анджело, что, исторгая чужія сорныя травы, ты даешь разростаться своимъ. О, какія гнусности могутъ гнѣздиться въ человѣкѣ, хотя по наружности онъ и кажется ангеломъ! Какъ могутъ текущія времена уподоблять пороки добродѣтелямъ и тончайшею паутиной связывать самыя крупныя явленія? Я обязанъ противопоставить пороку всю свою власть. Когда сегодня ночью Анджело станетъ сжимать въ объятіяхъ когда-то любимую, но потомъ отвергнутую дѣвушку, я посредствомъ ловко прикрытаго обмана заставлю его сдержать когда-то данныя имъ клятвы (Уходитъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

У Маріанны.

Пажъ сидитъ у ногъ Маріанны и поетъ.

   Пажъ (Поетъ). Прочь отъ меня, коварныя уста,
   Что мнѣ клялись въ любви съ такою страстью;
   То не любовь была, а лишь мечта;
   Сгубили вы меня своею властью.
   Вашъ поцѣлуй всю жизнь мнѣ отравилъ.
             Да, отравилъ!
   И вѣру въ счастіе навѣкъ убилъ,--
             Навѣкъ убилъ!
   Маріанна. Перестань пѣть и ступай скорѣе отсюда. Вотъ идетъ утѣшитель, такъ часто укрощающій мятежное мое горе. (Пажъ удаляется; входитъ герцогъ, переодѣтый, какъ прежде). Святой отецъ, молю васъ о прощеніи. Мнѣ стыдно, что вы застали меня слушающею пѣсни. Пусть извиненіемъ послужитъ мнѣ хоть то, что онѣ доставляютъ мнѣ не радость, а только растравляютъ мое старое горе.
   Герцогъ. Не тревожься, хотя музыка имѣетъ волшебную силу заставлять дурное находить хорошимъ, а хорошее наталкивать иногда на дурное. Сказки, дочь моя, никто не спрашивалъ меня здѣсь сегодня? Этотъ самый часъ я назначилъ, чтобы пришли къ тебѣ повидаться со мною.
   Маріанна. Никто не спрашивалъ; я весь день сидѣла дома.

Входитъ Изабелла.

   Герцогъ. Вѣрю; время встрѣчи настало только теперь. Прошу тебя, удались ненадолго; можетъ-быть, я попрошу тебя вернуться сейчасъ-же и для твоей-же пользы.
   Maріанна. Вы всегда были такъ ко мнѣ добры (Уходитъ).
   Герцогъ. Добро пожаловать. Очень вамъ радъ. Что скажете новаго о милѣйшемъ намѣстникѣ?
   Изабелла. У него есть садъ, съ западной стороны обнесенный каменною стѣною и прилегающій къ виноградинку. Въ виноградникъ ведутъ ворота, отпирающіяся вотъ этимъ большимъ клюнемъ, а вотъ этотъ меньшій ключъ отпираетъ небольшую калитку, ведущую изъ виноградника во фруктовый садъ. Я дала слово сойтись съ нимъ тамъ въ глухую полночь.
   Герцогъ. Хорошо ли извѣстна вамъ дорога?
   Изабелла. Я собрала о ней самыя точныя и вѣрныя свѣдѣнія. Полный преступнаго рвенія, Анджело дважды показывалъ мнѣ этотъ путь и какъ шепотомъ, такъ и тѣлодвиженіями старался обратить мое вниманіе на каждую мелочь.
   Герцогъ. Не сговорились-ли вы съ нимъ о чемъ-нибудь, что необходимо знать ей?
   Изабелла. Только о томъ, что сойдусь съ нимъ сегодня въ потьмахъ. При этомъ я предупредила его, что долго оставаться не могу, потому что приду со служанкой, находящеюся въ полномъ убѣжденіи, что я явлюсь, чтобы хлопотать за брата.
   Герцогъ. Придумано превосходно. Но я ничего еще не сказалъ объ этомъ Маріаннѣ. Дочь моя, иди сюда и послушай (Маріанна возвращается). Прошу познакомиться съ этою дѣвушкою; она пришла помочь намъ.
   Изабелла. Да, отъ всей души рада это сдѣлать.
   Герцогъ. Убѣждена ли ты, что я глубоко тебя уважаю?
   Маріанна. Святой отецъ, могу-ли сомнѣваться, когда имѣю столько доказательствъ, что такъ и есть?
   Герцогъ. Возьми же новую свою знакомую подъ руку и пройдись съ нею. Она кое-что тебѣ разскажетъ, а я подожду здѣсь вашего возвращенія. Приходите, однако, скорѣе; ночь уже начинаетъ окутывать землю своими покровами.
   Маріанна. Пройдемтесь (Уходитъ съ Изабеллой).
   Герцогъ. О, санъ! о, величіе! На васъ устремлены цѣлые милліоны коварныхъ глазъ; о вашихъ дѣяніяхъ ходятъ цѣлыя кипы нелѣпыхъ розсказней, основанныхъ на самыхъ гнусныхъ, лживыхъ и противорѣчивыхъ слухахъ. Сколько тысячъ остроумныхъ выходокъ приписываютъ вамъ собственныя свои праздныя измышленія, возлагая за это отвѣтственность на васъ (Маріанна и Изабелла возвращаются). Ну, что? Согласна она?
   Изабеллл. Согласна на все, если вы только посовѣтуете.
   Герцогъ. Не только совѣтую, но и умоляю.
   Изабелла. Разговаривать вамъ съ нимъ много не придется, только, уходя, не забудьте сказать тихо и ласково:-- "Помните же слово, данное мнѣ насчетъ брата".
   Маріанна. Не бойтесь, не забуду.
   Герцогъ. И ты, моя дочь, тоже не бойся ничего. По прежней вашей помолвкѣ онъ вамъ все-таки мужъ. Такое сближеніе между вами совсѣмъ не грѣхъ, и обманъ вполнѣ оправдывается несомнѣннымъ вашимъ правомъ на измѣнника. Идемте же. Ранѣе, чѣмъ пожать, необходимо посѣять (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Комната въ тюрьмѣ.

Входятъ Профосъ и Потѣшникъ.

   Профосъ. Иди сюда, бездѣльникъ! Можешь ты отрубить человѣку голову?
   Потѣшникъ. Если онъ холостой, могу; женатому же -- нѣтъ. Женатый, вѣдь, глава своей жены, а женщинѣ отрубить голову я не въ состояніи.
   Профосъ. Сдѣлай одолженіе, брось свои глупыя шутки, а дай мнѣ отвѣтъ прямой. Завтра утромъ Клаудіо и Бернардино должны быть казнены, а у нашего палача нѣтъ необходимаго помощника. Если ты согласишься ему помочь, тебя отпустятъ на свободу; если же откажешься, высидишь полный срокъ и къ тому же при выходѣ отсюда тебя на дорогу высѣкутъ самымъ жестокимъ образомъ, потому что ты былъ уличеннымъ сводникомъ.
   Потѣшникъ. Благодѣтель мой, я съ незапамятныхъ временъ былъ беззаконнымъ сводникомъ, а теперь какъ же мнѣ не согласиться сдѣлаться законнымъ палачомъ? Но прежде, чѣмъ приступить къ дѣлу, мнѣ хотѣлось бы запастись кое-какими свѣдѣніями отъ моего товарища.
   Профосъ. Эй, Эбхурсонъ! Куда же онъ дѣвался?

Входитъ Эбхурсонъ.

   Эбхурсонъ. Вы, ваша милость, изволили меня звать?
   Профосъ. Вотъ этотъ дуралей согласенъ быть завтра твоимъ помощникомъ. Если найдешь удобнымъ, найми его на весь годъ, и пусть онъ живетъ здѣсь съ тобою. Если же это покажется тебѣ неудобнымъ, пусть онъ послужитъ тебѣ только завтра, а затѣмъ ты можешь его отпустить на всѣ четыре стороны. Носъ поднимать передъ тобою ему нечего:-- онъ самъ не болѣе какъ сводникъ.
   Эбхурсонъ. Сводникъ? Помилуйте, ваша милость, онъ совсѣмъ опозоритъ наше священнодѣйствіе.
   Профосъ. Ну, полно! Между вами полное равновѣсіе; подложи еще хоть перышко на одну чашку вѣсовъ -- она тотчасъ же пойдетъ книзу (Уходитъ).
   Потѣшникъ. Вы, ваша благообразная милость,-- такъ какъ хотя рожа у васъ совсѣмъ какъ у висѣльника, но все-таки я считаю васъ благообразнымъ,-- называете свое занятіе священнодѣйствіемъ?
   Эбхурсонъ. Да, священнодѣйствіемъ.
   Потѣшникъ. Не потому-ли, почтенный господинъ, что, какъ я слыхалъ не разъ, всякій занимающійся искусствомъ,-- хоть бы рисованьемъ,-- тоже священнодѣйствуетъ. Значить и наши потаскушки, разрисовывая себѣ лицо, тоже занимаются искусствомъ, а я, кому онѣ служатъ орудіемъ для промысла, тоже священнодѣйствую? Но какое священнодѣйствіе въ вѣшаніи людей?-- хоть повѣсьте, не знаю.
   Эбхурсонъ. Оно священнодѣйствіе! Да, повторяю -- священнодѣйствіе.
   Потѣшникъ. Докажите.
   Эбхурсонъ. Каждое платье съ честнаго человѣка впору, вѣдь, вору? Если оно вору и узко, честный человѣкъ находитъ, что оно все-таки слишкомъ широко; если же оно широко, воръ все-таки находитъ, что оно слишкомъ узко. Вотъ, можетъ быть, такимъ то образомъ платье честнаго человѣка вору все-таки въ пору.

Профосъ возвращается.

   Профосъ. Ну, что, договорились?
   Потѣшникъ. Да, ваша милость, я готовъ ему помогать, ибо нахожу, что ремесло палача простительнѣе ремесла сводника; палачу чаще приходится просить прощенія.
   Профосъ (Палачу). Помни же, что топоръ и плаха должны быть готовы завтра къ четыремъ часамъ утра.
   Эбхурсонъ. Ну, бездѣльникъ, идемъ; мнѣ надо обучить тебя будущему твоему ремеслу. Идемъ же.
   Потѣшникъ. Милостивѣйшій господинъ, я научусь ему очень скоро. Если вамъ придется испытывать мою ловкость на себѣ, я убѣжденъ, что вы останетесь мною довольны. Долженъ же я, говоря по правдѣ, отплатить вамъ хоть чѣмъ нибудь за всѣ ваши ко мнѣ милости.
   Профосъ. Пришлите сюда Бернардино и Клаудіо (Эбхурсонъ и Потѣшникъ уходятъ). Къ одному я чувствую глубокое состраданіе; другой же не вызвалъ бы во мнѣ ни искры жалости, если бы даже былъ роднымъ моимъ братомъ. Онъ убійца (Входитъ Клаудіо. Профосъ показываетъ ему бумагу). Вотъ вашъ смертный приговоръ, Клаудіо. Теперь мертвая полночь, а въ восемь часовъ утра вы получите безсмертіе. Гдѣ же Бернардино?
   Клаудіо. Онъ такъ-же крѣпко закованъ въ цѣпи сна, какъ усталый путникъ послѣ тяжкихъ и честныхъ трудовъ. Никакъ не могутъ его добудиться.
   Профосъ. Этому не поможетъ никто. Ступайте, готовьтесь къ смерти (За сценой стучатъ). Стучатся. Да подкрѣпитъ васъ небо (Клаудіо уходитъ; въ дверь стучатъ снова). Сейчасъ! Можетъ быть это помилованіе несчастному Клаудіо (Входитъ Герцогъ, по прежнему одѣтый монахомъ). Добро пожаловать, честной отецъ.
   Герцогъ. Пусть самые милостивые духи ночи будутъ твоими спутниками, добрѣйшій Профосъ. Никто не приходилъ сюда за послѣдніе часы?
   Профосъ. Съ того часа, какъ приказано тушить огни, рѣшительно никто.
   Герцогъ. Даже Изабелла не приходила?
   Профосъ. Даже и она.
   Герцогъ. Значитъ онѣ обѣ скоро будутъ здѣсь.
   Профосъ. Съ какими нибудь добрыми вѣстями для Клаудіо?
   Герцогъ. Да, есть надежда.
   Профосъ. Намѣстникъ безпощаденъ не въ мѣру.
   Герцогъ. Нѣтъ, нѣтъ, не говорите этого. И суровая жизнь, и суровое правосудіе идутъ у него параллельно. Онъ святымъ воздержаніемъ укрощаетъ въ себѣ то, что стремится искоренять въ другихъ. Его только тогда можно было-бы считать тираномъ, если-бы онъ снисходительно относился къ себѣ за то, что караетъ въ другихъ. Теперь онъ только справедливъ (Стучатъ въ дверь). Вотъ должно-быть онѣ (Профосъ уходитъ). Какой добрый этотъ Профосъ. Человѣколюбіе въ желѣзномъ тюремщикѣ встрѣчается очень рѣдко. Опять? Что значитъ этотъ стукъ? Какимъ нетерпѣніемъ долженъ быть одержимъ духъ того, кто такъ неистово колотитъ кулакомъ неподатливую дверь.

Профосъ возвращается и продолжаетъ разговаривать съ кѣмъ-то стоящимъ за дверью.

   Профосъ. Пусть стоить тамъ, пока но встанетъ привратникъ и не отопретъ ему. Привратника уже разбудили.
   Герцогъ. Не получено-ли какого-нибудь приказа, отмѣняющаго казнь Клаудіо, или молодой этотъ человѣкъ все-таки долженъ умереть?
   Профосъ. Ничего не получено.
   Герцогъ. Какъ ни близокъ разсвѣтъ, вы, профосъ, услышите кое-что новое ранѣе, чѣмъ наступитъ утро.
   Профосъ. Можетъ-быть, вамъ это извѣстно лучше, но мнѣ кажется, что помилованіе не придетъ совсѣмъ. Не было у насъ такихъ примѣровъ. Кромѣ того, намѣстникъ, предсѣдательствуя на судѣ, торжественно объявилъ, что пощады не будетъ (Входитъ гонецъ). Это гонецъ отъ него.
   Герцогъ. Онъ принесъ помилованіе Клаудіо.
   Гонецъ. Мой повелитель посылаетъ вамъ этотъ приказъ. Кромѣ того онъ приказалъ мнѣ передать вамъ на словахъ, чтобы вы тотчасъ же исполнили все сказанное въ предписаніи, не руководствуясь для уклоненія отъ немедленнаго исполненія ни временемъ, ни мѣстомъ, ни какими-бы то ни было иными соображеніями. Затѣмъ, прощайте, потому что, если я не ошибаюсь, утро уже близко.
   Профосъ. Не премину исполнить (Гонецъ уходитъ).
   Герцогъ (Про себя). Это помилованіе Клаудіо, купленное цѣною грѣха, въ который впалъ самъ милующій. Зло дѣлаетъ быстрые грѣхи, когда имѣетъ возможность опираться на безграничную власть. Если порокъ является милосердымъ, милосердіе его доходитъ до оправданія виновнаго изъ сочувствія къ самой винѣ. Что-же? Какія вѣсти?
   Профосъ. Такія, какихъ я и ожидалъ. Синьоръ Анджело, вѣроятно, боясь какихъ-нибудь послабленій съ моей стороны, рѣшается, противъ своего обыкновенія, еще разъ напомнить мнѣ о возложенной на меня обязанности. Меня это крайне удивляетъ, потому что ранѣе съ нимъ никогда ничего подобнаго не бывало.
   Герцогъ. Будьте добры, прочтите. Я слушаю.
   Профосъ (Читаетъ). "Какіе-бы ни дошли до васъ слухи, противорѣчащіе тому, что я пишу, не вѣрьте имъ. Клаудіо долженъ быть казненъ въ четыре часа утра, а Бернардино вскорѣ послѣ полудня. Для того, чтобы я могъ удостовѣриться вполнѣ, пришлите мнѣ голову Клаудіо къ пяти часамъ. Мое предписаніе должно быть исполнено въ точности; на это есть важныя причины, но высказывать ихъ теперь я еще не могу. За уклоненіе отъ своей обязанности вы поплатитесь головою". Отецъ мой, что скажете вы на это?
   Герцогъ. Что это за Бернардино, котораго приказано казнить послѣ полудня?
   Профосъ. Онъ цыганъ по происхожденію, но вскормленъ и выросъ здѣсь. Онъ сидитъ въ тюрьмѣ уже цѣлыхъ девять лѣтъ.
   Герцогъ. Какъ-же случилась такая странность, что герцогъ не освободилъ или не казнилъ его въ свое время? Я слыхалъ, что герцогъ имѣлъ обыкновеніе поступать такимъ образомъ.
   Профосъ. Друзья заключеннаго постоянно выхлопатывали ему отсрочки. Помимо того, до тѣхъ поръ, пока бразды правленія не перешли къ намѣстнику, противъ обвиняемаго не могли собрать ни какихъ дѣйствительно вѣскихъ и вполнѣ ясныхъ уликъ.
   Герцогъ. А теперь собрали?
   Профосъ. И такія неопровержимыя, что даже самъ преступникъ сознался.
   Герцогъ. Выказалъ-ли онъ въ тюрьмѣ хоть сколько-нибудь раскаянія? Вообще, какъ отнесся онъ къ объявленному ему приговору?
   Профосъ. Этому человѣку смерть кажется нисколько не страшнѣе сна послѣ опьяненія. Онъ одинаково беззаботно, безстрашно и нагло относится какъ къ прошедшему и настоящему, такъ и къ будущему. Не боясь загробной жизни, онъ не дорожитъ и земною.
   Герцогъ. Вѣроятно, недоставало надлежащихъ назиданій?
   Профосъ. Онъ не хочетъ никого слушать. Въ тюрьмѣ онъ постоянно пользовался большою свободою. Предложите ему бѣжать, онъ едва-ли захотѣлъ-бы воспользоваться свободою. Пьянъ онъ бываетъ по нѣсколько разъ въ день и не отрезвляется по цѣлымъ недѣлямъ. Не разъ будили мы его какъ бы для того, чтобы вести его на казнь, показывали ему подложныя предписанія, но это не производило на него ни малѣйшаго впечатлѣнія.
   Герцогъ. Мы поговоримъ о немъ послѣ. По вашему лицу, Профосъ, я вижу, что вы человѣкъ честный и рѣшительный. Я не ошибаюсь, и старый опытный глазъ мнѣ не измѣняетъ; полагаясь на него, я пойду на удачу. Вы сейчасъ получили предписаніе казнить Клаудіо, а между тѣмъ самъ Анджело, какъ мнѣ извѣстно, виновенъ не менѣе осужденнаго имъ молодого человѣка. Для того, чтобы доказать это вамъ самымъ нагляднымъ образомъ, я прошу только четырехдневнаго срока, а для этого вы должны сейчасъ-же оказать мнѣ не совсѣмъ безопасную для васъ услугу.
   Профосъ. Какую-же, честной отецъ?
   Герцогъ. Отложить казнь осужденнаго.
   Профосъ. Какъ-же я могу это сдѣлать, когда самый часъ казни означенъ крайне точно и когда, помимо этого, я получилъ строжайшее приказаніе, подъ страхомъ самому быть казненнымъ, прислать голову осужденнаго всемогущему Анджело. Даже малѣйшее уклоненіе отъ этого подвергнетъ меня той-же участи, какъ и Клаудіо.
   Герцогъ. Если ты будешь слѣдовать моимъ указаніямъ, клянусь обѣтами нашего братства, я избавлю тебя отъ всякихъ бѣдъ. Утромъ, вмѣсто Клаудіо, вели казнить Бернардино и пошли намѣстнику его голову.
   Профосъ. Анджело видалъ ихъ обоихъ и узнаетъ по лицу.
   Герцогъ. Смерть отлично умѣетъ измѣнять человѣческія лица, а вы еще можете помочь ей въ этомъ. Остригите волосы, сбрейте бороду у казненнаго и скажите, будто сдѣлали это по просьбѣ самого осужденнаго. Вы знаете по опыту, что такого рода желанія у приговоренныхъ къ смерти являются довольно часто. Клянусь вамъ всѣмъ, что есть для меня святого, васъ за это ожидаютъ не нареканія, а благодарность. Я съумѣю отстоять васъ хотя-бы цѣною собственной жизни.
   Профосъ. Простите меня, святой отецъ, но это будетъ противно моей присягѣ.
   Герцогъ. Кому-же вы присягали: -- герцогу или его намѣстнику?
   Профосъ. И ему, и кому прикажетъ.
   Герцогъ. Вы, надѣюсь, не найдете ничего преступнаго въ своемъ проступкѣ, если его одобритъ герцогъ?
   Профосъ. Нѣтъ никакого вѣроятія, чтобы онъ одобрилъ.
   Герцогъ. Есть не только вѣроятіе, но и полная достовѣрность. Ты, насколько я вижу, такъ боязливъ, что ни мое одѣяніе, ни моя искренность, ни мои доводы не въ силахъ тебя убѣдить, поэтому, чтобы разсѣять твой страхъ и твои сомнѣнія, я пойду далѣе, чѣмъ мнѣ бы хотѣлось. Смотри, вотъ подпись и печать герцога. Ты, конечно, отлично знаетъ и почеркъ его, и печать.
   Профосъ. Знаю и то, и другое.
   Герцогъ. Герцогъ извѣщаетъ, что скоро вернется. Если хочешь, прочти это сейчасъ-же самъ, и ты увидишь, что онъ будетъ здѣсь черезъ два дня. Анджело этого не знаетъ, даже не подозрѣваетъ. Онъ сегодня-же получитъ странныя и разнорѣчивыя письма. Изъ одного онъ узнаетъ, что герцогъ будто-бы умеръ; изъ другого, будто тотъ пошелъ въ монахи, но ни одно не сообщитъ ему того, что сказано здѣсь. Смотри, предразсвѣтный часъ уже будитъ пастуха. Не смущайся, не задавайся вопросомъ, какъ все это уладится. Ты недоумѣваешь до сихъ поръ, но твои недоумѣнія скоро разсѣятся. Позови палача, и пусть голова Бернардино падетъ. Я сейчасъ исповѣдую его и приготовлю его душу для перехода въ лучшій міръ. Ты, кажется, все-таки мнѣ не довѣряешь; вотъ это разсѣетъ послѣднія твои сомнѣнія. Уже свѣтаетъ. Идемъ (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Другая комната въ тюрьмѣ.

Входитъ Потѣшникъ.

   Потѣшникъ. Я здѣсь совсѣмъ, какъ дома, словно у насъ въ торговомъ заведеніи. Да, право, можно подумать, будто я все еще у Передерженной, до того здѣсь много постоянныхъ ея гостей. Здѣсь, во-первыхъ, находится господинъ "Опрометчивый", подписавшій обязательство въ сто девяносто семь фунтовъ, но вмѣсто денегъ получившій сколько-то оберточной бумаги и негоднаго къ употребленію инбиря, выручивъ за это наличными всего пять марокъ. Бѣда въ томъ, что спроса на инбирь не было никакого, такъ какъ всѣ старухи перемерли. Потомъ здѣсь сидитъ нѣкто господинъ "Скачекъ" по жалобѣ нѣкоего господина "Трехнитнаго", торгующаго шелковыми тканями, сшившаго для своего заказчика три пары платья изъ атласа персиковаго цвѣта. Заказчикъ расплатиться за платье не могъ; вотъ "Трехнитный" и кормить его теперь здѣсь... но только не персиками. Сидятъ здѣсь еще юный "Вѣтрогонъ", такой же юный господинъ "Широкая-Глотка"; затѣмъ господинъ "Мѣдная Шпора" и недоросль "Коли-Руби", человѣкъ превосходно владѣющій всякимъ оружіемъ, и не менѣе юный господинъ "Облѣзлый", убившій дюжаго весельчака "Пудинга". Затѣмъ господа "Тычь въ Рыло", неустрашимый боецъ, и великій скиталецъ, честный "Башмачная завязка", а еще необузданный "Полстклянки", заколовшій "Стклянку"; помимо этихъ еще, по крайней мѣрѣ, человѣкъ сорокъ, отъ которыхъ намъ было не мало поживы, а теперь сами они живутъ, чѣмъ Богъ послалъ (Входитъ Эбхурсонъ). Эй, помощникъ, зови Бернардино сюда.
   Потѣшникъ. Господинъ Бернардино, господинъ Бернардино, вставайте. Васъ собираются вѣшать.
   Эбхурсонъ. Эй, Бернардино, поворачивайся же!
   Бернардино (За сценой). Чтобы чума на васъ напала! Что вы тамъ орете? Кто вы такіе?
   Потѣшникъ. Ваши друзья, милѣйшій господинъ Бернардино, а именно палачъ и его помощникъ. Сдѣлайте одолженіе, вставайте и пожалуйте на казнь.
   Бернардино (За сценой). Отвяжись ты, подлецъ! Я хочу спать.
   Эбхурсонъ. Прикажи ему вставать да поскорѣе.
   Потѣшникъ. Сдѣлайте одолженіе, господинъ Бернардино, проснитесь, а послѣ того, какъ вамъ отрубятъ голову, спите, сколько угодно.
   Эбхурсонъ. Ступай за нимъ и приведи его сюда.
   Потѣшникъ. Онъ, кажется, и самъ идетъ... Да, идетъ. Я слышу, какъ шумитъ его солома.
   Эбхурсонъ. А топоръ ты положилъ на плаху?
   Потѣшникъ. Положилъ.

Входитъ Бернардино.

   Бернардино. Ну, чего тебѣ, Эбхурсонъ? Что новаго?
   Эбхурсонъ. Мой совѣтъ тебѣ, почтенный, погрузиться въ молитвы, такъ какъ приказъ казнить тебя пришелъ.
   Бернардино. Врешь, бездѣльникъ! Я пропьянствовалъ всю ночь и теперь совсѣмъ не расположенъ...
   Потѣшникъ. Тѣмъ лучше, любезный. Когда человѣкъ пропьянствовалъ всю ночь, а рано утромъ его вздернутъ на висѣлицу, онъ можетъ крѣпко проспать и весь остальной день, и слѣдующій.
   Эбхурсонъ. Смотри сюда:-- вотъ идетъ духовный твой отецъ. Теперь видишь самъ, шучу я или нѣтъ?

Входитъ герцогъ, по прежнему одѣтый монахомъ.

   Герцогъ. Сынъ мой, узнавъ, что тебѣ такъ скоро придется покинуть этотъ міръ, я, движимый чувствомъ человѣколюбія, пришелъ напутствовать, утѣшать тебя и молиться съ тобою.
   Бернардино. Но никакъ не со мною. Я пропьянствовалъ всю ночь; пусть мнѣ дадутъ побольше времени, чтобы приготовиться, или пускай выколотять у меня дубинами изъ башки весь мозгъ. Я не соглашусь умереть сегодня,-- это вѣрно.
   Герцогъ. Однако, тебѣ необходимо примириться съ своею участью, поэтому умоляю тебя взглянуть серьезно на предстоящій тебѣ путь.
   Бернардино. Клянусь чѣмъ угодно:-- не хочу умирать я сегодня и не намѣренъ слушать никакихъ увѣщаній.
   Герцогъ. Послушай, однако...
   Бернардино. Ни одного слова! Если тебѣ нужно что-нибудь мнѣ сказать, приходи ко мнѣ въ казематъ; я не выйду изъ него во весь день (Уходитъ).

Появляется Профосъ.

   Герцогъ. Ни для жизни онъ не годится, ни для смерти. У него зачерствѣлое сердце. Ступайте за нимъ и силою тащите его на плаху (Палачъ и Потѣшникъ уходятъ).
   Профосъ. Ну, что, честной отецъ, каковъ по вашему мнѣнію приговоренный?
   Герцогъ. Онъ нисколько не подготовленъ къ смерти. Отправить его на тотъ свѣтъ въ такомъ состояніи просто было бы преступно.
   Профосъ. Сегодня ночью, въ тюрьмѣ у насъ умеръ отъ жестокой горячки извѣстный морской разбойникъ Рагоцино. Онъ былъ однихъ лѣтъ съ Клаудіо, и волосы, и борода у него такіе же, какъ у того. Не лучше-ли будетъ, если мы закоснѣлому грѣшнику дадимъ время покаяться, а намѣстника вполнѣ удовлетворитъ голова, похожая на голову Клаудіо.
   Герцогъ. Само небо посылаетъ намъ такую неожиданность. Исполните какъ можно скорѣе все, что нужно, такъ какъ назначенный намѣстникомъ часъ не позволяетъ намъ медлить ни минуты. Ступайте, снарядите какъ подобаетъ голову умершаго и отошлите ее къ намѣстнику согласно его требованіямъ. Я же тѣмъ временемъ постараюсь убѣдить закоренѣлаго грѣшника покаяться, чтобы умереть, какъ слѣдуетъ христіанину.
   Профосъ. Честной отецъ, все будетъ исполнено, какъ вы предписываете. Но, вѣдь, и Бернардино долженъ быть казненъ сегодня же. Какъ же продлить жизнь Клаудіо такъ, чтобы не подвергать неизбѣжной опасности собственную жизнь, если узнаютъ, что онъ живъ?
   Герцогъ. А вотъ какъ. Заключите и Бернардино, и Клаудіо въ какое-нибудь потайное мѣсто. Прежде чѣмъ солнце начнетъ свѣтить нашимъ антиподамъ, вы увидите, что опасаться вамъ болѣе нечего.
   Профосъ. Вполнѣ полагаюсь на васъ.
   Герцогъ. Поспѣшите же отправить голову къ Анджело (Профосъ уходитъ). Напишу теперь къ намѣстнику письмо, а доставить его поручу Профосу. Письмомъ этимъ я извѣщу Анднсело о немедленномъ своемъ возвращеніи, а также и о томъ, что по особо важнымъ причинамъ я обязанъ придать своему возвращенію какъ можно болѣе торжественности, а поэтому требую, чтобы сановники встрѣтили меня у священнаго источника, находящагося въ одной милѣ разстоянія отъ города. Оттуда въ надлежащемъ порядкѣ начнется наше шествіе, и я вернусь вмѣстѣ съ Анджело.

Профосъ возвращается.

   Профосъ. Вотъ голова; я отнесу ее самъ.
   Герцогъ. Прекрасно. Только возвращайтесь скорѣе; мнѣ необходимо передать вамъ нѣчто такое, чего, кромѣ васъ, не долженъ слышать никто.
   Профосъ. Медлить не стану (Уходитъ).
   Изабелла (За сценой). Миръ и благодать...
   Герцогъ. Это голосъ Изабеллы. Она вѣрно пришла узнать, получено-ли помилованіе брата, но я сразу не сообщу ей о выпавшемъ на ея долю счастіи, а затѣмъ, въ такую минуту, когда она будетъ ожидать этого всего менѣе, я разомъ превращу ея отчаяніе въ небесную радость.

Входитъ Изабелла.

   Изабелла. Простите...
   Герцогъ. Добраго утра, милая и прекрасная моя дочь.
   Изабелла. Такое вниманіе со стороны святой личности должно явиться для меня пророчествомъ. Прислалъ-ли, наконецъ, намѣстникъ помилованіе брату?
   Герцогъ. Да, онъ избавилъ Клаудіо не отъ смерти, а отъ жизни. Вашему брату отрубили голову и уже отнесли ее къ Анджело.
   Изабелла. Нѣтъ, не можетъ этого быть!
   Герцогъ. Однако, это такъ. Докажите, что вы дѣвушка разсудительная и переносите свое горе съ сдержаннымъ терпѣніемъ.
   Изабелла. Побѣгу къ злодѣю и выцарапаю ему глаза.
   Герцогъ. Васъ даже къ нему не допустятъ.
   Изабелла. Бѣдный Клаудіо! Несчастная Изабелла! Гнусный міръ! Проклятый Анджело!
   Герцогъ. Всѣ ваши проклятія ни ему не принесутъ никакого вреда, ни вамъ ни малѣйшей пользы, поэтому лучше отъ нихъ воздержаться. Предоставьте въ вашемъ дѣлѣ быть судьею небу. Слушайте, что я скажу вамъ, и вы поймете, что каждое мое слово -- неопровержимая истина. Осушите ваши слезы. Герцогъ возвращается завтра; мнѣ сообщилъ это одинъ монахъ, его духовникъ. Получивъ увѣдомленіе о возвращеніи государя, Оскалъ и Анджело готовятся встрѣтить своего повелителя у городскихъ воротъ и тамъ сдать ему свои полномочія. Если вы согласны, я укажу вамъ тропинку, по которой вы дойдете до желаннаго торжества надъ негодяемъ. Вы не только отомстите Анджело, но еще пріобрѣтете расположеніе герцога и всеобщее уваженіе.
   Изабелла. Я во всемъ готова слѣдовать вашимъ совѣтамъ.
   Герцогъ. Вручите вотъ это письмо брату Питэру. Оно то самое, въ которомъ возвѣщается возвращеніе герцога. Скажите, что оно лучше всего ручается за мое желаніе сегодня же ночью повидаться съ Питэромъ въ домѣ Маріанны. Тамъ я во всей подробности разскажу ему и про ваше, и про ея дѣло. Онъ проводитъ васъ къ герцогу, а вы, не колеблясь, рѣшительно и смѣло бросьте свое обвиненіе въ лицо Анджело. Что же касается меня, я, въ силу даннаго обѣта, не могу идти вмѣстѣ съ вами. Отнесите же это письмо и съ облегченнымъ сердцемъ осушите свои заплаканные глаза. Утратьте всякую вѣру въ священный мой орденъ, если я сбиваю васъ съ надлежащаго пути. Однако, кто же это?

Входитъ Люціо.

   Люціо. Миръ вамъ, святой отецъ. Гдѣ же Профосъ?
   Герцогъ. Отлучился куда-то.
   Люціо. Прелестная Изабелла, мои щеки блѣднѣютъ при видѣ красноты твоихъ глазъ. Надо вооружиться терпѣніемъ. Мнѣ самому приходится вмѣсто обѣда ограничиваться водою да отрубями. Чтобы спасти голову, не дерзаю переполнять желудка. Одинъ сытный обѣдъ -- и голова моя пропала. Но, говорятъ, что, ко всеобщей радости, герцогъ возвращается завтра. Клянусь тебѣ, Изабелла, я искренно любилъ твоего брата. Однако, не люби нашъ причудливый герцогъ окружать себя потемками, сиди онъ дома,-- твой братъ не подвергся бы такой бѣдѣ (Изабелла уходитъ).
   Герцогъ. Синьоръ, едва-ли герцогъ будетъ вамъ благодар >                       Всѣ обвиненья, такъ что ты сама
                       Подавишься своими же словами
                       И клеветницей прослывешь. Я началъ --
                       И сдерживать своихъ не стану чувствъ.
                       Отдайся мнѣ, оставь сопротивленье
                       И робкій стыдъ, боящійся того,
                       Чего желаетъ самъ; купи жизнь брата,
                       Моимъ желаньямъ покорясь; не то
                       Твой братъ не только смертію умретъ,
                       Но эту смерть суровостью своею
                       Ты въ пытку обратишь. Отвѣтъ дай завтра.
                       Ему тираномъ стану я. Теперь
                       Разсказывай, что можешь; но, повѣрь,
                       Что ложь моя твою осилитъ правду.

(Уходитъ).

  
                                           Изабелла.
  
                       Кому принесть мнѣ жалобу? Когда
                       Я это разскажу -- кто мнѣ повѣритъ?
                       О, лживыя уста! Они гласятъ
                       Однимъ и тѣмъ же языкомъ и милость,
                       И осужденье намъ; по произволу
                       Вертятъ они закономъ, заставляя
                       Его молчать для правды и неправды
                       И страсти ихъ служить. Пойду я къ брату.
                       Что жъ? если онъ и палъ отъ увлеченья,
                       То чести духъ высокій въ немъ живетъ:
                       Когда бъ ему на двадцать плахъ кровавыхъ
                       Сложить пришлося двадцать же головъ,
                       Онъ отдалъ бы ихъ всѣ, чтобъ до позора
                       Ужаснаго сестру не допустить.
                       Умри, мой братъ! Останусь чистой я!
                       Мнѣ выше брата чистота моя!
                       Скажу ему правителя рѣшенье --
                       Пусть въ смерти онъ найдетъ успокоенье

(Уходитъ).

  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Комната въ тюрьмѣ.

Входятъ къ Клавдіо -- герцогъ, переодѣтый по прежнему, и профосъ.

                                           Герцогъ.
  
                       Ужели ждешь ты милости отъ графа?
  
                                           Клавдіо.
  
                       Въ несчастьи нѣтъ цѣленія другого,
                       Какъ лишь одна далекая надежда:
                       Надѣюсь жить, готовъ и умереть.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Да, думай такъ: тогда и смерть, и жизнь
                       Покажутся пріятнѣй. Жизни ты
                       Такъ говори: тебя лишась, я
                       Теряю то, чѣмъ дорожитъ лишь глупый;
                       Ты -- духъ, подвластный перемѣнамъ вѣтра,
                       Который домъ твой можетъ сокрушить
                       Въ одно мгновенье; ты игрушка смерти,
                       Ты отъ нея бѣжишь -- и попадаешь
                       Навстрѣчу ей. Въ тебѣ нѣтъ благородства;
                       Все лучшее, что радуетъ тебя --
                       Плодъ низости. Нѣтъ мужества въ тебѣ:
                       Страшишься ты раздвоеннаго жала
                       Ничтожнаго червя. Твой лучшій отдыхъ
                       Есть сонъ, и ты зовешь его и вмѣстѣ
                       Предъ смертію дрожишь, когда она
                       Есть тотъ же сонъ. Не самобытна ты,
                       Но состоишь изъ тысячи атомовъ,
                       Изъ праха порожденныхъ. И счастливой
                       Назвать тебя нельзя; ты вѣчно мчишься
                       За тѣмъ, чего тебѣ недостаетъ,
                       И презираешь то, чѣмъ обладаешь.
                       Въ тебѣ нѣтъ постоянства: каждый мѣсяцъ
                       По прихоти мѣняешь ты свой видъ.
                       Богата ты, но вмѣстѣ и бѣдна:
                       Ты, какъ оселъ, подъ золотомъ сгибаясь,
                       Несешь лишь день сокровище свое,
                       А смерть его снимаетъ. У тебя
                       Нѣтъ и друзей -- и даже кровь твоя,
                       Которая отцомъ тебя зоветъ,
                       Клянетъ паршу, ломоту, параличъ,
                       Зачѣмъ они скорѣй тебя не кончатъ.
                       Нѣтъ у тебя ни юности могучей,
                       Ни старости -- ты греза объ обѣихъ
                       Въ тяжеломъ снѣ; цвѣтъ юности твоей
                       По старчески живетъ и проситъ пищи
                       У старости, параличемъ разбитой;
                       А сдѣлавшись и старой, и богатой,
                       Теряешь жаръ желаній, силу, прелесть,
                       Чтобы вполнѣ богатствомъ насладиться.
                       Что-же у тебя останется? И это
                       Мы жизнію зовемъ! и эта жизнь
                       Въ себѣ скрываетъ тысячи смертей;
                       А мы боимся смерти, забывая,
                       Что въ ней конецъ противорѣчьямъ всѣмъ.
  
                                           Клавдіо.
  
                       Благодарю, отецъ мой. Вижу я,
                       Что нахожу я смерть, стремяся къ жизни,
                       Ища же смерти, нахожу я жизнь:
                       Такъ пусть она приходитъ!
  
                                           Изабелла (за сценой).
  
                                                     Отворите!
                       Да будетъ съ вами благодать и миръ!
  
                                           Профосъ.
  
                       Войдите къ намъ! Привѣтъ вамъ за желанье!
  
                                           Входитъ Изабелла.
  
                                           Герцогъ (къ Клавдіо).
  
                       Къ тебѣ, мой сынъ, опять приду я скоро.
  
                                           Клавдіо.
  
                       Благодарю, почтенный мой отецъ!
  
                                           Изабелла.
  
                       Позвольте съ братомъ мнѣ поговорить.
  
                                           Профосъ.
  
                       Съ охотой. Къ вамъ сестра пришла, синьоръ!
  
                                           Герцогъ.
  
                       Два слова, профосъ.
  
                                           Профосъ.
  
                                           Сколько вамъ угодно.
  
                                           Герцогъ (тихо профосу).
  
                       Спрячь такъ меня, чтобъ могъ я слышать ихъ.

(Герцогъ и профосъ уходятъ).

  
                                           Клавдіо.
  
                       Ну, что, сестра -- какое утѣшенье?
  
                                           Изабелла.
  
                       Какъ всякое, пріятное для насъ.
                       У графа есть дѣла на небесахъ,
                       И онъ избралъ тебя своимъ гонцомъ,
                       Чтобъ ты былъ вѣчно тамъ его намѣстникъ.
                       Итакъ, готовься къ дальнему пути --
                       Ты ѣдешь завтра.
  
                                           Клавдіо.
  
                                           Какъ? и средства нѣтъ?
  
                                           Изабелла.
  
                       Нѣтъ, есть одно: но, голову спасая,
                       Оно на части сердце разобьетъ.
  
                                           Клавдіо.
  
                       Такъ средство есть?
  
                                           Изабелла.
  
                                           Да, братъ, ты могъ бы жить:
                       Въ твоемъ судьѣ есть дьявольская жалость;
                       Когда ты къ ней прибѣгнешь -- будешь жить;
                       Но скованнымъ останешься до гроба.
  
                                           Клавдіо.
  
                       Какъ -- вѣчная тюрьма?
  
                                           Изабелла.
  
                                                     Да, назови
                       То вѣчною тюрьмой, когда тебѣ
                       Открытъ весь міръ; но ты и на свободѣ
                       Пребудешь вѣчно скованъ.
  
                                           Клавдіо.
  
                                                     Какъ же это?
  
                                           Изабелла.
  
                       А такъ, что если бъ ты на то склонился,
                       Ты сбросилъ бы съ себя одежду чести
                       И сталъ бы нагъ.
  
                                           Клавдіо.
  
                                           Но объясни же мнѣ!
  
                                           Изабелла.
  
                       О, Клавдіо, боюсь я за тебя,
                       Что ты, желая жизнь свою продлить,
                       Честь вѣчную охотно промѣняешь
                       На семь иль восемь зимъ. Скажи, довольно ль
                       Есть мужества въ тебѣ, чтобъ умереть?
                       Всего ужаснѣй въ смерти -- ожиданье;
                       И бѣдный жукъ, раздавленный ногой,
                       Не такъ же ли страдаетъ, умирая,
                       Какъ великанъ?
  
                                           Клавдіо.
  
                                           Зачѣмъ меня стыдишь?
                       Иль думаешь, что мужество беру я
                       Изъ нѣжности цвѣточной? Нѣтъ, ужъ если
                       Мнѣ должно умереть, то какъ невѣсту
                       Я встрѣчу вѣчной ночи тьму и къ сердцу
                       Прижму ее!
  
                                           Изабелла.
  
                                           Такъ говоритъ мой братъ!
                       То будто голосъ моего отца
                       Изъ гроба! Да, ты долженъ умереть:
                       Ты слишкомъ честенъ и высокъ, чтобъ жизнь
                       Купить себѣ позоромъ. Лицемѣръ,
                       Котораго суровый, мрачный видъ
                       И глубоко-обдуманное слово
                       Пугаютъ юность и страшатъ безумство,
                       Какъ соколъ мелкихъ птицъ -- онъ сущій дьяволъ,
                       И если тину снять съ него -- увидишь
                       Жерло, какъ адъ.
  
                                           Клавдіо.
  
                                           Какъ, набожный Анджело?
  
                                           Изабелла.
  
                       Все это -- ложь, коварное притворство!
                       Онъ -- дерзкій плутъ въ одеждѣ благочестья.
                       Подумай, Клавдіо: когда бъ ему
                       Свою невинность въ жертву принесла я,
                       Ты былъ бы живъ!
  
                                           Клавдіо.
  
                                           О, небо, быть не можетъ!
  
                                           Изабелла.
  
                       Да, онъ позволилъ бы за этотъ грѣхъ
                       Тебѣ грѣшить и впредь. И въ эту ночь
                       Должно свершиться то, что съ отвращеньемъ
                       Я говорю, иль завтра ты умрешь.
  
                                           Клавдіо.
  
                       Ты этого не сдѣлаешь!
  
                                           Изабелла.
  
                                                     О, еслибъ
                       Мнѣ только жизнь отдать, я, какъ булавку,
                       Тебя спасая, кинула бъ ее.
  
                                           Клавдіо.
  
                       Благодарю, любезная сестра!
  
                                           Изабелла.
  
                       Такъ приготовься завтра умереть.
  
                                           Клавдіо.
  
                       Да. Такъ и въ немъ есть страсти, для которыхъ
                       Ногами онъ законы попираетъ,
                       Которые хотѣлъ возстановить!
                       Такъ это ужъ не грѣхъ, иль ужъ, конечно,
                       Изъ смертныхъ всѣхъ грѣховъ наималѣйшій?
  
                                           Изабелла.
  
                       Какой изъ нихъ малѣйшій?
  
                                           Клавдіо.
  
                                                     Если бъ онъ
                       Былъ такъ великъ, то мудрый мужъ такой
                       Рѣшился ли бъ за наслажденья мигъ
                       Отдать блаженства вѣчность, Изабелла?

  
                                           Изабелла.
  
                       Что говоришь ты, братъ мой?
  
                                           Клавдіо.
  
                                                     Смерть ужасна!
  
                                           Изабелла.
  
                       Да, братъ; но жизнь безъ чести -- ненавистна!
  
                                           Клавдіо.
  
                       Но умереть, идти -- куда не знаешь!
                       Въ недвижности нѣмой лежать и гнить,
                       Гдѣ теплый, полный жизни, мой составъ
                       Сожмется въ комъ, и восхищенный духъ
                       Вдругъ въ огненныя волны погрузится,
                       Иль вкругъ себя увидитъ, цѣпенѣя,
                       Пустыни вѣчныхъ льдовъ; быть заключеннымъ
                       Среди незримыхъ бурь и безпрерывно
                       Носиться вкругъ летающей земли;
                       Иль худшимъ стать, чѣмъ худшіе межъ тѣми,
                       Которые свой помыслъ беззаконный
                       Лишь воемъ выражаютъ. Ахъ! ужасно!
                       Тягчайшая, печальнѣйшая жизнь,
                       Болѣзни, старость, горе и темница,
                       Гнетущія людей -- все это рай
                       Предъ тѣмъ, что въ смерти мы боимся!
  
                                           Изабелла.
  
                                                               Ахъ!
  
                                           Клавдіо.
  
                       О, милая сестра, оставь мнѣ жизнь!
                       Все, что свершишь ты для спасенья брата,
                       Природа не сочтетъ за преступленье,
                       А въ доблесть обратитъ.
  
                                           Изабелла.
  
                                                     О, звѣрь противный!
                       О, низкій трусъ! о, негодяй! Ужель
                       Мой грѣхъ тебя содѣлать долженъ мужемъ?
                       Не оскверненье ль -- жизнь себѣ купить
                       Сестры своей позоромъ? Что мнѣ думать?
                       Ужели, Боже, мать моя была
                       Невѣрною отцу? Не отъ него же
                       Родиться могъ побѣгъ столь дикій!
                       Я отрекаюсь отъ тебя -- умри!
                       Когда бъ мнѣ стоило нагнуться,
                       Чтобы тебя спасти -- я бъ отказалась.
                       За смерть твою молиться буду вѣчно,
                       За жизнь -- ни звука!
  
                                           Клaвдіо.
  
                                                     Ахъ, сестра, послушай!
  
                                           Изабелла.
  
                       О, какъ все гадко, гадко, гадко тутъ!
                       Проступокъ твой былъ не случайный грѣхъ,
                       А ремесло -- и милость будетъ сводней,
                       Тебя простивъ; такъ лучше ужъ умри!

(Хочетъ уйти).

  
                                           Клaвдіо.
  
                       О, Изабелла, выслушай меня!
  

Входитъ герцогъ, за нимъ слѣдуетъ

  
                                           Профосъ.
  
   Герцогъ. Позвольте мнѣ, юная сестра, сказать вамъ одно слово, только одно слово.
   Изабелла. Что угодно вамъ?
   Герцогъ. Если вамъ позволитъ время, то я желалъ бы съ вами переговорить: отъ исполненія моей просьбы зависитъ и ваша собственная польза.
   Изабелла. У меня нѣтъ лишняго времени. Оставаясь здѣсь, я отнимаю время отъ другихъ занятій; но я готова остаться ненадолго.
   Герцогъ (тихо Клавдіо). Сынъ мой, я слышалъ все, что происходило между тобою и сестрой твоей. Анджело вовсе не имѣлъ намѣренія обольстить ее: онъ хотѣлъ только испытать ея добродѣтель, чтобъ этимъ опытомъ подкрѣпить свои наблюденія надъ человѣческой природой. Она, исполненная чувства истинной чести, отвѣтила ему такимъ благочестивымъ отказомъ, который онъ выслушалъ съ большимъ удовольствіемъ. Я -- духовникъ Анджело и знаю, что это такъ. А потому готовься къ смерти и не обольщай своей рѣшимости обманчивою надеждой: ты завтра долженъ умереть. Ступай, пади на колѣни и готовься къ смерти.
   Клaвдіо. Дайте мнѣ испросить прощеніе у сестры моей. Мнѣ до того надоѣла жизнь, что я готовъ просить, чтобъ меня отъ нея освободили.
   Герцогъ. Останьтесь при этихъ мысляхъ. Прощайте! (Клавдіо уходитъ). Профосъ, на одно слово.
   Профосъ. Что вамъ угодно, святой отецъ?
   Герцогъ. Чтобъ вы опять ушли и оставили меня наединѣ съ этою дѣвицей. Мой образъ мыслей и одежда могутъ вамъ ручаться, что ей нечего опасаться моего общества.

