Книговод

Антоний и Клеопатра

Шекспир Вильям


ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ ШЕКСПИРА.

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛЙСКАГО
Н. КЕТЧЕРА,

Выправленный и пополненный по найденному Пэнъ Кольеромъ, старому экземпляру in folio 1632 года.

ЧАСТЬ 5.

ТИМОНЪ АѲИНСКІЙ.
ДВА ВЕРОНЦА.
ЮЛІЙ ЦЕЗАРЬ.
АНТОНІЙ И КЛЕОПАТРА

Изданіе К. Солдатенкова и Н. Щепкина.

ЦѢНА КАЖДОЙ ЧАСТИ 1 Р. СЕР.

ВЪ ТИПОГРАФІИ Э. БАРФКНЕХТА И КОМП.
1858.

  

АНТОНІЙ И КЛЕОПАТРА.

ДѢЙСТВУЮЩІЕ.

   Маркъ Антоній, Октавій Цезарь, Маркъ Эмилій Лепидъ, Секстъ Помпей, тріумвиры.
   Домицій Энобарбъ, Вентидій, Эросъ, Скаръ, Дерцетъ, Деметрій, Филонъ, приверженцы Антонія.
   Меценатъ, Агриппа, Долабелла, Прокулей, Тирей, Галлъ, приверженцы Цезаря.
   Менасъ, Менекратъ, Варрій, приверженцы Помпея.
   Тавръ, военачальникъ, подчиненный Цезарю.
   Канидій, военачальникъ, подчиненный Антонію.
   Силій, одинъ изъ вождей Вентидіева войска.
   Эвфропій, посолъ Антонія къ Цезарю.
   Алексасъ, Мардіанъ, Селевкъ, Діомедъ, придворные Клеопатры.
   Предсказатель.
   Поселянинъ.
   Клеопатра, царица Египта.
   Октавія, сестра Цезаря и жена Антонія.
   Харміана, Ира, прислужницы Клеопатры.

Вожди, воины, вѣстники, придворные и служители.

Мѣсто дѣйствія въ разныхъ частяхъ Римской Имперіи.

  

ДѢЙСТВІЕ I.

СЦЕНА 1.

Александрія. Комната во дворцѣ Клеопатры.

Входятъ: Деметрій и Филонъ.

   ФИЛ. Нѣтъ, любовное сумазбродство нашего полководца превышаетъ уже всякую мѣру. Огненные глаза, сверкавшіе нѣкогда передъ воинственными рядами и легіонами, подобно закованному въ серебро Марсу, заняты теперь только раболѣпнымъ созерцаніемъ смуглаго чела; геройская грудь, разрывавшая, въ пылу битвъ, застежки панцыря, измѣнила своей природѣ: сдѣлалась раздувальнымъ мѣхомъ, опахаломъ для прохлажденія сладострастнаго пыла цыганки. Вотъ, смотри: они идутъ сюда.

Трубы. Входятъ: Антоній и Клеопатра со свитой и евнухами, навѣвающими на нее прохладу опахалами.

   Ты самъ увидишь, что третій столбъ міра {Одинъ изъ тріумвировъ, властителей міра.} сдѣлался шутомъ развратницы. Любуйся!
   КЛЕО. Если это, въ самомъ дѣлѣ, любовь, скажи: какъ велика она?
   АНТ. Бѣдна любовь, если ее можно измѣрить.
   КЛЕО. Но я все-таки желалабъ знать предѣлъ твоей любви.
   АНТ. Въ такомъ случаѣ найди новое небо, новую землю.

Входитъ Служитель.

   СЛУЖ. Вѣсти, мой повелитель; вѣсти изъ Рима. а въ Какъ это скучно; -- главное, и какъ можно короче.
   КЛЕО. Нѣтъ, Антоній, выслушай все. Можетъ быть Фульвія сердится; или -- какъ знать -- можетъ быть рѣдко-бородый Цезарь прислалъ тебѣ всемогущій приказъ: "сдѣлай то или то, покори такое-то царство, освободи такое-то; исполни это -- иначе мы осудимъ тебя {Въ прежнихъ изданіяхъ: or else we damn the... По экземпляру Колльера: or elsc we doom the...}".
   АНТ. Какъ, любовь моя?
   КЛЕО. Можетъ быть -- и это весьма вѣроятно -- тебѣ нельзя уже оставаться здѣсь долѣе: Цезарь смѣщаетъ тебя, и потому выслушай все, Антоній.-- Гдѣ же вызовъ Фульвіи -- Цезаря, хотѣла я сказать; или нѣтъ -- обоихъ?-- Позови пословъ ихъ.-- Ты краснѣешь, Антоній -- это такъ вѣрно, какъ то, что я царица Египта; и эта краска, если не знакъ раболѣпнаго уваженія къ Цезарю, такъ знакъ стыда, вызываемаго мыслію о томъ, какъ будетъ бранить тебя пискливая Фульвія.-- Зови пословъ!
   АНТ. Пусть Римъ размоется волнами Тибра, пусть рухнетъ сводъ великой имперіи -- мое мѣсто здѣсь! Царства -- прахъ; наша грязная земля питаетъ равно и животныхъ и людей -- (Обнимая ее) вотъ благороднѣйшее употребленіе жизни, когда это возможно четѣ подобной намъ, а четы подобной намъ -- да будетъ это вѣдомо цѣлому міру -- не найти нигдѣ.
   КЛЕО. Великолѣпная ложь! Если ты не любишь Фульвіи, зачѣмъ же женился на ней?-- Я не такъ легковѣрна, какъ желаю казаться; Антоній всегда будетъ Антоніемъ.
   АНТ. Но только чарами Клеопатры. Именемъ любви и ея сладкими часами заклинаю: не трать времени на непріятные перекоры; каждая минута нашей жизни должна знаменоваться какимъ нибудь новымъ наслажденіемъ. Какому же посвятимъ мы эту ночь?
   КЛЕО. Выслушай пословъ.
   АНТ. О, капризница, къ тебѣ все идетъ: и сердце, и улыбка, и слезы; въ тебѣ каждая страсть дѣлается {Въ прежнихъ изданіяхъ: whose every passion fully strives... По экземпляру Колльера: whose every passion filly strives...} прекрасной, обаятельной! Не говори о послахъ; я весь принадлежу тебѣ, тебѣ одной! Отправимся въ эту ночь бродить по улицамъ города, подсматривать нравы народа; вчера ты сама желала этого.-- (Служителю). Не надоѣдай намъ. (Уходитъ съ Клеопатрой и свитой),
   ДЕМ. Такъ вотъ какъ уважаетъ онъ Цезаря?
   ФИЛ. Въ минуты, когда онъ перестаетъ быть Антоніемъ -- онъ совершенно утрачиваетъ доблестныя качества, которымъ никогда не слѣдовало бы разлучаться съ Антоніемъ.
   ДЕМ. Мнѣ прискорбно, что онъ подтверждаетъ разсказы обыкновенно лживой молвы; именно такимъ представляетъ она его въ Римѣ. Но я все еще надѣюсь на завтрашнее утро. Покойной ночи. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 2.

Тамъ же. Другая комната.

Входятъ: Харміана, Ира, Алексасъ и Предсказатель,

   ХАРМ. Ахъ, Алексасъ, сладчайшій Алексасъ, несравненный Алексасъ, чуть чуть не богоподобный Алексасъ, гдѣ же вѣщунъ, котораго ты такъ превозносилъ царицѣ? О, еслибъ я знала мужа, который, какъ ты говорилъ, принимаетъ рога свои за лавры!
   АЛЕК. Предсказатель!
   ПРЕД. Чего хотите вы отъ меня?
   ХАРМ. Такъ это онъ?-- Ты, говорятъ, все знаешь?
   ПРЕД. Да, я читаю кое-что въ безконечной книгѣ тайнъ природы.
   АЛЕК. Покажи ему твою руку.

Входитъ Энобарбъ.

   ЭНОБ. Несите проворнѣй кушанья; да вина поболѣе, чтобъ было чѣмъ нить за здоровье Клеопатры.
   ХАРМ. (Предсказателю). Подари же меня, любезный, счастіемъ.
   ПРЕД. Я не дарю -- я предсказываю.
   ХАРМ. Такъ предскажи.
   ПРЕД. Ты будешь еще прекраснѣе.
   ХАРМ. Вѣрно, пополнѣю?
   ИРА. Нѣтъ, потому что, состарѣвшись, начнешь размалевываться.
   ХАРМ. Да вѣдь морщинъ-то не замалюешь.
   АЛЕК. Не перебивайте -- слушайте.
   ХАРМ. Тсъ!
   ПРЕД. Тебѣ суждено не столько быть любимой, сколько пламенѣть любовью.
   ХАРМ. Въ такомъ случаѣ лучше пламенѣть отъ вина.
   АЛЕК. Да не мѣшай же ему.
   ХАРМ. И, теперь какое нибудь необыкновенное счастіе. Пусть въ одно утро сдѣлаюсь женой и вдовой трехъ царей; пусть на пятидесятомъ году рожу ребенка, передъ которымъ преклонится даже іудейскій Иродъ {Въ старыхъ англійскихъ мистеріяхъ Иродъ выводился на сцену надменнымъ, жестокимъ, кровожаднымъ тираномъ такъ часто, что выраженіе Herod of Jewry обратилось въ поговорку, для означенія жестокости и кровожадности.-- Стивенсъ.}; пусть выду замужъ за Октавія Цезаря и сдѣлаюсь равной моей повелительницѣ.
   ПРЕД. Ты переживешь повелительницу свою.
   ХАРМ. Превосходно! долгая жизнь лучше фигъ.
   ПРЕД. Ты видѣла и насладилась днями, далеко счастливѣйшими грядущихъ.
   ХАРМ. Оставаться стало моимъ дѣтямъ безъ имени. А скажи, пожалуста, сколько у меня будетъ мальчиковъ и дѣвочекъ?
   ПРЕД. Еслибъ каждое изъ твоихъ желаній имѣло чрево, и плодоносное чрево -- милліонъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: And fertile... По экземпляру Колльера: And fruitful...}.
   ХАРМ. Глупецъ! я прощаю это тебѣ только потому что ты колдунъ.
   АЛЕК. А ты воображала, что только простыня твоей постели знаетъ твои желанія.
   ХАРМ. Разсказывай будущее Иры.
   АЛЕК. Мы всѣ хотимъ знать наше будущее.
   ЭНОБ. Мое будущее, да и многихъ изъ васъ -- напиться въ эту ночь мертвецки.
   ИРА. (Протягивая руку). Вотъ ладонь, предсказывающая, покрайней мѣрѣ, цѣломудріе.
   ХАРМ. Какъ выступленіе Нила изъ береговъ -- голодъ.
   ИРА. Молчи, болтушка; ты не умѣешь предсказывать.
   ХАРМ. Если влажная ладонь не признакъ плодородія, то, разумѣется, не умѣю. Сдѣлай одолженіе, предскажи ей самое будничное счастіе.
   ПРЕД. Судьба ваша одинакова.
   ИРА. Но въ чемъ же? говори яснѣе.
   ПРЕД. Я сказалъ.
   ИРА. Какъ? неужели я даже и на какой нибудь вершокъ не буду счастливѣе ея?
   ХАРМ. Ну, а еслибъ ты и была на вершокъ счастливѣе меня -- кудажъ, пуще всего, хотѣлось бы тебѣ примкнуть вершокъ этотъ?
   ИРА. Ужъ, разумѣется, не къ носу моего мужа.
   ХАРМ. Да укротятъ, всемогущіе боги, наши грѣховные помыслы!-- Теперь твоя очередь, Алексасъ -- (Предсказателю) разсказывай его будущее.-- О, добрая Изида, молю тебя: устрой такъ, чтобъ онъ женился на безногой калекѣ; чтобъ она умерла и ея мѣсто заняла другая, еще худшая; чтобъ онъ переходилъ, такимъ образомъ, отъ худшей къ худшей до тѣхъ поръ, пока сквернѣйшая всѣхъ, смѣясь, не упрячетъ его, пятидесятикратнаго рогоносца, въ могилу. Исполни, милосердая Изида, исполни только это, а тамъ -- отказывай, пожалуй, и въ важнѣйшемъ.
   ИРА. Услышь, услышь молитву нашу, добрая богиня! Вѣдь прискорбно видѣть хорошаго человѣка женатымъ на дурной женщинѣ; каково же видѣть отъявленнаго негодяя не рогатымъ? Будь же правосудна, добрая Изида, награди его по заслугамъ!
   ХАРМ. Аминь.
   АЛЕК. Каковы? имѣй онѣ возможность сдѣлать меня рогатымъ -- онѣ не позадумались бы сдѣлаться для этого даже и всесвѣтными блудницами.
   ЭНОБ. Тсъ! Антоній.
   ХАРМ. Не Антоній -- царица.

Входитъ Клеопатра.

   КЛЕО. Не видалиль вы Антонія?
   ЭНОБ. Нѣтъ.
   КЛЕО. Онъ не былъ здѣсь?
   ХАРМ. Нѣтъ.
   КЛЕО. Онъ былъ такъ веселъ, и вдругъ мысль о Римѣ -- Энобарбъ!
   ЭНОБ. Что угодно?
   КЛЕО. Отыщи и приведи его сюда. Гдѣ Алексасъ?
   АЛЕК. Здѣсь, государыня.-- Да вотъ и благородный Антоній идетъ сюда.
   КЛЕО. Я нехочу видѣть его; -- идите за мной. (Энобарбъ, Алексасъ, Ира, Харміана и Предсказатель уходятъ за нею).

Входитъ Антоній съ Вѣстникомъ и со свитой.

   ВѢС. Твоя жена, Фульвія, первая выступила въ поле.
   АНТ. Противъ моего брата Луція?
   ВѢС. Да; но это междоусобіе продолжалось не долго. Вскорѣ обстоятельства примирили ихъ, и они, соединивъ свои силы, пошли противъ Цезаря, который, въ первомъ же сраженіи, разбилъ ихъ и выгналъ изъ Италіи.
   АНТ. Далѣе; нѣтъ ли чего еще худшаго?
   ВѢС. Дурныя вѣсти вредятъ даже вѣстнику.
   АНТ. Когда онъ передаетъ ихъ глупцу или трусу. Говори смѣло. По моему: что свершилось -- то свершилось; я и правду, хотя бы въ ней заключалась самая смерть, выслушиваю также спокойно, какъ лесть.
   ВѢС. Лабіэнъ -- это худшая изъ вѣстей -- вспомоществуемый парѳянскими войсками, завладѣлъ Азіей отъ береговъ Евфрата; побѣдоносныя знамена его развеваются отъ Сиріи до Лидіи и Іоніи, между тѣмъ, какъ --
   АНТ. Антоній, хочешь ты сказать --
   ВѢС. О, мой повелитель!
   АНТ. Говори прямо, не смягчай общихъ толковъ; называй Клеопатру такъ, какъ ее называютъ въ Римѣ; брани меня языкомъ Фульвіи, возставай противъ моихъ слабостей, какъ только могутъ возставать истина и ненависть. Не продуваемые вѣтромъ порицанія, мы порождаемъ только плевелы; прямое высказываніе нашихъ слабостей плодородно, какъ вспахиваніе. Оставь меня на минуту.
   ВѢС. Какъ тебѣ угодно. (Уходитъ).
   АНТ. Какія вѣсти изъ Сикіона? Говорите!
   1 сл. Вѣстникъ изъ Сикіона!-- Гдѣ же онъ?
   2 сл. Онъ ждетъ твоихъ приказаній.
   АНТ. Позвать его.-- Нѣтъ, необходимо расторгнуть страшныя египетскія узы; иначе сгибнуть въ любовномъ сумазбродствѣ.

Входитъ другой Вѣстникъ.

   Что новаго?
   2 ВѢС. Фульвія, жена твоя, умерла.
   АНТ. Гдѣ?
   2 ВѢС. Въ Сикіонѣ. (Подавая ему письмо). О ея болѣзни и о другихъ важныхъ для тебя обстоятельствахъ ты узнаешь изъ этого письма.
   АНТ. Ступай. (Вѣстникъ уходитъ).-- Отошла душа великая! Но вѣдь я желалъ этого? Какъ часто хочется возвратить отринутое съ пренебреженіемъ; наслажденіе, повторяясь, набиваетъ оскомину {Въ прежнихъ изданіяхъ: the present pleasure, Ву revolution lowering... По экземпляру Колльера: the present pleasure, By repetition souring...}, становится наконецъ противоположностью самому себѣ; -- умерла -- и снова сдѣлалась драгоцѣнной, и рука, оттолкнувшая ее, хотѣла бы привлечь назадъ. Рѣшительно надо оторваться отъ этой чародѣйственной царицы; моя праздность высидитъ еще десятки тысячь золъ, кромѣ извѣстныхъ уже мнѣ.-- Эй, Энобарбъ!

Входитъ Энобарбъ.

   ЭНОБ. Что тебѣ?
   АНТ. Намъ необходимо удалиться отсюда какъ можно скорѣе.
   ЭНОБ. Помилуй, да мы переморимъ всѣхъ женъ нашихъ! Мы вѣдь испытали ужъ, какъ убійственно дѣйствуетъ на нихъ и самомалѣйшая размолвка; наше удаленіе будетъ, просто, смертью ихъ.
   АНТ. Необходимо.
   ЭНОБ. Ну, если необходимо -- пусть себѣ умираютъ; а губить ихъ изъ пустяковъ -- хотя въ важномъ дѣлѣ онѣ и не составляютъ никакой важности -- все-таки жаль. Клеопатра умретъ только что услышитъ объ этомъ; я разъ двадцать видалъ, какъ она умирала и отъ причинъ гораздо ничтожнѣйшихъ. Судя по этой наклонности къ умиранью, можно подумать, что и оно дѣйствуетъ на нее какимъ нибудь любовными образомъ.
   АНТ. Она страшно хитра.
   ЭНОБ. О, нѣтъ; ея страсти составлены изъ однѣхъ только тончайшихъ частицъ чистѣйшей любви. Взволнуется грудь ея, оросятся глаза -- это не вздохи, не слезы, а бури, непогоды, сильнѣйшія всѣхъ предвѣщаемыхъ календарями. Въ ней это не можетъ быть притворствомъ; а если притворство, такъ она такая же мастерица порождать ливни, какъ и самъ Юпитеръ.
   АНТ. О, еслибъ я никогда не видалъ ея!
   ЭНОБ. Не видалъ бы превосходнѣйшаго изъ созданій. Тогда и твое путешествіе утратило бы всякое значеніе.
   АНТ. Фульвія умерла.
   ЭНОБ. Какъ?
   АНТ. Умерла.
   ЭНОБ. Фульвія?
   АНТ. Да.
   ЭНОБ. Такъ неси же благодарственную жертву богамъ. Отнимая, по своему благоусмотрѣнію, жену у мужа -- они указуютъ ему на портныхъ земли; успокоиваютъ возможностью замѣнить старое, износившееся платье новымъ. Вотъ, еслибъ, кромѣ Фульвіи, не было ужъ и женщинъ на свѣтѣ -- оно, конечно, было бы плохо, было бы о чемъ потужить; но это горе увѣнчивается утѣшеніемъ: замѣной старой сорочки новой юбкой. Не шутя: его можно оплакивать развѣ только слезами живущими въ луковицѣ.
   АНТ. Дѣло, затѣянное ею въ Римѣ, не терпитъ моего отсутствія.
   ЭНОБ. Но вѣдь и дѣло, затѣяннное тобою здѣсь, не можетъ также обойтись безъ тебя, и въ особенности касающееся Клеопатры: оно въ совершеннѣйшей зависимости отъ твоего здѣсь присутствія.
   АНТ. Оставь шутки. Передай вождямъ наше рѣшеніе, а я объясню царицѣ причину его, уговорю ее согласиться на отъѣздъ нашъ. Меня отзываетъ не одна смерть Фульвіи; письма ревностныхъ друзей моихъ въ Римѣ требуютъ также моего возвращенія. Секстъ Помпей возсталъ противъ Цезаря и властвуетъ моремъ; непостоянный народъ -- котораго любовь привязывается къ заслуживающему ее только по минованіи заслугъ -- начинаетъ переносить всю славу и всѣ доблести Помпея великаго на его сына. Сильный именемъ и властью, и еще болѣе мужествомъ и предпріимчивостью -- онъ поднялъ уже голову, какъ первѣйшій изъ вождей; не остановимъ его -- онъ можетъ сдѣлаться опаснымъ для цѣлаго міра. Много зародилось тамъ такого, что, подобно лошадиному волосу, имѣетъ уже жизнь, по не пріобрѣло еще змѣинаго яда {Намекъ на старое повѣрьѣ, что лошадиный волосъ обращается въ водѣ въ волосатика.}. Скажи подчиненнымъ мнѣ вождямъ, что я рѣшилъ отправиться отсюда въ наискорѣйшемъ времени.
   ЭНОБ. Скажу. (Уходятъ)
  

СЦЕНА 3.

Входятъ: Клеопатра, Харміана, Ира и Алексасъ.

   КЛЕО. Гдѣ онъ?
   ХАРМ. Я не видала его съ тѣхъ поръ.
   КЛЕО. Узнай, гдѣ онъ, кто съ нимъ, что онъ дѣлаетъ;-- я не посылаю тебя.-- Увидишь, что онъ печаленъ -- скажи, что я пляшу; веселъ -- скажи, что я вдругъ захворала. Ступай же, да возвращайся скорѣе. (Алексасъ уходитъ).
   ХАРМ. Царица, мнѣ кажется, если ты, въ самомъ дѣлѣ, любишь его, ты дѣйствуешь совсѣмъ не такъ, какъ бы слѣдовало, чтобъ возбудить и въ немъ такую же любовь.
   КЛЕО. Что же должна я дѣлать, чего бы не дѣлала уже?
   ХАРМ. Уступай ему во всемъ, не перечь ни въ чемъ.
   КЛЕО. Глупая, это вѣрнѣйшее средство лишиться его.
   ХАРМ. Не доводи его до крайности; воздержись. Мы скоро начинаемъ ненавидѣть то, что слишкомъ уже часто страшитъ насъ.

Входитъ Антоній.

   Но вотъ и онъ.
   КЛЕО. Я больна; мнѣ грустно.
   АНТ. Мнѣ тяжело высказать ей мое рѣшеніе.
   КЛЕО. Помоги мнѣ выдти, любезная Харміана -- я упаду; долго это не можетъ продолжаться -- природа не вынесетъ этого.
   АНТ. Дражайшая царица --
   КЛЕО. Нѣтъ, прошу, не подходи ко мнѣ.
   АНТ. Что съ тобою?
   КЛЕО. Я вижу по твоимъ глазамъ: ты получилъ радостныя вѣсти. Что пишетъ жена твоя?-- Ты можешь ѣхать. О, еслибъ она никогда не отпускала тебя сюда! Пусть не говоритъ, что я удерживаю тебя здѣсь; я никакой не имѣю надъ тобою власти: твоя владычица -- она.
   АНТ. Боги знаютъ --
   КЛЕО. О, никогда, ни одна царица не бывала еще такъ обманута! Я, съ самаго начала, предвидѣла, однакожъ, измѣну.
   АНТ. Клеопатра --
   КЛЕО. И какъ могла я подумать -- еслибъ ты даже самые престолы боговъ поколебалъ клятвами -- что ты можешь быть вѣренъ, измѣнивъ Фульвіи? Что за чудовищное легкомысліе увлечься обѣтами устъ, нарушаемыми въ то самое время, какъ произносятся!
   АНТ. Дражайшая --
   КЛЕО. Нѣтъ, прошу, не прибирай оправданій твоему отъѣзду -- скажи просто: прощай, и удались. Когда ты молилъ о позволеніи остаться, тогда было что говорить; тогда ни слова объ отъѣздѣ. Вѣчность была въ устахъ и взорахъ моихъ, блаженство въ дугахъ бровей, и все, все во мнѣ было божественно; такова я и теперь, или ты, величайшій воинъ міра, сдѣлался величайшимъ изъ лжецовъ.
   АНТ. Царица --
   КЛЕО. Имѣй я твои мышцы, ты увидалъ бы, что и въ Египтѣ есть сердца --
   АНТ. Выслушай меня. Жестокая необходимость отзываетъ меня на нѣкоторое время отсюда; но сердце мое остается рѣшительно съ тобою. Италія сверкаетъ мечами междоусобицы; Секстъ Помпей приближается къ Риму; равносиліе двухъ внутреннихъ властей порождаетъ опасный раздоръ. Тѣ, которыхъ ненавидѣли, усилившись, снискиваютъ любовь; изгнанный Помпей, богатый славою отца, вкрадывается въ сердца недовольныхъ настоящимъ порядкомъ, а число ихъ страшно, и спокойствіе, захворавшее отъ продолжительнаго мира, думаетъ изцѣлиться отчаяннымъ переворотомъ. Кромѣ того, есть еще причина болѣе частная, но которая наиболѣе должна успокоить тебя на счетъ моего отъѣзда -- это смерть Фульвіи.
   КЛЕО. Если лѣта и не избавили меня отъ глупости, такъ избавили, покрайней мѣрѣ, отъ ребячества.-- Какъ будто Фульвія можетъ умереть?
   АНТ. Умерла. Вотъ, возьми; въ часъ досуга ты прочтешь здѣсь, какихъ смутъ она надѣлала и наконецъ, самое лучшее -- когда и гдѣ умерла.
   КЛЕО. О, лживая любовь! Гдѣ же священные фіалы, которые тебѣ слѣдовало бы наполнить влагой печали? Теперь я вижу, вижу, по смерти Фульвіи, какъ будетъ принята и моя.
   АНТ. Перестань же вздорить; выслушай мои предположенія, исполненіе или оставленіе которыхъ зависитъ рѣшительно отъ твоего совѣта. Клянусь огнемъ, животворящимъ тину Нила, я удаляюсь отсюда твоимъ воителемъ, слугой: заключу миръ, объявлю войну, какъ пожелаешь.
   КЛЕО. Распусти мнѣ шнуровку, Харміана; или нѣтъ -- оставь. Дурнота моя проходитъ такъ же скоро, какъ и появляется; точь въ точь любовь Антонія.
   АНТ. Полно, моя милая, вѣрь любви его {По прежнимъ изданіямъ: And give true evidence to his love... По экземпляру Колльера: And give true credence to his love...}; она съ честью выдержитъ всякое испытаніе.
   КЛЕО. Я знаю это по Фульвіи. Прошу, отвернись и поплачь о ней, и потомъ, прощаясь со мной, скажи, что плачешь о царицѣ Египта. Ну, разыгрывай же сцену великолѣпнаго притворства; заставь принять его за совершеннѣйшую искренность.
   АНТ. Довольно -- ты разсердишь меня.
   КЛЕО. Ты могъ бы начать поискуснѣе; впрочемъ, и такъ не дурно.
   АНТ. Клянусь мечемъ --
   КЛЕО. И щитомъ. Прекрасно; но это далеко еще не лучшее.-- Посмотри, Харміана, какъ идетъ гнѣвъ этому римскому Геркулесу.
   АНТ. Я оставляю тебя, царица.
   КЛЕО. Еще одно слово, благовоспитанный герой. Мы должны разстаться -- нѣтъ не то; мы оба любили -- опять не то: ты очень хорошо знаешь это. Я что-то хотѣла сказать,-- о, моя память настоящій Антоній, и я совершенно забыта!
   АНТ. Не будь глупость твоей подданной -- я самое тебя принялъ бы за глупость.
   КЛЕО. Тяжела глупость такъ близкая къ сердцу, какъ эта. Но ты простишь мнѣ, милый другъ мой; ты знаешь -- для меня убійственны и мои собственныя причуды, когда онѣ не нравятся тебѣ. Тебя отзываетъ отсюда честь -- не слушай безразсудныхъ рѣчей моихъ -- да сопутствуютъ тебѣ боги, да увѣнчается твой мечь побѣдой, полнѣйшій успѣхъ да предшествуетъ тебѣ всюду!
   АНТ. Идемъ же. Мы такъ неразлучны, что и оставаясь здѣсь, ты отправляется со мною, что и уѣзжая отсюда -- я остаюсь съ тобою. Идемъ!
  

СЦЕНА 4.

Римъ. Комната въ дома Цезаря.

Входятъ Октавій Цезарь, Лепидъ и Свита.

   ЦЕЗ. Наконецъ, ты можешь видѣть, Лепидъ, долженъ отнынѣ знать, что не въ природѣ Цезаря ненавидѣть доблестнаго соперника. Вотъ, что пишутъ изъ Александріи: "Онъ ловитъ рыбу, пьетъ, проводитъ ночи въ шумныхъ пиршествахъ; столько же мужъ, сколько и Клеопатра, и вдова Птоломея не такъ женственна, какъ онъ; насилу удостоилъ онъ насъ пріема, насилу вспомнилъ, что у него есть товарищи; онъ просто перечень всѣхъ, свойственныхъ людямъ недостатковъ".
   ЛЕП. Я все-таки не думаю, чтобы его дурное совершенно затмѣвало все хорошее. Его недостатки -- сверкающіе, какъ пятна неба тѣмъ ярче, чѣмъ чернѣе ночь -- врожденные, а не пріобретенные: болѣе невольные, чѣмъ зависящіе отъ его произвола.
   ЦЕЗ. Ты слишкомъ снисходителенъ. Положимъ что простительно валятся на ложѣ Птоломея, отдавать царства за минутное наслажденіе, перепиваться съ рабами, шагаться среди бѣла дня по улицамъ, бороться съ чернью провонявшей потомъ; положимъ, что все это нисколько не унижаетъ его -- хотя и не знаю каковъ же долженъ быть человѣкъ, котораго и все это нисколько не унижало бы,-- но какже извинить позоръ Антонія, когда легкомысліе его ложится такимъ тяжкимъ бременемъ и на насъ?-- За убійство празднаго времени сладострастіемъ, онъ, и безъ насъ, поплатится полнымъ пресыщеніемъ, изсушеніемъ костей; но за убійство времени, отбарабанивающаго его отъ забавъ, громко обращающаго вниманіе какъ на его собственное, такъ и на наше положеніе -- нельзя же не бранить, какъ бранимъ мальчишекъ, которые, достигнувъ зрѣлаго пониманія, жертвуютъ опытомъ минутѣ наслажденія: возмущаются, такимъ образомъ, противъ здраваго смысла.

Входитъ Вѣстникъ.

   ЛЕП. Вотъ, еще вѣсти.
   ВѢС. Твое повелѣніе, великій Цезарь, исполнено; донесенія о всемъ, происходящемъ внѣ Италіи будутъ приходить къ тебѣ ежечасно. Помпей усиливается на морѣ и, какъ кажется, любимъ всѣми, которые только что боялись Цезаря; недовольные бѣгутъ на корабли {Въ прежнихъ изданіяхъ: to the ports The discontents repair... По экземпляру Колльера: to the fleets The discontents repair...}, распускаютъ слухи, что его жестоко оскорбили.
   ЦЕЗ. Я и безъ того могъ знать это. Извѣстно издревле, что добивающійся власти любимъ до минуты достиженія; что сходящій съ поприща, никогда не пользовавшійся любовью, пока заслуживалъ ее, дѣлается предметомъ обожанія, какъ только исчезнетъ. Подлая чернь, какъ непостоянный флагъ на потокѣ, движется то туда, то сюда, рабски слѣдуя измѣнчивому теченію, и только что гноитъ себя движеніемъ.
   ВѢС. Слушай далѣе, доблестный Цезарь. Знаменитые пираты Менекратъ и Менасъ поработили себѣ море совершенно и браздятъ и вспахиваютъ его кормами всѣхъ возможныхъ родовъ; они сдѣлали уже много жестокихъ нападеній на Италію. Приморскіе жители блѣднѣютъ отъ одной мысли о нихъ, зрѣлая юность возмущается; вышла какая нибудь лодка въ море, и она взята въ тоже мгновеніе. Имя Помпея гибельнѣе, чѣмъ его войско въ открытой войнѣ.
   ЦЕЗ. О, Антоній, оставь же наконецъ сладострастныя пиршества! Въ то время, когда ты, убивъ консуловъ Гирція и Пансу, бѣжалъ изъ Модены, преслѣдуемый по пятамъ голодомъ -- ты, не смотря на то, что выросъ въ нѣгѣ, боролся съ нимъ, переносилъ его съ твердостью, какой не оказали бы и дикари. Ты пилъ лошадиную мочу и золотистую влагу болотъ, которой не коснулись бы и звѣри; твои уста не гнушались тогда и грубѣйшихъ ягодъ грубѣйшихъ кустарниковъ; ты питался даже древесной корой, какъ олень, когда снѣгъ засыпитъ пастбища. Разсказываютъ, что на Альпахъ ты ѣлъ такое мясо, отъ одного уже взгляда на которое другіе умирали, и все это -- позоръ твоей чести, что я говорю теперь объ этомъ,-- ты переносилъ съ такимъ мужествомъ, что даже и щеки нисколько не осунулись.
   ЛЕП. Да, жаль его.
   ЦЕЗ. Хоть бы стыдъ возвратилъ его поскорѣе въ Римъ. Во всякомъ случаѣ, время выступить въ поле; созовемъ же совѣтъ немедля. Бездѣйствіемъ мы только усиливаемъ Помпея.
   ЛЕП. Къ завтрему я соберу вѣрныя свѣдѣнія, какими силами могу располагать какъ на морѣ, такъ и на сушѣ.
   ЦЕЗ. Я займусь тѣмъ же. И такъ, до завтра.
   ЛЕП. Прощай. Получишь еще какія вѣсти, прошу, сообщи ихъ и мнѣ.
   ЦЕЗ. Непремѣнно; вѣдь это мой долгъ.
  

СЦЕНА 5.

Александрія. Комната во дворцѣ.

Входятъ: Клеопатра, Харміана, Ира и Мардіанъ.

   КЛЕО. Харміана!
   ХАРМ. Царица --
   КЛЕО. Дай мнѣ выпить мандрагоры {Сокъ этого растенія почитался снотворнымъ.}.
   ХАРМ. Для чего?
   КЛЕО. Чтобъ я могла проспать страшное время разлуки съ Антоніемъ.
   ХАРМ. Ты слишкомъ уже много думаешь о немъ.
   КЛЕО. Вѣдь это измѣна!
   ХАРМ. Не думаю.
   КЛЕО. Евнухъ! Мардіанъ!
   МАРД. Что угодно владычицѣ моей?
   КЛЕО. На этотъ разъ не пѣсенъ твоихъ; -- евнухъ не имѣетъ ничего угоднаго мнѣ. Ты счастливъ, что твои помыслы, лишенные всякаго побужденія, не летятъ за предѣлы Египта. Можешь ты любить?
   МАРД. Могу.
   КЛЕО. Въ самомъ дѣлѣ?
   МАРД. Нѣтъ, не на самомъ дѣлѣ, потому что въ самомъ-то дѣлѣ я неспособенъ ни къ чему непристойному. И все-таки я страшно страстенъ; помышляю и о томъ, что дѣлала Венера съ Марсомъ.
   КЛЕО. О, Харміана, какъ ты думаешь -- гдѣ онъ теперь? стоитъ, или сидитъ? идетъ, или скачетъ на конѣ?-- О, какъ счастливъ конь несущій Антонія! Веди же себя умнѣе, добрый конь! Знаешь ли кого несешь ты? Атласа, поддерживающаго полвселенной; руку и шлемъ человѣчества.-- Говоритъ или шепчетъ онъ: "гдѣ же, гдѣ нильская змѣйка моя?" -- такъ зоветъ онъ меня. Ну вотъ, я и опоиваю себя обольстительнѣйшимъ ядомъ; будетъ онъ думать о мнѣ, почернѣвшей отъ страстныхъ поцѣлуевъ Феба, покрытой глубокими морщинами времени? Да, когда былъ еще живъ широколобый Цезарь -- я была царскимъ кусочкомъ; тогда и великій Помпей остановился бы, приростилъ бы взоры къ моему лицу; его зрѣніе бросило бы тутъ якорь, и онъ умеръ бы, созерцая жизнь свою.

Входитъ Алексасъ.

   АЛЕК. Привѣтствую тебя, владычица Египта.
   КЛЕО. Какъ не похожъ ты на Марка Антонія! Но ты отъ него, и онъ, какъ чародѣйственное снадобье, озолотилъ и тебя блескомъ своихъ доблестей.-- Что дѣлаетъ мой храбрый Антоній?
   АЛЕК. Послѣднимъ дѣломъ его былъ поцѣлуй, послѣдній изъ множества, напечатлѣпныхъ на этой восточной жемчужинѣ; -- слова его внѣдрились въ мое сердце.
   КЛЕО. Мое ухо жаждетъ вырвать ихъ оттуда.
   АЛЕК. "Любезный другъ", такъ говорилъ онъ мнѣ, "скажи ей, что вѣрный Римлянинъ посылаетъ великой царицѣ Египта это сокровище устрицы; что у ногъ ея онъ поправитъ ничтожность этого дара, украсивъ роскошный тронъ ея царствами; -- скажи, что весь Востокъ назоветъ ее своей владычицей".-- За симъ, онъ кивнулъ мнѣ головой, и преспокойно сѣлъ на вооруженнаго коня {Въ прежнихъ изданіяхъ: an arm-gaunt steed... По экземпляру Колльера: an arm-girt steed...}, который ржалъ такъ громко, что совершенно заглушилъ все, что хотѣлъ сказать я.
   КЛЕО. А онъ былъ печаленъ, или веселъ?
   АЛЕК. Какъ время года среднее между двумя крайностями, между жаромъ и холодомъ: ни печаленъ, ни веселъ.
   КЛЕО. О, дивное расположеніе духа! Замѣть, замѣть это, добрая Харміана,-- вотъ истинный мужъ! Замѣть: онъ не былъ печаленъ, потому что хотѣлъ сіять передъ привыкшими смотрѣть такъ, какъ онъ смотритъ; онъ не былъ веселъ -- этимъ онъ, вѣрно, хотѣлъ сказать имъ, что и воспоминаніе и радость его въ Египтѣ. Между тѣмъ и другимъ -- дивное смѣшеніе! Но вѣдь и печаль и веселость, въ самыхъ крайностяхъ своихъ, никому въ мірѣ нейдугъ такъ, какъ тебѣ.-- Встрѣтилъ ты гонцовъ моихъ?
   АЛЕК. До двадцати. Къ чему такое множество?
   КЛЕО. Рожденный въ тотъ день, въ который забуду послать къ Антонію -- умретъ нищимъ.-- Чернилъ и бумаги, Харміана.-- Очень рада тебѣ, добрый Алексасъ.-- Скажи, Харміана, любила ли я когда нибудь такъ Цезаря?
   ХАРМ. О, доблестный Цезарь!
   КЛЕО. Чтобъ тебѣ подавиться другимъ такимъ восклицаніемъ! Говори: доблестный Антоній.
   ХАРМ. Великій Цезарь!
   КЛЕО. Клянусь Изидой, я выбью тебѣ зубы, если ты еще разъ сравнишь первѣйшаго изъ мужей съ Цезаремъ.
   ХАРМ. Прости царица, вѣдь я повторяю твои же пѣсни.
   КЛЕО. Пѣсни юности, когда сужденіе такъ незрѣло еще; надобно быть страшно холодной, чтобъ говорить то, что я тогда говорила.-- Идемъ же -- дай мнѣ бумаги и чернилъ; онъ каждый день будетъ получать привѣтъ мой, хоть бы пришлось обезлюдить весь Египетъ. (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ II.

СЦЕНА 1.

Мессина. Комната въ домѣ Помпея.

Входятъ: Помпей, Менекратъ и Менасъ.

   ПОМ. Правосудны боги -- они помогутъ правѣйшему.
   МЕНЕ. Но если они медлятъ помощью -- это не значитъ еще, чтобъ они отказывали.
   ПОМ. А между тѣмъ какъ мы преклоняемъ колѣна передъ ихъ престолами -- дѣло, о которомъ молимъ, гибнетъ.
   МЕНЕ. По слѣпотѣ своей, мы часто молимъ вреднаго для насъ самихъ, и они, по мудрости своей, отказываютъ намъ для нашего же блага. Такимъ образомъ и неуслышанная молитва бываетъ иногда благодатна.
   ПОМ. Успѣхъ почти вѣренъ. Народъ любитъ меня, море въ моей власти, могущество мое достигло уже второй четверти, а вѣщая надежда говоритъ, что дойдетъ и до полнолунія. Маркъ Антоній сидитъ въ Египтѣ за обѣденнымъ столомъ и не переступитъ, для войны, порога; Цезарь копитъ деньги, и теряетъ сердца; Лепидъ, улещаемый обоими, льститъ обоимъ, но не любитъ ни того, ни другаго, и ни тотъ, ни другой нисколько не уважаютъ его.
   МЕН. Цезарь и Лепидъ въ полѣ ужь, и съ сильнымъ войскомъ.
   ПОМ. Вздоръ! кто сказалъ это тебѣ?
   МЕН. Сильвій.
   ПОМ. Онъ грезитъ. Я знаю, они ждутъ Антонія въ Римѣ. Да украсятся жгучіе уста твои, о, Клеопатра, всѣми прелестями любви! усиль красу чародѣйствомъ; сладострастіемъ -- и то и другое! погрузи сластолюбца въ потокъ, отуманивающихъ мозгъ пиршествъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: soften thy wan'd lip!... Tie up the libertine in а field of feasts... По экземпляру Колльера: soften thy warm lip!... Lay up the libertine in а flood of feasts...}; повара Эпикура да возбуждаютъ апетитъ его никогда не приѣдающимися приправами, чтобы сонъ и обжорство, какъ воды Леты, уничтожили въ немъ всякую память о чести.

Входитъ Варій.

   Что скажешь, Варій?
   ВАР. Что не подлежитъ уже никакому сомнѣнію: въ Римѣ съ часу на часъ ожидаютъ Антонія; съ того мгновенія, въ которое онъ оставилъ Египетъ -- онъ могъ бы свершить и дальнѣйшій путь.
   ПОМ. Вѣсть помаловажнѣе была бы несравненно пріятнѣе. Ну, Менасъ, не думалъ я, чтобы влюбленный обжора рѣшился надѣть шлемъ для войны такъ маловажной; а въ ратномъ дѣлѣ онъ вдвое искуснѣе двухъ своихъ товарищей. Чтожъ, тѣмъ болѣе чести, что и вѣчно-ненасытнаго Антонія мы вырвали, возстаніемъ своимъ, изъ объятій египетской вдовицы.
   МЕН. Какъ бы тамъ ни было, не думаю, чтобы свиданіе Антонія съ Цезаремъ было слишкомъ дружелюбно. Покойная жена его нанесла много непріятностей Цезарю, а братъ воевалъ даже съ нимъ, хотя, какъ мнѣ сдается, и безъ всякаго побужденія со стороны Антонія.
   ПОМ. Такъ, Менасъ; но вѣдь часто вражда меньшая уступаетъ большей. Не возстань мы противъ нихъ всѣхъ -- они никакъ не избѣгли бы междоусобицы, потому что снабдили уже другъ друга достаточными поводами къ обнаженію мечей; теперь же, какъ поручиться, что боязнь насъ не смиритъ вражды, не прекратитъ ихъ несогласій. Но пусть тамъ будетъ, что будетъ угодно богамъ -- во всякомъ случаѣ, спасеніе самой жизни возможно только напряженіемъ всѣхъ силъ нашихъ. Идемъ, Менасъ.
  

СЦЕНА 2.

Римъ. Комната въ домѣ Лепида.

Входятъ: Энобарбъ и Лепидъ.

   ЛЕП. Любезный Энобарбъ, еслибъ ты склонилъ вождя своего говорить кротко, ласково -- это было бы прекраснѣйшимъ, достойнымъ тебя дѣломъ.
   ЭНОБ. Я уговорю его отвѣчать такъ, какъ ему подобаетъ; раздражитъ его Цезарь -- пусть Антоній смотритъ на Цезаря свысока, говоритъ громко, какъ Марсъ. Клянусь Юпитеромъ, носи я бороду Антонія -- для нынѣшняго дня я не сталъ бы брить ее.
   ЛЕП. Теперь не время увлекаться частными неудовольствіями.
   ЭНОБ. Всякое время -- время для того, что оно породило.
   ЛЕП. Но вѣдь ничтожное должно давать дорогу важному.
   ЭНОБ. Не тогда, когда ничтожное опередило.
   ЛЕП. Въ тебѣ говоритъ страсть; прошу, не разрывай пепла.

Входятъ Антоній и Вентидій.

   Вотъ, и Антоній.

Входятъ: Цезарь, Меценатъ и Агриппа.

   ЭНОБ. Вонъ, и Цезарь.
   АНТ. Уладимъ здѣсь, Вентидій -- въ Парѳію.
   ЦЕЗ. Не знаю, Меценатъ; спроси Агриппу.
   ЛЕП. Доблестные друзья, то, что соединило насъ, было такъ важно; не попустимъ же разъединить далеко ничтожнѣйшему. Есть какія неудовольствія -- выслушаемъ ихъ кротко; станемъ разбирать наши мелкіе раздоры съ запальчивостью -- это будетъ убійство, а не врачеваніе ранъ. А потому, прошу, умоляю васъ, благородные товарный, касаться щекотливѣйшаго въ самыхъ мягкихъ выраженіяхъ, не усиливать раздора колкостями.
   АНТ. Дѣло. Еслибъ мы стояли передъ нашими войсками, готовые сразиться -- я поступилъ бы точно также.
   ЦЕЗ. Привѣтствуемъ тебя въ Римѣ.
   АНТ. Благодарю.
   ЦЕЗ. Садись.
   АНТ. Садись ты.
   ЦЕЗ. Нѣтъ, Прошу
   АНТ. Я слышалъ, ты обижается тѣмъ, въ чемъ нѣтъ ничего обиднаго, покрайней мѣрѣ для тебя.
   ЦЕЗ. Я былъ бы смѣшонъ, еслибъ ни изъ чего, или изъ бездѣлицы почиталъ себя обиженнымъ, и въ особенности тобою; еще смѣшнѣе былъ бы я, еслибъ отозвался о тебѣ неуважительно по дѣлу, нисколько меня не касающемуся.
   АНТ. А развѣ мое пребываніе въ Египтѣ касалось тебя?
   ЦЕЗ. Столько же, сколько мое пребываніе здѣсь, въ Римѣ, касалось тебя, когда ты былъ въ Египтѣ. Однакожъ, еслибъ ты замышлялъ тамъ противъ меня, какъ же не касалось бы меня и твое пребываніе въ Египтѣ?
   АНТ. Замышлялъ? что хочешь ты сказать этимъ?
   ЦЕЗ. По тому, что здѣсь со мною было, тебѣ не трудно понять на что я намекаю. Твоя жена и братъ твой возстали противъ меня войной, и въ твою пользу; твое имя было воинственнымъ крикомъ ихъ.
   АНТ. Это несправедливо; въ этой войнѣ мой братъ нисколько не пользовался моимъ именемъ: я справлялся, имѣю вѣрныя свѣденія отъ людей, сражавшихся за тебя. Не оскорбилъ ли онъ, скорѣй, и моихъ правъ вмѣстѣ съ твоими? не велъ ли войны рѣшительно противъ моего желанія, потому что у насъ съ тобой одно общее дѣло? На этотъ счетъ ты былъ уже успокоенъ и моими письмами. Хочешь, по неимѣнію дѣйствительной причины, скропать предлогъ къ разрыву -- кропай его изъ чего нибудь другаго.
   ЦЕЗ. Навязывая на меня недостатокъ пониманія, ты превозносишь себя, и только для того, чтобъ скропать себѣ оправданіе.
   АНТ. Нѣтъ, нѣтъ; я знаю, я убѣжденъ -- ты не могъ не понять, что я, твой участникъ въ дѣлѣ, противъ котораго онъ сражался, не могъ смотрѣть благосклонно на войну, грозившую и моему собственному спокойствію. Что же касается до моей жены -- желалъ бы тебѣ такую же; треть свѣта твоя, и ты легко сдерживаешь ее уздечкой, но такой жены не сдержалъ бы.
   ЭНОБ. Желалъ бы и всѣмъ такихъ женъ; тогда мужья могли бы ходить на войну съ женами.
   АНТ. Я съ прискорбіемъ сознаюсь, что непреодолимая сварливость ея, вытекавшая изъ страшной раздражительности, при которой у ней не было, впрочемъ, недостатка и въ политической хитрости -- надѣлали тебѣ, Цезарь, много хлопотъ; но я-то чѣмъ же виноватъ тутъ?
   ЦЕЗ. Я писалъ къ тебѣ въ Александрію, а ты, занятый пирами, отложилъ письма мои въ сторону; не выслушавъ, выгналъ моего посла насмѣшками.
   АНТ. Онъ ворвался ко мнѣ безъ доклада. Въ этотъ день я угощалъ трехъ царей и находился не совсѣмъ въ томъ положеніи, въ которомъ бываютъ утромъ; но на другой -- я самъ объяснилъ ему это, а это все равно, что попросилъ у него извиненія. Онъ не можетъ быть причиной раздора, такъ и не припутывай же его.
   ЦЕЗ. Ты нарушилъ клятву, чѣмъ никогда не попрекнешь меня.
   ЛЕП. Воздержись, Цезарь.
   АНТ. Нѣтъ, Лепидъ, пусть онъ все говоритъ; честь которую, по словамъ его, я утратилъ -- для меня священна. Продолжай, Цезарь -- я нарушилъ клятву --
   ЦЕЗ. Помогать мнѣ и словомъ и дѣломъ при первомъ востребованіи; ты отказалъ мнѣ и въ томъ и въ другомъ.
   АНТ. Скорѣй не позаботился, и это въ отравленное время, лишившее меня сознанія. Въ томъ, въ чемъ я виноватъ, я готовъ повиниться; меня не унизитъ моя правдивость, отъ которой не откажусь ни въ какомъ случаѣ. Дѣйствительно, Фульвія начала войну для того, чтобъ выманить меня изъ Египта, и я, невольная причина, на сколько позволяетъ честь, прошу у тебя извиненія въ этомъ.
   ЛЕП. Вотъ, это благородно.
   МЕЦ. Хорошо, еслибъ вы прекратили всякое дальнѣйшее разбирательство возникшихъ между вами неудовольствій. Забыть ихъ совершенно -- вспомнить, что настоящія обстоятельства требуютъ вашего примиренія.
   ЛЕП. Прекрасно, Меценатъ.
   ЭНОБ. На это время можно, пожалуй, и занять любовь другъ къ другу; вамъ никто не помѣшаетъ возвратить ее назадъ, когда покончите съ Помпеемъ. Будетъ время и для вашихъ раздоровъ, когда нечего будетъ больше дѣлать.
   АНТ. Ты хорошъ только въ битвахъ -- молчи!
   ЭНОБ. Извини, я и забылъ, что истина должна молчать.
   АНТ. Ты оскорбляешь все собраніе, и потому -- ни слова болѣе.
   ЭНОБ. Продолжайте -- я буду нѣмъ, какъ камень.
   ЦЕЗ. Я могу возстать развѣ только противъ выраженій, но отнюдь не противъ смысла его рѣчи; въ самомъ дѣлѣ, какая возможность дружбы при такомъ различіи понятій и дѣйствій? И все-таки, знай я обручь, который могъ бы сплотить насъ -- я, изъ края въ край, избѣгалъ бы за нимъ всю вселенную.
   АГР. Позволь мнѣ, Цезарь --
   ЦЕЗ. Говори, Агриппа.
   АГР. По матери у тебя есть сестра, прекрасная Октавія; доблестный Антоній вдовецъ.
   ЦЕЗ. Полно, полно, Агриппа. Услышь это Клеопатра -- она имѣла бы полное право укорить тебя необдуманностью.
   АНТ. Я не женатъ еще, Цезарь -- позволь до конца выслушать мнѣніе Агриппы.
   АГР. Чтобы упрочить между вами дружбу, чтобы сдѣлать васъ братьями, чтобы соединить сердца ваши неразрывными узами -- пусть Антоній женится на Октавіи, которая, по красотѣ, достойна лучшаго изъ мужей, а, по добротѣ и другимъ душевнымъ качествамъ, выше всего, что можно сказать въ похвалу ей. Бракъ этотъ уничтожитъ всѣ мелкія подозрѣнія -- теперь, повидимому, такъ важныя, и всѣ преувеличенныя опасенія -- теперь дѣйствительно страшныя; и истина сдѣлается тогда сказкою, между тѣмъ какъ теперь и полусказка принимается за истину. Ея любовь къ обоимъ развила бы и въ васъ любовь другъ къ другу, а за тѣмъ и любовь всѣхъ къ вамъ обоимъ. Извините мнѣ рѣчь мою; это мысль не мимолетная, а глубоко обдуманная и обсуженная долгомъ.
   АНТ. Что скажетъ на это Цезарь?
   ЦЕЗ. Ничего, пока не услышитъ, какъ принялъ Антоній сказанное уже.
   АНТ. Но какую же власть имѣетъ Агриппа осуществить это, еслибъ я и сказалъ: да будетъ такъ?
   ЦЕЗ. Власть Цезаря и его вліяніе на Октавію.
   АНТ. Если такъ, мнѣ и во снѣ не придетъ въ голову искать препятствій предложенію такъ прекрасному, такъ благородному.-- Руку! устроивай благодатный союзъ этотъ; съ этого мгновенія любовь братская да управляетъ нашими сердцами во всѣхъ великихъ замыслахъ.
   ЦЕЗ. Вотъ, рука моя. Я отдаю тебѣ сестру такъ любимую, какъ ни одинъ братъ не любилъ еще; да живетъ она для соединенія нашихъ сердецъ и владѣніи, и никогда да не отлетаетъ отъ насъ снова любовь наша.
   ЛЕП. И такъ да будетъ!
   АНТ. Я не думалъ, однакожъ, обнажать меча противъ Помпея. Недавно онъ оказалъ мнѣ большую услугу; чтобъ не заслужить справедливаго попрека неблагодарностью -- я сперва отблагодарю его, а за тѣмъ, не замедлю и вызовомъ.
   ЛЕП. Время не терпитъ никакихъ отлагательствъ; не выступимъ мы противъ Помпея тотчасъ же -- онъ самъ выступитъ противъ насъ.
   АНТ. Гдѣ онъ теперь?
   ЦЕЗ. Близь Мизенскаго мыса.
   АНТ. Въ какомъ положеніи сухопутныя силы его?
   ЦЕЗ. Велики и все ростутъ еще; моремъ же онъ властвуетъ совершенно.
   АНТ. Такова молва. Я жажду переговорить съ нимъ, и потому поспѣшимъ. Прежде, однакожъ, чѣмъ облачимся въ воинскіе доспѣхи, покончимъ дѣло, о которомъ сейчасъ говорили.
   ЦЕЗ. Съ величайшимъ удовольствіемъ. Идемъ; я тотчасъ же представлю тебя сестрѣ моей.
   АНТ. Надѣюсь, Лепидъ, ты не откажешь сопутствовать намъ?
   ЛЕП. И самая болѣзнь не удержала бы меня, благородный Антоній. (Трубы. Цезарь, Антоній и Лепидъ уходятъ).
   МЕЦ. (Энобарбу). Привѣтствую тебя съ возвращеніемъ изъ Египта.
   ЭНОБ. Здравствуй половина Цезарева сердца, достойный Меценатъ! Здравствуй, почтенный другъ Агриппа!
   АГР. Здравствуй, добрый Энобарбъ!
   МЕЦ. Какъ мы рады, что все такъ славно уладилось. А вамъ и въ Египтѣ было нескучно?
   ЭНОБ. Да, день мы пристыжали сномъ, а ночь дѣлали свѣтлой питьемъ.
   МЕЦ. Правда ли, что для завтрака вы зажаривали по восьми кабановъ, и притомъ на двѣнадцать только человѣкъ?
   ЭНОБ. Что такое восемь кабановъ -- это что муха передъ орломъ; бывали у насъ пиры и почудовищнѣе -- дѣйствительно замѣчательные.
   МЕЦ. Клеопатра обольстительнѣйшая изъ женщинъ, если все, что разсказываютъ о ней, справедливо.
   ЭНОБ. Она похитила сердце Антонія при первой же съ нимъ встрѣчѣ на берегу Цидна.
   АГР. Слышалъ я кое-что объ этой встрѣчѣ.
   ЭНОБ. Я разскажу вамъ, какъ это было. Галера, на которой она находилась, сверкала на водѣ, какъ вороненый престолъ; корма была изъ кованаго золота; паруса -- изъ пурпура, такъ пропитаннаго благовоніями, что вѣтры томились любовью къ нимъ; серебреныя весла ударяли мѣрно подъ звуки флейтъ, и вода, разсѣкаемая ими, гналась за ними быстро, какъ бы влюбленная въ удары ихъ. Чтожъ касается до самой Клеопатры -- она пустила бы по-міру всякое описаніе; она лежала въ палаткѣ изъ шитыхъ золотомъ тканей {Въ прежнихъ изданіяхъ: cloth of gold of tissue... По экземпляру Колльера: cloth of gold and tissue...}, помрачая даже изображеніе Венеры, доказавшее, что искусство превосходитъ иногда и природу; по сторонамъ стояли, точь въ точь какъ улыбающіеся амуры, прекрасные, съ ямками на щечкахъ, мальчики; разноцвѣтныя опахала, которыми они навѣвали прохладу на нѣжныя ланиты ея, казалось усиливали только яркій пылъ ихъ и уничтожали, такимъ образомъ, свое же собственное дѣйствіе.
   АГР. Какое зрѣлище для Антонія!
   ЭНОБ. Прислужницы ея, подобныя Нереидамъ или Сиренамъ, не спускали съ нея глазъ, благоговѣйно къ ней склоненныхъ; одна изъ нихъ правила рулемъ, и шелковыя снасти напрягались отъ прикосновенія нѣжныхъ, какъ цвѣтокъ, ручекъ, ловко исполнявшихъ свою обязанность. Чудное, незримое благовоніе распространялось съ галеры и на близкую набережную, на которую высыпало все населеніе города. Антоній сидѣлъ одинъ на тронѣ, среди площади, присвистывая къ себѣ воздухъ, который и самъ умчался бы полюбоваться Клеопатрой и образовалъ бы пустоту въ природѣ, еслибъ это было возможно.
   АГР. Чудная Египтянка!
   ЭНОБ. Когда она вышла на берегъ, Антоній послалъ пригласить ее къ себѣ на ужинъ, и получилъ въ отвѣтъ, что лучше ему быть ея гостемъ и что потому она проситъ его пожаловать къ ней. Нашъ вѣжливый Антоній, отъ котораго женщина не слыхивала еще слова: нѣтъ -- выбривъ разъ десять бороду, отправился на пиръ и, какъ обыкновенно, заплатилъ сердцемъ за то, что ѣли только глаза его.
   АГР. Чародѣйка! Она уложила въ постель и мечь великаго Цезаря; онъ нахалъ -- она пожинала.
   ЭНОБ. Я видѣлъ, разъ она пробѣжала не болѣе сорока шаговъ по улицѣ, и до того запыхалась, что едва могла говорить; но и этотъ недостатокъ вышелъ у нее совершенствомъ, и почти бездыханная она продолжала дышать мощью.
   МЕЦ. Антоній оставитъ ее теперь рѣшительно.
   ЭНОБ. Никогда; онъ не оставитъ ее. Ни лѣта не старѣютъ ее, ни привычка не уменьшаетъ ея безконечнаго разнообразія; удовлетворяя желаніямъ, другія женщины пресыщаютъ, а она возбуждаетъ голодъ, чѣмъ болѣе удовлетворяетъ. Самое дурное облекается въ ней въ такую прелесть, что даже и строгіе жрецы, какъ она ни развратничаетъ, благоелавляютъ ее.
   МЕЦ. Если красота, умъ, скромность могутъ остепенить сердце Антонія -- Октавія будетъ благодатнымъ для него жребіемъ.
   АГР. Пойдемте ко мнѣ. Любезный Энобарбъ, будь моимъ гостемъ на все время твоего пребыванія здѣсь.
   ЭНОБ. Благодарю. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 3.

Тамъ же. Комната въ домъ Цезаря.

Входятъ: Цезарь, Октавія, Антоній, Предсказатель и Свита.

   АНТ. Иногда меня будутъ вырывать изъ твоихъ объятій свѣтъ и великія обязанности моего сана.
   ОКТ. И все это время, на колѣняхъ, буду я молить о тебѣ боговъ всемогущихъ.
   АНТ. Доброй ночи, Цезарь.-- Милая Октавія, не вычитывай моихъ недостатковъ изъ толковъ молвы; конечно, я не всегда оставался въ предѣлахъ благоразумія, но съ этого мгновенія я вполнѣ подчиняюсь ему. Прощай, моя добрая!
   ОКТ. Прощай.
   ЦЕЗ. Доброй ночи. (Уходитъ съ Октавіей).
   АНТ. Ты, что скажешь? тебѣ хотѣлось бы назадъ, въ Египетъ?
   ПРЕД. О, еслибъ я никогда не оставлялъ его, а ты никогда не приѣзжалъ туда!
   АНТ. Отчего же? скажи, если можешь.
   ПРЕД. Не могу, потому что это не предвѣденіе, а только предчувствіе; во всякомъ случаѣ, возвратись скорѣе въ Египетъ.
   АНТ. Скажи: кто выше вознесется счастіемъ -- Цезарь, или я?
   ПРЕД. Цезарь. Потому-то, о, Антоній, и не оставайся близь него. Твой демонъ, твой хранящій тебя духъ -- благороденъ, храбръ, доблестенъ, не имѣетъ себѣ подобнаго только вдали отъ Цезаря; подлѣ него, какъ бы пересиленный, онъ теряется {Въ прежнихъ изданіяхъ: Becomes а fear... По экземпляру Колльера: Becomes afeard...}, а потому -- отдѣляй себя отъ него достаточнымъ пространствомъ.
   АНТ. Не говори этого.
   ПРЕД. Никому, кромѣ тебя; только тебѣ одному. Въ какую бы игру ни игралъ ты съ нимъ -- ты непремѣнно проиграешь; какой бы ни былъ перевѣсъ на твоей сторонѣ, по врожденному ему счастію, онъ побѣдитъ тебя; блескъ твой померкнетъ -- засіяетъ онъ подлѣ. Повторяю: вблизи его твой духъ теряется, утрачиваетъ способность управлять тобою; вдали отъ него -- онъ всегда великъ.
   АНТ. Оставь меня; скажи Вентидію, что мнѣ нужно переговорить съ нимъ. (Предсказатель уходить) -- Отправлю его въ Парѳію.-- По наукѣ ли, случайно ли -- а онъ все-таки сказалъ правду. Самыя кости повинуются ему, и мое искусство въ играхъ уступаетъ его счастію; бросаемъ жребій -- ему достается лучшій; его пѣтухи постоянно побѣждаютъ моихъ, даже когда можно поставить все противъ ничего; его перепела всегда одолѣваютъ моихъ, далеко лучшихъ. Возвращусь въ Египетъ; хоть я и заключилъ этотъ бракъ для упроченія мира --

Входить Вентидій.

   моя радость все-таки на востокѣ.-- Вентидій, ты отправляется въ Парѳію; полномочіе готово. Идемъ, я сейчасъ же вручу его тебѣ. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 4.

Тамъ же. Улица.

Входятъ: Лепидъ, Меценатъ и Агриппа.

   ЛЕП. О дальнѣйшемъ не безпокойтесь; прошу, спѣшите за вашими вождями.
   АГР. Маркъ Антоній пошолъ проститься съ Октавіей; мы отправимся вслѣдъ за нимъ.
   ЛЕП. И такъ, до свиданья въ воинскихъ доспѣхахъ, которые такъ идутъ къ вамъ.
   МЕЦ. Во всякомъ случаѣ, я полагаю, что мы будемъ на мѣстѣ прежде тебя, Лепидъ.
   ЛЕП. Вы отправитесь прямо, а я дальней околицей, какъ этого требуютъ мои планы; днями двумя вы опередите меня непремѣнно.
   МЕЦ. и АГР. Желаемъ тебѣ успѣха.
   ЛЕП. Прощайте!
  

СЦЕНА 5.

Александрія. Комната во дворцѣ.

Входятъ: Клеопатра, Харміана, Ира и Алексасъ.

   КЛЕО. Музыки, музыки -- грустной пищи влюбленныхъ.
   СЛУЖ. Эй, музыканты!

Входятъ Мардіанъ.

   КЛЕО. Нѣтъ, оставимъ музыку; пойдемъ, поиграемъ на билліардѣ, Харміана.
   ХАРМ. У меня болитъ рука; играй лучше съ Мардіаномъ.
   КЛЕО. Играть съ евнухомъ все равно, что съ женщиной. Ну, почтеннѣйшій, идемъ играть со мной.
   МАРД. Готовъ, какъ могу, моя владычица.
   КЛЕО. Доброе желаніе извиняетъ и плохое исполненіе; но я ужъ раздумала. Принесите мою удочку -- отправимся на рѣку; тамъ, при звукахъ отдаленной музыки, я примусь обманывать златоперыхъ рыбокъ, пронзать острымъ крючкомъ слизистыя жабры ихъ; представляя себѣ каждую Антоніемъ, я буду вытаскивать ихъ изъ воды съ восклицаніемъ: а, а, попался!
   ХАРМ. Какъ было весело, когда вы побились съ нимъ объ закладъ, кто скорѣе поймаетъ, и онъ, съ торжествомъ, вытащилъ соленую рыбу, которую твой водолазъ нацѣпилъ на крючокъ его.
   КЛЕО. О, это время -- золотое время! Я вывела его изъ терпѣнія моимъ смѣхомъ; въ ту же ночь смѣхомъ и успокоила, а на слѣдующее утро, еще до девяти часовъ, упоила до усыпленія и тогда нарядила его въ мои одежды, а сама препоясалась филиппійскимъ мечемъ его {Мечемъ, которымъ онъ сражался противъ убійцъ Юлія Цезаря при Филиппи.}.

Входитъ Вѣстникъ.

   Ахъ, изъ Италіи! Наполни же мои уши, такъ долго томившіяся безплодіемъ, твоими плодоносными вѣстями.
   ВѢСТ. Царица --
   КЛЕО. Антоній умеръ?-- Подлый рабъ, ты умертвишь свою владычицу, если скажешь это; скажешь: здоровъ и свободенъ, вотъ тебѣ золото, вотъ тебѣ, для поцѣлуя, рука -- рука, которую лобызали цари, и лобызая, дрожали.
   ВѢСТ. На здоровье онъ не жаловался.
   КЛЕО. Вотъ тебѣ еще золота. Но послушай, вѣдь мы часто говоримъ и про мертвыхъ, что они на здоровье не жалуются; если ты говоришь въ этомъ смыслѣ -- я растоплю это золото, и залью имъ зловѣщую пасть твою.
   ВѢСТ. Добрая царица, выслушай меня --
   КЛЕО. Говори, говори -- я слушаю; но твое лицо не предвѣщаетъ ничего добраго. Если Антоніи здоровъ и свободенъ -- зачѣмъ же это кислое выраженіе для объявленія такой радостной вѣсти? Если онъ боленъ, тебѣ слѣдовало явиться не въ видѣ человѣка, а въ видѣ фуріи, увѣнчанной змѣями.
   ВѢСТ. Угодно тебѣ выслушать меня?
   КЛЕО. Мнѣ хотѣлось бы прибить тебя прежде чѣмъ заговоришь; но скажешь: Антоній живъ, здоровъ, не плѣнникъ, а другъ Цезаря -- я осыплю тебя золотымъ дождемъ, градомъ драгоцѣнныхъ перловъ.
   ВѢСТ. Онъ здоровъ --
   КЛЕО. Прекрасно.
   ВѢСТ. Другъ Цезаря --
   КЛЕО. Ты честный человѣкъ.
   ВѢСТ. Цезарь и онъ друзья болѣе, чѣмъ когда --
   КЛЕО. Я обогащу тебя.
   ВѢСТ. Но --
   КЛЕО. Мнѣ не нравится это "но" -- оно уничтожаетъ все хорошее предшествовавшаго; это противное "но" -- тюремщикъ, готовый вывести какого нибудь страшнаго преступника. Прошу, вытряхай же скорѣе въ мой слухъ всю котомку вѣстей твоихъ -- все вмѣстѣ: и дурное и хорошее. Ты говоришь: онъ другъ Цезаря, здоровъ и свободенъ?
   ВѢСТ. Свободенъ? нѣтъ, я не говорилъ этого. Онъ связанъ Октавіей.
   КЛЕО. Какъ?
   ВѢСТ. Какъ человѣкъ, обязанный раздѣлять ея ложе.
   КЛЕО. Я поблѣднѣла, Харміана?
   ВѢСТ. Онъ женился на Октавіи.
   КЛЕО. (Бьетъ его). Жесточайшая изъ чумъ да овладѣетъ тобою!
   ВѢСТ. Молю, успокойся, царица.
   КЛЕО. (Продолжая бить его). Что говоришь ты?-- Вонъ гнусный рабъ, или я вышибу твои глаза какъ мячи, не оставлю волоса на головѣ; велю бичевать желѣзными прутьями, варить въ разсолѣ, въ ѣдкомъ щелокѣ.
   ВѢСТ. Но вѣдь не я устроилъ этотъ бракъ; я принесъ только вѣсть о немъ.
   КЛЕО. Скажи, что ты солгалъ, и я подарю тебѣ цѣлую область, заставлю тебя гордиться счастіемъ; ограничу этими побоями наказаніе за то, что вывелъ меня изъ себя; исполню, сверхъ того, все, что можетъ пожелать твоя скромность.
   ВѢСТ. Онъ женился, царица.
   КЛЕО. (Выхватывая кинжалъ). Бездѣльникъ, твой часъ пробилъ!
   ВѢСТ. Если такъ -- я бѣгу. Я тутъ ни въ чемъ не виноватъ. (Убѣгаетъ).
   ХАРМ. Добрая царица, приди въ себя; вѣдь онъ невиненъ.
   КЛЕО. Громъ разитъ и невинныхъ. О, исчезни же Египетъ въ водахъ Нила! все кроткое обратись въ змѣй ядовитыхъ!-- Воротите раба; какъ ни бѣснуюсь я -- я не укушу его. Воротите его.
   ХАРМ. Онъ боится.
   КЛЕО. Я не сдѣлаю ему никакого зла. Руки мои достаточно обезчещены уже тѣмъ, что били существо далеко низшее меня, тогда какъ я сама во всемъ виновата.

Вѣстникъ возвращается.

   Подойди. Честно, но всегда опасно приносить дурныя вѣсти; хорошія снабжай хоть тысячей языковъ, но дурныя -- пусть высказываются сами, когда дадутъ почувствовать себя.
   ВѢСТ. Я исполнялъ долгъ свой.
   КЛЕО. Женился онъ? Новымъ "да" ты ужъ не усилишь моей ненависти къ тебѣ.
   ВѢСТ. Женился, царица.
   КЛЕО. Да покараютъ тебя боги! Ты все еще стоишь на своемъ?
   ВѢСТ. Прикажешь лгать?
   КЛЕО. Желала бы, хотябъ половина Египта уничтожилась волнами, обратилась въ садокъ твердо-чешуйныхъ гадинъ. Вонъ! исчезни! будь ты Нарцизъ -- для меня ты былъ бы все-таки чудище. Такъ женился?
   ВѢСТ. Прости, государыня --
   КЛЕО. Женился?
   ВѢСТ. Не гнѣвайся на нежеланіе прогнѣвать тебя. Вѣдь наказывать за то, что сама заставляешь дѣлать -- величайшая несправедливость. Да, онъ женился на Октавіи.
   КЛЕО. О, еслибъ его вѣроломство сдѣлало и тебя бездѣльникомъ!-- И это вѣрно, вѣрно?-- Удались! товаръ, привезенный тобою изъ Рима, слишкомъ дорогъ для меня: пусть остается у тебя, разоритъ тебя въ конецъ. (Вѣстникъ уходитъ).
   ХАРМ. Успокойся, добрая государыня.
   КЛЕО. Превознося Антонія, я унижала Цезаря.
   ХАРМ. Сколько разъ.
   КЛЕО. И вотъ, я наказана за это. Выведите меня отсюда; я лишаюсь чувствъ -- о, Ира! Харміана!-- Теперь ничего, прошло.-- Добрый Алексасъ, сходи къ вѣстнику, разспроси: какое лицо у Октавіи, сколько ей лѣтъ, какой характеръ; не забудь спросить и о цвѣтѣ волосъ, и возвращайся ко мнѣ какъ можно скорѣе. (Алексасъ уходитъ).-- Я навсегда отрекаюсь отъ него -- нѣтъ, нѣтъ, не отрекаюсь, милая Харміана! Хоть бы онъ и походилъ съ одной стороны на Горгону, но вѣдь съ другой -- онъ все-таки Марсъ.-- (Мардіану). Скажи Алексасу, чтобъ онъ спросилъ и о ростѣ.-- Пожалѣй обо мнѣ, Харміана, но не говори ни слова.-- Проводи меня въ мою комнату.
  

СЦЕНА 6.

Близь мизенскаго мыса.

Входятъ, при звукахъ трубъ и литавръ, съ войсками, съ одной стороны: Помпей и Менасъ, а съ другой: Цезарь, Лепидъ, Антоній, Энобарбъ и Меценатъ.

   ПОМ. Теперь, такъ-какъ мы обмѣнялись заложниками, поговоримъ передъ битвой.
   ЦЕЗ. Да, оно благоразумнѣе переговорить прежде; съ этой то цѣлью мы заранѣе и отправили къ тебѣ наши предложенія письменно. Если ты обдумалъ ихъ -- повѣдай намъ: согласенъ ли вложить въ ножны недовольный мечь, возвратить въ Сицилію тысячи храбрыхъ юношей, которымъ иначе погибнуть здѣсь?
   ПОМ. Слушайте же, что я скажу вамъ -- вамъ, тремъ единственнымъ властителямъ міра, главнымъ намѣстникамъ боговъ. Я не понимаю, отъ чего же и отцу моему, оставившему сына и друзей, не имѣть мстителей, когда Юлій Цезарь, являвшійся Бруту при Филиппи, видѣлъ какъ, за него, вы тамъ бились? Что сдѣлало блѣднаго Кассія заговорщикомъ? что заставило всѣми уважаемаго, честнаго Римлянина Брута и прочихъ пламенныхъ защитниковъ свободы обагрить Капитолій кровью? Одно только желаніе, чтобы человѣкъ не становился выше человѣка. Тоже самое побудило и меня снарядить флотъ, подъ бременемъ котораго цѣнится негодующій океанъ; я хотѣлъ наказать злобный Римъ за неблагодарность, оказанную имъ благородному отцу моему.
   ЦЕЗ. Сообрази время.
   АНТ. Ты не запугаешь насъ своимъ флотомъ, Помпей; мы поговоримъ съ тобою и на морѣ, а на сушѣ, ты знаешь, мы далеко богаче тебя средствами.
   ПОМ. Да, на сушѣ ты, въ самомъ дѣлѣ, богаче меня -- домомъ отца моего, и такъ-какъ кукушка никогда не вьетъ гнѣзда себѣ, то и оставайся въ немъ, пока можешь.
   ЛЕП. Все это рѣшительно нейдетъ къ дѣлу, а потому, прошу, скажи прямо: принимаешь ты посланныя къ тебѣ предложенія?
   ЦЕЗ. Это главное.
   АНТ. Мы нисколько не уговариваемъ тебя; бери въ расчетъ только собственныя выгоды.
   ЦЕЗ. И всѣ послѣдствія, если погонишься за большимъ.
   ПОМ. Вы предлагаете мнѣ Сицилію и Сардинію съ тѣмъ, чтобъ я очистилъ море отъ пиратовъ и прислалъ въ Римъ хлѣба, и, если соглашусь, разойтись по домамъ съ мечами не зазубренными, со щитами безъ царапинки?
   ЦЕЗ. АНТ. ЛЕП. Да, таковы наши предложенія.
   ПОМ. Такъ знайте же, что я шелъ сюда съ цѣлью принятъ ихъ; но меня раздразнилъ нѣсколько Маркъ Антоній.-- Послушай, Антоній -- хоть я и уменьшу цѣну услуги, самъ напоминая о ней -- а все-таки скажу: когда Цезарь воевалъ съ твоимъ братомъ, твоя мать пріѣхала въ Сицилію и была принята мною дружески.
   АНТ. Слышалъ, Помпей, и постоянно думалъ, какъ бы достойно отблагодарить тебя за это.
   ПОМ. Руку!-- Я никакъ не предполагалъ встрѣтить тебя здѣсь.
   АНТ. Постѣли на Востокѣ страшно мягки. Благодарю, что вызвалъ сюда раньше, чѣмъ я расчитывалъ; я выигралъ черезъ это.
   ЦЕЗ. Ты много перемѣнился съ послѣдняго нашего свиданія.
   ПОМ. Можетъ быть. Какъ ни избраздило бы, однакожъ, враждебное счастіе лицо мое -- не пробраться ему все-таки въ грудь, не поработить сердца.
   ЛЕП. Душевно радъ видѣть тебя.
   ПОМ. Благодарю, Лепидъ.-- Теперь, такъ-какъ мы во всемъ согласились, я попросилъ бы перевести наши условія на бумагу и скрѣпить ихъ подписями.
   ЦЕЗ. Это первое, что слѣдуетъ сдѣлать.
   ПОМ. А за тѣмъ, прежде чѣмъ разстанемся, почемужъ бы каждому изъ насъ и не почтить другъ друга пиромъ? Бросимъ жеребій: кому первому.
   АНТ. Позволь мнѣ, Помпей.
   ПОМ. Нѣтъ, Антоній, бросимъ жеребій; вѣдь тебѣ все равно: первый или послѣдній -- ты, во всякомъ случаѣ, превзойдешь насъ утонченнымъ повареннымъ искуствомъ Египта. Я слышалъ: отъ тамошнихъ пировъ растолстѣлъ даже и Цезарь.
   АНТ. Чего не слышалъ ты!
   ПОМ. Чтожъ, тутъ нѣтъ ничего дурнаго.
   АНТ. Какъ и въ твоихъ словахъ.
   ПОМ. Я слышалъ это; слышалъ еще, какъ Аполлодоръ проносилъ къ нему --
   ЭНОБ. Ну, проносилъ; стоитъ толковать объ этомъ!
   ПОМ. Что же, если смѣю спросить?
   ЭНОБ. Да извѣстную царицу -- въ перинѣ.
   ПОМ. Ахъ, я только теперь узналъ тебя. Какъ поживаешь?
   ЭНОБ. Недурно; поживу, какъ кажется, и еще лучше: вѣдь впереди четыре пира.
   ПОМ. Руку! я никогда не питалъ къ тебѣ ненависти, а въ битвахъ завидовалъ твоему мужеству.
   ЭНОБ. Я самъ никогда не имѣлъ особенной любви къ тебѣ, а хвалилъ, когда ты заслуживалъ похвалу въ десять разъ большую моей.
   ПОМ. Будь всегда такъ прямодушенъ: это такъ идетъ къ тебѣ.-- Прошу всѣхъ на мой корабль. Милости просимъ.
   ЦЕЗ. АНТ. ЛЕП. Веди.
   ПОМ. Идемъ. (Уходитъ съ Цезаремъ, Антоніемъ, Лепидомъ и съ войсками).
   МЕН. (Про себя). Ну, Помпей, твой отецъ никогда не заключилъ бы такого договора!-- (Энобарбу). Мы съ тобой имѣли уже, кажется, случай познакомиться.
   ЭНОБ. Полагаю: на морѣ.
   МЕН. Именно.
   ЭНОБ. Ты отличился на морѣ.
   МЕН. А ты на сушѣ.
   ЭНОБ. Я готовъ хвалить всякаго, кто вздумаетъ хвалить меня, хоть и убѣжденъ, что невозможно не признать моихъ подвиговъ на сушѣ.
   МЕН. Какъ и моихъ на морѣ.
   ЭНОБ. Такъ, но отъ нѣкоторыхъ, для своей же пользы, тебѣ можно и отречься; вѣдь ты былъ страшнымъ грабителемъ на морѣ.
   МЕН. А ты на сушѣ.
   ЭНОБ. Отъ этого я отрекаюсь рѣшительно. И все-таки, давай руку, Менасъ; имѣй наши глаза власть -- они подцѣпили бы здѣсь двухъ цѣлующихся грабителей.
   МЕН. Но вѣдь лица у всѣхъ честны, каковы бы тамъ ни были руки.
   ЭНОБ. Ну, этого нельзя сказать про лица хорошенькихъ женщинъ.
   МЕН. Потому что они воруютъ сердца.
   ЭНОБ. Мы шли сюда сражаться съ вами.
   МЕН. Признаюсь, мнѣ досадно, что, вмѣсто того, пришлось пировать. Помпей просмѣялъ нынче свое счастье.
   ЭНОБ. Если такъ, то ему ужъ и не выплакать его назадъ.
   МЕН. Твоя правда. А Марка Антонія мы никакъ не думали здѣсь встрѣтить; скажи пожалуста: женился онъ на Клеопатрѣ?
   ЭНОБ. Сестру Цезаря зовутъ Октавіей.
   МЕН. Да, Октавіей; она была за Каемъ Марцелломъ.
   ЭНОБ. А теперь за Маркомъ Антоніемъ.
   МЕН. Не можетъ быть?
   ЭНОБ. Повѣрь.
   МЕН. Въ такомъ случаѣ, онъ и Цезарь связаны навѣки.
   ЭНОБ. Приведись мнѣ предсказывать судьбу этой связи -- я не сказалъ бы этого.
   МЕН. Я думаю, тутъ дѣйствовала не столько любовь, сколько политика.
   ЭНОБ. Я того же мнѣнія; но ты увидишь, что союзъ, который, повидимому, долженъ скрѣпить дружбу ихъ -- первый и задушитъ ее. Октавія тиха, скромна и холодна.
   МЕН. Ктожъ не пожелалъ бы такой жены?
   ЭНОБ. Тотъ, кто самъ не таковъ -- Маркъ Антоній. Онъ возвратится къ своему египетскому блюду; тогда вздохи Октавіи вздуютъ огонь въ Цезарѣ, и, какъ я сказалъ, то, что скрѣпляло дружбу ихъ, сдѣлается главной причиной разрыва. Антоній будетъ тамъ, гдѣ его любовь, а здѣсь онъ женился только на выгодѣ.
   МЕН. Можетъ быть оно такъ и будетъ. Однакожъ, не отправиться ли намъ на корабль? Мнѣ хочется выпить за твое здоровье.
   ЭНОБ. Почемужъ и не выпить; къ этому мы порядкомъ пріучили уже наши горла въ Египтѣ.
   МЕН. Такъ пойдемъ.
  

СЦЕНА 7.

На палубъ Помпеева корабля близь Мизенскаго мыса.

Музыка. Входятъ нѣсколько Служителей со винами.

   1 с

   

АНТОНІЙ И КЛЕОПАТРА.

ТРАГЕДІЯ ВЪ ПЯТИ ДѢЙСТВІЯХЪ.

СОЧ. ШЕКСПИРА.

Переводъ съ Англійскаго.

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

   Маркъ Антоній }
   Октавій Цезарь } тріумвиры.
   М. Эмилій Лепидъ }
   
   Домицій Энобарбъ }
   Вентидій }
   Эросъ }
   Скаръ } друзья Антонія.
   Дерцетъ }
   Димитрій }
   Филонъ }
   
   Меценатъ }
   Агриппа }
   Долабелла } друзья Цезаря.
   Прокулей }
   Тирей }
   Галлъ }
   
   Менасъ }
   Менекратъ }друзья Помпея.
   Варрій }
   
   Тавръ, генералъ-лейтенантъ Цезаря.
   Канидій, генералъ-лейтенантъ Антонія.
   Силій, офицеръ въ Вентидіевой арміи.
   Эвфроній, посланникъ Антонія къ Цезарю.
   Алексасъ, Мардіанъ, Селевкъ и Діомедъ, слуги Клеопатры.
   Гадатель.
   Крестьянинъ.
   Клеопатра, Египетская царица.
   Октавія, сестра Цезаря и жена Антонія.
   Харміань } служанки
   Ира } Клеопатры.
   Офицеры, солдаты, вѣстники и другія лица.

Сцена въ разныхъ мѣстахъ Римской Имперіи.

   

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Александрія. Комната во дворцѣ Клеопатры.

Входятъ Димитрій и Филонъ.

   Фил. Нѣтъ, ужъ сумазбродство нашего генерала выходитъ изъ границъ: бывало, живые взоры его, блистая подобно панцирю Марса, быстро летали по рядамъ и полкамъ воиновъ; а теперь они потуплены, или прикованы къ смуглому челу царицы. Геройское сердце его нѣкогда въ жару великихъ битвъ разрывало пряжки панцыря, покрывавшаго грудь его; а теперь оно охладѣло и служитъ сладострастной Египтянкѣ вмѣсто мѣховъ или опахала. Смотри, вотъ они идутъ!

(Звукъ трубъ. Входятъ Антоній и Клеопатра со своими свитами Эвнухи обмахиваютъ ее опахалами.)

   Посмотри внимательнѣе, и ты увидишь, что третій столбъ міра превращенъ въ шута развратной женщины; смотри же и замѣчай.
   Клеоп. Если это въ самомъ дѣлѣ любовь, то скажи мнѣ, какъ она велика.
   Ант. Слишкомъ бѣдна та любовь, которую можно измѣрить.
   Клеоп. Я хочу знать предѣлы твоей любви ко мнѣ.
   Ант. Такъ открой новое небо и новую землю.

(Входитъ слуга.)

   Сл. Извѣстія изъ Рима, мой добрый господинъ.
   Ант. Не мучь меня; говори короче, въ чемъ дѣло.
   Клеоп. Нѣтъ, Антоній, -- узнай дѣла подробнѣе. Можетъ быть, Фульвія сердится; или, кто знаетъ? не прислалъ ли тебѣ безбородый Цезарь своихъ повелѣній: "Сдѣлай то, или то; покори такое-то царство, и освободи такое-то, исполни нашу волю, иначе мы осудимъ тебя."
   Ант. Какъ, моя милая!
   Клеоп. Можетъ быть.... да и очень вѣроятно, что тебѣ нельзя уже здѣсь оставаться дольше, что Цезарь прислалъ тебѣ повелѣніе отправиться отсюда. Такъ, Антоній, узнай же новости -- узнай, Что процессъ Фульвіи... нѣтъ, я хотѣла сказать, Цезаря.... нѣтъ, обоихъ? Позови сюда пословъ.-- Антоній, ты краснѣешь,-- это такъ же справедливо, какъ и то, что я царица Египта. Краска на лицѣ твоемъ показываетъ, что ты боишься Цезаря, или лучше -- обнаруживаетъ тотъ стыдъ, который ты будешь чувствовать, слушая упреки ревнивой Фульвіи.-- Послы....
   Ант. Пусть волны Тибра поглотятъ Римъ! Пусть все зданіе огромной имперіи падетъ въ развалины!-- Вся вселенная для меня -- здѣсь! Царства -- глиняной сосудъ. Удобренная земля доставляетъ обильную пищу, такъ животнымъ, такъ и людямъ.-- Все достоинство жизни состоитъ вотъ въ чемъ! (Обнимаетъ ее.) Оно доступно для каждой пары, которая будетъ любить, подобно намъ, а въ любви, пройди весь міръ, ненайдешь намъ подобныхъ; увѣряю тебя въ этомъ подъ страхомъ наказанія.
   Клеоп. Очаровательный обманъ! Однако, почему онъ, женившись на Фульвіи, не любитъ ея? Я хочу слѣпо вѣрить его словамъ, но не могу: вѣдь Антоній всегда одинъ и тотъ же.
   Ант. Всегда поклонникъ Клеопатры. Заклинаю тебя самимъ Амуромъ и сладкими часами любви: не теряй времени въ скучномъ разговорѣ; пусть, ни одна минута нашей любви не пройдетъ безъ какого нибудь удовольствія. Чемъ будемъ забавляться нынѣшнюю ночь?
   Клеоп. Выслушай пословъ.
   Ант. Фи, капризная царица! Тебѣ всё къ лицу: и сердиться, и смѣяться, и плакать. Въ тебѣ всякая страсть прекрасна и достойна удивленія! Не говори же о посланникахъ. Лучше мы вдвоемъ съ тобою пойдемъ нынѣ ночью гулять по улицамъ и наблюдать характеръ народа. Пойдемъ же, моя царица; въ прошлую ночь ты сама хотѣла этого; ну не говори же.

(Антоній и Клеопатра уходятъ со своими свитами.)

   Дим. Неужели Антоній такъ мало имѣетъ уваженія къ Цезарю?
   Фил. Случается, что когда онъ перестаетъ быть Антоніемъ, онѣ теряетъ то величіе, которое всегда должно бы украшать Антонія.
   Дим. Очень жаль, что онъ на самомъ дѣлѣ подтверждаетъ народную молву, которая точно такъ описываетъ его въ Римѣ. Ожидаю лучшихъ успѣховъ отъ утра. Будь счастливъ.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА II.

Тамъ же. Другая комната.

Входятъ Харміань, Ира, Алексасъ и Гадатель.

   Харм. Господинъ Алексасъ, милый Алексасъ, несравненный Алексасъ, почти божественный Алексасъ! Гдѣ гадатель, котораго ты такъ хвалилъ царицѣ? Ахъ, еслибъ я знала такого мужа, который, какъ ты говоришь, свои рога долженъ замѣнить гирляндами!
   Алек. Гадатель!
   Гад. Что угодно?
   Харм. Неужли это онъ? Ты угадываешь тайны?
   Гад. Я могу нѣсколько читать въ безконечной книгѣ тайнъ природы.
   Алек. Покажи ему свою руку.

Входитъ Энобарбъ.

   Эноб. Скорѣе приготовь здѣсь столъ для пира: вина больше, чтобы пить здоровье Клеопатры.
   Харм. Ну, дружокъ, дай же мнѣ счастіе.
   Гад. Не я даю его; я только предсказываю.
   Харм. Такъ, прошу тебя, предскажи мнѣ счастіе.
   Гад. Ты будешь несравненно красивѣе, чѣмъ теперь.
   Харм. Онъ, вѣрно, думаетъ, что я потолстѣю.
   Ира. Нѣтъ; а что ты будешь румяниться, когда состаришься.
   Харм. Чтобы скрыть морщины!
   Алек. Не мѣшайте же ему предсказывать: слушайте его.
   Харм. Тс!
   Гад. Ты сама будешь любить больше, чѣмъ тебя будутъ любить.
   Харм. Я больше люблю согрѣвать себя виномъ, чѣмъ любовью.
   Алек. Да послушай же его.
   Харм. Ну, добрый человѣкъ, теперь предскажи мнѣ такое счастіе, такое только я могу вообразить! Что я, напр., выйду въ одно утро за трехъ царей, и останусь послѣ нихъ вдовою; что я на пятидесятомъ году буду имѣть дитя, которому покорится и дастъ присягу Иродъ Іудейскій {Иродъ оказывалъ покорность и платилъ дань Римлянамъ, чтобы сохранить свое царство. Стевенсъ думаетъ, что здѣсь аллюзія къ лицу, представлявшему этого царя, съ мистеріяхъ, которыя игрались съ первыя времена новѣйшаго театра. Ирода всегда представляли ужаснымъ, подозрительнымъ тираномъ, и выраженіе Herod of jewry обратилось въ поговорку для означенія ужаснаго и самаго жестокаго человѣка.-- По этому то Гамлетъ о комедіантѣ, который игралъ свою роль уже слишкомъ неестественно, говоритъ, что онъ out-herods Herod.}; что я выйду за Октавія Цезаря и сдѣлаюсь разною своей госпожѣ.
   Гад. Ты переживешь царицу, которой служишь.
   Харм. О, мило! Я люблю долгую жизнь больше смоквъ {Аллюзія къ корзинѣ смоквъ, наполненной змѣями, которую приносятъ въ пятомъ дѣйствіи. Харміань не знаетъ отношенія своего отвѣта къ этому происшествію; но Шекспиръ принаровляется здѣсь къ предразсудку древнихъ, которые думали, что часто слово, сказанное на удачу и безъ намѣренія, заключала въ себѣ предсказаніе будущаго. См. Циц. de Divinatione. Warburyton.}.
   Гад. Ты насладилась большимъ счастіемъ, чѣмъ какое ожидаетъ тебя въ будущемъ.
   Харм. Вѣрно, дѣти мои не будутъ имѣть славы. Прошу тебя, скажи, сколько у меня будетъ мальчиковъ и дѣвочекъ?
   Гад. Если бы каждое желаніе твое раждало по одному дитяти, такъ -- милліонъ.
   Харм. Пошолъ, дуракъ! Я прощаю тебя только потому, что ты колдунъ.
   Алек. А, ты ужъ думаешь, что одна простыня твоей постели и знаетъ твои желанія.
   Харм. Ну, теперь скажи и Ирѣ ея счастіе.
   Алек. Мы всѣ узнаемъ свою судьбу.
   Эноб. Моя судьба, да и многихъ изъ васъ, напиться сегодня ночью, да лечь на постель.
   Ира. Вотъ рука, по которой можно узнать непорочность, если еще не больше что нибудь.
   Харм. Какъ по непомѣрному разлитію Нила -- наступающій голодъ.
   Ира. Перестань шутить, милая моя: не умѣешь ты гадать.
   Харм. Что пухленькая ручка -- вѣрное предзнаменованіе плодородія, я знаю это какъ нельзя больше: Прошу тебя, предскажи ей самую незавидную участь.
   Гад. Ты съ нею будешь имѣть одну участь.
   Ира. Какъ такъ? Какъ! Разскажи получше.
   Гад. Я сказалъ.
   Ира. Неужели я не буду счастливѣе ея, хоть на палецъ.
   Харм. Ну, если бы тебѣ можно было имѣть счастія на палецъ больше моего: то куда бы ты помѣстила его?
   Ира. Ужъ, конечно, не въ носъ моего мужа.
   Харм. Да спасутъ насъ небеса отъ грѣшныхъ мыслей! Алексасъ! Поди сюда, узнай свою судьбу. Ахъ, дружокъ! Жени его на какой нибудь безногой калекъ.... Милосердая Изида! Умоляю тебя,-- и пусть вскорѣ эта жена умретъ и замѣнитъ ее другая еще хуже той, и такъ дальше, пока самая, скверная изъ женъ со смѣхомъ проводитъ его къ могилѣ, -- его, разъ пятьдесятъ бывшаго рогоносцемъ! Добрая Изида! Прими хоть эту молитву мою, если ты отказываешь мнѣ въ другихъ болѣе важныхъ прошеніяхъ. Добрая Изида! Молю тебя.
   Ира. Аминь, Кроткая богиня, прими молитву нашу. Сердце разрывается, когда видишь хорошаго мужчину съ невѣрною женою; по еще убійственнѣе видѣть какого-нибудь ненавистнаго плута безъ роговъ. Милосердая Изида! Низпошли ему это устрашеніе и награди его по заслугамъ.
   Алек. Да послушайте: вѣдь вамъ нельзя сдѣлать меня рогоносцемъ безъ потери собственной чести.
   Эноб. Тс! Сюда идетъ Антоній.
   Харм. Не онъ, а царица.
   Входить Клеопатра.
   Клеоп. Не видали ли вы Антонія!
   Эноб. Нѣтъ, государыня.
   Клеоп. Здѣсь онъ не былъ?
   Харм. Не былъ, государыня.
   Клеоп. Онѣ былъ веселъ; но вдругъ какое-то извѣстіе изъ Рима совсѣмъ разстроило его.-- Энобарбъ!
   Эноб. Государыня!
   Клеоп. Найди его и проси сюда. Гдѣ Алексасъ?
   Алек. Я здѣсь, государыня, -- вѣрный исполнитель твоихъ повелѣній. Сюда идетъ господинъ.

Входить Антоній съ вѣстникомъ и свитою.

   Клеоп. Уйдемъ отъ него. За мной! (Клеопатра, Энобарбь, Алексасъ, Ира, Харміань, Гадатель и свита уходятъ.)
   Вѣст. Фульвія -- жена твоя первая выступила въ поле.
   Ант. Противъ брата моего Люція!
   Вѣст. Да; впрочемъ эта война скоро кончилась: открылись такія обстоятельства, что имъ общими силами нужно было дѣйствовать противъ Цезаря, и они помирились. Однако жъ въ первой сшибкѣ Цезарь побѣдилъ ихъ и выгналъ изъ Италіи.
   Ант. Не скажешь ли еще чего нибудь непріятнѣе?
   Вѣст. За худыя извѣстія самому вѣстнику бываетъ худо.
   Ант. Да; если эти извѣстія онъ приноситъ или глупцу или трусу. По моему, что сдѣлалось, того не передѣлаешь. Я также спокойно выслушиваю правдиваго вѣстника, хоть бы онъ говорилъ даже о моей смерти, какъ слушаю льстеца.
   Вѣст. Лабіенъ (о жестокое извѣстіе!) съ Парѳянскимъ войскомъ занялъ Азію отъ береговъ Евфрата; побѣдоносныя знамена его развѣваются отъ Сиріи до Лидіи и Іоніи, между тѣмъ, какъ....
   Ант. Ты хочешь сказать -- Антоній....
   Вѣст. О господинъ мой!
   Ант. Говори откровенно, не смягчай общей молвы: называй Клеопатру, какъ зовутъ ее въ Римѣ; брани меня, какъ бранитъ Фульвія; выставь предо мною мои слабости, какъ только могутъ выставить ихъ истина и злоба. О когда мы проводимъ время въ праздности и недѣятельности, мы произращаемъ только одну дурную траву, и раскрыть предъ нами наши слабости, значитъ вспахать насъ. Удались на минуту.
   Вѣст. Повинуюсь твоему приказанію.
   Ант. Какія извѣстія изъ Опціона? Говори.
   Пер. сл. Вѣстникъ изъ Опціона -- здѣсь ли онъ?
   Втор. сл. Онъ ждетъ твоихъ приказаній.
   Ант. Пусть войдетъ; я долженъ разорвать эти крѣпкія Египетскія оковы, (входитъ другой вѣстникъ) или погубить себя своимъ сумазбродствомъ. Кто ты?
   Вт. вѣст. Фульвія -- твоя жена скончалась.
   Ант. Гдѣ?
   Вт. вѣст. Въ Опціонѣ. О времени ея болѣзни и другихъ обстоятельствахъ, важныхъ для тебя, ты узнаешь изъ этого письма. (Подаетъ письмо.)
   Ант. Оставь меня.

(Вѣстникъ уходитъ.)

   И такъ, удалилась отъ насъ великая душа. А я желалъ этого!... Часто мы снова стремимся къ тому, что сейчасъ только съ презрѣніемъ отбросили отъ себя, а настоящее удовольствіе вдругъ, по какой-то странной измѣнчивости, становится тяжкимъ мученіемъ для насъ. Теперь она стала драгоцѣнна для меня, когда уже нѣтъ ея, -- и та самая рука, которая выталкивала се отсюда, снова воротила бы се назадъ Моя постыдная праздность высидитъ еще здѣсь десять тысячъ золъ больше тѣхъ, какія я знаю. Эй! Энобарбъ!

Входитъ Энобарбъ.

   Эноб. Что угодно тебѣ, господинъ!
   Ант. Я долженъ удалиться отсюда немедленно.
   Эноб. Хорошо; только этимъ мы убьемъ всѣхъ своихъ женщинъ. Ужъ если одно наше нерасположеніе къ нимъ убійственно для нихъ, то разлука съ нами, конечно -- вѣрная смерть.
   Ант. Я долженъ удалиться отсюда.
   Эноб. Если у тебя крайняя нужда, такъ пусть онѣ умираютъ; а изъ-за пустяковъ жалко бросить ихъ; хотя и сами-то онѣ на стоящіе пустяки въ сравненіи съ чѣмъ нибудь важнымъ.-- Клеопатра умретъ въ одну минуту при малѣйшемъ слухѣ о твоемъ отъѣздѣ: вотъ ужъ, въ моихъ глазахъ, она умирала двадцать разъ при другихъ менѣе важныхъ обстоятельствахъ. Я думаю, что въ смерти есть огонь, который обнаруживаетъ на нее пріятное дѣйствіе, что она такъ скоро и часто умираетъ.
   Ант. У ней столько хитрости, что и вообразить нельзя.
   Эноб. О, нѣтъ! Ея страсти составлены изъ лучшей части чистой любви. Ея вздохи и слезы нельзя назвать вѣтрами и водою: это самые ужасные вихри и бури, какіе только когда нибудь были предсказываемы въ календаряхъ. Они въ ней не притворство; а если ужъ притворство, такъ она производитъ дождь, право, не хуже Юпитера.
   Ант. Ахъ, если бъ я никогда не видалъ ее!
   Эноб. Эхъ, господинъ! Да если бы ты не видалъ этого лучшаго кусочка въ свѣтѣ и не отвѣдалъ его, такъ и все путешествіе твое вовсе ничего бы не стоило.
   Ант. Фульвія умерла,
   Эноб. Господинъ!
   Лиги. Фульвія умерла!
   Эноб. Фульвія!
   Ант. Умерла.
   Эноб. Ну, такъ принеси богамъ благодарственную жертву. Наши портные хорошо объясняютъ, когда волѣ боговъ бываетъ угодно брать жену отъ мужа. Износись у насъ старое платье, наши портные сошьютъ новое, чтобы мы бросили старое. Если бы, кромѣ Фульвіи, вовсе не было женщинъ на свѣтѣ, точно, тебѣ пришлось бы поговорить и поплакать; а теперь, смотри, твоя печаль кончится радостью: твоя старая женская рубашка смѣнится новой юбкой.-- Да, чтобы пролить нѣсколько слезъ о такомъ горѣ, приведется лукомъ потереть глаза.
   Ант. Дѣло, какое она завязала въ Римѣ, не терпитъ моего отсутствія.
   Эноб. А дѣло, которое ты самъ завязалъ здѣсь, тоже не можетъ обойтись безъ тебя; особенно дѣло съ Клеопатрою рѣшительно зависитъ отъ твоего пребыванія въ Египтѣ.
   Ант. Оставь свои шутки. Извѣсти начальниковъ о нашемъ намѣреніи. Государынѣ я самъ открою причину нашего отъѣзда и уговорю ее отпустить насъ. Не только смерть Фульвіи, вмѣстѣ съ другими еще болѣе сильными побужденіями, призываетъ насъ въ Римъ, но также и письма многихъ ревностныхъ друзей нашихъ. Секстъ Помпей возсталъ противъ Цезаря и владычествуетъ на морѣ; наша непостоянная чернь (которая любитъ своихъ защитниковъ всегда уже послѣ того, какъ изгладится самая заслуга ихъ), начинаетъ приписывать величіе и всѣ достоинства Помпея сыну его. А онъ, знаменитый уже именемъ и силою, но еще болѣе опасный по своей пылкости и предпріимчивости, является превосходнѣйшимъ военачальникомъ; а при успѣхахъ можетъ быть опасенъ для цѣлаго свѣта. Много тамъ родилось такого, что, подобно волосатику {Примѣненіе къ народному повѣрью, что лошадиный волосъ въ застойной водѣ становится живымъ существомъ.}, имѣетъ жизнь, но не имѣетъ яда змѣи. Скажи всѣмъ моимъ подчиненнымъ, что наша польза требуетъ скораго отъѣзда отсюда.
   Эноб. Исполню твое повелѣніе.
   

СЦЕНА III,

Входятъ Клеопатра, Харміань, Ира и Алексасъ.

   Клеоп. Гдѣ онъ?
   Харм. Я не видала его съ тѣхъ поръ.
   Клеоп. Посмотри, гдѣ онъ, кто съ нимъ, что онъ дѣлаетъ? Я не посылаю тебя; если ты найдешь его скучнымъ, скажи ему, что я пляшу; если онъ веселъ, скажи, что я очень нездорова. Скорѣй же и воротись.

(Алексасъ уходитъ.)

   Харм. Государыня! Мнѣ кажется, что ты, если только искренно любишь его, не умѣешь выбрать хорошихъ средствъ, чтобы заставить и его также полюбить тебя.
   Клеоп. Что жъ мнѣ еще дѣлать, чего бы я не сдѣлала?
   Харм. Давай ему свободу во всѣмъ и ни въ чемъ не противорѣчь.
   Клеоп. Ты, какъ настоящая дура, учишь меня совсѣмъ потерять его.
   Харм. Не слишкомъ старайся прельщать его. Прошу тебя, остерегайся этого. Въ послѣдствіи мы начинаемъ ненавидѣть то, чего часто страшились.

Входитъ Антоній.

   Но вотъ, онъ идетъ.
   Клеоп. У меня какая то грусть и нездоровье.
   Ант. Я боюсь сказать ей о своемъ намѣреніи.
   Клеоп. Милая Харміань, помоги мнѣ уйти; я упаду; это не можетъ продолжаться долго: природа не вынесетъ этого.
   Ант. Милая царица!...
   Клеоп. Прошу тебя, стань подальше отъ меня.
   Ант. Что это значитъ?
   Клеоп. По глазамъ твоимъ вижу, -- ты получилъ пріятныя вѣсти. Что пишетъ тебѣ законная жена твоя? Ты можешь удалиться отсюда. Ахъ, если бъ она никогда не давала тебѣ позволенія быть здѣсь! Пусть же она не говоритъ, будто я удерживаю тебя: я не имѣю ни какой власти надъ тобой; она имѣетъ.
   Ант. Боги знаютъ....
   Клеоп. Какъ могла я подумать, хотя бы ты потрясалъ клятвами самые троны боговъ;-- какъ, говорю, Могла я подумать, что ты будешь моимъ и останешься вѣренъ мнѣ послѣ того, какъ ты уже измѣнилъ Фульвіи! О, какое непростительное легкомысліе -- позволить опутать себя клятвами, которыя разрываются въ то самое время, какъ ихъ произносятъ!...
   Ант. Очаровательная царица!...
   Клеоп. Ахъ, прошу тебя, не выискивай предлога къ своему отъѣзду; скажи просто -- прощай, и удались: если бы ты просилъ у меня позволенія остаться здѣсь, то для такой просьбы у меня есть время. Прежде,-- не отъѣздъ, а вѣчность была въ твоихъ устахъ и глазахъ; блаженство въ радугъ твоихъ бровей, и всякой членъ твой блисталъ радостью небесъ. Онъ и теперь таковы, а ты величайшій воинъ въ мірѣ -- превратился въ величайшаго лжеца.
   Ант. Какъ такъ, государыня?
   Клеоп. Я хотѣла бы имѣть твою силу: ты узналъ бы тогда, что и въ Египтѣ есть мужественное сердце.
   Ант. Государыня! Выслушай меня: крайняя необходимость заставляетъ меня удалиться на короткое время въ отечество; но сердце мое остается съ тобою. Паша Италія страждетъ отъ междоусобій: Секстъ Помпей приближается къ воротамъ Рима. Отъ равенства двухъ властей происходятъ разныя враждебныя партіи. Тѣ, которыхъ прежде ненавидѣли, усилившись, входятъ въ любовь народа. Ссылочный Помпей, знаменитый заслугами своего отца, удачно снискиваетъ себѣ расположеніе тѣхъ, которые, хотя еще не пріобрѣли вѣсу въ государствѣ, но опасны своимъ множествомъ. Умы, утомленные долговременнымъ спокойствіемъ, жаждутъ сильнаго перелома для, государства. Особенно же требуетъ моего присутствія въ Римѣ смерть Фульвіи: эта причина должна извинить мой отъѣздъ и передъ тобою.
   Клеоп. Если лѣта мои не избавляютъ меня отъ глупости, по крайней мѣрѣ они избавляютъ меня отъ дѣтскаго легковѣрія. Можетъ ли умереть Фульвія?
   Ант. Она умерла, государыня. Взгляни и прочти, сколько безпокойствъ она надѣлала мнѣ; прочти и самую лучшую новость: когда и гдѣ она умерла.
   Клеоп. О, невѣрная любовь! Гдѣ эти священныя чаши, которыя ты долженъ наполнить потоками горькихъ слезъ? Теперь я вижу, вижу, въ смерти Фульвіи, съ какимъ чувствомъ ты примешь и мою.
   Ант. Не упрекай меня; выслушай мои намѣренія: исполнить ихъ или оставить, то будетъ зависѣть отъ твоего приговора. Клянусь тебѣ огнемъ, оживляющимъ илъ Нила: я удаляюсь отсюда твоимъ воиномъ и слугою; буду заключать миръ или объявлять войну, сообразуясь съ твоею волею.
   Клеоп. Развяжи мою шнуровку, Харміань, поди сюда, оставь такъ.-- Я чувствую себя то худо, то хорошо: такъ любитъ Антоній.
   Ант. Милая моя, перестань; оцѣни, какъ слѣдуетъ, любовь мою, которую честь подвергаетъ такой ужасной пыткѣ.
   Клеоп. Такъ говоритъ мнѣ Фульвія. Прошу тебя, отвернись въ сторону и поплачь объ ней; потомъ начни прощаться со мною, и скажи, что эти слезы ты проливаетъ, разлучаясь съ Египтомъ. Ну, разъиграй же роль человѣка самаго притворнаго, и представь его совершенно честнымъ.
   Ант. Ты разсердишь меня; замолчи.
   Клеоп. Ты можешь съиграть роль еще труднѣе; но эта теперь такъ кстати.
   Ант. Клянусь мечемъ!...
   Клеоп. И щитомъ... онъ начинаетъ играть свою роль лучше и лучше, только все еще не достигъ полнаго совершенства. Посмотри, Харміань, прошу тебя, какъ идетъ гнѣвъ этому Римскому Геркулесу.
   Ант. Я оставляю тебя, государыня.
   Клеоп. Вѣжливый господинъ, одно слово: такъ намъ нужно разстаться... не то я хотѣла сказать... Мы любили другъ друга.... опять не то: ты ужъ давно это знаешь. Я хотѣла что-то сказать. Ахъ, моя память точно Антоній; я всё забыла.
   Ант. Я почелъ бы тебя, милая, олицетворенною глупостью, если бы не видѣлъ, что глупость прикована къ твоему трону въ моемъ лицѣ.
   Клеоп. О, тяжкій трудъ -- носить такую глупость столь близко къ сердцу, какъ носитъ ее Клеопатра. Но, Антоній, прости меня. То даже, что мнѣ нравится, убьетъ меня, если оно не понравится тебѣ. Честь зоветъ тебя отсюда: такъ ужъ ты не слушай, что говоритъ тебѣ моя глупая страсть. Да будутъ съ тобою всѣ боги! Да покоится на твоемъ мечѣ увѣнчанная лаврами побѣда, и быстрые успѣхи украсятъ путь твой!
   Ант. Наша разлука пролетитъ незамѣтно, -- и ты, оставаясь здѣсь, всегда будешь слѣдовать за мною; а я, удалившись отсюда, останусь съ тобою. Пойдемъ!

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА IV.

Комната въ домѣ Цезаря.

Входятъ Октавій, Цезарь, Лепидъ и Свита.

   Цез. Лепидъ! Ты можешь видѣть и долженъ помнить впередъ, что у Цезаря нѣтъ врожденнаго недостатка -- питать ненависть къ своему товарищу. Изъ Александріи получены извѣстія: онъ ловитъ рыбу, пьетъ, проводитъ ночи въ шумныхъ пирахъ; на мужчину похожъ не больше Клеопатры,-- даже вдова Птоломеева теперь меньше женщина, чѣмъ, онъ; съ трудомъ согласился выслушать моего посла и не хотѣлъ думать, что у него есть товарищи. Въ этомъ человѣкѣ ты можешь видѣть собраніе всѣхъ недостатковъ, какимъ только подвержены люди.
   Леп. Не думаю, чтобы пороки могли совершенно затмить его добрыя качества. Недостатки его походятъ на пятна неба, которыя при ночной темнотѣ кажутся огненными: они у него наслѣдственные, а не пріобрѣтенные; онъ не можетъ поправить ихъ, -- они не въ его волѣ.
   Цез. Ты слишкомъ снисходителенъ. Положимъ, что простительно осквернять ложе Птоломея, отдавать царство за минутное наслажденіе, сидѣть и пьянствовать вмѣстѣ съ рабомъ, шатаясь, ходить по улицамъ середи бѣлаго дня, толкаться между презрѣнною чернью: -- скажи, все это идетъ къ нему? (И въ самомъ дѣлѣ онъ долженъ быть рѣдкій человѣкъ, что его не могутъ обезчестить такіе поступки....) По крайней мѣрѣ, Антоній ничѣмъ не извинитъ себя зато, что мы, по его легкомыслію, несемъ такое огромное бремя. Если бы онъ проводилъ въ удовольствіяхъ свободное время: то пусть и отвѣчалъ бы онъ за это только переда, своимъ желудкомъ и здоровьемъ. Но терять время, когда звукъ трубъ велитъ ему оставить забавы, и когда громко вопіютъ къ нему и собственное его благо, и наше -- о! за это нужно побранить его, какъ бранятъ мальчиковъ, которые достигли уже зрѣлаго возраста, но предаются удовольствіямъ, не слушаясь внушеній разсудка.

Входитъ вѣстникъ.

   Леп. Вотъ -- опять, новости.
   Вѣст. Повелѣнія твои исполнены, знаменитый Цезарь; ты будешь получать извѣстія о томъ, что дѣлается внѣ Италіи. Помпей силенъ на морѣ, и, кажется, его любятъ тѣ, которыхъ одинъ страхъ привязывалъ къ Цезарю: недовольные бѣгутъ къ воротамъ и жестоко порицаютъ его.
   Цез. Этого я и ожидалъ. Опыты съ самаго основанія государства уже научили васъ, что народъ любитъ человѣка, ищущаго верховной власти, до той минуты, пока этотъ человѣкъ не завладѣетъ ею; и что человѣкъ, никогда прежде не любимый, становится дорогимъ для народа послѣ того, какъ народъ потеряетъ его. Эта чернь похожа на развевающійся флагъ на рѣкѣ, который поднимается и опускается, повинуясь измѣняющемуся теченію воздуха, и сгниваетъ отъ этого движенія.
   Вѣст. Цезарь! Еще одно извѣстіе: Менекратъ и Менасъ -- славные пираты, покорили себѣ море и летаютъ по нему на своихъ корабляхъ. Они дѣлаютъ частыя и сильныя нападенія на Италію. Приморскіе народы блѣднѣютъ при одномъ воспоминаніи объ нихъ; пылкая молодежь бунтуетъ у едва только покажется въ морѣ какая нибудь лодка, ее тотчась захватываютъ; одно имя Помпея поражаетъ большимъ ужасомъ, чѣмъ все его войско.
   Цез. Антоній! Оставь свои великолѣпные пиры; вспомни, -- послѣ битвы, въ которой ты убилъ консуловъ Гирція и Пайсу, и былъ побѣжденъ Моденою, -- когда голодъ слѣдовалъ за собою по пятамъ, -- ты, не смотря на свое нѣжное воспитаніе, сносилъ его съ такимъ терпѣніемъ, къ какому неспособны и дикіе; ты пилъ тогда лошадиную урину, и золотистой болотной илъ, котораго чуждаются самые звѣри; твои уста вкушали самые твердые плоды грубыхъ деревъ; да, ты питался корою деревъ, подобно оленю, когда снѣгъ покрываетъ поля; на Альпахъ, разсказываютъ, ты ѣлъ такое мясо, что, при одномъ взглядѣ на него, другіе умирали: и все это (позоръ для твоей чести, что я говорю теперь объ этомъ) ты сносилъ какъ настоящій воинъ, такъ-что даже и щеки у тебя не опали.
   Леп. Жаль его.
   Цез. О, если бы стыдъ побудилъ его немедленно прибыть въ Римъ! Время заставляетъ насъ теперь же выступить въ поле. Для этой цѣли немедленно соберемъ совѣтъ. Помпей болѣе и болѣе усиливается отъ нашей недѣятельности.
   Леп. Завтра утромъ, Цезарь, я скажу тебѣ, опредѣленно, что могу я сдѣлать на морѣ и на сушѣ, чтобы поправить настоящія обстоятельства.
   Цез. И я тоже займусь этимъ, до свиданіе съ тобою. Прощай.
   Леп. Прощай, Цезарь. Прошу, извѣсти меня обо всемъ, что ты узнаешь о заграничныхъ новостяхъ.
   Цез. Будь увѣренъ: я считаю это своимъ долгомъ.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА V.

Александрія. Комната во дворцѣ.

Входятъ Клеопатра, Харміань, Ира и Мардіанъ.

   Клеоп. Харміань!
   Харм. Государыня!
   Клеоп. Ахъ, ахъ! Дай мнѣ выпить мандрагоры.
   Харм. Для чего, государыня?
   Клеоп. Чтобы я могла спать во все то время, пока нѣтъ здѣсь моего Антоніи.
   Хар. Государыня! Ты много Думаешь объ немъ.
   Клеоп. О, измѣна!
   Харм. Нѣтъ; это не измѣна, государыня.
   Клеоп. Эвнухъ! Мардіанъ!
   Мар. Что угодно, государыня?
   Клеоп. Я не хочу слушать теперь твоихъ пѣсень. Для меня нѣтъ удовольствія въ томъ, въ чемъ находитъ его эвнухъ. Какъ ты счастливъ!... Твои мысли не носятся за предѣлами Египта. Есть ли у тебя страсти?
   Мар. Да, повелительница.
   Клеоп. Въ самомъ дѣлѣ?
   Мар. Нѣтъ, не въ самомъ дѣлѣ {Игра словами indeed и іn deed.}, государыня: потому что въ самомъ то дѣлѣ я способенъ только къ тому, что повелѣваетъ честность: однако у меня -- пылкія страсти, и я думаю о томъ, что Венера сдѣлала съ Марсомъ.
   Клеоп. О, Харміань! Какъ ты думаешь гдѣ онъ теперь? Стоитъ онъ, или сидитъ? Прогуливается, или ѣздитъ на лошади? О счастливая лошадь! Она носитъ на себѣ Антонія. Будь же бодрѣе! Знаешь ли, кого ты носишь на себѣ? Владыку полсвѣта, защитника людей.-- Теперь онъ, вѣрно, говорить, или шепчетъ: Гдѣ то моя змѣя стараго Нила? Такъ онъ зоветъ меня. Ахъ теперь я питаюсь самымъ вкуснымъ ядомъ. Антоній! Помнишь ли ты обо мнѣ, хотя я черна отъ поцѣлуевъ влюбленнаго Ѳсба, и съ глубокими морщинами отъ времени? О, широколобый Цезарь! Когда ты былъ еще здѣсь, на землѣ, на меня смотрѣли цари, какъ на сокровище, -- и великій Помпей остановился, взглянувши на меня, и впился своими взорами въ черты моего лица; здѣсь онъ захотѣлъ остаться и умереть, смотря на меня.

Входитъ Алексасъ.

   Алек. Привѣтствую тебя, повелительница Египта.
   Клеоп. О, какъ мало походишь ты на Марка Антонія! Но ты -- отъ него, и потому, мнѣ кажется, что въ тебѣ есть какая-то особенная прелесть, которую сообщилъ тебѣ Антоній.-- Хорошо идутъ дѣла у моего храбраго Марка Антонія?
   Алек. Послѣднимъ дѣломъ его, государыня, былъ поцѣлуй -- послѣдній изъ многихъ горячихъ поцѣлуевъ, которымъ онъ наградилъ вотъ этотъ восточный перлъ. А его слова сокрыты въ моемъ сердцѣ.
   Клеоп. Мое ухо должно достать ихъ оттуда.
   Алек. Добрый другъ, бормоталъ онъ, скажи ей: "Вѣрный Римлянинъ великой государынѣ Египта посылаетъ вотъ эту жемчужину, -- и что онъ самъ вскорѣ падаетъ къ ея ногамъ и украситъ царствами ея богатый тронъ, чтобы поправить этотъ маленькій подарокъ. Скажи ей, что весь востокъ назоветъ ее своею повелительницею!" Потомъ онъ поклонился и задумчиво сѣлъ на неукротимаго коня, который ржалъ тогда такъ громко, что я принужденъ былъ молчать, точно какъ безсловесное.
   Клеоп. Ну, а скученъ онъ, или веселъ?
   Алек. Онъ похожъ теперь на время года, которое бываетъ между жаромъ и холодомъ: ни скученъ, ни веселъ.
   Клеоп. О, прекрасное расположеніе духа! Милая Харміянь, замѣть, вотъ мужчина то! Оно былъ не скученъ, потому что хотѣлъ казаться веселымъ глазамъ тѣхъ, которые глядя на него, бываютъ скучны или веселы; онъ не былъ веселъ, иначе бы другіе подумали, что онъ въ Египтѣ оставилъ и воспоминаніе и радость; онъ былъ не скученъ и не веселъ: это божественно! Антоній! Будь ты скученъ или веселъ: то и другое тебѣ пристанетъ такъ, какъ ни одному человѣку.-- Встрѣтилъ ли ты моихъ пословъ?
   Алек. Да, государыня: двадцать особыхъ пословъ; зачѣмъ ты посылаешь такое множество?
   Клеоп. Кто родился въ тотъ день, въ который я забыла послать къ Антонію, тотъ пусть умретъ нищимъ. Чернила и перо, Харміань.... Благодарю тебя, добрый Алексасъ.-- Харміань, любила ли я столько Цезаря?
   Харм. О, славный Цезарь!
   Клеоп. Не смѣй повторять это! Говори: славный Антоній.
   Харм. Храбрый Цезарь!
   Клеоп. Клянусь Изидою, -- осмѣлься ты еще сравнить съ Цезаремъ мужчину изъ мужчинъ, такъ я тебя....
   Харм. Съ твоего позволенія, государыня; вѣдь я пою вслѣдъ за тобою.
   Клеоп. Въ то время у меня еще мало было ума; я была молода, чтобы говорить такъ, какъ я говорила прежде.-- Но поди прочь; дай мнѣ чернилъ и бумаги: каждый день. Антоній будетъ получать отъ меня привѣтствіе, пока въ Египтѣ не останется ни одного человѣка.

(Уходятъ.)

   

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Мессина. Комната въ домѣ Помпея.

Входятъ Помпей, Менекратъ и Менасъ.

   Пом. Великіе боги помогутъ правому дѣлу, если они правосудны.
   Мене. Знай, великій Помпей, что боги еще не отказываютъ въ томъ, что они медлятъ исполнить.
   Пом. Между тѣмъ, какъ мы съ молитвою припадаемъ къ ихъ трону, наше дѣло гибнетъ.
   Мене. Когда мы, не понимая своихъ нуждъ, просимъ у боговъ вреднаго для насъ, они, по благости своей, не исполняютъ нашихъ прошеній. Такимъ образомъ для насъ иногда бываетъ полезно то, что наши молитвы не исполняются.
   Пом. Я буду имѣть успѣхъ: народъ меня любитъ; море въ моей власти, могущество мое растетъ, а вѣщая надежда говорить мнѣ, что все исполнится. Маркъ Антоній сидитъ въ Египтѣ за роскошными столами и не выступитъ для войны за ворота; Цезарь копитъ деньги и теряетъ сердца; Лепидъ льститъ имъ обоимъ, а они ему; Лепидъ не любитъ ни того, ни другаго, а они не заботятся объ немъ.
   Мене. Цезарь и Лепидъ выступили въ поле; они ведутъ сильное войско.
   Пом. Неправда. Откуда у тебя такія вѣсти?
   Мене. Отъ Сильвія, господинъ.
   Пом. Онъ бредитъ: я знаю, они оба въ Римѣ ожидаютъ Апгонія. О, пусть уста твои, очаровательная Клеопатра, пылаютъ теперь всѣми прелестями любви! Присоедини къ красотѣ своей хитрость и обольщеніе; прикуй сластолюбца къ своимъ пирамъ; очаруй его умъ. Эпикурейскія, вкусныя яства пусть раздражаютъ его апетитъ, никогда не удовлетворяя! Сонъ и пища пусть заглушаютъ въ немъ голосъ чести до самаго мрака Леты! Что скажешь Варрій?

Входитъ Варрій.

   Вар. Теперь уже достовѣрно, что Марка Антонія каждый часъ ожидаютъ въ Римъ. Съ тѣхъ поръ, какъ онъ отправился изъ Египта, прошло уже столько времени, что можно бы даже совершить большее путешествіе.
   Пом. Я охотнѣе выслушалъ бы извѣстіе не столь важное.-- Менасъ! Я не думалъ, чтобы влюбленный сластолюбецъ надѣлъ шлемъ для такой ничтожной войны; а онъ стоитъ вдвое больше тѣхъ обоихъ. Но возвысимъ мнѣніе о своей силѣ: возстаніе наше могло вырвать изъ объятій Египетской вдовы ненасытнаго Антонія.
   Мене. Я не повѣрю, чтобы Цезарь и Антоній сдѣлались друзьями: покойная жена Антонія оскорбила Цезаря, братъ его велъ войну съ Цезаремъ, хотя, кажется, безъ вѣдома Антонія.
   Пом. Я не понимаю, Менасъ: какъ небольшая вражда можетъ заставить забыть другую большую. Не вооружись мы противъ нихъ,-- они непремѣнно завели бы войну между собою: у нихъ ужъ довольно причинъ обнажить мечи другъ противъ друга. Я, право, не могу понять, какъ опасеніе, которое мы возбуждаемъ въ нихъ, можетъ скрѣпить союзъ ихъ и уничтожить несогласіе между ними. Но да будетъ во всемъ воля боговъ! А между тѣмъ, намъ нужно славно дѣйствовать руками, чтобы сохранить свою жизнь. Пойдемъ, Менасъ.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА II.

Римъ. Комната въ домѣ Лепида.

Входятъ Энобарбъ и Лепидъ.

   Леп. Любезный Энобарбъ! Ты сдѣлаешь прекрасное дѣло, если уговоришь своего вождя разговаривать безъ гнѣва, -- учтиво.
   Эноб. Я уговорю его отвѣчать, какъ слѣдуетъ ему; если Цезарь раздражитъ его, тогда пусть Антоніи покажетъ предъ нимъ свое величіе и заговоритъ громко, точно Марсъ.-- Клянусь Юпитеромъ, если бы у меня была борода Антонія, я, право, сегодня не обрилъ бы ея {T. е. не оказалъ бы никакого уваженія къ Цезарю.}.
   Леп. Теперь не время для частной вражды.
   Эноб. Время, въ которое родилась какая нибудь вещь, всегда прилично этой вещи.
   Леп. Но маленькія вещи должны уступать дорогу большимъ.
   Эноб. Ну, нѣтъ,-- когда маленькая идетъ впереди.
   Леп. Въ тебѣ говоритъ страсть.-- Прошу тебя, не разгребай горячаго пепла. Вотъ идетъ знаменитый Антоній.

Входятъ Антоній и Вентидій.

   Эноб. А вотъ и Цезарь.

Входятъ Цезарь, Меценатъ и Агриппа.

   Ант. Если мы помиримся здѣсь, то ты отправишься въ Парфію, Вентидій
   Цез. Не знаю, Меценатъ; спроси Агриппу
   Леп. Благородные друзья! Особенно важное дѣло соединило насъ: не допустимъ же того, чтобы маловажныя причины снова раздѣлили насъ! Будемъ снисходительно смотрѣть на прежнія вины. Если мы возобновимъ маловажныя свои несогласія, и станемъ съ жаромъ спорить между собою: то этимъ мы только растравимъ врачуемыя раны. И такъ, благородные друзья мои, прошу васъ, говорите спокойно о самыхъ щекотливыхъ пунктахъ, и пусть вражда не вмѣшивается въ ваше дѣло.
   Ант. Хорошо сказано. Клянусь тебѣ, если бы мы были предъ своими арміями и въ войнѣ другъ съ другомъ;-- я и тогда исполнилъ бы твой совѣтъ.
   Цез. Привѣтствую тебя, Антоній, съ возвращеніемъ въ Римъ.
   Ант. Благодарю.
   Цез. Прошу садиться.
   Ант. Прошу тебя, Цезарь.
   Цез. Ну, такъ...
   Ант. Я слышалъ, что ты нехорошо смотришь на нѣкоторыя вещи, которыя не имѣютъ въ себѣ ничего худаго; а если и худы, то не относятся къ тебѣ.
   Цез. Я показался бы смѣшнымъ, если бы сталъ оскорбляться ничѣмъ, или какими нибудь пустяками, и сердиться за это, особенно на тебя; еще болѣе я была, бы смѣшонъ, если бы сталъ безчестить тебя за такое дѣло, которое не относится ко мнѣ.
   Ант. А мое пребываніе въ Египтѣ имѣло отношеніе къ тебѣ, Цезарь?
   Цез. Не больше, какъ и мое пребываніе здѣсь въ Римѣ къ тебѣ, когда ты былъ въ Египтѣ. Впрочемъ, если бы ты, живя тамъ, нарушилъ спокойствіе моихъ владѣній, -- въ такомъ случаѣ, я могъ бы требовать у тебя отчета въ томъ, зачѣмъ ты оставался въ Египтѣ.
   Ант. Я нарушилъ спокойствіе?... Что ты хочешь этимъ сказать?
   Цез. Тебѣ, легко понять мои слова изъ того, что здѣсь случилось со мною. Твоя жена и братъ объявили мнѣ войну, и ты былъ виновникомъ и какъ бы лозунгомъ войны,
   Ант. Ошибаешься: мой братъ никогда не вплеталъ меня въ свое дѣло. Я узналъ, я слышалъ объ этомъ отъ вѣрныхъ людей, которые за тебя обнажили свои мечи. Скажи лучше, не оскорблялъ ли онъ также и моихъ правъ вмѣстѣ съ твоими? И не велъ ли онъ войну совершенно противъ моей воли, когда у насъ съ тобою общее дѣло? Мои письма изъ Египта удовлетворятъ тебя. Если ты желаешь возобновить вражду, то не прибѣгай, по крайней мѣрѣ, къ такимъ пустымъ предлогамъ, когда не находишь важнаго повода къ ней.
   Цез. Ты хвалишь самъ себя и показываешь, будто у меня не достаетъ сужденія; а самъ выдумываешь для себя извиненія.
   Ант. Нѣтъ, нѣтъ; я знаю, я увѣренъ, что у тебя была такая мысль, что я, имѣя общее съ тобою дѣло, противъ котораго возсталъ братъ мой, не могу снисходительно смотрѣть на эту войну, грозившую и моему собственному спокойствію. Что касается до моей жены, я желалъ бы, чтобы ты нашелъ другую женщину съ ея душой: третья часть свѣта -- твоя, и ты управляешь ею по своей волѣ; но тебѣ не справиться бы съ одной такой женой.
   Эноб. Ахъ, если бы у всѣхъ насъ были такія жены! Тогда мужья пошли бы на войну вмѣстѣ съ ними!
   Ант. Такъ ея-то безпокойный духъ, Цезарь, доказывающій только ея раздражительность, которая впрочемъ не имѣла недостатка и въ политической хитрости,-- съ горестію признаюсь, надѣлалъ столько безпокойствъ тебѣ; чему, ты самъ согласишься, я не могъ пособить.
   Цез. Я писалъ къ тебѣ, когда ты пировалъ въ Александріи; а ты, не читая, складывалъ мои письма въ карманъ, -- и посла моего, осыпавши насмѣшками, отпустилъ безъ аудіенціи.
   Ант. Послушай,-- онъ насильно вошелъ ко мнѣ, безъ всякаго доклада: въ то время я угощалъ трехъ королей, и признаюсь, былъ не въ такомъ состояніи, въ какомъ обыкновенно бываетъ человѣкъ съ утра; но въ слѣдующій день я самъ извинился предъ нимъ, а мнѣ просить у и его прощенія слишкомъ много для него. Этотъ человѣкъ не имѣетъ никакого отношенія къ нашей враждѣ, и потому больше не упоминай объ немъ.
   Цез. Ты нарушилъ клятву, въ чемъ, конечно, не можешь упрекнуть меня.
   Леп. Тише, Цезарь.
   Ант. Позволь, Лепидъ; пусть онъ говоритъ. Честь священна для меня; а онъ говоритъ, что у меня нѣтъ чести.-- Ну, дальше, Цезарь, какую клятву?....
   Цез. Подавать мнѣ защиту и помощь, какъ скоро я потребую ихъ, отъ тебя; въ томъ и другомъ ты отказалъ мнѣ.
   Ант. Скажи лучше, -- оставилъ безъ вниманія, и притомъ въ такіе часы, когда у меня не было даже сознанія. Я соглашусь, пожалуй, сколько могу, разъиграть передъ тобою роль кающагося: созданіе должнаго. не унизятъ моего величія, и власть моя не согласится дѣйствовать вопреки долгу.-- Конечно, Фульвія начала здѣсь войну для того, чтобы вытащить меня изъ Египта; но въ этомъ я, невинная причина войны, и прошу извиненія у тебя, сколько позволяетъ мнѣ честь моя.
   Леп. Благородно сказано.
   Мец. Ахъ, если бы вы прекратили свою вражду! Забудьте совершенно свои несогласія: нынѣшнія обстоятельства требу, ютъ, чтобы вы помирились между собою.
   Леп. Хорошо сказано, Меценатъ.
   Эноб. Пли, ссудите одинъ другаго любовію на нѣсколько времени; а потомъ, когда уже не будетъ и слуху о Помпеѣ, снова возьмите ее назадъ себѣ: для ссоры будетъ время и тогда, какъ нечего будетъ дѣлать,
   Лиги. Ты, солдатъ, молчи.
   Эноб. Ахъ, я и забылъ, что истина должна молчать!
   Ант. Ты оскорбляешь это собраніе: молчи.
   Эноб. Пожалуй: я твой мыслящій камень.
   Цез. Я согласенъ съ нимъ, -- только мнѣ не нравится образъ его рѣчи. Невозможно, чтобы мы сдѣлались друзьями при такомъ различіи своихъ склонностей. Но если бы я зналъ, что есть веревка, которая бы крѣпко соединила насъ, я избѣгалъ бы изъ конца въ конецъ цѣлый свѣтъ, чтобы отыскать ее.
   Агр. Позволь мнѣ, Цезарь....
   Цез. Говори, Агриппа.
   Агр. У тебя есть сестра съ матерней стороны, прелестная Октавія; великій Маркъ Антоній теперь вдовецъ.
   Цез. Не говори этого, Агриппа, Если бы тебя услышала Клеопатра, она справедливо упрекнула бы тебя въ необдуманности.
   Ант. Я не женатъ, Цезарь: позволь, я послушаю Агриппу.
   Агр. Чтобы сохранить вамъ Вѣчную дружбу, чтобы сдѣлаться братьями и соединить сердца сбои неразрывнымъ узломъ, Антоній, женись на Октавіи. Ея красота зоветъ въ супруги ей лучшаго изъ, людей; добродѣтелей и прелестей ея нельзя и выразить. Чрезъ этотъ бракъ небольшое соперничество, которое теперь кажется большимъ, и наши опасенія, происходящіе отъ грозящихъ опасностей, обратятся въ ничто; истина сдѣлается сказкою; между тѣмъ, какъ теперь полусказка считается истиною. Любовь Октавіи къ вамъ обоимъ привязывала бы васъ другъ ко другу и вмѣстѣ обоихъ васъ къ ней. Прошу извиненія въ томъ, что я сказалъ: это не минутная мысль; ее давно уже внушило мнѣ чувство долга..
   Ант. Что скажетъ Цезарь?
   Цез. Я ничего не скажу, пока не узнаю, какъ принялъ Антоній такое предложеніе.
   Ант. А какую бы власть имѣлъ Агриппа, если бы я сказалъ ему: "Агриппа, по рукамъ; исполнимъ доброе свое намѣреніе."
   Цез. Власть Цезаря и власть его надъ Октавіею.
   Ант. О пусть и во снѣ не приходитъ мнѣ мысль отказаться отъ такого прекраснаго предложенія! Дай мнѣ руку; прочь, эту церемонію благодарности: съ сихъ поръ пусть братская любовь царствуетъ въ нашихъ сердцахъ и управляетъ нашими великими намѣреніями!
   Цез. Вотъ моя рука!-- Я отдаю тебѣ сестру. Братъ никогда еще не любилъ столь нѣжно свою сестру, какъ я -- Октавію. Пусть жизнь ея соединяетъ наши царства и сердца; а ты не улетай никогда отъ нашей любви!
   Леп. Слава Богу! Аминь!
   Ант. Я не думалъ обнажить свой мечъ противъ Помпея. Недавно онъ оказалъ мнѣ особенную, большую учтивость: по крайней мѣрѣ я долженъ поблагодарить его, чтобы не заслужить упрека въ неблагодарности; а послѣ этого тотчасъ же и вызову его въ битву.
   Леп. Время-заставляетъ насъ спѣшить: или мы отыщемъ Помпея, или онъ -- насъ.
   Ант. А гдѣ онъ?
   Цез. Близъ горы Мизенума.
   Ант. Велико ли сухопутное его войско?
   Цез. Велико; и все еще становится больше; а на морѣ онъ совершенный владыка.
   Ант. Таковы и слухи. Мнѣ хотѣлось поговорить съ нимъ. Поспѣщимъ-те же: но прежде, чѣмъ надѣнемъ на себя оружіе, окончимъ свое дѣло, о которомъ сейчасъ говорили.
   Цез. Съ особеннымъ удовольствіемъ. Я сейчасъ представлю тебя моей сестрѣ.
   Ант. Лепидъ, и ты иди съ нами.
   Леп. Благородный Антоній! И болѣзнь не удержала бы меня.

(Звукъ трубъ. Цезарь, Антоній и Лепидъ уходятъ.)

   Мец. Привѣтствую тебя, Энобарбъ, съ возвращеніемъ изъ Египта.
   Эноб. Половина сердца Цезарева, достойный Меценатъ! Почтенный другъ мой Агриппа!
   Агр. Любезный Энобарбъ!
   Мец. Есть чему порадоваться, что дѣла кончились такъ хорошо. Весело ли ты гостилъ въ Египтѣ?
   Эноб. Да: день мы проводили во снѣ, а ночь въ свѣтлыхъ пирахъ.
   Мец., Правда ли, что вы готовили для завтраковъ восемь кабановъ и притомъ на двѣнадцать только человѣкъ?
   Эноб. Восемь кабановъ? Да это все равно, что муха для орла: у насъ на пирахъ были вещи позамѣчательнѣе.
   Мец. Клеопатра -- самая очаровательная женщина, если молва объ ней справедлива.
   Эноб. При первой встрѣчѣ съ Маркомъ Антоніемъ на рѣкѣ Циднѣ, она похитила у него сердце.
   Агр. Въ самомъ дѣлѣ, она тамъ встрѣтила его; или мой разскащикъ много выдумалъ отъ себя, чтобы описать намъ ее?
   Эноб. Я все разскажу вамъ. Галера, на которой она сидѣла, блистала на водѣ, подобно блестящему трону; корма была обита золотомъ; паруса пурпуровые и столь благовонные, что вѣтерки страдали любовію къ нимъ; серебряныя весла при звукѣ флейтъ дружно ударяли въ воду и заставляли ее гнаться за собою, какъ будто она была влюблена въ ихъ удары. Что касается до самой царицы, то ее нельзя и описать: она лежала въ своей палаткѣ, сдѣланной изъ золотыхъ тканей и ковровъ, превосходя славную Венеру {Джонсонъ думаетъ, что здѣсь Шекспиръ разумѣетъ славную Венеру Греческаго живописца, Протогена, о которой упоминаетъ Плиній.}, которая доказывала что воображеніе творитъ лучше природы; по ту и по другую сторону Царицы стояли прекрасные мальчики, съ ямками на щекахъ, похожіе на улыбающихся Амуровъ, и держали разноцвѣтныя опахала, вѣяніе которыхъ, казалось, воспламеняло щеки, вмѣсто того, чтобы прохлаждать ихъ, и такимъ образомъ уничтожали свое дѣйствіе.
   Агр. О, какая рѣдкость для Антонія!
   Эноб. Ея женщины, подобныя персидамъ или сиренамъ, наблюдали движеніе ея глазъ и съ благоговѣніемъ преклонялись предъ нею. Одна изъ сиренъ правила рулемъ: толковыя снасти повиновались одному прикосновенію ея ручекъ -- нѣжныхъ, какъ цвѣтокъ. Удивительное, невидимое благовоніе распространялось съ галеры по обоимъ берегамъ, на которыхъ толпились всѣ жители города. Антоній одинъ сидѣлъ на тронѣ, поставленномъ среди площади, и свистя, звалъ къ себѣ воздухъ, который, не страшась пустоты, чрезвычайно сгустился около Клеопатры и чрезъ то образовалъ пустоту въ природѣ.
   Агр. О, удивительная Египтянка!
   Эноб. Когда она вышла на берегъ, Антоній послалъ пригласить ее къ себѣ на пиръ: она отвѣчала, что ему, какъ гостю, приличнѣе придти къ ней. Нашъ учтивый Антоній, отъ котораго женщина никогда еще не слыхала -- нѣтъ, десять разъ завивши свои волосы, отправился къ ней на пиръ и, по своему обыкновенію, заплатилъ сердцемъ за то, что ѣли только его Глаза.
   Агр. Волшебница! Она заставила самаго великаго Цезаря положить на постелю свой мечъ....
   Эноб. Я видѣлъ однажды, какъ она про шла сорокъ шаговъ по улицѣ, и такъ утомилась послѣ этого, что хотѣла говорить и не могла перевесть дыханіе; по самый этотъ недостатокъ въ ней -- совершенство, и ея безсиліе имѣетъ очаровательную силу.
   Мец. Теперь Антоній совсѣмъ оставитъ ее.
   Эноб. Никогда этому не бывать. Лѣта не могутъ состарить се, а привычка -- похитить ея безконечное разнообразіе {..... Other women
   Cloy th'appetites they feed; but jhe makes hungry
   Where moi she satisfies. Eor vilest things
   Become themselves in her; that the holy priests
   Bless her, when she is viggish.}.....
   Мец. Если красота, умъ, скромность могутъ привлечь сердце Антонія, то Октавія прекрасная партія для него.
   Агр. Пойдемте, добрый Энобарбъ. Будь моимъ гостемъ, пока останешься здѣсь.
   Эноб. Покорно благодарю, Агриппа.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА III.

Тамъ же. Комната въ домѣ Цезаря.

Входятъ Цезарь, Антонъ, Октавія между ними, свита и гадатель.

   Ант. Міръ и важная должность, на меня возложенная, вырываютъ меня на нѣкоторое время изъ твоихъ объятій
   Окт. Все это время я на колѣнахъ буду молиться о тебѣ.
   Ант. Доброй ночи, Цезарь! Октавія, не слушай народныхъ толковъ о моихъ преступленіяхъ: прежде я выходилъ изъ границъ благоразумія; но теперь во всемъ буду слѣдовать ему.-- Спокойной ночи, милая.
   Окт. И тебѣ тоже.
   Цез. Доброй ночи.

(Цезарь и Октавія уходятъ.)

   Ант. Ну, такъ ты хочешь въ Египетъ?
   Гад. О, если бы я никогда не удалялся оттуда, а ты не вступалъ въ него!
   Ант. Если можешь, скажи, почему?
   Гад. Я понимаю это своимъ чувствомъ; но не могу сказать. Спѣши въ Египетъ.
   Ант. Скажи мнѣ, кто будетъ счастливѣе -- Цезарь или я?
   Гад. Цезарь. О, Антоній! Не стой близъ него: твой ангелъ-духъ-хранитель благороденъ, мужественъ, высокъ, не имѣетъ подобнаго себѣ; а у Цезаря совсѣмъ не таковъ: подлѣ него твой ангелъ дѣлается робкимъ, какъ бы побѣжденный имъ. И такъ, удаляйся отъ Цезаря.
   Ант. Не говори больше объ этомъ.
   Гад. Не скажу никому, кромѣ тебя, -- никому больше. Знай, что, въ какую бы игру ты ни игралъ съ нимъ, ты всегда проиграешь: у него такое счастіе, что, не смотря на твое преврсходство, онъ всегда побѣдитъ тебя; твой блескъ померкнетъ, какъ скоро онъ явится подлѣ тебя. Повторяю: твой ангелъ боится даже управлять тобою подлѣ него; но лишь Цезарь удалится, онъ снова великъ.
   Ант. Ступай, скажи Вентидію, что я хочу говорить съ нимъ. (Гадатель уходитъ) Онъ отправится въ Парѳію.-- Искусство ли это или случай, -- но. онъ сказалъ правду. Даже игорная кость повинуется Цезарю, и мое искусство блѣднѣетъ при его счастіи; если мы выбираемъ жребіи, выигрываетъ онъ; его пѣтухи всегда побѣждаютъ моихъ, когда та и другая сторона -- равны; его перепелы, сверхъ всякаго чаянія, побиваютъ моихъ. Въ Египетъ! Я заключаю этотъ бракъ только для своего спокойствія; но мое удовольствіе на востокѣ. (Входитъ Вентидій) О,поди сюда, Вентидій. Ты отправишься въ Парѳію; твое порученіе готово. Иди за мной и возьми его.
   

СЦЕНА IV.

Тамъ же. Улица.

Входятъ: Лепидъ, Меценатъ и Агриппа.

   Леп. Не безпокойтесь много. Прошу насъ, спѣшите за нашими генералами.
   Агр. Только Маркъ Антоній поцѣлуетъ Октавію, мы тотчасъ же и отправимся съ нимъ.
   Леп. Прощайте до тѣхъ поръ, когда я увижу васъ въ воинскомъ вооруженіи, которое пристало вамъ обоимъ.
   Мец. Я знаю дорогу, и потому мы поспѣемъ на мѣсто прежде тебя, Лепидъ.
   Леп. Вашъ путь короче. Мои цѣли заставляютъ меня идти окольною дорогой: вы поспѣете двумя днями прежде меня.
   Men, и Агр. Желаемъ тебѣ успѣховъ.
   Леп. Прощайте.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА V.

Александрія. Комната во дворцѣ Клеопатры.

Входятъ Клеопатра, Харміань, Ира и Алексасъ.

   Клеоп. Пусть сыграютъ мнѣ какую побудь пѣсню: музыка -- пища для влюбленныхъ.
   Слуг. Эй, музыкантъ!
   Клеоп. Оставимъ музыку; -- станемъ играть въ бильярдъ. Пойдемъ Харміань.
   Хар. У меня болитъ рука; сыграй, государыня, съ Мардіаномъ.
   Клеоп. Играть съ эвнухомъ все равно что съ женщиною. Пойдемъ; хочешь ли ты играть со мною?
   Мард. Сколько могу, государыня.
   Клеоп. Если въ Актерѣ видно доброе желаніе, его можно уже извинить, хотя бы онъ и худо сыгралъ. Но я не буду играть теперь. Дайте мнѣ уду. Пойдемъ на рѣку. Тамъ, при отдаленныхъ звукахъ музыки, я буду обманывать золотистую плавающую рыбку: она будетъ схватывать мою удочку; а я вытаскивая ее, при каждой буду думать объ Антоніѣ и говорить: а, а; поймала тебя.
   Хар. Ахъ, какъ было весело, когда вы побились съ нимъ объ-закладъ о рыбной ловлѣ. Помнишь, -- твой водолазъ Насадилъ соленую рыбу на его уду, а онъ быстро и выдернулъ се изъ воды.
   Клеоп. Ахъ время! Золотое время! Своимъ смѣхомъ я вывела тогда его изъ терпѣнія; впрочемъ ночью онъ ужъ терпѣливо слушалъ мой смѣхъ. Въ слѣдующе утро, еще раньше девяти часовъ, я такъ его упоила, что онъ легъ въ постель; а я надѣла на себя его Филиппинскій мечь. Ахъ! Изъ Италіи! (Входитъ вѣстникъ) Изцѣли своими радостными вѣстями мой слухъ, ослабѣвшій отъ того, что я долго не получала извѣстій отъ Антонія.
   Вѣст. Государыня, государыня!.....
   Клеоп. Антоній умеръ?-- Несчастный! Ты убьешь свою государыню, если принесъ такую вѣсть. Скажи, -- онъ счастливъ и свободенъ, -- и вотъ тебѣ золото, и вотъ тебѣ для поцѣлуя моя рука, которую цари съ трепетомъ прижимали къ своимъ устамъ.
   Вѣст. Государыня, онъ счастливъ.
   Клеоп. Золота сюда, золота! Но замѣть: мы говоримъ, что и мертвой счастливъ. Если у тебя такая мысль, то золото назначенное тебѣ, я растоплю и волью въ твои зловѣщія уста.
   Вѣст. Государыня! Выслушай меня.
   Клеоп. Говори, я буду слушать; но на лицѣ твоемъ нѣтъ ничего хорошаго. Если Антоній здоровъ и счастливъ, то зачѣмъ такія сладкія и радостныя вѣсти объявляетъ мнѣ твое печальное лице! Если же онъ не здоровъ, то ты долженъ бы явиться не въ видѣ мущины, а въ видѣ фуріи, увѣнчанной змѣями.
   Вѣст. Угодно ли тебѣ, государыня, выслушать меня?..
   Клеоп. Ахъ! Я хотѣла бы убить тебя прежде, чѣмъ начнешь говорить. Скажи -- Антоній живъ, здоровъ, другъ Цезарю, не въ плѣну у него, и я какъ градомъ, осыплю тебя золотомъ и драгоцѣнными перлами.
   Вѣст. Онъ счастливъ.
   Клеоп. Хорошо.
   Вѣст. И другъ Цезарю.
   Клеоп. Ты честный человѣкъ.
   Вѣст. Цезарь и онъ теперь дружнѣе, чѣмъ прежде.
   Клеоп. Проси себѣ счастія.
   Вѣст. Но, государыня...
   Клеоп. Мнѣ не нравится твое -- но: оно уничтожаетъ все, что ты сказалъ хорошаго; оставь его. Но -- это темничный стражъ, который выводитъ изъ темницы чудовищнаго злодѣя. Но разсказывай ужъ мнѣ и худыя и хорошія вѣсти. Ты говорилъ:-- онъ другъ Цезарю, здоровъ; говоришь также: свободенъ.
   Вѣст. Свободенъ, государыня! Нѣтъ; я не сказалъ, что Антоній свободенъ: онъ связанъ съ Октавіею.
   Клеоп. Чѣмъ?
   Вѣст. Бракомъ.
   Клеоп. Я блѣднѣю, Харміань.
   Вѣст. Государыня! Онъ женился на Октавіи.
   Клеоп. Да поразитъ тебя громъ небесный!

(Ударяетъ его и онъ падаетъ.)

   Вѣст. Государыня! Успокойся
   Клеоп. Что ты говоришь?-- Вонъ отсюда (снова ударяетъ его) ужасное существо! Я вырву твои глаза; не оставлю волоса на головѣ твоей. (Таскаетъ его за волосы) Я прикажу наказать тебя проволоками; я задушу тебя въ щолокѣ, истомивши въ медленныхъ мученіяхъ.
   Вѣст. Государыня! Я принесъ вѣсть, а не я заключилъ бракъ.
   Клеоп. Скажи: нѣтъ, -- и я дамъ тебѣ цѣлую область; я награжу тебя огромнымъ счастіемъ.-- Прощу тебя и за то, что ты раздражилъ меня. Проси, что угодно,-- и я дамъ тебѣ!
   Вѣст. Онъ женился, государыня.
   Клеоп. О! Ты жилъ слишкомъ долго.

(Обнажаетъ кинжалъ.)

   Вѣст. Такъ я убѣгу: -- чего ты хочешь государыня? Я не сдѣлалъ никакого преступленія.

(Уходитъ)

   Хар. Государыня! Опомнись: онъ не виноватъ.
   Клеоп. Такіе невинные не избѣгнутъ громовой стрѣлы. О, если бы Египетъ обрушился въ Нилъ, и кроткія существа обратились въ змѣй! Позови назадъ невольника: я не сдѣлаю ему никакого зла, хоть ужасно раздражена.-- Позови его.
   Хар. Онъ боится придти.
   Клеоп. Я не сдѣлаю ему никакого вреда. Мои руки обезчещены уже и тѣмъ, что я била безъ всякой причины такое ничтожное въ сравненіи со мною существо. Войди! (Вѣстникъ снова входитъ) Благородію, но часто опасно приносить худыя вѣсти. Дайте вѣстнику тысячи языковъ для пріятныхъ извѣстій: только худыя вѣсти пусть высказываютъ сами себя какими нибудь движеніями тѣла.
   Вѣст. Я исполнилъ свой долгъ.
   Клеоп. Онъ женился? Знай, что невозможно ненавидѣть больше того, сколько я буду ненавидѣть.тебя, если ты повторишь -- да.
   Вѣст. Онъ женился, государыня.
   Клеоп. Да поразятъ тебя боги! Ты говоришь все то же.
   Вѣст. Неужели же мнѣ лгать, государыня?
   Клеоп. О если бы ты лгалъ! Да погибнетъ въ потопѣ полъ-Египта и сдѣлается жилищемъ аспидовъ! Дальше! Если бы ты имѣлъ красоту Нарциса, и тогда бы казался мнѣ отвратителенъ. Онъ женился?
   Вѣст. Прости меня, государыня.
   Клеоп. Женился?
   Вѣст. Не оскорбляйся, государыня: я не хотѣлъ Говорить тебѣ непріятнаго. Наказывать меня за то, что ты сама приказала мнѣ, Несправедливо. Онъ женился на Октавіи.
   Клеоп. О, если бы его преступленіе сдѣлало изъ тебя лжеца! Но увѣренъ ли ты въ справедливости своего извѣстія? Прочь отъ меня! Товары, привезенные тобою изъ Рима, очень нравятся мнѣ: пусть они останутся въ твоихъ рукахъ и погубятъ тебя!

(Вѣстникъ уходитъ.)

   Харм. Добрая государыня, успокойся.
   Клеоп. Я хвалила Антонія и хулила Цезаря.
   Харм. Очень часто, государыня.
   Клеоп. И вотъ мнѣ плата за это! Уведи меня отсюда: о Ира, Харміань, -- я умираю... Но что нужды?.. Добрый Алексасъ, сходи къ вѣстнику; попроси его разказать черты лица Октавіи, ея уши, склонности; пусть онъ не оставитъ безъ вниманія и цвѣта ея волосъ. Скорѣй же приди мнѣ разсказать. (Алексасъ уходитъ). Пусть онъ уйдетъ на всегда... О, нѣтъ!.. Харміань... Хотя бы онъ съ одной стороны походилъ на Горгона, а съ другой былъ Марсъ... Скажи, чтобы Алексасъ пришелъ, ко мнѣ, (къ Мардіану) и сказалъ, какъ она высока ростомъ Пожалѣй обо мнѣ, Харміань...; но не говори... Уведи меня въ мою комнату.

(Уходятъ).

   

СЦЕНА VI.

Близъ Мизенума.

Съ одной стороны сходятъ Помпей и Менасъ, при звукѣ трубъ и литавръ; съ другой -- Цезарь, Ледпидъ, Антоній, Энобарбъ, Меценатъ, съ марширующими солдатами.

   Пом. Теперь, когда у меня -- ваши заложники, а у васъ -- мои, мы поговоримъ прежде битвы.
   Цез. Очень благоразумно, что мы вздумали сначала договариваться: съ этою-то цѣлію мы и послали тебѣ свои предложенія. Если ты уже разсудилъ объ нихъ, то позволь намъ узнать, вложишь ли ты въ ножны свои мечь и отведешь ли назадъ въ Сицицію храброе юношество, которое иначе должно погибнуть здѣсь.
   Пом. Говорю вамъ откровенно, правители міра, главные представители боговъ: я понимаю, отчего не должно быть мстителей у моего отца, когда у него и есть сынъ, Это же заставило и меня снарядить флотъ, подъ тяжестію котораго пѣнится ярящійся океанъ. При помощи его, я думалъ наказать не благодарность, оказанную коварнымъ Римомъ моему знаменитому Отцу.
   Цез. Ожидай болѣе удобнаго времени.
   Ант. Тебѣ не испугать насъ своими парусами: на морѣ мы сравняемся съ тобой; а на сушѣ, ты самъ знаешь, сколько мы сильнѣе тебя.
   Пом. На сушѣ, въ самомъ дѣлѣ, ты сильнѣе меня, и отнялъ у меня даже домъ моего отца: но такъ-какъ кукушка не строитъ сама для себя гнѣзда, то и оставайся въ немъ, пока можешь.
   Леп. Скажи лучше намъ, какъ ты принимаешь предложенія, посланныя къ тебѣ.
   Цез. Въ этомъ все и дѣло.
   Ант. Мы не станемъ умолялъ тебя: самъ взвѣсь и скажи, что ты можешь принять.
   Цез. Подумай также и о томъ, что можетъ случиться, если ты еще станешь искушать свое счастіе.
   Пом. Вы мнѣ предлагаете Сицилію, и Сардинію, и требуете, чтобы я очистилъ отъ Пиратовъ всѣ моря; кромѣ того послалъ хлѣба въ Римъ. Принявши такія условія, я долженъ воротиться домой, не иззубривши острія мечей и не имѣя никакого знака войны на своихъ щитахъ.
   Цез. Ант. и Леп. Таковы наши предложенія.
   Пом. Знайте же, -- я пришелъ сюда съ намѣреніемъ принять ихъ. Но мнѣ хочется сказать теперь нѣсколько словъ Марку Антонію, хотя чрезъ это и потеряетъ цѣну мое благодѣяніе. Знай, Антоній, что во время войны Цезаря съ твоими братьями, мать твоя прибыла въ Сицилію и нашла тамъ дружескій пріемъ.
   Ант. Я слышалъ объ этомъ, Помпей, и старался отдать тебѣ полную благодарность, какою обязанъ тебѣ.
   Пом. Дай мнѣ свою руку: я не думалъ встрѣтиться съ тобою здѣсь.
   Ант. Постели на востокѣ мягки, -- и я очень благодаренъ вамъ за то, что вы вызвали меня оттуда прежде, чѣмъ я самъ вздумалъ: я въ выигрышѣ отъ этого.
   Цез. Ты перемѣнился съ тѣхъ поръ, какъ я видѣлъ тебя въ послѣдній разъ.
   Пом. Ну -- я не знаю, какія числа жестокая судьба отпечатлѣла на моемъ лицѣ; знаю только, что она никогда не проникнетъ въ мою грудь и не сдѣлаетъ подлымъ моего сердца.
   Леп. Я радъ встрѣчѣ съ тобою.
   Пом. Надѣюсь, Лепидъ.-- И такъ, мы помирились. Мнѣ хочется, чтобы нашъ" договоръ былъ написанъ и утвержденъ нами.
   Цез. Сейчасъ сдѣлаемъ.
   Пом. Но прежде, чѣмъ разстанемся, попируемъ другъ у друга, и теперь же бросимъ жеребій, съ кого начать.
   Ант. Я начну, Помпей.
   Пом. Нѣтъ, Антоній; вынь жеребей: первый ли онъ будетъ, или послѣдній,-- во всякомъ случаѣ твое утонченное Египетское поварное искуство прославится здѣсь. Я слышалъ, что даже Юлій Цезарь потолстѣлъ тамъ отъ пировъ.
   Ант. Ты слышалъ много лишняго

СОЧИНЕНІЯ
ВИЛЬЯМА ШЕКСПИРА
ВЪ ПЕРЕВОДѢ И ОБЪЯСНЕНІИ
А. Л. СОКОЛОВСКАГО.

Съ портретомъ Шекспира, вступительной статьей "Шекспиръ и его значеніе въ литературѣ" и съ приложеніемъ историко-критическихъ этюдовъ о каждой пьесѣ и около 3.000 объяснительныхъ примѣчаній.

ИМПЕРАТОРСКОЮ АКАДЕМІЕЮ НАУКЪ переводъ А. Л. Соколовскаго удостоенъ ПОЛНОЙ ПУШКИНСКОЙ ПРЕМІИ.

ИЗДАНІЕ ВТОРОЕ,
пересмотрѣнное и дополненное по новѣйшимъ источникамъ.

ВЪ ДВѢНАДЦАТИ ТОМАХЪ.
Томъ IV.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ИЗДАНІЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ.

АНТОНІЙ И КЛЕОПАТРА.

   Трагедія "Антоній и Клеопатра" составляетъ продолженіе "Юлія Цезаря". Къ этой пьесѣ она примыкаетъ не только изложенными въ ней историческими событіями, но еще болѣе послѣдовательнымъ развитіемъ характеровъ Антонія и Октавія, которые являются дѣйствующими лицами въ обѣихъ пьесахъ. Поступки ихъ, выведенные во второй пьесѣ, такъ тѣсно связаны съ чертами характеровъ, изображенными въ первой, и такъ логично изъ нихъ вытекаютъ, что трудно предположить, чтобъ созданіе обѣихъ пьесъ могло быть отдѣлено очень большимъ промежуткомъ времени, а также, чтобъ "Юлій Цезарь" былъ написанъ Шекспиромъ позднѣе, чѣмъ "Антоній и Клеопатра". Это обстоятельство составляетъ почти единственный вѣроятный аргументъ для опредѣленія, когда трагедія была создана. Въ печати она появилась въ первый разъ въ in folio 1623 года (гдѣ напечатана предпослѣдней пьесой въ отдѣлѣ трагедій) и, слѣдовательно, уже послѣ смерти Шекспира. До того же мы не только не имѣемъ отдѣльныхъ ея изданій, но даже не знаемъ, давалась ли она на сценѣ. Въ лондонскомъ книгопродавческомъ реестрѣ 1608 г. есть замѣтка, въ которой въ числѣ приготовлявшихся къ изданію въ этомъ году книгъ упомянуто, между прочимъ, названіе двухъ пьесъ: "Перикла" и "Антонія и Клеопатры". Периклъ дѣйствительно вышелъ въ слѣдующемъ году и притомъ съ именемъ Шекспира, но вышла ли вторая пьеса, осталось неизвѣстнымъ по неимѣнію ни одного дошедшаго до насъ экземпляра. При этомъ въ замѣткѣ нѣтъ даже прямого указанія, чтобъ названная пьеса была Шекспирова, а потому относить время созданія "Антонія и Клеопатры" къ 1608 году только на основаніи вышеупомянутой замѣтки было бы слишкомъ опрометчиво. Если однако принять во вниманіе то, что сказано выше объ отношеніи пьесы къ Юлію Цезарю, а также вспомнить, что третья Шекспирова трагедія, взятая изъ римской исторіи, Коріоланъ, написана въ 1609 или 1610 году, то вышеприведенная замѣтка получаетъ болѣе вѣское значеніе. Римскія трагедіи Шекспира составляютъ циклъ пьесъ, очень сходныхъ какъ по характеру, такъ и по внѣшней постройкѣ, а потому нѣтъ почти сомнѣнія, что всѣ онѣ написаны вскорѣ одна послѣ другой. "Юлій Цезарь", какъ почти доказано, написанъ въ 1602 или 1603 году, "Коріоланъ" же въ 1609 или 1610 году; потому, принимая во вниманіе, что "Антоній и Клеопатра" составляетъ продолженіе "Юлія Цезаря", мы, не рискуя впасть въ ошибку, можемъ предположить, что она написана между этими двумя трагедіями, т.-е., въ періодъ времени отъ 1603 до 1610 года. Годъ, на который указываетъ приведенная замѣтка (1608), какъ разъ совпадаетъ съ этимъ срокомъ, и потому въ настоящее время принято почти всѣми комментаторами считать эту трагедію написанной около этого времени.
   Главные, выведенные въ трагедіи, реальные факты заимствованы Шекспиромъ изъ Плутарха, такъ же, какъ и въ двухъ другихъ его римскихъ трагедіяхъ; но на этотъ разъ мы уже не встрѣчаемся съ такой замѣчательной централизаціей дѣйствія, какую находимъ въ "Юліи Цезарѣ" и "Коріоланѣ". Фабула этихъ пьесъ, въ томъ видѣ, какъ ихъ скомпоновалъ Шекспиръ, кажется, предстала воображенію поэта, сама собой безъ всякаго съ его стороны труда. Въ "Антоніи и Клеопатрѣ" дѣйствіе, напротивъ, разрознено и до нѣкоторой степени даже растянуто, хотя въ этомъ никакъ не слѣдуетъ винить Шекспира. Такой внѣшній видъ произведенія намѣчался самимъ его предметомъ. Событія, изображенныя въ "Юліѣ Цезарѣ" и "Коріоланѣ", выдѣляли уже сами изъ себя центральный пунктъ и катастрофу, около которой группировались всѣ прочіе факты, составляя съ этимъ центромъ стройное цѣлое. Поэтому обѣ эти пьесы представляли для драматической разработки вполнѣ готовый, интересный сюжетъ, данный самой исторіей. Совсѣмъ иное представляла эпоха, выведенная въ "Антоніи и Клеопатрѣ". Историческое содержаніе этой эпохи было, правда, по существу то же самое, что и въ "Юліѣ Цезарѣ". Какъ тамъ, такъ и здѣсь, мы видимъ борьбу погибающей республики съ возникавшимъ цезаризмомъ; но факты борьбы были уже иные. Главный фазисъ борьбы, во время котораго вожди могли еще сомнѣваться въ исходѣ дѣла, кончился со смертью Цезаря и съ гибелью главныхъ ея виновниковъ, Брута и Кассія, и теперь вся борьба низвелась на рядъ болѣе мелочныхъ столкновеній, главной причиной которыхъ было уже не преслѣдованіе разбитаго непріятеля, а споръ новыхъ возвысившихся вождей о томъ, кому достанется завоеванное наслѣдство. Борьба измельчалась, да и люди, которые ее вели, оказались сравнительно съ прежними дѣятелями гораздо болѣе заурядными личностями. Дѣло успѣха цезаризма шло само собой, и не было уже никакой надобности въ титаническихъ подвигахъ, чтобы вести его далѣе. Холодный расчетъ и выжиданіе были совершенно достаточными качествами, чтобы пожать плоды совершавшагося и возвыситься надъ толпой. Октавій-Августъ достигъ цѣли именно этимъ путемъ, и если его болѣе, чѣмъ онъ, талантливый соперникъ, Антоній, напротивъ, въ этой борьбѣ палъ, то вовсе не вслѣдствіе вліянія постороннихъ могучихъ силъ. Антоній палъ подъ ударами собственной опрометчивости и еще болѣе собственныхъ пороковъ. Общество, въ которомъ дѣйствовали эти менѣе талантливые сравнительно съ прежними историческими дѣятелями люди, измѣнилось точно такъ же. Если Римъ эпохи Цезаря все-таки хранилъ еще прежнія преданія и могъ увлекаться, хотя поверхностно, идеями прежняго времени, то въ эпоху, послѣдовавшую непосредственно за убійствомъ Цезаря, утратилось даже это поверхностное чувство. Люди, сражавшіеся подъ знаменемъ Антонія, Октавія и младшаго Помпея, потеряли обликъ древнихъ римлянъ до неузнаваемости. Чувство чести исчезло, и корыстный расчетъ сталъ во главѣ всѣхъ ихъ стремленій. Сражавшіеся сегодня за Антонія перелетали на другой день легче пера на сторону Октавія, смотря кому улыбнулось счастье. Самыя событія измельчали, потерявъ грандіозный обликъ событій историческихъ, достойныхъ такого государства, какимъ былъ Римъ. Сегодня дѣйствіе происходитъ въ Египтѣ, завтра въ Греціи, а затѣмъ въ Римѣ, и при этомъ не было ни одного, настолько значительнаго, чтобъ оно могло сдѣлаться центромъ и поворотнымъ пунктомъ для дальнѣйшаго общаго движенія. Послѣдняя катастрофа, въ которой окончательно палъ Антоній и возвысился Октавій, ничтожна до комизма. Споръ полуміра съ полуміромъ, какъ зоветъ эту распрю исторія, кончился не грандіозной битвой, какую можно было бы ожидать, но постыднымъ бѣгствомъ одной стороны, и притомъ бѣгствомъ, къ которому сигналъ подала пустая, развратная женщина. Это не было крушеніемъ гордаго дуба, уступившаго могучей грозѣ, но просто паденіемъ дерева, сгнившаго до корня и обрушившагося отъ собственнаго безсилія.
   Таковъ былъ общій историческій характеръ эпохи, которую Шекспиръ избралъ для своей трагедіи. Взятая сама по себѣ, эпоха эта, лишенная какого-нибудь грандіознаго, центральнаго событія, конечно, не могла дать для драматическаго произведенія достаточно интереснаго матеріала. Если мы взглянемъ въ Шекспировой трагедіи только на историческую ея часть, то увидимъ, что бѣдность и ничтожность общаго характера изображенныхъ событій неминуемо отразились и на пьесѣ. Выведенныя въ ней историческія сцены чередуются, какъ въ лѣтописи, часто безъ всякой связи. Между ними найдется немало такихъ, которыя могли бы быть даже выпущены безъ всякаго ущерба для пьесы, и если попали въ нее, то явно только потому, что авторъ слишкомъ добросовѣстно относился къ своему источнику -- Плутарху. Такъ, напримѣръ, эпизодъ Парѳянской войны, когда войска торжественно проносятъ трупъ убитаго Пакора, не имѣетъ съ общимъ ходомъ Шекспировой трагедіи рѣшительно никакой связи. Такимъ же представляется разговоръ военачальниковъ Вентидія и Силія объ обязанностяхъ подчиненныхъ; и наконецъ даже вся роль Помпея младшаго, несмотря на. то, что, благодаря ей, въ трагедію введена превосходная сцена пира тріумвировъ, могла бы быть очень сокращена. Если бъ Шекспиръ взялъ сюжетомъ своей трагедіи только историческое ея содержаніе, то все произведеніе вышло бы вялымъ и неинтереснымъ, а потому для успѣха дѣла необходимо было оживить это содержаніе какимъ-нибудь инымъ фактомъ, который сталъ бы не только центромъ и главной идеей всего произведенія, но, сверхъ того, былъ бы съ нимъ связанъ естественными, органическими нитями и не казался притянутымъ къ дѣлу искусственно и насильно. Но гдѣ же было взять такой фактъ? Историческія тогдашнія событія такого факта не представляли, а если бы поэтъ сочинилъ такой фактъ самъ, то его трудно было бы связать съ исторической канвой пьесы. Къ счастью, нашелся выходъ, который удовлетворялъ предъявленному требованію. Въ числѣ множества случившихся въ описываемую эпоху эпизодовъ оказался одинъ, который если и нельзя было назвать чисто историческимъ, какими были, напримѣръ, исторія Коріолана или смерть Цезаря, то все-таки онъ имѣлъ съ исторіей хотя ту связь, что дѣйствовавшія въ немъ лица были въ то же время историческими личностями въ другихъ случаяхъ. Эпизодомъ этимъ была любовная связь Антонія съ Клеопатрой. Отрицая въ этой связи спеціально историческое значеніе, я, можетъ-быть, становлюсь въ противорѣчіе не только съ нѣкоторыми историками, но даже съ серьезными мыслителями. Извѣстно, напримѣръ, изреченіе Паскаля, сказавшаго, что "если бъ носъ Клеопатры былъ нѣсколько короче, то вселенная имѣла бы другой видъ". При всемъ уваженіи къ сказавшему эти слова, нельзя не признать ихъ парадоксомъ, слишкомъ преувеличеннымъ даже для парадокса. Видъ исторической вселенной навѣрно былъ бы такимъ, какимъ мы его видимъ, независимо не только отъ величины носа Клеопатры, но даже отъ существованія ея самой. Превращеніе республиканскаго строя Рима въ цезаризмъ произошло само собой, и если въ этомъ превращеніи нельзя придавать особенно важнаго значенія даже такимъ событіямъ, какимъ было, напримѣръ, убійство Цезаря, то тѣмъ болѣе не могли играть важной при этомъ роли пустыя любовныя шашни, чѣмъ, въ сущности, была вся эта пресловутая исторія Антонія и Клеопатры. Но если любовь ихъ была совершенно ничтожнымъ эпизодомъ относительно великаго хода міровыхъ событій, то для того, чтобъ сдѣлаться центромъ драматическаго произведенія, основаннаго даже на исторической почвѣ, картина этой любви представляла, напротивъ, чрезвычайно богатый и благодарный матеріалъ, несмотря на ея пустой, можно сказать, даже прямо низменный характеръ. Что дѣйствительно видимъ мы въ этой исторіи, если взглянемъ на нее только по существу? Пожилой, изношенный сладострастникъ, никогда не умѣвшій владѣть собой, попадаетъ въ руки такой же чувственной и тоже пожилой женщины, отличавшейся отъ него лишь тѣмъ, что она, сверхъ того, была безсердечна и хитра, и если даже любила его чисто-животной любовью, то потому только, что видѣла въ этомъ для себя минутное удовольствіе и выгоду. Стѣснительныя обстоятельства жизни принудили этого человѣка поправить свои дѣла бракомъ съ женщиной, которую онъ вовсе не любилъ и немедленно бросилъ, лишь только достигъ, чего хотѣлъ. Оскорбленный братъ покинутой объявилъ невѣрному мужу безпощадную вражду и при помощи холоднаго ума и настойчивости успѣлъ довести любовниковъ до такой крайности, что оба лишили себя жизни.-- Вотъ въ краткихъ словахъ вся канва этой любви. Есть ли въ ней хоть малѣйшій пунктъ, за который можно было бъ ухватиться, чтобъ сочленить эту исторію съ великимъ ходомъ міровыхъ событій? Но что, повидимому, не допускала логика, то сдѣлала слѣпая игра случая. Судьба, точно въ насмѣшку, устроила такъ, что эти заурядные люди, совершенно независимо отъ ихъ недостойной, грязной страсти, были поставлены во главѣ общества и, такъ или иначе, распоряжались его судьбами. Обществу, конечно, не было никакого дѣла до ихъ сердечныхъ отношеній, равно какъ и имъ не было надобности, впутывать въ свои личныя отношенія общество; но человѣческая природа устроена такъ, что совершенно раздѣльная двойственность въ поступкахъ для людей невозможна, особенно когда люди эти слабы характеромъ и не умѣютъ владѣть собой. Отсюда произошло, что выраженіе личныхъ чувствъ знаменитыхъ любовниковъ невольно стало окрашиваться характеромъ событій общественныхъ, а арена историческихъ событій подпала подъ вліяніе ихъ личныхъ чувствъ. Такое явленіе было совершенно естественно, а потому и несло въ себѣ всѣ данныя, чтобы съ интересомъ бытъ выведеннымъ въ поэзіи. Въ канву Шекспировой трагедіи любовь Антонія и Клеопатры вплеталась такимъ образомъ какъ нельзя удачнѣй. Она, съ одной стороны, оживляла ея слишкомъ сухой, историческій элементъ, а съ другой, получала отъ этого элемента живой интересъ, безъ чего по своей пустотѣ и даже антипатичности содержанія не была бы достаточно увлекательной, чтобы стать фабулой даже простой сказки.
   Связующая нить для спайки разрозненнаго матеріала, какой давала исторія, была такимъ образомъ найдена. Но затѣмъ предстояла трудность сочленить исторію любви Антонія и Клеопатры съ историческимъ элементомъ драмы настолько естественно, чтобъ связь эта не показалась натянутой и пустой. Любовь можетъ, конечно, служить прекраснымъ основнымъ пунктомъ для поэтическаго произведенія; но, поставленная въ рядъ съ историческими событіями, всякая любовь рискуетъ показаться предметомъ слишкомъ блѣднымъ и ничтожнымъ; а тѣмъ болѣе, если по замыслу произведенія она должна служить связью всего содержанія и проходить красною нитью чрезъ все дѣйствіе. Шекспиръ болѣе всякаго другого поэта умѣлъ изображать различные виды любви, но во всѣхъ такихъ случаяхъ онъ и изображалъ любовь стоящей одиноко, знающей только самоё себя, и никогда не спутывалъ ее съ серьезными событіями болѣе высшаго порядка. Такова изображенная Шекспиромъ любовь Ромео и Джульетты, Отелло и Десдемоны, Постума и Иможены и много другихъ. Всѣ эти лица любятъ другъ друга страстно, блаженствуютъ, ссорятся, доходятъ даже до преступныхъ порывовъ, основанныхъ на той же почвѣ любви; но вмѣстѣ съ тѣмъ и дѣйствуютъ исключительно въ замкнутомъ кругу этой любви, не примыкая своими поступками и чувствами къ болѣе широкому теченію жизни общественной или исторической. Въ настоящей же трагедіи слѣдовало изобразить именно этотъ послѣдній случай. Сдѣлать это было тѣмъ труднѣе, что и самая-то изображенная на этотъ разъ любовь не имѣла, строго говоря, права назваться этимъ чистымъ, святымъ именемъ. Это была не любовь, а только страсть, и притомъ страсть темная и нечистая, порожденная пресыщеніемъ и развратомъ. Пожилой сладострастникъ Антоній привязался къ Клеопатрѣ той чувственной страстью, какой нерѣдко увлекаются пресыщенные старики, доходя до такого глубокаго забвенія всѣхъ остальныхъ чувствъ, что сами начинаютъ воображать, будто прежде не любили ни разу въ жизни. Что касается до Клеопатры, то ея страсть была еще антипатичнѣе, чѣмъ страсть Антонія. Тотъ, по крайней мѣрѣ, вѣрилъ самъ, будто любилъ искренно; Клеопатра же, увлекаясь, правда, въ нѣкоторыя минуты чувственными порывами, хранила въ то же время, на случай, въ своемъ сердцѣ, какъ за каменной стѣной, цѣлый арсеналъ эгоистическихъ орудій, которыя была всегда готова пустить въ дѣло противъ предмета своей же страсти, если бъ признала это нужнымъ для своихъ выгодъ. Вотъ какова была та любовь, которую предстояло поставить въ параллель съ грандіозными историческими событіями и поставить такъ, чтобы значеніе ихъ не выказало слишкомъ явно ея ничтожности. Шекспиръ вышелъ изъ этого затрудненія. Всякое чувство, всякое положеніе, сдѣлавшееся предметомъ художественнаго произведенія, можетъ быть разработано съ успѣхомъ только въ томъ случаѣ, если оно интересно само по себѣ; интересъ же этотъ обусловливается или высотой этого чувства, степенью его благородства и идеальности, или, при отсутствіи этихъ здоровыхъ, хорошихъ качествъ, по крайней мѣрѣ его силой и стремительностью, иначе говоря, какимъ-нибудь такимъ свойствомъ, которое освѣщаетъ его особенно яркимъ образомъ, выдѣляя въ нашихъ глазахъ изъ массы обыденныхъ, мелочныхъ фактовъ, какими кишитъ ежедневная, будничная жизнь. Явленіе, даже обыденное и ничтожное по существу, можетъ все-таки приковать наше вниманіе и заинтересовать насъ, если оно проявится съ особенной силой и сдѣлается внѣразряднымъ. Вода ручья и могучаго водопада, въ сущности, одно и то же; но водопадъ, конечно, заинтересуетъ насъ больше. Примѣняя этотъ взглядъ въ настоящей трагедіи, мы увидимъ, что если въ недостойной, пустой страсти Антонія и Клеопатры нечего было искать идеально-высокихъ и благородныхъ сторонъ для того, чтобы съ успѣхомъ изобразить ихъ въ художественномъ произведеніи, то оставалось употребить второй пріемъ, т.-е., сохранивъ за фактомъ любви Антонія и Клеопатры ея обыденный, низменный характеръ, представить эту любовь развитой до колоссальныхъ размѣровъ и довести предавшихся ей лицъ до чудовищныхъ поступковъ, которые бросались бы въ глаза сами собой и заинтересовывали своей рѣзкостью. Историческая почва, на которую эта любовь была поставлена, давала для того прекрасный матеріалъ. Страсть стараго развратника и безсердечной интриганки была, конечно, безнравственна и антипатична сама по себѣ, но если мы видимъ, что лица эти были въ то же время людьми, которымъ неразсуждающая игра случая отдала въ руки власть надъ обществомъ, и что они, увлеченные своей чудовищною любовью, играли этой властью, какъ безумцы огнемъ, губя для своего удовольствія тысячи людей, "процѣловывая" -- говоря словами Шекспира -- царства и ставя ихъ на ставку, какъ пѣшки, то такая страсть, оставаясь антипатичной попрежнему, все-таки представляла явленіе, на которомъ нельзя было не остановиться и имъ не заинтересоваться. Шекспиръ въ этомъ случаѣ повторилъ тотъ же пріемъ, какой мы видѣли въ "Коріоланѣ." Тамъ точно такъ же колоссальная, внѣразрядная страсть одного человѣка поставлена въ параллель съ стремленіями цѣлаго общества и потому точно такъ же поддерживаетъ къ себѣ интересъ именно этой колоссальностью. Но между этими двумя случаями есть и огромная разница. Коріоланъ погубилъ только самъ себя, а потому и не потерялъ права на наше сочувствіе къ его, по крайней мѣрѣ, хорошимъ качествамъ. Антоній же и Клеопатра не только не имѣли никакихъ благородныхъ качествъ, но еще равнодушно губили ради своей прихоти въ теченіе долгаго времени тысячи неповинныхъ ни въ чемъ людей. Исторія ихъ, возбуждая интересъ, никоимъ образомъ не можетъ вызвать симпатіи, и потому, если мы приложимъ къ этой Шекспировой трагедіи нравственную оцѣнку,-- мы не только не вынесемъ какого-либо утѣшительнаго урока, подобнаго тѣмъ, какіе Шекспиръ далъ въ другихъ своихъ произведеніяхъ, но, напротивъ, получимъ впечатлѣніе какого-то непривѣтливаго холода, сжимающаго сердце и душу при мысли, что было время, когда личности, подобныя Антонію и Клеопатрѣ, могли царить надъ цѣлымъ людскимъ обществомъ, считая людей за бездушныхъ куколъ, чья судьба зависѣла отъ прихоти и каприза существъ, потерявшихъ отъ развратнаго пресыщенія послѣднія искры достоинства и благородства.
   Такой взглядъ на нравственное значеніе трагедіи выступаетъ самъ собой при самомъ поверхностномъ на нее взглядѣ. Существуютъ однако критическія мнѣнія объ этой пьесѣ совершенно противоположнаго характера, и притомъ мнѣнія, высказывавшіяся людьми, которыхъ никакъ нельзя заподозрѣть въ поверхностности или непониманіи дѣла. Такъ, Кольриджъ приравниваетъ эту трагедію по высотѣ ея нравственной идеи къ "Королю Лиру" и другимъ величайшимъ произведеніямъ Шекспира. Спрашивается, гдѣ же онъ нашелъ эту идею? Лиръ, Макбетъ, Отелло, Ромео и Джульетта представляютъ, конечно, точно такъ же картины несчастныхъ увлеченій, въ которыя люди впадаютъ иной разъ, потерявъ способность здраво видѣть и судить; но зато во всѣхъ этихъ трагедіяхъ поэтъ, показавъ намъ картины этого несчастнаго паденія, вслѣдъ затѣмъ утѣшаетъ насъ спасительной мыслью, что все это были не болѣе, какъ частные виды зла, и что вслѣдъ за ними жизнь широкою рукою заравнивала происшедшее зло, вызывая иной разъ изъ него же добро. Лиръ перерождается на нашихъ глазахъ изъ деспота въ великаго печальника за человѣчество. Отелло сознаетъ свое страшное паденіе и караетъ себя самъ. Всѣ прочія трагедіи также въ самой своей катастрофѣ обнаруживаютъ какой-нибудь утѣшительный просвѣтъ, сулящій лучшее въ будущемъ. Ничего подобнаго не видимъ мы въ Антоніи и Клеопатрѣ. Оба главныхъ лица остаются низменными личностями, какими были всю жизнь, и даже, умирая, не замѣчаютъ своего ничтожества, воображая себя попрежнему величайшей въ мірѣ парой любящихъ сердецъ и уповая, что найдутъ свою награду въ Элизіи! Спрашивается: за что? Можно ли извлечь какой-нибудь утѣшительный урокъ изъ факта такого идіотскаго самообожанія? Еще болѣе натянутое мнѣніе объ этой трагедіи находимъ мы въ объяснительной статьѣ Гюго, приложенной къ его прозаическому переводу Шекспира. Онъ возводитъ любовь Антонія и Клеопатры на недосягаемо высокій пьедесталъ, сравнивая ее съ идеально чистою любовью Ромео и Джульетты, и затѣмъ дѣлаетъ выводъ, что имъ все должно быть прощено ради именно высоты этой любви! Изъ трагедіи мы можемъ видѣть, что это была за любовь и достойна ли она даже называться этимъ именемъ, а потому сдѣлать такой выводъ можно было только при ранѣе предвзятомъ мнѣніи. Если, оставя въ сторонѣ личности Антонія и Клеопатры, мы взглянемъ на остальную часть трагедіи и спросимъ, не найдется ли чего-либо утѣшительнаго въ ней, то увидимъ, что и тутъ ожиданія наши окажутся напрасными. Смерть героя и героини совпадаетъ съ тѣмъ историческимъ моментомъ, когда старое общество, дойдя въ своемъ паденіи до послѣдней степени, не нашло ничего лучшаго, какъ вручить свою судьбу Калигуламъ, Неронамъ и прочей плеядѣ людей, окончательно убившихъ въ умиравшемъ и безъ того древнемъ мірѣ послѣдніе остатки чести и благородства, и хотя вскорѣ затѣмъ раздались спасительныя слова: "Воздадите кесарево кесарю и Божіе Богови" -- слова, которыми новому человѣку давалось въ руки средство направить на истинный путь свою индивидуальную дѣятельность, не порывая въ то же время связи съ дѣятельностью общественной; но слова эти принесли плодъ гораздо позднѣе; въ то же время, когда происходитъ дѣйствіе Шекспировой трагедіи, о нихъ еще не было и помину. Все это вмѣстѣ взятое объясняетъ, почему настоящая пьеса производитъ изъ всего, что создалъ Шекспиръ, можетъ-быть, самое угнетающее впечатлѣніе, вопреки намѣреніямъ нѣкоторыхъ критиковъ поднять во что бы то ни стало ея нравственное значеніе.
  
   Какъ ни печаленъ такой взглядъ на общій духъ трагедіи и на тѣ мысли, какія она въ насъ возбуждаетъ, но за этимъ нравственнымъ ея значеніемъ стоитъ еще значеніе художественное, о которомъ должно сдѣлать уже совершенно иной выводъ. Иными словами: если, сдѣлавъ заключеніе о томъ, что именно изобразилъ Шекспиръ, мы перейдемъ къ оцѣнкѣ, какъ онъ выполнилъ свою задачу, т.-е. разсмотримъ изображенныя имъ картины отдѣльно и прослѣдимъ развитіе характеровъ созданныхъ имъ лицъ, то увидимъ, что съ этой точки зрѣнія настоящая пьеса не только не уступаетъ величайшимъ его произведеніямъ, но со стороны изящнѣйшей разработки деталей даже многія превосходитъ.
   Для изображенія характера Антонія Плутархова лѣтопись давала чрезвычайно обильный фактическій матеріалъ,-- даже болѣе обильный, чѣмъ это мы находимъ въ прочихъ, описанныхъ этимъ писателемъ, лицахъ. Причина заключается въ необыкновенной страстности и порывистости этого героя,-- двухъ свойствахъ, дававшихъ ему возможность совмѣщать въ себѣ самые странные, самые неожиданные душевные контрасты, невольно останавливающіе вниманіе наблюдателя. Юноша (такимъ рисуетъ Антонія Плутархъ), одаренный отъ природы самыми блестящими способностями, умомъ, храбростью, великодушіемъ, желѣзнымъ здоровьемъ и физической красотой, но вмѣстѣ съ тѣмъ лишенный твердаго характера и сердечности, а потому склонный каждую минуту мѣнять свои увлеченія и желанія, попалъ, на свое несчастье, съ самыхъ юныхъ лѣтъ подъ вліяніе грубыхъ развратниковъ, которые развили въ немъ однѣ его порочныя наклонности. Его натура и умъ оказались однако настолько здоровыми, что онъ успѣлъ остановиться во-время, понявъ, что жизнь имѣетъ и другія, болѣе важныя цѣли. Слѣды дурного воспитанія однако остались и принесли горькіе плоды въ будущемъ. Выступивъ, благодаря своимъ связямъ, на политическую арену онъ скоро пріобрѣлъ расположеніе какъ высшаго общества, такъ и низшаго. Первому онъ нравился веселостью своего характера, умомъ и способностями; расположеніе же простого народа и солдатъ пріобрѣлъ онъ храбростью, щедростью и въ особенности товарищескимъ, простымъ съ ними обращеніемъ. Отличась на войнѣ, какъ даровитый предводитель, онъ скоро сталъ виднымъ лицомъ въ государствѣ, но характеръ его былъ таковъ, что, будучи вѣтренъ и перемѣнчивъ отъ природы, онъ не умѣлъ итти твердо и неуклонно къ намѣченной цѣли. Храбрый полководецъ сегодня, способный переносить всевозможныя невзгоды и труды, онъ на другой день являлся развратнымъ эпикурейцемъ, не знавшимъ удержа своимъ страстямъ и мотовству и смѣявшимся надъ тѣми самыми благородными подвигами, какіе свершалъ наканунѣ. Несчастное свойство разрушать лѣвой рукой то, что дѣлала правая, было основной чертой характера Антонія. О его безумныхъ тратахъ Плутархъ разсказываетъ много анекдотовъ. Такъ, однажды онъ приказалъ выдать одному изъ своихъ друзей милліонъ сестерціевъ. Управляющій, удивясь такой щедрости и чтобы показать, что это была за сумма, положилъ деньги на мѣсто, гдѣ Антоній долженъ былъ проходить. Антоній понялъ его мысль и сказалъ: "Я думалъ, что милліонъ больше; прибавь къ нему еще столько же". Такіе люди обыкновенно или гибнутъ безъ слѣда, или иногда спасаются тѣмъ, что ставятъ себя подъ эгиду лица, несравненно болѣе высокаго по уму и способностямъ, а главное -- болѣе твердаго характеромъ. Это случилось и съ Антоніемъ. Онъ сблизился съ Цезаремъ и сдѣлался однимъ изъ ревностнѣйшихъ его помощниковъ, инстинктивно чувствуя, что подъ такой сильной рукой ему будетъ легче жить и дѣйствовать. Дружба ихъ, несмотря на нѣкоторыя размолвки, продолжалась до самой смерти Цезаря. Когда же Цезарь былъ убитъ, то счастье вмѣсто того, чтобы покинуть Антонія, напротивъ, замѣчательно ему послужило. Едва свершилось убійство, Антоній поспѣшилъ въ испугѣ скрыться, но затѣмъ, видя, что заговорщики не трогали болѣе никого, онъ, явясь въ сенатъ, умѣлъ, благодаря своему изворотливому уму и хитрости, сдѣлать для успокоенія взволнованныхъ умовъ такія предложенія, которыя, повидимому, удовлетворяли всѣхъ. Изъ сената онъ вышелъ самымъ популярнымъ человѣкомъ. Судьба ему улыбалась, и онъ бросился, очертя голову, въ погоню за открывшимся предъ нимъ счастьемъ, котораго, вѣроятно, даже и не ожидалъ. Сошедшись съ Октавіемъ, чье имя, какъ сына и наслѣдника Цезаря, а еще болѣе твердый характеръ и хладнокровіе обѣщали несомнѣнный успѣхъ въ будущихъ предпріятіяхъ, Антоній вмѣстѣ съ нимъ и Лепидомъ успѣлъ захватить въ Римѣ высшую власть, возстановивъ бывшій тріумвиратъ. Много помогло ему при этомъ то обстоятельство, что вдова Цезаря довѣрила ему распоряженіе оставшимся послѣ покойнаго имуществомъ, которымъ Антоній сталъ распоряжаться для своихъ политическихъ цѣлей, какъ своимъ собственнымъ. За этимъ послѣдовало нѣсколько необузданныхъ, счастливыхъ лѣтъ, во время которыхъ Антоній, взнесенный на верхъ славы и почестей, окончательно потерялъ голову, проводя жизнь среди самыхъ разнообразнѣйшихъ приключеній, то славныхъ и достойныхъ всякой хвалы, то гнусныхъ и циничныхъ до послѣдней степени. Плутархъ разсказываетъ много случаевъ, когда Антоній то свершалъ великіе военные подвиги, дѣля съ своими солдатами самые тяжкіе труды и невзгоды, то бросался въ самый низкій развратъ, сорилъ деньгами, разорялъ цѣлые города своими безумными пирами и представленіями, даваемыми народу, чтобы снискать его расположеніе. Такъ, въ Азіи, воображая себя богомъ Діонисонъ, онъ устраивалъ чудовищныя процессіи, въ которыхъ рядомъ съ прославленными проститутками принимали участіе цари и царицы покоренныхъ имъ странъ. Въ душѣ его страннымъ образомъ одновременно уживались порывы то самаго благороднаго рыцарскаго великодушія, то самой недостойной тираніи. Когда въ числѣ приговоренныхъ тріумвирами къ смерти былъ казненъ врагъ Антонія, Цицеронъ, Антовой, какъ дикій звѣрь, радостно хохоталъ надъ его отрубленной головой; а вслѣдъ затѣмъ, доведя до самоубійства своего другого, не меньшаго врага, Брута, онъ почтилъ его память хвалебнымъ словомъ и торжественными похоронами. Карая иныхъ смертью за ничтожные проступки, онъ въ другой разъ вдругъ оказывалъ нелѣпое великодушіе къ дѣйствительнымъ измѣнникамъ. Словомъ, полнѣйшая разнузданность страстей и желаній начала обнаруживаться въ немъ вскорѣ послѣ свалившагося на него счастья, и все это закончилось его гибелью, когда онъ, на горе себѣ, сошелся съ Клеопатрой. О характерѣ этой женщины писано много. Главная ея черта (говоря о чемъ, сходятся всѣ писатели) состояла въ томъ, что, не обладая особенной красотой, она была одарена какой-то особенной чарующей силой, привлекавшей къ ней, какъ къ женщинѣ, рѣшительно всѣхъ мужчинъ. Достаточно сказать, что въ сѣти ея попали даже такіе люди, какъ Помпей и Цезарь. Какъ же могъ противиться имъ безхарактерный, сладострастный Антоній? Разница лишь въ томъ, что и Помпей и Цезарь, позабавившись съ прекрасной царицей, имѣли довольно твердости, чтобъ остановиться во-время. Антоній же нашелъ въ ея сѣтяхъ свою погибель. Это случилось тѣмъ легче, что причины, обусловившія катастрофу, сошлись съ двухъ сторонъ. Антоній познакомился съ Клеопатрой въ то время, когда пресыщенье развратомъ и вообще бурно проведенная жизнь довели его до того состоянія, при которомъ люди, чувствуя недостатокъ силъ вести прежнюю жизнь, но въ то же время не желая отказаться отъ былыхъ удовольствій, вдаются въ обманъ, воображая себя прежними молодцами, въ дѣйствительности же попадаютъ въ руки какой-нибудь интриганки. При этомъ всего комичнѣе бываетъ, что такіе люди часто привязываются къ новому предмету страсти до такой степени, что сами вѣрятъ, будто любятъ въ первый разъ въ жизни, не замѣчая, что это совсѣмъ не любовь, а просто послѣдняя вспышка чувственности. Таковъ былъ путь, по которому шелъ Антоній. Со стороны же Клеопатры ея притворная любовь къ Антонію обусловливалась главнѣйше ея собственными выгодами, хотя при этомъ нельзя умолчать, что, будучи страстной и притомъ уже пожилой женщиной, она пользовалась его привязанностью и для удовлетворенія своей чувственности. Онъ былъ красивъ, уменъ и вообще могъ нравиться женщинамъ. Зато, когда Клеопатра увидѣла, что счастливая звѣзда ея любовника закатилась навѣки, и пользы отъ него въ будущемъ нельзя было ждать никакой,-- она не задумалась, позабывъ всю любовь, продать его ради собственной пользы.
   Изъ этого краткаго очерка жизни и характера Антонія можно видѣть, что карьера его представляла три періода: первый, когда онъ, стоя подъ эгидой Цезаря, только подготовлялся къ своей будущей дѣятельности; второй -- когда улыбнувшееся ему послѣ смерти Цезаря счастье вознесло его на самостоятельную высоту, и наконецъ третій -- когда, не выдержавъ этой высоты, онъ погибъ, запутавшись въ сѣтяхъ Клеопатры. Шекспиръ въ своемъ изображеніи Антонія разработалъ первый и третій періоды, и лишь слегка коснулся второго. Въ "Юліи Цезарѣ" Антоній только-что начинаетъ свою карьеру, и затѣмъ трагедія оканчивается, когда онъ, побѣдивъ Брута и Кассія, вступаетъ во второй періодъ своей самостоятельной дѣятельности. Въ "Антоніи и Клеопатрѣ" мы встрѣчаемъ его уже на рубежѣ погибели, когда онъ окончательно запутался въ сѣтяхъ своей несчастной страсти. Предъ нами не прежній герой и полководецъ, но утонченный, развратный эпикуреецъ, забывшій весь міръ ради минутныхъ удовольствій и прихотей. Что ему Римъ? Что ему успѣхи его врага Октавія? Прибывшихъ изъ Рима пословъ онъ не хочетъ даже выслушать. Утонченная интриганка Клеопатра еще болѣе усиливаетъ это расположеніе, хитро дѣйствуя на его самолюбіе... "Прочти письмо, Антоній, прочти!-- говоритъ она: -- ты долженъ знать, что тебѣ приказываетъ Цезарь!" Такія слова, конечно, еще болѣе подстрекаютъ Антонія въ его упорствѣ. Объявивъ, что вѣнцы и царство -- прахъ въ сравненіи съ любовью двухъ такихъ сердецъ, онъ грубо выпроваживаетъ пословъ, лаская себя перспективой пріятнаго удовольствія, что ночью пойдетъ съ Клеопатрой тайкомъ шататься по улицамъ и забавляться болтовней черни. Вѣсти, полученныя изъ Рима, оказались однако настолько важны, что когда подробности дошли до его слуха, то остатокъ здраваго смысла невольно шепнулъ о необходимости взглянуть на дѣло серьезнѣе. Быстрый во всѣхъ рѣшеніяхъ, Антоній хочетъ не только немедленно ѣхать въ Римъ, но находитъ нужнымъ даже порвать связь съ египетской чародѣйкой. Но сдѣлать это было не легко. Чародѣйка отлично знала, какъ слѣдуетъ держать въ рукахъ такихъ людей. Разыгравъ сцену ревности и отчаянія, отъ которыхъ поколебалась вся его рѣшимость, Клеопатра, въ виду серьезности положенія, сама совѣтуетъ Антонію ѣхать, хорошо понимая, что данный урокъ не пройдетъ даромъ, и что цѣпь, которой онъ былъ прикованъ, останется крѣпка и въ разлукѣ. Антоній уѣзжаетъ. Затѣмъ слѣдуетъ сцена его свиданія съ Октавіемъ, въ которой холодный, расчетливый соперникъ Антонія такъ его уличаетъ и подавляетъ своими нападками и доводами, что александрійскій эпикуреецъ, несмотря на всю свою изворотливость, рѣшительно не знаетъ, какъ выпутаться изъ затруднительнаго положенія. На его счастье, одинъ изъ приближенныхъ дѣлаетъ предложеніе покончить вопросъ и распрю женитьбой Антонія на сестрѣ его противника. Какимъ образомъ далъ на это согласіе осторожный, благоразумный Октавій, зная хорошо человѣка, съ какимъ онъ имѣлъ дѣло, не разъясняютъ ни исторія, ни Шекспирова трагедія; но что за такое предложеніе съ радостью схватился Антоній -- понятно само собой. Онъ, согласно съ своимъ характеромъ, всю жизнь дѣйствовалъ подъ впечатлѣніемъ минуты и, надѣясь на счастье, не заботился о завтрашнемъ днѣ,-- такъ что же было задумываться теперь, кода надо было во что бы то ни стало выйти изъ грозившаго бѣдой положенія? А о томъ, что могло произойти далѣе, Антоній не думалъ. Онъ въ то время уже совсѣмъ пересталъ обращать вниманіе на то, что творилось внѣ сферы его старческой страсти. Такъ или иначе, вопросъ былъ на этотъ разъ рѣшенъ, и вражда между противниками по крайней мѣрѣ отложена. Болѣе дальновидные изъ окружавшихъ понимали однако хорошо, что добра ждать было нечего. Грубый, но умный циникъ, Энобарбъ, прямо объявляетъ, что люди, ожидающіе, будто Антоній теперь покинетъ Египетъ, не дождутся этого "вовѣки вѣковъ". Предсказатель Антонія видитъ и говоритъ то же самое и, сверхъ того, предостерегаетъ своего господина отъ Октавія, говоря, что духъ или демонъ Антонія боится духа Октавія и будетъ всегда проигрывать въ его присутствіи, но, что, разойдясь съ Октавіемъ, Антоній сдѣлается вновь славенъ и могучъ. Антоній поражается этимъ предсказаніемъ и сознаётъ самъ его справедливость. Но какой же выходить результатъ?-- "Нѣтъ,-- восклицаетъ онъ: -- надо вернуться въ Египетъ! Пусть я рѣшился на этотъ бракъ для мира, но все жъ моя любовь и радость на востокѣ!" Вотъ какъ вѣрно предсказалъ умный Энобарбъ, что можно было ждать отъ этого брака. Первое время Антоній однако велъ себя еще довольно сдержанно. Онъ былъ нѣженъ съ своей женой и любезенъ съ Октавіемъ. Слѣдующая затѣмъ вставная сцена пира трехъ владыкъ вселенной на палубѣ корабля Помпея принадлежитъ по своей образности и силѣ къ лучшимъ во всей трагедіи. Въ ней, какъ въ фокусѣ стекла, или какъ въ миніатюрѣ, общая картина положенія дѣла нарисована такъ, что окончательная развязка, къ какой дѣло придетъ, становится видимой впередъ. Характеры тріумвировъ изображены рельефными до ощутительности чертами. Ничтожный Лепидъ, напивающійся еще до начала пира, ясно показываетъ, что быть дѣйствующимъ лицомъ въ дальнѣйшихъ событіяхъ суждено не ему. Оставшіеся два соперника за обладаніе міромъ стоятъ другъ противъ друга пока еще какъ будто добрые друзья, но стоитъ взглянуть на холодную сдержанность Октавія и безпутный разгулъ Антонія (готоваго ради минутнаго удовольствія пуститься даже въ публичную пляску), чтобы тотчасъ понять, кто возьметъ первенство въ дальнѣйшей распрѣ. Распря эта обнаружилась скоро. Антоній, какъ предсказывалъ Энобарбъ, бросилъ Октавію и уѣхалъ къ Клеопатрѣ, вслѣдствіе чего вселенная, по выраженію того же Энобарба, приняла въ лицѣ соперниковъ Антонія и Октавія видъ "двухъ челюстей, оскаленныхъ одна противъ другой". Вернувшись въ Египетъ, Антоній на первыхъ порахъ какъ будто нѣсколько отрезвился отъ того низкаго бездѣйствія, въ которое впалъ. Прежняя бодрость, повидимому, проснулась въ немъ вновь. Онъ, правда, тоже клянется въ любви къ своей очаровательницѣ, но уже хочетъ сдѣлаться достойнымъ этой любви геройскими подвигами. Къ сожалѣнію, время для этого было потеряно, да и самъ герой потерялъ въ безпутной жизни прежнія способности. Окружающіе не узнаютъ прежняго Антонія въ теперешнихъ его распоряженіяхъ. "Войну,-- говоритъ Энобарбъ:-- ведутъ не Антоній, а Клеопатра да ея евнухъ Фотинъ". Слушаясь во всемъ Клеопатру, Антоній хочетъ, вопреки совѣтамъ опытныхъ вождей, дать Октавію сраженіе на морѣ, не видя, что соперникъ его имѣетъ въ этомъ случаѣ слишкомъ большія противъ него преимущества. Битва проиграна, а вмѣстѣ съ тѣмъ гибнетъ и Антоній. Всѣ его послѣдующіе поступки носятъ характеръ нравственной предсмертной агоніи, въ которой минуты апатіи и безсилія безсмысленно чередуются съ припадками бѣшенства или вспышками прежнихъ храбрости и ума. Онъ то готовъ разорвать Клеопатру на куски за то, что она его погубила; то, какъ ребенокъ, плачетъ и клянется ей въ любви, увѣряя, что не можетъ безъ нея жить. Случайный, небольшой успѣхъ, одержанный надъ частью войска Октавія, приводитъ его въ такой восторгъ, что онъ почти считаетъ возвращеннымъ прежнее счастье, превозноситъ себя и Клеопатру, воображаетъ, что превратитъ своихъ враговъ въ прахъ. Но рядомъ съ этимъ возбужденнымъ припадкомъ восторга мы видимъ такое же быстрое паденіе духа, какое бываетъ всегда у безхарактерныхъ людей. Разчувствовавшись, онъ созываетъ своихъ слугъ, плачетъ передъ ними, называя ихъ своими друзьями, Тутъ же выдумываетъ онъ свое безсмысленное рѣшеніе вызвать Октавія на единоборство. Словомъ, человѣкъ, окончательно потерявшій голову, виденъ во всѣхъ его поступкахъ. Энобарбъ, прекрасно характеризующій всѣ его выходки, справедливо говоритъ, что: "видно, умъ людской -- лишь часть людского счастья! Уйдетъ умъ -- потащится вслѣдъ за нимъ и счастье",-- и затѣмъ мѣтко опредѣляетъ поступки своего вождя словами -- "что онъ хочетъ сразить нахальствомъ молнію!" -- Послѣдняя битва или, вѣрнѣе сказать, бѣгство еще до битвы, вслѣдствіе чего власть надъ міромъ переходитъ въ руки Октавія, кончаетъ судьбу Антонія. Какъ римлянинъ и, слѣдовательно, человѣкъ древняго міра, онъ хочетъ найти исходъ своимъ бѣдамъ въ самоубійствѣ, но и въ этомъ рѣшеніи онъ оказывается попрежнему "привязаннымъ къ рулю галеры Клеопатры".-- Къ самоубійству прибѣгаетъ онъ только, услышавъ ложную вѣсть о смерти своей очаровательницы. Послѣдняя сцена свиданія съ Клеопатрой замѣчательна по необыкновенно тонкой психологической разработкѣ положенія, въ какомъ Антоній находился. Потерявъ все и видя, что его обманула даже та женщина, для которой онъ пожертвовалъ всѣмъ, Антоній однако не только не дѣлаетъ ей какихъ-либо укоровъ, но напротивъ -- какъ будто забываетъ все зло, какое отъ нея получилъ. Онъ заботится о ея же безопасности, даетъ ей совѣты, какихъ лицъ она должна къ себѣ приблизить, чтобъ заручиться благоволеніемъ Октавія, и наконецъ хочетъ даже разстаться съ жизнью, слившись съ Клеопатрой въ послѣднемъ поцѣлуѣ. Такое примирительное настроеніе, проникнутое почти христіанскимъ чувствомъ прощенія и любви къ врагамъ, противорѣчитъ, повидимому, тому характеру твердости и мстительности, какой замѣчается въ людяхъ древняго міра. Но Шекспиръ, заставя Антонія умереть такимъ образомъ, хорошо понималъ, что дѣлалъ. Антоній не былъ человѣкомъ древняго міра въ полномъ смыслѣ этого слова. Онъ былъ гораздо болѣе эгоистъ, чѣмъ общественный дѣятель, а потому и въ поступкахъ его струя индивидуализма всегда преобладала надъ тѣмъ шаблоннымъ характеромъ, какой тяготѣлъ надъ дѣятелями древняго міра. Примиреніе Антонія съ Клеопатрой, предъ смертью потому становится вполнѣ понятнымъ и психологически вѣрнымъ. Такъ или иначе, Антоній все-таки любилъ эту женщину и потому, рабъ своихъ личныхъ чувствъ и прихотей во все продолженіе всей жизни, онъ инстинктивно жаждалъ, чтобъ послѣдній его вздохъ озарился лучомъ того счастья, ради котораго онъ забывалъ въ былое время все на свѣтѣ.
   Характеръ Клеопатры былъ предметомъ очень многочисленныхъ изслѣдованій, какъ историческихъ, такъ и психологическихъ. Историческіе факты ея жизни, впрочемъ, особеннаго интереса не представляютъ. Громкое имя царицы востока, какимъ величаютъ эту женщину историки, не болѣе, какъ пышная мишура. Царицей востока она была точно, но если съ именемъ царицы связывать понятіе о государственной дѣятельности того лица, которое носитъ это имя, то окажется, что Клеопатра, какъ царица, умѣла окружать себя только декоративнымъ величіемъ и пышностью царскаго сана (примѣръ -- описаніе Плутарха ея встрѣчи съ Антоніемъ) и никогда не была правительницей въ точномъ смыслѣ этого слова, какими, напримѣръ, представляются намъ полумиѳическая Семирамида, Зеновія и другія женщины древняго міра. По крайней мѣрѣ исторія не даетъ ни одного факта, изъ котораго можно было бы видѣть, что Клеопатра твердо держала въ рукахъ власть и пользовалась ею, какъ мудрая государыня. Вліяніе ея на ходъ историческихъ событій имѣло чисто будуарный характеръ, а для этого, какъ извѣстно, не надо было имѣть какихъ-либо государственныхъ способностей. Потому исторіи много говорить о Клеопатрѣ нечего. Зато личность ея сдѣлалась особенно любимымъ предметомъ разработки въ поэзіи. Поэтами Клеопатра возведена на степень даже какого-то полуфантастическаго существа, и съ этой точки зрѣнія о ней писали даже серьезные историки. Тѣмъ не менѣе ясно нарисовать ея психологическую личность не удалось никому. Общее, установившееся изъ различныхъ легендъ, мнѣніе объ этой женщинѣ, изображаетъ ее обыкновенно, какъ какую-то внѣразрядную обольстительную личность, противъ страстныхъ женскихъ чаръ которой не могъ устоять никто. Въ примѣръ приводили: Помпея, Цезаря и наконецъ главнѣйше -- Антонія, Но, во-первыхъ, Помпей и Цезарь не были увлечены ея прелестями настолько, чтобъ погибнуть окончательно; если же этого не избѣжалъ Антоній, то мы знаемъ, что это былъ за человѣкъ, и потому въ погибели его никакъ нельзя винить одну Клеопатру. И наконецъ, мы видимъ, что государственный человѣкъ Октавій-Августъ, завлечь котораго Клеопатра старалась съ особеннымъ стараніемъ, не увлекся ею даже поверхностно. Изъ этого можно заключить, что установившееся мнѣніе о всесильности ея чаръ, какъ женщины, надо считать преувеличеннымъ, и если факты свидѣтельствуютъ, что она дѣйствительно погубила нѣкоторыхъ безхарактерныхъ, даже высокопоставленныхъ людей, то тутъ еще нельзя видѣть чего-либо особеннаго. Въ этомъ могла съ ней помѣряться современная Нана. Независимо отъ. описанія всесильности женскихъ прелестей, поэзія нерѣдко пыталась изобразить Клеопатру какимъ-то внѣразряднымъ существомъ по силѣ, ея страстей, причудъ и прихотей. Существуютъ легенды о ея баснословныхъ тратахъ и пирахъ, о ея совершенномъ презрѣніи къ жизни и судьбѣ окружавшихъ ея людей, которыхъ она считала за ничто и играла ими, какъ пѣшками. Такъ, разсказываютъ, будто она изъ любопытства втыкала иголки въ тѣло своихъ невольниковъ, чтобъ видѣть, какъ, по мѣрѣ наступленія смерти, лицо ихъ искажалось агоніей. Къ этому же роду легендъ должно отнести и тотъ, вѣроятно, миѳическій разсказъ, который разработанъ Пушкинымъ въ "Египетскихъ ночахъ".-- Если нельзя отрицать возможности подобныхъ фактовъ, то все же они нимало не могутъ заставить насъ видѣть въ этой женщинѣ что-либо необыкновенное. Бросать деньги на баснословныя прихоти она могла, потому что деньги у нея были, а что касается до другихъ упомянутыхъ разсказовъ о ея блажныхъ причудахъ, то и они показываютъ, только ея безсердечность и необузданность, а никакъ не что-либо особенно-величественное и сильное. Восточные деспоты позволяли себѣ и не такія выходки; у Клеопатры жъ были въ рукахъ всѣ данныя, чтобъ не стѣснять себя въ выборѣ средствъ для своихъ забавъ. Наконецъ даже ея самоубійство (вѣрность, котораго, прибавимъ, исторіей не доказана) точно также не представляетъ чего-либо высокаго. Люди древняго міра смотрѣли на это средство избѣгнуть предстоящихъ золъ гораздо легче, чѣмъ современный человѣкъ. Клеопатра же, сверхъ того, прибѣгла къ самоубійству, когда дѣйствительно не оставалось больше ничего дѣлать.
   Анализируя характеръ Клеопатры въ томъ видѣ, какъ онъ созданъ Шекспиромъ, мы увидимъ, что онъ взглянулъ на нее именно съ такой точки зрѣнія. Въ нарисованной имъ личности не только нѣтъ слѣда чего-либо великаго, но даже и просто выходящаго за предѣлъ самыхъ обыкновенныхъ человѣческихъ чувствъ и мыслей. Предъ глазами нашими встаетъ образъ самой обыкновенной изъ обыкновенныхъ женщинъ, съ низменными страстями и вульгарными привычками, какихъ не могла прикрыть и сгладить даже та пышная обстановка, въ которую ее поставила судьба. Чувственная, пожилая женщина, лишенная всякой сердечности, всякаго благородства, неспособная видѣть въ жизни что-либо, кромѣ самыхъ заурядныхъ забавъ, и, сверхъ того, хитрая и коварная эгоистка -- такова въ краткихъ словахъ та Клеопатра, какую изобразилъ Шекспиръ. Картина, какъ видимъ, вовсе не привлекательная; но изъ предыдущихъ страницъ читатели могли видѣть, что, изобразивъ Клеопатру такою, Шекспиръ нимало не погрѣшилъ противъ того матеріала, какой давала ему исторія или ходячія легенды. Онъ только психологически объяснилъ то, что въ помянутыхъ разсказахъ оставалось скрытымъ, а потому и впечатлѣніе этихъ разсказовъ не могло удовлетворить наблюдателя. Если кто-либо останется недовольнымъ такимъ портретомъ, то никакъ не въ правѣ будетъ винить за то Шекспира. Матеріалъ былъ таковъ, что поэтъ, изображавшій въ жизни одну только правду (каковымъ былъ Шекспиръ), не могъ сдѣлать изъ подобнаго матеріала ничего иного. Но зато, если, оставя въ сторонѣ нравственную оцѣнку созданной Шекспиромъ личности, мы взглянемъ на то искусство, съ какимъ выполнилъ онъ свою задачу, то увидимъ, что съ этой точки зрѣнія характеръ Клеопатры, какъ по общей постройкѣ, такъ и по мельчайшему анализу деталей, долженъ быть признанъ однимъ изъ величайшихъ Шекспировыхъ созданій.
   Въ первой сценѣ Клеопатра является подъ ореоломъ своей напускной любви къ Антонію. Если любовью назвать чувственность, то можно, пожалуй, сказать, что она любила Антонія дѣйствительно и вѣрила въ эту любовь сама. Этотъ полубогъ, герой и красавецъ цѣнился ею вполнѣ, тѣмъ болѣе, что она, какъ уже пожилая женщина, могла считаться въ оцѣнкѣ любовныхъ пріемовъ утонченнымъ знатокомъ. Являются римскіе послы. Антоній отказывается ихъ принять. Чего бы, кажется, болѣе? Но Клеопатра настолько хитра и такъ знаетъ Антонія, что не очень довѣряетъ его внезапнымъ, порывистымъ рѣшеніямъ. Ей надо усилить это рѣшеніе и укрѣпить, его и вотъ она со змѣинымъ коварствомъ начинаетъ дѣйствовать на самолюбіе Антонія, подсмѣиваясь надъ его будто бы страхомъ предъ Октавіемъ. Стрѣла попадаетъ въ цѣль. Послы забыты, и счастливые любовники отправляются, какъ говорятъ сами: "отдавать каждую минуту наслажденію".-- Вопросъ однако оказался серьезнѣе, чѣмъ можно было ожидать. Оба увидѣли, что, такъ или иначе, надо было разстаться, хотя на время, для собственной же ихъ пользы. Разыгравъ, какъ по нотамъ, притворную сцену ревности, а затѣмъ слезъ и отчаянія и наконецъ неистоваго порыва будто бы любви, Клеопатра разстается съ Антоніемъ. До чего тонко и хитро она знала, что дѣлала, муча его своею притворною ревностью, видно изъ ея реплики своей приближенной Харміанѣ, когда та осмѣливается замѣтить, что съ любовниками надо обращаться нѣжнѣе и кротче.-- "Ты, какъ дура, именно учишь меня, какъ легче его потерять",-- холодно отвѣчаетъ опытная въ такихъ дѣлахъ царица, то-есть, лучше сказать, не царица, а женщина, такъ какъ царицы въ такой манерѣ себя держать, конечно, нѣтъ и слѣда. Въ слѣдующей сценѣ Клеопатра скучаетъ и хандритъ по Антоніи. Она не знаетъ, что начать и чѣмъ заняться; задаетъ отъ нечего дѣлать скандальные вопросы своему евнуху, вспоминаетъ прошлое, словомъ -- какъ будто бы страдаетъ дѣйствительно. Представляется вопросъ: искренно или нѣтъ? Очень вѣроятно, что искренно. Чувственныя, пожилыя женщины очень часто привязываются къ предмету своей любви той страстью, о которой говорятъ: что вмѣстѣ тошно, а порознь скучно. Такъ и Клеопатра, муча Антонія безпрестанно сценами ревности и придирчивости пока онъ съ нею, искренно скучаетъ въ разлукѣ съ нимъ и, подобно всѣмъ увлекающимся натурамъ, высказываетъ въ громкихъ, высокопарныхъ фразахъ свое къ нему обожаніе. Все это черты до того вѣрныя съ тѣмъ, что мы видимъ въ жизни, что нельзя не подивиться, какъ утонченно умѣлъ Шекспиръ ихъ подмѣчать. Но, вмѣстѣ съ тѣмъ, удивляясь мѣткой ихъ правдѣ, нельзя не повторить сказаннаго выше, что если въ Шекспировой Клеопатрѣ превосходно изображена женщина, то уже нельзя никакъ увидѣть въ ней ту гордую царицу востока, о которой говорятъ намъ исторія и поэтическія легенды. Это еще болѣе подтверждается въ слѣдующей сценѣ, когда Клеопатра узнаетъ о томъ, что Антоній женился на Октавіи. Тутъ исчезаетъ въ ней не только всякое подобіе царицы, но даже и обыкновенной, порядочной женщины. Какъ какая-нибудь мегера или плотоядная самка, бросается она съ кулаками на посла, принесшаго эту вѣсть. Грубая, необузданная натура высказывается въ ней во всей полнотѣ. Напрасно стараются успокоить ее приближенные.-- "Жалѣй меня, жалѣй, Харміана!" -- кричитъ она въ припадкѣ истерики, сама не помня, что дѣлаетъ. Сцена оканчивается этимъ припадкомъ. Далѣе мы видимъ, что Клеопатра успѣла успокоиться и хочетъ узнать обстоятельно подробности постигшаго ее горя. Злосчастный вѣстникъ призванъ вновь и привлекается къ допросу. Эту сцену истинные почитатели Шекспира справедливо считаютъ одной изъ лучшихъ не только въ этой трагедіи, но вообще изъ всего, что онъ написалъ относительно изслѣдованія женскаго сердца. Желая узнать подробности измѣны Антонія, Клеопатра обращается съ разспросами къ вѣстнику. О чемъ же она будетъ его разспрашивать? Конечно, объ Антоніи и о его вѣроломствѣ, можно подумать съ перваго взгляда. Но на дѣлѣ мы видимъ совсѣмъ не то. Она начинаетъ разспрашивать о своей соперницѣ Октавіи, о ея наружности, характерѣ, глазахъ, даже ростѣ и цвѣтѣ волосъ, и при каждомъ отвѣтѣ хитраго вѣстника, хорошо понимающаго, что надо говорить, гордая царица расцвѣтаетъ, удовлетворяясь вполнѣ получаемыми извѣстіями.-- "Ты слышишь, Харміана,-- говоритъ она, чуть сдерживая дыханіе отъ радости:-- "она низка ростомъ, кругла лицомъ!-- такія лица бываютъ обыкновенно у глупыхъ! Глухой голосъ, низкій лобъ!-- вижу, что дѣло можетъ еще поправиться!" -- Можно ли итти далѣе въ утонченномъ пониманіи женской души? По поводу этой сцены небезынтересно привести истинный, современный Шекспиру, анекдотъ, разсказанный шотландскимъ посланникомъ при дворѣ королевы Елисаветы, Мельвилемъ, въ его запискахъ. Елисавета, какъ извѣстно, считала королеву Марію Стюартъ своей соперницей не только по политическимъ причинамъ, но и вслѣдствіе необыкновенной ея красоты, которой королева завидовала до того, что даже ревновала ее къ своимъ любимцамъ. Разъ, въ частномъ разговорѣ съ Мельвилемъ, Елисавета стала дѣлать ему вопросы: какіе волосы вамъ нравятся болѣе: мои или вашей королевы?-- "Волосы вашего величества и моей королевы хороши одинаково",-- отвѣтилъ хитрый дипломатъ.-- "А кто изъ насъ двухъ красивѣй?" -- продолжала королева.-- "Вы -- первая красавица въ Англіи, а моя королева -- въ Шотландіи",-- былъ отвѣтъ.-- "А кто изъ насъ выше ростомъ?" -- "Моя королева",-- отвѣтилъ посолъ.-- "О, этотъ ростъ слишкомъ великъ для женщины!" -- возразила Елисавета.-- Затѣмъ начались вопросы о манерѣ Маріи себя держать, о ловкости ея въ танцахъ и т. д., и т. д. Конечно, нельзя утверждать, чтобъ Шекспиръ зналъ объ этомъ разговорѣ, но если зналъ, то очень можетъ быть, что вышеприведенная сцена написана подъ его вліяніемъ. За это говоритъ поразительное сходство обоихъ положеній, а также ихъ утонченнѣйшая психологическая правда.
   Кончивъ разговоръ съ вѣстникомъ, Клеопатра, видимо, успокаивается, и событія скоро показали, что она была права. Возлюбленный ея Антоній бросилъ жену и вернулся къ ней,-- вернулся, правда, окончательнымъ врагомъ Октавія, но вмѣстѣ съ тѣмъ какъ будто прежнимъ бодрымъ героемъ, рѣшившимся смѣло ринуться въ борьбу съ угрожавшей ему судьбой. Для этого надо было поднять упавшій въ глазахъ народа престижъ какъ его, такъ и Клеопатры. Но значеніе обоихъ упало уже до такой степени, что всѣ приготовленія къ великой борьбѣ свелись на пустѣйшія декоративныя формальности. Антоній чтобы показать себя могучимъ владыкой, раздариваетъ (конечно, номинально только) дѣтямъ Клеопатры цѣлыя царства. Клеопатра является въ торжественныхъ процессіяхъ, облеченная въ священныя одежды Изиды. Всѣ эти попытки поднять общественный энтузіазмъ оказались однако тщетны. Первая битва была проиграна, а съ тѣмъ вмѣстѣ сталъ ясенъ для всѣхъ и окончательный исходъ дѣла. Союзники и даже друзья Антонія отпали отъ него одинъ за другимъ. Антоній окончательно потерялъ голову, но зато Клеопатра именно въ эту минуту выказала всю свою двуличную, коварную натуру. Не разрывая съ Антоніемъ окончательной связи, она благоразумно приготовила всѣ средства къ отступленію и къ переходу на сторону враговъ своего бывшаго любовника. Съ Октавіемъ она вошла въ тайныя сношенія и наконецъ прямо и открыто измѣнила своему другу, покинувъ со своимъ флотомъ рѣшительную битву въ самомъ ея началѣ. Финальныя сцены трагедіи, когда Клеопатра, горько рыдая, мирится съ умирающимъ Антоніемъ, искренно произнося ему хвалебныя слова, а затѣмъ, сдѣлавъ неудачную попытку завлечь Октавія, лишаетъ себя жизни,-- повидимому, противорѣчать характеру Клеопатры. Но если проанализовать ихъ глубже, то и здѣсь окажется, что Шекспиръ ни въ чемъ не погрѣшилъ противъ психологической правды. Клеопатра не могла не сожалѣть искренно объ Антоніи уже потому, что съ этимъ человѣкомъ было связано ея славное и пріятное прошлое. А сверхъ того, она все-таки любила Антонія, хотя бы только одной чувственной любовью, и потому ея искренняя по немъ горесть объясняется вполнѣ. Когда же бывшій другъ умеръ, то старанье сблизиться съ его врагомъ было внушено Клеопатрѣ чувствомъ простого самосохраненія. Конечно, такъ не поступила бы женщина, любившая глубоко и искренно, но страсть Клеопатры къ Антонію не имѣла этихъ свойствъ. Она была только горяча и порывиста и потому не могла быть долговѣчной. Самоубійство Клеопатры также не противорѣчитъ ея характеру. При всемъ своемъ нравственномъ ничтожествѣ, она все-таки была царицей, и потому ожидавшій ее позоръ въ Римѣ былъ бы для нея тяжелѣе, чѣмъ для всякой другой личности. Холодный и здравомыслящій Октавій прекрасно это понялъ и потому имѣлъ полное основаніе сказать въ заключительныхъ словахъ надъ тѣломъ умершей, что смерть ея была славнѣе всей жизни.
   Изъ прочихъ лицъ трагедіи самымъ интереснымъ, какъ по характеру, такъ и по отчетливости разработки, представляется Энобарбъ. Черты, которыми онъ нарисованъ, до того ясны и мѣтки, что въ разъясненіи его характера не представляется надобности. Грубый, но умный циникъ, онъ представляетъ въ трагедіи нѣчто въ родѣ хора, объясняющаго и характеризующаго проносящіяся предъ глазами зрителей событія. Но вмѣстѣ съ тѣмъ это до того живое, типичное лицо, что подобные ему характеры можно встрѣтить во всѣхъ слояхъ общества, во всѣхъ странахъ и во всѣ времена. Многія изъ его мнѣній и взглядовъ по своей краткости и мѣткости напоминаютъ пословицы. Не менѣе искусно и умѣстно поставлены возлѣ Клеопатры двѣ ея наперсницы, Ира и Харміана. Достойныя, по нравственному складу души, царицы, которой служатъ, эти двѣ ничтожныя личности оказываются однако преданными своей госпожѣ до того, что лишаютъ себя жизни вмѣстѣ. Въ обѣихъ слышится отголосокъ понятій древняго міра. Помпей нарисованъ довольно слабыми чертами, и вообще роль его введена въ трагедію главнѣйше для того, чтобы рельефнѣе выставить характеры тріумвировъ въ сценѣ пира. Его оригинальный отвѣтъ Менасу на предложеніе убить своихъ противниковъ и сдѣлаться царемъ вселенной заимствованъ Шекспиромъ изъ Плутарха. Что касается до личности Октавія, то, несмотря на краткость его роли въ трагедіи, онъ рельефно выдѣляется между прочими лицами своимъ значеніемъ въ развязкѣ. Холодный и спокойный, Октавій привыкъ играть въ жизни навѣрняка, руководствуясь расчетомъ и сдержанностью, вслѣдствіе чего и достигаетъ цѣли тамъ, гдѣ другіе падаютъ подъ бременемъ своихъ страстей и горячности. По отношенію ко всему дѣйствію трагедіи Октавій производитъ впечатлѣніе холодной струи воды среди пылающаго пожара.
  

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА 1).

   Маркъ Антоній, Октавій Цезарь, Эмилій Лепидъ, Секстъ Помпей, тріумвиры.
   Домицій, Энобарбъ, Вентидій, Эросъ, Скаръ, Дерцетасъ, Деметрій, приверженцы Антонія.
   Филонъ, Меценатъ, Агриппа, Долабелла, Прокулей, Тирей, Галлъ, приверженцы Цезаря.
   Менасъ, Менекратъ, Варрій, приверженцы Помпея.
   Тавръ -- военачальникъ, подчиненный Цезарю.
   Канидій -- военачальникъ, подчиненный Антонію.
   Силій -- офицеръ въ арміи Вентидія.
   Евфроній -- посолъ Антонія къ Цезарю.
   Алексасъ, Мардіанъ, Селевкъ, Діомедъ, придворные Клеопатры.
   Предсказатель.
   Египетскій поселянинъ.
   Клеопатра -- царица Египта.
   Октавія -- сестра Цезаря, жена Антонія.
   Харміана, Ира, прислужницы Клеопатры.
   Офицеры, солдаты, послы и придворные.
  

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Александрія. Комната во дворцѣ Клеопатры.

(Входятъ Деметрій и Филонъ).

   Филонъ. Нѣтъ, сумасбродство нашего вождя
             Превысило всѣ мѣры! Грозный взоръ,
             Сверкавшій предъ рядами легіоновъ,
             Какъ богъ войны въ серебряной бронѣ,
             Любуется теперь съ покорнымъ видомъ
             Смазливымъ смуглымъ личикомъ! То сердце,
             Подъ чьимъ біеньемъ разрывались въ битвѣ
             Стальныя пряжки панцыря, забыло
             Свою природу, стало опахаломъ,
             Чтобъ прохлаждать развратный пылъ цыганки!

(Трубы. Входятъ Антоній и Клеопатра со свитой. Евнухи обмахиваютъ ихъ опахалами).