   Профосъ. Пусть будетъ такъ (Уходитъ).
   Герцогъ. Рука, которая создала васъ прекрасною, сдѣлала васъ и добродѣтельною. Добродѣтель, состоящая въ одной красотѣ, дѣлаетъ то, что красота скоро лишается добродѣтели; но небесная благодать, душа вашего тѣла, сохранитъ васъ навсегда прекрасною. Я случайно узналъ о посягательствѣ, которому вы подверглись со стороны Анджело, и если бы человѣческая слабость не представляла примѣровъ подобнаго паденія, то меня удивилъ бы поступокъ Анджело. Какъ же вы поступите, чтобъ удовлетворить правителя и спасти своего брата?
   Изабелла. Я иду къ нему сейчасъ объявить мое рѣшеніе. Пусть лучше братъ мой умретъ законною смертью, чѣмъ мнѣ родить незаконнаго ребенка. Но какъ ошибается въ Анджело нашъ добрый герцогъ! Если онъ когда-нибудь возвратится, и я найду къ нему доступъ, то пусть я никогда не открою рта, если не обличу этого лицемѣра.
   Герцогъ. Это было бы не дурно. Но если дѣло останется въ такомъ видѣ, то онъ оправдается тѣмъ, что хотѣлъ только испытать васъ. Итакъ, послушайтесь моего совѣта. Моему желанію сдѣлать вамъ добро представляется одно средство. Я увѣренъ, что вы будете готовы, при честныхъ средствахъ, оказать заслуженное благодѣянье одной бѣдной, оскорбленной дѣвушкѣ, вы          рвать брата изъ подъ кары строгаго закона, сохранить въ чистотѣ свою благочестивую душу и, наконецъ, доставить удовольствіе отсутствующему герцогу, если онъ, возвратившись, узнаетъ объ этомъ дѣлѣ.
   Изабелла. Говорите, отецъ мой. Я чувствую въ себѣ довольно силы сдѣлать все, что мнѣ не покажется дурнымъ въ глубинѣ моей души.
   Герцогъ. Добродѣтель отважна, а честность не знаетъ страха. Слышали ли вы когда нибудь о Маріаннѣ, сестрѣ Фредерико, героя, погибшаго на морѣ?
   Изабелла. Я слышала объ этой дѣвушкѣ и, притомъ, только одно хорошее.
   Герцогъ. Вотъ на ней-то долженъ былъ жениться Анджело. Онъ съ нею былъ обрученъ, и день свадьбы былъ назначенъ; но, въ промежутокъ времени между обрученіемъ и вѣнчаньемъ, корабль Фредерико потонулъ и вмѣстѣ съ нимъ приданое сестры его. Представьте же себѣ, какія несчастія постигли изъ-за этого бѣдную дѣвушку. Она лишилась благороднаго и знаменитаго брата, который любилъ ее благородно и нѣжно, а съ нимъ и своего приданаго, главной основы своего счастія, и, наконецъ, своего обрученнаго жениха -- лицемѣра Анджело.
   Изабелла. Возможно ли? Неужели Анджело въ самомъ дѣлѣ ее бросилъ?
   Герцогъ. Да, онъ покинулъ ее въ слезахъ и не осушилъ ихъ ни однимъ словомъ утѣшенія; онъ отказался отъ своей клятвы, подъ предлогомъ, будто бы она нарушила честь свою. Однимъ словомъ, онъ повергъ ее въ горе, которое до сихъ-поръ несетъ она, такъ какъ она все еще любитъ Анджело, а онъ -- точно утесъ: ея слезы орошаютъ его, но не смягчаютъ.
   Изабелла. Какое милосердіе оказала бы смерть, если бы взяла отъ міра эту бѣдную дѣвушку! Какъ преступна жизнь, если она позволяетъ жить этому человѣку! Но какъ же помочь ей?
   Герцогъ. Это такая рана, которую вы легко можете залѣчить, и это лѣченіе не только спасетъ вашего брата, но и сохранитъ васъ отъ безчестія.
   Изабелла. Укажите, какъ должна я поступить, почтенный отецъ.
   Герцогъ. Эта дѣвушка еще сохранила свою первую страсть: жестокая несправедливость, которая, по законамъ разума, должна была бы погасить ея любовь, сдѣлала ее, какъ препятствіе потокъ, еще сильнѣе и стремительнѣе. Ступайте къ Анджело и отвѣтьте его желанію притворнымъ согласіемъ; уступите ему только въ главномъ, но предложите ему слѣдующія условія: во-первыхъ, чтобы ваше свиданіе съ нимъ продолжалось не долго, потомъ чтобъ оно происходило въ часъ, когда будетъ темно и тихо, и чтобы мѣсто соотвѣтствовало всѣмъ обстоятельствамъ. Если онъ на все это согласится, то все уладится. Мы уговоримъ оскорбленную дѣвушку вмѣсто васъ отправиться на условленное свиданіе. Если впослѣдствіи ихъ свиданіе будетъ имѣть видимыя послѣдствія, то это заставитъ его согласиться на уступку -- и такимъ образомъ братъ вашъ будетъ спасенъ, честь ваша сохранена, бѣдная Маріанна осчастливлена, а злой правитель изобличенъ. Я беру на себя уговорить и приготовить Маріанну къ этому предпріятію. Если вы согласитесь все это исполнить, то двойное благодѣяніе оправдаетъ обманъ отъ нареканій. Какъ вы объ этомъ думаете?
   Изабелла. Уже мысль объ этомъ меня успокаиваетъ, и я надѣюсь на самый счастливый успѣхъ.
   Герцогъ. Все будетъ зависѣть отъ вашихъ дѣйствій. Ступайте поскорѣе къ Анджело. Если онъ будетъ просить васъ придти къ нему въ эту ночь -- согласитесь. Я сейчасъ иду въ предмѣстье святого Луки, гдѣ, въ бѣдной хижинѣ, живетъ отверженная Маріанна. Тамъ найдете вы меня. Постарайтесь уладить все съ Анджело, чтобъ скорѣе покончить дѣло.
   Изабелла. Благодарю васъ за ваше содѣйствіе! Прощайте, почтенный отецъ!

(Уходятъ въ разныя стороны).

  

СЦЕНА II.

Улица передъ тюрьмою.

Входятъ, съ одной стороны, герцогъ, переодѣтый какъ прежде; съ другой -- Локоть п полицейскіе съ Шутомъ.

  
   Локоть. Ну, если этого нельзя прекратить и вы съ упорствомъ будете торговать мужчинами и женщинами, какъ скотомъ безсловеснымъ, то всему міру придется пить только темный и бѣлый бастардъ.
   Герцогъ. О, небо! Что это еще за дрянь?
   Шутъ. Ну, теперь конецъ всякому веселью; съ тѣхъ поръ какъ двое изъ самыхъ веселыхъ ростовщиковъ прекратили свое дѣло, а самаго опаснаго притянули къ суду, и велѣли носить шубу, чтобъ ему было потеплѣе, и, сверхъ того, напялить на себя лисій мѣхъ, подбитый, овчиною, чтобъ показать, что лукавство, будучи богаче невинности, должно быть сверху.
   Локоть. Ну, ступай, ступай, пріятель. Благослови васъ Богъ, добрый отче-братъ.
   Герцогъ. И тебя также, почтенный братъ-отецъ. Чѣмъ оскорбилъ тебя этотъ человѣкъ?
   Локоть. Онъ оскорбилъ законъ и, кромѣ того, сударь, мы считаемъ его за вора, потому что нашли при немъ особаго рода отмычку, которую мы представили правителю.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Стыдись, мерзавецъ, сводникъ непотребный!
                       Ты хочешь жить такимъ грѣхомъ позорнымъ,
                       Служа ему? Подумай, хорошо ли
                       Такимъ порокомъ гнуснымъ набивать
                       Себѣ животъ и тѣло одѣвать?
                       Ты говоришь: отъ этой скотской связи
                       Я пью, кормлюсь, живу и одѣваюсь;
                       Но думаешь ли ты, что жизнь твоя
                       Назваться можетъ жизнью передъ Богомъ,
                       Когда полна зловонія? Покайся!
  
   Шутъ. Ваша правда, она точно отчасти припахиваетъ; но я могъ бы доказать...
  
                                           Герцогъ.
  
                       Да, если въ этомъ чортъ тебѣ поможетъ,
                       То ты ему подъ стать. Вести его
                       Въ тюрьму; лишь палкою, да наставленьемъ
                       Исправить можно этого скота.
  
   Локоть. Мы должны представить его правителю, который уже сдѣлалъ ему предостереженіе. Правитель терпѣть не можетъ такихъ пакостниковъ. Если кто занимается такимъ промысломъ и его представятъ правителю, то ему было бы лучше находиться за милю отсюда.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Когда бъ мы въ самомъ дѣлѣ были тѣмъ,
                       Чѣмъ многіе изъ насъ хотятъ казаться:
                       Изъятыми отъ всѣхъ грѣховъ гнетущихъ,
                       Иль не были они, по крайней мѣрѣ,
                       Притворной добродѣтелью прикрыты!
  

Входитъ Луціо.

  
   Локоть. Съ его шеей будетъ скоро то же, что съ вашимъ животомъ, святой отецъ: на ней будетъ веревка.
   Шутъ. Я чую помощь -- я представлю за себя поручителя: вотъ этотъ дворянинъ -- одинъ изъ друзей моихъ.
   Луціо. Что ты подѣлываешь, мой благородный Помпей? Какъ, ты въ свитѣ Цезаря? Ужъ не ведутъ ли тебя въ тріумфѣ? Но гдѣ же твои пигмаліоновскія куколки, твои свѣжеприготовленныя женщины, которыхъ можно добыть, опустивъ руку въ карманъ и вынувъ ее оттуда сжатою? Что жъ ты не отвѣчаешь, а? Какъ нравится тебѣ эта мелодія, манера и метода? Не утопилъ ли ты все это при послѣднемъ дождѣ? Ну, что же ты скажешь, дуралей? Что міръ все таковъ же, какъ былъ? Какую же пѣсенку поешь ты теперь? "Я грустенъ и безмолвенъ"? Или что другое? Въ чемъ же тутъ штука?
   Герцогъ. Все тоже, даже хуже!
   Луціо. Что подѣлываетъ мое милое сокровище, твоя хозяюшка? Все промышляетъ попрежнему -- а?
   Шутъ. Нѣтъ, синьоръ, она истратила все свое мясо -- и теперь сама попала въ кастрюлю.
   Луціо. Ну и прекрасно! Такъ ей и слѣдуетъ. Это въ порядкѣ вещей. Пока свѣжа -- потаскушка, а поистаскалась -- сводня: такъ и быть должно. Такъ ты идешь въ тюрьму, Помпей?
   Шутъ. Точно такъ, синьоръ.
   Луціо. Пріятно слышать, Помпей. Счастливаго пути! Ступай, скажи, что это я прислалъ тебя туда. Что же это -- за долги, Помпей? или за...

   Локоть. За сводничество, за сводничество.
   Луціо. И прекрасно! Въ тюрьму его! Если для сводниковъ назначена тюрьма, то она вполнѣ для него прилична, такъ какъ онъ несомнѣнно сводникъ и самый старинный: со дня своего рожденія. Прощай, дорогой Помпей! Кланяйся отъ меня въ тюрьмѣ. Ты теперь будешь хорошимъ хозяиномъ, потому что будешь сидѣть дома.
   Шутъ. Но я надѣюсь, что ваша милость возьмете меня на поруки?
   Луціо. Ну, нѣтъ, Помпей, этого я не сдѣлаю: теперь это не въ модѣ. Я только замолвлю за тебя словечко, чтобъ тебя тамъ подольше подержали. Если ты потеряешь терпѣнье, то покажешь, что ты съ душкомъ. Прощай, любезнѣйшій Помпей! Благослови васъ Богъ, святой отецъ!
   Герцогъ. И васъ также.
   Луціо. Что Бригитта все еще румянится, Помпей?
   Локоть. (Шуту). Ну, иди же, иди!
   Шутъ. Такъ вы не хотите, синьоръ, взять меня на поруки?
   Луціо. Ни теперь, ни послѣ. Что новаго на бѣломъ свѣтѣ, святой отецъ? что новаго?
   Локоть (Шуту). Ну, ступай же, ступай!
   Луціо. Ступай въ свою собачью конуру, Помпей, ступай! (Локоть, Шутъ и полицейскіе уходятъ).-- Что слышно о герцогѣ, патеръ?
   Герцогъ. Я ничего не слыхалъ. Не можете ли вы сообщить о немъ чего нибудь?
   Луціо. Одни говорятъ, что онъ теперь у русскаго императора; другіе, что онъ отправился въ Римъ. А вы какъ думаете, гдѣ онъ?
   Герцогъ. Я не знаю; но гдѣ бы онъ ни былъ, я желаю ему всего хорошаго.
   Луціо. Что за взбалмошная, глупая прихоть -- уѣхать тайкомъ изъ государства и приняться за бродяжничество, для котораго онъ вовсе не рожденъ. Графъ Анджело герцогствуетъ исправно въ его отсутствіе, и даже выходитъ понемногу изъ предѣловъ своей власти.
   Герцогъ. И прекрасно дѣлаетъ.
   Лyціо. Ну, не мѣшало бы ему быть нѣсколько терпимѣе къ распутству, патеръ. Онъ слишкомъ придирчивъ относительно этого пункта.
   Герцогъ. Этотъ порокъ слишкомъ распространился -- и только строгость можетъ излѣчить его.
   Луціо. Я согласенъ, что у этого порока большія связи и знатное родство; но совсѣмъ искоренить его нѣтъ возможности; тогда пришлось бы запретить людямъ ѣсть и пить. Говорятъ, что Анджело вышелъ на свѣтъ не обыкновеннымъ путемъ -- отъ мужа и жены? Правда ли это? какъ вы думаете?
   Герцогъ. А какъ же это?
   Луціо. Одни говорятъ, что его выметала морская сирена; другіе же, что онъ родился отъ трески; но вѣрно то, что когда онъ мочится, то урина его тотчасъ замерзаетъ: въ этомъ нѣтъ никакого сомнѣнія. Онъ не что иное, какъ кукла, лишенная способности производить: это также неопровержимо.
   Герцогъ. Вы шутите, синьоръ, и болтаете вздоръ.
   Луціо. Чортъ побери -- развѣ это не безчеловѣчно, за такія шалости лишать человѣка жизни? Развѣ отсутствующій герцогъ сдѣлалъ бы это? Вмѣсто того, чтобъ вѣшать человѣка за сотню незаконныхъ дѣтей, онъ изъ своего кармана выдалъ бы денегъ на содержаніе цѣлой тысячи. Въ немъ было нѣкоторое сочувствіе къ подобнымъ шалостямъ, а потому онъ и смотрѣлъ на нихъ сквозь пальцы.
   Герцогъ. Я никогда не слыхалъ, чтобъ отсутствующаго герцога подозрѣвали въ сношеніи съ женщинами: онъ не имѣлъ къ этому никакой склонности.
   Луціо. О, святой отецъ, вы ошибаетесь!
   Герцогъ. Невозможно.
   Луціо. Кто? герцогъ? Какъ же! спросите у пятидесятилѣтней нищенки -- онъ даже ей всегда клалъ дукатъ на ея тарелочку. Да, и за герцогомъ были грѣшки -- ужъ повѣрьте моему слову.
   Герцогъ. Увѣряю васъ, что вы къ нему несправедливы.
   Луціо. Синьоръ, я одинъ изъ его приближенныхъ. Герцогъ себѣ на умѣ -- и полагаю, что знаю, почему онъ уѣхалъ.
   Герцогъ. Ну, скажите-ка, почему?
   Луціо. Нѣтъ, ужъ извините. Это тайна, которую должно крѣпко держать за зубами. Впрочемъ, я могу только намекнуть вамъ. Большая часть его подданныхъ считала герцога за умнаго человѣка.
   Герцогъ. За умнаго? Ну, въ этомъ, кажется, нѣтъ и сомнѣнія.
   Лyціо. Это -- крайне поверхностный и пустой малый и притомъ -- неучъ.
   Герцогъ. Это съ вашей стороны или зависть, или глупость, или заблужденье. Еслибъ нужно было ручательство, то вся жизнь его и образъ его управленія могли бы заслужить лучшаго отзыва. Пусть только судятъ о немъ по дѣламъ его -- и даже зависть признаетъ въ немъ ученаго, государственнаго человѣка и воина. Вы говорите наобумъ. Вы или не знаете герцога, или разумъ вашъ омраченъ злобою.
   Луціо. Святой отецъ, я знаю герцога и люблю его.
   Герцогъ. Любовь говоритъ съ большею обдуманностію, а обдуманность съ большею любовью.
   Лyціо. Ну, ужъ я знаю, что знаю.
   Герцогъ. Трудно этому повѣрить, потому что вы сами не знаете, что говорите. Но если герцогъ когда-нибудь возвратится -- о чемъ мы всѣ просимъ въ нашихъ молитвахъ -- то позвольте мнѣ попросить васъ предъ его лицомъ дать мнѣ отвѣтъ въ сказанномъ вами. Если вы сказали правду, то должны имѣть и мужество подтвердить ее. Я обязанъ сдѣлать вамъ этотъ вызовъ, и потому прошу васъ сказать мнѣ ваше имя.
   Лyціо. Меня зовутъ Луціо. Герцогъ меня знаетъ.
   Герцогъ. Онъ узнаетъ васъ еще лучше, если я доживу до того времени, когда онъ вернется, и буду имѣть возможность сообщить ему о васъ.
   Луціо. Я васъ не боюсь.
   Герцогъ. О, вы надѣетесь, что герцогъ не возвратится, или считаете меня за слишкомъ слабаго противника. Впрочемъ, большого зла я и въ самомъ дѣлѣ не могу вамъ сдѣлать: вы поклянетесь, что не говорили мнѣ ничего подобнаго.
   Луціо. Тогда ужъ пусть лучше повѣсятъ меня. Ты ошибаешься во мнѣ, монахъ. Но довольно объ этомъ. Не можешь ли сказать мнѣ, умретъ завтра Клавдіо или нѣтъ?
   Герцогъ. А за что онъ долженъ умереть, синьоръ?
   Луціо. Ну, да за то, что наполнилъ бутылку при помощи воронки. Я желалъ бы, чтобъ герцогъ, о которомъ мы говорили, былъ теперь здѣсь. Его уполномоченный намѣстникъ этимъ воздержаніемъ обезлюдитъ всю провинцію: даже воробьи несмѣютъ вить себѣ гнѣзда подъ его кровлею, потому что они слишкомъ сладострастны. Герцогъ навѣрное оставилъ бы во мракѣ то, что совершилось во мракѣ, и никогда не сталъ бы выводить его на показъ. Я желалъ бы, чтобъ онъ былъ здѣсь. Ей-богу, Клавдіо осужденъ только за то, что разстегнулъ застежку. Прощай, добрый патеръ! Включи, пожалуйста, и меня въ свою молитву. Повѣрь, что герцогъ не брезгаетъ говядиной и по пятницамъ. Теперь время его миновало; но повторяю, что и онъ не прочь полюбезничать съ нищенкой, хотя бы отъ нея несло чернымъ хлѣбомъ и чеснокомъ. Скажи ему, что я это сказалъ тебѣ. Прощай! (Уходитъ).
  
                                           Герцогъ.
  
                       И власть, и санъ -- ничто не сохраняетъ
                       Отъ жала клеветы: оно язвитъ
                       Чистѣйшую невинность. Даже тронъ
                       Отъ ранъ ея коварныхъ не спасенъ.
                       Кто тамъ идетъ?
  

Входятъ Эскалъ, профосъ и стража съ Переспѣлой.

  
                                           Эскалъ.
  
                                           Въ тюрьму ее, въ тюрьму!
  
   Переспѣла. Добрѣйшій господинъ, сжальтесь надо мною. Ваша милость извѣстны за милосерднаго вельможу. Добрый, любезный господинъ...
   Эскалъ. Тебя уже два и три раза предостерегали, а ты попалась опять въ томъ же преступленіи. Это можетъ взбѣсить всякое милосердіе и сдѣлать его тираномъ.
   Профосъ. Эта сводня, ваше сіятельство, ужъ одиннадцать лѣтъ занимается этимъ промысломъ.
   Переспѣла. Ваша милость, это меня оклеветалъ нѣкто Луціо. Дѣвица Китти Держи-Внизъ забеременѣла отъ него еще при герцогѣ. Онъ обѣщалъ на ней жениться. Его ребенку будетъ годъ съ четвертью въ день Филиппа и Якова. Я сама вскормила его, а онъ вотъ что со мною дѣлаетъ.
   Эскалъ. Это человѣкъ очень худой репутаціи. Велите ему къ намъ явиться. Въ тюрьму ее -- и ни слова болѣе. (Стража уходитъ съ Переспѣлою). Профосъ, мой Анджело -- неумолимъ: Клавдіо долженъ завтра умереть. Доставьте ему духовное утѣшеніе и все, что ему нужно, чтобъ умереть, какъ христіанину. Еслибъ Анджело былъ такъ же сострадателенъ, какъ я, этого бы не случилось съ Клавдіо.
   Профосъ. Ваше сіятельство, вотъ этотъ монахъ былъ уже у него и приготовилъ его къ смерти.
   Эскалъ. Здравствуйте, добрый патеръ.
   Герцогъ. Да будетъ надъ вами благословеніе и милость Божія.
   Эскaлъ. Откуда вы?
  
                                           Герцогъ.
  
                       Не здѣшній я, но по дѣламъ на время
                       Остался здѣсь. Я къ братству милосердыхъ
                       Принадлежу и прибылъ отъ его
                       Святѣйшества по важнымъ порученьямъ.
  
   Эскалъ. Что новаго на свѣтѣ?
   Герцогъ. Ничего, кромѣ развѣ того, что честность страдаетъ такой сильной лихорадкой, что излѣчить ее могутъ только сильныя средства. Всѣ ищутъ только новостей и теперь такъ же опасно состарѣться на одномъ поприщѣ, какъ стало считаться за добродѣтель не быть постояннымъ въ какомъ-либо дѣлѣ. Едва осталось на столько довѣрія, чтобъ поручиться за безопасность общества; но эта порука приняла такіе размѣры, что готовъ бываешь отказаться отъ всякаго товарищества. На этой загадкѣ вертится вся житейская мудрость. Эта новость довольно стара и все-таки есть новость дня. Скажите мнѣ, пожалуйста, каковъ образъ мыслей у вашего герцога?
   Эскалъ. Это человѣкъ, который въ особенности стремится къ тому, чтобы лучше узнать самого себя.
   Герцогъ. Какія удовольствія предпочиталъ онъ?
   Эскалъ. Ему было пріятнѣе видѣть другихъ веселыми, чѣмъ наслаждаться тѣмъ, что доставляло ему удовольствіе. Онъ во всемъ наблюдалъ умѣренность. Но предоставимъ его собственной судьбѣ и будемъ молиться о его благоденствіи. Позвольте мнѣ спросить васъ, въ свою очередь, какъ вы нашли Клавдіо -- готовъ ли онъ? Я слышалъ, что вы удостоили его своимъ посѣщеніемъ.
   Герцогъ. Онъ сознаетъ, что судья не черезъ-чуръ строго осудилъ его и съ тихой покорностью преклоняется предъ приговоромъ правосудія. Но, подъ вліяніемъ своей слабости, онъ ласкалъ себя надеждою на помилованіе, которую я мало-по-малу разсѣялъ, и теперь онъ совершенно приготовился къ смерти.
   Эскалъ. Вы исполнили вашу обязанность относительно неба и долгъ вашего призванія относительно заключеннаго. Я ходатайствовалъ за бѣднаго юношу до крайнихъ предѣловъ моей воздержности; но собратъ мой такъ строго хранитъ законъ, что принудилъ меня сказать ему, что онъ -- олицетворенное правосудіе.
   Герцогъ. Если его собственныя дѣянія соотвѣтствуютъ этой строгости, то она прилична ему вполнѣ; но если онъ самъ впадаетъ въ проступокъ, то онъ произнесъ свой собственный приговоръ.
   Эскалъ. Я иду навѣстить заключеннаго. Прощайте!
   Герцогъ. Миръ вамъ!

(Эскалъ и Профосъ уходитъ).

                       Кому Господь вручилъ небесный мечъ,
                       Святъ долженъ быть и честь свою беречь;
                       Примѣръ другимъ, ведя ихъ за собою,
                       Идти онъ долженъ твердою стопою,
                       Онъ мѣрить долженъ мѣрою одной --
                       Какъ ихъ вину, такъ и проступокъ свой.
                       Позоръ тому, кто смертію караетъ
                       Порокъ, который самъ въ душѣ питаетъ.
                       Стыдись, Анджело: ты казнишь порокъ,
                       Который заглушить въ себѣ не могъ.
                       Такъ иногда гнѣздится грѣхъ ужасный
                       Подъ внѣшностію ангельски-прекрасной.
                       Какъ часто скромный лицемѣрья видъ
                       Сердца людей обманомъ омрачаетъ,--
                       И великанъ предъ нимъ не устоитъ,
                       Когда въ его тенета попадаетъ.
                       Зло хитростью хочу я превозмочь.
                       Пусть проведетъ Анджело эту ночь.
                       Съ отверженной невѣстою своею:
                       Обманъ обманомъ нужно побѣдить
                       И хитростью заставить передъ нею
                       Нарушенный союзъ возобновить. (Уходитъ).

  

  

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Комната въ домѣ Маріанны.

Маріанна сидитъ; мальчикъ подлѣ нея поетъ.

  
                                           ПѢСНЯ.
  
                                 Прочь уста, что такъ коварно
                                 О любви мнѣ говорили,
                                 И глаза, что лучезарно,
                                 Будто звѣзды, мнѣ свѣтили!
                                 Лишь отдайте мнѣ назадъ --
                                           Мнѣ назадъ
                                 Поцѣлуевъ сладкій ядъ!
                                           Сладкій ядъ!
  
                                           Маріанна.
  
                       Довольно пѣть; уйди скорѣй отсюда:
                       Ко мнѣ идетъ мой добрый утѣшитель,
                       Смиряющій тоску моей души.

(Мальчикъ уходитъ).

Входить герцогъ, переодѣтый какъ прежде.

  
                                           Маріанна.
  
                       Святой отецъ, простите: я желала бъ,
                       Чтобъ вы меня застали не за пѣсней.
                       Повѣрьте мнѣ, она не для веселья,
                       Она тоскѣ моей лишь вторитъ.
  
                                           Герцогъ.
  
                       И хорошо; хоть часто сила звуковъ
                       Добро творитъ изъ зла, зло -- изъ добра,
  
   Скажите мнѣ, пожалуйста, не спрашивалъ ли кто меня сегодня? Именно въ этотъ часъ я обѣщался быть здѣсь.
   Маріанна. Васъ никто не спрашивалъ; я цѣлый день сидѣла дома.
   Герцогъ. Я вѣрю вамъ; но теперь именно назначенное мною время. Я попрошу васъ уйти на минуту, послѣ чего я опять позову васъ, чтобъ сообщить вамъ нѣчто для васъ пріятное.
   Маріанна. Я вамъ всѣмъ обязана.

(Уходитъ).

  

Входитъ Изабелла.

  
                                           Герцогъ.
  
                       Я радъ вамъ отъ души. Скажите мнѣ,
                       Что дѣлаетъ достойный нашъ правитель?
  
                                           Изабелла.
  
                       Весь садъ его стѣною окруженъ,
                       А къ западу за нею -- виноградникъ;
                       Въ него ведетъ калитка; отъ нея
                       Вотъ этотъ ключъ -- побольше, а поменьше
                       Отъ двери въ садъ. Ему я обѣщала
                       Придти туда сегодня, ровно въ полночь.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Но хорошо ль вы знаете дорогу?
  
                                           Изабелла.
  
                       Я въ точности замѣтила ее:
                       Онъ самъ прошелъ со мной по ней два раза,
                       Нашептывая мнѣ съ грѣховнымъ жаромъ
                       Слова любви.
  
                                           Герцогъ.
  
                                           А нѣтъ еще условій,
                       Какія нужно Маріаннѣ знать?
  
                                           Изабелла.
  
                       Нѣтъ, никакихъ -- одно, что въ темнотѣ
                       Сойдемся мы... и я ему сказала,
                       Что мнѣ нельзя съ нимъ долго оставаться,
                       Что я приду съ служанкой и что ей
                       Придется ждать меня, предполагая,
                       Что я пришла для брата.
  
                                           Герцогъ.
  
                                                     Хорошо;
                       Но я еще ни слова Маріаннѣ
                       Не говорилъ объ этомъ. Маріанна!
  

Маріаннa возвращается.

  
                                           Герцогъ.
  
                       Вотъ познакомьтесь съ этою дѣвицей --
                       Она пришла помочь вамъ.
  
                                           Изабелла.
  
                                                     Ей рада отъ души я.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Вы вѣрите ль въ мое расположенье?
  
                                           Маріанна.
  
                       О, вѣрю: я его ужъ испытала!
  
                                           Герцогъ.
  
                       Тогда возьмите за руку подругу
                       И слушайте, что скажетъ вамъ она.
                       Я здѣсь васъ подожду; но поспѣшите:
                       Сырая ночь готова наступить.
  
                                           Маріанна.
  
                       Угодно вамъ со мною погулять?

(Маріанна и Изабелла уходятъ).

  
                                           Герцогъ.
  
                       Величіе и власть! Мильоны глазъ
                       На васъ устремлены; вслѣдъ вашихъ дѣлъ
                       Несется гулъ ничтожной болтовни,
                       Исполненной противорѣчій ложныхъ,
                       И тысячи язвительныхъ насмѣшекъ
                       Васъ дѣлаютъ творцами сновъ своихъ,
                       Безсмысленныхъ и пошлыхъ, истязая
                       Васъ до конца въ фантазіи своей.
  

Маріанна и Изабелла возвращаются.

  
                                           Герцогъ.
  
                       А, вы пришли! Ну что -- вы сговорились?
  
                                           Изабелла.
  
                       Она рѣшилась, если только вы
                       Одобрите.
  
                                           Герцогъ.
  
                                 Не только одобряю,
                       Но требую, чтобъ вы на то рѣшились.
  
                                           Изабелла.
  
                       Вамъ говорить придется очень мало;
                       Лишь, уходя, ему скажите тихо:
                        "О братѣ не забудьте!"
  
                                           Маріанна.
  
                                           О, не бойтесь!
  
                                           Герцогъ.
  
                       И вы не бойтесь, дочь моя. Анджело
                       По данному обѣту -- вашъ супругъ:
                       Васъ съ нимъ свести не будетъ прегрѣшеньемъ,
                       Затѣмъ что ваше право на него
                       Обманъ и ложь во благо обращаетъ.
                       Идемъ: кто хочетъ жать, тотъ засѣваетъ.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА II.

Комната въ тюрьмѣ.

Входятъ профосъ и Шутъ.

  
   Профосъ. Поди-ка сюда, пріятель; сможешь ли ты отрубить человѣку голову?
   Шутъ. Если онъ холостой, то смогу, сударь; но если женатый, то онъ глава своей жены, а я рѣшительно не въ силахъ отрубить женскую голову.
   Профосъ. Послушай, пріятель, оставь эти глупости и отвѣчай прямо. Завтра утромъ Клавдіо и Бернардинъ должны умереть; а у насъ въ тюрьмѣ только одинъ палачъ, которому при исполненіи его дѣла нуженъ помощникъ. Если ты хочешь взять эту должность на себя, то съ тебя снимутъ оковы; если же нѣтъ, то высидишь въ тюрьмѣ полное число лѣтъ, а при выпускѣ будешь безпощадно высѣченъ, потому что ты былъ самымъ закоснѣлымъ сводникомъ.
   Шутъ. Я съ незапамятныхъ временъ былъ беззаконнымъ сводникомъ, синьоръ, но теперь я готовъ сдѣлаться законнымъ палачемъ. Мнѣ будетъ очень пріятно получить нѣкоторыя указанія отъ моего собрата.
   Профосъ. Эй, Мерзило! гдѣ ты Мерзило?
  

Входитъ Мерзило.

  
   Мерзило. Вы звали меня, синьоръ?
   Профосъ. Вотъ этотъ человѣкъ будетъ тебѣ помощникомъ при завтрашней казни. Если онъ для тебя годится, то найми его на годъ и оставь его здѣсь; если же нѣтъ, то воспользуйся его услугой на этотъ разъ, а потомъ отпусти его. Ему нечего гордиться передъ тобою: онъ былъ сводникомъ.
   Mерзило. Какъ -- сводникомъ? Тьфу! онъ безчеститъ наше искусство.
   Профосъ. Э, полно! вы стоите одинъ другого: неизвѣстно еще, кто кого перетянетъ. (Уходитъ).
   Шутъ. Я надѣюсь, что вы для меня сдѣлаете исключеніе. Вы, кажется, человѣкъ хорошій, хотя и смотрите висѣльникомъ. Такъ вы называете свое ремесло искусствомъ?
   Mерзило. Да, сударь, искусствомъ.
   Шутъ. Я слыхалъ, что и живопись есть искусство; а такъ какъ дѣвицы, которымъ я служилъ, также занимались живописью, то и мое ремесло можно назвать искусствомъ. Но какъ можно назвать искусствомъ вѣшанье людей -- этого, хоть повѣсьте меня, я не могу понять.
   Мерзило. Я говорю, сударь, что это искусство.
   Шутъ. А доказательства?
   Мерзило. Платье каждаго честнаго человѣка придется впору всякому вору.
   Шутъ. Конечно, если платье и галстукъ будутъ для вора нѣсколько тѣсненьки, то честный человѣкъ найдетъ ихъ достаточно широкими; а если вашъ воръ найдетъ ихъ слишкомъ широкими, то честному человѣку они покажутся довольно тѣсными. На этомъ основаніи платье честнаго человѣка будетъ впору для вора.
  

(Профосъ возвращается).

  
   Профосъ. Ну, сговорились ли вы?
   Шутъ. Я готовъ служить ему, ваша милость, потому что вижу, что ремесло палача гораздо окаяннѣе, чѣмъ ремесло сводника: ему чаще приходится приносить покаяніе.
   Профосъ. Ну, такъ приготовьте топоръ и плаху къ четыремъ часамъ утра.
   Mерзило. Ну, пойдемъ, сводникъ: я научу тебя моему ремеслу; ступай за мною.
   Шутъ. Мнѣ самому хочется поскорѣе научиться ему, и я надѣюсь, что если вамъ представится случай испытать на себѣ мое искусство, та вы увидите какой я расторопный. Вы, право, такъ добры ко мнѣ, что я желалъ бы самъ услужить вамъ чѣмъ-нибудь.
   Профосъ. Позовите сюда Бернардина и Клавдіо. (Мерзило и Шутъ уходятъ).
  
                       Его мнѣ жаль; но Бернардинъ -- убійца;
                       Будь онъ мнѣ братъ -- его бъ я осудилъ.
  

Входитъ Клавдіо.

  
                                           Профосъ.
  
                       Вотъ, Клавдіо, твой приговоръ -- прочти.
                       Теперь ужъ полночь; завтра рано утромъ
                       Ты въ вѣчность перейдешь. Гдѣ Бернардинъ?
  
                                           Клавдіо.
  
                       Онъ спитъ теперь такъ крѣпко, точно путникъ,
                       Уставши отъ трудовъ своихъ невинныхъ!
                       Его не добудились.
  
                                           Профосъ.
  
                                           Не спасетъ
                       Его никто. Ступайте, приготовьтесь.

(Слышенъ стукъ въ двери).

                       Что тамъ за шумъ? Да укрѣпитъ васъ Богъ!

(Клавдіо уходитъ. Стукъ повторяется).

                       Иду! иду! Быть можетъ, это вѣстникъ
                       Помилованья иль отсрочка казни
                       Для Клавдіо.
  

Входитъ герцогъ, переодѣтый какъ прежде.

  
                                           Профосъ.
  
                                           А, здравствуйте, отецъ мой!
  
                                           Герцогъ.
  
                       Да окружатъ васъ духи мирной ночи,
                       Мой добрый профосъ! Не былъ здѣсь никто?
  
                                           Профосъ.
  
                       Никто съ тѣхъ поръ, какъ пробилъ часъ вечерній.
  
                                           Герцогъ.
  
                       А Изабелла?
  
                                           Профосъ.
  
                                           Нѣтъ.
  
                                           Герцогъ.
  
                                                     Ну, такъ придетъ.
  
                                           Профосъ.
  
                       Что жъ, есть надежда?
  
                                           Герцогъ.
  
                                                     Да, отчасти есть.
  
                                           Профосъ.
  
                       О, нашъ намѣстникъ -- строгій судія.
  
                                           Герцогъ.
  
                       О, нѣтъ, не то! Онъ строго соблюдаетъ
                       Тѣ правила, какія долгъ велитъ.
                       Въ себѣ самомъ, въ священномъ воздержаньи,
                       Онъ заглушаетъ то, что власть его
                       Преслѣдуетъ въ другихъ. Когда бы онъ
                       Былъ самъ въ томъ небезгрѣшенъ, что караетъ,
                       То былъ бы онъ тираномъ; но теперь
                       Онъ правосуденъ. А, вотъ и они.

(Стучатся. Профосъ уходитъ).

                       Онъ очень добръ. Такую мягкость рѣдко
                       Встрѣчаемъ мы въ тюремщикахъ суровыхъ.

(Снова стучатся).

                       Что тамъ за стукъ? знать, это спѣшный гость,
                       Когда онъ такъ въ нѣмую дверь стучится.
  

Профосъ возвращается, разговаривая съ кѣмъ-то за дверью.

  
                                           Профосъ.
  
                       Пусть подождетъ: сейчасъ придетъ привратникъ
                       И отопретъ -- ужъ я ему сказалъ.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Что, нѣтъ еще отмѣны приговора,
                       И завтра будетъ казнь?
  
                                           Профосъ.
  
                                                     Отмѣны нѣтъ.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Хотя ужъ недалеко до разсвѣта,
                       Но я надѣюсь, все-таки, что утромъ
                       Желанную получите вы вѣсть.
  
                                           Профосъ.
  
                       Быть можетъ, вамъ извѣстно что-нибудь;
                       Но я боюсь -- пощады тутъ не будетъ.
                       Такихъ примѣровъ не было. Притомъ
                       Правитель самъ противное тому
                       Съ судейскихъ креселъ объявилъ народу.
  

Входитъ гонецъ.

  
   Профосъ. А вотъ и посланный отъ правителя.
   Герцогъ. Онъ, вѣроятно, принесъ помилованіе Клавдіо.
   Гонецъ. Мой господинъ посылаетъ вамъ эту бумагу и, сверхъ того, велѣлъ мнѣ изустно объявить вамъ, чтобъ вы ни въ одномъ пунктѣ не уклонялись отъ его предписанія относительно предмета, времени и другихъ подробностей этихъ инструкцій. Затѣмъ желаю вамъ добраго утра, потому что, кажется, уже разсвѣтаетъ.
   Профосъ. Все будетъ исполнено.

(Гонецъ уходитъ).

  
                                           Герцогъ (про себя).
  
                       Его пощада куплена грѣхомъ,
                       Которымъ самъ правитель зараженъ.
                       Порокъ и зло тамъ больше процвѣтаетъ,
                       Гдѣ власть ему защиту предлагаетъ --
                       И милость будетъ преступленьемъ тамъ,
                       Гдѣ, ради грѣшника, прощается грѣхамъ.
                       (Громко). Ну, что онъ пишетъ вамъ?
  
   Профосъ. To, что я вамъ говорилъ. Графъ Анджело, опасаясь, что я не буду совершенно точенъ въ исполненіи моей обязанности, напоминаетъ ее мнѣ этимъ подтвержденіемъ. Мнѣ кажется это очень страннымъ, потому что прежде этого не бывало.
   Герцогъ. Прочтите, пожалуйста, что онъ вамъ пишетъ.
   Профосъ (читаетъ). Какое бы ни получили вы приказаніе, противуположное этому, Клавдіо долженъ быть казненъ въ четыре часа, а Бернардинъ послѣ полудня. Для лучшаго удостовѣренія, пришлите мнѣ голову Клавдіо въ пять часовъ. Исполните это въ точности и помните, что это дѣло важнѣе, чѣмъ вы предполагаете. Не отступайте ни на шагъ отъ исполненія своей обязанности, иначе подвергнетесь строгой отвѣтственности". Что вы на это скажете?
   Герцогъ. Кто этотъ Бернардинъ, который долженъ быть казненъ послѣ полудня?
   Профосъ. Онъ родомъ цыганъ, но выросъ и воспитанъ здѣсь. Онъ ужъ девять лѣтъ сидитъ у насъ.
   Герцогъ. Какъ же это случилось, что отсутствующій герцогъ не велѣлъ освободить его или казнить? Я слышалъ, что онъ обыкновенно такъ поступалъ.
   Профосъ. Его друзья постоянно выпрашивали ему отсрочки, да и преступленіе его вполнѣ было доказано только въ правленіе графа Анджело.
   Герцогъ. Такъ оно доказано?
   Профосъ. Совершенно и, притомъ, онъ самъ сознался.
   Герцогъ. А выказалъ ли онъ раскаяніе? тронутъ ли онъ?
   Профосъ. Это такой человѣкъ, для котораго смерть не страшнѣе похмѣлья; онъ равнодушенъ, беззаботенъ и безстрашенъ къ прошедшему, настоящему и будущему; онъ не боится смерти, и самъ закоренѣлый убійца.
   Герцогъ. Значитъ, онъ нуждается въ назиданіяхъ.
   Профосъ. Онъ не станетъ ихъ слушать. Онъ пользовался здѣсь всегда большой свободою, и если бы ему дали возможность убѣжать отсюда, то онъ бы ею не воспользовался. Онъ напивается по нѣсколько разъ въ день и на нѣсколько дней сряду. Мы часто будили его какъ будто затѣмъ, чтобы вести на казнь, и показывали ему при этомъ мнимое предписаніе; но это не производило на него ни малѣйшаго впечатлѣнія.
   Герцогъ. Ну, мы поговоримъ о немъ послѣ. Лицо ваше, почтенный профосъ, выражаетъ честность и рѣшимость; если же я ошибся, то меня обманула моя многолѣтняя опытность. Но, полагаясь на мое мнѣніе о васъ, я рѣшаюсь вамъ высказаться. Клавдіо, о казни котораго вы получили приказъ, не болѣе достоинъ ея, чѣмъ самъ Анджело, который осудилъ его. Чтобъ представить вамъ на это очевидныя доказательства, достаточно будетъ четырехдневной отсрочки; между тѣмъ вы должны оказать мнѣ немедленную и рискованную услугу.
   Профосъ. Въ чемъ же состоитъ она, почтенный отецъ?
   Герцогъ. Въ отсрочкѣ его казни.
   Профосъ. Ахъ, могу ли я это сдѣлать, когда мнѣ назначенъ даже часъ казни и присланъ положительный приказъ, подъ страхомъ собственной смерти послать къ Анджело голову Клавдіо? Если я хоть сколько-нибудь уклонюсь отъ этихъ приказаній, то подвергнусь участи самого Клавдіо.
   Герцогъ. Клянусь вамъ обѣтами моего ордена, я охраню васъ отъ всякой непріятности, если вы послѣдуете моему указанію. Велите прежде казнить этого Бернардина и отошлите къ Анджело его голову.
   Профосъ. Анджело видѣлъ ихъ обоихъ и узнаетъ его въ лицо.
   Герцогъ. О, смерть великая мастерица все измѣнитъ -- и она вамъ въ этомъ поможетъ. Обрейте ему голову, подстригите бороду и скажите, что раскаявшійся грѣшникъ самъ передъ смертью пожелалъ этого; вы же знаете, что подобные случаи часто бываютъ. Если вы за это не получите благодарности, то клянусь святымъ угодникомъ, которому я посвятилъ себя, я защищу васъ, хотя бы съ опасностью моей собственной жизни.
   Профосъ. Простите меня, святой отецъ, но это будетъ противно моей присягѣ.
   Герцогъ. Кому присягали вы -- герцогу или его намѣстнику?
   Профосъ. Герцогу и его намѣстнику.
   Герцогъ. Но вы вѣрно не будете думать, что совершили проступокъ, если самъ герцогъ одобритъ ваше дѣло?
   Профосъ. Но есть ли тутъ какое-нибудь вѣроятіе?
   Герцогъ. Не только вѣроятіе, но увѣренность. Но если вы такъ робки, что ни мое монашеское платье, ни образъ моихъ мыслей, ни мои убѣжденія не могутъ разсѣять вашихъ опасеній, то я долженъ идти дальше, чѣмъ предполагалъ. Взгляните, другъ мой: вотъ подпись герцога и его печать. Вы, безъ сомнѣнія, знаете его руку, а также и печать его вамъ не безызвѣстна.
   Профосъ. Я знаю то и другое.
   Герцогъ. Письмо это извѣщаетъ о возвращеніи герцога. Прочтите его -- и вы увидите, что черезъ два дня герцогъ возвратится. Это обстоятельство неизвѣстно намѣстнику, потому что еще сегодня получилъ онъ письмо весьма страннаго содержанія: быть можетъ, герцогъ умеръ, быть можетъ, пошелъ въ монастырь; но ни слова о томъ, что говорится здѣсь. Взгляните -- утренняя звѣзда ободряетъ пастыря. Не удивляйтесь этому сочетанію. Всѣ затрудненія дѣлаются легкими, когда ихъ изучишь ближе. Позовите вашихъ палачей -- и пусть падетъ голова Бернардина. Я сейчасъ его исповѣдаю и приготовлю къ лучшей жизни. Я вижу, вы еще все удивлены; но это (указывая на бумагу) должно побудить васъ къ полной рѣшимости. Пойдемте: ужъ почти разсвѣло.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА III.

Тамъ же. Другія комната.

Входитъ Шутъ.

   Шутъ. Я здѣсь такъ освоился -- точно дома. Право, можно подумать, что живешь въ собственномъ домѣ госпожи Переспѣлы, такъ много встрѣтилъ я здѣсь ея старыхъ знакомыхъ. Во-первыхъ, тутъ молодой господинъ, по имени Прыткій; сидитъ онъ здѣсь за грузъ сѣрой бумаги и стараго имбирю, всего -- на сто девяносто семь фунтовъ, за которые онъ выручилъ чистыми деньгами пять марокъ; разумѣется, оттого, что имбирь мало спрашивали, а старухи, вѣроятно, всѣ перемерли. Потомъ господинъ Ск а.           Какъ зеркала, въ которыхъ
             Мужчины видятъ образъ свой 37). Стекло
             Способно отражать, но вмѣстѣ съ тѣмъ
             Оно и хрупко!-- Женщины!-- пошли
             Имъ помощь небо!-- ихъ мужчины губятъ
             Тѣмъ именно, что любятъ въ нихъ.-- Сто разъ
             Назвать насъ можно хрупкими: легко
             Мы вѣримъ ложнымъ клятвамъ и съ тѣмъ вмѣстѣ
             Нѣжны природой слишкомъ, чтобъ бороться
             Съ соблазномъ зла.
   Анжело.           Да, это такъ;-- вы сами,
             Какъ женщина, умѣли эту мысль
             Прекрасно выразить.-- Но мы, мужчины,
             Вѣдь точно такъ же не всегда способны
             Владѣть собой предъ приступомъ грѣха.
             Скажу смѣлѣй -- (ловлю я васъ на словѣ) --
             Вы женщина -- такъ будьте жъ ею точно!
             Желать быть большимъ, значить -- быть ничѣмъ.
             Когда жъ вы точно женщина (что слишкомъ
             Въ васъ видно изъ всего) -- то оставайтесь,
             Чѣмъ созданы природой:-- облекитесь
             Въ одежду, вамъ сужденную судьбой 38).
   Изабелла. Отвѣтъ мой будетъ прежній: двуязычность
             Не мой порокъ, а потому прошу
             И васъ принять со мною въ разговорѣ
             Вашъ прежній тонъ.
   Анжело.                     Такъ къ дѣлу!.. Знай, что я
             Тебя люблю!..
   Изабелла.           Мой братъ любилъ Джульетту,
             И сами вы сказали мнѣ, что онъ
             Зато умретъ.
   Анжело.           Онъ не умретъ!.. Отдайся
             Зато лишь мнѣ!..
   Изабелла.           Я знаю, государь,
             Что вамъ, въ высокомъ вашемъ положеньи,
             Позволено показывать себя
             Не тѣмъ, что вы на дѣлѣ, если этимъ
             Вы испытать намѣрены другихъ.
   Анжело. Нѣтъ, нѣтъ клянусь!.. клянусь тебѣ я честью-
             Въ моихъ словахъ одинъ простой лишь смыслъ!..
   Изабелла. О, съ клятвой честь достоинствомъ равна,
             Когда подъ ней такая скрыта низость!..
             Злодѣй! притворщикъ!.. Берегись! Тебя
             Я обличу... Подпишешь ты сейчасъ же
             Прощенье брату, иль кричать я буду
             На цѣлый міръ 39), какой ты человѣкъ!..
   Анжело. Но кто жъ тебѣ повѣритъ, Изабелла?
             Высокій санъ, нетронутое имя,
             Воздержность прежней жизни -- это все
             Поможетъ мнѣ однимъ ничтожнымъ словомъ
             Тебя разбить; поставить такъ, что ты
             Задохнешься отъ словъ твоихъ; сочтешься
             Навѣтчицей!-- Теперь же, разъ начавъ,
             Скажу я все!-- Узду со страсти прочь!..
             Люби меня!.. брось въ сторону жеманство
             И ложный стыдъ:-- стыдъ отъ себя вѣдь гонитъ:
             Порой, что хочетъ самъ!-- Спасешь ты брата
             Одной цѣной -- отдавшись тѣломъ мнѣ!..
             Иль иначе (замѣть себѣ) -- удвоишь
             Ему ты муку казни! Раздраженный
             Тобой теперь -- замучу я его
             Подъ пыткою!.. Ты завтра принесешь
             Мнѣ свой отвѣтъ, иль -- страстью я моей
             Тебѣ клянусь -- для Клавдіо я буду
             Тираномъ злымъ!.. Что жъ до твоей угрозы,
             То искренность и правду словъ твоихъ
             Я разобью неправдою моихъ! (Уходитъ Анжело).
   Изабелла. Къ кому итти?.. кому все разсказать?
             Кто вѣру дастъ словамъ моимъ?.. Ужасенъ,
             Ужасенъ злой языкъ, чья прихоть можетъ
             Оправдывать по волѣ и губить!
             Сгибать законъ влеченьемъ низкой страсти
             И за собой влачить его въ пыли,
             Какъ вздумаетъ!.. Бѣгу скорѣе къ брату!
             Погибнетъ онъ за свой несчастный пылъ;
             Но вѣрю я, что двадцать разъ охотнѣй
             Онъ склонится на плаху головой,
             Чѣмъ разъ себя спасетъ цѣной позора
             Своей сестры!-- Такъ пусть же онъ умретъ,
             А я останусь чистой!.. Честь цѣннѣе,
             Чѣмъ братъ родной!.. Иду!-- должна скорѣе
             Ему открыть Анжело низость я,
             Чтобъ встрѣтить смерть готовилъ онъ себя! (Уходитъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА 1-я.

Комната въ тюрьмѣ.

(Входятъ герцогъ, переодѣтый монахомъ, Клавдіо и профосъ).