             Смотри -- они идутъ! Увидишь самъ,
             Какъ третій столбъ вселенной 2) сталъ шутомъ
             Развратницы:-- есть чѣмъ полюбоваться!
   Клеопатра. Когда меня ты любишь, то скажи,
             Какъ горячо?
   Антоній.           Любовь бѣдна, когда
             Ее возможно смѣрятъ.
   Клеопатра.                     Все же я
             Желаю знать предѣлы, до которыхъ
             Любима я.
   Антоній.           Тогда сыщи другую
             Вселенную и новый океанъ. (Входитъ придворный).
   Придворный. Извѣстія изъ Рима...
   Антоній.                                         Вотъ мученье!
             Въ чемъ суть?-- скорѣе!
   Клеопатра.                               О, не будь же такъ
             Строптивъ, Антоній: выслушай! Быть-можетъ,
             Узнаешь ты, что Фульвія больна 3);
             Иль, можетъ-быть, вашъ безбородый Цезарь 4)
             Благоволилъ послать тебѣ приказъ
             Исполнить то иль это: покорить
             Одну страну иль дать другой свободу,
             Грозя въ противномъ случаѣ своимъ
             Судомъ и гнѣвомъ.
   Антоній.                     Что съ тобою, другъ мой?
   Клеопатра. Иль (что еще возможнѣй) Цезарь шлетъ
             Тебѣ приказъ немедля возвратиться!
             Ты Цезаремъ смѣщенъ! Спѣши жъ узнать
             Свою судьбу! Гдѣ Фульвіи приказъ
             Иль Цезаря? Вѣрнѣе будетъ, впрочемъ,
             Сказать "обоихъ". Пусть зовутъ пословъ.
             Ты вспыхнулъ весь, Антоній!-- Это вѣрно,
             Какъ то, что я царица! Твой румянецъ
             Невольно выдаетъ твое признанье,
             Что сталъ рабомъ ты Цезаря. Тебя
             Страшитъ, сознайся, гнѣвъ твоей крикливой
             Ревнивицы-жены? Пускай скорѣе
             Зовутъ пословъ.
   Антоній.           Пускай размоетъ Тибръ
             Основы Рима! Пусть разрушенъ будетъ
             Его великій сводъ,-- но я останусь
             Съ тобою здѣсь! Вѣнцы и царства -- прахъ!
             Презрѣнная земля равно питаетъ
             Животныхъ и людей, но жизни цѣль,
             Когда она дана такой великой
             Четѣ, какъ мы,-- въ блаженствѣ! Намъ же равныхъ,
             Зову я міръ въ свидѣтели того,
             На свѣтѣ нѣтъ!
   Клеопатра.           Какъ эта ложь пышна!
             Иль скажешь ты, что не любя женился
             На Фульвіи? Повѣрь, что я кажусь
             Лишь только легковѣрной; ты жъ всегда
             Останешься, чѣмъ былъ.
   Антоній.                               О, да!-- сраженнымъ
             Любовью къ Клеопатрѣ! Заклинаю
             Тебя во имя страсти и ея
             Плѣнительныхъ минутъ -- не заставляй
             Меня терять часы на перекоры.
             Я посвящать рѣшился каждый мигъ
             Съ тобой лишь наслажденью. Что затѣемъ
             Сегодня ночью мы?
   Клеопатра.                     Вели позвать
             Сперва пословъ.
   Антоній.                     Капризница, къ тебѣ
             Равно идутъ и смѣхъ, и злость, и слезы!
             Умѣешь обращать въ очарованье
             Ты самые пороки! Перестань
             Твердить мнѣ о послахъ: принадлежу
             Я весь тебѣ одной! Пойдемъ сегодня
             Бродить тайкомъ по городу и слушать
             Народную молву:-- вчера желала
             Ты этого сама 5). (Придворному).
                                 Ни слова больше
             Мнѣ о послахъ 6).

(Уходятъ Антоній, Клеопатра и свита).

   Деметрій.                     Такъ вотъ какъ уважаетъ
             Онъ Цезаря!
   Филонъ.           Когда перестаетъ
             Онъ быть самимъ собой, то онъ теряетъ
             Всѣ доблестныя качества, которымъ
             Не слѣдовало съ нимъ бы разставаться.
   Деметрій. Прискорбно видѣть мнѣ, что подтверждаетъ
             Онъ точно нехорошую молву,
             Которая о немъ сложилась въ Римѣ.
             Но, впрочемъ, я надежды не теряю
             На лучшее въ грядущемъ. До свиданья. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 2-я.

Тамъ же. Другая комната.

(Входятъ Харміана, Ира, Алексасъ и предсказатель 7).

   Харміана. Милый, добрый, могу сказать даже: несравненный Алексасъ! Гдѣ же тотъ предсказатель, котораго ты такъ нахваливалъ царицѣ? Ужасно хочется мнѣ увидѣть человѣка, который любуется своими рогами, какъ лаврами 8).
   Алексасъ. Эй, предвѣщатель!
   Предсказатель. Чего вы отъ меня хотите?
   Харміана. Такъ это онъ? Правда ли говорятъ, будто ты все знаешь?
   Предсказатель. Успѣлъ я точно въ книгѣ тайнъ природы
             Прочесть кой-что.
   Алексасъ (женщинамъ). Подайте ваши руки,

(Входитъ Энобарбъ).

   Энобарбъ. Эй, кушаній побольше и вина,
             Чтобъ было чѣмъ за здравье пить царицы!
   Харміана (предсказателю). Предскажи мнѣ мое счастье.
   Предсказатель. Я предсказываю только то, что вижу.
   Харміана. Ну, такъ предсказывай.
   Предсказатель. Ты похорошѣешь еще болѣе.
   Харміана. Значитъ, пополнѣю?
   Ира. Нѣтъ, онъ хочетъ сказать, что, соста

   

АНТОНІЙ И КЛЕОПАТРА *)

ШЕКСПИРА

   *)Представляя на судъ образованной публики переводъ "Антонія и Клеопатры", считаю неизлишнимъ замѣтить, что я присоединилъ въ выноскахъ только необходимѣйшія объясненія текста и тѣ варьянты по экземпляру Кольера, которые явно измѣняютъ въ данномъ мѣстѣ смыслъ, въ пользу дѣла. Читатели извинятъ немногіе 6-тистопные стихи, встрѣчающіеся въ моемъ переводѣ, тѣмъ болѣе, что у Шекспира не только такіе стихи, но и лишенные всякой мѣры, не рѣдкость. Переводчикъ.

Переводъ А. ФЕТА.

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

   М. Антоній, Октавій Цезарь, М. Эмилій Лепидъ, тріумвиры.
   Секстъ Помпей.
   Домицій Энобарбъ, Вентидій, Эросъ, Скаръ, Дерцетъ, Димитрій, Филонъ, приверженцы Антонія.
   Меценатъ, Агриппа, Долабелла, Прокулей, Тирей, Галлъ, приверженцы Цезаря.
   Менасъ, Менекратъ, Варрій, приверженцы Помпея.
   Тавръ, военачальникъ у Цезаря.
   Кандій, военачальникъ у Антонія.
   Силій, одинъ изъ вождей у Вентидія.
   Эвфроній, посолъ Антонія къ Цезарю.
   Алексасъ, Мардіанъ, Селевкъ и Діомедъ, придворные Клеопатры. Гадатель. Поселянинъ.
   Клеопатра, царица Египта.
   Октавія, сестра Цезаря и жена Антонія.
   Харміань, Ира, прислужницы Клеопатры.

Вожди, воины, вѣстники и прочіе придворные.

Мѣсто дѣйствія въ различныхъ частяхъ Римской Имперіи.

   

АКТЪ I.

СЦЕНА I.

Александрія. Комната во дворцѣ Клеопатры.

          (Входятъ Димитрій и Филонъ).

Филонъ.

             Нѣтъ, сумасбродство нашего вождя
             Выходитъ изъ границъ; отважный. взоръ,
             Сверкавшій вдоль рядовъ и легіоновъ,
             Какъ панцырь Марса, нынѣ преклоненъ
             Иль обращенъ, почтительный и страстный
             На смуглое чело: героя сердце,
             Что въ жаркихъ битвахъ заставляло пряжки
             Срываться на груди -- совсѣмъ не то --
             И нынѣ служитъ мѣхомъ, опахаломъ
             Жаръ Египтянки страстный охлаждать.
             Смотри-ко! вотъ они идутъ сюда!

(Трубы. Входятъ Антоніи и Клеопатра со свитой, обмахиваютъ ее опахалами).

             Вглядись получше: и увидишь въ немъ
             Ты третій столпъ вселенной обращеннымъ
             Въ шута развратной женщины.-- Вглядись.
   

Клеопатра.

             Пусть и любовь -- но велика ль, скажи?
   

Антоній.

             Жалка любовь, которой мѣра есть.
   

Клеопатра.

             Я знать хочу, предѣлъ твоей любви,
   

Антоній.

             Такъ дай же небо новое и землю.

(Входитъ посланные).

Посланникъ.

             Изъ Рима вѣсть.
   

Антоній.

                                           Не мучь -- и въ двухъ словахъ....
   

Клеопатра.

             Нѣтъ, выслушай, Антоній, ты его.
             Быть можетъ, Фульвія во гнѣвѣ; иль какъ знать,
             Быть можетъ, Цезарь безбородый шлетъ
             Тебѣ приказъ: "исполни то и то,
             Займи то царство, это защити;
             Спѣши и не гнѣви насъ".
   

Антоній.

                                                     Какъ мой другъ?
   

Клеопатра.

             Быть можетъ, нѣтъ -- всего вѣрнѣй, тебѣ
             Остаться долѣ здѣсь нельзя и Цезарь
             Зоветъ тебя -- такъ выслушай, Антоній,
             Чтожъ Фульвія? да -- то есть Цезарь?-- оба?
             Зови пословъ. Что вспыхнулъ ты Антоній,
             Безспорно какъ и то, что я царица.
             Въ честь Цезаря твой стыдъ, иль дань ланиты
             Крикливой брани Фульвіи. Послы!
   

Антоній.

             Пусть въ Тибрѣ тонетъ Римъ и мощный сводъ
             Большого царства рухнетъ! Вотъ мой міръ.
             Всѣ царства прахъ. Питаетъ тукъ земной
             Людей и скотъ: все благородство жизни
             Вотъ въ чемъ: (обнимаетъ ее) когда два любящихъ дерзнуть
             Такъ сблизить жребіи, а въ этомъ мы
             (Подъ страхомъ казни объявляю свѣту)
             Недостижимы.
   

Клеопатра.

                                           Выспренная ложъ!
             Мужъ Фульвіи -- чтожъ любитъ онъ ее?
             Пусть я кажуся глупой, но не буду.
             Антоній вѣчно вѣренъ самъ себѣ.
   

Антоній.

             Коль не взволнованъ Клеопатрой онъ.--
             О! изъ любви къ живымъ часамъ любви,
             Не трать въ тяжелыхъ разговорахъ время;
             Пусть нашей жизни каждый мигъ продленъ
             Забавами. Чѣмъ скоротаемъ ночь?
   

Клеопатра.

             Прими пословъ.
   

Антоній.

                                           Эхъ, спорщица царица!
             Которой все къ лицу и брань и смѣхъ
             И слезы; каждый твой порокъ стремится
             Быть красотой и вызвать поклоненье.
             Что за послы! я твой и только твой!
             Мы ночью городъ обойдемъ, вникая
             Въ народный духъ. Пойдемъ моя царица --
             Вчера звала. Не обращайтесь къ намъ.

(Уходятъ Антоній и Клеопатра со свитой).

Димитрій.

             Иль Цезаря Антоній такъ не цѣнитъ?
   

Филонъ.

             Порой, когда онъ больше не Антоній,
             Въ немъ и великихъ качествъ нѣтъ, какими
             Украшенъ долженъ быть Антоній.
   

Димитрій.

                                                               Жаль,
             Что общую онъ подтверждаетъ ложъ
             О немъ разсказовъ въ Римѣ. Но надѣюсь
             Умнѣй онъ будетъ завтра.-- Будь здоровъ.
   

СЦЕНА II.

Также, другая комната.

(Входятъ Хармиань, Ира, Алексасъ и Гадатель).

Харміань.

   Послушай Алексасъ, милый Алексасъ, чудесный Алексасъ, всенаичудеснѣйшій Алексасъ, гдѣ гадатель, котораго ты такъ хвалилъ царицѣ. О! еслибы мнѣ узнать того человѣка, который, какъ ты говорить, долженъ будетъ прикрывать рога свои вѣнкомъ {Харміань говоритъ о своемъ будущемъ мужѣ, который, по словамъ Алексаса, будетъ по ея милости рогатъ.}.
   

Алексасъ.

   Гадатель!
   

Гадатель.

   Что вамъ угодно?
   

Харміань.

             Такъ это онъ? Ты ль вѣдающій все?
   

Гадатель.

             Я въ безконечной книгѣ тайнъ природы
             Прочелъ не много.
   

Алексасъ.

                                           Руку дай ему.

(Входитъ Энобарбъ).

Энобарбъ.

             Проворнѣй столъ внесите, да вина
             Побольше -- пить здоровье Клеопатры.
   

Харміань.

             Голубчикъ! счастье доброе мнѣ дай!
   

Гадатель.

             Я не творю, -- предвижу только я.
   

Харміань.

             Такъ сдѣлай милость, высмотри его.
   

Гадатель.

             Еще пышнѣй ты будешь чѣмъ теперь.
   

Харміань.

             Онъ вѣрно говоритъ о полнотѣ.
   

Гадатель.

             Нѣтъ, ты румяниться подъ старость будешь.
   

Харміань.

             Лишь только бъ не морщины.
   

Алексасъ.

             Да не мѣшайте! слушайте его.
   

Харміань.

             Тсс....
   

Гадатель.

             Влюбляться чаще, чѣмъ любимой быть.
   

Харміань.

             Такъ лучше же виномъ отогрѣваться.
   

Алексасъ.

             Нѣтъ, выслушай его.
   

Харміань.

   Ну предскажи-ко отличное счастье. Заставь меня въ одно утро выйдти замужъ за трехъ царей и овдовѣть послѣ ихъ всѣхъ, заставь на пятидесятомъ году имѣть ребенка. Устрой, чтобы я вышла за Октавія Цезаря и стала ровнею своей госпожѣ.
   

Гадатель.

             Свою царицу ты переживешь.
   

Харміань.

             О превосходно! Долгая мнѣ жизнь
             Дороже смоквъ *).
   *) Въ этомъ выраженіи уже намекъ на родъ смерти Клеопатры и Харміани.
   

Гадатель.

                                           Ты счастливѣй была
             Досель, чѣмъ предстоитъ тебѣ.
   

Харміань.

   Такъ вѣрно дѣти мои будутъ безъ имени. Скажи-ко, сколько у меня будетъ мальчиковъ и дѣвочекъ?
   

Гадатель.

             Будь каждое твое желанье -- лономъ,
             И лономъ плодотворнымъ -- милліонъ.
   

Xармиань.

             Прочь дуракъ: прощаю тебя какъ колдуна.
   

Алексасъ,

   Ты думаешь одни простыни твои знаютъ про твои желанія?
   

Хармиань.

             Ну разскажи-ко Ирѣ ты теперь.
   

Алексасъ.

             Мы всѣ желаемъ знать свою судьбу.
   

Энобарбъ.

   Мнѣ, да и большей части изъ васъ судьба нынѣшнюю ночь -- пьяному въ постель.
   

Ира.

   Вотъ ладонь, предвѣщающая не порочность, если не что другое.
   

Харміань.

   Точно какъ разлитіе Нила предвѣщаетъ голодъ.
   

Ира.

   Прочь ты шутовка, гдѣ тебѣ гадать.
   

Харміань.

   Нѣтъ, если влажная ладонь не признакъ плодородія, то я даже не въ состояніи почесать у себя ухо {T. е. сдѣлать самой легкой вещи.}. Пожалуйста предскажи ей будничную судьбу.
   

Гадатель.

   У васъ одинаковая судьба.
   

Ира.

   Но какъ же? какъ? разсказывай подробнѣй.
   

Гадатель.

   Я все сказалъ.
   

Ира.

             Не ужели моя судьба ни на вершокъ не лучше ея?
   

Харміань.

   Ну, а еслибы твоя судьба и была на вершокъ лучше моей, куда бы ты прибавила этотъ вершокъ?
   

Ира.

   Разумѣется, не къ носу моего мужа.
   

Харміань.

   Да спасетъ насъ небо отъ дурныхъ помысловъ. Алексасъ, поди сюда; твою судьбу, твою судьбу! О! пусть онъ женится на женщинѣ, которая не можетъ ходить, милая Изида, умоляю тебя! и пусть она умретъ и дай ему еще худшую и за худшею еще худшую, пока самая худшая со смѣхомъ не проводитъ до могилы его, бывшаго пятьдесятъ разъ рогоносцемъ. Добрая Изида! услышь мою молитву, если и откажешь мнѣ въ болѣе важномъ. Добрая Изида! умоляю тебя!
   

Ира.

   Аминь. Дражайшая богиня, услышь молитву твоего народа, потому что на сколько сокрушительно видѣть красиваго мужчину съ женой легкаго поведенія, на столько убійственно -- непріятно видѣть уродливаго малаго не рогатымъ; поэтому добрая Изида! наблюди приличіе и пошли ему достодолжную судьбу.
   

Харміань.

   Аминь.
   

Алексасъ.

   Посмотрите-ко! Если бы во власти ихъ состояло сдѣлать меня рогатымъ, онѣ сами готовы бы сдѣлаться распутными, чтобы этого добиться.
   

Энобарбъ.

   Тсс!-- Вотъ идетъ Антоній.
   

Харміань.

   Нѣтъ, -- царица.

(Входить Клеопатра).

Клеопатра.

   Антонія вы не видали?
   

Эноборбъ.

   Нѣтъ государыня.
   

Клеопатра.

   Онъ не былъ здѣсь?
   

Харміань.

   Нѣтъ, государыня.
   

Клеопатра.

             Онъ въ духѣ былъ веселомъ -- вдругъ его
             Схватила мысль о Римѣ.-- Энобарбъ!
   

Энобарбъ.

             Царица!
   

Клеопатра.

             Сыщи и приведи его. Алексасъ гдѣ?
   

Алексасъ.

             Здѣсь, весь къ услугамъ.-- Вождь сюда идетъ.

(Входить Антоній съ посланникомъ и свитой).

Клеопатра.

             Не будемъ на него смотрѣть.-- Пойдемъ.

(Уходятъ Клеопатра, Энобарбъ, Алексасъ, Ира, Харміань, гадатель и свита).

Посланникъ.

             Всѣхъ прежде Фульвія твоя пошла войной.
   

Антоній.

             На Люція, на брата моего?
   

Посланникъ.

             Да, но война не долго длилась. Время
             Враговъ сдружило къ Цезарю враждой,
             А тотъ счастливѣе въ бою, -- изгналъ
             Ихъ изъ Италіи при первой схваткѣ.
   

Антоній.

             Ну хорошо. Еще похуже вѣсть?
   

Посланникъ.

             Съ больныхъ вѣстей посламъ не по себѣ.
   

Антоній.

             Коль рѣчь ведутъ съ глупцомъ иль трусомъ.-- Ну!
             По моему, что было, то прошло;
             Лишь правду говори -- словамъ смертельнымъ
             Внимаю будто лести.
   

Посланникъ.

                                                     Лабіенъ
             (О злая вѣсть!) войска Парѳянъ подвинулъ
             И Азію съ Ефрата покорилъ.
             Побѣды знамя въ Сирію онъ внесъ
             И въ Лидію и въ Іонію; -- межъ тѣмъ....
   

Антоній.

             Антоній, хочешь ты сказать.
   

Посланникъ.

                                                               О вождь!
   

Антоній.

             Будь прямъ, -- молвы всеобщей не смягчай;
             По римски называй ты Клеопатру,
             Ругай словами Фульвіи, брани
             Мои ошибки смѣло, такъ какъ злоба
             И ненависть ихъ видятъ.-- О! безъ бурь
             Мы въ плевелахъ заглохнемъ. Насъ бранить
             Полоть насъ значитъ.-- Будь здоровъ пока!
   

Посланникъ.

             Высокой волѣ покоряюсь я. (Уходитъ).
   

Антоній.

             Что въ Сикіонѣ-новаго? скажи!
   

1-й слуга.

             Изъ Сикіона вѣстникъ. Былъ онъ тутъ?
   

2-й слуга.

             Онъ приказаній ждетъ.
   

Антоній.

                                                     Такъ пусть войдетъ.
             Пора сорвать египетскую цѣпь,

(Входитъ другой посланный).

             Иль въ сумасбродствѣ потонуть. Кто ты?
   

Посланникъ.

             Твоя супруга Фульвія скончалась.
   

Антоній.

             Гдѣ?--
   

Посланникъ.

                                 Въ Сикіонѣ:
             О времени болѣзни и другомъ
             Важнѣйшемъ -- самъ прочтешь.

(Подаетъ письмо.)

Антоній.

                                                               Оставь меня.--

(Посланникъ уходитъ.)

             Почилъ великій духъ. Вѣдь я желалъ"
             Что часто мы съ презрѣньемъ отвергаемъ,
             Желали бъ воротить; что намъ пріятно,
             Становится отъ повторенья горькимъ
             И самому себѣ противурѣчитъ *)
             Вотъ и мила, за тѣмъ что умерла.--
             Готовъ бы руку дать ей безъ угрозъ.
             Пора бѣжать волшебницы царицы; --
             Сто тысячъ золъ и безъ числа родитъ
             Бездѣйствіе мое. Гей! Энобарбъ!
   *) Въ прежнихъ изданіяхъ было: Ву revolution lowering; у Колльера: Ву re          petition souring.

Энобарбъ.

             Что ты прикажешь повелитель?
   

Антоній.

             Отсюда нужно мнѣ поторопиться.
   

Энобарбъ.

   Въ такомъ случаѣ мы погубимъ всѣхъ вашихъ женщинъ. Мы видимъ, какъ смертельно для нихъ даже невниманіе, а если нужно будетъ согласиться на нашъ отъѣздъ, имъ просто смерть.
   

Антоній.

             Я долженъ прочь уѣхать.
   

Энобарбъ.

   Изъ за важной причины пусть женщины умираютъ: истинная жалость бросать ихъ изъ за пустяковъ, но при важномъ обстоятельствѣ ихъ слѣдуетъ считать ни вочто. Если Клеопатра хотя малость объ этомъ провѣдаетъ, то немедленно умретъ. Я видалъ ее двадцать разъ умирающею изъ за гораздо ничтожнѣйшей причины. Мнѣ кажется, въ смерти есть сила, дѣйствующая на нее какъ любовныя объятія -- до такой степени она на нее падка.
   

Антоній.

   Она хитрѣй, чѣмъ можетъ человѣкъ придумать.
   

Энобарбъ.

   Нѣтъ, право нѣтъ! страсти ея состоятъ изъ тончайшихъ частицъ чистой любви. Эти бури и потоки нельзя назвать вздохами и слезами. Это ураганы и ненастья сильнѣйшія, чѣмъ тѣ, о которыхъ говоритъ календарь. Тутъ не можетъ быть притворства, а если есть, то оно пускаетъ ливень не хуже Юпитера.
   

Антоній.

   Лучше никогда бы мнѣ съ ней не встрѣчаться!
   

Энобарбъ.

   О! тогда бы ты не видалъ совершеннѣйшаго созданія и отказавшись отъ такого наслажденія, лишилъ бы свое путешествіе всякаго значенія.
   

Антоній.

   Фульвія умерла.
   

Энобарбъ.

   Повелитель?
   

Антоній.

   Фульвія умерла.
   

Энобарбъ.

   Фульвія!
   

Антоній.

   Умерла.
   

Энобарбъ.

   Ну такъ принеси богамъ благодарственную жертву. Когда ихъ божественности угодно отнять у мужа жену, то пусть онъ подумаетъ о портныхъ на сей землѣ и успокоится мыслію, что когда старыя платья изношены, они поставлены на то, чтобы шить новыя. Если бы кромѣ Фульвіи не было женщинъ, тебѣ дѣйствительно пришлось бы плохо и дѣло было бы плачевное; а теперь горе увѣнчано утѣшеніемъ; изъ твоей старой женской рубашки выходитъ новая юпка. И дѣйствительно, слезы должны жить въ чеснокѣ, чтобы проливаться отъ подобнаго горя.
   

Антоній.

             Тревога, поднятая ею въ Римѣ,
             Не терпитъ моего отсутствія.
   

Энобарбъ.

   А тревога, поднятая тобою здѣсь, не терпятъ твоего отъѣзда. Особенно тревога Клеопатры, которая только и дышитъ твоимъ присутствіемъ.
   

Антоній.

             Довольно легкихъ словъ. Дай знать вождямъ
             Рѣшенье наше. А причину я
             Поспѣшности самъ объясню царицѣ,
             Прося любви отсрочки: не одна
             Смерть Фульвіи съ важнѣйшими другими
             Причинами зоветъ насъ; много писемъ
             Насъ дружески увѣщеваютъ, въ Римъ
             Немедленно вернуться. Секстъ Помпей
             На Цезаря возсталъ и пріобрѣлъ
             На морѣ власть: измѣнчивый народъ
             (Который чувствомъ не почтитъ заслуги.
             Пока жива заслуга) радъ признать
             Все, что Помпей великій совершилъ,
             За сыномъ: -- этотъ, храбростью и силой
             Возвыся власть и имя, во главѣ
             Сталъ войскъ. У силясь, онъ способенъ быть
             Грозой вселенной. Многое въ зачатьи,
             Что силой жизни только волосъ конскій *)
             А не змѣя по яду. Объяви
             Ты нашимъ подчиненнымъ, чтобы всѣ
             Къ отъѣзду торопились.
   *) Понятіе о конскомъ волосѣ, превращающемся въ волосатика, еще сохранилось, у нашего народа.

Энобарбъ.

                                                     Всѣмъ скажу.

(Уходитъ)

   

СЦЕНА III.

(Входятъ Клеопатра, Харміанъ, Ира и Алексасъ).

Клеопатра.

             Гдѣ онъ?
   

Харміань.

                                 Его съ тѣхъ поръ я не видала.
   

Клеопатра.

             Узнай гдѣ онъ, кто съ нимъ, чѣмъ занятъ онъ?
             Не я тебя послала.-- Если грустенъ,
             Скажи ему, что я пляшу; а веселъ,
             Что вдругъ занемогла, -- Вернись скорѣй.

(Алексасъ уходитъ.)

Харміань.

             Коль точно любишь ты его, и хочешь
             Любимой быть, то ты взялась не такъ.
   

Клеопатра.

             Что жъ дѣлать мнѣ, что упустила я?
   

Харміань.

             Все уступай, -- ни въ чемъ не прекословь.
   

Клеопатра.

             Ты учишь съ дуру, какъ его утратить.
   

Харміань.

             Не мучь его, и разсуди: -- что насъ
             Пугаетъ часто, надоѣстъ какъ разъ.

(Входитъ Антоній.)

             Вотъ и Антоній.
   

Клеопатра.

                                           Я больна, не въ духѣ.
   

Антоній.

             Мнѣ тяжело свой замыслъ ей открыть.
   

Клеопатра.

             На помощь Харміань, я упаду,
             Не выдержу и силы отказали
             Въ услугѣ мнѣ.
   

Антоній.

                                           Дражайшая царица!
   

Клеопатра.

             Прошу: -- Не стой такъ близко.
   

Антоній.

                                                               Что съ тобой?
   

Клеопатра.

             Въ твоихъ глазахъ прочла благую вѣсть.
             Что говоритъ супруга?-- Къ ней ступай.
             Сюда бы ей тебя не отпускать.
             Пусть не сочтетъ, что я тебя держу...
             Я надъ тобой не властна: ты ея.
   

Антоній.

             Богамъ извѣстно...
   

Клеопатра.

                                           Никогда царица
             Такъ не была обманута; хоть я
             Предвидѣла измѣну.
   

Антоній.

                                                     Клеопатра!
   

Клеопатра.

             Какъ вѣрить, что ты преданъ, что ты мой,
             Хотя бъ клялся престолами боговъ,
             Коль измѣнилъ ты Фульвіи? Безумно
             Связать себя обѣтомъ, сокрушеннымъ
             Въ минуту клятвы.
   

Антоній.

                                                     Милая царица!
   

Клеопатра.

             Нѣтъ, свой побѣгъ не думай украшать.
             Скажи: прости! и въ путь: когда молилъ
             Остаться здѣсь -- ни слова про отъѣздъ:
             Сулилъ и взоръ нашъ вѣчность и уста
             И нѣгу брови, не было частички
             Въ насъ не небесной; все осталось тожъ,
             Иль, величайшій полководецъ въ мірѣ,
             Ты величайшій лжецъ.
   

Антоній.

                                                     Какъ это такъ!
   

Клеопатра.

             Будь я съ твоею силой, ты бъ узналъ,
             Что сердце есть въ Египтѣ.
   

Антоній.

                                                               Дай сказать.
             Событій власть на службу насъ зоветъ
             На время только; сердцемъ я вполнѣ
             И нераздѣльно здѣсь съ тобой. Нашъ край
             Мечами гражданъ блещетъ. Секстъ Помпей
             Отважно къ Римскимъ пристанямъ спѣшитъ
             И двухъ властей домашнихъ ровный споръ
             Родитъ расколъ опасный. Ненавистныхъ
             Взлюбили за могущество; нзнанникъ
             Помпей, богатъ заслугами отца,
             Прокрался въ души недовольныхъ всѣмъ
             Теперешнимъ, -- но грозныхъ по числу.
             Больной застоемъ миръ цѣленья ждетъ
             Отъ рѣзкихъ перемѣнъ.-- Но извинитъ
             Въ твоихъ глазахъ отъѣздъ мой лучше всѣхъ
             Смерть Фульвіи.
   

Клеопатра.

                                           Хоть глупость отъ меня
             Лѣта не отведутъ, но отвели
             Ребячество. Какъ Фульвіи скончаться?
   

Антоній.

             Она скончалась, вѣрь моя царица!
             Взгляни сюда, въ свободный часъ прочти
             Какой она затѣяла раздоръ.
             И лучшее ты подъ конецъ узнаешь:
             Гдѣ умерла...
   

Клеопатра.

                                           О лживая любовь!
             Гдѣ склянки тѣ, что ты наполнить долженъ
             Печали влагой? вижу, вижу въ смерти
             Я Фульвіи, какъ примешь ты мою.
   

Антоній.

             Не ссорься болѣ, но готовься слушать
             Про замыслы мои; -- жить или пасть
             Имъ, какъ рѣшишь сама; клянусь огнемъ,
             Животворящимъ Нильскій илъ: -- пойду
             Отсель твоимъ борцемъ, слугой, неся
             Войну и миръ, какъ скажешь.
   

Клеопатра.

                                                               Харміань!
             Шнуровку! нѣтъ! то хуже мнѣ, то лучше,
             Такъ и Антоній любитъ.
   

Антоній.

                                                     Нѣжный другъ!
             Повѣрь его любви -- ея ничто
             Не сокрушитъ.
   

Клеопатра.

                                           Мнѣ Фульвія -- примѣръ.
             Ты отвернись-ко, да поплачь объ ней,
             Потомъ скажи, прощаяся, что слезы
             Льешь объ Египтѣ; сцену разыграй
             Высокого притворства и увѣрь
             Что это честь.
   

Антоній.

                                 Ты злишь меня, оставь!
   

Клеопатра.

             Ты можешь лучше, -- но и такъ къ лицу.
   

Антоній.

             Клянусь мечемъ я...
   

Клеопатра.

                                           И щитомъ. Теперь
             Искуснѣй, но не все тутъ. Харміань!
             Взгляни, какъ римскій Геркулесъ хорошъ
             Въ порывѣ гнѣва.
   

Антоній.

                                           Я оставлю васъ.
   

Клеопатра.

             Мой витязь вѣжливый, одно лишь слово:
             Такъ намъ разстаться должно, -- нѣтъ -- не то;
             Любили оба мы.-- Опять не то;
             Ты это зналъ, -- что я хочу сказать?
             О! память у меня точь въ точь Антоній,
             Я все забыла.
   

Антоній.

                                           Еслибъ не видалъ
             Безумства я у ногъ твоихъ, то счелъ бы
             Безумной самое тебя.
   

Клеопатра.

                                                     Какъ тяжко
             Носить безумство такъ у сердца близко,
             Какъ носитъ Клеопатра. Но прости....
             Смертеленъ каждый шагъ мой для меня,
             Коль ты имъ недоволенъ.-- Честь зоветъ
             Тебя отсюда.-- Глупыхъ словъ не слушай --
             Пусть будутъ боги всѣ съ тобой и мечь
             Твой обовьется лавромъ, -- а успѣхъ
             Передъ твоими стелется стопами.
   

Антоній.

                                                               Пойдемъ.
             Разлука такъ и медлитъ и спѣшитъ,
             Что ты идешь, здѣсь царствуя, за мною;
             А я, бѣжавъ -- все остаюсь съ тобою.
             Пойдемъ!

(уходятъ.)

   

СЦЕНА IV.

Римъ. Комната, въ домѣ Цезаря.

(Входятъ Октавій Цезарь, Лепидъ и свита)

Цезарь.

             Ты видишь самъ Лепидъ и не забудь;
             Не Цезарское чувство ненавидѣть
             Великаго совмѣстника: вотъ слухи
             Александрійскіе: онъ ловитъ рыбу, пьетъ,
             Жжетъ факелы въ ночныхъ пирахъ -- и самъ
             Мужчиной сталъ не больше Клеопатры;
             А Птоломеева вдова ни чѣмъ
             Не женственнѣй его. Пословъ онъ слушалъ всколзь,
             Забывъ о соправителяхъ. Ты въ немъ
             Отыщешь всѣ возможные пороки,
             Которымъ люди слѣдуютъ.
   

Лепидъ.

                                                               Едваль
             Они затмить въ немъ доблестное могутъ.
             Его ошибки словно звѣзды въ небѣ
             Еще пышнѣй горятъ во тьмѣ, скорѣй
             Въ крови, а не въ привычкахъ, жребій больше
             Чѣмъ произволъ.
   

Цезарь.

             Ты слишкомъ снисходителенъ. Положимъ
             Простительно мять ложе Птоломея,
             Платить за шутки царствами, на споръ
             По правиламъ искуства пить съ рабами,
             Шататься днемъ по улицамъ, бороться
             Съ вонючей чернью -- это все пустякъ,
             (Хотя какихъ достоинствъ незатмятъ
             Такія вещи) но ни чѣмъ Антоній
             Не извинитъ того, что намъ вести
             Его безумствъ такъ тяжко бремя"-- Если
             Досуги онъ на нѣгу расточаетъ,
             То отвращенье, да изсохшій мозгъ
             О томъ напомнятъ; но терять часы,
             Зовущіе на подвигъ барабаномъ
             И воплемъ государства -- это стоитъ
             Бранить, какъ мальчика бранятъ, который
             Все отдаетъ за радость въ настоящемъ
             На перекоръ уму.

(Входитъ посланникъ.)

Лепидъ.

                                           Вотъ снова вѣсть.
   

Посланникъ.

             Приказъ исполненъ твой и каждый часъ
             Ты, благородный Цезарь, будешь слышать
             О ходѣ дѣлъ. Помпей владѣетъ моремъ
             И кажется склонилъ онъ тѣхъ, кому
             Былъ Цезарь только страшенъ.-- Къ кораблямъ (*)
             Уже толпы стеклися недовольныхъ
             И ропщутъ на тебя.
   *) Въ прежнихъ изданіяхъ: to the ports; у Колльера to the fleets.
   

Цезарь.

                                                     Я это зналъ.
             Мы можемъ видѣть съ первыхъ государствъ,
             Что кто высокъ и милъ, пока высокъ,
             А кто упалъ, хоть не былъ вѣкъ любимъ
             И быть не могъ, -- сталъ милъ, какъ нѣтъ его.
             Похожа чернь на зыбкій флагъ рѣчной,
             Что взадъ впередъ какъ рабъ слѣдитъ за вѣтромъ
             И треплется движеньемъ.
   

Посланникъ.

                                                     Цезарь! я
             Съ извѣстіемъ, что Менекратъ и Менасъ
             Извѣстные пираты, овладѣвъ
             Морскимъ пространствомъ, всѣхъ родовъ килями
             Его браздятъ; не первый ужъ набѣгъ
             Въ Италію проникъ, приморскій житель
             Дрожитъ, и вся въ волненьи молодежь! -
             Чуть судно гдѣ покажется, берутъ
             Лишь бы завидѣть, а Помпея имя
             Опаснѣе всѣхъ силъ его.
   

Цезарь.

                                                     Антоній!
             Брось кубки сладострастія. Когда
             Разбитый ты спѣшилъ изъ подъ Мутины,
             Гдѣ самъ убилъ и Гирція и Панзу,
             Двухъ консуловъ, -- шелъ голодъ по твоимъ
             Пятамъ. Но ты, изнѣженный, cносилъ
             Его съ терпѣньемъ дикаря, ты жажду
             Мочею конской утолялъ, да ржавой
             Водой болотной, что и скотъ не пьетъ;
             Не презиралъ ты самыхъ дикихъ ягодъ
             И какъ олень, когда поля въ снѣгу,
             Ты грызъ кору древесную; на Альпахъ,
             (Ты по разсказамъ) ѣлъ такое мясо,
             Что видъ его смертеленъ былъ -- и это
             (О срамъ, о стыдъ тебѣ мои слова)
             Ты все сносилъ такъ твердо, что ланиты
             Твои не поблѣднѣли.
   

Лепидъ.

                                                     Жаль его.
   

Цезарь.

             Хотя бы стыдъ его обратно въ Римъ
             Прогналъ. Давно пора намъ сообща
             На полѣ показаться; собери
             Для этой цѣли мнѣ совѣтъ; Помпей
             Растетъ отъ нашей лѣни.
   

Лепидъ.

                                                     Завтра Цезарь
             Я буду въ состояньи донести,
             Что могъ собрать на морѣ и на сушѣ
             Въ отпоръ годинѣ злой.
   

Цезарь.

                                                     До той норы
             О томъ же позабочусь самъ.-- Прощай.
   

Лепидъ.

             Прощай же Цезарь. Если вѣсть придетъ
             О внѣшнихъ происшествіяхъ, -- прошу
             Не медля, дай мнѣ знать.
   

Цезарь.

                                                     Не сомнѣвайся;
             Смотрѣть на это буду какъ на долгъ.

(уходятъ.)

   

СЦЕНА У.

Александрія. Комната во дворцѣ.

          (входятъ Клеопатра, Ира и Мардіанъ.)

Клеопатра.

   Харміань!
   

Харміань.

   Государыня!
   

Клеопатра.

             Ахъ, ахъ!
             Дай мандрагоры выпить мнѣ.
   

Хармиань.

                                                               За чѣмъ?
   

Клеопатра.

             Чтобъ времени заспать пробѣлъ огромный,
             Когда Антоній мой не здѣсь.
   

Харміань.

                                                     Ты слишкомъ
             Имъ занята.
   

Клеопатра.

                                           Измѣнница!
   

Харміань.

                                                               О нѣтъ!
   

Клеопатра.

             Ты, эвнухъ, Мардіанъ.
   

Мардіанъ.

                                                     Что вамъ угодно?
   

Клеопатра.

             Не пѣть тебя теперь заставлю.-- Мнѣ
             Все въ эвнухѣ противно. Счастливъ ты,
             Что, обезсилѣвъ, твой свободный умъ
             Не мчится изъ Египта. Есть ли страсти
             Въ тебѣ?
   

Мардіанъ.

                                 Да, есть, Царица.
   

Клеопатра.

                                                               Въ самомъ дѣлѣ?
   

Мардіанъ.

             Нѣтъ не на дѣлѣ. Вѣдь на дѣлѣ я
             Способенъ лишь на честныя дѣла,
             Но есть порывъ о томъ размыслить, что
             Съ Венерой дѣлалъ Марсъ.
   

Клеопатра.

                                                     О Харміань!
             Гдѣ онъ по твоему? Стоитъ? Сидитъ?
             Иль ходитъ гдѣ? Иль ѣдетъ на конѣ?
             Счастливецъ конь, Антонія ты носишь.
             Гордися конь! Ты знаешь ли кто онъ?
             Полъ-Атласа земли ты носишь; -- щитъ
             Вселенной! Что молчитъ онъ или шепчетъ:
             "Гдѣ ты, моя змѣя у нильскихъ водъ?"
             Такъ онъ зоветъ меня. А я теперь
             Впиваю ядъ сладчайшій, пусть онъ помнитъ
             Меня, хоть я отъ устъ влюбленныхъ Феба
             Черна и поддалась годамъ.-- Когда
             Ты былъ въ живыхъ широколобый Цезарь
             Кусочикъ царскій я была; Великій
             Помпей, свой взоръ въ мои вперяя брови,
             Стоялъ и бросить якорь здѣсь желалъ,
             Теряясь въ созерцаньи.
   

Алексасъ.

             Владычицѣ Египта мой привѣтъ.
   

Клеопатра.

             Какъ съ Маркомъ ты Антоніемъ не схожъ!
             Но прибылъ отъ него и драгоцѣнный
             Растворъ позолотилъ тебя. Скажи,
             Что дѣлаетъ мой храбрый Маркъ Антоній?
   

Алексасъ.

             Послѣднимъ дѣломъ, свѣтлая царица,
             Былъ поцалуй, послѣдній изъ упавшихъ
             На этотъ перлъ, слова вонзились въ сердце.
   

Клеопатра.

             Пусть ихъ мое исторгнетъ ухо.
   

Алексасъ.

                                                               "Другъ",
             Сказалъ онъ, "передай мои слова:
             Шлетъ вѣрный Римлянинъ вотъ этотъ перлъ
             Великой Египтянкѣ и у ногъ
             Ея, чтобъ даръ возвысить скудный, брошу
             Я царства передъ пышный тронъ: Востокъ
             Весь назоветъ ее своей царицей."
             Тутъ мнѣ кивнулъ и сѣлъ онъ на коня,
             Который ржалъ такъ громко, что отвѣтъ
             Мой заглушенъ былъ.
   

Клеопатра.

                                                     Скученъ онъ иль веселъ?
   

Аликслсъ.

             Похожъ на время года; межъ тепломъ
             И холодомъ -- ни скученъ и ни веселъ.
   

Клеопатра.

             О соразмѣрность чудная! замѣть!
             Замѣть! голубка Харміань! вотъ мужъ!
             Онъ не былъ скученъ, чтобъ казаться яснымъ
             Въ глазахъ приверженцевъ; -- онъ не былъ веселъ,
             Чтобъ не сказали, что оставилъ радость
             Въ Египтѣ онъ, а такъ ни то, ни се.
             О что за смѣсь! ни радость и ни грусть.
             И обѣ крайности тебѣ къ лицу,
             Какъ никому. Встрѣчалъ моихъ пословъ?
   

Алексасъ.

             Да я ихъ встрѣтилъ двадцать. Для чего
             Ихъ шлешь такъ много?
   

Клеопатра.

                                                     Кто рожденъ въ тотъ день,
             Какъ я писать къ Антонію забыла,
             Пусть будетъ нищимъ. Харміань, бумаги!
             Спасибо Алексасъ.-- Что Харміань!
             Былъ Цезарь мнѣ такъ милъ?
   

Харміань.

                                                     О дивный Цезарь!
   

Клеопатра.

             Похвалишь вновь, такъ подавись! тверди:
             "О дивный Маркъ Антоній!"
   

Харміань.

                                                               Храбрый Цезарь!
   

Клеопатра.

             Клянусь Изидой, что польется кровь
             Изъ зубъ твоихъ, коль съ Цезаремъ сравнишь
             Мужчину изъ мужчинъ.
   

Харміань.

                                                     Я, не во гнѣвъ,
             Пою на голосъ вашъ.
   

Клеопатра.

                                           Въ порѣ незрѣлой,
             Когда мой разумъ зеленъ былъ, могла
             Я хладнокровно это говорить!
             Пойдемъ, дай мнѣ бумаги и чернилъ:
             Пусть каждый день онъ слышитъ мой привѣтъ,
             Пока въ Египтѣ хватитъ населенья.
   

АКТЪ II.

СЦЕНА I.

Мессина. Комната въ домѣ Помпея.

(Входятъ Помпой, Менекратъ и Менась.)

Помпей.

             Коль боги правосудны, то они
             Помогутъ дѣлу правыхъ.
   

Менекратъ.

                                                     Знай Помпей,
             Ихъ медленность не есть еще отказъ.
   

Помпей.

             Пока мы молимъ ихъ у алтаря,
             О чемъ мы просимъ -- вянетъ.
   

Менекратъ.

                                                               Мы слѣпцы.
             Себѣ не рѣдко молимъ зла, въ которомъ
             Отказываетъ промыслъ и отказъ
             На пользу намъ.
   

Помпей.

                                           Надѣюсь на успѣхъ:
             Народъ мнѣ преданъ, море все мое,
             Я властью -- новый мѣсяцъ, но предвижу
             Надеждой полнолунье. Маркъ Антоній,
             Въ Египтѣ сидя за трапезой, въ поле
             Не выйдетъ, Цезарь накопляетъ деньги,
             Сердца теряя, а Лепидъ, обоимъ
             Имъ льстя за лесть, не любитъ никого;
             А самъ не милъ имъ.
   

Менекратъ.

                                                     Цезарь и Лепидъ
             Явились въ полѣ съ силою большой.
   

Помпей.

             Кто вѣсть принесъ? Все это ложно.
   

Менекратъ.

                                                                         Сильвій.
   

Помпей.

             Онъ бредитъ. Мнѣ извѣстно, что они
             Антонія ждутъ въ Римѣ. Но любовь
             Да усладитъ уста у Клеопатры!
             И дастъ волшебной ей красы и нѣги,
             Чтобъ вѣчными пирами отуманенъ
             Былъ сластолюбецъ. Яства Эпикура
             Пускай манятъ и дразнятъ апетитъ,
             А сонъ и пища погружаютъ доблесть
             Въ летейскій сумракъ.-- Ты что скажешь Варрій?

(Входитъ Варрій).

Варрій.

             Беспорно то, что долженъ я сказать.
             Антонія ждутъ ежечасно въ Римъ.
             Съ тѣхъ поръ, какъ выбылъ изъ Египта, -- могъ
             Онъ долгій кончить путь.
   

Помпей.

                                                     Полегче вѣсть
             Была бы мнѣ пріятнѣй. Менасъ, я
             Не думалъ, чтобъ влюбленный сластолюбецъ
             Рѣшился шлемъ надѣть изъ пустяковъ.
             Онъ ихъ обоихъ стоитъ какъ солдатъ,
             Но возгордимся тѣмъ, что нашъ порывъ
             Сорвалъ съ колѣнъ Египетской вдовы
             Антонія, столь падкаго на нѣгу.
   

Менасъ.

             Что Цезарь другъ Антонію -- не вѣрю;
             Его женой покойной оскорбленъ
             Былъ Цезарь; братъ его съ нимъ воевалъ,
             Хоть кажется невиненъ въ томъ Антоній.
   

Помпей.

             Не знаю Менасъ, какъ вражды меньшія
             Даютъ дорогу большимъ. Не возстань
             На нихъ, они сцѣпились бы другъ съ другомъ.
             Причинъ у нихъ довольно, обнажить
             Свои мечи. Но знать еще нельзя,
             Какъ свяжетъ нами возбужденный страхъ
             Ихъ разногласья меньшія и споры.
             Будь что богамъ угодно! Уберечь
             И жизнь и честь намъ можетъ только мечь.
             Въ путь Менасъ!

(уходятъ.)

   

СЦЕНА II.

Римъ. Комната въ домѣ Лепида.

(Входятъ Энобарбъ и Лепидъ.)

Лепидъ.

             Любезный Энобарбъ! благое дѣло
             Ты сдѣлаешь, склоня вождя: въ рѣчахъ
             Быть кроткимъ, вѣжливымъ.
   

Энобарбъ.

                                                     Я попрошу его
             Самимъ собою быть: затронетъ Цезарь,
             Пусть Цезаря Антоній смѣритъ взглядомъ
             И закричитъ какъ Марсъ. Клянусь Зевесомъ,
             Будь борода Антонія моею,
             Сегодня-бъ я не сбрилъ ее.
   

Лепидъ.

                                                               Не время
             Теперь на частные раздоры.
   

Энобарбъ.

                                                     Время
             Всегда на то, что происходитъ въ немъ.
   

Лепидъ.

             Но пусть большому меньшее уступитъ.
   

Энобарбъ.

             Нѣтъ, коль начнется съ меньшаго.--
   

Лепидъ.

                                                               Прошу
             Не горячись и не копай въ золѣ.
             Вотъ Маркъ Антоній самъ.

(Входятъ Антоній и Энобарбъ.)

Энобарбъ.

                                                     А вотъ и Цезарь.

(Входятъ Цезарь и Агриппа.)

Антоній.

             Мы если здѣсь поладимъ, -- то ступай
             Ты въ Парѳію Вентидій.
   

Цезарь.

                                                     Я не знаю,
             Спроси Агриппу, Меценатъ!
   

Лепидъ.

                                                               Друзья,
             Что насъ свело такъ важно.-- Не дозволимъ
             Бездѣлкамъ насъ разъединять.-- Упреки
             Примите кротко. Если нашъ раздоръ
             Возвыситъ голосъ, то убьетъ цѣленье
             Онъ язвъ. И такъ высокіе друзья
             (Тѣмъ болѣе, чѣмъ пристальнѣй прошу)
             Опасныхъ мѣстъ касайтесь, мягкимъ словомъ,
             Чтобъ не умножить зла.
   

Антоній.

                                                     Благая рѣчь!
             У войска, передъ битвой, я бы думалъ
             Вотъ -- такъ.
   

Цезарь.

             Съ пріѣздомъ въ Римъ
   

Антоній.

                                                     Благодарю.
   

Цезарь.

             Прошу, садись.
   

Антоній.

                                           Нѣтъ ты садись.
   

Цезарь.

                                                                         Вотъ, такъ!
   

Антоній.

             Я слышалъ, дѣломъ ты смущенъ ничтожнымъ,
             Иль чуждымъ для тебя.
   

Цезарь.

                                                     Я бъ сталъ смѣшенъ,
             Когдабъ напрасно, иль изъ пустяковъ
             Считалъ себя обиженнымъ; тобой
             Тѣмъ болѣе; еще смѣшнѣй, когда бы
             Съ упрекомъ поминалъ тебя, -- да мнѣ
             И называть тебя не приходилось.
   

Антоній.

             Я жилъ въ Египтѣ, чтожъ ты въ томъ нашелъ?
   

Цезарь.

             Не болѣе, чѣмъ въ Римской жизни ты
             Моей нашелъ въ Египтѣ. Еслижъ противъ
             Меня ты шелъ, то жизнь твоя въ Египтѣ
             Другой вопросъ!
   

Антоній.

                                           Какъ слово шелъ понять?
   

Цезарь.

             Ты удостой понять изо всего,
             Что я здѣсь вынесъ: братъ твой и жена
             Возстали на меня и ты у нихъ
             Предлогомъ былъ и лозунгомъ войны.
   

Антоній.

             Ты въ заблужденьи: никогда мой братъ
             Не опирался на меня. Я самъ
             О томъ развѣдалъ и узналъ отъ лицъ,
             Тебѣ мечемъ служившихъ. Развѣ онъ
             Мнѣ не былъ также вреденъ, какъ тебѣ?
             Не возставалъ ли онъ на убѣжденья
             Намъ общія? Мои всѣ письма могутъ
             Завѣрить въ томъ.-- Но если хочешь ссору
             Натягивать, (изъ дѣльнаго не выйдетъ)
             Возьми другое.
   

Цезарь.

                                           Самъ себя хваля,
             Мои сужденья ты хулишь; а самъ
             Натягиваешь извиненья.
   

Антоній.

                                                     Нѣтъ!
             Не можешь ты (я въ этомъ убѣжденъ)
             Не согласиться съ истиной, что я
             Товарищъ твой въ дѣлахъ враждебныхъ брату,
             Не могъ смотрѣть съ отрадой на войну,
             Во вредъ мнѣ самому.-- Моя жена --
             Желалъ бы я тебѣ имѣть такую!
             Вселенной треть твоя и ты легко
             Съ ней справишься, но не съ такой женой.
   

Энобарбъ.

   Пусть бы у всѣхъ насъ были такія жены, чтобы мужья ходили на войну вмѣстѣ съ бабами.
   

Антоній.

             Такъ непреклонна въ злобномъ крикѣ, Цезарь!
             Что гнѣвъ ея (однако не лишенный
             И тонкости), я съ грустью говорю,
             Тебѣ былъ въ тягость. Но сознайся, тутъ
             Не могъ помочь я.
   

Цезарь.

                                           Я тебѣ писалъ;
             Но на пирахъ Александрійскихъ, ты
             Въ карманъ мои клалъ письма, и посла,
             Не выслушавъ, съ насмѣшкой проводилъ.
   

Антоній.

             Онъ безъ доклада ворвался: я только
             Трехъ угостилъ царей и не былъ тѣмъ
             Какъ былъ съ утра, но на другой же день
             Я самъ о томъ сказалъ ему, что значитъ
             Почти просить прощенія. Оставь
             Ты парня своего теперь: его
             Изъ нашихъ преній вычеркни.
   

Цезарь.

                                                               Ты клятву
             Свою нарушилъ въ главномъ, а меня
             Не упрекнешъ ты въ томъ.
   

Лепидъ.

                                                     Полегче Цезарь!
   

Антоній.

             Нѣтъ, нѣтъ Ленидъ! пускай онъ говоритъ;
             Священна честь, которую онъ тронулъ,
             Сочтя меня не вѣрнымъ. Дальше Цезарь;
             Я въ главномъ поклялся....
   

Цезарь.

             Дать помощь мнѣ и войскъ, когда спрошу,
             Въ томъ и другомъ ты отказалъ.
   

Антоній.

                                                               Скорѣй
             Забылъ въ часы, когда я былъ сознанья
             Лишенъ отравою. На сколько можно
             Передъ тобой винюсь; но добродушье
             Пусть не въ ущербъ величью будетъ; силу
             Свою я помню.-- Правда, Фульвія,
             Меня желая вызвать изъ Египта,
             Съ тобой боролась, -- я, невинный поводъ
             Вражды, прошу прощенія, на сколько
             Дозволитъ честь.
   

Лепидъ.

                                           Вотъ благородство рѣчи.
   

Меценатъ.

             Когда бы вамъ угодно было бросить
             Взаимную вражду и позабыть,
             То вспомните, какъ все зоветъ теперь
             Васъ къ мировой.
   

Лепидъ.

                                           Прекрасно Меценатъ
   

Энобарбъ.

   Или если вы на срокъ займете другъ у друга любви, то можете, когда о Помпеѣ не будетъ, и помину, возратить каждому свое: будетъ у васъ время ссориться, когда дѣлать станетъ нечего.
   

Антоній.

             Во всемъ солдатъ! ты лучше замолчи.
   

Энобарбъ.

   Я и забылъ, что правда должна молчать.
   

Антоній.

             Ты оскорбляешь всѣхъ, -- и такъ молчи.
   

Энобарбъ.

   Ну хорошо; я вашъ покорнѣйшій камень.
   

Цезарь.

             Его рѣчей не смыслъ я осуждаю,
             А только выраженья; невозможно
             Быть дружбѣ тамъ, гдѣ мысля и дѣла
             Въ такомъ разладѣ. Но когдабъ я зналъ
             Звѣно, могущее связать насъ, ябъ его
             Изъ края въ край искалъ.
   

Агриппа.

                                                     Позволь мнѣ Цезарь, --
   

Цезарь.

             Агриппа говори.
   

Агриппа.

             Есть у тебя отъ матери сестра,
             Прекрасная Октавія: Антоній
             Теперь вдовецъ.
   

Цезарь.

                                           Что за слова Агриппа?
             Услыша это, Клеопатра вправѣ
             Назвать неразсудительнымъ тебя.
   

Антоній.

             Я не женатъ; позволь мнѣ Цезарь слышать
             Дальнѣйшія слова Агриппы.
   

Агриппа.

             Чтобъ дружбою васъ прочной сочетать,
             Какъ братьевъ и союзомъ неразрывнымъ
             Связать сердца, Антонію бы должно
             Жениться на Октавіи, достойной
             По красотѣ быть за мужемъ за лучшимъ
             Мужчиною и свѣтлой добротой,
             Украшенной превыше всякихъ словъ: --
             Весь мелкій споръ, что кажется великъ
             И страхъ большой, грозящій намъ теперь,
             Исчезнутъ въ этомъ бракѣ. Правда станетъ
             Такой же сказкой, какъ полунамекъ
             Теперь намъ правдой. Общая любовь
             Послѣдуетъ за вашей обоюдной.--
             Простите мнѣ слова мои; я ихъ
             Обдумывалъ не разъ.
   

Антоній.

                                                     Что скажетъ Цезарь?
   

Цезарь.

             Не прежде, чѣмъ услышитъ замѣчанья
             Антонія.
   

Антоній.

                                 Чѣмъ можетъ тутъ Агриппа,
             Хоть я скажу: Агриппа по рукамъ!
             Дать дѣлу ходъ?
   

Цезарь.

                                           Всей цезаревой властью
             И властью надъ Октавіей.
   

Антоній.

                                                     Мнѣ даже
             Не снится быть помѣхой предложенью,
             Столь свѣтлому. Дай руку мнѣ свою.
             Скрѣпи союзъ прекрасный и отнынѣ,
             Пусть нами правитъ братская любовь,
             Для славныхъ цѣлей.
   

Цезарь.

                                                     Вотъ моя рука.
             Передаю тебѣ сестру; нѣжнѣй
             Чѣмъ я не можетъ братъ любить; она
             Да свяжетъ наши царства я сердца.
             Не избѣгай насъ снова.
   

Лепидъ.

                                                     Въ добрый часъ.
   

Антоній.

             Не думалъ я мечемъ грозить Помпею;
             Недавно онъ великую услугу
             Мнѣ оказалъ и отблагодарить
             Я долженъ, чтобъ не слыть неблагодарнымъ.
             Покончивъ, вызову его.
   

Лепидъ.

                                                     Пора!
             Иль мы должны искать Помпея, или
             Онъ насъ найдетъ.
   

Антоній.

                                           Гдѣ флотъ его стоитъ?
   

Цезарь.

             Передъ горой Мизснума.
   

Антоній.

                                                     Какъ силенъ
             На сушѣ онъ?
   

Цезарь.

                                 Войскъ множится, а моремъ
             Владѣетъ онъ одинъ.
   

Антоній.

                                           По слухамъ такъ.--
             Жаль, съ нимъ не говорилъ я! поспѣшимъ;
             Но прежде, чѣмъ вооружимся, кончимъ
             То, что хвалили.
   

Цезарь.

                                           Съ радостью великой.
             И я теперь зову тебя къ сестрѣ
             Отсюда прямо.
   

Антоній.

                                           Будь такъ добръ Лепидъ,
             Не оставляй насъ.
   

Лепидъ.

                                           Доблестный Антоній,
             Не остановитъ и болѣзнь меня.

(Трубы.-- Уходятъ Цезарь, Антоній и Лепидъ.)

Меценатъ.

   Поздравляю съ пріѣздомъ изъ Египта.
   

Энобарбъ.

   Половина Цезарева сердца, достойный Меценатъ! мой почтенный другъ Агриппа!
   

Агриппа.

   Добрый Энобарбъ.
   

Меценатъ.

  

  

В. Шекспиръ

Антоній и Клеопатра.

  
   Переводчики: Ольга Чюмина и Николай Минскій
   Шекспиръ В. Полное собраніе сочиненій / Библіотека великихъ писателей подъ ред. С. А. Венгерова. Т. 4, 1904.

  

АНТОНІЙ и КЛЕОПАТРА.

  

І.

  
   Подъ Филиппами тѣнь Цезаря и Брутъ вторично увидѣлись; молодая слава освободителя Рима поблекла передъ грознымъ проклятіемъ убитаго диктатора, исполнителемъ котораго явились оба наслѣдника его обаянія, Цезарь младшій и Антоній. Послѣ гибели послѣдняго войска республики y римской свободы остался только одинъ заступникъ: Секстъ Помпей, сынъ Помпея Великаго. Но легіоновъ y него не было, и его военныя силы -- сицилійскіе рабы и морскіе разбойники -- могли только держать въ осадномъ положеніи изнуренную Италію, но не сулили ему сколько нибудь значительныхъ успѣховъ въ борьбѣ съ побѣдоносными тріумвирами, по крайней мѣрѣ до тѣхъ поръ, пока тѣ дѣйствовали согласно. Правда, надежды на это согласіе были очень слабы: холодная разсчетливость молодого Цезаря и безразсудная страстность Антонія взаимно отталкивали другъ друга, и ихъ союзъ, хотя и сплоченный кровью Цицерона и множествомъ другихъ жертвъ проскрипцій 43 года, никакихъ залоговъ долговѣчности въ себѣ не заключалъ. Связующими звеньями между ними были мужчина и женщина: Лепидъ и Фульвія. Но мужчина былъ слишкомъ женственнаго, a женщина слишкомъ мужского характера для того, чтобы удачно исполнить свою роль.
   Лепидъ былъ не только третьимъ членомъ тріумвирата -- онъ могъ даже приписать себѣ заслугу его основанія. Всѣмъ былъ памятенъ тотъ день, когда онъ, осторожный и нерѣшительный, стоялъ со своими легіонами въ Галліи, a Антоній, разбитый и преслѣдуемый, съ остатками своего войска искалъ y него защиты и, не будучи имъ принятъ, расположился лагеремъ по сосѣдству съ нимъ. Никогда еще чарующая сила личности не сказалась съ такой поразительной, всепобѣждающей мощью: солдаты Лепида высыпали посмотрѣть и послушать бывшаго помощника послѣдняго диктатора Рима и участника его славы, нѣкогда всемогущаго нынѣ освященнаго несчастьемъ. И вотъ раздѣляющій валъ между обѣими стоянками разрушается, Антоній входитъ тріумфаторомъ въ чужой лагерь, приближается къ оставленному и испуганному Лепиду -- и внезапно бросается на колѣни передъ нимъ, называя его своимъ отцомъ и спасителемъ. Что это? Разсчетъ? Нѣтъ, увлеченіе, но одно изъ тѣхъ увлеченій, которыя коренясь въ самой природѣ человѣка, силой своей непосредственности вмигъ завоевываютъ симпатіи и лучше всякаго разсчета содѣйствуютъ цѣлямъ увлекающагося. Съ этого дня начинается второе возвышеніе Антонія... или, говоря правильнѣе, третье, такъ какъ второе мы должны начать съ той минуты, какъ онъ, посредствомъ такого же заразительнаго увлеченія, отбилъ y республиканцевъ впечатлительную городскую толпу -- читатели знаютъ эту безподобную сцену изъ "Юлія Цезаря" нашего поэта. Тогда молодой Цезарь положилъ предѣлъ его дальнѣйшимъ успѣхамъ, подъ стѣнами Мутины солнце Антонія затмилось: теперь, послѣ его безкровной побѣды надъ Лепидомъ, оно опять сіяло въ прежнемъ блескѣ, и умный Цезарь не счелъ полезнымъ для себя продолжать вражду. У той же Мутины былъ заключенъ роковой для Рима тріумвиратъ, первымъ послѣдствіемъ котораго были проскрипціи, a вторымъ -- походъ обоихъ противниковъ въ Македонію, гдѣ подъ ихъ ударами пали послѣдніе бойцы за римскую республику. Во время македонскаго похода въ Италіи остался Лепидъ въ званіи консула -- и Фульвія, которая, въ качествѣ жены Антонія и тещи Цезаря, была какъ бы геніемъ (или фуріей) тріумвирата.
   Эта женщина, едва ли не самая замѣчательная изъ римскихъ тигрицъ той эпохи, имѣла тогда за собой богатое и разнообразное прошлое. Мы видимъ ее впервые женой мятежнаго демагога Клодія, кумира римской черни и заклятаго врага Цицерона; ихъ бракъ былъ счастливъ, благодаря сходству ихъ натуръ, и она сильно горевала объ его безвременной смерти -- смерти въ свалкѣ на большой дорогѣ, достойно завершившей безпокойную жизнь этого человѣка. Вскорѣ затѣмъ,однако,она вышла за Куріона, "перваго среди геніальныхъ повѣсъ того времени", какъ его называетъ Моммзенъ, главное орудіе Цезаря въ его разрывѣ съ сенатомъ. Куріонъ вскорѣ погибъ въ Африкѣ и Фульвія вторично осталась вдовой. Ближайшимъ другомъ убитаго былъ нашъ Маркъ Антоній; онъ не побоялся взять въ свой домъ женщину, похоронившую двухъ своихъ мужей, и любилъ ее страстно, несмотря на насмѣшки своего врага Цицерона, что "римскій народъ ждетъ отъ Фульвіи третьяго подарка". Много разговоровъ возбудилъ тогда одинъ случай, хотя и маловажный, но все же доказывающій всю романтичность, если можно такъ выразиться, натуры Антонія. Во время испанскаго похода Цезаря, когда Римъ съ трепетомъ ждалъ вѣсти о новой побѣдѣ или о гибели своего властителя, Антоній по государственнымъ дѣламъ долженъ былъ вы-ѣхать изъ Рима; Фульвія осталась въ городѣ, томимая тоской и ревностью: любовь къ супругѣ не препятствовала Антонію любить на сторонѣ другую, прекрасную актрису Цитериду. Вдругъ... но разскажемъ дальнѣйшее словами Цицерона: "Около десятаго часа дня Антоній пріѣхалъ къ Краснымъ Скаламъ, засѣлъ въ какой то харчевнѣ и провелъ тамъ за виномъ остатокъ дня; затѣмъ онъ быстро въ коляскѣ вернулся въ городъ и, окутавъ голову плащемъ, поспѣшилъ домой. Привратникъ: кто тамъ? Отвѣтъ: гонецъ отъ Марка. Тотчасъ его ведутъ къ той, ради которой онъ и пришелъ, и онъ передалъ ей письмо. Она его читаетъ, плачетъ... a письмо было любовное, и его содержаніе сводилось къ тому, что онъ прекращаетъ свою связь съ той актрисой, что онъ всю любовь, которую питалъ къ ней, переноситъ на жену. Слезы Фульвіи льются все сильнѣе и сильнѣе -- и вотъ нашъ сердобольный супругъ не можетъ долѣе сопротивляться, обнажаетъ голову, бросается ей на шею..." "О негодяй!" восклицаетъ гнѣвно ораторъ, "для того, значитъ, чтобы твоя жена увидѣла тебя неожиданно въ роли Ганимеда (по нашему: селадона), для того ты распространилъ по Риму ночную тревогу, по Италіи -- многодневный страхъ?". Да, эта черта была въ Антоніи: увлекаясь любовью, онъ не щадилъ не только нервовъ, но и крови своихъ согражданъ. Будущее оправдало эту оцѣнку гораздо рѣшительнѣе, чѣмъ могъ предполагать прозорливый Цицеронъ.
   Итакъ, Фульвія была женой Антонія ко времени тріумвирата; по желанію войскъ, Цезарь Младшій женился на ея молоденькой дочери отъ перваго брака и падчерицѣ своего новаго союзника, Клодіи; благодаря этому она стала самой вліятельной женщиной, а по удаленіи Антонія и Цезаря въ Македонію и самой вліятельной личностью въ Римѣ. Сенатъ и народъ были къ ея услугамъ, между тѣмъ какъ обоимъ консуламъ, изъ которыхъ однимъ былъ Лепидъ, досталась скромная роль исполнителей ея желаній. Особенно краснорѣчиво сказалось вліяніе Фульвіи къ концу 42 г., нѣсколько мѣсяцевъ послѣ Филиппскаго побоища. Ея деверь Луцій Антоній былъ намѣстникомъ Верхней Италіи; пришлось ли ему въ качествѣ такового сразиться съ воинственными альпійскими племенами, или нѣтъ -- мы не знаемъ, но фактъ тотъ, что онъ приписывалъ себѣ кое какія военныя заслуги и на этомъ основаніи потребовалъ тріумфа. Сенатъ, занятый македонскими и другими дѣлами, туго откликался на его заискиванія; тогда онъ обратился къ заступничеству Фульвіи, и цѣль была достигнута. Перваго января слѣдующаго года Луцій Антоній вошелъ тріумфаторомъ въ Римъ -- тріумфаторомъ по милости Фульвіи.
   Вообще надобно сказать, что новая властительница Рима льнула гораздо болѣе къ своему мужу, чѣмъ къ своему зятю; когда поэтому оба тріумвира -- такъ приходится говорить, такъ какъ Лепида никто въ разсчетъ не принималъ -- подѣлили между собой свои дальнѣйшія задачи и Цезарь вернулся въ Италію, столкновеніе между нимъ и Фульвіей стало неминуемо. Задача Цезаря была тяжела во всѣхъ отношеніяхъ: онъ долженъ былъ надѣлить землею ветерановъ своего побѣдоноснаго войска, притомъ, согласно уговору, очень богато, a для этого -- отнять землю y прежнихъ, законныхъ владѣльцевъ. Возроптала Италія; правда, расположеніе солдатъ могло служить противовѣсомъ ея неудовольствію; но тутъ уже Фульвія постаралась о томъ, чтобы Цезарь не очень могъ полагаться на этотъ противовѣсъ, заискивая отъ имени Антонія самымъ беззастѣнчивымъ образомъ передъ ветеранами общаго войска. Возмущенный Цезарь развелся съ ея дочерью. Это, конечно, всего менѣе могло заставить Фульвію и Луція Антонія прекратить свои происки и новая междоусобная война стала неизбѣжной. Чтобы увеличить свои шансы, Луцій развернулъ знамя свободы -- и дѣйствительно, этимъ привлекъ на свою сторону много республиканцевъ: Фульвія не сразу рѣшилась согласиться съ его не въ мѣру смѣлыми идеями, но начавшаяся было между ними ссора была быстро улажена общимъ другомъ, подсказавшимъ ей оригинальное, чисто женское соображеніе. Фульвія и Луцій соединили, свои силы; началась война -- "перузинская война", какъ ее принято называть по имени города, занятаго врагами Цезаря. Она быстро кончилась; черезъ три мѣсяца Перузія сдалась. Луцій Антоній призналъ власть побѣдителя, но непримиримая Фульвія, равно какъ мать обоихъ Антоніевъ, Юлія, предпочла оставить Италію. Юлія была съ почетомъ принята Секстомъ Помпеемъ въ Сициліи, который былъ радъ завязать черезъ нее сношенія съ ея могущественнымъ сыномъ; что касается Фульвіи, то она отправилась въ Грецію и вскорѣ затѣмъ умерла въ пелопоннесскомъ городкѣ Сиціонѣ.
   То женское соображеніе, которое склонило Фульвію поднять знамя возстанія, состояло въ слѣдующемъ: "пусть въ Италіи разгорается междоусобная война; каковъ бы ни былъ ея ходъ -- она заставитъ Марка Антонія опомниться и вырветъ его изъ объятій Клеопатры".
  

II.

  
   Послѣ разлуки съ Цезаремъ Младшимъ Антоній отправился завоевывать Востокъ, находившійся на сторонѣ республиканцевъ. Военная часть его задачи никакихъ затрудненій не представляла -- никто не думалъ о сопротивленіи; но ему нужно было также добыть крупныя суммы золота для пополненія своей казны и для вознагражденія деньгами тѣхъ же солдатъ, которыхъ Цезарь предполагалъ надѣлить землею. Это было непріятно, но -- при врожденномъ малодушіи привыкшаго къ обидамъ Востока, далеко не такъ опасно, какъ передѣлъ Италіи. Къ тому же, Антоній по всему своему характеру былъ способенъ плѣнить эллинизованый Востокъ. Онъ производилъ себя отъ (вымышленнаго) Антона, сына Геракла; но Геракломъ онъ былъ только на войнѣ, въ мирное же время онъ болѣе старался воплотить въ себѣ другое греческое божество -- бога весны и веселья, благодатнаго друга смертныхъ Діониса. Греки охотно шли на встрѣчу этой его мечтѣ. Въ Эфесѣ устроили въ его честь вакханскій хороводъ; женщины нарядились вакханками, мужчины сатирами, звуки флейтъ и тимпановъ оглашали городъ... Таковъ былъ въѣздъ въ провинцію представителя римской власти. Романтикъ по природѣ, онъ охотно превращалъ дѣйствительность въ сказку, жизнь въ сновидѣніе; вполнѣ отожествляя себя со своими мечтаніями, онъ и самъ скользилъ сновидѣніемъ по жизни своихъ близкихъ, то грознымъ, то чарующимъ, но всегда причудливымъ, всегда противорѣчащимъ дѣйствительности. И вотъ, когда его не стало, имъ показалось невѣроятнымъ, чтобы онъ когда либо существовалъ; сама подруга его мечтаній говоритъ о немъ:
  
   Мнѣ снилось: былъ властитель Маркъ Антоній...
  
   Но мы заглядываемъ впередъ. Въ Эфесѣ, столицѣ сказочной Азіи, начался для Антонія волшебный сонъ; въ Тарсѣ онъ всецѣло его опуталъ своими чарами. Тріумвиръ возсѣдалъ на городской площади, "творя судъ, окруженный сановниками города, царями и представителями сосѣднихъ областей и многотысячной толпой народа; вдругъ толпа заколыхалась, одна группа за другой покинула площадь, Антоній остался одинъ со своими ликторами. Что случилось? "Это Афродита", говорили, "пришла навѣстить Діониса". Какъ пришла и зачѣмъ -- этого мы можемъ не повторять, нашъ поэтъ пересказываетъ эту встрѣчу со всѣми историческими подробностями устами Аэнобарба {Почтенный авторъ предисловія въ транскрипціи именъ нѣкоторыхъ дѣйствующихъ лицъ трагедіи становятся на строго-филологическую точку зрѣнія. См. подробнѣе примѣчанія къ "Антонію и Клеопатрѣ".} во второй сценѣ второго дѣйствія.
   Выражаясь прозаически, египетская царица Клеопатра явилась къ главѣ римскаго Востока, чтобы вмѣстѣ съ другими царями принять участіе въ совѣщаніи о предстоящемъ походѣ противъ парѳянъ и кстати оправдаться въ своихъ дѣйствіяхъ послѣ смерти диктатора Цезаря, которыя многимъ казались двусмысленными. Она была дочерью царя Птолемея Авлета; ей было тринадцать лѣтъ, когда ея отецъ въ 51 г. умеръ, оставляя наслѣдниками престола ее и ея десятилѣтняго брата Птолемея Діониса. По его волѣ, согласной съ египетскимъ обычаемъ, они должны были вступить въ супружество и управлять страной вмѣстѣ; но вслѣдствіе происковъ Потина, совѣтника малолѣтняго царя, Клеопатра была изгнана; она находилась въ Сиріи, когда въ 48 г. Помпей Великій, разбитый Цезаремъ подъ Фарсаломъ, искалъ убѣжища въ Египтѣ. Онъ могъ разсчитывать на благосклонность царя, отецъ котораго ему былъ обязанъ своимъ престоломъ; но Потинъ, желая прислужиться побѣдителю, велѣлъ умертвить его во время переправы съ судна на сушу. Въ своихъ разсчетахъ онъ обманулся: Цезарь, придя въ Александрію, объявилъ, что онъ намѣренъ самъ рѣшить вопросъ о престолонаслѣдіи, и велѣлъ обоимъ царямъ явиться къ нему. Но онъ былъ безъ войска, съ небольшой свитой; египтяне его осадили въ александрійскомъ дворцѣ, сама Клеопатра только украдкой могла его посѣтить (по анекдоту, на который нашъ поэтъ намекаетъ въ 6 сц. II д., ее внесли во дворецъ, зашитой въ тюфякъ); шесть мѣсяцевъ продолжалось его стѣсненное положеніе, но подъ конецъ онъ побѣдилъ. Дѣлъ оставалось еще много, Римъ далеко не былъ еще умиротворенъ; но Цезарь, казалось, забылъ о дѣлахъ и вмѣстѣ со своей новой подругой, шестнадцатилѣтней Клеопатрой, отправился вверхъ по Нилу, въ глубь чудесной страны Фараоновъ. Когда онъ наконецъ уѣхалъ, Клеопатра стала царицей Египта -- и матерью младенца, которому она дала имя Цезаріона. Смерть диктатора была тяжелымъ ударомъ для нея; все же она продолжала дѣйствовать въ его духѣ и только нехотя, вынужденная обстоятельствами, оказала незначительную помощь Кассію. Именно въ этой помощи ей теперь приходилось оправдываться. Антоній отправилъ къ ней своего повѣреннаго Деллія, умнаго человѣка, того самаго, которому Горацій впослѣдствіи посвятилъ свою знаменитую оду:
  
   Покой не забывай душевный сохранять
   Въ минуты трудныя.
  
   Такой же совѣтъ онъ самъ теперь далъ Клеопатрѣ. Та его поняла; узнавъ отъ посла о романтической натурѣ владыки Востока, она явилась къ нему той царицей сказки, которой его душа давно ждала. Афродита навѣстила Діониса, приплыла къ нему на своей волшебной ладьѣ по рѣкѣ Кидну, призвала его къ себѣ... Тщетна была его попытка соблюсти достоинство римскаго вождя; вскорѣ въ лицѣ Клеопатры сказка заключила его въ свои объятія. За краткимъ упоеніемъ Тарсосскаго свиданія послѣдовалъ долгій сонъ египетскихъ ночей. Римъ и легіоны, Цезарь и Фульвія были забыты; даже раскатамъ перузинской войны не удалось разрушить сладкую дремоту, въ которую былъ погруженъ духъ обвороженнаго полководца. Съ грустью слѣдили его римскіе друзья за постепеннымъ усиленіемъ этого забытья, съ ужасомъ замѣчалъ онъ самъ, какъ онъ съ каждымъ днемъ терялъ часть самого себя въ своей новой любви; его цѣпи были прочны, и краткія минуты отрезвленія служили только къ тому, чтобы еще нагляднѣе показать ему его полную отчужденность отъ міра дѣйствительности, чтобы еще сильнѣе возбудить въ немъ тоску по покинутой сказкѣ. Пусть духъ умершей Фульвіи -- умершей не безъ его вины -- зоветъ его продолжать ея дѣло, пусть холодный и разсудительный Цезарь предлагаетъ ему новый дѣлежъ міра подъ условіемъ его помощи противъ владыки морей Секста Помпея, пусть общіе друзья стараются его связать съ дѣйствительностью рукой и ласками нѣжной и благородной Октавіи; ему не по себѣ въ римской обстановкѣ,-- въ обществѣ старыхъ и новыхъ друзей, за трапезой Цезаря, даже въ теремѣ голубоокой Октавіи онъ чувствуетъ жгучій взоръ своей сказки, знаетъ, что она ждетъ его тамъ, далеко, въ лицѣ его "змѣи y древняго Нила". Все сильнѣй и сильнѣй манитъ она его къ себѣ; за Римомъ -- Аѳины, за Аѳинами -- Египетъ, Александрія, Клеопатра; волшебный сонъ вторично завладѣлъ покореннымъ вождемъ и этотъ разъ не выпустилъ его изъ своихъ объятій вплоть до самой смерти.
   Разсказъ объ этомъ снѣ, съ его краткими болѣзненными перерывами и окончательнымъ роковымъ пробужденіемъ, составляетъ содержаніе "Антонія и Клеопатры" Шекспира. Анализировать его мы не будемъ. Методъ, примѣненный нами въ настоящемъ изданіи къ сравнительно посредственнымъ "Комедіи ошибокъ" и "Периклу", былъ бы неумѣстенъ здѣсь, по отношенію къ признанной жемчужинѣ шекспировской поэзіи. Историческую обстановку, желательную для ея пониманія, дали обѣ предыдущія главы; быть можетъ, впрочемъ, читателю будетъ еще интересно узнать, что сама драма обнимаетъ десятилѣтній промежутокъ между перузинской войной въ 41 г. и смертью обоихъ героевъ въ 30 до Р.Х.; что Антонію къ началу драмы было 40 лѣтъ, Цезарю -- 22, a Клеопатрѣ -- 23; что примиреніе между обоими тріумвирами состоялось въ Брундизіи въ 40 году; свадьба Антонія и Октавіи въ Римѣ въ 40-же году (у Шекспира оба событія разсказаны во 2 дѣйствіи, какъ происшедшія въ Римѣ), a примиреніе тріумвировъ съ Секстомъ Помпеемъ въ Мизенѣ въ слѣдующемъ 39 г.; что новая война Цезаря съ Секстомъ Помпеемъ, на которую намекается въ 4 сц. III д., началась въ 38 г., a отрѣшеніе Лепида, упоминаемое тамъ же въ 5 сц., состоялось въ 36 г., между тѣмъ какъ убіеніе Секста Помпея легатами Антонія, о которомъ говорится въ той же сценѣ, произошло лишь годомъ спустя; что александрійскія распоряженія Антонія -- на которыя сѣтуетъ Цезарь тамъ же въ 6 сценѣ, имѣли мѣсто въ томъ же 36 г., актійское же сраженіе, къ которому круто переходится въ 7 сценѣ, лишь въ 31 г.; что, наконецъ, послѣдніе два акта обнимаютъ событія одного только 30 г. Вообще анахронизмовъ мало, къ хронологіи поэтъ отнесся довольно заботливо.
   Что касается хронологіи самой драмы, то она достаточно опредѣляется тѣмъ обстоятельствомъ, что въ 1608 г. пьеса подъ заглавіемъ Antony and Cleopatra была внесена въ книгопродавческіе списки (Stationers' Registers) Блёнтомъ -- тѣмъ самымъ Блёнтомъ, которому принадлежитъ первое изданіе нашей трагедіи въ 1623 г. Конечно, написана она могла быть и раньше; но противъ слишкомъ ранняго ея происхожденія говорятъ метрическія ея особенности, a именно статистика такъ назыв. "мягкихъ окончаній", приближающая ее къ пьесамъ позднихъ періодовъ. Мы допускаемъ поэтому, вмѣстѣ съ большинствомъ издателей, что Шекспиръ написалъ "Антонія и Клеопатру" въ 1607 году.
  

III.

  
   Его источникомъ былъ опять, какъ и въ "Юліи Цезарѣ" и "Коріоланѣ" -- Плутархъ. Зависимость отъ этого признаннаго мастера біографіи выдѣляетъ эти три "римскія" драмы вмѣстѣ съ "Комедіей ошибокъ" въ особую группу. Въ остальныхъ своихъ драмахъ Шекспиръ своимъ источникамъ былъ обязанъ только матерьяломъ -- сознавая ихъ художественную низкопробность, онъ въ построеніи и одушевленіи фабулы слѣдовалъ не имъ, a своему собственному чутью; здѣсь онъ и въ техническомъ, и въ художественномъ отношеніи чувствовалъ свою зависимость и съ тѣмъ благороднымъ прямодушіемъ, на какое способенъ только геній, подчинился обаянію своихъ образцовъ. Особенно это относится къ Плутарху и прежде всего къ его "Антонію". Правда, это была біографія; но драматическій характеръ спеціально этой біографіи сознавался самимъ Плутархомъ: переходя отъ Деметрія Поліоркета къ Антонію, онъ говоритъ: "пора, однако, послѣ развязки македонской драмы приняться за римскую". И дѣйствительно, онъ далъ намъ захватывающую, потрясающую трагедію, хотя и съ довольно длиннымъ прологомъ; прологъ обнимаетъ первыя тридцать главъ (изъ 87) до смерти Цезаря, когда Антоній былъ только второстепеннымъ персонажемъ въ великой драмѣ, героемъ которой былъ диктаторъ. Кто читалъ Плутарха и имѣлъ возможность сравнить съ нимъ Шекспира, тому бросается въ глаза, прежде всего, трогательная любовь къ нему этого послѣдняго, его желаніе воспользоваться всѣми сколько-нибудь интересными частностями, которыя онъ находилъ въ своемъ образцѣ, и притомъ воспользоваться по возможности дословно. Гдѣ только можно было, онъ возсоздавалъ плутарховскія сцены -- такова въ особенности сцена смерти героини. Быть можетъ, его выросшимъ на "юфуизмѣ" современникамъ послѣднія слова умирающей Харміаны (д. V, сц. 20) показались черезчуръ прѣсными въ ихъ строгой, античной красотѣ; быть можетъ, и онъ при другихъ обстоятельствахъ придумалъ бы тираду поэффектнѣе. Но онъ чувствовалъ себя связаннымъ; Плутархъ (гл. 85) въ слѣдующихъ словахъ описываетъ картину, представившуюся вошедшимъ въ комнату Клеопатры: "... они нашли ее умершей, лежащей въ царскомъ украшеніи на золотой постели. Изъ ея подругъ та, что называлась Ирадой, умирала y ея ногъ, Харміана же, уже шатающаяся и съ тяжелой головой, поправляла царскій вѣнецъ на ея челѣ. Тутъ кто-то въ гнѣвѣ сказалъ: И это хорошо, Харміана? Очень хорошо, отвѣтила она, и достойно царицы, отпрыска столькихъ царей. Больше же она ничего не сказала и тутъ же пала возлѣ постели". -- A гдѣ невозможно было непосредственно представить плутарховскія сцены, тамъ поэтъ влагалъ ихъ въ уста своимъ дѣйствующимъ лицамъ, особенно тому, кого онъ сдѣлалъ какъ бы хоромъ своей трагедіи, Аэнобарбу: такова вышеупомянутая сцена встрѣчи на Киднѣ и много другихъ. Можно сказать, что цѣлый рядъ сценъ только для того и созданъ поэтомъ, чтобы въ рѣчахъ дѣйствующихъ лицъ сообщить зрителямъ подробности, которыя y Плутарха разсказаны эпически; сюда относятся почти всѣ сцены третьяго дѣйствія. Конечно, онѣ не изъ самыхъ удачныхъ: насколько Плутархъ помогалъ Шекспиру тамъ, гдѣ его сцены носили сами въ себѣ драматическій элементъ и только ждали руки драматурга, настолько онъ былъ ему помѣхой тамъ, гдѣ его разсказы вслѣдствіе своего существенно эпическаго характера туго поддавались драматизаціи. Опытный читатель сразу узнаетъ эти сцены; но только сличеніе съ источникомъ позволитъ ему понять и оцѣнить технику нашего поэта. Вообще третій актъ нашей трагедіи носитъ нѣсколько своеобразный характеръ; уже изъ предложенной выше хронологической схемы читатель могъ усмотрѣть, что съ него поэтъ втиснулъ всѣ промежуточныя событія 38--31 г., между тѣмъ какъ первые два акта, подобно послѣднимъ двумъ, представляютъ связную цѣпь слѣдующихъ одна за другой сценъ. Отсюда отрывочность этого акта; мало того, можно даже предположить, что поэтъ первоначально задумалъ другую его концепцію, которую онъ впослѣдствіи не смогъ или не пожелалъ осуществить. Въ самомъ дѣлѣ, пусть читатель припомнитъ содержаніе обоихъ извѣстій, заставившихъ Антонія стряхнуть съ себя египетскую дремоту: однимъ были римскія дѣла, другимъ успѣхъ "парѳійскаго вождя" Лабіена. Римскимъ дѣламъ были посвящены первые два акта; теперь въ третьемъ поэтъ переноситъ насъ въ землю парѳянъ; доблестный и умный Вентидій одержалъ крупную побѣду надъ этими страшнѣйшими врагами Рима, но ихъ окончательное укрощеніе онъ благоразумно предоставилъ своему полководцу Антонію. Итакъ, подготовленъ парѳійскій походъ этого послѣдняго; мы ждемъ его обстоятельнаго изображенія -- такъ вѣдь и Плутархъ, вкратцѣ сказавъ о подвигѣ Вентидія (гл. 34... "Вентидій же отказался отъ мысли преслѣдовать парѳянъ въ глубь ихъ страны, опасаясь зависти со стороны Антонія" -- изъ этихъ словъ Шекспиръ извлекъ цѣлую сцену: д. III, сц. 1), затѣмъ въ гл. 35--52 описываетъ богатый всякаго рода приключеніями походъ Антонія. Но наше ожиданіе не сбывается -- очевидно потому, что принявъ въ фабулу парѳійскій походъ, поэтому пришлось бы разбить свою драму, подобно "Генриху IV", на двѣ части. Такъ первая сцена осталась неорганической вставкой среди другихъ, началомъ безъ продолженія, a характеристика Антонія лишилась одной важной черты. Мы видимъ его Діонисомъ -- царемъ веселья и любви, но не видимъ его Геракломъ -- укротителемъ враговъ.
   Впрочемъ, говоря о построеніи сценъ и о вліяніи на него плутархова изложенія, не слѣдуетъ упускать изъ виду того, что въ немъ составляетъ особенность самого поэта, въ чемъ проявляется давно знакомое намъ свойство его таланта. Я говорю объ его страсти оттѣнять характеръ сценъ посредствомъ контраста. Такъ въ только что названномъ "Генрихѣ ІV" серьезныя сцены войны съ мятежниками чередуются съ веселыми событіями въ истчипской харчевнѣ и прочими дѣяніями сэра Джона Фальстафа, причемъ мы постоянно переходимъ отъ одного театра дѣйствій къ другому. Такъ здѣсь трезвая дѣйствительность государственныхъ сценъ выступаетъ передъ нами въ перемежку съ отдѣльными актами египетской сказки до тѣхъ поръ, пока онѣ не сливаются и сказка не гибнетъ отъ жесткаго прикосновенія реальной жизни.-- Вообще же, чтобъ покончить съ вопросомъ о зависимости отдѣльныхъ сценъ отъ Плутарха, мы можемъ разбить ихъ съ этой точки зрѣнія на три категоріи. Къ первой принадлежатъ драматизованныя плутарховскія сцены; сюда относятся главнымъ образомъ послѣдніе два акта, изъ первыхъ лишь немногія явленія. Ko второй -- сцены, которыхъ y Плутарха нѣтъ, но въ которыхъ поэтъ нуждался для сообщенія зрителямъ того, что y Плутарха передается въ формѣ эпическаго разсказа; сюда относится, согласно сказанному, большинство сценъ третьяго акта. Къ третьей, наконецъ,-- сцены, тоже y Плутарха отсутствующія и прибавленныя Шекспиромъ для расширенія дѣйствія и въ видахъ болѣе живой характеристики дѣйствующихъ лицъ; сюда относятся многія сцены, принадлежащія къ лучшимъ твореніямъ Шекспира, въ особенности же сцены съ Клеопатрой въ первыхъ двухъ дѣйствіяхъ.
   Это наводитъ насъ на вопросъ о характерахъ въ нашей трагедіи; мы займемся ими по порядку, начиная тѣми, которые не тронуты сказкой, продолжая тѣми, которыя въ большей или меньшей мѣрѣ подчинились ея чарамъ; и кончая ею самой. Другими словами: мы начнемъ съ Цезаря, будемъ продолжать Антоніемъ и кончимъ Клеопатрой, группируя послѣдовательно второстепенныя фигуры вокругъ главныхъ.
  

IV.

  
   Молодого Цезаря мы знаетъ уже изъ трагедіи, посвященной его пріемному отцу; и тамъ мы видѣли его врагомъ сказки -- сказки о римской республикѣ, воплощенной въ лицѣ Брута. Но тамъ онъ былъ еще ученикомъ; въ одномъ только мѣстѣ чувствуется и будущій властелинъ -- это въ томъ, гдѣ онъ настаиваетъ на своемъ желаніи начальствовать правымъ флангомъ въ битвѣ подъ Филиппами (д. V сц. I): "я не прекословлю, но я такъ хочу". По этому своему упорству онъ можетъ напомнить намъ Генриха Готспура, но нѣтъ: тотъ упрямится, горячится, и все таки подъ конецъ уступаетъ,-- Цезарь не то: холоднымъ и нерушимымъ, точно приговоръ рока, стоитъ его "я такъ хочу". Онъ заранѣе взвѣсилъ всѣ препятствія, но и всю силу своей личности; онъ умѣетъ не хотѣть, тамъ гдѣ враждебныя начала перевѣшиваютъ, a потому никогда не терпитъ пораженія. Онъ знаетъ, что такимъ путемъ создается обояніе, удесятеряющее наше значеніе. Да, сила Цезаря -- продуктъ его ума, характеръ же этого ума -- трезвая разсудительность, никогда не опирающаяся на иллюзіи, кромѣ чужихъ, но зато имѣющая изъ каждой удобной констеллаціи извлекать ту пользу, которая можетъ изъ нея быть извлечена. Но съ другой стороны это умъ не узкій: подчиняя свои дѣйствія своему разсчету, a не своей любви, Цезарь сохраняетъ за собою свободу любить и ненавидѣть согласно влеченію своего сердца, a не согласно требованіямъ разсчета. Тѣ, кого онъ любитъ не тѣ же, что его союзники; тѣ, съ кѣмъ онъ враждуетъ -- не тѣ же, что его ненавистники; сильный умомъ, онъ откинулъ отъ себя обычную слабость умныхъ людей, подчиняющихъ своимъ разсчетамъ не только окружающій міръ, но и себя самихъ. Зная, что его любовь ему не опасна, онъ любитъ все, что прекрасно, благородно, все, что возвышаетъ голову надъ приземистостью того людского стада, среди котораго ему суждено жить и дѣйствовать. Онъ любилъ Брута подъ Филиппами, онъ любитъ Антонія не только въ Александріи, но и въ Римѣ. Свои чувства къ нему онъ выражаетъ въ одну изъ рѣдкихъ минутъ откровенности слѣдующимъ образомъ (д. II сц. 2).
  
                                 Нельзя дружить
   Намъ при такомъ различіи въ поступкахъ,
   Но существуй настолько крѣпкій обручъ,
   Чтобъ насъ связать -- то въ поискахъ за нимъ
   Изъ края въ край весь міръ я обошелъ-бы.
  
   На случай дружбы -- Октавія; на случай вражды -- легіоны: Цезарь знаетъ, что второе средство всегда остается въ его рукахъ и никогда ему не измѣнитъ, потому онъ смѣло пускаетъ въ ходъ первое. Октавію онъ любитъ: "никогда еще братъ такъ не любилъ своей сестры". Онъ любитъ въ ней именно себя, ту часть своей души, которая независима отъ разсчетовъ политики; любитъ за ту счастливую свободу, которой она пользуется, свободу подчинять своей любви не только свои чувства, но и свои дѣйствія. Пусть она отправляется со своимъ супругомъ въ Брундизій, въ Аѳины... пожалуй, даже въ Сирію, пусть она всецѣло отдается своей любви къ нему; служа ей, она будетъ безсознательно служить и его цѣлямъ. Все равно ей придется вернуться къ нему, когда завѣса сказки опустится за Антоніемъ; тогда пусть звукъ боевой трубы разбудитъ того, до котораго уже не долетаютъ слова кроткой и чистой любви. Этимъ толкованіемъ всѣ затрудненія устранены. Кто находитъ несогласуемымъ съ любовью Цезаря къ Октавіи то, что онъ выдаетъ ее за Антонія, тотъ не принялъ въ разсчетъ его спокойной самоувѣренности, взвѣсившей заранѣе всѣ шансы опасной игры и знающей поэтому, до какихъ предѣловъ можно рисковать любовью, не жертвуя ею и собой.
   Вполнѣ-ли правъ теперь Крейсигъ, называя послѣднія слова Цезаря, посвященныя уничтоженному врагу: "пышной драпировкой насытившагося себялюбія"? И правъ-ли Брандесъ, видя трагедію "гибели вселенной" въ этомъ грустномъ исходѣ сказки, погибшей отъ рукъ Цезаря? Нѣтъ; въ нашей трагедіи погибаетъ то, что несовмѣстимо съ земной жизнью, погибаютъ тѣ, кто по-требовалъ для себя большей доли изъ чаши радости, чѣмъ сколько разрѣшено даже любимцамъ жизни. Но жизнь торжествуетъ,-- жизнь трезвая и ясная. Мы вышли изъ волшебнаго грота; наши глаза, привыкшіе къ призрачнымъ переливамъ его багровыхъ огней, склонны найти слишкомъ блѣднымъ свѣтъ дня, окружившій насъ такъ внезапно. A между тѣмъ это тотъ самый свѣтъ, который раститъ травы и деревья, тотъ самый, которымъ живетъ и движется весь міръ. Имя его здѣсь -- Цезарь; онъ возсоздалъ разлагающееся римское государство, a для этого было одно только средство -- уничтоженіе сказки, уничтожающей жизнь. Сказка обольстила его великаго отца, диктатора Цезаря, призракомъ царскаго вѣнца; сказка увлекла Брута въ Филиппы, нашептывая ему сладкое имя свободы; сказка убаюкала Антонія на берегахъ Нила въ объятіяхъ неземной любви. И вотъ Цезарь палъ подъ ударами Брута, Брутъ подъ ударами Антонія, Антоній подъ ударами Цезаря Младшаго; и если этотъ послѣдній въ свою очередь не испыталъ участи своихъ предшественниковъ, то потому только, что онъ остался вѣренъ знамени жизни. Не будемъ же клеветать на жизнь: она къ тому-же не вся погрязла въ себялюбіи, она не чуждается нѣжныхъ, благородныхъ, возвышенныхъ чувствъ: рядомъ съ Цезаремъ мы видимъ Октавію.
   Нѣсколько словъ и объ Октавіи. Въ ней поэтъ воспроизвелъ тотъ самый типъ преданной и великодушной римской матроны, который мы нашли въ "Юліи Цезарѣ" (Порція) и "Коріоланѣ" (Валерія), но спеціально римскимъ этотъ типъ назвать нельзя. Корделія, Дездемона, Имогена, Герміона -- при всемъ разнообразіи въ оттѣнкахъ, естественно вытекающемъ изъ разнообразія положеній, это въ сущности одинъ и тотъ же женскій характеръ. И въ этомъ ничего страннаго нѣтъ: Октавія -- это сама женственность, тотъ образъ, который мы любимъ... не въ обществѣ, быть можетъ, не въ свѣтскомъ разговорѣ, не въ игрѣ страстей, будь то легкая пѣна флирта или бурное волненіе влюбленности,-- но зато въ нашей семьѣ, y нашего очага, тамъ, гдѣ совершается самый здоровый, самый зиждительный процессъ нашей жизни. И этотъ образъ, который намъ кажется родственнымъ съ самыми свободными твореніями шекспировской музы -- на дѣлѣ точный снимокъ съ исторической Октавіи; тѣ слова, въ которыхъ съ наибольшей силой проявляется ея благородная душа (д. III, сц. 4).
  
   Нѣтъ женщины меня несчастнѣй!
   Быть межъ двухъ враговъ, молиться за обоихъ,
   Чтобъ надо мной смѣялись сами боги,
   Когда скажу: "благословите мужа"
   И вслѣдъ за тѣмъ, наперекоръ мольбѣ,
   Воскликну я: "благословите брата!"
  
   -- ихъ она произноситъ y Плутарха, только въ разговорѣ не съ мужемъ, a съ братомъ. "Вышедши на встрѣчу Цезарю и пригласивъ изъ его друзей Агриппу и Мецената, она стала ихъ уговаривать, чтобы они не сдѣлали ее изъ счастливѣйшей женщины самой несчастной изъ всѣхъ: "Теперь всѣ съ почтеніемъ смотрятъ на меня, какъ на сестру одного и жену другого властелина міра; если же злое рѣшеніе возьметъ вверхъ, то кто изъ васъ побѣдитъ или будетъ побѣжденъ,-- неизвѣстно, моя же судьба въ обоихъ случаяхъ безотрадна" (гл. 35). Но историческая Октавія сдѣлала гораздо болѣе для своего мужа. Родивъ ему двухъ дочерей, она послѣ его смерти взяла въ свой домъ его сиротъ отъ Клеопатры, Александра-Солнце съ Клеопатрой-Луной (эти гордыя имена были имъ присвоены отцомъ все въ томъ же упоеніи египетскихъ ночей) и Птолемея, тѣхъ самыхъ, о которыхъ говорится въ д. III, сц. 6, и воспитывала ихъ вмѣстѣ съ собственными дѣтьми; позднѣе Клеопатра-Луна вернулась въ свою родную Африку, ставъ женой Юбы, царя Мавританіи.
   О другихъ приближенныхъ Цезаря много говорить не приходится; Агриппа и Меценатъ въ своей безцвѣтной добропорядочности превосходно отражаютъ джентльменскую сторону его души, и только; интереснѣе была бы другая пара, Долабелла и Прокулей, но ихъ характеры оставлены въ какомъ то загадочномъ полумракѣ. Зачѣмъ Антоній, умирая, совѣтуетъ Клеопатрѣ довѣриться Прокулею, который такъ мало оправдываетъ ея довѣріе? Положимъ, Шекспиръ заимствовалъ эту черту изъ Плутарха (гл. 77), и Прокулей былъ дѣйствительно великодушнымъ человѣкомъ, какъ видно изъ отзыва о немъ Горація (ода II, 2, пер. Фета):
  
   Братской любовью въ вѣкахъ отдаленныхъ
   Будетъ сіять Прокулей величаво и т. д.
  
   Но здѣсь его роль -- если не прибѣгать къ натяжкамъ -- остается непонятной. И зачѣмъ Долабелла оказываетъ царицѣ ту услугу, которой она, согласно завѣщанію мужа, была вправѣ ждать отъ Прокулея? Или поэтъ въ его лицѣ хотѣлъ изобразить вліяніе сказки даже на самые трезвые умы, чтобъ тѣмъ болѣе подчеркнуть хладнокровіе и стойкость самого Цезаря?
   Не на сторонѣ Цезаря, но все же на сторонѣ олицетвореннаго въ немъ міросозерцанія стоятъ два другихъ претендента на всемірную власть, Лепидъ и Секстъ Помпей. Ихъ фигуры y поэта остались торсами; введши ихъ въ дѣйствіе довольно эффектно, онъ ихъ потомъ предоставилъ ихъ участи, о свершеніи которой мы узнаемъ изъ отрывочныхъ сценъ III акта. Причина, по которой они пострадали, повидимому та-же, которая заставила поэта урѣзать весь восточный походъ Антонія: нежеланіе дѣлить драму на двѣ части. За то можно сказать, что въ знаменитой сценѣ банкета символически предоставлена ихъ будущая судьба: Лепидъ, добродушный миротворецъ, напивается до безчувствія и его уносятъ, какъ никому ненужную вещь изъ общества властителей міра; Помпей, окружившій себя пиратами, пытается и среди пиратовъ остаться римляниномъ и этимъ подписываетъ свой собственный приговоръ. Оба они, сказалъ я только что, стоятъ на сторонѣ цезарева міросозерцанія, т. е. на точкѣ зрѣнія трезвой и реальной политики; но они олицетворяютъ ее въ значительно болѣе слабой степени и легко поэтому затмеваются имъ. У Цезаря только одинъ равный ему по силѣ противникъ -- это Маркъ Антоній.
  

V.

  
   Антонія мы тоже уже знаемъ изъ "Юлія Цезаря", даже гораздо лучше, чѣмъ его юнаго соперника; это тотъ, котораго диктаторъ противопоставляетъ угрюмому Кассію, какъ человѣка, "любящаго игры"; тотъ, который во время шумнаго римскаго карнавала -- выражаясь по нашему,-- превратившись изъ консула въ шаловливаго "луперка", трижды предложилъ диктатору царскій вѣнецъ; тотъ, наконецъ, который послѣ его убійства выступилъ безподобнымъ актеромъ на подмосткахъ римской трибуны и съ помощью геніальной трагедіи вырвалъ Римъ изъ рукъ республиканцевъ. Мы узнали его страсть къ призрачной жизни и къ блестящей мечтѣ, попирающей и порабощающей дѣйствительность; онъ любитъ обманъ, но не хитростью, a обаяніемъ: его покровитель -- не лукавый Гермесъ, a Діонисъ, владыка обманчивыхъ чаръ, свободный побѣдитель людскихъ сердецъ. Но это въ то же время тотъ, который во главѣ легіоновъ двинулся подъ Филиппы, выставляя имя противъ идеи и приковывая къ этому имени надежды и любовь своего войска: его второй покровитель -- тотъ, кто силой своей личности объединялъ рати, труженикъ-воинъ Гераклъ. Обоимъ старался онъ подражать, смотря по обстоятельствамъ жизни или по вдохновенію минуты. Онъ любилъ Фульвію, Октавію, Клеопатру, не говоря о другихъ, и съ гордостью сверхчеловѣка смотрѣлъ на юное племя, плодъ его явныхъ и тайныхъ браковъ, безпечно игравшее y его ногъ. "Такъ и его радоначальникъ, говаривалъ онъ (Плут. 36), былъ рожденъ Геракломъ, который не отъ одной только женщины требовалъ себѣ наслѣдниковъ, не опасаясь солоновыхъ законовъ и налагаемыхъ ими на незаконныхъ отцовъ взысканій, и предоставлялъ природѣ производить родоначальниковъ многихъ родовъ". A впрочемъ "характера былъ онъ прямодушнаго и, хотя медленно и съ трудомъ замѣчалъ свои прегрѣшенія, но разъ ихъ замѣтивъ, сильно въ нихъ раскаивался и признавался передъ тѣми самыми, которые были имъ оскорблены. Въ наградахъ, какъ и въ наказаніяхъ, онъ не зналъ мѣры; но все же онъ чаще ее переступалъ въ ласкѣ, чѣмъ въ гнѣвѣ. Его же рѣзкость въ шуткахъ и насмѣшкахъ носила свое противоядіе въ себѣ самой: разрѣшалось отвѣчать насмѣшкой на насмѣшку и рѣзкостью на рѣзкость, и ему было не менѣе пріятно быть мишенью, чѣмъ авторомъ шутки. И этимъ онъ часто портилъ свои дѣла. Въ любителяхъ прямодушныхъ шутокъ онъ не подозрѣвалъ серьезныхъ льстецовъ и поэтому легко давалъ себя обманывать ихъ похвалами, не понимая, что нѣкоторые просто во избѣжаніе приторности приправляютъ лесть прямодушіемъ. Вотъ та характеристика нашего героя, которую Шекспиръ имѣлъ передъ глазами (Плут. 24); читатель безъ труда замѣтитъ, какъ хорошо онъ ее иллюстрировалъ частностями въ его бесѣдахъ съ друзьями и приближенными. "Таковъ былъ Антоній, продолжаетъ Плутархъ, когда его постигло самое рѣшительное несчастье его жизни -- любовь къ Клеопатрѣ".
   Разрушительность этой любви объясняется тѣмъ, что она соотвѣтствовала самымъ кореннымъ, интимнымъ потребностямъ его души; та сверхземная, призрачная жизнь, та волшебная сказка, ради осуществленія которой онъ сталъ политикомъ на форумѣ и военачальникомъ подъ Филиппами -- она предстала передъ нимъ вдругъ, готовая и осязуемая, въ лицѣ египетской царицы, Теперь все остальное показалось ему излишнимъ и ненужнымъ -- несовершеннымъ орудіемъ счастья, которое мы съ легкимъ сердцемъ бросаемъ, когда y насъ есть въ рукахъ болѣе подходящее. Тотъ "вѣнецъ трудовъ", который онъ добылъ себѣ, подобно своему родоначальнику Гераклу -- онъ былъ теперь заброшенъ и забытъ, и его хозяинъ безпечно давалъ времени отрывать одинъ его листъ за другимъ. Фульвія, Лепидъ, Помпей вели, сознательно или нѣтъ, его дѣло на западѣ; вмѣстѣ съ ними гибла и его слава. Италія ускользала изъ рукъ недавняго своего кумира -- онъ благодушно пировалъ съ царицей и прочими товарищами "неподражаемой жизни" на берегахъ Нила. Онъ помнилъ время, когда этотъ Цезарь былъ его ученикомъ; онъ и понынѣ чувствовалъ себя много сильнѣе его и воображалъ, что стоитъ ему захотѣть -- и прежнія ихъ отношенія возобновятся сами собою. Да, стоило только захотѣть: но именно эту способность захотѣть онъ съ каждымъ годомъ утрачивалъ. Незачѣмъ было: тотъ міръ, изъ-за котораго онъ спорилъ съ Цезаремъ, съ каждымъ годомъ терялъ свое значеніе для него; все было блѣдно и убого въ сравненіи со сказкой, которая его окружала. A она была вѣрна ему... конечно, вѣрна! ради ея, вѣдь, онъ пожертвовалъ всѣмъ. Да, онъ то всѣмъ пожертвовалъ; но подлинно ли она была ему вѣрна? И вотъ иногда его точно встряхивало всего; герой превращался въ труса, великодушный человѣкъ-богъ въ жестокаго варвара -- это было тогда, когда ему казалось, что его сказка ускользаетъ отъ него, что она оставляетъ его нагимъ и поруганнымъ, чтобы другимъ передать. вѣнецъ его трудовъ и утѣхъ. Такъ мы его видимъ при Актіи, при Пелусіи, послѣ посѣщенія Ѳирса; поклонникъ обманчивыхъ чаръ запутался въ сѣти обмановъ, сплетенной болѣе искусной рукой; послѣдній, самый жестокій изъ всѣхъ, лишаетъ его жизни.
   И не онъ одинъ -- всѣ товарищи "неподражаемой жизни" {Она распустила тотъ прежній кружокъ "неподражаемой жизни" (amimetoboi) и основала другой, не уступающій ему въ нѣгѣ, пышности и расточительности, который она назвала "кружкомъ товарищей въ смерти" (synapothanumenoi-commoriturl). Плутархь гл. 71. На имя перваго кружка намекаетъ Антоній у Шекспира д. 1 сц. 1: "благородство жизни состоитъ въ томъ, чтобы поступать такъ ... a въ этомъ мы, знай это, міръ, подъ страхомъ наказанія -- неподражаемы" (peerless).}, всѣ, вкусившіе сладкаго яда сказки, смертью искупили свое счастье. Ихъ было много, но одного поэтъ избралъ представителемъ всѣхъ, самаго веселаго и остроумнаго изъ ихъ среды -- Домитія Аэнобарба. Его трагедія y Плутарха занимаетъ всего нѣсколько строкъ (гл. 63, передъ Актійскимъ сраженіемъ): "Онъ ласково обошелся и съ Домитіемъ, вопреки желанію Клеопатры. Страдая уже лихорадкой, этотъ человѣкъ сѣлъ въ небольшую шлюпку и перешелъ къ Цезарю; Антоній былъ очень огорченъ его поступкомъ, но все же отослалъ ему все его имущество, вмѣстѣ съ его друзьями и слугами. Домитій раскаялся, видя, что его невѣрность и предательство стали извѣстными Антонію, и вслѣдъ затѣмъ умеръ". Его-то Шекспиръ сдѣлалъ лучшимъ другомъ Антонія, товарищемъ всѣхъ дней его жизни, кромѣ послѣднихъ. Мы видимъ, какъ онъ вначалѣ не менѣе своего полководца отдается безпечному веселію египетскихъ ночей; привыкши преломлять серьезные "аспекты жизни" въ игривой призмѣ своего добродушнаго юмора, онъ не чувствуетъ никакихъ угрызеній совѣсти -- онъ не прочь бы и долѣе остаться въ Александріи, и только строгое внушеніе Антонія (д. I, сц. 2: "довольно пустыхъ отвѣтовъ!") заставляетъ его вспомнить о реальной жизни. На трезвой италійской почвѣ въ немъ просыпается его римская душа: теперь онъ -- воинъ, подчиненный своего обожаемаго полководца. Правда, юморъ и прямодушіе не оставляютъ его и тутъ -- мы видимъ его въ роли, напоминающей роль Мененія Агриппы въ "Коріоланѣ"; но все же сѣмя разлада запало ему въ сердце; та римская душа уже не даетъ себя усыпить вновь. Вопреки волѣ Клеопатры и желанію обвороженнаго ею Антонія, онъ настаиваетъ на необходимости сухопутнаго сраженія безъ участія египетской царицы (д. III, сц. 7); неразуміе и неудача ихъ дѣйствій дѣлаютъ раздоръ въ его душѣ очевиднымъ и неизлѣчимымъ. Отнынѣ его тянетъ къ Цезарю, онъ чувствуетъ, что "разумъ" на той сторонѣ, и хотя на первыхъ порахъ его старинная привязанность и беретъ верхъ, однако мы догадываемся, что она не долго устоитъ противъ его внушеній (д. III, сц. 8). И вотъ планъ измѣны зарождается и зрѣетъ въ его душѣ, его исполненіе поэтъ, отступая нѣсколько отъ исторіи, отложилъ до послѣднихъ сраженій на египетской почвѣ. Вначалѣ мы видимъ его суровымъ критикомъ увлеченій своего начальника; затѣмъ онъ исчезаетъ -- совершается то, что мы выше разсказали словами Плутарха. Поэтъ не пожелалъ представить намъ непосредственно перехода Аэнобарба къ Цезарю {
   Любители символизма могутъ сказать, что онъ представилъ его иносказательно въ той эффектной ночной сценѣ (д. IV, сц. 3), въ которой солдаты-караульные слышатъ, не то подъ землей, не то въ воздухѣ, звуки удаляющейся чудесной музыки и толкуютъ это знаменіе въ томъ смыслѣ, что это богъ-покровитель Антонія покидаетъ его. Сцену эту Шекспиръ тоже заимствовалъ y Плутарха (гл. 75), но при этомъ допустилъ довольно крупную ошибку. Плутархъ выражается неопредѣленно: "спрашивая себя о смыслѣ знаменія, они рѣшили, что Антонія покидаетъ тотъ богъ, которому онъ всегда болѣе всего старался подражать и уподоблять себя". Какой это богъ? Изъ всего описанія явленія (музыка пѣсни, крики "эвоэ!", прыжки сатировъ) видно, что -- Діонисъ; Шекспиръ по ошибкѣ отнесъ его къ другому богу-покровителю Антонія, Гераклу. Та же 75 глава еще въ двухъ другихъ мѣстахъ была неправильно понята поэтомъ. На вызовъ Антонія Цезарь отвѣчаетъ, что "у Антонія есть и много другихъ путей къ смерти"; y Шекспира онъ, вопреки смыслу, говоритъ "есть y меня много другихъ путей къ смерти" (д. IV сц. 1: Let the old ruffian know, I have many other ways to die). Затѣмъ, по Плутарху, Антоній "видя своихъ друзей плачущими, сказалъ имъ, что онъ не поведетъ ихъ въ бой, въ которомъ онъ ищетъ для себя скорѣе славной смерти, чѣмъ спасенія и побѣды". У Шексппра эти унылыя слова превращены въ бодрыя и самоувѣренныя: "я хочу повести васъ туда, гдѣ я скорѣе жду побѣдоносной жизни, чѣмъ смерти и чести (д. IV, сц. 2: I will lead you where rather I'll expect victorious life, than death and honour). Въ обоихъ послѣднихъ случаяхъ поэтъ былъ введенъ въ заблужденіе неопредѣленностыо North'ова перевода Плутарха, которымъ онъ пользовался. (Caesar answered him, that he had many other ways to diy than so; ...that he would not lead them to battle where he thought not rather safely to retourn with victory than valiantly to die with honour); при сличеніи подлинника, однако, неопредѣленность исчезаетъ -- и вотъ, вѣроятно, причина, почему ошибки Шекспира до сихъ поръ остались незамѣченными.}, мы слышимъ о немъ изъ устъ солдата (д. IV, сц. 5).
   И нѣтъ сомнѣнія, что это гораздо красивѣе и благодарнѣе: мы застигнуты врасплохъ не менѣе самого Антонія и можемъ, поэтому, вполнѣ оцѣнить его благородство. Все же, избирая этотъ исходъ, поэтъ долженъ былъ пропустить одну важную подробность: что Аэнобарбъ былъ уже боленъ, когда рѣшилъ перейти къ Цезарю. Вслѣдствіе этого пропуска его смерть въ 9 сц. является не совсѣмъ понятной. По Плутарху, его свела въ могилу его физическая немочь, усиленная нравственными мученіями раскаянія. Тутъ актеръ долженъ прійти на помощь поэту; Аэнобарбу нездоровится въ сц. 2, гдѣ онъ такъ угрюмо критикуетъ Антонія; онъ боленъ въ сц. 6, гдѣ онъ впервые появляется въ свитѣ Цезаря; презрительное съ нимъ обращеніе его новаго господина еще болѣе разстраиваетъ его; онъ вздрагиваетъ, слыша оскорбительный намекъ Цезаря на перебѣжчиковъ; да, онъ дурно поступилъ, и отнынѣ для него нѣтъ болѣе радости. И именно въ эту минуту, когда его римская душа разбита -- онъ слышитъ далекій, грустно-ласковый привѣтъ отъ той сказки, которую онъ такъ безсердечно и безразсудно, со смертью въ крови, хотѣлъ промѣнять на трезвую жизнь. Вторично сказка имъ овладѣваетъ, но уже не для игры и веселья -- она усыпляетъ его вѣчнымъ сномъ смерти.
  

VI.

  
   Но что же сказать теперь о самой царицѣ сказки, этомъ яркомъ и ядовитомъ цвѣткѣ, выросшемъ на вѣковомъ перегноѣ рода Птолемеевъ -- рода нѣкогда богатырскаго, нынѣ разслабленнаго и отравленнаго рядомъ послѣдовательныхъ кровосмѣсительныхъ браковъ? Есть ли такая формула, въ которую бы укладывалась эта до нельзя сложная, до нельзя нервная и капризная натура, всѣ проявленія которой причудливы и неожиданны, какъ видѣнія лихорадочнаго сна? -- "Нѣтъ и не можетъ быть", склоненъ сказать читатель послѣ перваго бѣглаго ознакомленія съ ней; "должна быть и есть", скажетъ онъ при болѣе зрѣломъ обсужденіи, вспомнивъ о томъ, что есть же разница между волей демонической женщины и прихотями дегенерантки, y которой вслѣдствіе безкровія мозга связь между явленіями сознанія нарушена -- и что только первая можетъ быть предметомъ поэзіи.
   Да, эта формула есть; во всей сухости она гласитъ такъ: Клеопатра -- натура двойственная; одной половиной своей души она управляетъ той сказкой, которой живетъ другая. Первая своимъ видимымъ коварствомъ и вѣроломствомъ вызываетъ иллюзію сознательности и разсчета; говорю -- "иллюзію", такъ какъ настоящей сознательности въ ея дѣйствіяхъ такъ-же мало, какъ въ дѣйствіяхъ лисицы или змѣи, и мы скорѣе должны признать въ нихъ природный инстинктъ самки, смутно чувстующей, что ей слѣдуетъ быть распорядительницей любовныхъ чаръ, чтобы не стать ихъ жертвой. Вторая -- вся упоеніе, вся восторгъ, вся преданность и самоотверженіе. Апоѳеозъ же Клеопатры состоитъ въ томъ, что эта вторая часть ея души освобождается отъ назойливаго надзора и вмѣшательства первой и побѣдоносно увлекаетъ ее въ тихую пристань смерти.
   Быть можетъ, одна изъ причинъ этой двойственности заключается въ томъ, что Клеопатра не была той красавицей, которою ее обыкновенно представляютъ. "Ея красота", говоритъ Плутархъ (гл. 27),-- "сама по себѣ не была столь несравненна, она не очень поражала зрителей; но въ ея общеніи была неотразимая, чарующая сила, и ея наружность, вмѣстѣ съ ея обворожительной рѣчью и таинственной прелестью ея обхожденія, оставляла жало въ душѣ тѣхъ, кто ее зналъ". Будучи поставлена въ необходимость восполнить умомъ недочеты своей внѣшности, она инстинктивно должна была удерживать себя отъ чрезмѣрныхъ увлеченій и своей головой находиться выше той теплой волны, которая такъ чудно ласкала ея прочее существо. Въ ранней своей юности она плѣнила диктатора Цезаря, которому было тогда уже пятьдесятъ два года; была ли и она имъ плѣнена? Ея подруга Харміона это прекрасно помнитъ (д. I, сц. 5); если она сама называетъ свое тогдашнее сужденіе незрѣлымъ, то это доказываетъ только искренность ея теперешняго увлеченія, не упраздняя искренности того перваго. Еще раньше она, если вѣрить молвѣ, плѣнила старшаго сына Помпея Великаго, отправленнаго отцомъ въ Александрію набрать тамъ вспомогательное войско; но ничто не обязываетъ насъ вѣрить молвѣ, которой самъ Антоній вѣритъ лишь въ минуты изступленія {Къ тому же, Шекспиръ по ошибкѣ относитъ эту молву къ Помпею Великому, вмѣсто его сына Гнея. Интересно прослѣдить происхожденіе этой ошибки. У Плутарха (гл. 25) просто сказано: "Клеопатра, основываясь на прежнихъ своихъ побѣдахъ надъ Цезаремъ и Гнеемъ, сыномъ Помпея, надѣялась легко покорить и Антонія". (У Норта: ...by the former accesse and credit she has with Julius Caesar and C. Pompey, the son of Pompty the Great). Шекспиръ, очевидно, проглядѣлъ Плутархову оговорку; a такъ какъ онъ, съ другой стороны, помнилъ, что Помпей Великій при жизни Клеопатры даже не коснулся египетской почвы, a былъ убитъ во время переправы, то y него получилась слѣдующая восхитительная, но чисто фантастическая картина "....и великій Помпей стоялъ, и его взоръ пускалъ корни въ моей брови; тамъ на якорѣ стоялъ его взоръ, и онъ умеръ, всматриваясь въ то, что было его жизнью" (д. 1 сц. 5).} (д. IV, сц. 11). Ее настоящимъ возлюбленнымъ былъ Маркъ Антоній; и вотъ въ то время, какъ она своей увлекающейся душой отдается этой страсти, ея женскій инстинктъ учитъ ее распредѣлять и приправлять свои ласки такъ, чтобъ ихъ предметъ отъ нея не ускользнулъ. На римскихъ друзей Антонія ея любовь производитъ впечатлѣніе льстивой разсчетливости; они называютъ ее -- съ забавнымъ анахронизмомъ, вызваннымъ созвучіемъ словъ egyptian и gipsy -- "цыганкой" и даже хуже; но мы вскорѣ узнаемъ, что они ошибаются. Къ Антонію явились послы изъ Рима; Клеопатрѣ страшно не хочется, чтобъ онъ ихъ выслушалъ -- именно поэтому она отъ него этого требуетъ. Ея тайное желаніе исполняется: посламъ отказано. Но опасность этимъ лишь отсрочена; несмотря на все, "римская мысль" коснулась обвороженнаго тріумвира, онъ узнаетъ о смерти Фульвіи, о могуществѣ Цезаря, о парѳійскомъ погромѣ -- его отъѣздъ необходимъ, онъ долженъ проститься съ Клеопатрой.
   Сцены прощанія y Плутарха нѣтъ -- она принадлежитъ къ тѣмъ, которыя мы выше выдѣлили въ ту особую третью категорію (гл. III): Шекспиръ ее вставилъ, чтобы полнѣе обрисовать характеръ обоихъ героевъ. Все же было бы ошибочно предполагать, что она сочинена вполнѣ свободно: ея образцомъ была знаменитая сцена прощанія Энея съ Дидоной -- не столько, впрочемъ, въ оригинальной обработкѣ Виргилія, сколько въ передѣлкѣ его подражателя Овидія (Неroides 7); Дидона Овидія представляетъ изъ себя такую же нервную натуру, какъ и наша Клеопатра. Антоній хочетъ уйти -- надобно его задержать; если-же это невозможно -- надобно устроить такъ, чтобы онъ вернулся. Для этого Шекспиръ пользуется мотивомъ, заимствованнымъ y Овидія: пусть Антоній знаетъ, что ихъ союзъ не остался безъ послѣдствій... Стоитъ обратить вниманіе, какъ Клеопатра подготовляетъ свое признаніе: ей душно, она можетъ упасть въ обморокъ; ей то дурно, то хорошо -- "такъ любитъ Антоній..." И когда ничего не понимающій другъ хочетъ уйти, она зоветъ его обратно; "Постой, учтивый сударь, одно слово. Государь мой, мы должны разстаться... но это не то. Государь мой, мы любили другъ друга... но это не то. Это ты хорошо знаешь: что то я хотѣла тебѣ сказать; о мое забвеніе -- подлинный Антоній, и я совсѣмъ забыта!"
  
   Courteous lord, one word.
   Sir, you and I must part, but that's not it:
   Sir, you and I have lov'd -- but there's not it;
   That you know well: something it is I would --
   O, mu oblivion is a very Antony
   And I am all forgotten.
  
   Ея слова повергли въ недоумѣніе новѣйшихъ толкователей; лучше ихъ всѣхъ, какъ намъ кажется, понялъ, однако, благодаря своему поэтическому чутью, нашъ Пушкинъ, который явно подражалъ имъ въ знаменитомъ мѣстѣ своей "Русалки":
  
   Постой; тебѣ сказать должна я --
   Не помню что.
  
   Князь.
  
   Припомни.
  
   Она.
  
   Для тебя
   Я все готова... Нѣтъ, не то... постой...
   Нельзя, чтобы навѣки въ самомъ дѣлѣ,
   Меня ты могъ покинуть... Все не то...
   Да, вспомнила: сегодня y меня
   Ребенокъ твой подъ сердцемъ шевельнулся.
  
   Антонію слова царицы непонятны, онъ считаетъ ихъ "неразуміемъ" (idelness); тогда она выражается нѣсколько яснѣе: "Тяжело", говоритъ она, носить такое неразуміе такъ близко къ сердцу, какъ это дѣлаетъ Клеопатра". Наконецъ Антоній понялъ; Клеопатра это замѣтила, она знаетъ, что теперь онъ ей обезпеченъ, что никакимъ "римскимъ мыслямъ" не вырвать того жала, которое она оставила въ его душѣ. Она благословляетъ его въ походъ и онъ удаляется, сказавъ ей съ такою-же двусмысленностью, что онъ, уходя, все-же остается съ нею.
   Такъ дѣйствуетъ Клеопатра подъ вліяніемъ своей первой души; но вотъ дѣло сдѣлано. Антоній уѣхалъ -- она можетъ свободно отдаваться второй. Какъ искренно, какъ безумно она его любитъ -- это видно изъ слѣдующихъ сценъ ея томительнаго выжиданія, ея упоительныхъ воспоминаній -- "теперь онъ говоритъ или шепчетъ: гдѣ-то моя змѣя y стараго Нила? Такъ, вѣдь, онъ называлъ меня. A теперь я сама питаюсь самымъ сладкимъ изъ всѣхъ ядовъ!"... ядомъ сказки можемъ мы прибавить, который дѣйствуетъ на нее съ полной силой теперь, когда она вполнѣ отдается влеченію своего сердца. Да, выжиданіе, воспоминанія -- a затѣмъ, страшное извѣстіе о его женитьбѣ на Октавіи, изступленіе ревности и постепенное успокоеніе при вымышленныхъ показаніяхъ вѣстника о внѣшности соперницы -- все это послѣдовательно и понятно. Свѣтъ падаетъ съ одной только стороны, нѣтъ того смущающаго скрещиванія тѣней, которое мы наблюдали въ первыхъ сценахъ.
   Какъ встрѣтила Клеопатра Антонія, когда онъ вторично и окончательно къ ней вернулся? Была у нихъ рѣчь объ Октавіи, или же ихъ занимало только ихъ собственное счастье, нагляднымъ символомъ котораго были младенцы-близнецы, Александръ-Солнце и Клеопатра-Луна, увидѣвшіе свѣтъ во время отсутствія отца? Мы этого не знаемъ; сцена возвращенія пропала въ общемъ сумбурѣ третьяго дѣйствія. Мы y Актія; гибель нависла надъ нашей четой. Опять Антоній съ Клеопатрой; и опять то, что мы назвали ея первой душой, назойливо даетъ знать о себѣ и препятствуетъ любви проявлять свою силу. До самой смерти Антонія свѣтъ опять падаетъ съ двухъ сторонъ; не совсѣмъ легко разобраться въ замысловатомъ узорѣ скрещивающихся тѣней.
   Сохранить Антонія -- это первая забота; сохранить царство -- вторая. Почему Клеопатра настаиваетъ на томъ, чтобы сраженіе было дано на морѣ? Потому что тогда, въ случаѣ пораженія, ея флотъ можетъ спастись въ Египетъ и обезпечить ей владѣніе этой недоступной страной. Почему она при первой неудачѣ даетъ сигналъ къ бѣгству? По той же причинѣ. Но почему Антоній, постыдно оставляя свои вѣрные легіоны, слѣдуетъ ея примѣру? Потому что ему здѣсь впервые, въ шумѣ и сумятицѣ битвы, объявилась та первая душа его царицы. Онъ думалъ, что они вмѣстѣ уносятся теплой волной сказки, готовые вмѣстѣ, если такъ нужно, въ ней утонуть. Возможно-ли, чтобы Клеопатра дала ему умереть одному, спасая свою жизнь безъ него? Да, это оказалось возможнымъ; началась жестокая игра Клеопатры съ тѣмъ, кто весь отъ нея зависитъ и не имѣетъ болѣе любви, счастья, власти внѣ ея кругозора.
   И вотъ они опять вмѣстѣ, но ролями они помѣнялись: не Антонія, a Клеопатру тянетъ отъ сказки къ жизни, или вѣрнѣе -- въ третью сказку, героемъ которой долженъ быть Цезарь. Его отца по усыновленію она нѣкогда плѣнила; почему ей не испытать силы своихъ чаръ и на сынѣ? Положительно ея первая душа властвуетъ надъ нею; она благосклонно принимаетъ Ѳирса, явившагося посломъ отъ Цезаря, она подтверждаетъ его фикцію, будто ея союзъ съ Антоніемъ былъ дѣломъ принужденія, a не свободной любви. A Антоній? Послѣ своего актійскаго бѣгства она примирила его поцѣлуемъ; ея переговоры съ Ѳирсомъ приводятъ его въ бѣшенство, но стоитъ ей еще разъ пустить въ ходъ свою обычную льстивость -- и онъ опять ей подчиняется. Лишь третій обманъ открываетъ ему глаза; когда послѣ его геройской защиты флотъ Клеопатры отдается Цезарю (д. ІІ, сц. 10) -- онъ чувствуетъ, что онъ проданъ; ея ласки не помогаютъ, требуются болѣе сильныя, болѣе дѣйствительныя чары. Когда-то они, распустивъ кружокъ "неподражаемой жизни", назвались "товарищами въ смерти"; эта совмѣстная смерть представлялась достойнымъ финаломъ ихъ сказки. Пусть же Антоній знаетъ, что Клеопатра сдержала свое обѣщаніе; пусть эта увѣренность наполнитъ сладостью прежнихъ дней его неминуемую кончину. Сирена ласкова и сострадательна; она не желаетъ печальной смерти тому, кто отдалъ ей всѣ силы своей жизни. A тамъ -- новая побѣда, новый другъ, новая волшебная сказка.
   По отношенію къ Антонію она окажется права; но такъ же ли хорошо разсчитала она дѣйствіе своего замысла на свое собственное сердце?
   Весь гнѣвъ Антонія прошелъ; онъ хочетъ послѣдовать за Клеопатрой и умолить ее простить ему. Ему представляется продолженіе ихъ земной сказки за предѣлами смерти: "тамъ, гдѣ блаженные духи отдыхаютъ на цвѣтистыхъ лугахъ, тамъ мы будемъ гулять рука объ руку..." -- вотъ его предсмертная мечта. Но ему не удается покончить съ собою рѣшительнымъ ударомъ; раненый на смерть, онъ идетъ умирать передъ глазами своей царицы. Именно этого она не разсчитала. Въ пламени его самоотверженной любви гибнетъ ея земная, себялюбивая и коварная душа. Очищенная отъ ея оскверняющаго прикосновенія, Клеопатра становится окончательно той великодушной царицей сказки, какой она была въ лучшіе моменты своей жизни. Сохранить Антонія -- теперь уже поздно; сохранить царство -- что царство безъ Антонія! Сирена подчинилась своимъ собственнымъ чарамъ; та пѣсня сладкой смерти, которую она сложила для Антонія, теперь звучитъ въ ея собственныхъ ушахъ.
   Пятый актъ принадлежитъ Клеопатрѣ; его содержаніе -- ея борьба съ Цезаремъ, его конецъ -- ея побѣда надъ нимъ. Погружаясь душою въ свою сказку, она возносится все выше и выше надъ тѣмъ, что ее привязывало къ землѣ; когда то ее тянуло къ этому Цезарю, въ которомъ она видѣла побѣдителя ея друга -- теперь его участь кажется ей жалкой, онъ кажется ей рабомъ того счастія, которому она уже перестала служить. Ей говорятъ про Цезаря; она въ забытьѣ отвѣчаетъ:
  
   Мнѣ снилось, былъ властитель Маркъ Антоній...
   О, разъ еще увидѣть бы тотъ сонъ!
  
   Все таки она во власти этого Цезаря; надо ее стряхнуть, надо изъ душной темницы жизни вырваться на волю, въ обитель чарующихъ сновъ. Она возбудила подозрѣніе Цезаря своими неосторожными рѣчами; надо усыпить его бдительность, пусть онъ считаетъ ее неразрывно привязанной къ жизни. Съ этой цѣлью она разыгрываетъ передъ нимъ комедію съ Селевкомъ... Что это была комедія, видно изъ Плутарха, который свой разсказъ о ней заключаетъ словами: "Цезарь былъ обрадованъ, видя, что она такъ дорожитъ жизнью, и ушелъ отъ нея въ увѣренности, что онъ ее обманулъ, на дѣлѣ же онъ самъ былъ ею обманутъ" (гл. 83); но и Шекспиръ позаботился о томъ, чтобъ мы не относились слишкомъ довѣрчиво къ мнимой наивности Клеопатры. Едва успѣлъ Цезарь уйти, какъ она говоритъ своимъ подругамъ: "онъ хочетъ меня обмануть, дѣвушки, чтобы я не была благородна относительно самой себя", и тотчасъ посылаетъ Харміонъ за крестьяниномъ и змѣями. Нѣтъ, несомнѣнно Клеопатра хитритъ; сговорилась ли она съ Селевкомъ, или, что вѣроятнѣе, заранѣе разсчитала его образъ дѣйствій -- этого поэтъ не счелъ нужнымъ намъ сказать; тутъ такту актера предоставлена полная свобода.
   Своею послѣднею хитростью Клеопатра искупила всѣ прежніе обманы своей жизни. Благодаря ей смерть вошла въ ея послѣднее убѣжище -- смерть величавая и торжествующая, какъ закатъ солнца въ пескахъ ливійской пустыни; смерть нѣжная и сладкая, какъ ласкающая дремота египетскихъ ночей. Ирада, Клеопатра, Харміана -- одна за другой волшебницы неподражаемой жизни оставляютъ свою поруганную, земную обитель; съ послѣдними словами послѣдней изъ нихъ сказка навсегда уносится въ свою вѣчную родину, туда, гдѣ "блаженные духи отдыхаютъ на цвѣтистыхъ лугахъ".

Ѳ. Зѣлинскій.

  

  

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

  
   Маркъ Антоній, Октавіо Цезарь, Маркъ Эмилій Лепидъ -- Тріумвиры.
   Секстъ Помпей.
   Домицій Энобарбъ, Вентидій, Эросъ, Скаръ, Дерцетъ, Деметрій, Филонъ -- Придворные Антонія
   Меценатъ, Агрпппа, Долабелла, Прокулей, Тирей, Галлъ -- Приверженцы Цезаря.
   Менасъ, Менекратъ, Варрій -- Приверженцы Помпея.
   Тавръ, главный военачальникъ Цезаря.
   Канидій, главный изъ военачальниковъ Антонія.
   Силій, одинъ изъ вождей подъ начальствомъ Вентидія.
   Эвіроній, посолъ отъ Антонія къ Цезарю.
   Алексасъ, Мардіянъ, Селевкъ, Діомедъ -- Придворные Клеопатры.
   Предсказатель.
   Поселянинъ.
   Клеопатра, царица Египта.
   Октавія, сестра Цезаря и жена Антонія.
   Харміана, Ира -- Прислужницы Клеопатры.
   Вожди, воины, гонцы, слуги и придворные.
  

Мѣсто дѣйствія -- въ разныхъ частяхъ Римской имперіи.

  

  

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Александрія. Зала во дворцѣ Клеопатры.

Входятъ Деметрій и Филонъ.

  
                       Филонъ.
  
             Нѣтъ, полководца нашего безумье
             Всѣ перешло границы. Тѣ глаза
             Безстрашные, что нѣкогда сверкали,
             Какъ Марсъ въ бронѣ, предъ строемъ легіоновъ,
             Теперь устремлены съ покорной страстью
             На смуглое лицо. Героя сердце,
             Что въ полѣ грозныхъ битвъ своимъ біеньемъ
             Застежки рвало на его груди,
             Забывъ себя, вдругъ стало опахаломъ,
             Чтобъ охлаждать любовный жаръ -- цыганки.
             Но вотъ идутъ. Внимательно смотри,
             Увидишь самъ,какъ третій столбъ вселенной
             Шутомъ блудницы сталъ. Лишь примѣчай.
  

Трубы. Входятъ Антоній и Клеопатра со свитой. Евнухи съ опаха


ПОЛНОЕ СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ
В. ШЕКСПИРА
ВЪ ПРОЗѢ И СТИХАХЪ

ПЕРЕВЕЛЪ П. А. КАНШИНЪ.

ТОМЪ ДЕВЯТЫЙ.

1) Коріоланъ. 2) Юлій Цезарь 3) Антоній и Клеопатра. 4) Жалобы влюбленной. 5) Фениксъ и голубка.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНІЕ
КЪ ЖУРНАЛУ
"ЖИВОПИСНОЕ ОБОЗРѢНІЕ"
за 1893 ГОДЪ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ С. ДОБРОДѢЕВА.
1893.

  

АНТОНІЙ и КЛЕОПАТРА.

  

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

   Маркъ Антоній, Октавій Цезарь, Маркъ Эмилій Лепидъ -- Тріумвиры.
   Секстъ Помпей
   Домицій Энобарбъ, Вентидій, Эросъ, Скаръ, Дорцетъ, Деметрій, Филонъ -- приверженцы Антонія.
   Меценатъ, Агриппа, Долабелла, Прокулей, Ѳирей, Галлъ -- приверженцы Цезаря.
   Менасъ, Менекратъ, Варрій -- приверженцы Помпея.
   Тавръ, лейтенантъ Цезаря.
   Канидій, лейтенантъ Антонія.
   Силій, офицеръ изъ арміи Вентидія.
   Эвфроній, наставникъ дѣтей Антонія.
   Алексасъ, Мардіанъ, Селевкъ, Діомедъ -- придворные Клеопатры.
   Предсказатель.
   Поселянинъ.
   Клеопатра, царица Египта.
   Октанія, сестра Цезаря и жена Антонія.
   Харміона, Ира -- служанки Клеопатры.
   Офицеры, солдаты, вѣстники и слуги.
  

Мѣсто дѣйствія -- въ разныхъ частяхъ римской имперіи.

  

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Александрія. Во дворцѣ Клеопатры.

Деметрій и Филонъ входятъ.

  
   Филонъ. Нѣтъ, это опьяненіе нашего главнокомандующаго переходитъ всякія границы. Его чудные глаза, сверкавшіе когда-то передъ воинственными рядами и легіонами, какъ блескъ доспѣховъ Марса, теперь потуплены и со всѣмъ ихъ огнемъ и со всею преданностью покоятся на смугломъ челѣ... Его воинственное сердце, которое въ пылу великихъ битвъ разрывало своимъ біеніемъ застежки панцыря, измѣнило своей природѣ: оно сдѣлалось нѣжнымъ, какъ вздохъ, какъ вѣеръ для охлажденія пыла страсти цыганки... Смотри, они идутъ сюда,
  

Трубы. Входятъ: Антоній и Клеопатра со свитой. Евнухи съ опахалами идутъ передъ царицей.

  
   Вглядись, и ты увидишь въ немъ, въ одномъ изъ трехъ столповъ міра, только шута непотребной женщины! Любуйся!
   Клеопатра. Если это въ самомъ дѣлѣ любовь, скажи мнѣ, какъ велика она?
   Антоній. Бѣдна же та любовь, которую можно измѣрить!
   Клеопатра. Я хочу измѣрить границу, до которой возможна любовь.
   Антоній. Такъ тебѣ нужно будетъ найти новое небо и новую землю.
  

Входитъ слуга.

  
   Слуга. Вѣсти изъ Рима, мой повелитель.
   Антоній. Какъ онѣ надоѣли! Говори короче.
   Клеопатра. Выслушай же его, Антоній: можетъ быть, Фульвія раздражена; или, кто знаетъ, быть можетъ, безбородый Цезарь шлетъ тебѣ могущественныя приказанія: "поступи такъ или этакъ; покори такое-то государство и уничтожь такія-то; повинуйся, или мы осудимъ тебя".
   Антоній. Ты думаешь, моя любовь?
   Клеопатра. Быть можетъ -- да, это весьма вѣроятно,-- тебя обязываютъ не оставаться здѣсь долѣе: Цезарь даетъ тебѣ отставку. Выслушай же его, Антоній.-- Гдѣ повелѣніе Фульвіи или Цезаря, хотѣла я сказать, или нѣтъ, ихъ обоихъ? -- позови сюда пословъ;-- ты краснѣешь, Антоній; это вѣрно, какъ то, что я царица Египта, и эта краска на твоемъ лицѣ -- честь для Цезаря; или твои щеки платятъ дань стыду, потому что ты слышишь брань пискливаго голоса Фульвіи? -- пословъ сюда!
   Антоній. Да погибнетъ Римъ въ волнахъ Тибра! Да рухнетъ сводъ великой имперіи! Ты -- моя вселенная! Царства не болѣе, какъ прахъ. Наша земная грязъ одинаково питаетъ животныхъ и людей. Благородное употребленіе жизни -- это возможность подобной намъ четѣ цѣловаться (цѣлуетъ Клеопатру). Можно-ли найдти двухъ существъ болѣе подходящихъ, чѣмъ мы! Призываю міръ въ свидѣтели, не опасаясь кары,-- намъ съ тобою нѣтъ подобныхъ!
   Клеопатра. Восхитительная ложь! Зачѣмъ-же ты женился на Фульвіи, если не любилъ ея? Я не такъ легко вѣрю, какъ это можетъ казаться: Антоній всегда останется самимъ собой.
   Антоній. Но лишь вдохновляемый Клеопатрой. Ахъ, ради высокой любви моей и сладкихъ часовъ ея, молю: не будемъ тратить время на непріятные разговоры. Ни одна минута нашей жизни не должна пройти безъ наслажденія: какому же посвятимъ мы этотъ вечеръ?
   Клеопатра. Будемъ слушать пословъ!
   Антоній. О, капризная царица! Все идетъ тебѣ: бранить, смѣяться, плакать; всѣ страсти въ тебѣ хороши,-- онѣ обаятельны и достойны восхищенія! Не нужно пословъ. Вдвоемъ съ тобой мы въ эту ночь будемъ бродить по улицамъ и изучать народные нравы. Пойдемъ, царица: вчера ночью ты сама предлагала мнѣ это.-- Молчи (Антоній и Клеопатра со свитой удаляются).
   Деметрій. Такъ мало Антоній уважаетъ Цезаря?
   Филонъ. Иногда, когда онъ перестаетъ быть Антоніемъ, онъ быстро утрачиваетъ свои доблести, которымъ не слѣдовало-бы покидать его.
   Деметрій. Съ грустью вижу я это: подтверждаются гнусныя сплетни, которыя распускаются о немъ въ Римѣ. Но я надѣюсь еще, что завтрашнимъ утромъ онъ образумится. Счастливой ночи! (Уходятъ).
  

СЦЕНА II

Александрія. Другая комната.

Входятъ: Харміона, Ира, Алексасъ, потомъ Предсказатель.

   Харміона. Повелитель Алексасъ, сладчайшій Алексасъ, превосходный Алексасъ, совершенный Алексасъ, гдѣ-же тотъ предсказатель, котораго ты такъ хвалилъ царицѣ? О, какъ-бы мнѣ хотѣлось узнать того мужа, который, какъ ты говоришь, вѣнчаетъ рога свои гирляндами!
   Алексасъ. Предсказатель!
   Предсказатель (подходя). Что тебѣ угодно?
   Харміона. Такъ это онъ? Такъ это ты знаешь разныя невѣдомыя другимъ вещи?
   Предсказатель. Я умѣю кое-что читать въ безконечной книгѣ тайнъ природы.
   Алексасъ. Покажи ему руку.
  

Входитъ Энобарбъ.

  
   Энобарбъ. Живо накройте столъ! И чтобъ вина было вдоволь, чтобы было чѣмъ пить за здоровье Клеопатры.
   Харміона. Награди-же меня, другъ, хорошимъ будущимъ.
   Предсказатель. Я не награждаю, я предсказываю.
   Харміона. Ну, такъ я прошу тебя,-- предскажи мнѣ хорошую судьбу.
   Предсказатель. Ты будешь стоять еще выше, чѣмъ теперь. На тебя стоитъ дивиться еще болѣе,
   Харміона. Какъ, значитъ, я еще похорошѣю?
   Ира. Нѣтъ, ты будешь краситься, когда постарѣешь.
   Харміона. Морщинъ вѣдь не закрасишь!
   Алексасъ.Не мѣшайте его прорицаніямъ: будьте же внимательны.
   Харміона. Тс!..
   Предсказатель. Не столько будутъ тебя любить, сколько будешь любить ты.
   Харміона. Ну, я-бы предпочла, въ такомъ случаѣ, веселить себя виномъ.
   Алексасъ. Да слушай же его.
   Харміона. Ну, такъ теперь какое-нибудь хорошее предсказаніе! Напримѣръ, что въ одинъ прекрасный день я сдѣлаюсь женой и вдовой трехъ царей! Что въ пятьдесятъ лѣтъ, у меня родится сынъ, передъ которымъ поблѣднѣетъ самъ Іудейскій Иродъ! Укажи-же мнѣ способъ выйти замужъ за Октавія Цезаря, чтобы я сдѣлалась равной своей госпожѣ.
   Предсказатель. Ты переживешь госпожу, которой служишь.
   Харміона. Отлично! Я предпочитаю долгую жизнь блюду фигъ.
   Предсказатель. До сихъ поръ твоя жизнь была лучше той, которая тебѣ предстоитъ.
   Харміона. Ну, значитъ, мои дѣти лишены будутъ имени. Будь милостивъ, скажи, сколько у меня будетъ мальчиковъ и дѣвочекъ?
   Предсказатель. Если-бы каждое изъ твоихъ вожделѣній имѣло плодородное чрево,-- милліонъ.
   Харміона. Дальше, сумасшедшій! Я прощаю тебѣ твои сказки.
   Алексасъ. А ты думала, что одѣяло только -- повѣренный твоихъ вожделѣній.
   Харміона. A ну-ка, предскажи Ирѣ ея судьбу.
   Алексасъ. Мы всѣ хотимъ знать нашу судьбу.
   Энобарбъ. Моя и большей части изъ насъ -- лечь спать пьяными эту ночь.
   Ира. Вотъ ладонь, которая предскажетъ по крайней мѣрѣ цѣломудріе.
   Харміона. Такъ точно, какъ Нилъ, вышедшій изъ береговъ,-- голодъ.
   Ира. Молчи, сумасшедшая болтунья; ты не умѣешь предсказывать.
   Харміона. Нѣтъ; если влажная ладонь не свидѣтельствуетъ о плодородіи, такъ я даю голову на отсѣченіе...-- Пожалуйста, предскажи ей самую пошлую будущность.
   Предсказатель. Ваша будущность одинакова.
   Ира. Какимъ образомъ? Какимъ образомъ? Скажи подробнѣе.
   Предсказатель. Я уже сказалъ.
   Ира. Какъ! На дюймъ не счастливѣе ея?
   Харміона. Ну, если-бы ты и была на дюймъ счастливѣе, куда-бы ты хотѣла этотъ дюймъ пристроить?
   Ира. Конечно не къ носу моего мужа.
   Харміона. Да очиститъ небо наши грѣховныя мысля. Очередь Алексаса! Ну-ка! Его судьбу! Его судьбу! -- О, умоляю тебя, сладчайшая Изида, пусть онъ женится на женщинѣ, которая не умѣетъ держаться, и пусть она умретъ, чтобы онъ женился на еще худшей! И чтобы эту худшую замѣняла каждый разъ другая еще хуже, до тѣхъ поръ, пока послѣдняя, самая худшая изъ всѣхъ, не сведетъ его, смѣясь, въ могилу пятьдесятъ разъ рогатымъ! Милосердая Изида, услышь мою молитву, если-бы даже ты отказала мнѣ за это въ чемъ либо болѣе значительномъ. Молю тебя, милосердая Изида!
   Ира. Аминь! Услышь молитву твоихъ рабынь! Ибо, если прискорбно видѣть хорошаго человѣка женатымъ на скверной женщинѣ, то смертельно прискорбно видѣть нерогатаго негодяя! И такъ, добрая Изида, будь справедлива и награди его по заслугамъ!
   Харміона. Аминь!
   Алексасъ. Нѣтъ, каково! если-бы отъ нихъ зависѣло сдѣлать меня рогатымъ,-- онѣ, только ради этого, не задумались-бы стать блудницами.
   Энобарбъ. Тс!.. Антоній!
   Харміона. Нѣтъ, не онъ,-- царица!
  

Входитъ Клеопатра.

  
   Клеопатра. Не видали-ли вы повелителя?
   Энобарбъ. Нѣтъ, царица.
   Клеопатра. Его не было здѣсь?
   Xарміона. Нѣтъ, царица.
   Клеопатра. Онъ хотѣлъ веселиться, и вдругъ мысль о Римѣ поразила его.-- Энобарбъ!
   Энобарбъ. Царица?
   Клеопатра. Отыщи его и приведи сюда. Гдѣ Алексасъ?
   Алексасъ. Здѣсь, государыня! готовъ служить тебѣ.-- Повелитель идетъ.
  

Входитъ Антоній, въ сопровожденіи посла и свиты.

  
   Клеопатра. Я не хочу видѣть его: за мной! (Уходятъ: Клеопатра, Энобарбъ, Алексасъ, Ира, Харміона, Предсказатель и свита царицы).
   Посолъ. Фульвія, твоя жена, первою вступила въ поле.
   Антоній. Противъ моего брата Люція?
   Посолъ. Да; но эта распря скоро кончилась; обстоятельства помирили ихъ и соединили противъ Цезаря, который въ первой-же стычкѣ разбилъ ихъ и выгналъ изъ Италіи.
   Антоній. Ну,-- нѣтъ-ли еще чего худшаго?
   Посолъ. Каждая дурная вѣсть вредитъ тому, кто ее принесъ.
   Антоній. Когда ихъ приносятъ безумцу или трусу. Продолжай: прошлаго для меня не существуетъ. Итакъ, кто говоритъ мнѣ правду,-- я того выслушаю, какъ пріятнаго вѣстника, хотя-бы онъ возвѣстилъ мнѣ смерть.
   Посолъ. Лабіэнъ (это жестокая вѣсть) завладѣлъ съ своими парѳянскими войсками Азіею, отъ самаго Евфрата. Его побѣдоносныя знамена развѣваются отъ Сиріи до Лидіи и Іоніи, между тѣмъ, какъ...
   Антоній. Антоній, хочешь ты сказать?..
   Посолъ. О, повелитель!
   Антоній. Говори со мной откровенно; не смягчай общественныхъ толковъ; называй Клеопатру, какъ ее называютъ въ Римѣ; брани меня языкомъ Фульвіи заклейми мои слабости со всей силой, которую могутъ дать тебѣ истина и недоброжелательство, соединившись вмѣстѣ. О, мы способны производить только сорную траву, когда живительный вѣтеръ порицанія перестаетъ осуждать насъ. Указывать намъ на наши грѣхи -- значитъ полоть ихъ. Я тебя оставлю на минуту. Прощай.
   Посолъ. Какъ будетъ угодно твоей милости (Уходитъ).
   Антоній. Какія вѣсти изъ Сикіона? Говори ты!
   Первый изъ свиты. Вѣстникъ изъ Сикіона! Гдѣ онъ?
   Второй изъ свиты. Онъ ждетъ твоихъ приказаній.
   Антоній. Пусть войдетъ! Я долженъ разбить эти крѣпкія египетскія цѣпи, иначе мнѣ погибнуть отъ безумной любви и нѣги.
  

Входитъ Второй посолъ.

  
   Антоній. Ты съ чѣмъ?
   2-й посолъ. Фульвія, твоя жена, скончалась.
   Антоній. Гдѣ она умерла?
   2-й посолъ. Въ Сикіонѣ. О ходѣ ея болѣзни и о другихъ важныхъ вѣстяхъ, которыя тебѣ необходимо узнать, написано здѣсь (подаетъ письмо).
   Антоній. Оставь меня (Вѣстникъ уходитъ). Отошла въ вѣчность великая душа,-- и я желалъ этого! Часто хотѣлось-бы вернуть то, что удалилось отъ насъ, вслѣдствіе нашего пренебреженія; наслажденіе, которымъ мы владѣемъ, постоянно повторяясь, перестаетъ быть наслажденіемъ. Она дорога мнѣ теперь, теперь, когда ея ужь нѣтъ; рука, ее отвергнувшая, хотѣла-бы вновь вернуть ее! Необходимо разстаться съ этой волшебницей-царицей. Десять тысячъ золъ, худшихъ, чѣмъ всѣ знакомыя мнѣ муки, высижены моей праздностью. Эй, Энобарбъ!
  

Входитъ Энобарбъ.

  
   Энобарбъ. Что прикажете, повелитель?
   Антоній. Я долженъ уѣхать отсюда немедленно.
   Энобарбъ. Пощади! Вѣдь мы въ такомъ случаѣ уморимъ всѣхъ нашимъ женъ. Мы уже видѣли, какъ смертельно дѣйствуетъ на нихъ малѣйшее противорѣчіе: если имъ придется пережить еще нашъ отъѣздъ,-- это смерть, вѣрно тебѣ говорю.
   Антоній. Я долженъ уѣхать.
   Энобарбъ. Ну, если это такъ необходимо. пусть умираютъ! Жалко даромъ приносить ихъ въ жертву; но если нужно выбирать между ними и необходимостью,-- будемъ ихъ считать за ничто. Клеопатра при одномъ намекѣ на это -- тотчасъ умретъ; я видѣлъ, какъ она двадцать разъ умирала по гораздо менѣе важнымъ поводамъ. Я думаю, что смерть дѣйствуетъ на нее тоже какимъ-нибудь любовнымъ образомъ: такъ она любитъ умирать.
   Антоній. Она невѣроятно хитра.
   Энобарбъ. Увы! нѣтъ, повелитель; ея страсти основаны на самой тончайшей эссенціи чистой любви; ея вздохи и слезы не вздохи и не слезы: это непогоды и бури, сильнѣйшія, чѣмъ тѣ, о которыхъ намъ предвѣщаютъ альманахи; онѣ не похожи у нея на хитрость или притворство. Но если это притворство, такъ она умѣетъ проливать потоки такъ-же хорошо, какъ Юпитеръ.
   Антоній. Какъ-бы я былъ счастливъ, если-бы никогда не зналъ ея!
   Энобарбъ. О, повелитель! Въ такомъ случаѣ ты никогда не увидалъ-бы чудеснѣйшаго изъ созданій; какой-бы смыслъ имѣло твое путешествіе безъ этого приключенія?
   Антоній. Фульвія умерла!
   Энобарбъ. Что говоришь ты?
   Антоній. Фульвія умерла!
   Энобарбъ. Фульвія?
   Антоній. Умерла.
   Энобарбъ. Такъ принеси-же, повелитель, благодарственную жертву богамъ. Когда богамъ угодно отнять у мужа жену, тогда мужчина смотритъ на нихъ, какъ на портныхъ земли, и утѣшается мыслью, что старое и изношенное платье можно замѣнить новымъ. Если-бы не было другихъ женщинъ, кромѣ Фульвіи,-- тебѣ дѣйствительно было-бы плохо и можно было бы роптать, но это горе вѣнчается утѣшеніемъ: твою старую юбку можно замѣнить новой сорочкой; нѣтъ, право, это горе можно омыть лишь слезами, заключенными въ головкѣ лука.
   Антоній. Дѣла, которыя она затѣяла въ Римѣ, не терпятъ болѣе моего отсутствія.
   Энобарбъ. А дѣла, затѣянныя тобою здѣсь, не смогутъ обойтись безъ твоего присутствія; въ особенности, касающіяся Клеопатры: онѣ зависятъ цѣликомъ отъ твоего пребыванія здѣсь.
   Антоній. Довольно шутокъ! Передай мое рѣшеніе нашимъ вождямъ. Я открою царицѣ причины нашего отъѣзда и добьюсь ея согласія. Не одна смерть Фульвіи, но и множество личныхъ, очень важныхъ причинъ заставляютъ меня дѣйствовать такъ; письма моихъ лучшихъ римскихъ друзей зовутъ меня туда. Секстъ Помпей измѣнилъ Цезарю и властвуетъ на морѣ. Измѣнчивый народъ нашъ, отдающій свою любовь человѣку, заслуживающему ея только тогда, когда заслугъ его уже больше не существуетъ -- начинаетъ видѣть всѣ доблести великаго Помпея въ его сынѣ. Могущественный именемъ и властью, еще болѣе могущественный горячностью и энергіей, Секстъ ведетъ себя, какъ первѣйшій вождь; если его значеніе увеличится,-- онъ станетъ опаснымъ для цѣлаго міра. Я прозрѣваю въ будущемъ не одинъ лошадиный волосъ, который ожилъ уже, хотя и не пріобрѣлъ еще змѣинаго жала. Скажи же нашимъ подчиненнымъ, что моя воля -- отправиться отсюда возможно скорѣе.
   Энобарбъ. Повинуюсь (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Другая комната во дворцѣ.

Входятъ: Клеопатра, Харміона, Ира и Алексасъ.

   Клеопатра. Гдѣ онъ?
   Харміона. Я его больше не видѣла.
   Клеопатра.Узнай, гдѣ онъ, съ кѣмъ и что дѣлаетъ; не говори, что я тебя послала. Если увидишь, что онъ груститъ, -- скажи, что я пляшу; если радуется,-- скажи, что я вдругъ сильно занемогла. Возвращайся скорѣе! {Алексасъ уходитъ)
   Харміона. Мнѣ кажется, царица, что если ты его нѣжно любишь, то поступаешь не такъ, чтобы возбудить въ немъ такую же любовь.
   Клеопатра. Развѣ я не поступаю такъ, какъ должна?
   Харміона. Уступай ему во всемъ, не противорѣчь ни въ чемъ.
   Клеопатра. Твои совѣты -- глупы: это было-бы вѣрнѣйшимъ средствомъ лишиться его.
   Харміона. Не доводи его до крайностей;умоляю тебя, воздержись; люди начинаютъ ненавидѣть то, чего безконечно боятся.-- Но вотъ идетъ Антоній!
  

Входитъ Антоній.

  
   Клеопатра. Мнѣ грустно, я больна.
   Антоній. Я въ отчаяньи, что долженъ высказать ей свое рѣшеніе,
   Клеопатра. Помоги мнѣ выйти, дорогая Харміона, я падаю! это не можетъ длиться долго; природа не долго въ состояніи выносить это.
   Антоній (подходя). Дорогая царица!
   Клеопатра. Прошу тебя, не подходи.
   Антоній. Что съ тобой?
   Клеопатра. Я читаю въ твоихъ глазахъ: у тебя хорошія вѣсти. Что пишетъ законная жена? Ты можешь уѣзжать! Я-бы хотѣла, чтобы она никогда не позволяла пріѣзжать тебѣ сюда! -- пусть не говоритъ, что я удерживаю тебя здѣсь! Я не имѣю надъ тобой власти. Ты весь въ ея рукахъ.
   Антоній. Боги знаютъ...
   Клеопатра. О, существовала-ли когда на свѣтѣ царица, такъ гнусно обманутая, какъ я! И, однако, съ самаго начала я предвидѣла измѣну!
   Антоній. Клеопатра!
   Клеопатра. Если-бы ты своими клятвами пошатнулъ даже престолы боговъ, какъ могу я вѣрить твоей преданности, какъ могу вѣрить тебѣ, обманувшему Фульвію? Какое легкомысліе увлечься клятвами этихъ устъ, которыя нарушаютъ клятвы, уже произнося ихъ!
   Антоній. Обожаемая царица!
   Клеопатра. Нѣтъ, прошу тебя; не ищи предлоговъ для отъѣзда,-- но простись и уѣзжай:когда ты умолялъ о позволеніи остаться,-- было тогда, о чемъ говорить! Тогда не было рѣчи объ отъѣздѣ! Вѣчность свѣтилась изъ глазъ моихъ, играла на моихъ устахъ, блаженство было въ дугахъ моихъ бровей. Ничего не было во мнѣ, кромѣ небеснаго счастья! Я и теперь не измѣнила себѣ, но ты -- величайшій воинъ въ мірѣ -- ты сдѣлался величайшимъ изъ лжецовъ.
   Антоній. Но, царица!
   Клеопатра. Я-бы хотѣла имѣть твое тѣло: -- ты-бы узналъ тогда, что и въ Египтѣ есть сердце!
   Антоній. Выслушай меня, царица: величайшая необходимость требуетъ моихъ услугъ, но сердце мое всецѣло принадлежитъ тебѣ. Италія во власти междоусобной войны: Секстъ Помпей подступаетъ къ стѣнамъ Рима. Опасная распря зарождается вслѣдствіе одинаковой силы двухъ властелиновъ. Тѣхъ, кого болѣе всего ненавидѣли, теперь награждаютъ любовью, потому что они вошли въ силу: изгнанникъ Помпей, богатый славой своего отца, быстро овладѣваетъ сердцами всѣхъ, кто остался въ проигрышѣ при настоящихъ порядкахъ. Ихъ численность становится угрожающею. И ихъ спокойствіе, наскучавшееся отъ бездѣйствія, радо вылечиться какимъ-бы то ни было переворотомъ. Личная-же моя причина,-- которая должна окончательно тебя успокоить относительно моего отъѣзда,-- это смерть Фульвіи.
   Клеопатра. Если года мои и не избавили меня отъ легкомыслія, то предостерегутъ, по крайней мѣрѣ, отъ легковѣрія. Развѣ можетъ умереть Фульвія?
   Антоній. Царица, она умерла... Вотъ взгляни на это въ часы досуга; ты прочтешь, какихъ смутъ она натворила и, самое лучшее, какъ умерла. Ты узнаешь, гдѣ и какъ она умерла.
   Клеопатра. О, самый лживый изъ любовниковъ! Гдѣ тѣ священные сосуды, которые ты долженъ бы былъ наполнить слезами скорби? О, я вижу, вижу по смерти Фульвіи, какъ будетъ принята тобою моя смерть!
   Антоній. Оставь ссоры и выслушай мои предположенія: исполнить ихъ или оставить -- зависитъ отъ твоего совѣта. Клянусь огнемъ, оплодотворяющимъ тину Нила, я удаляюсь отсюда твоимъ воиномъ, твоимъ рабомъ; я готовъ заключить миръ, или объявить войну -- по твоему желанію.
   Клеопатра. Распусти мнѣ шнурокъ, Харміона... Да нѣтъ же, оставь меня; въ одну минуту я чувствую себя и хорошо, и скверно,-- точь въ точь, какъ любитъ Антоній.
   Антоній. Успокойся, дорогая царица; награди полнымъ довѣріемъ любовь, которая съ честью выдержитъ испытаніе.
   Клеопатра. Это видно по Фульвіи! Прошу тебя, отвернись и поплачь, думая о ней; потомъ простись со мной и увѣрь, что твои слезы принадлежатъ египтянкѣ. Умоляю тебя, разыграй же сцену великолѣпнаго притворства, представь благородную искренность.
   Антоній. Ты раздражаешь меня! Довольно.
   Клеопатра. Ты могъ бы выдумать что-нибудь лучшее, но и это вовсе не дурно.
   Антоній. Клянусь мечемъ!..
   Клеопатра. И щитомъ? -- ты совершенствуешься; но все-таки это не вполнѣ совершенно. Посмотри, пожалуйста, Харміона, какой гнѣвъ у этого римскаго Геркулеса! Гнѣвъ, достойный его предка!
   Антоній. Я ухожу, царица!
   Клеопатра. Одно слово, благовоспитанный воинъ! Намъ нужно разстаться,-- нѣтъ, не то.-- Мы любимъ другъ друга,-- нѣтъ, и это не то,-- это-то ты и самъ хорошо знаешь! Я хотѣла тебѣ сказать что-то, но моя память похожа на Антонія! -- я все забыла.
   Антоній. Если бы, царица, легкомысліе не было твоимъ подданнымъ, я бы тебя самое принялъ за легкомысліе.
   Клеопатра. Тяжело легкомысліе, которое принимается мною такъ горячо къ сердцу. Но прости меня, другъ; мои самыя любимыя привычки для меня убійственны, когда не нравятся тебѣ. Долгъ повелѣваетъ тебѣ удалиться; будь же глухъ къ моему непонятному горю,-- и да сопутствуютъ тебѣ боги! Да обовьютъ лавры побѣды твой мечъ! И полный успѣхъ да уровняетъ дорогу для твоего шествія!
   Антоній. Пора, идемъ! Разставаясь, мы все-таки пребудемъ вмѣстѣ; оставаясь здѣсь, ты отправляешься со мной, удаляясь отсюда,-- я остаюсь съ тобой здѣсь!.. Въ путь! (Уходятъ).
  

СЦЕНА IV.

Римъ. Во дворцѣ Цезаря.

Входятъ: Октавій Цезарь, Леѣидъ и ихъ свита.

   Цезарь. Наконецъ, Лепидъ, ты можешь вѣрить, а впослѣдствіи убѣдиться, что не въ природѣ Цезаря ненависть къ славному врагу. Вотъ вѣсти изъ Александріи: онъ занимается рыбной ловлей, пьетъ и сжигаетъ факелы, освѣщая ими ночныя оргіи; онъ не болѣе мужчина, чѣмъ Клеопатра, а вдова Птоломея не болѣе женственна, чѣмъ онъ: съ трудомъ согласился онъ принять пословъ, насилу вспомнилъ, что у него есть друзья. Ты согласишься со мной, что онъ просто скопище всѣхъ недостатковъ, которымъ подвержено человѣчество.
   Лепидъ. Я не могу повѣрить, чтобы его недостатковъ было довольно для покрытія всѣхъ его пороковъ: его несовершенства -- что пятна неба; ночная тьма ихъ дѣлаетъ только блестящѣе. Они врожденны, а не усвоены; они скорѣе невольны, чѣмъ зависятъ отъ него самого.
   Цезарь. Ты черезъ-чуръ снисходителенъ. Допустимъ, что это не преступленіе валяться на ложѣ Птоломея, дарить царства за мигъ разврата, сидѣть съ рабами и напиваться съ ними, шататься цѣлый день по улицамъ, бороться съ чернью, провонявшею потомъ. Допустимъ, что все это пріятно ему (но, поистинѣ, нужно обладать рѣдкой организаціей, чтобы всѣ эти мерзости не претили), и все-таки Антонію нѣтъ оправданія, потому что вѣдь мы несемъ страшную тяжесть его легковѣсности. Если-бы онъ ограничился наполненіемъ своей праздности сладострастіемъ, я-бы не безпокоился; онъ поплатился-бы пресыщеніемъ и размягченіемъ костей. Но за то, что онъ убиваетъ время, когда бой барабана такъ громко указываетъ ему на его собственные и наши интересы, какъ-же не порицать его, какъ мы порицаемъ мальчишекъ, которые, умудренные уже наукой, все-таки жертвуютъ образованіемъ для минутныхъ наслажденій и возмущаются такимъ образомъ противъ разума?
  

Входитъ Вѣстникъ.

  
   Лепидъ. Вотъ, еще вѣсти.
   Вѣстникъ. Твое повелѣніе исполнено; ежечасно, благородный Цезарь, ты будешь получать извѣщенія о томъ, что творится внѣ страны. Помпей укрѣпился на морѣ, и, кажется, его обожаютъ всѣ тѣ, кто держался Цезаря изъ страха. Недовольные спасаются въ гаваняхъ, а общественное мнѣніе изображаетъ его въ видѣ жертвы.
   Цезарь. Я долженъ былъ это предвидѣть. Исторія съ древнихъ временъ учитъ насъ, что тотъ, кто добивается власти, любимъ лишь до минуты ея достиженія; что покидающій власть, никогда не бывшій любимымъ, несмотря на то, что заслуживалъ любви -- становится дорогъ народу, какъ только власть его покидаетъ. Большинство похоже на сломанный тростникъ, плавающій по водѣ, несомый измѣнчивымъ теченіемъ и гніющій отъ собственнаго безцѣльнаго движенія.
   Вѣстникъ. Новая вѣсть, Цезарь. Знаменитые морскіе разбойники Менекратъ и Менасъ поработили море, на которомъ плаваютъ, и бороздятъ его судами всевозможныхъ видовъ. Они совершили уже много серьезныхъ набѣговъ на Италію; прибрежные жители блѣднѣютъ при одной мысли о нихъ; горячая молодежь возмущается. Ни одно судно не можетъ выйти въ море: его тотчасъ захватываютъ: и одно имя Помпея производитъ болѣе опустошеній, чѣмъ войска его, выдвинутыя противъ насъ.
   Цезарь. О, Антоній! Отрѣшись, наконецъ, отъ твоихъ сладострастныхъ оргій. Прежде, когда, послѣ убійства консуловъ Гиртія и Панса, ты былъ изгнанъ изъ Модены, и голодъ преслѣдовалъ тебя по пятамъ, ты, не смотря на нѣжное воспитаніе, умѣлъ стойко переносить его, лучше всякаго дикаря; ты пилъ тогда конскую мочу и ржавую воду болотъ, отъ которой отвращаются даже звѣри. Ты не гнушался самыхъ грубѣйшихъ плодовъ, самыхъ грубѣйшихъ кустарниковъ. Какъ олень, пастбища котораго покрыты снѣгомъ, ты не гнушался глодать древесную кору; говорятъ, на Альпахъ, ты питался такимъ мясомъ, что многіе умерли бы при одномъ видѣ его. И все это (воспоминанія въ настоящее время позорныя для твоей чести!) ты переносилъ геройски, и щеки твои не похудѣли отъ такой жизни.
   Лепидъ. О, скорбное паденіе!
   Цезарь. Хотя бы угрызенія совѣсти вернули его скорѣе въ Римъ! Настало время намъ обоимъ выступить въ поле, поэтому созовемъ немедленно совѣтъ. Помпей укрѣпляется нашимъ бездѣйствіемъ.
   Лепидъ. Завтра, Цезарь, я буду въ состояніи точно указать количество морскихъ и сухопутныхъ силъ, которыми располагаю для борьбы съ настоящимъ положеніемъ.
   Цезарь. До нашего новаго свиданья я займусь тѣмъ же. Прощай.
   Лепидъ. Прощай. Если въ это время ты получишь новыя свѣдѣнія,-- умоляю тебя, сообщи мнѣ.
   Цезарь. Не сомнѣвайся. Я знаю, что это мой долгъ.
  

СЦЕНА V.

Александрія. Во дворцѣ.

Входятъ: Клеопатра, Харміона, Ира и Мардіанъ.

   Клеопатра. Харміона!
   Харміона. Царица!
   Клеопатра. О, дай мнѣ выпитъ мандрагоры!
   Харміона. Для чего, царица?
   Клеопатра. Чтобы я могла проспать все время, пока мой Антоній будетъ отъ меня далеко.
   Харміона. Ты, право, слишкомъ много думаешь о немъ.
   Клеопатра. О, вѣдь это измѣна!
   Харміона. Не думаю, царица!
   Клеопатра. Евнухъ! Мардіанъ!
   Мардіанъ. Что прикажешь, повелительница?
   Клеопатра. Конечно, не пѣсенъ твоихъ; все, на что ты способенъ, не можетъ доставить мнѣ удовольствія. Ты очень счастливъ, что оскопленъ; твои мечты свободны, имъ незачѣмъ летѣть за предѣлы Египта. Въ состояніи ли ты любить?
   Мардіанъ. Да, владычица.
   Клеопатра. Въ самомъ дѣлѣ?
   Мардіанъ. Не въ самомъ дѣлѣ, царица, нѣтъ, потому что въ самомъ дѣлѣ я способенъ лишь на невинныя дѣла; но, у меня есть кипучія страсти, и я мечтаю о томъ, что сдѣлала Венера съ Марсомъ.
   Клеопатра. О, Харміона! Гдѣ, думаешь ты, онъ въ настоящую минуту? Стоитъ онъ или сидитъ? Идетъ-ли пѣшкомъ или сидитъ верхомъ на лошади? О, счастливая лошадь, несущая на себѣ Антонія! Будь осторожна, ибо знаешь ли ты, кого несешь? Атласа, поддерживающаго половину нашей земли, руку и шлемъ человѣческаго рода! Быть можетъ, въ эту минуту онъ говоритъ или шепчетъ: "гдѣ теперь моя нильская змѣйка?" Онъ называлъ меня такъ. Но я прихожу въ опьяненіе отъ лучшаго изъ ядовъ; онъ будетъ думать обо мнѣ, почернѣвшей отъ лучей страстныхъ ласкъ самого Феба! Обо мнѣ, покрытой такими глубокими морщинами времени? Когда живъ былъ еще высоколобый Цезарь, я была кусочкомъ, достойнымъ царя; тогда и великій Помпей, неподвижный отъ изумленія, вперялъ свои восторженные взоры въ мое лицо; онъ здѣсь хотѣлъ бросить якорь своего восторга, здѣсь хотѣлъ онъ умереть, въ созерцаніи той, которая стала его жизнью!
  

Входитъ Алексасъ.

  
   Алексасъ. Привѣтствую тебя, владычица Египта!
   Клеопатра. Какъ мало похожъ ты на Марка Антонія! Но ты являешься отъ его имени, и это имя, какъ чудесное снадобье, измѣнило твой видъ и покрыло тебя золотомъ.-- Какъ поживаетъ мой храбрый Антоній?
   Алексасъ. Знаешь-ли, царица, что онъ сдѣлалъ въ послѣдній разъ передъ отъѣздомъ? Онъ запечатлѣлъ послѣдній изъ множества прощальныхъ поцѣлуевъ на этой восточной жемчужинѣ; его слова запечатлѣлись въ моемъ сердцѣ.
   Клеопатра. Мой слухъ долженъ ихъ вызвать оттуда.
   Алексасъ. "Другъ!" -- воскликнулъ онъ:-- "передай ей, что вѣрный римлянинъ посылаетъ великой царицѣ Египта это сокровище, таящееся въ раковинѣ. Чтобы искупить у ея ногъ ничтожность этого дара, онъ украситъ ея могущественный тронъ многими царствами; скажи ей, что весь Востокъ назоветъ ее своей повелительницей". Засимъ, онъ мнѣ кивнулъ головой и важно сѣлъ на горячаго коня, ржавшаго такъ сильно, что если-бы я и задумалъ отвѣчать ему, ржанье коня меня сдѣлало-бы нѣмымъ.
   Клеопатра. Скажи, онъ былъ печаленъ или веселъ?
   Алексасъ. Какъ время года, между зимой и лѣтомъ, холодомъ и зноемъ: ни печаленъ, ни веселъ.
   Клеопатра. О, чудное расположеніе духа! Замѣть, замѣть хорошенько, милая Харміона,-- вотъ это человѣкъ; но хорошенько-же замѣть; онъ не былъ печаленъ, потому что хотѣлъ оставаться спокойнымъ и яснымъ передъ тѣми, кто привыкъ смотрѣть такъ, какъ смотритъ онъ; онъ не былъ веселъ, чтобы показать, что самое его дорогое осталось у него въ Египтѣ, вмѣстѣ съ его радостью,-- и онъ былъ между двумя крайностями! О небесное смѣшеніе! Но, если-бы ты былъ печаленъ или веселъ,-- кому-же веселье или печаль идутъ болѣе, нежели тебѣ? Не встрѣтилъ-ли ты моихъ гонцовъ?
   Алексасъ. Да, царица, но крайней мѣрѣ, двадцать. Зачѣмъ посылаешь ты ихъ одного за другимъ?
   Клеопатра. Ребенокъ, появившійся на свѣтъ въ тотъ день, когда я забуду послать къ Антонію, умретъ въ злосчастіи. Чернилъ и бумаги, Харміона? -- добро пожаловать, мой добрый Алексасъ! Харміона? Любила-ли я когда-нибудь Цезаря такъ сильно?..
   Харміона. О, доблестный Цезарь!
   Клеопатра. Да подавиться тебѣ такимъ восклицаніемъ! Говори-же, о, храбрый Антоній!
   Харміона. Великій Цезарь!
   Клеопатра. Клянусь Изидой, я выбью тебѣ зубы, если ты еще разъ сравнишь съ Цезаремъ человѣка самаго дорогого мнѣ между всѣми людьми!
   Харміона. Съ твоего милостиваго позволенія, я повторяю лишь твои-же припѣвы!
   Клеопатра. Я была тогда юной; мои сужденія были незрѣлы. Надо имѣть кровь холодную, какъ ледъ, чтобы говорить, что я тогда говорила. Идемъ! Достань мнѣ чернила и бумаги: каждый день буду посылать гонца,-- хотя-бы мнѣ пришлось обезлюдить Египетъ (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Мессина. Въ домѣ Помпея.

Входятъ: Помпей, Менекратъ и Мееасъ.

   Помпей. Если боги правосудны,-- они помогутъ дѣламъ людей праведныхъ.
   Менекратъ. Вѣрь, благородный Помпей, что если они медлятъ, это не значитъ, чтобы они отказывали.
   Помпей. Но пока мы молимъ о помощи у подножія ихъ. алтарей, то, о чемъ мы молимъ,-- гибнетъ.
   Менекратъ. По нашему невѣдѣнію мы часто молимъ о собственной бѣдѣ, а высшее могущество боговъ отказываетъ въ мольбахъ для нашего блага: такимъ образомъ, неуспѣхъ молитвы служитъ только къ нашему благу.
   Помпей. Я увѣренъ въ успѣхѣ:-- народъ любитъ меня,; море въ моей власти. Мое могущество ростетъ, а мои предчувствія говорятъ мнѣ, что оно достигнетъ всей величины. Маркъ Антоній занятъ за обѣденнымъ столомъ въ Египтѣ; и не двинется на войну внѣ его; Цезарь занятъ накопленіемъ денегъ и теряетъ сердца; Лепидъ льститъ имъ обоимъ, и они оба ему льстятъ; ни онъ не любитъ ни того, ни другого и ни тотъ, ни другой о немъ ни мало не безпокоятся.
   Менекратъ. Цезарь и Лепидъ уже въ полѣ, и они командуютъ сильнымъ войскомъ.
   Помпей. Откуда ты знаешь это? Это вздоръ!
   Менекратъ. Сильвій сказалъ.
   Помпей. Ему приснилось; я знаю, что оба они въ Римѣ, въ ожиданіи Антонія. Но пусть всѣ чары любви, о сладострастная Клеопатра, украсятъ твои поблекшія губы! Пусть чары соединятся съ красотой, сладострастіе съ ними обоими! Опутай любовника цѣпью пиршествъ; отумань его мозгъ одуряющими благоуханіями; пусть повара Эпикура возбуждаютъ аппетитъ его никогда не пріѣдающимися блюдами, наконецъ, пусть сонъ и обжорство усыпятъ его честь, чтобы она канула въ Лету! Что новаго, Варрій?
  

Входитъ Варрій.

  
   Варрій. То, что я скажу, не сочинено: въ Римѣ съ часу на часъ ждутъ Марка Антонія; со дня выѣзда изъ Египта у него было слишкомъ достаточно времени, чтобы прибыть туда.
   Помпей. Лучше-бы слуха моего коснулось извѣстіе менѣе важное; я не думалъ, Менасъ, чтобы этотъ обжора любви рѣшился надѣть шлемъ для такой незначительной войны. Какъ воинъ, онъ вдвое опаснѣе тѣхъ двоихъ... Ну, что-жь, намъ остается гордиться, что первая-же попытка наша вырвала изъ объятій египетской вдовы ненасытнаго Антонія.
   Менасъ. Никогда не повѣрю, чтобы Антоній сошелся съ Цезаремъ. Жена Антонія, только что умершая, досаждала Цезарю; его братъ воевалъ даже съ нимъ, хотя, вѣроятно, и безъ всякаго подстрекательства со стороны Антонія.
   Помпеій. Конечно, Менасъ, часто маленькая вражда ведетъ за собой большую; но не возстань мы противъ нихъ всѣхъ, весьма вѣроятно, что они перессорились-бы между собою, ибо у нихъ достаточно поводовъ обнажить другъ противъ друга мечи. Но вотъ, чего мы не знаемъ,-- можетъ-ли боязнь насъ -- смирить ихъ вражду, ихъ разногласія? Да будетъ, что угодно богамъ! Дѣло идетъ о нашемъ спасеніи, и надо напречь всѣ наши силы! Идемъ, Менасъ! (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Римъ. Въ домѣ Лепида.

Входятъ: Энобарбъ и Лепидъ.

  
   Лепидъ. Ты-бы совершилъ достойное дѣло, добрый Энобарбъ, если-бы уговорилъ своего вождя выражаться кротко и дружественно.
   Энобарбъ. Я уговорю его отвѣчать, какъ ему удобнѣе: если Цезарь, раздражитъ его -- пусть Антоній смотритъ на Цезаря свысока и говоритъ такъ-же громко, какъ Марсъ! Клянусь Юпитеромъ, если-бы мнѣ суждено было имѣть бороду Антонія, я не сталъ-бы брить ее сегодня!
   Лепидъ. Но теперь не время для личной вражды.
   Энобарбъ. Всякое время годится для порождаемыхъ имъ вопросовъ.
   Лепидъ. Но мелкіе вопросы должны уступить мѣсто крупнымъ.
   Энобарбъ. Нѣтъ, если мелкіе опережаютъ.
   Лепидъ. Мы говоримъ слишкомъ страстно. Умоляю тебя, не разгребай пепла. Вотъ идетъ благородный Антоній!
  

Входятъ: Антоній и Вентидій.

  
   Энобарбъ. А вотъ и Цезарь.
  

Входятъ съ другой стороны: Цезарь, Меценатъ и Агриппа.

  
   Антоній. Уладимъ все здѣсь, а затѣмъ немедленно къ парѳянамъ. Слышишь, Вентидій?
   Цезарь. Не знаю, Меценатъ; спроси у Агриппы.
   Лепидъ. Благородные друзья; обстоятельства, соединившія насъ здѣсь, первостепенной важности; да не вселитъ пустая причина между насъ разногласія: если существуютъ какія-либо неудовольствія, выслушаемъ ихъ съ кротостью; если мы начнемъ разбирать наши мелочныя обиды съ запальчивостью, мы совершимъ убійство, перевязывая раны. Итакъ, доблестные товарищи, я настоятельно прошу васъ, касайтесь самыхъ горькихъ вопросовъ въ самыхъ мягкихъ выраженіяхъ. И пусть запальчивость не усиливаетъ зла.
   Антоній. Хорошо сказано. если-бы мы стояли во главѣ нашихъ войскъ, готовыхъ къ битвѣ, я поступилъ-бы точно такъ же.
   Цезарь. Привѣтствую тебя въ Римѣ.
   Антоній. Благодарю.
   Цезарь. Садись.
   Антоній. Садись-же и ты.
   Цезарь. И такъ...
   Антоній. Я слышалъ, ты находишь дурнымъ мое поведеніе, въ которомъ нѣтъ ничего дурного, а если-бы и было, то это не касается тебя.
   Цезарь. Я былъ бы смѣшонъ, если бы считалъ себя обиженнымъ изъ пустяковъ и въ особенности тобою; еще болѣе былъ бы я смѣшонъ, если бы дурно отозвался о тебѣ, не имѣя права произносить твое имя.
   Антоній. Развѣ мое пребываніе въ Египтѣ касалось тебя, Цезарь?
   Цезарь. Не больше, чѣмъ мое пребываніе здѣсь, въ Римѣ, могло касаться тебя въ Египтѣ. Однакожь, если бы ты оттуда затѣялъ козни противъ моей власти, то твое пребываніе въ Египтѣ касалось бы и меня.
   Антоній. Что подразумѣваешь ты подъ словомъ "козни"?
   Цезарь. Ты легко можешь понять мою мысль -- послѣ того, что со мной было здѣсь. Твоя жена и твой братъ воевали со мной; ихъ измѣна имѣла въ виду тебя; ты былъ ихъ воинственнымъ кличемъ.
   Антоній. Ты ошибаешься. Никогда мой братъ не посвящалъ меня въ свои дѣла; я освѣдомился объ этомъ и получилъ извѣстіе отъ вѣрныхъ людей, сражавшихся за тебя. Скорѣе не на мою-ли власть напали они, вмѣстѣ съ твоею? Развѣ не сражались они противъ моей воли, потому что у насъ съ тобой общее дѣло? На этотъ счетъ мои письма тебя уже удостовѣрили. Если ты непремѣнно ищешь ссоры,-- не находя для нея причинъ, поищи чего нибудь другого.
   Цезарь. Ты оправдываешься, навязывая мнѣ недостатокъ пониманія, и на немъ строишь свое оправданіе.
   Антоній. О, нѣтъ, о нѣтъ! Я знаю, я увѣренъ, что ты не могъ не подчиниться очевидности этого разсужденія; твой союзникъ въ дѣлѣ, противъ котораго онъ сражался, я не могъ благосклонно смотрѣть на войну, грозившую разрушить мой покой. Что касается моей жены, я бы желалъ, чтобы судьба соединила тебя съ такой женщиной. Треть свѣта принадлежитъ тебѣ, и ты бы могъ руководить и сдерживать эту треть веревочкой, но такую женщину,-- нѣтъ!
   Энобарбъ. Пусть боги наградятъ всѣхъ насъ такими женами: мужья воевали бы тогда противъ женъ!
   Антоній. Да, Цезарь, я съ горестью сознаюсь, что много зла принесла тебѣ ея неодолимая сварливость, происходившая отъ раздражительности и соединенная съ нѣкоторою политическою хитростью; но ты принужденъ же сознаться, что я тутъ ничего подѣлать не могъ.
   Цезарь. Я писалъ тебѣ въ Александрію, пока ты былъ занятъ пиршествами; но ты сунулъ мои письма въ карманъ и осыпалъ обидными насмѣшками моего посланнаго.
   Антоній. Вождь! Онъ ворвался ко мнѣ, не получивъ на это разрѣшенія. Я тогда угощалъ трехъ царей и былъ не совсѣмъ-то въ томъ состояніи, въ какомъ бываю утромъ; но на другой день я съ нимъ самъ объяснился, что было равносильно тому, если-бы я у него просилъ прощенія. Да не будетъ онъ причиной нашей распри. Если необходимо намъ поссориться,-- все-таки вычеркни его изъ нашего разговора.
   Цезарь. Ты нарушилъ клятву; меня-же ты никогда не будешь имѣть права упрекнуть въ подобномъ.
   Лепидъ. Воздержись, Цезарь!
   Антоній. Нѣтъ, Лепидъ, дай ему говорить.-- Мнѣ дорога честь, о которой онъ говоритъ, предполагая, что я измѣнилъ ей. Продолжай же, Цезарь! И такъ я нарушилъ клятву?
   Цезарь. Помогать мнѣ оружіемъ и совѣтомъ при нервомъ требованіи: ты мнѣ во всемъ отказалъ.
   Антоній. Скорѣе упустилъ: тогда я жилъ въ отравленное время, лишавшее меня самосознанія. Какъ только я въ состояніи это сдѣлать,-- винюсь передъ тобой; но никогда моя правота не унизитъ моего величія, также какъ и величіе мое никогда не обойдется безъ правоты. Истина въ томъ, что Фульвія -- дабы заставить меня покинуть Египетъ -- затѣяла съ тобой войну; я же, невольная причина, приношу тебѣ всѣ мои извиненія, къ которымъ въ подобномъ случаѣ побуждаетъ меня честь.
   Лепидъ. Какъ это благородно!
   Меценатъ. Прекратите же на этомъ счеты о взаимныхъ обидахъ. Забыть ихъ -- это значило бы вспомнитъ, что настоятельная необходимость требуетъ вашего примиренія.
   Лепидъ. Достойно сказано, Меценатъ.
   Энобарбъ. Ну, или, по крайней мѣрѣ, одолжите вашу любовь на время другъ другу; когда-же вы не услышите больше и самаго имени Помпея, вы можете ее взять обратно. Вамъ довольно будетъ времени ссориться, когда нечего будетъ дѣлать больше другого.
   Антоній. Молчи-же, ты только воинъ!
   Энобарбъ. Я чуть не забылъ, что истина должна быть нѣма.
   Антоній. Ты оскорбляешь это торжественное собраніе! замолчи-же.
   Энобарбъ. Продолжайте. Я превратился въ камень.
   Цезарь. Я не одобряю только формы, но не смысла его рѣчи, ибо невозможно намъ быть друзьями -- при такомъ несогласіи въ поступкахъ; но если-бы я зналъ цѣпь, могущую достаточно крѣпко соединить насъ на разныхъ концахъ свѣта,-- я пустился-бы ее отыскивать.
   Агриппа. Дозволь мнѣ, Цезарь.
   Цезарь. Говори, Агриппа.
   Агриппа. Съ материнской стороны у тебя есть сестра -- славная Октавія; великій Маркъ Антоній теперь вдовецъ.
   Цезарь. Не говори этого, Агриппа. если-бы Клеопатра тебя услыхала, ты былъ-бы справедливо обвиненъ въ необдуманности.
   Антоній. Я еще не женатъ, Цезарь; дай мнѣ выслушать Агриппу.
   Агриппа. Чтобы вамъ находиться въ вѣчной дружбѣ, чтобы сдѣлать изъ васъ братьевъ и соединить несокрушимымъ узломъ ваши сердца,-- пусть Антоній возьметъ Октавію въ жены; ея красота можетъ потребовать себѣ въ мужья только первѣйшаго изъ мужей; ея добродѣтели и душевныя качества невозможно описать обыкновеннымъ человѣческимъ языкомъ. Благодаря этому союзу, всѣ мелочныя ссоры, кажущіяся теперь чѣмъ-то важнымъ, и всѣ преувеличенныя опасенія, дѣйствительно представляющія опасность,-- превратятся въ ничто; даже истина превратится тогда въ ложь, между тѣмъ какъ теперь даже полуложь охотно принимается за истину. Ея любовь къ вамъ обоимъ возродила-бы и вашу взаимную любовь, а за нею и любовь всѣхъ тоже къ обоимъ вамъ. Простите мою откровенность. Эта мысль не сумасбродная, а обдуманная и внушенная преданностью.
   Антоній. Что скажешь, Цезарь?
   Цезарь. Ничего, пока не узнаю, каково мнѣніе Антонія о томъ, что сейчасъ произнесено.
   Антоній. Но какую же власть имѣетъ Агриппа осуществить то, что предлагаетъ, если-бы я сказалъ: "да будетъ такъ, Агриппа".
   Цезарь. Власть Цезаря и его вліяніе на Октавію.
   Антоній. О, мнѣ и въ голову не придетъ искать препятствій къ осуществленію такого прекраснаго, благороднаго предположенія! Дай мнѣ твою руку; устраивай-же это прекрасное дѣло, и съ этихъ поръ да руководитъ братское сердце нашими поступками и нашими великими предначертаніями
   Цезарь. Вотъ моя рука! Я отдаю тебѣ сестру, которую люблю, какъ никогда не любилъ ни одинъ братъ; да живетъ она для соединенія нашихъ государствъ и сердецъ, и да никогда не разстроится съ этихъ поръ наша дружба!
   Лепидъ. Полный счастья, говорю я: да будетъ!
   Антоній. Я не думалъ обнажать меча противъ Помпея,-- онъ не такъ давно еще оказалъ мнѣ немаловажную услугу. Прежде я долженъ отблагодарить его, чтобы не заслужить упрека въ неблагодарности, а за нею я брошу ему вызовъ.
   Лепидъ. Надо спѣшить. Мы сами должны искать Помпея, если не хотимъ, чтобы онъ искалъ насъ.
   Антоній. Гдѣ онъ теперь?
   Цезарь. Въ окрестностяхъ горы Мизены.
   Антоній. Велики-ли его силы на сушѣ?
   Цезарь. Велики и увеличиваются безостановочно; на морѣ-же онъ единственный властитель.
   Антоній. Такова молва. Я бы хотѣлъ скорѣй переговорить съ нимъ. Поспѣшимъ-же. Но прежде, чѣмъ воевать, поспѣшимъ съ дѣломъ, о которомъ говорили раньше.
   Цезарь. Охотно; приглашаю повидаться тебя съ моей сестрой и тотчасъ поведу тебя къ ней.
   Антоній. Лепидъ, не лишай насъ твоего общества.
   Лепидъ. Сама болѣзнь не удержала-бы меня, благородный Антоній (Трубы. Уходятъ: Антоній и Цезарь Лепидъ).
   Меценатъ. Привѣтствую тебя съ возвращеніемъ изъ Египта.
   Энобарбъ. Половина Цезарева сердца, достойный Меценатъ! Благородный другъ мой Агриппа!
   Агриппа. Добрый Энобарбъ!
   Меценатъ. Мы должны быть счастливы, что дѣло уладилось такъ прекрасно! Хорошо-ли вамъ было въ Египтѣ?
   Энобарбъ. Да, отлично; днемъ мы спали, а ночь сокращали въ пьянствѣ.
   Меценатъ. Правда-ли, что вы для двѣнадцати человѣкъ зажаривали къ завтраку восемь кабановъ?
   Энобарбъ. Ну, это все равно, что муха въ сравненіи съ орломъ; мы продѣлывали гораздо болѣе чудовищныя и гораздо болѣе достойныя разсказовъ штуки!
   Меценатъ. Она, если вѣрить слухамъ, женщина, противъ которой трудно устоять?
   Энобарбъ. Она похитила сердце Антонія на берегахъ рѣки Цидна, при первой-же встрѣчѣ.
   Агриппа. Если не ошибаюсь, именно объ этой встрѣчѣ я и слышалъ.
   Энобарбъ. Я вамъ разскажу. Судно, на которомъ она находилась, плавало на водѣ, какъ сверкающій престолъ; корма была изъ кованнаго золота, пурпурные паруса были такъ пропитаны благоуханіями, что вѣтры томились отъ любви къ нимъ. Серебряныя весла, мѣрно, подъ звуки флейтъ, разсѣкали волны, и вода гналась быстро за ихъ всплесками, какъ-бы влюбленная въ ихъ удары. Что касается Клеопатры,-- всякое описаніе было-бы блѣднымъ. Она лежала въ палаткѣ изъ золотыхъ тканей, помрачая даже Венеру, на которую мы привыкли смотрѣть, какъ на доказательство, что искусство можетъ превзойти и самую природу. По бокамъ стояли дѣти, какъ улыбающіеся купидоны съ ямочками на щекахъ; разноцвѣтными опахалами они усиливали пылъ нѣжныхъ щекъ Клеопатры и уничтожали такимъ образомъ свои-же собственныя дѣйствія.
   Агриппа. Какое блестящее зрѣлище представилось Антонію!
   Энобарбъ. Ея прислужницы, подобныя нереидамъ или водянымъ феямъ, повиновались одному ея взгляду и благоговѣйно склонялись передъ ней въ самыхъ восхитительныхъ позахъ. Казалось, рулемъ управляла сирена; шелковыя снасти вздрагивали отъ прикосновенія ея рукъ, нѣжныхъ, какъ цвѣтокъ, ловко исполнявшихъ свое дѣло. Съ галеры неслось невидимое и чудное благоуханіе, возбуждавшее чувства. Городъ высыпалъ на близлежащую набережную все свое населеніе; Антоній сидѣлъ одинъ на тронѣ среди площади, оглашая воздухъ возгласами, но к самъ воздухъ готовъ, кажется, былъ умчаться для созерцанія Клеопатры и образовать пустоту въ природѣ, если-бы пустота была возможна!
   Агриппа. Чудная египтянка!
   Энобарбъ. Когда она сошла на землю, Антоній послалъ ей приглашеніе къ ужину. Она возразила, что ему скорѣе подобаетъ быть ея гостемъ,-- и онъ уступилъ. Нашъ благовоспитанный Антоній, отъ котораго еще ни одна женщина не слышала слова "нѣтъ", бреетъ десять разъ свою бороду, отправляется на пиръ и, по обыкновенію, платитъ своимъ сердцемъ за то, что пожирали только его глаза.
   Агриппа. Царственная чародѣйка! Она уложила въ кровать и мечъ великаго Цезаря; онъ ее пахалъ, какъ ниву, она приносила жатву.
   Энобарбъ. Я видѣлъ, какъ однажды, пробѣжавъ около сорока шаговъ по улицѣ, она запыхалась, хотѣла говорить и остановилась, задыхаясь; но она такъ восхитительна, что и изъ этого съумѣла изобразить красоту и, хотя бездыханная, она все-таки дышала очарованіемъ.
   Меценатъ. И вотъ, теперь Антоній рѣшительно долженъ покинуть ее!
   Энобарбъ. Никогда онъ ея не покинетъ; ни года не старятъ ея, ни привычка не истощитъ ея безконечнаго разнообразія; другія женщины, удовлетворяя желаніемъ,-- порождаемымъ имя, пресыщаютъ; она-же чѣмъ болѣе насыщаетъ человѣка, тѣмъ болѣе возбуждаетъ въ немъ голодъ. Самое безчестное поведеніе ея до того привлекательно, что и святые жрецы благословляютъ ее, когда она предается разврату.
   Меценатъ. Если красота, умъ, скромность могутъ имѣть цѣну для сердца Антонія, такъ Октавія для него счастливая находка.
   Агриппа. Идемъ. Добрый Энобарбъ, будь моимъ гостемъ во время твоего пребыванія здѣсь.
   Энобарбъ. Благодарю отъ всего сердца, другъ (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Римъ. Во дворцѣ Цезаря.

Входитъ: Октавія, Цезарь и Антоніи; слуги за ними.

   Антоній. Иногда свѣтъ и высокія обязанности будутъ вырывать меня изъ твоихъ объятій.
   Октавія. Мои колѣни не разогнутся тогда передъ алтарями боговъ, которымъ я стану молиться за тебя.
   Антоній. Доброй ночи, Цезарь. Моя Октавія! не суди о моихъ недостаткахъ но народной молвѣ: до сихъ поръ я не всегда соблюдалъ границы позволительнаго, но въ будущемъ я буду поступать благоразумно. Прощай, моя дорогая!
   Октавія. Доброй ночи, Антоній.
   Цезарь. Доброй ночи (Уходятъ: Цезарь и Октавія).
  

Входитъ Предсказатель.

  
   Антоній. Ну что, чучело? Хотѣлъ-бы ты вернуться въ Египетъ?
   Предсказатель. Я благодарилъ-бы боговъ, если-бы никогда не покидалъ Египта, а вы никогда не пріѣзжали-бы сюда!
   Антоній. Будь добръ, скажи, почему-же это?
   Предсказатель. Въ смущеніи моемъ я не могу выказать того, что предвижу, но возвратись скорѣе въ Египетъ.
   Антоній. Скажи мнѣ, кто изъ насъ будетъ счастливѣе: Цезарь или я?
   Предсказатель. Цезарь. Потому, Антоній, разойдись съ нимъ. Твой демонъ, т. е. духъ, покровительствующій тебѣ, благороденъ, храбръ, высокомѣренъ, несравнимъ, когда духъ Цезаря отсутствуетъ; но при немъ твой геній-покровитель, какъ-бы удрученный, превращается въ страхъ. Поэтому удали ихъ другъ отъ друга.
   Антоній. Не будемъ говорить больше объ этомъ.
   Предсказатель. Ни съ кѣмъ съ другимъ, какъ съ тобой; никогда иначе, какъ съ тобой. Въ какую-бы игру ни игралъ ты съ нимъ,-- будь увѣренъ, ты проиграешь; у него столько врожденнаго счастья, что онъ во всѣхъ случаяхъ пересилитъ тебя; твой свѣтъ меркнетъ, какъ только его свѣтъ заблеститъ около тебя. Повторяю: духъ твой боится покровительствовать тебѣ, но когда онъ одинъ,-- онъ воистину благороденъ.
   Антоній. Ступай и скажи Вентидію, что я хочу говорить съ нимъ (Предсказатель уходитъ). Я долженъ выступить противъ парѳянъ... По наукѣ-ли или случайно, но онъ сказалъ правду. Самыя кости ему повинуются, и въ нашей игрѣ все мое превосходство надъ нимъ уничтожается его счастьемъ. Если мы бросаемъ жребій,-- онъ непремѣнно выигрываетъ; его пѣтухи вѣчно побѣждаютъ моихъ, когда, по всѣмъ соображеніямъ, должно было-бы быть наоборотъ; его перепела постоянно бьютъ моихъ, въ разгарѣ боя. Я долженъ вернуться въ Египетъ. Я заключилъ этотъ бракъ для общаго успокоенія; пусть такъ! Но всѣ радости мои на Востокѣ.
  

Входитъ Вентидій.

  
   Агриппа. Приблизься, Вентидій. Ты выступишь противъ парѳянъ; твое полномочіе готово; слѣдуй за мной, я передамъ его тебѣ (Уходятъ).
  

СЦЕНА IV.

Римъ.-- Площадь.

Входятъ: Лепидъ, Меценатъ и Агриппа.

   Лепидъ. Не безпокойся болѣе; прошу тебя, спѣши за твоими вождями.
   Агриппа. Пусть только Маркъ Антоній простится съ Октавіей, и мы выступимъ.
   Лепидъ. Прощай до новаго свиданія съ вами въ военныхъ доспѣхахъ, которые такъ идутъ вамъ обоимъ!
   Меценатъ. По моимъ соображеніямъ объ этомъ пути мы будемъ у мыса Мизенскаго раньше тебя, Лепидъ.
   Лепидъ. Ваша дорога гораздо короче; мои дѣла меня на много задержатъ; вы опередите меня на два дня.
   Меценатъ и Агриппа. Желаетъ тебѣ успѣха!
   Лепидъ. Прощай (Уходятъ).
  

СЦЕНА V.

Александрія.-- Во дворцѣ.

Входятъ: Клеопатра, Харміона, Ира, Алексасъ и слуги.

   Клеопатра. Музыку, музыку скорѣй -- эту грустную пищу для всѣхъ насъ, влюбленныхъ!
   Слуга. Эй, музыка!
  

Входитъ Мардіанъ.

  
   Клеопатра. Оставимъ это: лучше пойдемъ играть на билліардѣ, Харміона. Пойдемъ!
   Харміона. У меня болитъ рука. Играй съ Мардіаномъ.
   Клеопатра. Играть съ евнухомъ не все-ль равно, что съ женщиной. Не угодно-ли тебѣ идти играть со мной, почтеннѣйшій?
   Мардіанъ. Какъ только я въ состояніи, царица.
   Клеопатра. Достаточно высказаннаго добраго желанія, какъ бы оно неудовлетворительно ни было, чтобы имѣть право на снисхожденіе. Но нѣтъ, я уже раздумала. Подайте мнѣ мою удочку, пойдемъ на рѣку; тамъ, при звукахъ дальней музыки, я буду ловить золотистыхъ рыбокъ, острымъ крючкомъ пронизывать ихъ скользкія жабры, и при видѣ каждой пойманной рыбки я буду воображать, что это Антоній, и говорить: "а! вотъ ты и пойманъ!".
   Харміона. Помнишь веселый день, когда ты побилась съ нимъ объ закладъ, кто выловитъ больше, и твой водолазъ прицѣпилъ къ его удочкѣ соленую рыбу, которую Антоній съ торжествомъ вытащилъ изъ воды!
   Клеопатра. Этотъ день! О, какое было хорошее время! Я вывела его изъ терпѣнія смѣхомъ, а вечеромъ имъ же успокоила его; на другое утро, задолго до девяти часовъ, я упоила его до усыпленія въ кровати; потомъ я его одѣла въ мои одежды, а сама надѣла принадлежавшій ему мечъ Филиппа.
  

Входитъ вѣстникъ.

  
   А, это изъ Италіи! Влей твои плодоносныя вѣсти въ мои давно уже безплодныя уши!
   Вѣстникъ. Царица, царица!
   Клеопатра. Антоній умеръ? Негодный рабъ, если ты съ этимъ явился,-- ты убилъ свою повелительницу; но если онъ свободенъ и здоровъ, и если ты о немъ именно такъ разскажешь,-- вотъ тебѣ золото и мои самыя голубыя жилки для лобзанія. Цѣлуй-же руку мою, которую лобызали цари и, лобызая, дрожали.
   Вѣстникъ. Нѣтъ, царицща, онъ чувствуетъ себя хорошо.
   Клеопатра. Вотъ тебѣ еще золото. Но смотри, негодяй! Вѣдь обыкновенно говорятъ про мертвыхъ, что имъ хорошо. Если ты клонишь къ тому же, это золото, которымъ я жаловала тебя, я прикажу расплавить и влить въ твою злополучную глотку.
   Вѣстникъ. Милостивая царица, выслушай меня.
   Клеопатра. Согласна, говори, я слушаю. Но твой видъ не предвѣщаетъ ничего добраго. Если Антоній свободенъ и полонъ силъ, къ чему же ты принимаешь такой унылый видъ, если вѣсти твои радостны? Если ему плохо, ты бы долженъ былъ явиться въ видѣ фуріи, увѣнчанной змѣями, а не подъ личиной человѣка.
   Вѣстникъ. Угодно-ли тебѣ выслушать меня?
   Клеопатра. Мнѣ хотѣлось-бы тебя ударить прежде, чѣмъ ты начнешь говорить, но, если ты скажешь, что Антоній живъ, здоровъ, другъ Цезаря, а не плѣнникъ его, я осыплю тебя золотымъ дождемъ, градомъ драгоцѣнныхъ жемчужинъ.
   Вѣстникъ. Царица, онъ здоровъ.
   Клеопатра. Хорошо сказано.
   Вѣстникъ. И другъ Цезаря.
   Клеопатра. Ты хорошій человѣкъ.
   Вѣстникъ. Цезарь и онъ никогда не были такъ друзьями какъ теперь.
   Клеопатра. Обогатись же моими щедротами.
   Вѣстникъ. Но...
   Клеопатра. Мнѣ не нравится это но... оно умаляетъ такое хорошее начало. Не надо этого но! Это но похоже на тюремщика, готоваго выпустить на свѣтъ какого нибудь ужаснѣйшаго злодѣя. Прошу тебя, другъ, вытряхни же сразу въ мои уши всю кучу твоихъ вѣстей, какъ хорошихъ, такъ дурныхъ. Онъ другъ Цезаря, въ полномъ здоровьѣ, говоришь ты, и свободенъ?
   Вѣстникъ. Свободенъ, царица! нѣтъ; я этого не говорилъ. Онъ связанъ съ Октавіей.
   Клеопатра. По какому дѣлу?
   Вѣстникъ. По самому пріятному: онъ раздѣляетъ съ ней ложе.
   Клеопатра. Я блѣднѣю, Харміона!
   Вѣстникъ. Царица, онъ женился на Октавіи.
   Клеопатра. Да обратится на тебя самая жестокая, самая злая чума (Бьетъ его)!
   Вѣстникъ. О, терпѣніе, милостивая царица!
   Клеопатра. Что говоришь ты? (Снова бьетъ его). Вонъ отсюда, гнусный негодяй! Или я вышибу твои глаза и заставлю ихъ, какъ мячи, катиться передъ собой; не оставлю на головѣ твоей ни единаго волоса (Сильно толкаетъ его). Я заставлю бить тебя желѣзными прутьями, вываривать въ разсолѣ и доваривать въ щелокѣ!
   Вѣстникъ. Милостивая царица, если я принесъ вѣсть, это не значитъ, что устроилъ этотъ бракъ.
   Клеопатра. Скажи, что этого не существуетъ, и я тебѣ подарю цѣлую область, сдѣлаю тебя ослѣпительно счастливымъ; мои удары зачтутся тебѣ за то, что ты привелъ меня въ бѣшенство, сверхъ того я награжу тебя всѣмъ, чего только можетъ потребовать твоя скромность.
   Вѣстникъ. Онъ женатъ, царица.
   Клеопатра. Бездѣльникъ, твой часъ насталъ! (Выхватываетъ ножъ).
   Вѣстникъ. А! Я долженъ бѣжать! Въ чемъ обвиняешь меня, царица? Я ни въ чемъ не виноватъ (Убѣгаетъ).
   Харміона. Милостивая повелительница, сдержи себя! человѣкъ этотъ не виноватъ.
   Клеопатра. Громъ не щадитъ и невинныхъ. Да погибнетъ Египетъ подъ волнами Нила! И да превратятся всѣ добрыя существа въ змѣй! Верните этого раба. Какъ бы я взбѣшена ни была,-- я не стану кусаться. Верните его. (Слуга уходитъ).
   Xарміона. Онъ боится вернуться.
   Клеопатра. Я не сдѣлаю ему зла. Эти руки уже обезчещены тѣмъ, что били существо низшее меня, между тѣмъ, какъ я сама поставила себя въ это положеніе.
  

Входитъ вѣстникъ.

  
   Подойди. Хотя и честно, но никогда не безопасно приносить дурную вѣсть. Доброму вѣстнику дай хоть легіонъ языковъ; дурная же вѣсть пусть доходитъ сама и узнается по удару, который она намъ наноситъ.
   Вѣстникъ. Я исполнялъ свой долгъ.
   Клеопатра. Женился онъ? -- я возненавижу тебя самой злой ненавистью, если ты еще разъ скажешь -- да!
   Вѣстникъ. Онъ женатъ, царица!
   Клеопатра. Да осудятъ тебя боги! Ты все-таки стоишь на своемъ?
   Вѣстникъ. Развѣ прикажешь мнѣ лгать?
   Клеопатра. О! Желала-бы я, чтобы ты лгалъ,-- если-бы даже отъ этого половина подвластнаго мнѣ Египта покрылась потопомъ и обратилась въ цистерну твердочешуйчетыхъ змѣй! Ступай, исчезни! Будь у тебя ликъ Нарцисса, ты мнѣ казался бы все-таки чудовищемъ. Онъ женился!
   Вѣстникъ. Умоляю, прости меня, царица!
   Клеопатра. Онъ женился!
   Вѣстникъ. Прими въ соображеніе хоть то, что я не и даю тебя гнѣвить. Наказывать меня за то, что сама засталяешь дѣлать,-- несправедливо. Онъ женился на Октавіи.
   Клеопатра. О, если-бы его примѣръ сдѣлалъ и тебя негодяемъ -- тебя, который пока еще честенъ! Какъ! Ты увѣренъ въ этомъ? Вонъ отсюда! Товаръ, привезенный тобой изъ Рима, слишкомъ для меня дорогъ; пусть онъ остается на твоихъ рукахъ и разорись ты съ нимъ (Вѣстникъ уходитъ).
   Xарміона. Успокойся, милостивая царица!
   Клеопатра. Превознося Антонія, я унижала Цезаря.
   Харміона. Много разъ, царица!
   Клеопатра. Я хорошо вознаграждена за это! Уведи меня отсюда. Я готова упасть безъ чувствъ! О, Ира! Харміона! Нѣтъ, это ничего. Добрый Алексасъ, сходи, отыщи этого человѣка и прикажи ему подробно описать черты Октавіи, ея возрастъ, ея нравъ,-- да не забудь спросить о цвѣтѣ волосъ! И приходи скорѣе передать его слова! (Алексасъ уходитъ). Отрекаюсь отъ него навсегда! Нѣтъ, нѣтъ, не могу, Харміона! Если, съ одной стороны, на немъ маска Горгоны, то, съ другой, для меня онъ все-таки -- Марсъ! (Мардіану). Скажи Алексасу, чтобы узналъ и о ея ростѣ. О, пожалѣй меня, Харміона! Но не говори со мной. Уведи меня въ мою комнату (Уходитъ).
  

СЦЕНА VI.

У Мизенскаго мыса.

Помпей и Менасъ входятъ при звукахъ трубъ и барабановъ: съ другой стороны: Цезарь, Лепидъ, Антоній, Энобарбъ и Мецепатъ, сопровождаемые воинами.

   Помпей. Мы помѣнялись заложниками,-- теперь можемъ и побесѣдовать передъ битвой.
   Цезарь. Болѣе чѣмъ справедливо; прежде всего надо переговорить; поэтому мы еще раньше послали тебѣ наши письменныя предложенія; какъ-бы мало ты ихъ ни разсматривалъ, сообщи все-таки намъ, достаточны-ли онѣ, чтобы успокоить твой недовольный мечъ и возвратить въ Сицилію всю эту чудную молодежь, которая иначе должна здѣсь погибнуть?
   Помпей. Выслушай-же меня, вы, трое, единственные властители этого огромнаго міра, высокіе намѣстники боговъ: я не понимаю, почему-бы не имѣть моему отцу мстителей; ему, оставившему послѣ себя сына и друзей, когда Юлій Цезарь, являвшійся при Филиппахъ Бруту, видѣлъ, какъ вы дрались тамъ за него. Что заставило блѣднаго Кассія сдѣлаться заговорщикомъ? Что подвигнуло высокоуважаемаго, честнаго римлянина Брута и его товарищей по оружію, этихъ славныхъ защитниковъ свободы, на рѣшеніе обагрить кровью Капитолій? Одно только: -- они не хотѣли видѣть въ человѣкѣ ничего, кромѣ человѣка. И вотъ, что заставило меня снарядить этотъ флотъ, бремя котораго заставляетъ пѣниться возмущенный океанъ; этимъ флотомъ я хочу наказать за неблагодарность, оказанную ненавистнымъ Римомъ моему благородному отцу.
   Цезарь. Какъ тебѣ угодно.
   Антоній. Ты не испугаешь насъ, Помпей, своими парусами; мы съумѣемъ отвѣтить тебѣ и на морѣ; на сушѣ-же, ты знаешь самъ, въ какомъ ты меньшинствѣ противъ насъ.
   Помпей. На сушѣ, правда, ты богаче меня домомъ моего отца; но такъ какъ кукушка кладетъ яйца всегда въ чужія гнѣзда, оставайся въ немъ до послѣдней возможности.
   Лепидъ. Все это не идетъ къ дѣлу; благоволи сказать, принимаешь-ли ты переданныя тебѣ нами предложенія?
   Цезарь. Въ этомъ суть.
   Антоній. Не поддавайся нашимъ уговорамъ, а только сообрази, какое рѣшеніе тебѣ болѣе выгодно.
   Цезарь. И какія послѣдствія повлечетъ за собой требованіе тобою большаго.
   Помпей. Вы предложили мнѣ Сицилію и Сардинію, на томъ условіи, чтобы я очистилъ море отъ пиратовъ и послалъ въ Римъ извѣстное количество хлѣба. Если я соглашусь на эти предложенія, мы должны разойтись безъ зазубрины на мечахъ, безъ царапины на щитахъ.
   Цезарь, Антоній и Лепидъ. Таковы наши предложенія.
   Помпей. Такъ знайте-же, я явился сюда, передъ вами, какъ человѣкъ, готовый ихъ принять. Но Маркъ Антоній причинилъ мнѣ непріятность. Хотя я и уменьшаю цѣну моей заслуги, напоминая тебѣ о ней, все-таки ты долженъ знать, что когда Цезарь воевалъ съ твоимъ братомъ, мать твоя явилась въ Сицилію и нашла тамъ дружественный пріемъ.
   Антоній. Я это зналъ, Помпей, и вполнѣ расположенъ отъ души принести тебѣ благодарность,-- это мой долгъ.
   Помпей. Дай-же мнѣ руку. Я-не ждалъ встрѣтить тебя здѣсь.
   Антоній. На востокѣ постели слишкомъ мягки. Благодарю, что ты заставилъ меня явиться сюда раньше, чѣмъ я предполагалъ; отъ этого я только въ выигрышѣ.
   Цезарь. Ты перемѣнился съ послѣдняго нашего свиданія.
   Помпей. Право, не знаю; но, какъ-бы ни измѣнило лицо мое враждебная судьба, ей ни въ какомъ случаѣ не добраться до моей груди и не сдѣлать изъ моего сердца своего раба.
   Лепидъ. Счастливое свиданіе!
   Помпей. Надѣюсь, Лепидъ! -- и такъ, мы столковались; я прошу написать нашъ договоръ и скрѣпить его печатями.
   Цезарь. Это мы должны сдѣлать прежде всего.
   Помпей. Прежде чѣмъ разстаться, намъ нужно почтить другъ друга пиромъ; вынемъ жребій: кому первому.
   Антоній. Дозволь мнѣ, Помпей.
   Помпей. Нѣтъ, Антоній; пусть рѣшитъ судьба; вѣдь будешь-ли ты первымъ или послѣднимъ, ты превзойдешь насъ своей тонкой египетской кухней. Я слышалъ, Юлій Цезарь разжирѣлъ отъ тамошнихъ пиршествъ.
   Антоній. Мало-ли что ты слышалъ.
   Помпей. Въ моихъ мысляхъ нѣтъ ничего оскорбительнаго.

   

АНТОНІЙ И КЛЕОПАТРА.

Трагедія въ 5-ти дѣйствіяхъ Шекспира.

Переведена и приспособлена для постановки на сцену
С. А. Юрьевымъ.

Главнымъ Управленіемъ по дѣламъ печати къ представленію дозволено 26 сентября 1879 г.

Театрально-литературнымъ комитетомъ къ представленію на сценѣ одобрено 1 октября 1879 года.

   

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА.

   Маркъ Антоній. Октавій Цезарь. Маркъ Эмилій Лепидъ. Тріумвиры.
   Домицій Энобарбъ. Винтидій. Эросъ. Скаръ. Дерцетъ. Деметрій. Филонъ. Сторонники Антонія.
   Меценатъ. Агриппа. Долабелла. Прокулей. Тирей. Галлъ. Сторонники Цезаря.
   Канидій, вождь въ войскѣ Антонія.
   Евфроній, посолъ отъ Антонія къ Цезарю.
   Аликсасъ.
   Мардіанъ. Семевкъ. Діомедъ. Придворные Клеопатры.
   Предсказатель.
   Крестьянинъ.
   Клеопатра, царица Египта.
   Октавія, сестра Цезаря и жена Антонія.
   Харміана.
   Ира.
   Вожди, воины, вѣстники и свита.
   

ДѢЙСТВІЕ ПЕРВОЕ.

СЦЕНА I.

Александрія. Комната во дворцѣ Клеопатры.

ЯВЛЕНІЕ I.

Деметрій и Филонъ входятъ. Потомъ Антоній и Клеопатра.

Филонъ.

   Нѣтъ, это любовное сумасбродство нашего полководца вышло изъ границъ, перешло всякую мѣру. Его геройскія очи огнемъ горѣли надъ рядами воиновъ, надъ грозными легіонами, точно очи бога Марса, закованнаго въ мѣдь, а теперь? Теперь они рабы, благоговѣйно взираютъ на смуглый лобъ Египтянки, не смѣя оторваться отъ него. А его стальное сердце, которое среди битвъ такъ билось въ его груди, что лопались пряжки его панцыря, теперь это сердце отказалось отъ самаго себя; оно обратилось въ опахало, въ раздувальный мѣхъ, чтобы прохлаждать сладострастный жаръ коричневой вѣдьмы. Вонъ, смотри на нихъ, идутъ сюда; третья колонна, на которую опирается вселенная, обратилась въ шута прелестницы. Полюбуйся. (Трубы. Входятъ Антоній и Клеопатра, окруженные свитою и евнухами, которые прохлаждаютъ ихъ, махая опахалами.)
   

Клеопатра.

   Если твоя любовь -- дѣйствительно любовь, скажи мнѣ, какъ велика она?
   

Антоній.

   Ничтожна и жалка любовь, если можно ее измѣрить.
   

Клеопатра.

   Я хочу знать ея границы.
   

Антоній.

   Создай для этого новую землю и новое небо. (вѣстникъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ II.

Тѣже и вѣстникъ.

Вѣстникъ.

   Извѣстія изъ Рима, повелитель.
   

Антоній.

   Не мучь меня, говори короче.
   

Клеопатра.

   Нѣтъ, слушай ихъ Антоній, слушай. Можетъ быть гнѣвается Фульвія; или, можетъ быть, кто-жъ это знаетъ? Цезарь, съ невыросшей еще бородкой, шлетъ тебѣ грозное повѣленіе: сдѣлай то и это: покори мнѣ это царство, освободи другое. Исполняй немедленно, подъ опасеніемъ прогнѣвать меня.
   

Антоній.

   Какъ такъ, моя милая?
   

Клеопатра.

   Можетъ быть. Нѣтъ, не можетъ быть, а такъ оно и есть, ты не долженъ здѣсь оставаться больше: Цезарь приказываетъ явиться къ нему. Слушайся Антоній, слушайся, ты не можешь не послушаться! Гдѣ бранное письмо Фульвіи, нѣтъ -- цезаря. Можетъ быть обоихъ? Позови пословъ. Клянусь царствомъ моимъ, ты краснѣешь Антоній, и эта краска, или краска рабскаго страха передъ Цезаремъ, или смущеніе и стыдъ при одной мысли о крикѣ и брани, съ какими встрѣтитъ тебя Фульвія, твоя жена. Пословъ сюда!
   

Антоній.

   Утопись въ Тибрѣ Римъ, лопайтесь своды царства! Моя вселенная- здѣсь. Престолы -- пыль и прахъ, а грязная земля питаетъ и людей и животныхъ; благородство жизни только вотъ въ чемъ: (цѣлуетъ Клеопатру.) Этимъ сіяютъ два свѣтила, которымъ нѣтъ равныхъ на землѣ.
   

Клеопатра.

   Какая ложь! Если ты не любилъ Фульвіи, зачѣмъ же ты женился на ней? Я только кажусь одураченной, а на самомъ дѣлѣ я не обманываюсь! Антоній всегда останется Антоніемъ.
   

Антоній.

   Когда имъ владѣютъ чары Клеопатры. Но полно, не будемъ тратить сладостныхъ минутъ любви на эти горькія упреки! Каждое мгновенье должно быть посвящено новому наслажденью. Какъ проведемъ мы нынѣшнюю ночь?
   

Клеопатра.

   Выслушай пословъ.
   

Антоній.

   Ну, полно, сварливая царица! Все пристало къ тебѣ, все въ тебѣ прелестно: и гнѣвъ, и смѣхъ, и слезы! Всякое страстное движеніе твое неотразимо обаятельно. Будемъ съ тобой одни сегодня ночью бродить по городу и наблюдать какъ живетъ и тѣшится народъ. Ты этого вчера желала. Пойдемъ. А вы не надоѣдайте намъ! (Уходятъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ III.

Диметрій и Филопъ.

Деметрій.

   Какъ? И до того ни во что не ставитъ онъ Цезаря?
   

Филонъ.

   Да, когда онъ не Антоній. Въ такія минуты исчезаетъ вся его доблесть, все чѣмъ онъ Долженъ бы былъ ежеминутно украшаться.
   

Деметрій.

   Какъ это жаль! Какъ грустно, что онъ самъ подтверждаетъ ту ложь, которую распускаетъ про него въ Римѣ обычно лживая, пошлая молва! Надѣюсь, что завтра найду его другимъ.
   

ЯВЛЕНІЕ IV.

Входятъ Энобарбъ, Харміана, Ира, Аликсасъ и Предсказатель.

Харміана.

   Дорогой мой Алексасъ, сладостный мой Алексасъ, ни съ чѣмъ несравнимый Алексасъ, эссенція ты всего лучшаго Алексасъ, скажи, гдѣ предсказатель, котораго ты такъ выхвалялъ царицѣ? Какъ бы мнѣ найти человѣка, который бы принималъ за лавры рога на своей головѣ.
   

Алексасъ.

   Предсказатель!
   

Предсказатель.

   Что вамъ нужно отъ меня?
   

Харміана.

   Такъ это онъ? Это ты знаешь все на свѣтѣ.
   

Предсказатель.

   Да, я кое что умѣю прочесть въ свиткѣ безконечныхъ таинствъ природы.
   

Алексасъ.

   Покажи ему твою руку.
   

Харміана.

   Подари меня счастьемъ.
   

Предсказатель.

   Не я его строю, я только предусматриваю.
   

Харміана.

   Ахъ, предусмотри мнѣ его.
   

Предсказатель.

   Ты переживешь царицу, которой служимъ.
   

Харміана.

   Прекрасно, да, моя жизнь мнѣ милѣе фигъ.
   

Предсказатель.

   Ты до сихъ поръ была счастливѣе, чѣмъ будетъ впередъ.
   

Харміана.

   Ступай прочь, шутъ, я только потому тебѣ прощаю, что ты не колдунъ. Предсказывай теперь Ирѣ.
   

Алексасъ.

   Мы всѣ хотимъ знать, что съ нами будетъ.
   

Энобарбъ.

   А съ нами вечеромъ сегодня будетъ, что мы мертвецки напьемся и растянемся въ постеляхъ.
   

Предсказатель.

   Судьба ваша одинакова.
   

Ира.

   Какъ одинакова? Говори яснѣе.
   

Предсказатель.

   Больше не скажу ни слова.
   

Ира.

   Какъ! Неужели я небуду и на вершокъ счастливѣе ея?
   

Харміана.

   Теперь Твоя очередь, Алексасъ. О, милостивая Изида, сдѣлай такъ, чтобы онъ женился на калекѣ хромоногой, потомъ чтобъ она скоро умерла, а потомъ чтобъ онъ женился на такой, которая уродливѣе первой, а потомъ на такой, которая хуже второй, а потомъ на такой, которая хуже и третьей и такъ далѣе, и такъ далѣе, до тѣхъ поръ пока онъ не женится на такой, отъ которой бы онъ отправился ужъ въ могилу.-- О, милосердная Изида, исполни эту мольбу мою, а тамъ пожалуй отказывай мнѣ уже во всемъ.
   

Ира.

   Услышь, услышь ты наше моленье! Тяжело видѣть хорошаго человѣка мужемъ дурной женщины; каково же видѣть такаго, какъ онъ, мужемъ честной, хорошей женщины! Будь правосудна Изида и награди его тѣмъ, чего онъ стоитъ.
   

Харміана.

   Да будетъ такъ.
   

Алексасъ.

   Каковы? Если бы отъ ихъ воли зависѣло приставить мнѣ рога, право, не задумались-бы они ни на минуту.
   

Энобарбъ.

   Тише, Антоній.
   

Харміана.

   Нѣтъ -- не Антоній, а царица.
   

ЯВЛЕНІЕ V.

Тѣже и Клеопатра

Клеопатра.

   Не видали-ль Антонія?
   

Энобарбъ.

   Нѣтъ.
   

Клеопатра.

   Былъ онъ здѣсь?
   

Харміана.

   Нѣтъ, не былъ.
   

Клеопатра.

   Былъ онъ такъ веселъ, и вдругъ -- охватила его мысль объ Римѣ! Энобарбъ.
   

Энобарбъ.

   Что угодно, царица?
   

Клеопатра.

   Сыщи и приведи его ко мнѣ. Алексасъ?
   

Алексасъ.

   Я здѣсь, царица. А вотъ и благородный Антоній.
   

Клеопатра.

   Не хочу его видѣть, идите за мной. (Уходятъ: Клеопатра, Энобарбъ, Алексасъ, Ира, Харміана и.)
   

ЯВЛЕНІЕ VI.

Антоній, Вѣстникъ и свита входятъ.

Вѣстникъ.

   Твоя жена, Фульвія, первая вышла въ поле.
   

Антоній.

   На битву съ братомъ моимъ.
   

Вѣстникъ.

   Но все это скоро кончилось. Потокъ времени соединилъ ихъ обоихъ противъ Цезаря, который разбилъ ихъ въ первомъ сраженіи, и выгналъ изъ Италіи.
   

Антоній.

   Продолжай, продолжай, высказывай мнѣ самое дурное.
   

Вѣстникъ.

   Но, полководецъ, дурныя вѣсти губятъ и вѣстника.
   

Антоній.

   Да, если вѣстникъ имѣетъ дѣло съ дуракомъ или трусомъ. Далѣе. Но для меня правда, еслибъ даже въ ней заключалась самая смерть, дороже, чѣмъ гнусная лесть.
   

Вѣстникъ.

   Лабіенъ, и это самое дурное извѣстіе, покорилъ Азію до самаго Ефрата. Его побѣдоносныя знамена развѣваются уже надъ Сиріей, Лидіей, Іопіей между тѣмъ какъ...
   

Антоній.

   Антоній, хочешь ты сказать...
   

Вѣстникъ.

   О, повелитель!
   

Антоній.

   Говори смѣло, не смягчай то, что говорятъ въ Римѣ, говори о Клеопатрѣ такъ, какъ объ ней говорятъ, ругай меня словами Фульвіи, брани мою слабость съ полною свободой, изображай ее со всею силою ненависти и правды. Если насъ не освѣжаетъ вѣтеръ, мы способны порождать одни только дурныя травы. Брань насъ очищаетъ. Прощай теперь.
   

Вѣстникъ.

   Съ твоего соизволенія. (Уходитъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ VII.

Антоній и свита.

Антоній,

   Какія вѣсти изъ Сикіона? Говорите.
   

1-й изъ свиты.

   Вѣстникъ изъ Сикіона? Гдѣ онъ?
   

2-й изъ свиты.

   Онъ ждетъ твоего приказанія войти.
   

Антоній.

   Зовите. (Уходятъ за вѣстникомъ.) Я долженъ разорвать крѣпкія оковы Египта, не то погибну отъ этой любви. (Входитъ вѣстникъ изъ Сикіона.) Что скажешь?
   

Вѣстникъ.

   Твоя жена Фульвія умерла.
   

Антоній.

   Гдѣ?
   

Вѣстникъ.

   Въ Сикіонѣ, повелитель. О ея болѣзни и о другомъ болѣе важнѣйшемъ говоритъ это письмо.
   

Антоній.

   Уйдите. (Вѣстникъ и свита уходятъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ VIII.

Антоній (одинъ).

   Великій духъ покинулъ землю, но... вѣдь я этого самъ хотѣлъ. Какъ часто мы съ презрѣніемъ отбрасываемъ то, что послѣ хочемъ воротить. Блаженство, которымъ мы наслаждаемся, часто становится приторнымъ и обращается въ противное. Вотъ, умерла Фульвія, и стала хороша. Съ какою бы радостью протянулъ я ей теперь ту руку, которая была грозой для нея. Бѣжать я долженъ отъ этой волшебницы. Тысячу бѣдъ, страшнѣе этихъ, породитъ моя праздность. Ге! Энобарбъ!
   

ЯВЛЕНІЕ IX

Антоній и Энобарбъ.

Энобарбъ.

   Что угодно, повелитель?
   

Антоній.

   Хочу бѣжать отсюда, какъ можно скорѣе.
   

Энобарбъ.

   Боги! Да мы переморимъ всѣхъ нашихъ женщинъ. Ты видишь, какъ убійственна для нихъ даже холодность наша, а если уйдемъ -- не жить имъ больше.
   

Антоній.

   Необходимо намъ уѣхать.
   

Энобарбъ.

   Ну, если необходимо, такъ пусть умираютъ. Съ Клеопатрой ужъ дѣло кончено; отъ одного такого намека въ мигъ ее се станетъ. Я видѣлъ, какъ она двадцать разъ умирала отъ причинъ гораздо ничтожнѣе этой.
   

Антоній.

   О! Какъ она хитра!
   

Энобарбъ.

   Нисколько... Ея страсти сотканы изъ тончайшихъ нитей чистѣйшей любви: грудь ея трепещетъ, на глазахъ слезы. Нѣтъ, это не вздохи, это не слезы, а бури великія -- это проливные дожди. Нѣтъ въ ней притворства, нѣтъ. А если это притворство, такъ она перещеголяла Юпитера умѣньемъ проливать цѣлые ливни.
   

Антоній.

   О! Если бы я никогда не видалъ ея!
   

Энобарбъ.

   Въ такомъ случаѣ, повелитель, ты не видалъ бы самаго лучшаго изъ созданій, и безполезно бы ходилъ за предѣлы Италіи.
   

Антоній.

   Фульвія умерла.
   

Энобарбъ.

   Повелитель!
   

Антоній.

   Фульвія умерла.
   

Энобарбъ.

   Фульвія?
   

Антоній.

   Да, умерла. Такъ приноси скорѣй благодарственную жертву богамъ.
   

Энобарбъ.

   Вотъ, если бы кромѣ Фульвіи не было женщинъ на свѣтѣ, было бы въ самомъ дѣлѣ плохо.
   

Антоній.

   Дѣло, которое затѣяла она въ государствѣ, не терпитъ моего отсутствія.
   

Энобарбъ.

   Дѣло, которое затѣялъ ты здѣсь, также не терпитъ твоего отсутствія, особенно дѣло съ Клеопатрой, которая только тобою и живетъ.
   

Антоній.