   Герцогъ. Итакъ, ты уповаешь, что Анжело
             Тебя проститъ?
   Клавдіо.           Въ надеждѣ вся утѣха
             Для страждущихъ. Но я, надѣясь жить,
             Готовъ и умереть.
   Герцогъ.                     Жди лучше смерти; --
             И жизнь и смерть покажутся тебѣ
             Тогда сноснѣй. Подумай, что такое
             Земная жизнь? Жалѣть о ней способны
             Одни глупцы. Изъ оболочки тѣла
             Безслѣдно исторгается она
             Пустымъ порывомъ вѣтра.-- Смерти рабъ,
             Она бѣжитъ навстрѣчу ей нерѣдко,
             Когда считаетъ именно себя
             Далекой отъ нея. Все то, что въ жизни
             Насъ радуетъ -- все, чѣмъ она способна
             Утѣшить насъ -- основано на низкомъ
             И на дурномъ. Въ ней даже нѣтъ слѣда
             И мужества: мы трусимъ передъ жаломъ
             Ничтожнаго червя.-- Покой находимъ
             Мы лишь во снѣ -- такъ что жъ бояться смерти,
             Когда она такой же точно сонъ?
             Мы любимъ нашу плоть, но мы не въ правѣ
             Назвать своей вѣдь даже и ее!
             Вся состоитъ она изъ милліоновъ;
             Частицъ ничтожныхъ праха, взятыхъ съ вѣтра
             И чуждыхъ намъ! -- Нерѣдко говорятъ
             О счастьѣ въ жизни!-- гдѣ же это счастье?
             Ища его, мы мучимся, когда же
             Достигнемъ разъ -- то тотчасъ забываемъ
             И больше ужъ не цѣнимъ.-- Въ нашемъ тѣлѣ
             Нѣтъ даже прочности: его здоровье
             Настолько хрупко, что зависѣть можетъ
             Отъ перемѣнъ обманчивой луны 40)!
             Добывъ богатство, остаемся съ нимъ
             Мы тѣми жъ нищими. Какая польза
             Намъ въ слиткахъ золота? Вѣдь мы ихъ носимъ,
             Какъ вьючный скотъ! Дотащимся до смерти,
             И разгрузитъ она насъ навсегда.--
             Жизнь даже намъ не другъ: ея дары,
             Изъ нѣдръ ея рожденные -- плоть, чувства --
             Все, словомъ, что даетъ, она -- выноситъ
             Гнетъ страшныхъ, злыхъ болѣзней, заставляетъ
             Клясть въ мукахъ жизнь! И молодость и старость --
             Одни слова, тяжелый сонъ!-- отрады
             Для насъ въ нихъ нѣтъ! Въ дни юности мы
             Отъ бѣдности; должны молить, чтобъ старость
             Намъ помогала,-- а скопивъ съ лѣтами
             Добра и денегъ, чувствуемъ, что въ насъ
             Угасло все: -- желанья, красота,
             Способности -- все, чѣмъ могли бы мы
             Пріятнымъ сдѣлать цѣнный даръ богатства!
             Что жъ наша жизнь?-- Страданья хуже смерти
             Встрѣчаемъ въ ней на каждомъ мы шагу;
             Такъ что жъ бояться вынесть эту смерть
             Одинъ лишь разъ и кончить тѣмъ всѣ муки?
   Клавдіо. Благодарю, отецъ святой, за ваши
             Сердечныя слова. Желая жить,
             Идемъ мы, значитъ, къ смерти; умирая жъ --
             Находимъ жизнь!-- Такъ приходи же смерть!
   Изабелла (за сценой,). Всѣмъ здѣсь живущимъ миръ и
             Божья благость.
   Профосъ.           Кто тамъ? Прошу войти: -- такимъ желаньямъ
             Привѣтъ готовъ.
   Герцогъ (Клавдіо). Я навѣщу тебя,
             Мой сынъ, еще.
   Клавдіо.                     Благодарю, отецъ мой.

(Входитъ Изабелла).

   Изабелла (профосу). Я васъ прошу позволить мнѣ сказать
             Два слова Клавдіо.
   Профосъ.                     Прошу покорно. (Клавдіо).
             Синьоръ 41), пришла сестрица къ вамъ.
   Герцогъ (профосу).                               Профосъ,
             На пару словъ.
   Профосъ.           На сколько вамъ угодно.
             Герцогъ. Устрой, чтобъ могъ я спрятаться и слышать
             Ихъ разговоръ. (Уходятъ герцогъ и профосъ).
   Клавдіо.           Ну что, сестра?-- съ какимъ
             Пришла ты утѣшеньемъ?
   Изабелла.                     О, съ прекраснымъ!
             (Вѣдь утѣшенья красны съ виду всѣ).
             Тебя избралъ посланникомъ своимъ
             Анжело въ рай, гдѣ ты устроить долженъ
             Его дѣла; а потому готовься
             На утро въ путь.
   Клавдіо.           Такъ средствъ къ спасенью нѣтъ?
   Изабелла. Нѣтъ, есть одно; но имъ, спасая жизнь,
             Ты разобьешь свое навѣки сердце.
   Клавдіо. Такъ, значить, есть?..
   Изабелла.                     Да, жизнь спасти ты можешь.
             Судья нашелъ въ душѣ своей порывъ
             Для адской милости. Прибѣгни съ просьбой,
             И онъ даруетъ жизнь тебѣ, но будетъ
             Та жизнь навѣки скованной.
   Клавдіо.                               Тюрьмой?
             Изабелла. Да, да, тюрьмой!-- почувствуешь ты точно
             Себя въ тюрьмѣ, хотя передъ тобою
             Открытъ свободно будетъ цѣлый міръ.
   Клавдіо. Но какъ же это?
   Изабелла.                     Такъ, что если ты
             Пойдешь на эту милость, то Анжело
             Сорветъ съ тебя твою одежду чести
             И опозоритъ въ будущемъ навѣкъ 42).
   Клавдіо. Скажи яснѣй.
   Изабелла.                     Ахъ, Клавдіо! Боюсь я,
             Боюсь я за тебя, что увлечетъ
             Тебя порывъ горячей, юной жизни
             И предпочтешь ты пять или шесть ничтожныхъ
             Короткихъ лѣтъ спасенью вѣчной чести!
             Боишься смерти ты?-- О, милый!-- въ ней
             Вѣдь страшенъ часъ лишь только ожиданья!
             А что до мукъ, то и червякъ ничтожный,
             Раздавленный ногой, страдаетъ такъ же,
             Какъ и гигантъ.
   Клавдіо.           О, не стыди меня!
             Иль можешь думать ты, что твердость духа
             Должна ты влить въ меня наборомъ словъ
             И нѣжныхъ уговоровъ? Нѣтъ, сестра!
             Ужъ если точно долженъ умереть я --
             Смерть, какъ невѣсту, бодро встрѣчу я!
   Изабелла. Вотъ это точно говоритъ мой братъ!
             Отецъ изъ гроба вдохновилъ твой голосъ!
             Да, ты умрешь! Ты слишкомъ благороденъ,
             Чтобъ жизнь спасти постыдною цѣной.
             Узнай теперь, что этотъ, по наружѣ
             Святой, намѣстникъ, чье лицо и рѣчь.
             Пугаютъ юность и ея ошибки,
             Какъ соколъ птицъ -- самъ воплощенный демонъ,
             Въ чьемъ сердцѣ столько жъ грязи и грѣха,
             Какъ въ самомъ черномъ, тинистомъ болотѣ.
   Клавдіо. Ужель?.. святой Анжело!..
   Изабелла.                               Носитъ онъ
             Святую только ризу 43), подъ которой
             Скрываетъ самый черный, адскій грѣхъ.
             Представь, мой милый братъ, что могъ спасти бы
             Свою ты жизнь, когда бъ я согласилась
             Ему отдать свою позорно честь!
   Клавдіо. Не можетъ быть!..
   Изабелла.                     Да, да!-- цѣною этой
             Купить ты можешь право проступаться
             И впредь въ твоемъ грѣхѣ! Сегодня ночью
             Должна я сдѣлать то, о чемъ мнѣ гадко
             И говорить,-- иначе завтра утромъ
             Тебя ждетъ казнь.
   Клавдіо.           Ты не пойдешь на это.
   Изабелла. Повѣрь, что, будь возможность мнѣ спасти
             Тебя цѣною жизни,-- пожалѣла бъ
             Я жизнь мою не больше, чѣмъ булавку.
   Клавдіо. Благодарю, другъ милый, Изабелла.
   Изабелла. Готовься жъ завтра рано умереть.
   Клавдіо. Да!-- значитъ, страсть шевелится и въ немъ
             Когда онъ такъ смѣется надъ закономъ,
             Который самъ поставилъ!-- Поневолѣ
             Приходитъ мысль, что, вѣрно, этотъ грѣхъ
             Изъ всѣхъ семи смертельныхъ самый легкій.
   Изабелла. Какъ! Что сказалъ ты?..
   Клавдіо.                               Будь иначе, какъ
             Онъ, столь извѣстный мудростью своей,
             Себя рѣшился осудить навѣки
             За страстный, пылкій мигъ?-- О, Изабелла-
   Изабелла. Что, милый братъ?
   Клавдіо.                               Ужасно умереть!..
   Изабелла. А жить въ позорѣ гнусно!
   Клавдіо.                                         Да!-- но тоже
             И умереть!.. уйти въ безвѣстный путь!
             Лежать и гнить подъ насыпью холодной,
             Утратить жизни благодатный жаръ!
             Стать безобразной, мертвою колодой,
             Тогда какъ духъ, такъ чувствовавшій радость
             Въ былые дни -- низвергнется въ огонь,
             Въ холодный ледъ, иль будетъ съ бурнымъ вихремъ
             Витать весь вѣкъ въ безбрежной пустотѣ 44),
             Въ пространствѣ міра!.. Стать одной изъ тѣхъ
             Несчастныхъ душъ, которыхъ намъ мечта
             Рисуетъ вѣчно воющими въ мукахъ!..
             О, страшно, страшно!.. Что бы ни послала
             Земная жизнь: тюрьму, болѣзни, старость,
             Зло нищеты -- все ничего! Все рай
             Въ сравненьи съ тѣмъ, что насъ пугаетъ въ смерти!
   Изабелла. О, Боже мой!..
   Клавдіо.                     Сестра!.. позволь мнѣ жить!..
             Каковъ бы ни былъ грѣхъ, которымъ будетъ
             Спасенъ твой братъ -- его проститъ природа!
             Сочтетъ поступкомъ честнымъ...
   Изабелла.                               Трусъ!.. бездушный,
             Презрѣнный трусъ!.. Моимъ позоромъ хочешь
             Купить ты жизнь!.. твоей сестры безчестьемъ!..
             Вѣдь это тотъ же грѣхъ кровосмѣшенья!..
             Что думать мнѣ? Ужели заподозрѣть
             Должна я нашу мать, что измѣнила
             Она отцу, родивъ тебя на свѣтъ?..
             Изъ нѣдръ отца не могъ произойти
             Такой презрѣнный отпрыскъ!.. Прочь! Тебя
             Не знаю я!.. умри! Когда бъ могла я
             Тебя спасти пустымъ движеньемъ пальца --
             Ты не дождался бъ даже и его!
             Несу я къ небу тысячи молитвъ
             За смерть твою и ни одной за милость!
   Клавдіо. Сестра, сестра!.. дай вымолвить мнѣ слово...
   Изабелла. Позоръ, позоръ! Теперь я поняла,
             Что не пустымъ былъ, легкимъ увлеченьемъ
             Проступокъ твой! Грѣхъ этотъ хочешь сдѣлать
             Ты ремесломъ; слить съ милостью развратъ!
             (Уходя). Умри, умри!.. и чѣмъ скорѣй, тѣмъ лучше!
   Клавдіо. О, выслушай, молю тебя, сестра!

(Входитъ герцогъ.)

   Герцогъ. Позволь, юная отшельница, сказать тебѣ слово; только одно слово.
   Изабелла. Что вамъ угодно, святой отецъ?
   Герцогъ. Я хотѣлъ бы, если у тебя есть свободное время, съ тобой поговорить. Ты увидишь, что разговоръ этотъ будетъ полезенъ для тебя самой.
   Изабелла. Много времени у меня нѣтъ, потому что я не имѣю права отнимать его у другихъ занятій; но для васъ я ненадолго останусь.
   Герцогъ (тихо Клавдіо). Я слышалъ, мой сынъ, весь вашъ разговоръ съ сестрой. Знай, что у Анжело не было и мысли ее совратить. Онъ просто хотѣлъ, изучая людскую природу, испытать добродѣтель твоей сестры, и ея прекрасный, внушенный честью, отказъ, очень его обрадовалъ. Я говорю это прямо, потому что, будучи духовникомъ Анжело, хорошо знаю его мысли. Ты долженъ готовиться къ смерти, не обманывая себя пустой надеждой. Иди же и склони смиренно колѣни для покаянія.
   Клавдіо. Позволь мнѣ только выпросить у сестры прощенье. Что жъ до смерти, то я ея жажду самъ, потому что жизнь стала мнѣ ненавистна.
   Герцогъ. Думай такъ и впредь. Прощай.

(Уходитъ Клавдіо. Возвращается профосъ).

   Поди сюда, профосъ.
   Профосъ. Что угодно, святой отецъ?
   Герцогъ. Чтобъ ты удалился вновь такъ же, какъ пришелъ. Оставь меня на минуту съ этой дѣвицей. Мой образъ мыслей и моя одежда могутъ служить тебѣ порукой, что изъ этого свиданья не будетъ для нея ничего дурного.
   Профосъ. Въ добрый часъ. (Уходитъ профосъ).
   Герцогъ (Изабеллѣ). Рука, создавшая тебя прекрасной, надѣлила въ то же время добрымъ сердцемъ, безъ котораго красота скоро вянетъ. Но ты, будучи добра отъ природы, можешь быть увѣрена, что сохранишь этимъ долго свою красоту. Я случайно услышалъ о посягательствѣ Анжело на твою честь и, признаюсь, не мало бы этому удивился, если бъ не зналъ множества примѣровъ подобной слабости. Скажи, что намѣрена ты теперь предпринять для того, чтобъ спасти жизнь брата?
   Изабелла. Пойду сейчасъ сказать Анжело мое рѣшенье. Видѣть законную смерть брата мнѣ будетъ легче, чѣмъ прижить незаконнаго ребенка.-- Но, Боже, какъ ошибся нашъ добрый герцогъ въ Анжело! Я буду ждать его возвращенія, и тогда пусть наложатъ мнѣ печать вѣчнаго молчанья на языкъ, если я не обличу злодѣя-правителя.
   Герцогъ. Намѣренье твое прекрасно, но едва ли выполнимо въ настоящемъ случаѣ. Анжело непремѣнно увернется отъ твоего обвиненія, сказавъ, что онъ хотѣлъ тебя только испытать. Потому выслушай лучше, что скажу тебѣ я. Средство сдѣлать тебѣ добро представляется само собой. Послушавшись меня, ты сдѣлаешь благодѣяніе одной несчастной оскорбленной женщинѣ, спасешь брата отъ власти гнѣвнаго закона, угодишь герцогу, если онъ, возвратясь, узнаетъ объ этомъ дѣлѣ, а главное -- всѣмъ этимъ ты нисколько не запятнаешь своей чистоты.
   Изабелла. Научите, что должна я дѣлать!-- у меня хватитъ въ душѣ силъ исполнить все, лишь бы сберечь въ невинности самую душу.
   Герцогъ. Знаю, знаю: добродѣтель смѣла, а доброта предпріимчива.-- Слыхала ли ты о нѣкоей Маріаннѣ, сестрѣ Фридриха, храбраго солдата, погибшаго въ морѣ?
   Изабелла. Слыхала, и всегда одно хорошее.
   Герцогъ. На ней долженъ былъ жениться Анжело. Онъ далъ ей въ томъ клятвенное обѣщаніе, и былъ уже назначенъ день свадьбы. Но тутъ случилось, что какъ разъ въ промежутокъ времени между днями обрученья и брака ея братъ Фридрихъ погибъ въ морѣ; а вмѣстѣ съ кораблемъ, на которомъ онъ находился, утонуло и все приданое его сестры. Несчастье это отозвалось на бѣдной дѣвушкѣ не однимъ, а тройнымъ ударомъ: она лишилась благороднаго, успѣвшаго уже прославиться брата, который горячо ее любилъ; потеряла приданое, бывшее основой ея будущаго счастья, и наконецъ отъ нея отказался и женихъ, казавшійся столь честнымъ, Анжело.
   Изабелла. Возможно ли? Анжело покинулъ ее въ такомъ положеніи?
   Герцогъ. Да; -- покинулъ въ слезахъ, не осушивъ ихъ ни однимъ словомъ утѣшенія. Онъ отрекся отъ всѣхъ своихъ клятвъ, сославшись на какой-то выдуманный предлогъ, будто бы позорившій ея честь; словомъ, предалъ ее отчаянью, которымъ она томится до сихъ поръ; самъ же остался холоднымъ мраморомъ, обливаемымъ, но не смягчаемымъ ея слезами.
   Изабелла. Какой радостью была бы для этой бѣдной дѣвушки смерть!-- Дурно, какъ вижу, устроена земная жизнь, если даетъ возможность жить такому человѣку!-- Но какъ же могу помочь ея горю я?
   Герцогъ. Ты не только можешь это сдѣлать, но вмѣстѣ съ тѣмъ спасешь жизнь твоему брату, оставшись чистой сама.
   Изабелла. Говорите, говорите, какъ?..
   Герцогъ. Дѣвушка эта до сихъ поръ пылаетъ къ Анжело своей прежней страстью. Жестокій его поступокъ не только не потушилъ этой страсти, какъ можно было бъ ожидать, но, напротивъ, ее удвоилъ, какъ преграда, поставленная потоку.-- Отправься жъ къ Анжело и притворись, что согласна на его предложеніе; но при этомъ поставь непремѣннымъ условіемъ, чтобъ свиданіе ваше продолжалось не долго и, сверхъ того, произошло въ совершенной темнотѣ и безмолвіи, въ нарочно для того выбранномъ, тайномъ мѣстѣ.-- Если онъ на это согласится, то остальное уладится само собой. Мы уговоримъ оскорбленную дѣвушку пойти на свиданье вмѣсто тебя, а затѣмъ, когда хитрость будетъ обнаружена, Анжело поневолѣ долженъ будетъ вознаградить свою бывшую невѣсту. Такимъ образомъ братъ твой будетъ спасенъ, честь твоя останется незапятнанной, бѣдная Маріанна получитъ награду, а преступленіе намѣстника выведется наружу.-- Я беру на себя уговорить Маріанну и, какъ должно, ее приготовить. Если ты согласна, то двойная польза, какую принесетъ этотъ поступокъ, выкупитъ его обманъ.-- Что жъ ты мнѣ скажешь?
   Изабелла. Уже одна мысль о возможности такого исхода успокаиваетъ меня вполнѣ. Что жъ до успѣха, то я въ немъ увѣрена.
   Герцогъ. Онъ зависитъ главнѣйше отъ тебя самой. Ступай же сейчасъ къ Анжело. Если онъ потребуетъ, чтобъ ты отдалась ему въ эту же ночь, то обѣщай исполнить его желаніе. А я, между тѣмъ, отправлюсь въ предмѣстье святого Луки, гдѣ въ домѣ, окруженномъ рвомъ, живетъ покинутая Маріанна. Ты найдешь меня тамъ. Кончай скорѣе съ Анжело, чтобъ привести къ желанному концу все.
   Изалелла. Благодарю васъ, святой отецъ, за утѣшительные хлопоты. Прощайте. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 2-я.

Улица передъ тюрьмой.

(Входитъ герцогъ въ платьѣ монаха; ему навстрѣчу Колотушка, клоунъ и стража).

   Колотушка. Да, да, не будь принято мѣръ противъ вашей торговли мужчинами и женщинами, какъ скотами -- весь міръ расшатался бы, какъ пьяный 45).
   Герцогъ. О, Господи, это что за компанія?
   Клоунъ. Конецъ всякому въ мірѣ веселью, если изъ двухъ промысловъ самый веселый преслѣдуется, а сквернѣйшій находитъ потачку отъ самихъ властей. Сводниковъ сажаютъ въ тюрьму, а ростовщики гуляютъ въ мантіяхъ, подбитыхъ мѣхомъ, да еще не однимъ, а цѣлыми двумя: лисьимъ и овечьимъ. Первый грѣетъ съ изнанки, а второй идетъ для красы на опушку 46).
   Колотушка. Иди, иди. Нечего разговаривать. (Герцогу) Богъ помочь, святой отче-брате!
   Герцогъ. Того же и вамъ, почтенный брате-отче! Въ чемъ попался этотъ человѣкъ?
   Колотушка. Въ законѣ, святой отче, въ законѣ! А сверхъ того, мы заподозрѣли его въ воровствѣ, потому что нашли у него какой-то предиковинный инструментъ, который и препроводили къ намѣстнику.
   Герцогъ. Не стыдно ли, презрѣнный негодяй,
             Что ты живешь грѣхомъ и преступленьемъ?
             Какой работой добываешь ты
             Насущный хлѣбъ? какое носишь платье?
             Поитъ тебя и кормитъ грязный грѣхъ!
             Иль не подумалъ ты ни разу въ жизни,
             Когда ты ѣлъ и пилъ, что стыдно даже
             Звать жизнью жизнь, коль скоро мы ее
             Такимъ зловоннымъ добываемъ средствомъ.
   Клоунъ. Средство, святой отецъ, дѣйствительно немного припахиваетъ; но я могу вамъ доказать...
   Герцогъ. Что доказать? Когда нашепчетъ дьяволъ
             Тебѣ слова, чтобъ извинить твой грѣхъ,
             То въ этомъ будетъ знакъ, что завладѣлъ онъ
             Тобой совсѣмъ.-- Веди его немедля,
             Констабль, въ тюрьму.-- Такого наглеца
             Исправить можетъ только наказанье.
   Колотушка. Къ намѣстнику его, святой отче, къ намѣстнику! Ему вѣдь ужъ было сдѣлано предостереженіе. Намѣстникъ разврата не терпитъ, и такому безстыдному своднику лучше было бъ ему и на глаза не показываться 47).
   Герцогъ. О, если бъ знать могли мы душу всѣхъ,
             И чтобъ никто не могъ скрывать свой грѣхъ!
   Колотушка. Скоро, святой отецъ, петля стянетъ ему шею такъ же, какъ ваши чресла стянуты веревкой. (Входитъ Луціо).
   Клоунъ. А, чую спасителя! Вотъ кто за меня поручится. Этотъ господинъ -- мой другъ.
   Луціо. Что это? почтенный Помпей! Какой Цезарь влачитъ тебя за своей тріумфальной колесницей? Или ты вздумалъ заняться воровствомъ? Развѣ нѣтъ больше пигмаліоновыхъ красотокъ, которыхъ ты сдѣлалъ женщинами 48), и въ чьихъ карманахъ могъ черпать деньги пригоршнями?-- А, что скажешь? Какой припѣвъ споешь къ этой пѣсенкѣ? Или отвѣтъ твой растаялъ на послѣднемъ дождѣ? Говори же.-- Таковъ ли свѣтъ, какимъ былъ прежде? Что нынче въ модѣ? Должно-быть, держать языкъ за зубами и киснуть?-- Отвѣчай, каково идутъ дѣла?
   Герцогъ. По-старому: чѣмъ дальше, тѣмъ хуже.
   Луціо. Каково поживаетъ мое сокровище, твоя хозяйка? Промышляетъ попрежнему?
   Клоунъ. Спала съ мяса до костей, такъ что остатки пришлось спрятать въ бочку, какъ солонину 49).
   Луціо. Что жъ,-- это недурно, да и въ порядкѣ вещей: пока женщина свѣжа -- потаскушка, а просолилась -- сводня. Противъ ничего не подѣлаешь.-- Значитъ, тебя тащатъ въ тюрьму?
   Клоунъ. Въ нее самую.
   Луціо. Ну, такъ счастливый тебѣ путь! Можешь, если хочешь, разсказывать, что удружилъ тебѣ этимъ я.-- Только за что? за долги или за что другое?
   Клоунъ. Охъ, за сводничество, за сводничество!
   Луціо. Вотъ оно какъ! Такъ заприте его покрѣпче. Если за сводничество слѣдуетъ сажать въ тюрьму, то онъ заслужилъ это больше всѣхъ. Онъ -- сводникъ старый, опытный и даже такимъ родился.-- Прощай же, дорогой Помпей! Кланяйся отъ меня тюрьмѣ! Будешь ты теперь всегда сидѣть дома и увидишь самъ, какимъ сдѣлаешься прекраснымъ хозяиномъ.
   Клоунъ. Я все-таки надѣюсь, что ваша милость за меня поручится.
   Луціо. Ну, нѣтъ, дружище,-- это нынчѣ не въ модѣ. Я, напротивъ, попрошу продержать тебя въ тюрьмѣ подольше. А если ты окажешься нетерпѣливымъ, то тѣмъ хуже для тебя. Итакъ, до свиданья, любезный Помпей! (Герцогу). Благослови васъ Богъ, святой отецъ!
   Герцогъ. И васъ также.
   Луціо. А что, Помпей, скажи, Бригитта мажется попрежнему?
   Колотушка. Идемъ, любезный, идемъ!
   Клоунъ. Такъ вы за меня въ этотъ разъ не поручитесь?
   Луціо. Ни въ этотъ ни въ будущій.-- (Герцогу) Что скажете, святой отче?
   Колотушка. Идемъ, идемъ.
   Луціо. Ступай, Помпей, въ свою конуру. (Уходятъ Колотушна, клоунъ и стража). Не слыхали ли, святой отецъ, чего-нибудь о герцогѣ?
   Герцогъ. Ровно ничего.-- Можетъ-быть, слышали вы?
   Луціо. Одни говорятъ, что онъ гоститъ у русскаго императора, а другіе -- будто уѣхалъ въ Римъ. Скажите, какъ думаете объ этомъ вы?
   Герцогъ. Я ничего не знаю, но во всякомъ случаѣ желаю герцогу добра.
   Луціо. А согласитесь, что вѣдь преглупая пришла ему блажь такъ вдругъ бросить государство и сдѣлаться бродягой, что ему вовсе не пристало.-- Анжело недурно ведетъ дѣла, а что до соблюденья законовъ, такъ подтягиваетъ ихъ даже съ излишкомъ.
   Герцогъ. И хорошо дѣлаетъ.
   Луціо. Ну, кой-какое послабленье для блудливыхъ шалостей сдѣлать было бы можно! А то онъ ужъ слишкомъ въ этомъ случаѣ отрогъ.
   Герцогъ. Порокъ-то ужъ очень распространенъ, потому и обуздать его можно только строгостью:
   Луціо. Положимъ, такъ: родство у этого порока дѣйствительно большое; но вѣдь и искоренить его, пока люди будутъ ѣсть и пить -- трудновато. Что жъ до самого Анжело, то говорятъ, будто онъ и родился не отъ мужчины и женщины, а какимъ-то особеннымъ способомъ. Какъ вы-думаете -- правда это?
   Герцогъ. Какой же это способъ?
   Луціо. Одни говорятъ, что онъ произошелъ изъ икры морского чудища 50), а другіе -- будто былъ зачатъ парой трески. Вѣрно одно, что когда онъ мочится, то моча его тотчасъ застываетъ льдомъ. Сверхъ того, извѣстно, что онъ хотя и можетъ двигаться самъ, но, въ сущности, безполая кукла.
   Герцогъ. Вы шутливы и злы на языкъ.
   Луціо. Вы посудите сами: не безчеловѣчно ли за легонькій припадокъ чесотки осуждать человѣка на смерть? Неужели позволилъ бы такую вещь отсутствующій герцогъ? Я увѣренъ, что, прежде чѣмъ повѣсить человѣка за сотню незаконнорожденныхъ, онъ раскошелился бы самъ на содержаніе тысячи. Онъ былъ проказникъ и эти дѣла понималъ, а потому и смотрѣлъ на нихъ снисходительно.
   Герцогъ. Никогда не слыхалъ я, чтобъ отсутствующій герцогъ былъ падокъ до женщинъ. Этой слабости за нимъ не было.
   Луціо. Ну, въ этомъ вы ошибаетесь.
   Герцогъ. Это невозможно.
   Луціо. Что вы разсказываете! Онъ не пропускалъ даже пятидесятилѣтней нищей, не вложивъ ей въ ящикъ своей лепты. Были за нимъ и другіе грѣшки. Вотъ хоть бы насчетъ чарочки:-- извѣстно, что клюкнуть онъ тоже былъ гораздъ.
   Герцогъ. Ну, это ужъ вы на него клевещете.
   Луціо. Кто -- я? Да вѣдь я былъ изъ самыхъ близкихъ къ нему людей и потому знать могу. Онъ вообще былъ себѣ на умѣ, и я знаю даже причину его отъѣзда.
   Герцогъ. Если знаете, то пожалуйста сообщите.
   Луціо. Ну, нѣтъ,-- прошу извинить! Это -- секретъ, который надо держать за семью замками. Я могу на него только намекнуть. Вотъ тоже всѣмъ извѣстно, что герцога считали умнымъ человѣкомъ.
   Герцогъ. Кто жъ въ этомъ сомнѣвается?
   Луціо. А между тѣмъ, знаете ли вы, что онъ поверхностенъ, глупъ и бездаренъ?
   Герцогъ. Вы или ошибаетесь, или говорите изъ злости и зависти. Вся его жизнь и дѣла свидѣтельствуютъ о немъ гораздо лучше. Если судить по тому, что онъ сдѣлалъ, то и само пристрастье признаетъ его замѣчательнымъ государственнымъ человѣкомъ и воиномъ. Потому вы говорите или не зная дѣла, или сужденія ваши омрачены злобой.
   Луціо. Я его знаю и люблю.
   Герцогъ. Любовь говоритъ съ большимъ знаніемъ, а знаніе съ большей любовью.
   Луціо. Такъ вотъ и я знаю, что говорю.
   Герцогъ. Не могу этому повѣрить и предполагаю скорѣй, что вы именно не знаете, что говорите. Если герцогъ (какъ мы всѣ этого желаемъ) вернется, то я непремѣнно попрошу васъ повторить ваши слова передъ нимъ самимъ. Если вы честны и говорили по убѣжденію, то будете обязаны исполнить мое требованіе. А я потребую этого непремѣнно.-- Позвольте узнать ваше имя.
   Луціо. Меня зовутъ Луціо, и я извѣстенъ герцогу хорошо.
   Герцогъ. Онъ узнаетъ васъ еще лучше, если я передамъ ему вашъ разговоръ.
   Луціо. Ужъ не воображаете ли вы, что я васъ боюсь?
   Герцогъ. Вы говорите такъ, надѣясь, что герцогъ никогда не вернется, или считаете меня слишкомъ ничтожнымъ противникомъ. Впрочемъ, я знаю самъ, что не могу вамъ сдѣлать большого вреда, потому что при герцогѣ вы навѣрно отопретесь отъ вашихъ словъ.
   Луціо. Скорѣе позволю себя повѣсить, и вы очень ошибаетесь, если обо мнѣ такъ думаете. Но довольно объ этомъ.-- Знаете ли вы, что Клавдіо долженъ завтра умереть?
   Герцогъ. За что?
   Луціо. За что? За то, что наполнилъ черезъ воронку бутыль. О, какъ желалъ бы я, чтобъ скорѣй вернулся герцогъ, о которомъ мы только-что говорили. Иначе его ни на что неспособный намѣстникъ обезлюдитъ воздержностью все государство. Вѣдь Анжело не позволяетъ даже воробьямъ вить гнѣзда подъ крышей своего дома, потому что воробей -- блудливая птица. Герцогъ по крайней мѣрѣ оставлялъ темныя дѣлишки въ потемкахъ и никогда не выводилъ ихъ на Божій свѣтъ. А что до Клавдіо, то онъ дѣйствительно приговоренъ къ смерти за то, что поднялъ юбку. Прощайте, почтенный отче! Прошу, помяните меня въ вашихъ молитвахъ! А о герцогѣ я прибавлю, что онъ не прочь былъ полакомиться бараниной даже въ пятницу. Теперь время его уже, конечно, прошло, но онъ все еще но пропуститъ случая побаловаться даже съ нищей, несмотря на то, что отъ нея разитъ ржанымъ хлѣбомъ и лукомъ. То, что я сказалъ, можете разсказывать всѣмъ. Прощайте! (Уходитъ Луціо).
   Герцогъ. Ни власть ни санъ не могутъ насъ избавить
             Отъ клеветы! Разитъ изъ-за угла
             Она равно и правыхъ и виновныхъ
             И нѣтъ царя, предъ кѣмъ бы клеветникъ,
             Смирясь, молчать заставилъ свой языкъ!
             Но кто идетъ? (Входятъ Эскалъ, Кляча, профосъ и стража).
   Эскалъ. Свести ее немедленно въ тюрьму.
   Кляча. Будьте милосердны, ваша милость, пожалѣйте меня!-- ваша доброта всему свѣту извѣстна!
   Эскалъ. Три раза тебя предостерегали, и ты опять принялась за старое. Тутъ всякая милость потеряетъ терпѣнье.
   Профосъ. Одиннадцать лѣтъ она, осмѣлюсь доложить вашей милости, занимается сводничествомъ.
   Кляча. Это на меня, ваша милость, все господинъ Луціо наклепалъ. Отъ него Катерина Лягъ-ничкомъ еще при старомъ герцогѣ забеременѣла, и онъ обѣщалъ на ней жениться, а я цѣлый годъ съ четвертью ихъ ребенка поила и кормила. И вотъ какъ онъ теперь мнѣ за мое благодѣяніе платитъ!
   Эскалъ. Этотъ Луціо дѣйствительно величайшій развратникъ. Распорядитесь, чтобъ его призвали ко мнѣ. А ее сведите сейчасъ же въ тюрьму, безъ всякихъ разговоровъ. (Кляча и стража уходятъ). Ну что, профосъ? Вѣдь мой соправитель Анжело неумолимъ! Клавдіо долженъ умереть завтра. Прикажите послать къ нему духовника и озаботьтесь вообще, чтобъ онъ приготовился къ смерти, какъ добрый христіанинъ. Имѣй Анжело немного моей доброты, онъ бы такъ не поступилъ.
   Профосъ. У Клавдіо уже былъ вотъ этотъ почтенный монахъ и приготовилъ его къ смерти
   Эскалъ. Добраго вечера, святой отецъ.
   Герцогъ. Миръ и благодать да будутъ съ вами.
   Эскалъ. Откуда вы?
   Герцогъ. Я не изъ здѣшнихъ мѣстъ и лишь случайно
             Сюда попалъ. Я -- членъ святого братства
             И присланъ издалека, по приказу
             Святѣйшаго отца.
   Эскалъ. Что на свѣтѣ новаго?
   Герцогъ. Ничего,-- развѣ только, что честность мечется, какъ въ лихорадкѣ, и не видитъ иного исцѣленія, кромѣ смерти. Всѣ хотятъ чего-то новаго, сами не сознавая -- чего. Состарѣться, честно занимаясь чѣмъ-нибудь однимъ, считается смѣшнымъ дѣломъ; а если кто-нибудь съ постоянствомъ доведетъ хоть пустячное дѣло до конца, то это ужъ назовутъ подвигомъ. Правды едва хватаетъ на то, чтобъ обезпечить существованіе общества, и мысль о личномъ своемъ обезпеченіи стоитъ выше всего. Много мудрецовъ ломаютъ головы, какъ найти выходъ изъ такого тяжелаго положенія.-- Новости, какъ видите, старыя, но онѣ повторяются каждый день.-- Не можете ли вы мнѣ сообщить, что за человѣкъ былъ вашъ герцогъ?
   Эскалъ. Человѣкъ, старавшійся прежде всего познать себя.
   Герцогъ. Что онъ любилъ и чѣмъ занимался?
   Эскалъ. Любилъ болѣе всего наслаждаться радостями другихъ, забывая свои собственныя. Воздержанность его была изумительна. Но предоставимте его судьбѣ, которую онъ избралъ, и помолимтесь, чтобъ она была ему благопріятна. Позвольте узнать, какъ вы нашли Клавдіо? Я слышалъ, что вы его навѣщали.
   Герцогъ. Онъ признаётъ, что намѣстникъ вовсе не былъ къ нему несправедливъ, и потому безропотно подчиняется приговору. Человѣческая слабость, правда, лелѣяла его обманчивой мечтой спасенья, но мнѣ удалось ему доказать тщетность этой надежды, и теперь онъ готовъ къ смерти вполнѣ.
   Эскалъ. Вы исполнили вашу обязанность въ отношеніи къ небу и къ приговоренному. Я, насколько могъ, хлопоталъ за бѣдняка, но товарищъ мой оказался до того непреклоннымъ, что вынудилъ даже меня назвать его олицетвореніемъ правосудія.
   Герцогъ. Благо ему, если онъ подтверждаетъ собственной жизнью строгость такихъ взглядовъ, и великій грѣхъ, если только такимъ притворяется.
   Эскалъ. Я иду посѣтить заключеннаго... Прощайте.

(Уходятъ Эскалъ и профосъ).

   Герцогъ. Кто держитъ мечъ небесъ въ рукахъ,
             Знать долженъ самъ Господень страхъ;
             Дѣла со строгостью рѣшать,
             Но кару милостью смягчать.
             Блаженъ, кто строгъ къ грѣхамъ другихъ
             И вмѣстѣ помнитъ о своихъ;
             Но стыдъ тому, кто грѣхъ чужой
             Караетъ болѣе, чѣмъ свой!
             Тройной тебѣ, Анжело, стыдъ
             За то, что ангельскій ты видъ
             Надѣвъ, какъ маску, далъ подъ нимъ
             Свободу злымъ страстямъ своимъ!
             О, какъ умѣетъ родъ людской,
             Прикрывшись внѣшностью святой,
             Связать и честныхъ силу рукъ,
             Какъ паутиною паукъ!..
             Но зло отпоръ себѣ найдетъ!
             Пускай Анжело проведетъ
             Съ невѣстой брошенной своей
             Сегодня ночь. Пусть ложь сильнѣй
             Была, чѣмъ правда; но придетъ
             Пора тому, что въ свой чередъ
             Мы ложью жъ обличимъ ее,
             И правды свѣтъ возьметъ свое! (Уходитъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Комната въ домѣ Маріанны.

(Маріанна и мальчикъ).

   Мальчикъ (поетъ): о, прочь уста, чей лепетъ лживый
             Смѣялся только надо мной!
             Прочь свѣтлый взоръ, чей блескъ игривый
             Могъ спорить съ утренней зарей!
             Но поцѣлуй, чья нѣга рай,
             Чья нѣга рай
             Сулила мнѣ,-- отдай, отдай,
   Назадъ отдай 51)!
   Маріанна. Довольно пѣть;-- уйди теперь; я вижу!
             Сюда идетъ мой добрый утѣшитель,
             Не разъ уже умѣвшій теплымъ словомъ
             Прогнать мою томительную грусть.

(Входитъ герцогъ въ платьѣ монаха).

             Простите мнѣ, святой отецъ! Встрѣчать
             Я васъ, повѣрьте, не хотѣла пѣсней;
             Но вѣдь она даетъ мнѣ не веселье,
             А лишь смягчаетъ горькую печаль.
   Герцогъ. И въ добрый часъ! Утѣшить можемъ точно
             Себя порой мы музыкой, но также
             Она толкнуть насъ можетъ и на зло 52).
   Скажите, не спрашивалъ ли меня кто-нибудь сегодня? Я какъ разъ назначилъ это время для свиданья съ однимъ лицомъ.
   Маріанна. Нѣтъ;-- я-была дома весь день.
   Герцогъ. Вѣрю вамъ. (Входитъ Изабелла). А вотъ и та, кого я жду, явилась какъ разъ въ срокъ. (Маріаннѣ) Я попрошу васъ теперь ненадолго удалиться и, вѣроятно, скоро позову опять... Дѣло идетъ о вашей же пользѣ.
   Маріанна. Я и такъ обязана вамъ очень многимъ. (Уходитъ Маріанна).
   Герцогъ (Изабеллѣ). Радъ видѣть васъ. Что новаго придумалъ,
             Скажите мнѣ, достойный нашъ судья?
   Изабелла. Есть у него близъ дома обнесенный
             Стѣною садъ; къ нему же примыкаетъ
             На западъ виноградникъ. Входъ въ него
             Закрытъ дощатой дверью, отъ которой
             Онъ далъ мнѣ ключъ; оттуда чрезъ калитку
             Входъ въ самый садъ. Калитку я должна
             Открыть другимъ ключомъ. Тамъ обѣщала
             Я съ нимъ сойтись въ глухую полночь.
   Герцогъ.                                         Вѣрно ль
             Вы знаете дорогу, чтобъ не сбиться
             Съ нея впотьмахъ?
   Изабелла.           Онъ объяснилъ ее
             Съ точнѣйшей мнѣ подробностью. Два раза,
             Чуть сдерживая свой нечистый пылъ,
             Онъ принимался мнѣ шептать, стараясь
             Все объяснить, что я должна исполнить.
   Герцогъ. Быть-можетъ вы условились при этомъ
             О кой-какихъ ничтожныхъ мелочахъ,
             Какія, для свиданья съ нимъ, должна
             Знать также Маріанна 53)?
   Изабелла.                     Нѣтъ;-- сказала
             Я только то, что мы сойдемся съ нимъ
             Въ потемкахъ, ночью, и что я останусь
             На самый краткій срокъ. Я объяснила
             Причину тѣмъ, что не могу явиться
             Иначе, какъ съ служанкой; а она
             Увѣрена, что цѣль моя вся въ томъ,
             Чтобъ умолить намѣстника за брата,
             И будетъ ждать.
   Герцогъ.           Придумано прекрасно.
             Я не успѣлъ пока еще сказать
             Ни слова Маріаннѣ. (Говоритъ въ двери). Эй, войдите!

(Входитъ Маріанна).

             Теперь знакомьтесь:-- къ вамъ дѣвица эта
             Пришла съ добромъ.
   Изабелла.           Дай Богъ, чтобъ было такъ!
   Герцогъ. Вы вѣрите, что васъ я уважаю
             Отъ всей души?
   Маріанна.           Вы это доказали,
             Святой отецъ.
   Герцогъ.           Возьмите же ее
             Съ довѣрьемъ полнымъ за руку. Она
             Кой-что вамъ пораскажетъ. Я жъ покамѣстъ
             Ждать буду здѣсь. Но только торопитесь:
             Ужъ ночь близка.
   Маріанна.           Идемте! (Уходятъ Маріанна и Изабелла).
   Герцогъ.                     О, величье!
             Устремлены съ коварствомъ на тебя
             Мильоны глазъ! Все, что ты ни предпримешь,
             Становится предметомъ пересудовъ
             И злыхъ рѣчей! Рождаешь безъ числа
             Ты сплетни, шутки, розсказни, насмѣшки --
             И это все, какъ взглянешь, праздный вздоръ!

(Возвращаются Маріанна и Изабелла).

             Ну, что, сошлись?
   Изабелла.           Она даетъ согласье
             Исполнить все, когда совѣтъ на это
             Дадите вы.
   Герцогъ.           Не только дамъ совѣтъ,
             Но даже попрошу о томъ.
   Изабелла (Маріаннѣ).           Вамъ много
             Болтать съ Анжело нечего; прошу лишь
             Шепнуть предъ разставаньемъ понѣжнѣй,
             Чтобъ вспомнилъ онъ о братѣ.
   Маріанна.                               Не тревожьтесь.
   Герцогъ (Маріаннѣ). Вы, дочь моя, не безпокойтесь также;
             Онъ -- вашъ законный мужъ по договору,
             И съ нимъ сойтись вамъ можно безъ грѣха.
             Вы оправдаете законнымъ правомъ
             Такой обманъ. Идемте жъ! Жатва будетъ,
             Я вѣрю твердо, въ пользу намъ; но все жъ
             Должны ее сначала мы посѣять. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 2-я.

Комната въ тюрьмѣ.

(Входятъ профосъ и клоунъ).

   Профосъ. Поди сюда, негодяй. Скажи, можешь ты отрубить человѣку голову?
   Клоунъ. Если это будетъ холостякъ, то почему же нѣтъ? Но если женатый, то прошу извинить! Вѣдь мужъ -- голова своей жены, а рубить женскія головы я не согласенъ.
   Профосъ. Перестань нести вздоръ и отвѣчай какъ слѣдуетъ. Завтра должны быть казнены Клавдіо и Бернардинъ. У насъ въ тюрьмѣ палачъ есть, но ему недостаетъ помощника. Если ты согласишься взять на себя эту обязанность, то тебѣ сократятъ время твоего заключенія; а если нѣтъ, то ты высидишь полный срокъ и передъ выпускомъ будешь нещадно выпоротъ за твои прежніе грѣхи сводничества.
   Клоунъ. Мои сводническіе грѣхи, ваша милость, были точно незаконны, а потому я соглашаюсь сдѣлаться законнымъ палачомъ. Надо будетъ однако при этомъ кой-чему поучиться у моего товарища.
   Профосъ. Эй, Абхорсонъ! Куда ты запропастился? (Входитъ Абхорсонъ).
   Абхорсонъ. Вы изволите звать?
   Профосъ. Вотъ этотъ малый согласенъ быть завтра твоимъ помощникомъ при казни. Можешь, если признаешь нужнымъ, нанять его даже на цѣлый годъ, и тогда пусть онъ живетъ здѣсь съ тобой вмѣстѣ. Если жъ этого не нужно, то воспользуйся его услугами на этотъ разъ и затѣмъ уволь. Задирать ему передъ тобой носъ нечего, потому что онъ самъ былъ сводникомъ.
   Абхорсонъ. Сводникомъ? Помилуйте, ваша милость, да вѣдь онъ обезчеститъ мое искусство.
   Профосъ. Полно, полно: вы оба стоите другъ друга. Поставить васъ на вѣсы, такъ перетянетъ любого перышко.

(Уходитъ профосъ).

   Клоунъ. Ты, вижу я, любезный, хоть и похожъ на сорвавшагося съ висѣлицы, а все-таки чванишься, если называешь свое ремесло искусствомъ 54).
   Абхорсонъ. Называю.
   Клоунъ. Слыхалъ я, что искусствомъ называютъ малеванье, а такъ какъ мои бывшія потаскушки куда какъ горазды имъ заниматься, то сводничество, пожалуй, можно назвать искусствомъ тоже. Но что за искусство въ томъ, чтобъ повѣсить человѣка -- этого я не пойму, хоть повѣсь меня самого.
   Абхорсонъ. А я говорю, что это искусство.
   Клоунъ. Докажи.
   Абхорсонъ. Извѣстно, что вору всякое платье впору.
   Клоунъ. Если оно для вора узко, то порядочный человѣкъ найдетъ его широкимъ. Когда же оно вору широко, то порядочному покажется узкимъ. Потому вору и приходится впору всякое платье 55). (Входитъ профосъ).
   Профосъ. Ну что, сошлись вы?
   Клоунъ. Я, ваша милость, помощникомъ ему быть согласенъ, потому что нахожу ремесло палача болѣе добродѣтельнымъ, чѣмъ должность сводника. Палачъ чаще кается и проситъ прощенья 56).
   Профосъ. Приготовь же плаху и топоръ завтра къ четыремъ часамъ утра.
   Клоунъ. Повѣрьте, ваша милость, что я какъ слѣдуетъ воспользуюсь его уроками, и если придется услужить когда-нибудь этимъ вамъ самимъ, то вы останетесь мной премного довольны. Вѣдь я тоже чувствую, что долженъ отблагодарить васъ за ваше довѣріе.
   Профосъ. Пусть приведутъ сюда Клавдіо и Бернардина.

(Уходятъ клоунъ и Абхорсонъ).

             За Клавдіо скорблю я всей душой,
             Но до убійцы, будь онъ мнѣ хоть братомъ.
             Мнѣ дѣла нѣтъ. (Входитъ Клавдіо).
                                 Ну, Клавдіо, готовъ
             Вашъ приговоръ. Теперь глухая полночь;
             Поутру жъ въ семь откроется предъ вами
             Путь къ вѣчности... Но гдѣ же Бернардинъ?
   Клавдіо. Спитъ мертвымъ сномъ; спитъ такъ, какъ будто кости
             Ему сломалъ чрезмѣрный трудный путь.
             Поднять его нѣтъ средствъ.
   Профосъ.                     Что намъ съ нимъ дѣлать?
             А вы идите и готовьтесь. Даруй
             Вамъ Боже силъ исполнить этотъ долгъ!

(Клавдіо уходитъ. Въ дверь стучатъ).

             Но кто стучитъ?.. Сейчасъ, сейчасъ! О, если,
             Была бы это милость иль отсрочка
             Для Клавдіо! (Входитъ герцогъ, одѣтый монахомъ).
                                 Сердечный вамъ привѣтъ,
             Святой отецъ!
   Герцогъ.           Благіе духи ночи
             Да будутъ съ вами. Былъ, скажите мнѣ,
             Здѣсь кто-нибудь?
   Профосъ.           Никто съ тѣхъ поръ, какъ поданъ
             Былъ знакъ тушить огни.
   Герцогъ.                     А Изабелла?
   Профосъ. Ея не видѣлъ также я.
   Герцогъ.                               Ну, значитъ,
             Еще придутъ.
   Профосъ.           Хорошей нѣтъ ли вѣсти
             Для Клавдіо?
   Герцогъ.           Надежды искра есть.
   Профосъ. Жестокъ намѣстникъ нашъ.
   Герцогъ.                                         Не говорите:
             Онъ собственною жизнью подаетъ
             Примѣръ того, какъ исполнять законы.
             Судя другихъ во имя данной власти,
             Онъ подавляетъ зло въ самомъ себѣ
             Воздержностью. Тираномъ былъ бы онъ
             Лишь въ случаѣ, когда бъ въ его поступкахъ
             Мы видѣли противное,-- пока же
             Сказать о немъ должны мы то, что онъ
             Лишь справедливъ. (За дверью стучатъ).
                                 А, наконецъ явились 57).

(Уходитъ профосъ).

             Какъ добръ однако и сердеченъ этотъ
             Профосъ въ душѣ! Не часто видимъ въ жизни
             Примѣры мы такой любви къ несчастнымъ
             Въ тюрьмахъ. (Стучатъ). Что жъ это наконецъ?
             Пришелъ, должно-быть, съ важными вѣстями
             Тотъ, кто стучитъ такъ безпощадно въ дверь.

(Возвращается профосъ и говоритъ въ дверь).