   Довольно, перестань шутить, иди и объяви вождямъ мое рѣшеніе. Я объясню царицѣ, почему ухожу отсюда и объясню ей такъ, что она согласится на мой отъѣздъ. Не одна смерть Фульвіи, но и другая настоятельная надобность зоветъ меня отсюда. Римскіе друзья мои письменно требуютъ моего присутствія тамъ. Секстъ Помпей объявилъ войну Цезарю и овладѣлъ уже моремъ. Измѣнчивый народъ, который даритъ своею любовью великаго дѣятеля только до тѣхъ поръ, пока не кончено его дѣло, переноситъ уже то. что совершено великимъ Помпеемъ, на его сына, и этотъ сынъ Помпея, уже богатый славою и властію, поднимается еще выше своимъ мужествомъ и своею силою и становится первымъ изъ вождей. Если не остановить его полета -- гибель цѣлому міру. Тамъ зародилось много змѣй, они пока еще безъ яда; поди и объяви моимъ вождямъ мою волю: хочу какъ можно скорѣй отсюда уѣхать.
   

Энобарбъ.

   Исполню, повелитель. (Оба уходятъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ X.

Входятъ Клеопатра, Харміана и Алексасъ.

Клеопатра.

   Гдѣ онъ?
   

Харміана.

   Съ тѣхъ поръ я его не видала.
   

Клеопатра (Алексасу).

   Узнай, гдѣ онъ, съ кѣмъ онъ, что дѣлаетъ? Помни: я тебя не посылала. Если онъ печаленъ, скажи, что я пляшу: если веселъ, скажи, что я занемогла. Иди, скорѣе возвращайся. (Алексасъ уходитъ.)
   

Харміана.

   Царица, позволь мнѣ сказать, если любовь его заснула, ты этимъ не можетъ пробудить ее.
   

Клеопатра.

   Что же мнѣ дѣлать? Чего же я не дѣлала?
   

Харміана.

   Ни въ чемъ ему не противорѣчь, уступай во всемъ.
   

Клеопатра.

   Глупая, да это самый вѣрный путь, чтобъ лишиться его.
   

Харміана.

   Ради боговъ не выводи его изъ терпѣнья, скоро начинаемъ мы ненавидѣть то, что мучитъ и пугаетъ насъ. (Входитъ Антоній.) Вотъ онъ самъ.
   

ЯВЛЕНІЕ XI.

Тѣже и Антоній.

Клеопатра.

   Какая тоска!-- Я больна!
   

Антоній.

   Какъ тяжело высказать ей то, на что я рѣшился.
   

Клеопатра.

   Ахъ, Харміана, помоги. Я падаю. Помоги. Нѣтъ не можетъ это долго длиться; невынесетъ моя природа.
   

Антоній.

   Дорогая царица!
   

Клеопатра.

   Нѣтъ, не подходи ко мнѣ близко.
   

Антоній.

   Что съ тобою?
   

Клеопатра.

   Вижу, вижу, въ твоихъ глазахъ сіяетъ радостная для тебя вѣсть!... Что говорить твоя законная супруга? Скорѣй, скорѣй бѣги отсюда! Она вѣдь не позволяла тебѣ здѣсь быть. Она не должна смѣть сказать, что я тебя здѣсь держу. Да какую-жъ власть имѣю я надъ тобой? Вѣдь ты собственность ея.
   

Антоній.

   Знаютъ боги...
   

Клеопатра.

   О! никогда ни одна царица не была такъ обманута, какъ я! А все таки съ самаго начала я уже видѣла твою ложь.
   

Антоній.

   Клеопатра...
   

Клеопатра.

   А что хе! Должна я вѣрить, что ты мой, и вѣренъ мнѣ! Вѣдь ты также потрясалъ всѣ престолы боговъ твоими клятвами въ вѣрности Фульвіи, когда на ней женился -- и измѣнилъ ей. Не чудовищно-ли, легкомысленно и глупо вѣрить такимъ клятвамъ въ ту самую минуту, какъ клянутся.
   

Антоній.

   Дорогая сердцу моему царица!
   

Клеопатра.

   Нѣтъ, не раскрашивай ложными красками твоего бѣгства отъ меня! Скажи просто: прощай и уходи. Когда ты молилъ меня о позволеніи остаться здѣсь, могъ ты все говорить, но ты тогда не вымолвилъ и слова о своемъ отъѣздѣ... Тогда вѣчность была на моихъ устахъ и въ моихъ взорахъ, тогда блаженство витало на моемъ челѣ, тогда было во мнѣ все блаженственно!... Такова я теперь; но ты, ты величайшій полководецъ міра, ты сталъ величайшимъ лжецомъ.
   

Антоній.

   Царица!
   

Клеопатра.

   О, если бы у меня была твоя сила, я бы показала, что есть сердца и въ Египтѣ.
   

Антоній

   Да выслушай же меня. Жестокая и строгая необходимость вызываетъ меня отсюда на короткое время; по сердце мое остается здѣсь твоею собственностью. Въ Италіи сверкаютъ мечи междоусобія. Секстъ Помпей подходитъ уже къ Риму. Раздоръ равно могучихъ властелиновъ породилъ страшную опасность. Сильные привлекаютъ къ себѣ и тѣхъ, кто ихъ ненавидѣлъ прежде. Изгнанный Помпей, окруженный славою своего отца, вкрадывается въ сердца всѣхъ недовольныхъ, а такихъ много, очень много, и заболѣвшіе отъ продолжительнаго мира ищутъ себѣ изцѣленія въ отчаянномъ переворотѣ. Но есть, есть и еще причина моему отъѣзду, причина побуждающая меня на продолжительный отъѣздъ, причина, совершенно, частная. Она должна тебя успокоить. Умерла Фульвія.
   

Клеопатра.

   Если мои года не оградили меня отъ глупости, такъ отъ ребячества избавили навѣрно. Развѣ Фульвія можетъ умереть?
   

Антоній.

   Умерла. Вотъ возьми и въ часъ большаго досуга посмотри, что натворила она. А самое лучшее то, что ты узнаешь, когда и гдѣ умерла она.
   

Клеопатра.

   О, лживая любовь! Гдѣ же фіалы, которые ты долженъ бы былъ наполнить твоими слезами объ ней? Вижу я, вижу, судя по смерти Фульвіи, какъ отзовется въ твоемъ сердцѣ и моя смерть!
   

Антоній.

   Ну, полно, перестань! Выслушай какія планы создались въ головѣ моей. Отъ тебя, отъ твоего рѣшенія, будетъ зависѣть, приведу-ли ихъ въ исполненіе, или нѣтъ. Клянусь огнемъ, оживляющимъ илъ священнаго Нила, ухожу отсюда твоимъ героемъ, твоимъ слугой: захочешь -- объявлю войну, захочешь -- заключу миръ.
   

Клеопатра.

   Скорѣе расшнуруй меня, Харміана. Нѣтъ, оставь. Дурнота моя проходитъ, то начинается снова, точь въ точь, какъ любовь Антонія.
   

Антоній.

   Перестань, мое сокровище! Вѣрь этой любви, она выдержитъ какое угодно испытаніе.
   

Клеопатра.

   Сужу по любви твоей къ Фульвіи -- ты ей тоже говорилъ. Прошу тебя, отвернись отъ меня и поплачь объ ней, а потомъ оборотись ко мнѣ и прощаясь скажи: это слезы о Египтѣ. Розыграй сцену милаго притворства и съумѣй заставить вѣрить въ ея искренность.
   

Антоній.

   Ты, наконецъ, разсердишь меня. Довольно!
   

Клеопатра.

   Могъ бы ты начать искуснѣе; впрочемъ и это не дурно.
   

Антоній.

   Клянусь моимъ мечемъ.....
   

Клеопатра.

   И щитомъ. Вотъ, такъ. Очень хорошо. Впрочемъ, можно сыграть и лучше. Харміана, не правда ли, какъ этотъ гнѣвъ идетъ въ лицу Римскаго геркулеса.
   

Антоній.

   Я ухожу царица.
   

Клеопатра.

   О, образцево! Воспитанный господинъ, позволь сказать одно слово: мы должны разстаться; нѣтъ, не то... мы когда-то любили другъ друга... нѣтъ и не то, все это тебѣ хорошо извѣстно. Что такое хотѣла я сказать? Моя память точь въ точь -- Антоній: и я забыта...
   

Антоній.

   Не будь безразсудство твоимъ невольникомъ, я бы могъ принять тебя за воплощеніе безразсудства.
   

Клеопатра.

   Ахъ, неумно и безумно носить безразсудство въ своей душѣ, оно такъ мучительно сжимаетъ сердце, такъ и давитъ. Но. милый другъ мой, прости мнѣ. Непріятно для тебя мое безразсудство; но для меня въ немъ смерть. Тебя зоветъ честь; не обращай вниманія на мое безуміе и да будутъ съ тобой боги. Да увѣнчаютъ тебя побѣдные лавры, и легкій успѣхъ да очищаетъ передъ тобой путь.
   

Антоній.

   Идемъ. Наше разставанье -- не раставанье. Царствуя здѣсь, ты все-таки будешь со мною, и я, удаляясь отъ тебя, буду оставаться съ тобою. Идемъ. (Клеопатра и Антоній уходятъ.)
   

СЦЕНА II.

Римъ. Комната въ домѣ Цезаря.

ЯВЛЕНІЕ I.

Октавій, Цезарь и Лепидъ.

Цезарь.

   Вотъ ты видишь, Лепидъ, что Цезарь не любитъ великаго своего соперника, не вслѣдствіе врожденной къ нему ненависти. Мнѣ пишутъ изъ Египта, что онъ занимается тамъ только тѣмъ, что ловитъ рыбу, пьетъ, проматываетъ ночи въ шумныхъ оргіяхъ. Онъ мужъ на столько же, на сколько Клеопатра -- мужчина, и вдова Птоломея -- не болѣе его женщина. Онъ почти забылъ, что есть у него товарищи; онъ -- собраніе всѣхъ недостатковъ и пороковъ, какіе только могутъ быть въ человѣкѣ.
   

Лепидъ.

   Я все-таки думаю, что дурное въ немъ не въ силахъ затмить то, что въ немъ хорошо. Его недостатки какъ звѣзды, которыя сверкаютъ тѣмъ ярче, чѣмъ темнѣе ночь кругомъ; они екорѣе врождены въ его природу, чѣмъ пріобрѣтены имъ, скорѣе инстинктивно -- невольны, чѣмъ сознательны.
   

Цезарь.

   Ты очень ужъ снисходителенъ, Лепидъ. Не будемъ думать, допустимъ, что простительно нѣжиться на ложѣ Птоломея, платить царствами за минутныя наслажденія, состязаться въ пьянствѣ съ рабами, и среди бѣлаго дня шататься по улицамъ, братаясь съ грязною чернью. Допустимъ, что все это ничего, хотя не понимаю, какимъ образомъ все это можетъ не унижать его; но какъ же можно простить Антонію его позорное легкомысліе, когда оно на насъ лежитъ такимъ же тяжелымъ бременемъ? За то, что онъ губитъ свое время въ безпутномъ развратѣ, онъ заплатитъ пресыщеніемъ и сухоткой; но за то онъ не хочетъ слышать трубъ войны, отрывающихъ его отъ пустыхъ забавъ, за то, что этимъ губитъ онъ и себя и насъ, нельзя же не бранить его, не бранить его какъ мальчишку, который возмужавъ остался тѣмъ же мальчишкой и жертвуетъ опытомъ опытному наслажденью, и смѣется надъ разумомъ. (Входитъ вѣстникъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ II.

Тѣже и вѣстникъ.

Лепидъ.

   Новыя вѣсти.
   

Вѣстникъ.

   Исполнено твое повелѣніе, великій Цезарь; ты ежегодно будешь получать извѣстія о томъ, что будетъ происходить внѣ Италіи. Помпей царствуетъ на морѣ и, какъ кажется, уже привлекъ къ себѣ сердца, которыя и Цезаря не любили, а боялись только. Къ кораблямъ его многочисленными толпами стремятся недовольные, и громко вопіютъ, и по всюду распространяютъ слухъ, что Помпей оскорбленъ.
   

Цезарь.

   Этого я долженъ былъ ожидать. Съ древнѣйшихъ временъ толпѣ дорогъ только тотъ человѣкъ, который восходитъ на высоту власти, и пока онъ восходитъ, до тѣхъ поръ, пока онъ не всталъ на вершину ея, а павлій,-- хотя-бъ прежде былъ и не любимъ и не стоилъ любви -- съ минуты своего паденія становится любезнымъ. Презрѣнная чернь -- точно листъ, брошенный въ потокъ и послушный вполнѣ, своенравно носится сюда, туда, пока не сгніетъ совершенно.
   

Вѣстникъ.

   Слушай еще Цезарь. Два пирата Менекратъ и Менасъ совсѣмъ овладѣли моремъ, бороздятъ его но всѣмъ направленіямъ и не разъ вторгались въ Италію. Народъ по берегамъ блѣднѣетъ отъ страха, и дерзкое юношество приходитъ въ ярость, распалившись негодованіемъ. Ни одинъ парусъ не можетъ показаться, тотчасъ захваченъ пиратами. Имя Помпея -- губительнѣй его войскъ въ битвѣ.
   

Цезарь.

   О, Антоній, оставь скорѣе твои пиршества. Когда ты, убивъ двухъ консуловъ Гарція и Пайсу, бѣжалъ изъ Мутины, но пятамъ твоимъ гнался за тобою страшный голодъ, но ты, хоть, и изнѣженный жизнью, боролся съ нимъ и выдержалъ его съ такою твердостью, которая подъ силу развѣ самому суровому дикарю. Не#гнушался ты самыхъ дикихъ ягодъ, глодалъ кору деревьевъ, какъ олень, когда снѣгъ покроетъ его пастбища и, какъ разсказываютъ, питался ты на Альпахъ такимъ отвратительнымъ мясомъ, отъ взгляда на которое умирали другіе -- и позоръ твоему теперь имени! Все это вынесъ ты, такъ мужественно, стойко, что ни разу краска не * сбѣжала съ твоихъ щекъ.
   

Лепидъ.

   Да, жаль его.
   

Цезарь.

   Хотя бы стыдъ пригналъ его сюда. Пора, давно пора намъ въ поле. Скорѣе созовемъ совѣтъ. Отъ нашей медленности ростутъ силы Помпея.
   

Лепидъ.

   Завтра я буду въ состояніи увѣдомить тебя, Цезарь, сколько я соберу воиновъ на землѣ и на морѣ.
   

Цезарь.

   О томъ же и я позабочусь. Прощай до завтра.
   

Лепидъ.

   Прощай, Цезарь. Если что нибудь еще узнаешь, увѣдомь меня о томъ.
   

Цезарь.

   Не сомнѣвайся -- это долгъ мой. (Уходитъ.)
   

СЦЕНА III.

Александрія. Комната во дворцѣ Клеопатры.

ЯВЛЕНІЕ I.

Входятъ Харміана, Ира и Мардіанъ потомъ Клеопатра.

Ира.

   Гдѣ царица?
   

Харміана.

   Въ опочивальнѣ проливаетъ слезы объ Антоніѣ.
   

Ира.

   Уѣхалъ онъ надолго?
   

Харміана.

   Да, и съ нимъ всѣ его красавчики воины. Теперь настала такая тишина, что не знаешь, куда отъ нея дѣться.
   

Клеопатра (входитъ).

   Харміана!
   

Харміана.

   Царица!
   

Клеопатра.

   Дай мнѣ выпить мандрагоры.
   

Харміана.

   Какъ? Для чего?
   

Клеопатра.

   Забыться хочу; проспать все страшное время, пока не воротится мой Антоній.
   

Харміана.

   Слишкомъ ты много думаешь о немъ.
   

Клеопатра.

   Измѣна въ твоихъ словахъ!
   

Харміана.

   Въ самомъ дѣлѣ? Я такъ не думаю.
   

Клеопатра.

   Милая Харміана! Какъ ты полагаешь, гдѣ онъ теперь? Скажи, стоитъ-ли онъ, сидитъ-ли, хорошо-ли ему? На конѣ-ли онъ теперь? О, счастливый конь, несешь ли на себѣ Антонія? Гордись конь, и будь уменъ; пойми, кого ты несешь! Половину земли, щитъ и покровъ цѣлаго міра! Теперь, или громко говорить онъ, или тихо про себя: "гдѣ ты, моя милая змѣйка, стараго Нила"? Такъ онъ называлъ меня. Упиваюсь я теперь сладостнымъ ядомъ. Не забудетъ-ли онъ меня, потерпѣвшую отъ огненныхъ, страстныхъ поцѣлуевъ Феба, уже отмѣченную не малымъ числомъ лѣтъ? Когда былъ здѣсь широколобый Цезарь, я была тогда драгоцѣннѣйшимъ блюдомъ для царскаго стола, а великій Помпей, вперивъ въ меня свой взоръ, не могъ оторвать его отъ моего лица; онъ хотѣлъ здѣсь бросить свой якорь и утонуть въ созерцаніи меня. (Алексасъ входитъ.)
   

Алексасъ.

   Да здравствуетъ царица Египта!
   

Клеопатра.

   О, какъ ты не похожъ на Марка Антонія! Но ты видѣлъ его, и онъ озолотилъ тебя своимъ сіяньемъ. Что дѣлаетъ теперь мой Антоній?
   

Алексасъ.

   Послѣднимъ дѣломъ его былъ поцѣлуй, послѣдній изъ безчисленнаго множества поцѣлуевъ, которыми онъ покрылъ эту жемчужину. Его слова глубоко запали въ моемъ сердцѣ.
   

Клеопатра.

   Мой слухъ хочетъ ихъ вырезать оттуда.
   

Алексасъ.

   "Другъ!" сказалъ онъ мнѣ, "скажи ей: вѣрный Римлянинъ посылаетъ великой царицѣ Египетской вотъ это сокровище, драгоцѣннѣйшую изъ жемчужинъ. Этотъ подарокъ недостоинъ ея, но восполнитъ его Антоній, украсивъ престолъ ея царствами, и весь востокъ признаетъ ее своей владычицей". Затѣмъ, кивнувъ мнѣ головой, онъ спокойно сѣлъ за своего высокаго коня, который такъ заржалъ при этомъ, что, конечно, заглушилъ бы слова, которыя мнѣ хотѣлось сказать ему.
   

Клеопатра.

   Что? Каковъ онъ былъ въ эту минуту: веселъ, или печаленъ?
   

Алексасъ.

   Похожъ былъ на время года, которое колеблется между жаркимъ и холоднымъ: не былъ онъ ни печаленъ, ни веселъ.
   

Клеопатра.

   О, чудный видъ! Смотри, Харміана, дивись, что это за человѣкъ! Видишь-ли, онъ не захотѣлъ казаться печальнымъ для того, чтобы сіять весельемъ предъ тѣми, которые смотрятъ его глазами; онъ не былъ веселъ, чтобы всѣ знали, что всѣ радости его души здѣсь, остались въ Египтѣ, онъ былъ и тѣмъ и другимъ. О, чудное смятеніе чувствъ! Печаль и веселость, въ самыхъ крайнихъ ихъ размѣрахъ, идутъ къ тебѣ, Антоній, какъ ни къ кому! Встрѣтилъ-ли ты моихъ гонцовъ?
   

Алексасъ.

   Встрѣтилъ царица до двадцати на одной и той же дорогѣ.
   

Клеопатра.

   Тотъ, кто родится въ день когда я забуду Антонія, умретъ нищимъ. Подай мнѣ, Харміана все, что нужно для письма. Рада тебѣ Алексасъ. Скажи, Харміана, любила ли я когда такъ Цезаря?
   

Харміана.

   О, благородный Цезарь.
   

Клеопатра.

   Задохнись, если ты еще разъ произнесешь такое слово. Говори: благородный Маркъ Антоній.
   

Харміана.

   Великій Цезарь.
   

Клеопатра.

   Клянусь Изидой, выбью тебѣ всѣ зубы, если ты когда нибудь еще сравнишь Цезаря съ величайшимъ мужемъ изъ всѣхъ мужей.
   

Харміана.

   Прости. Царица, я повторяю твои пѣсни.
   

Клеопатра.

   Пѣсни ранней юности моей, когда еще и умъ былъ не зрѣлъ и кровь была холодна; иначе я. бы другое тогда говорила. Идемъ же. Скорѣе все, что нужно для письма. Каждый день буду посылать къ нему, хотя бы обезлюдила я для того весь Египетъ. (Всѣ уходятъ.)

Занавѣсъ.

   

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

Римъ. Въ домѣ Цезаря.

ЯВЛЕНІЕ I.

Энобарбъ и Лепидъ.

Лепидъ.

   Да, Энобарбъ, ты сдѣлаетъ доброе и славное дѣло, если склонитъ твоего полководца говорить съ Цезаремъ кротко, даже ласково.
   

Энобарбъ.

   Я буду совѣтовать ему говорить такъ, какъ слѣдуетъ. Если Цезарь вздумаетъ вести рѣзкую рѣчь, Антоній долженъ будетъ гордо взглянуть на него, съ высоты своего высокаго стана, опустивъ взоры на его голову, и загремѣть какъ Марсъ.
   

Лепидъ.

   Теперь не время для частныхъ ссоръ.
   

Энобарбъ.

   Всякое время хорошо для всего того, что приноситъ оно съ собой.
   

Лепидъ.

   Малое должно уступить большому.
   

Энобарбъ.

   Если это малое не идетъ впереди.
   

Лепидъ.

   Ты сердишься, и потому такъ говоришь. Не раздувай огня подъ пепломъ. Вотъ идетъ благородный Антоній.

(Антоній входитъ съ Вентидіемъ).

Энобарбъ.

   А вотъ идетъ и Цезарь (входить Цезарь съ Меценатомъ и Агриппой).
   

ЯВЛЕНІЕ II.

Тѣже и Антоній, Цезарь, Меценатъ, Агриппа и Вентидій.

Антоній.

   Слушай, Вентидій, какъ только мы согласимся, ты тотчасъ отправишься въ Парфамъ.
   

Цезарь (Меценату).

   Спроси у Агриппы, я этого не знаю.
   

Лепидъ.

   Доблестные друзья, то что насъ теперь соединило здѣсь -- такъ велико, что мы не должны допускать, чтобы мелкіе раздоры разлучили насъ. Неудовольствіе выслушаемъ кротко, а о мелочахъ не будемъ говорить запальчиво, иначе можетъ сдѣлаться смертельнымъ, что могло бы только легко ранить. А потому, благородные друзья, умоляю васъ, для самаго щекотливаго въ вашемъ разговорѣ изыскивайте, старательно, мягкія выраженія и рѣзкою рѣчью нераздражайте другъ друга.
   

Антоній.

   Прекрасно сказано и, еслибъ мы стояли передъ войсками нашими готовые къ битвѣ, я сказалъ бы тоже самое.
   

Цезарь.

   Привѣтствую тебя въ Римѣ.
   

Антоній.

   Благодарю.
   

Цезарь.

   Садись.
   

Антоній.

   Прошу тебя садиться.
   

Цезарь.

   Прошу.
   

Антоній

   Я слышалъ, ты оскорбляешься тѣмъ, въ чемъ нѣтъ ничего обиднаго, и что не касается тебя нисколько.
   

Цезарь.

   Былъ бы я очень смѣшенъ, когда-бъ меня обидѣло ничто, а особенно съ твоей стороны; былъ бы я презрѣнія достоинъ, если бы сталъ презрительно отзываться о тебѣ. Мнѣ на мысль неприходило даже произносить твое имя.
   

Антоній.

   Какое тебѣ дѣло до того, что я дѣлалъ въ Египтѣ.
   

Цезарь.

   Такое же, какое и тебѣ до того, что я дѣлалъ здѣсь въ Римѣ; но если-бъ ты вздумалъ тамъ замышлять что нибудь противъ меня, неужели бы мнѣ не было до того никакого дѣла?
   

Антоній.

   Замышлять? Что хочешь ты этимъ сказать?
   

Цезарь.

   Ты знаешь, что сдѣлали здѣсь со мной и тебѣ не трудно понять мой намекъ. Твоя жена и твой братъ возстали на меня войной. Ты былъ предлогомъ для ихъ нападенія. Твое имя было ихъ лозунгомъ.
   

Антоній.

   Ты ошибаешься. Братъ мой не ссылался на меня. Я изслѣдовалъ это дѣло и получилъ точныя свѣдѣнія отъ твоихъ же друзей. Не напалъ ли онъ также и на мои права, какъ на твои? Не велъ ли войны съ тобой вопреки моимъ намѣреніямъ и желаніямъ, потому что я -- твой союзникъ? Моими письмами увѣрялъ я тебя въ этомъ и успокоивалъ. Если хочешь сплести предлогъ къ разрыву со мной -- поищи другаго матеріала.
   

Цезарь.

   Ты превозносишь себя, и только для того приписываешь все недостаткамъ моего ума, чтобы сплести оправданіе себѣ.
   

Антоній.

   Нѣтъ, нѣтъ, я увѣренъ, ты не могъ не понимать, что я твой товарищъ въ томъ самомъ дѣлѣ, противъ котораго братъ мой поднялъ свой мечь, что я не могъ смотрѣть любезно на войну, которая мнѣ самому грозила.-- Фульвіи? Я бы желалъ, чтобъ у тебя самого была такая Фульвіи. Ты, обуздывая третью часть вселенной, не обуздалъ бы такой женщины.
   

Энобарбъ.

   Хорошо, если бы у всѣхъ были такія жены, мужчины не ходила бы на войну безъ нихъ.
   

Антоній.

   Признаюсь, что жена моя до того была раздражительна, непреклонна, неуступчива и не лишена хитрости, что буря, поднятая ея яростью, надѣлала тебѣ много непріятностей; но я-то тутъ при чемъ?
   

Цезарь.

   Ты, утопая въ египетскихъ пирахъ, не хотѣлъ читать моихъ писемъ, бросалъ ихъ въ сторону, со смѣхомъ и презрѣньемъ прогналъ отъ себя моего посла.
   

Антоній.

   Онъ дерзко, безъ доклада, ворвался ко мнѣ. Въ то время я угощалъ трехъ царей и былъ самъ не въ себѣ, былъ не такимъ, какимъ бываю по утрамъ. Я объяснилъ ему это на другой же день, а это не все ли равно, что я извинился передъ нимъ. Оставь его въ сторонѣ, не поссоримся же мы изъ-за того.

Цезарь.

   Ты нарушилъ свою клятву въ одномъ пунктѣ, въ подобномъ поступкѣ ты меня не уличишь.
   

Лепидъ.

   Стой, Цезарь, стой!..
   

Антоній.

   Нѣтъ, Лепидъ, пусть онъ говоритъ. Честь моя, на которую онъ нападаетъ, чиста и свята. Далѣе, Цезарь, далѣе говори, въ чемъ я нарушилъ мою клятву?
   

Цезарь.

   Ты клялся помогать мнѣ совѣтомъ и оружіемъ, но, при первомъ требованіи, ты отказалъ мнѣ въ томъ и другомъ.
   

Антоній.

   Нѣтъ, скорѣе я не обратилъ должнаго вниманія. Жизнь моя до того была отравлена, что я потерялъ ясное сознаніе. Я готовъ клясться сколько угодно и этотъ знакъ моей любви къ правдѣ не можетъ умалить ни моего величія, ни моей власти. Я согласенъ, что Фульвія начала войну, чтобъ заставить меня оставить Египетъ и пріѣхать сюда и я, такимъ образомъ, послужилъ поводомъ къ непріятному для тебя событію, и готовъ просить у тебя прощенія, насколько это согласно съ моимъ достоинствомъ.
   

Лепидъ.

   Это благородно!
   

Меценатъ.

   Не лучше ли будетъ прекратить такой разговоръ взаимныхъ недоразумѣній, забыть ихъ совершенно и помнить, что тяжелыя обстоятельства настоящей минуты требуютъ вашего примиренія.
   

Лепидъ.

   Правда, правда, Меценатъ.
   

Энобарбъ.

   Займите на время другъ у друга по частичкѣ дружбы; послѣ, пока не будетъ ужъ и рѣчи о Помпеѣ, можете возвратить, что заняли. Найдете время поссорится, когда не будетъ другаго дѣла.
   

Антоній.

   Ты солдатъ, не больше, а потому молчи.
   

Энобарбъ.

   Ахъ, я и забылъ, что правда должна молчать.
   

Антоній.

   Ты оскорбляешь благородное собраніе, а потому ни слова болѣе!
   

Энобарбъ.

   Я буду нѣмъ, какъ камень.
   

Цезарь.

   Я осуждаю только форму, а не содержаніе его рѣчи, небойся. Возможна-ль прочная дружба, при такой разности въ понятіяхъ и дѣйствіяхъ. Если бы я могъ знать то кольцо, которое могло бы связать и скрѣпить насъ другъ съ другомъ, я избѣгалъ бы всю землю изъ конца въ конецъ, чтобы только отыскать его.
   

Агриппа.

   Цезарь, дозволь мнѣ сказать...
   

Цезарь.

   Говори Агриппа.
   

Агриппа.

   Цезарь, есть у тебя сестра по матери, прекрасная Октавія. Великій Маркъ Антоній овдовѣлъ.
   

Цезарь.

   Агриппа, что ты говоришь? Не повторяй въ другой разъ этого слова. Услышитъ Клеопатра, и съ полнымъ правомъ обвинитъ тебя въ излишней поспѣшности.
   

Антоній.

   У меня теперь нѣтъ жены, Цезарь, и позволь Агриппѣ окончить рѣчь.
   

Агриппа.

   Чтобы упрочить постоянство вашей дружбы, и соединить ваши сердца неразрывными узами, пусть Антоній возьметъ въ супруги Октавію, которой красота достойна лучшаго изъ людей во всей вселенной, а доброта и кроткая прелесть не выразимы словомъ. Этотъ союзъ разсѣетъ всѣ мелкія подозрѣнія, которыя кажутся теперь столь великими, и обратитъ въ ничто всѣ преувеличенныя опасенія, грозящія бѣдами, при этомъ, даже правда, если она можетъ посѣять раздоръ, сдѣлается сказкою, тогда какъ, теперь, и сказка принимается за правду. Фульвія, любя обоихъ васъ, усилитъ вашу дружбу и привлечетъ къ вамъ любовь народовъ. Это ее мимолетная мысль. Она внушена мнѣ долгомъ и обдумана мною.
   

Антоній.

   Что скажешь, Цезарь?
   

Цезарь.

   Ничего, пока не отвѣтитъ Маркъ Антоній на то, что сказалъ Агриппа.
   

Антоній.

   Какою властію приведетъ Агриппа въ исполненіе то, что онъ желаетъ, если отвѣчу ему: да будетъ по твоему Агриппа?
   

Цезарь.

   Властью Цезаря и его вліяніемъ на сестру.
   

Антоній.

   А если такъ, то никогда не придетъ мнѣ и во снѣ ставить затрудненія такому благородному предложенію. Дай мнѣ твою руку, Цезарь, заключай сладостный этотъ союзъ. Съ этого мгновенья братская любовь да управляетъ нашими сердцами и нашими замыслами.
   

Цезарь.

   Вотъ рука моя; дарю тебѣ Октавію, которую я такъ люблю, какъ никогда ни одинъ братъ не любилъ своей сестры. Да соединитъ она и наши сердца, и наши владѣнія, и любовь наша да будетъ вѣчною.
   

Лепидъ.

   Да будетъ такъ.
   

Антоній.

   Я однако не думалъ обнажать мой мечь на Помпея. Онъ недавно оказалъ мнѣ великія услуги. Прежде чѣмъ начинать съ нимъ дѣло я поблагодарю его, а потомъ пошлю ему вызовъ, иначе обвинитъ меня каждый въ неблагодарности.
   

Лепидъ.

   Время однако не ждетъ. Если мы промедлимъ, Помпей насъ предупредитъ.
   

Антоній.

   Гдѣ теперь онъ?
   

Цезарь.

   Близь мыса Мизенскаго.
   

Антоній.

   А какъ сильно его сухопутное войско?
   

Цезарь.

   Оно велико и теперь, но растетъ постоянно; а на морѣ онъ повелѣваетъ безгранично.
   

Антоній.

   Такъ говорятъ. Хотѣлось бы мнѣ сказать ему нѣсколько словъ. Поспѣшимъ. Однако прежде окончимъ дѣло, которое мы начали, а потомъ не медля выйдемъ въ поле.
   

Цезарь.

   Съ величайшею радостію. Идемъ, я представлю тебя моей сестрѣ.
   

Антоній.

   Ты подаришь васъ своимъ присутствіемъ Лепидъ?
   

Лепидъ.

   И болѣзнь не остановила бы меня, благородный Антоній. (Трубы. Цезарь, Антоній и Лепидъ уходятъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ III.

Тѣже, безъ Цезаря, Антонія и Лепида.

Меценатъ

   Поздравляю тебя съ возвращеніемъ изъ Египта.
   

Энобарбъ.

   Доблестный Меценатъ, половина сердца Цезаря; мой почтенный другъ Агриппа.
   

Агриппа.

   Добрый Энобарбъ!
   

Меценатъ.

   Есть чему порадоваться, все такъ хорошо кончилось. А хорошо повеселились вы въ Египтѣ?
   

Энобарбъ.

   Да, день стыдили сномъ, а ночь обращали въ день нашимъ пьянствомъ.
   

Меценатъ.

   Правда-ли, что на одинъ завтракъ вы жарили по восьми огромныхъ кабановъ, и то для двѣнадцати человѣкъ.
   

Энобарбъ.

   Что такое восемь кабановъ? Это для насъ все равно, что муха для орла. Бывали у насъ пиры и почище этого. Вотъ эти были ужъ пиры на диво.
   

Меценатъ.

   Должно быть въ самомъ дѣлѣ Клеопатра неотразимо обольстительная женщина, если только все это правда, что объ ней говорятъ.
   

Энобарбъ.

   Она похитила сердце Марка Антонія въ мигъ одинъ, въ то самое мгновенье какъ увидѣли они другъ друга.
   

Агриппа.

   Слышалъ я, слышалъ объ этой встрѣчѣ.
   

Энобарбъ.

   Я вамъ разскажу. Галера, на которой она сидѣла, сіяла и горѣла на водѣ точно огненный престолъ: корма изъ червоннаго золота, паруса изъ пурпура и паруса дышали ароматомъ, такъ.что вѣтры, влюбившись въ нихъ, лобызали ихъ до истомы; серебрянныя весла мѣрно выбивали тактъ по волнамъ подъ звуки флейтъ, и волны эти, ныдая страстною любовью къ этимъ блистающимъ ударамъ, катились быстро. А сама она? Слово безсильно описать ее. Она въ палаткѣ, сотканной изъ золота, лежала во всей своей красѣ, ослѣпительнѣе той. Венеры, которая художественно торжествуетъ надъ природой. Съ обѣихъ сторонъ ея прелѣстнѣйшіе мальчики, съ восхитительными ямочками на щекахъ, съ улыбками купидона на устахъ, навѣвали прохладу на нее расноцвѣтными опахалами изъ перьевъ, но жаръ ея ланитъ, казалось, сильнѣе и сильнѣе разгорался.
   

Агриппа.

   Какое зрѣлище для Антонія!
   

Энобарбъ.

   Ея служанки, точно роскошныя Нереиды или сладостныя сирены, благоговѣйно взирали на нее, или склонялись, потупляя взоры, и каждый изгибъ ихъ тѣла блисталъ красотой. Одна изъ этихъ красавицъ правила рулемъ; шелковыя снасти напрягались подъ давленіемъ прелестныхъ мальчиковъ, нѣжныхъ какъ цвѣточки, и ловкихъ и проворныхъ. Незримые ароматы неслись съ галеры и разносились по берегамъ и рѣкѣ. Все населеніе высыпало на берегъ, дивясь чудному видѣнью. Антоній сидѣлъ одинъ на площади на тронѣ, покинутый всѣмъ народомъ. Казалось, еслибъ было то возможно, самый воздухъ умчался бы отъ него къ Клеопатрѣ, оставивъ пустоту въ пространствѣ.
   

Агриппа.

   Дивная Египтянка!
   

Энобарбъ.

   Когда она вышла на берегъ, Антоній пригласилъ ее на ужинъ. Она же отвѣчала, что приличнѣй ей принять его, какъ гостя, и просила къ себѣ. Вѣжливый Антоній, который еще ни одной женщинѣ не сказалъ слова: нѣтъ, разубравшись великолѣпно, отправился къ ней на пиръ, и тамъ заплатилъ сердцемъ за то, чѣмъ питались его глаза.
   

Меценатъ.

   Теперь Антоній долженъ будетъ съ ней разстаться навсегда.
   

Энобарбъ.

   Никогда. Этого не будетъ никогда. Она не старѣется отъ лѣтъ, разнообразіе ея прелестей неистощимо. То, что кажется дурнымъ въ другихъ женщинахъ, въ ней облекается въ особую прелесть.
   

Меценатъ.

   Но если красота, умъ и чистое сердце могутъ оковать Антонія -- Октавія готовитъ ему счастливую судьбу.
   

Агриппа.

   Пойдемте друзья. Ты, любезный Энобарбъ, оставайся моимъ гостемъ на все время твоего пребыванія здѣсь.
   

Энобарбъ.

   Благодарю отъ всей души.
   

Агриппа.

   Вотъ идутъ Цезарь, Антоній и Октлвія, а съ ними предсказатель. Оставимъ ихъ однихъ (Уходятъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ IV.

Входятъ: Цезарь, Антоній и Октавія и предсказатель.

Антоній (Октавіи).

   Міръ и великія мои обязанности будутъ иногда отрывать меня отъ твоей груди.
   

Октавія.

   А въ это время я буду на колѣнахъ молить боговъ о сохраненіи тебя.
   

Антоній.

   Прощай Цезарь. Забудь что говоритъ молва людская о моихъ недостаткахъ, Октавія! Я часто забывалъ о благоразуміи; но съ этой минуты я подчиняюсь ему. Прощай, моя милая.
   

Октавія.

   Прощай!
   

Цезарь.

   Прощай! (Цезарь и Октавія уходятъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ V.

Антоній и предсказатель.

Антоній (предсказателю).

   Ну что, пріятель? Хочется тебѣ очень опять Египетъ?
   

Предсказатель.

   Лучше бы было не уѣзжать оттуда, ни мнѣ, ни тебѣ.
   

Антоній.

   Почему?
   

Предсказатель.

   Не вижу этого ясно, но предчувствую. Воротись скорѣй въ Египетъ.
   

Антоній.

   Чье счастіе поднимется выше? Мое, или Цезаря?
   

Предсказатель.

   Цезаря. Поэтому Антоній не оставайся съ нимъ. Твой демонъ, твой духъ хранитель, гордъ, мужественъ, благороденъ, недосягаемъ; но только, когда ты не съ Цезаремъ; а близъ его твой духъ осиленъ его духомъ и въ затмѣньи. Держи себя въ далекомъ разстояніи отъ Цезаря.
   

Антоній.

   Молчи.
   

Предсказатель.

   Только тебѣ говорю я, и о тебѣ же; какую бы игру ты не затѣялъ съ Цезаремъ, ты проиграешь. Какъ бы ни былъ счастливъ ты, его счастье побѣдитъ тебя. Твой блескъ потемнѣетъ, рядомъ съ его сіяньемъ. Близъ него, твой духъ теряетъ способность властвовать; вдали же отъ него возвышается.
   

Антоній.

   Уйди. Скажи Вентидію, что я его зову. (Предсказатель уходитъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ VI.

Антоній одинъ, потомъ Вентидій.

   Вентидія я отправлю въ Парѳію. Случайно, или нѣтъ, но предсказатель сказалъ правду. Игральныя кости даже повинуются Цезарю. Счастье его разстраиваетъ самые лучшіе, самые обдуманные мои планы. Если мы бросаемъ жребій, вынимается его жребій. Скорѣй въ Египетъ! Вѣдь этотъ бракъ съ Октавіей -- конечно, только ради мира. Всѣ радости мои тамъ, въ Египтѣ. (Вентидій входитъ.) Вентидій отправляйся въ Парѳію. Полномочіе готово. Пойдемъ со мною, я тебѣ его отдамъ сейчасъ. (Уходятъ.)
   

СЦЕНА II.

Александрія. Комната во дворцѣ.

ЯВЛЕНІЕ I.

Клеопатра, Харміана, Ира и Алексасъ входятъ.

Слуга.

   Эй, музыканты!
   

Клеопатра.

   Нѣтъ, не надо. Будемъ играть въ кегли, Харміана. Пойдемъ.... Нѣтъ, не могу играть. Подайте удочку. Идемте на рѣку. Тамъ, подъ томные звуки музыки, я буду обманывать золотыхъ рыбокъ и вонзать острые крючки въ ихъ влажныя жабры и, каждый разъ какъ вытащу рыбку, вспомню объ Антоніѣ и скажу: "ага, попался!"
   

Харміана.

   Помните, какъ было весело, какъ смѣялись мы, когда вы побились, кто изъ насъ я или онъ скорѣе поймаетъ рыбку, и онъ съ торжествомъ вытащилъ уже давно носоленую рыбу, которую насадилъ на его крючекъ водолазъ.
   

Клеопатра.

   О, золотое время! Я вывела его изъ терпѣнья моимъ смѣхомъ, но за то -- ночью смѣхомъ же и успокоила его, а на другой день, раннимъ утромъ, до безчувствія напоила его и одѣла въ мое платье, а сама опоясалась его Филипійскимъ мечемъ.
   

ЯВЛЕНІЕ II.

Тѣже и Вѣстникъ.

Клеопатра.

   Ахъ! Изъ Италіи. Богатство плодоносныхъ вѣстей польется въ ной уши. Звуки, долетавшіе до меня до сихъ поръ, оставались для меня безплодными.
   

Вѣстникъ.

   Царица, царица!
   

Клеопатра.

   Антоній умеръ? Рабъ! Если ты это произнесешь, убьешь твою царицу. А если скажешь, что онъ здоровъ и свободенъ, бери золото и цѣлуй эту руку, къ которой съ трепетомъ прикасались цари своими устами.
   

Вѣстникъ.

   На здоровье онъ жаловаться не можетъ.
   

Клеопатра.

   Вотъ тебѣ еще золото! Но, слушай, часто и объ мертвыхъ говорятъ, что они не могутъ жаловаться; если таковъ смыслъ твоихъ словъ, то это самое золото велю я растопить и залить имъ твою зловѣщую глотку!
   

Вѣстникъ.

   Милостивая царица, выслушай меня.
   

Клеопатра.

   Хорошо, хорошо, говори, слушаю. Но лицо твое предвѣщаетъ не доброе. Зачѣмъ такое вислое выраженіе, если вѣсти твои радостны? Если Антоній болѣнъ, ты долженъ былъ явиться предо мною не въ видѣ человѣка, а Фуріей, увитой шипящими змѣями.
   

Вѣстникъ.

   Угодно тебѣ выслушать меня?
   

Клеопатра.

   Бить тебя хотѣлось бы мнѣ прежде, чѣмъ ты откроешь ротъ! Впрочемъ, если скажешь: Антоній живъ, здоровъ, другъ Цезаря, не плѣнникъ его -- на тебя прольется дождь золота и градъ драгоцѣннѣйшихъ перловъ!..
   

Вѣстникъ.

   Онъ здоровъ.
   

Клеопатра.

   Славно!
   

Вѣстникъ.

   И другъ Цезаря.
   

Клеопатра.

   Ты честный человѣкъ.
   

Вѣстникъ.

   Цезарь и Антоній теперь болѣе друзья, чѣмъ когда нибудь.
   

Клеопатра.

   Полная сокровищница золота -- твоя!
   

Вѣстникъ.

   Но...
   

Клеопатра.

   Зачѣмъ это "но". Я ненавижу это "но". Оно уничтожаетъ все, что ты сказалъ. Проклятіе этому "но", оно, какъ подлый тюремщикъ, отворяетъ настежъ двери самому страшному преступнику. Скорѣй-же, скорѣй выливай въ мои уши все, все заразъ, и злое, и доброе! Онъ другъ Цезаря, здоровъ и свободенъ? Сказалъ ты свободенъ?
   

Вѣстникъ.

   Свободенъ, Царица? Я этого не говорилъ. Онъ въ плѣну у Октавіи.
   

Клеопатра.

   Какъ? Я блѣднѣю Харміана?
   

Вѣстникъ.

   Царица, онъ женился на Октавіи.
   

Клеопатра (бьетъ вѣстника).

   Чума, изъ самыхъ ядовитыхъ, на тебѣ!
   

Вѣстникъ.

   Царица, милосердая, успокойся!
   

Клеопатра.

   Что говоришь ты? Вонъ, гнусный рабъ! Не то я вырву твои проклятыя глаза и зашвырну ихъ далеко; велю бить тебя желѣзными прутьями, варить тебя въ водѣ соленой, ѣдкомъ щелокѣ.
   

Вѣстникъ.

   Милосердая царица, не а вѣдь устроилъ этотъ бракъ, я только вѣстникъ.
   

Клеопатра.

   Скажи, что нѣтъ, что ты солгалъ, и лучшая область -- твоя! Бери, гордись и величайся! Прощу тебѣ, что вывелъ ты меня изъ терпѣнія, исполню все, что только можетъ пожелать человѣкъ на твоемъ мѣстѣ!
   

Вѣстникъ.

   Женился онъ, царица.
   

Клеопатра (выхватываетъ кинжалъ).

   Мерзавецъ! Тутъ тебѣ и конецъ!
   

Вѣстникъ.

   Если такъ -- убѣгу! Я тутъ не виноватъ ни въ чемъ.
   

Харміана.

   Дорогая царица, приди въ себя, успокойся. Въ чемъ же онъ виноватъ?
   

Клеопатра.

   Молнія бьетъ и невинныхъ. Утопись Египетъ въ Нилѣ и все вокругъ насъ обратись въ ядовитыхъ змѣй! Воротить раба! Не укушу его, хотя я бѣшена.
   

Харміана.

   Онъ боится.
   

Клеопатра.

   Я не трону его. (Харміана уходитъ.) И такъ ужъ обезчестились мои руки, что били такое ничтожное существо, когда я сама во всемъ виновата. (Харміана съ вѣстникомъ возвращаются.) Честно, но опасно, приходить съ дурными вѣстями. Для хорошихъ -- мало тысячи языковъ, а дурные пусть сами даютъ чувствовать о себѣ.
   

Вѣстникъ.

   Я исполнилъ мою обязанность.
   

Клеопатра.

   Такъ онъ женился? Твоимъ "да" ты не усилишь моей злобы на тебя.
   

Вѣстникъ.

   Да, женился.
   

Клеопатра.

   Опять ты стоишь на своемъ. Да покараютъ тебя боги!
   

Вѣстникъ.

   Прикажешь лгать?
   

Клеопатра.

   О боги, лучше бы погибла половина Египта въ волнахъ морскихъ! Лучше бъ обратилась она въ болото, переполненное отвратительными чешуйчатыми гадами! Прочь, вонъ, изчезни! Если-бъ ты былъ даже Нарцисомъ, ты былъ бы для меня чудовищемъ. Такъ онъ женился?
   

Вѣстникъ.

   Царица, прости мнѣ....
   

Клеопатра.

   Женился?... Женился?
   

Вѣстникъ.

   Не сердись за то, что не хочу тебя гнѣвить. Нельзя-же казнить за то, что сами привязываете говорить. Да, онъ женился.
   

Клеопатра.

   А! Чтобъ твое злодѣйство сдѣлало тебя самаго злодѣемъ. Такъ это вѣрно... вѣрно? Вонъ! Вонъ! Ты мнѣ привезъ такой товаръ, который не могу купить. Пусть онъ раззоритъ тебя самаго! (Вѣстникъ уходитъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ III.

Тѣже безъ Вѣстника.

Харміана.

   Царица, успокойся!
   

Клеопатра.

   Чтобъ возвысить Антонія, я унижала и бранила Цезаря.
   

Харміана.

   Часто?
   

Клеопатра.

   И вотъ какъ награждаетъ меня за это Антоній. Мнѣ дурно, дурно! Ира! Харміана!... Ничего, прошло. Добрый Алексасъ, бѣги къ вѣстнику, разспроси его: хороша ли собой Октавія, какое у нее лицо, какихъ она лѣтъ, какой характеръ! Не забудь спросить о цвѣтѣ ея волосъ и скорѣе возвращайся сюда. Навсегда отказываюсь отъ Антонія. Нѣтъ, нѣтъ. Харміана, моя дорогая, хоть и Горгона онъ, но всеже онъ Марсь! (Мардіану.) Мардіанъ, бѣги л. Они сейчасъ явятся сюда. Иные такъ ужъ нетверды на ногахъ, что свалятся и отъ малѣйшаго вѣтерка.
   2 сл. Лепидъ краснехонекъ.
   1 сл. Да они заставили его пить и за немогущихъ.
   2 сл. Заговорятъ они другъ другу колкости -- онъ сейчасъ же кричитъ: "полноте", и принимается ублажать ихъ просьбами, а себя кубкомъ.
   1 сл. Увеличивая собственную разладицу съ разсудкомъ.
   2 сл. Вотъ оно, каково попасть въ общество великихъ людей. По моему и безполезная тростинка не хуже копья, котораго не могу поднять.
   1 сл. Высшій кругъ, когда тебя призовутъ въ него, и ты остается въ немъ незамѣчаемымъ, не имѣя возможности вращаться, тоже что пустыя, страшно обезображивающія лицо глазницы.

Трубы. Входятъ: Цезарь, Антоній, Помпей, Лепидъ, Агриппа, Меценатъ, Энобарбъ, Менасъ и другіе вожди.

   АНТ. Такъ ужъ заведено у нихъ, Цезарь. По степени разлитія Нила, которая опредѣляется мѣтками на одной изъ пирамидъ, они предузнаютъ будетъ ли урожай, или неурожай. Чѣмъ больше разлитіе, тѣмъ больше надеждъ; войдетъ онъ въ берега -- земледѣлъ бросаетъ сѣмя въ илъ и тину, и жатва созрѣваетъ въ самое короткое время.
   ЛЕП. У васъ есть тамъ престранныя змѣи?
   АНТ. Есть, Лепидъ.
   ЛЕП. Ваши египетскія змѣи выводятся вѣдь изъ ила, дѣйствіемъ вашего солнца; точно также и ваши крокодилы?
   АНТ. Да.
   ПОМ. Садитесь!-- Здоровье Лепида.
   ЛЕП. Я хоть и не совсѣмъ того -- не отстану, однакожъ.
   ЭНОБ. Пока не заснешь; боюсь только, что это случится прежде, чѣмъ отстанешь.
   ЛЕП. Да, я слышалъ, Птоломеевы пирамиды очень замѣчательны; право, я слышалъ это.
   МЕН. (Тихо Помпею). На одно слово.
   ПОМ. Что тамъ? говори на ухо.
   МЕН. (Тихо). Прошу, встань; на одно только слово.
   ПОМ. Погоди.-- Этотъ кубокъ Лепиду.
   ЛЕП. Что же это за штука крокодилъ-то вашъ?
   АНТ. Видомъ онъ совершенно походитъ на себя; толщиной нисколько не превосходитъ толщины, а ростомъ -- роста своего; движется собственными членами; кормится тѣмъ, чѣмъ питается, а распадется на составныя начала -- переселяется въ другія существа.
   ЛЕП. А цвѣта какого?
   АНТ. Тоже собственнаго.
   ЛЕП. Странный змѣй.
   АНТ. Да; и слезы у него влажныя.
   ЦЕЗ. Удовлетворится ли онъ этимъ описаніемъ?
   АНТ. Еще бы не удовлетворился послѣ новаго кубка, поднесеннаго Помпеемъ; иначе онъ истый Эпикуреецъ.
   ПОМ. (Тихо Менасу), Да по мнѣ хоть полезай въ петлю. Вотъ, выдумалъ еще -- убирайся; дѣлай, что приказываютъ.-- Гдѣ же кубокъ?
   МЕН. (Тихо). Ради моей службы, встань и выслушай меня.
   ПОМ. (Отходя съ нимъ въ сторону). Ты кажется съ ума сошолъ. Ну, что такое?
   МЕН. Я всегда снималъ шапку передъ твоимъ счастіемъ.
   ПОМ. Да, ты всегда служилъ мнѣ вѣрно; чтожъ далѣе?-- Живѣй, друзья!
   АНТ. Берегись этой мѣли, Лепидъ -- сядешь.
   МЕН. Хочешь быть властелиномъ всего міра?
   ПОМ. Что?
   МЕН. Хочешь быть властелиномъ всего міра, говорю я?
   ПОМ. Какже это?
   МЕН. Согласись только, и, какъ я ни бѣденъ -- я подарю тебѣ цѣлый міръ.
   ПОМ. Ты пьянъ.
   МЕН. Нѣтъ, Помпей, я воздерживался. Дерзни -- и будешь земнымъ Зевсомъ; захоти -- и все, объемлемое океаномъ и небомъ, будетъ твоимъ.
   ПОМ. Да какимъ же образомъ?
   МЕН. Три властителя міра, три твои соперника на твоемъ кораблѣ; позволь перерѣзать канатъ: уйдемъ въ открытое море -- перерѣжь имъ горла, и все твое.
   ПОМ. А!-- Зачѣмъ же ты не сдѣлалъ этого, не говоря мнѣ? Такое дѣло, сверши его я -- гнусность; сверши ты -- превосходнѣйшая услуга. Ты долженъ знать, что не выгода управляетъ моей честью, а честь -- выгодой. Жалей, что твой языкъ такъ глупо измѣнилъ твоему замыслу; выполненный безъ моего вѣдома -- впослѣдствіи онъ былъ бы одобренъ мною, а теперь, я не могу не осудить его. Забудь о немъ, и пей!
   МЕН. (Про себя). Съ этого мгновенія, я не слѣдую уже за твоимъ блѣднѣющимъ счастіемъ; кто ищетъ и не беретъ его, когда предлагаютъ -- не найдетъ его никогда.
   ПОМ. Здоровье Лепида!
   АНТ. Отнесите его на берегъ.-- Помпей, я пью за него.
   ЭНОБ. Менасъ, твое здоровье.
   МЕН. Благодарю, Энобарбъ.
   ПОМ. Наливайте по самый край!
   ЭНОБ. (Показывая на служителя, уносящаго Лепида). Вотъ силачь-то, Менасъ!
   МЕН. Почему же?
   ЭНОБ. Да вѣдь онъ несетъ третью часть міра; не видишь?
   МЕН. Опьянѣла стало-быть третья часть; желалъ бы того же и остальнымъ, чтобъ ужъ онъ весь шолъ кругомъ.
   ЭНОБ. Пей, и пойдетъ.
   МЕН. Пьемъ!
   ПОМ. А все это не александрійскій еще пиръ.
   АНТ. Близится къ нему.-- Чокайтесь дружнѣе!-- Твое здоровье, Цезарь.
   ЦЕЗ. Я попросилъ бы избавить. Вѣдь страшная работа ополаскивать мозгъ, когда онъ становится все грязнѣй отъ этого.
   АНТ. Подчинись требованіямъ времени.
   ЦЕЗ. Пей -- я отвѣчу; но по моему, право, лучше не пить ничего цѣлые четыре дня, чѣмъ разомъ выпить столько.
   ЭНОБ. А что, доблестный вождь мой, не проплясать ли намъ, во славу этой попойки, египетскихъ Вакханалій?
   ПОМ. Плясать, непремѣнно плясать!
   АНТ. Схватимся за руки, пока побѣдоносное вино не погрузило чувствъ нашихъ въ тихую, сладостную Лету.
   ЭНОБ. Беритесь же за руки.-- Музыка, громи наши уши! Я, между тѣмъ, разставлю васъ, какъ надо; вотъ, этотъ молодецъ будетъ запѣвалой, а припѣвъ мы грянемъ, во всю мочь, хоромъ. (Музыка; Энобарбъ соединяетъ руки ихъ и ставитъ въ кружокъ).
  

ПѢНІЕ.

   Эй, сюда, о, Вакхъ, вина властитель,
   Щуро-глазый, пухлый обольститель!
   Въ твоихъ бочкахъ всѣхъ заботъ забвенье,
   Грозды въ нашихъ кудряхъ украшенье.
   Наполняй же насъ виномъ,
   Пока міръ пойдетъ кругомъ!
  
   ЦЕЗ. Довольно!-- Доброй ночи, Помпей!-- Идемъ, братъ; прошу тебя: великія обязанности наши негодуютъ на такое легкомысліе.-- Разойдемся, друзья; вы видите: щеки горятъ, крѣпкій Энобарбъ слабѣе вина, и мой языкъ прилипаетъ. Буйный хмѣль сдѣлалъ насъ почти шутами. Что говорить еще -- доброй ночи.-- Давай руку, любезный Антоній.
   ПОМ. А мы помѣримся еще на берегу.
   АНТ. Непремѣнно. Руку!
   ПОМ. О, Антоній, ты владѣешь домомъ отца моего -- но что говорить объ этомъ! вѣдь мы друзья.-- Сойдемъ въ лодку.
   ЭНОБ. Осторожнѣе, не упадите въ воду. (Помпей, Цезарь, Антоній и свита ихъ уходятъ). Менасъ, я не хочу на берегъ.
   МЕН. Пойдемъ въ мою каюту.-- Трубы, Флейты, барабаны и, что тамъ еще -- греми все! Пусть самъ Нептунъ слышитъ наше прощаніе съ великими. Ну, гремите же, чортъ васъ возьми!-- Валяй! (Громъ трубъ и барабановъ).
   ЭНОБ. Ура! шапки вверхъ!
   МЕН. Ура!-- Идемъ, товарищь! (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ III.

СЦЕНА 1.

Равнина въ Сиріи.

Входятъ въ торжествѣ: Вентидій, Силій и другіе римскіе вожди съ войскомъ. Передъ ними несутъ трупъ убитаго Пакора.

   ВЕН. Теперь не встанешь ты, стрѣлометная Парѳія; благодатное счастіе сдѣлало меня мстителемъ за смерть Марка Красса.-- Несите трупъ царскаго сына передъ войскомъ.-- Ородъ, ты поплатился Пакоромъ {Пакоръ сынъ Орода, царя Парѳіи.} за Марка Красса.
   СИЛ. Благородный Вентидій, пока твой мечь дымится еще кровью Парѳянъ, преслѣдуй ихъ, гонись за ними въ Мидію, Месопотамію, во всѣ мѣста, куда бы ни обратились они, и тогда Антоній, великій полководецъ твой, возведетъ тебя на тріумфальную колесницу, увѣнчаетъ твою главу лаврами.
   ВЕН. Нѣтъ, Силій, я довольно сдѣлалъ. Подчиненному не слѣдуетъ слишкомъ уже отличаться; для него, зачастую, и бездѣйствіе -- не забывай итого никогда, Силій,-- лучше громкихъ подвиговъ въ отсутствіи начальника. Цезарь и Антоній всегда выигрывали не столько своей личностью, сколько доблестями своихъ подчиненныхъ. Соссій, начальствовавшій передо мною въ Сиріи, утратилъ расположеніе Антонія именно отъ того, что скоро прославился. Кто на войнѣ успѣваетъ болѣе своего начальника, тотъ дѣлается какъ бы начальникомъ своего начальника, а честолюбіе, добродѣтель воина, всегда предпочтетъ и уронъ побѣдѣ, затемняющей его собственную славу. Я могъ бы и еще болѣе сдѣлать для Антонія, но оскорблю его этимъ и, такимъ образомъ, уничтожу всѣ мои заслуги.
   СИЛ. Вентидій, ты вполнѣ одаренъ тѣмъ, безъ чего едва ли и отличишь воина отъ меча его. Будешь писать къ Антонію?
   ВЕН. Напишу, что мы сдѣлали его именемъ, этимъ чародѣйственнымъ словомъ въ битвахъ; какъ отъ его знаменъ, отъ его благоустроенныхъ войскъ, съ позоромъ, помчались съ поля, доселѣ побѣдоносные всадники Парѳіи.
   СИЛ. Гдѣ онъ теперь?
   ВЕН. Хотѣлъ быть въ Аѳинахъ. Мы явимся туда прежде его, если не задержитъ бремя добычи.-- Впередъ друзья!
  

СЦЕНА 2.

Римъ. Передняя въ домѣ Цезаря.

Входятъ съ разныхъ сторонъ: Агриппа и Энобарбъ.

   АГР. Ну что, разстались братья?
   ЭНОБ. Съ Помпеемъ покончили, и онъ уѣхалъ; остальные трое скрѣпляютъ договоръ. Октавія плачетъ о томъ, что должна оставить Римъ; Цезарь печаленъ, а Лепидъ страждетъ, съ Помпеева пира, какъ говоритъ Менасъ, дѣвичьей немощью.
   АГР. Славный человѣкъ, Лепидъ.
   ЭНОБ. Превосходный. Какъ онъ любитъ Цезаря!
   АГР. И какъ обожаетъ Антонія!
   ЭНОБ. Цезарь -- да это Юпитеръ человѣчества!
   АГР. А Антоній богъ Юпитера.
   ЭНОБ. Какъ? Цезаря, ни съ кѣмъ несравнимаго?
   АГР. Антоній -- птица аравійская {Фениксъ.}!
   ЭНОБ. Захочешь похвалить Цезаря -- скажи: Цезарь, и довольно.
   АГР. Не шутя, онъ обоихъ угощаетъ самыми блестящими похвалами.
   ЭНОБ. Цезаря онъ любитъ больше. Любитъ, конечно, и Антонія такъ, что ни сердца, ни языки, ни цифры, ни писатели, ни барды, ни поэты не могутъ ни вообразить, ни высказать, ни описать, ни воспѣть, ни вычислить любви его; но, что касается до Цезаря -- на колѣни, на колѣни, и благоговѣй!
   АГР. Онъ любитъ обоихъ.
   ЭНОБ. Они крылья его, а онъ -- жукъ ихъ.-- (Трубы). Это призывъ на коней; прощай, благородный Агриппа!
   АГР. Прощай! желаю тебѣ всякаго счастія.

Входить: Цезарь, Антоній, Лепидъ и Октавія.

   АНТ. Простимся здѣсь.
   ЦЕЗ. Ты берешь большую часть меня самого; люби меня въ ней.-- Сестра, будь такой женой, какой я всегда воображалъ тебя; докажи, что я могъ поручиться за тебя всѣмъ.-- Благородный Антоній, прошу, не сдѣлай эту воплощенную добродѣтель, къ которой мы прибѣгли, какъ къ цементу, для скрѣпленія зданія нашей дружбы -- разрушительнымъ для него тараномъ; безъ нея мы любили бы другъ друга даже больше, если не будемъ дорожить ею оба.
   АНТ. Не оскорбляй меня недовѣріемъ.
   ЦЕЗ. Я все сказалъ.
   АНТ. Никогда не подамъ я, какъ бы ты ни выискивалъ, ни малѣйшаго повода къ тому, чего, кажется, опасаешься. Да хранятъ тебя боги; да склонятъ сердца Римлянъ на всѣ твои желанія. Простимся.
   ЦЕЗ. Прощай, милая сестра, прощай; да будутъ благосклонны къ тебѣ стихіи и да живятъ духъ твой всѣми возможными радостями. Прости!
   ОКТ. Благородный братъ мой!
   АНТ. Апрѣль въ ея глазахъ; это весна любви, и слезы -- дождь, возвѣщающій ее. Утѣшься.
   ОКТ. Смотри хорошенько за домомъ моего мужа, и --
   ЦЕЗ. Что, Октавія?
   ОКТ. Я скажу тебѣ на ухо.
   АНТ. Языкъ не повинуется сердцу и сердце не можетъ совладать съ языкомъ; колеблется, какъ пушистое лебединое перушко на сильно взволнованномъ потокѣ, не испрокидываясь ни въ ту, ни въ другую сторону.
   ЭНОБ. (Тихо Агриппѣ). Глаза Цезаря какъ будто слезятся.
   АГР. На челѣ какъ бы облако.
   ЭНОБ. Это скверно и въ лошади {Стивенсъ говоритъ, въ объясненіе этого мѣста, что у лошадей бываетъ иногда темное пятно между глазъ и что это пятно, называемое облакомъ и придающее мрачное выраженіе, почитается большимъ недостаткомъ лошади.}, тѣмъ паче въ человѣкѣ.
   АГР. Отчего же? Вѣдь и Антоній чуть-чуть не ревѣлъ, когда увидалъ Юлія Цезаря мертвымъ; плакалъ и при Филиппи надъ трупомъ Брута.
   ЭНОБ. Да, въ томъ году онъ дѣйствительно страдалъ насморкомъ: орошалъ слезами и то, что губилъ съ радостью. Не вѣрь имъ, пока и я не заплачу.
   ЦЕЗ. Нѣтъ, милая Октавія, я часто буду писать къ тебѣ; время не ослабитъ моей о тебѣ памяти.
   АНТ. Довольно, кончи! я поспорю съ тобой любовью. Обнимаю тебя еще разъ, и за тѣмъ, предоставляю богамъ.
   ЦЕЗ. Прощайте; будьте счастливы!
   ЛЕП. Да озаряютъ вашъ путь всѣ благодатныя созвѣздія!
   ЦЕЗ. Прощайте, прощайте!
   АНТ. Прощай!
  

СЦЕНА 3.

Александрія. Комната во дворцѣ.

Входятъ: Клеопатра, Харміана, Ира и Алексасъ.

   КЛЕО. Гдѣжь вѣстникъ?
   АЛЕК. Онъ боится предстать предъ тебя.
   КЛЕО. Вздоръ, вздоръ!

Входитъ Вѣстникъ.

   Подойди, любезный!
   ВѢСТ. Добрая царица, и Иродъ іудейскій не посмѣетъ взглянуть на тебя, когда ты въ гнѣвѣ.
   КЛЕО. Я добуду голову этого Ирода; но какъ, когда Антоній, отъ котораго я могла бы потребовать ее, уѣхалъ?-- Подойди ближе.
   ВѢСТ. Многомилостивая царица --
   КЛЕО. Ты видѣлъ Октавію?
   ВѢСТ. Видѣлъ.
   КЛЕО. Гдѣ?
   ВѢСТ. Въ Римѣ. Я разсмотрѣлъ лицо ея какъ нельзя лучше; она шла, ведомая братомъ и Маркомъ Антоніемъ.
   КЛЕО. Она также высока, какъ я?
   ВѢСТ. Нѣтъ.
   КЛЕО. Слышалъ, какъ она говоритъ? пискливо, или грубо?
   ВѢСТ. Она какъ-то тянетъ.
   КЛЕО. И это не краситъ; долго онъ не можетъ любить ее.
   ХАРМ. Любить ее? о, Изида, да это невозможно!
   КЛЕО. Я тоже думаю, Харміана; тянетъ и ростъ карлицы! Есть что нибудь величественное въ походкѣ? Припомни, если видалъ величественную походку.
   ВѢСТ. Она просто ползаетъ: что стоитъ, что движется -- все равно; она болѣе тѣло, чѣмъ жизнь; болѣе изваяніе, чѣмъ существо одушевленное.
   КЛЕО. Такъ ли?
   ВѢСТ. Такъ, или я совершенно лишонъ наблюдательности.
   ХАРМ. Въ цѣломъ Египтѣ не найдешь и трехъ, одаренныхъ ею въ такой степени.
   КЛЕО. Да, онъ смышленъ: я вижу это.-- Въ ней нѣтъ ничего такого.-- И судитъ онъ весьма здраво.
   ХАРМ. Чрезвычайно.
   КЛЕО. Не можешь ли сказать, какихъ она лѣтъ?
   ВѢСТ. Она была уже вдовой.
   КЛЕО. Вдовой?-- Слышишь, Харміана?
   ВѢСТ. Полагаю: лѣтъ тридцати.
   КЛЕО. А какое у нея лицо: длинное, или круглое?
   ВѢСТ. Страшно круглое.
   КЛЕО. Съ такимъ лицомъ по большой части бываютъ глупы.-- Ну, а какого цвѣта волосы?
   ВѢСТ. Черные, а лобъ такъ малъ, какъ только можешь пожелать.
   КЛЕО. Вотъ тебѣ золото. Не сердись, что я сначала обошлась съ тобой такъ сурово; я нахожу тебя очень способнымъ, и потому дамъ новое порученіе. Теперь ступай, приготовься, письма наши написаны уже. (Вѣстникъ уходитъ).
   ХАРМ. Славный человѣкъ.
   КЛЕО. Да; мнѣ право жаль, что прибила его. А вѣдь, по его разсказамъ, въ ней, въ самомъ дѣлѣ, нѣтъ ничего --
   ХАРМ. Рѣшительно ничего.
   КЛЕО. Онъ видалъ красоту и величіе -- можетъ судить.
   ХАРМ. Еще бы не могъ, служивши столько лѣтъ тебѣ.
   КЛЕО. Мнѣ хотѣлось бы спросить его еще объ одномъ, добрая Харміана; а впрочемъ, послѣ -- ты приведешь его ко мнѣ, когда кончу письма. Можетъ быть все уладится еще.
   ХАРМ. Ручаюсь.
  

СЦЕНА 4.

Аѳины. Комната въ домѣ Антонія.

Входятъ: Антоній и Октавія.

   АНТ. Нѣтъ, нѣтъ, Октавія, не это только; я извинилъ бы это и еще тысячу другаго, подобнаго, но онъ снова возсталъ войной противъ Помпея, составилъ завѣщаніе и прочелъ его народу. Обо мнѣ онъ говорилъ чрезвычайно мало; гамъ же, гдѣ не могъ не отозваться съ уваженіемъ -- отзывался холодно, нехотя; обходилъ всякій поводъ къ похваламъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: When the best hint was given him, he not took't... По экземпляру Колльера: When the best hint was given him, he but look'd...}, или бормоталъ ихъ сквозь зубы.
   ОКТ. Другъ мой, не вѣрь всему, или, если ужъ не можешь не вѣрить -- не принимай всего такъ сильно къ сердцу. Разсоритесь вы -- обязанная молиться за обоихъ -- я буду несчастнѣйшею изъ женъ. Боги насмѣются надо мною, когда я паду передъ ними и воскликну: о, благословите моего супруга и повелителя! и тотчасъ уничтожу эту мольбу столь же громкимъ восклицаніемъ: о, благословите брата моего! Молить побѣды и мужу и брату -- молить и уничтожать молитву; нѣтъ средняго пути между этими крайностями.
   АНТ. Милая Октавія, обрати свою любовь къ тому, кто болѣе старается о сохраненіи ея. Утрачу честь -- утрачу самого себя; лучше не быть твоимъ, чѣмъ твоимъ да обезчещеннымъ. Я согласенъ, впрочемъ, на твою просьбу: поѣзжай, будь посредницей; а между тѣмъ, я все-таки займусь приготовленіями къ войнѣ, весь позоръ которой падетъ на твоего брата. Спѣши, если хочешь, чтобъ желанія твои исполнились.
   ОКТ. Благодарю, мой повелитель. Всемогущій Юпитеръ даруетъ мнѣ, изъ слабыхъ слабѣйшей, силу примирить васъ. Война между вами -- это все равно, еслибъ земной шаръ разсѣлся и страшную разсѣлину эту пришлось выполнять трупами убитыхъ.
   АНТ. Увидишь откуда началась вражда, туда и устреми свое неудовольствіе; вины наши никогда не могутъ быть такъ равны, чтобъ ты могла равно любить обоихъ. Ступай, займись приготовленіями къ отъѣзду; выбери себѣ какихъ хочешь спутниковъ, не жалѣй никакихъ издержекъ.
  

СЦЕНА 5.

Тамъ же. Другая комната.

Входятъ съ разныхъ сторонъ: Энобарбъ и Эросъ.

   ЭНОБ. Что новаго, другъ Эросъ?
   ЭРОС. Да бродятъ престранныя новости.
   ЭНОБ. Какія же?
   ЭРОС. Цезарь и Лепидъ опять воевали съ Помпеемъ.
   ЭНОБ. Старо; чтожъ вышло изъ этого?
   ЭРОС. Цезарь, воспользовавшись Лепидомъ въ войнѣ противъ Помпея, вдругъ началъ отрицать его право на товарищество, не хочетъ, чтобъ онъ раздѣлялъ съ нимъ славу этого похода; мало этого, поставилъ ему въ вину какую-то старую переписку съ Помпесмъ и схватилъ его по собственному своему обвиненію. Такимъ образомъ, бѣдный третій въ заточеніи, изъ котораго освободитъ развѣ одна смерть.
   ЭНОБ. И такъ, у міра остались только двѣ пасти; но еслибъ онъ бросилъ имъ и всю пищу, какую имѣетъ -- они все-таки примутся грызть другъ друга. Гдѣ Антоній?
   ЭРОС. Ходитъ по саду, отталкиваетъ ногой попадающіеся подъ нее сучки, восклицаетъ: глупецъ, Лепидъ! и грозитъ убійцѣ Помпея.
   ЭНОБ. Нашъ флотъ готовъ уже къ отплытію.
   ЭРОС. Въ Италію, противъ Цезаря. Да, я и забылъ, Домицій: Антоній требуетъ тебя къ себѣ. Всѣ мои новости я могъ бы разсказать и послѣ.
   ЭНОБ. Ничего не выдетъ изъ этого; но пусть будетъ, что будетъ. Проводи меня къ нему.
   ЭРОС. Идемъ.
  

СЦЕНА 6.

Римъ. Комната въ домъ Цезаря.

Входятъ: Цезарь, Агриппа и Меценатъ.

   ЦЕЗ. Все это сдѣлано имъ изъ презрѣнія къ Риму; но это не все еще. Вотъ, что было въ Александріи: возсѣдая съ Клеопатрой, посреди площади, на посребренномъ возвышеніи, на золотыхъ престолахъ, съ Цезаріономъ, котораго они величаютъ сыномъ моего отца, и со всѣмъ незаконнымъ отродіемъ ихъ сладострастія у ногъ -- онъ передалъ ей правленіе Египтомъ, провозгласилъ ее самодержавной царицей Нижней-Сиріи, Кипра и Лидіи.
   МЕЦ. И это всенародно?
   ЦЕЗ. На площади предназначенной для игръ. Тутъ же провозгласилъ онъ и своихъ сыновей царями царей: отдалъ Большую-Мидію, Парѳію и Арменію -- Александру; Сирію, Киликію и Финикію -- Птоломею. Она же была, въ этотъ день, въ нарядѣ Изиды; въ нарядѣ, въ которомъ, какъ разсказываютъ, и прежде часто являлась народу.
   МЕЦ. Надо передать это всему Риму.
   АГР. И безъ того недовольный уже его кичливостью, онъ окончательно разлюбитъ его.
   ЦЕЗ. Народъ знаетъ это, принялъ, однакожъ, присланныя имъ обвиненія.
   АГР. Кого же обвиняетъ онъ?
   ЦЕЗ. Цезаря. Вопервыхъ тѣмъ, что мы, отнявъ Сицилію у Помпея, не выдѣлили слѣдующей ему части острова; говоритъ потомъ, что я не возвращаю кораблей, которыми онъ ссудилъ меня, и наконецъ, негодуетъ на исключеніе Лепида изъ тріумвирата и на удержаніе за собою всѣхъ доходовъ его.
   АГР. Этого нельзя оставить безъ отвѣта.
   ЦЕЗ. Я и не оставилъ. Я написалъ ему: что Лепидъ сдѣлался слишкомъ жестокъ, злоупотреблялъ власть свою и потому вполнѣ заслужилъ то, чему подвергся; что завоеванное мною я готовъ раздѣлить съ нимъ, если и онъ раздѣлитъ со мною Арменію и другія, покоренныя имъ царства.
   МЕЦ. Онъ никогда не согласится на это.
   ЦЕЗ. Не склонитъ, въ такомъ случаѣ, и меня на свои требованія.

Входитъ Октавія.

   ОКТ. Привѣтъ Цезарю и повелителю! привѣтъ возлюбленному Цезарю!
   ЦЕЗ. О, зачѣмъ же привелось мнѣ называть тебя отверженною!
   ОКТ. Тебѣ не привелось называть меня такъ; нѣтъ причины.
   ЦЕЗ. Чтожъ это значитъ, что ты такъ тихо подкралась къ намъ? Ты является не такъ, какъ подобаетъ сестрѣ Цезаря. Супругѣ Антонія должно предшествовать войско; прибытіе ея должно возвѣститься ржаніемъ коней еще за долго до появленія; всѣ деревья, по дорогѣ, должны покрыться народомъ, истомленнымъ жаждою видѣть ее; пыль, вздымаемая сопровождающими ее толпами, должна подниматься къ самому небу. А ты пробралась въ Римъ, какъ простая поселянка, предупредивъ всѣ проявленія нашей любви, которая безъ нихъ часто остается непризнаваемой {Въ прежнихъ изданіяхъ: Is often lefi unlov'd... По экземпляру Колльера: Is often held unlov'd...}. Мы встрѣтили бы тебя и на морѣ и на сушѣ; привѣтствовали бы тебя на каждомъ растахѣ новыми торжествами.
   ОКТ. Добрый братъ, я являюсь такъ не по принужденію, а по собственному желанію. Супругъ мой, Маркъ Антоній, узнавъ, что ты предпринимаешь войну, сообщилъ мнѣ эту, горестную для меня, новость. Я просила о позволенія отправиться сюда --
   ЦЕЗ. И онъ тотчасъ же позволилъ, потому что ты стояла между имъ и его распутствомъ.
   ОКТ. Не говори этого.
   ЦЕЗ. Я постоянно слѣжу за нимъ; каждое изъ дѣйствій его переносится ко мнѣ вѣтромъ. Гдѣ онъ теперь?
   ОКТ. Въ Аѳинахъ.
   ЦЕЗ. Нѣтъ, бѣдная, жестоко оскорбленная сестра моя; Клеопатра выманила его къ себѣ. Онъ передалъ власть свою непотребной, и теперь они сзываютъ царей земли на войну со мною. Они возстановили уже Бокха царя Либіи, Архелая Кападокійскаго, Филадельфа царя Пафлагоніи, Ѳракійскаго царя Адалласа, царя Мальха Аравійскаго, царя Понта, Ирода Іудейскаго, Митридата царя Комагенскаго, Полемона и Аминта царей Мидіи и Ликаоніи и еще много другихъ.
   ОКТ. О, горе мнѣ, несчастной, раздѣлившей сердце между двумя враждующими друзьми!
   ЦЕЗ. Я радъ, что ты пріѣхала. Только твои письма замедляли разрывъ до мгновенія, въ которое мы узнали и какъ тебя оскорбляютъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: both how you were wrong led... Но экземпляру Колльра: both how you were wronged...}, и какъ опасно для насъ всякое отлагательство. Утѣшься; не сокрушайся неизбѣжными требованіями времени, такъ жестоко возмущающими твое спокойствіе; пусть все предназначенное судьбой свершается неоплаканно. Привѣтствую тебя въ Римѣ; для меня ты дороже всего. Ты оскорблена какъ нельзя болѣе, и правосудные боги, вступаясь за тебя, дѣлаютъ насъ и всѣхъ твоихъ друзей своими орудіями. Утѣшься, мы во всякомъ случаѣ рады тебѣ.
   АГР. Прими привѣтъ мой.
   МЕЦ. И мой, благородная Октавія. Нѣтъ сердца въ Римѣ, которое не любило и не жалѣло бы тебя. Только прелюбодей Антоній, необузданный въ развратѣ, могъ оттолкнуть тебя и передать свою власть громко грозящей намъ блудницѣ.
   ОКТ. Но справедливо ли это?
   ЦЕЗ. Вполнѣ, милая сестра моя. Будь же, какъ и всегда, тверда и терпѣлива.
  

СЦЕНА 7.

Лагерь Антонія близь Акціумскаго мыса.

Входятъ: Клеопатра и Энобарбъ.

   КЛЕО. Я заплачу тебѣ за это, будь увѣренъ.
   ЭНОБ. Да за что, за что?
   КЛЕО. Ты былъ противъ моего участія въ этомъ походѣ; говорилъ, что неприлично.
   ЭНОБ. А что жъ, прилично?
   КЛЕО. Но если нѣтъ никакой особенной причины -- я не понимаю, отчего же мое присутствіе здѣсь будетъ дурно?
   ЭНОБ. (Про себя). Я могъ бы сказать на это: возьми мы съ собой и коней и кобылицъ -- пропали бы наши кони, потому что кобылицы умчатъ за собою и всадника и коня его.
   КЛЕО. Что ты тамъ бормочешь?
   ЭНОБ. Твое присутствіе непремѣнно спутаетъ Антонія, займетъ и сердце, и голову, и время его, которымъ необходимо быть совершенно свободными. Его и такъ укоряютъ легкомысліемъ; въ Римѣ говорятъ даже, что войну эту ведутъ евнухъ Фотинъ и твои прислужницы.
   КЛЕО. Провались этотъ Римъ и да отгніютъ языки порицателей! Война объявлена и намъ, и мы, какъ глаза нашего царства, явимся истымъ мужемъ. Не возражай -- я не останусь назади.
   ЭНОБ. Не скажу ни слова болѣе. Да вотъ и Антоній идетъ сюда.

Входить Антоній съ Канидіемъ.

   АНТ. Удивительно, Канидій, какъ могъ онъ, изъ Тарента и Брундузіума, переплыть въ такое короткое время Іонійское море и завладѣть Ториной.-- Ты слышала, милая?
   КЛЕО. Быстрота никого не изумляетъ такъ, какъ нерадивыхъ.
   АНТ. И лучшій изъ мужей не сдѣлалъ бы такъ ловкаго замѣчанія въ укоръ нерадивости.-- Канидій, мы сразимся съ нимъ на морѣ.
   КЛЕО. Непремѣнно на морѣ.
   КАН. За чѣмъ же на морѣ?
   АНТ. За тѣмъ, что онъ вызываетъ насъ на морское сраженіе.
   ЭНОБ. Но вѣдь и ты вызывалъ его на единоборство --
   КАН. И на битву на Фарсальской равнинѣ, тамъ, гдѣ Цезарь сражался съ Помпеемъ. Онъ не принялъ, однакожъ, этихъ вызововъ, потому что нашолъ ихъ невыгодными; тоже слѣдуетъ сдѣлать и тебѣ.
   ЭНОБ. Твой флотъ снаряженъ плохо; твои матросы -- жнецы, погонщики муловъ и подобная, наскоро набранная сволочь; у Цезаря -- люди, часто сражавинеся съ Помпеемъ. Его корабли легки на ходу, твои -- тяжелы. Отказомъ сразиться на морѣ, когда готовъ вступить въ битву на сухомъ пути, ты нисколько не унизишь себя.
   АНТ. На морѣ, на морѣ!
   ЭНОБ. Такимъ образомъ, ты отречешься отъ славы, которую пріобрѣлъ, какъ величайшій изъ полководцевъ на сушѣ; разстроишь войско, состоящее большею частію изъ пѣхоты, состарившейся въ сухопутныхъ битвахъ; лишишь себя возможности показать всѣми признанное уже искусство; сойдешь съ дороги, ведущей прямо къ успѣху; промѣняешь вѣрное на случайное.
   АНТ. Я рѣшилъ, и сражусь съ нимъ на морѣ.
   КЛЕО. У меня шестьдесятъ кораблей, и всѣ лучше Цезаревыхъ.
   АНТ. Лишніе мы созжемъ и, усиливъ остальные экипажами созженныхъ, отобьемъ приближающагося Цезаря отъ Акціумскаго мыса; не удастся --

Входитъ Вѣстникъ.

   попытаемъ счастія на сухомъ пути.-- Что скажешь?
   ВѢСТ. Что слухи справедливы. Цезарь взялъ Торину.
   АНТ. Самъ? невозможно; странно ужъ и то, что его войско тамъ. Канидій, ты остается на берегу съ девятнадцатью легіонами и двѣнадцатью тысячами конниковъ, а мы -- на корабли.

Входитъ Солдатъ.

   Идемъ, моя Ѳетида!-- Ты что, любезный?
   СОЛ. О, доблестный императоръ, не давай сраженія на морѣ; не довѣряйся гнилымъ доскамъ. Положись лучше на этотъ мечь и на эти раны. Предоставь Египтянамъ и Финикійцамъ нырять утками; мы привыкли побѣждать, стоя на землѣ, сражаясь нога къ ногѣ.
   АНТ. Хорошо, хорошо.-- Идемъ! (Уходитъ съ Клеопатрой и Энобарбомъ).
   СОЛ. Клянусь Геркулесомъ, мнѣ кажется, я правъ.
   КАН. Правъ; но вѣдь онъ не всегда дѣйствуетъ по своей волѣ. Нашъ вождь ведется другими -- мы рабы женщинъ.
   СОЛ. Тебѣ поручено начальство надъ всею конницей и оставленными легіонами?
   КАН. Маркъ Октавій, Маркъ Юстей, Публикола и Целій начальствуютъ на морѣ; я -- на землѣ. Быстрота Цезаря, просто, невѣроятна.
   СОЛ. Онъ находился еще въ Римѣ, а его войско пробиралось уже маленькими отрядцами и, такимъ образомъ, обмануло всѣхъ лазутчиковъ.
   КАН. Не слыхалъ, кто вторый по немъ?
   СОЛ. Какой-то Тавръ.
   КАН. Знаю я его.

Входитъ Гонецъ.

   ГОН. Антоній требуетъ къ себѣ Канидія.
   КАН. Время чревато новостями -- разрождается ими ежеминутно. (Уходитъ).
  

СЦЕНА 8.

Равнина близь Акціумскаго мыса.

Входятъ: Цезарь и Тавръ съ другими Военачальниками.

   ЦЕЗ. Тавръ!
   ТАВ. Что угодно Цезарю?
   ЦЕЗ. Избѣгай всякой схватки на сушѣ, сдерживай свое войско, не вызывай на битву, пока мы не покончимъ на морѣ. Не отклоняйся отъ распоряженіи, изложенныхъ въ этомъ свиткѣ: все зависитъ отъ точнаго исполненія ихъ. (Уходятъ).

Входятъ: Антоній и Энобарбъ.

   АНТ. Поставь конниковъ по ту сторону холма, въ виду войскъ Цезаря; оттуда можно видѣть число кораблей и дѣйствовать сообразно. (Уходятъ).

Канидій проходитъ съ своими легіонами по одной сторонѣ сцены, по другой -- Тавръ съ своими. Вскорѣ, послѣ скрытія ихъ за сцену, слышится шумъ морского сраженія; затѣмъ, входитъ Энобарбъ.

   ЭНОБ. Погибло, погибло! все погибло! Я не могу смотрѣть долѣе; Антоніадъ, египетскій адмиралъ, повернулъ и бѣжитъ со всѣми шестидесятью кораблями ихъ. Глядѣть на это -- лишиться глазъ.

Входитъ Скаръ.

   СКАР. О, боги, богини и весь Олимпъ!
   ЭНОБ. Что съ тобою?
   СКАР. Большая часть свѣта потеряна отъ легкомыслія; мы процѣловали царства и области.
   ЭНОБ. Въ какомъ теперь положеніи битва?
   СКАР. Валитъ нашихъ, какъ жесточайшая чума. Въ самомъ разгарѣ, когда и съ той и съ другой стороны перевѣсъ походилъ еще на двухъ, никакъ не различимыхъ близнецовъ, когда на нашей казался даже нѣсколько постарше -- безпутная вѣдьма Египта {Въ прежнихъ изданіяхъ: Yond ribaldred nag of Egypt... По экземпляру Колльера: Yond ribald hag of Egypt...} -- о, да пожретъ ее проказа -- подняла вдругъ паруса, да и бѣжать, какъ корова, ужаленная въ іюнѣ оводомъ.
   ЭНОБ. Я видѣлъ это, и у меня такъ зарябило въ глазахъ, что не могъ смотрѣть долѣе.
   СКАР. Только что она обратилась въ бѣгство, и Антоній, благородная жертва чаръ ея -- поднялъ крылья корабля своего и полетѣлъ за нею, какъ распаленный селезень, оставивъ битву въ самую рѣшительную минуту. Никогда не видалъ я еще поступка позорнѣе; никогда опытность, мужество, честь не уничтожали еще себя такъ страшно.
   ЭНОБ. Плохо, плохо!

Входитъ Канидій.

   КАН. На морѣ наше счастіе выбилось уже изъ силъ: идетъ ко дну. Будь нашъ полководецъ, чѣмъ всегда бывалъ прежде -- все шло бы прекрасно. Позорнымъ бѣгствомъ своимъ онъ оправдываетъ и наше.
   ЭНОБ. Такъ вотъ что вы замышляете. Въ такомъ случаѣ дѣйствительно все кончено.
   КАН. Они бѣжали къ Пелопонесу.
   СКАР. Добраться до него не трудно; подожду тамъ дальнѣйшаго.
   КАН. Я сдамъ мою конницу и легіоны Цезарю; шесть царей показали уже, какъ это дѣлается.
   ЭНОБ. А я все-таки поплетусь за пораненнымъ счастіемъ Антонія, хотя разсудокъ и отдуваетъ въ противоположную сторону.
  

СЦЕНА 9.

Александрія. Комната во дворцѣ.

Входитъ Антоній со свитой.

   АНТ. Слышите? самая земля требуетъ, чтобъ я не попиралъ ее болѣе: ей стыдно носить меня.-- Подойдите ко мнѣ поближе, друзья мои; я такъ запоздалъ въ этомъ мірѣ, что навсегда сбился съ моей дороги.-- У меня есть корабль, нагруженный золотомъ: возьмите его, раздѣлите между собою и за тѣмъ, бѣгите, улаживайте съ Цезаремъ.
   ВСѢ. Намъ бѣжать? Никогда!
   АНТ. Я самъ бѣжалъ; научилъ трусовъ бѣгать, показывать спины.-- Ступайте, друзья; я избралъ стезю, на которой вы уже не нужны мнѣ,-- ступайте! Мои сокровища въ пристани -- возьмите ихъ.-- О! не краснѣя отъ стыда, я не могу и взглянуть на то, за чѣмъ увлекся! самые волосы мои враждуютъ: сѣдые проклинаютъ опрометчивость черныхъ, черные -- пугливость и сумазбродство сѣдыхъ.-- Отправляйтесь; я дамъ вамъ письма къ моимъ пріятелямъ: они расчистятъ вамъ дорогу. Прошу васъ, не печальтесь, не возражайте нехотѣніемъ; воспользуйтесь намекомъ моего отчаянія: покиньте то, что и само себя покинуло. Идите прямо въ пристань; я передамъ вамъ корабль со всѣми сокровищами. Теперь, прошу, оставьте меня на минуту; прошу -- да, прошу, потому что, не шутя, утратилъ право повелѣвать. Я сейчасъ приду къ вамъ. (Садится).

Входитъ: Эросъ и Клеопатра, которую поддерживаютъ Харміана и Ира.

   ЭРОС. Подойди къ нему, утѣшь его.
   ИРА. Утѣшь, добрая царица.
   ХАРМ. Утѣшь! Чтожъ дѣлать?
   КЛЕО. Дайте мнѣ сѣсть.-- О, Юнона!
   АНТ. Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!
   ЭРОС. Взгляни сюда, Антоній.
   АНТ. О, гадко, гадко, гадко!
   ХАРМ. Царица --
   ИРА. Государыня --
   ЭРОС. Любезный Антоній --
   АНТ. Да, любезный, да!-- При Филиппи онъ только что держалъ мечь, какъ танцовщикъ {Въ Шекспирово время, въ нѣкоторыхъ частяхъ Англіи существовали пляски съ мечами, которые держали на плечѣ, остріемъ вверхъ.}, тогда какъ я поражалъ худаго, сморщеннаго Кассія; я же покончилъ и съ безумнымъ Брутомъ. Не смысля ничего въ дѣлахъ военныхъ, онъ всегда дѣйствовалъ чужими руками; а теперь -- чтожъ такое!
   КЛЕО. Ахъ, помогите --
   ЭРОС. Царица, мой другъ; царица --
   ИРА. Да подойди же къ нему, государыня; поговори съ нимъ. Онъ внѣ себя отъ стыда.
   КЛЕО. Такъ и быть -- поддержите меня.-- О!
   ЭРОС. Встань, благородный Антоній; царица приближается, склонивъ голову. Она умретъ, если не оживишь ее хоть однимъ утѣшительнымъ словомъ.
   АНТ. Я сгубилъ честь мою позорнѣйшимъ проступкомъ.
   ЭРОС. Царица, Антоній --
   АНТ. О, до чего довела ты меня, Египтянка! Смотри, какъ скрываю я отъ тебя стыдъ мой, отвращая глаза назадъ, на то, что, осрамивъ, оставилъ за собою.
   КЛЕО. О, милый другъ, прости пугливымъ парусамъ моимъ. Я не думала, что ты послѣдуешь --
   АНТ. Нѣтъ, Египтянка, ты слишкомъ хорошо знала, что мое сердце привязано къ твоему кормилу; что непремѣнно повлечешь меня за собою. Ты знала, что вполнѣ властвуетъ моимъ духомъ, что однимъ взглядомъ можешь возстановить даже и противъ велѣній боговъ.
   КЛЕО. О, прости мнѣ!
   АНТ. Теперь я -- я, игравшій полміромъ какъ хотѣлъ, создавая и разрушая счастіе -- долженъ посылать смиренныя предложенія къ молокососу; долженъ лукавить, хитрить, прибѣгать къ низкимъ уверткамъ! Ты знала до какой степени я былъ рабомъ твоимъ; знала, что мечь мой, ослабленный страстью, подчинится ей во всякомъ случаѣ.
   КЛЕО. Прости, прости!
   АНТ. Нѣтъ, не лей слезъ; и одной изъ нихъ слишкомъ уже много за все пріобретенное и утраченное. Поцѣлуй меня, и я вознагражденъ за все.-- Я послалъ нашего учителя; неужели онъ не возвратился еще?-- Я какъ бы переполненъ свинцомъ, моя милая.-- Вина и яствъ!-- Счастіе знаетъ, что я смѣюсь надъ нимъ тѣмъ болѣе, чѣмъ болѣе оно преслѣдуетъ меня.
  

СЦЕНА 10.

Лагерь Цезаря въ Египтѣ.

Входятъ: Цезарь, Долабелла, Тирей и другіе.

   ЦЕЗ. Позвать присланнаго Антоніемъ.-- Знаете вы его?
   ДОЛ. Учитель дѣтей его. Доказательство, какъ онъ ощипанъ, если посылаетъ сюда такое жалкое перушко изъ крылъ своихъ; за нѣсколько мѣсяцевъ и цари были готовы служить ему послами.

Входите Эвфроній.

   ЦЕЗ. Прлближься и говори.
   ЭВФ. Не смотря на всю ничтожность мою, я являюсь къ тебѣ отъ Антонія. Недавно я былъ такъ малъ для его цѣлей, какъ утренняя росинка на миртовомъ листочкѣ въ сравненіи съ моремъ.
   ЦЕЗ. Пусть такъ. Высказывай свое порученіе.
   ЭВФ. Онъ посылаетъ тебѣ, властителю судебъ его, привѣтъ и проситъ о позволеніи жить въ Египтѣ. Откажешь въ этомъ -- онъ уменьшаетъ просьбу свою и умоляетъ о дозволеніи дышать между небомъ и землею, частнымъ человѣкомъ, въ Аѳинахъ. Это отъ него.-- За симъ, и Клеопатра признаетъ твое величіе, покоряется твоему могуществу и молитъ для своихъ наслѣдниковъ вѣнца Птоломеева, теперь совершенно отъ тебя зависящаго.
   ЦЕЗ. Что касается до Антонія -- я не имѣю ушей для его просьбы. Царицѣ же не откажемъ ни во вниманіи, ни въ снисхожденіи, если она выгонитъ опозореннаго любовника своего изъ Египта, или тутъ же лишитъ его жизни. Исполнитъ она это -- просьбы ея не будутъ тщетны. Таковъ отвѣтъ нашъ обоимъ.
   ЭВФ. Желаю тебѣ всякаго счастія.
   ЦЕЗ. Проводите его изъ лагеря. (Эвфроній уходитъ). Теперь, Тирей, есть случай показать силу твоего краснорѣчія. Спѣши къ Клеопатрѣ, оторви ее отъ Антонія: обѣщай, отъ нашего имени, все, чего ни потребуетъ; даже больше, если найдешь нужнымъ. Женщины и въ счастіи не слишкомъ тверды, а несчастіе соблазнитъ и цѣломудреннѣйшую весталку. Употреби все свое искусство и за тѣмъ, назначь самъ награду за груды: твое назначеніе будетъ для насъ закономъ.
   ТИР. Я готовъ.
   ЦЕЗ. Обрати вниманіе и на то, какъ Антоній переноситъ свое несчастіе; постарайся, по внѣшнимъ проявленіямъ, отгадать его сокровеннѣйшіе помыслы.
   ТИР. Исполню все.
  

СЦЕНА 11.

Александрія. Комната во дворцѣ.

Входятъ; Клеопатра, Энобарбъ, Харміана и Ира.

   КЛЕО. Чтожъ намъ дѣлать, Энобарбъ?
   ЭНОБ. Поразмыслить, да и умереть.
   КЛЕО. Кто же виноватъ тутъ: я, или Антоній?
   ЭНОБ. Одинъ Антоній, подчинившій разсудокъ прихоти. Чтожъ, что ты побѣжала изъ, запугавшихъ другъ друга, рядовъ грозной битвы? Ему-то зачѣмъ было слѣдовать за тобою? какъ дозволить зуду страсти изгладить изъ памяти долгъ вождя въ минуту, когда одна половина свѣта сражалась съ другою, когда все зависѣло отъ него {Въ прежнихъ изданіяхъ: he being The mered question... По экземпляру Колльера: he being The mooted question...}?-- Позоръ бѣгства за тобою, передъ изумленными глазами покинутаго флота, нисколько не меньше потери.

Входить Антоній съ Эвфроніемъ.

   КЛЕО. Прошу, молчи.
   АНТ. Такъ это отвѣтъ его?
   ЭВФ. Да.
   АНТ. И царицѣ окажется всякая милость, если она выдастъ меня?
   ЭВФ. Такъ сказалъ онъ.
   АНТ. Передай это ей.-- Пошли къ мальчишкѣ Цезарю эту сѣдѣющую голову, и онъ по самый край наполнитъ твои желанія царствами.
   КЛЕО. Эту голову, Антоній?
   АНТ. Ступай къ нему опять. Скажи, что его украшаютъ розы юности, что потому свѣтъ вправѣ ожидать отъ него большаго,-- что всѣ его сокровища, корабли, легіоны могутъ принадлежать и трусу, вожди котораго, служа даже ребенку, могутъ побѣждать такъ же, какъ и подъ начальствомъ Цезаря,-- что по этому я вызываю его забыть на время все неравенство нашихъ отношеній и сразиться со мною, удрученнымъ, мечемъ къ мечу, одинъ на одинъ. Или нѣтъ, я лучше напишу это; ступай за мною. (Уходитъ съ Эвфроніемъ).
   ЭНОБ. Да, побѣдоносный Цезарь такъ-вотъ и согласится отречься отъ счастія; такъ-вотъ и бросится на потѣшное единоборство съ такимъ бойцомъ, какъ ты!-- Видно и умъ-то людской частичка счастія: внѣшнее влечетъ за собою и внутреннее, чтобы все равно страдало. Ну, какъ вообразить, зная всѣ отношенія {Въ прежнихъ изданіяхъ: Knowing all measures... По экземпляру Колльера: Knowing all miseries...}, что благоденствующій приметъ вызовъ обездоленнаго? Цезарь, ты покорилъ и умъ его!

Входитъ Служитель.

   СЛУЖ. Посланный отъ Цезаря.
   КЛЕО. Отъ Цезаря, и такъ за-просто?-- Видите ли, милыя, передъ отцвѣтающей розой затыкаютъ носъ и преклонявшіе колѣна передъ ея распуколькой.-- Введи его.
   ЭНОБ. (Про себя). Моя честность начинаетъ враждовать со мной. Оно, конечно: неизмѣнная преданность глупцамъ и самую преданность дѣлаетъ глупостью; но вѣдь тотъ, кто до конца остается вѣренъ падшему властелину, побѣждаетъ и того, кто побѣдилъ властелина, завоевываетъ себѣ мѣсто въ исторіи.

Входитъ Тирей.

   КЛЕО. Чего хочетъ Цезарь?
   ТИР. Выслушай меня наединѣ.
   КЛЕО. Здѣсь нѣтъ никого кромѣ друзей; говори смѣло.
   ТИР. Но можетъ быть они друзья и Антонія?
   ЭНОБ. Антонію нужно столько же друзей, сколько ихъ у Цезаря, а безъ того и мы не нужны ему. Угодно Цезарю -- нашъ вождь, съ радостью, сдѣлается его другомъ; чтожъ касается до насъ -- ты знаешь, мы друзья друзей его: стало будемъ друзьями и Цезаря.
   ТИР. И такъ, знаменитѣйшая изъ женъ: Цезарь проситъ, что бы ты не столько думала о своемъ настоящемъ положеніи, сколько о томъ, что онъ Цезарь.
   КЛЕО. Это истинно царски; далѣе.
   ТИР. Онъ знаетъ, что ты обнимаешь Антонія не изъ любви, а изъ страха.
   КЛЕО. О!
   ТИР. А потому и раны твоей чести возбуждаютъ въ немъ состраданіе, какъ поношеніе вынужденное -- нисколько не заслуженное.
   КЛЕО. Онъ богъ -- ему все извѣстно. Да, честь моя не сдана, а просто отнята.
   ЭНОБ. (Про себя). Спрошу Антонія: правда ли это?-- Бѣдный, ты такъ течешь, что и намъ пора предоставить тебя твоему крушенію. И твое драгоцѣннѣйшее покидаетъ тебя. (Уходитъ),
   ТИР. Угодно тебѣ, черезъ меня, передать Цезарю, чего ты отъ него желаешь; потому что, отчасти, онъ и самъ проситъ, чтобъ ты дала ему случай сдѣлать что нибудь для тебя угодное. Ему будетъ весьма пріятно, если ты обопрется на его счастіе, какъ на посохъ; но еще было бы пріятнѣе: услышать отъ меня, что ты оставила Марка Антонія и ищешь защиты у него, владыки міра {Въ прежнихъ изданіяхъ: And put yourself under his shroud, The universal landlord... По экземпляру Колльера: And put yourself under his shroud, who is The universal landlord...}.
   КЛЕО. Твое имя?
   ТИР. Тирей.
   КЛЕО. Любезнѣйшій изъ пословъ, скажи великому Цезарю, что я, черезъ тебя, цѣлую его побѣдоносную руку {Въ прежнихъ изданіяхъ: Say to great Caesar this in disputation: I kiss bis conquering hand... По экземпляру Колльера: Say to great Caesar, that in deputation I kiss his conquering hand...}; скажи ему, что я готова положить корону къ ногамъ его, склонить передъ нимъ колѣна; скажи, что я желаю узнать судьбу Египта изъ всемогущихъ устъ его.
   ТИР. Это лучшій изъ всѣхъ путей. Когда, въ войнѣ благоразумія со счастіемъ, первое отваживается только на возможное -- его не сломитъ никакая случайность. Позволь мнѣ, въ знакъ глубочайшаго уваженія, облобызать твою руку.
   КЛЕО. Отецъ твоего Цезаря, часто, обдумывая завоеваніе царствъ, склонялъ уста свои къ этой недостойной рукѣ и осыпалъ ее поцѣлуями. (Тирей цѣлуетъ ея руку).

Входятъ Антоній и Энобарбъ.

   АНТ. Изъявленія благосклонности, клянусь Юпитеромъ громовержцемъ!-- Кто ты, негодяй?
   ТИР. Исполнитель велѣній достойнѣйшаго, совершеннѣйшаго изъ людей, когда либо повелѣвавшихъ.
   ЭНОБ. Не миновать тебѣ розогъ.
   АНТ. Сюда!-- Ахъ, ты, коршунъ!-- Боги и демоны, чтожъ это? власть моя таетъ. Давно ли, крикни я только: эй! и цари бѣжали ко мнѣ, какъ мальчишки на игры, восклицая: что тебѣ угодно?

Входятъ нѣсколько Служителей.

   Что у васъ нѣтъ ушей что ли?-- я все еще Антоній.-- Взять и высѣчь шута этого!
   ЭНОБ. Да, оно лучше играть со львенкомъ, чѣмъ со старымъ, умирающимъ львомъ.
   АНТ. Мѣсяцъ и звѣзды!-- Высѣчь его.-- Еслибъ тутъ были двадцать царственныхъ данниковъ Цезаря, и я увидалъ, что они такъ дерзко распоряжаются рукой ея -- какъ зовутъ ее съ тѣхъ поръ, какъ она перестала быть Клеопатрой?-- Сѣките его, пока не искривитъ лица, не завизжитъ о пощадѣ, какъ мальчишка.-- Берите!
   ТИР. Антоній --
   АНТ. Тащите его вонъ, а высѣчете -- приведите сюда. Шутъ Цезаря будетъ моимъ посломъ къ нему. (Служители уводятъ Тирея).-- Ты была полуотцвѣтшей еще прежде, чѣмъ я узналъ тебя; о! неужели я оставилъ мое ложе въ Римѣ не смятымъ, отказался отъ счастія имѣть законное наслѣдство, и еще отъ сокровища изъ женщинъ -- для того только, чтобъ быть обманутымъ презрѣнной, не гнушающейся даже и рабами?
   КЛЕО. Другъ мой --
   АНТ. Ты всегда была распутна; но когда мы закоснѣваемъ въ порокахъ -- о, горе -- мудрые боги залепляютъ наши глаза нашей же грязью, затемняютъ здравый смыслъ, заставляютъ обожать заблужденія; смѣются надъ нами, когда мы преважно идемъ къ погибели.
   КЛЕО. О, неужели дошло до этого?
   АНТ. Я взялъ тебя, какъ кусокъ, остывшій на тарелкѣ покойнаго Цезаря; нѣтъ -- какъ объѣдокъ Кнея Помпея. Не говорю уже о другихъ, не внесенныхъ въ книгу молвы, продѣлкахъ твоего сладострастія; вѣдь мнѣ извѣстно, что если ты и догадывалась что такое воздержаніе, такъ все-таки никогда не знала его.
   КЛЕО. Къ чему это?
   АНТ. Позволить рабу, готовому взять на водку и воскликнуть: да наградятъ васъ за это боги!-- обращаться такъ за просто съ подругой игръ моихъ, съ твоей рукой, съ этой царственной печатью, съ этой заложницей душъ великихъ!-- О, зачѣмъ я не на холмахъ Басанскихъ -- я переревѣлъ бы все рогатое стадо! Я имѣю причину неистовствовать; высказывать ее вѣжливо -- все равно, что повѣшенному благодарить палача за то, что скоро покончилъ его.

Служители возвращаются съ Тиреемъ.

   Высѣкли?
   1. сл. Отлично.
   АНТ. Кричалъ? молилъ пощады?
   1. сл. Молилъ.
   АНТ. Если твой отецъ живъ еще -- пусть пожалѣетъ, что ты родился не дочерью; жалѣй и ты, что слѣдовалъ за торжествующимъ Цезаремъ, потому что именно за то и высѣченъ. Отнынѣ бѣлыя ручки царицъ да повергаютъ тебя въ лихорадку; дрожи отъ одного взгляда на нихъ.-- Ступай назадъ, къ Цезарю, и передай ему, какъ былъ принятъ; скажи, что онъ раздражаетъ меня своимъ высокомѣріемъ и пренебреженіемъ, намеками на то, что я теперь и забвеніемъ того, что я былъ,-- что онъ раздражаетъ меня, потому что это такъ легко, когда благодатныя созвѣздія, прежде руководившія мною, совершенно выступили изъ своихъ орбитъ и озаряютъ только бездны ада. Если моя рѣчь и пріемъ не понравятся ему -- скажи, что у него Гипархъ, мой отпущеникъ: онъ можетъ сѣчь, вѣшать, мучить его сколько угодно, чтобъ поквитаться со мною. Скажи ему все это. Теперь, ступай, убирайся съ своими рубцами! (Тирей уходитъ).
   КЛЕО. Кончилъ?
   АНТ. Увы! затмилась земная луна моя, и это предзнаменуетъ одно только паденіе Антонія.
   КЛЕО. Я подожду, пока ты успокоится.
   АНТ. Чтобъ польстить Цезарю, ты рада дѣлать глазки даже рабу, застегивающему его поясъ.
   КЛЕО. Не знать меня до сихъ поръ!
   АНТ. Быть такъ холодной ко мнѣ!
   КЛЕО. О, другъ мой, если это правда -- да зародитъ же небо, холодомъ моего сердца, страшнѣйшій градъ; да отравитъ его при самомъ зарожденіи; да падетъ первая градина на мою выю и да умертвитъ меня, только что растаетъ. Да уничтожитъ вторая Цезаріона; да погибнутъ затѣмъ, отъ таянія этой ледяной бури, и все отродье чрева моего и мои храбрые Египтяне, и да лежатъ непогребенными, пока не погребутъ ихъ въ себя мухи и комары Нила!
   АНТ. Довольно; я вѣрю тебѣ. Цезарь собирается на Александрію: здѣсь я противостану его счастію. Наше сухопутное войско держалось какъ нельзя лучше, и разсѣянные корабли наши соединились снова въ одну грозную массу. Гдѣжъ было ты, сердце мое?-- Слушай, царица: явлюсь еще разъ съ поля битвы цѣловать эти губки -- явлюсь въ крови; я и мечь мой приготовимъ богатую жатву для лѣтописей. Надежда жива еще.
   КЛЕО. Узнаю моего героя!
   АНТ. Утрою силы духа, сердца, мышцъ; буду драться безпощадно. Прежде, когда дни мои текли свѣтло и покойно, люди искупали у меня жизнь шуткой; теперь -- скрежеща зубами, примусь отправлять въ преисподнюю все противящееся мнѣ.-- Идемъ, проведемъ еще одну веселую ночь. Позовите всѣхъ, насупившихся сподвижниковъ моихъ; наполните чаши: насмѣемся еще разъ надъ полунощнымъ колоколомъ
   КЛЕО. Нынче день моего рожденія. Я думала, что проведу его тихо, безъ всякаго торжества; но мой другъ сталъ снова Антоніемъ, и я снова Клеопатра.
   АНТ. Повеселимся еще.
   КЛЕО. Созвать всѣхъ благородныхъ сподвижниковъ его.
   АНТ. Да, созвать. Я поговорю съ ними, а ночью пропитаю рубцы ихъ виномъ.-- Идемъ, моя царица: во мнѣ довольно еще силъ. Завтра, въ битвѣ, я влюблю въ себя и самую смерть, потому что буду гибельнѣе чумной косы ея. (Уходить cъ Клеопатрой и свитой).
   ЭНОБ. Теперь онъ готовъ состязаться даже съ молніей. Придти въ изступленіе -- выпугнуть себя изъ страха; въ такомъ расположеніи и голубь будетъ клевать ястреба. И тутъ вижу, что мужество нашего полководца возстановляется ослабленіемъ мозга; а когда мужество живетъ на счетъ разсудка -- оно пожираетъ и мечь, которымъ сражается. Надо подумать, какъ оставить его. (Уходить).
  

ДѢЙСТВІЕ IV.

СЦЕНА 1.

Лагерь Цезаря передъ Александріей.

Входитъ: Цезарь, читая письмо, Агриппа, Меценатъ и другіе.

   ЦЕЗ. Онъ называетъ меня мальчишкой; журитъ, какъ будто имѣетъ возможность выгнать изъ Египта; сѣчетъ розгами моего посла, вызываетъ меня на единоборство: Антоній -- Цезаря! Пусть же знаетъ старый гуляка, что у меня много другихъ путей къ смерти, что я смѣюсь надъ его вызовомъ.
   МЕЦ. Цезарь не долженъ забывать, что бѣснованіе такого человѣка, какъ Антоній -- признакъ, что онъ загнанъ уже до полусмерти. Не давай ему вздохнуть, пользуйся его разстройствомъ; ярость -- всегда плохая охрана.
   ЦЕЗ. Извѣстите опытнѣйшихъ изъ военачальниковъ, что завтра мы намѣрены дать послѣднюю изъ многихъ битвъ. Въ нашихъ рядахъ много недавно служившихъ Марку Антонію -- ему не ускользнуть. Устройте затѣмъ пиръ для войска; запасовъ у насъ достаточно, а оно стоитъ, чтобъ мы поистощили ихъ.-- Бѣдный Антоній! (Уходить).
  

СЦЕНА 2.

Александрія. Комната во дворцѣ.

Входитъ: Антоній, Клеопатра, Энобарбъ, Харміана, Ира, Алексасъ и другіе.

   АНТ. Такъ онъ не хочетъ помѣриться со мною, Домицій?
   ЭНОБ. Нѣтъ.
   АНТ. Почему же?
   ЭНОБ. Потому что, находясь въ положеніи въ двадцать разъ лучшемъ, полагаетъ себя двадцатью противъ одного.
   АНТ. Завтра, Энобарбъ, я сражусь и на морѣ и на сушѣ, и останусь ли живъ, паду ли -- воскрешу умирающую честь, выкупавъ ее въ крови. И ты вѣдь будешь биться не хуже меня?
   ЭНОБ. Восклицая: погибай все!
   АНТ. Прекрасно!-- Позвать моихъ служителей; не пожалѣемъ ничего для пира этой ночи.

Входятъ Служители.

   Дай мнѣ твою руку -- ты всегда былъ честенъ; и ты -- и ты -- и ты. Вы служили мнѣ вѣрно, и цари были вамъ товарищами.
   КЛЕО. Что это?
   ЭНОБ. (Про себя). Одна изъ странныхъ продѣлокъ, вынуждаемыхъ грустью.
   АНТ. И ты честный малый. Я желалъ бы раздѣлиться на столько, сколько васъ, а васъ соединить въ одного Антонія, чтобъ отслужить вамъ такъ, какъ вы служили мнѣ.
   СЛУЖИТЕЛИ. Да не попустятъ этого боги!
   АНТ. Спасибо, друзья мои; послужите мнѣ эту ночь. Смотрите, чтобъ моя чаша не стояла пустой; ухаживайте за мной, какъ будто мое государство все еще товарищъ вамъ, все еще внимаетъ моимъ велѣніямъ.
   КЛЕО. Что хочетъ онъ?
   ЭНОБ. Прослезить своихъ приверженцевъ.
   АНТ. Послужите мнѣ эту ночь: можетъ быть она послѣдняя вашей службы; можетъ быть вы уже не увидите меня, или увидите изувѣченной тѣнью; можетъ быть завтра вамъ придется служить другому господину. Я смотрю на васъ, какъ человѣкъ навсегда прощающійся; но я не гоню васъ отъ себя, честные друзья мои: какъ господинъ, сочетавшійся съ вашей службой, я не разстанусь съ вами до самой смерти. Послужите мнѣ въ эту ночь еще какіе нибудь два часа, больше я не требую, и да вознаградятъ васъ за это боги!
   ЭНОБ. Что за мысль повергать ихъ въ такое уныніе. Посмотри -- они плачутъ; да и я -- оселъ -- чувствую какъ бы приближеніе чеснока къ глазамъ моимъ. Не срами насъ -- не дѣлай бабами.
   АНТ. Перестаньте, перестаньте! клянусь честью, я не хотѣлъ этого. Тамъ, гдѣ падаютъ такія капли -- выростаетъ добро. Любезные друзья мои, вы придали моимъ словамъ слишкомъ уже грустное значеніе; я хотѣлъ ободрить васъ, просилъ уничтожить эту ночь свѣтильниками. Знайте: я полагаю большія надежды на утро; я поведу васъ туда, гдѣ ждетъ меня не смерть и честь, а жизнь побѣдоносная. Идемъ, же ужинать: утопимъ всѣ заботы! (Уходятъ).
  

СЦЕНА 3.

Тамъ же. Передъ дворцомъ.

Входятъ два Солдата на стражу.

   1. сол. Покойной ночи, братъ. А жаркій будетъ день завтра.
   2. сол. Такъ или сякъ -- онъ порѣшитъ все. Ты ничего не слыхалъ особеннаго?
   1. сол. Ничего, а развѣ есть что нибудь?
   2. сол. Кажется пустые толки? Покойной ночи.
   1. сол. Прощай.

Входятъ еще два Солдата.

   2. сол. Смотрѣть въ оба, товарищи.
   3. сол. Совѣтую и тебѣ тоже. Покойной ночи. (Два первые занимаютъ посты свои).
   4. сол. А наши мѣста здѣсь. (Становятся на мѣста). Да, посчастливится завтра нашему флоту, я увѣренъ, и сухопутное войско постоитъ за себя.
   3. сол. Что и говорить: войско славное, полное отваги. (Звуки гобоевъ подъ сценой).
   4. сол. Молчи; что это такое?
   1. сол. Молчите, молчите!
   2. сол. Слышите?
   1. сол. Музыка въ воздухѣ.
   3. сол. Подъ землей.
   4. сол. Это кажется хорошее предзнаменованіе?
   3. сол. Нѣтъ.
   1. сол. Да молчите, говорятъ вамъ. Что бы это значило?
   2. сол. А то, что Геркулесъ, любимый богъ Антонія, теперь оставляетъ его.
   1. сол. Пойдемъ, спросимъ у другихъ стражей: слышатъ ли они тоже, что и мы. (Подходятъ къ другому посту).
   2. сол. Что это, товарищи?
   ВСѢ. (Переговаривая между собою.) Что это? что это? Такъ и вы слышите?
   1. сол. Какъ же. Вѣдь это очень странно.
   2. сол. Слышите, слышите?
   1. сол. Пойдемте за звуками на сколько можно; посмотримъ, чѣмъ это кончится.
   ВСѢ. Идемъ. Чудно! право, чудно!
  

СЦЕНА 4.

Тамъ же. Комната во дворцѣ.

Входятъ: Антоній, Клеопатра, Харміана и Служители.

   АНТ. Эросъ! Эросъ, мои доспѣхи!
   КЛЕО. Сосни немного.
   АНТ. Нѣтъ, моя голубка. Мои доспѣхи, Эросъ!

Входитъ Эросъ съ доспѣхами.

   Облекай меня въ желѣзо, любезный {Въ прежнихъ изданія: put thine iron on... По экземпляру Колльера: put mine iron on...}. Если Фортуна не улыбнется намъ нынче -- такъ это развѣ за то, что мы смѣемся надъ ней.-- Проворнѣй!
   КЛЕО. Я помогу.-- Куда это?
   АНТ. Нѣтъ, оставь -- не мѣшай; вѣдь ты оруженосецъ моего сердца.-- Ну вотъ, и ошиблась; сюда, сюда!
   КЛЕО. Постой.-- Такъ теперь?
   АНТ. Такъ, такъ,-- теперь мы побѣдимъ непремѣнно.-- Видишь, старый товарищъ? Ступай, вооружись самъ.
   ЭРОС. Сейчасъ.
   КЛЕО. Дурно застегнула?
   АНТ. Превосходно! Тотъ, кому вздумается разстегнуть это прежде, чѣмъ захотимъ разоблачиться для отдохновенія -- узнаетъ что такое буря {Въ прежнихъ изданіяхъ: shall hear а storm... По экземпляру Колльера: shall bear а storm...}.-- Оплошалъ, Эросъ; моя царица ловчѣе тебя. Ступай.-- О, любовь моя, еслибъ ты могла видѣть, какъ я нынче буду сражаться; еслибъ ты понимала это царственное занятіе --

Входить Военачальникъ въ полномъ вооруженіи.

   ты увидала бы, какъ искусенъ въ этомъ дѣлѣ твой Антоній.-- (Военачальнику). Здравствуй! Видно, что ты знаешь воинскія обязанности; любимая работа поднимаетъ рано, и мы съ радостью принимаемся за нее.
   1. вое. Какъ ни рано, благородный вождь, а тысячи ждутъ уже тебя, въ кованномъ убранствѣ, у пристани. (За сценой крики, трубы и литавры).

Входить еще нѣсколько Военачальниковъ и Солдатъ.

   2. вое. Утро чудесное.-- Здравствуй, полководецъ!
   ВСѢ. Добраго утра, полководецъ!
   АНТ. Прекрасный привѣтъ, друзья мои. Утро это, какъ духъ многообѣщающаго юноши, засіяло раньше обыкновеннаго.-- Такъ, такъ -- это сюда -- хорошо!-- Прощай, царица! что бы тамъ ни случилось со мной -- это поцѣлуй воина. (Цѣлуетъ ее). Я далъ бы право упрекать, вгонять меня въ краску, еслибъ вздумалъ длить наше разставанье пустыми рѣчами. Я оставляю тебя, какъ человѣкъ закаленный.-- За мной, желающіе сражаться! я доставлю вамъ случай.-- Прощай! (Уходитъ съ Эросомъ, военачальниками и солдатами).
   ХАРМ. Угодно тебѣ возвратиться въ свою комнату?
   КЛЕО. Да, проводите меня. Онъ удалился, какъ герой. О, еслибъ онъ и Цезарь кончили эту войну единоборствомъ! Тогда, Антоній -- но теперь -- идемте.
  

СЦЕНА 5.

Лагерь Антонія близь Александріи.

Трубы. Входитъ Антоній съ Эросомъ и встрѣчается съ Солдатомъ.

   СОЛ. Да даруютъ боги, чтобъ этотъ день оказался счастливымъ днемъ для Антонія!
   АНТ. Жалѣю, что ты и твои раны не убѣдили меня тогда сражаться на сушѣ.
   СОЛ. Послушайся тогда -- и отпавшіе цари, и воинъ, покинувшій тебя нынѣшнимъ утромъ, слѣдовали бы и теперь за тобою.
   АНТ. Ктожъ покинулъ меня нынѣшнимъ утромъ?
   СОЛ. Кто? человѣкъ бывшій всегда близь тебя. Позови Энобарба -- онъ не услышитъ, или закричитъ тебѣ изъ Цезарева стана: "я ужъ не изъ твоихъ!"
   АНТ. Не можетъ бытъ.
   СОЛ. Онъ перешолъ къ Цезарю.
   ЭРОС. Но сундуковъ и сокровищь своихъ онъ не захватилъ съ собою.
   АНТ. И онъ передался?
   СОЛ. Это вѣрно.
   АНТ. Ступай, Эросъ, отправь къ нему его сокровища -- отправь все, до малѣйшей бездѣлицы; я приказываю тебѣ. Напиши ему -- я подпишу -- что я дружески прощаюсь съ нимъ; что желаю, чтобъ онъ навсегда избавился отъ необходимости мѣнять господина.-- Моя судьба развращаетъ и честнѣйшихъ.-- Ступай.-- О, Энобарбъ!
  

СЦЕНА 6.

Лагерь Цезаря передъ Александріей.

Трубы. Входятъ: Цезарь, Агриппа, Энобарбъ и другіе.

   ЦЕЗ. Выводи, Агриппа, войска и начинай битву. Да обвѣсти, что мы хотимъ, чтобъ Антоній былъ взятъ живый.
   АГР. Обвѣщу. (Уходитъ).
   ЦЕЗ. Конецъ раздоровъ близокъ. Не измѣнитъ намъ счастіе и въ этотъ день -- разтроенный міръ увѣнчается мирною оливой.

Входитъ Вѣстникъ.

   ВѢСТ. Антоній на полѣ уже битвы.
   ЦЕЗ. Ступай, скажи Агриппѣ, чтобъ онъ поставилъ въ первые ряды перебѣжчиковъ. Такимъ образомъ, ярость Антонія разразится какъ бы надъ нимъ самимъ. (Уходитъ со свитой).
   ЭНОБ. И Алексасъ измѣнилъ; посланный Антоніемъ въ Іудею, онъ уговорилъ Ирода оставить его, перейти на сторону Цезаря, и Цезарь наградилъ его за труды висѣлицей. Канидій и другіе отпавшіе получаютъ жалованье, но безъ почетной довѣренности.-- Скверно поступилъ я: чувствую это такъ сильно, что не видать уже никакой радости.

Входитъ Солдатъ Цезаря.

   СОЛ. Энобарбъ, Антоній прислалъ тебѣ, вмѣстѣ съ дружескимъ привѣтомъ, всѣ твои сокровища. Посланный прибылъ къ моему посту и развьючиваетъ муловъ у твоей палатки.
   ЭНОБ. Я все отдаю тебѣ.
   СОЛ. Не насмѣхайся, Энобарбъ; я говорю сущую правду. Ступай, выпроводи лучше посланнаго изъ лагеря; я и самъ сдѣлалъ бы это, еслибъ могъ оставить мой постъ. Вашъ Антоній все еще настоящій Юпитеръ. (Уходитъ).
   ЭНОБ. Я одинъ гнуснѣйшій изъ людей, и никто не чувствуетъ этого такъ, какъ я самъ.-- О, Антоній, неистощимый рудникъ великодушія, какже наградилъ бы ты мою лучшую службу, если и самую измѣну осыпаешь золотомъ? Вотъ, это-то и разрываетъ мое сердце. Не сокрушитъ его горе -- сокрушитъ что нибудь быстрѣйшее горя; но я чувствую, что и одно ужъ горе справится съ нимъ.-- И я стану сражаться противъ тебя? Нѣтъ, пойду отыщу какую нибудь грязную рытвину, и умру въ ней; чѣмъ грязнѣе -- тѣмъ достойнѣе позора послѣднихъ дней моихъ.
  

СЦЕНА 7.

Поле сраженія между лагерями Цезаря и Антонія.

Шумъ битвы. Трубы и литавры. Входятъ Агриппа и другіе.

   АГР. Назадъ! мы зашли слишкомъ уже далеко. Самому Цезарю пришлось поработать; сопротивленіе сильнѣе, чѣмъ ожидали. (Уходятъ).

Входитъ Антоній и Скаръ раненый.

   СКАР. О, доблестный вождь мой, вотъ это называется сражаться! Дерись мы также и тогда -- мы прогнали бы ихъ домой съ головами въ тряпьѣ.
   АНТ. Ты истекаешь кровью.
   СКАР. Сначала рана моя походила на Т, а теперь обратилась въ Н.
   АНТ. Они отступаютъ.
   СКАР. Мы загонимъ ихъ въ мышиныя норки. Зарубокъ на шесть у меня хватитъ еще мѣста.

Входитъ Эросъ.

   ЭРОС. Они разбиты; перевѣсъ нашъ равняется прекраснѣйшей побѣдѣ.
   СКАР. Вздуемъ имъ спины, примемся ловить, какъ зайцевъ -- сзаду. Колотить трусовъ -- потѣха.
   АНТ. Я награжу тебя за твою утѣшительную веселость и въ десятеро за храбрость.-- За мной!
   СКАР. Не отстану и ковыляя.
  

СЦЕНА 8.

Передъ стѣнами Александріи.

Трубы. Входятъ: Антоній и Скаръ съ войсками.

   АНТ. Мы отбили его назадъ, въ самый лагерь. Бѣги кто нибудь скорѣй къ царицѣ съ вѣстью о нашихъ подвигахъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: And let the queen know of our guests... По экземпляру Колльера: And let the queen know of our gests...}.-- Завтра, прежде чѣмъ солнце увидитъ насъ, мы выпустимъ и остальную, нынче ускользнувшую кровь. Благодарю васъ всѣхъ; у васъ золотыя руки: вы сражались, какъ будто общее дѣло было собственнымъ дѣломъ каждаго; вы всѣ оказались Гекторами. Ступайте въ городъ, обнимайте женъ, друзей; разсказывайте имъ свои подвиги, между тѣмъ какъ они будутъ смывать запекшуюся кровь слезами радости, заживлять ваши славныя раны поцѣлуями".-- (Скару). Дай мнѣ твою руку --

Входитъ Клеопатра со свитой.

   твои дѣла я повѣдаю вотъ этой дивной чаровницѣ, и она благословитъ тебя своей благодарностью.-- О, свѣтило вселенной, обойми мою, закованную въ желѣзо выю; проберись сквозь твердый панцырь къ моему сердцу и, торжествуя, волнуйся тамъ радостнымъ его біеніемъ!
   КЛЕО. О, царь царей! о, безпредѣльная доблесть! и ты, улыбаясь, здравъ и невредимъ, является изъ страшныхъ сѣтей враждебнаго міра!
   АНТ. О, соловей мой, мы прогнали враговъ къ ихъ постелямъ.-- Видишь ли, милая, хоть сѣдины и проглядываютъ сквозь юнѣйшую чернь моихъ волосъ -- въ мозгу достаточно еще пищи для нервовъ, достаточно силъ, чтобъ одерживать верхъ и надъ самой юностью. Взгляни на этого мужа; позволь устамъ его коснуться твоей прекрасной ручки.-- Цѣлуй ее, храбрый воинъ; нынче онъ такъ сражался, какъ будто онъ воплощеніе какого-то бога, страшно ненавидящаго человѣчество.
   КЛЕО. Другъ, я подарю тебѣ вооруженіе изъ чистаго золота; оно принадлежало царю.
   АНТ. Онъ стоитъ его, хотя бы оно было осыпано карбункулами, какъ священная колесница Феба.-- Давай руку. Вступимъ въ Александрію торжественно; несите щиты наши, изрубленные какъ сами по .
   Пом. Повѣрь, -- у меня ничего нѣтъ XV даго въ мысляхъ.
   Ант. Какъ и въ словахъ.
   Пом. Еще я слышалъ,-- Аполлодоръ пронесъ....
   Эноб. Не продолжай: точно такъ было.
   Пом. Что такое? Объяснись, сдѣлай одолженіе.
   Эноб. Пронесъ въ перинахъ извѣстную царицу къ Цезарю.
   Пом. А! Понимаю, чего ты хочешь!-- Каково ты, воинъ, поживаешь?
   Эноб. Хорошо, и впереди не вижу ничего, кромѣ хорошаго; надѣюсь быть на четырехъ пирахъ.
   Пом. Дай мнѣ руку: я никогда не былъ твоимъ врагомъ; а, смотря на тебя въ битвахъ, я завидовалъ тебѣ.
   Эноб. Помпей! Я никогда не любилъ тебя; но я всегда хвалилъ тебя, когда ты заслуживалъ въ десять разъ больше моихъ похвалъ.
   Пом. Храни этотъ открытый характеръ: онъ, право, очень идетъ къ тебѣ. Приглашаю васъ, господа, на мой корабль. Не угодно ли идти впередъ?
   Цез. Ант. и Леп. Покажи намъ дорогу.
   Пом. Пойдемъ-те.

Помпей, цезарь, Антоніи, Лепидъ, солдаты и свита уходятъ.

   Мен. (Про себя) Помпей! Твой отецъ никогда бы не заключилъ такого договора. (Вслухъ) Я знакомъ съ тобой, сударь.
   Эноб. Вѣрно, мы познакомились на морѣ?
   Мен. Точно такъ, сударь.
   Эноб. Вы славно дѣйствовали на водѣ.
   Мен А вы на сушѣ.
   Эноб. Я согласенъ хвалить того, кто хвалитъ меня: кончено, нельзя отвергать моихъ подвиговъ на сушѣ.
   Мен. И моихъ на морѣ.
   Эноб. Да; а все-таки васъ можно упрекнуть кое въ чемъ: вы были настоящими грабителями на морѣ.
   Мен. А вы на сушѣ.
   Эноб. Нѣтъ; я въ этомъ не виноватъ. Но дай мнѣ руку, Менасъ. Наши глаза, если бы только могли, увидѣли бы здѣсь двухъ грабителей, которые цѣлуются другъ съ другомъ.
   Мен. Чтобы ни дѣлали руки мужчинъ, на лицахъ ихъ всегда написана вѣрность.
   Эноб. А у женщинъ не такъ: на лицѣ каждой хорошенькой женщины написана измѣна.
   Мен. Совершенная правда: онѣ воруютъ сердца.
   Эноб. Мы пріѣхали сюда, чтобы воевать съ вами.
   Мен. Я жалѣю, что дѣло кончилось пирами. Помпей смѣхомъ своимъ прогналъ отъ себя счастіе.
   Эноб. А теперь ужъ не воротитъ его слезами.
   Мен. Мы не ждали сюда Марка Антонія: скажи, -- онъ женился на Клеопатрѣ?
   Эноб. Сестру Цезаря зовутъ -- Октавія?
   Мен. Правда: она жена Кайя Марцелла.
   Эноб. А теперь жена Марка Антонія.
   Мен. Право?
   Эноб. Ну, да.
   Мен. Такъ -- онъ и Цезарь соединились навѣки.
   Эноб: Если бы мнѣ приказано было предсказать судьбу ихъ связи, то я не сталъ бы соворить, какъ ты.
   Мен. Я думаю, при этомъ бракѣ болѣе дѣйствовала политика, чѣмъ любовь.
   Эноб. И я то же думаю. Видишь ли, въ чемъ дѣло: союзъ, который, по видимому, долженъ скрѣпить ихъ дружбу, будетъ главнымъ поводомъ къ ея разрыву. Октавія благочестива, холодна и скромна.
   Мен. Такъ кто жъ не захочетъ имѣть ее женою?
   Эноб. Кто самъ не таковъ, т. е. Маркъ Антоній. Онъ снова хочетъ ѣхать къ своей Египтянкѣ: тогда вздохи Октавіи раздуютъ огонь въЦазарѣ, и, какъ я прежде сказалъ, то, что связываетъ ихъ, будетъ главною причиною разрыва. Антоній улетитъ туда, гдѣ живетъ его любовь: здѣсь женился онъ по случаю.
   Мен. Дѣйствительно такъ. Ну, сударь, не угодно ли тебѣ на корабль? У меня готовъ кубокъ для тебя.
   Эноб. Я его выпью, сударь. Мы пріучили себя къ вину въ Египтѣ.
   Мен. Ну, пойдемъ.

(Уходить.)

   

СЦЕНА VII.

Палуба Помпеевои галеры, близъ Мизенума.

Музыка. Два или три служителя вносятъ столъ для пира.

   Пер. слуга. Сейчасъ они будутъ сюда. Нѣкоторые изъ этихъ деревъ уже худо держатся на корняхъ {Some o'their plants are ill -- rooted already.-- Здѣсь игра словъ; plant значитъ растеніе, а также подошва ноги, и нога.}; самый легонькій вѣтерокъ уронитъ ихъ.
   Вт. сл. Лепидъ очень раскраснѣлся.
   Пер. сл. Они заставили его выпить круговую чашу.
   Вт. сл. Когда они принуждали одинъ другаго тѣмъ, что такъ слѣдуетъ по порядку, онъ кричалъ: не хочу больше, и уговаривалъ ихъ не подносить ему больше, а самаго себя -- выпить.
   Пер. сл. Между нимъ и его благоразуміемъ поднялась ужасная война.
   Вт. сл. Да; вотъ что значитъ быть въ обществѣ великихъ людей! Я столь же охотно согласился бы держать ни. къ чему негодный для меня тростникъ, и начальническій жезлъ, котораго не могу поднять.
   Пер. сл. Кто поднимается на высокую степень достоинства и ничего не дѣлаетъ, тотъ похожъ на дыры, въ которыхъ должны быть глаза: онѣ только портятъ лице, если въ нихъ нѣтъ глазъ.

Звукъ роговъ. Входятъ Цезарь, Антоній, Помпей, Лепидъ, Агриппа, Меценатъ, Энобарбъ, Менасъ и другіе начальники.

   Ант. (къ Цезарю). Вотъ какъ они дѣлаютъ, Цезарь: по ступенькамъ въ пирамидѣ они замѣчаютъ разлитіе Нила; и по высокому, низкому, или средственному разлитію его, угадываютъ, что будетъ -- безплодіе, или изобиліе. Чѣмъ больше разлитіе Нила, тѣмъ больше надеждъ на урожай. Когда Нилъ начнетъ сбывать, земледѣлецъ сѣетъ свои сѣмена въ илъ и болото, и жатва скоро поспѣваетъ.
   Леп. У васъ тамъ есть удивительныя змѣи.
   Ант. Да, Лепидъ.
   Леп. И змѣи Египетскія родятся также изъ илу посредствомъ солнца и крокодилъ тоже?
   Ант. Да.
   Пом. Садись... вина! Здоровье Лепида!
   Леп. Я не совсѣмъ здоровъ, но не откажусь.
   Эноб. Да, -- ты не будешь отказываться, пока не уснешь; я боюсь, чтобы ты не утонулъ въ винѣ.
   Леп. Я слышалъ, что Птоломеевы пирамиды очень замѣчательны; безъ шутокъ, я слышалъ.
   Мен. Помпей! Одно слово. (Тихо.)
   Пом. Говори на ухо: что такое?
   Мен. Встань, прошу тебя, и выслушай одно слово.
   Пом. Оставь меня теперь. Этотъ кубокъ для Лепида.
   Леп. А что за вещь -- вашъ крокодилъ?
   Ант. Онъ имѣетъ фигуру похожую на крокодила: ширина его обыкновенная, какую имѣетъ крокодилъ,-- высота тоже; движется собственными своими членами; живетъ тѣмъ, чѣмъ питается, и элементы, вышедши изъ него, переходятъ въ другія тѣла.
   Леп. Какого онъ цвѣта?
   Ант. Своего цвѣта.
   Леп. Это удивительная змѣя.
   Ант. Точно такъ; и слезы у него водянистыя.
   Цез. Удовлетворитъ ли его такое описаніе?
   Ант. При помощи кубка, который подаетъ ему Помпей; да онъ -- настоящій Эпикуреецъ.
   Пом. (Тихо Менасу.) Поди прочь, -- удались отъ меня. Объ этомъ говоришь мнѣ? Прочь! Дѣлай, что приказываю. Гдѣ чаша, которую я спрашивалъ?
   Мен. (Тихо.) Ради заслугъ моихъ, встань и выслушай меня.
   Пом. Ты, кажется, сошелъ съ ума. Въ чемъ дѣло?

(Встаетъ и они уходятъ въ сторону.)

   Мен. Я всегда заботился о твоемъ счастіи.
   Пом. Ты служилъ мнѣ вѣрно. Что еще ты хочешь сказать? Веселитесь, господа!
   Ант. Здѣсь песокъ, Лепидъ; или осторожнѣе, иначе упадешь.
   Мен. Хочешь ли ты быть владыкою всего свѣта?
   Пом.-- Что ты говоришь?
   Мен. Хочешь ли ты быть государемъ всего свѣта?
   Пом. Какъ такъ?
   Мен. Согласись на мое предложеніе, -- и я подарю тебѣ цѣлый свѣтъ -- я, котораго ты считаетъ бѣднякомъ.
   Пом. Или ты перепилъ?
   Мен. Нѣтъ, Помпей; я не пилъ вина. Будь смѣлъ, -- и ты сдѣлаешься земнымъ Юпитеромъ. Всѣ области, какія окружаетъ океанъ, и вся земля, которую покрываетъ сводъ небесный -- твои, если ты захочешь имѣть ихъ.
   Пом. Скажи -- какъ?
   Мен. Три обладателя свѣта, твой три соперника -- на твоемъ кораблѣ. Позволь мнѣ отрѣзать якорь. Какъ скоро мы опредѣлимъ пасть ихъ головамъ, тогда все -- твое.
   Пом. Ахъ, если бъ ты исполнилъ свое намѣреніе, а не говорилъ объ немъ мнѣ! Такой поступокъ во мнѣ будетъ низостью, въ тебѣ былъ бы важною услугой. Знай, -- у меня не польза управляетъ честью, а честь -- пользою. Пожалѣй о томъ, что языкъ твой измѣнилъ твоему дѣлу. Сдѣлай ты это тайно, я наградилъ бы тебя за такое дѣло; а теперь долженъ осудить его. Оставь его и пей.
   Мен. (Въ сторону.) Такъ съ сихъ поръ я не хочу полагаться на твое разрушающееся счастіе. Кто ищетъ счастія и не беретъ его, когда находитъ, тотъ никогда и не найдетъ его.
   Пом. Этотъ стаканъ Лепиду.
   Ант. Отнесите его на берегъ.-- Помпей! Я беру стаканъ, вмѣсто его, на прощанье.
   Эноб. Менасъ, вотъ тебѣ.
   Мен. Выпью съ удовольствіемъ, Энобарбъ.
   Пом. Наполните же до самыхъ краевъ.
   Эноб. Вотъ сильный-то человѣкъ, Менасъ.

(Указываетъ на слугу, который тащитъ Лепида.)

   Мен. Почему?
   Эноб. Видишь ли, -- онъ тащить третью часть свѣта?
   Мен. Третья часть свѣта напилась: а напейтесь -- всѣ, тогда весь міръ пошелъ бы кругомъ!
   Эноб. Ну, пей и ты, и кружись съ другими.
   Мен. Ну же, смѣлѣе!
   Пом. Однако такой пиръ -- не то, что пиръ въ Александріи.
   Ант. Походитъ на тѣ пиры. Ударимся чашами... Кубокъ Цезарю.
   Цез. Я съ удовольствіемъ отказался бы отъ него. Мнѣ бываетъ ужасно тяжело, когда я наполню свою голову винными парами.
   Ант. Примѣняйся ко времени.
   Цез. Ну, пейте же: я съ вами. Но, клянусь вамъ, я лучше согласился бы поститься четыре дня, нежели такъ много выпить за-разъ.
   Эноб. А, мой славный повелитель! (Къ Антонію.) Не проплясать ли намъ теперь Египетскихъ вакханалій во славу нашего пира
   Пом. Дѣло, храбрый воинъ.
   Ант. Ну, схватимся же руками, пока еще побѣдоносное вино не утопило нашихъ чувствъ въ мягкой и пріятной Летѣ.
   Эноб. Схватимся руками. Пусть слухъ нашъ оглушится громкими звуками музыки. Я разставлю васъ по мѣстамъ. Этотъ молодецъ пусть начинаетъ пѣсню; а мы хоромъ будемъ оканчивать. Пѣть во все горло. (Играетъ музыка. Энобарбъ разставляетъ ихъ до мѣстамъ; всѣ они схватываются руками.)
   

ПѢСНЯ.

             Гей! Сюда, вина, монархъ!
             Красноглазый, пухлый Вакхъ!
             Грусть, друзья, виномъ зальемъ,
             Грозди въ кудри заплетемъ.
             Пусть весь міръ пойдетъ кругомъ!
             Пусть весь міръ пойдетъ кругомъ!
   
   Цез. Что вы еще хотите сдѣлать? Помпей, спокойной ночи! Любезный братъ, прошу тебя вмѣстѣ съ собою: наше высокое званіе морщится, смотря на такія шалости. Господа, позвольте намъ отправиться; видите, -- у насъ уже разгорѣлись щеки, даже сильный Энобарбъ слабѣе вина, а мой языкъ едва ворочается. Ужасное опьянѣніе почти всѣхъ насъ сдѣлало смѣшными. Но къ чему еще говорить? Любезный, любезный Антоній -- руку.
   Пом. Я попытаюсь помочь вамъ выйдти на берегъ.
   Ант. И долженъ. Давай руку.
   Пом. О, Антоній -- домъ моего отца... Но что нужды? Мы друзья. Ну, спускайтесь въ лодку.
   Эноб. Осторожнѣе, не упадите.

(Помпей, Цезарь, Антоній и свита уходятъ.)

   Менасъ, я не хочу на берегъ.
   Мен. Ну, такъ въ каюту.-- Эй, трубы, барабаны, флейты! Эй!-- пусть самъ Нептунъ услышитъ наше прощаніе съ великими людьми. Громче, плуты, сильнѣе!

(Звукъ трубъ и барабановъ.)

   Эноб. Ура! Кричи -- ура!-- Тамъ моя шапка.
   Мен. Ура!-- Ну, мой другъ, пойдемъ.

(Уходятъ.)

   

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТІЕ.

СЦЕНА I.

Равнина въ Сиріи.

Входятъ съ тріумфомъ Вентидій, Силій, офицеры, солдаты. Впереди несутъ тѣло убитаго Пакора.

   Вент. Наконецъ, вотъ и вы, смѣлые Парѳяне, поражены нашимъ оружіемъ: фортунѣ угодно было избрать меня мстителемъ смерти Красса.-- Пусть впереди нашей арміи несутъ тѣло убитаго царевича. Ородъ заплатилъ намъ за Марка Красса своимъ возлюбленнымъ сыномъ Пакоромъ.
   Силій. Благородный Вентидій, пока еще мечъ твой дымится кровію Парѳянъ, преслѣдуй и тѣхъ изъ нихъ, которые спаслись отъ тебя бѣгствомъ: пройди съ оружіемъ въ рукахъ Мидію, Мессопотамію и всѣ мѣста, куда разбѣжались пораженные наши противники. Тогда твой главнокомандующій, Антоній, самъ посадитъ тебя на тріумфальную колесницу, и главу твою увѣнчаетъ гирландами.
   Вент. Ахъ, Силій, Силій! Довольно для меня и этого. Замѣть, что подчиненный можетъ иногда совершитъ уже слишкомъ блистательное дѣло къ собственному своему вреду: въ отсутствіе главнокомандующаго лучше оставлять дѣло нѣсколько недоконченнымъ, нежели добиваться полнаго успѣха, -- что называется -- на славу. Цезарь и Антоній любятъ выиграть не столько сами собой, сколько трудами своихъ офицеровъ. Вспомни Соссія, подобнаго мнѣ вождя въ Сиріи: какъ этотъ несчастный лейтенантъ Антонія навсегда утратилъ благосклонность своего генерала за то только, что слишкомъ быстро началъ прославляться своими побѣдами. Кто на войнѣ успѣваетъ больше своего начальника, тотъ становится уже какъ-бы начальникомъ надъ своимъ начальникомъ, -- и честолюбіе, господствующая страсть военныхъ людей, заставляетъ главнокомандующаго предпочитать уронъ побѣдѣ, которая бы могла помрачить его собственную славу. Я могъ бы сдѣлать и больше въ пользу Антонія: но этимъ я оскорбилъ бы его, -- и заслуга моя въ его глазахъ потеряла бы всю свою цѣну.
   Сил. Вентидій, ты имѣешь такія качества, безъ которыхъ воина едва ли можно отличить отъ безсмысленнаго меча. Будешь писать къ Антонію?
   Вент. Да; въ скромныхъ выраженіяхъ я опишу ему все, что совершили мы во имя своего \генерала, -- это магическое слово въ дѣлѣ брани. Скажу, какъ отъ его знаменъ, отъ его благоустроенныхъ войскъ побѣжали съ поля битвы дотолѣ непобѣдимые враги наши, Парѳяне.
   Сил. Гдѣ онъ теперь.
   Вент. Онъ намѣревался быть въ Аѳинахъ. Туда поспѣшимъ мы -- какъ можно скорѣе, и явимся къ нему со всѣми своими добычами.-- Ступай впередъ!

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА II.

Римъ. Передняя въ домѣ Цезаря.

Агриппа и Энобарбъ встрѣчаются другъ съ другомъ.

   Агр. Что, какъ разстались братья?
   Эноб. Покончили дѣла съ Помпеемъ, и снарядили его, куда слѣдуетъ: теперь всѣ трое заняты скрѣпленіемъ договоровъ. Октавія плачетъ, покидая Римъ. Цезарь печаленъ, а Лепида, послѣ пирушки у Помпея, захватила какая-то нелегкая немочь, если вѣрить Менасу.
   Агр. А Лепидъ, право, любезный человѣкъ.
   Эноб. Прекраснѣйшій человѣкъ! О какъ онъ, любитъ Цезаря!
   Агр. Какъ обожаетъ Антонія!
   Эноб. Цезарь для него настоящій Юпитеръ между людьми.
   Агр. Такъ Антоній-то что же будетъ? Богъ самаго твоего Юпитера?
   Эноб. То есть, Цезаря-то? Какъ? Этого безподобнаго существа!
   Агр. О, Антоній! Арабская пташечка!
   Эноб. А если будешь хвалить Цезаря, такъ только скажи -- Цезарь, -- и больше ничего ненужно.
   Агр. Въ самомъ дѣлѣ, того и другаго онъ превозноситъ самыми блестящими похвалами.
   Эноб. Но Цезаря онъ любитъ больше, хотя,-- что говорить не можетъ не любить и Антонія. Сердцемъ не почувствовать, языкомъ не высказать, рѣзцомъ не начертить, писателю не описать, барду не воспѣть, поэту не изобразить, какъ слѣдуетъ, любви его къ Антонію. А предъ Цезаремъ онъ падетъ на колѣна, падетъ и исчезнетъ въ благоговѣніи.
   Агр. Да, онъ любитъ обоихъ.
   Эноб. Онъ кружится около нихъ, какъ ночная бабочка вокругъ лучезарныхъ свѣтильниковъ. (Звукъ трубъ) Слышишь? Сигналъ! Скорѣе на лошадей!-- Прощай, любезный Агриппа.
   Агр. Счастливо, добрый воинъ, прощай!

Входитъ Цезарь, Антоній, Лепидъ и Октавія.

   Ант. Остановимся здѣсь, Цезарь; не пойдемъ дальше.
   Цез. Такъ, Антоній, ты отнимаешь у шеи я драгоцѣннѣйшую часть меня самаго: поступай съ Октавіей такъ, какъ бы ты сталъ со мной поступать. Сестра моя, будь достойною супругой, какъ я всегда былъ увѣренъ въ тебѣ. Мой дорогой зять, берегись, чтобы это сокровище добродѣтели, которое отселѣ положится между нами, какъ прочная связь нашей взаимной любви, не вышло разрушительнымъ орудіемъ и для той дружбы, какую мы прежде питали другъ къ другу: въ- такомъ случаѣ лучше намъ было бы остаться въ прежнихъ отношеніяхъ и не придумывать повода къ взаимной ненависти, подъ предлогомъ союза, котораго поддерживать не намѣрены.
   Ант. Прошу не обидѣть меня своею недовѣрчивостію.
   Цез. Хорошо.
   Ант. При всѣхъ своихъ стараніяхъ ты не найдешь ни малѣйшей причины бояться невѣрности со стороны Антонія. Боги да сохранятъ тебя подъ своею защитой, и да расположатъ сердца Римлянъ въ пользу твоихъ намѣреній. Разстанемся.
   Цез. Прощай, моя милая сестра, будь счастлива съ Антоніемъ. Стихіи міра да хранятъ твое здоровье, и изліютъ на тебя въ обиліи всѣ радости жизни. Съ Богомъ!
   Окт. О, мой безцѣнный братецъ!
   Ант. Апрѣль красуется въ ея глазахъ: это самая весна любви, и капли теплаго дождика падаютъ съ ея рѣсницъ.-- Утѣшься, моя милая.
   Окт. Поручаю тебѣ, братецъ, домъ моего супруга и....
   Цез. Что, Октавія?
   Окт. Я скажу тебѣ на ушко.
   Ант. Языкъ измѣняетъ сильнымъ волненіямъ ея сердца, и сердце не можетъ совладѣть съ языкомъ. Между двумя различными склонностями, она колеблется, какъ лебедь посреди зыбкихъ волнъ, не опрокидываясь ни на ту, ни на другую сторону.
   Эноб. (Агриппѣ на ухо) Не плачетъ ли Цезарь?
   Агр. Лице его подернулось какимъ-то туманомъ.
   Эноб. Будь онъ моей лошадью, -- и тогда бы изъ-за этого онъ потерялъ въ глазахъ моихъ всю цѣну {Когда у лошади глаза помутятся и истекаютъ слезами, это принимается за предвѣстіе, что она скоро ослѣпнетъ.}. А онъ еще такой великій мужъ, и -- плачетъ.
   Агр. Какъ такъ, Энобарбъ? Антоній испускалъ отчаянные вопли, когда увидѣлъ убитаго Юлія Цезаря; онъ же плакалъ и при Филиппахъ надъ тѣломъ Брута.
   Эноб. Знать, въ этомъ году у него былъ сильный насморкъ: иначе, какъ могъ бы онъ плакать о томъ, котораго самъ же довелъ до бѣдственной участи. Вѣрь слезамъ тогда, какъ я заплачу.
   Цез. Не безпокойся, милая Октавія: я буду постоянно навѣщать тебя своими письмами; время не изгладитъ во мнѣ памяти о любезной сестрѣ моей.
   Ант. Съ Богомъ, братъ, съ Богомъ: я поспорю съ тобой въ нѣжности любви къ Октавіи. Еще разъ обнимаю тебя и оставляю здѣсь подъ защитою боговъ.
   Цез. Прощай; будь счастливъ.
   Леп. Всѣ звѣзды небесныя да освѣщаютъ вамъ пріятный путь?
   Цез. Прощай, прощай! (Цѣлуетъ Октавію.)
   Ант. Прощай!

(Уходятъ при звукахъ музыки.)

   

СЦЕНА III.

Александрія. Комната во дворцѣ Клеопатры.

Входитъ Клеопатра, Харміань, Ира и Алексасъ.

   Клеоп. Гдѣ тотъ вѣстникъ?
   Алек. Онъ теперь боится и показываться сюда.
   Клеоп. Ничего, ничего; пусть придетъ. (Входитъ вѣстникъ) Подойди ко мнѣ, молодецъ.
   Вѣст. Великая государыня! Иродъ Іудейскій тогда только осмѣливается взглянуть на тебя, когда ты бываешь въ веселомъ расположеніи духа.
   Клеоп. Мнѣ хочется видѣть у ногъ своихъ главу этого Ирода; но, ахъ! послѣ того, какъ Антоній уѣхалъ отъ меня, чрезъ кого я могу достать ее?-- Подойди сюда поближе.
   Вѣст. Прекрасная моя повелительница!...
   Клеоп. Видалъ ты Октавію!
   Вѣст. Видалъ, государыня.
   Клеоп. Гдѣ?
   Вѣст. Въ Римѣ я проходилъ вплоть подлѣ нея, и долго смотрѣл*ь, какъ вели ее брать и Антоній.
   Клеоп. Такой ли у ней ростъ, какъ и у меня?
   Вѣст. О, нѣтъ; государыня; она гораздо ниже.
   Клеоп. Слыхалъ ли ты, какъ она говоритъ? Тоненькимъ голосомъ, или грубымъ?
   Вѣст. Да; мнѣ случилось, государыня, слышать и рѣчь ея: она говоритъ какъ-то глухо.
   Клеоп. Стало быть, не совсѣмъ хорошо.-- О, Антоній не можетъ любить ее долго.
   Харм. Любить ее? Клянусь Изидой, это невозможно.
   Клеоп. Я также думаю, Харміань. Низенькаго росту, да еще съ грубымъ голосомъ.-- А не имѣетъ ли она чего нибудь величественнаго въ походкѣ? При помни, не замѣчалъ ли ты?
   Вѣст. Она ползаетъ; и оттого, стоитъ-ли на одномъ мѣстѣ, или движется, -- никакъ нельзя различить. Въ ней больше тѣла, нежели жизни, такъ что ее скорѣе можно принять за статую, чѣмъ за одушевленное существо.
   Клеоп. Хорошо ли ты это знаешь?
   Вѣст. Какъ нельзя лучше.
   Харм. Въ Египтѣ трое не подмѣтятъ этого такъ хорошо, какъ онъ одинъ.
   Клеоп. Да; онъ малой съ толкомъ, какъ я замѣчаю.-- Такъ, но его словамъ, въ ней не видно еще ничего хорошаго.-- На его сужденіе, кажется, можно положиться.
   Харм. Что и говорить.
   Клеоп. А какъ молода она, можешь ли ты сказать?
   Вѣст. Она, вѣдь, была уже вдовой.
   Клеоп. Вдовой?-- Слышишь ли, Харміань?
   Вѣст. Я полагаю, ей теперь лѣтъ тридцать.
   Клеоп. Ну, а черты лица ея сохранились ли у тебя въ памяти? Какъ оно -- продолговато, иль кругло?
   Вѣст. Чрезъ мѣру кругло.
   Клеоп. Женщины съ такимъ лицомъ большею частію бываютъ чрезвычайно глупы,-- А ея волосы какого цвѣту?
   Вѣст. Темнорусаго; лобъ у ней такъ низокъ, какъ только можно вообразить себѣ.
   Клеоп. На, вотъ тебѣ золото, да не сердись, что я сначала такъ сурово обошлась съ тобой. Я отошлю тебя обратно; ты можешь вести свое дѣло исправно. Готовься отправиться; письма у насъ уже готовы.
   Харм. Бойкой дѣтина!
   Клеоп. Въ самомъ дѣлѣ доброй малой; мнѣ очень жаль, что я его пообидѣла!-- Ну, а какъ ты думаешь, -- вѣдь, но его разсказамъ, въ сестрѣ Цезаря нѣтъ ничего
   Харм. О, ровно ничего, государыня.
   Клеоп. Этотъ малой видалъ, я думаю, женщинъ красавицъ, и, кажется, могъ бы судить...
   Харм. Ему не видать? Сохрани насъ Изида!-- Ему, который столько времени находился при тебѣ, моя прекрасная государыня.
   Клеоп. Милая Харміань, мнѣ нужно еще объ одномъ спросить его; но не теперь: ты проведешь его ко мнѣ, когда я совсѣмъ изготовлю письма, Кажется, все пойдетъ хорошо.
   Хар. За это я могу поручиться.
   

СЦЕНА IV.

Аѳины. Комната въ домѣ Антонія.

Входятъ Антоній и Октавія.

   Ант. Нѣтъ, нѣтъ, Октавія; вѣдь не одна эта вина: я охотно простилъ бы ее твоему брату и тысячи другихъ подобнаго рода.-- Но онъ снова поднялъ войну противъ Помпея. Одинъ себѣ придумалъ новыя постановленія и уже обнародовалъ ихъ. Обо мнѣ рѣдко отзовется съ честію и, когда уже увидитъ себя вынужденнымъ къ тому обстоятельствами, онъ говоритъ въ мою пользу холодно и съ видимымъ неудовольствіемъ; ему хочется совершенно стѣснить меня. Всякій разъ, какъ сдѣлаютъ ему намекъ на мои достоинства, онъ отворотится и пробормочетъ что нибудь сквозь зубы.
   Окт. О, мой милый Антоній, не вѣрь всякому слуху, или, если уже не можешь не вѣрить, по крайней мѣрѣ, не принимай всего къ сердцу. Разгорись между вами вражда, я буду несчастнѣе всѣхъ женъ: -- за котораго изъ васъ я буду возсылать свои молитвы? Боги засмѣются надо мной, когда я буду просить ихъ: "О, спасите моего супруга!" и, тотчасъ же сдѣлаю недѣйствительною свою первую молитву, какъ скажу еще громче: "Боги, спасите моего брата!" Въ одно время молитвы о побѣдѣ супруги и о побѣдѣ брата -- не явное ли это противорѣчіе? Средняго пути между этими двумя крайностями я вовсе не вижу.
   Ант. Что жъ дѣлать, Октавія? Обрати все свое сердце на сторону того, который больше заслуживаетъ твоей любви. Потерять свою честь, по моему, значитъ потерять всего себя. Я скорѣе соглашусь не быть твоимъ, чѣмъ утратить свое доброе имя. Впрочемъ я не стѣсняю и твоей свободы. Если тебѣ угодно, можешь идти между нами среднею стезей. Между темъ я буду приготовляться къ войнѣ, и весь позоръ ея долженъ пасть на честь твоего брата. Придумывай какія угодно мѣры къ нашему примиренію: я не буду тебѣ препятствовать ни въ чемъ.
   Окт. Благодарю тебя, супругъ мой. Всесильный Юпитеръ создалъ меня слишкомъ, слишкомъ слабою для того, чтобы мнѣ быть вашею посредницею. Война между двумя такими исполинами для меня также ужасна, какъ если бы міръ раскололся на двѣ половины съ самаго основанія, и края этой пропасти покрылись грудами мертвецовъ.
   Ант. Кого изъ насъ найдешь виноватѣе, противъ того и направь всю свою ненависть; наши недостатки не могутъ быть такъ равны, чтобы твоя любовь къ намъ всегда оставалась въ равновѣсіи, не склоняясь рѣшительно ни къ тому, ни къ другому. Приготовься къ отъѣзду; выбери себѣ спутниковъ и подругъ и не щади моего богатства на свои издержки.

(Уходитъ.)

   

СЦЕНА V.

Входятъ Энобардъ и Эросъ.

   Эноб. Что новенькаго, другъ мой Эросъ?
   Эр. Есть, братъ, странныя новости.
   Эней. А именно?
   Эр. Церарь и Лепидъ одержали побѣду надъ Помпеемъ.
   Эноб.. Это уже давно извѣстно: не можешь ли сказать чего нибудь о ея послѣдствіяхъ?
   Эр. Цезарь, воспользовавшись услугами Лепида противъ Помпея, теперь не хочетъ его имѣть своимъ товарищемъ, и всю честь похода приписываетъ одному себѣ. Не довольствуясь этимъ, онъ еще обвиняетъ Лепида въ письменныхъ сношеніяхъ съ Помпеемъ. Такимъ образомъ, бѣдный тріумвиръ лишенъ своего достоинства, по милости Цезаря, и въ заточеніи ждетъ конца дней своихъ.
   Эноб. И такъ, міръ, ты имѣешь теперь дѣло только съ двумя ненасытными властелинами. Брось посреди ихъ всѣ богатства, какія у тебя еще остаются, и тогда одинъ изъ нихъ пожретъ другаго.-- Гдѣ Антоній?
   Эр. Онъ прогуливается въ садахъ и въ гнѣвѣ попираетъ ногами высокую траву; по временамъ вскрикиваетъ: "Глупый Лепидъ!" и угрожаетъ местію убійцѣ Помпея.
   Эноб. Нашъ флотъ уже совсѣмъ готовъ.
   Эр. Онъ назначенъ въ Италію противъ Цезаря. Еще что бы тебѣ сказать, Домицій? Да! Я и позабылъ: Антоній ждетъ тебя къ себѣ. Новости я успѣю сообщить тебѣ и послѣ.
   Эноб. И то вѣрно уже какія нибудь бездѣлицы: впрочемъ, что нужды?-- Такъ веди же меня къ Антонію.
   Эр. Пойдемъ, другъ.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА VI.

Римъ. Комната въ домѣ Цезаря.

Входитъ Цезарь, Агриппа и Меценатъ.

   Цез. Столько-то презрѣнія къ Риму выказалъ Антоній! И того еще мало: въ Александріи, однажды,-- я вамъ разскажу одинъ случай для примѣра, -- Антоній и Клеопатра на публичной площади возсѣдали на золотыхъ престолахъ, стоявшихъ на серебрянномъ подножіи, и показывали народу свое царственное величіе. У ногъ ихъ находились Цезаріонъ, котораго они называютъ сыномъ моего отца, и всѣ беззаконныя дѣтки, которыхъ прижили они во все продолженіе своей постыдной любви. Антоній подарилъ своей возлюбленной Египетъ, и призналъ ее полновластною царицею Нижней Сиріи, Кипра и Ливіи.
   Мец. Какъ? И все это въ виду народа?
   Цез. Говорю вамъ -- на парадной площади, гдѣ у нихъ производятся общественныя игры. Тамъ же онъ объявилъ своихъ сыночковъ царями царей: обширныя страны Мидіи, Парѳію и Арменію отдалъ Александру; Толомею подарилъ Сирію, Сицилію и Финикію, а Клеопатра была въ этотъ день облечена въ одежду богини Изиды: впрочемъ, и прежде, говорятъ, она часто показывалась многимъ въ такомъ же нарядѣ.
   Мец. Надо бы давно довести это до свѣдѣнія Римскаго народа.
   Агр. Онъ и прежде еще Видѣлъ много опытовъ гордости Антонія, и скоро лишитъ его всякой довѣренности.
   Цез. Все, что я говорилъ вамъ, уже извѣстно народу: однако жъ онъ принимаетъ жалобы Атонія.
   Агр. На кого жалобы?
   Цез. На Цезаря. Антоній обвиняетъ меня въ томъ, что я, ограбивъ Секста Помпея въ Сициліи, не подѣлился съ нимъ плодами своей побѣды; говоритъ еще, что онъ доставилъ мнѣ нѣсколько кораблей и не хотѣлъ у меня отнимать ихъ; наконецъ сердится на меня и за то, что я удалилъ Леи и да отъ тріумвиратства и удержалъ за собою всѣ его доходы.
   Агр. Слѣдуетъ поскорѣе ему отвѣтить на эти обвиненія.
   Цез. Отвѣтъ уже написанъ и отправленъ къ нему съ моимъ посломъ. Я изъяснилъ Антонію, что Лепидъ сдѣлался слишкомъ дерзокъ, что онъ злоупотреблялъ своею властію, я своими проступками самъ довелъ себя до такого униженія въ правахъ своихъ. Что касается до моихъ завоеваній, я не отказываюсь подѣлиться ими съ Антоніемъ, только требую и отъ него такого же раздѣла Арменіи и другихъ покоренныхъ имъ странъ.
   Мец. О, вѣрно, онъ никогда на это не согласился.
   Цез. Въ такомъ случаѣ и отъ меня ничего не увидитъ.

Входитъ Октавія.

   Окт. Здравствуй, мой любезный братецъ! Привѣтствую тебя, мой высокій покровитель!
   Цез. Какъ, моя милая Октавія! Неужели я долженъ называть тебя женою отверженною?
   Окт. Ты никогда не называлъ меня этимъ именемъ, и не имѣешь причины такъ звать меня.
   Цез. Что жъ бы значило такое неожиданное твое возвращеніе отъ мужа? Я не узнаю въ тебѣ сестры славнаго Цезаря. Супругѣ Антонія должно бы предшествовать войско; ржаніе коней должно бы возвѣстить намъ ея приближеніе; деревья дороги должны бы покрыться народомъ, нетерпѣливо желающимъ видѣть тебя; пыль отъ многолюдной-толпы, сопровождающей колесницу, должна бы восходить до облаковъ и затмѣвать собою небо. А ты возвратилась въ Римъ, какъ бѣдная плебеянка, и предупредила всѣ почести, какія во всякомъ случаѣ могли бы тебѣ быть оказаны нѣжно-любящимъ тебя братомъ. Пренебреженіе внѣшними знаками часто ведетъ за собою охлажденіе самаго чувства въ сердцѣ. Мы полетѣли бы встрѣтить тебя на морѣ и на сушѣ, и приближеніе твое съ каждымъ шагомъ получало бы новую пышность и торжественность.
   Окт. Любезный братецъ! Никто не принуждалъ меня къ этой простотѣ: я сама того захотѣла. Супругъ мой услышалъ, что ты предпринимаешь противъ него войну; тотчасъ же эта тревожная вѣсть дошла до меня, и я, простившись съ Антоніемъ, поспѣшила оставить Аѳины.
   Цез. Онъ, вѣрно, радъ былъ поскорѣе развязаться съ тобой: ты служила ему не маловажнымъ препятствіемъ къ его распутству.
   Окт. Зачѣмъ, братецъ, такъ дурно отзываться объ Антоніѣ?
   Цез. Я вѣдь наблюдаю каждый шагъ его, и вѣтеръ приноситъ мнѣ отовсюду вѣсти о дѣлахъ твоего супруга.-- Знаешь ли, гдѣ онъ теперь?
   Окт. Гдѣ ему быть, какъ не въ Аѳинахъ?
   Цез. Нѣтъ, моя бѣдная сестра; Клеопатрѣ стоило мигнуть, -- и Антоній уже у ногъ ея. Все управленіе дѣлали онъ предоставилъ распутной женщинѣ, и теперь они стараются поднять противъ меня всѣхъ царей земли. Къ нимъ созваны Бокхъ, царь Ливійскій, Архелай, царь Каппадокскій, Филадельфъ, царь Пафлагонскій, Адалласъ, царь Аракійскій, Малхъ, царь Арабскій, царь Понтійскій, Иродъ Іудейскій, Митридатъ Комагенскій, Полемонъ и Ампитасъ, цари Мидіи и Ликаоніи, и несмѣтное множество другихъ царей, подвластныхъ Римскому могуществу.
   Окт. О, я несчастнѣйшая изъ смертныхъ! Сердце мое должно разорваться между двумя любезными мнѣ существами, которыхъ раздѣляетъ непримиримая ненависть.
   Цез. Милости прошу ко мнѣ; я очень радъ твоему возвращенію. Твои письма много задерживали нашъ разрывъ съ Антоніемъ: теперь я вижу, какъ онъ жестоко обидитъ насъ съ тобой, и дальнѣйшее отлагательство рѣшительныхъ мѣръ было бы для насъ опасно. Утѣшься, моя милая; покорись великодушно тѣснымъ обстоятельствамъ времени; не плачь напрасно о томъ, чего нельзя поправить слезами. Римъ принимаетъ тебя къ себѣ съ радостію; а для меня ты дороже всего на свѣтѣ. Тебѣ нанесено такое оскорбленіе, какое только я могъ вообразить когда либо: милосердые боги вступаются за твою честь, избирая исполнителями своего правосудія меня и всѣхъ твоихъ друзей. Будь спокойна, сестра моя: твое прибытіе всѣмъ намъ очень пріятно.
   Агр. Очень пріятію.
   Мец. Очень, очень пріятно, дорогая наша Октавія. Въ Римѣ нѣтъ ни одного сердца, которое бы не питало къ тебѣ любви и не жалѣло о твоей участи. Одинъ только разсѣянный Антоній, необузданный въ своихъ прихотяхъ, могъ оставить такую милую подругу, а во всемъ предаться женщинѣ, которая еще превосходитъ его своими пороками и вооружаетъ его противъ своего отечества.
   Окт. Ужели все это правда?
   Цез. Правда, сущая правда. Ты хорошо, сестра, сдѣлала, что пріѣхала къ мамъ. Прошу тебя, вооружись терпѣніемъ, моя милая Октавія.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА VII.

Лагерь Антонія, близъ мыса Акціума.

Входятъ Клеопатра и Энобарбъ.

   Клеоп. Я не отстану отъ тебя, будь въ этомъ увѣренъ.
   Эноб. Но къ чему Это послужитъ, государыня, къ чему, къ чему?
   Клеоп. Ты запрещаешь мнѣ отправиться на эту войну, и говоришь, что это будетъ неприлично.
   Эноб. Да, государыня, и могу ли я думать иначе?
   Клеоп. Какъ такъ? Противъ меня предпринята война,-- и мнѣ лично не присутствовать на полѣ брани!
   Эноб. (въ сторону) Я бы зналъ, что ей отвѣчать, но, такъ и быть, смолчу {If we should serve horse and mares together,
   The horse were merely lost; the mares would bear
   A soldier and his horse.}.
   Клеоп. Что, что ты говоришь?
   Эноб. Я хочу сказать, что твое присутствіе, государыня, легко можетъ смѣшать Антонія; отниметъ у него и сердце, и умъ и время,-- все, что для него должно быть такъ дорого во время битвы, какъ для главнокомандующаго. И то уже много смѣются надъ его легкомысліемъ: въ Римѣ говорятъ, что эвнухъ Фотинъ да женщины взяли на себя -- вести съ Цезаремъ войну.
   Клеоп. Провались этотъ Римъ со всѣми своими насмѣшниками! Я считаю непремѣнною своею обязанностію участвовать въ этой войнѣ, и явлюсь на полѣ брани славнымъ мужемъ, верховнымъ властителемъ своего царства. Не смѣй ничего возражать мнѣ: я не останусь въ бездѣйствіи вдали отъ шума сраженій.
   Эноб. Я не скажу больше ни слова.-- Но вотъ идетъ и самъ Антоній.

Входятъ Антонит и Канидій.

   Ант. Не странно ли это, Канидій, что Цезарь изъ Тарента и Брундусіума такъ быстро могъ переплыть Іонійское море и утвердиться въ Торинѣ.-- Ты слышала ли объ этомъ, моя милая?
   Клеоп. Поспѣшность можетъ быть предметомъ удивленія только для небрежныхъ.
   Ант. Милый упрекъ на нашу небрежность! Онъ могъ бы сдѣлать честь самому опытному воину. Канидій! Мы должны будемъ вступить съ Цезаремъ въ морское сраженіе.
   Клеоп. Морское! Да какъ иначе?
   Канид. Почему бы такъ, Антоній?
   Ант. Потому что этого хочетъ Цезарь.
   Эноб. А почему бы нашему генералу не вызвать Цезаря въ поле?
   Кан. Его вызывали, и именно къ Фарсаліи на то мѣсто, гдѣ Цезарь сражался съ Помпеемъ; но Октавій отвергнулъ всѣ предложенія, которыхъ онъ не считаетъ для себя выгодными. Такъ бы и намъ слѣдовало поступить.
   Ант. На морѣ, на морѣ.
   Эноб. Наши корабли очень плохо снаряжены- наши матросы набраны изъ пастуховъ, жнецовъ, людей, вовсе не приготовленныхъ къ дѣламъ воинскимъ; а флотъ Цезаря наполненъ опытнѣйшими воинами, которые выдержали битву съ Помпеемъ; ихъ корабли легки на ходу, а наши медленны. Намъ непремѣнно надобно было бы отказаться отъ сраженія на морѣ: мы гораздо успѣшнѣе могли бы дѣйствовать на сушѣ.
   Эноб. Доблестный вождь! Чрезъ это мы лишаемся того несомнѣннаго успѣха, за Который всегда ручается намъ твоя зрѣлая опытность на сушѣ; твои войска скоро разстроятся, потому что большая часть ихъ состоитъ изъ пѣхоты; твоему искусству, столько разъ прославившему тебя на сухой землѣ, негдѣ будетъ развернуться: пренебрегая такими вѣрными соображеніями и дѣйствуя на авось, по одному капризу, мы выпускаемъ изъ рукъ побѣду, въ которой не могли бы сомнѣваться.
   Ант. Я хочу сражаться на морѣ.
   Клеоп. У меня шестьдесятъ кораблей. Цезарю нельзя имѣть больше.
   Ант. Мы сожжемъ лишніе корабли и скрѣпивъ плотнѣе, остальные, нападемъ на Цезаря лишь только онъ приблизится къ Акціумскому мысу. Если намъ не посчастливится, мы вознаградимъ свою потерю въ открытомъ полѣ.-- (Входитъ вѣстникѣ) Что ты намъ скажешь?
   Вѣст. Тебѣ уже извѣстно, генералъ, что Цезарь взялъ Торинъ: мнѣ остается только подтвердить это извѣстіе.
   Ант. Ужели и самъ Цезарь тамъ же? Это невозможно: я не могу надивиться, какъ поспѣло туда его войско.-- Канидій, ты останешься на сухой землѣ съ девятнадцатью легіонами и двѣнадцатью тысячами всадниковъ; а мы поспѣшимъ къ своимъ кораблямъ. Впередъ, мой Ѳетисъ! (Входитъ солдатъ.) Что новенькаго?
   Солд. О, мой великій предводитель! Не начинай битвы на морѣ; не ввѣряй себя утлымъ доскамъ. Ужели тебя не убѣдитъ ни этотъ, мечъ, ни эти мои раны? Предоставь нырять въ водахъ Египтянамъ и Финикіянамъ: мы, Римляне, умѣемъ побѣждать на сушѣ, держась земли крѣпкою ногою.
   Ант. Хорошо, хорошо; ступай прочь.

(Антоній, Клеопатра и Энобарбъ уходятъ.)

   Солд. Клянусь Геркулесомъ; вѣдь у меня есть умъ: я говорю правду.
   Кaн. Какъ быть, солдатъ, у тебя есть умъ, да съ умомъ теперь ничего не сдѣлаешь: нашего вождя водятъ другіе, и всѣ мы подъ командою у бабы.
   Солд. Ты вѣдь начальствуешь легіонами и всадниками на сухой землѣ, -- не такъ ли?
   Кан. Маркъ Октавій, Маркъ Юстей, Публикола и Целій поведутъ сраженіе на морѣ; а мы будемъ стоять на сушѣ.-- Но, какъ бы то ни было, быстрота Цезаря превышаетъ всякое вѣроятіе.
   Солд. Еще прежде его отправленія изъ Рима, его войска мало помалу уже переправлялись къ назначенному мѣсту, только такъ украдчиво, что наши шпіоны никакъ не могли этого подмѣтить.
   Кан. Не слышалъ ли ты, кто ими командуетъ?
   Солд. Лейтенанта ихъ зовутъ Тавромъ.
   Кан. Я хорошо знаю этого человѣка.

Входитъ вѣстникъ.

   Вѣст. Антоній велѣлъ позвать къ себѣ
   Кан. Время бременѣетъ событіями: каждая минута раждаетъ что нибудь новое.
   

СЦЕНА VIII.

Равнина близъ Акціума.,

Входятъ Цезарь, Тавръ, офицеры и другіе.

   Цез. Тавръ!
   Тавр. Что угодно?
   Цез. Не давай битвы на сушѣ. Держись крѣпко и не бросайся на непріятеля, пока не опрокинемъ его на морѣ. Не нарушай этихъ приказаній: отъ нихъ зависитъ все наше счастіе,

(Уходятъ.)

Входятъ Антоній и Энобарбъ.

   Ант. Поставимъ наши, эскадроны по ту сторону холма, въ виду Цезаревой арміи. Съ этого мѣста можно будетъ опредѣлить число непріятельскихъ кораблей и дѣйствовать сообразно съ ихъ движеніями.

(Уходятъ.)

Канидій проходитъ по одной сторонѣ сцены съ своими легіонами, по другой сторонѣ Тавръ, лейтенантъ Цезаря, съ своими. Вскорѣ послѣ того, какъ они пройдутъ, слышится шумъ морского сраженія. -- Крикъ. Входитъ Энобарбъ.

   Эноб. Все потеряно, все потеряно! Я не могу дольше смотрѣть на эту картину, Антоніадъ, Египетскій адмиралъ, обратился въ бѣгство съ своими шестьюдесятью кораблями. Нельзя смотрѣть на нихъ безъ ужаса.

Входитъ Скаръ.

   Ск. Боги, богини и весь соборъ Олимпійскій!...
   Эноб. Чѣмъ ты такъ сильно взволнованъ?
   Ск. Самая лучшая часть міра потеряна отъ жалкой непредусмотрительности: мы должны распроститься съ царствами и провинціями.
   Эноб. Въ какомъ положеніи теперь битва?
   Ск. На нашей сторонѣ настоящій повальный моръ, гдѣ ужъ никакъ нельзя спастись отъ смерти. Ахъ, эта безстыдная Египтянка! Проказа схватила бы ее! Въ самомъ разгаръ битвы, когда еще перевеса не оказывалось ни на той, ни на другой сторонѣ, когда наша была даже тверже непріятельской -- на Клеопатру напалъ какой-то паническій страхъ, и она, какъ телушка отъ оводу въ іюнѣ, подняла паруса и побѣжала.
   Эноб. Я вѣдь видѣлъ это; но у меня такъ закружило въ глазахъ отъ такого зрѣлища, что я дольше никакъ не могъ смотрѣть.
   Скар. Ея стремительное бѣгство имѣло магическое дѣйствіе на Антонія,-- и онъ палъ несчастною жертвою своей страсти. Распустивъ крылья своего корабля, онъ, какъ взбѣшенный селезень, оставилъ войско въ самомъ жару сраженія и бѣжалъ по слѣдамъ своей возлюбленной. Я не видалъ ничего постыднѣе такого бѣгства; никогда опытность, мужество и честь не пострадали такъ много, какъ въ этомъ случаѣ.
   Эноб. О, горе, горе!

Входитъ Канидій.

   Кан. Наше счастіе на морѣ уже совсѣмъ обрушилось и безвозвратно пошло ко дну. Если бы нашъ генералъ устоялъ на мѣстѣ и помнилъ, себя, какъ, бывало, прежде, верхъ непремѣнно былъ бы на нашей сторонѣ. О несчастный! Онъ самъ подалъ намъ примѣръ позорнѣйшаго бѣгства.
   Эноб. Такъ вы въ самомъ дѣлѣ въ такомъ отчаянномъ положеніи?-- (Въ сторону.) Прощайте же, да и поминайте меня, какъ звали.
   Кан. Они бѣжали къ Пелопонесу.
   Ск. И поспѣютъ туда скоро: я полечу посмотрѣть, что будетъ дальше.
   Кан. Я передамъ Цезарю свои легіоны и всадниковъ: шесть царей въ этомъ уже предупредили меня.
   Эноб. А я все еще не покину Антонія, не смотря на превратность его счастя, хотя разсудокъ мой сильно возстаетъ противъ такой рѣшимости.

Уходятъ.

   

СЦЕНА IX.

Александрія. Комната во дворцѣ Клеопатры.

Входитъ Антоній съ своею свитой.

   Ант. Послушайте, друзья! Земля не позволитъ мнѣ больше ступать по ней: она стыдится носить Антонія.-- Друзья, подойдите ко мнѣ поближе. Въ этомъ мірѣ я уже запоздалый путникъ, навсегда сбившійся съ своей дороги. У меня остается корабль, нагруженный золотомъ: возьмите его и раздѣлите между собой. Бѣгите отъ Антонія и миритесь съ Цезаремъ.
   Всѣ. Бѣжать! Этого никогда не будетъ.
   Ант. Я самъ бѣжалъ; а трусы, глядя на меня, также пустились бѣжать, обративъ тылъ свой непріятелю.-- Друзья, оставьте меня; теперь я выбралъ себѣ такой путь, на которомъ не буду имѣть въ васъ нужды. Простите, друзья. Мои сокровища въ пристани,-- возьмите ихъ себѣ.-- О, несчастный! Я бѣжалъ за той, на которую теперь не могу взглянуть безъ того, чтобы лице мое не покрылось краской. Волосы дерутся между собою на головѣ моей: сѣдые возстаютъ на черныхъ, обвиняя ихъ въ моей опрометчивости; а черные упрекаютъ сѣдыхъ, за мою робость и отчаяніе.-- Друзья, покиньте меня: я дамъ вамъ рекомендательныя письма къ моимъ пріятелямъ, и они проложатъ вамъ дорогу къ Цезарю. Прошу васъ, не горюйте обо мнѣ и не упрашивайте меня о томъ, чтобы вамъ на всегда остаться съ своимъ господиномъ. Примите мой подарокъ, какой я могъ вамъ дать въ этомъ отчаянномъ положеніи. Оставьте того, кто самъ себя оставилъ, и скорѣе подите на берегъ, тамъ ждетъ васъ мой корабль съ сокровищами.-- Сдѣлайте милость, сейчасъ же оставьте меня",-- прошу васъ, безъ отлагательствъ; отправляйтесь съ Богомъ, умоляю насъ. Я утратилъ право повелѣвать вами, послушайте же, покрайней мѣрѣ, моей просьбы.-- Мы опять увидимся скоро. (Садится, склоня голову.)

Входятъ Эросъ и Клеопатра, поддерживаемая Харміанью и Ирой.

   Эр. Подойди къ нему, государыня; утѣшь его.
   Ира. Да, надо утѣшить.
   Харм. Ахъ, боги мои, да какъ же иначе?
   Клеоп. Дайте мнѣ сѣсть подлѣ него, О Юнона!
   Ант. Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!
   Эр. Взгляни на нее, Антоній.
   Анъ. О, прочь, прочь, прочь!
   Харм. Государыня!
   Ира. Государыня, прекрасная моя повелительница!
   Эр. Антоній, любезный Антоній!
   Ант. Такъ, мой другъ, такъ.-- При Филиппахъ онъ едва умѣлъ держать мечъ, какъ танцоръ, тогда, какъ я поражалъ худощаваго и морщиноватаго Кассія; мнѣ же принадлежала честь низложить и Брута; онъ всегда дѣйствовалъ лишь посредствомъ своихъ лейтенантовъ и не имѣлъ никакой опытности въ дѣлахъ воинскихъ: а теперь,-- но такъ и быть!
   Клеоп. Ахъ, не уходите отъ него!
   Эр. Государыня здѣсь, Антоній. Государыня, поговори съ нимъ. Онъ внѣ себя; онъ не знаетъ, куда укрыться отъ стыда.
   Клеоп. Хорошо, хорошо, -- такъ поддержите же меня.-- О!
   Эр. Антоній, встань: государыня подошла къ тебѣ; голова ея склонилась и смерть грозитъ схватитъ ее; одно твое слово могло бы возвратить ей силы.
   Ант. Я убилъ свою честь: постыдное бѣгство!
   Эр. Антоній, подлѣ тебя государыня.
   Ант. О, не ты ли довела меня до этого, Египтянка? Смотри, какъ я желалъ бы скрыть свой позоръ даже отъ твоихъ глазъ, когда представлю, что я оставилъ за собой, что потерялъ, безчестно убѣгая отъ непріятеля.
   Клеоп. О, мой милый Антоній! Прости мнѣ эту робость: я никогда не думала, чтобы ты послѣдовалъ за моими кораблями.
   Ант. Египтянка! Ты хорошо знала, что сердце мое привязано къ тебѣ неразрывными узами, и что ты непремѣнно должна была увлечь меня въ своемъ бѣгствѣ. Ты хорошо знала свою власть надъ моимъ духомъ, и то, что одного твоего мановенія достаточно было вооружить меня противъ самихъ боговъ.
   Клеоп. О, извини меня!
   Ант. Теперь я долженъ посылать просительныя письма безбородому юношѣ, кланяться предъ нимъ со всею низостію, -- я, который держалъ въ рукахъ своихъ половину міра и располагалъ по своей волѣ участію царей, творилъ и уничтожалъ счастіе народовъ. Ты знала, до какой степени порабощена была тебѣ душа моя; ты знала, что мечъ мой, утративъ свою силу отъ любви, готовъ повиноваться всѣмъ твоимъ капризамъ.
   Клеоп. О, прости, прости!
   Ант. Ну, полно же, не плачь, прошу тебя: одна слеза твоя стоитъ всѣхъ моихъ пріобрѣтеній и всѣхъ потерь. Дай мнѣ одинъ поцѣлуй, -- и онъ вознаградить для меня все. Я послалъ къ Цезрю Евфронія. Возвратился ли онъ?-- Моя милая, на сердцѣ у меня тяжело, какъ будто кто нибудь влилъ въ него олово. Пойдемъ, подай мнѣ вина и закуски. Фортуна знаетъ, что чѣмъ сильнѣе она поражаетъ Антонія, тѣмъ болѣе я презираю ея удары.

Уходятъ.

   

СЦЕНА X.

Лагерь Цезаря въ Египтѣ.

Входятъ Цезарь, Долабелла, Тирей и другіе.

   Цез. Пустъ явится ко мнѣ посолъ Антонія. Знаете ли вы его?
   Дол. Цезарь, это его домашній учитель: доказательство, какъ гладко ощипанъ Антоній, когда онъ посылаетъ такое маленькое перышко изъ своего крыла, -- тотъ, которому еще не задолго предъ симъ столько царей готовы были служить послами,

Входитъ Эвфроній.

   Цез. Поди сюда и говори.
   Эвфр. Я, ничтожный самъ по себѣ человѣкъ, пришелъ къ тебѣ отъ Антонія. Еще недавно я такъ мелокъ былъ для его цѣлей, какъ капля утренней росы, падшая на листокъ мирта, въ сравненіи съ моремъ.
   Цез. Пусть такъ. Объясни, что тебѣ приказано!
   Эвфр. Антоній привѣтствуетъ тебя, какъ полнаго распорядителя его участи, и проситъ у тебя позволенія жить въ Египтѣ. Если ты не удостоишь его этой милости, онъ великодушно откажется отъ своего желанія и будетъ умолять тебя только о томъ, чтобы ты далъ ему свободно дышать между небомъ и землей, какъ частному человѣку, въ Аѳинахъ. Вотъ вся его просьба,-- За нимъ и Клеопатра преклоняется предъ твоимъ величіемъ, покоряется могуществу твоему и униженно проситъ тебя почислить за ея дѣтьми престолъ Птоломеевъ, теперь совершенно зависящій отъ твоей власти.
   Цез. Что касается до Антонія, я не хочу и слушать его просьбъ. Царицѣ будетъ сдѣлана милость, по ея желанію: только пусть она выгонитъ изъ Египта своего друга вѣчно ненавистнаго мнѣ Антонія, или тамъ же лишитъ его жизни. Если она исполнитъ это мое приказаніе, просьба ея не будетъ отвергнута. Такой мой отвѣтъ для того и другой.
   Эвфр. Желаю тебѣ всякаго счастія.
   Цез. Проведите его чрезъ мой лагерь. (Эвфроній уходитъ) (Къ Тирею) Вотъ тебѣ теперь время попытать силу своего краснорѣчія. Отправляйся; оторви Клеопатру отъ Антонія; обѣщай ей во имя мое все, чего она ни запроситъ, и предлагай еще больше, что самъ придумаешь. Женщины, въ счастіи, бываютъ не слишкомъ непреклонны; но бѣдственное положеніе и изъ самой разсѣянной женщины дѣлаетъ цѣломудренную весталку. Употреби, Тирей, все свое искусство и, если успѣешь въ этомъ предпріятіи, то все, что ни запросишь въ награду за свои труды, будетъ для насъ закономъ.
   Тup. Цезарь! Я готовъ къ твоимъ услугамъ.
   Цез. Узнай, какъ Антоній думаетъ поправить свою ошибку; наблюдай всѣ его дѣйствія, всѣ движенія, и сообщи намъ все, что самъ выведешь изъ того.
   Тup. Слушаю, Цезарь.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА XI.

Александрія. Комната во дворцѣ Клеопатры.

Входятъ Клеопатра, Энобарбъ, Харміань и Ира.

   Клеоп. Что мы должны дѣлать теперь, Энобарбъ?
   Эноб. Раскаяваться и умирать.
   Клеоп. Кого надобно винить,-- меня или Антонія?
   Эноб. Одного Антонія. Зачѣмъ онъ далъ перевѣсъ своимъ приходамъ надъ разсудкомъ? Удивительно ли, что ты, государыня, побѣжала отъ ужасовъ кровавой битвы, гдѣ смерть переходила съ одной стороны на другую? Зачѣмъ ему было за тобою слѣдовать? Какъ можно предпочесть внушеніе страсти долгу главнокомандующаго въ тѣ рѣшительныя минуты, когда одна половина міра сражалась съ другою и все дѣло касалось лично его самаго? Такая непростительная вина стоила такой великой потери: гнаться за обратившимся въ бѣгство кораблями и оставить свой флотъ на произволъ судьбы!
   Клеоп. Умолкни, прошу тебя.

Входятъ Антоній и Эвфроній.

   Ант. Такъ въ самомъ дѣлѣ это было его отвѣтомъ?
   Эвфр. Да, сударь.
   Ант. Царица будетъ пользоваться всѣми милостями, если выдастъ Антонія -- такъ, что ли?
   Эвфр. Такъ точно онъ говорилъ.
   Ант. Хорошо же, сообщимъ это ей. Пошли молодому Цезарю эту сѣдую голову, и онъ готовъ выполнить всѣ твои желанія, дать тебѣ, какія угодно, царства.
   Клеоп. Эту голову, Антоній!
   Ант. (Эвфронію) Ступай къ Цезарю снова, да скажи ему, что розы юности видны еще на его щекахъ; что міръ только еще ждетъ отъ него чего нибудь особеннаго; что не много требуется мудрости, чтобы отнять у него и золото, и корабли, и войско; что его генералы также счастливо могли бы сражаться и подъ властію ребенка, какъ и подъ властію Цезаря; и что поэтому я, не смотря на неравенство нашего счастія, позову его еще разъ помѣриться силами съ дряхлымъ старикомъ, мечъ противъ меча, одинъ на одинъ. Вотъ что я напишу ему! Слѣдуй за мной.

(Антоній и Эвфропій уходятъ,)

   Эноб. Да, очень вѣроятно, что побѣдоносный Цезарь оставитъ мирное свое счастіе и выступить на поединокъ съ мечебойцемъ. Я замѣчаю, что сужденія наши въ тѣсной связи съ счастіемъ.-- Внѣшнія обстоятельства человѣка имѣютъ сильное вліяніе на душу; если они попортятся, повредится и умъ за ними; иначе какъ можно было бы такому опытному и разсудительному столь легкомысленно мечтать, что Цезарь согласится подвергнуть блаженную свою жизнь опасности въ борьбѣ съ отчаяннымъ Антоніемъ.-- О, Цезарь! Ты и надъ разумомъ его одерживаешь побѣду.

Входитъ Слуга.

   Сл. Пришелъ посолъ отъ Цезаря.
   Клеоп. Такъ что жъ вы? Къ чему еще эти церемоніи? Вы видите, мои милыя, что отцвѣтшую розу презираютъ тѣ самые, которые преклонялись предъ ея почкою.-- Пусть войдетъ.
   Эноб. (Въ сторону.) Моя честность и моя рѣшимость -- въ сильной борьбѣ между собою. Если вѣрно -- подданничество обыкновенная добродѣтель глупцовъ, то останься я вѣренъ Антонію, я буду глупѣйшимъ человѣкомъ въ мірѣ. Но за то, кто бываетъ искренно привязанъ къ своему падшему господину до послѣдней минуты, тотъ одержитъ побѣду надъ самымъ побѣдителемъ своего господина и займетъ важное мѣсто въ исторіи.

Входитъ Тирей.

   Клеоп. Что угодно Цезарю?
   Тчр. Я долженъ переговорить объ этомъ съ тобою, государыня, наединѣ.
   Клеоп. Здѣсь со мною никого нѣтъ, кромѣ моихъ друзей: говори смѣло.
   Тup. Но, можетъ быть, тутъ же есть и друзья Антонія?
   Эноб. У него не можетъ быть друзей, кромѣ тѣхъ, которые вмѣстѣ были бы друзьями Цезаря; безъ этого онъ не имѣетъ въ насъ никакой нужды. Если бы угодно было Цезарю, нашъ Антоній давно уже былъ бы его другомъ; а что касается до насъ, то мы всѣ готовы сдѣлаться друзьями его друга, т. е. Цезаря.
   Тир. (Если такъ, то я буду говорить и здѣсь.) Знаменитая государыня! Цезарь хочетъ, чтобы въ настоящихъ тѣсныхъ обстоятельствахъ умъ твой занятъ былъ единственно тою мыслію, что твой побѣдитель -- Цезарь.
   Клеоп. Дальше. Это истинно царски.
   Тир. Ему извѣстно, что тебя привязываютъ къ Антонію не столько любовь, сколько страхъ.
   Клеоп. О!
   Тир. По этому Цезарь съ сожалѣніемъ смотритъ на тѣ пятна, которыми помрачается твоя честь; потому что сама ты не хотѣла подать никакого къ этому повода; но противъ твоей воли тебя безчестятъ другіе.
   Клеоп. Цезарь -- настоящій богъ: онъ знаетъ всѣ наши тайны. Дѣйствительно, я никогда не думала торговать честію; у меня отнимаютъ ее силой.
   Элоб. (Въ сторону.) Чтобы получше увѣриться въ этомъ, спрошу Антонія. Антоній, Антоній! Въ твой корабль со всѣхъ сторонъ потекла вода: утопай одинъ; пора намъ оставить тебя, когда уже и дражайшая подруга твоя покидаетъ своего возлюбленнаго.

(Уходитъ).

   Тир. Не прикажешь ли, государыня, о чемъ нибудь просить Цезаря? Стоитъ только предложить, -- и все будетъ сдѣлано по твоему желанію. Онъ душевно хотѣлъ бы, чтобы его настоящее счастіе послужило для тебя, государыня, надежнымъ жезломъ, на который бы ты могла опереться. Но его сердце Съ большою горячностію прильнетъ къ тебѣ, если онъ услышитъ отъ меня, что ты покинула Антонія, и ищешь для себя пріюта у одного Цезаря -- владыки міра.
   Клеоп. Какъ твое имя?
   Тup. Мое имя -- Тирей.
   Клеоп. Милый посланникъ, скажи великому Цезарю, что въ настоящей борьбѣ двухъ героевъ я готова цѣловать руку побѣдителя; готова положить корону свою къ ногамъ его, стать предъ нимъ на колѣна и ждать отъ его всеобъемлющаго могущества приговора Египту.
   Тир. Ты избираешь самый выгодный для себя путь, государыня. Когда благоразуміе въ разладѣ со счастіемъ, первому слѣдуетъ только отваживаться на все для него возможное, -- и тогда ничто не въ состояніи будетъ поколебать его. Позволь мнѣ, государыня, въ знакъ моего высокаго уваженія къ твоей особѣ, облобызать твою руку.
   Клеоп. Отецъ вашего Цезаря, столь важно занимавшійся обширными планами своихъ завоеваній, часто наклонялъ уста свои къ этой недостойной рукѣ и осыпалъ ее поцѣлуями.

Входятъ Антоній и Энобарбъ.

   Ант. Какъ! Любезничать?... Клянусь Юпитеромъ громовержцемъ!.. Кто, ты, несчастный?
   Тир. Исполнитель приказаній могущественнѣйшаго монарха, которому никто не можетъ отказать въ повиновеніи.
   Эноб. Тебя высѣкутъ розгами.
   Ант. Поди сюда.-- Ахъ, ты коршунъ проклятый'! Адъ и небо! Власть моя выпадаетъ изъ рукъ. Еще недавно довольно было мнѣ крикнуть, -- и цари, какъ мальчишки, наперерывъ бѣжали ко мнѣ и спрашивали: "что угодно, нашъ повелитель?" Слышишь ли ты? Я все еще тотъ же Антоній. (Входятъ слуги.) Возьмите этого негодяя и сѣките его безъ пощады.
   Эноб. Лучше играть со львенкомъ, чѣмъ съ старымъ умирающимъ львомъ.
   Ант. Луна и звѣзды небесныя!-- Сѣките его. Будь на мѣстѣ его двадцать могущественныхъ царей, преклоняющихся предъ царемъ: если бы они въ глазахъ моихъ такъ дерзко стали цѣловать руку этой... какъ мнѣ назвать ее? Прежде я звалъ ее Клеопатрой.-- Ребята, сѣките его до тѣхъ поръ, пока онъ не исцарапаетъ своего лица и не будетъ умолять васъ о милости. Тащите его!
   Тup. Маркъ Антоній!
   Ант. Тащите его отсюда, и когда онъ будетъ высѣченъ, приведите его ко мнѣ снова.-- Я отправлю съ этимъ глупцомъ посланіе къ Цезарю.-- (Слуги уводятъ Тирея.) Вспомни, твои прелести вполовину уже поблекли, прежде чѣмъ я узналъ тебя.-- Какъ! Ужели для того я оставилъ не измятымъ свое ложе въ Римѣ, отказался отъ чести -- имѣть законныхъ потомковъ и быть кумиромъ любой женщины, -- ужели все это сдѣлалъ для того, чтобы такъ безчестно быть обманутымъ кокеткой, которая всякому готова строить глазки?
   Клеоп. Мой милый Антоній!
   Ант. Ты всегда была измѣнницей.-- О бѣдный человѣкъ! Только допусти усилиться въ себѣ порочнымъ наклонностямъ, -- и праведные боги сокроютъ отъ глазъ твоихъ, собственныя твои преступленія и ослѣпятъ твой разсудокъ: тогда мы боготворимъ свои заблужденія и, смѣясь, низвергаемся въ бездну безславія.
   Клеоп. О боги! Ужели такъ могъ быть раздраженъ Антоній?
   Ант. Я связался съ тобой уже тогда, какъ ты истомлена была отъ любви покойнаго Цезаря; кромѣ (того ты расточала свои ласки Сексту Помпею; не считаю другихъ твоихъ преступленій, которыя не записаны въ книгу молвы, и которыя, можетъ быть, были бы безъ счету. Я вполнѣ увѣренъ, что ты никогда не звала цѣломудрія, хотя иногда и догадывалась, что бы это было такое.
   Клеоп. Ахъ! Къ чему все это?
   Ант. Мнѣ терпѣть, чтобы тотъ негодяй, которому бы прилично было только принять отъ тебя нѣсколько грошовъ на водку и говорить отъ радости: "да наградитъ тебя Богъ?" чтобы онъ такъ страстно лизалъ руку моей избранной, чтобы онъ смѣлъ шутить царственною печатью, залогомъ высокихъ сердецъ! О, если бы я былъ теперь на горѣ Васанской! Своими отчаянными воплями я перекричалъ бы ревъ рогатаго скота. Ужасныя мученія подавляютъ меня, и я неистовствую не безъ причины. Учтиво изъясняться въ моемъ положеніи, значило бы то же, какъ если бы несчастный висѣльникъ сталъ благодарить палача за то; что онъ скоро наложилъ на него петлю. (Входятъ слуги съ Тиреемъ.) Высѣченъ я и онъ?
   Сл. Исправно, сударь.
   Ант. Ревѣлъ ли онъ? Просилъ ли о помиловеніи?
   Сл. Умолялъ пощадить.
   Ант. Пусть отецъ твой, если онъ еще живъ, пожалѣетъ, что ты не родился у него дочерью; а ты пожалѣй о томъ, что слѣдовалъ за Цезаремъ въ его тріумфѣ: за это и пороли тебя. Отнынѣ пусть бѣлая ручка высокой госпожи приводитъ тебя въ трепетъ: безъ страха тебѣ нельзя будетъ взглянуть на нее.-- Теперь ступай назадъ и скажи ему свои похожденія. Да смотри же, непремѣнно объясни, до какой степени я раздраженъ противъ него. Онъ только съ гордостію и презрѣніемъ посматриваетъ на то, что а теперь, а забылъ и думать о томъ, чѣмъ я былъ прежде. Ему хочется меня разсердить; а разсердить меня теперь очень легко, когда добрая звѣзда моя руководительница уклонилась отъ правильнаго своего теченія и навсегда сокрыла отъ меня свѣтъ свой въ безднѣ ада. Если мои рѣчи и мои поступки не понравятся, то скажи ему, что у него есть Гиппархъ, мой вольноотпущенный рабъ, котораго онъ можетъ сѣчь, повѣсить, замучить, если онъ непремѣнно захочетъ отмстить мнѣ. Ты съ своей стороны постарайся подстрекнуть его самолюбіе, -- поди, покажись ему съ своими рубцами.

(Тирей уходить.)

   Клеоп. Наконецъ, успокоился ли ты, Антоній?
   Ант. Увы! Свѣтило очей моихъ погасло, и блескъ его помрачился. Это одно уже предсказываетъ паденіе Антонія.
   Клеоп. Я еще должна выжидать, пока онъ утихнетъ.
   Ант. Чтобы льстить Цезарю, ужели ты будешь любезничать съ самымъ послѣднимъ рабомъ его?
   Клеоп. Такъ ты меня еще до сихъ поръ не знаешь, Антоній.
   Ант. Знаю, что сердце у тебя холодно ко мнѣ, какъ ледъ.
   Клеоп. Ахъ, мой милый Антоній! Если я дѣйствительно холодна къ тебѣ, то пусть небо произведетъ градъ изъ этого самаго льда и, отравивъ его ядомъ, первый камень броситъ мнѣ на шею; минута его паденія пусть будетъ послѣднею минутою моей жизни; вслѣдъ за мной пусть поразитъ Цезаріона, самый нѣжный плодъ чрева моего, и съ нимъ вмѣстѣ всѣхъ моихъ храбрыхъ Египтянъ. Пусть разбросанные этого бурею, они валяются по землѣ безъ гробовъ, и служатъ пищею плотояднымъ мухамъ и гадамъ Нильскимъ!
   Ант. Довольно, довольно; я тебѣ вѣрю. Цезарь Скоро нападетъ на Александрію: здѣсь я еще сражусь съ нимъ не на жизнь, а на смерть. Наша армія крѣпко стоитъ на сушѣ; нашъ разрознившійся флотъ снова соединится, и грозно будетъ летать на морѣ. Гдѣ ты, моя храбрость?-- Послушай, моя милая, если еще приведется мнѣ возвратиться съ поля брани, чтобы поцѣловать эти губки; то я не иначе явлюсь къ тебѣ, какъ весь покрытый кровью. Я и мой мечъ поступимъ въ область хроники: у меня еще есть надежда.
   Клеоп. Я узнаю своего истиннаго героя.
   Ант. Мои мускулы, мое сердце, мое горло должны втрое усилиться противъ прежняго: я буду биться съ ожесточеніемъ.-- Прежде, когда часы мои текли спокойно и счастливо, людямъ пустяковъ стоило выкупить жизнь свою изъ моей власти: но теперь я стисну зубы и спроважу въ адъ^ всякаго, кто осмѣлится противостать мнѣ.-- Пойдемъ, моя милая, проведемъ въ весельи еще одну ночь; сзови ко мнѣ всѣхъ моихъ угрюмыхъ офицеровъ; наполни виномъ чаши; еще разъ полночный колоколъ пусть посмѣется надъ нами.
   Клеоп. Нынѣ день моего рожденія; я думала провесть его безъ всякаго торжества; но я снова увидѣла моего веселаго Антонія, -- и снова хочу быть Клеопатрой.
   Ант. Мы еще насладимся радостями жизни.
   Клеоп. Позвать къ главнокомандующему всѣхъ храбрыхъ его полководцевъ.
   Ант. Такъ, такъ; хорошо! Я долженъ сообщитъ имъ свои намѣренія, и хочу, чтобы нынѣшнюю ночь вино расправило ихъ морщины. Пойдемъ, моя царица; у меня еще есть силы. Въ этой отчаянной битвѣ я заставлю смерть полюбить меня, потому что я буду сильно соревновать и содѣйствовать этому губительному чудовищу.

(Антоній и Клеопатра уходятъ.)

   Эноб. Чудный онъ человѣкъ! Хочетъ устоять съ открытыми глазами противъ молніи. Неистовствовать -- значитъ уже сильно волноваться страхомъ: въ такомъ расположеніи духа, пожалуй, и голубь нападетъ на строуса. Я вижу, что сердце моего генерала бѣсится отъ разстройства мозгу. Когда отвага беретъ перевѣсъ надъ разсудкомъ, воинъ готовъ изгрызть мечъ, которымъ онъ сражается. Я поспѣшу покинуть его.

(Ух рѣвшись, ты будешь румяниться и бѣлиться.

   Харміана. Морщинъ все-таки не замажешь.
   Алексасъ. Не перебивайте его -- слушайте!
   Харміана. Тс! тише!
   Предсказатель. Ты будешь болѣе горѣть любовью сама, чѣмъ ею пользоваться.
   Харміана. Если такъ, то пусть лучше моя печень горитъ отъ вина 9).
   Алексасъ. Не перебивайте же его.
   Харміана. Предскажи мнѣ какое-нибудь необыкновенное счастье. Пускай я выйду замужъ разомъ за трехъ царей и овдовѣю послѣ всѣхъ. Пускай въ пятьдесятъ лѣтъ у меня родится ребенокъ, предъ которымъ преклонится самъ Іудейскій Иродъ 10). Устрой, чтобъ на мнѣ женился Октавій Цезарь, и чтобъ я стала равной моей повелительницѣ.
   Предсказатель. Ты переживешь повелительницу, которой служишь.
   Харміана. О, какъ я рада! Мнѣ лишь бы подольше пожить, а тамъ хоть не корми меня фигами.
   Предсказатель. Пережитые тобою годы гораздо счастливѣе тѣхъ, которые тебя ожидаютъ впереди.
   Харміана. Плохо, значитъ, будетъ моимъ будущимъ дѣтямъ! А скажи: сколько будетъ у меня мальчиковъ и дѣвочекъ?
   Предсказатель. Когда бы каждое твое желанье
             Вдругъ стало чревомъ -- было бъ ихъ милліонъ.
   Харміана. Вонъ, шутъ!-- Я прощаю тебя только потому, что ты колдунъ.
   Алексасъ. Ты, кажется, думала, что желанья твои извѣстны только простынямъ твоей постели.
   Харміана. Пускай предскажетъ онъ будущее Иры.
   Алексасъ. Мы хотимъ знать нашу судьбу всѣ.
   Энобарбъ. Судьба, какъ моя, такъ и многихъ изъ васъ, напиться въ эту ночь пьяными.
   Ира (протягивая руку). Вотъ ладонь, обличающая цѣломудріе, если не болѣе того.
   Харміана. Такъ же, какъ разлитіе Нила предсказываетъ голодъ.
   Ира. Молчи, постельная шалунья!-- Ты не умѣешь предсказывать.
   Харміана. Если влажная ладонь не признакъ плодородія, то, конечно, не умѣю. Предскажи ей, пожалуйста, самую будничную судьбу.
   Предсказатель. Ваше будущее одинаково.
   Ира. Но я желала бы знать подробности.
   Предсказатель. Я сказалъ все.
   Ира. Неужели мое счастье не будетъ хоть на вершокъ выше, чѣмъ ея?
   Харміана. А если бъ твое счастье было точно на вершокъ выше,-- куда бы ты прицѣпила этотъ вершокъ?
   Ира. Только не къ носу моего мужа.
   Харміана. Да укротятъ небеса наши дурные помыслы! Теперь должны мы узнать судьбу Алексаса. О, добрая Изида! молю тебя: устрой такъ, чтобъ онъ женился на безногой калѣкѣ, а затѣмъ, овдовѣвъ, попалъ въ руки еще худшей! Пусть затѣмъ онъ потеряетъ и ту и продолжаетъ такъ переходить изъ рукъ въ руки, пока самая скверная не уложить его, пятидесятикратнаго рогоносца, со смѣхомъ въ могилу. Сдѣлай одолженіе, добрая Изида, исполни эту просьбу, а тамъ откажи мнѣ, пожалуй, въ, болѣе важномъ!
   Ира. Аминь, дорогая богиня, и исполни нашу молитву. Если прискорбно, когда хорошій человѣкъ женится на дурной женщинѣ, то каково же видѣть отъявленнаго негодяя не рогатымъ? Будь справедлива, добрая Изида, и награди его по заслугамъ.
   Харміана. Аминь!
   Алексасъ. Вотъ какъ! Кажется, онѣ для того, чтобъ видѣть меня рогатымъ, готовы сдѣлаться всесвѣтными потаскушками сами.
   Энобарбъ. Тс!-- Кажется, Антоній!
   Харміана.                                         Нѣтъ -- царица.

(Входитъ Клеопатра).

   Клеопатра. Гдѣ повелитель мой?
   Энобарбъ.                               Мы не видали
             Его, царица.
   Клеопатра.           Развѣ здѣсь онъ не былъ?
   Харміана. Нѣтъ, государыня.
   Клеопатра.                               Онъ такъ былъ веселъ;
             Но эта вѣсть изъ Рима помутила
             Его веселье... Энобарбъ!
   Энобарбъ.                               Царица!
   Клеопатра. Поди его позвать. Гдѣ Алексасъ?
   Алексасъ. Готовъ всегда къ услугамъ! Вотъ Антоній.

(Входятъ Антоній, гонецъ изъ Рима и свита).

   Клеопатра. Я видѣть не хочу его:-- уйдемте.

(Клеопатра, Энобарбъ, Алексасъ, Ира, Харміана, предсказатель и свита уходятъ).

   Гонецъ. Жена твоя всѣхъ раньше вышла съ войскомъ.
   Антоній. Какъ!-- противъ брата Луція?
   Гонецъ.                                         Ихъ ссора
             Была непродолжительна; они
             Немедля помирились и пошли
             На Цезаря вдвоемъ, но онъ разбилъ
             При первой же ихъ встрѣчѣ и заставилъ
             Спасаться внѣ Италіи.
   Антоній.                     Какія
             Принесъ ты вѣсти хуже?
   Гонецъ.                               Я боюсь
             Ихъ передать:-- дурная вѣсть вредитъ
             Тому, кто съ ней является.
   Антоній.                               О, да!
             Когда онъ говоритъ съ глупцомъ иль трусомъ.
             Но я привыкъ смотрѣть въ лицо тому,
             Что кончено -- безъ страха. Кто приноситъ
             Мнѣ вѣсть, ужаснѣй смерти,-- будетъ такъ же
             Спокойно принятъ мной, какъ будто бъ рѣчь
             Его звучала лестью.
   Гонецъ.                     Лабіэнъ
             (Я начинаю съ самой худшей вѣсти) --
             Завоевалъ, вставъ во главѣ парѳянъ 11),
             Всю Азію до самаго Евфрата.
             Его значки побѣдоносно вѣютъ
             Надъ всей землей Іоніи, Лидіи
             И Сиріи, въ то время какъ...
   Антоній.                               Антоній --
             Сказать ты хочешь.
   Гонецъ.                     О, мой повелитель!
   Антоній. Смѣлѣй! Смягчать не надо общихъ толковъ.
             Зови царицу такъ, какъ называть
             Ее привыкли въ Римѣ! Обращайся
             Ко мнѣ словами Фульвіи! Бичуй
             Мои пороки такъ, какъ только могутъ
             Исполнить это истина и злость!
             Вѣдь если вѣтеръ правды перестанетъ
             Насъ провѣвать, то зарастемъ мы тотчасъ
             Дурной травой. Прямое порицанье
             Ошибокъ нашихъ такъ же плодотворно,
             Какъ вспахиванье полю. Удались
             Теперь на время.
   Гонецъ.                     Какъ тебѣ угодно. (Уходитъ гонецъ).
   Антоній. Скажите мнѣ теперь, какія вѣсти
             Изъ Сикіона?
   Первый придв. Гдѣ гонецъ оттуда?
   Второй придв. Онъ здѣсь -- ждетъ приказаній.
   Антоній.                                                   Пусть войдетъ.
             Нѣтъ, кажется, пришла пора мнѣ сбросить
             Египетскія узы, иль иначе
             Я утону въ сѣтяхъ любви совсѣмъ.

(Входитъ гонецъ изъ Сикіона).

   Антоній. Что новаго?
   Гонецъ.                     Жена твоя скончалась.
   Антоній. Гдѣ?
   Гонецъ.           Въ Сикіонѣ. Ходъ ея болѣзни,
             А также много новостей, не меньше
             Имѣющихъ значенья для тебя,
             Изложены въ письмѣ.
   Антоній.                     Ступай!.. Разстался
             Съ землей великій духъ! Но я вѣдь самъ
             Того желалъ. Какъ часто, потерявъ,
             Что прежде презирали всей душою,
             Хотимъ мы воротить его! Такъ радость
             Становится противной, намъ самимъ,
             Когда мы предаемся ей безъ мѣры.
             Жена, скончавшись, сдѣлалась тѣмъ самымъ
             Мнѣ дорогой. Рука моя готова
             Вернуть, что я отталкивалъ. Нѣтъ, время
             Порвать союзъ мнѣ съ этой чародѣйкой!
             Бездѣйствіе мое родитъ десятки
             Тягчайшихъ вдвое золъ, чѣмъ тѣ, какія
             Уже извѣстны намъ... Эй, Энобарбъ!
   Энобарбъ. Что угодно моему повелителю?
   Антоній. Я долженъ немедленно уѣхать отсюда.
   Энобарбъ. Какъ!.. Да вѣдь мы уморимъ этимъ всѣхъ нашихъ здѣшнихъ женъ! Мы знаемъ, какъ убійственно дѣйствуетъ на нихъ наше малѣйшее равнодушіе, значитъ -- нашъ отъѣздъ будетъ имъ сигналомъ смерти.
   Антоній. Все-таки я долженъ уѣхать
   Энобарбъ. Ну, если это необходимо, то пусть онѣ умираютъ! А изъ пустяковъ губить ихъ было бы жаль. Правда, впрочемъ, и то, что въ важныхъ вопросахъ на нихъ самихъ надо смотрѣть, какъ на совершенные пустяки. Клеопатра умретъ сейчасъ же, едва успѣетъ пронюхать о нашемъ намѣреніи. Я разъ двадцать видѣлъ, какъ она умирала изъ-за несравненно меньшихъ причинъ. Судя по этой готовности ежеминутно умирать, надо думать, что смерть дѣйствуетъ на нее тоже какимъ-нибудь любовно возбуждающимъ образомъ.
   Антоній. Ея притворство превосходитъ всякое воображеніе.
   Энобарбъ. Нѣтъ, повелитель, это не такъ. Всѣ ея качества сотканы исключительно изъ тончайшихъ частицъ любви. Ея вздохи и слезы нельзя называть этимъ именемъ. Это бури и ливни, гораздо сильнѣйшіе, чѣмъ тѣ, которые предвѣщаютъ календари. Притворства въ ней нѣтъ, а если есть, значитъ -- она владычествуетъ дождями, какъ Юпитеръ.
   Антоній. О, если бъ я никогда ея не видалъ!
   Энобарбъ. Тогда ты не увидѣлъ бы прелестнѣйшаго созданія въ мірѣ, и все твое путешествіе сюда потеряло бы всякій смыслъ.
   Антоній. Фульвія умерла.
   Энобарбъ. Какъ?
   Антоній. Фульвія умерла
   Энобарбъ. Фульвія?
   Антоній. Да.
   Энобарбъ. Такъ принеси же благодарственную жертву богамъ. Когда имъ приходитъ на умъ отнять жену у мужа, то они этимъ напоминаютъ ему, что на свѣтѣ существуютъ портные, которые взамѣнъ стараго, изношеннаго платья могутъ сшить новое, лучшее. Если бъ въ мірѣ не существовало, кромѣ Фульвіи, иныхъ женщинъ, то дѣло дѣйствительно стоило бы хныканья. Но тутъ за горемъ вслѣдъ идетъ радость. Изъ старой женской рубашки можно выкроить новую юбку. Слезы, которыми оплакиваются бѣды такого рода, живутъ въ луковицѣ.
   Антоній. Дѣло, которое она затѣяла въ Римѣ, требуетъ непремѣнно моего присутствія.
   Энобарбъ. Да вѣдь его непремѣнно требуетъ и то дѣло, которое затѣялъ здѣсь ты самъ, особенно насколько оно касается Клеопатры. Успѣхъ его зависитъ исключительно отъ твоего присутствія.
   Антоній. Довольно шутокъ! Пусть передадутъ
             Вождямъ мое рѣшенье. Я беру
             Самъ на себя уговорить царицу
             Согласье дать на нашъ отъѣздъ, а также
             Представить ей причины. Смерть жены
             Одна не побудила бы такъ скоро
             Меня рѣшиться. Письма приближенныхъ,
             Пришедшія изъ Рима, заставляютъ
             Ускорить мой отъѣздъ. Помпей возсталъ
             На Цезаря и овладѣлъ всѣмъ флотомъ.
             Невѣрный нашъ народъ, чья благодарность
             Является всегда лишь послѣ смерти
             Того, кто заслужилъ ее, ужъ началъ
             Приписывать Помпею-сыну славу
             И доблести отца; и этотъ сынъ,
             Вооружась и именемъ и властью
             Умершаго, еще же больше -- твердой
             Рѣшимостью, ужъ началъ поднимать
             Свой носъ, какъ властелинъ и полководецъ.
             Презрѣвъ его, нажить себѣ мы можемъ
             Серьезную опасность. Въ Римѣ много,
             Какъ вижу я, успѣло развестись
             Такихъ вещей, которыя, какъ волосъ,
             Попавшій въ воду, ожили и скоро
             Грозятъ развить въ себѣ опасный ядъ 12).
             Ступай и передай всѣмъ подчиненнымъ
             Моимъ вождямъ, что часъ отъѣзда близокъ.
   Энобарбъ. Исполню все. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 3-я.

Комната во дворцѣ Клеопатры.

(Входятъ Клеопатра, Харміана, Ира и Алексасъ).

   Клеопатра. Скажи, гдѣ онъ?
   Харміана.                     Его мы не видали
             Съ тѣхъ поръ, царица.
   Клеопатра.                     Такъ узнай немедля,
             Что онъ, съ кѣмъ онъ,-- ни слова лишь, что я
             Тебя послала! Если онъ печаленъ --
             Скажи ему тогда, что я пляшу.
             Когда жъ онъ веселъ, такъ увѣрь его,
             Что я больна. Ступай же и вернись
             Скорѣй назадъ. (Алексасъ уходитъ).
   Харміана.           Царица, если точно
             Тобою онъ любимъ -- ты поступаешь
             Совсѣмъ не такъ, какъ слѣдуетъ, чтобъ вызвать
             Къ себѣ его взаимность.
   Клеопатра.                     Что жъ мнѣ дѣлать
             По-твоему?
   Харміана.           Не надо становиться
             Всегда на перекрестъ его желаньямъ,
             Но угождать гдѣ можно и во всемъ.
   Клеопатра. Меня, какъ дура, именно ты учишь,
             Какъ легче потерять его.
   Харміана.                     Не должно
             Его сердить; съ нимъ надобно терпѣнье.
             То, что пугаетъ насъ, легко возбудитъ
             Взамѣнъ любви лишь ненависть... Но вотъ
             Антоній самъ. (Входитъ Антоній).
   Клеопатра.           Я чувствуя себя
             Печальной и больной.
   Антоній (тихо).           Не знаю самъ,
             Какъ выскажу я ей мое рѣшенье 13).
   Клеопатра. Прошу тебя, дай руку, Харміана,
             Чтобъ мнѣ уйти,-- иначе я, пожалуй,
             Могу упасть, не выдержавъ. Такъ долго
             Терпѣть нельзя,-- природѣ есть предѣлы!
   Антоній. Ну что, мой милый другъ?
   Клеопатра.                               Не подходи,
             Прошу, ко мнѣ!
   Антоній.           Что сдѣлалось съ тобой?
   Клеопатра. Я вижу по глазамъ, что получилъ
             Ты радостныя вѣсти. Что велѣла
             Сказать твоя законная 14)? Ты можешь
             Къ ней ѣхать хоть сейчасъ же. О, когда бъ
             Она тебя совсѣмъ не отпускала!
             Пожалуйста, не вздумай увѣрять
             Ее, что я держу тебя насильно.
             Она твоя владычица -- и я
             Тутъ власти не имѣю.
   Антоній.                     Боги лучше
             Отвѣтить могутъ.
   Клеопатра.           Нѣтъ, ни разу въ жизни
             Такъ не была обманута царица!
             Я, впрочемъ, все предвидѣла: измѣна
             Твоя была ясна мнѣ.
   Антоній.           Клеопатра!
   Клеопатра. И какъ могла подумать я, чтобъ былъ
             Ты долго вѣренъ мнѣ, когда бы даже
             Поколебалъ ты самые престолы
             Боговъ своими клятвами! Вѣдь ты
             Клялся въ любви и Фульвіи! Какому жъ
             Безумію позволила себя
             Увѣрить я къ правдивости обѣтовъ
             Подобныхъ устъ, что нарушаютъ клятвы
             Въ то время, какъ даютъ ихъ!
   Антоній.                               Другъ мой милый!..
   Клеопатра. Ахъ, замолчи! Не нужно оправданій 15)!
             Скажи мнѣ просто и безъ красныхъ словъ,
             Что ѣдешь ты. Пора словамъ была,
             Когда меня молилъ о позволеньи
             Ты здѣсь остаться. Вѣчность отражалась
             Тогда въ моихъ глазахъ! Въ дугахъ бровей
             Сверкалъ огонь блаженства; было все
             Въ обоихъ насъ божественно. Я та же
             Осталась и теперь, какой была;
             А ты, первѣйшій воинъ и герой,
             Сталъ первымъ изъ лжецовъ.
   Антоній.                     Прошу, довольно!
   Клеопатра. Будь крѣпость у меня твоя и сила,
             Увидѣлъ ты тогда бъ, что и въ Египтѣ
             Жить можетъ доблесть 16).
   Антоній.                     Выслушай, прошу!
             Повѣрь, что лишь одна необходимость
             Велитъ тебя покинуть мнѣ на краткій,
             Ничтожный срокъ; но сердцемъ остаюсь
             Я весь съ тобой. Италія сверкаетъ;
             Мечами смутъ и распрей. Секстъ Помпей
             Идетъ на Римъ. Въ странѣ царятъ двѣ власти
             И этимъ повсемѣстно порождаютъ
             Губительный раздоръ. Вожди, которыхъ
             До сей поры никто не могъ терпѣть,
             Теперь, усилясь властью, успѣваютъ
             Найти себѣ приверженцевъ. Помпей,
             Воспользовавшись славою отца,
             Сбираетъ вкругъ себя рой недовольныхъ
             Теперешнимъ порядкомъ. Ихъ число
             Растетъ ежеминутно. Долгій миръ
             Наскучилъ всѣмъ и ищетъ исцѣленья
             Въ отчаянныхъ поступкахъ. Вотъ причины,
             Что долженъ ѣхать я; но, кромѣ нихъ,
             Скажу тебѣ, чтобъ ты была спокойна,--
             Еще одну и главную: узнай,
             Что Фульвія скончалась.
   Клеопатра.                     Я отвѣчу,
             Что ежели не стала я съ годами
             Умнѣй и хладнокровнѣе, то все жъ
             Я больше не ребенокъ. Будто можетъ
             Скончаться Фульвія!
   Антоній.           Она однакожъ
             Мертва -- я говорю тебѣ. Прочти
             Вотъ эти письма. Ты изъ нихъ узнаешь,
             Какъ много натворила передъ смертью
             Она намъ бѣдъ и наконецъ скончалась --
             Что намъ, конечно, радостнѣй всего.
   Клеопатра. О, лживая любовь! Гдѣ жъ урны скорби,
             Которыя ты долженъ бы наполнить
             Слезами горести? О, вижу, вижу,
             Судя по этой смерти, какъ ты примешь
             Извѣстье о моей!
   Антоній.           Ну, полно, полно!
             И выслушай мои предположенья,
             А тамъ я поступлю, какъ дашь совѣтъ
             Мнѣ ты одна. Клянусь огнемъ, которымъ
             Живится нильскій илъ,-- я покидаю
             Тебя, какъ рабъ твой, воинъ и слуга.
             Война и миръ вполнѣ зависѣть будутъ
             Отъ словъ твоихъ!
   Клеопатра.           Ослабь мнѣ, Харміана,
             Мой поясъ! Впрочемъ, нѣтъ:-- вѣдь дурнота
             Моя проходитъ точно такъ же быстро,
             Какъ преданность Антонія.
   Антоній.                     О, вѣрь
             Его любви!-- Она съ успѣхомъ можетъ
             Противостать любому испытанью.
   Клеопатра. О, да,-- порукой въ этомъ можетъ быть
             Смерть Фульвіи 17)! Скажи, что жъ ты не плачешь?
             Вѣдь ты, прощаясь, можешь мнѣ солгать,
             Что слезы эти вызваны въ тебѣ
             Печалью по Египтѣ. Начинай же
             Придуманную сцену: постарайся
             Ей дать наружность правды.
   Антоній.                               Перестань!
             Ты хочешь разсердить меня.
   Клеопатра.                               Ты могъ бы
             Представиться искуснѣе; но, впрочемъ,
             И такъ недурно.
   Антоній.           Я клянусь мечомъ!..
   Клеопатра. Прибавь: "щитомъ". Тс! слушайте: онъ началъ
             Свою игру! Успѣха все равно
             Не будетъ вѣдь! Любуйся, Харміана,
             Какъ этотъ римскій Геркулесъ смѣшонъ
             Въ своей забавной роли!
   Антоній.                     Ты заставишь
             Меня уйти!
   Клеопатра.           О, дивный мой герой 18)!
             Позволь сказать тебѣ одно мнѣ слово:
             Намъ надобно разстаться... Нѣтъ, не то!
             Другъ друга мы любили... впрочемъ, это
             Ты знаешь самъ... Не помню, что хотѣла
             Тебѣ еще сказать я... О, я стала
             Совсѣмъ слаба разсудкомъ, все забыла,
             Точь-въ-точь, какъ Маркъ Антоній.
   Антоній.                               Право, если бъ
             Я не считалъ, что все тебѣ подвластно
             Включительно до глупости -- я принялъ
             За глупость бы тебя!
   Клеопатра.                     Тяжелый трудъ
             Носить такъ близко къ сердцу нашу глупость!
             Прости меня! Вѣдь мнѣ самой, ты знаешь,
             Мои поступки тягостны, коль скоро
             Они тебѣ не нравятся! Не слушай
             Моихъ причудъ!.. Тебя зовутъ отсюда
             Твой долгъ и честь!.. Ступай же! Слава будетъ
             Сопутствовать тебѣ; успѣхъ покорно
             Преклонится къ ногамъ твоимъ!
   Антоній.                               Идемъ!
             Мы крѣпко такъ слились съ тобой сердцами,
             Что насъ не въ силахъ будетъ разлучить
             И самая разлука! Здѣсь оставшись,
             Ты будешь все жъ со мной, а я, уѣхавъ,
             Съ тобой не перестану быть... Идемъ! (Уходятъ).
  

СЦЕНА 4-я.

Римъ. Комната въ домѣ Октавія.

(Входятъ Октавій, Лепидъ и свита).