   Профосъ. Пусть подождутъ, пока не встанетъ сторожъ,
             Чтобъ отворить;-- онъ позванъ ужъ.
   Герцогъ.                                         Ну, что?
             Не получили ль новыхъ вы вѣстей
             О Клавдіо, иль долженъ утромъ точно
             Онъ умереть?
   Профосъ.           Ни слова,-- остается,
             Какъ было, все.
   Герцогъ.           Такъ знайте же, что будетъ
             Такой приказъ полученъ до зари.
   Профосъ. Дай Богъ, чтобъ было такъ! Быть-можетъ, это
             Вы лучше знаете; но я... я склоненъ
             Скорѣе къ мысли, что отмѣны казни
             Не можетъ быть! Подобнаго примѣра
             Не видано. Вы вспомните лишь то,
             Что приговоръ провозгласилъ при всѣхъ
             Анжело самъ съ своихъ судейскихъ креселъ!
             Вѣсть отъ него. (Входитъ гонецъ).
   Герцогъ.           И въ этой вѣсти милость.
   Гонецъ. Намѣстникъ послалъ вамъ эту бумагу съ приказомъ, чтобы вы не уступили ни въ малѣйшей подробности, ни во времени, ни въ обстоятельствахъ отъ того, что здѣсь изложено. затѣмъ желаю вамъ добраго утра, такъ какъ день уже насталъ.
   Профосъ. Все будетъ исполнено. (Гонецъ уходитъ).
   Герцогъ (тихо). Вотъ милость, порожденная грѣхомъ
             Того, кто оказалъ ее! Проворно,
             Какъ вижу, зло, когда родится въ нѣдрахъ
             Оно могучей власти... Если вздумалъ
             Быть милостивъ порокъ -- легко дойдетъ
             Онъ до поблажки даже преступленью.
             (Громко) Ну, что вы скажете?
   Профосъ. То, что уже говорилъ. Анжело точно боится какой-нибудь неисправности съ моей стороны и строжайше подтверждаетъ приказъ исполнить казнь. Я очень этимъ удивленъ, такъ какъ подобныхъ подтвержденій не получалъ никогда.
   Герцогъ. Прошу, прочтите приказъ.
   Профосъ (читаетъ). "Что бы вы ни услышали со стороны, исполните казнь надъ Клавдіо въ четыре часа утра, а надъ Бернардиномъ -- въ полдень. Для полной моей увѣренности пришлите въ пять часовъ голову Клавдіо ко мнѣ. Приказъ исполните въ точности, такъ какъ отъ этого зависитъ многое, чего не могу вамъ сообщить. Малѣйшее уклоненіе падетъ строгой отвѣтственностью на вашу голову".
   Что вы на это скажете?
   Герцогъ. Кто этотъ Бернардинъ, котораго вы должны казнить въ полдень?
   Профосъ. Бродяга-цыганъ, который, впрочемъ, родился и выросъ здѣсь. Онъ сидитъ въ тюрьмѣ уже цѣлыхъ девять лѣтъ.
   Герцогъ. Какъ же могло случиться, что отсутствующій герцогъ его не помиловалъ или не велѣлъ казнить? Вѣдь онъ всегда держался такого правила.
   Профосъ. Друзья постоянно выхлопатывали ему отсрочки. А сверхъ того, преступленье до перехода власти въ руки Анжело не было вполнѣ доказано.
   Герцогъ. А теперь?
   Профосъ. Подтвердилось полнѣйшимъ образомъ; да онъ не отрицаетъ его и самъ.
   Герцогъ. Доведенъ ли онъ заключеньемъ въ тюрьмѣ до какого-нибудь раскаянія?
   Профосъ. Напротивъ, это человѣкъ, для котораго смерть не страшнѣй, чѣмъ сонъ съ перепоя. Пустой, грубый, безпечный -- онъ не боится ни здѣшней жизни ни будущей. Страшный для другихъ, для себя не хочетъ онъ знать никакого страха.
   Герцогъ. Его надо наставить.
   Профосъ. Да онъ ничего не слушаетъ. Въ тюрьмѣ была ему предоставлена нѣкоторая свобода, но онъ не дѣлалъ попытки даже для бѣгства. Онъ напивается по нѣскольку разъ въ день, а иногда лежитъ пьяный цѣлые дни сряду. Мы часто будили его будто бъ для того, чтобъ вести на казнь; показывали ему ложный приговоръ, но онъ и на это не обращалъ ни малѣйшаго вниманія.
   Герцогъ. Мы поговоримъ о немъ въ другой разъ... А теперь скажу вамъ вотъ что: я прочелъ въ вашемъ лицѣ честность и рѣшимость. Если это не такъ, то, значитъ, мнѣ измѣнило мое старое умѣнье узнавать людей. Во всякомъ случаѣ я пойду наудачу. Клавдіо, котораго вы должны казнить, виновенъ предъ закономъ не болѣе самого Анжело, произнесшаго приговоръ. Для того, чтобъ доказать это самымъ яснымъ образомъ, мнѣ нужно не болѣе четырехъ дней; а потому я прошу васъ сдѣлать мнѣ дружескую, хотя и небезопасную услугу.
   Профосъ. Скажите, какую.
   Герцогъ. Отсрочить его казнь.
   Профосъ. Увы! Какъ я могу это сдѣлать, если назначенъ не только часъ казни, но я долженъ, подъ страхомъ строгой отвѣтственности, отослать къ Анжело даже голову казненнаго? Уклонясь отъ этого приказа, я накличу участь Клавдіо на себя самого.
   Герцогъ. Клянусь обѣтомъ моего святого ордена, я сумѣю васъ защитить, если вы только въ точности послѣдуете моимъ словамъ. Велите казнить Бернардина и отправьте его голову къ Анжело вмѣсто головы Клавдіо.
   Профосъ. Анжело видѣлъ обоихъ и узнаетъ обманъ по чертамъ лица.
   Герцогъ. О, смерть великій мастеръ измѣнять лица, и мы можемъ ей еще въ этомъ помочь. Пусть преступника обстригутъ и обреютъ, сказавъ Анжело, что таково было желаніе самого казненнаго. Подобныя просьбы не рѣдки. Если послѣдствіемъ вашего поступка будетъ что-нибудь иное, кромѣ благодарности и милостей, то, клянусь святымъ, имя котораго ношу, я защищу васъ, хотя бы это мнѣ стоило жизни.
   Профосъ. Простите, святой отецъ, но вѣдь такой поступокъ будетъ противенъ данной мною присягѣ.
   Герцогъ. Кому присягали вы: герцогу или его намѣстнику?
   Профосъ. Герцогу и тѣмъ, кто его замѣняетъ.
   Герцогъ. А если герцогъ одобритъ вашъ поступокъ, то будете вы его считать также предосудительнымъ?
   Профосъ. Но какое же въ этомъ вѣроятіе?
   Герцогъ. Не вѣроятіе, а полная достовѣрность... Видя что ни мой санъ, ни честь, ни убѣжденія не могутъ разсѣять вашего страха, я пойду далѣе, чѣмъ хотѣлъ. Смотрите: вотъ подпись и печать герцога. Я надѣюсь, вы знаете и то и другое.
   Профосъ. О, конечно.
   Герцогъ. Это извѣщеніе о томъ, что герцогъ скоро вернется назадъ. Можете, если хотите, прочесть бумагу и тогда убѣдитесь сами, что это должно случиться не позже двухъ дней. Анжело ничего объ этомъ не будетъ знать, потому что получитъ сегодня же письмо совсѣмъ иного и совершенно неожиданнаго содержанія. Въ немъ, можетъ-быть, будетъ сказано, что герцогъ, или умеръ, или поступилъ въ монастырь; но никакъ не то, что написано здѣсь... Смотрите однако, утро близко, и предразсвѣтная звѣзда уже будитъ пастуховъ. Не пытайтесь узнать, что произойдетъ въ будущемъ, но помните только, что даже трудное дѣлается легкимъ, когда мы знаемъ, въ чемъ оно состоитъ... Зовите палача, и пусть онъ немедленно снесетъ Бернардину голову. Я сейчасъ его исповѣдую и приготовлю къ переселенію въ лучшія мѣста... Кажется, вы недоумѣваете до сихъ поръ; но сказанное должно васъ успокоить... Идемте, ужъ совсѣмъ разсвѣло. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 3-я.

Другая комната въ тюрьмѣ.

(Входитъ клоунъ).

   Клоунъ. Я обдержался здѣсь такъ хорошо, что иной разъ мнѣ кажется, будто живу въ своемъ старомъ гнѣздѣ, въ домѣ почтенной госпожи Клячи, и занимаюсь прежнимъ ремесломъ... Сколько здѣсь встрѣтилъ я нашихъ старыхъ гостей! Вотъ хоть бы господинъ Торопышка. Получилъ вмѣсто взятыхъ въ долгъ денегъ на сто восемьдесятъ семь фунтовъ оберточной бумаги да стараго имбиря и выручилъ отъ продажи того и другого пять марокъ! Оно и понятно, потому что старухи которымъ нуженъ имбирь, всѣ перемерли. А вотъ извѣстный Прыгунчикъ:-- сидитъ по иску какого-то аршинника за шелковыя платья персиковаго цвѣта. Дальше юные Олухъ, Горлодеръ, Мѣдюшка и Голодуха: -- все забіяки перваго сорта. А молодой Плѣшакъ, что укокошилъ веселаго Пуддинга; удалой кулакъ Бей-въ-зубы; храбрый Подметка; дикій Жбанъ, зарѣзавшій Косушку! Да мало ли сидитъ ихъ здѣсь еще! Все нашего поля ягоды... И привелось же теперь всѣмъ клянчить, не будетъ ли что на бѣдность 58)! (Входитъ Абхорсонъ).
   Абхорсонъ. Эй, подайте сюда Бернардина.
   Клоунъ. Господинъ Бернардинъ, просимъ покорно на висѣлицу.
   Абхорсонъ. Эй, Бернардинъ!
   Бернардинъ (за сценой). Чума вашимъ глоткамъ! Кто тамъ оретъ?.. Кто вы такіе?
   Клоунъ. Ваши пріятели-палачи. Имѣйте любезность позволить васъ повѣсить.
   Бернардинъ (за сценой). Убирайтесь къ чорту; я хочу спать.
   Абхорсонъ. Пойди, подними его.
   Клоунъ. Сдѣлайте одолженье, господинъ Бернардинъ, проснитесь, чтобъ мы могли васъ повѣсить, а тамъ можете завалиться спать, если угодно, снова.
   Абхорсонъ. Поди растряси его хорошенько.
   Клоунъ. Да вотъ онъ ползетъ и самъ;-- солома зашевелилась.

(Входитъ Бернардинъ).

   Абхорсонъ. Готовы ли колода и топоръ?
   Клоунъ. Въ наилучшемъ видѣ.
   Бернардинъ. Чего вамъ? Что случилось?
   Абхорсонъ. Случилось то, что торопись молиться. Видишь -- приговоръ твой готовъ.
   Бернардинъ. Что ты мнѣ городишь, бездѣльникъ! Я пропьянствовалъ всю ночь и потому умирать не готовъ.
   Клоунъ. Какого тебѣ еще лучше приготовленья? Кто ночью пилъ, а утромъ попалъ на висѣлицу, можетъ проспать потомъ хоть весь день:
   Абхорсонъ. Смотри, идетъ твой духовникъ. Увидишь самъ, шутили ли мы съ тобой. (Входитъ герцогъ въ платьѣ монаха).
   Герцогъ. Услышавъ, добрый другъ, что скоро ты долженъ покинуть міръ, я, по христіанскому чувству, пришелъ наставить тебя, успокоить и съ тобой помолиться.
   Бернардинъ. Со мной тебѣ молиться нечего! Я пилъ всю ночь и потому, чтобъ приготовиться какъ надо, мнѣ должны дать больше времени. Теперь же изъ моихъ мозговъ ничего не вышибешь даже дубиной... Сегодня я умирать не согласенъ.
   Герцогъ. Однако долженъ -- потому, прошу я,
             Взгляни на путь, которымъ ты пойдешь.
   Бернардинъ. Я тебѣ побожился, что сегодня умирать не хочу, что бы мнѣ про это ни напѣвали.
   Герцогъ. Но послушай...
   Бернардинъ. Слушать ничего не стану! Хочешь со мной разговаривать, такъ приходи въ мою конуру. Самъ я оттуда не двинусь. (Уходитъ Бернардинъ, входитъ профосъ).
   Герцогъ. Негоденъ ни для жизни ни для смерти!:
             О, гнусный скотъ!.. Ведите подъ топоръ
             Его сейчасъ. (Уходятъ Абхорсонъ и клоунъ).
   Профосъ.                     Ну, какъ его нашли вы?
   Герцогъ. Презрѣнное созданье! Умирать
             Нельзя въ подобномъ видѣ.
   Профосъ.                     Здѣсь, въ тюрьмѣ,.
             Сегодня ночью умеръ отъ горячки
             Разбойникъ Рагозинъ. Лѣтами, видомъ
             И даже самымъ цвѣтомъ бороды
             Походитъ онъ на Клавдіо.-- Что, если
             Мы подождемъ, покамѣстъ Бернардинъ
             Придетъ въ себя и будетъ приготовленъ,
             А Рагозина голову отправимъ
             Къ Анжело вмѣсто Клавдіо?
   Герцогъ.                               Самъ
             Послалъ намъ этотъ случай. Торопитесь:
             Указный часъ насталъ; отправьте тотчасъ
             Къ Анжело голову, а я покамѣстъ
             Весь трудъ мой приложу, чтобъ этотъ звѣрь
             Покаялся какъ должно передъ смертью.
   Профосъ. Исполню тотчасъ. Но вѣдь Бернардинъ
             Казненъ быть долженъ въ полдень;-- что жъ потомъ
             Намъ дѣлать съ Клавдіо, и какъ спасти
             Себя мнѣ отъ бѣды, когда узнаетъ
             Анжело, что онъ живъ?
   Герцогъ.                     Мы все устроимъ.
             Вы запереть велите Бернардина
             И Клавдіо куда-нибудь подальше;
             Когда жъ затѣмъ пройдутъ два краткихъ дня --
             То сами вы увидите, что вамъ
             Бояться нечего.
   Профосъ.           Я довѣряюсь
             Всему, что вы сказали.
   Герцогъ.                     Поспѣшите жъ
             Сейчасъ отправить голову. (Уходитъ профосъ). А мнѣ
             Покамѣстъ надо написать Анжело.
             Профосъ отдастъ письмо, въ которомъ я
             Увѣдомлю, что возвращаюсь въ городъ,
             И что намѣренъ по соображеньямъ,
             Извѣстнымъ мнѣ, вступить на этотъ разъ
             Въ него торжественно. Пусть потому
             Меня Анжело встрѣтитъ за стѣной
             Близъ мѣста, гдѣ течетъ святой источникъ:
             Оттуда же, устроивъ должный чинъ,
             Мы оба съ нимъ войдемъ съ тріумфомъ въ городъ.

(Возвращается профосъ).

   Профосъ. Вотъ голова;-- я отнесу ее
             Къ Анжело самъ.
   Герцогъ.           Прекрасно. Возвращайтесь
             Лишь поскорѣй; мнѣ надо сообщить
             Еще вамъ два-три слова по секрету.
   Профосъ. Я поспѣшу. (Уходитъ профосъ).
   Изабелла (за сценой). Пошли Богъ дому миръ!
   Герцогъ. А, кажется, я слышу Изабеллу.
             Спѣшитъ бѣдняжка поскорѣй узнать,
             Спасенъ ли братъ; но я нарочно скрою
             Пока предъ нею то, что рѣшено.
             Пускай восторгомъ райскимъ озарится
             Ея душа, услышавъ счастья вѣсть,
             Когда придетъ она всего нежданнѣй. (Входитъ Изабелла).
   Изабелла. Что скажете?
   Герцогъ.                     Привѣтъ и добрый день,
             Дочь кроткая моя!
   Изабелла.           Изъ добрыхъ устъ
             Людей, какъ вы, привѣтъ цѣннѣе вдвое.
             Но что мой братъ? Прощенъ ли онъ?
   Герцогъ.                                         Свершилось!
             Освободилъ намѣстникъ навсегда
             Его отъ узъ земныхъ! Твой братъ казненъ,
             И голова отослана къ Анжело.
   Изабелла. Не можетъ быть!..
   Герцогъ.                     Однако такъ случилось.
             Должна теперь ты выказать терпѣнье
             И здравый умъ.
   Изабелла.           О я бѣгу вцѣпиться
             Ему въ глаза!..
   Герцогъ.           Тебя къ нему не пустятъ.
   Изабелла. О, Клавдіо несчастный!.. Злобный міръ!..
             О, я страдалица! Злодѣй Анжело!..
   Герцогъ. Тебѣ нѣтъ пользы клясть его:-- смирись
             И предоставь отмщенье волѣ неба.
             А между тѣмъ замѣть, что я скажу.
             Услышавши, поймешь ты, что скажу я
             Лишь истину. Не нынче-завтра долженъ
             Вернуться герцогъ; осуши же слезы
             И выслушай: о томъ, что онъ вернется,
             Извѣщены Анжело и Эскалъ
             Его духовникомъ, который то же:
             Сказалъ и мнѣ. Намѣстники пойдутъ
             Встрѣчать, монарха за городъ и тамъ
             Ему сдадутъ обратно полномочья.
             Когда меня согласна ты послушать
             И сдѣлаешь, что я тебѣ скажу 59),
             То ты тогда не только что отмстишь
             Презрѣнному злодѣю, но заслужишь
             Еще и милость герцога, а также
             Почетъ отъ всѣхъ.
   Изабелла.           Исполню все, что вы
             Ни скажите.
   Герцогъ.           Возьми письмо, которымъ
             Мнѣ сообщилъ монахъ, почтенный Петръ,
             О скоромъ въѣздѣ герцога. Отдай
             Его ему обратно и прибавь,
             Что повидаться я желаю съ нимъ
             Сегодня ночью въ домѣ Маріанны.
             Тамъ я ему подробно сообщу
             О вашемъ общемъ дѣлѣ. Онъ обѣимъ
             Поможетъ вамъ пробраться чрезъ толпу
             До герцога, чтобъ обвинить Анжело
             Лицомъ къ лицу. Что до меня, то долженъ
             Исполнить я одинъ свяще алъ меня какъ жену.
   ЛЮЦ. Былъ, стало, пьянъ, ваше высочество; не можетъ быть иначе.
   ГЕРЦ. Ради молчанья, желалъ бы, чтобъ и ты былъ въ такомъ же состояніи.
   ЛЮЦ. Готовъ, государь.
   ГЕРЦ. По это нисколько не свидѣтельство въ пользу Анджело.
   МАР. Сейчасъ приступлю къ нему, мой повелитель. Обвинявшая его въ прелюбодѣяніи, обвиняетъ въ томъ моего мужа, и вину его относитъ, государь, къ тому самому времени, когда онъ, наслаждаясь любовью, находился въ моихъ объятіяхъ.
   АНД. Обвиняетъ она, кромѣ меня, еще кого?
   МАР. Нѣтъ, сколько мнѣ извѣстно.
   ГЕРЦ. Нѣтъ? но ты говоришь твоего мужа.
   МАР. Такъ, государь, и это Анджело, который думаетъ знать, что никогда не зналъ меня, и хорошо знаетъ, что думаетъ знать Изабеллу.
   АНД. Странное это заблужденіе.-- Покажи намъ лице свое.
   МАР. Супругъ приказываетъ -- повинуюсь. (Отбрасываетъ покрывало.) Вотъ, жестокій Анджело, лице, на которое, какъ ты нѣкогда божился, невозможно наглядѣться; вотъ рука, которая была почти что замкнута въ твоей клятвеннымъ договоромъ; вотъ тѣло, взявшее на себя обѣщаніе Изабеллы и удовлетворившее тебя, въ твоей бесѣдкѣ, ея воображаемой особой.
   ГЕРЦ. Знаешь ты эту женщину?
   ЛЮЦ. Плотски, какъ говоритъ она?
   ГЕРЦ. Ни слова болѣе, негодяй.
   ЛЮЦ. Достаточно, государь.
   АНД. Долженъ, государь, признаться, что знаю эту женщину; лѣтъ пять тому назадъ были кой-какіе переговоры о бракѣ между ею и мною, и тогда же оставлены, частію потому что приданое не соотвѣтствовало обѣщанному; главнымъ же образомъ оттого что добрая ея слава омрачалась вѣтренностью; съ тѣхъ поръ, въ эти пять лѣтъ я ни разу не говорилъ съ ней, не видалъ ее и не слыхалъ о ней, клянусь вамъ честью.
   МАР. (Преклоняя колѣна). О, государь, такъ вѣрно, какъ свѣтъ исходитъ съ неба, а слово изъ дыханія, какъ есть смыслъ въ правдѣ, а правда въ добродѣтели, жена я этого человѣка, помолвленная клятвами, какъ только слова могутъ сдѣлать ихъ крѣпкими. Не дальше какъ ночью прошедшаго вторника, въ своей садовой бесѣдкѣ обнималъ онъ меыя, мой повелитель, какъ жену. Правда это -- поднимусь съ колѣнъ благополучно; неправда -- пусть навсегда останусь на нихъ, какъ мраморное изваяніе.
   АНД. До сихъ поръ я только улыбался; теперь, добрый мой властитель, дозвольте дать волю правосудію. Достаточно испытано мое терпѣніе. Я вижу, что эти бѣдныя, безумныя женщины только орудія какого-нибудь, болѣе сильнаго, ихъ настроивающаго, лица. Позвольте, государь, приступить къ разоблаченію этихъ козней.
   ГЕРЦ. Сдѣлай милость, и за тѣмъ наказывай, какъ тебѣ угодно.-- Глупый монахъ, и ты, коварная женщина, сговорившаяся съ ушедшей, неужели вы думаете, что ваши клятвы, хотя бы созвали ими всѣхъ святыхъ съ неба, могутъ быть достаточнымъ свидѣтельствомъ противъ доблестей и чести, скрѣпленныхъ печатью нашей довѣренности?-- Любезный Эскалъ, займись вмѣстѣ съ нимъ этимъ дѣломъ, помоги ему разыскать откуда эти козни вытекаютъ.-- Ихъ подстрекалъ еще какой-то монахъ.
   ПЕТР. Желалъ бы, государь, чтобъ онъ былъ здѣсь, потому что именно онъ и надоумилъ ихъ жаловаться. Вашъ Профосъ знаетъ, гдѣ онъ пребываетъ, можетъ привести его.
   ГЕРЦ. Ступай, приводи сейчасъ же. (Профосъ уходитъ.) А ты, мой благородный, вполнѣ испытанный братъ -- для тебя вѣдь болѣе, чѣмъ для кого важно, разъясненіе этого дѣла,-- суди и осуждай нанесенное тебѣ оскорбленіе, какъ найдешь лучшимъ. Я, на нѣсколько минутъ оставлю васъ; вы же не оставляйте его, пока окончательно не рѣшите судьбы клеветниковъ.
   ЭСК. Разберемъ, государь, все самымъ обстоятельнымъ образомъ. (Герцогъ уходитъ.) Синьоръ Люціо, вы, кажется, говорили, что отецъ Лодовико безчестный человѣкъ?
   ЛЮЦ. Cucullus non facit monachuin {Клобукъ не дѣлаетъ еще монахомъ.}, честенъ только одеждой; велъ притомъ прескверныя рѣчи о Герцогѣ.
   ЭСК. Мы попросимъ васъ побыть здѣсь до его прихода, и привести ихъ противъ него; монахъ этотъ навѣрное большимъ окажется негодяемъ.
   ЛЮЦ. Не уступитъ, увѣряю, ни одному во всей Вѣнѣ.
   ЭСК. (Одному изо свиты.) Приведите Изабеллу; хочется мнѣ поговорить съ ней. Позвольте, достойнѣйшій Анджело, мнѣ допросить ее; вы увидите, какъ я ее обработаю.
   ЛЮЦ. Не лучше его, по ея собственному разсказу.
   ЭСК. Что вы сказали?
   ЛЮЦ. Нашей милости было бы, полагаю, лучше заняться ею съ глазу на глазъ; такъ вы скорѣй довели бы ее до признанія, а всенародно она, пожалуй, постыдится.

Возвращаются Полицейскіе съ Изабеллой и потомъ Герцогъ, по монашеской одеждѣ, со Профосомъ.

   ЭСК. Я начну темными намеками.
   ЛЮЦ. Такъ и слѣдуетъ; темнота всегда вѣдь дѣлаетъ женщинъ сговорчивѣе.
   ЭСК. (Изабеллѣ). Подойдите сударыня; явилась другая дѣвица, опровергающая все, что вы говорили.
   ЛЮЦ. Потъ, синьоръ, и бездѣльникъ, о которомъ я говорилъ, идетъ; вонъ съ Профосомъ.
   ЭСК. Прекрасно;-- вы не говорите съ нимъ, пока мы не попросимъ васъ.
   ЛЮЦ. Безмолвствую.
   ЭСК. Подойди, любезный. Это ты подговорилъ этихъ женщинъ клеветать на доблестнаго Анджело? Онѣ признались что ты.
   ГЕРЦ. Неправда.
   ЭСК. Какъ! Знаешь, гдѣ ты?
   ГЕРЦ. Полнѣйшее уваженіе къ высокому занимаемому вами мѣсту; чествуютъ вѣдь иногда и дьявола ради его пылающаго тропа. Гдѣ же Герцогъ? ему слѣдовало бы выслушать меня.
   ЭСК. Герцогъ въ насъ, и мы выслушаемъ тебя. Смотри же, говори правдиво.
   ГЕРЦ. По всякомъ случаѣ буду говорить смѣло. Но вы, бѣдныя, пришли вы сюда требовать ягненка у лисицы? Прощай возмездіе. Удалился Герцогъ -- пропало ваше дѣло. Со стороны Герцога крайняя это несправедливость устраниться отъ прямаго вашего обращенія къ нему и передать рѣшеніе вашей просьбы тому самому негодяю, котораго пришли обвинять.
   ЛЮЦ. Это тотъ бездѣльникъ -- тотъ самый, о которомъ говорилъ я.
   ЭСК. Какъ, дерзкій, позорящій свое званіе монахъ, мало тебѣ, что подучалъ этихъ женщинъ обвинять достойнаго этого человѣка, ты еще и своими скверными устами, дѣлая его собственныя уши свидѣтелями, называешь его негодяемъ? и за тѣмъ, перескакивая отъ него къ самому Герцогу, укоряешь и его несправедливостью? Взять его; пытать. Вытянемъ мы у тебя членъ за членомъ, пока не узнаемъ твоего замысла.-- Несправедливъ!
   ГЕРЦ. Не горячися такъ; твой Герцогъ такъ же не дерзнетъ вытянуть и пальца моего, какъ не захочетъ вытянуть свой; не подданный я его, не туземецъ. Мои дѣла въ его владѣніяхъ дали мнѣ возможность видѣть многое въ Вѣнѣ, и я видѣлъ, что развратъ кипитъ, бьетъ ключемъ, пока не перельетъ черезъ край; что законы есть для всякаго проступка, но проступки такъ покровительствуются, что и строжайшія постановленія, какъ правила цирюленъ {Въ цирюльняхъ собиралось много тунеядцевъ, и потому хозяева ихъ, для предотвращенія безчинствъ и для поддержаніи хоть какого побудь порядка, составляли нѣчто въ родѣ правилъ, и большею частію въ стихахъ. Правила эти прибивали къ дверямъ, и нарушеніе ихъ наказывалось штрафомъ.}, не останавливаютъ, а смѣшатъ только.
   ЭСК. Клевещетъ и на государство! Тащите въ тюрьму его.
   АНД. Что можете привести противъ него вы, синьоръ Люціо? Вѣдь это тотъ человѣкъ, о которомъ вы намъ говорили?
   ЛЮЦ. Тотъ самый. Подойди-ка сюда, почтеннѣйшій плѣшакъ. Знаешь ты меня.
   ГЕРЦ. Припоминаю, синьоръ, по голосу. Я видѣлъ васъ въ тюрьмѣ, когда Герцогъ былъ въ отсутствіи еще.
   ЛЮЦ. А, видѣлъ? А помнишь, что ты говорилъ про Герцога?
   ГЕРЦ. Какъ нельзя лучше.
   ЛЮЦ. Въ самомъ дѣлѣ? Такъ какъ же -- дѣйствительно Герцогъ сластолюбецъ, дуракъ и трусишка, какъ ты увѣрялъ тогда?
   ГЕРЦ. Прежде чѣмъ мнѣ это приписывать, вамъ, синьоръ, слѣдовало бы помѣняться со мной ужь и личностью; вы дѣйствительно говорили это о немъ, и гораздо еще больше, и гораздо хуже.
   ЛЮЦ. Ахъ ты, проклятый! Да не рванулъ я еще тебя за носъ за такія твои рѣчи?
   ГЕРЦ. Клянусь, я люблю Герцога, какъ самого себя.
   АНД. Слышите, чѣмъ, бездѣльникъ, хочетъ отдѣлаться отъ предательскаго своего злорѣчія?
   ЭСК. Нечего съ такимъ негодяемъ много и разговаривать. Въ тюрьму его.-- Гдѣ Профосъ?-- Тащи въ тюрьму его; закуй хорошенько; не давай больше говорить. Захвати и этихъ мерзавокъ, и другаго ихъ соумышленника. (Профоса хочетъ взять Герцога.)
   ГЕРЦ. Постой, любезный; погоди немного.
   АНД. Какъ! сопротивляться! Помогите ему, Люціо.
   ЛЮЦ. Ну же, ну! полно, не противься. Да зачѣмъ это понадобилось тебѣ, плѣшивый, лгущій бездѣльникъ, такъ закутать голову? зачѣмъ? Покажи-ка намъ, чертъ тебя возьми, плутовское твое лице! покажи воровскую свою рожу, и повиси себѣ часокъ на висѣлицѣ {Повѣшенный, по англійскимъ законамъ, долженъ висѣть никакъ не менѣе часа.}. Не хочешь? (Срываетъ капитанъ съ головы Герцога.)
   ГЕРЦ. Ты первый бездѣльникъ, дѣлающій герцогомъ.-- Прежде всего, Профосъ, прими мое поручительство за этихъ трехъ честныхъ.-- (Люціо). Нѣтъ, погодите, не ускользайте, синьоръ; монаху необходимо слова еще два съ вами перемолвить.-- Задержать его.
   ЛЮЦ. (Про себя). Ну, это кончится, пожалуй, и хуже, чѣмъ висѣлицей.
   ГЕРЦ. (Эскалу). Что ты говорилъ, я прощаю; садись.-- Мы же займемъ его мѣсто.-- (Анджело) Съ вашего, синьоръ, позволенія. Хватитъ у тебя еще словъ, или хитрости, или наглости, чтобъ оправдываться -- прибѣгай къ нимъ прежде, чѣмъ услышатъ мой разсказъ, и за тѣмъ не распространяйся болѣе.
   АНД. О, грозный мой повелитель, я былъ бы преступнѣе и самого моего преступленія, если бъ думалъ еще, что могу быть не разгаданнымъ, когда вижу, что мои продѣлки, какъ божественному всевѣдѣнію, ясны вашему высочеству. А потому, не длите моего позора дальнѣйшимъ разбирательствомъ, да будетъ мое признаніе и осужденіемъ; немедленнаго приговора и за тѣмъ смерти -- вотъ вся милость, которой молю я.
   ГЕРЦ. Подойди, Маріана. (Анджело) Скажи, былъ ты на ней помолвленъ?
   АНД. Былъ, государь.
   ГЕРЦ. Ступай же и обвѣнчайся на ней сейчасъ же. Ты, святой отецъ, свершишь обрядъ этотъ и за тѣмъ пришлешь ихъ сюда назадъ.-- Иди, Профосъ, съ ними. (Анджело, Маріана, Братъ Петръ и Профосъ уходитъ.)
   ЭСК. Я, государь, изумленъ его безчестностью болѣе, чѣмъ странностью всего этого.
   ГЕРЦ. Поди сюда, Изабелла. Твой монахъ -- твой государь теперь; но, такъ какъ не перемѣнилъ я вмѣстѣ съ одеждой и сердца, я и теперь, какъ былъ тогда совѣтчикомъ и ревнителемъ твоего дѣла, все еще твой преданный ходатай.
   ИЗАБ. О простите мнѣ, что я, ваша подданная, не зная, безпокоила, утруждала ваше высочество.
   ГЕРЦ. Прощаю, Изабелла. Будь же и ты, прелестная дѣва, такъ же къ намъ снисходительна. Смерть твоего брата, я знаю, на сердцѣ у тебя; ты можешь дивиться для чего я, стараясь спасти ему жизнь, скрывался; зачѣмъ тотчасъ же, обнаруженіемъ утаиваемой власти, не предотвратилъ его гибели. О, моя добрая, нежданная быстрота казни, которую никакъ не предполагалъ такъ скорой, разрушила мой планъ; но -- миръ ему! Жизнь, которой нечего бояться смерти, лучше той, которая живетъ для того, чтобъ ея бояться; утѣшься хоть тѣмъ, что этимъ твой братъ вполнѣ счастливъ.

Анджело, Маріана, Братъ Петръ и Профосъ возвращаются.

   ИЗАБ. Стараюсь, мой повелитель.
   ГЕРЦ. Вотъ и идущаго сюда новобрачнаго, грязный помыселъ котораго посягалъ на твою, такъ хорошо защищаемую честь, ты, ради Маріаны, также должна простить. По такъ какъ онъ казнилъ твоего брата, бывши самъ виновнымъ въ двойномъ нарушеніи: и священнаго цѣломудрія и вызваннаго тѣмъ обѣщанія даровать жизнь твоему брату -- само милосердіе закона громко вопіетъ, даже собственными его устами: Анджело за Клавдіо, смерть за смерть. Спѣхъ платитъ спѣху, медленность отвѣчаетъ медленности, такое такимъ и поверстывается, мѣра за мѣру всегда. Поэтому, Анджело, такъ какъ твое преступленіе до того очевидно, что всякое отрицаніе отрицало бы свое собственное значеніе -- мы и осуждаемъ тебя умереть на той же самой плахѣ, на которой кончилъ жизнь Клавдіо, и такъ же скоро. Возьмите его.
   МАР. О, мой добрый повелитель, надѣюсь, не насмѣяться же надо мной хотѣлъ ты мужемъ!
   ГЕРЦ. Насмѣялся надъ тобой мужемъ твой мужъ. Иракъ этотъ я полагалъ необходимымъ для огражденія твоей чести; потому что безъ того вся твоя жизнь, сближеніемъ съ нимъ, была бы опозорена; было бы невозможно и то хорошее, которое ожидаетъ еще тебя, такъ какъ его достояніе, дѣлающееся, въ силу конфискаціи, нашимъ, намѣрены мы сдѣлать твоимъ вдовьимъ участкомъ. Это поможетъ тебѣ пріискать лучшаго мужа.
   МАР. Но ни другаго, ни лучшаго не желаю я, государь.
   ГЕРЦ. Не проси; неизмѣнно наше рѣшеніе.
   МАР. (Становясь на кольни). О, добрый повелитель --
   ГЕРЦ. Всѣ твои просьбы будутъ напрасны.-- Ведите его на казнь.-- (Люціо) Теперь съ вами, синьоръ.
   МАР. О, государь!-- Милая Изабелла, моли за меня, даруй мнѣ твои колѣна, и вся будущая моя жизнь -- твоя; всю мою жизнь посвящу я на службу тебѣ.
   ГЕРЦ. Безумно твое обращеніе къ ней. Преклонитъ она колѣна, чтобъ молить прощенія этому преступленію, духъ ея брата разверзнетъ каменное домовище свое и, въ ужасѣ, увлечетъ ее отсюда.
   МАР. Изабелла, милая Изабелла, стань все-таки рядомъ со мной на колѣни; подними руки, не говори ничего, я одна буду говорить. Говорятъ, лучшіе люди вылѣпливаются изъ проступковъ; что многіе, оттого что были немного дурными, дѣлаются тѣмъ лучше; то же можетъ быть и съ моимъ мужемъ. О, Изабелла, не преклонишь ты колѣнъ?
   ГЕРЦ. За смерть Клавдіо умираетъ онъ.
   ИЗАБ. (Становясь на колѣни). Милосердый государь, смотрите на этого осужденнаго такъ, какъ бы живъ еще былъ братъ мой. Я отчасти думаю, что онъ дѣйствовалъ, пока не увидалъ меня, добросовѣстно; если это такъ -- не казните его. Братъ мой наказанъ справедливо, потому что свершилъ то, за что умеръ; проступокъ же Анджело только скверное, до осуществленія не дошедшее намѣреніе, и долженъ быть преданъ землѣ, какъ намѣреніе на пути погибшее; мысли не дѣла, а намѣренія -- просто мысли.
   МАР. Не больше, государь.
   ГЕРЦ. Безполезны всѣ ваши просьбы; встаньте. (Онѣ встаютъ.) Вспомнилъ я еще другое преступленіе.-- Профосъ, какъ это случилось, что Клавдіо казненъ въ часъ необычный?
   ПРОФ. Такъ было приказано.
   ГЕРЦ. Было на это форменное предписаніе?
   ПРОФ. Нѣтъ, мой добрый повелитель; черезъ особаго гонца.
   ГЕРЦ. За это мы увольняемъ тебя отъ твоей должности. Отдай ключи.
   ПРОФ. Простите, государь. Я думалъ, но не былъ вполнѣ увѣренъ, что не совсѣмъ это какъ слѣдуетъ; пообсудивъ же хорошенько, раскаялся, и въ доказательство: и теперь въ темницѣ есть человѣкъ, который, по секретному повелѣнію, долженъ былъ умереть, и живъ еще.
   ГЕРЦ. Кто же это?
   ПРОФ. Нѣкто Бернардино.
   ГЕРЦ. Жалѣю, что не сдѣлалъ того же и для Клавдіо.-- Ступай, приведи его сюда; дай взглянуть-на него. (Профосъ уходитъ.)
   ЭСК. Крайне прискорбно мнѣ, синьоръ Анджело, что вы, всегда слывшіе такъ учеными и такъ мудрыми, могли такъ страшно поскользнуться, благодаря пылу чувствъ, а потомъ, недостатку здраваго сужденія.
   АНД. Еще прискорбнѣй мнѣ, что такую скорбь причиняю; и это такъ глубоко засѣло въ моемъ кающемся сердцѣ, что желаю скорѣй смерти, чѣмъ прощенія; я заслужилъ, и прошу ея.

Профосъ возвращается съ Бернардино, Клавдіо, и Джульетой.

   ГЕРЦ. Который же Бернардино?
   ПРОФ. Вотъ этотъ, государь.
   ГЕРЦ. Мнѣ говорилъ объ этомъ человѣкѣ одинъ монахъ.-- Говорятъ, негодяй, твоя душа закоснѣла до того, что далѣе земнаго ничего не предполагаетъ и что согласно этому и живешь ты. Ты осужденъ; но я прощаю тебѣ всѣ твои земныя преступленія; прошу только -- воспользуйся этой милостью, чтобъ пріуготовить себѣ лучшую будущность.-- Ты, отецъ, не оставишь его своимъ назиданіемъ; тебѣ поручаю я его.-- Кто же этотъ, такъ закутавшійся?
   ПРОФ. А это другой спасенный мною преступникъ, долженствовавшій умереть въ то самое мгновеніе, какъ Клавдіо лишился головы, и такъ на Клавдіо, какъ самъ на себя, похожій. (Открываетъ лице его.)
   ГЕРЦ. (Изабеллѣ). Похожъ онъ на твоего брата -- ради его, прощенъ онъ; ради же тебя, прекрасная, дай руку и скажи, что хочешь быть моей, и онъ будетъ, вмѣстѣ съ тѣмъ, и моимъ братомъ. Но объ этомъ въ другое, болѣе удобное время.-- По всему этому, синьоръ Анджело начинаетъ догадываться, что и онъ спасенъ; оживляются, вижу, глаза его; -- твое преступленіе, Анджело, разыгралось для тебя весьма не дурно: смотри же, люби жену свою; ея достоинства не уступятъ твоимъ.-- Я такъ расположенъ прощать, а тутъ есть еще человѣкъ, котораго никакъ не могу простить. (Люціо) Ты, негодяй, знавшій меня глупцомъ и трусомъ, человѣкомъ вполнѣ развратнымъ, осломъ, сумасшедшимъ, скажи, чѣмъ заслужилъ я такое отъ тебя прославленіе меня?
   ЛЮЦ. Клянусь честью, государь, все это говорилось по господствующей только модѣ. Угодно вамъ повѣсить меня -- можете; но было бы, право, лучше, еслибъ соблаговолили только высѣчь.
   ГЕРЦ. Спорна высѣчемъ, синьоръ, а за тѣмъ и повѣсимъ. Объяви, Профосъ, по всему городу: есть какая-нибудь обиженная этимъ распутнымъ человѣкомъ женщина -- онъ самъ клялся мнѣ, что одну сдѣлалъ даже матерью,-- пусть явится, и онъ обвѣнчается съ ней. По совершеніи же брака -- выпори и повѣсь его.
   ЛЮЦ. Умоляю ваше высочество, не жените меня на потаскушкѣ! Ваше высочество сейчасъ сказали, что я сдѣлалъ васъ герцогомъ; не награждайте жь за это, мой добрый повелитель, тѣмъ, что сдѣлаете рогоносцемъ.
   ГЕРЦ. Клянусь честью, ты на ней женишься. Клеветы твои я прощаю тебѣ, избавляю, съ тѣмъ вмѣстѣ, и отъ другихъ наказаній. Взять его въ тюрьму, и исполнить что приказано.
   ЛЮЦ. Женить, ваше высочество, на потаскушкѣ то же, что задушить, высѣчь и повѣсить.
   ГЕРЦ. Клевета на государя стоитъ этого.-- Возстанови же, Клавдіо, честь обезчещенной тобой.-- Будь счастлива, Маріана!-- люби ее Анджело; я былъ ея духовникомъ -- знаю какъ она добродѣтельна.-- Благодарю тебя вѣрный, другъ мой Эскалъ, за великую доброту твою; есть у меня для тебя въ запасѣ и другія доказательства моей благодарности.-- Благодарю и тебя, Профосъ, за твои хлопоты и за умѣнье молчать; мы дадимъ тебѣ мѣсто, болѣе тебя достойное. Прости ему, Анджело, что, вмѣсто головы Клавдіо, онъ принесъ тебѣ голову Рагузанца -- проступокъ самъ себя прощающій.-- Дорогая Изабелла, есть у меня и до тебя просьба, весьма и до твоего счастія касающаяся; склонишь къ ней благосклонное ухо -- все мое будетъ твоимъ, а твое моимъ.-- Ведите теперь насъ въ нашъ дворецъ; тамъ, что вамъ знать слѣдуетъ, мы доскажемъ. (Уходитъ.)
   
   
енъ за ваши отзывы о немъ. Хорошо, по крайней мѣрѣ, что въ нихъ нѣтъ ни одного слова правды.
   Люціо. Гдѣ же тебѣ, монахъ, знать герцога такъ хорошо, какъ знаю его я. Онъ лучшій охотникъ по извѣстной дичи, чѣмъ ты предполагаешь.
   Герцогъ. Вамъ когда нибудь придется отвѣчать за свои слова. Прощайте.
   Люціо. Нѣтъ, подожди! Пойдемъ вмѣстѣ; я еще не то поразскажу тебѣ про герцога.
   Герцогъ. Если ваши слова справедливы, вы и такъ уже насказали слишкомъ много; если же онѣ -- выдумки, то и одной уже слишкомъ много.
   Люціо. Разъ меня потребовали къ нему за то, что я сдѣлалъ ребенка одной дѣвицѣ.
   Герцогъ. Сдѣлали ей ребенка?
   Люціо. Ну, да, сдѣлалъ, однако вынужденъ былъ клятвенно отречься отъ своего поступка. Иначе они женили бы меня на гнилой сливѣ.
   Герцогъ. Синьоръ, ваши разговоры болѣе занимательны, чѣмъ пристойны. Будьте здоровы.
   Люціо. Нѣтъ, я провожу тебя до конца улицы. Если мои рѣчи кажутся не въ мѣру сальными, я сдѣлаю ихъ попостнѣе. Скажу тебѣ, монахъ, я нѣчто вродѣ смолы: если къ кому прилипну, тотъ не скоро отъ меня избавится (Уходятъ).
  

СЦЕНА IV.

Комната у Анджело.

Входятъ Анджело и Эскалъ.

   Эскалъ. Каждое письмо его непремѣнно противорѣчитъ предыдущему.
   Анджело. Да, самымъ страннымъ и необъяснимымъ образомъ. Въ его поступкахъ замѣтна значительная доля умопомѣшательства. Не дай Богъ, конечно, но что, если онъ въ самомъ дѣлѣ помѣшался? Зачѣмъ понадобилось, чтобы мы встрѣтили его за воротами города и тамъ вручили ему свои полномочія?
   Эскалъ. Не могу понять.
   Анджело. Зачѣмъ также приказываетъ онъ, чтобы мы за часъ до прибытія огласили въ городѣ, что каждый, кто имѣетъ основаніе жаловаться на несправедливость, обязанъ предъявлять свои жалобы на улицѣ?
   Эскалъ. Это-то, положимъ, онъ объясняетъ. Онъ хочетъ за одинъ разъ порѣшить со всѣми жалобами и тѣмъ оградить насъ отъ дальнѣйшихъ обвиненій, которыя утратятъ такимъ образомъ всякую противъ насъ силу.
   Анджело. Хорошо. Прошу васъ, велите огласить приказъ герцога. Завтра утромъ я зайду за вами пораньше. Оповѣстите и другихъ сановниковъ, долженствующихъ участвовать въ шествіи.
   Эскалъ. Будетъ исполнено. Будьте здоровы.
   Анджело. Доброй ночи (Эскалъ уходитъ). Отъ этой неожиданности меня совсѣмъ перевернуло, она сдѣлала меня совсѣмъ непохожимъ на самого себя, отняла у меня способность соображать, какъ слѣдуетъ поступать далѣе. Дѣвушка растлѣна и растлѣна такимъ высокостоящимъ лицомъ, которое съ преувеличенною безпощадностью относилось къ такого рода поступкамъ... О, какъ жестоко могла бы она свидѣтельствовать противъ меня, если бы дѣвичья стыдливость не мѣшала ей провозгласить громогласно, какая бѣда постигла ея дѣвственность. Однако, что же дѣлать, если у нея хватитъ смѣлости говорить?.. Нѣтъ, разсудокъ заставитъ ее молчать:-- власть моя слишкомъ велика! Прежде чѣмъ какая нибудь огласка дерзнетъ пятнать мое имя, я своимъ могуществомъ заставлю замолчать обвинителя!.. Я помиловалъ бы Клаудіо, если бы не боялся, что его кипучая юность, подстрекаемая опаснымъ чувствомъ ненависти, разглашеніемъ тайны, какою позорною цѣною была куплена отмѣна смертнаго приговора, грозитъ мнѣ въ самомъ недалекомъ будущемъ жестокимъ возмездіемъ. Однако, я все-таки былъ бы радъ, еслибы небо какими-нибудь судьбами сохранило его въ живыхъ. На нашу бѣду, когда мы допустили сбиться съ пути суровую свою нравственность, мы уже не знаемъ, чего желать и чего пожелать (Уходитъ).
  

СЦЕНА V.

Внѣ городскихъ стѣнъ.

Входитъ Герцогъ, въ приличномъ его сану одѣяніи, и братъ Питэръ.

   Герцогъ (Вручая монаху письмо). Когда настанетъ надлежащая минута, ты подашь это письмо мнѣ. Профосу извѣстны всѣ наши намѣренія и планы. Когда дѣлу будетъ дано надлежащее движеніе, сообразуйся строго съ полученными наставленіями и неуклонно преслѣдуй главную нашу цѣль, хотя бы, согласно требованіямъ обстоятельствъ, пришлось прибѣгать или къ одной уловкѣ, или къ другой. Ступай. Сообщи Флавіо, гдѣ я остановился. Предупреди также Валенція, Ролана и Красса; скажи имъ, чтобы они съ музыкой вышли къ городскимъ воротамъ. Однако, прежде всего пришли ко мнѣ Флавіо.
   Братъ Питэръ. Исполню въ точности (Уходитъ).

Появляется Варрій.

   Герцогъ. Душевное тебѣ спасибо, Варрій; ты не замедлилъ исполнить то, чего я отъ тебя требовалъ. Идемъ вмѣстѣ. Нѣкоторые изъ ближайшихъ друзей, любезный мой Варрій, скоро выйдутъ ко мнѣ на встрѣчу. Идемъ же (Уходятъ).
  

СЦЕНА VI.

Улица близь городскихъ воротъ.

Входятъ Изабелла и Маріанна.

   Изабелла. Мнѣ крайне тяжело, что я вынуждена говорить такъ неопредѣленно, тогда какъ хотѣлось бы сразу высказать всю правду; но обвинять его такимъ образомъ надлежитъ вамъ, а не мнѣ. Добрый монахъ совѣтуетъ поступить такъ съ доброю будто бы цѣлью.
   Maріанна. Его слѣдуетъ слушаться во всемъ.
   Изабелла. Помимо этого онъ предупреждаетъ, чтобы я не удивлялась, если ему придется говорить не въ мою пользу, а въ пользу противной стороны. Онъ увѣряетъ, что это лекарство помогаетъ именно своею горечью.
   Маріанна. Хотѣлось бы, чтобы братъ Питэръ...
   Изабелла. Вотъ и онъ.

Входитъ братъ Питэръ.

   Братъ Питэръ. Идемте. Я отыскалъ такое мѣсто, мимо котораго герцогъ пройдетъ непремѣнно. Трубы прогремѣли уже дважды; знатнѣйшіе граждане и сановники собрались у городскихъ воротъ. Вступленія герцога въ Вѣну ожидаютъ съ минуты на минуту. Идемте же скорѣе (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Площадь близь городскихъ воротъ.

Маріанна подъ покрываломъ, Изабелла и братъ Питэръ стоятъ въ сторонѣ. Съ одной стороны входятъ Герцогъ, Варрій и свита; съ другой Анджело, Эскалъ, Люціо, Профосъ, сановники и граждане.

   Герцогъ (Обращаясь къ Анджело). Очень радъ встрѣчѣ съ тобою, достойный мой кузенъ (Эскалу). Душевно радъ видѣть тебя, мой старый и вѣрный другъ.
   Анджело и Эскалъ. Поздравляемъ васъ, ваша свѣтлость, съ благополучнымъ возвращеніемъ.
   Герцогъ. Сердечно благодарю васъ обоихъ несчетное количество разъ. Мы постоянно имѣли о васъ свѣдѣнія. Слухи, доходившія до насъ, отзывались о вашемъ правосудіи самымъ лестнымъ образомъ. Потому пусть ожидающимъ васъ наградамъ предшествуетъ всенародное изъявленіе нашей благодарности.
   Анджело. Милостивыя ваши слова заставляютъ меня считать себя еще болѣе обязаннымъ вашей свѣтлости.
   Герцогъ. Высокія твои качества говорятъ сами за себя такъ громко, что я оскорбилъ бы тебя, затаивъ признаніе ихъ въ тайникѣ моего сердца, когда онѣ стоятъ того, чтобы вырѣзать ихъ на мѣди, дабы избавить отъ всеизглаживающей руки времени. Дай мнѣ руку. Пусть мои подданные видятъ, какъ мы внѣшними знаками уваженія, благодарности и любви чествуемъ внутреннія твои добродѣтели. И ты, Эскалъ, и ты долженъ идти на другую мою сторону; оба вы надежныя для меня опоры.
   Братъ Питэръ (Изабеллѣ, выступая съ нею впередъ). Теперь самое время; бросьтесь передъ нимъ на колѣни и говорите громче.
   Изабелла. Правосудія, свѣтлѣйшій герцогъ! Устреми царственныя очи свои на оскорбленную... О, какъ желала бы я сохранятъ право сказать:-- дѣвушку! О, доблестный государь, не развлекай своего царственнаго взора ничѣмъ, ничѣмъ, пока не обратишь вниманія на мою вопіющую жалобу и не окажешь мнѣ правосудія. Да, я требую правосудія, правосудія, правосудія!
   Герцогъ. Говори, чѣмъ ты оскорблена, кѣмъ и какъ? Вотъ нашъ доблестный синьоръ Анджело; обратись къ нему, въ короткихъ словахъ разскажи въ чемъ дѣло, и онъ окажетъ тебѣ правосудіе.
   Изабелла. Великій государь, ты за возмездіемъ приказываешь мнѣ обратиться къ дьяволу. Выслушай меня самъ, потому что за все, что я тебѣ скажу, ты обязанъ или казнить меня, если будетъ доказано, что я говорю неправду, или дать мнѣ полное возмездіе. Выслушай же меня, умоляю тебя, выслушай!
   Анджело. Государь, я боюсь, что голова у нея не совсѣмъ въ порядкѣ. Недавно она обращалась ко мнѣ съ просьбой о помилованіи ея брата, приговореннаго закономъ къ смерти.
   Изабелла. Будто бы закономъ?
   Анджело. Я ничего не ожидаю отъ нея, кромѣ самыхъ рѣзкихъ и странныхъ рѣчей.
   Изабелла. Да, рѣчь моя будетъ и рѣзка, и странна, но за то правдива. Если я скажу, что Анджело клятвопреступникъ, развѣ это не будетъ странно? Что Анджело убійца, развѣ это тоже не странно? Что Анджело прелюбодѣй, лицемѣръ, похититель дѣвичьей невинности, развѣ все это не будетъ странно?
   Герцогъ. Да, странно до крайности.
   Изабелла. Но въ то же время такъ же справедливо, какъ то, что вотъ здѣсь стоитъ самъ онъ, тотъ же Анджело, о которомъ идетъ рѣчь. Да, обвиненія мои такъ же справедливы, какъ сама истина, потому что истина будетъ оставаться истиной до конца счисленія.
   Герцогъ. Уведите ее. Несчастное созданіе! Говорить такія вещи заставляетъ ее больной мозгъ.
   Изабелла. О, герцогъ, если ты вѣришь, что блаженство не ограничивается однимъ только этимъ міромъ, заклинаю тебя, не пренебрегай моими словами, не предполагай, будто я сумасшедшая. Не считай несбыточнымъ то, что только кажется неправдоподобнымъ. Развѣ самымъ разнузданнымъ негодяямъ трудно казаться такими же воздержными постниками, такими же безукоризненно справедливыми и праведными, какъ самъ Анджело? А между тѣмъ, тотъ же самый Анджело, при всемъ блескѣ своего положенія, при всемъ своемъ величіи и почетѣ, можетъ оказаться отъявленнѣйшимъ злодѣемъ. Повѣрьте, добрѣйшій государь, стой онъ ниже, чѣмъ онъ стоитъ теперь, онъ оказался бы полнѣйшимъ ничтожествомъ... или даже нѣтъ, не ничтожествомъ, а полнѣйшимъ подлецомъ, такимъ извергомъ, какому нѣтъ никакого названія.
   Герцогъ. Она, нисколько не сомнѣваюсь въ томъ, что она помѣшана, а между тѣмъ, клянусь честью, въ ея безумныхъ рѣчахъ проглядываетъ бездна здраваго смысла. Такой связной послѣдовательности въ мысляхъ и въ словахъ я никогда не замѣчалъ у сумасшедшихъ.
   Изабелла. Отстраните отъ себя эту мысль, добрѣйшій герцогъ! Не считайте меня сумасшедшей только на томъ основаніи, что я говорю будто бы несообразныя вещи. Напрягите, напротивъ, свой высокій умъ и при его содѣйствіи вызовите истину изъ того тайника, въ которомъ она какъ будто скрывается, и дайте ей восторжествовать надъ ложью, кажущеюся истиной.
   Герцогъ. Даже у людей, нисколько не сумасшедшихъ, рѣдко встрѣтишь такъ много здраваго смысла. Что же хотѣла ты разсказать?
   Изабелла. Я сестра Клаудіо, приговореннаго намѣстникомъ къ смерти за прелюбодѣяніе. Я въ то время была послушницею въ монастырѣ. Братъ прислалъ за мною какого-то Люціо.
   Люціо. Съ позволенія вашей свѣтлости, я тотъ самый Люціо и есть. Я пришелъ къ ней, чтобы отъ имени ея брата уговорить ее попытать счастья у намѣстника и вымолить у него помилованіе Клаудіо.
   Изабелла. Да, это онъ и есть.
   Герцогъ (Обращаясь къ Люціо). Я не давалъ тебѣ права вмѣшиваться въ разговоръ.
   Люціо. Да, ваша свѣтлость, не давали, но и молчать тоже не приказывали.
   Герцогъ. А теперь желаю, чтобы молчалъ; прими это къ свѣдѣнію и моли Бога, чтобы не запнулся языкъ, когда тебѣ придется отвѣчать за самого себя. Молчи-же.
   Люціо. Ручаюсь вашей свѣтлости...
   Герцогъ. Никто твоихъ ручательствъ не требуетъ. Берегись.
   Изабелла. Сказанное этимъ молодымъ человѣкомъ составляетъ часть моего разсказа.
   Люціо. Прекрасно.
   Герцогъ. Можетъ быть, и прекрасно, но очень дурно то, что ты опять позволяешь себѣ говорить не въ очередь (Изабеллѣ). Продолжай.
   Изабелла. Я отправилась вотъ къ этому гнусному, подлому намѣстнику...
   Герцогъ. Въ этихъ выраженіяхъ опять проглядываетъ помѣшательство.
   Изабелла. Извините, ваша свѣтлость, выраженія какъ нельзя болѣе идутъ къ дѣлу.
   Герцогъ. Ну, это посмотримъ. Итакъ, къ дѣлу.
   Изабелла. Я буду говорить кратко, не вдаваясь въ излишнія подробности. Незачѣмъ разсказывать, какъ я молила его на колѣняхъ, какъ опровергала его доводы, какъ отстаивала свои. Все это было бы длинно. Затѣмъ съ грустью, со стыдомъ приступаю къ горькой развязкѣ. Мерзавецъ этотъ объявилъ мнѣ, что только въ томъ случаѣ помилуетъ брата, когда я соглашусь отдать цѣломудренное свое тѣло во власть его сластолюбія. Послѣ продолжительной борьбы, любовь къ брату заглушила во мнѣ требованія чести, и я отдалась этому извергу. Едва начало свѣтать, какъ онъ, насытивъ свою похоть, отправилъ въ тюрьму приказъ тотчасъ же отрубить голову моему брату.
   Герцогъ. Какъ это мало правдоподобно.
   Изабелла. О, хорошо бы для меня, если бы въ моихъ словахъ было такъ-же мало правды, какъ и правдоподобія!
   Герцогъ. Клянусь небомъ, ты или сумасшедшая, сама не знающая, что говоришь, или тебя подстрекаетъ злоба, питаемая тобою противъ синьора Анджело. Во-первыхъ, честность его не подлежитъ ни малѣйшему сомнѣнію, во-вторыхъ, не посмѣлъ бы онъ такъ неумолимо преслѣдовать порокъ, которому подверженъ самъ. Еслибы самъ онъ былъ настолько же грѣшенъ, не сталъ бы онъ такъ сурово преслѣдовать твоего брата и не казнилъ бы его такъ неумолимо. Тебя кто-нибудь подучилъ. Говори правду, но чьимъ наущеніямъ рѣшилась ты жаловаться на намѣстника?
   Изабелла. Итакъ, вотъ все, чего мнѣ удалось добиться! О, всеблагія силы небесныя, подкрѣпите мое терпѣніе, а когда время созрѣетъ, разоблачите зло, скрывающееся подъ личиною святости! Да хранитъ вашу свѣтлость небо отъ такого горя, подъ гнетомъ котораго ухожу я, оскорбленная такъ жестоко и недобившись вѣры въ то, что я говорила!
   Герцогъ. Вижу я, тебѣ хотѣлось бы уйти. Схватить ее и отвести въ тюрьму. Можемъ-ли мы допустить, чтобы ядовитое дыханіе клеветы пятнало человѣка, настолько намъ близкаго. Тутъ непремѣнно кроется гнуснѣйшій заговоръ (Изабеллѣ). Зналъ-ли кто-нибудь о твоемъ намѣреніи идти сюда и жаловаться?
   Изабелла. Зналъ отецъ Лодовико, человѣкъ, котораго я очень желала бы видѣть здѣсь.
   Герцогъ. Вѣрно твой духовникъ? Кто здѣсь знаетъ этого Лодовико?
   Люціо. Я знаю, ваша свѣтлость. Это человѣкъ постоянно ввязывающійся въ чужія дѣла. Онъ мнѣ сильно не по душѣ. Будь онъ лицомъ не духовнымъ, а свѣтскимъ, я вздулъ бы этого нахала на славу за кое-какія рѣчи, высказанныя противъ васъ, ваша свѣтлость, во время вашего отсутствія.
   Герцогъ. Хорошія, должно быть, рѣчи, если судить но тому, что онъ рѣшился натравливать эту несчастную на нашего намѣстника! Розыскать этого монаха.
   Люціо. Не далѣе, какъ вчера, я ихъ обоихъ, то-есть и его, и ее видѣлъ вмѣстѣ въ тюрьмѣ. Этотъ наглый монахъ страшный негодяй.
   Братъ Питэръ. Да будетъ надъ вашею свѣтлостью благословеніе небесъ! Государь, я стоялъ неподалеку и слышалъ, какъ усердно стараются обмануть ваше царственное ухо. Во-первыхъ, вашего намѣстника уличаютъ совершенно облыжно. Онъ такъ-же неповиненъ въ грѣхѣ съ нею, какъ еще не народившійся младенецъ.
   Герцогъ. Мы такъ и думали. Знаешь-ли ты того Лодовико, о которомъ говорила эта женщина?
   Братъ Питэръ. Знаю за человѣка въ высшей степени добродѣтельнаго и святого, нисколько не нахальнаго и не любящаго вмѣшиваться въ чужія дѣла, какъ отзывается о немъ вотъ этотъ молодой человѣкъ. Клянусь честью, онъ никогда не позволялъ себѣ никакихъ нечестивыхъ рѣчей противъ вашей свѣтлости.
   Люціо. Повѣрьте мнѣ, государь, онъ поносилъ васъ самымъ гнуснымъ образомъ.
   Братъ Питэръ. Довольно! Настанетъ, быть-можетъ, время, когда ему удастся оправдаться лично, но въ настоящую минуту, государь, онъ одержимъ тяжелою болѣзнью. Тѣмъ не менѣе, узнавъ, что на доблестнаго синьора Анджело хотятъ жаловаться, онъ сталъ настоятельно требовать, чтобы я, явившись сюда, сообщилъ какъ-бы собственными его устами, что,-- но его мнѣнію,-- правда, и что ложь. Самъ-же онъ, когда бы этого ни потребовали, готовъ подтвердить свои показанія и присягой, и вѣскими доказательствами. Что-же касается этой женщины, дабы оправдать доблестнаго сановника, обвиняемаго въ глаза и всенародно, я буду изобличать ее во лжи прямо въ лицо, пока она не сознается что солгала.
   Герцогъ. Послушаемъ твои обличенія, святой отецъ (Стража уводитъ Изабеллу; Маріанна подъ покрываломъ выступаетъ впередъ). Не смѣшно-ли все это тебѣ, дорогой мой Анджело? Боже мой, какъ самонадѣянны бываютъ иногда глупцы! Подайте мнѣ что-нибудь, на что я могъ-бы сѣсть. Ну, любезный кузенъ Анджело, такъ-какъ мы хотимъ сохранить въ этомъ дѣлѣ полное безпристрастіе, будь самъ судьею въ собственномъ дѣлѣ. Вотъ эта женщина, монахъ, не принадлежитъ-ли къ числу твоихъ свидѣтелей? Если такъ, вели ей открыть лицо, а потомъ пусть говоритъ.
   Маріанна. Простите, государь, но лицо свое я открою только тогда, когда мнѣ прикажетъ это мужъ.
   Герцогъ. Ты замужемъ?
   Маріанна. Нѣтъ, государь.
   Герцогъ. Такъ дѣвица?
   Маріанна. Нѣтъ, государь.
   Герцогъ. Значитъ, вдова.
   Маріанна. Нѣтъ, государь, и не вдова.
   Герцогъ. Какъ-же такъ: -- ни дѣвушка, ни замужняя, ни вдова?
   Люціо. Государь, она, должно быть, потаскушка; изъ нихъ, вѣдь, многія ни дѣвицы, ни замужнія, ни вдовы.
   Герцогъ. Заставьте замолчать этого человѣка. Посмотримъ, какъ онъ станетъ разглагольствовать, когда ему придется отвѣчать за себя.
   Люціо. Готовъ, государь, на все.
   Маріанна. Каюсь, государь, что я никогда не была замужемъ, какъ и въ томъ, что я болѣе не дѣвственница. Я познала своего мужа, но ему неизвѣстно, что онъ меня позналъ.
   Люціо. Должно-быть, пьянъ былъ; иначе этого ничѣмъ не объяснишь.
   Герцогъ. Жаль, что и ты не въ такомъ-же состояніи. Тогда ты, можетъ быть, меньше давалъ бы воли языку. Молчи.
   Люціо. Слушаю, государь.
   Герцогъ. Однако, все это нисколько не касается Анджело.
   Маріанна. Сейчасъ приступлю къ его защитѣ, государь. Женщина, обвиняющая его въ прелюбодѣяніи, обвиняетъ въ томъ моего мужа и вину его относитъ къ такому времени, когда онъ, находясь въ моихъ объятіяхъ, наслаждался любовью.
   Анджело. Обвиняетъ она кого-нибудь еще, кромѣ меня?
   Маріанна. Насколько мнѣ извѣстно, нѣтъ.
   Герцогъ. Какъ, нѣтъ? Ты говоришь о своемъ мужѣ?
   Маріанна. Мужъ этотъ, государь, именно и есть Анджело. Ему самому неизвѣстно, что, думая познать Изабеллу, онъ позналъ меня.
   Анджело. Страшное заблужденіе! Дай намъ увидать твое лицо.
   Маріанна. Когда приказываетъ мужъ, я повинуюсь (Открываетъ покрывало). Вотъ, жестокосердый Анджело, лицо, на которое, по тогдашнимъ твоимъ клятвамъ, нельзя было наглядѣться. Вотъ рука, которая почти уже была скована брачнымъ договоромъ съ твоею. Вотъ тѣло, взявшее на себя исполнить то, что обѣщала Изабелла, и которое, вмѣсто ея тѣла, насытило твою страсть у тебя-же въ бесѣдкѣ.
   Герцогъ. Знаешь ты эту женщину?
   Люціо. Только тѣлесно, какъ она увѣряетъ сама.
   Герцогъ. Молчи, негодяй!
   Люто. Слушаю, государь.
   Анджело. Я вынужденъ, государь, сознаться, что знаю эту женщину. Лѣтъ пять тому назадъ, шли даже кое-какіе переговоры о бракѣ между мною и ею; однако переговоры эти почти тотчасъ были прерваны частью потому, что приданое ея болѣе не соотвѣтствовало обѣщанному, но главнымъ образомъ потому, что она легкомысленнымъ поведеніемъ значительно запятнала добрую свою славу. Съ тѣхъ поръ, то-есть, за послѣднія пять лѣтъ, клянусь вамъ честью, я ни разу не говорилъ, не видался съ нею и даже ничего о ней не слыхалъ.
   Маріанна. О, государь, клянусь вамъ такъ-же вѣрно, какъ то, что свѣтъ льется на землю съ небесъ, какъ то, что слово исходитъ изъ дыханія, а правда неразлучна, съ добродѣтелью,-- я жена этого человѣка, если только могутъ быть крѣпки клятвы на однѣхъ словахъ. Не далѣе, какъ въ ночь на прошедшій вторникъ, онъ, мой повелитель, у себя въ бесѣдкѣ обнималъ и цѣловалъ меня, какъ жену. Если это правда, я поднимусь съ колѣнъ безъ всякаго затрудненія; если неправда, пустъ навсегда останусь въ этомъ положеніи, какъ мраморное изваяніе.
   Анджело. До сихъ поръ я только улыбался, но теперь, добрѣйшій мой повелитель, прошу васъ вручить мнѣ мечъ правосудія. Мое терпѣніе подвергалось достаточно долгому испытанію. Я вижу, что эти жалкія безразсудныя женщины поступаютъ такъ, повинуясь подстрекательству какого-нибудь болѣе важнаго лица, натравившаго ихъ на меня. Позвольте, государь, приступить къ разоблаченію ихъ козней.
   Герцогъ. Отъ всей души даю тебѣ это позволеніе и, если клевета будетъ доказана, разрѣшаю прибѣгать къ какимъ угодно мѣрамъ наказанія. Неужто ты, глупый монахъ, и ты, зловредная женщина, дѣйствующіе заодно съ тою, которую отсюда увела стража, да, неужто вы могли вообразить, что, какъ бы вы не клялись и не распинались, мы повѣримъ вашимъ наговорамъ на человѣка, тогда-какъ доблесть и честь его скрѣплены печатью нашего довѣрія? Нѣтъ, созовите съ небесъ всѣхъ святыхъ, и если они станутъ свидѣтельствовать противъ Анджело, я и имъ не повѣрю. Возьмись за это дѣло, любезный Эскалъ, и помоги намъ добраться до источниковъ гнусныхъ козней. Клеветниковъ подстрекалъ еще какой-то монахъ; розыскать его.
   Братъ Питэръ. Очень желалъ бы, государь, чтобы онъ былъ здѣсь, потому что жаловаться обѣихъ женщинъ подбивалъ именно онъ. Вашъ Профосъ знаетъ, гдѣ его найти; онъ можетъ привести его сюда.
   Герцогъ. Ступай, пусть явится сейчасъ же (Профосъ уходитъ). А для тебя, мой вѣрный, мой испытанный кузенъ, конечно, важнѣе, чѣмъ для кого-либо другого, чтобы дѣло это разъяснилось вполнѣ. Когда же нанесенная тебѣ обида будетъ доказана вполнѣ, суди и осуждай виновныхъ, какъ тебѣ угодно. Я на нѣсколько минуть удалюсь отсюда, но вы не уходите, пока судьба клеветниковъ не будетъ рѣшена окончательно.
   Эскалъ. Все разберемъ, государь, самымъ тщательнымъ образомъ (Герцогъ уходитъ). Синьоръ Люціо, вы, кажется, говорили, что отецъ Лодовико человѣкъ негодный?
   Люціо. Клобукъ не дѣлаетъ еще монахомъ; въ немъ, кромѣ одежды, нѣтъ ровно ничего святого. Онъ о герцогѣ отзывался самымъ непотребнымъ образомъ.
   Эскалъ. Мы попросимъ васъ побыть здѣсь до его прихода и повторить при немъ то, что онъ говорилъ. Монахъ этотъ, вѣроятно, окажется дѣйствительно отъявленнымъ негодяемъ.
   Люціо. Въ этомъ онъ не уступитъ никому въ Вѣнѣ.
   Эскалъ (Одному изъ свиты).Вы приведите Изабеллу сюда опять. Хочется мнѣ еще поговорить съ нею. Синьоръ Анджело, позвольте мнѣ допросить ее еще разъ. Увидите, какъ я ее проберу.
   Люціо. Ну, судя по ея разсказу, не лучше, чѣмъ онъ.
   Эскалъ. Что вы сказали?
   Люціо. Мнѣ кажется, вашей милости удобнѣе было бы это сдѣлать съ ней наединѣ; тамъ она, вѣроятно, согласилась бы, но при другихъ, пожалуй, постыдится.

Входитъ Изабелла, сопровождаемая стражей; вскорѣ затѣмъ появляются снова одѣтый монахомъ Герцогъ и Профосъ.

   Эскалъ. Я съумѣю выпытать ее темнымъ допросомъ.
   Люціо. Прекрасно сдѣлаете: женщины впотьмахъ дѣлаются очень уступчивыми.
   Эскалъ. Подойдите сюда, милѣйшая. Вотъ эта молодая особа отрицаетъ все, что вы говорили.
   Люціо. Синьоръ, вотъ и бездѣльникъ, о которомъ я говорилъ, идетъ сюда съ Профосомъ.
   Эскалъ. Прекрасно. Пожалуйста, не заговаривайте съ нимъ, пока мы васъ не попросимъ.
   Люціо. Ни гу-гу.
   Эскалъ. Монахъ, подойди сюда. Сознавайся, ты подговорилъ этихъ женщинъ клеветать на доблестнаго Анджело? Обѣ онѣ признались, что ты.
   Герцогъ. Неправда.
   Эскалъ. Знаешь-ли, гдѣ ты?
   Герцогъ. Знаю, и съ такимъ глубокимъ уваженіемъ къ высокому вашему сану, съ какимъ иногда преклоняются передъ дьяволомъ изъ-за того, что престолъ у него огненный. Гдѣ же герцогъ? Ему слѣдовало бы выслушать меня самому.
   Эскалъ. Герцога олицетворяемъ теперь мы, и отвѣтъ ты обязанъ давать намъ. Говори правду.
   Герцогъ. Непремѣнно, хотя и рѣзкую. О, жалкія созданія! Вы, кажется, хотите поручить лисицѣ судить ягненка? Если такъ, прощай возможность возстановить истину. Герцогъ опять куда-то исчезъ, и дѣло это теперь пропащее! Самъ герцогъ поступилъ несправедливо, бросивъ дѣло на произволъ судьбы. Вмѣсто того, чтобы способствовать блестящему нашему оправданію, поручаетъ рѣшеніе нашей судьбы тому же самому негодяю, котораго мы собрались уличать.
   Люціо. Вотъ мерзавецъ-то! Это тотъ самый, о которомъ я говорилъ.
   Эскалъ. Какъ? Неужто, наглый, позорящій свое званіе монахъ, тебѣ мало, что ты подговорилъ вотъ этихъ женщинъ взводить клевету на стоящаго передъ тобою достойнѣйшаго мужа?-- ты еще гнусными своими устами дѣлаешь его собственныя уши свидѣтелями своихъ клеветъ и смѣешь прямо въ лицо обзывать его мерзавцемъ? Мало этого:-- ты дерзаешь изрекать хулу на самого герцога, дерзаешь укорять его въ несправедливости! Схватить его и подвергнуть пыткѣ! Мы изъ тебя до тѣхъ поръ станемъ вытягивать жилы, пока не узнаемъ настоящихъ твоихъ замысловъ. Герцогъ-то несправедливъ?!
   Герцогъ. Перестань горячиться. Твоему герцогу такъ же мало придетъ на умъ хоть бы вотъ этотъ палецъ повредить мнѣ, какъ и самому себѣ. Я не подданный его и не здѣшній уроженецъ. Во время моего пребыванія по дѣламъ въ его владѣніяхъ, я успѣлъ разглядѣть многое, что здѣсь творится, и убѣдился, что въ вашемъ городѣ развратъ кипитъ, бьетъ ключемъ и готовъ излиться черезъ край, я убѣдился, что существуютъ законы, назначеніе которыхъ -- карать всякія преступленія, но онымъ проступкамъ оказывается между тѣмъ такое покровительство, что издаваемые противъ нихъ указы, словно правила въ цирюльняхъ, не устрашаютъ, а только смѣшатъ.
   Эскалъ. Онъ клевещетъ на государство. Ведите его въ тюрьму.
   Анджело. Какія улики имѣете противъ него вы, синьоръ Люціо? Это, вѣдь, тотъ самый человѣкъ, о которомъ вы говорили?
   Люціо. Тотъ самый. Подойди-ка сюда, почтеннѣйшее выбритое темя. Узнаешь ты меня?
   Герцогъ. По голосу я припоминаю, что видѣлъ васъ, и кажется въ тюрьмѣ, когда герцогъ еще отсутствовалъ.
   Люціо. Видѣлъ? Ну, а помнишь, что ты говорилъ про герцога?
   Герцогъ. Какъ нельзя лучше.
   Люціо. Да? Такъ? Значитъ, по твоему герцогъ въ самомъ дѣлѣ и развратникъ, и дуракъ, и трусъ, какъ ты утверждалъ въ то время?
   Герцогъ. Прежде чѣмъ приписывать эти отзывы мнѣ, вамъ, синьоръ, слѣдовало бы помѣняться личностью со мною. Вы дѣйствительно говорили о герцогѣ и все это, и многое еще похуже.
   Люціо. Ахъ ты проклятая тварь! Да развѣ я не отодралъ тебя за носъ въ наказаніе за твои рѣчи?
   Герцогъ. Клянусь вамъ, господа, я люблю герцога такъ же, какъ самого себя.
   Анджело. Слышите, чѣмъ послѣ всѣхъ своихъ гнусностей этотъ негодяй хочетъ себя обѣлить?
   Эскалъ. Съ этимъ мерзавцемъ нечего даромъ тратить слова. Въ тюрьму его и какъ можно скорѣе! Эй, Профосъ, закуй его покрѣпче въ цѣпи и не давай болѣе разговаривать. Захвати также съ собою и этихъ негодяекъ, и ихъ соумышленника (Профосъ хочетъ взятъ Герцога подъ стражу).
   Герцогъ. Не торопись, любезный; повремени немного.
   Анджело. А, онъ еще противится? Помоги-ка взять его Люціо.
   Люціо. Ну-ка, любезный, ну, ну, ну! Зачѣмъ понадобилось тебѣ, лживому бездѣльнику, скрывать свою бритую башку? Покажи намъ холопскую свою рожу! Хоть и не хочется тебѣ, а ты все-таки ее покажешь. Да, ты ее покажешь, хотя бы она вся покрыта была гнойными прыщами. Да, покажи намъ свою омерзительную образину, а затѣмъ отбывай на висѣлицѣ свой законный часъ (Срываетъ съ монаха капюшонъ и узнаетъ Герцога).
   Герцогъ. Ты, негодяй, первый дѣлаешь меня снова герцогомъ. А ты, Профосъ, знай, что троихъ этихъ честныхъ личностей я беру на поруки (Обращается къ Люціо, старающемуся скрыться). Нѣтъ, погодите, любезный синьоръ, не старайтесь улизнуть. Между мною и вами сейчасъ должны произойти объясненія. Задержать его.
   Люціо. Ну, все это, пожалуй, можетъ покончиться хуже, чѣмъ висѣлицей.
   Герцогъ (Эскалу). Тебѣ я прощаю все, что ты говорилъ. Садись, а мы, съ позволенія синьора Анджело, займемъ его мѣсто. Если у него хватить словъ, хитрости и нахальства оправдываться, пусть онъ прибѣгнетъ къ этому ранѣе, чѣмъ услышитъ мой разсказъ, а затѣмъ пусть не разглагольствуетъ болѣе.
   Анджело. Грозный мой повелитель, преступленіе мое явилось бы ничтожнымъ рядомъ съ моимъ нахальствомъ, если бы я могъ предполагать, что вина моя не вполнѣ разгадана, когда я вижу ясно, что проступокъ мой такъ же хорошо извѣстенъ вашей свѣтлости, какъ и божественному Провидѣнію. Поэтому не длите моего позора дальнѣйшимъ разбирательствомъ дѣла. Да будетъ признаніе и моимъ осужденіемъ. Немедленный приговоръ, а затѣмъ смерть -- вотъ вся та милость, о которой я молю.
   Герцогъ. Подойди, Маріанна. Говори, былъ ты съ нею обрученъ?
   Анджело. Былъ, государь.
   Герцогъ. Ступай, обвѣнчайся съ нею сейчасъ же. Обрядъ этотъ совершишь ты, святой отецъ, а затѣмъ приведешь ихъ снова сюда назадъ. Профосъ, ступай съ ними и ты (Анджело, Маріанна, Братъ Питэръ и Профосъ уходятъ).
   Эскалъ. Государь, меня менѣе изумляетъ странность проступка, чѣмъ отсутствіе въ Анджело чувства чести.
   Герцогъ. Подойди поближе, Изабелла. Прежній монахъ теперь твой государь. Однако, такъ какъ, не смотря на перемѣну во внѣшности, сердце мое осталось такимъ же, какъ и было, я и теперь по прежнему готовъ помогать тебѣ совѣтами и быть твоимъ ходатаемъ.
   Изабелла. Простите, ваша свѣтлость, что я, не зная, кто вы, дерзала безпокоить, утруждать васъ своими просьбами.
   Герцогъ. Прощаю, но и ты, прелестная дѣвушка, будь настолько же снисходительна и къ намъ. Я знаю, смерть твоего брата тяжелымъ камнемъ лежитъ у тебя на сердцѣ. Тебя, можетъ быть, удивляетъ, зачѣмъ я, стараясь спасти ему жизнь, самъ между тѣмъ скрывался, зачѣмъ, пользуясь своею властью, не предотвратилъ гибельной его кончины? О, милое и доброе созданіе, я никогда не предполагалъ, что смертный приговоръ исполненъ будетъ такъ поспѣшно, и это перевернуло всѣ мои планы. Миръ его праху! Жизнь, наслаждающаяся своимъ существованіемъ, не боясь смерти, лучше той, которая вѣчно находится подъ ея страхомъ. Утѣшься хоть тѣмъ, что твоему брату выпала именно такая доля; онъ теперь вполнѣ счастливъ.

Анджело, Маріанна, Братъ Питэръ и Профосъ возвращаются.

   Изабелла. Постараюсь, добрѣйшій мой повелитель.
   Герцогъ. Вотъ сюда идетъ новобрачный, посягавшій на твою такъ хорошо обороняемую честь, и тебѣ, ради Маріанны, слѣдовало бы его простить. Однако, такъ какъ онъ самъ преступилъ законъ, за нарушеніе котораго казнилъ твоего брата, то-есть, покушался на святое твое цѣломудріе, а затѣмъ, не исполнилъ клятвы избавить твоего брата отъ смерти, само правосудіе вопіетъ собственными устами виноватаго:-- "Анджело отвѣтитъ за Клаудіо! Смерть за смерть! Пусть чрезмѣрная поспѣшность и такая же медлительность сами отвѣчаютъ за себя! Приговоръ за приговоръ и мѣра за мѣру!" Теперь, Анджело, когда твое преступленіе доказано до полной очевидности, запирательство не повело бы ни къ чему. Слушай же наше рѣшеніе:-- мы приговариваемъ тебя къ смерти на той же плахѣ, на которой погибъ Клаудіо. Казнь должна быть совершена такъ же поспѣшно, какъ и тогда. Ведите его!
   Маріанна. Добрый мой повелитель, надѣюсь ты далъ мнѣ мужа не для того, чтобы насмѣяться надо мною?
   Герцогъ. Насмѣялся надъ тобою самъ же твой мужъ. Бракъ этотъ я счелъ необходимымъ для спасенія собственной твоей чести. Вся твоя жизнь, благодаря уступкѣ, сдѣланной тобою Анджело, безъ этого брака навсегда омрачилась бы позоромъ. Безъ него стало бы немыслимымъ то хорошее, которое, быть можетъ, еще ожидаетъ тебя въ будущемъ. Все его состояніе должно бы по закону перейти въ государственную казну, но мы, въ силу нашего сочувствья къ тебѣ, дѣлаемъ его вдовьимъ твоимъ наслѣдіемъ. Это поможетъ тебѣ найти другого мужа.
   Маріанна. Другого, даже лучшаго мужа, государь, я не желаю.
   Герцогъ. Не проси за него:-- наше рѣшеніе неизмѣнно.
   Маріанна (Падая на колѣни). О, повелитель, молю тебя!
   Герцогъ. Всѣ мольбы напрасны. Ведите его на казнь.
   Маріанна. О, государь, повремените! Милая Изабелла, преклони колѣни рядомъ со мною, присоедини мольбу свою къ моей, и вся дальнѣйшая моя жизнь будетъ принадлежать тебѣ; да, всю жизнь я стану служить тебѣ, какъ раба.
   Герцогъ. Съ твоей стороны безумно обращаться къ ней съ такою просьбою. Если она преклонитъ колѣни, чтобы испрашивать помилованіе за такое преступленіе, духъ ея брата разрушитъ сковывающіе его каменные своды и въ ужасѣ увлечетъ ее отсюда.
   Маріанна. Изабелла, милая Изабелла, стань рядомъ со мною на колѣни и не говори хоть ни слова,-- говорить буду я -- а подними только съ мольбою руки. Увѣряютъ, будто въ самыхъ лучшихъ людяхъ гнѣздятся пороки, и будто чаще всего эти люди, отдавъ должную дань своей человѣческой природѣ, становятся еще лучше прежняго. Тоже самое можетъ произойти и съ моимъ мужемъ. О, Изабелла, неужто ты откажешься преклонить колѣни рядомъ со мною?
   Герцогъ. Своею смертью онъ искупитъ смерть Клаудіо.
   Изабелла (Бросаясь на колѣни). Великодушный государь, благоволите отнестись къ осужденному такъ, какъ будто братъ мой еще живъ. Мнѣ начинаетъ казаться, что имъ руководила полная искренность, пока онъ не увидалъ меня. Если это такъ, не приговаривайте его къ смертной казни. Братъ мой осужденъ былъ по закону, такъ-какъ онъ дѣйствительно виноватъ былъ въ томъ проступкѣ, за который поплатился потомъ жизнію. Что-же касается Анджело, злое его намѣреніе не повлекло за собою никакихъ дурныхъ послѣдствій, поэтому слѣдуетъ считать, что это намѣреніе умерло на пути. Мысль человѣческая суду не подлежитъ, а намѣреніе человѣка -- только мысль.
   Маріанна. Только мысль, государь!
   Герцогъ. Всѣ ваши мольбы ни къ чему не поведутъ. Встаньте (Онѣ встаютъ). На память мнѣ приходитъ еще одно преступленіе. Скажи, Профосъ, какъ случилось, что Клаудіо казненъ былъ не въ обычный часъ?
   Профосъ. По особому предписанію намѣстника, государь.
   Герцогъ. Предписаніе было форменное?
   Профосъ. Нѣтъ, государь, оно сообщено было мнѣ черезъ гонца.
   Герцогъ. За это мы отрѣшаемъ тебя отъ должности.Отдай ключи.
   Профосъ. Простите, государь! Сдавалось мнѣ, что это не совсѣмъ, какъ слѣдуетъ, но я не зналъ навѣрное, такъ-ли это въ самомъ дѣлѣ? Пообсудивъ-же все хорошенько, я раскаялся въ своей опрометчивости, и вотъ доказательство:-- въ тюрьмѣ еще есть человѣкъ, котораго слѣдовало казнить по тайному приказанію, а онъ живъ до сихъ поръ.
   Герцогъ. Кто-же это?
   Профосъ. Нѣкій Бернардино.
   Герцогъ. Жаль, что ты не сдѣлалъ того-же для Клаудіо. Ступай, приведи его сюда; дай мнѣ на него взглянуть (Профосъ уходитъ).
   Эскалъ. Синьоръ Анджело, я глубоко скорблю о томъ, что вы, будучи всегда такимъ разумнымъ и воздержнымъ, оступились такъ неосторожно подъ вліяніемъ плотскихъ чувствъ и потомъ такъ непростительно превысили власть, карая другого за такую-же слабость, какой вы поддались сами.
   Анджело. Я и самъ скорблю о томъ, что причиняю вамъ такую глубокую скорбь. Мнѣ самому такъ невыносимо тяжело, что я скорѣе готовъ молить о смерти, чѣмъ о помилованіи. Я достоинъ смерти, поэтому и зову ее.

Профосъ возвращается, ведя съ собою Бернардино, Клаудіо и Джульетту. Лицо Клаудіо сильно закутано.

   Герцогъ. Который-же Бернардино?
   Профосъ. Вотъ этотъ, государь.
   Герцогъ. Мнѣ объ этомъ человѣкѣ говорилъ монахъ. Слушай, пріятель:-- разсказываютъ, будто душа у тебя въ конецъ зачерствѣлая, будто за предѣлами земной жизни ты не признаешь ничего, поэтому и ведешь жизнь вполнѣ сообразную съ этими понятіями. Ты приговоренъ къ смерти, но я прощаю тебѣ всѣ твои земныя прегрѣшенія, однако за это помилованіе я самъ какъ милости прошу:-- исправься и приготовь себя къ лучшему будущему. Не лишайте его, святой отецъ, полезныхъ назиданій, передаю его въ ваши руки. А это что за закутанный молодецъ?
   Профосъ. Другой спасенный мною узникъ. Приказано было и ему отрубить голову въ одно время съ Клаудіо. Онъ до того похожъ на послѣдняго, что ихъ, право, можно принять одного за другого (Открываетъ лицо Клаудіо).
   Герцогъ (Изабеллѣ). Если онъ похожъ на Клаудіо, я въ память твоего брата прощаю его. Ты-же, красавица, дай мнѣ руку, сказки, что согласна быть моею женою, и онъ тоже станетъ моимъ братомъ. Все это объяснится подробнѣе въ свое, болѣе удобное время. По всему происходящему синьоръ Анджело можетъ догадаться, что онъ спасенъ; а такое заключеніе я вывожу изъ того, что глаза его снова оживились. Твой проступокъ обратился не противъ, а за тебя:-- вмѣсто кары, ты получаешь за него счастіе. Смотри-же, люби жену; ея прекрасныя качества не только не уступаютъ твоимъ, но даже много ихъ превосходятъ... Какъ ни расположенъ я сегодня прощать всѣмъ, но здѣсь есть человѣкъ, простить котораго я не могу. Ты, Люціо, ты холопъ, отзывавшійся обо мнѣ, какъ о дуракѣ, о трусѣ, о сластолюбивомъ прелюбодѣѣ, объясни, чѣмъ заслужилъ я такое нелестное мнѣніе?
   Люціо. Повѣрьте, государь, говорить такимъ образомъ меня заставилъ господствующій обычай злословить. Когда вы желаете повѣсить меня за мои слова, это въ вашей волѣ, но я былъ бы очень счастливъ, если бы вы, вмѣсто того, чтобы вѣшать, просто приказали бы меня высѣчь.
   Герцогъ. Сначала тебя и высѣкутъ, но потомъ все-таки повѣсятъ. Послушай, Профосъ, оповѣсти по всему городу, что гдѣ-то есть женщина, опозоренная вотъ этимъ развратникомъ, а что есть такая, я знаю изъ собственныхъ его клятвенныхъ увѣреній; онъ даже хвастался, что у нея есть отъ него ребенокъ. Розыскать ее, и какъ только она явится, тотчасъ же повѣнчать ее съ ея обольстителемъ. Послѣ же бракосочетанія высѣчь его и повѣсить.
   Люціо. Умоляю вашу свѣтлость, не заставляйте меня жениться на непотребной. Вы сами сейчасъ сказали, что я снова сдѣлалъ васъ герцогомъ; не дѣлайте же меня въ награду за это рогоносцемъ.
   Герцогъ. Клянусь честью, ты на ней женишься. На этомъ условіи я прощаю тебѣ твое злорѣчіе и всѣ другія прегрѣшенія. Отведите его въ тюрьму и позаботьтесь, чтобы приказанія мои были исполнены какъ можно скорѣе.
   Люціо. Государь, женитьба на потаскушкѣ хуже сѣченія, хуже повѣшенія; она разомъ и позоръ, и смерть.
   Герцогъ. Вполнѣ заслуженная кара за клевету на государя. Возстанови же, Клаудіо, честь обольщенной тобою дѣвушки. Маріанна, будь счастлива, а ты, Анджело, люби ее; я былъ ея духовникомъ и знаю, что нравственность у нея безукоризненная. Благодарю тебя, вѣрный другъ мой Эскалъ, за великую твою доброту; въ будущемъ тебя за нее ожидаетъ болѣе блестящая награда, Благодарю тебя, Профосъ, за твое усердіе и за умѣніе хранить тайны; въ самомъ недалекомъ будущемъ мы назначимъ тебя на болѣе высокую должность. Прости его, Анджело, что онъ, вмѣсто головы Клаудіо, принесъ тебѣ голову Рагоцино; вина эта сама себя оправдываетъ. Дорогая Изабелла, сильно заботясь о твоемъ счастьи, я хочу предложить, чтобы отнынѣ все мое было твоимъ, а все твое моимъ. Проводите меня всѣ во дворецъ; тамъ вы услышите то, что мнѣ осталось вамъ разсказать и что узнать вамъ слѣдуетъ (Всѣ уходятъ).
   ПРИМѢЧАНІЯ къ ПЯТОМУ ТОМУ

"МѢРА ЗА МѢРУ".

   "Мѣра за мѣру" впервые появилась въ in-folio 1623 года. Относительно времени происхожденія этой пьесы Шекспира у насъ нѣтъ никакихъ внѣшнихъ фактическихъ указаній. Такимъ образомъ, у насъ остаются только внутренніе признаки, т. е., главнымъ образомъ, языкъ, стихосложеніе и общій тонъ всей пьесы, по которымъ мы можемъ съ нѣкоторой вѣроятностью заключить, къ какому періоду дѣятельности Шекспира эта пьеса принадлежитъ. Языкъ и стихосложеніе имѣютъ совершенно тотъ же характеръ, какой имъ присущъ въ "Гамлетѣ" и въ "Юліѣ Цезарѣ". Значитъ, созданіе этой драмы мы должны отнести приблизительно къ эпохѣ 1601--1604 гг. Что же касается до общаго тона, до настроенія, въ которомъ находился Шекспиръ, когда писалъ "Мѣра за мѣру", то изъ этомъ отношеніи всѣ три только-что указанныя драмы поразительно похожи другъ на друга, Это сходство такъ велико, что прямо обращаетъ на себя вниманіе читателя. Поэтому, не будетъ слишкомъ смѣлымъ заключить, что всѣ три пьесы написаны въ одинъ, сравнительно очень короткій промежутокъ времени, подъ давленіемъ однѣхъ и тѣхъ же умственныхъ и нравственныхъ заботъ, въ одномъ и томъ же душевномъ настроеніи,-- можетъ быть, подъ впечатлѣніемъ однѣхъ и тѣхъ же внѣшнихъ условій. Настроеніе это выразилось полнымъ пессимизмомъ, безотрадными взглядами на жизнь. Въ Шекспирѣ этого періода можно даже усмотрѣть значительный упадокъ духа. Періодъ комедій на этотъ разъ, очевидно, окончился, молодость прошла, оставивъ послѣ себя одно лишь разочарованіе и какое-то недовѣріе къ жизни.
   Въ царствованіе Карла II, Давенайнъ,-- извѣстный въ то время драматургъ, считавшійся незаконнымъ сыномъ Шекспира, слилъ въ одну пьесу "Мѣра за мѣру" и комедію "Много шуму изъ ничего", и такимъ образомъ возникшая комедія изъ двухъ пьесъ Шекспира была представлена на королевскомъ театрѣ въ 1673 году. Нѣсколько позднѣе либреттистъ Джильдонъ передѣлалъ "Мѣра за мѣру" въ пьесу, которая была поставлена на театрѣ Линкольна въ 1700 году.-- Гаррикъ, не смотря на то, что былъ однимъ изъ самыхъ горячихъ поклонниковъ генія Шекспира, не рѣшился поставить на своемъ театрѣ "Мѣра за мѣру", которая считалась пьесой чрезвычайно неприличной. Кембль, болѣе смѣлый, поставилъ ее въ 1789 г., но, не смотря на значительные урѣзки, которые онъ сдѣлалъ въ пьесѣ, драма Шекспира успѣха не имѣла. Въ Англіи и до сихъ поръ избѣгаютъ давать "Мѣра за мѣру"; за то въ Германіи эта драма пользуется огромной популярностью.
   Считаемъ не лишнимъ напомнить, что Пушкинъ пересказалъ "Мѣра за мѣру" въ поэмѣ, которую озаглавилъ "Анжело", по имени одного изъ главныхъ дѣйствующихъ лицъ шекспировской драмы. Для того, чтобы показать, какъ Пушкинъ обработалъ этотъ сюжетъ, укажемъ, между прочимъ, на одинъ монологъ, знаменитый монологъ, начинающійся словами: "Разсчитывай на одну только смерть" (III, 1). Весь этотъ длинный монологъ, въ которомъ выразился весь пессимизмъ Шекспира, у Пушкина совершенно пропущенъ. Нашъ поэтъ замѣнилъ его слѣдующими стихами:
  
   Старикъ доказывалъ страдальцу молодому,
   Что смерть и бытіе равны одно другому,
   Что здѣсь и тамъ одна безсмертная душа
   И что подлунный міръ не стоитъ ни гроша.
   Съ нимъ бѣдный Клавдіо печально соглашался,
   А въ сердцѣ милою Джильеттой занимался.
  
   Мы сказали, что между "Мѣра за мѣру" и "Гамлетомъ" существуетъ большая аналогія. Эта аналогія заключается не только въ общемъ настроеніи, но и въ нѣкоторыхъ, очень любопытныхъ частностяхъ. Такъ, напримѣръ, слова Гамлета: "То die to sleep" (умереть -- заснуть) почти дословно повторены Клавдіемъ: "Ау, but to die, and go we know not where..." (Такъ, но умереть, отправиться невѣдомо куда...) Затѣмъ, опасенія Гамлета относительно того, что будетъ по смерти, соотвѣтствуютъ словамъ Изабеллы, которая повторяетъ ту же самую мысль: "tho sense of death is most in apprehension" (ощущеніе смерти болѣе всего въ опасеніи). Слова Гамлета, обращаемыя къ Офеліи: "Be thou as chaste as ice, as pure, as snow, thou shalt not escape calumny" (будь ты цѣломудренна какъ ледъ, чиста какъ снѣгъ,-- не избѣжать тебѣ клеветы) -- напоминаютъ слова герцога въ "Мѣра за мѣру": "Ни власть, ни санъ не избавляютъ въ этомъ мірѣ отъ нареканія; не щадитъ грозящая съ тыла клевета и чистѣйшей добродѣтели". Наконецъ, сомнѣнія относительно того, что будетъ послѣ смерти, выражены въ "Мѣра за мѣру" гораздо сильнѣе, чѣмъ въ знаменитомъ монологѣ Гамлета.-- "То be or not to be". Это въ особенности относится къ словамъ Клавдіо: "Положимъ такъ, но умереть, отправиться невѣдомо куда, лежать неподвижно и гнить въ холодной могилѣ! Утратить жизненность, полную тепла и движенія, чтобы превратиться въ безчувственную глыбу, межъ тѣмъ, какъ испытавшему столько наслажденій духу придется купаться въ огненномъ потокѣ, или пребывая въ пространствѣ толсторебраго льда, вѣчно дрожать отъ невыносимаго холода; или, будучи подхваченнымъ буйнымъ вѣтромъ, съ невообразимою быстротою вѣчно кружиться около висящаго въ воздухѣ міра; или очутиться среди тѣхъ несчастнѣйшихъ изъ несчастныхъ, которыхъ необузданное, ничего навѣрно не значащее воображеніе не можетъ представить себѣ иначе, какъ воющими!.." (III, 1, стр. 38). Этотъ монологъ Пушкинъ прекрасно резюмировалъ слѣдующимъ образомъ:
  
             Такъ... однакожь... умереть,
   Идти невѣдомо куда, во гробѣ тлѣть,
   Въ холодной тѣснотѣ... увы! земля прекрасна
   И жизнь мила. А тутъ: войти въ нѣмую мглу,
   Стремглавъ низвергнуться въ кипящую смолу,
   Или во льду застыть, иль съ вѣтромъ быстротечнымъ
   Носиться въ пустотѣ, пространствомъ безконечнымъ...
  