   Октавій. Ты долженъ знать, Лепидъ, и можешь видѣть,
             Что презирать враговъ своихъ не входитъ
             Въ привычки Цезаря. Узнай, что пишутъ
             Намъ изъ Александріи: "Онъ проводитъ
             Въ весельѣ дни и ночи, ловитъ рыбу,
             Пируетъ, пьетъ, ставъ женщиною больше,
             Чѣмъ отыскать возможно женскихъ качествъ
             И въ самой Клеопатрѣ. Въ ней мы можемъ
             Скорѣй признать мужчину; насъ едва
             Почтилъ своимъ онъ взглядомъ; можно думать
             Что онъ совсѣмъ забылъ существованье
             Товарищей по дѣлу. Въ немъ одномъ
             Рѣшительно вмѣстилось все, что можно
             Найти дурного въ людяхъ".
   Лепидъ.                               Право, я
             Не думаю, чтобъ былъ онъ такъ пороченъ.
             Его ошибки, какъ свѣтила неба,
             Лишь видимѣй на фонѣ темной мглы.
             Онъ ихъ не пріобрѣлъ;-- онѣ, напротивъ,
             Лежатъ въ его природѣ, и ему
             Нельзя отъ нихъ отдѣлаться.
   Октавій.                               Ты судишь
             Черезчуръ легко. Положимъ, не бѣда
             Валяться на постели Птоломея 19),
             Платить за мигъ блаженства цѣлымъ царствомъ.,
             Повѣсничать и пьянствовать съ рабами;
             Бродить средь бѣла дня по площадямъ;
             Потѣхи затѣвать съ вонючей чернью,--
             Пусть это все, по мнѣнію его,
             Еще не унижаетъ насъ, хоть лично
             Мнѣ кажется, что чѣмъ же надо быть,
             Чтобъ не видать позора и стыда
             Въ такихъ поступкахъ! Но вѣдь онъ позоритъ
             Стыдомъ и насъ, когда ведетъ себя
             Такъ легкомысленно! Коль скоро самъ онъ
             Изсушитъ кровь и мозгъ своихъ костей
             Тѣмъ, что проводитъ время въ сладострастьѣ,
             То вѣдь нельзя жъ хвалить его за то,
             Что онъ теряетъ время на забавы
             И этимъ навлекаетъ стыдъ и срамъ
             Съ собою и на насъ. Невольно надо
             Его бранить, какъ мы бранимъ мальчишекъ,
             Которые уже достигли лѣтъ
             Достаточныхъ для здраваго сужденья
             И все жъ при этомъ жертвуютъ своимъ
             И опытомъ и знаньемъ ради мига
             Пустого наслажденья, вопреки
             Велѣньямъ разума. (Входутъ гонецъ).
   Лепидъ.                     Вотъ новый вѣстникъ.
   Гонецъ. Все, что ты приказалъ, великій Цезарь,
             Исполнено. Ты будешь получать
             Извѣстія о томъ, что происходить
             Въ Италіи, немедля. Секстъ Помпей
             Сталъ твердою ногою на моряхъ.
             Боявшіеся Цезаря охотно
             Бѣгутъ къ нему. Въ приморскихъ городахъ
             Бунтовщики сбираются толпами:
             Всеобщая молва твердитъ, что онъ
             Обиженъ понапрасну.
   Октавій.                     Это все
             Я могъ предвидѣть раньше. Всѣмъ извѣстно,
             Что тотъ, кто ищетъ власти, встрѣтитъ въ людяхъ
             Поддержку лишь до времени, пока
             Онъ власти не достигъ, и точно такъ же
             Сошедшій съ мѣста дѣйствія, гдѣ прежде
             Никѣмъ любимъ онъ не былъ, несмотря
             На то, что былъ вполнѣ того достоинъ,
             Становится людской толпѣ предметомъ
             Любви и обожанья. Чернь похожа
             На водоросль, попавшую въ потокъ,
             Гдѣ подъ его стремительнымъ теченьемъ,
             Она сгніетъ, избитая струей.
   Гонецъ. Я рѣчь свою не кончилъ. Менекратъ
             И съ нимъ Менасъ -- два славные пирата --
             Хозяйничаютъ въ морѣ. Ихъ суда
             Всѣхъ образцовъ браздятъ его поверхность
             И вдоль и поперекъ. Немало бѣдствій
             Они нанесть успѣли берегамъ
             Италіи. Приморскія мѣста
             Трепещутъ передъ ними, юность ропщетъ.
             Нѣтъ корабля, котораго бъ они
             Не взяли тотчасъ въ плѣнъ, едва успѣетъ
             Онъ выйти въ море. Страхъ, какой наводитъ
             Помпей своимъ лишь именемъ, сражаетъ
             Сильнѣй, чѣмъ могъ бы сдѣлать это онъ
             Открытою войной.
   Октавій.                     О, Маркъ Антоній!
             Оставь же наконецъ толпу своихъ
             Развратниковъ! Припомни, какъ умѣлъ
             Съ терпѣньемъ ты сносить бѣды и голодъ,
             Когда, сразивши Гарція и Пансу,
             Покинулъ ты Модену; какъ враги
             Слѣдили за тобою но пятамъ,
             И ты, возросшій въ нѣгѣ и богатствѣ,
             Сносилъ свое несчастье съ твердымъ духомъ!
             Какъ дикари, пилъ конскую мочу
             Иль грязь болотъ, которой отказался бъ
             Коснуться звѣрь; ѣлъ грубые плоды
             Кустарниковъ, питался, какъ олень,
             Древесною корой, когда засыплетъ
             Траву и зелень снѣгъ! Мнѣ говорили,
             Что разъ на высяхъ Альповъ ѣлъ ты мясо,
             При взглядѣ на которое голодный
             Рѣшился бы скорѣе умереть,
             Чѣмъ съѣсть его;-- и это все, въ противность
             Тому, чѣмъ сталъ теперь, сносилъ съ такою
             Ты твердостью, какъ истинный воитель,
             Что даже блѣдность щекъ не обличала
             Въ тебѣ всѣхъ этихъ бѣдствій и трудовъ 20).
   Лепидъ. Да, жаль его!
   Октавій.                     Пусть хоть бы стыдъ заставилъ
             Его вернуться въ Римъ! Такъ иль иначе,
             Намъ должно выйти въ поле, потому
             Составимте совѣтъ о томъ, что дѣлать.
             Бездѣйствіемъ усилимъ только мы
             Своихъ враговъ.
   Лепидъ.                     Я къ утру получу
             Всѣ свѣдѣнья о томъ, какъ много войска
             Могу собрать, чтобъ дѣйствовать на сушѣ,
             А также на моряхъ.
   Октавій.                     И я займусь
             Тѣмъ самымъ же. Прощай.
   Лепидъ.                               Не позабудь
             Мнѣ сообщить, коль скоро ты получишь
             Какія-либо новости.
   Октавій.                               Конечно,
             Такъ поступить велитъ прямой мнѣ долгъ. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 5-я.

Александрія. Комната во дворцѣ.

(Входятъ Клеопатра, Харміана, Ира и Мардіанъ).

   Клеопатра. Приблизься, Харміана.
   Харміана.                               Что, царица?
   Клеопатра. Дай выпить мандрагоры мнѣ 21).
   Харміана.                                         Къ чему?
             Клеопатра. Хочу проспать тяжелый срокъ разлуки
             Съ Антоніемъ.
   Харміана.           Ты, право, занята,
             Царица, имъ ужъ слишкомъ.
   Клеопатра.                               Онъ измѣнникъ.
   Харміана. Не думаю.
   Клеопатра.                     Гдѣ евнухъ Мардіанъ?
   Мардіанъ. Готовъ внимать тому, что ты прикажешь.
   Клеопатра. Не вздумай только пѣть! Да, впрочемъ, евнухъ
             Не можетъ угодить вѣдь мнѣ ничѣмъ.
             Ты счастливъ, Мардіанъ: лишенный средствъ
             И силъ любить 22), ты не стремишься мыслью
             Отсюда вдаль. Скажи: ты сладострастенъ?
   Мардіанъ. О, да, моя царица!
   Клеопатра.                               Въ самомъ дѣлѣ?
   Мардіанъ. Въ томъ вся моя бѣда, что не на дѣлѣ 23)!
             Затѣмъ, что я на дѣлѣ не могу
             Прейти границъ пристойности; но все же
             Я страшно страстенъ. У меня въ умѣ
             Творятъ продѣлки вѣчно Марсъ съ Венерой.
   Клеопатра. Скажи мнѣ, Харміана: что теперь,
             Ты думаешь, онъ дѣлаетъ? Сидитъ ли,
             Или стоитъ? Гуляетъ иль несется
             Вскачь на конѣ? Какъ счастливъ конь, несущій
             Антонія! Не забывай, ретивый
             И вѣрный конь, кого теперь несешь
             Ты на себѣ! Того, кто полвселенной,
             Какъ Атласъ, поднялъ на своихъ плечахъ!
             Того, кто сталъ рукой и шлемомъ міра!
             Мнѣ кажется, его я слышу шопотъ:
             "Гдѣ змѣйка нильская моя?" -- Вѣдь онъ
             Привыкъ меня такъ звать. Вотъ какъ себя
             Опаиваю ядомъ я пустой,
             Несбыточной мечты! Ему ли думать
             Еще о мнѣ, давно ужъ загорѣвшей
             Отъ солнечныхъ лучей! Покрытой сѣтью
             Губительныхъ морщинъ! Да, было время!
             Когда былъ живъ широколобый Цезарь,
             Могла почесться я кусочкомъ царскимъ!
             Помпей великій самъ бы не былъ прочь
             Воззриться на меня, закинуть якорь
             Въ моихъ глазахъ и умереть, пожалуй,
             Найдя свою въ нихъ жизнь! (Входитъ Алексасъ).
   Алексасъ.                     Привѣтъ тебѣ,
             Владычица Египта!
   Клеопатра.           Какъ ни мало
             Ты схожъ съ моимъ Антоніемъ, но все же
             Ты отъ него, и онъ преобразилъ,
             Какъ чуднымъ, чародѣйственнымъ напиткомъ,
             Тебѣ отсвѣтомъ доблести. Скажи,
             Что дѣлаетъ великій мой Антоній?
   Алексасъ. Въ моихъ глазахъ его послѣднимъ дѣломъ
             Былъ поцѣлуй, напечатлѣнный имъ
             Въ числѣ другихъ на этой драгоцѣнной
             Жемчужинѣ. Слова, какія онъ
             Сказалъ при этомъ, сохранилъ я въ сердцѣ.
   Клеопатра. Мой слухъ ихъ жаждетъ вырвать
   Алексасъ.                                         "Добрый другъ,
             Такъ молвилъ онъ:-- скажи своей царицѣ,
             Что римлянинъ, покорный ей во всемъ.
             Велѣлъ отдать ей этотъ драгоцѣнный
             Даръ устрицы, и что у ногъ своей
             Владычицы поправитъ онъ ничтожность
             Подобнаго подарка тѣмъ, что скоро
             Украситъ тронъ ея плеядой царствъ!
             Скажи, что весь востокъ ее признаетъ
             Владычицей!" Затѣмъ, кивнувши гордо
             Мнѣ головой, вскочилъ онъ на коня,
             Ретиваго, какъ вихрь 24), и этотъ конь
             Ржалъ громко такъ и весело, что всадникъ
             Ужъ далѣе никакъ не могъ разслушать
             Того, что я хотѣлъ ему сказать.
   Клеопатра. Былъ веселъ онъ, скажи, или печаленъ?
   Алексасъ. Ни то ни это:-- онъ напоминалъ
             Ту среднюю погоду, что бываетъ
             На рубежѣ мороза и тепла.
   Клеопатра. О, дивный, дивный духъ! Ты это можешь
             Замѣтить, Харміана:-- вотъ какимъ
             Быть слѣдуетъ мужчинѣ! Замѣчай же:
             Онъ не былъ грустенъ, чтобъ не потерять
             Вліянья на людей, давно привыкшихъ
             Во всемъ согласовать себя съ его
             Наружнымъ видомъ; но при этомъ также
             Онъ не былъ веселъ, помня хорошо,
             Что радости его живутъ въ Египтѣ...
             Не правда ли, что онъ явилъ въ себѣ
             Примѣръ двухъ дивныхъ крайностей? Но, впрочемъ,
             Къ нему вѣдь поразительно идутъ
             Всѣ крайности и въ горести и въ счастьѣ.
             Скажи, ты встрѣтилъ посланныхъ?
   Алексасъ.                               Я встрѣтилъ
             Ихъ цѣлыхъ двадцать. Неужели нужно
             Такое множество?
   Клеопатра.           Пусть будетъ нищимъ
             Рожденный въ день, когда забуду я
             Послать гонца къ Антонію! Подайте
             Чернилъ мнѣ и бумаги. До свиданья,
             Мой добрый Алексасъ. Скажи по правдѣ
             Теперь мнѣ, Харміана, такъ ли сильно
             Любимъ былъ мною Цезарь?
   Харміана.                     О, великій
             И славный Цезарь!
   Клеопатра.           Подавись, сказавъ
             Еще разъ это имя! Славнымъ можетъ
             Быть только нашъ Антоній!
   Харміана.                     Славный Цезарь!
   Клеопатра. Клянусь Изидой, разобью тебѣ
             Я зубы въ кровь, когда сравнить посмѣешь
             Ты Цезаря съ красой и славой всѣхъ
             Мужчинъ на свѣтѣ!
   Харміана.           Не сердись, царица;--
             Вѣдь я пою твои жъ былыя пѣсни.
   Клеопатра. Напѣвъ ребячьихъ лѣтъ, незрѣлой жизни 25)!
             Была я, вѣрно, очень холодна
             Тогда душой, коль скоро утѣшалась
             Подобными словами! Дай же мнѣ
             Бумаги и чернилъ! Идемъ! Онъ будетъ
             Имѣть о мнѣ извѣстья каждый день,
             Хоть бы обезлюдѣлъ весь Египетъ 26). (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Мессина. Комната въ домѣ Помпея.

(Входятъ Помпей, Менекратъ и Менасъ).

   Помпей. Когда лишь только правосудны боги --
             Они помогутъ правымъ.
   Менекратъ.                     Знай, Помпей,
             Что ихъ отсрочку въ помощи не должно
             Еще считать отказомъ.
   Помпей.                     Но однако,
             Покуда мы склоняемся съ мольбами
             Предъ трономъ ихъ -- затѣя наша гибнетъ!
   Менекратъ. Мы часто въ слѣпотѣ своей готовы
             Просить у нихъ дурного -- ихъ же благость
             Намъ шлетъ отказъ для пользы насъ самихъ,
             И мы такимъ путемъ находимъ счастье
             И въ презрѣнной мольбѣ.
   Помпей.                     Положимъ, такъ!
             Народъ за насъ, и море въ нашей власти;
             Могущество мое уже достигло
             Двухъ четвертей; а вѣщая надежда
             Твердитъ, что скоро, можетъ-быть, оно
             Дойдетъ до полнолунья. Маркъ Антоній
             Обжорствуетъ въ Египтѣ и ужъ вѣрно
             Не перейдетъ порога для войны.
             Октавій Цезарь копитъ только деньги,
             Утрачивая тѣмъ своихъ друзей.
             Лепидъ обоимъ льститъ; они жъ усердно
             Кадятъ ему, хотя не уважаютъ
             Его ни на волосъ, и онъ равно
             Не любитъ ихъ.
   Менасъ.           Лепидъ и Цезарь въ полѣ
             Съ огромнымъ, сильнымъ войскомъ.
   Помпей.                                         Кто сказалъ
             Тебѣ объ этомъ?
   Менасъ.           Сильвій.
   Помпей.                     Сильвій бредитъ.
             Они теперь, я знаю, оба въ Римѣ
             И ждутъ Антонія. О, Клеопатра!
             Укрась волшебной силою любви
             Твои уста! Усиль вліяньемъ чаръ
             Поблекшую красу! Пусть демонъ страсти
             Твою удвоитъ прелесть! Погрузи
             Пустого сластолюбца въ море пиршествъ,
             Туманящихъ нашъ умъ! Пусть повара
             Обжоры Эпикура ублажаютъ
             Ему языкъ подборомъ тонкихъ яствъ,
             Дразнящихъ аппетитъ! Пусть сонъ и жадность
             Въ себѣ утопятъ честь его, какъ топятъ
             Былое волны Леты! (Входитъ Варрій).
                                           Что принесъ
             Ты новаго намъ, Варрій?
   Варрій.                               Вѣсть, какой
             Вѣрнѣе нѣтъ: Антоній долженъ скоро
             Пріѣхать въ Римъ. Съ того часа, когда
             Покинулъ онъ Египетъ, протекло
             Гораздо больше времени, чѣмъ нужно,
             Чтобъ сдѣлать этотъ путь.
   Помпей.                               Пріятнѣй было бъ
             Услышать намъ извѣстья поскромнѣй.
             Ну что, Менасъ?.. Влюбленный нашъ обжора,
             Какъ кажется, рѣшился обнажить
             Свой мечъ изъ пустяковъ. Онъ въ ратномъ дѣлѣ
             Искуснѣй ровно вдвое противъ пары
             Обоихъ двойниковъ своихъ 27). Но, впрочемъ,
             Пусть будетъ такъ: -- для насъ же больше славы,
             Что даже самъ изнѣженный Антоній
             Исторгнутъ нашимъ дѣломъ былъ изъ рукъ
             Египетской вдовы своей.
   Менасъ.                               И все же
             Мнѣ кажется, что Цезарь не сойдется
             Съ Антоніемъ, какъ другъ. Его жена
             Была причиной слишкомъ многихъ бѣдствій
             Для Цезаря, а братъ его открыто
             Съ нимъ воевалъ, хоть и помимо воли
             Антонія.
   Помпей.           Нерѣдко, другъ Менасъ,
             Мы видимъ, что слабѣйшая вражда
             Легко уничтожается сильнѣйшей.
             Они нашли, конечно бы, довольно
             Причинъ на то, чтобъ обнажить мечи
             Другъ противъ друга; но такой враждѣ
             Положится предѣлъ моимъ возстаньемъ;
             Боязнь предъ нимъ заставитъ ихъ навѣрно
             Забыть былыя распри. Впрочемъ, пусть
             Свершится все, какъ пожелаютъ боги!
             Напрасно силъ не слѣдуетъ щадить,
             Тамъ, гдѣ себя намъ надо защитить.
             Идемъ, Менасъ. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 2-я.

Римъ. Комната въ домѣ Лепида.

(Входятъ Энобарбъ и Лепидъ).

   Лепидъ. Ты поступилъ прекрасно бъ, Энобарбъ,
             Когда бъ успѣлъ достичь, чтобъ Маркъ Антоній
             Велъ разговоръ умѣренно и кротко.
   Энобарбъ. Я дамъ совѣтъ, чтобъ въ этомъ разговорѣ
             Онъ былъ самимъ собой. Коль скоро Цезарь
             Возвыситъ голосъ -- пусть Антоній такъ же
             Возвыситъ свой, какъ Марсъ. Но чѣмъ бы это
             Ни кончилось, то все жъ, будь я Антоній,
             Я брить себѣ бы бороду не сталъ
             Для этого свиданья 28).
   Лепидъ.                     Личнымъ счетамъ
             Теперь не время.
   Энобарбъ.                     Время отвѣчаетъ
             Всегда за то, что имъ порождено.
   Лепидъ. Ничтожныя дѣла должны давать
             Дорогу больше важнымъ.
   Энобарбъ.                               Ну, а если
             Ничтожное успѣло стать впередъ?
   Лепидъ. Ты говоришь подъ впечатлѣньемъ страсти.
             Прошу тебя, не раздувай напрасно
             Потухшей головни. Но вотъ идетъ
             Сюда и самъ Антоній. (Входятъ Антоній и Вентидій)
   Энобарбъ.                     Вотъ и цезарь.

(Входятъ Октавій, Меценатъ и Агриппа)

   Антоній (Вентидію). Уладивъ дѣло здѣсь, сейчасъ мы ѣдемъ
             Съ тобой, Вентидій, въ Парѳію.
   Октавій (Меценату).                     Объ этомъ
             Я не слыхалъ; -- ступай спросить Агриппу 29).
   Лепидъ. Достойные друзья,-- мы здѣсь сошлись
             Для дѣла слишкомъ важнаго, чтобъ дать
             Разрознить насъ ничтожнѣйшей причинѣ.
             А потому, коль скоро между нами
             Есть тѣнь вражды, то все же должно намъ
             Быть мирными въ словахъ. Вѣдь если мы
             Начнемъ считаться въ нашихъ мелкихъ ссорахъ.
             То растравимъ напрасно наши раны
             Взамѣнъ ихъ врачеванья. Потому
             Я васъ прошу, достойные собратья,
             Касайтесь щекотливѣйшихъ вопросовъ
             Безъ гнѣва и вражды, чтобъ не усилить
             Еще раздора колкостью.
   Антоній.                     Совѣтъ
             Разуменъ и хорошъ. Будь мы теперь
             Предъ нашими войсками въ мигъ сраженья,
             Я бъ имъ держалъ такую жъ точно. рѣчь.
   Октавій. Привѣтъ тебѣ нашъ въ Римѣ.
   Антоній.                                         Благодаренъ
             Сердечно я.
   Октавій.           Садись.
   Антоній.                     Садись ты прежде.
   Октавій. Изъ пустяковъ не буду спорить я. (Садятся).
   Антоній. Ты иногда способенъ обижаться
             Изъ пустяковъ, и даже изъ такихъ,
             Которые нимало не касались
             Тебя ни въ чемъ.
   Октавій.                     Смѣшонъ же былъ бы я,
             Когда бъ себѣ позволилъ обижаться
             Изъ пустяковъ; -- особенно когда
             Веду дѣла съ тобой, и тѣмъ смѣшнѣе бъ
             Я сталъ еще, когда бъ себѣ позволилъ
             Сказать дурное слово о тебѣ
             Въ такихъ дѣлахъ, какія не касались
             Меня ни въ чемъ.
   Антоній.                     А развѣ пребыванье
             Мое въ Египтѣ было важнымъ дѣломъ,
             Касавшимся тебя?
   Октавій.                     Какъ разъ настолько жъ,
             Насколько ты, покуда жилъ въ Египтѣ,
             Могъ думать обо мнѣ, живущемъ въ Римѣ.
             Но если ты въ то время строилъ ковы
             И козни на меня, то какъ же могъ
             Остаться равнодушнымъ я къ твоимъ
             Египетскимъ продѣлкамъ?..
   Антоній.                               Строилъ ковы?..
             Скажи яснѣй.
   Октавій.           Яснѣй отвѣтятъ факты
             Того, что привелось мнѣ испытать.
             Жена твоя и братъ подняли знамя
             Возстанья на меня. Они имѣли
             Въ виду твою лишь пользу; -- браннымъ кликомъ
             Твое имъ было имя.
   Антоній.                     Въ этомъ ты
             Отнюдь не справедливъ. Мой братъ не думалъ
             Припутывать меня къ своимъ дѣламъ.
             Въ моихъ рукахъ есть вѣрныя извѣстья
             Объ этомъ всемъ, и я ихъ получилъ
             Изъ рукъ людей, стоявшихъ за тебя же.
             Онъ подорвалъ, поднявши этотъ бунтъ,
             Настолько же въ странѣ мое значенье,
             Насколько и твое 30). У насъ съ тобой
             Одни вѣдь интересы, значитъ -- онъ,
             Возставши на тебя, возсталъ съ тѣмъ вмѣстѣ
             И на меня. Объ этомъ всемъ тебѣ
             Подробно я писалъ -- и потому
             Ты могъ бы успокоиться. Какъ скоро
             Желаешь ты предлога для вражды --
             Ищи его тогда не въ этомъ дѣлѣ.
   Октавій. Ты, укоривъ меня непониманьемъ,
             Желаешь превознести лишь самъ себя
             И ловко оправдаться.
   Антоній.                     Нѣтъ, неправда!
             Я остаюсь, напротивъ, убѣжденъ,
             Что ты, товарищъ мой и соправитель,
             Былъ долженъ знать, что я не могъ смотрѣть
             На дѣло брата ласково. Поднявши
             Оружье на тебя, онъ этимъ самымъ
             Смущалъ и мой покой. Переходя
             Затѣмъ къ моей женѣ, скажу открыто,
             Что я тебѣ бы встрѣтиться желалъ
             Съ другой подобной женщиной. Ты правишь
             Спокойно третью міра и смиряешь
             Ее легко уздечкой; но едва ли бъ
             Смирилъ легко такую ты жену.
   Энобарбъ. Какъ хорошо, если бъ мы всѣ имѣли такихъ женъ!.. Тогда мужчины воевали бы съ женщинами.
   Антоній. Я сознаюсь охотно, что ея
             Задорная сварливость, при которой
             Въ ней не было однако недостатка
             Ума къ дѣламъ правленья, натворила
             Тебѣ немало бѣдъ; но чѣмъ же я-то
             Тутъ виноватъ?
   Октавій.           Я обо всемъ писалъ
             Тебѣ въ Александрію,-- ты жъ, предавшись
             Веселью и пирамъ, читать не думалъ
             Моихъ тогдашнихъ писемъ; осмѣялъ
             Моихъ пословъ и отказался даже
             Ихъ выслушать.
   Антоній.           Но твой посолъ ворвался
             Ко мнѣ почти-что силой! Я въ то время
             Былъ занятъ угощеньемъ трехъ царей
             И потому, признаюсь откровенно,
             Былъ не совсѣмъ въ такомъ расположеньи,
             Въ какомъ бываю утромъ. Несмотря
             На это все, я на другой же день
             Призвалъ посла и объяснилъ открыто
             Ему, въ чемъ было дѣло; значитъ -- я
             Почти-что извинился. Этотъ случай
             Не можетъ быть причиной намъ для ссоръ,
             И потому не приплетай напрасно
             Сюда посла.
   Октавій.           Но ты нарушилъ клятву,
             Которой обязался мнѣ; меня жъ
             Никто не упрекнетъ въ подобномъ дѣлѣ.
   Лепидъ. Будь, Цезарь, сдержаннѣй.
   Антоній.                                         Нѣтъ, нѣтъ, Лепидъ!
             Пускай онъ говоритъ: -- мнѣ честь священна,
             Хоть онъ и увѣряетъ, что ее
             Я потерялъ. Такъ въ чемъ же дѣло дальше?
             Нарушилъ клятву я...
   Октавій.                     Подать мнѣ помощь
             Мечомъ и средствами, когда бы я
             Того потребовалъ... Ты отказалъ мнѣ
             Какъ въ томъ, такъ и въ другомъ.
   Антоній.                                         Я тутъ виновенъ
             Въ одной небрежности. Все это дѣло
             Возникло въ часъ тяжелый для меня,
             Когда я былъ почти лишонъ сознанья.
             Но все же я готовъ -- насколько точно
             Виновенъ въ томъ -- покаяться. Я вѣрю,
             Что честь моя и власть не пострадаютъ
             Отъ этого признанья. Я открыто
             И прямо говорю, что цѣль, съ какою
             Моя жена затѣяла войну,
             Была лишь въ томъ, чтобы меня заставить
             Вернуться изъ Египта. Потому,
             Хоть я тутъ былъ невинною причиной,
             Я все жъ передъ тобою извиняюсь,
             Насколько позволяетъ это честь.
   Лепидъ. Вотъ голосъ благородства!
   Меценатъ.                                         Очень было бъ
             Желательно, чтобъ вы рѣшили кончить
             Всѣ прежніе раздоры. Этимъ вы
             Напомнили бъ себѣ, что въ настоящемъ
             Взаимный миръ для васъ нужнѣй всего.
   Лепидъ. Достойныя слова.
   Энобарбъ. Если бъ вамъ пришлось для этого даже занять любви другъ къ другу въ долгъ, то вѣдь, покончивъ съ Помлеемъ, вы: можете возвратить этотъ заемъ обратно сполна. Для ссоръ будетъ время, когда не останется дѣлать ничего болѣе путнаго.
   Антоній. Молчи, прошу,-- ты годенъ только въ битвахъ.
   Энобарбъ. Да, я забылъ: здѣсь правдѣ слова нѣтъ!
   Антоній. Ты всѣхъ бранишь, и потому ни слова!
   Энобарбъ. Молчу, молчу,-- нѣмѣе камня я 31).
   Октавій. Я возражу лишь противъ грубыхъ словъ,
             Въ которыя облекъ свое онъ мнѣнье;
             Но мысль его вѣрна. Возможно ль намъ
             Дѣйствительно сберечь и миръ и дружбу,
             Коль скоро будемъ вѣчно расходиться
             Мы въ мнѣньяхъ и дѣлахъ? Когда бъ я только
             Повѣрить могъ, что существуетъ обручъ,
             Которымъ есть возможность насъ связать,
             То весь бы міръ изъ края въ край обѣгалъ
             Я съ тѣмъ, чтобъ отыскать его.
   Агриппа.                               Позволь
             Сказать мнѣ слово, Цезарь.
   Октавій.                               Говори.
   Агриппа. Имѣешь ты по матери сестру,
             Прекрасную Октавію 32). Антоній
             Теперь вдовецъ.
   Октавій.                     Тс! Замолчи, Агриппа.
             Услышь такое слово Клеопатра --
             Ты былъ бы обвиненъ по меньшей мѣрѣ
             Въ поспѣшности.
   Антоній.                     Позволь замѣтить, Цезарь,
             Что я пока не мужъ ея -- такъ пусть
             Агриппа кончитъ рѣчь.
   Агриппа.                     Такъ для того,
             Чтобъ сблизились навѣки тѣсной дружбой
             И братскимъ вы участьемъ; чтобъ связались
             Вы узами любви,-- пускай Антоній
             Возьметъ женой Октавію. Она
             Достойна красотой, чтобъ сталъ супругомъ
             Ей лучшій изъ мужчинъ; что жъ до ея
             Душевныхъ свойствъ и качествъ, то о нихъ
             Не можетъ быть и спору. Этимъ бракомъ
             Погасятся безслѣдно ваши всѣ
             Ничтожные размолвки и раздоры,
             Которые до этихъ поръ казались
             Вамъ важными. Само воспоминанье
             О нихъ тогда покажется пустымъ
             Лишь вымысломъ, точь-въ-точь какъ нынче вымыслъ
             Считается за истину. Любовь
             Октавіи къ обоимъ вамъ подвигнетъ
             И васъ самихъ достойно полюбить,
             Какъ слѣдуетъ, другъ друга, а затѣмъ
             Полюбятъ васъ и всѣ. Простите смѣлость
             Мнѣ этихъ словъ, но вѣрьте, что они
             Мной сказаны не зря: -- я ихъ обдумалъ
             И взвѣсилъ ужъ давно, какъ мнѣ шептали
             Обязанность и долгъ.
   Антоній.                     Что скажетъ Цезарь?
   Октавій. Я не скажу ни слова, не узнавъ,
             Какъ принялъ рѣчь Агриппы Маркъ Антоній.
   Антоній. Но если бъ я сказалъ: "Пусть будетъ такъ!",
             Какую власть имѣлъ бы тутъ Агриппа?
   Октавій. Власть Цезаря и ту, какую онъ
             Имѣетъ надъ Октавіей.
   Антоній.                     О, если
             Вопросъ поставленъ такъ, то вѣрь, что мнѣ
             Присниться не могло бъ искать препятствій
             Такому предложенью. Вотъ моя
             Рука, достойный Цезарь! Пусть же будетъ
             Устроенъ этотъ бракъ, сулящій всѣмъ
             Одно добро! Любовь и братскій миръ
             Одни пускай впередъ насъ руководятъ
             Во всѣхъ великихъ замыслахъ, какіе
             Затѣемъ мы!
   Октавій.           Вотъ и моя рука.
             Никто изъ братьевъ не любилъ такъ нѣжно
             Своей сестры, какъ мной любима та,
             Которую теперь я соглашаюсь
             Тебѣ отдать. Пускай же будетъ связью
             Она впередъ для нашихъ дѣлъ и дружбы!
             Пусть никогда разрушенъ впредь не будетъ
             Нашъ дружескій союзъ!
   Лепидъ.                     Да будетъ такъ!
             Антоній. Я, признаюсь, не думалъ поднимать
             Оружье на Помпея. Онъ не мало
             Мнѣ оказалъ значительныхъ услугъ
             И такъ, притомъ недавно. Мнѣ придется
             Принесть ему признательность сначала
             За все добро, чтобъ люди не назвали
             Меня неблагодарнымъ, а затѣмъ
             Послать ему и вызовъ.
   Лепидъ.                     Намъ нельзя
             Терять напрасно времени. Вѣдь если
             Не выступимъ мы тотчасъ на него --
             Онъ выступитъ на насъ.
   Антоній.                     А гдѣ теперь
             Онъ съ войскомъ?
   Октавій.                     Близъ Мизены.
   Антоній.                                         Много ль онъ
             Имѣетъ войскъ на сушѣ?
   Октавій.                     Очень много,
             И ихъ число растетъ; на морѣ жъ онъ
             Хозяинъ полный.
   Антоній.                     Это все лишь слухи.
             Желалъ бы я, чтобъ удалось намъ только,
             Какъ должно, согласиться. А теперь,
             Пока еще пора не наступила
             Намъ взяться за оружье, было бъ время
             Покончить то, что нами рѣшено.
   Октавій. Отъ всей души. Я попрошу тебя
             Теперь къ сестрѣ и познакомлю съ нею
             Немедля самъ.
   Антоній.           Идемъ, Лепидъ!.. Ты будешь,
             Конечно, намъ сопутствовать.
   Лепидъ.                               О, да,
             Достойный Маркъ Антоній! Вѣрь, что въ этомъ
             Мнѣ не была бъ помѣхой и болѣзнь.

(Трубы. Октавій, Антоній и Лепидъ уходятъ).

   Меценатъ (Энобарбу). Поздравляю съ пріѣздомъ изъ Египта.
   Энобарбь. Привѣтъ мой тебѣ, достойный Меценатъ. Вѣдь ты половина Цезарева сердца. Здравствуй и ты, почтенный другъ Агриппа.
   Агриппа. Здравствуй, любезный Энобарбъ.
   Меценатъ. Мы должны радоваться, что дѣло уладилось такъ хорошо; но, кажется, вамъ и въ Египтѣ жилось недурно.
   Энобарбъ. О, да!-- днемъ мы спали безъ всякаго стыда, а ночи освѣщали попойками.
   Меценатъ. Правда ли, что у васъ на завтракъ жарили по восьми кабановъ, и это для двѣнадцати человѣкъ 33)?
   Энобарбъ. Это муха въ сравненіи съ орломъ. У насъ творились дѣла, о которыхъ, стоитъ поговорить больше.
   Меценатъ. Если вѣрить молвѣ, то царица ваша дѣйствительно замѣчательная женщина.,
   Энобарбъ. Маркъ Антоній растаялъ передъ ней при первой же ихъ встрѣчѣ на берегахъ Цидна.
   Агриппа. Это была въ самомъ дѣлѣ удивительная встрѣча если вѣрить тому, что мнѣ о ней разсказывали.
   Энобарбъ 34). Я разсказать могу о томъ подробнѣй.
             Она сама сидѣла на кормѣ
             Изъ кованаго золота; галера
             Сверкала въ волнахъ, какъ лучезарный
             Горящій тронъ. Извивы парусовъ,
             Пропитанныхъ тончайшимъ ароматомъ
             И сотканныхъ изъ пурпурныхъ шелковъ,
             Струились въ тихомъ воздухѣ, лобзавшемъ
             Ихъ съ нѣжностью любви. Удары веселъ,
             Покрытыхъ серебромъ, свершались мѣрно
             Подъ звуки флейтъ, и быстрая струя,
             Разбитая въ жемчужныхъ, мелкихъ брызгахъ,.
             Сливалась за кормой, какъ бы жалѣя
             Разстаться съ ней. Что жъ до самой царицы,
             То всякая попытка описать
             Ее была бы тщетной. Вся въ виссонѣ
             Изъ золота, покоилась она
             Подъ вышитой узорами палаткой,
             Превосходя небесной красотой,
             Сказать готовъ я, самую Венеру,
             Чей дивный ликъ намъ доказалъ, что можно
             Превосходитъ искусствомъ иногда
             И самую природу. Возлѣ трона,
             Тѣснясь толпой, стоялъ, какъ рой амуровъ,.
             Рядъ мальчиковъ съ улыбкой, рисовавшей
             Имъ ямки на щекахъ. Въ рукахъ держали
             Они пучки узорныхъ опахалъ
             И, навѣвая легкую прохладу
             На щеки и лицо ея, казалось,
             Лишь возбуждали этимъ только больше
             Въ ней пылъ любви, уничтожая то,
             Что дѣлали 35).
   Агриппа.           Вообразить могу я,
             Какъ вздрогнулъ нашъ Антоній.
   Энобарбъ.                                         Пышный рой
             Ея рабынь, подобныхъ Нереидамъ,
             Смотрѣлъ въ лицо владычицѣ, ловя
             Малѣйшій знакъ руки ея иль взора.
             Одна изъ нихъ, подобная по виду
             Сиренѣ водъ, сидѣла у руля,
             Держа въ рукахъ концы шелковой снасти,
             И грубый руль, покорный волѣ этой,
             Цвѣтку подобной, ручки, исполнялъ
             Легко свою обязанность. Съ галеры
             Далеко несся въ воздухѣ тончайшій,
             Прелестный ароматъ. Весь берегъ -былъ,
             Унизанъ сплошь народомъ. Самъ Антоній
             Сидѣлъ среди толпы на пышномъ тронѣ,
             Воздвигнутомъ на площади, небрежно
             Насвистывая въ воздухъ, и казалось,-
             Что самый этотъ воздухъ былъ готовъ
             Умчаться къ Клеопатрѣ, превратя
             Пространство въ пустоту, когда бъ была
             Къ тому возможность.
   Агриппа.                     Дивный перлъ Египта!
   Энобарбъ. Едва пристала лодка -- къ ней немедля
             Послалъ Антоній звать къ себѣ царицу
             На пышный пиръ; царица жъ -отвѣчала,
             Что гостемъ быть приличнѣе теперь
             Ему у ней. Учтивый нашъ герой,
             Ни разу не сказавшій въ жизни "нѣтъ"
             Предъ женщиной, немедля согласился
             И, выбрившись разъ десять, поспѣшилъ
             На ужинъ къ ней, который обошелся
             Ему цѣною сердца, несмотря
             На то, что въ этотъ разъ онъ могъ вкусить
             Предметъ своихъ желаній лишь глазами.
   Агриппа. Ей суждено быть лакомствомъ царей!
             На что великъ былъ Цезарь -- Клеопатра
             Успѣла и его смирить въ постели!
             Безвреднымъ сдѣлать мечъ его! Онъ только
             Пахалъ для ней, а жатву собирала
             Она одна.
   Энобарбъ.           Я видѣлъ, какъ однажды,
             Перебѣжавъ по площади не больше
             Десятковъ двухъ иль много -- трехъ шаговъ,.
             Она совсѣмъ задохлась отъ волненья
             И не могла почти-что говорить.
             Но даже этотъ явный недостатокъ
             Въ ней вышелъ совершенствомъ! Чуть дыша,
             Она дышала мощью.
   Меценатъ.                     Но теперь,
             Конечно, съ ней разстанется Антоній,
             И навсегда.
   Энобарбъ.           Вовѣки не дождетесь
             Вы этого! Ни годы ни привычка
             Не въ силахъ чѣмъ-нибудь поколебать
             Могущества ея разнообразныхъ
             Волшебныхъ чаръ. Извѣстно, что для насъ
             Теряетъ прелесть женщина, чѣмъ больше
             Мы ею обладаемъ;-- Клеопатра жъ
             Умѣетъ возбуждать тѣмъ больше страсти,
             Чѣмъ больше пресыщаетъ. Самый грубый,
             Развратный пылъ становится у ней
             Какой-то дивной прелестью. Ея
             Не смѣютъ упрекнуть въ дурныхъ поступкахъ
             Ни даже сами строгіе жрецы
             И молча допускаютъ предаваться
             Разврату и страстямъ.
   Меценатъ.                     Коль скоро скромность,
             Краса и умъ остепенить способны
             Антонія, то бракъ его съ прекрасной
             Октавіей ему возможность дастъ
             Хорошій вынуть жребій.
   Агриппа.                               Я надѣюсь,
             Любезный Энобарбъ, ты не откажешь
             Мнѣ въ чести быть моимъ желаннымъ гостемъ,
             Пока ты здѣсь.
   Энобарбъ.           Благодарю всѣмъ сердцемъ. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 3-я.

Тамъ же. Комната въ домѣ Октавія.

(Входятъ Октавій, Антоній, Октавія, предсказатель и свита).

   Антоній. Мой санъ и долгъ меня не разъ заставятъ
             Съ тобою разставаться.
   Октавія.                     Срокъ разлуки
             Я буду проводить, склоня колѣни
             Въ молитвѣ за тебя.
   Антоній.           Съ тобой прощаюсь
             Теперь я, Цезарь;-- что жъ до тебя,
             Октавія, то я прошу усердно:
             Не осуждай меня лишь по извѣстьямъ
             Пустой молвы. Я точно не всегда
             Внималъ благоразумію, но впредь
             Послѣдую во всемъ его совѣтамъ.
             И такъ, прощай, любовь моя!
   Октавія.                               Прощай,
             Мой дорогой 36)!
   Октавій.                     Счастливый путь!

(Уходятъ Октавій и Октавія).

   Антоній (предсказателю). Ну, что?
             Желалъ бы ты вернуться вновь въ Египетъ?
   Предсказатель. Желалъ бы никогда не разставаться
             Съ Египтомъ я;-- тебѣ же было бъ лучше
             Туда не пріѣзжать совсѣмъ.
   Антоній.                     Какая жъ,
             Скажи, тому причина, если знаешь?
   Предсказатель. Не знаю, но предчувствую. Я, впрочемъ,
             Совѣтую тебѣ вернуться
             Немедленно 37).
   Антоній.           Скажи, кому судила
             Судьба быть выше -- Цезарю иль мнѣ?
   Предсказатель. Ему, конечно,-- потому старайся
             Быть дальше отъ него. Твой духъ иль демонъ --
             Великъ, могучъ, исполненъ силъ и славы,
             Но это все лишь до поры, пока
             Не свяжешься ты съ Цезаремъ. Въ его же
             Присутствіи онъ чувствуетъ себя
             Безъ силъ, какъ угнетенный,-- потому
             Не будь съ нимъ близокъ 38).
   Антоній.                     Не болтай объ этомъ.
   Предсказатель. Другимъ?.. Пожалуй; но тебѣ всегда я
             Объ этомъ буду пѣть. Какую бъ ты
             Игру съ нимъ ни затѣялъ -- ты навѣрно
             Останешься въ потерѣ. Какъ бы ни былъ
             Великъ твой перевѣсъ -- онъ съ прирожденнымъ
             Ему судьбою счастьемъ обыграетъ
             Тебя навѣрняка. Твой блескъ померкнетъ
             Въ лучахъ его сіянья. Повторяю:
             Твой духъ его боится и теряетъ
             Способность управлять собой, коль скоро
             Стоитъ вблизи онъ Цезаря. Зато,
             Чуть онъ уйдетъ -- ты снова будешь славенъ.
   Антоній. Оставь меня... Поди и передай
             Вентидію, что я желаю съ нимъ
             Поговорить. (Предсказатель уходитъ).
                                 Мнѣ надобно сейчасъ же
             Его отправить въ Парѳію. Однакожъ,
             Случайно или нѣтъ, а онъ сказалъ
             Мнѣ точно слово правды! Сколько разъ
             Игралъ я въ кости съ Цезаремъ -- и онъ
             Всегда бралъ перевѣсъ. Бросая жребій,
             Онъ вынималъ всегда безспорно лучшій.
             Въ пѣтушьихъ битвахъ пѣтухи его
             Всегда одолѣвали; перепелки
             Гораздо худшихъ качествъ побивали
             Моихъ, безспорно лучшихъ, даже въ самыхъ
             По виду вѣрныхъ; случаяхъ. Нѣтъ, надо
             Вернуться мнѣ въ Египетъ!. Пусть рѣшился
             На этотъ бракъ для мира я,-- но все жъ
             Моя любовь и радость на Востокѣ. (Входитъ Вентидій).
             Поди сюда, Вентидій. Ты немедля
             Поѣхать долженъ въ Парѳію... Идемъ!
             Тебѣ вручу сейчасъ я полномочье. (Уходятъ).
    Намъ есть чему порадоваться, что всѣ дѣла такъ хорошо распутались. А ты, между прочимъ, повеселился въ Египтѣ?
   

Энобарбъ.

   Да, дѣйствительно: мы спали такъ, что бѣлому дню становилось стыдно, а ночи освѣщали попойками.
   

Меценатъ.

   Восемъ жареныхъ вепрей на завтракъ и только на двѣнадцать человѣкъ; правда ли это?
   

Энобарбъ.

   Это только муха въ сравненіи съ орломъ; на пирахъ у насъ бывало много другихъ чудовищныхъ продѣлокъ, на которыя стоило обратить вниманіе.
   

Меценатъ.

   Она, должно быть, роскошнѣйшая женщина, если судить по слухамъ.
   

Энобарбъ.

   Когда она увидѣла въ первый разъ Марка Антонія, то похитила его сердце. Это было на рѣкѣ Циднѣ.
   

Агриппа.

   Тамъ она дѣйствительно показала себя, или мой разскащикъ много выдумалъ въ ея пользу.
   

Энобарбъ.

             Я разскажу вамъ:
             Ея галера, какъ блестящій тронъ
             Горѣла на водѣ, корма литая
             Изъ золота; пурпурныя вѣтрила
             Благоухали такъ, что вѣтеръ страстный
             Въ нихъ замиралъ; -- серебряныя весла
             Подъ звуки флейтъ ложились мѣрно, такъ
             Что къ нимъ вода, влюбленная въ удары,
             Рѣзвѣй текла. Но передъ ней самой
             Скудѣетъ описанье: распростерта
             Въ своей палаткѣ (свѣтлой, парчевой)
             Она была прелестнѣй той Венеры,
             Въ которой кисть природу превзошла.
             Вокругъ мальчишки купидоны
             Съ улыбками и тѣнью опахалъ,
             Въ которой жаръ ланитъ, какъ бы не гасъ,
             А пуще рдѣлъ.
   

Агриппа.

                                           Антоній вѣрно таялъ!
   

Энобарбъ.

             Ея служанки -- словно Нереиды
             Или Сирены, ей служили взглядомъ
             И съ прелестью въ движеніяхъ. Сирена
             Рулемъ водила; шелковыя снасти
             Давленію цвѣточно-нѣжныхъ рукъ
             Покорствовали. Отъ галеры тихо
             Сладчайшее неслось благоуханье
             Къ обоимъ берегамъ, куда стеклись
             Всѣ городскіе жители. Антоній
             Одинъ сидѣлъ на площади и воздухъ
             *) Присвистывалъ, который, еслибъ можно
             Быть пустотѣ, ушелъ бы къ Клеопатрѣ,
             Оставя свѣтъ пустымъ.
   *) Какъ присвистываютъ собакъ.
   

Агриппа.

                                                     О Египтянка!
   

Энобарбъ.

             Когда она причалила, Антоній
             Ее позвалъ на ужинъ; но она
             Сказавъ, что лучше онъ пусть будетъ гостемъ,
             Его позвала. Вѣжливый Антоній
             Нашъ, женщинѣ сказать не въ силахъ: "нѣтъ"
             Побритый десять разъ, идетъ на пиръ,
             И тамъ то заплатилъ за все онъ сердцемъ,
             Что только ѣлъ глазами.
   

Агриппа.

                                                     Чародѣйка!
             Великій Цезарь самъ къ ней бросилъ мечь
             На ложе. Онъ пахалъ, -- она пожала.
   

Энобарбъ.

             Я видѣлъ, какъ отъ сорока прыжковъ
             По улицѣ, ей захватило духъ.
             Начавши рѣчь, она смолкала вновь;
             Но недостатокъ обратя въ красу,
             И бездыханная дышала силой.
   

Меценатъ.

             Теперь Антоній долженъ съ ней разстаться.
   

Энобарбъ.

             Нисколько.-- Не захочетъ онъ. Надъ ней
             Лѣта безсильны; съ нею наслажденье
             Не увядаетъ. Женщины другія
             Насъ пресыщаютъ, а она все больше
             Родитъ желанья. Низкое въ ней даже,
             Такъ благородно, что жрецы готовы
             Благословлять ея паденье.
   

Меценатъ.

             Когда краса и умъ и скромность могутъ
             Плѣнить Антоніево сердце, то
             Октавія ему счастливый жребій.
   

Агриппа.

             Пойдемъ мой Энобарбъ, будь гостемъ мнѣ
             Пока ты здѣсь.
   

Энобарбъ.

                                           Благодарю покорно.
   

СЦЕНА. III.

(Такъ же въ домѣ Цезаря.)

(Входятъ: Цезарь, Антоній, между ними Октавія. За ними cвuma.)

Антоній.

             Порою міръ и долгъ меня лишатъ
             Твоихъ объятій.
   

Октавія.

                                           Я все это время
             Молиться стану за тебя богамъ.
   

Антоній.

             (Цезарю) Покойной ночи.-- Нѣтъ Октавія,
             Изъ устъ молвы не слушай мнѣ хулы:
             Я не всегда зналъ мѣру, но теперь
             Все въ колею войдетъ.-- Покойной ночи --
             Возлюбленная! Доброй ночи Цезарь!
   

Цезарь.

             Покойной ночи. (Уходятъ Цезарь и Октавія)

(Входитъ гадатель.)

Антоній.

             Что другъ? Скучаешь вѣрно по Египту?
   

Гадатель.

             Его бы мнѣ не покидать, -- тебѣ же
             Не посѣщать.
   

Антоній.

                                           Скажи-ко почему?
   

Гадатель.

             Я это вижу чувствомъ, но не въ силахъ
             Сказать, а ты спѣши назадъ въ Египетъ.
   

Антоній.

             Скажи ты мнѣ, чье счастье станетъ выше
             Мое иль Цезарево?
   

Гадатель.

                                           Цезарево.
             По этому не будь ты съ нимъ Антоній,
             Твой демонъ,-- духъ -- защитникъ благороденъ,
             Высокъ, отваженъ и недостижимъ,
             Когда съ нимъ Цезарева нѣтъ; но рядомъ
             Съ нимъ твой робѣетъ, словно побѣжденный;--
             Будь розно съ нимъ.
   

Антоній.

                                           Ты такъ не говори.
   

Гадатель.

             Другому, нѣтъ;-- но одному тебѣ:
             Сыграй ты съ нимъ въ игру какую хочешь
             Ты проиграешь. Онъ природнымъ счастьемъ
             Тебя всегда побьетъ. Твой меркнетъ блескъ,
             Коль рядомъ свѣтитъ онъ. И такъ послушай:
             Вблизи его твой духъ теряетъ власть,
             А порознь съ нимъ, онъ благороденъ.
   

Антоній.

                                                                         Прочь!
             Вентидію скажи, что я зову. (Гадатель уходить)
             Онъ ѣдетъ въ Парѳію.-- Судьба иль случай,
             Онъ правъ.-- Ему послушны даже кости
             И въ играхъ съ нимъ расчетъ мой побѣжденъ
             Его удачей: жребій брось -- онъ вынетъ.
             Его пѣтухъ всегда моихъ побьетъ
             На перекоръ всему; перепела
             Его дерутъ моихъ.-- Скорѣй въ Египетъ!
             Хотя женюсь я здѣсь для примиренья, --
             Моя вся радость тамъ.-- (Входить Вентидій) сюда Вентидій!
             Ты ѣхать въ Парѳію готовься.-- Порученье
             Твое написано. Пойдемъ. Возьми его.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА IV.

(Тамъ же. На улицѣ.)

(Входятъ Лепидъ, Меценатъ и Агриппа.)

Лепидъ.

             Не безпокойтесь больше;-- поспѣшите
             За вашими вождями.
   

Агриппа.

                                                     Маркъ Антоній
             Хотѣлъ обнять Октавію и въ путь.
   

Лепидъ.

             Пока въ доспѣхахъ встрѣчу васъ, въ которыхъ
             Вы оба молодцы,-- прощайте.
   

Меценатъ.

                                                               Мы,
             Когда не ошибаюсь, будемъ тамъ
             Скорѣй тебя Лепидъ.
   

Лепидъ.

                                                     Вашъ путь короче,--
             Мой планъ ведетъ окольною дорогой;--
             Вы будете дня за два до меня.
   

Меценатъ и Агриппа.

             Ну въ добрый часъ.
   

Лепидъ.

                                                     Прощайте!

(всѣ уходятъ.)

   

СЦЕНА V.

Александрія. Комната во дворцѣ.

(Входятъ Клеопатра, Харміань, Ира и Алексасъ.)

Клеопатра.

             Гдѣ музыканты? музыка отрадна
             Для насъ влюбленныхъ
   

Слуга.

                                                     Музыка сюда!

(Входитъ Мардіанъ.)

Клеопатра.

             Оставь.-- Съиграемъ въ кегли Харміань.
   

Харміань.

             Рука болитъ. Съиграйте съ Мардіаномъ.
   

Клеопатра.

             Вѣдь женщинѣ, что съ эвнухомъ играть,
             Что съ женщиной. Съиграешь ли со мной?
   

Мардіанъ.

             Царица, какъ умѣю.
   

Клеопатра.

             Готовность и плохому игроку
             Простить заставитъ. Но оставимъ это --
             Дай удочку. Пойдемъ къ рѣкѣ и тамъ
             Подъ звуки дальной музыки, дурачить
             Я стану златоперыхъ рыбъ, ловя ихъ
             Крючкомъ за скользкій ротъ,-- и что поймаю,
             При каждой буду думать: вотъ Антоній,
             И говорить: ага! попался ты!
   

Хармиань.

             Какъ весело вамъ было удить вмѣстѣ,
             Побившись объ закладъ, въ тотъ разъ, когда
             Твой водолазъ ему на крюкъ вздѣлъ рыбу
             Соленую, а онъ тащилъ.
   

Клеопатра.

                                                     О время!
             Смѣясь, его подо# смутила я;
             Смѣясь и успокоила; а утромъ-
             Часу въ девятомъ на постель споила,
             Ему надѣла свой покровъ и платье,
             Сама же Филиппинскій мечь его.

(Входитъ вѣстникъ.)

             О! Изъ Италіи? Наполни праздный слухъ
             Ты добрыми вѣстями мнѣ.
   

Вѣстникъ.

                                                               Царица!
             Царица!
   

Клеопатра.

                                 Что? Антоній умеръ? Если
             Ты это скажешь рабъ,-- убьешь меня,--
             А скажешь: онъ свободенъ, счастливъ -- можешь
             Брать золото -- и голубую жилку
             Сыскать, лобзая руку, что Цари
             Дрожащими устами цѣловали.
   

Вѣстникъ.

             Да, онъ здоровъ.
   

Клеопатра.

                                           Вотъ золото еще.
             Но слушай рабъ! Мы часто говоримъ:
             Кто умеръ, сталъ здоровъ; коль это смыслъ
             Твоихъ рѣчей, то золото расплавя,
             Вольютъ въ твои зловѣщія уста.
   

Вѣстникъ.

             Царица! выслушай меня.
   

Клеопатра.

                                                     Ну продолжай.
             Но не добромъ ты смотришь. Какъ Антоній
             Свободенъ и здоровъ, зачѣмъ груститъ
             Неся такую вѣетъ,-- А если боленъ,
             То Фуріей предстань, въ вѣнкѣ изъ змѣй,
             А не мущиной.
   

Вѣстникъ.

                                           Выслушать угодно?
   

Клеопатра.

             Хочу прибить, не выслушавъ тебя.
             Но если скажешь, что Антоній живъ,
             Здоровъ, другъ Цезарю и не въ плѣну,
             Тебя осыплю золотомъ и градомъ
             Жемчужнымъ.
   

Вѣстникъ.

                                           Онъ здоровъ.
   

Клеопaтра.

                                                               Вотъ хорошо.
   

Вѣстникъ.

             Другъ Цезарю.
   

Клеопатра.

                                           Ты честный человѣкъ.
   

Вѣстникъ.

             Вѣкъ съ Цезаремъ такъ друженъ не былъ онъ.
   

Клеопатра.

             Проси богатствъ.
   

Вѣстникъ

                                           Царица! Но, однако --
   

Клеопатра.

             Не нравится мнѣ это но, въ немъ гибнетъ
             Все предъидущее, къ чему тутъ: но!
             Но, это стражъ темничный и ведетъ
             Ужаснаго преступника.-- Мой другъ
             Дай мнѣ твою услышать вѣсть вполнѣ
             Съ худымъ и добрымъ. Цезарю онъ другъ,
             Здоровъ, сказалъ ты, и свободенъ онъ?
   

Вѣстникъ.

             Свободенъ?-- Нѣтъ! Сказать я такъ не могъ:
             Съ Октавіей онъ связанъ.
   

Клеопатра.

                                                     Для чего?
   

Вѣстникъ.

             Для ложа.
   

Клеопатра.

                                 Я блѣднѣю Харміань!
   

Вѣстникъ.

             Царица! Онъ Октавіи супругъ.
   

Клеопатра.

             Чтобъ ты пропалъ отъ самой злой чумы! (бьетъ его.)
   

Вѣстникъ.

             О успокойся!
   

Клеопатра.

                                 Что сказалъ ты? Прочь!
             Ничтожный рабъ! Иль я твои глаза
             Швырну какъ мячь; повырву волоса (бьетъ его и онъ падаетъ.)
             Сѣчь проволокой прикажу, велю
             Сварить въ соли.
   

Вѣстникъ.

                                           Царица! пощади!
             Я вѣсть принесъ; но ихъ женилъ не я.
   

Клеопатра.

             Скажи, что нѣтъ,-- отданъ тебѣ страну
             И вознесу тебя,-- тотъ ной ударъ
             Зачти за то, что ввелъ меня во гнѣвъ,
             И дамъ тебѣ всего, чѣмъ можно скромность
             Вознаградить.
   

Вѣстникъ.

                                           Царица! онъ женатъ.
   

Клеопатра.

             (Хватать ножъ.) Подлецъ! ты слишкомъ долго жилъ.
   

Вѣстникъ.

                                                                                   Уйду!
             За чтожъ Царица? Я не виноватъ.
   

Хармиань.

             О государыня! приди въ себя:
             Вѣдь точно, онъ не виноватъ ни въ чемъ.
   

Клеопатра.

             И неповинныхъ также громъ разитъ.
             Нилъ! утопи Египетъ! Дѣти сердцемъ
             Всѣ обратитесь въ змѣй.-- Верни раба!
             Хотя бѣшусь -- не укушу.-- Верни.
   

Хармиань.

             Онъ и взойти боится.
   

Клеопатра.

                                                     Я не трону.
             И такъ моимъ рукамъ безчестье, бить
             Того, кто беззащитенъ. Вѣдь всему
             Причиной я сама.-- Войди сюда!

(Вѣстникь возвращается.)

             Хоть честно, да не ловко сообщать
             Дурныя вѣсти; радости давай
             Сто языковъ, а горестныхъ вѣстей
             Не нужно слушать, чувствуешь ихъ самъ.
   

Вѣстникъ.

             Я долгъ исполнилъ свой.
   

Клеопатра.

                                                     Чтожъ, онъ женатъ?
             Не будешь мнѣ противнѣй, чѣмъ теперь,
             Коль скажешь: "да".
   

Вѣстникъ.

                                           Царица, онъ женатъ.
   

Клеопатра.

             Будь проклятъ! Ты стоишь все на своемъ?
   

Вѣстникъ.

             Ужель мнѣ лгать?
   

Клеопатра.

                                           О, еслибъ ты солгалъ
             И пусть бы полъ -- Египта залило
             Для размноженья гадкихъ змѣй. Уйди,--
             Будь ты Нарциссомъ, тыбъ казался мнѣ
             Чудовищемъ. Такъ точно онъ женатъ?
   

Вѣстникъ.

             Прошу меня простить.
   

Клеопатра.

                                                     Такъ онъ женатъ?
   

Вѣстникъ.

             Не гнѣвайся, гнѣвить я не хочу;
             Но какъ винить за то, что я тебѣ
             Послушенъ. Онъ Октавіи супругъ.
   

Клеопатра.

             О, еслибъ только отъ его вины
             Ты сталъ лжецомъ! Такъ это вѣрно? Прочь!
             Товаръ, который ты привезъ изъ Рима
             Мнѣ слишкомъ не по деньгамъ. Пропадай
             Ты съ нимъ.

(Вѣстникъ уходитъ.)

Харміань.

                                 Ваше Величество! терпѣнье!
   

Клеопатра.

             А я еще, Антонія хваля,
             Хулила Цезаря.
   

Харміань.

                                           О! сколько разъ.
   

Клеопатра.

             Вотъ мнѣ награда! уведи меня!
             Мнѣ дурно. Ира! Харміань!-- нѣтъ, нѣтъ.
             Ты вѣстника спроси мои Алексасъ:
             Что, какова Октавія собой?
             Узнай лѣта, наклонности ея
             И цвѣтъ волосъ.-- Вернись и разскажи.

(Алексасъ уходитъ.)

             Пусть пропадетъ на вѣкъ.-- Нѣтъ Харміань
             Хоть будь съ одной онъ стороны Горгона,
             Съ другой онъ Марсъ.-- Пусть спроситъ Алексасъ:
             Она какого росту? Сжалься Харміань,
             Не говори со мной.-- Пойдемъ ко мнѣ.

(Уходятъ всѣ.)

   

СЦЕНА VI.

Близь Мизенума.

(Входятъ съ одной стороны Помпей и Менасъ съ трубами и литаврами; съ другой Цезарь, Антоній, Аспидъ, Энобарбъ и Меценатъ съ войскомъ.)

Помпей.

             Заложники мои у васъ, а ваши
             Здѣсь у меня: поговоримъ до битвы.
   

Цезарь.

             Похвально объясниться. Мы за тѣмъ
             Въ письмѣ къ тебѣ послали предложенья.
             Согласенъ ты на нихъ -- такъ дай намъ знать;
             Удержатъ ли онѣ твой гнѣвный мечь
             И молодежь вернется ль безъ урона,
             Въ Сицилію?
   

Помпей.

                                 Послушайте вы трое
             Единые властителя земли,
             Предстатели безсмертныхъ!-- я не знаю
             За что отецъ мой будетъ не отмщенъ
             Друзьями сына, если Юлій Цезарь,
             Явившись къ Бруту тѣнью,-- при Филиппахъ
             Увидѣлъ васъ въ бою изъ за него?
             Чѣмъ блѣдный Кассій ввергнулъ въ заговоръ?
             За что своею кровью честный Брутъ
             И прочіе ревнители свободы
             Кропили Капитолій? Не за толь,
             Чтобъ былъ одинъ не больше, чѣмъ другой?
             На то и я воздвигнулъ флотъ, который
             Своею ношей дразнить пѣну волнъ,
             Чтобъ покарать неблагодарность Рима
             Къ великому отцу.
   

Цезарь.

                                           Обдумай время.
   

Антоній.

             Ты флотомъ насъ не устрашишь Помпей.
             На морѣ мы посмотримъ,-- а на сушѣ
             Ты знаешь, мы сильнѣй.
   

Помпей.

                                                     На сушѣ -- такъ;
             Ты сталъ богатъ, занявъ мой отчій домъ;
             И какъ себѣ кукушка гнѣздъ не вьетъ,
             Живи покуда въ немъ.
   

Лепидъ.

                                           Нельзяль узнать
             (Чтобъ не увлечься въ сторону) какъ принялъ
             Ты предложенье наше.
   

Цезарь.

                                                     Въ немъ вопросъ.
   

Антоній.

             Не просьбамъ уступай, а только взвѣсь
             Свой выигрышъ.
   

Цезарь.

                                           И то, что можетъ быть
             Твоимъ великимъ счастьемъ.
   

Помпей.

                                                     Предлагали
             Сицилію съ Сардиніей вы мнѣ,
             Чтобъ я моря очистилъ отъ пиратовъ
             И Римъ снабдилъ пшеницей. Если я
             Такъ поступлю, не иззубримъ мечей
             И не погнемъ щитовъ.
   

Цезарь, Антоній и Лепидъ.

                                           Мы такъ писали.
   

Помпей.

             Такъ знайте, я пришелъ сюда принять
             Условья ваши. Только Маркъ Антоній
             Меня выводитъ изъ терпѣнья. Пусть
             Разсказъ мой повредитъ мнѣ; только знай:
             Когда твой братъ на Цезаря возсталъ,
             То ваша мать въ Сициліи нашла
             Пріемъ радушный.
   

Антоній.

                                           Слышалъ я Помпей
             Объ этомъ и давно тебя хотѣлъ
             Благодарить.
   

Помпей.

                                           Дай руку мнѣ свою.
             Не думалъ я здѣсь встрѣтиться съ тобой.
   

Антоній.

             Постели мягки на Востокѣ. Ты
             Нечаянно меня, спасибо, вызвалъ
             На пользу мнѣ.
   

          Цезарь.

                                 Съ послѣдней нашей встрѣчи
             Въ тебѣ есть перемѣна.
   

Помпей.

                                                     Я незнаю
             Какъ злобный рокъ браздитъ мое лицо,
             Но онъ не можетъ въ грудь мою проникнуть
             И сердце покорить.
   

Лепидъ.

                                                     Я радъ тебѣ.
   

Помпей.

             Надѣюсь я, Лепидъ.-- Вотъ мы сошлись;
             Желалъ бы я все видѣть на бумагѣ
             За нашей скрѣпой.
   

Цезарь.

                                           Этимъ мы займемся.
   

Помпей.

             Мы угостимъ другъ друга на прощаньи
             По жребію: съ кого начать?
   

Антоній.

                                                     Съ меня!
   

Помпей.

             Нѣтъ, нѣтъ Антоній! лучше бросимъ жребій,
             Но кухнею Египетской своей
             Ты насъ затмишь. Я слышалъ, Юлій Цезарь
             Тамъ растолстѣлъ.
   

Антоній.

                                           Ты слишкомъ много слышалъ.
   

Помпей.

             Вѣрь, что худого я не помышлялъ.
   

Антоній.

             И не сказалъ.
   

Помпей.

                                 Ну хорошо.-- Я слышалъ.--
             И слышалъ что Аполлодоръ пронесъ --
   

Энобарбъ.

             Де продолжай. Онъ несъ.--
   

Помпей.

                                                     Что, сдѣлай милость?
   

Энобарбъ.

             Да, знать, Царицу къ Цезарю въ коврѣ.
   

Помпей.

             Тебя узналъ я! воинъ, какъ живешь?
   

Энобарбъ.

             Не дурно, да не дурно и впередъ:
             Жду четырехъ пировъ.
   

Помпей.

                                                     Дай руку мнѣ:
             Твоимъ врагомъ я не былъ: -- признаюсь,
             Я съ завистью видалъ тебя въ бояхъ.
   

Энобарбъ.

             Я не любилъ тебя; но долженъ былъ
             Хвалить, когда ты стоилъ десять разъ
             Моихъ похвалъ.
   

Помпей.

                                           Храни свой нравъ простой
             Онъ такъ тебѣ присталъ.-- Я всѣхъ
             Зову на свой корабль.-- Кому впередъ
             Угодно.
   

Цезарь, Антоній и Лепидъ.

                                 Санъ ты насъ веди.
   

Помпей.

                                                               Пойдемте.

(Уходятъ Помпей, цезарь, Антоній, Лепидъ, солдаты и свита.)

Менасъ.

   (Въ сторону.) Отецъ твой, Помпей! никогда бы не согласился на такой договоръ.-- Мы кажется съ тобой встрѣчались?
   

Энобарбъ.

   На морѣ кажется.
   

Менасъ.

   Такъ точно.
   

Энобарбъ.

   Ты на морѣ держался превосходно.
   

Менасъ.

   А ты на сушѣ.
   

Энобарбъ.

   Я радъ всякаго хвалить, кто меня похвалитъ, тѣмъ не менѣе нельзя отрицать моихъ подвиговъ на сушѣ.
   

Менасъ.

   Ни подвиговъ моихъ на морѣ.
   

Энобарбъ.

   Да,-- но ты многое могъ бы скрывать для собственной безопасности: ты былъ ужаснымъ воромъ на морѣ.
   

Менасъ.

   А ты на сушѣ.
   

Энобарбъ.

   Въ этомъ случаѣ я отказываюсь отъ подвиговъ на сушѣ. Но дай мнѣ руку Менасъ. Если бы глаза наши имѣли право надзора, то увидали бы, какъ два вора цалуются.
   

Менасъ.

   У всякаго человѣка лицо честно, каковы бы ни были руки.
   

Энобарбъ.

   Но ни у одной хорошенькой женщины нѣтъ честнаго лица.
   

Менасъ.

   Это не упрекъ: онѣ воруютъ сердца.
   

Энобарбъ.

   Мы прибыли сюда сражаться съ вами.
   

Менасъ.

   Я собственно жалѣю, что это обратилось въ пиршество. Помпей сегодняшнимъ смѣхомъ просмѣетъ свое счастье.
   

Энобарбъ.

   Если это правда, то онъ уже не воротитъ его слезами.
   

Менасъ.

   Дѣйствительно такъ. Мы не думали найдти здѣсь Марка Антонія. Скажи пожалуйста женатъ онъ на Клеопатрѣ?
   

Энобарбъ.

   Сестру Цезаря зовутъ Октавіей.
   

Менасъ.

   Правда. Она была замужемъ за Каемъ Марцелломъ.
   

Энобарбъ.

   А теперь замужемъ за Маркомъ Антоніемъ.
   

Менасъ.

   Что ты говоришь!
   

Энобарбъ.

   Точно такъ.
   

Менасъ.

   Такъ Цезарь и онъ связаны теперь на вѣки.
   

Энобарбъ.

   Если бы я долженъ былъ пророчить на счетъ этой связи, я бы предсказалъ не то.
   

Менасъ.

   Я думаю, политика болѣе дѣйствовала въ этомъ бракѣ, чѣмъ взаимная любовь.
   

Энобарбъ.

   Я тоже думаю. Но ты увидишь, что узы, назначенныя скрѣпить ихъ пріязнь, задушатъ ихъ дружбу. Океанія благочестива, холодна и тихаго нрава.
   

Менасъ.

   Ктожъ бы не желалъ имѣть такой жены?
   

Энобарбъ.

   Только не тотъ, кто самъ не таковъ; а Маркъ Антоній не таковъ. Его тянетъ къ Египетскимъ пиршествамъ. Тогда вздохи Октавіи раздуютъ въ Цезарѣ пламя и какъ я уже сказалъ: что должно было связать ихъ дружбу, станетъ непосредственной причиной ихъ разрыва. Антоній осуществитъ любовь свою тамъ, гдѣ она находится; здѣсь женился онъ случайно.
   

Менасъ.

   Такъ оно вѣрно и случится. Послушай, пойдешь ты на корабль? у меня есть кубокъ про тебя.
   

Энобарбъ.

   Я его принимаю. Мы напрактиковали горло въ Египтѣ.
   

Менасъ.

   Такъ пойдемъ же.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА VII.

На палубѣ Помпеева корабля. Близь Мизенума.

(Музыка. Входить два или три служителя, неся пиршественный столъ.)

1-й Слуга.

   Они сейчасъ будутъ сюда, товарищъ, уже нѣкоторыя изъ этихъ благородныхъ деревьевъ не крѣпко стоятъ. Малѣйшій вѣтеръ можетъ ихъ свалить.
   

2-й Слуга.

   Лепидъ весь раскраснѣлся.
   

1-й Слуга.

   Они, изъ милости, давали ему пить свой излишекъ.
   

2-й Слуга.

   Чуть кто коснется больного мѣста у другаго, онъ кричитъ "довольно" и обращаетъ ихъ снова къ единомыслію, а себя къ питью.
   

1-й Слуга.

   Но тѣмъ сильнѣй война между нимъ и благоразуміемъ.
   

2-й Слуга.

   Вотъ что значитъ быть товарищемъ великихъ людей. Но мнѣ ужъ лучше держать въ рукахъ безполезный тростникъ, чѣмъ бердышь, который я не могу поднять.
   

1-й Слуга.

   Быть призваннымъ въ высшій кругъ и не умѣть въ немъ вращаться, тоже что имѣть дыры тамъ, гдѣ нужны глаза. Только безобразитъ лице.

(Звукъ рожка. Входятъ Цезарь, Антоній, Помпей, Лепидъ, свита, Меценатъ, Энобарбь, Менасъ и другіе начальники.)

Антоній.

             (Цезарю.) Таковъ обычай. Измѣряютъ Нилъ
             Ступеньками у Пирамидъ и судятъ:
             По низкой, средней иль большой водѣ
             О голодѣ иль уражаѣ. Чѣмъ
             Полнѣе Нилъ, тѣмъ болѣе надеждъ.--
             Когда спадетъ онъ, сѣютъ прямо въ илъ
             И земледѣлъ снимаетъ скоро жатву.
   

Лепидъ.

             Тамъ змѣи есть большія.
   

Антоній.

                                                     Да, Лепидъ.
   

Лепидъ.

   Ваши Египетскія змѣи, сказываютъ, родятся тоже изъ илу, при содѣйствіи вашего солнца; также и крокодилъ вашъ.
   

Антоній.

   Да, это такъ.
   

Помпей.

   Садись.-- Вина за здравіе Лепида!
   

Лепидъ.

   Я не совсѣмъ здоровъ, какъ бы долженъ быть, но отъ вина не откажусь.
   

Энобарбъ.

   Пока не уснешь, а до тѣхъ поръ, я думаю, все будешь около него.
   

Лепидъ.

   Нѣтъ, дѣйствительно, я слышалъ -- эти Птоломеевы пирамиды прелестныя вещицы. Нѣтъ, не возражайте, я это слышалъ.
   

Менасъ.

             (тихо) Помпей, два слова.
   

Помпей.

                                                     На ухо скажи.
   

Менасъ.

             (тихо)Прошу тебя, встань съ мѣста своего.--
             И выслушай два слова.
   

Помпей.

                                                     Погоди.
             Еще вина Лепиду!
   

Лепидъ.

   Скажи, какого рода вещь вашъ крокодилъ?
   

Антоній.

   Онъ видомъ похожъ на самаго себя и ширмой во всю свою ширину; высотой онъ ровенъ съ самимъ собою, а движется собственными членами. Питается онъ своею обычною пищею и когда составныя его части разрушаются, то онъ переходитъ въ новое созданіе.
   

Лепидъ.

   Какого онъ цвѣта?
   

Антоній.

   Своего собственнаго.
   

Лепидъ.

   Вотъ странная гадина.
   

Антоній.

   Это правда. И его слезы мокры.
   

Цезарь.

   Удовлетворитъ ли его это описаніе?
   

Антоній.

   Послѣ всѣхъ кубковъ, подносимыхъ ему Помпеемъ; вѣдь онъ настоящій Эпикуреецъ.
   

Помпей.

             (тихо Менасу.) Поди повѣсься. Что присталъ? ступай!
             И дѣлай что велѣлъ я. Гдѣ мой кубокъ?
   

Менасъ.

             За всѣ мои заслуги, согласись:
             Поди сюда.
   

Помпей.

                                 Ты спятилъ.-- Что тебѣ?
   

Менасъ.

             Я кланялся предъ счастіемъ твоимъ.
   

Помпей.

             Ты честно мнѣ всегда служилъ. Такъ чтожъ?
             Гуляйте господа!
   

Антоній.

                                           Смотри Лепидъ.
             Не сядь на мель, ты можешь покоить.
   

Менасъ.

             Владыкой свѣта хочешь быть?
   

Помпей.

                                                               Какъ, что?
   

Менасъ.

             Владыкой свѣта хочешь быть? скажи.
   

Помпей.

             Да какъ же это?
   

Менасъ.

                                           Только согласись
             И пусть я бѣденъ съ виду, но могу
             Тебѣ весь свѣтъ отдать.
   

Помпей.

                                                     Ты вѣрно пьянь.
   

Менасъ.

             О нѣтъ Помпей! я кубка избѣгалъ.
             Дерзай -- и будь Юпитеромъ земнымъ:
             И вся земля по дальній Океанъ
             Твоя? коль хочешь.
   

Помпей.

                                           Да скажи мнѣ какъ?
   

Менасъ.

             Вотъ эти три властителя земли
             На кораблѣ твоемъ. Перерублю канатъ.
             Въ открытомъ морѣ ихъ схвачу за горло
             И все твое.
   

Помпей.

                                 Эхъ! сдѣлалъ бы ты такъ
             А не болталъ. Во мнѣ все это было бъ подлость,
             Въ тебѣ же ревность къ службѣ. Не забудь,.
             Что у меня не польза правитъ честью,
             Честь -- пользою. Жалѣй, что твой языкъ
             Такъ предалъ дѣло; -- сдѣлай это тайно,
             Я бъ все потомъ въ прошедшемъ оправдалъ,
             Теперь же осуждаю.-- Брось и ней.
   

Менасъ.

                                                               (тихо) Отнынѣ
             За шаткимъ счастьемъ я твоимъ нейду.
             Кто ищетъ и находки не беретъ, --
             Вѣкъ не найдетъ.
   

Помпей.

                                           За здравіе Лепида!
   

Антоній.

             Его бъ на берегъ снесть. Я за него.
   

Энобарбъ.

             Твой, Менасъ! тостъ.
   

Менасъ.

                                                     Спасибо Энобарбу!
   

Помпей.

             Лей въ кубки! лей по самые края.
   

Энобарбъ.

             Вотъ сильный малый, Менасъ.

(Указываетъ на слугу, который тащитъ Лепида.)

Менасъ.

                                                               Чѣмъ же?
   

Энобарбъ.

                                                                                   Онъ
             Вселенной треть несетъ, иль*ты не видишь!
   

Менасъ.

             Но треть пьяна. Когда бы всѣ три части --
             Весь міръ кружись.
   

Энобарбъ.

                                           Ты пей да веселись!
   

Менасъ.

             Не унывай!
   

Помпей.

             Нашъ пиръ еще не пиръ Александрійскій.
   

Антоній.

             Но доспѣваетъ. Сдвинемъ кубки -- О!!
             Въ честь Цезаря.
   

Цезарь.

                                           По мнѣ -- такъ и не надо.
             Безумный трудъ, хотѣть свой мозгъ отмыть
             И пуще пачкать.
   

Антоній.

                                           Сыномъ будь минуты.
   

Цезарь.

             Пей! Я съ тобой. Хоть радъ скорѣй не ѣсть
             Четыре дня, чѣмъ такъ пропить одинъ.,
   

Энобарбъ.

             (Антонію) О! храбрый повелитель! Въ честь вина --
             Египетскихъ -- то Вакханалій намъ
             Не проплясать ли?
   

Помпей.

                                           Славно храбрый воинъ!
   

Антоній.

             Пойдемъ, другъ другу руки подадимъ.
             Пока вино побѣдно не опуститъ
             Насъ тихо въ Лету.
   

Энобарбъ.

                                           За руки беритесь.
             Пусть музыка гремитъ у насъ въ ушахъ.
             Я васъ разставлю.-- Мальчикъ пѣснь начнетъ
             И каждый съ нимъ на столько громко пой,
             На сколько хватитъ крѣпкой груди.

(Музыка играетъ. Энобарбъ заставлять ихъ подать другъ другу руки.)

Пѣсня.

             Приходи съ жезломъ въ рукахъ
             Толстый Вакхъ, съ огнемъ въ глазахъ.
             Мы печаль зальемъ виномъ,
             Въ кудри грозды заплетемъ.
             Лей! чтобъ свѣтъ пошелъ кругомъ!
             Лей! чтобъ свѣтъ пошелъ кругомъ!
   

Цезарь.

             Чегожъ еще? Помпей! покойной ночи,
             Братъ! намъ пора заняться: наши ропщутъ
             На эту шалость.-- Время господа!--
             Ланиты рдѣютъ. Сильный Энобарбъ
             Слабѣй вина, и у меня языкъ
             Дробитъ слова.-- Отъ пьянства стали мы
             Шутами всѣ.-- Что толковать? прощайте.
             Антоній! руку!
   

Помпей.

                                           Мы еще сочтемся.
   

Антоній.

             И хорошо.-- Дай руку.
   

Помпей.

                                                     О Антоній.
             Ты взялъ мой домъ! но чтожъ? вѣдь мы друзья.
             Пойдемте въ лодку.
   

Энобарбъ.

                                                     Да не упадите.

(Уходятъ Помпей, Цезарь, Антоній и свита.)

             Я, Менасъ, на берегъ нейду.
   

Менасъ.

                                                     Пойдемъ ко мнѣ
             Въ каюту.-- Гей! литавры, бубны, флейты!
             Пускай Нептунъ услышитъ, какъ мужей
             Великихъ провожаютъ.-- Громче дуй!
   

Энобарбъ.

             Кричи ура! Вотъ шапку я швырну!
   

Менасъ.

             Ура! мой храбрый капитанъ. Пойдемъ.

(Уходитъ.)

   

АКТЪ III.

СЦЕНА I.

Равнина въ Сиріи.

(Вентидій входитъ съ тріумфомъ, съ нимъ Силій и другіе римскіе начальники и солдаты. Впереди несутъ трупъ Пакора.)

Вентидій

             Вотъ гордый Парѳъ, ты побѣжденъ, и мнѣ
             Судьбой дано отмстить за Марка Красса.
             Царевича передъ войсками трупъ
             Нести. Пакоромъ платишь ты Ородъ (*)
             За Марка Красса.
   (*) Пакоръ, сынъ Парѳянскаго царя Орода.
   

Силій.

                                           Доблестный Вентидіи
             Пока твой мечь согрѣтъ въ крови Парѳянъ,
             Ты въ Мидію преслѣдуй бѣглецовъ
             Въ Месопотамію и всѣ углы,
             Куда уйдутъ: тогда твой вождь Антоній
             Почтитъ тебя тріумфомъ и вѣнкомъ
             Чело твое украситъ.
   

Вентидій.

                                           Силій! Силій!
             Съ меня довольно. Знай, что подчиненный
             Не слишкомъ отличайся. Вѣрь мнѣ Силій,
             Не дѣлать лучше ничего, чѣмъ славу
             Стяжать, когда начальнякъ нашъ вдали.
             И Цезарь и Антоній вѣчно брали
             Чрезъ подчиненныхъ, а не сами. Соссій,
             Который тѣмъ былъ въ Сиріи, чѣмъ я,
             За то, что въ мигъ добиться громкой славы
             Сумѣлъ,-- его всю милость потерялъ.
             Кто сдѣлалъ больше, чѣмъ начальникъ самъ,
             Тотъ сталь уже начальнику начальникъ;
             А честолюбье, страсть вождей, -- уронъ
             Обидной имъ побѣдѣ предпочтетъ.
             Я бъ сдѣлалъ для Антонія и больше,
             Но оскорбить его -- и подвигъ мой
             Тогда пропалъ.
   

Силій.

                                 Ты всѣмъ богатъ Вентидій,
             Что воина и мечь его ведетъ
             Къ отличіямъ.-- Антонію напишеть?
   

Вентидій.

             Означу скромно все, что совершилъ
             Я именемъ ею волшебнымъ въ битвахъ.
             Какъ отъ его знаменъ и вѣрныхъ войскъ
             Непобѣдимой конницѣ Парѳянъ
             Пришлось бѣжать.
   

Силій.

                                           Гдѣ самъ то онъ теперь?
   

Вентидій.

             Предполагалъ въ Аѳинахъ быть; Туда,
             Какъ намъ обозъ позволятъ, поспѣшимъ
             И явимся предъ нимъ.-- И такъ впередъ.

(уходятъ.)

   

СЦЕНА II.

(Передняя въ домѣ Цезаря. Встрѣчаются Агриппа и Энобарбъ.)

Агриппа.

             Что! какъ разстались братья?
   

Энобарбъ.

             Сошлись съ Помпеемъ. Тотъ уѣхалъ.-- Всѣмъ
             Скрѣплять дано. Октавія въ слезахъ:.
             Жаль Рима. Цезарь грустенъ, а Лепидъ,
             Какъ Менасъ говоритъ, желтухой боленъ
             Съ Помпеевой пирушки.
   

Агриппа.

                                                     Другъ Лепидъ!
   

Энобарбъ.

             А вѣдь добрякъ: какъ Цезаря онъ любитъ!
   

Агриппа.

             Нѣтъ, Маркъ Антоній для него кумиръ.
   

Энобарбъ.

             А Цезарь? Да вѣдь это нашъ Зевесъ.
   

Агриппа.

             А чтожъ Антоній? Онъ Зевесу богъ.
   

Энобарбъ.

             Кто? Цезарь чтоль? О! онъ недостижимъ!
   

Агриппа.

             Антоній! О! Арабскій Фениксъ нашъ!
   

Энобарбъ.

             Ты Цезаря хваля, скажи лишь, Цезарь.
   

Агриппа.

             Да онъ обоимъ сыплетъ похвалы.
   

Энобарбъ.

             Но Цезарь милъ ему;-- милъ и Антоній
             Не можетъ умъ, языкъ, рѣзецъ, поэтъ,
             Постичь, изрѣчь, изобразить, воспѣть
             Его любви къ Антонію.-- А Цезарь?
             Ницъ, ницъ предъ нимъ.
   

Агриппа.

                                                     Онъ любитъ ихъ обоихъ.
   

Энобарбъ.

             Они вѣдь крылышки ему, онъ жукъ.

(Звукъ трубы)

             Чу! значитъ: на коня!-- прощай Агриппа!
   

Агриппа,

             Счастливо!-- добрый воинъ и прощай!

(Входятъ Цезарь, Антоній, Лепидъ и Октавія)

Антоній.

             Не безпокойся дальше.
   

Цезарь.

             Часть лучшую меня берешь съ собой;
             Въ ней чти меня.-- Сестра! ты будь женой,
             Какой тебя я представлялъ -- и будь
             Дружна со мной. Мой доблестный Антоній
             Пусть эта добродѣтель въ ней -- межъ насъ
             Цементомъ будетъ дружбы обоюдной
             Для связи зданія, а не тараномъ
             Для разрушенья. Лучшебъ безъ нея
             Друзьями быть, чѣмъ намъ такую связь
             Не почитать.
   

Антоній.

                                           Не оскорбляй меня
             Сомнѣніемъ.
   

Цезарь.

                                 Я кончилъ
   

Антоній.

                                                     Никогда
             Во мнѣ причинъ малѣйшихъ не откроешь
             Такъ опасаться. Да хранятъ же боги
             Тебя, склоняя римскія сердца
             Къ твоимъ желаньямъ.-- Мы простимся здѣсь.
   

Цезарь.

             Прощай сестра дрожайшая! Прощай!
             Пусть ласковы къ тебѣ стихіи будутъ
             И духъ въ тебѣ развеселятъ! Прощай.
   

Октавія.

             Мой благородный братъ!
   

Антоній.

             Апрѣль въ твоихъ глазахъ,-- весна любви,
             А слезы дождь весенній.-- Не грусти.
   

Октавія.

             Братъ пригляди за домомъ мужа. И --
   

Цезарь.

             Ну чтожъ Октавія?
   

Октавія.

                                           Я на ухо скажу.
   

Антоній.

             Языкъ не хочетъ слушать сердца, сердце
             Не въ силахъ научить языкъ; такъ пухъ
             Лебяжій чистъ стоитъ надъ глубиной,
             Не наклоняясь никуда.
   

Энобарбъ.

             Заплачетъ Цезарь? (тихо Агриппѣ.)
   

Агриппа.

                                           Грусть въ его лицѣ.
   

Энобарбъ.

             Будь онъ конемъ и то бы дрянью сталъ,
             А то мущина.
   

Агриппа.

                                 Какъ же Энобарбъ.
             Антоній увидавъ, что Юлій Цезарь
             Убитъ, стоналъ на взрыдъ -- и при Филиппахъ
             Заплакалъ, отыскавши Брутовъ трупъ.
   

Энобарбъ.

             Знать въ этотъ годъ онъ съ насморкомъ былъ. Плакать
             Надъ тѣмъ, кого сгубилъ.-- Вѣрь, въ это, если
             Заплачу самъ.
   

Цезарь.

                                           Октавія моя
             Писать я буду часто: незаставитъ
             Ничто забыть тебя.
   

Антоній.

                                 (Цезарю) Скорѣй, скорѣй
             Съ тобой хочу вступить въ борьбу любви:
             Вотъ такъ, держу тебя,-- вотъ отпустилъ
             И передалъ богамъ.
   

Цезарь.

                                           Прощай будь счастливъ!
   

Лепидъ.

             Всѣ сонмы звѣздъ да освѣщаютъ вашъ
             Отрадный путь.
   

          Цезарь.

                                           Прощай, прощай. (Цѣлуетъ Октавію.)
   

Антоній.

             Прощай.

(Уходятъ при звукахъ трубъ.)

   

СЦЕНА III.

Александрія. Комната въ дверцѣ.

          (Входятъ Клеопатра, Хармиань, Ира и Алексасъ.)

Клеопатра.

             Гдѣ этотъ малый?
   

Алексасъ.

                                           Онъ войти боится.
   

Клеопатра.

             Смѣлѣй, смѣлѣй.-- Поди сюда! (входитъ вѣстникъ.)
   

Алексасъ.

                                                               Царица!
             Еврейскій Иродъ не войдетъ къ тебѣ,
             Коль ты не въ духѣ.
   

Клеопатра.

                                           Головы хочу
             Я Ирода; но не со мной Антоній,
             Такъ ктожъ её добудетъ?-- Подойдя!
   

Вѣстникъ.

             Великая Царица!
   

Клеопатра.

                                           Видѣлъ, ты
             Октавію?
   

Вѣстникъ.

                                 Да, видѣлъ.
   

Клеопатра.

                                                     Гдѣ же.
   

Вѣстникъ.

                                                               Въ Римѣ
             Ее въ лицо я видѣлъ, какъ веля
             Ее вдвоемъ и братъ и Маркъ Антоній.
   

Клеопатра.

             Она съ меня ли ростомъ?
   

Вѣстникъ.

                                                     Нѣтъ, Царица.
   

Клеопатра.

             А слышалъ голосъ? звонокъ или тихъ?
   

Вѣстникъ.

             Царица, слышалъ; голосъ тихъ у ней.
   

Клеопатра.

             Такъ, плохо: долго онъ ее любитъ не можетъ.
   

Харміань.

             Ее любить? О небо!.. невозможно!
   

Клеопатра.

             Надѣюсь Хармиань! хрипла, мала!
             Есть въ поступи величіе у ней?
             Припомни! если ты видалъ величье.
   

Вѣстникъ.

             Она плетется. Ходить, какъ стоитъ
             И съ виду трупъ скорѣй, чѣмъ существо,
             Какъ статуя безъ жизни.
   

Клеопатра.

                                                     Въ самомъ дѣлѣ?
   

Вѣстникъ.

             Иль наблюдать не мастеръ я.
   

Харміань.

                                                               Въ Египтѣ
             Трехъ зоркихъ не найдешь такихъ.
   

Клеопатра.

                                                               Онъ съ толкомъ,
             Мнѣ кажется.-- Знать ничего въ ней нѣтъ.
             Вѣдь малый могъ бы разсудить.
   

Харміань.

                                                               Отлично.
   

Клеопатра.

             Смекнулъ ли ты лѣта ея?
   

Вѣстникъ.

                                                     Она
             Была вдовой.
   

Клеопатра.

                                 Вдовой? О Харміань!
             Ты слышишь?
   

Вѣстникъ.

                                           Ей, я думаю, лѣтъ тридцать.
   

Клеопатра.

             Лице ты помнишь? Длинно или кругло?
   

Вѣстникъ.

             До безобразья кругло.
   

Клеопатра.

                                                     Большей частью
             Тотъ, у кого лицо такое, глупъ.
             А цвѣтъ волосъ каковъ?
   

Вѣстникъ.

                                                     Царица, черный.
             А лобъ у ней такъ малъ, какъ только ты
             Желать могла.
   

Клеопатра.

                                           Вотъ золото тебѣ.
             Ты не сердись за давичный мой пылъ.
             Пошлю тебя обратно.-- Вижу я:
             Ты дѣловой.-- Ступай и собирайся,
             Я письма приготовлю.
   

Харміань.

                                           Славный малый.
   

Клеопатра.

             Дѣйствительно. Жалѣю, что его
             Прибила я.-- А по его словамъ
             Добра въ ней очень мало.
   

Харміань.

                                                     Ничего.
   

Клеопатра.

             Величье онъ видалъ и могъ судить.
   

Харміань.

             Видалъ ли онъ? Спаси его Изида!
             Служилъ тебѣ такъ долго!
   

Клеопатра.

                                                     У меня
             Къ нему еще вопросъ есть, Харміань;
             Но не спѣши. Введи его ко мнѣ,
             Когда начну писать. Авось удастся!
   

Харміань.

             Царица, будь покойна.

(Уходятъ.).

   

СЦЕНА IV.

Аѳины. Комната въ домѣ Антоніи.

(Входятъ Антоній и Октавія.)

Антоній.

             Нѣтъ, нѣтъ Октавія, одна вина
             Выла бы извинительна, и это
             И тысячу вещей въ. подобіемъ родѣ,
             Но онъ Помпею вновь грозитъ войной,--
             И свой уставъ народу объявилъ,
             Меня судилъ легко, а принужденный
             Съ почетомъ поминать, онъ поминалъ
             Въ размѣрахъ скудныхъ, холодно и вала:
             Гдѣ случай предстоялъ хвалить, онъ только
             Сквозь зубы бормоталъ.
   

Октавія.

                                                     О мой супругъ!
             Не вѣрь всему, а вынужденный вѣрить,
             Не возмущайся. Если вашъ разрывъ
             Возможенъ, то несчастнѣе меня
             Быть женщинѣ нельзя) молясь за двухъ.--
             Я насмѣшу боговъ, взывая къ нимъ:
             "О защитите моего супруга."
             И заглушая ту мольбу другой:
             "О защитите брата моего."
             Прося тому и этому побѣды,
             Вредишь мольбамъ;-- межъ крайностей такихъ
             Дороги нѣтъ.
   

Антоній.

                                           Октавія моя,
             Склони любовь свою къ тому, кто лучшей
             Защитой будетъ ей: Но честь забыть --
             Забыть себя. Скорѣй не быть твоимъ,
             Чѣмъ въ нищетѣ такой твоимъ. Но ты
             Просилась примирить насъ. Я межъ тѣмъ
             Вооружусь, чтобъ брата твоего
             Унять.-- Спѣши -- и всѣ твои желанья
             Исполнятся.
   

Октавія.

                                           Благодарю супругъ мой.
             Юпитеръ силъ да дастъ мнѣ слабой, слабой,
             Васъ примирить. Возникни между вами
             Война, все тоже, еслибъ треснулъ міръ
             И трупами наполнилася пропасть.
   

Антоній.

             Когда увидишь, кто виной раздора,
             Того и осуждай; не можемъ быть
             Мы такъ равно виновны, чтобъ любовь,
             Твоя дѣлилась поровну.-- Готовься
             Къ отъѣзду. Спутниковъ назначь сама
             И полагай издержекъ сколько хочешь.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА V.

Другая комната тамъ же.

(Встрѣчаются Энобарбъ и Эросъ.)

Энобарбъ.

   Что новаго, другъ Эросъ?
   

Эросъ.

   Странныя новости.
   

Энобарбъ.

   Что такое?
   

Эросъ.

   Цезарь и Лепидъ объявили войну Помпею.
   

Энобарбъ.

   Это старо. Что же далѣе?
   

Эросъ.

   Цезарь, употребивши его въ войнѣ противъ Помпея, отказываетъ ему въ славѣ содѣйствія; лами окружаютъ царицу.

  
                       Клеопатра.
  
             Коль вправду любишь, то скажи, насколько.
  
                       Антоній.
  
             Бѣдна любовь, которую возможно
             Измѣрить.
  
                       Клеопатра.
  
                                 У границъ твоей любви
             Хочу поставить камень порубежный.
  
                       Антоній.
  
             Коль такъ, то землю новую создай
             Подъ новымъ небомъ.

(Входитъ слуга).

  
                       Слуга.
  
                                           Вѣсти, повелитель,
             Изъ Рима.
  
                       Антоній.
  
                                 Скука! Говори короче.
  
                       Клеопатра.
  
             Нѣтъ, долженъ ты ихъ выслушать, Антоній!
             Какъ знать, быть можетъ, Фульвія не въ духѣ,
             Иль шлетъ тебѣ скудобородый Цезарь
             Приказъ свой властный: "сдѣлай то иль это!
             То царство покори, тому дай волю.
             Спѣши! Не то осудимъ мы тебя!"
  
                       Антоній.
  
             Какъ, другъ мой?
  
                       Клеопатра.
  
                                 Можетъ быть, иль нѣтъ, навѣрно
             Тебѣ не жить здѣсь дольше. Цезарь шлетъ
             Тебѣ отставку. Выслушай ее.
             Гдѣ вызовъ въ судъ отъ Фульвіи? Илъ нѣтъ,
             Отъ Цезаря, хотѣла я сказать,
             Отъ нихъ обоихъ? Призови-жъ пословъ.
             Клянусь вѣнцомъ египетской царицы,
             Ты покраснѣлъ, Антоній. Эта краска --
             Дань Цезарю. Иль отъ стыда, быть можетъ,
             Ты такъ привыкъ краснѣть, когда, ругаясь,
             Языкъ свой чешетъ Фульвія. Пословъ!

                       Антоній.
  
             Пусть Римъ свалится въ Тибръ! Пусть рухнутъ своды
             Имперіи обширной. Здѣсь мой міръ!
             Всѣ царства -- тлѣнъ, и грязная земля
             Скотовъ, равно какъ и людей, питаетъ.
             Вотъ благородство жизни въ чемъ!

(Цѣлуетъ ее).

                                                     Когда
             Чета, какъ мы, такъ передъ цѣлымъ свѣтомъ
             Рѣшила поступить въ любви взаимной,
             Клянусь, ей нѣтъ подобной пары въ мірѣ!
  
                       Клеопатра.
  
             Возвышенная ложь! Зачѣмъ женился
             На Фульвіи, когда ея не любишь?
             Я глупой лишь кажусь теперь, но знаю:
             Самимъ собой останется всегда
             Антоній.
  
                       Антоній.
  
                       Вдохновленный Клеопатрой.
             Но изъ любви къ любви и къ упоенью
             Ея часовъ не станемъ тратить время
             На споры. Ни одна минута жизни
             Пусть не проходитъ безъ утѣхъ. Чему
             Мы вечеръ посвятимъ?
  
                       Клеопатра.
  
                                           Прими пословъ!
  
                       Антоній.
  
             Сварливая царица! Ты, кому
             Пристало все,-- и брань, и смѣхъ, и слезы.
             Всѣ страсти ухитряются въ тебѣ
             Стать красотой и вызвать восхищенье.
             Я не хочу пословъ. Съ тобой вдвоемъ
             По улицамъ мы будемъ въ этотъ вечеръ
             Бродить и нравы черни наблюдать.
             Идемъ, моя царица. Ты сама
             Хотѣла такъ вчера. А вы молчите!
  

Антоній, Клеопатра со свитой уходятъ.

  
                       Деметрій.
  
             Ужель такъ мало Цезаря онъ цѣнитъ?
  
                       Филонъ.
  
             Порой, когда онъ больше не Антоній,
             Теряетъ онъ всѣ доблести, какими
             Антоній долженъ быть всегда украшенъ.
  
                       Деметрій.
  
             Печально видѣть мнѣ, что подтверждаетъ
             Онъ сплетни всѣ, идущія по Риму.
             Но я хочу надѣяться, что завтра
             Онъ образумится. Счастливой ночи!

(Уходятъ).

  

СЦЕНА II.

Александрія. Другая зала.

Входятъ Харміана, Ира, Алексасъ и предсказатель.

  
   Харміана. Господинъ Алексасъ, сладостный Алексасъ, несравненный Алексасъ, совершенство въ образѣ Алексаса, гдѣ предсказатель, котораго ты такъ расхваливалъ царицѣ? О, встрѣтить бы мнѣ мужа, который, какъ ты говоришь, украшаетъ свои рога цвѣтами!
   Алексасъ. Предсказатель!
   Предсказатель. Что прикажешь?
   Харміана. Такъ вотъ онъ кто? Это ты знаешь все на свѣтѣ?
  
                       Предсказатель.
  
             Я въ необъятной книгѣ тайнъ природы
             Кой-что могу прочесть.
  
                       Алексасъ.
  
                                           Ты покажи
             Ему свою ладонь.
  

Входитъ Энобарбъ.

  
                       Энобарбъ.
  
                                           Несите все для пира!
             Вина, чтобы пить здоровье Клеопатры!
  
   Харміана. Хорошій человѣкъ, награди меня хорошей судьбой.
   Предсказатель. Я судьбы не дѣлаю, а только предсказываю.
   Xарміана. Ну такъ прошу тебя, предскажи мнѣ что-нибудь хорошее.
   Предсказатель. Ты станешь гораздо прекраснѣе, чѣмъ ты теперь.
   Xарміана. Онъ думаетъ, что я раздобрѣю.
   Ира. Нѣтъ, на старости лѣтъ ты начнешь краситься.
   Харміана. Только бъ не было морщинъ!
   Алексасъ. Не мѣшай его премудрости. Слушай внимательно.
   Харміана. Тс!...
   Предсказатель. Ты будешь чаще влюблена, чѣмъ любима.
   Xарміана. Въ такомъ случаѣ я предпочла-бы грѣть свою печень виномъ.
   Алексасъ. Слушай его.
   Харміана. А теперь предскажи мнѣ что-нибудь великолѣпное. Въ одинъ день дай мнѣ выйти замужъ за трехъ королей и остаться послѣ нихъ вдовой. Или въ пятьдесятъ лѣтъ дай мнѣ родить сына, который заткнетъ за поясъ Ирода Іудейскаго. Или выдай меня замужъ за Октавія Цезаря и сравни меня съ своей госпожей.
  
                       Предсказатель.
  
             Переживешь свою ты госпожу,
             Которой служишь.
  
   Харміана. И отлично! Я долгую жизнь предпочитаю всѣмъ пряникамъ.
  
                       Предсказатель.
  
             Твоя судьба была досель счастливѣй,
             Чѣмъ будетъ впредь.
  
   Харміана. Значитъ, мои дѣти останутся безъ имени. Будь милостивъ, скажи, сколько мнѣ на роду написано имѣть мальчиковъ и дѣвочекъ?
  
                       Предсказатель.
  
             Будь вожделѣнье каждое твое
             Плодородящимъ чревомъ,-- милліонъ.
  
   Харміана. Ступай прочь, шутъ. Тебя прощаютъ только потому, что ты колдунъ.
   Алексасъ. А ты воображала, что о твоихъ вожделѣніяхъ знаютъ только твои простыни?
   Харміана. Довольно обо мнѣ. Теперь предсказывай Ирѣ.
   Алексасъ. Мы всѣ хотимъ знать свою судьбу.
   Энобарбъ. Мнѣ и большинству изъ васъ сегодня судьба завалиться въ постель пьяными.
   Ира. Вотъ ладонь, предвѣщающая цѣломудренную жизнь, если не что либо другое.
   Харміана. Такъ же, какъ разливъ Нила предвѣщаетъ голодъ.
   Ира. Молчи, буйная сопостельница, что ты смыслишь въ гаданьи?
   Харміана. Нѣтъ, если влажная ладонь не признакъ плодородія, то я не умѣю почесать у себя за ухомъ. Пожалуйста, предскажи ей самую будничную судьбу.
   Предсказатель. Ваши судьбы одинаковы.
   Ира. Какимъ образомъ? Какимъ образомъ? Объясни подробнѣе.
   Предсказатель. Я все сказалъ.
   Ира. Какъ? Я не буду ни на вершокъ счастливѣе ея?
   Харміана. А если-бы твоя судьба была на вершокъ длиннѣе моей, куда-бы ты приставила этотъ вершокъ?
   Ира. Ужъ конечно не къ мужнину носу.
   Харміана. Да исправитъ небо наши грѣховныя мысли! Очередь за Алексасомъ, его судьбу, его судьбу! О! молю тебя, сладчайшая Изида, жени его на безногой женѣ, и пусть она умретъ, а ему дай жену еще похуже. И такъ пусть онѣ слѣдуютъ другъ за дружкой одна хуже другой, до тѣхъ поръ пока самая скверная смѣясь не сведетъ его въ могилу пятидесятикратнымъ рогоносцемъ. Услышь эту мольбу, добрая Изида, и откажи мнѣ въ чемъ-нибудь другомъ, болѣе важномъ, о добрая Изида! молю тебя.
   Ира. Аминь. Услышь молитву твоихъ рабынь, о всеблагая богиня! Ибо если сердце терзается при видѣ порядочнаго человѣка, женатаго на потаскушкѣ, то смертельно грустно видѣть негодяя не рогатымъ. И такъ, всеблагая Изида, будь справедлива и награди его по заслугамъ.
   Харміана. Аминь!
   Алексасъ. Каково! Если-бы отъ нихъ зависѣло сдѣлать меня рогоносцемъ, онѣ бы не задумались стать распутницами, лишь бы добиться своего.
  
                       Энобарбъ.
  
             Тсс... Вотъ идетъ Антоній.
  
                       Харміана.
  
                                                     Нѣтъ, царица.
  

Входитъ Клеопатра.

  
   Клеопатра. Видѣли вы полководца?
   Энобарбъ. Нѣтъ, повелительница.
   Клеопатра. Его не было здѣсь?
   Xарміана. Нѣтъ, царица.
  
                       Клеопатра.
  
             Онъ склоненъ былъ къ веселью, вдругъ сталъ мраченъ,
             Задумавшись о Римѣ. Энобарбъ!
  
                       Энобарбъ.
  
             Царица!
  
                       Клеопатра.
  
                                 Отыщи и приведи
             Его сюда! Алексасъ гдѣ?
  
                       Алексасъ.
  
                                                     Онъ здѣсь
             И приказаній ждетъ. Но вотъ идетъ
             Къ намъ повелитель.
  

Входитъ Антоній, въ сопровожденіи посла и свиты.

  
                       Клеопатра.
  
                                           На него не взглянемъ.
             Идемте!
  

Клеопатра, Энобарбъ, Алексасъ, Ира, Харміана, предсказатель и свита уходятъ.

  
                       Вѣстникъ.
  
                       Первой выступила въ поле
             Твоя супруга Фульвія.
  
                       Антоній.
  
                                           Чтобъ съ братомъ
             Моимъ сразиться, Люціемъ?
  
                       Вѣстникъ.
  
                                                     Да, съ нимъ.
             Но брань не долго длилась. Власть событій
             Сдружила ихъ. Они, соединясь,
             На Цезаря пошли, но въ первой схваткѣ
             Онъ побѣдилъ, принудивъ ихъ покинуть
             Италію.
  
                       Антоній.
  
                       Похуже нѣтъ вѣстей?
  
                       Вѣстникъ.
  
             Дурныя вѣсти тѣнь свою бросаютъ
             На вѣстника.
                       Антоній.
  
                                 Въ глазахъ глупца иль труса.
             Разсказывай? Что было, то прошло.
             И знай: тому, кто правду говоритъ мнѣ,
             Будь это вѣсть о смерти, я внимаю,
             Какъ если-бы онъ льстилъ мнѣ.
  
                       Вѣстникъ.
  
                                                     Лабіенъ
             (Жестока вѣсть моя!) съ парѳянскимъ войскомъ
             Всю занялъ Азію. Его знамена
             Побѣдно вѣютъ отъ Евфратскихъ водъ,
             Отъ Сиріи до Лидіи и самой
             Іоніи, въ то время какъ...
  
                       Антоній.
  
                                                     Антоній,
             Желаешь ты сказать.
  
                       Вѣстникъ.
  
                                           О, повелитель!
  
                       Антоній.
  
             Будь откровененъ. Не смягчай молвы
             И Клеопатру называй, какъ въ Римѣ
             Ее зовутъ. Брани меня нещадно
             Словами Фульвіи. Мои ошибки
             Клейми со всею силою, какую
             Даютъ негодованье и правдивость.
             Мы производимъ сорную траву,
             Когда не вѣетъ вѣтеръ благотворный.
             Твердить намъ объ ошибкахъ нашихъ значитъ --
             Ихъ выполоть. Пока прощай.
  
                       Вѣстникъ.
  
                                                     Я повинуюсь.
  
                       Антоній.
  
             Изъ Сикіона вѣсти! Говори!
  
                       Первый изъ свиты.
  
             Гонецъ изъ Сикіона! Гдѣ онъ?
  
                       Второй изъ свиты.
  
                                                     Ждетъ
             Твоихъ онъ приказаній.
  
                       Антоній.
  
                                           Пусть войдетъ.
             Египетскія крѣпкія оковы
             Я разобью или погибну въ нѣгѣ.
  

Входитъ другой вѣстникъ.

  
             Что скажешь?
  
                       Второй вѣстникъ.
  
                                 Фульвія, твоя супруга,
             Скончалась.
  
                       Антоній.
  
                                 Гдѣ?
  
                       Второй вѣстникъ.
  
                                           Скончалась въ Сикіонѣ.
             О ходѣ-же болѣзни и другихъ
             Извѣстьяхъ важныхъ здѣсь прочтешь.
  
                       Антоній.
  
                                                     Оставь меня.
  

Вѣстникъ уходитъ.

  
                       Антоній.
  
             Великая душа ушла изъ міра.
             Я этого хотѣлъ. Но что когда-то
             Отвергли мы, намъ часто вновь желанно,
             Межъ тѣмъ какъ наслажденье, повторяясь,
             Становится противно въ настоящемъ,
             Покинувъ міръ, она мнѣ дорога.
             Рука, ее прогнавшая, хотѣла-бъ
             Ее вернуть. Съ волшебницей-царицей
             Разстаться должно. Десять тысячъ бѣдъ,
             Невѣдомыхъ родитъ мнѣ эта праздность.
             Эй, Энобарбъ!
  

Входитъ Энобарбъ.

  
                       Энобарбъ.
  
                                 Что, господинъ, прикажешь?
  
                       Антоній.
  
             Мнѣ нужно прочь отсюда и немедля.
  
   Энобарбъ. Ну, этимъ мы убьемъ всѣхъ нашихъ женщинъ. Мы видимъ, какъ смертельно на нихъ дѣйствуетъ малѣйшая наша невнимательность. Какъ только онѣ узнаютъ, что мы уѣзжаемъ,-- тутъ имъ и смерть.
   Антоній. Я долженъ уѣхать.
   Энобарбъ. Если въ самомъ дѣлѣ нужно, пусть женщины умираютъ! Было-бы жаль бросить ихъ изъ-за пустяковъ, но если приходится выбирать между ними и важнымъ дѣломъ, онѣ сами должны быть сочтены за пустякъ. Клеопатра, при одномъ намекѣ на это, умретъ немедленно. Я видѣлъ, какъ она двадцать разъ умирала по поводамъ менѣе важнымъ. Думаю, въ смерти скрытъ огонь, дѣйствующій на нее любовнымъ образомъ: больно охоча она умирать.
   Антоній. Она хитра свыше всякаго вѣроятія.
   Энобарбъ. Увы, повелитель, нѣтъ! Ея страсти сплетены изъ тончайшихъ частицъ чистой любви. Ея вздохи и слезы нельзя называть просто вѣтромъ и водою. Это -- буря и ураганы, которыхъ не знаетъ календарь. Все это въ ней не можетъ быть хитростью. Если-же это хитрость, то она производитъ дождь и бурю такъ же легко, какъ Юпитеръ.
   Антоній. Лучше-бы я никогда не видѣлъ ее!
   Энобарбъ. О, господинъ, тогда-бы ты не видѣлъ чудеснѣйшаго изъ созданій. Не вкусивъ этого счастія, ты лишилъ-бы свое путешествіе всякой прелести.
   Антоній. Фульвія скончалась.
   Энобарбъ. Что, господинъ?
   Антоній. Фульвія скончалась.
   Энобарбъ. Фульвія?
   Антоній. Умерла.
   Энобарбъ. Ну, что-жъ, повелитель, принеси небожителямъ благодарственную жертву; когда ихъ богоподобіямъ случается отозвать жену у мужа, послѣднему остается смотрѣть на нихъ, какъ на портныхъ земли, утѣшаясь мыслью, что когда старое платье изношено, любому изъ нихъ можно заказать новое. Если-бы послѣ Фульвіи не осталось другихъ женщинъ, твое дѣло было-бы плохо. А теперь горе увѣнчается утѣшеніемъ. Старая сорочка превратится въ новую юбку, и поистинѣ, слезы, которыя можно проливать по этому случаю, скрываются въ головкѣ лука.
  
                       Антоній.
  
             Затѣянныя въ Римѣ ей дѣла,
             Отсутствія не терпятъ моего.
  
   Энобарбъ. А дѣла, затѣянныя тобою, не терпятъ твоего отсутствія здѣсь. Въ особенности дѣла съ Клеопатрой, которыя цѣликомъ зависятъ отъ твоего присутствія.
  
                       Антоній.
  
             Довольно шутокъ. Свитѣ передай
             Рѣшенье наше. Самъ-же я царицѣ
             Причины всѣ отъѣзда объясню
             И выпрошу согласье на разлуку.
             Не только смерть жены, но и другія
             Зовутъ насъ неотложныя дѣла,
             И лучшія друзья изъ Рима въ письмахъ
             Меня домой торопятъ. Секстъ Помпей,
             На Цезаря возставъ, уже владѣетъ
             Морями. Нашъ измѣнчивый народъ,
             (Любовью награждающій героевъ,
             Не раньше чѣмъ они ушли отъ міра),
             Всѣ доблести великаго Помпея
             Сталъ видѣть въ сынѣ. Онъ-же знатность рода
             Возвысилъ личной храбростью и силой
             И сталъ вождемъ людей. Его полетъ
             Опасностью для міра угрожаетъ.
             Не мало расплодилось тамъ такого,
             Въ чемъ жизнь, какъ въ конскомъ волосѣ, таится
             Хоть не грозитъ оно змѣинымъ ядомъ.
             Повѣдай подчиненнымъ нашу волю,
             Скажи, чтобъ въ путь сбирались.
  
                       Энобарбъ.
  
                                                     Повинуюсь.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА III.

Александрія. Другая зала.

Входятъ Клеопатра, Харміана, Ира и Алексасъ.

  
                       Клеопатра.
  
             Гдѣ онъ?
  
                       Харміана.
  
                       Его я больше не видала.
  
                       Клеопатра.
  
             Взгляни-ка, гдѣ онъ, кто съ нимъ, чѣмъ онъ занятъ?
             Не говори, что я тебя послала.
             Коль грустенъ онъ, скажи, что я пляшу,
             Коль веселъ -- что внезапно заболѣла.
             Ступай и возвращайся.
  

Алексасъ уходитъ.

  
                       Xармiана.
  
                                           О, царица,
             Мнѣ кажется, коль искренно ты любишь,
             Ты путь въ любви избрала, не ведущій
             Къ взаимности.
  
                       Клеопатра.
  
                                 А что должна-бъ я сдѣлать?
  
                       Xармiана.
  
             Уступчивою быть и не перечить
             Ему ни въ чемъ.
  
                       Клеопатра.
  
                                 Безумная, ты учишь,
             Какъ потерять его.
  
                       Xармiана.
  
                                           Не доводи
             До крайности его, будь терпѣлива.
             Мы начинаемъ ненавидѣть тѣхъ,
             Кого боялись долго. Вотъ Антоній!
  

Входитъ Антоній.

  
                       Клеопатра.
  
             Мнѣ грустно. Я больна.
  
                       Антоній.
  
                                           Какъ тяжело
             Мнѣ сообщить теперь свое рѣшенье!
  
                       Клеопатра.
  
             О, помоги мнѣ выйти, Харміана!
             Я падаю. Не можетъ это длиться,
             Природа дольше выдержать не въ силахъ
  
                       Антоній.
  
             Царица милая!
  
                       Клеопатра.
  
                                 Прошу, подальше.
  
                       Антоній.
  
             Но что случилось?
  
                       Клеопатра.
  
                                           Вижу по глазамъ,
             Ты получилъ хорошія извѣстья.
             О чемъ гласитъ письмо жены законной?
             Что жъ, уѣзжай. О, если-бъ никогда
             Она тебя сюда не отпускала!
             Такъ пусть не говоритъ, по крайней мѣрѣ,
             Что я тебя держу. Я надъ тобою
             Безсильна. Весь ты ей принадлежишь.
  
                       Антоній.
  
             Богамъ извѣстно...
  
                       Клеопатра.
  
                                           Ни одна царица
             Такъ не была обманута, какъ я.
             Я чуяла измѣну.
  
                       Антоній.
  
                                 Клеопатра!

                       Клеопатра.
  
             Могла-ль я ждать, что мнѣ ты будешь вѣренъ,
             Ты, обманувшій Фульвію, хотя-бы
             Ты клятвами поколебалъ престолы
             Боговъ! Безумно сердцемъ довѣряться
             Обѣтамъ устъ, что клятвы нарушаютъ
             Въ тотъ мигъ, когда даютъ ихъ.
  
                       Антоній.
  
                                                     О, царица
             Любимая!
  
                       Клеопатра.
  
                                 Не скрашивай, молю,
             Отъѣзда своего. Простись -- и въ путь!
             Въ тотъ день, когда молилъ ты разрѣшенья
             Остаться здѣсь -- слова звучали кстати.
             Ты про отъѣздъ тогда не говорилъ.
             Въ моихъ глазахъ, въ устахъ ты видѣлъ вѣчность,
             Въ дугахъ бровей -- блаженство. Все во мнѣ
             Небеснымъ звалъ. Я та-же, что и прежде,
             Иль ты, первѣйшій въ мірѣ воинъ, былъ
             Лжецомъ первѣйшимъ.
  
                       Антоній.
  
                                           Но, царица!
  
                       Клеопатра.
  
                                                               Если-бъ
             Имѣла я твой ростъ, узналъ бы ты,
             Что храбрыя сердца есть и въ Египтѣ.
  
                       Антоній.
  
             О, выслушай, царица. Нашу службу
             Необходимость этихъ бурныхъ дней
             На время призываетъ, но останусь
             Я сердцемъ твой. Италія полна
             Мечей междоусобныхъ. Секстъ Помпей
             Къ стѣнамъ подходитъ Рима. Равносилье
             Двухъ внутреннихъ властей готовитъ смуты.
             Кто былъ вчера народу ненавистенъ,
             Достигнувъ власти, пріобрѣлъ любовь.
             Богатъ отцовской славою, изгнанникъ
             Помпей сердца тѣхъ гражданъ покорилъ,
             Кто выгодъ не извлекъ изъ настоящихъ
             Порядковъ,-- ихъ число внушаетъ страхъ.
             Бездѣйствіемъ болѣя, дряблость духа
             Здоровья ждетъ отъ перемѣнъ мятежныхъ.
             Моя-жъ причина личная -- и это
             Тебя вполнѣ съ отъѣздомъ примиритъ --
             Смерть Фульвіи.
  
                       Клеопатра.
  
                                 Хотя не отъ безумья,
             Мой возрастъ отъ ребячества           защита!
             Ужели можетъ Фульвія скончаться?
  
                       Антоній.
  
             Она мертва, царица. Вотъ, взгляни,
             Ты здѣсь прочтешь, въ часы досуговъ царскихъ,
             О смутахъ, что она тамъ натворила,
             И, наконецъ, о лучшемъ,-- гдѣ и какъ
             Скончалася.
  
                       Клеопатра.
  
                                 О, лживая любовь!
             Гдѣ-жъ урны съ влагой слезъ твоихъ? Я вижу,
             По смерти вижу Фульвіи, какъ примешь
             Ты смерть мою.
  
                       Антоній.
  
                                 Довольно вздорить. Лучше
             Узнай мои желанья. Отъ тебя
             Зависитъ, сбыться имъ иль нѣтъ! Клянусь
             Огнемъ, животворящимъ нильскій илъ,
             Что ухожу я, какъ слуга твой вѣрный,
             Какъ воинъ твой, готовый на войну
             Или на миръ, по твоему рѣшенью.
  
                       Клеопатра.
  
             Шнуровку распусти мнѣ, Харміана.
             Не нужно. Я здорова и больна,
             Вотъ какъ любовь Антонія.
  
                       Антоній.
  
                                                     Довольно,
             Царица милая! Моей любви
             Довѣрься. Съ честью выдержитъ она
             Любое испытанье.
  
                       Клеопатра.
  
                                           Доказала
             Мнѣ это участь Фульвіи. Прошу,
             Къ сторонкѣ отвернись, поплачь по ней,
             Потомъ простись со мною, увѣряя,
             Что это слезы по Египту. Вотъ что,
             Съ притворствомъ тонкимъ сцену мнѣ сыграй,
             Изобрази въ ней искренность искусно.
  
                       Антоній.
  
             Меня разсердишь ты -- и только.
  
                       Клеопатра.
  
                                                     Могъ-бы
             Сыграть ты лучше -- но и такъ недурно.
  
                       Антоній.
  
             Мечомъ клянусь я!
  
                       Клеопатра.
  
                                           И щитомъ. Отлично!
             Онъ дѣлаетъ успѣхи. То-ль еще
             Умѣетъ онъ! Взгляни, о Харміана,
             На Геркулеса римскаго. Какъ тонко
             Онъ скрытый гнѣвъ съигралъ!
  
                       Антоній.
  
                                                     Я ухожу.
  
                       Клеопатра.
  
             Одно лишь слово, господинъ учтивый.
             Другъ друга мы покинемъ,-- нѣтъ, не то.
             Другъ друга мы любили,-- нѣтъ, не то.
             Все это знаешь самъ. Хотѣла что-то
             Сказать я. Только память у меня
             Похожа на Антонія. Забыта
             Я имъ совсѣмъ.
  
                       Антоній.
  
                                 Когда-бъ не зналъ я, что тебѣ
             Подвластно легкомысліе, я счелъ-бы
             Тебя за легкомысліе живое.
  
                       Клеопатра.
  
             Повѣрь, не такъ легко такъ близко къ сердцу
             Такое легкомысліе носить,
             Какъ носитъ Клеопатра. Но прости мнѣ.
             Все, что во мнѣ не нравится тебѣ,
             Мнѣ кажется убійственнымъ самой.
             Тебя зоветъ отсюда голосъ чести,
             Итакъ, будь глухъ къ безумью моему.
             И боги да хранятъ тебя. Твой мечъ
             Пускай побѣда лавромъ увѣнчаетъ,
             Удача уравнитъ твой путь.
  
                       Антоній.
  
                                                     Прощай.
             Разлука насъ и держитъ, и торопитъ.
             Здѣсь оставаясь, ты идешь со мною,
             Я-жъ, удаляясь, остаюсь съ тобой.
             Идемъ. (Уходятъ).
  

СЦЕНА IV.

(Римъ. Комната въ замкѣ Цезаря).

Входятъ Октавій Цезарь и Лепидъ.

  
                       Цезарь.
  
             Итакъ, Лепидъ, ты будешь знать отнынѣ,
             Что не въ природѣ Цезаря питать
             Къ великому сопернику вражду.
             Вотъ всѣ извѣстья изъ Александріи:
             Онъ ловитъ рыбу, пьетъ, проводитъ ночи
             При факелахъ средь оргій. На мужчину
             Не больше онъ похожъ, чѣмъ Клеопатра,
             Вдова-же Птолемеева не больше
             На женщину похожа, чѣмъ онъ самъ.
             Съ трудомъ принявъ пословъ, насилу вспомнилъ,
             Что у него друзья есть. Согласись,
             Онъ скопище живое всѣхъ пороковъ.
  
                       Лепидъ.
  
             Не вѣрю, чтобъ пороки въ немъ затмили
             Всѣ доблести. Его несовершенства,
             Что звѣзды въ небѣ, яркія на фонѣ
             Полночной тьмы. Они въ немъ врождены,
             Не развиты самимъ. Ихъ устранить
             Не въ силахъ онъ, но самъ не одобряетъ.
  
                       Цезарь.
  
             Ты слишкомъ добръ. Пусть не грѣшно, допустимъ,
             Понѣжиться на ложѣ Птолемея,
             За мигъ веселья царствомъ заплатить,
             Съ рабами состязаться въ пьянствѣ, въ полдень
             По улицамъ шататься, на кулачкахъ
             Бороться съ чернью, провонявшей потомъ,
             Допустимъ, это все ему пріятно
             (Хоть долженъ быть тотъ созданъ не какъ всѣ,
             Кого-бы это все не запятнало),
             И все-жъ онъ оправданья не нашелъ бы
             Своимъ порокамъ, вспомнивши, какъ тяжко
             Намъ всѣмъ отъ легкомыслія его.
             Пускай-бы дни досуга посвятилъ онъ
             Разврату,-- пресыщенье и сухотка
             Въ костяхъ ему за то наградой были-бъ,
             Но праздно убивать такое время,
             Какъ это, что зоветъ его отъ нѣги,
             Какъ барабанный бой, напоминая
             О собственной его и нашей власти,--
             За это можно только побранить,
             Какъ школьниковъ бранятъ, когда они,
             Уже вкусивъ отъ знанья, для минутной
             Забавы про ученье забываютъ
             На зло разсудку.
  

Входитъ вѣстникъ.

  
                       Лепидъ.
  
                                 Вотъ еще извѣстья.
  
                       Вѣстникъ.
  
             Исполненъ твой приказъ, великій Цезарь.
             Ты ежечасно будешь получать
             Извѣстья о событьяхъ внѣ страны.
             Помпей владѣетъ моремъ. Онъ привлекъ
             Сердца людей, что Цезарю служили
             Изъ страха только. Въ гавани стеклись
             Толпами недовольные. Повсюду
             Его считаютъ жертвой.
  
                       Цезарь.
  
                                           Долженъ былъ я
             Предвидѣть это. Съ древнихъ лѣтъ насъ учитъ
             Исторія, что пріобрѣвшій власть
             Любимъ,пока лишь къ власти онъ стремился,
             А потерявшій власть, хотя-бъ онъ прежде
             Не зналъ и не заслуживалъ любви --
             Исчезнувши, становится всѣмъ дорогъ.
             Похожа чернь на водоросль рѣчную,
             Что движется безъ отдыха съ волною
             И отъ своей подвижности гніетъ.
  
                       Вѣстникъ.
  
             Еще извѣстье, Цезарь. Менекратъ
             Съ Менасомъ,-- знаменитые пираты,--
             Поработили море, бороздя
             Его поверхность разными судами.
             На берега Италіи они
             Свершили не одинъ набѣгъ отважный.--
             Прибрежный житель чуть о нихъ заслышитъ,
             Блѣднѣетъ отъ испуга. Молодежь
             Горячая волнуется. Корабль,
             Чуть выйдетъ въ море, въ плѣнъ къ нимъ попадаетъ.
             Помпея имя больше намъ вредитъ,
             Чѣмъ всѣ его отряды.
  
                       Цезарь.
  
                                           О, Антоній!
             Воспрянь отъ оргій праздныхъ! Въ дни былые,
             Когда ты, консуловъ убивши Панса
             И Гиртія, былъ изгнанъ изъ Модены,
             И голодъ по пятамъ твоимъ гнался,--
             Тогда ты терпѣливѣй, чѣмъ дикарь,
             Переносилъ лишенья, хоть воспитанъ
             Былъ въ роскоши. Пилъ конскую мочу,
             И воду желтую болотъ, которой
             Не стали-бъ пить и звѣри. Не гнушался
             Кислѣйшихъ ягодъ на кустахъ дичайшихъ,
             Глодалъ кору древесную, подобно
             Оленю средь зимы, когда луга
             Покрыты снѣгомъ. Говорятъ, на Альпахъ
             Такимъ питался мясомъ, что при видѣ
             Его иной-бы умеръ. И все это
             (Теперь разсказъ мой честь твою позоритъ)
             Ты выносъ, какъ солдатъ, и даже щеки
             Твои не похудѣли отъ лишеній.
  
                       Лепидъ.
  
             Какъ жаль его!
  
                       Цезарь.
  
                                 О, если-бъ стыдъ вернулъ
             Его скорѣе въ Римъ! Пора обоимъ
             Намъ въ поле выступить. Для этой цѣли
             Совѣтъ поспѣшно созовемъ. Помпею
             Полезна наша праздность.
  
                       Лепидъ.
  
                                           Завтра, Цезарь
             Тебѣ смогу я точно указать,
             Какія силы на водѣ и сушѣ
             Въ моемъ распоряжёньи для борьбы
             Съ грозящею опасностью.
  
                       Цезарь.
  
                                           До встрѣчи
             И я займуся тѣмъ-же. До свиданья.
  
                       Лепидъ.
  
             Прощай. За это время всѣ извѣстья,
             Какія ты получишь отовсюду,
             Прошу мнѣ сообщить.
  
                       Цезарь.
  
                                           Не сомнѣвайся
             Я знаю, это долгъ мой.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА V.

Александрія. Залъ во дворцѣ.

Входятъ Клеопатра, Харміана, Ира и Мардіанъ.

   Клеопатра. Харміана!
   Харміана. Царица.
  
                       Клеопатра.
  
             Дай мандрагоры выпить мнѣ.
  
                       Харміана.
  
                                                     Зачѣмъ?
  
                       Клеопатра.
  
             Чтобъ время все проспать, пока Антоній
             Въ отсутствіи.
  
                       Хармиана.
  
                                 Ты думаешь о немъ
             Ужъ слишкомъ много.
  
                       Клеопатра.
  
                                           Это вѣдь измѣна!
  
                       Хармиана.
  
             Едва-ль, царица.
  
                       Клеопатра.
  
                                 Евнухъ Мардіанъ!
  
                       Мардіанъ.
  
             Чѣмъ повелишь служить тебѣ, царица?
  
                       Клеопатра.
  
             Не пѣніемъ своимъ. Какая радость
             Мнѣ въ томъ, что есть у евнуха. Ты счастливъ,
             Что оскопленъ. Твои мечты свободны,
             Не мчатся изъ Египта. Ты любить
             Способенъ?
  
                       Мардіанъ.
  
                                 Да, царица.
  
                       Клеопатра.
  
                                                     Въ самомъ дѣлѣ?
  
                       Мардіанъ.
  
             Не въ самомъ дѣлѣ. Дѣлать не умѣю
             Того, что въ самомъ дѣлѣ дѣлать должно.
             И все-жъ я знаю страсть. Я вижу въ мысляхъ
             Все, что Венера съ Марсомъ совершали.
  
                       Клеопатра.
  
             О, Харміана! Какъ ты полагаешь,
             Гдѣ онъ теперь? Стоитъ онъ иль сидитъ?
             Пѣшкомъ идетъ-ли? Сѣлъ-ли на коня?
             О конь счастливый, на себѣ несущій
             Антонія! Безстрашенъ будь, о конь!
             Ты знаешь-ли, кого несешь? Атласа,
             Кто полъ-земли поднялъ, десницу, щитъ
             Людского рода! Можетъ быть, теперь онъ
             Шепнулъ: "гдѣ змѣйка нильская моя?*
             Онъ такъ меня зоветъ. Но я питаю
             Сама себя сладчайшею отравой
             Захочетъ-ли онъ думать обо мнѣ,
             Столь смуглой отъ лучей влюбленныхъ Феба,
             Столь глубоко морщинами покрытой
             Рукою времени. Вотъ въ дни былые,
             Когда былъ живъ широколобый Цезарь,
             Была кускомъ я царскимъ! И великій
             Помпей стоялъ недвижно, взоръ вперяя
             Въ мое лицо. Хотѣлъ бы здѣсь онъ бросить
             Восторга якорь и глядѣть до смерти
             На ту, кто стала жизнью для него.
  

Входитъ Алексасъ.

  
                       Алексасъ.
  
             Привѣтъ тебѣ, владычица Египта!
  
                       Клеопатра.
  
             Какъ мало ты лицомъ похожъ на Марка
             Антонія! Но онъ тебя прислалъ,
             И этотъ чудодѣйственный напитокъ
             Тебя позолотилъ. Какъ поживаетъ
             Мой храбрый Маркъ Антоній?
  
                       Алексасъ.
  
                                                     О, царица,
             Въ послѣдній мигъ передъ моимъ уходомъ
             Въ послѣдній разъ поцѣловалъ онъ эту
             Восточную жемчужину. Слова-же,
             Что онъ сказалъ, въ моемъ таятся сердцѣ.
  
                       Клеопатра.
  
             Мой слухъ желаетъ вызвать ихъ оттуда.
  
                       Алексасъ.
  
             "Мой добрый другъ",--сказалъ онъ: "передай,
             Что вѣрный римлянинъ послалъ великой
             Египтянкѣ сокровище вотъ это,
             Изъ раковины взятое. Намѣренъ
             У ногъ ея онъ искупить ничтожность
             Такого дара, царствами украсивъ
             Ея престолъ могучій. Весь востокъ,
             Скажи ей, будетъ звать ее царицей".
             Затѣмъ, кивнувъ мнѣ головой, онъ важно
             Сѣлъ на коня ретиваго, и конь
             Заржалъ такъ громко, что мои слова
             Навѣрно заглушилъ-бы.
  
                       Клеопатра.
  
                                           Былъ онъ веселъ
             Или грустилъ?
  
                       Алексасъ.
  
                                 Онъ былъ, какъ время года
             На рубежѣ между тепломъ и стужей,--
             Не веселъ и не грустенъ.
  
                       Клеопатра.
  
                                           Какъ искусно
             Подобрано расположенье духа!
             О, Харміана, милая! Замѣть,
             Вотъ это человѣкъ! Замѣть: не грустенъ,
             Чтобъ тѣхъ не омрачить, чье настроенье
             Зависитъ отъ того, какъ онъ настроенъ.
             Не веселъ, чтобы всѣмъ имъ показать,
             Что мысль его и счастіе въ Египтѣ;
             На рубежѣ межъ грустью и весельемъ!
             О, смѣсь небесная! Хоть изступленье
             И въ грусти, и въ веселіи пристало
             Тебѣ, какъ никому другому въ мірѣ!
             Ты встрѣтилъ-ли гонцовъ моихъ?
  
                       Алексасъ.
  
                                                     Царица,
             Я повстрѣчалъ, по крайней мѣрѣ, двадцать
             Гонцовъ различныхъ. Почему ты шлешь
             Въ такомъ числѣ ихъ слѣдомъ другъ за другомъ?
  
                       Клеопатра.
  
             Родившійся въ тотъ день, когда забуду
             Антонію писать, умретъ въ злосчастьи.
             Бумаги и чернилъ, о Харміана!
             Добро пожаловать, Алексасъ добрый!
             Скажи мнѣ, Харміана, такъ любила
             Я Цезаря?
  
                       Хармиана.
  
                       О, доблестный мой Цезарь!
  
                       Клеопатра.
  
             Въ другой разъ подавись такой хвалою.
             Скажи: мой доблестный Антоній!
  
                       Хармиана.
  
                                                     Мощный Цезарь!
  
                       Клеопатра.
  
             Клянусь Изидой, разобью тебѣ
             Я зубы въ кровь, коль Цезаря еще разъ
             Сравнишь съ моимъ героемъ изъ героевъ!
  
                       Xарміана.
  
             Прости, я твой припѣвъ лишь повторяю.
  
                       Клеопатра.
  
             Незрѣлыхъ дней зеленыя сужденья!
             Еще во мнѣ не разгорѣлась кровь,
             Когда я такъ судила; но ступай.
             Бумагу и чернилъ мнѣ! Каждый день
             Я буду присылать привѣтъ особый,--
             Хотя-бъ пришлось Египетъ обезлюдить!

(Уходятъ).

  

  

ДѢЙСТВІЕ ВТОРОЕ.

СЦЕНА I.

(Мессина. Домъ Помпея).

Входить Помпей, Менекратъ и Менасъ.

  
                       Помпей.
  
             Коль боги справедливы, то они
             И праведныхъ людей въ дѣлахъ поддержатъ.
  
                       Менекратъ.
  
             Повѣрь, Помпей достойный, промедленье
             Не есть отказъ.
  
                       Помпей.
  
                                 Покуда предстоимъ
             Ихъ алтарямъ, чего мы просимъ -- гибнетъ.
  
                       Менекратъ.
  
             Въ невѣдѣньѣ мы часто просимъ бѣдъ,
             Въ нихъ мудрые отказываютъ боги,
             И нашихъ же молитвъ неисполненье --
             На благо намъ.
  
                       Помпей.
  
                                 Мнѣ суждена удача.
             Народомъ я любимъ, владѣю моремъ,
             И власть моя ростетъ; мнѣ говоритъ
             Предчувствіе: достигну полной власти.
             Обѣдаетъ въ Египтѣ Маркъ Антоній
             И не начнетъ войны внѣ дома. Цезарь
             Чтобъ золото скопить -- сердца теряетъ.
             Лепидъ имъ льститъ, и оба льстятъ ему,
             Но никого не любитъ, и никѣмъ
             Изъ нихъ онъ не любимъ.
  
                       Менасъ.
  
                                           Лепидъ и Цезарь
             Съ громаднымъ войскомъ двинулись въ походъ.
  
                       Помпей.
  
             Ложь! Кто сказалъ тебѣ объ этомъ?
  
                       Менасъ.
  
                                                     Сильвій.
  
  
                       Помпей.
  
             Пригрезилось ему. Ждутъ оба въ Римъ
             Антонія. Всѣ прелести любви
             Пусть блеклыя уста твои украсятъ,
             О Клеопатра жгучая! Ты чары
             Соедини съ красой и сладострастьемъ,
             Любовника влеки на поле пиршествъ,
             Мозгъ отумань. Искуснѣйшій пусть поваръ
             Приправами въ немъ голодъ возбуждаетъ,
             Которыми пресытиться нельзя.
             Обжорство, сонъ -- да усыпятъ въ немъ честь,
             Пока она не канетъ въ бездну Леты.
  

Входитъ Варрій.

  
                       Помпей.
  
             Съ какою вѣстью, Варрій?
  
                       Варрiй.
  
                                           Съ достовѣрной.
             Антонія ждутъ въ Римѣ каждый часъ.
             Со времени отъѣзда изъ Египта --
             Имѣлъ онъ время, чтобъ туда прибыть.
  
                       Помпей.
  
             Охотнѣй бы я внялъ не важной вѣсти.
             Не думалъ я, чтобъ онъ -- любви обжора --
             Свой шлемъ надѣлъ изъ-за пустой войны.
             Онъ тѣхъ двоихъ въ бою опаснѣй вдвое.
             Гордиться мы должны, что изъ объятій
             Египетской вдовы -- попыткой нашей
             Исторнутъ сластолюбецъ ненасытный.
  
                       Менасъ.
  
             Не думаю, чтобъ Цезарь и Антоній
             Могли сойтись. Покойною женою
             Антонія былъ оскорбляемъ Цезарь,
             И братъ его съ нимъ воевалъ, хотя
             Тутъ не вина Антонія.
  
                       Помпей.
  
                                           Не знаю
             Какъ разростись вражда пустая можетъ.
             Но не возстань мы противъ нихъ -- возможно,
             Что межъ собой сцѣпились бы они.
             Чтобъ вынуть мечъ -- у нихъ причинъ довольно.
             Но можетъ ли ихъ страхъ предъ нами -- связью
             Для нихъ служить, раздоры ихъ смиривъ --
             Вотъ мы чего не знаемъ. Да свершится
             Угодное богамъ. Спасаться нужно,
             И къ этому приложимъ силы дружно.
             Менасъ, идемъ.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА II.

Римъ. Въ домѣ Лепида.

Входятъ Энобарбъ и Лепидъ.

  
                       Лепидъ.
  
             Ты, Энобарбъ, достойно поступилъ бы,
             Когда бъ вождя ты мягче выражаться
             Уговорилъ.
  
                       Энобарбъ.
  
                                 Пусть отвѣчаетъ онъ
             По своему, и Цезаремъ затронутъ,
             Пускай глядитъ Антоній свысока
             На Цезаря и, словно Марсъ, гремитъ.
             Клянусь богами, будь я съ бородою
             Антонія -- не сталъ бы нынче бриться.
  
                       Лепидъ.
  
             Но время ли теперь для личныхъ счетовъ?
  
                       Энобарбъ.
  
             Ко времени -- все, что имъ рождено.
  
                       Лепидъ.
  
             Но мелкіе должны дать мѣсто крупнымъ.
  
                       Энобарбъ.
  
             Нѣтъ, если тѣ явились раньше.
  
                       Лепидъ.
  
                                                     Гнѣвно
             Ты говоришь... Не разгребай золы.
             Вотъ доблестный Антоній.
  

Входятъ Антоній и Вентидій.

  
                       Энобарбъ.
  
                                           Вотъ и Цезарь.
  

Входятъ Цезарь, Агриппа, Меценатъ.

  
                       Антоній.
  
             Какъ только въ Римѣ всѣ дѣла устроимъ --
             Отправимся, Вентидій -- на парѳянъ.
  
                       Цезарь.
  
             Не знаю, Меценатъ, спроси Агриппу.
  
                       Лепидъ.
  
             Достойные друзья, важна причина,
             Сближающая насъ. Да не разлучатъ
             Насъ мелочи. Есть поводъ для вражды,--
             Его обсудимъ мягко: разбираясь
             Запальчиво въ обидахъ совершаемъ
             Убійство мы, но не врачуемъ ранъ.
             Товарищи, молю, возможно мягче
             Касайтесь вы вопросовъ самыхъ жгучихъ,
             Запальчивость да не усилитъ зла.
  
                       Антоній.
  
             Рѣчь добрая, и будь мы предъ войсками,
             Готовыми къ сраженью -- точно такъ
             Я сдѣлалъ бы.
  
                       Цезарь.
  
                                 Тебѣ привѣтъ мой въ Римѣ.
  
                       Антоній.
  
             Благодарю.
  
                       Цезарь.
  
                                 Садись.
  
                       Антоній.
  
                                           Садись и ты.
  
                       Цезарь.
  
             Ну, хорошо.
  
                       Антоній.
  
                                 Я слышалъ, ты дурное
             Находишь тамъ, гдѣ нѣтъ его, а если бъ
             Оно и было -- дѣло не твое.
  
                       Цезарь.
  
             Смѣшонъ я былъ бы, если бъ обижался
             На мелочи, тѣмъ больше -- на тебя;
             Еще смѣшнѣй -- когда бъ тебя порочилъ,
             Межъ тѣмъ какъ мнѣ не слѣдовало даже
             И называть тебя.
  
                       Антоній.
  
                                 Но чѣмъ касалось
             Тебя мое въ Египтѣ пребыванье?
  
                       Цезарь.
  
             Не болѣе, чѣмъ въ Римѣ жизнь моя --
             Тебя въ Египтѣ, но когда бъ оттуда
             Ты вздумалъ козни строить -- то меня
             Коснулось бы оно.
  
                       Антоній.
  
                                           Что значитъ: козни?
  
                       Цезарь.
  
             Въ виду всего, здѣсь бывшаго -- уловишь
             Ты мысль мою. Со мной вели войну
             Жена твоя и братъ. Служилъ предлогомъ
             Ты для нея, ты былъ -- ихъ бранный кличъ.
  
                       Антоній.
  
             Ошибся ты. Не посвященъ я братомъ
             Въ его дѣла, о нихъ освѣдомляясь,
             Былъ извѣщенъ я вѣрными людьми,
             Что бились за тебя. Скорѣй безславилъ
             Онъ власть мою съ твоею заодно,
             И мнѣ наперекоръ съ тобой сражался,
             Затѣмъ, что цѣль у насъ съ тобой одна.
             И раньше въ томъ ты изъ моихъ посланій
             Увѣрился. Ища предлоговъ къ ссорѣ,
             Изъ цѣльнаго ты не составишь ихъ,
             Сшивай изъ лоскутковъ..
  
                       Цезарь.
  
                                           Въ непониманьи
             Коря меня, ты хвалишься, но самъ
             Сшилъ на живую нитку извиненья.
  
                       Антоній.
  
             О, нѣтъ. Я знаю, убѣжденъ: не могъ
             Ты не признать тотъ очевидный выводъ,
             Что я, союзникъ твой въ томъ самомъ дѣлѣ,
             Противникомъ котораго онъ сталъ --
             Не могъ войнѣ сочувствовать, грозящей
             Покою моему. Что до жены --
             Пусть духъ ея вселился бы въ другую!
             Владѣя третью міра -- на веревкѣ
             Ты поведешь его, но не ее.
  
   Энобарбъ. Хорошо бы всѣмъ намъ имѣть такихъ женъ! Тогда мужчины могли бы воевать съ женщинами.
  
                       Антоній.
  
             Я съ грустью, Цезарь, допустить готовъ:
             Ея неодолимая сварливость
             (Не лишена лукаваго разсчета),
             Доставила тебѣ не мало горя,
             Но, согласись, я невиновенъ въ томъ.
  
                       Цезарь.
  
             Пока въ Александріи пировалъ ты --
             Я написалъ тебѣ, но ты засунулъ.
             Письмо въ карманъ и оскорбилъ гонца.
  
                       Антоній.
  
             Онъ ворвался ко мнѣ безъ разрѣшенья.
             Троихъ царей я угощалъ въ ту пору
             И менѣе былъ трезвъ, чѣмъ поутру.
             Сознался въ томъ на слѣдующій день,
             И этимъ я какъ бы просилъ прощенья.
             Да будетъ онъ въ раздорахъ не причемъ,
             И если намъ повздорить суждено --
             Его не вспоминай.
  
                       Цезарь.
  
                                 Условья клятвы
             Нарушилъ ты, меня же не дерзнешь
             Въ томъ обвинить.
  
                       Лепидъ.
  
                                 Будь мягче, Цезарь.
  
                       Антоній.
  
                                                               Нѣтъ,
             Пусть говоритъ. Честь для меня священна,
             Которой, судя по его словамъ,
             Я измѣнилъ. Пусть продолжаетъ Цезарь.
             Условья клятвы...
  
                       Цезарь.
  
                                           Въ случаѣ нужды --
             Подмогу и оружье дать... Въ обоихъ
             Ты отказалъ.
  
                       Антоній.
  
                                 Скорѣе: упустилъ.
             Сознанія тогда, въ часы отравы,
             Я былъ лишенъ. Насколько въ состояньи --
             Винюсь я предъ тобой, но откровенность
             Не умалитъ величья моего,
             Достоинствомъ не дастъ мнѣ поступиться.
             Вотъ истина: чтобъ я Египетъ бросилъ --
             Тутъ Фульвія затѣяла войну,
             И -- поводъ къ ней невольный -- за нее
             Я приношу тебя всѣ извиненья,
             Которыя лишь допускаетъ честь.

                       Лепидъ.
  
             Достойныя слова!
  
                       Меценатъ.
  
                                 Обидъ взаимныхъ
             Вы не касайтесь больше. Ихъ забыть
             Не значитъ ли -- признать, что примиренья
             Необходимость требуетъ отъ васъ.
  
                       Лепидъ.
  
             Ты говоришь достойно, Меценатъ.
  
   Энобарбъ. Или одолжите другъ другу на время вашу любовь, затѣмъ можете взять ее обратно, когда о Помпеѣ не будетъ болѣе и рѣчи. Довольно у васъ будетъ времени для ссоръ, когда не окажется другого занятія.
  
                       Антоній.
  
             Лишь воинъ ты. Молчи.
  
                       Энобарбъ.
  
                                           Почти забылъ я,
             Что истина нѣмою быть должна.
  
                       Антоній.
  
             Ты оскорбилъ собранье. Замолчи же.
  
                       Энобарбъ.
  
             Я превратился въ камень. Продолжайте.
  
                       Цезарь.
  
             Не смыслъ рѣчей, лишь способъ выраженья
             Не одобряю я. Нельзя дружить
             Намъ при такомъ различіи въ поступкахъ,
             Но существуй настолько крѣпкій обручъ,
             Чтобъ насъ связать -- то въ поискахъ за нимъ
             Изъ края въ край весь міръ я обошелъ бы.
  
                       Агриппа.
  
             Дозволь мнѣ, Цезарь...
  
                       Цезарь.
  
                                           Говори, Агриппа.
  
                       Агриппа.
  
             Есть у тебя по матери сестра --
             Октавія. Великій Маркъ Антоній
             Теперь вдовецъ.
  
                       Цезарь.
  
                                 Агриппа, замолчи.
             Когда бъ тебя слыхала Клеопатра --
             Ты заслужилъ бы въ дерзости укоръ.
  
                       Антоній.
  
             Я, Цезарь, не женатъ еще. Агриппу
             Дай выслушать.
  
                       Агриппа.
  
                                 Чтобъ въ дружбѣ вѣчной жили
             И братьями вы стали, неразрывнымъ
             Узломъ сердца соединивъ -- женой
             Пусть назоветъ Октавію Антоній:
             Ея краса достойна изъ мужей
             Первѣйшаго, а качества и прелесть --
             Краснорѣчивѣй словъ. При этомъ бракѣ
             Соперничество мелкое -- теперь
             Столь важное, и страхъ, бѣдой грозящій --
             Становятся ничѣмъ, а правда -- сказкой.
             Межъ тѣмъ теперь и въ сказкѣ видятъ правду.
             Ея любовь къ обоимъ вамъ -- любовь
             Межъ вами родила бъ, а вслѣдъ за нею --
             Всеобщую любовь къ обоимъ вамъ.
             Простите мнѣ. Мысль эта не внезапна,
             И долгомъ внушена.
  
                       Антоній.
  
                                           Что скажетъ Цезарь?
  
                       Цезарь.
  
             Онъ -- ничего, покуда не узнаетъ
             Что думаетъ объ этомъ Маркъ Антоній?
  
                       Антоній.
  
             Когда скажу: "да будетъ такъ, Агриппа!"
             Какую власть имѣетъ онъ исполнить,
             Что говорилъ?
  
                       Цезарь.
  
                                 Власть Цезаря, его
             Вліянье на Октавію.
  
                       Антоній.
  
                                           Во вѣки
             Не вздумаю мѣшать я исполненью
             Прекраснѣйшаго замысла! Дай руку.
             Осуществи его, отнынѣ нами
             Въ любви и нашихъ замыслахъ великихъ --
             Пусть братскія сердца руководятъ.
  
                       Цезарь.
  
             Вотъ и моя рука. Тебѣ вручаю
             Сестру мою; такъ ни одну сестру
             Братъ не любилъ; пускай для единенья
             Сердецъ и нашихъ царствъ живетъ она,
             Пусть нашъ союзъ во вѣкъ мы не расторгнемъ.

                       Лепидъ.
  
             Да будетъ такъ.
  
                       Антоній.
  
                                 Поднять мечъ на Помпея
             Не думалъ я. Недавно оказалъ
             Онъ важныя услуги мнѣ. Я долженъ
             Благодарить его, чтобъ не навлечь
             Укоръ въ неблагодарности, а послѣ
             Я вызову его.
  
                       Лепидъ.
  
                                 Не терпитъ время.
             Сейчасъ идти должны мы на Помпея,
             Иль онъ пойдетъ на насъ.
  
                       Антоній.
  
                                           Гдѣ онъ теперь?
  
                       Лепидъ.
  
             Вблизи горы Мизены.
  
                       Антоній.
  
                                           Велики ли
             Войска его на сушѣ?
  
                       Лепидъ.
  
                                           Велики,
             И все растутъ. Онъ моремъ всѣмъ владѣетъ.
  
                       Антоній.
  
             Такъ говоритъ молва. Скорѣй бы съ нимъ
             Увидѣться! Такъ поспѣшимъ. Но прежде,
             Чѣмъ намъ вооружаться-завершимъ
             Рѣшенное.
  
                       Цбзарь.
  
                       Съ готовностью великой.
             Зову тебя увидѣться съ сестрою.
             Тебя веду къ ней прямо.
  
                       Антоній.
  
                                           Не лишай
             Насъ твоего присутствія, Лепидъ.
  
                       Лепидъ.
  
             Антоній благородный, не удержитъ
             Меня сама болѣзнь.

(Трубы. Цезарь, Антоній и Лепидъ уходятъ).

  
                       Меценатъ.
  
                                 Тебѣ привѣтъ
             Съ пріѣздомъ изъ Египта!
  
                       Энобарбъ.
  
                                           Половина
             Ты Цезарева сердца, Меценатъ!
             Агриппа, другъ мой.
  
                       Агриппа.
  
                                           Энобарбъ достойный!
  
   Меценатъ. Мы должны радоваться, что дѣло устроилось такъ прекрасно. Хорошо ли вамъ жилось въ Египтѣ?
   Энобарбъ. Отлично. Мы спали, покуда не закатывался день, и пьянствовали, покуда не начинало свѣтать.
   Меценатъ. Правда ли, что для двѣнадцати человѣкъ вы зажаривали къ завтраку восемь кабановъ?
   Энобарб
   Антоній. Какъ и въ твоихъ словахъ.
   Помпей. Вотъ, что я слышалъ, слышалъ еще, какъ Аполодоръ приносилъ къ нему...
   Энобарбъ. Ну, да, проносилъ! Довольно объ этомъ.
   Помпей. Что-же проносилъ? -- скажи, пожалуйста.
   Энобарбъ. Да извѣстную царицу на перинѣ.
   Помпей. Я только теперь узналъ тебя. Какъ поживаешь, воинъ?
   Энобарбъ.Отлично: и вѣроятно дальше будетъ такъ-же; потому-что я въ будущемъ предвижу четыре пиршества.
   Помпей. Дай пожать тебѣ руку. Я тебя всегда любилъ: я видѣлъ тебя въ битвѣ и завидовалъ тебѣ.
   Энобарбъ. Тебя я не очень-то любилъ; но я хвалилъ тебя когда ты заслуживалъ въ десять разъ больше, чѣмъ однѣхъ похвалъ, которыми я награждалъ тебя.
   Помпей. Радуюсь твоей откровенности: она къ тебѣ идетъ. Приглашаю васъ всѣхъ на бортъ моей галеры. Шествуйте, вожди.
   Цезарь, Антоній и Лепидъ. Укажи намъ дорогу.
   Помпей. Идемте (Уходятъ: Помпей, Цезарь, Антоній, Лепидъ, воины и свита).
   Менасъ (всторону). Твой отецъ, Помпей, никогда не заключилъ-бы такого договора. -- Мы когда-то знали другъ-друга.
   Энобарбъ. На морѣ, кажется.
   Менасъ. Дѣйствительно.
   Энобарбъ. Ты творилъ на морѣ чудеса,
   Менасъ. А ты на сушѣ.
   Энобарбъ. Я всегда хвалю тѣхъ, кто меня хвалитъ. Но я убѣжденъ, что нельзя отрицать того, что я отличался на сушѣ.
   Менасъ. Ни того, что я на морѣ.
   Энобарбъ. Нѣтъ можно, есть кое-что, отъ чего ты, ради собственной выгоды, могъ-бы отречься: вѣдь ты былъ страшнымъ разбойникомъ на морѣ.
   Менасъ. А ты на сушѣ.
   Энобарбъ. Если такъ, я отказываюсь отъ своихъ заслугъ. И все-таки дай руку, Менасъ, будь твои глаза облечены властью, они бы подцѣпили здѣсь двухъ обнимающихъ одинъ другого разбойниковъ.
   Менасъ. Лицо человѣческое не можетъ лгать, что бы ни дѣлали руки.
   Энобарбъ. За то нельзя сказать того-же про лицо хорошенькихъ женщинъ.
   Менасъ. Оно не выдаетъ ихъ, потому-что онѣ воруютъ сердца.
   Энобарбъ. Мы шли сюда сражаться съ вами.
   Менасъ. Что касается меня, я не доволенъ, что дѣло перешло на пьянство.Сегодня Помпей просмѣялъ свое счастье.
   Энобарбъ. Если такъ, навѣрное онъ не вернетъ его теперь и слезами.
   Менасъ. Правда твоя. Мы не ждали здѣсь Марка Антонія. Скажи мнѣ, женатъ онъ на Клеопатрѣ?
   Энобарбъ. Сестру Цезаря зовутъ Октавіей.
   Менасъ. Ну да; она была женой Кайя Марцелла.
   Энобарбъ. А теперь она жена Марка Антонія.
   Менасъ. Что ты говоришь?
   Энобарбъ. Правду.
   Менасъ.Такъ значитъ Цезарь связанъ съ нимъ на вѣки?
   Энобарбъ. Если-бы я былъ призванъ предвидѣть судьбу этого союза -- я-бы не сказалъ этого.
   Менасъ. Мнѣ кажется, тутъ было больше разсчета, чѣмъ любви.
   Энобарбъ. И мнѣ это кажется; но ты увидишь, узы, которыя, казалось-бы, должны тѣсно скрѣпить ихъ дружбу, задушатъ ихъ. Октавія недоступна, холодна и спокойна.
   Менасъ. Какой-же мужчина не пожелалъ-бы такой жены?
   Энобарбъ. Тотъ, который самъ не таковъ: и этотъ человѣкъ -- Маркъ Антоній. Онъ вернется къ своему египетскому блюду: тогда вздохи Октавіи зажгутъ гнѣвъ Цезаря; и какъ я только что сказалъ, что составляетъ силу ихъ дружбы, сдѣлается немедленно причиной ссоры. Любовь Антонія пребудетъ, гдѣ она есть и теперь; здѣсь онъ вступилъ въ бракъ только ради выгоды.
   Менасъ. Это весьма возможно. Идемъ-же на галеру. Мнѣ хочется выпить за твое здоровье.
   Энобарбъ. А мнѣ за твое. Мы таки пріучили къ этому свои глотки въ Египтѣ.
   Менасъ. Такъ отправимся-же (Уходятъ).
  

СЦЕНА VII.

На палубѣ помпеевой галеры, близь Мизенскаго мыса.

Музыка. Входятъ двое или трое слугъ, неся накрытый столь.

   1-й слуга. Они сейчасъ придутъ, пріятель. Многіе изъ нихъ уже настолько не тверды на ногахъ, что малѣйшій вѣтеръ можетъ ихъ свалить.
   2-й слуга. Лепидъ совершенно красный.
   1-й слуга. Они заставили его напиться.
   2-й слуга. Какъ только двое другихъ начнутъ другъ другу говорить колкости, онъ имъ кричитъ: "довольно!", ублажая ихъ просьбами, а себя напитками.
   1-1 слуга. Да, но онъ только обостряетъ войну между собою и здравымъ смысломъ.
   2-й слуга. И все это для того, чтобы находиться въ обществѣ людей выше его! Я-бы лучше желалъ имѣть въ своемъ распоряженіи тростинку, чѣмъ владѣть копьемъ, котораго не въ силахъ поднять.
   1-й слуга. Быть въ высшемъ обществѣ и остаться въ немъ незамѣченнымъ, это значитъ походить на пустыя глазныя впадины, такъ обезображивающія лицо.
  

Трубы. Входятъ: Цезарь, Антоній, Помпей, Лепидъ, Агриппа, Меценатъ, Энобарбъ, Менасъ и другіе вожди.

  
   Антоній. Такъ ужь у нихъ въ обычаѣ, Цезарь; по прибыли воды въ Нилѣ, отмѣчаемой дѣленіями на пирамидѣ, они узнаютъ,-- по высотѣ отмѣтки, будетъ-ли у нихъ урожай или голодъ. Чѣмъ выше Нилъ,-- тѣмъ болѣе надеждъ на урожай: когда вода спадаетъ, земледѣлецъ сѣетъ прямо въ илъ и въ тину, и жатва скоро готова.
   Лепидъ. У васъ тамъ необыкновенныя змѣи.
   Антоній. Есть, Лепидъ.
   Лепидъ. Ваши египетскія змѣи рождаются отъ дѣйствія лучей вашего солнца, также какъ и ваши крокодилы.
   Антоній. Это правда.
   Помпей. Сядемъ-же. Вина! За здоровье Лепида.
   Лепидъ. Я не такъ здоровъ, какъ слѣдовало-бы, но никогда не потеряю разсудка.
   Энобарбъ. По крайней мѣрѣ, пока не заснешь. Боюсь только, чтобы это не случилось раньше.
   Лепидъ. А вотъ я слышалъ, что птоломеевы пирамиды очень хороши; право, я это слышалъ.
   Менасъ (всторону). Помпей, два слова!
   Помпей (всторону). Скажи мнѣ на ухо; въ чемъ дѣло?
   Менасъ (также). Прошу тебя, встань, мнѣ нужно сказать тебѣ...
   Помпей (также). Подожди, сейчасъ! -- Этотъ кубокъ Лепиду!
   Лепидъ. Что-же это за штука -- вашъ крокодилъ-то?
   Антоній. По виду онъ совершенно похожъ на себя; толщиной не превосходитъ своей толщины; вышина его какъ разъ на его собственной вышинѣ; движется онъ посредствомъ собственныхъ членовъ; кормится тѣмъ, чѣмъ питается, а какъ только распадается на составныя начала,-- онъ переселяется въ другія существа.
   Лепидъ. Какого онъ цвѣта?
   Антоній. Собственнаго.
   Лепидъ. Странная змѣя!
   Антоній. Правда, и его слезы -- влажныя.
   Цезарь. Удовлетворится-ли онъ этимъ описаніемъ?
   Антоній. Да, при помощи заздравныхъ кубковъ, подносимыхъ ему Помпеемъ. A то онъ былъ-бы не настоящимъ эпикурейцемъ.
   Помпей (тихо Менасу). Лѣзь ты хоть въ петлю! -- со мной говорить? О чемъ? Назадъ! Дѣлай, что приказываютъ. Гдѣ-же кубокъ, который я потребовалъ?
   Менасъ (тихо Помпею). Ради моей службы, встань съ сѣдалища и выслушай меня.
   Помпей (также Менасу). Ты, кажется, съ ума сошелъ. Въ чемъ дѣло? (Встаетъ и отходитъ съ нимъ всторону).
   Менасъ. Я всегда снималъ шапку передъ твоимъ счастьемъ.
   Помпей. Ты мнѣ всегда служилъ вѣрно. Что дальше? Веселитесь, друзья!
   Антоній. Лепидъ, берегись этой мели: сядешь на нее.
   Менасъ Хочешь быть владыкой всего міра?
   Помпей. Что ты говоришь?
   Менасъ. Повторяю: хочешь быть властелиномъ всего міра?
   Помпей. Какимъ-же это образомъ?
   Менасъ. Только согласись, и какимъ-бы бѣднякомъ я тебѣ ни казался, я все-таки могу дать тебѣ вселенную.
   Помпей. Много-ли ты выпилъ?
   Менасъ. Нѣтъ, Помпей, я воздерживался отъ кубка. Ты, если осмѣлишься, можешь быть земнымъ Юпитеромъ: все, заключенное въ нѣдрахъ моря и въ глубинѣ неба,-- твое, если захочешь.
   Помпей. Скажи-же мнѣ, какимъ образомъ?
   Менасъ. Эти властители міра, тріумвиры, на твоемъ кораблѣ; прикажи мнѣ обрубить канаты, и когда очутимся. въ открытомъ морѣ,-- перерѣжемъ имъ горла -- и все въ твоей власти!
   Помпей. А! Ты-бы это могъ сдѣлать, не предупреждая меня. Съ моей стороны -- это было-бы подлостью; съ твоей -- честной услугой. Тебѣ-бы нужно было знать, что выгода никогда не руководила моей честью, но сама руководима ею. Жалѣй-же, что твой языкъ такъ глупо выдалъ твой замыселъ. Выполненный безъ моего вѣдома -- онъ былъ-бы мной одобренъ. Но теперь я долженъ осудить его. Забудь о немъ и пей!
   Менасъ (про себя). Если такъ, я больше не хочу слѣдовать за твоимъ блѣднѣющимъ счастьемъ. Кто что-нибудь отыскиваетъ и потомъ отказывается, когда ему это предлагаютъ, больше никогда не найдетъ желаннаго.
   Помпей. За здоровье Лепида!
   Антоній. Отнесите его на берегъ! Помпей, я отвѣчу за него!
   Энобарбъ. За твое, Менасъ.
   Менасъ. Охотно, Энобарбъ.
   Помпей. Наливай до самаго края,
   Энобарбъ (указывая на раба, уносящаго Лепида). Вотъ это такъ силачъ, Менасъ.
   Менасъ. Почему?
   Энобарбъ. Онъ уноситъ треть міра на себѣ, развѣ ты не видишь?
   Менасъ. Ну, значитъ, треть міра пьяна, почему онъ не весь пьянъ, чтобы все шло кругомъ!
   Энобарбъ. Пей-же и помоги ему кружиться.
   Менасъ. Пью!
   Помпей. И все-таки это не александрійскій пиръ.
   Антоній. Близокъ къ нему!.. Чокнемся!.. Здоровье Цезаря!
   Цезарь. Я-бы обошелся безъ этого. Вѣдь это чудовищная работа; полоскать мозгъ, чтобы грязнить его больше.
   Антоній. Будь-же сыномъ обстоятельствъ.
   Цезарь. Пей-же; я тебѣ отвѣчу; но я бы предпочиталъ четыре дня ничего не пить, чѣмъ въ одинъ выпить столько!
   Энобарбъ (Антонію). Ну-ка, мой доблестный царь. Не сплясать-ли намъ теперь египетскую вакханалію, въ ознаменованіе этой попойки?
   Помпей. Плясать, храбрый вождь!
   Антоній. Возьмитесь всѣ за руки, пока торжествующее вино не погрузитъ нашего сознанія въ сладостную, тихую Лету!
   Энобарбъ. Возьмемся за руки. Пусть оглушительная музыка ошеломитъ наши уши. А въ это время я вамъ укажу мѣста; потомъ этотъ молодчикъ будетъ запѣвалой,-- а каждый изъ насъ пусть подтягиваетъ такъ громко, какъ только могутъ выдержать мужественныя легкія.
  

Музыка играетъ. Энобарбъ разставляетъ гостей въ кругъ, соединяя ихъ руки.

  
                 ;                Пѣніе.
  
             Эй ты, Вакхъ, властитель міра,
             Пусть, средь звонкихъ пѣсенъ лира,
             Твои грозди насъ вѣнчаютъ,
             А ихъ капли въ мозгъ вливаютъ
             Всѣхъ житейскихъ бѣдъ забвенье.
             Сладокъ намъ чадъ упоенья.
             Смертному, когда онъ пьянъ,
             По колѣно океанъ.
  
   Цезарь. Чего вамъ еще больше? Довольно. Доброй ночи, Помпей... Дорогой братъ, позволь мнѣ увести тебя: наши важныя дѣла не мирятся съ такимъ легкомысліемъ!.. Любезные друзья, разойдемся; вы видите, щеки наши горятъ: мужественный Энобарбъ слабѣе вина, и мой собственный языкъ бормочетъ вмѣсто того, чтобы говорить; еще немного,-- и необыкновенное это торжество сдѣлаетъ насъ шутами. Къ чему больше говорить? Спокойной ночи. Добрый Антоній, твою руку!
   Помпей. Я провожу васъ до берега.
   Антоній. Отлично; дай руку.
   Помпей. О, Антоній, ты владѣешь домомъ моего отца. Но, что за дѣло? Мы друзья. Спускайся въ лодку.
   Энобарбъ. Осторожнѣе, не упади! (Помпей, Цезарь, Aнтоній и свита уходятъ). Менасъ, я не пойду на берегъ.
   Менасъ. Нѣтъ, въ мою каюту! Эй! барабаны! Трубы! Флейты! Эй! Пусть Нептунъ услышитъ наше шумное прощаніе съ нашими великими друзьями! Шумите-же, чума-бы васъ поразила! Гремите-же!

(Трубы и барабаны).

   Энобарбъ. Эй, вы тамъ! Шапки вверхъ!
   Менасъ. Ура! Идемъ, благородный вождь! (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Въ Сиріи.

Съ торжественнымъ видомъ входятъ: Вентидій, въ сопровожденіи Силія и другихъ римлянъ, вождей и солдатъ. Передъ нимъ несутъ трупъ Пакора.

   Вентидій. Наконецъ-то, несмотря на твои стрѣлы, Парѳія, ты побѣждена! Наконецъ-то счастье сдѣлало меня мстителемъ Марка Красса... Пусть несутъ трупъ царскаго сына передъ нашимъ войскомъ... Ородъ, ты заплатилъ намъ Пакоромъ за Марка Красса.
   Силій. Благородный Вентидій, пока мечъ твой дымится еще парѳянской кровью,-- преслѣдуй бѣглецовъ; гонись за ними въ Мидію, Месопотамію, во всѣ убѣжища, по которымъ разсѣялись побѣжденные. И тогда твой великій вождь Антоній возведетъ тебя на тріумфальную колесницу и украситъ голову твою вѣнками.
   Вентидій. О Силій, Силій! Я сдѣлалъ довольно. Подчиненный -- замѣть себѣ это хорошенько -- не долженъ ужь слишкомъ отличаться. Вникни, Силій: лучше оставаться бездѣятельнымъ, чѣмъ своими дѣйствіями завоевать себѣ слишкомъ широкую славу, въ отсутствіи того, кому мы служимъ. Успѣхи Цезаря и Антонія основаны болѣе на доблестяхъ ихъ подчиненныхъ, чѣмъ на ихъ собственной личности: Соссій, одинъ изъ воиновъ Антонія и мой предмѣстникъ въ Сиріи, утратилъ милость Антонія вслѣдствіе того именно, что слишкомъ быстро пріобрѣлъ славу. Тотъ, кто на войнѣ оказываетъ болѣе подвиговъ, чѣмъ его полководецъ, становится полководцемъ своего полководца. А честолюбіе -- эта добродѣтель воина -- должно скорѣе предпочитать пораженіе побѣдѣ, которая омрачаетъ его славу. Я-бы могъ сдѣлать больше для блага Антонія, но это обидѣло-бы его, и въ этой обидѣ исчезли-бы всѣ мои заслуги.
   Силій. Вентидій, ты одаренъ качествами, безъ коихъ не отличишь воина отъ его меча. Будешь-ли ты писать Антонію?
   Вентидій. Я его увѣдомлю о томъ, что мы сдѣлали его именемъ, этимъ чудодѣйственнымъ военнымъ кличемъ въ битвахъ: разскажу, какъ, благодаря его знаменамъ и хорошо оплаченнымъ войскамъ, обратились въ бѣгство парѳянскіе кони.
   Сидій. Гдѣ онъ теперь?
   Вентидій. По дорогѣ въ Аѳины: тамъ мы появимся передъ нимъ, какъ только позволитъ намъ бремя добычи... И такъ -- впередъ! (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Римъ. Во дворцѣ Цезаря.

Съ разныхъ сторонъ входятъ: Агриппа и Энобарбъ.

   Агриппа. Какъ! братья уже разстались?
   Энобарбъ. Они покончили съ Помпеемъ, который уже уѣхалъ; остальные трое печатями скрѣпляютъ договоръ. Октавія плачетъ отъ горя, что должна покинуть Римъ; Цезарь груститъ, а Лепидъ, со дня Помпеева пира, страдаетъ, по словамъ Менаса, блѣдной немочью.
   Агриппа. Благородный Лепидъ!
   Энобарбъ. Достойный человѣкъ! О! Какъ онъ любитъ Цезаря!
   Агриппа. Да, и обожаетъ Марка Антонія!
   Энобарбъ. Цезарь -- вѣдь это Юпитеръ человѣчества!
   Агриппа. Но Антоній? Вѣдь это богъ Юпитера!
   Энобарбъ. Что говорить о Цезарѣ? О, его ни съ кѣмъ не сравнить!
   Агриппа. А Антоній? Это чудная птица Аравіи!
   Энобарбъ.Захочешь похвалить Цезаря, скажи: Цезарь -- и довольно.
   Агрипда. Не шутя, онъ обоихъ удручаетъ самыми отличными похвалами.
   Энобарбъ. Цезаря онъ любитъ больше; но любитъ также и Антонія. О, ни сердца, ни языки, ни цифры, ни писатели, ни пѣвцы, ни стихотворцы не могли-бы выразить, вообразить, оцѣнить, описать, воспѣть, исчислить его любовь къ Антонію! Но что касается Цезаря -- на колѣни, на колѣни и благоговѣй!
   Агриппа. Онъ любитъ обоихъ.
   Энобарбъ. Они его крылья, а онъ ихъ жукъ. Поэтому... (Трубы). Это призывъ на коней! Прощай, благородный Агриппа! Достойный воинъ, прощай, желаю тебѣ счастья!
  

Входятъ: Цезарь, Антоній, Лепидъ и Октавія.

  
   Антоній. Разстанемся здѣсь, Цезарь.
   Цезарь. Ты лишаешь меня большей части меня самого: люби-же меня въ ней... Сестра, будь всегда такой женой, какой я постоянно воображалъ тебя въ мечтахъ: всегда на высотѣ самыхъ широкихъ моихъ обѣщаній. Благородный Антоній, пусть этотъ образецъ добродѣтели, избранный нами какъ цементъ нашей дружбы для болѣе прочнаго ея скрѣпленія, не послужитъ для нея тараномъ, способнымъ сокрушить крѣпость. Въ противномъ случаѣ лучше-бы было, когда-бы мы обошлись безъ этой связи, если она перестанетъ для насъ быть одинаково дорогою.
   Антоній. Не оскорбляй меня своимъ недовѣріемъ.
   Цезарь. Я сказалъ все.
   Антоній. Какъ-бы ты подозрителенъ ни былъ, ты не найдешь ни малѣйшаго повода для безпокойства, которое, кажется, овладѣваетъ тобою. Затѣмъ да хранятъ тебя боги и склонятъ сердца римлянъ ко всѣмъ твоимъ дѣламъ! Намъ нужно здѣсь разстаться.
   Цезарь. Будь-же счастлива, дорогая сестра, будь счастлива! -- да будутъ благорасположены къ тебѣ стихіи и да наполнятъ радостью твой духъ! Будь счастлива.
   Октавія. Благородный братъ мой!
   Антоній. Апрѣль въ ея глазахъ! Это -- весна любви, и вотъ уже дождь, возвѣщающій ее. Утѣшься!
   Октавія. Братъ, будь благосклоненъ къ дому моего мужа и...
   Цезарь. Что такое, Октавія?
   Октавія. Я скажу тебѣ на ухо.
   Антоній. Ея языкъ не слушается сердца, а сердце не владѣетъ языкомъ; колеблется, какъ лебединый пухъ на волнахъ сильнаго прибоя, не уклоняясь ни въ ту, ни въ другую сторону.
   Энобарбъ (тихо Агриппѣ). Неужели Цезарь плачетъ?
   Агриппа. Лицо его затуманилось.
   Энобарбъ. Этотъ туманъ обезобразилъ-бы и лошадь, тѣмъ болѣе человѣка.
   Агриппа. Ну, Энобарбъ! Когда Антоній узналъ о смерти Юлія Цезаря, то чуть не ревѣлъ; плакалъ онъ и при Филиппи, узнавъ о смерти Брута.
   Энобарбъ. Дѣло въ томъ, что въ томъ году онъ дѣйствительно страдалъ здоровымъ насморкомъ: стоналъ о томъ, что самъ охотно губилъ. Повѣрь его слезамъ, когда я самъ заплачу.
   Цезарь. Нѣтъ, дорогая Октавія,-- ты всегда будешь получать обо мнѣ свѣдѣнія; никогда время не опередитъ моихъ мыслей, улетѣвшихъ за тобой.
   Антоній. Довольно, брать, довольно! Я поспорю съ тобой въ любви. Я обниму тебя, а затѣмъ оставляю тебя на волю боговъ.
   Цезарь. Прощайте, будьте счастливы!
   Лепидъ. Да освѣщаютъ блестящій путь вамъ всѣ созвѣздія неба!
   Цезарь. Прощайте, прощайте! (Цѣлуетъ Октавію).
   Антоній. Прощай! (Трубы. Расходятся).

СЦЕНА III.

Александрія. Дворецъ.

Входятъ: Клеопатра, Харміона, Ира и Алексасъ.

   Клеопатра. Гдѣ вѣстникъ?
   Алексасъ. Онъ почти боится войти сюда.
   Клеопатра. Вздоръ, вздоръ! Подойди сюда.
  

Входитъ вѣстникъ.

  
   Алексасъ. Милостивая царица, и Иродъ іудейскій не осмѣлился-бы поднять на тебя взоры, когда ты гнѣваешься.
   Клеопатра. Я хочу добыть голову этого Ирода. Но какъ сдѣлать это, когда уѣхалъ Антоній, отъ котораго я могла ее требовать? Приблизься!
   Вѣстникъ. Многомилостивая царица...
   Клеопатра. Видѣлъ-ли ты Октавію?
   Вѣстникъ. Да, царица...
   Клеопатра. Гдѣ?
   Вѣстникъ. Въ Римѣ. Я могъ разсмотрѣть ея лицо: она шла между братомъ своимъ и Маркомъ Антоніемъ.
   Клеопатра. Она такого-же роста, какъ я?
   Вѣстникъ. Нѣтъ...
   Клеопатра. Слышалъ, какъ она говоритъ? Какой у нея голосъ: рѣзкій или низкій?
   Вѣстникъ. Я слышалъ ея голосъ: онъ скорѣе низокъ.
   Клеопатра. Это вовсе не красиво; она не можетъ ему долго нравиться.
   Харміона. Ему нравиться? О, Изида, это невозможно!
   Клеопатра. Конечно, Харміона: глухой голосъ и ростъ карлицы... Есть величіе въ ея походкѣ? Припомни, если только ты когда либо видѣлъ величіе.
   Вѣстникъ. Она ползаетъ, а не ходятъ; ея походка все одно, что ея покой: у ней болѣе тѣла, нежели одушевленія: это скорѣе статуя, чѣмъ живая женщина.
   Клеопатра. Правда-ли?
   Вѣстникъ. Правда, или я совершенно не умѣю наблюдать.
   Харміона. Въ цѣломъ Египтѣ нѣтъ и трехъ человѣкъ, у которыхъ наблюдательность была-бы вѣрнѣе.
   Клеопатра. Да онъ знаетъ толкъ, я это вижу... И такъ въ ней ничего нѣтъ такого... Молодецъ здраво судитъ.
   Харміона. Чрезвычайно.
   Клеопатра. Скажи, пожалуйста, сколько ей лѣтъ?
   Вѣстникъ. Царица, она была вдовой.
   Клеопатра. Вдовой?!. Харміона, слышишь?
   Вѣстникъ. И я думаю, что ей всѣ тридцать!
   Клеопатра. Запечатлѣлось ли у тебя въ памяти ея лицо? Круглое оно или продолговатое?
   Вѣстникъ. Круглое до невозможности.
   Клеопатра. Большая часть такихъ -- глупы... какого цвѣта ея волосы?
   Вѣстникъ. Темные, и ея лобъ низокъ,какъ можно только представить себѣ.
   Клеопатра. Вотъ тебѣ золото. Не сердись на мою прежнюю суровость. Я хочу вновь тебя отправить и нахожу тебя очень способнымъ къ порученіямъ. Иди, приготовься: мои письма готовы (Вѣстникъ уходитъ).
   Харміона. Отличный человѣкъ.
   Клеопатра. Правда, и мнѣ очень жаль, что я была съ нимъ такъ жестока... Э, да если ему вѣрить, это сокровище не богъ знаетъ что изъ себя представляетъ...
   Харміона. Рѣшительно ничего, царица!
   Клеопатра. Онъ, безъ сомнѣнія, видѣлъ величіе и долженъ понимать въ немъ толкъ.
   Харміона. Видѣлъ ли онъ величіе! Добрая Изида! Онъ, служившій вамъ такъ долго!
   Клеопатра. Я хочу сдѣлать ему еще вопросъ, дорогая Харміона. Но все равно: ты приведешь его туда, гдѣ я буду писать: все еще можетъ уладиться.
   Харміона. Ручаюсь тебѣ въ этомъ, царица (Уходятъ).
  

СЦЕНА IV.

Аѳины. Дворецъ Антонія.

Входятъ: Антоній и Октавія.

   Антоній. Нѣтъ, нѣтъ, Октавія, только не это: это еще было-бы простительно, какъ тысячу другого подобной-же важности; но онъ затѣялъ новую войну противъ Помпея; онъ составилъ завѣщаніе и прочелъ его всенародно. Еле-еле упомянулъ онъ обо мнѣ; между тѣмъ, тамъ, гдѣ онъ не могъ не отозваться обо мнѣ съ уваженіемъ, онъ говорилъ холодно и нехотя; онъ очень скупо отмѣривалъ мнѣ похвалу; лучшіе случаи для похвалы онъ обходилъ или разсказывалъ о нихъ сквозь зубы.
   Октавія. О, добрый другъ мой! Не вѣръ всему, или, если ужь хочешь всему вѣрить,-- то не все принимай близко къ сердцу. Если произойдетъ эта ссора,-- никогда не увидишь ты болѣе несчастной женщины, чѣмъ я! Быть между двумя врагами и молиться за обоихъ! Добрые боги насмѣются надъ моими молитвами, когда я буду просить: о, благословите моего супруга, моего мужа! И тотчасъ уничтожая эту мольбу, буду громко кричать: благословите моего брата! Побѣду мужу, побѣду брату,-- одна молитва уничтожаетъ другую, и нѣтъ середины между этими крайностями.
   Антоній. Милая Октавія, пусть любовь твоя склонится на ту сторону, которая дѣлаетъ наиболѣе усилій, чтобы ее завоевать. Если я утрачу свою честь,-- и утрачу себя самого: и лучше бы было тебѣ лишиться меня, чѣмъ сохранить обезчещеннаго. Но, впрочемъ, ты можешь быть между нами посредницей, какъ ты этого хочешь. А пока я буду дѣлать приготовленія къ войнѣ, и эти приготовленія будутъ сдерживать твоего брата. Употреби же въ дѣло все свое благоразуміе. И такъ твои желанія услышаны.
   Октавія. Благодарю тебя, супругъ мой! Да поможетъ всемогущій Юпитеръ мнѣ, слабой, очень слабой женщинѣ, примирить васъ. Война между вами -- это все равно, если-бы міръ раздвоился и эту страшную пропасть пришлось бы наполнить трупами.
   Антоній. Какъ только увидишь, гдѣ собственно беретъ начало вражда, туда и устреми свое неудовольствіе: ибо вины наши никогда не могутъ быть настолько равны, чтобы твоя любовь равно колебалась бы между ними. Приготовься къ отъѣзду; выбери себѣ свиту и сдѣлай распоряженія, какія найдешь нужными (Уходятъ).
  

СЦЕНА V.

Аѳины. Другая комната.

Энобарбъ и Эросъ входятъ съ разныхъ сторонъ.

   Энобарбъ. И такъ, другъ Эросъ...
   Эросъ. Странныя новости, Энобарбъ.
   Энобарбъ. Что-же именно, другъ?
   Эросъ. Цезарь и Лепидъ воевали съ Помпеемъ.
   Энобарбъ. Это старо... Что-же вышло изъ этого?
   Эросъ. Цезарь, воспользовавшись услугами Лепида въ войнѣ противъ Помпея, отринулъ его, какъ товарища; онъ не захотѣлъ уступить ему его долю военной славы; не удовольствовавшись этимъ, онъ обвинилъ его въ предварительной перепискѣ съ Помпеемъ и захватилъ его въ плѣнъ на основаніи собственнаго своего обвиненія. И такъ бѣдный тріумвиръ въ заточеніи, до тѣхъ поръ, пока смерть откроетъ ему двери темницы.
   Энобарбъ. И такъ, о міръ, у тебя остались теперь только двѣ пасти. И хотя бы ты бросилъ въ эти пасти всю пищу, какую имѣешь, они все-таки будутъ скрежетать зубами одинъ противъ другого. Гдѣ-же Антоній?
   Эросъ. Гуляетъ по саду... давитъ ногами сухіе сучки, восклицая: дуракъ этотъ Лепидъ! и грозитъ удавить вождя, который убилъ Помпея.
   Энобарбъ. Нашъ многочисленный флотъ уже снаряженъ
   Эросъ. Противъ Италіи и Цезаря. Да, вотъ еще: Домицій, нашъ полководецъ, требуетъ тебя къ себѣ немедленно. Я могъ-бы о своихъ новостяхъ разсказать послѣ.
   Энобарбъ. Навѣрно по пустякамъ, но все равно. Веди меня къ Антонію.
   Эросъ. Слѣдуй за мной (Уходятъ).
  

СЦЕНА VI.

Римъ. Дворецъ Цезаря.

Входятъ: Цезарь, Агриппа, Меценатъ.

   Цезарь. Онъ поступилъ такъ изъ презрѣнія къ Риму. Но это не все; вотъ въ подробностяхъ все, что произошло въ Александріи. На площади возсѣлъ онъ на высокомъ серебряномъ помостѣ вмѣстѣ съ Клеопатрой на золотыхъ престолахъ; у ногъ ихъ сидѣлъ Цезаріонъ, котораго они называютъ сыномъ моего отца, со всѣми незаконными дѣтьми, рожденными съ тѣхъ поръ отъ ихъ разврата; онъ передалъ Клеопатрѣ правленіе Египтомъ: затѣмъ провозгласилъ ее самодержавной царицей Нижней Сиріи, Кипра и Лидіи.
   Меценатъ. И это всенародно?
   Цезарь. На обширной площади, гдѣ происходятъ игры. Тамъ-же онъ провозгласилъ сыновей своихъ царями царей: Александру онъ отдалъ Великую Мидію, Парѳію и Арменію; Птоломею назначилъ Сирію, Киликію и Финикію. Она же въ этотъ день появилась въ нарядѣ богини Изиды, и говорятъ, она часто въ этомъ нарядѣ показывалась народу.
   Меценатъ. Надо сообщить обо всемъ этомъ въ Римѣ.
   Агриппа. Римъ, пресыщенный такимъ множествомъ его безпутствъ, лишитъ его своего уваженія.
   Цезарь. Народъ знаетъ все это и принялъ, однако, присланныя имъ обвиненія.
   Агриппа. Кого же онъ обвиняетъ?
   Цезарь. Цезаря! Онъ жалуется, что по отнятіи у Секста Помпея Сициліи, ему не выдѣлили слѣдуемой части острова; потомъ онъ говоритъ, будто одолжилъ мнѣ корабли, которыхъ я не возвратилъ ему. Наконецъ онъ недоволенъ, что Лепида исключили изъ тріумвирата и что мы удержали за собой всѣ его доходы.
   Агриппа. Необходимо отвѣтить на это.
   Цезарь. Это уже сдѣлано и вѣстникъ отправленъ. Я ему пишу, что Лепидъ сдѣлался слишкомъ жестокъ, что онъ зло употреблялъ своей властью и заслужилъ свое смѣщеніе; что изъ завоеваннаго мною я готовъ уступить ему его часть съ тѣмъ, однако, чтобы и онъ мнѣ удѣлилъ мою часть Арменіи и другихъ завоеванныхъ имъ государствъ.
   Меценатъ. Онъ никогда на это не согласится.
   Цезарь. Въ такомъ случаѣ и я не соглашусь на его требованія.
  

Входитъ Октавія.

  
   Октавія. Привѣтъ Цезарю! Привѣтъ тебѣ, полководецъ! Привѣтъ дорогому брату!
   Цезарь. Кому бы повѣрилъ я, что назову когда нибудь тебя отверженной?
   Октавія. Ты никогда не назовешь меня такъ, у тебя нѣтъ на это причины.
   Цезарь. Зачѣмъ-же ты такъ подкралась къ намъ? Ты являешься не такъ,какъ слѣдуетъ сестрѣ Цезаря; женѣ Антонія должно бы предшествовать войско, и задолго до ея появленія ржанье лошадей должно было бы оповѣстить его, придорожныя деревья должны быть покрыты народомъ, истомленнымъ нетерпѣніемъ видѣть ее возможно скорѣе. Да, пыль, вздымаемая бѣгущимъ за нею народомъ, должна была бы вознестись столбомъ къ самому небу... Но ты явилась въ Римъ, какъ простая торговка, предупредивъ всѣ проявленія нашей любви, забывъ, что часто любовь безъ проявленій остается неузнанной. Мы встрѣтили бы тебя и на морѣ, и на сушѣ, привѣтствуя тебя новыми торжествами на всемъ твоемъ пути!
   Октавія. Добрый мой братъ, я безъ всякаго принужденія явилась такимъ образомъ; я сдѣлала это по собственному желанію. Мой супругъ, Маркъ Антоній, узнавъ, что ты приготовляешься къ войнѣ, сообщилъ мнѣ эту горестную для моего слуха вѣсть; поэтому я испросила позволеніе вернуться сюда...
   Цезарь. И онъ быстро далъ на это позволеніе, потому что ты была помѣхой между нимъ и его распутствомъ.
   Октавія. Не говори этого, братъ.
   Цезарь. Я всегда слѣжу за нимъ, и каждая новость о его дѣяніяхъ переносится ко мнѣ вѣтромъ... Знаешь ли ты, гдѣ онъ теперь?
   Октавія. Въ Аѳинахъ.
   Цезарь. Нѣтъ, жестоко оскорбленная сестра моя: Клеопатра только поманила его и уже вернула себѣ. Онъ отдалъ свою власть въ руки развратницы, и оба они въ настоящее время сзываютъ всѣхъ царей земли на войну противъ меня. Онъ возстановилъ уже Бокха, царя Либіи, Архелая, царя Капподокіи, Филадельфа, царя Паѳлагоніи, ѳракійскаго царя Адаласа, царя Мальха Аравійскаго, царя Понта, Ирода іудейскаго, Митридата, царя комагенскаго, Полемона и Аминта, царей Мидіи и Ликаоніи, и еще множество властителей второстепенныхъ земель.
   Октавія. О, я несчастная! Сердце мое должно дѣлиться между двумя родственниками, тяжко обвиняющими другъ друга!
   Цезарь. Я радъ твоему прибытію. Твои письма задержали нашъ разрывъ, пока я, наконецъ, не убѣдился, до какой степени ты была оскорблена, и что дальнѣйшее мое равнодушіе можетъ стать опаснымъ. Соберись съ мужествомъ! Не поддавайся неизбѣжнымъ требованіямъ времени, такъ сурово омрачающимъ твое счастье; но не будь равнодушна къ ходу вещей, опредѣленныхъ судьбой. Привѣтствую тебя въ Римѣ -- тебя, все,что есть у меня самаго дорогого. Ты была оскорблена выше всякой мѣры; великіе боги, чтобы оказать тебѣ правосудіе, выбрали меня и всѣхъ тебѣ преданныхъ людей своими орудіями. Утѣшься-же, и будь навсегда желанною здѣсь гостьей.
   Агриппа. Добро пожаловать.
   Меценатъ. Добро пожаловать, дорогая Октавія. Всякое римское сердце жалѣетъ и любить тебя. Одинъ только прелюбодѣй Антоній, разнузданный развратникъ, отвергъ тебя и отдалъ свое могущество въ нечистая руки, которыя заставляютъ его возстать противъ насъ.
   Октавія. Правда-ли это?
   Цезарь. Совершенная правда. Сестра, добро пожаловать: прошу тебя, будь терпѣлива... моя обожаемая сестра!.. (Уходятъ).
  

СЦЕНА VII.

Лагерь Антонія близь Акціума.

Входятъ. Клеопатра и Энобарбъ.

   Клеопатра. Будь увѣренъ, я заплачу тебѣ.
   Энобарбъ. Да за что-же, за что, за что?..
   Клеопатра. Ты возсталъ противъ моего участія въ этой войнѣ и сказалъ, что считаешь ее неприличной.
   Энобарбъ. А что-же, она прилична? да, прилична?
   Клеопатра. Но если не существуетъ какой-либо особой причины, почему-же я не могу здѣсь присутствовать лично?
   Энобарбъ (всторону). Я бы зналъ, что отвѣтить: если-бы мы взяли на воину коней и кобылицъ вмѣстѣ, кони сдѣлались-бы совершенно безполезны, потому что кобылицы умчали-бы за собой коней съ всадниками.
   Клеопатра. Что ты тамъ ворчишь?
   Энобарбъ. Твое присутствіе можетъ только стѣснять Антонія; развлекать его сердце, его мозгъ, его время, которые должны быть свободны. Его уже обвиняютъ въ легкомысліи, а въ Римѣ уже говорятъ, что войну эту ведутъ твои прислужницы съ евнухомъ Фотиномъ.
   Клеопатра. Провались этотъ Римъ и пусть отгниютъ всѣ языки, болтающіе противъ насъ! Я вѣдь тоже несу на себѣ всѣ тягости этой войны, и я должна, какъ царица моего государства, явиться на ней настоящимъ мужемъ. Перестань-же мнѣ противорѣчить: я не останусь назади.
   Энобарбъ. Отлично! Я кончилъ. Вотъ и повелитель идетъ сюда!
  

Входитъ: Антоній и Канидій.

  
   Антоній. Не странно-ли, Канидій, что онъ могъ изъ Тапента и Брундузіума такъ скоро переплыть Іонійское море и овладѣть Ториной? -- ты слышала это, милая?
   Клеопатра. Быстрота никого не изумляетъ такъ, какъ лѣнивыхъ.
   Антоній. Превосходное замѣчаніе, сдѣлавшее-бы честь и самому умному мужчинѣ; оно умѣряетъ мое недоумѣніе... Канидій, сразимся-же съ нимъ на морѣ.
   Клеопатра. Конечно,на морѣ: гдѣ-же иначе?
   Канидій. Почему-же именно на морѣ?
   Антоній. Потому что онъ угрожаетъ намъ на немъ.
   Энобарбъ. Но вѣдь и ты вызывалъ его на битву...
   Канидій. Да, и ты вызвалъ его на битву при Фарсалѣ, гдѣ Цезарь мѣрялся силами съ Помпеемъ. Но онъ отвергъ твои предложенія, найдя ихъ невыгодными, ну такъ теперь отвергни его предложенія!
   Энобарбъ. Твой флотъ снаряженъ не важно; твои матросы -- жнецы, погонщики муловъ, все люди, взятые насильно. Флотъ-же Цезаря обладаетъ моряками, которые часто побѣждали Помпея; его кораблями легко управлять; твои -- тяжелы. Никакого стыда для тебя не будетъ отказаться отъ битвы на морѣ, когда ты вполнѣ готовъ принять ее на сушѣ.
   Антоній. На морѣ! на морѣ!
   Энобарбъ. Высокочтимый вождь! Ты, значитъ, сведешь на нѣтъ славу, пріобрѣтенную тобою на сушѣ; ты разъединишь войско, состоящее изъ пѣхоты, посѣдѣвшей въ бояхъ; оставишь въ бездѣйствіи твое заслуженное и признанное искусство; ты отстранишь отъ себя средства, ведущія къ успѣху, и только для того. чтобы отдаться игрѣ случая и безумнаго счастья, ты отказываешься отъ вѣрнаго и прочнаго успѣха.
   Антоній. Я буду сражаться на морѣ.
   Клеопатра. У меня шестьдесятъ кораблей; у Цезаря они не лучше моихъ.
   Антоній. Мы сожжемъ лишніе корабли; остальными, усиливъ ихъ экипажами уничтоженныхъ, мы отбросимъ Цезаря отъ мыса Акціумскаго, если онъ къ нему подойдетъ. Если-бы мы потерпѣли неудачу, мы можемъ дѣйствовать на сушѣ.
  

Входитъ Вѣстникъ.

  
   Какія вѣсти?
   Вѣстникъ. Слухи справедливы; врагъ близко; Цезарь взялъ Торину.
   Антоній. Возможно-ли, чтобы онъ самъ?.. Это невѣроятно! Странно, что его войско уже тамъ!.. Канидій, ты примешь начальство надъ девятнадцатью сухопутными легіонами и двѣнадцатью тысячами всадниковъ... Мы-же отправляемся на корабли... Идемъ, моя Ѳетида!
  

Входитъ Воинъ.

  
   Что скажешь, другъ?
   Воинъ. О, доблестный царь, не принимай сраженія на морѣ: не отваживайся плыть на прогнившихъ доскахъ. Нежели пересталъ ты вѣрить этому мечу и вотъ этимъ моимъ ранамъ? Предоставь египтянамъ и финикійцамъ плавать какъ утки; мы-же привыкли побѣждать стоя на ногахъ, сражаясь нога къ ногѣ.
   Антоній. Хорошо, хорошо. Идемъ-же (Уходятъ: Антоій, Клеопатра и Энобарбъ).
   Воинъ.Клянусь Геркулесомъ: кажется, я правъ!
   Канидій. Да, воинъ. Но его дѣйствіями уже не управляетъ больше разумная воля. Нашего вождя водятъ самого, и мы теперь только рабы женщинъ.
   Воинъ. Ты командуешь сухопутными легіонами и всей конницей, не такъ-ли?
   Канидій. Маркъ Октавій, Маркъ Юстей, Публикола и Целій начальствуютъ на морѣ; я-же командую всѣми сухопутными силами. Быстрота Цезаря превосходить всякое вѣроятіе.
   Воинъ. Когда онъ самъ находился еще въ Римѣ, его войска пробирались уже маленькими отрядами и такимъ образомъ ввели въ заблужденіе всѣхъ лазутчиковъ.
   Канидій. Не знаешь-ли, кто его помощникъ?
   Воинъ. Нѣкій Тавръ.
   Канидій. О, я его знаю.
  

Входитъ Вѣстникъ.

  
   Вѣстникъ. Антоній требуетъ Канидія.
   Канидій. Время полно событій и рождаетъ ихъ каждую минуту (Уходятъ.)
  

СЦЕНА VIII.

Равнина близь мыса Акціума.

Входятъ: Цезарь, Тавръ, вожди и воины,

   Цезарь. Тавръ!
   Тавръ. Повелитель?
   Цезарь. Не принимай битвы на сушѣ; сдерживайся; не давай битвы, пока мы не кончимъ ея на морѣ; не отклоняйся ни въ чемъ отъ распоряженій, написанныхъ на этомъ свиткѣ. Наша побѣда зависитъ отъ ихъ точнаго исполненія (Уходятъ).
  

Входятъ: Антоній и Энобарбъ.

  
   Антоній. Поставимъ конницу по сю сторону поляны, ввиду цезарева войска; оттуда мы будемъ въ состояніи видѣть число его кораблей и сообразно съ этимъ дѣйствовать (Уходятъ).
  

Съ разныхъ сторонъ входятъ войска Антонія, подъ предводительствомъ Канидія; войска Октавія, подъ предводительствомъ Тавра. По уходѣ ихъ за кулисы, слышенъ шумъ морской битвы. Трубы. Военные клики. Входитъ Энобарбъ.

  
   Энобарбъ. Погибло, погибло, все пошло прахомъ! Я больше не могъ выдержать! Антоніадъ, адмиральскій египетскій корабль, повернулъ и обратился въ бѣгство съ шестьюдесятью другими парусами; глядѣть на нихъ -- все равно, что ослѣпнуть!
  

Входитъ Скаръ.

  
   Скаръ. О, боги, и богини и всѣ небожители, помогите!
   Энобагбъ. Чѣмъ ты смущенъ?
   Скаръ. Лучшая треть міра погибла отъ легкомыслія. Мы процѣловали царства и области.
   Энобарбъ. Въ какомъ положеніи битва?
   Скаръ. Съ нашей стороны всѣ признаки чумы, предшествующіе смерти! Эта безпутная вѣдьма, эта египетская кобыла,-- задуши ее проказа! Въ разгарѣ битвы, когда оба успѣха походили на близнецовъ одного возраста, если нашъ не былъ еще постарше... не знаю, какой іюньскій оводъ ужалилъ эту корову! Она подымаетъ паруса и обращается въ бѣгство!..
   Энобарбъ. Я былъ свидѣтелемъ этому: мои глаза занемогли отъ этого зрѣлища, и я не могъ выдержать болѣе.
   Скаръ. Какъ только она повернула бортъ, благородная жертва ея чаръ, Антоній, встряхивая своими морскими крыльями, какъ потерянная утка, мчится за ней, бросая битву въ самомъ разгарѣ. Я никогда не видѣлъ болѣе позорнаго дѣла. Опытность, мужество, честь никогда еще не покушались такъ сами на себя.
   Энобарбъ. Увы! Увы!

(Входитъ Канидій).

   Канидій. На морѣ наше счастье выбилось изъ силъ и плачевно идетъ ко дну. если-бы нашъ полководецъ оставался тѣмъ, чѣмъ онъ былъ прежде, все еще было-бы хорошо. О, онъ намъ самымъ предательскимъ образомъ подалъ примѣръ бѣгства!
   Энобарбъ (всторопу). А, вотъ ты о чемъ думаешь? Ну, значить, дѣйствительно, на этотъ разъ,-- все кончено!
   Канидій. Они бѣжали къ Пелопонезу.
   Скаръ. Дорога въ Пелопонезъ хорошая. Отправлюсь туда и я выжидать событій.
   Канидій. Я сдамъ мою конницу и легіоны Цезарю. Шесть царей уже показали мнѣ примѣръ.
   Энобарбъ. Я все-таки послѣдую еще за раненымъ счастьемъ Антонія, не смотря на то, что разумъ мой вмѣстѣ съ вѣтромъ несетъ меня въ другую сторону (Уходятъ).
  

СЦЕНА IX.

Александрія. Во дворцѣ.

Входитъ Антоній съ нѣсколькими слугами.

  
   Антоній. Слышите! Земля требуетъ, чтобы я не попиралъ ея болѣе! ей стыдно носить меня! Приблизьтесь, друзья! Я такъ страшно опоздалъ въ этомъ мірѣ, что навсегда потерялъ дорогу... Тамъ есть у меня корабль, нагруженный золотомъ; возьмите его и раздѣлите между собой; бѣгите отъ меня и передайтесь Цезарю.
   Слуги. Бѣжать? Никогда!
   Антоній. Я самъ бѣжалъ и научилъ другихъ спасаться и показывать спину. Ступайте, друзья, я-же рѣшился избрать такой путь, на которомъ вы мнѣ не нужны: уѣзжайте. Мои сокровища въ пристани, возьмите ихъ! О, я стремился къ тому, на что не могу теперь смотрѣть безъ краски стыда! Даже мои волосы возмутились, ибо сѣдые упрекаютъ черные въ опрометчивости, а черные проклинаютъ пугливость и глупость сѣдыхъ! Уѣзжайте; я васъ снабжу письмами къ нѣкоторымъ друзьямъ, которые расчистятъ вамъ дорогу ко вниманію Цезаря. Прошу васъ, не имѣйте-же такого грустнаго вида и не возражайте мнѣ; воспользуйтесь желаніемъ, порожденнымъ моимъ отчаяньемъ; покиньте того, кто самъ себя покинулъ. Скорѣе въ пристань! Я вручу вамъ этотъ корабль съ его богатствами. Оставьте меня, прошу васъ! Умоляю васъ, покиньте меня! Я потерялъ право приказывать и потому прошу васъ! Я сейчасъ послѣдую за вами (Садится).
  

Входятъ: Эросъ, потомъ Клеопатра, поддерживаемая Харміоной и Ирой.

  
   Эросъ. Добрая царица! пойди-же, утѣшь его.
   Ира. Пойди къ нему, дорогая царица.
   Харміона. Ступай-же, что-жь дѣлать!
   Клеопатра. Дайте мнѣ сѣсть!.. О, Юнона!
   Антоній. Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!
   Эросъ. Взгляни-же на нее, Антоній.
   Антоній. О, нѣтъ! Гадко! Противно!
   Харміона. Царица!..
   Ира. О, добрая царица!
   Эросъ. Антоній, Антоній!
   Аятошй. Да, Эросъ, да! Антоній при Филиппѣ держалъ свой мечъ, какъ танцовщикъ, тогда какъ я поражалъ худого и сморщеннаго Кассія; я-же покончилъ и съ безумнымъ Брутомъ! Онъ дѣйствовалъ чужими руками и ничего не смыслилъ въ сложныхъ дѣлахъ войны! А теперь... что-же это?
   Клеопатра. Ахъ... помогите!
   Эросъ. Царица, Антоній, царица!
   Ира. Да подойди-же къ нему! Поговори съ нимъ! Онъ безъ памяти отъ горя.
   Клеопатра. Ну, поддержите меня... О!..
   Эросъ. Встань, благородный повелитель; царица приближается; она съ опущенной головой и въ когтяхъ смерти; ты; только одно слово утѣшенія и ты спасешь ее.
   Антоній. Я измѣнилъ славѣ! Позорное отступленіе!
   Эросъ. Царица, Антоній!
   Антоній. О, до чего довела ты меня, египтянка! Смотри, я не могу скрыть своего смущенія, оглядываясь назадъ на обломки моей славы!
   Клеопатра. О дорогой мой другъ! Прости моимъ пугливымъ парусамъ! Я не могла подумать, что ты послѣдуешь за мной.
   Антоній. Ты хорошо знала, египтянка, что сердце мое всѣми нитями своими прикрѣплено къ твоему кормилу, и что ты увлечешь меня за собою. Ты отлично знала, что вполнѣ завладѣла душой моей и что одного знака твоего достаточно было-бы заставить меня отступиться отъ самого велѣнія боговъ.
   Клеопатра. О, прости...
   Антоній. Теперь я долженъ послать смиренную мольбу къ этому мальчишкѣ; я долженъ хитрить и прибѣгать къ всевозможнымъ низкимъ уверткамъ... я, который игралъ половиной міра, который созидалъ и разрушалъ его счастье!.. Ты знала, до чего сильно завладѣла мною. какъ знала и то, что мой мечъ, обезсиленный моей страстью, во всемъ послушенъ тебѣ.
   Клеопатра. О, прости, прости.
   Антоній. Не плачь, говорю себѣ; одна твоя слеза стоитъ всего; что можно выиграть и потерять. Дай мнѣ одинъ поцѣлуй... и это меня вознаградитъ за все... Я послалъ наставника дѣтей нашихъ; вернулся-ли онъ? Меня, моя дорогая, какъ будто давитъ какой-то свинецъ... Вина, эй! И за ужинъ! счастье мое знаетъ, что чѣмъ болѣе преслѣдуетъ оно меня, тѣмъ болѣе я надъ нимъ издѣваюсь! (Уходятъ).
  

СЦЕНА X.

Лагерь Цезаря въ Египтѣ.

Входятъ: Цезарь, Долабелла, Тирей и другіе.

   Цезарь. Позовите посланнаго Антонія! -- знаешь ты его?
   Долабелла. Цезарь, онъ учитель его дѣтей! Суди-же, до какой степени онъ ощипанъ, если посылаетъ тебѣ такое жалкое перо изъ своего крыла,-- онъ, который нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ разсылалъ царей своими послами!
  

Входитъ Эвфроній.

  
   Цезарь. Подойди и говори.
   Эвфроній. Какъ-бы ничтоженъ я ни былъ, но я являюсь отъ имени Антонія;недавно еще я былъ ничто въ его судьбѣ, не болѣе, какъ забытая росинка, притаившаяся на листкѣ мирты,-- ничто въ сравненіи съ этимъ обширнымъ моремъ.
   Цезарь. Пусть такъ. Говори о данномъ тебѣ порученіи.
   Эвфроній. Антоній привѣтствуетъ въ тебѣ властителя его судьбы и просить о позволеніи жить въ Египтѣ; вслучаѣ отказа, онъ уменьшаетъ свою просьбу и молитъ тебя о дозволеніи дышать между землей и небомъ, какъ частный человѣкъ, въ Аѳинахъ. Это его личная просьба. Что касается Клеопатры, она признаетъ твое величіе, подчиняется твоему всемогуществу и умоляетъ для своихъ дѣтей вѣнца Птоломея, совершенно зависящаго теперь отъ тебя.
   Цезарь. Я глухъ къ просьбамъ Антонія. Что-же до царицы, я согласенъ ее выслушать и удовлетворить ея просьбу, съ условіемъ, чтобы она выгнала изъ Египта своего опозореннаго любовника, или отняла у него жизнь. Исполнить она это,-- и ея просьбы не будутъ напрасны. Таковъ мой отвѣтъ имъ обоимъ.
   Эвфроній. Да помогутъ тебѣ боги!
   Цезарь. Проводите его изъ нашего лагеря! (Эвфроній удаляется). (Тирею). Вотъ случай испробовать силу твоего краснорѣчія. Уѣзжай скорѣе: освободи Клеопатру отъ Антонія: обѣщай ей отъ моего имени все, что она потребуетъ; даже прибавь еще, если найдешь нужнымъ: женщины, даже совершенно счастливыя, не слишкомъ тверды, а несчастье сломитъ и цѣломудреннѣйшую изъ весталокъ. Докажи-же намъ свое умѣнье, Тирей; что-же касается вознагражденія, назначь его самъ за свои труды,-- и это будетъ для меня закономъ.
   Тирей. Я отправляюсь, Цезарь.
   Цезарь. Обрати вниманіе, какъ переноситъ Антоній свое паденіе, и выслѣди всѣ движенія, которыя указываютъ на его помыслы.
   Тирей. Исполню, Цезарь (Уходятъ).
  

СЦЕНА XI.

Александрія. Во дворцѣ.

Входятъ: Клеопатра. Энобарбъ, Харміона и Ира.

  
   Клеопатра. Что намъ дѣлать, Энобарбъ?
   Энобарбъ. Помечтать, да и умереть.
   Клеопатра. Кого слѣдуетъ въ этомъ винить? Антонія или меня?
   Энобарбъ. Конечно, одного Антонія, который изъ своей страсти хотѣлъ сдѣлать хозяина своего разума! Что за дѣло, что ты обратилась въ бѣгство изъ этой страшной битвы, изъ этихъ возставшихъ другъ на друга рядовъ? Онъ-то зачѣмъ послѣдовалъ за тобой? Зудъ его страсти не долженъ-бы былъ смущать его, какъ военоначальника, въ ту важную минуту, когда столкнулись двѣ половины міра и когда вопросъ лшелъ о его державѣ. Позоръ и несчастіе было для него слѣдовать за твоими бѣгущими парусами и бросить въ разгарѣ битвы ошеломленный флотъ.
   Клеопатра. Тише, прошу тебя.
  

Входятъ: Антоній съ Эвфроніемъ.

  
  
   Антоній. Такъ это его отвѣтъ?
   Эвфроній. Да, Антоній.
   Антоній. Итакъ, царица воспользуется его милостями, если принесетъ меня въ жертву?
   Эвфроній. Да, такъ онъ сказалъ.
   Антоній. Она должна знать объ этомъ.-- Пошли-же молокососу Цезарю эту сѣдѣющую голову,-- и онъ до самыхъ краевъ наполнитъ твои желанія царствами.
   Клеопатра. Эту голову, Антоній!
   Антоній. Вернись къ нему; скажи ему, что на челѣ его цвѣтутъ розы юности; что міръ вправѣ ожидать отъ него великихъ подвиговъ: его деньги, его корабли, его легіоны могли-бы, конечно, принадлежать и трусу; что его соратники могли-бы побѣдить такъ же счастливо и подъ начальствомъ ребенка, какъ и подъ начальствомъ Цезаря. Почему я и прошу его забыть на время блестящія преимущества его положенія и помѣриться съ удрученнымъ Антоніемъ мечами, одинъ на одинъ. Я напишу ему это. Ступай за мной (Уходятъ).
   Энобарбъ. Да, какже! Какъ это вѣроятно, чтобы побѣдоносный Цезарь обезоружилъ свое счастье и согласился на смѣшное единоборство съ такимъ воителемъ! Я вижу, что человѣческая разсудительность исчезаетъ вмѣстѣ съ его счастьемъ, и внѣшнія достоинства въ минуту паденія увлекаютъ за собой внутреннія. Какъ могъ онъ возмнить, зная всѣ обстоятельства, что благоденствіе Цезаря станетъ мѣриться съ его обездоленностью! Цезарь, ты побѣдилъ и его разумъ!..
  

Входитъ слуга.

  
   Слуга. Посланный отъ Цезаря.
   Клеопатра. Какъ! Безъ соблюденія всякихъ приличій! Видите, милыя, передъ увядшей розой затыкаютъ носъ тѣ, кто обожалъ ее, когда она была лишь расцвѣтающей почкой... Введи его.
   Энобарбъ. Моя порядочность начинаетъ со мной ссориться (всторону). Преданность, вѣрная безумцу, сама чистое безуміе. И однако, кто имѣетъ достаточно мужества сохранить преданность павшему властителю,-- побѣждаетъ побѣдителя и завоевываетъ мѣсто въ исторіи!
  

Входитъ Тирей.

  
   Клеопатра. Въ чемъ воля Цезаря?
   Тирей. Выслушай ее наединѣ.
   Клеопатра. Здѣсь только друзья; говори смѣло.
   Тирей. Быть можетъ, они также друзья Антонія.
   Энобарбъ. Антонію ихъ нужно не меньше, чѣмъ Цезарю, а безъ этого и мы для него безполезны. Если угодно Цезарю нашъ вождь готовъ съ радостью сдѣлаться его другомъ. Что касается насъ, ты знаешь, мы принадлежимъ тому-же, кому и онъ, и въ такомъ случаѣ будемъ преданы и цезарю.
   Тирей. Пусть такъ. Выслушай-же меня, знаменитая царица; Цезарь умоляетъ тебя забыть настоящее твое положеніе и помнить только, что онъ -- Цезарь.
   Клеопатра. Это царское великодушіе. Продолжай.
   Тирей. Ему извѣстно, что ты связана съ Антоніемъ не любовью, а страхомъ.
   Клеопатра. О!
   Тирей. И потому раны, нанесенныя твоей чести, возбуждаютъ въ немъ состраданіе, какъ незаслуженно причиненныя грубой силой.
   Клеопатра. Цезарь -- богъ, и ему извѣстна вся истина; моя честь не измѣняла, она была побѣждена.
   Энобарбъ (про себя). Чтобы въ это повѣрить, надо спросить Антонія... Бѣдный, бѣдный, ты даешь течь по всѣмъ направленіямъ и намъ ничего не осталось больше, какъ предоставить тебя твоему крушенію, ибо все, что у тебя есть наиболѣе дорогого, тебя покинуло (Уходитъ).
   Тирей. Что передать отъ твоего имени Цезарю? Онъ ждетъ твоихъ просьбъ, чтобы ихъ исполнить. Онъ былъ бы радъ, если-бы ты пожелала взять его счастье, какъ палку для опоры; но какъ-бы воспламенилось его рвеніе, если-бы онъ узналъ черезъ меня, что ты покинула Антонія и отдалась подъ покровительство владыки міра.
   Клеопатра. Какъ тебя зовутъ?
   Тирей. Меня зовутъ Тиреемъ.
   Клеопатра. Благожеланный вѣстникъ! Скажи великому Цезарю, что я черезъ тебя цѣлую его торжествующую руку; скажи ему, что я готова сложить къ его ногамъ свою корону и пасть ницъ передъ нимъ; скажи ему, чтобы онъ устами своими возвѣстилъ мнѣ судьбу Египта,
   Тирей. Ты выбрала наилучшій путь. Когда мудрость воюетъ съ счастьемъ и первая отваживается только на возможное, никакая случайность не можетъ сломить ее. Дозволь мнѣ, какъ милость, запечатлѣть мое уваженіе на рукѣ твоей.
   Клеопатра. Часто отецъ твоего Цезаря, мечтая о завоеваніи царствъ, напечатлѣвалъ лобзанія свои на этомъ недостойномъ мѣстѣ, и поцѣлуи сыпались тогда какъ дождь.
  

Входятъ: Антоній и Энобарбъ.

  
   Антоній. Клянусь Юпитеромъ громовержцемъ! Она выказываетъ ему благосклонность! Кто ты, негодяй?
   Тирей. Точный исполнитель повелѣній самаго достойнаго послушанія и самаго могущественнаго человѣка.
   Энобарбъ. Отхлестаетъ онъ тебя!
   Антоній. Эй, сюда! -- А... коршунъ! Клянусь богами и дьяволами, власть моя таетъ! Прежде, когда я звалъ, цари, толкаясь, какъ борющіяся дѣти, стремились ко мнѣ и кричали: "что прикажешь?.." Отсохни ваши уши! Я вѣдь еще Антоній!..
  

Появляются слуги.

  
   Схватить этого шута... и высѣчь его...
   Энобарбъ. Удобнѣе играть со львенкомъ, чѣмъ съ умирающимъ львомъ.
   Антоній. Мѣсяцъ и звѣзды! Высѣчь его! если-бы даже здѣсь было двадцать величайшихъ данниковъ Цезаря, и если-бы я увидѣлъ, что они такъ нагло распоряжаются рукой этой женщины... Какъ зовутъ ее съ тѣхъ поръ, какъ она перестала быть Клеопатрой?.. Высѣчь его, друзья; сѣките его, пока не увидите, какъ лицо его искривится и онъ не завопитъ о пощадѣ, какъ мальчишка!.. Уведите его.
   Тирей. Маркъ Антоній...
   Антоній. Тащите его, а когда высѣчете, верните сюда, Этотъ рабъ Цезаря будетъ моимъ посломъ къ нему (Слуги уводятъ Тирея). -- Ты была уже отцвѣтшею на половину прежде, чѣмъ я тебя узналъ... А!.. Развѣ я для того докинулъ въ Римѣ брачное ложе, даже не смявъ его ни разу? Развѣ я для того отказался отъ мысли имѣть законныхъ наслѣдниковъ отъ лучшей жемчужины женщины въ мірѣ, чтобы быть обманутымъ тварью, не гнушающейся даже рабами?
   Клеопатра. Мой дорогой...
   Антоній. Ты всегда была лицемѣркой... Но когда мы углубляемся въ пороки, о жалкій жребій! мудрые боги закрываютъ наши глаза; они погружаютъ нашъ чистый разумъ въ нашу собственную грязь; они заставляютъ обожать наши собственныя заблужденія и смѣются надъ нами, когда мы гордо шествуемъ къ нашей погибели!
   Клеопатра. О, такъ уже дошло до этого?
   Антоній. Когда я встрѣтилъ тебя, ты была остывшимъ кускомъ на тарелкѣ мертваго Цезаря... Что говорю ея!.. Ты была объѣдкомъ Кнея Помпея, не считая уже другихъ сладострастныхъ увлеченій, не внесенныхъ въ списки народной молвой!.. Ибо я увѣренъ, что если ты и способна понимать,что такое добродѣтель, ты все-таки ея никогда не знала!
   Клеопатра. Къ чему все это?
   Антоній. Позволить какому-то негодяю, сотворенному лишь для полученія подачки съ возгласомъ: "да вознаградятъ васъ боги" такъ просто обращаться съ подругой игръ моихъ, съ ея рукой,-- этой царственной печатью, съ этой заложницей вѣры великихъ душъ!.. О, зачѣмъ я не на вершинахъ Базанскихъ, чтобы я могъ ревѣть громче рогатаго стада! потому, что неистовство мое доходитъ до бѣшенства. И выражать его по человѣчески,-- значило-бы подражать осужденнымъ, приносящимъ съ веревкой на шеѣ благодарность палачу за его стремительность!..
  

(Тирей возвращается въ сопровожденіи слугъ).

  
   Высѣкли его?
   1-й слуга. Изрядно таки...
   Антоній. Кричалъ онъ? Умолялъ о пощадѣ?
   1-й слуга. Онъ молилъ о пощадѣ.
   Антоній. Если отецъ твой еще живъ,-- пусть сожалѣетъ, что ты не родился дочерью; а ты будешь жалѣть, что слѣдовалъ за счастіемъ и за побѣдами Цезаря, потому, что тебя за это избили: съ этихъ поръ бѣлыя ручки женщинъ да награждаютъ тебя лихорадкой; трепещи при одномъ ихъ видѣ. Возвращайся-же къ Цезарю и разскажи ему о пріемѣ. Не забудь ему передать, что онъ бѣситъ меня своимъ нелѣпымъ высокомѣріемъ и пренебреженіемъ ко мнѣ. Презирая меня такимъ, какъ я теперь, онъ забываетъ, кѣмъ я былъ. Онъ бѣситъ меня въ ту минуту, когда я готовъ такъ легко пасть, потому что благодатныя созвѣздія, руководившія мною до сего времени, выступили изъ своихъ орбитъ и озарили огнями свои адскія бездны! Если мои слова и мои дѣйствія ему не понравятся, скажи, что у него есть Гиппархъ, мой отпущенникъ, и что онъ можетъ сѣчь его, терзать или даже повѣсить, чтобы со мною расквитаться. Настаивай на этомъ самъ а убирайся съ рубцами на спинѣ! (Тирей уходитъ).
   Клеопатра. Ты кончилъ?
   Антоній. Увы! моя земная луна затмилась, и было бы достаточно одного этого, чтобы возвѣстить гибель Антонію.
   Клеопатра. Подождемъ, пока ты кончишь.
   Антоній. Чтобы польстить Цезарю, ты обмѣниваешься глазками съ шутомъ, застегивающимъ ему пряжки!
   Клеопатра. Не узнать меня до сихъ поръ!
   Антоній. Развѣ ты для меня не ледъ?
   Клеопатра. О, дорогой, если я такова,-- пусть изъ моего ледяного сердца небо пошлетъ градъ, отравленный въ самомъ источникѣ его рожденія: и пусть первая градинка падетъ въ мое горло, чтобы растаять въ немъ вмѣстѣ съ моей жизнью! Пусть вторая умертвитъ Цезаріона! Пусть погибнуть охъ этой ледяной бури всѣ плоды моего зачатія и мои египтяне! И да останутся всѣ они безъ погребенія, доколѣ мухи и насѣкомые Нила не погребутъ ихъ, пожирая.
   Антоній. Довольно, я удовлетворенъ. Цезарь остается подъ Александріей. Тамъ я буду биться противъ его счастья. Наши сухопутныя силы держались стойко; нашъ разсѣянный флотъ снова собрался и готовъ къ мстительной морской битвѣ. Гдѣ-же ты, моя храбрость?.. Слушай, царица: если я еще разъ вернусь съ іюля битвы, чтобы облобызать уста твои, то вернусь, покрытый кровью. Я съ мечемъ моимъ иду готовить событія для лѣтописей. Есть еще надежда!
   Клеопатра. Узнаю опять моего героя!
   Антоній. Мое сердце! Мышцы мои, духъ мой утроятся -- и я буду биться безъ пощады. Прежде, когда дни мои текли беззаботно и покойно, побѣжденные покупали у меня свою жизнь шуткой, но, теперь... я буду скрежетать зубами и посылать во мракъ бездны всѣхъ, кто попробуетъ противиться мнѣ... Идемъ, проведемъ еще одну радостную ночь; пусть созовутъ ко мнѣ всѣхъ моихъ опечаленныхъ сподвижниковъ; да наполнятся кубки! Насмѣемся еще разъ надъ полунощнымъ звономъ!
   Клеопатра. Сегодня день моего рожденія; я думала отпраздновать его тихо и грустно; но такъ какъ другъ мой снова сталъ Антоніемъ, я хочу быть снова Клеопатрой.
   Антоній. Все пойдетъ отлично.
   Клеопатра. Пусть позовутъ къ благородному Антонію всѣхъ его сподвижниковъ!
   Антоній. Созвать! Я хочу говорить съ ними; а сегодня вечеромъ пропитаю виномъ ихъ раны. Идемъ, моя царица! Во мнѣ есть еще силы! Завтра въ разгарѣ боя я заставлю смерть влюбиться въ меня, потому что буду соперничать въ ревности съ ея зачумленной косой (Антоній, Клеопатра и слуги уходятъ).
   Энобарбъ. Теперь онъ готовъ уничтожить молнію! Придти, въ бѣшенство, это значитъ выгнать изъ себя страхъ. Въ такомъ состояніи духа и голубь кинулся-бы на ястреба. И я вижу, что мужество нашего вождя черпаетъ силу въ ослабленіи мозга; а когда мужество живетъ на счетъ разума -- оно пожираетъ копье, которымъ сражаются. Пойду подумаю, какъ-бы покинуть его (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Лагерь Цезаря подъ Александріей.

Входятъ: Цезарь, читая письмо, Агриппа, Меценатъ и другіе.

   Цезарь. Онъ обращается со мной, какъ съ мальчишкой, угрожаетъ мнѣ, какъ будто-бы имѣетъ власть выгнать меня изъ Египта. Онъ высѣкъ моего вѣстника; онъ вызываетъ меня на странный бой -- Цезаря противъ Антонія. Пусть-же узнаетъ старый развратникъ, что у меня есть множество другихъ способовъ умереть, а пока я смѣюсь надъ его вызовомъ.
   Меценатъ. Цезарь долженъ-же знать, что бѣшенство такого великаго человѣка -- признакъ его окончательнаго паденія. Не давай ему одуматься, но живо воспользуйся его заблужденіями. Ярость всегда была плохой охраной.
   Цезарь. Дай знать нашимъ лучшимъ вождямъ, что завтра мы дадимъ послѣднюю изъ многихъ битвъ... Въ нашихъ рядахъ достаточно бѣглецовъ изъ антоніева войска, способныхъ его изловить. Наблюди, чтобы это было сдѣлано, и устрой пиръ для войска. У насъ много запасовъ для продовольствія, и войска, конечно, заслужили нашу щедрость. Бѣдный Антоній! (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Александрія. Во дворцѣ.

Входятъ: Антоній, Клеопатра, Энобарбъ, Харміона, Ира, Алексасъ и другіе.

   Антоній. Онъ не хочетъ сразиться со мной, Домицій?
   Энобарбъ. Нѣтъ.
   Антоній. Почему-же?
   Энобарбъ. Потому что думаетъ, будто въ двадцать разъ счастливѣе тебя, и не хочетъ ставить двадцати противъ одного.
   Антоній. Воинъ, завтра я буду драться на морѣ и на сушѣ; я выйду съ честью и окуну свою славу въ кровавую ванну, которая оживитъ ее. Готовъ-ли ты храбро сражаться?
   Энобарбъ. Я буду драться съ крикомъ: нѣтъ пощады!
   Антоній. Хорошо сказано! Идемъ! Пусть позовутъ слугъ и пусть эту ночь во всемъ будетъ полное изобиліе на нашемъ пиру!
  

Входятъ слуги.

  
   Дай мнѣ руку... Ты мнѣ былъ всегда вѣренъ... И ты также... И ты... и ты... Вы хорошо мнѣ служили... а вашими товарищами были цари.
   Клеопатра. Что это значитъ?
   Энобарбъ (всторону). Одна изъ странностей, выжимаемыхъ изъ души горемъ.
   Антоній. И ты тоже, вѣрный слуга! Я хотѣлъ-бы раздѣлиться на столько частей, сколько васъ всѣхъ, и видѣть васъ всѣхъ соединенными въ одномъ Антоніѣ, чтобы служить вамъ такъ-же хорошо, какъ вы служили мнѣ!
   Слуги. Да не допустятъ этого боги!
   Антоній. Ну, добрые товарищи, будьте при мнѣ въ эту ночь, не жалѣйте моихъ кубковъ, ухаживайте за мною, какъ будто мое государство все еще товарищъ вамъ и все внимаетъ моимъ повелѣніямъ.
   Клеопатра. Чего онъ хочетъ?
   Энобарбъ. Заставить плакать своихъ друзей.
   Антоній. Послужите мнѣ еще эту ночь. Быть можетъ, скоро наступитъ конецъ вашей службѣ; быть можетъ, вы не увидите меня больше, или увидите изувѣченной тѣнью. Быть можетъ, завтра вы будете служить уже другому господину. Я смотрю на васъ, какъ человѣкъ, прощающійся на вѣки. Мои вѣрные друзья! я не гоню васъ отъ себя; какъ господинъ, я сочетался съ вашей службой и разстанусь съ ней только со смертью. Будьте со мной эту ночь, еще какіе-нибудь два часа, не больше... и да вознаградятъ васъ боги!
   Энобарбъ. Чего ты хочешь отъ нихъ, полководецъ? Зачѣмъ лишать ихъ храбрости? Смотри, они плачутъ. И я, оселъ этакій... у меня тоже лукъ попалъ въ глаза. Не дѣлай намъ сраму... не превращай насъ въ женщинъ.
   Антоній. Довольно, довольно, довольно! Пусть вѣдьма утащитъ меня, если у меня было въ мысляхъ такое намѣреніе! Пусть на мѣстѣ паденія этихъ слезъ взростетъ добро! Великодушные друзья мои, вы принимаете слова мои въ черезчуръ горькомъ смыслѣ; я говорилъ, чтобы воодушевить васъ, когда просилъ освѣтить эту ночь факелами! Знайте-же мужественныя сердца, что я сильно надѣюсь на завтрашній день. И если я веду васъ на бой, то исключительно только потому, что вѣрю больше въ побѣду и жизнь, чѣмъ въ смерть и славу. Пойдемъ ужинать; идемъ и утопимъ въ винѣ раздумье (Уходятъ).
  

СЦЕНА III.

Александрія. Передъ дворцомъ.

Входятъ: два воина.

   1-й воинъ. Покойной ночи, брать. Завтра будетъ денекъ.
   2-й воинъ. Который рѣшитъ все. О, боги, даруйте намъ въ бою успѣхъ! Ты не слыхалъ ничего особеннаго на улицѣ?
   1-й воинъ. Ничего: а что новаго?
   2-й воинъ. Вѣроятно, это лишь пустые толки. Спокойной ночи.
   1-й воинъ. Прощай, другъ.
  

Входятъ: два другіе воина.

  
   2-й воинъ. Воины! Смотрѣть въ оба!
   3-й воинъ. И ты тоже! Покойной ночи! (Первые два воина занимаютъ посты въ глубинѣ сцены).
   4-й воинъ. Здѣсь наше мѣсто (Отходятъ на авансцену). Если завтра посчастливится флоту, я увѣренъ, что и сухопутныя войска будутъ держаться стойко.
   3-й воинъ. Да, у насъ храброе войско, и оно полно рѣшимости (Звуки гобоевъ надъ сценой и подъ нею).
   4-й воинъ. Тише! Что это за шумъ?
   1-й воинъ. Слушайте, слушайте!
   2-й воинъ. Тише!
   1-й воинъ. Музыка въ воздухѣ!
   3-й воинъ. Подъ землей!
   4-й воинъ. Хорошее предзнаменованье,-- не такъ-ли?
   3-й воинъ. Нѣтъ.
   1-й воинъ. Тише-же, говорю вамъ. Что это значитъ?
   2-й воинъ. Это Геркулесъ, любимый богъ Антонія, покидаетъ его сегодня.
   1-й воинъ. Впередъ! Узнаемъ, слышали-ли другіе часовые то же, что мы (Направляются къ другому посту).
   2-й воинъ. Ну что, друзья?
   Нѣсколько воиновъ. Слыхали вы?
   1-й воинъ. Да, не странно-ли это?
   3-й воинъ. Слышите, друзья, слышите?
   1-й воинъ. Послѣдуемъ за звуками до границъ нашихъ постовъ; посмотримъ, когда они перестанутъ.
   Нѣсколько воиновъ (разомъ). Конечно, конечно! Какъ это странно! (Всѣ уходятъ).
  

СЦЕНА IV.

Александрія. Во дворцѣ. Разсвѣтъ.

Входятъ: Антоній и Клеопатра, сопровождаемые Харміоной и другими.

   Антоній, Эросъ! Мое вооруженіе, Эросъ!
   Клеопатрв. Усни немножко.
   Антоній. Нѣтъ, голубка... Эросъ, скорѣе-же; мои доспѣхи, Эросъ!
  

Входитъ Эросъ съ доспѣхами.

  
   Другъ, покрой меня желѣзомъ. Если фортуна не будетъ нашей сегодня, то только потому, что мы издѣваемся надъ нею. Впередъ!
   Клеопатра. Я хочу тебѣ помочь. Это куда?
   Антоній. Оставь, оставь это... вѣдь ты оруженосецъ моего сердца. Вотъ ты и ошиблась, ошиблась!.. Сюда это, сюда!
   Клеонатра. Постой! Вотъ! Я хочу помочь скорѣе, скажи Алексасу, чтобы онъ хорошенько распросилъ вѣстника объ ростѣ!.. Нѣтъ, ста... скажи, чтобы онъ... нѣтъ... и велъ сюда вѣстника, я сама буду распрашивать его. (Мардіанъ убѣгаетъ.) Пожалѣй меня, Харміана! Жалѣй, но не говори мнѣ ни слова. (Мардіанъ и Алексасъ возвращаются.) Гдѣ же вѣстникъ?
   

Алексасъ.

   Онъ боится войти!
   

Клеопатра.

   Вздоръ, вздоръ! (Вѣстникъ входитъ.) Насильно ведите!
   

ЯВЛЕНІЕ IV.

Тѣже и Вѣстникъ.

Клеопатра.

   Подойди ко мнѣ.
   

Алексасъ.

   Государыня, даже Иродъ Іудейскій не осмѣлился бы взглянуть на тебя, когда ты въ гнѣвѣ.
   

Клеопатра.

   Я могла потребовать себѣ голову Ирода! но какъ, кто принесетъ мнѣ ее теперь? Антонія здѣсь нѣтъ. Подойди дружокъ.
   

Вѣстникъ.

   Милосердая Государыня....
   

Клеопатра.

   Скажи: видѣлъ ты Октавію?
   

Вѣстникъ.

   Да, царица.
   

Клеопатра.

   Гдѣ?
   

Вѣстникъ.

   Въ Римѣ. Я очень хорошо разсмотрѣлъ ее. Она шла съ Антоніемъ, а велъ ее Цезарь.
   

Клеопатра.

   Что? Одного она роста со мной?
   

Вѣстникъ.

   Нѣтъ, Государыня, ниже.
   

Клеопатра.

   Какъ говоритъ она? Какой у нея голосъ? Тонкій, мягкій, или грубый?
   

Вѣстникъ.

   Она какъ то тянетъ голосомъ, будто поетъ.
   

Клеопатра.

   Ну, это некрасиво. Онъ не будетъ долго любить ее.
   

Харміана.

   Любить ее? О, нѣтъ, клянусь Изидой.
   

Клеопатра.

   Я также увѣрена въ этомъ. И поетъ, и карлица по росту. Да ты не замѣтилъ ли чего нибудь величественнаго въ ея поступи? Припомни хорошенько. Величественна ея походка?
   

Вѣстникъ.

   Помилуй, царица, она ходитъ, точно ползаетъ. Не разберешь, скоро -- стоитъ она, или идетъ. Это какая то статуя, а не живое существо.
   

Клеопатра.

   Такъ ли точно?
   

Вѣстникъ.

   Такъ точно, или я ничего не вижу.
   

Харміана.

   Во всемъ Египтѣ не найти троихъ, которые бы умѣли такъ хорошо наблюдать, какъ онъ.
   

Клеопатра.

   Да, онъ не обдѣленъ умомъ, Я это вижу. въ ней, значитъ; нѣтъ ничего особеннаго. Онъ судитъ здраво.
   

Харміана.

   Необыкновенно здраво.
   

Клеопатра.

   А не можешь ли оказать" дружокъ, какихъ она лѣтъ?
   

Вѣстникъ.

   Она вдовой вышла за Антонія.
   

Клеопатра.

   Вдовой? Слышишь-ли, Харміана? Вдовой!
   

Вѣстникъ.

   Полагаю, ей лѣтъ тридцать.
   

Клеопатра.

   А лице? Какое у нея лице: круглое или длинное?
   

Вѣстникъ.

   Очень круглое.
   

Клеопатра.

   Такъ она глупа! Большая часть съ такимъ лицемъ очень глупы. Ну, а волосы? Какого цвѣта?
   

Вѣстникъ.

   Черные, а лобъ у нее такъ малъ, что меньше и быть не можетъ.
   

Клеопатра.

   На, тебѣ золота; прости, что я такъ сурово поступила съ тобой. Ты очень способный человѣкъ! Я дала тебѣ еще порученіе. Ступай, приготовься; я ужъ написала. (Вѣстникъ уходитъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ V.

Тѣже безъ Вѣстника.

Харміана.

   Славный человѣкъ.
   

Клеопатра.

   Даже очень. Мнѣ, право, жаль, что я его прибила. По его разсказамъ, выходитъ; Октавія -- ничтожность!
   

Харміана.

   Совершенная ничтожность.
   

Клеопатра.

   А онъ видалъ красоту и величіе -- можетъ судить.
   

Харміана.

   Еще бы нѣтъ. Столько лѣтъ служилъ тебѣ.
   

Клеопатра.

   Хотѣлось бы мнѣ еще спросить его объ одномъ... Впрочемъ послѣ. Приведи его ко мнѣ, когда кончу писать! Еще все можетъ хорошо кончится.
   

Харміана.

   Безъ всякаго сомнѣнія.
   

СЦЕНА III.

Римъ. Передняя въ домѣ Цезаря.

ЯВЛЕНІЕ I.

Энобарбъ и Агриппа.

Агриппа.

   Они разстались?
   

Энобарбъ.

   Все уладивъ съ Помпеемъ.
   

Агриппа.

   Знаешь договоръ?
   

Энобарбъ.

   Они отдали Помнею Сицилію и Сардинію. За это онъ долженъ очистить море отъ пиратовъ, которыхъ держалъ у себя въ услуженіи, и прислать хлѣба въ Римъ, чтобы крѣпче утвердить миръ и дружбу. Помпей задалъ имъ такой пиръ на своемъ кораблѣ, что пьянствовали цѣлыя сутки съ утра и до утра. Наконецъ онъ уѣхалъ, а наши прикладываютъ свои подписи къ договору. Октавія плачетъ, разставаясь съ Римомъ; Цезарь плачетъ, а у Лепида, какъ говоритъ Меналь, отъ Помпеева пира сдѣлалась дѣвичья немочь.
   

Агриппа.

   Славный человѣкъ Лепидъ.
   

Энобарбъ.

   Безподобный! Какъ любятъ онъ Цезаря!
   

Агриппа.

   Въ какомъ онъ восхищеніи отъ Марка Антонія!
   

Энобарбъ.

   По словамъ, Цезарь -- Юпитеръ для человѣчества.
   

Агриппа.

   А Маркъ Антоній -- богъ для самаго Юпитера.
   

Энобарбъ.

   Цезарь -- нѣчто недосягаемое.
   

Агриппа.

   А Маркъ Антоній -- фениксъ Аравійскій.
   

Энобарбъ.

   Чтобъ похвалить Цезаря, довольно сказать: Цезарь.
   

Агриппа.

   Онъ равно обоихъ превозноситъ!
   

Энобарбъ.

   Но Цезаря онъ больше любитъ. Любитъ онъ и Антонія такъ, что ни сердце, ни языкъ, ни цифра, ни бардъ, ни поэтъ не могутъ выразить, ни описать, ни воспѣть, какъ велика эта любовь. Но что касается Цезаря -- на колѣна, на колѣна и -- молись!
   

Агриппа.

   Онъ любитъ ихъ обоихъ.
   

Энобарбъ.

   Они крылья, а онъ -- жукъ между нихъ. (Трубы.) Зовутъ на коней. Прощай Агриппа!
   

Агриппа.

   Прощай, желаю счастія тебѣ.
   

ЯВЛЕНІЕ II.

Входятъ. Цезарь, Антоній, Лепидъ и Октавія.

Антоній.

   Простимся здѣсь.
   

Цезарь.

   Ты въ лицѣ ея берешь отъ меня большую часть меня самаго. Сестра, будь такою, какою я всегда понималъ тебя, докажи, что за тебя могу поручиться всѣмъ дорогимъ для меня. Благородный Антоній, пусть эта воплощенная добродѣтель, служащая теперь цементомъ скрѣпляющимъ зданіе нашей дружбы, не обратилось въ нерунъ, разрушающій нашу братскую, любовь. Если мы оба не по дорожили ею, то дружба наша была бы прочнѣе безъ нея.
   

Антоній.

   Не оскорбляй меня твоимъ недовѣріемъ.
   

Цезарь.

   Больше не скажу объ этомъ ни слова.
   

Антоній.

   Какъ бы ни былъ ты внимателенъ, не замѣтишь ни малѣйшаго повода къ такому опасенію, Да сохранитъ тебя сила боговъ и да привлекутъ они къ тебѣ сердца Римлянъ. Теперь простимся.
   

Цезарь.

   Прощай сестра. Да сохранятъ тебя боги и да наполнится твое сердце всѣми радостями.
   

Октавія.

   О, благородный братъ мой!
   

Антоній.

   Апрѣль въ твоихъ глазахъ -- весна любви, а слезы -- дождь, предвѣстникъ ея сіяющей красоты. Утѣшься.
   

Октавія.

   Позаботься о домѣ моего мужа и...
   

Цезарь.

   Что Октавія?
   

Октавія.

   Скажу тебѣ на ухо.
   

Энобарбъ (Агриппѣ,)

   Какъ будто слеза на глазахъ Цезаря.
   

Агриппа.

   На челѣ его нависла тучи.
   

Энобарбъ.

   Не хорошо.
   

Агриппа.

   По чему же, Энобарбъ? Умѣетъ плакать и Антоній. Вѣдь и Антоній, когда увидѣлъ, что великій Цезарь убитъ, рыдалъ, испуская громкія вопли. Онъ плакалъ и надъ трупомъ Брута при Филиппѣ.
   

Энобарбъ.

   Въ то время былъ у него насморкъ. Развѣ могъ онъ плавать о Брутѣ, когда самъ его уничтожилъ.
   

Цезарь.

   Я часто буду писать къ тебѣ, милая Октавія! Повѣрь, не забуду тебя.
   

Антоній.

   Довольно, кончимъ. Въ любви я буду спорить съ тобой Цезарь. Еще разъ обнимаю тебя и поручаю тебя милостямъ боговъ.
   

Цезарь.

   Прощайте. Будьте счастливы.
   

Лепидъ.

   Да сопутствуютъ вамъ всѣ счастливыя созвѣздія.
   

Цезарь.

   Прощайте, прощайте!
   

Антоній.

   Прощай!

(Занавѣсъ).

   
   

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Подъ стѣнами Тораны. Лагерь Цезаря.

ЯВЛЕНІЕ I.

Цезарь, Агрипна и Меценатъ.

Цезарь.

   Все это имъ сдѣлано изъ чувства презрѣнія къ Риму. Мало того, мнѣ пишутъ: онъ, возсѣдая съ Клеопатрой на серебрянномъ возвышеньи, на двухъ золотыхъ тронахъ, съ Цезаріономъ, котораго они называли сыномъ моего отца и другими неземными отродьями ихъ безпутства, среди площади всенародно привѣтствовалъ царицу Египта самодержавною, поставилъ ее властительницей Кипра, нижней Серіи и Лидіи.
   

Меценатъ.

   Всенародно?
   

Цезарь.

   На площади игръ. Незаконныхъ своихъ дѣтей онъ провозгласилъ царями царей, Александру онъ отдалъ великую Лидію, Парѳію и Арменію; Птоломею -- Сирію, Киликію, Финикію. Клеопатра въ этотъ день была одѣта богинею Изидой; да и не разъ, говорятъ, она въ такомъ видѣ являлась предъ народомъ.
   

Меценатъ.

   Все это надо возвѣстить всему Риму.
   

Агриппа.

   Да, и такъ уже Римскій народъ недоволенъ имъ; а послѣ этого онъ его возненавидитъ.
   

Цезарь,

   О, нѣтъ! Народъ ужъ это знаетъ, и все таки принялъ отъ него жалобу.
   

Агриппа.

   Жалобу, на кого?
   

Цезарь.

   На Цезаря. Онъ жалуется во первыхъ на то, что я отнялъ у Помпея Сицилію, не выдѣливъ ему должной части, во вторыхъ на то, что я не возвращаю ему корабли, которыми онъ меня ссудилъ, и наконецъ на то, что я, схвативъ Липида, затѣмъ удержалъ за собою всѣ его доходы.
   

Агриппа.

   Необходимо отвѣчать.
   

Цезарь.

   И я отвѣтилъ. Я написалъ ему, что Лепидъ сдѣлался слишкомъ жестокимъ, во зло употреблялъ свою власть, что открыта старая переписка его съ Помпеемъ, которая обличаетъ его предательскій нравъ, а потому онъ получилъ должное себѣ возмездіе. При этомъ я увѣдомилъ Антонія, что я готовъ раздѣлить съ нимъ все мною завоеванное, если онъ согласится раздѣлить со мною Арменію и другія имъ покоренныя царства.
   

Меценатъ.

Онъ на это не согласится.

   

Цезарь,

   А въ такомъ случаѣ и я ему не уступлю ничего.
   

ЯВЛЕНІЕ II.

Тѣже и Октавія.

Октавія.

   Цезарь и повелитель, дорогой братъ мой!
   

Цезарь.

   Сестра. Неужели я долженъ назвать тебя отверженной женой!
   

Октавія.

   Не можешь называть меня такимъ образомъ, нѣтъ на то достаточной причины.
   

Цезарь.

   Зачѣмъ же пришла ты сюда такъ тихо, какъ будто подкралась. Ты. явилась сюда не какъ сестра Цезаря. Передъ женой Антонія должно идти войско; еще задолго до ея прибытія ржаніе коней должно возвѣщать ея приближеніе, всѣ дороги и деревья по дорогамъ должны покрыться народомъ, ожидающимъ съ томительнымъ нетерпѣніемъ ея появленія; пыль отъ толпы, тѣснящейся по слѣдамъ ея, должна столбами подниматься къ небу. А ты пришла сюда смиренно, тихо, точно простая поселянка. Мы бы встрѣтили тебя и привѣтствовали торжествами и на морѣ и да сушѣ при каждой остановкѣ твоей на отдыхъ.
   

Октавія.

   Я здѣсь по своей волѣ и по собственному моему желанію. Ты, милый братъ мой, оскорбилъ моего супруга, ты, возставъ войной на Помпея, такъ говорилъ онъ, прочиталъ народу завѣщаніе, въ которомъ почти ничего не сказано объ немъ. Ты отзывался объ немъ холодно тамъ, гдѣ но долгу дружбы и родства могъ бы говорить языкомъ любви и уваженія. Ты всячески избѣгалъ случая похвалить его, а когда это было неизбѣжно, ты говорилъ едва внятно, сквозь зубы. "Милый" дорогой мой другъ", говорила я ему, "зачѣмъ ты вѣришь всѣмъ наговорамъ, а если ужъ даешь имъ вѣру, зачѣмъ же принимаешь къ сердцу. Если вы поссоритесь, я буду самою несчастною на свѣтѣ. Не засмѣются-ль боги надъ моей молитвой, если я, упавъ предъ ними на колѣна, буду восклицать сперва: благословите моего супруга и повелителя, а потомъ тотчасъ же буду уничтожать эту молитву другимъ восклицаніемъ: благословите брата моего. Какъ молить побѣды въ одинъ и тотъ же мигъ и мужу и брату, когда они въ войнѣ другъ съ другомъ. Не уничтожу ль я одну молитву другою. Нѣтъ для меня середины между этими крайностями". А Антоній отвѣтилъ мнѣ на это. "Братъ твой уже обнажилъ на меня свой мечь. Честь заставляетъ меня выступить противъ него. Чести моей не погублю, и безчестнымъ твоего мужа не сдѣлаю. Впрочемъ я согласенъ, если ты захочешь быть посредницей между мною и твоимъ братомъ, поѣзжай къ нему. Но я не могу ее заняться приготовленіями къ войнѣ. Спѣши, если хочешь, чтобъ исполнились твои желанія". И вотъ я здѣсь.
   

Цезарь.

   Онъ посылалъ тебя сюда, онъ торопилъ тебя, Октавія, потому что ты была помѣхой для его безпутства.
   

Октавія.

   О, не говори этого!
   

Цезарь.

   Я слѣжу за нимъ. Малѣйшее его движеніе переносится ко мнѣ вѣтромъ. Гдѣ онъ теперь?
   

Октавія.

   Въ Афинахъ.
   

Цезарь.

   О, нѣтъ, бѣдная, безжалостно оскорбленная сестра моя! Онъ съ Клеопатрой. Она его выманила. Этой безчестной женщинѣ онъ передалъ всю власть свою и они вмѣстѣ созвали противъ меня царей земли: Бакая, царя Лидіи, Архелая, царя Каппадокіи, Филадельфа, царя Пафлагоніи, Адалласа, царя Ѳракіи и Малха, царя Аравіи, царя Понта, Ирода, царя Іудеи, Митридата, царя Комагенскаго, Аминта и Палемона, царей Ликаоніи и Мидіи и еще многихъ другихъ.
   

Октавія.

   О, я несчастная, которой сердце раздѣлено пополамъ между двумя врагами.
   

Цезарь.

   Я радъ, что ты пріѣхала. Утѣшься, не проливай слезъ о томъ, что неизбѣжно; но спокойно предоставь судьбѣ совершить неизбѣжное. Выше мѣры оскорблена ты. Правосудные боги избрали насъ, твоихъ друзей, своимъ орудіемъ на твою защиту и на отмщенія за тебя. Утѣшься, мы тебѣ всѣ рады.
   

Агриппа.

   Привѣтъ мой тебѣ, Октавія.
   

Меценатъ.

   И мой, благородная Октавія. Какое же Римское сердце не любитъ и не жалѣетъ тебя? Только Антоній, съ его необузданно дикими и низкими страстями, могъ оттолкнуть тебя отъ себя и предаться безчестной женщинѣ, которая еще смѣетъ грозить намъ.
   

Октавія.

   Но правда ли все это.
   

Цезарь.

   Совершенная правда, милая сестра. Будь же горда и терпѣлива какъ всегда.
   

СЦЕНА II.

Равнина у Акціума.

ЯВЛЕНІЕ I.

Клеопатра и Энобарбъ.

Клеопатра.

   Будь увѣренъ, я не забуду этого. Я заплачу тебѣ, заплачу.
   

Энобарбъ.

   Да что же такое? Что такое? Что?
   

Клеопатра.

   Ты настаивалъ, чтобы я не участвовала въ сраженіи. Ты говорилъ, что это не прилично.
   

Энобарбъ.

   Да развѣ это прилично?
   

Клеопатра.

   Не понимаю, почему я не могу участвовать въ битвѣ.
   

Энобарбъ.

   Ты спутаешь Антонія: голова его, сердце и самое время его будутъ скованы тобою -- какъ же ему заправлять битвой? И такъ уже корятъ его легкомысліемъ и разсказываютъ въ Римѣ, что эту войну ведутъ твой эвнухъ Фотинъ, да твои служанки.
   

Клеопатра.

   Чтобъ сквозь землю провалился этотъ Римъ! Чтобъ сгнили языки клеветниковъ! Война объявлена не одному Антонію, и мнѣ; и я, властительница моего царства, явлюсь въ битву не женщиной, но мужемъ! Не воображай -- я не буду назади.
   

Энобарбъ.

   И слова не произнесу больше. Вотъ и Антоній.
   

ЯВЛЕНІЕ II.

Тѣже, Антоній и Канидій.

Антоній.

   Удивительно, какъ успѣлъ онъ такъ скоро изъ Тарента, у Брундизіи, преплыть Іоническое море; вѣдь его войско подъ стѣнами Торины. Слышала ли ты, моя милая?
   

Клеопатра.

   Только безпечнаго изумляетъ быстрота другаго.
   

Антоній.

   Славный упрекъ лѣнивому, достойный устъ героя! Канидій, я дамъ Цезарю сраженіе на морѣ.
   

Клеопатра.

   Непремѣнно на морѣ.
   

Канидій.

   Зачѣмъ же на морѣ?
   

Антоній.

   Затѣмъ, что Цезарь меня вызываетъ на морской бой.
   

Энобарбъ.

   Да вѣдь ты вызывалъ его на единоборство.
   

Канидій.

   И на битву на поляхъ Ферсальскихъ, тамъ, гдѣ бился Цезарь съ Помпеемъ. Однако это было ему невыгодно и онъ не принялъ твоихъ вызововъ, почему же и тебѣ теперь того же не сдѣлать?
   

Энобарбъ.

   Твой флотъ плохо вооруженъ, твои матросы набраны изъ всякой сволочи: жнецовъ, погонщиковъ муловъ, а у Цезаря люди все привыкшіе къ морю, испытанные уже въ битвахъ съ Помпеемъ. Корабли у него легки на ходу, а твои тяжелы. Ты готовъ на сухопутный бой и нисколько не. унизишь себя, если откажешься отъ морскаго сраженія.
   

Антоній.

   На море, на море!
   

Энобарбъ.

   Ну, такъ прощайся съ твоей славой великаго полководца. Твое войско -- сильная пѣхота, испытанная въ сухопутныхъ битвахъ; а твое искусство управлять такими сраженіями славится повсюду. Антоній, ты сворачиваетъ съ дороги, которая прямо ведетъ тебя къ побѣдѣ, ты мѣняешь вѣрное на невѣрное.
   

Антоній.

   Я рѣшилъ -- сражаюсь на морѣ.
   

Клеопатра.

   У меня шестьдесятъ кораблей и каждый изъ нихъ лучше Цезаревыхъ.
   

Антоній.

   Плохіе, лишніе мы сожжемъ и ихъ матросами усилимъ хорошіе, и отобьемъ Цезаря отъ Акціумскаго мыса. Если же это не удастся, то испытаемъ счастіе на сухомъ пути. (Входитъ вѣстникъ.) Что ты?
   

ЯВЛЕНІЕ III.

Тѣже и Вѣстникъ.

Вѣстникъ.

   Не знаю, правда-ли, но говорятъ, что Цезарь взялъ Торину.
   

Антоній.

   Самъ, лично? Это невозможно! Довольно и того, что войско его подъ Ториной. Канидій, ты съ девятнадцатью легіонами и двѣнадцати-тысячною конницей оставайся на сухомъ пути, а мы скорѣй на корабли. Спѣшимъ, моя Ѳетида! А ты что, пріятель? (Входить воинъ,)
   

ЯВЛЕНІЕ IV.

Тѣже и воинъ.

Воинъ.

   О, доблестный повелитель! Уклонись отъ морской битвы, ее довѣряй гнилымъ доскамъ. Положись на этотъ мечъ и на эти раны. Пусть Египтяне и Финикійцы ныряютъ какъ утки, а мы привыкли побѣждать, упираясь въ землю и сражаясь нога къ ногѣ.
   

Антоній.

   Хорошо, хорошо. Идемте! (Клеопатра, Антоній и уходятъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ V.

Воинъ и Канидій.

Воинъ.

   Клянусь Геркулесомъ, я правду сказалъ!
   

Канидій.

   Истинную правду. Да вѣдь тугъ не самъ онъ дѣйствуетъ, а ведутъ его другіе. Мы -- рабы женщинъ.
   

Воинъ.

   Подъ твоимъ начальствомъ легіоны и конница?
   

Канидій.

   Я -- на землѣ; а на морѣ командуютъ Маркъ Октавій, Маркъ Юстъ, Публикола и Цезій. Невѣроятна быстрота Цезаря!
   

Воинъ.

   Цезарь еще былъ въ Римѣ, а уже его войско собиралось, маленькими отрядами, окольными путями, и обмануло лазутчиковъ.
   

Канидій.

   А кто вторымъ по Цезарѣ?
   

Воинъ.

   Какой-то Тавръ.
   

Канидій.

   А! Знаю я его! (Вбѣгаетъ гонецъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ VI.

Тѣже и гонецъ.

Гонецъ.

   Канидій, спѣши скорѣе къ войску. Флоты ужъ сошлись.
   

Канидій.

   Время чревато событіями; каждый часъ родитъ новое. (Поспѣшно уходятъ,)
   

ЯВЛЕНІЕ VII.

Чрезъ сцену съ разныхъ сторонъ проходятъ войска, съ одной стороны -- Цезаря, съ другой -- Антонія. Слышенъ шумъ морской битвы.
Входятъ: сперва Энобарбъ, потомъ Скаръ.

Энобарбъ.

   Позоръ! Позоръ! Все погибло! Болѣе не могу смотрѣть! Передовой корабль царицы, Антоніадъ, повернулъ и побѣжалъ, а за нимъ и всѣ шестьдесятъ кораблей. Смотрѣть на это -- лишиться глазъ!
   

Скаръ (вбѣгаетъ).

   Боги, богини, весь Олимпъ!
   

Энобарбъ.

   Что съ тобой?
   

Скаръ.

   Большая часть свѣта погибла за ничто, потеряна отъ легкомыслія. Мы здѣсь процѣловали всѣ земли и всѣ царства.
   

Энобарбъ.

   А битва что?
   

Скаръ.

   Чума какая-то на нашей сторонѣ, и валитъ всѣхъ нашихъ на повалъ. О, боги! Въ самомъ-то разгарѣ, въ ту самую минуту, когда счастье стало колебаться и переходить къ намъ -- въ эту-то самую минуту проклятая Египетская вѣдьма, пусть проказа источитъ ее, подняла паруса и -- побѣжала! Точно слѣпень ужалилъ эту безпутную корову Нила.
   

Энобарбъ.

   Я видѣлъ это, видѣлъ. Въ глазахъ зарябило, я не могъ смотрѣть.
   

Скаръ.

   А за ней помчался и Антоній. Нѣтъ! Такого позора никогда на свѣтѣ не бывало. Такъ сразу никогда не уничтожались и честь, и мужество, и умъ полководца!
   

Энобарбъ.

   Бѣда, бѣда!
   

ЯВЛЕНІЕ VIII.

Тѣже и Канидій.

Канидій.

   На морѣ счастье наше выбилось изъ силъ и пошло ко дну. Все было бы хорошо, если-бъ полководецъ нашъ былъ и теперь тѣмъ, чѣмъ былъ всегда. Если онъ бѣжитъ, такъ мы и подавно вправѣ тоже сдѣлать.
   

Энобарбъ.

   Такъ вотъ вы какъ? Ну, теперь значитъ все кончено.
   

Канидій.

   Они всѣ побѣгали въ Пелопонесу.
   

Скаръ.

   Не трудно до него добраться, и я туда же. Тамъ я подожду, что будетъ дальше.
   

Канидій.

   Я передамъ Цазарю и всадниковъ и легіоны. Шесть царей показали мнѣ въ этомъ примѣръ. (Уходить.)
   

Энобарбъ.

   А я все-таки потащусь за раненымъ счастьемъ Антонія, хотя противоположный вѣтеръ и отдуваетъ меня назадъ. (Уходитъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ IX.

Входитъ Цезарь съ Долабеллой, Тиреемъ и частью войска и вдали Евфроній.

Долабелла.

   Посланный отъ Антонія желаетъ говорить съ тобою.
   

Цезарь.

   Кто онъ?
   

Долабелла.

   Учитель его дѣтей. Изъ этого видно, какъ хорошо мы его ощипали. Прежде цари были его послами, а теперь шлетъ онъ дрянное перышко изъ жалкихъ остатковъ его крыльевъ.
   

Цезарь.

   Пусть подойдетъ. (Евфроній выступаетъ.) Приближся и говори.
   

Евфроній.

   Не смотря на мою ничтожность, я посолъ Антонія къ тебѣ. Недавно я былъ такъ малъ передъ послѣднимъ изъ его пословъ, какъ капля росы на миртовомъ листкѣ, въ сравненіи съ моремъ...
   

Цезарь.

   Оставь это. Говоря, съ чѣмъ ты посланъ?
   

Евфроній.

   Ты теперь властелинъ его судьбы, и онъ проситъ у тебя дозволенія остаться въ Египтѣ. Если получитъ въ этомъ отказъ, онъ умоляетъ тебя о правѣ дышать воздухомъ и жить въ Афинахъ частнымъ человѣкомъ. Это -- отъ Антонія. За тѣмъ Клеопатра покоряется твоему могуществу, благоговѣетъ предъ твоимъ величіемъ и молитъ тебя оставить корону Птоломеевъ ея наслѣдникамъ.
   

Цезарь.

   Для просьбъ Антонія нѣтъ у меня ушей. Клеопатрѣ же скажи, что я не лишу ее моего покровительства и моего вниманія къ ея ходатайству, если только она выгонитъ изъ Египта своего позорнаго любовника, или же, что будетъ лучше, немедленно лишитъ его жизни. Если же она не исполнитъ этой моей воли -- ея просьбы напрасны. Вотъ мой отвѣтъ имъ обоимъ.
   

Евфроній.

   Да будетъ счастливъ Цезарь. (Уходитъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ X.

Тѣже безъ Евфронія.

Цезарь.

   Проводите его. Тирей покажи теперь твое краснорѣчіе. Спѣши къ Клеопатрѣ и оторви отъ нея Антонія. Обѣщай ей за это все, чего бы она не пожелала. Обѣщай даже больше. Женщины измѣнчивы и въ счастьѣ, а въ бѣдѣ соблазняется и самая твердая изъ нихъ. Исполни мое желаніе и требуй самъ награды для себя.
   

Тирей.

   Я готовъ, повелитель.
   

Цезарь.

   Особенно наблюдай, какъ Антоній переноситъ свое несчастіе и постарайся отгадать сокровенные его помыслы.
   

Тирей.

   Все исполню. (Уходитъ.)
   

СЦЕНА III.

Александрія. Комната во дворцѣ.

ЯВЛЕНІЕ I.

Антоній, Энобарбъ, Евфроній и свита.

Антоній.

   Слышите, земля вопіетъ и требуетъ чтобы я не касался ея ногами моими, ей стыдно носить меня на себѣ. Ближе подойдите ко мнѣ, друзья мои. Мракъ вокругъ меня, я запоздалъ въ этой жизни и сбился съ дороги. Тамъ у меня есть корабль, онъ нагруженъ золотомъ. Берите его, берите, дѣлите между собой и бѣгите къ Цезарю и сладьтесь съ нимъ.
   

Всѣ.

   Бѣжать? Намъ? Никогда!
   

Антоній.

   Да вѣдь я самъ бѣжалъ, я научилъ васъ, какъ бѣгаютъ подлые трусы. Идите, друзья мои, я на такомъ пути, на которомъ вы мнѣ не нужны больше. Идите, идите всѣ. О! Не краснѣя отъ стыда, не могу взглянуть на то, чѣмъ увлекся. Волосы даже встали на головѣ моей врагами другъ другу. Вотъ сѣдые клянутъ черныхъ за ихъ ребяческое. легкомысліе, а черные сѣдыхъ за ихъ глупое сумасбродство. Бѣгите вы отсюда, я дамъ вамъ письмо къ моимъ друзьямъ; они расчистятъ вамъ дорогу. Прошу васъ, не говорите мнѣ: "не хотимъ", и не тоскуйте. Пользуйтесь моимъ отчаяніемъ и покиньте того, кто самъ себя покинулъ, и скорѣе, прямо въ приставь: всѣ мои сокровища -- ваши. Умоляю, оставьте меня одного на минуту, я васъ прошу, потому что я самъ себя лишилъ права приказывать вамъ. Приду къ вамъ. (Садится.)
   

ЯВЛЕНІЕ II.

Входятъ: Эросъ и Клеопатра, которую поддерживаютъ Харміана и Ира.

Эросъ (Клеопатрѣ).

   Государыня, подойди къ нему, утѣшь его.
   

Ира.

   Добрая царица, утѣшь его.
   

Харміана.

   Утѣшь его. Что же дѣлать!
   

Клеопатра.

   Помогите мнѣ сѣсть. О, Юнона!
   

Антоній.

   Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!
   

Эросъ.

   Антоній, взгляни сюда!
   

Антоній.

   О, какъ отвратительно, гадко, мерзко!
   

Эросъ.

   Дорогой нашъ Антоній.
   

Антоній.

   Да, дорогой! Да! Этотъ мальчишка Цезарь едва могъ удержать мечь въ своихъ рукахъ, когда я ужъ поражалъ многоопытнаго, сморщеннаго и исхудалаго отъ лѣтъ и трудовъ Кассія, когда я уничтожалъ безумца Брута. Онъ никогда ничего не смыслилъ въ дѣлѣ войны!... Не онъ, другіе за него работали. О, боги! А теперь? Что такое?...
   

Клеопатра.

   О! Поддержите меня.
   

Эросъ.

   Царица, другъ мой, царица!
   

Ира.

   Подойди же къ нему, Государыня, скажи хоть слово ему. Онъ себя не помнитъ отъ стыда.
   

Клеопатра.

   Хорошо, пожалуй! Поддержите меня. О!
   

Эросъ.

   Доблестный Антоній, встань, царица приближается къ тебѣ, голова ея опущена. Умретъ она, если не оживишь ее хотя однимъ словомъ.
   

Антоній.

   Честь моя умерла. Погубилъ я ее позорнѣйшимъ образомъ!
   

Эросъ.

   Царица! Антоній!
   

Антоній.

   До него ты, Египтянка, довела меня!
   

Клеопатра.

   О, мой другъ, мой милый другъ, прости моимъ испугавшимся парусамъ. Не думала, не воображала я, что побѣжишь за мной!
   

Антоній.

   Нѣтъ, Египтянка, ты знала очень хорошо, что сердце мое крѣпко привязано къ твоему рулю, что за собой увлечешь меня. Знала ты, знала, что духъ твой владѣетъ моимъ безгранично, что однимъ твоимъ взглядомъ заставить можешь возстать войной на вѣчные законы самихъ боговъ.
   

Клеопатра.

   О! Прости, прости!
   

Антоній.

   Что я теперь такое? Я -- кому полміра былъ игрушкой -- я теперь принужденъ смиренно молить молокососа о пощадѣ, хитрить, увертываться подло и лукавить предъ мальчишкой! Ты знала, что я твой рабъ, что мечь мой сталъ безсильною игрушкою страсти.
   

Клеопатра.

   Прости, прости!
   

Антоній.

   А! Слезы.... Нѣтъ не лей ты этихъ слезъ, Клеопатра. Одной этой слезинки довольно, нѣтъ, много даже, чтобъ заплатить за все, что утрачено, за все, что можетъ быть пріобрѣтено! Поцѣлуй меня, и я вознагражденъ за все. Ты слышала, какой отвѣтъ далъ Цезарь на наше посланіе къ нему? Ты должна доставить ребенку Цезарю голову мою и тогда исполнитъ онъ всѣ твои желанія.
   

Клеопатра.

   Голову твою, Антоній?
   

Антоній (Евфронію),

   Иди къ нему опять. Скажи ему, что слишкомъ еще молодъ онъ, что міръ еще только ожидаетъ отъ него великихъ дѣлъ, что всѣ его сокровища на кораблѣ не значатъ ничего. Не въ его доблести сила его власти надъ войсками, ими можетъ владѣть и трусъ, что съ опытными вождями можетъ побѣждать и ребенокъ. А потому, забывая на время неравенство его самаго, посылаю ему вызовъ. Пусть выходитъ сразиться со мною одинъ на одинъ, мечемъ къ мечу. Или нѣтъ, я напишу ему самъ. Пойдемъ. (Антоній и Евфроній уходитъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ III.

Тѣже безъ Антонія и Евфронія. Входитъ Энобарбъ.

Клеопатра.

   Энобарбъ, что дѣлать намъ?
   

Энобарбъ.

   Понять все и умереть.
   

Клеопатра.

   Кто-же виноватъ тутъ; я или Антоній?
   

Энобарбъ.

   Антоній, одинъ Антоній, и никто другой. Онъ прихотямъ своимъ разсудокъ здравый подчинилъ; что жъ изъ того, что побѣжала ты изъ страшной битвы, гдѣ всѣ ряды перепугались другъ друга; ему то чтожъ бѣжать? Какъ могъ онъ допустить, чтобъ щекотанье страсти могло выщекотать долгъ вождя изъ его мозга, и въ такую минуту, когда полміра билось съ другимъ полміромъ, и все отъ него одного зависѣло. Одинъ позоръ, которымъ онъ себя покрылъ передъ цѣлымъ покинутымъ имъ флотомъ, стоитъ потери царства.
   

Клеопатра.

   О, замолчи, прошу тебя! Антоній пишетъ вызовъ Цезарю на единоборство. Побѣдитель будетъ властелиномъ.
   

Энобарбъ.

   Да, ждите. Такъ вотъ и согласился Цезарь отказаться отъ того, что пріобрѣлъ. Такъ вотъ онъ и кинется на потѣху всѣмъ въ единоборство съ такимъ борцомъ, какъ Антоній. Видно умъ-то -- частица счастія и, если больно послѣднее, боленъ и разумъ. Есть ли смыслъ вообразить, что тотъ, кого обогатило счастье, отдастъ его на произволъ случая? Ну, Цезарь, видно вмѣстѣ съ Антоніемъ поразилъ ты и его разсудокъ.
   

ЯВЛЕНІЕ IV.

Тѣже и Слуга потомъ Тирей.

Слуга.

   Посланный отъ Цезаря.
   

Клеопатра.

   Отъ Цезаря? И такъ безцеремонно, просто.... Вотъ милые; цвѣла роза -- и съ пренебреженіемъ отворачиваются отъ нея даже тѣ, кто благоговѣлъ предъ ея распуколкой. Пусть войдетъ.
   

Энобарбъ (въ сторону.)

   Честь моя и я -- становимся врагами. Правда, что неизмѣнная преданность глупцу сама дѣлается глупостью, но правда-ли и то, что тотъ, кто вѣренъ павшему, побѣжденному, побѣждаетъ побѣдителя и завладѣваетъ мѣстомъ въ памяти потомства. (Входитъ Тирей.)
   

Клеопатра.

   Чего хочетъ Цезарь?
   

Тирей.

   Выслушай меня наединѣ.
   

Клеопатра.

   Здѣсь одни друзья наши, говори.
   

Тирей.

   Полагать надо, такъ же и друзья Марка Антонія?
   

Энобарбъ.

   Антонію нужно не менѣе друзей чѣмъ, Цезарю. Если Цезарь пожелаетъ, Антоній нашъ будетъ другомъ его съ радостью; мы же -- сторонники нашего вождя, а потомъ примемъ и сторону Цезаря.
   

Тирей.

   И такъ, славнѣйшая изъ женъ, Цезарь проситъ тебя, чтобы ты болѣе думала о томъ, что онъ -- цезарь, чѣмъ о твоемъ положеніи.
   

Клеопатра.

   Это по царски!
   

Тирей.

   Онъ знаетъ -- ты держишься Антонія болѣе изъ страха, чѣмъ изъ любви.
   

Клеопатра (въ сторону).

   О!
   

Тирей.

   Онъ сожалѣетъ, что твоя честь поранена -- терпишь униженіе противъ воли, неповинно.
   

Клеопатра.

   Онъ -- богъ, и видитъ все. Я не отдавала своей чести, она была у меня похищена.
   

Энобарбъ (въ сторону.)

   Объ этомъ я узнаю отъ Антонія. Бѣдный, бѣдный, несешься ты туда, куда намъ нечего пускаться за тобой. Твое сокровище измѣняетъ тебѣ. (Уходитъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ V.

Тѣже безъ Энобарба.

Тирей.

   Угодно тебѣ, чрезъ меня передать Цезарю твои желанія? Онъ проситъ тебя: дай ему случай угодить тебѣ. Онъ проситъ тебя опереться на его счастіе, какъ на посохъ. Но ему бы еще радостнѣе было, когда бы услышалъ онъ, что ты оставила Марка Антонія и ищешь покровительства у него, владыки міра.
   

Клеопатра.

   Твое имя?
   

Тирей.

   Имя мое -- Тирей.
   

Клеопатра.

   Милый Тирей, любезный посланникъ великаго Цезаря, скажи ему, что я цѣлую его руку -- руку побѣдителя, кладу къ его стопамъ мою корону и выслушаю на колѣнахъ, какую судьбу для Египта изрекутъ его уста.
   

Тирей.

   Иди этимъ благороднымъ путемъ, это лучшій изъ путей. Того, кто при борьбѣ со счастьемъ рѣшается только на возможное, не страшитъ никакая случайность, онъ побѣждаетъ несомнѣнно. Позволь мнѣ, въ знакъ глубочайшаго почтенія, цѣловать твою руку.
   

Клеопатра.

   Этой руки касался своими устами отецъ твоего Цезаря, замышляя низверженіе царей и царствъ.
   

ЯВЛЕНІЕ VI.

Тѣже и Антоній съ Энобарбомъ,

Антоній.

   Знаки благосклонности! Юпитеръ громовержецъ! Что ты за человѣкъ?
   

Тирей.

   Исполнитель велѣній величайшаго, доблестнѣйшаго изъ всѣхъ людей, когда либо повелѣвавшихъ.
   

Энобарбъ (въ сторону).

   Ну, отвѣдаешь ты розогъ!
   

Антоній.

   Гей, сюда! Коршунъ ты проклятый! Демоны и боги! Что это такое? Таетъ власть во всемъ. Бывало стоило мнѣ воскликнуть: ге! И Цезарь бросался во мнѣ, какъ мальчишка, съ крикомъ: что тебѣ повелитель? (Вбѣгаютъ нѣсколько слугъ.) Что же это? Нѣтъ что-ли у васъ ушей? Вѣдь я еще Антоній! Взять и высѣчь этого шута!
   

Энобарбъ.

   Безопаснѣе играть со львенкомъ, чѣмъ со старымъ львомъ.
   

Антоній.

   Мѣсяцъ и звѣзды! Отпороть его. Хотя-бъ была тутъ дюжи на данниковъ Цезаря и еслибъ осмѣлились они дерзко коснуться руки. Какъ зовутъ ее теперь, съ тѣхъ поръ, какъ она уже не стала Клеопатрой? Порите его до тѣхъ поръ, пока не искривится у него лицо и не запищатъ онъ, какъ мальчишка, о пощадѣ. Берите!
   

Тирей.

   Антоній!
   

Антоній.

   Тащите и порите его нещадно! А послѣ бросьте гдѣ нибудь, пускай идетъ куда хочетъ. А къ Цезарю пошлю посломъ -- шута. (Тирея уводятъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ VII.

Тѣ же безъ Тирея.

Антоній.

   Ты была красавицей на половину уже поблекшей, какъ я тебя узналъ. О! Неужели оставилъ я въ Римѣ не тронутымъ брачное мое ложе, отказался отъ счастія имѣть наслѣдниковъ законныхъ, бросилъ и сокровище -- жену, и только для того, чтобы меня ты продала и отдалась рабу?
   

Клеопатра.

   Другъ мой, милый...
   

Антоній.

   О, такъ было всегда... когда въ порокахъ закоснѣемъ! Боги нашей же грязью ослѣпляютъ насъ, туманятъ ясный разумъ нашъ такъ, что мы начнемъ боготворить нечестье наше, и громкій хохотъ раздается въ небесахъ, когда мы летимъ прямо въ гибель, гордясь безуміемъ своимъ.
   

Клеопатра.

   О! Неужели до того дошло?
   

Антоній.

   Теперь я принялъ со стола Цезаря, какъ блюдо остывшее, какъ объѣдокъ Кнія Помпея... О другихъ твоихъ дѣлахъ не говорю.
   

Клеопатра.

   Къ чему все-жъ это?
   

Антоній.

   Какъ? Рабу, которому съ презрѣньемъ бросаютъ въ грязь подачки, дозволить играть твоей рукой, отмѣченной печатью царской руки, подъ залогъ которой отдана великая душа! О! Еще-ль не выходить мнѣ изъ себя! Честь для бѣшенства причина есть! (Входитъ слуга.) Что, высѣкли?
   

Слуга.

   Отлично.
   

Антоній.

   Пусть къ Цезарю идетъ теперь, пусть скажетъ какой отъ меня привѣтъ его послу. Меня онъ бѣситъ гадостью своей. Забылъ онъ, чѣмъ я былъ. Пусть знаетъ, что я тотъ-же и теперь.
   

Клеопатра,!

   Кончилъ-ли ты?
   

Антоній.

   О боги! Затмилася моя луна земная и конецъ Антонію приходитъ.
   

Клеопатра.

   Буду ждать, пока ты кончишь.
   

Антоній.

   Льсти Цезарю, задабривай его, льстя страстными глазами рабу, который застегиваетъ ему поясъ.
   

Клеопатра.

   И до того еще меня не знаешь! Меня...
   

Антоній.

   Холодна ко мнѣ ты сердцемъ!
   

Клеопатра.

   Если это правда, пусть изъ стужи моего сердца родится градъ и Зевесъ его наполнитъ ядомъ, и первая градина падетъ на голову мою и, растаявъ, отравитъ меня, а другія погубятъ Центуріона моего; пусть выбьетъ и отравить тотъ ядовитый градъ всѣхъ, кого произвела я на этотъ свѣтъ, и вмѣстѣ съ ними всѣхъ храбрыхъ Египтянъ моихъ: пускай земля не приметъ насъ и трупы ихъ источатъ комары и мухи Нила.
   

Антоній.

   Довольно, вѣрю я, вѣрю. Цезарь идетъ тіа Александрію и здѣсь его я встрѣчу. Пѣхота держалась стойко и неуступила ни одной пяди; разсѣянныя корабли соединились въ грозной флотъ. Облитый вражьей кровью, я ворочусь съ битвы, чтобъ снова губки эти цѣловать. Слава вновь заговоритъ обо мнѣ! Сильна моя надежда!
   

Клеопатра

   Вновь я узнаю героя моего!
   

Антоній.

   Чувствую въ себѣ тройныя силы, сердца, мышцъ и духа. Бывало, когда все было весело, и ясно вокругъ меня, врагу довольно было шутка чтобы выкупить свою жизнь, а теперь я буду безпощаденъ! Зубъ за зубъ и кровь за кровь! Со скрежетомъ зубовъ пошлю я въ адъ, ктобъ мнѣ ни противусталъ. Теперь же хоть ночь одну веселую съ тобой я проведу, забывши все! Позвать всѣхъ моихъ вождей. Наполнимъ чаши и посмѣемся надъ полночнымъ часомъ.
   

Клеопатра.

   Сегодня день моего рожденья. Думала я, тихо, необычно провести его, но ты снова -- Антоній, и вновь я Клеопатра.
   

Антоній.

   Станемъ веселится, все будетъ хорошо.
   

Клеопатра.

   Созвать всѣхъ доблестныхъ вождей владыки моего.
   

Антоній.

   Да созвать, созвать! Побѣсѣдую я съ ними о бываломъ, и виномъ искрометнымъ пропитаю наши старые рубцы отъ славныхъ ранъ. Буду завтра драться такъ, что самая смерть влюбится въ меня! Помѣряюсь я съ силою ея косы! (Уходятъ.)

Занавѣсъ.

   

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Александрія. Шатеръ Цезаря близь поля битвы.

ЯВЛЕНІЕ I.

Пиръ. Антоній, Клеопатра, Энонарбъ, Ира и вожди войска Антонія.

Антоній.

   Будьте веселій! Пью за здоровье всѣхъ васъ, (въ сторону Энобарбу.) Такъ онъ не принялъ моего вызова, Домицій?
   

Энобарбъ.

   Нѣтъ.
   

Антоній.

   Почему же?
   

Энобарбъ.

   Быть можетъ потому, что считаетъ свое положеніе въ двадцать разъ лучше твоего, и себя на столько же сильнѣй тебя.
   

Антоній.

   Завтра Энобарбъ я буду биться и на морѣ и на сушѣ. Живъ ли я буду, или нѣтъ, во всякомъ случаѣ я кровью омою честь мою и воскрешу мою славу. Ты также будешь крѣпко биться?
   

Энобарбъ.

   Съ ярымъ воплемъ: "погибай все"!
   

Антоній.

   Славно! Звать слугъ моихъ скорѣй. Вина, вина! Не жалѣть ничего! Слугъ моихъ, слугъ сюда! (Входятъ слуги.) Дай руки мнѣ. Ты всегда былъ вѣренъ мнѣ -- и ты -- и ты -- и ты, и за то, вамъ товарищами были цари.
   

Клеопатра.

   Что значитъ это?
   

Энобарбъ (въ сторону).

   Одна изъ выходокъ тяжелой грусти.
   

Антоній.

   Всѣ вы были вѣрны мнѣ. Какъ бы мнѣ хотѣлось, раздѣлясь на части, обратиться во всѣхъ васъ, а васъ бы всѣхъ слить въ одного человѣка, въ меня, въ Антонія вашего. Какъ бы тогда заплатилъ вамъ за службу вашу, вѣрной службою моею.
   

Слуги.

   Да не допустятъ это боги!
   

Антоній.

   Благодарю васъ, други. Послужите же мнѣ этой ночью. Полнѣй налейте чашу! Позаботьтесь обо мнѣ, какъ родные мнѣ, по сердцу, какъ будто бы еще все повиновалось мнѣ -- и власть моя была товарещимъ вамъ милымъ.
   

Клеопатра.

   Что задумалъ онъ?
   

Энобарбъ.

   Хочетъ чтобъ поплакали объ немъ всѣ близкіе къ нему.
   

Антоній.

   Послужите мнѣ въ эту ночь, быть можетъ она уже послѣдняя для меня, быть можетъ не увижусь съ вами, быть можетъ завтра будетъ у васъ другой ужъ господинъ! Смотрю на всѣхъ васъ и прощаюсь съ вами на всегда; но не гоню васъ отъ себя. Нѣтъ, други честные мои, я до смерти не разстанусь съ вами; ваша вѣрная служба сочетала меня съ вами неразрывно. Только два часа сегодня послужите мнѣ и большаго не требую отъ васъ. За это наградятъ васъ боги.
   

Энобарбъ.

   Повелитель, что за мысль возбуждать во всѣхъ уныніе! Смотри, они всѣ плачутъ, да и у меня, глупаго, точно отъ чеснока начинаютъ слезиться глаза. Не дѣлай насъ бабами, не безчесть насъ.
   

Антоній.

   Ну, полноте, перестаньте. Этого не нужно, этого я не хотѣлъ, клянусь честью. Но, гдѣ падаетъ такой дождь, тамъ выростаетъ добро. Друзья мои, я хотѣлъ васъ ободрить, хотѣлъ, чтобъ шумнымъ весельемъ и свѣтомъ отъ огней прогнали вы мракъ и грустную тишину этой ночи, а вы мои слова приняли за отголосокъ грусти. Знайте, я возлагаю великія надежды на это утро: съ вами я пойду туда, гдѣ ждетъ меня слава и жизнь побѣдоносца, а не смерть! Идите, вооружайтесь и готовьтесь къ славной битвѣ. (Вожди и слуги уходятъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ II.

Тѣ же безъ вождей и слугъ, потомъ Эросъ.

Антоній.

   Эросъ! Мои доспѣхи Эросъ!
   

Клеопатра.

   Усни немного.
   

Антоній.

   Нѣтъ, моя голубка. Скорѣе Эросъ мои доспѣхи! (Эросъ входитъ съ доспѣхами.)
   

Антоній.

   Ну, другъ, заковывай меня въ желѣзо. Если счастье сегодня отвернется отъ меня, значитъ, Обидѣлось тѣмъ, что я смѣюсь надъ нимъ. Живѣй!
   

Клеопатра,

   Дай я помогу. Куда это?
   

Антоній.

   Оставь, не мѣшай. Вѣдь ты оруженосецъ моего сердца, а это не твое дѣло. Ну, вотъ и ошиблась, сюда, сюда.
   

Клеопатра.

   Да дай же мнѣ. Теперь такъ?
   

Антоній.

   Хорошо, хорошо. Ну, вотъ теперь побѣда моя, и непремѣнно. Видишь, старый мой товарищъ. Иди скорѣй, вооружайся самъ.
   

Эросъ.

   Не замедлю, повелитель. (Уходить,)
   

Клеопатра.

   Ну, чтожь, я дурно застегнула?
   

Антоній.

   Превосходно. Ну, вотъ теперь кто вздумаетъ растегвуть это, пока я самъ того не пожелаю, узнаетъ, что такое буря. Ну, Эросъ, моя царица ловчѣе тебя. О, любовь моя, когда-бъ ты увидала только, какъ буду биться я сегодня, когда бы ты могла понять это царственное дѣло, узнала бы, какъ искусенъ въ немъ твой Антоній и подивилась бы ему.
   

ЯВЛЕНІЕ III.

Антоній, Клеопатра, Харміана, Ира и одинъ изъ вождей.

Антоній.

   Исправный воинъ! Ужъ готовъ.
   

1-й вождь.

   Также, какъ и всѣ. Ужь тысячи ждутъ тебя у пристани, всѣ съ оружіемъ въ рукахъ и въ желѣзѣ съ головы до ногъ.

(Разсвѣтаетъ).

   

ЯВЛЕНІЕ IV.

Тѣже и нѣсколько вождей и другіе воины,

2-й вождь.

   Разсвѣтаетъ. Утро чудное. Добраго утра, полководецъ!
   

Всѣ.

   Добраго утра!
   

Антоній.

   Привѣтъ радостный. Это утро -- что духъ юноши полнаго надеждъ -- засіяло раньше, чѣмъ должно! Такъ, сюда и сюда, хорошо. Прощай, моя царица. Чтобы ни было впередъ, а теперь прими отъ меня поцѣлуй воина. Я тебѣ дамъ право меня стыдить, если буду длить разставанье пустыми рѣчами. Знай, разставаясь съ тобой, я твердъ, какъ сталь закаленная. Прощай!
   

Харміана (Клеопатрѣ.)

   Угодно тебѣ удалиться въ твою комнату.
   

Клеопатра.

   Да. Проводите меня. Харміана, Ира, смотрите на него и дивитесь! О, еслибъ Цезарь согласился выдти съ нимъ на единоборство! Тогда Антоній... а теперь... хорошо... ведите меня. (Уходитъ съ Харміаной и Ирой.)
   

ЯВЛЕНІЕ V.

Тѣже безъ Клеопатры, Харміаны и Иры. Входитъ воинъ.

Воинъ.

   Да даруютъ сегодня-боги счастіе Антонію.
   

Антоній.

   Если бы я послушался тебя и твоихъ ранъ, я бился бы на сухомъ пути...
   

Воинъ.

   Тогда бы цари, отпавшіе теперь отъ тебя, и волны, сейчасъ тебя покинувшіе, были бъ и теперь твоими.
   

Антоній.

   Кто жъ меня сейчасъ покинулъ?
   

Воинъ.

   Тотъ, кто былъ всегда съ тобою. Позови Энобарба, и онъ не услышитъ тебя, а еслибъ и услышалъ, закричалъ бы тебѣ: "я уже не твой".
   

Антоній.

   Быть можетъ...
   

Воинъ.

   Онъ перешелъ къ Цезарю.
   

Эросъ.

   А всѣ сундуки свои и всѣ сокровища оставилъ здѣсь.
   

Антоній.

   И онъ мнѣ измѣнилъ?
   

Воинъ.

   Да, измѣнилъ. Это вѣрно.
   

Антоній.

   Слушай, Эросъ, отправь сейчасъ къ нему все богатство, все до мелочей, чтобъ ничего не оставалось здѣсь. Строго приказываю. Напиши, что я прощаюсь съ нимъ по дружески. Я подпишу твое посланіе. Напиши еще, что я желаю, чтобъ онъ навсегда избавился отъ нужды мѣнять господина. О, судьба моя, ты развращаешь и и самыхъ честныхъ людей! О! Энобарбъ!... Впередъ друзья! Кто хочетъ биться, какъ герой, я укажу ему путь. За мной, за мной! (Всѣ уходятъ.)
   

СЦЕНА II.

Мѣстность близъ поля битвы.

ЯВЛЕНІЕ I.

Трубы. Входятъ: Цезарь, Агриппа, Энобарбъ и другіе, потомъ Вѣстникъ.

Цезарь.

   Онъ зоветъ меня мальчишкой, съ презрѣніемъ бранитъ меня, какъ будто бы онъ [въ силахъ прогнать меня отсюда; высѣкъ моего посла и вызвалъ меня на поединокъ. Гуляка старый! Точно онъ не знаетъ, что у меня, кромѣ поединка, есть много другихъ, славныхъ путей къ смерти!
   

Меценатъ.

   Антоній бѣснуется, значитъ -- мы загнали его до полусмерти. Цезарь не давай ему передохнуть, пользуйся его бѣшенствомъ, оно -- плохая ему охрана.
   

Цезарь.

   Правда. Такъ начинайте же битву. Всѣмъ объяви: я хочу, чтобъ Антонія доставили мнѣ живымъ.
   

Агриппа.

   Исполнимъ, повелитель.
   

Цезарь.

   Близится конецъ всѣмъ смутамъ. Счастье и сегодня не покинетъ насъ. Міръ украсится оливой мира.
   

Вѣстникъ

   Антоній уже въ полѣ.
   

Цезарь.

   Скажи Агриппѣ, чтобъ онъ перебѣжчиковъ къ намъ поставилъ въ первые ряды. Пусть ярость Антонія разразится надъ ними. (Цезарь и всѣ кромѣ Энобарба уходятъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ II.

Энобарбъ (одинъ).

   Алексасъ такъ-же измѣнилъ. Его послалъ Антоній въ Іудею звать Ирода къ себѣ на помощь, а онъ уговорилъ его перейти на сторону Цезаря. Да и наградилъ же его Цезарь хорошо, висѣлицей. Канидій и другіе перешедшіе отъ Антонія получаютъ, правда, жалованье, да только нѣтъ имъ никакого почета. Дурно, гадко я поступилъ, и съ этой поры нѣтъ и не будетъ для меня радостей на свѣтѣ.
   

ЯВЛЕНІЕ III.

Энобарбъ и воинъ

Воинъ.

   Эй, послушай Энобарбъ! Антоній прислалъ тебѣ всѣ сундуки съ твоимъ имуществомъ и всѣ сокровища твои, а съ ними дружескій тебѣ привѣтъ. Посланный отъ него подъѣхалъ прямо къ моему посту, спросилъ гдѣ тебя найти и вотъ ужъ развьючиваютъ у твоей палатки мулловъ со всѣмъ твоимъ добромъ.
   

Энобарбъ.

   Добро это дарю тебѣ все.
   

Воинъ.

   Смѣешься что-ли надо мной? Вѣдь я тебѣ говорю правду. Ты лучше посланнаго-то проводи отъ насъ, я бы самъ это сдѣлалъ, да мнѣ нѣкогда. Вашъ Антоній какъ былъ, такъ и остается Юпитеромъ! (Уходитъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ IV.

Энобарбъ.

   Я самый гнусный злодѣй и нѣтъ злодѣя больше меня. Я чувствую это глубоко. О, Антоній, ты рудникъ щедрости неистощимый, если такъ осыпаешь золотомъ меня измѣнника. Какъ бы наградилъ, еслибъ остался я вѣрнымъ тебѣ слугою. Вотъ это-то самое и терзаетъ мое сердце. Если не уничтожатъ меня эти муки, такъ неминуемо разразится надо мною что нибудь ужасное. Впрочемъ достаточно и этихъ мукъ, чтобы сокрушить меня... и мнѣ противъ тебя сражаться, да еще въ первыхъ рядахъ? Нѣтъ, отыщу болотину и тамъ въ ней утоплюся! Чѣмъ она грязнѣй, тѣмъ лучше, тѣмъ достойнѣе позора, которымъ я покрылъ себя съ головы до ногъ. (Уходитъ, Слышенъ шумъ. Трубы, барабаны.)
   

ЯВЛЕНІЕ V.

Агриппа и другіе входятъ.

   Назадъ! Мы слишкомъ далеко зашли. Самому Цезарю много работы. Ихъ натискъ сильнѣе, чѣмъ ожидали мы. (Уходятъ. Шумъ; битва продолжается.)
   

ЯВЛЕНІЕ VI.

Входятъ Антоній и Скаръ раненый.

Скаръ.

   О, доблестный нашъ вождь! Вотъ это, въ самомъ дѣлѣ, значитъ драться! Если-бъ мы и тогда бились такъ, какъ теперь -- убѣжали бы они отъ насъ съ разсѣченными головами, окутанными тряпьемъ!
   

Антоній.

   Ты исходишь кровью.
   

Скаръ.

   Сперва моя рана была похожа на щель, а теперь стала воротами.
   

Антоній (смотритъ вдаль).

   Они отступаютъ, отступаютъ!
   

Скаръ.

   Загонимъ ихъ въ мышиныя норы. Меня еще хватитъ зарубокъ на шесть.
   

ЯВЛЕНІЕ VII.

Тѣже и Эросъ.

Эросъ.

   Они разбиты. Перевѣсъ на нашей сторонѣ, все равно что побѣда.
   

Скаръ.

   Вздуемъ ихъ спины хорошенько! Гнать и травить ихъ, какъ зайцевъ. Весело, забавно даже колотить трусовъ. За мной!

Эросъ.

Не отстану и хромая!

(Всѣ уходятъ. Шумъ битвы продолжается. Воины Цезаря и и Антонія, сражаясь, проходятъ чрезъ сцену. Трубы и крики,)

   

ЯВЛЕНІЕ VIII.

Входятъ: Антоній, Скаръ и воины.

Антоній.

   Мы его вогнали въ его лагерь. Бѣгите извѣстить Царицу о нашемъ славномъ дѣлѣ. Завтра, до восхода солнца, мы выпустимъ у нихъ и остальную кровь. Благодарю васъ всѣхъ. Славныя, золотыя у васъ руки! Каждый изъ васъ бился за общее дѣло, какъ бы за самаго себя. Герои, Гекторы вы всѣ! Идите теперь въ городъ, обнимать женъ вашихъ, дѣтей и друзей, пусть они омываютъ съ васъ кровь и лѣчатъ поцѣлуями ваши раны, а вы въ это время разсказывайте имъ ваши славныя дѣла. (Скару.) Руку твою, другъ вѣрный мой.
   

ЯВЛЕНІЕ IX

Тѣже и Клеопатра, Ира и Харміана,

Антоній.

   Я разскажу твои подвиги этой дивной волшебницѣ и она, благодарная, благословитъ тебя. О ты, солнце вселенной, обними меня, покрытаго еще желѣзомъ, сквозь этотъ панцирь пройди въ мое сердце и слейся съ его радостнымъ біеньемъ.
   

Клеопатра.

   Царь-царей, герой ни съ кѣмъ не сравнимый, веселъ и невредимъ ты вышелъ изъ гибельныхъ сѣтей, разставленныхъ врагомъ.
   

Антоній.

   О, соловей мой чудный, мы ихъ загнали въ ихъ постели. Видишь, милая, хоть и проглядываютъ у меня сѣдины сквозь молодую черноту моихъ волосъ, а все, видно, довольно еще силъ въ моемъ мозгу и въ моихъ жилахъ, чтобъ одолѣть еще свѣжія силы молодаго врага. Взгляни на него. (Указываетъ на Скара.) Ты видишь славнаго героя. Позволь ему коснуться твоей прекрасной руки. Цѣлуй ее доблестный воинъ, цѣлуй. Онъ такъ сражался, какъ будто воплотился въ него богъ, ненавидящій людей.
   

Клеопатра.

   Другъ мой! Я подарю тебѣ вооруженіе изъ чистаго золота, то самое, которое царь носилъ на себѣ.
   

Антоній.

   Онъ стоилъ бы такихъ доспѣховъ даже и тогда, когда-бъ оно было все покрыто карбункулами, подобно колесницѣ Феба. Дай руку, мы торжественно вступимъ въ Александрію. Несите щиты свои, поднявъ ихъ высоко: они также изрублены, какъ и тѣ, кто понесетъ ихъ. Еслибъ можно было собрать и помѣстить все войско въ нашемъ дворцѣ, запировали бы всѣ мы вмѣстѣ и въ разъ подняли-бъ кубки наши въ честь завтрашняго дня, онъ готовитъ намъ, много, опасностей и славы. Трубите трубы, и гремите литавры, что-бъ небо и земля слышали нашъ побѣдный входъ въ Александрію. (Въ продолженіи этой сцены становится темнѣе и темнѣе на сценѣ и при концѣ послѣдняго явленія наступаетъ ночь.)
   

СЦЕНА III.

Ночь передъ разсвѣтомъ; между двухъ лагерей. Въ отдаленіи видно озеро.

ЯВЛЕНІЕ I.

шатай. Еслибъ громадный дворецъ нашъ могъ вмѣстить въ себѣ все войско -- мы поужинали бы всѣ вмѣстѣ, выпили бы въ честь завтрешняго дня, чреватаго царственными опасностями.-- Трубачи, оглушайте уши города звуками мѣди; слейте ихъ съ громомъ литавръ, чтобъ небо и земля единогласно привѣтствовали наше приближеніе!
  

СЦЕНА 9.

Лагерь Цезаря.

Нѣсколько Солдатъ стоятъ на стражѣ. Входитъ Энобарбъ.

   1. сол. Не смѣнятъ насъ черезъ часъ -- мы должны возвратиться къ главному посту. Ночь свѣтлая, а, говорятъ, сраженіе начнется во второмъ часу утра.
   2. сол. А вчерашній день куда какъ былъ скверенъ для насъ.
   ЭНОБ. О, ночь, призываю тебя въ свидѣтели --
   2. сол. Что это за человѣкъ?
   1. сол. Молчи, послушаемъ.
   ЭНОБ. Свидѣтельствуй и ты, кроткая луна, когда потомство съ ненавистью начнетъ произносить имена измѣнниковъ, что бѣдный Энобарбъ горько каялся передъ лицомъ твоимъ.
   1. сол. Энобарбъ!
   3. сол. Молчи и слушай.
   ЭНОБ. О, верховная владычица истинной грусти, выжми на меня ядовитые пары мочи, чтобы жизнь, упорно возстающая противъ моей воли, не тяготила меня долѣе. Ударь мое сердце о жесткій кремень моего преступленія, и оно -- изсушенное уже грустію -- разсыпится въ прахъ. Покончи всѣ горькія думы. О, Антоній, твое благородство больше даже гнусности моей измѣны; прости только ты меня, а тамъ, пусть записываетъ меня міръ въ число бѣглецовъ, измѣнниковъ. О, Антоній! Антоній! (Умираешь).
   2. сол. Заговоримъ съ нимъ.
   1. сол. Нѣтъ, послушаемъ еще; можетъ быть онъ скажетъ что нибудь касающееся Цезаря.
   3. сол. Въ самомъ дѣлѣ.-- Да онъ заснулъ.
   1. сол. Скорѣй лишился чувствъ; вѣдь такихъ молитвъ передъ сномъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: Was never yet for slepp... По экземпляру Колльера: Was never yet 'fore sleep...} не произносятъ.
   2. сол. Подойдемъ къ нему.
   3. сол. Проснись, Энобарбъ! проснись, поговоримъ.
   2. сол. Послушай.
   1. сол. Его сразила рука смерти. (Звуки трубъ въ отдаленіи). Слышишь, трубы чѣмъ свѣтъ пробуждаютъ уже спящихъ. Перенесемъ его къ главному посту: вѣдь онъ не изъ простыхъ. Нашъ часъ прошолъ.
   3. сол. Такъ несемъ же; можетъ быть онъ и очнется еще.
  

СЦЕНА 10.

Между двумя лагерями.

Входятъ: Антоній и Скаръ съ войскомъ.

   АНТ. Нынче они приготовились къ битвѣ на морѣ. На сушѣ мы не нравимся имъ.
   СКАР. И на морѣ, и на сушѣ.
   АНТ. Хотѣлъ бы, чтобъ они могли драться въ огнѣ, или на воздухѣ -- мы и тамъ сразились бы съ ними. Но къ дѣлу: пѣхота останется съ нами на высотахъ, примыкающихъ къ городу -- флоту же нужныя приказанія уже отданы, и онъ вышелъ изъ гавани -- оттуда намъ будетъ видно и число и каждое движеніе ихъ. (Уходятъ)

Входить Цезарь съ войскомъ.

   ЦЕЗ. Нападетъ онъ -- мы все-таки останемся на сушѣ, а онъ нападетъ непремѣнно, потому что отправилъ лучшія войска на корабли. На равнину; займемъ самое выгодное положеніе. (Уходитъ.)

Антоній и Скаръ возвращаются.

   АНТ. Они не схватились еще. Вонъ, отъ той сосны можно осмотрѣть все. Я сейчасъ возвращусь и скажу, что дѣлать. (Уходитъ).
   СКАР. Ласточки свили гнѣзда въ парусахъ Клеопатры. Аугуры говорятъ, что незнаютъ, не могутъ сказать; смотрятъ мрачно, не смѣя высказаться. Антоній то бодръ, то унылъ; потрясенное счастіе наполняетъ его поперемѣнно то надеждой, то опасеніемъ того, что кроется въ будущемъ. (Вдали шумъ какъ бы морского сраженія).

Антоній возвращается.

   АНТ. Все погибло! гнусная Египтянка измѣнила мнѣ. Мой флотъ сдался врагамъ: бездѣльники бросаютъ вверхъ шапки и бражничаютъ съ ними, какъ друзья давно невидавшіеся. О, трикраты вѣроломная блудница, ты продала меня молокососу, и мое сердце воюетъ теперь только съ тобою.-- Скажи, чтобъ все бѣжало, потому что за местью чародѣйкѣ для меня все кончено. Пусть всѣ бѣгутъ; ступай! (Скаръ уходитъ). О, солнце, я не увижу уже твоего восхода; счастіе и Антоній разстаются здѣсь, именно здѣсь въ послѣдній разъ жмутъ другъ другу руку.-- Вотъ до чего дошло!-- Сердца, бѣгавшія, какъ собаченки, по пятамъ моимъ, которымъ я ни въ чемъ не отказывалъ -- таютъ, орошаютъ теперь своими сладостями разцвѣтающаго Цезаря, и сосна, превышавшая всѣхъ, стоитъ ободранной.-- Я обманутъ!-- О, лживое волшебство Египта, коварная чародѣйка {Въ прежнихъ изданіяхъ: О this false soul of Egypt! this grave charm. По экземпляру Колльера: O this false spell of Egypt! this great charm...}, однимъ своимъ взглядомъ ты двигала мои войска на войну, возвращала домой; грудь твоя была моимъ вѣнцемъ, моей конечной цѣлью, и ты, какъ настоящая цыганка, надула меня, подлой игрой своей, на послѣднее.-- Эросъ! Эросъ!

Входитъ Клеопатра.

   А, демонское навожденіе! Исчезни!
   КЛЕО. За что же сердится мой повелитель на любовь свою?
   АНТ. Исчезни, или я награжу тебя по заслугамъ, испорчу тріумфъ Цезаря! Пусть онъ возметъ тебя въ плѣнъ,-- выставитъ на потѣху ликующихъ плебеевъ,-- влечетъ за своей колесницей, какъ гнуснѣйшее пятно всего женскаго пола,-- показываетъ, какъ чудище, всѣмъ и каждому за мельчайшую монету, за бездѣлку; пусть кроткая Октавія взборонитъ твое лицо острыми ногтями своими! (Клеопатра уходитъ).-- Хорошо, что ты ушла, если жизнь хороша еще для тебя; а оно все-таки было бы лучше, еслибъ ты тутъ же сдѣлалась жертвой моей ярости: одна смерть избавила бы тебя, разомъ, отъ многихъ.-- Эросъ!-- На мнѣ рубашка Несса; о, Алкидъ, мой предокъ, вдохнови меня своею яростью: дай мнѣ силу закинуть Лихаса на рога мѣсяца! дай этой рукѣ, игравшей тяжелѣйшими палицами, мощь уничтожить мое собственное, доблестное я!-- Вѣдьма умретъ! она продала меня римскому мальчишкѣ, и я гибну отъ этой измѣны; она умретъ за это.-- Эросъ! Эросъ!
  

СЦЕНА 11.

Александрія. Комната во дворцѣ.

Входитъ: Клеопатра, Харміана, Ира и Мардіанъ.

   КЛЕО. Помогите мнѣ, милыя. Онъ неистовствуетъ страшнѣе, чѣмъ Теламонъ защитъ свой; и ѳессалійскій вепрь никогда не былъ такъ ужасенъ.
   ХАРМ. Скройся въ могильный памятникъ; запрись въ немъ и пошли къ нему сказать, что ты умерла. Вѣдь и разставанье души съ тѣломъ не такъ мучительно, какъ разставанье съ величіемъ.
   КЛЕО. Да, въ могильный памятникъ! Ступай, Мардіанъ, скажи ему, что я умертвила себя, что Антоній было мое послѣднее слово; передай это, прошу тебя, какъ можно грустнѣе. Ступай же, Мардіанъ, и за тѣмъ, извѣсти меня, какъ принялъ онъ вѣсть о моей смерти.-- Идемъ.
  

СЦЕНА 12.

Тамъ же. Другая комната.

Входятъ Антоній и Эросъ.

   АНТ. Эросъ, ты видишь еще меня?
   ЭРОС. Вижу, мой повелитель.
   АНТ. Иногда и облако представляется намъ дракономъ, и пары -- львомъ, или медвѣдемъ. Воздухъ нерѣдко морочитъ наши глаза крѣпостями съ башнями, нависшими скалами, зубчатыми горами, синѣющими мысами съ деревьями, помавающими міру. Видалъ ты эти призраки, эти чудныя порожденія вечернихъ сумерокъ?
   ЭРОС. Видалъ.
   АНТ. И то, что было сейчасъ конемъ -- разлагается съ быстротою мысли, и исчезаетъ въ облакахъ, какъ вода въ водѣ.
   ЭРОС. Бываетъ и это.
   АНТ. И твой вождь, добрый Эросъ, такой же призракъ. Ты видишь еще передъ собою Марка Антонія, но не удержать ему этого видимаго образа. Я предпринялъ эту воину для Египта, а царица -- сердцемъ которой я думалъ владѣть, потому что она владѣла моимъ, владѣвшимъ, когда было свободно, милліонами теперь отпавшихъ -- подтасовала карты въ пользу Цезаря, и безчестно проиграла торжествующему врагу мою славу.-- Нѣтъ, не плачь, добрый Эросъ -- у насъ осталась еще возможность самимъ покончить себя.

Входитъ Мардіанъ.

   Проклятіе твоей гнусной царицѣ! Она похитила у меня мечь мой.
   МАР. Нѣтъ, Антоній, моя владычица любила тебя; вполнѣ соединила свою судьбу съ твоею.
   АНТ. Прочь съ глазъ, подлый евнухъ; молчи! Она обманула меня, и умретъ за это --
   МАР. Смертью платятся только разъ въ жизни, и она поплатилась. То, что ты замышляешь -- свершено ужъ безъ тебя; послѣднимъ ея словомъ было: "Антоній! благородный Антоній!" -- затѣмъ, глухой стонъ прервалъ имя Антонія, и оно остановилось между сердцемъ и устами. Она скончалась, похоронивъ, такимъ образомъ, твое имя въ себѣ.
   АНТ. Такъ умерла?
   МАР. Умерла.
   АНТ. Снимай съ меня доспѣхи, Эросъ; конченъ трудъ долгаго дня -- пора и заснуть.-- (Мардіану). Ты награжденъ уже и тѣмъ, что по-добру можешь убраться отсюда; ступай! (Мардіанъ уходитъ).-- Снимай, снимай проворнѣе!-- и семилистный щитъ Аякса не отвратитъ удара отъ сердца. О, разверзайся же грудь! сердце, будь же, хоть разъ, сильнѣе сдерживающаго тебя -- ломай бренную клѣтку свою!-- Скорѣй, Эросъ, скорѣй!-- Я не воинъ уже; долой изломанные доспѣхи,-- я носилъ васъ съ честію.-- Оставь меня на минуту, Эросъ. (Эросъ уходитъ).-- Я догоню тебя, Клеопатра, выплачу у тебя прощеніе. Такъ надо, потому что теперь всякая отсрочка страшнѣйшая пытка; погасъ свѣтильникъ -- ложись: что еще бродить въ потемкахъ! Тутъ всякое стараніе портитъ все, что ни сдѣлаетъ; самая сила душится своей же мощью. Клади же печать -- и все кончено!-- Эросъ!-- Иду, царица.-- Эросъ!-- Подожди меня; тамъ, гдѣ души отдыхаютъ на цвѣтахъ, мы будемъ гулять рука въ руку, изумимъ всѣхъ нашей свѣтлой веселостью; Дидона и Эней утратятъ почитателей -- все обратится къ намъ.-- Эросъ! Эросъ!

Входитъ Эросъ.

   ЭРОС. Что угодно господину моему?
   АНТ. Съ тѣхъ поръ, какъ умерла Клеопатра, я живу такъ позорно, что и сами боги гнушаются моей низостью. Я -- нѣкогда четвертовавшій міръ мечемъ моимъ, сооружавшій изъ кораблей города на зеленой выѣ Нептуна -- я не имѣю теперь мужества даже женщины; я слабодушнѣе, смертью своей, сказавшей Цезарю: "я сама побѣдила себя".-- Эросъ, ты поклялся мнѣ, въ крайнемъ случаѣ -- а случай этотъ наступилъ -- когда увижу за собою неизбѣжную грозу гибели и позора, умертвить меня по моему требованію; умертви же меня -- время сдержать клятву пришло. Ты убьешь не меня, а торжество Цезаря. Возврати румянецъ, сбѣжавшій съ щекъ твоихъ.
   ЭРОС. Да не допустятъ меня до этого боги! И я свершу то, чего не могли и враждебныя стрѣлы Парѳянъ?
   АНТ. Эросъ, неужели тебѣ хочется полюбоваться изъ оконъ великаго Рима, какъ твой господинъ, сложивъ руки на груди, склонивъ караемую голову, пылая жгучимъ стыдомъ, заклейменный позоромъ, пойдетъ за колесницей торжествующаго Цезаря?
   ЭРОС. Нѣтъ, я не хотѣлъ бы видѣть этого.
   АНТ. Такъ чтожъ и думать -- вѣдь только раной и можно излечить меня. Обнажай мечь, такъ славно служившій отечеству.
   ЭРОС. Пощади меня!
   АНТ. Когда я отпускалъ тебя на волю, развѣ ты не клялся сдѣлать это но первому моему требованію? Исполняй обѣщанное, или всѣ прежнія услуги твои -- безсознательныя случайности. Обнажай же мечь -- кончай!
   ЭРОС. Отврати, покрайней мѣрѣ, отъ меня благородное лицо, сіяющее величіемъ всего міра.
   АНТ. (Отворачивая отъ него лицо). Изволь.
   ЭРОС. Мечь обнаженъ --
   АНТ. Пусть же онъ разомъ и свершитъ то, для чего обнажилъ его.
   ЭРОС. Добрый господинъ мой, мой вождь, мой повелитель, позволь, прежде чѣмъ нанесу роковый ударъ, сказать тебѣ послѣднее прости.
   АНТ. Ты сказалъ уже его -- прощай!
   ЭРОС. Прощай, доблестный полководецъ!-- Разить?
   АНТ. Рази, Эросъ.
   ЭРОС. (Падая на мечъ свой). Такъ избавляюсь я отъ муки видѣть смерть Антонія. (Умираетъ).
   АНТ. О, трижды благороднѣйшій меня, о, храбрый Эросъ, ты научаешь меня тому, что бы я долженъ и чего ты не могъ. Этимъ дивнымъ урокомъ, моя царица и Эросъ далеко превзошли меня въ благородствѣ; но теперь и я женихъ уже смерти -- ринусь къ ней, какъ на ложе возлюбленной. Эросъ, твой господинъ умираетъ твоимъ ученикомъ; (Падая на мечъ) ты научилъ меня этому.-- Что же это?-- живъ, живъ еще!-- Стража -- сюда!-- О, покончите меня!

Входятъ Дерцетъ и Стража.

   1 ст. Что здѣсь?
   АНТ. Друзья, я оплошалъ. О, кончите начатое мною.
   2 ст. Пала звѣзда!
   1 ст. И время достигло конечной цѣли.
   ВСѢ. О, горе! горе!
   АНТ. Кто любитъ меня -- докончитъ меня.
   1 ст. Я не могу.
   2 ст. Я также.
   3 ст. И никто изъ насъ. (Уходятъ).
   ДЕР. Твоя судьба и смерть гонятъ отъ тебя всѣхъ твоихъ приближенныхъ. Этотъ мечь и вѣсть о случившемся введутъ меня въ милость Цезаря.

Входитъ Діомедъ.

   ДІО. Гдѣ Антоній?
   ДЕР. А вонъ.
   ДІО. Живъ еще? Чтожъ ты не отвѣчаешь? (Дерцетъ уходитъ).
   АНТ. Это ты, Діомедъ? Обнажи мечь и коли, пока умру.
   ДІО. Доблестный Антоній, меня прислала къ тебѣ моя повелительница, Клеопатра.
   АНТ. Когда послала она тебя?
   ДІО. Сей часъ.
   АНТ. Гдѣ она?
   ДІО. Въ могильномъ памятникѣ. Въ ней вдругъ возникло пророческое опасеніе того, что случилось. Сперва, увидавъ, что ты, безъ всякой причины, подозрѣваешь ее въ сношеніяхъ съ Цезаремъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: She had dispos'd witli Caesar... По экземпляру Колльера: She had compos'd with Caesar...}, что ярость твоя ничѣмъ неукротима -- она отправила къ тебѣ вѣсть о своей смерти; но потомъ, сообразивъ, какъ гибельно можетъ подѣйствовать на тебя эта вѣсть, она послала меня открыть тебѣ истину, и я пришолъ, боюсь, поздно.
   АНТ. Поздно, добрый Діомедъ. Прошу, позови мою стражу.
   ДІО. Стражи, сюда! Васъ зоветъ вашъ повелитель.

Входятъ нѣсколько Стражей.

   АНТ. Друзья мои, снесите меня къ Клеопатрѣ; это послѣдняя ваша служба мнѣ.
   1 ст. Больно намъ, что тебѣ не суждено пережить всѣхъ твоихъ служителей.
   2 ст. О, день ужасный!
   АНТ. Полноте, друзья, не тѣшьте жестокую судьбу сокрушеніемъ; встрѣчая равнодушно, перенося легко ниспосылаемую ею кару -- мы караемъ ее самое. Поднимите же меня. Часто водилъ я васъ -- теперь вы несите меня, и, вмѣстѣ съ тѣмъ, примите мою благодарность за все, за все!
  

СЦЕНА 13.

Тамъ же. Могильный памятникъ.

Клеопатра, Харміана и Ира выходитъ на вершину памятника.

   КЛЕО. О, Харміана, я никогда уже не выйду отсюда.
   ХАРМ. Утѣшься, добрая царица.
   КЛЕО. Нѣтъ, не хочу. Я рада всякому страшному, неслыханному событію и гнушаюсь всякимъ утѣшеніемъ; скорбь моя, соразмѣряясь причинѣ, должна быть также велика, какъ и то, что порождаетъ ее.

Діомедъ подходитъ къ памятнику.

   Что, умеръ?
   ДІОМ. Смерть носится надъ нимъ, но не умеръ еще. Взгляни на ту сторону памятника -- стража несетъ его сюда.

Стража приближается съ Антоніемъ.

   КЛЕО. О, солнце, сожги громадную сферу, въ которой вращается! покройся вѣчнымъ мракомъ измѣнчивый берегъ міра! О, Антоній! Антоній! Антоній!-- Помоги, Харміана; помоги, Ира; помогите, друзья, встащить его сюда.
   АНТ. Успокойся. Не доблестію Цезаря сраженъ Антоній; Антоній самъ восторжествовалъ надъ собою.
   КЛЕО. Я знаю, что никто, кромѣ Антонія, не могъ побѣдить Антонія; и все-таки -- могуль не стенать, не рваться?
   АНТ. Я умираю, Клеопатра, умираю; я задерживаю смерть только для того, чтобъ, изъ многихъ тысячь поцѣлуевъ, запечатлѣть на твоихъ устахъ еще одинъ -- бѣдный послѣдній.
   КЛЕО. О, прости мнѣ, милый другъ мой -- я не смѣю сойти къ тебѣ: я боюсь, меня схватятъ. Нѣтъ, никогда не украсится мною царственный тріумфъ счастливаго Цезаря; пока ножи, яды, змѣи будутъ имѣть остріе, отраву, жало -- я безопасна. Твоя жена, Октавія, не добьется чести укорить меня своимъ смиреннымъ взоромъ, своимъ холоднымъ безстрастіемъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: with her modest eyes And still conclusion... По экземпляру Колльера: with her modest eyes And still condition...}.-- Сюда, сюда, Антоній!-- Помогите, милыя -- мы встащимъ тебя на верхъ; -- помогайте и вы, друзья.
   АНТ. О, скорѣй, или умру.
   КЛЕО. О, да какъ же это трудно {Въ прежнихъ изданіяхъ: Here's sport indeed!... По экземпляру Колльера: Here's port indeed!...}!-- Какъ ты тяжелъ, мой милый! А можетъ быть это и оттого, что наши силы совершенно истощились скорбью; имѣй я власть великой Юноны, тебя поднялъ бы мощно-крылый Меркурій и посадилъ бы рядомъ съ Юпитеромъ.-- Но, скорѣй -- желающіе всегда глупы.-- Ко мнѣ, ко мнѣ! (Встаскиваютъ Антонія на верхъ). Умри гдѣ жилъ! Оживись поцѣлуями -- о, еслибъ мои губы имѣли животворную силу -- я истощила бы ее теперь совершенно.
   ВСѢ. О, горестное зрѣлище!
   АНТ. Я умираю, Клеопатра, умираю. Дай мнѣ нѣсколько капель вина, чтобъ я могъ сказать тебѣ еще нѣсколько словъ.
   КЛЕО. Нѣтъ, я буду говорить, буду издѣваться такъ жестоко, что лживая Фортуна, выведенная изъ терпѣнія моими насмѣшками, сломаетъ колесо свое.
   АНТ. Одно слово, царица: ищи спасенія жизни и твоей чести у Цезаря.-- О!--
   КЛЕО. Онѣ несовмѣстимы.
   АНТ. Послушай меня, милая: изъ приверженцевъ Цезаря не довѣряйся никому, кромѣ Прокулея.
   КЛЕО. Довѣрюсь только моей рѣшимости и рукамъ моимъ; никому -- изъ приверженцевъ Цезаря.
   АНТ. Не тужи, не плачь о жалкой перемѣнѣ послѣднихъ дней моихъ; вспоминай лучше о прежнемъ счастіи, когда я былъ величайшимъ, благороднѣйшимъ изъ властителей міра. И теперь, я умираю безъ униженія: не трусомъ, снявшимъ шлемъ передъ соотечественникомъ, а какъ Римлянинъ, честно побѣжденный Римляниномъ.-- Отлетаетъ духъ мой -- не могу болѣе -- (Умираетъ).
   КЛЕО. И благороднѣйшій изъ людей жаждетъ умереть? и не подумаетъ обо мнѣ? Неужели я останусь въ этомъ пошломъ свѣтѣ, который, безъ тебя, нисколько не лучше хлѣва. О, посмотрите, мои милыя, вѣнецъ земли таетъ.-- Другъ мой!-- О, поблекли лавры войны,-- палъ высшій образецъ воиновъ,-- мальчишки и дѣвчонки равны теперь мужамъ, исчезло всякое превосходство и не осталось подъ луной ничего достойнаго вниманія!
   ХАРМ. О, успокойся!
   ИРА. И она умерла.
   ХАРМ. Добрая наша повелительница!
   ИРА. Государыня!
   ХАРМ. О, царица, царица!
   ИРА. Владычица Египта! царица!
   ХАРМ. Молчи, молчи, Ира!
   КЛЕО. Я просто женщина и подверженная такимъ же жалкимъ страстямъ, какъ и послѣдняя, занимающаяся самыми низкими работами коровница.-- Мнѣ слѣдовало бы бросить свой скиптръ въ завистливыхъ боговъ,-- сказать имъ, что этотъ міръ, пока они не украли нашего сокровища, былъ подобенъ ихъ собственному. Но теперь все безполезно терпѣніе -- глупо, а нетерпѣніе -- прилично только бѣшеной собакѣ; а потомъ: развѣ грѣхъ ринуться въ таинственное жилище смерти прежде, чѣмъ смерть осмѣлится придти къ намъ? Ну что вы, мои милыя? Полноте, полноте, ободритесь! Полно, Харміана!-- О, мои добрыя, посмотрите -- догорѣлъ, погасъ нашъ свѣтильникъ!-- (Стражамъ, стоящимъ внизу). Не унывайте, друзья; мы похоронимъ его, и тогда -- все что храбро, благородно будетъ исполнено нами, по великому римскому обычаю, и смерть возгордится, принимая насъ. Идемъ; оболочка исполинскаго духа охладѣла уже. Ахъ, идемъ, идемъ, мои милыя; нѣтъ уже у насъ друга, кромѣ рѣшимости и скорѣйшаго конца. (Уходятъ, унося трупъ Антонія).
  

ДѢЙСТВІЕ V.

СЦЕНА 1.

Лагерь Цезаря передъ Александріей.

Входятъ: Цезарь, Агриппа, Долабелла, Меценатъ, Галлъ, Прокулей и другіе.

   ЦЕЗ. Ступай къ нему, Долабелла, требуй, чтобъ онъ сдался; скажи, что отсрочками, въ такомъ безнадежномъ положеніи, онъ только издѣвается надъ нами.
   ДОЛ. Скажу, Цезарь. (Уходитъ).

Входитъ Дерцетъ съ мечемъ Антонія.

   ЦЕЗ. Это что такое? и кто ты, осмѣлившійся предстать предъ насъ такимъ образомъ {Съ обнаженнымъ и обагреннымъ кровію мечемъ.}?
   ДЕР. Мое имя Дерцетъ. Я служилъ Марку Антонію, который, какъ лучшій изъ господъ, былъ достоинъ и лучшихъ изъ служителей; пока онъ былъ на ногахъ и говорилъ -- онъ былъ моимъ господиномъ, и я жилъ, чтобъ отваживать жизнь противъ ненавистниковъ его. Угодно тебѣ взять меня къ себѣ -- я буду и Цезарю тѣмъ же, чѣмъ былъ ему; не угодно -- возьми жизнь мою.
   ЦЕЗ. Что хочешь ты сказать?
   ДЕР. О, Цезарь, я говорю: Антоніи умеръ.
   ЦЕЗ. Сокрушеніе предмета такъ великаго надѣлало бы болѣе шуму; земный шаръ стряхнулъ бы львовъ въ городскія улицы, а горожанъ въ вертепы львовъ. Смерть Антонія не то, что смерть частнаго человѣка: въ его имени совключается полміра.
   ДЕР. Онъ умеръ, Цезарь. И не общественный исполнитель правосудія, не наемный ножъ, а та самая рука, которая начертывала его славу своими дѣлами, съ твердостію, внушенной его сердцемъ, пронзила это благородное сердце {Въ прежнихъ изданіяхъ: Splilted the heart... По экземпляру Колльера: Split that self noble heart...}. Вотъ его мечь, похищенный мною изъ раны; посмотри -- онъ обагренъ его благороднѣйшей кровью.
   ЦЕЗ. Вы опечалились, друзья? Да накажутъ меня боги, если эта вѣсть не въ состояніи увлажить и царскихъ глазъ.
   АГР. Странно, однакожъ, что природа заставляетъ насъ оплакивать и то, чего такъ ревностно добивались.
   МЕЦ. Недостатки и достоинства его были совершенно равномѣрны.
   АГР. Духъ возвышеннѣйшій никогда не управлялъ еще человѣкомъ; но вы, боги -- вы непремѣнно придадите какіе нибудь недостатки, чтобъ мы оставались людьми.-- Цезарь тронутъ.
   МЕЦ. Въ такомъ огромномъ зеркалѣ онъ, по неволѣ, долженъ видѣть и себя.
   ЦЕЗ. О, Антоній, я довелъ тебя до этого!-- Но вѣдь мы рѣжемъ же болѣзни нашего тѣла. Я неминуемо долженъ былъ представить тебѣ такое же паденіе, или видѣть твое; мы не ужились бы съ тобою и въ цѣломъ мірѣ. Но теперь, позволь оплакивать, слезами также драгоцѣнными, какъ кровь сердца, что ты, мой братъ, мой совмѣстникъ во всѣхъ великихъ помыслахъ, мой соучастникъ въ управленіи, другъ и товарищъ въ войнахъ, рука моего собственнаго тѣла, сердце, въ которомъ развивалась всякая мысль моего,-- что наши непримиримыя созвѣздія должны были разъединить наше сходство до этого.-- Послушайте, друзья мои -- но объ этомъ въ другое, болѣе удобное время.

Входитъ Посланный.

   Порученіе этого человѣка такъ вотъ и проглядываетъ сквозь него; послушаемъ, однакожъ, что онъ скажетъ.-- Откуда ты?
   ПОС. Я бѣдный теперь Египтянинъ. Царица, моя повелительница, заключившаяся въ послѣднемъ что у нея осталось -- въ могильномъ памятникѣ, желаетъ узнать твои намѣренія, чтобы заранѣе приготовиться ко всему, что суждено ей.
   ЦЕЗ. Скажи, чтобъ не унывала. Она скоро узнаетъ, черезъ кого нибудь изъ нашихъ, какъ великодушно и милостиво наше рѣшеніе. Цезарь не можетъ быть жестокосердымъ.
   ПОС. Да благословятъ тебя боги! (Уходитъ).
   ЦЕЗ. Ступай, Прокулей, передай ей, что мы не намѣрены унижать ее, употреби всѣ утѣшенія, какія потребуются силой ея страсти, чтобы она, какъ нибудь, въ порывѣ гордости, не побѣдила насъ своею смертію. Вѣдь ея жизнь въ Римѣ будетъ нашимъ вѣчнымъ тріумфомъ. Ступай и дай намъ знать, какъ можно скорѣе, что она говоритъ и какъ ты найдешь ее.
   ПРО. Не замедлю. (Уходитъ).
   ЦЕЗ. Галлъ, ступай и ты съ нимъ. (Галлъ уходитъ). Гдѣ Долабелла -- онъ поможетъ Прокулею.
   АГР. и МЕЦ. Долабелла!
   ЦЕЗ. Нѣтъ, оставьте, я вспомнилъ, что послалъ уже его; онъ скоро воротится.-- Пойдемте въ мою палатку; вы увидите, какъ не охотно рѣшился я на войну эту, какъ спокойно и кротко выражался я во всѣхъ моихъ письмахъ. Идемте, я покажу вамъ все касающееся до этого.
  

СЦЕНА 2.

Александрія. Комната въ могильномъ памятникѣ.

Входитъ: Клеопатра, Харміана и Ира.

   КЛЕО. Мое отчаяніе начинаетъ утрачивать горечь свою. Что такое быть Цезаремъ? вѣдь онъ не само счастіе: онъ только рабъ счастія, исполнитель его прихотей. Какое же, напротивъ, величіе свершить то, что кончаетъ всѣ другія дѣла, связываетъ случай, оковываетъ превратность, погружаетъ въ сонъ и навсегда уже избавляетъ отъ алканія навоза -- кормильца какъ нищаго, такъ и Цезаря.

Входятъ Прокулей и Галлъ съ солдатами и останавливаются у двери памятника.

   ПРОК. Цезарь шлетъ привѣтъ царицѣ Египта и предлагаетъ обдумать, чего бы ей хотѣлось попросить у него.
   КЛЕО. Какъ твое имя?
   ПРОК. Прокулей.
   КЛЕО. Антоній говорилъ мнѣ о Прокулеѣ, просилъ меня довѣриться ему; но когда довѣріе безполезно уже -- не страшенъ и обманъ. Если твоему властелину хочется видѣть передъ собой царицу нищей -- скажи ему, что и изъ одного уже приличія, царица не можетъ просить меньше царства; будетъ ему угодно даровать мнѣ завоеванный имъ Египетъ для моего сына -- онъ даруетъ мнѣ такъ много моей же собственности, что я на колѣнахъ буду благодарить его за это.
   ПРОК. Не унывай; твоя участь въ царственныхъ рукахъ. Не бойся ничего, довѣрься вполнѣ моему повелителю: онъ такъ полонъ благости, что она переливаетъ на всѣхъ нуждающихся въ ней. Позволь мнѣ извѣстить его, что ты предается ему, и ты найдешь въ немъ побѣдителя благотворящаго и тамъ, гдѣ, на колѣнахъ, молятъ только о милости.
   КЛЕО. Прошу, скажи ему, что я раба его счастія, что я передаю ему величіе имъ завоеванное, что я ежечасно учусь наукѣ покорности, что съ радостію взглянула бы на него.
   ПРОК. Скажу все, прекрасная царица. Будь покойна; я знаю, твоему несчастію состраждетъ и самъ виновникъ его.
   ГАЛ. Видите, какъ легко овладѣть ею. (Прокулей влезаетъ съ двумя солдатами въ окно, по приставленной къ нему лѣстницѣ, и становится позади Клеопатры. Солдаты отодвигаютъ засовы дверей и отворяютъ ихъ). Стерегите ее до прибытія Цезаря. (Уходитъ).
   ИРА. Царица!
   ХАРМ. О, Клеопатра! ты взята, царица!
   КЛЕО. (Вынимая кинжалъ). Скорѣй, скорѣй, вѣрныя руки!
   ПРОК. (Обезоруживая ее). Остановись! остановись, государыня! Не вреди себѣ такъ страшно; этимъ я не предаю, а спасаю тебя.
   КЛЕО. Какъ? вы отнимаете у меня даже смерть, избавляющую и собакъ отъ томленія!
   ПРОК. Клеопатра, не оскорбляй великодушія моего вождя самоубійствомъ; дай ему проявить свѣту все свое благородство; смертью своей ты навсегда лишишь его этой возможности.
   КЛЕО. О, гдѣ же ты, смерть? Приди сюда! приди, приди, возьми царицу -- она постоитъ сотенъ дѣтей и нищихъ!
   ПРОК. Успокойся, государыня.
   КЛЕО. Послушай, я не стану ѣсть, не стану пить, и если нужна еще пустая болтовня -- не стану и спать. Что бы ни дѣлалъ Цезарь -- я разрушу это бренное домовище. Знай, я не хочу, чтобъ меня, какъ рабу, приковали ко двору твоего господина; не хочу, чтобъ глупая Октавія карала меня своими цѣломудренными взглядами. И я позволю поднять себя на показъ ликующей черни жестокосердаго Рима? Лучше пусть первая лужа Египта будетъ моей мирной могилой! лучше бросьте меня, совершенно нагую, въ тину Нила, и пусть раскусаютъ меня водяныя мухи въ отвратительное чудище! лучше сдѣлайте высочайшую изъ пирамидъ моей родины висѣлицей и повѣсьте меня на ней въ цѣпяхъ!
   ПРОК. Твое воображеніе рисуетъ всѣ эти ужасы безъ всякаго повода со стороны Цезаря.

Входитъ Долабелла.

   ДОЛ. Прокулей, что ты сдѣлалъ извѣстно уже Цезарю, и онъ требуетъ тебя къ себѣ. Что касается до царицы -- надзоръ за нею порученъ мнѣ.
   ПРОК. Я радъ этому, Долабелла; прошу, будь съ ней поласковѣе.-- (Клеопатрѣ) Я готовъ передать Цезарю все, что угодно тебѣ.
   КЛЕО. Скажи, что я хотѣла бы умереть. (Прокулей уходитъ ея солдатами).
   ДОЛ. Благороднѣйшая царица, ты слыхала обо мнѣ?
   КЛЕО. Не могу сказать.
   ДОЛ. Ты, навѣрное, знаешь меня.
   КЛЕО. Какая важность въ томъ, что я слыхала, или знаю? Вѣдь вы смѣетесь, когда дѣти, или женщины разсказываютъ свои сны -- не такъ ли?
   ДОЛ. Я не понимаю тебя.
   КЛЕО. Я видѣла во снѣ, что былъ императоръ Антоній,-- о, еще другой такой сонъ, чтобъ я могла видѣть другаго такого же человѣка!
   ДОЛ. Если тебѣ угодно --
   КЛЕО. Лицо его было, какъ ликъ неба, и на немъ блистали солнце и луна, и вращались и озаряли маленькое О -- землю.
   ДОЛ. Совершеннѣйшее созданіе --
   КЛЕО. Его ноги переступали океанъ; его поднятая рука была шлемовымъ украшеніемъ цѣлаго міра; голосъ его былъ гармоніей сферъ небесныхъ, но это только съ друзьями: потому что, когда нужно было устрашить, потрясти шаръ земный -- онъ рокоталъ, какъ громы. Для щедрости его не было зимы -- была вѣчная осень, тѣмъ болѣе приносившая, чѣмъ болѣе пожинали. Его наслажденія, подобно дельфинамъ, постоянно показывали спину его надъ стихіей, въ которой жили. Его цвѣтами украшались и короны и вѣнцы; царства и острова сыпались изъ кармана его, какъ мѣлкая монета.
   ДОЛ. Клеопатра --
   КЛЕО. Какъ ты думаешь: былъ или можетъ быть человѣкъ, подобный снившемуся мнѣ?
   ДОЛ. Нѣтъ, прекрасная царица.
   КЛЕО. Ты лжешь, и боги слышатъ это. Если же есть или былъ когда нибудь такой -- онъ превосходить всякое сновидѣніе. Въ образованіи чудныхъ формъ природа не можетъ, конечно, спорить съ фантазіей, но недостатку матеріала; но, придумавъ Антонія, она все-таки превзошла фантазію, совершенно помрачила всѣ ея призрачныя созданія.
   ДОЛ. Послушай, добрая государыня, твоя потеря велика, какъ ты сама, и ты несешь ее соотвѣтственно ея тягости. Пусть я никогда ничего не добьюсь, если грусть твоя не отозвалась и во мнѣ, и такъ сильно, что и мое сердце разрывается {Въ прежнихъ изданіяхъ: а grief that suit's My very heart... По экземпляру Колльера: а grief that smites My very heart...}.
   КЛЕО. Благодарю. Знаешь что хочетъ сдѣлать со мною Цезарь?
   ДОЛ. Мнѣ противно высказать тебѣ то, что хотѣлось бы, чтобъ ты знала.
   КЛЕО. Нѣтъ, прошу --
   ДОЛ. Какъ онъ ни благороденъ --
   КЛЕО. Онъ все-таки поведетъ меня въ тріумфѣ?
   ДОЛ. Поведетъ царица; я знаю это.
   ЗА СЦЕНОЙ. Посторонитесь!-- Цезарь!

Входятъ: Цезарь, Галлъ, Про кулей, Меценатъ, Селевкъ и свита.

   ЦЕЗ. Которая царица Египта?
   ДОЛ. Это императоръ, царица. (Клеопатра преклоняетъ колѣна).
   ЦЕЗ. Встань: ты не должна преклонять колѣнъ. Прошу тебя, встань! встань, царица Египта!
   КЛЕО. Боги хотѣли этого; но я должна повиноваться моему властелину и повелителю.
   ЦЕЗ. Не давай мѣста чернымъ думамъ. Хотя перечень нанесенныхъ тобою оскорбленій и вписанъ въ плоть нашу -- мы готовы смотрѣть на нихъ, какъ на простыя случайности.
   КЛЕО. Единственный властитель міра, я не могу представить дѣла моего совершенно чистымъ; сознаюсь, напротивъ, что была причастна слабостямъ, которыя и прежде часто унижали нашъ полъ.
   ЦЕЗ. Знай, Клеопатра; что намъ пріятнѣе уменьшать, чѣмъ, преувеличивать. Не будешь противиться нашимъ намѣреніямъ, а они въ отношеніи къ тебѣ какъ нельзя великодушнѣе -- ты найдешь даже выгоду въ этой перемѣнѣ; вздумаешь, напротивъ, слѣдуя примѣру Антонія, набросить на насъ тѣнь жестокосердія -- уничтожишь сама мои добрыя предположенія, подвергнешь дѣтей жалкой участи, которую готовъ отвратить, если положится на меня. За симъ, я отправляюсь --
   КЛЕО. Куды тебѣ угодно; тебѣ открытъ цѣлый міръ: онъ твой. И насъ, твои щиты, трофеи ты можешь развѣсить, гдѣ вздумается. Вотъ, добрый властелинъ мой --
   ЦЕЗ. Ты сама будешь моей совѣтницей во всемъ касающемся Клеопатры.
   КЛЕО. Вотъ, списокъ золота, серебра и всѣхъ драгоцѣнностей, мнѣ принадлежавшихъ. Тутъ все означено; не опущено ни одной бездѣлушки.-- Гдѣ Селевкъ?
   СЕЛ. Здѣсь, государыня.
   КЛЕО. Это мой казнохранитель. Спроси его; онъ отвѣтитъ тебѣ головою, что я ничего не утаила для себя.-- Говори правду, Селевкъ.
   СЕЛ. Царица, лучше лишиться языка, чѣмъ, на свою же бѣду, говорить неправду.
   КЛЕО. Чтожъ, утаила я?
   СЕЛ. Достаточно на выкупъ внесеннаго въ списокъ.
   ЦЕЗ. Не краснѣй, Клеопатра; я одобряю твое благоразуміе.
   КЛЕО. Смотри, Цезарь -- о, смотри, какъ все передается сильнымъ! мои дѣлаются теперь твоими, а перемѣнись мы положеніемъ -- твои сдѣлались бы моими. Неблагодарность Селевка приводитъ меня въ бѣшенство.-- О, рабъ, также вѣрный, какъ покупная любовь!-- Что пятишься? побѣжишь еще, ручаюсь за это; но я поймаю твои глаза, имѣй они даже крылья. Рабъ, негодяй бездушный, собака! О, неслыханная низость!
   ЦЕЗ. Добрая царица, позволь попросить тебя --
   КЛЕО. О, Цезарь, какъ горекъ позоръ этотъ! Тогда какъ ты, высокій повелитель, удостоиваешь меня, такъ страшно униженную, своимъ посѣщеніемъ -- мой собственный служитель увеличиваетъ итогъ моихъ огорченій придаткомъ своей злобы. Положимъ, добрый Цезарь, что я и удержала нѣсколько женскихъ бездѣлушекъ, ничтожныхъ игрушекъ, вещицъ, которыми дарятъ обыденныхъ друзей; положимъ, что я и скрыла нѣсколько драгоцѣннѣйшихъ вещей для Ливіи и Октавіи, чтобъ снискать посредничество ихъ -- слѣдовало ли, скажи, изобличать меня въ этомъ человѣку облагодетельствованному мной?-- О, боги, это унижаетъ меня {Въ прежнихъ изданіяхъ: The gods! it smites me... По экземпляру Колльера: Ye gods, it smites me...} болѣе самого паденія!-- (Селевку), Прошу, удались, или искры гнѣва брызнутъ изъ подъ пепла несчастія {Въ прежнихъ изданіяхъ: Through the ashes of my chance... Но экземпляру Колльера: Throug the ashes of mischance...}. Будь ты мужъ -- ты пожалѣлъ бы меня.
   ЦЕЗ. Удались, Селевкъ. (Селевкъ уходить), КЛЕО. Мы, великіе міра сего, часто терпимъ нареканіе за то, что дѣлается другими, и когда падемъ -- отвѣчаемъ и за дѣла другихъ, какъ за собственныя. Въ этомъ отношеніи мы достойны сожалѣнія.
   ЦЕЗ. Клеопатра, мы не намѣрены включать въ списокъ нашихъ завоеваній ни того, что ты скрыла, ни того, что показала; все это остается при тебѣ, располагай имъ какъ хочешь. Цезарь не купецъ, не станетъ выторговывать у тебя того, что продается купцами; и потому успокойся, не дѣлай мрачныхъ думъ тюрьмой своей. Нѣтъ, любезная царица, мы намѣрены такъ располагать тобою, какъ ты сама посовѣтуешь. Не томи же себя голодомъ, спи покойно: мы такъ заботимся и жалѣемъ о тебѣ, что навсегда останемся твоимъ другомъ. Прощай!
   КЛЕО. Мой властелинъ и повелитель --
   ЦЕЗ. Нѣтъ, нѣтъ -- прощай! (Уходитъ со свитой).
   КЛЕО. Онъ убаюкиваетъ меня льстивыми рѣчами, мои милыя; убаюкиваетъ, чтобъ я измѣнила чувству уваженія къ себѣ, но -- послушай Харміана. (Шепчетъ ей на ухо).
   ИРА. Кончай, царица; свѣтлый день миновалъ уже -- мы обречены мраку.
   КЛЕО. Возвращайся скорѣе. Я приказала: непремѣнно добыли ужъ; поди, поторопи.
   ХАРМ. Иду.

Входитъ Долабелла.

   ДОЛ. Гдѣ царица?
   ХАРМ. Вотъ. (Уходитъ).
   КЛЕО. Долабелла?
   ДОЛ. Царица, вызванный твоимъ желаніемъ, которое, изъ любви къ тебѣ, считаю священнымъ долгомъ исполнить -- спѣшу сообщить, что Цезарь отправляется черезъ Сирію, и что, черезъ три дни, отправитъ тебя, вмѣстѣ съ дѣтьми твоими, впередъ. Пользуйся этой вѣстью, какъ знаешь; я исполнилъ твою просьбу и мое обѣщаніе.
   КЛЕО. Я остаюсь твоей должницей, Долабелла.
   ДОЛ. А я твоимъ слугой. Прощай, добрая царица; я долженъ сопутствовать Цезарю.
   КЛЕО. Прощай; благодарю! (Долабелла уходитъ).-- Ну, Ира, какъ это тебѣ нравится? И тебя, египетскую куколку, будутъ показывать въ Римѣ, точно такъ же, какъ меня. Подлые ремесленники, съ засаленными передниками, съ треугольниками и молотками, поднимутъ насъ, чтобъ мы были виднѣе, на руки, и мы, объятыя ихъ вонючимъ дыханіемъ, должны будемъ впивать въ себя ихъ гадкія испаренія.
   ИРА. Боги не попустятъ этого.
   КЛЕО. Нѣтъ, это будетъ, Ира. Грубые ликторы схватятъ насъ, какъ распутныхъ женщинъ; паршивые риѳмоплеты осипнутъ, распѣвая о насъ; проворные комедіанты выведутъ насъ на сцену, представятъ наши пиры въ Александріи: Антонія вынесутъ пьянаго, какой нибудь пискливый мальчишка {Въ Шекспирово время женскія роли игрались мальчиками.} насмѣется надъ моимъ величіемъ, придавъ мнѣ видъ и движенія потаскушки.
   ИРА. О, боги!
   КЛЕО. Все это будетъ, будетъ непремѣнно.
   ИРА. Я никогда не увижу этого; я знаю, что мои ногти сильнѣе глазъ моихъ.
   КЛЕО. Да, это вѣрнѣйшее средство перехитрить ихъ, разстроить вполнѣ обдуманный замыселъ {Въ прежнихъ изданіяхъ: that's the way, to fool their preparation and to conquer their most absurd intents... По экземпляру Колльера: that's the way, to foil their preparation and to conquer their most assur'd intents...}.

Входитъ Xарміана.

   Что Харміана?-- Уберите меня, милыя, какъ царицу; принесите мои лучшія украшенія -- я опять отправляюсь на Циднъ, встрѣчать Марка Антонія.-- Ступай, Ира.-- Да, Харміана, мы рѣшились покончить; послужи мнѣ еще нѣсколько минутъ, и за тѣмъ -- гуляй до страшнаго суда.-- Принеси мой вѣнецъ и все. (Ира уходитъ).-- Что это тамъ за шумъ?
  

Входитъ одинъ изъ Стражей.

   СТР. Пришолъ какой-то поселянинъ съ фигами, и непремѣнно хочетъ видѣть тебя.
   КЛЕО. Впусти его. (Стражъ уходитъ).-- Какое жалкое орудіе свершаетъ иногда благороднѣйшее! онъ несетъ мнѣ свободу. Рѣшеніе мое неизмѣнно: во мнѣ нѣтъ уже ничего женскаго; теперь я вся, отъ головы до ногъ, тверда какъ мраморъ; теперь измѣнчивая луна не моя уже планета.

Стражъ вводитъ Поселянина съ корзиной въ рукѣ.

   СТР. Вотъ онъ.
   КЛЕО. Оставь насъ однихъ. (Стражъ уходитъ.) -- Съ тобой красивая Нильская змѣйка, умерщвляющая безъ всякихъ мукъ?
   ПОС. Со мной; но я не совѣтую тебѣ трогать ее -- ея покусъ безсмертенъ, и кто умираетъ отъ нея -- оправляется рѣдко, почти никогда.
   КЛЕО. Помнишь какой нибудь случай смерти отъ нея?
   ПОС. Очень многіе: и мужчинъ и женщинъ. Вотъ, не дальше какъ вчера, слышалъ еще объ одномъ: это была прекраснѣйшая женщина; любила, правда, немного прихвастнуть, чего женщинѣ, конечно, не слѣдовало бы дѣлать -- развѣ только честнымъ образомъ. Ну вотъ, она и разсказывала, какъ умерла отъ ея покуса, и какія боли чувствовала; -- она, не шутя, очень хорошо отзывалась объ этой змѣйкѣ; но вѣдь тотъ, кто вѣритъ всему что говорится -- не спасется и половиной того что дѣлается. Выше всякаго вѣроятія только то, что эта змѣйка -- презлая змѣйка.
   КЛЕО. Теперь, ты можешь оставить насъ.
   ПОС. Желаю тебѣ вдоволь ею натѣшиться.
   КЛЕО. Прощай.
   ПОС. (Становя корзинку на полъ). Только ты, смотри, не забывай, что змѣя всегда змѣя.
   КЛЕО. Хорошо, хорошо; прощай.
   ПОС. Змѣѣ, видишь ли, нельзя довѣрять, когда она не въ рукахъ людей благоразумныхъ; потому что въ змѣѣ, право, ничего нѣтъ добраго.
   КЛЕО. Не безпокойся, мы будемъ осторожны.
   ПОС. И прекрасно. Не давайте ей ничего, потому что она рѣшительно не стоитъ корма.
   КЛЕО. Она съѣстъ меня.
   ПОС. Нѣтъ, ты ужъ пожалуста не почитай меня такимъ простакомъ, чтобъ я не зналъ, что и самъ дьяволъ не съѣстъ женщины. Я вѣдь знаю, что женщина блюдо для боговъ, если только дьяволъ не приправитъ ее но своему; а эти мерзавцы дьяволы, сказать правду, дѣлаютъ богамъ много пакостей въ отношеніи женщинъ, потому что, изъ каждыхъ десяти ими созданныхъ -- пять они непремѣнно испортятъ.
   КЛЕО. Хорошо, ступай.
   ПОС. Право такъ; желаю, чтобъ эта змѣйка доставила вамъ какъ можно болѣе удовольствія. (Уходитъ.)

Ира возвращается съ порфирой, короной и прочимъ.

   КЛЕО. Подай порфиру, надѣнь на меня корону -- я жажду безсмертія. Соку египетскихъ гроздій не увлажать уже этихъ губъ.-- Скорѣй, скорѣй, добрая Ира.-- Мнѣ кажется я слышу призывъ Антонія,-- вижу какъ онъ поднимается, чтобъ похвалить благородный поступокъ мой,-- слышу какъ насмѣхается надъ счастіемъ Цезаря, ниспосылаемымъ богами въ оправданіе будущей кары. Иду, супругъ! Мое мужество даетъ мнѣ теперь право на это названіе; вся огонь и воздухъ, я предоставляю остальныя стихіи низшей жизни.-- Кончили?-- Такъ придите же, примите послѣднюю теплоту губъ моихъ. Прощай, добрая Харміана! На долгое, долгое разстаніе, Ира! (Цѣлуетъ ихъ. Ира падаетъ и умираетъ). Чтожъ это? Неужели въ моихъ устахъ жало ехидны? Отчего упала ты?-- Если ты и природа могли разстаться такъ тихо -- ударъ смерти щипокъ любовника: болѣзненный и все-таки желаемый.-- Недвижна!-- Отходя такъ, ты говоришь міру, что съ нимъ не стоитъ и прощаться.
   ХАРМ. Разрѣшись черная туча, пади дождемъ, чтобъ я могла сказать: и сами боги плачутъ.
   КЛЕО. Она пристыдитъ меня, если первая встрѣтитъ кудряваго Антонія; онъ примется разспрашивать ее, подаритъ поцѣлуемъ, котораго жажду, какъ неба. Приди, смертоносная гадина, разсѣки разомъ острыми зубами своими запутанный узелъ жизни! (Вынимаетъ змѣю и прикладываетъ се къ груди). Да будь же позлѣе, ядовитая дурочка -- отправляй скорѣе! О, еслибъ ты могла говорить, ты непремѣнно назвала бы Цезаря: осломъ недогадливымъ.
   ХАРМ. О, звѣзда востока!
   КЛЕО. Тише, тише! развѣ ты не видишь у моей груди малютки, усыпляющей кормилицу своимъ сосаніемъ?
   ХАРМ. О, разорвись, разорвись сердце!
   КЛЕО. Сладостно какъ бальзамъ, кротко какъ воздухъ, нѣжно -- о, Антоній!-- (Прикладывая другую змѣю къ рукѣ). Припущу и тебя. Что медлить еще -- (Падаетъ на ложе и умираетъ).
   ХАРМ. Въ этомъ пустынномъ мірѣ.-- Прощай!-- Хвастайся теперь, смерть -- прекраснѣйшая изъ женъ въ твоей власти!-- Замкнитесь пушистыя окна; отнынѣ золотистому Фебу никогда не обращать уже на себя глазъ такъ царственныхъ. Корона покосилась на тебѣ; поправлю, и за тѣмъ -- гулять!

Вбѣгаютъ нѣсколько Стражей.

   1. ст. Гдѣ царица?
   ХАРМ. Тише; не разбуди ее.
   1. ст. Цезарь прислалъ --
   ХАРМ. Посла слишкомъ медленнаго. (Прикладывая къ себѣ змѣю). О, приди; кончай скорѣе -- я едва чувствую тебя.
   1. ст. Подойдемъ поближе. Тутъ не совсѣмъ ладно -- Цезарь надутъ.
   2. ст. Онъ прислалъ Долабеллу -- позовите его.
   1. ст. Чтожъ это такое?-- Хорошее ли это дѣло, Харміана?
   ХАРМ. Превосходное, достойное царицы, имѣвшей предками такое множество царей.-- Ахъ, воинъ! (Падаетъ и умираетъ).

Входитъ Долабелла.

   ДОЛ. Что здѣсь?
   2. ст. Всѣ мертвы.
   ДОЛ. Ты не даромъ безпокоился, Цезарь; ты спѣшишь сюда, чтобъ увидать свершеннымъ уже, что такъ хотѣлось предотвратить.
   ЗА СЦЕНОЙ. Дорогу, дорогу Цезарю.

Входитъ Цезарь со свитой.

   ДОЛ. Ты слишкомъ вѣрный аугуръ, Цезарь. Чего страшился сбылось.
   ЦЕЗ. Конецъ благороднѣйшій всей жизни. Она угадала наши намѣренія и царственно пошла своимъ путемъ.-- Какъ же умерли онѣ? я не вижу крови.
   ДОЛ. Кто послѣдній былъ съ ними?
   1. ст. Какой-то глупый поселянинъ, принесшій ей фигъ. Вотъ и его корзинка.
   ЦЕЗ. Стало отъ яда?
   1. ст. Вотъ эта, то есть Харміана, за какую нибудь минуту была еще жива: стояла и говорила. Я засталъ ее поправляющей корону на головѣ умершей царицы, и вдругъ она задрожала и упала.
   ЦЕЗ. Благородное слабодушіе!-- Но еслибъ онѣ отравились -- это было бы замѣтно по наружной раздутости, а она точно притворилась спящей, чтобъ заманить другаго Антонія въ крѣпкія сѣти своихъ прелестей.
   ДОЛ. Вотъ, на груди капля выступившей крови и маленькая припухлость. Тоже и на рукѣ.
   1. ст. Это покусъ ехидны; да вотъ, на фиговыхъ листьяхъ и слизь, какую ехидны оставляютъ по себѣ въ пещерахъ Нила.
   ЦЕЗ. Весьма вѣроятно, что она именно ею и умертвила себя; по разсказамъ врача ея, она часто разспрашивала его о легчайшихъ родахъ смерти.-- Поднимите ее вмѣстѣ съ ложемъ, а прислужницъ вынесите изъ памятника. Положимъ ее подлѣ Антонія, и ни одна гробница въ мірѣ не совключитъ въ себѣ четы знаменитѣйшей. Событія такъ великія, какъ эти, потрясаютъ даже виновниковъ ихъ, и состраданіе, которое вызоветъ исторія ихъ судебъ, будетъ нисколько не меньше славы того, кто сдѣлалъ ихъ предметомъ состраданія. Все наше войско должно присутствовать при погребеніи, и за тѣмъ -- въ Римъ.-- Идемъ; распоряженіе этой великой торжественностью я поручаю тебѣ, Долабелла. (Уходить).
  
одить.)

   

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Лагерь Цезаря подлѣ Александріи.

Входятъ Цезарь, читая письмо, Агриппа, Меценатъ и другіе.

   Цез. Онъ изволитъ называть меня мальчишкой; онъ грозитъ мнѣ, какъ, будто у него станетъ силъ прогнать меня изъ Египта. Онъ осмѣлился высѣчь розгами моего посла, и вызываетъ меня на поединокъ, -- Антоній -- Цезаря! Пусть старый головорѣзъ знаетъ, что для него найдется много другихъ дорогъ къ смерти; а я между тѣмъ посмѣюсь надъ его вызовомъ.
   Мец. Цезарь можетъ быть вполнѣ увѣренъ, что такой великій человѣкъ, какъ Антоній, можетъ неистовствовать только въ крайности: и это уже значитъ,-- что самъ онъ предчувствуетъ свое паденіе. Не надо только давать ему отдыха, а пользоваться разстройствомъ его духа: человѣкъ во гнѣвѣ никогда не найдется хорошо защитить себя.
   Цез. Скажите нашимъ храбрымъ воинамъ, что завтра мы дадимъ послѣднюю битву и довершимъ славу всѣхъ прежнихъ. Въ нашихъ рядахъ есть довольно людей, которые недавно еще служили Марку Антонію и помогутъ намъ добраться до него. Позаботьтесь, чтобы все было исправно; для арміи устройте веселый праздникъ: у насъ запасу много, да солдаты и заслужили это своею храбростію.-- Бѣдный Антоній!

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА II.

Александрія. Комната во дворцѣ Клеопатры.

Входятъ Антоній, Клеопатра, Энобарбъ, Харміань, Ира, Алексасъ и другіе.

   Ант. Домицій! Такъ онъ не хочетъ со мной сразиться?
   Эноб. Нѣтъ.
   Ант. А Зачѣмъ же нѣтъ?
   Эноб. Цезарь думаетъ, что по своему счастію онъ въ двадцать разъ будетъ стоить дороже тебя; и потому выходить на поединокъ съ тобой -- значило бы ставить двадцать противъ одного.
   Ант. Завтра, господа, буду я сражаться на сушѣ и на морѣ, -- и либо останусь живъ, либо, если умру, то честь Антонія непремѣнно оживитъ въ крови его: я не пожалѣю себя. А ты будешь ли также храбро сражаться?
   Эноб. Я ударю противника и закричу; "бери все!"
   Ант. Хорошо сказано. Ступай, позови моихъ старыхъ слугъ: пусть они заготовятъ намъ на нынѣшнюю ночь хорошій пиръ. (Слуги входятъ.) Дай мнѣ руку: ты всегда служилъ мнѣ честнымъ образомъ,-- и ты также, и ты, и ты, и ты: вы всѣ служили мнѣ хорошо, и цари раздѣляли съ вами службу.
   Клеоп. Къ чему это?
   Эноб. (Вы сторону.) Это одинъ изъ тѣхъ прыжковъ, которыми печаль хочетъ вырваться изъ души его.
   Ант. И ты также былъ у меня самый честный слуга. Я желалъ бы, чтобы изъ меня вышло столько человѣкъ, сколько васъ, и чтобы изъ всѣхъ васъ составился одинъ Антоній: тогда бы я могъ точно также отслужить вамъ, какъ вы мнѣ служили.
   Всѣ. Сохрани Богъ!
   Ант. Хорошо, добрые друзья мои! Послужите мнѣ еще нынѣшнюю ночь; не щадите вина въ мою чашу; смотрите на меня, какъ и прежде, когда еще подъ властію моею было такъ много царей, готовыхъ служить мнѣ вмѣстѣ съ вами.
   Клеоп. Что онъ дѣлаетъ?
   Эноб. Хочетъ прослезить своихъ друзей.
   Ант. Послужите мнѣ еще этотъ вечеръ. Можетъ быть, имъ закончится вся ваша служба; можетъ быть, вы меня больше не увидите, или если и увидите, такъ уже не Антонія, а искаженную тѣнь его; можетъ статься, что съ утромъ вы будете служить другому господину.-- Я смотрю на васъ, какъ будто хочу навсегда распроститься съ вами.-- Дорогіе друзья мои! Я не отсылаю васъ отъ себя, -- нѣтъ. Будь я всегда тотъ же господинъ, какъ прежде: вы остались бы при мнѣ до самой смерти. Побудьте при мнѣ еще часа два, я не прошу больше, -- и боги да наградятъ васъ за это.
   Эноб. Что это ты дѣлаешь, Антоній? Къ чему такъ раздражать ихъ чувствительность? Посмотри, они плачутъ; да и мои глаза, даромъ-что я на эти вещи порядочный оселъ, какъ будто потерты луковицей. Прошу тебя, ради чести, не дѣлай изъ насъ плаксивыхъ бабъ.
   Ант. О, о о! Убей меня Богъ, если въ умѣ моемъ было такое намѣреніе. Пусть счастіе выростетъ тамъ, гдѣ падутъ эти слезы. Любезные друзья мои! Вы слишкомъ превратно понимаете меня. Не опечалить, а развеселить васъ думалъ я своими словами: мнѣ хотѣлось попросить васъ, чтобы нынѣшнюю ночь вы зажгли какъ можно больше свѣтильниковъ въ моей комнатѣ. Вы вообразить не можете, мои милые, какъ многаго надѣюсь я отъ утра: я увѣренъ, что въ завтрашней битвѣ побѣда и жизнь, а не смерть и честь -- будутъ моимъ удѣломъ. Пойдемъ-те къ столу; утопимъ въ винѣ лишнія заботы.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА III.

Тамъ же. Предъ дворцомъ.

Входятъ два солдата, поспѣшая на караулъ.

   Пер. сол. Спокойной ночи, братъ! Завтра будетъ славный день.
   Вт. сол. Онъ рѣшитъ все; прощай. Не слышалъ ли ты на улицахъ чего-нибудь особеннаго?
   Пер. сол. Ничего не слыхалъ: а что такое?
   Вт. сол. Нѣтъ! Это, кажется, былъ просто шумъ. Спокойной ночи!
   Пер. сол. И тебѣ также.

Входятъ другіе два солдата.

   Вт. сол. Счастливо, братцы, стоять на караулѣ.
   Трет. сол. И тебѣ также. Спокойной ночи, спокойной ночи!

Двое первыхъ занимаютъ свои мѣста по угламъ сцены.

   Чет. сол. Наше мѣсто вотъ здѣсь. (Становятся на свои мѣста.) Завтра, если посчастливитъ нашему флоту, то я уже не сомнѣваюсь, что на сушѣ побѣда останется за нами.
   Тр. сол. Храбрый армеецъ, -- да еще какой дальновидный!

(Подъ сценой музыка, -- звуки гобоевъ.)

   Чет. сол. Тише! Что тамъ за шумъ?
   Пер. сол. Слушайте! Слушайте!
   Вт. сол. Чу!
   Пер. сол. Музыка въ воздухѣ.
   Тр. сол. Подъ землей.
   Чет. сол. А вѣдь это добрый знакъ,-- не такъ ли?
   Тр. сол. Нѣтъ!
   Пер. сол. Замолчите, говорю вамъ. Что это за звуки?
   Вт. сол. Это богъ Геркулесъ, который прежде такъ любилъ Антонія, теперь оставляетъ его.
   Пер. сол. Пойдемъ туда, спросимъ другихъ караульныхъ, и они не слышали ли того же самаго?

(Переходятъ къ другому мѣсту.)

   Вт. сол. Что это значитъ, друзья?
   Сол. Что это? Что это? Слышете ли вы?

(Сходятся многіе и разговариваютъ между собой.)

   Пер. сол. Право, не чудно ли это?
   Тр. сол. Слышите ли, братцы? Слышите ли?
   Пер. сол. Пойдемъ за этими звуками но всѣмъ мѣстамъ караула; да посмотримъ, чѣмъ все это кончится.
   Сол. (Многіе въ одинъ голосъ.) Какъ бы то ни было, а право, что-то чудно.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА IV

Тамъ же. Комната во дворцѣ.

Входятъ Антоній, Клеопатра, Харміань и другіе прислужники.

   Ант. Эросъ! Подай мой панцырь, Эросъ!
   Клеоп. Сосни еще немножко.
   Ант. Нѣтъ, моя голубка.-- Эросъ, бѣги; неси мой панцырь, Эросъ, (Эросъ входитъ съ панцыремъ.) Ступай же, любезный, наряжай меня. Если нынѣ фортуна не порадуетъ насъ, то это развѣ оттого, что мы все дѣлаемъ ей наперекоръ.-- Живѣй!
   Клеоп. Нѣтъ, постой, Эросъ; я пособлю тебѣ. А это къ чему?
   Ант. Ахъ! Пожалуй, пожалуй! Тебѣ одной принадлежитъ право вооружать мое сердце.-- Немножко не такъ; -- вотъ теперь ладно.
   Клеоп. Въ самомъ дѣлѣ, пусти, Эросъ; я помогу вамъ. Вотъ это такъ должно быть.
   Ант. Хорошо, хорошо. Твоя ручка легка: счастье будетъ на нашей сторонѣ.-- Видишь ли, мой старый товарищъ? Ступай и ты также вооружись.
   Эноб. Сейчасъ, сію минуту.
   Клеоп. А это развѣ не хорошо убрано? Ант. Прекрасно, безподобно! Кто осмѣлится измѣнять мою одежду, прежде, нежели мнѣ угодно будетъ раздѣться для отдыха, надъ тѣмъ разразится буря моего гнѣва. Ты что, Эросъ? Сплошалъ! Царица-то лучше тебя знаетъ твое дѣло. Ну же, проворнѣе. О моя милая! Если бы ты могла видѣть, какъ я нынѣшній день буду сражаться; если бы ты знала, каръ совершу я этотъ царственный подвигъ; ты увидѣла бы, каковъ Антоній! (Входитъ офицеръ, въ полномъ вооруженіи.) Съ добрымъ утромъ! Милости просимъ. Ты посматрираешь славнымъ воиномъ. Хорошо! Примемся за это любимое наше занятіе; выступимъ до зари и весело пойдемъ на бой.
   Офиц. Тысяча подобныхъ мнѣ воиновъ, генералъ, поднялись также рано и ждутъ тебя у воротъ.

Воинскіе крики и музыка. Входятъ офицеры и солдаты.

   Вт. офиц. Прекрасное утро.-- Здравія желаемъ, генералъ!
   Всѣ. Здравія желаемъ, генералъ!
   Ант. Славная музыка, друзья мои. Подобно прекрасному юношѣ, который только-что хочетъ показаться въ свѣтъ, это утро обѣщаетъ намъ самую счастливую будущность.-- Такъ, такъ; впередъ; дайте мнѣ это.-- Проходите сюда: такъ,-- прекрасно!-- Прости, моя царица: что будетъ, то и будь. Вотъ тебѣ прощальный поцѣлуй воина! (Цѣлуетъ ее.) Я заслужилъ бы твое презрѣніе, если бы еще сталъ терять время въ утонченныхъ учтивостяхъ. Я оставляю тебя сію же минуту; а теперь твердъ, какъ булатъ.-- За мной, мои товарищи! Я поведу васъ на поле брани.-- Прощай. (Антоній, Эросъ, офццеры и солдаты уходятъ.)
   Харм. Не угодно ли тебѣ, государыня, возвратиться въ свою комнату?
   Клеоп. Пожалуй, проведи меня.-- Онъ выступаетъ геройски.-- Дай Богъ, чтобы въ этой битвѣ покончилъ онъ войну съ Цезаремъ! Тогда мой Антоній... но если... Ну, такъ и быть; пойдемъ.

(Уходитъ.)

   

СЦЕНА V.

Лагерь Антонія подлѣ Александріи.

Военная музыка. Входятъ Антоній и Эросъ. Къ нимъ на встрѣчу идетъ солдатъ.

   Солд. Дай Богъ Антонію нынѣшній день всякаго счастія!
   Ант. Вѣдь ты, кажется, въ прошедшій разъ убѣждалъ меня сражаться на сушѣ, а не на морѣ? Вотъ я теперь послушаюсь твоихъ совѣтовъ.
   Солд. Если бы ты тогда сдѣлалъ такъ, какъ я тебѣ говорилъ, то отпавшіе отъ тебя цари и воинъ, оставившій тебя нынѣшнимъ утромъ, все еще слѣдовали бы по стопамъ твоимъ.
   Ант. Кто ушелъ отъ насъ нынѣшнимъ утромъ?
   Солд. Кто? Одинъ изь твоихъ приближенныхъ. Изволь теперь кликнуть Энобарба: онъ не услышитъ тебя; а если услышитъ, такъ скажетъ изъ лагеря Цезарева: "я уже не твой."
   Ант. Что ты говоришь?
   Солд. Такъ, генералъ; теперь онъ у
   Эр. А его сундуки и сокровища остались у насъ.
   Ант. Ужели онъ ушелъ?
   Солд. Я это знаю, какъ нельзя лучше.
   Ант. Ступай, Эросъ, отошли къ нему всѣ сокровища его; исполни въ точности мое приказаніе; не забудь ни одной полушки,-- слышишь, говорю тебѣ. Напиши ему въ самыхъ благородныхъ и учтивыхъ выраженіяхъ мое прощаніе: я желалъ бы, чтобы онъ никогда не былъ больше вынужденъ перемѣнять своего господина. Напиши это, а я подпишу свое имя.-- О несчастный Антоній! Лучшіе друзья твои оставляютъ тебя.-- Ступай скорѣе.-- Энобарбъ!..

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА VI.

Лагерь Цезаря подлѣ Александріи.

Военная музыка. Входить Цезарь, Агриппа, Энобарбъ и другіе.

   Цез. Ступай впередъ, Агриппа, и начни битву. Мы хотимъ, чтобы. Антоній былъ взятъ живой. Скажи это нашимъ.
   Агр. Слушаю, Цезарь!

(Уходитъ.)

   Цез. Наконецъ приближается время всеобщаго мира. Если посчастливитъ намъ нынѣшній день -- три части міра сами собой украсятся масличными вѣтвями.

Входитъ Вѣстникъ.

   Вѣст. Антоній уже на полѣ битвы.
   Цез. Поди, скажи Агриппѣ, чтобы въ переднихъ рядахъ онъ поставилъ тѣхъ солдатъ, которые перешли къ намъ отъ Антонія: пусть во гнѣвѣ своемъ онъ устремится сначала на своихъ.

(Цезарь и его свита уходятъ.)

   Эноб. Алексасъ измѣнилъ Антонію: отправясь въ Іудею по дѣламъ своего господина, онъ уговорилъ Ирода великаго оставить Антонія и перейти на сторону Цезаря. Въ благодарность за это одолженіе Цезарь его повѣсилъ.-- Канидій и другіе, бѣжавшія отъ своего генерала, хотя приняты въ армію, но не удостоиваются ни чести, ни довѣрія.-- Я рѣшился на самое подлое дѣло и долженъ вѣчно упрекать себя въ немъ, такъ что отнынѣ для меня уже не будетъ никакой радости въ жизни.

Входитъ солдатъ Цезаря.

   Солд. Энобарбъ! Вслѣдъ за тобою Антоній послалъ сюда всѣ твои сокровища, съ увѣреніемъ во всегдашней къ тебѣ благорасположенности. Посолъ его поступилъ ко мнѣ подъ-стражу, и теперь въ палаткѣ складываетъ тяжести съ своихъ муловъ.
   Эноб. Я отдаю все тебѣ.
   Солд. Не смѣйся надо мной, Энобарбъ: я говорю тебѣ сущую правду. Возьми подъ свою защиту бѣднаго труженика, привезшаго тебѣ твое имѣніе, и проведи его изъ нашего лагеря. Я самъ принялъ бы на себя этотъ трудъ.-- Ну, а ужъ твой господинъ! И теперь еще настоящій Юиртеръ (Солдатъ уходитъ.)
   Эноб. Въ цѣломъ мірѣ нѣтъ человѣка безчестнѣе меня,-- и я вполнѣ чувствую свой позоръ. О Антоній, неистощимый родникъ великодушія! Какъ щедро заплатилъ бы ты мнѣ за мою вѣрную службу, если и самую измѣну мою осыпаешь золотомъ! Сердце мое готово разорваться, и если жестокія угрызенія не сокрушатъ его теперь же, то скоро, скоро они подавятъ меня подъ своею тяжестію. Но я чувствую, что мнѣ не пережить дня своего безславія.-- Мнѣ сражаться противъ тебя! Нѣтъ; я пойду искать какой нибудь ямы, гдѣ бы можно было мнѣ скончать дни свои: постыднѣйшая смерть всего приличнѣе будетъ моей постыдной жизни.

(Уходитъ.)

   

СЦЕНА VII.

Поле битвы между лагерями Цезаря и Антонія.

Шумъ оружія. Трубы и барабаны. Входятъ Агриппа и другіе.

   Агр. Назадъ, назадъ: мы слишкомъ далеко простерли свою отвагу. Самому Цезарю будетъ здѣсь надъ чѣмъ призадуматься. Сопротивленіе со стороны непріятеля было такъ сильно, что мы не ожидали ничего подобнаго.

Шумъ оружія. Входятъ Антоній и Скаръ, израненные.

   Ск. О мой храбрый генералъ! Вотъ ужъ что называется сражаться! Да если бы намъ и въ прошедшій разъ также взяться за дѣло; мы лихо прогнали бы ихъ домой съ окровавленными лицами.
   Ант. У тебя сильно кровь течетъ.
   Ск. Прежде рана моя походила на литеру Т; теперь вышло Н.
   Ант. Они принуждены отступить.
   Ск. Мы ихъ загонимъ въ норы; у меня еще осталось мѣста для шести или еще болѣе ранъ.

(Входитъ Эросъ.)

   Эр. Они разбиты, генералъ: нашъ перевѣсъ можно считать совершенною побѣдой.
   Ск. Надо искроить ихъ спины и загнать, какъ зайцевъ: преслѣдовать бѣглецовъ -- моя любимая потѣха.
   Ант. Тебѣ будетъ, отъ меня особенная награда за твое веселое удальство, и потомъ еще десять наградъ за твою храбрость. Пойдемъ со мной.
   Ск. За тобой -- хоть въ огонь.

(Уходитъ.)

   

СЦЕНА VIII.

Подъ стѣнами Александріи.

Военная музыка. Входятъ маршемъ Антоній, Скаръ и войско.

   Ант. Мы прогнали ихъ назадъ къ своему лагерю.-- Бѣги кто-нибудь во дворецъ увѣдомить царицу, что побѣдители идутъ къ ней въ гости.-- Завтра, еще не успѣетъ показаться солнце, мы прольемъ остальную кровь, которая не успѣла у насъ вытечь сегодня.-- Благодарю васъ, друзья мои, всѣхъ до одного: вашими руками совершены чудеса храбрости. Вы сражались, не какъ люди, обязанные содѣйствовать общему благу, но каждый изъ васъ бился за меня, какъ бы за свою собственную жизнь. Всѣ вы показали себя настоящими Гекторами въ брани. Войдите съ торжествомъ въ городъ; обнимайте своихъ женъ, своихъ друзей; разсказывайте имъ свой подвиги, между тѣмъ-какъ они радостными слезами будутъ омывать запекшуюся на васъ кровь и съ благоговѣніемъ цѣловать ваши почтенныя раны. (Скоро.) Дай мнѣ свою руку. (Входитъ Клеопатра съ своею свитой.) Предъ этой великой Феей буду я прославлять твое геройство; изъ устъ моей очаровательницы пусть польются на тебя похвалы, достойныя твоихъ подвиговъ.-- О ты, свѣтъ очей моихъ! Заключи въ своихъ объятіяхъ эту шею, еще покрытую сталью, пади на грудь мою; облобызай меня; прижмись ко мнѣ, и сквозь панцырь почувствуй трепетное біеніе моего торжествующаго сердца.
   Клеоп. Царь царей! О безпредѣльное мужество! Ты выходишь съ улыбкой на устахъ изъ этихъ всесвѣтныхъ сѣтей, въ которыхъ думала запутать тебя коварная фортуна.
   Ант. Мой соловушекъ! Мы прогнали враговъ назадъ къ своимъ бабамъ. Ахъ, дитя мое! Хотя сѣдые волосы мѣшаются у меня съ черными: но мой мозгъ поддерживаетъ еще живость въ моихъ нервахъ, и распаляетъ во мнѣ жаръ юности.-- взгляни на этого доблестнаго мужа; въ награду за его храбрость, дай ему облобызать свою нѣжную ручку.-- Цѣлуй ее, мой добрый воинъ.-- Нынѣшній день онъ сражался, какъ богъ, исполненный ненависти къ роду человѣческому, хотя и носитъ на себѣ видъ смертнаго.
   Клеоп. Другъ мой! Я подарю тебѣ полное вооруженіе изъ чистаго золота: оно будетъ истинно царское.
   Ант. Онъ заслужилъ, хотя бы его съ ногъ до головы убрать карбункулами, блистающими подобно колесницѣ Ѳеба.-- Дай мнѣ свою руку.-- Пройдемъ всю Александрію въ тріумфѣ. Несите предъ нами наши щиты изрубленные, какъ и тѣ герои, которымъ они принадлежатъ. Если бы нашъ дворецъ, могъ вмѣстить въ себѣ всѣ наши войска; мы стали бы пировать всѣ вмѣстѣ и веселиться до самаго роковаго часа; потому что завтра будетъ послѣдняя и рѣшительная битва.-- Музыканты! Оглушите городъ громомъ своихъ мѣдныхъ трубъ II литавръ; сотрясите небо и землю, и заставьте ихъ отвѣчать вашимъ звукамъ. Пусть все привѣтствуетъ наше приближеніе.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА IX.

Лагерь Цезаря.

Караульные стоятъ на своихъ мѣстахъ. Входитъ Эноварбъ.

   Пер. солд. Если въ этотъ часъ насъ не смѣнятъ, мы должны будемъ идти на гауптвахту. Какая свѣтлая ночь! Завтра- во второмъ часу утра, говорятъ, должно снова начаться сраженіе.
   Вт. солд. А въ этотъ день намъ было куда-какъ жарко!
   Эноб. О ночь, будь моею свидѣтельницей!
   Пер. солд. Что это за человѣкъ?
   Вт. солд. Тише,-- прислушаемся къ его словамъ.
   Эноб. О благословенная луна! Будь мнѣ свидѣтельницей предъ потомствомъ, которому исторія сохранятъ ненавистную память измѣнниковъ, что бѣдный Энобарбъ раскаялся въ твоемъ присутствіи.
   Пер. солд. Энобарбъ!
   Тр. солд. Тише! Слушайте, что будетъ дальше.
   Эноб. О верховная владычица истинной меланхоліи! Пролей на меня ядовитые пары ночи. Пусть больше не тяготѣетъ на мнѣ эта жизнь, столь враждебная моимъ желаніямъ. Повергни мое сердце на жестокій мой грѣхъ, какъ на скалу: изсушенное печалью, оно скоро разсыплется въ мелкій порошокъ и положитъ конецъ всѣмъ ужаснымъ мыслямъ, которыя теперь мучатъ меня. О Антоній! Благородство души твоей несравненно выше, нежели какъ низка и безчестна моя измѣна: по крайней мѣрѣ съ своей стороны прости меня; а міръ ужъ пусть запишетъ меня въ своихъ лѣтописяхъ постыднымъ бѣглецомъ, измѣнившимъ своему доброму господину. О Антоній, Антоній!

(Умираетъ.)

   Вт. солд. Поговоримъ съ нимъ.
   Пер. солд. Нѣтъ, лучше подслушаемъ, что онъ говоритъ: кажется, его рѣчи могутъ быть важны для Цезаря.
   Тр. солд.-- Въ самомъ дѣлѣ, лучше подслушаемъ. Да онъ, уснулъ.
   Пер. солд. А я думаю, такъ онъ въ обморокѣ: мнѣ еще никогда не случалось слыхать такой молитвы передъ сномъ.
   Вт. солд. Подойдемъ къ нему.
   Тр. солд. Пробудись, пробудись, Энобарбъ; поговори съ нами.
   Вт. солд. Слышишь ли? Энобарбъ!
   Пер. солд. Онъ отправился на тотъ свѣтъ. (Звукъ трубъ вдали.) Слышишь ли, Энобарбъ? Вонъ этими трубами подаютъ арміи знакъ вставать. Понесемъ его на гауптвахту: это, вѣдь, не простой солдатъ. Нашъ часъ уже прошелъ.
   Вт. солд. Пойдемъ, понесемъ его проворнѣе: можетъ быть, онъ пробудится.

(Уходятъ съ тѣломъ Энобарба.)

   

СЦЕНА X.

Между лагерями Цезаря и Антонія.

Входятъ маршемъ Антоній, Скаръ и войско.

   Ант. Они приготовляются къ морскому сраженію: на сушѣ, видно, имъ не понравилось.
   Ск. Они хотятъ, генералъ, сразиться съ нами на морѣ и на сушѣ.
   Ант. Пожалуй, сражайтесь еще хоть въ огнѣ, или въ воздухѣ: вездѣ мы останемся ихъ побѣдителями. Но вотъ что надо помнить: наша инфантерія пусть стоитъ съ нами вонъ около тѣхъ холмовъ, что прилегаютъ къ городу; приказанія морскимъ офицерамъ розданы, -- и нашъ флотъ уже двинулся съ пристани; нужно выбрать такое мѣсто, откуда бы лучше можно было разсмотрѣть положеніе непріятельскихъ кораблей и наблюдать за ихъ движеніями.

(Уходятъ.)

Входятъ маршемъ Цезарь и его войско.

   Цез. Пока самъ онъ не сдѣлаетъ на насъ нападенія на сушѣ, мы не должны выска- кивать: впрочемъ, мнѣ кажется, и съ ихъ стороны нападенія не будетъ, потому что лучшая часть ихъ войска отправлена на галеры. Надобно поспѣшить въ долины и воспользоваться выгоднѣйшимъ положеніемъ.

(Уходятъ.)

Входятъ Антоній и Скаръ.

   Ант. Они еще не соединились. Я поскорѣе займу вотъ эту возвышенность -- подлѣ сосенъ; оттуда можно будетъ обозрѣть положеніе непріятельской арміи. Тебѣ немедленно дано будетъ знать, какъ вести сраженіе.

(Антоній уходитъ.)

   Ск. На парусахъ Клеопатры ласточки свили гнѣзда, -- Авгуры говорятъ, что они не знаютъ,-- что они не могутъ сказать... Они посматриваютъ какъ-то невесело и, кажется, не осмѣливаются объявить, что они предугадываютъ. Антоній храбръ; но онъ примѣтно упалъ духомъ: его колеблющееся счастіе заставляетъ его поперемѣнно, то надѣяться, то страшиться того, что скрываеть отъ него будущее.

Вдали шумъ морскаго сраженія. Входитъ Антоній.

   Ант. Всё погибло! Эта безчестная Египтянка измѣнила мнѣ. Мой флотъ предался на сторону непріятеля. Я видѣлъ, какъ мои солдаты бросали вверхъ свои шапки и пили съ врагами, обнимая ихъ, какъ друзей, послѣ долгой разлуки.-- О вѣтренная кокетка! Ты продала меня этому безбородому юношѣ: теперь съ тобой одной должно воевать мое сердцу.-- Скажи, чтобы всѣ бѣжало отъ меня: мнѣ остается только отмстить этой коварной фуріи-обольстительницѣ, и тогда для меня будетъ все кончено.-- Пусть всѣ уходятъ; пусть всѣ бѣжать отъ Антонія. (Скаръ уходить.) Мнѣ не видать больше восхода Солнца. О счастіе! я долженъ разлучиться съ тобою навсегда: здѣсь въ послѣдній разъ потрясемъ другъ другу руки и распростимся,-- Ужели этимъ должна была кончиться слава Антонія? Низкія сердца, которыя ползали по пятамъ моимъ, и которыхъ желаніямъ я столько разъ удовлетворялъ, теперь совсѣмъ растопились отъ славы Цезаря, и расточаютъ предъ нимъ свои ласки. Величавой соснѣ обрубили вѣтви, и всякъ, кто прежде покоился подъ ея тѣнью, теперь оставляетъ ее.-- Я жестоко обманутъ. О, измѣнническое сердце Египтянки! Глаза этой адской очаровательницы сильны были подвигнуть меня на брань и тотчасъ же обезоружить; ея грудь была престоломъ моей славы, главною цѣлію всѣхъ моихъ подвиговъ. И вотъ она провела меня, какъ настоящая цыганка, и низвергла въ бездну погибели. Гдѣ ты; Эросъ? Эросъ! (Входитъ Клеопатра.) А, это ты, чародѣйка? Прочь, прочь съ глазъ моихъ!
   Клеоп. Ахъ! Отчего мой Антоній такъ сильно ожесточенъ противъ своей любезной?
   Ант. Удались, или ты будешь наказана мною по заслугамъ, и лишишь Цезаря удовольствія -- влечь тебя въ своемъ тріумфѣ. Пусть онъ свяжетъ тебя и подниметъ на показъ ликующей Римской черни.-- Укрась своимъ позоромъ торжественную колесницу побѣдителя: тамъ тебя будутъ показывать, какъ чудовище, всякому за самую мелкую монету. Пусть терпѣливая Октавія исцарапаетъ твое лице своими ногтями, нарочно отрощенными для мести. (Клеопатра уходитъ.) Ты хорошо дѣлаешь, что уходишь отсюда, если жизнь еще дорога для тебя: но лучше было бы, если бъ ты пала сейчасъ же подъ тяжестію моего гнѣва. Однимъ смертельнымъ ударомъ мой мечъ спасъ бы тебя отъ тысячи смертей. Гдѣ ты, Эросъ?-- Я чувствую на себѣ сожигающую меня рубашку Несса: Акидъ -- мой славный предокъ, вложи въ меня свою ярость; чтобъ я могъ закинуть своего Лихаса на рога луны; дай мнѣ свои крѣпкія руки и свою огромную дубину, чтобъ ею могъ я за одинъ разъ уничтожить себя. Смерть моей обольстительницѣ! Она продала меня Римскому молокососу,-- и Антоній долженъ пасть жертвою ихъ сплетней.-- Смерть преступницѣ! -- Гдѣ ты, Эросъ!

(Уходитъ.)

   

СЦЕНА XI.

Александрія. Комната во дворцѣ Клеопатры.

Входятъ Клеопатра, Харміань, Ира и Мардіанъ.

   Клеоп. Помогите мнѣ, милыя. О! Аяксъ не былъ такъ раздраженъ за щитъ Ахиллесса, и вепрь Ѳессалійскій не былъ такъ страшенъ, какъ теперь мой Антоній.
   Харм. Государыня! Скройся въ памятникъ; заключись тамъ и пошли къ нему человѣка сказать, что ты умерла. Легче душѣ разстаться съ тѣломъ, нежели герою съ своимъ величіемъ.
   Клеоп. Въ самомъ дѣлѣ, я пойду, скроюсь: Мардіанъ, бѣги къ нему и скажи, что я кончила жизнь самоубійствомъ. Не забудь прибавить, что послѣднимъ словомъ моимъ было имя Антонія, и сдѣлай милость, произнеси это имя самымъ жалобнымъ голосомъ. Бѣги же, бѣги скорѣе, Мардіанъ, и потомъ немедленно донеси мнѣ, какъ на него подѣйствуетъ разсказъ о моей смерти,-- А я заключусь въ памятникѣ.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА XII.

Тамъ же. Другая комната.

Входятъ Антоній и Эросъ.

   Ант. Эросъ, ты еще меня видишь?
   Эр. Да, мой повелитель.
   Ант. Видалъ ли ты, какъ иногда облако образуется наподобіе ужаснаго дракона, льва или медвѣдя; а въ другое время соберется цѣлая груда облаковъ въ видѣ крѣпости съ башнями или въ видѣ падающихъ скалъ; а иногда составятся зубчатые верхи горъ, и холмы съ деревьями, склоняющимся къ землѣ и угрожающими на расъ обрушиться,-- видалъ ли ты эти страшные призраки когда нибудь при закатѣ солнца?
   Эр. Видалъ, Антоній.
   Ант. Иное облако вдругъ покажется, какъ бодрый конь, и въ мгновеніе мысли опять смѣшается съ другими облаками и потеряется въ нихъ непримѣтно, какъ вода въ водѣ.
   Эр. Такъ точно, сударь.
   Ант. Ахъ, мой добрый Эросъ! Твой господинъ теперь не больше, какъ одинъ изъ такихъ призраковъ. Ты видишь еще Антонія; но не долго будетъ занимать тебя этотъ блестящій образъ.-- Для Египта предпринялъ я эту войну; -- и царица, сердце которой, какъ я думалъ, навѣкъ будетъ принадлежать мнѣ, потому что она владѣла моимъ сердцемъ (а когда мое сердце было свободно -- больше милліона сердецъ, теперь уже потерянныхъ для меня, питали къ нему искреннюю привязанность),-- эта царица, Эросъ, устроила противъ меня козни съ Цезаремъ и съиграла жестокую шутку надъ моею славою, для тріумфа моего противника,-- Что жъ дѣлать, милый Эросъ? Полно плакать, намъ осталась еще честь -- положить конецъ своей жизни. (Входитъ Мардіанъ.) О, твоя безстыдная госпожа! Она и мечъ у меня похитила.
   Мард. Нѣтъ, Антоній; моя госпожа любила тебя, и судьба ея тѣсно была соединена съ твоей судьбой.
   Ант. Прочь съ глазъ, несносный эвнухъ, или по крайней мѣрѣ молчи. Она измѣнила. мнѣ, и должна умереть отъ рукъ моихъ.
   Мард. Никто изъ насъ не можетъ умереть дважды, какъ бы ни были велики наши преступленія; а моя госпожа уже умерла. Что ты только еще собираешься сдѣлать, то она уже сдѣлала и безъ тебя, -- и послѣдними словами ея были: Антоній! мой милый, благородный Антоній! Она еще разъ хотѣла произнесть имя Антонія, но послѣдній вздохъ остановилъ его между сердцемъ и устами: такъ кончила она свою жизнь, и твое имя погребено въ ней съ честію.
   Ант. Неужели она умерла?
   Мард. Умерла.
   Ант. Эросъ! Снимай съ меня все Оружіе; дневной трудъ мой конченъ; мнѣ пора отдохнуть,-- Ты, эвнухъ, убирайся съ глазъ моихъ и считай себя счастливымъ, что выходишь отсюда цѣлъ. Пошолъ -- пошолъ вонъ! (Мардіанъ уходитъ.) -- Иди же, Эросъ; раздѣнь меня. Седмилиственный щитъ Аякса не могъ бы удержать мое сердце отъ біенія. О! Распадитесь, бока мой; сердце, разрушь свою темницу -- эту бренную плоть,-- которая стѣсняетъ тебя.-- Скорѣй, Эросъ, скорѣй! Я болѣе не хочу быть воиномъ.-- Долой съ меня все негодное оружіе: по крайней мѣрѣ я носилъ его съ честію,-- Выйди отсюда, Эросъ, на минуту. (Эросъ уходитъ).-- Я поспѣшу за тобой, милая моя Клеопатра, и со слезами буду просить у тебя прощенія. Мнѣ должно умереть сію же минуту: Всякая отсрочка только усугубила бы мои мученія. Когда уже свѣтильникъ мой погасъ: пора успокоиться, и нечего медлить. Теперь всѣ старанія удержать меня будутъ напрасны: пусть сила моя падетъ жертвою моей собственной рѣшимости. Закрою глаза свои, -- и всему конецъ.-- Эросъ!-- Я иду къ тебѣ, царица души моей.-- Эросъ!-- Встрѣчай меня въ Елисейскихъ поляхъ, гдѣ тѣла усопшихъ покоятся на цвѣтахъ душистыхъ; тамъ, схватившись рука съ рукой, мы будемъ гулять съ тобою,-- и духи съ изумленіемъ станутъ смотрѣть на наше величественное шествіе. Дидона и Эней будутъ вставлены ихъ свитой: всѣ обитатели блаженныхъ странъ поспѣшатъ вслѣдъ за нами,-- Эросъ, Эросъ! Поди сюда.

(Входитъ Эросъ.)

   Эр. Что угодно, мой добрый господинъ?
   Ант. Съ той минуты, какъ умерла Клеопатра, жизнь моя сдѣлалась столь безчестною, что боги не могутъ смотрѣть на мою низость. Я, котораго мечъ раздѣлялъ міръ на участки, который на зеленомъ хребтѣ Непгуна построилъ города изъ кораблей,-- теперь -- къ стыду своему -- долженъ признаться: я не имѣю храбрости женщины. У меня меньше духа, чѣмъ у Клеопатры: своею геройскою смертію она дала знать Цезарю, что никто не могъ быть ея побѣдителемъ, кромѣ ея самой. Эросъ! Я помню, ты клялся мнѣ, что, когда потребуетъ нужда, когда увидишь рядъ невыносимыхъ золъ, ужасающихъ и преслѣдующихъ меня, ты, по первому моему слову, умертвишь меня. Теперь это время пришло: выполняй свою клятву. Своимъ ударомъ не мнѣ нанесешь ты обиду, а Цезарю, лишая его побѣднаго торжества. Что жъ ты блѣднѣешь? Одушевись и замѣни эту блѣдность румянцемъ.
   Эр. Боги да удержатъ меня! Какъ могу я рѣшиться на то, чего не могли сдѣлать тебѣ враги наши Парѳяне, не умѣвшіе попасть въ твою грудь своими копьями?
   Ант. Такъ ужели захочешь ты, Эросъ, изъ какого нибудь окна въ Римѣ смотрѣть на своего господина, вотъ такъ связаннаго по рукамъ, съ нагнутою шеею, съ лицомъ горящимъ отъ стыда,-- между тѣмъ, какъ торжественная колесница счастливаго Цезаря покатится впереди меня и будетъ пятнать меня грязью, къ удовольствію побѣдителя?
   Эр. О, нѣтъ! Никогда я этого не увижу, Антоній.
   Ант. Такъ послушайся же меня: одною раною ты избавишь меня отъ всѣхъ золъ. Извлеки свой вѣрный мечъ, которой съ такою пользою употреблялъ ты, подвизаясь за свое отечество.
   Эр. Ахъ, Антоній! Пощади меня.
   Ант. Какъ? Когда я отпускалъ тебя на свободу, не клялся ли ты мнѣ сдѣлать это по первому моему приказанію? Дѣлай же сейчасъ.-- Я приказываю; иначе всю службу твою я буду считать дѣломъ случая, безъ цѣли, безъ правилъ. Вынимай свой мечъ и поди сюда.
   Эр. Обороти по крайней мѣрѣ отъ меня это величественное лицо, котораго черты достойны обожанія всего міра.
   Ант. (Отворотивъ лицо.) Ну, скорѣй!
   Эр. Мой мечъ готовъ.
   Ант. Пусть однимъ ударомъ онъ совершитъ свое дѣло!
   Эр. Мой любезный господинъ, мой вождь, мой верховный повелитель! Прежде нежели я занесу руку на этотъ роковой ударъ, позволь сказать тебѣ мое послѣднее-прости.
   Ант. Ты уже сказалъ, другъ. Прощай.
   Эр. Прощай, великій герой. Ударить ли!
   Ант. Въ сію минуту, Эросъ.
   Эр. Изволь... (Самъ падаетъ на свой мечъ.) Такъ я избавляю себя отъ мученія видѣть смерть Антонія.

(Умираетъ.)

   Ант. О слуга, несравненно благороднѣйшій своего господина! Ты своимъ примѣромъ, храбрый Эросъ, научаешь меня, совершить то, что я долженъ, но чего не могъ совершить. Моя царица и Эросъ должны превзойти меня своею, славою въ потомствѣ. Теперь я самъ хочу быть женихомъ своей смерти, и обниму ее, какъ свою возлюбленную. Посмотри, Эросъ,-- твой господинъ умираетъ твоимъ ученикомъ. Сдѣлать такъ (падаетъ на свой мечъ) ты меня научилъ.-- Какъ? Еще не конецъ? Я еще не умираю? Гей! Стражи! О, сократите мои мученія!

Входить Дерцетъ и стражи.

   Пер. Стр. Что здѣсь за крикъ?
   Ант. Друзья! Я худо справилъ свое дѣло. О, докончите поскорѣе, что я началъ.
   Вт. стр. Звѣзда пала.
   Пер. стр. Его роковая минута приблизилась.
   Всѣ. Увы! О горе, горе!
   Ант. Кто изъ васъ любитъ Антонія, тотъ порази его смертельнымъ ударомъ.
   Пер. стр. Я не берусь.
   Вт. стр. Я не берусь.
   Тр. стр. Никто изъ насъ не возьмется.

(Стражи уходятъ.)

   Дерц. Твоя смерть и твоя участь заставляютъ приближенныхъ твоихъ убѣгать отъ тебя. Покажись я Цезарю только съ мечемъ Антонія и съ извѣстіемъ объ этомъ обстоятельствѣ: я войду у него въ большую милость.

Входитъ Діомедъ.

   Діом. Гдѣ Антоній?
   Дерц. Вонъ тамъ, Діомедъ; вонъ видишь!
   Діом. Живъ ли онъ?-- Что ты мнѣ не отвѣчаешь?

(Дерцетъ уходитъ.)

   Ант. Не ты ли здѣсь, Діомедъ? Вынь смой мечъ и отправь меня поскорѣе на тотъ свѣтъ.
   Діом. Великій Антоній! Меня послала къ тебѣ госпожа моя Клеопатра.
   Ант. Давно ли она тебя послала?
   Діом. Сію минуту, сударь.
   Ант. Гдѣ она?
   Діом. Она заключилась въ своемъ памятникѣ. Это бѣдственное событіе, на которое я теперь смотрю съ ужасомъ, ей напередъ было извѣстно по какому-то тайному предчувствію. Лишь только замѣтила она, что ты -- Богъ знаетъ, почему -- подозрѣваешь ее въ заговорѣ съ Цезаремъ и что гнѣвъ твой неукротимъ -- ей пришло на мысль -- послать къ тебѣ Мардіана, чтобы сказать, что она уже умерла. Но страшась послѣдствій, какія могло вести за собой это извѣстіе, она вскорѣ приказала мнѣ поспѣшить сюда и объяснить, въ чемъ дѣло. Такимъ образомъ я пришелъ къ тебѣ; но боюсь, чтобъ не было уже поздно.
   Ант. Слишкомъ, слишкомъ поздно, любезный Діомедъ. Прошу тебя, позови сюда моихъ стражей.
   Діом. Гей! Кто тамъ есть? Стражи! Слышите ли?
   Ант. Несите меня, друзья мой, туда, гдѣ Клеопатра. Это послѣдняя услуга, которую вы мнѣ окажете.
   Пер. стр. Ахъ, какъ горько сердцу, что нашъ добрый господинъ не можетъ пережить всѣхъ вѣрныхъ своихъ слугъ!
   Всѣ. О ужасный день!
   Ант. Перестаньте рыдать: жестокая судьба не тронется вашими слезами. Пусть она наказываетъ насъ; мы отмстимъ ей, если великодушно и съ совершеннымъ спокойствіемъ перенесемъ ея удары. Поднимите меня!Я часто водилъ васѣнаполе брапи; теперь вы несите меня и примите за все мою искреннюю благодарность.

(Уходятъ, неся Антонія.)

   

СЦЕНА XIII.

Тамъ же. Памятникъ.

Входятъ Клеопатра, Харміань и Ира.

   Клеоп. О Харміань! Я уже никогда не выйду отсюда.
   Харм. Успокойся, моя любезная госпожа.
   Клеоп. Нѣтъ; въ жизни мнѣ не осталось ничего отраднаго. Я приготовилась къ самымъ ужаснымъ, невыносимымъ страданіямъ, и отвергаю всякое утѣшеніе. Пусть скорбь моя возрастаетъ и увеличивается съ минуты на минуту, пока не уравняется, съ тою причиною, которая произвела ее. (Входитъ Діомедъ.) Что, что такое? Живъ ли онъ?
   Діом. Живъ еще; по смерть виситъ надъ нимъ на волоскѣ. Загляни вонъ съ той стороны памятника, -- и ты увидишь: стражи несутъ его суда.

(Стражи показываются съ Антоніемъ.)

   Клеоп. О солнце! Сожги весь земной шаръ, который грѣешь ты своими лучами. Пусть вѣчная ночи покрываетъ этотъ міръ, исполненный такого непостоянства!-- О Антоній, Антоній, Антоній!-- Харміань, пособи; пособи, Ира; пособите, друзья мои -- поднимемъ его сюда.
   Ант. Успокойся: я умираю не отъ руки Цезаря: надъ Антоніемъ могъ торжествовать только самъ Антоній.
   Клеоп. Такъ, конечно такъ: никто, кромѣ Антонія, не могъ побѣдить Антонія; Но, ахъ! Что я вижу?
   Ант. Я умираю, Царица Египта, я умираю. Только еще на одну минуту прошу отсрочки у смерти, чтобы напечатлѣть на твоихъ устахъ мой послѣдній поцѣлуй, самый бѣдный въ сравненіи съ тысячами прежнихъ.
   Клеоп. Яне смѣю, не смѣю, -- извини меня, мой милый Антоній, -- я не смѣю сойти отсюда: они схватятъ меня. Никогда Цезарю, такъ щедро осыпаемому дарами счастія, не удастся увидѣть меня привязанною къ его торжественной колесницѣ. Пока мечъ будетъ имѣть остріе, ядъ -- свою силу, змѣи -- свои жала, -- я останусь свободна и безопасна. Никогда жена твоя Октавія, съ скромными глазами и съ холоднымъ сердцемъ, не будетъ любоваться моимъ позоромъ. Приближься, приближься ко мнѣ, Антоній; поддержите меня, мои милыя; надо поднять его сюда; пособите намъ, любезные друзья мои!
   Ант. О скорѣе, скорѣе; или я закрою навсегда глаза свои.
   Клеоп. Да, будто это шутка?-- Ахъ, какъ должно быть тяжело тебѣ, мой милый Антоній! Всѣ наши усилія облегчить твою участь лишь только усугубятъ твои страданія. Если бы у меня была власть Юноны: Меркурій поднялъ бы тебя на своихъ мощныхъ крыльяхъ и посадилъ бы подлъ самаго Юпитера.-- Но спѣши, спѣши ко мнѣ. Желанія любящихъ сердецъ всегда причудливы до безумія.-- Ну же, ну, ну! (Поднимаютъ Антонія.) Сюда, сюда, мой милый... Умри на этой груди, на которой ты покоился при жизни. Пусть мой горячій поцѣлуй оживитъ тебя. Ахъ, если бы уста мои имѣли эту силу, я не пожалѣла бы ихъ для Антонія.
   Всѣ. О, трогательное зрѣлище!
   Ант. Я умираю, царица души моей, я умираю. Дай мнѣ нѣсколько капель вина, чтобы я могъ еще что нибудь сказать тебѣ.
   Клеоп. Нѣтъ, полно утруднять себя. Оставь мнѣ проклинать фортуну -- эту хитрую тиранку, пока колесница ея не треснетъ отъ моихъ отчаянныхъ воплей.
   Ант. Одно слово, моя милая. Проси у Цезаря безопасности жизни и сохраненія своей чести.-- О!
   Клеоп. Это двѣ вещи несовмѣстимыя.
   Ант. Послушай меня, добрая моя -- никому не довѣряйся при дворѣ Цезаря, кромѣ Прокулея.
   Клеоп. Я довѣряюсь только своей рѣшимости и рукамъ своимъ: мнѣ не нужны будутъ ни Цезарь, ни его придворные.
   Ант. Вотъ бѣдственный конецъ моей счастливой жизни -- Не тужи, не плачь обо мнѣ. Утѣшай свое сокрушенное сердце пріятнымъ воспоминаніемъ прошедшаго, когда мы, верховно владычествуя надъ міромъ, вкушали всѣ радости изъ полной чаши удовольствій. Я умираю не рабомъ, не трусомъ; я повергъ свой шлемъ предъ соотечественникомъ.-- Римлянинъ славно побѣжденный Римляниномъ. Ахъ! Мой другъ уходить: Я не могу болѣе --

(Умираетъ.]

   Клеоп. О благороднѣйшій изъ людей! Ты умираешь? Тебѣ уже не нужны мои ласки? Ахъ! Неужели я одна останусь въ этомъ мрачномъ мірѣ, который безъ Антонія будетъ для меня настоящею темницею? О! Посмотрите, мои милыя, -- земля утратила этотъ драгоцѣнный свой вѣнецъ!-- Незабвенный герой!-- Увяла гирланда; палъ столбъ воиновъ! Дѣти и женщины теперь могутъ стать наравнѣ съ мужчинами: не стало на сторонѣ ихъ этаго блистательнаго величія. Умеръ Антоній, -- и нѣтъ уже больше ничего замѣчательнаго подъ солнцемъ.

(Падаетъ въ обморокъ.)

   Харм. О, успокойся, государынч!
   Ира. И она умерла, наша повелительница.
   Харм. Государыня!
   Ира. Государыня!
   Харм. Государыня, Государыня, государыня!
   Ира. Царица Египта! Императрица!
   Харм. Тише, тише, Ира.
   Клеоп. Нѣтъ, я небольше, какъ женщина, и съ тѣми же слабостями и съ такими же страстями, какъ простая крестьянка, занимающаяся самыми низкими работами.-- Мнѣ бы оставалось теперь бросить свой скипетръ безжалостнымъ богамъ, и сказать, что нашъ свѣтъ былъ бы ничѣмъ не хуже ихъ Олимпа, если бъ они не похитили у насъ нашего сокровища. Теперь все -- ничто. Терпѣніе -- глупость; нетерпѣливость -- свойство бѣшеной собаки... Что жъ? Ужели послѣ этого еще будетъ преступленіе -- свергнуться въ мрачное жилище смерти, прежде нежели она придетъ за нами? Какъ вы думаете, Харміань, Ира? Милыя мои, что бы вы мнѣ сказали?-- Ахъ, бѣдныя мои подруги! Посмотрите: наше солнце погасло, -- его нѣтъ. (Стражамъ къ низу.) Друзья, скрѣпите сердце: мы похоронимъ его и потомъ сдѣлаемъ все, что благородно и славно по Римскимъ обычаямъ: пусть смерть съ гордостію приметъ свою добычу. Это тѣло, это тѣло, носившее столь живой и пламенный Духъ, теперь хладно. О, пойдемъ-же, пойдемъ, мои милыя! У насъ не осталось больше утѣшенія, кромѣ отважной рѣшимости и скорой кончины.

(Уходятъ, унося тѣло Антонія.)

   

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Лагерь Цезаря, подлъ Александріи.

Входятъ Цезарь, Агриппа, Долабелла, Меценатъ, Галлъ и другіе.

   Цез. Ступай, Долабелла, къ Антонію: прикажи ему скорѣе придти сюда. Скажи, что лишившись всякой надежды, такъ долго не являться къ побѣдителю, значитъ смѣяться надъ нашимъ терпѣніемъ.
   Дол. Сейчасъ иду, Цезарь..

(Уходитъ.)

Входитъ Дерцетъ съ мечемъ Антонія.

   Цез. Что это значитъ? Кто ты такой, и какъ смѣлъ явиться сюда съ этимъ мечемъ?
   Дер. Мое имя -- Дерцетъ. Я служилъ Марку Антонію -- такому господину, который достоинъ былъ самыхъ лучшихъ слугъ. Я былъ преданъ ему до послѣднихъ минутъ, пока онъ могъ стоять и говорить. Ему посвящена вся жизнь моя; его враги были моими врагами, и я охотно проливалъ за него кровь свою. Если тебѣ угодно принять меня въ службу, я буду для тебя тѣмъ же, чѣмъ былъ для Антонія. А если не угодно; лиши меня жизни: я весь -- твой.
   Цез. Что ты хочешь сказать?
   Дер. Я говорю, Цезарь, что Антоній умеръ.
   Цез. Такой великій человѣкъ не могъ пасть безъ шума; разрушеніе его должно было бы потрясти міръ въ основаніи: львы, оставивъ свои логовища, бѣгали бы по улицамъ, а люди отъ страха скрывались бы въ звѣриныхъ вертепахъ. Смерть Антонія не то, что смерть какого нибудь частнаго человѣка: половина міра соединяется съ его именемъ.

Антоній и Клеопатра.

   Дер. Онъ умеръ, Цезарь; не отъ сѣкиры палача, не отъ руки подкупленнаго убійцы; но самъ, собственнымъ мечемъ, которымъ совершено столько славныхъ подвиговъ, пронзилъ онъ себя въ самое сердце съ тою рѣшительностію, какая отличала его въ дѣлѣ брани. Вотъ тотъ самый мечъ: я извлекъ его изъ раны Антонія. Ты видишь,-- на немъ еще не остыла благородная кровь героя.
   Цез. Друзья! Можете ли смотрѣть на эту кровь безъ глубокой скорби? Боги пусть накажутъ меня, если не правда, что смерть Антонія достойна оплакиванія царей!
   Дер. Странно, однакожъ, что природа заставляетъ насъ проливать слезы о кончинѣ такихъ людей, которыхъ погибели мы сами искали съ ревностію.
   Мец. Недостатки Антонія не промрачали его доблестей.
   Агр. Признаюсь, -- это былъ человѣкъ, какихъ мало: его душа была такъ благородна, такъ возвышенна! Но вамъ, боги, вамъ угодно соединять въ насъ съ истиннымъ величіемъ и нѣкоторыя слабости, чтобы человѣкъ всегда помнилъ, что онъ человѣкъ.-- Цезарь тронутъ.
   Мец. И не удивительно;въ этомъ огромномъ зеркалѣ онъ можетъ видѣть себя самаго.
   Цез. О Антоній! Такъ далеко я тебя преслѣдовалъ! Но что дѣлать? Иначе я подвергнулъ бы себя такой же опасности. Непремѣнно надобно было ожидать, что или ты увидишь мое паденіе, или я -- твое. Обширенъ Божій міръ: но намъ двоимъ съ тобой не достало бы въ немъ мѣста. Однако жъ могу ли я не проливать столь же горячихъ слезъ, сколь горяча кровь въ моемъ сердцѣ, о тебѣ, мой товарищъ во всѣхъ великихъ предпріятіяхъ, мой соучастникъ въ управленіи міромъ, мой другъ, мой споспѣшникъ въ дѣлѣ брани, десница моего собственнаго тѣла, мое сердце, на которомъ отсвѣчивались всѣ мысли и чувствованія Цезаря? Могу ли не плакать о томъ, что наши звѣзды, непримиримыя, достигли въ своемъ теченіи такой печальной развязки? Послушайте меня, добрые друзья мои; -- или нѣтъ, я раскрою вамъ оной мысли въ другое, болѣе благопріятное, время. (Входитъ вѣстникъ.) Судя по виду этого человѣка, -- онъ приходитъ сюда съ вѣстями объ Антоніѣ. Я хочу слышать, что онъ намъ скажетъ.-- Откуда ты, мужичокъ?
   Вѣст. Я бѣдный Египтянинъ. Царица и госпожа моя, заключась въ одной гробницѣ со всѣми своими богатствами, желаетъ узнать о себѣ твои намѣренія, чтобы приготовиться къ той участи, которую она по необходимости должна принять отъ тебя, какъ отъ побѣдителя.
   Цез. Скажи ей, чтобъ она не безпокоилась. Скоро она получить, чрезъ кого нибудь изъ моихъ приближенныхъ, извѣстіе о тѣхъ милостяхъ, какія мы намѣрены оказать ей. Цезарь не можетъ быть жестокъ къ несчастнымъ.
   Вѣст. Боги да упрочатъ твое счасѣіе!

(Уходить.)

   Цез. Поди сюда, Прокулей. Ступай, скажи Клеопатрѣ, что она не потерпитъ отъ насъ ничего унизительнаго для своей чести. Подай ей утѣшенія, сообразныя съ ея собственнымъ положеніемъ. Постарайся предотвратить отъ нея мысль о самоубійствѣ, до чего можетъ дойти она, чувствуя потерю своего величія, -- и мы лишимся удовольствія -- имѣть ее въ своемъ тріумфѣ. Увезти Клеопатру живою въ Римъ -- много значитъ: это одно содѣлаетъ нашу побѣду незабвенною въ потомствѣ.-- Поди, кончи дѣло, какъ можно скорѣе, и увѣдомь насъ, что она тебѣ скажетъ, и что ты узнаешь о ея намѣреніяхъ.
   Прок. Слушаю, Цезарь.

(Уходятъ.)

   Цез. Галлъ! Ступай вмѣстѣ съ нимъ. (Галлъ уходитъ.) А гдѣ Долабелла? Его также нужно бы послать съ Прокулеемъ. Или ужъ пусть идетъ одинъ: я теперь сообразилъ, какъ лучше вести Это дѣло; онъ скоро воротится. Пойдемъ-те, господа, со мной въ палатку. Я поговорю съ вами, и вы увидите, какъ неохотно Цезарь брался за эту войну и какой умѣренный и благородный тонъ держалъ онъ во всѣхъ своихъ письмахъ. Ступайте, я покажу вамъ все, чѣмъ можно въ этомъ увѣрить васъ.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА II.

Александрія. Комната въ памятникѣ.

Входятъ Клеопатра, Хармиань и Ира.

   Клеоп. Мое отчаяніе начинаетъ уступать мѣсто разсудку, и я чувствую,-- мнѣ дѣлается легче. Нѣтъ, ничего завиднаго быть Цезаремъ. Онъ -- не сама фортуна, а только рабъ ея, Исполнитель ея капргновѣ. Великъ тотъ; кто своею рѣшительною волею можетъ положить конецъ безпорядочному теченію Дѣлъ, обуздать дѣйствіе случая, совладѣть съ превратностями свѣта. Но наконецъ всѣ мы должны успокоиться; и тогда никакъ не отличишь персти нищаго отъ персти Цезаря.

Прокулей, Галлъ и солдаты подходятъ къ памятнику и останавливаются у дверей его.

   Прок. Цезарь посылаетъ поклонъ царицѣ Египта. Мнѣ приказано спросить тебя, государыня, какихъ милостей желаешь ты отъ щедрой руки Цезаря?
   Клеоп. (Извнутри.) Какъ тебя зовутъ?
   Прок. Мое имя Прокулей.
   Клеоп. (Извнутри.) Антоній мнѣ говорилъ, что можно положиться на твою честность. Впрочемъ для меня теперь уже не важно, если бы кто вздумалъ и обмануть меня, и довѣренность моя ни къ чему бы не послужила. Если угодно Цезарю, чтобъ я пала къ ногамъ и умоляла его о милостяхъ, то скажи ему, что я, не унижая своего царственнаго величія, не могу просить у него меньше, какъ царства. Онъ много обяжетъ меня, если благоволитъ отдать завоеванный имъ Египетъ моему сыну! За такую милость я была бы ему очень благодарна.
   Прок. Будь въ надеждѣ, государыня: твоя участь находится въ рукахъ милостиваго монарха, и тебѣ рѣшительно нечего страшиться. Ввѣрь свою судьбу Цезарю, имѣющему всѣ права на твое уваженіе: онъ готовъ въ изобиліи изливать свои щедроты на всякаго, кто имѣетъ въ нихъ нужду. Прикажи только порадовать его пріятною вѣстію, что ты совершенно предаешь себя въ его волю, -- и великодушный побѣдитель не откажетъ тебѣ ни въ одной милости, какую ты будешь просить у него съ приличною покорностію.
   Клеоп. (Извнутри.) Я прошу тебя сказать Цезарю, что я охотно подчиняюсь его власти, и что онъ можетъ располагать моею участію по всѣмъ правамъ побѣдителя. Я думаю, скоро привыкну къ требуемому имъ повиновенію, и нетерпѣливо желаю видѣться съ нимъ лично.
   Прок. Мнѣ пріятно передать ему твои мысли, прекрасная государыня. Будь спокойна: я увѣренъ, что стѣсненное твое положеніе тронетъ виновника до глубины сердца.
   Галлъ. Смотри, какъ легко испугать ее. (Прокулей и два стража влѣзаютъ въ памятникъ по лѣстницѣ, подставленной къ окну, и становятся позади Клеопатры. Нѣкоторые изъ стражей отнимаютъ запоръ и отворяютъ двери.) (Прокулею и стражамъ.) Стерегите ее до прихода Цезаря.

(Галлъ уходитъ.)

   Ира. Великая царица!.
   Аарм. О Клеопатра! Ты взята въ плѣнъ, моя добрая государыня.
   Клеоп. Скорѣй, скорѣй, мои послушныя руки! (Вынимаетъ кинжалъ.)
   Прок. Остановись, остановись, государыня! (Кидается къ Клеопатрѣ и обезоруживаетъ ее.) Не наноси себѣ вреда: я не намѣренъ чрезъ это выдавать тебя, а только хочу спасти жизнь твою.
   Клеоп. Какъ! Вы хотите отнять у меня и смерть -- это послѣднее утѣшеніе, въ которомъ не отказываютъ даже собакамъ, когда жизнь сдѣлается имъ въ тягость?
   Прок. Клеопатра! Не оскорбляй самоубійствомъ великодушнаго повелителя; дай свѣту видѣть благородство его духа: у Цезаря никогда не было намѣренія осуждать тебя на позорную смерть.
   Клеоп. Гдѣ ты, смерть? Приди ко мнѣ, приди! Возьми себѣ царицу. Ужели я не стою низкой толпы, изъ которой ты каждодневно похищаешь свои жертвы?
   Прок. Успокойся, государыня, успокойся:
   Клеоп. Я не возьму въ ротъ ни питья, ни пищи, и если еще принуждена буду нѣсколько времени болтать съ вами, не усну ни на одну минуту: такъ ли, иначе, непремѣнно разрушу эту смертную храмину. Пусть тогда Цезарь дѣлаетъ, что хочетъ: только знайте, что никогда онъ не увидитъ меня въ цѣпяхъ ползающею при дворѣ его, и никогда глупой Октавіи не удастся наказать меня презрительнымъ своимъ взглядомъ. Меня поднять на показъ шумной черни насмѣшливаго Рима! Пусть лучше дадутъ мнѣ мирный гробъ къ какой-нибудь лужѣ Египта! Пусть лучше бросятъ меня нагую въ тину Нила, въ добычу водяныхъ насѣкомыхъ, подлѣ ужасныхъ и отвратительныхъ гадинъ! Пусть лучше поднимутъ меня на одну изъ моихъ отечественныхъ пирамидъ и привѣсятъ цѣпями къ ея вершинѣ!
   Прок. Воображеніе твое рисуетъ тебѣ, государыня, твою будущность въ такихъ ужасныхъ чертахъ, что Цезарю никогда на умъ не приходило ничего подобнаго.

Входить Долабелла.

   Дол. Прокулей! Твой повелитель, Цезарь, извѣщенъ о томъ, что ты здѣсь сдѣлалъ, и приказалъ мнѣ послать тебя къ нему обратно. Что касается до царицы, то я беру ее на свою отвѣтственность.
   Прок. Я готовъ, Долабелла. Прошу тебя, обходись съ ней повѣжливѣе. (Клеопатрѣ.) Не прикажешь ли чего ни будь сказать отъ тебя Цезарю?
   Клеоп. Скажи, что я хотѣла бы умереть.

(Прокулей уходитъ.)

   Дол. Великая государыня! Слыхала ли ты что нибудь обо мнѣ отъ Антонія?
   Клеоп. Я не могу тебѣ сказать...
   Дол. Вѣрно, ты знаешь меня.
   Клеоп. Какая важность въ томъ, слыхала ли я о тебѣ или нѣтъ, знаю ли тебя или не знаю?-- Я думаю, -- ты смѣешь ея, когда дитя или женщина разсказываетъ тебѣ ночныя грезы: не правда ли?
   "Дол. Слова твои для меня непонятны.
   Клеоп. Мнѣ грезилось, что я вижу предъ собой царя царей т-Антонія. О, какъ бы я желала, чтобы этотъ сонъ повторился, и чтобы я могла еще разъ увидѣть такого великаго человѣка!
   Дол. Если угодно, государыня.--
   Клеоп. Лице у него было, какъ небеса, гдѣ величественно блистали солнце и лупа, распространяя своимъ обращеніемъ свѣтъ по всему маленькому земному шару.
   Дол. Это было прекраснѣйшее созданіе...
   Клеоп. Его ноги перешагивали океанъ; его распростертая рука покрывала міръ, какъ бы короной; его голосъ въ дружественной бесѣдѣ походилъ на гармонію сферъ небесныхъ; но когда онъ въ гнѣвѣ вскрикивалъ на своихъ враговъ, -- его слова, какъ страшный громъ, потрясали землю въ основаніи. Для щедрой десницы его не было осени безплодной, а была вѣчная весна, дары которой не истощились отъ жатвы, напротивъ, -- еще умножались. Наслаждаясь удовольствіями и радостями жизни, онъ былъ подобенъ дельфину, котораго хребетъ всегда возвышается надъ разсѣкаемыми имъ волнами моря. Порфиру его украшали короны царей и князей: острова и царства, какъ блистающія медали, висѣли по краямъ его одежды.
   Дол. Клеопатра!
   Клеоп. Какъ ты думаешь,-- бывалъ ли, или могъ ли быть когда нибудь наяву такой великій мужъ, какого я видала во снѣ?
   Дол. Нѣтъ, государыня.
   Клеоп. Ты лжешь, и ложь твоя оскорбляетъ слухъ боговъ. Однако жъ можно ли себѣ представить, что есть что-либо или былъ когда нибудь такой человѣкъ. Это и во снѣ трудно увидать. Природа обыкновенно уступаетъ въ своихъ твореніяхъ дивнымъ мечтамъ воображенія; но создавъ, Антонія, она далеко превзошла воображеніе, и помрачила всю прелесть нашихъ призраковъ.
   Дол. Послушай меня, добрая государыня.-- Твоя потеря велика, какъ ты сама, -- и твои глубокія сѣтованія равняются ея тяжести.-- Пусть боги лишатъ меня всякаго счастія въ жизни, если я не признаюсь тебѣ откровенно, что словами твоими я тронутъ до глубины сердца, и скорбь моя едва ли не равна твоей.
   Клеоп. Благодарю за участіе, мой другъ. А знаешь ли ты, что Цезарь хочетъ сдѣлать со мной?
   Дол. Мнѣ не хотѣлось бы сказывать тебѣ, государыня, его намѣреній, хотя я и желалъ бы сообщить тебѣ ихъ.
   Клеоп. Ничего, ничего, говори; я прошу тебя.
   Дол. Хоть Цезарь и благороденъ......
   Клеоп. Однако хочетъ влечь меня въ своемъ тріумфѣ?
   Дол. Такъ точно, государыня.

За сценой: "Пустите, дайте дорогу. Самъ Цезарь идетъ."
Входятъ Цезарь, Галлъ, Прокулей, Меценатъ, Селевкъ и свита.

   Цез. Гдѣ царица Египта?
   Дол. Вотъ она, Цезарь.

(Клеопатра падаетъ предъ нимъ на колѣна.)

   Цез. Встань; я не хочу видѣть тебя въ такомъ положеніи. Прошу тебя, встань, царица, -- встань.
   Клеоп. Боги хотятъ того, мой повелитель -- я должна повиноваться тебѣ во всемъ, державный Цезарь.
   Цез. Не смущайся мрачными мыслями. Нанесенныя намъ тобою оскорбленія уже изгладились изъ нашей памяти, хотя слѣды ихъ остаются на нашемъ тѣлѣ: мы смотримъ на нихъ, какъ на дѣло случая, и не видимъ тебя.
   Клеоп. Владыка міра! Я не берусь представить вину свою въ томъ свѣтломъ видѣ, что бы она не заслуживала наказанія; но признаюсь откровенно, что я подвержена многимъ порокамъ, какіе часто и прежде унижали честь нашего слабаго пола.
   Цез. Знай, Клеопатра, что мы скорѣе захотимъ извинить твои слабости, чѣмъ увеличивать ихъ. Если ты не будешь противиться нашимъ намѣреніямъ (а наши намѣренія относительно тебя очень благородны), участь твоя облегчится,-- и ты будешь благословлять насъ, какъ своихъ благодѣтелей. Если же предположишь во мнѣ варварскую жестокость, и послѣдуешь примѣру Антонія: ты лишишься многихъ нашихъ милостей и подвергнешь дѣтей своихъ жалкой участи, отъ которой могло бы спасти ихъ твое повиновеніе волѣ Цезаря. Я оставляю тебя.
   Клеоп. Какъ угодно: міръ открытъ для твоего шествія; онъ весь -- твой. Мы, украшеніе твоего тріумфа, трофеи твоей побѣды, будемъ тамъ, куда угодно будетъ тебѣ назначить насъ. Вотъ, мой повелитель...
   Цез. Твоя участь, Клеопатра, рѣшена будетъ съ собственнаго твоего согласія.
   Клеоп. Вотъ списокъ моихъ богатствъ, золота и драгоцѣнныхъ камней: они всѣ предъ тобою; и не скрываю ни одной мелочи.-- Селевкъ!
   Сел. Здѣсь, государыня:
   Клеоп. Это мой сокровищехранитель. Пусть онъ засвидѣтельствуетъ предъ тобой, Цезари, подъ опасеніемъ потерять голову, что я ничего не утаила отъ тебя.-- Говори правду, Селевкъ.
   Сел. Государыня! Я соглашусь скорѣе быть безъ языка, чѣмъ утверждать на свою бѣду то, чего нельзя подтвердить.
   Клеоп. Что жъ я утаила?
   Сел. Много еще, на что можно выкупить всѣ сокровища, которыя здѣсь выставлены.
   Цез. Не краснѣй, Клеопатра: я одобряю твое благоразуміе.
   Клеоп. О Цезарь! Посмотри, какъ всѣ раболѣпствуютъ предъ сильнымъ. Мои слути переходятъ на твою сторону; но повернись счастіе,-- и твои перешли бы ко мнѣ,-- Неблагодарность этого Селевка выводитъ меня изъ терпѣнія.-- О рабъ вѣроломный и непостоянный, какъ любовь распутной женщины! Какъ! Ты не стыдишься измѣнить мнѣ? Измѣняй, пожалуй; по помни, что моя месть настигнетъ тебя, хотя бы ты летѣлъ отъ меня на крыльяхъ птицы. Рабъ, бездушная тварь, мерзавецъ! О неслыханная низость!
   Цез. Государыня! Позволь намъ просить тебя....
   Клеоп. О. Цезарь! Посмотри, какую глубокую рану нанесъ онъ моей чести! Тогда какъ ты, высокій повелитель мой, удостоиваешь меня своимъ посѣщеніемъ,-- мой собственный слуга умножаетъ горести своей государыни подлою измѣной! Скажи, добрый Цезарь, если бы я даже и не показала тебѣ какого нибудь ничтожнаго женскаго убора или дешевой игрушки, какими обыкновенно дарятъ новыхъ друзей; если бы скрыла какую нибудь драгоцѣнность, приготовленную въ подарокъ Ливіи и Октавіи, для того, -- чтобы снискать себѣ ихъ посредничество, -- скажи, неужели облагодѣтельствованный мною долженъ былъ открывать такія тайны? О боги! Такая неблагодарность поражаетъ мое сердце еще сильнѣе, чѣмъ потеря моего величія. (Селевку.) Приказываю тебѣ; -- удались отсюда, -- или изъ подъ пепла моего счастія еще разъ сверкнутъ искры моего гнѣва. Если бы ты былъ человѣкъ, ты сжалился бы надо мною.
   Цез. Не противься ей, Селевкъ.

(Селевкъ уходитъ.)

   Клеоп. Пусть міръ узнаетъ, что мы великіе земли, терпимъ поношеніе за то, что дѣлаютъ другіе, и павши съ высоты своего величія, должны бываемъ потерять свою славу за чужіе грѣхи: съ этой стороны участь царей -- самая жалкая.
   Цез. Клеопатра! Я не намѣренъ брать у тебя ни того, что ты утаила отъ насъ, ни того, что показала намъ. Все имѣніе твое останется при тебѣ, и ты можешь располагать ими по своей волѣ. Цезарь никогда не унизится до корыстолюбія мелкихъ торгашей. Успокойся, прошу тебя. Ты свободна: твое собственное воображеніе внушило тебѣ мысль, что ты плѣнница.-- Нѣтъ, государыня, я намѣренъ предоставить твоему собственному благоразумію выборъ участи для себя. Не убивай себя голодомъ, не прогоняй отъ себя наши заботы о твоей жизни, наше состраданіе къ тебѣ -- порука для тебя, что Цезарь навсегда хотѣлъ бы остаться твоимъ другомъ. Прощай.
   Клеоп. О, мой господинъ! О, мой верховный повелитель!
   Цез. Я не принимаю этихъ громкихъ титуловъ. Прощай.

(Цезарь и его свита уходятъ.)

   Клеоп. Онъ льстилъ мнѣ, мои милыя; онъ хотѣлъ усыпить во мнѣ чувствованіе утраченнаго мною величія. Послушай меня, Харміань. (Шепчетъ ей на ухо.)
   Ира. Кончимъ скорѣе свою жизнь, моя добрая госпожа! День для насъ прошелъ; наступила мрачная ночь.
   Клеоп. Воротись же скорѣе, Харміань. Я уже сказала тебѣ, что все приготовлено. Ступай и отыщи скорѣе.
   Харм Сейчасъ, государыня.

Входитъ Доллбелла.

   Дол. Гдѣ царица?
   Харм. Вотъ она!

Уходитъ.

   Клеоп. Долабелла?
   Дол. Государыня! Ты желала узнать намѣреніе Цезаря,-- и я, изъ любви къ тебѣ, счелъ священною для себя обязанностію -- удовлетворить твоему желанію. Теперь я могу сказать тебѣ, что Цезарь намѣренъ отправиться чрезъ Сирію, и черезъ три дня онъ пошлетъ тебя впередъ съ твоими дѣтьми. Пользуйся, какъ умѣешь, этимъ извѣстіемъ. Я выполнилъ твою просьбу и свое обѣщаніе.
   Клеоп. Долабелла! Я много обязана тебѣ.
   Дол. Государыня! Я твой слуга. Прощай. Мнѣ надобно быть при Цезарѣ.

(Уходитъ.)

   Клеоп. Прощай. Благодарю тебя отъ всего сердца.-- Что теперь ты думаешь, Ира? И Тебя, вмѣстѣ со мною, будутъ показывать въ Римѣ, какъ Египетскую куклу; презрѣнные рабы, съ своими засаленными передниками, съ своими топорами и молотками, будутъ поднимать насъ всѣмъ на видъ и мы принуждены будемъ сносить дурной запахъ отъ этой грубой черни и вдыхать въ себя ея испаренія.
   Ира. Да сохранятъ насъ боги!
   Клеоп. Точно, Ира. Безстыдные ликторы будутъ прилипать къ намъ, какъ къ распутнымъ женщинамъ; жалкіе кропатели стиховъ будутъ громко пѣть объ насъ свои пѣсни; комедіанты сейчасъ придумаютъ на нашъ счетъ какой нибудь фарсъ, и будутъ представлять на театрѣ наши пиршества въ Александріи. Антонія выведутъ на сцену пьянымъ, а меня будетъ пародировать какой нибудь пискунъ {Извѣстно, что во время Шекспира роли женщинъ играли мальчики, одѣтые въ женское платье.}, и постарается унизить величіе Клеопатры, представляя ее развратною женщиною.
   Ира. О милосердые боги!
   Клеоп. Да, такъ точно, Ира.
   Ира. Никогда я не увижу такого позора: ногти у меня крѣпче глазъ моихъ.
   Клеоп. Дѣйствительно, будетъ лучшее средство сдѣлать напрасными всѣ приготовленія враговъ нашихъ и восторжествовать надъ ихъ намѣреніями.-- А, Харміань, -- это ты? Одѣньте меня, мои милыя, какъ свою царицу; ступайте, принесите мнѣ мое лучшее платье и блестящія украшенія. Я снова пойду къ Цезарю встрѣтить Антонія. Ступай, Ира. Да, моя добрая Харміань, я рѣшалась умереть. Окажи мнѣ эту послѣднюю услугу, и потомъ навѣки будь свободна. Принеси мнѣ корону и не забудь ничего. (Ира уходитъ. Шумъ за сценой.) Что значитъ этотъ шумъ?

Входитъ стража.

   Стр. Сюда пришелъ какой-то кресть er">

СЦЕНА 4-я.

Тамъ же. Улица.

(Входятъ Лепидъ Меценатъ и Агриппа).

   Лепидъ. Вамъ въ будущемъ бояться нѣтъ причинъ.
             Идите вслѣдъ за вашими вождями.
   Агриппа. Мы выступимъ немедля. Маркъ Антоній
             Отправился проститься лишь съ своей
             Октавіей.
   Лепидъ.           Прощайте жъ до поры,
             Когда мы снова встрѣтимся въ доспѣхахъ,
             Такъ къ вамъ идущимъ.
   Меценатъ.                     Мы достигнемъ горъ,
             Увѣренъ я, скорѣе, чѣмъ туда же
             Прибудешь ты, Лепидъ.
   Лепидъ.                     Вашъ путь короче;
             А я, согласно плану, долженъ буду
             Отправиться окольною дорогой.
             Но я могу промедлить день иль два --
             Не болѣе.
   Меценатъ. Такъ добрый путь!
   Лепидъ.                               Прощайте! (Уходятъ).
  

СЦЕНА 5-я.

Александрія. Комната во дворцѣ.

(Входятъ Клеопатра, Харміана, Ира, Алексасъ и придворные).

   Клеопатра. Я музыки хочу!.. Тому, кто любитъ,
             Она вѣдь служитъ пищей,-- правда, пищей,
             Лелѣющей лишь грусть.
   Придворный. Эй, музыканты!

(Входитъ Мардіанъ):

   Клеопатра. Нѣтъ, музыки не надо!-- Харміана,
             Идемъ играть въ шары.
   Харміана.                     Играй, царица,
             Сегодня съ Мардіаномъ: у меня
             Болитъ рука.
   Клеопатра.           Ну, съ евнухомъ забава
             Плоха для женщины! Идешь ты, что ли,
             Играть со мной?
   Мардіанъ.                     Сыграю, какъ умѣю,
             Владычица!
   Клеопатра.           За доброе желанье
             Прощаютъ и ошибки. Впрочемъ, я
             Раздумала. Ступай, вели подать
             Мнѣ удочку. Пойдемте на рѣку.
             Тамъ стану я при звукахъ отдаленной
             И тихой, нѣжной музыки ловить
             Блестящихъ желтыхъ рыбокъ; буду быстро
             Пронзать крючкомъ ихъ слизистыя жабры,
             Чтобъ каждая казалась мнѣ моимъ
             Антоніемъ -- и я со смѣхомъ буду
             Тащить ихъ изъ воды съ веселымъ крикомъ:
             "Ага! Попался!"
   Харміана.           Помню, сколько смѣху
             Въ тотъ было день, когда побилась съ нимъ
             Ты объ закладъ, кто вытащить успѣетъ
             Изъ моря первый рыбу; какъ при этомъ
             Твой водолазъ привѣсилъ на крючокъ
             Ему нарочно рыбу, да еще
             Соленую, и какъ ее Антоній
             Съ тріумфомъ вытащилъ на берегъ 39)!
   Клеопатра.                                         О, время!
             Блаженства дни! Я разбѣсила смѣхомъ
             Его моимъ и тѣмъ же смѣхомъ ночью
             Опять развеселила. Къ утру онъ
             Заснулъ, какъ опьянѣлый на постели,
             А тамъ ему велѣла нарядиться
             Я женщиной,-- сама жъ надѣла мечъ,
             Которымъ онъ сражался при Филиппи.

(Входитъ вѣстникъ).

   Клеопатра. Ты изъ Италіи?.. Скорѣй, скорѣй!..
             Спѣши наполнить мнѣ вѣстями уши,
             Такъ жаждущія ихъ.
   Вѣстникъ.                     Царица... Я...
   Клеопатра. Онъ умеръ?... Рабъ презрѣнный! Ты убьешь
             Свою царицу, молвивъ это слово!
             Вотъ золото, вотъ жизнь тебѣ,-- скажи лишь,
             Что онъ здоровъ!.. Поцѣловать позволю
             Я руку бѣлоснѣжную тебѣ 40)
             За эту вѣсть,-- ту руку, до которой
             Едва дерзали съ трепетомъ касаться
             Вѣнчанные цари!
   Вѣстникъ.                     Онъ не хвораетъ.
   Клеопатра. Вотъ золото еще тебѣ!.. Но, нѣтъ!
             Постой! Скажи яснѣй!-- вѣдь мертвыхъ также
             Больными не зовутъ. Когда сказалъ ты
             Слова мнѣ въ этомъ смыслѣ -- я велю
             Расплавить это золото и влить
             Его въ зловѣщій ротъ тебѣ!
   Вѣстникъ.                               Царица,
             Позволь мнѣ молвить слово.
   Клеопатра.                               Говори,
             Я слушаю; но видъ твой не сулитъ
             Хорошаго. Когда Антоній живъ,
             Свободенъ и здоровъ -- то для чего же
             Ты мнѣ провозглашаешь эту радость
             Съ такимъ печальнымъ видомъ? Если жъ онъ
             Въ опасности -- ты долженъ былъ явиться
             Ко мнѣ подъ видомъ фуріи, съ вѣнцомъ
             Изъ змѣй на головѣ!
   Вѣстникъ.                     Угодно ль будетъ
             Тебѣ, чтобъ говорилъ я?
   Клеопатра.                     Я хотѣла бъ
             Тебя прибить сначала!.. Впрочемъ, если
             Ты скажешь мнѣ, что мой Антоній живъ,
             Здоровъ, не плѣнникъ Цезаря и веселъ --
             Я золотомъ и градомъ цѣнныхъ перловъ
             Велю тебя осыпать.
   Вѣстникъ.                     Онъ здоровъ.
   Клеопатра. Спасибо!.. Дальше!
   Вѣстникъ.                               Съ Цезаремъ онъ друженъ..
   Клеопатра. Ты чудный человѣкъ.
   Вѣстникъ.                               Съ нимъ Цезарь въ лучшихъ,
             Чѣмъ прежде, отношеньяхъ.
   Клеопатра.                               Мнѣ обязанъ
             Своимъ ты будешь счастьемъ.
   Вѣстникъ.                               Но, однако...
   Клеопатра. О, какъ я ненавижу это "но"!
             Въ немъ гробъ всему, что передъ нимъ сказалъ ты
             Хорошаго! Оно, какъ злой тюремщикъ,
             Ведетъ вослѣдъ ужаснаго злодѣя!
             Но, впрочемъ, будь, что будетъ!.. Вытряхай
             Кошель твоихъ извѣстій -- все равно,
             Дурныхъ или хорошихъ. Ты сказалъ мнѣ,
             Что Цезарь другъ Антонію; что самъ онъ
             Свободенъ и здоровъ...
   Вѣстникъ.                     Свободенъ?.. Нѣтъ,
             Я этого не вымолвилъ. Напротивъ,
             Теперь онъ связанъ долгомъ въ отношеньи
             Къ Октавіи.
   Клеопатра.           Какимъ?
   Вѣстникъ.                     Пріятнымъ долгомъ:
             Спать съ ней въ одной постели.
   Клеопатра.                               Харміана,
             Скажи:-- я поблѣднѣла?..
   Вѣстникъ.                               Онъ на ней
             Теперь женатъ.
   Клеопатра (бьетъ его) 41). Пусть чумная зараза
             Сразитъ тебя!..
   Вѣстникъ.           Царица, успокойся!
   Клеопатра (продолжая его битъ).
             Вонъ, гнусный рабъ!.. Ты смѣлъ, промолвить это!..
             Я вышибу глаза твои, какъ пару
             Дрянныхъ мячей. (Вцѣпляется въ него руками).
                                           Я оборву тебѣ
             Всѣ волосы!.. Велю тебя избить
             Желѣзными бичами! Будешь ты
             Сваренъ въ соли и щолокѣ!...
   Вѣстникъ.                               Не я вѣдь
             Устроилъ этотъ бракъ:-- я лишь принесъ
             Тебѣ о немъ извѣстье...
   Клеопатра.                               Сознавайся,
             Что ты солгалъ!.. Я подарю тебя
             За это цѣлой областью! Заставлю
             Своимъ гордиться счастьемъ! Ты за горе,
             Какое мнѣ нанесъ, заплатишь тѣмъ лишь,
             Что былъ прибитъ! Я одарю тебя
             Сверхъ этого такъ щедро, какъ лишь можешь
             Ты пожелать!..
   Вѣстникъ.           Царица,:-- онъ женатъ!
   Клеопатра (выхватывая кинжалъ) 42). А! Вижу я, что надоѣло жить
             Тебѣ, бездѣльникъ, долго!
             Вѣстникъ.                               Если такъ,
             То я бѣгу!.. Чтобъ ты ни говорила,
             А я не виноватъ! (Убѣгаетъ вѣстникъ).
   Харміана.                     Приди въ себя,
             Царица дорогая! Онъ вѣдь.точно!
             Ни въ чемъ не виноватъ.
   Клеопатра.                               Гроза разитъ
             Съ виновными и. правыхъ!.. Пусть Египетъ
             Исчезнетъ въ волнахъ Нила! Ядъ его
             Зловредныхъ змѣй пусть заразитъ невинность!
             Зови назадъ презрѣннаго раба:
             Какъ ни кипитъ во мнѣ безумно ярость,
             Но я не укушу его,-- зови!
   Харміана. Онъ слишкомъ скованъ страхомъ.
   Клеопатра.                                                   Я ему
             Не сдѣлаю дурного. Безъ того ужъ
             Я слишкомъ обезчестила себя,
             Прибивъ такое низкое творенье,
             Когда сама виновна... Пусть войдетъ онъ.

(Вѣстникъ возвращается).

             Поди сюда и слушай:-- какъ ни честно
             Правдивымъ быть посломъ, но злая, вѣсть
             Всегда вредитъ посланнику. Онъ можетъ,
             Расписывать на тысячу ладовъ
             Пріятныя извѣстья; но дурныя
             Дадутъ себя почувствовать безъ словъ..
             Вѣстникъ. Я дѣлалъ, что велѣли.
   Клеопатра.                                         Повтори мнѣ:
             Женился ль онъ?-- Тебя возненавидѣть
             Сильнѣй я не могу, когда бъ ты даже
             Сказалъ мнѣ "да".
   Вѣстникъ.                     Да, онъ женатъ, царица!
   Клеопатра. Такъ ты стоить упорно на своемъ?
             Всѣ громы на тебя!..
   Вѣстникъ.                     Иль долженъ лгать я?
   Клеопатра. Да, да,-- солги!-- солги, хотя бы даже
             Своей ты ложно превратилъ Египетъ
             Въ гнѣздо зловредныхъ гадовъ! Прочь! Исчезни!.
             Вонъ съ глазъ моихъ! Когда бъ ты былъ Нарциссомъ 43),
             То все же для меня остался бъ прежнимъ
             Чудовищемъ!.. Стой! Повтори:-- женился?...
   Вѣстникъ. Прости мнѣ, государыня!
   Клеопатра.                                         Женился?..
   Вѣстникъ. Не ставь, прошу, въ вину мнѣ нежеланье
             Тебя сердить. Несправедливо будетъ
             Карать за то, что ты велишь сама.
             Да, онъ супругъ Октавіи!
   Клеопатра.                               Пускай же
             Его измѣна сдѣлаетъ такимъ же
             Мерзавцемъ и тебя! Ты неувѣренъ
             Самъ въ томъ, что наболталъ 44)? Вонъ съ моихъ глазъ!
             Товаръ, съ какимъ явился ты изъ Рима,
             Мнѣ слишкомъ дорогъ. Навали его
             На спину самъ и провались съ нимъ вмѣстѣ!..

(Вѣстникъ уходитъ.)

   Харміана. О, добрая царица, успокойся!
   Клеопатра. Какъ часто я, Антонія хваля,
             Бранила Цезаря!
   Харміана.                     Безъ счету разъ,
             Прекрасная царица!
   Клеопатра.                     Вотъ отплата
             За это мнѣ!.. Мнѣ дурно! Помогите!..
             Уйдемте прочь! О, Ира, Харміана!

(Прислужницы подбѣгаютъ.)

             Оставьте! Ничего!.. Поди сюда,
             Мой Алекеасъ,-- ступай за этимъ плутомъ.
             Пускай тебѣ опишетъ онъ наружность
             Октавіи, глаза, лѣта, привычки;
             Да не забудь особенно спросить
             О волосахъ. Все разузнай подробно
             И мнѣ приди сказать. (Алексасъ уходитъ).
                                           Я отрекаюсь
             Навѣки отъ него!.. О, Харміана!
             Отречься? Мнѣ?.. Да вѣдь когда бъ по виду
             Горгоной былъ съ одной онъ стороны --
             Съ другой онъ все же Марсъ! (Мардіану)
                                                     Ступай, скажи,
             Чтобъ не забылъ онъ разспросить о ростѣ
             Октавіи. Жалѣй меня, жалѣй,
             Но молча, Харміана!.. Удалимтесь! (Уходятъ).
  

СЦЕНА 6-я.

Близъ Мизенскаго мыса.

(Входятъ съ одной стороны Помпей и Менасъ при звукахъ трубъ и литавръ; съ другой -- Октавій, Лепидъ, Антоній, Энобарбъ, Меценатъ и войско).

   Помпей. Заложники обмѣнены -- такъ, значитъ,
             Поговорить мы можемъ предъ борьбой.
   Октавій. Дѣйствительно умнѣе попытаться
             Окончить дѣло миромъ. Мы послали
             Тебѣ въ письмѣ предложенныя нами
             Условія. Когда ты ихъ обдумалъ,
             Тогда скажи, согласенъ ли вложить
             Ты мечъ въ ножны и отпустить обратно
             Въ Сицилію тѣхъ юношей, которымъ
             Придется здѣсь иначе умереть.
   Помпей. Къ вамъ, тремъ столпамъ, единственнымъ владыкамъ
             Вселенной всей, намѣстникамъ боговъ,
             Я обращаюсь съ рѣчью! Я не знаю,
             За что отецъ покойный мой, имѣя
             Друзей и сына, долженъ оставаться
             Везъ мести за себя, тогда какъ Цезарь,
             Чья тѣнь являлась Бруту при Филиппи,
             Нашелъ ту месть и видѣлъ, какъ сражались
             Вы за него 45)? За что, скажите, сталъ
             Убійцей блѣдный Кассій? По какой
             Причинѣ Брутъ, правдивѣйшій изъ римлянъ,
             Съ толпой борцовъ свободы долженъ кровью
             Облить былъ Капитолій? Вся причина
             Была лишь въ томъ, чтобъ не былъ человѣкъ
             Рабомъ другого. То же побудило
             Равно меня собрать могучій флотъ,
             Подъ чьимъ рулемъ кипитъ сѣдою пѣной
             Широкій океанъ. Я наказать
             Хочу лишь Римъ за ту неблагодарность,
             Которой отплатилъ онъ за услуги
             Покойнаго отца.
   Октавій.                     Подумай, время ль
             Теперь затѣять это 46)?
   Антоній.                     Испугать
             Ты насъ не можешь флотомъ;-- съ нимъ успѣемъ
             Еще мы посчитаться. Что жъ до суши --
             Ты знаешь хорошо, что мы на ней
             Богаче и сильнѣй тебя.
   Помпей.                              Вы точно
             Богаче тѣмъ, что овладѣлъ ты домомъ
             И всѣмъ добромъ покойнаго отца.
             Кукушка, какъ извѣстно, не свиваетъ
             Себѣ гнѣзда, такъ потому владѣй
             И ты имъ до поры.
   Лепидъ.                     Не отдаляйся,
             Прошу тебя, отъ сути разговора,
             А лучше объяви, что скажешь ты
             На наши предложенья.
   Октавій.                     Въ томъ все дѣло.
   Антоній. Пожалуйста, не думай, что тебя
             Мы станемъ уговаривать: -- бери
             Въ расчетъ свои лишь выгоды.
   Октавій.                               И то,
             Что можетъ выйти, если ты захочешь
             Погнаться за большимъ.
   Помпей.                     Вы предложили,
             Чтобъ я владѣлъ Сициліей и также
             Сардиніей; чтобы очистилъ море
             Отъ дерзости пиратовъ и прислалъ
             Вамъ хлѣба въ Римъ. Коль скоро соглашусь
             На эти я условья -- всѣ мы мирно
             Вернемся по домамъ, не изрубивъ
             Своихъ щитовъ и съ цѣлыми мечами.
   Антоній, Лепидъ и Октавій.
             Да, такъ бы мы желали.
   Помпей.                     Такъ узнайте жъ,
             Что я сюда явился прежде васъ
             Готовый согласиться; но меня
             Заставилъ разсердиться Маркъ Антоній.
             (Антонію) Нехорошо, конечно, говорить
             О собственныхъ заслугахъ, тѣмъ не менѣе
             Сказать я долженъ, что, когда вели
             Войну твой братъ и Цезарь -- мать твоя
             Была укрыта мной, какъ вѣрнымъ другомъ.
             Въ Сициліи.
   Антоній.           Помпей,-- я это знаю
             И, вѣрь, былъ постоянно занятъ мыслью
             О томъ, какъ отплатить тебѣ.
   Помпей.                               Давай же
             Теперь твою мнѣ руку. Не мечталъ,
             Признаться, я, что мнѣ съ тобой придется
             Здѣсь встрѣтиться.
                                 Что дѣлать!.. На востокѣ
             Конечно, спится мягко и легко;
             Но я тебѣ обязанъ тѣмъ, что прибылъ
             Сюда до срока, чѣмъ успѣлъ, какъ вижу,
             Не мало выиграть.
   Октавій.                     Ты измѣнился
             Съ послѣдняго свиданья.
   Помпей.                               Не берусь
             Судить о томъ, насколько мнѣ лицо
             Испортила враждебная фортуна;
             Но знаю твердо то, что понапрасну
             Она бы захотѣла покорить
             Мнѣ также сердце.
   Лепидъ.                     Въ добрый часъ, надѣюсь,
             Мы встрѣтились.
   Помпей.                     Отъ всей души желалъ
             Я этого. Теперь же, согласившись,
             Я полагаю, слѣдовало бъ намъ
             Скрѣпить условья подписью.
   Октавій.                               Я первымъ
             Считаю это долгомъ.
   Помпей.                     А затѣмъ
             Недурно было бъ, если бъ мы почтили
             Другъ друга пиромъ. Жребій пусть рѣшитъ,
             Кому начать.
   Антоній.           Помпей, я буду первымъ.
   Помпей. Нѣтъ, нѣтъ, Антоній: подчинись, какъ всѣ,
             Тому, что скажетъ жребій. Ты во всякомъ
             Конечно, случаѣ насъ превзойдешь
             Египетской стряпней. Я слышалъ, будто
             Самъ Юлій Цезарь потолстѣлъ, поживши
             На хлѣбахъ тамъ.
   Антоній.                     Болтаютъ люди много.
   Помпей. Я молвилъ безъ насмѣшки.
   Антоній.                                         Ты красно
             Сказать умѣешь все.
   Помпей.                     Я говорю
             Лишь то, что слышалъ;-- слышалъ же еще
             Разсказъ о томъ, какъ проносилъ къ тебѣ
             Аполлодоръ...
   Энобарбъ.           Пожалуйста, довольно.
             Что за бѣда, хотя бъ и проносилъ?
   Помпей.                                         Скажи, кого?
             Энобарбъ. Ну, проносилъ въ перинѣ
             Извѣстную царицу 47)!
   Помпей (Энобарбу). Я теперь лишь,
             Храбрецъ, тебя узналъ;-- какъ поживаешь?
   Энобарбъ. Недурно!-- Впереди жъ, какъ вижу, будетъ
             Еще того пріятнѣй: насъ вѣдь ждутъ
             Четыре славныхъ пира.
   Помпей.                               Дай пожать
             Твою мнѣ руку. Я къ тебѣ вражды,
             Повѣрь мнѣ, не питалъ; напротивъ, въ битвахъ
             Завидовалъ всегда, глядя, какъ храбро
             Сражался ты.
   Энобарбъ.           А я такъ не питалъ
             Къ тебѣ любви, хотя, признаюсь прямо,
             Хвалилъ тебя за доблести, какими
             Превосходилъ нерѣдко ты меня.
   Помпей. Ты простъ и откровененъ;-- эти свойства
             Идутъ къ тебѣ. Прошу, друзья, теперь
             Попировать васъ на мою галеру.
   Антоній, Цезарь и Лепидъ.
             Иди впередъ,-- мы за тобой.
   Помпей.                               Идемте!

(Помпей, Октавій, Антоній, Лепидъ, солдаты и свита уходятъ).

   Менасъ (про себя). Никогда, Помпей, твой отецъ не заключилъ бы такого договора. (Энобарбу) Мы съ тобой, кажется, уже имѣли случай видѣться.
   Энобарбъ. Вѣроятно, на морѣ.
   Менасъ. Именно.
   Энобарбъ. На морѣ ты велъ себя молодцомъ.
   Менасъ. Какъ ты на сушѣ.
   Энобарбъ. Я всегда готовъ отвѣтить похвалой тому, кто хвалитъ меня; но мои заслуги на сушѣ дѣйствительно таковы, что ихъ нельзя не признать.
   Менасъ. Какъ и моихъ на морѣ.
   Энобарбъ. Оно такъ; но отъ нѣкоторыхъ ты могъ бы отречься ради твоей собственной чести. Надо признаться, ты былъ на морѣ порядочнымъ грабителемъ.
   Менасъ. Точь-въ-точь, какъ ты на сушѣ.
   Энобарбъ. Если такъ, то я отрекаюсь отъ всѣхъ моихъ подвиговъ. Впрочемъ, все равно,-- давай твою руку. Если бъ наши глаза имѣли власть начальниковъ -- они могли бы захватить теперь двухъ цѣлующихся грабителей.
   Менасъ. Лица у людей всегда честны, что бы ни дѣлали ихъ руки.
   Энобарбъ. Ну, у хорошенькихъ женщинъ честныхъ лицъ не бываетъ.
   Менасъ. И недаромъ: вѣдь онѣ воруютъ сердца.
   Энобарбъ. А вѣдь мы шли сюда съ вами сражаться.
   Менасъ. Что до меня, то я вовсе не доволенъ этимъ превращеніемъ битвы въ попойку. Помпей просмѣялъ сегодня свое счастье.
   Энобарбъ. И это тѣмъ хуже, что, разъ выпустивъ изъ рукъ, его нельзя вернуть и слезами.
   Менасъ. Вѣрно сказано! А Марка Антонія мы, признаюсь, никакъ не ожидали здѣсь встрѣтить. Скажи, пожалуйста, правда, что онъ женился на Клеопатрѣ?
   Энобарбъ. Вѣдь сестру Цезаря зовутъ Октавіей.
   Менасъ. Это такъ, и она была замужемъ за Каіемъ Марцелломъ.
   Энобарбъ. А теперь за Маркомъ Антоніемъ.
   Менасъ. Что ты сказалъ?
   Энобарбъ. Правду.
   Менасъ. Значитъ, онъ и Цезарь связались навѣки.
   Энобарбъ. Если бъ меня, заставили предсказать, что выйдетъ изъ этой связи, то я отказался бъ отъ званія прорицателя.
   Менасъ. Я думаю, расчеты играли въ этой свадьбѣ гораздо большую роль, чѣмъ любовь.
   Энобарбъ. И я того же мнѣнія. Ты увидишь, что узелъ, который долженъ скрѣпить ихъ дружбу, превратится въ петлю для нея же. Октавія скромна, холодна и спокойна.
   Менасъ. Кто жъ не пожелалъ бы такой жены?
   Энобарбъ. А тотъ, кто не таковъ самъ,-- то-есть Маркъ Антоній. Повѣрь, что онъ возвратится къ своему египетскому лакомству, и тогда вздохи Октавіи раздуютъ огонь въ Цезарѣ. Потому я предсказываю вѣрно, что средство, которое они употребили для скрѣпленія своей дружбы, поможетъ только скорѣе ее разорвать. Антоній вернется къ своей старой привязанности, такъ какъ здѣсь онъ женился только на выгодѣ.
   Менасъ. Пожалуй, случится дѣйствительно такъ. Однако пора намъ на галеру. Мнѣ хочется выпить за твое здоровье.
   Энобарбъ. Я отвѣчу на это съ удовольствіемъ. Мы пріучили наши горла къ попойкамъ въ Египтѣ.
   Менасъ. Идемъ же. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 7-я.

На палубѣ галеры Помпея близъ Мизенскаго мыса.

(Музыка. Входятъ нѣсколько служителей съ кушаньями и виномъ).

   1-й служитель. Они сейчасъ придутъ сюда. Нѣкоторые ужъ до того нализались, что едва стоятъ на ногахъ, и свалятся отъ перваго вѣтерка..
   2-й служитель. Лепидъ краснехонекъ.
   1-й служитель. Его вѣдь они сажаютъ съ собой изъ милости48).
   2-й служитель. Едва они скажутъ другъ другу колкость, Лепидъ сейчасъ же кричитъ: "Ну, полно вамъ ссориться!" -- и затѣмъ запиваетъ мировую.
   1-й служитель. Зато самъ онъ окончательно разсорился съ своимъ собственнымъ разсудкомъ.
   2-й служитель. Вотъ и видно, какъ нехорошо попасть въ общество великихъ людей. Если копье мнѣ не по плечу, то отъ него столько же для меня пользы, сколько отъ соломинки.
   1-й служитель. Попасть въ высшій кругъ и не имѣть въ немъ ни силы ни голоса -- все равно, что вставить себѣ въ лобъ такіе глаза, которыми ничего не видишь.

(Трубы. Входятъ Октавій, Антоній, Помпей, Лепидъ, Агриппа, Меценатъ, Энобарбъ, Менасъ и другіе вожди).

   Антоній (Октавію). Вотъ какъ у нихъ устроено: въ Египтѣ
             Есть мѣтки на одной изъ пирамидъ,
             Чтобъ наблюдать размѣръ разлитья Нила.
             По высотѣ, которой достигаетъ
             Его вода, рѣшаютъ, будетъ голодъ
             Иль урожай. Чѣмъ выше поднялся
             Разливъ рѣки, тѣмъ болѣе надежды.
             Когда жъ вода вернется въ берега,
             Тогда бросаетъ зерна въ тину пахарь,
             И жатва зрѣетъ скоро 49).
   Лепидъ.                     Тамъ у васъ,
             Я слышалъ, есть диковинныя змѣи.
   Антоній. Да, Лепидъ.
   Лепидъ. Правда, что онѣ выводятся изъ тины дѣйствіемъ солнца, точно такъ же, какъ и вашъ крокодилъ?
   Антоній. Правда.
   Помпей. Садитесь, и пусть подадутъ вино. Здоровье Лепида!
   Лепидъ. Мнѣ что-то нездоровится; но я отъ другихъ не отстану.
   Энобарбъ. Пока не заснешь; но я боюсь, что это случится прежде, чѣмъ ты отстанешь.
   Лепидъ. Я слышалъ, что Птоломеевы пирамиды удивительнѣйшая вещь! Увѣряю васъ, что слышалъ это точно!
   Менасъ (Помпею, тихо). Помпей, два слова.
   Помпей (тихо). Въ чемъ секретъ? Скажи
             Мнѣ на ухо.
   Менасъ.           Приди сюда -- увидишь,
             Что дѣло не пустое.
   Помпей.                     Погоди.
             Эй, кубокъ для Лепида!
   Лепидъ.                               Что за штука,
             Скажите мнѣ теперь, вашъ крокодилъ?
   Антоній. Съ виду онъ похожъ на самого себя; толщиной не превосходитъ своей толщины, ростомъ также; движется своими членами; ѣстъ то, чѣмъ питается, а распавшись послѣ смерти на составныя части, переселяется въ другія существа.
   Лепидъ. А какого онъ цвѣта?
   Антоній. Тоже своего собственнаго.
   Лепидъ. Удивительное существо!
   Антоній. Престранное;-- и представь, слезы у него мокрыя.
   Октавій. Удовлетворился ли онъ твоимъ описаніемъ?
   Антоній. Еще бы не удовлетвориться послѣ новаго кубка, который поднесъ ему Помпей! Иначе онъ эпикуреецъ ужъ слишкомъ 50).
   Помпей (тихо Менасу).
             Отстань! Ступай, повѣсься! Очень нужно
             Болтать мнѣ вздоръ! Исполни, что велѣли.
             Гдѣ кубокъ?
   Менасъ (тихо). Ради всѣхъ моихъ заслугъ,
             Склони ко мнѣ вниманье.
   Помпей (отходя въ сторону). Что такое?
             Ты, кажется, съ ума сошелъ.
   Менасъ.                               Ты знаешь,
             Что я всегда склонялся предъ твоей
             Судьбой и счастьемъ.
   Помпей.                     Сознаюсь охотно;
             Ты мнѣ служилъ усердно; но о чемъ же
             Вопросъ теперь? Скорѣе!
   Антоній (Лепиду)                     Берегись,
             Лепидъ: ты сядешь на мель 51).
   Менасъ (Помпею).                     Хочешь быть
             Владыкой міра?
   Помпей.                     Что? что ты городишь?
   Менасъ. Я повторю: желаешь быть владыкой
             Вселенной всей?..
   Помпей.                     Какимъ путемъ?
   Менасъ.                                                   Скажи
             Лишь слово мнѣ -- и, какъ ни бѣденъ я
             Кажусь на видъ, но буду человѣкомъ,
             Который это выполнитъ и дастъ
             Тебѣ весь міръ.
   Помпей.           Ты, вижу я, изрядно
             Успѣлъ ужъ нализаться.
   Менасъ.                               Нѣтъ, Помпей,
             Я сдерживалъ себя. Дерзни -- и будешь
             Юпитеромъ! Все то, что обнимаетъ
             Широкій сводъ небесный, будетъ впредь
             Твоимъ владѣньемъ!
   Помпей.                     Говори яснѣе.
   Менасъ. Соперники твои, владыки міра,
             Въ твоихъ рукахъ. Вели отрѣзать якорь
             И вытти съ ними въ море -- тамъ же мы
             Отрѣжемъ имъ и головы. Все будетъ
             Тогда твоимъ52).
   Помпей.                     И ты не догадался
             Исполнить это молча?-- Сталъ болтать
             О томъ со мной? Такое дѣло было бъ
             Услугою, когда свершилъ бы тихо
             Его ты самъ,-- въ моихъ рукахъ же станетъ
             Оно поступкомъ гнуснымъ. Или ты
             Не могъ понять, что въ людяхъ, мнѣ подобныхъ,
             Не выгода ведетъ на поводахъ
             Съ собою честь, но честь ее! Жалѣй же
             Теперь о томъ, что твой языкъ испортилъ
             Задуманное дѣло. Если бъ ты
             Его свершилъ, не говоря ни слова*
             То, рано или поздно, твой поступокъ
             Одобренъ былъ бы мной,-- теперь же мнѣ
             Нельзя не осудить его. Забудь же
             О немъ и пей!
   Менасъ (про себя). Ну, если такъ, то я
             Тащиться впредь не стану за твоей
             Блѣднѣющей фортуной. Кто не ищетъ
             Ея даровъ и не беретъ, когда
             Ему ихъ предлагаютъ -- не получитъ
             Ихъ никогда.
   Помпей.           Лепидъ, твое здоровье!
   Антоній. Велите отнести его на берегъ.
             Я буду пить, Помпей, и за него.
   Энобарбъ. Менасъ, твое здоровье!
   Менасъ.                                         Благодаренъ
             Тебѣ я, Энобарбъ.
   Помпей (служителю, который наливаетъ). Полнѣй!-- до края!
   Энобарбъ (показывая на служителя, который уноситъ Лепида).
             Вотъ кто силенъ.
   Менасъ.                     А что?
   Энобарбъ.                               Не видишь развѣ?
             Треть міра онъ уноситъ на плечахъ 63).
   Менасъ. Ну, если такъ, то эта треть пьяна.
             Желалъ бы нализаться я и прочимъ,
             Чтобъ міръ кружился легче.
   Энобарбъ.                               Пей лишь самъ --
             Твое желанье сбудется.
   Менасъ.                               Идетъ!
   Помпей. А все нашъ пиръ не пиръ александрійскій 54).
   Антоній. Къ нему онъ близокъ. Чокайтесь дружнѣй!
             Твое здоровье, Цезарь!
   Октавій.                     Не пора ли
             Окончить нашъ кутежъ? Вѣдь стыдно, право,
             Споласкивать свой мозгъ виномъ и видѣть,
             Что отъ того становится онъ только
             Грязнѣе и туманнѣй.
   Антоній.                    Всякій долженъ
             Бытъ сыномъ вѣка.
   Октавій.                    Ну, на этотъ тостъ,
             Пожалуй, я отвѣчу; но все жъ лучше
             Провесть четыре дня, не пивъ ни разу,
             Чѣмъ выпить столько вдругъ.
   Энобарбъ.                               А что, нашъ славный,
             Великій вождь!-- Ужъ не спустится ль намъ
             И въ плясъ теперь египетскій во славу
             Веселья и вина?
   Помпей.                     Да, да, храбрецъ!
             Ты славно выдумалъ.
   Антоній.                     Берите жъ руки,
             Пока вино, всесвѣтный побѣдитель,
             Не погрузило въ волны сладкой Леты
             И память намъ и умъ.
   Энобарбъ.                     Давайте руки!
             Эй, музыка, греми что мочи! Станьте
             Теперь въ кружокъ. Мальчишка этотъ пусть
             Намъ будетъ запѣвалой;-- мы жъ подхватимъ
             Дружнѣй припѣвъ, насколько хватитъ силъ.

(Музыка. Энобарбъ ставитъ ихъ въ кругъ)

                       ПѢСНЯ.
  
             Бахусъ, дивный царь вина!
             Власть надъ всѣмъ тебѣ дана.
             Бочки -- бѣдъ для насъ забвенье,
             Гроздья -- лицамъ украшенье!
             Раздавайся жъ пиръ и громъ,
             Чтобъ весь міръ пошелъ кругомъ 55)!
   Октавій. Ну, полноте, довольно! Доброй ночи
             Тебѣ, Помпей. Идемъ, любезный братъ.
             Не забывай, что наши санъ и званье
             Не могутъ одобрять такой пустой
             Потери времени. Пора окончить.
             Смотрите:-- наши щеки разгорѣлись
             Вѣдь ужъ совсѣмъ. Самъ крѣпкій Энобарбъ
             Не выдержалъ. Мой собственный языкъ
             Готовъ болтать безъ толку. Буйный хмель
             Насъ обратилъ почти въ шутовъ. Съ чему
             Терять еще слова?.. Покойной ночи!
             Дай руку мнѣ, Антоній.
   Помпей.                               Мы еще
             Увидимся на сушѣ.
   Антоній.                     Непремѣнно.
             Давай твою мнѣ руку.
   Помпей.                     О, Антоній!
             Мой отчій домъ принадлежитъ тебѣ!
             Но что тутъ толковать -- теперь друзья мы!
             Садитесь въ лодку.
   Энобарбъ.           Берегитесь,-- тише!
             Здѣсь такъ легко упасть.

(Помпей, Антоній, Октавій и свита уѣзжаютъ).

                                           А я, Менасъ,
             На берегъ не желаю.
   Менасъ.                     Мы съ тобой
             Сойдемъ въ мою каюту... Эй, гремите
             Въ литавры и рога,-- валяй во всю!
             Пусть самъ Нептунъ увидитъ, какъ великихъ
             Мы чествуемъ гостей своихъ! Гремите жъ --
             И чортъ васъ побери!

(Продолжительный громъ барабановъ и трубы).

   Энобарбъ.                     Эй, шапки вверхъ!
   Менасъ. Ура! ура! Впередъ, друзья,-- идемте!.. (Уходятъ).
  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА 1-я.

Равнина въ Сиріи.

(Входятъ торжественнымъ маршемъ Вентидій, Силіи и другіе римскіе вожди съ войскомъ. Предъ ними несутъ трупъ Пакора)56).

   Вентидій. Насталъ конецъ для Парѳіи! Не страшны
             Для насъ ея прославленныя стрѣлы 57)!
             Счастливый, рокъ дозволилъ мнѣ отмстить
             За гибель Марка Красса. Пусть несутъ
             Трупъ сына ихъ царя предъ нашимъ войскомъ!
             Пакоръ убитъ, и въ этомъ месть за Красса.
   Силій. Спѣши, спѣши, Вентидій благородный,
             Пока твой мечъ еще дымится кровью
             Твоихъ враговъ, пожать плоды побѣды.
             Преслѣдуй бѣглецовъ! Гонись за ними
             Чрезъ Мидію до самыхъ отдаленныхъ
             Долинъ месопотамскихъ! Пусть Антоній,
             Твой славный вождь, найдетъ предлогъ почтить
             Тебя вѣнцомъ побѣды и тріумфомъ.
   Вентидій. Нѣтъ, Силій, ты не правъ:-- не долженъ низшій
             Стремиться затмевать собою высшихъ.
             Бездѣйствіе бываетъ иногда
             Полезнѣй намъ, чѣмъ подвиги, и это
             Особенно въ тѣхъ случаяхъ, когда
             Начальникъ нашъ въ отсутствіи. Замѣть
             Слова мои внимательно: Антоній,
             А съ нимъ равно и Цезарь зачастую
             Выигрывали болѣе трудомъ
             Усердныхъ слугъ, чѣмъ собственныхъ. Такъ, Соссій,
             Начальствовавшій ранѣе меня
             Сирійскими войсками, потерялъ
             Довѣренность Антонія за то лишь,
             Что быстро тамъ прославился. Начальникъ,
             Чьи подвиги успѣли превзойти
             Дѣла его начальника, тѣмъ самымъ
             Становится какъ будто бы вождемъ
             Надъ нимъ самимъ. Пустъ честолюбье будетъ
             Въ солдатѣ первой доблестью -- но все жъ
             Оно снесетъ пріятнѣй пораженье,
             Чѣмъ лучшую побѣду, если ею
             Оно унизится. Я могъ бы больше
             Еще себя прославить, но Антоній
             Остался бъ недоволенъ мной, и я
             Погибнуть могъ бы самъ съ своею славой
             Въ его неудовольствіи.
   Силій.                               Я вижу,
             Что ты уменъ и одаренъ богато
             Тѣмъ свойствомъ, безъ котораго солдатъ
             Похожъ на свой бердышъ. Ты написалъ
             О всемъ уже Антонію?
   Вентидій.                     Я скромно
             Намѣренъ изложить ему, что имя
             Его служило въ битвѣ со врагомъ
             Для насъ побѣднымъ кликомъ; что знамена
             И храбрыя войска его, имѣя
             Все нужное въ довольствѣ, усмирили
             Ничѣмъ неукрощавшихся досель
             Парѳянскихъ скакуновъ, заставя ихъ
             Оставить поле битвы.
   Силій.                               Гдѣ теперь
             Антоній самъ?
   Вентидій.           Сбирается въ Аѳины.
             Мы также постараемся прибыть
             Туда скорѣй его, когда лишь это
             Позволитъ намъ захваченная нами
             Тяжелая добыча. Маршъ впередъ! (Уходятъ).
  