   Стр. 6. "Слово миръ, о которомъ упоминается въ предъобѣденной молитвѣ". Въ молитвенникѣ, напечатанномъ въ 1564 году (въ годъ рожденія Шекспира), по приказанію королевы Елисаветы, говорится: "благодарственная молитва послѣ каждой трапезы, должна оканчиваться слѣдующимъ образомъ: "Deus servet Ecelesium -- Regem vel Reginam custodiat -- Cousiliarios ejus regat -- Populum Universum tueatur -- et Pacem nobis donhet perpetuam".
   Стр. 7. "По моему, лучше быть кромкой отъ англійскаго сермяжнаго сукна, чѣмъ французскимъ бархатомъ, выстриженнымъ, какъ выстриженъ ты".-- Джонсонъ утверждаетъ, что эта шутка относительно выстриженнаго бархата есть намекѣ на потерю волосъ, вслѣдствіе такъ называемой французской болѣзни (англичане называютъ французской болѣзнію ту болѣзнь, которую французы долгое время навивали неаполитанскою болѣзнію). Люціо, признавая, что его собесѣдникъ имѣетъ большой опытъ во французской болѣзни, готовъ пить за его здоровье, но воздерживается пить изъ одного стакана послѣ него. Во времена Шекспира господствовало мнѣніе, что стаканъ, изъ котораго пило лицо, страдающее заразной болѣзнью, могъ передать болѣзнь другому лицу.
   Стр. 7. "Съ придачей французской кроны".-- Въ англійскомъ подлинникѣ въ этомъ мѣстѣ находится не переводимая игра значеніями слова Sound,-- здоровый и звучный.
   Стр. 9. "Сѣкира небесъ кого хочетъ милуетъ, а кого не хочетъ миловать, того караетъ".-- Посланіе апостола Павла къ Римлянамъ, гл. IX, стихъ 15.
   Стр. 13. "Подобно кулику, шутить языкомъ и пѣть далеко отъ гнѣзда, то-есть, отъ сердца",-- значитъ, какъ куликъ, который, чтобы обмануть охотника, кричитъ, отлетѣвъ далеко отъ гнѣзда.
   Стр. 16. "Иные здравыми и невредимыми выходятъ изъ цѣлой чаши преступленій", въ оригиналѣ "Brakes of vice" -- "квашня преступленій".
   Стр. 17. "Неимѣющіе никакой "профанаціи".-- Profanation -- нечестіе, оскверненіе, поруганіе святыни, вмѣсто profession -- вѣроисповѣданіе, ремесло, промыселъ.
   Стр. 17. "Отъ своей жены, которую я "детестую",-- "Whom I detest, т. е., которую ненави;у. Слово detest Локоть употребляетъ вмѣсто protest -- клянусь, свидѣтельствую, заявляю.
   Стр. 19. "А я подъ присягой готовъ показать". Въ подлинникѣ вмѣсто слова depose -- показывать. Накипь употребляетъ слово suppose -- полагать, предполагать.
   Стр. 19. "И хозяйка его тоже женщина подозрительная". Тутъ Локоть, а за нимъ и Потѣшникъ употребляютъ вмѣсто слова suspected,-- подозрѣваемый, подозрительный, по созвучію слово respected -- уважаемый.
   Стр. 20. "Ганнибалъ" -- вмѣсто Каннибалъ.
   Стр. 30. "Ихъ неумѣлая любовь принимаетъ видъ обиды". Комментаторъ Тайруайтъ видитъ въ этихъ словахъ намекъ на короля Якова I. И дѣйствительно, основатель въ Англія династіи Стюартовъ не любилъ публичныхъ овацій; онъ, какъ утверждаетъ сэръ Симмонсъ Ивъ въ своихъ "Запискахъ", желалъ чумы тѣмъ, которые толпились, чтобъ его видѣть: "Would bid a pox or a plague on such as flocked to see hоm".
   Ctp. 42. "Съ темнымъ и свѣтлымъ бастардомъ". Тутъ игра значеніями слова bastard -- родъ сладкаго винограднаго вина и незаконнорожденный.
   Стр. 43. "Она такъ объѣлась мяса, что теперь сама сидитъ въ кадкѣ". При тогдашнемъ потогонномъ леченіи извѣстныхъ болѣзней, кадки замѣняли ванны.
   Стр. 53. "Палачу чаще приходится просить прощенія". Одно мѣсто изъ комедіи "Какъ вамъ угодно" объясняетъ мысль Потѣшника: "Палачъ,-- говоритъ Сильвій,-- сердце котораго очерствѣло отъ постояннаго зрѣлища смерти, никогда не спускаетъ сѣкиры на шею своей жертвѣ, не испросивши предварительно у ней прощенія".
   Стр. 55. Герцогъ: "Онъ принесъ помилованіе Клаудіо". Въ изданіи 1623 года это говоритъ Профосъ, предшествующую-же фразу Герцогъ. Мы измѣняемъ это по Найту и другимъ комментаторамъ, потому что за нѣсколько словъ передъ этимъ Профосъ отрицаетъ возможность ожидаемой герцогомъ отмѣны.
   Стр. 58. "Здѣсь много постоянныхъ ея гостей". Это перечисленіе обитателей тюрьмы очень ярко освѣщаетъ, по мнѣнію Джонсона, состояніе нравовъ во времена Шекспира. Кромѣ тѣхъ обычаевъ, странности которыхъ общи всѣмъ вѣкамъ, мы имѣемъ здѣсь четырехъ забіякъ и одного путешественника. Весьма вѣроятно, что оригиналы этихъ портретовъ были тогда извѣстны публикѣ.
   Стр. 58. "Вмѣсто денегъ получившій сколько-то оберточной бумаги". Ростовщики въ эпоху Шекспира, какъ впрочемъ это бываетъ и въ наше время, давали занимаемую сумму не сполна наличными, а и товаромъ, не лучше, по большей части, чѣмъ обыкновенная оберточная бумага, почему и назывались торговцами оберточной бумаги. Въ "Защитѣ мошенничества" (1592 г.) извѣстный тогда писатель Робертъ Гринъ изображаетъ критическое положеніе несчастнаго, принужденнаго занять "сто ливровъ, изъ которыхъ сорокъ наличными, а шестьдесятъ различнымъ товаромъ, въ родѣ струнъ для лютни, лошадей изъ картона и оберточной бумаги". Господинъ "Опрометчивый", какъ кажется, былъ жертвой операціи подобнаго-же рода.
   Стр. 58. "Потомъ здѣсь сидитъ по жалобѣ господина Трехнитнаго"... сшившаго для своего закащика три пары платья изъ атласа персиковаго цвѣта". Здѣсь не переводимая игра словъ: suit -- жалоба, искъ и платье; peach-colored -- персикоцвѣтный и реасѣ -- обвинять, доносить.
   Стр. 72. "Клобукъ не дѣлаетъ еще монахомъ". Въ англійскомъ текстѣ по-латыни: "Cucullus non facit monachnin".
   Стр. 74. "Словно правила въ цирюльняхъ". Въ цирюльняхъ собиралось много тунеядцевъ, а потому хозяева ихъ, для предотвращенія безчинствъ и для поддержанія хоть какого-нибудь порядка, составляли нѣчто въ родѣ правилъ, и большею частью въ стихахъ. Правила эти прибивались къ дверямъ и нарушенія ихъ наказывались штрафами. Докторъ Кенрикъ, одинъ изъ издателей Шекспира въ прошломъ вѣкѣ, видѣлъ такія правила въ одной цирюльнѣ графства Іоркскаго. Въ своемъ изданіи онъ приводитъ ихъ дословно:
   "Первый пришедшій будетъ первый обритъ. Поэтому не приходите слишкомъ поздно. А пришедши, ведите себя прилично; ибо тотъ, кто не будетъ исполнять этихъ правилъ, заплатить штрафъ. А потому, держите ухо востро.
   1) Кто входитъ сюда въ большихъ сапогахъ со шпорами, не долженъ двигаться, а если обнаружится какое-либо движеніе и задѣнетъ кого-нибудь своими шпорами, долженъ поставить кружку пива, каждый разъ.
   2) Кто невѣжливо и грубо садится на мѣсто другого, поставитъ бутылку пива и такимъ образомъ получитъ урокъ вѣжливости.
   3) Кто будетъ ругаться и клясться, долженъ будетъ выкинуть изъ своего кошелька семь пенсовъ.
   4) Когда цирюльникъ разсказываетъ исторіи, всѣ должны молчать; а кто его будетъ прерывать, долженъ будетъ поставить бутылку элю.
   5) Кто не можетъ или не хочетъ снять съ головы свою шляпу, когда его причесываютъ, заплатитъ кружку пива.
   6) А кто не можетъ или не хочетъ платить, будетъ отправленъ лишь на половину причесаннымъ.
   Стр. 75. "Отбывай на висѣлицѣ свой законный часъ". Повѣшенный, по англійскимъ законамъ, долженъ висѣть никакъ не менѣе часа.
  
окъ, котораго засадилъ сюда торговецъ шелковыхъ товаровъ Трехволосый: за три или четыре куска чернаго атласа онъ очернилъ его въ глазахъ всего общества. Есть тутъ у насъ и молодой господинъ Вѣтрогонъ, и молодой Обругай, и господинъ Мѣдная-Шпора, и господинъ Голодай, человѣкъ шпаги и кинжала, и молодой господинъ Прощалыга, который убилъ веселаго Пуддинга, и господинъ Рубаколъ, буянъ и рубака, и щеголеватый господинъ Штрипка, который много путешествовалъ, и взбалмошный Полуштофъ, который избилъ Кружку, и еще -- я думаю -- до сорока другихъ. Все это славные ребята и нашего поля ягода. И вотъ на нихъ-то сошло теперь Божіе попущеніе.
  

Входитъ Mерзило.

  
   Мерзило. Эй, ты! Приведи сюда Бернардина!
   Шутъ. Другъ Бернардинъ, встань-ка и дай себя повѣсить! Другъ Бернардинъ!
   Мерзило. Эй, Бернардинъ!
   Бернардинъ (за сценой). О, раздуй васъ горой! Что вы тамъ кричите? Кто вы такіе?
   Шутъ. Твои хорошіе друзья -- палачи. Сдѣлай одолженіе, встань и позволь себя казнить.
   Бернардинъ (за сценой).Убирайтесь къ чорту, негодяи! Прочь, говорятъ вамъ! Я спать хочу.
   Мерзило. Скажи ему, чтобъ онъ вставалъ, да поскорѣе.
   Шутъ. Сдѣлайте милость, господинъ Бернардинъ, проснитесь; позвольте намъ только казнить васъ, а потомъ вы опять можете уснуть.
   Мерзило. Поди и приведи его сюда.
   Шутъ. Онъ ужъ идетъ: я слышу, какъ зашумѣла его солома.
   Мерзило. Ну, а топоръ на плахѣ?
   Шутъ. Все въ исправности.
  

Входитъ Бернардинъ.

  
   Бернардинъ. Ну, Мерзило, что у васъ тутъ такое?
   Мерзило. А вотъ что, пріятель: бормочи-ка свою молитву, потому что, видишь ли, твой приговоръ ужъ полученъ.
   Бернардинъ. Ахъ, вы подлецы этакіе! Да я всю ночь пропьянствовалъ и еще не приготовился.
   Шутъ. Тѣмъ лучше: если онъ цѣлую ночь пропьянствовалъ и его утромъ повѣсятъ, то ему останется цѣлый день, чтобъ выспаться.
  

Входитъ герцогъ, переодѣтый монахомъ, какъ прежде.

  
   Мерзило. Ну, вотъ тебѣ и духовникъ. Не думаешь ли ты, что съ тобою шутятъ? а?
   Герцогъ. Другъ мой, я слышалъ, что ты скоро долженъ покинуть свѣтъ и по долгу христіанской любви пришелъ тебя наставить, утѣшить и помолиться вмѣстѣ съ тобою.
   Бернардинъ. Это пустое дѣло, монахъ. Я всю ночь лихо пропьянствовалъ, и пусть вышибутъ они у меня мозгъ изъ головы, если мнѣ не нужно дать время, чтобъ опомниться. Я не позволю сегодня казнить себя -- и баста.
   Герцогъ. О, другъ мой -- это неизбѣжно! Поэтому я прошу тебя обратить вниманіе на путь, который предстоитъ тебѣ.
   Бернардинъ. А я клянусь, что никто въ мірѣ не заставитъ меня сегодня умереть.
   Герцогъ. Но, послушай...
   Бернардинъ. Ни слова! Если вамъ нужно что сказать мнѣ, то приходите въ мою каморку, а я сегодня ни шагу изъ нея не сдѣлаю. (Уходитъ).
  
                                           Герцогъ.
  
                       О, дерзкій умъ! о каменное сердце!
                       Ни къ жизни онъ, ни къ смерти не готовъ,
                       Такъ взять его и отвести на плаху!

(Мерзило и Шутъ уходятг).

  

Входить Профосъ.

  
                                           Профосъ.
  
                       Какъ вы нашли преступника, отецъ мой?
  
                                           Герцогъ.
  
                       Онъ закоснѣлъ, не приготовленъ къ смерти;
                       Казнить его въ такомъ ожесточеньи
                       Преступно и грѣшно.
  
                                           Профосъ.
  
                                                     У насъ въ тюрьмѣ
                       Сегодня утромъ умеръ отъ горячки,
                       Извѣстный всѣмъ, разбойникъ Рагозино.
                       Онъ съ Клавдіо ровесникъ; цвѣтъ волосъ
                       У нихъ обоихъ сходенъ совершенно.
                       Что, если мы дадимъ убійцѣ время
                       Покаяться, правителю же представимъ
                       Для увѣренья голову пирата,
                       Который такъ на Клавдіо похожъ?
  
                                           Герцогъ.
  
                       Вотъ это случай, посланный намъ небомъ!
                       Воспользуемся имъ -- ужъ близокъ часъ.
                       Вы въ точности исполните приказъ
                       Правителя -- пока я увѣщаньемъ
                       Преступника подвигну къ покаянью.
  
                                           Профосъ.
  
                       Исполню все, отецъ достопочтенный.
                       Сегодня онъ предъ вечеромъ умретъ.
                       Но что намъ дѣлать съ Клавдіо, отецъ?
                       Какъ отъ меня опасность устранить,
                       Когда провѣдаютъ, что онъ не умеръ?
  
                                           Герцогъ.
  
                       А вотъ что сдѣлайте: пусть Бернардинъ
                       И Клавдіо сидятъ въ тюрьмѣ секретной --
                       И, прежде чѣмъ взойдетъ два раза солнце,
                       Привѣтствуя природу, безопасны
                       Вы будете вполнѣ.
  
                                           Профосъ.
  
                                           Исполню все,
                       По вашему совѣту.
  
                                           Герцогъ.
  
                                           Поспѣшите-жъ
                       Вы голову къ намѣстнику послать.

(Профосъ уходитъ).

                       Теперь письмо я напишу къ Анджело --
                       Его снесетъ тюремщикъ -- и въ письмѣ
                       Я извѣщу его, что возвращаюсь
                       И по причинамъ важнымъ долженъ въ городъ
                       Торжественно вступить. Я предложу
                       Ему, чтобъ онъ ко мнѣ на встрѣчу вышелъ
                       Къ священному источнику, въ двухъ миляхъ
                       Отъ города -- и тамъ, спокойно взвѣсивъ
                       Все на вѣсахъ, я поступлю съ Анджело,
                       Какъ онъ того окажется достоинъ.
  

Профосъ возвращается съ головой Рагозино.

  
                                           Профосъ.
  
                       Вотъ голова; я самъ ее снесу.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Оно и лучше; только возвратитесь
                       Скорѣй: мнѣ нужно вамъ открыть, чего
                       Другимъ не должно знать.
  
                                           Профосъ.
  
                                                     Я поспѣшу. (Уходитъ).
  
                                           Изабелла (за сценой).
  
                       Да будетъ миръ надъ вами! Отворите!
  
                                           Герцогъ.
  
                       А! голосъ Изабеллы? Такъ! Она
                       Пришла узнать, дана ль пощада брату?
                       Я не скажу ей о его спасеньи,
                       Чтобъ къ радости небесной отъ печали,
                       Лишась надежды, перешла она.
  

Входитъ Изабелла.

  
                                           Изабелла.
  
                       Могу ль войти?
  
                                           Герцогъ.
  
                                           Привѣтствую тебя,
                       Прелестное и скромное дитя!
  
                                           Изабелла.
  
                       Такой привѣтъ изъ устъ святыхъ мнѣ дорогъ.
                       Освобожденъ ли братъ мой изъ темницы?
  
                                           Герцогъ.
  
                       Освобожденъ отъ міра онъ навѣкъ,
                       И голова отнесена къ Анджело.
  
                                           Изабелла.
  
                       О! нѣтъ! не можетъ быть!
  
                                           Герцогъ.
  
                                                     Да, это правда.
                       О, дочь моя, умѣй быть твердой въ горѣ!
  
                                           Изабелла.
  
                       Я у него глаза готова вырвать!
                       Иду къ нему!
  
                                           Герцогъ.
  
                                           Увы, васъ не допустятъ!
  
                                           Изабелла.
  
                       О, бѣдный братъ! О, горе, горе мнѣ!
                       О, лживый міръ! Анджело, будь ты проклятъ!
  
                                           Герцогъ.
  
                       Ты этимъ ни вреда ему, ни пользы
                       Себѣ не принесешь. Такъ успокойся
                       И предоставь все дѣло небесамъ.
                       О, дочь моя, замѣть, что я скажу --
                       И въ каждомъ словѣ правду ты услышишь.
                       Заутра герцогъ долженъ возвратиться.,.
                       Дитя мое, ну перестань же плакать!
                       Одинъ монахъ, его отецъ духовный,
                       Мнѣ сообщилъ объ этомъ, и немедля
                       Далъ знать о томъ Анджело и Эскалу,
                       Которые къ нему на встрѣчу выйдутъ
                       И сложатъ власть. Такъ если ты желаешь
                       Послѣдовать совѣту моему,
                       То отомстишь коварному злодѣю,
                       Пріобрѣтешь всеобщую хвалу
                       И милость государя.
  
                                           Изабелла.
  
                                           Я готова.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Возьми письмо и передай его
                       Отцу Петру -- письмо, въ которомъ онъ
                       О возвращеньи герцога мнѣ пишетъ.
                       Вручивъ его, ты передай ему,
                       Чтобъ нынче въ ночь пришелъ онъ къ Маріаннѣ.
                       Я счастіе ея, какъ и твое,
                       Вручу ему. Онъ герцогу представитъ
                       Обѣихъ васъ; тогда предъ нимъ Анджело
                       Вы гласно обличите. Я же, бѣдный,
                       Моимъ обѣтомъ связанъ и при васъ
                       Быть не могу. Такъ отнеси письмо;
                       Забудь печаль и слезы осуши;
                       Вѣрь ордену святому моему,
                       Что я тебѣ совѣтую на благо.
                       Кто тамъ стучится?
  

Входитъ Лyціо.

  
                                           Луціо.
  
                                           Добрый вечеръ!
                       Монахъ, не здѣсь ли профосъ?
  
                                           Герцогъ.
  
                                                     Нѣтъ, не здѣсь.
  
   Лyціо. О, прелестная Изабелла! у меня сжимается сердце при видѣ твоихъ покраснѣвшихъ глазъ; но должно вооружиться терпѣніемъ. И я долженъ покориться своей участи: довольствоваться за обѣдомъ и ужиномъ только хлѣбомъ и водою. Мнѣ мила голова моя -- и я не смѣю наполнять моего брюха: лишь одинъ хорошій обѣдъ -- и я пропалъ. Но, говорятъ, завтра долженъ пріѣхать герцогъ. Клянусь душою, Изабелла, я люблю твоего брата: если бы этотъ фантазеръ-герцогъ сидѣлъ дома, то Клавдіо былъ бы живехонекъ.

(Изабелла уходитъ).

   Герцогъ. Послушайте, синьоръ герцогъ не будетъ вамъ благодаренъ за ваши отзывы о немъ; къ счастію, въ нихъ нѣтъ ни слова правды.
   Лyціо. Монахъ, ты не знаешь такъ хорошо герцога, какъ я: онъ такой разбитной малый, что ты и не воображаешь.
   Герцогъ. Ну, вы когда-нибудь за это отвѣтите. Прощайте!
   Лyціо. Нѣтъ, подожди немного: я пойду съ тобою и разскажу тебѣ славныя исторійки про герцога.
   Герцогъ. Вы ужъ и такъ мнѣ слишкомъ много ихъ разсказали, если только онѣ справедливы; а если нѣтъ, то и одной слишкомъ много.
   Луціо. Разъ потребовалъ меня къ нему за то, что одна дѣвушка отъ меня забеременила.
   Герцогъ. Такъ и вы провинились въ этомъ?
   Луціо. Ну, да; только я клятвенно отрекся отъ этого; не то мнѣ пришлось бы жениться на этой протухшей невинности.
   Герцогъ. Синьоръ, ваша бесѣда болѣе занимательна, чѣмъ прилична. Прощайте!
   Луцю. Я провожу тебя до конца улицы. Если эти исторійки тебѣ не по вкусу, то мы оставимъ ихъ въ покоѣ. Да, монахъ, я нѣчто въ родѣ репейника. который ко всему прицѣпляется. (Уходятъ).

СЦЕНА IV.

Комната въ домѣ Анджсло.

Входитъ Анджело и Эскалъ.

  
   Эскалъ. Каждое письмо, которое онъ пишетъ, противорѣчитъ предыдущему.
   Анджело. Самымъ страннымъ и безсвязнымъ образомъ. Всѣ его поступки почти похожи на помѣшательство. Дай Богъ, чтобъ умъ его не потерпѣлъ поврежденія! И зачѣмъ это должны мы выдти къ нему навстрѣчу за ворота и тамъ сложить съ себя наши обязанности?
   Эскалъ. Я самъ не могу этого понять.
   Анджело. И зачѣмъ должны мы объявить теперь народу, что если кто имѣетъ причины жаловаться на несправедливость, тотъ можетъ исполнить это на улицѣ?
   Эскалъ. На это есть причина: онъ хочетъ за одинъ разъ порѣшить всѣ жалобы, чтобъ обезопасить насъ на будущее время отъ всякихъ обвиненій, которыя тогда потеряютъ относительно насъ свою силу.
  
                                           Анджело.
  
                       Прекрасно, пусть объявятъ это всѣмъ.
                       Я завтра утромъ къ вамъ зайду. Велите
                       Дать также знать вельможамъ, чтобъ они
                       Имѣли время встрѣтить государя.
  
                                           Эскалъ.
  
                       Исполню все. Прощайте!
  
                                           Анджело.
  
                                                     Доброй ночи!

(Эскалъ уходитъ).

                       Я такъ смущенъ всѣмъ этимъ, что не знаю
                       Какъ поступить. Растлѣніе дѣвицы!
                       И кѣмъ же? Тѣмъ, кто самъ за это къ казни
                       Приговорилъ виновнаго. Когда бъ
                       Стыдливость ей открыть не запрещала
                       Позора своего -- о, какъ ужасно
                       Она меня могла бы обличить!
                       Но нѣтъ -- она на это не рѣшится:
                       Мой санъ и власть довѣріемъ такимъ
                       Облечены, что если бы дерзнулъ
                       Хулитель ихъ коснуться, онъ погибъ бы.
                       А Клавдіо, пожалуй, могъ бы жить,
                       Когда бъ не опасенье, что горячность
                       Кипящей въ жилахъ крови молодой
                       Отмстить его со временемъ заставитъ
                       За то, что жизнь позорная его
                       Искуплена была такимъ позоромъ.
                       А все бы лучше, если бы онъ жилъ!
                       Ахъ, если въ насъ погаснетъ чести свѣтъ --
                       Все не по насъ: то мы хотимъ, то нѣтъ!

(Уходитъ).

  

СЦЕНА V.

Открытое мѣсто за городомъ.

Входятъ герцогъ, въ собственномъ одѣяніи u братъ Петръ.

  
                                           Герцогъ (отдавая ему письма).
  
                       Подай ихъ мнѣ въ назначенное время;
                       Тюремщику извѣстенъ нашъ проектъ.
                       Все начато, лишь слѣдуй указаньямъ
                       И, къ общей цѣли съ твердостью иди,
                       Хотя порой пришлось бы уклониться
                       И на окольный путь. Сперва ступай
                       Ты къ Флавіо -- скажи ему, гдѣ я;
                       Потомъ Роланда, Красса, Валентина
                       О томъ же извѣсти -- и пусть они
                       Къ воротамъ вышлютъ трубачей; но прежде
                       Ко мнѣ сюда ты Флавія пришли.
  
                                           Братъ Петръ.
  
                       Немедленно я все исполню, герцогъ.

(Уходитъ).

  

Входить Варрій.

  
                                           Герцогъ.
  
                       Благодарю тебя, любезный Варрій,
                       Что ты такъ поспѣшилъ. Пойдемъ со мной:
                       Мои друзья меня ужъ ожидаютъ. (Уходятъ).
  

СЦЕНА VI.

Улица у городскихъ воротъ

Входятъ Изабелла и Маріанна.

  
                                           Изабелла.
  
                       Мнѣ тяжело неправду говорить --
                       Я прямо бы охотнѣй обличила:
                       Но это ваше дѣло. Я же тутъ
                       Такъ дѣйствовать должна для нашей пользы,
                       Какъ онъ сказалъ.
  
                                           Маріанна.
  
                                           Послушайтесь его.
  
                                           Изабелла.
  
                       Притомъ же онъ меня предупредилъ,
                       Чтобъ не дивилась я, когда онъ скажетъ
                       Противъ меня за моего врага:
                       Что это хоть и горькое лѣкарство,
                       Зато цѣлебное.
  
                                           Маріанна.
  
                                           Когда бы только
                       Пришелъ братъ Петръ.
  
                                           Изабелла.
  
                                                     Молчите -- онъ идетъ.
  

Входитъ вратъ Петръ.

  
                                           Братъ Петръ.
  
                       Пойдемте: я удобное мѣстечко
                       Нашелъ для васъ, гдѣ герцогъ васъ замѣтитъ.
                       Ужъ трубачи два раза протрубили;
                       Всѣ нобили и власти городскія
                       Собрались у воротъ: сію минуту
                       Въ нихъ вступитъ герцогъ. Поспѣшимъ навстрѣчу.

(Уходятъ).

  
  

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Площадь близъ городскихъ воротъ.

Mаріанна, закрытая покрываломъ, Изабелла и братъ Петръ стоятъ въ отдаленіи. Съ одной стороны входятъ герцогъ, Вaррій и придворные, съ другой -- Aнджело, Эскалъ, Луціо, профосъ, стража и граждане.

                                           Герцогъ.
  
                       Привѣтствую тебя, достойный братъ мой!
                       Мой старый другъ, я радъ тебя увидѣть!
  
                                           Анджело и Эскалъ.
  
                       Съ счастливымъ возвращеньемъ, ваша свѣтлость!
  
                                           Герцогъ.
  
                       Обоимъ вамъ сердечное спасибо!
                       Мы отовсюду слышали о васъ
                       Хорошее за ваше управленье
                       И, прежде чѣмъ васъ наградимъ достойно
                       Приносимъ вамъ публично благодарность.
  
                                           Aнджело.
  
                       Тѣмъ болѣе обязаны мы вамъ.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Заслуги ваши громки, и я былъ бы
                       Несправедливъ, когда бы ихъ сокрылъ
                       Въ моей груди въ безмолвномъ заключеньи,
                       Тогда-какъ имъ всего приличнѣй было бъ
                       Сіять въ мѣди на память временамъ.
                       Подайте ваши руки: пусть народъ
                       Изъ внѣшняго привѣта вамъ увидитъ
                       Всю теплоту любви моей. Эскалъ,
                       Стань близъ меня, вотъ здѣсь. Вы оба мнѣ
                       Надежная опора.

(Брать Петръ и Изабелла подходятъ).

  
                                           Братъ Петръ.
  
                                           Ну, пора!
                       Падите на колѣна и молите!
  
                                           Изабелла.
  
                       О, государь! молю о правосудьи!
                       Склоните взоръ къ лишенной чести... дѣвѣ,
                       Хотѣла бъ я сказать -- но не могу.
                       О, герцогъ благородный, не позорьте
                       Своихъ очей, взирая на другое,
                       Пока правдивой жалобы моей
                       Не примете! Молю о правосудьи!
  
                                           Герцогъ.
  
                       Кто оскорбилъ васъ? говорите прямо.
                       Вотъ графъ Анджело -- онъ разсудитъ васъ,
                       Ему все объясните.
  
                                           Изабелла.
  
                                           Государь,
                       Вы дьяволу велите мнѣ молиться!
                       Нѣтъ, выслушайте сами, потому
                       Что за мои слова я наказанье
                       Нести должна, коль въ нихъ не будетъ правды;
                       Не-то -- отмщенья требуютъ они.
                       О, выслушайте здѣсь меня, теперь же!
  
                                           Анджело.
  
                       О, государь, она повреждена:
                       Она просила о пощадѣ брата,
                       Который былъ казненъ по приговору
                       Правдиваго суда.
  
                                           Изабелла.
  
                                           Правдиваго суда?
  
                                           Анджело.
  
                       Затѣмъ и рѣчь ея жестка, странна.
  
                                           Изабелла.
  
                       Да, рѣчь моя странна -- зато правдива.
                       Я громко объявляю, что Анджело
                       Клятвопреступникъ. О, какъ это странно!
                       Что онъ убійца -- это тоже странно;
                       Что онъ -- растлитель дѣвъ, прелюбодѣй,
                       Ханжа: вѣдь это странно?
  
                                           Герцогъ.
  
                                                     Очень странно!
  
                                           Изабелла.
  
                       Но такъ же справедливо, какъ и то,
                       Что онъ -- Анджело; хоть и странно это,
                       Но справедливо. Правда любитъ правду,
                       И правдою останется всегда!
  
                                           Герцогъ.
  
                       Возьмите прочь несчастную: увы,
                       Въ ней говоритъ разстроенный разсудокъ!
  
                                           Изабелла.
  
                       О, государь, молю, коль вѣришь ты,
                       Что есть для насъ другой міръ утѣшеній,
                       Не отвергай меня, воображая,
                       Что будто я помѣшана! Не дѣлай
                       То невозможнымъ, что на этотъ разъ
                       Лишь кажется тебѣ невѣроятнымъ!
                       Презрѣннѣйшій злодѣй изъ всѣхъ на свѣтѣ
                       Казаться можетъ скромнымъ, честнымъ, строгимъ,
                       Какъ графъ Анджело: такъ и графъ Анджело
                       При всемъ величье, санѣ и почетѣ,
                       Быть подлецомъ. О, вѣрь мнѣ, государь:
                       Не будь онъ имъ, то былъ бы онъ ничѣмъ!
                       Онъ больше, чѣмъ подлецъ -- и я не знаю,
                       Какъ мнѣ его приличнѣе назвать!
  
                                           Герцогъ.
  
                       Клянуся честью, ежели она
                       Помѣшана -- какъ я и полагаю --
                       То здравый смыслъ въ ея безумствѣ виденъ;
                       У ней въ словахъ такая связь, какой
                       Я не встрѣчалъ въ безумныхъ.
  
                                           Изабелла.
  
                                                     Государь,
                       Брось эту мысль; не отвергай разсудка
                       Въ словахъ невѣроятныхъ; призови
                       Свой собственный разсудокъ вызвать правду,
                       Которую скрываетъ отъ тебя
                       Порокъ, одѣтый въ ризу благочестья.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Не болѣе ума и у здоровыхъ.
                       Что хочешь ты сказать мнѣ?
  
                                           Изабелла.
  
                                                     Государь,
                       Я Клавдіо сестра. Онъ за распутство
                       Былъ осужденъ намѣстникомъ на смерть.
                       Въ тотъ монастырь, гдѣ я была бѣлицей,
                       Мой братъ прислалъ увѣдомить меня --
                       И посланнымъ былъ Луціо.
  
                                           Луціо.
  
                                                     Такъ точно.
                       Къ ней Клавдіо послалъ меня, и я
                       Уговорилъ ее идти къ Анджело
                       За брата бѣднаго просить.
  
                                           Изабелла.
  
                                                     Да, правда.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Но васъ никто не проситъ говорить.
  
                                           Луціо.
  
                       Нѣтъ, ваша свѣтлость; но, вѣдь, и молчать
                       Никто не проситъ.
  
                                           Герцогъ.
  
                                           Такъ теперь прошу;
                       Замѣтьте это. Вамъ еще придется
                       И за себя поговорить, тогда
                       Молите Бога, чтобъ въ своемъ отвѣтѣ
                       Вамъ не запнуться.
  
                                           Луціо.
  
                                           Въ этомъ я ручаюсь.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Ручаетесь? Смотрите, берегитесь!
  
                                           Изабелла.
  
                       Онъ только разсказалъ начало дѣла.
  
                                           Луціо.
  
                       Какъ слѣдуетъ.
  
                                           Герцогъ.
  
                                           Пусть такъ; но вамъ не слѣдъ
                       Выскакивать впередъ. Ну, продолжайте.
  
                                           Изабелла.
                       И я пришла къ безбожному злодѣю...
  
                                           Герцогъ.
  
                       Ну, вотъ опять какъ-будто бредъ безумный!
  
                                           Изабелла.
  
                       Простите, государь; но это слово
                       Сюда идетъ.
  
                                           Герцогъ.
  
                                           Быть можетъ. Продолжайте.
  
                                           Изабелла.
  
                       Я исключу все лишнее: какъ я
                       Его просила, стоя на колѣняхъ,
                       Какъ отказалъ онъ мнѣ и что сказалъ --
                       Все это слишкомъ длинно; перейду
                       Къ постыдному концу, который сердце
                       Сжимаетъ мнѣ и болью и стыдомъ.
                       Онъ предложилъ мнѣ, дѣвѣ непорочной,
                       Купить цѣной невинности моей
                       Свободу брата. Послѣ долгой, долгой
                       Борьбы, любовь сестры превозмогла
                       Надъ честію -- я отдалась ему;
                       Но онъ, злодѣй, своей достигнувъ цѣли,
                       Велѣлъ на утро брата обезглавить.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Какъ вашъ разсказъ правдоподобенъ!
  
                                           Изабелла.
  
                                                               Ахъ,
                       Когда бъ онъ такъ же былъ правдоподобенъ,
                       Какъ справедливъ!
  
                                           Герцогъ.
  
                                           Ты въ дерзкомъ неразумьи
                       Не вѣдаешь сама, что говоришь!
                       Иль, какъ орудье злобы ядовитой,
                       Клевещешь ты? Во-первыхъ, добродѣтель
                       Его не знаетъ пятенъ; во-вторыхъ,
                       Тутъ смысла нѣтъ, чтобъ онъ съ такимъ тиранствомъ
                       Казнилъ порокъ, въ которомъ самъ повиненъ.
                       Будь самъ онъ также грѣшенъ, какъ твой братъ,
                       Онъ по себѣ о немъ бы и судилъ,
                       А не казнилъ бы. Ты подъучена!
                       Скажи, признайся, по чьему совѣту
                       Ты съ жалобой пришла?
  
                                           Изабелла.
  
                                                     И это все?
                       О, небеса благія, подкрѣпите
                       Въ терпѣніи меня! разоблачите
                       Злодѣйство, охраняемое властью
                       Верховною! Да сохранитъ васъ Богъ
                       Отъ той тоски, отъ горя униженья,
                       Съ какими я отсюда ухожу!
  
                                           Герцогъ.
  
                       О, знаю я -- ты рада бы уйти.
                       Эй! взять ее! Какъ! можно ль допустить,
                       Чтобъ злобы ядъ язвилъ такого мужа,
                       Къ намъ близкаго? О, тутъ есть заговоръ!
                       Кто зналъ про то, что ты сюда идешь?
  
                                           Изабелла.
  
                       Зналъ человѣкъ, котораго бъ желала.
                       Я видѣть здѣсь -- то инокъ Людовико.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Онъ, вѣрно, духовникъ твой? Хорошо.
                       Не знаетъ ли кто здѣсь про Людовико?
  
                                           Луціо.
  
                       Я, государь: онъ всюду суетъ носъ;
                       Я не люблю его; когда бъ не ряса,
                       Я бъ ужъ давно его поколотилъ
                       За кой какія рѣчи противъ васъ.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Какъ, противъ насъ? Хорошъ монахъ: настроить
                       Несчастныхъ женщинъ, съ цѣлью очернить
                       Намѣстника! Сыскать его сейчасъ же!
  
                                           Луціо.
  
                       Еще вчера, подъ вечеръ, вмѣстѣ съ нею
                       Его въ тюрьмѣ я видѣлъ. Онъ нахалъ
                       И неучъ.
  
                                           Братъ Петръ.
  
                                 Богъ храни васъ, государь!
                       Я все стоялъ и слушалъ, какъ во зло
                       Вниманье ваше здѣсь употребляли.
                       Дѣвица эта ложно обвиняетъ
                       Правителя: онъ столько жъ виноватъ
                       Въ сношеньи грѣшномъ съ нею, какъ она
                       Въ томъ, что въ связи была съ лицомъ,
                       Котораго еще на свѣтѣ нѣтъ.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Я самъ о томъ почти того же мнѣнья.
                       А Людовико этотъ, какъ назвала
                       Его она, извѣстенъ ли тебѣ?
  
                                           Братъ Петръ.
  
                       Какъ человѣкъ вполнѣ благочестивый;
                       Онъ не нахалъ, не неучъ, не проныра,
                       Какимъ его вотъ этотъ господинъ
                       Вамъ расписалъ. Я честью вамъ ручаюсь,
                       Что онъ не могъ позорить вашу свѣтлость.
  
                                           Луціо.
  
                       Нѣтъ, государь, повѣрьте, онъ позорилъ.
  
                                           Братъ Петръ.
  
                       Ну, хорошо: все время намъ покажетъ!
                       Теперь же, государь, онъ въ лихорадкѣ
                       Лежитъ больной;но только лишь узналъ онъ,
                       Что жалоба готовится на графа
                       Анджело, какъ прислалъ меня сюда --
                       Вамъ заявить отъ имени его,
                       Что истинно, что ложно, и согласенъ
                       Свои слова присягой подтвердить
                       И доводы представить. А теперь,
                       Чтобъ оправдать достойнаго вельможу,
                       Который такъ публично оскорбленъ
                       Вотъ этою дѣвицей, я при васъ
                       Всю ложь открою, и она потомъ
                       Сознается сама.

(Изабеллу уводятъ; Маріанна подходитъ).

  
                                           Герцогъ.
  
                                           Ну, будемъ слушать.
                       Скажите мнѣ, Анджело, не смѣшна ли
                       Вамъ эта дерзость жалкая глупцовъ?
                       Подайте стулъ. Я зрителемъ лишь буду,
                       А вы, мой другъ Анджело, судіей
                       Въ своемъ процессѣ. Гдѣ жъ свидѣтель?
                       Это?

(Обращаясь къ Маріаннѣ).

                                 Открой сперва лицо и говори.
  
                                           Маріанна.
  
                       Простите, государь, я не открою
                       Лица, пока супругъ мнѣ не велитъ.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Вы замужемъ?
  
                                           Маріанна.
  
                                           Нѣтъ, государь!
  
                                           Герцогъ.
  
                                                               Дѣвица?
  
                                           Маріанна.
  
                       Нѣтъ.
  
                                           Герцогъ.
  
                                 Такъ вдова?
  
                                           Маріанна.
  
                                                     Нѣтъ.
  
                                           Герцогъ.
  
                                                               Что же вы -- ничто?
                       Ни женщина, ни дѣва, ни вдова.
  
   Луціо. Она, государь, должно быть изъ тѣхъ красотокъ, которыя обыкновенно бываютъ ни женщинами, ни дѣвицами, ни вдовами.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Прошу молчать. И за себя придется
                       Вамъ поболтать довольно.
  
                                           Луціо.
  
                                                     Повинуюсь.
  
                                           Маріанна.
  
                       Я сознаюсь: не замужемъ я, герцогъ;
                       Но сознаюсь, что я и не дѣвица.
                       Узнала мужа я, но мужъ не знаетъ,
                       Что онъ меня женой своей имѣлъ.
  
   Луціо. Ну, стало-быть, онъ былъ пьянъ, ваша свѣтлость -- иначе быть не можетъ.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Желалъ бы я, чтобъ ты былъ тоже пьянъ,
                       Тогда бы ты молчалъ.
  
                                           Луціо.
  
                                                     Я повинуюсь.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Но это не свидѣтель за Анджело.
  
                                           Маріанна.
  
                       Я, государь, до этого дойду.
                       Та, что его въ развратѣ обвиняла,
                       Въ томъ обвинила мужа моего,
                       Затѣмъ, что въ часъ, опредѣленный ею,
                       Его сама, клянусь, я обнимала
                       Съ любовію и нѣжностью жены.
  
                                           Анджело.
  
                       Что жъ, говоришь ты про кого другого,
                       Иль про меня?
  
                                           Маріанна.
  
                                           О, нѣтъ, не про другого!
  
                                           Герцогъ.
  
                       Нѣтъ? какъ же такъ? ты говоришь про мужа?
  
                                           Маріанна.
  
                       Да, государь, и этотъ мужъ -- Анджело.
                       Онъ думаетъ, что съ нимъ была не я,
                       Что обнималъ въ ту ночь онъ Изабеллу.
  
                                           Aнджело.
  
                       Нѣтъ, это черезъ чуръ. Открой лицо!
  
                                           Маріанна.
  
                       Когда велитъ мой мужъ -- я открываю.

(Снимаетъ покрывало).

                       Вотъ то лицо, которымъ -- какъ ты клялся --
                       Налюбоваться вдоволь ты не могъ.
                       Вотъ та рука, которая съ твоею
                       Въ святой союзъ вступила. Посмотри,
                       Вотъ я сама, которая въ бесѣдку
                       Пришла къ тебѣ подъ видомъ Изабеллы.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Знакома ли дѣвица эта вамъ?
  
                                           Луціо.
  
                       И очень близко, какъ она сказала.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Да замолчишь ли ты?
  
                                           Луціо.
  
                                                     Я повинуюсь.
  
                                           Анджело.
  
                       Да, государь, она знакома мнѣ.
                       Пять лѣтъ назадъ была межъ нами рѣчь
                       О бракѣ съ ней; но я оставилъ дѣло,
                       Какъ потому, что не дали за ней
                       Въ приданое того, что обѣщали,
                       Такъ потому особенно, что я
                       Узналъ о ней, что честь ея страдаетъ
                       Отъ легкомыслія. Съ тѣхъ поръ прошло
                       Пять лѣтъ, какъ я съ ней больше не видался,
                       И даже вовсе не слыхалъ о ней,
                       Въ чемъ честью вамъ клянусь.
  
                                           Маріанна.
  
                                                     О, государь!
                       Какъ вѣрно то, что свѣтъ идетъ отъ неба
                       И слово отъ дыханья, что всегда,
                       Гдѣ разумъ, тамъ и правда, а гдѣ правда,
                       Тамъ добродѣтель; такъ же вѣрно то,
                       Что насъ обѣтъ священный сочеталъ,
                       И что въ ту ночь, въ его садовомъ домѣ,
                       Его женой была я. Если правда,
                       Что я сказала вамъ, то пусть я встану
                       Съ моихъ колѣнъ жива и невредима,
                       А если нѣтъ, то пусть я здѣсь останусь,
                       Какъ истуканъ изъ мрамора на-вѣкъ!
  
                                           Анджело.
  
                       Я до сихъ поръ съ улыбкой это слушалъ;
                       Теперь же, государь, позвольте мнѣ
                       Вступить въ мои права: я не могу
                       Тутъ долѣе терпѣть. Я вижу ясно,
                       Что это женщины -- орудье сильной
                       Руки, ихъ направляющей. Позвольте
                       Мнѣ, государь, предъ вами всю интригу
                       Разоблачить.
  
                                           Герцогъ.
  
                                           Охотно -- и затѣмъ
                       Вы накажите ихъ, какъ вамъ угодно.
                       Безсмысленный монахъ и ты, злодѣйка,
                       Въ сообществѣ съ ушедшею, ужели
                       Вы думали, что вашихъ клятвъ однѣхъ,
                       Хотя бы вы призвали всѣхъ святыхъ,
                       Достаточно, чтобъ очернить того,
                       Котораго заслуги такъ мы цѣнимъ?
                       И вы, Эскалъ, съ нимъ вмѣстѣ засѣдайте
                       И помогите разыскать ему
                       Источникъ зла. Тутъ былъ еще монахъ;
                       Онъ тоже подъучалъ. Сыскать его!
  
                                           Братъ Петръ.
  
                       Желалъ бы я, чтобъ здѣсь онъ былъ теперь
                       Онъ къ жалобѣ настроилъ ихъ навѣрно;
                       Но профосу извѣстно, гдѣ живетъ онъ
                       И онъ его отыщетъ.
  
                                           Герцогъ (профосу).
  
                                           Отыщите! (профосъ уходитъ).
                       А вы, мой братъ испытанный, достойный,
                       Кому такъ важно дѣло разъяснить,
                       Творите судъ и назначайте кару,
                       Какъ знаете. Теперь васъ ненадолго
                       Оставлю я; а вы не уходите,
                       Пока всей клеветы не разъясните.
  
                                           Эскалъ.
  
                       Мы, государь, все дѣло разъяснимъ.

(Герцогъ уходитъ).

   Вы сказали, синьоръ Луціо, что знаете вотъ этого монаха Людовико за человѣка нечестнаго?
   Луціо. Cuculus non facit monachum: онъ честенъ только по своему платью и говорилъ до крайности предосудительно о нашемъ герцогѣ.
   Эскалъ. Такъ мы попросимъ васъ остаться здѣсь и подождать, пока онъ придетъ. Вы при немъ повторите это обвиненіе -- тогда, вѣроятно, окажется, что этотъ монахъ опасный человѣкъ.
   Луціо. Такой опасный, какого не найдешь въ цѣлой Вѣнѣ: честью васъ завѣряю.
   Эскалъ. Приведите сюда Изабеллу: я хочу съ нею поговорить. (Одинъ изъ служителей уходитъ). Позвольте мнѣ, графъ, допросить ее. Вы увидите, какъ я ее прижму.
   Лyціо (указывая на Анджело). Не лучше его, судя по ея разсказу.
   Эскалъ. Что вы сказали?
   Луціо. Э, милостивый государь, я полагаю, что если вы прижмете ее наединѣ, то она скорѣе вамъ покается; а при всѣхъ, быть можетъ, ей будетъ и стыдно.
   Эскалъ. Я разъясню это темное дѣло.
   Луціо. И хорошо сдѣлаете. Вы изложите ей все дѣло въ темнотѣ: женщины очень уступчивы ночью.
  

Изабелла возвращается въ сопровожденіи стражи.

  
   Эскалъ. Подойдите ближе, сударыня: вотъ эта женщина опровергаетъ все, что вы говорили.
   Луціо. Милостивый государь, вотъ тотъ негодяй, о которомъ я вамъ говорилъ; вотъ онъ съ профосомъ.
   Эскалъ. А, очень кстати. Не говорите съ нимъ, пока мы васъ не вызовемъ.
  

Входятъ герцогъ въ монашеской одеждѣ и профосъ.

  
   Эскалъ. Подойдите сюда, любезный другъ. Это вы подъучили этихъ женщинъ оклеветать графа Анджело? Онѣ сказали, что это ваше дѣло.
   Герцогъ. Это ложь.
   Эскалъ. Какъ? да вы знаете ли, гдѣ вы?
  
                                           Герцогъ.
  
                       Почтеніе достоинству судьи!
                       И дьявола не рѣдко уважаютъ
                       За огненный престолъ его въ аду.
                       Гдѣ герцогъ? Съ нимъ хочу я говорить.
  
                                           Эскалъ.
  
                       Онъ въ насъ теперь; намъ отвѣчать должны вы:
                       Такъ берегитесь -- говорите правду.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Я буду смѣлъ. О, бѣдныя созданья!
                       Ягнята предъ лисицей ищутъ права!
                       И этотъ судъ! Вашъ герцогъ удалился --
                       А безъ него пропали вы! Вашъ герцогъ
                       Несправедливъ, что устранилъ себя
                       Отъ вашего воззванья къ правосудью
                       И предоставилъ приговоръ мерзавцу,
                       Котораго пришли вы обвинить!
  
                                           Луціо.
  
                       Вотъ негодяй! Не правду ль я сказалъ?
  
                                           Эскалъ.
  
                       О, гнусный, непочтительный монахъ!
                       Ты въ клеветѣ на честнаго вельможу
                       Настроилъ этихъ женщинъ, а теперь
                       Дерзнулъ его позорить всенародно
                       И здѣсь въ глаза мерзавцемъ называть!
                       И сверхъ того посмѣлъ и государя
                       Назвать несправедливымъ! Взять его!
                       Пусть вытянутъ подъ пыткой изъ него
                       За членомъ членъ, пока онъ не откроетъ
                       Интриги всей! Какъ -- онъ несправедливъ?
  
                                           Герцогъ.
  
                       Не горячитесь такъ! Вашъ государь
                       Меня и пальцемъ тронуть не посмѣетъ,
                       Какъ самого себя пытать не станетъ;
                       Къ тому же я не подданный его
                       И не въ его епархіи. Я въ Вѣнѣ
                       Подолгу жилъ и видѣлъ кое-что:
                       Я видѣлъ, какъ кипитъ здѣсь развращенье
                       И хлещетъ черезъ край. Законы есть
                       Для каждаго проступка, но они
                       Терпимы такъ, что самые законы
                       Содѣлались посмѣшищемъ для всѣхъ,
                       Какъ вывѣски на лавкахъ брадобрѣевъ.
  
                                           Эскалъ.
  
                       Правительство позоритъ онъ -- въ тюрьму!
  
                                           Анджело.
  
                       Въ чемъ, Луціо, его вы обвиняли?
                       Не тотъ ли онъ, о комъ вы говорили?
  
   Луціо. Тотъ самый, ваше сіятельство. Подите-ка сюда, вы, бритая голова. Знаете ли вы меня?
   Герцогъ. Я узналъ васъ по голосу. Я встрѣчалъ васъ въ тюрьмѣ въ отсутствіе герцога.
   Луціо.А вы меня встрѣчали? а помните ли, что вы говорили тогда про герцога?
   Герцогъ. Какъ нельзя лучше.
   Луціо. Въ самомъ дѣлѣ? Такъ, значитъ, правда, что герцогъ охотникъ до женщинъ, дуракъ и трусъ, какъ вы тогда о немъ отзывались?
   Герцогъ. Прежде нежели такъ говорить, вамъ надо помѣняться со мною ролями: это вы о немъ такъ отзывались, и еще гораздо хуже этого.
   Луціо. Ахъ, ты проклятый клеветникъ! Да развѣ я тогда не натянулъ тебѣ носа за твои слова?
   Герцогъ. Увѣряю васъ, что я люблю герцога, какъ самого себя.
   Анджело. Слышите, какъ этотъ негодяй хочетъ вывернуться, послѣ тѣхъ ругательствъ, какія онъ говорилъ.
   Эскалъ. Нечего терять словъ-съ такимъ чeлoвѣкoмъ: въ тюрьму его! Гдѣ тюремщикъ? Отведите его въ тюрьму! закуйте его въ кандалы! Нечего его болѣе слушать. Да возьмите и этихъ дерзкихъ дѣвчонокъ вмѣстѣ съ ихъ сообщникомъ. (Профосъ налагаетъ руку на герцога).
   Герцогъ. Стойте! погодите немного!
   Анджело. Какъ? онъ еще сопротивляется! Луціо, помогите ему.
   Луціо. Вотъ, подожди любезный! вотъ я тебя! Ахъ, ты, лысый лгунъ! Ишь какъ закуталъ себѣ голову! Покажи-ка свою плутовскую образину -- и на висѣлицу! Ну, открой-ка свою воровскую харю: долой капюшонъ! (Срываетъ съ него капюшонъ и узнаетъ герцога. Всѣ поражены).

  
                                           Герцогъ.
  
                       Ты первый плутъ, съумѣвшій превратить
                       Смиреннаго монаха въ государя!
                       Вотъ этихъ трехъ беру я на поруки.
                       (Къ Луціо). А ты куда, пріятель? Погоди;
                       Еще съ монахомъ ты не разсчитался.
                       Эй, взять его подъ стражу!
  
   Лyціо. Ну, это, пожалуй, будетъ хуже, чѣмъ висѣлица.
  
                                           Герцогъ (Эскалу).
  
                       Я вамъ прощаю рѣчи ваши. Сядьте!

(Анджело).

                       А намъ позвольте сѣсть на это мѣсто.
                       Скажи, найдешь ли ты довольно словъ,
                       Или ума, иль наглости привычной,
                       Которые могли бъ тебѣ помочь?
                       Когда найдешь, то ты на нихъ надѣйся,
                       Пока всего я здѣсь не разскажу --
                       И трепещи тогда!
  
                                           Анджело.
  
                                           О, государь! .
                       Виновнѣй былъ бы я моей вины,
                       Когда бы сталъ оправдывать себя,
                       Узнавъ, что вамъ дѣла мои извѣстны,
                       Какъ вѣчному Судьѣ. А потому,
                       Молю, не длите моего позора!
                       Сознаніе примите за допросъ --
                       И смертный приговоръ произнесите,
                       Да поскорѣй: вотъ, герцогъ, все, о чемъ
                       Я васъ молю.
  
                                           Герцогъ.
  
                                           Приблизься, Маріанна!
                       Скажи, ты былъ ли съ нею обрученъ?
  
                                           Анджело.
  
                       Былъ, государь!
  
                                           Герцогъ.
  
                       Ну, такъ ступай и обвѣнчайся съ нею

(Отцу Петру).

                       Святой отецъ, сверши обрядъ святой;
                       Когда-жъ онъ будетъ конченъ, приходите
                       Сюда назадъ. Ступай за ними, профосъ!

(Анджело, Маріанна, братъ Петръ и профосъ уходятъ).

  
                                           Эскалъ.
  