СЦЕНА 2-я.

Римъ. Передняя въ домѣ Октавія.

(Агриппа и Энобарбъ встрѣчаются).

   Агриппа. Ну, что жъ?-- Разстались братья?
   Энобарбѣ.                                                   Порѣшивъ
             Дѣла свои съ Помпеемъ, онъ уѣхалъ;
             Другіе же скрѣпляютъ договоръ.
             Октавія реветъ, что ей придется
             Уѣхать прочь изъ Рима; Цезарь мраченъ;
             Ну, а Лепидъ, какъ увѣрялъ серьезно
             Меня Менасъ,-- такъ даже захворалъ
             Съ вина дѣвичьей немочью.
   Агриппа.                               Хорошій
             Онъ человѣкъ.
   Энобарбъ.           Отличнѣйшій,-- и какъ
             Душой онъ преданъ Цезарю!
   Агриппа.                               Онъ любитъ
             Не меньше и Антонія.
   Энобарбъ.                               Чуть рѣчь
             Зайдетъ при немъ о Цезарѣ -- кричитъ онъ:
             "Вотъ богъ, Юпитеръ нашъ!"
   Агриппа.                               Зато Антоній
             Въ его глазахъ не меньше, чѣмъ владыко
             Надъ самыми богами.
   Энобарбъ.                     Стоитъ только
             При немъ промолвить: "Цезарь" -- онъ сейчасъ
             Докончить: "несравненный!"
   Агриппа.                               А Антоній?
             Въ его понятьѣ фениксъ 58)!
   Энобарбъ.                               Чтобъ почтить
             Вполнѣ достойно Цезаря -- довольно
             Сказать его лишь имя.
   Агриппа.                     Ихъ обоихъ
             Лепидъ вознесъ высоко.
   Энобарбъ.                     Все жъ онъ ставитъ
             Далеко выше Цезаря, хоть любитъ
             Антонія не меньше... Да о чемъ
             Тутъ, впрочемъ, толковать? Языкъ, поэты,
             Ихъ образы, слова, сердечный жаръ
             Не въ силахъ объяснить или исчислить
             Любовь его къ Антонію. Но что
             Касается до Цезаря -- онъ просто
             Бьетъ въ землю лбомъ предъ нимъ, крича: "Дивитесь!"
   Агриппа. Обоихъ любитъ онъ.
   Энобарбъ.                               Они втроемъ
             Похожи на жука: Лепидъ -- середка,
             А двое прочихъ -- крылья. Чу, трубятъ! (Трубы).
             Пора на лошадей. Прощай, Агриппа.
   Агриппа. Счастливый путь, храбрецъ мой; до свиданья!

(Входятъ Октавій, Антоній, Лепидъ и Октавія)-

   Антоній. Здѣсь должно намъ разстаться.
   Октавій.                                         Ты съ собой
             Увозишь часть меня. Умѣй любить
             Въ ней Цезаря; а ты, сестра, докажешь,
             Увѣренъ я, что за тебя ручаться
             Я могъ вполнѣ, и что ему ты будешь
             Примѣрною женою. Тебя жъ, Антоній,
             Прошу сердечно я:-- ужъ если мы
             Скрѣпить рѣшили дружбу этимъ бракомъ,
             Какъ связью неразрывной,-- постарайся,
             Чтобъ этотъ бракъ не сдѣлался, напротивъ,
             Для нашей дружбы клиномъ. Если средство,
             Къ которому прибѣгли мы, не будетъ
             Пріятно намъ обоимъ -- лучше было бъ
             Не прибѣгать къ нему тогда совсѣмъ.
   Антоній. Не оскорбляй меня такимъ сомнѣньемъ.
   Октавій. Я высказалъ, что думалъ.
   Антоній.                                         Будь увѣренъ,
             Что какъ ни подозрителенъ въ основѣ
             Характеръ твой, но въ этомъ дѣлѣ будетъ
             Твой страхъ вполнѣ напрасенъ;-- потому
             Не бойся безъ причины! Боги будутъ
             Тебя хранить и расположатъ римлянъ
             Служить твоимъ великимъ начинаньямъ.
             Теперь пора разстаться намъ.
   Октавій.                               Прощай,
             Любимая сестра! Да сохранятъ
             Въ пути тебя стихіи! До свиданья!
   Октавія. Мой добрый братъ!
   Антоній.                               Ея глаза сверкаютъ
             Слезами, какъ росой; но то роса
             Апрѣльскихъ дней 59), сулящая намъ скорый
             Возвратъ весны. Вѣрь этому предвѣстью,
             Забывъ печаль.
             Октавія (Октавію). Останься благосклоненъ
             Къ обоимъ намъ; а сверхъ того...
   Октавій.                                         Что, другъ мой?
   Октавія. Скажу тебѣ я на ухо. (Шепчетъ ему).
   Антоній.                               Слова
             Ея не повинуются тому,
             Что имъ диктуетъ сердце, и, напротивъ,
             Оно шепнуть не въ силахъ, что ей должно
             Тебѣ сказать. Такъ легкій пухъ скользитъ
             По зыби волнъ, не двигаясь ни съ мѣста
             Во время бурь.
   Энобарбъ (тихо Агриппѣ). Ужель завоетъ Цезарь?
   Агриппа. Въ немъ взоръ подернутъ облакомъ.
   Энобарбъ.                                                   Точь-въ-точь
             Бѣльмомъ у лошадей;-- но вѣдь такой
             Порокъ въ нихъ очень дуренъ, тѣмъ же паче,
             Когда онъ будетъ въ Цезарѣ.
   Агриппа.                               Что жъ въ этомъ?
             Антоній вылъ и плакалъ, какъ безумный,
             Когда предъ нимъ палъ мертвымъ Юлій Цезарь;
             Равно рыдалъ и въ битвѣ при Филиппи
             Надъ тѣломъ Брута.
   Энобарбъ.           Онъ страдалъ тогда
             Навѣрно сильнымъ насморкомъ и плакалъ
             Надъ тѣмъ, чему былъ самъ сердечно радъ.
             Но ты его слезамъ повѣрить можешь
             Лишь въ случаѣ, когда равно заплачу
             Съ нимъ вмѣстѣ ужъ и я.
   Октавій.                               Нѣтъ, нѣтъ, повѣрь
             Мнѣ, милая Октавія, ты будешь
             Имѣть о мнѣ извѣстья постоянно.
             Мысль о тебѣ не опоздаетъ часу
             Тебя достичь.
   Антоній.           Пора намъ, цезарь, въ путь.
             Я къ ней въ любви готовъ съ тобой поспорить.

(Обнимаетъ Октавія).

             Ну, вотъ мы и простились!.. Будь съ тобою
             Боговъ любовь и милость!
   Октавій.                               До свиданья!
             Пошли вамъ небо счастья.
   Лепидъ.                               Пусть всѣ звѣзды
             Вамъ освѣтятъ счастливый въ жизни путь.
   Октавій. Прощайте! Добрый путь вамъ!
   Антоній. До свиданья! (Трубы. Всѣ уходятъ).
  

СЦЕНА 3-я.

Александрія. Комната во дворцѣ.

(Входятъ Клеопатра, Харміана, Ира и Алексасъ).

   Клеопатра. Гдѣ вѣстникъ тотъ?
   Алексасъ.                               Онъ весь дрожитъ отъ страха.
   Клеопатра. Ну, ну, безъ вздора!-- Пусть войдетъ сюда.
   Алексасъ. Великая царица! Вспомни только,
             Что на тебя не смѣлъ бы посмотрѣть
             Самъ Иродъ Іудейскій въ тѣ минуты,
             Когда ты въ гнѣвѣ.
   Клеопатра.                     Пусть достанутъ мнѣ
             И Иродову голову, коль скоро
             Я такъ хочу!-- Но вѣдь мои желанья
             Теперь -- увы!-- не могутъ исполняться
             Попрежнему, съ тѣхъ поръ, какъ нѣтъ со мной
             Антонія! (Входитъ вѣстникъ).
                                 Поди сюда.
   Вѣстникъ.                               Я здѣсь,
             Великая царица.
   Клеопатра.                     Видѣлъ ты
             Октавію?
   Вѣстникъ. Да, грозная царица.
   Клеопатра.                               Гдѣ видѣлъ?
   Вѣстникъ. Въ Римѣ. Я стоялъ въ толпѣ
             И видѣлъ, какъ прошла передо мной
             Она среди Антонія и брата.
   Клеопатра. Изъ насъ кто выше ростомъ?
   Вѣстникъ.                                         Ты, царица.
             Клеопатра. Ты слышалъ разговоръ ея?.. Какимъ
             Звучитъ оттѣнкомъ онъ:-- пріятнымъ, звонкимъ,
             Иль строгимъ и глухимъ?
   Вѣстникъ.                               Насколько
             Замѣтить могъ -- онъ холоденъ и глухъ.
   Клеопатра. Въ немъ нѣту, значитъ, прелести. Антоній
             Ее любить не будетъ.
   Харміана.                     О, Изида!
             Ее любить!-- Да развѣ это можно?
   Клеопатра. Не правда ль, Харміана?-- Посуди
             Ты лишь сама: глухой, суровый голосъ
             И ростъ несчастной карлицы! (Вѣстнику) Скажи,
             По крайней мѣрѣ, есть ли величавость
             У ней въ походкѣ, если только видѣлъ
             Когда-нибудь величье ты?
             Вѣстникъ.                               Она
             Скорѣй ползетъ, чѣмъ ходитъ. Впечатлѣнье
             Ея ходьбы для глазъ одно и то же
             Съ спокойствіемъ. Она скорѣй похожа
             На статую 60). Въ ней тѣло значитъ больше,
             Чѣмъ жизнь или душа.
   Клеопатра.                     И это вѣрно?
             Вѣстникъ. Когда не такъ, то, значитъ, я лишенъ
             Способности смотрѣть.
   Харміана.                     Въ Египтѣ нѣтъ,
             Царица, трехъ людей, способныхъ больше,
             Чѣмъ онъ, для наблюденья 61).
   Клеопатра.                               О, онъ ловокъ!
             Я это вижу... Значитъ, въ ней пока
             Нѣтъ ничего... Да, да,-- онъ судитъ вѣрно.
   Харміана. Нельзя вѣрнѣй.
   Клеопатра.                               Скажи мнѣ, сколько лѣтъ
             По виду ей?
   Вѣстникъ.           Она вдова.
   Клеопатра.                               Вдова?
             Ты слышишь, Харміана?
   Вѣстникъ.                               Будетъ ей,
             Я думаю, лѣтъ тридцать.
   Клеопатра.                               Ты запомнилъ
             Ея лицо?-- Оно кругло иль длинно?
   Вѣстникъ. Кругло до непріятности.
   Клеопатра.                                         Бываютъ
             Такія лица чаще всѣхъ у глупыхъ.
             Скажи мнѣ цвѣтъ волосъ ея?
   Вѣстникъ.                               Онъ темень,
             А лобъ ея такъ низокъ, какъ ты можешь
             Лишь пожелать.
   Клеопатра.                     Вотъ золото тебѣ.
             Забудь мое дурное обращенье
             Съ тобой при первой встрѣчѣ. Скоро ты
             Мнѣ будешь нуженъ снова. Ты, я вижу,
             Дѣйствительно способенъ и уменъ.
             Такъ будь готовъ:-- письмо уже готово.

(Вѣстникъ уходитъ).

   Харміана. Вѣдь молодецъ!
   Клеопатра.                     Дѣйствительно онъ ловокъ.
             Я искренно жалѣю, что тогда
             Съ нимъ дурно обошлась. Когда лишь только
             Сказалъ онъ правду, значитъ -- эта кукла
             Еще не такъ опасна.
   Харміана.           О, конечно!
   Клеопатра. Вѣдь онъ видалъ, какъ кажется, величье
             И можетъ быть судьей.
   Харміана.                     Видалъ величье?
             Безсмертная Изида!-- Да вѣдь онъ
             Служилъ тебѣ!
   Клеопатра.           Мнѣ надо будетъ сдѣлать.
             Ему еще два-три вопроса,-- впрочемъ,
             Успѣю это послѣ. Приведи
             Его ко мнѣ въ ту комнату, гдѣ буду
             Писать свои я письма. Можетъ все
             Пойти еще на ладъ.
   Харміана.           Пойдетъ навѣрно! (Уходятъ).
  

СЦЕНА 4-я.

Аѳины. Комната въ домѣ Антонія.

(Входятъ Антоній и Октавія).

   Антоній. Нѣтъ, нѣтъ, Октавія!-- Проси, что хочешь,
             Но лишь не это. Я бы могъ простить
             Не только что одинъ, но много тысячъ
             Проступковъ меньшей важности; но онъ
             Вооружился снова на Помпея,
             Составилъ завѣщанье и прочелъ
             Его при всемъ народѣ. Онъ, конечно,
             Не могъ при этомъ промолчать совсѣмъ
             О всѣхъ моихъ заслугахъ; но лишь только
             Зашла объ этомъ рѣчь -- онъ отозвался
             Съ холоднымъ, гордымъ видомъ. Онъ цѣдилъ
             Слова свои сквозь зубы и нарочно
             Не вымолвилъ ни слова о дѣлахъ,
             Дѣйствительно достойныхъ.
   Октавія.                               О, не вѣрь,
             Прошу тебя, всему! А если хочешь
             Ты вѣрить непремѣнно, то не дѣлай
             Изъ этого предлога къ раздраженью.
             Нѣтъ женщины на свѣтѣ, чья судьба
             Моей ужаснѣй будетъ, если вы
             Поссоритесь! Ужели я должна
             Стоять средь васъ и возсылать молитвы
             Къ богамъ за васъ обоихъ? Боги станутъ
             Смѣяться надо мной! Могу ли я
             Сказать слова молитвы: "помогите
             Супругу моему!" -- и въ тотъ же мигъ
             Молиться о противномъ, призывая
             Ихъ милость и на брата? Какъ могу
             Успѣха я желать супругу съ братомъ,
             Когда успѣхъ кого-нибудь изъ нихъ
             Приноситъ вредъ другому? Гдѣ жъ исходъ
             Изъ этихъ горькихъ крайностей?
   Антоній.                                         Ищи
             Его, мой другъ, склоняясь въ пользу той
             Изъ двухъ сторонъ, въ которой больше данныхъ
             Тебя любить. Утративъ честь, утрачу
             Я самъ себя, и для тебя бы было
             Счастливѣй во сто разъ, когда бы не былъ
             Тебѣ я мужемъ никогда, чѣмъ видѣть
             Меня лишеннымъ чести. Впрочемъ, я
             Не возражаю противъ предложенья,
             Чтобъ ты была посредницей межъ мной
             И Цезаремъ; но тѣмъ не менѣй буду
             Сбирать войска, чтобъ удержать немного
             Его задорный пылъ. Спѣши жъ исполнить
             Свою мечту. Ты видишь -- я согласенъ
             На всѣ твои желанья.
   Октавія.                     Всей душой
             Тебѣ я благодарна! Да пошлетъ
             Юпитеръ мнѣ, ничтожному созданью,
             Ума и силъ возстановить средь васъ
             Желанный миръ! Вѣдь распря между вами
             Равна тому, какъ будто цѣлый міръ
             Распался на двѣ части, и должны мы
             Открывшуюся между ними пропасть
             Наполнить грудой тѣлъ.
   Антоній.                     Когда ты смотришь
             На это такъ -- такъ упрекай же больше
             За зло того, кто больше виноватъ.
             Мы оба, я и Цезарь, быть не можемъ
             Равны въ своихъ ошибкахъ до того,
             Чтобъ преданность твоя лишь колебалась
             Межъ нами безъ движенья. Приготовься жъ
             Немедля въ путь. Назначь, кто долженъ будетъ
             Тебя сопровождать. Бери съ собой
             Все, что захочешь взять, не разсуждая,
             Что будутъ стоить прихоти твои. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 5-я.

Тамъ же. Другая комната.

(Энобарбъ и Эросъ встрѣчаются).

   Энобарбъ. Ну что, дружище Эросъ?
   Эросъ. Интересныя получены новости.
   Энобарбъ. Въ чемъ дѣло?
   Эросъ. Цезарь и Лепидъ опять воевали съ Помпеемъ.
   Энобарбъ. Это старыя новости; но что же было потомъ?
   Эросъ. Цезарь, выѣхавъ въ войнѣ съ Помпеемъ на плечахъ Лепида, вдругъ объявилъ, что не признаетъ ни его правъ на участіе въ правленіи ни заслугъ, оказанныхъ имъ въ этомъ походѣ. Мало этого: онъ обвинилъ его въ какой-то прежней перепискѣ съ Помпеемъ и велѣлъ арестовать по этому одному обвиненію, такъ что теперь бѣдный тріумвиръ сидитъ въ тюрьмѣ и ждетъ, пока его не освободитъ смерть.
   Энобарбъ. Теперь остались, значитъ, у вселенной
             Двѣ челюсти; но что бъ ни вздумалъ дать
             Ты имъ въ добычу -- скалить другъ на друга
             Онѣ все жъ будутъ зубы... Гдѣ Антоній?
   Эросъ. Онъ былъ въ саду. Я видѣлъ, какъ, гуляя,
             Свирѣпо онъ толкалъ ногой сучки,
             Мѣшавшіе ходьбѣ, и каждый разъ
             Ворчалъ: "дуракъ Лепидъ". Грозилъ онъ смертью
             Равно тому, кѣмъ былъ убитъ Помпей 62).
             Нашъ флотъ готовъ?
   Энобарбъ.          Готовъ итти сейчасъ
             Въ Италію на Цезаря. Я долженъ
             Еще сказать, Домицій, что тебя
             Зоветъ къ себѣ Антоній. Вѣсти могъ бы
             Сказать я и потомъ.
   Энобарбъ.                     Увѣренъ я,
             Что выйдетъ вздоръ. Но, впрочемъ, будь, что будетъ.
             Веди меня къ Антонію.
   Эросъ.                               Идемъ. (Уходятъ),
  

СЦЕНА 6-я.

Римъ. Комната въ домѣ Цезаря.

(Входятъ Октавій, Агриппа и Меценатъ).

   Октавій. Такъ поступилъ онъ съ тѣмъ, чтобъ показать
             Свое презрѣнье къ Риму; но и это
             Еще не все. Вотъ описанье дѣлъ,
             Которыя успѣли натворить
             Они въ Александріи. Сѣвъ публично,
             Средь площади на золотыхъ престолахъ,
             И онъ и Клеопатра посадили
             Внизу Цезаріона, объявивъ,
             Что мой отецъ отцомъ былъ точно такъ же
             И этому мальчишкѣ 63). Вслѣдъ затѣмъ
             Они усыновили всѣхъ побочныхъ,
             Родившихся отъ ихъ распутной связи,
             И наконецъ Антоній объявилъ,
             Что дѣлаетъ отнынѣ Клеопатру
             Царицею Египта и даетъ
             Ей сверхъ того Лидію, островъ Кипръ
             И Сирію.
   Меценатъ.           И это все публично?
   Октавій. На площади, гдѣ учатся войска
             Своихъ дѣтей онъ объявилъ царями
             Самихъ царей и отдалъ Александру
             Арменію и Парѳію съ придачей
             Ему жъ Большой Мидіи. Птолемей
             Былъ надѣленъ землею финикіянъ,
             Киликіей и Сиріей. Царица
             Явилась въ этотъ день въ святыхъ одеждахъ
             Божественной Изиды, что она,
             Какъ говорятъ, себѣ ужъ позволяла
             Не разъ и до того.
   Меценатъ.                     Мы извѣстить
             Должны объ этомъ Римъ.
   Агриппа.                               И Римъ, навѣрно,
             Давно ужъ недовольный цѣлымъ рядомъ
             Такихъ безчинствъ, отниметъ у него
             Любовь свою и преданность.
   Октавій.                               Народъ
             Ужъ знаетъ обо всемъ. Антоній въ Римъ
             Прислалъ народу жалобу
   Агриппа.                               Народу?
             Кого же обвиняетъ онъ?
   Октавій.                               Меня.
             Онъ говоритъ, что, побѣдивъ Помпея
             Въ Сициліи, ему не отдалъ я
             Законной части острова; затѣмъ
             Онъ жалуется также, что обратно
             Не получилъ онъ данныхъ для войны
             Имъ кораблей, и наконецъ кричитъ,
             Что будто бъ низложилъ несправедливо
             Лепида я и удержалъ его
             Доходы и добро.
   Агриппа.                     На это мы
             Должны ему отвѣтить.
   Октавій.                     Это я
             Уже исполнилъ: мой гонецъ уѣхалъ.
             Я объяснилъ въ посланьи, что Лепидъ
             Сталъ дѣйствовать жестоко, что превысилъ
             Свою онъ власть и потому вполнѣ
             Достоинъ низложенья. Дальше я
             Писалъ еще, что уступлю охотно
             Частицу странъ, какія я успѣлъ
             Завоевать, но требую зато,
             Чтобъ также мнѣ онъ предоставилъ долю
             Въ Арменіи и прочихъ государствахъ,
             Ему принадлежащихъ.
   Меценатъ.                     Ну, на это
             Согласья онъ не дастъ.
   Октавій.                     Тогда и я
             Не стану съ нимъ дѣлиться. (Входитъ Октавія).
             Октавія.                               Здравствуй, милый
             Мой Цезарь и властитель.
   Октавій.                     Кто бы могъ
             Когда-нибудь подумать, что придется
             Мнѣ встрѣтиться съ тобою, такъ печально
             Покинутой?
   Октавія.           Покинутой? Какая
             Причина такъ назвать меня?
   Октавій.                               Зачѣмъ,
             Скажи, сюда явилась ты украдкой?
             Прилично ли такое появленье
             Моей сестрѣ? Антонія супругѣ
             Предшествовать должны бъ задолго были
             Отряды войскъ и стражи; ржанье коней
             Должно бы было громко раздаваться
             По воздуху; деревья и дома
             Должны бъ покрыться были сплошь народомъ,
             Горящимъ нетерпѣньемъ, чтобъ увидѣть
             Тебя скорѣй; клубами пыль и прахъ
             Должны бы подниматься были къ небу,
             Вздымаемые поѣздомъ твоимъ!
             И что жъ?-- Явилась ты точь-въ-точь простая
             Плебейка въ Римъ, не давши мнѣ ничѣмъ
             Тебѣ достойно выразить предъ всѣми
             Любовь мою и преданность. Иль ты
             Забыла то, что если эти чувства
             Не будутъ больше видимы, то люди
             Не станутъ признавать ихъ. Я тебѣ
             Устроилъ бы торжественную встрѣчу
             На морѣ и землѣ. Твой каждый шагъ
             Привѣтствовать велѣлъ бы новымъ знакомъ
             Достоинства и чести.
   Октавія.                     Милый братъ!
             Меня не принуждалъ никто являться
             Такъ просто въ Римъ:-- я этого желала,
             Повѣрь, сама. Супругъ мой, Маркъ Антоній,
             Узнавъ, что ты готовишься къ войнѣ,
             Сказалъ мнѣ эту новость. Я просила
             Поэтому его, чтобъ онъ позволилъ
             Вернуться мнѣ сюда.
   Октавій.                     На что, конечно,
             Онъ далъ тебѣ согласье въ тотъ же мигъ?
             Вѣдь ты была единственной помѣхой
             Ему въ его развратѣ.
   Октавія.                     Ахъ, прошу,
             Не думай такъ!
   Октавій.           Я наблюдалъ за нимъ
             Уже давно. Слухъ о его продѣлкахъ
             Надутъ мнѣ въ уши вѣтромъ. Гдѣ, скажи,
             По твоему, теперь онъ?
   Октавія.                     Онъ въ Аѳинахъ.
   Октавій. Нѣтъ, бѣдная сестра моя! Его
             Однимъ кивкомъ сманила Клеопатра.
             Онъ отдалъ всѣ владѣнья этой твари --
             И оба собираются теперь
             Войной на насъ. Въ союзѣ съ ними Бокхусъ,
             Ливійскій царь, Ѳракійскій Адалласъ,
             Царь Архелай -- глаза каппадокійцевъ,
             Владыка Паѳлагоніи, царь Понта,
             Царь Малхъ, еврейскій Иродъ, Митридатъ,
             Царь Комагена, Полемонъ, властитель
             Мидійскій и Аминтъ, царь Ликаона.
             При этомъ я не счелъ еще всѣхъ прочихъ
             Вѣнчанныхъ главъ.
   Октавія.                     О, горе! Какъ могу
             Насильно раздѣлить свое я сердце
             Межъ братомъ и супругомъ,-- межъ двумя
             Внезапными врагами 64)!
   Октавій.                               Ты найдешь
             Покой свой здѣсь. Твои мольбы и письма
             Успѣли задержать, насколько было
             Возможно то, вражду межъ мной и имъ.
             Но наконецъ увидѣлъ я, что мѣра
             Обидъ, тобой испытанныхъ, достигла
             До крайняго предѣла. Медлить дальше
             Могло бы стать опаснымъ. Призови же
             Себѣ на помощь твердость; не печалься,
             Что злая неизбѣжность посылаетъ
             Тебѣ такъ много бѣдъ. Пускай свершится
             Завѣтъ судьбы! Твое прибытье въ Римъ --
             Великая мнѣ радость. Ты была
             Оскорблена превыше всякой мѣры,
             И вотъ зато избрали боги насъ,
             Стоящихъ близъ тебя и глубоко
             Столь преданныхъ тебѣ,-- оружьемъ мщенья
             За зло, тебя постигшее. Утѣшься жъ
             И будь желанной гостьей здѣсь.
   Агриппа.                               Прими
             Привѣтъ и мой, Октавія.
   Меценатъ.                     Мой также.
             Весь Римъ, повѣрь, тебя, жалѣя, любитъ!
             Жену, какъ ты, могъ оттолкнуть одинъ
             Развратный лишь Антоній; только онъ
             Въ любви своей постыдной могъ облечь
             Распутницу символомъ царской власти
             И вмѣстѣ съ ней грозить намъ.
   Октавія.                               Такъ ли это?
   Октавій. Доказано вполнѣ. Идемъ, сестра,
             Идемъ, моя любимая! Старайся
             Спокойной быть и будь тверда въ несчастьѣ. (Уходятъ),
  

СЦЕНА 7-я.

Лагерь Антонія близь Акціумскаго мыса.

(Входятъ Клеопатра и Энобарбъ).

   Клеопатра. Ты такъ легко со мной не разотчешься!
   Энобарбъ. За что? за что? за что?
   Клеопатра.                               За то, что ты
             Противорѣчилъ моему желанью,
             Чтобъ я была при войскѣ. Ты кричалъ,
             Что это неумѣстно 65).
   Энобарбъ.                     Что жъ -- умѣстно
             По-твоему?
   Клеопатра.           Коль скоро нѣтъ препятствій
             Тому прямыхъ, то я не понимаю,
             Чѣмъ можетъ быть помѣхой здѣсь мое
             Присутствіе?
   Энобарбъ (про себя). Отвѣтить можно было бъ и мало того, обвиняетъ за письма, которыя онъ будто бы писалъ къ Помпею. По собственному обвиненію засадилъ его, и теперь, несчастная треть сидитъ, пока смерть не разширитъ его владѣній.
   

Энобарбъ.

             Такъ міръ,-- ты съ парой челюстей остался
             И пусть межъ нихъ ты весь свой бросишь кормъ,
             Онѣ другъ друга смѣлютъ.-- Гдѣ Антоній?
   

Эросъ.

             Въ саду. Вотъ ходитъ такъ -- и бьетъ ногой
             Тростникъ, крича: "безумецъ ты Лепидъ"
             И радъ за горло воина схватить,
             Убившаго Помпея.
   

Энобарбъ.

                                           Флотъ нашъ двинутъ.
   

Эросъ.

             Въ Италію, на Цезаря.-- Да кстати
             Тебя Домицій повелитель звалъ,
             А новости скажу потомъ.
   

Энобарбъ.

                                                     Вздоръ вѣрно;
             Но пусть.-- Сведи къ Антонію меня.
   

Эросъ.

             Пойдемъ.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА VI.

Римъ. Комната въ домѣ Цезаря.

(Входятъ Цезарь, Агриппа и Меценатъ.)

Цезарь.

             Презрѣнье къ Риму выражаетъ онъ
             Въ Александріи: вотъ одинъ примѣръ.
             Публично на серебряной трибунѣ
             И тропахъ золотыхъ, онъ съ Клеопатрой
             Сидѣлъ на площади.-- У ногъ сидѣлъ
             Цезаріонъ, который, по словамъ ихъ,
             Сынъ моего отца и съ нимъ всѣ дѣти,
             Плоды ихъ сладострастья. Какъ царицѣ
             Самодержавной, придалъ онъ къ Египту
             Ей Сирію и Лидію и Кипръ.
   

Меценатъ.

             И это все въ глазахъ народа?
   

Цезарь.

             На площади для зрѣлищъ объявилъ
             Своихъ сынковъ царями онъ царей,
             Арнянъ, Парѳянъ и Медовъ Александру
             Вручилъ; а Птоломею Финикію,
             Киликію и Сирію.-- Она
             Въ тотъ день была богинею Изидой
             Одѣта. Часто, слышно, ужъ она
             Пословъ такъ принимала.
   

Меценатъ.

                                                     Разгласи
             Все это въ Римѣ.
   

Агриппа.

                                           Раздраженъ давно, --
             Такимъ нахальствомъ, онъ къ нему остынетъ.
   

Цезарь.

             Народъ все знаетъ. Отъ него онъ тоже
             Всѣ жалобы пріемлетъ.
   

Агриппа.

                                                     На кого?
   

Цезарь.

             На Цезаря: за то что у ПовГпея,
             Сицилію отнявши, половины
             Ему не отдалъ; дальше, будто я
             Взявъ корабли въ займы -- не возвратилъ.
             Потомъ за то, что власти тріумвира
             Лишилъ Лепида, а его доходъ
             Себѣ оставилъ.
   

Агриппа.

                                           Дай на все отвѣтъ.
   

Цезарь.

             Все сдѣлано, и вѣстникъ мой отправленъ;
             Пишу ему, что сталъ Лепидъ жестокъ,
             Что власть свою употребляй во зло
             И заслужилъ паденье. Что добычу
             Я раздѣлю, но требую того же
             Въ Арменіи и прочихъ государствахъ,
             Имъ покоренныхъ.
   

Меценатъ.

                                           Онъ не согласятся.
   

Цезарь.

             Тогда и мы не согласимся съ нимъ.

(Октавія со свитой.)

Октавія.

             Мой Цезарь! Здравствуй Цезарь дорогой!
   

Цезарь.

             Пришлось тебя отверженной назвать!
   

Октавія.

             Такъ не назвалъ ты, да и нѣтъ причинъ.
   

Цезарь.

             Ты развѣ не украдкой здѣсь? Не такъ
             Сестрѣ бы Цезаря пріѣхать должно.
             Во слѣдъ женѣ Антонія войска
             Идти должны, и ржаніе коней
             Заранѣ возвѣщать о ней, деревья
             Быть вдоль всего пути людей полны,
             Алкающихъ ее увидѣть. Пыль,
             Которую взметутъ толпы народа
             Должна до неба встать. А ты пришла
             Торговкой въ Римъ, предупреждая знаки
             Любви народной. А любви не требуй
             Ея не будетъ. На морѣ и сушѣ
             Должны бы мы встрѣчать тебя; съ почетомъ
             У каждаго ночлега.
   

Октавія.

                                           Милый братъ!
             Пріѣхала я такъ, не поневолѣ,
             А по желанью. Мужъ мой, Маркъ Антоній,
             Узнавъ, что ты готовишься къ войнѣ
             Мнѣ сообщилъ о томъ -- ни просилась
             Домой.
   

Цезарь.

                                 А онъ и радъ, чтобъ не стояла
             Ты между нимъ и похотью его.
   

Октавія.

             Ты такъ не думай.
   

Цезарь.

                                           Я за нимъ слѣжу
             И вѣтеръ мнѣ приноситъ вѣсть о немъ.
             Гдѣ онъ теперь?
   

Октавія.

                                 Въ Аѳинахъ, милый братъ.
   

Цезарь.

             Нѣтъ, бѣдная сестра. Ужъ Клеопатра
             Его сманила. Власть свою вручилъ
             Онъ женщинѣ распутной и они
             Царей земли сбираютъ для войны:
             У нихъ и Вокхъ союзникъ -- царь Ливійскій
             И Архелай, Каппадокійскій царь
             И Пафлагонскій Филадельфъ и Малхъ
             Арабскій и Адалъ Ѳракійскій,
             Понтійскій царь и Иродъ Іудейскій,
             И Комагенскій Митридатъ; Аминтъ
             И Полемонъ, Индійскій, Ликаонскій,
             И рядъ иныхъ державъ.
   

Октавія.

                                                     О горе мнѣ,
             Что сердце я двумъ раздѣлила милымъ,
             Враждующимъ другъ съ другомъ.
   

Цезарь.

                                                               Здѣсь живи.
             Ты письмами разрывъ нашъ замедляла;
             Но я узналъ, что ты оскорблена
             И что опасно медлить.-- Не грусти,
             Не возмущайся временной грозою,
             Могущею нарушить твой покой.
             Гляди на всѣ рѣшенія судьбы
             Безъ слезъ впередъ. Ты въ Римѣ мнѣ теперь
             Милѣе чѣмъ была. Ты безконечно
             Оскорблена и за тебя отмстить
             Въ служители свои Избрали боги
             Меня и всѣхъ, кому ты дорога.
             Такъ будь теперь покойна.
   

Агриппа.

                                                     Въ добрый часъ.
   

Меценатъ.

             Услышь привѣтъ мой! Въ Римѣ всѣ сердца
             Полны къ тебѣ любви и состраданья.
             Одинъ тебѣ Анотній измѣнилъ:
             Онъ позабылъ тебя среди разврата
             И женщинѣ безпутной власть свою
             Сдалъ противъ насъ.
   

Октавія.

                                           Ужели это правда?
   

Цезарь.

             Къ несчастью такъ сестра. Но сдѣлай милость
             Будь терпѣлива.-- Милая сестра!

(Всѣ уходятъ.)

   

СЦЕНА VII.

Лагерь Антонія близъ мыса Акціума.

(Входятъ Клеопатра и.)

Клеопатра.

             Я разочтусь съ тобой за это, вѣрь.
   

Энобарбъ.

             За что, за что, за что?
   

Клеопатра.

             Ты говорилъ, что быть мнѣ на воинѣ
             Не слѣдуетъ.
   

.

                                           А развѣ я не правъ?
   

Клеопатра.

             На насъ идутъ; ужели лично намъ
             Не защищаться?
   

Энобарбъ. (Тихо).

                                           Я бъ отвѣтилъ ей;
             Когда на службѣ жеребецъ съ кобылой,
             То лишній жеребецъ, -- а то кобыла
             Носи коня и всадника.
   

Клеопатра.

                                                     Что? что?
   

Энобарбъ.

             Антонія ты станешь только путать,
             Занявши сердце, мозгъ его и время,
             Столь нужныя тогда. И такъ efo
             За вѣтренность бранятъ, а въ Римѣ слухи,
             Что поведутъ войну Эвнухъ Фотинъ,
             Да женщины твои.
   

Клеопатра.

                                           Будь проклятъ Римъ,
             Языкъ отсохли у клеветниковъ.--
             Война со мною и глава страны,
             Я воиномъ явлюсь.-- Не возражай!
             Я не отстану.
   

Энобарбъ.

                                           Нѣтъ, -- я замолчу.
             Вотъ повелитель.

(Входятъ Антоній и Конидій.)

   

Антоній.

                                           Странно мнѣ Канидій,
             Что изъ Тарента и Брундузія
             Онъ море Іонійское такъ быстро
             Разсѣкъ и взялъ Торинъ?-- Ты не слыхала?
   

Клеопатра.

             Поспѣшности дивится больше всѣхъ,
             Тотъ, кто небреженъ самъ.
   

Антоній.

                                                     Упрекъ хорошъ.
             Онъ честь бы сдѣлалъ опытному мужу,
             Бранящему лѣнивыхъ. Мы Канидій
             Выходимъ въ море.
   

Клеопатра.

                                           Да, безспорно, въ море!
   

Канидій.

             Но почему?
   

Антоній.

                                 Онъ насъ туда зоветъ.
   

Энобарбъ.

             Ты жъ на единоборство звалъ его.
   

Канидій.

             Да, чтобы съ нимъ сойтися при Фарсалѣ,
             Гдѣ Цезарь и Помпей сражались; но
             Опасныя условья онъ отвергнулъ;--
             Ты сдѣлай тожъ.
   

Энобарбъ.

                                           На корабляхъ твоихъ
             Плоха прислуга: пастухи, крестьяне
             И всякій сбродъ; у Цезаря во флотѣ
             Она все та же, что дралась съ Помпеемъ.
             Его суда быстрѣй, твои тяжелѣ.--
             Не стыдно битвы не принять морской
             И выйдти къ бою въ поле.
   

Антоній.

                                                     Въ море, въ море!
   

Энобарбъ.

             Великій вождь, отвергнешь этимъ ты
             Все, чѣмъ на сушѣ такъ могучъ. Смутишь
             Войска, въ которыхъ большее число
             Отборная пѣхота; все искусство
             Свое оставишь празднымъ и покинувъ
             Вѣрнѣйшій путь къ успѣху, ты себя
             Отдашь на произволъ судьбы, лишась
             Увѣренности твердой.
   

Антоній.

                                           Выйдемъ въ море.
   

Клеопатра.

             Я шестьдесятъ дамъ кораблей, какихъ
             У Цезаря нѣтъ лучше.
   

Антоній.

                                                     Мы излишекъ
             Судовъ сожжемъ и съ остальными встрѣтимъ
             У Акціума Цезаря.-- Не будетъ

(Входить вѣстникъ.)

             Успѣха, выйдемъ въ поле.-- Ты что скажешь?
   

Вѣстникъ.

             Вѣсть несомнѣнна: видѣли, какъ Цезарь
             Ториномъ овладѣлъ.
   

Антоній.

             Онъ могъ ли тамъ быть лично?-- Невозможно.
             Ужъ много, что войска дошли. Канидій
             На девятнадцать легіоновъ -- тысячь
             Двѣнадцать конныхъ здѣсь возьми. А мы

(Входить солдатъ.)

             Къ судамъ.-- Пойдемъ моя Ѳетида! Что ты?
   

Солдатъ.

             О! повелитель! въ море не ходи;
             Не вѣрь гнилымъ доскамъ! иль ты не цѣнишь
             Мой мечь и эти раны? Египтянамъ
             Да Финикійцамъ предоставь нырять,
             А мы привыкли побѣждать на сушѣ,
             Сходясь въ упоръ.
   

Антоній.

                                           Ну хорошо.-- Ступай.

(Уходятъ Клеопатра, Антоній и Энобарбъ.)

Солдатъ.

             Клянусь Иракломъ! кажется я правъ.
   

Канидій.

             Солдатъ ты правъ, но всѣ его дѣла
             Не отъ себя: вождя другіе водятъ
             И всѣ мы слуги женскіе.
   

Солдатъ.

                                                     На сушѣ
             Вся конница съ тобой и легіоны?
   

Канидій.

             Да, Маркъ Октавій, Маркъ Юстей, еще
             Публикола и Делій выйдутъ въ море,
             А мы на сушѣ остаемся.-- Цезарь
             Невѣроятно быстръ.
   

Солдатъ.

                                           Его войска
             Шли такъ въ раздробъ изъ Рима, что онъ сбилъ
             Всѣ наблюденья.
   

Канидій.

                                           Кто ведетъ ихъ, слышалъ?
   

Солдатъ.

             Да говорятъ, что Тавръ.
   

Канидій.

                                                     Его я знаю.

(Входитъ вѣстникъ.)

Вѣстникъ.

             Канидія зоветъ нашъ повелитель.
   

Канидій.

             Теперь чревато новостями время
             И каждый часъ рождаетъ что нибудь.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА VIII.

Равнина близь Акціума.

(Входятъ Цезарь, Тавръ, начальники и свита.)

Цезарь.

             Тавръ!
   

Тавръ.

                       Повелитель!
   

Цезарь.

                                           Въ битву не вступай.
             Не нападай, дай на морѣ намъ кончить.
             Исполни все, что въ свиткѣ здѣсь пишу.
             Всю намъ судьбу рѣшитъ одинъ ударъ.

(Уходитъ.)
(Входятъ Антоній и Энобарбъ.)

Антоній.

             Все наше войско выставь за холмомъ
             Въ виду у Цезаревыхъ войскъ.-- Оттуда
             Пересчитать удобно корабли
             И по движеньямъ ихъ соображаться.

(Уходятъ.)
(Канидій проходитъ по одной сторонѣ сцены съ своими легіонами, по другой Тавръ, военачальникъ Цезаря съ своими. Вскорѣ послѣ того, какъ они прошли, слышится шумъ морского сраженія.)

Энобарбъ.

             Срамъ, сущій срамъ! я видѣть не могу
             Антоніада, главное изъ всѣхъ
             Египетскихъ судовъ, бѣжитъ и съ нею
             Всѣ шестьдесятъ. Глядѣть такъ жжетъ глаза.

(Входитъ Скаръ.)

Скаръ.

             О боги и богини.
   

Энобарбъ.

                                           Что съ тобой?
   

Скаръ.

             Часть лучшая вселенной пропадаетъ
             Отъ глупости.-- Мы царства и владѣнья
             Процѣловали.
   

Энобарбъ.

                                 Битва какъ идетъ?
   

Скаръ.

             На нашей сторонѣ повальный моръ
             И смерть вѣрна. Колдунья *) Египтянка!
             Чума бы на нее! Въ развалѣ битвы,
             Когда успѣхъ былъ парой близнецовъ
             Ровесниковъ, и чуть ли нашъ не старшій,
             Какъ отъ іюльскихъ оводовъ корова,
             Она поднявши парусъ понеслась.
   *) Въ прежнихъ изданіяхъ "nag" клеперъ, у Колльера "hag" колдунья.
   

Энобарбъ.

             Я это видѣлъ: взору было больно --
             Не вынесъ я.
   

Скаръ.

                                           Едва она ушла
             Подъ вѣтеръ, -- жертва чаръ ея -- Антоній,
             Какъ селезень влюбленный, поднялъ крылья
             И бросивъ бой, за нею полетѣлъ.
             Поступка я не видывалъ постыднѣй:
             Честь, мужество и опытъ никогда
             Себя такъ не срамили.
   

Энобарбъ.

             Горе! горе!

(Входитъ Канидій.)

Канидій.

                                 На морѣ счастью нашему конецъ
             Оно печально тонетъ. Будь нашъ вождь,
             Какимъ бывалъ, -- все шло бы хорошо.
             О! что за страшный подалъ онъ примѣръ
             Намъ бѣгствомъ собственнымъ.
   

Энобарбъ.

             Вотъ какъ дѣла? Ну такъ скажи всему
             Прощай.
   

Канидій.

                                 Они ушли къ Пелопонезу.
   

Скаръ.

             Достичь его легко.-- Тамъ буду ждать
             Дальнѣйшаго.
   

Канидій.

                                            Я Цезарю хочу
             Сдать конницу и легіоны: шесть
             Уже царей оружіе сложили.
   

Энобарбъ.

             Пойду еще за раненой судьбою
             Антонія, хотя разсудокъ мой
             Противнымъ вѣтромъ вѣетъ на меня.
   

СЦЕНА IX.

Александрія. Комната во дворцѣ.

(Входятъ Антоній и слуги.)

Антоній.

             Послушайте! земля мной тяготится
             И стыдно ей меня носить. Друзья!
             Я въ мірѣ запоздался и на вѣкъ
             Дорогу потерялъ. Есть у меня
             Корабль съ казной -- дѣлитесь и бѣгите,
             А Цезарь приметъ васъ.
   

Всѣ.

                                                     Бѣжать! Не намъ!
   

Антоній.

             Я самъ бѣжалъ и трусамъ далъ примѣръ
             Затылокъ обращать. Друзья ступайте!
             Избралъ себѣ дорогу я теперь,
             Въ которой вы ненужны мнѣ.-- Ступайте!
             Вонъ тотъ корабль; все заберите.-- О!
             Краснѣю передъ тѣмъ, зачѣмъ я шелъ
             И волоса мои подъемлютъ споръ:
             Сѣдые въ черныхъ вѣтреность поносятъ,
             А эти слабость, трусость въ тѣхъ.-- Друзья
             Ступайте.-- Дамъ къ пріятелямъ вамъ письма,
             Которыя вашъ сгладятъ путь. Прошу
             Васъ не печальтесь и не возражайте;
             Съ отчаяньемъ скажу: да будетъ тотъ
             Оставленъ, кто себя оставитъ. Вашъ
             Теперь корабль съ казной.-- Идите въ море.
             Меня, прошу, оставьте на минуту.
             Нѣтъ! не могу уже повелѣвать,
             И такъ прошу.-- Я скоро васъ увижу.

(Садится.)
(Входятъ Эросъ и Клеопатра, поддерживаемая Харміанью и Ирой.)

Эросъ.

             Царица, подойди, утѣшь его.
   

Ира.

             Утѣшь его, царица дорогая.
   

Харміань.

             Да, да, утѣшь.-- Что жъ можешь ты еще?
   

Клеопатра.

             Дай я здѣсь сяду.-- О Юнона!
   

Антоній.

             Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!
   

Эросъ.

             Взгляни сюда, мой вождь!
   

Антоній.

             Нѣтъ, прочь, прочь, прочь!
   

Ира.

             Царица! повелительница наша!
   

Эросъ.

             Нашъ повелитель!
   

Антоній.

             Да, другъ мой, точно.-- При Филиппахъ онъ
             Владѣлъ мечемъ не лучше скомороха,
             Когда суровый, сухопарый Кассій
             Былъ мной сраженъ и сумасшедшій Брутъ:
             Онъ на другихъ все выѣзжалъ, въ войнѣ
             Не опытный; теперь же.-- Такъ и быть.
   

Клеопатра.

             О! помогите!
   

Эросъ.

             Царица, вождь! царица.
   

Ира.

             Пойди, царица, съ нимъ поговори;
             Онъ самъ себя не помнитъ отъ стыда.
   

Клеопатра.

             Ну хорошо. Меня вы поддержите. О!
   

Эросъ.

             Встань благородный вождь; идетъ царица,
             Главу склоня, и смерть ея близка.--
             Одинъ лишь твой привѣтъ ее спасетъ.
   

Антоній.

             Я честь свою нарушилъ этимъ бѣгствомъ
             Не благороднымъ.
   

Эросъ.

                                           Добрый вождь, царица!
   

Антоній.

             О! до чего дошелъ я Египтянка!
             Смотри, какъ стыдно мнѣ встрѣчать твои взоръ!
             Когда взгляну назадъ и вижу все,
             Что погубилъ въ безчестьи.
   

Клеопатра.

                                                     Другъ мой, другъ!
             Прости вѣтриламъ робкимъ. Я не знала,
             Что ты уйдешь за мною.
   

Антоній.

                                                     Египтянка!
             Ты знала, что къ твоей кормѣ привязанъ
             Я сердцемъ и что ты меня влечешь.
             Ты знала, что душею я твой рабъ --
             И что твой взглядъ мнѣ воспретить могъ волю
             Боговъ исполнить.
   

Клеопатра.

                                           О прости!..
   

Антоній.

                                                               Теперь
             У юноши молить пощады долженъ
             И кланяться смиренно я, который
             По прихоти своей игралъ полъ-міромъ,
             Творя судьбы и руша.-- Знала ты,
             Что ты владѣла мной и что мой мечь
             Ослабленъ страстію, тебѣ во всемъ
             Покоренъ будетъ.
   

Клеопатра.

                                                     О прости, прости!
   

Антоній.

             Не лей же слезъ -- и знай; одна изъ нихъ
             Мнѣ всѣхъ утратъ дороже.-- Поцѣлуй!--
             Вотъ мнѣ награда.-- Твой учитель посланъ;
             Вернулся онъ? Я весь какъ изъ свинца!--
             Вина и яствъ сюда! Я надъ судьбой
             Тѣмъ злѣй смѣюсь, чѣмъ злѣй она со мной.

(Уходятъ.)

   

СЦЕНА X.

Цезаревъ лагерь въ Египтѣ.

(Входятъ Цезарь, Долобелла, Тирей и другіе.)

Цезарь.

             Пускай войдетъ Антоніевъ посолъ.--
             Его ты знаешь?
   

Долобелла.

                                 Онъ у нихъ учитель.
             Ты видишь; какъ онъ голъ, когда прислалъ
             Изъ своего крыла перо такое.
             Давно ли могъ съ вѣстями онъ излишнихъ
             Царей послать.

(Входитъ Эвфороній.)

Цезарь.

                                           Войди и говори.
   

Эвфроній.

             Антоніемъ я посланъ вотъ какъ есть.
             Не давно я въ дѣлахъ его былъ малъ,
             Какъ на листочкѣ миртовомъ росинка
             Въ сравненьи съ моремъ.
   

Цезарь.

                                                     Ну, съ чѣмъ присланъ ты?
   

Эвфроній.

             Тебя признавъ владыкой, проситъ онъ:
             Позволь ему въ Египтѣ жить, а если
             Откажешь въ томъ, онъ просьбу уменьшаетъ:
             Позволь ему межь небомъ и землей
             Дышать въ Аѳинахъ частнымъ гражданиномъ.
             Объ этомъ проситъ онъ. А Клеопатра,
             Предъ властію твоей склоняясь; полить f
             Для сыновей престола Птоломеевъ,
             Коль соизволишь только.
   

Цезарь.

                                                     На мольбы
             Антонія я глухъ.-- Но для царицы
             Готовъ исполнить просьбу; пусть она
             Покрытаго теперь позоромъ друга
             Прогонитъ изъ Египта, иль убьетъ.--
             Тогда исполню просьбу.-- Вотъ и все.
   

Евфроній.

             Будь счастливъ.
   

Цезарь.

                                           Проводить его за лагерь.
   

Евфроній. (Уходитъ.)

             Вотъ краснорѣчье докажи свое:
             Антонія отбей отъ Клеопатры.
             Ступай и отъ меня сули ей все,
             Чего захочетъ, -- самъ еще прибавь.--
             Вѣдь женщины и въ счастьи-то не тверды,
             А въ горѣ и весталка измѣнитъ.
             Тирей, будь поискуснѣй, а награду
             Себѣ придумай.
   

Тирей.

                                           Цезарь, я иду.
   

Цезарь.

             Скажи мнѣ: какъ бѣду Антоній сноситъ
             И что въ его движеньи каждомъ ты
             Могъ подсмотрѣть?
   

Тирей.

                                           Я постараюсь Цезарь.

(Уходить.)

   

СЦЕНА XI.

Александрія. Комната во дворцѣ.

(Входятъ Клеопатра, Энобарбъ, Харміань и Ира).

Клеопaтра.

             Что, Энобарбъ, мнѣ дѣлать?
   

Энобарбъ.

                                                     Что? умри.
   

Клеопатра.

             Кто виноватъ, Антоній или я?
   

Энобарбъ.

             Одинъ Антоній, давши волѣ власть
             Надъ разумомъ. Пускай бѣжала ты
             Отъ грознаго лица войны, пугавшей
             Строй строемъ; -- онъ зачѣмъ бѣжалъ съ тобой?
             Какъ допустить, чтобы любовный зудъ
             Сбилъ полководца, да еще въ минуту,
             Когда полъ-міра борется съ ноль-міромъ,
             А самъ онъ спорный пунктъ.-- Тутъ равенъ стыдъ
             Потерѣ, гнаться за бѣгущимъ флагомъ --
             И бросить флотъ.
   

Клеопатра.

                                                     Прошу, не говори.

(Входятъ Антоній и Евфроній).

Антоній.

             Такъ вотъ его отвѣтъ?
   

Эвфроній.

             Да, повелитель.
   

Антоній.

             Царицу милость ждетъ, коли она
             Продастъ меня.
   

Эвфроній.

                                           Такъ точно.
   

Антоній.

                                                               Ты скажи ей:
             Пошли вотъ эту голову сѣдую,
             И мальчикъ Цезарь царствами тебя
             Засыплетъ.
   

Клеопатра.

                                 Эту голову, мой вождь?
   

Антоній.

             Ступай, скажи, что молодости розой
             Украшенный, предъ міромъ онъ въ долгу:
             Его суда, монеты, легіоны
             Могли бы быть у труса, а войска --
             Сражаться также храбро у ребенка,
             Какъ и у Цезаря.-- За тѣмъ ему
             Я предлагаю, пусть забывъ надменность,
             Со мною падшимъ, мечь противъ меча
             Сразится. Лучше напишу. Пойдемъ.

(Уходятъ Антоній и Эвфроній).

Энобарбъ.

             Да, жди, чтобы побѣдоносный Цезарь
             Свое унизилъ счастье и схватился
             Съ борцомъ. Я вижу умъ людей, частица
             Ихъ счастія, -- и внѣшніе предметы
             Вліяютъ такъ на внутреннюю жизнь,
             Что вмѣстѣ страждутъ. Какъ имѣя смыслъ,
             Могъ онъ мечтать, чтобъ пышный Цезарь рядомъ
             Съ нимъ тощимъ сталъ? О, Цезарь, въ немъ и умъ
             Ты побѣдилъ.

(Входить слуга).

Слуга.

                                           Отъ Цезаря посолъ.
   

Клеопатра.

             Ужель безъ всякой пышности? Смотрите,
             Какъ тѣ горды передъ увядшей розой,
             Что предъ шипкомъ склонялись. Пусть войдетъ.
   

Энобарбъ.

             Споръ между мной и честностью возникъ,
             А преданность, достоинство глупцовъ,
             Доводитъ долгъ до глупости. Но тотъ,
             Кто слѣдуетъ за падшимъ властелиномъ,
             Одержитъ верхъ надъ одержавшимъ верхъ
             И незабвенъ.

(Входить Тирей).

Клеопатра.

                                 Что Цезарю угодно?
   

Тирей.

             Прими меня одна.
   

Клеопатра.

                                           Здѣсь все друзья, не бойся!
   

Тирей.

             И стало быть Антонію друзья.
   

Энобарбъ.

             Какъ Цезарю, такъ и ему мы нужны
             Или ненужны. Если Цезарь хочетъ,
             Начальникъ нашъ въ немъ друга радъ снискать,
             А мы за нимъ, да къ Цезарю.
   

Тирей.

                                                               И такъ
             Знай, славная царица: Цезарь проситъ
             Тебя не забывать никакъ, что онъ,
             Все Цезарь.
   

Клеопатра.

             Дальше.-- Истинно по-царски!
   

Тирей.

             Онъ знаетъ, что съ Антоніемъ тебя
             Не такъ любовь, какъ страхъ связуетъ.
   

Клеопатра.

                                                                         О!
   

Тирей.

             По этому жалѣетъ онъ о чести,
             Въ которой ты должна терпѣть пятно,
             Не заслужа его.
   

Клеопатра.

                                           Онъ богъ и знаетъ
             Всю правду. Честь моя не отдана,
             А отнята скорѣй.
   

Энобарбъ.

                                           Чтобъ знать вѣрнѣй
             Спрошу Антонія. О! какъ ты утлъ!
             Оставимъ утопать тебя, когда
             Всѣмъ милымъ ты покинутъ.
   

Тирей.

                                                     Передать
             Мнѣ Цезарю твои желанья? Онъ
             Ждетъ просьбъ твоихъ, чтобъ ихъ исполнить. Лучшее
             Мечтой его, чтобъ ты себѣ опорой
             Его избрала счастіе. Но вспыхнетъ
             Въ немъ духъ, при вѣсти, что забыла ты
             Антонія, скрываясь подъ, защиту
             Владыки міра.
   

Клеопатра.

                                           Какъ тебя зовутъ?
   

Тирей.

             Меня зовутъ Тиреемъ.
   

Клеопатра.

                                                     Добрый вѣстникъ
             Скажи владыкѣ Цезарю, что я
             У побѣдителя цѣлую руку,
             Что свой вѣнецъ кладу къ его ногамъ
             И на колѣняхъ жду изъ устъ всесильныхъ
             Судьбы Египта.
   

Тирей.

                                           Вотъ твой лучшій путь.
             Когда въ борьбу со счастьемъ вступитъ умъ,
             Пусть онъ дерзаетъ, сколько хватитъ силъ --
             Не будетъ неудачь. Позволь свой долгъ
             Запечатлѣть мнѣ на рукѣ твоей.
   

Клеопатра.

             Да, Цезаревъ отецъ, исполненъ думъ
             Властительныхъ, нерѣдко къ недостойной
             Рукѣ моей съ лобзаньемъ приникалъ.

(Входятъ Антоній и Энобарбъ).

Антоній.

             Любезности! клянусь громами неба!
             Ты кто таковъ?
   

Тирей.

                                           Я исполнитель воли
             Первѣйшаго владыки, чьи слова
             Законъ для всѣхъ.
   

Энобарбъ.

                                           Ты высѣченъ быть хочешь.
   

Антоній.

             Гей, кто тамъ?-- Ахъ ты коршунъ! Адъ и небо!
             Безсиленъ я. Бывало крикну: "гей"!
             И какъ мальчишки, всѣ въ запуски
             Кричатъ: "что вамъ угодно". Слышишь! Я
             Еще Антоній. Шельму взять и высѣчь.
   

Энобарбъ.

             Играть со львенкомъ лучше, чѣмъ со львомъ,
             Передъ концомъ его.
   

Антоній.

                                           Луна и звѣзды!
             Пори его! Будь двадцать тутъ пословъ
             Отъ Цезаря -- и я бъ засталъ ихъ дерзость
             Съ рукой -- вотъ этой, какъ ее зовутъ,
             Что звали Клеопатрой? Сѣчь его
             Пока, какъ мальчикъ, онъ лица не скорчитъ,
             Моля пощады, -- Вытащить его.
   

Тирей.

             Антоній!
   

Антоній.

                                 Вытащить и конча сѣчь,
             Привесть назадъ, -- шутъ Цезаря снесетъ
             Къ нему всѣ наши порученья (слуги уводятъ Тирея).
             Какъ мы сошлись, ты отцвѣтала. Что?
             Я бросилъ ложе неизмятымъ въ Римѣ,
             Прижить дѣтей законныхъ не хотѣлъ,
             Съ безцѣнной женщиной, чтобы меня
             Позорили съ рабами?
   

Клеопатра.

                                                     Добрый другъ.
   

Антоній.

             Измѣнницею ты была всегда,
             Но стоитъ намъ въ порокахъ очерствѣть,
             (О, горе)! боги ослѣпляютъ насъ.
             Глазамъ нашъ гной мѣшаетъ видѣть ясно,
             Мы грѣхъ свой обожаемъ -- и смѣшно имъ
             Какъ гибнемъ мы.
   

Клеопатра.

                                           О! до чего дошло?
   

Антоній.

             Объѣдкомъ я нашелъ тебя, остывшимъ
             На цезарской тарелкѣ; да, огрызкомъ
             Кнея Помпея, краше тѣхъ часовъ
             Горячихъ, неотмѣченныхъ молвой,
             Которыхъ нѣгу ты вкушала. Вѣрно:
             Хотя могла постигнуть чистоту,
             Ея незнала ты.
   

Клеопатра.

                                           За что мнѣ это?
   

Антоній.

             Терпѣть, чтобъ рабъ, который могъ сказать
             За грошъ спасибо, избранную мной
             Твою смѣлъ тронуть руку, царскій даръ,
             Залогъ сердецъ высокихъ! О! зачѣмъ
             Я не могу съ Базанскаго холма
             Рогатый скотъ перекричать съ досады;
             Быть вѣжливымъ теперь мнѣ тоже, что
             Съ веревкою на шеѣ, за проворство,
             Благодарить учтиво палача.

(Слуги приводя Тирея).

             Что высѣкли его вы?
   

Первый слуга.

                                           Преисправно!
   

Антоній.

             Кричалъ? Просилъ пощады онъ?
   

Первый слуга.

             Молилъ, чтобъ сжалились надъ нимъ.
   

Антоній.

             Коль какъ отецъ твой, пусть жалѣетъ онъ,
             Что ты не дочь, а ты жалѣй, зачѣмъ
             За Цезарскимъ тріумфомъ шелъ, съ тѣхъ поръ
             Какъ высѣкли тебя за то; отнынѣ
             Зноби тебя при видѣ дамскихъ рукъ,
             Какъ въ лихорадкѣ. Къ Цезарю вернись
             И разскажи пріемъ свой, да скажи,
             Что сердитъ онъ меня. Какъ видно, онъ
             Надменъ и гордъ и видитъ, чѣмъ я сталъ,
             Забывъ, чѣмъ былъ я; бѣситъ онъ меня.
             Успѣть не трудно въ этомъ съ той поры,
             Какъ добрыя, свѣтившія мнѣ звѣзды,
             Оставили свой путь и въ бездну ада
             Умчали свѣтъ свой. Если жъ не по сердцу
             Ему, что говорю и что случилось,
             Скажи, что тамъ мой бывшій рабъ Гиппархъ;
             Пусть вѣшаетъ его, сѣчетъ, казнитъ, --
             И мы сочлись. Ты самъ же подстрекни.
             Теперь съ своими прочь рубцами!-- Вонъ!

(Тирей уходить).

Клеопатра.

             Ты кончилъ ли?
   

Антоній.

                                           Увы! земной нашъ мѣсяцъ
             Затмился, это ужъ одно сулитъ
             Антонію конецъ.
   

Клеопатра.

                                           Я пережду.
   

Антоній.

             Льстя Цезарю, ты будешь глазки дѣлать
             Его слугѣ?
   

Клеопатра.

                                 Ты не повѣришь мнѣ?
   

Антоній.

             Ты холодна ко мнѣ.
   

Клеопатра.

                                           О, милый! если
             Я холодна, пусть небо градъ родитъ,
             Его отравитъ и ударитъ первымъ
             Кускомъ въ меня, -- и какъ растаетъ онъ
             Пусть жизнь моя исчезнетъ! а второй
             Сразитъ Цезаріона, чтобъ мой родъ
             Былъ позабытъ, а добрые мои
             Египтяне лежали послѣ бури
             Безъ погребенья, нильскимъ комарамъ
             Въ добычу.
   

Антоній.

                                           Полно! Вѣрю я теперь.
             Сбирается въ Александрію Цезарь.
             Сойдемся тамъ. Войска у насъ дрались
             На сушѣ славно; флотъ разъединенный
             Нашъ собрался и грозенъ на волнахъ.
             Гдѣ ты моя отвага? Слышишь, другъ?
             Коль съ поля я вернусь, чтобы лобзать
             Твои уста, я появлюсь въ крови.
             Мой мечь и я для хроники жнецы:
             Еще надежда есть.
   

Клеопатра.

                                           Вотъ мой герой!
   

Антоній.

             Съ тройною силой, сердцемъ и дыханьемъ,
             Сражаться буду зло. Во дни, когда
             Легко жилось, за шутку я щадилъ
             Чужую жизнь; теперь я стисну зубы
             И въ тартаръ всѣхъ, кто схватится со мной.
             Пойдемъ еще весельемъ встрѣтивъ ночь.
             Зови вождей печальныхъ. Кубки вспѣнь.
             Опять раздразнимъ мочь.
   

Клеопатра.

                                                     Мои день рожденья нынѣ
             Я скромно думала провесть его; но ты
             Антоній вновь, я буду Клеопатрой.
   

Антоній.

             Мы справимся еще.
   

Клеопатра.

                                           Всѣхъ благородныхъ
             Начальниковъ звать къ нашему вождю.
   

Антоній.

             Да съ ними я поговорю, а ночью
             Вино изъ ранъ ихъ проступить заставлю.
             Пойдемъ, царица, сокъ еще въ насъ есть.
             Въ бою меня полюбитъ смерть, -- берусь
             Помочь ея язвительной косѣ.

(Уходятъ Антоніи и Клеопатра),

Энобарбъ.

             Теперь онъ съ молніей заспоритъ. Кто взбѣшенъ,
             Спасается отъ страха. Въ этомъ духѣ
             Радъ голубь строуса клевать. Я вижу вновь,
             Что у вождя, какъ мозгу станетъ меньше
             Прибудетъ сердце. Во враждѣ съ умомъ
             Отвага гложетъ мечь свой. Надо мнѣ
             Подумать, какъ его оставить.
   

АКТЪ IV.

СЦЕНА I.

Лагерь Цезаря близь Александріи.

(Входятъ Цезарь, читая письмо, Агриппа, Меценатъ и другіе).

Цезарь.

             Меня бранитъ онъ мальчикомъ, какъ-будто
             Прогнать меня онъ въ силахъ изъ Египта,
             Посла онъ сѣкъ, зоветъ на поединокъ
             Антоній Цезаря: -- рубака старый,
             Знай: къ смерти много есть дорогъ, и мнѣ
             Смѣшенъ твой вызовъ.
   

Меценатъ.

                                           Ты подумай Цезарь;
             Когда взбѣшенъ такой властитель, значитъ
             Пришло не въ мочь. Не дай ему очнуться
             Воспользуйся его смущеньемъ. Ярость
             Всегда оборонялась плохо.
   

Цезарь.

                                                     Всѣмъ
             Вождямъ скажи, что завтра въ бой послѣдній
             Вступаемъ мы. Въ рядахъ у насъ довольно,
             Служившихъ у Антонія недавно,
             Чтобъ намъ его поймать. Распорядись;
             Да угости войска: запасовъ много --
             И есть за что имъ дать. Бѣднякъ Антоній!
   

СЦЕНА II.

Александрія. Комната во дворцѣ.

          (Входятъ Антоній, Клеопатра, Энобарбъ, Хармиань, Ира, Алексасъ и другіе).

Антоній.

             Со мной нейдетъ онъ въ бой, Домицій.
   

Энобарбъ.

                                                                         Нѣтъ.
   

Антоній.

             Да отчего же нѣтъ?
   

Энобарбъ.

             Онъ думаетъ, что въ двадцать разъ счастливѣй
             Онъ будетъ двадцать противъ одного.
   

Антоній.

             Сразимся завтра на морѣ и сушѣ:
             Живъ буду иль омою честь въ крови, --
             И это жизнь. Ты храбро будешь драться?
   

Энобарбъ.

             Рубиться и кричать: "Все сгинь!"
   

Антоній.

                                                               Отлично!
             Ступай зови ко мнѣ домашнихъ слугъ.

(Входятъ слуги).

             Пируйте эту ночь. Дай руку мнѣ,
             Ты честенъ былъ дѣйствительно. Ты тоже
             И ты, -- и ты, и ты: служили славно:
             Цари вамъ были равны.
   

Клеопатра.

                                                     Это что?
   

Энобарбъ.

             Одна изъ тѣхъ причудъ, въ которыхъ горе
             Изъ сердца рвется.
   

Антоніѣ.

                                           Честенъ былъ и ты
             Желалъ бы стать я всѣми вами вдругъ
             И вмѣстѣ всѣхъ васъ тутъ же превратить
             Въ Антонія, чтобъ послужить вамъ такъ,
             Какъ вы служили мнѣ.
   

Слуга.

                                                     Избави Богъ!
   

Антоній.

             Друзья, еще мнѣ послужите ночь-
             И кубки наливайте мнѣ, какъ-будто
             Мои владѣнья съ вами заодно
             Еще покорны мнѣ.
   

Клеопатра.

                                           Чего онъ хочетъ?
   

Энобарбъ.

             Заставить плакать ихъ.
   

Антоніи.

                                                     Пробудьте ночь,
             Быть можетъ, съ ней конецъ и службѣ залей.
             И не видать меня вамъ, или видѣть
             Печальной тѣнью: завтра, можетъ быть
             Поступите къ другому господину.
             Смотрю на васъ, какъ-будто на прощаньи.
             Друзья мои не отсылаю васъ;
             Мнѣ ваша служба дорога по смерть.
             Вы прослужите два часа, не больше
             И награди васъ боги!
   

Энобарбъ.

                                                     Для чего
             Ихъ такъ смущать? они, ты видишь, плачутъ
             И я оселъ почуялъ лукъ: -- стыдись, --
             Не обращай насъ въ женщинъ.
   

Антоній.

                                                               Ха, ха, ха!
             Чтобъ я пропалъ, коль этого хотѣлъ,
             Пусть эти слезы къ счастію! Друзья,
             Вы поняли меня въ печальномъ смыслѣ,
             Я васъ хотѣлъ утѣшить и прошу,
             Чтобъ факеловъ зажгли вы. Знайте дѣти,
             Надѣюсь, я на завтра поведу васъ
             Туда, гдѣ жду побѣдоносной жизни,
             А не почетной смерти. Ужинъ ждетъ,
             Пойдемъ зальемъ заботы.
   

СЦЕНА III.

Тамъ же. Передъ дворцомъ.

(Входятъ два солдата на часы).

          1-й солдатъ.

             Братъ, доброй ночи. Что-то будетъ завтра.
   

2-й солдатъ.

             Вся наша будущность рѣшится. Ну прощай.
             Ты ничего вдоль улицъ не слыхалъ?
   

1-й солдатъ.

             Нѣтъ. Что такое?
   

2-й солдатъ.

             Быть можетъ, только слухи. Доброй ночи.
   

1-й солдатъ.

             Спасибо. Доброй ночи.

(Входятъ еще два солдата).

   

2-й солдатъ.

             Солдаты, будьте чутки на часахъ,
   

3-й солдатъ.

             Вы тоже. Доброй ночи, доброй ночи.

(Два первыхъ становятся на свои мѣста).

4-й солдатъ.

             Намъ здѣсь, (становятся на мѣста), а завтра, если только флоту
             Удача будетъ, я вполнѣ увѣренъ,
             На сушѣ постоятъ.
   

3-й солдатъ.

                                           Лихое войско --
             И полное надеждъ. (Подъ сценой слышна музыка гобоевъ).
   

4-й солдатъ.

             Постой! что тамъ за шумъ?
   

1-й солдатъ.

             Чу! чу!
   

2-й солдатъ.

             Слышь!
   

1-й солдатъ.

             То музыка въ воздухѣ.
   

3-й солдатъ.

             Нѣтъ, подъ землею.
   

4-й солдатъ.

             Хорошій знакъ, какъ полагаешь?
   

3-й солдатъ.

             Нѣтъ.
   

1-й солдатъ.

             Тссъ.... говорятъ вамъ. Что-то это значитъ?
   

2-й солдатъ.

             Богъ Геркулесъ, Антоніемъ любимый,
             Съ нимъ разстается.
   

1-й солдатъ.

             Пойдемъ: узнаемъ, слышало ль другіе,
             То, что и мы. (Они идутъ къ другимъ часовымъ.)
   

2-й солдатъ.

             Гей, вы ребята!
   

Всѣ.

             Гей, гей,
             Гей, гей, вы слышали? (говорятъ между собой).
   

1-й солдатъ.

             Да, это что-то странно.
   

3-й солдатъ.

             Вы слышите, вы слышите, друзья?
   

1-й солдатъ.

             Пойдемъ за звукомъ вдоль своихъ постовъ,
             Посмотримъ, что-то будетъ.
   

Всѣ.

                                                     Точно, странно.

(Уходятъ).

   

СЦЕНА IV.

Тамъ же, комната во дворцѣ.

(Входятъ Антоній, Клеопатра, Харміанъ и другіе слуги).

Антоній.

             Эросъ! мой панцырь!
   

Клеопатра.

                                           Отдохни немножко!
   

Антоній.

             Нѣтъ, нѣтъ, голубка. Эросъ! панцырь, Эросъ!

(Входитъ Эросъ съ панцыремъ).

             Поди-ка другъ и въ сталь меня *) одѣнь,
             Коль нынѣ броситъ насъ Фортуна, то
             За непочетъ къ ней.-- Дай!
   *) Въ прежнихъ изданіяхъ: thine, у Кольера: mine.
   

Клеопатра.

                                                     Я помогу.
             Куда вотъ это?
   

Антоній.

                                           Ахъ, оставь! оруженосецъ
             Ты сердца моего -- не такъ, -- такъ, -- такъ.
   

Клеопатра.

             Вотъ помогла! Такъ быть должно.
   

Антоній.

                                                               Прекрасно;
             Теперь мы молодцы. Товарищъ, видишь?
             Ступай и ты вооружись.
   

Эросъ.

                                                     Сейчасъ.
   

Клеопатра.

             Что, дурно застегнула?
   

Антоній.

                                           Славно, славно
             Кто разстегнетъ вотъ это, прежде чѣмъ
             Сниму его на отдыхъ, встрѣтитъ бурю.
             Ты Эросъ, плохъ; моя царица лучше
             Тебя, оруженосецъ. Ну!-- О другъ мои!
             Когда бъ могла меня ты видѣть въ битвѣ,
             И въ этомъ царскомъ дѣлѣ знала толкъ,
             Сказала бъ нынче ты "вотъ мастеръ".

(Входитъ начальникъ въ полномъ вооруженіи).

                                                               Здравствуй!
             На видъ одинъ, ты опытный боецъ:
             Встаемъ съ зарей на милую работу
             И весело идемъ къ ней.
   

Начальникъ.

                                                     Какъ ни рано,
             А тысячи стоятъ уже въ бронѣ,
             На берегу и ждутъ тебя. (Клики, звуки трубъ.)

(Входятъ начальники и солдаты.)

2-й начальникъ.

             Какое утро! Съ добрымъ утромъ, вождь!
   

Всѣ.

             Вождь, съ добрымъ утромъ.
   

Антоній.

                                                     Славный звукъ ребята!
             Какъ юный умъ, который хочетъ быстро
             Развиться, -- утро рано началось,
             Такъ, такъ; подай сюда вотъ; -- хорошо.
             Прощай подруга: будь со мной, что будетъ,
             Прими лобзанья воина. Теперь (цалутъ ее)
             Мнѣ было бъ стыдно, совѣстно съ тобой
             Въ любезности пускаться. Я прощусь.
             Какъ человѣкъ стальной. Кто хочетъ въ битву
             Иди за мной! Введу въ нее. Прощай!

(Уходятъ Антоній, Эросъ, начальники и солдаты).

Харміань.

             Угодно ль въ вашу комнату?
   

Клеопатра.

                                                     Пойдемъ.
             Ушелъ героемъ. Еслибъ онъ да Цезарь
             Теперь войну рѣшили поединкомъ!
             Тогда бъ Антоній, -- нѣтъ ужъ, -- пусть! пойдемъ.

(Уходятъ).

   

СЦЕНА V.

Лагерь Антонія у Александріи.

(Звукъ трубъ. Входятъ Антоній и Эросъ, на встрѣчу имъ выходитъ солдатъ.)

Солдатъ.

             Антонію дай Богъ сегодня счастья!
   

Антоніи.

             Когда бъ тебя, и ранъ твоихъ тогда
             Послушалъ я, да вышелъ въ поле
   

Солдатъ.

                                                               То бы
             Возставшіе теперь цари и воинъ
             Оставившій тебя сегодня, шли
             Еще съ тобой.
   

Антоній.

                                           Кто жъ насъ оставилъ?
   

Солдатъ.

                                                                         Кто?
             Тебѣ ближайшій: кликни Энобарба,
             Онъ не услышитъ иль во станѣ вражьемъ
             Отвѣтитъ: "я не твой".
   

Антоній.

                                                     Да что ты?
   

Солдатъ.

                                                                         Онъ
             У Цезаря.
   

Эросъ.

                                 Онъ ящиковъ съ богатствомъ
             Своимъ не бралъ.
   

Антоній.

                                           Ушелъ онъ?
   

Солдатъ.

                                                               Несомнѣнно.
   

Антоній.

             Пошли къ нему его богатства, Эросъ
             Все до соринки, слышишь! передай
             (Я подпишусь) привѣтъ и благодарность:
             Скажи, что я желаю, чтобы онъ
             Ужъ болѣе не находилъ причинъ
             Мѣнять вождя. О! Жребій мой ты портишь
             И честныхъ. Торопись же. Энобарбъ!
   

СЦЕНА. VI.

Лагерь Цезаря передъ Александріей.

(Звукъ трубъ. Входятъ Цезарь съ Агриппой, Энобарбъ и другіе).

Цезарь.

             Ступай Агриппа, битву самъ начни.
             Хочу чтобъ былъ Аитоній взятъ живымъ.
             Такъ ты и объяви.
   

Агриппа.

                                           Исполню Цезарь.

(Агриппа уходитъ).

Цезарь.

             Всеобщій миръ уже не далеко:
             Удайся нынѣ -- и три части свѣта
             Украсятся оливою свободы.

(Входитъ вѣстникъ).

          Вѣстникъ.

             Антоній въ полѣ.
   

Цезарь.

                                           Передай Агриппѣ:
             Перебѣжавшихъ выставить впередъ,
             Чтобы Антоній злость свою излилъ
             Какъ-будто на себя же.

(Уходятъ Цезарь со свитой).

Энобарбъ.

             Алексасъ измѣнилъ. Въ землѣ Еврейской
             Антоніевъ посолъ, уговорилъ
             Онъ Ирода Антонія оставить
             Для Цезаря. За этотъ трудъ повѣшенъ
             Онъ Цезаремъ. Конидій и другіе
             Измѣнники -- имѣютъ содержанье,
             А не почетъ. Я скверно поступилъ
             И такъ за то кляну себя, что мнѣ
             Ничто не мило.

(Входитъ солдатъ).

Солдатъ.

                                           Энобарбъ! Антоній
             Прислалъ тебѣ богатства всѣ твои
             Съ своимъ привѣтомъ: посланный его
             Нашелъ меня; онъ у твоей палатки
             Муловъ развьючилъ.
   

Энобарбъ.

                                                     Все тебѣ дарю.
   

Солдатъ.

             Не смѣйся надо мною Энобарбъ
             Я правду говорю. Ты проводи
          ъ. Это все -- лишь муха по сравненію съ орломъ. У насъ происходили на пиршествѣ болѣе чудовищныя и достойныя вниманія вещи.
   Меценатъ. Если молва справедлива, она -- женщина, противъ которой трудно устоять?
   Энобарбъ. При первой же встрѣчѣ съ Антоніемъ на рѣкѣ Киднѣ, она пронзила его сердце.
   Агриппа. Дѣйствительно ли она явилась тамъ, или разсказывавшій мнѣ объ этой встрѣчѣ прибѣгнулъ къ вымыслу для ея прославленія.
  
                       Энобарбъ.
  
             Я разскажу вамъ. Судно, на которомъ
             Она плыла, сверкало какъ престолъ.
             Была корма изъ золота литого;
             А паруса пурпурные такъ были
             Насыщены благоуханьемъ дивнымъ,
             Что вѣтры отъ любви томились къ нимъ.
             Серебряныя весла опускались
             Подъ звуки флейтъ, и словно въ ихъ удары
             Влюбленная -- вода быстрѣй бѣжала.
             Что до нея -- всѣ описанья блѣдны...
             Царица возлежала подъ шатромъ
             Изъ ткани золотой, затмивъ Венеру,
             Въ чьемъ образѣ искусство превзошло
             И самую природу. По бокамъ,
             Подобныя смѣющимся амурамъ,
             Стояли дѣти съ ямками на щекахъ,
             Но вѣянье ихъ пестрыхъ опахалъ
             Усиливало жаръ, не охлаждая
             Щекъ нѣжныхъ Клеопатры, и они
             Уничтожали собственное дѣло.
  
                       Агриппа.
  
             Сколь дивный видъ Антонію предсталъ!
  
                       Энобарбъ.
  
             Наперсницы, подобны нереидамъ,
             Морскимъ сиренамъ, взоръ ея ловя,
             Плѣнительно склонялись передъ нею.
             Рулемъ, казалось, правила сирена,
             И подъ рукой ея, цвѣтку подобной,
             Но правившей искусно -- трепетали
             И шелковыя снасти. Дивный запахъ,
             Невидимый, съ галеры несся къ намъ,
             И чувства возбуждалъ. На встрѣчу городъ
             Весь высыпалъ, на площади Антоній
             Сидѣлъ на тронѣ одинокъ, и воздухъ
             Онъ кликомъ оглашалъ, но если бъ воздухъ
             Оставить могъ въ природѣ пустоту --
             Умчался бъ онъ на встрѣчу Клеопатрѣ.
  
                       Агриппа.
  
             О, дивная египтянка!
  
                       Энобарбъ.
  
                                           Когда
             Она сошла, на ужинъ приглашенье
             Антоній ей послалъ, она жъ сказала:
             Ему въ гостяхъ быть у нея пристойнѣй,
             Ей уступилъ учтивый нашъ Антоній,
             Что женщинѣ сказать не можетъ: нѣтъ!
             Онъ брѣется, на пиръ идя, разъ десять,
             И какъ всегда, даетъ въ уплату сердце
             За то, что онъ лишь взоромъ пожиралъ.
  
                       Агриппа.
  
             Державная развратница! Самъ Цезарь
             Оставилъ мечъ на ложѣ у нея.
             Онъ пахарь былъ, она давала жатву.
  
                       Энобарбъ.
  
             На улицѣ я видѣлъ: пробѣжала
             До сорока шаговъ она, когда же
             Она остановилась, задыхаясь --
             Въ ней недостатокъ совершенствомъ сталъ:
             Едва дыша, красой она дышала.
  
                       Меценатъ.
  
             И вотъ ее Антоній долженъ бросить.
  
                       Энобарбъ.
  
             Нѣтъ, никогда. Ее не старятъ годы,
             Ея разнообразье безконечно:
             Привычкою его не истощить.
             Всѣ женщины, желаньямъ уступая,
             Рождаютъ пресыщенье, но она
             Чѣмъ больше насыщаетъ человѣка,
             Тѣмъ голодъ въ немъ сильнѣе возбуждаетъ.
             Все гнусное плѣняетъ въ ней, и жрецъ
             Ей на соблазнъ даетъ благословенье.
  
                       Меценатъ.
  
             Когда краса и скромность -- могутъ сердце
             Антонія плѣнить, то онъ находитъ
             Въ Октавіи счастливую судьбу.
  
                       Агриппа.
  
             Идемъ. Пока ты остаешься въ Римѣ,
             Прошу, будь гостемъ, добрый Энобарбъ,
             Ты у меня.
  
   Энобарбъ. Благодарю сердечно.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА III.

Римъ. Въ домѣ Цезаря.

Входятъ Цезарь, Антоній, между ними Октавія.

  
                       Антоній.
  
             Порою изъ твоихъ объятій будетъ
             Меня мой долгъ воинскій исторгать.
  
                       Октавія.
  
             Тогда склонивъ колѣна предъ богами
             Ихъ за тебя молить я не устану
  
                       Антоній.
  
             Покойной ночи, Цезарь. Не суди,
             Октавія моя, моихъ ошибокъ
             По отзыву молвы. Границы долга
             Я преступалъ, но этому -- конецъ.
             Покойной ночи, милая. Тебѣ
             Покойной ночи, Цезарь.
  
                       Цезарь.
  
                                           Доброй ночи.

(Октавія и Цезарь уходятъ).

          Входитъ Прорицатель.

  
   Антоній. Ну что? Хотѣлъ бы ты въ Египтѣ быть?
   Прорицатель. О, если бъ я никогда не покидалъ Египта, и ты никогда не пріѣзжалъ сюда!
   Антоній. Если можешь, скажи причину.
   Прорицатель. Ее провижу я пророческимъ духомъ, но высказать не могу и, тѣмъ не менѣе, зову тебя обратно въ Египетъ,
   Антоній. Скажи мнѣ, чья звѣзда поднимется выше: моя или Цезаря.
  
                       Прорицатель.
  
             Его звѣзда. Поэтому, Антоній,
             Оставь его. Твой демонъ -- (духъ-хранитель)
             Отваженъ, гордъ, великъ и несравнимъ,
             Когда нѣтъ духъ Цезаря. При немъ же
             Становится похожимъ онъ на страхъ.
             Итакъ, пускай васъ раздѣлить пространство.
  
                       Антоній.
  
             Не говори объ этомъ.
  
                       Прорицатель.
  
                                           Никогда
             И никому, тебѣ лишь, и съ тобою.
             Во что бы съ нимъ вы ни играли -- долженъ
             Ты проиграть: благодаря удачѣ
             Онъ побѣдитъ, хотя бъ игра сложилась
             И къ выгодѣ твоей. Твой свѣтъ блѣднѣетъ
             Вблизи него. Я снова говорю:
             При немъ твой духъ помочь тебѣ страшится,
             А безъ него отваженъ онъ.
  
                       Антоній.
  
                                           Ступай.
             Вентидію скажи, что мнѣ онъ нуженъ.

(Прорицатель уходитъ).

             Пойдетъ онъ на парѳянъ. Искусство ль, случай --
             Кудесникъ правъ. Послушны даже кости
             Ему въ игрѣ. Мое же превосходство
             Удачею его побѣждено.
             Выигрываетъ онъ, коль бросимъ жребій,
             Его пѣтухъ выигрываетъ бой,
             И бьютъ моихъ, помимо всѣхъ разсчетовъ,
             Его перепела. Вернусь въ Египетъ.
             Спокойствіе купилъ я этимъ бракомъ,
             Но на востокѣ -- радости мои.

(Входитъ Вентидій).

             Отправишься ты на парѳянъ, Вентидій.
             Идемъ, тебѣ вручу я полномочье.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА IV.

Римъ. Улица.

  
                       Лепидъ.
  
             Прошу, не безпокойтесь. Торопите
             Своихъ вождей.
  
                       Агриппа.
  
                                 Пусть только Маркъ Антоній
             Октавію обниметъ -- мы идемъ.
  
                       Лепидъ.
  
             Покуда васъ я не увижу въ латахъ,
             Что вамъ къ лицу -- простимся,
  
                       Меценатъ.
  
                                                     Если точно
             Разсчитанъ путь, къ Мизенѣ мы прибудемъ
             Скорѣй тебя.
  
                       Лепидъ.
  
                                 У васъ -- кратчайшій путь.
             Меня дѣла задержатъ. Впереди --
             Вы на два дня.
  
                       Меценатъ и Атриппа.
  
                                 Съ тобой успѣхъ да будетъ!
  
                       Лепидъ.
  
             Простите.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА V.

Александрія. Во дворцѣ.

Входятъ Клеопатра, Харміана, Ира, Алексасъ и слуга.

                       Клеопатра.
  
             Эй, музыку! Она питаетъ грусть
             Всѣхъ насъ -- влюбленныхъ!
  
                       Слуга.
  
                                                     Музыку сюда.

(Входитъ Мардіанъ).

  
                       Клеопатра.
  
             Не надо. Мы сыграемъ на билльардѣ
             Съ тобою, Харміана.
  
                       Харміана.
  
                                           У меня
             Болитъ рука. Играйте съ Мардіаномъ.
  
                       Клеопатра.
  
             Что съ евнухомъ, что съ женщиной играть --
             Не все ль равно? Со мной играть желаешь?
  
                       Мардіанъ.
  
             Царица, постараюсь, какъ могу.
  
                       Клеопатра.
  
             Когда есть воля добрая, хотя
             Ея одной и мало -- ты имѣешь
             Права на снисхожденье. Нѣтъ, не надо.
             Мнѣ удочку подайте, и пойдемъ
             Всѣ на рѣку. Тамъ рыбокъ золотистыхъ
             При звукахъ дальней музыки я стану
             Ловить крючкомъ за скользкія ихъ жабры,
             И представляя каждую себѣ
             Антоніемъ, скажу:-- Ага, попался!
  
                       Хармиана.
  
             Смѣялись мы, когда побилась ты
             Съ нимъ объ закладъ: кто болѣе наловитъ?
             А водолазъ твой рыбу прикрѣпилъ
             Соленую на крюкъ его, и важно
             Ее тянулъ Антоній...
  
                       Клеопатра.
  
                                           Въ этотъ день --
             День чудный!-- смѣхомъ вывела его
             Я изъ себя, и смѣхомъ усмирила
             Его въ ту ночь, а слѣдующимъ утромъ
             Я, напоивъ его съ восьми часовъ,
             Чтобъ онъ заснулъ на ложѣ -- облекла
             Его въ свои одежды, а себѣ
             Филиппа мечъ я прицѣпила.

(Входитъ гонецъ).

             Изъ Рима ты? мой слухъ давно безплодный
             Ты плодоносной вѣстью освѣжи.
  
                       Гонецъ.
  
             О, госпожа!
  
                       Клеопатра.
  
                                 Антоній умеръ? Если,
             Презрѣнный, да! ты скажешь, то царицу
             Убьешь свою, когда жъ:здоровъ, свободенъ!--
             Вотъ золото, вотъ жилки голубыя
             Руки моей тебѣ для поцѣлуя:
             Ее цари лобзали, трепеща.
  
                       Гонецъ.
  
             Царица, хорошо ему.
  
                       Клеопатра.
  
                                           Бери,
             Вотъ золото еще, но только помни,
             О мертвомъ говорятъ: имъ хорошо!
             И если клонишь къ этому -- расплавивъ
             То золото, которымъ одарила,
             Волью тебѣ въ зловѣщую гортань...
  
                       Гонецъ.
  
             Меня, царица, выслушай...
  
                       Клеопатра.
  
                                           Согласна,
             Но добраго твой видъ не предвѣщаетъ.
             Когда здоровъ Антоній, полонъ силъ --
             Зачѣмъ несешь съ такимъ лицомъ унылымъ
             Столь радостную вѣсть? Когда жъ онъ боленъ,
             То фуріей, ехиднами вѣнчанной,
             Не человѣкомъ -- долженъ ты предстать.
  
                       Гонецъ.
  
             Тебѣ угодно ль выслушать?..
  
                       Клеопатра.
  
                                                     Хочу я
             Тебя ударить раньше, чѣмъ начнешь.
             Но если ты мнѣ скажешь, что Антоній
             Живъ и здоровъ, у Цезаря не плѣнникъ,
             Но друженъ съ нимъ -- осыплю золотымъ
             Тебя дождемъ и градомъ изъ жемчужинъ.
  
                       Гонецъ.
  
             Онъ здравствуетъ!
  
                       Клеопатра.
  
                                           Вѣсть добрая!
  
                       Гонецъ.
  
                                                               И друженъ
             Онъ съ Цезаремъ.
  
                       Клеопатра.
  
                                 Ты -- честный человѣкъ.
  
                       Гонецъ.
  
             Онъ никогда съ нимъ не бывалъ дружнѣе.
  
                       Клеопатра.
  
             Обогащу тебя...
  
                       Гонецъ.
  
                                 Но все жъ, царица...
  
                       Клеопатра.
  
             Не нравится мнѣ: но! Лишь умаляетъ
             Оно вступленье доброе твое.
             Не надо: но! Тюремщику подобно,
             Ужаснаго злодѣя за собою
             Ведетъ оно. Другъ, вытряхни мнѣ въ уши
             Всю кучу добрыхъ и дурныхъ вѣстей,
             Прошу тебя. Онъ съ Цезаремъ дружитъ,
             Ты говорилъ, здоровъ онъ и свободенъ...
  
                       Гонецъ.
  
             Я не сказалъ: свободенъ. Связанъ онъ
             Съ Октавіей.
  
                       Клеопатра.
  
                                 Въ какомъ же смыслѣ?
  
                       Гонецъ.
  
                                                               Въ лучшемъ:
             Онъ дѣлитъ ложе съ нею.
  
                       Клеопатра.
  
                                           Харміана,
             Блѣднѣю я.
  
                       Гонецъ.
  
                                 Онъ съ нею обвѣнчался.
  
                       Клеопатра.
  
             Будь злѣйшею чумой ты пораженъ. (Бьетъ его).
  
                       Гонецъ.
  
             Терпѣніе, царица.
  
                       Клеопатра.
  
                                 Что сказалъ ты? (Снова бьетъ его).
             Вонъ, гнусный рабъ! Тебѣ глаза я выбью,
             И, какъ шары, покатятся они
             Передъ тобой! Всѣ волосы я вырву.

(Съ силою трясетъ его).

             Бить прутьями желѣзными велю,
             И въ щелокѣ варить тебя, въ разсолѣ
             Доваривать на медленномъ огнѣ!
  
                       Гонецъ.
  
             Хотя принесъ, великая царица,
             Тебѣ я вѣсть, не я устроилъ бракъ.
  
                       Клеопатра.
  
             Скажи, что нѣтъ его -- получишь область!
             Тебя я возвеличу, мой ударъ
             Тебѣ за то зачтется, что меня
             Ты прогнѣвилъ, тебя всѣмъ награжу я
             Чего просить тебѣ дозволитъ скромность.
  
                       Гонецъ.
  
             Царица, онъ женился.
  
                       Клеопатра.
  
                                           Слишкомъ долго
             Ты жилъ, злодѣй!

(Выхватываетъ ножъ).

  
                       Гонецъ.
  
                                 Бѣгу я... Въ чемъ, царица,
             Винишь меня? Тутъ нѣтъ моей вины.

(Убѣгаетъ).

  
                       Харміана.
  
             Сдержи себя, царица, онъ невиненъ.
  
                       Клеопатра.
  
             Громъ не щадитъ порою и невинныхъ.
             Да наводнятъ Египетъ воды Нила!
             Всѣ добрые да обратятся въ змѣй!
             Вернуть раба! Кусаться я не стану,
             Хотя и обезумѣла.
  
                       Харміана.
  
                                 Страшится
             Вернуться онъ.
  
                       Клеопатра.
  
                                 Его не трону я.
             И безъ того безчестила я руку,
             Поднявъ ее на низшаго, чѣмъ я,
             Межъ тѣмъ какъ я сама -- всему виною.

(Входитъ гонецъ).

             Приблизься. Честно, но всегда опасно
             Быть вѣстникомъ дурнымъ. Пусть сотней устъ
             Вѣсть добрая глаголетъ, а дурная
             И безъ того дастъ о себѣ намъ знать.
  
                       Гонецъ.
  
             Я исполнялъ свой долгъ.
  
                       Клеопатра.
  
                                           Женился онъ?
             Сильнѣе, чѣмъ теперь, возненавидѣть
             Я не могу тебя, коль скажешь: да!
  
                       Гонецъ.
  
             Царица, онъ женатъ.
  
                       Клеопатра.
  
                                           О, будь богами
             Ты осужденъ! Стоишь ты на своемъ?
  
                       Гонецъ.
  
             Прикажешь лгать?
  
                       Клеопатра.
  
                                 Пускай бы ты солгалъ,
             Хотя бъ въ волнахъ отъ этого погибла
             Египта половина, превратилась
             Въ цистерну змѣй чешуйчатыхъ! Ступай.
             Будь какъ Нарциссъ прекрасенъ -- мнѣ бъ казался
             Уродомъ ты. Такъ онъ женатъ?
  
                       Гонецъ.
  
                                                     Молю,
             Прости меня, царица.
  
                       Клеопатра.
  
                                           Онъ женился?
  
                       Гонецъ.
  
             О, не гнѣвись, тебя я заклинаю.
             Наказывать за исполненье воли --
             Несправедливо слишкомъ. Онъ повѣнчанъ
             Съ Октавіей.
  
                       Клеопатра.
  
                                 Его поступокъ сдѣлалъ
             Безчестнымъ и тебя, и ты -- не то,
             Чѣмъ самъ себя считаешь. Вонъ отсюда!
             Товаръ, тобой изъ Рима привезенный --
             Не по карману мнѣ. Пусть на рукахъ
             Онъ у тебя останется, и съ нимъ
             Ты разорись.

(Гонецъ уходитъ).

  
                       Харміана.
  
                                 Царица, успокойся.

                       Клеопатра.
  
             Превознося Антонія, хулила
             Я Цезаря.
  
                       Харміана
  
                                 И много разъ, царица.
  
                       Клеопатра.
  
             И вотъ -- моя награда! Уведи
             Меня скорѣй! Лишаюсь я сознанья...
             О, Харміана, Ира! Нѣтъ, прошло.
             Сыщи гонца, Алексасъ, пусть опишетъ
             Октавіи черты, года и нравъ.
             Да не забудь спросить его о цвѣтѣ
             Ея волосъ... Скорѣй неси отвѣтъ.

(Алексасъ уходить).

             Я отъ него навѣки отрекаюсь...
             Нѣтъ, Харміана! Пусть Горгоны маску
             Со стороны одной онъ носитъ, все же
             Съ другой -- онъ Марсъ.

(Мардіану).

                                           Пусть также ростъ ея
             Узнаетъ онъ... Жалѣй, о Харміана,
             Не говори со мной! Веди меня.

(Уходитъ).

  

СЦЕНА VI.

Близъ Мизены.

Входятъ Помпей и Менасъ при звукахъ трубъ и барабановъ. Съ другой стороны -- Цезарь, Лепидъ, Антоній, Энобарбъ и Меценатъ въ сопровожденіи воиновъ.

  
                       Помпей.
  
             Заложниковъ обмѣнъ мы совершили,
             Начнемъ переговоры.
  
                       Цезарь.
  
                                           Къ нимъ сперва
             Намъ слѣдуетъ прибѣгнуть. Съ этой цѣлью
             Мы письменно послали предложенья,
             И если ты ихъ взвѣсилъ, сообщи:
             Достаточны ль они, чтобъ удержать
             Твой недовольный мечъ и вновь отправить
             Въ Сицилію тѣхъ юношей бойцовъ,
             Которыхъ ждетъ здѣсь гибель?
  
                       Помпей.
  
                                                     Къ вамъ троимъ --
             Единственнымъ властителямъ вселенной,
             Намѣстникамъ боговъ -- взываю я.
             Отецъ мой сына и друзей оставилъ,
             И въ мстителяхъ онъ долженъ ли нуждаться,
             Когда -- явившись Бруту при Филиппахъ --
             Увидѣлъ Юлій Цезарь какъ дрались
             Вы за него? Изъ-за чего участье
             И блѣдный Кассій въ заговорѣ принялъ?
             Изъ-за чего высоко-чтимый Брутъ,
             Честнѣйшій римскій мужъ, съ его друзьями,
             Любившими прекрасную свободу --
             Рѣшилъ обрызгать кровью Капитолій?
             Желанье имъ одно руководило,
             Чтобъ человѣкъ лишь человѣкомъ былъ!
             Вотъ почему и флотъ соорудилъ я,
             И пѣнится, разгнѣванъ, океанъ
             Подъ бременемъ его. Я съ этимъ флотомъ
             Карать намѣренъ ненавистный Римъ,
             Что выказалъ отцу неблагодарность.
  
                       Цезарь.
  
             Не торопись.
  
                       Антоній.
  
                                 Своими парусами
             Насъ не пугай. Поговоримъ на морѣ,
             А наше преимущество на сушѣ --
             Ты знаешь самъ.
  
                       Помпей.
  
                                 Въ числѣ тѣхъ преимуществъ --
             Имѣешь ты и мой отцовскій домъ.
             Хозяйничай покуда въ немъ: кукушка
             Не вьетъ гнѣзда...
  
                       Лепидъ.
  
                                 Но это все -- въ быломъ.
             Благоволи сказать: что отвѣчаешь
             На предложенье наше?
  
                       Цезарь.
  
                                           Въ этомъ суть.
  
                       Антоній.
  
             Не поддавайся нашимъ уговорамъ,
             Но собственную выгоду ты взвѣсь.
  
                       Цезарь.
  
             А также -- все, что повлечетъ за собою
             Твое стремленье къ большему.
  
                       Помпей.
  
                                                     Даете
             Съ Сициліей Сардинію вы мнѣ,
             Чтобъ море я очистилъ отъ пиратовъ,
             И также хлѣбъ въ количествѣ извѣстномъ
             Доставилъ въ Римъ. И въ случаѣ согласья --
             Щитовъ не поцарапавъ, и мечей
             Не иззубривъ, мы разойдемся?
  
                       Лепидъ.
  
                                                     Такъ.
  
                       Помпей.
  
             Узнайте: я на эти предложенья
             Согласіе принесъ, но Маркъ Антоній
             Гнѣвитъ меня. Хотя мою заслугу
             Разсказомъ умаляю, но узнай:
             Когда твой братъ и Цезарь воевали --
             Въ Сицилію явилась мать твоя
             И дружескій пріемъ нашла.
  
                       Антоній.
  
                                                     Объ этомъ
             Извѣстно мнѣ. Помпей, и благодарность
             Глубокую тебѣ принесть -- мой долгъ.
  
                       Помпей.
  
             Дай руку, я не думалъ, что съ тобою
             Тутъ свижусь.
  
                       Антоній.
  
                                 Ложе на Востокѣ -- мягко.
             Благодарю. Тобою раньше вызванъ
             Я былъ сюда, чѣмъ думалъ, и при этомъ
             Лишь выигралъ.
  
                       Цезарь.
  
                                 Перемѣнился ты
             Съ послѣдняго свиданья.
  
                       Помпей.
  
                                           На лицѣ
             Пусть злобный рокъ чертитъ, что пожелаетъ --
             Изъ сердца онъ не сдѣлаетъ раба.
  
                       Лепидъ.
  
             Счастливое свиданье!
  
                       Помпей.
  
                                           Да, надѣюсь.
             Такъ -- рѣшено. Пусть договоръ напишутъ.
             Скрѣпимъ его.
  
                       Цезарь.
  
                                 Да, ранѣе всего.
  
                       Помпей.
  
             Почтимъ другъ друга пиромъ на прощанье,
             По жребію: кто первый.
  
                       Антоній.
  
                                           Я, Помпей.
  
                       Помпей.
  
             Нѣтъ, жребій кинь. Но первый, иль послѣдній --
             Всѣхъ тонкою египетской стряпней
             Ты превзойдешь. Я слышалъ: Юлій Цезарь
             Тамъ разжирѣлъ.
  
                       Антоній.
  
                                 Ну, мало ль, что ты слышалъ!
  
                       Помпей.
  
             Я ничего не разумѣлъ дурного.
  
                       Антоній.
  
             И не сказалъ.
  
                       Помпей.
  
                                 Вотъ что еще я слышалъ:
             Что приносилъ къ нему Аполлодоръ...
  
                       Энобарбъ.
  
             Ну приносилъ, и -- будетъ.
  
                       Помпей.
  
                                                     Что такое?
  
                       Энобарбъ.
  
             Извѣстную царицу на постели.
  
                       Помпей.
  
             А, это ты? Какъ поживаешь, воинъ?
  
                       Энобарбъ.
  
             Отлично; впредь, надѣюсь, такъ же будетъ.
             Предвижу я четыре празднества.
  
                       Помпей.
  
             Дай руку, я тебѣ враждебенъ не былъ,
             Тебя въ бою видалъ я, тебѣ
             Завидовалъ.
  
                       Энобарбъ.
  
                                 Къ тебѣ любви особой
             Я не питалъ, но я хвалилъ тебя,
             Когда гораздо большаго ты стоилъ,
             Чѣмъ словъ моихъ.
  
                       Помпей.
  
                                 Хвалю за прямоту:
             Она тебѣ къ лицу. Васъ приглашаю,
             Патриціи, на бортъ моей галеры.
             Пожалуйте.
  
                       Цезарь, Антоній, Лепидъ.
  
                                 Ты впереди.
  
                       Помпей.
  
                                                     Идемъ.

(Уходятъ Помпей, Цезаръ, Антоній, воины и свита).

  
   Менасъ (въ сторону). Твой отецъ, Помпей, никогда бы не заключилъ такого договора. Мы съ тобой знали другъ друга.
   Энобарбъ. На морѣ, кажется.
   Менасъ. Да.
   Энобарбъ.Ты хорошо сражался на морѣ.
   Менасъ. А ты на сушѣ.
   Энобарбъ. Я буду хвалить всякаго, кто хвалитъ меня,-- хотя, во всякомъ случаѣ, нельзя отрицать моихъ заслугъ въ сраженіи на сушѣ.
   Менасъ. Ни моихъ на морѣ.
   Энобарбъ. Кое-что тебѣ слѣдуетъ отрицать ради твоей же безопасности: ты былъ большимъ морскимъ разбойникомъ.
   Менасъ. А ты разбойникомъ на сушѣ.
   Энобарбъ. Этого-то я не отрицаю, Но дай мнѣ руку, Менасъ. Если бы наши глаза были начальствомъ, они могли бы задержать двухъ обнимающихъ другъ друга воровъ.
   Менасъ. У всѣхъ людей честныя лица -- что бы ни дѣлали ихъ руки.
   Энобарбъ. Но красивая женщина никогда не имѣетъ честнаго лица.
   Менасъ. И лица ихъ не клевещутъ въ этомъ случаѣ -- вѣдь красавицы похищаютъ сердца.
   Энобарбъ. Мы явились сюда сражаться съ вами.
   Менасъ. Что касается меня, то я жалѣю, что вмѣсто сраженія началась попойка.Помпей сегодня погубилъ свое счастье неумѣстнымъ весельемъ и смѣхомъ.
   Энобарбъ. Да, и едва ли ему удастся вернуть счастье слезами.
   Менасъ. Вѣрно сказано. Мы не посмотрѣли на Марка Антонія. Скажи, пожалуйста, онъ женился на Клеопатрѣ?
   Энобарбъ. Сестру Цезаря зовутъ Октавіей.
   Менасъ. Вѣрно; она была женой Кая Маркелла.
   Энобарбъ. Но теперь она жена Марка Антонія.
   Менасъ. Что ты говоришь!
   Энобарбъ. Я говорю правду.
   Менасъ. Значитъ Цезарь и онъ теперь на вѣки связаны.
   Энозарбъ. Если бы мнѣ нужно было высказать о будущности этого союза, я бы не то предсказалъ.
   Менасъ. Я полагаю, что желаніе союза болѣе способствовало этому браку, чѣмъ любовь жениха и невѣсты.
   Энобарбъ. Я того же мнѣнія. Но ты увидишь, что то, что должно скрѣпить ихъ дружбу, какъ разъ послужитъ причиной разрыва. Октавія кроткая, молчаливая и спокойная женщина.
   Менасъ. Всякому хотѣлось бы, чтобы его жена была такова.
   Энобарбъ. Тому, кто самъ не таковъ, не нужно такой жены. А Маркъ Антоній не таковъ. Его потянетъ обратно къ египтянкѣ. Тогда Октавія начнетъ вздыхать и это подниметъ пожаръ въ сердце Цезаря. Такимъ образомъ -- какъ я сказалъ -- то, что должно было бы скрѣпить ихъ дружбу, прямо приведетъ къ разрыву. Любовь Антонія останется тамъ, гдѣ она теперь; женился вѣдь онъ только ради выгоды.
   Менасъ. Это весьма вѣроятно. Идемъ на бортъ. Я хочу выпить за твое здоровье.
   Энобарбъ. Согласенъ. Мы въ Египтѣ пріучили свои глотки къ питью.
   Менасъ. Идемъ. (Уходятъ).

  

СЦЕНА VII.

На палубѣ галеры Помпея, стоящей близъ Мизенскаго мыса.

Музыка. Входятъ нѣсколько слугъ, накрывающихъ столъ для пиршества.

   1-ый слуга. Они сейчасъ придутъ, братъ. Они уже едва на ногахъ держатся, такъ что малѣйшій вѣтеръ ихъ можетъ повалить на-земь.
   2-ой слуга. Лепидъ весь раскраснѣлся.
   1-ый слуга. Его заставили выпить все, что уже не лѣзло въ другихъ.
   2-ой слуга. Когда кто нибудь начиналъ задирать другого, онъ принимался уговаривать, кричалъ: довольно, мирилъ ихъ и самъ пилъ за ихъ примиреніе.
   1-ый слуга. Но это еще болѣе ссорило его съ благоразуміемъ.
   2-ой слуга. И все это онъ продѣлываетъ для того, чтобы быть въ обществѣ людей съ именемъ; по моему, лучше имѣть въ рукахъ ничтожную тростинку, чѣмъ копье, которое не можешь поднять.
   1-ый слуга. Быть въ знатномъ обществѣ и оставаться въ немъ незамѣченнымъ -- то же, что имѣть вмѣсто глазъ пустыя глазныя впадины, уродующія лицо.
  

Трубы. Цезарь, Антоній, Лепидъ, Агриппа, Меценатъ, Энобарбъ, Менасъ и другіе вожди.

  
                       Антоній.
  
             Такъ дѣлаютъ на пирамидахъ, Цезарь,
             Отмѣтки есть о прибыли воды:
             Подъемъ высокій, средній или низкій --
             Несетъ съ собой иль урожай, иль голодъ.
             Чѣмъ выше Нилъ -- тѣмъ больше урожай.
             Спадетъ вода -- и землепашецъ зерна
             Бросаетъ въ илъ, и быстро всходитъ жатва.
  
   Лепидъ. У васъ тамъ есть странныя змѣи.
   Антоній. Да, Лепидъ.
   Лепидъ. Здѣшнія земноводныя рождаются изъ ила, благодаря дѣйствію солнца, какъ напримѣръ крокодилы.
   Антоній. Вѣрно.
   Помпей. Садись. Эй, вина сюда! За здоровье Лепида!
   Лепидъ. Мнѣ не совсѣмъ здоровится -- но я отъ васъ не отстану.
   Энобарбъ. Боюсь, что нездоровье отъ тебя не отстанетъ, пока ты не выспишься.
   Лепидъ. А мнѣ говорили, что Птоломеевскія пирамиды славныя штучки. Не прекословьте мнѣ -- я это навѣрное знаю.
   Менасъ. Помпей, два слова.
   Помпей. На ухо шепни.
   Менасъ. Встань съ мѣста, вождь, и выслушай, молю я.
   Помпей. Ну, подожди. Вотъ кубокъ за Лепида.
   Лепидъ. Что это за штука крокодилъ?
   Антоній. Онъ по внѣшнему виду похожъ на самого себя -- и широкъ въ свою ширину. Роста онъ такого, какъ ему полагается, и онъ движется при посредствѣ своихъ собственныхъ членовъ; онъ живетъ тѣмъ, что его питаетъ, и когда его составныя части распадаются, онъ переселяется въ другія вещества.
   Лепидъ. Какого онъ цвѣта?
   Антоній. Своего собственнаго.
   Лепидъ. Странная змѣя.
   Антоній. Дѣйствительно. И слезы у него влажныя.
   Цезарь. Что же, онъ удовлетворится такимъ описаніемъ.
   Антоній. Если ему недостаточно того, что ему далъ выпить Помпей -- то онъ ненасытный гуляка.
  
                       Помпей (тихо Менасу).
  
             Повѣсься ты! Сказать мнѣ что то?... Прочь!
             Исполни приказанье. Гдѣ же кубокъ?
  
                       Менасъ (тихо).
  
             Изъ-за моихъ заслугъ передъ тобой --
             Встань, выслушай.
  
                       Помпей (тихо).
  
                                 Безуменъ ты... Въ чемъ дѣло?
             (Встаетъ и отходитъ въ сторону).
  
                       Менасъ.
  
             Тебѣ служилъ я вѣрою и правдой.
  
                       Помпей.
  
             Ты вѣрно мнѣ служилъ. Ну, что жъ еще?
             Друзья мои, пируйте.
  
                       Антоній.
  
                                           Этой мели
             Страшись, Лепидъ, ты сядешь на нее.
  
                       Менасъ.
  
             Желаешь быть владыкой міра?
  
                       Помпей.
  
                                                     Что?...
  
                       Менасъ.
  
             Желаешь быть владыкой міра? Дважды
             Я говорю.
  
                       Помпей.
  
                                 Какъ это можетъ быть?
  
                       Менасъ.
  
             Лишь согласись, и -- какъ ни бѣденъ -- дамъ я
             Тебѣ весь міръ.
  
                       Помпей.
  
                                 А много ль выпилъ ты?
  
                       Менасъ.
  
             Нѣтъ, я, Помпей, отъ кубка воздержался.
             Дерзни,-- и ты -- Юпитеръ на землѣ;
             Что небеса и океанъ вмѣщаютъ --
             Лишь захоти, и все -- твое.
  
                       Помпей.
  
                                           Но какъ?
  
                       Менасъ.
  
             Три властелина міра, тріумвиры --
             На кораблѣ твоемъ. Отсѣчь канаты
             Мнѣ повели, когда же выйдемъ въ море --
             Имъ горло перерѣжемъ, и тогда
             Все здѣсь -- твое.
  
                       Помпей.
  
                                 О, если бъ, не сказавъ мнѣ,
             Ты сдѣлалъ такъ! Со стороны моей --
             Вѣдь это было бъ низостью, съ твоей же --
             Лишь доброю услугой. Честь моя,
             Ты долженъ знать, не выгодѣ послушна,
             Но выгода руководима честью.
             Твой замыселъ -- зачѣмъ языкъ твой выдалъ?
             Исполненный безъ вѣдома -- онъ былъ бы
             Одобренъ мной, теперь его обязанъ
             Я осудить. Забудь о немъ и пей.
  
                       Менасъ (въ сторону).
  
             Ну, если такъ, не слѣдую я больше
             За меркнущей звѣздой твоей. Кто ищетъ
             И не беретъ, когда ему даютъ --
             Вѣкъ будетъ нищъ.
  
                       Помпей.
  
                                           За здравіе Лепида!
  
                       Антоній.
  
             Снесть на берегъ его. Тебѣ, Помпей,
             Я за него отвѣчу.
  
                       Энобарбъ.
  
                                 За здоровье
             Твое, Менасъ.
  
                       Менасъ.
  
                                 Охотно, Энобарбъ.
  
                       Помпей.
  
             Лей до краевъ.
  
             Энобарбъ (указывая на раба, уносящаго Лепида).
  
                                 Менасъ, вотъ такъ силачъ.
  
   Менасъ. Почему?
   Энобарбъ. Онъ несетъ на себѣ треть міра.
   Менасъ. Такъ значитъ треть міра пьяна. Почему же онъ не весь пьянъ? Пусть бы все шло кругомъ.
  
                       Энобарбъ.
             Способствуй общему круженью -- выпей.
  
                       Менасъ.
  
             Пью.
  
                       Помпей.
  
             И все жъ у насъ -- не пиръ Александрійскій.
  
                       Антоній.
  
             Къ тому идетъ. Ну, чокнемся. Я пью
             За Цезаря.
  
                       Цезарь.
  
                                 Я могъ бы обойтись
             Безъ этого. Ужасное занятье:
             Мозгъ полоскать, чтобъ загрязнить его.
  
                       Антоній.
  
             Будь времени ты сыномъ.
  
                       Цезарь.
  
                                           Подчини,
             Его себѣ, и я тебѣ отвѣчу.
             Но лучше бъ я четыре дня постился,
             Чѣмъ столько выпить въ продолженье дня.
  
                       Энобарбъ.
  
             Что, храбрый вождь, пирушку не почтить ли
             Египетскою пляскою въ честь Вакха?
  
                       Помпей.
  
             Да, славный вождь.
  
                       Антоній.
  
                                 Мы за руки возьмемся,
             Пока вино не погрузитъ побѣдно
             Въ спокойную и сладостную Лету
             Сознанье наше.
  
                       Энобарбъ.
  
                                 За руки беритесь,
             Пусть музыка намъ уши оглушитъ!
             Составимъ кругъ, пусть мальчикъ запѣваетъ,
             И всѣ ему подтягивайте въ ладъ,
             Насколько силъ у вашихъ легкихъ хватитъ.

(Музыка играетъ. Энобарбъ разставляетъ гостей въ круговую, соединивъ ихъ руки).

  
                                 ПѢСНЯ.
  
                       Ты -- властитель надъ лозами,
                       Бахусъ съ красными глазами,
                       Намъ вино -- въ скорбяхъ отрада,
                       Мы изъ гроздій винограда
                       Увѣнчаемся вѣнкомъ.
                       Лей,-- чтобъ все пошло кругомъ.
  
                       Цезарь.
  
             Не будетъ ли? Помпей, спокойной ночи.
             Дозволь тебя, братъ милый, увести.
             Важнѣйшія задачи не мирятся
             Съ подобнымъ легкомысліемъ. Друзья,
             Разстанемся. Пылаютъ наши щеки;
             Могучій Энобарбъ -- слабѣй вина,
             Мой собственный языкъ въ рѣчахъ заплелся.
             Безуміе почти перерядило
             Всѣхъ насъ въ шутовъ. Къ чему еще слова?
             Покойной ночи. Руку мнѣ, Антоній.
  
                       Помпей.
  
             Я посмотрю на сушѣ васъ.
  
                       Антоній.
  
                                                     Увидишь.
             Дай руку мнѣ.
  
                       Помпей.
  
                                 Антоній, ты присвоилъ
             Отцовскій домъ... Но что я?.. Мы -- друзья.
             Садись въ ладью.
  
                       Энобарбъ.
  
                                 Не оступитесь. Тише.

(Уходятъ Помпей, Цезаръ, Антоній и свита).

             Я на берегъ, Менасъ, не съѣду.
  
                       Менасъ.
  
                                                     Нѣтъ.
             Ко мнѣ, въ каюту! Эй вы, барабаны,
             Эй, трубы, флейты! Что тамъ! Пусть Нептунъ
             Услышитъ самъ, какъ шумно мы съ друзьями
             Великими прощаемся. Гремите!
             Чума на васъ! Гремите!

(Трубы и барабаны).

  
                       Энобарбъ.
  
                                           Эй, вы тамъ!
             Всѣ шапки вверхъ.
  
                       Менасъ.
  
                                 Идемъ, вождь благородный.

  

ДѢЙСТВІЕ ТРЕТЬЕ.

СЦЕНА I.

Равнина въ Сиріи.

Торжественно входитъ Вентидій въ сопровожденіи Силія и др. римлянъ, вождей и воиновъ. Передъ нимъ несутъ трупъ Пакора.

  
                       Вентидій.
  
             Страна парѳянъ, на стрѣлы не взирая --
             Ты сражена! Судьбою избранъ я
             За Марка Красса мстителемъ. Предъ войскомъ
             Несите трупъ царевича! Ородъ,
             Твой сынъ Пакоръ за Марка Красса платитъ.
  
                       Силій.
  
             Вентидій благородный! Бѣглецовъ,
             Покуда мечъ въ крови парѳянъ дымится,
             Преслѣдуй ты въ землѣ месопотамской
             И въ Мидіи, гдѣ бъ только не укрылись,
             Чтобъ тріумфальной колесницей могъ
             Тебя почтить твой славный вождь Антоній,
             И лавромъ увѣнчать.
  
                       Вентидій.
  
                                           О, Силій, Силій!
             Довольно много сдѣлано. Замѣть:
             Усердствовать не долженъ подчиненный,
             И лучше не додѣлать, ты пойми,
             Чѣмъ черезчуръ дѣяньями своими
             Прославиться въ отсутствіи вождя.
             И Цезарь, и Антоній побѣждали
             Благодаря помощникамъ скорѣй,
             Чѣмъ доблестямъ своимъ. Утратилъ Соссій,
             Мой въ Сиріи предшественникъ, всю милость
             Антоній, прославясь слишкомъ быстро.
             Кто болѣе чѣмъ вождь свершитъ въ бою --
             Становится вождемъ вождя. А доблесть,
             Что воину присуща: честолюбье --
             Свой неуспѣхъ готова предпочесть
             Побѣдѣ той, что для вождя обидна.
             Антонію могъ лучше я служить,
             Но тѣмъ ему нанесъ бы я обиду,
             И въ ней свои заслуги погубилъ.
  
                       Силій.
  
             Ты качества имѣешь, безъ которыхъ
             Не отличишь солдата отъ меча.
             Антонію напишешь ты?
  
                       Вентидій.
  
                                           Смиренно
             Увѣдомляю его о томъ, что нами
             Совершенно здѣсь именемъ его,
             Которое намъ служитъ браннымъ кличемъ,
             Творящимъ чудо: какъ съ его войсками,
             Оплаченными щедро, подъ его
             Знаменами одержана побѣда
             Надъ конницей парѳянъ непобѣдимой.
  
                       Силій.
  
             Гдѣ онъ теперь?
  
                       Вентидій.
  
                                 Въ Аѳины держитъ путь.
             Туда спѣшимъ, насколько дозволяетъ
             Добычи грузъ, предстать ему. Впередъ!

(Уходятъ).

  

СЦЕНА II.

Римъ. Дворецъ Цезаря.

Съ разныхъ сторонъ входятъ Агриппа и Энобарбъ.

                       Агриппа.
  
             Ну что? Простились братья?
  
                       Энобарбъ.
  
                                           Нѣтъ, они
             Покончили съ Помпеемъ. Онъ уѣхалъ,
             А тѣ втроемъ скрѣпляютъ договоръ
             Печатями. Октавія рыдаетъ,
             Прощаясь съ Римомъ, Цезарь опечаленъ,
             Лепидъ же послѣ пира у Помпея
             Желтухою страдаетъ, какъ увѣрилъ
             Меня Менасъ.
  
                       Агриппа.
  
                                 О, доблестный Лепидъ!
  
                       Энобарбъ.
  
             Достойнѣйшій! Какъ Цезаря онъ любитъ!
  
                       Агриппа.
  
             Какъ вмѣстѣ съ нимъ ему Антоній дорогъ!
  
                       Энобарбъ.
  
             О, Цезарь... Тотъ -- Юпитеръ межъ людей.
  
                       Агриппа.
  
             Но божество Юпитера -- Антоній.
  
                       Энобарбъ.
  
             О Цезарѣ что скажешь? Несравнимъ.
  
                       Агриппа.
  
             Лишь фениксу подобенъ Маркъ Антоній.
  
                       Энобарбъ.
  
             Чтобъ Цезаря хвалить -- скажи лишь: Цезарь.
  
                       Агриппа.
  
             Хвалами онъ обоихъ угнетаетъ.
  
                       Энобарбъ.
  
             Онъ больше любитъ Цезаря, но -- ахъ!
             Антонія такъ любитъ онъ, что цифры,
             Сердца и языки, писцы и барды
             Съ поэтами -- исчислить не могли бы,
             Прочувствовать, сказать и описать,
             Воспѣть и сриѳмовать его любовь
             Къ Антонію! А Цезарь? На колѣни!
             Дивись ему, и -- на колѣни!
  
                       Агриппа.
  
                                                     Любитъ
             Обоихъ онъ.
  
                       Энобарбъ.
  
                                 Онъ -- мужъ, тѣ оба крылья,
             И такъ...

(Трубы).

                       Пора садиться на коней.
             Простимся же, Агриппа благородный.
  
                       Агриппа.
  
             Будь счастливъ, воинъ доблестный. Прощай.

(Уходятъ).

  

          Входятъ: Цезарь, Антоній, Лепидъ и Октавія.

  
                       Антоній.
  
             Не провожай насъ дальше.
  
                       Цезарь.
  
                                           Ты уводишь
             Часть самого меня, итакъ люби
             Ты въ ней меня. Сестра, женою будь,
             Какой тебя всегда мечталъ я видѣть;
             Мои слова во всей ихъ полнотѣ
             Ты оправдай. Антоній благородный,
             Пускай она, святая добродѣтель,
             Которая скрѣпляетъ нашу дружбу --
             Не станетъ рычагомъ, что сокрушитъ
             Ея твердыню. Лучше бы сдружились
             Мы безъ нея, когда равно не станемъ
             Ее цѣнить мы оба.
  
                       Антоній.
  
                                           Недовѣрьемъ
             Не оскорбляй меня.
  
                       Цезарь.
  
                                           Я все сказалъ.
  
                       Антоній.
  
             Ты не найдешь, хотя меня и склоненъ
             Подозрѣвать -- причины ни малѣйшей
             Къ тому, чего ты, кажется, боишься.
             Охраною тебѣ да будутъ боги.
             Да привлекутъ сердца всѣхъ римлянъ къ цѣлямъ
             Они твоимъ. Разстанемся мы здѣсь.
  
                       Цезарь.
  
             Будь счастлива, любимая сестра,
             Прости! Къ тебѣ да будутъ благосклонны
             Стихіи всѣ, тебѣ даруя радость.
             Будь счастлива.
  
                       Октавія.
  
                                 О, братъ мой благородный!
  
                       Антоній.
  
             Въ ея очахъ -- весна любви, апрѣль,
             А вотъ и дождь весенній. Успокойся.
  
                       Октавія.
  
             Взирай на домъ супруга моего
             Съ любовью и...
  
                       Цезарь.
  
                                 Октавія, что жъ дальше?
  
                       Октавія.
  
             Я на ухо скажу.
  
                       Антоній.
  
                                 Языкъ ея
             Не слушается сердца, языку
             Приказывать не въ состояньи сердце.
             Такъ на волнѣ прибоя пухъ лебяжій
             Колеблется, склониться не рѣшаясь
             Ни въ ту, ни въ эту сторону.
  
                       Энобарбъ (Агриппѣ).
  
                                                     Ужель
             Заплачетъ Цезарь?
  
                       Агриппа.
  
                                           Туча затемнила
             Чело его.
  
                       Энобарбъ.
  
                                 Знакъ темный искажаетъ
             И лобъ коня, не только человѣка.
  
                       Агриппа.
  
             Но, Энобарбъ, чуть не ревѣлъ Антоній
             Когда найденъ былъ мертвымъ Юлій Цезарь,
             И при Филиппахъ плакалъ онъ, когда
             Убитъ былъ Брутъ.
  
                       Энобарбъ.
  
                                           Отъ насморка страдая
             Въ тѣ времена, оплакивалъ онъ все,
             Что проклиналъ. Когда и я заплачу --
             Повѣрь ему.
  
                       Цезарь.
  
                                 Нѣтъ, милая сестра,
             Ты отъ меня имѣть извѣстья будешь.
             Думъ о тебѣ -- не перегонитъ время.
  
                       Антоній.
  
             Довольно, братъ! Съ тобой поспорю въ силѣ
             Моей любви. Тебя я обниму
             И поручу богамъ.
  
                       Цезарь.
  
                                 Прости, будь счастливъ.
  
                       Лепидъ.
  
             Да озарятъ небесныя созвѣздья
             Твой свѣтлый путь!
  
                       Цезарь.
  
                                 Прости, прости.

(Цѣлуетъ Октавію).

  
                       Антоній.
  
                                                     Прости.

(Трубы. Всѣ уходятъ).

  

СЦЕНА III.

Алексаидрія. Дворецъ.

Входятъ Клеопатра, Харміана, Ира, Алексасъ.

  
                       Клеопатра.
  
             Гдѣ тотъ гонецъ?
  
                       Алексасъ.
  
                                 Войти онъ не дерзаетъ.
  
                       Клеопатра.
  
             Пускай войдетъ.

(Входитъ гонецъ).

                                 Поди сюда.
  
                       Гонецъ.
  
                                                     Царица,
             Самъ Иродъ іудейскій не посмѣетъ
             Разгнѣванной тебѣ смотрѣть въ лицо.
  
                       Клеопатра.
  
             Я голову снять съ Ирода желаю,
             Но какъ теперь добыть ее, когда
             Антонія здѣсь нѣтъ, черезъ кого
             Я требовать могла ее... Приблизься.
  
                       Гонецъ.
  
             Славнѣйшая царица...
  
                       Клеопатра.
  
                                           Ты видалъ
             Октавію?
  
                       Гонецъ.
  
                                 Да, грозная царица.
  
                       Клеопатра.
  
             Гдѣ?
  
                       Гонецъ.
  
                       Въ Римѣ. Тамъ я разсмотрѣлъ ее --
             Идущей межъ Антоніемъ и братомъ.
  
                       Клеопатра.
  
             Она какъ я -- такого жъ роста?
  
                       Гонецъ.
  
                                                     Нѣтъ.
  
                       Клеопатра.
  
             Что у нея глухой иль звонкій голосъ?
  
                       Гонецъ.
  
             Глухой. Ее я слышалъ.
  
                       Клеопатра.
  
                                           Некрасиво!
             Не можетъ долго онъ ее любить.
  
                       Харміана.
  
             Любить ее? Изида! Невозможно.
  
                       Клеопатра.
  
             Я думаю! Языкъ неповоротливъ,
             Ростъ карлицы... Припомни, величава ль
             Осанка у нея, коль скоро видѣлъ
             Величье ты?
  
                       Гонецъ.
  
                                 Такъ ползаетъ она,
             Что не поймешь: стоитъ она иль ходитъ?
             Нѣтъ жизни въ ней, на статую похожа,
             Не на живую женщину, она.
  
                       Клеопатра.
  
             И правда -- все?
  
                       Гонецъ.
  
                                 Иль я -- не наблюдатель.
  
                       Хармиана.
  
             Въ Египтѣ трое лучше не подмѣтятъ.
  
                       Клеопатра.
  
             Да, сметливъ онъ, я вижу. Значитъ нѣтъ
             Въ ней ничего... Онъ здраво судитъ.
  
                       Хармиана.
  
                                                     Очень.
  
                       Клеопатра.
  
             Какъ думаешь: ей сколько лѣтъ?
  
                       Гонецъ.
  
                                                     Царица,
             Она вдова.
  
                       Клеопатра.
  
                                 Вдова? О, Харміана!
  
                       Гонецъ.
  
             Я думаю, лѣтъ тридцать.
  
                       Клеопатра.
  
                                           А лицо
             Запомнилъ ты? Оно -- продолговато,
             Иль круглое?
  
                       Гонецъ.
  
                                 До безобразія кругло,
  
                       Клеопатра.
  
             И въ большинствѣ такія лица -- глупы.
             А цвѣтъ ея волосъ?
  
                       Гонецъ.
  
                                 Царица, темный,
             И лобъ ея такъ низокъ, какъ возможно
             Лишь пожелать.
  
                       Клеопатра.
  
                                 Вотъ золото тебѣ,
             И не сердись на прежнюю суровость.
             Я вновь тебя пошлю, я нахожу,
             Что ты весьма способенъ къ порученьямъ.
             Сбирайся въ путь. Готовы наши письма.
  
                       Xарміана.
  
             Онъ -- человѣкъ достойный.
  
                       Клеопатра.
  
                                                     Это правда,
             И жаль, что съ нимъ была я такъ рѣзка.
             Когда ему повѣрить -- нѣтъ такого
             Въ ней ничего...
  
                       Харміана.
  
                                 О, ничего, царица!
  
                       Клеопатра.
  
             Величіе онъ видѣлъ, и понятье
             Онъ долженъ бы имѣть о немъ.
  
                       Харміана.
  
                                                     Видалъ ли
             Величье онъ? Помилуй насъ, Изида!
             Онъ -- столько лѣтъ служившій вамъ!
  
                       Клеопатра.
  
                                                               Одно
             Хочу еще узнать я, Харміана...
             Но все равно, веди его туда,
             Гдѣ буду я писать. Еще возможно
             Уладить все.
  
                       Харміана.
  
                                 Ручаюсь въ томъ, царица!
  

СЦЕНА IV.

Аѳины. Дворецъ.

Входятъ Антоній и Октавія.

                       Антоній.
  
             Октавія, не это лишь; оно
             И тысячи вещей ему подобныхъ --
             Простительны, но онъ войну съ Помпеемъ
             Затѣялъ вновь, составилъ завѣщанье,
             Прочтенное передъ народомъ. Въ немъ
             Онъ обо мнѣ едва упоминаетъ,
             И тамъ, гдѣ былъ онъ долженъ поневолѣ
             Меня хвалить, онъ сухо говорилъ
             И холодно, отмѣривая скупо
             Мнѣ похвалы, всѣ поводы такіе
             Онъ обходилъ иль говорилъ сквозь зубы.
  
                       Октавія.
  
             Не вѣрь всему, мой добрый повелитель,
             И даже вѣря, къ сердцу слишкомъ близко
             Всего не принимай. Случится ссора -- .
             Нѣтъ женщины меня несчастнѣй! Быть
             Межъ двухъ враговъ, молиться за обоихъ,
             Чтобъ надо мной смѣялись сами боги,
             Когда скажу "благословите мужа",
             И вслѣдъ за тѣмъ, наперекоръ мольбѣ,
             Воскликну я: "благословите брата!"
             Но братъ иль мужъ, который бы изъ двухъ
             Ни побѣдилъ -- мнѣ предстоитъ погибель:
             Межъ крайностей нѣтъ для меня средины.
  
                       Антоній.
  
             Октавія, склони твою любовь
             Къ той сторонѣ, что больше прилагаетъ
             Старанія, чтобъ сохранить ее.
             Утративъ честь -- я тѣмъ себя утрачу,
             И лучше мнѣ совсѣмъ не быть твоимъ,
             Чѣмъ быть твоимъ въ безславіи. Но,впрочемъ,
             Посредницей явись, какъ ты желаешь.
             Межъ тѣмъ къ войнѣ приготовленья наши
             Бросаютъ тѣнь на брата твоего.
             Итакъ, спѣши. Я внялъ твоимъ желаньямъ,
  
                       Октавія.
  
             Благодарю, супругъ мой. Самъ Юпитеръ
             Мнѣ -- безконечно слабой -- да поможетъ
             Васъ примирить. Война межъ вами -- то же,
             Какъ если бы раздвоился весь міръ
             И трупами заполнилася бездна.
  
                       Антоній.
  
             Узнаешь ты зачинщика вражды --
             Къ нему направь свое неодобренье.
             Не можемъ оба ошибаться равно,
             Чтобъ равно ты межъ нами колебаться
             Могла въ любви. Распоряжайся всѣмъ,
             Назначь отъѣздъ и свиту по желанью.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА V.

Аѳины. Другая часть дворца.

Входятъ Энобарбъ и Эросъ.

   Энобарбъ. Ну, что, другъ Эросъ?
   Эросъ. Получены странныя вѣсти.
   Энобарбъ. Какія?
   Эросъ. Цезарь и Лепидъ воевали съ Помпеемъ.
   Энобарбъ. Это старо. И чѣмъ же все кончилось?
   Эросъ. Цезарь, воспользовавшись помощью Лепида въ войнѣ съ Помпеемъ, отвергъ его, какъ товарища; онъ не захотѣлъ удѣлить ему долю военной славы, и не довольствуясь этимъ, обвинилъ его въ предварительной перепискѣ съ Помпеемъ. Онъ задержалъ его на основаніи собственнаго своего обвиненія, и вотъ несчастный тріумвиръ остается въ заточеніи покуда смерть не освободитъ его. тебѣ. Вотъ такъ.
   Антоній. Хорошо, хорошо. Мы теперь справимся. Ну старый другъ, или, вооружайся теперь самъ.
   Эросъ. Сейчасъ.
   Клеопатра. Развѣ я дурно застегнула?
   Антоній. Чудесно, чудесно; тотъ узнаетъ, что такое буря, кто осмѣлится разстегнуть это раньше, чѣмъ я самъ захочу разоблачиться для отдыха. Сплоховалъ Эросъ; но царица -- лучшій оруженосецъ, чѣмъ ты. Поторопимся. О, моя любовь, отчего ты не можешь видѣть, какъ я буду сегодня сражаться, и присутствовать при моихъ царскихъ занятіяхъ, ты-бы увидѣла, какой я хорошій работникъ?
  

Входитъ вооруженный воинъ.

  
   Здравствуй, добро пожаловать! ты похожъ на человѣка, снабженнаго военнымъ порученіемъ; для любимаго дѣла и встаемъ рано,-- отправляемся на работу съ радостью.
   1-й воинъ. Какъ-бы ни было рано, но уже тысячи воиновъ въ военныхъ доспѣхахъ ждутъ тебя у пристани.
  

Крики, трубы. Входятъ военачальники и воины.

  
   2-й воинъ. Утро прекрасное... Здравствуй, полководецъ!
   Всѣ. Да здравствуетъ полководецъ!
   Антоній. Прекрасный привѣтъ, друзья мои! Утро, какъ геній даровитаго юноши, который хочетъ заставить говорить о себѣ, начинается рано. Такъ... такъ, Эросъ... Ну-ка, дай мнѣ это сюда... такимъ образомъ... Хорошо. Будь счастлива, царица, что бы со мной ни случилось! (Цѣлуетъ ее). Это поцѣлуй воина, но я былъ бы достоинъ порицанія и самыхъ сильныхъ обвиненій, если-бы вздумалъ продлить прощанье и отдаться нѣжностямъ... Я долженъ покинуть тебя, какъ человѣкъ, закованный въ желѣзо.-- Вы, которые жаждете битвы,-- за мной! Я доставлю вамъ случай... Прощай! (Уходятъ: Антоній, Эросъ и воины).
   Харміона. Не хочешь-ли пойти въ свою комнату?
   Клеопатра. Веди меня. Онъ храбро удалился. О, если-бы онъ и Цезарь кончили эту войну единоборствомъ! Тогда Антоній... Но теперь... Идемъ! (Уходятъ).
  

СЦЕНА V.

Лагерь Антонія близь Александріи.

Труби. Антоній входитъ въ сопровожденіи Эроса, встрѣчается съ воиномъ.

  
   Воинъ. Да соблаговолятъ боги, чтобы этотъ день сталъ счастливымъ для Антонія!
   Антоній. А! Отчего твои раны и твои совѣты не убѣдили меня сражаться на сушѣ!
   Воинъ. если-бы ты это сдѣлалъ,-- возмутившіеся цари и воинъ, покинувшій тебя сегодня утромъ, еще шествовали бы теперь въ твоей свитѣ.
   Антоній. Кто-же покинулъ меня сегодня утромъ?
   Воинъ. Кто? -- Тотъ, кто вѣчно былъ съ тобою. Кликни Энобарба, и ты не услышишь болѣе его голоса, или услышишь его изъ лагеря Цезаря, откуда онъ отвѣтитъ тебѣ: "я уже не изъ твоихъ болѣе".
   Антоній. Что ты говоришь?
   Воинъ. Да, онъ перешелъ къ Цезарю.
   Эросъ. Онъ оставилъ всѣ свои вещи и сокровища здѣсь.
   Антоній. Онъ, дѣйствительно, передался?
   Воинъ. Это какъ нельзя болѣе вѣрно.
   Антоній. Эросъ, ступай, отправь ему его вещи; сдѣлай это скорѣй и не утаи ни единаго обола, я тебѣ это запрещаю; напиши ему самое теплое прощальное письмо,-- я подпишу его; скажи ему, что я желаю, чтобы отнынѣ у него не было поводовъ измѣнять своему повелителю... О, моя судьба развратила даже честныхъ людей... Торопись же... Эросъ! (Уходятъ).
  

СЦЕНА VI.

Лагерь Цезаря близь Алексагдріи.

Трубы. Входятъ: Цезарь, сопровождаемый Агриппой, Энобарбомъ и другими.

   Цезарь. Ступай, Агриппа, и начинай битву; моя воля, чтобы Антоній былъ захваченъ живымъ: оповѣсти объ этомъ.
   Атриппа. Повинуюсь, Цезарь (Уходитъ.)
   Цезарь. Близко время всеобщаго мира; если этотъ день будетъ счастливымъ, всѣ трт части свѣта украсятся мирною вѣткой оливы.
  

Входитъ Вѣстникъ.

  
   Вѣстникъ. Антоній прибылъ на поле битвы.
   Цезарь. Ступай, скажи Агриппѣ, чтобы онъ въ первые ряды поставилъ перебѣжчиковъ; пусть ярость Антонія обрушится какъ-бы на него самого (Цезарь со свитой уходитъ).
   Энобарбъ. И Алексасъ измѣнилъ. Посланный въ Іудею по дѣлу Антонія, онъ убѣдилъ великаго Ирода передаться на сторону Цезаря и покинуть своего царя Антонія; за его труды Цезарь приказалъ его повѣсить. Канидій и другіе перебѣжавшіе пріобрѣли мѣста, но не почетную довѣренность. И я поступилъ скверно, и я виню себя такъ горько, что никогда не видать мнѣ радости.
  

Входитъ воинъ Цезаря.

  
   Воинъ. Энобарбъ! Антоній возвращаетъ тебѣ всѣ твои сокровища, вмѣстѣ съ своимъ привѣтомъ. Его вѣстникъ прибылъ подъ моей охраной и находится теперь около твоей палатки, разгружая муловъ.
   Энобарбъ. Я отдаю все это тебѣ.
   Воинъ. Не шути, Энобарсъ. Я тебѣ говорю правду. 'Ты бы хорошо сдѣлалъ, если-бы проводилъ посланнаго до выхода изъ лагеря; я долженъ вернуться къ своему посту, а то я бы самъ это сдѣлалъ. Вашъ Антоній -- все еще настоящій Юпитеръ (Уходитъ).
   Энобарбъ. Я настоящій негодяй и первый сознаю это О, Антоній, рудникъ великодушія! Какой-бы цѣной наградилъ ты мою вѣрную службу, ты, увѣнчавшій золотой короной мою измѣну! Мое сердце рвется на части, и если его не сокрушитъ жестокое раскаянье, его сокрушитъ что либо еще болѣе жестокое; но довольно и раскаянья,-- я это чувствую; мнѣ сражаться противъ него! Нѣтъ! Пойду отыщу какую-нибудь яму и умру въ ней.Самая грязная яма будетъ самой лучшею могилой для позорнѣйшаго конца моихъ дней (Уходитъ).
  

СЦЕНА VII.

Поле битвы. Шумъ сраженія. Барабаны и трубы.

Входитъ Агриппа, въ сопровожденіи воиновъ.

   Агриппа. Назадъ! Мы зашли слишкомъ далеко; самому Цезарю пришлось похлопотать; сопротивленіе значительно сильнѣе, чѣмъ мы могли ожидать (Уходятъ).
  

Шумъ битвы. Входятъ: Антоній и раненый Скаръ.

  
   Скаръ. О, мой храбрый повелитель, вотъ что называется сражаться! Дерись мы такъ же тогда, мы прогнали-бы ихъ назадъ съ головами въ тряпьѣ.
   Антоній. Но ты истекаешь кровью.
   Скаръ. У меня была здѣсь вначалѣ рана, похожая на Т, теперь она обратилась въ Н.
   Антоній. Они отступаютъ.
   Скаръ. Мы загонимъ ихъ въ норы. На моемъ мечѣ хватитъ мѣста еще зарубокъ на шесть.
  

Входитъ Эросъ.

  
   Эросъ. Они разбиты, я нашъ перевѣсъ похожъ на славную побѣду.
   Скаръ. Помнемъ-ка имъ спины и будемъ ловить ихъ, какъ зайцевъ -- сзади; огромное удовольствіе колотить трусовъ.
   Антоній. Я вознагражу тебя разъ за твое веселое расположеніе духа и десять разъ за твою храбрость. За мной!
   Скаръ. Слѣдую за тобой, ковыляя (Уходятъ).
  

СЦЕНА VIII.

Подъ стѣнами Александріи.

Марши входитъ подъ его звуки Антоній; Скаръ съ войскомъ слѣдуетъ за нимъ.

   Антоній. Мы его прогнали назадъ въ самый его лагерь. Бѣгите впередъ, возвѣстите царицѣ грядущія къ ней радостныя вѣсти. Завтра, до восхода солнца, мы прольемъ кровь. ускользнувшую отъ насъ сегодня. Я благодарю васъ всѣхъ, потому что у васъ храбрыя руки и потому что вы дрались не какъ слуги другого, а какъ будто мое дѣло было личнымъ дѣломъ каждаго изъ васъ; вы всѣ показали себя Гекторами. Возвращайтесь въ городъ, поцѣлуйте вашихъ женъ, вашихъ друзей и разскажите имъ про свои подвиги, въ то время, какъ они слезами радости будутъ омывать вашу запекшую ея кровь и поцѣлуями заживлять ваши почетныя раны (Скару). Дай мнѣ руку.
  

Входитъ Клеопатра со свитой.

  
   Этой дивной чаровницѣ я повѣдаю дѣла твои, чтобы она благословила тебя своей благодарностью. О, ты, свѣтъ денницы, обойми мою закованную въ желѣзо шею; проберись, не смотря на этотъ панцырь, къ сердцу моему и радуйся въ порывѣ его торжества!
   Клеопатра. О, Царь царей! О, безпредѣльный герой! И вотъ ты возвратился, съ улыбкой на устахъ, изъ страшныхъ сѣтей человѣчества!
   Антоній. О, соловей мой! Мы ихъ загнали въ самыя кровати. Вотъ видишь-ли, милая, хотя сѣдые волосы и перемѣшаны на моей головѣ съ темными, но у меня еще довольно силъ, чтобы проявлять энергію и не осрамиться передъ самою юностью. Взгляни на этого человѣка; дозволь устамъ его коснуться твоей чудной руки. Лобзай эту руку, горой; онъ сражался сегодня какъ богъ, возненавидѣвшій человѣчество и принявшій видъ воина, чтобы разгромить и уничтожить міръ.
   Клеопатра. Другъ, я подарю тебѣ золотое вооруженіе, принадлежавшее царю.
   Антоній. Онъ заслужилъ его, хотя бы оно было сплошь унизано карбункулами, какъ священная колесница Феба! Дай мнѣ твою руку; вступимъ торжественно въ Александрію; понесемъ впереди щиты наши, изрубленные, какъ сами ихъ носители. если-бы нашъ дворецъ могъ вмѣстить все наше войско, мы поужинали-бы всѣ вмѣстѣ и выпили-бы круговую въ честь завтрашняго дня, чреватаго опасностями для царей. Трубачи, оглушите городъ звуками мѣди, слейте ихъ съ трескомъ литавръ и барабановъ, чтобы небо и земля слились въ торжественномъ гимнѣ, привѣтствуя наше приближеніе!
  

СЦЕНА IX.

Лагерь Цезаря въ лунную ночь.

Часовые. Входитъ Энобарбъ.

   1-й воинъ. Если насъ не смѣнятъ черезъ часъ, мы должны будемъ вернуться къ главному посту. Ночь свѣтла, и говорятъ, что битва начнется во второмъ часу утра.
   2-й воинъ. День былъ для насъ скверенъ.
   Энобарбъ. О, ночь! Призываю тебя въ свидѣтеля...
   3-й воинъ. Кто это?
   2-й воинъ. Подойдемъ и послушаемъ.
   Энобарбъ. Будь мнѣ свидѣтелемъ, священная луна, когда исторія начнетъ съ негодованіемъ произносить имена измѣнниковъ, что бѣдный Энобарбъ раскаялся передъ лицомъ твоимъ.
   1-й воинъ. Энобарбъ!
   3-й воинъ. Тише! Послушаемъ еще.
   Энобарбъ. О, верховная владычица глубокой грусти, пролей на меня ядовитые пары ночи, дабы эта жизнь, упорно не покидающая меня противъ моей воля, не тяготила меня больше. Ударь, сердце мое, о твердый камень моей измѣны, и пусть оно, изсушенное горемъ, разсыпется въ прахъ и покончитъ со всѣми горькими думами. О, Антоній, твое благородство сильнѣе моей измѣны; съ своей стороны, прости меня, и тогда пусть міръ записываетъ меня въ одинъ списокъ съ бѣглецами и измѣнниками! О Антоній, Антоній! (Умираетъ)
   2-й воинъ. Поговоримъ съ нимъ.
   1-й воинъ. Послушаемъ его еще: то, что онъ говоритъ, не безъинтересно для Цезаря.
   3-й воинъ. Да, но онъ заснулъ!
   1-й воинъ. Мнѣ кажется скорѣе, что онъ лишился чувствъ; потому что никогда еще такая раздирающая душу мольба не вызывала сонъ.
   2-й войнъ. Подойдемъ къ нему.
   3-й воинъ. Проснись, проснись; поговори съ вами.
   2-й воинъ. Слышишь?..
   1-й воинъ. Десница смерти коснулась его (Звуки барабановъ вдали). Слышите... Звуки барабановъ будятъ заснувшее войско... Отнесемъ его къ главному посту: вѣдь онъ не изъ простыхъ. Нашъ часъ теперь прошелъ.
   3-й воинъ. Внесемъ-же его: можетъ быть,онъ еще очнется (Уходятъ, унося тѣло).
  

СЦЕНА X.

Между двумя лагерями;

Входятъ, сопровождаемые войскомъ: Антоній и Скаръ.

  
   Антоній. Сегодня они приготовляются къ морской битвѣ; мы имъ не понравились на сушѣ.
   Скаръ. Будутъ биться и на морѣ, и на сушѣ.
   Антоній. Я хотѣлъ бы, чтобы было возможно драться и въ огнѣ, и въ воздухѣ; мы и тамъ сразились бы съ ними; ни слушай: наша пѣхота, расположенная по сосѣднимъ высотамъ города, останется съ нами; мы отдали приказанія флоту, и онъ уже оставилъ гавань. Пойдемъ, поищемъ мѣста, откуда бы намъ можно было видѣть порядокъ боя и слѣдить" за передвиженіями войскъ (Уходятъ).
  

Входитъ Цезарь во главѣ своихъ войскъ

  
   Цезарь. Если онъ нападетъ, мы все-таки останемся неподвижно на сушѣ; но намъ не придется выжидать, потому что его лучшія войска отправлены на корабли. Займемъ равнину и вмѣстѣ съ тѣмъ выгодное положеніе (Уходятъ).
  

Вновь входятъ: Антоній и Скаръ.

  
   Антоній. Они еще не схватились. Съ того мѣста, гдѣ ростетъ сосна, можно все видѣть: я вернусь немедленно сообщить тебѣ, какой оборотъ примутъ дѣла (Уходитъ).
   Скаръ. Ласточки свили гнѣзда въ парусахъ Клеопатры. Авгуры говорятъ, что они ничего не знаютъ, не понимаютъ, смотрятъ съ мрачнымъ видомъ и не смѣютъ высказать свои мысли. Антоній то храбрится, то падаетъ духомъ; его потрясенное счастье поперемѣнно наполняетъ его надеждой и страхомъ за то, что онъ имѣетъ уже, и за то, чего не имѣетъ. (Отдаленный шумъ морской битвы).
  

Антоній возвращается.

  
   Антоній. Все погибло! Подлая египтянка мнѣ измѣнила; мой флотъ передался непріятелю,-- и вотъ они кидаютъ тамъ шапки на воздухъ и напиваются всѣ вмѣстѣ, какъ друзья бывшіе долго въ разлукѣ... Трикраты развратная блудница! Ты продала меня этому молокососу, и мое сердце воюетъ теперь только съ тобой одной... Скажи, чтобы все бѣжало потому что, какъ только я отомщу чародѣйкѣ, для меня все будетъ кончено... Скажи имъ всѣмъ, чтобы бѣжали, ступай! (Скаръ уходитъ). О, солнце, я не увижу больше твоего восхода! Фортуна и Антоній разстаются здѣсь; здѣсь мы пожмемъ другъ другу руки...Вотъ до чего дошло! Сердца, пресмыкавшіяся, какъ собаченки, у моихъ пятъ, сердца, которымъ я ни въ чемъ не отказывалъ, таютъ и распространяютъ свой ароматъ на расцвѣтающаго Цезаря, и сосна, дававшая всѣмъ тѣнь, стоить ободранная. Я обмануть! О, черная душа Египта! О, коварная чародѣйка, одинъ взглядъ которой посылалъ меня въ битву или возвращалъ къ домашнему очагу, грудь которой была моей короной и моей высшей цѣлью! Настоящая цыганка, подлой игрой своей она обманула меня, разорила мое сердце! Эросъ! Эросъ!
  

Входитъ Клеопатра.

  
   А, дьявольское исчадіе! Исчезни!..
   Клеопатра. За что сердится мой повелитель на свою любовь?
   Антоній. Исчезни, или я награжу тебя тѣмъ, что ты заслуживаешь, и испорчу тріумфъ Цезаря. Пусть возьметъ онъ тебя и выставить на потѣху ликующихъ плебеевъ; пусть влечетъ онъ тебя за колесницей своей, какъ гнуснѣйшее изъ пятенъ всего твоего рода. Пусть показываетъ тебя, грязное чудовище, за самую мельчайшую монету; пусть кроткая Октавія избороздитъ лицо твое острыми ногтями (Клеопатра уходитъ). Хорошо сдѣлала, что ушла, если жизнь еще чего нибудь стоитъ для тебя: все-таки лучше было бы тебѣ погибнуть отъ моего гнѣва, потому что эта смерть избавила бы тебя отъ тысячи другихъ. Эй! Эросъ! На мнѣ рубашка Несса; о, Алкидъ, мой предокъ; вдохнови меня своей яростью; дай мнѣ силу забросить Лихаса на рога мѣсяца; дай мужество этой рукѣ, игравшей когда то тяжелѣйшими мечами, героически уничтожить самого себя! Вѣдьма умретъ: она продала меня римскому мальчишкѣ, и я гибну отъ этой измѣны: за это она умретъ. Ко мнѣ, Эросъ! (Уходитъ).
  

СЦЕНА XI.

Александрія. Во дворцѣ Клеопатры.

Входятъ: Клеопатра, Харміона, Ира и Мардіанъ.

   Клеопатра. Ко мнѣ на помощь, женщины! Онъ неистовствуетъ страшнѣе, чѣмъ сынъ Теламона неистовствовалъ за ахилловъ щитъ; и ѳессалійскій вепрь не былъ столь ужасенъ!
   Харміона. Спрячься за могильной плитой; запрись тамъ и вели ему сказать, что ты умерла. Вѣдь разставанье души съ тѣломъ не болѣе ужасно, чѣмъ разставанье съ величіемъ.
   Клеопатра. Да, за могильной плитой! Мардіанъ, пойди, возвѣсти ему, что я лишила себя жизни. Скажи ему, что мое послѣднее слово было: "Антоній". прошу тебя, смягчи его своимъ разсказомъ, Ступай, Мардіанъ, и вернись сказать мнѣ, какъ онъ приметъ извѣстіе о моей смерти. Въ могилу! Идемъ! (Уходятъ).
  

СЦЕНА XII.

Александрія. Во дворцѣ Антонія.

Входятъ: Антоній и Эросъ:

   Антоній. Ты еще видишь меня, Эросъ?
   Эросъ. Да, мой повелитель.
   Антоній. Мы иногда видимъ облако, похожее на дракона, иногда клубы пара, принимающаго образы льва или медвѣдя. Иногда видимъ мы крѣпости, украшенныя башнями, или висящія скалы, зубчатыя горы, синѣющіе мысы, увѣнчанные деревьями, помавающими своими главами міру. Ты видѣлъ эти призраки; это все порожденія темныхъ сумерекъ.
   Эросъ. Да, видалъ.
   Антоній. Только одно движеніе мысли,-- и то, что были лошадью, разлагается и исчезаетъ въ облакахъ, какъ вода въ водѣ.
   Эросъ. Правда, мой повелитель.
   Антоній. Итакъ, мой вѣрный Эросъ, твой военачальникъ теперь нѣчто вродѣ этихъ видѣній. Я еще Антоній, но я ужѣ не могу больше сохранить эту видимую оболочку, о мой слуга! Для этой египтянки я воевалъ,-- и эта царица, сердцемъ которой думалось мнѣ, я владѣлъ, какъ она владѣла моимъ (которое, будь оно свободнымъ, въ свою очередь владѣло бы милліономъ другихъ сердецъ, теперь отпавшихъ),-- эта царица говорю я, Эросъ, подтасовала карты для Цезаря, продала мою славу для тріумфа моего врага! Ступай, не плачь-же, мой добрый Эросъ; у меня остался еще я самъ, чтобы покончить съ собою.
  

Входитъ Мардіанъ.

  
   О проклятіе твоей подлой царицѣ! Она украла мой мечъ!
   Мардіанъ. Нѣтъ, Антоній; она любила тебя, и ея судьба безраздѣльно была соединена съ твоею.
   Антоній. Прочь, гнусный евнухъ! Молчи! Она измѣнила мнѣ и умретъ за это.
   Мардіанъ. Смерть -- долгъ, уплачиваемый только одинъ разъ,-- и она его уже заплатила. То, что ты хотѣлъ сдѣлать, сдѣлано; ея послѣднія слова были: "Антоній, благородный Антоній!" Тогда раздирающій душу крикъ вырвался изъ ея устъ, и имя Антонія замерло между ея сердцемъ и устами: она отдала свою душу, похоронивъ въ ней твое имя.
   Антоній. Такъ она умерла?
   Мардіанъ. Умерла!
   Антоній. Эросъ, сними съ меня доспѣхи! Трудъ длиннаго дня оконченъ,-- пора уснуть. Ступай, Мардіанъ, отсюда невредимымъ и считай, что тебѣ хорошо заплочено за твое порученіе. Ступай (Мардіанъ уходитъ). Скорѣй, сними съ меня все это.-- Семилиственный щитъ Аякса не мигъ бы сдержать біеній моего сердца! О, разверзись же, грудь! Сердце, будь же хоть одинъ разъ сильнѣе того, что сдерживаетъ тебя, и изломай въ куски бренную оболочку. Скорѣе, Эросъ, скорѣй! Я болѣе не воинъ! Долой лохмотья моихъ доспѣховъ! Я васъ носилъ съ честью! Оставь меня на минуту (Эросъ уходитъ). Я догоню тебя, Клеопатра, и вымолю прощенье. Да, такъ нужно, ибо теперь всякая отсрочка -- пытка. Факелъ потушенъ,-- ложись скорѣй, зачѣмъ бродить еще въ потемкахъ! Всякое стараніе теперь было-бы напрасно и принесло бы несомнѣнную потерю; сама сила задушила бы себя своими усиліями. Клади скорѣй печать, и все кончено. Эросъ! Иду, моя царица! Эросъ! Подожди меня. Тамъ, гдѣ души покоятся на лонѣ цвѣтовъ, мы будемъ шествовать рука объ руку и изумлять духовъ своимъ торжественнымъ появленіемъ. Дидона и Эней потеряютъ своихъ почитателей и толпа призраковъ послѣдуетъ за нами. Эросъ! Эросъ!
  

Входить Эросъ.

  
   Эросъ. Что тебѣ угодно?
   Антоній. Съ тѣхъ поръ, какъ умерла Клеопатра, я живу въ такомъ безчестіи, что боги возненавидѣли мою низость. Я, который мечемъ своимъ расчленялъ міръ и который на спинѣ зеленаго Нептуна воздвигалъ города своими кораблями,-- я обвиняю себя въ неимѣніи мужества женщины, я слабѣе ея своею смертью, сказавшей Цезарю: "Я побѣдила сама себя!" Ты клялся мнѣ, Эросъ, что, если когда нибудь обстоятельства потребуютъ (а они теперь этого требуютъ) что если когда либо я увижу за собой погоню ужаса и безчестія, отъ которыхъ мнѣ некуда будетъ скрыться, ты клялся мнѣ, что тогда, по моему приказанію, ты меня умертвишь. Сдѣлай-же это. Часъ насталъ. Ты не меня убьешь,-- ты ограбишь Цезаря. Возврати румянецъ на свои щеки.
   Эросъ. Да удержатъ боги руки мои! Сдѣлаю-ли я то, чего не могли сдѣлать всѣ парѳянскія стрѣлы, несмотря на то, что онѣ были вражескими?
   Антоній. Эросъ, значитъ, ты хочешь изъ одного изъ оконъ огромнаго Рима увидѣть, какъ будутъ вести твоего повелителя, съ скрещенными руками, съ согбенной отъ позора выей, съ поникшимъ лицомъ, которое будетъ пылать жгучимъ стыдомъ, за колесницей торжествующаго Цезаря?
   Эросъ. Нѣтъ, я не хотѣлъ-бы этого видѣть.
   Антоній. Такъ дѣлай-же! Вѣдь я могу быть вылеченъ только раной! Вынь-же этотъ благородный мечъ, который ты съ такой честью носилъ во славу отечества!
   Эросъ. О, пощади!
   Антоній. Когда я отпускалъ тебя на волю, не клялся-ли ты исполнить то, что я потребую отъ тебя? Дѣлай-же скорѣе; или всѣ твои прошлыя услуги для меня ничто и не болѣе невольныхъ случайностей? Вынь свой мечъ и приблизься.
   Эросъ. Отврати отъ меня это благородное лицо, на которомъ сіяетъ величіе цѣлаго міра.
   Антоній (отворачиваясь). Ну!..
   Эросъ. Я вынулъ мечъ.
   Антоній. Да исполнитъ онъ скорѣе то, ради чего ты его вынулъ!
   Эросъ. Мой дорогой повелитель, мой военачальникъ, мой царь! Дозволь, прежде чѣмъ нанести тебѣ кровавый ударъ, проститься съ тобою.
   Антоній. Ты уже сказалъ, другъ: прости.
   Эросъ. Прощай, великій полководецъ. Разить-ли?
   Антоній. Да, Эросъ, да.
   Эросъ. Ну такъ вотъ! (Падаетъ на свой мечъ). Такимъ образомъ избавлюсь я отъ горя видѣть смерть Антонія (Умираетъ).
   Антоній. Другъ, ты трижды болѣе благороденъ, чѣмъ я; ты мнѣ показалъ себя храбрымъ героемъ, каковымъ долженъ былъ быть я самъ -- и не могъ. Моя царица и Эросъ показали мнѣ своимъ храбрымъ примѣромъ, что значитъ благородство. Теперь я уже женихъ смерти и кинусь къ ней, какъ къ ложу возлюбленной. Эросъ, твой повелитель умираетъ твоимъ ученикомъ. Вотъ чему научилъ ты меня! (Бросается на мечъ). Какъ! Еще не умеръ, еще не умеръ! Стража -- сюда! О, прикончите меня!
  

Входятъ: Дерцетъ и стража.

  
   1-й стражникъ. Что здѣсь за шумъ!
   Антоній. Друзья, я оплошалъ. О, докончите то, что я началъ!
   2-й стражникъ. Пала звѣзда.
   1-й стражникъ. И время достигло своей цѣли.
   Всѣ. О, горе, горе, горе!
   Антоній. Кто любитъ меня, тотъ добьетъ меня до смерти!
   1-й стражникъ. Я не могу.
   2-й стражникъ. Ни я.
   3-й стражникъ. Никто изъ насъ! (Стража уходитъ).
   Дерцетъ. Твоя судьба и твоя смерть гонятъ твоихъ приближенныхъ (Подымая мечъ Антонія). Этотъ мечъ я понесу Цезарю, и вѣсть моя о случившемся введетъ меня къ нему въ милость.
  

Входитъ Діомедъ.

  
   Діомедъ. Гдѣ Антоній?
   Дерцетъ. Здѣсь... вонъ.
   Діомедъ. Живъ еще? Что-же ты не отвѣчаешь? {Дерцетъ уходитъ).
   Антоній. Ты-ли это, Діомедъ? Обнажи-же мечъ и рази имъ, пока я не умру.
   Діомедъ. Великій полководецъ! Царица Клеопатра прислала меня къ тебѣ.
   Антоній. Когда послала она тебя?
   Діомедъ. Только сейчасъ.
   Антоній. Гдѣ-же она?
   Діомедъ. Она скрылась въ гробницѣ. Она пророчески боялась того, что случилось. Видя, что, вслѣдствіе недовѣрія, ты заподозрилъ ее въ сношеніяхъ съ Цезаремъ и что твоя ярость была неизлечима, она послала сказать тебѣ, что умерла. Но затѣмъ боясь послѣдствій этой вѣсти, она поручила мнѣ сказать тебѣ правду, и я боюсь, что явился слишкомъ поздно.
   Антоній. Слишкомъ поздно, добрый Діомедъ! Позови ко мнѣ мою стражу.
   Діомедъ. Эй, стража! Сюда васъ зоветъ Антоній!
  

Входитъ стража.

  
   Антоній. Снесите меня, друзья, туда, гдѣ укрылась Клеопатра. Это послѣдняя услуга, которую я потребую у васъ.
   1-й стражникъ. Какое горе, что ты не могъ пережить послѣдняго вѣрнаго тебѣ слугу.
   Всѣ. Тяжелый день!
   Антоній. О, храбрые товарищи! не тѣшьте жестокую судьбу сокрушеніемъ. Примемъ-же хорошенько врага, пришедшаго насъ покарать; покараемъ его сами кажущейся безпечностью. Подымите меня. Я часто предводительствовалъ вами. Снесите меня, въ свою очередь, добрые друзья мои, и примите всѣ мою благодарность (Стражи уходятъ, унося Антонія).
  

СЦЕНА XIII.

Александрія. Могильный памятникъ.

Клеопатра, Харміона и Ира.

  
   Клеопатра. О, Харміона, я никогда не выйду отсюда.
   Харміона. Утѣшься, добрая царица!
   Клеопатра. Нѣтъ, не хочу! Всѣ эти странныя и ужасныя происшествія случились какъ разъ вовремя. Но я презираю утѣшенія. Мое горе, чтобы оно равнялось его причинѣ, должно быть столь-же велико, какъ она.
  

Входитъ Діомедъ.

  
   Ну что? Умеръ-ли онъ?
   Діомедъ. Онъ близокъ къ смерти, но еще не умеръ. Посмотри въ окно своего памятника.Стража несетъ его (Стража несетъ Антонія).
   Клеопатра. О, солнце, сожги обширную вселенную, по которой ты катишь кругъ свой, и пусть мракъ закроетъ сильно измѣнившійся видъ земли. О, Антоній, Антоній, Антоній! Харміона, на помощь; на помощь, Ира! На помощь, друзья! Подымите его сюда!
   Антоній. Тише! Не могущество Цезаря сокрушило Антонія,-- самъ Антоній сокрушилъ себя.
   Клеопатра. Это такъ и должно было быть! Никто иной кромѣ Антонія, не могъ побѣдить Антонія! Но какое несчастье, что это случилось!
   Антоній. Я умираю! Я умираю, царица, но я молю у смерти задержки, чтобы изъ многихъ тысячъ поцѣлуевъ запечатлѣть на твоихъ устахъ послѣдній, бѣдный поцѣлуй.
   Клеопатра. О, прости мнѣ, милый другъ, я не смѣю; я не смѣю сойдти, боясь, что меня схватятъ; никто никогда не увидитъ меня на царственномъ тріумфѣ счастливаго Цезаря, если ножи, яды, змѣи имѣютъ остріе, жало и дѣйствія -- я спасена! Твоя жена Октавія, съ ея добродѣтельнымъ взглядомъ и невозмутимымъ равнодушіемъ, не будетъ имѣть чести оскорбить меня. Сюда, сюда Антоній! Помогите мнѣ, милыя, поднять его сюда! Помогите-же мнѣ!
   Антоній. Скорѣй, скорѣй, или меня не станетъ.
   Клеопатра. О, какъ это трудно! Какъ ты тяжелъ, мой милый! А можетъ быть наши силы истощились убивающимъ насъ горемъ. Если-бы у меня была власть великой Юноны, тебя поднялъ-бы сильнокрылый Меркурій и посадилъ-бы рядомъ съ Юпитеромъ. Ко мнѣ, ко мнѣ! Еще маленькое усиліе! Желанія всегда были глупостью. Ко мнѣ, ко мнѣ, ко мнѣ! (Втаскиваетъ Антонія къ себѣ). Добро пожаловать, добро пожаловать! Умри, гдѣ жилъ, и оживись подъ моими поцѣлуями. О, если-бы мои губы имѣли силу одухотворить тебя, я-бы истощила теперь эту силу.
   Всѣ. О горестное зрѣлище!
   Антоній. Я умираю, Клеопатра, умираю! Дай мнѣ нѣсколько капель вина, чтобы я могъ говорить.
   Клеопатра. Нѣтъ, дай мнѣ говорить. Я буду издѣваться такъ жестоко, что сама лживая фортуна, выведенная изъ терпѣнія моими насмѣшками, сломаетъ свое колесо.
   Антоній. Одно слово, дорогая царица! Ищи у Цезаря спасенія твоей жизни и чести. О!
   Клеопатра. Эти двѣ вещи несовмѣстимы.
   Антоній. Милая, послушай меня. Изъ всѣхъ приближенныхъ Цезаря не довѣряй никому, кромѣ Прокулея.
   Клеопатра. Я довѣрюсь только своей рѣшимости и твердости руки, но никогда не довѣрюсь никому изъ приближенныхъ Цезаря.
   Антоній. Не плачь о несчастномъ концѣ жестокой судьбы моей; вспомни лучше о прежнихъ дняхъ счастья, когда я былъ самымъ могущественнымъ и славнымъ повелителемъ міра; я умираю сегодня, но умираю безъ униженія и трусости; если я снялъ свой шлемъ, то передъ соотечественниками и, какъ римлянинъ, побѣжденный римляниномъ. Отходитъ мой духъ... не могу больше... (Умираетъ).
   Клеопатра. И ты, благороднѣйшій человѣкъ, умираешь! И ты не думаешь обо мнѣ! И я должна остаться одна въ этомъ грустномъ мірѣ, который безъ тебя для меня не лучше хлѣва! О, взгляните, вѣнецъ міра увялъ! О, поблекли лавры войны, знамя воина погибло! Мальчики и дѣвченки отнынѣ стали равны мужчинамъ, нѣтъ болѣе превосходства и ничего болѣе не осталось достойнаго вниманія подъ луной!
   Харміона. О, успокойся, царица!
   Ира. И она умерла.
   Харміона. Царица!
   Ира. Повелительница!
   Харміона. О, царица, царица, царица!
   Ира. Владычица Египта! Царица!
   Харміона. Тише, тише, Ира!
   Клеопатра. Я теперь не болѣе какъ женщина, подверженная такимъ-же презрѣннымъ страстямъ, какъ простая коровница, занимающаяся самой черной работой. Я должна была-бы бросить свой скипетръ завистливымъ богамъ, сказавъ имъ, что этотъ міръ стоилъ-бы ихъ собственнаго, если-бы они не украли нашего сокровища. Все теперь подобно небытію.Терпѣніе -- глупость, а нетерпѣніе -- годится только бѣшеной собакѣ... Развѣ преступленіе кинуться въ тайное жилище смерти раньше, чѣмъ сама смерть не явится къ намъ? Какъ вы себя чувствуете, милыя? Полно, полно, ободритесь. Ну, Харміона! Дорогія мои! О, женщины, женщины! Смотрите, нашъ свѣтильникъ угасъ, угасъ навсегда! (Стражѣ, оставшейся внизу). Ободритесь, друзья! Похоронимъ его, и тогда все храбро и благородно исполнено будетъ нами, до великому римскому обычаю; смерть возгордится, принимая насъ въ свои объятія. Пойдемъ, пойдемъ! оболочка этого обширнаго духа уже холодна. О, у насъ не осталось больше друзей, кромѣ храбрости и быстраго конца! (Уходятъ, унося тѣло Антонія).
  

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Подъ Александріей. Лагерь Цезаря.

Входятъ: Цезарь, Агриппа, Долабелла, Меценатъ, Галлъ, Прокулей и другіе.

  
   Цезарь. Отправься къ нему и убѣди его одѣться. Скажи ему что въ настоящемъ безнадежномъ его положеніи дальнѣйшія его проволочки не болѣе, какъ издѣвательства надъ нами.
   Долабелла. Скажу, государь (Уходитъ. Появляется Дерцетъ, держа обнаженный и окровавленный мечъ Антонія).
   Цезарь. Что это значитъ? Кто ты такой и какъ дерзаешь являться передъ нами въ такомъ видѣ?
   Дерцетъ. Мое имя -- Дерцетъ. Я служилъ Марку Антонію и былъ преданъ ему, какъ лучшему изъ господъ долженъ быть преданъ дѣйствительно хорошій слуга. Пока онъ могъ держаться на ногахъ и говорить, я только затѣмъ и дышалъ, чтобы при случаѣ пожертвовать за него жизнью, сражаясь противъ его враговъ. Угодно тебѣ будетъ взять меня къ себѣ? Если "да", я и тебѣ, Цезарь, буду тѣмъ-же, чѣмъ былъ для Антонія; не угодно? возьми и мою жизнь.
   Цезарь. Что хочешь ты этимъ сказать?
   Дерцетъ. Только то, что Антоній умеръ.
   Цезарь. Такой великой причинѣ скорби слѣдовало-бы надѣлать болѣе шума; земному шару слѣдовало-бы согнать на улицы цѣлыя стаи львовъ, а горожанъ въ вертепы львовъ. Смерть Антонія не то, что смерть частнаго человѣка; въ его имени заключалась цѣлая половина міра.
   Дерцетъ. Да, Цезарь, онъ скончался, и умеръ онъ не отъ руки вершителя общественнаго правосудія, не отъ наемнаго ножа. Его сразила та слабая рука, которая покрыла славою блистательныя его дѣянія, поразила его сердце съ такою твердостью, какая была доступна только его великому сердцу. Смотри, вотъ его мечъ, выхваченный мною изъ его раны; смотри, мечъ обагренъ его благородною кровью.
   Цезарь. Вы опечалились, друзья. Да накажутъ меня боги, если такое извѣстіе не въ состоянія подернуть влагой цезарскіе глаза!
   Агриппа. Какъ странно, однако, что природа позволяетъ намъ проливать слезы надъ тѣмъ, чего мы такъ ревностно добивались.
   Меценатъ. Достоинства и недостатки находились у него въ полномъ равновѣсіи.
   Агриппа. Никогда человѣкомъ еще но управлялъ болѣе возвышенный духъ; но вы, боги, не правда-ли, прибавите къ его недостаткамъ еще нѣсколько другихъ, чтобы мы-то могли чувствовать себя людьми. Цезарь тронутъ до слезъ.
   Меценатъ. Онъ поневолѣ вынужденъ видѣть свое изображеніе въ такомъ громадномъ зеркалѣ.
   Цезарь. О, Антоній, до этого довелъ тебя я! Но мы вѣдь отсѣкаемъ больные члены у нашего тѣла. Я былъ поставленъ въ необходимость видѣть или твое жестокое паденіе, или свое. Миръ для насъ двоихъ былъ слишкомъ тѣсенъ, и мы вдвоемъ въ немъ-бы не ужились. Но теперь позволь такими же драгоцѣнными, какъ кровь сердца, слезами оросить прискорбный фактъ, что наши непримиримыя созвѣздія на столько разъединяли то, что было между нами общаго, что ты, мой братъ, мой соучастникъ во всѣхъ великихъ помыслахъ, дѣлившій со мною управленіе государствомъ, мой товарищъ въ войнахъ, правая рука собственнаго моего тѣла, сердце, въ которомъ развивалась каждая моя мысль, каждое побужденіе моего сердца, палъ жертвою нашихъ разногласій. Послушайте, друзья мои... или нѣтъ? лучше поговоримъ объ этомъ въ другое, болѣе удобное время.
  

Входитъ Гонецъ.

  
   Порученіе, возложенное на этого человѣка, такъ и проглядываетъ въ его лицѣ; однако, послушаемъ, что онъ скажетъ (Гонцу). Откуда ты?
   Гонецъ. Теперь я бѣдный египтянинъ. Царица и повелительница моя, нашедшая убѣжище въ послѣднемъ, что у нея осталось, то есть въ гробницѣ Антонія, желаетъ узнать дальнѣйшія твои намѣренія, чтобы заранѣе приготовиться ко всему, что ее ожидаетъ.
   Цезарь. Скажи, чтобы она не впадала въ уныніе. Скоро черезъ кого-нибудь изъ нашихъ приближенныхъ она узнаетъ, насколько великодушно и милостиво наше рѣшеніе. Жестокосердымъ Цезарь быть не можетъ.
   Гонецъ. Да благословятъ тебя боги (Уходитъ).
   Цезарь. Ступай, Прокулей, передай ей, что мы не намѣрены ее унижать. Пусти въ ходъ всѣ усилія, какія потребуются, чтобы одержать верхъ надъ ея страстнымъ и дикимъ отчаяніемъ. Постарайся, чтобы она въ порывѣ скорби какъ нибудь не побѣдила насъ своею смертью. Жизнь ея въ Римѣ будетъ вѣдь, служить намъ вѣчнымъ тріумфомъ. Ступай, и какъ можно скорѣе дай намъ знать, какъ ты ее найдешь и что она говоритъ.
   Прокулей. Не замедлю этого сдѣлать (Уходитъ).
   Цезарь. Ступай съ нимъ и ты, Галлъ (Галлъ тоже уходить) Гдѣ Долабелла! Пусть онъ тоже поможетъ Прокулею.
   Агриппа и Меценатъ. Долабелла!
   Цезарь. Нѣтъ, не зовите его: я вспомнилъ что уже послалъ его по дѣлу и онъ скоро воротится. Пойдемте въ мою ставку тамъ вы увидите, какъ неохотно рѣшился я на эту войну, какъ спокойно, какъ миролюбиво я выражался въ своихъ письмахъ. Пойдемте; я покажу вамъ все, что касается этого дѣла (Уходятъ).
  

СЦЕНА II.

Александрія. Комната въ мавзолеѣ.

Входятъ: Клеопатра, Харміона и Ира.

   Клеопатра. Мое отчаяніе начинаетъ утрачивать свою горечь. Что значитъ быть Цезаремъ? Развѣ онъ само счастіе? Нѣтъ, онъ только рабъ счастія, исполнитель его прихотей. Какое, напротивъ, величіе -- совершить то, что полагаетъ конецъ всѣмъ другимъ дѣламъ, что связываетъ руки непріятнымъ случайностямъ, оковываетъ превратность, погружаетъ въ непробудный сонъ и навсегда избавляетъ отъ жажды грезы, служащей кормилицей какъ для нищаго, такъ и для Цезаря.
  

Входятъ: Прокулей и Галлъ; за ними слѣдуютъ воины.

  
   Прокулей. Цезарь шлетъ царицѣ Египта привѣтъ и предлагаетъ ей обдумать, что ей угодно было-бы у него попросить.
   Клеопатра. Какъ твое имя?
   Прокулей. Прокулей.
   Клеопатра. Мнѣ Антоній говорилъ о Прокулеѣ и совѣтовалъ мнѣ ему довѣриться. Но обманъ не страшенъ, когда довѣріе ужь безполезно. Если твоему властелину желательно, чтобы царица стала нищей, скажи ему, что она уже изъ одного приличія не можетъ попросить менѣе царства. Если ему угодно будетъ подарить мнѣ для моего сына завоеванный римлянами Египетъ, въ его подаркѣ окажется такъ много моей-же собственности, что мнѣ останется благодарить; его за это на колѣняхъ.
   Прокулей. Не впадай въ уныніе. Твоя судьба находится въ царственныхъ рукахъ. Довѣрься вполнѣ моему повелителю и не бойся ничего. Онъ такъ преисполненъ доброты что она изливается на всѣхъ нуждающихся въ ней. Позволь мнѣ сообщить ему, что ты отдаешься въ его власть, и ты найдешь въ немъ повелителя, который осыплетъ тебя благодѣяніями, какъ только ты обратишься къ его милосердію.
   Клеопатра. Прошу, передай ему, что я раба его счастія что я передаю ему завоеванное имъ величіе, что я ежечасно изучаю науку покорности и что взглянула-бы на него съ радостью.
   Прокулей. Прекрасная царица, я это ему передамъ. Будь покойна; я знаю, что о твоемъ несчастіи жалѣетъ самъ виновникъ его.
   Галлъ. Видишь, какъ легко овладѣть ея мыслями.

(Прокулей съ двумя солдатами по приставленной лѣстницѣ влѣзаетъ въ окно и становится позади Клеопатры. Солдаты, отодвинувъ засовы, отворяютъ двери).

   Стерегите ее до прибытія Цезаря (Уходитъ).
   Ира. Царица.
   Харшона. О Клеопатра! Ты, царица, взята въ плѣнъ!
   Клеопатра (вынимая кинжалъ). Скорѣе, вѣрныя руки, скорѣе ко мнѣ на помощь!
   Прокулей (обезоруживая ее). Остановись, остановись, царица. Не наноси себѣ такого страшнаго вреда; этимъ я не предаю тебя, а спасаю.
   Клеопатра. Какъ! Ты отнимаешь у меня даже орудіе избавленія? Вѣдь даже и собакъ избавляютъ отъ слишкомъ сильныхъ мученій.
   Прокулей. Клеопатра, не оскорбляй самоубійствомъ великодушія моего повелителя. Дай ему выказать передъ свѣтомъ все свое великодушіе, все благородство; смертью-же своею ты навсегда лишишь его этой возможности.
   Клеопатра. О смерть, гдѣ-же ты? Приди ко мнѣ, приди; скорѣе, и возьми себѣ царицу; одна она стоитъ цѣлыхъ сотенъ дѣтей и нищихъ!
   Прокулей. Государыня, успокойся!
   Клеопатра. Послушай, я не стану ѣсть, не стану пить, и если нужны еще пустыя слова, добавлю: -- я не стану спать, но помимо воли Цезаря сокрушу бренное обиталище моей души. Слушай, я не хочу, чтобы меня, какъ рабу, приковали къ его побѣдоносной колесницѣ, не хочу, чтобы глупая Октавія бичевала меня своими цѣломудренными взглядами. Я не позволю, чтобы меня выставляли на показъ жестокосердой римской черни! Лучше пусть мнѣ послужитъ могилой первая попавшаяся грязная яма въ Египтѣ! Лучше бросьте меня совершенно нагую въ тину Нила и пускай меня тамъ растерзаютъ до смерти водяныя мухи и отвратительныя нильскія чудовища! Лучше обратите высочайшую изъ пирамидъ моей родины въ висѣлицу и, закованную въ цѣпи, повѣсьте меня тамъ!
   Прокулей. Воображеніе рисуетъ тебѣ всѣ эти ужасы безъ всякаго повода со стороны Цезаря.
  

Входитъ Долабелла.

  
   Долабелла. Прокулей, то, что ты сдѣлалъ, уже извѣстно Цезарю, и онъ требуетъ тебя къ себѣ. Что же касается до царицы, надзоръ за нею порученъ мнѣ.
   Прокулей. Этому, Долабелла, я очень радъ. Прошу, обращайся съ нею поласковѣе (Клеопатрѣ). Я готовъ передать Цезарю все, что тебѣ угодно.
   Клеопатра. Скажи ему, что я желала бы умереть.
  

Прокулей и воины уходятъ.

  
   Долабелла. Благородная царица, слыхала ты обо мнѣ?
   Клеопатра. Не могу отвѣтить положительно.
   Долабелла. Ты навѣрное меня знаешь?
   Клеопатра. Какая важность въ томъ, слыхала ли я о тебѣ, знаю я тебя или нѣтъ? Вѣдь вы хохочете до слезъ, когда дѣти или женщины разсказываютъ свои сны.
   Долабелла. Я тебя не понимаю.
   Клеопатра. Я видѣла во снѣ, что императоръ Антоній... О, боги, пошлите мнѣ еще такой же сонъ, чтобы я еще разъ могла увидѣть такого человѣка!
   Долавелла. Если тебѣ такъ угодно.
   Клеопатра. Лицо его было свѣтло, какъ небо, и на этомъ небѣ сіяло солнце и мѣсяцъ, во время своего теченія озарившіе маленькій земной шаръ.
   Долабелла. Созданіе прекрасное, какъ само совершенство...
   Клеопатра. Его нога была готова перешагнуть черезъ океанъ, а его поднятая рука, словно шлемомъ, украшала весь міръ. Голосъ его казался небесною музыкою, но, впрочемъ, только тогда, когда онъ обращался къ друзьямъ, потому что, если бывало нужно устрашить, потрясти земной шаръ, онъ рокоталъ, словно громъ небесный. Для щедрости его никогда не наступала зима, а длилась вѣчная осень, тѣмъ болѣе приносившая новыхъ плодовъ, чѣмъ болѣе ихъ поживали; его наслажденіе и радости постоянно,словно дельфины, изгибали спину надъ стихіей, въ которой проживали. Его цвѣтами украшались вѣнцы и короны; острова и даже цѣлыя царства, словно мелкая монета, сыпались изъ его кармановъ.
   Долабелла. Клеопатра...
   Клеопатра. Какъ ты думаешь, существовалъ или могъ когда-нибудь существовать такой человѣкъ, какой мнѣ приснился?
   Долабелла. Нѣтъ, царица, не могъ.
   Клеопатра. Нѣтъ, лжешь, и боги это слышатъ! Если же есть или былъ когда нибудь такой человѣкъ, онъ не далеко оставить за собою всякое сновидѣніе. Въ созданіи чудныхъ формъ природа, конечно, не можетъ спорить фантазіей, такъ какъ у нея недостаетъ матеріала, но, создавъ Антонія, она все-таки превзошла фантазію, совершенно затмила все ея призрачное творчество.
   Долабелла. Твоя потеря, добрѣйшая царица, такъ-же велика, какъ ты сама, и ты ее пересилишь соотвѣтственно ея тяжести. Пусть я никогда ничего не добьюсь, если твоя скорбь не отозвалась такъ сильно въ моемъ сердцѣ, что и оно разрывается на части.
   Клеопатра. Благодарю. Извѣстно тебѣ, какъ думаетъ распорядиться мною Цезарь?
   Долабелла. Мнѣ хотѣлось бы, чтобы ты узнала его намѣренія, а между тѣмъ мнѣ противно ихъ тебѣ высказывать.
   Клеопатра. Нѣтъ, прошу тебя, говори.
   Долабелла. Какъ онъ ни благороденъ...
   Клеопатра. Онъ все-таки заставитъ меня слѣдовать за его тріумфальной колесницей?
   Долабелла. Да, царица, заставитъ. Я это знаю.
   Голоса за сценой. Давайте дорогу! Цезарь идетъ!
  

Входятъ:-- Цезарь, Галлъ, Прокулей, Меценатъ, Селевкъ и свита.

  
   Цезарь. Которая-же царица Египта?
   Долабелла. Царица, это императоръ (Клеопатра преклоняетъ колѣна).
   Цезарь. Встань: ты не должна преклонять колѣна, прошу тебя, встань... встань, царица Египта.
   Клеопатра. Я должна повиноваться моему повелителю: таково рѣшеніе боговъ.
   Цезарь. Отгоняй отъ себя черныя думы, и хотя перечень твоихъ нанесенныхъ намъ оскорбленій сроднился съ нашею плотью, но мы готовы смотрѣть на нихъ, какъ на простыя случайности.
   Клеопаіра. Единственный властелинъ міра, я не могу вполнѣ обѣлить передъ тобою моего дѣла. Напротивъ, я сознаюсь что не была чужда слабостей, которыя и до меня нерѣдко позорили нашъ полъ.
   Цезарь. Знай, Клеопатра, что намъ пріятнѣе смягчить твои проступки, чѣмъ ихъ увеличивать. Если ты не станешь противиться нашимъ намѣреніямъ,-- а они относительно тебя какъ нельзя болѣе милостивы,-- перемѣна, окажется для тебя даже выгоднѣе. Если-же ты, напротивъ, слѣдуя примѣру Антонія, вздумаешь набросить на насъ тѣнь жестокосердія, ты сама уничтожишь мои добрыя намѣренія и подвергнешь дѣтей той жалкой участи, которую я готовъ отвратить, если ты положишься на меня. Встань, я удаляюсь...
   Клеопатра. Можешь идти, куда тебѣ угодно. Міръ принадлежитъ тебѣ, и онъ весь для тебя открытъ. Насъ-же, побѣжденныхъ тобою, ты можешь развѣшивать какъ вздумается, словно щиты или трофеи. Вотъ, доблестнѣйшій мой властелинъ...
   Цезарь. Во всемъ, что касается Клеопатры, ты сама будешь моею совѣтницею.
   Клеопатра. Вотъ опись золота, серебра и всѣхъ другихъ принадлежащихъ мнѣ драгоцѣнностей. Тутъ обозначено все, не пропущено ни одной бездѣлушки. Гдѣ Селевкъ?
   Селевкъ. Здѣсь, государыня.
   Клеопатра. Это хранитель моей казны. Спроси у него, и онъ отвѣтитъ тебѣ головою, что я ничего не утаила для себя. Говори-же правду, Селевкъ.
   Селевкъ. Государыня, лучше лишиться языка, чѣмъ на свою бѣду утверждать неправду.
   Клеопатра. Что-же я утаила?
   Селевкъ. Достаточно вещей, чтобы выкупить все, что значится въ описи.
   Цезарь. Не краснѣй, Клеопатра. Я одобряю твою предусмотрительность.
   Клеопатра. Смотри, Цезарь, смотри, какъ всѣ переходятъ на сторону сильныхъ. Мои слуги дѣлаются теперь твоими слугами, а перемѣнись мы положеніемъ, твои сдѣлались бы моими. Неблагодарность Селевка доводитъ меня до бѣшенства... О рабъ, ты настолько-же вѣренъ, какъ покупная любовь!.. Ты пятишься передо мною назадъ? Подожди! Ручаюсь, что ты даже побѣжишь, но я поймаю твои глаза, если-бы у нихъ были даже крылья!.. Бездушный негодяй! Рабъ! Собака! О, какая необычайная низость!
   Цезарь. Добрѣйшая царица, позволь тебя попросить...
   Клеопатра. О Цезарь, какъ горекъ этотъ позоръ! Все то время, коѵда ты, высочайшій повелитель, удостоиваешь меня, униженную такъ страшно, своего посѣщенія собственный мой слуга увеличиваетъ сумму моихъ скорбей, присовокупляя къ ней собственную свою злобу. Да, добрый Цезарь, предположимъ даже, что я утаила нѣсколько женскихъ бездѣлушекъ, ничтожныхъ вещицъ, которыя обыкновенно дарятъ незначительнымъ друзьямъ; положимъ даже, что я скрыла нѣсколько драгоцѣнностей для людей или для Октавіи, чтобы тѣмъ снискать ихъ заступничества, но скажи, слѣдовало-ли изобличать меня въ этомъ, да еще облагодѣтельствованному мною человѣку?.. О боги, это унижаетъ меня болѣе, чѣмъ самое паденіе! (Селевку). Удались отсюда, или иначе слезы гнѣва брызнутъ изъ подъ моего несчастія, какъ изъ подъ пепла... если-бы ты въ самомъ дѣлѣ былъ мужъ, ты пожалѣлъ-бы меня.
   Цезарь. Селевкъ, удались (Селевкъ уходитъ).
   Клеопатра. Мы, великіе міра сего, нерѣдко терпимъ нареканія за то, что дѣлается другими; когда же насъ постигнетъ паденіе, мы отвѣтимъ и за чужія дѣянія, и за свои. Въ этомъ случаѣ мы вполнѣ достойны сожалѣнія.
   Цезарь. Клеопатра, мы не намѣрены включать въ списокъ нашихъ пріобрѣтеній ни того, что ты сказала, ни того, что значится въ описи. Пусть все это остается при тебѣ; располагай этими вещами какъ знаешь. Цезарь не торгашъ; онъ не станетъ торговаться съ тобою о томъ, что продается купцами. Поэтому успокойся, и пусть мрачныя думы не служатъ тебѣ темницею. Нѣтъ, добрѣйшая царица, мы намѣрены поступить относительно тебя такъ, какъ ты сама намъ посовѣтуешь. Не мори-же себя голодомъ; спи спокойно. Мы такъ о тебѣ заботимся и такъ тебя жалѣемъ, что навсегда останемся твоимъ другомъ... Прощай!
   Клеопатра. Постой еще, властелинъ мой и повелитель.
   Цезарь. Нѣтъ, нѣтъ, прощай (Уходитъ со свитой).
   Клеопатра. Милыя мои, онъ старается успокоить меня льстивыми рѣчами, чтобы заставить меня измѣнить чувству уваженія къ себѣ... Но послушай, Харміона... (Шепчетъ ей на ухо).
   Ира. Кончай скорѣе свои дѣла, царица; свѣтлый день уже миновалъ, и насъ ожидаетъ мракъ ночи.
   Клеопатра. Возвращайся скорѣе, Харміона. Я давно уже отдала приказаніе, и слуги, вѣроятно, забыли то, что нужно. Ступай, поторопи.
   Харміона. Иду.
  

Входитъ Долабелла.

  
   Долавелла. Гдѣ царица?
   Харміона. Вотъ она (Уходитъ).
   Клеопатра. Долабелла.
   Долабелла. Царица, въ силу высказаннаго тобою желанія и ради моей привязанности къ тебѣ, я спѣшу сообщить тебѣ, что Цезарь отправляется черезъ Сирію, а черезъ три дня и тебя вмѣстѣ съ твоими дѣтьми отправитъ впередъ въ Римъ. Извлекай изъ моего сообщенія какую тебѣ угодно пользу; я-же исполнилъ твою просьбу и сдержалъ свое обѣщаніе.
   Клеопатра. Я навсегда остаюсь твоею должницею, Долабелла.
   Долабелла. А я твоимъ слугою. Прощай, царица; я обязанъ сопутствовать Цезарю.
   Клеопатра. Благодарю тебя. Прощай (Долабелла уходитъ). Ну какъ тебѣ это нравится? И тебя, египетская куколка, такъ-же, какъ меня, станутъ выставлять въ Римѣ на показъ. Чтобы мы были замѣтнѣе, гнусные ремесленники, въ грязныхъ передникахъ, съ треугольниками и съ молотками, поднимутъ насъ на руки, и мы, обвеваемые ихъ смраднымъ дыханіемъ, должны будемъ впивать въ себя ихъ отвратительныя испаренія.
   Ира. Боги этого не допустятъ!
   Клеопатра. Нѣтъ, будетъ такъ, Ира! Насъ, словно непотребныхъ женщинъ, схватятъ грубые ликторы; дрянные рифмоплеты охрипнутъ, распѣвая о насъ; придворные комедіанты выведутъ насъ на сцену, станутъ представлять наши пиры въ Александріи. Антонія вынесутъ на сцену пьянымъ, а какой-нибудь писклявый мальчишка насмѣется надъ моимъ величіемъ, придавъ мнѣ и видъ, и движенія уличной потаскушки.
   Ира. О, боги!
   Клеопатра. Все это будетъ, будетъ непремѣнно.
   Ира. Я никогда этого не увижу; я знаю, что мои ногти сильнѣе моихъ глазъ.
   Клеопатра. Да, это вѣрнѣйшее средство ихъ перехитрить и разстроить всѣ ихъ заранѣе обдуманные замыслы.
  

Входить Харміона.

  
   Что скажешь, Харміона? Милыя, нарядите меня, какъ царицу. Принесите лучшія мои украшенія. Я опять отправлюсь на Циднѣ -- встрѣчать Марка Антонія... Ступай, Ира... Итакъ, Харміона, мы рѣшились покончить; послужи мнѣ еще нѣсколько минутъ, а затѣмъ гуляй на свободѣ до страшнаго суда. Принеси мой вѣнецъ и все остальное (Ира уходитъ). Что тамъ за шумъ!
  

Входитъ одинъ изъ стражей.

  
   Стражъ. Пришелъ какой-то поселянинъ съ фигами, онъ непремѣнно хочетъ тебя видѣть.
   Клеопатра. Впусти его (Стражъ уходитъ). Какому жалкому созданію приходится иногда совершать самыя благородныя дѣянія! Вотъ, напримѣръ, этотъ ничтожный человѣкъ несетъ мнѣ свободу. Рѣшеніе мое неизмѣнно: во мнѣ болѣе не осталось ничего женскаго. Теперь я отъ головы до ногъ тверда, какъ мраморъ, и измѣнчивая луна уже болѣе не моя планета (Стражъ вводитъ поселянина: у того въ рукахъ корзина).
   Стражъ. Вотъ онъ.
   Клеопатра. Оставь насъ однихъ; уйди (Стражъ уходитъ). Съ тобою красивая нильская змѣйка, причиняющая смерть безъ всякихъ страданій?
   Поселянинъ. Со мною, но не совѣтую тебѣ ее трогать. Слѣдъ, оставляемый ея жаломъ, безсмертенъ, и тотъ, кто отъ нея страдаетъ, оправляется рѣдко, даже почти никогда.
   Клеопатра. Помнишь-ли какой-нибудь случай, чтобъ отъ нея умерли?
   Поселянинъ. Видѣлъ я, какъ умирали отъ нея многіе:-- и мужчины, и женщины. Вотъ не дальше, какъ вчера, слышалъ я объ одномъ такомъ случаѣ. Укушена была прекрасная женщина, правда, любившая немного прихвастнуть, чего, конечно, не слѣдовало бы дѣлать женщинѣ... да и то хвастать только честнымъ образомъ. Ну, вотъ, она разсказывала, какъ умерла оттого, что ее ужалила змѣя, и какія боли она при этомъ чувствовала... Она, не шутя, отзывалась объ этой змѣйкѣ, очень хорошо, но вѣдь того, кто вздумалъ бы вѣрить всему, что говорятъ женщины, не спасла бы и половина того, что онѣ дѣлаютъ. Одно только стоитъ выше всякаго сомнѣнія, а именно то, что змѣйка эта -- самая злая змѣйка.
   Клеопатра Теперь ты можешь насъ оставить.
   Поселянинъ. Желаю тебѣ натѣшиться ею вдоволь.
   Клеопатра. Прощай.
   Поселянинъ (ставя корзину на полъ). Смотри только, не забывай, что змѣя -- все-таки змѣя.
   Клеопатра. Хорошо, хорошо, прощай.
   Поселянинъ. Видишь-ли, змѣѣ повѣрить нельзя, когда она не въ рукахъ у благоразумныхъ людей. Помни, что въ змѣѣ нѣтъ ровно ничего добраго.
   Клеопатра. Не бойся; мы будемъ осторожны.
   Поселянинъ. И прекрасно. Не давайте ей ничего, потому, что она не стоитъ корма.
   Клеопатра. Она съѣсть меня.
   Поселянинъ. Нѣтъ, ужь не считайте меня такимъ дуракомъ, чтобы я не зналъ, что и самъ дьяволъ не съѣстъ женщины. Женщина -- блюдо боговъ; это я знаю... если только дьяволъ не приправилъ ее по своему... А сказать правду, чти мерзавцы дьяволы дѣлаютъ богамъ много пакостей черезъ женщинъ, потому, что изъ каждаго десятка женщинъ, созданныхъ богами, пятерыхъ непремѣнно перепортятъ дьяволы.
   Клеопатра. Хорошо, ступай.
   Посблянинъ. Право, такъ. Желаю, чтобы эта змѣйка доставила вамъ какъ можно болѣе удовольствія (Уходитъ).
  

Ира возвращается, неся корону, порфиру и т. д.

  
   Клеопатра. Подай порфиру; надѣнь на меня корону... Я жажду безсмертія. Мои губы уже не увлажатся сокомъ египетскихъ гроздій... Добрая моя Ира. скорѣй, скорѣй... Мнѣ чудится, будто меня зоветъ голосъ Антонія; я будто вижу какъ онъ выпрямляется, чтобы похвалить меня за благородный мой поступокъ, слышу, какъ онъ зло издѣвается надъ счастьемъ Цезаря, надъ тѣмъ счастьемъ, которое боги иногда посылаютъ людямъ, чтобы чѣмъ-нибудь оправдать впослѣдствіи свою безпощадную кару. О, горячо любимый супругъ, я спѣшу, спѣшу къ тебѣ! Мое мужество дастъ мнѣ теперь право называться твоею женою! Я вся огонь и воздухъ; остальныя-же стихіи я предоставляю нисшимъ слоямъ жизни... Кончили вы? Если кончили, придите въ послѣдній разъ прикоснуться къ теплотѣ моихъ губъ. Прощай, добрая Харміона! Прощай, Ира! Мы разстаемся надолго, надолго (Цѣлуетъ ихъ; Ира падаетъ и умираетъ). Что, это значитъ? Неужто и у моихъ устъ такое-же смертоносное жало, какъ у ехидны? Отчего упала ты, Ира? Если ты и природа могли такъ легко, такъ тихо разстаться другъ съ другомъ, ударъ смерти не болѣе, какъ ласковый щипокъ любовника. Отъ этого щипка хоть и больно, но его все-таки желаешь получить... Она недвижима! Умирая, ты какъ будто говоришь міру, что съ нимъ не стоитъ прощаться.
   Харміона. Разлейся дождемъ, черная туча, чтобы я могла сказать, что и сами боги плачутъ.
   Клеопатра. Мнѣ будетъ стыдно, если она первая встрѣтитъ кудряваго Антонія. Онъ примется ее распрашивать, наградитъ ее поцѣлуемъ, котораго я жажду, какъ небеснаго блаженства. Приди, смертоносная, пресмыкающаяся гадина, и разомъ разсѣки своими острыми зубами запутанный узелъ жизни. (Вынимаетъ изъ корзины змѣю и припускаетъ ее къ груди). Да будь-же позлѣе, ядовитая дурочка; отравляй меня скорѣе. О, если-бы ты могла говорить, ты непремѣнно назвала-бы цезаря недогадливымъ осломъ.
   Харміона. О, звѣзда востока!
   Клеопатра. Тише, тише! Развѣ ты не видишь, что у груди моей младенецъ, усыпляющій сосаніемъ свою кормилицу?
   Харміона. О, сердце мое, разорвись на части!
   Клеопатра. Это ощущеніе сладостно, какъ бальзамъ, нѣжно и кротко, какъ воздухъ... О, мой Антоній! (Прикладываетъ къ рукѣ другую змѣю). Припущу и тебя. Зачѣмъ медлить еще? (Падаетъ на ложе и умираетъ).
   Харміона. Гдѣ? въ этомъ пустынномъ мірѣ? Прощай! торжествуй теперь, смерть! Прекраснѣйшая изъ женщинъ въ твоей власти. Закрой ты опушенныя рѣсницами завѣсы. Отнынѣ золотистому Фебу никогда уже не обращать на себя такихъ царственныхъ глазъ. Корона на тебѣ покосилась; поправлю ее, а затѣмъ и сама въ путь-дорогу!
  

Входятъ нѣсколько стражей.

  
   1-й стражъ. Гдѣ царица?
   Харміона. Тише! Смотри, не разбуди ея.
   1-й стражъ. Цезарь прислалъ...
   Харміона. Слишкомъ медленнаго гонца (Прижимаетъ къ себѣ змѣю). Иди ко мнѣ, змѣйка! Кончай скорѣе!.. Я едва тебя чувствую.
   1-й стражъ. Подойдемъ поближе. Я вижу, что здѣсь не совсѣмъ ладно: цезарь обманутъ.
   2-й стражъ. Онъ прислалъ Долабеллу. Позовите его.
   1-й стражъ. Что-же это такое! Развѣ вы хорошо поступили, Харміона?
   Харміона. Поступокъ превосходный, вполнѣ достойный царицы, считающей въ числѣ своихъ предковъ множество царей... Ахъ, воины! (Падаетъ и умираетъ; входитъ Долабелла).
   Долабелла. Что здѣсь такое?
   2-й стражъ. Всѣ мертвыя.
   Долабелла. Да, цезарь, ты тревожился недаромъ. Ты сейчасъ прибудешь сюда, чтобы увидать, что совершилось именно то, что тебѣ такъ хотѣлось предотвратить.
   Голоса за сценой. Дорогу, дорогу цезарю!
  

Входитъ Цезарь со свитою.

  
   Долабелла. Ты, цезарь, слишкомъ проницательный авгуръ. Чего ты боялся, то и случилось.
   Цезарь. Такой геройскій конецъ лучше всей остальной жизни. Она угадала наши намѣренія и царственно пошла своимъ путемъ. Какъ-же умерли онѣ? Крови я не вижу.
   Долабелла. Кто послѣдній былъ съ ними?
   1-й стражъ. Какой-то олухъ крестьянинъ, принесшій царицѣ фигъ. Вотъ и корзина.
   Цезарь. Онѣ, стало-быть, умерли отъ яда?
   1-й стражъ. Вотъ эта, то-есть, Харміона была еще жива. Она стояла на ногахъ и говорила. Когда я вошелъ, она поправляла корону на головѣ умершей царицы, потомъ вдругъ сама задрожала и упала,
   Цезарь. Это хотя и слабодушіе, но оно все-таки обличаетъ благородство... Однако, если-бы она отравилась, это было-бы замѣтно на ея наружности. Лицо ея распухло-бы, а теперь она точно притворилась спящею, чтобы заманить другого Антонія въ могучія сѣти своей красоты.
   Долабелла. Вотъ на груди выступили капли крови и замѣтна маленькая припухлость. То же самое и на рукѣ.
   1-й стражъ. Ее ужалила змѣя. Вотъ на листьяхъ фигъ замѣтна та слизь, какую ехидна оставляетъ за собою въ пещерахъ Нила.
   Цезарь. Весьма вѣроятно, что она умертвила себя именно чтимъ способомъ. По разсказамъ ея врача, она часто разспрашивала о легчайшихъ способахъ умереть. Поднимите ее на руки вмѣстѣ съ ложемъ, а прислужницъ вынесите совсѣмъ изъ мавзолея. Положимъ царицу рядомъ съ Антоніемъ, и ни въ одной другой гробницѣ не окажется такой прославленной четы. Такія великія событія, какъ это, поражаютъ даже тѣхъ, кто въ нихъ виновенъ, и состраданіе къ ихъ судьбѣ будетъ жить на скрижаляхъ исторіи такъ-же долго, какъ само состраданіе. При погребеніи должно присутствовать все наше войско, а затѣмъ -- въ Римъ. Всѣ распоряженія, по этому торжественному поводу, Долабелла, я поручаю тебѣ. (Всѣ уходятъ).
  

Конецъ.

  

АНТОНІЙ и КЛЕОПАТРА.

  
   Произведеніе это, имѣющее, впрочемъ, совершенно самостоятельный характеръ, является по дѣйствующимъ въ ней лицамъ какъ бы продолженіемъ "Юлія Цезаря". Антоній уже принимаетъ видное участіе въ "Юліѣ Цезарѣ", и новымъ лицомъ является лишь Клеопатра, посаженная на египетскій престолъ Цезаремъ, затѣмъ прельстившая Антонія и кончившая жизнь самоубійствомъ, когда увидѣла, что не въ силахъ очаровать Октавія. Впервые пьеса "Антоній и Клеопатра" появилась въ печати въ 1608 году, внесенная въ книгопродавческій каталогъ Эдуардомъ Блюнтомъ (Blaunt) именно въ тамъ году, что заставляетъ предполагать о созданіи ея Шекспиромь до этого времени, вѣроятнѣе всего въ 1607 году. Въ этомъ произведеніи Шекспиръ также очень близко держится разсказа Плутарха о жизни Антонія. Дѣленіе на акты и сцены установлено не Шекспиромъ, а позднѣе, такъ что въ этомъ отношеніи получается нѣкоторой несходство между изданіями.
  
   Стр. 167. "Вѣнчаетъ рога свои гирляндами",-- т.-е. обманутый мужъ, признающій свое положеніе почетнымъ.
   Стр. 168. "Иродъ Іудейскій". У Шекспира: "а child, to whom Herod of Iewry may do homage",-- къ которому и Иродъ имѣлъ-бы почтеніе. Во время представленія религіозныхъ мистерій Иродъ изображался особенно напыщеннымъ и гордымъ, такъ что выраженіе "Иродъ Іудейскій" вошло въ поговорку для изображенія чванства; поэтому Харміона желаетъ сына, которому преклонялся бы самъ гордый Иродъ.
   Стр. 168. "Я предпочитаю долгую жизнь блюду фигъ" -- пословица.
   Стр. 168. "Мои дѣти лишены будутъ имени". Харміонѣ" нельзя ждать новаго счастья, а слѣдовательно и замужества поэтому она или будетъ бездѣтна, или, дѣйствительно, дѣти будутъ безъ имени.
   Стр. 171. "Сосудъ съ слезами скорби" -- намекъ на римскій обычай ставить въ погребальныя урны близкихъ людей сосуды съ слезами, вызванными утратою друзей.
   Стр. 171. "Гнѣвъ римскаго Геркулеса",-- Антоній велъ свою родословную отъ одного изъ сыновей Геркулеса.
   Стр. 172. "Лошадиный волосъ съ змѣинымъ жаломъ" -- намекъ на повѣріе языческаго происхожденія, что конскій волосъ, попавшій въ гнилую воду, обращается въ живое существо.
   Стр. 176. "Ржавая вода" -- обратное выраженіе, вызванное внѣшнимъ сходствомъ.
   Стр. 177. Мандрогора -- снотворное растеніе. Оно нерѣдко упоминается у Шекспира.
   Стр. 178. "Чудесное снадобье" -- намекъ на философскій камень, имѣвшій свойство однимъ прикосновеніемъ обращать обыкновенные металлы въ благородные.
   Стр. 179. "Въ самомъ дѣлѣ?", по англійски indeed; если-же слово писать не слитно: in--deed (дѣло, дѣйствіе), то получается игра словъ, переданная въ переводѣ.
   Стр. 180. "Египетская вдова",-- Клеопатра, которую Цезарь выдалъ замужъ за Птоломея, впослѣдствіи утонувшаго.
   Стр. 186. Упоминаніе о восьми кабанахъ для двѣнадцати человѣкъ заимствовано Шекспиромъ у Плутарха, съ тою только разницею, что у греческаго историка говорится о приготовленіи не завтрака, а ужина.
   Стр 188. "Его перепела бьютъ моихъ",-- у древнихъ сущестовали перепелиные бои, наподобіе пѣтушиныхъ.
   Стр 189. "Играть на билліардѣ" -- анахронизмъ.
   Стр. 189. Анекдотъ о пойманной Антоніемъ соленой рыбѣ заимствованъ у Плутарха.
   Стр. 190. Сцена Клеопатры съ вѣстникомъ многими (Grey, Malone, Stevens) считается за косвенный укоръ королевѣ англійской Елизаветѣ, очень сурово обращавшейся съ своими приближенными; по ея-же адресу приписываетъ и распросы объ Октавіи, подъ которою должна скрываться ея соперница, Марія Стюартъ Шотландская.
   Стр. 193. "Ты богаче меня домомъ моего отца",-- упрекъ за то, что когда домъ Помпея продавался съ публичнаго торга, то его оставилъ за собою Антоній, хотя впослѣдствіи и не внесъ денегъ. Въ связи съ этихъ находится и сравненіе съ кукушкою.
   Стр. 195. "Я узналъ тебя теперь", говоритъ Помпей Энобарбу, признавъ его по предыдущей шуткѣ.
   Стр. 196. "Многіе не тверды на ногахъ", говоритъ слуга. Въ подлинникѣ получается игра словъ: "some of their plants are ill-rooded",-- plant означаетъ: растеніе и подошву (ноги); ill-root въ смыслѣ поврежденнаго корня, устоя.
   Стр. 197. 2-й слуга говоритъ про Лепида: "ублажая ихъ просьбами, а себя напитками".-- Для точнаго уясненія значенія этихъ словъ надо сравнить сцену I четвертаго дѣйствія "Юлія Цезаря" (въ нашемъ изданіи стр. 140--141), въ которой Антоній характеризируетъ роль Лепида въ тріумвиратѣ.
   Стр. 202. "Чудная птица" -- фениксъ.
   Стр. 203. "Да будутъ расположены къ тебѣ стихіи",-- собственно вода и воздухъ. Напутственное пожеланіе, такъ какъ Октавія моремъ ѣдетъ съ Антоніемъ въ Грецію.
   Стр. 203. "Туманъ обезобразилъ-бы и лошадь" -- собственно пятно (cloud); у лошадей иногда между глазами встрѣчается черное или темное пятно, придающее внѣшній видъ суровости; вслѣдствіе повѣрія, что изъянъ свидѣтельствуетъ о норовѣ, онъ считается порокомъ.
   Стр. 204, "Она такого же роста, какъ я?" -- Этотъ вопросъ Клеопатры и всѣ слѣдующіе, по мнѣнію Dr. Grey, свидѣтельскуютъ, что Шекспиръ имѣлъ въ виду Елизавету англійскую, допрашивавшую сэра Джемса Мельвилля относительно его госпожи, Маріи Шотландской.
   Стр. 207. Плутархъ сообщаетъ, что Секста Помпея убилъ Маркъ Тицій, по распоряженію Антонія.
   Стр. 207. Весь разсказъ Октавія Цезаря о поступкахъ Антонія почти дословно заимствованъ изъ Плутарха.
   Стр. 210. Плутархъ, послужившій источникомъ для отвѣта Энобарба, не называетъ Фотина евнухомъ, а говоритъ, что царствомъ правятъ: "Мардіанъ-евнухъ, Фоіинъ и Ира (прислужница Клеопатры) и Харміона.
   Стр. 212. Антоній называетъ Клеопатру именемъ богини морей, Ѳетидою, такъ какъ египетская царица готовится принять участіе въ морскомъ сраженіи. Бытъ можетъ, онъ намекаетъ на встрѣчу съ нею на рѣкѣ Циднѣ, гдѣ Клеопатра явилась ему, окруженная нереидами (см. сцена II второго дѣйствія, стр. 186).
   Стр. 213. Названіе корабля Клеопатры заимствовано Шекспиромъ у Плутарха.
   Стр. 214. Чернью волосы -- принадлежность юношества, сѣдые -- свойство старости; поэтому и олицетворяютъ первые -- легкомысліе, а вторые -- осторожность и нерѣшительность.
   Стр. 215. У Шекспира Антоній упрекаетъ Октавія, что ему доставили побѣды подчиненные полководцы; Плутархъ укоряетъ въ этомъ какъ Октавія, такъ и самого Антонія.
   Стр. 221. Земная луна Антонія -- это Клеопатра, разлюбившая это.
   Стр. 222. Цезаріонъ -- сынъ Клеопатры отъ Юлія Цезаря.
   Стр. 233. "Трикратно развратною" Антоній называетъ Клеопатру потому, что она принадлежала сперва Юлію Цезарю, потомъ ему, Антонію,

Три воина. Подъ деревомъ умирающій Эноварбъ.

1-й воинъ.

   Мы далеко отошли отъ нашего лагеря. Пора воротиться. Скоро начнется битва.
   

2-й воинъ.

   А вчерашній день, куда какъ былъ для насъ несчастенъ.
   

Энобарбъ.

   О ночь, призываю тебя въ свидѣтельницы.
   

2-й воинъ.

   Кто это тамъ?
   

1-й воинъ.

   Послушаемъ. Молчи.
   

Энобарбъ.

   И ты, блѣднѣющая, кроткая луна свидѣтельствуй, что горько передъ тобою каялся Энобарбъ.
   

1-й воинъ.

   Молчи и слушай.
   

Энобарбъ.

   О, луна, царица грусти, собери на меня всѣ ядовитые пары земли, чтобы силы мои не задерживали моей смерти, съ которой борются они упорно, чтобъ не медлили они моей жизни, такъ тяжкой для меня. Разбей скорѣе мое сердце тяжелымъ камнемъ моего злодѣйства и пусть разлетится оно въ прахъ. Прекрати мои тяжкія муки. О, Антоній! Твое благородство казнитъ меня сильнѣе всякихъ казней. Ты только прости меня, а другіе пускай записываютъ меня въ число измѣнниковъ, злодѣевъ. О! Антоній, Антоній! (Умираетъ.)
   

3-й воинъ.

   Заговоримъ съ нимъ.
   

1-й воинъ.

   Нѣтъ, еще послушаемъ, можетъ, что нибудь онъ скажетъ и объ Цезарѣ.
   

2-й воинъ.

   Да онъ, кажется, заснулъ.
   

1-1 воинъ.

   Нѣтъ, онъ скорѣе лишился чувствъ. Передъ сномъ такъ не молятся. Подойдемъ.
   

3-й воинъ.

   Проснись, Энобарбъ, проснись.
   

1-й воинъ.

   Да, онъ умеръ. (Трубы въ отдаленіи.) Слышишь, пора намъ на мѣсто. Перенесемъ его къ главному посту, вѣдь это не простой воинъ.
   

3-й воинъ.

   Понесемъ, можетъ быть, онъ и очнется. (Уносятъ Энобарба. Свѣтаетъ).
   

ЯВЛЕНІЕ II.

Входятъ: Антоній и Скаръ съ войскомъ.

Антоній.

   Сегодня они приготовились къ битвѣ на морѣ, мы не понравилися имъ на сушѣ.
   

Скаръ.

   Не понравимся и на морѣ.
   

Антоній.

   На морѣ, на воздухѣ, въ огнѣ, всюду желалъ бы я биться съ ними: вездѣ пришлись бы мы имъ не по сердцу. Однако къ дѣлу. Пѣхота останется на холмахъ окружающихъ городъ; флоту я ужъ отдалъ приказаніе выдти изъ гавани, отсюда можно видѣть каждое его движеніе. Часъ рѣшительный насталъ. Еще не сошлись наши корабли съ ихъ флотомъ. Что же медлятъ? У той, вонъ, сосны мнѣ виднѣе будетъ вся битва. Сейчасъ я возвращусь и отдамъ вамъ приказаніе. (Уходитъ),
   

ЯВЛЕНІЕ III.

Скаръ съ войскомъ.

Скаръ.

   Ласточки свили гнѣзда на мачтахъ кораблей Клеопатры. Авгуры смотрятъ мрачно и молчатъ, можетъ быть, не смѣютъ говорить. Антоній, то веселъ, то томимъ страхомъ за будущее.

(Слышенъ шумъ какъ бы морской битвы.)

   

ЯВЛЕНІЕ IV.

Антоній въ отчаяніи вбѣгаетъ на сцену; слышенъ крикъ съ моря.

Антокій.

   Все погибло, все! Подлая Египтянка измѣнила! Весь мой флотъ сдался Цезарю! Мерзавцы бросаютъ въ верхъ шапки и братаются съ врагами моими! Прелѣстница вѣроломная! Ты продала меня мальчишкѣ Римскому, у котораго еще не обсохло молоко на губахъ. Слушай, Египтянка, теперь скажу тебѣ.... О! Скажите имъ, чтобъ всѣ бѣжали, всѣ до одного. Для меня всему конецъ; во мнѣ живетъ одна лишь месть чародѣйкѣ! Бѣгите всѣ, всѣ! (уходитъ). Солнце! Твоего восхода я не увижу больше. Счастье и Антоній разстаются здѣсь на всегда и въ послѣдній разъ жмутъ другъ-другу руки. Вотъ до чего дошло! Тѣ, которые бѣгали, какъ собаченки по моимъ пятамъ, и кому я ни въ чемъ не отказывалъ, таютъ передъ Цезаремъ и орошаютъ его путь радостными слезами, а я?-- Стою какъ одинокая, исполинская сосна, съ которой ободрали всю кору! Обманутъ я, обманутъ! О, лживое волхвованіе Египта! О, коварная волшебница! Однимъ взглядомъ бросала ты въ битву мои войска и однимъ взглядомъ возвращала ихъ домой? Твоя грудь была моей желанной цѣлью, моимъ вѣнцомъ, и ты, точно цыганка продажная, обманула меня.
   

ЯВЛЕНІЕ V.

Тѣже и Клеопатра.

Антоній.

   О, дьявольское наважденіе, исчезни!
   

Клеопатра.

   За что, другъ мой, сердишься ты на ту, которую любишь?
   

Антоній.

   Исчезни! Если я заплачу по дѣламъ твоимъ, я испорчу тріумфъ Цезаря! Нѣтъ! Пусть онъ возьметъ тебя, прикуетъ къ своей колесницѣ побѣдной, и выставитъ на потѣху Римской черни, какъ позорное пятно для женскаго рода, и какъ чудище показываетъ тебя за мелкую монету всѣмъ и каждому! Пусть кроткая Октавія когтями издеретъ твое лицо! (Клеопатра уходитъ.) А, ушла! И хорошо ты сдѣлала, если жизнь тебѣ мила. Было бы лучше, если-бъ сразу уничтожила тебя моя ярость; одною-бъ смертію избавилась ты отъ тысячи смертей, которые ждутъ тебя теперь! Эросъ! На мнѣ горитъ рубашка -- отравленная рубашка Невса! О, Алкидъ, мой предокъ! Дай мнѣ силы истребить мое собственное, доблестное я! О, колдунья умретъ! Она продала меня Римскому мальчишкѣ, умретъ за это! (Бросается за Клеопатрой въ ту сторону, въ вторую она вышла.)
   

ЯВЛЕНІЕ VI.

Вбѣгаютъ: Клеопатра, Харміана, Ира и Мардіанъ.

Клеопатра (вбѣгая въ ужасѣ первая).

   Помогите, помогите, милыя мои! Онъ неистовствуетъ страшно... Ѳессальскій вепрь не былъ такъ ужасенъ, какъ онъ!
   

Харміана.

   Скройся въ могильный памятникъ, запрись тамъ и пошли сказать, что ты умерла. Успокойся, пойми, что не такъ тяжело разставаться душѣ съ тѣломъ, какъ человѣку съ величіемъ, которымъ онъ наслаждался.
   

Клеопатра.

   Да, да, скорѣе въ памятникъ. Мардіанъ, бѣги къ нему, скажи, что я себя убила, и что послѣднимъ моимъ словомъ было: "Антоній". Передай это ему какъ можно печальнѣе. Спѣши, Мардіанъ, и извѣсти меня, какъ приметъ онъ такую вѣсть. Скорѣе въ памятникъ, въ памятникъ! (Всѣ уходятъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ VII.

Входятъ: Антоній и Эросъ.

Антоній.

   А! Обманщица ускользнула отъ меня, но я ее найду! Эросъ, видишь-ли ты меня?
   

Эросъ.

   Вижу, повелитель.
   

Антоній.

   Видятъ и драконовъ въ небѣ вмѣсто облаковъ, и нары, сгустившись, кажутся львами, тиграми, конями. Видятъ въ воздухѣ и крѣпости, и башни, и зубчатыя скалы, и деревья въ синѣющихъ лѣсахъ. Все это видятъ, но... Видалъ-ли ты эти призраки?
   

Эросъ.

   Видалъ.
   

Антоній,

   И эти кони, эти звѣри, эти крѣпости и башни разлетаются и исчезаютъ съ быстротою мысли, точно капли воды, упавшія въ воду.
   

Эросъ.

   Такъ бываетъ.
   

Антоній.

   Такой же призракъ и я, твой вождь! Ты думаешь, предъ тобою Маркъ Антоній? Нѣтъ! Предъ тобою призракъ, который не удержитъ своего образа и -- исчезнетъ! Я предпринялъ эту войну для Египта, а царица его... Изъ того что она владѣла мною, я заключалъ, что владѣю ею, точно также, какъ я думалъ, что владѣю многими, которые теперь вотъ исчезли, испарились изъ моихъ рукъ... Царица эта только играла мной, я былъ ставкой въ ея игрѣ, и она проиграла меня мальчишкѣ Цезарю! Не плачь, добрый мой Эросъ, не плачь; еще осталась для меня возможность покончить съ собой!
   

ЯВЛЕНІЕ VIII.

Тѣ-же и Мардіанъ.

Антоній (входящему Мардіану).

   Проклятіе твоей царицѣ, она похитила у меня мой мечъ побѣдоносный!
   

Мардіанъ.

   Нѣтъ, Антоній. Царица любила тебя и соединила свою судьбу съ твоею неразрывно.
   

Антоній.

   Молчи, эвнухъ! Она предала меня и должна умереть.
   

Мардіанъ.

   Два раза не умираютъ, а она ужъ умерла. Исполнено твое желаніе, и послѣднія ея слова были: "Антоній, благородный Антоній!" Послѣднее "Антоній", не конченое, прервано было тяжелымъ стономъ, оно остановилось между сердцемъ ея и устами. Она сама себя превратила въ могилу, въ которой теперь похоронила твое имя.
   

Антоній.

   Такъ умерла она?
   

Мардіанъ.

   Умерла.
   

Антоній.

   Снимай же съ меня скорѣе всѣ доспѣхи, Эросъ! Конченъ трудъ тяжелой, долгой жизни, пора и на покой. (Мардіану.) А ты... съ тебя довольно и то, уйдешь отсюда цѣлъ и невредимъ. Ступай!
   

ЯВЛЕНІЕ IX.

Тѣже безъ Мардіана.

Антоній.

   Снимай все съ меня, снимай скорѣе, и семилистый щитъ Аякса не задержитъ удара въ мое сердце. О, разорвись же ты грудь! Сердце, ломай же клѣтку свою, будь сильнѣй ея. Ахъ, скорѣй, Эросъ, скорѣй.... Ломай, коверкай эти доспѣхи. Я уже не воинъ болѣе. Носилъ я ихъ съ честью! Оставь меня, Эросъ, на минуту. (Эросъ уходитъ,)
   

ЯВЛЕНІЕ X.

Антоній.

   Я догоню тебя, Клеопатра, я выплачу у тебя прощенье себѣ. Надо, надо скорѣй, мучительна всякая отсрочка. Погасъ свѣтильникъ, ну и ложись. Что бродить въ потемкахъ? О чемъ тутъ хлопотать? Теперь всякое усиліе будетъ только губить оставшуюся силу. Клади на все печать забвенія и смерти и всему конецъ. Эросъ! Иду царица. Эросъ! Подожди меня Клеопатра. Тамъ, гдѣ души покоятся на цвѣтахъ, будемъ съ тобою мы гулять рука объ руку, сіяя радостью великой и, дивуясь на насъ, духи позабудутъ Энея и Дидону. Эросъ! Эросъ!
   

ЯВЛЕНІЕ XI.

Антоній и Эросъ.

Эросъ.

   Меня зоветъ мой повелитель?
   

Антоній.

   Съ тѣхъ поръ, какъ умерла Клеопатра, мнѣ жить до того позорно, что боги съ отвращеніемъ взираютъ на меня. Я, дѣлившій моимъ мечемъ міръ на части, я, создававшій города изъ кораблей на морскихъ равнинахъ, я теперь слабѣе женщины, слабодушнѣе Клеопатры, которая своею смертью сказала Цезарю: не ты, а я сама себя побѣдила. Эросъ, ты мнѣ съ клятвой обѣщалъ умертвить меня въ тотъ часъ, когда бѣда неотвратимая меня настигнетъ. Этотъ насъ насталъ, исполни твою клятву, убей меня. Ты убьешь тріумфъ Цезаря. Что-же? Румянецъ сбѣжалъ съ твоихъ щекъ.
   

Эросъ.

   Да отстранятъ отъ меня боги такое дѣло, мнѣ-ль убить того, кого не смѣли коснуться и стрѣлы Парѳянъ.
   

Антоній.

   Или хочешь ты полюбоваться изъ окна въ великомъ Римѣ, какъ за колесницей Цезаря на цѣпи пойдетъ твой вождь, склонивъ униженно свою голову, съ лицомъ пылающимъ отъ жгучаго стыда и заклейменный вѣчнымъ позоромъ?
   

Эросъ.

   Нѣтъ, нѣтъ, да сохранятъ меня боги отъ этого.
   

Антоній.

   Такъ объ чемъ же долго думать, только смертельной раной можно вылечить меня. Обнажи же твой честный мечъ.
   

Эросъ.

   Пощади меня!
   

Антоній.

   Когда я отпускалъ тебя на волю, ты мнѣ клялся исполнить это по первому моему желанію; исполни-жъ клятву, или всѣ твои заслуга были дѣломъ одного случая. Обнажай же мечь и кончай скорѣе.
   

Эросъ.

   Такъ отврати отъ меня, по крайней мѣрѣ, лице твое, на немъ сіяетъ величіе вселенной.
   

Антоній (отворачивается).

   Изволь.
   

Эросъ.

   Мечь мой обнаженъ.
   

Антоній.

   Исполняй же сразу и скорѣй то, для чего ты обнажилъ его.
   

Эросъ.

   О, мой повелитель, мой вождь, милый сердцу господинъ мой, дозволь мнѣ, прежде чѣмъ тебя я поражу, сказать тебѣ -- прощай!
   

Антоній.

   Ты уже сказалъ это, кончай скорѣе.
   

Эросъ.

   Прощай мой полководецъ. Разить?
   

Антоній.

   Да, да, Эросъ.
   

Эросъ.

   Такъ избавлюсь я отъ горя по Антоніѣ (Падаетъ на свой мечъ и умираетъ.)
   

Антоній.

   Въ три раза благороднѣе меня! Ты научилъ меня тому, что я долженъ былъ дѣлать. Клеопатра и Эросъ превзошли меня. Эросъ, твой господинъ умираетъ ученикомъ твоимъ, Что же это? Я живъ, живъ еще. Сюда, сюда, покончите меня! (Поражаетъ себя.)
   

ЯВЛЕНІЕ XII.

Антоній и Діомедъ.

Діомедъ.

   Что такое?
   

Антоній.

   Діомедъ, это ты? Обнажи твой мечь и убей меня, я промахнулся.
   

Діомедъ.

   Доблестный Антоній, меня прислала къ тебѣ царица моя Клеопатра.
   

Антоній.

   Когда жъ ты видѣлъ ее?
   

Діомедъ.

   Сейчасъ.
   

Антоній.

   Гдѣ-жъ она теперь?
   

Діомедъ.

   Въ ея могильномъ памятникѣ. Пророческое предчувствіе предсказало ей, что случилось. Увидавъ, что ты ее подозрѣваешь, и безъ всякаго основанія, въ сношеніяхъ Цезаремъ и что твой гнѣвъ неукротимъ, она выдала себя за мертвую. Потомъ, сообразивъ какъ гибельно можетъ на тебя подѣйствовать вѣсть о ея смерти, она отправила меня къ тебѣ теперь разсказать всю правду. Боюсь, что поздно я пришелъ.
   

Антоній.

   Поздно, другъ мой Діомедъ, поздно. Позови мою стражу.
   

Діомедъ.

   Эй! Эй! Стража Антонія сюда, идите скорѣй, зоветъ васъ господинъ вашъ.
   

ЯВЛЕНІЕ XIII.

Тѣже и стражи.

Антоній.

   Друзья мои, сослужите послѣднюю мнѣ службу, отнесите меня къ царицѣ.
   

1-й Стражъ.

   Горько намъ, что ты не пережилъ насъ всѣхъ.
   

Всѣ Стражи.

   О, горестный день!
   

Антоній.

   Дѣти мои, не тѣшьте злую судьбу вашею печалью. Если мы хладнокровно встрѣчаемъ посылаемую намъ кару, мы казнимъ, ее. Поднимите-же меня. Было время я водилъ васъ, а теперь ужъ вы меня несите. Благодарю за все, за все я васъ благодарю. (Антонія уносятъ и за нимъ всѣ уходятъ.)
   

СЦЕНА IV.

Александрія. Могильный памятникъ.

ЯВЛЕНІЕ I.

Клеопатра, Харміана и Ира. На верху памятникъ.

Клеопатра

   Харміана, я не выйду отсюда никогда.
   

Харміана.

   Утѣшься, добрая царица.
   

Клеопатра.

   Нѣтъ, не хочу я утѣшенья никакаго. Пусть приходятъ ко мнѣ всѣ ужасы на свѣтѣ, но только не утѣшеніе. Скорбь должна быть такъ-же велика, какъ и причина, возбудившая ее.
   

ЯВЛЕНІЕ II.

Тѣже и Діомедъ.

Клеопатра.

   Что онъ? Умеръ?
   

Діомедъ.

Смерть ужъ носится надъ его головой, но онъ еще живъ. Взгляни въ эту сторону, вотъ несутъ его.

   

ЯВЛЕНІЕ III.

Антоній и Стража.

Клеопатра.

   Сожги ты этотъ сводъ небесный, солнце! Пусть вѣчнымъ мракомъ покроется земля, наполнится однимъ лишь зломъ. О, Антоній! Антоній! Антоній! Помоги, Харміана. Ира, помоги, помогите, друзья, поднять его сюда.
   

Антоній.

   Успокойся. Не Цезарь сразилъ Антонія, Антоній самъ побѣдилъ себя.
   

Клеопатра.

   Такъ и должно было быть, только Антоній могъ побѣдить Антонія. Но какъ-же не стенать и не рваться?
   

Антоній.

   Умираю, Клеопатра, умираю. Я остановилъ смерть на нѣсколько минутъ, чтобъ изъ многихъ тысячъ моихъ поцѣлуевъ запечатлѣть на твоихъ устахъ послѣдній, уже бѣдный поцѣлуй.
   

Клеопатра.

   Прости меня, другъ мой милый, мнѣ страшно сойти къ тебѣ; боюсь, что наши враги захватятъ меня въ плѣнъ. Нѣтъ никогда не украсится мною тріумфъ счастливаго Цезаря. Пока существуютъ ножи, кинжалы и змѣи ядовитыя, я безопасна, не отдамся врагамъ, не доставлю твоей Октавіи чести и радости уничтожитъ меня своимъ смиреннымъ взоромъ, своимъ безстрастнымъ укоромъ. Приди же Антоній, приди ко мнѣ..Милыя помогите, помогите всѣ поднять его сюда. Беритесь, дружно, всѣ разомъ.
   

Антоній.

   Скорѣе, скорѣе, я едва дышу.
   

Клеопатра.

   Вотъ опять ловлю я рыбку. Да какъ же ты тяжелъ, мой дорогой. А можетъ быть и наши силы истощились отъ страданій. Еслибъ я была Юноной, я приказала бы крылатому Меркурію вознести тебя и посадить на престолъ Юпитера рядомъ съ нимъ. Скорѣй ко мнѣ. (Антоній на верху.) Умирай на моемъ сердцѣ, тамъ, гдѣ жилъ и воскресни въ этомъ поцѣлуѣ. (Цѣлуетъ его.) Еслибъ могли мои губы воскресить тебя, поцѣловала бы я ихъ совсѣмъ.
   

Всѣ.

   Какое горестное зрѣлище!
   

Антоній.

   Умираю, Клеопатра, дай мнѣ глотокъ вина, чтобъ могъ я сказать тебѣ два слова.
   

Клеопатра.

   Нѣтъ я хочу говорить, я хочу бранить богиню фортуну и наругаться надъ ней такъ, чтобъ со злости изломала колесо свое.
   

Антоній.

   Одно слово, милая, ищи себѣ у Цезаря покровительства и чести..... О, О!
   

Клеопатра.

   Моя честь и покровительство Цезаря -- не совмѣстимы.
   

Антоній.

   Послушай милая, безцѣнная моя, изъ всѣхъ, кѣмъ повелѣваетъ Цезарь, вѣрь одному только Прокулею.
   

Клеопатра.

   Вѣрю только мужеству моему, да рукѣ моей и никому изъ людей Цезаря!
   

Антоній.

   Не плачь, не жалуйся на тяжкую перемѣну въ судьбѣ моей и не тоскуй обо мнѣ. Укрѣпляй твой духъ воспоминаньемъ о прежнихъ, славныхъ дняхъ, поднявшихъ меня на высоту величайшаго и благороднѣйшаго властителя вселенной... И теперь умираю я не трусомъ и не безчестнымъ. Нѣтъ, я снялъ съ головы моей шлемъ, какъ Римлянинъ честью побѣжденный Римляниномъ. Улетаетъ мой духъ... не могу болѣе. (Умираетъ.)
   

Клеопатра.

   О, благороднѣйшій изъ смертныхъ, жадно ты за смерть схватился, спѣшилъ умереть; зачѣмъ не подумалъ обо мнѣ? Могу-ли теперь я выносить жизнь на этомъ свѣтѣ? Безъ тебя весь этотъ міръ презрѣненъ для меня, и подлъ, и гадокъ, и пошлъ. Смотрите, милыя, здѣсь растаяла корона всей вселенной! Другъ мой, другъ мой, съ тобой поблекли всѣ побѣдные лавры, сломались въ дребезги знамена и всѣ воины, всѣ мужи сравнялись съ мальчишками дрянными, съ дѣвченками ничтожными, и все поЗъ луной стало и подло и презрѣнно гадко. (Падаетъ въ обморокъ.)
   

Харміана.

   Царица!
   

Ира.

   Она умерла.
   

Харміана.

   Добрая наша повелительница!
   

Ира.

   Государыня!
   

Харміана.

   Царица!
   

Ира.

   Повелительница Египта! Царица!
   

Харміана.

   Тише, Ира, молчи.
   

Клеопатра.

   Царица? Я просто женщина не больше, и также страстна, и также жалка, какъ и послѣдняя коровница... Хотѣлось бы мнѣ бросить мой скипетръ въ лице завистливымъ богамъ и имъ сказать: вы для того его украли у вселенной, что при немъ этотъ міръ былъ нехуже вашихъ небесъ! Да, теперь не къ чему! Терпѣнье -- глупо, а нетерпѣнье -- добродѣтель бѣшеной собаки... Стойте... Развѣ преступно ворваться въ таинственное жилище смерти, прежде чѣмъ смерть отворила въ него двери?... Что вы, милыя, что вы?... Ободритесь... Перестань, Харміана. Милыя мои, что дѣлать, догорѣлъ нашъ свѣточь. (Стражамъ.) Не унывайте, мы его похоронимъ, исполнимъ все по великому, обычаю Рима, и смерть возгордится, принимая насъ въ свои нѣдра... Идемъ. А! Ужъ охладѣли оболочки великаго духа! Ахъ! Идемъ же, идемъ. У насъ теперь одинъ другъ -- твердая рѣшимость!.. (Уносятъ тѣло Антонія, за нимъ всѣ уходятъ.)

Занавѣсъ.

   

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Лагерь Цезаря передъ Александріей.

ЯВЛЕНІЕ I.

Цезарь, Агриппа, Долабелла, Меценатъ, Галлъ, Прокулей и другіе.

Цезарь.

   Иди къ нему Долабелла и требуй чтобъ онъ сдался; отсрочка въ его безнадежномъ положеніи только насмѣется надъ нимъ-же самимъ.
   

Долабелла.

   Исполню, Цезарь. (Уходитъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ II.

Тѣже безъ Долабеллы. Входитъ Дерцетъ съ обнаженнымъ мечемъ Антонія.

Цезарь.

   Что это значитъ? Кто ты, и какъ ты смѣлъ явиться ко мнѣ съ мечемъ обнаженнымъ и въ крови?
   

Дерцетъ.

   Мое имя Дерцетъ. Я служилъ Марку Антонію, лучшему изъ повелителей и достойному владѣть лучшими изъ слугъ. При жизни его я готовъ былъ отдать за него мою жизнь, и теперь я спрашиваю тебя: желаешь ли имѣть меня твоимъ слугою? Чѣмъ былъ я для Антонія, тѣмъ буду и для Цезаря. Если-жъ не понравлюсь тебѣ, возьми мою жизнь.
   

Цезарь.

   Что хочешь ты сказать?
   

Дерцетъ.

   Я говорю, Цезарь, Антоній умеръ.
   

Цезарь.

   Можетъ ли это быть? Если бы совершилось такое событіе, міръ потрясся бы въ своихь основаніяхъ, земля сгряхнула-бъ львовъ въ города, а людей въ вертепы львовъ. Смерть Антонія -- не смерть простаго человѣка -- въ немъ полміра.
   

Дерцетъ.

   Онъ умеръ, Цезарь, и не ножъ наемника и не мечь врага разсѣкли его доблестное сердце, а пронзила его та самая рука, которая своими вели г; ими дѣлами начертала славу. Вотъ мечь Антонія, облитый его же кровью.
   

Цезарь.

   Вамъ жаль его, друзья? Да покараютъ меня боги, если я въ силахъ удержать мои слезы.
   

Агриппа.

   Странно однако-жъ, что природа заставляетъ насъ встрѣчать слезами то самое, чего мы страстно желали.
   

Меценатъ.

   Его пороки и добродѣтели были равно велики.
   

Агриппа.

   Никогда не правилъ человѣкомъ духъ, возвышеннѣе его духа: но боги, какъ бы ни былъ великъ человѣкъ, всегда дарятъ его недостатками, чтобъ дать ему встать выше человѣка. (Цезарь растроганъ.)
   

Меценатъ.

   Въ такомъ великомъ зеркалѣ Цезарь долженъ видѣть самаго себя.
   

Цезарь.

   Я, Антоній, я довелъ тебя до этого. Но что жъ дѣлать, рѣжемъ-же мы наше собственное тѣло, чтобъ избавиться отъ болѣзни. Я, или ты, кто нибудь изъ насъ обоихъ долженъ былъ пасть, для двухъ насъ міръ былъ тѣсенъ. Но не могу не плакать объ тебѣ: ты моя кровь, ты мой братъ, другъ, товарищъ въ высокихъ стрѣмленіяхъ, ты строитель міра, ты сердце, въ которомъ разгаралась каждая мысль моя. Я не могу не плакать о томъ, что наши непримиримыя созвѣздія должны были разорвать нашъ союзъ. Послушайте друзья... Но объ этомъ послѣ, въ болѣе свободное время.
   

ЯВЛЕНІЕ III.

Тѣже и посланный отъ Клеопатры.

Цезарь.

   Смотрите, на лицѣ этаго человѣка написано порученіе, съ которымъ онъ сюда идетъ. Выслушаемъ. Откуда ты?
   

Посланный.

   Я не болѣе, какъ египтянинъ бѣдный. Моя царица, заключившись въ надгробномъ памятникѣ, приготовленномъ ею для себя, въ этомъ единственномъ остаткѣ отъ всего, чѣмъ владѣла она, хочетъ знать твою волю, повелитель; ей нужно приготовиться къ тому, что ты судилъ ей впереди.
   

Цезарь.

   Скажи ей, чтобъ она не падала духомъ. Скоро узнаетъ, великодушна ли моя воля. Цезарь не можетъ быть жестокимъ.
   

Посланный.

   Да сохранятъ тебя боги. (Уходитъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ IV.

Тѣже безъ посланнаго отъ Клеопатры.

Цезарь.

   Иди, Прокулей, и скажи ей, что я не намѣренъ оскорблять ее. Постарайся ее утѣшить, употреби для этого всѣ средства, какія только потребуются ея горемъ, но чтобы только она въ порывѣ гордаго отчаянія не убила себя. Я хочу чтобъ она жила въ Римѣ; это будетъ постояннымъ тріумфомъ для меня. Иди и скорѣй увѣдомь меня, какъ ты ее найдешь, что она тебѣ скажетъ.
   

Прокулей.

   Спѣшу, мой повелитель. (Уходитъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ V.

Тѣ же безъ Прокулея.

Цезарь.

   Галлъ, и ты или съ нимъ. (Галлъ уходитъ.) А гдѣ Долабелла? Пусть и онъ поможетъ Прокулею. (Агриппа и Меценатъ хотятъ выдти.) Добелла! Постойте, я вспомнилъ, что услалъ его. Онъ скоро вернется. Идемте въ мой шатеръ, я покажу вамъ письмо мое къ Антонію; вы увидите, какъ кротко я выражался, какъ мнѣ не хотѣлось этой войны. Я все, все покажу вамъ, что относится до этого дѣла. Идемте.
   

СЦЕНА II.

Александрія. Комната въ могильномъ памятникѣ.

ЯВЛЕНІЕ I.

Клеопатра, Харміана и Ира.

Клеопатра.

   Отчаяніе начинаетъ терять для меня всякую горечь. Что такое Цезарь? Не само же онъ счастіе? Нѣтъ, онъ только рабъ его и исполнитель его прихотей. Какое величіе совершать то, что положитъ конецъ всѣмъ дѣламъ, окуетъ случайность и свяжетъ всѣ превратности въ жизни и потомъ погрузитъ въ вѣчный сонъ, непробудный, уничтоживъ потребность и въ пищѣ, которая равно питаетъ и Цезаря и нищаго.
   

ЯВЛЕНІЕ II.

Тѣже, Прокулей и Галлъ съ солдатами; они останавливаются у входа въ памятникъ.

Прокулей.

   Цезарь привѣтствуеть царицу Египта и предлагаетъ ей обдумать и высказать, чего она желаетъ.
   

Клеопатра.

   Твое имя?
   

Прокулей.

   Прокулей.
   

Клеопатра.

   Антоній говорилъ мнѣ о Прокулеѣ, совѣтовалъ мнѣ довѣриться ему, но теперь это безполезно для меня, какъ безполезно довѣріе, такъ не страшенъ и обманъ. Твой повелитель хочетъ, чтобъ царица предстала нищей предъ нимъ и просила у него подаянья; но санъ Царицы не можетъ дозволить ей просить чего нибудь меньше царства. Угодно будетъ Цезарю подарить мнѣ завоеванный имъ Египетъ -- онъ отдастъ мнѣ лишь собственность мою, и я на колѣнахъ буду благодарить его за такой подарокъ.... Я передамъ его моему сыну.
   

Прокулей.

   Не унывай. Ты въ великодушныхъ царственныхъ рукахъ. Довѣрься вполнѣ моему повелителю, онъ милостивъ, и милость его изливается на всѣхъ нуждающихся въ ней. Позволь мнѣ извѣстить его, что ты кротко отдаешься на его волю, и ты найдешь въ немъ побѣдителя, который самъ предложитъ тебѣ то, о чемъ, именно, ты хочешь молить его колѣнопреклоненно.
   

Клеопатра.

   Передай ему, что я раба его счастья, передай ему величество имъ самимъ завоеванное, я учусь повиноваться и съ радостью увижу его лице.
   

Прокулей.

   Передамъ, передамъ все это, прекрасная царица. Будь покойна, онъ сострадаетъ твоему несчастію, хотя и самъ причиной его.
   

Галлъ.

   Посмотрите, какъ легко овладѣть ею теперь. (Прокулей и нѣсколько воиновъ по лѣстницѣ входятъ чрезъ окно въ памятникъ и окружаютъ Клеопатру. Въ тоже время нѣсколько воиновъ отворяютъ двери, сломавъ запоры.) Стерегите ее до прихода Цезаря. (Уходитъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ III.

Тѣ жъ безъ Галла.

Ира.

   Царица!
   

Харміана.

   Клеопатра! Ты въ плѣну, царица!
   

Клеопатра.

   Скорѣе, вѣрная рука моя! (Вынимаетъ кинжалъ.)
   

Прокулей.

   Стой, остановись, государыня! (Обезоруживаетъ ее.) Не губи себя. То, что ты видишь, не предаетъ тебя, но спасаетъ.
   

Клеопатра.

   Какъ? Вы лишаете меня и возможности умереть? На это имѣетъ право даже собака, если захочетъ, избавиться отъ мучительныхъ томленій.
   

Прокулей.

   Не оскорбляй моего вождя твоимъ самоубійствомъ, дай ему передъ цѣлымъ свѣтомъ явить свое великодушіе. Твоей смертью ты его лишишь этого счастія.
   

Клеопатра.

   Смерть! Гдѣ ты? приди, приди! Возьми царицу! Она стоитъ сотни дѣтей и нищихъ, которыхъ ты пожираешь. Послушай, я не стану ни ѣсть, ни пить, ни спать. Чтобы ни дѣлалъ Цезарь, я уничтожу это бренное жилище моей души. Не хочу, чтобы меня, какъ рабу, приковали къ воротамъ дворца твоего господина, не хочу, чтобы глупая Октавія казнила меня ежедневно, ежечасно своими цѣломудренными взглядами. Позволю ли я, чтобъ поставили меня на трибунѣ жестокаго Рима, на потѣху подлой черни? Скорѣе первая болотная лужа Египта будетъ моей могилой, и лучше нагую бросьте меня въ тину Нила, и пусть источатъ меня водяныя мухи и превратятъ въ отвратительное чудище. Лучше повѣсьте меня на цѣпяхъ на вершинѣ самой высокой пирамиды....
   

Прокулей.

   Твое воображеніе рисуетъ тебѣ такія картины, къ какимъ Цезарь не подавалъ тебѣ повода.
   

ЯВЛЕНІЕ IV.

Тѣже и Долавелла.

Долабелла.

   Прокулей, Цезарю извѣстно, что ты сдѣлалъ. Онъ прислалъ меня за тобою и передалъ царицу мнѣ подъ надзоръ.
   

Прокулей.

   Очень радъ, Долабелла. Будь съ ней ласковѣе. (Клеопатрѣ.) Я передамъ Цезарю все, что тебѣ угодно. (Уходитъ.)
   

Клеопатра.

   Скажи, что я хочу умереть.
   

ЯВЛЕНІЕ V.

Тѣже безъ Прокулея.

Долабелла.

   Великая Царица, слыхала ты обо мнѣ?
   

Клеопатра.

   Я, право, не знаю....
   

Долабелла.

   Конечно, ты знаешь меня.
   

Клеопатра.

   Все равно, знаю ли я, или нѣтъ. Вы смѣетесь, когда женщины, или дѣти разсказываютъ свои сны. Не правда ли?
   

Долабелла.

   Не понимаю тебя, царица.
   

Клеопатра.

   Я видѣла во снѣ, что былъ на свѣтѣ полководецъ Антоній.... О! Еще-бъ одинъ, другой такой сонъ, еще-бъ увидѣть другаго такого человѣка!...
   

Долабелла.

   Если тебѣ угодно....
   

Клеопатра.

   Лицо его было точно небо, на которомъ сіяли луна и солнце и озаряли нашу маленькую ничтожную землю.
   

Долабелла.

   Прекрасная царица.
   

Клеопатра.

   Его ноги попирали море, его поднятая грозная рука, блиставшая надъ его шлемомъ на диво подлуннаго міра, была украшеніемъ вселенной; его голосъ -- гармонія небесныхъ сферъ, но только для друзей, а для враговъ -- это былъ громъ потрясающій землю. Благость его не звала зимы, она была осень плодоносная для всѣхъ его друзей, разсыпала царства и острова., какъ мелкую монету.
   

Долабелла.

   Клеопатра!
   

Клеопатра.

   Скажи: былъ ли, можетъ ли быть такой человѣкъ, какого я видѣла во снѣ?
   

Долабелла.

   Нѣтъ, благородная царица.
   

Клеопатра.

   Лжешь, боги слышатъ и знаютъ, что ты лжешь. Если же есть, или былъ такой человѣкъ, то, конечно, онъ превосходитъ все, что только можетъ создать фантазія. Въ созданіи красоты, съ свободной фантазіей не можетъ спорить природа, нѣтъ у нея средствъ для того; но въ Антоніѣ, этомъ чудѣ творчества, она превзошла самую пылкую фантазію, передъ нимъ поблѣднѣли всѣ другія ея созданія.
   

Долабелла.

   Послушай, царица, потеря твоя также велика, какъ велика ты сама.... О, пусть не достигну до того, чего желаю, если твоя горесть не отразилась въ моемъ сердцѣ и такъ сильно, что оно разрывается на части.
   

Клеопатра.

   Благодарю тебя. Знаешь ты, что хочетъ сдѣлать со мной Цезарь?
   

Долабелла.

   Мнѣ тяжело высказать то, что однако мнѣ хотѣлось-бы чтобъ ты знала...
   

Клеопатра.

   Умоляю тебя, скажи мнѣ....
   

Долабелла.

   Не смотря на великодушіе Цезаря...
   

Клеопатра.

   Онъ хочетъ приковать меня къ колесницѣ и вести за ней въ своемъ тріумфѣ.

Долабелла.

   Да царица, я это знаю хорошо. (Раздаются голоса за сценой: "Цезарь, Цезарь, дайте мѣсто".)
   

ЯВЛЕНІЕ VI.

Тѣже, Цезарь, Галлъ, Прокулей, Меценатъ, Семикъ.

Цезарь.

   Кто здѣсь царица Египта?
   

Долабелла.

   Царица! Императоръ! (Клеопатра преклоняетъ колѣна предъ Цезаремъ.)
   

Цезарь.

   Встань, прошу тебя, встань. Ты не должна преклонять колѣна. Встань, царица.
   

Клеопатра.

   Такъ хотѣли боги. Я должна покланяться моему побѣдителю и властелину.
   

Цезарь.

   Прогони мрачныя думы. Зло и оскорбленіе, которыя ты мнѣ нанесла, я готовъ принять за случайности, онѣ запечатлѣлись въ моемъ сердцѣ.
   

Клеопатра.

   Единственный властитель міра, я не могу совершенно оправдаться предъ тобой; но признаюсь, многому причиною были слабости, столь свойственныя нашему полу.
   

Цезарь.

   Вѣрь, Клеопатра, мнѣ пріятнѣе смягчать, чѣмъ увеличивать твои страданія. Если ты не будешь противиться моимъ намѣреніямъ, я буду милостивъ къ тебѣ, ты выиграешь отъ перемѣны, случившейся съ тобой. Но если ты, идя по стопамъ Антонія, вздумаешь набросить на меня тѣнь жестокости -- ограбишь сама себя, похитишь у себя тѣ милости, что я готовлю тебѣ и раззоришь твоихъ дѣтей, которыхъ я теперь принимаю подѣ свое покровительство. Затѣмъ я уѣзжаю.
   

Клеопатра.

   Куда тебѣ угодно. Цѣлый міръ открытъ для тебя, онъ твой. А насъ, какъ твои трофеи, можешь развѣсить, гдѣ тебѣ вздумается, добрый мой повелитель.
   

Цезарь

   Сама ты будешь совѣтницей мнѣ во всемъ, что касается Клеопатры.
   

Клеопатра.

   Вотъ, повелитель, здѣсь обозначены всѣ мои сокровища: золото, серебро и драгоцѣнныя каменья, не пропущено ничего. Гдѣ Семикъ?
   

Семикъ.

   Здѣсь царица.
   

Клеопатра.

   Вотъ хранитель моихъ сокровищъ. Онъ головой своей отвѣтитъ, что я ничего не утаила.
   

Семикъ.

   Лучше лишусь языка, чѣмъ солгу теперь на свою-же голову.
   

Клеопатра.

   Говори, утаила я?
   

Семикъ.

   Довольно, чтобъ выкупить все то, что записано въ твоемъ спискѣ.
   

Цезарь.

   Не краснѣй, Клеопатра, я хвалю тебя за твою разсчетливую осторожность.
   

Клеопатра.

   Видишь, Цезарь, что значитъ побѣдитель. Всѣ мои передаются тебѣ, а если мы съ тобою обмѣняемся счастьемъ, твои передадутся мнѣ. Меня бѣситъ наглая неблагодарность Семика. О рабъ! Ты стоишь не дороже продажной любви. А! Ты хочешь ускользнуть. Не убѣжишь отъ меня. Я поймаю твои проклятыя глаза, хотя бы они были съ крыльями и раздавлю ихъ! Рабъ, бездушный скотъ, собака! Дерзость неслыханная....
   

Цезарь.

   Прошу тебя, царица...
   

Клеопатра

   О! Какъ оскорбительно это, Цезарь! Ты, великій повелитель, удостоиваешь меня, такъ страшно униженною судьбой, своимъ лицезрѣніемъ, а мой собственный слуга прибавляетъ къ безднѣ моихъ страданій придатокъ отъ полноты своей злобы. Положимъ, Цезарь добрый, что я и держала нѣсколько бездѣлушекъ, ничтожныхъ вещицъ, женскихъ игрушекъ, которыми дарятъ другъ друга простые люди; положимъ, что я утаила нѣсколько драгоцѣнныхъ вещицъ, чтобы купить ими милость Ливіи и Октавіи, ему ли, облагодѣтельствованному мною, безстыдно изобличать меня? О! Боги! Этотъ позоръ позорнѣе самаго паденія. (Семику.) Вонъ! Или изъ подъ пепла моего бѣшенства брызнутъ на тебя искры моего лютаго гнѣва.
   

Цезарь.

   Уйди Семикъ... (Семикъ уходитъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ V.

Тѣже безъ Семика.

Клеопатра.

   Ты знаешь, Цезарь, насъ, сильныхъ міра этого, подозрѣваютъ часто въ томъ, что сдѣлали другіе и, когда мы падаемъ, отвѣчаемъ за ихъ дѣла, какъ за собственныя, и въ этомъ мы достойны сожалѣнія.
   

Цезарь.

   Клеопатра, я не намѣренъ включать въ списокъ тою, что я пріобрѣлъ оружіемъ, ничего, что ты объявила мнѣ, ни того, что хотѣла утаить -- все это оставляю при тебѣ. Цезарь не купецъ, не будетъ съ тобою торговаться. Успокойся, не строй для себя душной тюрьмы изъ твоихъ мрачныхъ думъ. Нѣтъ, любезная царица, я поступлю съ тобой такъ, какъ ты сама мнѣ посовѣтуешь. Не томи себя голодомъ, спи спокойно. Я жалѣю объ тебѣ и позабочусь такъ, что увѣренъ, мы будемъ съ тобою друзьями. Прощай!
   

Клеопатра.

   Мой повелитель, мой владыка... (Преклоняетъ колѣна.)
   

Цезарь.

   Нѣтъ, нѣтъ, прощай. (Уходитъ со свитой.)
   

ЯВЛЕНІЕ VI.

Тѣже безъ Цезаря, Прокулея, Галла, Мецената и свиты,

Клеопатра.

   Слова! Слова! Онъ убаюкиваетъ меня только льстивыми словами, мои милыя, убаюкиваетъ; чтобъ я измѣнила самой себѣ, унизила саму себя, но (Тихо.) послушай, Харміана. (Шепчетъ ей.)
   

Ира.

   Кончай скорѣй, царица. Свѣтлый день ужь миновалъ и наступаетъ мракъ ночи.
   

Клеопатра.

   Скорѣе возвращайся. Я приказала ужъ, навѣрно все готово. Скажи, чтобы несли скорѣй.
   

Харміана.

   Иду. (Харміана уходитъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ VII.

Тѣже, и Долабелла.

Клеопатра.

   Что Долабелла?
   

Долабелла.

   По твоему желанію, которому повинуется моя любовь, какъ святынѣ, спѣшу извѣстить тебя, что Цезарь направляется черезъ Сирію, а тебя съ дѣтьми черезъ три дня отправляетъ прямо въ Римъ. Воспользуйся моею вѣстью, какъ знаешь, я исполнилъ твое желаніе.
   

Клеопатра.

   Я твоя должница, Долабелла.
   

Долабелла.

   А я твой слуга. Прощай, добрая царица, я долженъ сопровождать Цезаря.
   

Клеопатра.

   Прощай, благодарю. (Долабелла уходить.)
   

ЯВЛЕНІЕ VIII.

Тѣже безъ Долабеллы.

Клеопатра.

   Ну, Ира, какъ это тебѣ нравится? И тебя, Египетскую куколку, выставятъ на показъ въ Римѣ, также какъ и меня, и подлые ремесленники съ засаленными передниками, съ молотками за поясомъ, возьмутъ насъ на руки и поднимутъ высоко, чтобъ были виднѣе, и мы, среди срама и позора, будемъ дышать гадкими испареніями и гнусными дыханьями негодяевъ!
   

Ира.

   Отъ этого сохранятъ насъ боги!
   

Клеопатра.

   Нѣтъ, это будетъ! Ликторы схватятъ насъ, какъ безпутныхъ женщинъ; народъ сложитъ про насъ непристойныя, позорныя пѣсня; комедіанты выведутъ васъ на сцену, будутъ представлять на потѣху народа наши веселые пиры въ Александріи. Марка Антонія выведутъ пьянымъ, и пискливый мальчишка, въ роли Клеопатры, изображая меня, посмѣется надъ моимъ величіемъ, придавъ мнѣ видъ и движенія потаскушки!
   

Ира.

   О, боги!
   

Клеопатра.

   Все это будетъ, будетъ непремѣнно.
   

Ира.

   Этого не увидятъ мои глаза, которые не устоятъ передъ острыми моими ногтями.
   

Клеопатра.

   Да, это вѣрный путь посмѣяться надъ ихъ хитростями и обмануть ихъ.
   

ЯВЛЕНІЕ IX.

Тѣже и Харміана.

Клеопатра.

   Что, Харміана? Одѣньте меня, какъ царицу, принесите лучшее мое платье и лучшее мое украшеніе, я снова хочу идти на встрѣчу Марку Антонію. Скорѣе, Ира, скорѣе. Ну, Харміана, исполнимъ то, на что мы рѣшились. Послужи мнѣ, послужи нѣсколько минутъ, а тамъ и веселись до кончины міра! Принеси мой царскій вѣнецъ. Что тамъ за шумъ? (Ира уходитъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ X.

Тѣже безъ Иры, и стражъ.

Стражъ.

   Какой-то селянинъ пришелъ съ фигами и хочетъ тебя видѣть, царица.
   

Клеопатра.

   Зови. (Стражъ уходитъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ XI.

Тѣже безъ стража.

Клеопатра.

   Какимъ ничтожествомъ часто добывается великое! Онъ принесъ мнѣ свободу. Мое рѣшеніе неизмѣнно. Я теперь отъ головы до пятъ тверда, какъ мраморъ, и женскаго нѣтъ во мнѣ ничего. Ты, измѣнчивая луна, ты не мое уже свѣтило!
   

ЯВЛЕНІЕ XII.

Тѣ же и стражъ съ поселяниномъ, съ корзиной въ рукахъ.

Стражъ (указывая на поселянина).

   Вотъ онъ.
   

Клеопатра.

   Уйди и оставь его здѣсь. (уходить.)
   

ЯВЛЕНІЕ XIII.

Тѣже безъ стража.

Клеопатра (поселянину).

   Принесъ ты красивую нильскую змѣйку, которая убиваетъ безъ страданій?
   

Поселянинъ.

   Принесъ, но не совѣтую касаться ея. Ея укусъ совершаетъ безсмертное дѣло; кто умретъ отъ нея, не воротится сюда во вѣки вѣковъ.
   

Клеопатра.

   Можешь теперь оставить насъ.
   

Поселянинъ.

   Желаю тебѣ вдоволь наиграться. Только помни, что змѣя -- всегда змѣя.
   

Клеопатра.

   Хорошо, хорошо. Прощай!
   

Поселянинъ.

   Понимаешь-ли, нельзя ей довѣряться. Плохо, когда она въ рукахъ неосторожныхъ. Право, ни чего нѣтъ добраго въ змѣѣ.
   

Клеопатра.

   Будемъ, будемъ осторожны, не безпокойся. Не съѣстъ же она меня.
   

Поселянинъ.

   Что ты за дурака нашла, будто я думаю, что змѣя можетъ съѣсть человѣка, ха, ха, ха, особенно женщину. О, женщины самому дьяволу не по зубамъ. Женщина -- кушанье для самихъ боговъ, очень лакомое кушанье, если дьяволъ не подпустить въ нее своей приправы.
   

Клеопатра.

   Хорошо, хорошо! Иди, иди! Прощай!
   

Поселянинъ.

   Право такъ. Я знаю, что такое женщина, знаю. Желаю отъ души, чтобы змѣйка эта натѣшила васъ вдоволь. (Уходитъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ XIV.

Тѣжи безъ Поселянина. Входитъ Ира короной и царской одеждой. Ира, приготовляя одежду, опускаетъ на одну минуту свою руку въ корзинку съ змѣями.

Клеопатра.

   Надѣнь на меня корону и порфиру. Я жажду безсмертія. Соки египетскихъ гроздій не увлажать болѣе этихъ губъ. Скорѣй, скорѣй, добрая Ира! Меня зоветъ Антоній... вижу, онъ поднимается съ мѣста, хвалитъ меня за доблестное дѣло и смѣется надъ Цезаремъ, надъ счастьемъ его, которое ждетъ своей казни. Иду, иду, мой супругъ! Имѣю право такъ называть тебя. Меня съ тобою законнымъ бракомъ сочетало мужество мое. Я сбрасываю съ себя всю земную грязь и превращаюсь вся въ огонь и воздухъ. Кончили? Придите-же примите мой послѣдній поцѣлуй, послѣднюю теплоту моихъ губъ. Прощай добрая Харміана! Надолго, надолго. Прощай! Ира, прощай. (Цѣлуетѣ Харміану и Иру. Ира падаетъ и умираетъ.) Что это? Или въ моихъ устахъ эхидны жало? Если ты и природа могли такъ быстро разстаться другъ съ другомъ, такъ значитъ, что ударъ смерти все равно, что щипокъ любовника, и больно и пріятно. Неподвижна. Такой мгновенной смертью, ты говоришь жизни: съ тобою жизнь не стоитъ и прощаться.
   

Харміана.

   Черная туча страшнаго горя пролейся проливнымъ дождемъ горячихъ слезъ, такъ, чтобъ заплакали боги въ небесахъ.
   

Клеопатра.

   Позоръ мнѣ! Она прежде меня увидитъ Антонія, онъ спроситъ ее..... ее подарить онъ тѣмъ поцѣлуемъ, котораго я жажду, какъ неба. Смертельная игрушка моя, раскуси скорѣе разомъ твоими острыми зубами узелъ моей жизни. (Вынимаетъ змѣю изъ корзины и прикладываетъ ее къ груди.) Ну, будь-же по злѣе, ядовитая дурочка!.. Скорѣй кончай твое дѣло.... А, если бы могла ты говорить, назвала бы ты Цезаря недогадливымъ осломъ!
   

Харміана.

   О, звѣзда востока!
   

Клеопатра.

   Тише, тише! Не видишь развѣ у груди моей малютку, который засасываетъ свою кормилицу до смерти.
   

Харміана.

   Разорвись мое сердце!
   

Клеопатра.

   Сладостно, какъ бальзамъ, кроткое, какъ тихое вѣяніе весенняго воздуха, пріятно, нѣжно... О, Антоній!... (Взявъ въ руку другую змѣю.) Припущу и тебя.. (Прикладываетъ къ рукѣ своей другую змѣю.) Чего-же ждать... (Падаетъ и умираетъ.)
   

Харміана.

   Въ пустынномъ этомъ мірѣ. Прощай! Торжествуй, ликуй, смерть, ты увела къ себѣ прекраснѣйшую изъ женщинъ! Закройтесь вы нѣжныя окна! Отнынѣ золотому Фебу уже не привлекать къ себѣ столь царственныхъ взоровъ. Покосилась твоя корона, я поправлю ее и затѣмъ за ту-же игру....
   

ЯВЛЕНІЕ XV.

Тѣ же и нѣсколько стражей вбѣгаютъ.

1-й стражъ.

   Гдѣ царица!
   

Харміана.

   Тише, не разбудите ее.
   

1-й стражъ.

   Цезарь прислалъ....
   

Харміана.

   Слишкомъ неторопливаго посла. (Приставляетъ къ себѣ змѣю.) А ты, скорѣй, скорѣй отправь меня туда же. Я едва тебя чувствую.
   

1-й стражъ.

   Здѣсь не ладно. Смотрите, Цезарь обмануть.
   

2-й стражъ.

   Долабелла сюда идетъ. Зовите его сюда скорѣе.
   

1-й стражъ.

   Что-жъ это такое? Хорошее-ли это дѣло, Харміана?
   

Харміана.

   Хорошее, достойное царицы, у которой столько предковъ высокихъ царей. Ахъ, воинъ! (Умираетъ.)
   

ЯВЛЕНІЕ XVI.

Тѣже и Долабелла.

Долабелла.

   Что такое?
   

2-й стражъ.

   Всѣ -- жертвы.
   

Долабелла.

   Сбылось твое подозрѣніе, Цезарь. Своими глазами увидишь, совершилось то, чему ты хотѣлъ не дать свершится. (Раздаются голоса за сценой: "Дорогу, дорогу Цезарю".)
   

ЯВЛЕНІЕ XVII.

Тѣже, Цезарь и свита.

Долабелла.

   Ты предсказатель вѣрный, Цезарь. Свершилось то, чего ты такъ опасался.
   

Цезарь.

   Конецъ доблестный всей жизни! Она отгадала мое намѣреніе и ушла изъ рукъ моихъ царственнымъ путемъ. Какъ умерли они? Не вижу крови.
   

1-й стражъ.

   А вотъ эта, (Указываетъ на Харміану.) за минуту передъ твоимъ приходомъ, была жива и говорила. Она поправляла корону на головѣ царицы и вдругъ задрожала и упала. Она при мнѣ приложила къ себѣ эхидну, сначала я не догадался, потомъ не успѣлъ остановить ее. Царица умерла до моего прихода.
   

Долабелла.

   Вотъ и у Клеопатры припухлость на груди и капля выступившей крови. Тоже вотъ и на рукѣ, и она умерла отъ укуса эхидны.
   

Цезарь.

   По разсказамъ врача ея, она часто разспрашивала его о легчайшемъ родѣ смерти. Поднимите се вмѣстѣ съ ея ложемъ и положите подлѣ Антонія въ этомъ мавзолеѣ. Ни одна гробница въ мірѣ не заключала въ себѣ четы столь знаменитой. Прислужницъ ея вынесите изъ памятника. Такой исходъ судьбы людей, какъ Клеопатра и Антоній, потрясаетъ даже тѣхъ, кто желалъ имъ такого конца, кто ихъ привелъ къ нему, и участь ихъ возбуждаетъ состраданіе, равное славѣ того, кто сдѣлалъ ихъ предметомъ состраданія. Пусть все войско присутствуетъ при ихъ погребеніи, а потомъ мы отправимся въ Римъ. Долабелла, тебѣ поручаю заняться погребальнымъ торжествомъ.

С. А. Юрьевъ.

Занавѣсъ.

Конецъ.

"Театральная библіотека", No 4, 1879

   
янинъ и непремѣнно хочетъ явиться тебѣ, государыня, на лицо: онъ принесъ корзинку со смоквами.
   Клеоп. Пусть пойдетъ. (Стражъ уходитъ.) Такое ничтожное оружіе можетъ совершить столь важное дѣло! Оно доставитъ мнѣ свободу. Рѣшено: я уже не слабая женщина. Клеопатра теперь тверда и непреклонна, какъ мраморъ: непостоянная луна теперь уже не можетъ быть моей планетой.

(Стражъ приводитъ крестьянина съ корзинкой.)

   Стр. Вотъ тотъ крестьянинъ, о которомъ я говорилъ.
   Клеоп. Выйди отсюда и оставь насъ однихъ. (Стражъ уходитъ.) Есть ли у тебя красивенькая змѣя изъ Нила, которая бы умерщвляла безъ боли?
   Крест. Какъ не быть! Только смотри, не трогай ее; она жалитъ смертельно, и кто умеръ отъ нея, тотъ никогда не оживетъ, или ужъ очень, очень рѣдко.
   Клеоп. Не вспомнишь ли ты, кто умеръ отъ змѣй?
   Крест. Много, много умирало и мужчинъ, и женщинъ. Вчера еще я слышалъ объ одномъ такомъ несчастномъ случаѣ: змѣя ужалила очень почтенную женщину, которая, правда, по временамъ любила солгать,-- что женскому полу вовсе не пристало, по крайней мѣрѣ не совсѣмъ честно. Я не знаю, чувствовала ли она какую боль при своей смерти. Конечно, она куда-какъ хорошо отзывалась о змѣѣ; но, вѣдь, опасно вѣрить всему, что говорятъ люди. А вотъ эта змѣя -- самая злая, ужасная змѣя.
   Клеоп. Съ Богомъ, дружокъ, отправляйся домой.
   Крест. Желаю тебѣ весело позабавиться съ моимъ аспидомъ.
   Клеоп. Прощай.
   Крест. Да не забывай же, что змѣя знаетъ свое змѣиное дѣло.
   Клеоп. Хорошо, хорошо; прощай.
   Крест. Смотри, не подходи къ ней близко, когда не надсматриваетъ надъ нею свѣдущій человѣкъ: отъ змѣи не жди добра.
   Клеоп. Не безпокойся, другъ; мы съумѣемъ обойтись съ нею.
   Крест. Ну, ладно; да и есть то не давайте ей ничего. Она не стоитъ корму.
   Клеоп. А меня станетъ ли она ѣсть?
   Крест. Не думай, государыня, что я ужъ столько простъ; я вѣдь знаю, что и самъ дьяволъ не будетъ ѣсть женщины -- лакомое блюдо для боговъ, если только дьяволъ не приправитъ его по-своему. А не шутя, вѣдь дьявольское-то отродье много наноситъ вреда богамъ, развращая ихъ женъ. Изъ десяти женъ, которыхъ сотворятъ боги, пять непремѣнно перепортитъ дьяволъ.
   Клеоп. Хорошо, хорошо; поди съ Богомъ.
   Крест. Ну, желаю тебѣ отъ души позабавиться съ аспидомъ.

(Уходитъ.)

Входитъ Ира съ платьемъ и короной.

   Клеоп. Подай сюда мою царскую одежду; возложи на меня корону. Я чувствую въ себѣ сильное стремленіе къ безсмертію. Сокъ виноградныхъ гроздовъ Египта никогда болѣе не увлажитъ устъ моихъ. Скорѣй, скорѣй, добрая Ира. Мнѣ кажется, -- Антоній зоветъ меня къ себѣ; кажется, онъ возсталъ, чтобы похвалить мой геройскій поступокъ, и смѣется надъ счастіемъ Цезаря, которое боги даютъ людямъ, чтобы они послѣ не роптали на гнѣвъ боговъ. Милый супругъ мой! Я спѣшу къ тебѣ. Пусть мое самопожертвованіе докажетъ, достойна ли я носить это лестное для меня имя. Я буду огнемъ и воздухомъ; другія стихіи возвращаю землѣ: онѣ унижали существо мое.-- Ну же, -- все ли вы кончили! Теперь идите сюда и примите отъ меня послѣдніе горячіе поцѣлуи. Прощай, милая Харміань, Ира; прощайте на-долго, на-долго. (Цѣлуетъ ихъ. Ира падаетъ и умираетъ) Что ты, Ира! Или въ моихъ устахъ сокрыто было жало аспида! Зачѣмъ ты упала?-- Ахъ, если разставаться съ жизнію такъ легко, какъ ты разстаешься съ нею; то прикосновеніе смерти можно сравнить съ прикосновеніемъ устъ милаго, который чѣмъ больше цѣлуетъ свою возлюбленную, тѣмъ болѣе распаляетъ въ ней жажду къ поцѣлуямъ. Долго ли ты будешь лежать, Ира? Такъ быстро удалившись изъ міра, ты, кажется, хотѣла сказать ему, что онъ не стоитъ и одного прощальнаго слова.
   Харм. О, распадись, густое облако, и пролей на землю дождь: тогда я скажу, что сами боги проливаютъ объ насъ теплыя слезы.
   Клеоп. Я боюсь, чтобъ мнѣ не острамить себя предъ ними своимъ малодушіемъ. Если моя Ира -- первая встрѣтитъ въ Елисейскихъ поляхъ кудряваго Антонія, онъ спроситъ ее обо мнѣ, и подаритъ ей поцѣлуй, въ которомъ все мое небо. Сюда, сюда, убійственное животное! (Къ змѣѣ, которую она прикладываетъ къ своей груди:) -- Пусть твои острые зубы въ одно мгновеніе разорвутъ узелъ жизни. Прекрати скорѣе мою жизнь своимъ ядовитымъ жаломъ! О, если бы ты могла говорить! Я услышала бы отъ тебя горькую насмѣшку надъ великимъ Цезаремъ!
   Харм. О звѣзда востока!
   Клеоп. Цсс! Цсс! Тише, тише! Развѣ ты не видишь, какъ малютка покоится на груди моей? Посмотри, какъ она пріятію засыпаетъ, высасывая изъ меня любимую имъ пищу!
   Харм. О, сокрушись, разорвись мое сердце!
   Клеоп. Сладко, какъ бальзамъ; мягко, какъ дыханіе вѣтерка; восхитительно, какъ -- О, Антоній! Я уже чувствую себя въ твоихъ объятіяхъ! (Прикладываетъ другую змѣю къ рукѣ.) Что мнѣ еще медлить?...

(Падаетъ и умираетъ.)

   Харм. Въ этомъ пустынномъ мірѣ!-- Прощай, моя неоцѣненная государыня! О, смерть! Теперь ты можешь похвалиться, что въ объятіяхъ твоихъ красавица, которая не имѣла подобной себѣ во всемъ міръ. Закройтесь, очаровательные глазки! Золотой Ѳебъ никогда больше не будетъ любоваться вашею прелестью.-- Корона покачнулась на головѣ твоей; я поправлю ее, и потомъ съиграю свою роль.

(Вбѣгаютъ стражи.)

   Пер. стр. Гдѣ царица?
   Харм. Говорите потише; не разбудите ее.
   Пер. стр. Цезарь послалъ....
   Харм. Опоздалъ посолъ. (Прикладываетъ къ себѣ змѣю.) О скорѣй, скорѣй! Цсс! Вотъ славно: я начинаю чувствовать.
   Пер. стр. Подойдемъ. Ай, ай! Дѣло-то плохо: Цезарь обманутъ.
   Вт. стр. Я видѣлъ, -- Долабелла шелъ сюда отъ Цезаря. Сходи, позови его.
   Пер. стр. Что это у васъ дѣлается? Харміань, на что это похоже?
   Харм. Славное дѣло, вполнѣ достойное великой государыни, которая имѣла предками своими столько знаменитыхъ царей! Ахъ! Воинъ....

(Умираетъ.)

Входитъ Долабелла.

   Дол. Всѣ ли здоровы?
   Вт. стр. Всѣ умерли.
   Дол. Свершились опасенія Цезаря: пусть придетъ онъ самъ, и посмотритъ на это ужасное зрѣлище, которое хотѣлъ предотвратить.

За сценой: "Дорогу, дорогу цезарю!"

Входитъ цезарь.

   Дол. О Цезарь! Твои предположенія сбываются, какъ предсказанія авгуровъ: чего страшился, то случилось на самомъ дѣлѣ.
   Цез. Геройская кончина! Клеопатра угадала наши намѣренія, и царственно сошла съ поприща жизни.-- А родъ ея смерти? Я не вижу на ней ни одной капли крови.
   Дол. Кто послѣдній былъ здѣсь?
   Пер. стр. Какой-то бѣдный Египтянинъ; онъ приносилъ ей смоквы. Вотъ и корзина его еще здѣсь.
   Цез. Вѣрно, эти плоды ядовиты.
   Пер. стр. Ахъ, Цезарь! Вотъ эта Харміань за минуту еще была жива; -- стояла на ногахъ и разговаривала съ нами. Когда я вошелъ сюда, она поправляла покачнувшуюся діадиму на головѣ своей госпожи.
   Цез. О слабое, но благородное существо! Если она выпила ядъ, то отчего нѣтъ пѣны на устахъ ея? Лице ея спокойно, какъ вовремя сна. Подумаешь, что она хотѣла захватить другаго Антонія въ крѣпкія сѣти своихъ прелестей.
   Дол. Посмотрите, -- на ея груди видно кровавое пятно, и теперь еще каплетъ кровь; тоже и на рукѣ.
   Пер. стр. Это слѣдъ змѣи: да вотъ и на смоквахъ видна слизь, какую обыкновенно оставляютъ за собою змѣи въ рытвинахъ Нила.
   Цез. По всей вѣроятности, она умерла отъ змѣи: ея лекарь мнѣ сказывалъ, что она сильно любопытствовала знать, какой родъ смерти самый легкій. Положите ее на постель, а служанокъ вынесите изъ памятника. Она будетъ похоронена съ Антоніемъ, и ни одна гробница на землѣ не будетъ заключать въ себѣ столь знаменитой четы. Такія дивныя событія потрясаютъ даже и того, кто былъ ихъ причиной; и исторія, возбуждая состраданіе къ этимъ несчастнымъ жертвамъ, содѣлаетъ имена ихъ не менѣе славными, какъ и имя того, кто довелъ ихъ до такой плачевной участи. Наша армія торжественнымъ шествіемъ почтитъ ихъ погребеніе, а потомъ отправится въ Римъ.-- Ты, Долабелла, смотри за порядкомъ этой великой церемоніи.
   
   9-го Іюля 1840 г.

-----

   Антоний и Клеопатра. Прозаич. перев. [Леонтьева]. - Репертуар русского театра, 1840, No 9, прилож. No 1, 49 с.
   
             Тебѣ на твой вопросъ: когда бъ мы въ лагерь-
             Пригнали вмѣстѣ съ стаей жеребцовъ
             Табунъ кобылъ, такъ и остались вовсе бъ
             Безъ лошадей, затѣмъ, что жеребцы
             Умчались бы и съ всадниками вмѣстѣ
             Кобыламъ вслѣдъ.
   Клеопатра.           Что ты бормочешь подъ носъ?
   Энобарбъ. А то, что ты, оставшись здѣсь, лишь свяжешь
             Антонія! Заставишь потерять
             Его напрасно время. Умъ и сердце
             Его забудутъ то, что должно твердо
             Теперь имъ знать. Ужъ и теперь его
             Винятъ за легкомысленность, и въ Римѣ
             Давно идетъ молва, что всю войну
             Затѣяла толпа твоихъ служанокъ
             Да евнухъ твой Фотинъ.
   Клеопатра.                     Пусть провалился бъ
             Сквозь землю Римъ и сгнили бъ языки,
             Болтающіе вздоръ! На мнѣ лежитъ
             Обязанность царицы быть при войскѣ.
             Я быть хочу мужчиной здѣсь! Довольно
             Тебѣ противорѣчить мнѣ... Назадъ
             Я не вернусь.
   Энобарбъ.           Свое сказалъ я слово.
             Но вотъ и полководецъ. (Входятъ Антоній и Канидій),
   Антоній.                     Я никакъ
             Представить не могу себѣ, Канидій,
             Чтобы была возможность переплыть
             Такъ быстро Іоническое море
             Отъ самаго Тарента вплоть до стѣнъ
             Брундузія и овладѣть Ториномъ.
             (Клеопатрѣ) Ты слышала ль объ этомъ, милый другъ?
   Клеопатра. Поспѣшности въ другихъ дивиться можетъ
             Лишь тотъ, кто самъ преступно нерадивъ.
   Антоній. Не въ бровь, а прямо въ глазъ! Храбрѣйшій воинъ
             Не могъ бы упрекнуть прямѣй и лучше.
             Я думаю, Канидій, намъ сразиться
             Полезнѣе на морѣ.
   Клеопатра.                     О, конечно!
             Иначе гдѣ жъ?
   Канидій.           Но почему жъ на морѣ?
   Антоній. Онъ тамъ насъ вызываетъ.
   Энобарбъ.                                         Вѣдь и ты
             Сразиться звать его въ единоборствѣ.
   Канидій. Да, да, передъ Фарсалой,-- тамъ, гдѣ Цезарь
             Вступилъ въ борьбу съ Помпеемъ. Онъ однако
             Не принялъ предложенья, находя
             Его себѣ невыгоднымъ. Ты долженъ
             Теперь отвѣтить тѣмъ же.
   Энобарбъ.                               Вспомни только,
             Какая дрянь у насъ на корабляхъ!
             Вѣдь это сбродъ, вербованный насильно!
             Муловщики, погоньщики, селяне!
             У Цезаря жъ ватага моряковъ,
             Сражавшихся съ Помпеемъ. Корабли
             Его легки и новы, наши -- стары
             И тяжелы. На сушѣ мы могли бы
             Сразиться хоть сейчасъ, и потому
             Не будетъ ни малѣйшаго стыда
             Отвергнуть бой на морѣ.
   Антоній.                               Я рѣшилъ
             Сразиться съ нимъ на морѣ 66).
   Энобарбъ.                               Мудрый вождь!
             Не забывай, что ты на сушѣ признанъ
             Первѣйшимъ полководцемъ. Для чего жъ
             Ты хочешь отказаться добровольно
             Отъ собственныхъ же выгодъ? Осудить
             Свои войска на праздность -- тѣ войска,
             Гдѣ каждый человѣкъ -- привычный воинъ?
             За что безъ пользы губишь ты свои
             Прославленныя знанья? Оставляешь
             Напрасно путь, сулящій намъ успѣхъ?
             Зачѣмъ отдаться хочешь произволу
             Намѣсто твердой вѣрности?
   Антоній.                               Все жъ буду
             Сражаться я на морѣ.
   Клеопатра.                     У меня
             Есть шестьдесятъ готовыхъ кораблей,
             И лучшихъ, чѣмъ у Цезаря.
   Антоній.                               Излишекъ
             Своихъ судовъ велимъ мы сжечь и ихъ
             Свободнымъ экипажемъ увеличимъ
             Число людей на прочихъ. Съ этой силой
             Мы можемъ дать отпоръ при Акціумѣ
             Своимъ врагамъ. А если не удастся --
             Начнемъ борьбу на сушѣ. (Входитъ вѣстникъ).
   Антоній.                               Что принесъ
             Ты новаго?
   Вѣстникъ.           Извѣстье подтвердилось:
             Октавій взялъ Торинъ.
   Антоній.                     Ужели онъ
             Сражался самъ? Почти невѣроятно,
             Чтобъ могъ туда онъ скоро такъ прибыть.
             Спѣши, Канидій, къ войску. Ты возьмешь
             Съ собою девятнадцать легіоновъ
             И конницы двѣнадцать тысячъ,-- самъ же
             Отправлюсь я немедля на корабль.
             Идемъ, моя Ѳетида 67)! (Входитъ солдатъ).
   Антоній.                     Ну, храбрецъ,
             Съ какой ты вѣстью?
   Солдатъ.                     О, нашъ славный вождь!
             Оставь свое намѣренье сражаться
             Съ врагами на водѣ! Не довѣряйся
             Гнилымъ доскамъ! Ужель ты меньше вѣришь
             Мечу и этимъ ранамъ? Пусть ныряютъ
             Египтяне со сбродомъ финикійцевъ!
             Мы, римляне, привыкли побѣждать
             Грудь съ грудью на землѣ 68).
   Антоній.                               Ну, ну, довольно!
             Друзья, впередъ! (Антоній и Клеопатра уходятъ),
   Солдатъ.           И все-таки я правъ,
             Будь Геркулесъ свидѣтелемъ мнѣ въ этомъ!
   Канидій. Ты точно правъ, храбрецъ; но онъ теперь,
             Къ несчастью, руководится чужимъ
             Разсудкомъ и совѣтомъ. Вождь даетъ
             Вести себя 69), и мы должны съ позоромъ
             Служить подъ властью бабы.
   Солдатъ.                               Ты вѣдь будешь
             Командовать пѣхотой, а равно
             И конницей?
   Канидій.           Октавій Маркъ назначенъ
             Распоряжаться битвой на водѣ,
             Съ нимъ Маркъ Юстей, Публикола и Целій.;
             Я властвую на сушѣ. Трудно вѣрить
             Поспѣшности, съ которою успѣлъ
             Сюда явиться Цезарь.
   Солдатъ.           Тѣмъ чуднѣй,
             Что онъ провелъ почти все время въ Римѣ,
             Пока войска окольными путями
             Прошли сюда и обманули всѣхъ
             Лазутчиковъ.
   Канидій.           А кто у нихъ второй
             Начальникъ послѣ Цезаря?
   Солдатъ.                     Какъ слышно
             Какой-то Тавръ.
   Канидій.           А, знаю. (Входитъ вѣстникъ).
   Вѣстникъ.                     Полководецъ
             Велѣлъ позвать Канидія.
   Канидій.                     У насъ
             Теперь что мигъ, то новое событье. (Уходитъ).
  

СЦЕНА 8-я.

Равнина близъ Акціума.

(Входятъ Октавій, Тавръ, военачальники и свита).

   Октавій. Гдѣ Тавръ?
   Тавръ.                               Здѣсь, Цезарь!
   Октавій.                                         Главное -- не вздумай
             Начать борьбу на сушѣ. Стой съ войсками,
             Не двигаясь, пока не будетъ конченъ
             Вой на водѣ. Исполни приказанья,
             Изложенныя въ свиткѣ. Наше счастье
             Зависитъ все отъ смѣлаго удара.
             Который мы затѣяли.

(Уходятъ Октавій и Тавръ. Входятъ Антоній и Энобарбъ).

   Антоній.                     Пускай
             Поставятъ нашу конницу на холмъ
             Въ виду пѣхоты Цезаря. Оттуда
             Увидимъ мы, какъ много вышло въ море
             Его судовъ, и разсчитаемъ вѣрно,
             Что будетъ намъ полезнѣй предпринять.

(Уходятъ. По сценѣ проходятъ въ разныхъ направленіяхъ Тавръ и Канидій съ войсками. Затѣмъ за сценой раздается шумъ морской битвы. Вбѣгаетъ Энобарбъ).

   Энобарбъ. Погибло все! Не выдержать мнѣ больше!
             Весь флотъ египтянъ въ бѣгствѣ! Шестьдесятъ
             Судовъ ушли во слѣдъ "Антоніадѣ" 70).
             Глаза мои ослѣпли отъ такого
             Позорища!.. (Входитъ Скаръ).
   Скаръ.                     О, боги и богини,
             Я къ вамъ взываю всѣмъ!
   Энобарбъ.                               Что, что еще?..
   Скаръ. Потеряно полміра изъ упрямства
             И глупости! Цѣлуясь, мы проспали
             Провинціи и царства!..
   Энобарбъ.                     Что сраженье?..
             Скаръ. Смерть коситъ насъ, какъ лютая чума.
             Представь себѣ лишь то, что средь разгара
             Борьбы на смерть, когда успѣхъ скорѣе
             За насъ былъ, чѣмъ за римлянъ -- эта вѣдьма,--
             Колдунья, тварь!-- проказа бъ на нее!--
             Вдругъ подняла свой парусъ и бѣжала,
             Какъ будто бъ укусилъ ее слѣпень,
             Какъ глупую корову жаркимъ лѣтомъ 71)!
   Энобарбъ. Я видѣлъ это все;-- мои глаза
             Не вынесли позора: я не могъ
             Смотрѣть на битву больше.
   Канидій.                               И лишь только
             Ушла она -- Антоній, эта жертва
             Ея проклятыхъ чаръ, расправивъ также
             Ей вслѣдъ крылатый парусъ свой, помчался,
             Какъ селезень, испуганный грозой,
             Забывъ борьбу средь самаго разгара!
             Не видывалъ я въ жизни никогда,
             Чтобъ храбрость, честь и знанье такъ позорно
             Возстали на себя жъ!
   Энобарбъ.                     О горе! горе!.. (Входитъ Канидій).
   Канидій. На морѣ наше счастье, пошатнувшись,
             Пошло ко дну. Будь полководецъ нашъ
             Попрежнему собой, могло бъ все дѣло
             Еще уладиться; но онъ вѣдь подалъ
             Намъ самъ примѣръ для бѣгства.
   Энобарбъ (про себя).                     Вотъ куда
             Вы мѣтите!-- Ну, если такъ, то дѣлу
             Дѣйствительно конецъ.
   Канидій.                     Они бѣгутъ
             Теперь къ Пелопонезу.
   Скаръ.                               Путь туда
             Не труденъ и не дологъ. Подожду,
             Что скажутъ намъ дальнѣйшія событья.
   Канидій. Я конницу свою и легіоны
             Отдать намѣренъ Цезарю;-- мнѣ въ этомъ
             Служить примѣромъ могутъ шесть царей.
   Энобарбъ. Что до меня, то я еще покамѣстъ
             Не оторвусь отъ раненой звѣзды
             Антонія, хотя и напѣваетъ
             Противное разсудокъ въ уши мнѣ. (Уходятъ),
  

СЦЕНА 9-я.

Александрія. Комната во дворцѣ.

(Входитъ Антоній со свитой).

   Антоній. Вы слышите! Сама земля стыдится
             Меня носить!.. Приблизьтесь разъ еще
             Ко мнѣ, друзья! Я чувствую, что слишкомъ
             Зажился въ этомъ свѣтѣ!.. Въ жизни мнѣ
             Потерянъ путь. Остался у меня
             Всего одинъ корабль, но нагруженъ
             Онъ золотомъ;-- его дарю я вамъ!
             Дѣлите -- и бѣгите! Миръ и счастье
             Вамъ должно ждать отъ Цезаря!..
   Свита.                                         Бѣжать
             Мы не хотимъ.
   Антоній.           Я самъ бѣжалъ!-- Примѣръ
             Самъ показалъ презрѣннымъ, подлымъ трусамъ,.
             Какъ обращать плеча свои и тылъ
             Передъ врагомъ!.. Бѣгите жъ!.. Для себя
             Замыслилъ я теперь иное бѣгство,
             Но въ немъ не нужно помощи. Идите!
             Корабль стоитъ у пристани -- онъ вашъ.
             О, боги!-- я ль бѣжалъ вослѣдъ созданью,
             Которому мнѣ стыдно посмотрѣть
             Теперь въ глаза! На головѣ моей
             Поднялись дыбомъ волосы:-- сѣдые
             Винятъ за дерзость черные, а эти
             Достойно упрекаютъ сѣдину
             За трусость и уступчивость!.. Бѣгите!
             Я дамъ вамъ письма въ путь: -- они помогутъ
             Чрезъ нѣсколькихъ друзей моихъ пробить
             Вамъ доступъ къ сердцу Цезаря. Не будьте
             Печальны лишь; не возражайте мнѣ
             Отказомъ въ послушаньи! Вамъ полезнѣй
             Схватиться за предлогъ, какой я вамъ
             Даю своимъ отчаяньемъ. Оставьте
             Того, кто могъ отречься такъ постыдно
             Самъ отъ себя!.. Идите прямо въ пристань.
             Гдѣ получить вы можете мои
             Сокровища. Теперь же я, прошу,
             Чтобъ вы меня оставили.-- Поймите:
             Прошу,-- затѣмъ, что я утратилъ право
             Приказывать. Я вслѣдъ иду за вами..

(Садится. Входятъ Эросъ и Клеопатра, поддерживаемая Ирой и Харміаной).

   Эросъ (Клеопатрѣ). Приди къ нему, утѣшь его, царица!
   Ира. Да, добрая владычица.
   Харміана.                               Вѣдь больше
             Намъ нечего придумать!
   Клеопатра.                     Дайте сѣсть мнѣ.
             Юнона! О, Юнона! (Садится въ изнеможеніи).
   Антоній (увидя Клеопатру, ш которую показываетъ Эросъ).
                                           Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!
             Я не хочу!
   Эросъ.           Брось на нее хоть взглядъ.
   Антоній. О, гадко, гадко, гадко мнѣ!..
   Харміана.                                         Царица!
   Ира. Царица наша добрая! (Хлопочутъ около нея).
   Эросъ.                               Властитель!
   Антоній. Властитель я?.. Онъ вашъ теперь властитель!..
             Сражался при Филиппи, помню я,
             Онъ, какъ фигляръ, что держитъ на вѣсу
             На пальцѣ мечъ 72). Мной былъ сраженъ тогда
             Безумный Брутъ и старый, чахлый Кассій,
             Тогда какъ онъ лишь загребалъ чужими
             Руками жаръ. Вѣдь въ дѣлѣ битвы онъ
             Не смыслитъ ничего! А что теперь!..
             Да, впрочемъ, будь, что будетъ!..
   Клеопатра.                               Помогите!
   Эросъ (Антонію). Царица здѣсь:-- взгляни.
   Ира (Клеопатрѣ).                                         Да подойди же
             Къ нему, царица добрая; скажи
             Ему словечко ласки: онъ совсѣмъ вѣдь
             Сраженъ своимъ позоромъ.
   Клеопатра.                               Такъ и быть,
             Рѣшусь! (Встаетъ и шатается). Ахъ, поддержите!..
   Эросъ (Антонію). Ободрись,
             Достойный вождь,-- передъ тобой царица.
             Взгляни: она поникла головой,
             Убитая, несчастьемъ. Ты одинъ
             Способенъ оживить ее.
   Антоній.                     Бѣжать!
             Бѣжать съ такимъ стыдомъ! О, я навѣки...
             Утратилъ честь!
   Эросъ.                     Передъ тобой царица.
   Антоній. Вотъ до чего меня ты довела,
             Египтянка!.. Смотри: я отвращаю
             Мои глаза, стыдясь тебя увидѣть;
             Но пользы нѣтъ глядѣть мнѣ и назадъ!
             Тамъ рѣжетъ мнѣ глаза мои поступокъ,
             Безчестно мной свершенный!
   Клеопатра.                               Другъ мой милый!
             Прости моимъ пугливымъ парусамъ.
             Могла ль подумать я, что ты за мною
             Послѣдуешь и самъ?
   Антоній.                     Ты это знала,
             Египтянка! Могла ли ты не знать,
             Что былъ привязанъ сердцемъ, будто снастью,
             Къ рулю твоей галеры я! Ты знала
             Равно и власть, которою меня
             Связала ты,-- ту власть, передъ которой
             Ничтожными казались мнѣ завѣты
             Самихъ боговъ!
   Клеопатра.           О, сжалься! Пощади!..
   Антоній. И вотъ теперь я долженъ засылать
             Пословъ къ мальчишкѣ этому съ мольбою
             О милости! Я долженъ передъ нимъ
             Заискивать и ползать.. Я,-- игравшій
             Судьбою полуміра и творившій
             Счастливыхъ и несчастныхъ! Ты должна
             Была понять, что, будучи однажды
             Сраженъ тобой, тебѣ во власть я предалъ
             Мой грозный мечъ, и что тебѣ онъ будетъ
             Во всемъ повиноваться!
   Клеопатра.                     Сжалься! Сжалься!..
   Антоній. Ахъ, лишь не плачь!.. Одна твоя слезинка.
             Меня заставить можетъ позабыть,
             Что я имѣлъ и что теперь утратилъ.
             Цѣлуй меня!.. Ты этимъ возвратишь
             Мнѣ все, чего лишился я... Вернулся ль
             Мой посланный? Я къ Цезарю отправилъ
             Учителя дѣтей 73). Ужели нѣтъ
             Его еще?.. О, милая моя!
             Свинцомъ мнѣ давитъ сердце... Эй, давайте
             Намъ ужинать,-- вина и яствъ! Фортуна
             Привыкла знать, что, чѣмъ сильнѣе ею
             Я пораженъ, тѣмъ дѣлаюсь смѣлѣе! (Уходятъ).
  

СЦЕНА 10-я.

Лагерь Октавія въ Египтѣ.

(Входятъ Октавій, Долабелла, Тирей 74) и свита).

   Октавій. Пускай войдетъ, кого прислалъ Антоній.,,
             Тебѣ извѣстенъ онъ?
   Долабелла.                     Былъ у него онъ
             Учителемъ дѣтей. Ты можешь видѣть
             Изъ этого, какъ долженъ быть ощипанъ
             Теперь гордецъ Антоній, если шлетъ
             Къ тебѣ такое перышко изъ бывшихъ
             Своихъ могучихъ крыльевъ!.. Онъ, кому
             Служить еще-недавно почитали
             За честь цари. (Входитъ Евфроній).
   Октавій.           Приблизься и скажи,
             Съ чѣмъ ты пришелъ?
   Евфроній.                     Какъ ни ничтоженъ я,
             Но все жъ теперь являюсь къ вамъ посломъ
             Антонія, хотя имѣлъ недавно
             Въ его широкихъ замыслахъ не больше
             Значенія и силъ, чѣмъ ихъ имѣетъ
             Слеза росы на миртовомъ листкѣ
             Въ сравненіи съ широкимъ океаномъ.
   Октавій. Пусть будетъ такъ; -- но дальше. Съ чѣмъ пришелъ ты?
   Евфроній. Онъ шлетъ тебѣ привѣтъ, какъ властелину
             Своей судьбы, и проситъ позволенья
             Остаться жить въ Египтѣ;-- если жъ это
             Допущено не будетъ -- онъ готовъ
             Свою умѣрить просьбу, умоляя,
             Чтобъ ты ему позволилъ хоть дышать
             Межъ небомъ и землей и поселиться,
             Какъ совершенно частному лицу,
             Въ Аѳинахъ до кончины. Это -- просьба
             Антонія; а что до Клеопатры --
             Юна, склонясь передъ твоимъ величьемъ,
             Тебя покорно молитъ лишь о томъ,
             Чтобъ возвратилъ корону Птоломея,
             Тебѣ принадлежащую теперь,
             Ты вновь ея наслѣдникамъ.
   Октавій.                               На просьбы
             Антонія я глухъ; что жъ до царицы --
             Я съ ней согласенъ видѣться и даже
             Ея исполнить просьбу, съ тѣмъ однако,
             Чтобъ падшій другъ былъ ею умерщвленъ
             Иль изгнанъ изъ Египта. Если это
             Она исполнитъ, то просить не будетъ
             Напрасно и сама. Вотъ мой отвѣтъ
             Обоимъ имъ.
   Евфроній.           Да служитъ счастье вѣчно
             Тебѣ и впредь!
   Октавій.           Пускай его проводятъ
             Чрезъ наши аванпосты. (Евфроній уходитъ).
                                           Ну, Тирей!
             Пришла пора тебѣ употребите
             На дѣло краснорѣчье! Попытайся
             Порвать союзъ Антонія съ царицей.
             Я власть тебѣ даю ей обѣщать
             Все, что она желаетъ;-- можешь даже
             Сулить еще больше, что признаешь самъ
             Умѣстнымъ и полезнымъ. Женскій полъ
             Не очень твердъ бываетъ и при счастьѣ,
             Бѣда жъ собьетъ безъ лишняго труда
             Съ пути самихъ весталокъ. Докажи,
             Тирей, что ты уменъ, а тамъ ты можешь
             Составить самъ эдиктъ наградъ, какія
             Желаешь получить. Твое желанье
             Закономъ будетъ мнѣ.
   Тирей.                               Я отправляюсь
             Немедля въ путь.
   Октавій.                     Замѣть, какъ переноситъ
             Свое Антоній горе, и старайся
             По внѣшности поступковъ угадать,
             Что думаетъ онъ дѣлать.
   Тирей.                               Все исполню. (Уходитъ).
  

СЦЕНА 11-я.

Александрія. Комната во дворцѣ.

(Входятъ Клеопатра, Энобарбъ, Харміана и Ира).

   Клеопатра. Что жъ дѣлать, Энобарбъ?
   Энобарбъ.                                         Да что!-- подумать,
             И умереть 75).
   Клеопатра.           Кто больше виноватъ
             По-твоему: Антоній или я?
   Энобарбъ. Конечно, онъ! Кто жъ подчинилъ такъ глупо
             Разсудокъ вздорной прихоти? Бѣды
             Большой еще не вышло бъ изъ того,
             Что ты дала стречка изъ этой битвы,
             Гдѣ наводили другъ на друга страхъ
             Тѣ даже, кто сражался. Но ему-то
             Съ чего пуститься было вслѣдъ тебѣ?
             Какъ онъ позволить могъ чесоткѣ страсти
             Такъ глупо овладѣть собой -- вождемъ!
             И это въ грозный мигъ, когда полміра
             Сражалось съ полуміромъ! Въ мигъ, когда
             Онъ самъ стоялъ на ставкѣ. Стыдъ и срамъ,
             Какими онъ покрылся въ этомъ дѣлѣ,
             Не менѣе ни на волосъ потерь,
             Какія онъ понесъ, покинувъ битву
             Вослѣдъ тебѣ.
   Клеопатра.           Ахъ, замолчи!-- довольно!

(Входятъ Антоній и Евфроній).

   Антоній. И вотъ его отвѣтъ?
   Евфроній.                               Да, повелитель.
   Антоній. Царица, значитъ, можетъ получить
             Все, что ни пожелаетъ, подъ условьемъ.
             Чтобъ я былъ выданъ?
   Евфроній.                     Такъ сказалъ мнѣ Цезарь.
   Антоній. Скажи царицѣ это;-- пусть мою
             Сѣдѣющую голову отправитъ
             Она къ мальчишкѣ Цезарю, чтобъ онъ
             Наполнилъ черезъ край ея желанье
             Коронами.
   Клеопатра. Предать тебя?..
   Антоній (Ефронію).                     Вернись
             Къ нему назадъ, скажи, что онъ украшенъ
             Пока еще цвѣтами юныхъ лѣтъ
             И свѣжести; что потому весь міръ
             Ждетъ отъ него особенныхъ трудовъ
             И подвиговъ; его войска, галеры,
             Сокровища -- могли бы точно такъ же
             Во власти быть и труса. Тѣ вожди,
             Чьимъ знаніемъ онъ одержалъ побѣду,
             Могли бъ служить съ подобнымъ же успѣхомъ.
             И жалкому ребенку точно такъ,
             Какъ служатъ нынче Цезарю. Скажи,
             Что потому его я приглашаю
             Отбросить эти выгоды и выйти
             Со мной грудь съ грудью въ битву. Я объ этомъ
             Ему намѣренъ, впрочемъ, написать.
             Ступай за мной. (Уходятъ).
   Энобарбъ.           Да, какъ же!.. жди, чтобъ Цезарь
             Поставилъ такъ на ставку свой успѣхъ,
             И вышелъ на потѣшный поединокъ
             Съ борцомъ, какъ, ты! Нѣтъ, видно, умъ людской
             Не болѣе, какъ часть людского счастья:
             Уйдетъ одно -- потащится за нимъ
             Во слѣдъ и умъ. За внѣшнимъ исчезаютъ
             И внутреннія качества. Ну, какъ
             Могло ему присниться, если есть
             Еще въ немъ смыслъ, что Цезарь, все забравъ,
             Пойдетъ на бой съ обобраннымъ? О, Цезарь!
             Ты вмѣстѣ съ нимъ сразилъ его и умъ!

(Входитъ служитель).

   Служитель. Посолъ отъ Цезаря.
   Клеопатра.                               Какъ! Онъ явился
             Такъ запросто? Вотъ, милые мои,
             Смотрите, какъ предъ розою увядшей
             Спѣшатъ заткнуть носы свои и тѣ,
             Которые, бывало, преклонялись
             Предъ свѣжей прежней почкой. Прикажите
             Ввести посла.
   Энобарбъ (про себя). Я чувствую, что честность
             Во мнѣ готова споръ поднять съ разсудкомъ.
             Кто вѣренъ дураку -- дойдетъ легко;
             До глупости и самъ; но, тѣмъ не менѣе,
             Кто къ падшему герою сохранитъ
             Незыблемую преданность -- одержитъ
             Неменьшую побѣду и надъ тѣмъ,
             Кто побѣдилъ его. Такихъ людей
             Достойно чтитъ исторія. (Входитъ Тирей).
   Клеопатра.                               Скажи
             Намъ волю Цезаря.
   Тирей.                               Ее скажу я
             Тебѣ наединѣ.
   Клеопатра.           Откройся смѣло --
             Здѣсь все друзья.
   Тирей.                     Они друзья, быть-можетъ,
             Съ тѣмъ вмѣстѣ и Антонію.
   Энобарбъ.                               Ему
             Ихъ надобно бъ имѣть теперь не меньше,
             Чѣмъ имъ имѣетъ Цезарь; безъ того же --
             Что толку въ нихъ во всѣхъ? А сверхъ того,
             Скажи лишь слово Цезарь -- нашъ Антоній
             Припишется въ друзья къ нему и самъ,
             Тогда и мы, принадлежа всѣмъ тѣломъ
             Антонію, съ нимъ вмѣстѣ будемъ, значитъ,
             Друзьями Цезарю.
   Тирей.                               Ну, если такъ,
             То выслушай, великая царица:
             Мой повелитель шлетъ тебѣ совѣтъ
             Забыть о всемъ и помнить лишь, что ты.
             Имѣешь дѣло съ Цезаремъ.
   Клеопатра.                               Онъ судитъ
             Воистину по-царски.
   Тирей.                               Цезарь знаетъ,
             Что видимая преданность твоя
             Антонію порождена не страстью,
             Но лишь одной боязнью.
   Клеопатра.                               О!
   Тирей.                                                   Ему
             Тебя сердечно жаль, и онъ прекрасно
             Умѣлъ понять, что честь твоя нимало!
             Не тронута прошедшимъ, уступивъ
             Лишь грубому насилью.
   Клеопатра.                     Цезарь -- богъ
             И видитъ ясно все. Я покорилась
             Тому, чего мнѣ не было дано
             Возможности избѣгнуть.
   Энобарбъ (про себя).           Не спросить ли
             Объ этомъ мнѣ Антонія? Бѣдняга!
             Его корабль, какъ вижу я, течетъ
             По всѣмъ пазамъ. Нѣтъ, кажется, пришла
             Пора его оставить тѣмъ, кто хочетъ
             Остаться цѣлъ! Дражайшее его
             Сокровище готово съ нимъ разстаться. (Энобарбъ уходитъ).
   Тирей. Что жъ долженъ я сказать? Чего ты просишь
             У Цезаря? Онъ, вѣрь мнѣ, ожидаетъ
             Лишь слова твоего, чтобы исполнить
             Все, что ни пожелаешь ты. Онъ жаждетъ,
             Чтобъ оперлась ты на его фортуну,
             Какъ на костыль; но я не въ правѣ скрыть,
             Что доброе его желанье сдѣлать
             Угодное тебѣ пріобрѣло бы
             Гораздо больше рвенья, если бъ могъ
             Ему я передать, что разошлась ты
             Съ Антоніемъ, вруча свою судьбу
             Лишь Цезарю, владыкѣ всей вселенной.
   Клеопатра. Какъ звать тебя?
   Тирей.                              Меня зовутъ Тиреемъ,-
   Клеопатра. Такъ слушай же, милѣйшій изъ пословъ:.
             Скажи герою Цезарю, что скромно
             Ему цѣлуя руку, чрезъ тебя
             Склоняю я къ стопамъ его корону,
             Равно какъ и себя. Прибавь, что жду
             Изъ устъ его побѣдныхъ 76) я рѣшенья
             Судьбы Египта въ будущемъ.
   Тирей.                                         Вотъ голосъ
             Ума и благородства. Если въ споръ
             Вступили счастье съ мудростью, и мудрость
             Разумно удовольствовалась тѣмъ,
             Что лишь возможно -- это вѣрный признакъ,
             Что жребій, взятый ею, будетъ проченъ.
             Позволь, царица, мнѣ напечатлѣть
             Покорный поцѣлуй на этой ручкѣ 77).
   Клеопатра. Отецъ покойный Цезаря нерѣдко,
             Обдумывая средство покорить
             То царство или это, преклонялся
             Точь-въ-точь, какъ ты теперь, предъ этой бѣдной,
             Ничтожною рукой и осыпалъ
             Ее такимъ же градомъ поцѣлуевъ.

(Входятъ Антоній и Энобарбъ).

   Антоній (увидя Тирея, цѣлующаго руку Клеопатры).
             Знакъ милости!.. Юпитеръ громовержецъ!..
             (Тирею). Кто ты, бездѣльникъ?
   Тирей.                                         Исполнитель воли
             Славнѣйшаго изъ смертныхъ, чьимъ велѣньямъ
             Внимать достойно всѣмъ.
   Энобарбъ.                     Ты захотѣлъ,
             Какъ кажется, быть битымъ.
   Антоній.                               Эй, сюда!..
             (Тирею). А ты, проклятый коршунъ!.. Что же это?
             Иль власть моя растаяла совсѣмъ?
             Сто дьяволовъ!.. Мнѣ стоило, бывало,
             Лишь свистнуть, чтобъ сбѣжалися толпой
             Ко мнѣ цари, какъ мальчики, съ покорнымъ
             Вопросомъ, что хочу я? (Входятъ нѣсколько служителей).
                                           Вы оглохли?
             Иль больше не Антоній я?.. Сейчасъ же
             Взять этого шута 78) и не жалѣть
             На немъ горячихъ палокъ!
   Энобарбъ.                               Что, пріятель!
             Играть со львенкомъ, видно, безопаснѣй,
             Чѣмъ трогать умирающаго льва!
   Антоній. Луна и звѣзды!.. Бить его! Будь здѣсь
             Всѣ двадцать новыхъ данниковъ, которыхъ
             Смирилъ Октавій-Цезарь,-- всѣмъ бы имъ
             Была одна отплата, если бъ смѣлъ
             Изъ нихъ хотя одинъ съ такимъ нахальствомъ
             Коснуться къ этой... какъ ее назвать
             Съ тѣхъ поръ, какъ перестала быть она
             Царицей Клеопатрой?.. Бить его!
             Бить, бить его, пока не завизжитъ
             Онъ, какъ щенокъ! Пока не искривятся
             Глаза его и ротъ, какъ у мальчишки!
             Тащить его!..
   Тирей.                     Антоній...
   Антоній.                     Ну, что встали?..
             Живѣй! А тамъ вернитесь съ нимъ опять.
             Пусть этотъ шутъ отправится посломъ
             Отъ насъ обратно къ Цезарю. (Служители уводятъ Тирея)
                                                     А ты,
             Отцвѣтшая наполовину прежде,
             Чѣмъ я тебя узналъ!.. О, какъ я могъ
             Покинуть такъ несмятымъ изголовье
             Постели брачной въ Римѣ! Отказаться
             Отъ радости оставить по себѣ
             Законное потомство! Бросить дерзко
             Безцѣннѣйшую женщину, смѣнивъ
             Ее на тварь продажную, которой
             Съ наемникомъ вступить не стыдно въ связь!
   Клеопатра. Мой другъ...
   Антоній.                     Была распутницей всегда ты!
             Но если мы, рѣшились закоснѣть
             Въ стыдѣ навѣкъ, то праведные боги
             Лишаютъ насъ способности увидѣть
             Самихъ себя!. Они намъ покрываютъ
             Глаза той самой мерзостью и грязью,
             Въ которыхъ закоснѣли мы! Лишаютъ
             Насъ здраваго разсудка, такъ что мы
             Боготворимъ, чего должны гнушаться,
             И дѣлаемся, быстро мчась къ паденью,
             Посмѣшищемъ для всѣхъ!..
   Клеопатра.                               Ужель дошло
             До этого?
   Антоній.           Вѣдь ты ужъ мнѣ и прежде
             Досталась, какъ обглоданная кость
             Съ тарелки Цезаря! Что говорю?--
             Ты продавалась прежде и Помпею.
             Я не хочу считать уже другихъ,
             Приписанныхъ ходячею молвой
             Тебѣ часовъ разврата! Я увѣренъ,
             Что если ты способна догадаться,
             Что значить быть воздержной, то на дѣлѣ
             Ты этого не знаешь!
   Клеопатра.                     Что ты хочешь
             Сказать всѣмъ этимъ?
   Антоній.                     Допустить мерзавца,
             Готоваго съ поклономъ принимать
             Подачки отъ любого, обращаться
             Такъ съ этою рукой!.. съ рукой, служившей
             Когда-то мнѣ подругой и залогомъ
             Моихъ высокихъ замысловъ! О, если бъ
             Стоялъ теперь я на холмѣ Базанскомъ,
             Я крикомъ бы неистовымъ своимъ
             Переревѣлъ рогатыя стада,
             Живущія на немъ 79)! Мой стыдъ и ярость
             Чрезчуръ сильны, чтобъ могъ ихъ выражать.
             Я способомъ людскимъ! Скорѣе сталъ бы
             Благодарить приговоренный къ казни
             Предъ смертью палача за то, что тотъ
             Стянулъ проворно петлю.

(Служители возвращаются съ Тиреемъ).

                                                     Что, готово?
   Служитель. Исполнено.
   Антоній.                     Кричалъ? Молилъ пощады?
   Служитель. И какъ еще.
   Антоній (Тирею).                     Когда живъ твой отецъ,
             Онъ горько пожалѣетъ, что родился
             Ты сыномъ, а не дочерью 80), и самъ то
             Раскаешься навѣрно, что пошелъ,
             Вослѣдъ за славой Цезаря. За это
             И былъ прибитъ ты нынче. Дрожь пройметъ,
             Увѣренъ я, впередъ тебя при видѣ
             Прекрасныхъ женскихъ ручекъ. Ты ихъ будешь
             Бояться, какъ огня. Вернись обратно
             Къ тому, кѣмъ присланъ: ты, и передай
             Ему подробно все, какъ былъ ты принятъ.
             Скажи, что онъ взбѣсилъ меня своей
             Заносчивою дерзостью, забывши,
             Кѣмъ былъ когда-то я и помня только,
             Что я теперь. Себѣ позволилъ это
             Вѣдь онъ лишь потому, что счелъ меня
             Покинутымъ навѣки лучезарной
             Плеядой звѣздъ, пророчившихъ мою
             Счастливую судьбу, и полагая,
             Что звѣзды тѣ исчезли безвозвратно
             Въ пучинѣ тьмы. Когда онъ недоволенъ
             Тѣмъ, что съ тобой я сдѣлалъ -- передай
             Ему въ отвѣтъ, что у него во власти ,
             Отпущенникъ Гиппархъ. Онъ можетъ бить,
             Пытать его иль вѣшать, чтобъ сквитаться
             Со мною за тебя. Проси, чтобъ это
             Исполнилъ онъ. Теперь же прочь съ своими
             Рубцами на спинѣ! (Тирей уходитъ).
   Клеопатра.                     Ты все покончилъ?
   Антоній. Звѣзда моя земная закатилась,
             И это ужъ одно предвѣстьемъ служитъ,
             Что кончена судьба моя!..
   Клеопатра.                     Дождусь,
             Пока ты успокоишься.
   Антоній.                     Ты рада
             Заискивать предъ презрѣннымъ рабомъ,
             Чья должность прикрѣплять ремни и пряжки
             Къ подошвамъ Цезаря 81), лишь только бъ этимъ.
             Польстить его владыкѣ.
   Клеопатра.                     Какъ меня
             Ты, вижу, мало знаешь!
   Антоній.                     Для меня ты
             Безчуственнѣе льда!
   Клеопатра.                     О, мой безцѣнный!
             Будь это правда -- я бы пожелала,
             Чтобъ этотъ ледъ, упалъ смертельнымъ градомъ
             На голову мнѣ первой! Пусть лишилъ бы
             Меня онъ сразу жизни! Пусть равно
             Убилъ бы этотъ градъ Цезаріона;
             И прочихъ всѣхъ дѣтей моихъ. со всѣмъ
             Египетскимъ народомъ! Пусть бы всѣ
             Погибли въ этой бурѣ и лежали,
             Лишенные гробницъ, пока ихъ трупы
             Не облѣпили бъ рои комаровъ
             И нильскихъ мухъ.
   Антоній.                    Ну, хорошо, довольно!
             Мой первый пылъ прошелъ. Нашъ врагъ теперь
             Близъ стѣнъ Александріи. Тамъ мы съ нимъ;
             Помѣряемся счастьемъ. Наше войско!
             Вело себя примѣрно, флотъ же снова
             Успѣлъ соединиться и способенъ
             Еще грозить. Терять не надо бодрость.
             Коль скоро суждено еще вернуться
             Изъ битвы мнѣ, то я вернусь съ мечомъ,
             Покрытымъ славной кровью, и вопьюсь
             Губами въ эти губки. Поняла ты
             Меня теперь? Моя надежда снова
             Зардѣлась предо мной. Быть-можетъ, мнѣ
             Вписать мечомъ еще удастся имя
             Въ исторію.
   Клеопатра.          Ты сталъ героемъ прежнимъ!
   Антоній. Я пылъ и мощь руки своей утрою
             И съ яростью начну разить враговъ!
             Они, бывало, шуткой откупались
             Отъ гибели въ тѣ дни, когда я велъ
             Пустую жизнь -- зато теперь не будетъ
             Пощады имъ! Я тысячи отправлю
             Въ кромѣшный адъ, чуть кто захочетъ мнѣ
             Противостать... Идемъ теперь: хочу я
             Еще съ тобой провесть отрадно ночь.
             Позвать ко мнѣ вождей!-- я ихъ, сумѣю
             Развеселить! Полнѣй кипите, чаши!
             Ночныхъ часовъ не будемъ мы считать!
   Клеопатра. Сегодня день вѣдь моего рожденья.
             Печально, признаюсь, я ожидала
             Его провесть; но если прежнимъ сталъ
             Антоній мой -- я снова Клеопатра!
   Антоній. Все, все еще исправится!
   Клеопатра.                               Велите
             Позвать сюда сподвижниковъ, достойныхъ
             Великаго вождя.
   Антоній.                     Да, да, зовите!
             Я имъ скажу отъ сердца рѣчь; заставлю
             Забыть страданья ранъ, согрѣвъ струей
             Горячаго вина. Идемъ, царица!
             Во мнѣ кипитъ еще довольно силъ
             И мужества. Увидишь ты, что въ битвѣ
             Мной будетъ любоваться даже смерть,
             Увидя пылъ, съ какимъ я буду спорить;
             Съ ея тлетворной злостью!

(Уходятъ Антоній, Клеопатра и свита).

   Энобарбь.                     Хочетъ онъ
             Сразить нахальствомъ молнію! Что пользы
             Топить испугъ свой въ дерзости? Бываетъ,
             Что въ бой съ орломъ отчаянно спѣшитъ
             И горлица въ минутномъ изступленьи.
             Мнѣ въ этомъ всемъ, какъ на ладони, ясно,
             Что храбрый вождь успѣлъ возстановить
             Свой пылъ насчетъ разсудка. Если жъ доблесть
             Живетъ насчетъ ума -- она притупитъ
             Тѣмъ собственный свой мечъ! Нѣтъ, вижу, время
             Настало мнѣ покончить дѣло съ нимъ. (Уходить).
  

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Лагерь Октавія близъ Александріи.

(Входятъ Октавій, читая письмо, Агриппа, Меценатъ и другіе).

   Октавій. Онъ Цезаря дерзнулъ назвать мальчишкой
             И поднялъ голосъ такъ, какъ будто бъ могъ
             Насъ выгнать изъ Египта. Мой посолъ
             Имъ высѣченъ, а самъ я въ заключенье
             Имъ вызванъ въ частный бой! Октавій-Цезарь
             Антоніемъ! Пускай же старый шутъ
             Узнаетъ то, что если пожелаю
             Я умереть 82), то отыщу къ тому
             Причину подѣльнѣй;-- его же вызовъ
             Мнѣ лишь смѣшонъ.
   Меценатъ.                     Ты долженъ, Цезарь, знать,
             Что если кто-нибудь изъ сильныхъ міра
             Дошелъ до бѣснованья -- это знакъ,
             Что загнанъ онъ почти до полусмерти.
             Спѣши же съ нимъ покончить; не давай
             Ему вздохнуть: вѣдь бѣшенство и ярость
             Для насъ плохіе стражи.
   Октавій.                               Объявите
             Начальникамъ отрядовъ, что поутру
             Мы вступимъ въ бой -- въ послѣдній бой изъ всѣхъ,
             Въ которыхъ мы сражались! Мы считаемъ
             Теперь въ числѣ союзниковъ немало
             Сторонниковъ Антонія. Побѣда!
             Поэтому надъ нимъ удастся легче.
             Велите объявить объ этомъ войску
             И угостить сверхъ этого солдатъ.:
             У насъ добычи вволю: можно смѣло
             Ее почать;-- войска же заслужили
             Себѣ награду. Бѣдный Маркъ-Антоній! (Уходятъ).
  

СЦЕНА 2-я.

Александрія. Комната во дворцѣ.,

(Входятъ Антоній; Клеопатра, Энобарбъ, Харміана, Ира, Алексасъ и свита).

   Антоній. Итакъ, Домицій, вызовъ имъ не принятъ?
   Энобарбъ. Не принятъ.
   Антоній.                     Почему жъ?
   Энобарбъ.                                         Онъ разсудилъ,
             Что, будучи счастливѣе тебя
             Разъ въ двадцать, онъ сражаться не желаетъ
             Въ постыдной битвѣ двадцати съ однимъ.
   Антоній. Съ тобой, храбрецъ, мы выйдемъ завтра въ битву
             На сушѣ и на морѣ. Буду живъ,
             Иль смерть меня сразить -- я все жъ успѣю "
             Омыть свою поруганную честь
             Въ потокахъ жаркой крови. Будешь ты
             Сражаться также?
   Энобарбъ.                     Съ крикомъ: "Къ чорту все!"
   Антоній. Ты молодецъ! Пусть позовутъ теперь
             Сюда моихъ служителей. Сегодня
             Пиръ долженъ быть на славу!

(Входятъ служители. Антоній подаетъ имъ по очереди руки).

                                                     Дай твою
             Мнѣ руку, другъ!-- ты мнѣ служилъ усердно;
             И ты, и ты, и ты -- вы всѣ вели
             Себя съ примѣрной честностью. Цари
             Нерѣдко помогали исполнять
             Вамъ вашу службу.
   Клеопатра (Энобарбу). Что онъ затѣваетъ?
   Энобарбъ (тихо). Бѣда и горе побуждаютъ васъ
             Нерѣдко къ глупымъ выходкамъ.
   Антоній (служителю).                     Ты также
             Служилъ мнѣ честно. Искренно желалъ бы
             Я стать толпой, какъ вы, а васъ, напротивъ,
             Слить въ одного, чтобъ отслужить вамъ такъ же.
             Какъ вы служили мнѣ.
   Служители.                     Да сохранятъ
             Отъ этого насъ боги!
   Антоній.                     Послужите жъ
             Еще мнѣ въ эту ночь. Пусть кубокъ мой
             Пустымъ не остается. Поступайте,
             Какъ будто бы попрежнему народы
             Еще повиновались мнѣ такъ точно,
             Какъ вы мнѣ повинуетесь.
   Клеопатра (Энобарбу).           Что съ нимъ?
   Энобарбъ. Онъ хочетъ ихъ разжалобить.
   Антоній.                                                   Останьтесь
             Моими въ эту ночь. Она, быть-можетъ,
             Послѣдняя для вашей вѣрной службы.
             Быть-можетъ, рокъ ужъ не судилъ мнѣ больше
             Увидѣть васъ! Быть-можетъ, завтра буду
             Кровавымъ трупомъ я, а вы найдете
             Себѣ иныхъ господъ. Хочу я съ вами
             Поэтому, проститься. Впрочемъ, я
             Еще не распускаю васъ: я связанъ
             Былъ съ вашей службой узами, какъ бракомъ,
             И потому насъ можетъ раздѣлить
             Одна лишь смерть. Услуги ваши нужны
             Мнѣ будутъ лишь на нѣсколько часовъ
             Сегодня въ ночь -- и да хранятъ васъ боги!

(Служители плачутъ).

   Энобарбъ. Смотри, что ты надѣлалъ: вѣдь они.
             Расхныкались. Ну для чего все это?
             И я, оселъ, туда же,-- точно лукомъ
             Натёрли мнѣ глаза. Не дѣлай насъ,
             Стыда хоть ради, бабами.
   Антоній.                     Довольно!
             Я, вѣрьте мнѣ, не думалъ довести
             Васъ до того. Растетъ добро на почвѣ,
             Увлаженной подобною росой.
             Вы поняли чрезчуръ уже печально
             Мои слова. Я васъ вѣдь ободрить
             Хотѣлъ своею рѣчью; вамъ на радость
             Затѣялъ пиръ, который превратитъ
             Намъ тьму ночную въ день. Узнайте жъ всѣ,
             Сердечные друзья мои, что много
             Надеждъ питаю я на то, что дастъ
             Намъ завтрашнее утро! Если васъ
             Веду я въ бой, то, значитъ, уповаю
             На жизнь и славу больше, чѣмъ на смерть
             И на позоръ. Идемте жъ пировать
             И до поры утопимъ всѣ заботы. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 3-я.

Тамъ же. Передъ дворцомъ.

(Входятъ два солдата и становятся на стражу)*

   1-й солдатъ. Ну, другъ, прощай!-- День завтра будетъ жаркій.
   2-й солдатъ. Онъ все покончитъ дѣло. Не слыхалъ ты,
             О чемъ толкуютъ въ городѣ?
   1-й солдатъ.                               Ни слова.
             А развѣ есть что новаго?
   2-й солдатъ.                     Да такъ!
             Быть-можетъ, это вздоръ. Прощай! до завтра 83).
   1-й солдатъ. Прощай и ты. (Входятъ два другихъ солдата)-
   2-й солдатъ.                               Смотрите, не зѣвать!
   3-й солдатъ. Самъ не зѣвай. Ну, становитесь, что ли.

(Расходятся по постамъ).

   4-й солдатъ. Намъ мѣсто здѣсь. Да,-- если только флотъ
             Насъ вывезетъ, такъ пѣхотинцы тоже
             Возьмутъ свое.
   3-й солдатъ.           Что говорить! Пѣхота
             Отмѣнная: на драку лѣзть готова.

(Подъ землей раздается звукъ гобоевъ).

   4-й солдатъ. Тс! Что это?..
   1-й солдатъ.                     Молчи.
   2-й солдатъ.                               Ты слышишь?
   1-й солдатъ.                                                   Да.
             Играютъ гдѣ-то въ воздухѣ 84).
   3-й солдатъ.                               Какое,--
             Не въ воздухѣ -- въ землѣ!
   4-й солдатъ.                               Такъ что жъ,-- вѣдь это
             Хорошій знакъ.
   3-й солдатъ.           Ну, врядъ ли.
   1-й солдатъ.                               Да молчите жъ!
             Что бъ это, братцы, значило?
   2-й солдатъ.                     А то,
             Что, видно, Геркулесъ рѣшилъ покинуть
             Антонія,-- вѣдь онъ его любимый
             И первый богъ.
   1-й солдатъ.           Пойдемъ спросить, слыхали ль
             Другіе также. (Сходятся съ другими солдатами).
   2-й солдатъ.           Слышали, ребята?
   Солдаты (переговаривая разомъ).
             Вы, значить, тоже слышали? Что жъ это?
             Откуда? Что?
   1-й солдатъ.           Мудреныя дѣла.
   3-й солдатъ. Чу, вотъ опять! Вы слышите?
   1-й солдатъ.                                                   Пойдемте
             За звукомъ вслѣдъ;-- куда-нибудь вѣдь насъ
             Онъ приведетъ.
   Солдаты (вмѣстѣ). Чудно! Мудрено! Странно! (Уходятъ).
  

СЦЕНА 4-я.

Тамъ же. Комната во дворцѣ.

(Входятъ Антоній; Клеопатра, Харміана и служитель).

   Антоній. Эй, Эросъ, гдѣ доспѣхи?
   Клеопатра.                                         Отдохни,
             Засни еще немного.
   Антоній.                     Нѣтъ, голубка 85),
             Пора на бой. Доспѣхи, Эросъ! Эросъ!

(Входитъ Эросъ съ оружіемъ).

             За дѣло, другъ!.. Одѣнь могучей сталью
             Меня живѣй! Когда ужъ нынче счастье
             Не будетъ намъ служить, то развѣ только
             Въ отплату за насмѣшки надъ своей
             Случайностью.
   Клеопатра.           Постой, я помогу
             Одѣть тебя. (Беретъ части оружія).
                                 Сюда вѣдь это?
   Антоній.                               Полно,
             Не мучь себя;-- вѣдь ты оруженосецъ
             Души моей и сердца. Вотъ и дурно,
             Совсѣмъ не такъ.
   Клеопатра           (помогая). А вотъ теперь какъ надо --
             Не правда ли?
   Антоній.           Прекрасно. Ну, теперь
             Сраженье будетъ нашимъ! Одѣвайся
             Проворнѣй, Эросъ, самъ.
   Эросъ.                                         Въ одну минуту.
   Клеопатра. Удобно ль ты застегнутъ?
   Антоній.                                         Превосходно.
             Пускай теперь попробуетъ любой
             Снять эту броню, прежде чѣмъ хозяинъ
             Захочетъ самъ исполнить это дѣло
             Для отдыха! Узнаетъ онъ, что значатъ
             Гроза и громъ. Что, Эросъ,-- оказался
             Неловкимъ ты слугой! Царица наша
             Искуснѣе тебя. Ступай же,-- время
             Терять нельзя. (Клеопатрѣ) О, милая, когда бы
             Могла увидѣть ты, какъ буду биться
             Сегодня я -- назвала бъ битву ты
             Поистинѣ занятіемъ героевъ,
             Меня жъ бойцомъ достойнымъ!

(Входитъ военачальникъ въ полномъ вооруженіи).

                                                     Въ добрый часъ!
             Судя по виду, смотришь ты умѣлымъ
             И честнымъ, храбрымъ воиномъ. Мы рано
             Умѣемъ встать, когда зоветъ насъ дѣло,
             Пріятное душѣ.
   Военачальникъ.           Хоть часъ зари
             Едва насталъ, но тысячи бойцовъ,
             Блестя броней, ужъ ждутъ тебя, великій
             И славный вождь, на пристани.

(За сценой крики, трубы и стукъ оружія. Входятъ другой военачальникъ и солдаты).

   2-й военачальникъ.                               Сіяетъ
             Заря свѣтло. Привѣть тебѣ, нашъ вождь!
   Солдаты. Привѣтъ вождю!
   Антоній.                               Хорошій, дружный кликъ!
             Заря сегодня засверкали раньше,
             Чѣмъ слѣдуетъ, какъ будто въ ней зажегся
             Пылъ юноши, спѣшащаго съ отвагой
             На подвиги. (Эросу, который его вооружаетъ).
                                 Такъ, такъ, сюда! Подай
             Теперь мнѣ мечъ. (Клеопатрѣ)
                                 Прощай, моя царица!
             Цѣлую я тебя на разставаньи,
             Какъ воинъ -- коротко; постыдно было бъ
             Намъ нѣжничать предъ битвой, для минуты
             Любовнаго прощанья 86) сердцемъ я
             Теперь закованъ въ сталь.
             (Солдатамъ) А вы, что твердо
             Итти рѣшились въ бой -- спѣшите слѣдомъ
             За мною всѣ. Вамъ показать себя
             Сегодня будетъ случай. (Уходитъ со свитой Антоній).
   Харміана.                     Хочешь ты
             Уйти къ себѣ, царица?
   Клеопатра.                     Да, уйдемте.
             Какъ бодро онъ отправился! О, если бъ
             Согласье Цезарь далъ свое на вызовъ,
             Чтобъ положить губительной войнѣ
             Конецъ единоборствомъ! Вотъ когда бы
             Антоній мой навѣрно былъ... теперь же...
             Но, впрочемъ, что загадывать! Идемте. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 5-я.

Лагерь Антонія близъ Александріи.

(Трубы. Входятъ Антоній съ Эросомъ и встрѣчаются съ солдатомъ).

   Солдатъ. Пусть боги благосклонные пошлютъ,
             Счастливый день Антонію!
   Антоній.                               Жалѣю,
             Что рѣчь твоя и раны не успѣли
             Въ то время убѣдить меня начать
             Борьбу съ врагомъ на сушѣ.
   Солдатъ.                               Да, когда бы
             Меня послушалъ ты -- цари и воинъ,
             Покинувшій тебя сегодня утромъ,
             Сражались бы и нынче за тебя.
   Антоній. Кѣмъ я покинутъ утромъ?
   Солдатъ.                                         Тѣмъ, кто былъ
             Къ тебѣ всѣхъ ближе:-- кликни Энобарба --
             Тебя онъ не услышитъ иль, услышавъ,
             Подастъ отвѣтъ изъ Цезарева стана:
             "Я болѣе не твой!"
   Антоній.           Что ты промолвилъ?..
   Солдатъ. Онъ съ Цезаремъ.
   Эросъ.                               Но не успѣлъ онъ взять
             Съ собой своихъ сокровищъ.
   Антоній.                               Неужели
             Онъ измѣнилъ?
   Солдатъ.           Рѣшительно.
   Антоній.                               Велите жъ
             Немедля отослать къ нему его
             Сокровища -- все до послѣднихъ крохъ.
             Исполни это, Эросъ, и пошли
             Къ нему письмо съ желаньемъ добрымъ счастья.
             Подай мнѣ подписать его. Скажи,
             Что искренно желаю я ему
             Не встрѣтить въ жизни надобности снова
             Мѣнять господъ. Мой злобный рокъ успѣлъ,
             И честныхъ сдѣлать низкими. Ступай же
             И торопись. Возможно ль? Энобарбъ!.. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 6-я.

Лагерь Октавія близъ Александріи.

(Трубы. Входятъ Октавій, Агриппа, Энобарбъ и свита).

   Октавій. Вели, Агриппа, начинать сраженье
             И передай приказъ, чтобы Антоній!
             Былъ взятъ живымъ.
   Агриппа.                     Исполню, славный Цезарь.
   Октавій. Желанный миръ готовъ покрыть оливой:
             Вселенную. Вкусятъ три части свѣта
             Отъ благъ его, когда лишь улыбнется
             Намъ счастье нынче. (Входитъ вѣстникъ).
             Вѣстникъ. Къ войску прибылъ въ поле
             Антоній самъ.
   Октавій.           Скажи, чтобы Агриппа
             Поставилъ перебѣжчиковъ впередъ,
             Пусть разразитъ надъ ними злость Антоній,
             Какъ надъ собой. (Октавій уходитъ со свитой).
   Энобарбъ.                     Предался точно такъ же
             И Алексасъ. Послалъ его Антоній
             По дѣлу въ Іудею; онъ же тамъ
             Успѣлъ устроить такъ, что Иродъ тоже
             Сталъ Цезаревымъ другомъ; самъ же онъ
             Былъ Цезаремъ повѣшенъ въ воздаянье
             Своихъ заслугъ, и если получили
             Канидій съ прочей сволочью себѣ
             Мѣста и деньги -- все жъ никто не станетъ
             Цѣнить и уважать ихъ. Скверно, скверно
             Я поступилъ! Сердечно каюсь въ томъ!
             Не знать мнѣ больше радостей на свѣтѣ.

(Входитъ солдатъ Цезаря),

   Солдатъ. Тебѣ прислалъ Антоній всѣ твои
             Сокровища съ прибавкой многихъ лишнихъ.
             Тотъ, кѣмъ они доставлены, прошелъ
             Чрезъ мѣсто, гдѣ поставленъ я на стражѣ.
             Мулы въ твоей палаткѣ и уже
             Развьючены.
   Энобарбъ.           Я отдаю тебѣ
             Все, что привезено.
   Солдатъ.                     Не смѣйся -- полно?
             Я правду говорю. Тебѣ не худо бъ
             Отправиться, чтобъ проводить посланца
             Изъ лагеря. Я сдѣлалъ это бъ самъ,
             Да долженъ воротиться вновь на стражу.
             Властитель твой остался, какъ всегда,
             Юпитеромъ. (Уходитъ).
   Энобарбъ.           А я первѣйшимъ сталъ
             Бездѣльникомъ, и вижу это самъ!
             О, Маркъ Антоній, рудникъ благородства!
             Ты золотомъ воздалъ мнѣ за измѣну!
             Чего жъ бы могъ себѣ я ожидать
             За преданность? Во мнѣ разбито сердце.
             Когда мой стыдъ не доведетъ меня
             До жалкаго конца -- я все равно
             Умру другимъ путемъ, но и позора
             Довольно, чтобъ убить меня! Могу ли
             Сражаться я съ тобой! О, нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ!
             Пойду сыскать какой-нибудь пустынный
             И смрадный ровъ! Я въ немъ умру;-- чѣмъ будетъ
             Грязнѣе онъ, тѣмъ для меня достойнѣй! (Уходитъ).
  

СЦЕНА 7-я.

Поле битвы между двумя лагерями.

(Шумъ битвы, барабаны и трубы. Входятъ Агриппа и другіе).

   Агриппа. Намъ надо отступить: мы увлеклись
             Чрезчуръ поспѣшнымъ натискомъ. Самъ Цезарь
             Вступить былъ долженъ въ бой. Сопротивленье
             Сильнѣе, чѣмъ мы думали.

(Уходятъ. Шумъ продолжается. Входятъ Антоній и Скаръ раненый).

   Скаръ.                                         О, храбрый,
             Великій вождь! Вотъ что зовется битвой!
             Когда бы такъ сражались мы и прежде,
             Враги давно вернулись бы домой,
             Обвязанные въ тряпкахъ.
   Антоній.                     Самъ ты раненъ.
   Скаръ. Была моя похожа рана прежде
             На букву Т, теперь же, разорвавшись,
             Глядитъ, какъ Н.
   Антоній.           Ихъ войско отступаетъ
   Скаръ. Мы ихъ загнать сумѣемъ въ крысьи норы.
             На мнѣ еще свободно помѣстятся
             Ранъ пять иль шесть. (Входитъ Эросъ).
   Эросъ. Враги бѣгутъ;-- мы можемъ
             Почесть вполнѣ сегодняшній успѣхъ
             Блистательной побѣдой.
   Скаръ.                               Бейте ихъ
             Безъ устали вдогонку. Надо бить
             Ихъ сзади, точно зайцевъ:-- вѣдь легко
             Лупить по пяткамъ трусовъ.
   Антоній.                     Стоишь ты
             Бытъ награжденнымъ за веселый нравъ
             И вдесятеро болѣе за храбрость.
             Идемте же!
   Скаръ.          Хромая, поплетусь. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 8-я.

Подъ стѣнами Александріи.

(Трубы. Входятъ Антоній, Скаръ и войско).

   Антоній. Мы ихъ прогнали въ лагерь. Пусть сейчасъ
             Бѣгутъ сказать царицѣ о свершенныхъ
             Сегодня нами подвигахъ, а завтра,
             Чуть глянетъ свѣтъ -- мы выпустимъ изъ жилъ
             Послѣднюю ихъ кровь, какая нынче
             У нихъ еще осталась. Всѣхъ равно
             Я васъ благодарю! Вы бились такъ,
             Какъ будто бъ защищали не мое,
             А собственное дѣло. Каждый велъ
             Себя героемъ Гекторомъ! Спѣшите жъ
             Теперь домой, въ объятья вашихъ женъ
             И радостныхъ друзей. Пускай узнаютъ
             Они всѣ ваши подвиги; пусть смоютъ
             Ручьями слезъ запекшуюся кровь
             На вашихъ славныхъ ранахъ и цѣлуютъ
             Почетные рубцы. (Скару)
                                           Дай руку мнѣ
             Твою, храбрецъ. (Входитъ Клеопатра со свитой).
                                 О подвигахъ твоихъ
             Повѣдаю я этой чародѣйкѣ.
             Пускай она тебя благословитъ
             Своею благодарностью. (Клеопатрѣ) А ты,
             Мой день и свѣтъ,-- спѣши обнять мою
             Закованную грудь! Пробейся лаской
             До сердца мнѣ сквозь сталь тяжелой брони
             И радуйся тому, что такъ трепещетъ
             Оно восторгомъ!
   Клеопатра.           Вождь вождей! Герой,
             Какихъ на свѣтѣ не было! Тебя ли
             Встрѣчаю я, избѣгнувшаго смерти,
             Съ улыбкою тріумфа на челѣ!
   Антоній. Узнай, мой соловей, что мы прогнали
             Враговъ до ихъ палатокъ. Пусть сѣдины
             Успѣли проглянуть уже сквозь мракъ
             Моихъ волосъ -- ты видишь, что осталось
             Еще во мнѣ достаточно ума
             И бодрости на то, чтобъ одержать
             Побѣду и надъ юностью. (Указывая на Скара)
                                                     Взгляни
             На этого героя! Побалуй
             Его своею ручкой:-- дай ему
             Ее поцѣловать. Онъ былъ похожъ
             Въ сраженьи на разгнѣваннаго бога,
             Поклявшагося грозно истребить
             Весь родъ людской.
   Клеопатра (Скару).           Я подарю тебѣ
             Доспѣхъ изъ золота, принадлежавшій
             Царю въ былое время 87).
   Антоній.                               Онъ вполнѣ
             Достоинъ этой милости, хотя бы
             Осыпанъ былъ, какъ колесница Ѳеба,
             Доспѣхъ твой весь рубинами. Пройдемся
             Теперь съ тобой по улицамъ. Пускай
             Торжественно несутъ предъ нами наши
             Избитые щиты! Они не меньше
             Изрублены, чѣмъ мы. Будь нашъ дворецъ
               Погонщика за лагерь; мнѣ на службу,
             А то бъ я самъ провелъ. Вашъ повелитель
             Все истинный Зевесъ.

(Солдатъ уходитъ).

Энобарбъ.

             Нѣтъ на землѣ безчестнѣе меня,
             Я въ этомъ убѣдился. О Антоній!
             Источникъ доброты, какъ бы воздалъ
             Ты честной службѣ, ежели и подлость
             Засыпалъ золотомъ! Изныло сердце
             И коль оно не лопнетъ съ горя, горю
             Я подсоблю; -- убьетъ и горе -- правда.
             Противъ тебя мнѣ драться? Нѣтъ канаву
             Сыщу, чтобъ умереть въ ней: чѣмъ грязнѣй,
             Тѣмъ моему приличнѣе поступку.
   

СЦЕНА VII.

Поле битвы между обоими лагерями.

(Крикъ. Барабаны и трубы. Входить Агриппа).

Агриппа.

             Назадъ! Мы слишкомъ зарвались впередъ.
             И Цезарю работа есть: ихъ натискъ
             Всѣ наши ожиданья превзошелъ.

(Уходитъ).
(Крикъ. Входить Антоній и Скаръ раненый).

Скаръ.

             Мой храбрый повелитель! вотъ такъ бой!
             Дерись мы такъ сперва, мы бъ ихъ прогнали
             Съ пробитыми башками.
   

Антоній.

                                                     Ты въ крови?

Скаръ.

             Была на I моя похожа рана,
             А вышелъ N теперь.
   

Антоній.

                                           Они бѣгутъ.
   

Скаръ.

             Мы ихъ загонимъ въ поры. У меня
             Еще царапинъ на шесть мѣста хватитъ.

(Входитъ.)

Эросъ.

             Они разбиты. Нашъ успѣхъ привелъ
             Къ побѣдѣ свѣтлой.
   

Скаръ.

                                           Въ спину ихъ лупи
             И догоняй какъ зайцевъ. Трусовъ гнать
             Забава.
   

Антоній.

                                 Награжу тебя сперва
             За добрыя слова и въ десять разъ
             За доблести. Пойдемъ.
   

Скаръ.

                                                     Я поплетусь.
   

СЦЕНА VIII.

Подъ стѣнами Александріи.

(Крики. Входитъ Антоній маршемъ, Скаръ и войска).

Антоній.

             Мы въ лагерь ихъ прогнали. Побѣгите
             Нашъ подвигъ возвѣстить царицѣ. Завтра,
             До всхода солнца, выпустимъ ту кровь,
             Что имъ пришлось спасти сегодня. Всѣхъ
             Благодарю за храбрость. Вы сражались
             Не только въ пользу дѣла, но какъ-будто
             Всякъ за себя. Всѣ Гекторами были.
             Войдите въ городъ: женъ обнять, друзей,
             Въ веселіи. Пусть радостныя слезы
             Омоютъ вашу кровь, а поцалуи
             Залечатъ раны чести. (Скару) Дай мнѣ руку.

(Входитъ Клеопатра со свитой).

             Великой феи ласки, мой герой,
             Тебя благословятъ. О солнце міра!
             Ко мнѣ на шею, и во всемъ нарядѣ
             Сквозь панцырь мой на сердце мнѣ: скакать
             На радостныхъ біеньяхъ.
   

Клеопатра.

                                                     Вождь вождей!
             О доблесть! Ты смѣешься, -- избѣжавъ
             Великой сѣти міра.
   

Антоній.

                                           Соловей мой,
             Мы ихъ угнали спать! Дитя мое!
             Пусть сѣдина есть въ чернотѣ у насъ,
             Но мозгъ еще питаетъ нервы, такъ
             Что съ юными поспоритъ. Видишь вотъ онъ.
             Его устамъ дай руку ты свою.
             Цалуй мой храбрый. Нынѣ онъ сражался
             Какъ-будто богъ, враждебный людямъ, бьетъ
             Ихъ въ образѣ его.
   

Клеопатра.

                                           Тебѣ я, другъ,
             Дамъ панцырь весь изъ золота. Онъ царскій.
   

Антоній.

             Онъ заслуженъ, хоть будь онъ изъ рубиновъ,
             Какъ колесница Феба. Дай мнѣ руку.
             Торжественно войдемъ въ Александрію,
             Впередъ нашъ щитъ изрубленный несите,
             Какъ подобаетъ. Помѣстись мы всѣ
             Въ большомъ дворцѣ, -- поужинали бъ вмѣстѣ
             И выпили бъ за завтрешній успѣхъ,
             Опасностью манящій царской. Трубачи,
             Будите ревомъ мѣди слухъ гражданъ,
             Сливайте трескъ свой съ дробью барабанной,
             Пусть вамъ земля и небо отвѣчаютъ
             Привѣтствіемъ на наше приближенье.
   

СЦЕНА IX.

Лагерь Цезаря.

(Солдаты на часахъ. Входитъ Энобарбъ).

1-й солдатъ.

             Коль насъ не смѣнятъ въ этотъ часъ, то мы
             Вернемся къ караулу. Ночь ясна.
             И говорятъ, что во второмъ часу
             Утра начнется бой.
   

2-й солдатъ.

                                                     Вчера для насъ
             Былъ тяжкій день.
   

Энобарбъ.

                                           О! ночь, услышь меня!
   

          3-й солдатъ.

             Кто этотъ человѣкъ?
   

2-й солдатъ.

                                                     Молчи и слушай.
   

Энобарбъ.

             Свидѣтельствуй, о мѣсяцъ благосклонный!
             Когда съ презрѣньемъ будутъ поминать,
             Измѣнниковъ, что бѣдный Энобарбъ
             Раскаялся, какъ видишь.
   

1-й солдатъ.

                                                     Энобарбъ!
   

3-й солдатъ.

             Тссъ!-- слушай дальше.
   

Энобарбъ.

             О мощная владычица печали!
             Обдай меня зловѣщимъ паромъ ночи,
             Чтобъ эта жизнь, враждебная желанью,
             Меня не тяготила больше: сокруши
             Мнѣ сердце о скалу моей, вины.
             Пускай тоска его разсыплетъ въ прахъ
             И съ нимъ все зло исчезнетъ. О Антоній!
             Ты столько же высокъ, какъ низокъ я,
             Прости меня въ душѣ своей, и пусть
             Меня включаетъ свѣтъ въ презрѣнный списокъ
             Измѣнниковъ и бѣглецовъ,
             Антоній! О Антоній!

(Умираешь).

2-й солдатъ.

             Пойдемъ, поговоримъ мы съ нимъ.
   

1-й солдатъ.

             Нѣтъ, слушай: рѣчь его важна быть можетъ
             Для Цезаря.
   

3-й солдатъ.

                                 И то. Да онъ уснулъ.
   

1-й солдатъ.

             Не обмеръ ли? Молиться такъ нельзя
             На сонъ грядущій.
   

2-й солдатъ.

                                           Подойдемъ къ нему.
   

3-й солдатъ.

             Проснись, проснись, промолви слово!
   

2-й солдатъ.

                                                                         Слышишь?
   

1-й солдатъ.

             Его постигла смерть. Слышь! барабаны
             Сурово будятъ спящихъ. Въ караулъ
             Снесемъ его. Онъ не простой: свой часъ
             Уже мы отстояли.
   

3-й солдатъ.

                                           Такъ пойдемъ,
             Быть можетъ онъ очнется.

(Уходятъ, унося трупъ).

   

СЦЕНА X.

Между двумя лагерями.

(Входитъ Антоній и Скаръ съ войсками).

Антоній.

             Они готовятъ бой морской: мы имъ
             Не нравимся на сушѣ.
   

Скаръ.

                                                     Тамъ и здѣсь.
   

Антоній.

             Пусть вызовутъ на воздухъ, иль въ огонь
             И тамъ сразимся съ ними. Только вотъ что:
             На пригородныхъ мы холмахъ должны;
             Оставить пѣшихъ съ нами флоту отданъ
             Приказъ, и онъ изъ пристани пошелъ);
             Съ холмовъ замѣтнѣй положенье ихъ
             И видны всѣ движенья.

(Уходятъ. Входитъ Цезарь съ своими войсками).

Цезарь.

             Не нападутъ, такъ должно намъ стоять
             На сушѣ смирно: лучшій свой народъ
             Они во флотъ послали. Вы ступайте
             Въ долины и держитесь крѣпче тамъ.

(Уходятъ. Снова входятъ Антоній и Скаръ).

Антоній.

             Не встрѣтились еще. Вонъ изъ подъ той
             Сосны увижу все и разскажу,
             Что видѣлъ.

(уходитъ.)

Скаръ.

                                           Ласточки навили
             Гнѣздъ въ парусахъ у Клеопатры; паши
             Авгуры мрачны, -- говорятъ: не знаемъ --
             И не хотятъ намъ говорить. Антоній
             Отваженъ и унылъ; онъ въ шаткомъ счастьи
             Межъ страхомъ и надеждой передъ тѣмъ,
             Что есть и что возможно.

(Крики вдали, какъ бы отъ морского сраженія. Входитъ Антоній).

Антоній.

                                                     Все пропало!
             Злодѣйка Егпитянка измѣнила;
             Мой флотъ передался врагу; и вонъ
             Они кидаютъ шапки, какъ при встрѣчѣ
             Съ давнишними друзьями. Трижды шельма!
             Я проданъ новичку! И я въ душѣ
             Враждую лишь съ гобой. Пусть всѣ бѣгутъ.
             Я отомщу коварной чародѣйкѣ
             И кончу. Всѣмъ вели бѣжать; -- ступай.

(Скаръ уходитъ).

             О! солнце, мнѣ тебя ужъ не видать.
             Со счастьемъ здѣсь Антоній разстается.
             И руку жметъ ему. Какъ это сталось?
             У ногъ моихъ лежавшія сердца
             Любимцевъ измѣнили мнѣ и таютъ
             Предъ Цезарскимъ разцвѣтомъ; оголили
             Сосну, царившую надъ всѣми. Проданъ я.
             О лживый духъ Египта! сила чаръ!
             Твои глаза меня кидали въ битву;
             Мнѣ грудь твоя была вѣнцомъ и цѣлью,
             Но какъ цыганка ты играла мной
             И обманула, пресытивъ несчастьемъ.
             Гей! Эросъ, Эросъ!

(Уходитъ Клеопатра).

                                           А, колдунья! Прочь!

Клеопатра.

             Что такъ мой другъ на милую взбѣшенъ?
   

Антоній.

             Прочь, или я съ тобою разплачусь
             И Цезарю тріумфъ разстрою. Пусть онъ
             Ликующимъ тебя плебеямъ кажетъ;
             Ступай за колесницей, какъ пятно
             Всѣмъ женщинамъ. Пусть смотрятъ на тебя
             Какъ на чудовище, за грошъ, и пусть
             Смиренная Октавія изрѣжетъ
             Тебѣ лице ногтями.

(Клеопатра уходитъ).

                                                     Хорошо,
             Что ты ушла, коль точно хорошо
             Чтобъ ты жила, но лучше бы тебѣ
             Подпасть подъ гнѣвъ мой, тутъ бы смерть одна
             Спасла тебя отъ многихъ. Эросъ, гей!
             На мнѣ рубашка Несса. Научи
             Меня Алкидъ, мой предокъ, ярой злобѣ,
             Дай на луну мнѣ зашвырнуть Ликаса
             И дай рукой, привычной къ булавѣ,
             Не пощадить себя. Колдуньѣ смерть!
             Я римскому мальчишкѣ ею проданъ
             И гибну такъ. За то и смерть ей. Эросъ!

(Уходитъ.)

   

СЦЕНА XI.

Александрія, комната во дворцѣ,

(Входятъ Клеопатра, Харміань, Ира и Мардіанъ).

Клеопатра.

             О помогите! Злѣй онъ чѣмъ Аяксъ
             Былъ надъ щитомъ; -- и Ѳессалійскій вепрь
             Такъ не былъ лютъ.
   

Харміань.

                                           Вотъ памятникъ! Запрись --
             И вѣсть ему пошли, что ты скончалась.
             Душѣ разстаться съ тѣломъ легче, чѣмъ
             Съ величіемъ.
   

Клеопатра.

                                           Въ памятникъ! Ты Мардіанъ
             Скажи, что я себя лишила жизни
             И что послѣдній зовъ мой былъ: Антоній!
             Прошу, ты это погрустнѣй скажи.
             Дай Мардіанъ мнѣ знать, какъ приметъ онъ
             Мою кончину. Въ памятникъ скорѣй!
   

СЦЕНА XII.

Тамъ же, другая комната.

(Входитъ Антоній и Эросъ).

Антоній.

             Еще меня ты видишь, Эросъ?
   

Эросъ.

                                                               Вижу.

Антоній.

             Порой, намъ туча кажется дракономъ
             Иль облако порой медвѣдемъ, львомъ,
             Градской стѣной, наклонною скалой,
             Зубчатой голубою цѣпью горъ,
             Съ деревьями, -- одинъ обманъ воздушный
             Для глазъ: ты призраки видалъ такіе
             Въ вечерній сумракъ?
   

Эросъ.

                                           Да, мой повелитель.
   

Антоній.

             То, что сейчасъ конемъ казалось, въ мигъ
             Расплылось въ облакахъ, и незамѣтно
             Какъ на водѣ вода.
   

Эросъ.

                                           Да, точно такъ.
   

Антоній.

             Мой добрый Эросъ, вотъ начальникъ твой
             Такой же призракъ: я еще Антоній,
             Но видимый свой образъ не могу.
             Я болѣе удерживать, мой другъ,
             Я бился за Египетъ; а царица....
             Я вѣрилъ ей, я сердце отдалъ ей,
             Съ ней вмѣстѣ шли за мною милліоны,
             Теперь отпавшихъ: Эросъ, а она
             Смѣшала карты съ Цезаремъ и славу
             Мою, его тріумфу проиграла.
             Не плачь мой Эросъ! Мы еще съ собою
             Покончимъ сами. О безстыдница твоя!

(Входить Мардіанъ).

             Она мой мечь украла.
   

Мардіанъ.

                                           Нѣтъ, Антоній;
             Она тебя любила и связала
             Свою судьбу съ твоей.
   

Антоній.

                                           Прочь, наглый эвнухъ!
             Я проданъ и за то она умретъ.
   

Мардіанъ.

             Долгъ смерти можно только разъ отдать;
             Она сдала свой. Замыслъ твой исполненъ
             Ея рукой. Послѣднія ея
             Слова: "Антоній! дивный мой Антоній"!
             Тутъ тяжкій вздохъ прервалъ внезапно имя
             Антонія, -- она его дѣля
             Межъ сердцемъ и устами, схоронила
             Въ себѣ.
   

Антоній.

                                           Такъ умерла?
   

Мардіанъ.

                                                               Да, умерла.
   

Антоній.

             Снимай съ меня оружье, Эросъ. Трудъ
             Дневной поконченъ; -- спать пора.-- Что цѣлъ
             Уйдешь, тебѣ богатая награда
             За трудъ твой. Вонъ, -- ну -- убирайся! -- вонъ!

(Мардіанъ уходитъ).

             И щитъ Аякса, о семи листахъ,
             Не спасъ бы сердца моего отъ бури.
             О! лопни грудь! Ты сердце разорви
             Свои утлый склепъ. Скорѣе Эросъ! я
             Уже не воинъ: прочь уборъ измятый,
             Ты съ честью мнѣ служилъ. Уйди на время.

(Эросъ уходитъ).

             Тебя я Клеоматра догоню.
             Чтобъ выплакать прощенье. Рѣшено.--
             Отсрочка -- мука.-- Свѣточъ твой угасъ;
             Усни и успокойся. Всякій трудъ
             Теперь лишь порча; да -- всю силу свяжутъ
             Усилья. Запечаталъ и покончилъ.
             Эросъ!-- иду царица!-- Эросъ!-- Жди!
             Въ садахъ блаженныхъ мы рука съ рукой
             Пойдемъ и намъ дивиться станутъ духи.
             Эней съ Дидоной будетъ позабытъ
             И все столпится къ намъ. Гей! Эросъ! Эросъ!
   

Эросъ.

             Что повелитель?
   

Антоній.

                                           Съ смерти Клеопатры
             Такъ жизнь моя безчестна, что богамъ
             Моя противна низость. Я, -- мечемъ
             Дѣлившій свѣтъ и на хребтѣ Нептуна
             Сдвигавшій города судовъ, -- смущенъ
             Отвагой женской. Я слабѣе той,
             Въ чьей смерти Цезарь услыхалъ: "сама
             Себя я побѣдила". Эросъ ты
             Клялся; когда придетъ нужда, (она
             Теперь пришла) когда я за собой
             Увижу неизбѣжную погоню
             Бѣды и страха, -- ты по первой просьбѣ
             Убьешь меня. Исполни жъ, часъ насталъ.
             Ударъ не мнѣ, то Цезарю ударъ,
             Ты не блѣднѣй.
   

Эросъ.

                                           Да возбранятъ, мнѣ боги!
             То сдѣлать, что всѣ дротики Парѳянъ
             Желая сдѣлать не съумѣли.
   

Антоній.

                                                               Эросъ!
             Хотѣлъ ли бъ видѣть, въ Римѣ изъ окна,
             Ты господина своего въ цѣпяхъ,
             Съ поникшей головой, съ лицомъ, покрытымъ
             Огнемъ стыда, межь тѣмъ какъ передъ мигъ
             Счастливый Цезарь, съ колесницы, трусость
             Его клеймитъ?
   

Эросъ.

                                           Нѣтъ не хотѣлъ бы видѣть.
   

Антоній.

             Ну!-- твой одинъ ударъ меня излечитъ.
             Вынь честный мечь, которымъ ты отчизнѣ
             Полезенъ былъ.
   

Эросъ.

                                           Нѣтъ, пощади меня.
   

Антоній.

             Когда тебѣ я волю далъ, ты это
             Исполнить, не клялся ль, когда скажу?
             Исполни же, иль вся былая служба
             Твоя одна случайность. Вынь свой мечь.
   

Эросъ.

             Такъ отверни же отъ меня лице:
             Я въ немъ еще кумиръ вселенной вижу,
   

Антоній.

             Такъ ну же (отворачивается отъ него).
   

Эросъ.

             Мечь обнаженъ.
   

Антоній.

                                           Исполни жъ разомъ то,
             За чѣмъ его извлекъ.
   

Эросъ.

                                           Мой добрый вождь,
             Мой господинъ, мой повелитель, дай мнѣ*
             Пока не палъ ударъ, сказать прости.
   

Антоній.

             Ужъ ты его сказалъ; прощай и ты.
   

Эросъ.

             Прости мой вождь. Ударить что ль?
   

Антоній.

                                                               Ну, Эросъ!
   

Эросъ.

             Вотъ же: (падаетъ на свой мечь), Антоній смерти не увижу
             Твоей.
   

Антоній.

                                 Меня ты втрое благороднѣй!
             Ты храбрый Эросъ указалъ мой долгъ,
             Тебѣ столь тяжкій. Эросъ и царица
             Своей отвагой превзойдутъ меня
             Въ преданьяхъ славы: но пойду тегіерь
             На встрѣчу смерти, какъ женихъ, и лягу
             Какъ бы на ложе милой. Видишь Эросъ,
             Твой вождь умретъ твоимъ ученикомъ.
             Ты научилъ (падаетъ на свой мечь). Какъ! нѣтъ? не умеръ я?
             Гей, стража! приколите!

(Входитъ Дерцетъ и стража).

1-й стражъ.

                                                     Что за шумъ?
   

Антоній.

             Друзья, я худо началъ дѣло; вы
             Докончите его.
   

2-й стражъ.

                                           Звѣзда скатилась.
   

          1-й стражъ.

             И часъ его пробилъ.
   

Всѣ.

                                           Увы! о горе!
   

Антоній.

             Кто преданъ мнѣ, убей меня.
   

1-й стражъ.

                                                               Не я.
   

2-й стражъ.

             Да и не я.
   

3-й стражъ.

                                 Да и никто изъ насъ.

(Стража уходитъ).

Дерцетъ.

             Твой рокъ и смерть всѣхъ приближенныхъ гонятъ.
             Снеси я къ Цезарю вотъ этотъ мечь и вѣсть,
             Къ нему войду я въ милость.

(Входитъ Діомедъ).

Діомедъ.

             Гдѣ тутъ Антоній?
   

Дерцетъ.

             Здѣсь. Діомедъ, вотъ здѣсь.
   

Діомедъ.

                                                     Онъ живъ?
             Что жъ ты отвѣта не даешь?
   

Антоній.

             Ты ль Діомедъ? Своимъ мечемъ меня
             Ты приколи.
   

Діомедъ.

                                           Великій повелитель
             Меня къ тебѣ послала Клеопатра.
   

Антоній.

             Давно ль послала?
   

Діомедъ.

                                           Тотчасъ.
   

Антоній.

                                                               Гдѣ она?
   

Діомедъ.

             Въ свой памятникъ ушла. Невольный страхъ
             Предрекъ ей все, что быть должно. Замѣтивъ,
             (Хоть это все несбыточно), что ты
             Ее въ сношеньяхъ съ Цезаремъ считаешь
             И бѣсишься -- она тебѣ о смерти
             Своей послала вѣсть; но у страшась
             Ея послѣдствій, шлетъ меня сказать
             Всю правду. Да боюсь, пришелъ я поздно.
   

Антоній.

             Да поздно Діомедъ. Покличь мнѣ стражу.
   

Діомедъ.

             Гей! стража полководца!-- стража! Гей!
             Сюда!-- начальникъ васъ зоветъ.

(Входитъ стража).

Антоній.

             Меня, друзья, снесите къ Клеопатрѣ.
             Въ послѣдній разъ прошу у васъ услуги.
   

1-й стражъ.

             О! горе намъ, что ты не пережилъ
             Всѣхъ вѣрныхъ слугъ своихъ.
   

Всѣ.

                                                               Ужасный день!
   

Антоній.

             Нѣтъ, добрые друзья, -- судьбѣ жестокой
             Не льстите вашимъ горемъ; пусть она идетъ
             Насъ наказать, -- а мы ее накажемъ
             Тѣмъ, что легко все стерпимъ. Подымите
             Меня. Я часто васъ друзья водилъ;
             Теперь меня снесите и примите
             Мою признательность за все.

(Уходятъ, унося Антонія).

   

СЦЕНА XIII.

Тамъ же памятникъ.

(На верху появляется Клеопатра, Хармиань и Ира).

Клеопатра.

             О Харміань! отсюда я не выйду.
   

Харміань.

             Царица, успокойся.
   

Клеопатра.

                                                     Никогда!
             Всѣмъ горестямъ и ужасамъ я рада
             И горекъ мнѣ покой. Моя печаль
             Съ причиной соразмѣрна -- какъ она
             Должно быть велика. Что? умеръ онъ?
   

Діомедъ.

             Ужъ смерть надъ нимъ, но все не умеръ онъ.
             Ты съ памятника можешь видѣть: стража
             Съ той стороны сюда его несетъ.

(Внизу стража вносить Антонія.)

Клеопатра.

                                                               О солнце!
             Сожги свой ясный кругъ! оставь во тьмѣ
             Вселенную. Антоній! о Антоній!
             На помощь Харміань! на помощь Ира!

(Внизу стоящимъ).

             Друзья, поднять его намъ помогите.
   

Антоній.

                                                                         Тише!
             Не Цезаремъ Антоній побѣжденъ,
             Самъ надъ собой Антоній торжествуетъ.
   

Клеопатра.

             Такъ быть должно: Антонія сразить
             Лишь могъ Антоній, но увы! зачѣмъ же!
   

Антоній.

             Слабѣю, Египтянка, умираю,
             Но мигъ прошу у смерти, чтобъ изъ тысячь
             Еще послѣдній, бѣдный поцалуй
             Отдать твоимъ устамъ.
   

Клеопатра.

                                                     Нѣтъ, я не смѣю
             (Прости мой добрый другъ) боюсь, меня
             Поймаютъ: нѣтъ, не будетъ украшаться
             Мной торжество у Цезаря счастливца;
             Пока у яда, у ножа, у змѣй
             Есть сила, или жало -- я свободна!
             Октавія, съ холодностью въ очахъ
             И скромностью, -- не доживетъ до чести
             Смѣяться мнѣ. Сюда, сюда Антоній!
             Подруги помогите мнѣ его
             Поднять (внизъ) и вы.
   

Антоній.

                                                     Скорѣй, не то умру.
   

Клеопатра.

             Какъ трудно *). Какъ ты сталъ тяжелъ, мой другъ.
             Вся наша сила въ горе перешла
             И вотъ намъ тяжело: будь я Юноной
             Тебя бъ Меркурій крѣпкокрылый поднялъ
             И посадилъ съ Зевесомъ. Ближе, ближе!
             Глупъ, кто желаетъ. О скорѣй, скорѣй

(Они подымаютъ Антонія на верхъ.).

             Вотъ здѣсь, вотъ здѣсь, умри теперь, гдѣ жилъ.
             Очнись въ лобзаньяхъ: будь онѣ цѣлебны,
             Я бъ устъ не пощадила.
   *) Въ прежнихъ изданіяхъ sport шутка, у Колльера port тяжесть.
   

Всѣ.

                                                     Грустный видъ.
   

Антоній.

             Я умираю, другъ мой, умираю:
             Дай мнѣ вина, чтобъ могъ я говорить.
   

Клеопатра.

             Нѣтъ, говорить позволь мнѣ и Фортуну
             Бранить, пока со злости колеса
             Она не сломитъ.
   

Антоній.

                                           Другъ, одно лишь слово:
             Ввѣрь Цезарю и честь и счастье. О!
   

Клеопатра.

             Двѣ вещи несовмѣстныхъ.
   

Антоній.

                                                     Слушай другъ мой:
             У Цезаря вѣрь только Прокулею.
   

Клеопатра.

             Отвагѣ и рукѣ своей я вѣрю,
             А не придворнымъ Цезаря.
   

Антоній.

             О горестной судьбѣ коей и смерти
             Не сокрушайся, лучше вспоминай
             Мое былое счастіе, когда
             Я былъ первѣйшимъ властелиномъ міра
             И благороднѣйшимъ; да и умру
             Не подло: предъ согражданиномъ снялъ
             Я шлемъ и Римляниномъ Римлянинъ
             Былъ побѣжденъ. Мой отлетаетъ духъ
             Я не могу.

(Умираетъ).

Клеопатра.

                                 Великій мужъ, ты умеръ?
             Тебѣ не жаль меня? иль мнѣ остаться
             Во мрачномъ мірѣ? безъ тебя онъ мнѣ
             Не лучше стойла! Видите подруги
             Вѣнецъ земли разсыпался. Мой другъ!
             Увы! исчезъ военный лавръ и знамя
             Утрачено: мальчишки и дѣвчонки
             Съ мужчинами равны; отличья нѣтъ,
             И ничего достойнаго не видитъ
             Уже луна.

(Падаетъ въ обморокъ).

Харміань.

                                 Царица, успокойся.
   

Ира.

             Да и она скончалась.
   

Харміань.

                                                     О!
   

Ира.

                                                               Царица!
   

Харміань.

             О госпожа!
   

Ира.

                                 Владычица Египта!
             Императрица!
   

Харміань.

                                           Тише, тише, Ира!
   

Клеопатра.

             Не болѣе какъ женщина; и горю
             Подвластна, какъ доящая служанка
             И въ самой низкой должности. Готова
             Теперь швырнуть я скипетръ злымъ богамъ,
             Сказавъ, что міръ былъ міру ихъ подобенъ
             Пока они алмазъ нашъ не украли.
             Все вздоръ: терпѣнье, глупость, нетерпѣнье
             Прилично бѣшеной собакѣ: что жъ, грѣшно
             Врываться къ смерти въ тайный домъ, пока
             Она къ намъ не придетъ? Какъ ваше мнѣнье?
             Что, что? не бойтесь! Что ты Харміань!
             Мои подруги! Видите ль подруги!
             Нашъ свѣтъ угасъ (стражѣ внизу). Друзья! скрѣпите сердце;
             Его мы похоронимъ съ полной честью
             По Римскому обряду, чтобы смерть
             Гордилась нашей встрѣчею. Пойдемъ:
             Великій духъ, твой домъ захолодѣлъ.
             Пойдемте!-- есть отрада для сердецъ --
             Рѣшимость и немедленный конецъ.
   

АКТЪ V.

СЦЕНА I.

Лагерь Цезаря передъ Александріей.

(Входятъ Цезарь, Агриппа, Долабелла, меценатъ, Галлъ, Прокулей и друг.)

Цезарь.

             Скажи ты Долабелла, чтобъ онъ сдался;
             Вѣдь это все напрасно, -- да скажи,
             Что вѣрно на смѣхъ намъ такъ медлитъ онъ.
   

Долабелла.

             Сейчасъ отправлюсь, Цезарь.

(Долабелла уходитъ).
(Входить Дерцетъ съ мечемъ Антонія).

Цезарь.

             Что это значитъ? Кто ты, что дерзнулъ
             Къ намъ такъ войти?
   

Дерцетъ.

                                           Меня зовутъ Дерцетомъ.
             Антонію служилъ я; стоилъ онъ
             Хорошихъ слугъ. Пока онъ могъ стоять
             И говорить, я жизни не щадилъ
             Противъ его враговъ. Коль соизволишь,
             Прими меня къ себѣ; чѣмъ былъ ему,
             Тѣмъ Цезарю я буду; -- не угодно, --
             Вотъ жизнь моя.
   

Цезарь.

                                           Что хочешь ты сказать?
   

Дерцетъ.

             Сказать, о Цезарь! что Антоній умеръ.
   

Цезарь.

             Надломъ такой великой вещи громче
             Раздаться долженъ. Содроганье свѣта
             Должно бы львовъ по улицамъ погнать,
             А гражданъ по вертепамъ. Не одинъ
             Антоній умеръ: именемъ его
             Полсвѣта звали мы.
   

Дерцетъ.

                                           Онъ умеръ Цезарь.
             Не отъ руки привычной палача,
             Не отъ ножа убійцы; нѣтъ, рука,
             Которой онъ чертилъ дѣянья славы,
             Направлена отвагою сердечной,
             Пронзила это сердце. Вотъ и мечь,
             Изъ раны я извлекъ его. На немъ
             Слѣдъ благородной крови.
   

Цезарь.

                                                     Вы печальны
             Друзья. Да) эта вѣсть, клянусь, царей
             Заставитъ плакать.
   

Агриппа.

                                           Странно, что природа
             Въ насъ возбуждаетъ плачь надъ тѣмъ, чего
             Мы добивались.
   

Меценатъ.

                                           По ровну въ немъ было
             Добра и зла.
   

Агриппа.

                                           Подобный духъ еще
             Не правилъ человѣкомъ; но, вы боги!
             Вложили въ насъ большіе недостатки
             Чтобы людьми насъ сдѣлай". Цезарь тронутъ.
   

Меценатъ.

             Въ такомъ огромномъ зеркалѣ, конечно,
             Себя онъ долженъ видѣть.
   

Цезарь.

                                                     О, Антоній!
             Я къ этому привелъ тебя; по мы
             Взрѣзаемъ и болячки. Должно было,
             Чтобъ день паденья моего ты видѣлъ,
             Иль твой увидѣлъ я: обоимъ намъ
             Былъ тѣсенъ міръ. Теперь дай плакать мнѣ,
             Какъ-будто кровью сердца плачу я,
             Надъ тѣмъ, что ты, мой братъ, мой соревнитель,
             Въ дѣлахъ высокихъ, ровня мой по власти,
             Другъ и товарищъ предъ лицемъ войны,
             Десница тѣла моего и сердце,
             Которымъ я отогрѣвалъ свое,
             Что наши звѣзды такъ непримиримо
             Насъ раздѣлили. Слушайте, друзья:
             Нѣтъ, лучше разскажу въ другое время.

(Входить посланный).

             И видъ его о вѣсти говоритъ.
             Послушаемъ, что скажетъ. Ты откуда?
   

Посланный.

             Да бѣдный я Египтянинъ. Царица,
             Въ свой памятникъ сокрывшись подъ конецъ,
             Желаетъ знать намѣренья твои,
             Чтобы на все себя пріуготовить,
             Что ты рѣшишь.
   

Цезарь.

                                           Скажи, чтобъ не боялась.
             Я скоро дамъ ей знать черезъ своихъ,
             Какъ наше къ ней почтительно и кротко
             Рѣшеніе. Не можетъ Цезарь жить
             И быть жестокъ.
   

Посланный.

                                           Такъ, будь хранимъ богами.
   

Цезарь.

             Послушай, Прокулей, ступай, скажи:
             Ее стыдить мы не хотимъ; старайся
             Ее по мѣрѣ скорбя утѣшать,
             Чтобы она великодушной смертью
             Не побѣдила насъ. Живая въ Римѣ
             Она составитъ вѣчный намъ тріумфъ.
             Ступай, немедля принеси отвѣтъ
             И какъ ее нашелъ ты.
   

Прокулей.

                                                     Тотчасъ Цезарь.

(уходитъ.)

Цезарь.

             Галлъ, ты ступай съ нимъ. Гдѣ же Долабелла,
             Идти за Прокулеемъ?
   

Всѣ.

                                                     Долабелла!
   

Цезарь.

             Оставьте вы его; сейчасъ я вспомнилъ,
             Зачѣмъ его послалъ: онъ скоро будетъ.
             Пойдемъ въ палатку, докажу въ всѣмъ,
             Какъ тяжко было мнѣ начать войну,
             Какъ въ письмахъ я и вѣжливымъ и кроткимъ *
             Старался быть. Пойдемте всѣ за мной,
             Все покажу, чѣмъ васъ увѣрить можно.

(Всѣ уходятъ).

   

СЦЕНА II.

Александрія. Комната въ памятникѣ.

(Входятъ Клеопатра, Харміань и Ира).

Клеопатра.

             Отчаянье мнѣ позволяетъ вновь
             Покойнѣй видѣть жизнь. Какъ бѣденъ Цезарь!
             Не бывъ Фортуной, онъ лишь рабъ Фортуны,
             Слуга ея причудъ. Великій подвигъ
             То сдѣлать, что кончаетъ всѣ дѣла,
             Связуетъ рокъ, оказываетъ случай; --
             Уснулъ и ужъ не хочется той грязи,
             Которою и нищій сытъ и Цезарь.

(Прокулей, Галлъ и солдаты подходятъ къ памятнику и останавливаются у двери).

Прокулей.

             Отъ Цезаря Египетской царицѣ
             Привѣтъ и просьба: обсуди, чѣмъ можетъ
             Тебѣ служить онъ.
   

Клеопатра.

                                           Какъ тебя зовутъ?
   

Прокулей.

             Мнѣ имя Прокулей.
   

Клеопатра.

                                           Антоній мнѣ
             Совѣтовалъ довѣриться тебѣ;
             Но мнѣ обманъ не страшенъ съ той поры,
             Какъ вѣрность мнѣ не въ пользу. Если вождь твой
             Царицу хочетъ Видѣть попрошайкой,
             Скажи ему: величье не позволитъ
             Просить мнѣ меньше царства. Пусть отдастъ
             Онъ сыну моему Египетъ снова;
             Онъ дастъ мнѣ тѣмъ такъ много моего,
             Что преклоню колѣни.
   

Прокулей.

                                                     Будь покойна;
             Ты въ царственныхъ рукахъ, въ томъ нѣтъ сомнѣнья,
             Вполнѣ довѣрься моему владыкѣ,
             Онъ полонъ такъ щедротъ, что ихъ на всѣхъ
             Несчастныхъ разливаетъ. Я ему
             Скажу, какъ ты смирилась; и тебя
             О томъ просить твой повелитель станетъ,
             Чего теперь ты молишь на колѣняхъ.
   

Клеопатра.

             Скажи, что я, его покорна счастью,
             Въ немъ признаю владыку. Ежечасно
             Учусь повиновенью и желала бъ
             Лицо его увидѣть.
   

Прокулей.

                                                     Передамъ,
             Не безпокойся: жребій твой прискорбенъ,
             Я знаю, и виновнику его.
   

Галлъ.

             Ты видишь какъ легко ее схватить,

(Прокулей и два солдата влѣзаютъ на памятникъ по лѣстницѣ и окружаютъ Клеопатру. Солдаты отодвигаютъ засовы и отворяютъ двери)

Ира.

             Царица! государыня!
   

Харміань.

             О, Клеопатра! Ты въ плѣну царица!
   

Клеопатра.

             Скорѣй моя рука.

(Выхватываетъ кинжалъ).

Прокулей.

             (Хватаетъ и обезоруживаетъ ее). Стой, стой, царица
             Не наноси себѣ вреда; не предалъ
             Тебя, а спасъ я.
   

Клеопатра.

                                           Какъ, отъ смерти даже?
             Собакъ, и тѣхъ она отъ мукъ спасаетъ
   

Прокулей.

             Не избѣгай ты милостей вождя,
             Самоубійствомъ: дай увидѣть свѣту
             Все благородство дѣлъ его, ты ихъ
             Своею смертью сдержишь.
   

Клеопатра.

                                                     Гдѣ ты, смерть?
             Сюда, приди, приди, возьми царицу,
             Какъ женщинъ да ребятъ!
   

Прокулей.

                                                     О, успокойся!
   

Клеопатра.

             Нѣтъ, я не буду ѣсть, не буду пить,
             А ежели начнутъ пустые толки,
             Не буду спать. Свой бренный домъ разрушу,
             А Цезарь дѣлай, что онъ можетъ. Знай,
             Я не пойду въ цѣпяхъ къ его двору,
             Смущать не будетъ трезвыми очами
             Октавія меня. Ужели мнѣ
             Посмѣшищемъ обрадованной черни
             Явиться въ Римѣ? Лучше лечь въ Египтѣ
             Въ трясину! Лучше въ Нильскій илъ меня
             Нагую бросьте, чтобъ отъ комаровъ
             Я вспухла безобразно! Лучше, сдѣлавъ
             Изъ пирамиды висѣлицу, вы
             Меня въ цѣпяхъ повѣсьте.
   

Прокулей.

                                                     Ты рисуешь
             Въ ужасныхъ краскахъ все; но ждетъ тебя
             У Цезаря иное.

(Входитъ Долабелла.)

Долабелла.

                                           Прокулей,
             Все, что ты сдѣлалъ, Цезарю извѣстно.
             Онъ за тобою шлетъ, а у царицы
             Я буду сторожить.
   

Прокулей.

                                           Что жъ, Долабелла.
             Я очень радъ. Повѣжливѣй съ ней будь. (Клеопатрѣ).
             Я Цезарю скажу, чего ты хочешь,
             Коль довѣряешь мнѣ.
   

Клеопатра.

                                                     Скажи, что смерти.

(Уходятъ Прокулей и солдаты).

Долабелла.

             Царица, ты слыхала про меня?
   

Клеопатра.

             Не знаю.
   

Долабелла.

                                 Вѣрю, ты меня ужъ знаешь.
   

Клеопатра.

             Слыхала или знаю, все равно.
             Смѣшно вамъ сны дѣтей иль женщинъ слушать;
             Не правда ли?
   

Долабелла.

                                           Я не пойму, царица.
   

Клеопатра.

             Мнѣ снилось, будто властвовалъ Антоній,
             О! вновь бы сонъ такой, чтобы опять
             Такого мужа видѣть!
   

Долабелла.

                                                     Если хочешь....
   

Клеопатра.

             Былъ ликъ его подобенъ небу: въ немъ
             Блистало солнце и луна, свѣтя
             На крошку землю.
   

Долабелла.

                                           Мощное созданье.
   

Клеопатра.

             Ногами онъ шагалъ за океанъ,
             Его рука была короной міру *),
             А голосъ чище всѣхъ поющихъ сферъ,
             Но для друзей; когда жъ онъ имъ хотѣлъ
             Потрясть испуганную землю, -- то
             Гремѣлъ какъ громъ. А доброта его --
             Зимы не зная, знала только осень
             Еще пышнѣй растущую отъ жатвъ.
             Онъ въ радостяхъ напоминалъ дельфина,
             Весь никогда не погружаясь въ нихъ;
             Короны, царства, острова, какъ мелочь,
             Онъ сыпалъ изъ кармановъ.
   *) Геральдическое сравненіе взятое съ гербовъ, у которыхъ вмѣсто короны рука съ поднятымъ мечемъ.
   

Долабелла.

                                                     Нѣтъ царица.
   

Клеопатра.

             Ты лжешь и оскорбляешь слухъ боговъ.
             Но если есть иль былъ когда такой,
             То онъ превыше всякихъ сновъ: природа
             Всегда мечтамъ уступитъ; но создавъ
             Антонія, природа бьетъ мечтанья,
             Назвавъ тѣнями ихъ.
   

Долабелла.

                                                     Позволь, царица,
             Какъ ты сама, велика скорбь твоя
             И ты несешь, какъ можешь, эту ношу;
             Но пусть ни въ чемъ успѣха не найду,
             Коль грусть твоя не перешла ко мнѣ
             До глубины души.
   

Клеопатра.

                                           Благодарю.
             Ты знаешь ли что Цезарь мнѣ готовитъ?
   

Долабелла.

             Мнѣ тяжело объ этомъ сообщать.
   

Клеопатра.

             Нѣтъ, я прошу.
   

Долабелла.

                                           Какъ онъ ни благороденъ....
   

Клеопатра.

             Онъ хочетъ увести меня въ тріумфъ?
   

Долабелла.

             Царица, это мысль его, я знаю.
             (За сценой.) Дорогу дайте! Цезарь!

(Входятъ Цезарь, Галлъ, Прокулей, Меценатъ, и свита.)

Цезарь.

             Которая царица тутъ Египта?
   

Долабелла.

             Вотъ повелитель нашъ, царица.

(Клеопатра падаетъ на колѣни.)

Цезарь.

             Встань, не должна ты преклонять колѣнъ,
             Прошу, царица, встань же, встань!..
   

Клеопатра.

                                                                         Богамъ
             Угодно, чтобы предъ своимъ владыкой
             Смирилась я.
   

Цезарь.

                                           Не будь ты такъ мрачна.
             О всѣхъ обидахъ, нанесенныхъ мнѣ,
             Хотя и кровныхъ, я какъ о случайныхъ
             Готовъ забыть.
   

Клеопатра.

                                           Единый царь земли!
             Я дѣлъ своихъ не въ силахъ выставлять
             Въ блестящемъ свѣтѣ; сознаюсь, во мнѣ
             Пороки есть, которые нерѣдко
             Стыдили полъ нашъ.
   

Цезарь.

                                                     Клеопатра, знай:
             Мы извинимъ скорѣй, чѣмъ увеличимъ:
             И если ты исполнишь замыслъ мой
             (Къ тебѣ столь благосклонный), то найдешь
             Въ размѣнѣ прибыль; если же меня
             Жестокимъ выставишь, идя путемъ
             Антонія, то ты себя лишишь
             Благихъ моихъ даровъ, дѣтей повергнешь
             Въ бѣду, какой я не готовилъ имъ,
             Коль довѣряешь мнѣ. Я ухожу.
   

Клеопатра.

             Ступай, весь міръ тебѣ открытъ: онъ твой;
             А мы, значки твоей побѣды, будемъ
             Гдѣ помѣстишь. Сюда, мой повелитель.
   

Цезарь.

             Ты мнѣ совѣтуй въ домѣ Клеопатры.
   

Клеопатра.

             Вотъ списокъ денегъ, блюдъ и украшеній
             Моихъ: тутъ все подробно сочтено;
             Бездѣлки не забыто. Гдѣ Селевкъ?
   

Селевкъ.

             Я здѣсь царица.
   

Клеопатра.

             Вотъ мой казнохранитель; пусть онъ скажетъ,
             Подъ страхомъ казни, утаила ль я
             Что для себя.-- Ты говори Селевкъ!
   

Селевкъ.

                                                               Царица!
             Скорѣй съ печатью буду на устахъ,
             Чѣмъ тутъ скажу неправду.
   

Клеопатра.

                                                     Чтожъ я скрыла?
   

Селевкъ.

             На скрытое объявленное купишь.
   

Цезарь.

             Нѣтъ, Клеопатра, не краснѣй! твою
             Я мудрость одобряю.
   

Клеопатра.

                                                     Видишь, Цезарь!
             Какъ тянетъ власть къ себѣ: мои теперь твои;
             Смѣняй ты рокъ: твои моими будутъ.
             Неблагодарность этого Селевка,
             Такъ злитъ меня. О, рабъ! ты не вѣрнѣй
             Любви наемной!-- Что бѣжишь?-- Уйдешь --
             Вѣрь; но глаза твои поймаю, дай
             Хоть крылья имъ. Бездушный рабъ, собака!
             Какой подлецъ!
   

Цезарь.

                                           Приди въ себя, царица!
   

Клеопатра.

             О Цезарь! какъ обиденъ этотъ стыдъ;
             Когда меня почтилъ ты посѣщеньемъ
             И удостоилъ взора своего
             Меня въ бѣдѣ, -- мой собственный слуга
             Теперь мое несчастье умножаетъ
             Своею злобой! Еслибъ даже, Цезарь!
             Я скрыла нѣсколько бездѣлокъ женскихъ,
             Пустыхъ игрушекъ, изъ такихъ вещей,
             Которыми дарятъ знакомыхъ, -- еслибъ
             Я отложила поцѣннѣе вещи,
             Для Ливіи и для Октавіи,
             Чтобъ ихъ смягчить, ужели измѣнять
             Мнѣ долженъ тотъ, кто взросъ при мнѣ? О Боже!
             Пасть было легче. Сдѣлай милость, прочь!
             Иль духъ мой броситъ искры изъ золы
             Моихъ несчастій. Будь ты человѣкъ,
             Ты бъ пожалѣлъ меня.
   

Цезарь.

                                                     Уйди, Селевкъ.

(Силевкъ уходить.)

Клеопатра.

             Ты знаешь, намъ великимъ не простятъ
             Чужихъ пороковъ; -- ежели мы пали,
             То именемъ отвѣтимъ за другихъ --
             И никому не жаль насъ.
   

Цезарь.

                                                     Клеопатра,
             Ни скрытаго, ни явленнаго мы
             Къ добычѣ не причислимъ: все твое,
             Располагай по волѣ всѣмъ; и знай,
             Что Цезарь не купецъ, чтобы искать
             Продажныхъ у тебя вещей. Не бойся;
             Не дѣлай мрачныхъ думъ своей тюрьмой;
             Нѣтъ, нѣтъ, царица, мы съ тобой поступимъ
             По твоему совѣту. Ѣшь и спи:
             Намъ такъ близка судьба твоя и грусть,
             Что я на вѣкъ твой другъ; и такъ прощай.
   

Клеопатра.

             Мой повелитель!
   

Цезарь.

                                           Нѣтъ, не такъ. Прощай.

(Трубный звукъ. Цезарь со свитой уходить.)

Клеопатра.

             Слова, подруги, все слова, чтобъ я
             Забыла честь. Послушай Харміань

(Шепчетъ Харміани).

Ира.

             Кончай, царица; минулъ свѣтлый день
             И мы идемъ во мракъ.
   

Клеопатра.

                                                     Скорѣй вернись:
             Я тамъ уже сказала; все готово;
             Ступай, поторопи.
   

Харміань.

                                           Сейчасъ, царица.

(Входитъ Долабелла.)

Долабелла.

             Царица гдѣ?
   

Харміань.

                                           Ты видишь.

(Харміань уходитъ.)

Клеопатра.

                                                               Долабелла?
   

Долабелла.

             Царица, призванъ волею твоей,
             Которой я, какъ бы святынѣ преданъ,
             Скажу тебѣ: что Цезарь положилъ,
             Чрезъ Сирію идти и черезъ три дни
             Тебя съ дѣтьми твоими шлетъ впередъ.
             Воспользуйся извѣстьемъ; твой приказъ я
             Какъ обѣщалъ исполнилъ.
   

Клеопатра.

                                                     Долабелла,
             Твоя должница я.
   

Долабелла.

                                           Я твой слуга.
             Прощай, царица; къ Цезарю спѣшу.
   

Клеопатра.

             Прощай, спасибо.(Долабелла уходитъ.) Ты что скажешь Ира?
             Египетская куколка и ты
             На выставку со мной поступишь въ Римѣ;
             Рабочіе съ передниками въ салѣ,
             Съ кирками, съ молотками, приподымутъ
             Насъ на показъ и будемъ мы вдыхать
             Ихъ смрадный запахъ.
   

Ира.

                                                     Да спасутъ насъ боги!
   

Клеопатра.

             Да, Ира, такъ-то. Ликторы нахалы
             Насъ схватятъ какъ блудницъ, а риѳмоплеты,
             Паршивцы, воспоютъ насъ: скоморохи
             Сейчасъ же насъ сыграютъ и представятъ
             Пиры Александрійскіе: Антоній
             Представленъ будетъ пьянымъ; а мальчишка,
             Пища, придастъ великой Клеопатрѣ
             Движенія развратницы.
   

Ира.

                                                     О боги!
   

Клеопатра.

             Да это несомнѣнно.
   

Ира.

             Мнѣ этого не видѣть; знаю ногти
             Мои покрѣпче глазъ.
   

Клеопатра.

                                                     Да! это путь:
             Сбить ихъ приготовленья, осмѣяться
             Расчетамъ вѣрнымъ *) ихъ -- Что, Харміань?
   *) Въ прежнихъ изданіяхъ: absurd нелѣпымъ; у Колльера: assure вѣрнымъ.

(Харміань возвращается.)

             Подруги, дайте лучшій мой нарядъ:
             Царицею отправлюсь къ Цидну вновь,
             Антонія встрѣчать. Скорѣе Ира.
             Да, Харміань, мы кончимъ непремѣнно.
             Сегодня долгъ исполня свой, ступай
             Гулять на вѣкъ. Подай вѣнецъ и все.
             Что тамъ за шумъ?

(Ира уходитъ.)
(За сценой шумъ. Входить одинъ изъ стражей)

Стражъ.

                                           Поселянинъ какой-то
             Тебя желаетъ видѣть непремѣнно;
             Онъ смоквъ тебѣ принесъ.
   

Клеопатра.

             Впусти. Какое бѣдное орудье

(Стражъ уходитъ.)

             Великаго. Онъ мнѣ принесъ свободу.
             Рѣшилась я; и ничего во мнѣ
             Нѣтъ женскаго: отъ головы до ногъ
             Вся мраморъ я; непостоянный мѣсяцъ
             Ужъ не моя планета.

(Стражъ возвращается съ поселяниномъ, несущимъ корзину.)

Стражъ.

                                           Вотъ онъ самъ.
   

Клеопатра.

             Уйди, и здѣсь его оставь.

(Стражъ уходитъ.)

             Съ тобою ли красотка Нила, змѣйка,
             Которой ядъ безъ боли убиваетъ?
   

Поселянинъ.

   Да, со мной; но я не изъ тѣхъ, которые тебѣ бы посовѣтывали ее трогать. Ея укушеніе безсмертно. Тѣ которые отъ него умираютъ, рѣдко или никогда не выздоравливаютъ.
   

Клеопатра.

   Не помнишь ли, кто умеръ отъ нея?
   

Поселянинъ.

   Очень многіе мужчины да женщины. Не далѣе какъ вчера, я слышалъ отъ одной: славная женщина, только отчасти охотница солгать, чего женщинѣ дѣлать не слѣдуетъ, развѣ честнымъ путемъ. Вотъ она разсказывала, какъ она умерла отъ ея укушенія и какія терпѣла боли. Дѣйствительно она прекрасно отзывается о змѣйкѣ; но кто повѣритъ всему, что они говорятъ, не найдетъ проку и въ половинѣ того, что онѣ дѣлаютъ. Но эта не безпременная правда, что эта змѣйка единственная змѣйка.
   

Клеопатра.

   Ступай себѣ: прощай.
   

Поселянинъ.

   Желаю тебѣ вдоволь натѣшиться надъ змѣйкой.
   

Клеопатра.

   Прощай.

(Поселянинъ становитъ на полъ корзину.)

Поселянинъ.

   Ты должна подумать, видишь ли, что змѣя все-таки змѣиное отродье.
   

Клеопатра.

   Да, да; прощай.
   

Поселянинъ.

   Видишь ли, змѣѣ вѣрить нельзя, развѣ въ рукахъ у людей знающихъ; вѣдь въ змѣѣ нѣтъ ничего добраго.
   

Клеопатра.

   Не безпокойся, мы за ней присмотримъ.
   

Поселянинъ.

   И хорошо. Не давайте ей пожалуйста ночью, потому что она не стоитъ корма.
   

Клеопатра.

   Что, съѣстъ она меня?
   

Поселянинъ. >  

                       Энобарбъ.
  
             Міръ! У тебя двѣ пасти остаются,
             И еслибъ въ нихъ всю пищу бросилъ ты-т
             То всетаки онѣ пожрутъ другъ друга.
             Антоній гдѣ?
  
                       Эросъ.
  
                                 Въ саду. Ногой швыряетъ
             Онъ прутики, твердя: глупецъ Лепидъ!
             И удавить грозитъ вождя, который
             Помпея умертвилъ.
  
                       Энобарбъ.
  
                                 Готовъ къ отплытью
             Нашъ славный флотъ.
  
                       Эросъ.
  
                                 Въ Италію отплыть
             На Цезаря. Вотъ что еще, Домицій:
             Тебя нашъ вождь потребовалъ къ себѣ;
             Я вѣсть мою могъ передать и позже.
  
                       Энобарбъ.
  
             Напрасно онъ зоветъ, но все равно.
             Къ Антонію веди меня.
  
                       Эросъ.
  
                                           За мною! (Уходятъ).
  

СЦЕНА VI.

Римъ. Дворецъ Цезаря.

Входятъ Цезарь, Агриппа и Меценатъ.

  
                       Цезарь.
  
             Такъ поступилъ онъ изъ презрѣнья къ Риму.
             Еще не все. Въ виду всего народа,
             На площади въ Александріи, рядомъ
             Возсѣлъ онъ съ Клеопатрой на помостѣ
             Изъ серебра, на тронахъ золотыхъ.
             Цезаріонъ у ногъ ихъ помѣщался --
             Слывущій сыномъ моего отца --
             Совсѣмъ другимъ потомствомъ незаконнымъ,
             Родившимся съ тѣхъ поръ отъ ихъ распутства.
             Ей онъ вручилъ Египтомъ управленье,
             Провозгласивъ ее самодержавной
             Царицей нижней Сиріи и Кипра,
             И Лидіи.
  
                       Меценатъ.
  
                       И это -- предъ народомъ?
  
                       Цезарь.
  
             На площади, гдѣ происходятъ игры.
             И тамъ царей царями объявилъ
             Онъ сыновей своихъ: далъ Александру
             Всю Парѳію онъ съ Мидіей Великой,
             И Сиріей, а Птолемею далъ
             Киликію съ землею финикійской,
             И Сирію. Царица въ этотъ день
             Явилася Изидою народу,
             И, говорятъ, въ подобномъ видѣ часто
             Является она.
  
                       Меценатъ.
  
                                 Пускай узнаетъ
             Объ этомъ Римъ.
  
                       Агриппа.
  
                                 Безстыдствомъ возмущенъ,
             Римъ у него отниметъ уваженье.
  
                       Цезарь.
  
             Все знаетъ Римъ, а также -- обвиненье,
             Что онъ прислалъ.
  
                       Агриппа.
  
                                 Кого же онъ винитъ?
  
                       Цезарь.
  
             Меня: что я, отторгнувъ у Помпея
             Сицилію, не выдѣлилъ ему
             Часть острова, затѣмъ онъ утверждаетъ,
             Что кораблей ему не возвратилъ я,
             И наконецъ скорбитъ, что исключенъ
             Лепидъ изъ тріумвировъ и задержанъ
             Его доходъ былъ нами.
  
                       Агриппа.
  
                                           Дать отвѣтъ
             На это нужно.
  
                       Цезарь.
  
                                 Сдѣлано. Гонца
             Отправилъ я. Пишу я, что не въ мѣру
             Лепидъ жестокимъ сдѣлался и, власть
             Во зло употребляя, заслужилъ онъ
             Смѣщеніе свое, что часть добычи
             Готовъ я уступить, но подъ условьемъ,
             Чтобъ долю онъ въ Арменіи мнѣ далъ,
             Какъ и въ другихъ земляхъ, имъ покоренныхъ.
  
                       Меценатъ.
  
             На это онъ вовѣкъ не согласится.
  
                       Цезарь.
  
             Тогда ему и я не уступлю.
  

Входить Октавія со свитой.

  
                       Октавія.
  
             Привѣтъ тебѣ, мой братъ и повелитель.
  
                       Цезарь.
  
             Я мнилъ ли звать отверженной тебя?
  
                       Октавія.
  
             Такъ звать меня -- причинъ ты не имѣешь.
  
                       Цезарь.
  
             Зачѣмъ же къ намъ подкралась ты? Предстала
             Ты здѣсь не такъ, какъ Цезаря сестра.
             Предшествовать Антонія супругѣ
             Должно бы войско, ржаніе коней
             Всѣмъ возвѣстить задолго до прибытья
             Должно о немъ, деревья на пути
             Должны быть всѣ усѣяны народомъ,
             Томящимся въ безплодномъ ожиданьѣ,
             И до небесъ должна вздыматься пыль,
             Поднятая бѣгущей вслѣдъ толпою...
             Но въ Римъ простой торговкой ты явилась,
             И не дала намъ выказать любовь,
             Которая, когда не проявляютъ
             Ея ничѣмъ -- утрачиваетъ смыслъ.
             Рядъ цѣлый встрѣчъ на морѣ и на сушѣ --
             Тебя бы ждалъ, и возросталъ восторгъ...
  
                       Октавія.
  
             Мой добрый братъ, сюда безъ принужденья,
             По доброй волѣ, такъ явилась я.
             Супругъ мой, Маркъ Антоній, услыхавшій,
             Что ты къ войнѣ готовишься, повѣдалъ
             Мнѣ горестную вѣсть, и потому --
             Уѣхать я просила дозволенья.
  
                       Цезарь.
  
             Онъ далъ его охотно: ты преградой
             Была межъ нимъ и похотью его.
  
                       Октавія.
  
             Не говори мнѣ этого.
  
                       Цезарь.
  
                                           Слѣжу я
             За нимъ вездѣ: несутся съ вѣтромъ вѣсти.
             Гдѣ онъ теперь?
  
                       Октавія.
  
                                 Въ Аѳинахъ.
  
                       Цезарь.
  
                                                     Нѣтъ, сестра,
             Жестоко оскорбленная! Его
             Однимъ кивкомъ вернула Клеопатра.
             Развратницѣ вручилъ онъ власть свою,
             И на войну со мной они сзываютъ
             Владыкъ земныхъ. Возсталъ ливійскій Бокхъ,
             И Архелай, монархъ кападокійскій,
             Царь паѳлагонскій Филадельфъ, ѳракійскій
             Царь Адалласъ и аравійскій Мальхъ,
             Понтійскій царь, царь Иродъ іудейскій,
             Царь комагенскій Митридатъ; мидійскій
             Царь Полемонъ; Аминтъ -- ликаонійскій.
             И множество еще царей другихъ.
  
                       Октавія.
  
             Несчастная! Межъ близкихъ двухъ, взаимно
             Другъ друга обвиняющихъ -- я сердце
             Должна дѣлить.
  
                       Цезарь.
  
                                 Привѣтствую тебя.
             Ты письмами разрывъ нашъ отдаляла,
             Покуда самъ не убѣдился я,
             Насколько ты обманута, а также --
             Что намъ грозитъ невидимо опасность.
             Бодрѣе будь. Сурово неизбѣжны --
             Да не смутятъ тебя печали дни.
             Пускай идетъ опредѣленнымъ ходомъ
             Рѣшенное судьбой. Не плачь о немъ.
             Тебя, что мнѣ всего дороже въ мірѣ --
             Привѣтствую я здѣсь. Оскорблена
             Безмѣрно ты; я и друзья твои --
             Мы избраны великими богами,
             Чтобъ правосудье оказать тебѣ.
             Утѣшься, будь у насъ желанной гостьей.
  
                       Агриппа.
  
             Привѣтъ тебѣ.
  
                       Меценатъ.
  
                                 Октавіи привѣтъ!
             Всѣ римскія сердца полны къ тебѣ
             Любви и состраданья. Лишь Антоній,
             Прелюбодѣй разнузданный, отвергъ
             Твою любовь, во власть предавшись твари
             Что противъ насъ его возстановляетъ.
  
                       Октавія.
  
             О, правда ль это?
  
                       Цезарь.
  
                                 Истинная правда.
             Сестра, добро пожаловать. Съ терпѣньемъ
             Будь неразлучна, милая сестра.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА VII.

Лагерь Антонія у мыса Акціунъ.

Входятъ Клеопатра и Энобарбъ.

                       Клеопатра.
  
             Увѣренъ будь: я отплачу тебѣ.
  
                       Энобарбъ.
  
             За что? За что?
  
                       Клеопатра.
  
                                 Ты осуждалъ участье
             Мое въ войнѣ, считая непристойнымъ...
  
                       Энобарбъ.
  
             А что жъ оно, по твоему, пристойно?
  
                       Клеопатра.
  
             Когда воюютъ съ нами, почему же
             Намъ собственной особой здѣсь не быть?
  
                       Энобарбъ (про себя).
  
             Сказалъ бы я, что если бъ взяли вмѣстѣ
             Мы на войну коней и кобылицъ --
             Пропалъ бы конь: кобыла увлекла бы
             И всадника съ конемъ.
  
                       Клеопатра.
  
                                           Что говоришь?
  
                       Энобарбъ.
  
             Присутствіе твое должно стѣснять
             Антонія, смущая умъ и сердце,
             А занятое время отнимая.
             Его и такъ винятъ за безразсудство:
             Римъ говоритъ, что здѣсь ведутъ войну
             Прислужницы твои и Фотинъ, евнухъ.
  
                       Клеопатра.
  
             Погибни Римъ, отсохни языки,
             Позорящіе насъ! Я правлю царствомъ
             И тягости войны несу, какъ мужъ.
             Не возражай, я войска не оставлю.
  
                       Энобарбъ.
  
             Да будетъ такъ. Я кончилъ. Вотъ и вождь.
  

Входятъ Антоній и Канидій.

  
                       Антоній.
  
             Не странно ли, Канидій, что покинувъ
             Брундузій и Тарентъ, могъ переплыть
             Онъ море Іонійское такъ быстро
             И овладѣть Ториной? Дорогая,
             Ты слышала объ этомъ?
  
                       Клеопатра.
  
                                           Быстротѣ
             Никто сильнѣй лѣнивца не дивится.
  
                       Антоній.
  
             Такой укоръ въ медлительности -- былъ бы
             Мудрѣйшаго среди мужей достоинъ.
             Сраженіе морское мы дадимъ.
  
                       Клеопатра.
  
             Морское -- да! Какое же иное?
  
                       Канидій.
  
             Но почему морское, государь?
  
                       Антоній.
  
             Онъ съ моря шлетъ мнѣ вызовъ.
  
                       Энобарбъ.
  
                                                     Но его
             Ты звалъ на поединокъ...
  
                       Канидій.
  
                                           При Фарсалѣ,
             Гдѣ ты желалъ уравновѣсить бой
             Помпея съ Цезаремъ. Но онъ отвергнулъ
             То, что къ его невыгодѣ клонилось.
             Такъ поступи и ты.
  
                       Энобарбъ.
  
                                           Суда твои
             Снаряжены небрежно, а матросы --
             На службу силой взятые: жнецы,
             Погонщики. У Цезаря есть люди
             Помпея побѣжавшіе; легки
             Его суда, твои -- тяжеловѣсны.
             Въ томъ нѣтъ стыда, чтобъ на морѣ не биться,
             Когда на сушѣ биться ты готовъ.
  
                       Антоній.
  
             Нѣтъ, на морѣ и на морѣ!
  
                       Энобарбъ.
  
                                           Ты губишь,
             Великій вождь, добытую тобою
             На сушѣ славу ратную, войска --
             Пѣхоту боевую -- раздробляешь,
             И собственный твой опытъ остается
             Безъ примѣненья къ дѣлу. Ты обходишь
             Къ побѣдѣ путь; ввѣряешься -- взамѣнъ
             Увѣренности прочной -- ты удачѣ
             И случаю.
  
                       Антоній.
  
                                 Я на морѣ сражусь.
  
                       Клеопатра.
  
             Есть шестьдесятъ судовъ у насъ -- не худшихъ,
             Чѣмъ у него.
  
                       Антоній.
  
                                 Мы лишнія сожжемъ.
             Матросы съ нихъ -- число людей усилятъ
             На корабляхъ оставшихся, и съ тѣми
             Отъ Акціума Цезаря отбросимъ.
             Не побѣдимъ -- на сушѣ грянетъ бой.
             Въ чемъ дѣло?
  

Входитъ гонецъ.

  
                       Гонецъ.
  
                                 Слухи справедливы: Цезарь
             Торину взялъ.
  
                       Антоній.
  
                                 Самъ Цезарь? Невозможно.
             Что войско здѣсь -- дивлюсь я и тому!
             Канидій, девятнадцать легіоновъ
             На сушѣ здѣсь ты примешь подъ начальство,
             И конницы двѣнадцать тысячъ. Мы же --
             На корабли. Идемъ, моя Ѳетида.
  

Входитъ воинъ.

  
                       Антоній.
  
             Что скажешь, другъ?
  
                       Воинъ.
  
                                           О, благородный вождь,
             Не бейся на морѣ, не довѣряйся
             Гнилымъ доскамъ. Ужель не вѣришь ты
             Вотъ этому мечу и этимъ ранамъ?
             Пусть плаваютъ, какъ утки, финикійцы,
             Египтяне. Мы побѣждаемъ стоя,
             Нога къ ногѣ.
  
                       Антоній.
  
                                 Ну, хорошо. Идемъ.

(Уходятъ Антоній, Клеопатра и Энобарбъ).

  
                       Канидій.
  
             Но я былъ правъ, клянуся Геркулесомъ!
             Ты, воинъ, правъ, но дѣйствуетъ Антоній,
             Не на свою дѣйствительную силу
             Въ сраженьѣ опираясь. У вождя
             Есть вождь, и мы -- у женщинъ подъ началомъ.
  
                       Воинъ.
  
             Всей конницы и пѣшихъ легіоновъ
             Начальникъ -- ты, не такъ ли?
  
                       Канидій.
  
                                           Маркъ Октавій,
             Маркъ Юстій, Целій, Публикола -- силой
             Начальствуютъ морской, мы -- сухопутной.
             Но Цезаря прибытье непонятно
             По быстротѣ.
  
                       Воинъ.
  
                                 Покуда былъ онъ въ Римѣ,
             Войска его, разбившись на отряды,
             Разсѣялись повсюду, обманувъ
             Лазутчиковъ.
  
                       Канидій.
  
                                 А кто его помощникъ?
  
                       Воинъ.
  
             Я слышалъ -- нѣкій Тавръ.
  
                       Канидій.
  
                                                     Его я знаю.
  

Входитъ гонецъ.

  
                       Гонецъ.
  
             Канидія желаетъ видѣть вождь.
  
                       Канидій.
  
             Событьями теперь чревато время,
             И ихъ на свѣтъ рождаетъ каждый мигъ.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА VIII.

Равнина близъ Акціума.

Входятъ Цезарь, Тавръ, вожди и войско.

  
                       Цезарь.
  
             Тавръ!
  
                       Тавръ.
  
                       Государь?
  
                       Цезарь.
  
                                 Отъ битвы сухопутной
             Ты уклонись, пока идетъ морская,
             Изложенныхъ въ томъ свиткѣ приказаній
             Не измѣняй: залогъ успѣха -- въ нихъ.

(Проходятъ).

  

Входятъ Антоній и Энобарбъ.

  
                       Антоній.
  
             Мы конницу поставимъ у холма,
             Въ виду у войска Цезаря, оттуда
             Число судовъ увидѣвъ, сообразно
             Мы этому -- и дѣйствія начнемъ.

(Уходятъ).

(Входятъ съ разныхъ сторонъ войска Антонія подъ начальствомъ Канидія и войска Цезаря подъ предводительствомъ Тавра. По уходѣ ихъ слышенъ шумъ морской битвы. Тревога. Возвращается Энобарбъ).

  
                       Энобарбъ.
  
             Всему конецъ! Я зрѣлища такого
             Не въ силахъ снесть. Корабль нашъ адмиральскій --
             "Антоніадъ" и шестьдесятъ другихъ,
             Вдругъ повернувъ, ударился въ бѣгство.
             При видѣ томъ готовъ я былъ ослѣпнуть!
  

Входитъ Скаръ,

  
                       Скаръ.
  
             На помощь къ намъ, всѣ боги и богини!
  
                       Энобарбъ.
  
             Ты внѣ себя?..
  
                       Скаръ.
  
                                 Не лучшая ль часть міра
             Загублена по безразсудству? Царства
             И области -- процѣловали мы.
  
                       Энобарбъ.
  
             Какъ бой идетъ?
  
                       Скаръ.
  
                                 Пятно чумы смертельной --
             Виднѣется на насъ. Да поразитъ
             Проказою египетскую вѣдьму
             Развратную! Когда въ разгарѣ битвы
             На близнецовъ похожи были: нашъ
             И Цезаря успѣхъ, и нашъ едва ли
             Не старше былъ, корова эта, словно
             Ужалена слѣпнемъ іюньскимъ -- парусъ
             Вдругъ подняла и въ бѣгство обратилась.
  
                       Энобарбъ.
  
             Отъ зрѣлища такого стало больно
             Моимъ глазамъ: его не вынесъ я.
  
                       Скаръ.
  
             Едва она руль подняла по вѣтру,
             Какъ доблестная жертва чаръ ея --
             Антоній, крылья распустивъ морскія,
             Помчался вслѣдъ -- растерянною уткой,
             Оставивъ бой во всемъ его разгарѣ.
             Я не знавалъ подобнаго позора!
             Не видано, чтобъ доблесть, честь и опытъ --
             Казнили такъ самихъ себя.
  
                       Энобарбъ.
  
                                                     Увы!
  

Входитъ Канидій.

  
                       Канидій.
  
             На морѣ счастье наше, обезсилѣвъ,
             Идетъ ко дну плачевно. Оставайся
             Нашъ вождь такимъ, какимъ онъ прежде былъ --
             Все было бъ хорошо, но недостойно
             Онъ къ бѣгству самъ даетъ примѣръ.
  
                       Энобарбъ (про себя).
  
                                                     Вотъ что
             Задумалъ ты! Тогда прости, конечно.
  
                       Канидій.
  
             Въ Пелопонезъ бѣжалъ онъ.
  
                       Скаръ.
  
                                                     Это близко.
             Туда спѣшу -- событій выжидать.
  
                       Канидій.
  
             Я конницу мою и легіоны
             Сдалъ Цезарю, мнѣ шестеро царей
             Даютъ примѣръ.
  
                       Энобарбъ.
  
                                 Я раненому счастью
             Антонія останусь все же вѣренъ,
             Хотя въ другую сторону влекутъ
             Меня и умъ, и вѣтеръ.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА IX.

Александрія. Дворецъ.

Входитъ Антоній и свита.

  
                       Антоній.
  
             Вы слышите? Землею я отвергнутъ,
             Носить меня ей стыдно. Подойдите,
             Друзья мои. Такъ запоздалъ я въ мірѣ,
             Что путь свой потерялъ. Есть у меня
             Съ казной корабль, ее себѣ возьмите
             И, подѣливъ, бѣгите отъ меня
             Вы къ Цезарю.
  
                       Приближенные.
  
                                 Чтобъ мы бѣжали? Нѣтъ.
  
                       Антоній.
  
             Я самъ бѣжалъ и научилъ другихъ
             Показывать я спину. Уѣзжайте.
             Я путь избралъ, гдѣ въ васъ я не нуждаюсь.
             Ступайте же, тамъ въ гавани -- казна,
             Берите все. О, не могу безъ краски
             Подумать я о томъ, къ чему стремился.
             Все -- до волосъ -- во мнѣ возмущено:
             Сѣдая прядь прядь черную винитъ
             За безразсудство, черная -- сѣдую
             За немощность и трусость. Уходите,
             Друзья мои, васъ письмами снабжу я,
             Которыя расчистятъ путь. Прошу,
             Такъ грустно не глядите и не спорьте,
             Воспользуйтесь совѣтомъ, что исторгнутъ
             Отчаяньемъ: того покиньте, кто
             Покинулъ самъ себя. Скорѣе въ гавань!
             Вручаю вамъ корабль со всей казной...
             Оставьте же меня, на мигъ оставьте!
             Приказывать я право потерялъ,
             И потому прошу. Сейчасъ за вами
             Я слѣдую.

(Садится).

  

Входятъ Эросъ, Клеопатра, которую поддерживаютъ Ира и Харміана.

  
                       Эросъ.
  
                                 Поди къ нему, царица,
             Утѣшь его.
  
                       Ира.
  
                                 Да, милая царица.
  
                       Харміана.
  
             Ступай къ нему. Что жъ дѣлать?
  
                       Клеопатра.
  
                                                     О, Юнона!
             Хочу я сѣсть...
  
                       Антоній.
  
                                 Нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ, нѣтъ и нѣтъ!
  
                       Эросъ.
  
             О, государь, взгляни...
  
                       Антоній.
  
                                           Противно, гадко...
  
             Xарміана.
  
             Царица...
  
                       Ира.
  
                       О, царица!
  
                       Эросъ.
  
                                 Государь!
  
                       Антоній.
  
             Да, другъ мой, да! Октавій при Филиппахъ
             Носилъ свой мечъ, какъ въ танцахъ, между тѣмъ,
             Какъ сморщеннаго Кассія разилъ я.
             Безумца Брута я убилъ, а Цезарь --
             Онъ дѣйствовалъ всегда черезъ своихъ
             Помощниковъ, не смысля въ дѣлѣ ратномъ.
             И вотъ теперь... Но все равно.

                       Клеопатра.
  
                                                     Ко мнѣ!
  
                       Эросъ.
  
             Царица! Государь!
  
                       Ира.
  
                                 Къ нему приблизься,
             Поговори. Онъ -- внѣ себя отъ горя.
  
                       Клеопатра.
  
  
             Ну, хорошо... На васъ я обопрусь.
  
                       Эросъ.
  
             Встань, государь. Царица -- предъ тобой:
             На смерть обречена, съ челомъ поникшимъ.
             Утѣшь ее, и ты ее спасешь.
  
                       Антоній.
  
             Я славѣ измѣнилъ, себя позорно
             Я распустилъ.
  
                       Эросъ.
  
                                 Царица, государь.
  
                       Антоній.
  
             Египтянка, о, до чего меня
             Ты довела! Смотри, мой стыдъ скрывая
             Отъ глазъ твоихъ, оглядываюсь я,
             И позади обломки славы вижу.
  
                       Клеопатра.
  
             О, повелитель мой, прости моимъ
             Пугливымъ парусамъ! *Вѣдь я не знала,
             Что ты за мной послѣдуешь.
  
                       Антоній.
  
                                           Прекрасно,
             Египтянка, ты знала, что привязанъ
             Я къ твоему кормилу нитью сердца,
             И за собой ты увлечешь меня.
             Ты видѣла, что надъ душой моею
             Всевластна ты, и знака твоего
             Достаточно, чтобъ я нарушилъ волю
             Самихъ боговъ.
  
                       Клеопатра.
  
                                 Прости мнѣ!
  
                       Антоній.
  
                                                     Нынѣ долженъ
             Мальчишкѣ слать смиренно я мольбу;
             Хитрить и прибѣгать къ уловкамъ низкимъ
             Обязанъ тотъ, кто половиной міра
             Привыкъ играть, по волѣ созидая
             И разрушая счастье. Знала ты
             Громадность всю твоей побѣды, знала,
             Что страстью обезсиленный покоренъ
             Тебѣ мой мечъ.
  
                       Клеопатра.
  
                                 Прости меня, прости.
  
                       Антоній.
  
             Прошу, не плачь... Одна слеза твоя
             Все выкупитъ, что выиграть возможно,
             Иль проиграть. Дай поцѣлуй одинъ,
             Онъ будетъ мнѣ за все вознагражденьемъ.
             Наставника дѣтей къ нему послалъ я.
             Вернулся ль онъ? Вина сюда! За ужинъ!
             И чѣмъ ударъ судьбы моей грознѣй --
             Тѣмъ болѣе я посмѣюсь надъ ней.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА X.

Лагерь Цезаря въ Египтѣ.

Входятъ Цезарь, Долабелла, Тирей и др.

  
                       Цезарь.
  
             Пускай посолъ Антонія предстанетъ.
             Его ты знаешь?
  
                       Долабелла.
  
                                 Цезарь, онъ -- наставникъ
             Его дѣтей. Суди какъ онъ ощипанъ,
             Когда прислалъ столь жалкое перо
             Изъ своего крыла, онъ -- такъ недавно
             Гонцовъ-царей въ излишествѣ имѣвшій!
  

Входитъ Эвфроній.

  
                       Цезарь.
  
             Поди сюда и говори.
  
                       Эвфроній.
  
                                           Я самъ
             Какъ ни былъ бы ничтоженъ, но являюсь
             Антонія посломъ. Въ его судьбѣ
             Недавно былъ лишь утренней росинкѣ
             На миртовомъ листкѣ подобенъ я,
             Въ сравненіи съ его обширнымъ моремъ.
  
                       Цезарь.
  
             Пусть такъ. Но то, съ чѣмъ присланъ -- изложи.
  
                       Эвфроній.
  
             Властителя судьбы своей въ тебѣ
             Привѣтствуетъ Антоній, умоляя,
             Чтобъ ты ему дозволилъ жить въ Египтѣ,
             Но въ случаѣ отказа, будетъ меньшимъ
             Доволенъ онъ, и проситъ дозволенья
             Дышать межъ небомъ и землей въ Аѳинахъ,
             Вдали отъ дѣлъ. Объ этомъ проситъ онъ.
             А что до Клеопатры -- признавая
             Величіе твое, покорна власти,
             Она своимъ испрашиваетъ дѣтямъ
             Корону Птоломея, что зависитъ
             Отъ милости твоей.
  
                       Цезарь.
  
                                           Я глухъ къ мольбѣ
             Антонія. Царицу же согласенъ
             Я выслушать и сдѣлать, какъ желаетъ,
             Съ условіемъ, чтобъ другъ ея, покрывшій
             Себя стыдомъ, былъ изгнанъ изъ Египта
             Иль преданъ ею смерти. Пусть она
             Исполнитъ это: будутъ не безплодны
             Ея мольбы. Таковъ отвѣтъ обоимъ.
  
                       Эвфроній.
  
             Будь счастливъ ты!
  
                       Цезарь.
  
                                 Провесть его чрезъ лагерь.

(Эвфроній уходитъ).

  
                       Цезарь (къ Тирею).
  
             Испробовать всю силу краснорѣчья
             Теперь пора. Спѣши и Клеопатру
             Съ Антоніемъ поссорь. Ей посули
             Ты именемъ моимъ все, что захочетъ,
             И отъ себя, что вздумаешь -- прибавь.
             Вѣдь женщины -- и въ счастіи не стойки.
             Въ несчастіи -- чистѣйшей изъ весталокъ
             Не устоять. Яви свое искусство
             И самъ назначь награду. Намъ законъ --
             Слова твои.
  
                       Тирей.
  
                                 Я отправляюсь, Цезарь.
  
                       Цезарь.
  
             Замѣть, какъ онъ перенесетъ ударъ,
             И помыслы его -- во всѣхъ движеньяхъ
             Ты прослѣди.
  
                       Тирей.
  
                                 Я все исполню, Цезарь.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА ХІ.

Александрія. Дворецъ.

Входятъ Клеопатра, Энобарбъ, Харміана, Ира.

  
                       Клеопатра.
  
             Что, Энобарбъ, намъ дѣлать?
  
                       Энобарбъ.
  
                                                     Поразмыслить
             И умереть.
  
                       Клеопатра.
  
                                 Антоній виноватъ,
             Иль мы?
  
                       Энобарбъ.
  
                       Одинъ Антоній, давшій волю
             Желанію надъ разумомъ! Когда
             Предъ грознымъ ликомъ брани, изъ рядовъ,
             Другъ другу угрожавшихъ, ты бѣжала --
             Зачѣмъ бѣжалъ онъ также? Страсти зудъ
             Не долженъ былъ смущать вождя въ то время,
             Когда сошлись двѣ половины міра
             Лицомъ къ лицу въ войнѣ изъ-за него.
             Въ томъ, чтобъ летѣть за парусомъ бѣгущимъ,
             Покинувъ свой ошеломленный флотъ --
             Не меньшій стыдъ былъ для него, чѣмъ гибель.
  
                       Клеопатра.
  
             О, замолчи!
  

Входятъ Антоній съ Эвфроніемъ.

  
                       Антоній.
  
                                 Таковъ его отвѣтъ?
  
                       Эвфроній.
  
             Да, государь.
  
                       Антоній.
  
                                 Сулитъ царицѣ милость,
             Коль скоро мной пожертвуетъ она?
  
                       Эвфроній.
  
             Такъ онъ сказалъ.
  
                       Антоній.
  
                                 Пускай она узнаетъ,
             Сѣдѣющую голову мою
             Пошли сейчасъ ты Цезарю-мальчишкѣ,
             И царствами онъ до краевъ наполнитъ
             Твои желанья.
  
                       Клеопатра.
  
                                 Голову твою?
  
                       Антоній.
  
             Вернись къ нему. Скажи, что въ немъ блистаетъ
             Цвѣтъ юности, и дѣлъ великихъ міръ
             Ждетъ отъ него, что могутъ даже трусу
             Принадлежать суда и легіоны,
             Казна его,-- что ратники его
             И подъ начальствомъ малаго ребенка
             Одерживать побѣды такъ же могутъ,
             Какъ подъ начальствомъ Цезаря. Прошу
             Поэтому чтобъ онъ о превосходствѣ
             Своемъ забылъ, со мною -- побѣжденнымъ --
             Скрестивъ свой мечъ въ единоборствѣ. Буду
             Объ этомъ я писать ему. Идемъ.

(Антоній и Эвфроній уходятъ).

  
                       Энобарбъ.
  
             Похоже ли, чтобъ Цезарь побѣдитель,
             Опасности удачу подвергая,
             Съ такимъ борцомъ сталъ драться на показъ?
             Я вижу: разумъ смертныхъ -- лишь частица
             Ихъ счастія, и внѣшнее паденье
             Влечетъ съ собой духовныхъ качествъ гибель.
             Самъ вѣдая, какъ много вѣситъ Цезарь,
             Какъ мало -- онъ, ужель мечтать онъ можетъ
             Чтобъ мѣряться тотъ согласился съ нимъ,
             И разумъ въ немъ ты побѣждаешь, Цезарь?

Входитъ прислужникъ.

  
                       Прислужникъ.
  
             Отъ Цезаря посолъ.
  
                       Клеопатра.
  
                                           Привѣтъ короткій!
             Вотъ, милыя, предъ розою въ цвѣту
             Тотъ затыкаетъ носъ, кто преклонялся
             Предъ ней, когда она была лишь почкой.
             Пускай войдетъ.
  
                       Энобарбъ (про себя).
  
                                 Съ моею честью началъ
             Я враждовать. Безумцу вѣрнымъ быть --
             Безуміе,-- и все же кто владыкѣ
             Развѣнчанному вѣренъ -- побѣждаетъ
             Того, кѣмъ былъ владыка побѣжденъ,
             Въ исторіи пріобрѣтая мѣсто.
  

Входитъ Тирей.

  
  
                       Клеопатра.
  
             Чего желаетъ Цезарь?
  
                       Тирей.
  
                                           Я скажу
             Тебѣ одной.
  
                       Клеопатра.
  
                                 Здѣсь лишь друзья, не бойся.
  
                       Тирей.
  
             Но всѣ они -- Антонія друзья?
  
                       Энобарбъ.
  
             Антонію друзья нужны не меньше,
             Чѣмъ Цезарю, иль насъ ему не надо.
             Но пожелай лишь Цезарь -- будетъ другомъ
             Ему нашъ вождь, мы -- заодно съ вождемъ,
             И значитъ будемъ Цезаревы.
  
                       Тирей.
  
                                                     Такъ.
             Но выслушай, царица. Проситъ Цезарь
             Тебя забыть о нынѣшнемъ твоемъ
             Печальномъ положеніи, и помнить,
             Что Цезарь онъ.
  
                       Клеопатра.
  
                                 По царски. Продолжай.
  
                       Тирей.
  
             Онъ вѣдаетъ, что страхомъ, нелюбовью --
             Ты связана съ Антоніемъ.
  
                       Клеопатра.
  
                                                     Увы!
  
                       Тирей.
  
             Поэтому о ранахъ, отъ которыхъ
             Страдаетъ честь твоя -- жалѣетъ онъ:
             Былъ вынужденъ позоръ твой, не заслуженъ.
  
                       Клеопатра.
  
             Онъ -- богъ, и знаетъ правду. Честь моя
             Не поддалась, но силѣ уступила.
  
                       Энобарбъ (въ сторону).
  
             Для вѣрности Антонія спрошу...
             Ты течь даешь повсюду, остается
             И намъ тебя крушенью предоставить,
             Когда тебя то, что всего дороже --
             Покинуло. (Уходитъ).
  
                       Тирей.
  
                                 Насчетъ твоихъ желаній
             Что Цезарю скажу? Отчасти ждетъ
             Онъ просьбъ твоихъ, желая ихъ исполнить.
             Онъ былъ бы радъ, когда бъ себѣ опорой
             Ты счастіе его взяла, какъ посохъ.
             Но чувства эти подогрѣла бъ вѣсть
             О томъ, что ты съ Антоніемъ разсталась
             И отдалась подъ власть владыки міра.
  
                       Клеопатра.
  
             Какъ звать тебя?
  
                       Тирей.
  
                                 Тиреемъ.
  
                       Клеопатра.
  
                                           Добрый вѣстникъ,
             Ты Цезарю великому скажи,
             Что чрезъ тебя руки побѣдоносной
             Касаюсь я устами, и готова
             Я мой вѣнецъ къ ногамъ его сложить
             И преклонить у ногъ его колѣни.
             Скажи ему: изъ устъ его, которымъ
             Покорно все -- Египту приговоръ
             Я слышала.
  
                       Тирей.
  
                                 Ты лучшій путь избрала.
             Въ борьбѣ ума съ судьбой, когда дерзаетъ
             Онъ на одно возможное, случайность --
             Ему ничто. Дозволь запечатлѣть
             Мнѣ на рукѣ твоей дань уваженья.
  
                       Клеопатра.
  
             Когда мечталъ онъ царства покорить --
             И Цезаря отецъ устами часто
             Руки моей касался недостойной,
             И поцѣлуи сыпались дождемъ.
  

Возвращаются Антоній и Энобарбъ.

  
                       Антоній.
  
             Какъ? Милостью она его даритъ?
             Юпитеромъ клянусь, что мечетъ громы!
             Кто ты такой?
  
                       Тирей.
  
                                 Я -- исполнитель воли
             Славнѣйшаго изъ смертныхъ и кому
             Достойнѣе всего повиноваться.
  
                       Энобарбъ (Про себя).
  
             Отвѣдаешь ты плети!
  
                       Антоній.
  
                                           Эй, ко мнѣ,
             Вы коршуны! Во имя всѣхъ боговъ
             Съ чертями, власть моя, какъ видно, таетъ?
             Не такъ давно на зовъ мой, какъ мальчишки,
             Цари бѣжали съ крикомъ: что прикажешь?
             Оглохли вы? Еще Антоній я!

(Появляются прислужники).

             Схватить шута и наказать плетьми.

                       Энобарбъ (про себя).
  
             Играть удобнѣй съ львенкомъ, чѣмъ со старымъ,
             Готовымъ къ смерти львомъ.
  
                       Антоній.
  
                                           Луна и звѣзды!
             Плетей ему! Будь Цезаревыхъ двадцать
             Здѣсь данниковъ и обойдись такъ нагло
             Они съ рукою этой... я не знаю,
             Какъ звать ее теперь, когда она --
             Не Клеопатра болѣе?.. Сѣките,
             Пока лицо искрививъ, не запроситъ
             Пощады онъ, визжа, какъ мальчуганъ.
             Увесть его отсюда.
  
                       Тирей.
  
                                           Маркъ Антоній...
  
                       Антоній.
  
             Убрать его, и послѣ наказанья
             Привесть сюда. Рабъ Цезаря съ посольствомъ
             Отправится къ нему же.
                                 (Тирея уводять). До того
             Какъ я узналъ тебя -- наполовину
             Ты отцвѣла. И въ Римѣ я оставилъ
             Затѣмъ ли ложе брачное несмятымъ,
             Затѣмъ ли я потомства не имѣю
             Отъ женщины -- жемчужины всѣхъ женъ,
             Чтобъ тварью быть обманутымъ, которой
             Угодны и рабы?
  
                       Клеопатра.
  
                                 Мой повелитель...
  
                       Антоній.
  
             Ты вѣчно притворялась, но когда
             Въ порокѣ мы -- о горе намъ!-- коснѣемъ,
             То боги, въ ихъ премудрости, глаза
             Намъ завязавъ, нашъ разумъ погружаютъ,
             Который чистъ -- въ грязь собственную нашу,
             Вселяютъ въ насъ къ ошибкамъ обожанье,
             Смѣясь тому, какъ въ бездну мы идемъ.
  
                       Клеопатра.
  
             Ужель дошло до этого?
  
                       Антоній.
  
                                           Нашелъ я
             Тебя кускомъ остывшимъ на тарелкѣ
             У Цезаря покойнаго. Была
             Объѣдкомъ ты Помпея, не считая
             Другихъ, молвѣ народной неизвѣстныхъ --
             Кого въ часы желаній сладострастныхъ
             Ты подбирала. Я увѣренъ въ томъ,
             Что если ты и понимаешь даже,
             Что значитъ воздержанье, то его
             Не знала ты.
  
                       Клеопатра.
  
                                 О, для чего все это?
  
                       Антоній.
  
             Тому дозволить, кто беретъ подачку
             И говоритъ: "Васъ боги да хранятъ",
             Какъ равному, съ рукою обращаться --
             Съ моей подругой, царственной печатью,
             Заложницей великихъ душъ! Зачѣмъ я
             Не на холмѣ Базанскомъ, чтобъ оттуда
             Перекричать ревущія стада?
             Для ярости есть у меня причины;
             Быть сдержаннымъ вѣдь значитъ -- поступать,
             Какъ висѣльникъ съ веревкою на шеѣ,
             Благодарящій палача за ловкость.

(Возвращаются прислужники съ Тиреемъ).

             Наказанъ онъ?
  
                       1-ый прислужникъ.
  
                                 Да, государь, исправно.
  
                       Антоній.
  
             Кричалъ? Молилъ пощады онъ?
  
                       2-ой прислужникъ.
  
                                                     Молилъ.
  
                       Антоній.
  
             Когда отецъ твой живъ -- пусть онъ жалѣетъ,
             Что ты -- не дочь, а ты жалѣй о томъ,
             Что слѣдовалъ за Цезаревымъ счастьемъ,--
             За это былъ наказанъ ты плетьми,
             Отнынѣ трепещи, какъ въ лихорадкѣ,
             При видѣ бѣлыхъ женскихъ рукъ. Вернись
             Ты къ Цезарю -- повѣдать о пріемѣ.
             Скажи ему, что онъ гнѣвитъ меня;
             Презрѣніе ко мнѣ, высокомѣрье
             Выказывая нынѣ, позабылъ
             Онъ кажется о томъ, чѣмъ былъ я прежде.
             Гнѣвить меня легко теперь, когда
             Созвѣздія, что мною благосклонно
             Руководили -- вышли изъ орбитъ,
             Огнями бездну ада озаряя.
             Когда ему рѣчь и мои поступки
             Не нравятся, скажи, что у него
             Остался мой отпущенникъ Гиппархъ,
             Онъ можетъ сѣчь его, повѣсить, мучить,
             Какъ вздумаетъ, чтобъ расквитаться съ нами.
             Проси о томъ. Вонъ! Уноси рубцы.

(Тирей уходитъ).

  
                       Клеопатра.
  
             Ты все сказалъ?
  
                       Антоній.
  
                                 Увы, она померкла
             Моя луна земная. и одно
             Лишь это -- мнѣ погибель возвѣщаетъ!
  
                       Клеопатра.
  
             Я подожду.
  
                       Антоній.
  
                       Чтобъ Цезарю польстить --
             Подмигивать готова ты слугѣ,
             Что Цезарю застегиваетъ пряжки!
  
                       Клеопатра.
  
             Какъ? До сихъ поръ не знать меня!
  
                       Антоній.
  
                                                     Со мною
             Не холодна ли ты?
  
                       Клеопатра.
  
                                 О, если такъ --
             Пусть небеса изъ ледяного сердца
             Градъ ниспошлютъ, да будетъ онъ отравленъ
             Въ источникѣ своемъ! Съ градинкой первой,
             Упавшею мнѣ въ горло -- да растаетъ
             И жизнь моя! Цезаріонъ второю
             Да будетъ умерщвленъ, покуда всѣ
             Плоды моей утробы и мои
             Египтяне -- подъ бурей ледяною
             Смерть не найдутъ, когда растаетъ градъ.
             И да лежатъ они безъ погребенья,
             Покуда мухи съ нильскими червями --
             Ихъ не пожрутъ!
  
                       Антоній.
  
                                 Довольно, занялъ Цезарь
             Александрію; тамъ съ его звѣздою
             Поспорю я. На сушѣ войско наше
             Держалось стойко, нашъ разбитый флотъ
             Вновь на морѣ грозитъ врагу, собравшись.
             Гдѣ было ты, о мужество мое?
             Царица, слушай; если съ поля брани
             Еще разъ я вернусь -- поцѣловать
             Твои уста я весь въ крови предстану.
             Я и мой мечъ -- мы лѣтопись напишемъ.
             Надежда есть.'
  
                       Клеопатра.
  
                                 Ты снова -- мой герой.
  
                       Антоній.
  
             Въ себѣ утрою сердце, духъ и мышцы,
             Отчаянно я стану биться. Прежде,
             Когда текли безпечно дни мои,
             И счастливо -- случалось осужденнымъ
             Жизнь у меня за шутку выкупать.
             Теперь же, стиснувъ зубы, стану въ бездну
             Всѣхъ посылать, кто всталъ мнѣ на пути.
             Еще разъ ночь мы проведемъ въ весельѣ.
             Позвать сюда вождей, въ унынье впавшихъ!
             Виномъ наполнимъ кубки и еще разъ
             Мы надъ полночнымъ звономъ посмѣемся.
  
                       Клеопатра.
  
             Сегодня день рожденья моего.
             Я пировать не думала, но другъ мой --
             Антоній вновь, я буду Клеопатрой.
  
                       Антоній.
  
             Мы побѣдимъ еще.
  
                       Клеопатра.
  
                                 Вождей достойныхъ
             Къ Антонію зовите.
  
                       Антоній.
  
                                 Да! Хочу я
             Держать имъ рѣчь, а въ ночь рубцы ихъ ранъ --
             Смочить виномъ. Идемъ, моя царица.
             Еще во мнѣ есть силы, и въ бою
             Въ себя влюблю я смерть, съ ея косою
             Зловѣщею въ усердьи состязаясь.

(Антоній, Клеопатра и прислужники уходятъ).

  
                       Энобарбъ.
  
             Теперь готовъ онъ молнію спугнуть.
             Предъ яростью боязнь бѣжитъ въ испугѣ,
             И голубь самъ въ подобномъ состояньи
             За ястребомъ погнался бъ. Вижу я,
             Что ослабленье мозга повышаетъ
             Въ немъ бранный духъ. Когда живетъ отвага
             Насчетъ ума -- то мечъ свой боевой
             Пожретъ она. Подумаю о томъ;
             Какъ лучше мнѣ Антонія покинуть.

(Уходитъ).

ДѢЙСТВІЕ ЧЕТВЕРТОЕ.

СЦЕНА I.

Лагерь Цезаря подъ Александріей.

Входитъ Цезарь, читая письмо, Агриппа, Меценатъ и др.

                       Цезарь.
  
             Зоветъ меня мальчишкой, угрожаетъ
             Какъ-если-бъ въ силахъ былъ меня прогнать
             Прочь изъ Египта. Моего посла
             Велѣлъ избить, меня же вызываетъ
             На поединокъ -- съ Цезаремъ Антоній.
             Пусть знаетъ забіяка старый: много
             Есть къ смерти у меня иныхъ путей.
             Смѣюсь надъ этимъ вызовомъ.
  
                       Меценатъ.
  
                                                     Ты знаешь,
             О, Цезарь: если столь великій духъ
             Неистовствомъ объятъ, остановиться
             Не въ силахъ онъ, пока не упадетъ.
             Ты не давай вздохнуть ему. Безумьемъ
             Воспользуйся его. Плохой охраной
             Всегда бывала ярость.
  
                       Цезарь.
  
                                           Сообщи
             Вождямъ, что мы на завтра назначаемъ
             Послѣднюю изъ многихъ битвъ. Довольно
             Въ рядахъ у насъ солдатъ, служившихъ прежде
             Съ Антоніемъ -- они его изловятъ.
             Смотри, чтобъ такъ и сдѣлали они.
             Да угости войска. Запасовъ хватитъ.
             Солдаты нашу щедрость заслужили.
             О, бѣдный Маркъ Антоній (Уходитъ).

  

СЦЕНА II.

Александрія. Комната во дворцѣ.

Входятъ Антоній, Клеопатра, Энобарбъ, Харміана, Ира, Алексасъ и другіе.

                       Антоній.
  
             Со мной не хочетъ биться онъ, Домицій?
  
                       Энобарбъ.
  
             Нѣтъ.
  
                       Антоній.
  
                       Почему не хочетъ онъ, скажи.
  
                       Энобарбъ.
  
             Онъ думаетъ, что будучи разъ двадцать
             Счастливѣе тебя, въ бою поставитъ
             Онъ двадцать противъ одного.
  
                       Антоній.
  
                                                     Съ нимъ завтра
             На сушѣ и на морѣ буду биться.
             Иль я останусь живъ, иль честь моя,
             Омывшись кровью, снова оживетъ.
             Ты будешь храбро драться?
  
                       Энобарбъ.
  
                                           Брошусь въ битву
             Я съ возгласомъ: "погибни все".
  
                       Антоній.
  
                                                     Отлично.
             Идемъ. Позвать всѣхъ слугъ. Пусть въ эту ночь
             Обиленъ будетъ пиръ нашъ.

(Входятъ слуги).

                                           Дай мнѣ руку.
             Ты былъ всегда мнѣ вѣренъ. Также ты,
             И ты,-- и ты,-- вы всѣ служили вѣрно,
             И вамъ цари товарищами были.
  
                       Клеопатра.
             (Въ сторону Этбарба). Что значитъ это все?
  
                       Энобарбъ (въ сторону).
  
                                 Одна изъ тѣхъ причудъ,
             Которыя изъ сердца выжимаютъ
             Печаль.
  
                       Антоній.
  
                       Ты также честенъ былъ. О если-бъ
             Я могъ распасться на толпу людей,
             Вамъ равную числомъ, а вы бы всѣ
             Въ единаго Антонія сплотились,
             Я-бъ честно отслужилъ вамъ вашу службу.
  
                       Слуга.
  
             Да не допустятъ боги.
  
                       Антоній.
  
                                           Ну, друзья,
             Еще разъ въ эту ночь мнѣ послужите.
             Мой кубокъ наполняйте, не считая,
             Заботьтесь обо мнѣ, какъ въ дни, когда
             Всѣ слушались меня и государство
             Товарищемъ вамъ было.
  
                       Клеопатра (въ сторону).
  
                                 Что онъ вздумалъ?
  
                       Энобарбъ (въ сторону).
  
             Желаетъ онъ у нихъ исторгнуть слезы.
  
                       Антоній.
  
             Еще сегодня мнѣ поугождайте.
             Кто знаетъ, не конецъ ли вашей службѣ
             Быть можетъ, больше вамъ меня не видѣть
             Иль видѣть изувѣченною тѣнью.
             Быть можетъ, завтра будете служить
             Другому господину. Я на васъ
             Гляжу, какъ передъ вѣчною разлукой.
             Я не гоню васъ, честные друзья.
             Что до меня, я сжился съ вашей службой,
             Хотѣлъ бы васъ до смерти сохранить.
             Итакъ, сегодня два часа,
             Я больше не прошу. И пусть за все
             Вознаградятъ васъ боги.
  
                       Энобарбъ.
  
                                           О, зачѣмъ
             Приводишь ихъ въ унынье, повелитель?
             Всѣ плачутъ, погляди. И я, оселъ,
             Кого лишь лукъ заставить можетъ плакать...
             Не посрами. Не превращай насъ въ женщинъ.
  
                       Антоній.
  
             Ну, будетъ, будетъ. Унеси меня
             Колдунья, если такъ я это думалъ.
             Гдѣ дождь такой упалъ, взростетъ добро.
             Сердечные друзья, ужъ слишкомъ мрачно
             Вы поняли мои слова. Я ими
             Желалъ васъ ободрить и эту ночь
             Попировать при факелахъ. Узнайте-жъ,
             Что свѣтлыя надежды возлагаю
             На завтрашній я день. Я васъ веду
             Скорѣй къ побѣдѣ, чѣмъ на встрѣчу смерти.
             Такъ сядемъ же, друзья, теперь за ужинъ.
             Утопимъ размышленіе въ въ винѣ.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА ІІІ.

Александрія. Передъ дворцомъ.

Входятъ два воина.

  
                       1-ый воинъ.
  
             Покойной ночи, братецъ. Завтра будетъ
             Дёнекъ.
  
                       2-ой воинъ.
  
                       Который все рѣшитъ. Прощай.
             Ты ничего по городу не слышалъ?
  
                       1-ый воинъ.
  
             Нѣтъ. Развѣ есть что новаго?
  
                       2-ой воинъ.
  
                                           Лишь слухи.
  
                       1-ый воинъ.
  
             Прощай. Покойной ночи.
  

Входятъ два другихъ воина.

  
                       2-ой воинъ.
  
                                           Эй, солдаты,
             Смотрите въ оба!
  
                       3-ій воинъ.
  
                                 Также вы. Прощайте.

(Первые два воина занимаютъ посты).

  
                       4-ый Воинъ.
  
             Мы -- тутъ. (Занимаютъ мѣста).
                                 Коль завтра флоту повезетъ,
             То въ сухопутныхъ я вполнѣ увѣренъ.
  
                       3-ій воинъ.
  
             То храбрыя и стойкія войска.

(Подъ сценой слышны звуки гобоевъ).

  
                       4-ый воинъ.
  
             Тсс... Что за звуки?
  
                       1-ый воинъ.
  
                                 Тише, тише! Дайте
             Послушать.
  
                       2-ой воинъ.
  
                       Гдѣ-то въ воздухѣ играютъ.
  
                       3-ій воинъ.
  
             Нѣтъ, подъ землей.
  
                       4-ый воинъ.
  
                                 Хорошій знакъ, неправда ль?
  
                       3-ій воинъ.
  
             О, нѣтъ!...
  
                       1-ый воинъ.
  
                       Молчи. Что-бъ это означало?
  
                       2-ой воинъ.
  
             Богъ Геркулесъ, Антоніемъ любимый,
             Уходитъ отъ него.
  
                       1-ый воинъ.
  
                                 Идемъ, узнаемъ,
             Всѣ-ль часовые слышали, что мы?

(Направляются къ другому посту).

  
                       2-ой Воинъ.
  
             Ну, что, друзья?
  
                       Воины.
  
                                 Ну, что? и вы слыхали?
  
                       1-ый воинъ.
  
             Не странно-ль это?
  
                       3-ій воинъ.
  
                                 Слышите-ль, друзья?
  
                       1-ый воинъ.
  
             Послѣдуемъ за музыкой до самыхъ
             Предѣловъ нашей стражи. Прослѣдимъ,
             Какъ звуки стихнутъ.
  
                       Воины.
  
                                           Ладно. О, какъ странно!

(Уходятъ).

  

СЦЕНА IV.

Александрія. Комната во дворцѣ.

Входятъ Антоній и Клеопатра въ сопровожденіи Харміаны и др.

  
                       Антоній.
  
             Мои доспѣхи, Эросъ.
  
                       Клеопатра.
  
                                           Ты-бъ уснулъ.
  
                       Антоній.
  
                                                     Эй, доспѣхи, Эросъ!
             О, нѣтъ, голубка.
  

Входитъ Эросъ съ вооруженіемъ.

  
                       Антоній.
  
             Пріятель, облеки меня въ желѣзо.
             Коль нынче противъ насъ фортуна будетъ,
             То лишь за наше къ ней презрѣнье. Живо!
  
                       Клеопатра.
  
             Дай мнѣ помочь тебѣ, мой другъ. На что
             Вотъ это?
  
                       Антоній.
  
                       Ахъ, оставь, прошу! Ты только
             Оруженосецъ сердца моего.
             Напутала, напутала... Вотъ такъ.
  
                       Клеопатра.
  
             Постой. Я помогу. Такъ вѣрно?
  
                       Антоній.
  
                                                     Ладно.
             Теперь мы справимся. Ступай пріятель.
             Вооружись и ты.
  
                       Эросъ.
  
                                 Сейчасъ.
  
                       Клеопатра.
  
                                           Я развѣ
             Невѣрно застегнула?
  
                       Антоній.
  
                                           Дивно, дивно.
             Кто разстегнуть посмѣетъ это раньше,
             Чѣмъ намъ самимъ угодно будетъ снять
             Для отдыха, тотъ встрѣтится съ грозою.
             Ты, Эросъ, сплоховалъ. Моя царица
             Куда тебя искуснѣе. Скорѣй!
             О еслибъ ты, дружокъ, меня сегодня
             Въ бою видала, за работой царской,
             Сказала-бъ ты, что я работникъ славный.

(Входитъ вооруженный воинъ).

             Здорово! Съ добрымъ утромъ. Ты, сдается,
             Ко мнѣ пришелъ съ военнымъ порученьемъ.
             Для дѣла по душѣ встаемъ мы рано,
             Спѣшимъ къ нему съ восторгомъ.
  
                       Воинъ.
  
               и, наконецъ, какъ онъ предполагаетъ, хотя и ошибочно, новому побѣдителю, Октавію.
   Стр. 233. "Здѣсь мы пожмемъ другъ другу руки",-- говоритъ Антоній,-- какъ при прощаніи. -- До тѣхъ поръ фортуна была неразлучна съ Антоніемъ.
   Стр. 233. Цыганка по англійски -- gipsy, слово, производимое отъ aegyptian, такъ какъ предполагается, что родиною цыганъ -- Египетъ.
   Стр. 234. Сынъ Теламона былъ Аяксъ, помѣшавшійся по тому, что греки не ему, а Одиссею присудили вооруженіе Ахилла, въ томъ числѣ и щитъ.
   Стр. 249. "Я опять отправлюсь на Цидну",-- см. по поводу этихъ словъ II сцену второго дѣйствія (въ нашемъ изданіи стр. 186).
   Стр. 252. Слова Харміоны: "Поступокъ превосходный"... и слѣд. почти дословно заимствованы у Плутарха.
  

КОНЕЦЪ ДЕВЯТАГО ТОМА.

  
   Способенъ помѣстить сегодня всѣхъ
             Героевъ дня -- мы ужинали бъ вмѣстѣ
             И пили бы изъ чащи круговой
             За будущій успѣхъ. Вѣдь утро намъ
             Сулитъ рядъ царскихъ подвиговъ. Пускай
             Трубятъ что мочи трубы! Пусть ихъ громъ
             Наполнитъ всю столицу! Бей въ литавры,
             Чтобъ отвѣчали небо и земля
             Другъ другу громкимъ эхомъ, возвѣщая
             О шествіи героевъ во дворецъ. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 9-я.

Лагерь Цезаря.

(Солдаты стоятъ на стражѣ. Входитъ Энобарбъ).

   1-й солдатъ. Не смѣнятъ насъ -- придется намъ самимъ
             Вернуться въ лагерь. Ночь свѣтла, а битва,
             Какъ говорятъ, должна начаться въ часъ.
   2-й солдатъ. Вчера намъ было плохо.
   Энобарбъ.                                         Будьте мнѣ
             Свидѣтелями, звѣзды!
   3-й солдатъ.                     Кто такой
             Тутъ крадется?
   2-й солдатъ.           Послушаемъ, что станетъ.
             Онъ говорить.
   Энобарбъ.           Равно и свѣтлый мѣсяцъ
             Свидѣтелемъ мнѣ будь, когда потомство
             Позорно заклеймитъ своимъ проклятьемъ
             Измѣнниковъ, что бѣдный Энобарбъ
             Раскаялся предъ смертью!
   1-й солдатъ.                               Энобарбъ!
             3-й солдатъ. Тс, тише! Слушайте!
   Энобарбъ (смотря на мѣсяцъ). О, ты, властитель
             Печальныхъ думъ и горести, пролей
             Мнѣ на чело отравленную влагу
             Ночныхъ паровъ, чтобъ жизнь, которой я
             Окончить самъ не въ силахъ, перестала
             Томить меня! Разбей въ куски мнѣ сердце
             Объ твердый, острый камень преступленья,
             Какое я свершилъ! Изсохло сердце
             Во мнѣ давно и разлетится въ прахъ
             Отъ перваго удара, кончивъ разомъ
             Съ наплывомъ горькихъ думъ! О, Маркъ Антоній!
             Высокій духъ твой вдвое благороднѣй,
             Чѣмъ низокъ я! Прости меня лишь ты --
             И пусть тогда исторія заноситъ
             Меня въ правдивый списокъ свой презрѣнныхъ
             Измѣнниковъ! Антоній! О, Антоній! (Умираетъ).
   2-й солдатъ. Открыться, что ль, ему?
   1-й солдатъ.                               Сначала надо
             Послушать, что онъ скажетъ. Рѣчь его
             Касаться можетъ Цезаря.
   3-й солдатъ.                     Ну, ладно.
             Но что это? Онъ спитъ?
   1-й солдатъ.                     Скорѣй упалъ
             Безъ памяти. Такія мысли врядъ ли
             Дадутъ заснуть.
   2-й солдатъ.           Пойдемъ къ нему.
   3-й солдатъ.                               Эй, воинъ!
             Вставай! Промолви слово намъ.
   2-й солдатъ.                               Ты слышишь?
   1-й солдатъ. Все кончено: онъ умеръ.

(Вдали раздается барабанный бой)*

                                                               Чу! Зовутъ
             На битву барабаны, будятъ лагерь.
             Снесемте трупъ къ палаткамъ: онъ вѣдь былъ
             Не изъ простыхъ. Нашъ постъ теперь оконченъ.
   3-й солдатъ. Неси скорѣй:-- быть-можетъ, онъ очнется.

(Уходятъ съ трупомъ Энобарба)

  

СЦЕНА 10-я.

Между двумя лагерями.

(Входятъ Антоній и Скаръ съ войскомъ).

   Антоній. Ихъ весь расчетъ дать битву имъ на морѣ;
             На сушѣ мы имъ страшны.
   Скаръ.                                         Будетъ бой
             И тамъ и здѣсь.
   Антоній.           Жаль, что нельзя сразиться
             Въ огнѣ и въ воздухѣ: мы ихъ побили бъ
             Равно и тамъ. Но слушай: пусть пѣхота
             Займетъ холмы и остается тамъ,
             Не двигаясь. Галерамъ данъ приказъ,
             И флотъ ужъ вышелъ въ море. Надо намъ
             Найти теперь удобный пунктъ, откуда
             Раскрыть мы можемъ ихъ дальнѣйшій планъ.

(Уходятъ. Входитъ Октавій съ войскомъ)*

   Октавій. На сушѣ мы не двинемся, покуда
             На насъ не нападутъ; а сдѣлать это
             Едва ль они посмѣютъ. Лучшій цвѣтъ
             Своихъ солдатъ Антоній помѣстилъ
             На корабли. Останемся жъ въ долинѣ,
             Гдѣ выгода на нашей сторонѣ.

(Уходятъ. Антоній и Скаръ возвращаются).

   Антоній. Они еще схватиться не успѣли.
             Мнѣ кажется, что съ мѣста, гдѣ стоитъ
             Вонъ пинна та, все поле битвы будетъ
             Прекрасно видно мнѣ. Ты подождешь
             Меня немного здѣсь; я возвращусь
             И все тебѣ скажу. (Уходитъ Антоній).
   Скаръ.                               Разнесся слухъ,
             Что ласточки навили гнѣздъ въ снастяхъ
             Галеры Клеопатры. Ни авгуры,
             Никто иной не могутъ объяснить,
             Что это можетъ значить. Всѣ глядятъ
             Насупившись, не смѣя передать
             Своихъ другъ другу мыслей. Нашъ начальникъ
             То бодръ, то снова мраченъ. Перемѣнность
             Даровъ судьбы ему внушаетъ страхъ
             И вмѣстѣ съ тѣмъ надежду: онъ не смѣетъ
             Самъ высказать себѣ, что можемъ ждать мы.

(Вдали слышенъ шумъ какъ бы отъ морской битвы. Антоній возвращается).

   Антоній. Все кончено!.. Сгубила вновь меня
             Египтянка! Мой флотъ сдался безъ боя 88).
             Вонъ, вонъ они бросаютъ шапки вверхъ,
             Спѣшатъ къ врагамъ и бражничаютъ съ ними,
             Какъ съ братьями, которыхъ много лѣтъ
             Не видѣли. Продавшаяся трижды
             Развратница 89), ты снова продала
             Меня мальчишкѣ этому!.. Врагомъ ты
             Осталась мнѣ одна. Пусть всѣ бѣгутъ!
             Мнѣ только бъ отомстить злодѣйкѣ этой --
             А тамъ со мной все кончено! Ты слышалъ?
             Скажи, чтобъ всѣ бѣжали! (Скаръ уходитъ).
                                                     Солнце, солнце!
             Не видѣть мнѣ восхода твоего
             Ужъ никогда! Здѣсь счастье и Антоній
             Разстанутся навѣкъ! Здѣсь подадимъ
             Въ послѣдній разъ мы съ нимъ другъ другу руки!
             И вотъ къ чему пришелъ я! Тѣ людишки,
             Что ползали, бывало, предо мной;
             Чьимъ потакалъ желаньямъ я и просьбамъ --
             Теперь кадятъ предъ Цезаремъ,-- а я,
             Могучій дубъ, вѣтвями покрывавшій
             Ихъ всѣхъ, бывало, прежде, остаюсь
             Одинъ, лишенный листьевъ!.. Я обманутъ!
             О, низкая египтянка! Тебя ли
             Я не любилъ? Ты мановеньемъ глазъ
             Могла послать полки мои на битву
             Иль вновь вернуть домой! Была ты цѣлью
             Трудовъ моихъ и подвиговъ! Искалъ я
             Покоя на груди твоей -- и что жъ?
             Продѣлками меня ты обманула,
             Какъ истая цыганка 90). Брошенъ я
             Тобою въ пасть погибели. Эй, Эросъ!
             Гдѣ Эросъ? Эй! (Входитъ Клеопатра).
                                 А, вѣдьма, здѣсь ты? Вонъ!
             Вонъ съ глазъ моихъ!..
   Клеопатра.                     Ужели мой властитель
             Разгнѣванъ на меня?
   Антоній.                     Исчезни! Сгинь!..
             Я, не сдержись, убью тебя, какъ стоишь
             Ты этого!.. Испорчу торжество
             Я Цезаря!.. Нѣтъ, нѣтъ,-- пускай возьметъ онъ
             Тебя живьемъ! Отдастъ пусть на потѣху
             Въ столицѣ грязной черни! Пусть влачитъ
             Позорно за своею колесницей,
             Какъ гнусное отродье, какъ пятно,
             Какъ чудище средь женщинъ! Пусть тебя
             Показываютъ тамъ на площади
             Толпѣ зѣвакъ за грошъ! Пускай ногтями
             Избороздитъ Октавія тебѣ
             Твое лицо. (Клеопатра уходитъ).
                                 Уйти ты догадалась,
             Когда тебѣ не надоѣло жить;
             Но лучше бъ для тебя погибнуть было
             Отъ рукъ моихъ: избѣгла бъ этимъ ты
             Позора хуже смерти... Эй, гдѣ Эросъ?
             На мнѣ рубашка Несса 91)! О, Алкидъ,
             Великій предокъ мой 92), всели въ меня
             Твой дикій пылъ и ярость; дай мнѣ силы
             Забросить точно такъ же на луну
             Одной рукой Лихаса 93), а затѣмъ
             Пусть и съ собой покончу той же самой
             Рукою я, которая играла
             Легко тягчайшей палицей! Я долженъ
             Погибнуть отъ себя. Но все жъ сначала
             Умретъ моя злодѣйка! Ею преданъ
             Я римскому мальчишкѣ! Въ сѣть попалъ
             Ея коварныхъ козней!-- Смерть за то
             Ей прежде всѣхъ! Эй, Эросъ! Эросъ! Эросъ! (Уходитъ).
  

СЦЕНА 11-я.

Комната во дворцѣ.

(Вбѣгаютъ Клеопатра, Харміана, Ира и Мардіанъ).

   Клеопатра. Ахъ, милыя, спасите!.. Онъ ужасенъ,
             Какъ Теламонъ, когда-то воевавшій
             Изъ-за щита 94). Самъ ѳессалійскій вепрь
             Такъ не былъ дикъ и страшенъ 95).
   Харміана.                               Скройся въ склепѣ;
             Пошли ему сказать, что умертвила
             Себя сама. Разлука духа съ тѣломъ
             Вѣдь намъ не такъ страшна, какъ разставанье
             Съ величіемъ и властью.
   Клеопатра.                     Да, идемте
             Въ могильный склепъ! Скорѣй! Пусть Мардіанъ
             Пойдетъ ему сказать, что наложила
             Я руки на себя; что передъ смертью
             Его твердила имя 96). Передай,
             Мой добрый Мардіанъ, ему все это.
             Старайся быть печальнымъ. Возвратись
             Скорѣй назадъ сказать мнѣ, какъ онъ приметъ
             Извѣстье о концѣ моемъ. Скорѣй,
             Скорѣй въ могильный памятникъ! Идемте! (Уходятъ).
  

СЦЕНА 12-я.

Тамъ же. Другая комната.

(Входятъ Антоній и Эросъ).