                       О, государь, я болѣе смущенъ
                       Его стыдомъ, чѣмъ странностію дѣла!
  
                                           Герцогъ.
  
                       Приблизьтесь безъ боязни, Изабелла:
                       Вашъ духовникъ -- теперь вашъ государь.
                       Но какъ тогда я дружбу къ вамъ питалъ
                       И былъ готовъ всегда служить совѣтомъ,
                       Такъ и теперь съ одеждою моей
                       Въ своихъ я чувствахъ къ вамъ не измѣнился
                       И преданъ вамъ.
  
                                           Изабелла.
  
                                           О, государь, простите,
                       Что подданная смѣла утруждать
                       Величество неузнанное ваше!
  
                                           Герцогъ.
  
                       Тебя простилъ я: но и ты, мой другъ,
                       Ко мнѣ будь снисходительна. Я знаю,
                       Что сердцемъ ты скорбишь о смерти брата,
                       И, можетъ быть, дивишься, что, стараясь
                       Его спасти, тогда жъ не объявилъ я
                       Своей сокрытой власти и чрезъ это
                       Не спасъ его. О, милое созданье!
                       Всему виной поспѣшность этой казни,
                       Разрушившей нежданно весь мой планъ.
                       Но -- миръ ему! Счастливѣе онъ тамъ,
                       Избѣгнувъ страха смерти, чѣмъ онъ былъ бы
                       Здѣсь на землѣ, живя подъ этимъ страхомъ.
                       Пусть для тебя утѣхой будетъ мысль,
                       Что братъ твой счастливъ.
  
                                           Изабелла.
  
                                                     Такъ, мой государь!
  

Анджело, Маріанна, братъ Петръ и профосъ возвращаются.

  
                                           Герцогъ.
  
                       Обрядъ оконченъ -- вотъ и новобрачный!
                       Ты, Изабелла, ради Маріанны,
                       Прости ему, что смѣлъ онъ посягнуть
                       На добродѣтель строгую твою. .
                       Но такъ какъ имъ твой братъ былъ преданъ смерти,
                       Тогда какъ онъ вдвойнѣ виновенъ самъ,
                       Какъ оскорбившій честь священной дѣвы
                       И не сдержавшій клятвы, данной ей,
                       Что братъ ея спасенъ отъ смерти будетъ,
                       То самое закона милосердье
                       Взываетъ къ намъ преступника устами:
                       "За Клавдіо -- Анджело, смерть за смерть,
                       Какъ за любовь -- любовь, за злобу -- злоба:
                       Такъ равнымъ я воздамъ и лицемѣру,
                       Какъ подобаетъ, мѣрою за мѣру".
                       Проступокъ твой, Анджело, явенъ такъ,
                       Что ты ничѣмъ его не опровергнешь.
                       На той же самой плахѣ, на которой
                       Казненъ несчастный Клавдіо вчера,
                       Умрешь и ты и съ той же быстротою.
                       Ступайте съ нимъ!
  
                                           Маріанна.
  
                                           О, милосердый герцогъ!
                       Ужель въ насмѣшку далъ ты мнѣ супруга?
  
                                           Герцогъ.
  
                       Самъ мужъ твой далъ тебѣ въ насмѣшку мужа.
                       Чтобъ честь твою спасти, нашелъ я нужнымъ
                       Твой съ нимъ союзъ, чтобъ на тебя не палъ.
                       Упрекъ, что ты съ нимъ ложе раздѣлила,
                       И счастья твоего не помрачалъ.
                       Хотя его помѣстья по закону
                       Отходятъ къ намъ, но мы ихъ отдаемъ
                       Тебѣ, какъ вдовью долю: съ ней найдешь
                       Ты лучшаго супруга.
  
                                           Маріанна.
  
                                                     Ни другого,
                       Ни лучшаго я мужа не желаю!
  
                                           Герцогъ.
  
                       Желай иль нѣтъ -- мое рѣшенье твердо.
  
                                           Маріанна (упадая на колѣни).
  
                       О, добрый государь...
  
                                           Герцогъ.
  
                                                     Напрасны просьбы
                       Вести его немедленно на казнь!

(Къ Луціо).

                       Теперь мы, сударь, съ вами потолкуемъ.
  
                                           Маріанна.
  
                       О, государь, молю! О, Изабелла!
                       Проси со мной, склони свои колѣни!
                       Всю жизнь мою служить тебѣ я стану;
                       Всю будущность тебѣ я посвящу.
  
                                           Герцогъ.
  
                       О чемъ, скажи, ты молишь Изабеллу?
                       Въ твоихъ словахъ нѣтъ смысла, Маріанна.
                       Коль за. него просить она рѣшится --
                       Духъ Клавдіо расторгнетъ двери гроба
                       И въ свой ужасный мракъ ее умчитъ.
  
                                           Маріанна.
  
                       О, милая подруга, только стань
                       Со мною на колѣни, только руки
                       Къ нему безмолвно подними, а я
                       Одна ужъ буду говорить. Ошибки
                       Содѣлываютъ лучшими людей:
                       Онѣ дурныхъ нерѣдко исправляютъ.
                       Быть можетъ, такъ исправится и мужъ мой.
                       Проси со мной, склонися на колѣни!
  
                                           Герцогъ.
  
                       Пусть смерть его смерть Клавдіо искупитъ!
  
                                           Изабелла (На колѣняхъ).
  
                       Великодушный герцогъ, умоляю --
                       Взгляните на виновнаго, какъ-будто
                       Былъ живъ мой братъ! Мнѣ вѣрится почти,
                       Что былъ онъ честенъ въ исправленьи долга,
                       Пока не зналъ меня. Коль это такъ,
                       То пусть живетъ онъ. Братъ мой по закону
                       Былъ осужденъ за сдѣланный проступокъ.
                       Совсѣмъ не то, свершенное Анджело:
                       Такъ какъ одно намѣренье дурное
                       Не есть еще проступокъ и должно
                       Остаться скрытымъ; мысли -- не дѣла;
                       Намѣренья же -- мысли.
  
                                           Маріанна.
  
                                                     Только мысли!
  
                                           Герцогъ.
  
                       Меня не тронутъ ваши просьбы. Встаньте!
                       Но вспомнилъ я еще другой проступокъ:
                       Скажи мнѣ, профосъ, почему казненъ
                       Былъ Клавдіо не въ часъ узаконенный?
  
                                           Профосъ.
  
                       Мнѣ, государь, приказано такъ было.
  
                                           Герцогъ.
  
                       И былъ на это письменный приказъ?
  
                                           Профосъ.
  
                       Нѣтъ, государь, то былъ приказъ изустный.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Ты должности лишенъ за это: сдай
                       Свои ключи.
  
                                           Профосъ.
  
                                           Простите, государь!
                       Я полагалъ, что тутъ была ошибка;
                       Но, обсудивъ, раскаялся я въ томъ,
                       И вотъ вамъ доказательство: въ темницѣ
                       Есть и теперь одинъ, кого казнить
                       Я долженъ по словесному приказу,
                       Но онъ еще живетъ.
  
                                           Герцогъ.
  
                                                     Кто?
  
                                           Профосъ.
  
                                                               Бернардинъ.
  
                                           Герцогъ.
  
                       О, еслибъ такъ же съ Клавдіо ты сдѣлалъ!
                       Сходи за нимъ: нный долгъ
             И самъ не буду съ вами... Вотъ письмо.
             Возьми его и со спокойнымъ сердцемъ
             Отри глаза. Когда тотъ путь, который
             Тебѣ намѣтилъ я, не приведетъ
             Къ желанной нашей цѣли -- то не вѣрь,
             Пожалуй, въ то, что святъ мой славный орденъ.
             Но кто идетъ? (Входитъ Луціо).
   Луціо.                     Прошу Принять привѣтъ мой,
             Святой отецъ! Скажите, гдѣ профосъ?
   Герцогъ. Его здѣсь нѣтъ.
   Луціо. Ахъ, милѣйшая Изабелла! Если бъ вы знали, какъ мнѣ прискорбно видѣть ваши покраснѣвшіе главки! Ну да что дѣлать, надо терпѣть. Вѣдь вотъ и мнѣ пришлось сѣсть на сухоядѣніе. Представьте, что я питаюсь одной водой съ отрубями! Вѣдь хорошій обѣдъ, того и гляди, возбудить кровь и толкнетъ на глупость, за которую нынче, того гляди, расплатишься головой. Говорятъ, что завтра вернется герцогъ. Будь онъ здѣсь прежде, я увѣренъ, что вашъ братъ, котораго я такъ любилъ, остался бы въ живыхъ. Вѣдь герцогъ былъ старикъ себѣ на умѣ и также любилъ дѣлишки, которыя справляются въ потемкахъ. (Уходитъ Изабелла).
   Герцогъ. Не поблагодарилъ бы васъ герцогъ за это мнѣніе; но, къ счастью, оно совершенно ложно.
   Луціо. Полноте, отче, вы не можете знать герцога такъ хорошо, какъ зналъ его я. Повѣрьте, что онъ проказничалъ больше, чѣмъ вы предполагаете.
   Герцогъ. Отвѣтите вы когда-нибудь за такія рѣчи,-- а теперь прощайте.
   Луціо. Нѣтъ, постойте: пойдемте вмѣстѣ,-- я поразскажу вамъ кое-что о герцогѣ на дорогѣ.
   Герцогъ. Вы и здѣсь наболтали слишкомъ много. Если разсказы ваши вѣрны -- пусть будетъ такъ; а если нѣтъ -- то не стоило и говорить.
   Луціо. Нѣтъ, да вы послушайте: -- разъ меня потребовали къ нему за то, что я сдѣлалъ одной дѣвушкѣ ребенка.
   Герцогъ. Неужели это случилось дѣйствительно?
   Луціо. Ну, конечно; но я отперся,-- иначе меня женили бы на гнилой сливѣ.
   Герцогъ. Разговаривать съ вами, можетъ-быть, забавно, но неприлично. Желаю вамъ всякихъ благъ. (Хочетъ итти).
   Луціо. Нѣтъ, нѣтъ, я все-таки пройдусь съ вами до конца улицы. Если вы не любите скоромныхъ словъ, то я, пожалуй, замолчу... Я вѣдь очень похожъ на репейникъ: цѣпляюсь за все, что ни встрѣчу. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 4-я.

Комната въ домѣ Анжело.

(Входятъ Анжело и Эскалъ).

   Эскалъ. Всѣ его письма противорѣчатъ одно другому.
   Анжело. И притомъ самымъ страннымъ образомъ. Поступки его обличаютъ чуть не помѣшательство, и я усердно молю Бога, чтобъ умъ его не оказался поврежденнымъ дѣйствительно. Что за сумасбродная мысль, чтобъ мы встрѣтили его торжественно за городомъ и тамъ возвратили наши полномочья.
   Эскалъ. Не понимаю.
   Анжело. А сверхъ того, зачѣмъ должны мы обнародовать, что каждый желающій жаловаться на какую-нибудь несправедливость, можетъ подать ему просьбу прямо на улицѣ?
   Эскалъ. Ну, это понятно: онъ хочетъ рѣшить всѣ жалобы разомъ, чтобъ оградить насъ отъ какихъ-либо обвиненій потомъ, не придавая имъ значенья.
   Анжело. Пожалуй, такъ. Велите жъ объявить
             Объ этомъ тотчасъ;-- я пришлю за вами
             Пораньше утромъ. Прикажите также
             Дать знать всѣмъ, тѣмъ, которые должны,
             Какъ слѣдуетъ, пойти ему навстрѣчу.
   Эскалъ. Исполню все,-- прощайте.
   Анжело.                               Доброй ночи! (Уходшпъ Эскалъ)
   Смущенъ совсѣмъ я глупымъ этимъ дѣломъ!
             Лишился силы умъ! Осквернена
             Честь дѣвушки, и кѣмъ же? Тѣмъ, кому
             Судьба вручила именно оружье,
             Чтобы карать подобныя дѣла!
             Не будь ей стыдъ помѣхой, чтобъ открыто
             Въ лицо мнѣ бросить жалобу -- въ какую бъ
             Попался я бѣду! А что, когда
             Она рѣшится!.. Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ: разсудокъ
             Въ ней все же есть:-- пойметъ она. что слишкомъ
             Высоко я поставленъ для того,
             Чтобъ очернить могли меня навѣты,
             Не погубивъ самихъ клеветниковъ.
             А братъ ея!.. Оставить можно было бъ
             Его въ живыхъ, когда бъ я не боялся,
             Что сгоряча, по молодости лѣтъ,
             Затѣетъ мстить онъ въ будущемъ за милость,
             Добытую позоромъ и стадомъ.
             А все-таки, пожалуй, лучше было бъ
             Его простить... О, я не знаю самъ,
             Чего хочу! У тѣхъ, кто палъ -- безслѣдно
             Вѣдь меркнетъ смыслъ судить о томъ, что вредно!

(Уходитъ).

  

СЦЕНА 5-я.

Поле за городомъ.

(Входятъ герцогъ въ своемъ платьѣ и, монахъ Петръ).

   Герцогъ. Отдашь ты эти письма мнѣ, когда
             Придетъ пора. Профосу все извѣстно,
             Равно какъ и тебѣ, а потому
             Исполни все согласно наставленьямъ,
             Какія мной даны. Преслѣдуй цѣль
             Въ главнѣйшемъ лишь, а что до мелочей,
             То ты поймешь и самъ, что надо сдѣлать,
             Что пропустить. Отправишься сейчасъ
             Ты къ Флавію, чтобъ сообщить ему,
             Гдѣ я остановился. Знать должны
             Равно о томъ Валенцій, Крассъ и Роуландъ.
             Имъ надобно явиться съ трубачами
             Къ воротамъ города. Но прежде ихъ
             Придетъ пусть Флавій.
             Мон. Петръ. Все исполню точно.

(Уходитъ монахъ Петръ. Входитъ Варрій).

   Герцогъ. Благодарю за скорый твой приходъ!
             Иди за мной. Навѣрно скоро встрѣтятъ
             Съ привѣтомъ насъ и прочіе друзья. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 6-я.

Улица близъ городскихъ воротъ.

(Входятъ Изабелла и Маріанна).

   Изабелла. Не по душѣ мнѣ говорить притворно,
             Когда не въ силахъ правды скрытъ языкъ!
             Но обвинить въ лицо его досталось
             На долю вамъ... Я покоряюсь волѣ
             Того, кто такъ рѣшилъ. Сказалъ онъ, будто
             Достигнемъ цѣли мы тогда вѣрнѣй 60).
   Маріанна. Ему должны вы вѣрить.
   Изабелла.                               Онъ сказалъ,
             Чтобъ я была спокойна, если даже
             Онъ поведетъ для вида рѣчь свою
             И противъ насъ:-- что это будетъ средствомъ,
             Похожимъ на цѣлебное питье,
             Чей горекъ вкусъ, но благотворна сила.
   Маріанна. Пускай братъ Петръ...
   Изабелла.                     Да вотъ и онъ.

(Входитъ монахъ Петръ).

   Мон. Петръ.                                         Идемте.
             Я мѣсто вамъ нашелъ, гдѣ герцогъ долженъ
             Замѣтить васъ навѣрно. Трубы дали
             Ужъ дважды знакъ. Толпа знатнѣйшихъ гражданъ
             Стоить и ждетъ у входа... Герцогъ близко;
             Идемте же занять свои мѣста. (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

Открытое мѣсто близъ городскихъ воротъ.

(Маріанна подъ покрываломъ, Изабелла и монахъ Петръ стоятъ въ отдаленіи. Съ одной стороны входятъ герцогъ, Варрій и придворные, съ другой -- Анжело, Эскалъ, Луціо, профосъ, свита, стража и граждане).

   Герцогъ (Анжело). Достойный брать, какъ радъ тебя я видѣть!
             (Эскалу) Прими и ты привѣтъ, мой старый другъ.
   Анжело и Эскалъ. Счастливымъ будь день вашего возврата!
   Герцогъ. Сердечно вѣсъ благодарю обоихъ!
             Дошли до насъ извѣстья, какъ вели вы
             Безъ насъ дѣла; какъ правосудны были,
             Рѣшая ихъ. Все это насъ приводитъ
             Въ такой восторгъ, что мы не знаемъ даже,
             Какой почтить достойной васъ наградой
             Предъ всѣми здѣсь, помимо той, какая
             Васъ ждетъ еще впередъ.
   Анжело.                     Вы, государь,
             Усугубить мою хотите ревность
             На службѣ вамъ.
   Герцогъ.           О, эта ревность слишкомъ
             Извѣстна всѣмъ, чтобъ промолчать рѣшился
             О ней и я. Не въ сокровенномъ сердцѣ
             Ей мѣсто -- нѣтъ,-- упрочиться должна
             Она на твердомъ мраморѣ иль мѣди,
             Чтобъ вѣчно жить въ сознаніи людскомъ.
             Дай руку мнѣ:-- пусть подданные видятъ,
             Въ наружномъ этомъ знакѣ, какъ высоко
             Цѣню въ душѣ твои заслуги я.
             Эскалъ равно былъ твердой мнѣ опорой,-
             А потому пускай войдетъ онъ также
             Со мной объ руку въ городъ.
   Мон. Петръ (выступая впередъ съ Изабеллой). Наше время
             Теперь, пришло: возвысьте громче голосъ,
             Склонивъ съ мольбой колѣни передъ нимъ.
   Изабелла (падая на колтіи). Молю, молю тебя о правосудьѣ,
             Великій, славный герцогъ! Удостой
             Взглянуть на оскорбленную... хотѣла бъ,
             Увы, сказать я -- дѣвушку!-- Не долженъ
             Твой свѣтлый взоръ смотрѣть на что-нибудь,
             Пока не разберешь и не обсудишь
             Моей ты горькой жалобы 61). Ищу
             Съ мольбою я лишь правды, правды, правды!..
   Герцогъ. Скажи, кто оскорбилъ тебя? Когда
             И гдѣ случилось это? Говори
             Безъ лишнихъ словъ. Намѣстникъ мой Анжело
             Исполнитъ все, что должно;-- передай
             Твой искъ ему.
   Изабелла.           О, благородный герцогъ!
             Ты обратиться къ дьяволу велишь
             Съ моею просьбой!-- Выслушай, молю,
             Меня сначала самъ! То, что услышишь
             Ты отъ меня, должно навлечь мнѣ кару,
             Когда я лгу, иль правое возмездье,
             Коль скоро мнѣ повѣришь ты!.. Склони же
             Ко мнѣ твой слухъ! Склони, склони, молю!..
   Анжело. Я, государь, боюсь, что повредился
             У ней отъ горя умъ. Она недавно
             Ко мнѣ являлась съ просьбой, чтобъ прощенъ
             Былъ братъ ея, чья казнь на этихъ дняхъ
             Свершилась по закону.
   Изабелла.                     По закону!..
   Анжело. Немудрено, что отъ нея услышимъ
             Мы дерзкую, заносчивую рѣчь.
   Изабелла. Дерзка! Да, рѣчь дерзка, но справедлива!
             Не дерзко ль въ самомъ дѣлѣ объявить,
             Что виноватъ Анжело въ ложныхъ клятвахъ?
             Что злой убійца онъ! что онъ развратникъ!
             Что онъ въ душѣ коварный лицемѣръ!
             Что опозорена безстыдно имъ,
             Честь дѣвушки! Все это дерзко, дерзко!
             Не правда ли?..
   Герцогъ.           Да, дерзко десять разъ.
   Изабелла. Но въ то же время вѣрно! Вѣрно такъ же.
             Какъ вѣрно то, что предъ тобой стоитъ
             Анжело самъ.-- О, правда будетъ правдой
             Всегда во всемъ!
   Герцогъ.           Пусть уведутъ ее.
             Несчастная, какъ вижу я, лишилась
             Подъ гнетомъ горя разума.
   Изабелла.                     О, герцогъ,
             Тебя молю я! Коли вѣришь ты,
             Что есть для насъ иная жизнь за гробомъ --
             Не принимай слова мои за рѣчь
             Помѣшанной! не почитай невѣрнымъ,
             Что намъ такимъ лишь кажется.-- Вѣдь ты
             Способенъ допустить, что и послѣдній
             Изъ низкихъ негодяевъ на землѣ
             Порой намъ можетъ показаться также
             Высокимъ, честнымъ, правымъ и святымъ,
             Какъ и Анжело? Почему же не вѣришь
             Ты и тому, что можетъ твой Анжело
             Равно быть негодяемъ вопреки
             Своимъ наружнымъ качествамъ и виду?
             Повѣрь, достойный принцъ, что если онъ
             На іоту лучше, чѣмъ изобразила
             Его въ моихъ словахъ я, то возьму
             Я ихъ назадъ 62); но хуже, хуже онъ
             Во много разъ, чѣмъ я придумать даже
             Могу позорныхъ словъ, чтобъ показать,
             Какъ низокъ онъ!..
   Герцогъ.           Клянусь, когда она
             Помѣшана (въ чемъ я не сомнѣваюсь),
             То все жъ въ ея словахъ видны разумность
             И связный смыслъ. Въ рѣчахъ безумныхъ я
             Подобныхъ свойствъ не замѣчалъ.
   Изабелла.                               О, добрый,
             Достойный принцъ, не отрицай разсудка
             Во мнѣ лишь потому, что заподозрѣть
             Ты склоненъ ложь въ моихъ словахъ! Направить
             Свой умъ, напротивъ, долженъ ты на то,
             Чтобы узнать въ постыдномъ этомъ дѣлѣ
             Всю истину и устранить неправду,
             Принявшую видъ правды!
   Герцогъ.                               Видѣлъ я
             Не разъ людей, хоть и вполнѣ разумныхъ,
             Но въ чьихъ рѣчахъ отсутствіе ума
             Замѣтно было больше.-- Что жъ ты просишь?
   Изабелла. Я -- Клавдіо сестра; онъ за развратъ
             Былъ присужденъ Анжело въ смертной казни;
             А я, живя тогда въ монастырѣ,
             Пришла просить намѣстника за брата,
             Чья просьба мнѣ была передана
             Чрезъ Луціо.
   Луціо.                     Да, да, черезъ меня.
             Я, ваша свѣтлость, точно передалъ
             Ей просьбу Клавдіо и надоумилъ
             Пойти самой къ намѣстнику съ мольбою
             За бѣдняка.
   Изабелла.           Да, это было такъ
             Дѣйствительно.
   Герцогъ (Луціо). Тебя болтать не просятъ.
   Луціо. Такъ точно, ваша свѣтлость; но вѣдь также
             Не просятъ и молчать.
   Герцогъ.                     Ну, такъ теперь
             Прошу объ этомъ я!-- Не забывай,
             Что очень скоро, можетъ-быть, придется
             Тебѣ болтать за самого себя;
             Такъ помолись найти слова въ то время.
   Луціо. Могу увѣрить вашу свѣтлость -- ...
   Герцогъ.                               Будь
             Увѣренъ самъ въ себѣ; а то, что я
             Сказалъ тебѣ, замѣть.
   Изабелла.                     Онъ, государь,
             Вамъ сообщилъ часть моего разсказа.
   Луціо. Ну, вотъ: я правъ, какъ видите.
   Герцогъ.                                         Быть-можетъ,
             Но лишь не въ томъ, что развязалъ не кстати
             Опять языкъ... (Изабеллѣ). Ты можешь продолжать.
   Изабелла. Я, государь, отправилась къ злодѣю
             Намѣстнику.
   Герцогъ.           Опять сквозитъ безумье
             Въ ея словахъ.
   Изабелла.           Простите; но слова
             Ведутъ и въ дѣлу.
   Герцогъ.           Такъ скорѣе къ дѣлу.
   Изабелла. Скажу я кратко. Пользы нѣтъ большой
             Разсказывать, какъ тщетно на колѣняхъ
             Молила я; какъ возражалъ онъ мнѣ;
             Какіе вновь напрасно приводила
             Я доводы (все это было бъ длинно),--
             А потому, съ печалью горькой въ сердцѣ,
             Перехожу я къ гнусному концу!
             Онъ обѣщалъ изрѣчь прощенье брату
             Лишь въ случаѣ, коль скоро я рѣшусь
             Предать себя его презрѣнной страсти!..
             Боролось долго сердце со стыдомъ
             Въ моей душѣ,-- но сердце одолѣло...
             Я отдалась!.. И что жъ? Едва успѣлъ
             Онъ утолить чудовищную прихоть,
             Какъ полученъ былъ отъ него приказъ
             Казнить въ тюрьмѣ немедля брата смертью!
   Герцогъ. Какъ!-- это вѣроятно все?
   Изабелла.                               О, если бъ
             Равнялась вѣроятность этихъ словъ
             Съ ихъ истиной!
   Герцогъ.           Клянусь, ты иль не помнишь,
             Что говоришь, иль кѣмъ-нибудь нарочно
             Подкуплена, чтобъ бросить подозрѣнье
             На честь Анжело. Слишкомъ высоко
             Поставленъ онъ, чтобъ злая тѣнь навѣта
             Могла его коснуться. Разсуди:
             Ужель пришла бы мысль ему такъ строго
             Преслѣдовать порокъ, въ которомъ онъ
             Виновенъ самъ? Будь онъ преступенъ точно
             Въ подобномъ дѣлѣ -- неужели сталъ бы
             Онъ осуждать за то на казнь другихъ?
             Нѣтъ, вижу, ты подкуплена, и я
             Строжайше требую, чтобъ ты сказала
             Всю правду мнѣ, открывъ, кто далъ тебѣ
             Совѣтъ явиться съ жалобой.
   Изабелла.                               И это
             Все то, чего достигла я!.. О, вы,
             Благія силы Неба! Подкрѣпите
             Меня въ моемъ терпѣньи и, когда
             Признаете вы нужнымъ -- сбросьте прочь
             Покровъ фальшивой святости, какою
             Облекся злой обманъ!.. Храни Господь
             Васъ, государь, отъ горести, съ какою
             Должна уйти я, не добившись вѣры
             Въ мои слова!
   Герцогъ.           О, да! Ты, вижу я,
             Уйти готова!.. Взять ее подъ стражу!
             Ты думаешь позволимъ мы, чтобъ ядъ
             Такой презрѣнной клеветы коснулся
             Того, кто близокъ къ намъ? Тутъ безъ сомнѣнья
             Коварный заговоръ. Отвѣть сейчасъ
             Кто зналъ о томъ, что дерзко такъ явилась
             Кто мнѣ ты съ просьбой?
   Изабелла.                     Тотъ, кого желала бъ
             Я видѣть здѣсь:-- братъ Лудовико.
   Герцогъ.                                         Вѣрно,
             Твой духовникъ? Кто съ нимъ изъ васъ знакомъ?
   Луціо. Я, ваша свѣтлость:-- предрянной монахъ!
             Суетъ свой носъ вездѣ. Когда бы не былъ
             Монахомъ онъ -- Я съ нимъ бы посчитался
             За кой-какія сплетни противъ васъ,
             Какія онъ распространялъ пренагло,
             Пока васъ не было.
   Герцогъ.           Ужель позорилъ
             Онъ и меня?.. Хорошъ монахъ, должно-быть!--
             И надо жъ было выдумать такую
             Нелѣпѣйшую ложь!.. такъ натравить
             Заблудшее созданье на особу
             Намѣстника!.. Пусть приведутъ монаха.
   Луціо. Я видѣлъ ихъ въ тюрьмѣ вчера обоихъ --
             Монаха и ее.-- Пренаглый плутъ!
             Могу увѣрить васъ.
   Мон. Петръ. (Подходя). Благослови
             Господь васъ, государь!.. Я долго слушалъ,
             Какъ васъ хитро хотятъ здѣсь обмануть,
             Но знать должны вы правду. Вашъ намѣстникъ
             Позорно оклеветанъ. Онъ, повѣрьте,
             Виновенъ съ этой дѣвушкой въ грѣхѣ
             Не больше, чѣмъ съ младенцемъ, не рожденнымъ
             Еще на свѣтъ.
   Герцогъ.           Такъ думаю я самъ.
             Скажи, ты знаешь брата Лудовико?
   Мон. Петръ. Прекрасно знаю: онъ вполнѣ достойный
             И честный человѣкъ. Соваться дерзко,
             Куда не должно 63), какъ увѣрить васъ
             Старался этотъ господинъ, не будетъ
             Онъ никогда, и я вамъ поручусь
             Что никогда не говорилъ дурного
             Онъ и про васъ.
   Луціо.                     И какъ еще!.. Предерзко.
   Мон. Петръ. Вы такъ сказали? Хорошо! Онъ самъ,
             Когда придетъ сюда, себя сумѣетъ,
             Какъ должно, отстоять; но, по несчастью,
             Теперь онъ боленъ. Я сюда явился
             Съ тѣмъ именно, чтобъ по его желанью
             Сказать все то, что знаетъ онъ объ этомъ
             Прискорбномъ дѣлѣ. Онъ успѣлъ услышать,
             Что на Анжело подаютъ доносъ,
             И подтвердитъ, когда прикажутъ, клятвой,
             Гдѣ въ этомъ дѣлѣ истина, гдѣ ложь.
             Начну я съ этой женщины;-- вы сами
             Увидите, что я ее заставлю
             Сознаться въ томъ, что дерзко оклеветанъ
             Былъ ею этотъ честный человѣкъ.
   Герцогъ. Послушаемъ, достойный братъ... Начните.

(Изабеллу уводятъ подъ стражей. Приближается Маріанна, съ лицомъ, закрытымъ покрываломъ).

             Что жъ не смѣешься ты, Анжело?.. Вотъ вѣдь
             Какъ могутъ необдуманно попасться
             Впросакъ глупцы!.. Пускай намъ подадутъ
             Мѣста, чтобъ сѣсть... Я буду безпристрастенъ.
             Тебя, Анжело, назначаю я
             Судьей въ твоемъ же дѣдѣ. Разбери,
             Его, какъ знаешь, самъ. (Увидя Маріанну). Ее, должно-быть,
             Вы привели, святой отецъ, чтобъ дать
             Предъ вами показанье... Пусть откроетъ
             Она свое лицо.
   Маріанна.           Прошу прощенья,
             Достойный принцъ, но я открыть лицо
             Могу лишь въ случаѣ, когда прикажетъ
             Мнѣ это мужъ.
   Герцогъ.           Ты замужемъ?
   Маріанна.                               Нѣтъ, принцъ.
   Герцогъ. Дѣвица, значитъ?
   Маріанна.                     Нѣтъ.
   Герцогъ.                               Ну, такъ вдова?
   Маріанна. И не вдова.
   Герцогъ.                     Такъ что же ты такое?
             Ни замужемъ, ни дѣва, ни вдова!
   Луціо. Должно-быть, изъ гуляющихъ, ваша свѣтлость. Изъ нихъ вѣдь многія ни жены, ни дѣвицы, ни вдовы.
   Герцогъ. Велите замолчать ему. Желаю,
             Чтобъ такъ же смѣло онъ болтать сумѣлъ
             И за себя.
   Луціо.           Исполню, ваша свѣтлость!
   Маріанна. Я, государь, должна вамъ повторить,
             Что точно я не замужемъ, но также
             Не дѣвушка. Мой мужъ извѣстенъ мнѣ;
             Но, какъ жену, меня онъ не признаетъ 64).
   Луціо. Былъ пьянъ, когда женился;-- объяснить
             Вопросъ нельзя иначе.
   Герцогъ.                     Самъ напейся,
             Чтобъ не болтать.
   Луціо.                     Исполню, ваша свѣтлость!
   Герцогъ. Такъ что жъ сказать ты можешь за Анжело?
   Маріанна. Скажу сейчасъ. Когда предъ вами былъ
             Анжело обвиненъ въ прелюбодѣйствѣ
             Той женщиной, то оклеветанъ ею
             Въ развратѣ былъ мой мужъ... Да, оклеветанъ,
             Затѣмъ, что не она въ его объятьяхъ
             Была, а я въ пылу счастливой страсти.
   Анжело. А ты другихъ не обвиняешь въ томъ?
   Маріанна. Другихъ не знаю.
   Герцогъ.                               Нѣтъ?.. Но говорила
             Ты что-то здѣсь о мужѣ.
   Маріанна.                     Это я
             Предъ всѣми повторю: мой мужъ -- Анжело.
             Онъ думалъ, что не зналъ своей жены,
             А между тѣмъ, лаская Изабеллу
             Въ своихъ мечтахъ -- на дѣлѣ обнималъ
             Свою жену.
   Анжело.           Ужъ это что-то странно.
             Открой лицо.
   Маріанна.           Мужъ хочетъ -- повинуюсь.

(Откидываетъ покрывало).

             Взгляни въ лицо, жестокій, той, кому
             Клялся когда-то ты, что наглядѣться
             Не могъ ты на нее! Вотъ та рука,
             Которая была по обѣщанью
             Почти твоей, и я сама вѣдь та,
             Кого ласкалъ со страстью ты въ бесѣдкѣ,
             Обманутый мечтой, что держишь ты
             Въ объятьяхъ Изабеллу.
   Герцогъ (Анжело).           Зналъ ли точно
             Ты эту женщину?
   Луціо.                               Слегка, на ощупь.
   Герцогъ. Пришей языкъ.
   Луціо.                               Исполню, ваша свѣтлость!
   Анжело. И, государь, сознаюсь въ томъ, что точно
             Былъ съ ней знакомъ тому назадъ пять лѣтъ,
             И что вели мы даже рѣчь о бракѣ;
             Но онъ не могъ устроиться отчасти
             По спорамъ о приданомъ, а главнѣйше
             Затѣмъ, что оказалось кое-что
             Запятнаннымъ въ ея прошедшей жизни.
             Съ тѣхъ поръ прошло пять лѣтъ, и я ни разу
             Не только съ ней не говорилъ, но даже
             Ни разу не видалъ ее и въ этомъ
             Готовъ поклясться честью.
   Маріанна (преклоняя колтш). Славный герцогъ!
             Я подтверждаю вамъ:-- какъ вѣрно то
             Что свѣтъ нисходитъ съ неба, что слова
             Родятся отъ дыханья, а добро
             Навѣки слито съ правдой -- такъ же вѣрно
             И то, что я жена ему! Скрѣпленъ
             Нашъ съ нимъ союзъ такою прочной клятвой,
             Какую только могутъ произнесть
             Слова людей!.. Въ прошедшій вторникъ, ночью,
             Въ своей бесѣдкѣ, обнималъ меня
             Онъ, какъ жену. Пусть навсегда останусь
             Я преклоненной, какъ стою теперь,
             И превращусь въ холодный, твердый мраморъ,
             Когда я лгу!
   Анжело.           До этихъ поръ я только
             Смѣялся, но терпѣнью моему
             Пришелъ конецъ, и долженъ я просить
             Дать волю правосудью. Эти двѣ
             Безумныхъ женщины, конечно, только
             Орудіе въ рукахъ кого-нибудь,
             Кто ихъ умнѣй и ловко подготовилъ
             Весь заговоръ. Прошу васъ, государь,
             Позвольте мнѣ разслѣдовать все дѣло.
   Герцогъ. Отъ всей души согласенъ;-- можешь самъ
             Придумать имъ какую хочешь кару.
             (Петру). А ты, монахъ, равно какъ и твои
             Сообщницы -- (одна, что здѣсь стоитъ,
             Другая жъ, уведенная подъ стражей) --
             Ужель могли вы думать, что когда бы
             Вы клятвами заставили сойти
             Хоть всѣхъ святыхъ съ небесъ -- я далъ бы вѣру
             Презрѣнной вашей лжи на честь того,
             Кто облеченъ такъ былъ моимъ довѣрьемъ?
             Тебѣ, Эскалъ, я поручаю быть
             Помощникомъ Анжело. Оба вы
             Откроете, откуда зародилась
             Сѣть этихъ гнусныхъ козней. Мнѣ сказали,
             Что подстрекнулъ на это ихъ какой-то
             Другой монахъ;-- пусть приведутъ его.
             Мон. Петръ. Я самъ желаю, государь, чтобъ этотъ
             Монахъ былъ здѣсь. Онъ точно научилъ
             Обѣихъ этихъ женщинъ обратиться
             Къ вамъ съ жалобой... Профосъ вашъ знаетъ, гдѣ
             Его найти.
   Герцогъ (профосу). Ступай за нимъ сойчасъ же.

(Профосъ уходитъ).

             (Анжело). А ты, испытанный и честный братъ,
             Кому всего желательнѣй, я знаю,
             Добиться, чтобъ открылась въ этомъ дѣлѣ
             Вся истина,-- суди и дѣйствуй, какъ
             Признаешь лучшимъ самъ; а я покамѣстъ
             На время удалюсь. Не прерывайте жъ
             Своихъ трудовъ, пока не будетъ вами
             Открыто все и не получитъ кары
             Достойной ложь.
   Эскалъ.           Исполнимъ, государь.

(Герцогъ уходимъ).

   Прошу васъ подойти, синьоръ Луціо. Это вы, кажется, сказали, что отецъ Лудовико безчестный человѣкъ?
   Луціо. Cucullus non fecit monachuxn 65). Онъ честенъ только своей одеждой;-- что жъ до его словъ, то онъ отзывался о герцогѣ самымъ непристойнымъ образомъ.
   Эскалъ. Мы просимъ васъ остаться здѣсь до его прихода и обличить при всѣхъ. Кажется, онъ точно порядочный негодяй.
   Луціо. Величайшій!.. Могу васъ увѣрить. Другого такого не сыщите въ цѣлой Вѣнѣ.
   Эскалъ. Пусть приведутъ также Изабеллу; намъ надо допросить и ее. (Анжело). Позвольте сдѣлать это мнѣ. Вы увидите, какъ я ее обработаю.
   Луціо (въ сторону). Ужъ, вѣрно, не лучше, чѣмъ исполнилъ это, по ея собственному показанію, самъ почтенный намѣстникъ.
   Эскалъ. Что вы сказали?
   Луціо. Я?.. Ничего, синьоръ, ничего!.. Я замѣтилъ только, что лучше было бы вамъ допросить ее съ глазу на глазъ; а то публично она, пожалуй, удовлетворить васъ своимъ показаньемъ затруднится. (Возвращается Изабеллла подъ стражей).
   Эскалъ. Я начну издалека, съ темныхъ намековъ.
   Луціо. И прекрасно! Вѣдь женщины бываютъ откровенны именно въ потемкахъ.
   Эскалъ (Изабеллѣ). Приблизьтесь, сударыня. Вотъ здѣсь стоитъ женщина, опровергшая всѣ ваши показанія.
   Луціо. Смотрите, господинъ судья, смотрите: вотъ идетъ мошенникъ, о которомъ я вамъ говорилъ. Профосъ его отыскалъ.
   Эскалъ. Дойдемъ и до него. Прошу только васъ не болтать съ нимъ до времени.
   Луціо. Я нѣмъ.

(Входятъ герцогъ въ одеждѣ монаха и профосъ).

   Эскалъ (герцогу). Подойдите сюда. Правда ли, что вами данъ этимъ двумъ женщинамъ совѣтъ оклеветать намѣстника? Онѣ въ этомъ сознались.
   Герцогъ. Это ложь.
   Эскалъ. Что?.. Прошу васъ помнить, предъ кѣмъ вы стоите.
   Герцогъ. Я уважать не хуже васъ умѣю
             Законъ и власть; но облеченъ почетомъ
             Бываетъ вѣдь и дьяволъ за его
             Горящій тронъ. Гдѣ герцогъ? Отвѣчать
             Я буду лишь ему.
   Эскалъ.                     Онъ въ насъ, и ты
             Отвѣтишь намъ!-- отвѣтишь все, какъ должно.
   Герцогъ. И смѣло вмѣстѣ съ тѣмъ.

(Изабеллѣ и Маріаннѣ).

                                                     Но вы! Ужель,
             Несчастныя созданья, вамъ могло
             Прійти на мысль, что возвратитъ лисица
             Ягненка вамъ? Проститесь навсегда
             Съ такой надеждой: -- удалился герцогъ --
             Исчезъ для васъ и справедливый судъ!
             Неправъ и герцогъ самъ, такъ отклонивши
             Рѣшенье вашей просьбы и отдавъ
             Ее во власть того же негодяя,
             Котораго пришли мы обвинить.
   Луціо. Вотъ тотъ бездѣльникъ, про кого я вамъ.
             Здѣсь говорилъ.
   Эскалъ.           Какъ! наглый клеветникъ,
             Позорящій свой санъ!-- не только ты
             Сбилъ съ толку этихъ женщинъ, но забылся
             Ужъ до того, что смѣешь обвинять
             Намѣстника; клеймить его въ лицо
             Подобнымъ именемъ; подозрѣваешь
             Въ неправдѣ даже герцога!-- Эй, взять
             Его въ тюрьму. Мы вытянемъ тебѣ
             На пыткѣ членъ за членомъ.-- Каково?
             Неправъ самъ герцогъ!
   Герцогъ.                     Успокойте пылъ.
             Не вытянетъ вашъ герцогъ мнѣ ни пальца,
             Такъ точно, какъ не сдѣлаетъ того же
             Онъ и себѣ. Ему я не подвластенъ.
             Я даже не изъ здѣшнихъ. Я пріѣхалъ
             Въ его владѣнья по своимъ дѣламъ
             И получилъ возможность видѣть много,
             Что здѣсь творится въ Вѣнѣ: какъ развратъ
             Кипитъ ключомъ и льется черезъ край;
             Какъ, несмотря на то, что есть законы.
             Свободный путь находитъ зло вездѣ;
             Законы же, какъ правила въ цирюльняхъ 66),
             Прибиты лишь для смѣха на стѣнахъ.
   Эскалъ. Ужъ это клевета на государство!
             Эй, взять его въ тюрьму!
   Анжело.                     Сказать хотѣлъ
             Намъ что-то противъ этого монаха
             И Луціо.-- Признали ль вы, синьоръ,
             Въ немъ то лицо?
   Луціо. Еще бы не признать! Онъ самый!-- Подойди-ка сюда, почтенный плѣшакъ. Скажи, знаешь ты меня?
   Герцогъ. Припоминаю по голосу. Мы видѣлись въ тюрьмѣ во время отсутствія герцога.
   Луціо. Такъ! А помнишь, что ты мнѣ тогда про герцога говорилъ?
   Герцогъ. Какъ нельзя лучше.
   Луціо. Такъ!-- Значитъ, ты и теперь подтверждаешь, что герцогъ развратникъ, глупецъ, трусъ, словомъ -- все, что говорилъ тогда?
   Герцогъ. Чтобъ подтвердить это, мы должны помѣняться именами. Это вы все о немъ говорили, съ прибавкой многихъ вещей еще хуже.
   Луціо. Ахъ, проклятый плутъ! Да знаешь ли ты, что я за такія слова оторву тебѣ носъ?
   Герцогъ. Я подтверждаю, что люблю герцога, какъ самого себя.
   Анжело. Слышите, какъ этотъ бездѣльникъ хочетъ -увильнуть отъ своихъ измѣнническихъ рѣчей?
   Эскалъ. Съ такимъ негодяемъ не стоитъ разговаривать. Гдѣ профосъ? Пусть его сейчасъ же отправятъ въ тюрьму и тамъ покрѣпче закуютъ. Этихъ мерзавокъ захватите также вмѣстѣ съ ихъ другими сообщниками.

(Профосъ хочетъ взятъ герцога).

   Герцогъ. Погодите немного.
   Анжело. Какъ! Онъ вздумалъ сопротивляться? Луціо, помогите его взять.
   Луціо. Иди, любезный, иди, не упирайся! Да для чего ты, плѣшивый бездѣльникъ, закуталъ свою голову? Покажи намъ твою плутовскую рожу, и пусть изгрызетъ ее оспа! Покажи, покажи, а затѣмъ повиси часокъ на висѣлицѣ. Не хочешь?           Такъ я жъ тебя! (Срываетъ съ герцога капюшонъ).
   Герцогъ. Вотъ первый случай, что наглецъ возвелъ
             Въ санъ герцога.-- Оставь, профосъ, въ покоѣ
             Трехъ этихъ честныхъ.

(Показываетъ на Изабеллу, Маріанну и монаха Петра, затѣмъ продолжаетъ, обращаясь къ Луціо).

             Ты жъ, постой; останься:
             Ты хочешь увильнуть;-- монахъ съ тобой
             Еще поговоритъ. Пускай возьмутъ
             Его сейчасъ подъ стражу.
   Луціо.                               Ай, ай, ай!
             Пожалуй, пахнетъ хуже тутъ, чѣмъ петлей!
   Герцогъ (Эскалу). Твои слова прощаю я;-- садись!
             (Анжело). А на твоемъ судейскомъ мѣстѣ сяду
             Теперь ужъ я!-- Ну, что жъ ты мнѣ отвѣтишь?
             Найдется ль у тебя довольно словъ
             И наглости, чтобы сказать въ защиту
             Себѣ хоть что-нибудь?-- Спѣши, подумай!
             Все выскажи, затѣмъ, что если рѣчь
             Начну я самъ -- то лгать ужъ будетъ поздно.
   Анжело. О, грозный повелитель, былъ бы я
             Преступнѣе, чѣмъ само преступленье,
             Въ какое впалъ, когда бъ почелъ возможнымъ
             Скрыть что-нибудь! Какъ Божьимъ окомъ, вы
             Прозрѣли все въ моей прошедшей жизни!
             Прошу я объ одномъ васъ: не томите
             Меня позоромъ! Пусть въ признаньи будетъ
             Мой приговоръ. Ищу я скорой смерти,
             Какъ милости.
   Герцогъ.           Приблизься, Маріанна.
             (Анжело). Сказали мнѣ -- ты былъ помолвленъ съ ней?
   Анжело. Былъ, государь.
   Герцогъ.                     Поди жъ и обвѣнчайся
             Съ ней тотчасъ же. (Монаху Петру). Исполните обрядъ,
             Святой отецъ, и возвратитесь съ ними
             Сюда назадъ.-- Сведи, профосъ, ихъ въ церковь.

(Профосъ, Анжело, Маріанна и монахъ Петръ уходятъ).

   Эскалъ. Я, государь, сраженъ его безчестьемъ
             Не меньше, чѣмъ нежданносгью, съ какою
             Случилось все.
   Герцогъ.           Приблизься, Изабелла.
             Теперь ты видишь -- бывшій твой монахъ
             Сталъ герцогомъ; но, измѣнивъ одежду,
             Не измѣнилъ онъ сердца своего
             И потому останется, какъ прежде,
             Ревнителемъ усерднымъ за твои
             Права и честь.
   Изабелла.           Простите, государь,
             Покорной вашей подданной, что дерзко
             Она вамъ докучала такъ, не зная,
             Что это вы.
   Герцогъ.           Прощаю, Изабелла!
             Но ты должна, прелестное созданье,
             Быть тоже снисходительной ко мнѣ.
             Смерть брата, знаю я, тяжелымъ гнетомъ
             Томитъ тебя. Ты спросишь, можетъ-быть,
             Зачѣмъ же я, стараясь такъ усердно
             Его спасти, не обнаружилъ власти,
             Которую бы могъ предотвратить
             Его конецъ?-- О, милая, виновна
             Во всемъ была печальная поспѣшность
             Его несчастной казни. Я ее
             Не могъ предугадать, и тѣмъ разрушенъ
             Былъ весь мой планъ.-- Но миръ ему! Насъ ждетъ
             Иная жизнь на небѣ! Не страшна
             Угроза ей ежеминутной смерти,
             И эта жизнь счастливѣе земной!
             Утѣшься жъ этой мыслью.
   Изабелла.                     Постараюсь.

(Возвращаются Анжело, Маріанна, монахъ Петръ и профосъ).

   Герцогъ. А, вотъ нашъ новобрачный!-- Грязный умыслъ
             На честь твою, которую умѣла
             Ты такъ прекрасно охранить, должна
             Ему простить ты ради Маріанны.
             Но такъ какъ онъ сугубо виноватъ
             Тѣмъ, что казнилъ другого за проступокъ,
             Въ которомъ грѣшенъ самъ, и, сверхъ того,
             Коварно не исполнилъ обѣщанья,
             Какое далъ: простить его -- то этимъ
             Онъ преградилъ дорогу милосердью
             И для себя!-- За Клавдіо -- Анжело,
             Отсрочка за отсрочку, спѣхъ за спѣхъ,
             За смерть -- такая жъ смерть, за мѣру -- мѣра!
             (Анжело). А потому, въ виду, что твой проступокъ
             Настолько очевиденъ, что его
             Нельзя и отрицать -- я присуждаю,
             Что ты умрешь подъ тѣмъ же топоромъ,
             Какимъ казненъ былъ Клавдіо, и также
             Безъ всякихъ проволочекъ.-- Пусть ведутъ
             Его на смерть.
   Маріанна.           О, государь, ужели
             Вы посмѣялись только надо мной,
             Давъ мужа мнѣ?
   Герцогъ.                     Смѣялся надъ тобой
             Не я, а онъ 67). Твой бракъ считалъ я нужнымъ,
             Чтобъ оградить отъ нареканій свѣта
             Тебя въ дальнѣйшей жизни, чѣмъ была бы
             Навѣрно ты запятнана за твой
             Внѣбрачный съ нимъ союзъ. Хотѣлъ я также
             Тебѣ при этомъ обезпечить средства
             Для жизни впредь. Имущество Анжело
             Должно пойти въ казну, но я отдамъ
             Его тебѣ, какъ вдовій твой участокъ,
             Чтобъ могъ тебѣ сыскаться лучшій мужъ.
   Маріанна. О, государь, мнѣ лучшаго не надо...
   Герцогъ. Не возражай:-- словамъ отмѣны нѣтъ.
   Маріанна. Я васъ молю!..
   Герцогъ.                     Теряешь трудъ.-- Ведите
             Его на казнь.-- (Луціо) Ну, а теперь, синьоръ,
             Займемся съ вами.
   Маріанна (падая на колѣни). Государь!.. молю васъ.
             О, Изабелла, выкажи участье
             Ко мнѣ хоть ты!.. Склони твои колѣни... 68)
             Всю жизнь мою клянусь я посвятить
             Тебѣ за доброту твою!
   Герцогъ.                     Мольба
             Твоя безумна: можетъ ли, подумай,
             Она просить объ этомъ? Братній духъ
             Расторгнулъ бы тогда въ негодованьи
             Могильный сводъ и удалилъ бы силой
             Ее отсюда прочь.
             Маріанна.           О, Изабелла!..
             Молю тебя, склони твои колѣни...
             Не нужно словъ -- сложи съ мольбой лишь руки!
             Скажу все я!-- Вѣдь каждый человѣкъ,
             Мы знаемъ, сотканъ весь изъ недостатковъ;
             Но, сдѣлавъ разъ дурное, можетъ онъ
             Исправиться и стать впередъ хорошимъ;
             Такъ отчего жъ не можетъ оказаться
             Такимъ мой мужъ?-- Ужель ты, Изабелла,
             Откажешь мнѣ?
   Герцогъ.           Онъ долженъ умереть
             За Клавдіо.
   Изабелла (преклоняя колтми). Достойный, государь!
             Прошу, взгляните на того, кто вами
             Приговоренъ, какъ будто бъ братъ мой былъ
             Еще въ живыхъ! Готова вѣрить я,
             Что жилъ онъ честной, праведною жизнью,
             Пока меня не зналъ. Когда жъ слова
             Мои вѣрны -- то отмѣните строгій
             Вашъ приговоръ. Мой братъ въ своемъ проступкѣ
             Былъ точно виноватъ и искупилъ
             Свою вину законно; но Анжело
             Виновенъ только въ умыслѣ, который
             Исполненъ не былъ -- такъ пускай исчезнетъ
             О немъ и память! Мысли не дѣла,
             Намѣренья жъ не болѣе, какъ мысли!
   Маріанна. Не болѣе...
   Герцогъ.          Напрасны просьбы;-- встаньте.
             Я кстати долженъ разъяснить еще
             Одно дурное дѣло. Какъ случиться
             Могло, профосъ, что Клавдіо казненъ
             До времени?
   Профосъ.           Я получилъ особый
             На то приказъ.
             Герцогъ.           Какъ должно? Предписаньемъ?
   Профосъ. Нѣтъ, государь, простымъ письмомъ.
   Герцогъ.                                         За это
             Лишёнъ твоей ты должности. Отдай
             Ключи тюрьмы.
   Профосъ.           Простите, государь.
             Я самъ, признаюсь вамъ, считалъ неправымъ
             Такой приказъ и колебался, должно ль
             Его исполнить. Доказать могу
             Я это тѣмъ, что изъ двоихъ, кого
             Я долженъ былъ казнить, одинъ остался
             Еще въ живыхъ.
   Герцогъ.           Кто жъ это?
   Профосъ.                               Бернардинъ.
             Герцогъ. Жалѣю я, что ты того жъ не сдѣлалъ
             Для Клавдіо.-- Пусть приведутъ его. (Уходитъ профосъ).
   Эскалъ (Анжело). Какъ горько мнѣ, Анжело, что такой
             Разумный человѣкъ, какимъ казались
             Вы мнѣ всегда -- могъ грубо такъ забыть
             И здравый смыслъ и должное умѣнье
             Владѣть собой.
   Анжело.           А мнѣ еще прискорбнѣй,
             Что этимъ я надѣлалъ столько зла.
             Я каюсь такъ глубоко, что и смерть
             Желаннѣй мнѣ, чѣмъ жизнь. Моя судьба
             Заслужена, и я ей покоряюсь.

(Возвращаются профосъ, Клавдіо съ закрытымъ лицомъ, Джульетта и Бернардинъ).

   Герцогъ. Кто Бернардинъ?
   Профосъ.                     Вотъ, государь.
   Герцогъ.                                         Я помню,
             Мнѣ говорилъ объ этомъ человѣкѣ
             Одинъ монахъ.-- (Бернардину) Сказали мнѣ, что ты
             Великій негодяй и цѣнишь въ жизни
             Одни ея земныя лишь приманки
             И помыслы 69). Ты осужденъ, но я
             Тебѣ прощаю прежніе проступки,
             Когда за эту милость дашь ты слово
             Себя исправить въ будущемъ. (Монаху Петру) Возьмитесь,
             Святой отецъ, его руководить
             (Указывая на Клавдіо). Но кто еще стоитъ здѣсь, вижу я,
             Закутанный?
   Профосъ.           Другой преступникъ;-- онъ
             Избавленъ былъ отъ смерти въ ту минуту,
             Когда казненъ былъ Клавдіо. Взгляните
             На сходство ихъ другъ съ другомъ.

(Открываетъ лицо Клавдіо).

   Герцогъ (Изабеллѣ)                               Если точно
             Похожъ онъ такъ на брата твоего,
             То я его прощаю!-- Дай мнѣ руку,
             Прелестное созданье!-- Хочешь стать
             Моей навѣкъ?-- скажи лишь только слово,
             И назову я брата твоего
             Равно моимъ.-- Мы, впрочемъ, рѣчь объ этомъ
             Отложимъ до поры.-- Анжело взглядъ
             Сверкнулъ, я вижу, радостью: почуялъ
             Онъ милость и себѣ. Судьба свела
             Игру съ нимъ снисходительно, пославши
             Ему добро за зло 70). Смотри жъ, всѣмъ сердцемъ
             Люби жену:-- она не меньше стоитъ,
             Чѣмъ стоишь ты.-- Расположенъ теперь
             Прощать я всѣхъ; но есть одинъ безпутникъ,
             Котораго простить я не могу
             Уже никакъ.-- (Луціо) Поди сюда -- Скажи,
             Съ чего ты вздумалъ называть меня
             Развратникомъ, глупцомъ и негодяемъ?
             Чѣмъ заслужить я могъ наборъ подобныхъ
             Хвалебныхъ словъ?
   Луціо. Простите, ваша свѣтлость! Могу увѣрить, что я все это говорилъ только по современной модѣ на такого рода рѣчи. Если вамъ угодно будетъ меня повѣсить, то ваша на это воля, но я предложилъ бы: не соблаговолите ли вы лучше велѣть меня выпороть?
   Герцогъ. Повѣсить, выпоровъ! Вели профосъ
             Публично объявить, что если въ Вѣнѣ
             Есть женщина, обиженная этимъ
             Безпутникомъ (а онъ мнѣ клялся самъ,
             Что у одной есть отъ него ребенокъ),
             То пусть она придетъ, и мы тогда
             Немедля обвѣнчаемъ ихъ; а тамъ
             Пускай его повѣсятъ, угостивъ
             Сперва хорошей поркой.
   Луціо. Умоляю вашу свѣтлость, не жените меня на потаскушкѣ! Вы сами изволили сказать, что я возвелъ васъ въ санъ герцога. Будьте жъ милостивы и не награждайте меня за то чиномъ рогоносца!
   Герцогъ. Клянусь моею честью, что на ней
             Ты женишься!-- Что до вранья, въ которомъ
             Попался ты -- то я тебѣ его
             Ужъ, такъ и быть, прощу, освободивъ
             И отъ другихъ наложенныхъ взысканій.
             Что жъ до женитьбы, то исполнятъ это
             Въ тюрьмѣ сейчасъ.
   Луціо. Жениться на потаскушкѣ! Ваша свѣтлость! Да вѣдь это хуже, чѣмъ быть выпоротымъ, задушеннымъ и повѣшеннымъ разомъ.
   Герцогъ. Та клевета, какую ты возвелъ
             На герцога -- достойна этой кары.--
             Ты, Клавдіо, возстановить обязанъ
             Честь женщины, которую увлекъ
             Съ собою въ грѣхъ.-- Желаю Маріаннѣ
             Счастливыхъ много дней!-- Люби, Анжело,
             Ее всегда. Мнѣ хорошо извѣстна
             Ея душа, какъ бывшему ея
             Духовнику -- Спасибо, другъ Эскалъ,
             За то, что былъ ты добрымъ мнѣ слугою!
             Найду я, чѣмъ тебя вознаградить
             За это впредь.-- Благодарю равно,
             Профосъ, тебя за трудъ и за умѣнье
             Хранить секретъ. Тебя назначу я
             На должность выше.-- Извини, Анжело,
             За то, что вмѣсто Клавдіо тебѣ
             Онъ голову отправилъ Рагозина.
             Подобный грѣхъ прощаетъ самъ себя.--
             Теперь съ тобой два слова, Изабелла:
             Отвѣть сердечно мнѣ на мой вопросъ:
             Даешь ли ты отъ всей души согласье
             Твое съ моимъ связать навѣки счастье?
             Теперь за мной идемте во дворецъ,
             Гдѣ дѣла вы узнаете конецъ.
  

ПРИМѢЧАНІЯ.

   1. Нѣкоторыя изъ собственныхъ именъ дѣйствующихъ лицъ этой пьесы имѣютъ нарицательное значеніе. Такъ, констэбль Elbow, значитъ -- локоть; дурачокъ Froth -- пѣна; сводня Over-done -- разбитая или, точнѣе -- перевернутая (въ смыслѣ никуда не годной дряни). Буквальный переводъ этихъ именъ не имѣлъ бы смысла, а потому они названы въ переводѣ такими русскими словами, которыя имѣютъ значеніе, подходящее къ смыслу подлинника. Elbow -- Колотушка, Froth -- Слякоть, а Over-done -- Кляча. Слово Elbow употребляется въ англійскомъ языкѣ иносказательно, въ смыслѣ мѣшающаго или сующагося куда не спрашиваютъ предмета. Такъ, "въ королѣ Лирѣ" есть выраженіе: "his shame elbows him", т.-е. стыдъ толкаетъ его локтемъ. Нѣкоторыя тому подобныя имена встрѣчаются и далѣе, о чемъ сказано въ прим. 58.
   2. Въ подлинникѣ выраженіе: "we have witk special soul elected him", т.-е. я избралъ его спеціальной душой (въ смыслѣ: глубоко обсудивъ вопросъ въ моей душѣ).
   3. Въ подлинникѣ сказано: but I do beut my speech to one, that can my part in him advertise", т.-е. буквально: зачѣмъ мнѣ говорить съ тѣмъ, кто можетъ вмѣстить часть меня въ себѣ (въ смыслѣ: можетъ говорить то же самое).
   4. Это довольно смѣлая метафора, въ которой герцогъ вмѣсто выраженія: обдуманный выборъ -- называетъ его перебродившимъ, передана буквально. Вотъ текстъ подлинника: "we have with leaven'd and prepared choice proceeded to you", т.-е. я перебродившимъ и готовымъ выборомъ остановился на тебѣ.
   5. Здѣсь намекъ на молитву, составленную въ 1564 году по повелѣнію королевы Елисаветы. Вотъ ея текстъ: Deus servet Ecclesiam, Begem vel Beginam custodiat; consiliarios eius regat. Populum Universum tueatur et pacem nobis donet perpetuam, т.-е. да защититъ Богъ церковь, да спасетъ короля или королеву, да наставитъ ихъ совѣтниковъ, да охранитъ весь народъ и да даруетъ намъ вѣчный миръ.
   6. Въ подлинникѣ мысль выражена иначе: there went but а pair of sheers between us", т.-е. буквально: между нами и тобой прошла одна пара ножницъ.
   7. Въ этомъ монологѣ намекъ на сифилисъ, который назывался въ то время французской болѣзнью. Преждевременное выпаденіе волосъ было однимъ изъ его послѣдствій.
   8. Луціо продолжаетъ острить въ томъ же тонѣ: онъ не хочетъ пить изъ одного стакана съ дворяниномъ во избѣжаніе заразы.
   9. Въ подлинникѣ Луціо называетъ сводню -- "madame Mitigation", т.-е. буквально: госпожа смягченіе или снисходительность.
   10. Въ подлинникѣ игра значеніемъ словъ: crown -- крона (монета) и ecown -- плѣшь (см. прим. 7).
   11. Потогонныя лѣченія противъ сифилиса длились долгое время и потому, заставивъ сидѣть дома, лишали возможности посѣщать увеселительныя заведенія.
   12. Въ подлинникѣ пословица, имѣющая тотъ же смыслъ: "good connsellors lack not clients", т.-е. хорошіе адвокаты не будутъ лишены кліентовъ.
   13. Въ Шекспирово время бракъ считался законнымъ до церковнаго обряда, если было сдѣлано формальное оглашеніе. Объ этомъ упоминается даже въ біографіи самого Шекспира, чья старшая дочь родилась спустя всего пять мѣсяцевъ послѣ вѣнчанія своихъ родителей.
   14. При игрѣ въ триктракъ надо было попадать шарикомъ въ отверстія, пробитыя въ доскѣ.
   15. Изъ этой рѣчи герцога можно заключить, что онъ и монахъ входятъ, продолжая начатый разговоръ, при чемъ монахъ выразилъ мнѣніе, что герцогъ, вѣроятно, ищетъ пристанища въ монастырѣ вслѣдствіе несчастной любви.
   16. Въ подлинникѣ Изабелла говоритъ: "make me not your story", т.-е. буквально: не разсказывайте мнѣ вашихъ сказокъ. Колльеръ въ своемъ изданіи, исправленномъ по найденному имъ старому экземпляру (in folio), ставитъ вмѣсто слова storу -- scorn, и тогда смыслъ словъ Изабеллы будетъ: не оскорбляйте меня. Едва ли эта поправка улучшаетъ текстъ. Въ то время разговоръ съ дѣвицами о подобныхъ предметахъ вовсе не считался оскорбительнымъ, и Изабелла сама, въ дальнѣйшихъ словахъ, очень спокойно распространяется о томъ же предметѣ.
   17. Въ подлинникѣ сказано просто: "t'is my familiar sin with maids to seem the lapwing", т.-е. буквально: мой грѣхъ въ томъ, что я съ дѣвицами разыгрываю кулика.-- Куликъ, когда опасность грозила его гнѣзду, нарочно отлеталъ дальше и начиналъ кричать, чтобъ отвлечь вниманье охотника. Луціо хочетъ сказать, что вздоръ, который онъ болтаетъ, точно также далекъ отъ того, что онъ думаетъ. Буквальный переводъ безъ распространенія и разъясненія потерялъ бы всякій смыслъ.
   18. Весь комизмъ этой сцены основанъ на томъ, что дѣйствующія лица, по глупости, перевираютъ безпрестанно слова. Такъ, полицейскій Колотушка называетъ себя -- "pour duke's constable", т.-е., констэбль бѣднаго герцога, вмѣсто -- "the duke's pour constable", т.-е. бѣдный герцогскій констэбль. Далѣе говоритъ вмѣсто -- "malefactors" -- злодѣи, "benefactors", т.-е. добродѣтельные люди и т. п. Буквальный переводъ былъ бы положительно безсмысленъ, да и вообще вся эта довольно пошлая сцена (уже по одной своей чрезмѣрной длиннотѣ) заставляетъ сомнѣваться, точно ли она принадлежитъ перу Шекспира. Очень можетъ быть, что непрошенные передѣлыватели прибавили многое изъ угожденія вкусу тогдашней публики. Комическій пріемъ перевиранья словъ, впрочемъ, встрѣчается у Шекспира во многихъ пьесахъ.
   19. Въ подлинникѣ каламбуръ основанъ на имени полицейскаго Elbow -- локоть. Клоунъ говорить, что онъ не можетъ продолжатъ рѣчь, потому что у него прорванъ рукавъ на локтѣ.
   20. Въ подлинникѣ Колотушка говоритъ о своей женѣ: "whom I detest", т.-е. которую я ненавижу, вмѣсто -- "attest", т.-е., за которую ручаюсь.
   21. Въ подлинникѣ игра словами "respected" уважительный и "suspectod" -- подозрительный.
   22. Вмѣсто Каннибалъ.
   23. Въ подлинникѣ этотъ смыслъ реплики Эскала выраженъ нѣсколько иначе и не совсѣмъ ясно, а именно: "if he took you а box o'th'ear, you might have your action of slander too", т.-е., если онъ ударить тебя по уху, то ты можешь жаловаться на него и за клевету.-- Этими словами онъ смѣется надъ намѣреніемъ Колотушки жаловаться за оскорбленіе дѣйствіемъ, тогда какъ клоунъ только оклеветалъ его жену.
   24. Въ этихъ словахъ Эскала насмѣшка надъ тогдашней модой носить панталоны, безобразно набитые ватой въ верхней части, что мѣшало носившимъ такой костюмъ сидѣть.
   25. Въ подлинникѣ слово "sects", т.-е. званіе. Нѣкоторые издатели замѣняютъ его словомъ "sex" -- подъ. Тогда смыслъ будетъ: оба пола.
   26. Въ подлинникѣ: "mine were the very cipher of а fonction", т.-е. я былъ бы только пустой цифрой. Смыслъ тотъ, что если бы, по словамъ Изабеллы, стали осуждать проступки, не наказывая виновныхъ, то должность судей свелась бы на пустую формальность.
   27. Выраженіе это переведено буквально: "there's the vein".
   28. Въ подлинникѣ: "like man new made", т.-е. буквально: какъ вновь сдѣланнаго человѣка. Выраженіе "new man" можно понять двояко: "вновь рожденный", т.-е. младенецъ и "новый человѣкъ", т.-е. измѣнившійся. Въ редакціи перевода принятъ первый смыслъ.
   29. Намекъ на то, что тогдашніе колдуны и предвѣщатели предсказывали будущее, смотря въ волшебное зеркало.
   30. Въ подлинникѣ: "his glassy essence", т.-е. буквально: свою стеклянную сущность, въ смыслѣ хрупкой или непрочной.
   31. Нельзя не замѣтить, что этотъ монологъ Изабеллы, совершенно ясный самъ по себѣ, не совсѣмъ вяжется съ ея предыдущими мыслями, когда она говоритъ о ничтожествѣ людей и о томъ, что они не имѣютъ права гордиться и злоупотреблять своей властью. То же самое должно замѣтить и о слѣдующихъ ея словахъ. Съ нѣкоторой натяжкой можно предположить, что въ обоихъ этихъ монологахъ она подъ именемъ высшихъ и подъ словомъ: полководецъ подразумѣваетъ не людей, а болѣе высшія существа, и этимъ связываетъ свою мысль съ предыдущей, когда говоритъ о людскомъ ничтожествѣ.
   32. Въ подлинникѣ: "love" -- любовь. Ганмеръ предложилъ поправку: "law", т.-е. законъ. Въ редакціи перевода принято это выраженіе, такъ какъ слово любовь дѣйствительно здѣсь неумѣстно.
   33. Въ подлинникѣ: "anchors on Isabel", т.-е. буквально: прицѣпляются къ Изабеллѣ, какъ якорь.
   34. Въ подлинникѣ просто сказано: "blood, thon art blood", т.-е. кровь всегда кровь. Словами этими Анжело хочетъ сказать, что если внѣшностью можно обмануть кого угодно, то съ желаньями собственной крови никто не въ состояніи справиться.
   35. Анжело этой рѣчью намекаетъ на свое желанье, чтобъ Изабелла пожертвовала для спасенья Клавдіо своей честью, а она, въ отвѣтной рѣчи, понимаетъ его слова въ томъ смыслѣ, что онъ считаетъ грѣхомъ его простить, и спрашиваетъ, выкупитъ ли доброе дѣло милости этотъ грѣхъ.
   36. Весь этотъ монологъ Анжело и всѣ сравненія, какія онъ дѣлаетъ, явно имѣютъ смыслъ, какой заключенъ въ приведенной русской пословицѣ, а потому я позволилъ себѣ добавить ею его рѣчь, чтобъ рельефнѣе выразить смыслъ всего монолога.
   37. Буквальный смыслъ подлинника здѣсь не совсѣмъ ясенъ. Анжело въ предыдущей репликѣ говоритъ: "women are frail too", т.-е. женщины слабы (или, вѣрнѣе, хрупки) тоже. А Изабелла отвѣчаетъ: Ay, as the glasses where they view themselves", т.-е. буквально: да, какъ зеркала, въ которыхъ онѣ (they) видятъ себя.-- Если подъ словомъ they (онѣ) понять смыслъ: женщины, то сравненіе женщинъ съ зеркалами не имѣло бы смысла; если жъ подставить слово -- мужчина (какъ я допустилъ это въ редакціи моего перевода), то метафора получаетъ гораздо болѣе ясное значеніе.
   38. Въ подлинникѣ: "by putting on the destin'd livery", т.-е. облекшись въ предназначенную вамъ ливрею.
   39. Здѣсь одно изъ тѣхъ неистовыхъ Шекспировыхъ выраженій, которыя невозможны для буквальнаго поэтическаго перевода. Изабелла говоритъ, что она будетъ кричать -- "with an outstretch'd throat", т.-е., съ горломъ, вывернутымъ наизнанку. Выраженіе это похоже на опредѣленіе клятвы въ драмѣ Генриха IV: "А mouthfillmg oath", т.-е. клятва, наполняющая весь ротъ.
   40. По медицинскимъ понятіямъ того времени, фазамъ луны приписывали вліяніе на болѣзни.
   41. Слово: синьоръ нѣсколько разъ встрѣчается въ этой пьесѣ, изъ чего можно заключить, что авторъ предполагалъ дѣйствіе происходящимъ въ Италіи; а между тѣмъ въ текстѣ пьесы прямое указаніе, что оно происходитъ въ Вѣнѣ. Вѣроятно, это одинъ изъ мелочныхъ недосмотровъ Шекспира. Можно однако замѣтить, что, какъ по общему тону всей пьесы, такъ равно и по характерамъ липъ, мѣсто дѣйствія подходило бы къ Италіи больше. На это намекаютъ и имена лицъ, имѣющія итальянскія окончанія: Клавдіо, Анжело, Луціо и др. Точно также Пушкинъ въ свой передѣлкѣ драмы въ поэму "Анжело" начинаетъ стихами: "Въ одномъ изъ городовъ Италіи счастливой когда-то властвовалъ предобрый старый Дукъ".
   42. Въ подлинникѣ здѣсь неудобное выраженіе для того тона, въ какомъ ведется разговоръ. Изабелла говоритъ, что Анжело совлечетъ съ Клавдіо одежду чести и -- "leave yon naked", т.-е. оставить его голымъ.
   43. Здѣсь одна изъ самыхъ удачныхъ поправокъ текста, какія сдѣлалъ въ своемъ изданіи Колльеръ. Въ первомъ in folio напечатано -- "prenzie guards" -- что совершенная безсмыслица, такъ какъ въ англійскомъ языкѣ слово prenzie не существуетъ. Въ позднѣйшихъ изданіяхъ напечатано "princely guards", т.-е. княжеская стража, что тоже не имѣло смысла. Колльеръ поправилъ -- "priestly garb", т.-е. священная одежда, и тогда отвѣтъ Изабеллы, что не самъ Анжело святъ, но только прячется подъ святой одеждой, становится совершенно понятенъ.
   44. Картины Дантова ада явно сквозятъ въ этомъ монологѣ Клавдіо.
   45. Здѣсь совершенно непереводимая игра значеніемъ слова "bastard". Въ подлинникѣ сказано: "we shall have all thy world drink brown and white bastard", т.-е. мы увидѣли бы весь міръ распивающимъ темный и бѣлый бастардъ. Такъ назывался одинъ сортъ густого испанскаго вина; но bastard въ то же время значитъ незаконнорожденный. Слова клоуна можно понять, что весь міръ сталъ бы пьянъ или сдѣлался незаконнорожденнымъ.
   46. Смыслъ этого монолога клоуна тотъ, что преслѣдуемому закономъ сводничеству, какъ самому веселому промыслу, онъ противополагаетъ не менѣе предосудительное ростовщичество, которымъ свободно занимались даже именитые граждане, щеголявшіе въ подбитыхъ мѣхомъ мантіяхъ.
   47. Буквальный переводъ этой мысли былъ бы несогласенъ съ духомъ разговорнаго русскаго языка. Вотъ текстъ подлинника: "is he a whoremonger and comes before him, he were as good а mile on his errand", т.-е. буквально: если онъ торгуетъ развратными женщинами и покажется передъ нимъ (намѣстникомъ), то лучше было бъ ему убѣжать для какого-нибудь дѣла за милю.
   48. Статуя Пигмаліона была обращена его страстной любовью въ женщину. Луціо намекаетъ, что клоунъ своимъ сводническимъ ремесломъ также превращалъ невинныхъ дѣвушекъ въ женщинъ.
   49. При тогдашнемъ потогонномъ лѣченіи отъ сифилиса бочки употреблялись, какъ ванны.
   50. Въ подлинникѣ: "а sea-maid spawn'd him".-- Sea maid -- значитъ сирена, а spawn -- метать икру. Слово сирена, очень обыкновенное въ то время, когда миѳологическія имена безпрестанно употреблялись въ разговорномъ языкѣ, звучало бы крайне неумѣстно въ грубой уличной болтовнѣ, какою представляется вся эта сцена, а потому въ редакціи перевода употреблено другое выраженіе, имѣющее тотъ же смыслъ.
   51. Эта пѣсня, съ небольшими измѣненіями, помѣщена въ трагедіи Флетчера: "Кровавый братъ".-- Вотъ буквальный переводъ подлинника: "Прочь, прочь эти губы, обманувшія меня сладкими рѣчами! Прочь и эти глаза, обманувшіе своимъ блескомъ утро, принявшее ихъ за свѣтъ зари. Но возврати мнѣ поцѣлуи, эти печати любви, не могшія ее запечатать".
   52. Смыслъ этой фразы довольно теменъ. Въ подлинникѣ сказано: "though music oft hath such а charm, to make bad good and good provoke to harm".-- Буквальный переводъ будетъ: хотя музыка имѣетъ такую чародѣйную силу, что дѣлаетъ дурное хорошимъ, а хорошее побуждаетъ къ дурному. Чѣмъ музыка можетъ побуждать къ дурному, въ текстѣ не объяснено.
   53. Смыслъ этой фразы въ подлинникѣ выраженъ довольно неясно. Герцогъ говоритъ: "are there no other tokens between you greed conceming her observance?", т.-е. буквально: Не было ли между вами другихъ разговоровъ относительно ея поведенія (т.-е. какъ она должна себя держать). Слово: ея (her) относится къ Маріаннѣ. Въ переводѣ смыслъ нѣсколько распространенъ для ясности.
   54. Здѣсь совершенно непереводимая игра значеніемъ слова "favour", которое означаетъ милость и физіономія. Клоунъ называетъ Абхорсона -- "your good favonr", т.-е., ваша добрая милость, и прибавляетъ, что favour (физіономія) у него безъ сомнѣнія хороша, несмотря на видъ висѣльника.
   55. Этотъ монологъ клоуна переведенъ буквально. Его совершенная безсмысленность и отсутствіе всякой связи съ предыдущимъ разговоромъ не были объяснены ни однимъ комментаторомъ. Всего вѣрнѣе предположить, что въ монологѣ этомъ намеки на какія-нибудь тогдашнія пословицы, смыслъ которыхъ потерянъ.
   56. Въ Англіи существовалъ обычай, что палачъ передъ совершеніемъ казни просилъ у приговореннаго прощенія.
   57. Герцогъ, ожидая Изабеллу, говоритъ постоянно во множественномъ числѣ: "придутъ, явились".-- Смыслъ, вѣроятно, тотъ, что вмѣстѣ съ Изабеллой онъ ожидаетъ приказа о помилованіи Клавдіо.
   58. Весь этотъ монологъ клоуна, вѣроятно, наполненъ намеками на тогдашнихъ извѣстныхъ кутилъ, съ намѣреннымъ искаженіемъ ихъ именъ. Вотъ имена подлинника, которыя я, по возможности, старался приноровить къ ихъ грамматическому смыслу. Bash -- Торопышка, Caper -- Прыгунчикъ, Dizzy -- Олухъ, Deepvow -- Горлодеръ, Copper-spur -- Мѣдюшка, Starke-lackey -- Голодуха, Drop-heir -- Плѣшакъ, Forthright -- Бей въ зубы, Shoe-tie -- Подметка, Half-can -- Жбанъ, Pots -- Косушка.
   59. Въ подлинникѣ здѣсь довольно натянутое выраженіе, основанное на созвучіи словъ: расе -- пойти и path -- путь. Герцогъ говоритъ: "if you can расе your wisdom in that good path, that I would wish it go", т.-е. если ты можешь пойти умомъ по тому пути, по которому я желаю, чтобъ онъ пошелъ.
   60. Этотъ монологъ Изабеллы относится до условій, которыя монахъ Петръ, по приказанію герцога, поставилъ ей для подачи жалобы на Анжело, при чемъ Маріаннѣ предоставлено обличить его перво его хочу я видѣть.

(Профось уходитъ).

  
                                           Эскалъ (къ Анджело).
  
                       Прискорбно мнѣ, что ты, кого считали
                       Такимъ ученымъ, умнымъ человѣкомъ --
                       Такъ низко палъ: тому виною страсть
                       И недостатокъ вѣрнаго сужденья.
  
                                           Анджело.
  
                       А я скорблю, что скорбь вамъ причинилъ.
                       Мнѣ сердце жметъ раскаянье такое,
                       Что мнѣ и смерть пріятнѣе прощенья:
                       Я заслужилъ ее -- прошу о ней.
  

Профосъ возвращается въ сопровожденіи Джульетты, Бернардина и Клавдіо, съ головою, закутанной плащемъ.

  
                                           Герцогъ.
  
                       Который -- Бернардинъ?
  
                                           Профосъ.
  
                                                     Вотъ, государь!

  
                                           Герцогъ.
  
                       Одинъ монахъ мнѣ говорилъ о немъ.
                       Я слышалъ, ты такъ сердцемъ огрубѣлъ,
                       Что не страшишься мукъ грядущей жизни
                       И поступаешь въ этомъ убѣжденьѣ.
                       Ты осужденъ; но грѣхъ твой на землѣ
                       Отпустится тебѣ. Такъ постарайся,
                       Чтобъ эта милость къ будущности лучшей
                       Открыла путь тебѣ. Святой отецъ,
                       Я поручаю вамъ его наставить
                       И убѣдить. А это кто въ плащѣ?
  
                                           Профосъ.
  
                       Спасенный мною узникъ -- тотъ, который,
                       Какъ Клавдіо, былъ долженъ умереть
                       И на него похожъ, какъ на себя.

(Открываетъ лицо Клавдіо).

  
                                           Герцогъ (Изабеллѣ).
  
                       Когда онъ такъ на Клавдіо похожъ,
                       То я его прощаю.

(Клавдіо и Изабелла кидаются другъ другу въ объятія).

  
                       Дай руку мнѣ, скажи, что ты моя --
                       И будетъ онъ мнѣ братомъ; но объ этомъ
                       Поговоримъ мы послѣ. Графъ Анджело,
                       Вы видите, что живъ онъ. Мнѣ сдается --
                       У васъ сіяетъ лучъ надежды:
                       Вы счастливо съ грѣхомъ своимъ сквитались.
                       Любите, графъ, жену свою. Она
                       И васъ своимъ достоинствомъ возвыситъ.
                       Я чувствую потребность всѣмъ прощать;
                       Но одному простить я не могу.

(Къ Луціо).

                       Ты называлъ меня невѣждой жалкимъ,
                       Развратникомъ, глупцомъ и сумасшедшимъ:
                       Скажи теперь, чѣмъ могъ я заслужить,
                       Что обо мнѣ ты смѣлъ такъ отзываться?
   Луціо. Клянусь честію, государь, я говорилъ это, слѣдуя господствующей модѣ. Если вамъ угодно за это меня повѣсить, то я покоряюсь моей участи; но для меня было бы пріятнѣе, еслибъ вамъ благоугодно было меня выпороть.
  
                                           Герцогъ
  
                       Тебя сначала выпорютъ, мой милый,
                       Потомъ повѣсятъ. Профосъ, прикажите
                       Всѣмъ жителямъ столицы объявить,
                       Что если есть гдѣ дѣвушка, съ которой
                       Былъ Луціо въ связи когда-нибудь --
                       А онъ мнѣ самъ признался, что одну
                       Ужъ сдѣлалъ матерью -- то пусть объявитъ:
                       Его на ней мы женимъ, а потомъ
                       Пускай его накажутъ и повѣсятъ.
  
   Луціо. Ваша свѣтлость, умоляю васъ, не жените меня на потаскушкѣ! Вы, ваша свѣтлость, сейчасъ сказали, что я сдѣлалъ васъ герцогомъ: неужели вы отплатите мнѣ за это тѣмъ, что сдѣлаете меня рогоносцемъ?
  
                                           Герцогъ.
  
                       Клянусь тебѣ, ты женишься на ней:
                       Тогда тебѣ вины твои прощу я
                       И клевету. Свести его въ тюрьму
                       И въ точности исполнить мой приказъ!
  
   Луціо. Государь, жениться на такой развратной дѣвкѣ -- это все равно, что быть задушену, высѣчену и повѣшену.
  
                                           Герцогъ.
  
                       Ты этого достоинъ за хулу
                       На государя. (Стража уводитъ Луціо).
                                           Клавдіо, ты честь
                       Ей возвратить обязанъ.

(Указываетъ на Джульетту).

                                                     Маріанна,
                       Будь счастлива. Люби ее, Анджело --
                       Люби: я былъ ея духовникомъ,
                       И мнѣ ея извѣстна добродѣтель.
                       Тебя, Эскалъ, благодарю за все;
                       Тебѣ готова лучшая награда.
                       Благодарю за вѣрность и молчанье
                       Тебя, любезный профосъ. Мы назначимъ
                       Тебя къ другому, лучшему посту.
                       Прости ему, Анджело, что тебя
                       Онъ обманулъ: что голову пирата
                       Тебѣ принесъ онъ, вмѣсто головы
                       Несчастнаго, которую ты ждалъ.
                       Проступокъ этотъ самъ себя прощаетъ.
                       О, другъ мой, дорогая Изабелла!
                       Я и къ тебѣ имѣю тоже просьбу:
                       Когда привѣтно примешь ты ее,
                       Твой буду я, и все твое -- мое.
                       Идемъ въ дворецъ: пускай тамъ всѣ узнаютъ,
                       О чемъ теперь едва подозрѣваютъ!

(Уходятъ).

  

Ѳ. Миллеръ.

  

Примѣчанія къ III-му тому.

Въ составленіи примѣчаній къ настоящему тому принимали участіе: Зин. Венгерова, С. А. Венгеровъ, А. Г. Горнфельдъ и М. Н. Розановъ.

МѢРА ЗА МѢРУ.

(Measure for Measure).

  
   Стр. 223. ...Я люблю народъ мой,
   Но не хочу являться передъ нимъ.
   Въ этомъ видятъ намекъ на характеръ Якова I, вступившаго на англійскій престолъ въ 1603 г.
   Стр. 224. 1-й дворянинъ: Слова о мирѣ въ предобѣденной молитвѣ.
   Эта латинская молитва, введенная въ 1534 г. по распоряженію королевы Елизаветы, гласитъ: "Сохрани Господи церковь, спаси короля (или королеву), правь его совѣтниками, оберегай весь народъ и даруй намъ ненарушимый миръ".
   Что-жъ она въ стихахъ. Въ подлинникѣ metre, размѣръ, на что и намекаетъ отвѣтъ Луцію. Тикъ полагалъ, что по англійскому metre можетъ произноситься mitre -- митра, а подъ послѣднимъ названіемъ былъ извѣстенъ одинъ аристократическій кабачокъ.
   Стр. 224. 1-й дворянинъ: Ну, ладно, мы съ тобой одной стрижки.
   Собственно -- мы изъ одного куска, который ножницы разрѣзали пополамъ: пословица. Въ дальнѣйшемъ -- рядъ намековъ на сифилисъ -- французскія ножницы, французскія кроны, потому что сифилисъ назывался и въ тогдашней Англіи французской болѣзнью. Французской кроной (короной) называлась плѣшь отъ сифилиса. На заразительность болѣзни намекаетъ Луціо въ словахъ: Я забуду пить послѣ тебя.
   Стр. 224. Луціо: Смотрите, сюда идетъ наша усладительница.
   Въ подлинникѣ Madame Mitigarion -- госпожа Успокоеніе: она успокаиваетъ муки неудовлетворенной любви.
   Стр. 224. Переспѣла: То война, то болѣзнь.
   Въ подлинникѣ "то потъ": потогонное лѣченіе сифилиса было очень употребительно.
   Стр. 225. Шутъ: Хорошіе адвокаты не нуждаются въ кліентахъ.
   Пословица вродѣ нашей: "было бы корыто, свиньи будутъ".
   Стр. 226. Клавдіо. Такъ грозная полубогиня
   Власть Караетъ насъ по собственнымъ вѣсамъ.
   Собственно "заставляетъ насъ платить за наши прегрѣшенія полнымъ вѣсомъ".
   Слова судьбы, въ подлинникѣ "слова неба": Клавдіо имѣетъ въ виду ст. 15 гл. IX Посл. къ Римлянамъ: "Ибо Онъ говорить Моисею: кого миловать, помилую, кого жалѣть, пожалѣю" (Исх., 33, 19).
   Недоставало только формальнаго обряда.
   Въ Шекспировской Англіи сожительство не считалось незаконнымъ если, въ ожиданіи церковныхъ формальностей, обрученіе быль оглашено.
   Стр. 227. Луціо: Если ты проиграешь ее въ глупую игру.
   Въ подлинникѣ трикъ-тракъ; ходячее выраженіе "играть въ трикъ-тракъ" имѣетъ непристойный смыслъ.
   Стр. 228. Луціо:
   Правда, что это мой природный недостатокъ --
   Съ дѣвицами шутитъ.
   Въ подлинникѣ: "мой недостатокъ, что я съ дѣвушками играю кулика". На повадку этой птицы кричать въ отдаленіи отъ своего гнѣзда и такимъ образомъ отвлекать отъ него вниманіе часты намеки у Шекспира и его современниковъ.
   Стр. 231. Эскалъ:.... Одинъ проходитъ безъ гибели по хрупкимъ, тонкимъ льдамъ.
   Издатели колеблются между словами ice -- ледъ и vice -- порокъ; послѣднее чтеніе принимаетъ Соколовскій, переведя. "Инымъ сойдетъ грѣховнѣйшая шалость".
   Стр. 231. Локоть: Я констэбль бѣднаго герцога.
   То есть бѣдный герцогскій констэбль. Весь дальнѣйшій діалогъ переполненъ нелѣпостями безтолковаго Локтя; онъ говоритъ: Въ нихъ нѣтъ ни капли нечестія вмѣсто "благочестія"; моя жена, которую я презираю, вмѣсто "почитаю"; будь она женщина податливая вмѣсто "похотливая"; докажи это предъ лицомъ негодяевъ, ты, честный человѣкъ -- вмѣсто "безсчестный человѣкъ" и т. п.
   Стр. 232. Шутъ: У насъ во всемъ домѣ были только двѣ черносливинки.
   Современники Шекспира нерѣдко упоминаютъ о вареномъ черносливѣ, какъ о цѣлебномъ средствѣ, характерномъ для дома, гдѣ служитъ шутъ.
   Это было въ комнатѣ, называемой виноградной кистью.
   Комнаты въ корчмахъ и трактирахъ обозначались не нумерами, а названіями и соотвѣтственными обозначеніями. Ср. "Генрихъ ІІ".
   Стр. 234. Эскалъ: Ну, кто же разсудительнѣе -- правый или виноватый.
   Въ подлинникѣ онъ называетъ Justice и Jniquity -- двѣ аллегорическія фигуры изъ старо-англійской мистеріи, символизирующія справедливость и порокъ.
   Локоть: Ахъ ты, людоѣдственный Аннибалъ.
   Въ подлинникѣ просто Аннибалъ вмѣсто каннибалъ.
   Шутъ: Девятый былъ послѣдній.
   Въ подлинникѣ онъ говоритъ Overdone by the last, то есть: "Послѣдній звался Overdone" или "послѣдній обработалъ ее".
   Стр. 235. Эскалъ: Въ этомъ смыслѣ ты выходишь Помпей Великій.
   Намекъ на модные штаны шута, набитые сзади конскимъ волосомъ или чѣмъ-нибудь инымъ; мода эта преслѣдовалась судомъ, и Дрэкъ разсказываетъ нѣсколько забавныхъ случаевъ изъ судебной практики этого времени.
   Стр. 236. Эскалъ: Въ противномъ случаѣ, Помпей, я буду преслѣдовать тебя до самыхъ шатровъ твоихъ и насолю тебѣ хуже Цезаря.
   Шекспиръ читалъ у Плутарха, какъ солдаты Цезаря прогнали войско Помпея въ лагерь.
   Стр. 238. Анджело. ...И какъ пророкъ,
   Глядитъ онъ въ зеркало грѣховъ грядущихъ.
   Предсказатели пользовались волшебнымъ зеркаломъ, въ которомъ видѣли будущее.
   Стр. 240. Герцогъ:
   Такъ стало быть и преступленье вами
   Совершено совмѣстно?
   Въ подлинникѣ mutually -- по взаимному согласію.
   Стр. 242. Анджело. ....Уничтожитъ жизнь правильно сложившуюся такъ же легко, какъ влить въ металлъ такую подмѣсь.
   Убить законное дитя такое-же преступленіе, какъ создать незаконное. Изабелла возражаетъ:
   Такъ судятъ въ небесахъ, не на землѣ.
   То есть: предъ абсолютной справедливостью, можетъ быть, это такъ, но на землѣ принято къ грѣху плотскому относиться менѣе сурово, чѣмъ къ убійству.
   Анджело:
   Такъ изъ-подъ черной маски въ десять разъ
   Красавица намъ кажется прелестнѣй.
   Въ Шекспировское время дамы изъ общества внѣ дома, на улицѣ и въ театрѣ, часто носили черныя полумаски, и этотъ намекъ могъ быть обращенъ къ зрительницамъ.
   Стр. 244. Изабелла: О, жалкая же честь при гнусной правдѣ.
   Въ подлинникѣ: "малая честь въ сравненіи съ большой вѣрой, которой она требуетъ".
   Не то предъ цѣлымъ свѣтомъ объявлю.
   Въ подлинникѣ несравненно болѣе сильное и смѣлое выраженіе: "выверну крикомъ горло".
   Стр. 244. Герцогъ: Ты игрушка смерти.
   Въ подлинникѣ "дуракъ смерти" -- быть можетъ, въ связи съ изображеніями "Пляски смерти", гдѣ фигурируютъ рядомъ дуракъ и смерть.
   Страшишься ты раздвоеннаго жала.
   По тогдашнему представленію, змѣя ранитъ раздвоеннымъ языкомъ.
   Стр. 146. Профосъ: Къ вамъ сестра пришла, синьоръ.
   Слово "синьоръ" нѣсколько разъ встрѣчается въ этой пьесѣ, изъ чего можно заключить, что авторъ предполагалъ дѣйствіе происходящимъ въ Италіи, а между тѣмъ въ титулѣ піесы прямое указаніе, что оно происходитъ въ Вѣнѣ. Вѣроятно, это одинъ изъ мелочныхъ недосмотровъ Шекспира. Можно однако замѣтить, что какъ по общему тону всей пьесы, такъ равно и по характерамъ лицъ мѣсто дѣйствія подходило бы къ Италіи больше. На это намекаютъ и имена лицъ, имѣющія итальянскія окончанія: Клавдіо, Анджело, Луціо и др.
   Стр. 246. Клавдіо:
   Иль думаешь, что мужество беру я
   Изъ нѣжности цвѣточной?
   Дословно. Клавдіо хочетъ сказать, что черпаетъ мужество въ себѣ, а не въ нѣжныхъ уговорахъ своей сестры.
   Какъ, набожный Анджело?
   Въ подлинникѣ безсмыслица: The prenzio Angelo? Изъ многихъ попытокъ замѣнить непонятное слово подходящимъ наиболѣе удачнымъ считается предложеніе Warburton'а читать вмѣсто prenzie -- priestly -- священническій.
   Стр. 247. Клавдіо: Но умереть, идти куда не знаешь.
   Дальнѣйшее описаніе загробной жизни носитъ явные слѣды средневѣковыхъ католическихъ или, вѣрнѣе, монашескихъ представленій объ адѣ, еще запечатлѣнныхъ греко-римской миѳологіей.
   Стр. 250. Локоть: Придется пить только темный и бѣлый бастардъ.
   Игра словъ: бастардъ -- незаконнорожденный и крѣпкое сладкое испанское вино изъ вяленаго винограда.
   Стр. 250. Шутъ: Двое изъ самыхъ веселыхъ ростовщиковъ.
   Въ подлинникѣ шутъ говоритъ two usuries, имѣя въ виду ростовщичество и сводничество.
   Лисій мѣхъ, подбитый овчиною, то есть овчиную шубу, снаружи окаймленную лисьимъ мѣхомъ,-- носили богатые горожане.
   Стр. 250. Луціо: Гдѣ же твои пигмаліоновскія куколки, твои свѣжеприготовленныя женщины.
   Какъ древне-греческій скульпторъ Пигмаліонъ обратилъ въ женщину статую, такъ ты обращаешь дѣвушекъ въ женщинъ.
   Которыхъ можно добытъ, опустивъ руку въ карманъ.
   Точнѣе: "у которыхъ можно было добытъ денегъ, запустивъ имъ руки въ карманъ".
   Стр. 250. Шутъ: Нѣтъ, синьоръ, она истратила все свое мясо -- и теперь сама попалась въ кастрюлю.
   Точнѣе, въ бочку,-- въ которой принимали потогонное лѣченіе больные сифилисомъ.
   Стр. 251. Луціо: Ступай въ свою собачью конуру, Помпей.
   Помпей употребительная собачья кличка.
   Стр 258. Луціо: Его уполномоченный намѣстникъ.
   Въ подлинникѣ ungenitur'd -- неспособный въ дѣторожденію.
   Стр. 255. Пѣсня Прочь уста, что такъ коварно принадлежитъ не Шекспиру; авторъ ея неизвѣстенъ; съ незначительными измѣненіями и съ присовокупленіемъ второй строфы она включена въ драму Флетчера "The bloody brother".
   Стр. 207. Шутъ: Конечно, если платъе и гал-стукъ будутъ для вора нѣсколъко тѣсненъки в т. д.
   Но давая Мерзилѣ продолжать свою аргументацію, шутъ прерываетъ его, доказывая по своему, что платье честнаго человѣка всегда пригодится вору. Въ подлинникѣ нѣтъ слова "конечно" -- и нѣкоторые издатели полагаютъ, что все это разсужденіе высказано не шутомъ, а Mepзилой.
   Ему (палачу) чаще приходится приносить покаяніе. Предъ совершеніемъ казни палачъ просилъ прощенія у казнимаго преступника.
   Стр. 258. Герцогъ: Ну, такъ придетъ.
   Онъ имѣетъ въ виду Изабеллу, которая должна явиться въ сопровожденіи посланнаго Анджело съ помилованіемъ Клавдіо.
   Стр. 260. Шутъ: Я здѣсь такъ освоился -- точно дома. Въ подлинникѣ онъ говоритъ: "точно въ домѣ нашего промысла" -- т. е. въ публичномъ домѣ.
   Грузъ сѣрой бумаги.
   У современниковъ Шекспира часты намеки на обычай ростовщиковъ давать лишь часть ссуды наличными деньгами, а часть всегда ничего нестоющими товарами, которые приходилось продавать тутъ же самому кредитору за безцѣнокъ (всего на сто девяносто семь фунтовъ, за которые онъ выручилъ всего пять марокъ). Особенно часто предлагалась сѣрая (оберточная) бумага, отчего ростовщики назывались продавцами оберточной бумаги.
   А старухи всѣ перемерли.
   Точнѣе "ибо старухи -- обычныя потребительницы имбиря -- всѣ перемерли".
   И вотъ на нихъ то сошло теперь божье noпущеніе. Въ подлинникѣ are now for the Lords' sake: теперь они предоставлены милосердію прохожихъ, къ которымъ они протягиваютъ изъ-за тюремныхъ рѣшетокъ руку съ жалобнымъ возгласомъ for the Lords' sake -- Бога ради.
   Стр. 267. Герцогъ: Какъ вашъ разсказъ правдоподобенъ.
   Такъ какъ герцогъ еще притворяется, что не вѣритъ Изабеллѣ, то онъ произноситъ эти слова съ дѣланной ироніей.
   Стр. 269. Луціо: Cucullus non facit monachum.
   Клобукъ не дѣлаетъ монаха.
   Стр. 270. Герцогъ: Какъ вывѣска на лавкахъ брадобрѣевъ. Въ цирюльняхъ, служившихъ въ Англіи, какъ въ древнемъ Римѣ и теперь на востокѣ -- излюбленнымъ мѣстомъ сборищъ вывѣшивались разныя, въ большинствѣ случаевъ изложенныя въ стихахъ, правила о соблюденіи порядка и т. п., которые не исполнялись, несмотря на то, что грозили штрафами.
   Стр. 272. Герцогъ: Взываетъ къ намъ преступника устами.
   То есть по собственному признанію Анджело.
   Такъ равнымъ я воздамъ и лицемѣру,
   Какъ подобаетъ мѣрою за мѣру.
   Старый обычай -- вкладывать въ уста одному изъ дѣйствующихъ лицъ заглавіе пьесы съ цѣлью подчеркнуть и пояснить его.
й. Изъ дальнѣйшаго хода дѣйствія видно однако, что Шекспиръ не исполнилъ этого намѣренія, и что въ 1-й сценѣ 5-го дѣйствія, при встрѣчѣ герцога, Изабелла жалуется на Анжело раньше Маріанны.
   61. Въ подлинникѣ эта мысль выражена не довольно ясно однимъ словомъ: dishonour not your eyes", т.-е. не безчесть своихъ глазъ, глядя на что-нибудь другое.
   62. Смыслъ подлинника этой фразы Изабеллы довольно теменъ по своей сжатости: "if he be less, he's nothing", т.-е. буквально: если онъ (Анжело) меньше (противъ того, что сказано), то онъ ничто. Я распространилъ въ переводѣ этотъ смыслъ согласно тому, какъ мнѣ кажется его слѣдуетъ понимать.
   63. Въ подлинникѣ выраженіе:-- "а temporary meddler", т.-е. свѣтскій посредникъ. Этимъ монахъ хочетъ именно сказать, что Лудовико, какъ духовное лицо, не вмѣшивается не въ свои (т.-е. свѣтскія) дѣла.
   64. Этотъ отвѣтъ Маріанны основанъ на двойномъ значеніи слова: "know" -- "кого-нибудь знать" и "познать" (въ библейскомъ смыслѣ) жену.
   65. Клобукъ не дѣлаетъ монахомъ.
   66. Цырюльни были въ то время мѣстомъ сборищъ и разговоровъ, при чемъ происходили нерѣдко скандалы. Для предупрежденія такого рода безпорядковъ на стѣнахъ вывѣшивались объявленія, какъ публика должна была себя вести; но на это мало обращалось вниманія.
   67. Въ подлинникѣ здѣсь довольно неясный оборотъ. Буквально Маріанна говоритъ: "ужели вы посмѣялись надо мной мужемъ?" (with а husband), а герцогъ отвѣчаетъ:-- "твой мужъ посмѣялся надъ тобою мужемъ" (with а husband). Смыслъ, безъ сомнѣнія, тотъ, который переданъ въ редакціи перевода.
   68. Въ подлинникѣ неудобное для перевода выраженіе: "lend me your knees", т.-е. ссуди меня твоими колѣнами (въ смыслѣ: преклонись вмѣстѣ со мной).
   69. Буквальный переводъ этой фразы былъ бы неясенъ. Вотъ текстъ подлинника: "thou apprehends no further than this world and squarts thy life according", т.-е. буквально: ты признаешь только этотъ (земной) міръ и согласно съ этимъ устраиваешь свою жизнь.
   70. Въ подлинникѣ эта мысль выражена довольно темно. Герцогъ, обращаясь къ Анжело, говоритъ: "your evil quits you well", т.-е. буквально: твое зло (въ смыслѣ зло, тобой сдѣланное) поквиталось съ тобой хорошо.
  
  
Ко всем произведениям автора К списку авторов