   Антоній. Скажи мнѣ, Эросъ:-- глядя на меня,
             Увѣренъ ты, что предъ тобою точно
             Стоитъ еще Антоній?
   Эросъ.                               Да, властитель.
   Антоній. Вѣдь иногда мерещится дракономъ
             Намъ облако, клубы паровъ -- бойницей,
             Медвѣдемъ, львомъ, висящею скалой,
             Лазурной гладью моря, группой свѣжихъ
             Деревъ, покрытыхъ листьями,-- но это
             Лишь призраки, глядящіе на насъ
             Съ насмѣшливой улыбкой. Ты, конечно,
             Видалъ явленья эти;-- ими полонъ
             Туманъ вечернихъ сумерекъ.
   Эросъ.                                         Видалъ,
             Великій вождь.
   Антоній. Не странно ль въ самомъ дѣлѣ?
             То, что за мигъ казалось намъ конемъ --
             Свернется вдругъ, исчезнетъ легкимъ паромъ,
             Какъ капля въ волнахъ моря.
   Эросъ.                                         Это точно
             Бываетъ такъ.
   Антоній.           Твой господинъ теперь
             Одинъ изъ этихъ призраковъ. О, Эросъ,
             Мой добрый, вѣрный Эросъ!.. Я -- Антоній
             Еще на видъ,-- но сохранить не въ силахъ
             Ужъ этой оболочки! Началъ я
             Войну изъ-за Египта; но царица,
             Которой отдалъ сердце я въ надеждѣ,
             Что мнѣ отдастъ свое она, сыграла
             Со мной дурную шутку. Отдалъ ей
             То сердце я, которое владѣло
             Милліонами сердецъ другихъ людей,
             Теперь меня покинувшихъ; она же
             Хитро подтасовала карты 97) впрокъ
             Моимъ врагамъ, подсѣчь успѣла славу
             Мою на пользу Цезаря! Не плачь,
             Не плачь, мой добрый Эросъ!.. Намъ осталась
             Еще одна утѣха: умереть
             Отъ рукъ своихъ! (Входитъ Мардіанъ).
                                 Проклятье злой твоей
             Владычицѣ!.. Она исторгла мечъ
             Изъ этихъ рукъ.
   Мардіанъ.           Ты говоришь неправду:
             Она тебя любила и связала
             Свою судьбу съ твоей.
   Антоній.                     Прочь, подлый евнухъ!
             Измѣнница она и за измѣну
             Свою умретъ!..
   Мардіанъ.           Мы можемъ умереть
             Лишь только разъ;-- она же съ этимъ долгомъ
             Ужъ разочлась. То, что хотѣлъ свершить
             Надъ нею ты -- исполнила она
             Своей рукой. Ея послѣднимъ словомъ,
             Промолвленнымъ предъ смертью, было имя
             Антонія. Борясь съ послѣднимъ вздохомъ,
             Усиленно воскликнула она:
             "Антоній дивный мой!" -- и это имя,
             Остановясь на полпути отъ сердца.
             Къ ея устамъ, осталось схороненнымъ
             Въ ея груди навѣки.
   Антоній.                     Какъ! Скончалась?..
   Мардіанъ. Скончалась,-- да!
   Антоній.                               Долой доспѣхи, Эросъ!
             Оконченъ день:-- пришла пора заснуть! (Мардіану)
             А ты -- вонъ съ глазъ! Зачти себѣ наградой
             За эту вѣсть ужъ то, что ты уходишь
             Отсюда цѣлъ. (Мардіанъ уходитъ).
                                 Скорѣй, скорѣе, Эросъ!
             Снимай броню! Семь грозныхъ оболочекъ
             Аяксова щита 98) сдержать не въ силахъ
             Во мнѣ біенья сердца!.. Разорвись
             Плоть бренная! Будь сердце въ жизни разъ
             Сильнѣй, чѣмъ это тѣло! Торопись,
             Мой вѣрный, храбрый Эросъ! Я не воинъ
             Ужъ болѣе:-- долой обломки эти
             Разбитаго оружья! Честно мнѣ
             Оно служило прежде. Удались
             Теперь на мигъ. (Эросъ уходитъ).
                                 Пойду тебѣ вослѣдъ
             Сейчасъ я, Клеопатра! Умолю,
             Чтобъ ты меня простила. Такъ велитъ
             Сама судьба;-- жизнь дольше будетъ пыткой!.
             Бродить впотьмахъ не служитъ ни къ чему,
             Когда погашенъ факелъ. Что бъ теперь
             Ни вздумалъ предпринять я -- ускоритъ
             Мою лишь гибель! Сами силы духа
             Себя же душатъ; такъ не лучше ль кончить
             Съ собой заразъ?.. Иду, моя царица!
             Дождись меня... Эй, Эросъ!.. Да, дождись
             Въ обители, гдѣ на цвѣточныхъ ложахъ
             Покой находятъ мертвые!.. Туда
             Мы явимся съ тобой рука объ руку
             И изумимъ порхающія тѣни
             Своимъ веселымъ видомъ! Всѣ покинутъ
             Энея и Дидону -- будутъ свитой
             Лишь намъ съ тобой!.. Эй, Эросъ! Эросъ! (Входитъ Эросъ).
   Эросъ.                                                             Что
             Угодно, повелитель?
   Антоній.                     Смерть царицы
             Повергнула меня въ такую бездну
             Позора и стыда, что сами боги
             Гнушаться станутъ мной. Я, разсѣкавшій:
             Когда-то міръ, мечомъ моимъ на части;
             Я, выводившій города судовъ
             На глади водъ зеленаго Нептуна --
             Теперь сознаться долженъ, что меня
             Опередила женщина своей
             Рѣшимостью! Что я слабѣе духомъ,
             Чѣмъ та, которой силъ и средствъ достало
             Сказать надменно Цезарю: "Смотри:
             Себя сама я побѣдить умѣла!"
             Ты клятву далъ мнѣ, Эросъ, что когда
             Придетъ пора -- (она теперь настала) --
             Склониться мнѣ подъ гнетомъ злой судьбы
             И ужаса, то ты окажешь мнѣ
             Послѣднюю услугу, умертвивъ
             Меня своей рукой. Исполни жъ это!
             Пора пришла! Убьешь своимъ ударомъ
             Ты не меня -- ты вырвешь только славу
             Изъ Цезаревыхъ рукъ!.. Ты блѣденъ, Эросъ!
             Приди въ себя.
   Эросъ.                     Да не допустятъ боги,
             Чтобъ я исполнилъ это! Мнѣ ли сдѣлать,
             Чего свершить не въ силахъ были тучи
             Парѳянскихъ вражьихъ стрѣлъ?
   Антоній.                               Иль хочешь ты
             Черезъ окно увидѣть въ славномъ Римѣ,
             Какъ я, склонясь подъ горемъ и стыдомъ,
             Скрестя покорно руки и согнувши
             Караемую шею, долженъ буду
             Смотрѣть въ глаза позору своему,
             Идя за тріумфальной колесницей
             Блистающаго Цезаря, чей тронъ
             Мнѣ будетъ злымъ укоромъ?
   Эросъ.                                         Нѣтъ, я это
             Увидѣть не желаю.
   Антоній.                     Такъ не медли...
             Мнѣ смерть одна спасеньемъ можетъ быть.
             Бери свой мечъ,-- тотъ честный мечъ, которымъ
             Служилъ своей ты родинѣ.
   Эросъ.                                         О, сжалься!
   Антоній. Иль ты забылъ, что клялся мнѣ, когда
             Тебѣ я далъ свободу, что исполнишь
             То, что теперь я требую? Кончай же!
             Иначе всѣ прошедшія твои
             Заслуги я сочту одной лишь только
             Случайностью. Бери свой мечъ -- и къ дѣлу!
   Эросъ. Отвороти жъ тогда по крайней мѣрѣ.
             Твой дивный взоръ,-- тотъ взоръ, передъ которымъ-
             Склонялась вся вселенная.
   Антоній (отворачиваясь)           Изволь.
   Эросъ. Мой вынутъ мечъ.
   Антоній.                     Пусть онъ исполнитъ то,
             Къ чему его ты вынулъ.
   Эросъ.                               Мой властитель,
             Мой славный вождь! Позволь сказать тебѣ
             Послѣднее прости передъ моимъ
             Кровавымъ подвигомъ.
   Антоній.                     Пусть такъ -- и къ дѣлу.
   Эросъ. Прости, о, вождь! Итакъ -- разить?
   Антоній. Рази!
   Эросъ (бросаясь самъ на свой мечъ).
                                 Исполнено!.. Вотъ какъ избѣгъ я горя
             Увидѣть смерть Антонія 99). (Умираетъ).
   Антоній.                               О, трижды
             Достойнѣйшій, чѣмъ я!.. Ты подсказанъ
             Своимъ концомъ, какъ долженъ самъ исполнитъ
             Я надъ собой, чего свершить не въ силахъ
             Былъ ты, храбрецъ! И ты и Клеопатра
             Возстановили доблестью своей
             Низринутый мой духъ! Пускай невѣстой
             Мнѣ будетъ смерть! Къ ней поспѣшу навстрѣчу
             Съ любовью я, какъ въ брачную постель.
             Свершись, судьба! Я -- ученикъ твой, Эросъ!
             Вотъ чѣмъ тебѣ обязанъ я! (Падаетъ на мечъ).
                                                     Какъ! Живъ?..
             Все живъ еще! Эй, стража! О, прошу,
             Покончите со мной! (Входятъ Дерцетасъ и стража),
   1-й стражъ.                     Что здѣсь за шумъ?
   Антоній. Не удалось!.. Друзья мои, возьмитесь
             Докончить, что я началъ.
   2-й стражъ.                               Закатилась
             Навѣкъ звѣзда!
   1-й стражъ.           Оконченъ долгій путь.
   Всѣ. О, горе! горе!
   Антоній.                     Пусть, кто преданъ мнѣ,
             Меня ударитъ въ сердце.
   1-й стражъ.                               Ну, за это
             Я не берусь.
   2-й стражъ.           Ни я.
   3-й стражъ.                     Да и никто. (Уходятъ стражи).
   Дерцетасъ. Судьба и злое счастье заставляютъ
             Бѣжать твоихъ приверженцевъ.
             (Вынимаетъ мечъ изъ ею раны). Снесу
             Я къ Цезарю твой мечъ: онъ мнѣ поможетъ
             Устроиться въ грядущемъ. (Входитъ Діомедъ).
   Діомедъ.                     Гдѣ Антоній?
   Дерцетасъ. Вотъ онъ, смотри!
   Діомедъ.                     Онъ живъ? Что жъ ты отвѣтить
             Не хочешь мнѣ? (Дерцетасъ уходитъ).
   Антоній.           Кто это? Діомедъ?
             Возьми свой мечъ и нанеси послѣдній
             Ударъ мнѣ, другъ.
   Діомедъ.                     Достойный повелитель,
             Къ тебѣ царицей присланъ я.
   Антоній.                               Когда
             Она тебя прислала?
   Діомедъ.                     Тотчасъ.
   Антоній.                               Гдѣ
             Она теперь?
   Діомедъ.           Въ могильномъ мавзолеѣ.
             Ей вѣщій страхъ шепнулъ о той бѣдѣ,
             Которая, какъ вижу я, свершилась...
             Когда она услышала, что ты
             Ее подозрѣвалъ въ сношеньяхъ тайныхъ
             Съ Октавіемъ (чего -- тебѣ клянусь --
             И тѣни даже не было), и видя,
             Что въ ярости неистовой не можешь
             Ничѣмъ ты успокоиться, велѣла
             Она тебѣ сказать, что умертвила
             Сама себя; но, устрашась за тѣ
             Послѣдствія, какія могъ надѣлать
             Подобный слухъ, прислала объявить
             Тебѣ теперь всю правду. Я однако
             Явился слишкомъ поздно.
   Антоній.                     Поздно, добрый
             И вѣрный Діомедъ! Вели позвать
             Сюда скорѣе стражу.
   Діомедъ.                     Эй, гдѣ стража?
             Зоветъ васъ полководецъ. Живо! Эй! (Входитъ стража).
   Антоній. Пускай снесутъ меня, гдѣ Клеопатра 100).
             Вы этимъ мнѣ окажете, друзья,
             Послѣднюю услугу, о которой
             Могу я васъ просить.
   1-й стражъ.                     О, горе, горе!
             Прискорбно намъ, что пережить не могъ
             Ты каждаго изъ насъ.
   Всѣ.                               Ахъ, страшный день!
   Антоній. Не должно вамъ роптать, друзья!.. Мы этимъ
             Лишь тѣшимъ ту судьбу, чья злость послала
             Несчастье намъ. Пойдемте съ гордымъ видомъ
             Навстрѣчу ей. Встрѣчая равнодушно
             Постигшее насъ горе, мы одержимъ
             Надъ нимъ побѣду сами. Много разъ
             Водилъ я васъ на битву;-- вашъ чередъ
             Пришелъ теперь нести меня. Идемте жъ.
             За службу всѣхъ я васъ благодарю 101).

(Стража уходитъ, унося Антонія).

  

СЦЕНА 13-я*

Предъ могильнымъ памятникомъ.

(На вершитъ памятника появляются Клеопатра, Харміана и Ира).

   Клеопатра. Не выйти, Харміана, мнѣ отсюда
             Ужъ никогда!
   Харміана.           Утѣшься, дорогая.
   Клеопатра. Молчи,-- мнѣ нѣтъ утѣхи. Рада я
             Съ улыбкою встрѣчать все, что судьба
             Пошлетъ еще мнѣ горькаго; но буду
             Чужда я утѣшенью. Наше горе
             Должно соразмѣряться съ той причиной,
             Которой горе вызвано. (Входитъ Діомедъ). Ну, что?
             Скажи скорѣй:-- онъ умеръ?
   Діомедъ.                               Смерть витаетъ
             Уже надъ нимъ, но онъ еще не умеръ.
             Взгляни чрезъ стѣну памятника:-- вонъ
             Несутъ его сюда. (Стража приближается съ Антоніемъ).
   Клеопатра.                     Сожги, о, солнце,
             Ту сферу, гдѣ ты движешься! Пусть мракъ
             Покроетъ все!.. Антоній, о, Антоній!
             Сюда, сюда!.. Эй, Ира, Харміана!
             Помочь придите:-- мы его должны
             Втащить сюда.
   Антоній.           Ты можешь быть спокойна;
             Не Цезарь поразилъ меня -- Антоній
             Свою судьбу умѣлъ окончить самъ.
   Клеопатра. Ты правъ, ты правъ!.. Одинъ Антоній могъ
             Себя сразить. Но для чего все это
             Свершилось такъ?..
   Антоній.                     Смотри: я умираю,
             Египтянка;-- но если задержать
             На мигъ хочу я смерть, то съ тѣмъ лишь только,
             Чтобъ разъ еще изъ столькихъ поцѣлуевъ
             Запечатлѣть одинъ прощальный, бѣдный,
             На сладостныхъ устахъ твоихъ.
   Клеопатра.                               Не смѣю
             Къ тебѣ спуститься, милый, я -- не смѣю!
             Я тамъ могу быть схвачена. Тріумфъ
             Прославленнаго Цезаря не будетъ
              Украшенъ мной. Когда лишь змѣи, ядъ
             И острые ножи имѣютъ жало --
             Я спасена! Октавія не броситъ
             Въ лицо позора мнѣ своимъ холоднымъ
             И кроткимъ, томнымъ взглядомъ. Но тебя
             Должны втащить сюда мы. Помогите
             Мнѣ, милыя 102).

(Спускаютъ веревки, къ которымъ стража привязываетъ носилки съ Антоніемъ; Клеопатра и женщины втаскиваютъ его наверхъ).

   Антоній. Скорѣй,-- мнѣ жить не долго.
   Клеопатра. Вотъ трудъ нешуточный! Какъ ты тяжелъ!
             Иль, можетъ-быть, несчастье подкосило
             Всю крѣпость нашихъ силъ. Будь я Юнона --
             Велѣла бъ я Меркурію снести
             Тебя на легкихъ крыльяхъ, чтобъ нашелъ
             Ты мѣсто близъ Юпитера! Еще,
             Еще, одна минута!.. Вѣдь желанья
             Всегда бываютъ глупы въ насъ.
             (Втаскиваютъ Антонія). Ну, вотъ
             И кончено! Ко мнѣ, ко мнѣ!.. Умри
             На груди, гдѣ ты жилъ. Будь поцѣлуи
             Живительны мои -- я губы всѣ
             Тебѣ исцѣловала бы въ надеждѣ
             Спасти тебя.
   Всѣ.                     О, горькій, горькій видъ!
   Антоній. Покончено со мной! Велите дать мнѣ
             Глотокъ вина, чтобъ могъ сказать два слова
             Еще предъ смертью я.
   Клеопатра.                     Нѣтъ, нѣтъ, за мною
             Пусть будетъ рѣчь:-- я разражусь въ упрекахъ
             Фортунѣ злобной такъ, что потеряетъ
             Она свое терпѣнье и въ куски
             Сломаетъ колесо.
   Антоній.                     Одно я слово
             Скажу тебѣ, царица: ты должна
             Спасти и жизнь и честь, прося защиты
             У Цезаря.
   Клеопатра. Сберечь нельзя мнѣ честь,
             Живой оставшись.
   Антоній.                     Выслушай: ты можешь
             Довѣриться изъ цезаревыхъ близкихъ
             Лишь только Прокулею.
   Клеопатра.                               Никому
             Не ввѣрюсь я. Рука и твердость духа -
             Однѣ помогутъ мнѣ.
   Антоній.                     Ты не должна
             Печалиться о грустномъ окончаньи
             Моей судьбы;-- напротивъ, вспоминай
             Съ утѣхою о прежнихъ славныхъ дняхъ,
             Когда я жилъ могучимъ властелиномъ,
             Славнѣйшимъ изъ царей. Я умираю,
             Но безъ стыда. Я свой побѣдный шлемъ
             Склонилъ предъ землякомъ! Меня сразить
             Могъ римлянинъ и то лишь въ честной битвѣ.
             Слабѣю я... духъ отлетаетъ прочь 103)! (Умираетъ).
   Клеопатра. И этотъ дивный смертный умираетъ, '
             Не думая о мнѣ! Ужель останусь
             Жить въ этомъ мірѣ я, гдѣ безъ него
             Все будетъ мнѣ казаться только грязью:
             О, милыя, смотрите, какъ готова
             Растаять вся вселенная! Увяли
             Безслѣдно лавры славы! Сгибъ навѣки
             Прообразъ дивный воина, и дѣти
             Теперь сравнялись съ взрослыми! Нѣтъ больше
             Ступеней превосходства! Не осталось
             Ужъ ничего, что бъ привлекало взоръ
             Къ себѣ въ подлунномъ мірѣ! (Лишается чувствъ).
   Харміана.                               Успокойся,
             Прошу тебя!
   Ира.                     Скончалась и она.
   Харміана. Царица!
   Ира.                               Государыня!
   Харміана.                                         Царица!
   Ира. Владычица Египта!
   Харміана.                     Тише! Тише!
   Клеопатра (приходя въ себя). Я женщина -- не больше! Должно мнѣ
             Теперь смириться такъ же, какъ послѣдней
             Работницѣ, обязанной корпѣть
             За самой низкой должностью. Я бросить
             Должна была бы скипетръ свой въ лицо
             Завистливымъ богамъ, сказавъ имъ гордо,
             Что этотъ міръ былъ равенъ ихъ Олимпу,
             Пока жилъ онъ!-- Но чуть они украли
             Безцѣнный нашъ алмазъ -- все въ мірѣ стало
             Ничтожествомъ! Все лишь смѣшно и глупо!
             Но лаять на судьбу прилично только
             Съ ума сошедшимъ псамъ;-- никто не можетъ
             Почесть грѣхомъ низринуться въ объятья
             Безвѣстному концу, не дожидаясь,
             Покуда смерть къ намъ явится сама!..
             Что скажете вы, милыя? Ну, полно!
             Оберите вашу бодрость! Харміана,
             Приди въ себя!.. О, какъ цѣню я васъ!
             Сюда, сюда смотрите:-- догорѣлъ
             Навѣки свѣточъ нашъ! Мужайтесь также
             И вы, друзья! Его мы погребемъ
             Съ торжественнымъ обрядомъ и сумѣемъ
             Затѣмъ свершить равно и надъ собою
             Обычай славный римскій!.. Смерть насъ приметъ
             Въ свои объятья съ гордостью. Идемте!
             Смотрите: эти бренные останки,
             Гдѣ жилъ великій духъ его, успѣли
             Ужъ охладѣть. О, милыя, остались
             Лишь твердость намъ да близкой смерти мигъ!

(Уходятъ, унося тѣло Антонія).

  

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА 1-я.

Лагерь Октавія близъ Александріи.

(Входятъ Октавій, Агриппа, Долабелла, Меценатъ, Галлъ, Прокулей и другіе).

   Октавій. Ступай его увѣрить, Долабелла,
             Что если онъ упорствуетъ въ своемъ
             Намѣреньи не сдаться, доведенный
             До крайности, то этимъ онъ смѣется
             Лишь надъ судьбой 104).
   Долабелла.                     Исполню, славный Цезарь.

(Уходитъ Долабелла. Входитъ Дерцетасъ съ окровавленнымъ мечомъ Антонія).

   Октавій. Кто ты такой, что смѣлъ въ подобномъ видѣ
             Явиться къ намъ?
   Дерцетасъ.                     Зовусь я Дерцетасъ
             И былъ слугой Антонія,-- героя,
             Которому за честь служить бы было
             Для всякаго. Пока владѣлъ онъ даромъ
             Ходить и говорить, я посвящалъ
             Всю жизнь мою на зло и истребленье
             Его враговъ; теперь же, если ты
             Согласенъ взять меня къ себѣ на службу,
             То я клянусь, что буду для тебя
             Тѣмъ, чѣмъ былъ для него...-- Не хочешь -- жизнь
             Моя въ твоихъ рукахъ.
   Октавій.                     Что говорить ты?
   Дерцетасъ. Я говорю, что Маркъ Антоній умеръ.
   Октавій. Такая смерть должна бъ была наполнить
             Громами міръ! Весь шаръ земной, вздрогнувъ,
             Стряхнулъ бы львовъ на улицы, людей же --
             Въ вертепы львовъ. Антонія конецъ
             Не смерть людей простыхъ: полміра было
             Сокрыто въ этомъ имени!
   Дерцетасъ.                               Онъ умеръ
             Не отъ ножа наемнаго убійцы
             И не отъ рукъ озлобленной толпы;
             Напротивъ, самъ, той самою рукой,
             Которою вносилъ въ скрижали славы
             Свои дѣла, пронзилъ онъ съ твердымъ духомъ
             И грудь свою. Вотъ мечъ его;-- онъ вынутъ
             Изъ раны мной. Смотри,-- на немъ застыла
             Струя достойной крови.
   Октавій.                               Вы печальны,
             Друзья мои?.. Понятно это мнѣ.
             Пускай меня бы разразили боги
             Когда бъ я самъ не чувствовалъ, что даже
             Глаза царей не могутъ не заплакать
             Отъ этакихъ извѣстій 105).
   Агриппа.                     Но не чудно ль,
             Что иногда оплакиваемъ мы
             То, что желали сами.
   Меценатъ.                     Честь и слава
             Антонія равны его порокамъ.
   Агриппа. Ни разу духъ возвышеннѣйшій не былъ
             Поставленъ во главѣ людской толпы.
             Но боги придаютъ всегда героямъ
             Частицу свойствъ дурныхъ, чтобъ не сочли
             Они себя богами. Цезарь тронутъ.
   Меценатъ. Въ такомъ великомъ зеркалѣ невольно
             Онъ видитъ самъ себя.
   Октавій.                     О, Маркъ Антоній!
             Виновенъ я въ паденіи твоемъ;
             Но есть болѣзни въ насъ, какія лѣчитъ
             Лишь только ножъ! Одинъ изъ насъ двоихъ
             Былъ долженъ непремѣнно пережить
             Паденіе другого! Мѣста намъ
             Обоимъ въ мірѣ не было. Теперь же
             Повѣрь, что я чистѣйшими слезами
             Рыдаю о тебѣ! Ты былъ мнѣ братомъ,
             Сотрудникомъ, товарищемъ и другомъ
             Во всѣхъ дѣлахъ державства и войны.
             Стоялъ со мною во главѣ ты нашихъ
             Великихъ замысловъ! Ты былъ рукою
             Моихъ всѣхъ дѣлъ. Въ твоемъ встрѣчалъ я сердцѣ
             Отзвучье моему! О, для чего
             Зловѣщія созвѣздья раздѣлили
             Насъ, равныхъ всѣмъ другъ другу!.. Вамъ, друзья,
             Хочу теперь сказать я... (Входитъ посланный).
                                           Впрочемъ, лучше
             Скажу въ другое время. Видъ, съ какимъ
             Явился этотъ вѣстникъ, обличаетъ
             Серьезныя намѣренья. Намъ надо
             Его сначала выслушать. Откуда
             И кто тебя прислалъ?
   Посланный.                     Я только бѣдный
   Египтянинъ. Моя царица, скрывшись
             Въ могильномъ мавзолеѣ, какъ въ послѣднемъ
             Оставшемся убѣжищѣ, велѣла
             Узнать о томъ, что можно ожидать
             Ей отъ тебя, чтобъ сообразно съ этимъ
             Рѣшить, что должно дѣлать ей.
   Октавій.                               Пускай
             Она не безпокоится. Мы скоро
             Увѣдомимъ ее черезъ посредство
             Кого-нибудь изъ нашихъ, какъ достойно
             Намѣрены мы чтить ее. Быть грубымъ
             Не входитъ въ нравы Цезаря.
   Посланный.                               Пусть боги
             Тебя осыплютъ милостью. (Уходитъ).
   Октавій.                               Приблизься
             И слушай, Прокулей: -- ступай къ царицѣ
             И объяви, что ей причины нѣтъ
             Бояться униженья. Успокой
             Ее всѣмъ, чѣмъ признаешь только нужнымъ,
             Чтобъ какъ-нибудь изъ гордости она
             Не нанесла въ припадкѣ сильной страсти
             Себѣ вреда и тѣмъ не ускользнула
             Изъ нашихъ рукъ. Вѣдь пребыванье въ Римѣ
             Подобной славной плѣнницы упрочитъ
             Навѣкъ намъ торжество. Иди жъ немедля.
             И возвратись скорѣй назадъ съ извѣстьемъ,
             Какъ ты ее найдешь, и что отвѣтитъ
             Она тебѣ 106).
   Прокулей. Иду, великій Цезарь.
   Октавій. Ты, Галлъ, отправься съ нимъ, чтобъ быть ему
             Помощникомъ. Но гдѣ же Долабелла?
   Агриппа и Меценатъ. Эй, Долабелла!
   Октавій.                                         Не зовите -- я
             Забылъ, что мною посланъ онъ по дѣлу
             И возвратится во-время. Пойдемте
             Теперь въ мою палатку. Тамъ вы сами
             Увидите, съ какою неохотой
             Начать рѣшился эту я войну;
             Какъ долго былъ уступчивымъ, какія
             Писалъ врагамъ я ласковыя письма,--
             Открою я все это вамъ теперь. (Уходятъ).
  

СЦЕНА 2-я.

Александрія. Комната въ могильномъ памятникѣ. Вглубинѣ дверь съ рѣшеткой.

(Входятъ Клеопатра, Харміана и Ира).

   Клеопатра. Отчаянье немного начинаетъ
             Входить во мнѣ въ границы. Что за польза
             Быть Цезаремъ? Онъ не судьба, но рабъ
             Ея случайной прихоти. Ужъ если
             Величье есть дѣйствительно на свѣтѣ,
             То мы должны признать его въ одной
             Рѣшимости безъ страха совершить
             Поступокъ тотъ, которымъ навсегда
             Кончаются превратность и случайность!
             Поступокъ, усыпляющій навѣки
             Всѣ чувства въ насъ, а вмѣстѣ съ тѣмъ и жажду
             Къ землѣ,-- къ навозу этому, который
             Равно питаетъ нищихъ и царей.

(За рѣшеткой показываются Прокулей, Галлъ и стража).

   Прокулей. Великій Цезарь поручилъ сказать
             Египетской царицѣ, чтобъ она
             Обдумала старательно, какія
             Исполнить долженъ онъ ея желанья.
   Клеопатра. Кто ты такой?
   Прокулей.                     Я Прокулей.
   Клеопатра.                                         Антоній
             Мнѣ говорилъ, что я могу тебѣ
             Довѣриться; но намъ обманъ не страшенъ,
             Когда ввѣрять ужъ нечего. Коль скоро
             Властитель твой желаетъ непремѣнно
             Царицу видѣть нищей, то скажи,
             Что ужъ одно приличье не позволитъ
             Просить мнѣ меньше царства. Если онъ
             Согласенъ, чтобъ смирившимся Египтомъ
             Владѣлъ мой сынъ,-- онъ возвратитъ мнѣ этимъ
             Мое жъ добро, и я готова буду
             Склонитъ предъ нимъ за это въ благодарность
             Покорныя колѣни.
   Прокулей.                     Не теряй
             Въ отчаяньи надежды: -- ты въ рукахъ,
             Привыкшихъ къ царской щедрости. Не бойся
             Ни бѣдъ ни зла и ввѣрь себя вполнѣ
             Властительному Цезарю; -- онъ радъ
             Быть щедрымъ до излишка. Разрѣши
             Мнѣ передать, что ты предъ нимъ готова
             Смирить себя -- и ты легко увидишь,
             Что тотъ, кто побѣдилъ тебя, осыплетъ
             Тебя жъ потокомъ милостей, какія
             Не всякому удастся получить
             Съ мольбою на колѣняхъ.
   Клеопатра.                               Передай,
             Что я теперь раба его фортуны!
             Онъ взялъ мое величье -- и ему
             Должна я уступить его. Мнѣ съ каждой
             Минутою приходится учиться
             Наукѣ послушанья. Передай
             Ему равно, что я желала бъ лично.
             Съ нимъ видѣться.
   Прокулей.                     Объ этомъ я скажу
             Ему сейчасъ,-- прошу лишь будь спокойной.
             Твоя судьба внушаетъ сожалѣнье
             Тѣмъ даже, кто виновенъ въ ней.

(Окончивъ эти слова, Прокулей удаляется и затѣмъ съ двумя солдатами влѣзаетъ по лѣстницѣ черезъ окно во внутренность памятника и становится позади Клеопатры).

   Галлъ.                                                   Ты видишь,
             Что взять ее не трудно. Стерегите
             Царицу здѣсь, пока прибудетъ Цезарь. (Уходитъ Галлъ).
   Ира (замѣтивъ стражу).
             Царица! О, царица!
   Харміана.                     Клеопатра,
             Взята ты ими 107)!
   Клеопатра (выхватывая кинжалъ).
                                 Руки! Къ дѣлу руки!..
   Прокулей (обезоруживая ее)
             Стой, стой, царица!.. Не вреди себѣ
             Безумно такъ. Тебя я былъ намѣренъ
             Спасти, а не губить.
   Клеопатра.                     Какъ! Я не въ правѣ
             Ни даже умереть?.. Мнѣ не даютъ
             Того, чѣмъ избавляется отъ зла
             Послѣдняя собака?..
   Прокулей.                     Клеопатра,
             Ты не должна своимъ самоубійствомъ
             Мѣшать желанью Цезаря достойно,
             Явить великодушіе и благость
             Къ твоей судьбѣ. Пусть цѣлый міръ увидитъ,
             Насколько онъ великъ и благороденъ;
             Твоя же смерть отниметъ у него
             Возможность это сдѣлать.
   Клеопатра.                               Гдѣ ты, смерть?
             Ко мнѣ, ко мнѣ!.. Ужель въ твоихъ глазахъ
             Царица значитъ меньше, чѣмъ толпа
             Дѣтей и жалкихъ нищихъ?
   Прокулей.                               Успокойся!
   Клеопатра. Я ѣсть не стану больше!.. Я не стану
             Ни пить ни спать! Когда нужна еще
             Пустая болтовня, то знайте всѣ,
             Что я во что ни стало бы сумѣю
             Разрушить это бренное жилище,
             На зло и вамъ и Цезарю!.. Ужели
             Вы думали, что я легко позволю
             Такъ выставить позорно на показъ
             Себя въ жилищѣ Цезаря? Чтобъ кукла
             Октавія, уставясь на меня,
             Бросала, скромно томничая, взгляды?
             Что дамъ себя свезти я въ глупый Римъ
             Въ забаву праздной черни?.. Лучше пусть
             Я утону въ послѣдней грязной лужѣ,
             Но только здѣсь! Скорѣе брошусь въ Нилъ,
             Гдѣ въ черной, смрадной тинѣ искусаютъ
             Меня, нагую, мухи! Превратятъ
             Въ чудовище! Пускай повѣсятъ лучше
             Меня въ цѣпяхъ на самомъ верхнемъ камнѣ
             Родныхъ мнѣ пирамидъ!..
   Прокулей.                     Царица, полно!
             Къ чему воображать себѣ такія
             Жестокости, какихъ и въ мысли нѣтъ
             У Цезаря? (Входитъ Долабелла).
   Долабелла. Великій Цезарь знаетъ,
             Что здѣсь успѣлъ ты сдѣлать, Прокулей.
             Ступай къ нему;-- надзоръ же за царицей
             Останется на мнѣ.
   Прокулей.                     Радъ отъ души
             Такому я приказу. Будь къ царицѣ
             Внимателенъ. (Клеопатрѣ) Когда тебѣ угодно,
             Чтобъ передалъ я Цезарю твои
             Желанья или просьбы -- я готовъ
             Исполнитъ все.
   Клеопатра.           Скажи, что я желаю
             Лишь умереть. (Прокулей уходитъ).
   Долабелла.           Извѣстно ли, царица,
             Тебѣ, кто я?
   Клеопатра.           Не знаю.
   Долабелла.                     Я увѣренъ,
             Что ты о мнѣ слыхала.
   Клеопатра.                     Что мнѣ нужды,
             Слыхала я иль нѣтъ? А ты скажи
             Теперь мнѣ самъ: смѣетесь вы, когда
             Вамъ сны свои разсказываютъ дѣти
             Иль женщины?
   Долабелла.           Что хочешь ты сказать?
   Клеопатра. Мнѣ снился величавый императоръ,
             По имени Антоній. О, когда бы
             Могла я вновь увидѣть этотъ сонъ!
   Долабелла. Когда захочешь ты...
   Клеопатра.                               Его лицо
             Напоминало дивнымъ видомъ небо!
             Луна и солнце совершали путь
             Въ чертахъ его и обливали свѣтомъ
             Ничтожный кругъ земли 108).
   Долабелла. Онъ былъ созданьемъ
             Дѣйствительно великимъ.
   Клеопатра.                     Онъ стопами
             Могъ перейти чрезъ бурный океанъ!
             Простертая рука его вздымалась
             Надъ міромъ гребнемъ шлема! Чудный голосъ
             Былъ музыкою сферъ, когда хотѣлъ онъ
             Быть ласковымъ съ друзьями; но когда
             Потрясть онъ думалъ міръ -- звучали громомъ
             Его слова! Онъ въ щедрости предѣловъ
             Себѣ не зналъ: не скудная зима,
             Но осень 109) плодотворная являла
             Себя въ его дарахъ. Онъ наслаждался
             Привольно и игриво, какъ дельфинъ,
             Сверкающей спиной своей на солнцѣ
             Надъ бездной водъ! Короны и вѣнцы
             Заимствовали цѣнные уборы
             Изъ рукъ его. Онъ царства раздавалъ,
             Какъ мелкую монету!
   Долабелла.                     Клеопатра...
   Клеопатра. Скажи теперь, могла ль судьба создать
             Такого человѣка?
   Долабелла.                     Врядъ ли.
   Клеопатра.                                         Лжешь!
             Безстыдно лжешь передъ лицомъ безсмертныхъ!
             Онъ созданъ былъ!.. Онъ жилъ,-- хотя судьба,
             Создавъ его, тѣмъ превзошла мечтанья
             И самыхъ смѣлыхъ сновъ! Природа часто
             Безсильною бываетъ, чтобъ бороться
             Съ фантазіей; но если удалось
             Ей въ міръ призвать Антонія, то этимъ
             Оставила далеко за собой
             Она и сны фантазіи! Убила
             Ея ничтожныхъ призраковъ!
   Долабелла.                               Повѣрь,
             Царица, мнѣ, я сознаю, какъ много
             Ты потеряла въ немъ. Твое несчастье
             Равно съ твоимъ величьемъ, и его
             Несешь вполнѣ достойно ты. Пусть боги.
             Откажутъ мнѣ навѣки въ исполненьи
             Моихъ надеждъ, коль скоро будутъ ложью,
             Мои слова, что, глядя на печаль,
             Теперь тебя постигшую, я сердцемъ
             Скорблю, какъ ты.
   Клеопатра.                     Благодарю... Скажи мнѣ,
             Извѣстно ли тебѣ, что хочетъ сдѣлать
             Со мной вашъ Цезарь?
   Долабелла.                     Непріятно мнѣ
             Сказать тебѣ о томъ, что ты должна
             Узнать во всякомъ случаѣ:
   Клеопатра.                               Нѣтъ, все же
             Прошу -- скажи.
   Долабелла.                     Какъ онъ ни благороденъ...
   Клеопатра. Онъ выставитъ меня въ своемъ тріумфѣ.
   Долабелла. Навѣрно такъ,-- я въ этомъ убѣжденъ.
   Голоса извнѣ. Эй! Цезарю дорогу! Цезарь!

(Входятъ Октавій, Галлъ, Прокулей, Меценатъ, Селевкъ и свита).

   Октавій.                                                   Кто
             Царица здѣсь Египта?
   Долабелла.                     Предъ тобою,
             Царица, императоръ. (Клеопатра преклоняетъ колѣни).
   Октавій.                     Не склоняй
             Своихъ колѣнъ, встань, славная царица,.
             Прошу тебя 110).
   Клеопатра.           Такъ повелѣли боги!
             Склонить себя должна я предъ своимъ
             Властителемъ!
   Октавій.           Не мучь себя подъ
             Тяжелыхъ думъ. Хотя вписала кровью
             Ты въ сердце мнѣ не мало тяжкихъ бѣдъ,
             Но я теперь готовъ въ нихъ видѣть только
             Игру пустого случая.
   Клеопатра.                     Властитель
             Вселенной всей! Я не могу, какъ должно,
             Сама тебѣ представить оправданье
             За все, что мною сдѣлано; но если
             Я въ чемъ-нибудь виновна, то смиренно
             Въ томъ каюсь предъ тобой; мой слабый полъ
             Вводилъ въ проступки многихъ.
   Октавій.                               Знай, царица,
             Что я способенъ больше уменьшать
             Вины, чѣмъ ихъ усиливать. Коль скоро
             Безъ страха ты довѣришься моимъ
             Намѣреньямъ -- они же въ отношеньи
             Къ тебѣ честны и искренни -- ты этимъ
             Не только не испортишь, но, напротивъ,
             Спасешь свои дѣла; но если ты
             Задумаешь послѣдовать примѣру
             Антонія, давъ поводъ обвинить
             Меня въ жестокосердьѣ -- то разрушишь
             Сама мои намѣренья, подвергнувъ
             Бѣдѣ своихъ дѣтей, которыхъ счастье
             Берусь я обезпечить подъ условьемъ
             Твоей покорности... Теперь прощай
             Я ухожу.
   Клеопатра. Весь миръ тебѣ дорога!
             Онъ твой вполнѣ, а мы -- твои рабы,
             Трофеи славныхъ дѣлъ твоихъ -- лишь будемъ
             Блестящимъ украшеньемъ на дорогѣ,
             Какую изберешь ты. Разрѣши
             Сказать тебѣ мнѣ слово.
   Октавій.                     Все, что хочешь
             Ты будешь мнѣ совѣтницей во всемъ,
             Что вздумаешь просить себѣ.
   Клеопатра.                               Вотъ списокъ
             Камней, уборовъ, цѣнностей и прочихъ
             Моихъ богатствъ. Они оцѣнены
             До мелочей; не выпущено здѣсь
             Малѣйшей бездѣлушки. Гдѣ Селевкъ?
   Селевкъ. Я здѣсь, царица.
   Клеопатра.                     Онъ служилъ моимъ
             Казнохранителемъ. Пусть подтвердитъ
             На свой онъ страхъ, что я не утаила
             Здѣсь ничего. Будь справедливъ въ словахъ
             Своихъ, Селевкъ.
   Селевкъ.                     Царица,-- пусть ужъ лучше
             Лишусь я языка, чѣмъ стану лгать
             На зло себѣ.
   Клеопатра.           Что жъ? Утаила я
             Хоть что-нибудь?
   Селевкъ.                     Достаточно на выкупъ
             Всего, что внесено 111).
   Октавій.                     Ты не должна
             Смущаться, Клеопатра. Я, напротивъ,
             Хвалю поступокъ твой: ты доказала
             Свою имъ осторожность.
   Клеопатра.                     Цезарь! Цезарь!
             Взгляни, какъ привлекать успѣхъ умѣетъ
             Къ себѣ сердца! Все то, что я считала
             Своимъ -- теперь твое; а будь напротивъ --
             Приверженцы твои передались бы
             Тотчасъ же мнѣ. Неблагодарность этой
             Презрѣнной, низкой твари возмутила
             Всю душу мнѣ! (Селевку) О, рабъ, чья вѣрность такъ же
             Продажна, какъ любовь!.. Не прячься: гдѣ бы
             Ни скрылся ты, тебѣ я вырву силой
             Твои глаза, хотя бъ успѣлъ ты даже
             Ихъ окрылить! Бездѣльникъ, рабъ, собака!
             О, верхъ презрѣнной подлости!
   Октавій.                               Позволь
             Вступиться мнѣ, царица.
   Клеопатра.                               Нѣтъ, представь
             Лишь, Цезарь, то, какъ я оскорблена!
             Въ тотъ самый мигъ, когда меня почтилъ
             Своимъ ты посѣщеньемъ; удостоилъ
             Такъ снизойти до разговора съ слабымъ,
             Безпомощнымъ созданьемъ -- мой невольникъ
             Попытку сдѣлалъ увеличить вдвое
             Еще мои: несчастья вспышкой злобы
             И дерзости! Положимъ, добрый Цезарь,
             Что точно утаила я двѣ-три
             Бездѣлицы изъ тѣхъ, какія мы
             Даритъ привыкли женщинамъ иль нашимъ
             Друзьямъ въ знакъ доброй памяти; что точно
             Сберечь хотѣла нѣсколько бездѣлицъ
             Такой цѣны, чтобъ было чѣмъ задобрить,
             Прибывши въ Римъ, Октавію съ Ливіей;
             Но неужели долженъ былъ объ этомъ
             Провозгласить такъ нагло человѣкъ,
             Обязанный мнѣ всѣмъ? О, боги, боги!
             Ударъ послѣдній этотъ добиваетъ
             Меня въ моемъ несчастьѣ! (Селевку) Вонъ отсюда!
             Иль страшный гнѣвъ мой вспыхнетъ на тебя
             Изъ пепла самыхъ золъ моихъ! Когда бы
             Ты былъ мужчиной, дерзкій рабъ 112),-- меня
             Ты пожалѣлъ бы!
   Октавій.           Удались, Селевкъ. (Селевкъ уходитъ)
   Клеопатра. Пускай же видятъ высшіе на свѣтѣ,
             Что если насъ корятъ порой за зло,
             Свершенное другими -- то должны мы
             И самую отвѣтственность принять
             За это зло, когда падемъ мы сами.
   Октавій. Я не хочу записывать въ итогъ
             Плодовъ моей побѣды, все, что скрыто
             Тобой иль здѣсь показано. Все это
             Останется твоимъ:-- распоряжайся
             Своимъ добромъ, какъ хочешь. Знай, что Цезарь
             Не станетъ торговаться, какъ купецъ,
             Изъ-за вещей, что продаютъ на рынкахъ.
             Не бойся же!.. Не дѣлай для себя
             Тюрьмы изъ мрачныхъ мыслей! Ты мнѣ будешь
             Сама во всемъ совѣтницей, что можетъ
             Касаться до тебя; такъ будь спокойна
             И не томи, прошу, себя напрасно
             Ни голодомъ ни жаждой. Я настолько
             Къ тебѣ расположенъ и сожалѣю
             Тебя такъ горячо, что мы сумѣемъ
             Остаться въ тѣсной дружбѣ. Съ этимъ словомъ
             Тебя я оставляю.
   Клеопатра.           Повелитель!..
   Октавій. Нѣтъ, нѣтъ! Такъ не зови меня. Прощай.

(Октавій уходишь со свитой).

   Клеопатра. Онъ лжетъ въ глаза! Онъ хочетъ убаюкать
             Мнѣ стыдъ и честь. Послушай, Харміана.

(Шепчетъ ей на ухо).

   Ира. Пришелъ конецъ счастливымъ днямъ, царица!
             Остался мракъ въ удѣлъ намъ.
   Клеопатра (Харміанѣ).                     Возвращайся
             Скорѣй назадъ. Приказъ ужъ данъ давно;
             Навѣрное готово. Торопись же.
   Харміана. Бѣгу, бѣгу немедля. (Входитъ Долабелла).
                                                     Гдѣ царица?
   Харміана. Взгляни,-- самъ можешь видѣть. (Уходить).
   Клеопатра.                                                   Долабелла!
   Долабелла. Послушный данной клятвѣ и участью,
             Какое мнѣ внушаешь ты, пришелъ
             Тебѣ я объявить, что Цезарь ѣдетъ
             Чрезъ Сирію; тебя жъ съ дѣтьми твоими
             Велѣлъ отправить онъ впередъ въ теченье
             Трехъ первыхъ дней. Пускай извѣстье это
             Тебѣ послужитъ въ пользу. Я исполнилъ,
             Что мной тебѣ обѣщано.
   Клеопатра.                               Я буду
             Тебѣ навѣкъ должницей.
   Долабелла.                     Я же -- вѣрнымъ
             Тебѣ слугой. Теперь прощай, царица.
             Мнѣ надо быть при Цезарѣ,
   Клеопатра.                               Прощай!
             Тебѣ я благодарна. (Долабелла уходитъ).
                                           Ну, что скажешь
             Мнѣ, Ира, ты? Вѣдь насъ съ тобой обѣихъ,
             Какъ куколокъ, поставятъ на показъ
             Въ потѣху римской черни. Подлый сбродъ
             Изъ пришлецовъ, въ засаленномъ отрепьѣ,
             Съ лопатами и кирками въ рукахъ,
             Подниметъ, насъ на воздухъ, чтобъ виднѣе
             Мы были всѣмъ. Наѣвшись всякой дряни,
             Начнутъ они орать, и намъ съ тобой
             Придется нюхать гнусное, дыханье
             Всей этой подлой сволочи!
   Ира.                                         О, боги!
             Избавьте насъ отъ этого!
   Клеопатра.                     Нѣтъ, нѣтъ,
             Навѣрно такъ случится: насъ подхватитъ
             Ватага буйныхъ ликторовъ, начнетъ
             Насъ оскорблять, какъ двухъ публичныхъ дѣвокъ;
             Рой глупыхъ риѳмоплетовъ насъ освищетъ
             Въ своихъ стихахъ; толпа комедіантовъ
             Представятъ на подмосткахъ насъ и наши
             Пиры въ Александріи. Пьяный рабъ
             Нарядится Антоніемъ, мои же
             Манеры собезьянничаетъ глупый,
             Пискливый мальчуганъ; придастъ мнѣ видъ
             И жесты потаскушки.
   Ира.                               Боги, боги!..
   Клеопатра. Все такъ случится!
   Ира.                                         Я, по крайней мѣрѣ,
             Не буду видѣть этого: я вырву
             Глаза себѣ ногтями.
   Клеопатра.                     Развѣ этимъ
             Ты думаешь дѣйствительно разбить
             Дурацкіе ихъ замыслы и сдѣлать
             Въ глазахъ ихъ всѣхъ смѣшными? (Входитъ Харміана).
                                                               Что пришла
             Сказать ты, Харміана? Уберите
             Меня скорѣе, милыя, царицей.
             Пусть подадутъ въ послѣдній разъ
             Блестящіе уборы. Я иду
             Опять на Циднъ, гдѣ встрѣчу моего
             Антонія. Бѣги проворнѣй, Ира!
             Конецъ пришелъ! Исполни, Харміана,
             Свой долгъ въ послѣдній разъ, а тамъ -- гуляй
             До страшнаго суда. Подай корону
             И все для облаченья. (Ира уходитъ).
             (За сценой шумъ). Что за шумъ
             Я слышу тамъ? (Входитъ стражъ).
   Стражъ. Какой-то тамъ явился
             Поселянинъ и хочетъ непремѣнно
             Пройти къ тебѣ. Онъ, говоритъ, принесъ
             Корзину фигъ.
   Клеопатра.           Вели его впустить.
             Какъ иногда судьба свершаетъ малымъ
             Великое! Бѣднякъ приноситъ этотъ
             Свободу мнѣ. Моя рѣшимость гордо
             Возвысилась надъ всѣмъ! Во мнѣ ужъ тѣни
             Нѣтъ женщины: отъ головы до ногъ
             Я твердымъ стала мраморомъ! Не будетъ
             Впередъ моей эмблемой томный ликъ
             Измѣнчивой луны.

(Входитъ поселянинъ съ корзиною фигъ).

   Стражъ.                     Вотъ тотъ, кого
             Велѣла ты впустить.
   Клеопатра (стражу). Уйди,-- я съ нимъ
             Хочу одна остаться.-- Ты принесъ
             Ту маленькую змѣйку, что гнѣздится
             Въ затонахъ нильскихъ водъ и убиваетъ
             Безъ мукъ и всякой боли 113)?
   Поселянинъ. Принести-то принесъ, только я не совѣтую тебѣ ее трогать. Кого она укуситъ, тотъ станетъ безсмертенъ, потому что ужъ не встанетъ для того, чтобъ умереть въ другой разъ; а если и встанетъ, то рѣдко.
   Клеопатра. Знаешь ли ты кого-нибудь, кто умеръ отъ ея жала?
   Поселянинъ. Какъ же,-- знаю многихъ и мужчинъ и женщинъ. Да вотъ не дальше, какъ вчера, мнѣ разсказывали, какъ отъ этой змѣйки умерла одна очень хорошая женщина, которая, правда, иногда любила прихвастнуть. Ну, да вѣдь это женщинамъ дозволяется, особенно когда зайдетъ дѣло о чести. Такъ вотъ она разсказывала, какъ умерла отъ укушенія этой змѣйки и какія муки при этомъ вытерпѣла. И какъ красно она все это разсказывала! Но вѣдь тотъ, кто вѣритъ всему, что говорятъ, не спасется и половиной того, что слышитъ. Вѣрно одно, что змѣйка эта презлая.
   Клеопатра. Можешь итти. Прощай.
   Поселянинъ. Желаю тебѣ много удовольствія отъ этой змѣйки.
   Клеопатра. Прощай.
   Поселянинъ (ставя корзину на полъ). Только ты, пожалуйста, не забывай, что змѣя -- всегда змѣя.
   Клеопатра. Хорошо, хорошо; ступай.
   Поселянинъ. Змѣю вѣдь можно довѣрить рукамъ однихъ благонамѣренныхъ людей, потому что въ ней самой добра нѣтъ.
   Клеопатра. Успокойся, я буду осторожна.
   Поселянинъ. И хорошо сдѣлаешь. Ты, смотри, не давай ей ѣсть, потому что змѣя корма не стоитъ.
   Клеопатра. А меня ѣсть она будетъ?
   Поселянинъ. Неужто ты думаешь, будто я такой простякъ и не знаю, что женщину не съѣстъ самъ дьяволъ? Женщина -- блюдо боговъ, если только дьяволъ не приправитъ ее по-своему. А вѣдь онъ, негодяй, нерѣдко дѣлаетъ чрезъ женщинъ хлопоты самимъ богамъ. Изъ десяти, которыхъ создадутъ боги, дьяволъ навѣрно испортитъ пятерыхъ.
   Клеопатра. Хорошо,-- можешь итти.
   Поселянинъ. Желаю тебѣ отъ змѣйки много удовольствія.

(Уходитъ поселянинъ. Ира возвращается съ порфирой и короной).

   Клеопатра. Подай порфиру мнѣ, надѣнь корону!
             Безсмертья жажду я! Египта лозы
             Не будутъ увлажать отраднымъ сокомъ
             Мои уста! Скорѣй, скорѣе, Ира!
             Мнѣ кажется, Антоній возстаетъ
             Передо мной, чтобъ похвалить мое
             Намѣренье. Меня къ себѣ онъ манитъ;
             Смѣется онъ надъ Цезаремъ со всѣмъ
             Его надменнымъ счастьемъ! Счастье боги
             Даруютъ намъ лишь съ тѣмъ, чтобъ оправдать
             Позднѣйшую ихъ кару. Здѣсь я, здѣсь!
             Иду, супругъ! Пріобрѣла я право
             Такъ звать тебя теперешней моей
             Рѣшимостью. Я чувствую, что стала
             Я вся огнемъ и воздухомъ. Пускай
             Возьметъ земля частицы остальныхъ
             Моихъ стихій... Готово? Подойдите
             Теперь ко мнѣ; примите съ губъ моихъ
             Послѣдній жаръ. Простимся, Харміана.
             Прощай навѣки, Ира!

(Цѣлуетъ ихъ. Ира падаетъ и умираетъ).

                                           Какъ! Ужель
             Эхидны ядъ съ моихъ струится губъ?
             Упала ты! Ну, если такъ легко
             Разстаться съ жизнью намъ, то, значитъ, смерть
             Не болѣе, какъ ласковый щипокъ
             Любовника. Въ ней съ болью наслажденье!
             Тиха, мертва, недвижна! Покидая
             Такъ просто міръ, сказала этимъ ты,
             Что съ нимъ не стоитъ даже и прощаться.
   Харміана. Дождемъ разлейтесь, тучи, чтобъ могла я
             Сказать: "рыдаютъ боги"!
   Клеопатра.                               Пристыдила
             Она меня! /p>
   Не думай, чтобы я былъ такъ простъ; я знаю, что самъ чортъ не съѣстъ женщину; я знаю: женщина блюдо для боговъ, если только чортъ его не приготовилъ: но дѣйствительно эти подлецы черти дѣлаютъ въ отношеніи женщинъ много горя богамъ, потому что изъ десяти ими созданныхъ, черти навѣрное испортятъ пять.
   

Клеопатра.

   Ну, хорошо, ступай же, прощай.
   

Поселянинъ.

   Точно такъ: желаю тебѣ натѣшиться змѣйкой.

(Уходитъ.)
(Ира возвращается съ платьемъ, короной и проч.)

Клеопатра.

             Дай платье и надѣнь вѣнецъ: во мнѣ
             Позывъ къ безсмертію. Ужъ соку гроздій
             Египетскихъ не освѣжать мнѣ устъ.
             Проворнѣй Ира. Кажется я слышу:
             Зоветъ Антоній; вижу онъ возсталъ,
             Хвалитъ мой подвигъ; слышу онъ смѣется
             Надъ Цезаревымъ счастьемъ; боги имъ
             Дарятъ людей, чтобъ извинить потомъ
             Свою немилость. Я иду, супругъ!
             Отважная, такъ звать тебя не въ правѣ!
             Вся воздухъ, вся огонь другимъ стихіямъ
             Жизнь низшую отдамъ. Что, вы совсѣмъ?
             Примите жъ съ устъ моихъ послѣдній жаръ.
             Другъ Харміань! На вѣки, Ира!

(Цалуетъ ихъ. Ира падаетъ и умираетъ.)

             Иль поцалуй мой жалитъ? Ты упала?
             Коль съ жизнью такъ легко разсталась ты,
             То смерть разитъ, какъ-будто щиплетъ милый:
             Съ пріятной болью. Какъ недвижна ты?
             Такъ, отходя, ты міру говоришь,
             Что съ нимъ не стоитъ и прощаться.
   

Харміань.

             Пролейте тучи дождь и я скажу,
             Что сами боги плачутъ.
   

Клеопатра.

                                                     Стыдно мнѣ:
             Кудрявый къ ней Антоній выйдетъ къ первой,
             Распроситъ обо мнѣ и передастъ
             Ей поцалуй, въ которомъ неба жду.
             Скорѣе гадъ! (къ аспиду, котораго достала изъ корзины).
             Разрѣжь смертельнымъ зубомъ узелъ жизни
             Запутанный: -- бѣднякъ мой ядовитый,
             Позлись и кончи. О! когда бъ ты могъ
             Проговорить, ты бъ Цезаря назвалъ
             Осломъ.
   

Харміань.

                                           Звѣзда Востока!
   

Клеопатра.

                                                               Тише, тише!
             Малютка, видишь, грудь мою сосетъ
             И усыпитъ кормилицу.
   

Харміань.

                                                     О, сердце!
   

Клеопатра.

             Какъ нектаръ сладко, нѣжно какъ дыханье
             И -- О Антоній! Нѣтъ, возьму еще.

(Прикладываетъ другаго аспида къ рукѣ.)

             Чего мнѣ ждать. (Падаетъ на ложе и умираетъ.)
   

Харміань.

             Въ пустынномъ этомъ мірѣ? Да, прощай.
             Гордись же смерть, ты женщину пріяла,
             Какихъ ужъ нѣтъ. Пушистыя окошки
             Закройтесь. Золотой не встрѣтитъ Фебъ
             Подобныхъ глазъ! Корона покачнулась
             На ней, поправлю -- и потомъ гулять.

(Вбѣгаютъ стражи.)

1-й стражъ.

             А гдѣ царица?
   

Харміань.

                                           Тише, не буди.
   

1-й стражъ.

             Цезарь прислалъ.
   

Харміань.

                                           Лѣниваго посла.

(Прикладываетъ къ себѣ аспида.)

             Скорѣй, кончай; чуть слышу я тебя.
   

1-й стражъ.

             Гей, вы! Здѣсь плохо: здѣсь обманутъ Цезарь.
   

2-й стражъ.

             Онъ Долабеллу шлетъ: покличь его.
   

1-й стражъ.

             Чтожъ, Харміань? Благое это дѣло?
   

Харміань.

             Прекрасное, достойное царицы,
             Которой предки длинный рядъ царей.
             А! Воинъ!

(Умираетъ.)
(Входитъ Долабелла).

Долабелла.

                                 Что здѣсь?
   

2-й стражъ.

                                                     Всѣ умерли.
   

Долабелла.

                                                                         Не даромъ, Цезарь,
             Ты этого боялся: самъ придешь
             Взглянуть на то, что такъ всегда желалъ
             Предотвратить. (За сценой.)
             Прочь!-- Цезарю дорогу!

(Входитъ Цезарь со свитою).

Долабелла.

             О, властелинъ! ты истинный авгуръ:
             Твой страхъ сбылся
   

Цезарь.

                                           Геройская кончина:
             Смекнула все и царственно пошла
             Своимъ путемъ.-- Какъ умерли онѣ?
             Не вижу крови.
   

Долабелла.

                                           Кто тутъ былъ послѣдній?
   

1-й стражъ.

             Простой поселянинъ принесъ ей смоквъ.
             Вотъ и корзина.
   

Цезарь.

                                           Значитъ ядъ.
   

1-й стражъ.

                                                               О, Цезарь!
             Вотъ Хармиань стояла, говорила,
             При мнѣ она поправила корону
             На мертвой госпожѣ; да затряслась
             И покатилась.
   

Цезарь.

                                           Доблестная слабость!
             У нихъ отъ яду опухоль была бъ
             Наружная; она же словно спитъ
             И ждетъ, чтобъ въ сѣть красы другой Антоній
             Запутался.
   

Долабелла.

                                           Здѣсь на груди у ней
             Есть капля крови, да немного вспухло,
             И также на рукѣ.
   

1-й стражъ.

             То аспидовъ слѣды; на листьяхъ смоквъ
             Есть слизь, какую аспидъ оставляетъ
             Въ пещерахъ Нила.
   

Цезарь.

                                           Очень вѣроятно,
             Что умерла она отъ нихъ; мнѣ врачь ея
             Разсказывалъ, какъ родъ легчайшій смерти
             Она искала. Съ ложемъ взять ее
             И женщинъ съ ней изъ памятника вынесть.
             Съ Антоніемъ ее похоронить:
             И ни въ одной могилѣ на землѣ
             Такой четы не будетъ. Власть такихъ
             Событій и на ихъ творца вліяетъ.
             Потомства жалость не уступитъ славѣ
             Виновника несчастья. Наше войско
             Торжественно отправитъ погребенье,
             И въ Римъ. Стань, Долабелла, во главѣ
             Порядка при великомъ торжествѣ.

"Русское Слово", No 2, 1859

   
                                       Какъ ни рано,
             Но тысячи солдатъ, въ желѣзныхъ латахъ,
             Близъ пристани собравшись, ждутъ тебя.
  

Крики. Звуки трубъ. Входятъ военачальники и воины.

  
                       Военачальникъ.
  
             Съ прекраснымъ утромъ. Здравствуй, полководецъ.
  
                       Всѣ.
  
             Да здравствуетъ нашъ вождь!
  
                       Антоній.
  
                                           Привѣтъ отрадный!
             Проснулось рано нынѣшнее утро,
             Какъ геній юноши, кто хочетъ славы.
             Вотъ такъ. Подай мнѣ это. Превосходно.
             Прощай, царица. Что-бъ меня ни ждало,
             Вотъ поцѣлуй солдата.

(Цѣлуетъ ее).

                                           Было-бъ стыдно
             Мнѣ медлить здѣсь средь нѣжностей мѣщанскихъ.
             Привѣтъ мой въ сталь закованъ, какъ и я.
             За мной, кто хочетъ въ битву. Къ ней веду васъ.
             Прощай!

Антоній, Эросъ, военачальники и воины уходятъ).

  
                       Харміана.
  
                       Не хочешь-ли уйти къ себѣ?
  
                       Клеопатра.
  
             Веди меня. Онъ храбро удалился.
             О, еслибъ Цезарь не отвергъ съ упорствомъ
             Великій споръ рѣшить единоборствомъ!
             Тогда Антоній... Но теперь... Идемъ!

(Уходятъ).

  

СЦЕНА V.

Лагерь Антонія близъ Александріи.

Трубы. Входятъ Антоній и Эросъ. Навстрѣчу имъ идетъ воинъ.

  
                       Воинъ.
  
             Пускай даруютъ боги день счастливый
             Антонію.
  
                       Антоній.
  
                       О, если-бъ ты и раны
             Твои меня тогда склонили биться
             На сушѣ!
  
                       Воинъ.
  
                       Если-бъ такъ ты поступилъ,
             То всѣ цари, отпавшіе и воинъ,
             Покинувшій тебя сегодня утромъ,
             Теперь въ твоей бы свитѣ находились.
  
                       Антоній.
  
             Но кто меня покинулъ утромъ?
  
                       Воинъ.
  
                                                     Кто?
             Одинъ изъ близкихъ. Кликни Энобарба,
             Онъ зова не услышитъ. Иль отвѣтитъ
             Изъ стана Цезаря: "не твой я больше"!
  
                       Антоній.
  
             Что говоришь?
  
                       Воинъ.
  
                                 Онъ Цезарю предался.
  
                       Эросъ.
  
             Оставивъ здѣсь сокровища и вещи.
  
                       Антоній.
  
             Онъ вправду перешелъ?
  
                       Воинъ.
  
                                           Сомнѣнья нѣтъ.
  
                       Антоній.
  
             Ступай, отправь ему всѣ вещи, Эросъ!
             Все до послѣдней нитки. Такъ хочу я.
             Пошли ему -- я подпишу письмо --
             Привѣтъ прощальный съ пожеланьемъ счастья.
             Прибавь, что въ будущемъ ему желаю
             Причины не имѣть мѣнять господъ.
             О, жребій мой и честныхъ развращаетъ!
             Идемъ скорѣе... Энобарбъ!..

(Уходятъ).

  

СЦЕНА VI.

Лагерь Цезаря близъ Александріи.

Трубы. Входитъ Цезарь, въ сопровожденіи Агриппы, Энобарба и др.

                       Цезарь.
  
             Ступай, Агриппа, и начни сраженье.
             Хочу, чтобы живымъ былъ взятъ Антоній.
             Пусть это знаютъ.
  
                       Агриппа.
  
                                 Повинуюсь, Цезарь.

(Уходитъ).

  
                       Цезарь.
  
             Всеобщій миръ ужъ близко. Если этотъ
             Несетъ намъ счастье день, три части свѣта
             Украсятся оливы мирной вѣткой.
  

Входитъ вѣстникъ.

  
                       Вѣстникъ.
  
             Антоній прибылъ только-что на поле.
  
                       Цезарь.
  
             Скажи Агриппѣ, пусть онъ въ первый рядъ
             Поставитъ перебѣжчиковъ, чтобъ ярость
             Антонія обрушилася противъ
             Него-же самого.

(Цезарь и его свита уходятъ).

  
                       Энобарбъ.
  
                                 Алексасъ измѣнилъ.
             Онъ посланъ былъ въ Іудею по дѣламъ
             Антонія. Тамъ хитростью склонилъ
             Онъ Ирода Великаго покинуть
             Антонія и Цезарю предаться.
             Его за то велѣлъ повѣсить Цезарь.
             Канидій и другіе, что отпали,
             Пріобрѣли мѣста, но недовѣрье
             Почетное. Я дурно поступилъ
             И горько такъ виню себя, что счастья
             Мнѣ не видать во вѣки.
  

Приходитъ Воинъ Цезаря.

  
                       Воинъ.
  
                                           Энобарбъ,
             Тебѣ вослѣдъ Антоній посылаетъ
             Сокровища твои и свой привѣтъ.
             Посланникъ подъ моей охраной прибылъ.
             Онъ разгружаетъ муловъ предъ твоей
             Палаткой.
  
                       Энобарбъ.
  
                       Все дарю тебѣ.
  
                       Воинъ.
  
                                           Ты не шути.
             Я правду говорю. Ты проводилъ-бы
             Посла изъ лагеря. Спѣшу на постъ,
             Не то я самъ его-бы проводилъ.
             Вашъ полководецъ продолжаетъ быть
             Юпитеромъ.

(Уходитъ).

  
                       Энобарбъ.
  
                       Я всѣхъ презрѣннѣй въ мірѣ
             И всѣхъ сильнѣй то чувствую. Антоній,
             Рудникъ великодушія! Какъ щедро
             Ты-бъ вѣрность наградилъ, когда измѣну
             Великодушно золотомъ вѣнчаешь.
             На части рвется сердце. Если горе
             Его не сокрушитъ, сильнѣй есть средства,
             Но, чувствую, достаточно и горя.
             Мнѣ-ль на тебя поднять оружье? Нѣтъ!
             Пойду и ровъ сыщу, чтобъ умереть въ немъ.
             Чѣмъ онъ грязнѣе, тѣмъ достойнѣй будетъ
             Онъ пріютить остатокъ дней моихъ.

(Уходитъ).

  

СЦЕНА VII.

Поле битвы между обоими лагерями.

Шумъ сраженія. Барабаны и трубы.

Входитъ Агриппа и другіе воины.

                       Агриппа.
  
             Назадъ. Мы слишкомъ далеко зашли.
             Самъ Цезарь поработалъ. Превзошло
             Сопротивленье наши ожиданья.

(Ухдоитъ).

  

Шумъ битвы. Входятъ Антній и раненый Скаръ.

  
                       Скаръ.
  
             Мой храбрый вождь. Вотъ это значитъ биться!
             Дерись мы прежде такъ, мы бъ ихъ прогнали
             Домой съ тряпьемъ вокругъ головъ разбитыхъ.
  
                       Антоній.
  
             Ты весь въ крови.
  
                       Скаръ.
  
                                 Была похожа рана
             На букву Т, и превратилась въ Н.
  
                       Антоній.
  
             Врагъ отступаетъ.
  
                       Скаръ.
  
                                 Въ норы ихъ загонимъ.
             Еще меня зарубокъ на шесть хватитъ.
  

Входитъ Эросъ.

  
                       Эросъ.
  
             Они разбиты. Перевѣсъ нашъ равенъ
             Побѣдѣ славной.
  
                       Скаръ.
  
                                 Вздуемъ-ка имъ спины,
             И затравимъ, какъзайцевъ! Трусовъ бить--
             Забава!
  
                       Антоній.
  
                       Я вознагражу тебя
             За бодрость духа, а за храбрость--втрое.
             За мной!
  
                       Скаръ.
  
                       Я не отстану, и хромая.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА VIII.

Подъ стѣнами Александріи.

Подъ звуки марша входитъ Антоній. За нимъ слѣдуетъ Скаръ во главѣ войска.

                       Антоній.
  
             Онъ прогнанъ въ самый лагерь. Вы бѣгите
             Царицу извѣстить о славномъ дѣлѣ.
             Мы завтра до восхода солнца пустимъ
             Имъ остальную кровь. Благодарю
             Васъ всѣхъ за ваши руки золотыя,
             За то, что вы сражались не какъ слуги,
             А какъ за дѣло личное. Вы нынче
             Себя явили Гекторами всѣ.
             Войдите-жъ въ городъ, женъ своихъ и близкихъ
             Прижмите къ сердцу, разскажите имъ
             О подвигахъ своихъ. Они-же смоютъ
             Слезами счастья спекшуюся кровь
             Съ почетныхъ вашихъ ранъ и исцѣлятъ
             Ихъ поцѣлуями. Дай руку мнѣ.
  

Входитъ Клеопатра въ сопровожденіи свиты.

  
                       Антоній.
  
             Я разскажу великой этой феѣ
             Твои дѣла, ея же благодарность
             Тебя благословитъ. (Къ Клеопатрѣ). О, свѣтъ вселенной!
             Обвей мою закованную шею,
             Сквозь панцырь въ сердце ты ко мнѣ вскочи
             Во всемъ нарядѣ и ликуй въ его
             Біеніи счастливомъ.
  
                       Клеопатра.
  
                                 Вождь вождей!
             Герой несчетныхъ доблестей. Ужели
             Смѣясь и невредимъ ты возвратился
             Изъ вражьей сѣти?
  
                       Антойій.
  
                                 О, мой соловей!
             Въ постели мы загнали ихъ. Вотъ видишь,
             Дитя. Хоть у меня иной сребрится волосъ
             Сквозь молодую черноту кудрей,
             Все-жь мозгъ еще мои питаетъ нервы,
             И юность обогнать могу не разъ.
             Взгляни на мужа этого. Дозволь
             Его устамъ руки коснуться нѣжной.
             Цѣлуй ее, герой. Онъ дрался нынче,
             Какъ если-бъ богъ, людей возненавидя,
             Ихъ истреблялъ, его принявши образъ.
  
                       Клеопатра.
  
             Другъ, дамъ тебѣ доспѣхи золотые.
             Ихъ прежде царь носилъ.
  
                       Антоній.
  
                                           Онъ заслужилъ ихъ,
             Хотя-бъ на нихъ карбункулы пылали,
             Какъ на священной колесницѣ Феба.
             Дай руку -- и торжественно мы вступимъ
             Въ Александрію. Высоко держите
             Щиты: они изрублены, какъ вы.
             О, если-бъ всѣхъ гостей вмѣстилъ дворецъ нашъ,
             Мы бъ сѣли всѣ за пиръ, наполнивъ чаши
             Въ честь завтрашняго дня,--сулитъ онъ много
             Опасностей вождямъ.-- Вы, трубачи,
             Весь городъ оглушите ревомъ мѣди.
             Пусть онъ сольется съ громомъ барабановъ,
             Чтобъ небо и земля, ихъ взорамъ вторя,
             Привѣтствовали наше приближенье.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА IX.

Лагерь Цезаря.

(Часовые стоятъ на часахъ).

  
                       1-ый воинъ.
  
             Коль насъ не смѣнятъ черезъ часъ, должны мы
             На главный постъ вернуться. Ночь свѣжа,
             А бой, сказали, во второмъ начнется
             Часу утра.
  
                       2-й воинъ.
  
                       Несчастный былъ денекъ.
  

Входитъ Энобарбъ.

  
                       Энобарбъ.
  
             О, ночь! Ты мнѣ свидѣтельницей будь!
  
                       3-ій воинъ.
  
             Кто это тамъ?
  
                       2-й воинъ.
  
                                 Молчи и дай послушать.
  
                       Энобарбъ.
  
             Свидѣтелемъ будь ты, о мѣсяцъ кроткій,--
             Когда съ презрѣньемъ будутъ называть
             Измѣнниковъ,-- что Энобарбъ злосчастный
             Передъ твоимъ поклялся ликомъ.
  
                       1-ый воинъ.
  
             То -- Энобарбъ!
  
                       3-ій воинъ.
  
                                 Молчи! Дай слушать дальше!
  
                       Энобарбъ.
  
             Луна, царица грусти непритворной,
             Ты ядовитые пары ночные
             Всѣ на меня пролей, чтобъ эта жизнь,
             Ведущая борьбу съ моею волей,
             Не тяготѣла больше надо мной.
             Ударь мое ты сердце объ кремень
             Моей вины, да разлетится въ прахъ,
             Изсушенное горемъ, да покончитъ
             Съ мученьемъ горькихъ мыслей. О, Антоній!
             Ты, кто богаче благородствомъ духа,
             Чѣмъ я -- позоромъ, ты меня прости!
             И пусть весь міръ меня причислить къ сонму
             Измѣнниковъ и бѣглецовъ презрѣнныхъ.
             Антоній! О, Антоній! (Умираетъ).
  
                       2-ой воинъ.
  
                                           Обратимся
             Къ нему со словомъ.
  
                       1-ый воинъ.
  
                                 Лучше слушать станемъ.
             Онъ говоритъ, быть можетъ, о вещахъ,
             Что Цезаря касаются.
  
                       2-ой воинъ.
  
                                 Согласенъ.
             Но онъ заснулъ.
  
                       1-ый воинъ.
  
                                 Скорѣе чувствъ лишился.
             Предъ сномъ никто не молится такъ мрачно.
  
                       2-ой воинъ.
  
             Приблизимся къ нему.
  
                       3-ій воинъ.
  
                                 Проснись! Откликнись!
  
                       2-ой воинъ.
  
             Ты слышишь насъ?
  
                       1-ый воинъ.
  
                                           Его рукой своею
             Коснулась смерть.

(Звуки барабановъ вдали).

                                 Чу! барабанный бой
             Сурово будитъ спящихъ. Отнесемъ-ка
             Его на главный постъ. Не изъ простыхъ онъ.
             Часъ нашей стражи кончился.
  
                       3-ій воинъ.
  
                                                     Скорѣй
             Снесемъ его. Онъ, можетъ быть, очнется.

(Уходятъ, унося тѣло).

  

СЦЕНА X.

Между двумя лагерями.

Входятъ Антоній, Скаръ, за ними войско.

                       Антоній.
  
             Сегодня приготовились они
             Къ морскому бою. Знать, мы имъ на сушѣ
             Не нравимся.
  
                       Скаръ.
  
                                 На сушѣ и на морѣ.
  
                       Антоній.
  
             Пускай въ огнѣ, на воздухѣ дерутся.
             И тамъ мы встрѣтимъ ихъ. Однако, къ дѣлу.
             Пѣхота остается на холмахъ
             Вкругъ города. Приказъ ужъ отданъ флоту,
             И онъ покинулъ гавань. Мы оттуда
             Его передвиженья будемъ видѣть.

(Уходятъ).

  

Входитъ Цезарь, за нимъ войско.

  
                       Цезарь.
  
             Коль онъ не нападетъ, мы неподвижно
             Останемся на сушѣ. Такъ, надѣюсь,
             И будетъ, оттого что на галеры
             Послалъ онъ войска цвѣтъ. Займемъ равнину,--
             И сохранимъ всѣ выгоды свои. (Уходитъ).
  

Возвращаются Антоній и Скаръ.

  
                       Антоній.
  
             Еще не сшиблись. Съ мѣста, гдѣ сосна,
             Я все увижу. Вскорѣ возвращусь
             И сообщу о ходѣ битвы. (Уходитъ).
  
                       Скаръ.
  
                                           Въ парусахъ
             Царицы свиты ласточками гнѣзда.
             Авгуры говорятъ, что ничего
             Не знаютъ, смотрятъ мрачно, не дерзая
             Сказать того, что вѣдаютъ. Антоній
             То духомъ бодръ, то снова угнетенъ.
             Надтреснутое счастье въ перемежку
             Его волнуетъ страхомъ и надеждой
             За то, что есть, за то, чего ужъ нѣтъ.

(Отдаленный шумъ морской битвы).

Возвращается Антоній.

  
                       Антоній.
  
             Все, все погибло! Преданъ я безчестной
             Египтянкой! Мой флотъ врагу отдался.
             Они кидаютъ шапки вверхъ, пьютъ вмѣстѣ,
             Какъ долго разлученные друзья.
             О, трижды вѣроломная блудница,
             Тобой я преданъ этому мальчишкѣ,
             И сердце лишь съ тобой одной воюетъ.
             Скажи, чтобъ всѣ бѣжали. Чародѣйкѣ
             Лишь отомщу -- тогда всему конецъ!
             Пусть всѣ бѣгутъ. Ступай.

(Скаръ уходитъ).

                                           О, солнце! Больше
             Я не вижу твоего восхода.
             Антоній и Фортуна разстаются,
             И здѣсь, прощаясь жмутъ другъ другу руки.
             Вотъ до чего дошло. Кто лишь вчера
             Какъ собаченка бѣгая за мной,
             Вымаливалъ подачекъ -- тѣ сегодня,
             Растаявъ лестью сладкою покорно
             Вкругъ Цезаря расцвѣтшаго сошлись.
             А та сосна, что всѣмъ имъ тѣнь давала,
             Ободранной стоитъ. Обманутъ я!
             О, лживая душа Египта! Злая
             Волшебница, которой взглядъ единый
             То въ битву посылалъ мои войска,
             То призывалъ ихъ вспять,-- которой грудь
             Короной мнѣ была и цѣлью высшей!
             Какъ истая цыганка, ты фальшивой
             Игрой мое опустошила сердце.
             Эй, Эросъ! Эросъ.
  

Входитъ Клеопатра.

  
                                 Прочь, исчадье зла!
  
                       Клеопатра.
  
             Зачѣмъ мой повелитель на свою
             Любовь разгнѣванъ?
  
                       Антоній.
  
                                 Прочь! Иль по заслугамъ
             Воздамъ тебѣ и Цезаря тріумфъ
             Испорчу! Пусть онъ выставитъ тебя
             Ликующимъ плебеямъ на потѣху,
             Пусть повлечетъ тебя за колесницей,--
             Какъ худшее пятно природы женской.
             Пускай тебя показываютъ всѣмъ
             За мелкую монету, какъ урода.
             Пусть кроткая Октавія тебѣ,
             Лицо избороздитъ ногтями!

(Клеопатра уходитъ).

             И хорошо, что ты ушла, коль жизнь
             Мила тебѣ, хоть лучше-бъ отъ моей
             Ты ярости погибла: эта смерть
             Отъ тысячи смертей тебя спасла бы.
             Эй, Эросъ!... Вотъ на мнѣ рубашка Несса.
             Алкидъ, мой предокъ! Научи меня
             Ты гнѣву своему. О, дай мнѣ силу
             Забросить на рога луны Лихаса!
             И этими руками, что владѣли
             Тягчайшей палицей, дай истребить мнѣ
             Свое же доблестное я. Колдунья
             Умретъ! Она лукаво предала
             Меня мальчишкѣ римскому, и гибну
             Я отъ ея предательства. За это
             Она умретъ! Эй, Эросъ!

(Уходитъ).

  

СЦЕНА XI.

Александрія. Комната во дворцѣ.

Входятъ Клеопатра, Харміана, Ира и Мардіанъ.

                       Клеопатра.
  
             Ко мнѣ на помощь, милыя мои.
             Бѣснуется онъ больше, чѣмъ Аяксъ
             Изъ-за щита Ахилла. Ѳессалійскій
             Не такъ былъ страшенъ вепрь.
  
                       Харміана.
  
                                           Скорѣй къ гробницѣ!
             Запрись внутри, ему-жъ пошли сказать,
             Что ты сама покончила съ собою.
             Не такъ страшна разлука духа съ тѣломъ,
             Какъ разставаніе съ величьемъ.
  
                       Клеопатра.
  
                                                     Да, къ гробницѣ!
             Ты, Мардіанъ, пойди къ нему, скажи
             Что я себя убила. Передай,
             Что мой послѣдній возгласъ былъ: "Антоній";
             Изобрази все это погрустнѣе.
             Спѣши, о Мардіанъ! Потомъ разскажешь,
             Какъ принялъ вѣсть о смерти онъ моей.
             Къ гробницѣ!

(Уходятъ).

  

СЦЕНА XII.

Александрія. Во дворцѣ Антонія.

Входятъ Антоній и Эросъ.

  
                       Антоній.
  
             Еще меня ты видишь, Эросъ?
  
                       Эросъ.
  
                                                     Да,
             Мой господинъ.
  
                       Антоній.
  
                                 Порой мы видимъ тучу,
             Подобную дракону, клубы пара,
             Похожіе на льва иль на медвѣдя,
             На крѣпость съ башнями, утесъ нависшій,
             На кряжъ зубчатыхъ горъ, на синій лѣсъ,
             Съ деревьями, кивающими міру,
             И взоръ нашъ обольщенъ воздушной ложью,
             Ты видѣлъ эти образы -- красу
             Темнѣющаго вечера?
  
                       Эросъ.
  
                                           Да, видѣлъ.
  
                       Антоній.
  
             Что кажется конемъ, быстрѣе мысли
             Вдругъ таетъ, становясь неразличимымъ,
             Какъ средь воды вода.
  
                       Эросъ.
  
                                           Да, такъ бываетъ.
  
                       Антоній.
  
             Такой-же призракъ, о мой вѣрный Эросъ,
             Теперь твой вождь: пока еще Антоній,
             Но ужъ безсильный удержать свой образъ
             Войну я для египтянки затѣялъ.
             Царица-же, чьимъ сердцемъ, мнѣ казалось,
             Владѣлъ я, какъ она моимъ владѣла
             (О, будь оно свободно, удержалъ-бы,
             Я милліонъ сердецъ, теперь отпавшихъ),--
             Она подтасовала карты, Эросъ,
             Для Цезаря, и проиграла славу
             Мою, чтобъ торжество врагу доставить.
             Не плачь, мой Эросъ! У меня остался
             Еще я самъ, чтобы съ собой покончить.
  

Входитъ Мардіанъ.

  
             Проклятіе твоей царицѣ подлой!
             Она мой мечъ украла.
  
                       Мардіанъ.
  
                                           Нѣтъ, Антоній,
             Она тебя любила, и всецѣло
             Ея судьба съ твоей переплелась.
  
                       Антоній.
  
             Прочь, гнусный евнухъ! Замолчи! Она
             Мнѣ измѣнила и за то умретъ.
  
                       Мардіанъ.
  
             Одинъ лишь разъ мы платимъ долгъ свой смерти.
             Она ужъ заплатила этотъ долгъ.
             Что хочешь совершить, ужъ свершено.
             Ея послѣдній возгласъ былъ: "Антоній!
             Антоній доблестный!" Но зовъ "Антоній"
             Былъ прерванъ посрединѣ воплемъ тяжкимъ
             И замеръ на устахъ ея и въ сердцѣ.
             Царица испустила духъ, въ немъ имя
             Твое похоронивъ.
  
                       Антоній.
  
                                 Такъ умерла?
  
  
                       Мардіанъ.
  
             Да, умерла.
  
                       Антоній.
  
                                 Снимай доспѣхи, Эросъ!
             Оконченъ трудъ медлительнаго дня,
             Пора уснуть!-- (Къ Мардіану). Ступай. Ты цѣлъ уходишь:
             То щедрый даръ за трудъ твой.

(Мардіанъ уходитъ).

                                                     Все долой!
             Не могъ-бы семипластный щитъ Аякса
             Отвесть ударъ отъ сердца моего!
             Разверзнись, грудь! Ты, сердце, будь сильнѣе
             Чѣмъ эта клѣтка бренная твоя.
             Разрушь ее. Скорѣй, скорѣе, Эросъ.
             Я болѣе не воинъ! Прочь, обломки
             Моихъ доспѣховъ! Я носилъ васъ съ честью.
             Теперь меня оставь здѣсь на мгновенье.

(Эросъ уходитъ).

             Я догоню тебя, о Клеопатра,
             И выплачу прощеніе себѣ!
             Да будетъ такъ. Теперь отсрочка смерти
             Была-бы пыткой. Факелъ твой потушенъ,
             Такъ лягъ и не броди въ потьмахъ. Теперь
             Старанья всѣ собой-же упразднятся
             И сила ополчится на себя.
             Клади печать -- и кончено.-- Эй, Эросъ!
             Иду, царица!-- Эросъ!-- Жди меня.
             Туда, гдѣ души на цвѣтахъ почіютъ,
             Пойдемъ рука съ рукой, и видъ нашъ бодрый
             Всѣхъ духовъ поразитъ. Эней съ Дидоной
             Лишатся провожатыхъ, и всѣ тѣни
             Послѣдуютъ за нами.-- Эросъ!
  

Входитъ Эросъ.

  
                       Эросъ.
  
             Что скажетъ повелитель мой?
  
                       Антоній.
  
                                                     Съ тѣхъ поръ,
             Какъ Клеопатра умерла, живу я
             Въ безчестіи такомъ, что низость эту
             Презрѣли боги. Я, кто цѣлый міръ
             Крошилъ мечемъ и на спинѣ зеленой
             Нептуна строилъ города судовъ,--
             Я осуждаю самъ себя за то,
             Что женщинѣ въ отвагѣ уступаю.
             Я благородствомъ бѣденъ передъ нею,
             Своею смертью Цезарю сказавшей:
             "Да, я побѣждена, но лишь собой".
             Ты, Эросъ, мнѣ клялся, что въ день нужды
             (А онъ насталъ),-- въ тотъ день, когда увижу,
             Что гонятся за мной позоръ и ужасъ,--
             Ты, если прикажу, меня убьешь.
             Что-жъ, дѣйствуй. Часъ тотъ пробилъ. Не меня
             Ты поразишь, но Цезаря ограбишь.
             Верни румянецъ на свое лицо!
  
                       Эросъ.
  
             Пусть боги отстранятъ такое дѣло
             Отъ рукъ моихъ! Какъ совершу, любя,
             Чего свершить, враждуя, не могли
             Парѳянскія всѣ стрѣлы?
  
                       Антоній.
  
                                           А хотѣлъ-бы, Эросъ,
             Ты у окна стоять въ великомъ Римѣ
             И видѣть господина своего,
             Идущаго съ скрещенными руками,
             Съ поникшею, привыкшей гнуться шеей,
             Съ стыдомъ, глубоко въѣвшимся въ лицо,--
             И колесницу Цезаря счастливца,
             Твердящую о низости того,
             Кто слѣдуетъ за ней?
  
                       Эросъ.
  
                                 Нѣтъ, не желалъ-бы
             Я это видѣть.
  
                       Антоній.
  
                                 Такъ скорѣй дерзай!
             Я исцѣленъ могу быть только раной.
             Вынь честный мечъ, отчизнѣ послужившій.
  
                       Эросъ.
  
             О, пощади!
  
                       Антоній.
  
                                 Когда я отпускалъ
             Тебя на волю, не далъ-ли ты клятву
             По моему приказу это сдѣлать?
             Исполни, иль твою былую службу
             Случайностью безсмысленной сочту.
             Вынь мечъ свой и приблизься.
  
                       Эросъ.
  
                                                     Отведи
             Отъ глазъ моихъ свой образъ благородный:
             На немъ сіяетъ все величье міра.
  
                       Антоній.
  
             Скорѣй!
  
                       Эросъ.
  
                       Я вынулъ мечъ.
  
                       Антоній.
  
                                           Такъ пусть свершаетъ
             То, для чего онъ вынутъ.
  
                       Эросъ.
  
                                           Дорогой
             Мой господинъ, мой вождь, мой повелитель!
             Предъ тѣмъ, какъ нанести ударъ кровавый,
             Позволь сказать: прости!
  
                       Антоній.
  
                                           Ты ужъ сказалъ.
             Прости и ты.
  
                       Эросъ.
  
                                 Прости, великій вождь.
             Теперь разить?
  
                       Антоній.
  
                                 Да, Эросъ.
  
                       Эросъ.
  
                                                     Ну, такъ вотъ!

(Падаетъ на свой мечъ).

             Избавленъ я отъ горя видѣть смерть
             Антонія.

(Умираетъ).

  
                       Антоній.
  
                       О, доблестный мой Эросъ,
             О, трижды благороднѣйшій, чѣмъ я.
             Ты показалъ мнѣ то, что самъ я долженъ
             Свершить и что свершить ты не былъ въ силахъ.
             Примѣромъ храбрымъ Эросъ и царица
             Открыли мнѣ, что значитъ благородство.
             Теперь на смерть гляжу я, какъ женихъ,
             Бѣгу къ ней, какъ къ возлюбленной на ложе.
             Твой повелитель, Эросъ, умираетъ
             Твоимъ ученикомъ. И вотъ чему
             Ты научилъ меня.

(Падаетъ на свой мечъ).

                                 Какъ, живъ еще? Не умеръ!
             Эй, стража. Вы прикончите меня
  

Входятъ Дерцетъ со стражей.

  
                       1-ый стражникъ.
  
             Что здѣсь за шумъ?
  
                       Антоній.
  
                                 Друзья, исполнилъ плохо
             Я долгъ свой. Вы свершите, что я началъ.
  
                       2-ой стражникъ.
  
             Звѣзда скатилась.
  
                       1-ый стражникъ.
  
                                 Нашимъ временемъ
             Насталъ конецъ.
  
                       Всѣ.
  
                                 О, горе, горе, горе!
  
                       Антоній.
  
             Кому я дорогъ, тотъ меня прикончитъ.
  
                       1-ый стражникъ.
  
             Не я.
  
                       2-ой стражникъ.
  
                       Не я.
  
                       3-ій стражникъ.
  
                                 Никто изъ насъ.

(Стража уходитъ).

  
                       Дерцетъ.
  
                                                     Твоя
             Кончина и судьба велятъ бѣжать
             Сторонникамъ твоимъ. Вотъ этотъ мечъ
             Съ извѣстьемъ о случившемся помогутъ
             Мнѣ въ милость къ Цезарю войти.
  

Входитъ Діомедъ.

  
                       Дiомедъ.
  
                                                     Гдѣ Маркъ Антоній?
  
                       Дерцетъ.
  
             Вонъ тамъ.
  
                       Діомедъ.
  
                                 Онъ живъ? Но ты не отвѣчаешь.

(Дерцетъ уходитъ).

  
                       Антоній.
  
             Ты-ль, Діомедъ? Вынь мечъ и помоги
             Мнѣ умереть.
  
                       Діомедъ.
  
                                 Къ тебѣ, о вождь, я посланъ
             Царицей Клеопатрою.
  
                       Антоній.
  
                                           Когда
             Ты посланъ ей?
  
                       Діомедъ.
  
                                           Недавно.
  
                       Антоній.
  
                                                               Гдѣ она?
  
                       Діомедъ.
  
             Въ гробницѣ заперлась. Она полна
             Пророческаго страха бѣдъ грядущихъ;
             Увидѣвъ, что ее ты заподозрилъ
             Въ сношеньяхъ съ Цезаремъ (сношеньяхъ мнимыхъ),
             И что твой гнѣвъ неукротимъ, царица
             За мертвую себя рѣшилась выдать,
             Но, убоясь послѣдствій этой вѣсти,
             Мнѣ поручила правду всю повѣдать.
             Боюсь, что слишкомъ поздно я пришелъ.
  
                       Антоній.
  
             Да, слишкомъ поздно, Діомедъ добрѣйшій.
             Гдѣ стража? Позови ее, прошу.
  
                       Діомедъ.
  
             Эй, стража! Полководецъ васъ зоветъ.
  

Входитъ стража.

  
                       Антоній.
  
             Туда меня, друзья мои, снесите,
             Гдѣ скрылась Клеопатра. Нынче вы
             Послѣднюю сослужите мнѣ службу.
  
                       1-ый стражникъ.
  
             О, горе намъ, что ты не пережилъ
             Послѣдняго изъ вѣрныхъ слугъ твоихъ.
  
                       Всѣ.
  
             О, тяжкій день!
  
                       Антоній.
  
                                 Нѣтъ, добрые друзья,
             Не тѣшьте злобный рокъ своей печалью,
             Того радушно примемъ, кто пришелъ
             Насъ покарать. И сами покараемъ
             Его своей безпечностью. Возьмите
             Меня на руки. Часто васъ я велъ,
             Теперь меня, друзья мои, несите.
             И всѣ мою примите благодарность.

(Стража уноситъ Антонія).

  

СЦЕНА XIII.

Александрія. Могильный памятникъ.

Наверху появляются Клеопатра, Харміана и Ира.

                       Клеопатра.
  
             О, Харміана, никогда отсюда
             Не выйти мнѣ.
  
                       Харміана.
  
                                 Утѣшься, о царица.
  
                       Клеопатра.
  
             Нѣтъ, не хочу. Пускай ко мнѣ приходятъ
             Всѣ ужасы, но лишь не утѣшенье.
             Пусть соразмѣрна будетъ наша скорбь
             Съ причиной, породившею ее.
             И столь-же велика.
  
                       Клеопатра.
             (Внизу появляется Діомедъ).
  
                                           Скажи, онъ умеръ?
  
                       Діомедъ.
  
             Смерть носится надъ нимъ, но онъ не умеръ.
             Взгляни туда, въ ту сторону. Вонъ стража
             Несетъ его сюда.

(Внизу появляется стража, несущая Антонія).

  
                       Клеопатра.
  
                                 Сожги, о солнце,
             Обширный кругъ, который ты обходишь!
             Пусть въ мракѣ цѣпенѣетъ пестрый міръ!
             Антоній! О, Антоній! О, Антоній!
             Друзья, на помощь! Харміана, Ира!
             Его поднять всѣ помогите.
  
                       Антоній.
  
                                           Тише.
             Не мощью Цезаря сраженъ Антоній,
             Но самъ себя Антоній сокрушилъ.
  
                       Клеопатра.
  
             Такъ должно было ждать. Одинъ Антоній
             Могъ побѣдить Антонія. Но горе,
             Что это все случилось.
  
                       Антоній.
  
                                           Умираю,
             Египтянка, но задержалъ я смерть,
             Чтобъ на устахъ твоихъ запечатлѣть
             Изъ многихъ тысячъ поцѣлуевъ жалкій,
             Послѣдній поцѣлуй.
  
                       Клеопатра.
  
                                           Не смѣю, милый,
             О, дорогой, прости, сойти не смѣю,
             Чтобъ не попасться въ плѣнъ. Нѣтъ, никогда
             Тріумфъ блестящій Цезаря счастливца
             Не будетъ мной украшенъ. Но покуда
             Есть жало у змѣи, у яда -- сила,
             И у кинжала остріе,-- я спасена.
             Октавія, жена твоя, съ ея
             Смиреннымъ взоромъ, сдержанностью тихой,
             Не доживетъ до чести мною править.
             Ко мнѣ, ко мнѣ, Антоній! Помогите,
             О женщины, сюда его поднять.
             На помощь всѣ!
  
                       Антоній.
  
                                 Скорѣй, иль я умру.
  
                       Клеопатра.
  
             Вотъ такъ занятье! Какъ тяжелъ мой другъ!
             Мы всѣ отъ тяжкой скорби ослабѣли,
             Вотъ тяжести причина. Обладай
             Я властію Юноны, самъ Меркурій
             Могучекрылый поднялъ-бы тебя,
             Съ Юпитеромъ-бы рядомъ посадилъ.
             Еще ко мнѣ!... Всегда желанья были
             Безумны. Ну, еще, еще!

(Втаскиваетъ Антонія къ себѣ).

                                           Добро
             Пожаловать. Умри, гдѣ жилъ донынѣ,
             Баюкаемъ лобзаньями. О, если-бъ
             Въ моихъ устахъ скрывалась сила жизни,
             Теперь я-бъ истощила эту силу.
  
                       Всѣ.
  
             О, зрѣлище печали!
  
                       Антоній.
  
                                           Умираю,
             Египтянка. Дай мнѣ глотокъ вина,
             Чтобъ могъ я говорить.
  
                       Клеопатра.
  
                                           Я говорить хочу.
             Я приживалку лживую Фортуну
             Хочу бранить такъ громко, что со злости
             Она свое сломаетъ колесо.

                       Антоній.
  
             Одно лишь слово, милая царица.
             Ищи у Цезаря спасенья жизни
             И чести. О!..
  
                       Клеопатра.
  
                                 Онѣ несовмѣстимы.
  
                       Антоній.
  
             Послушай, милый другъ, лишь Прокулею
             Изъ приближенныхъ Цезаря довѣрься.
  
                       Клеопатра.
  
             Я вѣрю лишь рѣшимости своей
             И твердости руки, но никому
             Изъ приближенныхъ Цезаря не вѣрю.
  
                       Антоній.
  
             Не плачь о перемѣнахъ злополучной
             Моей судьбы теперь. Питай свой духъ
             Воспоминаньемъ о величьи прошломъ,
             Когда я былъ вождемъ сильнѣйшимъ въ мірѣ,
             А также благороднѣйшимъ. И нынѣ
             Я умираю, не какъ трусъ презрѣнный,
             Но шлемъ передъ своими-же снимаю.
             Я римлянинъ, и римляниномъ честно
             Былъ побѣжденъ. Но духъ мой отлетаетъ.
             Я не могу...
  
                       Клеопатра.
  
                                 Ты хочешь умереть,
             О, лучшій изъ людей! Иль обо мнѣ
             Ты вовсе позабылъ? Ужель должна я
             Одна остаться въ этомъ грустномъ мірѣ,
             Который безъ тебя не лучше хлѣва?
             О, женщины, глядите!

(Антоній умираетъ).

                                           Вотъ растаялъ
             Вѣнецъ земли. Мой властелинъ любимый!
             Упало знамя воина, поблекъ
             Побѣдный лавръ войны. Теперь сравнялись
             Съ мужчинами мальчишки и дѣвчонки.
             Нѣтъ лучшихъ! Не осталось ничего
             Достойнаго вниманья подъ луною.
  
                       Харміана.
  
             Царица, успокойся.
  
                       Ира.
  
                                           И она
             Съ нимъ умерла.
  
                       Xарміана.
  
                                 Царица!
  
                       Ира.
  
                                           Госпожа!
  
                       Харміана.
  
             О, государыня!
  
                       Ира.
  
                                 Владычица Египта!
  
                       Харміана.
  
             О, тише, Ира!
  
                       Клеопатра.
  
                                 Я теперь не больше,
             Какъ женщина, покорна тѣмъ же жалкимъ
             Страстямъ, какъ и коровница простая.
             Хотѣлось-бы мнѣ бросить скипетръ свой
             Въ лицо богамъ завистливымъ и крикнуть:
             "Нашъ міръ былъ равенъ вашему, покуда
             Жемчужины вы нашей не украли".
             Теперь-же все ничто. Терпѣнье -- глупость,
             А нетерпѣніе -- порокъ, приличный
             Лишь бѣшеной собакѣ. Неужели-жъ
             Грѣшно не ожидать прихода смерти,
             А къ ней нагрянуть въ тайную обитель?
             Что съ вами, милыя? Вы ободритесь!
             Ну, полно, Харміана! Дорогія!
             О, женщины, глядите: нашъ свѣтильникъ
             Угасъ.

(Стражѣ, остававшейся внизу).

                       А вы, друзья, не унывайте.
             Его мы похоронимъ, а потомъ
             Все доблестно свершимъ и благородно,
             Какъ намъ велитъ обычай славный Рима.
             И возгордится смерть, насъ принимая.
             Идемъ. Ужъ охладѣла оболочка
             Души великой. Женщины, идемте.
             Друзей, теперь могущихъ быть опорой,
             Найдемъ въ рѣшимости да въ смерти скорой.

(Уходятъ унося тѣло Антонія).

  

ДѢЙСТВІЕ ПЯТОЕ.

СЦЕНА I.

Лагерь Цезаря подъ Александріей.

Входять Цезарь, Агриппа, Долабелла, Меценатъ, Галль, Прокулей и другіе.

  
                       Цезарь.
  
             Ступай къ нему и требуй, чтобъ онъ сдался.
             Скажи ему, что въ этомъ положеньи
             Онъ всякою дальнѣйшей проволочкой
             Лишь надъ самимъ собою надсмѣется.
  
                       Долабелла.
  
             Исполню все. (Уходитъ).
  

Входитъ Дерцетъ съ обнаженнымъ мечемъ Антонія.

  
                       Цезарь.
  
                                 Что это значитъ? Кто ты,
             Дерзнувшій такъ явиться передъ нами?
  
                       Дерцетъ.
  
             Меня зовутъ Дерцетомъ. Я служилъ
             Антонію, какъ лучшему владыкѣ
             Слуга вѣрнѣйшій. Былъ ему я преданъ,
             Пока онъ жилъ и могъ повелѣвать.
             Въ борьбѣ съ его врагами не щадилъ
             Я дней своихъ. А нынѣ, коль желаешь,
             Тебѣ служить я стану, какъ ему,
             А не желаешь -- жизнь мою возьми.
  
                       Цезарь.
  
             Что хочешь ты сказать?
  
                       Дерцетъ.
  
                                           Я говорю, о Цезарь:
             Антоній умеръ.
  
                       Цезарь.
  
                                 Вѣсть о столь великомъ
             Событіи не такъ-бы прозвучала.
             Земля, дрожа кругомъ, загнала-бъ львовъ
             На улицы, а горожанъ -- въ пустыни.
             Со смертію Антонія скончался
             Не онъ одинъ, но въ имени его
             Заключено полъ-міра.
  
                       Дерцетъ.
  
                                           Умеръ онъ,
             Убитый не слугою правосудья
             И не ножемъ наемнымъ. Та рука,
             Что начертала собственную славу
             Дѣяньями своими, вдохновившись
             Безстрашнымъ сердцемъ, въ сердце мечъ вонзила.
             Въ этотъ мечъ. Онъ извлеченъ изъ раны
             И кровью благородной обагренъ.
  
                       Цезарь.
  
             Друзья, вы опечалены? Пусть боги
             Меня накажутъ, если эта вѣсть
             Не въ силахъ и царей заставить плакать.
  
                       Агриппа.
  
             Какъ странно, что природа намъ велитъ
             Встрѣчать слезами то, чего такъ страстно
             Желали мы.
  
                       Меценатъ.
  
                                 Достоинства его
             Велики были, какъ его пороки.
  
                       Агриппа.
  
             Возвышеннѣе духъ не управлялъ
             Никѣмъ изъ смертныхъ. Только вы, о боги,
             Пороками насъ надѣлили, въ память
             Того, что мы лишь люди, Цезарь тронутъ.
  
                       Меценатъ.
  
             Въ такомъ великомъ зеркалѣ не можетъ
             Онъ не увидѣть самого себя.
  
                       Цезарь.
  
                                                     Антоній!
             До этой смерти я тебя довелъ!
             Но рѣжемъ-же мы собственное тѣло
             Въ болѣзни. Долженъ былъ одинъ изъ насъ
             Быть зрителемъ паденія другого,
             Для насъ двоихъ былъ слишкомъ тѣсенъ міръ.
             За то теперь хочу я громко плакать
             Завѣтными, какъ сердца кровь, слезами
             Объ участи твоей, мой братъ, мой другъ
             По замысламъ высокимъ, мой союзникъ
             По власти, мой товарищъ по оружью.
             О, вѣрная рука моя, о сердце,
             Въ которомъ разгоралась мысль моя,
             О томъ я плачу, что созвѣздья наши
             Разъединили такъ непримиримо
             Союзъ нашъ тѣсный.-- Слушайте, друзья...

(Входитъ вѣстникъ).

             Но разскажу о томъ въ другое время.
             У человѣка этого въ глазахъ
             Написано, что онъ явился съ вѣстью.
             Послушаемъ, что скажетъ.-- Ты откуда?
  
                       Вѣстникъ.
  
             Я бѣдный лишь египтянинъ. Царица,
             Владычица моя, въ своемъ послѣднемъ
             Владѣньи запершись -- въ своей гробницѣ,--
             Желаетъ знать намѣренья твои,
             Чтобъ къ долѣ приготовиться заранѣ
             Которая ей предстоитъ.
  
                       Цезарь.
  
                                           Пусть духомъ
             Не падаетъ. Она узнаетъ вскорѣ
             Черезъ одного изъ нашихъ приближенныхъ,
             Какъ для нея почетно и какъ мягко
             Рѣшенье наше. Цезарь быть не можетъ
             Жестокосердъ, покуда живъ.
  
                       Вѣстникъ.
  
                                                     Пусть боги
             Тебя хранятъ. (Уходитъ).
  
                       Цезарь.
  
                                 Ступай къ ней, Прокулей,
             Скажи, мы не хотимъ ее унизить
             Утѣшь ее въ отчаяніи страстномъ,
             Смотри, чтобъ насъ самоубійствомъ гордымъ
             Она не побѣдила. Пребыванье
             Царицы въ Римѣ было-бъ для меня
             Тріумфомъ вѣчнымъ. Такъ ступай и быстро
             Вернись, чтобъ сообщить ея отвѣтъ
             И то, какой найдешь ее.
  
                       Прокулей.
  
                                           Спѣшу,
             О Цезарь! (Уходитъ).
  
                       Цезарь.
  
                       Галлъ! Ступай и ты. (Галлъ уходитъ).
                                           Гдѣ Долабелла?
             Онъ шелъ-бы съ Прокулеемъ.
  
                       Агриппа и Меценатъ.
  
                                                     Долабелла!
  
                       Цезарь.
  
             Нѣтъ, не зовите. Вспомнилъ я, что самъ
             Послалъ его, но онъ вернется вскорѣ.
             Пойдемте въ мой шатеръ. Тамъ убѣдитесь,
             Какъ неохотно началъ я войну,
             Какъ въ письмахъ былъ миролюбиво-сдержанъ.
             Идемъ. Я покажу вамъ все, что можно.

(Уходятъ).

  

СЦЕНА II.

Александрія. Могильный памятникъ.

Входятъ Клеопатра, Харміана и Ира.

  
                       Клеопатра.
  
             Отчаянье мнѣ силы придаетъ
             Для лучшей жизни. Что такое Кесарь?
             Не будучи Фортуной, онъ лишь рабъ
             Фортуны, прихотей ея свершитель.
             Величье лишь въ одномъ: исполнить то,
             Что всѣмъ другимъ дѣламъ конецъ положитъ,
             Случайности скуетъ, превратность свяжетъ,
             Въ сонъ погрузитъ и вкусъ притупитъ къ грязи,
             Что нищаго и Кесаря питаетъ.
  

Входятъ Прокулей и Галлъ; за ними воины.

  
                       Прокулей.
  
             Египетской царицѣ Цезарь шлетъ
             Привѣтъ и предлагаетъ ей обдумать,
             О чемъ она намѣрена просить.
  
                       Клеопатра.
  
             Зовешься какъ?
  
                       Прокулей.
  
                                 Мнѣ имя -- Прокулей.
  
                       Клеопатра.
  
             Антоній говорилъ мнѣ о тебѣ,
             Совѣтовалъ тебѣ лишь довѣряться,
             Но мнѣ обманъ не страшенъ съ той поры,
             Какъ я въ довѣрьи больше не нуждаюсь.
             Коль господинъ твой хочетъ, чтобъ царица
             Просила подаянья у него,
             Скажи, что я, изъ одного приличья,
             Могу просить лишь царство. Коль желаетъ
             Онъ мнѣ отдать для сына моего
             Египетъ завоеванный, за даръ
             Моихъ владѣній собственныхъ согласна
             Я преклонить колѣна передъ нимъ.
  
                       Прокулей.
  
             Не унывай. Ты въ царственныя руки
             Кладешь свой рокъ. Не бойся ничего.
             Вполнѣ довѣрься моему владыкѣ,
             Онъ милостивъ и милость изливаетъ
             На всѣхъ, кто въ ней нуждается. Позволь
             Ему о добровольномъ подчиненьи
             Твоемъ донесть, и ты въ немъ обрѣтешь
             Такого побѣдителя, который
             Изъ дружбы самъ тебѣ предложитъ все,
             О чемъ его ты просишь на колѣняхъ.
  
                       Клеопатра.
  
             Прошу, скажи ему, что я раба
             Его судьбы, что признаю величье,
             Которое онъ самъ завоевалъ.
             Что упражняюсь каждый часъ въ наукѣ
             Покорности, что съ радостью предстану
             Передъ его лицо.
  
                       Прокулей.
  
                                 Все передамъ, царица.
             Ты можешь быть покойна, ибо знаю:
             Онъ сострадаетъ твоему несчастью,
             Хотя и самъ причиною его.
  
                       Галлъ.
  
             Взгляни: теперь легко ей овладѣть.

(Прокулей съ двумя воинами проникаетъ по лѣстницѣ въ мавзолей и становится позади Клеопатры. Другіе воины, сломавъ засовы, отворяютъ двери).

             Вы до прибытья Цезаря ее
             Здѣсь вмѣстѣ стерегите.

(Уходитъ).

  
                       Ира.
  
                                                     О, царица!
  
                       Харміана.
  
             О, Клеопатра! Ты въ плѣну, царица!
  
                       Клеопатра (вынимая кинжалъ).
  
             Скорѣй, о, руки вѣрныя, на помощь!
  
                       Прокулей.
  
             Остановись, царица!

(Обезоруживаетъ ее).

                                           Пожалѣй
             Сама себя! Повѣрь: тебя спасаю,
             Не предаю!
  
                       Клеопатра.
  
                                 Какъ! Лишена я смерти,
             Въ которой не отказываемъ псамъ,
             Чтобъ ихъ спасти отъ мукъ!
  
                       Прокулей.
  
                                           О, Клеопатра,
             Не злоупотребляй ты добротою
             Владыки моего, не покушайся
             На жизнь свою. Позволь предъ цѣлымъ свѣтомъ
             Ему явить свое великодушье.
             Твоя-же смерть была-бъ тому помѣхой.
  
                       Клеопатра.
  
                                                     Гдѣ ты, о смерть?
             Приди, приди, приди!
             Возьми царицу, стоющую сотни
             Дѣтей и нищихъ!
  
                       Прокулей.
  
                                 Успокойся сердцемъ!
  
                       Клеопатра.
  
             Другъ, я не буду ѣсть, не буду пить,
             И -- чтобъ сказать все сразу -- спать не буду.
             Я оболочку смертную свою
             Разрушу, что бы Цезарь ни задумалъ.
             Знай, другъ, что не хочу стоять въ оковахъ
             Въ дворцѣ владыки твоего, ни ждать,
             Чтобъ глупая Октавія меня
             Своимъ смиреннымъ взоромъ бичевала;
             Я не хочу быть поднятой на воздухъ
             Предъ чернію злословящаго Рима.
             Пусть лучше яма первая въ Египтѣ
             Могилою мнѣ будетъ. Въ тину Нила
             Меня пусть лучше бросятъ обнаженной,
             Чтобъ водяныя мухи искусали
             И превратили въ чудище меня.
             Пускай одна изъ пирамидъ высокихъ
             Моей страны мнѣ висѣлицей станетъ,
             И пусть меня повѣсятъ на цѣпяхъ!
  
                       Прокулей.
  
             Сама даешь просторъ зловѣщимъ мыслямъ,
             Въ нихъ Цезарь неповиненъ.
  

Входитъ Долабелла.

  
                       Долабелла.
  
                                                     Прокулей,
             О томъ, что здѣсь случилось, Цезарь знаетъ.
             Тебя къ себѣ зоветъ онъ, за царицей
             Мнѣ поручивъ надзоръ.
  
                       Прокулей.
  
                                           Такъ, Долабелла,
             И мнѣ всего пріятнѣй. Будь къ ней добръ.

(Къ Клеопатрѣ).

             Я Цезарю согласенъ передать
             Все, что тебѣ угодно.
  
                       Клеопатра.
  
                                           Передай,
             Что умереть хочу.

(Прокулей и воины уходятъ).

  
                       Долабелла.
  
                                           Великая царица,
             Ты обо мнѣ слыхала-ль?
  
                       Клеопатра.
  
                                           Не припомню.
  
                       Долабелла.
  
             Ты вѣрно знаешь, кто я.
  
                       Клеопатра.
  
                                           Все равно,
             Слыхала я иль нѣтъ. Вѣдь вы смѣетесь,
             Коль женщины иль дѣти повѣствуютъ
             О снахъ своихъ? Вѣдь вашъ таковъ обычай?
  
                       Долабелла.
  
             Не понимаю словъ твоихъ, царица.
  
                       Клеопатра.
  
             Мнѣ снилось: жилъ Антоній императоръ.
             Ахъ, видѣть-бы еще разъ сонъ такой,
             Чтобъ встрѣтить вновь такого человѣка.
  
                       Долабелла.
  
             Коль такъ тебѣ угодно...
  
                       Клеопатра.
  
                                           Точно небо,
             Его лицо сіяло, и на немъ
             Луна и солнце путь свой совершали,
             Ничтожный озаряя шаръ земной.
  
                       Долабелла.
  
             Прекрасная царица...
  
                       Клеопатра.
  
                                           Море онъ
             Ногами попиралъ. Его рука
             Подъятая была какъ украшенье,
             Вѣнчающее шлемъ. Его похожъ былъ голосъ
             На музыку небесныхъ сферъ, когда
             Онъ говорилъ съ друзьями. Но, желая
             Всю землю потрясти онъ рокоталъ,
             Какъ громъ небесный. Доброта.его
             Зимы не знала, но была, какъ осень,
             Тѣмъ больше принося плодовъ, чѣмъ больше
             Ихъ пожинали. Прихоти его
             Высоко поднимались, какъ дельфины,
             Надъ той стихіей, средь которой жили.
             Его ливрею короли носили
             И принцы. Точно мелкую монету,
             Онъ сыпалъ изъ кармана острова
             И царства цѣлыя.
  
                       Долабелла.
  
                                 О, Клеопатра...
  
                       Клеопатра.
  
             Скажи, существовалъ-ли въ самомъ дѣлѣ,
             Существовать-ли могъ подобный смертный,
             Какъ тотъ, кто мнѣ приснился?
  
                       Долабелла.
  
                                                     Нѣтъ, царица.
  
                       Клеопатра.
  
             Ты лжешь, и боги слышатъ эту ложь.
             Но если есть иль былъ подобный смертный,
             Онъ могъ всѣ сновидѣнья превзойти.
             Въ созданьи дивныхъ формъ безсильна спорить
             Съ фантазіей природа. Но, создавъ
             Антонія, природа превзошла
             Фантазію, и въ тѣни превратила
             Ея созданья.
  
         Что, если, встрѣтясь съ ней,
             Кудрявый мой Антоній станетъ дѣлать
             Разспросы ей и первой подаритъ
             Тотъ поцѣлуй, который мнѣ отраднѣй,
             Чѣмъ самый рай? (Прикладывая къ груди аспида).
                                           Ну! Къ дѣлу, злая крошка!
             Вѣдь можешь ты распутать жизни нить
             Въ единый мигъ. О, глупое творенье!
             Да будь же злѣй! Гдѣ ядъ твой? Торопись!
             О, если бы могла ты говорить,
             Съ какой бы назвала тогда насмѣшкой
             Ты Цезаря осломъ!
   Харміана.                     Звѣзда востока!
   Клеопатра. Тс! Тише, не шуми! Не видишь развѣ:
             Беретъ малютка грудь. Отъ этой ласки
             Заснетъ сама кормилица.
   Харміана.                               Разбейся,
             Въ куски, разбейся, сердце!
   Клеопатра.                               Слаще мирры,
             Свѣжѣй и легче воздуха! Антоній,
             Готова я! (Прикладываетъ другую змѣю къ рукѣ).
                       Берись и ты;-- что жить!

(Падаетъ на ложе и умираетъ).

   Харміана. Въ пустынномъ этомъ свѣтѣ! Съ миромъ въ путь
             Отходишь ты. Теперь надуйся чванствомъ,
             Смерть злобная: краса и перлъ творенья
             Лежитъ въ твоихъ объятьяхъ! (Закрываетъ ей глаза).
                                                     Опуститесь
             Вы, бархатныя створки дивныхъ глазъ!
             Не взглянетъ никогда подобный взоръ
             На ликъ блестящій Ѳеба! Покосился
             На ней вѣнецъ;-- поправлю, и затѣмъ
             Свободна я! (Входятъ поспѣшно нѣсколько стражей).
   1-й стражъ. Гдѣ, гдѣ царица?
   Харміана.                               Тише!
             Ты можешь разбудить ее.
   1-й стражъ.                               Послалъ
             Самъ Цезарь къ ней.
   Харміана.                     Лѣниваго посла.

(Прикладываетъ аспида).

             Скорѣй, скорѣй,-- ужъ чувствую тебя я!
   1-й стражъ. Эй, всѣ сюда!-- неладно что-то; Цезарь,
             Какъ кажется, надутъ.
   2-й стражъ.                     Вотъ Долабелла.
             Зови его;-- онъ посланъ вѣдь сюда
             Отъ Цезаря.
   1-й стражъ.           Что жъ, Харміана? Честно,
             Ты скажешь, это дѣло?
   Харміана.                     Благородно
             Оно для той, которая скончалась
             Наслѣдницей преемственныхъ царей.
             Ахъ, воинъ! (Падаетъ и умираетъ. Входитъ Долабелла).
   Долабелла.           Что случилось?
   2-й стражъ.                               Мертвы всѣ.
   Долабелла. Твой страхъ былъ, Цезарь, вѣренъ! Самъ увидишь,
             Что то, чего боялся ты и думалъ
             Предотвратить, къ несчастью, свершено.
   Голоса за сценой. Дорогу! Цезарь, Цезарь!

(Входитъ Октавій со свитой).

   Долабелла.                                         Вѣрнымъ былъ
             Авгуромъ ты:-- твой страхъ оправданъ. Дѣло
             Окончено.
   Октавій.           Такой конецъ славнѣй,
             Чѣмъ жизнь сама. Она понять умѣла,
             Что ждетъ ее, и царственно пошла
             Своимъ путемъ. Но чѣмъ же умертвила
             Она себя? Слѣда здѣсь крови нѣтъ.
   Долабелла. Кто былъ послѣдній съ нею здѣсь?
   1-й стражъ.                                                   Какой-то
             Поселянинъ;-- онъ ей принесъ съ собою
             Въ корзинѣ фигъ. Вотъ и сама корзина.
   Октавій. Отъ яда, значитъ.
   1-й стражъ (указывая на Харміану). Вотъ она была
             Жива за мигъ, стояла, говорила,
             Корону поправляла ей -- и вдругъ
             Упала, задрожавъ.
   Октавій.                     Вполнѣ похвальна
             Такая преданность. Когда бъ она
             Себя убила ядомъ, это было бъ
             Замѣтно по распухлости, но здѣсь
             Лежитъ она, какъ спящая, точь-въ-точь
             Пытаясь заманить еще другого
             Антонія въ плѣнительную сѣть
             Своихъ могучихъ прелестей.
   Долабелла.                               На груди
             Сочится капля крови, и кругомъ
             Чуть видная припухлость. На рукѣ
             Замѣтно то же.
   1-й стражъ.           Это зубъ эхидны.
             На листьяхъ фигъ осталась также слизь,
             Какую эти гады оставляютъ
             Въ пещерахъ Нила.
   Октавій.                     Очень вѣроятно,
             Что именно такимъ путемъ успѣла
             Она съ собою кончитъ. Врачъ ея
             Мнѣ говорилъ, что часто заводила
             Она съ нимъ рѣчь, какое средство легче,
             Чтобъ умереть. Велите отнести
             Ее на этомъ ложѣ. Уберите
             Равно и трупы женщинъ. Мы положимъ
             Антонія съ ней рядомъ. Нѣтъ гробницы,
             Которой приводилось бы замкнуть
             Въ себѣ чету столь славную. Побѣды,
             Какими вызываются на свѣтъ
             Подобныя событья, встрѣтятъ отзывъ
             И въ сердцѣ ихъ виновниковъ. Молва
             Не менѣе помянетъ словомъ грусти
             Печальную ихъ смерть, чѣмъ громомъ славы
             Того, кто причинилъ ее. Пускай
             Участье приметъ войско въ погребеньи
             Ихъ мертвыхъ тѣлъ; а мы безъ замедленья
             Поѣдемъ въ Римъ. Ты жъ, Долабелла, здѣсь
             Обрядъ устроишь погребальный весь.
  

ПРИМѢЧАНІЯ.

   1. Означеніе дѣйствующихъ лицъ этой трагедіи напечатано въ первый разъ въ изданіи Роу, 1709 года.
   2. Третьимъ столпомъ вселенной Филонъ называетъ Антонія, какъ одного изъ тріумвировъ, властвовавшихъ тогда надъ Римомъ. Прочіе два были Октавій и Лепидъ.
   3. Фульвія -- жена Антонія, которую онъ бросилъ для Клеопатры.
   4. Клеопатра называетъ Октавія Цезаря безбородымъ -- (scarce bearded буквально: едва обросшій бородой), потому что онъ былъ гораздо моложе Антонія, за что Антоній нерѣдко презрительно называлъ его мальчишкой. Самому Антонію было все это время уже около 50 лѣтъ.
   5. "Выдумывая постоянно новыя забавы, Клеопатра опутывала Антонія своими сѣтями, не выпуская его ни днемъ ни ночью... Ночью Антоній подходилъ къ дверямъ простыхъ гражданъ и шутилъ съ ними. Клеопатра сопровождала его въ платьѣ рабыни... На его счетъ отпускали остроты, а иногда и колотили". (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія").
   6. Въ подлинникѣ Антоній говоритъ:-- "Speak not to us", т.-е. буквально: не говори намъ;-- при этомъ не разъяснено, кому и о комъ онъ говоритъ эти слова. Большинство комментаторовъ сходится въ объясненіи, что это говорится вѣстнику, доложившему о послахъ. Редакція перевода разъяснена въ этомъ смыслѣ.
   7. Въ первомъ изданіи in folio 1623 года въ числѣ входящихъ въ этой сценѣ лицъ поименованы еще Лампрій, Ранній и Луцилій; но такъ какъ они не говорятъ ни слова и не появляются затѣмъ ни разу во всей трагедіи, то позднѣйшіе издатели исключили ихъ изъ перечня показываемыхъ лицъ. Можетъ-быть, по первому плану трагедіи Шекспиръ думалъ дать этимъ лицамъ самостоятельныя роли, но затѣмъ оставилъ это намѣреніе.
   8. Въ подлинникѣ Харміана говоритъ: "О, that I knew this husband, winch, you say, must change his horns with garlands", т.-е. буквально: о, какъ я желаю увидѣть мужа, который замѣняетъ рога лаврами. Темное значеніе этой фразы объясняется большинствомъ комментаторовъ тѣмъ смысломъ, который приданъ редакціи перевода.
   9. Въ Шекспирово время думали, что печень была органомъ сладострастья; потому Харміана своимъ отвѣтомъ хочетъ сказать, что если ей не суждено наслаждаться любовью, то пусть печень ея лучше разгорячается виномъ, чѣмъ безнадежной страстью.
   10. Въ современныхъ Шекспиру трагедіяхъ Иродъ Іудейскій всегда представлялся гордымъ, злымъ и непобѣдимымъ тираномъ. Отсюда желаніе Харміаны, чтобы у нея былъ сынъ, предъ которымъ преклонился бы самъ Иродъ.
   11. Военачальникъ Лабіэнъ поступилъ на службу парѳянскаго царя и былъ сдѣланъ имъ полководцемъ.
   12. Въ Шекспирово время было повѣрье, что конскій волосъ, попавъ въ воду, оживаетъ и превращается въ волосатика.-- Объ этомъ говоритъ Голлиншедъ въ своей лѣтописи.
   13. Въ подлинникѣ Антоній говоритъ: "I am sorry to give breathing to my purpose", буквально: мнѣ досадно, что я долженъ дать дыханье моему намѣренью (т.-е. о немъ разсказать).
   14. Клеопатра смѣется этимъ словомъ надъ женой Антонія -- Фульвіей и надъ его зависимостью отъ нея. Въ подлинникѣ Клеопатра называетъ Фульвію: "the married wife", т.-е. замужняя жена, въ противоположность съ собой, такъ какъ сама она была для Антонія только любовницей.
   15. Въ подлинникѣ: "seek not colour for your going", т.-е. буквально: не ищи для твоего отъѣзда окраски (въ смыслѣ ложныхъ оправданій).
   16. Здѣсь довольно темное мѣсто, которое можно объяснить только по догадкѣ. Въ подлинникѣ Клеопатра говоритъ: "I would I had thy inches; thou should know, there were a heart in Egypte, т.-е. буквально: если бъ я была съ тебя ростомъ (или величиной; -- had thy inches -- буквально: имѣла твои вершки), ты узналъ бы, что въ Египтѣ есть сердце.-- Буквальный переводъ не имѣетъ смысла; но если подъ словомъ величина понять силу и мужество, а подъ выраженіемъ: имѣть сердце -- имѣть доблесть и честь, то смыслъ словъ Клеопатры становится понятенъ. Она хочетъ сказать, что если бъ, будучи оскорбленной Антоніемъ, она имѣла его силу и храбрость, то доказала бъ ему, что и въ Египтѣ умѣютъ мстить за оскорбленную честь.
   17. Въ подлинникѣ Клеопатра говоритъ: "So Fulvia told me", т.-е. такъ сказала мнѣ Фульвія. Но Клеопатра никогда не разговаривала съ Фульвіей, и потому слова эти слѣдуетъ понимать въ ироническомъ смыслѣ, т.-е., что лживость клятвъ Антонія въ постоянствѣ доказывается тѣмъ, какъ легко онъ отнесся къ смерти Фульвіи. Переводъ сдѣланъ въ этомъ смыслѣ.
   18. Здѣсь въ словахъ Клеопатры ироническій оттѣнокъ, который въ русскомъ переводѣ невозможно было передать: Антоній говоритъ: "I'll leave you lady", т.-е. я покидаю васъ лэди; а Клеопатра отвѣчаетъ: "Courteous lord!", т.-е. о учтивый лордъ.
   19. Клеопатра была замужемъ за своимъ братомъ, Птоломеемъ.
   20. "...Антоній служилъ въ то время предметомъ подражанія для своихъ солдатъ. Послѣ роскошной жизни онъ безъ отвращенія пилъ гнилую воду и ѣлъ лѣсные плоды и коренья. Говорятъ, онъ и его армія при переходѣ черезъ Альны питались древесной корой и животными, которыхъ никто не употреблялъ въ пищу". (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія").
   21. Корень мандрагоры имѣлъ усыпительное свойство. Объ этомъ Шекспиръ упоминаетъ не разъ и въ другихъ пьесахъ.
   22. Здѣсь довольно мѣткое, но не поддающееся для перевода выраженіе. Клеопатра называетъ евнуха Мардіана:-- "unseminar'd", т.-е. лишенный сѣмени.
   23. Въ подлинникѣ та же самая игра словъ. Клеопатра, спрашивая, сладострастенъ ли Мардіанъ, и получивъ отвѣтъ, что да, говоритъ: "indeed?", т.-е. въ самомъ дѣлѣ?-- А Мардіанъ отвѣчаетъ: "not in deed", т.-е. не на дѣлѣ.
   24. Въ первомъ изданіи in folio конь Антонія названъ: "arm-gaunt",-- arm -- значитъ оружіе или броня, а gaunt -- исхудалый. Смыслъ обоихъ словъ такъ дурно вяжется въ этомъ случаѣ, что многіе издатели, считая это выраженіе опечаткой, замѣнили его словомъ: "arrogant", т.-е. горячій или ретивый.
   25. Въ подлинникѣ: "my sallad days", т.-е. буквально: мои салатные дни (въ смыслѣ зеленые, какъ салатъ, т.-е. незрѣлые).
   26. Въ подлинникѣ ""or I'll unpeople Egypt", т.-е. или я лишу весь Египетъ жителей. Смыслъ тотъ, что Клеопатра будетъ каждый день посылать къ Антонію гонцовъ съ письмами, хотя бы даже пришлось для этого выслать изъ Египта всѣхъ его жителей.
   27. Здѣсь Помпей подразумѣваетъ двухъ товарищей Антонія по тріумвирату -- Октавія и Лепида.
   28. Этими словами Энобарбъ хочетъ сказать, что Антоній придаетъ такъ мало значенія свиданію съ Октавіемъ, что не станетъ заниматься для этого даже своимъ туалетомъ. Далѣе, описывая свиданіе Антонія съ Клеопатрой, Энобарбъ говоритъ, что Антоній выбрился для этого свиданья десять разъ.
   29. Въ этой сценѣ оба соперника, Антоній и Октавій, разговаривая при входѣ со своими подчиненными, хотятъ показать, что они мало обращаютъ вниманія другъ на друга. Лепидъ своей слѣдующей рѣчью спѣшитъ ихъ свести и загладить эту неловкость.
   30. Въ подлинникѣ Антоній говоритъ, что братъ велъ войну -- "against my stomach"; слово stomach.-- желудокъ -- употреблено здѣсь въ смыслѣ: аппетитъ или желаніе, т.-е. что братъ Антонія затѣялъ войну противъ своего желанья.
   31. Въ подлинникѣ эта фраза Энобарба нѣсколько темна,-- "go to then; your considerate stone", т.-е. буквально: продолжай; твой внимательный камень.-- Смыслъ, вѣроятно, тотъ, который приданъ редакціи перевода.
   32. "Октавіанъ имѣлъ сестру, Октавію, но не отъ одной съ нимъ матери. Она родилась отъ Антархіи, а онъ -- отъ второй жены его отца, Аттіи. Октавій горячо любилъ сестру, бывшую, по разсказамъ, замѣчательной женщиной. Она осталась вдовой послѣ Кая Марцелла; Антоній же былъ вдовъ послѣ Фульвіи. Онъ не отрицалъ своей связи съ Клеопатрой, но не называлъ, эту связь бракомъ. Въ этой связи разсудокъ его боролся съ любовью. Брака его съ Октавіей желали всѣ, въ надеждѣ, что эта замѣчательной красоты женщина, выйдя замужъ за Антонія, примиритъ обѣ стороны и сдѣлается общей спасительницей". (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія").
   33. "Антоній и Клеопатра ежедневно обѣдали другъ у друга, безумно расточая деньги. Врачъ Клеопатры, амфиссецъ Филотъ, разсказывалъ, что онъ занимался тогда въ Александріи медициной. Одинъ поваръ хотѣлъ показать ему роскошь приготовленія обѣдовъ. На кухнѣ, куда его ввели, жарилось, между прочимъ, восемь кабановъ. Онъ удивился такой массѣ гостей. Поваръ отвѣтилъ со смѣхомъ, что обѣдаютъ не болѣе двѣнадцати человѣкъ... Но что Антоній можетъ захотѣть обѣдать въ разное время, почему и готовилось нѣсколько обѣдовъ, чтобы выбрать въ данное время лучшій". (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія"),
   34. Это свиданіе Антонія съ Клеопатрой описано Плутархомъ такъ: "Клеопатра поплыла вверхъ по Цидну въ лодкѣ съ вызолоченной кормой. Паруса были пурпурнаго цвѣта; весла гребцовъ серебряныя, и они гребли подъ звуки флейтъ и киѳаръ. Клеопатра лежала подъ балдахиномъ, какъ рисуютъ Афродиту. По сторонамъ стояли мальчики съ опахалами, подобные эротамъ. Самыя красивыя рабыни стояли въ костюмахъ нереидъ, однѣ у руля, другія у снастей. Берега рѣки обвѣвались ароматомъ куреній... Всюду распространился слухъ, что Афродита ѣдетъ навстрѣчу Діонису для блага Азіи. Антоній послалъ ей приглашеніе къ обѣду, но она просила его прійти къ ней... Онъ исполнилъ ея просьбу.-- (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія"), Антоній любилъ сравнивать себя съ Діонисомъ (Вакхомъ).
   35. Здѣсь въ подлинникѣ нѣсколько неясное выраженіе. При описаніи, что мальчики навѣвали опахалами прохладу на лицо Клеопатры, прибавлено: and what they undid, did", т.-е. буквально: уничтожали, что дѣлали.-- По разъясненіи комментаторовъ, это слѣдуетъ понимать въ томъ смыслѣ, что опахала вмѣсто того, чтобъ прохлаждать страстный пылъ Клеопатры, казалось, разжигали его еще болѣе, т.-е. уничтожали то, что должны были, напротивъ, дѣлать.
   36. Въ нѣкоторыхъ изданіяхъ (напр., Деліуса) этой реплики Октавіи нѣтъ. Вмѣсто нея Антоній заключаетъ предыдущій монологъ, прощаясь съ Октавіемъ словами: "good night, sir", на что Октавій ему и отвѣчаетъ.
   37. Въ нѣкоторыхъ изданіяхъ эта фраза предсказателя и отвѣтъ Антонія печатаются прозой, но они прекрасно поддаются переложенію въ стихи и въ подлинникѣ.
   38. "При немъ (Антоніи) былъ одинъ египтянинъ, гадавшій о судьбѣ человѣка по дню его рожденія... онъ сказалъ, что его (Антонія) рѣдкое счастье омрачится счастьемъ Октавія, и совѣтовалъ потому держаться отъ него дальше. "Твой геній,-- сказалъ онъ:-- боится его генія. Гордый и высокій одинъ, онъ становится униженнымъ при приближеніи генія Октавія".-- Предсказаніе египтянина оправдалось ходомъ событій. Говорятъ, что когда Антоній и Октавій бросали жребій или играли въ кости, то Антоній былъ всегда побѣждаемъ, а если устраивали пѣтушиные бои, или заставляли драться перепеловъ, то побѣждали птицы Октавія".-- (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія").
   39. "Разсказывать обо всѣхъ его (Антонія) шуткахъ было бы глупо. Я приведу только нѣкоторыя. Однажды онъ неудачно ловилъ рыбу, и это его сердило. Видя, что тутъ была Клеопатра, Антоній приказалъ рыбакамъ нырять въ воду и незамѣтно насаживать на крюки уже пойманныхъ рыбъ... Клеопатра это замѣтила и, притворясь изумленной, разсказала своимъ друзьямъ. На другой день она вновь пригласила ихъ на рыбную ловлю. Антоній закинулъ удочку. Клеопатра велѣла одному изъ рабовъ нырнуть и насадить на крючокъ Антонія соленую рыбу, которую Антоній вытащилъ при общемъ хохотѣ на берегъ".-- "Оставь, императоръ, удочку рыбакамъ Фара и Каноба,-- сказала Клеопатра:-- ты долженъ ловить царей, земли и города". (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія").
   40. Въ подлинникѣ Клеопатра говоритъ: "here my bluest veins to kiss", т.-е. буквально: вотъ мои лазоревыя жилки (подразумѣвается: руки) для поцѣлуевъ. Въ переводѣ употреблена болѣе подходящая къ духу русскаго языка фраза для выраженія красоты руки.
   41. Сценическое указаніе, что Клеопатра бьетъ вѣстника, находится уже въ первомъ изданіи in folio, которое вообще не богато разъясненіями того, что дѣлаютъ дѣйствующія лица. Изъ словъ, которыя Клеопатра при этомъ говоритъ, также нельзя видѣть, чтобы она била вѣстника, а потому надо заключить, что Шекспиръ придавалъ этому грубому поступку Клеопатры особенно важное значеніе для ея характеристики, вслѣдствіе чего и подчеркнулъ его особеннымъ указаніемъ.
   42. Въ изданіи in folio указано, что Клеопатра выхватываетъ не кинжалъ, а ножъ (Knife). Впрочемъ, Шекспиръ нерѣдко употребляетъ это слово вмѣсто кинжалъ.
   43. Нарциссъ -- извѣстный красавецъ, любовавшійся собой въ зеркалѣ ручья.
   44. Въ подлинникѣ Клеопатра говоритъ: "О, that this fault should make а knave of thee, that art not what thon'rt sure of", т.-е. буквально: о, если бъ этотъ проступокъ сдѣлалъ бездѣльникомъ тебя, который не то, въ чемъ ты кажешься увѣреннымъ. Смыслъ этой фразы толковался различно. Такъ, Деліусъ объясняетъ, что вѣстникъ, принеся эту новость Клеопатрѣ, сдѣлался въ ея глазахъ бездѣльникомъ, хотя самъ этого не сознаетъ и считаетъ себя честнымъ. Объясненія другихъ толкователей еще болѣе натянуты. Мнѣ кажется, что смыслъ, приданный редакціи перевода, объясняетъ эту фразу ближе къ подлиннику и проще.
   45. Здѣсь Помпей намекаетъ на смерть своего отца, Помпея Великаго, который былъ измѣннически убитъ въ Египтѣ и остался неотмщеннымъ.
   46. Въ подлинникѣ Октавій на рѣчь Помпея отвѣчаетъ: "take your time", что буквально значитъ: выбирай (или бери) свое время. Смыслъ этой фразы можно понять двояко: "начинай дѣло, если хочешь", а также "умѣй выбрать для своихъ предположеній время". Редакціи перевода приданъ послѣдній смыслъ.
   47. "Цезарь тайно пригласилъ къ себѣ Клеопатру. Она взяла съ собой одного изъ своихъ приближенныхъ, Аполлодора, сѣла въ небольшую лодку и пристала къ дворцу, когда уже начало смеркаться. Она не могла пройти незамѣченной и потому легла въ мѣшокъ для постели. Аполлодоръ обвязалъ его ремнями и принесъ къ Цезарю черезъ двери". (Плутархъ.-- "Жизнь Цезаря").
   48. Въ подлинникѣ служитель говоритъ: "they have made him drink almsdrink", т.-е. буквально: они поили его напиткомъ нищихъ. Смыслъ тотъ, что оба тріумвира, Антоній и Октавій, ставили Лепида ни во что и считали его низшимъ. Переводъ сдѣланъ въ этомъ смыслѣ.
   49. Этотъ монологъ Антонія -- продолженіе разговора, который онъ велъ съ Октавіемъ за сценой.
   50. Антоній, называя Лепида эпикурейцемъ, хочетъ сказать, что если онъ не доволенъ угощеньемъ, то, значитъ, на него такъ же трудно угодить, какъ на эпикурейцевъ, отличавшихся требовательностью въ своихъ удовольствіяхъ.
   51. Напившійся пьянымъ Лепидъ разыгрываетъ въ этой сценѣ въ глазахъ своихъ товарищей роль шута или клоуна. Антоній, видя его качающимся на стулѣ, дѣлаетъ свое насмѣшливое замѣчаніе.
   52. "Во время обѣда на кораблѣ Помпея пиратъ Менасъ подошелъ къ Помпею и сказалъ ему на ухо: хочешь я отрублю якорь и сдѣлаю тебя властелиномъ не только Сициліи и Сардиніи, но и всей римской республики?-- Помпей медлилъ нѣсколько времени отвѣтомъ, но потомъ сказалъ: тебѣ слѣдовало бы сдѣлать это, не предупреждая меня. Теперь же я долженъ сдержать клятву и довольствоваться настоящимъ". (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія").
   53. Называя Лепида третью міра, Энобарбъ намекаетъ на то, что онъ былъ однимъ изъ тріумвировъ, владѣвшихъ всѣмъ міромъ.
   54. Помпей хочетъ сказать, что пиръ ихъ все-таки не можетъ сравниться роскошью съ пирами Антонія и Клеопатры въ Александріи.
   55. Буквальный переводъ этой пѣсни: "сюда, властитель вина, толстый Бахусъ съ раскраснѣвшимися глазами! Въ твоихъ бочкахъ топимъ мы наши заботы, а гроздьями украшаемъ свои волосы! Наливай намъ, пока не закружится въ глазахъ весь міръ".
   56. "Пакоръ, сынъ парѳянскаго царя, вторгся съ огромной арміей въ Сирію. Вентидій встрѣтилъ его въ Киррестикѣ и разбилъ. Множество парѳянъ было убито и въ томъ числѣ самъ Пакоръ, сражавшійся въ первыхъ рядахъ. Эта побѣда римлянъ была одной изъ самыхъ блестящихъ. Они получили удовлетвореніе за смерть Красса". (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія").
   57. Парѳяне считались искуснѣйшими стрѣлками и наѣздниками во всей Азіи.
   58. Въ подлинникѣ:-- "arabian bird", т.-е. аравійская птица.
   59. Въ подлинникѣ сказано просто: "the April's in her eyes", т.-е. апрѣль въ ея глазахъ. Въ переводѣ смыслъ нѣсколько распространенъ для ясности.
   60. Въ подлинникѣ вѣстникъ, на вопросъ о походкѣ Октавіи, говоритъ: "she shows а body rather than а life", т.-е. въ ней видно болѣе тѣло, чѣмъ жизнь.
   61. Въ подлинникѣ Харміана говоритъ: "three in Egypt cannot make better note"; фразу эту можно понять, какъ сказано въ переводѣ, т.-е. что "въ Египтѣ не найти трехъ людей способнѣй его", а также -- что "онъ способнѣй, чѣмъ трое египтянъ".-- Въ послѣднемъ случаѣ подразумѣвается, что присланный вѣстникъ иностранецъ.
   62. Въ подлинникѣ здѣсь выраженіе, основанное на созвучіи буквъ, которое невозможно было передать. Говоря о гнѣвѣ Антонія противъ убійцъ Помпея, Эросъ прибавляетъ, что Антоній -- "threats the throat", т.-е. угрожаетъ перерѣзать имъ горло.
   63. Октавій называетъ Юлія Цезаря отцомъ, потому что былъ имъ усыновленъ. Сынъ Клеопатры, Цезаріонъ, считался побочнымъ сыномъ Цезаря.
   64. "Октавія встрѣтила Цезаря на дорогѣ и въ присутствіи его друзей, Агриппы и Мецената, стала умолять его со слезами не дѣлать ее изъ счастливой женщины вполнѣ несчастной. На меня смотрятъ, говорила она, какъ на жену одного императора и сестру другого. Но, въ случаѣ если бѣда свершится и начнется война, то кто бы ни остался побѣдителемъ или побѣжденнымъ, я равно останусь несчастной". (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія").
   65. "Антоній велѣлъ Клеопатрѣ отправиться въ Египетъ и ждать конца войны тамъ. Но она, боясь, что Октавій устроитъ миръ, подкупила Канидія сказать Антонію, что несправедливо не брать въ походъ женщину, оказавшую ему столько услугъ, и лишать мужества египтянъ, составлявшихъ главную часть морскихъ силъ. При этомъ Клеопатра прибавила, что она не уступаетъ по уму людямъ, принимавшимъ участіе въ войнѣ, и, какъ царица, умѣетъ управлять дѣлами, научась этому у Антонія же". (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія").
   66. "Клеопатра имѣла надъ Антоніемъ такую власть, что онъ хотѣлъ въ угоду ей рѣшить войну морской битвой, хотя превосходилъ непріятеля сухопутнымъ войскомъ. Его морскіе начальники вслѣдствіе недостатка матросовъ насильно вербовали путешественниковъ погонщиковъ муловъ, жнецовъ и молодежь Греціи. Корабли были плохо вооружены и имѣли тихій ходъ... Октавій же владѣлъ быстрыми, поворотливыми судами съ прекраснымъ экипажемъ". (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія").
   67. Антоній называетъ Клеопатру Ѳетидой (богиней океана), потому что она уговорила его дать битву на морѣ.
   68. "Одинъ изъ начальниковъ пѣхотныхъ войскъ съ множествомъ рубцовъ отъ ранъ... сказалъ Антонію со слезами на глазахъ: Зачѣмъ, вождь, забылъ ты о моихъ ранахъ и ввѣряешь себя ненадежнымъ доскамъ? Пусть сражаются на водѣ египтяне и финикійцы, а намъ дай землю, на которой мы привыкли побѣждать или умирать". (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія").
   69. Въ подлинникѣ такая же игра словъ: "our leader's led", т.-е. нашего вождя ведутъ.
   70. Антоніадой назывался главный корабль флота Клеопатры.
   71. "Участь сраженія не была еще рѣшена, и бой продолжался на всѣхъ пунктахъ, какъ вдругъ показались шестьдесятъ кораблей Клеопатры. Они подняли паруса и стали уходить, прорываясь сквозь сражавшихся... Антоній здѣсь несомнѣнно доказалъ, что не имѣлъ ума ни полководца ни храбраго человѣка... Антонія влекла женщина, составлявшая съ нимъ какъ бы одно существо. Лишь только онъ замѣтилъ, что ея корабль удалился, онъ забылъ весь міръ и, предавъ тѣхъ, кто за него сражался, убѣжалъ вслѣдъ за Клеопатрой". (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія").
   72. Въ Шекспирово время при представленіяхъ, дававшихся странствующими фиглярами, былъ особенно популяренъ танецъ, при которомъ танцующій балансировалъ на пальцѣ мечъ, держа его остріемъ книзу.
   73. Послѣ потери битвы Антоній послалъ къ Октавію учителя дѣтей Клеопатры, Евфронія, для переговоровъ. Посылка такого ничтожнаго посла обличала предъ окружающими Октавія, что Антоній дѣйствительно потерялъ голову въ затруднительномъ положеніи, въ какомъ очутился.
   74. Въ подлинникѣ in folio лицо это названо Тидіасъ. Поправка "Тирей" сдѣлана въ позднѣйшихъ изданіяхъ согласно тексту Плутарха.
   75. Въ подлинникѣ Энобарбъ говоритъ:-- "think and die", т.-е. подумать и умереть. Но нѣкоторые комментаторы измѣняютъ эту фразу. Такъ, Тирвитъ читаетъ: "wink and die", т.-е., закрыть глаза и умереть. Ганмеръ -- "drink and die", т.-е. напиться и умереть. Можетъ-быть, послѣдняя редакція болѣе подходитъ къ характеру грубаго циника Энобарба, но во всякомъ случаѣ всѣ эти поправки только предположенія.
   76. Въ подлинникѣ оригинальное выраженіе: "his all obeying breath", т.-е. его дыханье, которому повинуется все.
   77. Въ подлинникѣ: "give me grace to lay my duty on your hand", т.-е., буквально: Позволь мнѣ возложить мой долгъ на твою руку (т.-е., поцѣловать).
   78. Въ подлинникѣ: "take hence this Jack", т.-е. прочь этого Джэка.-- Простонародныя имена въ родѣ Джэкъ, Гобъ и пр. употреблялись въ Шекспирово время для обозначенія презрѣнія.
   79. Намекъ на Базанскій холмъ и рогатыя стада взятъ изъ книги псалмовъ. (Псал. 68, ст. 16, а также Псал. 22, ст. 13).
   80. Этими словами Антоній, вѣроятно, хочетъ сказать, что если бъ Тирей родился женщиной, то не былъ бы посломъ, а потому и не попалъ въ бѣду.
   81. Въ подлинникѣ Антоній говоритъ, что Клеопатра готова дѣлать глазки тому, кто -- "ties his points", т.-е. пристегиваетъ ему (Цезарю) крючки. Слово "points" спеціально означало крючки (буквально острія), которыми въ Шекспирово время пристегивалось нижнее платье. Буквальный переводъ прозвучалъ бы по-русски слишкомъ комично.
   82. Здѣсь Шекспиръ неправильно понялъ текстъ Плутарха, изъ котораго заимствовалъ эту фразу Октавія. У Плутарха сказано: "Антоній вторично предлагалъ Октавію единоборство; но тотъ отвѣтилъ, что Антоній можетъ найти много способовъ покончить съ собой, если этого желаетъ".-- Шекспиръ отнесъ эту фразу къ Октавію.
   83. О какихъ слухахъ разговариваютъ солдаты, въ текстѣ драмы не сказано. Очень можетъ быть, впрочемъ, что весь этотъ разговоръ введенъ только затѣмъ, чтобъ охарактеризовать общую тревожность времени, безъ намека на какія-нибудь происшествія.
   84. Описаніе этого страннаго происшествія заимствовано Шекспиромъ изъ Плутарха. Вотъ что онъ пишетъ: "Говорятъ, въ эту ночь среди молчанія и унынія, господствовавшихъ въ столицѣ вслѣдствіе боязливаго ожиданія, что будетъ, вдругъ раздались въ воздухѣ стройные музыкальные звуки разныхъ инструментовъ вмѣстѣ съ криками людской толпы, будто бы выступавшей съ сатирическими прыжками. Можно было подумать, что съ шумомъ шла толпа вакханокъ, направляясь чрезъ средину города къ воротамъ, которыя были обращены къ сторонѣ непріятеля. Здѣсь шумъ усилился еще больше и наконецъ прекратился. Разнеслась молва, что Антонія оставилъ богъ, которому онъ подражалъ въ жизни". (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія").
   85. Въ подлинникѣ "chuck", т.-е., курица. Это ласкательное въ англійскомъ подлинникѣ слово звучало бы слишкомъ комично въ буквальномъ переводѣ.
   86. Въ подлинникѣ: "to stand on more mechanic compliment", т.-е. буквально: останавливаться на механическомъ прощаньи. Смыслъ тотъ, что въ такую важную минуту нечего заниматься внѣшними, обыденными знаками выраженія чувствъ.
   87. "Гордясь побѣдой, Антоній вернулся во дворецъ и, не снимая оружія, поцѣловалъ Клеопатру, а затѣмъ представилъ ей солдата, отличившагося болѣе другихъ. Она подарила ему золотую броню и шлемъ. Ночью солдатъ этотъ бѣжалъ къ Октавію". (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія").
   88. "Рано утромъ Антоній поставилъ пѣшее войско на горахъ, передъ городомъ, и сталъ смотрѣть на свои выступавшіе противъ непріятеля корабли, ожидая, что будетъ. Корабли, приблизясь, сдѣлали веслами знакъ привѣтствія кораблямъ Октавія. Тѣ отвѣчали имъ тѣмъ же, и затѣмъ суда Антонія перешли на сторону непріятеля. Соединенный флотъ двинулся на городъ. Въ эту же минуту Антонія оставила измѣнившая ему конница. Пѣхота была разбита, и онъ вернулся въ столицу, крича, что Клеопатра предала его врагамъ, съ которыми онъ сражался за нее". (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія").
   89. Въ подлинникѣ: "triple turn'd whore", т.-е. тройная развратница. По объясненію Мэлоне, Антоній хочетъ сказать этимъ, что Клеопатра продавала себя три раза: Цезарю, Помпею и ему, но можетъ быть, что слово тройная употреблено просто для усиленія смысла.
   90. Въ подлинникѣ: "like а right gipsy, hath, at fast and loose, beguil'd me to the very heart of loss", т.-е. какъ настоящая египтянка, ты, своими фокусами довела меня до самаго сердца погибели; выраженіемъ: fast and loose -- назывался одинъ изъ фокусовъ, какіе бродяги-цыгане продѣлывали на ярмаркахъ.
   91. Кентавръ Нессъ, чтобъ отмстить Геркулесу, послалъ ему чрезъ жену его, Деяниру, свою окровавленную рубашку, увѣривъ, что если Геркулесъ ее надѣнетъ, то останется навсегда вѣренъ женѣ. Но рубашка оказалась отравленной, и Геркулесъ, надѣвъ ее, погибъ въ ужасныхъ страданіяхъ.
   92. Антоній, отличавшійся дѣйствительно необыкновенной красотою и мужественнымъ тѣлосложеніемъ, считалъ себя потомкомъ Геркулеса. Объ этомъ упоминаетъ и Плутархъ.
   93. Лихасъ, несчастный слуга Геркулеса, котораго тотъ убилъ, сбросивъ въ припадкѣ безумной ярости съ высокой скалы.
   94. Здѣсь Шекспиръ ошибочно ставитъ имя Теламонъ вмѣсто -- Аяксъ. Аяксъ впалъ въ бѣшеную ярость, когда греки отказали отдать ему оружіе умершаго Ахилла. Теламонъ же былъ Аяксовымъ отцомъ.
   95. Ѳессалійскій вепрь -- страшный звѣрь, умерщвленный, по сказанію греческихъ легендъ, Мелеагромъ.
   96. "Испугавшись отчаяннаго раздраженія Антонія, Клеопатра убѣжала въ могильный склепъ, опустила подъемныя двери съ крѣпкими замками и велѣла сказать Антонію, что умерла. Онъ повѣрилъ и сказалъ самъ себѣ: "чего ждать? Судьба отняла у меня послѣднее, что привязывало меня къ жизни! О, Клеопатра, мнѣ жаль, что я тебя потерялъ;-- скоро буду тамъ, гдѣ ты;-- но мнѣ больно, что великій полководецъ долженъ уступить женщинѣ въ мужествѣ".-- (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія").
   97. Говорить въ этой трагедіи о картахъ, конечно, анахронизмъ; но такъ стоитъ въ подлинникѣ: "pack'd cards with Caesar". Такихъ анахронизмовъ можно найти у Шекспира множество.
   98. При описаніи Аяксова щита въ Иліадѣ Гомеръ говоритъ, что его составляли семь воловьихъ шкуръ, положенныхъ одна на другую.
   99. "У Антонія былъ вѣрный рабъ, Эросъ. Онъ еще прежде взялъ съ него слово, что, въ случаѣ необходимости, Эросъ его убьетъ, и теперь потребовалъ, чтобы Эросъ это исполнилъ. Эросъ вынулъ мечъ какъ бы для того, чтобъ поразить Антонія, но отвернулся и убилъ самъ себя, упавъ къ его ногамъ. "Хорошо, Эросъ,-- сказалъ Антоній:-- ты не сдѣлалъ того, что слѣдовало, но научилъ меня, что долженъ сдѣлать я самъ". Съ этими словами онъ поразилъ себя въ животъ и легъ на постель. Рана не была смертельной, и кровотеченіе прекратилось". (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія").
   100. "Узнавъ, что Клеопатра жива, Антоній велѣлъ рабамъ поднять его и отнести къ ней". (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія").
   101. Первое изданіе трагедіи (in folio) не было раздѣлено ни на акты ни на сцены. Роу первый сдѣлалъ это въ своемъ изданіи 1709 года, при чемъ этой сценой заключено имъ четвертое дѣйствіе. Позднѣйшіе издатели перенесли начало пятаго дѣйствія въ слѣдующую сцену, что принято и для редакціи перевода. Свиданіе раненаго Антонія съ Клеопатрой, слѣдующее непосредственно за сценой, когда онъ покушается на самоубійство, гораздо лучше заключаетъ дѣйствіе.
   102. "Антонія принесли къ дверямъ гробницы. Клеопатра не отворила дверей, но спустила изъ окна веревки. Антонія привязали къ нимъ, и затѣмъ Клеопатра вмѣстѣ съ двумя женщинами, которыя были при ней, начала тянуть его наверхъ. Присутствующіе говорили, что никогда не видѣли болѣе печальной картины. Покрытаго кровью, умирающаго Антонія тянули наверхъ; онъ же, вися въ воздухѣ, протягивалъ руки къ Клеопатрѣ. Женщинамъ трудно было его поднимать. Клеопатра тянула его съ трудомъ, впиваясь въ веревку дрожащими мускулами". (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія").
   103. "Когда Антонія подняли, Клеопатра положила его на кровать и стала рвать на себѣ платье, бить себя въ грудь, царапать лицо руками; называла Антонія своимъ господиномъ, мужемъ, императоромъ и, сочувствуя ему, почти забыла о своемъ горѣ. Антоній уговаривалъ ее перестать плакать и попросилъ вина... Изъ друзей Октавія совѣтовалъ довѣрять только Прокулею. Просилъ не плакать, но, напротивъ, называть его счастливымъ за прежнія удачи, и, между прочимъ, сказалъ, что онъ умираетъ честною смертью римлянина, побѣжденнаго римляниномъ же". (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія"),
   104. Октавій посылаетъ Долабеллу къ Антонію, еще не зная о его смерти.
   105. "Когда нанесшаго себѣ рану Антонія перенесли къ Клеопатрѣ, одинъ изъ его стражей, Дерцетасъ, взялъ и спряталъ его мечъ, а затѣмъ, придя къ Октавію, сообщилъ ему, что Антоній умеръ, при чемъ показалъ и окровавленный мечъ. Октавій всталъ въ глубинѣ палатки и заплакалъ объ Антоніи, какъ о своемъ зятѣ и человѣкѣ, дѣлившемъ съ нимъ власть среди цѣлаго ряда военныхъ и мирныхъ дѣлъ". (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія"),
   106. "Октавій приказалъ Прокулею взять Клеопатру, если можно, живою. Онъ боялся, чтобы не пропали ея богатства, и, сверхъ того, считалъ большимъ украшеніемъ своего тріумфа, если свезетъ ее въ Римъ". (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія").
   107. "Галлъ (посланный Октавіемъ) подошелъ къ дверямъ (памятника, гдѣ была Клеопатра) и сталъ съ умысломъ затягивать разговоръ. Въ это время Прокулей, подставивъ лѣстницу, вошелъ въ окно, чрезъ которое женщины втащили Антонія, и быстро подошелъ къ дверямъ, у которыхъ Клеопатра разговаривала съ Галломъ. Одна изъ запершихся съ нею женщинъ воскликнула: "Клеопатра, ты поймана!" -- Клеопатра обернулась и, увидя Прокулея, хотѣла убить себя небольшимъ ножомъ, который былъ у нея за поясомъ; но Прокулей, подбѣжавъ, схватилъ ее обѣими руками и сказалъ: "Не обижай себя, Клеопатра! Ты лишаешь Октавія прекраснаго случая выказать его милосердіе и навлекаешь обвиненіе въ предательствѣ на одного изъ самыхъ человѣколюбивыхъ полководцевъ".-- Онъ отнялъ у нея ножъ и встряхнулъ ея платье, чтобы узнать, не было ли спрятано въ немъ яду. Октавій прислалъ къ ней вольноотпущенника Епофродита и приказалъ строжайше наблюдать, чтобы она осталась жива". (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія").
   108. Въ подлинникѣ: "the little О, the earth" т.-е. ничтожное -- "О" (кругъ) земли.
   109. Въ подлинникѣ in folio напечатано: "there was no winter in't: an Antony t'was", т.-е. буквально: въ немъ была не зима, но Антоній,-- что очевидная безсмыслица. Теобальдъ, предполагая здѣсь типографскую ошибку, предложилъ вмѣсто слова "Antony" поставить "Autumn" -- осень. Поправка принята всѣми послѣдующими издателями, такъ какъ она прекрасно отвѣчаетъ дальнѣйшему смыслу монолога. Переводъ сдѣланъ въ этомъ смыслѣ.
   110. "Чрезъ нѣсколько дней Октавій самъ пришелъ къ Клеопатрѣ съ цѣлью ее утѣшить. Она, грустная, лежала на постели и при входѣ его вскочила въ одномъ нижнемъ платьѣ, упавъ на колѣни... Октавій просилъ ее лечь и сѣлъ рядомъ. Она начала оправдываться, объясняя свои поступки необходимостью и страхомъ передъ Антоніемъ; но Октавій не принималъ ни одного изъ ея оправданій и во всемъ ее уличалъ. Тогда она обратилась къ мольбамъ, желая возбудить его состраданіе". (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія").
   111. "Клеопатра передала Октавію опись своего имущества. Одинъ изъ ея управляющихъ, Селевкъ, сталъ ее уличать, что она скрыла нѣсколько вещей. Клеопатра, вскочивъ, схватила его за волосы и стала бить по лицу. Октавій, улыбаясь, старался ее успокоить. "Развѣ это не ужасно, Цезарь,-- воскликнула Клеопатра: -- ты удостоилъ меня чести, придя ко мнѣ и разговаривая о моихъ дѣлахъ, а мой рабъ обвиняетъ, что я утаила нѣсколько женскихъ вещей! Я сдѣлала это не для украшенія себя, но чтобы подарить ихъ Октавіи или твоей Ливіи съ цѣлью задобрить ихъ и сдѣлать съ ихъ помощью снисходительнѣй тебя самого". (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія").
   112. Этими словами Клеопатра хочетъ сказать, что Селевкъ, какъ евнухъ (т.-е. не мужчина), не можетъ понять женщину и почувствовать къ ней состраданіе.
   113. Хотя разсказъ о томъ, что Клеопатра умерла отъ укушенія змѣи, которую сама приложила къ груди, считается почти всѣми за истину, но однако это не доказано исторически. Вотъ что говоритъ о ея смерти Плутархъ: "Клеопатра отправила къ Октавію письмо, въ которомъ просила похоронить ее вмѣстѣ съ Антоніемъ. Октавій, догадавшись, въ чемъ дѣло, приказалъ немедленно узнать, что съ нею. Посланные подбѣжали къ ничего не подозрѣвавшему караулу, стоявшему у дверей, но нашли Клеопатру уже мертвою. Она лежала въ царскомъ одѣяніи на золотой постели. Одна изъ ея женщинъ, Ира, умерла въ ея ногахъ. Другая, Харміана, начинала шататься, поправляя Клеопатрѣ діадему на головѣ. "Хорошо ли это, Харміана?" -- закричалъ посланный.-- "Прекрасно для отрасли столькихъ царей",-- отвѣчала Харміана и упала мертвой возлѣ кровати. Говорятъ, будто Клеопатрѣ принесли аспида въ корзинкѣ фигъ"... По другимъ разсказамъ, Клеопатра держала аспида въ кружкѣ воды и разозлила его золотымъ веретеномъ. Онъ бросился и вцѣпился ей въ руку. Правды однако не узналъ никто. Разсказывали также, будто она носила ядъ въ булавкѣ, которую скрывала въ волосахъ. На трупѣ не было ни одного пятна и никакого признака отравленія. Въ комнатѣ также не нашли змѣи, хотя, говорятъ, видѣли ея слѣды. По словамъ другихъ, на рукѣ Клеопатры были замѣтны два легкіе укола... Вотъ какіе разсказы существуютъ о ея кончинѣ. Октавій былъ очень недоволенъ ея смертью, но тѣмъ не менѣе изумился ея благородству. Онъ приказалъ торжественно похоронить ее вмѣстѣ съ Антоніемъ". (Плутархъ.-- "Жизнь Антонія").
  
               Долабелла.
  
                                 Выслушай, царица.
             Твоя потеря такъ же велика,
             Какъ ты сама. Ее ты переносишь,
             Какъ подобаетъ тяжести ея.
             И пусть не знаю въ жизни я удачи,
             Коль скорбь твоя меня не заразила
             И сердце до основъ не потрясла.
  
                       Клеопатра.
  
             Благодарю. Извѣстно-ли тебѣ,
             Какъ поступить со мной намѣренъ Цезарь?
  
                       Долабелла.
  
             Мнѣ тяжело сказать и все-жъ хочу я,
             Чтобъ знала ты.
  
                       Клеопатра.
  
                                 Молю тебя, скажи.
  
                       Долабелла.
  
             Онъ какъ ни благороденъ...
  
                       Клеопатра.
  
                                                     Поведетъ
             Меня за тріумфальной колесницей?
  
                       Долабелла.
  
             Да, поведетъ, царица. Знаю это.

(Голоса за сценой: дорогу Цезарю!).

Входятъ Цезарь, Галлъ, Прокулей, Меценатъ, Селевкъ и свита.

                       Цезарь.
  
                                                     Кто здѣсь царица
             Египта?
  
                       Доллабелла (Клеопатрѣ)*
  
                       Предъ тобою императоръ.

(Клеопатра преклоняетъ колѣна).

  
                       Цезарь.
  
             Встань. Не должна ты преклонять колѣна.
             Встань. Встань, царица!
  
                       Клеопатра.
  
                                           Такъ хотѣли боги,
             Я побѣдителю и властелину
             Должна повиноваться.
  
                       Цезарь.
  
                                           Прогони
             Ты мысли черныя. Хоть оскорбленья,
             Тобою нанесенныя намъ прежде,
             Начертаны глубоко въ нашемъ сердцѣ,
             Мы ихъ считать случайностью хотимъ!
  
                       Клеопатра.
  
             Не въ силахъ я, о царь единый міра,
             Свое же дѣло такъ тебѣ представить,
             Чтобъ выяснить въ немъ все. Но сознаюсь,
             Что подчинялась слабостямъ, нерѣдко
             И до меня позорившимъ нашъ полъ.
  
                       Цезарь.
  
             Знай, Клеопатра, намъ скорѣй угодно
             Смягчить твои страданья, чѣмъ усилить.
             Коль ты моимъ противиться не станешь
             Намѣреньямъ, къ тебѣ столь благосклоннымъ,--
             Тебѣ послужитъ въ пользу перемѣна
             Твоей судьбы. Но если, подражая
             Антонію, на насъ набросишь тѣнь
             Жестокости, то у себя-жъ похитишь
             Благодѣянья наши, а равно
             Дѣтей подвергнешь мукамъ, отъ которыхъ
             Я ихъ избавлю, если подчинишься.
             Теперь я ухожу.
  
                       Клеопатра.
  
                                 Въ любое мѣсто міра:
             Онъ весь тебѣ принадлежитъ. А мы,
             Твои трофеи, знаменья побѣды,
             Должны висѣть, гдѣ ты прикажешь. Здѣсь,
             Мой властелинъ...
  
                       Цезарь.
  
                                 Въ сношеньяхъ съ Клеопатрой
             Сама моей совѣтницей ты будешь.
  
                       Клеопатра.
  
             Вотъ опись денегъ, драгоцѣнныхъ блюдъ
             И украшеній, мнѣ принадлежащихъ.
             Имъ всѣмъ цѣна указана. Межъ ними
             Нѣтъ ни единой бездѣлушки. Гдѣ
             Селевкъ?
  
                       Селевкъ.
  
                       Я здѣсь, царица.
  
                       Клеопатра.
  
                                           Это мой
             Казнохранитель. Головой своей
             Тебѣ отвѣтитъ онъ, что ничего я
             Не утаила. Говори-же правду,
             Селевкъ.
  
                       Селевкъ.
  
                       Царица, лучше-бъ мнѣ печатью
             Закрыть мои уста, чѣмъ на свою
             Погибель лгать.
  
                       Клеопатра.
  
                                 Что утаила я?
  
                       Селевкъ.
  
             Вещей довольно, чтобъ купить всѣ тѣ,
             Что въ описи показаны твоей.
  
                       Цезарь.
  
             Царица, не краснѣй! Я одобряю
             Такую осторожность.
  
                       Клеопатра.
  
                                           Видишь, Цезарь?
             Смотри, какъ всѣ бѣгутъ за тѣмъ, кто счастливъ.
             Служители мои твоими стали,
             А помѣняйся мы судьбой, твои
             Передались-бы мнѣ. Неблагодарность
             Селевка въ бѣшенство меня приводитъ.
             О, рабъ! Ты также вѣренъ, какъ любовь
             Продажная! Ты пятишься? Клянусь,
             Ты побѣжишь. Но я твои глаза,
             Поймаю, будь у нихъ хоть крылья. Рабъ!
             Подлецъ бездушный! Песъ! какая низость!
  
                       Цезарь.
  
             Прошу тебя, добрѣйшая царица...
  
                       Клеопатра.
  
             О, Цезарь! Какъ мнѣ горекъ этотъ стыдъ!
             Ты, властелинъ, меня въ моемъ паденьи
             Высокимъ посѣщеньемъ удостоилъ,
             А собственный слуга мой прибавляетъ
             Къ моимъ скорбямъ еще свою вражду.
             Допустимъ, Цезарь, что я скрыла пару
             Вещицъ ничтожныхъ, женскихъ бездѣлушекъ,
             Какія мы даримъ друзьямъ домашнимъ,
             Пусть, предположимъ даже, отложила
             Я нѣсколько предметовъ драгоцѣнныхъ.
             Чтобъ милость мнѣ Октавіи снискать
             И Ливіи,-- ему-ль, кто мной возвышенъ,
             Меня изобличать? О боги! Это
             Больнѣе сердцу, чѣмъ само паденье.

(Селевку).

             Прошу, уйди отсюда, иль подъ пепломъ
             Моихъ несчастій вспыхнетъ пламя гнѣва
             Будь мужемъ ты, меня-бъ ты пожалѣлъ.
  
                       Цезарь.
  
             Уйди, Селевкъ. (Селевкъ уходитъ).
  
                       Клеопатра.
  
                                 Да будетъ всѣмъ извѣстно:
             Насъ, сильныхъ міра, часто обвиняютъ
             Въ чужихъ грѣхахъ. Когда-жъ мы пали, каждый
             На нашъ-же счетъ свою являетъ доблесть,
             И потому въ величьи и въ паденьи
             Мы жалости достойны.
  
                       Цезарь.
  
                                           Клеопатра,
             Мы не включимъ въ военную добычу
             Вещей, тобой объявленныхъ иль скрытыхъ.
             Онѣ -- твои. Распоряжайся ими,
             Какъ хочешь. Знай, что Цезарь не торгашъ
             И торговаться о вещахъ не станетъ,
             Которыя намъ продаютъ купцы.
             Утѣшься-же, не создавай темницы
             Изъ мрачныхъ думъ. Нѣтъ, милая царица
             Я такъ намѣренъ поступать съ тобой,
             Какъ ты сама совѣтовать мнѣ будешь.
             Брось мысль о голодѣ и мирно спи.
             Заботы наши о тебѣ и жалость
             Такъ велики, что мы друзьями будемъ.
             Итакъ, прости!
  
                       Клеопатра.
  
                                 Мой царь и повелитель!
  
                       Цезарь.
  
             Не такъ. Прощай.

(Трубы. Цгзарь со свитою уходитъ).

  
                       Клеопатра.
  
             Словами, милая, словами хочетъ
             Меня заворожить онъ, чтобъ самой
             Себѣ я измѣнила. Харміана,
             Послушай, что скажу.

(Шепчетъ ей на ухо).

  
                       Ира.
  
                                           Кончай скорѣй, царица.
             День свѣтлый миновалъ, и ночь близка.
  
                       Клеопатра.
  
             Скорѣе возвращайся. Я давно
             Дала приказъ и, вѣрно, все готово.
             Ступай, поторопи.
  
                       Харміана.
  
                                 Иду, царица.
  

Входитъ Долабелла.

  
                       Долабелла.
  
             Царица гдѣ?
  
                       Xарміана.
  
                                 Передъ тобою.
  
                       Клеопатра.
  
                                                     Долабелла!
  
                       Долабелла.
  
             По твоему желанію, царица,
             Которому покорна, какъ святынѣ,
             Моя любовь, тебѣ я сообщаю,
             Что Цезарь путь чрезъ Сирію направитъ,
             Тебя-жъ съ дѣтьми пошлетъ чрезъ трое сутокъ
             Онъ прямо въ Римъ. Воспользуйся, какъ знаешь,
             Моею вѣстью. Я исполнилъ просьбу
             Твою и обѣщаніе свое.
  
                       Клеопатра.
  
             Я останусь навѣкъ твоей должницей.
  
                       Долабелла.
  
             А я твоимъ слугой. Прощай, царица.
             Сопровождать я Цезаря обязанъ.
  
                       Клеопатра.
  
             Прощай. Благодарю.

(Долабелла уходитъ).

                                           Что скажешь, Ира?
             Какъ я, ты будешь выставлена въ Римѣ,
             Египетская кукла, на показъ.
             Ремесленники, въ фартукахъ нечистыхъ,
             Заткнувъ за поясъ молотокъ съ линейкой,
             Поднимутъ насъ, чтобъ было насъ виднѣй.
             И мы, окружены дыханьемъ смраднымъ,
             Отрыжкой грубой пищи, вмѣстѣ будемъ,
             Вдыхать ихъ испаренья.
  
                       Ира.
  
                                           Да хранятъ
             Отъ этого насъ боги!
  
                       Клеопатра.
  
                                           Неизбѣжно
             Все это съ нами будетъ. Дерзкій ликторъ
             Насъ свяжетъ, какъ распутницъ. Шелудивый
             Риѳмачъ охрипнетъ, въ пѣсняхъ насъ браня.
             Комедіанты ловкіе мгновенно
             Насъ выведутъ на сцену, представляя
             Пиры александрійскіе. Антоній
             Въ нихъ будетъ пьянымъ вынесенъ на сцену,
             А я увижу, какъ пискливый мальчикъ
             Придастъ мнѣ видъ и голосъ потаскухи
             И надъ моимъ величьемъ насмѣется.
  
                       Ира.
  
             О, боги!
  
                       Клеопатра.
  
                       Да, все это будетъ съ нами.
  
                       Ира.
  
             Я не увижу этого. Я знаю,
             Что ногти у меня сильнѣе глазъ.
  
                       Клеопатра.
  
             Вотъ вѣрный путь ихъ замыслы разстроить
             И обуздать безумье ихъ надеждъ.

{Возвращается Харміана).

             Что, Харміана? Милыя мои,
             Теперь меня царицей нарядите --
             Подайте мнѣ, Ира, лучшіе уборы.
             Я вновь на Киднѣ тороплюсь на встрѣчу
             Антонію. Теперь, о Харміана,
             Покончимъ въ самомъ дѣлѣ. А когда
             Сослужишь эту службу мнѣ, гуляй
             До страшнаго суда. Подай корону
             И остальное.

(Ира выходитъ).

                                 Что за шумъ?
  

Входить одинъ изъ стражей.

  
                                                     Пришелъ
             Какой то поселянинъ, непремѣнно
             Тебя желаетъ видѣть. Онъ принесъ
             Корзину съ фигами.
  
                       Клеопатра.
  
                                           Впусти его.

(Стражъ уходитъ).

             При помощи какихъ орудій жалкихъ
             Творятся благородныя дѣла!
             Онъ мнѣ принесъ свободу. Неизмѣнно
             Мое рѣшенье. Ничего во мнѣ
             Нѣтъ больше женскаго. Я вся теперь
             Отъ головы до пятъ тверда, какъ мраморъ,
             И не зову измѣнчивой луны
             Своей планетой болѣе.

(Возвращается стражъ съ поселяниномъ, держащимъ корзину).

  
                       Стражъ.
  
                                           Вотъ онъ.
  
                       Клеопатра.
  
             Оставь его и удались.

(Стражъ уходитъ).

                                           Ну что,
             Запасся-ль ты красивой нильской змѣйкой,
             Которая безъ боли убиваетъ?
  
   Поселянинъ. Конечно, она со мной. Но не совѣтую тебѣ трогать ее. Ея укусъ безсмертенъ. Кто отъ него умеръ, тотъ воскресаетъ рѣдко, а то никогда.
   Клеопатра. Припомнишь ли случай, чтобы кто нибудь отъ него умеръ?
   Поселянинъ. Сколько угодно, мужчины и женщины. Вотъ не дальше, какъ вчера, я слышалъ объ одномъ изъ нихъ. Честная женщина, которая, какъ всѣ женщины, немного привираетъ (чего бы онѣ не должны были дѣлать, развѣ изъ честности), разсказывала, какъ она умерла и чего натерпѣлась. Говоря правду, она отозвалась о змѣйкѣ очень хорошо, но вѣдь кто повѣритъ тому, что люди говорятъ, тому не пойдетъ впрокъ и половина того, что они дѣлаютъ. Одно внѣ всякой несомнѣнности: змѣйка эта -- чудная змѣйка.
   Клеопатра. Можешь насъ оставить. Прощай.
   Поселянинъ. Желаю тебѣ всякихъ радостей отъ этой змѣйки. (Ставитъ корзину на полъ).
   Клеопатра. Прощай.
   Поселянинъ. Можешь быть увѣрена, что змѣя змѣею и останется.
   Клеопатра. Хорошо, хорошо, прощай.
   Поселянинъ. Видишь-ли, на змѣю можно положиться только на рукахъ благоразумнаго человѣка, потому что, говоря правду, въ змѣѣ ничего нѣтъ добраго.
   Клеопатра. Не бойся. Будемъ осторожны.
   Поселянинъ. И отлично. Не давай ей ничего -- не стоитъ она корма.
   Клеопатра. Не съѣстъ-же она меня"
   Поселянинъ. Не такъ я простъ, чтобы не знать, что женщину и самъ дьяволъ не съѣстъ. Женщина кушанье боговъ, если только дьяволъ не приправитъ ее по своему. А говоря правду, эти негодные дьяволы здорово пакостятъ богамъ черезъ женщинъ. Изъ каждаго десятка женщинъ, которыхъ смастерятъ боги, дьяволы перепортятъ пять.
   Клеопатра. Хорошо. Ступай. Прощай.
   Поселянинъ. Право такъ. Желаю тебѣ вдоволь натѣшиться моей змѣйкой.

(Уходитъ. Возвращается Ира, неся порфиру, корону и проч.).

                       Клеопатра.
  
             Подай порфиру, прикрѣпи вѣнецъ.
             Я вся истосковалась по безсмертьи.
             Отнынѣ устъ моихъ не увлажатъ
             Египетскія гроздья сладкимъ сокомъ.
             Скорѣе, Ира! Чудится мнѣ, будто
             Я слышу зовъ Антонія. Я вижу,
             Какъ онъ изъ гроба всталъ, чтобъ похвалить
             Меня за благородный мой поступокъ.
             Я слышу, онъ надъ Цезаремъ смѣется,
             Надъ счастіемъ, которое намъ боги
             Ниспосылаютъ съ тѣмъ, чтобъ оправдать
             Впослѣдствіи грозящую намъ кару.
             Супругъ, иду къ тебѣ! Такъ называться
             Даётъ мнѣ право мужество мое.
             Я вся огонь и воздухъ. Остальныя
             Стихіи оставляю низшей жизни.
             Все кончено? Придите-же, примите
             Вы устъ моихъ послѣднее тепло.
             Прощай, о Харміана дорогая!
             Прощай надолго, Ира!

(Цѣлуетъ ихъ. Ира падаетъ и умираетъ).

                                           Неужели
             Въ моихъ устахъ ехидны скрыто жало?
             Ты вдругъ упала? Если-же природа
             И ты разстались такъ легко, то смерть
             Ударъ -- любовника щипокъ: хоть больно,
             Но ждешь его. Ты-ль такъ лежишь недвижно?
             Изсчезнувъ такъ, ты будто говоришь,
             Что міръ не стоитъ, чтобъ мы съ нимъ прощались.

                       Харміана.
  
             Разлейся, туча черная, дождемъ,
             Чтобъ я могла сказать, что сами боги
             Заплакали теперь.
  
                       Клеопатра.
  
                                           Какой позоръ!
             Коль первая она пойдетъ на встрѣчу
             Антонію кудрявому, онъ съ нею
             Заговоритъ и дастъ ей то лобзанье
             Котораго, какъ неба, жажду я.
             Приди-же, смертоносная шалунья

(вынимаетъ змѣю и прикладываетъ къ своей груди).

             И спутанный всей нашей жизни узелъ
             Вмигъ острыми зубами разсѣки.
             О, дурочка, пропитанная ядомъ,
             Будь злой и торопись! Когда-бъ могла
             Ты говорить, я-бъ вѣрно услыхала,
             Какъ Цезаря великаго зовешь
             Осломъ безмозглымъ.
  
                       Xарміана.
  
                                           О, звѣзда востока!
  
                       Клеопатра.
  
             О, тише, тише! Развѣ ты не видишь,
             Что я держу младенца на груди?
             Кормилицу онъ засосетъ до смерти.
  
                       Харміана.
  
             О, сердце, разорвись!
  
                       Клеопатра.
  
                                 Какъ воздухъ, нѣжно,
             И сладко, какъ бальзамъ. И такъ отрадно --
             О, мой Антоній!... И тебя возьму я.
             (Прикладываетъ къ рукѣ другую змѣю).
             Что медлить мнѣ!
             (Падаетъ на постель и умираетъ).
  
                       Xарміана.
  
                                 Въ пустынномъ этомъ мірѣ?
             Прости навѣкъ! Теперь ликуй, о смерть!
             Въ твоихъ владѣньяхъ лучшая изъ женщинъ.
             Вы, окна нѣжныя, закройтесь! Больше
             На золотого Феба никогда
             Столь царственнымъ очамъ не устремляться.
             Вотъ на тебѣ корона покосилась.
             Поправлю и за дѣло!

(Вбѣгаетъ нѣсколько стражей).

  
                       1-ый стражъ.
  
                                           Гдѣ царица?
  
                       Харміана.
  
             Потише! Не будите спящей!
  
                       1-ый стражъ.
  
                                                     Цезарь
             Послалъ.
  
                       Xарміаиа.
  
                       Гонца, который слишкомъ медлилъ.

(Прикладываетъ къ своему тѣлу змѣю).

             Ко мнѣ! Скорѣй! Я чувствую едва.
  
                       1-ый стражъ.
  
             Не ладно здѣсь! Смотри! Обманутъ Цезарь.
  
                       2-ой стражъ.
  
             Сюда прислалъ онъ Долабеллу. Кликни
             Его скорѣе.
  
                       1-ый стражъ.
  
                       Что-же тутъ свершилось?
             Хорошее-ль то дѣло, Харміана?
  
                       Харміана.
  
             Отличное, достойное царицы,
             Считающей средь предковъ столько славныхъ
             Царей! Ахъ, воины!

(Умираетъ. Возвращается Долабелла).

  
                       Долабелла.
  
                                 Что здѣсь случилось?
  
                       2-ой стражъ.
  
             Всѣ -- мертвыя.
  
                       Долабелла.
  
                                 Сбылися опасенья
             Твои, о Цезарь. Ты сейчасъ прибудешь
             И самъ увидишь дѣло роковое,
             Которое желалъ ты отвратить.

(Голоса за сценой: дорогу Цезарю!)*

Входитъ Цезарь въ сопровожденіи свиты.

  
                       Долабелла.
  
                                           О, повелитель!
             Ты слишкомъ вѣрный авгуръ. То сбылось,
             Чего ты опасался.
  
                       Цезарь.
  
                                 Доблестный конецъ!
             Намѣренія наши отгадавши,
             Она по царски свой избрала путь.
             Какъ умерли онѣ? Не вижу крови.
  
                       Долабелла.
  
             Кто былъ у нихъ послѣдній?
  
                       1-ый стражъ.
  
                                           Поселянинъ,
             Принесшій фиги, Вотъ его корзина.
  
                       Цезарь.
  
             Отъ яда, значитъ?
  
                       1-ый стражъ.
  
                                 О, великій Цезарь!
             Вотъ эта, Харміана, за минуту
             Предъ тѣмъ, какъ ты пришелъ, была жива,
             Стояла на ногахъ и говорила.
             Я видѣлъ, какъ корону поправляла
             Она на головѣ царицы мертвой.
             Она шаталась, стоя, и внезапно
             Свалилась на полъ.
  
                       Цезарь.
  
                                 Доблестная слабость!
             Будь это ядъ, у нихъ тѣла распухли-бъ.
             Царица точно притворилась спящей,
             Какъ если-бъ въ сѣти красоты хотѣла
             Антонія другого заманить.
  
                       Долабелла.
  
             Немного крови вижу на груди
             И легкую припухлость. Замѣчаю
             Я то же на рукѣ ея.
  
                       1-ый стражъ.
  
                                           То слѣдъ
             Змѣинаго укуса. Листья фигъ
             Покрыты той-же слизью, что ехидны
             Въ пещерахъ Нила часто оставляютъ.
  
                       Цезарь.
  
             Весьма правдоподобно, что она
             Прибѣгла къ этой смерти. По разсказамъ
             Ея врача, она разузнавала
             О способахъ легчайшихъ умереть.
             Царицу вмѣстѣ съ ложемъ поднимите
             И удалите прочь тѣла прислужницъ.
             Ее положимъ рядомъ въ мавзолеѣ
             Съ Антоніемъ, и на землѣ не будетъ
             Гробницы съ болѣ славною четою.
             Событія, какъ эти, потрясаютъ
             И тѣхъ, кто подготовилъ ихъ. Сказанье
             Объ ихъ судьбѣ возбудитъ жалость къ жертвамъ,
             Не меньшую, чѣмъ слава полководца,
             Кто былъ всему причиной. Пусть войска
             Торжественно проводятъ прахъ -- и въ Римъ!
             Ты, Долабелла, властью облеченъ
             Руководить обрядомъ похоронъ.

(Уходятъ).

Н. Минскій и О. Чюмина *).

   *) Н. М. Минскій перевелъ 1, 4 и 5 дѣйствія, 2 и 3 дѣйствія переведены О. Н. Чюминой.

  

АНТОНІЙ И КЛЕОПАТРА.

(Antony and Cleopatra),

   Стр. 227. Дѣйствующія лица.
   Списокъ дѣйствующихъ лицъ появился впервые въ изданіи 1709 г.
   Авторъ предисловія къ "Антонію и Клеопатрѣ" проф. Ѳ. Ф. Зѣлинскій недоволенъ обычною транскрипціею именъ дѣйствующихъ лицъ трагедіи и въ нижеслѣдующей замѣткѣ даетъ рядъ историко-филологическихъ соображеній.
   Съ особымъ удовольствіемъ давая мѣсто замѣткѣ талантливаго ученаго, думаемъ, однако, что онъ нѣсколько увлекается въ своей филологической прямолинейности. Харміана, несомнѣнно, больше говоритъ уху русскаго читателя, чѣмъ Харміонъ. Что-же касается исправленія ошибокъ Шекспировскаго текста, то эта задача всего менѣе входитъ въ обязанности перевода. Тутъ дѣло не въ "піететности", a въ томъ, что грубѣйшія ошибки историческія, географическія, филологическія и иныя составляютъ одну изъ характерныхъ особенностей Шекспира.
  

Замѣтка Ѳ. Ф. Зѣлинскаго.

  
   "Имена дѣйствующихъ лицъ въ этой пьесѣ отчасти римскія, отчасти греческія или греко-восточныя. Первыя никакого сомнѣнія не допускаютъ, исключая имени приближеннаго Антонія, Домитія Аэнобарба (Ahenobarbus или Aänobarbus, "мѣдная борода", Barbarossa), которое y Шекспира, вслѣдствіе неправильнаго чтенія (Aenob. вмѣсто Aёnob) искажено въ Еnobarbus. Слѣдовало бы возстановить римскую форму, но первые два слога "Аэнобарбъ" читать слитно (ср. прим. т. I., стр. 197). Зато вторая категорія представляетъ нѣсколько затрудненій. Того приближеннаго Антонія, который принесъ Цезарю его мечъ, Плутархъ зоветъ Деркстеемъ Derkctaios, перев. Норта: Dercetaeus); Шекспиръ, очевидно ради размѣра, измѣнилъ его въ Dercetas (д. V, сц. 1: I am call'd Dercetas). Отпущенника Цезаря, высѣченнаго Антоніемъ, Плутархъ зоветъ Ѳирсомъ (Thyrsos); y Шекспира подъ вліяніемъ опечатки вышло (вмѣсто Thyrsus) Thyreus. Подъ вліяніемъ такихъ-же опечатокъ евнухъ Клеопатры Мардіонъ (Mardiôn, уменьшительное отъ Mardios) и -- что особенно прискорбно -- ея подруга Харміонъ (Charmion, уменьшительное отъ charmê "отрада") превратились въ Mardian и Charmian. Издатели и переводчики изъ "піетета" сохраняютъ шекспировскія опечатки; мы полагаемъ, что этотъ піететъ по своей цѣнности равенъ тому, въ силу котораго издатели Шуберта увѣковѣчиваютъ его французскую безграмотность (moments musicals), русскому же переводчику, который все равно не можетъ сохранить имена Шекспира въ ихъ чистотѣ, кажется и подавно такой піететъ не присталъ.
   Къ этимъ затрудненіямъ, представляемымъ шекспировской формой имени, прибавляются другія, вызываемыя ихъ русской транскрипціей; и тутъ онѣ касаются не столько римской группы, для которой законы транскрипціи установлены, сколько греческой. Eros (род. Erótis), Philo (род. Philónis) должны дать "Эротъ", "Филонъ"; такъ же несомнѣнно изъ Iras (род. Iradis; гроч. Eirás, Eirádos) должно получиться "Ирада" -- ср. Hellas "Эллада", Ilias, "Иліада" и др. Имена Alexas, Menas имѣютъ по-гречески ударенія на окончаніи (Аіехâ, уменьш. отъ Alexandros, Menas отъ Mênodôros), y насъ такія имена сохраняютъ свое a (Achillâs "Ахилла" и др.; спец. Mênâs дало y насъ въ святцахъ, по визатійскому произношенію, "Мина" -- слѣдовало-бы поэтому читать "Алекса", "Мена".

Ѳ. Зѣлинскій.

  
   Стр. 228. Филонъ: Чтобъ охлаждать любовный жаръ цыганки.
   Англійское слово gipsy (цыганка, бродяга) -- исковерканное Egyptian -- уроженецъ Египта, откуда преданіе выводило происхожденіе цыганъ.
   Увидишь самъ, какъ третій столбъ вселенной
   Шутомъ блудницы сталъ.
   Антоній называется третьимъ столбомъ все, какъ тріумвиръ, раздѣлившій съ Октавіемъ и Лепидомъ господство надъ тогдашнимъ міромъ. Почему Филонъ называетъ его "шутомъ блудницы", поясняетъ Плутархъ. "Вмѣстѣ съ нимъ играла она въ кости, пила, охотилась или смотрѣла на его военныя упражненія. Ночью Антоній подходилъ иногда къ дверямъ или окнамъ домовъ простыхъ горожанъ и шутилъ съ ихъ хозяевами. Клеопатра была съ нимъ, шатаясь вмѣстѣ въ платьѣ рабыни; Антоній старался одѣваться точно такъ же. Такимъ образомъ на его счетъ всегда отпускали остроты, иногда же его подчивали и кулаками".
   Стр. 228. Антоній: Коль такъ, то землю новую создай подъ новымъ небомъ.
   Антоній хочетъ сказать, что если Клеопатра собирается назвать предѣлъ его любви, то ей для этого надо создать новый міръ.
   Стр. 228. Клеопатра: Скудобородый Цезаръ.
   Октавій, который былъ въ это время молодъ.
   Стр. 229. Клеопатра: гдѣ вызовъ въ судъ отъ Фульвіи?
   Въ подлинникѣ "process" -- судебное требованіе. Такъ Клеопатра иронически называетъ строгіе призывы Фульвіи, жены Антонія.
   Стр. 229. Клеопатра:
   Я глупой лишь кажусь теперь, но знаю:
   Самимъ собою останется всегда Антоній.
   Отдаваясь Антонію, котораго сама называетъ невѣрнымъ, она можетъ казаться глупой; но она не такова, ибо знаетъ его вѣроломство. Но толкуютъ это мѣсто и иначе: Клеопатра въ самомъ дѣлѣ называетъ себя глупой и противополагаетъ Антонію, на имени котораго эта связь не отразится.
   Стр. 229. Антоній: A ей молчите.
   Эти слова, по мнѣнію большинства комментаторовъ, обращены къ слугѣ, который хочетъ продолжать свое сообщеніе изъ Рима.
   Стр. 229. Входятъ Харміана, Ира, Алексасъ и предсказатель.
   По изданію folio съ ними входятъ еще: Ламирій, Ранній, Луциллій, евнухъ Мардіанъ и Алексасъ.
   Стр. 230. Харміана: Въ такомъ случаѣ я предпочла бы грѣть свою печень виномъ.
   Печень при Шекспирѣ считалась источникомъ похоти. Безъ взаимной любви ужъ лучше, чтобы печень пылала отъ вина, чѣмъ отъ неудовлетворенной страсти.
   Дай мнѣ родитъ сына, который заткнетъ за поясъ Ирода Іудейскаго.
   Царь Іудеи Иродъ изображался на старо-англійской сценѣ -- вслѣдъ за обще-европейскимъ народнымъ представленіемъ -- страшнымъ злодѣемъ м тираномъ.
   Я долгую жизнь предпочитаю всѣмъ пряникамъ.
   Англійская народная поговорка.
   Значитъ, мои дѣти останутся безъ имени.
   По объясненію Стивенса: "значитъ, мои дѣти будутъ незаконгорожденными"; по мнѣнію Джонсона: "значитъ, y меня никогда не будетъ мужа, a стало быть и дѣтей, которымъ я смогу дать имя". Послѣднее толкованіе Деліусъ считаетъ менѣе искусственнымъ.
   Стр. 231. Вѣстникъ:
   ...Лабіенъ ... съ парѳянскимъ войскомъ
   Всю занялъ Азію.
   Римскаго полководца Лабіена парѳянскіе вожди провозгласили царемъ Мессопотаміи.
   Стр. 232. Антоній:
   Мы производимъ сорную траву,
   Когда не вѣетъ вѣтеръ благотворный.
   Вѣтеръ препятствуетъ появленію сорныхъ травъ, которыя пышно расцвѣтаютъ во время душнаго застоя.
   Стр. 233. Антоній:
   Въ чемъ жизнь, какъ въ конскомъ волосѣ, таится,
   Хоть не грозитъ оно змѣинымъ ядомъ.
   У современниковъ Шекспира обычно повѣрье, что конскій волосъ, положенный въ навозъ, обращается въ ядовитыхъ змѣй.
   Стр. 234. Клеопатра:
   ...Если бъ
   Имѣла я твой ростъ, узналъ бы ты,
   Что храбрыя сердца есть и въ Египтѣ.
   Клеопатра говоритъ, что отплатила бы Антонію за его вѣроломство, если бы была такъ же сильна, какъ онъ.
   Стр. 234. Антоній:
   Секстъ Помпей
   Къ стѣнамъ подходитъ Рима.
   Въ подлинникѣ port, что переводчикъ -- вслѣдъ за другими -- принялъ за "ворота Рима". Но, какъ видно изъ Плутарха, рѣчь идетъ о портѣ Рима, гавани Остіи, которой грозилъ Помпей; онъ отрѣзалъ Римъ отъ моря и тѣмъ вызвалъ здѣсь голодъ.
   Стр. 234. Клеопатра:
   Хотя не отъ безумья,
   Мой возрастъ отъ ребячества защита.
   Ея возрастъ не спасъ ея отъ безумной любви, но охраняетъ отъ дѣтскаго довѣрія.
   Гдѣ -жъ урны съ влагой слезъ твоихъ?
   По мнѣнію Джонсона, Клеопатра имѣетъ здѣсь въ виду не античныя священныя урны для слезъ, но глаза Антонія.
   Стр. 234. Антоній:
   ...Клянусь
   Огнемъ, животворящимъ нильскій илъ.
   То-есть солнцемъ, оплодотворяющимъ илъ, нанесенный разлитіемъ Нила.
   Стр. 235. Клеопатра:
   Потомъ простись со мною, увѣряя,
   Что это слезы по Египту.
   По указанію Деліуса Egypt здѣсь не Египетъ, но царица Египта; эта форма обычна y Шекспира.
   Стр. 235. Клеопатра:
   ...Взгляни, о, Харміана,
   На Геркулеса римскаго.
   По Плутарху "красная борода, широкій лобъ и горбатый носъ дѣлали Антонія похожимъ на героя-Геракла, какимъ его рисуютъ на картинахъ или представляютъ въ статуяхъ. По древнему преданію, онъ даже происходилъ отъ Геракла, считаясь потомкомъ сына Геракла, Антона. Антоній доказывалъ справедливость этого преданія своею внѣшностью, о которой я говорилъ выше, и затѣмъ своею одеждой,-- когда ему приходилось появляться въ многочисленномъ обществѣ, онъ застегивалъ тунику на бедрѣ, опоясывался большимъ мечомъ и накидывалъ на плечи грубый солдатскій плащь".
   Стр. 235. Клеопатра:
   ...Только память y меня
   Похожа на Антонія.
   Ср. вступительную статью, стр. 224.
   Стр. 235. Цезарь: Вотъ всѣ извѣстія изъ Александріи.
   Въ изданіи folio указаніе, что Цезарь читаетъ эти свѣдѣнія объ Антоніи въ письмѣ.
   Вдова же Птолемеева не больше
   На женщину похожа, чѣмъ онъ самъ.
   Клеопатра была женой своего брата Птоломея.
   Стр. 236. Вѣстникъ: Еще извѣстье, Цезарь.
   Есть предположеніе, что это говоритъ второй вѣстникъ, хотя соотвѣтственнаго указанія y Шекспира нѣтъ.
   Стр. 236. Цезарь:
   ...Говорятъ, на Альпахъ
   Такимъ питался мясомъ, что при видѣ
   Его иной бы умеръ.
   Послѣдняя гипербола прибавлена Шекспиромъ. Плутархъ говоритъ: "Послѣ такой роскошной жизни и блеска онъ безъ отвращенія пилъ гнилую воду и ѣлъ лѣсные плоды и коренья, Говорятъ, его армія при переходѣ черезъ Альпы питалась древесной корой и животными, которыхъ раньше никто не употреблялъ въ пищу".
   Стр. 237. Клеопатра:
   ...Атласа,
   Кто полъ-земли поднялъ.
   Въ подлинникѣ: "полу-Атласа этой земли". Атласъ несетъ на себѣ небо, Антоній -- землю (а не полъ-земли).
   Стр. 237. Клеопатра: И этотъ чудодѣйственный напитокъ тебя позолотилъ.
   Намекъ на жидкость, обращающую неблагородные металлы въ золото.
   Стр. 238. Клеопатра:
   ...Каждый день
   Я буду присылать привѣтъ особый,
   Хотя-бъ пришлось Египетъ обезлюдить.
   То есть послать всѣхъ жителей его одного за другимъ послами къ Антонію.
   Стр. 239. Помпей:
   ...Всѣ прелести любви
   Пусть блеклыя уста твои украсятъ,
   О, Клеопатра жгучая!
   Одно изъ многихъ указаній на то, что Клеопатра ужъ не молода.
   Стр. 240. Энобарбъ: Будь я съ бородою Антонія -- не сталъ бы нынче бриться.
   Чтобы уже своимъ неряшливымъ видомъ доказать, какъ мало его почтеніе къ Октавію. Ниже (стр. 244) Энобарбъ разсказываетъ, какъ "учтивый" Антовій "брѣется, на пиръ идя, разъ десять. Плутархъ говоритъ о "красивой бородѣ" Антонія, a на египетской монетѣ онъ изображенъ бритымъ.
   Стр. 240. Цезарь: Не знаю, Меценатъ, спроси Агриппу.
   Антоній намѣренно разговариваетъ съ Вентидіемъ, Цезарь -- съ Меценатомъ и оба демонстративно не обращаютъ другъ на друга вниманія.
   Стр. 240. Антоній: Садись и ты.
   Стивенсъ ставитъ здѣсь восклицательный знакъ желая отмѣтить, что Антоній, считающій себя выше, не позволяетъ Октавію приглашать его сѣсть. Деліусъ полагаетъ, что они просто обмѣниваются любезностями.
   Стр. 243. Лепидъ: Вблизи горы Мизены.
   То есть вблизи Мизенскаго мыса, недалеко отъ Неаполя.
   Стр. 244. Меценатъ: Правда ли, что для двѣнадцати человѣкъ вы зажаривали къ завтраку восемь кабановъ?
   Это взято y Плутарха: "Филота ввели на кухвю, гдѣ онъ увидалъ большую стряпню и, между прочимъ, восемь жарившихся кабановъ. Онъ удивился массѣ гостей -- за обѣдомъ. Поваръ со смѣхомъ отвѣчалъ, что обѣдаютъ за однимъ столомъ не много: всего около двѣнадцати человѣкъ, но что каждое подаваемое къ столу кушанье должно быть приготовлено прекрасно". Равнымъ образомъ почти дословно по Плутарху переданъ дальнѣйшій разсказъ Энобарба о первой встрѣчѣ Антонія съ Клеопатрой. Но "невидимый запахъ" несся не съ галеры, но съ береговъ.
   Стр. 246. Прорицатель:
   ...Твой демонъ (духъ-хранитель)
   Отваженъ, гордъ, великъ и несравнимъ,
   Когда нѣтъ духа Цезаря.
   Дословно по Плутарху: "Твой геній боится его генія. Гордый и высокій одинъ, -- онъ становится униженнымъ и менѣе замѣтнымъ при его приближеніи". Плутархъ считаетъ возможнымъ, что прорицатель, говоря такъ, хотѣлъ угодить Клеопатрѣ.
   Стр. 247. Клеопатра:
   ...A себѣ
   Филиппа мечъ я сбоку прицѣпила.
   Намекъ на то, что Антоній -- побѣдитель Брута и Кассія при Филиппахъ.
   Стр. 247. Харміана:
   A водолазъ твой рыбу прикрѣпилъ
   Соленую на крюкъ его, и важно
   Ее тянулъ Антоній...
   Намекъ на забавный эпизодъ, разсказанный Плутархомъ: "Однажды онъ ловилъ рыбу; ео охота была неудачной. Его бѣсило это, такъ какъ здѣсь находилась Клеопатра. Онъ велѣлъ рыбакамъ незамѣтно нырять въ воду и сажать на крючокъ пойманныхъ прежде рыбъ. Онъ вытащилъ одну рыбу два-три раза, что не укрылось отъ глазъ египтянки. Она притворилась удивленною, стала разсказывать своимъ друзьямъ и пригласила ихъ на слѣдующій день на рыбную ловлю. Многіе вошли въ рыбачью лодку. Антоній закинулъ удочку. Клеопатра приказала одному изъ своихъ рабовъ нырнуть и насадить на крючокъ соленую понтійскію рыбу. Антоній, думая, что попалась живая рыба, сталъ тащить ее, при хохотѣ, конечно. "Оставь удочку, императоръ, намъ, рыбакамъ Фара и Каноба!-- Ты долженъ ловить города, царей и земли", сказала Клеопатра.
   Стр. 249. Клеопатра:
   Превознося Антонія, хулила
   Я Цезаря.
   Рѣчь идетъ, конечно, не объ Октавіи, a o Юліи Цезарѣ.
   Стр. 250. Помпей: Заложниковъ обмѣнъ мы совершили.
   Заложники даны въ обезпеченіе взаимной безопасности во время мирныхъ переговоровъ.
   Стр. 250. Помпей:
   Имѣешь ты и мой отцовскій домъ.
   Хозяйничай покуда въ немъ: кукушка
   Не вьетъ гнѣзда...
   Намекъ на фактъ, сообщенный Плутархомъ: "Когда продавался домъ Помпея, Антоній купилъ его, но когда съ него стали требовать деньги, разразился бранью".
   Стр. 251. Помпей:
   Почтимъ другъ друга пиромъ на прощанье
   По жребію: кто первый.
   По Плутарху: "Бросили жребій. Угощать первымъ досталось Помпею. Антоній спросилъ, гдѣ они будутъ обѣдать. "Тамъ", отвѣтилъ Помпей, показавъ рукой на адмиральскій корабль съ шестью рядами веселъ, "тамъ -- домъ, оставленный Помпею отцомъ!" Онъ сказалъ это въ укоръ Антонію, жившему въ домѣ отца его, Помпея".
   Вотъ что я слышалъ:
   Что приносилъ къ нему Аполлодоръ...
   Разсказъ о первомъ любовномъ свиданіи Цезаря съ Клеопатрой такъ переданъ Плутархомъ: "Цезарь тайно призвалъ къ себѣ Клеопатру. Она взяла съ собою сирійца Аполлодора, одного изъ своихъ приближенныхъ, сѣла въ челнокъ и подъѣхала къ дворцу въ сумеркахъ. Она не могла пробраться незамѣченной и потому легла въ мѣшокъ для постели и вытянулась въ немъ во всю длину. Аполлодоръ обернулъ свертокъ ремнями и принесъ его Цезарю прямо черезъ двери".
   Стр. 252. Входятъ нѣсколько слугъ, накрывающихъ столъ для пиршества.
   Пиршество, собственно, происходитъ въ смежномъ залѣ. Здѣсь слуги накрываютъ лишь столъ для послѣобѣденнаго дессерта.
   Стр. 252. Антоній:
   Такъ дѣлаютъ (;) на пирамидахъ, Цезарь,
   Отмѣтки есть о прибыли воды.
   О таблицѣ на пирамидахъ для опредѣленія подъема воды въ Нилѣ, Шекспиръ могъ читать y Плинія.
   Стр. 253. Антоній: Когда его составныя части распадаются, онъ переселяется въ другія вещества.
   Шуточный намекъ на переселеніе душъ встрѣчается также въ "Какъ вамъ угодно" (д. III, сц. 2).
   Стр. 253. Антоній:
   ...Этой мели
   Страшись, Лепидъ, ты сядешь на нее.
   Пьяный Лепидъ качается, какъ корабль, наткнувшійся на мель.
   Стр. 253. Менасъ: Желаешь быть владыкой міра?
   Сцена съ предложеніемъ Менаса и знаменитымъ отвѣтомъ Помпея очень близка въ разсказу Плутарха, гдѣ однако діалогъ много короче.
   Стр. 254. Энобарбъ: И всѣ ему подтягивайте въ ладъ.
   Въ подлинникѣ Энобарбъ приглашаетъ всѣхъ только подхватить припѣ въ и, дѣйствительно, послѣдній стихъ Пѣсни мальчика повторенъ въ текстѣ два раза.
   Стр. 254. Цезарь:
   ...Помпей, спокойной ночи,
   Дозволь тебя, братъ милый, увести.
   Послѣднія слова обращены уже не къ Помпею, a къ Антонію, такъ какъ лишь его -- мужа сестры -- Цезарь называетъ братомъ.
   Стр. 255. Вентидій: Страна парѳянъ, на стрѣлы не взирая, ты сражена.
   Стрѣлы -- типичное оружіе парѳянъ.
   Ородъ,
   Твой сынъ Пакоръ за Марка Красса плѣнникъ.
   Этотъ стихъ объясняется Плутархомъ: "Сынъ парѳянскаго царя, Пакоръ, вторгся въ Сирію. Вентидій его разбилъ, причемъ масса парѳянъ осталась на мѣстѣ, въ томъ числѣ и Пакоръ. Римляне получили полное удовлетвореніе за пораженіе Красса". Крассъ былъ убитъ въ сраженіи Ородомъ.
   Стр. 255. Вентидій:
   И Цезарь, и Антоній побѣждали
   Благодаря помощникамъ скорѣй,
   Чѣмъ доблестямъ своимъ.
   Здѣсь Шекспиръ вкладываетъ въ уста Вентидія то, что Плутархъ говоритъ отъ себя по поводу побѣды Вентидія.
   Стр. 255. Вентидій:
   Утратилъ Соссій,
   Мой въ Сиріи предшественникъ, всю милость
   Антонія.
   Этого y Плутарха нѣтъ.
   Стр. 255. Силій:
   Ты качества имѣешь, безъ которыхъ
   Не отличишь солдата отъ меча.
   То есть разумъ.
   Стр. 256. Агриппа: Ну, что? Простились, братья?
   Агриппа говоритъ объ Октавіи и Антоніи.
   Стр. 250. Агриппа: О, доблестный Лепидъ.
   Энобарбъ: Достойнѣйшій, какъ Цезаря онъ любитъ.
   Въ этихъ и дальнѣйшихъ фразахъ собесѣдники съ ядовитой ироніей повторяютъ напыщенныя и неискреннія похвалы, которыми союзники осыпаютъ другъ друга.
   Стр. 256. Цезарь:
   Къ тебѣ да будутъ благосклонны
   Стихіи всѣ, тебѣ даруя радость.
   По объясненію Мэлона, Октавія сопровождаетъ мужа черезъ море въ Грецію; Стаунтонъ и Джонсонъ полагаютъ, что рѣчь идетъ о жизненныхъ стихіяхъ.
   Стр. 258. Гонецъ:
   И лобъ ея такъ низокъ, какъ возможно
   Лишь пожелать.
   Низкій лобъ считался при Шекспирѣ особенно некрасивымъ (ср. "Два Веронца", т. I, стр. 45).
   Стр. 259. Эросъ:
   И удавитъ грозить вождя, который
   Помпея умертвилъ.
   По разсказу Плутарха, бѣжавшаго Секста Помпея убилъ Маркъ Тицій по приказанію Антонія.
   Стр. 259. Энобарбъ: Міръ! У тебя двѣ части остаются.
   То есть, за устраненіемъ Лепида, двое изъ тріумвировъ, пожирающихъ міръ.
   Стр. 260. Цезарь: Въ виду всего народа, на площади въ Александріи... возсѣлъ онъ на помостѣ и т. д.
   Въ уста Цезаря вложенъ дословно разсказъ Плутарха. Тронъ былъ поставленъ въ народномъ собраніи, устроенномъ въ Гимназіи. Земли между своими дѣтьми Антоній распредѣлилъ не совсѣмъ такъ, какъ указано y Шекспира: "Александру онъ отдалъ Арменію (въ переводѣ по ошибкѣ -- "Сирію") и Мидію; Парѳію онъ хотѣлъ отдать ему тогда, когда покоритъ ее.
   Стр. 261. Мой добрый братъ, сюда безъ принужденья,
   По доброй волѣ такъ явилась я.
   Здѣсь Шекспиръ совершенно измѣнилъ хронологію отношеній Антонія къ Октавіи. Во время этого разрыва между тріумвирами, она уже все знала и была открыто отвергнута мужемъ. Ранѣе, когда она только вернулась изъ Греціи, она не послушалась брата и отказалась покинуть домъ мужа, заботясь о своихъ и его дѣтяхъ, о дѣтяхъ Фульвіи и даже о друзьяхъ Антонія. Но ко времени открытаго разрыва и битвы при Акціумѣ Антоній отправилъ въ Римъ своихъ людей, чтобы выгнать Октавію изъ ея дома. Говорятъ, она вышла со всѣми дѣтьми Антонія, кромѣ самаго старшаго его сына, отъ Фульвіи,-- онъ находился при отцѣ. Она скорбѣла, терзалась о своей участи, при мысли, что ее могутъ считать одной изъ причинъ войны. Въ Римѣ же жалѣли не столько ее, сколько Антонія, въ особенности, когда видѣли, что красотою и молодостью Октавія не уступала Клеопатрѣ".
   Стр. 202. Клеопатра: Морское -- да. Какое же иное?
   Матеріаломъ для дальнѣйшаго діалога во всѣхъ его частностяхъ является разсказъ Плутарха: "Клеопатра имѣла надъ Антоніемъ такую власть, что онъ, въ угоду ей, хотѣлъ рѣшить войну флотомъ, хотя далеко превосходилъ непріятеля въ отношеній сухопутныхъ силъ и видѣлъ, что, вслѣдствіе недостатка въ матросахъ, его адмиралы устраивали охоты на путешественниковъ, погонщиковъ муловъ, жнецовъ и молодыхъ людей въ Греціи, и безъ того терпѣвшей многое. И все-таки корабли были плохо вооружены; большинство изъ нихъ не имѣло достаточнаго числа матросовъ и двигалось медленно. Октавіанъ не имѣлъ высокихъ или огромныхъ, построенныхъ на показъ кораблей, зато владѣлъ поворотливыми, быстрыми и снабженными достаточнымъ числомъ экипажа судами".
   Стр. 202. Канидій: ...прu Фарсалѣ,
   Гдѣ ты желалъ уравновѣсить бой
   Помпея съ Цезаремъ.
   Битва при Фарсалѣ, ѳессалійскомъ городкѣ, происходила въ 45 г. до Р. Хр. между Цезаремъ и Помпеемъ.
   Стр. 202. Воинъ:
   Не бейся на морѣ, не довѣряйся
   Гнилымъ доскамъ.
   О настроеніи, въ которомъ Антоній говорилъ съ этимъ заслуженнымъ и не простымъ воиномъ, свидѣтельствуетъ Плутархъ: "Говорятъ, одинъ изъ начальниковъ пѣхотныхъ войскъ, съ массой рубцовъ отъ ранъ, полученныхъ имъ въ цѣломъ рядѣ сраженій за Антонія, узналъ въ проходящемъ мимо -- Антонія н сказалъ со словами на глазахъ: "Зачѣмъ, императоръ, забылъ ты о моихъ ранахъ и мечѣ и ввѣряешь свои надежды ненадежному дереву?-- Пусть сражаются на морѣ египтяне и финикійцы, ты же дай намъ землю, на которой мы привыкли стоять твердо, умирая или побѣждая враговъ!"... Антоній не отвѣчалъ ему ни слова, только рукой и взглядомъ какъ бы далъ знакъ мужаться, и пошелъ дальше. Самъ онъ не вѣрилъ въ успѣхъ".
   Стр. 265. Антоній:
   Октавій при Филиппахъ
   Носилъ свой мечъ, какъ въ танцахъ.
   Октавій принималъ въ битвѣ при Филиппахъ настолько ничтожное участіе, что какъ будто носилъ лишь мечъ для украшенія -- какъ носили его при танцахъ. Нѣкоторые думаютъ, что Шекспиръ имѣлъ въ виду пляску съ мечомъ, какія были приняты y древнихъ.
   Онъ дѣйствовалъ всегда черезъ помощниковъ.
   Антонію вложено въ уста то, что Плутархъ говорилъ объ Октавіѣ и о немъ.
   Стр. 208. Клеопатра:
   И Цезаря отецъ устами часто
   Руки моей касался недостойной.
   Октавій Цезарь былъ пріемнымъ сыномъ Юлія Цезаря.
   Стр. 268. Антоній: Какъ? Милостью она его даритъ.
   Эпизодъ съ Тиреемъ, какъ онъ названъ въ Нортовскомъ переводѣ Плутарха,-- или Тирсомъ, какъ его называетъ греческій оригиналъ, переданъ довольно близко къ источнику: "Тирсу приходилось разговаривать съ ней дольше, чѣмъ другимъ, вслѣдствіе чего онъ пріобрѣлъ со стороны ея глубокое уваженіе. Антоній сталъ подозрѣвать ее. Онъ приказалъ схватить Тирса, высѣчь плетьми и затѣмъ отпустить къ Октавіану. Антоній написалъ ему письмо, гдѣ говорилъ, что Тирсъ своей заносчивостью и презрѣніемъ раздражилъ его, сдѣлавшагося легко раздражительнымъ вслѣдствіе своихъ несчастій".
   Стр. 270. Антоній ...Зачѣмъ я
   Не на холмѣ Базанскомъ.
   Базанскій холмъ упоминается въ Псалмахъ Давида (пс. XXII, ст. 13 и пс. LXVIII, ст. 16).
   Стр. 272. Цезарь:
   Пустъ знаетъ забіяка старый: много
   Есть къ смерти y меня иныхъ путей.
   Здѣсь Шекспиръ не понялъ Плутарха, y котораго Цезарь говоритъ, что y Антонія и помимо поединка есть много способовъ покончить съ собой.
   Стр. 274. Антоній:
   Еще сегодня мнѣ поугождайте.
   Кто знаетъ, не конецъ ли вашей службѣ?
   "Разсказываютъ,-- сообщаетъ Плутархъ, что Антоній за этимъ обѣдомъ приказывалъ рабамъ наливать ему больше вина и кормить его лучше,-- неизвѣстно, говорилъ онъ, придется ли имъ дѣлать это завтра: быть можетъ, они должны будутъ служить новымъ господамъ, въ то время какъ онъ станетъ лежать трупомъ, обратится въ ничто. Замѣтивъ, что друзья заплакали въ отвѣтъ на его слова, онъ сказалъ, что не возьметъ ихъ съ собою въ сраженіе, гдѣ ищетъ себѣ скорѣе почетной смерти, нежели спасенія или побѣды". Такимъ образомъ Шекспиръ, y котораго Антоній "возлагаетъ свѣтлыя надежды на завтрашній день", совершенно измѣнилъ здѣсь біографу Антонія.
   Стр. 274. 4-й воинъ: Тсс... Что за звуки?
   У Шекспира звуки эти, какъ и всегда y него всякіе таинственные звуки, принадлежатъ гобоямъ. У Плутарха они сложнѣе: "Говорятъ, въ эту ночь, около двѣнадцати часовъ, среди молчанія и унынія, царствовавшаго въ столицѣ, вслѣдствіе страха въ ожиданіи будущаго, неожиданно раздались стройные звуки различнаго рода музыкальныхъ инструментовъ и крики толпы, выступавшей съ восторженными восклицаніями и сатирическими прыжками, какъ будто шла съ шумомъ толпа вакханокъ. Процессія направилась черезъ центръ города къ воротамъ, обращеннымъ къ сторонѣ непріятеля. Здѣсь шумъ сдѣлался сильнѣеі чѣмъ раньше, и, наконецъ, прекратился".
   Стр. 274. 2-й воинъ:
   Богъ Геркулесъ, Антоніемъ любимый,
   Уходитъ отъ него.
   Въ вступительной статьѣ (стр. 222, примѣч.) указана ошибка, въ которую здѣсь впалъ Шекспиръ.
   Стр. 276. Антоній: Привѣтъ мой въ сталь закованъ, какъ и я.
   Въ подлинникѣ mechanic compliment, -- по объясненію Деліуса, -- "формальности прощанія, приличныя простымъ людямъ, ремесленникамъ, a не человѣку изъ стали, воину, который покидаетъ милую съ однимъ солдатскимъ поцѣлуемъ".
   Стр. 278. Скаръ:
   Была похожа рана
   На букву Т и превращалась въ Н.
   Деліусъ замѣчаетъ, что это было Т лежачее, новой раной обращенной въ Н.
   Стр. 278. Антоній:
   Я разскажу великой этой феѣ
   Твои дѣла.
   Эти слова обращены къ Скару.
   Стр. 279. Клеопатра:
   Другъ, дамъ тебѣ доспѣхи золотые.
   Ихъ прежде царь носилъ.
   Плутархъ: "Гордясь побѣдой, Антоній вернулся во дворецъ, не снимая оружія, поцѣловалъ Клеопатру и хотѣлъ представить ей солдата, отличившагося болѣе другихъ. Она подарила ему въ награду золотую броню и золотой шлемъ. Ночью солдатъ бѣжалъ съ ними къ Октавіану".
   Стр. 280. Отдаленный шумъ морской битвы.
   У Шекспира сказано "какъ бы морской битвы" и, дѣйствительно, какъ видно изъ Плутарха, битвы не было: "Рано утромъ Антоній поставилъ пѣхоту на холмахъ, расположенныхъ передъ городомъ, и сталъ смотрѣть на корабли, выступившіе противъ непріятеля. Онъ спокойно глядѣлъ на нихъ, ожидая, что они сдѣлаютъ. Приблизившись, корабли Антонія сдѣлали веслами знакъ привѣтствія кораблямъ Октавіана. Тѣ отвѣчали тѣмъ же, и суда Антонія перешли на сторону непріятеля".
   Стр. 280. Скаръ: ...Въ парусахъ
   Царицы свиты ласточками гнѣзда.
   У Плутарха это знаменіе предшествуетъ битвѣ при Акціумѣ среди многихъ другихъ. "На кормѣ адмиральскаго корабля Клеопатры ("Антоніада") ласточки свили гнѣздо; но прилетѣли другія ласточки, выгнали ихъ и заклевали ихъ дѣтей".
   Стр. 280. Антоній: О, трижды вѣроломная блудница.
   Въ подлинникѣ собственно не трижды вѣроломная, a просто тройная блудница: Клеопатра продавала себя Юлію Цезарю, Помпею и Антонію.
   Стр. 280. Антоній:
   Какъ истая цыганка, ты фальшивой
   Игрой мое опустошила сердце.
   Въ подлинникѣ fast and loose -- фокусы, которые показывали цыгане на ярмаркахъ.
   Стр. 280. Антоній: Вотъ на мнѣ рубашка Несса. Алкидъ мой предокъ!
   Геркулесъ (Алкидъ) умеръ, одѣ въ отравленную рубаху, которую коварно прислалъ ему черезъ его жену Дейанейру центавръ Нессъ.
             О, дай мнѣ силу
   Забросить на рога луни Лихаса.
   Геркулесъ въ порывѣ бѣшенства разбилъ о скалу своего слугу Лихаса.
   Стр. 281. Клеопатра:
   Бѣснуется онъ больше, чѣмъ Аяксъ
   Изъ-за щита Ахилла.
   У Шекспира по ошибкѣ "Теламонъ". Аяксъ, сынъ Теламона, одинъ изъ героевъ Троянской войны, пришелъ въ безумную ярость оттого, что греки присудили оружіе Ахилла (между прочимъ, замѣчательный щитъ, выкованный Гефестомъ) не ему, a хитрому Одиссею.
   Ѳессалійскій вепрь -- въ греч. миѳологіи -- чудовище, убитое Мелеагромъ.
   Стр. 281. Харміана:
             Скорѣй къ гробницѣ!
   О "великолѣпныхъ, высокихъ и красивыхъ гробницахъ", пристроенныхъ по приказанію Клеопатры къ храму Изиды, говоритъ Плутархъ. Сюда она стала сносить при извѣстіи о египетскомъ походѣ Октавія всѣ царскія драгоцѣнности и массу горючихъ матеріаловъ.
   Стр. 282. Антоній: Не могъ бы семипластный щитъ Аякса..
   Щитъ Аякса, по описанію "Иліады", состоялъ изъ семи слоевъ воловьей кожи.
   Стр. 282. Теперь меня оставь здѣсь на мгновенье.
   Переводъ сдѣланъ согласно съ толкованіемъ, которое принимаютъ не всѣ комментаторы. Деліусъ находитъ, что это не приказаніе Эросу, но начало слѣдующей фразы: "Такъ какъ ты на мгновеніе оставила меня, такъ какъ ты умерла, Клеопатра, то я догоню тебя" и т. д.
   Стр. 282. Антоній:
   Эней съ Дидоной
   Лишатся провожатыхъ.
   Духи, окружающіе въ преисподней влюбленную пару, Энея съ Дидоной, покинутъ ихъ, когда появится новая пара, Антоній и Клеопатра. Здѣсь Шекспиръ ошибся: y Виргилія Дидона въ загробной жизни соединена не съ своимъ вѣроломнымъ возлюбленнымъ Энеемъ, но съ своимъ супругомъ Сихеемъ.
   Стр. 282. Антоній: Идущаго съ скрещенными руками.
   Быть можетъ, pleached arms означаетъ здѣсь связанныя руки.
   Стр. 284. Могильный памятникъ. На верху появляются Клеопатра, Харміана... Внизу появляется Діомедъ.
   Гробница -- сооруженіе въ глубинѣ сцены; въ верхней части ея отверстіе, въ которое видна Клеопатра съ женщинами; дѣйствіе происходитъ наверху и внизу, на сценѣ.
   Стр. 284. Клеопатра втаскиваетъ Антонія къ себѣ.
   Трагизмъ внѣшнихъ подробностей этой тяжелой сцены превосходно передавъ Плутархомъ: "Антонія принесли на рукахъ къ дверямъ гробницы. Клеопатра не отворила дверей, но, подойдя къ окну, спустила веревки и небольшіе канаты. Антонія привязали къ нимъ, и затѣмъ Клеопатра, вмѣстѣ съ двумя женщинами, которыхъ взяла съ собою въ усыпальницу, стали тянуть его наверхъ. По словамъ присутствовавшихъ здѣсь, они не видали ничего печальнѣе этой картины. Обрызганнаго кровью, умирающаго Антонія тянули вверхъ. Вися въ воздухѣ, онъ протягивалъ руки къ Клеопатрѣ: женщинамъ трудно было поднимать его. Клеопатра только съ трудомъ, впиваясь, такъ сказать, руками въ веревку, съ дрожащими мускулами лица, тянула ее, въ то время, какъ стоявшіе внизу ободряли ее и помогали ей".
   Стр. 284. Клеопатра:. ...со злости
   Она свое сломаетъ колесо.
   Фортуна въ видѣ женщины съ прялкой изображена также въ "Какъ вамъ угодно" (д. I. сц. 2).
   Стр. 285. Антоній:
   Я римлянинъ, и римляниномъ честно
   Былъ побѣжденъ.
   Эти слова взяты y Плутарха: въ остальномъ діалогъ нѣсколько измѣненъ: "Когда Антонія подняли, она положила его на кровать и стала рвать на себѣ платье. Она била себя въ грудь, царапала ее руками, отирала своимъ лицомъ его кровь, называла его своимъ господиномъ, мужемъ и императоромъ и, изъ чувства состраданія къ нему, почти забыла о своемъ горѣ".
   "Антоній уговорилъ ее перестать плакать и попросилъ себѣ вина. Быть можетъ, ему хотѣлось жить или же онъ надѣялся скорѣй умереть. Напившись, онъ совѣтовалъ Клеопатрѣ подумать о самой себѣ и спасти свою честь безъ позора. Изъ друзей Октавіана онъ совѣтовалъ ей довѣрять всего болѣе Прокулею. Просилъ не плакать надъ нимъ за его послѣднія несчастія, но называть его счастливымъ за его прежнія удачи: "онъ пользовался огромною извѣстностью, огромнымъ вліяніемъ и теперь умираетъ честною смертью римлянина, побѣжденнаго римляниномъ".
   Стр. 286. Клеопатра: A вы, друзья, не унывайте.
   Слова эти обращены, какъ показалъ Дайсъ, не къ "стражѣ, оставшейся внизу", a къ женщинамъ ея свиты.
   ...A потомъ
   Все доблестно свершимъ и благородно,
   Какъ намъ велитъ обычай славный Рима.
   Ужъ въ "Гамлетѣ" (д. V, с. 2) есть указанія на то, что Шекспиръ считалъ самоубійство, на которое здѣсь намекаетъ Клеопатра, проявленіемъ римской доблести.
   Стр. 288. Александрія. Могильный памятникъ.
   Нѣкоторые считаютъ, что здѣсь дѣйствіе происходитъ внутри гробницы. По мнѣнію Деліуса, сцена та же, что и въ д. IV, сц. 13, гдѣ Клеопатра съ приближенными видна въ верхнемъ отверстіи гробницы.
   Стр. 288. Входятъ Прокулей и Галлъ; за ними воины.
   Входятъ на сцену, но не во внутрь гробницы.
   Стр. 290. Галлъ:
   ... Вы до прибытья Цезаря ее
   Здѣсь вмѣстѣ стерегите.
   Плутархъ рѣзче оттѣняетъ роль Галла. Посланный Октавіемъ, онъ "подошелъ къ дверямъ и съ умысломъ сталъ затягивать разговоръ. Въ это время Прокулей подставилъ лѣстницу и вошелъ тѣмъ самымъ окошкомъ, которымъ женщины втащили Антонія. Онъ быстро спустился къ дверямъ, y которыхъ стояла Клеопатра, разговаривавшая съ Галломъ. Съ нимъ было двое рабовъ. Одна изъ запершихся съ Клеопатрой женщинъ вскричала: "Несчастная Клеопатра, тебя поймали!.." Царица обернулась и увидѣла Прокулея".
   Стр. 290. Клеопатра: Скорѣй, о руки вѣрныя, на помощь.
   Плутархъ даетъ указанія, имѣющія значеніе при исполненіи этой сцены: "Она хотѣла убить себя,-- за поясомъ y нея былъ небольшой разбойничій мечъ;-- но Прокулей быстро подбѣжалъ къ ней, схватилъ ее обѣими руками и сказалъ: "Ты, Клеопатра, обижаешь себя и Октавіана, лишая его прекраснаго случая выказать его милосердіе, и навлекаешь несправедливое обвиненіе въ предательствѣ и жестокости на одного изъ самыхъ гуманныхъ полководцевъ!" Онъ отнялъ y нея мечъ и вмѣстѣ съ тѣмъ стряхнулъ на ней платье, съ цѣлью узнать, не спрятано ли въ немъ яда".
   Стр. 291. Клеопатра: ...Прихоти его
   Высоко поднимались, какъ дельфины,
   Надъ той стихіей, средъ которой жили.
   На прыжки дельфиновъ, которые, играя, выскакиваютъ высоко изъ воды, Шекспиръ намекаетъ и въ "Конецъ дѣлу вѣнецъ" (д. 11, сц. 3).
   Стр. 291. Клеопатра преклоняетъ колѣна.
   Плутархъ даетъ рядъ подробностей, относящихся къ этой сценѣ. Она происходила не тотчасъ же послѣ смерти Антонія и захвата Клеопатры, a нѣсколько позже, послѣ похоронъ Антонія. "Отъ страшной печали и боли грудь ея распухла отъ ударовъ и покрылась гнойными ранами, y ней открылась лихорадка... Черезъ нѣсколько дней Октавіанъ самъ пришелъ къ ней, съ цѣлью навѣстить ее и утѣшить. Она лежала на постели, въ грустномъ настроеніи. При его входѣ она вскочила въ одномъ нижнемъ платьѣ и упала передъ нимъ на колѣни. Ея голова и лицо представляли изъ себя что-то ужасное, голосъ ея дрожалъ, глаза потухли отъ слезъ. На ея груди было видно множество знаковъ бичеванія... Октавіанъ просилъ ее лечь и сѣлъ рядомъ".
   Стр. 292. Клеопатра: ...Межъ ними
   Нѣтъ ни единой бездѣлушки.
   Она настаиваетъ на томъ, что въ списокъ вошли лишь самыя цѣнныя вещи, чтобы придать ему большее значеніе въ глазахъ Цезаря. На самомъ дѣлѣ она утаила лучшее.
   Стр. 292. Клеопатра: Подлецъ бездушный! Песъ! какая низость!
   У Плутарха она не только бранитъ Селевка. "Одинъ изъ управлявшихъ дворцомъ, Селевкъ. сталъ уличать ее, что она нѣсколько вещей скрыла, не показала. Тогда она вскочила, схватила его за волосы и нѣсколько разъ ударила по лицу. Октавіанъ, улыбаясь, старался успокоить ее. "Развѣ это не ужасно, Цезарь", вскричала она, -- ты удостоилъ меня чести придти ко мнѣ и говорить о моемъ положеніи, мои же рабы обвиняютъ меня, что я не показала нѣкоторыхъ изъ женскихъ вещей, не для украшенія себя, несчастной, но для того, чтобы поднести ихъ Октавіи или твоей Ливіи для того, чтобы задобрить ихъ".
   Стр. 292. Клеопатра: Будь мужемъ ты, меня-бъ ты пожалѣлъ.
   Евнуха -- Селевка Клеопатра не считаетъ мужчиной.
   Стр. 293. Клеопатра: . . . Я давно
   Дала приказъ и, вѣрно, все готово.
   Она говоритъ о ядовитой змѣйкѣ, которую приказала принести.
   Стр. 293. Клеопатра:
   A я увижу, какъ пискливый мальчикъ
   Придастъ мнѣ видъ и голосъ потаскухи.
   Роль Клеопатры, какъ и въ Шекспирово время, долженъ былъ исполнять мальчикъ.
   Стр. 292. Поселянинъ: Ея укусъ безсмертенъ.
   Поселянинъ, по обыкновенію, выведенъ Шекспиромъ въ образѣ дурака, перевирающаго трудныя слова: здѣсь вмѣсто mortal -- смертеленъ -- онъ говоритъ immortal -- безсмертенъ.
   Стр. 295. Клеопатра вынимаетъ змѣю и прикладываетъ къ своей груди.
   Шекспиръ взялъ здѣсь самое популярное изъ преданій о смерти Клеопатры, передаваемыхъ Плутархомъ: "По другимъ разсказамъ, Клеопатра держала аспида въ кружкѣ для воды и предварительно разозлила его золотымъ веретеномъ. Тогда онъ бросился и впился ей въ руку. Правды, однако, не узналъ никто. Разсказывали также, что она носила ядъ въ пустой внутри булавкѣ для волосъ, булавку же скрывала въ волосахъ. Тѣмъ не менѣе на ея трупѣ не было ни одного пятна, никакого признака отравленія. Въ комнатѣ также не нашли змѣи. Говорятъ, впрочемъ, видѣли слѣды, что она ползла въ одной изъ комнатъ, выходившихъ окнами въ море".
   Стр. 295. Клеопатра:
   Какъ Цезаря великаго зовешь
   Осломъ безмозглымъ.
   Въ подлинникѣ ass unpolicied: змѣйка назвала бы Цезаря осломъ, негоднымъ къ государственнымъ дѣламъ.
   Стр. 295. Харміана:
   Отличное, достойное царицы,
   Считающей средь предковъ столько славныхъ.
   Плутархъ сообщаетъ подробности этой сцены: "Въ царскомъ одѣяніи, лежала Клеопатра на золотой постели. Одна изъ женщинъ, Ирада, умерла въ ея ногахъ, другая, Хармія, начивавшая уже шататься и чувствовать тяжесть въ мозгу, поправляла діадему на ея головѣ. "Прекрасно, Хармія!" вскричалъ въ бѣшенствѣ одинъ изъ людей Октавіана. "Да, это вполнѣ прекрасно и прилично для потомка столькихъ царей!", отвѣчала Хармія. Больше она не сказала ни слова и свалилась мертвою y кровати".
  
d>
Ко всем произведениям автора К списку авторов